"Фантастика 2023-44". Компиляция. Книги 1-12 [Элейн Каннингем] (fb2) читать онлайн

Элейн Каннингем Дочь Дроу

Вступление

Это был мир, где эльфы танцевали под звездами, где людской род все настойчивей обживал неизведанные земли. Земли, где каждый в душе был искателем приключений, и где было достаточно магии, чтобы увлечь ищущих и мечтающих тысячами ее секретов. Здесь было достаточно чудес, чтобы любоваться ими в течение целой жизни дракона, а большинство живущих в этом мире были довольны тем вызовом, который бросала им жизнь.

Однако некоторые помнили ужасные и захватывающие истории, которые рассказывали им на ночь, когда они были детьми. Некоторые из этих бесстрашных или глупых людей путешествовали в запретные места, глубоко под землю, на которой они родились. Те, кто выживал, рассказывали о других, еще более изумительных землях, темном и враждебном мире, созданном из сновидений и кошмаров — Подземье.

В усеянных драгоценными камнями гротах и продуваемых ветрами туннелях, бушующих потоках и обширных пещерах, обитатели Подземья создавали свои дома. Прекрасны и вероломны были эти таинственные места, и возможно главным среди них был Мензоберранзан, легендарный город дроу.

Жизнь в городе темных эльфов состояла в служении Лолт — богине хаоса дроу — и постоянной борьбе за власть и положение. Но, кроме того, в полумраке храмов и величайших правящих домов, вдалеке от Академии, где обучали искусству сражения и преданности, множество темных эльфов каждый день боролись за свою жизнь.

Здесь дроу, благородные и простого происхождения, жили, трудились, играли, веселились и — изредка — любили. Отблески их эльфийского происхождения были видны в их искусно созданных домах и садах, изготовлении их доспехов и украшений, их тяге к магии и искусствам, и их гордости за свое воинское умение. Однако ни один из эльфов с поверхности не мог гулять среди своих темных братьев без чувства ужаса, да еще и остаться при этом в живых. Дроу изменились за многие столетия жизни в ненависти и уединении, стали страшной пародией на своих предков эльфов. Звериная жестокость и ужасные деяния — все это был Мензоберранзан.

Во времена за три десятилетия до того как боги спустились в королевства, хаос и беспорядок в темном городе эльфов достиг недолгого равновесия. Состоятельные дроу использовали подобные периоды относительного спокойствия, чтобы удовлетворить свою жажду к роскоши и богатству. Большую часть своего удовольствия они получали, проводя время в Нарбонделлин, изысканном районе города, который гордился ровными улицами, прекрасными строениями и богатыми домами, созданными в союзе камня и магии. Слабый свет заливал это место, основным источником которого было сияние разноцветных магических огней. Все дроу могли вызывать этот магический свет, и в частности использование этой способности в Нарбонделлин не знало границ. Магический огонь освещал резьбу на домах, подсвечивал магазинные вывески, завлекал покупателей заманчивым мерцанием, и сиял на платьях и плащах богатых прохожих.

На поверхности высоко над Мензоберранзаном зима начала уступать свои права, и полуденное солнце уже пыталось обогреть суровый ландшафт. В Подземье не знали о временах года и тут не было смены дня и ночи, но дроу совершали свои дела в соответствии с древним, забытым ритмом своих предков, обитавших на поверхности. Магическое тепло глубоко в центре Нарбондели — природной каменной колонне, служившей городскими часами — приближалось к пику, когда невидимое солнце достигало своего зенита. Дроу могли понимать магические часы даже в абсолютной темноте, их острое зрение воспринимало едва уловимое тепловой узор с абсолютной точностью и настолько детально, что ему мог бы позавидовать даже охотящийся орел.

В этот час на улицах царила суматоха. Больше всего дроу было в Нарбонделлин. Богато одетые темные эльфы гуляли по широкой тропе, разглядывали товары в магазинах, или останавливались в роскошных кафе и тавернах, чтобы выпить глоток приправленного специями, искрящегося зеленого вина. Городская стража несла патруль, передвигаясь на больших, запряженных ящерах. Торговцы дроу били кнутами своих животных — в основном ящеров или гигантских слизней, тянувших телеги с товарами к магазинам. И изредка, эта толпа рассыпалась в стороны, чтобы пропустить благородного дроу, обычно женщину, сидевшую или на носилках, которую несли рабы, или на плавучем, магическом диске.

Также в Нарбонделлин встречались создания и из других рас — рабы, обслуживающие темных эльфов. Гоблины-слуги толпились за своими хозяйками-дроу, их руки были заняты сделанными покупками. В одном магазине, закованный в цепи и охраняемый тремя хорошо вооруженными дроу, кузнец-дварф с явной неохотой чинил прекрасные оружия и драгоценные украшения своих пленителей. Сбоку от входа располагался огромный особняк, вход в который охраняли два минотавра, стоявшие лицом друг к другу так, что своими длинными кривыми рогами образовывали некое подобие смертоносной арки. Магический огонь освещал девятифутовых созданий, из-за его отблесков казавшихся ожившими смертоносными скульптурами. Дюжина или около того, кобольдов — мелких, похожих на крыс родственников гоблинов, ютились в узких каменных нишах, непрерывно с тревогой осматривая улицу своими выпученными глазами. Частенько, одно из этих созданий быстро выбегало из укрытия, чтобы поднять мусор выпавший из проходящей телеги или убрать слизь за проскользнувшим по улице оседланным ящером. Это была работа кобольдов — держать улицы в чистоте, и их рвение подкреплялось надсмотрщиком — огром, вооруженным хлыстом и кинжалами.

Один из кобольдов, на спине которого были заметны свежие следы от хлыста огра, с усердием протирал общественную скамью, неподалеку от края улицы. Раб был так занят, пытаясь избежать нового наказания, что не заметил бесшумное приближение плавучего диска. На нем сидела женщина-дроу в богатых одеждах и украшениях, а позади нее в зловещей тишине шагало шесть десятков солдат-дроу, все они были облачены в сверкающую кольчугу и несли на себе знак одного из правящих домов города. Змееголовый хлыст на поясе женщины говорил о том, что это была высшая жрица Лолт, и надменное выражение ее лица требовало уважения к ней. Большинство из посетителей Нарбонделлина незамедлительно выказали ей его. Они освободили проход, и ближайшие к ней сопровождали ее склоненной головой или преклоненным коленом, в соответствии с их положением.

Когда благородная жрица посмотрела вдоль улицы, почивая в опьяняющей смеси из уважения и зависти, которые соответствовали ее положению, ее взгляд упал на поглощенного работой кобольда. В один миг ее выражение сменилось с царственно-высокомерного на яростное. Маленький раб не стоял у нее на пути, но его невнимательность говорила о недостатке уважения к ней. Подобное нельзя было терпеть.

Жрица приблизилась. Когда жаркая тень от плавучего диска упала на трудящегося кобольда, маленький гоблиноид хрюкнул от досады и посмотрел вверх. И тут увидев приближающуюся смерть, он замер, словно мышь, попавшаяся в когти хищнику.

Нависнув над обреченным кобольдом, жрица вытащила из-за своего пояса узкий черный жезл и начала тихо говорить нараспев. Из жезла появились крошечные пауки и побежали в направлении своей жертвы, на ходу разрастаясь до размеров человеческой руки. Они скопились вокруг кобольда и быстро опутали его толстой паутиноподобной сетью. Покончив с этим они приступили к еде. Паутина сковывала рот кобольда и приглушала его предсмертные крики. Конвульсии жертвы были недолгими, так как гигантские пауки в одно мгновение высосали все жизненные соки из него. За миг необходимый, чтобы сделать вдох, кобольд превратился в кучу лохмотьев, костей и кожи. По знаку жрицы, солдаты продолжили свое движение вниз по улице, окончательно втоптав эльфийскими сапогами останки кобольда в землю.

Один из солдат нечаянно наступил на паука, затерявшегося среди кучи лохмотьев. Наевшееся животное лопнуло с тошнотворным хлопком, обдав своего убийцу гноем и внутренностями кобольда. К несчастью для этого солдата, в тот момент, когда паук лишился своего обеда и жизни, жрица оглянулась назад. Лицо женщины-дроу исказила ярость.

«Святотатец!» — завопила она, голосом усиливавшимся с помощью магии. Она вытянула палец в направлении солдата и произнесла, — «Привести в исполнение волю Лолт!»

Без промедления, дроу на другой стороне от обреченного солдата вытащил длинные, зазубренные кинжалы. Они достигли своей цели с привычной эффективностью. Еще один клинок мелькнул слева и вспорол живот невезучему дроу; удар справа перерезал ему глотку. За время одного удара сердца жестокая воля была приведена в исполнение. Солдаты продолжили свое движение, оставив тело своего товарища в расплывающейся луже крови.

Лишь непродолжительное затишье напоминало о марше солдат-дроу. Когда они ушли, жители Нарбоделлина вновь вернулись к своим повседневным делам. Ни один из очевидцев не попытался помешать казни. Большинство из них, даже не отреагировали на произошедшее, исключая рабов-кобольдов, которые сразу поспешили вперед со швабрами и бочками, чтобы убрать останки. Мензоберранзан был оплотом Лолт, и здесь ее жрицы были правящей верхушкой. Однако процессия гордой женщины сохранила уважительную дистанцию от черного особняка в конце улицы. Этот дом не был похож на жилища с поверхности, он был устроен в сталактите, природной каменной формации, свисавшей с потолка пещеры, словно огромный черный клык. Никто не осмеливался прикоснуться к камню, покрытому узорами из символов, которые постоянно меняли свои очертания. Любая часть рисунка могла оказаться магической руной, готовой в любой момент извергнуть на неосторожного или неосмотрительного, мощь, содержащуюся в ней.

Сталактитовый особняк был личным убежищем Громфа Баэнре, архимага Мензоберранзана и старшего сына, если и некоронованной, то неоспоримой правительницы города. У Громфа конечно же была своя комната в неприступной крепости Дома Баэнре, но маг обладал сокровищами — и замыслами — которые он предпочитал держать вдалеке от глаз женщин своего рода. Так что время от времени он уединялся в Нарбонделлин, чтобы насладиться своей коллекцией магических предметов, покопаться в своей обширной библиотеке книг с заклинаниями или насладиться обществом своей очередной любовницы.

Возможно самой приятной привилегией его положения, приятней даже наслаждения своими сокровищами и магической силой, была возможность Громфа выбирать себе женщин. В этом матриархальном городе, мужчинам принадлежала определенно зависимая роль, в основном заключавшаяся в служении женщинам. Даже такая весомая фигура как Громф Баэнре должен была с величайшей осторожностью выбирать себе партнерш. Его нынешней любовницей была младшая дочь второстепенного дома. Она обладала потрясающей красотой, но слабыми способностями к магии жрецов. Последнее давало ей низкое положение в городе и значительно возвышало в глазах Громфа. Архимаг Мензоберранзана недолюбливал Паучью Королеву и ее жриц.

Однако здесь, в Нарбонделлин, он забывал о подобных проблемах. Безопасность его особняка обеспечивалась охранными рунами, а уединение его личного рабочего кабинета обеспечивал магический щит. Этот кабинет представлял из себя большую комнату, с высоким куполообразным потолком, вырезанной из черного камня и освещаемой единственной свечой, стоявшей на его столе. Для чувствительных глаз дроу, мягкие отблески огня освещали мрачную пещеру не хуже полуденного солнца. Здесь маг читал свои магические книги из личной библиотеки, которую он пополнял за счет тех, кто пытался соперничать с ним.

Громф был стар, даже по меркам эльфов. Он выжил в течение семи столетий в предательском Мензоберразане, в основном потому, что его талант к магии не уступал его хитрому, расчетливому уму. Он выжил, но его семь столетий были наполнены холодом и страданиями. Его склонность к злу и жестокости обросла легендами даже среди дроу. Однако ничего из этого нельзя было заметить при созерцании мага — благодаря своей могущественной магии он являлся молодым и полным жизни дроу. Его черная кожа была гладкой и блестящей, руки с длинными пальцами — стройными и гибкими. Густые белые волосы светились в полумраке, и его неподвижные глаза — большие, миндалевидные глаза необычно янтарного цвета — были направлены в книгу с заклинаниями.

Углубившись в свои изучения, маг скорее не услышал, а почувствовал, слабый треск, который предупредил его, что кто-то миновал его магический щит. Он оторвал свой взор от книги и направил суровый взгляд в направлении отвлекшего его источника.

К своему ужасу он никого не заметил. Магический щит был нечто большее, чем просто сигнал тревоги, и лишь могущественный маг мог невредимым миновать это невидимое заклинание. Седые, изогнутые брови Громфа неодобрительно сдвинулись, и он приготовившись к битве, протянул руку к одному из смертоносных жезлов, висевших на его поясе.

«Посмотри вниз», — посоветовал нежный, мелодичный голосок; голосок, который звучал так, словно он принадлежал озорному и веселому ребенку.

С недоверием Громф перевел свой взгляд вниз. Там стояла маленькая, улыбающаяся девочка около пяти лет от роду, и это без сомнения был самый прекрасный ребенок которого он когда-либо видел. Она была уменьшенной копией своей матери, которую Громф оставил спать в одной из ближайших комнат. Лицо дитя было худым, а ее эльфийские черты — изысканы и утонченны. На ее плечи спадала копна белых шелковых локонов, контрастируя с ее детской кожей, которая блестела и по виду была похожа на черный атлас. Но больше всего поражали ее широкие, янтарного цвета, глаза, как и у него, в которых читалась смышленость и отсутствие страха. Эти глаза прогнали прочь раздражение Громфа.

Это должно быть была его дочь. По каким-то причинам эта мысль слегка задела какую-то струну в сердце одинокого, старого, злого дроу. У него без сомнения были и другие дети, но это мало заботило его. В Мензоберранзане, семейства были связаны исключительно через своих матерей. Однако этот ребенок заинтересовал его. Она смогла пройти через магический барьер.

Архимаг отодвинул книгу в сторону. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на ребенка испытующим взглядом. Он не привык иметь дела с детьми. Однако, несмотря на это, его слова, когда он заговорил, удивили его. «Ну, рыбка, я предполагаю, что ты не умеешь читать?»

Для ребенка, который по возрасту был еще младенцем, это был нелепый вопрос. Однако, по-взрослому сморщив лобик, она задумалась над ответом. «Я не уверена», — сказала она задумчиво. «Видите ли, я никогда не пыталась».

Она бросилась к открытой книге и уставилась вниз на страницу. Слишком поздно Громф закрыл своей ладонью ее золотые глаза, проклиная себя при этом. Даже простые заклинания могли оказаться смертельными, так как магические руны поражали нетренированный взгляд яркой вспышкой обжигающего света. Попытка прочитать незаученное заклинание могла обернуться ужасной болью, слепотой и даже безумием.

Однако маленькая дроу, казалось, не пострадала. Она вывернулась из рук мага и отскочила на дальний конец его стола. Склонившись над мусорным ведром, она выловила оттуда клочок испорченного пергамента. Затем она выпрямилась и вытащила перо из бутыли Громфа с дорогими вечно-черными чернилами. Неуклюже обхватив перо своим крошечным кулачком, она начала рисовать.

Громф заинтриговано смотрел на нее. Лицо ребенка выражало полную сосредоточенность, пока она старательно вырисовывала неуверенные, кривые линии на пергаменте. Спустя мгновение она повернулась к магу, на ее лице сияла победная улыбка.

Он наклонился поближе, и его глаза с удивлением забегали с пергамента на книгу и обратно. Ребенок срисовал один из магических символов! По правде говоря, это был несколько грубый рисунок, но она запомнила его за один миг. Это был поразительный подвиг для любого эльфа, любого возраста.

Громф решил испытать ребенка. Он вытянул свою руку и создал маленький шар, засветившийся голубым магическим огнем. Маленькая дроу засмеялась и захлопала в ладоши. Он бросил игрушку в ее направлении, на другой конец стола, и она ловко поймала ее.

«Брось его назад», — сказал он.

Ребенок вновь засмеялся, явно наслаждаясь затеявшейся игрой. Затем молниеносно сменив настроение, она занесла свою руку для броска и стиснула зубы, приготовившись направить все свои усилия на бросок.

Громф молча заставил магию исчезнуть. Голубой свет померк.

В следующий момент, шарик полетел в его сторону, так быстро, что он едва успел поймать его. Только сейчас свет был золотым.

«Цвет моих глаз», — сказала девочка, с улыбкой, которая обещала доставить немало душевных мук дроу-мужчинам в будущем.

Архимаг заметил это, и понял ценность этого открытия. Затем он перевел свое внимание на шарик в руке. Значит, ребенок уже могла вызывать магический огонь. Это был природный дар всех дроу, но редко он проявлялся так рано. Он задумался — а что еще она может?

Громф вновь бросил шарик, на этот раз вверх к куполообразному потолку. Вытянув руки, ребенок взмыл к светящейся игрушке, левитируя с такой легкостью, что архимаг даже открыл от удивления рот. Она схватила мячик в воздухе, и пока с легкостью плыла на свое место, ее победный смех эхом отдавался по кабинету. В этот момент Громф принял одно из самых спонтанных решений за всю свою долгую жизнь.

«Как тебя зовут, дитя?»

«Лириэль Вэндри», — сразу ответила она. Громф потряс своей головой. «Нет. Ты должна забыть Дом Вэндри, так как ты больше ни одна из них».

Одной рукой он вычертил магический узор в воздухе. В ответ, по камню на дальней стене прошла рябь и он стал вплывать в комнату словно струйка дыма. Темное облако скорчилось, и наконец полностью отделилось от стены. В тот же миг оно сжалось и обрело очертания голема, размерами схожим с эльфом. Живая статуя припала на одно колено перед своим хозяином, ожидая его приказов.

«Мать ребенка покидает этот дом. Проследи за этим, и уведомь ее семью о несчастном случае, который произошел с ней по дороге к Базару».

Каменный слуга поклонился хозяину и исчез в стене столь же легко, сколь призрак мог раствориться в тумане.

Спустя несколько мгновений из соседней комнаты раздался женский крик — крик полный ужаса, который вскоре закончился сдавленным стоном.

Громф наклонился и задул свечу, потому что тьма больше подходила к образу жизни темных эльфов. Последний луч света покинул комнату и зрачки архимага сменили свой оттенок с янтарно-желтого на ярко-красный, чтобы различать весь спектр тепловых оттенков. Он направил суровый взгляд на ребенка.

«Ты, Лириэль Баэнре, моя дочь, и отныне равноправный член семьи первого дома Мензоберранзана», — произнес он и откинулся назад, дабы увидеть реакцию ребенка, сидящего перед ним.

Румянец, хорошо различимый в тепловом спектре, схлынул с ее лица, а костяшки на ее маленьких пальцах побелели, когда она мертвой хваткой впилась в край стола, ища опоры. Но было понятно, что маленькая эльфийка поняла все, что сейчас произошло. Однако, ее выражение осталось мужественным, и когда она повторила свое новое имя, ее голос не дрогнул.

Громф одобряюще кивнул. Лириэль вынуждена была принять сложившееся положение — желая остаться в живых, она не могла поступить иначе, но все же в ее взгляде можно было заметить дикие огоньки ярости.

«Воистину, это моя дочь», — подумал про себя Громф.

Глава 1. Беспокойное время

Игнорируя приглушенные крики боли, раздававшиеся с дальней стороны комнаты, Нисстир раздвинул тяжелые занавеси и выглянул наружу, на рынок. Глаза темного эльфа, черные и непроницаемые в слабоосвещенной комнате, расчетливым взглядом окинули открывавшуюся им картину.

Базар, одно из тех мест Мензоберранзана, где постоянно кипит жизнь, охранялся не хуже крепости любой матроны. Сегодня жестокими, но эффективными методами мир поддерживали еще больше солдат, чем обычно. Так как он возглавлял торговую компанию Сокровищница Дракона, Нисстир обычно с одобрением относился к качественной охране рынка; это защищало местный бизнес, и позволяло таким как он заниматься своим делом. Сегодня, однако, острые глаза Нисстира видели и другие возможности.

Губы торговца искривились в улыбке, едва он увидел, как пара стражей тащит прочь тело торговца-калимшита. Человек не совершил ничего особенного: он лишь был слегка упрямей, чем стоило бы во время заключения сделки, и дроу предпочел расплатиться с ним отравленным кинжалом. Обычно покупатели в Мензоберранзане приветствовали хороший торг как спорт, которым он и являлся. Сейчас же дроу, всегда склонные к насилию, были как сухой трут, готовый вспыхнуть от малейшей искры.

Для постороннего наблюдателя бурление рынка могло бы показаться вполне обычным. Некоторые продукты продавались даже очень хорошо: спрос на пищу, оружие и компоненты заклинаний был почти лихорадочным. Нисстир видел подобные дни на рынках поверхностного мира уже много раз, особенно когда жители готовились к особо лютой зиме или осаде. Он отчетливо видел, что дроу Мензоберранзана явно к чему-то готовятся. Нисстир сомневался, что они осознают, чем это «что-то» может являться, но их беспокойство было очевидно, и он намеревался использовать его.

Знакомые на поверхности звали его Лисом, и Нисстиру нравилось это имя. Он напоминал этого хищника, острыми чертами лица, заостренными ушами и необычной копной медно-красных волос. Была ему в полной мере присуща и лисья хитрость. В отличии от большинства дроу, Нисстир не носил оружия, и не особо умел пользоваться им. Его силой был его разум — столь же ловкий и коварный как меч воина дроу — и его магия.

Когда-то, много лет назад, Нисстир жил в Чед Насаде, городе во многом похожем на Мензоберранзан. Хотя он был магом немалого потенциала, матриархальное общество и тирания Лолт преграждали путь его амбициям — и он не пожелал мириться с этим. Он покинул город и обнаружил в себе талант торговца; вскоре он уже пробился во главу торговой группы. Широко раскинутые сети его сделок приносили богатство, но не могущества, которого он искал. Это пришло к нему как божественный дар, дар Ваэрауна, бога воровства и интриг дроу. Нисстир воспринял приказ своего бога — восстановить присутствие и могущество дроу на поверхности — всем сердцем. Когда Его королевство будет создано, он, Нисстир планировал послужить Ваэрауну в качестве короля. Но сначала его — и Ваэрауна — подданные, должны быть набраны из рядов дроу, неудовлетворенных своей жизнью здесь.

В эти дни подобное недовольство распространилось широко. Агенты Нисстира и его собственные проницательные глаза сообщали ему об этом. Дроу Мензоберранзана все еще не оправились от хаоса творившегося с магией в Смутные Времена, и от поражения, которое нанесли им дварфы Митрилового Зала. Они отправлялись на войну полностью убежденные Матроной Баэнре, поверив в посланные ей Лолт видения о завоеваниях и славе. И они проиграли, были отброшены с поверхности союзом всяческого сброда — дварфов, людей, гномов — в общем, низших существ — и жестоким сиянием рассвета. Теперь дроу чувствовали себя преданными, растерянными и, глубоко внутри, они были напуганы. Силы, правившие ими столь безжалостно, также и хранили город в безопасности от ужасов дикого Подземья.

Но что оставалось теперь от этих сил? Древняя Матрона Баэнре, веками правившая городом, и отправившая его на войну, заплатила за свою ошибку жизнью. Несколько самых могущественных домов погрузились в хаос внутренней борьбы. В обычное время мало кто из обитателей города интересовался, кто восседает в Правящем Совете. Сейчас, однако, борьба за власть угрожала разрушить все. Многие боялись, что ослабленный город становится уязвим для атак, например со стороны близлежащего поселения иллитидов, или другого города дроу.

Как полагал Нисстир, страхи эти были небезосновательны. Половина из двадцати тысяч дроу Мензоберранзана отправились в Митриловый Зал, и никто не знал точно, сколько их вернулось. Дома вообще редко сообщали о собственных силах, и ни один из них не желал признавать в столь опасное время, что ослабел.

Не секретом было, что несколькие из сильнейших мастеров оружия города — генералы армий отдельных домов — были мертвы или числились пропавшими без вести. Потери не ограничивались профессиональными солдатами. Сотни простолюдинов также участвовали в войне, и лишь несколько десятков вернулись к своей работе. Эту проблему делали еще более угрожающей гигантские потери среди рабов Мензоберранзана. Кобольды, минотавры, различные гоблиноиды использовались как драконье мясо и тысячами пали под топорами дварфов Митрилового Зала и под мечами и стрелами их союзников. Теперь вся работа, обычно выполняемая рабами, стояла на месте.

В других культурах нашлись бы рабочие и таланты заполнившие эту пустоту, но гордым дроу подобное не могло присниться даже в кошмаре. Статус это все, и никто не желал оставлять заработанное тяжким трудом положение ради общего блага. Дроу Мензоберранзана не смогли объединиться, чтобы победить в войне; не могли они действовать совместно и после нее.

Но здесь лежала и проблема Нисстира. На темных эльфов можно подействовать лишь обещаниями личной выгоды. Статус, власть: только на подобный крючок можно было выманить дроу на свет. Пусть жизнь в Подземье нелегка, а Мензоберранзан выходит на новый, пугающий уровень хаоса, большинство дроу просто не представляли себе иную жизнь. Все что мог предложить мир на поверхности, было поражение, бесчестье и ужас палящего солнца.

С глубоким вздохом торговец отпустил занавес и, повернувшись, посмотрел на спектакль совсем другого рода. Мужчина, средних лет и неприметного вида, сидел опутанный цепями на тяжелом каменном кресле. Вокруг него потрескивала сфера призрачно-зеленоватого света, а над ним склонился одетый в черное дроу, стоявший и тихо напевающий что-то с закрытыми глазами и вытянутыми ладонями. Жреческая магия стекала с пальцев темного эльфа, как черная молния жаля прикованного дроу. Пленник бился в судороге, пока его мучитель — жрец Ваэрауна, покровителя воров — вскрывал его память и секреты.

Наконец он удовлетворенно кивнул. Светящийся шар рассеялся и пленник обмяк в цепях, тихо постанывая в смеси боли и облегчения.

Странное обращение, быть может, для доверенного агента, но у Нисстира не было иного выбора. Цена обманутого доверия слишком велика. В Мензоберранзане любой заподозренный в поклонении кому-либо кроме Лолт умирал достаточно быстро. Тем, кто поклонялся другим богам, или вообще никому, предпочтительнее было держать свои мнения при себе.

И все же, в потревоженном городе, где казалось, пошатнулись сами основы общепринятого порядка, изредка встречались дроу, смевшие шептать имя Ваэрауна, мечтая при этом о жизни свободной от ограниченности Мензоберранзана. Таких дроу искал Нисстир. У некоторых, как например, у этого, только что подвергнутого пытке эльфа, ненависть к матриархальному правлению была так глубока, что он мог вынести все что угодно, только бы положить ему конец. Но большинству дроу нужно было большее: нечто, позволявшее забыть о неприятных воспоминаниях, предлагающее шанс на власть и положение куда большее, чем они имели сейчас.

В свое время, Нисстир поклялся, он найдет то, что нужно, чтобы увлечь за собой дроу Мензоберранзана. В конце концов, Сокровищница Дракона славна тем, что может обеспечить все что потребуется, как бы дорого это не стоило.

Мензоберранзан не единственный страдал от конфликтов и войны. Далеко, в земле холмов и лесов на востоке Фаэруна, народ Рашемена переживал собственные суровые времена. Магия — сила, правившая и защищавшая их земли — недавно стала предательски ненадежной. Древние боги и давно ушедшие герои ходили среди живущих, и народ сновидцев мучили странные кошмары и безумное возбуждение. Но что было опасней всего, таинственная защитная магия, сплетенная правящими Колдуньями, рассеивалась, и глаза многих врагов вновь глядели в сторону Рашемена.

Из всех воинов рашеми пожалуй никого этот хаос не коснулся так сильно как Федора. Это был еще молодой, симпатичный парень, с умелыми руками кузнеца и отличной выдержкой в бою. Хороший работник, но мечтатель даже по меркам рашеми. Федор знал песни и истории не хуже многих странствующих бардов, и его глубокий резонирующий бас частенько перекрывал стук молота, когда он работал. Как и большинство его сородичей, он был доволен простыми радостями жизни, и спокойно встречал трудности. Мягкий характер и улыбка казались весьма несоответствующими его впечатляющей репутации; Рашемен славился мощью и яростью своих берсерков, а Федор выделялся и среди них.

Знаменитые воины Рашемена использовали странный и малоизученный магический ритуал, чтобы войти в боевую ярость. Но что-то странное произошло с этой магией, которая изменившись вошла в юного Федора. Он стал настоящим берсерком, способным входить в это безумие когда пожелает. Сначала его умение приветствовалось как дар богов, и когда орда Туйган нахлынула из восточных степей, Федор встретил ее вместе со своими братьями-берсерками и бился яростней других.

Все бы хорошо, но было и другое наследие времени искаженной магии. Федора, сновидца, продолжали мучить кошмары, как и многих рашеми в Смутное Время. Он не говорил об этом никому, во многих из его народа — который составляли большей частью простые крестьяне — укоренились давние предрассудки насчет видений, они могли увидеть в любом вызванном пивом сне сложные значения, предвещающие проклятия. Федор считал что знает, чем могут являться его сны, а чем не могут.

Однако сегодня ночью, он чувствовал себя куда менее уверенно. Вырвавшись из кошмара, он обнаружил, что его сердце бешено колотится, а тело обливается холодным потом. Федор безуспешно попытался заснуть, завтра вновь придется встретиться с туйганами и ему понадобится вся его сила. Он дрался сегодня, и дрался хорошо — по крайней мере, так ему сказали. Товарищи поднимали чаши в его честь и рассказывали о множестве варваров, павших под черным мечом Федора. Сам он бой почти не помнил. И с каждой схваткой он запоминал все меньше и меньше. Это беспокоило его. Возможно, именно поэтому этот кошмар так напугал его.

В нем он очутился в глубине леса, куда очевидно забрел в бессознательном состоянии отступившей боевой ярости. Его лицо, руки и тело покрывали ноющие царапины. Оставалась смутная память об игривой возне с полудиким приятелем — снежным котом. И во сне до Федора медленно доходило, что игра пробудила в нем берсерка. Он не мог вспомнить исхода схватки, но меч его по рукоять был покрыт еще теплой кровью.

Проснувшись, Федор понимал, что видение, каким бы пугающим оно ни было, не предрекало будущую битву. Он действительно приручил однажды снежного кота, много лет назад, и они расстались с миром, когда тот вернулся к своей естественной жизни. Но в этом сне он видел свой глубочайший страх: не придет ли время, когда ярость полностью подчинит его? Не уничтожит ли он в безумии не только своих врагов, но и тех, кто дорог ему?

Вновь и вновь Федор видел свет жизни, тающий в золотистых глазах кота. Как ни пытался, он не мог рассеять это видение, не мог бороться со страхом, что нечто подобное может случиться.

И сидя в ожидании утренней зари, Федор ощутил тяжкий груз рока на своих плечах, и задумался, не содержал ли его сон и впрямь пророчества.

Шакти Ханзрин перебралась на нос маленькой лодки, и посмотрела на двух молодых мужчин, работавших веслами. Ее братья, принцы-пажи, чьи имена она вспоминала время от времени. Три дроу были направлены на Остров Ротов, покрытый мхом островок в середине озера Донигартен. Дом Ханзрин распоряжался большей частью сельского хозяйства города, включая и стадо ротов содержавшееся на острове, и работа семьи Шакти увеличилась многократно в послевоенной сумятице.

Эльфийка хмуро разглядывала братьев, юношей еще не прошедших Ритуала Крови и вооруженных только ножами и трезубцами. Путешествовать с подобным эскортом было не просто опасным, но и оскорбительным. А Шакти Ханзрин всегда замечала любое оскорбление, каким бы малым оно не было.

Лодка мягко ударилась о каменный док, вернув раздумья Шакти к текущим делам. Она вскочила на ноги, отбросив прочь руки своих бесполезных сопровождающих, и выскочила из лодки без помощи. Донигартен не входил в места, которые посещались большинством дроу, но Шакти чувствовала себя здесь дома, и в этом месте власть принадлежала ей. Она постояла на мгновение на узком доке, запрокинув голову и восхищаясь миниатюрным фортом наверху.

Место обитания надзирательницы находилось примерно в сотне футов над головой, вырезанное в скале, сплошной стеной поднимавшейся из воды. Лодка Шакти пристала к единственному доступному для высадки месту: маленькой бухточке, которую не загромождали острые камни, окружавшие весь остальной остров. Единственный выход с него был сквозь каменный форт, а единственным путем к пристани была узенькая лестница, выбитая в камне. Вода вокруг острова была глубокой и холодной, и абсолютно черной, если не считать изредка появлявшегося слабого люминесцентного свечения издаваемого существами, жившими в глубинах. Время от времени некоторые пытались переплыть эти воды. Пока это так никому и не удалось.

Шакти не обратила внимания на лестницу, и пролевитировала наверх к двери. Этот маленький полет не только позволял ей вступить в свои владения более впечатляющим образом, но имел и практический смысл. Гордые дроу, любившие красоту, не оставляли жизнь детям с врожденными дефектами, и не были снисходительны к тем, у кого физические недостатки развивались позднее. Шакти была крайне близорука, и прилагала огромные усилия, чтобы скрывать этот факт. Она не доверяла опасным ступеням, и не уверена была, что хуже — скатиться вниз по лестнице, или объяснять, как она оступилась.

Надзирательница, женщина из какой-то меньшей ветви семейного дерева Ханзрим, склонилась в глубоком поклоне, когда в большое центральное помещение вступила Шакти. Подобный почтительный жест немного смягчил Шакти, как и то, что оба ее брата замерли на страже по сторонам у входа, будто она уже стала уважаемой матроной.

Отложив в сторону оружие — трезубец, с покрытой изящными рунами рукоятью — она прошла к дальнему окну. Сцена внизу не вдохновляла. Поля мхов и лишайников явно поредели, а за засорившейся ирригационной системой никто похоже не приглядывал. Роты бесцельно бродили, время от времени пощипывая скромную пищу. Обычно толстая длинная шерсть их стала клочковатой. Шакти раздраженно заметила, что в ближайшее время много шерсти собрать не удастся. Еще больше беспокоила ее полная темнота, окружавшая пастбище.

«Сколько родилось в этом сезоне?» спросила Шакти, сбрасывая пивафви. Один из братьев подскочил к ней, принимая плащ.

«Одиннадцать», слабым голосом ответила надзирательница. «Два из них — выкидыши».

Жрица кивнула; примерно такого ответа она и ожидала. У ротов тоже была своя магия, они подзывали партнеров слабым подмигивающим светом. В это время брачные ритуалы ротов должны бы заставить весь остров светиться. Но неухоженные животные были слишком слабы, чтобы заниматься подобными вещами.

А что еще она могла ожидать? Большинство орков и гоблинов, ухаживавших за стадами, отправили на войну в качестве драконьего мяса не задумываясь о последствиях. Правящие жрицы на многие вещи просто не обращают внимания, как будто считая, что мясо и сыр на их столах появляются с помощью магии. В безрассудной гордости они не понимают, что для некоторых вещей нужна не только магия, но и искусство управления.

Шакти это понимала, и она сможет разобраться с этим. Усевшись за огромным столом она потянулась к книге, содержавший записи о размножении. Резкое, приятное ощущение предвкушения заставило ее быстрее пролистывать страницы. Ведение книги было ее обязанностью, прежде чем ее отослали в Академию, и никто в городе не знал больше о разведении ротов, чем она. Пусть никто не разделяет ее энтузиазма по этому поводу, зато дроу уж конечно нравится мясо, сыры и шерсть которую обеспечивает для них ее опыт!

Взгляд на вновь открытую страницу пригасил и ее гордость, и энтузиазм. За годы ее отсутствия записи вносились маленьким подчерком, дрожащей рукой. Шакти выругалась, сузив глаза в щелочки и пытаясь разобрать корявые записи. То, что она видела на страницах, настроения отнюдь не улучшало.

Пока она была в изгнании в Арах-Тинилит, изучая обязанности жрицы и пресмыкаясь перед повелительницами Академии, стадом пренебрегали. Роты привыкли жить на острове, и здесь было необходимо тщательное, осторожное разведение.

Бормоча ругательства, Шакти развернула книгу другой стороной, где содержались записи о рабах. Здесь деталей было куда меньше; Шакти считала, что гоблины могут делать, что им вздумается, главное чтобы появлялись новые рабы. Однако судя по записям, размножение обычно плодовитых гоблинов серьезно замедлилось. Вот этого Шакти уже допустить не могла. Дом Ханзрин может заполучить новых рабов, покупкой или пленением, но для этого требовались время и деньги.

«Сколько осталось гоблинов?» устало спросила Шакти, массируя ноющие виски.

«Около сорока», ответила надзирательница.

Шакти дернула головой. «И это все? Пастухи, или рабы для размножения?»

«Примерно половина на половину, но всем гоблинам пришлось ухаживать за стадом. Чтобы поддерживать порядок, мы перевели рабов в большую хижину».

Вновь плохие новости, означающие что у гоблинов не было ни времени, ни уединения, требовавшихся для размножения. Не то, чтобы гоблинам нужно было много того или другого, с отвращением подумала Шакти, возвращаясь к книге. Она вновь прокляла судьбу, оторвавшую ее от любимой работы. По крайней мере, война сделала одно полезное дело: правила, приковывавшие студентов к Академии были ослаблены, поскольку многие молодые воины, маги и жрицы были нужны дома. Студенты получили невероятную ранее свободу, и позволения покинуть Академию было весьма просто получить у занятых своими делами мастеров и матрон.

В этот момент мужчина, одетый в грубые одежды работника ворвался в комнату. Он захлопнул за собой тяжелую дверь, и защелкнул запор.

«Гоблины бунтуют!»

Этот голос был знаком Шакти; он принадлежал симпатичному бездельнику, изредка развлекавшему ее. Она распознала тон: странную смесь страха и неверия, и почувствовала слабый запах его крови, тоже ей знакомый. Однако эти приятные воспоминания ожили только на самом краю мыслей Шакти; ее беспокоило стадо, и близорукие глаза оставались сосредоточены на странице. «Само собой», согласилась она отсутствующе.

Мужчина отступил на шаг, изумленно отвесив челюсть. Он хорошо знал, что Шакти Ханзрин была способна на многое, но юмор к этому числу никак не относился. На мгновение отступил даже шок от гоблинского восстания. Однако второй взгляд на раздраженное лицо Шакти разъяснил дроу его ошибку.

Он справился с удивлением, и, подойдя к ее столу, вытянул руку поближе к глазам Шакти, чтобы она разглядела отметки гоблинских клыков, и длинные алые полосы оставленные их когтями.

«Гоблины бунтуют», повторил он. На сей раз, ему удалось привлечь ее внимание.

«Вы отослали сообщение городской страже?»

Он замешкался, чуть дольше, чем стоило. «Да».

«И? Что они ответили?»

«У Донигартена есть собственная защита», без интонаций процитировал дроу.

Шакти горько засмеялась. В переводе это означало лишь, что у правящих матрон были дела поважнее, чем потеря нескольких рабов и бесполезная гибель ротов. Город был в безопасности, чтобы не случилось на острове, поскольку единственный путь через Донигартен был на лодке, а единственная лодка была в безопасности за фортом. Что, кстати, означало, что гоблины будут атаковать сквозь эту самую комнату.

Шакти сжала магический трезубец — любимое оружие семьи Ханзрин — и с угрюмым кивком покорилась судьбе. До чего дошло: благородные должны воевать с собственными рабами.

Тотчас же в дверь заскреблись, похоже гоблины царапались о камень своими маленькими когтистыми пальцами. Принцы Ханзрин встали по бокам своей сестры, подняв еще не покрывавшееся кровью оружие. Однако Шакти не собиралась дожидаться маленьких тварей. Мысль о бегстве ей и в голову не приходила. За стадом ротов надо ухаживать, и именно это она собиралась делать. Так что Шакти направила трезубец на дверь. Держа оружие у бедра, она прикрыла глаза свободной рукой. С зубцов сорвались три линии белого пламени, тяжелая каменная плита с грохотом рухнула наружу, взорвавшись дождем осколков.

На несколько мгновений мир превратился в ослепляющий свет, вопли боли и дым, наполненный запахом паленой плоти. Затем выжившие гоблины пришли в себя и атаковали. С полдюжины их влетели в комнату, размахивая грубым оружием из костей и рогов ротов, связанных вместе сухожилиями.

Младший брат Шакти шагнул вперед, выставив трезубец. Он насадил на него ближайшего гоблина, и швырнул его через плечо, как пучок соломы. Раненый с воем и визгом вылетел из окна. Раздался долгий, угасающий вой гоблина, летчщего к светящимся существам, поджидающим внизу. Дикие ухмылки искривили лица братьев, кинувшихся на гоблинов; трезубцы мелькали, собирая кровавый урожай.

Шакти отошла назад, позволяя мальчикам поразвлечься. Когда с первой волной было покончено, она ступила в разбитый дверной проем, встречая следующую. Высокая желтокожая самка показалась первой. Высоко держа костяной кинжал, гоблин кинулась на поджидавшую дроу. Шакти хладнокровно уклонилась от удара, и ткнула трезубцем, пробив поднятую руку.

По слову молодой жрицы, магическая молния зажглась на остриях, и ударила в тело гоблина. Первый же разряд превратил яростную гримасу раба в почти комичное выражение удивления. Волосы на ее голове стали и зашевелились как змеи медузы, тело содрогнулось в конвульсиях. Молния била вновь и вновь, и как бы не вопила гоблин, она не могла освободиться от трезубца Шакти. Другой гоблин схватил попавшую в ловушку руку самки — чтобы освободить ее, или чтобы завладеть ее оружием, неизвестно — и его тоже захватил поток убийственной энергии. Еще двое гоблинов, пытавшихся проскользнуть в комнату мимо вопящей пары тоже попались в жестокие магические сети.

Шакти удерживала трезубец и заклинание с отработанной легкостью. Несколько гоблинов все же проскочили сквозь барьер трещащей энергии и обожженнойплоти. С ними мгновенно разобрались братья, отправившие и их в гости к подводным обитателям.

Наконец, гоблины перестали появляться. Шакти высвободила трезубец из обугленного тела первой жертвы. Цепочка гоблинов свалилась в дымящуюся кучу. Дроу прошла по их телам к двери, держа свое все еще светящееся оружие перед собой как копье.

Немногие гоблины — как же их мало! — оставались, прячась и медленно отступая прочь. Ярость полыхнула в сердце Шакти, разглядывавшей презираемого врага, и только с трудом она удержалась от нового удара. Гоблины были тощими и изможденными, выглядя не лучше чем скот. Практичная натура дроу признавала, что у рабов просто не было другого выхода кроме бунта. Но когда Шакти заговорила, словами ее управляла суровая необходимость, а не сочувствие.

«Совершенно очевидно», начала Шакти холодным размеренным тоном, «что рабов для ухода за стадом не хватает. А чего вы добились этой глупой атакой? Насколько тяжелее придется вам работать теперь, когда вы так глупо истощили свою численность? Но знайте: стадо прежде всего, и все вы сейчас же вернетесь к работе. Новые рабы будут приобретены, всем беременным женщинам будет предоставлена дополнительная пища и отдых; а пока, что вы будете соблюдать строгое расписание работ». Она со значением качнула трезубцем. «Идите».

Выжившие повернулись и побежали. Жрица повернулась к братьям. Их глаза возбужденно блестели после первой в их жизни битвы. Она знала, как заставить эти искры гореть еще ярче.

«Патруль солдат с Тир Бреч должен был остановить это маленькое восстание прежде, чем дошло до такого. Если кто-то из них еще жив, исправьте эту ошибку. Ты, Базхерд. Возьми мой трезубец, и возглавь охоту».

Молодой мужчина бросился вперед, принимая могучее магическое оружие. Отдавая его, Шакти улыбнулась. Любой удар по Академии радовал ее. В общем-то, против Тир Бреч она ничего не имела, и обычно считала, что академии делают благое дело тренируя воинов и магов. Но благородных женщин посылали в жреческую школу, и ненависть Шакти к своей доли была глубока и неумолима. О, она станет жрицей, таков был путь к власти в Мензоберранзане. Но если только появится другой путь, Шакти Ханзрин первой примет его.

В назначенный час все маги Мензоберранзана, достойные так называться укрылись по потайным уголкам, отвечая на необычное приглашение. Один за другим, каждый доставал сосуд с символом Дома Баэнре, ломал печать и наблюдал, как выплывающий туман сгущается в мерцающий портал. И, один за другим, маги дроу входили в эти магические двери. Все появлялись в одном и том же большом, богато убранном зале, возможно где-то в Мензоберранзане, возможно на каком-то удаленном плане. Наверняка маги знали лишь, что это зал для аудиенций Громфа Баэнре, и у них не было особого выбора, кроме как прийти. Даже Дом Ксорларрин, знаменитый мощью своих волшебников, присутствовал здесь в полной силе. Семь магов Ксорларрин преподавали в Сорцере, школе магии и все семь неуютно ерзали на предоставленных им роскошных креслах.

Ожидая архимага города, волшебники разглядывали своих коллег с настороженным интересом. Некоторые не видели друг друга с поры обучения в Сорцере, поскольку маги берегли свои секреты служа власти и престижу своих домов. Статус это все, даже среди городских магов. Блестящие знаки домов присутствовали в большом количестве, а те, чье происхождение не давало им права на подобную демонстрацию, удовлетворялись зачарованными драгоценностями. Сотни камней сверкали в тусклом свете зала, их цвета отражались в черных складках плащей пивафви, которые носили все. Некоторых магов сопровождали приживалы: гигантские пауки, летучие мыши, измененные магией животные, даже импы и прочие существа Бездны. Большая комната быстро заполнялась, но тишина казалось становится все глубже с каждым магом вступившим в зал.

Когда было занято последнее кресло, Громф Баэнре выступил из пустоты в центр зала. Как обычно, на нем был великолепный плащ архимага, пивафви со множеством карманов, по слухам содержащий больше магических вещей и оружия, чем большинство магов дроу видели за всю жизнь. Два магических жезла открыто висели на поясе, и никто не сомневался, что куда больше их было спрятано. Однако самым могущественным оружием Громфа были его прекрасные ухоженные ладони — столь гибкие в плетении смертоносных заклятий — и гениальный разум, вознесший его на вершины могущества… и обрекший его на жизнь полную неудовлетворенности. Во многих других культурах подобный ему стал бы королем. Из всех магов Мензоберранзана, только у Громфа была власть созвать подобное сборище.

«Для магов города необычно собираться вместе», начал Громф, произнеся вслух мысли всех присутствовавших. «Каждый из нас служит интересам собственного дома и мудрости матроны-матери. Так и должно быть», добавил он решительно. Архимаг сделал паузу, и поднял бровь, возможно чтобы разбавить свое утверждение иронией.

«И все же, подобные альянсы существуют. Город Шшамат управляется коалицией магов. И мы в Мензоберранзане наверняка могли бы сделать подобное, если будет нужда».

Шепотки, от восхищения до ужаса, наполнили зал. Громф поднял ладонь, простой жест, требовавший молчания — и ему подчинились немедленно.

«Если будет нужда», повторил он жестко. «Правящий Совет смотрит за проблемами города. Наше дело ожидать, и наблюдать».

Вновь он сделал паузу, и все присутствующие услышали невысказанное дополнение. Правящий Совет — матроны-матери восьми сильнейших домов — стал почти воспоминанием. Матроны Баэнре, самой могущественной дроу в городе, больше не было. Триэль, старшая из живущих ее дочерей, примет бразды правления Домом Баэнре, но она молода, и почти наверняка встретится с трудностями. Недавно, третий дом был полностью уничтожен существами Бездны, но до того его госпожа-предательница убила матрону и наследницу четвертого дома. Ауро'пол Дирр, матрона пятого дома, погибла на войне. Поскольку упорядоченное наследование было редкостью, все эти дома будет раздирать внутренняя борьба, пока наконец новые матроны не захватят власть. А потом им придется бороться с врагами со всех сторон. Редко в долгой истории Мензоберранзана так много мест в Совете пустовали одновременно, и как минимум дюжина домов могли кинуться в войну, пытаясь увеличить свой статус. Короче говоря, борьба за восстановление Правящего Совета могла растянуться на годы, годы, которых не было у слабеющего города.

«Вы знаете проблемы стоящие перед Мензоберранзаном не хуже меня», спокойно продолжил Громф. «Если город впадет в анархию, мы, маги, можем стать лучшим шансом на его выживание. Мы должны быть готовыми к тому, чтобы принять власть».

Или взять ее.

Эти слова также не были произнесены, но каждый из дроу в зале услышал их, и хорошенько запомнил.

Глава 2. Дочери Баэнре

«Баэнре мертва. Правь долго, Матрона Триэль».

Слова эти произнесены были за день много раз, с разной степенью искренности, пока один за другим благородные, солдаты и простолюдины Дома Баэнре проходили у грозного черного трона — разумного творения, чьи глубины наполняли души жертв Баэнре — дабы принести клятву верности своей новой матроне.

Триэль Баэнре сама по себе не слишком впечатляла. Заметно ниже пяти футов, с худым, почти детским телом. По стандартам дроу, не особо привлекательна. Белые расчесанные волосы, длинные и тонкие, обрамляли ее маленькую голову как короной. Одета она была просто: кольчуга, накинутая на простую черную робу жрицы. Но Триэль и не нуждалась в обычных для властных персон одеяниях. Она была одной из жриц высочайшего ранга в городе, и богиня благоволила к ней. Молодая матрона излучала власть и уверенность, приветствуя каждого из своих подданных королевским кивком.

На самом деле Триэль чувствовала себя далеко не так уверенно в своей новой роли, как хотела показать это. Сидя на троне своей матери, она ощущала себя играющим во взрослую жизнь ребенком. Кровь Лолт, выругалась она тихо, ее ноги даже не достают до пола! Маленькое унижение, возможно, но для напряженного разума Триэль ее болтающиеся ноги казались предвестьем, знаком того, что задача стоящая перед ней для нее непосильна.

Триэль знала, что по любым известным ей меркам она должна быть в экстазе от случившегося. Она стала матроной-матерью первого дома Мензоберранзана. Вкус власти был хорошо знаком Триэль — как матрона-госпожа жреческой школы Арах-Тинилит, она занимала весьма серьезное положение — но она никогда особо не стремилась занять трон свой матери. Бывшая матрона правила столько столетий, что казалась вечной. Даже имя ее затерялось в истории. Для поколений дроу мать Триэль была Баэнре — она была олицетворением Мензоберранзана. Потому каждое повторение «Баэнре мертва» отражалось в мыслях Триэль как обещание надвигающейся гибели, пока она не почувствовала, что сейчас закричит или сойдет с ума.

Но вот церемония завершилась, и Триэль осталась в одиночестве размышлять над задачей восстановления пошатнувшегося могущества дома. Тяжкий труд. Сила дома лежала в его жрицах, а слишком многие погибли в войне, развязанной ее матерью. Многие из дочерей бывшей матроны — и их дочерей, в свою очередь — ушли дабы создать собственные дома. Теоретически, эти малые дома были союзниками Дома Баэнре, но основным их интересом было плетение собственной паутины могущества и интриг.

В дополнение к недостатку жриц, дом остался без мастера оружия. Брат Триэль, Бергинион, пропал на войне. Как лидер наездников на ящерах он возглавлял атаку против живших на поверхности союзников Митрилового Зала, и не вернулся домой. Многие дроу погибли в ужасе и сумятице наступившего рассвета, и вполне вероятно мастер оружия Баэнре был среди них. Триэль подозревала иное. Она частенько ощущала, что инстинкт самосохранения у него был значительно сильнее верности дому. Как бы там ни было, Бергинион для нее был потерян. При всей своей молодости — едва шестьдесят лет — он был сильным бойцом, и заменить его будет не легко. Спаси Лолт, подумала Триэль с отвращением, возможно ей даже придется взять патрона, чтобы найти подходящего мужчину на пост мастера оружия!

Однако самым неотложным для Триэль было найти ту, кто заменит ее в Арах-Тинилит. Обычно, эта позиция отходила к жрице самого высокого ранга в Доме Баэнре. После Триэль это будет Мерит, простолюдинка принятая в клан Баэнре много лет назад, когда стали проявляться ее немалые силы жрицы. Мерит мечтала о титуле матроны-госпожи, но это было абсолютно исключено. Она стала бы потенциальным позором Дома Баэнре. Бывшая дочь чистильщика улиц не понимала тонкостей протокола, или запутанных паутин и нитей интриги. Она была также чересчур жестока. В ситуации, требовавшей кинжала, Мерит была боевым топором дварфов. Триэль ожидала, что приемная сестра день ото дня подхватит какую-нибудь редкую и смертоносную болезнь.

Оставалась Сос'Ампту, хранительница храма Баэнре. Сос'Ампту была благородного рождения, в фаворе Лолт и ее жреческий статус весьма высок. Таким образом, поразмыслив, Триэль послала за младшей сестрой, и предложила ей Арах-Тинилит.

Сос'Ампту это предложение отнюдь не пришлось по вкусу, напротив, мысль о том, чтобы оставить храм Баэнре вызывала у нее ужас. Триэль убеждала, просила, угрожала, но в конце концов поняла, что по крайней мере на время ей придется совмещать оба поста. Младшая сестра восприняла это решение с облегченным вздохом, и покосилась на дверь, которая вела назад в ее возлюбленный храм.

«Нет, останься со мной пока», устало приказала Триэль. «Нам надо обсудить еще кое-что. Дом Баэнре отчаянно нуждается в новых жрицах, особенно благородного происхождения. Ты знаешь, у меня нет дочерей, и едва ли будут. Так что я должна полагаться на сестер и их детей в восстановлении нашей силы. Ты ведешь записи о рождениях; что можно сказать о наших перспективах? Есть какие-нибудь исключительные таланты среди молодых женщин?»

Хранительница храма прочистила горло. «Пожалуй, самой одаренной из всех будет Лириэль. Дочь Громфа.» напомнила она, поскольку Триэль не сразу сообразила о ком идет речь.

Память подсказала ей, и глаза Триэль изумленно расширились при мысли о открывающихся возможностях. Избалованная и своенравная дочь Громфа, высшая жрица Лолт. Как экстравагантно… как восхитительно!

Насколько могла вспомнить Триэль, Громф взял дочь себе примерно четыре десятилетия назад, и по необъяснимым причинам объявил ее своей. Лириэль носила имя дома своего отца, что было почти уникально в матриархальном обществе. Мать, бестолковая красотка из какого-то малого дома, пропала, и многие годы с тех пор о ребенке было почти ничего не слышно, кроме осуждающих слухов, что Громф позволил девочке резвиться как та пожелает. Повзрослев, Лириэль нашла свою нишу в безумной общественной жизни определенного круга богачей. До Триэль доходили слухи о ее выходках, заслуживших ей дурную славу и восхищение почти в равных пропорциях. Хотя ее считали упрямой и своенравной, так же отмечали мощь ее разума и магии. Где же лучше использовать подобные таланты, как не на службе Лолт?

Триэль зло ухмыльнулась. Ух, как это разъярит Громфа! Законы и обычаи диктовали молодым женщинам благородных родов поступать на жреческое обучение с наступлением зрелости или в двадцать пять лет, что произойдет раньше. Однако Громф не потребовал этого от дочери — возможно, даже запретил! Архимага едва ли можно было назвать ревностным слугой Лолт, и Триэль замечала следы его ненависти к владычицам-жрицам. И все же, если Матрона Триэль прикажет, у Громфа не останется иного выбора, как только послать дочь в Арах-Тинилит.

И Лириэль Баэнре, в качестве высшей жрицы Лолт, станет не только яркой драгоценностью в короне Дома Баэнре, но и напоминанием амбициям Громфа о том, кто действительно правит Мензоберранзаном.

Триэль повернулась к сестре. «Ну, Сос'Ампту», лукаво сказала она, «ты меня удивила! Я не думала, что ты способна на подобную тонкость».

Сос'Ампту вздрогнула и промолчала, поскольку тяжкий опыт научил ее не доверять комплиментам. И в самом деле, Триэль уже с угрозой посмотрела на нее.

«Похоже» продолжила новая матрона, «хранительница храмов обладает талантами, далеко выходящими за рамки ее обязанностей и влияния. Смотри, чтобы твои амбиции не сделали того же!»

Сос'Ампту склонилась в глубоком поклоне. «Я желаю лишь служить Лолт, и моей сестре, матроне-матери», с жаром сказала она.

Каким бы невероятным это не казалось, Триэль чувствовала, что младшая дочь Баэнре говорит правду. Матрона не была уверена, как ей относится к необычному недостатку амбиций Сос'Ампту, с облегчением или презрительно, но она улыбнулась сестре, и приказала подняться. «Твоя верность делает тебе честь», сказала она сухо, «и идея твоя разумна. Прикажи найти девчонку и сейчас же привести ее сюда».

«Хочешь ли ты, чтобы Громф присутствовал при твоем разговоре с его дочерью?»

Тепло залило лицо Триэль, засверкавшее сердито-рубиновым цветом. «Мне не нужно благословение брата, в этом деле, или в любом другом», рявкнула она.

«Конечно нет, Матрона Триэль», поторопилась с ответом Сос'Ампту, вновь делая почтительный поклон. «Я лишь подумала, что тебе, возможно, приятно будет понаблюдать за ним в этот момент?»

Опасная искра в глазах Триэль превратилась в теплое дружеское сияние. «Дражайшая сестричка, ради блага Дома Баэнре, тебе стоило бы выбираться из своего храма почаще!»

Тем временем, далеко от тронного зала Дома Баэнре, дочь Громфа легкой походкой шла по тоннелям Подземья. Глаза ее, пронизывавшие окружавшую тьму, блестели огненно-красным, и изредка ветерок трепал пышные белые волосы, спадавшие на плечи. Она была одета для путешествий, в башмаках и штанах из тонкой прочной кожи, шелковую рубашку и тонкой работы кольчугу. Трехфутовое копье с зазубренным наконечником она несла на плече, а в свободной руке держала небольшое боло, на ходу кружа его сложными узорами.

За ней, держась в отдалении от ее оружия, брела еще пара молодых дроу. Женщина носила знак Дома Шобалар, меньшего клана, известного наличием в их рядах редких у дроу женщин-магов. Другой был весьма красивым юношей, хорошо одетым, но волосы «хвостом» выдавали в нем простолюдина. Оба дроу несли копья такие же как у Лириэль, и осторожно поглядывали друг на друга маневрируя сквозь поле небольших, острых сталагмитов, клыками пробивавших каменный пол.

Туннель был узок, едва хватило бы места для трех или четырех дроу в ряд. Бесчисленные века назад вода прорезала серию борозд в каменных стенах, оставив за собой длинные, узкие каменные выступы по сторонам тоннеля. Проход напоминал грудную клетку гигантского зверя, и спутников Лириэль это немало нервировало. Они крепко держались за оружие, и безмолвно проклинали импульс, заставивший их покинуть относительную безопасность Мензоберранзана. Подземье было непредсказуемо, полно опасностей. Немногие отправлялись сюда без защиты оружия или могучей магии. Но когда Лириэль Баэнре прислала приглашение, как могли они отказаться?

Лириэль была без сомнений самой популярной девушкой в их кругу, среди группы богатых молодых дроу, как благородных, так и простого рождения, искавших удовольствий и развлечений с типичной для дроу энергичностью. Младше большинства — она не справила еще и сороковой день рождения, так что находилась примерно в середине долгого периода взросления — и свежесть ее красоты была как у человеческой девушки не достигшей еще и семнадцатилетия. Так же ей принадлежало богатство и положение благородной Дома Баэнре. Но у многих молодых дроу было богатство, статус и красота. Лириэль выделялась искренностью смеха и жаждой жизни, редкой в угрюмом Мензоберранзане. Вкусы ее были признаны весьма эксцентричными, приключения и изучения магии она предпочитала интригам. И все же немногие могли противиться ее лукавому очарованию. Многие среди молодежи мечтали разделить с ней приключения. Те, кто выжил, могли рассчитывать на увеличение статуса в глазах общества, как и на несколько хороших историй, которыми можно будет похвастаться на вечеринках.

Даже столь приятные перспективы не помогали спутникам Лириэль преодолеть нараставшее беспокойство. Абсолютная темнота в тоннеле им совершенно не мешала, но полная тишина тревожила их. В Мензоберранзане, шум города растворялся в постоянный приглушенный шепот, изредка приправленный воплем. Здесь их тихие шаги отдавались в ушах гулким эхом, как камни падающие в глубокий колодец. Лириэль, конечно, издавала не больше звука чем тень, благодаря зачарованной обуви и двум дюжинам лет опыта в подобных экспедициях. Поступь ее была легка и стремительна, глаза устремлены на предстоящее приключение.

Однако об ощущениях своих спутников Лириэль отлично знала. Битнара Шобалар ей была хорошо известна; они с детства обучались вместе. Громф очевидно устал от дочери очень скоро после того, как принял ее, и отослал Лириэль в Дом Шобалар для обучения волшебницами этого клана. Детское соперничество между Лириэль и Битнарой продолжалось и все дальнейшие годы. Лириэль учитывала этот факт, и на самом деле даже приветствовала. Это заставляло их обоих напрягать все силы, и добавляло остроты в их дружбу. Несмотря на общую заинтересованность в магии, больше никакого сходства между ними не было. Битнара не разделяла любовь Лириэль к приключениям, и ее чувство юмора. Волшебница могла временами держаться отчужденно, — а все остальное время быть такой скучной — но Лириэль давно привыкла к границам их отношений.

«Нам долго еще?» пожаловалась позади Битнара.

«Скоро».

«Но мы уже в пути много часов, и сейчас только Лолт знает где мы! Мы можем погибнуть здесь, и никто ничего не заметит!»

Лириэль оглянулась через плечо и подмигнула подруге, но скорости ничуть не убавила. «Поправляю, Битнара: ТЫ можешь погибнуть здесь, и никто ничего не заметит».

Глаза волшебницы сузились. «Это угроза?»

«Конечно нет», спокойно сказала Лириэль отворачиваясь. «Это оскорбление. Когда я умру, я наверняка пойму что что-то случилось. А вот ты…»

«Я может не бегу по жизни с твоей скоростью, но это не причина для насмешек. 'Осторожность — лучшая часть мудрости' «, процитировала Битнара напряженным голосом.

«И большая часть скуки», весело ответила Лириэль.

«А ты как, Сизвик?» спросила она юношу. Текущий консорт Битнары был сыном преуспевающего торговца парфюмерией. Он был безумно богат, красив, весел и управляем — что в сумме делало его весьма популярным среди женщин их круга. «Ты тоже засомневался?»

«Конечно нет», сдержано ответил тот, перекладывая копье на другое плечо. «И все же, мы уже идем довольно долго».

«Дело того стоит», пообещала Лириэль. Неожиданно она остановилась, взмахом руки указав им поступить так же. Она показала вниз, и оба ее попутчика ахнули.

Они стояли на самом краю обрыва, уходившего в русло реки. В нескольких футах под ними тек спокойный темный поток. Река была глубока, безмолвна и очень холодна. Воды ее, как говорили, приходили из ледяных земель над Подземьем. Хотя воздух здесь был теплее воды, над ней постоянно плыло облако тумана, как страж-призрак.

«Лодка прямо под нами», сказала Лириэль, указывая на длинный, узкий ялик.

Она прыгнула, на мгновение зависла над водой и плавно пролевитировала вниз, грациозно опустившись на нос лодки. За ней последовали остальные, но со значительно меньшим энтузиазмом. Они быстро расселись по местам, унимая раскачавшийся кораблик. Позволить ему перевернуться было никак нельзя, и вовсе не ледяная вода была тому причиной.

Они охотились на пиримо, маленькую, злобную рыбу, которая может прогрызть взрослого верхового ящера до кости за считанные секунды. Эти рыбы были исключительно агрессивны, случалась даже, что они выпрыгивая из воды бросались на животных, пришедших на водопой. Зубы их были такими острыми, а челюсти настолько мощными, что первый укус часто оказывался безболезненным, незамеченным. Боль, однако, приходила быстро, как только кровь, попавшая в воду, вызывала десятки прожорливых рыб. Охотиться на них было небезопасно, случалось всякое.

Первой преградой было собственно добраться так далеко, поскольку туннели, ведущие к реке посещались редко, и почти не патрулировались. Угрозой была и река — обманчиво тихая, но с частыми водоворотами и глубинными течениями. А рыба была опасна даже в смерти. Мясо ее было нежным, вкусным — и крайне ядовитым. Осторожно приготовленные же, пиримо были сногсшибательным блюдом, и любое празднование, на котором их подавали мгновенно становилось событием. Фатальные исходы среди обедавших все-таки случались время от времени, но редко. Тщательно обученные повара готовили пиримо зная, что их собственные жизни зависят от результата.

Но до вечеринки было еще много часов, и им предстояла еще сама охота. Лириэль оттолкнулась ногой от берега. Лодка, привязанная к каменному берегу легкой митриловой цепью, заскользила к центру реки. Когда она остановилась, Лириэль достала копье, и встала на носу, расставив ноги для равновесия. Битнара повторила ее позу на корме, а Сизвик занял место в центре в качестве балансира. Лодка была сделана так, что двое одновременно могли охотиться находясь далеко вне досягаемости друг друга. Пиримо продолжали атаковать даже насаженные на копье, и не одному дроу достались укусы от свежепойманной добычи его партнера по охоте. Случайно или намеренно, кто сможет сказать?

Лириэль достала два маленьких сосуда из сумки и кинула один Битнаре. Они были зачарованы, чтобы удерживать свое содержимое — свежую кровь рота — теплой. Лириэль открыла свой сосуд, и капнула единственную каплю крови в воду. Ее теплочувствительным глазам расплывавшаяся капля казалась ярко красной. Она будет видима лишь мгновение, ледяные воды быстро погасят ее. Лириэль приготовила копье и застыла в ожидании. Тепловое свечение пропало, резко и полностью.

Копье Лириэль метнулось к воде. Она с триумфом подняла его — рыба, размером с ее ладонь билась и извивалась на острие. Пиримо невозможно увидеть в их среде обитания, где они имеют ровно такую температуру как и холодная вода. Ясно видимая в теплом воздухе, рыба была гладким овалом с серебристой чешуей и изящными плавниками — красивая, если не считать челюстей, полных стальной прочности клыков.

«Лови, Сизвик», спокойно сказала Лириэль, и дернув копьем кинула смертоносную рыбину к мужчине. Дроу побледнев дернулся в сторону. Без необходимости: рыба с влажным шлепком очутилась в корзине у его ног.

«Если бы ты промахнулась…», начал Сизвик.

Лириэль усмехнулась. «Но пока ведь нет! Не беспокойся, красавчик, последним чего бы мне хотелось было плюхнуть голодную пиримо тебе на колени», промурлыкала она. «Один укус, и ты уже ни для чего не нужен».

Битнара напряглась; заметив это Лириэль подавила вздох. Ее подруга иногда такая собственница! Лириэль намеревалась только чуть подразнить Сизвика, зная, что тот понимает подобный юмор. Но Битнара всегда воспринимала такие замечания как объявления о намерениях.

Сизвик не обратил внимания на выражение лица волшебницы; он выдал Лириэль похотливую улыбку и вздернул бровь.

«Один укус?»

Лириэль смерила его оценивающим взглядом. «Ладно, два», согласилась она.

Битнара фыркнула, и яростно тряхнула свой сосуд с кровью. Яркие капли разлетелись по реке.

«Не надо лить так много крови сразу», жестко предупредила ее Лириэль. Она могла терпеть темперамент Битнары, но лишь до определенных пределов. «Ты же не хочешь, чтобы они впали в бешенство».

Эта мысль охладила завистливую молодую волшебницу, и долгое время женщины охотились молча. Стоя на самом краю лодки, Лириэль работала быстро, насаживая на копье рыбу за рыбой. Саму ее в пиримо больше всего привлекал азарт охоты, но у рыбы была для нее и другая ценность, о которой ее спутники даже не догадывались. Перспектива еще одного опасного путешествия манила Лириэль в этот день, и она была слишком довольна жизнью, чтобы позволить Битнаре испортить ей настроение.

Лодка слегка качнулась, и уголком глаза Лириэль увидела, что Битнара присела и отложила копье. Женщина с гримасой потирала шею. Достав из сумки маленький флакон, она вылила на ладонь немного резко пахнущей мази, и стала массажировать шею по бокам.

Предупреждающий огонек полыхнул в разуме Лириэль. Она много раз охотилась на пиримо, и отлично знала напряжение, вызванное внимательным ожиданием и молниеносными ударами копья. Битнара массировала не те мускулы.

На мгновение Лириэль почувствовала знакомое чувство пустоты внутри, глухую боль приходившую вновь и вновь с очередным предательством. Быстро отстранившись от нее, она тайком оглядела свою подругу детства. Как и ожидала Лириэль, пальцы Битнары двигались в сложном, знакомом ритме. Она плела заклинание. Не обычное заклинание, но Лириэль изучила его совсем недавно, у своего нового могущественного учителя. Битнара, конечно же, не знала об этом. Учитель Лириэль запретил ей делиться с кем либо заклинаниями, которым он ее учил, и на сей раз она благословила жадную подозрительную натуру магов Мензоберранзана.

Битнара поднялась, потянулась, не подозревая что ее жертва почуяла охоту-внутри-охоты. Следующим ее движением, знала Лириэль, будет выбросить ладонь и послать испепеляющий огненный шар на нос лодки.

Расставив ноги в охотничьей стойке, Лириэль призвала магию левитации. Затем, одним быстрым плавным движением она взмыла высоко в воздух и с разворота метнула копье. Наконечник вошел глубоко в грудь Битнары, ее вялый зевок превратился в выражение неверия и боли. Взмахнув руками, она упала в воду.

Пиримо были тут как тут. Лириэль плыла высоко над туманным покрывалом реки, бесстрастно наблюдая как воды под ней бурлили, краснея в темноте, согретые кровью предавшей ее подруги.

Когда дико раскачивавшаяся лодка успокоилась, а вода вновь стала холодной и темной, Лириэль опустилась вниз. Сизвик, мудро распластавшийся в лодке чтобы удержать ее от переворачивания, все еще лежал.

Лириэль долго рассматривала его, раздумывая, что с ним делать. Пахучая мазь, которую использовала Битнара, наверняка из магазина его отца. Вполне могло быть, что Сизвик участвовал в затее Битнары. Возможно, она сказала своему консорту что-либо, что могло помочь Лириэль понять мотивы этой атаки. Если так, Лириэль собиралась добиться ответов. Она не слишком мягко пнула его.

Сизвик вскарабкался на центральное сидение, встретив безумными глазами неумолимый алый взгляд Лириэль.

«Я подтвержу все, что ты скажешь», начал Сизвик, слова из него вылетали все быстрее. «Я скажу, что Битнара напала на тебя. Это вполне вероятно, учитывая как она тебя ненавидела. Она всегда тебя ненавидела — из зависти, в основном — и никогда даже не пыталась этого скрыть. Все знали об этом. Все нам поверят», тараторил он, «она ведь часто говорила, что хочет увидеть тебя мертвой. Правда, насколько я знаю, она ничего против тебя не планировала. И клянусь — клянусь восьмой ногой Лолт! — я бы никогда не принял бы в таком деле участия, даже если бы она действительно что-то собиралась сделать, и потребовала моей помощи! Ты же знаешь, Лириэль. Все эти разговоры, насчет твоей смерти — это были только разговоры; ты же знаешь, как это бывает».

«Да», сказала Лириэль тускло.

Она знала это очень хорошо. И в сбивчивой болтовне Сизвика наконец появлялся смысл. Он действительно ничего не знал о намерениях Битнары. Он лишь увидел, что Лириэль убила его любовницу, и заботился лишь о собственном выживании. Убийство — а именно это на взгляд Сизвика и произошло — было вполне приемлемо, даже восхваляемо среди темных эльфов, если только его нельзя было доказать. Сизвик был свидетелем, и ожидал, что устранят и его. Мужчина вымаливал себе жизнь, обещая подтвердить, что Лириэль действовала в самообороне.

Как иронично, рассеяно подумала она, что поступая так он говорил бы чистейшую правду! Но она никогда не сможет убедить его в этом. И по каким-то лишь наполовину понятным ей причинам она и не желала пытаться.

«Битнара поскользнулась и упала в воду», сказала она наконец.

Лоб Сизвика озадаченно сморщился, и он подождал пока Лириэль уточнит картину. Поскольку она молчала, он энергичным кивком принял ложь.

«Битнара тянулась к рыбе, когда лодку качнуло в одном из этих маленьких водоворотах», продолжил он импровизируя. «Нас повело по кругу, она потеряла равновесие и вылетела. Мы пытались спасти ее, но пиримо были слишком быстры».

Затаив дыхание, он ждал ответа. Медленно на лице Лириэль появилась хмурая улыбка, и Сизвик вздохнул с облегчением.

«Еще одно…»

«Что угодно!» поклялся он.

«Планирование любого дела включает в себя множество слоев; тебе это известно. Но после этого, пытайся действовать попроще, а?»

Сизвик мгновение помолчал. «Битнара поскользнулась и упала в воду» отозвался он.

«Отлично», сухо сказала она. «И еще, помни, что пиримо могут убивать множеством способов. Я бы не хотела, чтобы у одного из моих гостей на обеде случился, так скажем, смертельный случай несварения желудка».

«Я не пророню не слова», обещал он. «Никогда».

Лириэль кивнула, и за улыбкой ее скрывалось больше, чем сама она позволяла себе осознавать. «Ну раз так, давай-ка доставим тебя и эту рыбу назад в Мензоберранзан».

Похоже, это один из таких дней, решила Лириэль, когда ничто не идет по плану. Она намеревалась отвести Сизвика назад в город вместе с большей частью пиримо, потом вернуться в Подземье и продать остаток маленьких ядовитых штуковин. Ей предстояло совершить несколько сделок, изучить пару заклинаний, посетить урок, вернуть немного долгов — разного рода — и встретиться с одним наемником — все это до начала ночного празднования. Короче говоря, предстоял вполне обычный денек.

Сначала этот охотничий «инцидент»; затем, как раз когда она выходила из дома — крохотной крепости в Нарбонделлин, подаренной отцом на двадцать пятый день рождения — начала пульсировать безмолвная тревога на ее кольце Баэнре.

Раздраженно изогнув брови, Лириэль полезла на самое дно сумки искать кольцо. Вообще-то, она должна была носить его постоянно, но кольца она не любила. Длинные, изящные руки были одним из ее любимых украшений, и она предпочитала раскрашивать их сложными рисунками и красить ногти, но кольца носить не желала. Она могла метать нож не хуже любого головореза из таверны, и хотя большинство дроу считали, что украшения не сбивают им прицела, Лириэль считала, что этот дополнительный риск совершенно излишен.

Найдя кольцо, она сжала его в ладони. Да, вот оно: тихий магический сигнал, доступный только ей. Она слышала его прежде лишь однажды, когда кольцо было дано ей пару десятилетий назад. Каждый благородный в Мензоберранзане носил знак своего дома; Дом Баэнре пошел дальше, держа всех своих членов на магическом поводке. По этому сигналу выбранный Баэнре должен был бросить все дела и нестись в семейную крепость. До сих пор, Лириэль оставляли в покое. Бормоча проклятия, она оседлала верхового ящера, и направила его к родовому дому.

Дом Баэнре впечатлял. Природные каменные формации сами по себе выделялись, но за столетия матроны Баэнре добавляли тонкую резьбу, купола подсвеченные пурпурным магическим огнем, и волшебную ограду в форме паутины, предположительно сотканную самой Лолт. Вот это, по мнению Лириэль, было лишним. Роскошь и декаданс, это все отлично, но подобное уже чересчур.

Ворота распахнулись при ее появлении, ряд солдат Баэнре низко поклонился. Слуга огр торопясь, принял ее скакуна, а эскорт из восьми вооруженных женщин — элитная стража матроны-матери — провел ее по извивающимся коридорам и залам в самое сердце замка: храм Баэнре. Все это, угрюмо решила Лириэль, идя в тепловой тени своих сопровождающих, начинало весьма подозрительно попахивать.

Еще более впечатляло сборище, поджидавшее ее в храме. Две могущественных жрицы: Сос'Ампту, хранительница храма, в мрачных жреческих одеяниях и постным фанатичным лицом, и Триэль, новая матрона-мать. Из этих двух, Лириэль явно предпочитала скучную и неряшливую Сос'Ампту. Хранительница редко выходила из своего любимого храма, но по крайней мере, она испытывала хоть какие-то эмоции. Триэль же была двуногой паучихой: холодной, абсолютно практичной, безжалостно четкой в своих делах. Рядом с сестрами стоял хмурый Громф. Лириэль обрадовало присутствие отца, пока она не заметила угрюмости на его лице. И высоко над всеми Баэнре витала гигантская магическая иллюзия, дань Лолт, постоянно изменявшаяся из гигантского черного паука в прекрасную женщину. Громф создал эту впечатляющую иллюзию примерно пятьдесят лет назад, умасливая прошлую матрону. Поговаривали, что она спасла жизнь не слишком религиозному архимагу, слишком часто злившему свою мать. Менее известным был тот факт, что лицо женщины он взял со своей тогдашней любовницы. Лириэль не помнила лица своей давно умершей матери, но видела собственную похожесть на паука-дроу, и это нервировало ее. Юная дроу глубоко вздохнула и вступила в храм.

«Наконец то явилась», заметила Триэль без всяких эмоций.

Лириэль поприветствовала ее глубоким поклоном. «Я в твоем распоряжении, тетушка Триэль»

«Матрона Триэль», резко вставила Сос'Ампту, явно разъяренная подобной непочтительностью. Она набрала воздуха и приготовилась начать долгую тираду.

Но Триэль жестом приказала сестре замолчать. Наклонившись вперед, она уставилась на Лириэль долгим исследующим взглядом. «До меня дошли сведения, что твое двадцатипятилетие давно прошло. Ты не поступила в Академию, как велит закон и обычай для благороднорожденных. Почти пятнадцать лет безделия, когда ты должна бы была готовиться служить Дому Баэнре».

Лириэль задрав подбородок ответила матроне упрямым взглядом. «Я использовала это время с толком. Мой отец», подчеркнула она, намеренно покосившись на архимага, «обеспечил мне лучшее магическое обучение».

«И все же ты не посещала Сорцере», заметила Триэль, упоминая школу магов.

«Официально, нет», согласилась Лириэль. Громф не пожелал этого, указывая, что как единственная женщина там и как его дочь она будет в центре слишком многих интриг, и это может привести к нежелательным для семьи результатам. Пообещав, что она не будет испытывать недостатка в обучении, он, используя свою власть и богатство, доставил ей лучших учителей и достаточные средства на покупку любых книг и магических компонентов каких она только могла пожелать. Быстро поглядев на Громфа, она надеялась что он поддержит ее. Напряженное лицо архимага говорило, что помощи она не дождется.

«Но я училась у нескольких мастеров Сорцере. Сейчас мой учитель — Харза-кзад Ксорларрин», добавила она, говоря о могущественном маге, специализировавшемся на создании боевых жезлов.

Триэль презрительно фыркнула. «По всему, что мне известно, ты обучаешь старого рота, а не наоборот! Похвальба Харза-кзада расползлась из Сорцере по Мели-Мажере и даже в Арах-Тинилит. Твои похождения на устах у всей Академии».

Так займись этим сама, в бешенстве подумала Лириэль. Хорошо известно, что Триэль никогда не брала консорта, а шепотом говорилось, что вкусы матроны-матери крайне необычны даже по стандартам дроу. Но говорить о таком вслух было не слишком мудро. Не видела Лириэль никакого смысла и подтверждать либо опровергать россказни своего учителя. На приманку Триэль она ответила лишь косым взглядом.

Матрона Баэнре глянула в сторону хмурого лица Громфа, и слабая усмешка задрала краешки ее губ. «В общем», продолжила она спокойно, «думаю многие предвкушают день когда ты наконец поступишь в Академию».

Вот оно. Старая стерва наконец показывает зубы. Сердце Лириэль упала, но она понимала, что уклониться никак не сможет. Ну что же, могло быть и хуже. Потерю свободы будет нелегко перенести, но она искренне любила изучение магии. И хвастовство Харзы, хоть и не имело ничего общего с истиной, заранее обеспечивало ей репутацию.

«Когда?» прямо осведомилась Лириэль.

«Учитывая, что ты опоздала уже на пятнадцать лет, торопиться ни к чему. Завтра вполне подойдет» сказала Триэль. В алых глазах горело жестокое веселье.

«Как прикажешь, тетушка Триэль», подчинилась Лириэль. «Я буду в Сорцере прежде, чем Нарбондель покажет полдень».

Улыбка Триэль стала шире. «О, ты неправильно поняла, дорогая девочка. Ты пойдешь в Арах-Тинилит».

«Что?»

Слово вырвалось у нее криком ярости и неверия. Она повернулась к отцу. Архимаг поднял руку, и выражение на его лице было таким, что протесты и возражения его дочери застыли у нее в горле.

«Таков обычай города, такова воля Матроны Триэль», сказал он сурово.

С невероятным трудом девушка заставила себя поклониться. В ярости на Триэль за то, что та отправляет ее в жреческую школу, она почти столь же сильно злилась на себя, за то что позволила попасть в мерзкую маленькую ловушку, расставленную старой паучихой. Триэль намеренно заставила ее считать, что она пойдет в Сорцере. Лириэль почти не обратила внимания на дальнейшие инструкции Триэль, и лишь смутно заметила ладонь отца на своем плече, довольно жестко выталкивавшую ее из храма.

Они были почти у дверей, когда Триэль назвала ее имя. Все еще не отойдя от шока, Лириэль повернулась к ней. Маска вежливости исчезла с лица матроны, и девушка замерла под триумфальной, ледяной жестокостью ее взгляда.

«Слушай меня, девочка: как только ты окажешься в Академии, ты будешь подчиняться тем же правилам, что любой другой ученик. От тебя многого ждут. Ты будешь успешно учиться, поддерживать честь Дома Баэнре, и заслужишь благоволение Лолт, или ты не выживешь. Все очень просто». Она кинула надменный взгляд на Громфа и холодно улыбнулась Лириэль. «Но у тебя есть еще ночь для веселья. Развлекайся».

«Развлекайся», с обидой передразнила Лириэль когда они с архимагом шагали по залу. «И это от той, чье представление о веселье включает бичевание змеями!»

Это кощунственное замечание вызвало изумленное хмыканье Громфа. «Ты должна научиться придерживать язык», предупредил он. «Немногие из хозяек Академии отягощены чувством юмора».

«А то я не знаю! Отец, неужели я действительно должна стать жрицей?» потребовала она. «Ты не можешь помешать этому?»

Лириэль поняла свою ошибку как только произнесла эти слова. Никто не оставался в добром здравии надолго, указывая гордому и разъяренному Громфу, что его могуществу есть предел.

Ожидавшейся вспышки не случилось. «Я желаю, чтобы ты стала жрицей», спокойно сказал архимаг.

Он лгал, конечно, и даже не пытался скрыть этого. Неужели ее будущее не стоит даже подобных усилий?

«У тебя много талантов», продолжил он, «и как жрица ты можешь многого достичь».

«Ради славы Дома Баэнре» угрюмо сказала она.

«И это тоже», загадочно согласился Громф. Он долго молчал, будто взвешивая то, что собирался сказать. «Знаешь ли ты, почему магов терпят в Мензоберранзане?»

Лириэль удивленно покосилась на отца. «В качестве мишеней?»

«Не играй со мной!» рявкнул архимаг. «Надо, чтобы ты поняла. Подумай: Лолт единственное божество в городе, ее жрицы правят почти без ограничений. Зачем вообще нужны в Мензоберранзане мужчины, кроме как для появления новых жриц? Почему мужчинам позволено владеть магией?»

«Немногие женщины — по крайней мере у нас — обладают прирожденным талантом, необходимым чтобы стать магом», ответила она.

«Ну? Почему же магов терпят?»

Молодая дроу задумалась. «Жреческим возможностям есть пределы», предложила она.

«Не то, чтобы какая либо жрица призналась в этом», согласился он угрюмо. «Но знай вот что: лишь немногие женщины могут быть волшебницами, а у магов есть доступ к силам, недоступным поклоняющимся Лолт. За этим могуществом, конечно осторожно следят матриархи, но Мензоберранзану нужны маги».

Архимаг залез в потайной карман своего плаща, и вытащил маленькую книгу. «Это тебе. Тщательно изучи ее, ты наверняка сойдешь с ума в Арах-Тинилит, без спасения которое есть в этой книге». Он замолчал и улыбнулся. «Я сделал это для тебя — задача, занявшая несколько лет, и стоившая жизни нескольким магам — зная, что этот день настанет».

Неплохое выступление, даже для мелодраматичного Громфа, подумала Лириэль с ехидством. Взяв книгу, она раскрыла ее на первом заклинании. Просмотрела страницу, и осознание значения символов нахлынуло на нее порывом недоверчивой радости.

«Заклинание вызова портала!»

«Как и все прочие в книге», согласился он. «С этим знанием, ты можешь путешествовать туда, куда не проследует ни одна жрица».

Лириэльпролистывала книгу, ее возбуждение все нарастало. Магические путешествия в Подземье нелегки, и те кто пытались их использовать, нередко кончали свое существование частью пейзажа. Этот дар даст ей большую свободу чем когда либо у нее было. И лучше того, ее отец предвидел этот день, и подготовился к нему! Лириэль прижала драгоценную книгу к груди.

«Не знаю как отблагодарить тебя!» воскликнула она радостно.

Громф Баэнре улыбнулся ей, но янтарные глаза оставались холодны. «Еще нет, возможно, но когда настанет время, я расскажу тебе как ты можешь выразить свою благодарность. Стань жрицей, обрети все могущество которое можешь. Но никогда не забывай, ты в первую очередь маг. И твоя верность принадлежит мне».

Тепло исчезло из сердца Лириэль. Она выдержала тяжелый взгляд архимага, ее золотые глаза были отражением его. «Не беспокойся отец», сказала она мягко. «Спаси меня Лолт, забыть хоть на миг, что я для тебя».

Глава 3. Федор из Рашемена

Заря коснулась усыпанных снегом макушек сосен, и в слабом свете туман над озером Ашайн казался рассветно-розовым. На восточном берегу озера поднимался высокий крутой холм, гребень которого скрывали плотные облака. У основания холма молодой человек остановил свою невысокую лошадку. Его горная пони — косматая плотная животина, упрямая и сильная — била копытом промороженную землю раздраженно фыркая.

«Успокойся, Саша», произнес ее всадник необычно глубоким басом. «Мы скакали всю ночь, но теперь мы на месте».

Юноша глубоко вдохнул холодный утренний воздух. «Ты чуешь?» прошептал он. «Большая битва велась здесь — и была проиграна. Отсюда мы и начнем».

С этими словами Федор из Рашемена спрыгнул с седла. Осмотрев лежащий перед ним холм, он решил что стоит идти пешком. Саша может напоминать горную козу — хотя в бою она была куда более похожа на яростного четырехногого дварфа — но склон был слишком отвесным даже для нее. Оставив ее свободно пастись, он начал подниматься в гору.

Зима в этом году была сурова, и весна запаздывала. Воздух резал легкие холодом, снег похрустывал под ногами. Но Федору подобный климат был привычен. Это была его земля, и он провел все свои девятнадцать зим в ее границах. Рашемен был отпечатан на его широком лице, темных волосах цвета древесной коры и снежно-белой коже. Федор был сильным человеком, мускулистым и едва не дотягивавшим до шести футов. Он был также привычен к простоте, путешествуя в теплой крестьянской одежде и практичном плаще темной шерсти. Единственным его оружием был затупленный меч грубой ковки из какого-то темного металла, и трехфутовая дубина, вырезанная из легкого, но прочного как камень дерева. Сейчас он использовал ее как посох, вновь и вновь погружая ее в снег, забираясь на холм.

Наконец, Федор достиг вершины. Он постоял, разглядывая свою землю. Озеро Ашайн и окрестные территории распростерлись перед ним, ясно видимые несмотря на клубившиеся у вершины тучи. На север простирался глубокий, древний Ашенвуд. Огромные участки земли лежали голые, в последние месяцы сотни деревьев пали под топорами варваров туйган. Пришельцы вырубали большие куски леса для постройки кораблей. Федор в безмолвном горе покачал головой, видя этот новый рубец на земле его народа.

Варвары расползались по Рашемену, неся боль и разрушение. Он дрался с ними, и будет биться дальше, но по приказу правивших Колдуний, Федор доказал свою храбрость в бою, и его отсылали домой с почестями. Даже и так — его отсылали.

Федор принял свою судьбу без ропота, поскольку лучше других знал опасность, которую он представлял для окружающих. Он конечно же вновь будет сражаться за Рашемен, но он не смел вступать в бой пока не справится с врагом внутри себя. Даже созерцание давно остывшего поля боя внизу посылало знакомое, опасное тепло в его жилы.

Так что молодой человек отвернулся от оскверненной земли, и обратил внимание на задачу, предстоявшую ему. Каменная башня возвышалась на холме; он кинул на нее быстрый взгляд, и побрел по снегу в поисках древнего колодца. За башней он обнаружил простую круглую каменную стену, и сразу же понял, что нашел источник уникальной силы этого места.

Он опустился на одно колено, отдавая почести древнему, загадочному духу, обитавшему на этом холме. Башню построили на месте силы несколько сотен лет назад. Магия Колдуний усиливалась здесь, и небольшой круг мог защитить западные границы их земель. Отсюда ужасные волшебные лодки посылались против любого, кто осмеливался выплыть в озеро Ашайн. Без экипажей, вооруженные могучей магией, эти лодки атаковали всех пришельцев. С помощью духа этого места, Колдуньи вызывали даже водяных призраков, существ из пара, с обжигающим прикосновением, чье дыхание было столь горячим, что плавило эльфийскую сталь. Федор с детства слышал истории об этом месте, и сейчас он мог сам увидеть все его чудеса.

Федор склонился рядом с колодцем, отбросив в сторону снег. Он набрал пригоршню окованной льдом почвы и сжал ее в ладони. Как он надеялся — и как он боялся — память о случившемся здесь пришла к нему.

Он видел стоявших в круге женщин, одетых в черное, в масках, кончики их пальцев соприкасались, пока они сплетали свою магию в одно могущественное заклятие. С благоговением наблюдал он, как Колдуньи обращают легендарную защиту против туйган.

В отличие от могущественных женщин, правивших Рашеменом, или Древних, научивших одаренных мужчин создавать чудесные магические вещи, Федор не знал магии кроме той, что горела в его крови и управляла его мечом в схватке. Но, как и многие из его народа, он обладал частицей Зрения. Ненадежный дар, столь же трудноуправляемый как видения, и Федору часто казалось, что озарения приходят к нему исключительно, чтобы раздражать. Но в местах подобных этому, местах силы, события чудесные и ужасные эхом откликались для всех, кто мог слышать.

Своим Зрением он видел, как волшебные лодки Колдуний атаковали второпях построенные туйганами суда. Он слышал, как Колдуньи вызывают ядовитые туманы над озером, призывают гигантских драконьих черепах, рыщущих в его водах. Десятками, тысячами, туйганы гибли.

Все это видел Федор, с суровой радостью наблюдая за правосудием Колдуний. Затем, неожиданно, видение исчезло. Все еще чувствующий отголоски битвы, Федор ощутил память о появлении новой силы, злобной магии обжигавшей и искажавшей все, чего она касалась. Но то, что он видел, было лишь тенью воспоминания; никакие картины не сопровождали это чувство приближающегося зла, ничего, что рассказало бы об исходе битвы.

Федор высыпал землю, которую держал в кулаке и поднялся на ноги. Ответы которые он искал можно будет найти только в башне. Боясь того, что может найти, он обошел вокруг к единственной двери и распахнул ее.

Он быстро обыскал нижние уровни. Ни следа мистического круга, который он заметил. Предсмертная агония женщин наполняла воздух башни, но Колдуньи просто исчезли. Федор не был удивлен; даже в смерти сестры заботились о своих. Без сомнений, тела женщин магически перенеслись для почетных похорон в город-крепость Колдуний далеко на востоке. Но тайна оставалась: одна из этих женщин обладала древним магическим сокровищем, и это сокровище не вернулось в руки его хозяек. Задачей Федора было найти его.

Федор продолжал поиски, пока не добрался до вершины башни. Верхние покои любой крепости обычно самое безопасное место, где могут содержаться сокровища.

Дверь была не заперта, ее магическая защита очевидно рухнула. Федор толкнул ее своей дубинкой, и та распахнулась внутрь с негромким треском.

Он сразу же ощутил жуткую вонь: ни с чем не сравнимый болезненно-сладковатый запах падали. Махнув рукой разгоняя вонь он вошел в комнату. Вокруг, в различных стадиях разложения, валялось несколько фигур в алых одеяниях. Некоторые казалось умерли совсем недавно, другие расползлись в гниющие кучи, а еще пара почти превратилась в пыль.

«Красные Маги», пробормотал он, понимая что здесь произошло. Несмотря на юность, Федор уже не один год сражался с могущественными врагами, окружавшими его землю. До появления орд туйган, смертельным врагом Рашемена был Тэй, древняя земля, управлявшаяся могущественными Красными Магами. Многие из них использовали магию для продления своих жизней куда дальше естественного срока; это объясняет почему трупы выглядят по-разному.

Но сами смерти? Ответ на эту загадку был прост для рожденного в тени Тэй. Красные Маги формально заключили альянс с туйганами, но они всегда были готовы к любой возможности усилиться самим. И любой из них с удовольствием убьет собратьев ради собственной выгоды. В прошедшей битве эти маги видимо вместе атаковали Колдуний, когда те в слиянии плели свою магию. Одолев женщин в магической битве, маги прорвались в башню, и разграбили ее сокровища. Ну а потом один из них убил других, и забрал все себе.

Быстрый осмотр комнаты подтвердил подозрения Федора. Не осталось ничего ценного: ни магических книг, ни знаменитых колец и жезлов рашеми, ни единого горшка с чем-либо, напоминавшим компоненты для заклинаний. Тела Красных Магов также были обобраны. Выживший маг забрал магические сокровища как своих врагов, так и союзников.

Без сомнений, маг бежал в какое-нибудь укрытие, чтобы в безопасности изучить свою добычу, до времени когда он накопит достаточно сил, чтобы вернуться в Тэй и увеличить свой домен. Однако задолго до этого дня, Федор найдет его.

Но сначала, надо было сделать еще кое-что.

Юноша вытащил тела магов из башни. Найдя подходящий откос с южной стороны холма он пошвырял их с обрыва, оставляя падальщикам. Федор не собирался хоронить их: в его земле подобную честь надо было еще заслужить. Когда все тела были выброшены из башни, Федор набрал воды из древнего колодца, и обрызгал ей вокруг оскверненной башни и в каждой комнате.

Когда священное место было очищено, Федор полу-сбежал, полу-скатился по склону. Еще много предстояло пройти сегодня, а маленькой усталой Саше он мог лишь пообещать возможную драку в конце дня. Хорошо еще, подумал Федор, что пони ничего так не любит, как бой.

Федор и Саша провели остаток дня в поисках бежавшего мага. Хотя рашеми был неплохим следопытом, охотившемся на все что угодно, вплоть до скрытных снежных кошек, он на самом деле не ожидал обнаружить след мага. Битва окончилась много дней назад, и тысячи отпечатков лежали под свежим снегом. Но он помнил старые истории, и полагал что знает, куда может направиться одинокий маг в этом лесу.

Вечерние тени уже удлинились, когда Федор нашел первые следы. Огромные трехпалые отпечатки, как будто гигантского цыпленка, шли по лесу. Он проследовал по ним глубоко в Ашенвуд. Лес был иным здесь, тихим и внимательным. Тени были длиннее чем должны были, и высокие укрытые снегом сосны казалось тихо нашептывают секреты. Федор чувствовал чары этого места, и Саша беспокойно фыркала, бредя сквозь снег.

Федор нашел искомое уже почти ночью. С верхушки заросшего лесом холма, он заметил полянку в долине внизу. На ней стояла деревянная изба. В основном, изба была вполне обычным домом Рашемена — аккуратная, с соломенной крышей и ярко раскрашенными ставнями. Однако, в отличии от большинства избушек, эта стояла высоко над землей, на гигантских куриных ногах. Избушка кружила по поляне как петух, обходящий свои владения.

Федор скользнул со спины Саши и пробрался поближе к поляне. Он шел сюда не задумываясь о том, как собственно будет бороться с магом, но обычно решение приходило к нему если он достаточно долго бился над проблемой. Пригнувшись он подождал, наблюдая.

Он помнил старые истории, рассказы о старухе, жившей в волшебной избушке. В рассказах, изба вертелась и танцевала пока хозяйка — а сейчас хозяин, как предполагал Федор — спокойно спал внутри. В настоящий момент больше похоже было, что изба патрулирует полянку. Федору казалось вероятным, что дома никого нет. Он оставил Сашу на склоне, и спустился к избе. Это, пожалуй, было рискованно, но уж конечно безопасней, чем встретиться с магией Алого Мага, или с проклятьем легендарной старухи.

На краю поляны Федор остановился, и произнес слова из детских историй:

«Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!»

Как только Федор закончил фразу, изба направилась к центру поляны, сложила ноги и уселась, напоминая спящую курицу. Тяжелая дверь распахнулась.

Федор тихо благословил деревенского рассказчика. Много раз пробирался он в хижину старика, послушать истории о дальних местах и магии, разучивать песни, и мечтать. Некоторые думали, что старые рассказы и песни годятся только чтобы развлекать детей и коротать долгие зимние ночи. Те, кто умел мечтать думали по другому.

Воин обнажил меч, и осторожно направился к избе. Внутри было множество всяческих магических вещей. Пыльные сосуды стояли на полках, давно высушенные травы лежали на столе рядом с древней ступой и пестиком, когда-то использовавшихся для создания травных зелий. На огромном каменном камине кипел и бурлил железный котел, несмотря на отсутствие горючего или огня, приятно согревая помещение. Но ни следа сокровища.

«Время думать а не мечтать», приказал себе Федор, усаживаясь в единственное кресло. «Маг не мог утащить все сокровища башни Колдуний в сумке».

Он оглядел комнату, в поисках чего-то выглядевшего не на своем месте рядом с простой обстановкой. Наконец, его взгляд упал на маленькую, покрытую тщательными узорами деревянную шкатулку на столе рядом с ним. Взяв ее он поднял крышку. Шкатулка была пуста, за исключением всякого хлама и нескольких драгоценностей.

Глаза Федора загорелись. Он выбрал крохотное золотое колечко и осторожно поднял его. Как только оно выбралось за пределы шкатулки, колечко начало увеличиваться. Оно быстро выросло в толстый обруч, украшенный магическими символами и достаточно большой, чтобы надеть на руку мускулистому человеку. Рашеми бросил его на пол, и достал бледную деревянную палочку. Она превратилась в ясеневый жезл, разрисованный ярко окрашенными символами. Все новые и новые вещи доставал Федор, и как только он вынимал один, на его месте появлялся другой. Куча сокровищ была уже по колено когда он наконец нашел что искал.

Простая вещица, небольшой золотой кинжал всего в три дюйма длиной, свисавший на тонкой цепочке. Рукоять кинжала покрывали руны какого-то давно мертвого языка, а металл потемнел от древности. Федор быстро повесил цепочку себе на шею и спрятал драгоценность из виду. Колдуньи ничего не обещали, но заметили, что этот древний амулет может быть ключом к его спасению.

Оставив сваленные в кучу сокровища валяться на полу, молодой рашеми выскользнул в ночь. Изба мгновенно поднялась и возобновила свое кружение.

Федор вскарабкался на холм так быстро, как только смог, поскольку собирался находиться подальше от поляны, когда вернется Красный Маг. Похлопав Сашу, он вскочил в седло. Уже разворачивая пони прочь, он кинул последний взгляд назад, на занятое магом убежище.

В этот момент тени на дальнем краю поляны казалось зашевелились. Одинокая призрачная фигура появилась из деревьев. Затем еще одна. Скоро их стало шестеро, похожие на человеческие, но такие тонкие и грациозные в движениях, что казались нематериальными. Медленно, скрытно, тени выползали из укрывающей темноты и тихонько входили на поляну.

Федор вздрогнул и втянул воздух тихим ошеломленным вздохом. Темные эльфы! Он слышал много пугающих историй о дроу, и время от времени его сородичи встречались с ними в шахтах, глубоко под скалистыми холмами Рашемена. Но сам он никогда ни одного не видел. Они были прекрасны, с сияющими алыми глазами и кожей такой темной, что она, казалось, поглощает лунный свет. И еще они были на охоте, — и ни один живущий хищник не сравнится с ними смертоносностью.

Без звука Федор спрыгнул на землю. Даже находясь далеко от дроу, рисковать он не собирался. Для их глаз, тепло человека и лошади будет гореть как пламя маяка. Он спрятал Сашу за кусты, и начал наблюдать.

Темные эльфы крались к бегающей избе, обнаженные клинки отблескивали в тусклом свете луны. Один из дроу — тонкий мужчина с лисьим лицом и пышными медными волосами — вышел вперед. Его руки рисовали странные символы в воздухе, пока он бормотал что-то на полном свистящих звуков языке.

«Лес сегодня просто кишит магами», беспокойно пробормотал Федор. Он наблюдал, как ноги дроу оторвались от земли, и он поплыл к двери избушки. Вися в воздухе, маг сотворил новое заклинание, затем потянулся к дверной рукояти.

«Ой, зря он это», насмешливо подумал рашеми. У избы была и собственная магическая защита, а отсутствующий маг наверняка наложил дополнительные защитные заклятия вокруг своей украденной сокровищницы.

Беда нагрянула быстро, тенью следуя за его мыслями. Вспышка багрового пламени полыхнула от двери, отбросив мага назад. Он врезался в сосну и осел наземь. Снег падающий с дерева накрыл его толстым пуховым покровом. Ни один из дроу не пришел ему на помощь, все глаза были сосредоточены на большой деревянной двери, неожиданно появившейся в центре поляны. Оружие было наготове.

Дверь распахнулась, и откуда-то из невидимого пространства за ней хлынули высокие псоглавые воины, одетые лишь в собственную шерсть. Гноллы, а это были именно они, от природы были враждебны эльфам, и теперь они кинулись на воров — дроу с яростным воем размахивая мечами. Они все прибывали и прибывали сквозь магический портал, как сердитые пчелы, вылетающие из улья. Федор насчитал двадцать, прежде чем хаос схватки сделал дальнейший счет невозможными.

Сердце Федора, наблюдавшего за боем, колотилось, и, несмотря на все, слышанное им о дроу, он обнаружил, что надеется на победу эльфов. Их было всего шестеро против четырехкратного перевеса существ, вдвое больших по размеру, но как же они бились! Федор был воином, из народа знаменитого своими бойцами, но никогда он не видел подобного мастерства. Он восхищенно наблюдал как пляшет эльфийская сталь, как танцуют и наносят удары дроу. Он изучал темных эльфов, как они сражаются, как они двигаются. Как они убивают.

Гноллы падали быстро, и на мгновение показалось, что дроу побеждают. Но затем Федор услышал знакомый, страшный звук: сухой шелест гигантских крыльев и жуткий вопль, слишком резкий чтобы вырваться из глотки живого существа. Дроу тоже услышали его, и посмотрели в небо. Их алые глаза расширились при виде ужаса, несущегося к ним.

Нет слов чтобы описать зверей тьмы. Монстры летали, но они не были похожи на птиц. Когда-то живые, измененные чарами Красных Магов они стали изувеченными уродливыми тварями. Когда существо упало, как пикирующий на добычу ястреб, распахнутые крылья заслонили луну.

Зверь тьмы кинулся на самого высокого дроу, сражавшегося двумя тонкими мечами. В этот момент его мелькающие клинки удерживали трех гноллов, и сражаясь он танцевал на куче из двух гнолльих тел, то ли чтобы устрашить врагов, то ли чтобы стоять лицом к лицу с более высокими противниками.

Огромные когти приближавшегося зверя тьмы распахнулись. В последний момент, дроу бросился в сторону с неимоверной гибкостью, и в лапах монстра оказались три гнолла. Тварь взмыла в небо со своим грузом. Сердитый вопль раздался, когда она поняла что обманута, и просто выбросила гноллов. Воющие псоглавы кувыркаясь врезались в землю, и застыли безмолвно. Взмахи гигантских крыльев наполняли воздух ритмичными ударами, зверь тьмы развернулся для нового захода.

И эта тварь еще была не единственной проблемой дроу. Сверкающий снежный вихрь поднялся с земли, бешено вращаясь и набирая массу и силу. С резким треском вращение прекратилось, и человекоподобное существо, восьми футов ростом и с приземистой фигурой дварфа, направилось к темным эльфам. Федор пробормотал ругательство. При всем мастерстве дроу, они едва ли что-то могут противопоставить ледяному голему.

Так и случилось, мечи дроу бесполезно отскакивали от прочного льда нового противника. Огромный белый кулак сомкнулся на одном воине, и ледяной голем высоко поднял его. Внимательно разглядел, не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары. Рука темного эльфа замедлилась, и удары наносились слабее и слабее, магический холод объятий голема вытягивал из него жизненную силу. Создание льда небрежно отшвырнуло мертвого дроу, и сосредоточилось на поиске новых жертв.

Федор почувствовал, как зашевелились волосы у него на затылке, мурашки пробежали по рукам. Он посмотрел вниз. Снег под его ногами начинал таять.

«Нет», прошептал он. «Не надо, не сейчас…»

Он боролся с наполнявшей его волной жара и бешенства, но знал что уже слишком поздно. Последней сознательной мыслью было сожаление о Саше. Пони наверняка кинется в битву вместе с ним. Мало шансов, что она выживет в схватке с такими врагами.

Потом его поглотила боевая ярость.

Нисстир закопошился, вылезая из-под снежного одеяла. Каждая косточка и сухожилие болели от удара. Он не ожидал такой атаки, — его заклинание должно было бы снять все ловушки с двери хижины — но, впрочем, он никогда не имел дела с людьми, известными как Красные Маги. В следующий раз подготовится получше, если конечно переживет эту попытку.

Наконец он разбросал снег и сделал глубокий вдох. Потом заметил нечто несущееся вниз по холму, и чуть не забыл выдохнуть.

Человеческий мужчина — по крайней мере, так решил Нисстир — бежал к поляне. Темные волосы топорщились на голове как иглы разъяренного ежа, лицо горело жаром, сверкая сердито-красным как в видимом так и в тепловом зрении, но странная, нервирующая улыбка кривила его губы. Врываясь на поле боя он вращал в воздухе длинным мечом с широким клинком. На первый взгляд, он казался футов семи ростом, но Нисстир привык иметь дело с магическими иллюзиями, и видел сквозь эту. На самом деле человек был ниже шести футов, и хотя мускулов у него было предостаточно, он не должен был быть способен так размахивать своим громадным черным мечом. Оружие было широким, и казалось затупленным, но каждый дикий взмах разрезал воздух с хорошо слышным свистом. Какая-то непонятная Нисстиру магия делала этого воина куда большим, чем он мог быть.

Маг болезненно поднялся на ноги. Хотя он ощутил подозрительную и странную силу этого человека, первая его мысль — и первое заклинание — адресовались более непосредственной угрозе. Странная тварь, уродливая пародия на дракона, пикировала целясь когтями на его отряд.

Нисстир взмахнул рукой к небу. Огромный огненный шар понесся в летучего монстра, и две смертоносных силы столкнулись, со взрывом который смел снег с деревьев и отбросил ледяного голема на колени. Драконообразная тварь спиралью пошла к земле, и врезалась в нее вспышкой маслянистого пламени. С последним, почти благодарным криком, существо распрощалась со своим подобием жизни.

Тем временем трое дроу наседали на голема, отбивая кусочки от ледянистой плоти. Голем разбросал их с легкостью пса, отряхивающего воду с шерсти. Он поднялся на ноги, и глаза цвета льда уставились на Нисстира. Голем направился к нему.

Прежде чем маг успел защититься, человек прыжком преодолел последние несколько футов спуска, и выбежал на поляну. Игнорируя дроу, он кинулся прямо к ледяному голему. Уклонившись от удара огромного кулака и перехватив рукоять меча обеими руками, он занес его для могучего удара.

Широкий черный клинок просвистев врезался в бедро голему с громовым треском. На мгновение казалось, что этот удар оказался ничуть не удачливее тех, что наносили дроу. Затем трещины пробежали по телу голема и по ноге. Массивная конечность рассыпалась осколками льда, и голем упал.

Человек прыгнул к распростершемуся существу, черный меч поднимался и опускался вновь и вновь, пока голем не превратился в искрящуюся кучу. Закончив с ним, берсерк атаковал ближайшего гнолла. Одним ударом он снес могучему существу голову.

«Но у него же меч не заточен», пробормотал Нисстир, и его медные брови сосредоточено нахмурились, пока он наблюдал за своим неожиданным союзником.

Человек уже накинулся сразу на двух гноллов с мечами. Один из псоглавов пробил его защиту, и оставил темно-красную полосу на бедре. Воин не сбился с ритма, даже не моргнул. Пот лился с его красного лица, свисал маленькими сосульками с челюсти — усиливая и без того пугающее впечатление — но каждый удар был столь же сильным как и предыдущий. Он не уставал; он не обращал внимания на боль. Человек мог оказаться серьезным противником, и осмотрительность диктовала Нисстиру разобраться с ним сейчас же. Но, поскольку он высвобождал свою ярость только на гноллов, дроу решил подождать. Нет смысла тратить жизни собственных воинов, раз уж этот человек так упрямо желает умереть в бою.

Вскоре осталось только два гнолла, с которыми быстро расправлялись пять выживших дроу. Битва подходила к концу, и полезность человека тоже. Нисстир начал мысленно копаться в своем репертуаре смертельных для людей заклинаний.

Затем, будто ощутив, что с ее защитниками вот-вот будет покончено, в битву вступила сама изба.

Носившаяся по полянке магическая хижина начала охотится за дроу. Темные эльфы, быстрые и гибкие, легко могли бы укрыться в лесу. Но Нисстир запретил им. Его вытянутые ладони потрескивали смертоносной магией, когда он приказал своим воинам стоять и сражаться, или умереть.

Как бешеный цыпленок, изба гоняла темных эльфов по поляне, пиная и царапая. Наконец она поймала одного под огромной лапой. Когти впились в дроу, оставляя длинные кровавые полосы с каждым ударом.

Человек атаковал. Прежде чем успел среагировать Нисстир, сумасшедший воитель начал бить по птичьей лапе избы как дровосек, рубящий дерево. Два удара, и изба зашаталась. Три, и нога переломилась. Избушка вздрогнула, и упала на землю. Несколько раз перекатилась, и застыла соломенной крышей книзу лапами кверху, выглядя совершенно как мертвая одноногая птица. А затем, к ужасу Нисстира, она просто исчезла.

Шипя от ярости маг наклонился и поднял осколок оставшийся от ледяного голема. Он почти выплюнул слова заклинания и кинул кристалл в человека. Мгновенно его окружил по шею толстый, обездвиживающий слой льда.

Нисстир встал лицом к лицу со своим неудачливым союзником. «Кем бы ты ни был, чем бы ты ни был, ты мне стоил целое состояние в магических книгах и сокровищах!» прорычал он. «Ты знаешь, сколько я охотился за этим трижды проклятым Красным Магом?»

Хотя он говорил на безупречном Общем, широко используемом торговом языке этих земель, ни искорки понимания не отразилось на лице пленника. Слабая улыбка не поколебалась ни на мгновение, а голубые глаза обещали смерть. Нисстир понял, что его магический удар добавил его имя в список врагов этого странного воина.

«Как тебе удается так драться?» требовательно спросил дроу. «Что за магия у тебя?» Человек не заговорил, да Нисстир и не ждал и не нуждался в ответе. Он добудет его сам.

Маг бросил щепотку желтой пыли на человека. Немедленно у ключицы человека загорелось слабое голубое сияние. Другие дроу столпились вокруг, наблюдая, и в уголке разума Нисстир заметил, что ищущее магию заклятие заставило всех их сиять в дюжине мест, где находились припрятанные, а теперь выставленные на обозрение магические вещи и оружие. Он заметил обмен осторожными взглядами, быстро и незаметно изменяющий баланс сил между ними. Позже, он сам займется этими вопросами.

Нисстир указал на светящийся кинжал у пояса его сильнейшего воина. «Используй это и пробейся сквозь лед. Я хочу получить амулет целым и невредимым, но цепочку можешь перерезать».

Высокий дроу вытащил зачарованный кинжал и начал прорубаться сквозь лед, сковавший грудь человека. Один раз клинок сбился и пустил кровь; улыбка на лице человека не дрогнула. Наконец, дроу освободил медальон в виде кинжала, и рывком оборвал цепь. Он протянул вещь Нисстиру, но маг покачал головой.

«Нет. Возьми это и возвращайтесь в Подземье. Мы разберемся с ним позже. Я последую за вами примерно через день; попытаюсь все же определить, куда в Девяти Адах исчезла эта хижина».

«А человек?»

«Оставь его», рявкнул Нисстир. «Пусть подыхает от холода. Он умрет слишком быстро на мой вкус».

Маг сотворил еще одно заклинание, и светящийся овал появился на поляне. Выдав еще несколько указаний своему капитану, он скрылся в лесу. По одному, дроу прошли сквозь врата, на пути в далекие, еще более опасные земли.

Когда пропал последний дроу, и не с кем больше было сражаться, боевая ярость владевшая Федором растаяла. Он обмяк в своей ледяной темнице, полностью истощенный. Он не чувствовал ни боли, ни холода, ни усталых мускулов пока длилась схватка. Все это приходило позже. Он видел, как другие берсерки умирают от истощения, или от накопившегося эффекта бесчисленного множества незамеченных ран. А это еще были те, кто в отличии от него мог контролировать свою ярость и вызывать ее по желанию. Федор считал себя счастливчиком, что прожил девятнадцать зим.

Саша, заметил он с болью, была не столь удачлива. Яростный пони лежал рядом с телом гнолла, с которым она сражалась зубами и копытами, но многочисленные тонкие раны были нанесены не мечом псоглава. Оружие дроу сразило Сашу, когда та билась с гноллом, и лишь из-за того удовольствия, что доставляло темным эльфам убийство. Холодный гнев колыхнулся в сердце Федора — не остаток ушедшего боевого безумия, но ярость человека, презиравшего жестокость, и пережившего бессмысленную гибель друга.

Потом очень долго Федор не чувствовал ничего кроме своего гнева и горя. Затем он осознал, что лед вокруг него стал тоньше. Жар берсерка растопил большую часть, и он мог двигаться. Боевая ярость ушла, но у него все еще оставалась его прирожденная сила, отточенная семью годами ученичества у деревенского кузнеца. Так что он напрягся и надавил на ледяную оболочку.

Шли секунды, ничего не происходило. Федор попробовал качаться по сторонам, перенося вес с одного бока на другой. Наконец, лед на его ногах рассыпался. Он упал как срубленное дерево, и остаток льда разлетелся от удара о землю. Он был весь мокрый, и многочисленные порезы от ледяных осколков покрывали его, но по крайней мере, теперь он был свободен.

Обессилевший, но не утративший решимости, Федор заставил себя подняться на ноги, и подобрать оружие. Он не мог ответить магу в хватке боевой ярости, но понял каждое слово. Амулет, нужный ему, был в жутком Подземье.

Федор шатаясь побрел к быстро угасавшему свету, отмечавшему магический портал. Без колебаний, он шагнул во врата.

Глава 4. Подземье

Один день, угрюмо думала Лириэль, закидывая припасы в длинную бочкообразную лодку. Жизнь, которую она знала, закончится всего в один день. Но пока этот день еще не истек никто, — ни ее отец, ни Матрона Триэль, ни сама Лолт — не удержат Лириэль от того, чтобы провести время как она того желает.

Молодая дроу в последний раз рассмотрела лодку. Необычный кораблик, из тонкого легкого металла и обитый снаружи и изнутри надутыми воздухом мешками. Бока загибались вверх, нос был закруглен, веревки удерживали на месте два коротких весла. Потом Лириэль проверила свой груз: пиримо, запас пресноводных ракушек, собранных на мелководье озера Донигартен, и моллюски, привезенные на Базар с далекого моря. Были еще несколько простеньких магических вещей и праздничная накидка фасона, вышедшего из моды пару сезонов назад.

Когда все было готово, Лириэль взяла путеводную веревку и подтянула лодку к маленькому черному отверстию в скалистом полу. Вода лилась в дыру из трещины в потолке, и откуда-то снизу доносился рокот потока. Она направила нос лодки на отверстие, и улеглась лицом вниз.

Кораблик наклонился и понесся вниз по тоннелю, быстро набирая скорость. Лириэль держала веревки и использовала весла, чтобы подправить траекторию падения лодки по извилистому коридору. Каждый удар весла разбрызгивал воду, паутина с низкого потолка запуталась в ее летящих волосах. Рев воды скоро стал оглушающим, поток глубже и быстрее.

Затем неожиданно тоннель исчез. Вода текла из десятка подобных коридоров, и сливалась в белопенную реку, быструю и яростную.

Дикий возбужденный смех вырвался у Лириэль, и был унесен прочь порывом ветра и водой. Немногие ее друзья любили этот спорт — слишком мало было возможностей для коварства, и в нем были лишь выжившие, а не победители — но Лириэль наслаждалась каждым мгновением, несмотря на влагу и удары. Водяной бег требовал быстрых рефлексов и ледяных нервов. Для того, что она намеревалась сделать, ей понадобится и то, и другое.

В воде впереди замаячил большой черный сталагмит, толстая скала, вырвавшаяся из реки вверх, соприкасаясь с указующим вниз пальцем столь же жутковатого сталактита. Как отражения в зеркалах, два каменных копья отмечали границы для водяного бега. Немногие из тех, кто проследовал дальше за них, выжили.

Лириэль отсчитывала мгновения. В последний миг, она резко потянула за левую веревку. Кораблик развернулся, сила напора воды начала переворачивать его. Два раза, и еше третий переворачивалась лодка прежде чем успокоилась в правильном положении. Лириэль встала, отжимая воду и дрожа от холода. Она установила правое весло, и напряглась для предстоящего рывка.

Ее лодка уперлась в сталагмит, прижатая течением. Лириэль со всей силы потянула за правую веревку, и лодка медленно начала отходить от скалы.

Теперь начинались сложности. Иногда приходилось совершать два или три прохода, прежде чем она находила свой секретный тоннель. Но сейчас удача была с ней. Лодку смыло скрытным подводным течением, бежавшим к каменному желобу, и Лириэль ликующе завопила.

Тоннель превратился в почти вертикальное падение. Лириэль закрыла глаза, и уперлась в борта кораблика руками и ногами, сейчас она уже никак не могла повлиять на происходящее. Затем каменные стены исчезли, лодка свободно падала сквозь брызги воды и туман.

Наконец лодка глубоко вошла в воду. Когда погружение наконец замедлилось, Лириэль выбралась из лодки и поплыла вверх. Поднялась на поверхность, хватая воздух, и уверенно поплыла к скалистому берегу. Она выбралась на берег, и улеглась там, истощенная но победившая: она пережила еще один бег!

Немного отдохнув и восстановив дыхание, Лириэль села и огляделась вокруг с гордостью собственницы. Водопад оканчивался большим, холодным бассейном, окруженным каменными стенами глубокого грота. Пещеры и альковы раскиданные здесь и там манили неизведанными приключениями. Таинственный голубоватый и зеленый свет наполнял пещеру, камни здесь излучали странное свечение присущее Подземью. Такие места силы, называвшиеся фэрзресс, высоко ценились дроу, и ревностно охранялись. Это принадлежало Лириэль. Она вновь и вновь подтверждала свое право владения каждый раз, совершая это опасное путешествие.

Сухой, металлический шорох раздался из глубин ближайшей пещеры, как будто кольчугу протащили по камням. Затем донесся щелчок когтей, сердитый рев гигантского существа, готовящегося выдворить непрошеного гостя из своего дома. Лириэль вскочила на ноги как раз в тот момент, когда глубинный дракон вырвался из логова.

Федор ударился о каменную стену тоннеля, и закрыл глаза. Странно, подумал он онемело, темнота при этом совсем не стала глубже. Он открыл и закрыл их еще несколько раз, и не нашел никакой разницы. Никогда еще он не был в такой тьме, даже самая сумрачная зимняя ночь не могла с этим сравниться. Она накатывалась на него, удушая сильнее, чем узкие тоннели сквозь которые он брел, спотыкаясь, или знания о том, сколько земли и скалы нависло над его головой. Вот, значит, каково Подземье.

Он слышал слабые, исчезающие шаги воров, но не мог сказать, откуда приходит шум. Звук играл с ним свои шутки, отдаваясь от стен тоннелей и сквозь камень. Шаги приглушались другими шорохами: постоянно капающей воды, осыпающейся земли и камешков, торопящихся лап маленьких, невидимых существ. Коридоры извивались, поворачивали, уходили вверх и вниз, и Федор не мог даже сказать, над или под ним находятся дроу. Он был хорошим следопытом на своей земле, но сейчас он был очень, очень далеко от дома.

После короткого спора с собой, Федор нащупал в своих вещах палку и кусок тряпки. Обернув ее вокруг конца палки, он достал флакон завернутый в кушак. Осторожно вылив чуть-чуть жидкости на тряпку, он полез за огнивом.

Искры прорезали черноту как молнии, и факел мгновенно вспыхнул. В появившемся свете Федор впервые разглядел Подземье.

«Мать всех богов…» прошептал он в ужасе и восхищении.

Он был в пещере, большей чем все, что он мог вообразить. Потолок возвышался где-то высоко над головой, длинные искривленные каменные острия целились вниз. С одной стороны пути, по которому он следовал, была сплошная скала, с другой пустота. Всего в нескольких шагах от него путь резко обрывался, падая на сотни футов в ущелье. На дальней стороне обрыва виднелась каменная занавесь, напоминавшая гигантские соты. За ней Федор заметил множество ответвлений, шедших вдоль стен утеса и отверстия, уходившие в новые тоннели. Это место было перекрестком, построенным за бессчетные столетия странными и неизвестными культурами. Его размеры и сложность ошеломляли Федора, как не смогла даже чернота.

И все же он отбросил эти мысли, и продолжил свои поиски. Припав на колени, рашеми рассмотрел каменный пол. Наконец, он нашел отметину: капельку почти растаявшего снега, смешанного с грязью. Дроу прошли этим путем.

Федор прошел по следу исчезающей влаги к боковому тоннелю, зная что каждый шаг который он сделал приближает его к смерти. Он понятия не имел, где находится, и не знал пути, которым мог бы вернуться на поверхность, раздобыв бесценный амулет. Он вошел в Подземье отлично осознавая насколько опасно — да что там, почти бессмысленно — это предприятие, но какой тут был выбор? Без амулета он умрет. Может быть, это случится через год, а возможно и завтра.

Без предупреждения в круг света от факела Федора ворвалось огромное существо, смахивавшее на насекомое. Зеленоватого цвета, пять футов в длину, оно выглядело как уродливый потомок связи паука и скорпиона. Глаз у него Федор не увидел, но возбужденный клекот не позволял сомневаться, что оно заметило присутствие человека. Длинные, как бичи, антенны шарили в поисках добычи, а клешни усыпанных иглами передних ног пощелкивали, издавая звуки захлопывающегося капкана.

Возможно, хмуро решил Федор, его время настало сегодня.

Лириэль стояла не шевелясь, пока глубинный дракон крадучись двигался к ней. Обе усыпанные острыми зубами пасти открылись в голодном предвкушении, и две головы покачивались на ходу. Ибо этот дракон был мутантом, редким порождением странного влияния Подземья. Меньше большинства своих сородичей — всего пятьдесят футов от любой из увенчанных рогами голов до кончика единственного хвоста — дракон был покрыт сверкавшей пурпуром чешуей, светившейся собственным жутковатым светом.

Двухголовый дракон начал кружить вокруг Лириэль, как домашний ящер, играющий с обреченной крысой. Голова справа приняла выражение усталой решимости, на левой появилась хитроватая (и слегка отдающая безумием) улыбка.

«Маленькая она», прощебетала улыбающаяся голова, меря эльфийку взглядом. «Едва ли стоит делить. Эта мне, а ты съешь следующего дроу кто здесь покажется, хорошо?»

«Не будь дурой», рявкнула правая голосом глубоким и суровым, но определенно женским. «Мы предаемся этой идиотской игре каждый раз, как она приходит. Мне это уже надоедает. Ешь дроу или не ешь, и заканчивай!»

«Здравствуй, Зз'Пзора», сказала Лириэль, обращаясь сразу к обоим головам, и демонстрируя протянутыми ладонями, что она безоружна. «Я принесла все как обычно».

«А мантию для меня?» радостно осведомилась левая голова. «Мне нужно что-нибудь на следующий обед у Сузонии!»

Правая закатила глаза. «Мы так редко выбираемся наружу», заметила она с сухим сарказмом. «Необходимо произвести правильное впечатление».

Лириэль придержала улыбку. Дракона была явно в замешательстве, но она частенько могла рассмешить. Две головы были очень различны, у них были разные личности, которые почти всегда спорили между собой. Левая была суетливой и рассеянной, и любила фантазировать о том, чтобы посетить города Подземья и повеселиться на поверхности. Личность правой головы была более обычна для драконьего рода. Она любила одиночество, сокровища и магические вещи. Хотя все драконы были опасны и непредсказуемы, у Зз'Пзоры для пущего интереса к этому добавлялось и чуть-чуть сумасшествия. Но, несмотря на это, Лириэль стала считать дракониху своим другом. Большим, опасным и непредсказуемым другом, пожалуй, но никак не более коварным, чем любой другой из знакомых молодой дроу.

«Я достану твои вещи», сказала она, указывая на воду. Лодка уже появилась на поверхности, и почти доплыла до берега. Обе головы драконы выразили живейшее одобрение.

Лириэль пришлось потратить всего несколько минут на то, чтобы доставить кораблик к берегу и распаковать груз. Дракониха быстро поглотила дары моря, несмотря на постоянный спор между головами за лучшие кусочки. Левая восхищенно взвизгнула при виде старой накидки Лириэль и умолила вторую голову присоединиться к ней в Изменении. Глубинные драконы могли от природы менять облик, но даже в этой форме дракона не могла удовлетворить жажды левой головы по социальному общению. Черты дроу-драконы были явно необычны для дроу: круглые темные глаза, нос кнопочкой и пухлые губы. Кожа ее сохраняла ярко-пурпурный оттенок драконьей чешуи и как всегда слабо светилась. В любом облике Зз'Пзора была, мягко говоря, подозрительна.

Не обращая внимания на эти мелочи, измененная дракона закуталась в накидку. Держа руки на бедрах, она прошлась вдоль берега в странной пародии на соблазняющую походку.

«У тебя отлично получилось, Зип», пробормотала Лириэль, стараясь не показывать голосом свое веселье. «Сузония сдохнет от зависти».

С счастливым вздохом дроу-дракона уселась рядом с Лириэль, приготовившись к обсуждению последних слухов. По просьбе Зз'Пзоры Лириэль рассказала ей о своей жизни в Мензоберранзане: череде вечеринок, ведущихся интригах, даже о случае с Битнарой Шобалар.

На эльфийском лице драконы появилось выражение тошноты. «Так волшебница умерла, добывая мне пиримо. Лучше бы ты сказала мне заранее!» заявила она низким голосом правоголовой личности. Прежде чем Лириэль успела ответить, лицо драконы-дроу расплылось в коварной улыбке. «Скажи ты мне, было бы куда вкуснее!» заметила левая сторона. «Особенно если часть из этих рыб ела — «.

Это было уже чересчур для Лириэль. «Мне надо идти»,сказала она обрывая разговор. «Где мое оружие?»

Дроу-Зз'Пзора указала на маленькую пещерку. Голубое сияние из низкого отверстия отмечало ее как особо мощный источник магического излучения.

Лириэль поднялась и направилась в пещеру. Там она обнаружила сумочку, оставленную на попечении драконы двумя годами раньше. Распахнув ее, она достала маленькую металлическую вещь в форме паука. Восемь ног были великолепно сбалансированы и равномерно размещены, каждая заканчивалась острием. Она перехватила оружие за одну ногу и метнула его в стену пещеры. Ноги глубоко впились в камень.

«Великолепно», выдохнула она. С ее меткостью метательный кинжал мог помочь против большинства существ из плоти и крови; эта новая штука пробьет защитные покровы большинства монстров Подземья. Темная эльфийка выковыряла ножом металлического паука из скалы, не желая потерять ни одну из своих новых игрушек, и привязала сумку, полную зачарованных метательных пауков, к поясу.

Прежде чем покинуть грот, она собрала кусочки обломанных или сброшенных драконом чешуек. Чешуя глубинного дракона была редким и ценным компонентом заклинаний, а растворенная в кислоте могла использоваться для производства вечнотемных чернил, крайне ценившихся магами дроу. Поскольку содержание Лириэль не покрывало ее расходов, она занялась торговлей предметами роскоши. Эти чешуйки принесут ей достаточно золота для подготовки новых приключений, покупки книг и изучения заклинаний.

Эльфийка быстро попрощалась с Зз'Пзорой и две подруги прошли к дальней стене грота. Здесь, в маленьком углублении, свисала кожаная петля. Лириэль уселась в нее, и глубоко вдохнула. Она находилась в длинной, вертикальной шахте. Отверстие было слишком далеко, чтобы видеть его, но, как ей было известно, оно доставит ее почти к началу трассы водяного бега. Она и Зз'Пзора протянули по шахте множество веревок. Теперь дракона вытянет Лириэль наверх, а лодку поднимет, когда пожелает.

Все еще в форме дроу, Зз'Пзора ухватилась за веревки. Дракона потянула и резко подбросила ее вверх. Дроу поднималась сериями быстрых рывков, прерывавшихся долгими дразнящими паузами, и искренне сожалела, что истощила на ближайшее время свою энергию левитации. Невозможно было предсказать, не подчинит ли безрассудная коварная половина разума драконы ее более разумную часть, а до дна было далеко. Там, внизу, лежали крошащиеся остатки старых костей, тихое напоминание о судьбе существ упавших — или сброшенных — в шахту.

Но, как и всегда, Лириэль преодолела подъем не столкнувшись с несчастным случаем или предательством. Она скинула вниз три камешка, сигнализировавших драконе о ее благополучном прибытии, достала новую книгу заклинаний и раскрыла кожаные покровы, защищавшие ее от повреждений и воды. В книге было заклинание, позволявшее ей открыть портал в знакомое место по ее выбору. Она избрала Башню магии Ксорларрин.

С лукавым весельем Лириэль представила реакцию Харза-кзада на ее новую проделку. Руки ее замелькали, сплетая заклинание, и она с легкостью вызвала врата. И все же она задержалась у отверстия шахты, разглядывая любимый ей пейзаж дикого Подземья. Она подозревала, что лишь очень нескоро сможет вновь увидеть его.

Если и был момент, когда Федору необходима была сила его берсерковой ярости, так это сейчас. Но знакомый жар бешенства не приходил к юному рашеми. Слишком много он недавно сражался. Так что он достал меч, и медленно, осторожно начал отступать от гигантского паукоскорпиона.

Но существо явно привлекал свет факела. Оно не пыталось атаковать, но как только Федор отходил, вновь приближалось, пока не оказывалось в освещенном круге. Юноша повторял этот маневр несколько раз, не зная что еще делать, и надеясь, что животное устанет от этой игры.

Так и случилось, но результат оказался совсем не тот, на который рассчитывал Федор.

Существо отвело одну антенну назад и как кнутом хлестнуло ей по направлению к лицу Федора. Он инстинктивно выставил факел, прикрываясь. Антенна встретилась с пламенем, зашипела сожженная плоть. Гигантский арахнид отшатнулся назад, но прежде вторая антенна резко ударила низом. Она попала Федору по лодыжке, и обвернулась вокруг нее. Удар был настолько быстрым, что Федора сбило с ног, когда животное отшатнулось от огня факела. Он стукнулся затылком о камень пола, и сотни крохотных изумрудных звездочек закружились у него перед глазами.

Болезненный свет мелькнул и исчез, и Федор вновь оказался в полной темноте. В падении он выронил факел; он пошарил вокруг в поисках меча, но тот тоже выпал и оказался вне досягаемости.

Федора нелегко было напугать, но ему переставали нравиться его шансы в подобном поединке. Он вытащил кинжал, и рывком сел. По крайней мере, одну антенну он мог найти и без света.

Будто почуяв его намерения, насекомое ослабило хватку. Поток крови в онемелой ноге возобновился, с резким покалыванием вернулись ощущения. Возможно, позволил он себе робкую надежду, теперь, когда свет исчез, существо потеряло интерес и оставит его в покое.

Однако тут раздался шорох множества ног, и болезненный укол, когда маленькие клювоподобные жвала существа нащупали ногу Федора. Он зашипел от боли, и со всей силы ударил кинжалом. Клинок отскочил от внешней оболочки насекомого. Еще два удара, столь же безуспешно. Монстр вцепился в него, и начал дергать челюстями, пытаясь оторвать кусок мяса. Следующий удар ножа Федора попал в его собственную ногу.

Используя кинжал как рычаг, Федор раздвинул клюв. Он откатился от ищущих челюстей, сделав несколько быстрых переворотов. Отступая он нащупал знакомые очертания.

Руки Федора сомкнулись на дубинке, и он поднялся на ноги. Когда антенна вновь рванулась к его ноге, он был наготове. Пока антенна держит его, он достаточно четко представляет, где находится его противник. Бросившись вперед, он начал быстро колотить по арахниду. Многие, может даже большинство его ударов отдавались глухим треском дерева о камень, но достаточно пришлось и по насекомому. Когда существо схватило его лодыжку клешнями, Федор начал бить по конечности пока та не отпустила его. Отступила и антенна, похоже скорпион решил оставить свою затею с обедом. Однако Федор был настроен уже совсем не благодушно.

Воин придавил тяжелым сапогом антенну к земле. Он не осмеливался позволить гигантскому насекомому удрать за пределы досягаемости его дубинки, из боязни не увидеть и пропустить новую атаку. Федор с удвоенной энергией стал наносить новые и новые удары по защитной оболочке арахнида.

Наконец наградой ему прозвучал треск, и неожиданная мясистая податливость под ударом намекнула, что победа уже близка. Он продолжал колотить по существу, пока то не превратилось в размолоченную массу.

Тяжело дыша, Федор потянулся к сосуду в кушаке. Нога горела злым жаром на месте укуса, и он знал, что эта боль лишь бледный предвестник того, что сейчас будет. Он потянул затычку и капнул жидкостью на открытую рану.

По прошествии некоторого времени — возможно, недолгого, а может и нет — Федор пришел в себя, и обнаружил что спал на холодной скале. Полежав несколько минут спокойно, он восстановил в памяти по кусочкам все, что произошло, что привело его сюда. К вновь нахлынувшему на него ужасу Подземья добавилась новая деталь.

Он больше не слышал шагов дроу.

Глава 5. Магический огонь

Выражение лица Харза-кзада Ксорларрин, заметившего очутившуюся в его покоях Лириэль превзошло ее самые смелые ожидания. Тонкое лицо застыло в шоке, вихрем прошедшим по паутине озабоченных линий на лбу и вокруг глаз. Отражалось там и ощущение собственной вины, а его алые, слегка выдающиеся глаза украдкой оглядели помещение, будто он боялся, что за ней следом в его комнату может войти что-то другое.

«Я пришла на урок», объявила она лукаво. Маг шагнул ближе, изучая сложную паутину извивающихся световых лучей, обрамлявших портал. «Я не учил тебя открывать врата!» объявил он ворчливо. «Как ты это сделала? Никто не знает портала в мои комнаты кроме — « Он осекся, и быстрым нервным движением провел ладонями по тому, что оставалось от его волос.

Лириэль улыбнулась, и обхватила его за шею. Она получит свой урок в магии, но кроме этого она намеревалась еще и кое за что отомстить.

«Я знаю, ты не учил меня этому фокусу», промурлыкала она, «а только подумай какие возможности ты упустил. Вообрази, если бы я могла появляться в твоей комнате каждый раз как я пожелала бы…»

Маг Ксорларрин несколько раз прочистил горло и отступил. «Да. Хм. Может в другой раз, конечно, но сейчас я очень занят».

«Нет», сказала она, и в ее голосе неожиданно прозвенела сталь. «Сейчас время моего обучения».

Харза вздохнул и поднял руки. «Ну хорошо. Но сначала ты должна рассказать мне, как ты научилась раскрывать врата, и кто дал тебе заклинание. Для твоей же безопасности, я должен это знать. Маги коварный народ, во многих порталах есть скрытые условия и ограничения. Ты не можешь просто бегать сквозь них как тебе вздумается, знаешь ли».

Девушка достала свою новую книгу, и заверила учителя что «ее отец архимаг» считает ее уже готовой изучать и использовать подобную магию. Лириэль уже давно обнаружила, что имя Громфа Баэнре прекрасно подходит для прекращения спора, и она использовала его каждый раз, когда возникала нужда ускорить дела. Как она и полагала, протесты Харза-кзада мгновенно испарились, и они приступили к работе почти без проволочек.

Они вместе рассмотрели новую книгу заклинаний, проговаривая слова силы и жесты, обсуждая пределы и секреты различных магических врат. Лириэль погрузилась в учебу с обычной для нее концентрацией, и сосредоточенность не покидала ее пока они не дошли до середины книги.

«Этот портал ведет на поверхность» прошептала она. Лириэль подняла на учителя глаза, полные изумления и вопроса. «Врата на поверхность! Я не знала даже, что такие вещи есть!»

«Конечно есть, дорогая», спокойно сказал маг. «Таких заклинаний много. Иногда их используют отряды отправляясь в рейды, пользуются ими и торговцы. Ты никогда не задумывалась, как тебе на стол попадает свежая рыба из Моря Упавших Звезд, в сотнях миль от нас?».

«Я не думаю и о том, как она попадает на стол с рынка», отмахнулась она размышляя. «Но ты только подумай, Харза! Увидеть Земли Света собственными глазами!»

Маг Ксорларрин нахмурился, обеспокоенный восторженностью на лице своей ученицы. «Если тебе так хочется говорить о подобных вещах, Лириэль, думай кто может услышать. Эти заклинания хранятся как редкие драгоценности, и использование их тщательно регулируется мастерами Сорцере. Узнай они, что ты обучаешься владеть такими заклинаниями, и наши с тобой уроки очень быстро прекратятся».

Свет погас в глазах Лириэль. «Они и так прекратятся» печально проговорила она. «Это будет последний. Завтра утром я должна явиться в Арах-Тинилит».

«Ты — жрица!» подобная мысль явно привела мага в ужас.

«Не провоцируй меня», проворчала она. Она развязала веревки на маленькой кожаной сумочке у пояса. «Но я принесла тебе прощальный дар. В этой сумке последний сбор чешуек глубинного дракона. Можешь потом послать мою половину с продаж по новому адресу. А еще лучше», сказала она хитро, «можешь отдать мне ее во время одной из наших встреч. Мне совсем не хочется чтобы они закончились только потому, что меня отсылают в Академию. И подумай о тех, кому так нравились твои рассказы. Они наверняка ждут продолжения».

Откровенная паника появилась на лице мага, и он быстро отступил на порядочную дистанцию от своей ученицы. При всей своей юности, Лириэль уже владела немалой магией, и была очень изобретательна в вопросах мщения.

«Я не хотел ничего плохого», выдавил он.

«Ничего плохого и не случилось, дорогой Харза. Но думаю, тебе стоит знать», прошептала она придвигаясь ближе, «что твои маленькие истории меня совершенно недооценивают. Абсолютно. Как жаль, право же, что тебе никогда не доведется узнать, насколько ограничено твое воображение».

С этим последним ударом девушка вошла во врата и исчезла. Лишь легкий насмешливый хохот остался в башне, и он все еще звенел, когда из комнаты рядом вошел стройный дроу с красными волосами.

«Эта тигрица может ранить и бархатными лапками», заметил он. Нисстир, капитан наемников Драконьей Сокровищницы, уселся в кресло Харзы и уставился на старшего мага долгим, расчетливым взглядом. «Она очень заинтересовалась Ночью Наверху. Мы должны поощрить это».

«Даже если я захочу, я ничего не могу сделать», резко сказал Харза.

«Напротив, можешь». Нисстир выложил на стол тонкую книгу в кожаном переплете. «Эта книга содержит тайные знания людей — ничего особо важного, но вполне может еще сильней зажечь ее интерес к запрещенным вещам. Найди способ передать ей. И если я правильно прочел девочку, она проглотит ее и потребует еще. Тогда познакомь нас. Она может часто появляться здесь через врата, которые она так искусно творит, и я тоже могу.

«Это рискованно».

«Маги, следующие Ваэрауну рискуют часто», заметил коварный торговец. Он оборвал невнятные протесты мага одним яростным взглядом. «Ты говоришь, ты не моей веры. Возможно и так. Но ты продолжаешь со мной торговать, зная то, что знаешь, обо мне и моем деле. В определенных кругах на это отреагировали бы удивленными взглядами», он коротко хмыкнул. «Или снятыми скальпами. Матроны Мензоберранзана все еще занимаются подобным времяпрепровождением? Я слышал историю об одной матроне младшего дома, которая постоянно скальпировала своих патронов, как только уставала от них. Как я помню, потом их выдубили и сшили вместе, получилось нечто вроде гобелена на стену. Надеюсь, у нее хватило вкуса не вешать его в спальне», задумчиво добавил он. «Это могло… обескураживать… ее нового фаворита».

Харза тяжело сглотнул, хотя по хитрому выражению Нисстира понимал, что торговец подначивает его. Ксорларрин собрал остатки своей потрепанной гордости и попытался обрести контроль над ситуацией. «Я заплатил тебе вперед немалую сумму за жезлы рашеми, которые ты пообещал мне», сухо сказал он. «Но ты вернулся ни с чем».

Нисстир только отмахнулся. «Временная задержка. Отряд проследовал через другие врата, которые вывели их далеко от этой башни. Они появятся в городе со дня на день».

Это было правдой, хотя и не всей. Нисстир гордился тем, что никогда не врал прямо. Если Ксорларрин в его словах прочел, что его оплаченные товары будут доставлены, ну, это не вина Нисстира что старый дроу услышал то, что хотел услышать.

Закончив свои дела, торговец с лисьим лицом поднялся собираясь уходить. «Не забудь передать девчонке Баэнре книгу. В свое время эта принцесса придет на путь Ваэрауна, я уверен». Его тонкие губы скривились в пародии на улыбку. «Никогда бы не подумал, что буду сожалеть о смерти старой карги Баэнре, но жаль, что ей не придется узнать о том, что сделает ее внучка!»

В блаженном неведении о том, что в Башне магии Ксорларрин решают ее будущее, Лириэль торопливо вернулась в свой дом в Нарбонделлин, чтобы подготовиться к последней своей свободной ночи. Этой ночью она давала прием в особняке, cнимавшемся для подобных мероприятий. Небольшая армия слуг занималась деталями; ей надо было лишь явиться и наслаждаться действом.

Юная дроу с необычным терпением сидела, пока умелая служанка заплела ее волосы десятками тоненьких косиц, затем переплела их в сложнейшую прическу. Лириэль обычно оставляла волосы виться свободно, но сегодня ей нужна была прическа, которая выдержала бы серьезные испытания. Ее накидка так же была прочной и оставлявшей свободу движений. В белом платье со смелым вырезом, в подоле было несколько длинных разрезов, чтобы она в полной мере смогла удовлетворить свою страсть к танцам. Этой ночью будет недейрра — дикое, акробатически-танцевальное соревнование, — которое начнет Лириэль одиночным танцем. Ей нравилась свобода, чувство ритмичного полета, которое она ощущала танцуя. По ее мнению, остальная часть вечеринки, пусть и приятная, никак не могла сравниться с недейррой.

Когда Лириэль прибыла в нанятый особняк, ее друзья уже собрались. По обычаю, гости приходили заранее, пообщаться, посекретничать и распробовать зеленое вино с пряностями. Прибытие хозяина или хозяйки служило сигналом для начала танцев. Лириэль вступила в зал в сопровождении медленного, пульсирующего барабанного боя. Недейрра начиналась.

Все глаза устремились на нее, когда она начала отбивать шаги в ритмичном контрапункте барабану. Руки ее начали сложное плетение, и, один за другим, вступали другие барабаны и прочие ударные, известные только дроу. Затем флейта начала играть странную, завораживающую мелодию, которую когда-то создали эльфы в Землях Света, много столетий назад. Эти давно ушедшие эльфы не узнали бы свою музыку; ее таинственная магия изменилась, отражая тех, кто играл ее теперь. Все еще прекрасная, музыка сохраняла всю загадочность эльфийского народа, но не его радость. Дроу забыли это чувство. Но они понимали наслаждение, и гонялись за ним, отчаянно пытаясь заполнить неосознанную пустоту в эльфийских душах.

Темп ускорился, и над рваным ритмом барабанов стонали и плакали флейты. Лириэль вращалась и прыгала следуя музыке, ее тело извивалось и качалось маня ожидавших дроу. Затем, в неожиданной вспышке, темную танцовщицу окружила чистейшая белизна магического сияния. Это был сигнал, которого все ждали, и остальные дроу хлынули на танцевальную площадку.

Даже в танце темные эльфы соперничали друг с другом. Некоторые использовали левитацию чтобы проделывать сложные прыжки. Другие не прибегали к акробатике, а обращались к соблазнению, пытаясь привлечь как можно больше жадных взглядов чувственными движениями. Но каким бы не был их стиль, все дроу внимательно прислушивались танцуя; в сложной музыке были упрятаны подсказки на то, что последует через мгновение. Ритм был неровным, громкие удары раздавались неожиданно, почти случайно. Те, кто ошибся, читая мелодию, могли пропустить их. Дроу, сделавших неверный шаг, мгновенно подсвечивал магическим огнем один из магов, окружавших танцующих, и внимательно следивших за ними. Такие танцоры покидали круг под хор ехидных замечаний и издевательский смех. Но развлечение для них все же не заканчивалось, они оставались на границе круга, делая ставки на то, кто вылетит следующий.

Музыка все играла и играла, и лишь немногие из умелых дроу пропускали сложные шаги. Темная кожа покрывалась потом, некоторые из танцоров начали срывать с себя одежду. Иногда недейрра продолжалась до тех пор, пока большинство танцующих не падало от истощения, но у Лириэль были другие планы. Со своего места в центре круга, она приказала приступать к финалу.

Один из нанятых магов проплыл высоко над танцующими. Его руки сплели заклинание, и в ответ музыка начала убыстряться, переходя на убийственный темп. Магия коснулась и дроу в круге, позволяя им удерживаться в ритме пульсирующей мелодии. Они извивались все быстрее и быстрее, многоцветное пламя окружило каждого эльфа, превращая недейрру в море танцующих огней. Наконец рокот барабанов слился, а флейты взвились в последней тоскливой ноте. И тут комната погрузилась во тьму и тишину.

Заклинание впечатляло, и дроу восхищенно зааплодировали. Затем, как было принято после недейрры, танцоры скинули наряды. Личные слуги кинулись подбирать сброшенную одежду.

Обнаженных участников вечеринки проводили в следующую комнату. Это был большой зал с низкими потолками, в его стены, пол и потолок были встроены вентили. Пахучий пар заполнил комнату, очищая танцоров и расслабляя усталые мышцы. Направление и интенсивность потока пара постоянно менялась: то массажируя короткими пульсирующими всплесками, то игриво проходя по коже мягким, знойным ветерком. Пока пар омывал дроу, наполняя их приятным ощущением, они прогуливались, флиртуя, расставляя сложные многоуровневые ловушки для соперников или наслаждаясь зеленым вином.

Когда последний порыв пара рассеялся, темные эльфы группами по четыре — пять прошли сквозь множество маленьких дверей этого зала. Там, в небольших комнатах, они полежат на диванах, обменяются сплетнями и сразятся умами в беседах, пока умелые слуги будут натирать их благоуханными маслами. Массаж был любимым отдыхом на вечеринках, позволявший вечно настороженным темным эльфам ненадолго почти расслабиться.

Лириэль пренебрегла собственным массажем, путешествуя из комнаты в комнату, пользуясь небольшим количеством народа и необычно мягким настроением чтобы поболтать с гостями. Ее друзья не знали, что завтра она покидает их, но с каждым она попрощалась без слов. В своем стиле.

Нередко вслед за прошедшей Лириэль раздавались вскрики и вспышки хохота. Темные эльфы обожали использовать слабые, безвредные заклинания чтобы подшучивать над приятелями. С ее магической тренировкой, Лириэль в этом спорте была великолепна. Там, где она появлялась, руки любовников неожиданно становились ледяными, или пахучее масло приобретало аромат парфюмерии, используемой самой ненавистной соперницей. Дроу, с их темным, жестоким чувством юмора, считали любое сборище не до конца удачным без нескольких подобных проделок, и этой ночью Лириэль использовала все свои возможности, чтобы удовлетворить их пожелания.

Много позже, успокоенные и переодевшиеся в новые праздничные наряды, гости собрались в другом зале для ужина. Процесс был утонченным, с несколькими переменами блюд, и за каждым подавался свой сорт вина. Вскоре после супа беседы стали громкими, тут и там дроу выскальзывали из-за стола, поразмышлять над событиями вечера или пообщаться. Общее предвкушение усилилось, когда распространился слух о том, что в качестве главного блюда будут поданы пиримо. Подобные вечеринки нередко заканчивались безумным весельем, а пиримо почти гарантировали, что размах празднования достигнет головокружительных высот.

Так оно и случилось.

Это продолжалось, пока колокол не отметил окончание последнего часа. По закону и обычаю, вечеринки заканчивались с началом нового дня.

Лириэль стояла у ворот особняка, наблюдая как ее гостей провожают — или выводят, кого как — к магическим или влекомым ящерами экипажам. Потом нанятые слуги выкинут менее способных к перемещениям гостей на улицу, где тех подберут их рабы и отнесут домой. Те дроу, кто еще не утратил способности рассуждать, задерживались маленькими группками в особняке или на улице, будто не желая прощаться с ночью. Неожиданно шумное многоголосье участников вечеринки умолкло, и все их транспортные средства посторонились, давая путь летучему диску со знаком Дома Баэнре. Он подплыл к особняку в абсолютной тишине; горло Лириэль, наблюдавшей за его приближением, сжалось. Она неслась по жизни со скоростью, на которую немногие были способны, — но все же этот миг догнал ее.

А как мало Триэль доверяла слову своей племянницы! Матрона грозилась прислать кого-нибудь, чтобы привести Лириэль в Академию если она запоздает, но у Лириэль еще оставалось несколько часов. И все же на диске восседала сама Сос'Ампту, ручная ящерица и ближайшая помощница Триэль.

Летучий диск остановился у ворот, и хранительница храма Баэнре сошла с него. Лицо ее горело от ярости когда она пробиралась сквозь толпу и мусор, и она почти накинулась на безнравственную племянницу.

«Никогда я еще не видела подобного легкомыслия, столь позорного поведения!» воскликнула она.

«В самом деле?» изумилась Лириэль, широко распахнув глаза с видом оскорбленной невинности. «Если так, тебе в самом деле стоит почаще появляться наружи».

Глава 6. Арах-Тинилит

«Нужно что-то делать с этой девчонкой!» крикнула Зелд Миззрим. Жрица дрожала от ярости, под черно-пурпурной робой возмущенно вздымалась и опадала грудь.

Матрона Триэль Баэнре откинулась в кресле, и смерила взглядом жрицу, занимавшуюся студентами первого года обучения. Ее поднятая бровь напомнила сердитой дроу об осторожности. «В чем на сей раз обвиняют мою племянницу?» осведомилась она, намерено напоминая о родстве.

«Очередные проделки» проскрежетала Зелд, слишком разозленная, чтобы понять намек. Этим утром, Шакти Ханзрин обнаружила заросли грибов под своей кроватью — и с подходящим удобрением, могу добавить».

Матрона-госпожа вздохнула. Лириэль провела едва три дня в гигантском здании в форме паука, и все же она была предполагаемой зачинщицей чуть ли не дюжины мелких происшествий. Это у нее отлично получалось, Триэль готова была отдать ей должное, но матрона Баэнре боялась, что девушка зайдет слишком далеко. Менее умелая шутница давно бы уже попалась на месте преступления, наверняка настанет день, когда и Лириэль сделает неверный шаг. Триэль уже имела собственные идеи насчет будущего талантливой юной девушки, и ее планы совсем не включали превращение в эбонитовую статую как предупреждение прочим студентам о важности соблюдения приличий.

«Можно ли доказать вину Лириэль?» холодно спросила она.

Госпожа замешкалась. «Нет. Думаю нет. Но Шакти тверда как адамантит в своих обвинениях, а у нее есть право обвинить и проследить за младшей ученицей».

Триэль снова вздохнула. Ничего необычного не было, когда среди младших жриц процветало соперничество, личные вендетты, просто ненависть. Собственно говоря, это было отличной тренировкой для жизни за стенами Академии, и такие вещи редко запрещались. Но этот случай уже становился проблемой. Хотя Шакти Ханзрин была не единственной жертвой Лириэль, она становилась ее избранной мишенью. Не то, чтобы кто-то об этом беспокоился. Семья Шакти не обладала значительной властью, и даже некоторые богатые простолюдины посматривали сверху вниз на семейное дело Ханзрин, считая благородных, занимающихся фермерством, не более чем выскочками из грязи. Сама Шакти тоже не заработала себе особого авторитета, постоянно таская за собой этот трезубец и читая длинные, усыпляющие монологи о разведении ротов. Ко всему прочему, юная Ханзрин была полностью лишена чувства юмора, злопамятна по отношению к старшим и безжалостно жестока к слугам и младшим ученицам. Унизительные шутки, отыгранные на ней, отомстили за десятки оскорблений, и заслужили Лириэль немалое, хоть и молчаливое, одобрение. Короче говоря, скучать в Арах-Тинилит уже не приходилось.

Только прошлой ночью весь храм переполошился когда Шакти — трудолюбивая ученица, медленно но верно поднимавшаяся к статусу высшей жрицы — пришла к алтарю для принесения вечерней жертвы. Магический трезубец Шакти следовал за ней, точно передразнивая ее развалистую походку. Лириэль, конечно, отрицала всяческое участие, но Триэль знала то, что знала. Однако сделать по этому поводу матрона не могла ровно ничего, поскольку, как ни странно, Лолт не была оскорблена. Похоже, даже богиня иногда наслаждалась толикой темного юмора. Конечно, в свое время Паучья Королева устанет от шалостей Лириэль, но пока что девушка была новшеством, и благоволение Лолт было с ней. «Мы служим богине хаоса», заметила Триэль. «Хвала Лолт», ответила жрица рефлексивно. «Но скоро эта испорченная маленькая дрянь зайдет чересчур далеко!»

«А тогда Лолт сообщит мне об этом!» рявкнула Триэль. «Не пытайся говорить там, где молчит Паучья Королева!»

Глаза Зелд расширились, она сообразила, что наговорила и согнулась в глубоком поклоне. «Прошу прощения, твоего и Лолт», прошептала она, инстинктивно рисуя пальцами знаки молитвы, отвращавшей неудовольствие Паучьей Королевы.

Триэль оборвала ее. «Как идет учеба Лириэль?»

«В некоторых вещах, исключительно успешно», признала жрица. Ее голос стал спокойнее, и слова она выбирала осторожно. «У нее необыкновенная способность к изучению и запоминанию заклинаний. Ходят слухи, что она обучалась как маг», тон слов Зелд стал вопросительным. Триэль ответила спокойным бесстрастным взглядом.

«Ей позволено двигаться с той скоростью, которая возможна, как я приказывала?»

«Да, Матрона-Госпожа. Девушку тщательно проверили, и разрешили ей перепрыгнуть через ступени в нескольких областях учебы. Она демонстрирует удивительное мастерство в магии перемещения. Сегодня она начала изучать нижние Планы с классом двенадцатого года. При ее скорости обучения, она сможет вызывать их меньших обитателей, возможно даже путешествовать в Планы, еще до окончания своего первого года. Однако», осторожно продолжила Зелд, «Лириэль исключительно невежественна во многих областях, куда ниже приемлемого уровня даже для новичка. Ее формальным образованием явно пренебрегли. Она не знает почти ничего о великой истории Мензоберранзана, и очень мало о поклонении Паучьей Королеве. И хотя в социальном протоколе она разбирается достаточно, но понятия не имеет, как вести себя в рядах жриц Лолт».

«Заполнить эти пробелы — ваша работа», холодно указала матрона-госпожа. «Если Лириэль действительно находит время для своих проделок, значит ее недостаточно загружают».

Зелд напряглась, но у нее хватало мудрости не спорить с могущественной Триэль. «Даю слово: Дом Баэнре получит еще одну высшую жрицу в рекордный срок».

«Хорошо. Я хочу, чтобы меня информировали обо всех действиях Лириэль».

«О, я уверена, вы о них услышите», сухо сказала жрица. «Помните, она посещает двенадцатигодичный класс для изучения планарных путешествий. По крайней мере часть дня, Лириэль и Шакти Ханзрин будут рядышком».

В своей личной комнате, Шакти Ханзрин кинула проклятый трезубец в стену. Удар оружия и звон его падения заглушались ее яростным воем.

Следующей в полет отправилась одежда Шакти. Каким-то образом, ее одеяния приобрели аромат навоза ротов, и женщина в бешенстве сорвала их и бросила прочь. Она подошла к умывальнику, и понюхала воду в кувшине. По крайней мере, она не провоняла, угрюмо подумала Шакти. Налила немного воды в тазик и начала скрести себя губкой.

Шакти не сомневалась, кто ответственен за это новое оскорбление. Она помнила изумление и ярость в глазах Лириэль Баэнре, когда она приказала новой ученице прислуживать ей за завтраком. Шакти была в своем праве, и все же Лириэль открыто отказала ей в уважении, заслуженном двенадцатью годами тяжкого труда в этой паучьей темнице. И хуже того, она ушла победительницей!

Просто еще один пример, зло размышляла Шакти, как плохо управляется город. Жрицы устанавливают правила и нарушают их как пожелают. На взгляд Шакти, Лириэль могла поступать как ей вздумается, и всего лишь из-за имени, которое она унаследовала. Видимо, Баэнре не может ошибаться, даже после бедствия, к которому привела Мензоберранзан старая матрона. Но как бы там ни было, последние два дня подарили Шакти фокус для ее ярости, ее обиды и раздражения. Все, что было неправильно в Мензоберранзане, наконец-то обрело имя.

Она ненавидела Лириэль Баэнре. Чистота и мощь этого чувства превосходила все, что когда либо испытывала молодая жрица. Она ненавидела Лириэль за ее происхождение, за весь беспорядок, вызванный долгим правлением ее бабки и катастрофой войны. Она ненавидела девушку за ее красоту и за мгновенно обретенную популярность в Академии. Она ненавидела остроумие Лириэль; каждый раз, когда эта дрянь оказывалась рядом, Шакти чувствовала, что играется шутка, которую она не понимает. Хуже того, Шакти ощущала полную уверенность, что она является мишенью этой шутки. Она ненавидела ее интеллект, и легкость, с которой Лириэль обучается вещам, изучение которых должно занимать годы упорного труда. Но больше всего Шакти ненавидела Лириэль за свободу, которой та наслаждалась пятнадцать лет. Сама она вынуждена была поступить в Академию, только-только распрощавшись с детством. Почему с Баэнре должны были обойтись по-другому? За все это, поклялась жрица Ханзрин, Лириэль Баэнре заплатит — и дорого.

Эльфийка быстро оделась и вооружилась, затем выбралась в извивающиеся коридоры, ведущие к комнатам учениц-первогодок. Лириэль, конечно, получила комнату в единоличное распоряжение, хотя большинство жриц жили по двое-трое до пятого года учебы. Все новички были в классе, на многочасовой лекции, посвященной преступлениям, которые совершили против дроу эльфы-фейри, за ней следовало обычное назидание — распространять власть Лолт, завоевав сначала Подземье, а затем уничтожив все другие эльфийские расы. Хорошие слова, хмуро размышляла Шакти, и как обычно правящие жрицы их игнорировали. Когда наконец Мензоберранзан собрался воевать, врагом оказалось какое-то далекое гнездо дварфов. И какое отношение этот провал имел к Первому и Второму Наставлениям Лолт? Абсолютно никакого. Но при всей своей бесцельности, по крайней мере, урок даст ей время, необходимое для выполнения задуманного.

Ее затея была более чем рискованна, но Шакти была не в настроении для тонкой игры. Она нашла комнату Лириэль, затем простым заклятием вызвала область тишины вокруг себя. Бросив быстрый взгляд по сторонам, она направила трезубец на дверь. Магическое пламя сорвалось с него, и каменная дверь беззвучно разлетелась на кусочки. Отмахиваясь от пыли и дыма, Шакти вошла в комнату.

Соперница явно не стоит за ценой, когда речь идет о комфорте, решила жрица. Комната Лириэль абсолютно не походила на голые кельи новичков. Узкую койку сменила пышная кровать с шелковыми подушками. Большой позолоченный сундук стоял у стены, на низком рабочем столике стоял серебряный подсвечник с запасом дорогих сальных свечей. Картины висели на стенах, а ноги Шакти, направившейся к резному шкафу для одежды, глубоко погрузились в бесценный ковер. Она распахнула дверцы, и начала рыться в вещах. Черные с красным робы начинающей ученицы приютились в уголке; большинство места занимали праздничные наряды, вызывающее нижнее белье и танцевальная обувь.

Шакти фыркнула. Ничего удивительного, что эта мерзавка получила собственную комнату. Если хоть половину этого использовать по назначению, соседка не сможет ни спать, ни заниматься.

Но больше всего Шакти интересовала одежда для путешествий, прочная обувь и набор брони и оружия, сложенных в одну кипу. Если еще можно было представить, что Лириэль найдет время и возможность поносить свои наряды не покидая Тир Бреч, то это куда более подходило для патрулирования в Подземье чем для бесчинств со студентами. Конечно, студенты в эти дни получили куда больше чем обычно свободы покидать Академию, но очевидно, что Лириэль проталкивают сквозь Арах-Тинилит с отчаянной, почти неприличной торопливостью. Дом Баэнре нуждался в жрицах, чтобы восстановить свою силу, или он быстро слетит с удобного насиженного местечка у власти. Шакти очень сомневалась, что Матрона Триэль позволит своей драгоценной племяннице покинуть Арах-Тинилит по какой угодно причине.

Впервые за почти три дня губы Шакти изогнулись в улыбке. Наконец-то она получила оружие против нового врага. Может пройти немало времени, прежде чем она поймает Лириэль, но теперь она знает, за чем наблюдать.

Все же, скука не способна умертвить дроу, устало решила Лириэль. Тот факт, что она все еще живая сидела в этом кресле после выслушивания четырех часов бессвязных разглагольствований и обличений, доказывал это со всей очевидностью.

К ее изумлению, прочие ученицы были действительно взволнованы лекцией. Шепотки возбужденного одобрения и возгласы «Хвала Лолт!» наполняли зал. Возможно, они просто лучше притворяются. Лириэль сомневалась в этом, но даже если и так, она не собиралась совершенствовать свое лицедейское мастерство, вливаясь в общий хор. Она сумела проглотить все саркастические комментарии, приходившие ей на ум, и это само по себе было искренней данью Лолт. Подобное самоограничение было болезненно чуждым для Лириэль.

И все же, Академия оказалась не столь страшным местом, как она боялась. Ей позволили взять часть пожитков попроще из дома, и она получила неограниченный доступ к великолепной библиотеке Арах-Тинилит, содержавшей множество книг и свитков с заклинаниями. Она также жаждала погрузиться и в магическую сокровищницу Сорцере, но ей хватило рассудительности оставить это на будущее. Не считая лекций вроде той, на которой она томилась сейчас, Лириэль находила уроки захватывающими. Жреческая магия интриговала ее, и сразу стало понятно, что она значительно превосходит других учениц в своем классе. Сами заклинания были очень похожи на те, что она сплетала в первые несколько лет обучения магии, с одним существенным отличием: их успех зависел от благоволения Лолт.

Лириэль слышала имя Лолт всю свою жизнь, но Паучья Королева никогда не была реальна для нее. Первое же сотворенное жреческое заклинание полностью изменило эту ситуацию. Юная дроу годами использовала волшебство, черпая силы в собственном врожденном даре и разуме, способном объять сложные заклинания. Упорным трудом, хорошим обучением и щедрыми тратами на книги и компоненты заклинаний, она превратила себя в мага немалых возможностей. Но теперь, обратившись к магии жриц, она воззвала к Лолт, — и богиня ответила.

Этот момент стал посвящением для Лириэль. Девушка не привыкла зависеть от кого-либо, и с детства поняла, что полагаться она ни на кого и не может. Она принимала то, что ей предлагалось, но во всем, что действительно имело значение, она шла по жизни в одиночестве, и знала это. И теперь неожиданно ее услышала богиня!

Лириэль отлично знала репутацию Лолт, и судьбу тех, кого Леди Хаоса лишила своего расположения. Возможно, когда-нибудь гнев Лолт обратится и на нее. Но сейчас Лириэль чувствовала благодарность, даже привязанность к Паучьей Королеве. Предательство, если таковое случится, не станет в ее жизни первым. Так что Лириэль беззвучно вознесла благодарственную молитву, и постаралась отключиться от пронзительного голоса учительницы. Лолт увидит ее сердце, и поймет.

Наконец лекция подошла к концу. Ничто столь удручающее не может длиться вечно, хмуро подумала Лириэль. Она выскочила из зала с не слишком благовоспитанной поспешностью. Следующий урок ей куда больше по вкусу: изучение Нижних Планов. Пусть она не может странствовать в Подземье или гулять по городу в сопровождении приятелей, но она учится глядеть в иные миры. Это многообещающе!

Лириэль поклялась себе, что сможет путешествовать по Планам в течении года. Ей предстояло еще многому научиться прежде, но учеба была частью путешествия.

Так что, пока ее одноклассницы направились на обед, Лириэль помчалась в свою комнату, взять свои свитки и зрительную чашу. Последняя была вполне стандартной выделки, округлая, черная и абсолютно гладкая, и таковой и останется, пока Лириэль не добудет другую, более соответствующую ее вкусам. В Многолюдном районе есть один искусник, который сможет вырезать чашу из единого куска обсидиана, и установит ее в серебряную подставку, украшенную рунами и картинами, славящими Лолт. На мгновение Лириэль задумалась, что будет, если она оставит такую чашу в логове Зз'Пзоры, наполнив ее магией Подземья. Она восхищенно размышляла, каких существ она сможет вызвать тогда, и что за веселые проказы они сотворят вместе!

Лириэль заметила разбитую дверь, и радостное настроение испарилась как рассеявшийся магический огонь. Она осторожно приблизилась, готовая окружить сферой темноты любого, кого она может встретить. Это замедлит пришельца, и даст ей мгновение на раздумье. Хотя философия «Убивай всех, а Лолт потом разберется» неплохо работала в мире в целом, в Академии была собственная иерархия и до сих пор не до конца ясная ей паутина интриг. Не слишком мудрым будет, например, атаковать посланную обыскать ее комнату по приказу Госпожи Зелд.

Лириэль не пришлось прибегать к силе, поскольку комната оказалась пустой. Слабый, но несомненный запашок в воздухе заставил ее ухмыльнуться. Пройдет, возможно, несколько дней, прежде чем Шакти Ханзрин сообразит, что источником вони является она сама. Благодаря специально сплетенному заклятию, злобная самка рота будет источать аромат навоза сквозь поры, пока Лириэль не устанет от игры и не разрушит заклинание. А пока невидимый хвост позволял ей таким оригинальным способом отслеживать присутствие жрицы.

Прежде всего, Лириэль проверила сундук с книгами. К ее облегчению, замок не потревожили. Шакти больше заинтересовал ее гардероб. В голове Лириэль возникла картинка тучной жрицы, расхаживающей в каком-нибудь из особо откровенных нарядов, и она громко расхохоталась.

Оборвав смех, она обследовала повреждения. Вообще говоря, она должна была сообщить Госпоже Зелд об этом вторжении, и предоставить Академии заняться восстановлением двери. Однако это наверняка приведет к расследованию, а некоторые вещи лучше держать в тени. Даже пожелай она пожаловаться на Шакти, это могло бы привести к слишком серьезному интересу к ее собственным недавним деяниям. Нет, был способ получше.

Лириэль быстро спустилась вниз, к кухням. Проходя по нижним уровням, она размышляла над потоком своих недавних проделок. Краем разума, Лириэль осознавала, что она получала множество привилегий и поблажек, что она вела жизнь абсолютно непохожую на ту, что знали большинство дроу Мензоберранзана. Но зачарованное существование окончилось, и ее проказы были последней — и без сомнения опасной — попыткой отрицать эту реальность. Открытая атака Шакти говорила, что она зашла слишком далеко. Лириэль не собиралась начинать войну, и она решила, что в будущем будет действовать с большей осторожностью. Она видела статуи во дворе Академии — все, что осталось от провинившихся студентов, — и не желала окончить так же.

Время обеда прошло, на кухнях было тихо. Здесь, по локоть в огромном котле мыльной воды, стояла женщина-огр. Вдвое больше по размеру тонких дроу, она, казалось, создана чтобы вызывать окрашенную страхом ненависть. Мышцы играли под кожей, клыки выдавались из нижней челюсти. На лице ее была злая гримаса. Одетая только в кожаный фартук, она атаковала горшки с яростью, наводившей на мысли о смертельной вендетте с грязью.

Подносы нарезанной сырой рыбы лежали на ближайшем столе, ожидая пряностей, с которыми рыбу подадут на ужин. Дроу выхватила аппетитный кусочек и кинула в рот, потом дружески улыбнулась огру.

«Чиранк, для тебя есть новая работа».

Лицо женщины озарилось. «Если Чиранк делает работу, что ты даешь сейчас?» сказала она низким рыком.

Лириэль показала ей большую золотую монету. Огра взяла ее мыльной лапой, и с силой прикусила. С удовольствием посмотрев на глубокие следы клыков, она счастливо заворчала.

Видя, что сделка заключена, дроу шагнула вперед. «Помнишь где моя комната? …Хорошо. Там было нечто вроде схватки, и мне нужно чтобы кто-нибудь быстренько подчистилмусор».

«Много крови? Трупы дроу?» обнадежено осведомилась Чиранк.

«Не в этот раз», сухо ответила эльфийка. «Все что нужно это небольшая уборка. Да, и еще решить небольшую проблему с пропавшей дверью».

«Чиранк не брала», защищающимся тоном возразила огра.

«Конечно нет. Но ты могла бы, если пожелала?»

Огра пожала плечами, глядя насторожено.

Лириэль подошла еще на шаг. «Помнишь комнату, куда ты заносила навоз рота? Я хочу, чтобы ты пошла туда, украла дверь и подвесила ее на место моей. Да, и замок надо будет поменять».

«Трудно», начала торговаться Чиранк.

Эльфийка показала еще две монеты. «Ты и я, мы обе знаем, что ты вскрываешь замки быстрее любого халфлинга. Никто тебя не увидит, обещаю».

«Ты сделаешь Чиранк как дроу опять?» спросила огра со смесью страха и восхищения.

Лириэль задумалась. Идея была неплоха. Хотя Чиранк была рабыней и вполне могла оказаться у комнат студентов по какому-либо поручению, ее присутствие могло привлечь нежелательное внимание. Так что Лириэль быстро сотворила иллюзию, сделав из громадного огра женщину дроу, одетую в развевающихся одеяниях высшей жрицы. Дроу поджала губы, осматривая свое творение.

«Возьми эту ложку», попросила она, указывая на длинный черпак, обсыхавший на стойке.

Когда огра выполнила указание, Лириэль применила заклинание для создания второй иллюзии. Эта получилась особенно жуткой, с четырьмя сердито извивавшимися головами, и рукоятью из черной кости. Огра завопила и выронила бич. Он упал на пол с металлическим звоном.

«Слышала? Всего лишь черпак», успокоила Лириэль. «Если ты будешь держать его и идти побыстрее, никто не будет оставаться рядом с тобой так долго, чтобы понять, что не знает твоего лица».

Рассуждение дроу было разумным. Все в Академии, от нижайших рабов до старших студентов, старались держаться подальше от злобных высших жриц и их бичей. Чиранк наклонилась, и осторожно подняла извивающийся бич. Она несколько раз ударила им о котел, чтобы увериться, что это действительно всего лишь безобидная ложка. Наконец она кивнула, явно впечатленная.

«У тебя есть магия, зачем нужна Чиранк?» не без логики спросила огра. «Эта дроу Шакти бояться тебя, если такую магию ты делать».

«Скажем так, я предпочитаю не высовываться», сказала Лириэль.

Огра понимающе рыкнула. Она хорошо усвоила мудрость осторожности. И все же она сделает то, что попросила маленькая дроу, в этот раз и любой другой. Дроу обращалась с ней как сестра по стае. Они не доверяли друг другу, но действовали вместе для воровства и мщения. Это было настолько похоже на дом, насколько Чиранк могла рассчитывать до конца жизни. А с золотом, которое дала ей эльфийка, Чиранк сможет заполучить нож. Ограм не давали в руки острых предметов любого рода, и по веским причинам. Чиранк была рабыней, и без сомнений проведет остаток дней работая для жриц темных эльфов, но когда она умрет, это будет смерть огра, и ее тело окропит кровь многих дроу.

Огра ухмыльнулась столь яростно, что ее клыки пробили магическую иллюзию, сверкнув сквозь ее лицо дроу.

«Время для налета» счастливо прорычала она.

Глава 7. Иные миры

Позднее тем же днем, Лириэль вернулась в восстановленную и убранную комнату, чтобы возобновить свои занятия. Она нашла интересный свиток в библиотеке Арах-Тинилит, с заклинанием, создававшим окно, сквозь которое можно было наблюдать за другим Планом. Заклинание было чрезвычайно сложным, оно потребует от нее напряжения всех сил до предела и даже дальше. Лириль погрузилась в изучение свитка, когда в ворованную дверь тихо постучались.

Ее концентрация разрушилась, по голове ударила боль. Она яростно выругалась, растирая глаза кулаками. Если бы она пыталась сотворить заклинание, и потеряла сосредоточенность, магическая отдача вполне могла убить ее. Кто был настолько глуп, что потревожил ее в такое время? Час учебы был священным, жрицы не могли беспокоить друг друга. И все же стук повторился.

Лириэль оттолкнула кресло и побрела к двери. Она наклонилась поближе к щели и прошипела, «Лучше бы дело стоило той боли, которую я собираюсь причинить. Кто там?»

«Это я», пришел приглушенный ответ, знакомым ворчливым голосом мужчины. «Позволь мне войти, Лириэль, прежде чем кто-то заметит».

«Харза?» пробормотала она, ошеломленная неожиданным визитом учителя. Она распахнула дверь, и, схватив мага за рукав, втянула его в комнату.

«Я так рада, что ты пришел! Ты не поверишь, чему я обучаюсь!» закричала она счастливо. Ее гнев был забыт; теперь, раз уж Харза-кзад здесь, он может помочь ей с новым заклинанием. Она схватила со стола свиток, и махнула им. «Это позволит мне видеть другие Планы! Почему мы никогда не изучали такие вещи?»

«Жрицы получают власть и союзников с Нижних Планов. Как тебе известно, у мага другие источники могущества», ответил Харза-кзад, отсутствующе разглаживая рукав. «Мы редко призываем услуги демонических существ, а смотреть на них на самом деле совсем не интересно».

Лириэль просияла и утонула в кипе подушек. «В любом случае, ты можешь помочь мне с изучением этого заклятия. Садись, Харза, и прекрати волноваться. Ты меня нервируешь».

Маг махнул головой столь энергично, что тонкие белые пряди волос пришли в полный беспорядок. «Я не могу оставаться долго. Я только хотел принести тебе это». Он достал небольшую книгу в темной обложке и вручил ей.

Заинтригованная, Лириэль открыла книгу, и поднесла ее к слабому сиянию свечи. На страницах пожелтевшего пергамента были странные руны, угловатые как письмена дроу, но проще и грубо нарисованные.

«Что это?»

«Любопытная безделица, на которую я набрел», сказал Харза, торопливо проговаривая слова, будто хорошо отрепетированные. «Знакомый торговец продал мне ящик книг. Некоторые оказались ценными, другие просто интересными. Боюсь, эта среди вторых, но я подумал, тебе может понравиться, учитывая твою ненасытность».

Лириэль бросила ему дразнящий взгляд. «Ты и половины ее не знаешь».

Маг вздохнул. «Гордость старого дроу — причина его падения», сказал он, печально цитируя известное выражение. «Ты ведь никогда не простишь мое неблагоразумие, и не устанешь пытать меня, верно?»

«Наверное, нет», весело согласилась она, и склонилась над своим новым сокровищем. Неизвестный язык не был препятствием: простое заклинание превратило нацарапанные руны в элегантный текст на дроу. Проглядев несколько страниц, Лириэль подняла на учителя недоверчивые глаза.

«Эта книга с поверхности!»

«Да, я так и подумал», сказал он, беспокойно поежившись.

«В ней истории о народе, звавшемся Рус, об их героях и богах. И еще что-то о рунной магии. Что это?»

«Ты знаешь, конечно же, что руны и глифы могут быть зачарованы, и использованы для защиты», начал он.

«Да, да», прервала она нетерпеливо. «Но здесь нечто другое. Магия, творимая с помощью создания новых рун. Как такое может быть?»

«Об этом мне ничего не известно, но звучит слишком легко, чтобы быть достаточно могущественным», фыркнув, Харза-кзад отбросил эту идею. «Человеческие маги редко — если вообще когда — достигают нашего уровня силы. Я бы не стал тратить время на магическую систему давно исчезнувшей человеческой культуры. Мне подумалось, что книга может немного облегчить твою тоску по дальним странствиям, пока ты прикована к Арах-Тинилит». Он пожал плечами. «Похоже, это не столь уж нужно. Я и не думал, что ты будешь изучать иные миры так скоро».

Девушка ответила ослепительной и искренней улыбкой. «Все равно, книга чудесная, я прочту ее от корки до корки. То, что ты принес ее мне уже достаточный дар».

Харза-кзад нервно прочистил горло. «Тогда мне пора возвращаться в Башню магии Ксорларрин. Если ты не против, я призову тот же портал, что ты использовала чтобы попасть в мои покои».

«Почему же ты не пришел тем же способом, вместо того чтобы красться по коридорам?»

«Я не копировал заклинание из твоей книги. И, несмотря на слухи, я не знал где находится твоя комната», ответил он с неожиданной ноткой сухого юмора. «Без точного мысленного представления места назначения, магическое путешествие опасно и непредсказуемо».

«Это верно. Ты вполне мог оказаться в ванне вместе с Госпожой Зелд», пробормотала она с притворно серьезным лицом.

«Эээ. Ммм. Да.» Маг замешкался, борозды озабоченности на его лице углубились в выражение почти паники. «Если хочешь, я могу сделать врата постоянными, так что ты сможешь входить в Башню как пожелаешь. Тогда я смогу помочь тебе в занятиях и доставать для тебя припасы и товары». Слова вылетели из него, и ожидая ответа он переминался с ноги на ногу.

Улыбка Лириэль застыла. Хотя преподнесенный подарок казался достаточно искренним, подобная экстраординарная щедрость мага просто звенела фальшью. Харза-кзад был осторожным, раздражительным и одиночкой по натуре. Он не заботился об учениках, и проводил больше времени изучая заклинания и создавая жезлы чем занимаясь работой в Сорцере; его титул мастера был по большей части почетным. Единственной причиной, по которой он вообще согласился обучать ее, было имя и влияние отца. Рисковать Харза также не любил — и вот он предлагает ей попрать установления Тир Бреч ради продолжения ее образования. Старый дроу вел двойную игру, без сомнений. Но с другой стороны, все так делали. Пока она ведет себя осторожно, Лириэль не видела причин, по которым она должна была отказываться от предложенного.

«Это очень любезно, Харза», сказала она. «Они пытаются завалить меня работой, но я уверена, вскоре я смогу улизнуть».

«Эээ. Ну. Ты знаешь где меня найти».

Руки мага замелькали, сплетая заклинание, и слабо светящаяся овальная дверь появилась в комнате. Он сообщил Лириэль слово силы которое активизирует врата, а затем шагнул туда, исчезая в свободу Мензоберранзана.

Оставшись в одиночестве, Лириэль тяжко вздохнула. Пожелай Харза отомстить за ее насмешки, это был бы изящный ход. Знать, что спасение всего в слове от нее, было просто пыткой для беспокойной юной дроу. Отец дал ей книгу заклинаний, так что она может покинуть Академию если будет необходимо, но потом долго наставлял ее, что использовать эти заклинания нужно с исключительной осторожностью. Что он, скорее всего, имел в виду, так это что она должна использовать их только по его приказу, подумала она в нахлынувшем гневе. Но ей хватало мудрости осознавать риск, и идти на него только когда цель могла его оправдать.

Она зажгла новую свечу от пламени уже почти догоревшей, затем уселась за стол и приступила к чтению. Книга, подаренная Харзой, была очень старой, и истории в ней были простыми, хотя и необычными. Это были рассказы о беспокойном народе, путешествовавшем по морям и рекам на длинных кораблях, сперва для грабежа и разбоя, потом в поисках мест для поселений. Но с каждой страницы била энергия, любовь к приключениям. Лириэль читала большую часть ночи, тратя драгоценные свечи.

Она никогда не задумывалась о людях, но эти истории восхищали ее. В этих пожелтевших страницах говорилось о храбрых героях, странных и яростных животных, могучих богах и магии, которая была неотъемлемой частью той дальней земли. Лириэль поглощала каждое слово, впитывая язык давно ушедшего времени, думая об этих людях и их странной магии. Ее любопытство росло с каждой страницей.

Сам принцип рунной магии приводил ее в изумление. Некоторым простым рунам можно было обучить, другие были уникальными, глубоко личными. Для использования такую руну прежде надо было создать. Процесс этот назывался придание формы. Происходил он в три шага — планирование, резьба и активация. В процессе путешествия, или как результат странствий или приключений, руна медленно обретает облик в разуме создателя. Только когда руна полностью осознана, ее можно вырезать. Для многих заклинаний необходима определенная поверхность. Простая руна, ускорявшая лечение, например, должна была вырезаться на коре дерева — лучше всего дуба.

«Что такое дерево?» пробормотала Лириэль, и продолжила чтение.

Последний шаг пропитывал руну энергией, например с помощью чтения заклинания. Этот шаг тоже был привязан к личности мага: никакой купленный свиток не смог бы помочь. Лириэль задумчиво кивнула, вникая в философию. Харза был прав: на первый взгляд рунная магия казалась абсурдно простой. Но она предъявляла к творцу рун немалые требования. Магия появлялась в странствиях, неважно, в странствиях ума или путешествии искателя приключений.

Великое путешествие.

Волна тоски накатила на нее с силой удара. Именно этого, поняла она неожиданно, искала она всю жизнь, в рысканьях по Подземью, или бесконечной социальной суматохе города. Она была прирожденной путешественницей, оказавшейся в ловушке среди тех, кто жил и умирал в пещере едва две мили вдоль и поперек. При всех чудесах Мензоберранзана, для такой как она город был слишком мал.

Лириэль спрятала лицо в ладонях, сдерживая крик. Девушка никогда не знала отчаяния, но сейчас оно надвигалось на нее. Сжались стены ее комнаты, угрожая поглотить сияние свечи.

Этот миг закончился так же неожиданно как наступил, вытесненный из ее разума дерзким планом. Лириэль медленно перевела взгляд на чашу наблюдения.

Почему нет? подумала она непокорно. Если ей позволено заглянуть в Бездну, наблюдая ее творения и их черные тайны, почему бы не узнать побольше о собственном мире? Возможно, где-то в Землях Света, наследники народа Рус все еще живут, с той же страстью и гордостью которыми пропитана эта старая книга. Почему бы ей не найти их, не изучить их пути?

Она осознала, что даже этого может быть недостаточно. Лириэль мгновенно откинула эту мысль, и взяла драгоценный свиток. Она научилась принимать что предлагает жизнь, и не раздумывать чересчур долго над тем, чего она не может получить.

Так что эльфийка зажгла очередную свечу, и принялась обдумывать способ, каким можно было бы получить окно в Земли света.

Федор не знал, сколько уже находится в Подземье, здесь даже время казалось искаженным и нереальным. Дело даже не в том, что он был глубоко под землей, далеко от привычных ритмов солнца и луны. Постоянная нервная напряженность, необходимая чтобы оставаться живым придавала каждому моменту невиданную четкость, и он оставался в мыслях еще долго, когда давно уже должен был уступить место другим. Такое замедление времени было того же рода как то, что он испытывал в берсерковой ярости и почти столь же истощающим.

Он взял в Подземье пищи и воды достаточно на два дня, и хотя расходовал припасы бережно, еда и вода почти закончились. Хуже того, подходил к концу запас факелов. Он не видел ничего выглядевшего горючим, и это была главная проблема. Перед ним вставал выбор: двигаться дальше, или пытаться найти путь на поверхность, где он сможет достать все необходимое для новой попытки.

Федор продолжил путь. Идти по следам было трудно, и, дрогни он сейчас, после он может потерять их окончательно. Хотя дроу было пятеро, они шагали легко, а на совершенно незнакомой территории, столь отличной от его родины, работа следопыта становилась еще труднее.

Размышляя над тяготами его задачи, он не задумывался о том, что станет делать, когда найдет дроу. Он знал, что может сделать, и это знание толкало его вперед.

В земле, славившейся воинами-берсерками, Федор выделялся из их числа. Он заслужил уважение, уже поговаривали о том, чтобы сделать его Клыком — вождем отряда воинов. Его уважали, но и боялись за то, чем он был. Сам же он боялся того, чем мог стать.

Одна из самых недопонятых магических традиций Рашемена включала в себя перегонку джуилда, настоя столь сильного, что его нередко — и точно — называли «огненным вином». Менее крепкую вариацию использовали для торговли, но для нее требовалась привычка, которую немногие иностранцы приобретали. Каждый берсерк носил флягу с бесконечным запасом джуилда, и попивал из нее время от времени, с не большим эффектом чем можно было ожидать от любого другого крепкого напитка. Но перед боем джуилд использовался в ритуале, заставлявшем вспыхивать все эмоции, возносившем воина на неимоверные высоты мастерства и ярости. Рашеми обучались этому с рождения, и не прошедший такое обучение не мог призвать состояние берсерка.

В отличии от собратьев-воителей, Федор был берсерком от природы. Ярость наполняла его без помощи джуилда или ритуала. Он дрался еще отчаянней других, но без их контроля. Как берсерк, он не мог думать о стратегии, помогать или защищать других рашеми. Все что мог Федор было атаковать, убивать врагов пока перед ним не оставалось никого. Когда-нибудь это станет его смертью, Федор не сомневался в том. Но не смерти он боялся. Глубочайшим страхом Федора было, что он перестанет различать друзей и врагов.

Битва на лесной поляне заставляла его трепетать. До той ночи он дрался только защищая свой народ и свою землю. Он вошел в боевую ярость помогая отряду дроу! Что дальше: присоединиться к магам Тэя штурмующим башни Колдуний Рашемена? Нет, лучше уж умереть здесь, в глубине, далеко от дома.

Путь перед ним начал резко уходить вверх. Федор вскарабкался по нему, и высоко поднял факел. Впереди тоннель опускался, и поворачивал направо. К его удивлению, из прохода доходил слабый свет.

Осторожно, насколько возможно тихо, он двинулся по направлению к свету. Водяная капель становилась все громче, воздух наполнялся влажностью как на болотах весной. Когда он наконец повернул за угол, открывшийся вид заставил его позабыть о необходимости дышать.

Еще одна пещера. Поменьше чем прежняя, но куда более странная чем все, что он когда-либо видел. Стены здесь были пропитаны влагой, и образовывая необычные формы на них росли целые заросли мхов и грибов, светившихся пурпурным и голубоватым свечением. Свет отражался от влажного черного камня, окрашивая пещеру удивительным цветом. Федор вытянул руку; даже кожа его, казалось, окунулась в странный синий свет.

Молодой воин глубоко вдохнул и огляделся. Он начал думать о Подземье как о улье из бесконечных скал, но в этой пещере росло ошеломляющее многообразие растений. Вьющийся темно-синий папоротник окружал маленькое озерцо, бледный серебристый мох свисал складками кружевной занавеси с потолка пещеры. Поблизости, под нависавшим карнизом, росли грибы. Федор присел рядом, чтобы посмотреть поближе.

Никогда он не видел грибы таких цветов или форм. Некоторые напоминали грибы родных лесов, только куда большего размера и темно-фиолетового оттенка. Другие были изящнее, со стройными ножками и тонкими шляпками, которые, казалось, рассыплются при прикосновении. Были и шары багрового и лилового цвета, и бледные грибы выглядевшие как короткие, дородные стражи.

Можно будет съесть что-нибудь из этих разновидностей, решил Федор, но только как альтернативу голодной смерти. Даже на его родине грибы бывали ядовиты; кто знает, что могут преподнести эти странные растения? По крайней мере, бледные толстые грибы казались чем-то знакомым. Если дело дойдет до этого, их он попробует первыми. Он потянулся к одному из них. Гриб отдернулся в сторону, и издал резкий пронзительный визг.

Федор отдернул руку. «Грибы кричат», прошептал он недоверчиво. Кто знает, что могут сказать папоротники? Он не желал узнавать, но в зарослях папоротника была вода, и пройти мимо нее он не мог.

Пробравшись через поросль без инцидентов, он замер. Кости давно умершего странника лежали наполовину в воде. Но что за кости! Они похожи были на ящера, но размером с боевого коня паладина. Еще удивительнее были остатки сгнившей кожи и кусочки металла около огромных костей. Федор присмотрелся внимательней. Скелет был цел, за исключением сломанной кости на одной ноге.

Воин покачал головой, поняв, что случилось. Кто-то использовал ящера как верховое животное, а когда он сломал ногу, бесполезного ящера просто бросили. Даже в милостивой смерти ему было отказано. Федор вспомнил Сашу, и подумал, что же за существо может так обойтись с верным скакуном.

Он нагнулся, собираясь напиться, и неожиданно понял, как несчастное животное нашло свой конец. Вода издавала слабый запах. Федор смочил ладонь и принюхался. Всего один раз до того он ощутил запах извести, когда мор забрал многих в его деревне. Никогда ему не забыть того ужасного лета, и запаха извести, которой залили единую зиявшую могилу. Он вскочил и отпрянул от смертоносного бассейна.

Федор огляделся вокруг. Вода ручейками стекала по стенам, громкое журчание доносилось из коридоров. Наверняка не все источники, питавшие озерцо ядовиты. Ему нужна вода, а это вероятно лучший шанс найти ее. И все же, тоннели здесь столь извилисты, что поток, который судя по звукам течет за поворотам, может оказаться в дне пути. Лучше всего, решил он, продолжить путь следуя за ворами. Им тоже нужна вода, и возможно они приведут к ней его. Так что он быстро обследовал исходящие пути, и нашел отметки прошедших здесь эльфов.

Синеватое свечение растаяло за спиной, и бледное пламя факела казалось чистым в сравнении с ним. Путь по которому шел Федор был узким и влажным, и вскоре он начал тяжело хватать чужеродный воздух. Ему не пришлось идти далеко, прежде чем он нашел воду. Маленький водопад хлестал с каменного алькова, рассыпая брызги в неглубокий быстрый поток. Вода шла по тоннелю несколько шагов, затем пропадала в дыре в полу. Над отверстием, перегораживая коридор, растянулась гигантская паутина. Застывшие в ней капли поймали свет факела, раскрашивая паутину тысячей радужных призм. Федор заметил несколько крохотных насекомых, бороздящих поверхность потока — добрый знак, говорящий что вода пригодна для питья. Попробовав, он обнаружил что и на вкус она хороша.

Федор припал к земле, и напился. Вздохнув удовлетворенно и с облегчением, он потянулся к фляге. Рука его замерла, он тихо назвал себя идиотом. Где есть паутины, обычно поблизости присутствуют и пауки, а он подошел к этой гигантской сети проявив не больше разума, чем муха. Глядя глаза в глаза к самому огромному пауку, которого он видел в жизни, Федор подумал что понимает, что чувствует муха, попавшая в ловушку.

Паучья голова была величиной с кулак, и в слабом свете факела круглое брюшко, покрытое черным мехом, блестело как хорошо откормленная кошка. Целиком существо было не менее трех футов, восемь огромных ног напряженно изгибались.

Ошеломленное лицо Федора отражалось тысячи раз в множестве глаз паука. Но ужас, который он ожидал ощутить, не пришел. В отличие от скорпионоподобной твари, это создание не было неразумным зверем, ведомым только голодом. Его окружал ореол внимательного разума. Оно явно столь же заинтересовалось человеком, как он им, и было столь же насторожено. Медленно, бесшумно, гигантский паук отступил, передвигая одну ногу за другой. Удалившись за пределами досягаемости, он издал низкий клекочущий звук, и начал подниматься в воздух.

Федор изумленно наблюдал, как паук взмывает вверх по шелковой нити. Он видел это много раз в своем мире, но никогда не замечал прежде грации и красоты тихого полета. Было странно видеть, как настолько большое существо путешествует по такому эфемерному пути. Еще удивительней было, что гигантский арахнид просто растаял в воздухе, не достигнув потолка.

Маг? подумал он. Если грибы здесь могут кричать, вполне может быть, что паук умеет использовать магию.

А может быть, он связан с кем-то, кто использует ее.

Мысль заставила Федора действовать. Он быстро наполнил флягу и поспешил по тоннелю. Если этот паук действительно может передавать сообщения, его присутствие в этом месте скоро будет замечено. Если не добыть амулет в ближайшее время, он наверняка погибнет в этом жутком мире кошмаров. Главное, не отвлекаться ни на мгновение.

Это он уже понял: Подземье не для тех, кто мечтает.

Ночь почти закончилась, когда Лириэль решила, что готова испытать заклятье. Сперва она зажгла несколько свечей, и окружила ими чашу. Вызванное изображение не источало тепла, и увидеть его без света было невозможно. Она напомнила чашу водой, и в качестве порошка, необходимого для заклинания, оторвала краешек от древней страницы книги, и покрошила его в чашу.

Мягким напевом она произнесла слова заклинания. Вода забурлила, потом разгладилась черным полотном. Она в ожидании склонилась над чашей.

В ней была вода, безграничная вода, поднимающаяся и опадающая белопенными волнами. Море, возбужденно подумала она. О таких вещах она слышала. Море было чудесно, такое огромное, и открытое, полное возможностей. Вода поднималась и опускалась, хотя не было видно никаких скал и течений, объяснявших подобное волнение, а беспокойные воды прорезала самая большая и необычная лодка из всех, что она видела.

Лодка была длинной и узкой, из какой-то толстого бледного вещества, и с гигантскими белыми крыльями, изогнутыми с одной стороны. Крылья не двигались, и все же лодка летела по воде, высоко разбрызгивая пену когда проходила сквозь волны. Самым удивительным был нос лодки, грубо вырезанный в форме головы дракона.

Значит, потомки Рус все еще живут, радостно подумала Лириэль, и они все еще странствуют далеко по морям на своих кораблях. Куда бы могли завести ее эти драконьи крылья, думала она с тоскливой жаждой, если бы она могла путешествовать с беспокойными людьми. Она нагнулась, обхватив чашу обеими руками, пожирая открывшуюся ей картину.

Лодка резко повернулась. Белые крылья заметались на миг, затем перенеслись на другую сторону. Прямо по курсу, видимый через дракона на носу, был остров, очертания которого размывал туман и брызги. Лириэль знала про острова, даже в городе было несколько скалистых островков на озере Донигартен. Но это место походило на пастбище ротов не больше, чем черный, угрюмый Донигартен напоминал море. Остров был огромен, с усыпанным камнями берегом и возвышавшимися утесами. И он был зеленым, таким зеленым, что глаза болели от этого вида.

Ближе и ближе становился остров, лодка летела к нему с удивительной скоростью. Открылась бухта, большой, глубоко врезавшийся залив, берег которого усыпали высокие и необычные растения. Лириэль чувствовала притяжение этой гавани так же сильно, как чувствовала зов моря. Не мигая, едва дыша, она уставилась в чашу.

Еще несколько минут прошло, прежде чем она осознала боль закипавшую в глазах. Вначале она отнесла ее на счет напряженного внимания; затем заметила что небо меняет цвет. Удивительная, яркая полночная синева растворялась в серебре. Море тоже менялось, становясь ярким, розово-серебристым и слепя глаза. Неожиданно, Лириэль поняла что происходит.

«Заря» прошептала она благоговейно. «Солнце приближается».

Солнце. Непреклонный, испепеляющий враг победивший ее народ в бою с дварфами, обжигающий свет, удерживающий их пленниками Внизу. Странно, но Лириэль не чувствовала страха или ненависти, которые ее учили чувствовать. Все что она ощущала, была поглощавшая ее жажда увидеть эти чудеса собственными глазами. Ради этого она бы отдала что угодно, поклялась она себе.

Тогда реальность существования вернулась к ней, как кинжал в спину, и завораживающая картина в чаше моргнув исчезла из виду. Лириэль обмякла в кресле.

Нет, поправила она себя; ради этого она отдаст все.

Она может не бояться солнца, ее глаза приучены к свечам с пятого года жизни. Но Лириэль знала, что случится, если она выйдет в Земли Света. Магия темных эльфов будет выжжена из нее.

Она слышала пересказываемые шепотом истории о катастрофе во время войны на поверхности, как искажались эффекты заклинаний, как исчезали под лучами рассвета материальные компоненты для них. На поверхности она будет уязвима как никогда раньше. Ее магическое оружие утратит силу, то же будет и с ее броней. Исчезнут и ее собственные силы — силы дроу. Лириэль полагала, что сможет прожить без магического огня, и изящного полета левитации и пивафви, дарившего ей невидимость. Она может даже выжить без неимоверной сопротивляемости магии, присущей дроу от рождения. Да, выжить — но подобная жизнь будет тем же, что для музыканта отдать свою музыку, для художника — зрение.

Да, быть может она могла бы уйти в свет, но ценой собственной сущности. Магия темных эльфов была большим, чем сборище заклинаний, способностей и оружия. Это была ее страсть, ее наследие. Она текла в ее крови; она направляла ее мысли и действия. С ней, она была дроу. Без нее, чем она может быть?

Как во сне, Лириэль поднялась от стола, и взяла чашу. Она наклонила ее, позволяя воде медленно вылиться на ковер. Затем она бросила ее прочь, и кинулась лицом вниз на кровать.

Второй раз в жизни Лириэль хотела бы уметь рыдать. Первым был день, когда она потеряла мать. Сейчас она оплакивала потерю открытого моря, и рожденной мечты.

Глава 8. Темная Дева

Бессонная ночь ушла, оставив ее со слипающимися глазами и в крайнем раздражении. Настроение не улучшилось и днем, даже в старшем классе по нижним планам. Шакти Ханзрин была там, густо окутанная облаком парфюмерии дабы скрыть навозный запах, но обычную угрюмую гримасу сменила еле заметная коварная улыбка, и она следовала за каждым движением Лириэль оценивающим взглядом. Дородная жрица явно что-то затевала, Лириэль была уверена. Хотя юную Баэнре этот факт не слишком беспокоил, она была не в настроении для таких игр.

И времени на это у нее не было. Госпожа Зелд явно решила заполнить каждое мгновение жизни новой ученицы двумя различными занятиями, желательно на противоположных краях Академии. Короткое время отдыха Лириэль было отнято чтобы она могла посетить еще больше уроков, и даже обедать она вынуждена была в компании учительницы. Слушать лекцию о тонкостях жреческого протокола было достаточным, чтобы убить аппетит даже у Лириэль. Она оттолкнула еду не распробованной, хотя блюдо — вареные улитки с приправами — было одним из ее любимых. Лириэль в буквальном смысле приходилось бежать, чтобы выдерживать новое расписание, а к концу дня ее руки ломились от свитков и книг, которые нужно было изучить для следующих уроков.

Не собираясь терпеть подобное издевательство, Лириэль направилась к Госпоже Зелд, где высказала свое мнение с обычной энергичностью.

Госпожа Зелд сидела молча и бесстрастно, ожидая, пока принцесса Баэнре не закончит свою речь. «Матрона-госпожа повелела мне сделать из тебя высшую жрицу в рекордное время. Я получила свои приказы», сказала она мягким угрожающим тоном, «как и ты свои».

Лириэль не могла ничего возразить, поэтому она повернулась и ушла. Зная, что Зелд подозревает ее в проделках, она полагала, что жрица лишь пытается держать ее постоянно занятой, не давая время на организацию безобразий. Было бы дело в этом, упоминание семьи Лириэль и ее отца могло бы вероятно поставить ее на место. Но поскольку указания исходили от Матроны Триэль, отвертеться было невозможно.

Ладно, хмуро решила Лириэль направляясь в комнату, тяжело нагруженная заданиями. Я стану высшей жрицей до сорокапятилетия, какая бы польза от этого не была. Понятное дело, я умру от истощения, но зато Дом Баэнре получит удовлетворение от того, что кремировать меня будут с одним из этих змеиных бичей в руке.

Когда она возвратилась в общежитие, большинство учеников уже спали. Дверь в ее комнату была закрыта и заперта, но слабый аромат, смеси благовоний и навоза, витал в коридоре. Лириэль мгновенно поняла, что уединение ее комнаты вновь было нарушено.

С яростным шипением она отшвырнула свитки и книги, и склонилась изучая замок. Быстрый взгляд рассказал ей, что произошло. Чиранк не поставила старый замок, как указывала Лириэль. Все, что понадобилось Шакти, был один из ее старых ключей, поскольку ученикам не позволялось защищать двери магией.

Лириэль прокляла огру за ее тупость, себя за беззаботность и книгу, державшую ее всю ночь древними историями и бесплодными мечтами. Она распахнула дверь и вошла, оценивая ущерб.

Замок на сундуке с книгами продемонстрировал несколько новых царапин, похоже его пытались вскрыть. Но тонкая, почти невидимая нить паутины, которую Лириэль выложила с одной стороны сундука, осталась нетронутой. Шакти может повелевать могущественной магией, заключила Лириэль, но ей нужно еще много узнать о воровстве. В шкафу все вроде бы было на месте. Не удовлетворенная внешним впечатлением, юная волшебница прикрыла глаза и сотворила заклинание, распознающее магию.

Сфера слабого голубого сияния полыхнула вокруг ее дорожной одежды. Лириэль потянулась к светящемуся шару; она ничего не почувствовала, но когда кончики ее пальцев прошли сквозь свет, сфера колыхнулась как мыльный пузырь. Это был тревожный сигнал, настроенный на срабатывание когда пошевелится кипа одежды.

Так вот что затеяла Шакти, поняла Лириэль удовлетворенно. Жрица Ханзрин собиралась поймать ее на самовольном исчезновении из Академии. Если так, ей стоило стараться получше!

Эльфийка подождала, пока синее пламя заклинания угаснет. Ждать пришлось не так уж мало, в комнате было множество магических свитков и вещей, и свечение было болезненно ярким. Когда она снова смогла видеть не испытывая неудобств, она осторожно, тщательно обыскала комнату, в поисках еще каких-нибудь сюрпризов от Шакти.

Наконец она нашла: скрытый в складках занавеси маленький овальный камень. Камень ничем не выделялся, облачно белый с синеватым отливом, но Лириэль распознала его. Подобную драгоценность можно было зачаровать для нескольких различных целей, иногда его использовали для слежения, как за удаленными планами, так и за ближайшими врагами. Камень, несомненно, представлял вариант наблюдательного устройства.

Лириэль сжала камень в сжатом кулаке, решая, что предпринять. Заклинания, необходимые для активации камня были весьма сложны, так что ее мнение о Шакти Ханзрин возросло на несколько ступеней. Когда жрицей не управляла голая ярость, она могла быть непростым противником. Возможно, даже достойным, хмыкнула Лириэль.

В этой мысли скрывалось искушение, и юная дроу мгновенно осознала его. Она рассмеялась негромким, темным смешком, когда идея сформировалась окончательно. Если Шакти хочет поймать ее, сбегающую из Академии, Лириэль с удовольствием поможет.

«Ну что же», сказала она, «начнем-ка охоту».

Сначала Лириэль окружила камень сферой тьмы, заблокировав шпионящий глаз. Это подогреет интерес Шакти, для начала. Затем она быстро оделась в дорожную одежду и вооружилась легким оружием и полезными заклинаниями. Магическую книгу, данную Громфом, она пристроила наверху сумки. Когда все было готово, Лириэль составила план, дававший ее побегу дополнительный, пикантный вкус изобретательного возмездия.

Накинув пивафви, она выскользнула в коридор. Магический плащ делал ее невидимой, а в зачарованной обуви она шла бесшумно как тень. Со всей быстротой, на которую осмеливалась, она направилась к роскошным покоям преподавательниц Арах-Тинилит.

Одна из них, недавно повышенная в ранге жрица из Дома Фэн Тлаббар, по слухам в полной мере обладала охочей до удовольствий натурой женщин этого клана. Госпоже Мод'Венсис Тлаббар редко недоставало компании, учитывая, что мастера и студенты школы магии и воинской Академии были под рукой. По мнению Лириэль, спальня женщины Тлаббар была отличным местом для шпионского камня Шакти.

Здесь, конечно, были свои трудности. Чтобы подкрепить решимость, Лириэль вообразила что, скорее всего, случится через пару часов. Заклинание, которое она сотворила, ослепило камень на несколько часов, давая Шакти достаточно времени, чтобы доставить свои обвинения и шар наблюдения Госпоже Зелд. Сцена, которая откроется когда рассеется сфера тьмы, будет весьма отличной от той, что предвкушает жрица Ханзрин.

Лириэль мечтательно улыбнулась, представляя, как триумфальное выражение Шакти превращается в разочарование — и панику. Она не завидовала проблеме Шакти — объяснить как и почему она вторглась в личную жизнь Госпожи Мод'Венсис. Для этого потребуется язык куда гибче, чем у Шакти!

С этой приятной мыслью, Лириэль ждала. Необычная тишина за дверью жрицы Тлаббар говорила, что вечерние развлечения еще не начались.

Довольно скоро красивый юный воин направился по коридору к двери Мод'Венсис. Лириэль на мгновение задумалась, есть ли какая-то правда в слухах о том, что женщины Тлаббар делают зелье, разжигающее страстную привязанность в любом мужчине испробовавшем его. Неплохая идея, пожалуй, если не хватает времени и таланта для нормального соблазнения. Поведение молодого мужчины, похоже, подтверждало слух, поскольку торопливость, с которой он шел на встречу, демонстрировала больше пыла, чем осторожности.

Мужчина подскочил к двери, и начал выстукивать сложный код. Лириэль теснее закуталась в пивафви, глубже прячась в тепловую тень. Несколько раз согнув пальцы для гибкости, она подкралась ближе. С мастерством, которому научила ее служанка — рабыня-халфлинг, бывшая воровка — она спрятала наблюдательный камень в сапог мужчины. Дверь открылась, и женские руки, украшенные убийственным маникюром и целым состоянием в драгоценностях, втянули его в комнату.

Широко улыбнувшись, Лириэль заторопилась к себе. Используя в качестве инструмента кинжал с тонким лезвием, она быстро заменила замок Шакти на свой собственный. Затем закрыла дверь, и установила собственную простую ловушку: маленькую пирамиду из кубков и чаш, выстроенную у двери. Конечно, не так эффективно как магическая защита, но, по крайней мере, если кто-то попытается распахнуть дверь, шум привлечет нежелательное внимание.

Оставалось определить еще одно: куда она направится. Лириэль достала книгу Громфа и бросила ее открытой на стол. Чувствуя себя безрассудной, почти потеряв голову от мысли о свободе, она прикрыла глаза и наугад ткнула пальцем, выбирая заклинание. Посмотрев вниз, она быстро прикрыла рот ладонью, удерживая возбужденный крик. Этой ночью она пойдет на поверхность. Лириэль произнесла слово силы, оживившее врата Харза'кзада. Прыгнув сквозь них, она приземлилась полусогнувшись в комнатах ее учителя в Башне магии Ксорларрин. Харзы не было в кабинете в такой час, но мягкий храп вел ее в спальню мага.

Не все темные эльфы спали, но Харза явно принадлежал к числу таких. Немногие дроу все еще отдыхали в эльфийских грезах, своего рода осознанной медитации. С каждым проходящим столетием, этих дроу становилось все меньше. Темные эльфы, уже не способные найти мир внутри себя, нуждались в забытьи истинного сна. Лириэль это вполне устраивало, поскольку куда легче найти того, кто храпит, чем того, кто лишь мечтает.

Вскоре обнаружив спальню, она запрыгнула прямо на постель учителя. Наклонившись над магом, она схватила обоими руками его ночную рубашку, и хорошенько дернула. Харза очнулся, бормочущий и растрепанный, и мгновенно потянулся в поисках оружия.

Лириэль тряхнула его еще раз, и наконец глаза его сфокусировались на пришельце. Паника ушла, и морщинистое лицо залило раздражение.

«Сколько сейчас времени?» потребовала она.

Маг фыркнул. «В таких обстоятельствах, тебе не кажется, что спрашивать об этом должен я?»

Она еще раз резко дернула его. «Нет, наверху, на поверхности. Какое время сейчас там? В котором часу Нарбондель уходит солнце, и в котором возвращается?»

Два чувства — ужас и понимание — появились в глазах Харза-кзада. «Ты идешь Наверх? Но зачем?»

«Зови это охотой» сказала девушка осторожно. Она скатилась с кровати и встала, положив ладони на бедра. «Ну, так ты мне поможешь?»

Маг натянул одеяла. «Я должен был бы отослать тебя прямиком в Арах-Тинилит», проворчал он, но затем накинул мантию и, уже следуя за ученицей в кабинет, повязал пояс. Он заверил Лириэль, что в Землях Наверху сейчас ранняя ночь, и вместе они повторили слова и жесты заклинания портала, которое ей понадобится.

«Я обязан настаивать на одном», добавил он. «Ты должна открыть врата, которые будут искать других дроу на поверхности. Земли Света наполнены угрозами, с которыми ты никогда не встречалась. Ты будешь в большей безопасности в компании дроу».

«В самом деле?» сказала она с открытым сарказмом. «Никогда не замечала такого прежде».

Харза не стал спорить. «В любом случае, с эмблемой Дома Баэнре и собственной немалой магией, тебя с радостью примут в любом отряде рейдеров или торговцев, где знают о Мензоберранзане. Ты будешь в достаточной безопасности».

Лириэль неохотно согласилась. Она почти всегда странствовала в одиночку, и не желала, чтобы первый взгляд на Земли Света портило присутствие незнакомцев. Но, торопясь в путь, она сотворила заклинание, и прошла во врата.

Немедленно она провалилась в извивающийся, бесконечный тоннель, бодрящее свободное падение, выходившее далеко за рамки таких вещей как скорость, время или место. Чем-то напоминало водяной бег, но без скал, грохота и тряски. Это было ужасающе и восхитительно. И закончилось слишком быстро.

Лириэль очутилась на коленях. Голова гудела, желудок высказывал запоздалое осуждение по поводу двух последних обедов, а ладони сжимали что-то влажное и зеленое.

«Зеленый папоротник», пробормотала она, узнав растение. «Как странно».

Болезненное ощущение, сопровождавшее прыжок быстро рассеялось, и дроу осторожно поднялась на ноги. Прикрывая ладонью глаза, она медленно обратила взгляд к небу.

То что она видела сквозь чашу ничем не подготовило ее к этому гигантскому, бесконечному куполу, сверкающему как почти черные сапфиры, ценившиеся дроу превыше других драгоценных камней. Она задирала голову, смотря все выше и выше, и что-то внутри ее освободилось и рванулось в полет.

И эти огни! Самый большой и яркий — это должно быть то, что Харза называл луной. Круглый и сверкающе белый, едва выглядывающий из-за далеких холмов. Сапфирное небо усеивали тысячи меньших огоньков, для ее чувствительных глаз не только белых, но и желтых и розовых и светло-голубых. Если это ночь, восторгалась Лириэль, как же ярко станет с приходом зари!

А воздух! Он был живым, вихрился вокруг нее в бесконечном беге, неся с собой тысячи зеленых ароматов. Лириэль широко раскинула руки и подставила лицо танцующему ветру. Она едва удержалась от соблазна скинуть одежду и позволить игривому ветерку пробежаться по коже.

Звуки, приносимые ветром были столь же необычными как и запахи, и столь же манящими. Она слышала низкий, глухой зов незнакомой птицы, на фоне повторяющихся резких звуков, напоминавших фырканье Харзы. Она направилась к источнику этого резкого звука, сквозь густые заросли странного зеленого папоротника. За ними было озерцо, а звук исходил от маленьких зеленых существ, сидевших на широких листьях, которые плавали на воде. Существавыглядели как жирные округлившиеся ящерки, и долгие минуты Лириэль просто вслушивалась в их песню. В Подземье ящеры не пели.

За озерцом раскинулся лес, гигантская мешанина растений, напоминавшая заросли гигантских грибов, росшие кое-где в Подземье. Но здесь были не грибы, а высокие зеленые растения. Она видела нечто похожее на них в книге, грубый набросок, иллюстрировавший миф «Древо Иггсдрасиль». Значит, вот эти растения и есть деревья.

Лириэль торопливо обогнула бассейн, чтобы осмотреть одно из деревьев поближе. Она погладила грубую кору, потом оторвала один из листьев, и растерла пальцами, вдыхая его запах.

Все вокруг было зеленым, ярким и живым в сверкающем сиянии восходящей луны. Видение в чаше не подготовило ее к этому. Зеленый был самым редким цветом в Подземьи, а здесь было столько разновидностей зеленого, что единственное слово не могло передать всех оттенков. Лириэль углубилась в рощу, прикасаясь к деревьям, впитывая запахи, цвета и ощущение леса. Потом, с тихим радостным возгласом, она наклонилась, подбирая маленький, знакомый объект.

Это был желудь, часто использовавшийся рисунок в ее новой книге. Она рассматривала листья дерева. Да, та же форма. Значит, вот это дуб, дерево очень часто упоминавшееся в рунной магии древних русов.

Повинуясь импульсу, Лириэль вскарабкалась в древесные объятия, и поднялась как смогла высоко. Найдя удобный насест, она откинулась и стала разглядывать пруд внизу и холмы за ним. Чудесная штука, это дерево. Она понимала теперь, почему рунная магия использовала его могущество для лечения. В нем было величие и тайна, которые она никогда не видела в растениях Подземья, даже самых больших грибах. Она вспомнила о миконидах, редко попадавшемся разумном грибном народе, выше чем дроу, и задумалась, что за древесные создания могут населять этот восхитительный лес.

Потом танцующий ветер принес запах дыма, и аромат жарящегося мяса. Лириэль почти забыла настояние Харза-кзада, чтобы она использовала врата которые притянутся к другим дроу. Дым, вероятно, шел из их лагеря.

Она решила, что должна показаться этим незнакомцам незамедлительно, пока они не почувствовали ее присутствие и не атаковали. С другой стороны, аромат жарящегося мяса еще не означал, что она нашла других из Народа. Дроу ели пищу сырой так же часто, как готовили ее. А идея оказаться посреди лагеря людей, или, того хуже, эльфов фейри, ее не прельщала.

Затем началась музыка, и Лириэль мгновенно поняла, что врата сработали как и намечалась. Музыка была знакомой, с таинственной, призрачной мелодией и многослойным ритмом. Чистая, серебристая тональность была ей внове, но стиль несомненно принадлежал дроу.

Лириэль спустилась с дуба, и направилась сквозь ошеломляюще зеленые растения к зовущей музыке. Она остановилась на краю маленькой пещеры-в-лесу — открытой земли, окруженной деревьями, — и изумленно уставилась на открывшуюся ей картину.

Там, мечась и прыгая вокруг пылающего костра, танцевало несколько женщин. Еще четыре, держась вне круга, играли на серебряных флейтах и маленьких барабанах. Все без исключения женщины были высокими, мускулы на голых руках и ногах были пружинистыми и крепкими. У каждой были длинные серебристые волосы, в которых казалось отражался свет костра. За исключением роста, эти женщины выглядели так же, как и дроу Мензоберранзана — стройные, изящные, невыразимо прекрасные. Вопросы скромности беспокоили их не больше ее приятелей, поскольку одеты они были лишь в тонкие, полупрозрачные накидки, вихрившиеся как дым вокруг ног.

Самая высокая из женщин покинула круг.

Она встала, улыбаясь и протянув ладони в приветственном жесте к укрытию Лириэль.

«Присоединяйся к нам, маленькая сестра», позвала она на языке дроу.

Только эти слова, а потом эльфийка метнулась назад, возобновляя безумный танец. Лириэль, готовая к мгновенному отступлению, остановилась, обдумывая приглашение. Если бы эта странная женщина приблизилась к ней с разговором, Лириэль была бы куда более настороженной. Но эти дроу хотели просто танцевать. После мгновенной но яростной внутренней борьбы, Лириэль решилась присоединиться к полуночному веселью.

Она быстро скинула кольчугу и оружие. Танцевать вооруженным было не только оскорблением среди дроу, но и опасностью. Маленький кинжал среди десятков исступленно прыгающих дроу может натворить немало бед, и по закону и обычаю оружие оставлялось вне танцевального круга. Танец был понятием настолько близким к перемирию, насколько вообще такое могло быть у дроу, и именно поэтому Лириэль не опасалась этих дроу настолько, насколько могла бы в других обстоятельствах. К тому же, пусть она и оставила оружие, ее магия при ней. Она достаточно защищена.

Оставшись только в брюках и тунике, Лириэль впрыгнула в круг песни и света. Другие дроу посторонились, давая ей место, и она легко влилась в рисунок и ритм танца.

Луна медленно поднималась в небо, отбрасывая длинные тени на освещенную костром поляну. Наконец музыка затихла, и темные эльфы последним порывом завершили танец. Высокая женщина, до того обратившаяся к Лириэль, выступила вперед и опустилась на одно колено — жест в Мензоберранзане означавший капитуляцию. Поскольку Лириэль была одна, а эту отнюдь не беззащитно выглядевшую женщину окружали подруги, Баэнре приняла его как предложение мира. Она ответила собственным жестом: вытянув обе руки, ладонями вверх, показывая, что не держит оружия.

Странная женщина поднялась, улыбаясь. «Я Изольд Веладорн. Это мои подруги, сестры-жрицы. Наш лагерь твой, так долго как ты пожелаешь. Откуда, если я могу спросить, ты пришла?»

Странное поведение для жрицы, но Лириэль не собиралась на этом заострять внимания. «Я Лириэль из Дома Баэнре, первого дома Мензоберранзана».

Это заявление обычно вызывало смесь трепета и уважения. Странное выражение — возможно, сочувствие? — появилось на темном лице Изольд. «Ты далеко забралась», заметила она. «Посидишь ли ты с нами, разделяя нашу пищу?»

Лириэль покосилась на костер. Одна из эльфиек взяла арфу — редкий в Подземьи инструмент — и тихо наигрывала. Другие пристроились вокруг, весело смеясь и передавая друг другу порции жаркого. Их окружала аура ненастороженности и спокойствия, которую Лириэль находила странной, но неожиданно привлекательной.

«Я останусь», согласилась она и добавила. «Конечно, я заплачу за еду».

Изольд улыбнулась и мотнула головой. «Этого не требуется. В честь нашей богини, мы разделяем то, что есть у нас с путешественниками».

«Этот обычай нов для меня», заметила Лириэль, следуя за высокой дроу к огню. «Но, впрочем, я ведь только поступила в Академию».

Одна из женщин, похожая на Изольд но пониже и потоньше, неожиданно оторвалась от еды. «Не Арах-Тинилит?»

Лириэль кивнула, принимая шампур с прожаренным мясом и грибами. «Вы о ней знаете?»

Дроу обменялись взглядами. «Мы слышали истории о Мензоберранзане» сказала одна из них осторожно. Лириэль показалось, что они хотят еще о чем-то спросить, но спокойный взгляд Изольд заставил их умолкнуть.

«Благодарим тебя за то, что ты присоединилась к нам в ритуале», сказала высокая женщина. «Чужая среди нас — специальное приношение богине».

Страх сжал горло Лириэль, она чуть не подавилась первым же куском. Потом вспыхнуло недоверие, быстро уступившее место ярости. Она отбросила прочь еду, и вскочила на ноги. «Пусть я не принадлежу вашей группе, но вы не посмеете предложить женщину Баэнре в жертву Лолт!» прорычала она. «Кинжал который вы поднимете на меня повернется против вас!»

Все онемели от изумления. А потом, полностью ошеломив Лириэль, сереброволосые женщины расхохотались.

Изольд поднявшись положила ладонь на плечо девушки. «Мы не поклоняемся Королеве Пауков. Наша богиня Эйлистраи, Темная Дева, покровительница песни и меча. Танец, к которому ты присоединилась, был ритуалом в ее честь!»

Теперь была очередь Лириэль хватать ртом воздух. В Мензоберранзане ритуалы обычно включали в себя различные жертвоприношения. Лолт возносились молитвы, и иногда читались гимны, но танец был исключительно социальным событием. Мысль о том, что его можно рассматривать как акт поклонения была абсолютно немыслима. Но еще большим шоком была идея того, что часть дроу поклонялась другой богине. А это приводило Лириэль к самому основному, и беспокоящему вопросу: есть другая богиня, которой можно поклоняться?

Прежде чем Изольд могла продолжить, из-за холмов до них донесся звук другого музыкального инструмента. Странный, призрачный зов, подобного которому никогда не слышала Лириэль. Дроу замерли, прислушиваясь.

«Что это?» требовательно спросила Лириэль.

«Охотничий рог Эйлистраи», ответила высокая жрица. Ее голос был приглушен, а на лице напряженное внимание. Все дроу внимательно вслушивались, рог зазвучал вновь, теперь фрагментом простой мелодии.

Эльфийки мгновенно пришли в движение. Они скинули прозрачные накидки, натягивая брюки и обувь, туники и плащи с глубокими капюшонами. Они надевали оружие: мечи, не менее тонкой работы и смертельной остроты как все что видела Лириэль в Мензоберранзане; длинные луки, куда больше чем ручные арбалеты, которые дроу Подземья использовали для метания отравленных дротиков и стрелы с серебристыми наконечниками, длиной в руку Лириэль. Одна из дроу затушила костер; другая собрала сброшенные танцевальные накидки. В глазах их вспыхнуло сияние, дроу готовились к схватке.

Их возбуждение было заразным, и Лириэль наблюдала со смесью любопытства и зависти. Эти необычные дроу готовились к какому-то великому приключению, здесь, под открытым небом.

«Что происходит? Куда вы идете?»

«Охотничий рог. Это сигнал, что кому-то поблизости нужна наша помощь», ответила Изольд. Она остановилась надевая колчан стрел, и поглядела на юную дроу. «Будет бой. Если ты пожелаешь пойти с нами, мы будем рады еще одному клинку».

На мгновение Лириэль ощутила соблазн. Эти дроу, столь непохожие на тех кого она знала, интриговали ее, и она чувствовала зов. Но не будет ли охота с сереброволосыми женщинами, по указке этой Эйлистраи, оскорблением Лолт? А если Паучья Королева разгневается на нее, Баэнре или нет, но в Мензоберранзане для нее не останется места.

Изольд прочла ответ девушки в ее сомнениях, и одарила ее понимающей улыбкой. «Возможно, это к лучшему. Ты еще не понимаешь, что мы делаем, и с каким врагом собираемся сражаться. Но помни, место по праву ждет тебя в Землях Наверху. Ты можешь вернуться к нам когда пожелаешь, жить под солнцем и танцевать в свете луны».

И затем дроу исчезли, растворились в лесу с мастерством не меньшим чем любой патруль в Подземьи.

Лириэль постояла в одиночестве, глубоко вдыхая свежий ночной воздух, позволяя ветру пробежаться по ее разгоряченной коже. Возможно, она еще вернется сюда, но только чтобы учится и наблюдать. Как бы не были интересны эти странные жрицы, Лириэль не готова была отказаться от своей богини, чтобы присоединиться к ним, и не собиралась навсегда поселиться в этой глуши, в лесной пещере. Если уж она выйдет на поверхность надолго, это будет для далекого путешествия, для великих приключений.

Мысль прокралась в разум, одновременно влекущая и невозможная. Лириэль быстро отмахнулась от нее. Она собрала свои вещи, и приготовилась возвращаться в Мензоберранзан.

Путешествие назад, в Башню магии Ксорларрин, будет куда сложнее чем то, что привело ее сюда. Это заклинание, хотя и исключительной мощи, работало только в одну сторону. Возвращаться ей придется по цепочке порталов. Магические путешествия были в Подземье делом ненадежным, участки сильного излучения — вроде грота, в котором устроила себе логово Зз'Пзора — могли искажать работу заклинаний, сбивая путешественника с дороги и подвергая опасности.

Лириэль раскрыла книгу на первом заклинании. Оно, как сказал Харза, создавало портал где-то в сериях открытых пещер около Ущелья Мертвого Дракона, примерно в шести или семи днях пути от Мензоберранзана, поблизости от лабиринта пещер лежащих у самой поверхности. Место было легко достижимым с помощью магии, поскольку там было много открытого пространства и не было источников излучения. Оттуда она могла найти вторые врата, выводившие ее к границам города. Последнее заклинание было сложнее, и врата были с секретом, чтобы остановить любого мага, перемещавшегося в Башню магии Ксорларрин без благословения Харза-кзада.

Она быстро проговорила слова заклинания, и тьма обволокла ее в приветственном объятии. Лириэль оглянулась вокруг, на пейзаж Подземья, привычные и знакомые тоннели и пещеры. На добро или зло, это был ее дом.

Тонкий визг прозвучал, отражаясь от стен из большой пещеры где-то впереди. Другие голоса соединились в хоре возбужденных, вибрирующих воплей и воя. За спиной, Лириэль услышала ответный клич. Она развернулась, держа руку на рукояти короткого меча; две узкие щелки яркого света пикировали прямо на нее. Фиолетовый оттенок — цвет сверкающего аметиста — могли означать только одно существо: драгазхар.

Лириэль бросилась на пол и перекатилась в сторону. Большое существо пролетело над ней, достаточно близко, чтобы почувствовать порыв ветра. Глаза, все еще приспособленные к яркому полуночному небу поверхности, вновь перешли в тепловидящий режим. Драгазхар, ночной охотник как его еще звали, летел на мягких темных крыльях, гигантская летучая мышь. У него была узкая голова напоминающая крысиную, хвост-бич снабженный бритвенно-острым треугольным шипом, и длинные изогнутые уши наводившие на мысли о драконьих рогах. С размахом крыльев почти в семь футов, ночной охотник был одним из самых опасных видов летучих мышей Подземья. Лириэль пригнулась, выхватив несколько метательных ножей, готовясь к следующему ходу противника.

Ожидаемой атаки не случилось, но звуки боя, — повторяющиеся глухие удары и крики мечущихся мышей — доносились из пещеры впереди. Десять драгазхаров, решила она вслушиваясь в эхо, полная охотничья стая. Они редко атаковали дичь больше мелких животных, но на что бы они не напали сейчас, они получили серьезный отпор.

А хорошую драку Лириэль обожала. Держа наготове оружие, дроу медленно двинулась по тоннелю.

Слабый свет приветствовал ее за резким поворотом, бледное фиолетовое свечение одного из видов грибов. Свет усиливался с каждым шагом, пока тоннель не стал почти столь же ярким как полуночное небо оставленное позади. Шум боя тоже становился все громче, и могучий треск ударов невидимого оружия сопровождался визгом боли и злости гигантских летучих мышей.

Должно быть что-то очень интересное, счастливо подумала Лириэль, спускаясь вниз по крутому обрыву.

Затем перед ней предстала пещера. Толстые черные копья камня восставали из пола и спускались с потолка, соединяясь тут и там как оскаленные клыки. Несколько драгазхаров метались и пикировали, проносясь меж сталактитов с потрясающей ловкостью. На всех существах оставила следы схватка. Большинство отмечали длинные, кровавые полосы, один потерял хвост, еще один беспомощно бился на полу пещеры, с безвольно обмякшим сломанным крылом. Но противник драгазхаров на глаза ей не попался.

Пригибаясь и прячась за камнями, она двинулась в обход, ища лучшую точку обзора. То, что она увидела, было еще более удивительным чем все, что уже показала ей эта ночь.

Ужасом ночных охотников оказался всего лишь единственный человек.

Глава 9. Искатель сокровищ

Лириэль иногда видела людей на рынке. Самые отчаянные из торговцев-людей отправлялись в Подземье, но, как большинство темных эльфов ее класса, она презирала их, и не имела с ними ничего общего. Так близко человека она никогда не видела. Любопытствуя, она подкралась ближе.

Он был молод, примерно ее возраста по счету людей, или чуть постарше. Примерно на голову выше ее, более рослый, чем большинство мужчин дроу и куда шире в плечах. Могучие мускулы делали его похожим на высокого дварфа, но лицо было безбородым и с тонкими чертами. Изящества дроу в нем не было абсолютно, и на взгляд Лириэль, единственной красивой чертой в нем были глаза, яркие и сияющие как бледно-голубой топаз. Темные волосы мужчины были коротко подрезаны, кожа настолько белая, что она почти светилась в слабо освещенной пещере. Лириэль рассеянно покрутила пальцем локон собственных белых волос. Человек был сделан наоборот, темный там, где она была светлой, как какое-то необычное зеркало.

А как странно он сражался! Он поймал одну из летучих мышей за хвост, и колотил по ней длиной дубиной. Одновременно он использовал ее как щит, хлеща по любому другому драгазхару, осмеливавшемуся подобраться поближе. Пленник уже оставил все мысли о борьбе, и беспомощно дергался, пытаясь удрать. Битва шла не без комического оттенка, и Лириэль весело хихикнула.

Мгновенно одна из летучих мышей развернулась, и метнулась к ее укрытию. Узкие глаза светились жестким огнем как драгоценные камни, она почти кудахтала от возбуждения, атакуя новую, меньшую добычу.

Лириэль вскочила на ноги, сжимая кинжалы. Она метнула оба одновременно, и со смертоносной точностью ножи глубоко вошли в глаза приближавшегося ночного охотника. Существо врезалось в стену, и скатилось на пол в облаке сбитых камешков и пыли.

Эльфийка уже приготовила следующее оружие: пращу, сделанную из кожи и веревки. Быстро подобрав несколько мелких камней, она поместила один в пращу и начала раскручивать ее. Оружие со свистом проносилось над ее головой, и резко освобожденный камень устремился туда, где сражался человек.

Снаряд попал плененному драгазхару промеж глаз. Оглушенное существо шлепнулось оземь. Человек вытянул руки, защищаясь от падающего животного, но вес был слишком велик, и он упал под ним. Дубинка выпала и покатилась по каменному полу.

Через мгновение, человек выполз из под крыльев. Он встретился с веселым, любопытствующим взглядом Лириэль, и странные голубые глаза тревожно расширились. Он вытащил из-за плеча большой темный меч, и принял оборонительную позу. Так сосредоточившись на неожиданном появлении дроу, он позабыл об опасности, исходившей от остававшихся ночных охотников, которые окружили его и пикировали со всех сторон.

Лириэль сделала предостерегающий жест. «Сзади!» закричала она на языке дроу.

Юноша замешкался, возможно не понимая ее слова, а может не желая поворачиваться спиной к темному эльфу. Лириэль быстро проговорила слова заклинания и взмахнула рукой. Магическое пламя устремилось к человеку.

Он припал к земле и откатился с пути огненного шара. Все же, при желании он мог действовать быстро; в этом она отдавала ему должное. Будучи проворнее чем казался, он вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть как снаряд эльфийки попал в атакующих летучих мышей.

Один из драгазхаров ушел в сторону в последний момент; шар попал прямо в другого. Сила удара отбросила его назад, гигантские крылья сложились вместе перед ним как ладони в молитве. Лириэль мгновенно продолжила атаку несколькими метательными ножами. Один за другим три клинка прорезали воздух и утонули в глазах и сердце драгазхара.

Человек быстро и благодарно кивнул ей, и поднял меч готовясь встретить атаку последней летучей мыши. Драгазхар сделал круг по пещере и теперь приближался к человеку. Клыки пикирующего существа отблескивали в слабом свете. Человек высоко поднял меч чтобы отразить их удар.

Вот и все, подумала Лириэль с неожиданным разочарованием. Битва окончена. Она ясно видела то, чего не знал человек: настоящей угрозой будет хвост ночного охотника. Длинный хвост драгазхара был сжат в пружину внизу, готовясь ударить заостренным, отравленным кончиком. Никакое ее оружие не успело бы остановить этот удар.

Лириэль, беспомощная, наблюдала как гигантская летучая мышь надвигается на жертву. Как она и ожидала, траектория ее полета неожиданно резко ушла вверх, выводя тело за пределы досягаемости меча. Хвост хлестнул вперед.

Но человек подбросил меч вверх. Тяжелый клинок ударился в ночного охотника сбив его с пути, а воин перехватил атакующий хвост. Он поймал его, прямо у кончика, и сжал обеими руками.

«А теперь что?» хмуро пробормотала Лириэль. Человек успешно отразил атаку, но остался без оружия чтобы прикончить противника.

К ее изумлению, он начал раскручивать драгазхара над головой, как гигантское боло. Удивительный способ защиты — вращение не позволяло гигантской летучей мыши атаковать его — но не слишком расчетливый. При всей своей силе, человек не смог бы долго вращать тяжелое существо, и не мог придать ему достаточной скорости, чтобы убить броском. Огр или багбер может и смогли бы совершить подобное, если бы у них хватило мозгов на подобный план, но как только человек освободит драгазхара, он вновь сможет напасть. Если только…

Хитрый план пришел на ум Лириэль, и она мгновенно приступила к его осуществлению. Призвав всю дисциплину своего магического обучения, она отстранилась от звуков битвы, и вернулась в памяти назад, к последней своей свободной ночи в Мензоберранзане. Закрыв глаза, она вспоминала биение музыки и огни недейрры. Погруженная в безумный экстаз танца, она едва обращала внимание на мага, проплывавшего высоко над полом, сплетавшего заклинание, которое убыстрит движения танцующих. Но она видела, и теперь вспоминала.

Раскрыв глаза, она повторила жесты заклинания. Немедленно магическое сияние окружило человека и драгазхара. У нее вырвался вздох облегчения, когда магия пришла в действие, и человек начал набирать скорость. Лириэль обнажила свой короткий меч, и подошла так близко, как только осмелилась. Ухватившись за рукоять обеими руками, она напряженно ждала подходящего момента.

Все быстрее и быстрее вращались человек и гигантский летун в объятиях магии дроу, обрамленные магическим огнем. Скоро драгазхар вертелся так быстро, что оставлял за собой светящуюся полосу. Его визг заглушался воем ветра. Так пойдет, решила Лириэль. Она прыгнула вперед, ударила.

Сила столкновения чуть не вырвала ей руки, но эльфийский клинок прорубил ткани и кость, почти перерезав хвост ночного охотника. Неожиданно освобожденное существо стрелой полетело в стену пещеры, и осталось на ней, расплющенное как гигантское насекомое. Человека так же резко отбросило в противоположном направлении, он несколько раз перекатился, пока не стукнулся об основание большого сталактита. Там он и остался лежать, оглушенный или мертвый.

Лириэль вернула меч в ножны. Наклонив голову, она рассматривала странного мужчину. Прошло несколько минут, а он все еще не шевелился. Начав беспокоиться, она подошла и склонилась над ним, чтобы посмотреть поближе. Осторожно потянулась к бледной коже его лица.

Его рука молнией обхватила ее запястье. Пораженно зашипев, Лириэль дернулась назад, но хватка человека была слишком сильна. Ее свободная рука потянулась к рукояти ножа, глаза сузившись сосредоточились на пульсирующей жилке его шеи. Один короткий удар, и она свободна.

«Благодарю, леди», сказал он необычно глубоким, низким голосом. Голубые глаза вблизи казались еще более необычными. «Если бы не твоя магия, этот монстр одолел бы меня. У нас на родине говорят, что только дурак хватает снежного кота за хвост». Он покосился на кинжал в ее руке и лукавая усмешка коснулась его губ. «Если это так, то я дурак вдвойне».

Он говорил на Общем, языке, использовавшемся некоторыми торговцами. Язык походил на гоблинские диалекты, так что Лириэль понимала его, и даже могла говорить. До нее дошло, что она может разговаривать с этим человеком, и в своем возбуждении от этой идеи она позабыла и о том, что только что намеревалась убить его и о собственном плене.

«Как ты узнал, каким образом будет атаковать драгазхар?» спросила она.

Голубые глаза расширились от неожиданного вопроса. «Виверны так атакуют», просто ответил он.

«Виверны?»

«Они как маленькие драконы, с острыми ядовитыми хвостами».

Драконы, это она понимала и могла вообразить подобное существо. «А этот меч», сказала она, указывая кинжалом на тупой, тяжелый клинок лежавший в нескольких футах от них. «Зачем тебе такое оружие? Какая польза от не заточенного меча?»

Снова слабая улыбка. «Ты же видишь, какой он большой и тяжелый. Чаще всего, я не могу удержать его. Будь от острым, вороненок, я бы мог порезаться каждый раз когда роняю его, правда?»

Лириэль знала кто такие вороны. Некоторые маги держали их в качестве фамилиаров, и ухоженные черные птицы были одновременно прекрасны и хитры. Сравнение польстило ей, несмотря на глупый ответ.

Она отползла на коленях — насколько могла, учитывая что он все еще удерживал ее руку — и задумалась об этой странной встрече. Одинокий человек, путешествующий в Подземье. Он должен быть крайне могущественным, абсолютно сумасшедшим или глупее чем она полагала возможным. «Что ты здесь делаешь?» прямо спросила она. Голубые глаза сосредоточились на ее лице, и он похоже старался тщательно выбирать слова. «В моей земле есть обычай для молодых людей идти в дажемму. Это путешествие в далекие места, чтобы увидеть и лучше понять мир».

«Дажемма», повторила она. Как чудесно, этот народ поощряет своих молодых путешествовать! Она не могла не сравнить этот обычай с добровольным заточением и ксенофобией Мензоберранзана, и ощутила прилив зависти.

Она погасила жгучую боль, как ересь которой она и была, и вновь обратила внимание на человека. Жажда открытий и приключений была близка ее душе, но какой обитатель поверхности выберет для путешествий смертельно опасное Подземье? У него должен был быть и другой мотив кроме простого любопытства. Возможно, он не откроет его сам, но она может просто найти это в его разуме.

Даже начинающая жрица может сотворить заклинание, которое позволит ей на мгновение заглянуть в мысли другого. Для этого она должна прикоснуться к священному символу Лолт. Но одну ее руку крепко сжимал человек, в другой был кинжал. Она могла убить его, но сначала он сломал бы ей запястье. Ничья по-иллицидски, подумала она не без веселья, вспоминая комическую картину двух пожирателей мозгов, взаимно заморозивших друг друга парализующими заклинаниями. Чтобы переломить ситуацию, Лириэль прибегла к оружию другого рода.

Призвав самую ошеломляющую свою улыбку, она обрушила всю ее силу на человека. «Даже снежный кот — кем бы он ни был — должно быть достаточно разумен, чтобы понять когда бой закончен. Отпусти меня, и я отложу кинжал», промурлыкала она обещающе. «Тогда мы… поговорим».

Человек уставился на нее с искренним восхищением, но глаза оставались настороженными. Затем, неожиданно, он пожал плечами и освободил ее. «Думаю, вреда в этом нет. С чего бы тебе помогать мне в схватке, только чтобы теперь повернуться против меня?»

Действительно, с чего вдруг? лукаво подумала Лириэль, заметив что этому человеку нужно еще многому научиться о дроу. С другой стороны, ей нужно много узнать о людях, и никогда еще у нее не было возможности наблюдать за одним из них вблизи. Она медленно отползла прочь, отступая пока не оказалась вне пределов его досягаемости. Только тогда она убрала кинжал.

Лириэль прикоснулась к символу Лолт, висевшему у нее на шее, и безмолвно произнесла слова, позволявшие ей взглянуть в ее мысли. Лолт была с ней, и когда заклинание пришло в действие, Лириэль увидела в разуме человека изображение крохотного золотого кинжала, свисавшего на тонкой цепочке.

Охотник за сокровищами, подумала дроу презрительно, ее мнение о человеке мгновенно опустилось на несколько пунктов. Ради золотой вещицы он в одиночку отправился в Подземье. Не только человек и мужчина, он еще похоже и глупец.

И все же он показал силу и храбрость. Лириэль уважала эти качества даже в низших существах. К тому же, он наверняка может многое рассказать о поверхности. Будет невредно подержать его поблизости некоторое время.

У Лириэль действия обычно подчинялись импульсу. Она вскочила на ноги, подбородок вздернулся с королевской надменностью. «Я возвращаюсь в свой город. Ты пойдешь со мной» приказала она.

Ее разум лихорадочно работал, пока она говорила. Она оставит человека в своем доме в Нарбонделлин, под охраной других слуг, а затем вернется в Академию, никто ничего и не узнает. Потом она всегда может объявить, что купила раба у торговцев. Рабы люди были редкостью в Мензоберранзане, но не чем-то неслыханным. Ее история будет звучать вполне правдиво.

Человек долго и молча смотрел на нее. Он явно не понял ее намерений, поскольку в глазах его не было страха, а темные брови сошлись в озадаченном выражении.

«Это опасная земля», произнес он медленно, «и не место для одиночек. Если ты пожелаешь идти вместе со мной, я предлагаю свою защиту на время нашего совместного пути».

«Твою защиту?» повторила она недоверчиво, слишком изумленная чтобы смеяться. Чтобы человек, да еще мужчина, предлагал защищать ее — благородную женщину дроу, волшебницу и начинающую жрицу Лолт — это было просто немыслимо. «Ты ведь ничего не знаешь о Подземье, верно?» «Пожалуй что так», согласился он.

«Смотри повнимательнее», посоветовала она, широко раскинув руки в приглашении. «Черная кожа, белые волосы, заостренные уши, глаза светящиеся красным в темноте. Ничего не напоминает?»

«Ты дроу», сказал он все еще не понимая. «Хорошо. Очень хорошо», одобрила она. «Значит, ты слышал о нас. Дроу правят этой опасной землей — твои слова, не мои — и мы устанавливаем правила. Не окажись я в нужном месте в нужное время, ты бы стал пищей для драгазхаров. По моим правилам, твоя жизнь принадлежит мне. Так получилось, что мне как раз нужен новый раб».

Человек обдумал это, задумчиво пощипывая ухо. «Но зачем? Ты говоришь, защита тебе не нужна».

«Я хочу больше узнать о поверхности», честно ответила Лириэль.

«Знание вещь хорошая», согласился он, «и, конечно, нельзя и пожелать госпожи прекраснее. Но люди Рашемена не живут рабами».

Лириэль подняла белую бровь. «Возможно, ты будешь первым».

«А может и нет», сказал он спокойно, но Лириэль увидела искру гнева в его глазах, и напряглась, готовясь.

Человек потянулся за дубиной. Когда его ладони сомкнулись на оружии, Лириэль выхватила из рукава кинжал и метнула. Клинок вонзился в дерево и задрожал, всего в дюймах от руки.

Не мешкая, Лириэль сотворила маленькую полупрозрачную сферу. Потоки света дрожали внутри, снаряд пульсировал едва сдерживаемой силой. Она несколько раз качнула им, и улыбнулась со значением.

«Огненный шар, в нашем варианте», сказала она спокойно. «Взрывается при соприкосновении. А я, как ты мог заметить, попадаю куда хочу». Человек убрал руки от дубины, и поднял их в жесте капитуляции. «Ты умеешь спорить», признал он.

Лукавая насмешка в его голосе удивила Лириэль. Человек демонстрировал больше интеллекта, чем она ожидала. Ей почти стыдно было превращать его в раба.

«Глупо будет просто оставить тебя здесь умирать», пробормотала она обращаясь к себе не меньше чем к человеку. «А ты наверняка умрешь, один и почти безоружный. Удивительно, что ты вообще выжил почти день!»

«Всего один день?» повторил он недоверчиво.

Дроу удивилась на мгновение, затем лицо ее прояснилось. «Ты наверняка пришел через тоннель Сухого Оврага. Выход на поверхность примерно в дне пути отсюда, но думаю ты мог блуждать здесь довольно долго».

«Всего день пути», задумчиво повторил человек.

«Один», подтвердила Лириэль. Она подошла ближе, и толкнула его ногой. «Вставай. Мы идем, сейчас же».

Он поступил как было приказано, и дроу инстинктивно отшатнулась на шаг назад. Вблизи человек казался намного больше. Лириэль была примерно на пару дюймов выше пяти футов, с тонкой фигурой обычной для эльфов. Он возвышался над ней почти на голову, и обладал могучим телосложением, широкими плечами и перевитыми мускулами руками. Дроу была впечатлена, но не особо обеспокоена. Магия и оружие давали ей достаточное преимущество.

Чужак, похоже, понимал это, поскольку почтительно поклонился. «Я Федор из Рашемена, и похоже мы теперь идем в дажемму вместе. Но прежде чем я увижу твою землю, возможно ты пожелаешь услышать одну историю?»

Дроу нахмурилась, озадаченная подобным странным предложением. «Для этого найдется время позже».

«О, но позже я могу не вспомнить ее».

В это она поверила. Он выглядел не слишком сообразительным, с бесстрашными глазами, и медленной речью с тщательно подобранными словами. И, честно говоря, ей было любопытно, что такого он может рассказать. Было что-то знакомое в его поведении и том, как он говорил. Рассказы в ее новой книге звучали весьма похоже. Так что, вежливым кивком, она разрешила ему продолжать. Человек оперся спиной на каменную стену, и скрестил руки на груди.

«Один крестьянин шел через лес, направляясь на рынок. Через плечо у него висел большой мешок», начал Федор своим глубоким голосом, так спокойно как будто сидел у собственного костра. «Поблизости волк — большой, хищный зверь — вырвался из ловушки и бежал, спасая жизнь, охотники гнались за ним по пятам. Волк встретил крестьянина, и стал умолять его о помощи, и крестьянин спрятал его в мешок. Когда пришли охотники, крестьянин сказал что не видел никакого волка. Когда опасность миновала, он открыл мешок, и волк выпрыгнул оттуда с оскаленными клыками».

«Он был глупец, раз помог подобному существу», заметила Лириэль.

«Похоже на то. Крестьянин умолял волка пощадить его, напоминая, что он спас его от охотников. Волк только ответил 'старые заслуги быстро забываются'.

Ну вот, крестьянину не понравился такой взгляд на жизнь. Он предложил волку спросить мнение следующих трех существ, которых они встретят по пути. Если все согласятся, что старые заслуги быстро забываются, крестьянин без слов пойдет волку на обед. Они пошли дальше, и встретили старую лошадь — это животное, достаточно большое чтобы на нем ездить — и спросили, думает ли она что старые заслуги действительно забываются. Лошадь подумала и согласилась, что это так. 'Много лет я служила хозяину, носила его куда он хотел, везла его телегу на рынок. А теперь я стара, и он выкинул меня с пастбища, оставил умирать здесь на дороге'. Крестьянин и волк поблагодарили лошадь, и продолжили путь. Потом им встретился старый пес, лежащий в тени дерева, и они задали этот вопрос ему. Пес ответил сразу же, 'Да, таков мир. Много лет я служил хозяину, охраняя его дом и семью. А когда я постарел, и зубы мои затупились, он вышвырнул меня'.

Потом они набрели на лису, а это маленькая, хитрая родственница волка. Они рассказали лисе что произошло между ними, и задали вопрос. Но лиса ответила, 'Не верю я вашей истории! Наверняка ведь такой большой волк никогда бы не поместился в этом мешке'. Тогда волк, чтобы доказать свой рассказ, забрался в мешок. Лиса схватила веревки, завязывавшие его, зубами, и туго затянула их. Крестьянину она сказала, 'Быстро! Сбрось мешок и волка с обрыва, а потом мы обсудим, сколько ты мне должен за свое спасение!'

Крестьянин поднял мешок и бросил его со всей силы. Одновременно, он ударил лису и сбросил ее вниз вместе с волком. Потом он встал на краю высокого обрыва и крикнул раненой лисе, 'Старые заслуги быстро забываются!'»

Лириэль рассмеялась, восхищенная неожиданным поворотом в конце. «Ты знаешь другие такие истории?»

«Множество».

Дроу кивнула, уверившись в правильности своего решения добавить этого человека к числу ее слуг. Вернув на место угрожающее выражение лица, она потрясла светящимся шаром в руке. «Ты пойдешь первым. Если попытаешься бежать или атаковать, я брошу это в тебя».

«Как пожелаешь», согласился он.

Они покинули тусклую пещеру и направились к порталу Лириэль. Но человек не мог идти в полной темноте, и постоянно спотыкался. Наконец, у устья маленького тоннеля он остановился, и достал из сумки палку. Ударом камня о сталь он высек искру, и зажег обмотанный тряпкой конец палки. Неожиданная вспышка больно ужалила глаза Лириэль.

«Убери это» потребовала она.

«В отличие от тебя, я не могу видеть в темноте», спокойно возразил он. «И я хочу пить. Сражаться с чудовищами и рассказывать истории — такая работа вызывает жажду».

Поскольку дроу не стала спорить, человек достал флягу, и сделал хороший глоток. Потом он протянул ее Лириэль. «Это делают у меня на родине. Мы знамениты подобными вещами. Попробуй, если хочешь, но напиток очень крепкий», предостерег он.

Лириэль ухмыльнулась. Многие, не принадлежащие Народу, от орков до глубинных дварфов, были подвержены этому предрассудку, когда речь шла о видимой хрупкости дроу. Вина и ликеры фейри были известны в Мензоберранзане, а они хотя и казались на вкус легкими, могли быстро свалить с ног самого упрямого дварфа. Настойки дроу, — пожалуй, вполне предсказуемо — были еще крепче. Так что она приняла флягу и пригубила.

Жидкость обладала жутким, едким вкусом, и жгла ее губы как раскаленная лава. Лириэль выплюнула ее и выронила флягу, из которой хлестнула мутная влага, расплываясь лужицей. Человек мгновенно опустил факел, жидкость вспыхнула, и стена пламени отгородила его от дроу.

Лириэль отскочила назад, прикрывая чувствительные глаза. Над ревом огня, она расслышала его голос. «Прощай, вороненок. Старые заслуги быстро забываются!»

Гнев полыхнул в ее сердце, не менее жаркий, чем огонь перекрывший тоннель. Как она могла так сглупить! Чтобы ее переиграл человек, да еще мужчина! Ее гордыня, уверенность в могуществе и магии дроу заставили ее недооценить противника.

Впрочем, когда Лириэль задумалась о событиях прошедшего часа, она признала, что, пожалуй, ей еще повезло, и единственной ее потерей оказался неприобретенный раб.

И, учитывая сколько она времени потратила с человеком, ей понадобится везение чтобы добраться до Арах-Тинилит прежде чем начнется новый день учебы. Все же…

Медленно, на ее лице появилась улыбка уважения. Голубоглазый человек показал редкую хитрость, он сыграл с ней отличную шутку, которую она хорошенько запомнит.

Торопясь к месту где находились вторые врата, Лириэль поняла что события этой ночи будут жить в ее памяти еще очень долго.

Глава 10. Жажда странствий

Оставшийся участок пути Лириэль преодолела без всяких инцидентов, использовав цепочку магических врат, постепенно приведших ее к Мензоберранзану. Последнее заклинание привело ее в Башню магии Ксорларрин. Когда она появилась из портала, Харза-кзад чуть не накинулся на нее. Маг обхватил ученицу за плечи, и, судя по выражению его лица, решал, обнять ее или трясти пока у нее не застучат зубы.

«Где ты была так долго? Черная Смерть Нарбондели давно прошла — приближается новый день! Я ждал тебя здесь все это время, чуть с ума не сошел от беспокойства!»

«Черная Смерть Нарбондель» тихо повторила Лириэль, освобождаясь от его рук. На поверхности сейчас полночь. Скоро на лесное озеро придет заря, а она не увидит ее!

С другой стороны, она не осознавала, что прошло столько времени, и ей надо было присутствовать в Академии когда заклинание, ослеплявшее камень наблюдения Шакти Ханзрин, рассеется. Была вполне реальная возможность, что Шакти убедит Госпожу Зелд в том, что ее перехитрили, что кто-то другой направил шпионящий глаз в спальню Мод'Венсис Тлаббар. А список подозреваемых, как прекрасно понимала Лириэль, будет весьма коротким.

«Слушай, Харза, я отправляюсь в Арах-Тинилит. Мы поговорим позже».

«Вот так? Это все, что ты мне можешь сказать? После всего, через что мне пришлось пройти — ужасный риск, тревога, бессонные часы, — ты, по крайней мере, могла бы — « Лириэль шагнула в портал, оставив возмущенного мага позади. Оказавшись в спокойной темноте собственной комнаты, она рассудила, что раздражение Харзы рано или поздно уляжется. Рано, если он останется без зрителей. Вот если бы обнаружилось, что он помог ей украдкой выбраться из Академии, тогда у него появились бы заботы куда серьезней. Для них обоих лучше, если она вернется пораньше. Теперь, если Зелд и ее прислужники решат проверить комнату Лириэль, они обнаружат подозреваемую за столом, погруженную в гору книг и свитков с усердием добывающего митрил дварфа.

Как можно быстрее скинув походную одежду, Лириэль облачилась в черную с красным робу ученицы. Потом она зажгла свечу, положила рядышком парочку использованных, и кинула несколько книг на пол рядом со столом. Общий эффект свидетельствовал о долгих, упорных занятиях. Лириэль удовлетворенно кивнула, и уселась за стол. Оставалось только действительно чего-нибудь выучить.

И все же, как ни пыталась, Лириэль не могла сосредоточиться на заклинаниях, которые в иной ситуации привлекли бы ее живейшее внимание. Детали ее путешествия постоянно оживали в памяти: чудесные огни ночного неба, успокаивающая сила могучих деревьев, странные обычаи жриц Темной Девы, и встреча с человеком. Слишком много всего сразу обрушилось на нее.

Особенно часто она вспоминала поведанную человеком историю, звеневшую в ее мыслях как настойчивая мелодия. Лириэль понравился неожиданный поворот в финале. Подобная история доставила бы удовольствие большинству дроу, если бы у них был обычай рассказывать и слушать чужие рассказы. Но значение ее приводило Лириэль в замешательство. Когда человек предложил ей послушать, она испытывала лишь любопытство, полагая это странным человеческим обычаем, возможно подобным принятому у дроу обмену словесными уколами. Но нет, слишком хорошо был подобран рассказ, слишком похож на то, что произошло между ними позднее.

Как крестьянин, спасший волка от охотников, Лириэль вполне вероятно спасла жизнь человеку, придя ему на помощь в схватке с драгазхарами. По стандартам дроу, она обладала полным правом считать, что его жизнь принадлежит ей. В рабов превращали и с куда меньшим основанием. И вообще без такового.

Но «старые заслуги быстро забываются», сказал ей человек, а потом перехитрил ее, и вырвал свою свободу. Неужели он заранее извинялся за коварство, или даже таким намеком предупреждал ее о своих намерениях? Если так, решила Лириэль не без веселья, у него слишком развитое для его же блага чувство честной игры!

Что еще тревожило Лириэль, так это что история человека была во многом похожа на те, что она прочла в своей книге древних человеческих легенд. Может быть, все люди рассказывают такие истории? Это природный дар человечества, или форма искусства, которую они берегут и развивают? Для нее казалось невероятным, что короткоживущая раса, которую она полагала во всем уступающей дроу, может иметь такие любопытные обычаи.

Была и другая возможность, еще более многообещающая, и опять-таки относившаяся к сходству между историей рассказаннойчеловеком, и прочитанными в книге. Он назвался Федором из Рашемена. Где это, Лириэль понятия не имела. Однако, возможно странники народа Рус принесли свою культуру и магию в землю голубоглазого человека. Возможно, обычай дажеммы, традиция посылать молодых людей в путешествие, была даром беспокойных предков Федора. Может и так. Проблема была в том, что Лириэль никогда не узнает этого в точности. Пусть в Рашемене принято, что молодежь странствует и открывает для себя мир, но дроу Мензоберранзана имели на этот счет другое мнение.

Лириэль со вздохом оттолкнула свиток, который она пыталась читать. Не раздеваясь она упала на кровать, чтобы хоть немного передохнуть. Ей нужен был отдых, чтобы пережить предстоящий день. Он будет нелегким, ведь она не готовилась к урокам. Даже приятное предвкушение позора Шакти и ее провалившейся затеи не могло развеселить Лириэль.

Новый день приближался, и в комнату вползал шум самых ранних пташек, а сон все не шел к юной дроу. Реалии ее положения представали перед ней, во всей своей неприглядной красе. Прогулка на поверхность была захватывающей и волнующей, но из-за нее она опасно рискнула. И ради чего? Она прикована к Арах-Тинилиту на долгие годы. С того мига, как паутинные ворота Академии сомкнулись за ней, Лириэль пыталась противиться судьбе, и при этом ей приходилось частенько полагаться на случай. Если она хочет выжить в этом угрюмом, жестоком месте, ей придется оставить проделки и забыть о своем сумрачном чувстве юмора. Это само по себе будет нелегко, но в сердце своем она знала, что ей необходимо будет заставить себя забыть о мечте о путешествиях и далеких землях.

После сегодняшней ночи, конечно.

Откинувшись на шелковые подушки, эльфийка ждала еще одной бессонной ночи. После нее, она посвятит себя жреческой подготовке. Она примирится с Госпожой Зелд, и возьмется за учебу с усердием, которое заставит устыдиться даже набожную, целеустремленную Сос'Ампту. Она станет высшей жрицей за самое короткое время, на благо Дома Баэнре. После этой ночи.

Пожалуйста, Лолт, безмолвно молила Лириэль погружаясь в дрему. Прошу, еще только одну ночь.

Впервые за эти дни шаги Федора наполняла надежда. После нескольких часов поисков, он нашел тоннель, который упоминала дроу. Маленькая, усыпанная камнями пещера с ручейком струившимся внизу, а за ней путь резко уходил вверх, пропадая в дыре в скале. Если что и заслуживало имени тоннеля Сухого Оврага, так это она.

Скользнув вниз по склону, он зашлепал по неглубокому руслу. Как он и подозревал, дыра открывалась в тоннель. Узкий коридор извивался, уходя вверх по сжатой спирали, но юноша почти пробежался по нему, устремляясь к свету солнца.

Он вернется в Подземье, поскольку он поклялся искать амулет, и пока жив не отступится от поисков. Тем не менее, мысли о короткой передышке радовали его неимоверно. Федор не осознавал до этого момента, когда перед ним забрезжило спасение, насколько подавляющим было Подземье. Оно крало надежду; оно убивало душу.

Но Федор помнил и смех девушки дроу, любопытство в ее золотых глазах. Она наслаждалась жизнью, а не просто выживала. Однако он не мог не задуматься над тем, кто может процветать в этом темном и злобном месте. Лишения и опасность были спутниками Федора всю его жизнь, но напряжение последних дней подвергло суровому испытанию его силу и храбрость. Он не мог даже представить, что делает Подземье с теми, кто проводит всю свою жизнь в его глубинах. Эльфийка была прекрасна превыше любых слов, а храбростью и мастерством в бою не уступала любой деве Рашемена, но она была несомненной и настоящей дроу. А что это означает, Федор просто не знал.

Юный воин вновь напомнил себе, что должен оставаться внимательным к окружению, что эта хмурая и опасная земля не место для мечтателей. Но на каждом шагу крутого подъема темная эльфийка была с ним.

Время в Арах-Тинилит шло своей скоростью. Лириэль была абсолютно уверена, что за время утренней лекции промелькнуло как минимум два-три дня. Она тихо благословляла бессчетные ночные празднования, на которых она побывала за много лет. Без такой подготовки, у нее наверняка не хватило бы выносливости, чтобы бодрствовать сейчас. Тем не менее, девушка чувствовала, как слипаются ее глаза под бесконечный монолог учительницы. Лириэль лишь надеялась, что ее одурелое выражение будет принято за напряженное внимание.

Даже урок по нижним планам разочаровал ее. Учительница вызвала наблюдательный портал в Тартерус, который, по мнению Лириэль, был не слишком интересным местом. Серые туманы и бесконечное отчаяние. Извивающиеся пути вели в никуда, а крылатые твари с псиными головами были довольно банальными воплощениями зла. Они летали, они визжали, они разрывали на части любого беспомощного неудачника, оказавшегося в их темном мире. Все это было ужасно предсказуемо.

Не произошло на уроке ничего особо интересного и в личном смысле. Шакти присутствовала, угрюмая и нахохлившаяся, но учительница была к ней вполне благосклонна. Похоже, ее неудача осталась в тайне. Очевидно, Шакти не побежала к старшим с новостями о предполагаемом побеге Баэнре. Это злило Лириэль — она надеялась опозорить Шакти прилюдно — но ее и впечатляло терпение и решимость противницы. Жрица Ханзрин была готова как гончая следовать за намеченной добычей так долго, как потребуется, чтобы обнаружить что-либо действительно серьезное. Шакти становилась достойным противником. Терпеливая как паук, она будет поблизости наблюдая, непрерывно наблюдая, ожидая пока враг допустит ошибку. Это понимание отнюдь не улучшило настроения Лириэль.

Послеобеденное время никакого просвета не обещало, поскольку Лириэль вновь предстояло встретиться с последствиями ее необычного детства. Тренировки с оружием были обязательны для любого дроу, независимо от класса или пола. Лириэль была смертельно опасна со всем, что можно было бросить, и всегда полагала это вполне достаточным для своих нужд. К сожалению, боло, пращи и метательные пауки не входили в классический репертуар женщины благородного происхождения. Считалось что все, поступающие в Академию, имеют опыт обращения с мечом и самым знаменитым оружием дроу: маленькими арбалетами, для которых использовались отравленные дротики. Второе не было проблемой — Лириэль может попасть во что бы ни метила, — но к мечам она никогда не испытывала ни малейшего интереса. Как ей пришлось узнать, интерес не требовался; обязательно было умение.

Ее тренером оказался один из старших студентов Мели-Маджере. Грузный, непривлекательный мужчина из какой-то меньшей семьи, он похоже одновременно был раздражен необходимостью обучать начинающую жрицу, и обрадован возможностью покомандовать женщиной Баэнре.

«Твое запястье дрожит», хмуро бросил он. «Всего два часа практики, а ты уже устаешь!»

Лириэль опустила руку, устроив кончик тяжелого меча на полу тренировочного зала. «Я не привыкла держать меч», сказала она обороняющимся тоном.

«Это заметно», с издевкой ответил он. «Я видел детей, которые могли драться лучше. Что ты делала все эти годы?»

Она откинула взмокшие волосы со лба, и жестко улыбнулась. «Поспрашивай в округе. Как, ты сказал, твое имя?»

«Даргатан Сран'летт»

«Дом Сран'летт» пробормотала Лириэль, окинув коренастого воина с ног до головы. «Да, теперь когда ты сказал, фамильное сходство очевидно».

Мужчина нахмурился, и лицо его нагрелось до ярко-красного цвета. Жриц этого дома нередко называли «толстыми сестрами» — не в пределах их слышимости, понятное дело, — и многие члены клана, как мужчины, так и женщины, не отличались тонкой, стройной фигурой считавшейся идеалом у дроу. Даргатан оказался весьма чувствителен к таким замечаниям. Он поднял меч медленной, угрожающей дугой.

«Готовься» рявкнул он.

Лириэль стала лицом к лицу с ним, и подняла слишком тяжелое для нее оружие. Прежде чем ее усталые мышцы среагировали, мужчина нанес удар. Меч по диагонали прошелся по ее тунике, оставив разрез от плеча до пояса. Она неверяще посмотрела вниз, на серебристый блеск открывшейся кольчуги.

Подняв горящие яростью глаза на врага, девушка долго удерживала его издевательский взгляд. Потом она прыгнула, направляя меч в сердце. Мужчина легко отвел укол, и танцующе отскочил назад, со скоростью которую трудно было предположить по его телу.

«Готовься», повторил Даргатан, теперь самодовольно. «Работай над стойкой. Ты все еще слишком раскрываешься. Помни, левая нога назад, левое плечо назад. Оставляй цель поменьше».

Сжав зубы, Лириэль подчинилась. Снова и снова он заставлял ее практиковаться, демонстрируя простейшие уколы и защиту при работе одним мечом. Пусть Даргатану и не хватало мускулистой фигуры и молниеносного блеска, отмечавшего лучших воинов среди дроу, но за эти часы Лириэль пришлось признать, что как учитель он хорош. Он критиковал каждое ее движение, демонстрируя шаг за шагом навыки, которые воин обретет годами напряженного труда и практики. По стандартам большинства рас, Лириэль была неплохим бойцом. От дроу требовалось куда больше. По ходу тренировки, она по иному стала смотреть на искусство обращения с мечом, и осознала как мало на самом деле знает об этом. Кроме того, у нее разболелись все мускулы, кости и сухожилия.

«Пока хватит», сказал Даргатан наконец. «Для мечника есть два главных правила: знать основы, и быть готовым к неожиданностям. Мы начали работать над первым. Если будешь усердно работать под хорошим надзором, для тебя еще не все потеряно».

С этим надменным заявлением, мужчина спрятал клинок в ножны и направился к выходу. Лириэль подождала пока он достигнет двери, потом позвала его по имени.

Обернувшись, Даргатан обнаружил свою ученицу, держащую меч на весу как дротик, отведя за плечо. Ее глаза опасно блеснули, и она метнула оружие прямо в него. Клинок с силой вонзился в щель между косяком и стеной, задрожав там, всего в дюймах от его ошалелого лица.

«Благодарю тебя за урок, о лучший из учителей», сказала Лириэль любезно, держа руки на бедрах в дразняще женственной позе. «Но, может быть, в следующий раз мы займемся подготовкой к неожиданностям?»

Чтобы подчеркнуть свою мысль, она выудила из потайного кармана боло, и начала раскручивать его над головой. Мужчина испарился из комнаты, позабыв о своей ауре превосходства.

Все же, заметила Лириэль пряча свое излюбленное оружие, иногда и в Арах-Тинилит можно немного поразвлечься.

Когда закончилась вечерняя молитва, Лириэль торопливо отправилась в комнату. Ничто, даже усталость от изнурительной тренировки, не могло отвратить ее от намерения совершить финальное путешествие на поверхность. Для последнего путешествия на свободу, не могло подойти никакое другое место.

Лириэль быстро оделась и вооружилась. При этом она заметила, что пивафви потерял долю своего блеска, а шаги в зачарованных башмаках чуть менее бесшумны чем обычно. Ее удивило, что всего час на поверхности мог так сильно сказаться на магии дроу. Как же, размышляла она, выживают жрицы Эйлистраи? Что из их магии, их наследия, оставили они ради танцев в лунном свете? Дроу ли они еще, или просто темнокожие фейри? Это были лишь немногие из вопросов, которые она собиралась задать жрицам Темной Девы.

Молодая волшебница быстро повторила заклинания, которые ей потребуются, затем активизировала портал, ведущий в кабинет Харза-кзада. Она надеялась, что ее учитель уже спит, избавив ее от своих бесконечных вопросов. Но, к ее удивлению, из личных покоев мага доносились сердитые мужские голоса. Природное любопытство требовало от нее разобраться в чем дело; Харза был таким отшельником, что присутствие другого темного эльфа в его убежище говорила о чем-то поистине важном.

Но лунное сияние манило ее, зовом слишком могущественным чтобы ему противится, и она вновь вошла в вихрь, ведущий к лесному озеру.

Снова она очутилась на коленях, прижавшись к земле. Снова на нее обрушилась яркая зелень, окружающая ее со всех сторон. И снова она услышала музыку темных эльфов, сложные призрачные мелодии, такие знакомые. Конечно, в Подземье эту музыку не играли бы на арфе. Дроу полагали этот инструмент неудачным и безвкусным. Но здесь, под светом луны, тонкие серебристые ноты арфы казались правильными и к месту.

Лириэль быстро направилась в направлении музыки. Сейчас следовать на звук было легче, поскольку она уже приспособилась к необычному, прямолинейному распространению мелодии в открытом воздухе, и следуя прямиком к ней она вышла к озеру Темной Девы. Этот мир такой необычный. Лириэль привыкла отслеживать звуки, просочившиеся через слои магии, отражавшиеся эхом в лабиринте скалы. Здесь отдельный звук было проще распознать, но и нагрузка на уши была куда выше.

Темные пути Подземья и гигантская пещера в которой располагался Мензоберранзан отнюдь не безмолвные, тем не менее погружены в зловещую тишину. Здесь вокруг была радостная какофония. Крохотные безвредные насекомые стрекотали около нее, толстенькие маленькие водяные ящерицы распевали свои песни. Деревья тоже пели, шепотом колышущихся под ветром листьев. Звуки этой земли, залитой звездным светом, были как и ее цвета — слишком яркие, слишком разнообразные. В этом мире даже ко многому привычная Лириэль испытывала ощущения, в которые никогда бы раньше не поверила. Каждый нерв казался обнаженным, открытым. Она никогда не чувствовала себя такой маленькой, такой ошеломленной.

Она никогда не была ощущала себя такой живой.

Лириэль пробежалась по зелено-коричневому лабиринту к огню у озера. Там она обнаружила жриц Эйлистраи, одетых в серебристые накидки и попивавших из кружек какое-то дымящееся, ароматное варево. Изольд Веладорн оглянулась на появившуюся Лириэль и пригласила ее подойти поближе.

«Я рада, что ты вернулась сегодня, маленькая сестра», сказала она радостно, поднимаясь и приветствуя Лириэль. «У нас сегодня еще одна гостья, и она очень хочет встретиться с тобой».

Другая дроу поднялась и встала рядом с Изольд. Лириэль забыла о необходимости дышать; странные истории о Времени Бед неожиданно стали пугающе реальными. Шепотом говорилось, что Лолт ходила по улицам Мензоберранзана, в облике высокой, прекрасной дроу. А значит, эта странная женщина должно быть ни кто иная, как сама Эйлистраи.

Дроу была шести футов ростом, и серебряное свечение облекало ее как пойманный свет луны. Волосы серебристой пряжей спадали почти до ног, а летящее одеяние отблескивало собственным светом. Даже ее глаза были серебристыми, больше чем у большинства дроу, и обрамленные пышными белыми ресницами. Ее кожа, столь же темная как и у самой Лириэль, гордо сияла чернотой в свете, окружавшем ее.

В трепете и страхе, Лириэль опустилась на колени. Она сомневалась, что может существовать другая богиня кроме Лолт, а теперь вера в Паучью Королеву может означать ее смерть. Рука молодой дроу сомкнулась на священном символе висевшем у нее на шее. Он отмечал ее как служительницу Лолт, начинающую жрицу Леди Хаоса. У нее на родине, тех, кто следовал любому божеству кроме Лолт, убивали. Она не сомневалась, какой будет ее судьба в руках Эйлистраи.

Улыбка Изольд исчезла при виде странной реакции девушки. Понимание пришло быстро, и с испуганным видом она бросилась к ней, и подняла на ноги. «Лириэль, нет нужды бояться. Это моя мать, Килуэ Веладорн. Она жрица Темной Девы, как и мы все».

Высокая дроу улыбнулась, и ее серебристые глаза успокоили девушку. «Я слышала, ты путешественница, Лириэль Баэнре. Я тоже сейчас далеко от избранного дома. Побудь с нами, если хочешь, и быть может мы, странники, обменяемся рассказами о далеких землях».

Лириэль все еще чувствовала растерянность, но теплота и обаяние прекрасной дроу притягивали ее, и она позволила Изольд отвести ее к костру. Потом долгое время ей вполне достаточно было сидеть, потягивать горячее вино с пряностями из кружки, и слушать разговоры. Жрицы обращались к Килуэ с величайшим почтением, и задавали множество вопросов о ее работе в Храме Променады. Природное любопытство Лириэль не позволило ей долго оставаться в стороне.

«Где этот храм? Тоже в лесу?»

Килуэ улыбнулась. «Нет. Променада находится около Скуллпорта, а у этого места очень мало общего с мирным озером».

«Скуллпорт» повторила Лириэль. Звучание было интригующим, дразнящим воображение намеками на опасные приключения, и обещанием открытого моря. «Где это?»

«Это подземный город, во многом похожий на твой Мензоберранзан, и расположенный далеко внизу под великим береговым городом Уотердип. Большинство обитателей Уотердипа мало что знают о том, что у них под ногами, и лишь немногие отправляются в глубины. А из них, немногие выживают. Это опасное место, где нет закона». Голос Килуэ был суров, а на лице отражалась печаль.

«Если ты так считаешь, почему же остаешься там?» спросила Лириэль.

«Мы нужны», просто ответила жрица.

Слишком просто, чтобы Лириэль могла в это поверить. Ее с детства учили оценивать все слоями значений и мотивов, и ей казалось, что здесь должно быть скрыто больше, чем говорит Килуэ. Возможно, Скуллпорт как и Подземье, дроу не могут покидать надолго, не растеряв свое могущество?

«Можете вы творить магию на поверхности?» спросила она прямо.

Килуэ казалась удивленной. «Да, конечно. Темная Дева слышит и отвечает своим Избранным, где бы они не находились».

Лириэль задумчиво кивнула. Имелась в виду, конечно, жреческая магия, а это было совсем не то, что способности, которыми она обладала от рождения, и с детства обучалась владеть. Все же, больше чем ничего. Она задумалась, может ли услышать ее Лолт, здесь, так далеко от храмов Мензоберранзана. Дотронувшись до символа Паучьей Королевы, она мысленно проговорила слова жреческого заклинания, которое позволило бы ей прочесть мысли этой царственной дроу.

Ни отсвета, ни шепота. Заклинание не сработало; молитва осталась безответной. В Землях Света она была одинока.

Подняв глаза, она встретилась с мягким взглядом Килуэ. «Изольд сказала, что ты опытный маг, и владеешь заклинаниями врат. Скажи мне, куда ты направишься потом?»

«Это мое последнее путешествие на поверхность на многие годы», печально призналась Лириэль. «Я не должна покидать Арах-Тинилит до завершения учебы. Пока что мне везло, но рано или поздно я попалась бы. Мой народ, скажем так, этого не одобрит».

«Ясно. А их одобрение так важно для тебя?»

«Для меня важно мое выживание», ответила она прямо.

Килуэ долго молчала. «Есть другие варианты».

«Танцевать под луной», угрюмо сказала Лириэль. «Хорошее занятие, но дальше что? Как насчет рассвета? Меня будут ненавидеть и преследовать люди и эльфы фейри под солнцем, и даже самой простой магии не будет для защиты».

Она взяла в ладони краешек пивафви, и продемонстрировала блестящий плащ Килуэ. «Смотри: он тускнеет на глазах. Так далеко от энергии Подземья, его магия исчезает. У себя на родине, я хожу невидимая и неслышная. Здесь я буду уязвима, открыта для чужих глаз. Мое оружие, броня, компоненты для заклинаний — все растворится под солнцем».

«Ты не будешь беззащитна», вставила Изольд. «У тебя есть меч».

Лириэль застонала, дотронувшись до ноющих мышц руки. «Не напоминай! Ты предлагаешь, чтобы мое выживание зависело от худшей из моих способностей. Благодарю, но я не согласна».

«Ты можешь изучить новые пути», сказала Изольд.

«Но этого-то я и боюсь!» воскликнула Лириэль. «Ты не понимаешь. Я не могу оставить свое происхождение. Я не могу забыть нашу культуру, распрощаться с врожденной магией, и той, что я изучила за три десятилетия! Возможно, для вас это лишь сборище обычаев и заклинаний, но это то, что я есть».

Килуэ опустила ладонь на плечо дочери. «Оставь ее, Изольд. Все мы должны следовать своим путем», сказала она с мягким укором. Потом обратилась к Лириэль: «Ты пришла сюда учиться. Раз твое время с нами ограничено, возможно тебе стоит спросить о том, что хочется узнать?»

Прямота и внимание старшей женщины удивляли Лириэль. Поскольку она никогда не упускала предоставляющихся возможностей, она спросила о Рашемене и его обычаях.

«Рашемен лежит далеко к востоку отсюда», начала Килуэ. «Им правят Колдуньи, мудрые женщины, владеющие могучей и необычной магией. Одна из моих сестер училась у них в свое время». Она сделала паузу, и слегка улыбнулась. «Многие зовут ее Колдуньей, но мало кто понимает, почему».

«Колдуньи Рашемена позволили дроу учиться у них?» недоверчиво переспросила Лириэль. «Эти люди что, полные идиоты?» В Мензоберранзане магические секреты тщательно скрывались, делились ими редко и неохотно. Дело было не только и не столько в жадности, скорее в выживании. Любое оружие, отданное в руки другого дроу, почти наверняка повернется против дарителя.

«Они учили мою сестру», ответила жрица делая легкое ударение на этих словах, «зная что она не несет им угрозы. А почему ты интересуешься этими местами?»

«В Подземье я встретилась с человеком. Он назвался Федором из Рашемена, и сказал что он в дажемме — путешествует, чтобы понять чужие земли».

«Таков их обычай», согласилась Килуэ, «но меня удивляет, что один из них отправился Вниз. Народ Рашемена бесстрашен, но они не бросаются зря своими жизнями».

«О, ты просто не видела Федора», ответила Лириэль. «Он, похоже, весьма упорно пытается как раз это и сделать. Скажи, известен ли тебе народ Рус?»

Жрица спокойно приняла смену темы. «Были такие люди, много веков назад. Со временем, они смешали свою кровь с жителями многих земель, так что их язык и обычаи во многом забыты. Старые пути до сих пор сильней всего на острове Руатим».

«А доходили ли они до Рашемена?»

Жрица задумалась. «Я не историк, но припоминаю, что очень давно, прежде чем леса и реки Анауроха превратились в песок, в Рашемен вторглись и остались там варвары-мореходы, путешествовавшие в глубь земли по рекам. Я никогда не связывала их раньше, но, пожалуй, между древними магическими традициями этих земель действительно есть немало общего».

Подняв ладонь, она предупредила следующий вопрос Лириэль. «Об этом мне почти ничего не известно. Все что я знаю, это что обе культуры тесно привязаны к своей земле. И та и другая черпают магию из особых мест силы, и духов обитающих там».

Лириэль кивнула. Ей было отлично известно, что в Подземье есть свои места силы. Именно это, пожалуй, больше всего остального привязывало ее к нижним землям, поскольку магия ее народа зависела от странного излучения Подземья.

«Колдуньи правят этой землей, и значит должны оставаться в ее границах», рассудила Лириэль. «Но как же те Рус, что путешествовали? Странно, что они оставляли позади подобное могущество».

«Насчет этого я не знаю», признала Килуэ. «Судя по старым легендам, эти путешественики предпочитали полагаться на меч и топор, а не на магию. Впрочем, Колдуньи тоже путешествовали, хотя и нечасто. Моя сестра говорила об артефакте, древнем амулете, который мог запасать магию этих мест, если Колдунье приходилось покидать свою землю».

«Амулет», повторила Лириэль, вспоминая о маленьком золотом кинжале, который она увидела в мыслях Федора. «А тебе известно, как он выглядит?»

«Да. Моя сестра носила его когда-то, много лет назад. Ветроход, так она его называла. Крохотный кинжал, в рунных ножнах».

С большим трудом Лириэль скрыла свое возбуждение. «Как он действует?» спросила она как смогла небрежно.

«Всех деталей я не знаю», ответила старшая дроу. «Силуне — моя сестра — говорила, что амулет запасает магию из мест силы, но лишь на время. Немногие Колдуньи уходили в долгие путешествия, так что им обычно хватало. Но в легендах есть еще намеки, что Ветроход мог закрепить эти силы и сделать их постоянными. Как, мне неизвестно. Это знание утеряно».

Может быть, а может и нет, подумала Лириэль. В ее гибком уме возможности сменяли друг друга, превращая разрозненные нити в новую, дотоле невиданную пряжу. Если странники Рус действительно заселили Рашемен, Ветроход вполне может быть их творением. Тогда ключом к силам амулета является рунная магия. Если амулет, который искал Федор, действительно Ветроход, то этот древний артефакт где-то в Подземье. Если она найдет его, возможно ей удастся запасти собственную магию. Почему бы нет? Врожденные магические способности дроу, и могущество большинства создаваемых ими вещей усиливались присущим Подземью излучением. Разве это не форма магии места?

Если и снова если. Слишком много 'если', но взволнованную Лириэль это не пугало. Впервые в жизни мечта о путешествиях и исследованиях в Землях Света казалась осуществимой. Некоторые дроу — как эти жрицы — могут забыть о своем наследии, отвергнуть Леди Хаоса, но для Лириэль это не было выходом. Она любила дикую красоту Подземья, и как бы не жаждала приключений в верхнем мире, она хотела, чтобы у нее была возможность вернуться домой. Если она найдет амулет, и овладеет его силами, для нее откроется путь появляться на поверхности на своих условиях: бесшумной, непредсказуемой, таинственной, могущественной, волшебной, смертоносной. Дроу.

Неожиданно Лириэль подалась вперед и обняла царственную женщину. «Мне пора идти, но я даже высказать не могу, что значит для меня этот визит!»

Килуэ вгляделась в лицо девушки и сияющие золотые глаза. «Храм Променады», мягко повторила она. «Вспомни о нем, если будет нужда».

Глава 11. Ложный след

Лириэль бесшумно неслась по лесу, направляясь назад к магическим вратам. На бегу она потревожила странное существо, большого серовато-коричневого зверя с огромными коричневыми глазами и ветвистыми рогами. Животное бросилось прочь, и скоро исчезло среди деревьев. На миг Лириэль остановилась, наблюдая за грациозным существом. В другое время она бы последовала за ним, охотясь или чтобы узнать побольше о странном и изумительном создании. Но этой ночью у нее была цель поважнее.

Она подозревала, где может находиться Ветроход, и времени найти его оставалось немного. Она не мешкая вошла во врата, перенесшие ее обратно в Подземье. Магический полет был короток, и вскоре очутилась поблизости от места, где присоединилась к человеку в схватке с драгазхарами.

Лириэль повторила свой путь к светящейся пещере, в которой ей встретился Федор из Рашемена. Тут была тайна, которую необходимо было разрешить. Она нагнулась над телом убитого человеком ночного охотника, внимательно изучая его.

Даже в смерти, существо впечатляло. Измятые крылья размахом были не меньше семи футов, а острые как кинжалы клыки, выступавшие из распахнутой пасти, длиной не уступали ее пальцам. Чудо, что человек сумел сразить такого противника, но еще удивительней, что гигантские летучие мыши вообще атаковали его. Будучи крайне опасными, драгазхары однако были разумными существами, и редко охотились на добычу больше и опасней крыс. Что-то должно было случиться, что храбрило их или напротив угрожало, чтобы заставить их так изменить своим повадкам.

Ухватившись обеими руками за крыло драгазхара, она перевалила его на спину, чтобы исследовать другую сторону. Ответ, который она искала, нашелся там. Живот и ноги украшали несколько длинных, тонких порезов: пересекающиеся отметины парных мечей. Раны были слишком тонкими и точными, чтобы отнести их на счет тупого меча человека. Оружие дроу пометило драгазхара.

Она обследовала тела трех других существ, и обнаружила такие же следы, и к тому же отравленные болты от арбалетов дроу. Летучие мыши, видимо, натолкнулись на Федора удирая из другой, более опасной схватки. После столкновения с отрядом воинов дроу, одинокий человек конечно показался совсем легкой добычей.

Это открытие подтвердило одно из ее подозрений: в погоне за амулетом, Федор последовал в Подземье за отрядом дроу. Что он собирался делать, найдя дроу, Лириэль не понимала. Он неплохо сражался, но — одинокий человек против самых опасных бойцов глубин!

Лириэль не приходило в голову задуматься, что может она сама против отряда дроу. В конце концов, она принцесса Баэнре, волшебница, и решительно настроена найти амулет.

Осмотрев каменный пол, она нашла полоски капавшей крови, ведшие из пещеры. Несколько драгазхаров пережили встречу с мечом и дубинкой Федора, а один из них был ранен достаточно серьезно, чтобы оставить такой след. Поскольку будучи ранеными они всегда возвращались в свое логово, Лириэль решила что может отследить дорогу, которая привела их в эту пещеру, и вызвала шар магического огня чтобы идти по помеченному кровью пути. Ускорив шаг в предвкушении, она направилась к месту первого боя.

Кровавый след привел в гигантскую, темную пещеру. Здесь не было света, ни фосфоресцирующих скал, ни растений, освещавших пещеру о которой она привыкла думать как пещера Федора. Но Лириэль видела все достаточно четко. Тепловые тона воздуха и скал показывали угрюмый ландшафт с точностью и нюансами, которые видящие в обычном свете не смогли бы даже вообразить. В Подземье даже в самом холодном камне было какое-то тепло.

И тела двух мужчин дроу, холодные как их каменная гробница, светились тусклым, синеватым сиянием, характерным для безжизненной плоти.

Лириэль торопливо направилась к мертвым эльфам. Опустившись на колени, она стала обыскивать тела, однако нашла лишь несколько неплохих ножей и других вещичек, но не амулет, который был ей нужен.

Разочарованная девушка присела и снова обдумала ситуацию. Мужчины были простолюдинами, и не носили знаки принадлежности к благородным домам Мензоберранзана. Они были хорошо вооружены, но тем не менее, странно что их только двое. Лириэль осмеливалась странствовать по Подземью в одиночку благодаря своей магии, но лишь другие маги дроу могли поступать так же. У этих мужчин не было книг заклинаний, сумочек со странными принадлежностями, жезлов и тому подобного. Они, безусловно, были тренированными бойцами, вероятно ворами, но не более того.

На обоих мертвецах были следы клыков и крыльевых когтей драгазхаров, но ни одна из ран не была смертельной. Эти дроу, по-видимому, погибли от ударов отравленных хвостов.

Лириэль вскочила на ноги, и сотворила новый светящийся шар. Высоко подняв его, она осмотрелась вокруг. Тела дюжины драгазхаров устилали пещеру, свидетельствуя о долгой и яростной схватке. Могло ли так быть, что здесь сражались только эти два дроу?

Но нет, оружие рассыпанное по полу наверняка принадлежало большему числу бойцов. Два отличных парных клинка, тонкие и покрытые рунами, привлекли взгляд Лириэль. Наклонившись, она пробежала пальцами по одному из сверкающих клинков; в нем билась и пульсировала магия. Бесценное оружие, гордость дроу, владевшего ими. Она оставила идею о том, что выжившие дроу бежали, бросив тела двух своих собратьев. Ни один воин из темных эльфов не оставит такое оружие, разве только отправляясь туда, где ему уже никакое оружие не понадобится.

В нескольких шагах от оружия Лириэль заметила расплескавшуюся кровь, уже засохшую и холодную. Недолгие поиски, и она обнаружила еще одно пятно, примерно в десяти футах. Теперь она понимала, что произошло.

Ночные охотники обычно относят добычу в логово, чтобы там насладиться ею спокойно, особенно если они чувствуют опасность. Битва с дроу явно может таковой считаться — Лириэль вообще удивлялась, что драгазхары так упорствовали, столкнувшись с подобными противниками. Очевидно, пища была им крайне необходима. Тогда странно, что они оставили два тела.

Помешкав мгновение, Лириэль пошла дальше по кровавому следу. Логово должно быть очень близко. Несмотря на свои размеры, драгазхары не смогли бы далеко перетащить тела взрослых дроу.

Как она и подозревала, пещера оказалась поблизости. Вход в нее располагался высоко в каменной стене тоннеля, почти горизонтальная щель, казавшаяся слишком узкой чтобы через нее могли проскочить гигантские летучие мыши. Лириэль подпрыгнула, ухватилась за карниз, подтянулась и вгляделась внутрь.

В пещере было лишь несколько взрослых драгазхаров, спящих свисая на хвостах с потолка. Кроме них там было множество молодняка, пожалуй больше сорока. Малыши драгазхаров были довольно симпатичны, с ухоженной иссиня-черной шкуркой и пухленькими тельцами. Они спали выстроившись в линию, судя по виду сытые и довольные.

Лириэль кивнула приветствуя прояснение ситуации. Необходимость кормить столько молодняка могла подвинуть драгазхаров даже на атаку отряда дроу. Двух отравленных дроу бросили позади по-видимому из-за того, что детеныши не смогли бы есть их. Лириэль решила, судя по числу маленьких, что пещера служит домом для нескольких охотничьих стай — как минимум, семь-восемь десятков взрослых. Вполне достаточно, чтобы уничтожить небольшую группу дроу. Она внимательно разглядывала невысокую пещеру. Дроу редко попадали в такие места, но те кому случалось, говорили что в них можно найти немало сокровищ. У Лириэль было одно вполне конкретное сокровище на уме.

Дроу осторожно оглянулась через плечо, затем в другую сторону. Тоннель был погружен в темноту и безмолвие, так далеко как она могла видеть. Обитатели пещеры на охоте, за исключением нескольких нянек, заботящихся о детенышах. Лириэль понимала, что расклад не слишком хорош; а впрочем, когда он был лучше?

Лириэль подтянулась в дыру, и, закутавшись в пивафви, вошла в логово. Едкая вонь помета ворвалась в ее ноздри, и она благословила зачарованную обувь, позволявшую ей идти не издавая шлепанья, которое возвестило бы жителям пещеры о пришельце. Она не прошла далеко, когда одна нога натолкнулась на что-то мягкое. Наклонившись, она пригляделась поближе.

Это было тело высокого мужчины дроу — точнее, то что от него оставалось. Кольчуга не поддалась клыкам летучих мышей, и торс остался в по большей части целым, но кости конечностей были обглоданы почти начисто. Два других тела лежали поблизости, в состоянии не лучшем чем первое.

Нуждайся Лириэль в напоминании о необходимости оставаться незамеченной, она бы не могла пожелать лучшего. Осторожно пошарив по частично съеденным трупам, она нашла приличный запас отравленных дротиков и несколько весьма приличных ножей. Она бы взяла их, но тела потом обыщут, и не нужно, чтобы кто-то заподозрил что она уже побывала в пещере.

Потом Лириэль нашла что искала. Один из мертвых дроу носил под кольчугой кожаный мешочек, удерживавшийся на шее длинным ремешком. В нем был трехдюймовый кинжал в ножнах с оборванной цепочкой, разрисованных рунами. Победно сжимая амулет в ладони, Лириэль убралась из логова.

Торопливо вернувшись в относительную безопасность светящейся пещеры, она осмотрела трофей тщательней. Да, именно то, что она подглядела в мыслях Федора. Теперь она понимала, что подобная вещь способна заманить человека в Подземье. Она, если, конечно, это действительно Ветроход, является уникальным магическим сокровищем, артефактом давно ушедшей эры странного и могущественного чародейства. Найти такой предмет было достойной целью. Обладание им стоило всех тех опасностей, которые встретил Федор.

И еще встретит. Эта мысль пригасила триумф Лириэль, и заставила ее нахмуриться. Конечно же, человек вернется, и если она нашла мертвых торговцев, то же может сделать и он. Он уже продемонстрировал свою силу и упорство. Но без эльфийской обуви, без защищающей невидимости пивафви, он наверняка присоединится к дроу служащим теперь пищей для молодняка драгазхаров.

Лириэль не стала размышлять, почему ее собственно вообще должно все это волновать. У нее не было времени, и она быстро создала план, который позволит достичь поставленных целей. Достав книгу заклинаний, она вызвала портал в башню Харзы. Задуманное потребует помощи мага.

Однако войдя в его кабинет она обнаружила, что Харза не один. Ее учитель сидел за столом, с силой сжимая ладони так что побледнели костяшки пальцев. В кресле рядом с ним развалился мужчина, наверно самого экзотичного вида темный эльф из всех, виденных Лириэль. Длинные, медного цвета волосы были убраны толстым хвостом, слабый огонек свечи заставлял блестеть его глаза, такие же черные как и кожа. Узкое лицо с изящными, высокими скулами, заостренный подбородок и тонкий нос. Он был строен, богато одет, с манерами свидетельствовавшими о гордости и силе. Лириэль разглядела все это одним взглядом, и столь же быстро забыла о нем. В другое время, она пожалуй заинтересовалась бы, но сейчас у нее были более важные заботы.

«Харза, надо поговорить», быстро сказала она, указующе покосившись на незнакомца.

Прежде чем маг произнес хоть слово, рыжеволосый дроу вскочил на ноги, и вежливо поклонился Лириэль. «Я бы поприветствовал тебя, леди, но не знаю имени и дома», сказал он. «Харза-кзад, если ты будешь так любезен?»

Беспокойные морщины мага углубились в настоящие ущелья, но он приступил к формальному представлению. «Лириэль из Дома Баэнре, дочь архимага Громфа Баэнре, позволь представить моего делового партнера, Нисстира, капитана торговой группы Драконья Сокровищница».

Черные глаза Нисстира вспыхнули, он поклонился еще раз. «Я не ожидал подобной чести. Как наш общий друг заверил меня, тебе понравился его последний дар?»

«Человеческая книга» неохотно вставил Харза, заметив непонимающее выражение Лириэль. «Нисстир доставил мне ее».

«И я буду счастлив снабдить тебя другими, если на то будет твое желание. Драконья Сокровищница знаменита тем, что обеспечивает клиентам все желаемое, независимо от цены. Уверен, маг с удовольствием поможет нам в наших делах. Мы снабжаем его дом много лет».

Подобные соглашения, как знала Лириэль, были довольно обычным делом. Многие благородные дома спонсировали торговые кланы, бывшие их единственной связью с миром вне Мензоберранзана. В свою очередь, угроза возмездия могущественной матроны давала торговцам некоторую степень безопасности, которую они не смогли бы получить иным способом. Лириэль мгновенно поняла ценность подобного союзника, и обратила всю мощь своей улыбки на экзотичного красавца.

«Сегодня мне не нужны книги, но возможно ты можешь помочь в другом. Мне нужны наемники, которые не зададут лишних вопросов».

Торговец поднял медно-красную бровь. «В городе множество наемных отрядов».

«Да, и большинство работает на ту или иную матрону», возразила она, отмахнувшись от этой идеи. «Мое дело личное и секретное».

«Понятно. Что же нужно сделать?»

«Я нашла в тоннелях патруль дроу, погибший в бою с драгазхарами. Я хочу, чтобы несколько тел перенесли в устье тоннеля Сухого Оврага, вместе с несколькими мертвыми драгазхарами. Надо будет воссоздать сцену боя, как будто он произошел именно там».

Нисстир долго смотрел на нее. «Это можно сделать, но я не понимаю, зачем».

Подбородок Лириэль надменно вздернулся. «Соглашайся или отказывайся, но не смей допрашивать меня».

«Тысяча извинений, леди», пробормотал торговец, без следа искренности впрочем. «И, я полагаю, экспедиция такого рода будет оплачена?»

Он спокойно назвал цену; немалая, но далеко не так высока, как ожидала услышать Лириэль.

«Ты получишь свои деньги, и более того», пообещала она. «Я могу заплатить вперед, золотом или драгоценностями, как пожелаешь. Я так же покажу расположение логова драгазхаров, можешь забрать все что выкопаешь в их навозе. Мне это не нужно. Далее, я насчитала около сорока детенышей. Драгазхары популярны у магов в качестве компаньонов; забери сколько хочешь для тренировки на приживал, и ты получишь еще в двадцать раз больше чем запросил. Все это ты получишь, если сделаешь как я приказываю — и без вопросов. Принимаешь такие условия?»

Нисстир улыбнулся. «С удовольствием».

«Отлично. Харза, ты мне тоже понадобишься».

Маг отшатнулся. «Я, лезть в логово драгазхаров?»

«Почему нет? Какой толк от магии, если ей не пользоваться?»

«Но…»

«Если мы потревожим запасы драгазхаров, они нападут. Не сомневайся. А из того немногого, что я смогла подсмотреть, в пещере большое сообщество, минимум шесть охотничьих групп. Нам понадобится помощь еще одного мага».

«Полагаю, в этом я могу помочь, леди», вмешался торговец. «Я, как и ты, обладаю хорошими познаниями в Искусстве».

Оглядев медноволосого мужчину с ног до головы, Лириэль поверила в его утверждение. Капитаны торговцев обычно были богаты и очень влиятельны. Никто не достигнет такой позиции без мастерства в оружии или магии, а этот не производил впечатления воина. Слишком тонкий, слишком изящный, почти эфемерный в своей красоте.

«Подойдет он, Харза?»

«Он довольно неплох», признал старый дроу ворчливо.

Лириэль кивнула. «Хорошо. Тогда приступим».

«Что, прямо сейчас?» уточнил торговец.

«Конечно сейчас!» рявкнула она. Взяв песочные часы со стола Харзы она перевернула их и со стуком поставила обратно. «Я должна забрать кое-что из своей комнаты. Возьми трех своих лучших мужчин-бойцов — трех, не больше — и будь здесь прежде чем песок вытечет». С этими словами она вызвала портал в Арах-Тинилит, и почти запрыгнула туда.

«Как интересно», сказал Нисстир, направив насмешливый взгляд черных глаз на хозяина. «Ты не говорил мне, что Лириэль Баэнре была на поверхности».

«Как ты…» Харза-кзад оборвал себя и раздраженно прикусил губу.

«Как я догадался?» поддразнивающе переспросил торговец. «Это же очевидно, дорогой коллега. Не конкретные детали, конечно, но идея проста. Как ты, возможно, знаешь, тоннель Сухого Оврага ведет на поверхность. Маленькая принцесса хочет заставить кого-то отказаться от идеи отправиться за ней в Подземье. А какой лучше способ для этого, чем продемонстрировать картину ожесточенной битвы? Раскидай тела нескольких дроу и гигантских монстров, и самый большой упрямец с поверхности наткнувшись на такую сцену дважды подумает прежде чем продолжить погоню. Неплохо задумано, в самом деле. Что меня интересует,» добавил он задумчиво, «так это какого врага считает она достойным таких забот».

«Не имею ни малейшего понятия», заявил маг Ксорларрин, скрестив руки на тощей груди. «И совершенно уверен, что и не желаю этого узнавать!»

Торговец поднялся с кресла. Положив ладони на стол, он наклонился вперед, и взглянул в лицо старого мага.

«Риск», сказал он заговорщицким шепотом. «Все последователи Ваэрауна должны быть готовы рисковать».

После этой финальной шпильки, он оставил Харза-кзада кипеть и возмущаться в одиночестве. Старая игра, но Нисстир наслаждался ей. В свое время, быть может Харза так привыкнет к этим словам, что и сам невольно начнет думать о себе в тех же выражениях. Маловероятно, по правде сказать, но маг Ксорларрин, мастер Сорцере, был бы ценным дополнениям в рядах Ваэрауна.

Из Башни магии Ксорларрин, торговец отправился в арендованный им дом около Базара.Теперь, встретившись лицом к лицу с Лириэль Баэнре, он заинтересовался ей даже больше чем прежде. Она думала за себя, следовала собственным правилам. Не будучи рабом фанатизма, парализовавшего немалую часть дроу Мензоберранзана, она представлялась первоочередным кандидатом для переманивания на пути Ваэрауна. Конечно, у нее в достатке было надменности благородных женщин, но это изменится в свое время. Собственно, задача укрощения маленькой принцессы была весьма привлекательна для Нисстира.

Сначала ему надо будет завоевать ее. То, что она наняла его для выполнения этой работы, было чистейшей удачей. И довольно иронично, к тому же, поскольку мертвые дроу, которых описала Лириэль, наверняка были его собственными пропавшими ворами. Она избавила его от хлопот по их поискам.

Нисстир не упоминал об этом факте, и не видел нужды просвещать ее в дальнейшем. В казарме он отобрал трех своих сильнейших бойцов. Когда они получили инструкции и вооружились, он быстро повел их назад в Башню магии Ксорларрин.

Лириэль уже была там, кипя от нетерпения. Осмотрев наемников, она признала их подходящими. С помощью Харза-кзада, она послала их воинов через врата, к их мертвым соратникам. Нисстира она оставила полагаться на собственные силы. Если он недостаточно хорош в магии, ей лучше узнать об этом заранее. Когда ее отряд собрался, она отвела их на место битвы с драгазхарами, и быстро изложила свой план.

«Пять дроу пришли в пещеру. Двух вы видите перед собой; еще трое служат пищей для ночных охотников. Теперь, у нас есть два варианта. Мы можем забрать, что осталось от трех дроу в пещере, рискуя разозлить драгазхаров, или вы трое можете помочь мне изобразить ложную битву, потом оставив свежий след на поверхность и далее».

Воины обменялись взглядами. Двое из них испытывали явное облегчение от такого поворота событий — даже самые яростные дроу не слишком рвались в бой с подобными противниками — но третий, высокий дроу с коротко подрезанными волосами и татуированной щекой, презрительно ухмыльнулся.

«Ты говорила не об этом», заметил Нисстир. «Что насчет логова драгазхаров? Сокровищ, детенышей?»

«А еще я упоминала, что вы должны сделать как я скажу и без вопросов», нетерпеливо ответила Лириэль. «Когда работа будет исполнена, я покажу тебе логово. Можешь собрать детенышей и вещи потом, когда пожелаешь».

Торговец с поклоном принял условия. «Как скажешь. Но мне непонятно, что здесь делаю я, если битвы с драгазхарами не будет».

«Кто это сказал? Ты бы не спрашивал, если знал, насколько мы близки к их логову. Чем дольше ты тут стоишь и болтаешь, тем больше риск».

«Понятно». Нисстир ненадолго задумался. «Я знаю еще один выход на поверхность, неподалеку от тоннеля Сухого Оврага. Он ближе, и это более короткий путь в Ночь Наверху. Стоит мне приказать, чтобы мои воины использовали его?»

Лириэль с готовностью согласилась. Она не хотела, чтобы Федор из Рашемена встретил трех дроу возвращаясь сюда. То, что он вернется, у нее не вызывало сомнений, и он не сможет одолеть трех обученных и хорошо вооруженных дроу. Быть может, он последует за ними по поверхности. Возможно, даже нагонит их. Однако в это она не верила. Более вероятно, что он будет идти за ними пока не оборвется след, а потом пойдет своим путем, не видя причины возвращаться в чуждые опасности Подземья. Это ее полностью устраивало.

Так что Лириэль надзирала за наемниками, взявшими двух мертвецов, и перенесшими их в устье тоннеля Сухого Оврага. Нисстир все же пригодился, сотворив заклинания левитации, которые позволили легко доставить на место тела гигантских летучих мышей. Маг также весьма артистично обустроил картину разыгравшейся кровавой битвы. Короче говоря, Лириэль была довольна.

Оставалось последнее. Лириэль выбрала самого рослого из бойцов Нисстира, гордого мужчину с татуировкой дракона украшавшей щеку, рассудив, что он лучше других переживет то, что она собиралась сделать. Кроме того, воин даже не пытался скрыть свое отвращение к назначенной работе. Лириэль не привыкла к такому неподчинению от слуги, и не собиралась оставить его без подобающей награды.

Посему она приказала мужчине снять один из кожаных щитков, прикрывавших его предплечья. Он подчинился, протянув ей руку с любопытной и чуточку издевательской усмешкой на губах. Лириэль схватила ее за запястье, и с силой сжала.

«Как твое имя, и что тебя так веселит?» потребовала она.

«Меня зовут Горлист. Я уничтожаю своих врагов; я не трачу время выстраивая для них фальшивые следы», горделиво заявил дроу. В подтверждение, он сжал кулак, и мышцы его руки впечатляюще напряглись. Демонстрация силы сбросила хватку Лириэль с презрительной легкостью.

«Никаких фальшивых следов», ответила она, не без иронии, и вновь перехватила его руку. «Довольно весело, что именно ты это сказал, Горлист».

Единственным молниеносным движением, Лириэль выхватила кинжал, и прорезала длинную глубокую линию на руке мужчины. Глаза Горлиста ошеломленно расширились, наблюдая за хлынувшей из раны кровью. Он вырвал у нее руку.

«Не перевязывай ее; не пытайся остановить кровотечение», объяснила она. «Оставь след на поверхность, по которому пройдет даже слепой к теплу идиот. Заметь, я не оскорбляю тебя, приказывая оставить ложный след. Настоящая кровь, уверена, тебе куда больше нравится».

«Но ведь я же истекаю кровью! Я могу не дожить до Ночи Наверху!» запротестовал он.

«О, хватит ныть. Тебя никто не просит лить ее всю дорогу на поверхность. Просто пометь след в нужный тоннель, это все что мне нужно», сказала она раздраженно.

Яростная гримаса Горлиста не разгладилась. Этот мужчина явно не знал своего места; Лириэль с удовольствием напомнит ему. Она вновь взяла его запястье, и указательным пальцем свободной руки прошлась по порезу.

«Если бы я тебя собиралась убить, то ударила бы не здесь», заметила Лириэль. Используя его кровь в качестве чернил, она медленно, насмешливо провела другую линию по руке, чуть в стороне. «А вот здесь».

В ее окровавленной ладони неожиданно появился нож, который она прижала к нарисованной полосе. Злые глаза мужчины встретились с ее холодной улыбкой и вызывающим взглядом.

Вмешался Нисстир. «И мы благодарны за твою опытность», сказал он, вежливо высвобождая руку своего бойца из хватки Лириэль. «Ты, Горлист, поступишь как было сказано. Вы, трое, идите на поверхность так быстро как сможете. А после того?» спросил он, адресуя вопрос к Лириэль. «Куда им идти?»

Она замешкалась, не зная что ответить. Она думала только о том, как изобразить след, ведущий из Подземья, и не знала никакого места на поверхности, которое могла бы назвать им. Хотя постойте: есть одно.

«Уотердип», сказала она решительно.

Капитан торговцев улыбнулся. «Хороший выбор. Путь долгий, но они все равно скоро отправились бы туда. У Драконьей Сокровищницы есть база поблизости».

«В Скуллпорте?» осведомилась Лириэль, предположив, что для торговцев дроу подземное укрытие более приемлемо чем крепость людей.

Улыбка Нисстира стала шире. «Для благородной женщины Мензоберранзана, ты много знаешь о внешнем мире. Не удивлюсь, если мы скоро встретимся, дражайшая Лириэль».

«Разве что ты планируешь поступить в Арах-Тинилит», парировала Лириэль, используя тон голоса, специально предназначенный чтобы погасить хорошо знакомую искорку в черных глазах мага. «Я буду там ближайшие несколько лет».

«Какая несправедливость», энергично заявил торговец.

«Какое кощунство», небрежно ответила Лириэль. «Но, поскольку ты не из Мензоберранзана, возможно Лолт не обратит внимания на эти слова. Ну а сейчас, быть может я покажу тебе где находится логово драгазхаров?»

Нисстир последовал за девушкой в узкий тоннель, ведший к пещере, облюбованной гигантскими летучими мышами. Он отметил уверенность, с которой она шла по необжитой территории, полное отсутствие страха, несмотря на то, что они оставались только вдвоем против опасностей дикого Подземья. Молодая дроу несомненно была опытной путешественницей, любящей неизвестное. Да, он сможет увести ее в Ночь Наверху, окончательно уверился Нисстир. Толчок, воздействие — и она будет его.

И, соответственно, Ваэрауна. В некоторых делах, даже Богу Воров приходится довольствоваться вторым местом.

Глава 12. Троллий Мост

Федор пробирался по наклонному тоннелю много часов, почти не ощущая течения времени. Когда он уже не мог бежать, он пошел шагом, и отдохнул немного, сколько осмелился. Еще позже — много ли времени прошло или мало, он бы не смог сказать — дорога выровнялась, и закончилась в маленькой пещере.

Темнота здесь была не такой абсолютной, и загасив последний факел, Федор обнаружил что может видеть. После быстрого осмотра он нашел выход, маленькое отверстие чуть выше его головы, и немногим больше барсучьей норы. Разворошив мечом камень и почву, он наконец решил что проход достаточно широк, ухватился за краешек и полез в него. Медленно, с трудом, он протащил сквозь отверстие плечи. Наконец он выкатился наружу, обессилев но торжествуя. Долго после этого он просто лежал, тяжело дыша и глядя вокруг.

Земля была твердой и каменистой, резко поднимаясь вверх по обе стороны от него. По гладким, округлым камешкам вокруг он понял, что находится в пересохшем русле реки. Что-то, или кто-то, увело реку, поскольку в это время года вода должна была бы бурлить вокруг, напоенная тающим льдом и снегом. Воздух был прохладным, но куда теплее чем когда он в последний раз видел солнечный свет. Либо он блуждал в темноте куда дольше, чем мог представить, либо выбрался во многих милях от Ашенвуда и магических врат, приведших его в Подземье.

Федор поднял глаза. Сквозь густое зеленое покрывало переплетения ветвей, он заметил слабое розовато-серебристое сияние рассвета. Наступало утро. Самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел, и уже не ожидал увидеть вновь. Благодаря девушке дроу, он нашел путь назад, под солнце. Так что он обязан ей жизнью даже не один раз, а дважды.

Поднявшись на ноги, он вскарабкался по склону, ища что-нибудь, что укажет ему где он очутился. Лес вокруг был густым и темным, но на востоке палая листва вокруг сухого русла уступала место новой поросли и распускающимся почками кустам. Весна, и куда более поздняя чем в его родном Рашемене.

Федор быстро направился к лесу идя вдоль русла. Холм опускался в глубокую, насыщенную жизнью долину. Там были лужайки, уже поросшие зеленью, и огромные заросли ягодных кустов, покрытых белыми цветами. Еще приятней были находившиеся неподалеку поля ржи, тщательно ухоженные и свидетельствовавшие о находящемся неподалеку поселении.

Молодой воин удовлетворенно кивнул. Несмотря на счастье, которое он ощутил найдя путь на поверхность, он намеревался вернуться в Подземье так быстро, как только сможет, чтобы попытаться все же найти следы отряда дроу. Даже если в поселении всего несколько домов, он сможет купить припасы, необходимые для путешествия. Серебряные монеты, заработанные во времена ученичества, все еще наполняли приятной тяжестью кошелек. Длинными, энергичными шагами он направился на поиски деревни.

Ему не пришлось идти далеко, вскоре он уже слышал звуки работы, молотков и пил. За полями располагалось скопление строений прятавшихся за прочной деревянной оградой. Федор подошел к воротам, и громко постучал.

Открылось маленькое окошко, откуда на него уставилось хмурое седоусое лицо. «Кто ты, и что тебе надо?» неприветливо осведомился его обладатель.

«Я путешественник, хочу закупить припасы», ответил Федор.

«Грррм! Слишком рано для этого» проворчал стражник, но взгляд его несколько смягчился.

Федор оглянулся на восток. Солнце поднялось над лесистыми холмами, его лучи косо падали на засеянные поля. «Утро только начинается», согласился он, «но как я слышу, ваша деревня уже за работой».

«Готовимся к весеннему фестивалю, да», согласился охранник, «Река чуток спала, и торговцы вот-вот появятся. Как ты сказал, откуда ты родом?»

«Я из Рашемена»

«Слышал о таком» сказал стражник, глаза его оценивающе сузились. «Так ты один из этих чокнутых берсерков?»

На мгновение Федор задумался, как стоит ответить. Многие боялись воинов Рашемена, и ему могут не позволить войти в деревню. Припасы ему были совершенно необходимы, и терять такой шанс было нельзя. С другой стороны, он предпочитал говорить правду.

«Да, сэр, но я сражаюсь только, когда вынужден».

«Хм. Ну ладно, может, тебе и продадут что надобно».

Деревянные ворота распахнулись, и Федор озадачено посмотрел на открывшуюся ему деревню. Скот содержался в отдельных маленьких строениях, пережевывая заготовленное на зиму сухое сено, несмотря на то пробивавшуюся на полянах за стенами деревни свежую траву. Здания из камня и дерева выстраивались в улицу: крепкие, но не создававшие того ощущения домашнего уюта, что отличало избы Рашемена. Эти жилища не украшали разрисованные ставни и ухоженные садики трав и цветов. Не отдыхали на крышах аисты, и сами крыши были не из плотно уложенной соломы, а из твердой темной черепицы. Здесь не было цвета, не было красоты. Город напоминал Федору лес в середине зимы.

И населяли его люди столь же угрюмые. Не стояли маленькие группки крестьян, потягивая квас из кружек и обмениваясь утренними сплетнями. Мужчины и женщины торопливо и деловито бегали туда-сюда, лишь изредка обмениваясь краткими, резкими фразами. Десятки людей трудились укрепляя стены ограды, прибивая дополнительные поперечины и замазывая каждую щелочку густой красноватой глиной. Другие ставили ряды деревянных кабин по обеим сторонам главной улицы, стук их молотков наполнял утренний воздух. Другие выкладывали собственные товары на продажу: шерстяные одеяла, мотки неокрашенной пряжи, простую утварь, сушеную рыбу и мясо, круги сыра, горшки с медом и бочки. Все явно говорило о том, что деревня готовится к весеннему рынку, но при этом не было и следа радостного предвкушения, отмечавшего подобные приготовления в Рашемене. Атмосфера больше подходила к осажденному городу.

«Где находится это место, и как оно зовется?» осведомился Федор. «Прошу извинить меня, но я давно в пути и немного заблудился».

Стражник внимательно посмотрел на него. «Деревня зовется Троллий Мост, и мы здесь на полпути с любой стороны. Повсюду торговые тракты и реки, а мы прямо в центре всего этого, как зуд посреди спины, где и не достанешь», ворчливо объяснил он.

«Торговые тракты?» переспросил Федор.

«К северу идет Путь Эвермур, торговая дорога от Трибора к Сильверимуну. Прямо за ней река Дессарин. Дорога Айронфорд идет через брод Мертвой Лошади, и выходит к охотничьему домику Зовущих Рогов. А ты с какой стороны вышел?»

«Из леса» — это было единственным, что мог сообщить Федор, и как ни странно этого хватило. Бровь собеседника взлетела вверх, он кивнул явно впечатленный.

«Не много кто ходит в одиночку через Высокий Лес. Я-то думал, все эти россказни о берсерках хватили через край, но выбраться оттуда одному, на такое не всякий способен. Ничего странного, что ты заплутал. Человек может всю жизнь по нему бродить, и так и не найти выхода».

Названия дорог и рек ничего не говорили Федору, зато о Высоком Лесе он слышал. Густые дебри, со своей магией, неимоверно древние и огромные — и расположенные в сотнях миль от его страны. Такое открытие беспокоило, но он принял его, как принимал большинство других вещей: стоически спокойно, и задумываясь больше о том, что необходимо сделать.

«Я был хотел узнать, где здесь можно купить припасы», спросил он.

Страж в раздумьях поджал губы, оглядев тяжелый меч Федора. «Караван придет через три-четыре дня», сказал он наконец. «Может, останешься пока? Для тебя найдется работа, если согласишься подмахнуть контракт на несколько дней найма».

Федор чуть не осведомился, почему страж считает, что он может понадобиться. Горожане работали с лихорадочной поспешностью; таким темпом, кабины будут закончены к полудню. И потом, с чего зашла речь о бумагах? Или данного слова уже не достаточно для этих хмурых людей?»

«А обед?» ушел он от заданного стражником вопроса. «Есть здесь таверна?»

Глаза стражника жестко блеснули. «Значит, остаешься. Хорошо, очень хорошо». Он окликнул прохожего, высокого человека в грязной льняной одежде и с суровым лицом. «Эй, Тоскер! Отведи парня в Дымящийся Котел, да скажи Сайде, пусть будет повежливее».

Человек остановился и посмотрел на Федора. Взгляд его отметил оружие юноши и широкие плечи. «Ты наемник».

«Нет».

Все, что мог сказать по этому поводу Федор, по крайней мере вежливо. В Рашемене воины сражались по необходимости. Забирать жизнь дело серьезное, и молодой воин испытывал только презрение к убивающим ради наживы.

«А. Ну ладно, пошли», без энтузиазма сказал человек.

Неохотный гид привел Федора по узкой боковой улочке к таверне. Ничего похожего на уютные, домашние таверны его родины; своими толстыми каменными стенами и длинными, узкими застекленными окнами, она больше напоминала большой сарай. Деревянный засов шел по стене, и вдоль него располагался ряд стульев. Почти половину уже разобрали жители деревни, остановившиеся для быстрого обеда из темного эля и горячей каши.

Рашеми уселся рядом с его провожатым. Трактирщица Сайда подбежала к ним, держа в каждой руке по тарелке. Она оказалась пышной, торопливой женщиной с каштановыми волосами и деловым лицом, одетой в толстую шаль удобной серой шерсти. Зато ее покрытый вышивкой ярко-красный жилет оказался первым оттенком цвета, встреченным Федором в этом мрачном месте. Приняв его как добрый знак, он вежливо обратился к женщине: «Добрый день, Сайда. Не скажешь, где я могу купить припасов на дорогу?»

«Я могу продать. А что именно нужно?»

Федор назвал сухую походную пищу, веревку и столько смоленых факелов, сколько мог надеяться унести. Тоскер поперхнулся элем, и сузив глаза посмотрел на юношу.

«Похоже, ты хочешь идти Вниз. Только дурак на такое способен».

«Да, наверное так», спокойно ответил Федор, и сделал долгий глоток. Напиток горчил, но наполнял давно пустой желудок приятным теплом.

«Если ты ищешь дроу, нет нужды покидать эту проклятую долину», раздался нетвердый голос из угла комнаты.

Федор повернулся. Высохший мужчина рывком поднялся с кресла и шатаясь побрел к бару. Лицо его перечеркивали старые шрамы, одно веко глубоко вошло в пустую глазницу. Несмотря на раннее утро, он явно уже заглянул на дно не одной кружке, и давно утратил самоконтроль.

«Заткнись, старый дурак», зашипела Сайда.

Но тот продолжил путь к бару, слишком глубоко погрузившись в свою память и ненависть. «Каждый год они приходят», пробормотал он, на покрытом шрамами изможденном лице отражались все его воспоминания и ужасы. «Каждый год. Не угадаешь когда, но обычно в новолуние».

Федор быстро посчитал. Луна убывала в ночь, когда он последовал за ворами дроу в магический портал. Если он странствовал в Подземье три или четыре дня, значит действительно наступает новолуние. Это объясняет починку стен, упрятанных животных и обволакивающее напряжение. Но как же тогда лихорадочные приготовления к весеннему рынку?

«Раз ваша деревня в опасности, почему же проводится фестиваль? Или торговцы в этих землях не страшатся такой угрозы?»

«Они бы перепугались, если бы узнали», угрюмо ответила Сайда. «Караваны обычно уже проходят к этому времени. Но в этом году река долго не спадала, и они задержались. Им не нравится останавливаться здесь, при том что мы далеко от дороги и все такое. А уж если дроу нападут когда торговцы будут у нас, этот весенний караван скорее всего будет последним в Тролльем Мосту. И тогда, скажи мне, что нам всем делать?»

Сидящий через несколько мест от Федора стукнул кружкой. «Тем более, мы должны сами отправиться на охоту за этими ублюдками, пока они не ударили» зарычал он. «Выставим их окровавленные трупы на полях, отпугивать ворон!»

Сбивчивый хор согласных возгласов донесся от стойки бара, и от жгучей ненависти в их голосах мурашки отвращения пробежали по спине Федора. Забыв о голоде, он отодвинул недоеденную тарелку каши, и собирался уже окликнуть Сайду, чтобы спросить сколько он должен, когда темнобородый мужчина слева толкнул его плечом.

«Ты подходяще выглядишь, парень. Если знаешь, какой стороной держать этот меч, то вполне можешь остаться в деревне еще на пару дней. Что для одного кошмар, для другого возможности, я всегда говорил».

Бородач достал из под куртки кожаный ремешок, на котором висел темных, треугольный кусочек кожи. Высушенное и дубленое, это несомненно было эльфийское ухо. Человек ткнул трофеем в лицо Федору.

«Маги, правители Несме, готовы платить хорошим серебром за каждое черное ухо, которое мы им принесем. Ты со мной?»

Федор удержался от ответа. Если бы он высказал все что думает, чернобородый наверняка бы бросился на него, а молодой воин осознавал, что обнаженную сталь встретит холодное бешенство берсерка. К счастью, охотник за головами не стал развивать тему.

«Хорошее серебро!» воззвал он, обращаясь уже ко всей комнате. «А мы сидим держа руки в карманах. Зачем прятаться за стенами каждое новолуние? Время охотиться!»

«Говорят, дроу убить трудно», заметил другой, длинный мужчина с колчаном стрел перевешенным через плечо. Он ласково коснулся ремня, на котором держался колчан. «Но, думаю, они дохнут когда ты их пристрелишь, как любая другая дикая тварь».

Тоскер беспокойно заерзал на стуле. Все эти воинственные разговоры ему явно не нравились. «Лучше всего найти, откуда они появляются, и запечатать проход».

«А что ты об этом знаешь?» рявкнул охотник за головами. Наклонившись через стойку он уставился на Тоскера. «Ты знаешь свою ферму, но вот когда ты в последний раз выбирался за поля? В этих лесах и холмах больше щелей чем блох на псе. Всю жизнь будешь искать, но откуда выходят дроу так и не найдешь!»

Федор знал одно такое место, но не мог заставить себя заговорить. Если у них хватит храбрости сунуться в Подземье, то меньше чем в двух днях ходьбы они найдут пещеру, где он встретился с девушкой дроу. Можно догадаться, что с ней случится, если она попадется озлобленным людям, и он не желал быть причиной этого.

Рашеми не сомневался, что жители Тролльего Моста пострадали от рук рейдеров темных эльфов. Он даже подозревал, что дроу совершили почти столько преступлений, сколько вменяли им в вину слухи. Но он был на войне, и видел, на какие ужасы способно человечество. Все еще не разочаровавшись окончательно в своей собственной расе, при всех ее недостатках, он не собирался выносить приговор всем членам другой.

Будучи молодым, Федор тем не менее предпочитал принимать подобные решения по отношению к конкретным личностям. Ограниченное Зрение позволяло ему иногда заглянуть в прошлое или возможное будущее. Он не полагался исключительно на него, но знал, что распознает характеры не хуже многих умудренных опытом стариков. И все же, темная эльфийка оставалась для него загадкой. Ее смех был чисто эльфийским, волшебным звуком, напоминавшем Федору звон колокольчиков и счастливых детей. Коварство было ей присуще, без сомнения, и в бою она оказалась смертоносна, как и говорили истории о дроу. Однако она не была ожившей статуей, двигающимся и дышащим воплощением зла. Федора ошеломило, как она выглядела, когда он говорил о дажемме. На мгновение за странными золотыми глазами он разглядел родственную душу. Еще больше тревожило мимолетное, но четкое понимание, что эта девушка может стать столь же могущественной — и столь же важной — как Колдуньи, которых его учили почитать. И самым беспокоящим из всех было ощущение, что его судьба как-то связана с ее. Но все же, она дроу! Федор не знал, какие секреты могут скрываться за этой красотой; он только знал, что не сделает ничего, что может предать темную эльфийку в руки мстительных людей.

Так что он сохранял спокойствие, и закончил завтрак в угрюмом обществе деревенских. Наевшись, он закупил у Сайды необходимые вещи. Трактирщица взяла с него больше, чем они действительно стоили, но времени на торги не было. Как бы ни были драгоценны эти мгновения, проведенные под солнцем, они были отняты у его поисков.

Когда он смог наконец ускользнуть, Федор покинул деревню и вернулся по своим следам в лес. Он нашел отверстие пещеры и проскользнул в него. Чернота вновь сомкнулась вокруг, и он зажег первый из просмоленных факелов. Повинуясь импульсу, огляделся в поисках камня, достаточно большого, чтобы закрыть дыру, и водрузил его на место. Потом, высоко подняв факел, начал спускаться в Подземье.

Глава 13. Пойманная темнота

Медленно и осторожно, Лириэль попыталась вытащить крохотный кинжал из рунных ножен. Позади три дня почти непрерывных исследований, дни, за которые юная волшебница вникла в опасности и сложности предстоящего ей дела.

Она уже не сомневалась, что амулет является артефактом величайшей мощи. Несколько сложных заклинаний, которыми она попыталась проникнуть в суть тонко вырезанных на ножнах рун, не подействовали. Магия куда сильней ее хранила древние секреты. А цепочка амулета, которая была сломана когда она взяла его с тела дроу, восстановилась. Новые звенья выросли, заполнив образовавшийся пробел, но так точно повторяя потускневшее от времени золото других, что Лириэль уже не смогла бы сказать, где было место разрыва. Она никогда прежде не слышала о волшебных вещах, способных самостоятельно восстанавливаться. И сейчас, потянув кинжал, она беспокоилась не за хрупкий амулет — который явно мог позаботиться о себе — но за то, какую магию могут высвободить ее действия.

Тем не менее, как она не пыталась, кинжал не желал покидать ножны. Казалось, они сделаны из единого куска металла, так туго они прилегали друг к другу.

Вздохнув, Лириэль откинулась в кресле. Она зашла слишком далеко, чересчур многим рискнула чтобы отступать сейчас.

Достать амулет было несложно. Найти время на его изучение, вот это оказалось куда тяжелее. Она не посмела просить Триэль предоставить ей свободные дни, зная, что матрона-госпожа почти наверняка не раздумывая отклонит ее просьбу. Лучшим, на что могла рассчитывать Лириэль, было если Триэль вообще не обратит на происходящее внимания. Ходили слухи о нескольких вызовах претендентов на положение Дома Баэнре, так что у матроны сейчас были куда более насущные дела, чем следить за племянницей. И если учителя Лириэль, и в особенности Матрона Зелд, поверят что матрона-госпожа позволила девушке отсутствовать, они не посмеют оспаривать ее решение.

С другой стороны, матроны Академии могут ощутить любопытство, и искать ответы не столь прямыми методами. Пусть они и подчиняются Триэль, но также они ждут возможностей повысить собственный статус и статус своих домов. Лириэль ожидала, что глаза десятка благородных домов будут пытаться подсмотреть за ее действиями, пытаясь понять, что же такое Дом Баэнре может счесть столь важным, что это оправдывало бы уклонение одной из его женщин от обучения в Арах-Тинилит.

Так и оказалось. Лириэль и Харза-кзад расставили многослойные охранные заклятия вокруг ее дома в Нарбонделлин, и воздух вокруг почти слышимо потрескивал разочарованными наблюдательными заклятиями. За три дня с того момента как она оставила Арах-Тинилит, пропали двое из ее слуг. Лириэль не расчитывала вновь увидеть их, да и какая будет от них польза, когда похитители закончат вытягивание всей возможной информации. Не будь замешаны в дело два могущественных мага — неохотно, но помогавший Харза-кзад, и сам архимаг — Лириэль бы не оставили в покое так надолго.

Да, она решила рискнуть, и посвятить отца в свой план. Ситуация сложилась весьма щекотливая. У Громфа Баэнре было достаточно влияния, чтобы вытащить ее из Арах-Тинилит, но матроны Академи предположат, что он не посмел бы так поступить без разрешения Триэль. А поскольку гордому Громфу напоминание о пределах его власти отнюдь не было приятно, Лириэль понимала что помочь его заставит только возможная выгода.

Ей пришлось рассказать ему о путешествии на поверхность, включая и информацию о жрицах Эйлистраи, чтобы пробудить его интерес. Она объявила, что на поверхности есть дроу, которые могут творить магию и обладают силами, неизвестными подземным жителям, и пообещала научиться у них всему что сможет, и принести эти знания ему. Громф тщательнейшим образом допросил ее, и только когда она согласилась служить его посланницей в сообщество дроу наверху, пообещал помочь.

Во всяком случае, он согласился. А как он будет объяснять Триэль свои действия, если все выплывет наружу, это уже его трудности; Лириэль вполне согласна была оставить родственничков-Баэнре разбираться между собой. Все же, выражение на лице ее отца, когда она сообщила ему о соперничающей богине, заставило ее сомневаться, было ли это мудро, впутывать его. Как может амбициозный Громф использовать подобную информацию?

Не было у нее доверия и к Харза-кзаду. Как и Громф, он преследовал собственные цели, что со всей очевидностью доказывалось созданными им вратами, которые позволили ей исчезать из Академии. Прежде Лириэль полагала, что интерес старого мага к ней исключительно личный, их общение давало ему право на хвастливый треп. Кроме того, ему в любом случае льстила компания и внимание прекрасной юной женщины. Но дело явно было не только в этом. Лириэль убедилась, что у учителя есть свои планы, и он желает использовать в них ее.

Тем не менее, Харза-кзад был ей нужен. Будучи мастером Сорцере, он обладал доступом к свиткам и книгам, запрещенным большинству магов, а Башня магии Ксорларрин была отлично оборудованной магической лабораторией. Этому факту, видимо, способствовала и постоянная тайная торговля мага с Драконьей Сокровищницей.

И здесь Лириэль рискнула еще раз. Она послала за Нисстиром, и попросила его доставлять ей любую книгу тайных знаний человечества, которую он сможет купить или украсть.

Обладание такими книгами было незаконно, конечно, а расходы могли почти разорить Лириэль, но она не видела другого выхода. Заказывать конкретно книги о рунной магии она не посмела, боясь что тем самым слишком раскроется. Черноглазый торговец был магом, и знал о Землях Света больше чем любой другой из волшебников Мензоберранзана. Он, скорее чем Харза, даже скорее чем Громф, мог догадаться, что она планирует.

Нисстир оказался весьма полезен. Он доставил ей несколько коробок книг, и предложил выбрать, что придется по вкусу, не требуя платы за остальное. Он также пообещал ответить на любые вопросы, которые появятся у нее о Землях Света, и даже намекнул, что с удовольствием послужит ей гидом. Собственно, он много на что намекал, с откровенностью, на которую редкие мужчины Мензоберранзана осмелились бы. Несмотря на то, что Лириэль не особо заинтересовалась медноволосым торговцем, она могла принять одно-два из его предложений, будь у нее время.

Время. Лириэль со вздохом покосилась на светящийся песок в часах. Тот недолгое время, которое ей удалось урвать для себя почти закончилось, рано или поздно вечно занятая Триэль услышит об отсутствии племянницы и заставит ее вернуться в Арах-Тинилит. Честно говоря, Лириэль даже не рассчитывала на целых три дня свободы.

Она использовала их с толком. Запомнила карты земель наверху, узнала больше об их народах и обычаях. Но чего она не узнала, так это как использовать амулет для ее целей.

Лириэль рассеянно крутанула кинжал. К ее изумлению, крошечная рукоять повернулась, и оружие вышло из ножен.

Эльфийка осмотрела золотую вещицу, и вновь испытала удивление. Это оказался не кинжал, а маленький резец. Инструмент оставался ярким и острым, без следа коррозии, несмотря на воду скопившуюся внутри ножен.

«Резец», пробормотала она. «Ну конечно!»

Схватив книгу рунной магии, эльфийка с растущим возбуждением перелистнула ее. Ближе к концу книги была грубо выполненная картинка древнего, раскидистого дуба. Дерево называлось Дитя Иггсдрасиля, и его толстую кору отмечали руны тысяч заклинаний. Судя по тексту, только самые могущественные руны вырезались на этом дереве, и только инструментами, созданными великими мастерами и благословленными богами древнего народа Рус.

Подняв крошечный резец, Лириэль благоговейно посмотрела на него. Возможно ли, что она держит одну из таких вещей в руке? Она внимательно всмотрелась в рисунок. Да, некоторые из узоров на древнем дубе совпадали с теми, что на амулете.

Но как может она, дроу Подземья, использовать его, чтобы вырезать заклинание на священном дубе? Сотворение рун совсем не походило на магию, которой она владела с легкостью и мастерством. Руна, подобная необходимой ей, не может быть изучена со свитка, она вырезается в разуме и сердце. А инструментом, потребным для этого, является долгое и опасное путешествие, подобное тому, что древние Рус предпринимали, расширяя как границы своих территорий, так и магические силы. Только в изменении и росте, в выстраданном тяжким трудом озарении, приходит такая руна к ее творцу.

Дрожа от нетерпения, Лириэль взяла большой свиток пергамента, и раскрыла его. На нем была карта северных земель, которые согласно Нисстиру располагались над известным ей Подземьем. Ее палец нашел далекий город Уотердип, а затем отследил путь по морю в Руатим. На этом острове жили предки Рус. И на этом острове стоит Дитя Иггсдрасиля, древний и священный дуб.

Значит, это и будет ее целью. Если ее путешествие породит руну, в которой она нуждалась, она сможет сотворить заклинания которые позволят навсегда закрепить ее владение магией дроу.

Прежде всего, ей надо будет донести эту магию сквозь мили, отделяющие от Руатима. Капельки воды, попавшие ножны, предлагали ответ, поскольку в книге рунной магии часто упоминались священные колодцы и источники. Воды в Подземье было в достатке, и она не обладала никакими силами кроме своей необходимости для любой жизни. Но на темной родине Лириэль были свои места силы.

«Лириэль Баэнре, ты все-таки окончательно свихнулась!»

Подобное заявление из уст сумасшедшей, двухголовой пурпурной драконы, звучало не так внушительно, как могло бы в другом случае.

«Говорю тебе, Зз'Пзора, все сработает», настаивала юная дроу, вгрызаясь в стену грота маленькой митриловой киркой. «Только постой спокойно еще минуту-другую».

«Спокойно, говорит» проворчала правая голова, говоря в буквальном смысле сама с собой, поскольку обращалась к левой. «Эта дроу что, думает мы птицы?»

Ответ левой головы заглушил звон очередного удара и громовой шелест крыльев драконы, пытавшейся сохранять равновесие. Сильный теплый поток воздуха поддерживал ее в полете, но зависнуть на месте для любого дракона было очень нелегко даже в лучших условиях.

Задачу Зз'Пзоры еще больше усложнял вес дроу, устроившейся в основании раздвоенной шеи. Лириэль была вовсе не тяжелой — большинство глубинных драконов считают темных эльфов легкой закуской а не грузом — но Зз'Пзора для своего рода была невелика. Да и дроу не слишком помогала ей, все дальше и дальше наклоняясь в сторону, и с каждым ударом о камень она все слабее удерживалась на своем насесте. В любой момент из-за неосторожной эльфийки они обе могли свалиться на пол пещеры.

«Оглянись вокруг» молила правая голова. Дракона опасно нырнула к полу, и лихорадочно размахивала пурпурными крыльями, пока не вернулась на место. «Вся пещера наполнена силой! Достань что полегче!»

Лириэль тряхнула головой и снова ударила. В скале появилась тонкая трещина, подсвеченная изнутри голубым сиянием, пробивавшимся даже через слой совершенно не магического камня.

«Здесь лучшее место, Зип, и тебе это известно», рассеянно ответила дроу. Теперь, когда скала подалась, она осторожно выстукивала стену, медленно расширяя паутину распространяющихся трещин. «Игла Банши содержит магии больше, чем любая тонна скалы в этом месте».

Игла Банши, тонкий светящийся камень в котором казалось сосредотачивалось излучение потаенной пещеры, был назван так в честь банши — женщины дроу, ставшей нежитью — которая когда-то обитала в логове Зз'Пзоры. Банши исчезла задолго до рождения Зз'Пзоры; мать драконы одолела эльфийку-нежить в ожесточенной магической схватке, которая вполне возможно стала одной из причин необычного облика ее отпрыска. В любом случае, дракониха-мутант не любила слишком часто и глубоко задумываться об этом.

Тут Лириэль выронила кирку, и начала ковыряться в скале руками и ножом. Зз'Пзора моргнула, услышав металлический звон митрила о камень.

«Это могли быть и мы, знаешь?» указала правая голова.

«Я тороплюсь как могу», заверила дракону Лириэль. Дроу отлично понимала шаткость своего положения. Она хотела бы привести сюда Харзу, чтобы он помог заклинаниями левитации, но пугливый старый маг скорее всего умер бы от страха в пути. Водяной бег — спорт не для трусов.

Лириэль могла подплыть к Игле и своими силами, но это истощило бы ее способности к левитации на остаток дня. Дроу надо было еще вернуться через шахту наверх, и ей пришлось бы полагаться на то, что Зз'Пзора не разожмет хватку. А такое было вполне возможно, учитывая неуравновешенность драконихи. Так что Лириэль хваталась одной рукой за пурпурную шею, а другой обрабатывала светящуюся стену.

Неожиданно грот залило ярким голубым светом — Игла Банши высвободилась из каменных ножен. Дроу заработала еще быстрее, ни ее чувствительные к свету глаза ни помощница дракона не способны были выдержать долго. Она осторожно установила острие ножа под открывшимся осколком камня, и вытолкнула его. Амулет висел наготове у нее на шее; она опустила светящийся камешек в ножны, и быстро вернула назад резец.

«Достала!» объявила она. «Давай вниз».

«Хвала Тиамат!» унисоном проворчали обе головы благодаря богиню драконов.

Дракона спланировала к полу и остановилась. Скользнув с ее плеч, Лириэль собрала свои магические вещи. Если верить вернувшемуся лоску пивафви, они вполне восстановили магию потерянную за два ночных визита Наверх. Так быстро! Обычно, новую вещь приходилось годами выдерживать в таких местах силы чтобы она пропиталась магией; если предмет терял свое волшебство, нужен был как минимум год на восстановление. Впервые Лириэль всерьез поверила, что ее план сработает.

«Что теперь?» осведомилась правая голова. «После всего, через что мы прошли доставая эту штуку, ты по крайней мере должна сказать, что собираешься с ней делать».

«Я отправляюсь в долгое путешествие, Зз'Пзора,» счастливо сообщила Лириэль.

«Отлично!» одновременно воскликнули обе головы. Пурпурная дракона уселась, скрестив руки на груди в странно эльфийском жесте. «Слишком от тебя много неприятностей, больше чем ты стоишь», едко добавила правая.

Дроу задрала бровь. «Я тоже буду по тебе скучать», так же тепло ответила она. «Но я не отправлюсь в путь еще довольно долго, пока не закончу обучение в Арах-Тинилит. Будучи высшей жрицей, я получу власть и положение, чтобы уходить и возвращаться как пожелаю».

«Значит, ты скоро заглянешь сюда?»

Лириэль покачала головой. «Прости, Зип, но я не осмелюсь снова улизнуть из Академии. Я навещу тебя как только закончу обучение».

«Грррм».

Зз'Пзора надулась. Другого слова не подберешь. Сумрачное выражение выглядело неуместным на чешуйчатых лицах пурпурной драконы, но Лириэль нашла его очаровательным.

«Годы пролетят быстро, вот увидишь; мое обучение и путешествие закончатся. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь из Земель Света?» предложила она, думая что возможно название цели ее путешествия рассеет угрюмость Зз'Пзоры.

Рептильи глаза драконы — все четыре — раскрылись от удивления. Лукавая улыбка расплылась по лицу левой головы.

До этого момента в действиях и словах доминировала практичная правая голова, но теперь пробудился интерес другой половины драконы.

«Да», сказала она, и решительный тон странно контрастировал с девчоночьим щебетом. «Найди для меня способ попасть на поверхность».

Лириэль моргнула. «Я, вообще-то, думала больше о книгах заклинаний, или каких-нибудь сокровищах»

«Но ты предложила, и я ответила».

Опять эта решительная страстность, столь неожиданная от левоголовой личности Зз'Пзоры. Даже правая голова глядела на нее изумленно.

После недолгого общего молчания, дроу пожала плечами. «Хорошо, Зип. Я сделаю что смогу».

И дроу и глубинные драконы легко давали обещания но редко держали, тем не менее Зз'Пзору этот ответ кажется удовлетворил. Лириэль собрала остаток вещей, и заняла место в шахте. На сей раз, дракона подняла дроу без резких рывков и дразнящих пауз, неизменно сопровождавших процесс. Когда дроу достигла верха, она услышала слабый, удаленный гул двух драконьих голов прощающихся с ней.

Впервые возбуждение Лириэль омрачилось печалью, она задумалась обо всем, что оставит позади. Задержка путешествия на несколько лет не слишком огорчала ее. Еще так много оставалось сделать, узнать, испытать в родном Мензоберранзане. И чем больше она накопит могущества, тем больше возьмет с собой в Земли Света. Но когда придет ее время, знала Лириэль, она в одиночестве будет странствовать по чужой земле.

Быть может, подумала дроу входя во врата, ведущие в Башню магии Ксорларрин, она действительно попытается выполнить данное драконе обещание.

Шакти резко остановила бесконечное кружение по комнате. Пожалуй, нескольких часов хватит.

Она расправила складки одежды, нетерпеливо пригладила на место волосы — у нее была привычка рвать их в приступах ярости. Ступая по осколкам разбитой посуды, она покинула комнату в поисках Матроны Зелд.

Глава 14. Шакти

«Три дня!» взорвалась Шакти Ханзрин, швыряя кувшин с водой о дверь. Посуда раскололась приятным треском, высвободив облако пыли и брызг. Настроение дроу не улучшилось; какое удовольствие уничтожать неживые вещи? Она вновь заходила по комнате, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, как дварф в воде.

Жрица потратила много времени и несколько хороших заклинаний наблюдая за появлениями и исчезновениями своей противницы. Все пошло прахом. Матрона-госпожа, вопреки всякой логике, просто позволила драгоценной племяннице шататься как та пожелает. И ради чего? По всем сведениям, Лириэль просто забаррикадировалась в своем доме. Конечно, угрюмо заключила Шакти, маленькой принцессе нужно время отойти от тягот целых пяти дней в Арах-Тинилит.

Но три дня? Самой ей дозволялись только изредка несколько часов отсутствия, да и то по важным заботам бизнеса ее семьи.

«Для чего тебе нужно свободное время, и почемуты пришла ко мне?»

И то и другое были разумные вопросы, и Шакти подготовилась к ним. «У ротов сезон размножения», объяснила жрица Ханзрин. «Никто не знает об этом больше чем я. Даже сами роты», добавила она гордо.

Брови Госпожи Зелд изогнулись при столь необычном заявлении, но она решила не заострять тему. «Но ты ученица двенадцатого года, почти достигшая статуса высшей жрицы. У меня нет власти над тобой».

Шакти наклонилась вперед. «Но ты можешь дать мне разрешение покинуть Академию. И это в наших общих интересах. Я могу вернуться с информацией».

«Должна признаться, меня мало интересует социальная жизнь скота», пустила шпильку ее собеседница.

Молодая жрица помолчала, борясь с разгорающимся гневом. Она не ожидала что этот диалог окажется столь сложным. Насколько можно было судить, Госпожа Зелд не питала симпатий к Лириэль, и едва ли огорчилась бы ее неприятностями. А если при этом достанется и Дому Баэнре, тем лучше.

«Могу я говорить открыто?»

Губы Зелд насмешливо изогнулись. «Будет любопытно».

А может оказаться и смертельно, и зная это, Шакти тщательно подбирала слова. «Арах-Тинилит — сила нашего города и слава Лолт. Столетиями ученикам не дозволялось покидать Академию до завершения образования. Сейчас трудные времена, и домам нужны все имеющиеся у них таланты, включая и самых юных учеников. Тем не менее, такое позволение не дается попусту, а только ради достижения большей пользы.»

Госпожа Зелд внимательно слушала, в том числе и слова, которые Шакти оставила непроизнесенными. «И ты говоришь, что твоя нужда достаточно велика для получения разрешения».

Ханзрин согнулась в почтительном поклоне. «Не так велика, возможно, как планы и цели больших домов».

«Понятно». Зелд откинулась в кресле, разглядывая молодую женщину. Наконец-то юная жрица объявила свои цели, и сделала это с впечатляющей тонкостью. Конечно, Госпожа Зелд понимала все с самого начала, и играла только чтобы заставить ее выложить на стол что-нибудь интересное. Шакти не единственная задумывалась, что такое разыгрывает Дом Баэнре, для чего понадобилась помощь дочери Громфа. Многие пытались выяснить — не подвергая себя опасности ответа со стороны могучего первого дома — и до сих пор никто не добился успеха. Быть может, упрямой и полной ненависти Шакти повезет больше. Если она и проиграет, невелика потеря. Но в случае удачи, клан Зелд будет счастлив получить эту информацию, и сама она наверняка будет награждена за усилия Шакти.

«У тебя есть мое дозволение уйти, вернешся до общей молитвы. Есть и другие условия, конечно».

«Естественно».

«По возвращении, я ожидаю полный отчет. Без пропусков».

Шакти почтительно кивнула и поднялась собираясь уходить. «Дом Ханзрин купил новое стадо чтобы внести свежую кровь. Мы планируем ввести в линию диких ротов и больших ротов с поверхности, и ожидаем хороших результатов от этой смеси. Я с радостью принесу копию записей разведения. Она не помешает, если когда-либо возникнут вопросы по поводу данного мне разрешения».

«Такое внимание к деталям заслуживает уважения», сухо ответила Зелд. «И последнее. Если у тебя ничего не выйдет, этого разговора никогда не было».

Шакти угрюмо улыбнулась. Они прекрасно поняли друг друга, без единого прямого слова. «Я понимаю твою скрытность», спокойно сказала она. «Размножение ротов едва ли подходящая тема для разговора. Как я заметила, никто не испытывает по этому поводу такого энтузиазма как я».

«Наверное даже сами роты».

Но торопливая Шакти не услышала ехидного комментария госпожи. Все равно, серьезная молодая жрица его не поняла бы.

И это, решила Зелд, только к лучшему. Шакти была одаренной, коварной, трудолюбивой и абсолютно безжалостной. Даже будучи еще молодой, Шакти мало что упускала, и становилась серьезным противником. Будь она одарена чуть большей широтой мышления, часто проявлявшейся в черном юморе, она являлась бы куда более опасной. Даже без нее, за этой женщиной стоило следить.

Любая дроу, даже могущественные повелительницы Арах-Тинилит, внимательно выискивали потенциальных соперниц.

Конечно, где же еще может быть дом Лириэль Баэнре как не напротив самой гнусной забегаловки Нарбонделлина, зло рассуждала Шакти. Сидя в богато отделанном алькове, защищенная от чужого глаза занавесями, окружавшими его со всех сторон, она отдернула тяжелый бархат, и теперь разглядывала расположившийся через улицу миниатюрный замок ее врага.

В ладони она сжимала лунный камень, который зачаровала чтобы выслеживать противницу, тот самый камень, необъяснимо очутившийся в покоях Госпожи Мод'Венсис Тлаббар. Вернуть его оказалось нелегкой работой, а сейчас Шакти сожалела о потраченных усилиях. Магия камня не могла пробить завесу заклятий, укрывавших Лириэль. Шакти испробовала и жреческую магию, но Лолт не ответила ей. Что бы там не затевал Дом Баэнре, это явно соответствовало желаниям Леди Хаоса.

И значит, единственной надеждой Шакти было проникнуть во владения Лириэль во плоти. Ее шпионы донесли, что девчонка рано утром покинула дом, но кто знает, как долго она будет отсутствовать? У Шакти не было много времени чтобы отыскать путь внутрь.

Близорукая жрица отчаянно напрягала зрение, но не могла с такой дистанции различить ничего полезного.

Раздраженно зашипев, Шакти вышла на улицу; как и большинство дроу Мензоберранзана, она путешествовала закутавшись в свой пивафви, лицо скрывалось в тени капюшона. Однако она знала, что со своей фигурой и заметной неуклюжей походкой выглядит подозрительно, и не желала, чтобы обратили внимание на ее интерес к дому. Один проход, два в крайнем случае, сильнее рисковать она не смела.

Сначала Шакти не заметила ничего, что могло бы ей помочь. Дома, даже принадлежавшие простолюдинам, представляли из себя настоящие крепости, защищенные магией и хитроумными устройствами. Насколько она могла судить, проникнуть внутрь этого было невозможно. Тут вдруг ее внимание привлекло движение в казавшейся сплошным камнем двери. Крошечная откидная дверь распахнулась, и через отверстие показалась черно-красная голова ящерицы. Попробовав языком ветерок, она метнулась в тени.

Жрица ухмыльнулась. Наконец-то, брешь в защите врага! До нее доходили слухи, что избалованная принцесса держит экзотических зверьков, привезенных из далеких мест Подземья, даже из Земель Света. Эта дверь, без сомнения, предназначалась для того, чтобы ее ручные ящерицы могли свободно гулять.

Возможно, на ней есть магическая защита. Не узнаешь, пока не проверишь.

Посему жрица спешно отправилась к дому одного мага, простолюдина но немалых способностей, который работал по найму. Конечно, в ее семье были жрицы владевшие куда более сильной жреческой магией чем она сама, и две или три могли бы сотворить необходимое заклинание. Но тогда пришлось бы призывать Лолт — дело небезопасное в любое время, и чистейшее безумие когда речь шла о прямой атаке против женщины Баэнре. Кроме того, это было личное дело, и Шакти не желала вмешивать в него семью. Среди дроу куда дешевле купить услугу, чем принять одолжение. Цена за него всегда оказывается совсем не той, что предполагал просящий.

Еще через час, Шакти и наемный маг проскользнули через заднюю дверь в крепость Ханзрин. Она отвела мага в казармы солдат клана, выбрала одного — мужчину, конечно, расходный материал, — и объяснила предстоящую задачу.

«Ты войдешь в дом Лириэль Баэнре через дверь, используемую ее ручными ящерицами. Маг уменьшит тебя в несколько раз».

«Насколько?» уточнил солдат.

Шакти показала, расставив ладони примерно в шести дюймах друг от друга.

Мужчина побледнел, лицо его стало почти синим в тепловом спектре. «Но ящерицы -« начал он.

«Ты вооружен», отрезала она. «Солдатов Дома Ханзрин тренируют для схваток с врагами пострашнее ручных ящериц!»

Солдат видел гнев на лице жрицы, и решил что безопаснее придержать язык, и сделать как приказано. Не стоит думать о том, что для шестидюймового дроу ящерка будет почти драконом!

Поэтому он почтительно склонил голову, принимая задание. «Как прикажет Матрона — „ солдат умолк, оставив намеренную ошибку витать в воздухе. «Леди Ханзрин“ поправился он.

Грубая игра, совершенно неприкрытая лесть, которая стоила бы ему затрещины — а может и чего похуже — с большинством женщин дроу. Но даже низкорожденный солдат может распознать амбиции и гордость, так явно написанные на лице, и яростную целеустремленность, исключительную даже среди фанатичных дроу. Шакти услышит только комплимент в его словах, а не насмешку.

Как он и предполагал, молодая жрица приняла их со снисходительной усмешкой, и кивнула магу, который протянул солдату маленький флакон.

«Когда окажешься внутри, выпей это, заклинание обратится и вернет тебя в нормальный размер», объяснил он.

«Убедись, что тебя не увидят», добавила Шакти. «Слуг убивай только при необходимости. Когда уверишься, что тебя не обнаружат, впустишь меня. Изнутри двери почти наверняка не защищены».

Дождавшись разрешения жрицы, маг начал заклинание. Закрыв глаза, он полунапевным тоном читал длинную вязь магических слов, сопровождая их сложными жестами. Все это время Шакти сидела спокойно и терпеливо. Учитывая цену заклинания и репутацию мага, она предвидела и то, что будет некоторая показуха.

Солдат стоял, напрягшись, выдержанно. Бормотание взмыло к высокой, завывающей ноте, и маг завершил заклинание суматошными взмахами рук и вспышкой пурпурного цвета.

Дым, такой же призрачно-пурпурный, вырвался из вытянутых вперед ладоней мага, безошибочно устремился к солдату и окружил его с ног до головы, как облако в форме дроу. Облако немедленно начало сжиматься, сосредоточившись на теле солдата и сдавливая его со всех сторон; глаза дроу выпятились.

Медленно, неотвратимо, тело солдата подалось; агония исказила его лицо, изо рта вырвался вопль боли. Он кричал, и уменьшался.

Шакти наклонилась вперед, наблюдение доставляло ей извращенное удовольствие. Наконец, мужчина достаточно уменьшился для ее целей, и она кивком остановила мага. Пурпурный дым мгновенно рассеялся, и солдат, теперь достаточно маленький чтобы уместиться на ладони Шакти, свалился на пол.

«Кстати, может быть больно», спокойно заметил маг.

Шакти заметила удовлетворенное выражение лица мага, наслаждение в его глазах, и мгновенно оценила представившуюся возможность. Даже во мщении, Шакти оставалась предпринимателем, и не уступала в этом любому торговцу города.

«Плата за смотр», объявила она, отсчитывая магу чуть меньше, чем было уговорено, кивая на крошечного дроу на полу, и подразумевая, что маг уже получил часть оплаты в удовольствии от сотворенного заклинания.

Маг не стал оспаривать ее логику. Он взял предложенные монеты, и, с последним удовлетворенным взглядом на дело своих рук, исчез в темноту Мензоберранзана.

Наклонившись, Шакти подняла солдата, восхищаясь каким уязвимым он стал приняв такой размер. Она могла раздавить его просто сжав пальцы. Только усилием воли удержалась жрица от следования соблазнительному импульсу.

Вместо этого, она пообещала себе, что когда все закончится, десяток уменьшенных солдат будут драться до смерти ради ее развлечения. Как чудесно будет она чувствовать себя, почти божественной! Как будто она прикоснется к тени самой Лолт. Подобное будет не просто развлечением, рассудила юная жрица; это будет актом поклонения, и более чем окупит стоимость заклинаний.

Шакти перенесла мужчину на свое одеяние. Он будет в достаточной безопасности у нее на груди, цепляясь за цепочку, на которой висел знак ее дома. Такая откровенная демонстрация власти женщин над ничтожными мужчинами доставляла ей удовольствие.

Шакти Ханзрин не была присуща тонкость.

Остановившись, притворяясь что поднимает выроненную вещь, жрица скрытно поместила миниатюрного воина у двери Лириэль. Как было приказано, он рванулся к дверке для ящериц, и открыл ее.

Шакти глубоко вдохнула, и отправилась прочь. Она обойдет дом вокруг, к задней двери. Если все пройдет как надо, крошечный шпион введет ее в замок девчонки Баэнре, и она тихо обыщет его, прежде чем вернется владелица.

Позади раздался звук, высокий тонкий крик, звучавший как визг раненной крысы. Шакти застыла и выругалась. На двери оказалась-таки ловушка.

Обернувшись, она яростно уставилась на маленькую фигурку, шатаясь направлявшуюся к ней. Схватив мужчину, она поднесла его к глазам. Из его тела торчал дротик, вроде тех, что дроу использовали в своих маленьких арбалетах. Учитывая текущий размер солдата, для него это было все равно, что напороться на трехфутовое копье. И рана в живот, смерть будет медленной и мучительной.

Шакти выругалась еще раз, окинув взглядом улицу. Приближался патруль дроу на ящерах, совершавший обход города.

«Тебя беспокоили ящерицы», прошипела она мужчине. «Но проживи ты еще, ты был бы рад встретиться с этой».

С этими словами она швырнула солдата на дорогу перед проходящим верховым ящером. Мелькнул гибкий длинный язык, обернувшийся вокруг нежданного лакомства. И тут же рванулся назад, так быстро, что всадник не заметил, что проглотил его скакун.

Шакти вновь вернулась в свой Дом. Теперь, зная природу ловушки на двери, она пошлет другого слугу, куда более ценного чем мужчина-солдат.

Меньше чем через час ликующая Шакти вошла через заднюю дверь во владения Лириэль. На существо, впустившее ее, она смотрела со смесью гордости и отвращения. Его лицо было уродливой пародией на дроу. Голова темно-синего цвета, с длинными заостренными ушами скорее похожими на рога, могла бы принадлежать созданию Бездны. Но толстое тело было змеиным, почти десяти футов в длину, покрытое темно-синими чешуйками. Колеблющийся хвост оканчивался зазубренным, ядовитым острием. Это был темный нага, один из редчайших обитателей Подземья, и ценный союзник Дома Ханзрин.

«Плати Ссассеру теперь», прошипел нага странным свистящим голосом, оскалив клыки в предвкушающей улыбке, и высунув длинный раздвоенный язык. «Служение Ссассера семье Ханзрин кончилось».

«Условия договора были иными. Когда я отомщу Лириэль Баэнре, ты будешь свободен», напомнила ему Шакти.

Существо нахмурилось, а потом с силой отрыгнуло. Раскрыв тонкие губы, он выплюнул под ноги Шакти маленький болт. «Ссассер поймал, когда шел через дверь. Хорошая ловушка. Если бы Ссассер не знал, мертвым мог Ссассер стать.»

Шакти отпихнула болт в сторону. Среди множества талантов темных наг, была способность без вреда для себя заглатывать почти любую вещь. Оружие, яды, книги заклинаний — все бережно хранилось во внутреннем органе, позволяя наге переносить их с собой. Конечно, ловля арбалетного болта немного не входила в обычный репертуар, но нага с честью выдержал испытание.

«Стоило Ссассеру заклинания невидимости», намекнул темный нага.

«Ты получишь другое взамен, бесплатно», пообещала жрица. Самой полезной способностью наги была его магия. Высокая стоимость развития природного дара нередко вынуждала наг служить другим. Этот был настолько глубоко в долгах клану Ханзрин, что не мог надеяться в ближайшее время освободиться, так что Шакти решила быть щедрой.

Она приказала ему возвращаться в Дом Ханзрин, и принялась обыскивать замок. Дом Лириэль, как и ожидала Шакти, оказался настоящим гнездом порока. Будучи мало заинтересованной в роскоши, жрица Ханзрин почти не обратила внимания на большую часть дома. Нужной ей комнатой был рабочий кабинет.

И в нем ее ждала находка. Книги были редки и дороги, но у Лириэль их было более чем достаточно. Большинство, упакованные в дорогую кожу, покрытые элегантными рунами дроу, аккуратно располагались на полках. Им Шакти уделила лишь мимолетный взгляд. Куда больше заинтересовали ее грубо переплетенные тома, разбросанные повсюду.

Книги грудой лежали на столе, у стены, на полу. И какие книги! Многие из них были о людях и человеческой магии — предметах, абсолютно запрещенных в Мензоберранзане.

Осчастливленная подобным открытием, Шакти прижала одну из книг к груди. Дроу умирали и за меньшие прегрешения, и владение такими книгами доставило бы серьезные неприятности даже члену Дома Баэнре. Но все же, Шакти этого было мало; она желала знать, зачем понадобилась Лириэль эта информация о мире на поверхности.

Никто не рисковал так только из интеллектуального любопытство. Планирует ли Дом Баэнре еще один удар по поверхности? Или напротив, ищет союза с группой людей? В любом из этих двух случаев, в городе почти наверняка вспыхнет восстание.

Шакти отбросила книгу в сторону, и потянулась за другой. И тут же застыла, увидев как из брошенной книги посыпались листки.

Жрица подобрала страницу. Вощеный пергамент покрывал текст, написанный маленьким, красивым почерком на дроу. Даже без света близорукая жрица могла прочесть его, поскольку написан он был вечнотемными чернилами, редким и дорогим вариантом, используемым только самыми могущественными и богатыми магами дроу.

Она читала, и волнение ее все росло. Заметки Лириэль Баэнре, написанные ее собственной рукой! Шакти проглядывала страницу за страницей, и прояснявшаяся картина превосходила самые ее темные мечты о мщении.

Лириэль Баэнре нашла способ выйти на поверхность, сохранив присущие дроу силы. Она нашла амулет, какой-то человеческий артефакт, позволявший осуществить это.

Листки с шелестом вылетели из ладоней Шакти, на которую как удар обрушилось понимание важности ее открытия. Она прочла смертельный приговор Лириэль Баэнре. Большинство дроу города с радостью убьют, чтобы завладеть такой магией. А что случится тогда? К лучшему или худшему, подобное событие навсегда изменит Мензоберранзан.

Но как, размышляла Шакти, сумела Лириэль совершить такое? Жрица торопливо просматривала книгу за книгой. Наконец, между страницами особо древнего тома, она обнаружила след: записку, подписанную только смутно знакомым рисунком. Шакти узнала печать Драконьей Сокровищницы.

Дикая ухмылка исказила лицо Шакти. Она хорошо знала этих торговцев. Собственно, только недавно она приобрела у них белого самца ротов, размеры и необычно тонкая шерсть которого отмечали его как собственность Дома Зинард, семьи из города Чед Насад. Рот был, естественно, краденым, поскольку Зинард никогда бы не расстались со столь ценным животным.

По Мензоберранзану ходили шепотом слухи, что у Драконьей Сокровищницы можно купить контрабандные товары почти любого сорта. Торговцы защищали секреты своих клиентов, но Шакти уж наверняка сможет разговорить одного из них. В искусстве пытки она не уступала любому дроу Мензоберранзана. Клятвы молчания, даже страх смерти от рук Капитана Нисстира, мало что будут значить для несчастного мужчины, который попадется ей.

Прежде чем зазвонил колокол, призывая верующих в храм, Шакти выжала из пленника ошеломляющую информацию. Торговец ничего не знал о Лириэль Баэнре, зато охотно рассказывал про своего нанимателя.

Нисстир, как оказалось, был не простым капитаном торговцев. Он был магом, обученным в Чед Насаде, и покинул его десятилетия назад, чтобы избежать теста лояльности Лолт, во время которого ему пришлось бы открыть для досмотра свой разум. Шакти предполагала, что может догадаться почему.

В последние моменты агонии, дроу признался, что сам он последователь Ваэрауна, бога интриг и воровства. Маловероятно, что слуга будет следовать такому божеству без согласия и одобрения хозяина. У Шакти оказалось могущественное оружие против Нисстира, но, странно, ей не очень хотелось пускать его в ход.

Мысль о соперничающем боге изумляла ее. Она никогда не размышляла о таких вещах, зная, что судьбой ей предначертано стать жрицей Лолт. Не желая этого, она тем не менее не видела иного пути.

Теперь, впервые в жизни, из несогласия Шакти рождались амбиции. Город балансировал на грани анархии. Какое время лучше подойдет чтобы сломить могущество жриц Лолт? И что лучше послужит для этого, как не другой бог? Если у этого Ваэрауна есть достаточно серьезная скрытая сеть последователей в городе, возможно она найдет доводы, которые заставят их открыто выступить против слабеющей матриархии. Еще одно: доказанная связь между служителями Ваэрауна и Домом Баэнре вполне может окончательно потопить первый дом. Лириэль, понятно, не переживет такого конфликта, но даже эта восхитительная перспектива бледнела перед большей картиной, складывавшейся в уме Шакти.

Анархия, конечно, совсем неплохая штука, необходимая чтобы вносить оживляющую новизну в общество Мензоберранзана, но кому-то, наконец, придется навести в городе порядок. Шакти была абсолютно уверена в своих управленческих способностях, но при этом понимала, что ни одна дроу, даже ни одна группа не смогут в одиночку завладеть властью. Ей понадобятся сильные союзники, и связи с внешним миром. Кто лучше подойдет на обе позиции, чем богатый капитан торговцев, к тому же и маг?

И если уж на то пошло, кто лучше может выхватить Мензоберранзан из рук Лолт, чем Ваэраун, покровитель воров!

Женщина медленно кивнула. Очень скоро она посетит этого Нисстира.

Глава 15. Советы и заговоры

Каждый день в Арах-Тинилит оканчивался в храме Академии, молитвой и вознесением хвалы богине дроу. Службы велись по разному, но всегда представляли из себя жутковатые и впечатляющие ритуалы. Сам храм, вырезанный из единой глыбы черного камня, внушал почтение. Круги сидений обрамляли центральное возвышение, возвышаясь по удалению от него, чтобы все могли лицезреть ритуал. Восемь изогнутых подпорок круглой комнаты встречались на вершине купола, образуя часть гигантской скульптуры паука, с головой прекрасной дроу: излюбленный облик Паучьей Королевы. Волшебный огонь подсвечивал паука, отбрасывая тени на море темных лиц внизу.

Весь Арах-Тинилит собрался здесь, от старших матрон до новичков, и ритмичный напев сотен голосов отзывался эхом от высокого купола. И из пожалуй самым воодушевленным был голос Шакти Ханзрин, прятавшей в складках облачения бумаги, которые наверняка уничтожат ее ненавистную соперницу.

Молитва набирала скорость и силу, приближалось время темного ритуала. Одна из старших учениц медленно подошла к алтарю, неся перед собой серебряное блюдо. На нем лежало сердце дроу, все еще содрогающееся недавно отнятой жизнью. Сердце было мужским, и обычно считалось бы меньшим подношением, но в эту ночь в ритуале была особая сила. Этой ночью жертвой исполнялось одно из самых жестоких требований Лолт.

Верность Паучьей Королеве стояла превыше всего, над любыми личными отношениями. Особенно оскорбляло Лолт, если одна из ее жриц слишком привязывалась к ничтожному мужчине. Поэтому время от времени жрице приказывалось убить любовника, матроне пожертвовать патрона дома, матери принести в дар отца ее детей. Зная это, дроу старались насколько возможно избегать близких отношений: слишком жестокая кара ожидала уличенных в этом. Но что касается молодой жрицы, приближавшейся к алтарю, ее суровое лицо и кровь на изящных ладонях демонстрировали, что она с честью исполнила свой долг.

Жрица высоко подняла поднос, и напевы слились в единый воющий звук. Пронзительными высокими голосами женщины дроу запели ритуальную песнь призыва. Матрона Триэль Баэнре, одетая в черное одеяние высшей жрицы, шагнула вперед. Низким голосом, усиленным магией до уровня песни, она начала молитву.

Этой ночью песня и молитва были по большей части формальными, Лолт теперь редко общалась с кем-либо, кроме самых могущественных жриц. В Мензоберранзане ходили слухи, что потеря столь многих жриц на войне и в последовавшей за ней борьбе за власть, продолжавшейся до сих пор, уменьшила силу самой богини. Прежде — до Времени Бед, перед катастрофической войной — такие церемонии нередко награждались свидетельством одобрения Лолт: новым заклинанием, магической вещью, появлявшимися пауками, даже посещением слуг богини. Изредка верующим являлся аватар самой Лолт. Но, похоже, эти времена прошли.

Неожиданно, волшебный огонь угас, погрузив храм в абсолютную тьму. Песня и молитва оборвались, и все глаза в страхе и изумлении уставились на слабое свечение, зарождавшееся в самом сердце храма.

В середине комнаты, где мгновением назад был алтарь, стояло огромное, отвратительное существо. Бесформенное тело напоминало гору полурасплавившегося воска, большие выпуклые глаза, разглядывавшие собрание, сияли яростным алым огнем.

Смесь восхищения и ужаса охватила жриц Лолт. Это была йоклол, создание нижних планов, прислужница Паучьей Королевы. Появление йоклол означало, что взгляд Лолт обратился на них.

«Анархия».

Голос йоклол был слабым и тихим, почти дуновением ветра, но каждое ухо в комнате четко слышало слова предупреждения.

Тело существа заколебалось и потекло, отросток-рука метнулся к ученице, выбив серебряный поднос из ее все еще поднятых рук. Жертвенное сердце пролетело по комнате, приземлившись на колени одной из старших жриц. В абсолютной тишине удар подноса о камень пола был как звенящее предзнаменование конца.

Йоклол скользнула вперед, взяла сердце с окровавленного колена старой жрицы и высоко подняла его.

«Еще одна жизнь отнята», прошипела она. «И вы думаете, это безумие радует Лолт?»

Триэль Баэнре шагнула вперед, склоняясь в почтительном поклоне. «Несчетные столетия таков был обычай дроу, по приказу Лолт. Скажи нам, в чем наша ошибка».

«Слишком много крови пятнает улицы Мензоберранзана», объявила йоклол потусторонним шепотом. «Слишком мало дроу осталось, но вы все убиваете друг друга, и не задумываетесь о последствиях. Своим эгоизмом и амбициями вы подвергаете опасности всех. Лолт приказывает: прекратить войну между домами. Борьба за власть внутри каждого дома так же должна завершиться. Пока Лолт не отменит установления, между ее последователями должен быть мир. Сегодня ночью, в час Черной Смерти Нарбондель, двадцать самых могущественных домов из оставшихся, соберутся вместе в К'элларз'орл».

Йоклол назвала всех по очереди, от Дома Баэнре до Дома Вэндри. «Так вас расставило слово Лолт, и так и будет до тех пор, пока богиня не освободит вас от этого вынужденного мира. Любой дом, который не разберется со своими проблемами и не выберет матрону до назначенного часа, будет уничтожен», добавило существо. «Теперь идите в свои дома, и несите с собой слово Лолт».

Тело йоклол вновь затряслось, и она расползлась бурлящей лужей. Из клокочущей массы повалил туман, превратившись во множество призрачных пауков и поднявшись к изображению Лолт, державшему храм в своих каменных объятиях. Затем, так же неожиданно, как и появилась, йоклол исчезла.

Жрицы сидели, ошеломленные и безмолвные. Лолт, Паучья Королева, Леди Хаоса, призывает к миру! Никто не мог понять, как он вообще может выглядеть!

Тишину вновь разрушила Матрона Баэнре. «Вы слышали. В назначенный час мы встретимся в Доме Баэнре».

Объявление было встречено раздраженными гримасами. Йоклол указала, что собрание будет происходить в К'элларз'орл. Самый престижный район Мензоберранзана получил свое название от маленькой пещеры, служившей как место совещаний Правящего Совета. Любая женщина в комнате мечтала побывать в ней, и большинство понимали, что предстоящая встреча единственный реальный шанс на это. Тем не менее, никто не посмел противиться приказу матроны-госпожи. По слову Лолт, Триэль Баэнре оставалась матроной первого дома. Играли роль и практические соображения: в К'элларз'орл только огромный храм Дома Баэнре был достаточно велик для подобного собрания.

Дроу растворились в темноте. Каждая женщина, торопясь в крепость своей семьи, раздумывала, как использовать происшедший поворот событий в свою пользу. Странный, неестественный мир однажды закончится, и предстояли долгие приготовления к этому восхитительному дню.

Одинокая фигура стояла у основания Нарбондели, природной каменной колонны, поддерживавшей необъятную пещеру и отмечавшей течение времени. Громф Баэнре, архимаг Мензоберранзана, ждал, наблюдая как созданное магией тепло в сердце колонны опускается к нижней точке. Скоро полночь — Черная Смерть Нарбондель — и он сотворит могущественное заклинание, которое начнет весь процесс заново.

Хотя вокруг не было никого чтобы позавидовать ему, горделивая поза Громфа говорила о том, что он отлично осознает насколько величественную картину представляет из себя. Великолепный плащ архимага, лоснящийся пивафви, в карманах которого таилось больше магии чем во всем Сорцере, надменно обрамлял его плечи. Плащ удерживали украшенные драгоценностями застежки на плечах. Архимаг коснулся одной из них, сапфира размером с кулак, в котором заключалась магия, приводившая в действие городские часы.

Громф знал, что впечатляет и без этой ауры мощи. Высокий и красивый, выглядящий молодо и атлетично, не хуже любого ученика воинской школы, он притягивал восхищенные взгляды, к которым примешивались страх и почтение. А боялись его чрезвычайно, ибо во всем Мензоберранзане не было мага столь же могущественного. Этот темный час принадлежал ему одному, и заклинание было ежедневным, личным триумфом его силы.

Маг начал медитацию, собирая мысли для предстоящего заклинания. Затем, уголком глаза, он заметил плавающий диск, летящий над широкой улицей в его сторону. За ним шел не обычный вооруженный эскорт, но группа жриц.

Громф нахмурился, узнав матрону Барризон Дель'Армго, второго по положению дома Мензоберранзана. Что она делает здесь, в такой час и с такой свитой?

Его удивление еще более усилилось при виде второго диска, появившегося из Нарбонделлина. Следом за ним следовали рабы, державшие несколько носилок. Еще жрицы, некоторые на ящерах, другие пешком. Они обтекали его со всех сторон, похоже почти все жрицы города, направляясь в крепость Баэнре.

Гнев, пылающий и яростный, вспыхнул в сердце Громфа. Очевидно, состоится важное собрание, а его не пригласили — даже не уведомили. Происходит что-то знаменательное, и он должен узнать, что.

Схватившись за знак дома, висевший у него на шее, он проговорил слова, которые мгновенно перенесут его во владения Баэнре. К его полному изумлению, ничего не произошло. Могучему архимагу отказали в доступе в семейный дом.

Поскольку сделать он все равно ничего не мог, Громф повернулся к холодному каменному столбу, и начал читать слова заклинания.

Триэль Баэнре сидела в центре храма Баэнре, разглядывая темные лица собравшихся. Хотя она была в своей крепости, своем королевстве, она не чувствовала себя уверенно, и с трудом представляла, как начать такую встречу.

Решение было принято за нее. Невысокая, умудренного вида женщина направилась к трону Баэнре. Прочие жрицы отступили, освобождая ей дорогу, и даже Триэль поднялась, предлагая почетное место пришедшей.

Ибо старая дроу была Хескен-Фай, матрона Дома Симривин, и самая могущественная жрица Мензоберранзана. Хотя уже столетия ее дом был всего лишь восемнадцатым, матрона обладала силой которую все распознавали и уважали. Хескен-Фай часто называли «глаза Лолт», и в тех редких случаях, когда она появлялась в обществе, ей оказывали глубочайшее почтение.

Хескен-Фай отмахнулась от предложенного Триэль трона. «Я послана говорить, а не править», сказала она нетерпеливо. Древняя женщина повернулась к собравшимся жрицам, явно желая поскорей исполнить порученное, и исчезнуть.

«Каждой новой матроне Лолт шлет поздравления. Правьте долго и удачно, верните силу вере Лолт. Все вы слышали, что в Мензоберранзане больше не будет войн. Город должен быть восстановлен. Ни одна жрица не убьет другую, и обо всех здоровых детях будут заботиться, даже о мальчиках. Пока Лолт не отменит приказов, Правящий Совет будет следить за выполнением этих законов».

Потом она назвала восемь матрон, которые будут управлять городом. «Правьте достойно,» добавила она, «мир Лолт временный, и его легко разрушить. Знайте, что нарушившие мир ради собственных целей будут уничтожены. Те, кто распространят власть Лолт будут награждены. Я сказала все.» С этими словами матрона рассеялась туманом, и исчезла из виду.

Триэль прочистила горло. «Все слышали. Теперь, когда установлен Правящий Совет, все будущие встречи ограничатся Восьмеркой. Если у кого-то еще есть что сказать, говорите сейчас».

Шакти Ханзрин вскочила на ноги. Такого момента может больше никогда не представиться, и она собиралась ухватиться за него обеими руками. Лолт смогла пока отвратить анархию, но Шакти причинит столько вреда сколько сможет.

«Я узнала нечто, что имеет отношение ко всем присутствующим дроу», начала Шакти. «Младшая ученица жреческой школы занялась странной магией, человеческой магией. Для чего, мне неизвестно. У нее есть амулет, очень древний человеческий артефакт, который может позволить ей взять с собой Наверх магию дроу».

Шакти достала несколько листов пергамента из кармана, и высоко подняла их. «Здесь у меня доказательство, написанное ее собственной рукой. Это Лириэль из Дома Баэнре. Совету я предаю свое открытие, и решение о том, как с этим поступить».

Было мгновение — только мгновение — абсолютного и всеобщего шока. Затем собрание взорвалось превратившись в хаос. Жрицы отнеслись к новостям с самых различных точек зрения. Некоторые оживленно рассуждали о возможностях, другие громко призывали к смерти предательницы-Баэнре, третьи — с угрюмыми лицами — бормотали молитвы Лолт.

Наконец Матрона Триэль поднялась с трона. Несмотря на то, что физически она не впечатляла, все глаза повернулись на нее — стоящую, с пылающим от ярости лицом.

«Тихо!» прогремела Триэль.

И немедленно наступила абсолютная тишина. Единственное слово несло мощь заклятия, и ни одна из присутствовавших в храме не смогла бы заговорить, даже если бы посмела.

«Тревожные новости», признала матрона Баэнре. Она говорила спокойным, ровным тоном, но взгляд брошенный на Шакти кипел ненавистью. «Конечно, все вы понимаете, что это открытие ставит меня в весьма щекотливое положение. Лириэль Баэнре находится под моей властью, и не имеет значения, действовала ли она с моего одобрения, или без. Я могу лишь благодарить мир Лолт», добавила она искренне — и намеренно. «Но в духе этого нового единства, мы обсудим как поступить, и оставим решение в руках Лолт». Она указала на изумительно прекрасную женщину, сидевшую среди делегации Дома Фэн Тлаббар. «Выскажись, Матрона Гиланна».

Новообъявленная матрона поднялась, сопровождаемая шелестом шелков и мягким звоном серебряных украшений. Дом Фэн Тлаббар больше других пострадал от внутренней борьбы, так как и бывшая матрона и ее наследница погибли. Весь город знал, что Гиланна вырвала власть в жестокой, кровавой схватке с семью сестрами, но изящный облик абсолютно противоречил ее смертоносной репутации. Гиланна Тлаббар была высокой и стройной, и по слухам не уступала в распутстве любой другой женщине Тлаббар. В отличии от большинства собравшихся, она была одета не в мрачное облачение жрицы, а в роскошную черную мантию. Черный жемчуг и тонкая вышивка украшали узкое платье с откровенным вырезом, а сквозь полупрозрачные юбки ясно проглядывали длинные ноги. Но на красивом лице с обильным макияжем, застыла хмурая гримаса.

«Эта новая магия может значить конец правления матрон», резко объявила она. «Народ Мензоберранзана подчиняется нам, — по крайней мере, частично — потому, что у них нет вариантов. Немногие могут выжить в диком Подземье, да и существование такое едва ли будет достойно зваться жизнью. Нет нам и места в Землях Света. Недавние события весьма драматично это доказали. Но подумайте: если маги смогут творить заклинания на поверхности, со всей мощью которой они обладают Внизу, что удержит их под нашей властью? Их глаза приучены к свету, и с магией они могут жить, возможно даже процветать, в верхних землях».

«Даже простолюдины», серьезно продолжила Гиланна, «искусники и солдаты, испытают искушение вырвать для себя местечко Наверху. А почему нет? Нижайшая дроу обладает силой, которой позавидуют человеческие маги. У нас природная защита от магии, зависть и ужас прочих владеющих магией рас. Их заклинания для нас — что брызги воды. Невидимость, тишина, темнота, неуязвимость для магии — таково наследие каждой дроу. Не забудьте, что немногие сравнятся с мастерством воина дроу — а кто из нас не тренирован владеть оружием? Учитывая все это, спросите себя, многие ли останутся в Мензоберранзане под нашей властью, если решат, что могут достичь успеха где угодно».

Мез'Баррис Армго, матрона Дома Барризон Дель'Армго, следующей получила от Триэль дозволение говорить. Как правительницу второго дома, Мез'Баррис явно бесил тот факт, что подобное дозволение вообще необходимо. Так в дополнение к этому оскорблению, первое слово было дано юной матроне низкого дома! Но Триэль вела собрание, и максимум что могла сделать Мез'Баррис было выместить раздражение на матроне Тлаббар. Взгляд, которым она наградила красотку, был полон презрения.

«Хорошая речь», язвительно ухмыльнулась Мез'Баррис. «Гиланна показала, что способна привнести стиль и лоск даже в кощунство. Именно кощунство — только так можно назвать ее слова», уже кричала Мез'Баррис звенящим, страстным голосом. «Или мы не правим по велению и властью Лолт? Паучьей Королеве нечего бояться магической вещички девчонки, и не должны бояться и мы, ее жрицы!»

Она уселась на место под одобрительный ропот.

«Должна согласиться с Матроной Мез'Баррис, что это открытие едва ли угрожает матриархии. Совсем наоборот. Оно принесет нам всем пользу», вставила Матрона Миз'ри. Ее клан, Дом Миззрим, был знаменит своей торговлей, привычкой вести дела с не-дроу, и любовью к предательству и двойной игре. Сейчас красные глаза матроны отблескивали удовольствием, от предвкушения отрывающихся восхитительных возможностей.

«С этой вещичкой, если так ее называть», повела она речь, «мы можем выйти в Земли Света вооруженные как никогда раньше. Кто сможет противостоять нашим торговцам — или нашим воинам? Подумайте, сколько можно с этого получить! Новый артефакт, это всего лишь инструмент, как и любой другой. Он у нас есть, и мы должны его использовать».

Поднялась Кирнилл Кенафин. Ее дом сейчас был десятым, но надменная манера держаться и жестокие багровые глаза соответствовали ее тираническому характеру. В Доме Кенафин жрицы правили безраздельно, и с наслаждением издевались над мужчинами.

«Все разговоры о простолюдинах, мужчинах и магах, владеющих такой вещью — полная чушь! Разве они посмеют взять в руки змееголовый бич высшей жрицы? Конечно нет! И если жрицы Лолт объявят эту новую вещь своей собственностью, — как и копии, которые создадут по нашему приказу — кто осмелится противоречить нам?» Кирнилл подчеркнула последний вопрос горделивой улыбкой.

«Я бы хотела знать», начала Кер Хорлбар, одна из двух правящих матрон Дома Хорлбар, «почему вообще было выдвинуто обвинение против Дома Баэнре, противореча миру Лолт?»

Некоторые жрицы обменялись понимающими взглядами. Власть и положение клана Хорлбар зависело от сельского хозяйства, и их главным соперником был Дом Ханзрин. Пусть Лолт и объявила перемирие, но ее служительницы найдут способы бороться друг с другом.

«Я не обвиняю первый дом», запротестовала Шакти, вновь вскакивая с места. «Это открытие важнее амбиций любого дроу. Возможно, даже важнее чем усиление Дома Хорлбар».

Укол вызвал взрыв издевательского смеха, кое-кто зааплодировал. Даже некоторые из жриц, нахмурившихся когда Шакти заговорила в первый раз, посылали ей одобрительные кивки и оценивающие взгляды. Девушка еще не была высшей жрицей, и не являлась наследницей своей матери в Доме Ханзрин. В Мензоберранзане, власть не давалась — ее брали. Любая женщина, желающая и способная так поступать была достойна серьезного внимания.

Споры длились еще довольно долго. Триэль слушала выступающих жриц, но ответ к ней все не приходил. Даже не будь замешан ее собственный дом, эта находка содержала слишком глубокие возможности, слишком много слоев опасностей и трудностей, чтобы даже дроу могла сориентироваться в них так быстро.

В конце концов, она обратилась к Зирит К'Ксорларрин, известной своим дипломатическим мастерством; к ее услугам посредника нередко обращались в случаях споров между домами. Даже сейчас, среди хаоса, Зирит сохраняла спокойствие и выдержку. Но происходящее наверняка подвергнет суровому испытанию и ее знаменитую рассудительность.

«Что скажешь ты, Матрона Зирит?», осведомилась Триэль. Она была уверена, что матрона, при видимой беспристрастности своего суждения, наверняка учтет давний союз домов Ксорларрин и Баэнре. «Говори, и мы примем твой совет, как если бы он исходил из уст самой Лолт».

Матрона встала. «В первую очередь, нам надо узнать больше об этом человеческом артефакте. Раз речь идет о волшебстве, предлагаю доверить его на совместное исследование мастеров Сорцере. Только у школы магии есть ресурсы для изучения и дальнейшего воспроизведения такого предмета. Естественно, они будут работать под внимательным присмотром Правящего Совета. До вынесения решения, мы должны утаить эту информацию от горожан. Предлагаю, чтобы любая жрица, которая расскажет об амулете за пределами этой комнаты, кроме как мастерам Сорцере, была наказана Правящим Советом, с потерей ранга и положения, и дальнейшим наказанием после окончания мира Лолт».

Большинство дроу кивнули в безмолвном одобрении речи Матроны Зирит.

«Теперь что касается молодой ученицы, послужившей причиной случившегося», неожиданно продолжила Зирит. Согласно указу Лолт, жрицы не убивают друг друга. Но поскольку Лириэль Баэнре не достигла еще статуса жрицы, это не служит ей защитой. Более того, Лириэль Баэнре показав себя волшебницей значительной силы, тем не менее, не прошла проверки мыслей на лояльность Лолт. За названные два преступления, я призываю к ее смерти. Таково мое решение, и, по слову Матроны Триэль, такова воля Лолт».

Вердикт, столь необычно жесткий для тонкой, склонной к компромиссам матроны Ксорларрин, вызвал волну перешептываний.

«Нет».

Единственное слово восстановило молчание. Сос'Ампту Баэнре, молчаливая хранительница храма Баэнре, прошла в центр зала. Она встала перед алтарем, уверенно глядя в лица собравшихся. «Нет», повторила она. «Лолт не желает этого».

Триэль, дрожа от бешенства, поднялась с трона. Приговор Зирит ее не радовал, но она перед всеми обещала подчиниться совету матроны Ксорларрин. Ее авторитет и так немало пострадал в связи со всем происшедшим, и неожиданновоспротивившаяся Сос'Ампту была уже большим, чем могла вынести молодая матрона.

«Ты мне перечишь?», взорвалась она, выплескивая злость на младшую сестру. «Что, Паучья Королева говорит с тобой, а не с твоей собственной матроной-матерью?»

«Лолт обращается ко всем нам», упрямо возразила Сос'Ампту. Жрица повернулась, и указала на волшебное изображение Лолт, изменяющего облик паука, витавшего над алтарем. Подождав, пока иллюзия примет вид дроу, она добавила: «Взгляните на ее лицо».

Впервые Триэль обратила внимание на удивительное сходство иллюзии с ее негодной племянницей. Теперь его нельзя было не заметить, поскольку глаза женщины больше не горели обычным для дроу красным свечением. Они были необычного, отличительного оттенка янтаря. И губы магической картины изогнулись в насмешливой улыбке.

Все, видевшие Лириэль Баэнре, поняли значение изменения, и шепотом передавали его смысл прочим собравшимся.

«Мы служим Леди Хаоса», спокойно заметила Сос'Ампту, указывая на златоглазую картину. «Как бы там ни было, Лолт благоволит Лириэль Баэнре. Вспомните слова Матроны Хескен-Фай: те, кто найдут пути распространить власть Лолт будут награждены. Возможно, Лириэль нашла такой путь. Что принесет нам новая магия, пока нельзя судить. Но узрите волю Лолт, объявленную вам, и идите с миром».

Вскоре после объявления Сос'Ампту, собрание завершилось, и жрицы Мензоберранзана растворились в темноту.

Зирит К'Ксорларрин, матрона-мать Дома Ксорларрин, одна из первых покинула крепость Баэнре. Укрывшись за занавесями носилок, она облокотилась на подушки, и только тогда дала волю эмоциям, шипя проклятия Дому Баэнре, и трем поколениям его глупых женщин.

Она пошла на войну за старухой Баэнре, и воспоминания о случившемся в тоннелях под Митриловым Залом все еще бурлили в ней. Ауро'пол, матрона сильного Дома Аграк'Дирр, была убита существом Бездны по приказу бывшей матроны Баэнре. Война сама по себе была катастрофой, но именно смерть Ауро'пол — совершенно точно не благословленная Лолт — убедила Зирит К'Ксорларрин, что первый дом больше не заслуживает своего положения. Триэль Баэнре будет по уши в неприятностях, когда Лолт устанет от мира; в этом Зирит была абсолютно уверена.

А пока были вещи, которые могла сделать Зирит. Она многим рискнула вынося суровый приговор: неформальным тайным альянсом с Домом Баэнре, репутацией честного и беспристрастного дипломата. И в результате проиграла, была повержена, причем весьма впечатляющим образом, что для гордой матроны было невыносимо. Все же, она не проиграла полностью. Новую магию доверят Сорцере, где числилось семь мастеров из числа магов Ксорларрин. Ни один дом Мензоберранзана не обладал такой мощью магии, и любые раскрытые тайны артефакта будут нашептаны на ухо Матроне Зирит прежде, чем о них узнает Правящий Совет.

Возможность мести Дому Баэнре также не была еще потеряна. Пусть ни одна жрица Лолт не может напрямую угрожать жизни юной Лириэль, куда больше дроу пали жертвами отравленных кинжалов и магии, чем от змееголовых бичей высших жриц.

Успокоенная приятными мыслями, Матрона Зирит улыбнулась, и расслабилась на мягких подушках. У нее было задания для дорогого брата Харза-кзада. Ходили слухи, что старый дурак просто без ума от прекрасной юной ученицы.

И почему, размышляла Зирит, только женщины должны нести этот груз — жертвовать теми, кто дороже всего их сердцу?

Громф Баэнре наблюдал из окна кабинета, как город пробуждается к жизни. Когда большинство Мензоберранзана спали, он часто проводил так часы, в одиночестве особняка в Нарбонделлине. Он не спал, — никогда не мог уснуть — и теперь полагался на продлевающую его юность магию, для поддержания жизни без сна. Первые века своей жизни Громф находил облегчение и отдых в глубокой медитации, наследии эльфийских корней. Но уже много десятилетий, несмотря на мастерство сосредоточения необходимое магу, ему не удавалось входить в это полубодрствование-полутранс. Архимаг Мензоберранзана разучился мечтать.

Поэтому он просто сидел один, полный бессильной ярости и бесконечного раздражения, которое давно стало символом его существования. Когда знак Дома запульсировал магическим сигналом, настроение его отнюдь не улучшилось. Похоже, сестричка Триэль наконец возжелала его общества.

Громф ненадолго позволил себе помечтать о том, чтобы просто плюнуть на этот призыв. Но он не смел. Триэль правила Домом Баэнре, в случае ее гнева жизнь его не будет стоить ровно ничего.

Не то, чтобы она сейчас дорого стоила, зло заключил Громф. На сей раз не заботясь о подобающем статусу облачении, архимаг произнес слова, которые отправят его в Дом Баэнре.

Триэль он нашел расхаживающей по семейному храму. Она с дикими глазами прыгнула к нему, и схватила за руки.

«Где она?» потребовала матрона. «Куда ты ее запрятал?»

Громф понял сразу, с первого взгляда на возвышавшееся над головой сестры изображение Лолт, созданное силой его магии. Прекрасная иллюзия улыбалась ему с ехидным весельем в золотистых глазах. Его глазах, как и его весьма изобретательной дочери.

Маг высвободился из хватки матроны. «Нельзя ли поточнее» переспросил он холодно. «Женщин в Мензоберранзане полно».

«Ты знаешь, о ком я!» рявкнула Триэль. «В Арах-Тинилит Лириэль нет. Ты позволил ей уйти, а я из-за тебя опозорилась на весь город. Расскажи мне, почему она ушла, где она, все что она сделала!»

Громф пожал плечами. «Лириэль сказала только, что у нее есть важные личные дела. Не в моих привычках сомневаться в действиях женщин Баэнре».

«Хватит!» завизжала жрица. «Нет времени на эти игры! Где Лириэль, и где артефакт?»

Ошеломленное молчание. «Лириэль не говорила ни слова про артефакт», выдавил Громф.

Триэль поверила ему.

Знакомое завистливое выражение на лице мага убеждало вне всяких сомнений. Артефакты были редки даже в богатом магией Мензоберранзане, и едва ли Громф позволил бы дочери обладать такой вещью, знай он о ее существовании и опасной силе.

«Значит, ты не знаешь, что Лириэль нашла способ взять магию дроу в Земли Света», уточнила она.

Громф медленно покачал головой, больше в изумлении чем отрицая свою причастность. «Я не знал, что у нее есть и что она собиралась делать. Само собой, я бы отобрал его».

«И так ты и должен поступить», приказала Триэль. «Иначе артефакт окажется в Сорцере, а его секреты доступны всем. Найди его, и принеси сюда. Мы с тобой вдвоем разделим его могущество, ради нашей выгоды и славы Дома Баэнре».

«Что с Лириэль?»

Триэль безразлично ответила: «Половина Мензоберранзана разыскивает ее. С твоим участием, или без него, девчонка едва ли переживет этот день. Никто не узнает, чья рука нанесет удар, и лучше пусть ее открытие послужит Дому Баэнре».

«А как же это?» осведомился Громф, указывая на златоглазое изображение Лолт, витавшее над алтарем. «Редко когда Лолт говорит настолько ясно. Глупо будет игнорировать такой знак».

«Посмотри еще разок», спокойно ответила Триэль.

Пока она говорила, изображение сменилось, и глаза вновь засияли обычным красным огнем. Еще мгновение, и они опять стали янтарными.

Громф понял. Леди Хаоса наслаждалась, заставляя своих последователей сражаться друг с другом, и не только ради собственного удовольствия, но полагая, что в такой борьбе выживут сильнейшие. Пусть фавор Лолт сейчас с Лириэль, но это совсем не гарантия долгой счастливой жизни.

Архимаг не колебался. «Будет сделано», согласился он.

«Что, никаких сожалений?» подразнила Триэль.

«Только что я не действовал раньше, и один», честно ответил он.

Матрона улыбнулась, чувствуя правдивость его слов. «Это время прошло, милый брат», промурлыкала она. «Теперь мы с тобой союзники».

Приятельски взяв его под руку, она вывела его из храма. «Нам многое надо обсудить, эта ночь была полна событий. Лолт объявила мир в городе, так что мы можем восстановить свою силу. Пока Дом Баэнре сохраняет свою позицию, но нужно усиливать защиту ожидая окончания мира».

Громф позволил своей сестре вести его. Он знал, что Триэль манипулирует им, взывая к жажде власти и влияния. Но, идя из храма, рука об руку со смертельно опасной женщиной, он знал, что их альянс будет искренним — так долго, как он будет полезен им обоим.

Новости о собрании и его событиях распространялись быстро, из великих домов даже в скромные жилища и заведения Многолюдного района. Прежде чем гигантские часы Нарбондели объявили начало нового дня, почти все в Мензоберранзане узнали, что Лолт объявила перемирие. Никто не понимал, во что это выльется, и по всему городу слухи и рассуждения подавались вместе с завтраком.

Сидя в своих покоях, глядящих окнами на Базар, Нисстир размышлял над развитием событий. С одной стороны, перерыв в постоянной внутренней войне обещал лучшую торговлю, и это, несомненно, были хорошие новости для Драконьей Сокровищницы. Но истинное назначение торговца, цель его жизни, не будет выполнена, если Лолт восстановит свою силу в Мензоберранзане.

Когда его помощник вошел в дверь с известием, что жрица Ханзрин требует встречи, Нисстира это не порадовало. У него не было желания общаться с представителями Паучьей Королевы. Но прежде, чем он успел приказать отослать ее прочь, она оттолкнула лейтенанта и ворвалась в комнату.

Жрица, держа в руках кипу книг, встала у его стола. Откинувшись в кресле, Нисстир отмечал малообещающие детали: отороченное пурпуром черное облачение младшей жрицы, символ малого дома, лицо фанатички.

«Да?» осведомился он, передавая единственным словом полное отсутствие заинтересованности или одобрения.

«Я Шакти из Дома Ханзрин. А ты», выплюнула жрица, «ты не поклоняешься Лолт!»

Медные брови Нисстира взмыли ввысь. «Я так понял, искусство беседы не принадлежит к числу предметов, преподаваемых в Арах-Тинилит».

«Еще ты маг», продолжила Шакти, неотвратимая в своей целеустремленности. «Сильный маг, и тем не менее не прошел проверку лояльности Лолт, обязательную для всех практикующих магию в этом городе. Ты сеешь раздор среди верующих в Лолт, заманивая их к Ваэрауну, этому так называемому богу воровства. За каждое из этих преступлений, тебя стоит окунуть в расплавленный сыр, и отдать на пожирание крысам!»

«Хммм», одобрительно пробормотал Нисстир. Он задумался на мгновение над нарисованной картиной, без сомнения откладывая ее на память для будущего использования, и только потом обратил свое внимание на посетительницу.

«Должен сказать, жрица, ты весьма изобретательна в вопросах пытки. И все же», добавил он, наклоняясь вперед и уставившись на нее спокойными глазами. «некоторые могут счесть тебя неразумной. Подозревая меня в такой силе, ты пришла сюда, в мои владения, угрожать мне?»

«Я здесь по делу», поправила она. «Я хочу, чтобы ты разыскал одну женщину, и хорошо заплачу за работу».

Он отмахнулся. «Наверняка есть другие, более подходящие для такой работы чем капитан Драконьей Сокровищницы. В городе хватает убийц и охотников за головами».

«Заметь, я не прошу тебя убить ее», добавила Шакти осторожно расставляя ударение. «Я только хочу, чтобы ты нашел ее и принес мне ее вещи. Что ты с ней сделаешь, меня не касается, лишь бы она больше не появлялась в Мензоберранзане. Конечно же, такое простое задание доступно и тебе».

«Как и любому отряду наемников, и куда дешевле. В городе много таких, найми один из них».

«Не могу», неохотно призналась она. «Нельзя, чтобы об этом дошло хоть слово до матрон города. Лолт запретила жрицам убивать друг друга».

«Я начинаю понимать твою дилемму», не без веселья сказал Нисстир. Его репутация дроу, способного выполнить щекотливые поручения в полной секретности за долгие годы принесла ему множество аналогичных предложений. «Как неприятно, должно быть, для тебя — вести дела с заподозренным еретиком. Но почему именно я?»

Шакти бросила на стол книги. «Ты их продал. Они с поверхности, и запрещены в городе!»

«"Ну вот, опять угрозы», заметил торговец. «Должен сказать, это уже становится утомительным. Если ты не можешь предложить чего-то интересного — „ «Я предлагаю тебе Лириэль Баэнре!“

Эти слова заставили Нисстира ненадолго замолчать.

«Не стоило так кричать», укорил он молодую жрицу. Лицо его оставалось бесстрастным, за исключением слабой сардонической улыбки касавшейся только кончиков губ. «Признаю, предложение не лишено некоторого интереса, но какая практическая польза торговцам от принцессы Баэнре?»

Шакти нависла над столом, опираясь на него руками. «У Лириэль Баэнре есть магическая вещь, которая весьма поможет твоей работе. Она стала причиной серьезного конфликта между жрицами Лолт. Я не скажу пока ничего больше, но принеси ее мне, и мы поделим ее секреты».

«Но ты жрица Лолт».

«Да, а может и больше». Шакти прямо встретила его взгляд. «Время от времени, служительницу Лолт посылают как ученицу во враждебную церковь, служить там глазами Лолт. Паучья Королева дозволяет такое, иногда даже поощряет. Для жрицы Лолт допустимо работать с теми, кто следует Ваэрауну. Можно обмениваться информацией, для общего блага. Риск огромен. Я готова пойти на него».

Нисстир долго смотрел на Шакти Ханзрин, взвешивая ее искренность, и размышляя о грандиозных возможностях, открывавшихся ее предложением. Он учел ненависть в ее голосе, когда она произносила имя Лириэль, фанатичное сверкание ее глаз, и решил принять предложенный союз. Но, в отличии от жрицы, не собирался говорить так открыто, или подвергать себя такой опасности.

«Драконья сокровищница может достать все что угодно, независимо от цены», сказал он, осторожно подбирая слова. «Я достану твою принцессу, но предупреждаю, награда должна оказаться достойной».

«Доверься мне», согласилась она, полная решительности.

Подобная идея была настолько невообразимой, что и торговец и жрица расхохотались.

Глава 16. Охотники

В одиночестве своего кабинета, Нисстир обдумывал странное партнерство. Он принял предложение Шакти Ханзрин, не только чтобы получить шпиона в самой крепости Лолт, но и чтобы узнать больше о магическом предмете, упомянутом жрицей. Он подозревал, чем этот артефакт может оказаться.

Мысли мага вернулись назад, к битве в лесу Рашемена, и амулету, единственному доставшемуся ему сокровищу. Когда его отряд не вернулся в Мензоберранзан с амулетом, Нисстир списал в убыток всю экспедицию. Потом была встреча с Лириэль, и обнаружение потерянных солдат. Нисстир не обнаружил амулет на их телах, ни на двоих убитых в пещере, ни среди обглоданных останков позднее найденных в логове драгазхаров. Он решил, что амулет потерялся где-то, возможно даже оказался в желудке драгазхара. Внимание Лириэль казалось полностью сосредоточено на неизвестном враге, и необходимости увериться, что этот враг не последует за ней в Подземье, и Нисстир не задумывался над той возможностью, что амулет могла взять она. А, судя по всему, стоило бы.

Последним амулетом владел тот невозможно сильный воин-человек, которого Нисстир оставил подыхать в лесах. Дроу предполагал, что именно магия амулета была причиной боевой ярости человека. Если так, какая от него польза Лириэль, и зачем он мог так отчаянно понадобиться жрицам Мензоберранзана?

Нисстир оттолкнулся от кресла и вышел из кабинета. Во всем городе был единственный дроу, кто мог ответить на эти вопросы.

Харза-кзад Ксорларрин мерил шагами комнату, в лихорадочном беспокойстве и нерешительности. Зирит К'Ксорларрин, его младшая сестра и матрона, оставила его несколько минут назад, после весьма неприятной беседы.

Похоже, Лириэль попала в очень серьезную передрягу. Старый маг боялся, что нечто подобное может случиться с опрометчивой девочкой. До некоторой степени, Харза-кзад винил себя. Пойми он больше о планах своей ученицы, быть может, он смог бы сделать что-то, чтобы отвратить случившуюся катастрофу. Он знал, что Лириэль была на поверхности, конечно, и что она добыла там какую-то новую магию. Но как он мог представить, что Лириэль обнаружит человеческий артефакт, и, тем более, что какая-то вещь, созданная руками людей, может обладать достаточным могуществом чтобы вызвать такой переполох?

Вынести магию дроу на поверхность! Возможные последствия ошеломляли Харза-кзада. Но не эта перспектива, какой бы пугающей она не была, погрузила старого мага в безумие горя и тревоги.

Он достиг вершин мастерства в создании магических жезлов, особенно используемых как оружие. Его жезлы высоко ценились среди боевых магов, сотни врагов Мензоберранзана пали жертвами их сил. Но сам он, Харза-кзад Ксорларрин, никогда не убивал.

Старый волшебник не был уверен, сколько дроу могут сказать такое о себе, и точно знал, что немногие станут этим хвастаться. Он никогда не задумывался об этом прежде, никогда не представлял тех, кто падет перед разрушительной мощью его жезлов. Теперь он проклинал свое отшельничество, верность одинокому ремеслу. Будь он свидетелем нескольких битв, используй хоть одно оружие из созданных его руками, может тогда ему легче было бы забрать жизнь своей ученицы. Потому что приказ Матроны Зирит был: найти Лириэль, отобрать амулет и не оставить и следа от его бывшей владелицы.

Харза-кзаду не приходило в голову не подчиниться приказу. Он был дроу Мензоберранзана, всего лишь мужчина, несмотря на всю свою силу и почетную позицию в Сорцере, и законы требовали от него выполнять волю правящей матроны.

Высохшие пальцы мага обхватили рукоять жезла на поясе, и он напрягся, готовясь сделать то, что должно быть сделано. Но такая знакомая вещь была чужой в его ладони, такой же чуждой как и жуткая работа, предстоявшая ему.

В запертой комнате крепости Ханзрин, укрытой пеленой заклятий от глаз родственников, Шакти произносила слова жреческого заклятия. В ее случае рискованно было призывать Лолт, но если богиня отвратила от нее свою милость, Шакти предпочитала узнать это сейчас.

Молодая жрица одна из последних покинула храм Баэнре после той памятной встречи. Скромный ранг Дома Ханзрин обеспечил ей место в глубине комнаты, и она замешкалась там, наблюдая за другими жрицами, обменивавшимися заговорщицкими взглядами или срывавшимися с места в ярости. И в тенях храма она, Шакти Ханзрин, увидела то, что распознали лишь немногие жрицы Мензоберранзана: истинную волю Лолт.

Гигантская магическая иллюзия, постоянно сменяющиеся паук и дроу, смотрела на служительниц Паучьей Королевы золотыми глазами и лицом ненавистной соперницы Шакти. Но когда храм почти опустел, иллюзия вновь изменилась, и глаза дроу замигали попеременно багровым и янтарным. Для Шакти смысл этого сообщения казался очевидным.

Леди Хаоса отвергла смертный приговор Лириэль, вынесенный Зирит К'Ксорларрин. Вместо него было объявлено состязание. Фавор Лолт вещь непостоянная, приз, которым награждается самый изобретательный и хитрый. Пока что эту корону носила Лириэль Баэнре. Шакти намеревалась отобрать ее.

Так что она молилась темной богине дроу, прося опутать ее слугу пеленой невидимости. Ссассер, темный нага, терпеливо ждал рядом. Змееподобное существо свернулось у зеркала, и тусклый свет вставленных в рамку зеркала подсвечников отблескивал на синих чешуйках наги. Закрыв глаза, Шакти произнесла последние слова. Судя по восхищенному шипению, Лолт ответила ее молитве. Шакти открыла глаза: нага исчез.

Жрица подняла трезубец и провела им перед зеркалом, в котором сразу появилось отражение наги. Уродливое лицо искривилось от разочарования, и длинный тонкий язык метнулся навстречу своему отражению.

«Не паникуй, Ссассер. Не считая этого отражения, ты невидим», сообщила ему Шакти. Она не настолько глупа, чтобы позволять владеющему магией существу ускользать из ее поля зрения. Нага был практически рабом Дома Ханзрин, но в злобе и коварстве не уступал дроу, которым служил. Ссассер с удовольствием воспользовался бы шансом убить жрицу Ханзрин; собственно, лукавое существо уже начало отползать от выдававшего отражения.

«Стой у зеркала, чтобы я тебя видела», рявкнула жрица. «Слушай внимательно: ты вернешься в дом Лириэль Баэнре. Обыщи место, найди что-нибудь, что поможет тебе выследить ее. Возвращайся в крепость с информацией. Тогда я дам тебе в помощь пару квагготов, и вы отправитесь на охоту. Когда ты убьешь Лириэль и принесешь мне амулет, ты получишь свою свободу».

Лицо отражения просияло при такой новости. Квагготы были огромными, двуногими созданиями с белой шерстью, выглядевшие как невообразимые отпрыски огра и медведя. Не слишком разумные, но зато отличные охотники, сильные и умелые в схватке. Дроу иногда делали их рабами, используя как солдат или стражей. Ссассер обожал командовать, а с такими подчиненными ему наверняка удастся исполнить восхитительную задачу уничтожения женщины дроу.

«Ссассер слышал все сказанное госпожой Шакти. Ссассер идет охотиться?»

По кивку дроу, нага метнулся к узкому тоннелю, который вел из этой комнаты и вниз, под стены крепости.

Шакти улыбнулась, довольная энтузиазмом наги. Она была высокого мнения о торговцах Драконьей Сокровищницы, и решение работать с Нисстиром приняла обдуманно. Тем не менее, в ее распоряжении были и другие охотники, и она намеревалась направить их всех вслед за Лириэль.

В холмах к северу от деревни Троллий Мост, Федор из Рашемена пригнувшись за камнями вглядывался в небольшую пещеру. Солнце поднималось позади него, но утро оставалось морозным, и каменистую почву покрывало заморозком. Молодой воин подул на ладони, согревая их, и устроился, готовясь ждать и наблюдать. Он охотился уже несколько дней; теперь, впервые, добыча оказалась в пределах видимости.

Искра мелькнула в глубине пещеры, затем другая. Через мгновение показался свет небольшого костра. Запаха жарящегося мяса не было, но Федор этому не удивлялся. Дроу, судя по всему, ели пищу сырой. Он следовал за этими тремя через лес, и не однажды проходил мимо убитой ими добычи. Хотя он ни на миг не терял их след, ему ни разу не попадались остатки костра. Его несколько удивляло, что темные эльфы рискнули сейчас. Конечно, наступал день, и маленький огонь, разожженный для тепла в пещере едва ли мог быть кем то замечен.

Перед началом каждого нового дня, дроу находили укрытие от солнца. Неровная местность была усыпана пещерами, но на сей раз Федору впервые удалось обнаружить их убежище. Его охота началась с пещеры в Подземье, полной тел гигантских летучих мышей и воинов дроу. Что-то в этом поле боя показалось ему странным; что именно, он так и не понял. Обыскав тела двух убитых дроу, он не нашел амулета, как и ожидал — естественно, выжившие заберут такое сокровище с собой. Так что по кровавым следам трех уцелевших он добрался до тоннеля, выведшего его посреди холмов. Дроу направлялись на запад, следуя по ночам со скоростью, которую Федор едва мог выдержать днем.

Но теперь время пришло. Когда дроу появятся из пещеры с приходом ночи, Федор добудет свой амулет, или умрет.

Темный нага в страхе жался в угол, несмотря на заклинание невидимости, скрывавшее его из виду. Ссассер проскользнул во владения Лириэль тем же путем что и прежде, спокойно преодолев ловушку на двери и проглотив арбалетный болт. Он не боялся слуг, поскольку служба семье Ханзрин принесла ему достаточно магии. Но могущественной персоне в кабинете Лириэль он был не противник.

Громф Баэнре, самый известный маг города, сидел за столом своей дочери. Книги валялись в беспорядке у его ног, а на лице застыла хмурая гримаса.

Длинные черные пальцы произвели жесты заклинания, и он пробормотал магические слова с точностью, добытой огромной силой и долгой практикой. Ссассер не следил за жестами — у наги не было рук, и такое знание ему было ни к чему, — но в заклинание он вслушивался очень внимательно, и несколько раз повторил про себя, пока не уверился, что произносит все правильно.

Так сосредоточившись на ворованном знании, он сначала не заметил результата заклинания. Дым вплыл в кабинет, исходя, казалось, от каменных стен. Туча оторвалась от стены, и сгустилась в статую дроу из живущего камня.

«Здесь я ничего полезного не выискал», сказал маг, резко махнув рукой над кипой раскиданных книг. «Найди ее слуг, узнай все, что им известно о том где она».

Голем поклонился и вышел из комнаты, постукивая о пол. Ссассер сжался, отодвигаясь от этих каменных ног, затем вновь наклонился вперед, любопытствуя, что следующим сделает архимаг. Наге редко доводилось наблюдать за магом такой силы, и он надеялся, что Громф продемонстрирует другое заклинание.

Но маг дроу не оправдал надежд наги. Его ладони пробежались по длинным белым волосам в раздраженном жесте; затем он погрузился в раздумья. Наконец достал из кармана плаща маленькую книжку, и перелистнув несколько страниц, швырнул на стол.

«Я не сделаю это один», пробормотал он сам себе, «даже с копией книги заклинаний, которую ей дал. Через эти врата Лириэль сможет оказаться почти где угодно. Я не могу покинуть город, но разве можно доверить такие заклинания другому магу?»

Громф поднялся, и принялся расхаживать по комнате. «Нет», решил он наконец. «Если я не смогу найти девчонку прежде, чем она узнает об опасности и уберется из Подземья, она для меня потеряна, и ее магия тоже».

С нижнего этажа раздался грохот, а потом ясно донесшийся до них крик рабыни-халфлинга, вопль боли быстро перешедший в торопливый поток слов. Маг улыбнулся, и вышел из комнаты, узнать какую информацию выдавил его каменный помощник из служанки Лириэль.

Невидимый нага с торопливой жадностью метнулся к столу. Клыкастая пасть широко раскрылась, заглатывая драгоценную книгу; он несколько раз сглотнул, ускоряя ее путь по глотке к безопасности внутреннего органа, в котором на данный момент содержались два свитка с заклинаниями, несколько бутылочек с ядами и другими зельями, маленький митриловый топор, неплохой кинжал и только что проглоченный арбалетный болт. Ссассер мог выплюнуть любую из этих вещей по своему выбору. В дополнение, Ссассер прихватил большую карту поверхности. С ней он может убедить свою госпожу Ханзрин, что обладает достаточной информацией, чтобы выследить беглянку.

Книгу заклинаний он оставит как свою награду и маленький секрет.

Далекая от бурлящего города дроу, Лириэль легко шагала по темным коридорам Подземья. Она устала но была счастлива. Теперь, когда Ветроход в ее руках был зачарован, чтобы удерживать уникальную магию Подземья, она вернется в Арах-Тинилит, накапливать силы, подготавливаясь к путешествию в Земли Света. Годы обучения не казались уже такими долгими, а груз жреческой учебы таким тяжелым. На мгновение ей захотелось, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы разделить этот успех. Но пути дроу не таковы, а Лириэль была в слишком хорошем настроении, чтобы печалиться о вещах совершенно неосуществимых. Молодая дроу вызвала врата, которые отправят ее назад в Башню магии Ксорларрин, и с довольным вздохом прошла в портал.

Харза-кзад был у себя, но с ним было что-то не так. Напряженный маг застыл в неподвижности. Его редкие волосы, обычно находившиеся в полном беспорядке, были аккуратно причесаны, и даже морщинки на лице казалось не так выделяются, как обычно. Он казался странно решительным, необычно собранным.

«Ты хоть понимаешь, что натворила?» сказал он зажатым, скорбным голосом.

Лириэль замерла, ошеломленно поняв, что Харза как-то узнал всю правду. Но ведь она наверняка сумеет убедить его; она неоднократно уже проделывала такое. «Конечно я знаю что сделала! Это просто восхитительно. Я нашла способ — „ „Ты подписала свой смертный приговор, вот что ты сделала!“ прервал он. «Или ты настолько наивна, что полагаешь будто правительницы Мензоберранзана позволят тебе обладать такой силой? Какой дроу не убьет, чтобы завладеть такой способностью?“

Девушка недоуменно нахмурилась. Немногие дроу Мензоберранзана путешествовали в Подземье, не считая патрулей, назначавшихся для очистки близлежащих территорий от врагов. Мало кто из темных эльфов разделяет ее природное любопытство, любовь к приключениям и открытиям. И уж конечно, никто не пожелает отправиться в Земли Света, в странствия ради знаний, в поисках руны силы. И вообще, что дроу Мензоберранзана знают о рунной магии? Только по чистейшему совпадению она смогла собрать вместе части истории Ветрохода. Никто другой не может знать, что значит для нее амулет, или на что он способен.

Осознание пришло быстро. Конечно они не знают! Дроу наверняка решили, что амулет схож с большинством других магических вещей города, что само обладание им позволит магу или жрице достаточной силы использовать его возможности! Слова Харзы неудивительны, действительно, многие убьют за такое!

«Но амулет им не поможет! Его магия совсем не такая как все что мы знаем», попыталась она. «Позволь мне объяснить — „ „Нет“, резко сказал Харза, вскидывая обе ладони и прося ее замолчать. «Чем меньше я знаю об амулете, тем больше мои шансы на выживание“.

Взгляд Лириэль упал на боевой жезл в правой руке учителя, медленно поднялся на его решительное лицо. Ей стало ясно: Харза намеревается убить ее.

Маг сделал шаг, протянул пустую ладонь к ней, держа жезл как готовый к удару меч. «Амулет должен отправиться на изучение в Сорцере. Отдай его мне».

Она обхватила ладонью крохотные золотые ножны, висевшие у нее над сердцем. Попыталась заговорить, и не смогла, так пересохло горло и сжало грудь. Лириэль за свою короткую жизнь встретила немало предательств, но ни одно не становилось для нее таким неожиданным. Она знала, что Харза, в своем роде, заботился о ней, возможно больше чем любой другой до того. Она привыкла полагаться на это, и что-то похожее на доверие зарождалось между ними. Но среди дроу, доверие неизменно влекло за собой предательство. Лириэль поняла всю свою глупость, и приняла кару.

С храбростью и вызовом, подобающими благородной дроу, девушка задрала подбородок, встречая смерть. Пальцы сжались вокруг амулета, и свободной рукой она произнесла последние слова на бесшумном языке дроу.

Бей. Амулет не пострадает. Заберешь потом из пепла.

Харза-кзад поднял жезл, указывая на нее. Они стояли, друг напротив друга, в напряженной, оглушающей тишине. Долго.

Потом, неожиданно, маг выругался и отбросил магическое оружие прочь. «Я не могу», печально произнес он.

Лириэль неверяще наблюдала, как ее учитель сплетает заклинание. Врата, сияющий ромб портала, появились в центре комнаты.

«Ты должна бежать из Мензоберранзана», настойчиво подтолкнул ее учитель. «Тебе нельзя здесь оставаться. Возьми свою новую магию на поверхность, и живи там как сумеешь».

«Но…»

«Нет времени спорить. Иди же».

Ошеломленная и послушная, Лириэль шагнула к вратам.

«Постой!» воскликнул Харза, оттаскивая ее назад. Он что-то пробормотал под нос, озабоченно загибая пальцы до цифры девять.

«Так я и думал», прошептал он, и настойчиво подергал за веревку колокольчика, свисавшую со стены.

Слуга-мужчина пришел, отвечая на вызов. Харза схватил его, и толкнул в сверкающий портал. Вспышка света и запах паленого мяса — все что осталось от несчастного слуги.

«Каждый девятый проходящий сквозь этот портал будет испепелен», рассеянно объяснил Харза. «Как я уже говорил тебе, в каждом магическом портале есть своя защита и опасности».

Знакомый, педантичный тон ее учителя прорвался сквозь окутавший Лириэль шок. Она бросилась в объятия мага, и так они стояли вместе, короткие, отчаянные мгновения. Молча, ибо нет в языке дроу слов для таких моментов.

Харза-кзад мягко оттолкнул ее. «Иди», снова сказал он.

Юная дроу кивнула, и подошла к вратам. Прощально подняв руку, она пропала в сверкающей магии.

Тонкие плечи мага поднялись и опустились в тяжелом вздохе. Он отвернулся, медленно, отягощенный незнакомым грузом сожаления и потери, оставив врата которые исчезнут сами. Потом привыкший к аккуратности дроу наклонился, и поднял привлекший его взгляд металлический предмет. Это оказался латунный браслет, с выгравированным символом Дома Ксорларрин — последнее что осталось от слуги.

Харза примерил браслет на собственное запястье. Он был слишком велик, но маг с гордостью рассматривал свой трофей.

«Чудесно», прошептал он, поворачивая руку так и этак, глядя как блестит полированный металл от пламени свечей. «Я все же сумел кого-то убить».

Глава 17. Оружие

«Я счастлив найти тебя здесь. Я-то полагал, ты уже давно сбежал в безопасность Сорцере».

Харза-кзад резко развернулся, встречая лицом к лицу нежданного гостя. Глядя на медноволосого дроу, — с презрительным спокойствием развалившегося в собственном кресле Харзы — маг проклял тот день, когда впервые повел дела с торговцем. Нисстир, не в первый уже раз, проник в Башню магии Ксорларрин, используя врата установленные ими много лет назад, без приглашения и дозволения. Слишком часто в последнее время, и мага это нервировало.

«Что тебе надо?» грубо осведомился Харза-кзад. Торговец улыбнулся, закидывая ноги на стол, и не обращая внимания на груду свитков, смятых его сапогами. «Не больше чем любому другому дроу в городе. Мне нужен амулет Лириэль Баэнре».

Маг усилием воли удержался от того, чтобы скользнуть взглядом к слабо светящейся, почти исчезнувшей линии портала, унесшего Лириэль в безопасность.

«Понятия не имею, как шваль вроде тебя узнает такие новости, но толку тебе с них не будет», сказал он с надменной храбростью, куда большей, чем чувствовал на самом деле. Даже воспламененный первым убийством, Харза-кзад совершенно не желал поднимать свои боевые жезлы против другого мага. Он знал, что победа в схватке определяется не только мощью оружия и магии; для нее требовались инстинкты, которые сам он никогда не проверял в себе, тем более не развивал. Лучшим шансом вообще избежать такого конфликта, решил он, будет ослабить решимость торговца.

«По слову Правящего Совета, амулет был отдан в Сорцере для изучения», сказал Харза, намеренно упомянув все силы Мензоберранзана. «Он вне твоей досягаемости, разве что ты поступишь туда на обучение».

«Думаю, нет», спокойно ответил Нисстир, игнорируя оскорбления старшего дроу. «Сомневаюсь я что-то, что амулет попал в Сорцере. Ты же здесь. И, если я не ошибся, ожидаешь свою ученицу».

«Я буду рад ее визиту, но это маловероятно. Лириэль в Арах-Тинилит», солгал Харза-кзад.

«Боюсь, что нет. Мои источники в Арах-Тинилит уверяют, что Лириэль скрывается где-то в городе, или поблизости в Подземье. Или, возможно», медленно добавил торговец, «она уже скрылась в Ночи Наверху».

Нисстир поднялся на ноги, надвигаясь на мага. «Расскажи мне все что знаешь», прошипел он.

В ответ маг Ксорларрин достал с пояса жезл. Даже будь у него когда-то предубеждение против убийства, в сузившихся глазах и тяжелом взгляде его не отражалось. Синее пламя прокатилось по жезлу, и светящимся шаром метнулось к медноволосому торговцу.

К изумлению Харзы, огненный шар прошел сквозь тело Нисстира, бесшумно расплескавшись вдоль дальней стены, обрызгав ковер яркими искрами. Занялось пламя, лизнув стены. Бесценный гобелен задымился и начал обугливаться.

Харза понял, что стоящий перед ним Нисстир не более чем магическая проекция. Истинное тело младшего мага где-то еще, может быть далеко от Мензоберранзана, но вероятнее в этой же комнате. Он безумно оглядывался вокруг, ища врага, но не заметил никаких следов его присутствия.

«Хватит ли у тебя храбрости встретиться со мной в открытую?» насмешливо осведомилась иллюзия. «Или мы вдвоем сравняем Башню магии до основания?»

Значит, дошло до этого: у него больше нет выбора, кроме схватки. Странно, но Харза-кзад не ощутил ожидавшегося страха. Возбуждение волной прокатилось по телу, и взгляд магического изображения врага он встретил твердо.

«Я готов», сказал он просто. «Выбирай место».

«Оно выбрано, и я жду тебя». Проекция протянула тонкую, неожиданно вполне реальную ладонь. «Дай мне какую-нибудь личную вещь, кольцо или что-то вроде, и я настрою на тебя портал».

Требование показалась Харза-кзаду вполне естественным, он знал, что магические врата отличаются бесконечным разнообразием требований. Некоторым необходимы были приношения золота или драгоценностей, другие позволяли проход только в определенное время, для третьих нужды были заклинания или ритуалы. Он не слышал про такие, которые надо было настраивать на проходящих, но это было вполне возможно. Сняв золотое с ониксом кольцо с пальца он положил его в ладонь.

Маг мгновенно ощутил вихрь телепортации вокруг, несущий его с мощью и скоростью никогда ранее не испытанными. За свою долгую жизнь, Харза не видел нужды пользоваться магическими порталами. Он мог вызвать всего пять или шесть, и лишь раз использовал один лично: в коротком переходе из комнаты Лириэль в Арах-Тинилит в Башню магии Ксорларрин. Конечно, он достаточно разбирался в общих принципах, чтобы помочь Лириэль практиковать заклинания порталов из ее книги, но не стал копировать эти заклинания, или изучать их для собственных нужд. Сейчас он сожалел об этом: впечатления были просто невыразимыми.

Неожиданно он почувствовал прочный камень под ногами, и обнаружил что находится в гигантской, необитаемой пещере. Ошеломленно глядя вокруг, маг вдруг понял, что это первый раз, когда он оказался вне Мензоберранзана. В иных, менее отчаянных обстоятельствах, он был бы зачарован диким камнем, не тронутым магией и мастерами, бурлящим озером расплавленной породы, кипящим и плюющимся далеко внизу.

Харза-кзад бросил взгляд вверх. Его глаза не привыкли к таким расстояниям, а мозг не был готов воспринимать их. Но он увидел, высоко над головой, далекий свет, сверкающую голубизну, которая могла быть только небом Земель Света. Нисстир, судя по всему, выбрал сердце живого вулкана для их противостояния. Пусть так, решил Харза, готовясь к предстоящему поединку.

«Покажись!» крикнул он. «Начнем!»

В ответ сгусток жидкого камня взмыл из озера и метнулся к нему. Харза скрестил руки перед лицом, произнося единственное слово силы. Между ним и лавой возник округлый щит, сверкающе-черный, но прозрачный как стекло. Светящийся заряд ударился о щит с громовым шипением, немедленно охладившись и превращаясь в прочную защитную стену.

С небрежной легкостью Харза сотворил заклинание, расколовшее стену в камешки и пыль, и встал, скрестив руки и скучающим выражением на морщинистом лице.

Издевательские аплодисменты прокатились по пещере, предшествуя появлению Нисстира. Медноволосый стоял с дальней стороны лавового бассейна, на каменистом выступе примерно на уровне глаз своего противника.

«Засчитаем первый раунд в ничью», предложил он с легким поклоном.

«А следующий будет мой», заверил Харза. Маг достал липкий шарик из потайного кармана и бросил его высоко в воздух. Шарик разорвался, и то, что казалось просто паутиной расплылось серыми линиями магической силы. Липкие отростки разлетелись во все стороны, ища и быстро прилипая к камню. Меньше чем за секунду вся пещера была пронизана гигантской теневой паутиной, дрожавшей высоко над головами магов как огромный балдахин. Большая капля медленно отвалилась, с шипением упав в лаву.

Лицо Нисстира, горевшее красным в темноте пещеры, побледнело почти до серого, под магическим воздействием высасывавшей тепло его тела паутины. На лице отразилась боль от пронизывающего до костей холода, и руки, сплетавшие ответное заклинание двигались с агонизирующей медлительностью.

Маг Ксорларрин не стал ждать атаки; он напел слова вызова, и гигантские пауки заторопились по серой паутине к жертве. На серебристых нитях они стали опускаться к Нисстиру.

«Подходящая смерть для еретика!», воскликнул Харза-кзад глядя на ядовитых пауков, столь любимых Леди Хаоса.

«Ты что, в самом деле сражаешься за честь Лолт?» ухмыльнулся Нисстир.

Ладони младшего мага медленно описали угрожающую дугу, не в сторону пауков, но к самой паутине. Харза ожидал нечто подобное, поскольку только магическая атака могла разрушить ее. К его изумлению, противник ударил не импульсом волшебной энергии, но простым огнем.

Просто, но эффективно. Пламя пробежалось по каждой нити, охватив всю паутину целиком. Окутанная огнем паутина выглядела великолепно, и Харза не мог удержаться от восхищения. Кроме того, признал он, это была отличная стратегия. Жар и слепящее пламя заставляли его делать что-то с паутиной, давая врагу время собраться с силами, и частично отойти от магического холода. К счастью, Харза был вполне способен справиться с задачей.

Прикрывая одной рукой глаза от сияния, маг достал обсидиановую фигуру размером с кулак. Будучи мастером Сорцере, он обладал Амулетом Плелтонг, древним и могущественным изобретением дроу, содержащим немало средств для атаки и обороны. Харза проговорил слова, высвобождающие нужную силу. Подняв амулет, изображавший улыбающееся лицо мага дроу, он указал им на горящую паутину.

Обсидиановые губы шевельнулись, и амулет выплюнул вверх поток холодного голубого света. Магия распространялась, становясь конусом силы, обволакивающей и гасившей огонь. Паутина осталась, почерневшая и хрупкая. Обугленные тушки пауков повисели, раскачиваясь, потом упали в поджидающую лаву.

Харза позволил себе триумфальную улыбку, и мгновение празднования успеха. Слишком долго: черный дротик метнулся к нему, пробив вытянутую руку. Бесценный амулет выпал, покатившись по камням.

Маг взвыл от боли и ярости, но понял опасность промедления. Не тратя времени на то, чтобы вытащить дротик из руки, он схватил с пояса жезл и направил его вверх.

Как он и полагал, два дротика смерти уже отправились в полет, а третий был в руках Нисстира. Торговец-маг не стал бросать последний. Насмехаясь, он приложил его к губам, и подбросил в воздух, будто посылая воздушный поцелуй. Он не целился, в этом не было нужды. Зачарованные на поиск своей цели, черные дротики покружили по пещере, и устремились к магу Ксорларрин как хищные птицы.

Харза сжал покрепче жезл, один раз, другой, третий. Он держал жезл наготове, на случай если потребуется четвертый, завершающий удар. Но его прицел был верен, и три светящихся шара взлетели наперерез приближающимся дротикам. Используя природную способность левитации, маг взмыл под острым углом, стараясь убраться как можно дальше от места их будущего столкновения.

Шары встретились с дротиками смерти и взорвались, один за другим, разрывами зеленоватого света. Кислота хлынула из шаров, разъедая черный металл, посылая брызги зеленой кислоты и растворенного металла на карниз, где только чтостоял Харза.

Ксорларрин был далеко, вне опасности смертельного дождя. Плывя высоко над полем боя, он запрокинул голову, и дико, возбужденно захохотал. Какую великолепную мощь, какое восхитительное разрушение высвобождают его творения! Все долгие годы он обладал этими чудесными игрушками, и ни разу не позволил себе насладиться ими!

Нисстир видел счастье своего врага, и замечал его растущую уверенность. Он позволил Харзе этот момент, зная, что он будет недолог. Все шло как он, Нисстир, запланировал. Медноволосый торговец хорошо изучил Харза-кзада, и предвидел каждый удар и защиту старого мага. Он знал, что Ксорларрин является мастером боевой магии и тактики, но достаточно хорошо познакомившись с Харзой, подозревал что его самоизоляция в лаборатории, фокусирование всех усилий на создании орудий разрушения оставило многочисленные пробелы в его образовании. Пусть Ксорларрин овладел магией и запутанной логикой дроу, но у него нет инстинктов воина на поле боя. Чем проще атака направленная против такого оппонента, тем вернее ее успех.

Решив так, Нисстир высвободил следующее заклинание. По его приказу воздух пещеры всколыхнулся, набирая силу и скорость. Прежде чем левитировавший Харза успел среагировать, порыв подхватил его в воздухе, и швырнул еще выше, в ждущие объятия паутины теней.

Под огнем паутина утончилась и потемнела, но никакая обычная сила не могла уничтожить ее магию. Маг Ксорларрин прилип к нити, обращенный лицом к лаве, слегка покачиваясь на ветру. Его взгляд устремился к Нисстиру: ладони младшего мага сплетали жесты заклинания, разрушающего паутину. Харза хорошо знал его, и понимал в какой он опасности. Его сила левитации иссякла. Освободившись из паутины, возможно он успеет сотворить заклинание левитации прежде чем встретится со смертью. Он был не уверен, не представляя, сколько времени придется падать с такой высоты.

Харза-кзаду не осталось времени на решение, его колотящееся сердце ударило не больше трех раз, прежде чем противник завершил разрушающее заклинание, и он устремился вниз, к смертельному бассейну. Маг видел единственный шанс на спасение, и использовал его. В падении, его пальцы сомкнулись на другом жезле, его величайшем создании и самом тайном секрете.

Теперь настала очередь Нисстира смеяться, наблюдая как его соперник окунается в озеро расплавленной скалы. Он запланировал эту битву, шаг за шагом, и так же подготовил заклинание, которое выловит из лавы кости старого дроу. С самого начала он сомневался, что Харза-кзад выдаст что-либо полезное живым, но были средства, чтобы заставить дух умершего говорить правду. Скоро уже он узнает все, что знал маг о Лириэль Баэнре и ее амулете, и далеко продвинется по пути овладения обоими.

Смех Нисстира резко оборвался. Что-то шевелилось в лаве. Темная фигура поднималась из бурлящего бассейна. Недвижимый он наблюдал, как скелет дроу выходит из жидкой скалы. Вся плоть исчезла в лаве, но одеяния мага — и, похоже, вся их сила, — оставались невредимыми. Нисстир не знал, как сотворил такое Харза-кзад, зато знал, что такое теперь старый дроу.

Дроу-лич, темный эльф с помощью своей магии перешагнувший границу смерти, пределы разума и тела. Неуязвимый, почти неуничтожимый, простым усилием воли творящий все заклинания, собранные за столетия жизни.

Лич взмыл ввысь, остановившись лишь когда оказался на одном уровне с потрясенным врагом, и поднял скелетную руку. Костяные пальцы сжимали тонкий металлический жезл, все еще светившийся взятым у лавы теплом.

«Мое лучшее творение», объявил ставший нежитью маг шепотом, сухим как шорох кости. «Жезл лич-трансформации. Хочешь увидеть его в действии снова — на себе, скажем?»

Теперь соотношение сил было абсолютно не в пользу Нисстира, но он намеревался все же оставить за собой последнее слово. Ухватившись за кольцо телепортации, которое унесет его отсюда, он изобразил на лице ехидную улыбку.

«Может через несколько столетий, когда я увижу триумф Ваэрауна и устану от жизни, меня и привлечет твое предложение. Когда настанет это время, я наверняка найду тебя здесь».

С этими словами торговец призвал магию, убираясь из вулкана, за пределы досягаемости дроу-лича.

Конечно, Харза-кзад может найти путь назад в Мензоберранзан, но Нисстир знал, что в распоряжении мага немного заклинаний порталов. Он был уверен — во всяком случае, настолько уверен насколько вообще может быть один дроу когда речь идет о секретах другого — что Харзе не известен путь назад, в собственную Башню магии. Таким образом, в настоящий момент Нисстир чувствовал, что возвращаться в город может без опаски.

Пусть он и не получил необходимые сведения от Харзы, но в Мензоберранзане была еще одна дроу, которой было известно больше о планах Лириэль, чем она признавала. Время искать его новую союзницу.

Шакти Ханзрин только что вернулась в Тир Бреч, когда пришел вызов. Вместе с десятком других старших учениц она посещала занятия по доступу на нижние Планы и общению с их обитателями. Предмет для Шакти не представлял интереса; по правде говоря, рядом с событиями нескольких последних дней вся жизнь в Арах-Тинилит казалась сонным затишьем. Она приветствовала бы почти любое изменение.

Почти.

Восемь вооруженных женщин — часть элитных сил Дома Баэнре — дошли до самых дверей аудитории и почтительно приказали Шакти проследовать с ними. Они пришли в сопровождении плавающего диска, магического транспорта использовавшегося самыми могущественными матронами и жрицами. Шакти никогда не думала, что однажды сама полетит на таком, и теперь, скользя к крепости Баэнре, в окружении почетного эскорта, не испытывала от происходящего ни малейшего удовольствия. Послав диск Матрона Триэль вовсе не оказывала уважение своей гостье, но откровенно демонстрировала собственную власть и положение. Для Шакти все это выглядело как логичный первый шаг к публичной казни. Лолт конечно объявила, что ни одна жрица не должна убивать другую, но клан Баэнре всегда стоял над законом.

По прибытии в крепость ее предчувствия казалось подтверждались. Ее провели в самое сердце Первого Дома — гигантский храм. Нахмуренный и злой Громф протолкнулся мимо нее у двери. Шакти прекрасно поняла причину: восемь жриц Баэнре собрались у алтаря. Темные церемонии будут идти здесь, не для взгляда ничтожных мужчин.

Матрона Триэль поманила Шакти к алтарю, и когда та подчинилась, медленно подняла руку. В ней был бич, вооруженный головами двух сердито извивающихся змей.

«Лолт знает что в твоем сердце», сказала Триэль своим обычным холодным и ровным голосом. Она начала медленно приближаться к Шакти, с отсветом жестокого удовольствия в обычно нечитаемых глазах.

В это мгновение Шакти поняла, что Паучья Королева видела ее договор с Нисстиром, и сообщила Первой Матроне о ее предательстве. Так как делать было все равно нечего, Шакти стояла, ожидая первого удара бича. К ее полному шоку, матрона Баэнре повернула бич, и протянула, рукоятью вперед, младшей дроу.

«По приказу Лолт ты посвящаешься в сан высшей жрицы. Этот бич будет твоим. Подойди к алтарю для ритуала очищения».

Не без страха, Шакти последовала приказу. Она уже наблюдала за такими церемониями, которые обычно проводились после выпуска. Зрелище не для слабых духом. Но она бы с радостью прошла через это, если бы поверила, что Триэль действительно имеет в виду то, что сказала.

Для разнообразия матрона Баэнре сдержала слово, и круг жриц начал ритуал, настраивавший оружие на эмоции его единственной владелицы.

Много позже восемь жриц помогли Шакти подняться с алтаря. Живые змеи, приковывавшие ее там, исчезли в тенях, за исключением трех, добавившихся к бичу. Шакти восхищенно разглядывала свое новое оружие, со смесью гордости и почтительного благоговения. Пять голов! Немногие жрицы удостаивались такого, это был знак высочайшего расположения Лолт.

Взмахом руки Триэль отпустила прочих жриц, затем указала Шакти сесть.

«Теперь мы поговорим о твоем будущем», сказала она прямо. «Тебе нет нужды возвращаться в Академию, только на выпускные церемонии когда придет время. Ты можешь посвятить свое время семейным делам, нося ранг и почет высшей жрицы. И если время от времени тебе потребуется отлучаться из Мензоберранзана, ну что же. Дом Баэнре и Дом Ханзрин действовали вместе в прошлом. И так будет снова, и больше чем раньше, ради славы Королевы Пауков.»

Скрытое значение слов Матроны Триэль начало доходить до Шакти. Предполагалось, что она послужит Дому Баэнре как жрица-изменница! Время от времени, матриархия раскрывала шпиона среди жречества, — обычно одного из редких жрецов-мужчин — кто для виду служил Лолт, но на самом деле Ваэрауну. Обратное было почти неслыханным, и перспектива заполучить такого двойного агента явно заставляла Триэль истекать слюной от предвкушения.

Шакти переварила новости и вновь покосилась на змееголовый бич у пояса. Лолт покупала ее. Ее!

Триэль продолжала говорить, обрисовывая в деталях миссию Шакти и вставляя время от времени угрозы, но жрица Ханзрин уже не слышала слов матроны. Иной голос, еще более могучий, приковал ее внимание.

Вначале только шепот, темный вкрадчивый голосок в глубине разума. Мягкий и соблазнительный, голос набирал силу, предлагая Шакти заклинания укрывания мыслей. Давая их. Шакти знала, без всяких сомнений, что может использовать их по желанию, без отдыха и повторения.

Это лишь первые из моих даров. С ними ты можешь поклясться Лолт, настаивал голос, но сохранить верность мне.

Голос продолжал, рассыпая обещания могущества, бессмертия, даже намекая что до сих пор не нашел достойного консорта.

Шакти никогда не молилась Ваэрауну, но теперь с почтением узнавала голос Лорда в Маске. Бог был не только реален, но и достаточно силен, чтобы втайне говорить с ней в самом сердце владений Лолт! И хотя она слушала, поддалась искушению, однако пока не навлекла на себя возмездие Паучьей Королевы. Мысленные щиты Ваэрауна явно были куда сильнее, чем все ранее знакомые Шакти, ибо змеиные головы, которые мгновенно обернулись бы против лживой жрицы, продолжали спокойно покачиваться у нее на боку. Такие заклинания могли означать разницу между жизнью и смертью в Мензоберранзане, где любая высшая жрица могла прочесть мысли другой.

Два божества, блаженствовала Шакти, соперничают за ее верность! Она оказалась в неимоверно опасной позиции, но эта позиция обещала ей могущество превыше самых тайных ее надежд. Пусть она может не выжить, но отказаться уже не было сил.

Разговор Нисстира с Шакти Ханзрин прошел совсем не по его сценарию. Она с готовностью ответила на его просьбу о встрече, но явилась к нему с бичом высшей жрицы на бедре.

Маг тщательно пытался скрыть свой страх. Столетиями жречество Лолт считало святым долгом выслеживать и уничтожать последователей Ваэрауна. У Шакти не было против него никаких доказательств, но теперь она была высшей жрицей, и единственного обвиняющего слова достаточно будет, чтобы с него живьем содрали кожу и развесили кусочками в разных уголках Арах-Тинилит.

Ладно, но обвинения можно обратить в обе стороны; она обещала работать на него.

«Если ты была искренна посвящая себя Ваэрауну, эта штука едва ли сделает тебя приятней в глазах Лорда в Маске», сухо сказал мужчина, указывая на извивающихся змей.

Шакти ответила ему полной превосходства улыбкой. «Ваэраун со мной», возразила она спокойно, а затем произнесла слово силы которого Нисстир — сам могучий маг — никогда даже не слышал. Тени заметались по комнате, а затем устроились на лице Шакти, приняв форму полумаски из чернейшего бархата. Это был знак Ваэрауна, Лорда в Маске.

Пока ошарашенный Нисстир молча наблюдал, Шакти протянула руку. В ее ладони был драгоценный камень, искрящийся рубин размером и формой напоминавший глаз дроу.

«Это лишь один из даров, полученных мной от Лорда в Маске», объявила Шакти с темным удовольствием. «Я, в свою очередь, передаю его тебе».

Бархатная маска расползлась, превратившись в черную тень. Темнота как дым окружила мага, и изумление Нисстира превратилось в ужас, когда он осознал, что не может ни говорить, ни двигаться.

Шакти надвигалась на него, держа рубин в протянутой руке. Она вжала его в лоб Нисстира, и с обжигающим шипением камень прошел в его плоть, утонув в черепе. Боль превосходила все доселе известное ему, и все что он мог вообразить. Только поддерживающие руки невидимого бога, предавшего его, удержали мага от падения на пол.

Наконец пытка кончилась, и пылающая боль в мозгу Нисстира утихла до пульсирующего ощущения. Шакти улыбнулась, пробежавшись пальцами по открытой части камня. «Третий глаз», объяснила она. «Рубин настроен на чашу, в которой я могу видеть все, что видишь ты, даже в Ночи Наверху».

Именно эти слова, более чем все прочее, убедили Нисстира что его бог действительно с Шакти. Только последователи Ваэрауна говорили о поверхности как Ночи Наверху. Бог говорил с жрицей, и несмотря на оружие Лолт она действительно принадлежит ему. Но кому из двух божеств Шакти предана глубже, Нисстир знать не мог. Эта неопределенность делала жрицу исключительно опасной.

«Куда бы ты не отправился, я буду следить за тобой», продолжила Шакти. «Властью камня я могу говорить в твоем разум, и причинить тебе страшную боль. Попробуй предать меня, и умрешь», объявила она с новым для себя спокойствием и уверенностью истинно могущественной.

Она устроилась в собственном кресле Нисстира, указав тому на другое. Он безвольно повиновался. «Ты получил дар Ваэрауна. Теперь очередь Лолт».

Объявление наполнило мага ужасом. Если собственный бог практически отдал его в рабство этой женщине, что сделает Паучья Королева? И новый сюрприз: даром Лолт была информация.

Шакти рассказала ему все, что ей было известно о амулете Лириэль Баэнре, даже дала ему копии заметок девчонки. Подробности экспериментов молодой волшебницы не были известны, но кое-что прояснилось: амулет Лириэль действительно был тот самый, который Нисстир отобрал у человека, и он позволил ей вынести врожденные силы дроу и магию темных эльфов в Ночь Наверху.

Волнение, завладевшее Нисстиром после этих новостей заставило его забыть о боли и унижении. Он нашел необходимый ему ключ, вещь, которая может выманить гордых дроу из их подземной родины! И если это устройство можно скопировать, какие чудеса будут совершены! В воображении он уже видел армию дроу, бесшумную и невидимую, на землях поверхности. С такой силой королевство Ваэрауна — и его собственное правление — были практически обеспечены.

В багровых глазах Шакти маг видел жажду власти не уступавшую его. «Интересы Ваэрауна и Лолт не обязательно должны противоречить», заметил он. Поскольку Шакти не оборвала его, он продолжил с большим напором. «Тебе известно, что может означать такой амулет. В руках матриархии он лишь увеличит их власть, новое топливо в огне бесконечного хаоса. Город будет жить как жил веками. Но попади такая магия ко мне, я соберу армию дроу в Ночи Наверху. Ты молода; прежде чем истечет второе столетие твоей жизни, эта армия может вернуться, следуя твоим приказам. Ты будешь править Мензоберранзаном».

«А из Мензоберранзана, всем Подземьем», уверенно добавила Шакти. «Первое Наставление Лолт слишком давно игнорировалось. Большинство дроу будут приветствовать шанс на завоевание Нижних Земель».

«У меня немало союзников наверху», продолжил мужчина. «Припасы, рабы, информация — все это понадобится тебе для достижения цели. Чем больше власти будет у меня, тем большую помощь я смогу предложить тебе».

Жрица кивнула. «Ты будешь править наверху, я внизу».

Несмотря ни на что, соглашение было более чем удовлетворительным. Нисстир улыбнулся, и резкая боль во лбу растворилась под звуки слов, которыми они скрепляли договор.

Шакти ворвалась в свои покои в крепости Ханзрин. Она постучала по стене, и подчиняясь призыву темный нага заскользил сквозь свои тоннели в ее комнату.

«Что ты нашел для меня?» потребовала она.

Нага услужливо выкашлял карту поверхности, и когда Шакти разгладила свиток, длинный синеватый язык указал место поблизости от большого леса.

«Здесь много пещер», прошипел змеемаг. «Ссассер был там, родился там. Близко к поверхности, нет магии излучения. Много раз там Ссассер видел дроу, идущих сквозь врата. Если дроу волшебница, этим путем могла она пойти. Ссассер возьмет квагготов, пройдет во врата.» Нага сделал паузу для очередной громовой отрыжки, и выплюнул набор расчесок, прекрасных дорогих вещей из панцирей гигантских черепах Подземья и украшенных драгоценностями. «Ссассер взял из дома дроу. Квагготы узнают запах женщины, выследят ее».

Логичный план, но близорукие глаза Шакти подозрительно сузились. Нага получил большую часть своего магического обучения в Доме Ханзрин, а жрицы редко использовали заклинания телепортации. Властью Лолт они получали способность путешествовать по Планам, с легкостью перемещаясь на нижние Планы и обратно, но волшебство создания врат между двумя точками материального плана было не из числа их возможностей.

«И где ты раздобыл такое заклинание?» Она не стала ждать ответа. Простое заклинание чтения мыслей вырвало из разума наги изображение книги, и она приказала существу отдать находку. Нага нехотя отрыгнул, выплевывая украденную книгу. Шакти не стала открывать ее, — она достаточно соображала, чтобы не пытаться читать неизвестные заклинания.

«Посмотрим, что ты можешь с ней сделать».

Существо склонилось над книгой и начало вчитываться в магические символы. Но заклинание оказалось ему не под силу: темный нага захныкал от боли, свернувшись дрожащими кольцами.

Шакти вздохнула и подчинилась неизбежному: ей снова придется нанять недешевые услуги мага. Расставание с деньгами было ей отвратительно, а впутывать в текущие планы постороннего и вовсе смертельно опасно. Но что оставалось делать?

Нага, отошедший от агонии вызванной неудачной попыткой подчинить себе заклинание, был только рад отправиться за магом. В ожидании, Шакти приказала слуге подготовить семейную пару квагготов.

Дом Ханзрин выращивал и разводил медведеподобных существ, используя их как стражей и в штурмовых отрядах. Квагготы идеально подходили для обоих назначений. Семи футов роста, с могучими мускулами, защищенные крепкой шкурой и толстой белой кожей, квагготы производили подобающее впечатление, и были сильными и яростными бойцами. Кроме того, у квагготов в запасе был неприятный сюрприз для любого ранившего или рассердившего их.

Шакти отдала существам гребни, позаимствованные Ссассером из дома Лириэль. Квагготы обладали отменным обонянием и могли выследить жертву по запаху, ей надо было только навести их на след. Пришло время проверить силы Нисстирова рубина.

Жрица достала небольшую наблюдательную чашу, красно-черную как застывшая кровь, и поместила ее на украденную нагой карту. Потом сотворила заклинание, которое должно было показать ей Нисстира. На карте появилось светящееся пятно, отмечая местоположение мага дроу. Нага не ошибся в своих предположениях, отметка была именно в указанных им пещерах. Видимо, Нисстир в собственных поисках Лириэль пришел к аналогичным выводам.

Когда Ссассер вернулся с магом, Шакти вручила дроу книгу, и приказала открыть портал в отмеченное на карте место. Заинтригованный мужчина пролистал книгу, и нашел подходящее заклинание. Изучив его, маг сплел заклинание и в комнате открылся сверкающий овал портала.

«Закроются врата сами, или для этого нужно дополнительное заклятие?» осведомилась жрица.

«Они продержатся очень недолго, потом рассеются», заверил маг.

Шакти одобрительно кивнула, и змеиные головы на поясе заерзали от предвкушения. Новообъявленная высшая жрица схватила оружие, наслаждаясь приятным холодком адамантиновой рукояти в ладони, и ударила наемного мага.

Пять змеиных голов впились клыками в его плоть, и оглушающая, жалящая боль пронизала тело мужчины. Не способный двигаться, не в силах сотворить защитное заклинание, он повалился на пол. Впавшая в безумие злобного наслаждения Шакти хлестнула беззащитного мага еще раз, и еще.

Когда наконец стало ясно, что он мертв, Шакти убрала оружие. Ее грудь высоко вздымалась — больше от возбуждения чем от усилий понадобившихся для убийства — но редкое выражение умиротворенности появилось на лице. Она насытилась смертью мага, на время успокоенная, но с радостью готовая убивать вновь.

«Возьмите тело с собой во врата», приказала она Ссассеру. Когда озадаченный нага замешкался, она добавила. «Тебе и квагготам возможно захочется перекусить, прежде чем начинать охоту. Не оставьте от него никаких следов».

Нага яростно просиял, и глубоко погрузил синие клыки в мертвого дроу. Подняв груз, Ссассер тяжело пополз к порталу, и проскользнул в него. Но квагготы держались насторожено, явно побаиваясь незнакомой магии.

Шакти взялась за трезубец, и ткнула в спину одного из них — самца, естественно. Кваггот взвыл от боли, и бросился с светящийся овал. Его подруга встретила угрожающий взгляд дроу и без промедления шагнула во врата.

Оставшись наконец в одиночестве, двойная жрица выложила в ряд свое новое оружие, вместе с трезубцем, до сих пор бывшем ее единственной дорогой к могуществу. Она восхищенно разглядывала их — трезубец, змееголовый бич, чашу Ваэрауна, — споря сама с собой, которое из них будет ее любимчиком.

Приятное занятие, поскольку на самом деле ей не было нужды выбирать, хотя возможно и придется, однажды. Но пока этот день не настал, и Шакти намеревалась наслаждаться всеми ими, всей своей властью, в полной мере.

Глава 18. Ночь Наверху

После беседы с Шакти Нисстир быстро покинул Мензоберранзан. Сначала он отослал своих торговцев прочь из города, не желая, чтобы они стали жертвами амбиций двойной жрицы, затем прошел по цепочке порталов, ведущих в его владения на поверхности.

Нисстир появился в Ночи Наверху под сияние весеннего заката, приглушенное многослойным лиственным покрывалом лесной чащобы. Здесь, над землей, последователи Ваэрауна построили поселение, которое в малом масштабе приближалось к величию, бывшему достоянием дроу до изгнания Вниз. Среди деревьев возвышались закрученные спирали башен, созданных камнем и магией, не уступавшие красотой домам любого эльфийского города. Дроу не боялись обнаружения, Высокий Лес хранил тысячи других секретов.

Приближались сумерки, и дроу начали появляться из домов, направляясь по своим ночным делам. Большинство обитателей поселения составляли мужчины: беспокойные отпрыски благородных родов, недовольные своим положением в традиционном обществе дроу, беглецы из уничтоженных Домов, амбициозные воины, как благородные так и простолюдины, не понимавшие почему дроу до сих пор не правят всем Подземьем. Все они были одеты в простые одежды темных цветов, и как последователи Ваэрауна практиковали и почитали искусства маскировки и воровства. Но ни один из здешних дроу не носил пивафви, и стражи на дозорных башнях сменялись лестницами а не левитацией; они потеряли свою родовую магию. Дроу были уже не те, что прежде, но все же оставались опасными противниками.

Женщин в деревне было немного, и из них только две были дроу. Одним из главных указаний Лорда в Маске было стремиться к увеличению численности расы, особенно на поверхности. Поэтому, в отличие от большинства дроу, народ Ваэрауна искал контакта с другими эльфами. Дети от таких союзов обычно больше походили на дроу. Если говорить о длительной перспективе, это был путь к уничтожению всех прочих эльфийских родов!

Нисстир принял указания своего бога и развил их дальше: в поселении он содержал небольшой гарем эльфиек с поверхности. Это было не идеальным решением — Ваэраун провозглашал равенство между мужчинами и женщинами — зато эффективным. С приходом ночи пробуждались дети, играющие в сражения и сложные игры пряток и засад. Среди них не было ни одного чистокровного темного эльфа, но большинство почти не отличались обликом и темпераментом от любого ребенка Мензоберранзана. Изредка попадались черноволосые бледнокожие эльфы, и даже один парнишка полу-дроу. Его приняли в общине, поскольку Ваэраун не возражал против капельки человеческой крови среди своих детей. К тому же, это было неизбежно, редкие женщины дроу соглашались следовать за Лордом в Маске в Ночь Наверху.

Да и женщины деревни не были ревностными верующими. Большинство из них принадлежали к лунным эльфам, и все без исключения эльфийки были, по различным причинам, изгнаны из своих родных мест. Нисстир признавал, что для будущего королевства начало было не самым благоприятным.

Действительно, отсутствие женщин дроу было проблемой, и Нисстир намеревался решить ее. С помощью магии Лириэль он может завлечь многих гордых и могущественных женщин в Ночь Наверху. Дроу множились в числе куда быстрее прочих эльфов, и только постоянная междоусобная борьба удерживала их количество на низком уровне. Когда они станут единым народом, их сила быстро станет невообразимой.

С этими приятными мыслями, Нисстир собрал отряд охотников, и вызвал жреца поселения, дроу средних лет известного только как Хенг. Жрец осторожно осведомился о рубине, сиявшем посреди лба Нисстира. «Третий глаз», спокойно ответил тот. «Магическое устройство. Тебе не стоит о нем беспокоиться». Сомнения священника кажется не развеялись, но он не стал углубляться в тему.

«Вы должны как можно быстрее отправиться сквозь ночь к деревне Троллий Мост. Не для грабежа», быстро добавил Нисстир, видя на каждом лице яростные улыбки. «В холмах, окружающих человеческую деревню, вы будете искать одинокую женщину дроу».

«Найти дроу, в этом пещерном лабиринте?» заворчал жрец.

«Это будет несложно. По тому, что мне известно о Лириэль Баэнре, она не удовлетворится жизнью отшельника в пещере в глуши. Она вооружена достаточно сильной магией, и людям будет очень трудно поймать и убить ее. Мне, конечно, хотелось бы чтобы вы нашли ее прежде, чем она найдет людей. Узнать ее вы сможете по амулету, который она носит: маленький золотой кинжал в покрытых рунами ножнах, висящий на золотой цепочке».

Уже говоря, Нисстир размышлял как мало готова Лириэль — или любая другая женщина дроу, если на то пошло — для Верхнего Мира. Гордые женщины не могли бы даже представить ненависть, испытываемую жителями поверхности к темным эльфам. Дроу привыкли, что их боятся; они не ожидали быть презираемыми, мишенями для охоты. Пережив десятилетия жалкой, полной унижений жизни Внизу, мужчины были куда лучше готовы к этому существованию чем привилегированные представительницы противоположного пола. Несмотря на уверенные слова обращенные к своему отряду, Нисстир понимал, что принцессу необходимо найти как можно быстрее, пока ее гордыня и самоуверенность не привели ее к смерти.

Посему, после короткого инструктажа, он отправил четырех воинов на поиски Лириэль. Он полагал, что догадывается, куда она направилась. Врат которые она теоретически могла использовать было множество, даже в такие удаленные места как Калимшан. Но цена за такую невероятную мощь была соответственно высока. Пещеры поблизости от тоннеля Сухого Оврага было легче всего достичь с помощью магического путешествия. Они были открыты, неподалеку от поверхности, и с малым влиянием излучения Подземья. Лучший из возможных вариантов. Он был почти уверен, что Лириэль бежала именно этим путем.

Когда охотники отправились в путь, Нисстир и Хенг уединились в доме мага. Хенг не выглядел обрадованным предстоящей работой, но держал свое мнение при себе. Все замечавший Нисстир не видел нужды упоминать об этом вслух. Двое мужчин не испытывали друг к другу теплых чувств, но пока жрец не проявлял открытого неподчинения, Нисстира такое положение вполне устраивало.

Маг достал медальон с гравированным изображением дракона. Оно совпадало с татуировкой на лице его помощника, Горлиста, и позволяло найти воина в любой момент. Обхватив металл, он произнес слова, отправившие его и жреца к Горлисту.

Два дроу материализовались в маленькой пещере, в которой находился Горлист вместе с двумя его спутниками, готовившими оружие к ночному переходу. Дроу не выглядел удивленным при появлении своего начальника.

«Как долго еще мы должны подчинятся этому идиотскому плану?» прорычал он. «Бесполезная трата сил».

«Наши планы изменились», спокойно ответил Нисстир. «Вы вернетесь по своим следам к пещерам, со всей возможной скоростью. Я полагаю, вы обнаружите Лириэль Баэнре там или поблизости. Найдите ее, и приведите в лесное поселение.

Нисстир не пропустил яростное пламя в глазах воина, и решил когда будет время научить Горлиста искусству уравновешивать месть с необходимостью. Он первым направился к выходу из пещеры, пригнувшись в узком отверстии.

Шелест листьев оказался единственным предупреждением. Развернувшись, Нисстир увидел черноволосого человека, угрожающе надвигающегося на него, с высоко поднятой дубиной и леденящим огнем в голубых глазах. Как бы не казалось это невозможным, маг узнал в атакующем бешеного воителя которого самолично похоронил в ледяной могиле на далекой лесной поляне.

Дроу поднял руку, и темный огонь рванувшись из пальцев окутал упрямого человека. Разрезая пламя свистнула дубина, по дуге опустившись на голову мага.

Нисстир услышал гулкий стук удара, заметил, как устремилась ему навстречу земля. Он не ощутил боли, и полагал, что должен быть благодарен за это, но все, что он чувствовал, был холодный гнев. Он цеплялся за эту эмоцию уже погружаясь во тьму, зная, что жажда мести могучая сила, возможно единственная, которая сможет помочь ему вернуться назад.

Федор отпихнул прочь обмякшее тело медноволосого мага, окинув взглядом окружающее пространство. Жар берсерковой ярости наполнял тело, ускорял мысли, так что казалось, что мир вокруг застывает, давая время среагировать, и ударить первым. В этом состоянии Федор не чувствовал боли, хотя по запаху паленой кожи знал, что темный огонь дроу попал ему в плечо. Не испытал он и страха, когда разум спокойно зарегистрировал что он действительно оказался один против трех хорошо вооруженных дроу.

Первый из темных эльфов приблизился, обнажив два меча и презрительно улыбаясь. Клинки свистели разрубая воздух в сложной паутине движений, дроу явно насмехался и запугивал свою жертву, как кот играет с пойманной мышью. Несмотря на алую дымку боевой ярости, овладевшей им, Федор не мог не восхищаться мастерством дроу. Даже наблюдаемая в замедленном темпе, это была великолепная демонстрация искусства владения мечом. Темный эльф обладал изяществом, которое Федор не мог даже в полной мере осознать, способностями с которыми он не мог надеяться сравняться.

Но никакого страха с пониманием этого факта не пришло. Молодой берсерк видел руки дроу, светящийся след за прочеркнувшими воздух зачарованными клинками, и решил что где-то в середине всего этого вихря должно быть тело. Так что Федор высоко поднял меч как дротик, нацелился в точку в самом центре невероятного плетения и бросил со всей силы. Тяжелый меч понесся в цель как стрела из лука.

Клинки эльфа мгновенно сошлись крест-накрест, и три меча встретились, звеня и рассыпая искры. Но все мастерство и скорость дроу были бессильны против мощи удара. Тупой меч прошел сквозь темного эльфа с такой силой, что когда крестовина столкнулась с грудью, затрещали ребра.

Дубина появилась в руке Федора прежде чем дроу упал, раньше, чем двое других успели осознать смерть соратника. Он атаковал, боевая ярость вынуждала его продолжать бой до тех пор, пока вокруг не останется противников.

Возможно второй дроу понял это, поскольку не торопился хвататься за мечи. Вместо этого он несколько раз выстрелил из небольшого арбалета, так быстро что трудно было уследить за полетом каждой стрелы. Пусть усыпляющий яд терял силу вне Подземья, но смертоносная точность дроу осталась при нем, и он был уверен, что крошечные стрелы войдут глубоко в глаза человека, между ребрами, вскроют жизненные артерии на горле и в паху. Даже без яда человек умрет мгновенно.

Дроу не мог знать, что для Федора полет болтов выглядел как плавное, изящное скольжение. Он отбил их прочь, размахивая дубиной из стороны в сторону с казавшейся невозможной скоростью, и не на миг не замедлил шага надвигаясь на двух оставшихся бойцов. Могучий удар дубиной снизу вверх попал стрелку в живот, заставил его сложиться пополам, и отбросил назад. Дроу тяжело упал через несколько ярдов, тело его изогнулась как никогда бы не смог ни один эльф будучи живым.

Федор обернулся к последнему темному эльфу — с коротко остриженными волосами и драконьей татуировкой на щеке — и занес дубину готовясь к удару. Быстрым, плавным шагом человек двинулся вперед.

Впервые за столетнюю карьеру, Горлист подумал об отступлении. Мысль ушла так же быстро, как и появилась, и воин сжал обеими руками копье. Свое оружие он взял у сраженного лесного эльфа, и теперь оно было зачаровано на силу и скорость. Этот чокнутый будет для копья самым тяжелым испытанием из всех.

Горлист перехватил копье и выставил его перед собой как посох. Он взмахнул им, один раз, гордо демонстрируя свое умение.

Только на один раз ему и хватило времени. Деревянная дубина опустилась, размытая в стремительном падении. Широко расставив руки, Горлист принял удар на центр древка. Магия выдержала, но от столкновения по рукам и дальше по спине дроу пробежала жгучая боль. Колени его подогнулись и он повалился наземь.

Темный эльф увидел вновь опускающуюся дубину, откатился в сторону, одновременно ухватившись онемевшими пальцами за рукоять кинжала. Со стремительностью и гибкостью, знаменитыми и страшными для врагов чертами дроу, Горлист несколько раз перекатился и вскочил в полусогнутую позицию за спиной человека.

Он смерил противника взглядом, оценивая расстояние до его щиколоток. Зачарованный кинжал с легкостью может пробить кожаную обувь и перерезать сухожилия. Охромев, едва ли человек будет сражаться так же эффективно. Горлист метнулся к нему, рубанул кинжалом.

Однако реакция у того оказалась еще лучше, чем у дроу. Человек одним движением подпрыгнул и развернулся к нему. С невероятной точностью он перелетел над выпадом дроу, и опускаясь выставил ноги. Горлист растянулся на земле, человек приземлился вместе с ним, каждая нога на одной из его почек.

И гордый дроу, презиравший боль, взвыл в агонии. Человек спрыгнул в сторону; Горлист увидел вновь несущуюся к нему дубину. Даже будь он способен двигаться, оружие было куда быстрее него.

Дубина врезалась в грудную клетку, Горлист ощутил как ломаются кости. В этот раз он не закричал, но гордиться своим достижением уже не успевал. Не осталось времени для этого, для любых мыслей. Человек ухватил его за волосы и резко вздернул вверх.

Легко удерживая дроу на вытянутой руке, странный воин сделал несколько шагов. Носки ног Горлиста едва касались земли, но он заметил, что вблизи человек кажется куда меньше. Странная мысль, учитывая что ей пришлось прорываться сквозь окутавший его туман боли от многочисленных ран, но Горлист запомнил ее. Он выжил во множестве схваток, в частности и потому, что знал своих врагов. Однажды знание того, что на самом деле ему противостоит не семифутовый гигант может оказаться полезным. И как бы ему не было плохо сейчас, дроу продолжал оценивать ситуацию на поле боя, и неожиданно понял, что намеревается сделать с ним человек.

Еще в нескольких шагах был крутой обрыв, почти десятифутовой высоты, возвышавшийся над неглубоким, каменистым потоком. Горлист понимал опасность такого падения. Одно из переломанных ребер почти наверняка пробьет легкие, обрекая его на медленную но неотвратимую смерть.

Отчаяние придало сил изувеченному дроу. Он схватился за первое оружие попавшее в руку: крохотный тонкий кинжал, прятавшийся в рукаве его куртки. Дроу ударил человека поперек груди, но грубая кожа крестьянской одежды отразила нож с легкостью эльфийской кольчуги.

Лихорадочно размахивая жалким оружием, темный эльф сумел несколько раз достичь цели, покрыв кровавыми полосами руки своего мучителя. Но человек не замедлил шага, не обратил на боль никакого внимания, даже не моргнул. Он просто перехватил волосы дроу одной рукой, а другой ухватил руку с ножом, с легкостью сдавив кости; пальцы бессильно разжались, выронив оружие. Горлист был уже вне досягаемости боли, не ощущая ни искалеченной руки, ни удара кинжала о камни.

Человек остановился, подтянул Горлиста к себе, лицом к лицу, а затем отшвырнул его прочь. Миг полета, жесткое приземление и дроу покатился по склону.

Его движение остановилось только когда он врезался в булыжник на середине мелководного ручья. Попытка выбраться на берег закончилась резким спазмом кашля. Горлист почувствовал вкус собственной крови, и понял что наступает конец.

Почти с наслаждением, дроу окунулся в воду. Леденящий поток успокоил боль, унеся его к забвению, к неизвестной награде ожидающей верных слуг Ваэрауна.

Когда все затихло, Хенг, жрец Ночного Лорда в Маске, осторожно выбрался из пещеры, укрывавшей его во время боя. Будучи по натуре благоразумным дроу, глядя на открывшийся ему вид он в очередной раз убедился в мудрости осторожности.

Его брат Бриззнарт, знаменитый своим владением мечами, лежал в луже собственной крови. Юному дроу явно уже ничем нельзя было помочь, и Хенг не стал осматривать его или тратить энергию на горе. Еще один видневшийся воин явно был не в лучшем состоянии чем Бриззнарт. Посему Хенг направился к неподвижному телу своего лидера. Наклонившись над рыжеволосым дроу он понял — с весьма противоречивыми чувствами — что Нисстир еще жив.

«Что можно вылечить, нужно вынести», пробормотал он, пародируя человеческую поговорку.

Пятно крови было на лбу мага, и ищущие пальцы Хенга натолкнулись на впечатляющую шишку сбоку. У Нисстира будет дикая головная боль когда он очнется, но только и всего — он просто оглушен. Удар дубины пришелся вскользь, попади этот безумец под прямым углом, череп Нисстира развалился бы, а мозги разлетелись так далеко, что оставшихся крох как раз хватило бы магу, чтобы стать достойным жрецом Лолт, насмешливо подумал Хенг.

Быстрый осмотр подтвердил, что это единственная рана Нисстира. Жрец обхватил ладонями голову раненного дроу, и начал молитву Ваэрауну, прося его о излечении и восстановлении тела. Лорд в Маске был с ним; глаза Нисстира открылись, сфокусировались на жреце, а затем подозрительно сузились.

«Ты невредим», пробормотал он с трудом. «Ты вообще не дрался?»

Неожиданно жрец пожалел, что ему не хватило предвидения раскрасить себя толикой той крови, что так свободно проливал его брат. «Только мы двое выжили», спокойно сказал Хенг, обходя обвинение, «и ни один из нас серьезно не пострадал».

«Человек бежал?»

Голос Нисстира звенел от недоверия. Бриззнарт был лучшим фехтовальщиком под его командованием, а Горлист стоил любых пяти человеческих воинов. Татуированный боец доказывал это неоднократно. Нисстир просто не мог допустить возможность, что его элитный отряд был разгромлен одиноким человеком.

Он поднялся на ноги, игнорируя протесты головы. Что Бриззнарт и Кодфаэль мертвы было ясно, но в смерть Горлиста он мог поверить только увидев тело собственными глазами.

«Где Горлист?»

Хенг указал на обрыв. Маг шатаясь побрел к карнизу и вгляделся вниз, в текущие воды.

«Он дышит», рявкнул Нисстир. «Помоги ему, быстро!»

Жрец развел руками в жесте бессилия. «Я растратил все исцеляющие заклинания».

«Тогда используй это, скорее».

Нисстир достал из сумки сосуд с светящейся зеленоватой жидкостью, и передал жрецу. Потом стал смотреть, как Хенг скользя опускается по скалистому склону и осторожно вливает содержимое сосуда в горло воину. Исход был важен, поскольку Горлист был ценен для дела Лорда в Маске. Кроме того, он приходился Нисстиру сыном, факт который значил бы куда меньше, не будь Горлист таким искусным бойцом.

Раненый дроу застонал, и начал шевелиться. Нисстир сотворил заклинание, поднявшее избитое тело Горлиста вверх, плавно перенеся его из оврага. Отметив розовую пену на губах воина, Нисстир нагнулся и быстро пробежался пальцами по телу младшего дроу.

Три или четыре ребра сломаны, хмуро подумал он, и на мгновение замешкавшись потянулся в сумку за второй бутылочкой. Эта была выполнена в форме застывшего пламени свечи, отблескивая пойманным огнем. Зелье предназначалось для самых критических случаев, поскольку хотя оно и могло вылечить жуткие раны в весьма короткое время, за такое исцеление приходилось платить цену. Быстрое сращивание костей и тканей приносило страшные боли, а магия питалась жизненной силой пациента. Лечение забирало больше энергии и вызывало агонию сильнее, чем могли выдержать многие раненные дроу. Это зелье убивало по крайней мере так же часто, как и спасало.

Но у Нисстира была идея. Он вручил сосуд жрецу, как раз вскарабкавшемуся по склону. «Молись Ваэрауну», приказал он. «Проси Бога Воров украсть жизненную энергию другого живого существа чтобы наделить силой зелье. А если нам повезет», добавил Нисстир про себя, «Лорд в Маске заберет жизнь у порожденного огром человека, который сотворил это!»

Хенг принял бутылочку, и начал молитву, пока маг занялся подготовкой другого рода. Он сорвал длинную зеленую ветвь с захудалого деревца рядом, и отодрал грубую кору. Горлисту понадобится прикусить что-то во время болезненного лечения.

Раненый воин пришел в сознание, остановившись взглядом на огненном флаконе в руках жреца. Одобрительный блеск зажег его глаза, и он жестом указал жрецу использовать зелье тотчас же. Хенг помешкал прервав молитву.

«Давай», приказал Горлист слабым шепотом, отплевывая кровь и наклоняя голову чтобы Хенгу удобней было влить содержимое бутылочки ему в рот. Жрец подчинился, и воин проглотил жгучую жидкость одним глотком.

Мгновенно начались конвульсии. Два других дроу отчаянно и безуспешно попытались удержать его, но Горлист разметал их в стороны, не замечая никого и ничего, погрузившись в бездну агонии, сжигавшей все его тело.

Теперь оставалось только ждать; Нисстир нашел себе удобный камень, и устроился на нем. Он видел много пугающих смертей — большей частью, плодов его собственных планов и действий — но никогда прежде приходилось ему лицезреть таких мучений. Но он наблюдал, бесстрастный, в то время как магическое пламя пожирало изнутри его сына.

НаконецГорлист обмяк и застыл неподвижно. «Он выживет?» осведомился Хенг.

«Уже выжил».

Ответ пришел от самого Горлиста. Воин выплюнул обрывки зеленой древесины, и медленно поднялся на ноги.

Нисстир заметил жажду крови в его глазах, и понял что трудно будет удержать упрямого молодого дроу от погони за человеком, так тяжело ранившим его. Нисстир также мечтал о мести, но ему было нужно, чтобы Горлист сосредоточился на более ценной добыче.

«Я обречен был умереть», объявил Горлист. Он подошел к магу, на ходу отстегивая кожаные наручни. «Ты должен цену моей крови. Поскольку у меня нет наследников, я возьму ее сам».

Нисстир не сомневался, чего потребует воин. «Человек был тяжело ранен», солгал он. «Хоть он и удрал, жить ему осталось недолго».

Его сын отмахнулся от этого известия и высоко поднял руку, повернув ее так, что Нисстир видел тонкую полосу шрама, бежавшую вдоль предплечья.

«Мне нужна она», процедил Горлист сквозь сжатые зубы.

Маг отступил на шаг, на мгновение не зная что ответить. Нисстир обычно давал своим последователям свободу, позволяя им мстить как будет на то желание. Дроу нуждались в фокусе для много поколений взращивавшейся в них ненависти, время от времени им необходимо было выпускать пар. К сожалению, Горлист избрал слишком важную мишень.

«Тогда ты будешь руководить ее поисками», успокаивающе ответил маг. «Но ты не должен убивать ее. Она слишком ценна, как своей магией, так и детьми которые она принесет во славу Ваэрауна. Ты знаешь, как нужны нам в Ночи Наверху женщины дроу. Я не желаю терять ее».

Горлист фыркнул.

«Есть и другие пути усмирить маленькую принцессу», мягко продолжил Нисстир. «Я хочу получить эту женщину, для Ваэрауна и ради собственного удовольствия, но я совсем не прочь поделиться. Со временем, ты получишь свою месть».

Осознав значение слов своего отца, воин посмотрел на него широко раскрыв глаза. Дроу творили страшные жестокости со своими сородичами, и убивали обитателей поверхности просто ради удовольствия, но предложенное Нисстиром абсолютно противоречило негласному кодексу поведения темных эльфов. Ни одна женщина, даже пленница, не могла быть взята против воли. Вековое табу редко обсуждалось, и чрезвычайно редко нарушалось.

Женщины главенствовали в обществе, и все они, даже простой крови, считались смертными воплощениями Лолт.

Но все же… «Мы поклоняемся богу а не богине», рассудил вслух Горлист.

«Ты начинаешь понимать», одобряюще ответил Нисстир. Но уже говоря, он поднял руку, потирая сверкавший во лбу рубин. Он задумался, слышала ли его «союзница» эти слова, и если да, как Шакти Ханзрин отреагирует на такое кощунство.

Это займет время, привыкнуть к необходимости говорить и действовать так, чтобы оставалась довольной жрица богини дроу. Не та задача, к которой Нисстир мог испытывать энтузиазм.

Глава 19. Полный круг

Позже ночью Федор очнулся, дрожа от холода и знакомой болезненной усталости следовавшей за боевой яростью. Пошатываясь он поднялся на ноги, с трудом понимая что произошло. Часто бывало, что берсерки, все еще в плену бешенства, после боя уходили далеко от места схватки, пока не падали от истощения или полученных ран. На сей раз он блуждал долго, поскольку мелкий ручеек, возле которого он сражался, превратился в холодный, глубокий поток, отражавший в беспокойных водах свет высокой луны.

Молодой воин быстро осмотрел свои раны. Голова гудела, кожа на шее пылала болью. Осторожно дотронувшись до нее, он почувствовал вздувшиеся волдыри ожогов, и вспомнил огненный удар мага. Потом Федор обратил внимание на изодранную кожу куртки, на руках прилипшую к телу под действием засохшей крови. Сбросил куртку, и стянул разорванную рубаху, после чего несколько порезов открылись и вновь начали кровоточить. Неглубокие, но все же требующие внимания.

Федор достал из мешка походный самовар — узкий оловянный чайник, любимый рашеми — и зачерпнул из потока воды. Скоро уже вода кипятилась на костре с травами, исцеляющими и приятными для питья. Когда чай заварился, он смочил им тряпку и тщательно прочистил порезы. Одна рука выглядела не так уж плохо, и он как мог перевязал ее. Над другой надо было еще поработать.

Радуясь, что всегда носит с собой запасную флягу огненного вина Рашемена, Федор сделал могучий глоток крепчайшего напитка. Затем взял иглу, и начал зашивать самую серьезную рану. Нелегкая работа, учитывая как дрожали руки от усталости и холода. Федор понимал, что находится на грани; если он не согреется сейчас же, то умрет не менее верной смертью чем от меча дроу в сердце.

Когда порезы были закрыты и перевязаны, рашеми собрал как можно больше дерева, превратив огонек в ревущее пламя. После этого, разделся догола, и окунулся в ледяные воды.

От шока перехватило дыхание, но кровь быстрее побежала по жилам. Федор выбрался на берег, успокоенный знакомым живительным ощущением холода вовне и внутреннего тепла. Рашеми были здоровым народом, и как мужчины так и женщины вовсю практиковали гонки на снегу — изнурительный бег зимой, в легкой одежде и босиком. В этих состязаниях Федор был мастером, но в нынешнем состоянии, он знал, вынести ночной холод он может лишь ненадолго.

Молодой воин торопливо вернулся к костру, и подобрал меч, собираясь согреться. Однако оружие было слишком тяжелым чтобы легко орудовать им кроме как в состоянии берсерка; порезы на руке чесались и горели от напряжения даже когда он просто пытался поднять меч. Так что пришлось удовольствоваться дубиной, которой он и начал простую но энергичную тренировку отрабатывая удары и блоки.

Довольно быстро упражнения и жар костра заставил пот заструиться по груди Федора. Он вновь окунулся в поток и снова повел бой с тенью. Наконец плюхнулся у костра, согретый но полностью обессилевший. Закутавшись в плащ, он налил себе кружку крепкого чая из самовара. Потягивая чай, он впервые вернулся мыслями к последней схватке.

Федор помнил ее смутно. Там было несколько дроу, один из них рыжеволосый маг, с которым он дрался в далеком Рашемене. Когда он вспомнил об этом, молодой берсерк озадаченно сдвинул брови.

Что-то не то. Он направился в Подземье вслед за пятью дроу. Собственными глазами он насчитал всех пятерых: двоих убитых гигантскими летучими мышами в пещере, и еще троих павших в бою этой ночью. Пять дроу. Маг оказывался шестым.

Размышляя над этим, Федор вспоминал все новые и новые беспокоящие детали. Он помнил искусную татуировку на щеке одного из дроу. Федор мог поклясться, что ни один из впервые встреченных им темных эльфов не обладал такой отличительной чертой. И волосы его были коротко острижены, так коротко, что Федору едва удалось за них ухватиться. Все дроу виденные им в Рашемене носили длинные волосы, завязанные узлом сзади. Могло ли быть, что он шел по следам не того отряда дроу, или возможно, его воспоминания о ночной сватке искажены?

Юноша покосился на меч, и вспомнил как убил дроу с двумя клинками. Когда он подобрал свое оружие, в памяти не воскрешалось. Это было неприятно, но Федор знал, что такое случается часто. Оружие вещь драгоценная и дорогая, берсерки не оставляли их на поле боя чисто инстинктивно. Все же, беспамятство тревожило его.

Тут он сообразил еще кое-что, и застыл как от удара. Меч он поднял, но про самое важное забыл начисто. Он не обыскал тела дроу, не нашел Ветроход!

Федор застонал в отчаянии. Его состояние становилось все хуже, все менее контролируемым. С каждым разом он помнил все меньше и меньше, и терял разум на все более долгие промежутки времени; более того, он позволил боевой ярости поглотить себя настолько, что позабыл о своих поисках. Амулет необходимо найти как можно быстрее, пока безумие не овладело им окончательно. Ему не хотелось даже думать о том, что он может натворить в предсмертные мгновения.

Уголком разума, Федор решил сейчас же вернуться по своим следам назад, незамедлительно исправив ошибку. Если амулет был там, он найдет его. Но израненное, опустошенное тело просто не могло подчиниться приказу. Да и бледное сияние луны не помогло бы найти дорогу к полю боя.

С рассветом, поклялся он, погружаясь в сон; с рассветом он отправится туда. Если боги пребудут с ним, он все еще может найти освобождение из этого рабства, его наследия и его проклятья.

С наступлением утра Федор отправился в путь. К его изумлению, он нашел только три тела дроу, и отпечатки трех пар эльфийской обуви, уходящие на восток. Он тотчас же бросился в погоню, не тратя времени на размышления, откуда взялся еще один дроу.

Когда он понял, что темные эльфы возвращаются назад, он перестал выискивать их следы, и направился прямой дорогой к пещерам, ведшим вниз в Подземье. Он двигался быстро, в отличии от дроу не нуждаясь в укрытии с течением дня. Но отдыхать ему почти не приходилось. Рашеми решил во что бы то не стало настигнуть дроу прежде чем они улизнут в смертоносные лабиринты своей родины.

Два дня, решил Федор, может чуть больше, и он вновь окажется у входа в этот ужасный мир. В пути он размышлял, какую схватку ему придется выдержать там, и сколько еще темных эльфов присоединятся к изворотливому отряду, за которым он охотился столько дней.

Лириэль выбралась на залитую сиянием луны поверхность примерно через два дня после бегства из Мензоберранзана. Телепорт Харзы отправил ее в место поблизости от пещер, где она расположила фальшивую сцену битвы чтобы спасти Федора из Рашемена. Она отправилась по тому же пути, который мог выбрать и человек: извивающийся коридор, резко поднимающийся вверх, в разветвленную сеть пещер в холмах Верхних Земель.

Не осмеливаясь остановиться, она бежала из Подземья, от голодной безжалостной жадности дроу, которую она ненамеренно пробудила. Предупреждения Харзы насмешливым эхом повторялись в ее мыслях, сопровождая ее по тоннелю и в пещерном лабиринте. Инстинктивное чувство направления безошибочно вывело ее к свету.

Лириэль медленно вышла из отверстия пещеры, настороженная и готовая ко всему, несмотря на усталость. Она огляделась вокруг, и чуть не вскрикнула от растерянности.

Местность вокруг не походила ни на что виденное или вообразимое для нее. Покатые, усыпанные валунами холмы, казалось уходили в бесконечность, а далеко наверху возвышалась бездонная глубина ночного неба. Ничего похожего на лес, с его успокаивающими стенами деревьев и кустов, или его полянами, напоминавшие пещеры вырезанные в древесной породе. Здесь все было огромно, открыто и безжизненно.

Лириэль напрягала глаза, пытаясь воспринять гигантские расстояния. Из карт она знала, что оказалась где-то восточнее огромной лесной страны где танцевали Избранные Эйлистраи. Здесь было меньше деревьев, и ни в одном из них не было таинственного величия того чудесного леса. Растения казались ей зелеными карликами: маленькие но упрямые, вырвавшие себе нишу в суровой борьбе с камнями и почвой.

Затем ночной ветер донес до нее голоса — жесткие но музыкальные звуки, которые могли принадлежать только дроу. На миг Лириэль подумала, что преследователи догнали ее. Потом вспомнила о странной прямолинейности, с которой распространяется тут звук, и поняла, что голоса раздаются из-за пещеры.

Она осторожно закуталась в пивафви, и произнесла слова, делавшие ее невидимой. На всякий случай, она пригнувшись укрылась за камнем, выжидая. Могло оказаться, что эти дроу такие же как и встреченные ей в лесу: готовые поддержать и помочь другим. Усталая и чувствующая себя такой уязвимой в этой унылой земле, Лириэль надеялась что так оно и есть.

Скоро она заметила темных эльфов. Стройные фигуры в темной одежде, с белыми волосами прикрытыми капюшонами их плащей, дроу двигались почти неслышно. Тем не менее, Лириэль сразу поняла, что они не жители Подземья. Их не окружала аура магии, и несмотря на яркую ночь, их глаза блестели алым светом инфравидения. Даже Лириэль, привыкшей к свечам, отлично хватало лунного света для обычного зрения. Неужто у этих охотников так притупилось зрение?

В пивафви и зачарованной обуви, она обладала преимуществом невидимости и неслышимости, и решила подобраться поближе, чтобы узнать, что нужно здесь этим странным дроу. Они выглядели встревоженными ее приближением, беспокойно оглядываясь вокруг и прикасаясь к оружию; охотничьи инстинкты ощущали недоступное их чувствам.

Сколько еще нам ждать? просигнализировал один на бесшумном языке жестов и выражений лица.

Она пойдет этим путем, ответил другой. Мы будем искать сколько потребуется.

Четыре мужчины, осмеливаются угрожать женщине? Возмутительно, немыслимо! Гнев, вспыхнувший в гордом сердце Лириэль, позволил ей сосредоточиться в первый раз с того момента, как она оставила Башню магии Ксорларрин.

Она развернула сверток с дартами, обработанными сонным ядом, и зарядила ручной арбалет. Сейчас будет второй тест могущества амулета, поскольку яд дроу создавали с помощью магии, в местах сильного излучения. Его сила исчезает на открытом воздухе.

Быстрыми, уверенными движениями Лириэль выстрелила. Крохотная стрела нашла цель, и один из охотников подскочил от удивления. Потянувшись назад, он выдрал дарт, посмотрел на него с почти комичным недоверием на миг, а потом без сознания растянулся на земле.

Девушка ухмыльнулась, благодарно погладив золотой амулет. Еще трижды она выстрелила, и наблюдала за тем как валятся с ног три других охотника. Когда все поддались сонному яду, она откинула укрывающие складки плаща невидимости, и направилась к ним, собираясь добиться ответов. Она растолкала последнего из упавших дроу, приведя его в сознание.

Глаза темного эльфа раскрылись. Все еще одурманенный, борясь с ядом, он попытался сосредоточиться на своей мучительнице.

«Кого вы ищете?» спросила она на языке дроу.

Его взгляд остановился на маленьком золотом кинжале у нее на шее. «Думаю… тебя».

Встревоженная Лириэль задумалась. Как случилось, что даже дроу поверхности преследуют ее. Ухватив плащ пленника, она резко тряхнула его.

«Кто послал вас?» потребовала она. «Кто?»

Но мужчина уже отключился; яд делал свое дело. Лириэль пробормотала проклятье и поднялась на ноги. Обыскав спящих, она обнаружила у каждого на шее знак, висящий на кожаной цепочке, как ее собственный символ Лолт. Но это был не народ Эйлистраи, в этом она была почти уверена. Жрицы Темной Девы говорили, что помогают попавшим в беду, и совсем не походили на этих сумрачных, опасных дроу. Кто же тогда эти охотники, и что им от нее нужно?

Лириэль еще раз оглядела спящих. Соображения практичности требовали убить их. Они охотились на нее, и наверняка продолжат. Но такие действия почему-то противоречили ее природе. Вот когда они очнутся, если им вздумается вновь потревожить ее, она убьет их без малейших сомнений.

Решившись, она вернулась в пещеру и быстро направилась сквозь извивающиеся коридоры под скалистыми склонами холмов. Наконец, она добралась до удачного места: пещеры, с единственным выходом расположенным высоко над землей. Он смотрел на восток, позволяя ей разглядеть приближавшийся восход солнца, и к тому же его легко можно было защитить в случае нужды.

Лириэль вновь закуталась в плащ, и устроилась, ожидая зарю. Но скоро поддалась сну, такому же необоримому, как и тот, что ее стрелы принесли недавно встреченным темным эльфам. Истощенная двумя днями безостановочного бегства, обуреваемая горем и чувством потери, она провалилась в сон дроу, сон без сновидений.

Федор был атакован едва войдя в пещеру. Два высоких существа, с телами грубо напоминающих человеческие но покрытыми белой шерстью и головами свирепых медведей, бросились на него с низким, сотрясающим скалы рычанием. Оба несли грубо сделанные мечи, которыми размахивали с энтузиазмом но без следов умения. Рашеми это не успокоило. Быстро смерив глазами длину их рук и мечей, он подсчитал, что существа достают минимум на фут дальше него. Большинство мечников провозглашают, что ключ к победе мастерство, а не размеры. Федор до некоторой степени соглашался с этим, но дистанция досягаемости имела значение; его не волновало, что могут сказать по этому поводу другие.

Однако раз уж так получилось, придется сражаться как есть; он обнажил собственный меч, и шагнул вперед, встречая первого яростным ударом.

Из сна Лириэль вырвали знакомые звуки: рев взбешенных квагготов, лязг мечей. На миг она подумала, что все еще находится в Подземье. Потом проснулась окончательно, и удивилось, что во имя всех темных божеств медведь глубин делает так далеко от обычных мест обитания.

Как всегда любопытная, легконогая дроу закуталась в пивафви, и направилась в сторону идущей схватки. Квагготы — охотники из земель Внизу. Если один из них объявился на поверхности, почти наверняка это произошло по желанию более могущественных существ. Поскольку только дроу ловили и обучали квагготов, Лириэль легко могла догадаться, по чьему следу направлялся глубинный медведь. Что ее интересовало, это кто или что перехватил зверя.

Звуки боя привели ее к самому устью пещеры. Там был Федор из Рашемена, сражавшийся даже не с одним, а с парой квагготов.

Нежданная радость охватила Лириэль. Освободившись от плаща, она достала одно из своих боло. Размахивая им над головой, она выступила на сцену.

Удивление Федора, заметившего ее, и миг замешательства, стоили ему удара меча кваггота, к счастью пришедшегося плашмя. Лириэль моргнула. Обращайся создание хоть чуть более умело с оружием, измени квагот хоть ненамного наклон клинка, человека разрубило бы напополам. С этой дракой надо было кончать побыстрее.

Еще один круг совершило боло, и отправилось в полет, закончившийся вокруг меча кваггота. Скорость вращающихся камней вырвала оружие из лапы существа. Похоже, только обрадованный что наконец освободился от неудобной штуки, кваггот выпустил когти и кинулся на человека, более чем уверенный в своем умении владеть оружием, данным ему природой.

Дроу яростно улыбнулась, вытягивая с пояса несколько метательных ножей. «Драгазхары были просто тренировкой», крикнула она Федору, бросая первый кинжал в атакующего кваггота. «Посмотрим теперь, как ты выглядишь в настоящем бою!»

Глава 20. Командная работа

Лириэль метнула ножи в спину кваггота. Каждый попал в цель, но толстая шерсть и слои мышц помешали нанести серьезные ранения. Медведеподобный воитель взвыл от боли, но все так же неотвратимо надвигался на Федора.

Самка, однако, зарычав от ярости бросилась на маленькую дроу, посмевшую напасть на ее супруга. Лириэль спокойно застыла на месте, сжимая обеих руках по кинжалу. Бросок, и два клинка отправились в полет, завершившийся в красных глазах кваггота. Самка завизжала, раздирая когтями лицо.

Лириэль выхватила свой короткий меч, зная, что должна добить противника прежде чем та впадет в предсмертное бешенство. Какими бы ни были раны кваггота, в таком состоянии они бывали исключительно опасны. Метнувшись к раненому существу, она дважды взмахнула мечом, ударив крест-накрест по животу. Кваггот замер, отчаянно зажимая шерстистыми лапами раны. Последним ударом Лириэль перерезала самке горло.

За спиной она услышала сердитое шипение, и повернувшись увидела уродливое существо наводившее на мысли о демонах, с темно-синей чешуей и ушами как длинные заостренные рога. В его красных глазах горела злоба, а змеиное тело покачивалось под свистящий шепот, произносящий слова заклинания. Лириэль ни разу не видела темного нага, но знала о них — владеющих магией обитателях Подземья, в своем роде не менее опасных чем разъяренный кваггот.

Тонкие губы наги раздвинулись, и тонкая струя жгучей черной жидкости устремилась к дроу.

Лириэль перехватила меч и ударила по струе плашмя, отбивая ее назад. Дождь брызг — смесь кислоты и растворившегося металла — полетел в нагу. Тот закричал и отпрянул, и Лириэль отбросила прочь таявшее на глазах оружие, прежде чем едкий яд добрался до ее руки. Страшная жидкость поглотит плоть так же охотно, как металл.

Нага быстро пришел в себя, и зашипел новое заклинание. К изумлению Лириэль, оно оказалось ей знакомым. Заклинание создал ее отец, и она помнила очень хорошо, когда впервые услыхала эти слова, хоть и была еще практически младенцем. Это заклинание, и последовавшие за ним ужас и замешательство, были самым ранним ее воспоминанием.

Отвечая магии наги, скопление камней расплылось, удлинилось и приняло форму гиганской змеи с лицом — кошмарной пародией на эльфийское. Каменный нага направился к жертве, со скрипом скалы трущейся о скалу.

Чтобы купить хоть немного времени, Лириэль бросила в него метательного паука. Зачарованное оружие глубоко вошло в горло, бросок оказался бы смертельным для живого существа, но у големов нет крови, которую можно пролить. Он оскалил клыки, и продолжил скользить к дроу.

В ответ Лириэль повторила ненавистное заклинание, вызвав собственного голема. Участок стены превратился в туман, и сгустился в эльфийку из бледно-серого камня. Каменная дроу бросилась на помощь госпоже, и големы столкнулись с громоподобным треском.

Змеиный голем быстро обвился вокруг противницы, пытаясь сдавить ее кольцами, но хрупкое на вид тело было из такого же камня. Потом он, откинув голову и широко разинув пасть укусил, и тут же выплюнул осколки собственных клыков. Создание Лириэль обхватило горло каменного нага, стараясь задушить его, с тем же успехом. Живые статуи продолжили схватку, равные в силе и безмозглом выполнении приказов.

Тем временем, темный нага атаковал сам. Он кинулся вперед, задрав заостренный кончик отравленного хвоста. Лириэль нырнула в сторону, перекатилась и вскочила на ноги, держа в руках брошенный квагготом меч. Высоко подняв его обеими руками, она ударила по смертельно опасному хвосту наги. Тот заорал, и забился в судорогах. Рядом, странно подражая ему, извивался обрубленный хвост.

По крайней мере на время обезвредив нагу, Лириэль оглянулась ища взглядом Федора. Он пока удерживал самца кваггота, но рукава его куртки были разодраны, а по рукам текла кровь. Достав с пояса второе боло, она с короткого размаха бросила его в кваггота. Длинный ремень несколько раз обвернулся вокруг его шеи, все ускоряя вращение, грузы на концах звучно врезались в голову существа. Все же, медведь глубин не упал. Он захрипел и дернул ремень; кожа порвалась мгновенно, и Лириэль поняла что кваггот впал в предсмертную ярость.

Она бросила еще одно боло, на сей раз по ногам. Зверь на мгновение закачался, но продолжил прыгая и пошатываясь надвигаться на Федора. Лириэль с разбега прыгнула, со всех сил толкнув его в спину. Наконец-то кваггот споткнулся и упал.

Дроу поднялась на ноги и схватила Федора за руку. «Пойдем!», крикнула она, и потянула за собой переходя на бег. Убрав меч, он последовал за ней из пещеры.

Но наружи Лириэль остановилась примерно в сотне шагов от отверстия. «Подожди. Я хочу завалить выход», предупредила она.

Федор встал, наблюдая как девушка сплетает заклинание. Она выставила ладони, и с ее пальцев сорвались молнии, вновь и вновь ударяя в темное жерло пещеры. Полетела пыль, камень загудел и пошел трещинами. Наконец, лавина песка и камня обрушилась, похоронив под собой пещеру.

Дроу опустила руки, и казалось все тело ее поникло. Протянув руку, Федор помог ей опуститься на землю. Он видел, как творят такое в бою Колдуньи Рашемена, и понимал, что могущественная магия требует от вызвавшего ее особую плату. Уже то, что молодая девушка повелевала такими силами было потрясающе.

«Вичаларан», прошептал он почтительно, присаживаясь рядом.

Она с трудом сфокусировала на нем взгляд, золотистые глаза казались рассеянными и остекленевшими. «Что?»

«Это почетный титул, даваемый Колдуньям, правящим в нашей земле. У вас так же? Вами управляют подобные тебе?»

Дроу вздрогнула. «Не в настоящее время», пробормотала она отвернувшись. «Забудь 'почетные титулы'. Мое имя Лириэль».

Федор повторил за ней, явно наслаждаясь звучанием. «Оно тебе подходит».

«Спасибо», сухо ответила она. «Я на это надеялась».

Покосившись на него, Лириэль заметила веселую искорку в его глазах. Он вовсе не выглядел оскорбленным ее сарказмом, или обеспокоенным ее присутствием. Она заметила, насколько он молод — едва ли не мальчишка. Мальчишка, с мускулами дварфа и шрамами воина. Так много противоречий с этими людьми. В чистых голубых глазах отражался интеллект, и хоть такую прямолинейную манеру разговора в Мензоберранзане сочли бы признаком глупости, Лириэль не собиралась обманываться второй раз. Она видела напряженную готовность мышц юноши, и как недалеко находится его ладонь от рукояти охотничьего кинжала.

В этот момент из заваленной пещеры раздался грохот катящихся камней. Ужас и непонимание заставили Лириэль на мгновение замереть. Звук повторился, мгновенно придав ей сил, и она вскочила на ноги. «Кваггот», сказала она отчаяно.

Федор встал вслед за ней, но глядел на нее непонимающе.

«Та большая тварь!» закричала она. «Сейчас она вырвется».

«Но это невозможно», возразил он с недоверием в глазах, будто ожидая от нее какого-то трюка.

Взвыв от злости, Лириэль бросилась на упрямого человека. Они упали вместе, покатившись прочь от пещеры. Оттолкнув его, Лириэль свернулась прикрывая руками голову как раз в тот момент, когда забитое камнями отверстие пещеры взорвалось, разбрасывая пыль и камни. Вслед за ними появился кваггот.

Глубинный медведь был покрыт грязью и ранами, темно-красные полосы пятнали его шерсть а из одной руки торчал обломок кости. Но существо не обращало внимания на такие мелочи. Легко отбросив в сторону булыжник, оно вышло из пещеры, морща нос и ища запах добычи. Глаза кваггота горели красным даже несмотря на яркое сияние луны, от вставшей дыбом шерсти он казался даже яростней и больше своих семи футов. В здоровой руке он держал за обрубленный хвост тело нага, размахивая десятифутовым созданием как бичом.

«А ты не слушал», зашипела на Федора Лириэль.

Так же, как и не прислушивался сейчас. Быстрыми, плавными движениями Федор поднялся, выхватывая меч. Глаза молодого воина заледенели, и к изумлению Лириэль, он казалось вырос, сравнявшись в размерах с разъяренным квагготом. Не будучи дурой, дроу поспешила убраться подальше с пути противостояния гигантов. Укрывшись за валунами, она смотрела на бросившегося вперед Федора.

Подземный медведь размахнулся и со всей силы хлестнул Федора мертвым нагой. Человек оказался готов. Уклонившись влево, низко опустив меч и отведя его назад, он выбросил его навстречу метнувшейся к нему голове нага. Широкий тупой клинок легко разрубил броню чешуи, и отрубленная голова продолжила теперь уже свободный полет по высокой дуге.

«Мать Лолт!» выдохнула Лириэль, с растущим интересом наблюдавшая широко распахнутыми глазами за ходом схватки.

Федор подбежал вплотную к противнику, выставив перед собой меч. Кваггот отвел его в сторону лапой, не обратив внимания на новый глубокий рубец, появившийся на ладони. Он снова взмахнул мертвым нагой. Кровь вовсю хлестала из перерубленной шеи, но человек уже был слишком близко, чтобы жуткий бич мог причинить ему много вреда. Отбросив прочь змеиное тело, кваггот ударил обратной стороной кровоточившей лапы; удар пришелся в цель, отбросив Федора назад.

Почувствовав шанс, кваггот прыгнул. Однако человек уже пришел в себя, легко уклонился от броска, и кваггот растянулся во весь рост на камнях. Федор занес меч для финального удара.

Но глубинный медведь перекатился на спину, и поджав ноги пнул врага, угодив прямо в грудь. Федор отлетел от него, ударившись спиной от дерева с силой, заставившей его выронить меч.

Кваггот снова подтянул ноги, на сей раз чтобы вскочить с земли, и направился к рашеми, безмолвно оскалив клыки и широко расставив огромные руки в грозной пародии на объятия.

Оттолкнувшись от дерева, Федор бросился на него, обхватив кваггота за туловище. Они упали, как два борца, и несколько минут молотили друг друга, ни один не уступал другому в ярости и мощи.

Наконец человек прижал огромное существо, зафиксировав его лапы над головой. Покрытая шерстью голова квагота металась из стороны в сторону, но как бы не рявкали его челюсти, вырваться ему не удавалось. Голова человека прочно прижалась к его подбородку, заставляя мохнатую морду задираться вверх. Несколько раз яростно дернулась голова Федора, и кровь потекла по шерсти на шее его пленника. Борьба кваггота утихла, сменилась дрожью, и наконец прекратилась.

Лириэль прижала ладонь к губам, стараясь удержаться от триумфального вопля. Федор перегрыз квагготу горло!

Но какой-то предупреждающий инстинкт заставил ее оставаться бесшумной, не показываться из укрытия. Она увидела, как Федор медленно поднимается на ноги, прямо на глазах уменьшаясь в размерах, и долго потом стоял, глядя на мертвого зверя, будто не понимая, откуда он вообще взялся. Потом его плечи задрожали, и он коротко отчаянно застонал.

«Что?» не поняла его реакцию Лириэль.

Затем человек прикрыл рот обеими руками и метнулся в кусты. Вот это Лириэль было вполне понятно. Кваггот отвратительно пах даже с того места, где находилась она. Попробовать его на вкус не решился бы, пожалуй, даже огр.

Она дождалась, пока человек не вернулся назад, выглядя уже получше пусть и побледнев, и выйдя из-за камней тихо зааплодировала. Развернувшийся к ней Федор казался настолько удивленным, что она поняла, что он абсолютно забыл о ее присутствии. Хотя подобная невнимательность была ей мягко говоря непривычна, сейчас Лириэль была настроена великодушно.

«Впечатляет», поздравила она.

В глазах юноши застыл страх. «Ты видела?»

«Да, конечно. Великолепное зрелище. С безопасного расстояния, естественно».

«Как ты можешь так говорить?» воскликнул он. «О боги, я ведь разорвал ему глотку!»

Дроу, не видевшая в этом никакой проблемы, пожала плечами. Были более насущные проблемы. Ночь заканчивалось, и проходило действие усыпляющего яда на охотников. «Надо найти убежище. Я знаю такое место».

Когда он замешкался, Лириэль ухватила его за руку, и задрала разодранный рукав. Под ним были отметины, оставленные грязными когтями кваггота, и другие, чуть более ранние раны тоже нуждавшиеся в немедленном уходе. «Слушай — ты ранен, я устала. Будь разумен».

Действительно, Федор уже еле держался на ногах, последствия берсерковой ярости брали свое. «Перемирие», устало согласился он.

Слишком усталый и отчаявшийся чтобы заботиться, сдержит ли слово непостоянная дроу, Федор позволил отвести себя в находившуюся неподалеку пещеру. Щелкнув пальцами, волшебница разожгла небольшой костер. Пока Федор согревался, она умело обработала его раны. Потом достала из своего походного мешка еду — полоски сушеного мяса, судя по всему ротов, — и они молча поели. Частично восстановив силы пищей и огнем, он несколько раз приложился к фляге, но повернувшись чтобы предложить ее дроу, обнаружил что ее нет рядом, и озадачено увидел, что она присела у выхода.

«Оно серебряное», пробормотала она восторженно. «Небо серебряное!»

Неожиданно он понял. Это был первый восход Лириэль, и судя по напряженной позе, она давно жаждала увидеть его. Не собираясь портить эльфийке удовольствие, но желая увидеть как она воспримет эти впечатления, Федор тихо устроился рядом. Ее глаза увлажнились, как от боли, но она не стала отворачиваться от пробуждающегося света. Не глядя, она дотронулась до его руки и указала на розоватые пряди облаков.

«Посмотри на дым! Что это за цвет?»

«Это облака, и они розовые. Ты никогда не видела этот цвет?»

«Я никогда ничего подобного не видела», ответила Лириэль не отрывая взгляда от светлеющего небо. «Смотри! Этот дым — облака — они пурпурные и золотые. Так всегда бывает?»

«Заря? Нет. Она каждый день разная. Цвета повторятся вновь, когда будет садиться солнце».

Лириэль едва успела насладиться этим чудом, когда солнце показалось из за холмов. Алая полоска, ярче чем расплавленный металл, озарила небо. Она вскрикнула, одновременно от боли и изумления. Глаза резала жгучая боль, но она не отворачивалась.

Тронутому невинной радостью дроу, Федору не хотелось обрывать этот момент. Но он положил девушке руку на плечо, и развернул к себе. «Ты не должна смотреть на солнце, даже сейчас, когда свет его еще слаб. Даже рожденные под ним не могут вынести этого».

Бросив последний взгляд на восхитительное солнце, она вслед за Федором вернулась в пещеру. «Еще слаб», повторила она недоверчиво.

Вновь оказавшись в успокаивающей темноте, она обратила все свое любопытство на человека. Отвечая на ее вопросы, он рассказал обо всем случившимся с ним после их первой встречи. Реакция Лириэль, когда он упомянул о рыжеволосом маге дроу, была едва заметной, но Федор не пропустил ее.

«Ты его знаешь».

«Боюсь что так. Это может быть только Нисстир. Только он мог знать, где найти тебя», сказала она угрюмо, и сообщила об участии мага в создании ложного следа, который увел Федора из Подземья. «Я полагала, на поверхности ты будешь в большей безопасности», заключила она с лукавой улыбкой. «Теперь, возможно, мне придется изменить свое мнение».

Федор был весьма удивлен. «Почему ты так поступила?»

Лириэль пожала плечами, и поправила золотую цепочку на шее, пряча ее поглубже под одежду. «Ты переиграл меня, причем красиво. Но все это в прошлом. Мне надо кое-что сделать».

Достав с пояса небольшую сумочку, дроу выбрала крупный, ограненый алмаз, положила его на ладонь и тихо произнесла слова заклинания. Драгоценность распалась, превратившись в искрящуюся пыль. Лириэль поднялась, и тщательно разбросала истолченный алмаз девятифутовым кругом вокруг костра. Затем, напевая странную мелодию, она начала танцевать, грациозными движениями создавая утонченное полотно красоты и магии. Федор смотрел, так же зачаровано как если бы заклинание было наложено на него самого.

Наконец, усталая и довольная, она опустилась на пол пещеры. «Ни один маг не сможет проникнуть взглядом сквозь этот круг, даже Нисстир. Здесь мы будем в безопасности».

«Он так силен, этот Нисстир?»

«Он дроу».

Тон, которым она произнесла это, смесь гордости и угрюмых предчувствий, беспокоил Федора. Что это значит, быть дроу? Он никак не мог понять эту таинственную девушку; и при второй встрече она оставалась для него такой же загадкой как и прежде. Он так сосредоточено разглядывал ее, что лишь через несколько мгновений заметил, что она изучает его с не меньшим интересом.

«Все люди сражаются как ты?» спросила она, с глазами зажегшимися любопытством.

Федор уставился на огонь. «Нет, хвала богам», ответил он коротко.

«Тогда как? Что за магия у тебя?»

Он не мог заставить себя говорить об этом, после того что совершил сегодня. Боевая ярость отбирала у него волю и рассудок; теперь, похоже, она начинала разъедать его душу. Сегодня ночью он уже не был человеком. «Это долгая история, а я очень устал», сказал он просто.

Лириэль приняла такое объяснение кивком. «Ладно, позже. Ты действительно должен отдохнуть. Но сначала, скажи мне: ты спишь, или входишь в транс?»

«Транс?»

Она поискала слова. «Грезишь».

«А! Ну, это во мне, во сне или наяву», сказал он со слабой улыбкой. «У нас говорят, что всех живущих можно разделить на два рода: тех, кто думает, и тех, кто мечтает».

Белые брови задумавшейся дроу озадаченно сдвинулись. Темные эльфы спали либо впадали в транс. О чем говорит этот человек? Этот, и тысячи других вопросов, танцевали на кончике ее языка. Ясно было, однако, что Федор сейчас уже не может на них отвечать. Но неожиданно дикий план пришел ей на ум, и она объявила о нем тотчас же.

«Мы можем путешествовать вместе какое то время», сказала она счастливо. «Так много вещей ты можешь мне рассказать!»

Юноша улыбнулся, явно очарованный ее красотой и энтузиазмом. «Ты всегда так жаждешь учиться?»

«Всегда», заверила она. Они обменялись товарищескими улыбками, и Федор испытал серьезное искушение согласиться.

«Я не могу», сказал он с сожалением. «Я должен найти этого Нисстира и других дроу, с которыми я дрался».

Улыбка Лириэль исчезла. Она забыла на миг, что ищет человек: амулет, висевший у нее под туникой. И не он один хочет заполучить его!

«Тогда тебе определенно стоит находиться поблизости от меня», сказала она хмуро. «Как ты думаешь, почему Нисстир показался здесь, почему послал в эти пещеры своих охотников?»

Так, значит ее преследовали. Почему, Федор не знал, но холодный гнев, зажженный магом в его сердце заполыхал чуть сильнее. «Значит, я пойду с тобой», сказал он. «Когда этот Нисстир умрет, мы оба будем свободны».

Ее глаза сверкнули. «Отлично, у нас будет заговор!»

«В моей земле», сказал он, слегка изогнув губы в улыбке, «мы называем это союзом».

Лириэль согласно кивнула. «Сойдет».

Огонь угасал, так что Федор поднял немного хвороста чтобы подкормить его. Крошечный коричневый паучок вывалился из связки на его ладонь. Федор небрежно смахнул его, ненамеренно раздавив хрупкое тельце и отбросив его в пламя.

Лириэль замерла, золотые глаза наполнились ужасом. Затем, завизжав от ярости, она бросилась на Федора, целясь ногтями ему в лицо.

Федор перехватил ее за запястья, не давая размахнуться руками, но сила прыжка заставила обоих упасть на землю. Рашеми, куда более рослый и сильный, тем не менее сражался с брыкающейся эльфийкой несколько минут, прежде чем надежно придавил ее под собой. Хоть и маленькую, потребовался весь его вес чтобы удержать ее.

Утихомиренная, но не усмиренная, Лириэль наградила своего пленителя яростным надменным взглядом. Ответный взгляд Федора не уступал ей в интенсивности. Он все время был готов к нападению со стороны непредсказуемой дроу, но теперь изучая ее лицо, он читал на нем не предательство, а гнев.

«Что?» потребовал он.

«Ты убил паука! Наказание за такое преступление — смерть!» выплюнула она.

У Федора остолбенело отвисла челюсть. «Ты это серьезно?»

«Пауки посвящены богине дроу, невежественный крестьянин!»

Эту информацию человек принял с недоверчивым интересом. За последнее время ему через многое пришлось пройти, и нервы его были на пределе. Находясь в таком состоянии, он воспринял заявление дроу как полную, восхитительную чушь. «Я должен понимать так», медленно уточнил он, «что вы поклоняетесь насекомым?»

Сохранять достоинство в подобных обстоятельствах задача нелегкая, но Лириэль с ней справилась. Ее маленький подбородок гордо вздернулся. «Да, конечно. Можно сказать и так».

Федор еще мгновение продолжал смотреть на дроу, затем уронил голову на спутавшиеся волны ее волос. Задрожал всем телом. Смех зародившийся в районе живота вырвался наружу диким горловым ревом, он беспомощно перекатывался хватаясь за ребра и содрогаясь от хохота.

Освободившись от его веса, дроу вскочила на ноги, держа наготове метательного паука. Взгляд на это оружие вызвал у человека новый припадок веселья.

Лириэль смотрела на Федора, настолько поставленная в тупик его странным поведением, что не смогла должным образом отреагировать на его кощунство. Так что она просто стояла, ожидая когда наконец стихнет его необъяснимый смех.

Наконец он пришел в себя, вытирая слезы с глаз. «Я могу возвращаться в Рашемен без задержки», объявил он, с искоркой в глазах несмотря на серьезное выражение лица. «Теперь-то я уж точно слышал все, что только возможно».

Глава 21. Ветроход

Лицо Нисстира укрывал от ясного утра капюшон. Несмотря на все старания жреца, Нисстир еще не обрел достаточно сил, чтобы сотворить сложные заклинания, необходимые для магического путешествия. Он и его воины вынуждены были идти к пещерам своим ходом. Для дроу рискованно появляться наружи при свете дня, и все спутники Нисстира — в особенности Горлист — становились все более и более беспокойными.

Когда они наконец добрались до первых из источенных пещерами холмов, низкое предвечернее солнце отбрасывало на скалистые окрестности длинные тени. Маг, чьи глаза больше других были привычны к безжалостному свету дня, первым заметил четыре неподвижных тела, лежащих в отдалении. Нисстир тихо но яростно пробормотал проклятие, узнав в них дроу, посланных им на поиски Лириэль Баэнре.

Торопливо приблизившись к ним, он обнаружил к своему облегчению, что они еще дышат. Даже лучше, маленький арбалетный болт торчал из плеча одного из них.

Нагнувшись, Нисстир вытянул его, и принюхался к наконечнику. Отличительный запах сонного яда дроу — зелья, черпавшего силу в магии Подземья — все еще присутствовал на оружии.

«Она в самом деле сумела!» прошептал маг.

Открытие настолько порадовало Нисстира, что пинки, которыми он разбудил охотников были куда мягче, чем оказались бы иначе. Яд, сваливший их, действовал всего несколько часов, так что скорее всего Лириэль не могла уйти далеко. Точнее, не могла уйти далеко пешком. Нисстир молился, чтобы Лириэль не исчезла отсюда использовав магию. Есть способы проследить магов, следовавших по серебристым путям волшебства, но они лежали за пределами даже его возможностей.

Радостный крик ворвался в беспокойное течение его мыслей. Горлист звал его, и указывал на слабые отметины эльфийской ноги.

Нисстир подошел, одновременно яростными жестами бесшумного языка напоминая молодому воину о необходимости соблюдать осторожность. Горлист согласно кивал, но сквозь нравоучения прошел со всем терпением готовой к полету стрелы.

Быстро поняв бесплодность дальнейших попыток, Нисстир сделал дозволяющий жест, пуская дроу в погоню. Однако при этом строго указал, что будет держаться рядом с Горлистом. Теперь, зная всю ценность Лириэль, Нисстир не собирался терять ее из-за жажды мести, охватившей его сына.

Странно, подумал Нисстир, что гнев Горлиста сосредоточился на Лириэль, а не на человеке, который так серьезно ранил его. На ходу мысли мага вновь возвращались к этому необычному человеку, и амулету, ранее носимому им, а теперь принадлежащему Лириэль.

Он так же строил догадки о том, что общего могут иметь два таких разных создания. Они явно встречались, ибо для кого еще мог предназначаться тщательно созданное Лириэль фальшивое поле боя, призванное отвратить преследователя от путешествия в Подземье? Она знала человека, и боялась его; это было ясно. Но как они встретились, и что может случиться, если они встретятся вновь? Совершенно невозможно, чтобы гордая женщина Баэнре соединила усилия с человеческим мужчиной, и очень хорошо. Мага совсем не прельщала перспектива совместной работы магии темных эльфов иневероятной боевой ярости человека. У Ваэрауна не так много последователей, чтобы рисковать ими против такой силы!

Весь день Лириэль и Федор по очереди несли стражу и отдыхали. Дроу доверилась своему магическому кругу как защите от чужого глаза, но от физического нападения он спасти не мог. Оба путешественника оставались настороже, и не только к окружавшим их опасностям, но и друг к другу.

Поскольку спать они не могли, они разговаривали. Федор рассказывал одну за другой истории. Некоторые повествовали о героических подвигах, другие были просто комичными, но во всех были множественные слои значения, интриговавшие дроу. Столь же интересовала ее и постоянно возникавшая тема: сравнение, которое Федор постоянно проводил между «теми кто думает и теми кто мечтает». Дроу — за исключением неуклонно убывавшего меньшинства, отдыхавшего в эльфийской медитации — не мечтали, ни наяву, ни во сне. Они думали, планировали, строили заговоры, а потом спали. Лириэль сама не входила в транс, но задумалась, не может ли ее решимость следовать по пути создания руны считаться своего рода грезой. Если так, возможно она и сама в сердце своем мечтательница. Подобная идея, абсолютно чуждая дроу Мензоберранзана, тем не менее, вполне подходила ей, заполняя пустоту, о которой она прежде даже не подозревала.

Так же как и смех, который они разделяли друг с другом не однажды в тот день. То серьезный, то веселый, Федор глядел на мир с лукавым юмором, не слишком отличным от ее собственного. Его глубокий басистый хохот часто вторил ей. Пути дроу были иными, юмор для темных эльфов был чаще всего состязанием, удовольствием, которое один получал за счет другого. Она даже наслаждалась поддразниваниями Федора, в которых полностью отсутствовала жестокость, обычная для ее народа.

Федор рассказывал ей о своей земле, и о местах где он побывал, и о сражениях, которые видел. Хотя она слышала в его словах любовь к путешествиям и приключениям, такую же как у нее, Лириэль была удивлена, заметив что его совершенно не привлекает воинское искусство само по себе.

«Если тебе не нравится быть воином, как же ты так хорошо сражаешься?» переспросила она.

Молодой человек пожал плечами. «Рашемен небольшая земля, окруженная могущественными врагами. Каждый рашеми учится воевать с детства».

«Как и дроу. В тебе больше чем только это», спокойно уточнила Лириэль. «Я видела нескольких людей в Мензоберранзане. Некоторые умеют драться лучше других, но все умирают быстро. Ты держишься за жизнь сильнее чем кажется возможным».

Федор некоторое время сидел молча, разглядывая ее спокойно и изучающе. На миг Лириэль вспомнила о жреческих заклинаниях чтения мыслей, и подумала, что человек, вероятно, оценивает ее по каким-то только ему известным меркам. Казалось маловероятным, что обычный человек, мужчина, да еще простого происхождения может владеть такой магией, но Лириэль стала теперь не столь поспешна в суждениях. Когда наконец молодой воин кивнул, и начал говорить о вещах долго хранимых в себе, у нее возникло странное ощущение, что прошла проверку.

Дроу внимательно слушала рассказ о берсерках Рашемена, и странном проклятии, вырвавшем его из рядов братства, защищавшего его землю. Он был отослан прочь; не способный более контролировать приступы боевой ярости, он стал опасен для всех окружающих.

«Что за бред!» прервала Лириэль возмущенно. «После сегодняшнего боя, я не могу представить, какого воина хотела бы видеть рядом вместо тебя!»

Человек ответил слабой, мимолетной улыбкой. «Ты делаешь мне честь, вороненок. Но подумай об опасностях. Я вынужден сражаться, пока никого не останется против меня. Это не всегда лучший вариант, ни для меня, ни для тех, кто бьется бок о бок со мной. Но чего я боюсь больше всего», сказал он тихо, «это во что я могу превратиться, прежде чем схватка завершится. Ты видела, что я сделал с тем похожим на медведя существом. Клянусь своей душой, я никогда бы не совершил ничего подобного, будь на то моя воля. И если я уже сейчас не могу управлять собой, сколько еще, прежде чем я перестану отличать врагов от друзей?»

Лириэль кивнула. «Я вижу твои трудности».

«Тогда ты поймешь и цель моей дажеммы. Колдуньи, правящие нами, послали меня на поиски старинного амулета, который может впитать в себя эту опасную силу, чтобы я снова мог призывать только когда пожелаю».

О да, она понимала очень хорошо. Сердце Лириэль неожиданно налилось свинцом под весом украденного Ветрохода. «Можешь не говорить. Амулет, запасающий магию», тускло ответила она.

«Именно так. Как работает его магия, мне не известно».

Может быть, зато известно ей. Лириэль доставила мало удовольствия мысль, что она понимает о действии Ветрохода больше, чем Федор, возможно даже больше, чем Колдуньи Рашемена. Сейчас амулет принадлежал ей, доставшись огромной ценой, и так оно и будет. И все же…

«Что случится, если ты так и не найдешь амулет?»

Пренебрежительно пожав плечами, он поворошил костер. «Это будет значить мою жизнь, и всю ту помощь, которую мой меч мог бы оказать раздираемой бедами родине».

Лириэль резко поднялась, и направилась к выходу из пещеры, жестом остановив Федора, намеревавшегося последовать за ней. После всего сказанного между ними, она нуждалась в одиночестве, чтобы решить все по порядку.

День почти закончился, но прямо снаружи пещеры все купалось в сверкающе-золотистом свете. Дроу смотрела так долго, как могла вынести, пытаясь приучить глаза к освещению поверхности. Пройдет еще много дней, прежде чем она спокойно сможет путешествовать под солнцем. Вопрос, не дававшей ей покоя сейчас, был должна ли она идти одна.

Она не может оставить задуманное, такой поступок будет стоить ей жизни. Зная, что она сотворила с безумной жаждой ее народа до могущества, Лириэль сомневалась, что когда-либо сможет вернуться в Подземье, с амулетом или без него. Но и на поверхности она не выживет долго без магии. Она волшебница а не воин, и хотя она неплохо владела оружием, этого не хватило бы во враждебном мире. Нет, расстаться с Ветроходом она никак не может.

И с чего бы вдруг? Федор из Рашемена человек, мужчина, простолюдин и следовательно, по всем известным Лириэль меркам был недостоин ее внимания. Откуда тогда такое беспокойство о его судьбе? Этот вопрос озадачивал и злил юную дроу.

Но больше всего бесило Лириэль другое: что один не может достичь успеха, не принеся неудачи другому. Так всегда было, и до сих пор ей в голову не приходило задумываться о простой истине бытия. Теперь же она воспротивилась жестокой реальности, ища в извилистых лабиринтах разума дроу иной путь.

Все же, когда Лириэль наконец вернулась в спокойный сумрак их совместного лагеря, Ветроход был надежно укрыт на самом низу ее походной сумки.

На закате Лириэль и Федор покинули стоянку, и вернулись по следам к заваленной пещере. Их приближение к полю боя с явным неудовольствием и раздраженными криками отметила туча воронья, взмывшего от греха подальше с обильно накрытого стола.

Лицо Федора, обозревавшего вчерашнее побоище, было угрюмо. Лириэль подозревала, что рашеми не хочется видеть это напоминание недавнего боевого безумия, но она быстро пошла по каменистой почве к телам павших врагов. Среди них были ответы необходимые ей.

Игнорируя обглоданную тушу кваггота, она склонилась над тем, что осталось от темного наги. Синие чешуйки потускнели и запылились, но все еще оставались надежной броней. Используя самый прочный нож, Лириэль наконец смогла отодрать участок чешуи. Разрезав тело наги, она вытащила из него большой орган, выглядевший больше как рюкзак путешественника, чем что угодно встречающееся внутри живых существ.

Заинтригованный Федор подошел поближе, когда Лириэль пошире раскрыв единственное отверстие мешка начала вытряхивать его содержимое. Возвращение на это место пугало его, но он понимал желание дроу понять, кто преследует ее. Да и сам он хотел узнать больше о маге дроу по имени Нисстир, и что ему нужно от Лириэль. Федор внимательно наблюдал за появляющимися из мешка предметами: длинный широкий кинжал; небольшой арсенал метательных ножей; несколько флаконов с зельями или ядами; туго свернутая карта; мешочек, полный платиновых монет; еще один с драгоценными камнями; несколько свитков заклинаний; и маленькая книга. Игнорируя все прочие сокровища, Лириэль потянулась к книге, и пролистала ее. Ее плечи задрожали.

«Что это?» мягко спросил Федор.

«Книга заклинаний, копия той, что есть у меня. Это работа архимага, Громфа Баэнре. Моего отца».

Голос дроу был ровным и спокойным, но Федор не пропустил едва заметной нотки отчаяния в нем. «Возможно, она была украдена у него», предположил он.

Лириэль покачала головой. «Громф вероятно самый могущественный маг в городе. Силы наги в сравнении с ним ничтожны. Нет, это существо могло получить книгу только по желанию Громфа».

«Он твой отец; он хочет вернуть тебя», возразил Федор.

«Он хочет убить меня! Что ты думаешь, темный нага и два кваггота были дипломатическим посольством?»

Никакие слова не приходили на ум Федору, чтобы смягчить эффект подобного предательства, поэтому он молча ждал, пока практичная дроу собирала вещи наги. Кинжал она засунула за пояс на место потерянного меча. Ножи рассовала по разным кармашкам и ремешкам, хитроумно упрятанным на ее одежде. Ее казалось не беспокоило, что Федор видел как и где она вооружена.

Молодой человек читал в этом не только нервное возбуждение, но и своего рода доверие. Его поражало, что девушка, только что принявшая страшное предательство со стоической выдержкой, так уверена в нем. Федор ценил энергичный, увлеченный подход темной эльфийки к жизни, но только сейчас впервые получил возможность разглядеть толику истинной силы ее упрямого духа. Какова была ее жизнь среди дроу, он не мог представить. Но подозревал, что дети его детей будут рассказывать о ее деяниях, если она станет такой, какой может стать.

Лириэль упаковала все кроме книги. Подняв ее, она помялась, потом протянула Федору. «Она слишком ценна чтобы оставить здесь, но я не в силах нести ее».

В ее голосе не было и следа слабости; только спокойная констатация факта. Рашеми одобрил и восхитился ей. Взяв книгу, он поместил ее на дно своего походного мешка. Закончив с этим, он протянул ладонь дроу.

Лириэль замешкалась, потом ее тонкие пальцы сомкнулись с его, и она позволила ему помочь ей подняться на ноги. И не убрала руку потом. Держась рядом, они отправились в сгущающуюся темноту.

Час прошел, и затем другой, прежде чем Федор разорвал тяжелое молчание, повисшее между ними. «Куда ты направлялась, прежде чем Нисстир пошел по твоему следу?»

Руатим, подумала Лириэль, но она еще не готова была раскрыть цель своего путешествия. Она назвала Ватердип, и он задумчиво кивнул.

«Путь будет долгим. Мы должны идти днем, чтобы опередить тех, кто охотится на тебя. Нам понадобятся припасы и лошади. Поблизости есть деревня, Троллий Мост, там я могу купить и то и другое».

Дроу уставилась на него в замешательстве. «Но как же твои собственные дела? Я полагала, ты хочешь нагнать воров Нисстира!»

«Так я и сделаю. Но сначала доведу тебя в безопасности до Ватердипа, пока еще способен на это. Есть там кто нибудь, кому ты можешь довериться?»

«Думаю что да, но что с твоим — „ Федор мягко приложил ей к губам палец. «Не беспокойся за меня; мои цели так же будут выполнены. Куда идешь ты, за тобой придет Нисстир. Верно?“

«Да, но…»

«Все!» Он взмахнул руками в шутливом раздражении. «Разве мы не согласились действовать совместно?»

Лириэль только кивнула. Все казалось таким легким, когда Федор говорил об этом. Ее мысли переполняли возможности, которые предлагало подобное соглашение. Если двое на самом деле объединят умения и силы, насколько больше они могут совершить чем поодиночке! Возможно, есть способ…

Но на их торопливом пути к деревне, воспоминания о жизни в Мензоберранзане вновь и вновь приходили к ней. Несмотря на свою легкомысленную небрежность по отношению к жреческой жизни, Путь Лолт был прочно и глубоко впечатан в ее разум и сердце. Она видела жертвоприношения, которые требовала Лолт, яростно поддерживаемую изоляцию, надлежащую для служивших Леди Хаоса. Власть матриархии среди дроу имела свою цену, и только жрицы Лолт в полной мере осознавали всю степень жестокости богини.

Лириэль не могла избавиться от раздумий, какая цена будет востребована с нее за одну мысль о том, чтобы объединить пути с человеком. Хуже того, за идею о том, что ее мечта может вырасти, давая место чужой. И, самое еретическое, за то, что она посмела мечтать вообще.

Нет, предложенное Федором было на самом деле совсем не легко.

Глава 22. Паучий поцелуй

Дроу и рашеми провели всю ночь в пути, и с первыми проблесками рассвета перед ними уже виднелись обработанные поля, возвещавшие о близости деревни. Они остановились на склоне холма, возвышавшегося над зеленым, ароматным местом которое Федор назвал лугом. За лугом, и дальше за несколькими меньшими пригорками, Лириэль разглядела отблеск белого и голубого, реку Дессарин. Острые глаза дроу впитали в себя окружающее, отметив место, подходившее для ее целей: небольшую укромную поляну на поросшем деревьями холме рядом с рекой.

«Ты должна оставаться там», предупредил ее Федор. «Люди Тролльего Моста пострадали от рук дроу, и твое появление им придется не по вкусу».

Лириэль согласилась без спора. «Ну и хорошо. Я слишком устала, чтобы сделать еще хоть шаг». Свои слова она подчеркнула широким зевком, и по настоянию Федора пробралась между лозами, почти придушившими приземистый тис. Тень укроет ее от солнца, а пивафви даст ей невидимость. Тут она сможет отдохнуть в относительной безопасности.

Когда Федор решил что все в порядке, он торопливо направился вниз по холму к Тролльему Мосту. Новолуние уже прошло, и вместе с ним, он надеялся, прошел и страх крестьян перед атакой темных эльфов. Тем не менее, он не мог не чувствовать беспокойства, идя туда с охотниками дроу висящими у него на хвосте. У жителей деревни хватало своих проблем; Федор не хотел впутывать их в собственные.

Звуки живущей деревни донеслись до него еще прежде, чем показались ограждающие стены: скрип колес телеги, приглушенный рокот множества голосов, время от времени обрывок мелодии странствующего музыканта. Федор ускорил шаги. Торговцы наконец пришли, и с ними весенний фестиваль.

В начале у Лириэль были самые лучшие намерения. Действительно, она выбрала место для побега на удаленном холме, и подготовила врата, которые могли унести туда одного или двух, но это всего лишь разумная предосторожность, не более. Она искренне собиралась оставаться в своем укрытии, поспать наконец. Когда заволновалось ее природное любопытство, она вновь повторила предупреждение Федора о страхе людей перед дроу, и не подчинилась своему желанию увидеть рынок людей собственными глазами. И осталась тверда в своей решимости, еще примерно пол часа.

Сняв пивафви, она вывернула его наизнанку. У чудесного лоснящегося плаща была непримечательная темная подкладка, великолепно подходящая для незаметного слияния с толпой. Вновь накинув его, она надвинула поглубже капюшон, пряча лицо от солнца. Затем порывшись в сумке она нашла пару перчаток, прикрывших темную кожу и отличительную эльфийскую форму ее ладоней. Наконец юная волшебница произнесла простенькое заклинание, заставившее ее лицо выглядеть как человеческое. Достав маленькое зеркальце полированной бронзы, она рассмотрела свой новый облик. Скривилась, потом взорвалась хохотом.

Звук спугнул стайку маленьких коричневых птичек, рассевшихся по лианам. Лириэль посмотрела, как они летят прочь, потом оставила укрытие и пошла своим путем, к поселению названному Федором Троллий Мост.

Троллий Мост совсем не напоминал хмурую осажденную крепость, представшую перед Федором во время его прошлого визита. Караван привез не только товары и шанс на торговлю, но и новости издалека, и веселый дух, который — хоть и отдаленно не приближался к оживлению фестивалей рашеми — тем не менее был приятен усталому молодому воину.

Федор заметил, что с караваном пришли и обычные спутники — вооруженные охранники, ищущие места выпить и пообщаться; мастера, практикующие разнообразные занятия вроде лужения и предсказания будущего; странствующие барды всех разновидностей, от разносчиков слухов до жонглеров и музыкантов. И многие жители деревни были там, одетые в лучшие одежды, предлагающие плоды своих полей и ремесел.

Федор постарался совершить все необходимые покупки так быстро, как только мог. Он не стал тратить платиновые монеты, которые Лириэль взяла у наги — они привлекли бы чересчур много внимания на деревенском рынке. Его собственное серебро подходило для этого куда лучше. Сперва он купил двух лошадей: пегую кобылу и гнедого мерина, оба быстрые и выносливые. Вручив мальчишке в стойлах пару медяков, он попросил его вывести лошадей за стены деревни и привязать их на восточном краю лугов. Мальчик был слишком счастлив внезапно привалившим богатством, чтобы обращать внимание на странность просьбы; собственно, Федор и сам не знал, почему решил так поступить. Он чувствовал тревогу, несмотря на атмосферу легкомысленного веселья вокруг. Затем он быстро купил еще несколько вещей: готовую одежду, на замену своей многократно штопаной, женский плащ с глубоким капюшоном чтобы защитить Лириэль от солнца, высушенные походные рационы, веревку для постановки ловушек, кусок дубленой оленьей кожи для правки башмаков и одежды и прочие вещи которые могут понадобиться в долгом пути. Федор был неприхотлив, и привычен обходиться малым, и все же не смог устоять перед финальной покупкой. Это был медальон, последний из коллекции дварфа-ювелира. Он сразу увидел, почему вещь так и не была продана, но сам изъян в ней делал ее идеальной для Лириэль. Запрошенную цену он уплатил с радостью.

Как бы он не торопился вернуться назад, к месту где ожидала его дроу, Федор шел с вечера без остановки на еду или отдых; столь же долгая дорога предстояла ему. Посему он направился перекусить в деревенскую таверну. Сайда, трактирщица, узнала его, и закричала одной из служанок найти ему место на втором этаже. Протолкавшись сквозь толпу он поднялся по лестнице. Одна из комнат была уставлена столами, и Федор уселся на пустое место около окна. Под ним была кухня, а за ней рынок. Поглощая хлеб и сыр, он разглядывал бурлящую жизнь фестиваля.

Неожиданно он замер, не донеся руку до рта; отставил еду и наклонился ближе к окну.

Там, около центра площади, шла маленькая, тонкая фигурка, закутанная в темный плащ. Явно женская, но она могла быть молодой или старой, темной или светлой. Скрывающее одеяние не выделяло ее, многие из присутствующих были одеты аналогично — ветра дули прямо с реки, и воздух был сырым и промозглым. Но она, тем не менее, притягивала озадаченные взгляды. Слишком легким был ее шаг, слишком плавными и грациозными движения.

В этот момент женщина остановилась у прилавка и протянула руку в перчатке осматривая предлагаемые товары. Проходящий наемник подошел к ней, взяв ее за запястье. Он наклонился поближе, произнеся слова которые Федор не мог слышать, затем приглашающе махнул головой в направлении таверны.

Голова под капюшоном поднялась в надменном жесте, очень хорошо знакомом Федору. Он вскочил на ноги, толкнув нагруженную кружками служанку. Она ошеломленно взвизгнула, а потом закричала в полный голос когда Федор протолкнулся мимо нее, и вышиб собранное из кусочков стекла окно.

Под ним была крыша одноэтажной кухни, наклонная и оканчивающаяся не так уж высоко над землей. Выскочив сквозь разбитое окно он прокатился, ногами вперед, по грубо уложенной черепице.

Скатываясь вниз, Федор заметил как прилипчивый наемник нахмурившись притянул женщину к себе. Темный капюшон упал, открыв волны роскошных белых волос, и лицо темнее полночи.

В этот миг Федор упал на землю, толкнув за собой двух толстых торговцев. Высвободившись из возникшей путаницы, он вскочил на ноги, на бегу доставая меч. Игнорируя вопли размахивающих кулаками торговцев, он отчаянно проталкивался сквозь толпу, направляясь к месту где стояла Лириэль.

Быстро двигаться не получалось, поскольку уже разлетелись слухи и вместе с ними паника, столь сильная всего из за одной маленькой темной фигуры среди них. Многие повернулись и побежали, валя и затаптывая медлительных и слабых, спасаясь от ужасных дроу. На несколько минут давка созданная перепуганными людьми, вынудила Федора застыть на месте.

Потом страх сменился озлоблением. Вокруг темной эльфийки освободилось пустое пространство, и деревенские сообразили, что она одна. Жизнь в ненависти, поколениями запоминавшиеся обиды накатывались на дроу. Как псы, облаивающие загнанного на дерево снежного кота, они наступали на нее. В солнечном свете блеснули ножи.

Федор отбросил с пути пару дрожащих министрелей, и рванулся вперед как раз в тот момент, когда Лириэль сбросив перчатки начала жесты заклинания. Некоторые из атакующих поняли, что готовится магия, и отскочили назад, и на мгновение открылся коридор между Федором и дроу. Ее глаза встретились с его, заметив обнаженный меч, и дрогнули в нерешительности. Затем тонкая темная рука взмахнула в воздухе, обрывая почти сотканное заклинание. Закрыв глаза, она прижала ладони к вискам, будто пытаясь заглушить обезумевшую толпу.

Сфера непроницаемой тьмы окружила ее, двадцатифутовый шар, окутавший большую часть двора. Толпа отпрянула, некоторые закричали, многие делали знаки, пытаясь защититься от зла.

«Что для одного кошмар, для другого шанс! Убьем ее!» раздался знакомый голос. Темнобородый человек пробился во внутренние ряды толпы, нацелил стрелу в шар, и выстрелил туда, где стояла Лириэль. Узнав охотника за головами, Федор бросился к нему.

С противоположной стороны сферы раздался мужской стон боли, и крик женщины. «Она убила его! Дроу застрелила его!»

«Мой Тирон!»

Федор перехватил руку темнобородого, прежде чем тот успел положить на тетиву вторую стрелу. «Придурок!» прогремел он. «Твоя стрела прошла сквозь темноту в собравшихся на той стороне!»

Мужчина опустил лук. Бросив взгляд на клинок Федора, он задумчиво пригладил бороду. «Снова ты? Предложи мне чего получше, парень, и получишь одно ухо».

Бешенство, чистое и без всякой магии, охватило юношу. Отведя меч, он плашмя ударил охотника за головами в живот, тот согнулся, с шипящим стоном выдохнув воздух. Федор встал между полуночной сферой и толпой, угрожающе подняв меч.

«Лириэль!» крикнул он, ни на миг не отводя глаз от угрюмых обитателей деревни. «Ты не ранена? Ты здесь?»

«А где еще?» отрезала она. Голос, похоже, доносился с нескольких футов над землей, почти у верхнего края сферы темноты. «Ты идешь?»

Бросив последний предупреждающий взгляд собравшимся, Федор отступил назад, входя в созданную магией темных эльфов сферу.

Закатные цвета окрашивали спокойные воды Дессарина, когда Федор вернулся в лагерь ведя их лошадей. Лириэль была очарована странными существами, так не похожими на верховых животных Подземья, но сейчас ее мысли были поглощены другим. Федор был странно тих с того момента, как они шагнули в портал к поляне. Дроу предположила, что он сердится на нее из-за того, что она пробралась в деревню. Она знала, что точно была бы в ярости, поменяйся они местами. Никогда раньше она не признавалась себе что ошиблась, и сделать это было нелегко. Она подождала, пока они не поужинали, и чередуясь не урвали себе немного сна, а потом сделала попытку.

«Я подвергла опасности нас обоих»

«Ты спасла нас обоих», поправил Федор. «Со своей магией, ты могла бежать из деревни как только тебя раскрыли. Но ты остановилась, увидев меня».

Лириэль открыла рот для ответа, поняла, что не знает, что сказать и закрыла его. Действительно ее действия, теперь, когда она задумалась над ними, выглядели довольно странно. «Ну а что еще мне было делать? По всему что я знаю, ты мог взорваться при всей этой толпе, верный способ самоубийства!»

«Я приветствовал бы ярость», ответил он хмуро, «но она не пришла по моей команде».

«Но ты попытался?» переспросила дроу, недоумевая, как он мог так поступить. Самосохранение было первейшим принципом в обществе дроу; то, что он пытался сделать, почти наверняка означало его смерть.

Федор только пожал плечами. Они долго сидели в молчании, вслушиваясь в набирающий силу хор лягушек по берегам реки, наблюдая как поднимается над холмами луна.

Через некоторое время он достал небольшой бархатный мешочек из кушака, и вручил его дроу. «Это безделушка, которую я нашел на рынке».

Лириэль с любопытством ослабила завязки и вытряхнула содержимое. Тонкая золотая цепочка упала на ее ладонь, и с ней большой драгоценный камень, того же ярко золотистого цвета как ее глаза. Дорогая вещь. Пусть цепочка была и стара, зато изящной эльфийской работы, а камень вполне мог быть огранен и отполирован искусником-дварфом. А в самом сердце камня отчетливо виднелся маленький черный паук. У Лириэль перехватило дыхание. Желтые камни были редкостью в Мензоберранзане; этому украшению могла бы позавидовать любая жрица или матрона!

«Как сделана эта иллюзия?» осведомилась она, поворачивая камень так и этак.

«Это не иллюзия», сказал Федор. «Камень — янтарь. Он довольно распространен в моей земле — красивый, но не особо ценный».

«Но паук?»

«Настоящий, пойманный в камень случайно. Янтарь был когда-то смолой — жизненным соком деревьев. Во всяком случае,» добавил он тихо, «такой ответ дают те, кто думают».

Она узнала знакомую нотку в голосе, и досказала за него: «А те, кто мечтают?»

Федор был тих некоторое время. «У нас рассказывают легенду об одном воине. После того, как ярость боя оставила его, он, раненый и в полубеспамятстве, забрел в лес, глубже, чем стоит заходить человеку. Наконец он вошел в зачарованное место, и уселся отдохнуть под могучим деревом. Вдалеке он увидел деву из теней и лунного света, прекраснее, чем все что он видел или мог представить в мечтах. Еще, у нас говорят, что человек умирает, когда жизнь превосходит его мечты. Так этот воин ушел из жизни, все еще видя перед собой прекрасную деву, и незрячие деревья проливали золотые слезы. Из жалости, или из зависти, кто может сказать?»

Впервые за короткую жизнь Лириэль не хватало слов. События этого дня, подарок, так специально подобранный для нее, и рассказ Федора тронули душу и глубоко поразили ее. На миг она всем сердцем пожелала вновь оказаться в Мензоберранзане. Родной город, со всем его хаосом и конфликтами, был куда более понятен. Там были правила, и она умела играть по ним. Но как быть с противоположными эмоциями, порожденными в этом странном мире, она не знала.

Однако Лириэль не привыкла к самокопанию. Отставив в сторону эти неудобные новые ощущения, она искала спасения в том, что было ей понятно.

Девушка грациозно поднялась. Доспехи, оружие и одежда слетели с нее, и скоро она стояла, окутанная лишь лунным светом, перед своим спутником.

Глаза Федора затуманились. Наконец-то, подумала с облегчением Лириэль, выражение известное ей! Желание зажигает одинаковое темное пламя, идет ли речь о мужчине дроу или человеке. Но юноша не двинулся с места. Он не отворачивался, но явно был не уверен, стоит ли принимать предложенное.

На миг страх чуть не охватил Лириэль. Страсть была знакомой, привычной территорией, одна из немногих эмоций дозволявшихся дроу. Если не это, тогда что? Других путей она просто не знала.

Затем Федор протянул руку, и с криком радости и облегчения она шагнула к нему.

Луна поднялась высоко, омывая их лагерь мягким сиянием, но для них не существовало течения времени. Человек не знал тех сложных игр, что предпочитали дроу, и Лириэль обнаружила, что не жалеет об этом. Здесь было что-то совсем иное, одновременно чудесное и тревожащее.

Искренность была между ними, слияние безжалостное как солнечное пламя. Оно жгло ей душу так же болезненно, как заря жалила глаза. Почти больше, чем она могла вынести, и все же отвернуться прочь она тоже не могла.

Лириэль старалась вновь обрести себя, восстановить хоть частично самоконтроль. Они покатились вместе, и она поднялась над ним, управляя танцем их близости. Но даже тогда горящие голубые глаза удерживали ее в беспокояше тесном объятии. Дроу закрыла глаза, ища спасения в темноте.

Федор видел это, и не нуждался в Зрении чтобы понять отчаянную попытку самосохранения в этом жесте. Он принял предложение Лириэль как дар, коим оно и было, но не представлял, что это может значить для дроу. Не был он и уверен в том, какое место займет эта ночь в его собственной жизни. И все же, через пути, присущие его народу, он знал не нуждаясь в понимании, что его судьба как то связана с темной эльфийкой. Полная абсурдность этой мысли не беспокоила его; Федор давно привык принимать жизнь такой, какая она есть.

Неожиданно он подумал о котенке снежного кота, с которым он подружился много лет назад, прекрасно зная, что он не может быть приручен. Он принял это со спокойной решимостью, достоянием народа Рашемена. Не обвинял кота за то, что тот следовал своей природе, не желал чтобы тот был не тем, кем он был. Но не сдерживал тогда свое сердце, и не стал сейчас. Те, кто думает, знают, что обнимать дроу безумие. Те, кто мечтают, понимают, что радость жизни даруется мгновениями.

Федор погладил ладонью щеку эльфийки. Слабая улыбка коснулась губ Лириэль, и он провел по ним нежным пальцем. Золотые глаза широко раскрылись, сузились, а затем стали жесткими. Она убрала его руку, и посмотрела ему прямо в лицо. На миг Федор подумал, что видит следы влаги у холодного янтаря. Потом ладонь Лириэль сжалась в кулак, и опустилась ему на висок.

Вспышка яркой боли разорвавшаяся в голове Федора выжгла его чувства и затмила луну. Когда свет и боль рассеялись, осталась только тьма.

Лириэль вскочила на ноги, проведя обратной стороной ладони по глазам. Она бессильно прокляла себя за то, что позволила себе расслабиться, забыв о всем, давно заученном дроу. Цена — как она и ожидала, — оказалась высока.

Короткий взгляд на раскиданную одежду, но не было времени одеваться, даже схватить оружие. Поэтому она просто стояла, с ледяной гордостью, подошедшей бы любой жрице Лолт, когда первый из темных эльфов появился на освещенной луной поляне. Она не боялась их. В конце концов, при ней была ее магия, и понадобится больше, чем несколько солдат, чтобы одолеть мага ее силы.

Охотники — всего их оказалось шестеро, — образовали осторожное кольцо вокруг лагеря. Лириэль узнала четверых, которых она попотчевала сонным ядом, и мужчину с коротко остриженными волосами и драконьей татуировкой. Она посмотрела на его руку, и слегка улыбнулась, шире когда его спутники силой не позволили ему обнажить меч. Когда медноволосый, черноглазый дроу пройдя мимо прочих вошел в круг, ее улыбка увяла. Маг явно перевешивал чашу сил в сторону противника.

«Нисстир», прошипела она. «Пришел опять предложить мне помощь?»

«Что пожелает леди», сказал он кланяясь. «Но сначала удалим лишнее».

Он повернулся к еле удерживаемому Горлисту, и указал на человека. «Наконец ты нашел его. Попробуй, сможешь ли ты убить его хотя бы спящим». Тон его был намеренно жестким, явно предназначенным для того, чтобы увести гнев воина от женщины.

«Нет нужды беспокоиться», сказала Лириэль холодно, радуясь, насколько ровно звучит ее голос. «Он уже мертв».

Взгляд Нисстира обратился на неподвижное тело его врага-человека, потом вернулся к Лириэль, явно оценивающий. «Паучий Поцелуй, так? Странное завершение для свидания под луной! До меня доходило, дорогуша, что у тебя странные вкусы, но это превосходит все слухи. И все же, я почти завидую бедняге», добавил он комплимент. «Некоторые вещи достойны того, чтобы умереть за них».

Лириэль плевать хотела на блеск в глазах торговца. Задрав подбородок, она напомнила себе, что принадлежит Дому Баэнре.

«В таком случае, желаю тебе долгой здоровой жизни», сказала она надменным тоном, который женщины Баэнре оттачивали столетиями полновластного владычества. «Если ты явился сюда, чтобы отомстить человеку, ты опоздал. Он мертв. Поблагодари меня за помощь, и можешь идти».

«На самом деле я ищу одну магическую вещицу», спокойно сообщил Нисстир. «Амулет, в форме кинжала».

В ответ она презрительно фыркнула, и широко раскинула руки, будто приглашая проверить. «Как видишь, на мне ничего такого нет», сказала она насмешливо.

«Какая жалость. Я всегда находил этот вид поиска информации крайне занимательным», ответил маг. Вытянув ладонь, он демонстративно стал поправлять многочисленные кольца. Одно из них, широкий золотой ободок с искрящимся черным камнем, было знакомо. Глаза Лириэль, узнавшей кольцо своего учителя, ошеломленно расширились. Маг заметил это и улыбнулся. «Заверяю тебя, теперь оно ему не нужно».

Харза мертв, поняла Лириэль со смесью печали и страха. Насколько жестоким был «поиск информации» Нисстира, и что рассказал ему Харза об амулете, прежде чем смог убежать в смерть?

Похоже, достаточно. Нисстир щелкнул по черному камню на кольце, и тот раскрылся, откинувшись на крошечной пружинке. Он достал оттуда щепотку порошка, и подбросил в воздух. Таинственное синеватое сияние обнаруживающего магию заклинания наполнило поляну. Большинство вещей Лириэль светилось: кольчуга, обувь, пивафви, многие ее ножи и прочее оружие. Но амулет — даже скрытый в мешке — просто полыхал голубым огнем.

Нисстир нагнулся, поднял мешок и высыпал содержимое. Золотые монеты и искрящиеся драгоценности заструились по земле, а глаза дроу засверкали нескрываемой жадностью. Взмахом приказав им держаться подальше, Нисстир взял сияющий амулет.

«Зря тратишь время. Ты ничего не сможешь с ним поделать!» со льдом в голосе заявила Лириэль.

«Может и нет. Но далеко к югу есть город дроу, в котором правят маги, куда могущественней тебя или меня. Когда магия амулета станет моей, я смогу освободить Народ от лживой зависимости от Лолт. И наконец», триумфально объявил Нисстир, «дроу вновь вернут себе могущество в Ночи Наверху!»

Вот этого Лириэль переварить не смогла. «Ты поклоняешся Эйлистраи?»

«Ни в коем случае», сухо ответил маг. «Мы служим Ваэрауну, Лорду в Маске, богу скрытности и воровства. Глупые сучки Эйлистраи только пляшут под луной да помогают беспомощным путникам; мы строим королевство!»

Нисстир повернулся к Горлисту. «Собери все, что светится. Я собираюсь изучить все магические вещи что у нее есть».

Горло Лириэль мгновенно пересохло от паники. «Ты хочешь оставить меня без всякой магии?»

«Вовсе нет», заверил ее Нисстир. «Среди детей Ваэрауна найдется место любому дроу, который оставит Ночь Внизу. В твоем случае, это будет высокое место! Я с радостью приму тебя, как своего консорта».

Лириэль расхохоталась ему в лицо.

На мгновение ей показалось, что маг ударит ее. Потом он поклонился вновь, на сей раз издевательски. «Как пожелаешь, принцесса. Но со временем ты поймешь, что дроу могут выжить только собираясь вместе и придешь ко мне». Он достал с пояса небольшой свиток и протянул ей. «Здесь карта. С ней ты найдешь дорогу в ближайшее поселение последователей Ваэрауна. Ты можешь оставить простое оружие и деньги — они потребуются тебе чтобы добраться до лесной крепости».

Она выбила пергамент из его руки. Он лишь пожал плечами и отвернулся. «Как хочешь. Но рано или поздно, принцесса, мы встретимся вновь».

«Можешь быть уверен», пробормотала Лириэль вполголоса, когда последний дроу ушел с поляны.

Она выждала, пока охотники не оказались вне пределов видимости и слышимости, потом упала на колени рядом с Федором, тряской и пощечинами пытаясь привести его в сознание. Одновременно она страстно шептала благодарственные молитвы — одновременно всем божествам дроу кто мог слушать — за то, что Федор послушно оставался «мертв» пока опасность не минула.

Под таким уходом рашеми очень скоро застонал и пошевелился. Он сел, ощупывая виски, и посмотрел одурелыми глазами на Лириэль. Потом вернулись воспоминания, а с ними удивление. «У нас такие вещи происходят иначе», прошептал он.

Лириэль резко вскочила. Он поднялся, поймав ее за руку. «Почему?» спросил он тихо. «Я прошу лишь, скажи мне почему?»

Она вырвалась и начала собирать одежду. «Как бы там ни было, я только что спасла тебе жизнь», огрызнулась она. «Нисстир и его воры добрались до нас. Они бы прикончили тебя, если бы я не убедила его, что они опоздали».

Федор все еще смотрел озадачено. «Но как они могли поверить, что ты убила меня, появившись в такой момент?»

«Потому, что так случается». Она прекратила поправлять тунику, и прямо встретилась с ним взглядом. «Такие развлечения известны в моем народе. И одна из игр зовется Паучий Поцелуй, в честь паучих, которые спариваются и убивают».

Человек уставился на нее, явно ошеломленный. Лириэль напряглась, готовясь встретить его ответ. Из того, что она узнала о своем спутнике, она ожидала отвращение, ужас, гнев, все что угодно.

Но он только покачал головой. «Ох, бедный мой вороненок», печально сказал он. «Что за жизнь была у тебя!»

Что Лириэль не могла понять, она предпочла игнорировать. «Вставай», бросила она резко. «Если мы поторопимся, мы еще можем нагнать их».

Федор странно посмотрел на нее. «Я знаю, почему должен встретиться с ними. Но зачем так рискуешь ты?»

«Они забрали всю мою магию! Мое оружие, книги, даже башмаки и плащ!»

«Но это всего лишь вещи», указал он.

«Ветроход у Нисстира», сказала она прямо. Опасно было говорить, — она еще не придумала способа разделить магию амулета, — но другого выхода не видела. «Я видела в его руках амулет в форме кинжала. Или это тоже 'просто вещь', не стоящая усилий чтобы вернуть ее?»

В глазах Федора мелькнуло сожаление, и он потянулся к поясу. «Прошу прощения, леди маг! Твоя нужда столь же велика, как и моя».

Они бросились вниз по холму за ворами, — Лириэль сжимая зубы от боли разрывающих голые ноги камней и веток, — и резко остановились у края воды. Дроу уже были на реке, далеко от берега, подталкивая легкие деревянные лодочки к зоне быстрого течения посередине. Нисстир заметил погоню, и приказал остановиться.

«Браво, принцесса!» воскликнул он с огорченной улыбкой. «Ты хорошо меня перехитрила! Но все же, полагаю можно считать, что ты проиграла». Он поднял вверх небольшую вещицу, покачивавшуюся на цепочке. Луна играла на тусклом золоте древнего кинжала. «Пока ты не вернешь это, я засчитываю победу себе!» Послав ей воздушный поцелуй, Нисстир просигналил своим дроу вывести лодки на быстрину.

«Вернешь его», тихо повторил Федор. Он недоверчиво оглянулся на спутницу. «Амулет был у тебя все это время! И ты скрывала его, после всего, что я рассказал тебе. Но почему?»

Лириэль не отступила, но оказалось необъяснимо трудно не поежиться под его обвиняющим взглядом. «У меня были причины».

Молодой человек глубоко вздохнул. Он взял ее ладони в свои. «Лириэль, я не отрицаю, что так может быть», сказал он осторожно. «По твоим меркам, эти причины могут быть вескими и достаточными. Но для меня это слишком. Здесь наши пути расходятся».

Лириэль вырвала руки, сжала кулаки. Первой ее реакцией была злость. Интриги были пищей и вином в Мензоберранзане, и все ее знакомые принимали это как должное. Ну почему Федор не хочет поступать разумно?

«Амулет нужен нам обоим», указала она, надеясь воззвать к его практичной стороне. «Если мы станем соперниками, выиграть сможет только один».

Юноша кивнул, угрюмо подтверждая ее правоту. «Ты будешь делать что должна, вороненок, и я тоже».

Она стояла безмолвно глядя на него, не веря, что он обрекает их на соперничество. В его глазах застыли печаль и решимость, и Лириэль неосознанно поняла, что никакие ее угрозы или уговоры ничего не изменят. Она оказалась не готова к волне опустошенности, вдруг прокатившейся по ней.

Не зная что еще делать, Лириэль повернулась, и бросилась вниз по течению, в погоне за Нисстиром и украденным Ветроходом.

Глава 23. Разными путями

Последние часы уходящей ночи Лириэль провела торопясь к югу вдоль берега реки. Она двигалась тихо, легко, и все же вздрагивала при каждом еле слышном шорохе опустившейся ноги. Она привыкла двигаться совершенно бесшумно. Ноги болели и кровоточили, но она продолжала идти, пока не иссякли силы. Свернувшись у корней дерева, обхватив себя руками для тепла, она раздумывала над сложившейся ситуацией.

Магия дроу оставила ее. Она не могла призвать темноту, или магический огонь, или левитировать. Оставшись без волшебных вещей, она лишилась бесшумности и невидимости. Не говоря уж о более приземленной пользе обуви и плаща! Книги исчезли, вместе с прочими принадлежностями для заклинаний. Но, возможно, ее жреческая магия не иссякла. Лириэль помнила слова Килуэ Веладорн, которая утверждала, что Эйлистраи слышит и отвечает своим детям где бы они не были. Услышит ли ее Лолт, так далеко от храмов Мензоберранзана? Девушка попробовала простую молитву, призывавшую пауков — благословение Лолт, даровавшееся любому дроу. Она прошептала слова заклинания, потом напрягла слух в поисках шуршания тонких ножек. Только шелест сверчков, и одинокий крик охотящейся совы. Она была совершенно одна.

Дроу подтянула колени к груди, и опустила на них голову. Она чувствовала себя ничтожной и потерянной под бездной ночного неба.

А потом фрагмент мелодии проскользнул непрошеным в ее разум. Лириэль узнала дикую настойчивую музыку, игравшуюся на ночных празднествах жриц Эйлистраи. Неосознанно она поднялась, и начала танцевать, включаясь в ритм песни ее воспоминаний. Закрыв глаза, она кружилась, склонялась и прыгала. И боль в ее израненных ногах утихала, пока не исчезла наконец. Лириэль не удивилась; для нее, погрузившейся в экстаз танца, все казалось возможным.

С ближайшего холма на нее смотрел Федор. Луна в небе опустилась низко, и сумрачная танцовщица виднелась четким силуэтом на фоне бледного света. Еще одна женщина танцевала с Лириэль, явно эльфийского облика, но наполовину выше смертной дроу. Федор не знал, что это значит, но обретал успокоение в мысли, что Лириэль не одна.

Быстро несомые водами наполненного весенним разливом Дессарина, торговцы Драконьей Сокровищницы стремились на юг. Хенг, жрец Ваэрауна, с интересом наблюдал за спором между Нисстиром и его татуированным помощником. Ненависть жреца к Нисстиру была почти столь же сильной, как и его верность богу, и подслушивать за маленьким мятежом доставляло емубесстыдное удовольствие. Горлист, судя по всему, был решительно настроен уничтожить принцессу и ее прирученного человека. Хенгу это казалось достаточно разумным. Конечно, женщина могла пригодиться для развода, но у них была ее магия, вполне достаточно по мнению Хенга. Он навидался более чем достаточно женщин дроу за годы рабства в Чед Насаде. Если Горлист собирается убить одну из двуногих паучих, пусть Ваэраун пребудет с ним.

Но жрец не мог в открытую противостоять своему господину.

Он попытался, однажды, и обнаружил, что променял одно рабство на другое. Много лет назад, Нисстир завлек Хенга в служение Ваэрауна, взяв у него клятву на крови в обмен на побег из Чед Насада. Любая попытка нарушить верность слову сопровождалась глубокими порезами, наносимыми магией на тело Хенга. Жрец все еще носил шрамы своих ранних восстаний и редких неудач в служении; но за долгие годы он точно изучил, насколько длинны удерживающие его цепи. Были все еще некоторые вещи, которые он мог себе позволить, и он ждал, и искал возможностей.

Неожиданно голос Нисстира увял, а его руки устремились к камню в форме глаза, вставленному в его лоб. Горлист, явно решивший что его отсылают прочь, оставил мага с резкостью, заставившей лодку опасно качнуться. Жрец поманил молодого дроу к себе, и вручил ему серебряную серьгу.

«Эта вещица может оказаться очень полезной тебе. Как бы не был умел боец, он может оказаться в опасности. Носи ее, и любая рана, полученная тобой, будет залечиваться».

Гордость и практичность боролись в глазах воина. Затем, бросив украдкой взгляд на Нисстира, Горлист нацепил серьгу.

Шакти в Мензоберранзане не располагала лишним временем для общения с партнером-торговцем. Ее мать, Матрона Кинуэре, была на седьмом небе от счастья, получив в свое распоряжение новоиспеченную высшую жрицу, и окрылена милостями Дома Баэнре. Она быстренько начала планировать войну против Дома Туин'Тарл. Противоестественный мир рано или поздно закончится, и те, кто будут готовы действовать быстрее получат преимущество.

В результате Шакти была завалена требованиями к своему новому положению. Ее это не злило, напротив, она изучала умения, которые намеревалась использовать сама однажды, и в куда большем масштабе. Но она не забыла о своих охотниках; когда не пришло сообщений от Ссассера, она засчитала нагу и квагготов как потерянных. Нисстира, однако, она могла и намеревалась прочно держать в руках.

Когда наконец жрица урвала свободный часок, она достала черно-рубиновую чашу, и произнесла заклинание, связывавшее ее с торговцем. Странная сцена предстала ее глазам: маленькие лодки, путешествующие по реке полной ярких отблесков и свободно струящейся воды. С Нисстиром были еще несколько дроу, и он спорил с одним из них. Чтобы привлечь его внимание, Шакти послала короткую вспышку боли в рубиновый глаз. Маг зажмурился, его руки поднялись ко лбу, открывая взгляду Шакти золотой амулет, свисавший на цепочке с одной ладони.

«Ты добился успеха», поощрила она его, телепатическая связь передала ее слова в его мысли. «А теперь?»

«Я заберу амулет на юг, чтобы его возможности изучили тамошние маги дроу. Когда все его секреты станут известны мне, я вернусь в Мензоберранзан».

Шакти кивнула. Она и не сомневалась, что маг поступит как сказал; как может он уклониться, если она последует за ним куда бы он не бежал, и убьет его одним велением мысли? Но в его мысленном ответе была странная формальность, осторожность которая пробуждала ее недоверие.

«Что с Лириэль Баэнре?»

«Она не вернется в Мензоберранзан».

Двойная жрица откинула голову, хрипло засмеялась от удовольствия. Желая увидеть своими глазами смерть врага, она сотворила жреческое заклинание чтения разума, и послала его вдоль алой нити. Ваэраун был щедр с ней; из всех даров Бога Воровства больше всего Шакти наслаждалась этим маленьким грабежом разума и духа. Из памяти Нисстира она вырвала последнее его воспоминание о Лириэль. Принцесса, хоть и куда более помятая, чем когда либо видела ее Шакти, оказалась вполне живой, расхаживая как сердитая пантера вдоль каменистого берега. Настроение Шакти рухнуло в пропасть, и красные глаза сузились.

«Ты солгал мне! Она жива!»

«А я сказал иначе? Как я помню, ты требовала только, чтобы Лириэль не возвратилась в город. Это я обеспечил».

«Этого недостаточно!» завопила жрица, сжав обод чаши обеими руками.

Вспышка бешенства прошила магический портал, обрушившись на мага как громовой разряд. Рубин во лбу полыхнул, казалось разрываемый изнутри алым сиянием. Нистир закричал в муках, потом безжизненно обмяк на руках своих озадаченных последователей.

Шакти с трудом оторвала ладони от чаши, с ужасом взирая на исчезающую картину. Она не намеревалась наносить удар, и явно переборщила. Осторожно прикоснувшись кончиком пальца к чаше, она ощутила вибрацию магии, все еще поющую сквозь темно-красный кристалл. Это было облегчением; значит, связь не разорвана, и Нисстир живет. Но только его глазами она может смотреть на Ночь Наверху. Пока Ниссир не пришел в сознание, ей от него никакой пользы.

Присмиревшая после чуть не случившейся катастрофы, Шакти устроилась поудобнее в кресле, и оглядела чашу. Ей нужно многое узнать о ее новой силе, и о том, как наиболее эффективно владеть ей. Но одно она поняла уже: ее недостаточно. Нисстир был важным союзником, но, как и все смертные, он уязвим.

Задумчиво вглядываясь вглубь чаши, жрица принялась размышлять, выискивая другие пути доступа к власти и ресурсам Ночи Наверху.

Рассвет пробудил Лириэль от короткого, истощенного сна. Она направилась к реке, попить воды и умыться. Там, на камнях у берега, она обнаружила новый плащ и пару башмаков, грубо выделанных из мягкой кожи. Ясно, кто мог оставить их для нее.

Дроу растерянно покачала головой. Людям явно многому надо научиться в искусстве состязания! Но она приняла дары, и отправилась дальше вниз по течению. Рев воды становился все громче и громче, река обмелела и текла быстрее. На дальнем берегу, не так уж далеко, были охотники Нисстира, взваливавшие на плечи свои лодчонки чтобы обойти опасный участок.

Спрятавшись в зарослях, Лириэль внимательно изучала противника. Сейчас идеальное время для нападения. Поскольку в ней почти не осталось магии, она напрягала мысленные усилия в поисках какого-нибудь оригинального применения простейшего заклинания. Грохот воды, однако, затруднял размышления и полностью заглушал все другие звуки. Лишенная магии, дроу остро чувствовала потерю других чувств.

К счастью, эльфийские глаза остались такими же острыми как и были. На самом краешке, боковым зрением она заметила знакомую темную фигуру, крадущуюся к ней. Лириэль развернулась как раз в тот момент, когда татуированный мужчина бросился на нее обнажив оружие. Выхватив кинжал, она парировала удар. Быстрым круговым движением меча он выбил клинок из ее ладони, затем шагнул к ней и перехватил Лириэль за руку.

Горлист прижал лезвие меча к ее коже. «Стоит ли мне отметить тебя, маг, как ты сделала со мной? Как ты сможешь остановить меня? Где сейчас твоя сила?»

Он издевался над ней, но Лириэль видела унижение в его глазах, и поняла в чем дело. Воины дроу гордились отсутствием шрамов — она, вероятно, оказалась первой, чей клинок коснулся его, и этим нанесла чувствительный удар его гордости.

«Что скажет твой хозяин?» потребовала она. «Нисстир будет в ярости, если ты причинишь мне вред!»

«Возможно, будет, но не сейчас», загадочно ответил мужчина. «Нисстир не поблагодарит меня, если я поцарапаю твою кожу. Зато он может быть доволен, если ты станешь поскромнее». Со злой ухмылкой, он спрятал клинок и притянул Лириэль к себе.

Ярость и шок распахнули ее глаза, когда она поняла, что он собирается делать. Не осталось времени схватиться за оружие, или сплести заклинание, но Лириэль не осталась беззащитна. Скрестив средний палец и указательный, она вонзила лакированные ногти глубоко в глаз Горлиста.

Он заревел от боли и хлестнул вслепую; кулак врезался Лириэль в ухо, отбросив ее наземь. Смахнув кровь с лица, Горлист прыгнул на нее. Игнорируя гудящую голову, Лириэль подобралась и пнула со всех сил. Удар был точен, и наградой ей послужил еще один крик боли — но уже по крайней мере на пару октав выше. Горлист плюхнулся рядом, стеная и свернувшись туго как переваренная креветка.

Лириэль вскочила на ноги, повернулась бежать. Мужчина потянулся к ней, и сумел схватить рукой ее за лодыжку. Свободной ногой она ударила по локтю, но башмаки из мягкой оленьей кожи делали атаку малоэффективной, и хватка не разжалась. Быстро оставив эту тактику, она пнула его в лицо. Ей удалось сделать еще несколько ударов, прежде чем Горлист смог ухватиться и за вторую ногу. Быстрым, резким рывком он сбил ее с ног, заставив ее упасть на спину, широко раскинув руки. Ее голова с треском врезалась в усыпанную камешками почву. Сила удара — пусть и частично компенсированная пышной белой гривой — оглушила ее.

Мужчина ползком добрался до нее, вытянул из-за пояса длинный нож. Чистая жестокость светилась в единственном здоровом глазу. На мгновение, Лириэль почувствовала облегчение — теперь он во всяком случае просто убъет ее.

«Убирайся от нее!» потребовал глубокий басистый голос.

Ошарашенный Горлист посмотрел вверх, на бросившегося на него знакомого человека. Дроу, однако был быстрее, и успел выставить навстречу нож.

Но Лириэль, тоже дроу, была столь же быстра. Собрав всю свою силу, она успела оттолкнуть руку Горлиста в сторону за миг до того, как Федор нанизал бы себя на клинок. Двое воинов сцепившись скатились с нее. Она наблюдала внимательно; исход был совершенно не ясен. Человек был на голову выше, и пожалуй вполовину тяжелее Горлиста, но эльф был гибче и почти обезумел от ярости, боли и раненой гордости.

Лириэль ждала, когда же к Федору придет берсерковое бешенство, расставив все по своим местам. Оно не приходило. Это беспокоило ее; у Горлиста все еще оставался нож, и рано или поздно он получит шанс его использовать.

Она подползла к сражающимся, не обращая внимание на боль в голове и искры сыпящиеся из глаз. Вытащив из рукава нож, она дождалась пока те на миг не разъединились, и быстро ткнула ножом меж ними. Назад она его вытянула пройдясь по глотке Горлиста. Дроу протестующе булькнул, затем обмяк.

Федор оттолкнулся от умирающего дроу. Долгое мгновение, соперники за владение Ветроходом смотрели друг на друга в неловком молчании.

«Следующий раз, не объявляй о своем прибытии», едко предложила Лириэль. «Сначала убей, а если останутся не отвеченные вопросы, всегда можно заплатить жрице, чтобы пообщаться с духом».

Он ответил слабой невеселой улыбкой. «Не в моих обычаях бить в спину. Мы с тобой по разному смотрим на вещи».

«Я заметила! Не в обычаях дроу отдавать преимущество врагу, тем более оставлять дары».

«Но ты носишь их».

«Естественно. Я практична», объяснила она. «Как ты всегда указывал, есть те кто думает, и те кто мечтает. Так вот вдвоем у нас есть по одному каждого. Предлагаю бросить эти глупости, и вернуться к делу. Вместе».

«Но как такое может быть, если между нами нет доверия?» потребовал он, голубые глаза исследовали ее лицо.

Дроу скрестив руки, ответила ему взглядом. «Что же, какой сейчас счет?»

Федор моргнул и отступил на шаг. «Счет?»

«Счет. Ну, ты знаешь: я вытянула твой тзаррет из огня четырежды, ты спас меня три раза — такого рода расклад». Она подняла белую бровь. «Это ведь кое о чем говорит, не правда ли?»

Свет начал возвращаться в глаза Федора. «Ты имеешь в виду, что я должен доверять тебе?»

Дроу пожала плечами.

«Полагаю, если мы и дальше будем продолжать как сейчас, ни один из нас не получит Ветроход», осторожно заметил он.

«Теперь ты говоришь дело!» Лириэль не смогла подавить радостную улыбку. «Значит, решено!»

«Ой ли? Если только один из нас может обладать Ветроходом, кто это будет?»

«Давай беспокоиться обо всем по очереди», посоветовала ему Лириэль. Она прищурившись посмотрела вдоль по течению реки. Дроу почти исчезли из виду. «Девять Адов! Мы их никогда не догоним! Где эти длинноногие ящеры?»

«Лошади убежали, — наверное, дроу их напугали». Он заколебался. «Есть еще один способ. Мы можем построить плот. Это рискованно, с таким быстрым течением».

Ее глаза заискрились азартным предвкушением. «Давай!»

Лихорадочно трудясь, они собрали по берегам древесину, сбили в грубый плот. Федор привязал к импровизированному судну длинные веревочные петли, чтобы было за что держаться, и вдвоем они вывели его в реку. Им не пришлось идти далеко, прежде чем напирающая вода стала угрожать вырвать плот из их рук.

Рашеми крикнул чтобы Лириэль забиралась на борт. Вскарабкавшись сзади на плот, она обернула веревкой руку, затем ухватила куртку Федора, и помогла ему занять место на судне.

Так они отправились в путь, бросаемые в пене как листок. Федор пытался управлять, отталкиваясь дубиной от иззубренных скал, но почти бестолку. Большей частью, они просто старались удержаться на вращающемся, дергающемся рывками маленьком плоту. Река быстро стала бурной, плот то взмывал вверх то падал вниз в бушующей воде, как необъезженная лошадь пытающаяся сбросить наездника. Над ревом воды Федор мог расслышать дикий, возбужденный смех Лириэль. На одно мгновение плот застыл высоко над водой, затем понесся вниз. Ледяная волна окатила их.

Федор сражался с веревкой, тянул вверх из всех сил чтобы задрать передний край плота над водой. Если он уйдет слишком глубоко, плот перевернется и они пойдут ко дну. Еще несколько мгновений отчаянной борьбы, и маленькое судно наконец вырвалось на свободу. Со вздохом облегчения, он покосился через плечо назад, на Лириэль.

Она исчезла.

Его сердце рухнуло в пропасть. Ухватившись за ее веревку он дернул, в слабой надежде что Лириэль еще удерживается за нее. Ее голова появилась над водой, тяжело заглатывая воздух и пену. Отплевываясь и кашляя, она подтянулась на плот. Забравшись на суденышко, она оттолкнула прочь ладонь Федора и с дикими глазами показала куда-то за спину, выкрикнув единственное слово, потерявшееся в шуме быстрины и колотящегося сердца.

Федор повернулся, остолбенело уставился на представшую картину. Река впереди мелела, выплевывая из себя острые скалы, как могильные камни. Дальше начиналось облако брызг, и низкий громовой рев падающей воды.

Деревянный плот заскрипел, заскребся о камни, потом развалился, швырнув Лириэль и Федора в мешанину расщепляющегося дерева и яростной воды. Их протащило по донной гальке, бросая от одной царапающей скалы к другой. Затем, неожиданно, они очутились в свободном полете, несясь сквозь смешавшийся с водой воздух.

Они с силой вошли в воду, и погрузились глубоко под поверхность. Федор вырвался наверх, глотнул воздуха и увидел, что остался один. Ухватившись рукой за плывшую рядом дубину, он опустил голову под воду, ища Лириэль.

Дроу висела почти под самой поверхностью воды, бессильно раскинув руки, окутанная как нимбом своими белыми волосами. Федор схватился за них, и рывком поднял ее над водой. Медленно, из последних сил, он направился к берегу.

Поскольку родная деревня Федора лежала на берегу маленького, холодного озера, он с детства учился жить у воды. Перевернув дроу на спину, он начал ритмичный массаж. Наконец изо рта хлынула вода, и она втянула воздух. Поднявшись на четвереньки она вяло поползла прочь. Федор отвернулся, позволяя гордой эльфийке наглотавшейся воды избавляться от нее в одиночестве.

Полностью истощенный, с каждой косточкой и жилой гудящими от усталости, юноша улегся, опираясь на упавший древесный сук. Отдых его был недолог; вернувшаяся к жизни Лириэль с горящими глазами бросилась к нему.

Прыжок дроу заставил обоих покатиться по прибрежному песку. Схватив изодранную рубаху Федора обеими руками, она подтянула его поближе. Первой его мыслью было, что коварная дроу вновь обратилась против него, и в этот раз он даже не мог обвинять ее. Он убедил ее плыть по невероятно опасной реке, за что она чуть не поплатилась жизнью. Его смерть, приди она от ее рук, не будет незаслуженной.

Тут, к своему полнейшему изумлению, Федор заметил, что в глазах его спутницы пылает не ярость, а восторг.

«Еще!» выдохнула она, легонько тряхнув его. «Давай повторим еще раз!»

Со стоном Федор опрокинулся на песок. Глядя на неукротимую дроу он не был уверен, стоит ли обнять ее или просто беспомощно рассмеяться. Так что он сделал и то и другое.

На сей раз, Лириэль смеялась вместе с ним.

Глава 24. Променада

В ходе путешествия они больше не встречали Нисстира или его охотников. Оно и к лучшему, поскольку тягот пути на вкус Лириэль было вполне достаточно.

Большую часть первого дня Федор провел, отлавливая их лошадей, и хотя Лириэль была благодарна за вновь обретенную скорость перемещения, она почти желала, чтобы проклятые животные сумели-таки удрать. В Подземье она считалась отличной наездницей, но лошадиная поступь была абсолютно непохожа на плавные, стремительные движения верхового ящера. К концу первого дня скачки, у Лириэль болели такие мышцы, о существовании которых она никогда не подозревала. Но с течением дней, тело ее приспосабливалось к скачке, так же как глаза к яркому свету.

Длинная дорога на восток принесла и другие изменения в дроу. Лириэль никогда не склонна была просто сидеть и размышлять; сейчас у нее не оставалось иного выбора. И все же, как она не пыталась, ей не удавалась найти слов для ночи, которую они с Федором провели вместе на поляне под луной. Наконец она прямо спросила его, каковы человеческие обычаи в делах такого рода.

Вопрос похоже не удивил его, но он не торопился с ответом. «Подобные вещи нелегко объяснить. Спроси десять мужчин, что значит провести ночь с девушкой, и наверняка получишь десять разных ответов».

«Спасибо, но мне хватит и твоего», сказала она вздрогнув. Что до нее, так и одного раза путаницы было слишком.

Федор хмыкнул, изобразив кривую улыбку. «Прошу, вороненок! У мужчины есть своя гордость».

Дроу нахмурилась. «Я не имела в виду — „ Он жестом остановил ее. «Не нужно объяснять. Я думаю, мы оба были удивлены тем, что обрели вместе. Как бы там ни было, между нами есть связь, и она останется. Пойми, я никогда не относился легкомысленно к таким вещам, но, думаю, будет лучше, если мы согласимся оставаться друзьями, и покончим с этим“.

Лириэль задумалось. Это казалось разумным и правильным. Все же… «Я никогда не разделяла страсть с другом прежде» пробормотала она.

Он поднял бровь. «С кем же тогда? С врагами?»

Короткий смешок вырвался у дроу. «Да, по большому счету так и есть».

«А», Федор торжественно кивнул, но глаза его блеснули. «Это многое объясняет».

Лириэль приняла его насмешку с улыбкой, и была более чем согласна закончить разговор. Атмосфера между ними разрядилась, и этого, пока, было достаточно. Впереди ожидали серьезные испытания и она не могла себе позволить отвлекаться на вещи, которых не могла надеяться понять. Ей без того уже хватало беспокойных переживаний.

Поскольку Лириэль приняла возможность того, что она никогда не вернет себе силы дроу. Каждую ночь, когда они останавливались, чтобы дать передохнуть лошадям, она упрашивала Федора практиковаться с ней на мечах. Нисстир оставил ей только немагическое оружие — несколько ножей и длинный кинжал, который она взяла у наги — и она решила овладеть ими насколько возможно. День за днем росла ее сила и мастерство, и неумелое владение мечом избалованной принцессы начинало превращаться в яростное искусство дроу. Лириэль планировала продолжать карьеру мага; сокровища наги позволят закупить все необходимые принадлежности и книги на рынках Скуллпорта. Со временем, она возможно достигнет уровня не уступающего магии, которой она владела когда-то. До того, ей надо выжить.

Но лишь когда они достигли Вотердипа Лириэль поняла, что не растеряла всего наследия дроу, которым обладала. Искусство интриги однажды изученное забывается небыстро.

Они приблизились к городу с севера, осторожно проезжая среди пашен, избегая широких дорог. Наконец вдали завиднелись высокие башни, поднимающиеся над широкими зелеными полями. Поторопив усталых лошадей, они наконец остановились на маленьком, поросшем лесом холме.

Перед ними, возвышаясь на широкой равнине, между несколькими оживленными торговыми путями, раскинулся Ватердип, Город Роскоши. Широкая улыбка осветила лицо дроу, она раскинула руки, будто желая собрать все это в объятия.

Как прекрасен он был, город примостившийся между морем и небом! В воздухе носился восхитительный соленый привкус и низкий, беспокойный рокот, который мог быть только голосом моря. Сам город был больше Мензоберранзана и кипел жизнью. Повозки и лошади везли неубывающий поток людей сквозь ворота. Руки Лириэль опустились.

«Ворота», пробормотала она, мгновенно осознав проблему.

«Все входящие должны пройти мимо стражников», задумчиво добавил Федор, покосившись на свою спутницу. Даже с капюшоном и перчатками, она не смогла бы выдать себя за человека без помощи магии. А все ее заклинания были уже растрачены.

Прикусив губу, дроу обратила внимание на городские стены. Должно же быть слабое место, какой-то способ пробраться в город незамеченной. Но нет, стены были высокими и толстыми, а окружающая равнина не позволяла надеяться на укрытие. Потом она обдумала, нельзя ли использовать для этой цели торговые караваны. Не получится, — стража тщательно обыскивала каждую повозку.

Тихо выругавшись, Лириэль перевела взгляд на равнину. Она была гладкой и травянистой, с редкими скоплениями зарослей или нескольких дающих тень деревьев. Кроме того, на ней было разбито несколько павильонов: шатров из пестрой ткани, украшенных сложными гербами. Между шатрами бродило множество людей, одетых в яркие шелка, дорогие шкуры и драгоценности. Весенний ветерок доносил аромат пищи, звуки музыки и веселья. Богатые бездельники, наслаждающиеся отдыхом на фоне природы, заключила Лириэль.

Затем музыка сменилась, перейдя в спокойный, размеренный ритм. Глаза Лириэль сузились. Она отметила ошеломляющее разнообразие человеческих костюмов — некоторые из которых были тронуты магией — и то, как танцующие прогуливались мимо убранного цветами помоста. Наконец на ее губах медленно появилась улыбка. У темных эльфов был похожий обычай: формальные танцы, известные как иллиитри. В большинстве случаев, они представляли из себя политические события, связанные с опасностью и множеством ньюансов позиций, но изредка такие танцы были предлогом для соперничества в менее смертельных путях: богатство, красота и изобретательность, проявлявшаяся в хитрых переодеваниях и экстравагантных костюмах.

Неожиданно Лириэль поняла, как попасть в город.

Дроу дождалась момента, когда мужчина и женщина, хихикающие над каким-то навеянным вином проявлением остроумия, шатаясь направились в укромные заросли у основания холма. Женщина была невысокой и стройной, одетой в облегающую накидку из белого шелка. Немного сбившееся с места произведение искусства на ее голове изображало уши, гриву и рог единорога.

«Подожди здесь», бросила Федору Лириэль.

Прежде чем рашеми успел ответить, она скользнула с лошади и бесшумно направилась вниз по холму. Федор услышал несколько приглушенных ударов. После недолгого молчания вновь объявилась дроу, с видом победительницы державшая в руках сияющий шелк.

Федор подозрительно уставился на нее. «Ты ведь…»

«Не убила их?» весело закончила она. «Смысла нет! Эти двое еле держались на ногах; понадобилось только чуть-чуть подтолкнуть. Когда они проснутся, голова у них будет болеть в основном от собственной несдержанности. И я оставила немного монет взамен», добавила она серьезнее. «Почему-то мне показалось, ты не отнесешься спокойно к маленькому безвредному воровству».

Дроу быстро освободилась от своих запыленных путешествием одежд и переоделась в раздобытую накидку. Потом расчесала волосы, позволив им свободно спадать на обнаженные плечи и повесила на шею медальон с пауком в янтаре. Подавив сопротивление Федора, она вручила ему «позаимствованный» халат — со следами травы, но тем не менее роскошный — и заставила одеть его прямо поверх всего прочего. Потом взяла отрезок красного шелка, обернула на его голове на манер тюрбана и закрепила заколкой с драгоценным камнем.

«Ну вот», сказала она удовлетворенно. «Именно так все и выглядело на том мужчине. Понятия не имею, что это должно изображать, но полагаю люди поймут».

«Ты собираешься присоединиться к маскараду, и проскочить в город вместе с прочими», сообразил он. «Но кого ты будешь изображать?»

Лириэль лукаво улыбнулась. «Дроу, конечно. Весьма экзотический костюм. И полностью достоверный!» добавила она иронично.

Понимание отразилось в его глазах, а потом насмешливое восхищение. Обменявшись заговорщическими улыбками, они спустились с холма, присоединившись к веселящимся.

Следующий час Лириэль танцевала, потягивала вино, выслушивала глупые комплименты по поводу ее «костюма», и изумленно наблюдала за Федором. Он влился в пеструю компанию с легкостью меча входящего в ножны: смеялся, пил и рассказывал истории. Очень скоро вокруг него собралась группа юных аристократов, каждый из которых старался превзойти прочих в описании собственных подвигов. Федор пустил по кругу свою флягу с огненным вином, и внимательно прислуживался к их вранью. Дроу услышала произнесенное шепотом слово «Скуллпорт», и все поняла. Ее план позволит им войти в Ватердип, но Федор уже готовился к предстоящему пути.

Кто-то сзади откинул в сторону ее волосы, и поцеловал ее в шею. Она инстинктивно развернулась и зарычала.

Высокий мужчина с серыми глазами и пшеничного цвета волосами отступил на шаг, будто ошеломленный ее резкой реакцией. Лириэль узнала в нем одного из аристократов, обменивавшихся историями с Федором. Хотя стоял он пошатываясь, и почти пустой кубок в руках красноречиво свидетельствовал, что он уже успел серьезно приложиться к питью, проницательное выражение его глаз Лириэль заметила и встревожилась. Затем острый взгляд расслабился, и молодой человек ослепительно улыбнулся ей.

«О, вижу. Ты выдерживаешь роль», он поднял ладонь якобы защищаясь и притворно поклонился. «Должен сказать, Галинда, в этот раз ты превзошла себя. Великолепный костюм! Но разве ты не должна носить какое-нибудь жуткое оружие для полного реализма — бич или что-то подобное?»

Впервые в жизни Лириэль позавидовала высшим жрицам с их змееголовыми бичами. Она оскалила зубы изображая улыбку. «Проблема с бичами в том, что они никогда не оказываются под рукой, когда действительно нужны», нежным голоском объяснила она.

Человек откинул голову и засмеялся. «Как верно! Я и сам часто думал точь-в-точь тоже самое».

Его взгляд был комичным и добродушным, а смех заразительным. Раздражение Лириэль неожиданно улеглось. Она совершенно искренне улыбнулась, и оценивающе оглядела красавца.

Федор избрал именно этот момент чтобы появиться рядом. Вновь дроу успела заметить искорку проницательного ума в серых глазах незнакомца, быстро смерившего взглядом рашеми. Прежде чем кто-то из них успел вставить слово, здорово подвыпившая женщина с ярко-красными волосами и более чем открытым вырезом ухватилась за руку молодого человека.

«Вот ты где, Дан», протянула она. «Я тебя повсюду ищу!»

«Уже наш танец?» рассеяно осведомился он.

Красноголовая улыбнулась не хуже оголодавшего тролля. «А у тебя на уме есть что-то… интереснее?»

Приглашение было грубым и откровенным, и завладело его вниманием. Он взял ладонь женщины и низко поклонился. «Мирна, дорогая моя, флар Лолт ссинссрикла, воскликнул он с энтузиазмом, и галантно поцеловал ее пальцы.

Лириэль прыснула. Когда Лолт захихикает, сказал он в ответ любвеобильной женщине — едва ли комплимент, в чем явно уверилась жеманничающая раскрасневшаяся дурочка. О да, он умен!

Смех Лириэль резко оборвался. Слишком умен.

Тремя словами, произнесенными на дроу со странным акцентом, светловолосый сказал многое и намекнул еще больше. Он знал, кто она, и дал ей понять это. Он так же проверил ее, и не только простейшей проверкой на узнавание фразы языка дроу. Кощунственная шуточка заставила бы скривиться истинно верующую служительницу Лолт. Хотя Лириэль решила, что ее веселье послужило ей хорошей рекомендацией, она злилась на себя за то, что попала в многоуровневую ловушку человека. Она просто не ожидала такой тонкости среди этого прямолинейного народа. И где во имя Девяти Адов человек научился нескольким словам на дроу?

Федор, чувствуя ее беспокойство, успокаивающе обнял ее рукой за талию. «Моя леди?» осведомился он, вызывающе глядя на незнакомца. «Все ли хорошо?»

Тот вновь чарующе улыбнулся настороженной дроу и ее явному защитнику. «Все хорошо, друг. Чудесную историю рассказал нам Регнет, правда? Самое удивительное, большая часть ее действительно правда! И, рискуя повториться, Галинда, этот костюм лучший из всех, что у тебя когда-либо были. Немного беспокоит поначалу, правда, но образ Темной Девы тебе подходит. Ну что же, наслаждайтесь праздником».

С этими загадочными словами человек растворился в толпе, не без усилий но твердо направляя красноволосую женщину к кругу танцоров, прочь от уединенных шатров, которым она явно отдавала предпочтение. Но Лириэль услышала сообщение в его прощальных словах, со всеми слоями его значения. Напряжение оставило ее, и она успокоилась, опираясь на сильную руку Федора.

Служанка в свободном облачении и прической «под медузу» прошла мимо с подносом даров моря. Неожиданно, Лириэль почувствовала страшный голод. Она ухватила несколько кусочков кальмара, и уже жуя вгляделась в удалявшуюся спину их недавнего собеседника.

«Знаешь», решила она, «Думаю, я могла бы жить в этом городе».

Крысы, целая стая, царапали Лириэль крохотными цепкими лапками. Дроу пинком отбросила нескольких и спрыгнула со своего узкого каменного насеста в глубокую, по пояс, воду. Жуткая вонь заставила ее задержать дыхание и только с трудом она удержалась от того, чтобы метнуть несколько ножей в пищащих грызунов, вынудивших ее погрузиться в эту клоаку. Но какой смысл терять оружие в воде и грязи канализации Ватердипа?

«Это была не самая лучшая твоя идея», пожаловалась она Федору.

Рашеми не обернулся. Он ровным шагом двигался вперед, окруженный кругом света от факела. «В рассказе Регнета упоминался именно такой путь. Возможно это и не самая удобная дорога в Скуллпорт, зато по ней дроу может пройти не привлекая внимания».

Лириэль бросила ему в спину убийственный взгляд. «Ну конечно! Я выгляжу прямо как дома в любой выгребной яме! Ни один встречный не посмотрит на меня второй раз!»

«Ну же, вороненок», весело возразил он. «Где твоя любовь к приключениям?»

Ответом ему послужила непереводимая идиома на дроу. Суть ее, однако, рашеми уловил, и быстро отодвинулся еще на несколько шагов от своей рассерженной спутницы.

Что-то без предупреждения ухватило Лириэль за ногу, утянув ее под воду. Невидимое существо затащило ее, яростно отбивающуюся, к дыре в полу тоннеля, и вместе с добычей погрузилось в глубину.

Лириэль сумела дотянуться до кинжала и отчаянно ударила по схватившей ее конечности. Другая, такая же рука обернулась вокруг нее. Дроу поняла природу нападающего, и замерла. Ее легкие горели требуя воздух, но она заставила себя оставаться недвижной, позволяя существу подтянуть ее поближе. Сквозь еле прозрачную воду она увидела круглые глаза и клюв гигантского кальмара. Когда он оказался на расстоянии руки, она со всей силы рубанула его по глазам. Кальмар мгновенно отпустил чересчур опасный «обед», и окутал воду черным покрывалом, прикрывающим его бегство.

Добравшись до поверхности, Лириэль с благодарностью глубоко вдохнула вонючий воздух. Она заковыляла из воды, на карниз образованный неровными каменными блоками канализационной стены. Кусок щупальца, перерезанный, но все еще содрогающийся, обхватывал ее голень.

«Думаю, я ела твоих родственников на карнавале», зло пробормотала дроу. Она ухватила щупальце за кончик и развернула его. Внутреннюю сторону покрывали присоски и кровь, вытекшая из нескольких небольших округлых порезов на ее ноге. Сжав зубы, Лириэль одним движением сорвала щупальце. Боль оказалась куда больше, чем она ожидала, и она не смогла удержать стон.

Наконец-то Федор обернулся через плечо. «Не стоит так шуметь», предупредил он. «Неизвестно, на что тут можно наткнуться».

Лириэль прыгнула обратно в воду и зашлепала вслед за Федором, развлекаясь тем, что представляла в мыслях как оборачивает обрубок щупальца ему вокруг шеи.

Лунный свет, столь же прекрасный сколь и невероятный в таком месте, неожиданно появился перед ними, разворачиваясь серебристой тканью над мутными водами. Федор отпрянул от неожиданности, но дроу, куда более искушенная в вопросах магии, бесцеремонно втолкнула его в портал.

Они появились из врат на берегу широкой подземной реки. Слабое свечение грибов освещало пещеру и находившийся в ней город, вырезанный в камне. Город, несомненно, принадлежал дроу; меньше Мензоберранзана, его не украшали магические огни, но для глаз Лириэль он был не менее прекрасен.

«Что это за место?» прошептал Федор.

«Это Променада Эйлистраи», ответил низкий мелодичный голос за их спинами, «и мы вас ждали».

Обернувшись, они увидели прекрасную женщину дроу, ростом превосходившую даже Федора, с серебряными глазами и волосами как лунные пряди. По сторонам ее стояли еще дроу, в кольчугах и вооруженные мечами и длинными луками.

Рука Федора инстинктивно потянулась к мечу. К его удивлению, Лириэль восторженно вскрикнула, и кинулась к говорившей. Не заботясь о собственной изящной одежде, эльфийка обняла вымазанную девушку как сестру.

«Килуэ! Как ты узнала о нас так быстро?»

«Слово о вашем появлении донесли до нас Арфисты».

Лириэль озадаченно отодвинулась. Она подозревала, что светловолосый человек со смеющимися серыми глазами и острым умом как-то сообщил о них последователям Эйлистраи. Он даже намекнул на это, упомянув в разговоре Темную Деву, но слова Килуэ о музыкантах были ей непонятны.

«Арфисты?» повторила Лириэль. «А какое отношение ко всему этому могут иметь играющие на арфах?»

«Многие разделяют это мнение», спокойно ответила старшая женщина. «Но эта история достаточно необычна, чтобы пересказывать ее. Не каждый день дроу входит в Ватердип, ища дорогу в Скуллпорт, да еще в сопровождении человека несущего флягу джуилда и говорящего с акцентом Рашемена. Ты, видимо, Федор. Лириэль говорила о тебе. Я Килуэ Веладорн, жрица Эйлистраи. Мы служим Темной Деве, богине песен и лунного света, и ее именем предлагаем помощь всем, кто в ней нуждается».

Юноша опустился на одно колено перед величественной дроу. «В Рашемене слышали о Темной Деве. И, мне кажется, я видел вас прежде, Леди», медленно произнес он; затем, вспомнив необыкновенный рост виденной им женщины, добавил, «или кого-то очень на вас похожего. Несколько дней назад я наблюдал как Лириэль танцует под луной. Другая танцевала с ней. Я был далеко, но не скоро забуду это лицо».

Эльфийка подняла одну белоснежную бровь. «Вот как? Ты видел ни что иное, как тень Темной Девы. Ваше дело должно быть необыкновенно важно, чтобы заслужить такой ясный знак милости Эйлистраи».

«Может кто-нибудь объяснить мне о чем речь?» потребовала Лириэль.

«Позже, дитя» ответила Килуэ. «Скажи, как мы можем помочь вам».

Лириэль замешкалась. Избранные Эйлистраи могут отправляться в путешествия как пожелают, неся с собой волшебное благословение своей богини — Ветроход им не слишком нужен. Возможно, ей стоит довериться Килуэ и ее спутникам. Она покосилась на Федора, который едва заметно бросил ей ободряющий кивок.

«Федор и я, нам обоим нужен Ветроход: ему, чтобы усмирить вышедшую из под контроля боевую ярость; мне чтобы нести с собой магию темных эльфов в любых странствиях. Я думаю, мне удалось найти способ сделать и то и другое постоянным. Для нас обоих», добавила она, открыто встретившись с вопросительным взглядом Федора.

«Для чего?» спросила жрица.

Лириэль вновь повернулась к Килуэ. «Что ты имеешь в виду, для чего? Федор

— берсерк, защитник Рашемена. Я маг, и моя сила идет из Подземья, от родового наследия дроу. Мы просто хотим остаться сами собой».

«Твой друг желает служить своей земле», указала Килуэ. «Как ты используешь могущество, данное Ветроходом?»

Лириэль моргнула. Могущество было целью всех знакомых ей дроу, целью к которой стремились самой по себе, без всяких дополнительных оснований. Никто не задумывался, что с ним можно делать, кроме как все дальше и дальше распространять его. Хотя вопрос Килуэ был странным, Лириэль обнаружила, что у нее есть ответ.

«Амулет был украден дроу, магом по имени Нисстир, капитаном торговой группы известной как Драконья Сокровищница. Я знаю, что хочет сделать с ним он: он надеется выманить дроу из Подземья, и обратить их на пути его бога, Ваэрауна. Из того, что я видела касательно Нисстира и его воров, это не сулит ничего хорошего», хмуро заключила Лириэль. «Если я должна оправдать мои претензии на Ветроход, мне представляется что отобрать его у Нисстира будет достойным началом!»

«Начало!» воскликнул один из воинов. Высокий дроу в черной кольчуге и шлеме шагнул к Килуэ. «Леди, это имя известно в Скуллпорте. Нисстир — маг из Чед Насада, с охраной как минимум в восемь десятков. Хуже того, ходят слухи что название его отряда взято из их тайных владений: пещеры где-то под городом, бывшей когда-то логовом дракона. Многих слухи побудили отправиться на поиски сокровищ. Никто не вернулся. Кто знает, какая магическая защита может окружать его?»

«Значит», спокойно сказала Килуэ, «мы должны спланировать все как можно лучше».

Глава 25. Драконья Сокровищница

Хенг, жрец дроу, мерил шагами небольшую комнатку в пещере, погребенной глубоко под улицами Скуллпорта; в этой же комнате лежал впавший в кому Нисстир. Магу почти не стало лучше с ночи того таинственного происшествия. С тех пор Хенг каждый день вопреки собственному желанию дежурил у его тела.

Он был не единственным присутствовавшим. Время от времени жрец чувствовал нервировавшее его злобное присутствие, жестокий голод, скрывавшийся за вставленным в лоб Нисстира рубином. Кто-то, откуда-то, дотянулся сквозь камень и поразил его капитана. Будь удар чистым и уверенным, Хенг возможно возрадовался бы; но все это затягивалось, становясь невыносимым. Корабли Драконьей Сокровищницы были нагружены и готовы отправляться на далекий юг, но лишь скрытный Нисстир знал кого они должны там встретить. Ничего не оставалось, только ждать, а терпеливость темным эльфам не присуща.

Дверь распахнулась, пропуская в комнату Нисстира высокого дроу. Хенг покосился на татуированное лицо, повязку на глазу и бледный шрам поперек горла.

«А, Горлист. Наконец-то ты здесь. Регенерация прошла успешно, как я вижу. Раны хорошо залечиваются.

Молодой дроу нахмурился. «Но оставляют шрамы!»

«Да, у тебя собирается уже неплохая коллекция», заметил Хенг, «но учитывая положение раны на горле, я бы сказал, ты можешь радоваться что легко отделался. Я так понимаю, девчонка еще жива?»

Горлист проигнорировал насмешки жреца. Он поднял со столика у кровати сумку Нисстира, и порывшись в ней достал маленький алый флакон в форме языка пламени. «Дай ему это. Дроу с Променады опять путаются под ногами, и что-то затевают в Скуллпорте. Если впереди неприятности, нам понадобится маг».

Жрец не торопился. «Зелье скорее убьет его, чем вылечит! Уж тебе-то стоит это знать».

«Я выжил. Он тоже может. Ты не должен беспокоиться что нарушишь свою клятву крови или бояться, что будешь наказан если он умрет в результате». Горлист говорил прямо, откровенно указывая на действительную причину замешательства жреца. «Нисстир мой отец; у меня есть право выбирать для него лечение, и с тебя ответственность снимается».

Хенг пожал плечами и откупорил флакон. Нисстиру давно уж пора вернуться к Драконьей Сокровищнице, да и посмотреть на крайне болезненное путешествие назад будет отличным развлечением. Если часть агонии исцеления, пройдя сквозь рубиновый глаз ударит по незримому наблюдателю, тем лучше.

В казармах и оружейной Храма Променады, на улицах и в укромных местах Скуллпорта, последователи Эйлистраи готовились к сражению. Вначале Лириэль не была впечатлена силами Килуэ Веладорн. Стража храма — разношерстное сборище темных эльфов, людей, дварфов и халфлингов, звавших себя Защитниками Песни — насчитывала менее шестидесяти. В Мензоберранзане большинство даже меньших благородных домов могли выставить в несколько раз большие силы, поддержанные волшебством и заклинаниями высших жриц. Правда, все жрицы Темной Девы отлично владели мечом, но у этих так называемых Избранных Эйлистраи не было рабов, которыми можно было бы пожертвовать, не было зачарованного магами оружия и почти не было атакующих жреческих заклинаний. Избранные полагались на свою богиню, на собственное мастерство и друг на друга, что, по мнению Лириэль, вело кратчайшей дорогой к катастрофе.

Однако наблюдая за приготовлениями юная дроу начала понимать, какая в действительности сила готовилась прийти в движение. Любой из находившихся в храме был абсолютно предан Килуэ и полностью сосредоточен на предстоящей задаче. Энергия не рассеивалась на множество мелких интриг. Никто не казался заинтересован повышением собственного статуса и влияния. Каждый играл свою роль, и играл ее хорошо, стремясь к общей цели.

Для Лириэль это стало откровением. Сама она более-менее достигла внутреннего согласия по поводу ее сотрудничества с Федором. С первой встречи, несмотря на бесчисленные и огромные различия между ними, она ощутила притяжение родственных душ. Вещь, которую Федор называл дружбой, была невероятно парадоксальна: каждый отдавал, но при этом не уменьшался. Напротив, вместе друзья становились большим, чем просто сумма их индивидуальных сил. Это противоречило всему доселе известному и испытанному Лириэль, но она начинала принимать эту новую истину. И, пока она наблюдала за совместной подготовкой Избранных, на самом дальнем горизонте ее разума проявлялась идея о том, что нечто похожее на дружбу может существовать и в больших масштабах. У девушки не было слова для такого понятия, но она подозревала, что ее открытие тоже может быть этапом еепутешествия, может стать частью руны, вызревавшей в ней с каждым проходящим днем.

Пока же Лириэль готовилась к битве своими способами. В храме была небольшая библиотека свитков и книг с заклинаниями, и молодая волшебница впечатала в память несколько заклинаний, которые могли оказаться полезными. Кроме того, она просмотрела все книги по рунной магии, выискивая путь приспособить к Ветроходу заклинание, которое она изобрела для хранения ее магии Подземья.

Через два дня бешеной активности, Элькантар, консорт Килуэ и командующий Защитников, собрал всех в зале совета храма. Разведчики, рассеявшиеся по всему Скуллпорту, и собиравшие информацию о действиях Драконьей Сокровищницы, получили слово первыми.

«Нисстира не было видно с того дня, как его отряд вошел в порт. По слухам, он болен и остается в их крепости», доложил солдат дроу.

«Это может объяснить мои новости», добавил хорошо вооруженный халфлинг. «Два корабля торговцев стоят в доке. Они уже несколько дней готовы к отплытию. Выглядит так, будто они чего-то ждут».

«Или кого-то», вставил человек с хмурым лицом. «Помощник Нисстира, дроу с татуировкой по имени Горлист, сегодня днем был замечен в Скуллпорте. Он уже замещал Нисстира в торговых плаваниях, так что они вполне могут отправляться прямо сейчас».

Лириэль и Федор обменялись недоуменными взглядами. «Но ты же убила его!» возмутился рашеми.

«Значит, не получилось» раздраженно всплеснула руками Лириэль.

«У нас есть проблемы посерьезнее», раздался голос маленькой девочки. Они принадлежал Илжрин, невысокой, разодетой жрице. В элегантном облачении и драгоценностях, изящная дроу представлялась самой маловероятной кандидатурой в военачальники. Но первые же слова мгновенно приковали внимание всех присутствующих в комнате. «Мы получили подтверждение сведениям, что глубинный дракон — в облике дроу — появляется вместе с торговцами Драконьей Сокровищницы».

По комнате прокатились растерянные шепотки. «Нас не хватит чтобы противостоять такому врагу. Как мы сможем одолеть дракона?» в отчаянии воскликнул Элькантар.

Неожиданно Лириэль пришло на ум обещание, данное ею не так давно, без особых раздумий или искренности. С хитрой улыбкой она повернулась к командующему. «Дайте мне два часа, и я покажу, как! Федор, мне нужна книга которую ты нес для меня, и, Килуэ, могу я получить доступ к хранилищу компонентов для заклинаний? Гораздо легче изменить существующее заклинание, чтобы создать новый портал. Если у кого есть свиток чтобы переслать его, тогда еще лучше. Избавит меня от необходимости возвращаться в Подземье.

«В Подземье!» Высшая жрица наклонилась вперед, испытующе глядя на Лириэль. «Полагаю, тебе лучше объяснить все подробнее».

Девушка улыбнулась при виде обеспокоенного лица Килуэ. «Как лучше сражаться с драконом», сказала она лукаво, «чем при помощи другого дракона?»

Город Скуллпорт представлял собой торговый центр, аналогов которому не было под светом солнца. Здесь, в пещерах глубоко под гаванями и улицами Ватердипа — ниже уровня моря — торговцы десятков рас собирались для ведения дел. Ни одной расе, сколь бы могущественной или хищной та не была, не запрещался доступ к порту, и ни один груз не считался нелегальным, аморальным или рискованным. Правила «нейтральной территории» делали возможной торговлю между врагами; однако интриги и даже короткие вспышки открытых вооруженных столкновений были частью повседневной жизни. Немногие жители Скуллпорта лезли в чужие разбирательства. Касаемо наиболее опасных рас — вроде бихолдеров, иллицидов или дроу — горожане были вполне согласны не обращать ни на что внимания. И если две женщины дроу — одна из которых являлась обладательницей пурпурной кожи, носа кнопкой и слегка рептильих глаз, — желали расслабиться в таверне, никто не собирался делать комментариев по этому поводу.

«Полегче, Зип», предостерегла Лириэль свою спутницу поймав ее руку с не донесенным до губ кубком. Пурпурная «дроу» поглотила вина достаточно чтобы свалить с ног целый батальон дварфов, а в намерения Лириэль не входило выпускать на Скуллпорт вдрызг пьяную дракониху.

Зз'Пзора надулась, но искорки в ее округлых глазах нисколько не утихли. Дроу-дракона чудесно проводила время в этой великолепной клоаке, претендующей на то, чтобы зваться городом. В роскошной одежде и украшенная драгоценностями, позаимствованными у Илжрин, с достаточным количеством монет чтобы купить все неимоверное разнообразие крепчайших возлияний, дракона могла свободно гулять рядом с теми, кто в Подземье либо бежал бы от нее, либо попытался убить. Глубинная дракона — измененная странной магией Подземья, проклятая двумя головами и соперничающими личностями — жила большую часть жизни в вынужденной изоляции. Когда в грот Зз'Пзоры пришло магическое послание Лириэль, легкомысленная левоголовая половина драконы ухватилась за шанс пообщаться с иными расами, погрузиться в приключения и развлечения; практичная, более традиционная правая голова твердо сосредоточилась на обещанной доле сокровищницы другого дракона. За часы, прошедшие с того момента как она появилась из портала Лириэль в Променаде, двойные голоса драконы говорили совместно, как один. Даже облик дроу, с единственной головой, казалось, символизировал редкое для Зз'Пзоры единство разумов и цели.

В настоящий момент дракона и дроу откинулись на заляпанных элем ложах обветшалой таверны под названием Ухмыляющаяся Горгулья. Верная своему имени таверна могла похвастаться десятками утыканных повсюду крылатых каменных статуй. Лириэль подозревала, что часть из них вполне может взлететь. Учитывая набор посетителей, она даже почти одобрила бы это. Таверна кишела грубыми темными эльфами: низкорожденными, бывшими солдатами, сбродом всех мастей.

Зз'Пзора указала кубком в направлении одного из нескольких дроу, стоящих у очага. «Вот он. Тот, кого они зовут Фаркс. Смотри на его глаза»

Лириэль сощурилась. Глаза мужчины были красными, как и у большинства дроу, но иногда отблеск пламени на них позволял ей заметить вертикальные, рептильи зрачки. «Хорошо, это он. Теперь что?»

Дракона в облике дроу ответила хищной улыбкой. «Теперь я познакомлюсь с джентльменом поближе». Она выплеснула остаток из кубка и поднялась от стола.

Лириэль поймала ее за руку. «Возьми с собой этот камень. Если тебе удастся пробраться на территорию дракона, оставь его там».

«О, я сумею» проказливо уверила Зз'Пзора. «Где еще у нас будет место — и безопасность — чтобы принять истинный облик? Пурпурная или нет, я лучшая девочка в городе! Не жди меня». Дроу-дракона разгладила складки позаимствованной накидки и пересекла комнату.

Как она и предсказывала, «дроу» Фаркс был счастлив принять не слишком тонкие намеки Зз'Пзоры. Вскоре парочка ускользнула сквозь одну из дверей в задней стене Ухмыляющейся Горгульи. Лириэль провела еще немного времени в таверне, наблюдая за темными эльфами бывшими с Фарксом, отмечая их численность и вооружение. Уверившись, что ничего интересного более не узнает, она отправилась назад в Променаду, изучать боевые заклинания.

Много позже тем вечером, довольная собой Зз'Пзора отчиталась собранию Избранных. «Из Ухмыляющейся Горгульи идет потайной тоннель, ведущий в логово Фаркса. Он узкий — едва хватит эльфу проползти, — но достаточно удобен для глубинного дракона в змеиной форме. У Фаркса милый дом. Он провел меня по пещерам».

Зз'Пзора улыбнулась, изучая свой маникюр. «Он давно был лишен общества других драконов».

«Детали вашего общения, как бы интересны они ни были, подождут», сказала Илжрин своим тонким голоском. Военачальница расстелила на столе лист пергамента и протянула дроу-драконе перо. «Рисуй».

Как оказалось, даже драконы не обладают иммуннитетом к силе, стоявшей за приказами Илжрин; Зз'Пзора подчинилась без споров. Комплекс, который она изобразила, впечатлял. К востоку от логова Фаркса лежала серия тоннелей, ведущих к тем главным комнатам. Самой глубокой и лучше всего защищенной была сокровищница, огромная пещера заваленная всем собранным за столетием Фарксом, а так же костями тех, кто пытался раздобыть часть сокровищ для себя. Над ней находились две пещеры поменьше, служившие торговцам для жилья и под склады. Два тоннеля вели из жилой пещеры, один к докам и секретных ход на случай бегства, уходивший куда-то вниз.

Илжрин изучающе оглядела рисунок. «Мы пошлем два патруля атаковать торговые корабли. Это заставит их вывести через тоннель своих бойцов. Тогда Лириэль откроет портал в сокровищницу, найдет и обезвредит мага».

«Она не должна идти одна», запротестовал Федор. «Что, если останется стража?»

«Маловероятно. У банды Нисстира нет оснований подозревать, что нам известно, где находится их крепость», рассудила Илжрин. «Они увидят в происходящем только атаку на корабли. Среди прочего груза там есть рабы, а им известно, что уже этого достаточно, чтобы вызвать гнев Темной Девы».

«И зачем оставлять стражу, когда есть дракон?» добавил Элькантар, наклонившись через плечо воительницы чтобы рассмотреть план.

«Именно», согласилась Илжрин. «Теперь о драконе: Зз'Пзора, ты должна проследить, чтобы Фаркс оставался в логове. Удержи его, в бою или как хочешь, пока не подойдут наши силы».

Дракона с открытой завистью уставилась на ее изысканное, серебристое платье. «Одолжи мне это платьице, девочка, и нет проблем».

«Договорились. Лириэль, ты готова встретиться с Нисстиром?»

Юная волшебница невесело улыбнулась. «Лучше бы амулет был при мне, но я готова настолько, насколько возможно. Ты оставила мой камень в сокровищнице Фаркса, Зип?»

«Да, и это чуть меня не убило», проворчала правоголовая личность драконы, на миг вырываясь наружу, чтобы оплакать выскользнувшую из ее пурпурных пальцев драгоценность. «Черный сапфир!»

«Что должен делать я?» спросил Федор. Молодой воин провел несколько последних дней на обочине группы, напряженно наблюдая за приготовлениями. Виденное немало успокаивало, поскольку сосредоточенные командиры дроу напоминали ему о Клыках Рашемена — изобретательных военных вождях, защищавших их небольшую землю от куда более могущественных врагов. Но в своем месте во всем этом он был далеко не так уверен.

Элькантар покачал головой. «Нам бы очень пригодился твой меч, друг, но лучше тебе остаться в храме, и держаться подальше от битвы. Если боевая ярость возьмет тебя, сможешь ли ты отличить одних дроу от других?»

Рашеми нечего было ответить на этот аргумент, но пока он слушал как дроу планируют каждый этап нападения, в голубых глазах ясно читалось отчаяние. Никогда еще, за все месяцы с тех пор как магия берсерка в нем вышла из под контроля, Федор не чувствовал себя таким беспомощным. Он порылся в хранящихся в памяти старых историях, надеясь найти ответ там. Вдохновение, когда оно пришло наконец, ничуть не облегчило груз его мыслей.

Когда совет закончился, и присутствующие разошлись готовиться к битве, Федор поманил одну из них переговорить наедине. Предлагая условия соглашения он снова и снова слышал предупреждение давней поговорки рашеми:

Тот, кто идет на сделку с драконом, либо дурак, либо труп.

Корабли Драконьей Сокровищницы хорошо охранялись. Полностью загруженные и замершие в доках, они представляли заманчивую мишень. Наемники-дроу обходили доки, лучники несли дозор на палубах и вороньих гнездах судов. Торговцам Драконьей Сокровищницы было известно, что дроу Эйлистраи проявляют живейший интерес к их делам, и не требовалось долго думать, чтобы понять причину. В тесном трюме одного из кораблей находилось около двадцати детей дроу: ненужные мальчики, которые принесут хорошую цену в качестве рабов в далеких городах юга. Жрицы Темной Девы на подобные вещи смотрели крайне неприязненно, и могли оказаться достаточно глупы, чтобы попробовать спасти их. Пока что они демонстрировали завидную сдержанность, но предсказать, что предпримут дроу Храма Променады не представлялось возможным.

Поблизости от кораблей, глубоко под поверхностью зловонной воды, Илжрин и десять ее сестер-жриц ждали, уцепившись за камни на дне. Если верить драконе Лириэль, тоннель из крепости торговцев выходил сюда, в скалистое дно гавани. Каждый член Драконьей Сокровищницы носил магический медальон, позволявший свободно проходить сквозь каменную стену. Задачей Илжрин было раздобыть несколько таких медальонов.

Вооруженные короткими мечами и заклинанием, позволявшим некоторое время дышать под водой, жрицы напряженно прислушивались, ожидая услышать звуки битвы наверху. Илжрин доверяла Элькантару — он был ее командующим, под чьим началом она сражалась уже более столетия, — но сейчас необходима была абсолютная синхронность действий. Если патруль Элькантара не ударит вскоре, у жриц закончится воздух. Но подняться на поверхность они не могут, это насторожит наемников Драконьей Сокровищницы и подвергнет опасности отряд Элькантара. Илжрин заставила свои мысли успокоиться, и продолжала ждать.

Двойной патруль Защитников под командованием Элькантара плыл к стоящим у причала кораблям. Они двинулись из Морских Пещер, вниз по шлюзам, по которым суда попадали в потайную гавань Скуллпорта. Среди тех, кто с легким плеском приближался сейчас к кораблям были два десятка дроу, укрывших серебристые волосы плотными темными капюшонами, шестеро людей и халфлинг — искатели приключений, спасенные жрицами Эйлистраи, и поступившие на службу Темной Деве.

Плывя Элькантар оценивал силы, противостоящие его отряду. По крайней мере дюжина хорошо вооруженных наемников дроу патрулировали доки, и еще столько же находились на палубе каждого корабля. Их поддерживали минотавры и стрелки, темные эльфы со своей смертоносной меткостью. Битва возьмет дорогую цену, но Элькантар не сомневался ни мгновение. Килуэ Веладорн была не только его консортом, но и его госпожой, которой он присягнул на верность. Он с радостью пойдет на все — даже умрет — за нее. Но то, что он делает сейчас, он сделал бы даже без этого. Сквозь долгие годы дроу вспоминал другой, похожий корабль. Тогда Элькантар в цепях был закован в трюме: тренированный воин, юноша благородного происхождения, но слишком строптивый на вкус матроны-матери. Что он вынес за время рабства, и как он наконец смог бежать вставало сейчас перед его глазами.

Теперь же настало время действий а не воспоминаний.

Нос ближайшего к нему корабля указывал прочь от доков, и именно это место хуже всего охранялось. Одинокий минотавр расхаживал на баке. Элькантар поднял маленький гарпун-арбалет и прицелился. Болт бесшумно рванулся к цели, неся за собой почти невидимую веревку из паучьего шелка. Зазубренное оружие вонзилось человекобыку в широкую грудь, мгновенная смерть. Существо перевалилось через ограждение борта, свесив голову над водой. Всем окружающим могло показаться, что приступ морской болезни заставил его по иному взглянуть на последний обед.

Элькантар подплыл к кораблю и потянул за веревку. Она держала, и он вскарабкался на бак. Используя тело минотавра как щит, он перепрыгнул ограждения. Тут же поднялась тревога, стрела пущенная из вороньего гнезда пройдя мимо вонзилась в бездыханного минотавра. Элькантар ответил из ручного арбалета, быстро посылая в лучника болт за болтом.

В это же время члены его отряда по нескольким веревкам поднимались на борта кораблей. Стража на палубах бросилась в бой, дроу охранявшие доки на бегу обнажая оружие понеслись по трапам на помощь. Звеня мечами дроу столкнулись в рукопашную.

Избранные могли удерживать противников в ближнем бою, но лучники на мачтах отстреливали отчаянных пришельцев одного за другим. Элькантар беспомощно увидел как стрела пробила горло одного из его воинов. Повернувшись к своему помощнику — высокому, суровому халфлингу, который вслед за ним поднялся по веревке — он указал на воронье гнездо. Халфлинг кивнул и припал на одно колено за крупом минотавра, быстрой стрельбой заставив вражеского лучника искать укрытия.

Одновременно маленькая группа жриц следовала сквозь темные воды за Килуэ. Одна из них, поддерживаемая в воде двумя сестрами, забросила на бушприт веревку. Килуэ пошла первой, легко вскарабкавшись по веревке и запрыгнув на палубу.

Увиденное заставило ее застыть. Элькантар, ее возлюбленный, обнажив кинжал с акробатической грацией бежал по веревке, протянутой к верхушке мачты. Он явно намеревался разобраться с опасным лучником. Таких рискованных и отважных планов она уже привыкла ожидать от своего консорта, и, учитывая поток стрел в воздухе, этот вполне мог оказаться последним для него.

На мгновение жрица почувствовала отчаяние. Она слишком часто любила и теряла за века жизни; она не может потерять и Элькантара. Но этот выбор не принадлежит ей. Килуэ высоко подняла свой поющий меч, черпая силу в зазвучавшей песне — таинственный, тревожащий напев эльфийского сопрано переплетался с зовом охотничьего рога Эйлистраи.

Волшебные звуки придали энергии следовавшим за ней жрицам. Еще пять мечей сверкнули в слабом свете, присоединяясь к чистому и сильному хору, перекрывшему лязг битвы и крики умирающих.

Глубоко под схваткой, Илжрин и ее жрицы прижались к дну бухты, наблюдая за скрытым порталом. Неожиданно дроу, наемники, без сомнений отвечая на призывы с атакованных кораблей, хлынули сквозь сплошной камень. Воины быстро поднялись сквозь воду, направляясь к призрачным теням кораблей.

Илжрин тщательно сосчитала тридцать дроу, миновавших ее укрытие на пути к схватке. Из всей информации, собранной ее разведчиками, казалось маловероятным что в крепости оставалось более сорока дроу. Значит целями были последние десять. Когда они прошли, военачальница кивнула, и каждая жрица быстро подплыла к намеченной цели. Женщины ударили сзади, каждая одним движением перерезала горло дроу и схватила медальон. У Илжрин не возникало никаких сомнений в подобной тактике; это засада, а не дуэль чести.

Жрицы победно опустились к порталу. Сжимая медальоны, все десятеро кинулись в невидимую магическую дверь. Вымокшие и хватающие ртами воздух, они выкатились на каменный пол тоннеля.

Прямо на пути отряда мужчин-стражников.

Дроу замешкались, ошеломленные неожиданным появлением сил Променады. Илжрин вскочила на ноги размахивая мечом, используя растерянность торговцев чтобы купить время для своих столь же изумленных спутниц.

Четыре к одному, хмуро посчитала она, бросаясь к ближайшему противнику. В узком тоннеле, правда, у женщин было некоторое преимущество — сражаться одновременно могли не более четырех с обеих сторон — но наемники могли возмещать своих павших. Рубя, коля, танцуя, крошечная воительница сосредоточилась на том, чтобы как можно более уравнять расклад, прежде чем другой жрице придется занять ее место.

Золотые монеты, целая гора, плескались под ногами Лириэль. Магическое оружие, бесценные статуэтки и вазы, изысканные музыкальные инструменты валялись в основании золотого холма, увенчанного драгоценными камнями. Дроу издала долгий вздох облегчения; она попала в комнату с драконьей сокровищницей.

Остановившись, Лириэль подобрала блестевший под ногами черный сапфир, камень, который оставила тут Зз'Пзора. Подходящим образом зачарованный, сапфир был финальным ингредиентом, необходимым чтобы открыть портал во владения Нисстира. Но Лириэль не стала останавливаться, чтобы насладиться победой. Она осторожно спустилась с кучи сокровищ, каждым шагом скользя по осыпающимся монетам. Обычно даже легчайшее нарушение покоя здесь заставило бы дракона с ревом кинуться в бой, однако звуки, доносившиеся из логова Фаркса, свидетельствовали, что Зз'Пзора исполняет свою работу с необыкновенным энтузиазмом и энергией. Хозяин сокровищницы был очень занят.

Не желая слишком полагаться на непредсказуемую Зз'Пзору, Лириэль быстро вошла в тоннели, связывающие комнату с жилыми помещениями торговцев. Далеко сверху, приглушенные камнем, до нее доносились слабые звуки боя, но коридоры были пустынны. Наконец, под одной из закрытых каменных дверей она увидела полоску света. Подкравшись вплотную, она распахнула дверь.

В маленькой комнатке сидел медноволосый маг, завернувшись в шаль и изучая Ветроход под светом единственной свечи.

«Получается что-нибудь?» издевательски осведомилась Лириэль. Нисстир дернулся при звуках ее голоса и повернулся к ней. Он исхудал с того момента, как она последний раз видела его, и черные глаза пылали на истощенном лице. Рубин, впечатанный у него во лбу, вспыхнул сердитым алым светом. «Как он работает?» потребовал он взмахнув амулетом. «Его тайны не поддаются магии дроу!»

«Я буду счастлива тебе продемонстрировать», бросила девушка. «Отдай мне амулет, а потом проверь меня в бою!»

«Я не желаю причинить тебе вред»

«Боишься?» поддразнила Лириэль.

Маг ухмыльнулся, выставив вперед левую руку. Золотое с ониксом кольцо, ранее принадлежавшее Харза-кзаду Ксорларрин, блеснуло под свечей. «Я одолел твоего учителя. Окажется ли сильнее ученица?»

Лириэль не обратила на это внимания. «Смотри на вещи так: тебе нужна информация, а единственный способ извлечь ее из меня это убить, и переговорить с моим духом».

Камень на голове Нисстира сверкнул еще раз, теперь сильнее. Он моргнул, лицо его исказилось от боли и раздражения. Затем он швырнул амулет в Лириэль, случайно опрокинув свечу и погрузив комнату в абсолютную темноту.

«Хорошо, я буду драться с ней!» выкрикнул он. «Смотри, если хочешь, но ради всех богов, придержи свой проклятый язык!»

Лириэль уставилась на мага. Он говорил не с ней, с кем-то невидимым. Кем-то, кто мог услышать, что она сказала, возможно увидеть что она делает. Кем-то, желавшем ее смерти. Ее взгляд устремился на рубиновый глаз Нисстира, а в мыслях начал вызревать план.

Она быстро нагнулась и подняла Ветроход. Магия дроу, заключенная в нем — ее собственная магическая сущность — благословенной волной могущества окатила ее. Заклинания темных эльфов наготове плясали в ее разуме; магический огонь и тьма боролись за место на кончиках ее пальцев. Впервые за много дней, Лириэль ощутила себя целостной. Коротко поцеловав крохотные золотые ножны, она повесила амулет на шею. Потом, мановением руки, отправила первое боевое заклинание в Нисстира.

Заряд шипящей магической энергии устремился к магу. Нисстир оказался быстрее. Он пропал, и волшебная стрела, прошив тающую тепловую тень, разорвалась у дальней стены.

В тот же миг стены комнаты содрогнулись. По потолку пробежали трещины, расплескались как древесные корни. Пол под ногами Лириэль яростно сотрясся, обрушив на ее уши глухой грохочущий рев, будто сам камень кричал от боли.

Первым ощущением Лириэль был ужас, и неодолимое желание бежать. Только раз прежде испытала она подземный толчок, но всю свою жизнь она выслушивала истории о бедствиях, вызванных дрожью земли. Потерянные патрули, обрушившиеся тоннели, целые похороненные города. Дроу, проводившие почти всю свою жизнь погребенными под тоннами скалы, ничего не боялись так, как этого.

Затем она вспомнила об амулете и вернувшихся к ней силах. Вызвав свою способность к левитации она чуть приподнялась над содрогающимся полом и быстро но спокойно заскользила к двери. Она выбралась наружу как раз когда не выдержал потолок. Камни с грохотом обвалились, выбросив тучу пыли в пустой коридор.

Но здесь, вне комнаты Нисстира, все оставалось тихо и спокойно. Лириэль успокоила дыхание. «Землетрясение» было магической атакой, ограниченной одной комнатой. Молча восхищаясь стратегией Нисстира — удар был рассчитан на то, чтобы в буквальном смысле выбить почву из под ног противника-дроу — она отправилась назад, к сокровищнице. Какое еще место мог избрать Нисстир для магического поединка? И кто будет для него лучшим помощником, чем дракон? Маг ожидал, что на его стороне будет подавляющий перевес в силах. Он не мог знать, что в игру вступил второй дракон.

Но Лириэль, бежавшая по безмолвным коридорам, слабо надеялась, что Зз'Пзора уравняет счет. Пока дракона-мутант была удивительно полезна, но Лириэль знала, что та может проявить норов в самый неподходящий момент. Их союз строился на понимании, что ни одна из сторон не может доверять другой. К своему сожалению, Лириэль понимала дракону не хуже чем себя.

Даже в ослабленном состоянии, Нисстир был опасным противником. Шагнувшую в сокровищницу девушку встретил взмах гигантских крыльев. Лириэль бросилась в сторону, вскочила выхватывая несколько метательных ножей и успела бросить три в гигантскую летучую мышь — ночного охотника, самую большую и опасную из своего рода в Подземье — прежде чем поняла, что существо просто иллюзия. Настоящая опасность угрожала с расстояния в пятьдесят футов.

Устроившись на золотой куче, Нисстир медленно поднял жезл, направил в ее сторону…

Приняв соблазнительную позу, Лириэль проурчала: «Я передумала насчет твоего предложения. Если тебе все еще нужен консорт, я буду польщена такой честью».

Как она и ожидала, рубиновый глаз во лбу мага полыхнул, заставив руку мага задрожать, заколебаться, будто подталкиваемую силой гнева невидимого зрителя.

«У меня все еще есть карта», нежно соврала Лириэль. «Всего несколько дней, и мы можем быть в твоей лесной крепости, вместе. Мы будем управлять амулетом совместно, как ты обещал. Подумай, каким будет наше могущество! И я выполню свое слово, помогу избавиться от этого». Она указала на рубин, который уже почти вибрировал от ярости.

«Она лжет», прошептал Нисстир, содрогаясь в агонии. «Да, да, — я докажу свою верность». Он снова поднял жезл и прицелился.

Но Лириэль успела ударить первой — смертоносное заклинание, уникальное изобретение темных эльфов, которое она никогда прежде не смела испытывать. Подобрав зуб из кучки дварфьих костей она швырнула его в мага, и его вытянутая рука увяла, превратившись в гибкий коготь. Жезл вывалился покатившись среди монет, но внимание Нисстира полностью поглотила его собственная жуткая метаморфоза. Его большой палец сжался, став круглой головой с жадной вытянутой пастью. Остальные пальцы удлинились, потом разделиись надвое став восемью тонкими, волосатыми конечностями. Что прежде было ловкой рукой мага, теперь превратилось в покрытого черными волосами паука. Безмозглое создание, ведомое голодом, извернулось к руке своей жертвы, и начало питаться. Мгновение Нисстир, остолбенелый от ужаса, в шоке от боли, смотрел как паук проедает свой путь по его руке. Потом запинаясь начал заклинание, которое рассеет смертельные чары и вернет обратно руку — если и не плоть, уже поглощенную.

Лириэль, получившая передышку, искала необходимое оружие. Она узнала жезл — одно из изделий Харзы — и знала, какова будет следующая атака Нисстира. В лихорадочном темпе она рылась в куче сокровищ. Зз'Пзора сказала, тут было зеркало — неужто коварная дракона солгала?

Исцеленный Нисстир нагнулся, спустившись на несколько футов по золотой горе к жезлу. Неповрежденной рукой он схватил его и указал на Лириэль. Пламенная стрела, жарче дыхания красного дракона, устремилась к девушке.

В этот момент Лириэль нашла то, что искала. Ее пальцы сомкнулись на позолоченной рамке, и она выбросила зеркало перед собой на вытянутой руке, закрыв глаза и отвернув голову в сторону от испепеляющего света. Заклинание драконьего дыхания встретилось с посеребренным стеклом и отразилось назад, к пославшему его.

В расширившихся черных глазах мага мелькнула паника, когда магическое пламя ударило в золотые монеты у его ног. Металл расплавился моментально, погрузив Нисстира в булькающую жидкую массу, заставив его жутко завопить, испытывая агонию предназначавшуюся Лириэль.

Результаты драконьего дыхания были впечатляющи, но недолговечны. Уже через несколько мгновений золото охладилось достаточно, чтобы выдержать вес Лириэль. Вскарабкавшись по драгоценной куче, она остановилась рядом с пойманным в ней умирающим дроу. Рубиновый глаз, похоже, высвобождался из его лба, сияние камня слабело вслед за убывающей жизненной силой мага. Вытащив рубин, Лириэль вгляделась в тускнеющий свет, будто в лицо невидимого наблюдателя.

«Ты проиграл», сказала она коротко и с этими словами бросила безжизненный камень.

Федор полз на животе, проталкиваясь сквозь тоннель, прорезавший камень к драконьему логову. Зз'Пзора прошла первой, в форме огромной пурпурной змеи. Странно было наблюдать, как дроу превращается в змею. Ее теперешний облик, без сомнений, будет еще более нервирующим. Федор многие годы сражался и долго странствовал, но дракона не видел никогда. Их не так много в нынешние времена, по сравнению со старыми легендами. Скоро он увидит не одного, но целых двух. Одного из них он поклялся убить; другая пообещала убить его.

Не та смерть, которую предпочли бы для себя большинство берсерков Рашемена, но Федор смирился с судьбой. Хотя он умрет вдалеке от родины, он погибнет в бою и с честью. Этого достаточно.

Наконец мучительное путешествие завершилось. Конец тоннеля выходил к логову, необъятной пещере с острыми клыками сталактитов, усеянной костями последних трапез Фаркса. Два дракона переплелись в рептильем объятии. Одна была, несомненно, Зз'Пзора — прекрасное создание с двумя головами, радужно-пурпурной чешуей и гигантскими аметистовыми крыльями. Она была огромна

— как минимум пятьдесят футов от кончика хвоста до двойных ноздрей; но взгляд на Фаркса заставил Федора забыть о дыхании. Дракон был вдвое больше Зз'Пзоры, в тускло-коричневой броне и вооруженный зубами размером с кинжал и когтями, как изогнутые скимитары. Это, осознал с благоговением Федор, существо, которое он поклялся помочь убить.

Слабое шипение донеслось из далекого тоннеля, вслед за ним крики смертельного страдания. Фаркс немедленно поднял голову, словно гончая принюхивающаяся к воздуху. «Мое золото» пробормотал дракон рокочущим голосом. Отстранившись от пурпурной подруги, он переваливающейся рысью бросился к выходу, низко опустив голову во избежание потолка. «Мое золото плавится! Мы должны защитить его!»

Когда дракон приблизился к его укрытию, Федор впрыгнул в пещеру и обнажил меч. Собрав всю свою силу, он с размаху ударил промеж глаз. Фаркс остановился, мотая головой и изумленно фыркая. Незаточенный меч не пробил драконьи доспехи, но на миг ошеломил и оглушил его.

Зз'Пзора воспользовалась шансом. Раскинув крылья, она прыгнула на Фаркса как пикирующий ястреб; ее когти уцепились между вертикальными чешуйками на животе самца, ее крылья окутали шипастую спину. Две головы впились ему в горло. Ничто кроме драконьих зубов не одолеет драконьей брони, и Фаркс, несмотря на неимоверные размеры, не мог сбросить меньшую дракону. От одной головы он мог бы еще вырваться, но не от двух сразу. Сцепившиеся в смертельном объятии, бились два гигантских создания. Крылья Зз'Пзоры пробили, затем превратили в лохмотья шипы на броне самца, но она держалась, сжав зубы, яростно мотая головами, продираясь сквозь его чешую.

Федор кружил вокруг битвы титанов, ища шанса на удар, но противники так переплелись, что он не мог бы ранить одного не повредив другой. Наконец хвост Фаркса выбрался прочь из под наседавшей Зз'Пзоры. Рашеми прыгнул к нему, врубаясь в покрытую чешуей плоть. То немногое что он мог сделать, возможно хотя бы отвлечет дракона и поможет Зз'Пзоре.

Пасть Фаркса раскрылась, пропуская рев ярости и боли, от которого содрогнулась пещера. Затем он опустил челюсти к спине Зз'Пзоры и выдохнул. Тлетворный алый туман хлынул из рта дракона, опустился на спину его противницы, и всюду, где он касался ее, чешуя расползалась как снег под весенним дождем. Обе головы вскрикнули, и Зз'Пзора потеряла хватку на горле Фаркса.

Рашеми бросился туда выставив меч, глубоко погрузил его в одну из дыр, пробитых зубами Зз'Пзоры, и давил на него всем телом, пока сталь не ударилась о кость. Перехватив рукоять обеими ладонями, Федор всей своей массой повис на нем, ведя его в сторону, разворачивая клинок по смертельной дуге в глотке Фаркса. Из клыкастой пасти хлынула кровь, гася странный огонь, разъедавший чешую Зз'Пзоры.

Она высвободилась от умирающего самца, и яростное наслаждение схваткой полыхнуло в четырех ее глазах. «Пошли», проворчала она, неуверенным шагом направляясь из пещеры. «Лириэль там. Нет смысла позволять ей веселиться одной!»

Медленно, и великой ценой, Илжрин и ее отряд пробивались вниз по тоннелю, направлявшемуся к сокровищнице. Маленькая жрица уже не раз была ранена, на ее одежде засохшая морская вода чередовалась с кровью. Но она не останавливалась, не обращала внимания на боль, или на упавшую рядом сестру-жрицу. Ей было дано задание, и она исполнит его. Когда корабли будут захвачены, а дети спасены, Килуэ поведет группу дроу в крепость. Илжрин намеревалась проследить, чтобы им не пришлось столкнуться с подавляющим перевесом противника.

Подняв глаза, Лириэль увидела протискивающуюся в зал сокровищницы Зз'Пзору. «Мага ты достала, вижу» заплетающимся голосом провозгласила левая голова. «Фаркс тоже мертв».

Дроу улыбнулась. «Мы хорошая команда, Зип».

«Это верно», хором согласились обе головы. Дракона собиралась сказать что-то еще, но левая голова вздрогнула, затем опустилась, безжизненно повиснув на окровавленной пурпурной чешуе.

Правая посмотрела вниз и поморщилась. «Я этого боялась», сказала дракона и упала, ткнувшись головами в золотой холм.

Лириэль с ужасом уставилась на жуткую рану в спине Зз'Пзоры. Чешуя расплавилась, плоть под ней выглядела так, будто ее разъела кислота. Дроу метнулась к ней, обняв безжизненную голову подруги.

«Проклятье, Зип».

Искорка жизни вернулась в глаза левой головы. «Моя жизнь насчитывает больше двадцати тысяч дней», сказала дракона, и голос ее был спокоен. «Этот был лучшим из всех». С этими словами, половина Зз'Пзоры умерла.

Правая голова шевельнулась, оторвавшись от золота. «Мой тебе совет», добавила она быстро угасающим голосом. «Не доверяй этому своему человеку. Полный идиот! Он пообещал отправиться вслед за мной в логово Фаркса и помочь в бою если понадобится. Взамен он предложил мне позволить его убить, если он поднимет меч против дроу Килуэ. Говори потом о беспроигрышной ситуации». Правая голова ухмыльнулась, и не в сторону Лириэль. «Остался ты сам по себе». С этими словами рептильи глаза остекленели, и правая голова последовала за своей половиной в темноту.

Долго потом Лириэль сидела, сжимая в объятиях огромную голову. Так часто она думала о цене, которую приходится платить за доверие и дружбу, но ей никогда не приходила в голову, что эта цена может быть востребована с других. Потом звуки боя стали громче, продравшись сквозь боль и горе девушки. Лириэль поняла, что силы Илжрин все же встретили сопротивление.

Дроу мягко опустила голову Зз'Пзоры и поднялась на ноги. Вздрогнула, оказавшись лицом к лицу с Федором. Последние слова драконы неожиданно стали понятны.

«Убирайся отсюда!» завизжала она, подталкивая его к тоннелю. «Упрямый, тупой… человек!»

«Поздно», отчаянно сказал Федор. Его взгляд обратился к приближавшейся схватке, рука сомкнулась на рукояти меча. На глазах Лириэль он набирал рост и силу. Боевая ярость собиралась в нем, и наверняка станет для него последней.

Пальцы Лириэль сомкнулись на Ветроходе. Одно последнее мгновение она наслаждалась своими родовыми силами.

«Ритуал вызывающий боевую ярость! Выполняй его!» приказала она.

Федор взглянул на нее удивленно, но он уже слишком утратил контроль над собой, чтобы оспаривать приказ. Колдуньи повелевали берсерками Рашемена, а он давно уже признал Лириэль как вичаларан. Глубокий бас поднялся в песне, гимне предстоящей битве на языке его родины.

Дроу тем временем открыла амулет, и сорвала с кушака Федора фляжку магически очищенного джуилда. Быстро открутив верхушку амулета и открыв флягу зубами, она медленно, осторожно капнула в крошечные ножны. Лириэль не знала, хватит ли этого ритуала, чтобы удержать и подчинить магию берсерка. Если даже и сработает, то только временно, но во всяком случае выкупит жизнь Федора и тех дроу, которых он сразит в своем безумии. Никто больше, яростно поклялась Лириэль, не заплатит за решения, которые принимает она.

Неожиданно песня Федора оборвалась, а глаза рашеми стали тусклыми и бессмысленными. Лириэль поймала его в падении, не заботясь что драгоценная фляга джуилда упала среди прочих сокровищ. Темные волосы на затылке юноши разделил глубокий шрам, и сквозь быстро собиравшуюся кровь Лириэль заметила проблеск кости.

Она подняла глаза. Над ними стоял Горлист, сжимая в ладони окровавленный меч. «Твоя очередь», объявил он с мрачным удовлетворением.

Холодное бешенство охватившее дроу отогнало горе. «Врукопашную», бросила она вызов, и воин принял его, кивнув и ухмыльнувшись. Осторожными, выверенными движениями, Лириэль вернула амулет на место, вновь удерживая свою магию Подземья. Поднявшись, она вытащила кинжал. Два дроу со звоном скрестили оружие, и смертельная дуэль началась.

С самого начала Лириэль знала, что Горлист куда более умелый боец. Первое время ей удавалось лишь сдерживать его яростные размашистые удары. Мужчина был выше, тяжелее и более опытен. Но часы практики Лириэль сказывались, позволяя ей сражаться с большим мастерством, чем она сама могла в себе предположить. И все же, шансов одолеть Горлиста клинком у нее не было. Единственной надеждой было перехитрить его.

Уголком глаза она видела, как в портал вошла Килуэ, вслед за ней еще жрицы. Они не видели ее, не слышали звуков дуэли сквозь грохот большей схватки, как раз выплескивавшейся в зал. Женщины с поющими мечами бросились к выходу из тоннеля, перехватывая наемников которых безжалостно выдавливала вниз Илжрин.

Неожиданно Лириэль поняла, что должна сделать. Намеренно она позволила Горлисту медленно оттеснить ее к невидимому порталу, который вел к кораблям Драконьей Сокровищницы. Появление Килуэ должно означать, что корабли очищены, предлагая безопасное бегство.

Достигнув портала, Лириэль притворилась что спотыкается. Горлист бросился вперед нанося смертельный удар, но девушка с быстротой мысли взмыла в воздух, развернулась и пинком отправила воина сквозь портал. Горлист пропал, будто никогда и не было.

Все еще удерживаясь в воздухе, Лириэль заклинанием запечатала портал, отрезав ее врага. Покончив с этим, она опустилась вниз, и окинула пещеру быстрым взглядом. Несколько торговцев еще сражались, но большинство пало под поющими клинками жриц Темной Девы. Наконец-то она могла вернуться к Федору.

Она подбежала к нему, упала рядом и обнаружила, что он все еще дышит. Ее руки обхватили друга, а голова склонилась в самой искренней молитве за всю ее жизнь. Лириэль не упоминала имени богини, но не сомневалась, кто слышит ее сейчас и внимает.

Так ее и нашла Килуэ. Жрица опустила ладонь на плечо девушки, заставив Лириэль поднять взгляд; она не была уверена, как может поступить жрица теперь, когда битва закончилась. Сжав Ветроход она гневно блеснула глазами. «Нисстир мертв, слуги Ваэрауна рассеяны. Ветроход принадлежит Федору и мне. Мы его заслужили!» прорычала она.

Жрица только улыбнулась юной дроу. «Еще нет», ответила Килуэ, «но сильно подозреваю, что со временем так и будет».

Глава 26. Новые дороги

Черный кристалл рубина сверкал ярко-кроваво в кругу свечей. Шакти Ханзрин согнулась над чашей, впиваясь близорукими глазами в видневшуюся ей картину. Нисстир погиб, и последняя насмешка Лириэль все еще звенела в ушах жрицы. Но открывшийся ей вид свидетельствовал, что не все еще потеряно.

В темном круге чаши находилось уродливое лицо, лицо нового союзника Шакти — существа иного плана. Не Бездны, другого, менее исследованного места. Немногие дроу знали о подобных созданиях, еще меньшее число отваживалось связывалось с ними. Те, кто посмели так поступить, шагали по бритвенно-острому пути. С одной стороны, обещание невообразимого могущества; с другой — безумие и рабство. Огромный риск, но и потенциальная награда не меньше.

У Шакти Ханзрин выработался вкус и к тому и к другому в равной мере.

В Храме Променады, последователи Эйлистраи оплакивали павших и ухаживали за раненными, следуя своему обычаю: они пели и они танцевали. Музыка, жутковатая и настойчивая, много дней наполняла пещеру. Некоторые из песен были молитвами исцеления, другие благодарили Темную Деву за победу.

Избранные находили в танце силу и успокоение, но у них оставалось и время на практичность. Богатство дракона прибавилось к сокровищнице храма, и будет использовано для оказания помощи тем, кто станет жертвой опасностей Скуллпорта. Часть его оплатит расходы на воспитание и обучение более дюжины ребятишек дроу, пополнивших число обитателей Променады. Элькантар взял эти заботы на себя, ухаживая за детьми с яростным усердием драконихи, надзирающей за своими яйцами.

Лириэль тоже не сидела без дела, работала и танцевала вместе с сереброволосыми дроу, бралась за все, что требовалось исполнить. Время от времени, она выбиралась в Скуллпорт, в поисках приключений и готовясь к следующему шагу. Она не забывала, что большую часть путешествия ей еще только предстоит совершить, и руна нужная ей еще не сформировалась.

Так же часто она бродила по коридору у комнаты Федора. Его раны залечивались, но медленно, и только спустя три дня после битвы ей было дозволено увидеть его. Так много она должна была рассказать, чтобы он понял, что ожидает впереди.

Рашеми слушал рассказ Лириэль, все, что было ей известно рунной магии. Сперва придание формы, когда руна вырисовывается в мозгу сквозь путешествие и открытия. Потом вырезка руны на священном древе, Дитя Иггсдрасиля, используя в качестве инструмента резец, скрытый в ножнах Ветрохода. И наконец, высвобождение заклинания, превращавшее озарение в силу.

«Теперь ты видишь, мне надо на Руатим. Я договорилась на корабле, он отплывает через два дня».

Федор кивнул и взял ее за руку. «Ты правильно поступаешь, вороненок. В моей земле, ни одна вичаларан не отдаст свою силу за другого, как ты хотела поступить в драконьей пещере. Я не забуду этого, и тебя».

Дроу уставилась на него, сначала в непонимании, затем в гневе. Вырвав ладонь, Лириэль вскочила на ноги, выпрямившись и сверкая глазами. «После всего, ты все так же плохо думаешь обо мне? Или сомневаешься в моих способностях, полагаешь, я не смогу разделить Ветроход на нас обоих?»

«Дело не в этом», сказал он мрачно. «Я не сомневаюсь ни в твоей дружбе, ни в твоих силах. Но путешествие, котороеты описала, я не желаю совершать».

Лириэль упала обратно. Ей и в голову не приходило, что Федор может не захотеть отправиться с ней. «Увидеть землю твоих предков!» уговаривающе предложила она.

«Достойная дажемма», медленно согласился Федор, согретый мольбой в ее глазах, «но я боюсь подвергнуть тебя опасности. Ты очень рискуешь путешествуя со мной, таким, какой я есть».

Так вот оно что, с облегчением подумала Лириэль. Люди беспокоятся о самых странных вещах! Риск, ха!

«Зато не было скучно», счастливо согласилась она, усаживаясь на краешке его кровати. «Тебе лучше поправляться побыстрее, корабль уходит как только его капитан выйдет из тюрьмы. Я-то полагала, что в Скуллпорте оказаться арестованным невозможно, но у Хрольфа Беззаконного к таким развлечениям особое чутье. Давай, я расскажу тебе…»

Улыбнувшись, Федор устроился поудобнее на подушках, отдавая роль рассказчика другому. Слушая дроу, он почувствовал пробуждающийся азарт, поскольку планы, которые разворачивала Лириэль, куда превосходили все фантазии о дажемме, на которые когда-либо осмеливался он, мечтатель. Сумеет он обрести контроль над берсерковой магией или нет, путешествие предложенное ей будет достойно того.

Но больше всего радовало его то, что их совместный путь только начинается.

Элейн Каннингем Паутина

Глава 1 Скуллпорт

Глубоко под улицами Уотердипа, в полости расположившейся под морским дном, лежит потаенный город, в легендах и слухах зовущийся Скуллпортом. Большинство из приходящих сюда ищут торговли товарами, запрещенными в цивилизованных портах, и отбросы сотни враждующих рас ведут дела не отпуская рукояти ножей. Но ниже улиц Скуллпорта лежат еще более глубокие места, избегаемые даже самыми неустрашимыми торговцами. В одном из особо запутанных лабиринтов — серии змеящихся тоннелей и разграбленных склепов — была обустроена темница для нарушителей неустойчивого равновесия города.

Когда-то служившие усыпальницей для давно исчезнувшего племени дварфов, за столетия катакомбы стали домом для других, более опасных созданий. Время от времени сюда приходили охотники за сокровищами, в поисках не разграбленных тайников дварфов; большинство из них навсегда оставалось лежать здесь же кучками костей, красноречиво свидетельствуя о силе рыщущих в каменных коридорах монстров.

Угрожающее место, даже для дроу, привыкшей к бесконечным тоннелям Подземья. Магическая эльфийская обувь заглушала звук ее шагов, пивафви окутывал невидимостью, и тем не менее Лириэль Баэнре была настороже, выискивая возможные опасности. Чтобы ускорить путь, она держала перед мысленным зрением лицо человека, заточенного в этом худшем из подземелий Скуллпорта.

Стройная как человеческая девочка, на вид немногим старше, юная дроу казалась тонкой, почти хрупкой. Черная атласная кожа придавала ей облик ожившей скульптуры, и эта картина еще больше усиливалась гибкой, облегающей одеждой из черной кожи и кольчугой такого же оттенка. Она была прекрасна на таинственный манер эльфийского рода, с изящными чертами и пышным белым облаком волос, отблескивавших словно лунное сияние на свежевыпавшем снегу. На изменчивом лице, которое в один миг могло превратиться из озорного в холодно-надменное, сверкала пара больших миндалевидных глаз цвета янтаря Рашемена. Эти глаза говорили о наличии светлой головы, забитой множеством, не всегда невинных, проказ. Если судить по внешнему виду, дроу едва ли выглядела способной одолеть эту глубинную крепость, однако именно это она и намеревалась осуществить.

Лириэль легко шагала сквозь абсолютную темноту тоннеля. Мрак не представлял проблемы, глаза дроу легко распознают тепловые палитры скал и воздушных потоков. Глаза дроу-волшебницы были еще чувствительнее: впереди Лириэль различила слабую голубоватую ауру — видимую только обладавшим врожденным магическим талантом и прошедшим тщательное обучение — предупреждавшую о работе магии.

Дроу осторожно подкралась ближе. Сияние перекрывало коридор будто светящееся полотно, но поскольку это была магическая аура, видимая только волшебникам, оно не открывало ничего вокруг. На миг Лириэль задумалась, стоит ли ей рискнуть, вызывая настоящий свет, и решила что будет разумно взглянуть на ловушку сквозь глаза тех, кто создавал ее. Что это именно ловушка, она не сомневалась ничуть.

С легкостью мысли Лириэль сотворила шар магического огня, который тут же завис в воздухе рядом, периодически перемещаясь из стороны в сторону в ответ на ее безмолвные приказы, и омывая жутковатую сцену слабым белым свечением.

По обеим сторонам голубой ауры, вперемешку с оружием и поклажей, тоннель усыпали груды костей. Пол и стены во много слоев заливала кровь, окрасившая камни в тусклый темно-красный оттенок. Какого бы рода ловушка не была, она явно оказалась эффективной.

Взгляд Лириэль упал на неглубокую, покрытую выщерблинами бронзовую чашу, украшенную тонкой работы узорами и обрамленную драгоценной костью. Она казалось совершенно излишней среди всех этих останков и необходимых приспособлений, рассыпанных у ее ног, и поэтому любопытная дроу присела рядом. Когда она подняла чашу, “обрамление” вывалилось — не драгоценная, а совсем обычная кость, слишком толстая для чего-либо кроме черепа дварфа.

Дроу устроилась поудобнее на пятках, изучая свою находку. Что-то разрубило голову дварфа, столь легко пройдя шлем и кость, что края того и другого оказались гладкими, словно отполированными мастером-ювелиром. Это многое сказало ей о том, как умер дварф.

Пинками разбрасывая обломки Лириэль наконец нашла тяжелую бедренную кость, когда-то принадлежавшую здоровенному огру. Как она и ожидала, кость была разрублена около верней границы, как раз на той высоте, где могла находиться голова дварфа, если бы два жаждавших сокровищ глупца встали бок о бок. Еще раз осмотрев кучу, дроу выбрала так же разрезанные кости из останков представителей нескольких разных рас, и разложила их рядышком. Вскоре она достаточно точно представляла себе, как ловушка работает — и каковы ее ограничения.

Лириэль вновь взялась за кость огра. Держа руку как можно дальше от опасной зоны, она ткнула концом кости в светящуюся область. По обеим сторонам тоннеля из сплошной скалы вырвались сверкающе-синие вращающиеся диски, встретились, и вновь испарились в камне.

Дроу посмотрела на кость которую держала в руке. Кончик распилило так быстро, что она даже не почувствовала удара, так тихо, что единственным звуком оказался приглушенный шлепок от падения осколка на пропитанную кровью скалу.

Неплохо, признала Лириэль, но чересчур предсказуемо. Маг дроу зачаровал бы острия на случайную атаку, чтобы каждый удар наносился из другого места. А может быть, подобные приготовления были сделаны, как раз для тех, кто разгадает первую угрозу, и попытается проскользнуть под ловушкой.

Достав еще две длинные кости, Лириэль взяла по одной в руку, и протянула первой в направлении сияния. Вновь рванулись навстречу друг другу синие диски, но в то мгновение, когда они прошли сквозь первую кость, Лириэль ткнула второй ниже. Лезвия проследовали своим путем не отклоняясь, и исчезли в скале. Вторая кость не активизировала магическую ловушку вовсе.

Слишком легко! В улыбке, изогнувшей ее губы триумф смешивался с презрением. Дроу ожидал бы повторную попытку — и третью! — и принял бы меры, чтобы диски могли моментально изменить траекторию, навстречу любому вторжению.

Теперь, когда путь стал ясен, Лириэль в последний раз потревожила ловушку. Когда дисковидные лезвия встретились, она нырнула под ними, перекатившись в безопасность.

Однако в Скуллпорте и окрестностях термин “безопасность” слишком относителен. Поднимаясь на ноги, впереди, на стене тоннеля, Лириэль заметила искорку отраженного света. Что-то приближалось из бокового коридора. Мгновенно вызвав врожденную магию дроу, она, все еще невидимая, взмыла к потолку, почти на двадцать футов, и распласталась у сырого камня, ожидая и наблюдая.

Из-за крутого поворота показался клочок светящегося дыма, тут же отпрянул, будто удивленный, что оказался в пустом коридоре. После мимолетной паузы, дым вновь потянулся вперед, огибая угол пока не собрался небольшим облачком. Светящаяся масса колебалась и извивалась, и наконец сгустилась уродливой, грубой человекоподобной фигурой. На глазах остолбенелой от ужаса Лириэль, призрачное облако уплотнилось в гниющую плоть. Глазами, горевшими алым в темноте, тварь осмотрелась по сторонам,.

Лириэль никогда не видела гхолов, но узнала существо. Будучи когда-то человеком, сейчас он представлял из себя безмозглого, но хитрого пожирателя падали. Неведомым образом он ощущал срабатывание магической ловушки и приходил питаться. Этим можно объяснить очищенные кости в тоннеле. Однако оставалась непонятной способность гхола расплываться в облако дыма.

Гхол шаркая побрел по коридору, шумно принюхиваясь и раздирая воздух грязными когтистыми руками. Лириэль заметила, что он остановился чуть не доходя до магической западни, демонстрируя чувствительность, которую можно было ожидать от одаренного мага. Следя за движениями существа, дроу поняла, что оно возвращается по ее следам. Оно следовало по невидимому пути, оставленному ее родовой магией. Но как?

Она думала быстро. Без сомнений, этот представитель нежити когда-то был магом, вероятно достаточно сильным, чтобы приготовиться к послежизни в качестве лича. Если его планы сорвала атака гхолов, он мог суметь совместить две трансформации. Если так, хищная тварь внизу была вооружена магией лича и хитростью гхола.

В ее распоряжении также была серьезная магия, но Лириэль не собиралась сражаться с безмозглым бродячим мертвецом. Для магического поединка стратегия не менее важна чем сила. Неужели ей, привыкшей к запутанным интригам своего народа, не удастся перехитрить существо, управляемое исключительно инстинктом и голодом?

В этот момент гхол поднял голову, уперевшись взглядом красных глаз в лицо Лириэль. В предвкушении, шурша по клыкам, мелькнул длинный змеиный язык. Дроу содрогнулась, хотя и была уверена, что гхол не мог видеть ее. Однако невидимость теперь успокаивала мало: когтистые пальцы лича-гхола дернулись, резкими движениями выполняя жесты давно неиспользовавшегося заклинания.

Ухватившись за кожаный ремешок на шее, Лириэль резко дернула за него. Из под туники показался маленький обсидиановый диск, с выгравированным на нем символом Лолт, Паучьей Королевы, темной богини дроу.

Сжимая священную вещь, девушка быстро решала, как ей поступить. Даже не самая сильная жрица может остановить атаку нежити, но Лириэль посещала жреческую школу очень недолго, и по рангу была лишь ученицей. С другой стороны, она была принцессой Дома Баэнре — самого могущественного клана Мензоберранзана — и когда она оставила родину, с ней было благоволение Лолт и собранная магия Подземья. Но с тех пор Лириэль прошла долгий путь, и не только в милях. Сейчас ей почему-то очень не хотелось взывать к божеству своих предков.

Затем губы лич-гхола шевельнулись, извергая могильную пыль и гнилую слюну, беззвучно бормоча слова власти. Вокруг Лириэль гигантской рукой сомкнулась невидимая сила, потянув ее к ожидающему существу столь быстрым рывком, что ее голова болезненно откинулась назад, а руки раскинулись в сторону. Пивафви распахнулся, открывая ее твари. Но Лириэль сумела удержать в руке священный символ, и с молниеносной быстротой дроу она направила его в задранное слюнявое лицо гхола.

“Именем Лолт, сгинь”, сказала она. Этого было достаточно. Из символа с треском рванулся черный разряд, отбросив тварь. На мгновение гхол скрючился у дальней стены, сжавшись перед лицом высвобожденной силы богини дроу. Затем уродливое тело растворилось в дым, рассеявшийся на отдельные полоски, улетевшие как стая потревоженных птиц.

Коротко выдохнув, Лириэль опустилась вниз. Однако облегчение ее было смешано с неясными, но неприятными предчувствиями. Ей было хорошо известно, как непостоянна и жестока Лолт. К счастью, гхол не стал подробно разбираться в характере богини. Сила есть сила, и Лириэль осталась жива, поскольку посмела воззвать к ней. Практичные рассуждения приглушили беспокойство дроу и ускорили ее шаг. Вновь обернувшись в пивафви, она тихо заскользила по тоннелю, безошибочно направляясь к темницам.

Дроу изучала Скуллпорт уже несколько дней, и разузнала многие из секретов города. Она наслаждалась не скованной законами свободой Скуллпорта, бесконечным хаосом предоставляющихся возможностей. Но Лириэль была молода, и совершенно уверена, что судьба ожидает ее за морем, на острове зовущемся Руатим. И не собиралась медлить с делами.

Ее уши уловили отголоски далекой песни, легкомысленной мелодии распеваемой с огромным энтузиазмом, но без заметного таланта. Лириэль отправилась на голос, отслеживая сложную траекторию, по которой звук проходил по извивающимся коридорам и сквозь вибрирующий камень с такой же легкостью, с которой обитатель поверхности может пройти по древесной тени к ее источнику.

Довольно скоро дроу добралась до небольшой промозглой пещеры, несколько эпох назад служившей гробницей. Теперь она была превращена в тюремную камеру, закрыта железными прутьями толщиной с руку Лириэль и массивной дверью даже не с одним, а тремя замками. Холодный каменный альков освещал единственный жутко чадящий факел. В одной из стен были выбиты несколько углублений, давно освобожденных от костей и сокровищ. На другой стороне пещеры располагалась дощатая кровать, прикованная двумя проржавевшими цепями к стене. А на кровати развалился певец, в ритме своей музыки бросавший крошки плесневелого хлеба всякой живности, шуршавшей по полу камеры.

Пленник вовсе не казался подавленным угрюмым окружением. Это был гигантского роста человек, широкий в плечах, на бронзовом лице которого отражалась работа солнца и ветра, а яркие голубые глаза почти терялись в лабиринте веселых морщинок. Волосы, пышные усы и длинная борода были одинакового выжженного солнцем оттенка, такого бледного, что он почти скрывал седые нити. Хрольф из Руатима, более известный как Хрольф Буян, добродушный капитан корабля, славившийся своей любовью к задорным гулянкам на берегу. Лириэль уже успела узнать, что это пристрастие закрыло для него многие цивилизованные порты, и привело — уже не в первый раз — в темницы Скуллпорта.

Порывшись в сумке, она достала статуэтку, купленную у уличного торговца: грубое, скорее пародийное подобие скальда-северянина с рогатым шлемом, носом-картошкой и круглым брюшком. Как произведение искусства она не впечатляла, но неизвестный маг зачаровал ее особенно сильным заклинанием магических губ, способным вобрать в себя любую песню и прокручивать ее снова и снова примерно в течении часа. Лириэль решила, что часа как раз хватит. После того, как она привела в действие магию статуэтки, деревянный бард в ее руках ожил. На маленьком лице появилось выражение сосредоточенной концентрации, он впитывал энергично распеваемую песенку.

Лириэль поморщилась. Среди многочисленных видов искусства темных эльфов баллады не значились, но со времени ухода из Мензоберранзана ей довелось услышать много хороших песен. Эта была не из их числа. Тем не менее, ее тонкие черные пальцы произвели жесты заклинания, которое закрепит музыку в памяти статуэтки. Стоимость заклинания магических губ была ничтожна по сравнению с ценностью пленника этого подземелья.

Хрольф обладал репутацией одного из лучших капитанов на Побережье Меча. Кроме того, он был единственным капитаном, найденным Лириэль, который согласился взять на борт дроу.

Когда деревянный скальд поглотил песню, Лириэль бесшумно сняла пивафви, шагнула в круг света от факела и прочистила горло, привлекая внимание певца.

Хрольф Буян поднял взгляд, замолчав от неожиданного появления гостьи. Лириэль уперла кулаки в бедра и притопнула ногой изображая нетерпение.

“Когда мы отплываем?” спросила она.

Широкая улыбка, появившаяся на лице человека подняла уголки усов, придавая ему мальчишеское выражение, несмотря на седеющую бороду и волосы. “Да ну, разруби меня на кусочки и пусти на корм кальмарам! Это же черная девочка собственной персоной!” радостно проревел он.

“Чуть громче, если не трудно”, ядовито ответила Лириэль, бросая быстрый взгляд по сторонам коридора. “В Уотердипе найдутся еще двое-трое кто не услышал”.

Хрольф поднялся и подошел к двери своей камеры. “Я рад видеть тебя, девочка, но зря ты пришла”, сказал он спокойнее.

“Еще денек — другой, и меня выпустят”.

Дроу насмешливо фыркнула и склонилась над дверными замками. “Да, конечно, если под свободой ты подразумеваешь несколько лет принудительных работ. Тебе потребуется примерно столько времени, чтобы возместить ущерб за то, что ты сотворил в той таверне”.

“Дерьмо чайки!” яростно бросил он, отметая жуткое предсказание взмахом огромной ладони. “Наказанием за потасовки в таверне всегда было не больше нескольких дней в кишках этого подземелья”.

“Черепа решили изменить закон в твою честь”, ответила Лириэль, имея в виду лишенные тел черепа, иногда появлявшиеся в Скуллпорте, чтобы вынести приговор нарушителям. “Ждать несколько лет мне совершенно неохота. Лучше уж пробиться отсюда к докам, и убраться подальше”.

“Ничего подобного”, возразил Хрольф. “Законы чудная вещь, а хорошая драка еще лучше, понятно, но куда им до взяток! Разумные люди ведут дела именно так! И в Скуллпорте в особенности, так что не волнуйся. Эльфийка пришла в порт загруженная под завязку. Кипа шкур, немного льна с Муншае и все в порядке”. Лириэль изогнула бровь. “Да, разве я не упоминула, что твой корабль и груз арестованы?”

Само по себе это вполне соответствовало истине — в том объеме, который собиралась сообщить ему дроу. Хотя, как оказалось, свобода Хрольфа не продавалась, Лириэль уже успела выкупить корабль и экипаж. Другое дело, что лучше Хрольфу пока об этом не знать. Насколько она могла судить, благополучие корабля капитан ставил куда выше собственного.

“Ах они взяли Эльфийку, вот как?” Капитан задумался над подобным развитием событий, рассеянно жуя ус. “Ну ладно, это меняет дело. Значит они хотят драки? Будет им драка!”

Дроу согласно кивнула. Она быстро сплела простенькое заклинание, чтобы проверить есть ли на замках какая-либо магия. Не увидев никакого свечения, Лириэль достала небольшой сверток, и осторожно распаковала маленький стеклянный сосуд. Предельно тщательно открыв его, она капнула единственную каплю черной жидкости на каждую цепь и замок.

Раздалось слабое шипение, замки провисли и полурастворились, под действием концентрированного яда черного дракона. Дорогой метод, зато быстрый и тихий, а у Лириэль не было особых причин экономить. Всего несколько дней назад она сыграла ключевую роль в рейде на крепость враждебных дроу, и получила свою долю огромной сокровищницы. Этого хватит, чтобы доставить ее на Руатим с должным шиком, и останется еще достаточно, чтобы припрятать пару тайников на будущее. И все же у Лириэль странно перехватывало горло при воспоминаниях о битве и друзьях, павших там. Один из ее друзей, хоть и был опасно ранен, выжил и теперь ожидал ее на борту корабля Хрольфа. Мысли о Федоре и его собственной нужде, ведшей на Руатим, подстегивали ее нетерпение.

Жестом приказав Хрольфу отодвинуться, она пинком распахнула дверь, держась на почтительном расстоянии от все еще тающих цепей. Драконий яд столь же легко проест кожаную обувь, — не говоря уж о плоти и кости, — как растворяет металл. Заинтригованный капитан следил за тем, как Лириэль устанавливает статуэтку на кровать и приводит в действие ее песню. Гордость зажгла его лицо при звуках его собственной песни раздающейся из маленькой фигурки.

“Это заставит их держаться в стороне”, заметил он весело. Лириэль решила, что он реалистично смотрит на собственные музыкальные таланты.

Повернувшись, Хрольф уважительно посмотрел на нее. “Одной силы твоей улыбки хватило, чтобы я согласился взять тебя пассажиром, но еще и заполучить на корабль мага! С твоей магией, девочка, мы уже считай в море. Чтоб меня Амберли взяла, если я не становлюсь разумней в выборе друзей!” счастливо заключил он.

Лириэль бросила удивленный взгляд на веселое лицо собеседника. Такое легкое упоминание дружбы было для нее странным. Она и видела его прежде всего однажды, незадолго до той самой потасовки, которая и привела его сюда. Он казался довольно общительным, и дроу была рада договориться с умелым капитаном, который к тому же и сражается как ужаленный пчелой медведь. Но дружба для нее все еще была новой идеей, к которой не следовало относиться беспечно. На миг она позавидовала короткоживущим людям, которые казалось приходили к ней столь легко.

“До корабля еще надо добраться”, напомнила Лириэль. Сняв запасной пояс с мечом, она вручила его человеку. Тот молча застегнул его, и обнажил меч, довольно оценив остроту клинка. Сделав несколько пробных взмахов чтобы почувствовать его и размять бездействовавшие мышцы, он последовал за дроу в тоннель.

На их пути время от времени попадались вбитые в стены кольца с факелами, так что Хрольф мог идти уверенно, хотя и не столь бесшумно. Дроу задала медленный, размеренный темп, пытаясь ослабить эффект тяжелых шагов Хрольфа. Она могла сражаться, если возникала необходимость, но признавала мудрость избежания лишних неприятностей. Пока что, не считая столкновения с гхолом-магом, проникновение в подземелье было достаточно легким. С другой стороны, никто ведь не ожидал попытки пробраться внутрь. Лириэль подозревала, что вернуться назад будет куда сложнее.

До ее ушей донесся слабый звук. Из ближайшего прохода звучал вибрирующий шорох множества ног и гортанная гоблинская речь. Толкнув Хрольфа в альков, она укрыла их обоих пивафви. К ее облегчению, Хрольф Буян не стал возмущаться предосторожностями, или с ревом бросаться на гоблинов. Капитан и дроу ждали довольно долго, пока наконец мимо них строем не прошли стражники. Это оказались плотные, мускулистые существа — какая-то из гибридных разновидностей гоблинов — широкие как дварфы и обряженные в явно не по размеру сделанные старые кожаные доспехи. Стражи, которых явно перекармливали, тем не менее демонстрировали неплохой арсенал поддерживаемого в приличном состоянии оружия. Кроме того, их было двенадцать, достаточно, чтобы заставить призадуматься даже темную эльфийку и Буяна.

Патрульные остановились в тоннеле впереди, болтая между собой и перекладывая поудобнее поклажу. Лириэль пробормотала проклятие.

“Что они делают?” спросил Хрольф, голосом чуть громче шепота.

“Собираются отдохнуть”, ответила она так же. Когда шепчешь, голос разносится слишком далеко, Лириэль частенько удивляло, как мало людей осознают это. Темные эльфы шепчут, когда хотят быть услышанными — звуковой эквивалент дразнящей улыбки.

“Они перегородили тоннель”, хмуро добавила дроу, “и у нас нет времени”.

Капитан подумал, потом дотронулся до короткого меча на бедре Лириэль. “Я слышал, что дроу легко может уложить двенадцать гоблинов”.

Девушка пожала плечами. Она неплохо обращалась с мечом, а в метании ножей ей почти не было равных, но однако ее умения касались больше магии, а не грубой силы. “Некоторые могут. Я не из их числа”.

“Да, но знают ли об этом гоблины?”

Дроу резко обернулась к нему, удивленная что человек предложил столь изобретательное — и при этом простое — решение. Они обменялись короткими понимающими ухмылками, и она кивком одобрила его план.

Хрольф похлопал ее по плечу и вытащил меч. “Иди, девочка. Если уродливые мелкие мерзавцы не перепугаются, я буду рядом”.

Несмотря на подозрительность, врожденную и воспитанную в ней жизнью среди родичей, Лириэль поверила ему.

С обнаженным мечом она прошла, невидимая и бесшумная, в круг гоблинов. Затем, отбросив назад пивафви, она приняла угрожающую позу, демонстрируя клинок. “Привет, ребята”, мурлыкнула она на гоблинском. “Поиграем?”

Неожиданное появление готовой к бою дроу прямо в их рядах испарило всяческую храбрость, которой могли обладать стражники. Визжа от ужаса, гоблины бросились прочь, бросая вещи и оружие.

Широко улыбающийся Хрольф подошел к дроу. “Отлично сработано! А ты не думаешь, что они вернутся — с друзьями?”

“Ни за что”, уверенно ответила Лириэль. “Они же стражники, и они побежали. Если они признаются — им конец”. Дроу нагнулась, роясь в оставленных пожитках, а Хрольф выбрал для себя кое что из валявшегося оружия. Поиски Лириэль увенчались находкой нескольких здоровых, проржавевших ключей. Улыбнувшись, она показала их Хрольфу.

Капитан радостно кивнул, понимая какая им сопутствует удача. В темницу его тащили через несколько ворот. Ключи сильно ускорят их бегство, хотя каждые ворота так же охраняются магическими ловушками и как минимум одной разновидностью каких-либо жутких, вооруженных существ. Ни то, ни другое Хрольфа не беспокоило. В отличии от большинства своих соотечественников, он высоко ценил магию, и видел достаточно свидетельств таланта эльфийки в этой области, чтобы доверить ей магическую сторону их бегства. А что до всего остального — ведь теперь у него есть меч, верно?

* * * * *

Облокотившись на ограждение корабля, Федор из Рашемена взирал на суету и шумиху Скуллпорта. Торговцы, моряки, докеры в сутолоке у гниющих деревянных причалов обсуждали огромное количество всевозможных товаров. Над головой кружились тучи вайкинов, своего рода морских летучих мышей, встречавшихся только в подземном порту. Хотя здесь и не было луны, чтобы управлять приливами, а небо, заменял возвышающийся каменный купол, о борт, бесконечным ритмом, эхом пульса далеких морей, билась черная вода.

Бурлящий подземный город, такой непохожий на деревни его родины, не переставал изумлять Федора. Больше всего его поражал мир, во имя торговли царивший между извечными врагами. Дварфы бросали ящики с грузом оркам; люди нанимались на работу к бехолдерам; свирфнебли торговались с иллитидами. Подобная противоестественная гармония была ему на руку. Бой поблизости — любая драка — могла ввергнуть его в смертельное боевое безумие.

Федор был берсерком, одним из знаменитых воителей Рашемена, великих защитников его родины. Однако в отличии от своих братьев, он не всегда мог контролировать свою ярость, или вызывать по своей воле. Когда Колдуньи, правившие землей Рашемена, стали опасаться, что его приступы могут подвергнуть опасности всех кто находится рядом с ним, ему поручили отыскать украденный артефакт, амулет известный как Ветроход. Его магия была древней и таинственной, но Колдуньи полагали, что с его помощью можно будет связать магическое проклятие молодого воина. Такова была единственная надежда Федора, заставить безумие берсерка подчиняться его воле — амулет, и магия девушки дроу, которая теперь несла его.

Поиски Ветрохода привели его из снежного Рашемена в глубины Подземья, где он встретил прекрасную юную волшебницу. Лириэль оказалась сначала врагом, затем соперником и наконец спутником и другом. Федор проследовал за дроу пол-Фаэруна, и с радостью отправится с ней на Руатим — и не только ради магии, которой она владела.

Глаза юноши, голубые как зимнее небо, беспокойно рассматривали толпы на улицах. Лириэль договорилась о путешествии на этом корабле для них обоих, и пообещала встретиться с ним тут. Она запаздывала. И он мог вообразить слишком много причин, которые могли задержать ее.

“Проблемы?”

Лаконичный вопрос вырвал Федора из пучины терзавших его мыслей. Он повернулся к первому помощнику, краснолицему рыжебородому мужчине, примерно его размера и телосложения. Почти шести футов росту, с могучими мускулами, моряк выглядел как рашеми. Бледная кожа и голубые глаза, знакомая прямота взгляда, открытое лицо с широкими линиями и выделяющимися чертами. Сходство моряка с родичами Федора не удивляло юношу, поскольку у них без сомнений были общие предки. Древние северяне, заселившие Руатим, так же добрались далеко на восток, в Рашемен. “Просто задумался, когда же мы отплываем, Мастер…”

“Ибн”, ответил первый помощник. “Просто Ибн. Мы отчалим как только появится капитан”.

Федор подождал, надеясь получить более подробный ответ, но Ибн лишь вытащил из-за пояса трубку и вдавил в нее несколько ароматных листков. Проходящий матрос протянул кремень и кресало, и вскоре Ибн пошел прочь, попыхивая с бесстрастно-спокойным видом.

Молодой воин вздохнул, и смирился с неизбежностью. Ему оставалось лишь ждать. Не считая беспокойства о задержке Лириэль, ожидание не было неприятным. Открывавшиеся виды могли приковать его взгляд на многие часы, и сам корабль тоже был более чем достоин внимания. Эльфийка была странной комбинацией старого и нового: длинная и изящная, напоминающая древние драккары, она была сбита из легкого, прочного дерева. Однако ее корпус был достаточно глубок для размещения подпалубных помещений, где распологались грузы и тесные спальные места. Небольшие рубки на носу и корме были обвешаны яркими щитами экипажа, состоявшего из прирожденных воинов. Огромный прямоугольный парус и ряд мачт обещал скорость и маневренность в любой ситуации. Однако самой удивительной чертой корабля была гордо возвышавшаяся над узким бушпритом фигура: десятифутовая резная статуя эльфийской девушки. Ярко разрисованная и раскрашенная так, как не могло бы и приснится ни одному когда-либо жившему эльфу, статуя дала кораблю свое имя и вместе с ним веселый, дерзкий ореол, который Федор находил необычным, но привлекательным.

Среди экипажа юноша так же чувствовал себя как дома. Они приняли его как своего, одновременно оказывая всяческое почтение. Федор полагал, что понимает причины этого. Он слышал, что на Руатиме воинам оказываются великие почести, и придается особый ранг. Ничего удивительного, если Лириэль упомянула его дар берсерка, пытаясь получить право на путешествие на корабле с Руатима. Федор не возражал; лучше, если экипаж будет предупрежден. С того времени, когда боги бродили по земле, когда магия взбесилась и его боевое безумие стало капризным как ветер, он принимал любую возможную предосторожность, чтобы не причинить вред окружающим.

Первый помощник вытащил изо рта трубку и ткнул ей. “Капитан идет”, заметил он. “И не один, как всегда”.

Федор посмотрел в указанном Ибном направлении. Огромный светловолосый человек несся к кораблю, поводя внушительным кулаком из стороны в сторону как косой, расчищая себе путь сквозь толпу. Несмотря на размер и короткие ноги, капитан развил неимоверную скорость. За ним во всю прыть, с развевающимися белыми волосами, бежала Лириэль. А за ней в свою очередь катился рой размахивающих ножами кобольдов.

“Расступитесь, парни!” проревел капитан, отпихивая с дороги ошеломленного прохожего.

Его экипаж принял такое развитие событий стоически, принимаясь за дело с легкостью и быстротой, говорившими о немалой практике. Ибн перерезал веревки, удерживавшие корабль у причала и встал за руль; другие заняли места на мачте. К изумлению Федора, Эльфийка рванулась прочь от гавани, уходя вне досягаемости капитана и его спутницы дроу.

Прежде чем Федор успел отреагировать на такое предательское бегство, капитан остановился. Пробежавшую мимо Лириэль гигант ухватил одной рукой за пояс, так же заставив ее застыть. Свободной рукой он зачерпнул горсть ее перепутавшихся волос вместе с кольчугой. Легко подняв дроу в воздух, капитан занес ее для броска, и на глазах раскрывшего рот в шоке Федора метнул Лириэль ввысь и к кораблю.

Сила капитана и левитационные способности самой Лириэль позволили дроу совершить импровизированный перелет. Выставив перед собой руки, она летела к Эльфийке как черная стрела, с широко распахнутыми от восторга глазами.

Федор поймал дроу за руки и мгновенно начал разворачивать ее вокруг, ослабляя силу столкновения и позволяя ей замедлить полет. С каждым кругом дроу теряла скорость, но явно не переставала наслаждаться ощущением. Однако как только ее ноги коснулись палубы, Лириэль вырвалась, и бросилась к поручню.

“Хрольф!” позвала она с ясно отразившейся на лице паникой.

Только через миг Федор сообразил, что это имя, а не свидетельство резкого приступа морской болезни. Лириэль смотрела на причал, где только что стоял капитан. На его месте пританцовывала и вопила толпа кобольдов, быстро уменьшавшаяся по мере удаления корабля.

Желая развеять ее беспокойство, Федор подошел к Лириэль и указал в воду. Внизу под ними капитан сильными уверенными гребками плыл к своему кораблю. “После того, как он швырнул тебя, он сам бросился в воду”.

Лириэль кивнула, облегченно улыбнувшись. Затем, в одной из хорошо знакомых Федору резких смен настроения, она вздернула подбородок и пронзительным взглядом уставилась на помощника. “Почему вы медлите? Сейчас же помогите капитану!”

Ибн вздрогнул как от удара, но повиновение приказам давно стало его привычкой, а дроу отдавала их с силой и уверенностью военного вождя. Прежде, чем первый помощник сообразил что делает, он установил руль и бросил за борт свернутую веревку.

Он не промахнулся, Хрольф ухватился за завязанный узлом конец и стал подтягиваться к кораблю. Вскоре он перелез через поручень и встал, весь мокрый, с видом победителя, на собственной палубе.

“Отлично, Ибн”, добродушно провозгласил он, шлепнув того по спине и чуть на свалив с ног. “Водяные ворота перед нами; готовься к поднятию”.

Но у первого помощника на уме было другое. “Что здесь делает она?” осведомился он прямо, одновременно с коротким кивком, бросая на дроу хмурый взгляд.

Хрольф откинул назад прилипшие волосы и встал лицом к лицу с рыжебородым моряком. “Это Лириэль, принцесса среди своего народа, и волшебница стоящая любого десятка из виденных мною в этом лунном цикле!” объявил он достаточно громко, чтобы его услышали все на корабле. “Кроме того, она оплатила свой проезд. Обращайтесь с ней с должной почтительностью, или ответите передо мной. И знайте: тот, кто посмеет дотронуться до нее, останется без руки”.

После капитанской речи наступила ошеломленная пауза. “Но она эльф”, запротестовал один из мужчин, следуя типичному для северян недоверию к волшебному народу.

“Она дроу!” испуганно добавил другой, ибо страшная репутация темных эльфов была известна во многих землях.

“Она это она”.

Последнее замечание, произнесенное с самым настоящим ужасом, явно подвело итог протестам экипажа. Они закивали, негромко переговариваясь друг с другом, некоторые делали оберегающие жесты.

“Вот что, упакуйте весь этот бред вместе с остальным грузом!” взревел Хрольф, терпение которого похоже истощилось. “Всю свою жизнь я слышал, что женщина на борту означает дурную удачу, но ни разу не видел никаких тому свидетельств! Или моя девочка хоть однажды доставила нам неприятности?” потребовал он, указывая на гигантскую резную фигуру.

“Ничуть, эльфийка приносит везение”, задумчиво проговорил кто-то из экипажа.

“Именно”, объявил капитан, голос которого зазвенел, мощью и убедительностью не уступая мастеру актерского искусства. “Шторм никогда не заставал нас врасплох; никогда создания моря не решали превратить нас в свою трапезу! А где теперь те, кто пророчил, что эльфийка принесет нам беду? Сколько из них спят теперь в объятиях Амберли, а наше время все еще не настало?”

Одинаково сердитое выражение на лицах северян растаяло, сменившись озадаченностью и нерешительностью. Хрольф, явно досконально знавший своих людей, подождал, давая время посеянной идее укорениться. “Я скажу так, самое время чтобы Эльфийку почтила посещением одна из ее рода”, заявил он. “И потом, у кого кроме черной девочки есть магия, необходимая чтобы прорваться через ворота? С половиной Скуллпорта висящей у меня на пятках, неужто вы думаете, что Хранители отправят нас без вопросов и пошлют нам вслед воздушные поцелуи?”

Спорить с логикой Хрольфа было невозможно, и экипаж знал это. Хранители были наемными магами, поднимавшими корабли через магические запоры, которые вели из подземного порта в Морские Пещеры — непроходимый, усыпанный камнями участок к югу от Уотердипа — и далее из них в открытое море. Эти магические порталы столетия назад установил Халастер, могущественный маг, оставивший печать своего безумия почти на каждом коридоре Подземья, и по сей день врата были единственным путем для кораблей желавших попасть в Скуллпорт или покинуть его. Без дозволения Хранителей — или помощи опытного мага — Эльфийка никогда не уплывет из подземного залива. Нравилось им это или нет, но только дроу давала им шанс на спасение.

Лириэль, правда, беспокоили более насущные проблемы. Три небольших корабля, загруженных солдатами, со смертоносной решительностью нацеливались вслед за Эльфийкой. Они неуклонно приближались к большему кораблю; битва казалась неотвратимой.

Страх, эмоция настолько новая для Лириэль, что она даже не знала названия для нее, бился комом в ее горле. Никогда она не уклонявшаяся от схватки, она знала, что если к бою присоединится Федор, темные воды скоро согреет кровь. Дроу не могла допустить этого.

Она повернулась к Хрольфу. Буян уже заметил надвигавшуюся угрозу, и глаза его поблескивали от предвкушения. “Покажи мне место внизу, куда я могу отправиться”, потребовала она. “Федор пойдет со мной и будет охранять, моя работа не должна быть прервана”. Глаза Хрольфа упали на темный меч Федора, и след разочарования мелькнул на его лице.

“Делай как мы договорились, и все будет в порядке!” добавила Лириэль тоном, не дозволявшим спора.

Хрольф сдался, вздохнув и пожав плечами. “Ну ладно, парень, тогда вот твои приказы: Не позволяй никому пройти люк, пока наша волшебница не освободит тебя”.

Федор кивнул, услышав и слова капитана, и то, что в них содержалось. Хрольф повелевал на этом корабле, а берсерк обычно следовал приказам командира даже ценой жизни. Капитан знал это, и формулировал слова соответствующе. Следуя за Лириэль по короткой лестнице в темноту трюма, Федор позволил себе надежду, что сможет выполнить отданный приказ. Капитан помедлил, не закрывая люк. “Удачи тебе, девочка. А ты позаботься о ней”. Он кинул на Федора проницательный взгляд и подмигнул. “Впрочем, ты и так знаешь об этом, верно?” Люк со стуком захлопнулся, потом донесся скрип чего-то тяжелого, перетаскиваемого чтобы замаскировать отверстие. Сердитые голоса зазвучали ближе, и Лириэль с Федором расслышали короткий звон спущенной тетивы. Надо всем звенел голос Хрольфа, радостно отдававшего указания своим людям.

“Я не могу сконцентрироваться в таком шуме”, проворчала Лириэль. “Подойди поближе — сядь здесь, рядом. Я собираюсь вызвать сферу тишины. Битву слушать тебе не обязательно — просто следи за люком, и убивай любого кто попытается подобраться ко мне”.

Федор спрятал улыбку, устраиваясь на деревянном полу рядом с другом. Деловая манера дроу ни на миг не обманула его. Если об этом зайдет речь, она просто заявит что поступает практично; она слишком гордилась путями темных эльфов, чтобы признаваться в заботе о других. Практичной она действительно была. Федор не настолько хорошо знал экипаж, чтобы отличить врагов от союзников, а в хватке боевой ярости он будет сражаться до тех пор, пока не погибнет, или рядом не останется противников. Все же, он не мог бороться с соблазном дать понять Лириэль, что он видит насквозь ее маленькую хитрость.

“Чтобы сторожить, мне не помешает свет”, спокойно заметил Федор.

Комнату немедленно залило мягкое сияние магического огня. Лириэль бросила на него долгий подозрительный взгляд, но если и распознала дружеское поддразнивание, то виду не подала. Возвращаясь к делу, она открыла маленькую книгу заклинаний, и достала из сумочки вещи, которые ей понадобятся для сотворения магии.

Заклинание было тяжелым, одним из самых сложных в книге магии порталов, подарке ее отца, великого архимага Мензоберранзана. К тому же, оно было одним из самых необычных, позволяя личности или сущности пройти сквозь установленные врата вместе с открывшим их путешественником. Лириэль могла только надеяться, что корабль с экипажем можно рассматриват как сущность.

Она вошла в глубокую концентрацию, требовавшуюся для столь серьезной магии, раскачиваясь всем телом, жестами втягивая силу из потока магии и подчиняя ее своей воле. Тем не менее, она не оставляла без внимания разгоравшуюся наверху битву — вопреки ее словам, магическая тишина окружала только Федора — и прислушивалась, дожидаясь сигнала Хрольфа. Сотворив заклинание она застыла без движения, обхватив руками сферу вызванной силы, готовясь высвободить ее когда настанет момент. Наконец, послышался сигнал: быстрая последовательность ударов и пауз, о которой договорились они с Хрольфом. Другой корабль проходит сквозь магические печати; время для Эльфийки присоединиться к нему.

Руки волшебницы взмыли ввысь, выпуская магию. Мир вокруг беспорядочно задрожал. Лириэль подхватил поток, рев падающей воды и круговерть цветов сошедшей с ума радуги. Ее физическое тело казалось растворялось, а разум превратился в хаос заполненной толпой комнаты. Дроу ощутила, по отдельности и все вместе, мысли и страхи всех и на этом корабле, и на другом. В этот момент она знала всех по именам, и могла сказать, что каждый делает. Многогранная четкость длилась один удар сердца, прежде чем множество разумов объединились в одной эмоции: ужасе. Это падение барьеров, неожиданное, неизмеримое единство выходило за границы всего, что могли вообразить большинство из них.

И тут, так же неожиданно, как и началось, заклинание закончило работу. Открыв глаза, Лириэль к своему облегчению обнаружила себя и все вокруг в целости и сохранности — не слившееся досками и жилами с другим кораблем и находившимися на нем. Таков был риск этого заклинания, даже если речь шла просто об одном маге, следующем за другим. Отец предупреждал ее, рассказывая истории о магах, навечно слившихся после применения такогозаклятия, и сошедших с ума в тщетных попытках разделить одно тело между двумя разумами.

Лириэль потянулась, пальцем разрушив защищавшую ее друга сферу тишины, почти как ребенок, протыкающий мыльный пузырь. “Все закончилось”, сказала она, и на ее лице расцвела радостная улыбка. “Пойдем, посмотрим на звезды!”

Федор искренне ответил на ее улыбку своей. Он тоже тосковал по этому виду за время их пребывания в пещерах вокруг Скуллпорта. Все еще чувствуя себя немного не в своей тарелке после магического перемещения, он плечом приподнял люк, и выполз на палубу.

Под сверкающим звездным небом люди с Эльфийки стояли, уставившись на столь же ошарашенные лица экипажа корабля, плескавшегося рядом, почти борт о борт.

Хрольф первым пришел в себя, и взревел, приказывая своим бросить оружие и взяться за весла. Федор так же сел за весло, и вскоре корабль уже ушел далеко от их невольного проводника. Когда стало ясно, что их не собираются преследовать, Хрольф поднял паруса, и отпустил гребцов на отдых.

Федор направился по палубе к месту, где стояла Лириэль, поглощенная созерцанием звезд. Странно, но ему придавало уверенности знание, что прожившая почти всю жизнь под землей может всей душой любить небо, его многоцветие и краски. В такие мгновения Федор мог поверить, что у него с прекрасной дроу на самом деле не так уж много различий.

Неподалеку от Лириэль стояли капитан и первый помощник, занятые разговором. Федор не собирался подслушивать, но голос Хрольфа разносился в тихом ночном воздухе не хуже охотничьего рога.

“Ну что же, появился еще один порт где нам какое-то время не будут рады! Придется добавить Скуллпорт в это число”, сказал Хрольф.

“Похоже на то”, согласился его собеседник.

“Зато остановка была того достойна, и хорошая драка под конец!”

“Это верно. Но груз потерян”.

Капитан подмигнул. “Не беспокойся. Наверстаем по пути домой, и больше чем было!”

Федор замер, шокированный наконец-то пришедшим пониманием. Быстро оправившись, он торопливо подошел к Лириэль, и ухватив ее за руку потянул прочь от разрабатывавших планы моряков.

“Ты должна кое о чем узнать”, сказал он тихим тревожным голосом. “Боюсь, это пиратский корабль!”

Дроу посмотрела на него с искренним недоумением в янтарных глазах. “Да”, медленно ответила она.

Он отошел на шаг, пораженный. Лириэль уже знала, и не придала этому никакого значения. Хотя, неясно с чего бы ему удивляться. Девушка обладала сильным характером. Она доказала свою верность дружбе, и даже демонстрировала своего рода свежепроклевывающееся благородство. Однако в дополнение к этому она была безжалостно практична, а к морали относилась с презрением дикой снежной кошки. В ее жизненном опыте мало что могло подготовить ее к пониманию более жесткого кодекса поведения Федора.

“Лириэль, эти люди бандиты!” попытался он объяснить.

Дроу фыркнула и яростно всплеснула руками. “А что во имя Девяти Адов ты ожидал? Подумай хоть немного Федор. Ты не полагаешь, что для дроу будет довольно трудно устроиться на корабль доверху загруженный паладинами? Да еще из Скуллпорта?”

Федор помолчал, признавая справедливость ее слов и пытаясь найти равновесие между честью и необходимостью.

“Ну?” потребовала Лириэль, уперев кулаки в бедра и с вызовом подняв снежную бровь.

Юноша улыбнулся, но без радости. “Похоже, вороненок, это морское путешествие окажется интереснее, чем я предполагал”, сказал он, намеренно используя данное им прозвище, чтобы развеять ее гнев.

Лириэль мгновенно расслабилась, и взяла его под руку. “Вот она, проблема людей”, заметила она пока они приятельски прогуливались по освещенной звездами палубе, “Вы никогда не ожидаете и половины того, что должны. Один — два шага вперед, и вам кажется, что уже хватит!”

“А проблема с дроу”, подразнил ее в ответ Федор, “в том, что ты никогда не перестаешь думать. У тебя всегда работает лишь голова, а не сердце”.

Но девушка покачала головой, вглядываясь блестящими глазами в бесконечное звездное небо. “Есть те кто думают, и те кто мечтают”, тихо проговорила она, повторяя одно из любимых выражений Федора. “Но лично я отказываюсь выбирать между тем и другим!”

Глава 2 Шторм надвигается

Ранней весной северные моря холодны и негостеприимны. Огромные плавучие глыбы льда делают навигацию опасной. Стада китов отправляются на север, возвращаясь в холодные воды их летнего дома, и добавляя неприятностей кораблям. Перемещаются и другие, более опасные создания. Жестокие зимы Севера вынудили их искать убежища в морской бездне. Теперь, с приходом весны, они пробуждаются из спячки и ищут поверхность, а вместе с ней и пищу. Их существованию никогда не находилось живых свидетелей, но эти существа оставляют за собой доказательства своей способности топить корабли и пожирать целые команды.

Прибрежные воды к северу от Лускана, более известные как Море Движущегося Льда, особенно опасны, и Каладорну Кассалантеру пришлось постараться, прежде чем он нашел корабль, отправлявшийся так далеко. Наконец он купил место на борту Резца, торгового кога, каждый год путешествовавшего на север в это время, когда, на скалистых островах и больших ледяных полях, морские львы порождают свое потомство. Охота на детенышей дело малоприятное, но купающиеся в роскоши аристократы Уотердипа давали хорошие деньги за шелковистые белые шкурки. А с ростом пиратства, даже в это неблагоприятное время года, капитан корабля с радостью принял предложенный Каладорном меч для защиты ценного груза.

Семья Каладорна была одной из богатейших среди аристократии Уотердипа, но молодой человек оставил позади имя, ранг и привилегии, избрав собственный путь. Как бы он не старался, даже в простой одежде он выделялся среди экипажа. Широкоплечий и высокий, он носил оружие и передвигался с размеренной грацией опытного бойца. Природная, бессознательная гордость в осанке и уверенность в глазах не подходили избранной им маске скучающего юноши из благородного дома в поисках приключений. Каладорн был одним из тайных Лордов Уотердипа. Тревожные слухи, предвестники неизвестного надвигающегося конфликта, довольно давно беспокоили юг. Каладорн направлялся на север в поисках ответов.

Солнце только поднялось, и молодой Лорд стоял первую вахту в вороньем гнезде. Незавидное место. Тяжелый туман саваном стелился над водой, пропитывая плащ, превращая его темно-рыжие волосы в соленые сосульки. Но все мысли о неудобствах исчезли перед представшим его взору видом.

Из тумана медленно появился корабль, двигаясь к ним как огромный, бесшумный призрак. Паруса свисали клочьями, но флаг — яркое шелковое полотнище, объявлявшее о принадлежности корабля флоту Уотердипа — реял на леденящем ветру.

Каладорн поднял тревогу, и ловко скатился по веревке на палубу. Большая часть команды с оружием в руках собралась по левому борту. Каладорн протолкался к бывшему наемнику, а ныне капитану, крепкому, чернобородому Фарлоу. Ходили слухи, что во время сражения Фарлоу расправлялся с врагами с тем же ледяным спокойствием, с которым убивал тюленьих детенышей. Сейчас репутация капитана только радовала Каладорна.

“Что ты думаешь об этом?” спросил он, кивая в сторону покинутого корабля. “Работа пиратов?”

Фарлоу мотнул головой. “Не тех, что плавают в здешних водах. Ни один северянин не оставит хороший корабль — они обожают их, как большинство людей жаждут холодного эля и теплой женщины. И взгляните на палубу”, добавил он. “Бочки рядами, стоят как на подбор. Пираты разобрали бы все по кусочкам, и утащили любую ценность”.

“Что же случилось с экипажем?” задумался один из охотников. “Мор?”

“Маловероятно в такое время”, ответил Каладорн. Корабли в далеких путешествиях бывало подбирали вместе с грузом какую-либо смертельную болезнь, но эта беда обычно приходит летом. “Корабль не мог дрейфовать так долго. Без управления он бы не пережил зиму во льдах. К тому же, вы видите флаг? Такой ветер раздерет его за несколько дней, или даже часов”.

Капитан бросил на молодого аристократа быстрый взгляд. “Значит, ловушка?”

“Возможно”, признал тот, поняв в каком направлении работают мысли Фарлоу. Корабль из Уотердипа, появляется на известном маршруте торгового судна загруженного дорогими шкурками? К тому же этот корабль-призрак был каравеллой, одним из быстрейших и самых надежных типов, которыми по праву гордились верфи Уотердипа. Несколько из них пропали в морях за последние сезоны. Ничего странного, учитывая опасности подобных занятий и прихоти Амберли, непредсказуемой богини морей. Ровным счетом ничего странного, если не считать, что два таких корабля недавно появились в южных портах под цветами Руатима.

У Каладорна не возникало сомнений, что и это судно также стало добычей северных разбойников. Но он подозревал, что дело не только в этом. Ему доводилось сражаться и вместе с людьми Руатима и против них, и он знал их как гордых и отважных воинов. Добытый корабль в их руках ринулся бы в битву, а не использовался для засады. И все же, очень похоже было что каравеллу действительно оставили здесь, чтобы они нашли ее. Не ловушка, решил он, но послание.

“Я отправляюсь туда”, объявил Каладорн. “Если пожелаете, держите Резец на безопасном расстоянии. Я прошу лишь, разрешите мне использовать спасательную лодку, и подождите, пока я расследую происшедшее. В чем бы ни было дело, в болезни или пиратстве, слово о судьбе корабля должно дойти до города”.

Капитан почтительно кивнул. Как все моряки, он знал, что каждый потерянный корабль высматривают десятки глаз. Те, кого неудача заставила любить пропавшего моряка, никогда не перестанут вглядываться в морскую даль со смесью надежды и ужаса. Когда ожидание растягивается на годы, а любовь становится призрачной тенью, даже плохие новости лучше, чем вообще никаких.

Провести крошечное суденышко по волнующемуся морю оказалось сложнее, чем ожидал Каладорн, но в конце концов он очутился на палубе покинутой каравеллы. Быстро обыскав ее сверху донизу он не обнаружил ни экипажа, живого или мертвого, ни каких либо следов минувшей битвы. Наконец, отчаявшись найти какие-либо свидетельства случившегося, он решил осмотреть оставшийся груз.

Подняв с помощью кинжала деревянную крышку первой бочки, он ощутил знакомый солоноватый запах — рассола, использующегося для сохранения весеннего улова сельди. В жидкости плавали длинные, гладкие нити, зеленые как водоросли, но странно напоминавшие что-то…

Каладорн закатал рукава и двумя руками ухватился за зеленые пряди. Резко потянул, ожидая увидеть перед собой клубок странных водорослей. К своему ужасу, он обнаружил, что смотрит в открытые, мертвые глаза морской эльфийки.

Даже в смерти она осталась прекрасна, рассол сохранил в неприкосновенности тонкие черты и сложный узор кожи, но разуму Каладорна сейчас было не до таких наблюдений. Дрожащими руками он осторожно опустил эльфийку в страшный гроб. Позволив себе передышку чтобы собраться с силами и успокоиться, он вскрыл остальные бочки, около дюжины. В каждой из них оказалось тело морского эльфа.

Мысли молодого Лорда беспорядочно метались, пытаясь найти какой-то смысл в этом зверстве. Известно, что люди Севера не питали большой любви к эльфам. Это было столь же верно для варваров тундры, как и для мореплавателей Лускана, Руатима и северных Муншае. Но кто может пойти на такое, и зачем? И для чего понадобилось, чтобы мертвых морских эльфов нашли на корабле Уотердипа?

На ум приходило множество вариантов, один хуже другого. Были слухи о недавних нападениях на поселения морских эльфов. Возможно, это была просьба о помощи; быть может сами эльфы оставили товарищей, павших в бою, надеясь доставить до Уотердипа сообщение, которое не смели принести сами. В конце концов, флаг на борту так далеко от дома это хорошо известный сигнал бедствия. Но Каладорн отверг эту идею как только она появилась. Было непохоже, чтобы гордые эльфы стали бы так унижать своих соплеменников.

Возможно, какая-то группировка среди северян объявила войну морским эльфам, из-за спора о правах на ловлю рыбы, или, более вероятно, просто ради развлечения. Северяне наслаждались звоном оружия, — многие из них поклонялись Темпусу, богу битв, — и слишком долгое время были лишены возможности повоевать. Несколько лет назад Уотердип и союзные ему города вынудили враждовавшие Руатим и Лускан заключить мир. С тех пор резко возросло пиратство и нападения на береговые деревушки стали обычным явлением. Жизнь была куда легче, угрюмо подумал Каладорн, когда северяне дрались между собой, и оставляли других в покое.

Он осторожно закрыл крышки и начал перегружать бочки на Резец. У него не возникало сомнений, что тела необходимо доставить в Уотердип. Каладорн знал, что эльфы неохотно тревожат ушедших за грань этой жизни, но возможно найдется служитель в эльфийском храме, который согласится вызвать дух одного из погибших. А если ни один из жрецов не услышит доводов разума, Каладорн найдет того, для кого убедительным покажется острие меча.

Пусть другие Лорды беспокоятся насчет дипломатии. Эта загадка касалась его возлюбленного города, и он намеревался получить ответ, любой ценой.

* * * * *

Ретнор стряхнул снег с сапог у входа в зал совета. Эту простую комнату, выстроенную, согласно традициям северян, с переплетением открытых деревянных балок, занимал огромный стол из кедра и пять жестких кресел. Единственными уступками комфорту были пылающий каменный очаг, занимавший целую стену, и присутствие служанки, подносившей эль или мед. Вручив ей шерстяную шапку, Ретнор занял свое место за столом, где его уже ожидали остальные Старшие Капитаны Лускана.

Всего Капитанов было пятеро, в их задачу входило управлять городом и следить за его торговлей и усилением. Лускан был сильным и процветающим портом, контролировавшим немалую часть торговли ценностями северных земель. Серебро из шахт Мирабара, лес с окраин гигантского Ларквуда, рыбья кость из Десяти Городов, оружие дварфьей ковки — все проходило через таможни Лускана и отправлялось с его кораблями. И все же ни один из присутствовавших мужчин не был удовлетворен богатствами Лускана, или его границами.

“Твой отчет, Ретнор?” потребовал Таэрл, сегодня исполнявший обязанности Первого Старшего Капитана, и председательствовавший в совете. Все пятеро занимали эту позицию по очереди, сменяясь с новой луной и отливами. Древний обычай помогал удерживать амбициозную пятерку от бесконечных схваток за лидерство.

“Наш план завоевания Руатима выполняется как намечено”, начал он.

“Выполняется как намечено?” Сулжак, далекий родственник Ретнора и постоянный соперник выплюнул слова как кусок гнилого мяса. “Мы так размягчились, что даже наши слова ослабели? Победа”, провозгласил он подчеркивая свое утверждение ударом кулака о стол, “Вот что нужно воинам”. Ретнор откинулся в кресле, с безразличным видом дотрагиваясь пальцами до перевязи меча. Он был лучшим бойцом в комнате, и все прочие знали это. С позиции силы он мог предлагать тонкую стратегию, которая стала бы предметом насмешек и презрения, исходи она от меньшего воина.

“Руатим слаб, и продолжает слабеть с каждым днем”, продолжил он ровным голосом. “Пока что нам удалось достичь этого не вызывая подозрений Уотердипа и их так называемого Союза Лордов. Продолжая так же, мы сможем завоевать остров одной решительной атакой. Уотердип и его прислужники будут гораздо менее активно возражать, если поставить их перед свершившимся фактом, но долгая война наверняка привлечет внимание сующих нос не в свое дело южан”.

“И что с того? Я не боюсь Уотердипа!” прорычал Сулжак.

“Я тоже”, парировал Ретнор. Но должен ли я напоминать тебе, родич, что Уотердип прекратил нашу последнюю войну с Руатимом. Мы были так близки к успеху, но потеряли все!”

“Мы обретем славу в открытом бою!” настаивал Сулжак.

“Нет никакой славы в упрямом нежелании учиться у прошлого!” прогремел Ретнор, потеряв терпение. Его холодный взгляд уперся в Сулжака, приглашая его сделать персональный вызов. Остальные отвернулись, погрузившись в насупленное молчание.

“Я ненавижу мягкотелых южных трусов не меньше любого из вас”, вставил Барам, старейший из членов совета, и самый склонный к компромиссам. “Но еще больше мне не нравится мысль стать таким же как они. Мы воины, Ретнор. Хитрость не наше лучшее оружие, и мне бы не хотелось, чтобы оно стало главным”.

“Это лишь одно оружие из многих”, ответил Ретнор. “Наши флоты, наши воины — их время еще настанет. Мы не можем завоевать Руатим и править морями без них. Когда настанет момент, мы ударим”.

“И как мы узнаем, что этот странный плод созрел?” осведомился Таэрл.

“Я дам знать”, просто объявил Ретнор. “Я подослал шпионов в моря окружающие Руатим, и на самом острове”.

“Им можно доверять?” вставил Курт, суровый и подозрительный человек, с характером таким же черным, как его борода.

“Я обеспечил их верность”.

В воздухе повисла напряженная тишина. Голос Ретнора был ледяным, а лицо застыло так, что прочие не могли не задуматься, какую цену он назвал, какие методы применил.

Наконец Первый Старший Капитан прочистил горло и кивком выразил согласие с планом Ретнора. “Мы подготовимся к атаке и будем ожидать твоего слова. Сулжак и Курт, вы проследите за подготовкой торговых кораблей к битве. Барам, начинай набирать воинов для вторжения”. Он повернулся к Ретнору. “Все прочие детали оставляем тебе. Ты единственный среди нас любишь интриги не меньше чем битвы”.

Отвращение в голосе Таэрла не ускользнуло от Ретнора. “Одно оружие из многих”, повторил он, кладя ладонь на рукоять немало потрудившегося меча. “Мой клинок жаждет крови, ожидание не продлится дольше необходимого”.

В словах Ретнора звенела истина, а волчья улыбка на его лице возвещала о предвкушении сражений. Члены совета кивнули, одобрительно и облегченно. У Ретнора изредка могли появляться странные идеи, но прежде всего он всегда оставался северянином.

* * * * *

Шакти Ханзрин шла по коридорам Дома Ханзрин, игнорируя стражников и слуг, скользивших сквозь темные залы. Как большинство дроу Мензоберранзана, они были тихи и незаметны как тени, магически обретшие плоть. В отличии от них, Шакти представлялась вполне вещественной, с походкой подвергавшей сомнению прочность каменного пола и фигурой почти не уступавшей в обхвате человеческой.

Ее таланты так же были редкостью среди дроу. Шакти была умелым управленцем, и никогда прежде за всю историю города эти способности не требовались так сильно как сейчас. Последствия войны привели хаос Мензоберранзана на грань катастрофы. Истощились запасы пищи; разрушалась торговля. Большинство благородных семей разводили грибные рощи в стенах своих владений, дабы обезопасить себя от угрозы отравления со стороны враждебного клана, — но простонародье все чаще голодало. Шакти занималась этой проблемой, прилагая все усилия к восстановлению поголовья ротов и заброшенных полей. Она так же не забывала придавать своим трудам всеобщую известность. Простые жители Мензоберранзана не заботились, кто согревает троны Правящего Совета. Прежде всего их интересовало, чтобы их дети были сыты, и работал рынок, на котором они могли бы продавать свои изделия. Медленно, но неуклонно Шакти строила для себя силу особого рода, основанную на повседневных нуждах большинства дроу города.

Однако она не забывала, что власть пока сосредоточена в руках матриархии, и почти любая жрица Мензоберранзана жаждет подняться во главу своего клана и упрочить ранг и положение дома. Не случайно старшая сестра Шакти, наследница Дома Ханзрин, слегла с редким смертельным недугом.

Шакти намеревалась играть в эту игру, не теряя при этом из виду глобальные цели, широкие перспективы.

Молодая жрица вошла в свою комнату, не забыв запереть дверь и магически защитить ее от возможных наблюдателей. Обезопасившись, она облегченно вздохнула, и стала массажировать ладонями гудевшие виски. У Шакти часто болела голова — результат напряжения глаз, необходимого, чтобы рассеять туман, в который был погружен ее мир. С рождения близорукая, она шла на отчаянные усилия, чтобы держать свою болезнь в секрете. Постоянная борьба с желанием прищуриться заставляла ее выглядеть лупоглазой. Жреческие заклинания смогли бы улучшить ей зрение, но ни одна дроу не посмеет признаться в физическом дефекте.

Однако когда в ее расплывающемся поле зрения появились самые драгоценные ее сокровища — змееголовый бич, знак принадлежности к числу высших жриц Лолт, и наблюдательная чаша, дар Ваэрауна, бога воровства, — у нее появилась смелая идея. Если боги решили наградить ее такими дарами, почему бы ей не обратиться к ним напрямую, прося об исцелении? Что лучше сможет символизировать ее далеко идущие планы?

Ибо целью Шакти было вернуть дроу их древнюю славу. Согласно Наставлениям Лолт, дроу предназначено было сначала завладеть Подземьем, а уже затем, распространяясь, уничтожить низшие расы эльфов. Ваэраун же поощрял темных эльфов добывать себе место на поверхности незамедлительно. Будучи одновременно жрицей Лолт и Ваэрауна, Шакти смотрела на жизнь шире, чем могло представить большинство населения города. Почему бы ее зрению не прийти в соответствие с ее дальновидностью? Сказано — сделано. Шакти распростерлась на полу, истово молясь богине и богу дроу.

Ответом пришла ослепительная вспышка боли втекающей в жрицу исцеляющей магии — слишком сильной. Даже в этом соревновались соперничающие божества.

Шакти билась в конвульсиях под действием проходивших сквозь ее тело волн силы. Завывая от боли, жрица ухватилась за первую попавшуюся под руку вещь — золоченую раму зеркала. Отраженные глаза уставились на нее, широко распахнутые, изумленные, пылающие красным огнем.

В уголке разума Шакти, куда не пробилась боль, появилось ощущение почти детского восторга. В зеркале отражалась комната в таких деталях, которых молодая дроу никогда не видела и даже не могла себе представить. Заголовки книг на полках, тонкие детали резных горгулий, украшавших камин, слой пыли на столе — надо будет выпороть слугу за такую небрежность — заметила она бессознательно — все было резко, отчетливо видимо. Лолт и Ваэраун откликнулись на ее просьбу.

Последний болезненный стон Шакти перешел в звенящий радостный смех.

Жрица пришла в себя намного позже. Осторожно приняв сидячую позу, она обнаружила, что боль пропала, оставив лишь неестественную умиротворенность, граничившую с эйфорией. Ей достаточно было просто смотреть и видеть.

Но этот момент прошел быстро, и отныне острый взор Шакти ушел вовнутрь, рассматривая ее цели. Она нашла лекарство для своей близорукости — явный знак того, что этот приговор не был окончательным и неизменным. Раз получилось для нее, то же будет и с Мензоберранзаном. Она сыграет по правилам — станет Матроной-матерью дома и проследит за продвижением клана в статусе — а затем использует свою власть, чтобы оторвать глаза дроу Мензоберранзана от беспрерывной междоусобной войны, направить их взор из единственной пещеры в окружающий мир. Широкие перспективы, новые возможности. Для достижения этого существовало множество путей, и Шакти намеревалась задействовать их все.

Жрица обезопасила свои покои дополнительным слоем защитных заклинаний, и приказала личным охранникам — паре каменных големов в форме дроу — охранять дверь. Големы были великолепными стражами, неспособными к мысли или предательству. Обезопасившись, она поместила на стол чашу, осторожно наполнила ее из сосуда с еще теплой кровью и поставила около свечи.

Внезапно Шакти вспомнила о последней картине, полученной ей с помощью чаши через глаза умирающего мага Нисстира: издевательские слова и прекрасное лицо Лириэль Баэнре. Перехитрив мужчину трижды проклятая принцесса снова обыграла Шакти. Новообретенной самодисциплиной, Шакти отбросила прочь знакомую ненависть и зависть, каждый раз пробуждавшиеся в ней при мыслях о Лириэль, и сфокусировалась на тех шагах, которые надо было предпринять для мщения.

Лириэль владела человеческим артефактом, позволявшим ей использовать магию дроу на поверхности. Возвращение артефакта являлось одной из важных частей общего плана Шакти. Ее союзнику Нисстиру это почти удалось, но проклятие дроу — быстро подступающая ярость и испепеляющая жажда мести — подчинили Шакти, и привели к двойной потере партнера и амулета. Она не позволит себе подобной ошибки второй раз.

Спокойный расчет дальнейших действий. Во время той встречи принцесса Баэнре находилась в подземном портовом городе, сражаясь с Нисстиром и его торговцами Драконьей Сокровищницы — последователями Ваэрауна. Несмотря на смерть их лидера, Шакти намеревалась возродить связи с торговой группой, они были полезны в качестве источника информации и товаров с поверхности. Но чтобы найти ускользнувшую противницу Шакти нуждалась в более прямом подходе, и союзниках могущественней чем торговцы-дроу.

Смелые шаги. Нестандартное мышление. Вот что ей нужно. Обхватив ладонями чашу, Шакти начала читать заклинание, которое должно было открыть окно в иной план. Не Бездну — первейший выбор дроу в поисках силы и союзников — поскольку немалую часть ее работы нужно держать в тайне от жречества Лолт, а обитатели Бездны знамениты любовью к предательству. Да они и не обладали властью там, где пребывала сейчас Лириэль. Нет, Шакти стремилась в другие, менее известные места — элементальный план воды.

Дроу обладали большим опытам путешествий по Нижним Планам, но с элементальными почти не имели дела. И все же, рассудила Шакти, если Лириэль отправляется в странствие по гигантским водным просторам поверхности, где еще Шакти удастся разыскать лучших помощников? Это умение досталось ей дорого, отвратительное создание Бездны показавшее ей путь на план воды вырвало у жрицы страшную клятву… Шакти быстро отмахнулась от воспоминания. Она не собиралась раздумывать о своем самом темном секрете пока в этом не будет необходимости.

Жрица вглядывалась в чашу, наблюдая, как темнеет и чернеет кровь, приобретая глянцевый отблеск. Затем исчезли все цвета, чаша казалась наполненной призрачным туманом.

Шакти усилила концентрацию и мысленно слилась с этой дымкой. Ее резко дернуло, последовал миг замешательства и затем она очутилась среди вихрящихся клубов тумана. Мимо нелепо извиваясь проплыл гигантский угорь с чешуей радужного цвета. Дроу чуть не охватила паника, когда она поняла, что затея удалась. Сдержавшись, Шакти напомнила себе, что она не присутствует здесь в полном смысле этого слова. На элементальный план отправился лишь ее дух, оставив физическое тело надежным заботам големов. Ничто здесь — ни странная вода, ни существа ее населяющие — не могут повредить ей. Она пошла сквозь чуждое окружение, наслаждаясь двойным ощущением вещественности движений и отсутствующего веса тела, изумляясь тому, что вода течет сквозь нее легко как воздух.

Впервые Шакти решила, что понимает, почему Лириэль Баэнре так хотела исследовать земли поверхности. В этом непривычном месте ей открывались изумительные вещи, и новые глаза впивались в каждую странную деталь.

На дальнем краю водного ландшафта находилось странное зрелище: туча бурлящих и клокочущих пузырьков. Это было живое существо, пусть и непохожее ни на что, когда-либо виденное или представлявшееся Шакти. Несмотря на отсутствие формы, у него хватало разума и стремлений. Странствующий дух дроу воспринял бушующие эмоции создания — ошеломляющее чувство недовольства, раздражения и ярости, — и повернулся, следуя к их источнику.

Дроу была рада узнать, что даже здесь попадаются разочаровавшиеся существа, жаждущие разорвать связывающие путы традиций. Они были как оторвавшиеся нити, ищущие новый упорядоченный узор, который сами еще не в состоянии определить. Шакти с удовольствием предоставит им такой. У нее хватит предвидения на всех, чтобы с легкостью вплести любое число освободившихся нитей в растущую паутину собственной власти.

* * * * *

На поверхности воды, рядом с маленькой лодкой уходившей прочь от берега Руатима, подрагивал свет убывающей луны. Весенняя ночь была холодна и безоблачна, и каждая звезда в северных небесах горела с хрустальной чистотой. Единственный пассажир лодки, защищенный от холода плащом с капюшоном, устроился среди кучи сырых пузатых мешков — необычный груз, который без сомнений приведет в будущем немало руатимцев к смерти.

Весла тихо окунались в воду, уводя лодку за мелководье, где народ Руатима любил плавать и собирать моллюсков при отливе. Время от времени моряк мельком бросал взгляд на звезды, которые казалось наблюдали за ним мириадами обвиняющих глаз.

Но лодка двигалась неуклонно, каждый удар весел расплескивал отраженную луну как разбитые надежды. Время от времени тихий ритм прерывался и гребец останавливался, чтобы бросить в воду очередную порцию семян, из которых вскоре родятся горькие плоды.

Ночь подошла к концу прежде чем опустели мешки, и вот уже луна начала опускаться за лесистые холмы Руатима.

Одинокий моряк ускорил ритм гребли, поскольку оставалось невыполненным еще одно дело. Этой ночью в тихую деревню придет смерть, дух того, кто мог бы стать героем займет свое место в пиршественных залах Темпуса, бога битв. И место это не будет почетным. Его не ждет славная смерть, свидетельство храбрости, лишь злой дар от руки друга. Именно это, больше чем даже само убийство, было глубочайшим предательством.

Под шорох гальки лодка ударилась о берег. Убийца торопливо вытащил суденышко на сухую землю и закрепил его на положенном месте. Портовая деревня Руатима спала, — даже рыбаки все еще лежали в постелях. Но скоро люди начнут просыпаться, и закутанная в плащ фигура покажется подозрительной. Поэтому убийца откинул капюшон и открыто направился по улицам к дому молодого военного вождя. Если кто и увидит, вопросов не возникнет.

И так, в предрассветной тишине, пришла смерть, с единственным быстрым ударом. Один удар — его хватило, чтобы украсть славу одного из руатан и разрушить честь другого. Убийца знал, что единственный взмах кинжала отправит в залы Темпуса и многих других, потеря лидера тяжким грузом ляжет на весы удачи, удачи которая отвернется от Руатима в грядущей войне.

Убийца выбрался на улицы, радуясь, что ничего не подозревающие жители спят. А возможно они и знали, народ, с детства привыкший читать изменчивое настроение моря и неба. Возможно, они беспокойно ворочались во сне, видя надвигающийся шторм несмотря на чистое небо и спокойные ветры.

Глава 3 Открытое море

Сквозь единственное застекленное окно, немногим шире ладони Лириэль, в каюту Хрольфа пробивался узкий луч света. Дроу сидела на койке скрестив ноги, вокруг валялись ее книги. Тусклый свет, окрашенный заходящим солнцем в розоватые тона, почти не рассеивал сумрак крохотного помещения, но для нужд волшебницы дроу такого освещения вполне хватало.

Наконец, она закрыла книгу заклинаний и потянулась, разминая затекшие за несколько часов занятий, мышцы. Встав, она подошла к окну, наблюдая за слабеющими закатными цветами, ожидая пока придет ее время, время звезд.

Лириэль привыкла к яркости земель поверхности, но светлое время суток на море было совсем иным. Бесконечная протяженность моря и неба, сверкающая, слепящая голубизна. Даже в пасмурные дни отсвет серых вод жалил ее глаза. И беспощадное солнце, придававшее человеческой коже коричневый оттенок, заставило ее гореть уже через день плавания. Никто кроме Лириэль не мог заметить ожоги на черной коже — для ее теплочувствительных глаз, ее лицо и руки сияли как расплавленная сталь — пока на следующий день не появились волдыри. Раздосадованный Хрольф, разозлившись на собственную несообразительность, настоял, чтобы дроу заняла его каюту. Теперь удлиняющимися весенними днями Лириэль укрывалась, отсыпаясь и готовя свои заклинания, и каждый день она дополняла хранившийся в Ветроходе запас сил.

Молодая волшебница прикоснулась к золотому амулету, висевшему у нее над сердцем. Ветроход не выглядел впечатляюще, простой кинжал древней работы в ножнах, с золотой цепочкой. Но несмотря на кажущуюся простоту, он обладал невероятным могуществом. В нем содержалась ее связь с ее родовым наследием, и ее надежды на будущее.

Амулет был создан давным-давно, волшебницами черпавшими магию из природных источников силы, и духов этих мест, когда-то обычного явления в северных землях. Он мог временно,запасать такие силы, чтобы колдунья могла ненадолго отлучится от своего источника. Лириэль рассудила, что присущая от природы дроу Подземья магия, рассеивавшаяся под светом солнца, также представляет собой подобную магию, черпаемую из некоего источника. Она изменила соответствующие заклинания и ритуалы, чтобы запечатать свою врожденную магию, а так же изученное ей волшебство темных эльфов, в амулет.

Дроу подождала, пока угаснут последние лучики заката; затем осторожно повернула крохотную рукоять амулета. Кабину немедленно залил таинственный голубой свет — невидимый для слепых к теплу — пульсировавший странной магией-излучением Подземья. Быстро, как она делала каждую ночь с наступлением темноты, Лириэль провела ритуалы, вносившие только что изученные ею заклинания в амулет.

Ветроход принимал и удерживал не все заклинания Лириэль, но достаточно, чтобы продемонстрировать по-видимому бесконечную емкость. Не удивительно, что Харза-кзад, ее бывший учитель, сказал ей, что половина дроу Мензоберранзана с радостью убьют ради обладания такой властью. И тем не менее, Лириэль печалило, что самое желанное для нее применение амулета — помочь Федору обрести контроль над вспышками берсерковой ярости — упрямо не поддавалось ее усилиям.

Закончив дневную работу, Лириэль прихватила книгу легенд руатимцев, и отправилась на палубу. Ночь обещала быть ясной, сверкая бесчисленными звездами. Большинство членов экипажа были свободны от работы, несколько моряков удобно растянулись на палубе, поглощая похлебку и слушая рассказ Федора о своей родине. Молодой человек был прирожденным рассказчиком, и моряков затягивал ритм его истории и глубокий, богатый тонами, бас. Эту историю Лириэль уже слышала прежде, в ней описывалась битва между воинами Рашемена и Красными Магами, правившими близлежащим Тэем. Матросы встречали каждое упоминание магов злым перешептыванием, и восхищались деяниями берсерков Рашемена. Федор на миг прервал рассказ, чтобы невесело кивнуть в ответ на насмешливый взгляд Лириэль.

Дроу хорошо понимала, что он имел в виду. Большинство руатан не доверяли волшебству. Их побег из Скуллпорта оставил экипаж в растерянности, они побаивались эльфийку, и в большинстве своем держались от нее подальше.

“Ты сегодня поздно”, заметил неуверенный голос за ее спиной.

Лириэль повернулась к Бьорну, самому молодому из команды Хрольфа. Вместо бороды у парня еле пробивался желтый пушок, а руки и ноги с трудом можно было назвать сильными и изящными. Зато Бьорн читал ветра и предчувствовал погоду с почти магической точностью. Подобный дар обеспечивал ему почетное место на борту любого судна. И это была не единственная его способность. Когда он не был занят работой, парнишка резал из дерева маленькие красивые статуэтки, и раскрашивал их в любимые северянами яркие цвета. Сейчас как раз Бьорн уселся на палубе, укладывая горшочки и чашки с красками. Дроу остановилась, рассматривая его последнюю работу. Это была настенная доска, изображавшая одинокий корабль в шторм. Прекрасная богиня с дикими глазами поднималась из гребня надвигающейся волны, протянув руку — возможно, чтобы поддержать раскачивающийся корабль, а может чтобы раздавить его. “Амберли?” спросила Лириэль.

“Да. Госпожа Волн”, почтительно произнес Бьорн, но одновременно с этим делая ограждающий знак. Лириэль прекрасно прочитала его реакцию. Она достаточно наслышалась о непредсказуемой Амберли, чтобы узнать эту специфическую разновидность поклонения. Страх и почтение — Лолт также побуждала и требовала их. Дроу кивнула и повторила жест Бьорна, что озадачило молодого художника.

“Амберли твоя богиня?” спросил он.

Лириэль пожала плечами. “Нет, но высуши ее и раскрась в черное, и ты едва ли заметишь разницу”.

Юноша вытаращив глаза еще раз повторил свой знак, будто боясь последствий подобного кощунства. Дабы уйти от щекотливой темы, он взял дымящуюся миску и протянул дроу. “Ты запоздала этим вечером. Я оставил немного супа, сейчас его уже не раздобыть”.

Удивленная Лириэль с благодарностью приняла миску и уселась рядом с парнем. Он взялся за собственный ужин, и они ели в молчании. Однако это были самые приятные мгновения, которые она провела с кем-либо, кроме Федора и Хрольфа, с тех пор как поднялась на борт. Большинство из двадцати с лишним членов экипажа просто игнорировали ее. Большинство, но не все. Уголком глаза дроу заметила, что Ибн вновь наблюдает за ней. Было в этом здоровенном рыжебородом моряке что-то беспокояще знакомое для Лириэль. Хотя руатане в основном подходили к жизни открыто и бесхитростно, Ибн похоже думал куда больше чем говорил. Его редкие слова выдавали мало, глаза еще меньше. Более сложная натура, чем свои собратья, Ибн иногда напоминал Лириэль дроу. Что означало, потенциальный источник неприятностей.

Доканчивая пересоленную похлебку, Лириэль призадумалась. Первый помощник что-то затевал, это Лириэль даже не подвергала сомнению. Она может подождать его хода, или прямо обратиться к нему за разъяснениями. По ее опыту, такой подход часто путал карты темным эльфам, ожидавших противодействия собственным замыслам в форме столь же утонченных интриг. Неизменный результат применения этой тактики — момент затаенного изумления, вслед за ним лихорадочная попытка разобраться в тонких слоях расчетов, которые наверняка скрываются в столь прямолинейном действии, — всегда доставлял ей удовольствие. Так как же, подумалось ей, ответит Ибн на прямой вызов?

Наконец, Лириэль решила испытать его. Пожелав Бьорну доброй ночи, она направилась к рыжебородому.

“Говори что тебе нужно, и покончим с этим”, потребовала она.

Первого помощника, по всей видимости, ее слова не встревожили. Вытащив изо рта трубку, он вытряхнул в море пепел.

“На борту все заняты делом. Ты, как я вижу, только спишь днями да сидишь, уставившись в книги, по ночам”, сказал он ядовито, указывая наклоном головы на книгу, зажатую у дроу подмышкой.

Подбородок Лириэль вздернулся. “Мне напомнить, что я пассажир и оплатила свое место? Если тебе так надо определить мою роль, считай меня корабельным магом”.

“Магом!” Ибн сплюнул через поручень, демонстрируя свое презрение. “Есть вещи, которые необходимо делать, магия к ним не относится. Харрелдсон готовил еду. Напрасная трата времени хорошего моряка”.

Дроу недоверчиво распахнула глаза. Человек ожидал, что она займет место посудомойки? “В доме моей семьи пищу готовят рабы”, сказала она холодно. “Рабы-мужчины, кстати. То, что ты предлагаешь, абсурдно”.

Ибн скрестил руки на груди. “Нет, если тебе захочется кушать. Ночью командую я. И ты поможешь с едой, или обойдешься без нее”.

Лириэль сжала зубы, удерживая непримиримый взгляд противника и развлекая себя мыслями о традиционных среди дроу методах решения споров. Художественное расчленение было одним из любимых. Медленно действующие яды добавляли пикантного разнообразия. Важную роль играли также гигантские скорпионы. Общий смысл ее мечтаний видимо отразился на лице, поскольку когда она резко развернувшись схватила гарпун из оружейной стойки, Ибн метнулся назад и спрятался за бочкой соленой рыбы.

Не он один так несправедливо оценил ее намерения. Сильная рука перехватила запястье дроу. “Что ты задумала, вороненок?” осведомился Федор. Раздраженно зашипев Лириэль выдернула руку. “Я задумала рыбалку! Этот идиот за бочкой ожидает, чтобы я помогла ему с провизией. Как я понимаю, либо это, либо готовка!”

“Ах вот оно что”. В глазах молодого воина, повернувшегося к укрытию Ибна сверкнула насмешливая искорка. “Я много дней путешествовал с ней, дружище. В этом ты можешь мне поверить: гораздо разумнее будет позволить ей добывать пропитание”. Моряк поднялся, с нескрываемой ненавистью глядя на дроу. Лириэль послала ему поцелуй и с гарпуном направилась к борту. Она быстро сбросила обувь и одежду, которые только мешали бы ей в воде. Все, в чем она нуждалась, были Ветроход, амулет Лолт и немного ножей и кинжалов, привязанных кожаными ремешками в удобных местах на предплечьях и ногах.

Краем глаза Лириэль увидела, как нахмурился Федор, пославший предупреждающий взгляд присутствовавшим на палубе. Хрольф запретил своим людям прикасаться к ней; суровый вид Федора приказывал им отвести глаза.

Раздражение дроу стало еще сильнее. Ей никак не удавалось привыкнуть к человеческой идее скромности. Темные эльфы понимали толк в красоте — в том числе и тела — и не испытывали предубеждений насчет наготы. Основной причиной, почему они вообще носили одежду, было то, что она обеспечивала защиту и позволяла прятать оружие.

Игнорируя чистоплюя-друга, Лириэль перелезла через ограждение, метнула гарпун в воду и нырнула следом за ним.

Ледяной шок остановил ее сердце, заставив его пропустить удар; затем ритм возобновился, гремя в ушах Лириэль старавшейся пошевелить онемелыми конечностями. Дроу привыкла к водам Подземья, поступавшим из тающих снегов с поверхности, высоко над ее родиной, но здесь было холодно. Она поняла, что долго в такой воде не выдержит. Принявшись за дело, она вырвалась на поверхность, схватила гарпун и набрав воздуха погрузилась вглубь.

Звездный свет пробивавшийся сквозь толщу воды превращал море в серебристый мир грез. Это было чудесно, но Лириэль не собиралась мешкать и быстро выбрала добычу, большую рыбину которую пираты любили за розовую плоть, одинаково хорошую в сыром, жареном или копченом виде. Подняв гарпун к плечу, она бросила. Зазубренное оружие пронеслось в воде, оставляя за собой след из тонкой веревки, и пробило жабры. Лириэль немедленно стала подниматься к поверхности, держа конец веревки. Поднимаясь к кораблю, она заметила на его днище несколько непонятных отметин — резьба, странно напоминавшая алфавит дроу.

Левитируя, девушка поднялась из воды и легко взмыла вверх, где ее ожидал Федор, хмурый инастороженный. Он снял свой плащ, держа его наготове для нее. Поблагодарив его кивком, она приняла теплую одежду и вручила ему веревку. Рыба весила не меньше половины от нее самой, и едва ли от нее ожидалось собственноручно втащить ее на борт.

Обернувшись в плащ, Лириэль заметила что Ибн смотрит в море мимо нее. Его лицо было все так же нечитаемым, но злобное удовлетворение, исходившее от него, ощущалось как ядовитые испарения. Лириэль сразу поняла, что в этот раз Ибн не ответит на прямой вопрос.

Ну и ладно — есть и другие способы получить нужную информацию.

Под прикрытием плаща Федора, рука дроу потянулась к знаку Лолт. Сжав пальцами обсидиановый диск, она тихо произнесла заклинание чтения мыслей, один из первейших уроков, преподаваемых новым жрицам. Из разума Ибна она выудила единственное слово — акула — и несколько мимолетных картинок: треугольный плавник, маленьким серым парусом разрезающий воду; хищные челюсти уставленные рядами острых зубов; маленькое тело с темной кожей, разодранное до неузнаваемости.

Ага. Эта акула охотница, и опасная, и случись все как желает Ибн, ее добычей оказалась бы она. Опять таки, все к лучшему — она предупреждена.

Теперь уже по настоящему разозлившаяся Лириэль направилась к стойке с оружием и выбрала другой гарпун, больше и тяжелее предыдущего.

“Снова вниз?” небрежно осведомился Ибн, набивая трубку.

Дроу украдкой бросила на него испытующий взгляд. Ни следа от его планов не отобразилось на лице, ни разу глаза не дернулись в сторону, где он заметил акулу. Лириэль заметила все это с оттенком извращенного почтения. Она выросла в Мензоберранзане, и пережила множество таких игр, но немногие дроу играли в них лучше чем рыжебородый человек. В этот момент Федор затащил на палубу рыбу, все еще слабо дергавшуюся, расплескивая ледяную воду на ноги собравшимся вокруг людям.

“Я собираюсь добыть еще одну рыбу”, объявила Лириэль. Приковав внимание аудитории, она повернулась к Федору и сбросила плащ на палубу. “Боюсь, твой плащ весь вымок. Тебя не затруднит принести теплое одеяло? По-моему, в каюте Хрольфа есть одно. Ибн поднимет для меня следующую рыбу… Не так ли?” обернулась она в сторону первого помощника.

Ибн не ответил, а Федор сузив глаза подозрительно посмотрел на нее. Она ответила улыбкой. Разумеется, воин знал, что у нее что-то на уме, но теперь ему пришлось выбирать, оставаться и распросить ее, или делать что-нибудь по поводу ее наготы. Глубоко вздохнув, Федор избрал последнее и исчез в трюме.

Лириэль привязала свободный конец веревки к барабану и добавила к ней поплавок. Веревка оказалась не слишком длинной, но едва ли ей придется далеко плыть в поисках акулы. Первую рыбу она поймала у корабля, если эта акула похожа на знакомых ей хищников, ее привлечет запах крови.

Дроу вновь окунулась в воду, в мечтах изображая физиономию Ибна когда он вытянет ее добычу и окажется лицом к клыку со своей акулой.

Она быстро подплыла к месту где убила предыдущую рыбу, избрав немного иной путь. Вода для нее была привычней, чем большинству дроу, но она понимала, что находится не в своей стихии, и оставалась предельно осторожной. Картины, подсмотренные в мыслях Ибна, — ее собственное изуродованное тело — все еще оставались весьма живыми.

Единственным предупреждением для дроу оказался отблеск серебра на периферии ее поля зрения. Мгновенный разворот, гарпун готов к броску…

Ошеломленная Лириэль обнаружила, что смотрит не на акулу а на молодого эльфа — первого не-дроу которого она видела в своей жизни.

Эльф-фейери оказался именно таким необычным и чуждым, как ее и учили. Коротко обрезанные волосы зеленого цвета, кожа покрыта серебристо-зелеными узорами, казалось подрагивавшими в такт движению воды. На шее у него были жабры как у рыбы, а между пальцами руки, сжимавшей копье, протянулись тонкие перепонки. Ростом он не превышал Лириэль, но обладал хорошим телосложением, и, судя по тому как он держал оружие, использовать его он умел. И тем не менее он не нанес удар. Только смотрел на дроу, с видом полным растерянности.

Не меньше растерялась и Лириэль. О, она знала что некоторые эльфы живут в воде, и ее не особенно удивила встреча с одним из них. Что сбивало ее с толку, так это что он не атаковал.

С детства Лириэль слышала рассказы о ненависти, которую питают к дроу светлокожие эльфы. Разбитые и загнанные под землю много веков назад, от фейери дроу могли ожидать только страшную смерть. Почему же промедлил этот, откуда любопытство в его глазах?

Изящная серая тень скользила к растерянному морскому эльфу. Стряхнув с себя онемение, Лириэль метнула гарпун; оружие прошло мимо эльфа, в ладони от пятнистого лица.

Вода за его спиной вспенилась судорогами бьющегося тела. Загарпуненная акула извивалась и рвалась, но неуклонно поднималась вверх, навстречу Ибну. Хотя Лириэль смертельно хотелось насладиться ожидавшим первого помощника сюрпризом, перед ней возникла новая проблема. Второй морской эльф, этот с длинными волосами, заплетенными в похожие на водоросли нити, плыл на помощь товарищу. Эльфы зависли по обеим сторонам от нее, держа наготове копья.

Сжав Ветроход, Лириэль призвала врожденную магию, сотворив сферу тьмы. Черная вода мгновенно окружила трех эльфов. Используя непроницаемую темноту — и преимущество неожиданности — дроу поспешила убраться подальше. Со знаменитой гибкостью и быстротой темных эльфов она перевернулась в воде и метнулась в сторону. Недостаточно быстро. Резкий рывок болезненно дернул назад голову, копье прошло сквозь облако ее волос.

Первым побуждением Лириэль было убить обоих представителей морского народа; собственно, кинжал оказался в ее руке прежде чем она вообще успела что-то подумать. Но первый морской эльф, любопытный, не атаковал. Это Лириэль знала точно. Он не производил впечатления того, кто может промахнуться. И она была почти безоружна, неспособна отвратить брошенное копье. Федор тоже не напал бы в таких обстоятельствах. Было нечто в глазах эльфа, напомнившее Лириэль о непреклонной чести ее друга.

Дроу обнаружила, что не желает доводить битву до финала. Ее легкие горели, требуя воздух. Она поплыла наверх, к звездам, осторожно держась в отдалении от еще сопротивлявшейся акулы и оставляя морских эльфов в их владениях.

На борту Эльфийки все шло точь-в-точь как она надеялась. Ибн яростно крутил лебедку. Он покосился на появившуюся Лириэль, но ни удивления ни разочарования не выразил. Неожиданно, дроу надоела игра. Она приняла одеяло у Федора и подошла к первому помощнику. Вытянув кинжал из ножной перевязи, она быстро перерезала веревку, поднимавшую раненную акулу на корабль.

“Не трать зря время”, ответила она в ответ на недоверчивый взгляд Ибна. “Я не против убить акулу, но не думаю что захочу ей пообедать. Слишком напоминает некоторых моих знакомых”.

Ее замечание заставило проходившего Хрольфа резко напрячься. “Акулу? Ты охотишься на акул, девочка?” Он оглядел дрожащую дроу. “И в этих водах! Сильный человек может умереть от холода. Почему никто из вас не предупредил ее?” прогремел он, смотря на помощника в ожидании ответа.

Лириэль прервала выяснения. “Хрольф, я опасаюсь нападения на корабль. Я видела двух эльфов-фейери, воднодышащих мужчин. Поблизости могут быть еще”.

“Морской народ? Здесь?” с явным удивлением переспросил капитан. Дроу кивнула. “Мы сражались”.

“Тупая женщина!” взорвался Ибн. Он навис над Лириэль, сотрясая воздух сжатым кулаком. “Теперь-то ты втравила нас в неприятности”.

Хрольф приказал ему замолчать. “Ты ранила или убила кого-нибудь из них?”

“Она не причинила вреда”.

Слова произнес новый голос, явно мужской, но высокий и мягкий как ветер. Говорившего видно не было, но лицо Хрольфа осветилось.

“Кзорш!” радостно воскликнул капитан. Странное было слово — щелчок, а за ним свистящее ззоршшш — но с языка Хрольфа оно сорвалось с привычной легкостью. Капитан схватил веревочную лестницу и свесил ее за борт. “Поднимайся, парень, и добро пожаловать!”

Лириэль широко раскрыла глаза при виде вскарабкавшегося на палубу морского эльфа. Она, конечно, знала что Хрольф бандит, но что он находится в приятельских отношениях со злобными морскими фейери? Судя по всему да. Незнакомец низко поклонился капитану, раскрыв перепончатые ладони, видимо демонстрируя собственную безоружность.

“Я пришел с предупреждением, Капитан Хрольф”, объявил эльф серьезным мелодичным голосом. “В нижних морях неспокойно. Глубинные обитатели поднимаются, вынуждая меньших хищников на яростные и отчаянные нападения. Ты видел акул?”

“Некоторые из нас видели”, заметила Лириэль, кидая быстрый ядовитый взгляд на первого помощника.

“Я знаю, вы, морской народ, недолюбливаете акул”, возразил Хрольф, “но они не угрожают кораблю. А создания глубин поднимаются к поверхности каждую весну”.

“Не все”, безрадостно сказал Кзорш. “Вургенов не видели в этих местах за всю мою жизнь, но с последнего новолуния я лично встретил троих”.

Хрольф задумчиво пригладил бороду. “Это странно”, признался он наконец. “Вургены редки”.

“Ну, я свое дело сделала”, сухо вклинилась Лириэль. Ее замечание заставило Хрольфа развязно хмыкнуть, но так же быстро его лицо вновь посерьезнело.

“Гигантские угри”, объяснил капитан. “Достаточно велики чтобы заглотить человека в один присест, и достаточно злобны чтобы разнести хвостом в щепки малые корабли. Вургены это серьезно — поверь, — но они предвещают худшее. Скорее всего, они ушли наверх только спасаясь от чего-то еще большего”.

“Таковы и мои страхи”, согласился Кзорш. “Ситтл отправился предупредить ближайшее селение морского народа”.

“Ситтл”. Скрестив руки Лириэль уставилась на морского эльфа. “Как я понимаю, это тот, что пытался проделать во мне дырку”.

“Не принимай близко к сердцу, девочка”, жизнерадостно подал совет Хрольф. “Морской народ верит, что ваш род приложил руку к потере их магии — у морских эльфов нет ничего в этом смысле, о чем стоило бы говорить, — а значит дроу первые в их списке вещей, за которыми надо приглядывать. Как раз этим Кзорш и Ситтл и занимаются. Они присматривают за морским народом, что живет в здешних местах”.

“И за Эльфийкой”, добавил Олвир, один из экипажа. До появления Федора, Олвир был главным рассказчиком на корабле. Сейчас он больше слушал, чем говорил — так хотелось ему научиться новым чудесным историям у молодого рашеми — но, когда предоставлялась возможность, с радостью вставлял свое слово.

“Капитан Хрольф, он странно привязан к эльфам, даже завел себе женщину среди них однажды. Ну вот, около двадцати лет назад мы проплывали рядом с парой калимшитских кораблей, забросивших сеть на мелководье. Оказалось, они выловили в них нескольких молодых морских эльфов, собирались продать их как диковинку на юге. Так Хрольфу это здорово не понравилось. Хорошая была драка”, мечтательно прибавил Олвир. “Потопили мы оба корабля, вот как, и скормили мерзавцев-южан креветкам”.

“Я был одним из этих молодых эльфов”, сказал Кзорш сдержанно. “Я всегда буду помнить, и мой клан также. Руны на днище Эльфийки говорят морскому народу, что это корабль Хрольфа. Мы поклялись защищать его, и его команду”.

Глаза морского эльфа, пока он говорил, застыли на Лириэль, и сомнение на его лице яснее ясного говорило, что он сильно сомневается, стоит ли включать в их число и эту дроу.

Вполне разумно с его стороны, хмуро подумала Лириэль. Она не забудет о всех преступлениях, совершенных эльфами-фейери против ее народа, и к этому конкретному мужчине доверия она также не испытывала. Два эльфа долго мерили друг друга настороженными взглядами.

“Ты могла бы убить меня, но не стала”, наконец прервал молчание Кзорш. “Ты…ты совсем не то, что я мог ожидать”.

Слова и озадаченность, с которой он произнес их, зеркалом отражали собственные мысли Лириэль. Последним, что она ожидала бы от фейери были милосердие и честь. И тем не менее Кзорш упомянул о клятве как о чем-то крепком и нерушимом, воспринимаемым его народом с той же гордостью, с которой дроу могли бы говорить о наследуемом титуле. Подобному несоответствию Лириэль видела несколько возможных объяснений: либо темные эльфы неверно воспринимали природу фейери, — а куда ближе к истине, искажали истории в собственных целях — либо этот Кзорш просто невероятно наивен.

В любом случае, она не знала как ответить на вопрос Кзорша. Лириэль понятия не имела, что слышал морской эльф о дроу, но могла поспорить на что угодно, что едва ли в этих рассказах отдавалось должное злу и коварству, которые были ее родовым наследием. Пожав плечами, Лириэль перевела взгляд на море.

То, что она увидела, заставило ее затаить дыхание. Без единого слова она бросилась к своим сваленным в кучу вещам и оружию. Хрольф тоже заметил. На темной воде выделялись два круга отраженного лунного света. Проблема была только в том, что луна в небесах всего одна.

Ревом отдавая приказания, капитан кинулся к гарпунам. Подняв гигантский снаряд из дерева и металла, он занес его для броска. Прежде, чем он успел метнуть, навстречу рванулось длинное серебристое щупальце и выхватило оружие у него из рук.

Море взорвалась брызгами, выпуская наружу существо с огромной шишкообразной головой и бесчисленными щупальцами, пенившими воду, удерживая его на плаву. Две его широко раскинувшихся руки ударились о правый борт; с влажным шлепающим звуком сотни присосок обрели опору.

“Глаза!” заорал Хрольф, указывая на выпуклые сферы, каждая из которых была больше человеческой головы. “Стрелять по глазам!” Поток стрел устремился к ним, но стрелки опоздали. Гигантский кальмар похоже понял слова Хрольфа, посколько услышав их сразу погрузился под поверхность, защищая уязвимое место. Однако хватку на корабле он не ослабил; влекомое им судно резко накренилось. Лириэль и большинство экипажа оказались сбиты с ног.

Прокатившись по палубе она довольно болезненно врезалась в оказавшуюся ниже часть корабля. Выпутавшись из кучи перепутавшихся потных конечностей, дроу с тревогой оглянулась вокруг, ища Федора.

Он сумел устоять на ногах, одной рукой удерживаясь за мачтовый канат. Черный меч блестел в другой, ноги широко расставлены на наклонной палубе. Несмотря на опасность, он выглядел полностью спокойным. Слабая улыбка появилась на его губах, на глазах Лириэль он набирал рост и силу.

Боевая ярость начиналась.

Лириэль восхищенно вскрикнула. Берсерковая ярость Федора была восхитительным зрелищем, и перспектива наблюдать ее обращенной против единственного, легко различимого врага приводила ее в восторг. Теперь он знал экипаж, да и в любом случае, едва ли можно спутать руатанского воина с гигантским кальмаром. Перекатившись, она начала карабкаться на четвереньках наверх, к своему другу.

Тем временем Хрольф пробирался к левому борту, выкрикивая имена еще нескольких и приказывая следовать за ним, в попытке своим весом восстановить баланс корабля. Но кальмар опустился еще ниже, неуклонно наклоняя Эльфийку вслед за собой. Вода плеснула через левый борт.

Единственное щупальце перевалило через ограждение и обернулось вокруг одного из матросов. Кальмар высоко поднял трепыхающуюся жертву, и с размаху ударил вниз. Щупальце поднялось вновь, но теперь человек в объятиях кальмара уже не шевелился. Однако оружием он оказался достаточно эффективным, и второй удар сопровождался воплями раненых и стонами протеста раздираемого корабля.

Когда кальмар занес человека в третий раз, меч Федора описав дугу подрубил основание мачты. Цепляясь за канат одной рукой, молодой берсерк полетел к воде. Пролетая он одним ударом перерубил атакующее щупальце; захваченный моряк тяжело ударился о палубу, все еще охваченный дергающимся серебристым отростком.

Импровизированный маятник дошел до крайней точки и Федор начал движение обратно к кораблю. К изумлению Лириэль, он отпустил веревку задолго до того, как оказался у палубы. Твердо удерживая обеими руками направленный вертикально вниз меч, он упал прямо на гиганского кальмара.

Федор приземлился на голове существа, и сила удара вогнала клинок до рукояти в основании одного из щупалец, ухватившихся за корпус Эльфийки. Берсерк стал раскачивать клинок, прорывая все более широкую дыру.

Нападение, казалось, привело кальмара в растерянность. Другие щупальца поднялись из воды, дико шлепая вокруг, пытаясь сбросить человека. Федор продолжал обрабатывать прилипшую конечность, не обращая внимания на изредка достававшиеся могучие удары кальмара.

Лириэль, со сверкавшими глазами и затаив дыхание наблюдавшая за битвой, заметила что в нее вступил еще один воин. Кзорш скользнув в воду методично пилил вторую руку удерживавшую корабль. Похоже, его действия отвлекали кальмара, и, с чавкающим звуком, напоминавшим тысячу башмаков вырывавшихся из болота, кальмар оторвал щупальце от корпуса. Потом он обхватил им морского эльфа, и быстрым, презрительным броском отшвырнул его в сторону израненного корабля.

Болезненно врезавшись в деревянную палубу, Кзорш сумел все же подняться на ноги. Указывая на Федора эльф выкрикнул предупреждение на странном языке полном щелчков и свистов.

Лириэль не нужно было понимать слова морского эльфа, чтобы заметить грозящую опасность. Щупальце, сброшенное Кзоршем с корабля, сворачивалось внутрь, к телу кальмара, медленно окружая кольцом юного берсерка. Кальмар сменил тактику.

Щупальце сомкнулось, туго обхватив грудь берсерка, прижав его руки к телу. Мгновенным, резким движением — странно напоминавшим воина, вырывающего стрелу из плеча — кальмар сорвал с себя Федора. Однако эта “стрела” была более настойчива чем прочие. Федор сумел удержать меч. И когда существо потянуло его под воду, берсерк наконец перерубил удерживавшее в плену Эльфийку щупальце.

Корабль толчком выровнялся, бешено качаясь. Лириэль прижалась к ограждению и заставила себя подняться на ноги, с уверенностью глядя в бурление битвы под волнами. Вода кипела и билась под яростью схватки, и ее острые глаза видели расплывающуюся по морю кровь кальмара. Ледяная вода исходила паром от жара, поглощавшего берсерка в приступе боевого бешенства.

“Ты каламри!” пообещала она раненному кальмару голосом, звенящим жестоким весельем.

Хрольф, похоже, ее уверенности не разделял. Подойдя вдоль борта, капитан опустил на ее плечо огромную ладонь. “Он пропал, девочка”, сказал он мягко, “и я отдаю приказ уходить”.

“Нет”, спокойно возразила Лириэль, не отрывая взгляда от моря.

“Никто из нас ничем ему не поможет. И если мы не уберемся от этой твари подальше, погибнет еще много хороших людей”.

“Дайте ему время”, настаивала дроу. Несмотря на свой уверенный тон, Лириэль начинала уже чувствовать тревогу. У Федора в достатке хватало сил, отваги и хитрости. Но вот времени… времени у него было мало. Даже берсерку необходим воздух.

Море успокоилось, неожиданно и мгновенно. “Он пропал”, повторил Хрольф, и кивнул поверх головы Лириэль хмуро наблюдавшему Ибну. Первый помощник занял место на руле и взмахом руки приказал прочим садиться на весла.

В этот момент кальмар рванулся из воды, мотая огромной головой из стороны в сторону как от смертельной боли. Маленькая шишка показалась на гибком панцире, пробиваясь наверх.

Кзорш подошел к Лириэль, изучая существо сузившимися зелеными глазами. “Человек жив!” недоверчиво произнес эльф. “Он пытается пробиться наружу!”

“Федор внутри, живой?” со смесью надежды и скепсиса переспросила дроу.

“Кальмара трудно убить, даже изнутри”, хмуро объяснил Кзорш. “Проглоти его вурген, путь наружу прорезать было бы легко. Здесь единственная его надежда — найти глаза. У нас не найдется ничего способного одолеть эту броню”.

Может у вас и не найдется, подумала Лириэль. Дроу огляделась вокруг, надеясь найти сумку с метательными пауками. После нескольких секунд лихорадочных поисков, она заметила ее, перепутавшуюся с отрезком веревки, и быстро достала пригорошню металлических пауков размером с кулак — идеально сбалансированные восемь ног заканчивающиеся смертоносными шипами и усиленные магией Подземья.

Дроу метнула их, один за другим. Зачарованные острия глубоко подгрузились в панцирь кальмара идеальной линией, образовав широкую трещину. Прежде чем Лириэль успела остановить его, Кзорш подобрал гарпун и бросил его в отверстие. Оружие вошло в рану, а зазубренный конец вырвался из одного из глаз. Кальмар наконец затих, бессильно раскинув щупальца как солнечные лучи. Мертв, но погибнуть мог и Федор.

Лириэль повернулась к морскому эльфу, бессильная заговорить от бешенства.

“Надо было показать ему дорогу наружу”, объяснил Кзорш.

И действительно, у видимой части древка появилась рука. Через несколько мгновений, из разбитого глаза показалась голова Федора. Отряхнув клочья тела и кровь с лица, он несколько раз глубоко вздохнул. Его враг погиб, и боевая ярость уходила. Пока она длилась, боль, холод или усталость были ему безразличны. Все это придет теперь.

Молодой воин с трудом выполз из глазницы, и неуверенными движениями поплыл к кораблю. Кзорш нырнул на помощь, и десяток рук потянулись с корабля поднимая героя дня на борт.

Бледный как пена Федор плюхнулся на палубу. Его рубаха была разодрана в клочья, из дюжины круглых ран сочилась кровь. Морской эльф оказывал ему помощь, так уверенно и ловко, что даже Лириэль не подумала вмешиваться.

“Вот история чтобы рассказывать ее детям детей”, объявил Хрольф, неверяще качая головой. “Повезло нам, что на борту оказался берсерк!”

“Скорее уж недобрая удача!” сердито сказал первый помощник. “Верно, парнишка убил тварь. Но по мне, кальмар вовсе не напал если бы на корабле не было женщины! И потом, что за человек может называть другом женщину черных эльфов?”

Для Ибна это была длинная речь, и страстность, с которой он говорил вызвала одобрительный шепот со стороны измочаленного экипажа. На дроу устремились мрачные, неприязненные взгляды.

“Что за человек?” повторил Хрольф и пожал плечами. “Я тоже считаю дроу своим другом, и насколько помнится, я все еще командую кораблем. Так что можешь говорить что хочешь, но исполняй мои приказы”.

На это у Ибна не нашлось ответа. Он мгновенно осознал свою ошибку. Все на корабле высоко ценили капитана, и многие смотрели на раненного берсерка почти с преклонением. Они не прочь были избавиться от дроу, но никто из них не мог принизить совершенного только что Федором, или оспорить слово и волю капитана. Первый помощник ограничился тем, что еще раз пробормотал “недобрая удача!” и направился на поиски сухой трубки.

“Не обращай на него внимания, девочка”, посоветовал Хрольф. “Ибн неплохой человек, но если уж уперся во что-то, то в сторону не отвернет. Он не из тех, кто привыкает к новым путям, а твои необычны для всех нас”. Он с любопытством покосился на молодую волшебницу. “Во время боя ты что-то кричала кальмару, я не расслышал. Заклинание? Проклятие?”

“Обед”, лукаво ответила дроу. Теперь, когда опасность миновала, к ней возвращалось присущее ей озорство. Развернув обрубленное щупальце с упавшего матроса, она подошла и протянула все еще трепещущий отросток Ибну. “Ты хотел, чтобы я помогла с провизией? Чудно. Мы будем питаться как дроу. Нарежь это, отбей хорошенько и прожарь в жире рота. Очень вкусно”, заверила она быстро зеленевшего первого помощника.

“Корабельный маг”, раздался слабый, напряженный голос.

Говорил Федор. Он рывком уселся и весело посмотрел на первого помощника. “Считай ее… корабельным магом”, посоветовал рашеми. Слова вырывались у него с трудом, перемежаясь тяжелыми вдохами, но в голубых глазах плясал смех. “Так… безопаснее”. Рыжебородый кивнул, недоверие к магии тотчас было забыто перед перспективой увидеть на собственной тарелке извивающееся щупальце. “Корабельный маг”, энергично согласился Ибн.

Глава 4 Пиратская жизнь

Эльфийка провела в море еще несколько дней, прежде чем в виду показались северные острова Муншае. Вид земли придал Федору сил и пробудил исследовательский интерес, однако корабль не стал приставать к берегу, напротив держался в отдалении, укрываясь в плотных весенних туманах.

“Зима заканчивается, моря открываются и скоро появятся торговые корабли”, объяснил Хрольф, когда Федор спросил о причинах задержки. Они сидели, скрестив ноги, на баке, между ними расположилась разорванная сеть. Привычным ритмом мелькали пальцы, заново перетягивая узлы. Не прерываясь, Хрольф приятельски хлопнул молодого воина по спине. “И после того, как ты разобрался с тем кальмаром, полагаю, торговцев мы будем обирать как смородину с куста!”

“Я не буду сражаться за вас”, тихо сказал Федор.

Капитан остановился и посмотрел на него. “Почему?”

“Я дерусь, только когда нет иного выбора, защищая свою землю или друзей”, объяснил молодой воин. “Если корабль будет атакован, я помогу. Но я должен предупредить тебя, если вы нападете на другой корабль, чтобы ограбить его, я могу повернуться против вас”. Добродушие не сошло с лица Хрольфа, но глаза похолодели. “Угроза?”

“Предупреждение”, ответил рашеми спокойно, но вопросительно посмотрел на Лириэль, которая подобралась поближе, привлеченная серьезным выражением лица ее друга. “В отличие от своих братьев-берсерков, я не всегда могу контролировать наступление боевой ярости. Разве Лириэль не сказала об этом?”

“Про это — нет”, огорченно сказал Хрольф, разглядывая насторожившуюся дроу. “Выскользнуло из твоей памяти, девочка?”

“Ты начал ту потасовку, прежде чем я дошла до этого”, защищающимся тоном возразила Лириэль. “Иначе я бы сказала. Наверняка”.

Капитан вздохнул, дернув себя за пышные усы. Так же резко к нему вернулось хорошее настроение, и он подмигнул дроу.

“Не гляди так печально, девочка! Драка это замечательно, но для получения прибыли есть много других способов!” Позже тем днем, капитан собрал экипаж, чтобы обсудить необходимые изменения в обычной стратегии удара из засады. Все достаточно спокойно согласились на план Хрольфа, даже несмотря на то, что он включал Лириэль и ее магию. Руатанцы видели, как сражается Федор; никому не хотелось оказаться в бою против его черного меча. К тому же, они привыкли к необычным методам капитана, и хотя Лириэль они все еще опасались, но ему доверяли всецело.

Не в первый раз Хрольф добудет хитростью то, что иначе могло быть добыто ценой больших человеческих жертв. Собственно, капитан всегда склонялся к более легким методам пиратства. Если он сумеет запугать корабль вплоть до сдачи груза, тем лучше. Хрольф наслаждался хорошей дракой, но предпочитал сражаться, не подвергая при этом опасности Эльфийку.

Команда собралась вокруг Лириэль, объяснявшей необходимое заклинание. “Это один из вариантов телепортации, в котором две персоны меняются местами. Одного из вас пошлют на корабль, чтобы передать капитану наши условия: половина груза за возвращение их человека. Кто хочет пойти?”

“Дело даже не в том, кто хочет, девочка”, прокомментировал Хрольф. “Подумай: что помешает им схватить нашего человека и настаивать на равном обмене, или вообще отказаться? Пойми меня правильно: твоя магия отлично сработает для похищения, и выведет их капитана из равновесия, по крайней мере, ненадолго. Но этого недостаточно”.

“Что же тогда?” осведомилась Лириэль

Хрольф лукаво улыбнулся. “Ффолки с Муншае народ крепкий, и напугать их нелегко. Вообрази — их капитан оказывается лицом к лицу с незнакомцем, неведомо как очутившемся на его корабле. Кто среди нас лучше всего доведет бедолагу до паники?”

Все глаза повернулись к Лириэль.

Медленно на ее лице расплылась хищная улыбка, дроу согласно кивнула и со сверкающими глазами начала прорабатывать детали. Вскоре пираты довольно хмыкали. Никто не спорил, даже не хмурился, когда она начала раздавать указания с абсолютной уверенностью военачальника.

Из всех находившихся на борту только двое не были втянуты в общее возбуждение: Ибн, невозмутимо попыхивавший трубкой, и Федор, безуспешно пытавшийся скрыть свое разочарование при виде сияющего, оживленного лица развлекающейся дроу.

Заклинание Лириэль произнесла на закате. Хотя она постепенно приспособилась к убийственному сверканию солнца и моря, сумерки были временем тайны, естественной магии, и дроу понимала и намеревалась использовать этот факт. Море и небо, сливаясь, растворялись в темноте, но тени еще жили. Исчезая вслед за светом, они казалось, оставляли за собой незримый след. Между днем и ночью, между тенями и грезами все представлялось возможным. И это было важным, поскольку заклинание Лириэль полагалось на страх жертв не меньше, чем на ее волшебную силу. Для такой магии сумерки были лучшим временем.

Корабль с Муншае так же идеально подходил для целей Лириэль. Она поняла это как только телепортировалась на его палубу. Бесшумно расхаживая, защищенная невидимостью пивафви, она изучала корабль, наблюдая за его управлением, даже обследовала кабины, дабы получше узнать свою добычу. Одна маленькая комнатушка была забита всякими разностями, настолько необычными, что это могли быть только магические приспособления. Быстро обыскав ее, Лириэль к своему восторгу обнаружила книжицу, заполненную незнакомыми ей заклинаниями, основанными на морской магии. Прихватив найденное сокровище, она продолжила осмотр.

Торговое судно было невелико, но было видно, что построено оно было недавно, с прочной рубкой на корме, изначально задуманной как неотъемлемая часть корабля, а не временная пристройка. Руль на хвосте регулировался румпелем, и управлявшему им надо было получать указания извне, поскольку находясь под рубкой он не мог видеть, куда направляется корабль. В настоящий момент эти указания исходили от капитана, стоявшего в вороньем гнезде на единственной мачте корабля. Выбленки — равномерно расположенные легкие веревки, составлявшие лестницы — подходили к вороньему гнезду с обеих сторон корабля. Невидимая дроу бесшумно забралась по веревкам и устроилась за спиной капитана. Тот склонился через край, хмурясь и слушая возбужденный отчет двух своих людей.

“Что значит — Друстан пропал?” крикнул он. “Куда пропал?”

“Мы его взяли” объявила Лириэль, распахивая пивафви.

Капитан резко выпрямился и повернулся на голос, побледнев от страха при виде темного эльфа расположившегося на расстоянии вытянутой руки от него.

“Он в наших руках”, продолжила дроу, и наградой ей послужила паника, прокравшаяся в глаза капитана. Он явно решил, что его моряка как-то утянули в страшные подземные владения темных эльфов. Так даже лучше, решила Лириэль. Она изогнула бровь. “Но мы можем договориться о его возврате”.

Человек попытался заговорить. Не раздалось ни звука. Нервно облизнув губы, он попытался вновь. “Что вам нужно?”

“Половина твоего груза”, приказала она. “Не пытайся обмануть, мы узнаем. Я не одна”, голос Лириэль упал до драматического шепота. Обернувшись плащом, она вновь исчезла из виду. Капитан не видел ни ее, ни кинжала который она прижала ему к горлу, зато капли крови, закапавшей на его грудь, были вполне заметны и очень убедительны. В его глазах Лириэль увидела ужас и веру во вторжение на корабль неизвестного числа темных эльфов, смертоносной и невидимой силы.

“Мы все сделаем”, выдавил он наконец, но во взгляде появилась хитрость отчаяния, замеченная и не понравившаяся Лириэль.

“Пожалуй, чтобы избавить вас от некоторых неудобств, добавлю, что твой маг против нас бесполезен. Никакое человеческое заклинание не развеет нашу невидимость, — магия не касается дроу, как вода перьев морских птиц”, холодно произнесла она. “Но любая магическая угроза — какой бы жалкой она не была — будет встречена соответственно. Поверь мне, тебе не захочется увидеть магию дроу в бою”.

Последний отблеск надежды угас в глазах человека, и Лириэль поняла, что попала точно в цель. Она отдала приказы, заверив, что все это время будет рядом с ним. Если он поднимет тревогу, или даже только намекнет на присутствие темных эльфов на корабле, то в дополнение к половине груза он потеряет и половину экипажа… а возможно и свою жизнь.

Капитан выполнил все, как было сказано, хотя ему с трудом удалось убедить команду, что Друстана магическим образом похитили с корабля, и цену его свободы придется заплатить их грузом. Однако они выполнили приказы, опустив большой плоскодонный ялик и загрузив его дубовыми бочонками.

“Оставь место для нас”, прошипела Лириэль в ухо капитану. “Горво займется ялом, остальные останутся здесь, и проследят, чтобы не было никаких глупостей. Мы пришлем назад вашего человека на яле, а потом уйдем как и пришли”.

Пока капитан ревел вниз указания по перестановке бочек, Лириэль, все еще невидимая, тихо слетела в лодку. Как только матросы покинули ял, она выпустила заклинание левитации. Тяжело нагруженное суденышко оторвалось от воды и медленно взмыло в воздух. Моряки остолбенело смотрели, как оно тихо удаляется в туман. Заклинание было довольно трудным, но Лириэль прекрасно понимала, как важен впечатляющий финал. Это придаст весомости объяснениям капитана, и вызванное ощущение удивления и страха займет умы людей достаточно долго, чтобы не позволить им попытаться последовать за призрачным ялом.

Когда лодка коснулась палубы Эльфийки, Лириэль бессильно опустилась на один из бочонков, истощенная магией. Экипаж столпился вокруг, приветствуя ее и обследуя добычу. К своему восхищению, они обнаружили, что бочки заполнены чудесным малиновым медом, сладким медовым вином, пахнущим весенними фруктами.

“Отправьте нашего гостя назад, и откупорим один бочонок на празднование. Остальное используем для торговли”, подмигнув, сказал Хрольф.

Команда быстро принялась за работу согласно плану Лириэль. Плененного матроса телепортация перенесла в темноту трюма, где его уже ожидали два руатанина, вооруженных крошечными болтами от арбалета Лириэль. Один быстрый укол отправил бедолагу в сон, и он все еще не пришел в себя, когда его вытащили на палубу и уложили в ял.

Лириэль отдала драгоценную книгу заклинаний на хранение Федору, а затем присоединилась к спящему в лодке, дабы завершить дело. Не стоило позволять ффолкам догадаться, что все это нападение было чистой воды блефом, а поблизости затаились пираты с Руатима. Она ждала, пока Эльфийка уходила прочь, прячась в облаках тумана.

Когда корабль исчез из виду, Лириэль открыла сосуд с антидотом к сонному яду, и капнула на губы моряка. Он пошевелился, почесался и наконец очнулся с потоком брани, однако всхлипнув умолк, увидев склонившуюся над ним дроу. “Возвращайся на свой корабль”, приказала она, махнув рукой в направлении торговцев. Немедленно сквозь туман показались слабо светящиеся контуры корабля с Муншае. Лириэль окружила его магическим огнем, и чтобы направить пленника на обратном пути, и чтобы еще больше ошеломить ожидавших его.

Пока мореход раскрыв рот как выброшенный на берег карп смотрел на корабль, Лириэль, снова невидимая, тихо скользнула в море. Она с трудом гребла в холодной воде, а отяжелевший пивафви тянул ее вниз, и хотя она отлично плавала, короткую дистанцию до пиратского судна преодолела с трудом.

Несколько пар рук протянулись, втягивая ее на борт. Лириэль едва заметила помощь моряков, палубу под ногами, или что доски неожиданно устремились ей навстречу.

Федор поймал падающую дроу и отнес ее в кабину Хрольфа; отвернулся пока она вяло избавлялась от промокших вещей и не поворачивался обратно пока скрип креплений койки не возвестил, что она забралась под одеяла.

“Все прошло гладко”, сонным голосом сообщила она, “но теперь, думаю, капитан еще долго будет оглядываться через плечо. Темные эльфы много дней будут виднеться ему в каждой тени”.

“Тебе нужен отдых”, тихо сказал Федор. “Не буду мешать”.

Что-то в его тоне прорвалось сквозь окутавшую Лириэль пелену усталости. Рывком сев, она посмотрела на приятеля. Как она и подозревала, события этой ночи пришлись ему не по душе. В его глазах не было осуждения, только печаль и решительность. Для дроу это оказалось больнее, чем ей хотелось признавать.

“Я пробовала мед Муншае прежде”, неожиданно заметила она, “и знаю его цену”. Наклонившись через край койки она зарылась в кучу сваленных на полу вещей, пока не нашла маленький мешочек, который бросила Федору. Тот рефлекторно протянул руку, но мешочек не долетел до него, упав у ног с характерным звяканьем множества монет.

“Столько стоил бы мед на рынках Мензоберранзана. Капитан найдет такую же сумму в своей каюте. Корабельный маг тоже получил возмещение. Лучше тебе не знать, сколько стоила эта книга”, проворчала она. “Главное, никто из них в нашей маленькой игре не пострадал. Строго говоря, они здорово заработали, учитывая, что им не пришлось тратить деньги и силы на доставку товаров в Подземье!” Федор долго разглядывал непредсказуемую дроу. “Но зачем, вороненок? Зачем все эти сложности, если ты хотела просто купить мед?”

Девушка лукаво улыбнулась, но он не пропустил отблеск неуверенности в янтарных глазах. “Ты ведь не думаешь, что Хрольф и его ребята удовлетворились бы простой сделкой? Они же пираты, в конце концов! А так, Хрольф получил возможность разыграть представление, торговцы получили деньги, и всем будет что рассказать. Никто не обижен”. Федора это откровение ошеломило — никогда он не видел, чтобы кто-то шел на подобные ухищрения, чтобы скрыть свои благородные намерения — и глубоко тронуло плохо скрываемое желание Лириэль добиться его одобрения. Преодолев расстояние, разделявшее их, он взял ее ладонь в свои руки. Ее пальцы все еще оставались ледяными; осторожно растирая их, он обдумывал свои слова. Многое ему хотелось сказать, но он не был уверен, что что-либо из этого будет иметь какой-то смысл для дроу. Несмотря на изощренный ум и любовь к хитростям и интригам, она слабо разбиралась в сложностях души.

Меж ними воцарилась долгая тишина. Наклонив голову, Лириэль присмотрелась к нему, изображая недоумение. “Ты думаешь”, дразня обвинила она. “ ‘Есть те, кто думает, и те, кто мечтает’ ”, процитировала она его собственные слова. “Ты же не собираешься сменить сторону, правда?”

В ответ он печально улыбнулся. “Нет. Просто мечтаю как обычно”. Выпустив ее руку, он повернулся к двери.

“Не уходи пока”, она подвинулась, освобождая место, и похлопала по краю койки.

Федор оглянулся через плечо. Он позволил глазам высказать то, что было у него в сердце, но остался на почтительном расстоянии. “Я всегда буду твоим другом”, тихо сказал он; “Но временами, вороненок, ты ожидаешь слишком многого”. На лице дроу замерло понимание, затем испуг. Когда-то, однажды, они были любовниками. Неожиданные, неведомые чувства в тот раз сорвали Лириэль с ее эмоциональной пристани, оставив растерянной и недоумевающей. Подобные вещи были опасны — и строго запрещены! — среди дроу, и она с готовностью согласилась на предложение Федора оставить случившееся в прошлом. Их дружба была прочной, но нелегкой; они все еще двигались на ощупь по незнакомой территории. Сейчас, глядя на друга, она поняла, что для него ситуация еще далека от разрешения, и это одновременно тревожило и интриговало ее.

“Но ты хотел бы остаться?” спросила она прямо.

Федор мягко улыбнулся ей. “Спокойного сна. Увидимся следующей луной”. И исчез, прикрыв за собой дверь кабины.

Буря эмоций подхватила дроу: облегчение, раздражение и, наконец, порыв чисто женской злости. Выхватив из-под матраца кинжал, она метнула его в дверь. Вонзившись в дерево, он задрожал, издавая хорошо слышный гул. Дроу спрятала голову под подушку, приглушая издевательский звук.

“Он мог, по крайней мере, ответить да!” пробормотала она.

С первыми лучами рассвета Эльфийка добралась до архипелага Коринн, скопления маленьких островков к северу от Муншае. Команда, казалось, в полном составе что-то предвкушала, и Федору это не нравилось. Особенно веселился Хрольф, вовсю шутивший и неумело распевавший баллады.

С каждым днем Хрольф нравился молодому рашеми все больше и больше. Капитану была присуща неуемная способность радоваться жизни, одновременно обезоруживающая и заразительная. Все происходящее — будь то налетевший шторм, полный рог меда или рассказ о приключениях — Хрольф принимал с удовольствием и энтузиазмом. Проблема была в том, что принимал он больше, чем следовало. Федору с трудом удавалось примирять растущую симпатию к капитану со столь развлекавшими того малопочтенными делами, и его откровенно пугало, что может произойти, когда они сойдут на берег.

Однако прием, который оказали экипажу Эльфийки, его немедленно успокоил. Ближе к вечеру они вошли в порт на Тетрисе, небольшом острове с покрытыми зеленью холмами и скалистым, обдуваемым ветром берегом. Докмейстер поприветствовал Хрольфа по имени, и пригласил его поторопиться на фестиваль. Пока они шли сквозь деревню — скопление хижин из камня и соломы, обступивших направляющуюся в море реку — местные жители радостно приветствовали моряков. Невысокая, пышная женщина с серыми глазами и щеками цвета спелых яблок выбежала навстречу Хрольфу, приветственно протянув руки. Капитан поймал ее, легко развернул и заключил в медвежьи объятия.

“Его женщина”, объяснил, довольно улыбавшийся, Олвир глядя на пару. Они с Федором шли вместе, следуя за все растущей толпой в холмы за городом. За время путешествия они сдружились, сначала обмениваясь рассказами о своих родных местах, затем, со временем, раскрыв и собственные истории. С детства Олвир мечтал стать скальдом, но не мог смириться с приниженным статусом, которое занимали барды в воинственной культуре. Из-за этого он и ушел в море, ища удачи и удовлетворения гордости, одновременно коллекционируя истории для души.

“Вы часто появляетесь на этом острове?” осведомился Федор.

“Пять, шесть раз в год. Можно сказать, родной порт!”

“Все же, разве это не слишком редкие встречи для такой дружной пары?”

Олвир пожал плечами. “Мойра не оставит остров, а Хрольф море. Они друг другу подходят: всегда рады встрече, и не унывают при расставании”.

Затем моряк сменил тему, описывая предстоящий вечером фестиваль. Здешние ффолки следовали забытым на большинстве островов обычаям, древним ритуалам и празднованиям, обусловленным сменой сезонов. Друид, дрожащий седобородый старец, в облачениях давно ушедшей эпохи, поклонялся древним духам земли и моря.Сегодня ночью деревня предложит ежегодные приношения речному духу, и отпразднует приход весны.

Федор стоял среди деревенских, пока престарелый друид читал молитвы и совершал обряд, предлагая воде подобающую дань: прекрасной работы браслеты, броши и прочие украшения из чистого желтого золота. Его несколько удивило, что пираты так же соблюдали почтительное молчание, наблюдая, как целое состояние исчезает в воде.

Еще одним любопытным фактом было, что Федор не чувствовал магии в этом месте, вообще никакой. Как многие среди его народа, он был одарен Зрением, и обычно ощущал места силы. Здесь он не замечал ничего, и решил попозже узнать насчет этого у Хрольфа.

С закатом, ритуал перешел в празднование. Хрольф и его люди привнесли в него несколько бочонков добытого накануне меда. Холмы расцветились кострами, вокруг которых пираты и жители деревни танцевали под музыку флейт, барабанов и маленьких жалостливых дудок. Радостное безумие фестиваля уступило место приятно-размеренному темпу, гораздо скорее, чем предполагал Федор. Некоторые из участников парами исчезали в тенях за пределами освещенных кругов. Оставшиеся танцевали и пили пока не лишались сил, затем пристраивались у огня и умиротворенно засыпали.

Используя нежданное затишье, Федор отправился на розыски Хрольфа. Капитан восседал на пне, держа на коленях жену, а в одной руке большой рог. Капитан, проревев приветствие, протянул его юноше, настаивая, чтобы тот выпил свою долю. Федор осушил его — несложная задача для привыкшего к огненному джуилду Рашемена — а после спросил у капитана по поводу ритуала, объяснив, что не ощутил присутствия в реке магии.

Пират пожал плечами. “Духи мест теперь не так часто встречаются как раньше, это верно, но старые обычаи умирают медленно. Да и какой с того вред? Речные воды питают их поля, несут лодки в море, дают рыбу. Это дороже для них, чем золото!”

“Хорошо сказано”, ответил рашеми, приятно удивленный проницательным и справедливым ответом Хрольфа. Тем не менее, он чувствовал, что капитан чего-то недоговаривает, и сказал ему об этом напрямую. Хрольф лишь подмигнул ему, и, вновь наполнив рог из бочонка с медом, вручил его юному воину. “Для мечтателя, парень, ты слишком много беспокоишься! Доберись до дна, и проверь, не найдется ли там лекарство от всех твоих забот!”

Лириэль подождала пока пройдет полночь, прежде чем сошла с корабля. Хотя она и согласилась с Хрольфом, что ффолкам едва ли понравится появление на их острове дроу, искушение увидеть эту землю своими глазами оказалось слишком велико. Сама не зная почему, она оделась, как если бы должна была участвовать в фестивале, в платье из черного шелка купленное в Скуллпорте, и уложила пышные волнистые волосы сложным убором хвостов и колец. Ветроход она спрятала под платье, отдав почетное место кулону, подарку Федора: гладкий овал янтаря с черным пауком внутри. Накинув поверх пивафви, она прошла под покровом невидимости через опустевшую деревню, направляясь к угасающим кострам в холмах.

Дроу ожидала фестиваль; то, что она увидела, напоминало скорее поле боя. Ффолки и руатанцы валялись вперемешку, как павшие в схватке, за единственным отличием: мертвые обычно не храпят. Скрежещущий хор давал ясное представление о вечернем веселье. Особенно отличался Хрольф, заставлявший воздух дрожать хриплым ревом, лежа на спине и закинув ноги на один из нескольких опустевших бочонков.

Эта сцена заставила дроу подозрительно сузить глаза. Ее нередко изумляла странная слабость, которую люди питают к крепким напиткам. Любой дроу мог с легкостью перепить троих дварфов, и даже те, кто чересчур усердствовал в этом, мог избавиться от эффекта опьянения лишь одним усилием воли. Люди не обладали такой выносливостью, и насколько она могла судить, те из них, кто менее всего способен справиться с выпивкой, сильнее всего к ней привязаны. Тем не менее, она не представляла, как может такое множество людей напиться до полного отключения, да еще так быстро. Даже Федор, поглощавший это жуткое огненное вино Рашемена, стал жертвой ночного гуляния, и лежал в глубоком сне. Рядом с ним в землю острой частью был воткнут наполовину полный рог.

Присев рядом с ним, Лириэль взяла рог, и принюхавшись к меду поймала слабый аромат добавленных в него трав. Поскольку знание ядов важнейшая часть образования любого темного эльфа, Лириэль распознала запах безвредного — но сильного — сонного зелья.

Так что она не удивилась, когда “спящий” Хрольф издал звук, похожий на совиное уханье. По этому сигналу пираты начали подниматься на ноги, как множество кукол натянутых на единую нить. Эффект был одновременно пугающим и комичным. Лириэль невольно подумала о зомби, поднимающихся с поля сражения повинуясь приказу мага.

Люди проследовали к берегам реки; за ними направилась и гадающая, что на сей раз затеял Хрольф, Лириэль. Столь же озадаченная, она наблюдала как несколько моряков помоложе избавившись от одежды входят в реку. Они ныряли, а появляясь на поверхности бросали товарищам на берегу маленькие, сияющие предметы. Из разговоров, Лириэль сложила по кусочкам полную историю случившегося ранее ночью и происходившего на ее глазах.

Это кощунственное воровство ее обеспокоило, ни один дроу Подземья не посмел бы осквернить подношение Лолт. Из виденного ей после Мензоберранзана Лириэль делала вывод, что немногие божества столь же мстительны как Паучья Королева, но, все же, такой риск ради золота казался слишком велик, и она решила убедить пиратов в ошибочности их поведения.

Все так же невидимо Лириэль прогуливалась среди моряков, когда вынырнул юный Бьорн, улыбаясь во весь рот. Триумфально взмахнув над головой золотым браслетом, он бросил его к берегу. Лириэль перехватила украшение в полете, мгновенно упрятав его в складках пивафви.

Для пиратов это выглядело, как будто украшение просто исчезло. Они отпрянули от места, где стояла невидимая дроу, охваченные изумлением и страхом.

“Капитан, ты же говорил здесь нет речного духа!” запротестовал побледневший Олвир.

Бьорн, перепугавшийся еще сильнее, беспрестанно чертил тонкими руками в воздухе охранительные знаки. “Защити нас Темпус! Мы прогневали их бога!”

“До сих пор ничего подобного не случалось!” возразил невозмутимый Хрольф. “Подумайте, парни. Мы собираем это золото каждую весну уже десять лет, регулярно как уборка урожая. Нет, любой дух который мог когда-то обитать в реке давно исчез!”

“Что же тогда?” осведомился Ибн.

Капитан подмигнул своему первому помощнику, и протянул ладонь к, казалось, пустому месту. “Отдавай назад, девочка. Ты получишь свою долю после, как и мы все”. Лириэль спрятала улыбку. Заверения Хрольфа обращенные к его людям успокоили и ее, а мгновенный ответ на ее проделку порадовал. Оставаясь незримой, она бросила браслет капитану. Неожиданное появление вновь повергло в шок все еще настороженных людей. Затем Бьорн понял, что случилось, и захихикал. Один за другим соображали в чем дело и прочие руатане; не всех, впрочем, шутка развеселила.

“Проклятая женщина!” пробормотал Ибн поворачиваясь спиной к реке. “Должен был понять, что эта неприятность ее рук дело”.

Когда взошло солнце, золото было надежно упрятано на корабле, а пираты вернулись на свои места среди спящих участников празднования. Когда сцена мало помалу начала оживать, никто из ффолков судя по всему ничего не заподозрил. Прощание между ними и пиратами было несколько приглушенным, в силу эффекта выпитого накануне меда, но вполне дружелюбным, сопровождаясь обещаниями скорого возвращения со стороны моряков.

Оказавшись на борту Эльфийки, пираты сразу же оживились. Только Федор ощущал результат вчерашней попойки, и хотя молодой воин стал мишенью для добродушного поддразнивания, он чувствовал себя слишком жалким, чтобы удивляться, почему он оказался единственной жертвой.

К огорчению Лириэль, Эльфийка не направилась прямиком на Руатим. Хрольф установил курс на Невервинтер, береговой город примерно в трехстах милях к северу. Руатане собирались обменять часть украденного золота на тамошние товары, но для такого крюка были и практические резоны. Невервинтер обрел свое имя за необычно теплый климат, и незамерзающую круглый год гавань. Частично причиной тому была Река, теплое течение и воздух, приходившие с запада, от Эвермита, через остров Гандарлун, и сужаясь касавшиеся берегов Невервинтер. Такой ранней весной плавание по Реке было куда безопасней, чем среди ледяных полей открытого моря. Хрольф планировал войти в Реку у Невервинтер, проплыть к Гандарлуну за весенней сельдью, а затем направиться строго на юг к Руатиму. Ожидалась хорошая прибыль, но путешествие становилось длиннее, чем Лириэль предполагала изначально. Она даже не представляла, сколько удержится магия в Ветроходе, и ей не терпелось добраться до Руатима как можно быстрее.

Но дроу постаралась использовать задержку с наибольшей пользой, изучая книгу морской магии и добавляя в Ветроход новые заклинания. Время заполняли и рассказы — Лириэль постаралась узнать у Хрольфа и Олвира как можно больше об их островном доме. С течением дней они с Федором вновь вернулись к спокойному общению друзей-компаньонов. Ни один из них не упоминал о случившемся в кабине Хрольфа, но Лириэль часто думала об этом. Она подозревала, что и Федор тоже.

Наконец корабль достиг Невервинтер. В порту Эльфийку встречала вооруженная стража, но после того как докмейстеру показали образчик золотых сокровищ пиратов, она позволила кораблю пришвартоваться — с условием, что Хрольф Буян останется под присмотром на собственном корабле. Похоже, таверны Невервинтер хорошо помнили капитана.

Лириэль с удовольствием прогулялась по городу, — идя невидимой рядом с Федором. На нее выпала задача пройтись по магазинам, продававшим водяные часы и многоцветные лампы, которыми славились искусники Невервинтер.

Часть золота ушла на покупку этих сокровищ, которые Хрольф намеревался продать богатым руатанам. В общем, получился приятный отдых, но дроу не особо сожалела, что он закончился, когда Эльфийка вышла в море.

Они уже два дня плыли на запад, когда в теплых водах Реки встретились с другим судном. Федор дежурил на полубаке когда заметил его: крепкий когг, тяжело накренившийся к подветренной стороне, разрезал воду с почти безрассудной быстротой. Он оповестил о встрече Хрольфа, стоявшего у руля и развлекавшего Лириэль историями о Руатиме.

“Я знаю этот корабль”, заявил Хрольф вглядываясь в увеличительное стекло. “Это охотники на тюленей. Идут домой, и страшно торопятся”.

Задрав усы в широкой усмешке, он подмигнул двум бездельничавшим неподалеку морякам. “Только подумайте, парни: накидка из прекрасной белой шерсти. Вот подходящий подарок, порадовать глаз женщины и усладить встречу!”

Лириэль бросила быстрый взгляд на Федора и покачала головой. “Не делай этого, Хрольф”, пробормотала она. “Ты видел его в бою против жалкого кальмара. Я же видела, как он сражался с дроу — и победил”.

Капитан фыркнул. “Ты что, за дурака меня держишь, девочка? Думаешь, я рискну обратить гнев берсерка на собственный корабль?”

Хрольф показал на приближающийся когг. “Я знаю капитана. Зовут Фарлоу, был когда-то наемником. Хороший человек, если тебе нравятся такие, легко лезет в драку, и он знает что мы пираты! Все, что нам нужно — проплыть поближе к ним, чтобы Капитан Фарлоу на нас полюбовался, и подумал то, что он подумает! А уж когда они нападут”, лукаво заявил Хрольф, “твой парниша будет за нас, и наконец-то мы увидим его в деле! Мне думается, для нас это будет легкая прогулка!”

Заявление капитана оказалось пророческим. Не успел он закончить речь, как когг изменил курс. Тяжелый корабль рванулся к руатанам с бешеной скоростью, направив на них бушприт как турнирное копье рыцаря.

“По местам, парни!” с откровенной радостью взревел капитан.

Подобные нападения ожидались и к ним были готовы, — все члены экипажа мгновенно приступили к выполнению назначенных им обязанностей. Харрелдсон спустил парус и присоединился к нескольким другим на веслах. Корабль был легче и меньше атакующего когга — единственное столкновение могло отправить Эльфийку на морское дно. В таких схватках лучше всего ей служила способность быстро менять курс, и воинское мастерство команды.

Федор схватил большой деревянный щит, закрепленный крюком на полубаке. Еще пятеро, поступив так же, стали плечом к плечу, образуя стену из щитов. Другая пятерка, с длинными луками, пригнулась, укрываясь за стеной. Лириэль заняла место рядом с Федором, но ее руки оставались свободны. Если понадобится, у нее найдется оружие посерьезнее.

Когг быстро приближался, и первые стрелы охотников за тюленями защелкали о деревянные щиты. Люди Хрольфа стреляли в ответ; затем Эльфийка резко повернула и проскочила мимо когга. Прежде чем торговый корабль успел изменить курс, гребцы Хрольфа развернули корабль обратно и два судна расположились бок о бок. Двое пиратов размахнувшись бросили веревки с тяжелыми абордажными крюками, оба удачно. Охотник наклонился, собираясь перерубить веревку; тут же его тело свалилось в море, утыканное стрелами руатан.

Древесина столкнувшихся кораблей затрещала и застонала, затем они разошлись. Гребцы отложили весла, и как раз вовремя схватились за оружие: три охотника перепрыгнули узкую полоску воды, разделившую корабли.

Хрольф с ревом накинулся на них, раскинув руки, и прежде чем те успели приготовиться к защите, все четверо с громким плеском упали вниз.

“В атаку!” донесся голос капитана из воды. “Нет смысла марать кровью чистую палубу!”

Пираты перекинули мостики между кораблями, и бросились по наклонным доскам на когг. Более многочисленные охотники спокойно поджидали их, приготовив оружие. Затем, неожиданно, уверенность атакующих уступила место ошеломлению.

Все они слышали рассказы о берсерках Руатима, воинской элите защищавшей эту землю. Берсерки никогда не встречались в море, тем более на пиратском корабле. Но никем иным темноволосый воитель шедший на них быть не мог.

Семи футов роста, размахивающий черным мечом слишком большим и тяжелым чтобы большинство людей могли его хотя бы поднять. Аура магии окружала его, а голубые глаза пылали внутренним огнем. Не менее ужасающей — и еще более неожиданной — была дроу, следовавшая за берсерком как маленькая темная тень. В одной руке она держала длинный кинжал, золотистые глаза хищно блестели, как у волка преследующего добычу. Колебания охотников на тюленей длились лишь мгновение, чернобородый капитан подбадривал их в бой острием собственного меча.

Берсерк прорывался прямиком к Фарлоу, ударами плашмя отбросив двух оказавшихся на его пути пиратов с абордажной доски. Он запрыгнул на палубу когга, на ходу нанося удар сверху вниз.

Фарлоу высоко выставил собственный меч, парируя удар. Его полуторный меч, доброй дварфьей работы и проверенный двумя десятилетиями в наемниках, раскололся на части под клинком берсерка, разбрасывая вокруг убийственные осколки. Быстрее чем полагал возможным капитан, берсерк изменил направление удара и отбил один из оказавшихся в воздухе осколков в сторону одного из охотников. Вертясь в полете как брошенный кинжал, стальная полоса пробила человеку горло, пришпилив его к мачте.

Капитан взглянул на рукоять и оставшийся огрызок клинка, и понадеялся, что этого хватит. Занеся разбитое оружие над головой, он кинулся к смертельно опасному врагу, вкладывая в удар весь свой вес и всю силу.

Заметившая атаку Лириэль закричала, предупреждая Федора. Почти небрежно берсерк выбросил руку и поймал противника за локоть, мгновенно остановив его бросок. Вывернув руку капитана вниз и внутрь, одним быстрым толчком он вогнал разбитый клинок в сердце его владельца.

Как ни странно, охотники не прекратили боя со смертью предводителя, напротив, атаковали пиратов с невероятной яростью. Лириэль особо отметила одного — высокого, рыжего мужчину, с пылом паладина противостоявшего Хрольфу: капитану Эльфийки удалось загнать его на бак, но там их клинки никак не могли предоставить одному или другому преимущества в смертельном диалоге.

Прочие охотники оказались не столь удачливы против пиратов и их союзника-берсерка. В считанные минуты палуба когга стала скользкой от крови, и лишь немногим из них удалось избежать черного меча Федора. Не считая оппонента Хрольфа, никто из них уже не сопротивлялся.

Видя, что победа принадлежит им, Лириэль радостно завопила и повернулась к Федору. Единственного взгляда хватило, чтобы забыть о веселье. Хотя на главной палубе стояли только моряки с Руатима, боевое безумие не покинуло юного воина.

“Бросьте оружие!” крикнула она. “Все!” Берсерк повернулся на звук ее голоса, черный меч с громким шипением разрубил воздух. Лириэль много раз видела своего друга в бою, но никогда прежде не оказывалась с ним лицом к лицу, не видела пламени и льда его боевой ярости обращенными на нее. Он возвышался над миниатюрной эльфийкой, берсерковая магия придавала ему иллюзию сверхъестественного размера и соответствующую силу. Лириэль могла видеть его истинный облик сквозь магию, но это мало успокаивало. В глазах Федора, надвигавшегося на нее, не было узнавания. Лириэль бросила окровавленный кинжал и упала на колени, выставив перед собой руки с обращенными вверх ладонями в жесте капитуляции. Уголком глаза она заметила, что Хрольф и его противник все еще держатся за оружие. Они приостановились, услышав отчаянный крик Лириэль, но настороженно поглядывали друг на друга, не желая давать другому преимущество.

“Если тебе дорога моя жизнь, Хрольф”, негромко произнесла она, “если вы, идиоты, цените свою, бросайте мечи сейчас же!”

Мгновенная пауза, которую разорвал лязг падающей стали. Боевая ярость, наконец, оставила Федора, и с рассеивающейся магией он казалось, шагнул назад, в собственное тело. Потом он встал, озадаченно смотря сверху вниз в лицо дроу; кончик меча тяжко опустился на палубу. С ужасом в глазах на посеревшем лице рашеми отвернулся и ушел с места битвы. Лириэль поняла, и оставила его наедине с самим собой.

Тем временем руатанцы радостно обшаривали захваченный когг. Под направляющими командами Хрольфа, они забрасывали на свой корабль кипы необработанных шкур, и переносили ящики и бочки с щелоком, необходимым для дубления.

Бьорн шел по мостику, пошатываясь под тяжестью большой дубовой бочки, оказавшейся слишком тяжелой для юноши. Выскользнув из его рук, она с треском упала на палубу Эльфийки, крышка треснула, выплеснув содержимое. Парень побелел, безуспешно хватая ртом воздух. “Капитан, взгляните на это”, наконец сумел произнести он. Что-то в тоне Бьорна заставило Хрольфа поторопится. Оживление капитана испарилось при виде маленькой неподвижной фигуры: тело ребенка — морского эльфа, сохраненное морской водой разлившейся на доски. Жуткое открытие мгновенно остановило грабеж. Пираты столпились вокруг, недоумевающие и растерянные. Их дискомфорт еще более усилился, когда Хрольф мягко поднял мертвого ребенка массивными руками и заплакал, открыто и не стыдясь этого.

Осторожно отложив тело, Хрольф скомандовал осмотреть остальные бочки. Его осунувшееся лицо омертвело по мере того, как на палубу укладывали все новые и новые трупы.

“Вызовите Кзорша”, угрюмо сказал он.

Один из матросов поторопился вниз и вернулся со странным предметом, выглядевшим весьма похоже на маленькую шарманку. Окунув ее в воду, Хрольф повернул деревянную ручку. Вместо музыки раздалась серия щелчков и посвистываний.

“Сообщение морскому эльфу”, прошептал Бьорн на ухо Лириэль. “Звук в воде раздается быстрее и дальше чем в воздухе. Внизу есть создания, которые услышат и передадут его пока послание не дойдет до морского рейнджера. Он скоро появится здесь, и будет знать, что необходимо сделать”.

Когда Хрольф поднялся на ноги, Ибн принял у него устройство и кивнул в сторону когга. “Что делать с кораблем, и теми, кто остался в живых?”

“Затопить”, жестко приказал Хрольф, “и оставить эту мразь ждать приговора Амберли. Но перевяжите сначала их раны, чтобы кровь не привлекла акул или чего похуже. Госпожа Волн объявит свою волю без моей помощи!”

Гнев капитана разогнал экипаж по местам и заставил торопиться. Некоторые занялись погрузкой раненных охотников в единственную маленькую лодку, другие боевыми топорами прорубали дыры в борту когга. Один из пленников — тот самый рыжеволосый, обменивавшийся ударами с Хрольфом — попытался переговорить с капитаном. Хрольф единственным ударом гигантского кулака заглушил его протесты и, бросив потерявшего сознание бойца в лодчонку, подал знак опускать ее на воду. Вскоре туманы сомкнулись над приговоренными людьми, словно занавес, отделяя их от смертного мира.

Хрольф постоял у борта, глядя вслед лодке с угрюмым удовлетворением долго после того, как она пропала из виду. Тихо, почтительно, экипаж занялся работой. Немногие из них знали полную историю давней любви капитана и эльфийки, но не было среди них ни одного, кто не потерял бы кого-нибудь в море. Не было ни одного, кто не послал бы тихую молитву Амберли, прося Госпожу Волн взять раненых охотников, и избавить от своего гнева кого-то другого.

В этих молитвах никто не посмел называть себя; или просить пощады для друга или возлюбленной. Живущие морем — суеверный народ, и принимают назначенную судьбу. Но по своей воле ни один из них не отдаст себя на милость Амберли, и кто мог усомниться, какова окажется участь охотников за тюленями в руках морской богини? И пусть они, будучи северянами, не питали большой любви к эльфам, никто из них не подумал, что участь эта будет незаслуженной

Глава 5 Амулет

Триэль Баэнре, недавно ставшая правительницей самого могущественного дома Мензоберранзана, восседала на своем черном троне. Молодую Матрону-мать окружало слабое пурпурное сияние, отбрасывая призрачные тени и вынуждая жрицу, сидящую перед ней, перевести глаза в видимый спектр. Триэль делала это специально: свет приглушал тонкие подробности доступные тепловидению, маскируя все проявления эмоций, в чтении которых темные эльфы были мастерами. Для дроу абсолютная темнота открывала больше, чем прятала. Тени куда лучше подходили для маскировки.

Важно было не показать, какое отвращение Триэль питает к своей гостье, поскольку Шакти Ханзрин была ценным инструментом, первой двойной жрицей за целые поколения, которой удалось успешно проникнуть в ряды жречества Ваэрауна. Известных последователей бога воровства было немного — в большой степени потому, что подозреваемые в этом быстро расставались с жизнью — но Триэль полагала, что так называемый Бог в Маске представлял большую угрозу, чем хотелось бы признавать служительницам Лолт. Будучи двойной жрицей, Шакти сможет сделать так, чтобы это опасное семя никогда не принесло плоды. Матрона Баэнре не сомневалась, что верность Шакти принадлежит Лолт; сильнейшие заклинания чтения мыслей, доступные ей, не открывали ничего кроме фанатичной веры. Пожалуй, даже чересчур фанатичной, поскольку в отличии от большинства жриц Шакти принимала Наставления Лолт буквально. Эти так называемые Наставления — завоевание Подземья, и уничтожение всех эльфов в Землях Света — представляли собой всего лишь приятные фантазии, полезные для успокоения гордости простых дроу, отвлекая их внимания от иных вопросов. В принципе, Триэль соглашалась, что Наставления провозглашали достойные цели. Однако сейчас ее внимание поглощали куда более непосредственные заботы.

Она не слишком прочно восседала на своем троне, к тому же ходили слухи о заговорах, затевающихся с целью сместить Дом Баэнре с его долго занимаемого положения. Даже матриархия, система власти державшаяся тысячелетиями, оказалась под ударом. Мензоберранзан балансировал на грани анархии. Триэль отчаянно нуждалась в чем-то, что можно было бы предложить враждующим дроу, чем-то, вокруг чего их можно было бы сплотить — и заодно упрочить собственный ранг и положение. Странная магия, добытая ее племянницей-беглянкой, могла оказаться таким ключом.

“Что ты узнала об амулете, Лириэль?”

“Есть хорошие новости”, начала Шакти. “Маг Нисстир мертв, а вместе с ним и план использовать амулет для целей Ваэрауна”.

Триэль одобрительно кивнула. И так было слишком много соревнующихся за обладание этим призом. “В рядах слуг Ваэрауна у тебя есть другие контакты?”

“Множество”, не моргнув глазом, соврала Шакти, полностью полагаясь своим мысленным щитам, одному из самых могущественных даров Ваэрауна.

“Используй их”, приказала матрона. “Пошли их на поверхность. Верни Лириэль и амулет в город”.

“Я уже послала своих слуг, — не мужчин дроу на сей раз, существ с иного плана. Не Бездны”, заверила Шакти со спокойной уверенностью, “так что тебе не нужно беспокоиться, что другие жрицы узнают о моих планах больше, чем им решит раскрыть сама Лолт”.

Выражение лица Триэль оставалось непроницаемым, но Шакти увидела искорку, промелькнувшую в глазах матроны при упоминании о том, что жрица Ваэрауна имеет доступ к силам незнакомым большинству служительниц Лолт. Для жрицы Ханзрин, это был миг ни чем не омраченного торжества.

“Держи меня в курсе”, сказала матрона Баэнре, бесстрастным тоном словно и Лириэль и таинственный амулет были маловажными вещами. “Теперь к другим делам. Как ты знаешь, Лолт объявила, что между домами не будет войн. Когда ситуация в городе вернется к норме, это изменится. Возможно также, что серьезно улучшится и положение Дома Ханзрин”. Шакти тщательно скрыла восторг. Слова Триэль предполагали предложение поддержки могучего Дома Баэнре, но с тем же успехом они могли оказаться проверкой. Шакти знала, что чересчур амбициозных дроу нередко находили мертвыми в их собственных покоях.

“Моя мать, Матрона Кинтуэре, будет рада узнать, что ты с оптимизмом смотришь на будущее семьи Ханзрин”, осторожно уклонилась Шакти.

Взмахом ладони Триэль отбросила увертку. “Союз между Баэнре и Ханзрин был долгим и плодотворным; однако сама Кинтуэре, по моему мнению, нередко создавала излишние трудности”. Матрона сделала паузу, вперив изучающий взгляд в двойную жрицу. “Твоя старшая сестра умирает. Скоро ты станешь наследницей Дома Ханзрин”.

Шакти опустила голову в благодарном поклоне, однако удерживала свое лицо — и мысли — осторожно-нейтральными. Наконец сквозь вышколенную маску Триэль пробилась редкая улыбка. “Отлично”, криво усмехаясь произнесла она.

То ли Триэль поздравляет ее с успешно осуществленным заговором, то ли за прохождение некоего теста. Наверно, и то и другое, решила Шакти.

Вскоре после этого она покинула Дом Баэнре. Беседа с Матроной Триэль завершилась удачно, но Шакти не чувствовала успокоения. От Мензоберранзана до поверхности всего семь дней пути, но для нее это был чуждый, неизвестный мир. Прежде Шакти не ступала ногой за пределы города, тем более не бывала в Подземье. Ей было трудно даже представить, насколько нелегкой может оказаться предстоящая ей задача, или сколько времени она может отнять.

Когда магия амулета Лириэль Баэнре будет в ее власти, когда она омоет ладони в крови своей соперницы, — только тогда сможет она освободиться от оков Дома Баэнре, и достичь двойного предназначения, установленного ей Лолт и Ваэрауном.

* * * * *

Кзорш, морской рейнджер, не слишком удивился зову Хрольфа. Прежде чем последние ноты шкатулки вызова растаяли в воздухе, прежде чем потухли в воде вибрации щелчков и свиста, рейнджер уже видел перед собой Эльфийку. Ему не нужно было далеко плыть; он следовал за руатанским судном со времени сражения с гигантским кальмаром.

Морского эльфа серьезно беспокоило присутствие на корабле дроу, поскольку он поклялся помогать всем, кто плавает вместе с Хрольфом Буяном. Честь Кзорша, в свою очередь, требовала исправлять насколько возможно причиняемый пиратами вред. Пока что он умудрялся совмещать и то и другое без конфликта, но морской эльф боялся, что не сможет сдержать данное слово столкнувшись с бедами, которые может вызвать дроу.

Однако, необычная пассажирка Хрольфа вызывала также и любопытство Кзорша. В отличии от большинства своего рода, Кзорш восхищался магией, а женщина дроу владела ей с непринужденным мастерством. Легенды Морского Народа винили дроу в том, что они украли магию морских эльфов; это только подстегивало интерес рейнджера. Больше всего ему хотелось поговорить с дроу, узнать правду о темных эльфах. Возможно даже, купить у нее магическое оружие. Средства на это у него найдутся, — Кзорш обладал немалым опытом в исследовании затонувших кораблей и затерянных подводных городов, и добыл немало сокровищ, которые обменивал на кованое оружие и другие товары, в которых нуждались обитатели моря. Давней его мечтой было обладание крупицей эльфийской магии.

Но все личные заботы подождут. Кзорш видел приближение когга, наблюдал за последовавшей битвой. Он не вмешивался, видя с самого начала что Хрольф и его люди держат ситуацию под контролем. Судьба корабля, теперь медленно опускавшегося на дно, его не беспокоила. Торговцы атаковали первыми, без каких либо провокаций, а причина Кзорша не интересовала. Они получили что заслужили.

Подплывая к Эльфийке, Кзорш увидел на фоне неба темный овал дна меньшего корабля. Выжившие, предположил он, оставленные ожидать милости Амберли; Это не вызвало его неодобрения. Бывали случаи, когда так же поступали с моряками морские эльфы, поскольку нередко эти люди представляли угрозу для всех морских обитателей, и иногда эльфы вынуждены были отвечать ударом на удар. Просто по привычке, Кзорш всплыл на поверхность, проверить результаты последней работы Хрольфа.

Семь людей бессильно расположились в небольшой лодке, все кроме одного с ранами, впрочем обработанными и перевязанными. Морской эльф одобрительно кивнул при виде такого свидетельства честной игры; затем его глаза остановились на рыжеволосом человеке находившемся в середине, и он дернулся от неожиданности.

Этого человека он знал. Каладорн, Лорд среди людей Уотердипа, нередко держал совет с водяными людьми, следившими за городской гаванью. Кзорш часто встречался с ними, и на одной такой встрече видел молодого человека, хотя и с расстояния и через призму морской воды. Каладорн произвел на него впечатление человека чести. Что мог он совершить, чтобы навлечь на себя такую судьбу от незлобивого Хрольфа?

Кзорш осторожно подплыл ближе. Морякам, отданным Амберли, иногда позволяли оставить при себе оружие, дабы не встретиться с судьбой иной, чем назначит им Госпожа Волн. Но эти люди были безоружны — еще одно доказательство вопиющего преступления.

“Лорд Каладорн”, мягко позвал Кзорш. Человек дернулся, повернулся в поисках говорящего и изумленно уставился на морского эльфа; Кзорш позволил ему мгновение собраться с мыслями. Немногие люди встречались с представителем Морского Народа, и при первом взгляде нередко терялись от удивления.

“Я Кзорш. Моя обязанность, как и твоя, следить за безопасностью и благополучием моих сородичей”, сказал он. “Мне хотелось бы понять, почему вы атаковали корабль с Руатима, чей капитан друг морского народа, и находится под моей защитой”. Обдумав это, Каладорн медленно кивнул. Титул “друга эльфов” был величайшей честью, которой мог удостоиться человек от Народа, и давался только тем, кто оказал эльфам величайшую услугу, тем, кто особенно любил и понимал старшую расу.

“Это объясняет, почему капитан оставил нас на волю волн”, задумчиво произнес он. “Возможно, ты можешь ответить на другие вопросы”.

Каладорн коротко изложил историю его страшного открытия на корабле-призраке, ненависть Капитана Фарлоу к пиратам и его пламенную обвинительную речь о предполагаемых зверствах, которые руатане совершали над морскими эльфами. Он описал схватку, невероятную ярость молодого берсерка и горе Хрольфа при виде мертвых эльфов. “Мы не имеем к этим смертям никакого отношения”, заверил он в заключение, “но руатанский капитан не дал нам объяснить”.

“Хрольф импульсивен”, признал Кзорш, “и стремится защитить Народ”.

“Теперь, зная нашу историю, как ты собираешься поступить?” Рейнджер задумался. “Мой первейший долг перед жителями моря. Я должен узнать, кто убил моих родичей, и почему. Когда смогу, я пошлю слово водяным людям Уотердипа; возможно, они помогут вам”.

“Тогда ты тоже приговариваешь нас к смерти”, запротестовал Каладорн. Водяные люди непредсказуемы, — они оба это знали, а Уотердип лежит в нескольких днях пути на юго-восток.

“Эти люди ранены, часть тяжело. У нас нет еды, мало воды. Водяные люди — если вообще придут — опоздают”.

Кзорш признал справедливость этого утверждения. “Здесь, неподалеку, есть группа небольших островов. Люди там не живут, но вы сможете продержаться, пока не поспеет помощь”.

Морской эльф приложил ладони ко рту, и издал высокий пронзительный крик. Спустя мгновение тишины, два серых плавника разрезая воду двинулись к ним. Каладорн инстинктивно потянулся к пустым ножнам.

“Не акулы”, заверил Кзорш. “Это дельфины, друзья морских эльфов. Они приведут вас в безопасность, быстрее, чем вы смогли бы добраться под парусом или на веслах”.

Каладорн с пробудившимся любопытством наблюдал, как Кзорш переговаривается с ними с помощью щелчков и взвизгиваний. Морской эльф достал две плетеных веревки с пояса, привязал один конец каждой к лодке а вторые свернул в узлы, которые накинул на дельфинов. Те быстро поймали петли заостренными носами.

“Ночь я проплыву с вами”, пообещал эльф. Достав с пояса длинный кинжал, он вручил его человеку. “В этих водах множество опасностей, некоторые из них я сам пока не понимаю. Вам может понадобиться это”.

Не дожидаясь ответа Каладорна, рейнджер резко шлепнул по воде. Судя по всему, это был сигнал, поскольку дельфины рванули на восток, легко ведя за собой маленькое суденышко. Когда первые лучи солнца коснулись поверхности воды, Кзорш повернулся назад к пиратскому кораблю. Смысла торопиться не было, поскольку он уже знал причину, по которой звал его Хрольф. Да и пираты не ожидают его раньше. Он не хотел объяснять, почему следует за кораблем, или обращать в слова свои подозрения касающиеся дроу.

Никогда прежде Кзорш не видел дроу, ушедшую в море, и сомневался, что эта женщина преследует благородные цели. Его род уже немало пострадал от рук злобных дроу; Кзорш был решительно настроен сделать все в его силах, чтобы не допустить новых бед. Даже если речь идет о дроу, находящейся под защитой его клятвы.

Жизненные ответы обычно легко приходили к юному рейнджеру, а границы между добром и злом были четкими и ясными. Однако теперь Кзорш задумался, являются ли эти вещи настолько простыми, как он всегда верил.

* * * * *

Утро на Эльфийке тянулось бесконечно. У экипажа, занятого ожиданием морского рейнджера почти не было других дел. Присутствие мертвых эльфов, даже теперь, когда их осторожно уложили в трюме, удручающе действовало на обычно бодрый дух моряков Руатима.

Федор старался как мог отвлечь их историями о своей родине — о духах мест, все еще обитавших в ручьях и колодцах, о его приключениях в руинах древних королевств, похороненных в лесистых холмах Рашемена. Молодой рассказчик не понимал, почему упоминания о духах заставляли матросов хитро ухмыляться, но, по крайней мере, они остались довольны предложенным им времяпровождением.

Первый помощник, однако, занялся практическими вопросами. Ибн осматривал их добычу, отставляя в сторону ценные товары, и выбрасывая в море мусор. Он как раз собирался сбросить сломанную крышку одного из бочонков, но неожиданно остановился, и прищурившись уставился на сделанные на ней отметки. Подумал, поджав губы, и осмотрел оставшиеся бочки. Затем торопливо направился к Хрольфу, проведшему ночную вахту на полубаке. Эльфийка снова была рядом с ним, что несколько нервировало Ибна, но сейчас у него не было времени беспокоиться о своих предрассудках.

“Посмотрите, капитан”, с нехарактерной настойчивостью произнес Ибн, передавая крышку Хрольфу. “Это знак Эльсбейна, бондаря. Бочка сделана на Руатиме. И все бочки, где были морские эльфы, отмечены этим знаком”. Хрольф нахмурился и пожал плечами. “Что с того?”

“Странно, вот что”, ответил Ибн. “Что произошло между этими охотниками на тюленей и Морским Народом — не знаю, и меня это не заботит. Я просто надеюсь, что не появится еще больше засоленных эльфов, винить за которых будут Руатим”.

Лириэль мгновенно поняла его мысль. Хотя о человеческой политике она знала немного, но интригу чуяла в любом виде. “Он прав, Хрольф. Нам надо вернуть тех раненых людей, и узнать, что им известно”.

Первый помощник не выглядел обрадованным ее поддержкой. Сведя рыжие брови в угрюмой гримасе он уставился на дроу. “Ты во всем виновата”, прошипел он.

“Я-то тут при чем?” возмутилась она. “Морские эльфы были давно мертвы, когда мы их нашли”.

“Дурная удача так и действует. Никогда не видишь, что ждет тебя, но натыкаешься все равно!”

“Хватит”, устало оборвал их Хрольф. “Лучше найти их, и попробовать во всем разобраться”. Лириэль кивнула. “Я отправляюсь вниз — полуденное солнце все еще слишком ярко, — но когда вы их найдете, позовите меня. Я получу от них больше информации, чем они хотели бы выдать”.

Скрестив руки Ибн бросил на нее злой взгляд. “Ты не будешь пытать раненых, пока я первый помощник на этом корабле!”

“Избавь меня от поучений”, холодно ответила она, “и попытайся помнить, что магия дает возможности, далеко выходящие за доступные твоему примитивному воображению рамки ”.

Дроу прошествовала мимо него, величественная как матрона-мать. Однако она чувствовала полный ненависти взгляд за спиной, опускаясь в трюм, и подумала, что он сделал, если бы знал, что она собирается предпринять.

Ибо слова Лириэль стали для нее неожиданным источником вдохновения. У нее действительно была возможность извлечь информацию из разумов охотников. Не через собственное волшебство, но жреческими заклинаниями. Жрицы Лолт могли запустить нити своей липкой паутины в мысли других — даже тех, кто ушел за пределы жизни. Зачем тратить зря силы на допрос охотников, решила Лириэль, если она может переговорить напрямую с духами мертвых морских эльфов. Конечно, это было невероятно рискованно. Могучая жрица может вызвать дух и приказывать ему, но Лириэль, только ученица, никогда не пробовала молитвы и заклинания, преодолевающие границы смерти. У нее не было никаких причин предполагать, что Лолт выполнит ее просьбу; скорее уж, подобные действия могли разгневать Паучью Королеву. Духи морских эльфов не окажутся во владениях Лолт, и Лириэль сомневалась, что богиня дроу находится в добрых отношениях с эльфийским божеством, которому или которой они поклоняются.

Поразмышляв над этим, Лириэль решила, что лучшим ее шансом на успех — не говоря уже о выживании — будет просить Лолт не о вызове духов, а напротив, о разрешении войти в их мир самой: перспектива, одновременно холодившая и завораживавшая любознательную юную дроу.

Лириэль пробралась в угол трюма, где, почтительно прикрытые, лежали мертвые эльфы. Склонившись над ними, осмотрела тела, пытаясь найти какую-то улику, которая позволила бы определить причину смерти. Никаких отметин ни на одном, исключая легкий иссушающий эффект рассола. Ничего не узнать. Выбрав произвольно одного из эльфов, и зажала холодные ладони в своих. Поскольку она не знала его при жизни, сейчас, чтобы найти его дух, необходим был контакт с телом. Собравшись с храбростью, дроу сконцентрировалась как необходимо для жреческого заклинания. Она тихо напевала, освобождая мысли и отталкивая прочь нити магии, с готовностью пришедшие на ее зов. Магией, в которой она нуждалась сейчас, была не природная сила Плетения, а воля богини.

Неожиданно, Лириэль оторвалась от своего тела. Мгновение яростной, сверкающей боли, мучительного прощания со смертным миром, а затем…

Лириэль видела мельком Бездну, смотрела на все нижние планы сквозь наблюдательные порталы, часто употреблявшиеся жрицами Лолт. Серый, залитый туманами ландшафт представший ей, не походил ни на что когда либо ей виденное, или точнее, ощущавшееся. Увидеть здесь было нечего, но повсюду вокруг она чувствовала невидимые пути к неведомым мирам. Дроу послала вперед свои мысли, ища дух морского эльфа.

Миг соприкосновения. Восторг победы затопил разум дроу, она приказала мысленному пробу продвинуться дальше. К ее изумлению, идти было некуда.

Обострившиеся чувства Лириэль распознали случившееся, как выходившее за рамки природного порядка. Встреченное ей было не волей божества, а искусством волшебника. Дух и впрямь оставил тело морского эльфа, но оказался пойман где-то на этом плане. Дроу углубила сосредоточение, сузив поле поиска, чтобы отыскать дух в ее собственном мире.

Неожиданно, Лириэль оказалась перед вратами, ведущими в кошмар. Она ощутила беспомощность создания которого она искала, неожиданную надежду духа, почувствовавшего ее прикосновение, невидимые глаза, молившие ее об освобождении. Свободолюбивый дух дроу отвергал встреченный ей ужас, она инстинктивно отпрянула.

Я найду тебя, без слов пообещала Лириэль, возвращаясь в смертный мир. Я отыщу способ освободить вас всех. “Проклятая женщина. Знал, что ты в этом замешана”.

Голос, угрюмый и триумфальный, вырвал Лириэль из транса. Повернувшись, она увидела наблюдавшего за ней Ибна, и только тогда поняла, что произнесла часть своего обещания вслух. Уйдя глубоко в себя, она не услышала появления первого помощника. Теперь он приближался, положив ладонь на рукоять ножа.

Инстинкты взяли верх. Лириэль выбросила ладонь, широко расставив пальцы. Нити магии сорвались с них, переплелись в гигантскую паутину, заполнившую трюм. Порыв силы поймал Ибна, отбросив его назад вместе с магической ловушки; он повис в паутине, слегка покачиваясь, как гигантское насекомое.

Лириэль ожидала вспышку ярости, поток цветастых проклятий, популярных на корабле. Вместо этого, Ибн казался довольным, несмотря на собственное унизительное положение.

“Нападение на корабельного офицера, вот так-то. Теперь ты мертва”, с мрачным удовлетворением пообещал он.

* * * * *

Память эльфов уходит глубоко в тысячелетия, но для большинства из них затерянный город Аскарла превратился в предмет мифов и легенд. Многие поколения эльфов прошли со дня,когда Аскарла исчезла, унесенная потоком тающего льда, после захороненная под волнами, в эпоху, когда великие ледники уступили место северным морям. Лишь единицы подозревали, что величие Аскарлы не исчезло, укрытое глубоко под водой у северного побережья Триска, маленького островка далекого архипелага, известного как Пурпурные Скалы.

Немногие из этих эльфов прошлого узнали бы Аскарлу сейчас. Да, большинство строений остались в целости — чудесные, сверкающие конструкции, выращенные магией из кристаллов и красного коралла. Даже погребенный под волнами, город выглядел как будто архитекторы сотворили его из пламени и льда. Воздух все еще наполнял многие строения, и соединявшие их пути. Драгоценности древних цивилизаций украшали роскошные комнаты. В самом деле, единственные фальшивые ноты в мелодии Аскарлы создавали ее водный горизонт и нынешние обитатели. Вокруг затонувшего города обитали одни из самых опасных созданий моря. Сотня мерроу — подводных родственников огров, — формировала ядро армии Аскарлы. Покои и тоннели, ведшие к кристальному сердцу стали логовами капоцинхов, морских горгулий, чьим главным наслаждением в жизни было причинять боль другим. Несколько предавшихся злу нереид — прекрасных сирен, способных изменять облик и любящих приводить к смерти мужчин-моряков — бродили по городу, ожидая своего шанса.

Шепотом поговаривали даже, что затонувший город избрал для своего логова кракен. Из всех обитателей моря это высокоразумное существо, напоминающее огромного кальмара, было самым ужасающим. В прошлом целые города, даже острова, исчезали по воле этих созданий. Про кракенов мало что известно, за исключением того, что большую часть жизни они проводят в недоступных глубинах, и иногда щупальца их власти достигают далеко за грань волн. Даже слух о присутствии кракена был серьезным предостережением.

Явный же правитель Аскарлы, иллитид известная под именем Вестресс, даже и не пыталась опровергать эти слухи. Обладательница огромной магической силы и туманного прошлого, Вестресс объявила себя Регентом, управляя подводным королевством за отсутствующего кракена. По крайней мере, так она заявляла, и пока что никто не осмелился бросить ей вызов. Благо, правление Вестресс не ограничивалось Аскарлой. Широко заброшенная сеть шпионов и убийц, Общество Кракена, простирало свое влияние по всем Северным Землям.

Сама Вестресс была исключением среди своего вида. Иллитиды не обладают — по крайней мере, не демонстрируют — пол, но это существо проецировало ментальный “голос” определенно женственный, и царственностью не уступало любой королеве. По человеческим стандартам, иллитиды являлись уродливыми созданиями, напоминавшими отвратительную смесь кальмара и человека. С грубо напоминающей человеческую, фигурой, но высоким куполом головы, лиловой кожей и белыми, пустыми глазами. Четыре извивающихся щупальца образовывали нижнюю часть лица иллитида, скрывая острозубую пасть. Все же, Вестресс как-то удавалось демонстрировать элегантность, противоречившую ее облику. Бледно-пурпурные аметисты украшали ее трехпалые ладони, обрамляли серебряный обруч на голове. Широкие рукава лиловой шелковой робы шуршали в такт движению челнока ее ткацкого станка.

Регент Аскарлы отдыхала. Ткачество было ее хобби и ее страстью, она занималась им все свободное от обязанностей своего положения время. Иллитид видела всю жизнь как гобелен, и могла вплести в нить почти все что угодно: драгоценные камни, украденные мечты. В настоящий момент она сидела перед гобеленом, изображавшим город у побережья, населенный бывшими рабами, прежде служившими ей и поддерживавшими целостность заполненных воздухом помещений Аскарлы. И вдруг, ошеломив ее, фигуры морских эльфов на гобелене начали корчиться как от боли.

Вестресс резко встала. Это было невероятно. Само собой, она не возражала против мучений духов морских эльфов, плененных в гобелене — нет, конечно! Беспокоило ее то, что кто-то попытался войти в контакт с мертвыми эльфами. Кто-то могущественный.

Иллитид ожидала, что подобные попытки будут предприняты, но охотники на тюленей не могли достичь Уотердипа так скоро, и она точно знала, что на борту их корабля не было жрецов. Ее планы нарушились.

Вестресс покинула ткацкие покои, и торопливо направилась в комнату где хранились ее кристаллы наблюдений. Обладая ресурсами Общества Кракена, она получит ответ в считанные минуты.

И прежде чем истечет день, длинные щупальца иллитида оплетут жреца или жрицу, посмевшего встать на дороге у Регента Аскарлы.

Глава 6 Шторм на море

‘Зовущая Раковина’, портовая таверна в Лускане, предлагала крепкий эль и хорошую похлебку по низким ценам. Сегодня посетители получили за свои медяки даже больше, чем рассчитывали, и все до одного прославляли Темпуса, подарившего им такую удачу. Ретнор, Старший Капитан Лускана, вызван на поединок. Слова едва успели слететь с губ вызывающего, а посетители ‘Раковины’ уже деловито расчищали импровизированную арену, оттаскивая к стенам стулья и столы. Теперь они кольцом окружали центр комнаты, глотая эль и делая ставки на оставшийся срок жизни оппонента Ретнора.

Старший Капитан размахом плеч и толщиной рук напоминал скорее медведя чем человека. Черная борода гордо спадала по кожаной куртке, густые брови темной линией расчертили лоб. Но только взглянув в его глаза, синие и глубокие, ледяные как зимнее море, можно было понять, насколько он опасен.

Сначала Ретнор только изучал противника. Мечи сталкивались, звеня, позволяя Капитану проверить его длину рук, силу и решимость. Молодой человек не уступал Ретнору в габаритах и выносливости, и, похоже, был неплохо тренирован — ничего удивительного, в воинской культуре Лускана, но он все еще был неопытным юнцом, с энтузиазмом куда большим чем опыт. Тем не менее, бой мог получиться небезынтересным.

Ретнор сделал выпад, меч в левой руке устремился к сердцу противника. Нехитрая атака, воин легко парировал ее размашистым движением, далеко отбросившим руку Ретнора. Старший Капитан был к этому готов. Прежде чем молодой человек успел восстановить баланс, Ретнор шагнул вплотную к нему — так близко, что их бороды почти соприкасались, слишком близко для обоих, чтобы пустить в ход мечи. Для Ретнора это не представляло проблемы — его правая рука уже сжимала кинжал.

Мгновенным взмахом он перерезал поясной ремешок, удерживавший кожаный наголенник юноши, и проведя клинком вниз прошелся по связкам, соединявшим переднюю и заднюю части доспеха. Защитное облачение скользнуло вниз, открывая до нелепости тощую ногу в крагах из выцветшей красной шерсти.

Издевательские смешки и возгласы прокатились по таверне, лицо младшего воина исказилось в гримасе унижения и ярости. Ретнор отскочил назад, наслаждаясь происходящим, и намереваясь провести поединок в том же духе. Этот щенок вызвал его — его, Ретнора, Старшего Капитана, одного из лучших бойцов Лускана — и выскочка сполна расплатится за свою дерзость.

Настроение Ретнора резко ухудшилось, когда кольцо на его пальце начало пульсировать знакомым, тихим вызовом. Бой надо было заканчивать побыстрее, чтобы успеть уединиться прежде, чем большой оникс, служивший для магической связи, продемонстрирует окружающим свою магию. Конечно, он носил перчатки, чтобы скрыть его. Северяне смотрели на волшебство сверху вниз, и Ретнору приходилось держать этот свой секрет в тайне от прочих Старших Капитанов, но никогда не угадаешь, не окажется ли кто-нибудь, практикующий трижды проклятое искусство магии свидетелем его действия. Ощути такой мерзавец магическую ауру, исходящую от Ретнора, он или она получит против него опасное оружие.

Впрочем, молодому противнику все это было невдомек; он надвигался на Ретнора с убийством в глазах. “Я заменю эти ремни твоими кишками”, злобно пообещал воин.

Ретнор раздраженно зашипел сквозь сжатые зубы. Отбив яростный удар, он перешел в контратаку. Быстро и умело он перевел вражеский меч вниз, и вновь шагнул вперед, на сей раз выставив кулак. Могучий апперкот в челюсть заставил выскочку отшатнуться, раскинув руки. Не дав ему прийти в себя, Ретнор вонзил клинок глубоко в незащищенные подмышки. Юноша выронил меч и медленно опустился на пол, со взглядом полным удивления.

Это было особенно жестокое завершение поединка, но оно подходило настроению Ретнора. Если уж не получилось желаемой длительной схватки, по крайней мере умирать противник будет долго. Легкие медленно будут заполняться кровью, пока не утопят его в собственной глупости. Старший Капитан вложил в ножны окровавленный меч и бросил на стол пригоршню серебра, в оплату за недоеденный обед. Затем он вышел в ночь, осведомиться, какую информацию Общество Кракена считает важной настолько, что посылает зов ему, одному из самых важных агентов, во время иное, чем установленный безопасный час.

Быстро добравшись до дома, и нетерпеливо отмахнувшись от вопросов жены и усердия слуг, Ретнор уединился в своей комнате и зажег лампу с китовым жиром. Заперев дверь, он стянул перчатки и посмотрел на магический кристалл в кольце. Глянцево-черный цвет оникса растаял; в крошечном магическом портале виднелось лицо прекрасной, царственной женщины с бесстрастными лиловыми глазами.

“Ну?” рявкнул он, яростно уставившись на изображение. “Плохие новости или хорошие, но лучше бы им стоить моих неудобств!” Тебе судить. Холодный женский голос звучал только в его разуме. Ни звука не доносилось из кольца; губы женщины не шевельнулись. Ретнор нередко удивлялся, зачем ей вообще показывать свое лицо.

Охотники на тюленей не вернулись в Уотердип. Их перехватил корабль с Руатима. Мы полагаем, он направляется домой.

Ретнор бессильно выругался. Он пошел на огромные затраты и риск ради этой затеи: ловля морских эльфов, доставка их, живыми, в секретное место на далеком архипелаге Пурпурные Скалы, потом их тел назад к побережью в руатанских бочках, затем размещение их на каравелле оставленной дрейфовать на известном пути Уотердипского охотничьего судна. Это был лишь один из многих гвоздей, выкованных и вколоченных Лусканом в готовящийся для Руатима гроб, еще один повод оправдать готовящийся захват острова. Но здесь обман был особенно эффективным, затрагивающим, как знал Ретнор, чувствительную нотку в сердцах правителей Уотердипа. Собственно, и сама идея пришла оттуда.

За последние месяцы, на берег просачивались слухи об атаках на поселения морских эльфов. Поскольку все знали, что северяне Лускана и Руатима недолюбливают эльфов любого рода, Лорды Уотердипа уже наводили соответствующие справки. По правде сказать, Лускан не был замешан в неприятностях эльфов; однако это не мешало Ретнору использовать их. Если эльфолюбящие южане, сующиеся не в свои дела, так хотят вмешаться, почему бы не сосредоточить их внимание на Руатиме? Да, решил Ретнор, план надо спасать.

“Что вы предлагаете?” спросил он у крохотного изображения.

Остановить корабль, конечно. Нам сообщили, что они отплыли из Невервинтер два дня назад, строго на восток по Реке. Останови его, и сделай что сочтешь нужным, чтобы возложить вину за беды морских эльфов на Руатим.

Ретнор кивнул. Дело будет легче, чем могло показаться, поскольку ширина теплого течения, Реки, была довольно невелика, а руатанский корабль имел лишь два дня преимущества. Лусканские корабли быстроходны; погоня займет считанные дни.

Я займусь этим лично.

Возьми два корабля, посоветовал голос, и столько воинов, сколько они могут нести. Мы получили информацию, что на борту руатанского судна находится берсерк. Он сразил гигантского кальмара, символ Общества Кракена, и тем самым стал нашим личным врагом.

Старший Капитан моргнул, на мгновение его обычная каменная уверенность в себе поколебалась. Он сражался с берсерками Руатима. Даже на берегу это было малоприятно; мысль о встрече с таким противникам в тесноте корабельного штурма его не прельщала. Все же, берсерки тоже смертны, и даже больше прочих северных воителей стремятся занять место в пиршественных залах Темпуса. Он, Ретнор, с радостью посодействует этому.

“Три корабля”, сообщил он видению в кольце с угрюмым удовольствием. “Я отплываю на рассвете, с тремя боевыми кораблями”.

Долгое время Лириэль не двигаясь смотрела на пойманного в ее магическую паутину человека, полностью ошеломленная обещанной Ибном смертью. Она ведь только защищалась — не может же Хрольф поставить ей это в вину! Но Ибн казался весьма уверенным в себе, он плавал с капитаном много лет. Да и что она знает о странных законах людей?

Инстинкты дроу вновь взяли в ней верх. Лириэль подняла ручной арбалет, и крохотный дарт отправился в первого помощника. Сонный яд темных эльфов силен; Ибн уснул, не успев закончить начатое крепкое ругательство.

Дроу быстро рассеяла магию, формировавшую гигантскую паутину, и Ибн тяжело плюхнулся на деревянный пол трюма. Запустив пальцы в волосы, Лириэль схватилась за голову, будто это могло помочь ей успокоить разбушевавшиеся мысли. Ее импульсивные действия купили немного времени. Зелье отключило Ибна на несколько часов, но что ей сказать другим, чтобы объяснить этот сон?

“Дай ему меду”, предложил глубокий голос с дальнего края трюма.

Лириэль резко развернулась в сторону звука, сузив глаза наблюдая, как из-за оставшихся бочек с медом поднимается Федор.

“Что ты здесь делаешь?” сердито потребовала она.

Рашеми таинственно улыбнулся. “В настоящий момент, вороненок, пытаюсь сохранить тебе жизнь. Видишь бочку, вон ту, с одной стороной чуть почерневшей, будто она стояла слишком близко к огню? В ней находится часть того меда, что усыпил жителей деревни. Влей немного в него, еще чуть-чуть на него, и Хрольф решит, что Ибн выбрал не ту бочку”.

Дроу уставилась на него. Десятки вопросов требовали произнесения; она выбрала легчайший. “Ты знаешь о меде? Как?”

“Помнишь, я был с тобой в Невервинтер, платя торговцам за товары которые ты выбирала? Золото которое мы использовали оказалось знакомым — я узнал некоторые из вещей, которые бросал в воду друид”. Он пожал плечами. “Зная Хрольфа, я дошел и до всего остального со временем”.

Благодарно кивнув, Лириэль согласилась и с его планом и с его объяснениями. Подняв крышку полупустого бочонка, она плеснула медом на спящего первого помощника. “Я продержу его спящим не дальше чем до завтрашнего утра”, буркнула она. “Жизнь была бы куда проще, если бы можно было просто убить его и покончить с этим!”

Посмотрев на Федора, дроу опасно прищурилась, поскольку мысли ее свернули на другое направление. “Ты за мной шпионил”

“Вовсе нет”, запротестовал он. “Мне нужно было место отдохнуть, а в трюме тихо и темно. Я… плохо сплю последнее время”. Она понимающе кивнула. Со Времени Бед, когда берсерковая магия в Федоре вышла из-под контроля, его часто мучили кошмары. Когда боевая ярость спадала, он редко помнил в деталях окончившиеся сражения. Но лица погибших от его меча возвращались по ночам. Лириэль подумала, как удачно, что дроу, как правило, вообще не видят снов. Большинство из известных ей темных эльфов быстро сошли бы с ума, будучи вынужденными каждую ночь встречаться с последствиями собственных действий. Но эти мысли быстро забылись, когда она вновь сосредоточилась на Федоре. Она надеялась, что он справится со своим стыдом за то, что чуть не убил ее в последнем бою, но теперь видела, что этого не случилось. Он исхудал, и казался измученным. Лириэль подозревала, что с недавних пор в кошмарах он видит ее лицо.

Тишина между ними длилась, пока напряжение не стало невыносимым. “Ты говорила”, мягко начал Федор, “но не слова магии. Мне показалось, что ты молилась. Это так?”

Лириэль кивнула, удивленная таким поворотом беседы. “И что?”

“Ты сотворила заклинание через молитву; только служащие богам способны на такое”. Он замолчал, и неохотно продолжил. “Я видел, как ты танцевала в лунном свете, вместе с тенью Эйлистраи. Скажи мне честно: стала ли ты жрицей Темной Девы?”

В его голосе была надежда, но по глазам Лириэль видела, что он не верит в это. Эйлистраи была богиней тех дроу, кто оставил темные тоннели и пути зла, богиня танца и охоты. Темная Дева наставляла своих последователей создавать красоту и помогать странствующим, жить в мире и радости под солнцем и луной. Федор знал, что Лириэль дитя Подземья.

Ее пальцы инстинктивно сжали амулет Лолт, будто пытаясь оградить друга от Паучьей Королевы, и всего, что представляла богиня. “Меня с детства обучали искусству мага”, уверенно ответила Лириэль. “Это главное во мне. Но прежде чем я оставила Мензоберранзан, меня послали в жреческую школу. Я и была там всего ничего, едва ли из-за этого меня можно считать жрицей!”

“Но в ответ на твои молитвы была послана магия”, настаивал он. Лириэль пожала плечами. “Если богиня желает одарить меня силой, я сделала бы глупость отказываясь!”

“Но какой ценой?” серьезно спросил Федор. “Лириэль, я слышал немало страшных историй о дроу и их богине. Ты позволила мне понять, что все это лишь бледная тень жизни, которая была известна тебе. Раз так, что хорошего может прийти от Лолт?”

Прежде чем ответить, дроу задумалась; подобные вопросы были внове для нее, а ответы лишь начинали обретать форму в ее разуме.

“Помнишь, что спросила меня Килуэ Веладорн, когда мы просили ее и других дроу храма Эйлистраи помочь нам вернуть Ветроход? Она спросила, почему я хочу сохранить мои силы — и как намереваюсь их использовать. С тех пор я поняла, что есть множество вещей которые необходимо сделать. Остановить Нисстира и его гнездо слуг Ваэрауна, для начала. Через могущество Лолт я узнала, что души этих эльфов не оставили наш план. Они пойманы с помощью волшебства. И если Лолт даст мне шанс и власть освободить их, я воспользуюсь этим!”

“Но Лолт недобрая сила, разве не так?”

“Конечно”, ответила Лириэль не раздумывая. “Но еще Лолт могущественна, поэтому мой народ ей и поклоняется. Я когда-то презирала постоянную погоню дроу за все большей и большей силой, как глупые драконы собирающие горы золота. Но теперь я начинаю сознавать, что сила это еще и инструмент”, задумчиво заключила она. “Если она у меня есть, и я использую ее в достойных целях, имеет ли значение источник?”

Федор покачал головой, не уверенный, что ответить. С одной стороны, услышанное от Лириэль радовало его до глубины души; едва ли это можно было назвать рассуждениями самоуверенной принцессы дроу, встреченной им когда-то в пещерах Подземья. Потенциал Лириэль он ощутил с самого начала, и своим Зрением сумел подглядеть тени судьбы, соперничающей с сильнейшими из Колдуний Рашемена. Он гордился ее ростом, и не мог сформулировать опровержение ее логике. И все же, беспокойство не унималось.

“Пойдем”, сказал он наконец. “Скажем Хрольфу, что Ибн спит в трюме. У нас будет немного времени, но надо придумать, что делать дальше”.

Лириэль благодарно улыбнулась и обняла его. “А ты хитер!” заметила она весело. “Со временем, из тебя может получиться достойный дроу!”

Он ответил на дружеское объятие и быстро высвободился: на сей раз, не столько борясь с искушением, вызванным ее близостью, сколько от восхищения в голосе Лириэль. Предложенным обманом он не мог гордиться, но для Лириэль подобные действия были достойны уважения. Она гордилась своим народом, и сравнивая с дроу делала ему высочайший возможный комплимент.

Растерянность Федора еще больше усугубилась, пока он слушал, как Лириэль объясняет ситуацию Хрольфу, увлеченно сплетая паутину вранья. Невольно он задумался, насколько все же далеко позади оставила Лириэль коридоры Подземья и пути Лолт.

Кзорш добрался до Эльфийки только к следующему утру, поскольку не видел нужды торопиться. Хотя он уже знал причину, по которой был вызван, он внимательно выслушал Хрольфа. Мимолетно задумался, не стоит ли рассказать пирату, где укрылись выжившие охотники на тюленей, но решил что нет смысла, поскольку ничего больше от них не узнать. Лучшее что мог сделать Кзорш для убитых сородичей — вернуть их домой, где они будут с почетом похоронены в коралловых катакомбах, в глубинах моря. Поэтому он промолчал, когда Хрольф послал двоих — своего первого помощника, ходившего странно неуверенно и ставшего мишенью множества шуток своих товарищей, и молодого воина убившего гигантского кальмара — на маленькой лодке в поисках оставленных на милость судьбы моряков. Попытка была безнадежной, и к тому же делала работу Кзорша как стража более сложной, но морской эльф решил примириться с этим. Он не представлял, что может сделать Хрольф узнав что Лорд Каладорн и другие избежали суда Амберли.

Направляемые Кзоршем, моряки Руатима возвратили убитых эльфов в море. Внизу, под волнами, их ожидали представители морского народа из ближайшего поселения, готовые отнести их в далекий город, бывший когда-то их домом. Ситтл, напарник Кзорша, обустроил все, и теперь ожидал рейнджера в глубине. Он не приближался к Эльфийке, не доверяя людям.

В настоящий момент Кзорш едва ли мог винить его. Под поверхностью воды присутствует зло так же, как и в мире людей, но молодого морского рейнджера потрясли до глубины души жестокие, бессмысленные убийства. Еще его тревожила краткая беседа с дроу, которая оттащила его в сторонку и рассказала о странной судьбе постигшей души эльфов в руках неведомого волшебника. Она явно надеялась получить от него какие-то разъяснения, но для Кзорша подобное использование магии было отвратительным и за пределами его понимания. Как только стало возможным, он оставил людей и их странную пассажирку-дроу, ища знакомого спокойствия в обществе друга.

Но настроение Ситтла оказалось еще мрачнее его. “Я часто думаю, что мир был бы лучше если Амберли забирала бы любого человека, когда-либо ступавшего в воду”, хмуро передал он щелчками и свистами языка морских эльфов. “И никогда не пойму, почему ты тратишь так много времени и сил, заботясь об этом пирате!”

Кзорш взглянул на него удивленно. Ситтл знал о его клятве. Для морских эльфов клятва нерушима! “Хрольф спас мне жизнь”, напомнил он другу.

“Ты говорил мне много раз; но это случилось еще до того, как мы встретились. Ты тогда был почти ребенком!” возразил Ситтл. “Долг давно оплачен!”

“Как ты мог такое сказать?” растерялся рейнджер, в ужасе от того, что у практичного, надежного Ситтла могли появиться столь кощунственные мысли.

Его партнер отвернулся. Он не отвечал долго, но узорчатые плечи поднялись и опали в глубоком вздохе, красноречиво послав вверх воздушные пузыри. “Одна из женщин была прежде моей возлюбленной. Мертвый ребенок мой”, сказал он без интонации. “Прости мои резкие слова о человеке-пирате; я сам не свой”.

Кзорш положил другу руку на плечо. “Прости. Если бы ты сказал мне, я избавил бы тебя от этой работы".

Эльф покачал головой. “Мы выполняем свой долг”. Когда он вновь повернулся к Кзоршу, лицо его было спокойным. “Что должны мы сделать теперь ради исполнения твоей клятвы?”

“За убитыми присмотрят другие. Мы двое наблюдаем за Хрольфом и его людьми. Мне нужна твоя помощь, один из нас должен присматривать за кораблем Хрольфа, другой проследить чтобы те двое что ищут охотников не встретились с бедой. Не знаю почему, но я уверен”, медленно проговорил Кзорш, “что Эльфийка в смертельной опасности. Здесь действуют силы, которые я пока не понимаю”.

“Дроу?”

“Может быть”, ответил рейнджер, и на сей раз настала его очередь отвести глаза. Сказанное было настолько близко ко лжи, насколько он когда-либо подходил. Кзорш не доверял дроу, но она знала магию, а он нет. Ему придется положиться на ее помощь чтобы найти и освободить души морских эльфов. Подобный альянс казался совершенно невозможным, а задача самой опасной из всех, о которых он задумывался.

Почему же, удивился Кзорш, одна мысль об этом наполняет его таким восторгом?

Прошли три дня, и ни экипаж Эльфийки, ни Ибн с Федором в их лодчонке не заметили и следа отправленных по воле волн мореходов. Они рыскали туда-сюда по теплым водам реки, пересекая время от времени пути. Наконец Ибн решил, что дальнейшие попытки бессмысленны.

“На Реке их больше нет, вот что”, объявил первый помощник. “Амберли взяла их и все тут. Мы можем возвращаться на корабль”.

Федор неохотно согласился. Он не особо наслаждался компанией немногословного моряка, но надеялся, что время проведенное вне корабля остудило ненависть Ибна к Лириэль. Первый помощник ни разу не упомянул о случившемся, и Федор решил счесть это добрым знаком.

Они налегли на весла, и вскоре добрались до Эльфийки. Оказавшись на борту, Ибн направился прямиком к Хрольфу.

“Созови Тинг”, потребовал он, использовав древнее слово, обозначавшее народное собрание. Согласно Северным законам, любой офицер на корабле имел право объявить его, однако только в случае исключительно серьезной ситуации.

Хрольф посмотрел на первого помощника настороженно. “В чем дело, приятель?”

“В этой женщине, вот в чем. Она напала на меня — корабельного офицера — своим колдовством дроу”.

“Ты выглядишь вполне здоровым”, заметил капитан. “Тебе было бы лучше, если бы она меня убила?” парировал Ибн. “Удар или почти попадание — в глазах закона одно и тоже, и ты об этом отлично знаешь!”

Смущенный подобным развитием событий, капитан медленно обвел взглядом собравшихся вокруг людей. Почти без исключений, они кивали соглашаясь с трактовкой Ибна.

Хрольф вздохнул, и повернулся к Федору. “Лучше приведи ее сюда, парень. Надо во всем разобраться”.

Молодой воин хмуро кивнул и спустился в трюм. Когда он и Лириэль вернулись, экипаж уже расселся тесным полукругом на палубе.

“Тинг начинается”, объявил Хрольф с печальными морщинами на лице. “Ты стоишь перед советом корабля, Лириэль Баэнре, и обвиняешься в нападении на корабельного офицера с помощью колдовства. Что ты можешь ответить?”

Дроу надменно вздернула подбородок. “Кем бы ни был этот человек, какое у него право подкрадываться ко мне или угрожать мне ножом? Все вы видите, Ибн силен и здоров. Я лишь остановила его нападение. Если бы я атаковала, он был бы мертв. Если кто-то сомневается, я с удовольствием продемонстрирую”, холодный взгляд дроу уперся в ее обвинителя. “А если использование так называемого колдовства противоречит вашим законам, что же вы не возражали когда мы прошли сквозь врата в Скуллпорте?”.

“Это разумные слова”, обнадежено сказал Хрольф.

Ибн скрестил руки на груди. “Обвинение остается”, прорычал он. “Она опутала меня своей проклятой паутиной, и выстрелила одним из этих адских дротиков”.

“Но почему же ты не объявил раньше?” “Ты сам отослал меня в этой лохани прежде чем моя голова прояснилась”, ответил Ибн, и обратился ко всем собравшимся. “И не думайте, парни, что мне понравилось, как вы поверили, будто я набрался меда или не сумел отличить хороший от порченного. Она просто плеснула им на меня!”

“Паутины, дарты меньше твоего мизинца и пол-глотка медового вина — чудо, что ты вообще выжил”, ядовито оценила ситуацию Лириэль.

Некоторые хмыкнули, а Хрольф поднес ладонь к губам пряча улыбку. Но лицо Ибна побагровело от злости.

“Я выполнил твои приказания, капитан — я до нее пальцем не дотронулся. Даже когда увидел как она колдует в трюме, болтает с теми засоленными эльфами как со старыми приятелями — держит одного за руки! Ясно как восход, что она знает обо всем больше, чем говорит”, он выдержал паузу, позволяя сказанному поглубже укорениться в слушателях. “Я давно с тобой плаваю, Хрольф: я ожидаю, что ты отнесешься справедливо ко мне, и к ним”.

Хороший ход, с неприязненным уважением подумала Лириэль. Она достаточно хорошо знала Хрольфа, чтобы понять, что Ибн коснулся сразу нескольких чувствительных точек капитана.

Озадаченный возникшей дилеммой Хрольф жевал ус. Большинство в его команде начинали мириться с присутствием на корабле Лириэль, и соглашаться с ее необычностью. Но были вещи, которые даже он, как капитан, не мог игнорировать. Если бы в первого помощника выстрелил — или применил против него иное оружие — любой другой, это сочли бы несомненным мятежом. Обычным наказанием в этом случае было бы просто сбросить виновника за борт. Конечно, Ибн первым обнажил нож, но, судя по его речи, у него на то были веские причины. “Три корабля за кормой, быстро приближаются!” раздался встревоженный голос дозорного.

Капитан резко вскочил на ноги, с написанным на лице облегчением. “Нас атакуют, парни!” взревел он. “И хвала Темпусу”, добавил себе в бороду.

Кзорш и Ситтл увидели приближающиеся корабли прежде, чем опасность заметили люди.

“Три к одному. Дела твоего друга-человека выглядят неважно”, заметил Ситтл.

Рейнджер покачал головой. “Хрольф и его люди отлично сражаются. К тому же, на их стороне магия дроу и мощь берсерка. Я видел как он уничтожил гигантского кальмара. Взяв все это в расчет, силы можно почти уравнять”.

Ситтл задумался. “Я думаю, вызвать подкрепления будет разумной предосторожностью. Поскольку ты наверняка хочешь остаться ради своей клятвы, этим займусь я”. Слабо улыбнувшись, он положил перепончатую руку на плечо друга.

“Только пообещай, что ты будешь следить за боем с безопасного расстояния”.

Кзорш кивнул, благодарный за понимание и поддержку. “Но морские эльфы уже далеко. Кого ты собираешься звать?”

Улыбка второго эльфа стала шире и превратилась в лукавую. “Ты в последнее время так обеспокоен людьми, что забыл, что под волнами живет не меньше народу чем над ними!”

Рейнджер принял шутливый укол притворной гримасой. Ситтл ухмыльнулся, и развернувшись быстро поплыл на запад.

Оставшись в одиночестве, Кзорш обратил все свое внимание на начинавшуюся схватку. Глядя на большие боевые корабли, он задумался, не слишком ли оптимистичными были его расчеты, и решил надеяться, что обещанные Ситтлом подкрепления не запоздают.

* * * * *

Спустя пять дней после выхода из гавани Лускана, Ретнор заметил другой корабль, вырисовывавшийся на закатном небе далеко к западу. Старший Капитан взял подзорную трубу и, приглядевшись, иронически хмыкнул. По неизвестной причине корабль опустил паруса, и был повернут так, что Ретнор смотрел прямо на идиотское носовое украшение — безвкусно раскрашенную статую женщины с эльфийскими чертами и совершенно невероятными округлостями.

“Что это, во имя Девяти Адов? Эльфийский корабль?”. “Руатанский”, сообщил один из его людей. “Это Эльфийка, я видел ее раньше. Капитан — Хрольф Буян. Его вытурили из Лускана три года назад, когда он разнес на части таверну Семь Парусов”.

На лицо Ретнора медленно выползла улыбка. Он нашел не только свою добычу, но и способ еще больше затуманить ситуацию с лусканским заговором против Руатима. Уотердип вынудил Руатим и Лускан сформировать Союз Капитанов. Пусть настырные южане решат, что их усилия оправдывают себя, и что две силы Севера совместно и слаженно борются с угрозой пиратства. Он, Ретнор, доставит Хрольфа и Уотердипу и Руатиму, и наберет очки у обоих городов. Эльфолюбы Уотердипа с готовностью примут Хрольфа на роль злодея. Что до Руатима — ну что же, в последнее время на острове произошло много странного, а растерянные люди могут ухватиться за любое предоставленное объяснение. Согласно источникам Ретнора, на острове Хрольф считался чем-то вроде блудной овцы.

Капитан передал приказ двум своим кораблям окружить руатанское судно, взяв основную ударную миссию на себя. “Как только выйдем на дистанцию, пройдитесь баллистой над палубой. Не затопите корабль”, предостерег Ретнор. “Он нам нужен целым, с экипажем и грузом”.

Снова подняв трубу он вздрогнул, увидев кое-что еще. На палубе корабля, обрамленный развевающимся плащом, мрачно лоснящимся в умирающем свете, стоял черный эльф. Хуже того, черная эльфийка. Миниатюрная фигурка, одни волосы да глаза и лисьи ушки.

Ретнор выругался вполголоса. Власть и богатство ему принесла способность плести многослойные интриги, и умение планировать наперед, рассчитывая каждый возможный шаг противников. В отличие от других северян, он не считал шахматы бесполезным времяпровождением. Но свои игры он вел в тихих кабинетах, и на ведущих к могуществу полях сражений, где его пешками и фигурами становились живые существа. Он знал своих оппонентов. Он знал, что ожидать от моряков и воинов Рашемена, и был вполне уверен, что его силы могут одолеть даже одного из их берсерков. Но несмотря на слышанные им всю жизнь истории — а может, именно благодаря им — он представить не мог, чего следует ожидать от дроу.

Глава 7 Танец Эльфийки

Ретнор наблюдал через трубу, как капитан Эльфийки — светловолосый гигант с могучими руками — поднимает яркий квадратный парус и рассаживает людей на весла. Пираты пытались уйти.

Но военные корабли Лускана строились для скорости. Огромные паруса на двух высоких мачтах ловили малейшее дуновение ветра, экипажи набирались из лучших моряков Севера. Флагманский корабль Ретнора, Тесак, рванулся вслед за пиратами, разрезая волны носом как игривый дельфин, рассыпая вокруг брызги белой пены.

Как только они приблизились к Эльфийке, Ретнор приказал стрелять. Стрела баллисты — гигантское, окованное железом копье — описала дугу в сторону пиратского корабля, и прошила его пестрый парус. Яркая ткань разорвалась, теряя ветер, заставляя корабль замедлить ход. Ретнор подал сигнал, и двое из преследователей разошлись по сторонам, окружая руатан, с трех сторон подходя к израненному судну.

Но Хрольф Буян был не из тех, кто сдается легко; его корабль сделал резкий поворот — настолько крутой, что Ретнор решил что он вот-вот зачерпнет воду. Руатанский капитан хорошо знал свою Эльфийку: странный корабль выпрямился и оказался лоб в лоб с ближайшим нападавшим, левым относительно Ретнора. Полная сила ветра подхватила остатки паруса, весла выгнулись под яростным, отчаянным напором гребцов. Пиратское судно рванулось вперед, так быстро, что корпус задрался вверх. Его заостренный бушприт вонзился во вражеский корабль, как копьем пробив дерево корабля Лускана.

Пираты немедленно отправили вслед поток стрел, отгоняя вражеских бойцов. Под прикрытием руатанских стрел черная эльфийка проворно и уверенно, как белка по ветке дерева, пробежала по наклонившемуся бушприту на палубу чужого корабля.

Северяне бросились вперед, встречая ее мечами и боевыми топорами. Дроу невозмутимо продвигалась вперед; белое пламя полыхнуло из ее ладоней, отбросив их назад. Она не остановилась, чтобы развить добытое магией преимущество, а просто взмыла в воздух.

Ретнор разинул рот — он и не подозревал, что эти демоны могут летать, — дроу поднялась до самой макушки мачт. Достав из-за пояса длинный кинжал, она перерезала удерживавшие паруса канаты — сначала у первого, потом у второго, и быстрее, чем занял бы рассказ об этом. Паруса упали, накрыв под собой бойцов, похоронив их под тяжелой тканью.

Хрольф Буян следующим пошел по бушприту, несмотря на свой размер не менее гибкий, чем маленькая дроу. Капитан запрыгнул на палубу, и пробежал мимо содрогающегося, колышущегося полотнища к паре мачт. Пираты, успевшие поставить абордажные мостики, хлынули вслед за ним, встав кольцом вокруг паруса, одного за другим поражая пойманных в нем северян и продвигаясь к центру. Кое-где тяжелое покрывало расступалось под кинжалом, но пираты легко расправлялись с моряками прежде, чем те могли защититься. Это было не сражение, а избиение — все закончилось в считанные минуты. Тем временем, корабль шедший справа приблизился к поврежденному собрату, огибая его к западу и становясь рядом с Эльфийкой. Ретнор одобрительно кивнул. Его собственный корабль шел с востока, руатанское судно окажется в ловушке, пришпилено к одному боевому кораблю, и сжато с двух сторон другими.

Тесак развернулся в последний момент, со звучным стуком ударившись бортом о пойманного пирата.

“Они наши!” возликовал боцман.

В ответ Ретнор угрюмо улыбнулся. Он был не менее уверен в исходе битвы, но, имея уже опыт сражения с руатанами, не собирался считать их мертвыми пока не завершатся погребальные церемонии.

По громогласному приказу их капитана, большинство пиратов быстро вернулось на свой корабль. Хрольф остался где стоял, широко расставить ноги на окровавленной парусине, готовясь ко второму столкновению: корабль шедший с запада сблизился, готовые к бою воины собрались у борта. Находясь на более высоком корабле, Хрольф посмотрел вниз, на свою Эльфийку и три корабля, окруживших ее как корешок и обложки книги. Но взгляд его не дрогнул, массивная грудь вздымалась, будто готовая принять близящиеся удары.

Странно, подумал Ретнор. Северные моряки обычно предпочитают умирать на собственных кораблях.

Старший Капитан увидел, что дроу плавно опустилась на палубу и бросилась к бушприту Эльфийки. Она обхватила его обеими руками, уперлась ногами покрепче в корпус насаженного на него корабля, как если бы намеревалась освободить пиратское судно. И, повергая Ретнора в шок, именно это она и сделала.

Дроу запрокинула назад голову, и издала единственную, высокую пронзительную ноту взмывшую к темнеющему небу, жуткий звук, от которого дрожь ужаса пробежала по шее Ретнора. Ей ответила вспышка света и звука, как молния и гром, слитые в единый порыв силы. Дождь многоцветных искр отразился от пробитого корпуса корабля, и Эльфийка отскочила назад. С громким всплеском, ее задранный нос опустился в воду.

Пока преследователи разевали рот, ошеломленные случившимся чудом, Хрольф Буян перерубил опоры перекладины передней мачты. Пираты, остававшиеся на борту боевого корабля, кинулись ему на помощь, и толкнули тяжелую балку, изо всех сил напрягая мышцы. Она с размаху перелетела над носом судна в сторону корабля, подошедшего с запада. Он находился так близко, что кончик балки прошелся по его борту и по собравшимся там бойцам, скинув нескольких в море. Хуже того, возвращаясь назад по широкой дуге она долетела до задней мачты корабля. Вторая мачта как боевой посох парировала удар, но по поврежденному кораблю от столкновения пробежала дрожь. Скрежещущий треск прорезал воздух; затем задняя мачта неспешно наклонилась и как падающее дерево окунулась в море. Осталось только несколько осколков и спутанные канаты.

Ретнор повернулся к своему помощнику, руководившему его бойцами. “Не вступайте на борт пирата. Заставьте их перейти к нам”, скомандовал он.

Северный воин ответил почтительным поклоном, хорошо понимая логику Старшего Капитана. На знакомой территории у них было больше шансов, ведь кто знает, какие смертельные магические ловушки могла заготовить для них на борту Эльфийки проклятая волшебница-дроу?

С десяток людей схватились за абордажные крючья, бросая их в уходящий пиратский корабль. Раз за разом они падали в море, но наконец один, а за ним еще два, зацепились за низкие перекладины. Северяне закрепили веревки на лебедках, и подтягивали корабль, будто пойманную рыбу. Лучники заставляли пиратов укрыться за стеной щитов, не позволяя перерезать веревки.

На пленение Эльфийки ее капитан отреагировал возмущенным ревом. Все еще находясь на разбитом вражеском корабле, Хрольф цветисто описал мужские достоинства и родословную противников, взмахнул могучим мечом и потребовал схватки.

“Принимаем вызов”, приказал Ретнор рулевому, и Тесак вновь подошел к поврежденному кораблю. Капитану пиратов приглашения не требовались; как только корабли сблизились, он пронесся над разделявшей их водной гладью, и выставив меч бросился на ближайших врагов. Его люди, жаждавшие схватки не меньше капитана, кинулись вслед за ним.

Ретнор оставался на баке, наблюдая за боем и ожидая момента. Он хотел, чтобы руатанцы оказались на его корабле. Все руатанцы. Но несколько из них осталось на своем судне, готовые защитить его от нападения. Старший Капитан приказал сигнальщику передать указания для третьего корабля. Подчиняясь ему, воины Лускана на дальнем корабле стали посылать залп за залпом стрел в пиратов, предоставляя им ясный выбор: защитники руатанского корабля могли оставаться на своих позициях и умереть, или перенести бой на подтягивавшее их судно. Когда Эльфийка подошла поближе к своему пленителю, пираты перепрыгнули на него, и присоединились к схватке.

Все руатанцы, без сомнения, были опытными бойцами, но Ретнор не заметил среди них ожидавшегося берсерка. Со смесью разочарования и облегчения он выбрал свою первую жертву: темноволосого юнца, выделявшегося среди более светлых руатан. Легкая добыча — парень едва мог поднять свой черный меч. Ретнор направился к нему, собираясь прирезать молодого противника прежде, чем тот успеет парировать первый удар. Капитан занес меч, готовясь рубить.

Однако не ударил, изумление завязало узлами мышцы руки. Неожиданно его клинок уже не был нацелен в грудь юноши; теперь он скорее находился на уровне его бедра.

Ретнор поднял взгляд. Молодой воин казался как минимум семи футов роста, с плечами не уже чем огромный меч, который он держал с пугающей легкостью. “Берсерк”, выдохнул Ретнор. Мгновение страха миновало, и предвкушение схватки лихорадкой пробежалось по жилам. Он поднял меч ко лбу, жестом вызова.

Движением почти слишком быстрым для его глаз, черный меч повторил салют. И тут же со свистом ударил вниз. Ретнор встретил удар, не стал обращать внимания на парализующую боль вспыхнувшую в руке и плече. Он развернулся, перехватил меч обеими руками и занес его высоко над головой, готовясь парировать следующую атаку. С лязгом металла встретились мечи. Ретнор продолжил разворот, становясь лицом к лицу с берсерком, и используя всю свою силу и вес чтобы прижать черный меч к палубе. Подняв ногу в тяжелом сапоге, он пнул поверх скрестившихся клинков. Удар пришелся в цель, прием уличной драки, который должен был заставить противника согнуться пополам от специфически мужской агонии. Берсерк даже не моргнул. Черный меч взмыл вверх, отбросив в сторону державшую клинок руку Ретнора, и, со скоростью в которую Старший Капитан не поверил бы не будь он тому свидетелем, берсерк изменил направление движения, направив меч прямо вниз.

Клинок опускался так быстро, что Ретнор услышал звон собственного упавшего меча прежде чем понял, что случилось. Боль, чистая и сверкающая как расплавленная сталь, полыхнула в его разуме и руке. Он в ужасе взглянул на истекающий обрубок. Одним движением берсерк прошелнасквозь перчатку, наручень, плоть и кость. На палубе в расплывающейся луже крови лежала рука Ретнора.

Несколько людей Ретнора кинулись на помощь своему капитану, и берсеркер повернулся в их сторону. Затуманенным взором Ретнор смутно заметил тощего молодого пирата, подобравшего кровавый трофей, только чтобы швырнуть его в море. Он ощутил запоздалое чувство потери, когда его рука упала в воду; затем повернулся, и, спотыкаясь, направился в трюм. Там, в камбузе, находилась круглая каменная печь. Большой котел был подвешен над ней, из под него ярко светились все еще тлеющие угольки вечерней готовки. Ретнор пинком сбросил котел, и, борясь с дрожью оставшейся руки, достал с пояса широкий кинжал и опустил его в горячую золу. Старший Капитан выждал, пока металл не засветился красным; затем напрягся, готовясь к предстоящей боли. Он собирался выжить, но для этого надо было остановить потерю крови. Взяв кинжал, он прижал раскаленный металл к кровоточащему обрубку. Помещение заполнило шипение и вонь паленого мяса.

Ретнор боролся с волнами агонии и слабости, не позволяя себе потерять сознание. Он снова нагрел кинжал и прижег рану, и еще один раз. Наконец, обмякнув, опустился на пол, ожидая исхода сражения. Он понимал, что для него бой закончен, но о поражении даже не думал.

Его военачальник опытен. Один корабль получил серьезные повреждения, но около двух третей его сил все еще оставались в строю. Пиратов превосходили в численности почти семь к одному. Даже берсеркер и дроу не уравняют такое соотношение.

Затем он услышал визг неизвестного снаряда и грохот разрыва где-то к западу. Даже в трюме до Ретнора донесся треск пламени и запах горящего дерева и плоти. Только два корабля осталось, заметил он; комната начала вращаться вокруг, расплываясь. Все же, у Лускана оставалось преимущество и он был спокоен.

Лириэль ходила по кораблю, обернувшись в пивафви, невидимой разрезая волны схватки. Вновь и вновь ее кинжал проскальзывал под ребра или подрезал сухожилия очередному северянину. Возможно, это и не самое благородное ведение боя, но Лириэль отличалась прагматичностью. Как говорили дроу, “невидимый кинжал ранит глубже”. Веря в то, что боевая ярость сохранит жизнь Федору, она разыскала Хрольфа, и тихонько проредила ряды врагов вокруг него. Почти комичное возмущение отразилось на лице пиратского капитана, когда он увидел что все противостоящие ему сражены неведомой силой.

Развернувшись на пятках, он с ревом направился на поиски новых партнеров по развлечению. Лириэль перешагнула через тело только что убитого ею, собираясь последовать за Хрольфом — поскольку вокруг капитана постоянно наблюдалась наибольшая активность.

Сильная рука ухватилась за плащ и волосы дроу, резко дернув ее назад. Она потеряла равновесие и споткнулась о лежавшее позади тело.

Гибкая дроу среагировала мгновенно, не дав себе упасть она припала к палубе и бросилась в сторону. Рывок высвободил ее пивафви из хватки нападавшего, но одновременно распахнул плащ, рассеивая чары невидимости. Лириэль пригнулась, держа по ножу в каждой руке, готовая метнуть их в глаза наблюдательному северянину, сумевшему заметить и поймать ее.

Однако над ней возвышался Ибн, со злобной ухмылкой на рыжебородом лице, и принадлежавшей Федору дубиной в руке.

Первой мыслью дроу было, что Федор пал в схватке, несмотря на силу и быстроту, дарованные боевой яростью. Ее не удивляло, что вести об этом принес Ибн — из всех людей Хрольфа, только ему бы доставило удовольствие нанести такой удар.

Паника митрильными оковами сжала ее грудь и горло. Она поднялась на ноги, превратив лицо в темную величественную маску, неотрывно глядя на торжествующую физиономию первого помощника. Прежде чем застывшая от горя дроу сумела догадаться о его намерениях, Ибн размахнулся дубиной и яростно ударил ее. Каменно-твердое дерево вышибло воздух из легких, заставив Лириэль сложиться вдвое. Она свалилась не в силах вздохнуть.

Ибн взял сеть и набросил на нее; затем наклонился, и оторвал ее от палубы. С легкостью держа ее на весу, моряк в два шага преодолел расстояние до борта, и без колебаний швырнул связанную и беспомощную эльфийку в море.

“Это и огонь и лед”.

Когда-то, не так давно, Федор использовал эти слова, пытаясь объяснить, на что похожа ярость берсерка. Никогда прежде слова эти не были наполнены такой истиной.

Боевое бешенство полыхало в крови Федора, его меч черным языком пламени прожигал дорогу сквозь толпу врагов. Столь же могущественным, и ничуть не менее смертоносным был лед. Магия, ускорявшая руку Федора в то же время казалось замораживала само время, заставляя всех вокруг еле шевелиться, давая ему время оценивать ситуацию и реагировать. Безумие усиливало некоторые ощущения, и притупляло другие. Хотя на теле его было уже множество кровавых отметин, он не чувствовал боли. И не уставал. Каждый взмах тяжелого меча давался так же легко, как и предыдущий.

Но лед еще и держал его в своей хватке, так же прочно как любая темница. Федор не мог не сражаться; он должен был сражаться, пока у него не останется противников. Он не мог делать больше ничего — только это. И потому вынужден был смотреть, бессильный в плену собственной убийственной ярости, как предательство отправляет Лириэль навстречу смерти.

Худший его страх — что Лириэль однажды придет в его кошмары — обрел плоть. Проклятье берсерка не позволило ему прийти на помощь другу. Пусть ее крови нет на его мече, но она на его ладонях. В той маленькой части разума, что все еще принадлежала ему, Федор познал потерю глубже, чем все что он ощущал или боялся ранее. Какой-то сохраняющий инстинкт нашептывал ему, что все это он забудет после боя. Для юноши это не было утешением, мертвые возвращались мучить его беспрестанно, когда он слишком уставал чтобы оставаться бодрствующим. Он будет переживать ужас и беспомощность смерти Лириэль вновь и вновь, всю жизнь, в каждом сне.

Вой гнева и горя вырвался из глотки Федора. Он с разворота бешено взмахнул мечом. Удар снес голову одному из противников, заставив ее отлететь прочь. Федор рванулся вслед, поймав свободной рукой одну из русых прядей. Раскрутив кровавый трофей над головой, как жуткое боло, он швырнул его в одного из парализованных страхом товарищей убитого. Снаряд угодил прямо в цель, кость врезалась в кость, и человек упал в всплеске крови, его собственный череп расколотый черепом приятеля.

Северянин — гигант с топором — направился к Федору по пышному ковру из павших. На ходу он призывал Темпуса и воинов ушедших перед ним, прося их приготовить для него радушный прием в пиршественных залах бога. Воин без сомнений знал, что сейчас умрет, и намеревался умереть почетно. Прокричав последний боевой клич Темпусу, он размахнулся с религиозной страстью.

Федор шагнул вперед, принимая жестокий удар. Топор не добрался до него. Почти против воли, берсерк резко уклонился от опускающейся стали, и продолжая разворот до полного круга выставил на ходу меч на уровне пояса. Черный клинок, не обратив внимания на сопротивление кожаной куртки и кольчуги северянина, глубоко утонув в его теле. Воин умер мгновенно, еще в падении, зажав своим весом меч между костями позвоночника. Берсерк потянул, но даже его увеличенная магией сила оказалась неспособна высвободить оружие. Очередной северянин, видя, что опасный противник на мгновение стал уязвим, бегом рванулся к нему.

С силой выбросив ногу, Федор попал убитому под подбородок, отбросив безвольную голову. С резким треском хребет подался, и две половинки мертвеца разошлись, освободив меч и расплескав кровь и внутренности на доски палубы. Федор спокойно отошел в сторону, пропуская разогнавшегося северянина в кровавую мешанину и подстегивая его ударом плоской стороной меча. Он врезался в ограждение и задрав ноги перевалился через него в море. Берсерк окинул взором безумные волны сражения. Оставалось еще больше сотни воинов Лускана против меньше двадцати руатан. Но Федор будет биться до тех пор, пока не убьет их всех, или пока сам не будет убит.

Ему было уже все равно.

Кзорш, обеспокоенный и нетерпеливый, наблюдал за бушующей над головой битвой, и ждал, когда же появится с подкреплениями Ситтл. У руатанских пиратов дела похоже пока обстояли неплохо. По крайней мере, ни у одного из погружающихся в глубину неподалеку от морского эльфа тел не было знакомых лиц.

И тут, неожиданно, в воду попал кое-кто кого он знал. Дроу, опутанная сетью, плюхнулась как раз рядом с пораженным эльфом. Странные золотые глаза на миг остановились на нем, затем она рефлекторно втянула глубоким глотком морскую воду. Зрачки закатились, борющееся тело обмякло.

Поспешно ухватившись за сеть Кзорш быстро начал всплывать, подтягивая за собой дроу. Отряхнув воду с глаз, он оглядел картину сражения, и увидел, что покинутая Эльфийка представляется самым безопасным местом чтобы откачать дроу. Обогнув пиратский корабль и подплыв к нему с дальней стороны, чтобы избежать вражеских глаз, он уверенно вскарабкался на борт, подняв следом потерявшую сознание женщину. Не тратя времени на то, чтобы освободить ее от сети, он положил обе ладони на грудную клетку, и начал ритмично давить, освобождая ее легкие от воды.

Прошло несколько напряженных мгновений прежде, чем его действие произвело эффект. Дроу закашлялась, выплевывая воду, и наконец ее вырвало проглоченной водой. Она пришла в себя быстрее, чем ожидал Кзорш; ухватившись за его руки, подтянулась и села.

“Сеть”, выдохнула она непослушными губами, пытаясь разорвать путы; глаза ее были как у пойманного в ловушку животного. Кзорш потянулся за ножом, сообразил, что ножны пусты, — он отдал его Лорду Каладорну. Видя это, дроу сказала, что нож спрятан у нее на ноге, и изогнула не попавшую в сеть ногу. Найдя нож, Кзорш принялся за работу. Клинок оказался лучшим из всех, что ему доводилось держать в руках, он проходил сквозь веревки с удивительной легкостью. Быстро освобожденная дроу рывком поднялась на ноги, и нетвердо направилась к борту.

Тот корабль, в который она бросила огненный снаряд дрейфовал прочь от схватки. Пламя рвалось к темнеющему небу и лизало море, судно обгорело уже до ватерлинии. Оставалось двое атакующих, и бой велся только на одном. Другой корабль — тот, что потерял мачту — сумел-таки подойти вплотную. Выстроившись в ряд у борта северяне выставили вперед копья, отгоняя прочь пиратов, заставляя их держаться поближе к месту боя.

И шансы пиратов выглядели невесело. Федор вихрем проходился по палубе, следом ему служили сраженные его мечом северяне. Но и его рубаха свисала лохмотьями, волосы и одежда потемнели от крови. Лириэль подозревала, что немалая часть этой крови принадлежит ему. Даже у сил берсерка был предел, и когда падет Федор, следом за ним погибнут и прикрываемые его яростью руатанцы.

Кзорш подошел к ней, и вручил нож. “Никогда не видел такого острого клинка”, сказал он испытующе. “Возможно это глупый вопрос, но не найдется ли у тебя чего-нибудь способного пробить корпус корабля?”

Лириэль повернулась, золотые глаза смотрели сквозь него, пока мысли ее витали меж возможностями. Неожиданно улыбнувшись, она сняла с пояса мешочек, и вытряхнула его содержимое; около дюжины металлических вещиц похожих на крабов высыпались на палубу. Кзорш узнал их — метательные снаряды, которые она использовала против гигантского кальмара. Они пробили крепкий панцирь, но морской эльф не понимал, какая от них польза сейчас. Сквозь воду они не смогут нестись так стремительно как в воздухе.

Закрыв глаза, дроу вытянула ладони над странными металлическими крабами, и начала напевать. Те засветились, алым цветом зимнего заката, и наконец дроу остановилась, и подобрала их.

“Это метательные пауки”, объяснила она быстро. “Я чуть изменила наложенные чары. Приложи их к корпусу — или к чему угодно, если на то пошло, — и они пройдут сквозь него. Я хочу получить их назад”, предупредила она, передавая ему предметы.

Кзорш кивнул, и указал на нескольких северян с пиками. “Когда их корабль окажется на дне, я достану твое оружие и верну их тебе”.

Лириэль яростно улыбнулась и по товарищески шлепнула его по плечу — жест, без сомнений, перенятый ей от Хрольфа. “Отправь их к Амберли”, пожелала она с мрачной радостью. Морской рейнджер окунулся в воду, прижимая к сердцу мешочек с драгоценным магическим оружием. Оставшись на Эльфийке в одиночестве, Лириэль мерила шагами палубу, размышляя над следующим шагом. Невидимая или нет, она неплохо могла сражаться мечом, но недостаточно, чтобы переломить ход схватки. Нет, лучшим вариантом была ее главная сила, ее магия. Но она не могла воспользоваться огненными заклинаниями, не вредя людям Хрольфа.

Сжав в кулаке Ветроход, Лириэль лихорадочно перебирала арсенал запасенных в амулете заклинаний. Никакое из них не подходило к ситуации. Ей нужно было… Она не могла придумать, что.

Неожиданно ее глаза остановились на знакомом объекте. Вспышка вдохновения разгорелась жарким пламенем, и, издав единственный восхищенный вопль, она сосредоточилась на серьезном творении заклинаний. Заклятие, похожее на то, что она применила на метательных пауках — позволяющее неживой вещи двигаться, и подчинявшее мишень ее воле — хранилось в Ветроходе. Она никогда прежде не проверяла его, но теперь уже для предосторожностей не оставалось времени.

Подбежав к носовому украшению судна, Лириэль положила одну ладонь на десятифутовую статую, свободной рукой ухватилась за Ветроход и начала читать заклинание.

Запасенная магия хлынула в ее тело, а сквозь него в резное изображение эльфийской девушки. Крикливые краски под ладонью Лириэль перешли в более реалистичные оттенки; затем цвета распространились во все стороны, и наконец вся статуя приобрела подобие жизни.

Дрожь прокатилась по гигантской эльфийке и статуя шевельнулась. С громовым треском дерева она оторвалась от носившего ее имя судна. Повинуясь Лириэль, древесная воительница подошла к борту и нырнула в море.

Массивные деревянные руки разбили поверхность воды с силой выныривающего за вдохом кита. Эльфийка ухватилась за перекладины и с легкостью взмыв над ними опустилась на палубу, заставив корабль содрогнуться. И северяне и пираты потеряв равновесие распростерлись на палубе. Воины быстро вскочили на ноги, но зрелище надвигающейся статуи заставило их отступить. На миг гул битвы уступил место ошеломленной тишине, прерывавшейся только тяжелой поступью деревянной девушки.

Ожившая статуя приближалась к ним неумолимо, безоружная, но бесстрашная. Схватив одного из северян она швырнула его в море, тут же отбросила другого, прямо на ждавший такого подарка меч пирата. И проследовала дальше, ужасающее воплощение убийства.

Первым от шока очнулся Хрольф. Он ухмыльнулся во весь рот, искренне, по-мальчишески, как ребенок чья любимая игрушка неожиданно обрела жизнь. Нежно поприветствовав неожиданную помощницу, он попросил ее позаботиться о сбившихся в кучу на левом борту противниках. Гигантская эльфийка мгновенно повернулась, исполняя его желание.

Заметив это с облегчением, Лириэль радостно предоставила Хрольфу управлять ее созданием. Могущественная магия которую она сотворила, жуткое погружение в море — все это высосало ее дочиста. Полностью истощенная, она медленно опустилась на палубу, наконец-то позволяя себе уйти в прекрасную, бездонную темноту.

Глава 8 Морской народ

Небо было все еще темным, когда Старший Капитан Ретнор очнулся от болезненного сна. Слуга подскочил к нему с чашей, держа ее пока капитан делал несколько осторожных глотков. Обретя наконец возможность говорить, Ретнор потребовал прислать к нему военачальника, и услышал пренеприятную новость, что тот убит. Ретнор спросил о первом помощнике, потом о боцмане, и каждый раз получал тот же ответ.

“Ладно, гори оно все огнем, позови старшего по рангу из оставшихся в живых!” взревел он. Слуга торопливо кинулся исполнять повеление.

К немалой растерянности Ретнора, старшим оказался корабельный лекарь — необычный член экипажа на кораблях Севера, но в данном случае, учитывая их миссию, Ретнор счел это разумной предосторожностью. По видимому, инстинкты не подвели его, и работы врачу хватило: он был весь забрызган кровью, и выглядел неимоверно усталым, много старше своих пятидесяти зим. То, что он сообщил, выглядело столь же невесело. Два боевых корабля потеряны, один в пожаре, другой необъяснимо затонул. Все воины — все! — убиты или тяжело ранены. Только несколько матросов, едва достаточное число чтобы управлять кораблем, избежали ярости Эльфийки. Пираты доказали свое мастерство и изобретательность в бою. Один их капитан сразил больше десятка северян. Однако именно берсерк, а затем оживленная статуя так проредили ряды воинов Лускана.

С растущим ужасом Ретнор слушал описание сражения. Когда, наконец, рассказ закончился, он почти не обратил внимания, как лекарь осматривает его руку и помогает переодеться. Раздумья его оставались в услышанном.

Немыслимое случилось. Единственный руатанский корабль одолел три его военных судна, и теперь шел к своему острову с этими новостями. Лусканские корабли прикрыли свои названия, шли под простыми парусами и без флагов портов, но среди пиратов кто-то мог узнать человека, направлявшего атаку. Ретнор не был неизвестен на Руатиме. Как Старший Капитан он присутствовал на многих встречах Союза Капитанов, и нередко сидел за столом напротив военных вождей острова, так называемых Первых Топоров Руатима.

Таким образом, решил Ретнор, известие о нападении не должно достичь Руатима. Безусловно, маловероятно, чтобы островитяне смогли распутать искусно сплетенную им паутину, но Ретнор не желал давать им даже таких шансов.

“Кто за штурвалом?” потребовал он. “Куда мы направляемся?”

“Один из моряков — я не знаю его имени. Отдыхайте; мы идем к Лускану”, успокаивающим голосом ответил врач. Ретнор отбросил покрывало и поднялся на ноги. Отстранив протестующего лекаря, он выбрался на палубу и обратился к удивленному рулевому. “Разворачивай корабль”, приказал он тоном, не допускающим споров. “Установи прямой курс на Триск”.

Матрос моргнул, но покорно передал приказ немногочисленному оставшемуся экипажу. Никто не посмел открыто возразить Ретнору, — в лучшие времена подобное означало бы смерть, — но все до одного задумались, не унесла ли отрубленная рука Старшего Капитана и его рассудок.

Триск был одним из двух больших островов в удаленном архипелаге Пурпурные Скалы. Острова лежали к западу от Гандарлума, за теплыми водами Реки. Ледяные глыбы в это время года все еще представляли опасность, но куда страшнее были загадочные и смертоносные существа, по слухам обитавшие в морях у этих островов.

Рассказывали о них только на суше, желательно подальше от моря, в безопасности заполненной таверны у жара очага. Рулевой не хотел вспоминать их теперь. Он был северянин, и не боялся смерти. Ему лишь хотелось быть уверенным, что есть путь к пиршественным залам Темпуса от желудков морских тварей, поджидавших их.

Лириэль проспала всю ночь и немалую часть дня, и проснулась мгновенно, удивленная солнечным светом, и дежурящим у ее кровати Хрольфом. Встретив ее взгляд, он широко ухмыльнулся. “Прекрасно, ты наконец пришла в себя, девочка! Лежи спокойно”, предупредил он ее попытку подняться.

“Паренек в порядке, спит”, продолжил Хрольф, угадав ее первый вопрос. “У него несколько царапин, ничего страшного, но он здорово вымотался. За всю свою жизнь на Руатиме я не раз видел берсерков в боевой ярости, но такое — никогда!” сказал он с почтительным восхищением.

“Каждый раз все хуже”, выдавила Лириэль.

Хрольф кивнул, и его радостное лицо неожиданно посерьезнело. “Так его надолго не хватит, да?”

Дроу качнула головой и закрыла глаза, но не прежде, чем пират заметил несвойственное отчаяние в янтарных глубинах.

“Что ты собираешься делать с этим, девочка?” мягко спросил Хрольф. “Я уже понял, что ты ищешь ответы на Руатиме. Может быть, я могу помочь тебе найти их”.

“Это очень долгая история”, пробормотала Лириэль.

Хрольф скрестил руки и откинулся к стене. “До восхода луны тебе хватит времени на нее”, спокойно заметил он. “Ребята попросили, чтобы ты оставалась тут до тех пор. Они работают над сюрпризом для тебя”.

“Выполняют приговор Тинга?” с ноткой горечи осведомилась Лириэль.

Капитан ухмыльнулся. “Можно сказать и так. Но об этом не стоит беспокоиться, поверь мне. Теперь рассказывай”. Доверие вещь для дроу нелегкая, но Лириэль успокоили заверения Хрольфа. По правде сказать, до этого момента она и не осознавала, насколько доверяет пирату. Не колеблясь, она поведала ему историю Ветрохода. Украденный у одной из Колдуний Рашемена, амулет был артефактом древних времен, и магию его не понимали до конца даже могущественные Колдуньи, носившие его за века. Она рассказала о цепи событий, познакомивших ее с мудростью рун, древней магии, общей для предков руатан и рашеми, и как амулет оказался у нее. И наконец, открыла все о том, почему Федор и она стремятся на Руатим. Ветроход создавался для двух целей: хранить на время “магию места”, и вырезать созданную руну на древнем священном дубе, растущем на Руатиме. Врожденная магия дроу и ее заклинания подходили для Ветрохода. Она надеялась, что путешествие на Руатим — то, чему оно ее научит, препятствия, которые ей приходилось и придется преодолеть, — выгравируют руну в ее разуме и сердце, руну, которая позволит ей закрепить владение своей магией, а Федору даст контроль над силой берсерка.

“Я слышал истории о древних рунных странствиях”, заметил Хрольф, когда она остановилась, переводя дыхание. “Допустим, образ руны придет к тебе. Знаешь ли ты, как нужно привести ее в жизнь?”

Лириэль покачала головой. “Я многое знаю об обычном волшебстве, но это совсем другое”.

“Возможно, здесь я тебе и помогу”, задумчиво произнес он. “Ты права, говоря, что многие знания о рунах утеряны, но осколки, крохи старой мудрости можно еще найти, если знать, где искать. В нашем роду еще передают по наследству старые легенды”. Он сделал паузу, ухмыльнулся и подмигнул Лириэль. “Ты может заметила, я не поступаю так, как должен был бы по мнению некоторых. Эта струя течет в моей семье. Один мой родич, добрый друг еще с тех пор, когда мы были мальчишками, зовет себя шаманом. Мы с ним посидим и хорошенько потолкуем, рассудим, что можно сделать для тебя и парнишки”.

Дроу поблагодарила его кивком, но отчаяние не покинуло ее глаз. “Если мы успеем на Руатим”, прошептала она.

Хрольф поразмыслил. “Знаешь”, сказал он, “Я тут думал насчет этой остановки в Гандарлуне. Ловля сельди не очень веселая работа. Этой весной, думаю, обойдусь и без нее. У нас достаточно провизии до Руатима, а товары не испортятся до следующего путешествия. Как насчет того, чтобы пойти прямиком домой?”

Лириэль ошарашено взглянула пирату в лицо. “Ты сделаешь это ради нас?”

“И не только это, и не надо так удивленно смотреть!” пират протянул руку и мягко взял ее за подбородок огромной ладонью. “Ты умница, но кое-чему тебе еще стоит поучиться. Ты и парень столько раз помогали мне и Эльфийке. Не думай, что я забуду”.

Хрольф мягко потрепал ее по щеке и отодвинулся. “Если ты способна принимать посетителей, тут есть один, очень желающий поговорить”.

Лириэль вопросительно подняла бровь.

“Кзорш”, ответил пират, улыбаясь во весь рот. “Эльф плывет рядом с нами с восхода. У него для тебя что-то есть, так он говорит, и хочет передать тебе из рук в руки. Думаю, ты его очаровала, девочка”. Лириэль иронично фыркнула.

“А почему нет? Он симпатичный парень”, продолжал насмешничать Хрольф, “а ты любительница плавать!”

“Будь я уверена, что смогу достаточно долго задержать дыхание, возможно и подумала бы”, весело ответила Лириэль. “В любом случае, надо узнать, что ему нужно”. Все еще ухмыляясь, капитан вышел из кабины и поднялся на палубу. Спустя несколько мгновений в дверь тихо вошел Кзорш, держа в перепончатых ладонях знакомый мешочек. “Твои волшебные крабы”, объявил он, опуская еще не просохшую сумку на пол. “Они все здесь”.

Судя по его виду, морской эльф хотел еще что-то сказать, так что Лириэль указала ему на единственное в комнате кресло. Ей и самой было что обсудить.

“Тяжело было отыскать метательных пауков? Магических крабов”, поправилась она, вспомнив данное им Кзоршем имя.

“Не слишком трудно. Я часто обыскиваю затонувшие корабли в поисках полезных вещей”, с энтузиазмом объяснил эльф. “Я считаюсь большим умельцем в подобных делах, и нахожу много всего полезного для торговли”. Он потянулся к поясу и отстегнул закрепленный на нем браслет — тяжелую золотую полосу старинной работы, уставленную большими овальными сапфирами. Безделушку он протянул Лириэль. “Ты не возьмешь это в обмен на тот нож, что одолжила мне? И, может, назовешь цену за один из магических крабов? Или другое волшебное оружие, если можешь с чем-нибудь расстаться?”

Лириэль отмахнулась от безвкусной драгоценности. “Оставь нож себе”, сказала она небрежно. “У меня таких еще дюжина. Что до магических крабов, я как раз могу предложить тебе цену. Прежде чем меня вышвырнули за борт”, начала она, “я достаточно насмотрелась на бой, чтобы понять, кто направлял атаку. Большой человек, с темной бородой, левша. Мой друг Федор сразился с ним и отрубил руку. Она упала в море. Найди обрубок, и принеси мне”.

На лице эльфа появился ужас. “Зачем он может тебе понадобиться?”

“Так ты можешь добыть его или нет?” нетерпеливо спросила Лириэль. У нее были свои причины, но распространяться о них она совершенно не собиралась. Восьмая нога Лолт, даже думать о них было неприятно! За свою короткую карьеру в Арах-Тинилит, Лириэль узнала, что заклинания жриц Лолт могут посоперничать с арсеналом самых могучих некромантов. Даже если темнобородый еще жив, его рука уж точно мертва, и от нее она могла получить ответы, через нее она могла получить власть над ним. Необходимое заклинание было очень мощным, и, как обычно, соответственно велики были и опасности. Лириэль не испытывала уверенности, что сумеет контролировать такое заклинание, даже если Лолт пожелает даровать его.

“Возможно, я и найду”, признал Кзорш, “Но в море полно всяких существ, и скорее всего отрубленная конечность уже…”

“Съедена”, заключила дроу. “Что же, делай что можешь. Вознаграждение будет того стоить. Для начала, почему бы тебе не взять несколько магических крабов с собой, в качестве предоплаты? Об остальном договоримся, когда ты вернешься”.

Услышав в ее словах приказ удалиться, морской эльф прибрал свои сокровища и собрался уходить. В дверях он остановился. “Потерянные души моих сородичей. Как я могу помочь тебе найти их и освободить?”

“Найди эту треклятую руку”, решительно повторила Лириэль. Поскольку мужчина не выглядел убежденным, она добавила, “Неужто тебе не кажется странным, что три корабля и под две сотни воинов напали на такую мелкую рыбешку как Эльфийка? Им было что-то нужно от нас, и они достаточно много знали, чтобы прихватить такие внушительные силы. Не думаю, что их интересовала Хрольфова коллекция часов из Невервинтер”.

Кзорш уставился на нее. “Причиной для нападения были убитые морские эльфы?”

“Возможно. Когда мы узнаем, кто были эти люди, и что им понадобилось, появится шанс узнать, что случилось с твоими родичами. Для этого”, добавила она в завершение, “мне и нужна эта рука”.

Морской эльф кивнул, переваривая услышанное. “Прости, но я не понимаю, почему ты беспокоишься о проблемах морского народа”.

Дроу пожала плечами, поскольку не могла бы назвать ни одной причины, которую сама бы понимала. Видя, что у нее не нашлось объяснения, свое предложил Кзорш.

“Я слышал много страшных историй о темных эльфов. Ты совсем не похожа на то, что я ожидал встретить в дроу. Похоже, меня учили неверно”.

В мыслях Лириэль полыхнула животрепещущая картина — неизбежный результат встречи этого благородного, но исключительно наивного морского эльфа с кем-то из ее темного рода. В мановение ока она выхватила из-под матраца несколько метательных кинжалов и бросила их в сторону чересчур доверчивого эльфа. Кинжалы вонзились в деревянную дверь, опасно близкой линией обрамляя пораженного Кзорша.

“Ты слишком медленно думаешь, и слишком быстро доверяешь!”, рявкнула она. “А теперь убирайся, и возвращайся только вместе с тем, что я хочу!”

Рейнджер нырком покинул комнату и исчез. Лириэль со вздохом опустилась на подушку. То, что она сделала, было необходимо, но радости ей не доставило.

Плыва назад, к месту недавней схватки, Кзорш не мог изгнать из памяти слова дроу. В них было немало правды, пришлось ему признать. Он всегда видел все как либо доброе, либо злое, и считал эти качества противоположными и несовместимыми как море и небо. Дроу сражалась за Хрольфа, и сражалась хорошо, она озаботилась судьбой убитых эльфов. Все это рассеяло сомнения Кзорша, для него она стала другом, которому необходимо доверять. Она оказалась права, говоря, что он слишком мало думает и слишком много доверяет.

С другой стороны, если Лириэль действительно такова, какой хочет чтобы он ее считал, почему же указала ему на это?

Такого рода мысли продолжали беспокоить Кзорша весь день и добрую часть следующей ночи. Наконец он добрался до обгорелого остова подожженного волшебством Лириэль корабля, и останков судна которое потопил он сам, и времени на раздумья не осталось.

Задача, поставленная дроу, представлялась трудной. В обломках находилось немало тел, и пробираться сквозь них в поисках единственной отрубленной руки было отвратительной и опасной работой. Кзорш не мог знать заранее, кого еще может привлечь затонувший корабль, или какие существа возможно наблюдают за ним в этот самый миг.

Поэтому за дело он взялся как можно быстрее, игнорируя сокровища и оружие и сконцентрировавшись на поисках кровавого заказа дроу. Его самого удивило, что найти искомое удалось. Опутанная паутиной изорванных веревок, большая, обрубленная левая ладонь и часть руки. Темные волосы покрывали ее с обратной стороны, пальцы украшали два дорогих кольца. Кзорш прихватил их — пригодятся для торговли — и положил руку в мешочек.

Несмотря на свою сосредоточенность на находке, Кзорш мгновенно почувствовал беззвучное приближение темных силуэтов, появившихся из останков кораблекрушения. Их было четверо: уродливые существа, с фигурами похожими на человеческие но с толстой, чешуйчатой шкурой и перепончатыми руками и ногами. Это были мерроу — водные родственники огров, только быстрее и более злобные, чем их наземные собратья. Четверка была отборным отрядом; у каждого из лбов торчали маленькие костяные рожки, отмечая их как самых могучих мужчин. Острые черные клыки, изогнувшись, торчали из нижних челюстей, а вооружение составляли не только черные когти — природное оружие мерроу, — но и человеческого производства копья, и даже серебряный трезубец тритона.

Кзорш потянулся через плечо за коротким копьем, висевшим у него за спиной, и приготовился встретить атаку. Как он и ожидал, все четверо рванулись к нему на полной скорости, выставив оружие.

Морской эльф выждал до последнего момента, и, гибкий как угорь, изогнувшись ушел вниз по дуге, выведшей его за пределы досягаемости оружия нападавших. На ходу он ткнул копьем; сначала ощутил удар, затем неожиданно сопротивление исчезло, копье прошло сквозь шкуру мерроу в скрывавшуюся под чешуей плоть.

Оставшиеся трое отбросили оружие и поплыли к нему, целя выставленными когтями, широко распахнув пасти готовые разорвать эльфа. Кзорш схватил опускавшийся мимо него трезубец и приставил длинную рукоять к бедру. Ближайший мерроу выгнул спину, чтобы не насадить сам себя на зубцы. Этого шанса Кзорш и дожидался; он рывком поднялся вверх, и сделал выпад.

Средний зубец вонзился в незащищенное горло мерроу, пройдя сквозь него в голову. Кзорш жал до тех пор, пока острие не дошло изнутри до черепа существа; тогда он выбросил вперед ноги, упершись ими в грудь умирающего мерроу. Он потянул изо всех сил, вытащив трезубец из жертвы и одновременно толчком отбрасывая себя назад, уходя от тянувшихся к нему когтей и щелкающих челюстей.

Кзорш выставил трезубец между собой и двумя последними морскими ограми. Теперь они вели себя куда осторожнее; кружили вокруг добычи как акулы, ловя момент.

Морской эльф лихорадочно размышлял. Он редко встречался с мерроу — в основном, они жили в пресной воде, а те немногие, что приспособились к морю, обычно выбирали логова в пещерах и на мелководье. Безмозглые создания, жившие только ради убийства и пищи, мерроу иногда становились слугами других, более могущественных существ, ради возможностей насилия и грабежа больших, чем те, на которые было способно ограниченное воображение огров, или платы в блестящих безделушках. Кзорш не знал, кто повелевает этими мерроу, но один из них нес оружие тритона — существа с элементального плана воды. Что это могло означать, морской эльф даже не пытался представить, и ему неожиданно захотелось, чтобы рядом оказалась дроу. Если уж кто и мог разобраться во всем этом, так это она.

Обжигающее пламя вспыхнуло в плече морского эльфа. Кзорш выгнулся назад, сжав зубы от неожиданной боли. Один из мерроу сумел-таки подобраться и зацепить его когтем. Эльф с разворота выбросил трезубец, но нападавший уже успел отскочить. Инстинкт предупредил Кзорша об опасности, и, оглянувшись через плечо, он обнаружил, что смотрит буквально в пасть второму огру. Ткнув рукоятью трезубца, рейнджер угодил ему в живот; серебро гулко ударилось о чешуйчатое брюхо, оттолкнув мерроу и купив Кзоршу мгновение.

Кзорш разорвал веревку из водорослей, на которой висел на поясе один из магических крабов дроу. Проскочив под хватавшими его руками мерроу, он развернулся, и всплыл за его спиной. Молниеносным движением он приставил краба между лопатками мерроу одной рукой, а другой надавил. Зазубренные лапы погрузились в чешую и плоть, и зашевелились, пробивая зачарованному оружию путь внутрь.

Мерроу повернулся лицом к лицу с морским эльфом, уродливое лицо исказило удивление. Зубастая пасть открывалась снова и снова в булькающих всхлипываниях, пока магический краб продирался сквозь его грудь. Наконец он показался наружи, в потоке крови, с все еще бьющимся сердцем, насаженым за одну из лап. Не встречая больше сопротивления, краб застыл, превратившись в недвижный металл.

Кзорш подхватил страшное оружие, демонстрируя его последнему мерроу. Тот остановился, опасливо разглядывая неожиданно хорошо вооруженного эльфа. Затем повернулся, и бросился наутек.

Рейнджер наблюдал, как уплывает мерроу, наслаждаясь мыслями о сообщении, которое передаст существо неведомому повелителю. Пусть знают, воскликнул про себя возбужденный Кзорш, что магия вновь пришла к морскому народу!

Терпеливость не принадлежала к сильным качествам Лириэль, и у нее нашлось немало интересного сказать по поводу настояния Хрольфа, чтобы она оставалась в постели до восхода луны. Капитан только хохотал, слушая ее излияния, и заверял, что сюрприз будет стоить того.

Наконец закатные краски за окном кабины уступили место темноте. Лириэль спрыгнула с койки, быстро оделась и не забыла про оружие: хотя Хрольф явно полагал, что сюрприз будет приятным, Лириэль не могла забыть, что не у всех пиратов те же намерения.

Федор ожидал ее наверху лестницы. Он улыбнулся, но в глазах его стояла тень. Дроу обняла его коротко и осторожно, — поскольку он двигался неловко, и был перевязан в десятке мест, — и посмотрела вопросительно.

“Ничего такого”, ответил он негромко. “Сны”.

“Что-то на тему Ибна, бросающего меня за борт в тунцовой сети?” прошептала она в ответ. Ее интересовало, видел ли кто-нибудь случившееся, но Хрольф ничего не сказал по поводу предательства Ибна, и первый помощник стоял у руля, с лицом все так же непроницаемым как обычно.

Федор отпрянул. “Так значит, это правда. Обещаю тебе, вороненок, предатель не переживет этот день!” воскликнул он угрюмо.

Дроу улыбнулась, и взяла друга за руку. “О, еще как переживет, и много дней после! Есть давняя поговорка дроу, ‘Месть — блюдо, которое лучше подавать холодным’. Обычно это означает, что мщение куда приятней, когда ты даешь себе время остыть, спланировать и насладиться им, но можно понимать и по другому. Пусть Ибн удивляется и тревожится. Это послужит ему лучшим уроком, чем сталь и быстрая смерть. К тому же, он необходим пока Эльфийка не придет в порт; при всех своих недостатках он опытный моряк”, добавила практичная дроу. “До тех пор, неудачная попытка удержит его в узде, — хотя, неплохо будет, если ты дашь ему понять, что обо всем знаешь, чтобы он не решил похоронить свой секрет вместе со мной. А сейчас, давай глянем на Хрольфов сюрприз!”

Сомнения Федора похоже не рассеялись, но он предпочел оставить их при себе, и провел ее сквозь широко ухмыляющихся пиратов к носу судна. Там стоял Бьорн, которому явно было не по себе от неожиданно обращенных на него взглядов. Под желтым пушком пробивающейся бороды его лицо пылало, а за ним возвышалось его новейшее — и самое большое — произведение.

Носовое украшение, статуя эльфийки, утратившая свою магию и вновь стоящая на положенном месте, была перекрашена, напоминая дроу с золотистыми глазами. Длинные деревянные локоны стали белыми, а все еще влажное от краски лицо — глянцево-черным. Была даже предпринята попытка приблизить излишне рельефные округлости статуи к чему-то, более похожему на стройную фигуру Лириэль.

Дроу смотрела на собственное подобие, и незнакомое ощущение сжало ее горло.

Подошел Хрольф, обнял ее за плечи могучей рукой. “Неплохо выглядит на девочке, верно?” счастливо осведомился он. “И клянусь Темпусом, эта новая эльфийка заставит трястись от страха всех, кого мы встретим! Амберли меня возьми, сколько лет назад надо было сообразить!”

Глава 9 Странные союзы

На Тесаке, полным ходом шедшем к Пурпурным Скалам, неполный экипаж доводил себя до истощения, подгоняемый суровым капитаном. Ретнор собирался достичь Триска в самый короткий срок: ставка была слишком велика. Он потерял не только основную руку, но и магическое ониксовое кольцо — единственный способ получения сообщений от западного управляющего центра Общества Кракена.

Капитан мог сам отправлять послания — магический кулон, который он носил скрытым под рубахой, передаст его слова на западную базу, — но этого было недостаточно. Он плыл на Триск не только чтобы заменить устройство связи, но также ради получения помощи от агентов Кракена, живших на удаленном острове.

Или, если быть точным, вокруг острова.

Среди членов Кракена ходило великое множество слухов — ничего странного для организации, торгующей информацией. Во многих из них таинственным шепотом сообщалось о странной магии и смертоносных существах, обитающих у западной базы. Даже с учетом поэтических преувеличений и обычного трактирного трепа, невозможно было отрицать, что воды у Пурпурных Скал опасны. Ретнор полагал, что немалая часть называвшихся в слухах существ реальна, и некоторые из них подчиняются Обществу Кракена. Что еще важнее, он подозревал, что маленький, скромный Триск на самом деле центр всей сети шпионов и убийц.

Ретнор намеревался потребовать приема у главы общества, и не думал, что ему будет отказано. Не важно, насколько сильна потаенная сеть Кракена, сама база не выживет без торговли. А Лускан был самым важным торговым партнером острова. По оценке Ретнора, в его руках находился более чем достаточный рычаг, чтобы добиться исполнения всех своих требований.

Капитан потянул наружу волшебный кулон, и начал диктовать приказы в сияющий диск, посылая сообщения через море на Пурпурные Скалы, и скрытые форпосты на большой земле. Впервые он понял, почему неизвестная, безымянная женщина с фиолетовыми глазами являлась ему в камне кольца. Без такого подтверждения, ему было бы нелегко поверить, что магические послания действительно найдут своих адресатов.

Глядя на льдистое море, северянин, несмотря на впитанное с молоком матери отвращение ко всему связанному с магией, пожалел, что не обладает достаточными познаниями в Искусстве, чтобы ощутить вихри, несущие его команды к далеким берегам. Ему принадлежала власть, огромное богатство, сила и отменное воинское мастерство. Но только сейчас ему пришло в голову, что все это едва ли защитит от мощи волшебства. Подобная мысль для Ретнора была внове, и серьезно обеспокоила его. Он ощутил неожиданный холод, будто услышав зов незримого ворона — предвестника смерти воина.

Старший Капитан стряхнул мрачные раздумья, и твердо вгляделся в западный горизонт. Вокруг Пурпурных Скал несомненно есть магия, но там же есть и власть. Если ему придется встретиться с одним, чтобы заполучить другое, он готов рискнуть.

Город Яртар в северных землях занимал важную позицию на пересечении дорог, расположившись у реки Дессарин и на торговом пути из Трибора в Сильверимун. Через город проходило много важных товаров, и не последним из них была информация.

Барон Хауфрос, Лорд Яртара, был амбициозным человеком. Богатство и титул он получил по наследству, но своего положения как правитель Яртара добился сам, своим умением заключать союзы в торговле и политике. Он занимал достойное место в Союзе Лордов, группе городов, чьи интересы были тесно связаны с Уотердипом. Заодно Хауфрос был членом Общества Кракена, и потайные комнаты и коридоры под его владениями часто навещались шпионами и убийцами, исполнявшими приказы организации.

В настоящий момент барон, в одиночестве, погрузился в груду посланий на столе. Поздняя весна принесла таяние Дессарин, и поток сообщений из многих городов — и от разных источников.

Хауфрос мимоходом глотнул из кубка и снова прочел письмо от неизвестного контакта из Лускана. Заговор против Руатима шел по плану, но по неизвестным причинам было решено обвинить во многих бедах острова одного руатанского капитана. Хауфросу полагалось сделать все возможное, чтобы поддержать и усилить воздействие новообъявленных “фактов”, свидетельствующих против этого человека. Высокопоставленный член Кракена с Лускана также призывал остановить корабль руатанца всеми возможными средствами, не позволив ему добраться до родного порта, поскольку оклеветать намеченную жертву будет не так легко, если он сам сможет ответить на обвинения.

“Мойлорд барон”.

Хауфрос инстинктивно сжал опасное послание в кулаке, и посмотрел на дверь кабинета. С обоих сторон от входа стояли два полных набора тяжелой брони из Кормира, бесценные изделия из митрила, проверенные в сражении против туйганской орды. Между ними, выглядя карликом по сравнению с их великолепием, стоял стареющий но безупречный стюарт, Кледенс.

“Прибыл дипломатический курьер из Уотердипа, мой лорд, и просит встречи с вами”.

Барон с улыбкой откинулся в кресле, в его мыслях уже вызревал план необходимых действий. “Введи его, Кледенс, и пусть вместе с ним придет мой писец. Захлопни за ними дверь, — возможно, мы будем разговаривать довольно долго”.

Посланцем оказался молодой человек из простонародья, настолько невежественный в придворном этикете, что даже не сменил одежды перед аудиенцией. Поскольку это была последняя ошибка, которую совершил в своей жизни юноша, Хауфрос решил проявить снисходительность. Барон принял письмо из Уотердипа, сломал печать и быстро просмотрел содержимое. Рутинная информация в основном, кое-что из этого он узнал в гораздо больших подробностях от источников Общества Кракена. Хауфрос поднял глаза, посмотрев в точку за спиной ожидавшего курьера. “Семмонемили, прошу, приступай”, вежливо пригласил он.

Раздался металлический треск пластин, и один из пустых доспехов, ожив, направился к письмоносцу. Молодой человек повернулся на звук как раз навстречу шипованой металлической перчатке. Его голова резко дернулась в сторону, на пол светлыми камешками посыпались кусочки выбитых зубов. Не дав юноше вскрикнуть, пустая митриловая рука ударила снова, и еще раз. Доспех делал свое дело, спокойно и уверенно.

Барон и писец смотрели бесстрастно, они слишком привыкли к таким происшествиям, чтобы реагировать. Когда-то за подобными убийствами они наблюдали с испуганным восхищением и чуточкой извращенного удовольствия. Теперь это была просто рутина. Ни один из них не мигнул. когда доспех заколебался, расплылся и превратился в абсолютное подобие мертвого курьера. Еще одно обыденное событие.

Семмонемили был доппльгангером, существом, способным менять обличье и превращаться в любую выбранную персону. Заняв место убитого, доппльгангер вернется в Уотердип с отредактированными посланиями.

Таков был один из самых ценных союзников барона. Второй, умудренный писец, восседал за своим столом, в окружении многочисленных бутылочек с разноцветными чернилами, держа наготове перо. Он тоже являлся своего рода оборотнем, поскольку мог идеально скопировать любой почерк. Под диктовку Хауфроса, писец склонившись над пергаментом превращал сообщения в безупречные подделки, слегка измененные по воле барона.

Информация есть власть; в этом заключалась основное положение Общества Кракена. Но те, кто желал познать истинное могущество, понимали, что недостаточно лишь собирать информацию: нужно контролировать ее. А время от времени и создавать.

Шакти Ханзрин начинала уже привыкать к тому раздражающему факту, что ее все время отвлекают от дел. С того дня, как она поступила на службу Триэль в качестве двойной жрицы, предполагалось, что она будет появляться в любой момент, по малейшей прихоти матроны Баэнре. Однако вызов, поступивший этой ночью, оказался из ряда вон выходящим.

Черная Смерть Нарбондель, темный час полуночи, время, когда на магические часы Мензоберранзана накладывается очередное заклятие, наступил и прошел. Шакти спокойно спала в своих покоях, дверь которых охраняли недремлющие големы, которых она зачаровала, дабы быть уверенной, что ее бессонные дремы прервутся с наступлением нового дня. Такого рода предосторожности были обычным делом среди будущих матрон, не желавших таинственно скончаться во сне.

Но в эту ночь каменные стражи не выполняли своей работы. Шакти резко очнулась, в буквальном смысле вытряхнутая из сна одним из собственных големов. Его каменные пальцы сомкнулись на ее предплечье, а бесстрастные каменные глаза встретили ее ошеломленный взгляд.

Затем ее вырвали из кровати и подтолкнули к сияющей двери, появившуюся в центре комнаты. Она не успела даже хорошенько проклясть столь оскорбительно ведущего себя голема, когда могучий толчок отправил ее сквозь сияние портала.

Шакти приземлилась на ягодицы, с задранной до бедер ночной рубашкой и волосами, растрепавшимися вокруг разъяренного лица. Клянусь Маской Ваэрауна, в бешенстве подумала она, Триэль заплатит за это оскорбление!

“Добро пожаловать, жрица”, раздался холодный, и, что удивительно, мужской голос.

Жрица Ханзрин застыла. Она знала этот голос, как и все в Мензоберранзане. Желаюшие могли услышать его каждый день, когда архимаг отмечал темнейший час, обновляя заклинание на Нарбондель. Но что, подумала она с неприятным предчувствием, понадобилось от нее Громфу Баэнре? И, во имя священной тьмы, сколько еще Баэнре ей придется терпеть?

“Я счастлив принимать у себя одну из бывших сокурсниц моей дочери Лириэль. Прошу, присаживайся”, продолжил Громф, насмешливо пародируя манеры вежливого хозяина. “Уверен, здесь найдется более приятное место, чем этот ковер”. Кое-как поднявшись на ноги, Шакти привела одежду в более пристойный вид. Проявляя, насколько удавалось, чувство собственного достоинства, она уселась напротив стола архимага. Раньше ей никогда не доводилось оказываться так близко к опаснейшему Громфу Баэнре, и только с превеликим трудом она удержалась от того, чтобы пялиться на него. Он выглядел исключительно привлекательным мужчиной, молодым и полным жизни, несмотря на, по слухам, уже семь столетий растраченной жизни. Его глаза были того же редкого янтарного оттенка, как и у его дочери, но Шакти никогда не видела подобного выражения ледяной расчетливости в золотистых глазах Лириэль. Маг потянулся к колокольчику свисавшему на стене. “Желаешь вина? Или чая?”

“Нет, спасибо” без интонаций ответила Шакти. Его вежливость была скрытой, но очевидной издевкой, и гордую жрицу донельзя раздражал тот факт, что над ней потешается мужчина — неважно, насколько могущественный. “Мне не хотелось бы отнимать у тебя столько времени”.

Громф опустил ладони на стол, переплетя пальцы. “Ты такая же, как описывала тебя сестра; она говорила, что тебе свойственно быстро переходить к делу. Естественно, Матрона Триэль редко ошибается, и я с готовностью признаю, что в вопросах сельского хозяйства ты творишь чудеса. Твой вклад в восстановление ферм и стад ротов не остался незамеченным. Но я должен привлечь внимание к другому вопросу, пока нерешенному”. Архимаг протянул к ней руки, ладонями вверх. Несмотря на то, что еще мгновение назад они были пустыми, теперь между ними находилась маленькая чаша из темно-красного кристалла. Она быстро увеличивалась, пока не стала точь-в-точь такой же, как та, которую Шакти подарил Ваэраун. Жрица вперила в нее взгляд, слишком пораженная, чтобы скрыть свое изумление.

“Тебе знакома моя дочь”, продолжал Громф тем же холодным, размеренным тоном. “Однако я сомневаюсь, что ты понимаешь хоть половину ценности Лириэль. Она маг немалых возможностей. Знаешь ли ты, что я организовал и следил за ее обучением лично? Думаешь, я мог пойти на такие усилия бесцельно?”

Шакти хватило только на то, чтобы мотнуть головой, но Громф видимо счел такой ответ достаточным.

“Я думаю, ты более кого-либо другого можешь понять, как важна та, что принадлежит двум лагерям. Разумеется, я знал, что Лириэль однажды отправится в Арах-Тинилит, получит образование жрицы Лолт. Но сначала она была моей, и первые отметины на разуме всегда глубже! Лириэль предначертано стать одной из сильнейших моих опор — жрица Баэнре, которая в первую очередь все же маг. Несмотря на недавние неприятности с амулетом, она все еще может быть мне полезна”, заключил Громф. “И я хочу вернуть ее”.

Архимаг наклонился вперед, сосредоточенно глядя янтарными глазами в лицо Шакти. “До меня дошли вести, что ты ищешь помощи у созданий с элементального плана воды. Если, как ты подозреваешь, Лириэль путешествует по водным просторам поверхности, это неглупый ход. Но, если я правильно понял, твои угрозы и уговоры не возымели успеха, не так ли?”

Шакти сумела выдавить что-то вроде подтверждения. “Неудивительно. Как жрица Лолт, ты привыкла к обитателям Бездны, чья сущность — чистое зло. Те, кого ты вызывала, более многогранны; и методы работы с ними должны быть тоньше”.

Разум Шакти гудел в попытках разобраться в подтексте слов Громфа Баэнре. Как ему стало известно все это? И, куда важнее, как он собирается поступить с этим знанием?

Архмаг вытащил из пустого воздуха обрывок пергамента. “Со времени твоего визита на план воды, я пошел на немалые хлопоты, чтобы разузнать о вызванном тобой существе. На этом пергаменте записано ее истинное имя. Используй его только в крайнем случае, есть более легкие пути заполучить ее верность. Она зовет себя Искор, и ее работа — информация. Она посланница бога, которому поклоняются на элементальном плане и, вероятно, многие морские жители. Как ты угадала, Искор не согласна со своей ролью, и хочет набрать собственную силу. Так она кроме всего прочего передает информацию существам, обитающим в водах поверхности. Пообещай ей стать ее глазами и ушами в Подземье, и потребуй в ответ, чтобы она разыскала Лириэль”.

“Ты хочешь амулет”, произнесла Шакти, в основном просто чтобы выиграть время и собраться с мыслями.

Это, похоже, развеселило Громфа. “Естественно. А кто бы не хотел? Но также мне нужна Лириэль. Проследи, чтобы она вернулась живой”. Архимаг поднялся. “Это все. Ты получила всю необходимую информацию. Если тебе потребуется больше, я узнаю. Прошу, не пытайся связаться со мной напрямую. Это может оказаться… неудобным”.

Шакти легко могла представить, почему. Ей никогда и в голову не пришло бы обвинить архимага Мензоберранзана в сотрудничестве с Ваэрауном, но какие еще могли быть объяснения? Где мог Громф заполучить чашу? Или узнать так много о ее планах? Или пробиться через дарованную богом защиту на ее покоях? Да уж, она отчетливо догадывалась, почему Громф Баэнре не желает, чтобы его видели в компании двойной жрицы его сестры.

Однако какие бы силы не были в его распоряжении, какими бы познаниями он не обладал, Громфу нужен был кто-то вроде Шакти. Архимаг был привязан к Мензоберранзану задачей наложения чар на Нарбондель — честь, одновременно являвшаяся и цепью, чьи звенья выковывались заново с каждым полуночным часом.

Молодой жрице это открытие не принесло радости, поскольку хорошо известным фактом было, что никому не удавалось в делах с Громфом остаться больше, чем при своих. Если на то пошло, и выжили-то немногие. Подобный вынужденный союз не давал никаких выгод, зато представлял большой риск.

У Шакти не оставалось иного выхода кроме как согласиться с требованиями архимага. Но если обнаружится какой-то способ освободиться, она поклялась что использует его.

Искор, дух воды, проскользнула в дверь между ее домом на элементальном плане воды и потаенным городом Аскарлой. Переход был коротким но восхитительным — как будто плывешь сквозь облако весело булькающих пузырьков. На другой стороне она появилась из бассейна, полного ярко раскрашенных рыбешек, вырвавшись в сухой, грубый воздух с энтузиазмом игривого морского льва.

Искор нравился новый мир и ее роль в нем. Она даже симпатизировала иллитиду, наблюдавшей за ней бесстрастными белыми глазами. Жестокая и амбициозная Вестресс была чудесным созданием, пусть и воздуходышащим.

Водяной дух принимала материальную форму постепенно, появляясь из воды. Ее лицо и тело приобрели сходство с сильфидой — прекрасной водяной нимфой — но кожа и волосы стали прозрачными, как чистейшее стекло. Искор была бы почти невидима, не бурли внутри нее крошечные беспокойные пузырьки. Она выглядела как фонтан, упрятанный внутрь прекрасной скульптуры.

Искор улыбнулась иллитиду, и подойдя к ней взяла обе пурпурных руки в свои стеклянные пальцы. “Вестресс, ты так обрадуешься моим новостям!”

Иллитид освободилась из объятий, стараясь, чтобы это не выглядело оскорбительным. Продолжай, прошу. Добрые вести в последнее время редки.

“Я недавно встретила просто невероятного путешественника на своем плане”, затараторила водяной дух с девчоночьим энтузиазмом. “Дроу! Жрица из Подземья! Сначала она была такая надоедливая — одни угрозы да требования, — но теперь предлагает информацию о своем темном жилище в обмен на услуги морских существ. Разве она не станет чудным дополнением к Обществу Кракена?”

Вестресс действительно немало заинтересовалась перспективой добавить дроу к числу своих осведомителей. Сама она оставила Подземье много, много лет назад, и в обстоятельствах, не позволявших ей поддерживать связи с родиной. Безусловно, подобный информант будет весьма полезен. Но Вестресс не хотела слишком подбадривать Искор, чтобы не забросить раздражающе болтливое создание на новые высоты эйфории.

А что за услуги она хочет получить? осведомилась иллитид, проецируя мысленным голосом исключительную незаинтересованность.

“Жрица хочет возвращения женщины дроу, бежавшей из Подземья. В последний раз ее видели в городе Скуллпорт. Тебе он известен?”

Да.

“Чудненько! Беглянка — волшебница дроу, по имени Лириэль Баэнре. Она молода, ее легко узнать по золотым глазам. Есть подозрения, что она отправилась в путь по морю — куда, неизвестно. По возвращении этой дроу в Подземье, моя новая знакомая — Шакти — вступит в Общество Кракена. Я позволила себе такую вольность, рассказала ей об обществе и предложила эту честь”, заключила она сияя.

Можешь передать своей знакомой, мы проследим за Лириэль Баэнре, согласилась Вестресс, готовясь к реакции Искор. Дух воды, как и ожидалось, завопила от радости и закружилась в коротком беспечном танце.

В общем и целом, Вестресс посчитала что дала легко выполнимое обещание, поскольку до иллитида уже дошел отчет Ретнора, и она знала о дроу, плывшей на руатанском корабле, необъяснимо доставившем так много неприятностей. Вестресс намеревалась отправить отряд на перехват пиратского корабля, и пленить ее; ей как раз нужна была помощь мага дроу.

Единственной частью сделки, которая не нравилась Вестресс, было обещание вернуть волшебницу в Подземье. Но, так и быть. Новая знакомая Искор похоже обещает многое: хитрая, изобретательная. Любопытно будет, подумала иллитид, привести в Аскарлу и эту Шакти. Наверняка уж одна из них — маг или жрица — избавит Вестресс от ее небольшой проблемы на Руатиме. Если между двумя эльфийками существует вражда, тем лучше. По мнению иллитида, нет ничего лучше смертельного противоборства, чтобы заострить разум и умения.

Терпеливо выждав, пока буйство водяного духа утихомирится, Вестресс выложила Искор условия, предназначавшиеся чтобы заманить подземную дроу во владения Кракена.

Кзорш гнался за Эльфийкой со всей возможной скоростью, торопясь освободиться от жутковатого трофея. Так же его озаботило неожиданное появление мерроу, он полагал, что те четверо могут оказаться лишь частью большей банды. У него был долг перед Хрольфом; но еще ему хотелось вернуться на пост рейнджеров, узнать, что случилось с Ситтлом. Обещанные подкрепления так и не пришли, и Кзорш беспокоился о друге.

Корабль эльф нашел уже ночью. Дроу в одиночестве стояла у борта, глядя в воду, и казалась полностью ушедшей в себя. Однако Кзорш не сомневался, что она ищет взглядом его, и уже заметила — глаза дроу, по слухам, еще острее чем у морского народа. Однако она не подала виду, что знает о его присутствии; томно потянулась, и, сбросив на палубу плащ, начала танец в свете луны.

Никогда еще Кзорш не видел ничего столь завораживающего как грациозные, плавные движения дроу, и он залюбовался этим зрелищем. Прошло немало времени, прежде чем он сообразил, что так поступил не один: глаза всех до единого моряков, остававшихся на посту, были прикованы к эльфийке. Как он неожиданно понял, танец Лириэль увел ее — и внимание экипажа — к дальней части корабля. До Кзорша дошло, что она хочет сохранить их встречу в тайне. Стараясь оставаться незамеченным, он взобрался на борт и быстро набросил оставленный ею плащ. Он знал о чарах невидимости на плаще, но знание не подготовило его к реальности. Странно и беспокояще было, смотреть себе под ноги, и не видеть ничего кроме небольших мокрых отпечатков на досках. Восторженный Кзорш поднял перепончатую ладонь на уровень глаз и широко растопырил пальцы. Ничего. Он расплылся в улыбке, радуясь, что дроу не может видеть, как по-детски он себя ведет.

Лириэль завершила свой танец прыжком с разворотом, приземлилась на колени запрокинув голову и протянув руки к луне. Она на миг застыла в такой позе, пока длинные волосы кружились вокруг, будто гонимая штормом туча. Затем, в резкой смене настроения, дроу поднялась и как ни в чем не бывало пригладила буйные локоны на место, одновременно пожелав доброй ночи стоявшему с отвисшей челюстью молодому вахтенному. Кзорш, все еще ухмыляющийся, последовал за дроу в трюм и каюту Хрольфа. Захлопнув и заперев дверь, она повернулась к нему и протянула ладонь за своим пивафви.

“Ты могла меня видеть все это время?” спросил он с оттенком смущения.

Снежная бровь Лириэль поднялась. “Ты стоишь в луже”, указала она.

“А”. Одновременно успокоенный и огорченный, морской эльф скинул позаимствованный плащ и отдал мешок. Он присел рядом с кроватью и стал с любопытством наблюдать за работой дроу. Она расстелила на кровати небольшую циновку и выложила ее какими-то пряно пахнущими сушеными травами. На них она вытряхнула содержимое мешочка. Резко приказав Кзоршу не лезть под руки и прикусить язык, она закрыла глаза и начала тихо, ритмично напевать, качаясь всем телом. Одной ладонью она взялась за гравированный черный камень, который носила на шее, другой переплела пальцы с обрубком, в гротескной пародии на рукопожатие влюбленных.

И тут удивленный Кзорш ощутил магию в комнате — странное, холодное покалывание, делавшее тонкий воздух почти таким же живым и выразительным как воду. Он почувствовал, как она течет к дроу, и сияющими глазами наблюдал, как, продолжая свой напев, она подчиняет природные потоки своей воле. Вдруг, неожиданно, она замолчала, и магия исчезла. Кзорш испытал странное чувство потери.

“Говори же”, просяще произнес он. Способность девушки управлять такой силой произвела на него огромное впечатление, и теперь он жаждал узнать, какую информацию ей удалось получить.

Лириэль повернулась в его сторону, но Кзорш сомневался, что она его видит. Глаза ее были затуманены, устремлены куда-то вдаль. “Ничего”, прошептала она.

Кзорш внимательно посмотрел на нее, озадаченный странным эффектом, который произвело на нее заклинание. “Совсем ничего?”

Несколько раз моргнув, она наконец сфокусировала на нем взгляд. “Человек еще жив. Где он, и что он собирается делать, я не узнала. Но у меня такое чувство, что он еще не закончил со мной, что ему и тем, кто с ним связан, что-то нужно от меня. И Лолт тоже”, добавила она рассеянным шепотом.

Кзорш как раз хотел спросить ее об этой Лолт, но в это момент в иллюминаторе каюты показалась уродливая морда, при виде которой все прочие мысли мгновенно выветрились из его головы. “Мерроу!” воскликнул он, вскакивая на ноги. Когда Лириэль вопросительно взглянула на него, он настойчиво повторил, “Мерроу. Огры моря”.

“Чтоб их!” сплюнула дроу. Опустив руку под матрац, она достала длинный, острый кинжал, даже лучше чем так восхитивший Кзорша. “Думаю, самое время прерваться”, заметила она не без толики мрачного юмора, вталкивая его в руки эльфа.

И исчезла, пронеслась по трюму и вверх по лестнице на палубу, на бегу поднимая тревогу. В тесных помещениях за ее каютой, пираты выпрыгивали из гамаков, хватаясь за оружие.

“С кем деремся, девочка?”, довольно спросил Хрольф, заправляя штаны и догоняя дроу, торопившуюся к стойке с гарпунами.

“Морские огры”.

Хрольф встал на полушаге. “Мерроу? Что ради Девяти Адов они делают в этих водах?”

Шесть пар огромных лап, перепончатых и покрытых чешуей, ухватились за ограждение. Шесть мерроу запрыгнули на палубу, быстрые и ловкие как гигантские лягушки.

“Мать Лолт”, выдохнула Лириэль, подняв взгляд на уродливые физиономии. Мерроу не уступали размером своим родственникам с поверхности, — все были выше девяти футов, — но двигались со скоростью и уверенностью, с которыми не сравнился бы ни один огр.

Самый большой, мужчина с двумя костяными рогами, торчавшими изо лба, шагнул вперед. “Где мертвые эльфы?” потребовал он низким хрипящим голосом. “Нам нужны!”

Кзорш, чья ладонь отдыхала на рукояти нового ножа, шагнул вперед, навстречу вождю мерроу. Хотя он и был вдвое меньше, глаза его бросали вызов, который морской огр не проигнорировал. “Их больше нет на корабле”, ответил он твердо. “Они возвращены морю. Кто бы не ни был тот хозяин, который приказал тебе доставить их, ты свободен от своего задания”.

Вожака мерроу новости, похоже, даже обрадовали. Он повернулся и прорычал что-то другим.

Лириэль внимательно слушала, — рабы-огры были нередки в Мензоберранзане, и она знала достаточно из их диалекта, чтобы разобрать несколько слов в гортанном языке мерроу. Поняв о чем идет речь, она испытала настоящий шок. Ей едва хватило времени выставить гарпун, как все шесть мерроу кинулись к ней.

Вождь, широко раскинув ручищи, бросился прямо на Лириэль. Ее гарпун ударился в чешуйчатое брюхо, но соскользнул, не пробив прочных покровов. На счастье Лириэль, гарпун был длиннее рук огра, и помешал смертоносным черным когтям сомкнуться на ней. Тем не менее, скорость и сила удара отбросили миниатюрную дроу назад. Рукоять оружия уперлась в мачту, и инерция мерроу добавила как раз достаточно усилия, чтобы зазубренное острие прошло сквозь естественную броню.

Лириэль отпустила гарпун и откатилась в сторону, а наколотый на него мерроу шмякнулся о палубу. Но оставалось еще пятеро мерроу, не уступавших дроу в быстроте. Огромная ладонь сжала ее лодыжку, протащила вниз лицом по палубе и вздернула ее, брыкающуюся и сыплющую проклятьями, в руки мерроу. Огр легко перекинул сопротивляющуюся эльфийку через плечо, согнулся и перепрыгнув через бортик нырнул в море. Они погрузились глубоко в холодную воду. Сверху Лириэль услышала еще два всплеска, но продолжения не последовало. Пираты наверняка разбирались с теми мерроу, что остался на борту. Это, конечно, давало ей некое мрачное удовлетворение, но никак не улучшало ее собственного положения. Она не винила людей — нападение заняло не больше нескольких секунд. Морские огры оказались невероятно быстрыми бойцами. В воде они были еще быстрее. Люди Хрольфа бросали сети в тщетных попытках поймать и вернуть мерроу и их пленницу, но они оказались вне досягаемости почти сразу же как упали в воду.

Неожиданно похититель оттолкнул ее в сторону. Лириэль извернулась подальше от него и рванулась к поверхности, ее легкие уже пылали, требуя воздух.

Однако морские огры не собирались расставаться с ней. Двое обошли ее с флангов, и ухватили за руки, растянув ее так, что она не могла достать до оружия или хотя бы прилично пнуть. Третий достал откуда-то маленькое серебряное кольцо и надел его на средний палец ее руки. Затем, злобно ухмыльнувшись, ударил ее в живот.

Дроу согнулась пополам, выдыхая последний драгоценный воздух со звучным “ух!” и струйкой пузырьков. Заполняя пустоту, в ее легкие хлынула вода — и она обнаружила, что может ей дышать!

Значит, вот как мерроу собираются похитить ее. Из неизвестного, но явно могущественного источника, они получили кольцо водяного дыхания. Она про такие слышала. Трио окружило ее, демонстрируя рыканьем и жестами, что она должна сопровождать их.

Теперь, когда непосредственная угроза смерти миновала, мысли Лириэль вновь начали кружиться вокруг побега. Ей придется перехитрить их; справиться с тремя существами такого размера и силы она не рассчитывала.

И тут вдруг что-то взорвалось, с треском ребер и потоком крови вырываясь из груди ее похитителя. Лириэль узнала один из собственных метательных пауков. Она схватила его, — игнорируя налипшие кусочки мяса и жил — и кинула в ближайшего морского огра.

Но тот был ловок, и в родной стихии; движения же дроу замедлялись незнакомой тяжестью воды. Мерроу схватил ее за запястье. Дроу ударила рукой книзу, но паук едва дотронулся до чешуи на предплечье огра.

В это время на сцене появился Кзорш, державший наготове копье. Быстрым ударом он глубоко вогнал в тело мерроу заостренные лапки паука. Чары пришли в действие, и паук принялся пробивать свой путь. Мерроу издал хриплый вопль, и немедленно отпустил Лириэль. Прижав раненую руку к бедру, огр ухватил металлическое туловище паука, и отчаянно попытался вырвать его. Будь у него время и мозги, он понял бы всю глупость выбранной стратегии. Сам по себе паук проел бы руку и успокоился, теперь же он продолжил свой путь сквозь пах существа. Странно, подумала Лириэль под завывания мерроу, она-то всегда считала море тихим местом.

Предоставив мерроу его судьбе, она поплыла к двоим бойцам, встретившимся в неравном поединке. Обнажив свой короткий меч, она подготовилась уравнять соотношение сил против последнего выжившего мерроу. По ее мнению, два эльфа как раз равнялись одному морскому огру.

Но Кзорш уверенно вел сражение и в одиночку. Его новый кинжал мелькал, сплетая завораживающий — пусть и абсолютно незнакомый — узор, он легко уходил от укусов мерроу и выпадов когтистых лап. Наконец, Лириэль начала понимать суть боя. Морской эльф повторял многие движения своего огромного противника, используя водовороты и потоки, порожденные атаками мерроу чтобы придать скорости собственному клинку. Подобной сложной, многоуровневой школы владения мечом дроу раньше даже представить не могла. Хотя, конечно, подводным сражениям в Мензоберранзане не уделялось внимания. Тем не менее, Кзорш, в своей среде, был ровней любому воину дроу, которого видела в деле Лириэль.

Наконец запутанный танец уклонов и финтов завершился. Кзорш по рукоять вонзил кинжал в основание черепа мерроу. Кровавые пузырьки хлынули из пасти огра, огромные лапы бессильно обвисли. Морской эльф уперся обеими ногами в спину мертвого мерроу и вырвал кинжал.

Лириэль подобрала дремлющего метательного паука, и подплыла к нему. “Твой магический краб”, сказала она, радостно улыбаясь звуку собственного голоса в воде. В качестве объяснения она продемонстрировала ладонь, и новое кольцо.

Даже не обладая познаниями в магии, Кзорш понял силу кольца. Мгновение два эльфа просто смотрели друг на друга улыбаясь, разделяя волнение выигранной схватки. Затем рейнджер прицепил драгоценного магического паука к поясу и протянул ладонь Лириэль.

“Пойдем. Остальные беспокоятся о тебе”, сказал он. Без колебаний она приняла его ладонь — точнее, пальцы, поскольку перепонки не позволяли применять традиционное рукопожатие. Пока они плыли навстречу звездному свету, Лириэль позволила себе изумиться странным поворотам своего путешествия. Не так давно она искала приключений в тоннелях вокруг Мензоберранана. Какими же узкими казались ее стремления теперь, когда она может видеть чудеса ночного неба, странствовать на землях поверхности и плыть в море словно рыба! Необычными были и друзья, с которыми свела ее дорога: она никогда не задумывалась о эльфах-фейери, не считая осознания того факта, что если когда-либо она встретит одного из них, вероятнее всего ей придется убивать. Возможность того, что она будет думать о дружбе с подобным созданием никак не приходила ей в голову. И конечно она не смогла бы вообразить такого друга как Федор — человека, мужчину, — или что жизнелюбивый Хрольф будет относиться к ней с отцовской гордостью и привязанностью, которых она всегда ждала, бессознательно и тщетно, от своего отца-дроу. Как это все странно, подумала Лириэль.

Еще более необычной была руна, начинавшая приобретать облик в ее разуме, мало помалу с каждым проходящим днем. Каждая крошечная линия и изгиб были ясны ей, хотя целое еще далеко не проявилось. Сотворение было не результатом ее работы. На самом деле, Лириэль чувствовала себя своего рода книгой заклинаний, принимавшей чернила от пера некоего космического писца. Ничто в ее обучении не подготовило ее к этому, как и к ощущению, что подобная магия — не сила, которую нужно исследовать и использовать, — но пряжа, сплетенная из нитей ее жизни. Все это было чуждым дроу, она не понимала и половины. Но так восхитительно! радостно решила она наконец.

Довольный вздох вырвался у нее, вихрем пузырьков поднимаясь к звездному небу.

Глава 10 Пурпурные Скалы

Иллитид сжала пурпурными ладонями подлокотники трона, посылая короткий ментальный импульс в мерроу — несильно, как раз чтобы заставить морского огра пошатнувшись отступить на шаг. Мерроу были гордыми существами, и этому не хотелось признавать, что его отряд потерпел поражение. Глупец, пытаться скрывать правду от Регента Аскарлы! Вслед за первым последовал еще один мысленный удар, потом третий. Шаг за шагом, иллитид оттесняла мерроу к большому овальному бассейну у дальней стороны ее зала аудиенций. Огр отлично знал, что за судьба ожидает там; его испуг делал происходящее еще приятнее.

Вестресс толкала мерроу до тех пор, пока он не оказался в нескольких футах от края бассейна, и там заставила его замереть. К разуму, — уж какой есть, — она не прикасалась. Ее ждала другая игра, для которой мерроу понадобится его ограниченные мыслительные способности.

Вглубь воды отправился тихий звон иллитида. Через несколько минут поверхность бассейна всколыхнулась, и два длинных тонких щупальца заструились на полу. Как тонкие руки, они изогнулись, напрягаясь чтобы вытащить остаток нового участника развлечений из воды. К ним присоединилась еще одна пара, и наконец наружи показалась огромная голова. Большой хвост, похожий на китовый, хлестал по воде, пока его обладатель извивался и дергался, подтягиваясь на мраморные плитки.

Аболет — а это был именно он — обратил три щелочки глаз на обездвиженного мерроу. Глаза располагались друг над другом, и светились странным пурпурно-алым светом, который разгорелся ярче, когда существо начало творить завораживающее заклинание. Лицо морского огра стало пустым, как только чары коснулись его, но прошло еще несколько мгновений, прежде чем он сделал первый неуверенный шаг к рыбообразной твари. Иногда врожденной магии аболета приходилось затрачивать довольно много времени, чтобы вырвать жертву из-под власти иллитида.

В эту игру Вестресс и аболет играли частенько. Она и развлекала их обоих, и позволяла им получить желаемое. Иллитид наблюдала, как одно из щупалец аболета свернулось и, как бичом, хлестнуло мерроу. Морской огр содрогнулся под действием проникшего в тело исключительно мощного яда, и забился в конвульсиях — яд быстро превращал толстую чешую мерроу в склизкую, полупрозрачную мембрану. Под ней отчетливо обрисовались его внутренности, но лишь на миг. Размягчились кости, и тело мерроу начало расползаться, как оплывающая свеча.

Все еще под действием чар аболета, морской огр, колеблясь на ходу, добрался до края бассейна и упал в воду. Аболет подтянулся назад, в воду, и начал питаться. Несмотря на пугающий облик, у аболета не было зубов, а губы скрывались под туловищем. Он мог поглощать только жертв, превращенных в слизь, и только в воде. Вестресс спокойно сидела, пока ее партнер по игре высасывал насухо мерроу. Подобное ожидание обычно очень хорошо вознаграждалось. При всей своей неэстетичности, аболет был одним из самых эффективных источников информации во всей разветвленной сети Вестресс. Он получал все знания, содержавшиеся в съеденных им существах. Ни один аболет не раскрывает секретов по своей воле, но Вестресс была исключительно умела — даже для иллитида — в вытягивании информации из сопротивляющихся умов. Аболету нравилось состязаться в ментальном мастерстве с могучей Вестресс, и время от времени он соглашался поохотиться и съесть определенного разумного обитателя моря, который мог сообщить — после смерти, — нечто, особо интересное ей. Таким образом, соглашение устраивало каждого из них.

Аболет опять выбрался из бассейна, теперь, отобедав девятифутовым огром, помедленнее. Он встретился взглядом с иллитидом, и началась схватка разумов и воль.

Вестресс простерла свое мысленное прикосновение, пробуя впечатляющей крепости щиты, охранявшие сокровищницу разума морского создания. Она давила, толкала, билась в стену — безрезультатно.

Наконец иллитид отвернулась, признавая поражение. Иногда она выигрывала, иногда нет. Однако не являлось совпадением, что чаще она проигрывала, когда призом был кто-то вроде этого мерроу — и после того, как она выжимала из разума жертвы всю ценную информацию.

Аболета подобные тонкости, судя по всему, не интересовали. Победившее рыбообразное ушло под воду, оставив за собой след сероватой слизи, и исчезло в глубинах открывавшихся под бассейном. Любопытно, что именно эта неприятная субстанция первоначально побудила Вестресс вызвать его. Хотя слизь отвратительно воняла протухшим салом, она была полезна для создания зелья водного дыхания, и Вестресс прибирала ее после каждого визита аболета. Она отправила в прихожую мысленный вызов своему последнему приобретению. Рабыня была человеческой женщиной, сильной и бледноволосой, довольно забавно сопротивлявшейся ментальному контролю иллитида. Никакой разницы — она покорилась, как и все прочие. Теперь притихшая и готовая услужить, женщина согнулась над плитками, и начала соскребать слизь. Когда мраморный пол снова заблестел, выдрессированная рабыня с бутылкой слизи отправилась в алхимическую лабораторию Вестресс, где ее ноша будет преобразована в магическое зелье.

Иллитиду оно как раз было очень нужно. Последнее что у нее было, она использовала для создания кольца водного дыхания, драгоценной вещи оказавшейся теперь у дроу, которую не удалось похитить недавно почившему мерроу и его банде. Дроу — да и весь экипаж руатанского корабля — удивлял Вестресс уже не первый раз. Впрочем, скоро ситуация изменится.

Регент прошествовала к бассейну, открывавшему путь в водный мир Искор. Она призовет водяного духа, и уговорит ее привести дроу Шакти в Аскарлу без промедления. Что поможет узнать больше о ее новой противнице-дроу — и новой союзнице-дроу — чем если они встретятся друг против друга?

Тесак прибыл в порт Триска, главного острова архипелага Пурпурные Скалы, покрыв путь в рекордное время. С помощью докмейстера, Ретнор отправил посланника во дворец, требуя немедленной аудиенции у короля Селгера, номинального правителя Триска. Как он и подозревал, монарх немедленно отправил экипаж, чтобы отвезти Старшего Капитана Лускана во дворец.

Это был первый визит Ретнора на остров, и все что он видел, проезжая в королевской карете по скалистому берегу и сквозь зеленую долину в глубине, подтверждало его подозрения о месте острова в Обществе Кракена. Жители Триска были жизнерадостны и трудолюбивы. Никогда еще Ретнор не встречал такую чистую гавань, ухоженные фермы и поместья. На первый взгляд, остров казался спокойным и процветающим — райский уголок.

Но Ретнор не достиг бы своего положения, доверяй он кажущемуся. Он замечал напряжение, прячущееся за улыбками, чрезмерное стремление к совершенству, подозрительность на лицах. И еще он видел эмблему Общества Кракена — пурпурного кальмара со множеством щупаолец — носимую, в том или ином виде, на каждом встреченном. Ретнор не думал, что эти простые люди, живущие изолированно, стали агентами Кракена движимые личными амбициями — или, хотя бы, по своей воле.

Тем лучше.

Король Селгер оказался каким он и ожидал: чрезвычайно обрадованный непредвиденным визитом, готовый услужить, ясно понимающий важность сохранять расположение Лускана. Ретнор собирался проверить, насколько далеко король готов зайти ради этого.

Старший Капитан отмахнулся от неоднократных предложений еды, меда и разнообразных развлечений. “У меня мало времени. Я хочу встретиться с главой Общества Кракена”, сказал он прямо.

Гробовое молчание было ответом на его слова, затем последовали тщательно взвешенные отговорки. Но Ретнор стоял на своем. Он упорствовал, приказывал, угрожал — и наконец король Селгер сдался.

“Мы сделаем, что в наших силах”, осторожно сказал король, “но за последствия мы не отвечаем”.

“Я приму их”, ответил Ретнор, и добавил, “Возможно, вам будет легче если я скажу, что какими бы ни были эти последствия, они не повлияют на вашу торговлю с Лусканом”.

Лицо короля при этих словах густо покраснело — даже у монарха-марионетки есть гордость, заметил Ретнор — но он не пытался опровергать истину. Единственно на чем он настоял, — Ретнору придется подождать до отлива. Никакие усилия капитана на этот пункт не повлияли.

На следующей заре слуга отвел Ретнора в королевские стойла. Там они выбрали себе скакунов из числа крепких, косматых пони, выращиваемых на острове, и молча отправились в путь. Ретнор попытался было разузнать что-нибудь у слуги, но тот не говорил на Общем торговом языке, а Ретнор знал лишь несколько слов на непонятном диалекте Триска. Старший Капитан подозревал, что слугу как раз и выбрали на основании его малых лингвистических познаний. Хотя у Селгера не было выбора, кроме как помогать могущественному союзнику, он явно старался как можно лучше сохранить доверенные ему секреты. Так, не разговаривая, они добрались до северного берега острова. Унылое, заброшенное место, длинная полоса песка с редкими скалами, казавшееся полностью лишенным жизни. Не кружились над головой громкоголосые морские птицы, не шуршали по еще сырому песку крабы. Одинокий сопровождающий Ретнора отвел его к скалистому карнизу, резко обрывавшемуся в море, и указал на пещеры, открывавшиеся только при полном отливе.

Как только Ретнор спрыгнул с пони, слуга схватился за уздечку животного и развернув собственную лошадку помчался назад, в безопасность города. Ретнор на миг задумался, не отправить ли в спину труса кинжал, но слуга уже был слишком далеко. Выругавшись и пожав плечами, лусканец решил не обращать внимание. Он достал из рюкзака просмоленный факел, зажег его и спрыгнул вниз.

Даже при отливе у входа в пещеру вода была по ему грудь. Подняв факел повыше, Ретнор углубился во тьму. Пещера оказалась больше, чем он решил поначалу, ее гигантская чернота будто поглощала дрожащий огонек. Как раз в тот момент, когда капитан уже стал подумывать, не пытается ли король надуть его, пещера сузилась и свет факела отразился от стен искусно вырезанного в камне тоннеля.

Толстые колонны обрамляли коридор, изящные изгибы арок укрепляли потолок. Все это было украшено тонкими узорами, картинами и текстами на некоем давно забытом языке. Сногсшибательно красиво, и Ретнор не мог не задуматься на ходу, сколько можно было бы выручить за парочку из попадавшихся ему вещиц. На одних горгульях можно было бы заработать не меньше, чем получает самый продажный нобиль Уотердипа.

Ретнор поднял факел, чтобы приглядеться внимательней. Невероятно детализированные, ни одна не повторяла другую, горгульи безмолвными стражами восседали на колонах, наблюдая за коридором. Прямо над ним оказалась особенно устрашающая статуя — напоминающая гоблина с совиным клювом и лапами, крыльями похожими на смесь летучей мыши и ската. Когда неяркий свет факела коснулся горгульи, каменная статуя вдруг обрела жизнь. Раскрыв широкие крылья, существо спрыгнуло с насеста, пикируя на замеревшего от неожиданности человека, выставив на обозрение когти массивных лап.

Слишком поздно Ретнор осознал свою ошибку. Вместо статуй тут были живые создания — капоцинхи, морская вариация горгулий и такие же злобные. Он размахнулся факелом — но что за оружие огонь против твари из камня?

За эти мгновения Ретнор понял, что, должно быть, ощущает заяц перед ударом ястреба. Гигантские каменные когти сомкнулись на плечах северянина, легко преодолев защиту шерстяной одежды и кожаных доспехов. Капоцинх вырвал сжавшего челюсти от боли Ретнора из воды, факел вылетел из руки и с жалобным шипением угас.

Горгулья тяжело поднялась в воздух со своей добычей, и полетела по коридору. Через некоторое время глаза человека приспособились к темноте. Он заметил, что коридор ветвится, от него без всякой видимой закономерности ответвлялись боковые проходы. Капоцинх сделал множество поворотов, следуя по запутанному пути, который Ретнор даже не стал пытаться запомнить. Потом, к еще большему ужасу Старшего Капитана, каменное создание вновь сменило направление, и ринулось прямо к воде. Он едва успел наполнить легкие воздухом, как врезался в леденящую воду.

Следом за холодом Ретнор ощутил невероятную скорость. Вода обтекала его с силой, угрожавшей вырвать его из когтей горгульи. Неожиданно, движение прекратилось. Ретнор осторожно приоткрыл глаза. Они вылетели из тоннеля в большой, глубокий бассейн. В темной воде Ретнор заметил очертания, напоминавшие развалины городской стены. Капоцинх вновь спикировал как охотящийся ястреб, пролетел сквозь останки массивных ворот и быстро понесся сквозь гигантский лабиринт древних руин.

Считанные мгновения, и перед ними открылся внутренний город — не развалины, но чудо из кристаллов и коралла, невыразимо прекрасный. Как алмаз с огненной сердцевиной, город источал загадочное сияние в окружающую воду.

Капоцинх опустился во мраморный коридор, закончившийся светящейся аркой. Его когти разжались, и Ретнор тяжело упал на пол. Резко хлестнув заостренным хвостом, существо отправило его сквозь магический портал, из которого Ретнор объявился в заполненной воздухом комнате. Все подводное путешествие заняло не больше минуты или двух, но испытанный шок заставил колотиться его сердце и опустошил легкие. Еще немного, и он не выдержал бы. Но теперь, даже втягивая желанный воздух, он опустил единственную ладонь на рукоять меча, разглядывая комнату в поисках возможных опасностей.

Он увидел, что оказался в месте потрясающей красоты, зале украсившем бы любой дворец двадцати королевств. Хрустальные стены утонченными изгибами вздымались вверх, к заостренному потолку, создавая впечатление, что комната находится внутри гигантской драгоценности. Ценнейший мрамор розового, зеленого и белого цвета создавал узоры на полу и стенах, немногочисленные статуи украшалиальковы. Прекрасней всего была служанка, вышедшая поприветствовать Ретнора, женщина Севера одетая в шелковые одежды, под светлое золото ее волос. Странно лишенным интонаций голосом она пригласила его следовать за ней, и, двигаясь неуклюже будто деревянная, провела его по еще более роскошным комнатам.

Непривыкший к такому великолепию, Старший Капитан отчетливо ощутил свою промокшую одежду и ободранный вид. Однако на подобные глупые эмоции у него не оставалось времени, поскольку все в этом неестественном месте ощущалось “не так”, а его инстинкты воина захлебывались в предупреждении. Следуя за прекрасной рабыней по долгому пути к приемному залу, он старался сосредоточиться, и приготовиться к предстоящей встрече.

Но ничто не смогло бы подготовить Ретнора к тому, что ожидало его. Над гигантским залом возвышался мраморный помост с хрустальным троном цвета бледных аметистов. На нем восседало царственного вида, — несмотря на отвратительную внешность — существо. Серебряная диадема возлежала на высокой лиловой голове, четыре щупальца, составлявшие нижнюю часть лица, извивались движениями одновременно наводящими ужас и изящными.

Добро пожаловать, Ретнор; объявил знакомый, женственный голос в его голове.

Старший Капитан разинув рот пялился на непонятное создание, не в силах скрыть отвращения. Это и есть та высокородная женщина, направлявшая так много из его последних планов? Неужели эта уродливая тварь и есть знаменитая глава Общества Кракена?

Мы полагали, тебе будет удобнее общаться с собеседником, выглядящим привычнее, объяснила иллитид. Отвечая на твой довольно бестактный, пусть и невысказанный, вопрос, я правлю этим местом как Регент. Не недооценивай моей силы. Или силы тех, кому я служу.

Левая рука Ретнора скользнула вбок, помимо его воли, по собственной инициативе, открывая обрубок.

Как мы видим, ты был неосторожен с кольцом, данным тебе, продолжила иллитид. К счастью, мы предвидели это и подготовили замену. Но давай перейдем к важным вопросам. Ты пришел в поисках помощи. Мы готовы оказать ее.

На безмолвный зов иллитида, в комнате появились еще двое, даже более необычных визитера. Стеклянистая нимфа скользя направилась к трону, а за ней следовала дроу.

Насчет нимф у Ретнора не было никакого мнения, но он разделял нелюбовь северян к эльфам, дроу или нет. Тощие, уродливые, по его убеждению больше тени, чем настоящие живые существа, вечно мелькающие туда-сюда, жалкие в своей полной зависимости от магии. Но у этой женщины было куда больше субстанции, чем в любом виденном им прежде эльфе, ее шаг был слышен, а фигура приближалась к человеческим пропорциям. С достаточными округлостями и изгибами чтобы приковать взгляд любого здорового мужчины, но на мягкость в ней не было и намека. Алые глаза дроу, жесткие и холодные как рубины, светились опасным разумом. Ее темное лицо выражало едва сдерживаемую ярость. Несмотря на все свои предрассудки, Ретнор был заинтригован.

Мы снабдим твой корабль припасами и обеспечим пополнение моряков и солдат из числа жителей Триска, чтобы ты смог продолжить погоню за руатанским судном. Эти двое отправятся с тобой, и обеспечат успех предприятия.

“Какой мне прок от двух женщин?” запротестовал Ретнор, возмущенный самой идеей отправиться в плавание с такими пассажирами на борту.

Искор, водяной дух, может разговаривать с обитателями моря, и мгновенно найти корабль который ты ищешь. Также она может призывать со своего плана могущественных помощников. Возможно, это принесет успех там, где ты потерпел поражение. Шакти, дроу, должна еще показать, на что способна, но ты все равно возьмешь ее с собой.

Ретнор раздраженно посмотрел на эльфийку. Его яростный взгляд обращал в бегство могучих воинов, охлаждал боевой пыл закаленных северян. Но взгляд необычных алых глаз дроу не дрогнул; скорее напротив, она похоже еще больше разозлилась увидев его.

“Оскорбление становится невыносимым”, рявкнула она на Общем, произнося слова жестко и с сильным акцентом. Одновременно она потерла пальцами серебряную заколку на одном из заостренных ушей — видимо, решил Ретнор, магическое устройство для перевода.

“Я искала партнерства с водяным духом, предлагая равный обмен ценностями, и что получила взамен?” зло продолжила дроу. “Оказаться в этом… городе фейери, и поступить в подчинение человеку? Мужчине!”

Ты хочешь поймать свою беглянку-дроу? Она на корабле, за которым охотится этот человек. Он нужен тебе, а ты ему. Я со всей серьезностью предлагаю вам выработать способ работать совместно; приказала иллитид.

Северянин и дроу смерили друг друга яростными взглядами. Первым заговорил Ретнор. “Когда мы найдем корабль, берсерка убью я. Держи свое грязное колдовство подальше от него,” приказал он. “Какое мне дело до человека? Но только прикоснись к желтоглазой суке, и ты умрешь!” прорычала в ответ Шакти.

Вот и отлично, заметил мысленный голос иллитида, демонстрируя, впервые за весь опыт Ретнора, нотки юмора. Похоже, вы уже нашли общую почву.

Эльфийка, держась в теплых водах Реки, без приключений обогнула остров Гандарлун и повернула на юг, к Руатиму. Несмотря на потерю немалой прибыли, которую мог бы принести лов сельди, экипаж выглядел радостным, предвкушая возвращение домой.

Все, кроме юного Бьорна, обычно проводившего дни в своей резке или рисовании. Он, странно беспокойный, часами расхаживал взад-вперед по палубе, вглядываясь в небо, будто пытаясь прочесть ему одному видимые слова на нем.

На закате третьего дня у Хрольфа лопнуло терпение. “Хватит уже, парень! Если надвигается шторм, так и скажи наконец!”

Молодой моряк был встревожен. “Не шторм”. неуверенно ответил он. “Что-то. Не знаю, что”. Он пожал плечами, робко словно дитя, которое заставляют рассказать в деталях о выскочившем из памяти ночном кошмаре.

Ответ пришел скоро. Первой его заметила Лириэль, со своим эльфийским зрением, превосходившим даже остроглазых моряков. Темная стена воды неслась на них с северо-запада, на ходу набирая высоту и силу. Пираты стоически наблюдали за ее приближением, понимая, что все их морское искусство бессильно против этой смерти. В отличии от них, Лириэль не собиралась покоряться судьбе. Взявшись за Ветроход она начала плести магию, призывая сильнейшие защитные заклинания морского волшебства, которые она изучила и вложила в амулет. Слабо отсвечивающий волшебным огнем дроу энергетический пузырь охватил корабль гигантским куполом.

“Чтобы удержать воздух вокруг и не позволить потопить нас”, кратко объяснила Лириэль. “У нас появится шанс, не более”.

Хрольф обхватил рукой ее напряженные плечи и быстро благодарно сжал. “Это больше, чем было только что. Держитесь, ребята, и приготовьтесь, — сейчас нас немного пошвыряет!” взревел он.

Эхо его голоса еще отражалось внутри магического пузыря, а капитан уже упал вниз лицом на палубу, и ухватился за закрепленный канат. Остальные моряки следовали ему примеру, готовясь к предстоящему испытанию.

Волна прокатилась под Эльфийкой, вознеся ее наверх. К общему изумлению, корабль не опустился назад; огромная волна продолжала удерживать его.

Потом она задрожала и стала изменяться, принимая человекоподобную форму. Глаза размером с щиты посмотрели на ошеломленную команду, водяные руки ухватили корабль — все еще заключенный в сияющую сферу — с легкостью ребенка, держащего чуть великоватую ему игрушку. Странными волнообразными движениями водяной гигант начал двигаться к северо-восток; его руки и тело то удлинялись, то укорачивались, напоминая приливы и отливы.

“Что это, во имя Девяти проклятых Адов?” поразился Хрольф. Обычно громогласный, эти слова он произнес напряженным шепотом.

“Элементаль”, объяснила Лириэль. Она видела каменных элементалей, и знала о их невероятной силе. У нее даже была магия, позволявшая призывать и управлять ими. Но она никогда не задумывалась, что это же можно сделать и с другими стихиями; размер и сила существа поразили ее. Жидкую форму элементали трубно было измерить, но по прикидке дроу, она возвышалась над волнами не меньше чем на двадцать футов, с руками еще вдвое длиннее.

Мягкие покачивания корабля вошли в ритм, и матросы один за другим оставляли свои укрытия и собирались вокруг капитана. На их лицах была одновременно и боязнь и уверенность.

“Как будем сражаться с этим, капитан?” спросил то, что хотели знать и прочие Олвир. Несмотря на дрожь в голосе, моряк-скальд задал вопрос тоном человека, абсолютно убежденного, что получит ответ. Капитан провел их сквозь множество невероятных приключений, обеспечив Олвиру достаточно историй на ночи длиннейшей зимы.

Но на сей раз огонек битвы не загорелся в глазах Хрольфа. Он ощущал непривычное отсутствие энтузиазма. Эльфийка потеряла в схватках за это путешествие уже пятерых, оставалось менее двадцати. Достаточно, чтобы управлять кораблем — едва-едва, но никак не для противостояния такому врагу. Вообще говоря, Хрольф не мог сообразить, как любое количество воинов могло бы подрезать паруса этому водяному монстру. Но, подавив собственный страх, он обратился к своим людям с уверенностью, которой не чувствовал.

“Пока никакого сражения”, объявил он твердо, бросив суровый взгляд в сторону Федора. “Мы еще, думается, не совсем атакованы. Скорее похоже, что эта штуковина хочет прокатить нас на себе. Мы переждем это как любой другой шторм. Занимайтесь своими делами, но держите оружие наготове. Как только тварюга опустит нас”, пообещал он с тенью присущего ему предбоевого возбуждения, “вот тогда повеселимся!”

Ответом послужили наполовину искренние смешки. Хрольф отослал собравшихся по их, маловажным в подобной ситуации, заданиям. Заняв всех делом, он отошел с Лириэль в сторонку. “Ты можешь остановить это, девочка?”

Дроу покачала головой, думая о неизученных заклинаниях из своей книги морской магии. “Пока нет. Я поищу в своих книгах идеи”.

Хрольф взглянул на небо. Его обветренные брови наморщились, пока он что-то подсчитывал. “Похоже, у тебя есть время подумать. Если я не ошибся, судя по направлению нас тащат к Пурпурным Скалам”.

“Что это?”

Капитан встретил ее любопытствующий взгляд без следа своего обычного юмора. “Место, где лучше не оказываться”, сказал он угрюмо, положив ей ладонь на плечо. “Ищи в своих книгах, девочка. Но читай быстрее, иначе Амберли заполучит нас всех”.

Глава 11 Бегство

“Ты знаешь что-нибудь об этом?” спросил Хелбен “Черный посох” Арунсун, архимаг Уотердипа, вручая племяннику пергаментный лист.

Молодой человек проглядел элегантно написанный с правильным наклоном текст, вышедший несомненно из под пера барона Хауфроса, одного из вернейших северных союзников Уотердипа. “Не верю”, сказал он твердо.

“Да? И на чем основываются твои сомнения?”

“Я встречался с этой дроу, а мои инстинкты там, где речь идет о женщинах, не ошибаются”, ответил младший из собеседников уверенно, откладывая пергамент, чтобы уделить внимание сбившемуся на лоб светлому локону. Подобная скрупулезность заставила архимага нахмуриться еще сильнее.

“Она натворила немалый переполох в Скуллпорте”, напомнил ему Хелбен.

“Именно. Согласно Темной Сестре, эта симпатичная юная дроу сыграла важнейшую роль в рейде, вычистившем гнездо слуг Ваэрауна, и освободившем корабль с детьми, предназначавшимися в рабство. О, я следил за ее передвижениями”, ответил он на недоверчивый взгляд архимага, и его голос утратил все следы ленивой небрежности. “Неужто ты думаешь, я отправлю странную дроу в Храм Променады, и не прослежу, оправдалась ли моя оценка?”

Хелбен кивком признал его аргументы, но озабоченные линии на его лбу не разгладились. “Я не сомневаюсь, что ты выполнил свою работу, Данило. Но знаешь ли ты, что эта дроу в одиночку освободила преступника из тюрьмы Скуллпорта, выкупила проезд на его корабле и использовала какую-то разновидность сильнейшего портального заклинания, чтобы перенести его из подземного порта?”

“Нет”, ответил младший и скривился. “Я бросил собирать информацию после сражения, решив, что красавица достигла того самого ‘долго и счастливо’ о котором так любят говорить барды”.

Хелбен поднял бровь, когда Данило упомянул о бардах, но на сей раз воздержался от высказывания своего мнения по поводу их надежности. “Именно то, как дроу бежала из Скуллпорта беспокоит меня и придает вескости отчету барона. Любой, кто повелевает достаточными силами чтобы пройти ворота Халастера потенциально опасен”.

Молодой человек угрюмо кивнул, поднимая свиток. Он перечитал отчет об увеличении активности дроу в районе реки Дессарин. Отряд рейдеров заметили путешествующим по реке, тела нескольких мужчин нашли в холмах к востоку от нее. Несколько групп искателей приключений из числа людей хвастались по округе, присваивая лавры победы каждая себе. Небольшой городишко Троллий Мост заявлял о нападении женщины дроу, использовавшей могущественное колдовство, и, судя по всему, зачаровавшей молодого воина.

Данило не сомневался, что эта пара и те, кого он встретил меньше месяца назад — одни и те же лица. По всему судя, девушка не бездельничала. Но он никак не мог представить ее совершающей все ужасы, расписанные бароном или согласиться с его утверждением, что темная волшебница может завладеть волей любого встречного. Однако он понимал озабоченность Хелбена по поводу ее магической силы. Такой маг, дроу или нет, всегда непредсказуемая карта, а игра, которая шла нынче в северных морях была и без того усложнена до предела.

“За ней стоит присмотреть”, признал Данило.

“Ее надо остановить”, возразил архимаг и умолк. “Есть еще кое-что о чем тебе стоит знать. От водяных людей из гавани пришли вести, что Уотердипский охотничий корабль Резец был потоплен пиратами. Выживших нет; все кто находился на борту мертвы. Капитаном атаковавшего корабля был Хрольф Буян, тот самый которого твоя дроу вытащила из подземелий Скуллпорта”.

Лицо его собеседника застыло. “Каладорн был на этом корабле?”

“Боюсь что так”, печально ответил Хелбен.

На этот раз Федор не рассказывал историй. Но старые легенды Рашемена тем не менее занимали его мысли. Он в одиночестве стоял на баке, смотря в сторону горизонта и не видя его, ища вдохновения в богатейшем запасе мудрости родной страны. Жизнь научила Федора, что какая бы загадка не вставала перед ним, ответ обычно можно найти в деяниях древних богов и героев.

В кабине Хрольфа Лириэль торопливо изучала книгу морской магии, пытаясь решить, как одолеть элементаль воды. Ни одно из приведенных заклинаний не подходило. И отослать существо на его план — видимо, самый разумный метод в подобных случаях, — она также не могла; немногие дроу изучали элементальные планы, и вода никак не принадлежала к их излюбленной стихии. Лириэль мало знала о море, еще меньше о плане воды и его обитателях. Дроу решила непременно заполнить этот пробел когда (и если) она доберется до Руатима. Однако в настоящий момент на нее тяжким грузом ложилась необходимость одновременно удерживать защитный пузырь, и изыскать способ избавления от элементали.

День почти подошел к концу, когда крик Федора вырвал ее из раздумий. Лириэль услышала безошибочно узнаваемый бас, и что-то насчет приближающегося судна. Вооруженная заученными и хранящимися в Ветроходе заклинаниями, дроу быстро поднялась на палубу узнать, что происходит.

На самом деле кораблей было два — большая, двухмачтовая каравелла с запада и крохотная точка на северном горизонте, все еще вне досягаемости для любых глаз — кроме ее.

“Корабль вооружен до зубов!” воскликнул Федор, указывая на арсенал катапульт и баллист на палубах приближающейся каравеллы. “Возможно, они могут помочь нам”.

Ибн посмотрел на юного воина. “Помощь, от корабля из Уотердипа? Хорошо, что ты можешь драться, сынок — здравого смысла боги тебе дали меньше чем моллюску. Что очевидно по твоей компании”, добавил он значительно глядя на Лириэль.

Та проигнорировала оскорбления, будучи занята более важными вопросами. Сузив глаза, она присматривалась к кораблю. Его окружала аура магии. Сильной магии.

С тех пор, как она оставила свой город, Лириэль заметила, что ее глаза различают все более и более тонкие нюансы силы. Мензоберранзан был переполнен магией. Она могла видеть ее не лучше, чем тепло в то время, когда полуденное солнце превращало небо и море в голубой огонь. На поверхности магия тоже применялась, конечно, но была относительно редка, и Лириэль обнаружила, что может определять ее наличие и оценивать интенсивность. Сейчас ее инстинкты предупреждали, и она верила им, о наличии на корабле очень сильного волшебника. Поскольку представлялось вполне разумным предположение, что корабельный маг куда более сведущ в морской магии чем дроу, Лириэль планировала воспользоваться его познаниями в полной мере. Но сначала, надо было вырвать Эльфийку из водянистой хватки элементали.

Дроу повернулась к элементали и, раскачиваясь, начала читать слова заклинания разделения воды, втягивая силу из потока магической энергии и превращая ее в невидимый меч. Высоко подняв руку, неосознанно принимая боевую стойку, она с размаху ударила чародейским оружием.

Но Лириэль находилась на грани истощения, и морская магия была для нее внове. Ее обычно смертельный прицел сбился и заклинание, которое должно было бы разрубить элементаль надвое только отрубило руку.

Рана превратилась в настоящий водопад. Эльфийку, все еще окруженную защитным пузырем, смыло потоком. Моряки покатились по палубе к носу. Федора выбросило с его одинокого поста в воздух. Он ударился о сферу и заскользил к воде вдоль ее поверхности. Опасность была явной: упади он в воду, и его унесет вниз, к нижней части магической защиты и раздавит между кораблем и пузырем. Взмах рук — и они нашли опору, глубокий вырез в деревянном платьи носового украшения. Подтянувшись, Федор устроился на пышной груди статуи эльфийки, и, держась за ее заостренные уши, прижимался к своей спасительнице пока корабль летел в море.

Стена воды всплеснулась вокруг купола щита, корабль погрузился в глубину, но заклинание Лириэль выдержало. Воздушный пузырь вынырнул, а вместе с ним и сотрясающаяся под своей защитой Эльфийка.

Корабль был свободен и опустошенная дроу сбросила магический щит. Слишком рано — гигантская волна поднялась, и вновь сформировалась в элементаль. Игнорируя подходившую все ближе каравеллу, она вновь направилась к Эльфийке. Однако теперь у существа была только одна рука — очевидно, использовать неистощимый запас воды вокруг чтобы восстановить конечность она не могла. Отметив это, Лириэль погрузилась в концентрацию, необходимую для ее следующего заклинания. Она намеревалась использовать магию призыва — очень похоже на ту, что темные эльфы применяли, собирая армию из пауков рыщущих в каждом уголке Подземья. Результат оказался незамедлительным и впечатляющим. Все морские создания поблизости откликнулись на ее зов, сформировав самую странную армаду из всех виденных дроу. Стадо серых китов толкало и бодало элементаль огромными головами, усыпанными раковинами. Элементаль отбивалась единственной рукой, но киты упорствовали, отталкивая ее на север, прочь от руатанского корабля.

Действовали и животные поменьше. Они вплывали прямо внутрь тела элементали, и ее морской цвет потемнел от сумрачных силуэтов. Стаи сотен маленьких рыбешек деловито кружили, будто оказавшись в гигантском аквариуме. Поднятый ими водоворот видимо действовал на элементаль одурманивающе, и плывя к северу она пьяно покачивалась.

К атаке присоединились иные, более опасные существа. Длиннорылые барракуды вертелись внутри, щелкая челюстями в поисках сущности элементали содержащейся в морской воде. Одна из них прорвалась сквозь водный покров элементали и была выброшена резким потоком жидкости из ее тела. С силой стрелы баллисты, рыба шлепнулась в борт Эльфийки. Раздавленное тело необычного бойца, оставляя за собой темный след, медленно сползло в море.

Тело элементали потекло, закрывая рану, но она сказывалась, — существо потеряло немного в высоте, и видимо ослабело, поскольку больше не сопротивлялось настойчивым китам, отводившим ее от Эльфийки.

К этому моменту Федор уже скарабкался со своего временного пристанища и подошел к Лириэль. Дроу пошатывалась, сказывались все сотворенные за последнее время заклинания, и он поддержал ее за талию. “Ты не можешь драться одна”, тихо сказал он.

“Она становится меньше с каждым ударом”, ответила упрямая эльфийка, отталкивая его руку.

“Именно”. Федор решительно посмотрел на нее. “У нас рассказывают о древнем мече, чей удар замораживал кровь и плоть врага. Зачаруй мой меч так же, и я буду откалывать от этой твари ледяные куски, пока смогу”.

Лириэль уставилась на юношу, понимая, что он имеет в виду. Он не надеялся одолеть элементаль, но всерьез намеревался умереть сражаясь, если это поможет уменьшить противника до размера с которым можно будет справиться. Не в первый уже раз Федор шел на верное самоубийство чтобы спасти ее, и Лириэль все еще пыталась понять, как такое может быть. Самосохранение — первый закон дроу. Смесь страха и растерянности подстегнула всегда готовый взорваться темперамент девушки.

“Приятно, что ты так уверен в моих способностях”, рявкнула она, думая о годах упорного труда и плетения невероятно могущественных заклятий требующихся для создания подобного оружия. “Только ты понятия не имеешь, о чем просишь! Прежде, чем мы займемся сотворением из воздуха магических мечей, давай сначала предоставим шанс рыбе. О, смотри-ка — хороший экземпляр!”

Большое черное создание, обладавшее удивительным сходством с летучей мышью Подземья по спирали поднималось сквозь жидкое тело элементали к голове. Длинный хвост хлестал вокруг. Элементаль зашаталась, ухватившись рукой за виски словно от дикой боли.

“Манта”, сообщил Хрольф, на чьем бородатом лице появилось выражение мрачного удовлетворения. “Ядовитое жало на хвосте, достаточно сильное чтобы угробить небольшого кита. Вот уж это заставит мерзавца пожалеть что он здесь появился!”

Уотердипский корабль тем временем, изменил курс, сблизившись с раненой элементалью. Щелкнула катапульта, посылая в нее заряд, — какие-то кусочки кристаллов, сверкнувших мириадами драгоценных камней в последних лучах заката.

“Ох-хо”, пробормотала Лириэль. Не дожидаясь детальных объяснений, пираты попадали на палубу, прикрывая головы руками.

Визг и стуки механики катапульты привлекли внимание несчастной элементали, которая развернулась как раз вовремя, чтобы встретиться с потоком кристалликов. Инстинктивно выбросив руку прикрываясь от нападения, она начала погружаться в безопасные воды.

Но не успела. Целый гейзер пара взвился в темнеющие небеса, наполнив воздух оглушительным шипением и сильнейшим ароматом вареной рыбы. Судно из Уотердипа немедленно изменило курс, пытаясь уклониться от обжигающего облака, но судя по слабо донесшимся воплям, некоторые матросы все же пострадали. Пираты попрыгали на ноги, криками выражая радость по поводу двойной победы.

Тем не менее…

“Они будут гнаться”, угрюмо высказался Ибн.

Хрольф значительно покосился на Лириэль. “Только не в том случае, если решат, что от нас ничего не осталось”.

Обдумав идею, дроу сжала Ветроход, перебирая заложенные в амулете заклинания.

“Хватит!” потребовал звенящим от гнева голосом Федор. “Взгляните на нее. Она едва на ногах держится. Сколько, по твоему, можно вынести магии и выжить?” “Она сильнее, чем ты думаешь, парень” уверенно ответил капитан, обхватив отеческой рукой девушку за плечи и сжав.

Молодой воин стоял на своем. Он уже видел, как Колдуньи Рашемена выкладываются в сражении, черпая силы в собственной сущности пока от них не остается ничего — только кучка пыли и пустые черные одежды.

“Лучше взять их на абордаж”, настаивал он.

Лириэль фыркнула. “Можешь мне поверить, не стоит встречаться с магом выжегшим элементаль. И к тому же, против нас не один корабль а два”. Она указала на северо-восток; дальнее судно приблизилось уже достаточно для человеческих глаз.

Хрольф схватил подзорную трубу и пригляделся. “Чтоб им пусто было, это один из тех военных кораблей, с которыми мы дрались до этого!”

“Элементаль тащила нас к ним”, добавила дроу. “Доверьтесь моему опыту — всякий, кто может призывать элементалей — это уже достаточно плохо. Хрольф и Ибн правы. Кто бы это ни был, они будут гнаться за нами, пока мы не погибнем — или они не уверятся в этом. Ты”, указала Лириэль на одного из матросов, “принеси мне карту с нашим местоположением на ней. Харрелдсон, становись на руль и держи курс на Руатим. Остальные — на весла! Мы должны отойти подальше от этой каравеллы!”

Люди поспешили исполнять приказы. Уселся за весло даже Федор, знавший, что спорить с упрямой дроу когда она уже что-то решила бесполезно. Окунулись в воду и выгнулись весла, верткая Эльфийка рванулась на юг. Сделав плавную дугу, каравелла изменила курс, пускаясь в погоню.

Лириэль одна осталась на главной палубе, закрыв глаза и держа ладони будто сжимая в них невидимый шар. Медленно, изящными почти танцевальными движениями, ее ладони развернулись наружу, руки поднялись вверх и разошлись в стороны. Покров мрака, огромная и непроницаемая черная стена, отгородила Эльфийку от ее преследователя.

“Сработало”, облегченно шепнула Лириэль. Она никогда не пыталась прежде призвать сферу тьмы, используемую дроу в иной форме, и до последнего мгновения не была уверена, что это вообще возможно. Не тратя времени на восторги, она приступила к следующему этапу. Моряк, посланный ей за картами, слонялся поблизости, округлившимися глазами уставясь на сотворенную темноту. Лириэль нетерпеливо щелкнула пальцами, и он торопливо протянул карту.

“Мы здесь”, пробормотала она, касаясь кончиком черного пальца точки на карте, отмеченной матросом, и проводя линию так далеко вниз, как только осмелилась. “Во что мы можем вляпаться тут? Скалы? Мелководье? Что-нибудь?”

“Только открытое море”, ответил побледневший человек, поняв что намеревается сделать дроу.

“Мне и самой это не нравится”, проворчала она; заклинание портала, требовавшееся для такого бегства, оказалось бы нелегким даже приступи она к нему свежей и отдохнувшей. Все же, не стоит недооценивать силу отчаяния. И к моменту, когда Эльфийка будет готова к прыжку, их положение станет воистину отчаянным.

Пальцы правой руки дроу сомкнулись на Ветроходе, а левая взмахнула в сторону черной занавеси. Магическое пламя слетело с ее пальцев, образовав сферу, прорвавшую темноту и ушедшую за нее. Момент молчания, грохот столкновения, затем крики с другого корабля, и слабый треск огня, быстро утихший.

Лириэль ударила вновь, и на сей раз раздался знакомый хлопок — заряд отскочил от магического щита. Отлично, хмуро подумала она. Маг у их противников был серьезный, как она и полагала. Следующий его ход она могла назвать почти с полной уверенностью, и подготовилась сама.

Вызвав все огненные заряды бывшие в ее арсенале, Лириэль, широко расставив ноги, пустила первый небольшой снаряд, как полководец-дроу мог бы отправить на разведку отряд кобольдов, проверить позиции и решимость врага. Она услышала, как пламя ударилось о щит, и быстро начала считать. Из полыхнуло в ответ, ее собственное орудие отброшенное назад. Огненный шар, на лету уменьшаясь в силе и размере, не долетел до Эльфийки, и с жалким шипением исчез в воде.

Триумфальная усмешка сверкнула на изможденном лице дроу. Теперь она точно знала, сколько времени у нее будет между атакой и исчезновением. Вновь с ее простертой ладони вырвался огонь. Поток пламенных шаров понесся на север, так много, что посветлело небо как от праздничных фейерверков, так быстро, что они казались единой линией многоцветной молнии, сверкнувшей с ее руки.

Когда последнее из ее огненных заклинаний было использовано, Лириэль покачнулась и упала на палубу как подстреленный в полете ворон. Поднявшись на колени, сжала обеими ладонями Ветроход, с выражением полнейшей сосредоточенности на лице. Быстро призвала врата, чтобы унести пиратский корабль на несколько миль на юг, к безопасности.

Ничего.

Вопль чистой, животной ярости вырвался из горла дроу. Никогда прежде магия не отказывалась отвечать ее зову! Гнев на мгновение придал ей сил; она достала и высоко подняла обсидиановый амулет, а крик ее перешел в громогласную молитву — короткая и пылкая клятва на древнем наречии дроу, последняя, отчаянная просьба обращенная к Лолт.

Выжатая досуха, Лириэль умолкла и погасшими глазами наблюдала, как цветным штормом возвращаются отброшенные к пиратскому кораблю ее собственные заряды, со свистом проходящие черную завесу, рвущиеся вниз, словно падающие звезды. Иллюзия, которую она надеялась создать — уничтожение Эльфийки, собственная смерть и смерть ее друзей — вот-вот обретет реальность.

И звуки и сияние исчезли.

Эльфийку окружил серый бурлящий туман, тяжелый воздух промозглый и пропитанный разложением как в разграбленной гробнице. Хотя вызванный огонь на время ослепил Лириэль, остальные органы чувств работали, и донесли до нее знакомый аромат гигантских грибов и запашок серы. Слабо, будто с невообразимого расстояния, слышались отголоски рева, слишком жуткого, чтобы исходить из горла смертных, и воплей муки и безнадежности. Нематериальные ощущения Лириэль состояли из почти осязаемого облака ужаса и мрака, давившего на тех, кто имел несчастье очутиться здесь. И еще, она почувствовала сердцевину темного пламени, составлявшую сердце этого проклятого места, и холодную обсидиановую руку, протянувшуюся чтобы коснуться ее и взять предложенную плату.

Лолт ответила ее мольбам.

Облегчение в сердце юной дроу смешивалось со страхом. Она и ее друзья избежали смерти, но какая же заплачена цена! В миг отчаяния Лириэль принесла клятву служения Лолт, и клятва эта принята.

Будучи в Мензоберранзане всего лишь начинающей ученицей жрицы, Лириэль не обязана была приносить такой обет, но, учитывая все испытания, сквозь которые она прошла, этот шаг, вообще говоря, надо было сделать уже давно. Ничего страшного, сказала себе дроу, и ничего выходящего за рамки ее опыта и ожиданий. Она всего-навсего согласилась стать проводником могущества Паучьей Королевы, как делали ее праматери несчетные столетия, и поклялась жить во славу Лолт. Сила есть сила — она примет данное ей, и постарается использовать как можно лучше. Но по мере того, как подавляющая мгла Бездны прокрадывалась в ее душу, Лириэль впервые задумалась, какой может стать цена этой силы.

Туманы разверзлись, открыв искрящееся ночное небо и спокойное черно-атласное море. Лириэль посмотрела на людей. Все до одного застыли на месте, и выглядели будто замороженные до полусмерти прикосновением нежити. Она могла лишь надеяться, что никто не сообразит, где они побывали.

Наконец, Олвир выдавил слабую улыбку. “А я думал, последнее магическое путешествие было болезненным! Не пойми меня неправильно — я рад, что остался цел, но дайте мне выбор и я с удовольствием окажусь в любом шторме”.

“Верно”, согласился Хрольф голосом несколько менее уверенным чем обычно. “Не знаю уж почему, но Амберли меня возьми, если я не чувствую себя как будто только что переспал с женщиной-личем!”

Сравнение оказалось метким, и заставило заметно вздрогнуть экипаж Эльфийки. Однако все уже закончилось, и моряки, стряхнув оцепенение страха, занялись обычными делами с энтузиазмом, явно говорившем о том как счастливы они, вновь оказавшись в открытом море.

Но Федор был более чувствителен к вещам касающимся магии, чем северяне. Он подошел к Лириэль, и опустился на палубу рядом с ней. “Где мы были?” спросил он тихо. “Никогда я не чувствовал в месте такую силу… или такую скорбь”.

Усталая дроу попыталась ответить, и обнаружила, что не может. Лириэль была опустошена дочиста, не в силах даже пошевелиться — и осталась абсолютно беззащитна против отчаяния составлявшего Бездну, и вихря хаоса, отмечавшего прикосновение Лолт. Она никогда не ожидала испытать такой ужас от того, что должно было стать таким естественным — более того, высочайшей честью, которую может познать дроу. Все составляющие ее мировоззрения как темного эльфа были потрясены, магия дроу временно иссякла, а природная выносливость истощилась. Слишком много всего сразу. Незнакомая влага собралась в уголках ее глаз и покатилась по щекам. Впервые в жизни Лириэль плакала.

Какое-то мгновение Федор пораженно смотрел на нее. Затем он поднял дроу на руки и отнес ее вниз, в трюм. Она спрятала лицо у него на груди, будто пытаясь позаимствовать у него сил, пока текли тихие слезы. К тому времени, как Федор дошел до ее каюты, Лириэль уснула у него на руках, тело ее все еще подрагивало от судорожных всхлипываний.

Федор еще долго оставался рядом с ней, поскольку ее пальцы ухватились за его ладонь как за последнюю связь с жизнью. По правде сказать, он бы остался и без того. За время их совместных путешествий он нередко дежурил так, когда не мог или не хотел спать. Во сне Лириэль выглядела тоненькой, хрупкой — совсем не похожей на гордую и могучую повелительницу устрашающей магии. В такие моменты она была только его. Сейчас ему нужно было это ощущение, и он так же крепко сжимал ее руку.

Но как ни пытался, Федор не мог поверить в создаваемую иллюзию. Лириэль знала и испытывала вещи, далеко выходившие за пределы его понимания. Дроу для него была такой же загадочной и недосягаемой, как и великие Колдуньи, правившие его землей. Он чувствовал, что этой ночью произошло что-то важное и страшное, что-то, еще более отдалившее девушку от него. Но боль, порожденная этим, была ничтожной по сравнению с его тревогой за нее.

Мистический дар, наследие Рашеми, давал Федору частичное Зрение, и мельком подсмотренное в том ужасном месте холодило его душу. Он не мог не задуматься, что же ощутила и увидела гораздо более чувствительная к магии дроу. Смотря на спящую глубоким сном Лириэль, он благодарил древних богов за то, что дроу не снятся сны.

Ретнор опустил подзорную трубу и с улыбкой угрюмого удовлетворения еще раз насладился только что увиденной сценой. Странная стена темноты исчезла, и проклятая Эльфийка тоже. Пусть Ретнор и не одолел юного берсерка лично, но все же он мертв.

Что до него, этого вполне достаточно.

“Разворачиваемся”, приказал он рулевому. “Мы возвращаемся в Триск”. К нему повернулась Шакти, чьи алые глаза пылали. “Мы здесь чтобы захватить корабль! Что насчет пленников? Твоего, моего?”

“Корабля больше нет, а все кого мы могли заполучить, теперь кормят рыб. Мне это подходит. Если твоя добыча мертва, мне-то что?” издевательски заметил он.

К удивлению Ретнора, темная эльфийка расхохоталась ему в лицо. Выхватив трубу у него из рук, она ударила его в грудь.

“Глупец!” выплюнула она, подчеркивая свою точку зрения еще одним резким ударом. “Посмотри еще раз. Там нет ничего кроме тучи пара от огненных шаров упавших в воду. Если бы корабль взорвался, в воздухе осталось бы куда больше тепла, а горящие осколки и кровь согрели бы воду. Глупец!” повторила она презрительно, занося трубу для очередного удара.

Капитан рефлекторно перехватил ее за локоть и недоуменно уставился на нее. “Ты можешь видеть тепло?”

“А ты нет?” ответила она, высвобождаясь с выражением явно говорившим, как отвратительно его прикосновение. Ретнор не привык к такой дерзости от женщин, и его коричневые брови изогнулись в жесткое V неодобрения. “Следи за своим языком, женщина!”

Шакти окрысилась на него. “Твои глаза еще хуже, чем я подозревала, если ты называешь меня женщиной! Я Шакти, наследница матроны Дома Ханзрин. Ты должен знать имя своей смерти, и клянусь Маской Ваэрауна, я убью тебя, если ты посмеешь еще раз прикоснуться ко мне своими руками — рукой”, подчеркнула она.

Он не обратил внимания на предупреждение. “Ты уверена, что корабль бежал? Но как это возможно?”

“Дроу, которую я ищу — волшебница. Она… могущественна”, признала Шакти сквозь сжатые зубы, а затем ударила кулаками по перекладине и выдала поток, — как решил Ретнор, — проклятий на языке дроу.

“Девчонка не вне досягаемости, даже на Руатиме”, сказал капитан, сам удивившись, что успокаивает сердитую эльфийку. “Ты еще получишь свою пленницу”.

Дроу остановилась на полуслове, и настороженно поглядела на него, будто взвешивая его слова на какой-то собственной внутренней шкале. Он ответил ей прямым взглядом, позволяя самой делать выводы. “Я никогда не задумывалась, как сильно влияет на формирование личности окружающий мир”, пробормотала она. “Подземный дом дроу сложен, запутан и многослоен, со множеством неожиданных изгибов и поворотов. А ты — ты холоден и глубок как море, не так ли?” заметила Шакти с явным одобрением.

“Но какой мне с этого прок!” добавила она вновь приходя во мрачное расположение духа. Дроу ухватилась за левый рукав Ретнора, и прежде, чем он успел догадаться о ее намерениях, издевательски высоко подняла изувеченную конечность, как воображаемый меч в жесте вызова.

“Ты хочешь убить человека, отнявшего у тебя руку”, насмехалась она, “и даже не позаботился о том, чтобы заменить ее! Только дурак идет на сражение без руки держащей меч!” Ретнор снова уставился на дроу, теперь уже с удивлением и интересом. “Заменить?”

“Или улучшить, если хочешь”, лукаво ответила Шакти. “У нас жрицы могли бы регенерировать руку такой же, какой она была, только моложе и сильнее, или мастера сделать новую — или несколько, каждую для определенной цели — из стали и митрила, но гибкую как плоть. Конечно, будь мы на моей родине, ты уже умер бы или стал рабом”.

Капитан проигнорировал и этот укол. “Ты можешь сделать это?” “Не здесь”, признала она. “Нужные инструменты и магия остались в Подземье. Но я могу заменить твою руку взятой от другого человека”.

“Никто не согласится на такое!”

“Я и не думала что кто-то может”, сухо возразила Шакти, не понимая ужаса капитана. “Но ведь в Аскарле есть рабы-люди, не так ли? И, полагаю, согласия у раба никто спрашивать не будет. По возвращении выбери себе подходящее, а я сделаю все остальное”. Ретнор притих, размышляя над жутким предложением дроу, и над тем, кто может так обыденно говорить о таких вещах. Он слышал, что подобные заклинания существуют — в основном у некромантов, магов исследовавших смерть. Он даже слышал об отвратительной работорговле, в которой здоровых людей похищали и продавали для такого использования, торгуя их телами по частям, будто свиньями, поделенными на отбивные, ветчину и сало. Идеи такого рода противоречили северянину в Ретноре, ибо как может неполный мужчина надеяться попасть в залы бога воинов? И сама мысль о объединении собственной плоти с чужой была ему омерзительна.

И все же…

“Рука…” начал он неуверенно. “Как много в ней будет мастерства? Смогу ли я снова держать меч? Не просто поднимать и размахивать, но буду ли я мастером?” потребовал он набирающим страстности голосом.

Дроу строго взглянула на него. “Это уже другой вопрос. Насколько ты был силен прежде?”

“Очень. Я был лучшим”.

“Хорошо”, сказала она нейтрально. “Тебя удивит, как много исцеляемых идиотов спрашивают, смогут ли они играть на арфе а когда им отвечают, что да, признают что раньше не умели. Даже среди дроу есть такие, кто не могут открыть рот без глупых шуток. Ха!”

“Меня мало интересуют шутки любого рода”, заверил Ретнор. “Но загадки меня интригуют, так что мне трудно не задумываться, почему ты мне это предлагаешь”. Шакти хмуро улыбнулась, прикрывая глаза от звездного света ладонью и обращая взор далеко над темными водами. “Ты подвергаешь сомнению мои мотивы. Это хорошо”.

Он подождал, но дроу не стала ничего добавлять. “Ты считаешь разумным идти в сражение с сильными союзниками”, попытался угадать он.

Ее взгляд двумя ехидными красными угольками устремился к его лицу. “Если тебе так нравится. Это объяснение подойдет не хуже любого другого”. Хотя Ретнору не были знакомы словесные дуэли, он был умелым мечником, и отводящий удар мог распознать в любой форме. Знакомое возбуждение поднималось в нем, пока он мерился взглядами с вызывающими алыми глазами эльфийки. Он уже много дней был лишен настоящей драки, и тосковал по выпадам и уходам, яростным атакам и коварным уколам, составляющим действительно хороший поединок. Здесь, в таком непривычном облике, что он и не поверил бы раньше, ему встретился противник действительно достойный схватки.

И пожалуй, задумался он оценивая выпуклости под мрачным темным одеянием дроу, этот противник достоин и победы.

“Как ты предлагаешь поймать волшебницу?” осведомилась Шакти разбив приятно-непристойные грезы и вернув его к стоящей перед ними задаче.

“Она наверняка направляется на Руатим. У меня шпионы по всему острову”. Ретнор приостановился, не уверенный, насколько стоит быть откровенным. Достаточно, наконец решил он, чтобы завоевать ее доверие. На кону стояла новая рука, а может и еще кое-что.

“Между Аскарлой и Руатимом есть портал”, сказал он. “Он недавно найден, древний магический путь, вероятно созданный еще эльфами, жившими когда-то и там и там. Посланники используют портал для передачи сообщений. Когда твой враг достигнет острова, мы об этом узнаем”.

Шакти посмотрела на него, переваривая услышанное. “Почему тогда иллитид не использует этот портал, чтобы организовать нападение?”

“Тебе стоит еще многое узнать про Общество Кракена”, заметил он. “Информация — вот оружие, которым оно обеспечивает, не воины. Вестресс утверждает, что лучше для всех если возникнет впечатление, что Руатим пал в основном по причине внутреннего беззакония”. Дроу фыркнула. “И ты в это веришь? Есть одна единственная причина, по которой иллитид не использует этот портал для завоевания: она не может”.

Ретнор не оспаривал ее слова, поскольку и сам иногда задумался, почему его контакт в Кракене — та, которую он до недавнего времени представлял себе как женщину в потерянном кольце — настаивала, что портал может быть использован исключительно посланцами магического происхождения.

“Какого рода существа передают твои приказы?” потребовала дроу, эхом повторяя его собственные невысказанные мысли. “Нереиды. Это надменные и злобные создания издругого мира — ”

“Элементальный план воды”, прервала она. “О них я знаю. Но что насчет смертных? Люди, эльфы? Морские огры служащие иллитиду? Могут они пройти?”

Ретнор обдумал вопрос. “Не знаю”.

Шакти фыркнула презрительно. “Возможно, нам стоит узнать”. Она вдруг дернулась, как будто пораженная возникшей мыслью.

“Лириэль показала, что умеет обращаться с порталами”, прошептала она. “Если ей под силу переместить целый корабль, наверняка она сумеет найти способ пройти врата из Руатима на Аскарлу”.

“Ага”, сказал Ретнор, слегка улыбаясь и кивком выражая согласие. “Ты собираешься заманить эту дроу сквозь портал на Аскарлу”.

“Постарайся не быть идиотом больше, чем вынужден”, холодно посоветовала Шакти. “Само собой, я не собираюсь рисковать такой добычей в неисследованном портале! Лучше подумай: сейчас иллитид знает Лириэль Баэнре не хуже, чем я сама! Вестресс задавала мне множество вопросов о беглянке, и без сомнений выудила из моего разума все, о чем я не сказала вслух. Теперь я понимаю причины ее интереса. Попомни мои слова, желтоглазая сука нужна Вестресс не меньше чем мне!”

“Помочь ей открыть портал”, озвучил идею Ретнор.

“Таково единственное разумное объяснение”, подтвердила Шакти хмуро. Иллитид затащила ее сюда, объясняя это желанием узнать о последних новостях Подземья. Шакти, в оплату этой информации, получила выход на огромную сеть торговли и интриг Общества Кракена. Сделка выглядела выгодной для обоих. Но теперь, воскрешая в памяти беседу с иллитидом, дроу поняла, что Вестресс показала необычный интерес к Лириэль и ее приключениям. Какой бы интерес не представляла для иллитида Шакти, его временно затмила нужда в магических силах Лириэль. Злость пробрала жрицу до глубины души. Несмотря на обретенные силу и уверенность, она обнаружила, что ненавидит принцессу Баэнре не меньше чем прежде.

Дроу кипела от раздражения при мысли о задержке, вызванной бегством Лириэль. Шакти хотела вернуться в Мензоберранзан как можно скорее, однако своими силами сделать этого не могла. Водяной дух привела ее на план воды, а оттуда в подводный город. Шакти рассчитывала на короткую встречу с главой Общества Кракена, а не на продолжительное путешествие. Требовательные Баэнре — Матрона Триэль и проклятый Громф — могут принять непродолжительную отлучку, пока Шакти встречается со своими помощниками на поверхности, но ее отсутствие чересчур затягивалось. Чем дольше Шакти остается вдали от Мензоберранзана, тем важнее ей вернуться с плененной Лириэль на цепочке. Она не может ждать, пока шпионы Ретнора выследят волшебницу. Время для ее союзницы с элементального плана отрабатывать их договор. “Где Искор?” спросила она.

“Водяной дух? Пропала, когда уничтожили элементаль, и по мне, так скатертью дорога обоим”, ответил Ретнор.

Разумный ход со стороны Искор, угрюмо решила Шакти. Жрица уже теряла терпение, общаясь с легкомысленным созданием, и начинала обдумывать способы расколоть стеклянистую форму водяной нимфы. Но, если забыть о приятных размышлениях, Шакти необходимо было найти Лириэль, и как можно быстрей, или ее собственный прием в Мензоберранзане будет менее чем сердечным.

Ни Матрона Триэль, ни Громф не были известны терпеливостью.

Глава 12 Руатим

Лириэль сразу поняла, что никогда не забудет свой первый взгляд на Руатим. Они достигли острова в сумерках, и заходящее солнце очерчивало землю великолепным орнаментом сверкающих туч и золоченого моря. Но картиной, навсегда оставшейся в памяти Лириэль, стало не изрезанное побережье острова, бухточки или живописные деревеньки и пологие зеленые холмы вдали, и даже не покрытые лесом горы, отбрасывавшие в умирающем свете длинные пурпурные тени. Ей оказалось выражение лица Федора: радость, смешанная с острой тоской. “Можно почти подумать, что ты оказался дома”, прокомментировала она.

Федор кивнул, не отрывая взволнованных глаз от холмов. “Здесь очень похоже. Если и впрямь мои предки родом отсюда, я наверное понимаю, что они думали впервые увидев Рашемен”.

Его мечта о доме была заразительной, и на мгновение Лириэль вспомнила знакомые тоннели и пещеры Подземья. Укол боли — и ревности — пронзил ее. По всей вероятности, ей никогда не придется вновь увидеть древний дом ее народа, и дроу беспокоило, что Федор так явно рвется вернуться в свой. Она не завидовала тому, что у него есть куда возвращаться. Просто поняла, резко и неотвратимо, что их совместное путешествие — все, что у нее есть. Теперь Руатим уже близок. После того, как они достигнут целей, к которым так давно стремятся, что потом?

Такая мысль никогда раньше не приходила к дроу. Не будучи склонной к самокопанию, она встревожилась. Со дня бегства из Мензоберранзана Лириэль окунулась в опасное путешествие, следуя пути пробуждения руны, который должен был завершиться для нее — навечным овладением силами дроу, для Федора — обретением контроля над его мощью берсерка. Но правда — что будет после?

Впрочем, времени размышлять над этими пугающими вещами у Лириэль оказалось мало, поскольку Эльфийка помчалась к берегу с бешеной скоростью. Проход был опасен. Большие голые скалы торчали из моря, почти как сталагмиты на ее родине, образуя смертельный лабиринт, который могли пройти только лучшие — и точно знающие его — моряки. В гавани не было обычных доков; полукруглая бухта с каменистым пляжем была единственным местом для причаливания. Лодки с низкой осадкой, и большие и маленькие, лежали на берегу, а на морское дно было прибито несколько массивных свай для прочих кораблей. К одной из них и направил курс Хрольф, летя к земле с таким презрением к осторожности, что бесстрашная дроу могла только смотреть в изумлении.

Тогда квадратный парус опустился, а весла опустились глубоко в воду. Эльфийка резко замедлила ход, и Хрольф вместе со своими людьми прыгнул за борт, в доходившую им по грудь воду. Ибн остался, чтобы проверить надежность швартовки; прочие с радостной торопливостью устремились к берегу.

Их прибытие вызвало ответный отклик из деревни. Детишки, некоторые уже переодетые ко сну, вырывались из рук матерей и плюхались в воду, чтобы кинуться на руки вернувшимся отцам или братьям. Руатанские женщины, по большей части, вели себя более спокойно, ожидая своих мужчин у края воды, с бесстрастными лицами и сияющими глазами.

Как было договорено, Лириэль и Федор остались позади, позволяя Хрольфу объяснить их присутствие. Дроу могла слышать, как взмыл могучий голос капитана, входя в ритм рассказа, но слова приглушались собравшейся вокруг толпой слушателей. В их реакции, однако, ошибиться было невозможно: сердитые шепотки начались, как едва слышный рокот приближающегося летнего шторма, и вскоре превратились в громкий и яростный спор.

Лириэль ждала и слушала, на ее лице не отражалось ничего. Беспокойство Федора, с другой стороны, легко можно было заметить, взглянув ему в глаза. “Олвир много рассказывал мне о деревне”, заметил он. “Хрольфа здесь очень любят, но и считают странным. Иногда они прислушиваются к его идеям, иногда нет. Как они примут нас, предсказать невозможно”. “Тем не менее, мы слишком далеко зашли, чтобы проиграть теперь”, холодно ответила Лириэль. “Мы на острове, нравится это здешним людям или нет!”

Озабоченное выражение Федора усилилось еще больше, он осторожно взял дроу за плечи и повернул ее к себе. “Вороненок, ты мне веришь?” настойчиво спросил он.

Лириэль нахмурилось. Это совсем не походило на Федора. Молодой Рашеми похоже чувствовал, что выражения такого рода выходят за пределы понимания темной эльфийки, и обычно уважал ее эмоциональные границы.

“К чему ты клонишь?” поинтересовалась она.

Вместо ответа он взмахнул рукой в направлении дикого и прекрасного острова, аккуратных деревянных домов, хмурых людей в простых, ярко окрашенных одеждах.

“Эти люди мои дальние сородичи. По всему, что я слышал, их обычаи очень похожи на наши в древности. Поверь мне когда я говорю, что тебе надо быть осторожной”.

Лириэль холодно посмотрела на него. Пусть сказанное ей не слишком понравилось, она признала мудрость его слов. Ни один пришелец в Мензоберранзане не мог надеяться разобраться в перепутанном наслоении протокола и интриг; в этом месте наверняка были собственные обычаи. Коротким кивком она приняла совет.

“Что мне делать?”

“Не используй магию пока не останется иного выбора”, предостерег он. “Я уверен, Хрольф рассказал им, что ты волшебница, и за тобой будут наблюдать. Не давай им еще больше причин бояться, чем у них уже есть. Старайся помнить, что все в тебе для них странно и устрашающе: магия, эльфийские черты, репутация твоего народа, беззвучный шаг, звук музыки и ветра в твоем голосе. Первое время лучше всего, если ты будешь говорить поменьше. Слушай и смотри. Позволь говорить мне, когда придет время рассказать о наших поисках”

“Рассказать им? Разве это разумно?”

Федор серьезно кивнул. “Лучше говорить открыто. Народ воинов предпочитает простые и прямые слова. И скрывать нашу цель мы не должны; они не потерпят нечестности. Еще, Олвир дал мне понять, что они вероятно примут воина Рашеми в дажемме”, назвал он ритуал путешествия-взросления, предпринимаемый всеми юношами на его родине. “Как и у нас, руатанцы любят рассказы о далеких землях, и ожидают услышать от странствующего воителя истории о подвигах”.

“Но ты сказал, что не уверен как они приму нас. На самом деле ты имел в виду не нас, а меня”, отметила Лириэль.

Молодой воин пожал плечами. “Это одно и тоже. Наша дажемма едина; я не пойду туда, куда не можешь идти ты. Хрольф наверняка объяснит им”.

Услышанное Лириэль обдумывала в тишине. Она действительно доверяла Федору, но никогда не думала, что может оказаться настолько зависимой от него, или кого-либо другого. Гордая дроу привыкла контролировать собственную жизнь, выбирать свой путь. Федорово понимание ситуации, по всей вероятности, было верным, что не мешало ей злиться. “Есть еще одно”, неохотно начал Федор. “Олвир рассказал, что женщины Руатима занимаются в основном семьей и домом, оставляя прочие дела мужчинам”.

Дроу презрительно хмыкнула. “Значит, они глупы. Ну и что?”

“Ты должна выказывать должное уважение”. Поскольку Лириэль продолжала немигающе глядеть на него, Федор уточнил. “Ты рассказывала мне, что у вас правят женщина. На Руатиме дела обстоят наоборот, и ты можешь ожидать такое же обращение, как относятся к мужчинам дроу на твоей родине”. “Девять Адов!” пробормотала дроу, явно потрясенная этим откровением. Она гордо посмотрела на друга. “Я ограничу магию, и буду слушать больше, чем говорить, но скорее соглашусь стать йоклол, чем полезу в постель первому же бородатому роту, который меня поманит!”

Федор моргнул и отступил на шаг, переваривая новый факт относительно культуры дроу. “Пожалуй, я поторопился сравнивать судьбу мужчин дроу и женщин Руатима”, сказал он не без веселья. “Даю слово, ничего подобного тебе опасаться не стоит”.

“Потому что…” продолжила Лириэль, чувствуя незаконченность в словах Федора.

Юноша снова замялся. “Поскольку мы с тобой путешествуем вместе, они решат, что ты моя женщина. Поверь мне, это лучше чем единственное иное предположение, которое они могут сделать об одинокой женщине на пиратском корабле. Дело не только в этом”, добавил он, поднятой рукой останавливая готовую разразиться тирадой Лириэль.

“В здешних землях, высшее положение занимают воины. Люди сочтут берсерка Рашемена достойным почтения. Хотя они и не поймут моего выбора спутника, если они вообще смирятся с твоим присутствием, это будет из уважения к тому, что сочтут моим правом собственности”.

Впервые с момента их встречи Лириэль полностью лишилась слов. Федор быстро отвернулся к берегу, чтобы она не разглядела смешинку в его глазах. Ее реакция была своего рода комичной, пусть и из серии черного юмора, но, кроме того, именно такой, на которую он и надеялся. Шок частично приглушил сияние непокорных золотых глаз дроу, и утихомирил ее ядовитый язык. По крайней мере в этот миг, Лириэль хорошо изобразила стоическое спокойствие, ожидаемое от женщин Севера.

“Мы можем сойти на берег”, сообщил он, указывая на широко улыбающегося, жестикулирующего Хрольфа.

“Чтоб я сдохла”, мрачно пробормотала Лириэль, прыгая в море. Хлюпая к берегу, “почтительно” держась сзади за другом, про себя она угрюмо размышляла над этим новым поворотом в путешествии. Оказаться в подчиненной роли само по себе было достаточно унизительно; хуже того, у нее возникло серьезное подозрение, что и это, тоже, часть той ее руны.

В таких раздумьях Лириэль оказалось легче легкого помалкивать весь вечер, — хотя любые слова, которые она могла бы произнести, заглушил бы шум празднования. Судя по всему, целая деревня Руатим — самое большое поселение острова — отмечала возвращение путешественников. В центре деревни, окруженное опрятными деревянными домами и мастерскими, располагалось открытое пространство, достаточно большое, чтобы вместить всех жителей. Здесь, как сказал ей Хрольф, собирался Тинг, и проводилось большинство праздников. В эту ночь площадь ярко освещали костры, а воздух наполнял аромат тушеного мяса и жареной рыбы. Звуки хриплого хохота соревновались в громкости с рассказами, деревенские толкались и бродили, не выпуская из рук рога или деревянные кружки.

Никогда Лириэль не доводилось чувствовать себя такой чужой как на этом странном сборище, и она радовалась поддержке и присутствию Хрольфа и Федора. Для своего народа она считалась высокой — почти на три дюйма выше пятифутовой отметки, — но островитяне возвышались над ней. Почти без исключения они были высокими и светлокожими, с небесного цвета глазами, разглядывавшими ее со смесью враждебности и любопытства. Даже женщины, которые в отличии от своих сестер-дроу были в среднем ниже мужчин своей расы, все же ростом приближались скорее к шести футам чем к пяти. Из них получились бы опасные воины, и все же они почти не носили оружия, и одевались не думая о практичности в бою. Длинные, прямые туники, ярко окрашенные и со множеством вышивки, носились поверх платьев — и мешали движениям. Все женщины носили мягкие башмаки, грубой отделки драгоценности и постные выражения. Лириэль совсем не порадовало, когда одна из них, молодая девушка с косицами цвета светлого золота, подошла к ней. О чем ей говорить с одной из этих бледных безжизненных созданий?

К облегчению Лириэль, светловолосая островитянка не обратилась к ней, а просто уставилась широко распахнутыми глазами, взглядом, который дроу нашла оскорбляюще прямым.

“Дагмар!” радостно взревел Хрольф, сжав девушку в коротком но энергичном объятии. Держа руку вокруг ее талии, он ослепительно улыбнулся настороженной дроу и ее спутнику, и быстро начал представление. “Эта очаровательная девочка из моего рода”, объяснил он, “дочь моего двоюродного брата, Ульфа-шамана, и в скором времени — самая красивая невеста острова!”

“Не совсем так, дядюшка”, ответила она приглушенно. На лице Хрольфа начали собираться грозовые тучи. “Только не говори мне, что Торфинн забрал свое обещание! Он тяжко переживал смерть Игрейн, верно, но и все мы тоже. Ты сестра Игрейн, и наследница пророчества! Место рядом с Торфинном твое по праву. Клянусь Темпусом”, воскликнул он с силой опуская кулак на раскрытую ладонь, “я вытрясу из молодого мерзавца всю его бестолковую жизнь!”

“Торфинн мертв”, коротко сказала Дагмар. Ее лицо побледнело, но оставалось сдержанным, а синие глаза спокойно рассматривали бушующего северянина. “Он был убит во сне. Никто не знает, кто и почему совершил это”.

Лицо пирата покраснело от смущения. “Ох, девочка, прости. Я не слыхал”.

“Не было смысла. Мы празднуем возвращение Эльфийки. Время говорить о мертвых придет после”, ответила она мягко.

Что-то в ее тоне подняло новую волну беспокойства в глазах Хрольфа. “Ты говоришь, как будто смерть Торфинна лишь одна из многих. Было сражение?”

“Если бы сражение!” угрюмо воскликнула девушка. “Воины Руатима должны умирать с честью, против достойного врага, не как игрушки богов!”

“Рассказывай”, мягко настоял Хрольф.

Дагмар глубоко вдохнула, собираясь с силами. “Происходили несчастные случаи, странные происшествия. Тонули те, кто учился плавать, прежде чем ходить: Гримхилд, Бранд, Дротт, Фафнир. Некоторых из наших сильнейших охотников нашли, разодранных на части когтями неизвестных зверей; наши лучшие следопыты пропадают. Рыбачьи лодки возвращаются на берег пустые. Исчезают играющие дети”

“В самом деле, странно” пробормотал он, подавленный страшными новостями.

“Не только это. Древние духи вернулись в колодцы и источники; опасные создания бродят в руинах. Только самые отважные юноши и девы осмеливаются теперь подходить к древним местам. Здесь замешаны темные силы”, заключила Дагмар мрачно, переводя взгляд на дроу и ее товарища. Затем, неожиданно, ее суровое выражение уступило место улыбке. “Хорошо, что ты здесь, Федор из Рашемена. Темные времена отмечаются подвигами, и мы, на Руатиме, счастливы приветствовать такого воина среди нас. Будь как дома столько, сколько пожелаешь”.

Она произносила слова как часть ритуала. Таким же формальным был и скромный поцелуй, которым она прикоснулась к щеке Федора. Молодой воин поклонился в ответ, и встретившись с ее чистым, искренним взглядом — так похожим на его собственный — положил ладонь на рукоять своего темного меча.

“Я дал клятву защищать родину. Ваши беды теперь мои; пока я на этой земле, Руатим будет домом для меня”, пообещал он.

“Мне только так кажется, или мы все провалились в большой чан с медом?” ледяным голосом осведомилась Лириэль. “Для пущей сладости моменту не хватает только виол и дождя цветочных лепестков!”

Дагмар изумленно уставилась на дроу, как ребенок может отнестись к необычному, мифическому зверю, неожиданно появившемуся в песне. “Док-альфар разговаривает!” выпалила она с безыскусным восторгом.

“Да уж, это она умеет”, хмыкнул Хрольф. “И могу догадаться, что она еще скажет! Пойдем, девочка!” сказал он, обхватывая рукой удивленную дроу и твердо направляя ее прочь от зарождающегося конфликта.

Дагмар смотрела, как они уходят, с откровенным любопытством в голубых глазах. “Никогда не думала, что увижу док-альфар — темного эльфа — на этом острове. Я вообще считала их легендой. Какая она странная, и какая маленькая! Но говорит на Общем, почти как настоящий человек. Она твой тралл?”

“Нет”, ответил Федор, улыбаясь краешком губ от подобной идеи. “Лириэль никому не рабыня. Она свободна, как дикая горная кошка, и гораздо менее ручная!”

“Твоя женщина, значит”, уверенно сделала вывод девушка. “Ну что же, таковы обычаи мужчин. Но у воина должны быть дети. У тебя есть настоящая жена в Рашемене?”

Федор только мотнул головой, лишившись речи перед такими прямыми вопросами руатанки. Между тем, неожиданно осознал он, Дагмар не особенно отличается от девушек Рашемена. Он просто привык к противоречиям и тонкостям своей спутницы — дроу. Прямолинейность Дагмар оказалась бодряще-знакомой, как глоток из холодного горного потока.

“Нет жены. Ладно, может ты возьмешь женщину севера назад, в Рашемен”, продолжила Дагмар, бесхитростно улыбаясь. “А если нет, по крайней мере наслаждайся своим пребыванием в наших землях! В деревне много молодежи, и даже в наши тревожные дни находится место веселью и приключениям. Кое-кто из нас”, добавила она, опуская голос до шепота, “отправляется в Интар завтра на заре, попытаться найти ответы на беды острова. Пойдешь с нами? Приводи и док-альфар, если хочешь, — я прослежу, чтобы никто не возражал”.

Рашеми задумался. Разрушенный замок, известный под названием Интар, частенько появлялся в рассказах Олвира за время плавания. Древняя крепость, окутанная ореолом магии и тайны, вполне подходящее место для него и Лириэль чтобы начать поиски. Федор принял приглашение, но прежде чем он успел расспросить Дагмар о деталях экспедиции, сквозь шум толпы прорвался зов охотничьих рогов. Люди немедленно прервали веселье и в тишине проследовали к центральному костру, где расселись, скрестив ноги, окружив пламя ровным кругом. Группировались видимо по клановому принципу, поскольку Дагмар отвела его к месту, где находились Хрольф и еще один человек, похожий на него почти как близнец, в окружении светловолосых женщин и детей. Рядом с Хрольфом сидела Лириэль, с лицом бесстрастным как у обсидиановой статуи, но глаза ее пылали, соперничая жаром с огромным костром. Дроу, решил Федор с неприятным предчувствием, не испытывала удовольствия от своей первой ночи на Руатиме.

На самом деле его наблюдения были верны лишь частично. Руатим и его обычаи были полностью чужды Лириэль, но как раз эта необычность подхлестывала ее любопытство. В настоящий момент она полностью сосредоточилась на сцене, разворачивавшейся в центре площади.

Рядом с костром стоял самый огромный воин, виденный когда-либо Лириэль. Прикрывая чувствительные глаза рукой, дроу изучала человека. Почти семи футов росту, немолод, но все еще в полной силе. Изрезанное бороздами лицо и узлы мускулов напоминали Лириэль древний могучий дуб. Волосы его из светлых превратились в седые, но глаза оставались такими же ярко-синими и гордыми. Привычная к гладкой безупречности красоты дроу, Лириэль тем не менее ощутила историю этого лица — преодоленные препятствия, выигранные победы, характер испытанный и закаленный и ставший таким же сильным и крепким, как и дуб с которым он ассоциировался. Инстинктивно она поняла, что этот человек — лидер среди своего народа, еще прежде, чем он заговорил.

“Я Аумарк Литил, Первый Топор Руатима. Пусть тот, кто хочет бросить вызов выступит вперед”.

Слова, похоже, были только формальностью, поскольку ни один из младших воинов даже не моргнул. В Мензоберранзане соперничающие за статус солдаты с радостью убивали братьев, карабкаясь по их еще не остывшим телам ради такой возможности. Пока Аумарк Литил говорил, дроу изучала его, пытаясь найти причину такой противоестественной верности.

Но вождь произнес всего несколько слов, и уступил место деревенскому скальду, беловолосому низенькому человеку, декламировавшему песни о руатанских героях современности и древних веков. Затем скальд позвал Хрольфа, пригласив его поделиться новостями о мире.

По мнению Лириэль, Хрольф ни в чем не уступал любому известному ей рассказчику. Даже при том, что она участвовала в описывавшихся им событиях, она зачарованно слушала пока капитан доносил до окружающих историю путешествия Эльфийки — битвы, сквозь которые они прошли, необычные бегства, сокровища, принесенные на остров торговлей и иными способами. Капитан с гордостью описывал вклад самой Лириэль в происходившее, и хотя дроу заметила, как неуютно поеживаются деревенские при каждом упоминании о ее волшебстве, взгляды, которые кидали на нее, изменились с хмурого любопытства на удивленное почтение. Она решила, что это уже значительно лучше.

Когда Хрольф наконец остановился переводя дыхание, он вызвал Федора. Юный воин поднялся, без всякой неловкости встал перед толпой и заговорил о собственном путешествии. Он рассказывал о Рашемене, о Времени Бед, когда давно ушедшие герои и древние боги странствовали по земле — страшном времени, искаженной магии и жутких ночных кошмарах, мучавших его народ. Потом пришло вторжение туйган и разорение его земли. Он говорил о собственном участии в войне, о том, как все легче и сильнее приходила к нему берсерковая ярость. Наконец откровенно поведал о необходимости вернуть контроль над силой берсерка и своей надежде, что Ветроход и волшебница дроу, несущая его, помогут ему вновь обрести себя и помочь своей стране.

Упоминание об этом по-видимому тоже подняло Лириэль в глазах руатан, поскольку многие с гордостью и одобрением кивали, пока Федор говорил об усилиях дроу, изучавшей их историю и о сотворении руны, приведшем их обоих сюда. Когда рассказ Федора подошел к концу, от костра остались только сверкающие угли. По сигналу Аумарка толпа тихонько рассеялась по домам, многие несли уснувших ребятишек. Двоюродный брат Хрольфа, чье суровое выражение казалось странно неуместным на лице, таком похожем на физиономию жизнерадостного капитана, поднялся и направился прочь от площади, не сказав пирату ни слова. Дагмар хотела задержаться, но ее отец произнес несколько резких слов на языке, который Лириэль не понимала. Руатанка недовольно но послушно последовала за отцом, оставив Хрольфа наедине с Федором и Лириэль. Впервые с момента высадки на Руатиме дроу получила шанс высказаться.

“Ну, и что мы из этого получили?” поинтересовалась она.

Хрольф поморщился и пожал плечами. “Ты здесь, девочка, и пока никто не собирается загонять тебя назад в море. Это большее достижение, чем ты можешь подумать! Да и слова парня помогли. Но мой родич Ульф — симпатичный парень, но упрямый как улитка — не очень-то хочет обучать рунной магии эльфийскую женщину”.

Новости, не будучи неожиданностью, тем не менее разочаровывали. Плечи Лириэль опустились, и она выдавила сквозь зубы ругательство на дроу.

“Ну-ну, не паникуй”, успокоил Хрольф. “Ульф изменит решение! Он хороший человек, и не из тех, что слепо следуют общему мнению. Дай ему время оценить тебя”.

“А до тех пор?” невесело спросила дроу.

“Дай подумать”, пробормотал капитан, почесывая бороду в имитации глубокой задумчивости. “Ты, должно быть, зачитала все свои книги до дыр за плавание. Может, хочешь другие?” осведомился он лукаво.

Глаза дроу вспыхнули, и Хрольф ухмыльнулся. “Тогда завтра я отведу тебя в Зеленую Комнату. У нас хорошая библиотека, забита книгами и свитками отовсюду. Не знаю, честно говоря, что там, но можешь посмотреть сама”.

“Я не слыхал, чтобы о Руатиме говорили как о месте ученых”, заметил Федор.

Пират пожал плечами. “Так само получилось, никогда ведь не знаешь, что можешь раздобыть взяв на абордаж корабль, или разграбив замок. Для большинства здешних Зеленая Комната — просто особый вид сокровищницы. Эти книги могут быть драгоценнее золота, но какой от них прок простым морякам и рыболовам”.

“Можешь подождать денек с визитом в эту сокровищницу?” спросил у дроу Федор. “Нас пригласили участвовать вместе с кем-то из молодежи в походе к Интару утром. Думаю, стоит пойти”.

“Опасное дело”, предупредил Хрольф. “От этих развалин лучше держаться подальше”.

“Неужто мои уши подводят меня? Кажется, только что я слышал слова старой женщины из уст Хрольфа Буяна?” раздался за их спинами новый веселый голос.

Трое приятелей повернулись встречая вновь прибывшего. Человека, подошедшего к ним, отмечали толстые косицы бледного пепельно-серого оттенка, грубовато-добродушное веселое лицо с проницательными серыми глазами и ухоженная короткая бородка. Он был почти на ладонь выше Федора, с таким же крепким, мускулистым телом, одет в кожу и вооружен как для сражения. За спиной у него был закреплен широкий меч, а загруженный разнообразным оружием пояс крест-накрест сходился на массивной груди. На одном бедре висел одноручный боевой топор, с другой стороны большой железный молот — с широким, плоским митриловым диском на одном конце и угрожающим острым выступом на втором.

“Ведигар!” приветственно взревел Хрольф, протягивая обе руки к запястьям человека в воинском приветствии. “Рад снова увидеть тебя, дружище. Что привело тебя в деревню?”

Бородатое лицо помрачнело. “Ты знаешь, что Торфинн убит”, начал он.

“Да, Дагмар сказала. Великая потеря”.

“Большая, чем ты знаешь”, угрюмо произнес Ведигар. “Он должен был стать Первым Топором Хольгерстеда вслед за мной”. Брови Хрольфа поднялись. “В самом деле? Я знал Торфинна как отменного бойца, но никогда не слышал, что он присоединился к хамфариггенам — сильным обликом” перевел он Лириэль и Федору. “Хольгерстед — деревня к северу. Там живут и тренируются наши берсерки. Сильнейшие среди них в боевой ярости могут принять формы зверей. То еще зрелище, хотя и редкое теперь, не так как в старые времена”.

“Торфинн был последним, после меня”, печально согласился Ведигар. “Нет больше хамфариггенов на Руатиме, и некому будет вести, когда я уйду в залы Темпуса. Старые женщины, читающие знаки, полагают, что дочь шамана из всех наших женщин скорее всего может выносить сильных обликом сыновей. Поскольку Торфинн мертв, я пришел в деревню ухаживать за его нареченной невестой”.

“Ты не кажешься особо счастливым по этому поводу”, отметила Лириэль, с большим удовольствием, чем того требовала ситуация.

“У меня есть жена”, последовал короткий ответ. “Она принесла мне только дочерей, но мне достаточно. Не может быть мира с двумя женщинами под одной крышей”.

“И с одной-то его немного”, ухмыляясь согласился Хрольф.

“А что ты, Федор из Рашемена?” осведомился Ведигар, явно стремясь сменить тему. “Среди твоего народа есть хамфариггены?”

“Нет, и хвала за то древним богам!”, воскликнул Федор с таким пылом в голосе и ужасом на лице, что Ведигар отступил на шаг, и озадачено уставился на юношу.

Боясь, что он оскорбил вождя Хольгерстеда, Федор поспешил объяснить. “Ты слышал мои слова, ритуалы Рашемена больше не в силах управлять моей боевой яростью. Мне не хотелось бы думать, что я могу стать зверем помимо воли, как укушенный волком с приходом полной луны!”

Это заставило Ведигара задуматься. “Раз дар смены облика не принадлежит Рашемену, он не входит в ту магию, что вырвалась из-под контроля в тебе. Но возможно, ты мог бы изучить наши ритуалы. Тогда бы у тебя появилась берсерковая сила, подчиняющаяся твоей воле”.

“Отличная идея”, мгновенно подхватила Лириэль, но Федор сомневался.

“Подумай об этом, и мы снова переговорим в иное время. Но хватит разговоров, парень. Давай проверим твою силу и умение”, пригласил с добродушной улыбкой Ведигар обнажая меч.

Рашеми мотнул головой. “Я не смею”, сказал он прямо. “Даже дружеская схватка может пробудить во мне ярость”.

“Тогда молоты”, предложил Первый Топор, пряча обратно меч и отстегивая с пояса молот. “Будем метать на дальность”.

Не в силах ничего возразить против этого, Федор согласился. Ведигар вручил ему оружие, и юный рашеми оценивающе примерил его. Тяжелый, но куда легче молота, которым он работал в кузнице. Он подбросил его в воздух, наблюдая, как он вращается, определяя скорость и баланс. Лириэль и Хрольф инстинктивно отшатнулись в сторону от падающего оружия, но Федор остался на месте, с легкостью перехватив гладкую рукоять.

Ведигар поднял бровь. “Тебе это не впервой”.

“Семь лет в кузне”, согласился рашеми. “Меня определили как оружейника, как только я мог истопить огонь и удерживать клещи. Я никогда не использовал молот в бою, но ради состязания мы нередко бросали их, закончив с дневной работой”. Федор занес оружие для броска. Заметив на краю площади дерево, он метнул со всей силы. Вращаясь на лету, молот понесся к цели, и глубоко вонзился в дерево заостренным концом.

Первый Топор кивнул, заметно впечатленный. “Ты должен прийти в Хольгерстед. Это место для тебя”, просто сказал он.

“Мне хотелось бы повидать больше на Руатиме”, согласился Федор. “Завтра мы идем в Интар, и я хочу осмотреться в холмах и лесах по округе — может, поохочусь. Я слишком долго был вдали от земли”, мечтательно объяснил он. “Но через несколько дней я приду”.

“Я предупрежу братьев-воинов, чтобы они ожидали тебя”, сердечно ответил Ведигар, хлопая его по спине. “Но луна уже высоко, пора спать. Неженатые мужчины деревни спят в Треллеборге — казармах. Пойдем туда; там же есть место и для гостящего воина”. Федор быстро покосился на Лириэль, но Хрольф опередил его.

“О девочке не беспокойся”, сказал он, обнимая дроу за плечи. “В этой земле незамужние женщины остаются в домах своих отцов. У меня есть несколько складов на окраине деревни, и дом где найдется комната для нее. Никогда прежде у меня не было дочери, но думаю я быстро обучусь этому”.

“Никто не позаботится о ней лучше тебя”, ответил Федор, глубоко тронутый искренней теплотой слов Хрольфа.

“О, не обращайте на меня внимания, — устраивайте все по своему вкусу!” выпалила Лириэль. Дроу стряхнула руку Хрольфа и развернувшись направилась в ночь. Пройдя несколько шагов она остановилась, обернулась, и бросила яростный взгляд на пиратского капитана. “Ну так ты идешь или нет?”

Два ее друга обменялись короткими понимающими взглядами и незаметными улыбками. “Одну важную вещь надо держать в уме когда имеешь дело с эльфийками”, поведал Хрольф Федору шутливым шепотом. “Они такие же женщины, только в куда большей степени!”

Восходящее солнце все еще не оторвалось от далекого морского горизонта, когда Лириэль и Федор впервые увидели Интар, огромный, широко раскинувшийся замок, насквозь пропитанный седой древностью. Широкая каменная стена, окружавшая его, множеством прорех свидетельствовала о свирепости времени и сражений. В пределах первой ограды располагался лабиринт стен и строений, большая часть которых превратилась в высокие груды камней. Над всем этим возвышалась единственная округлая башня, выглядящая далекой и чуждой как вдова на похоронах воина. Пришельцы — Федор, Лириэль и три юных руатанина — долго стояли, погрузившись в мрачное созерцание угрюмого места.

“Здесь лучшее место чтобы войти”, указал на расселину в стене Ивор, юноша с копной желтых волос. “Та область исследована и безопасна”. “Безопасна — от чего?” насторожено осведомилась Лириэль. Ореол магии, видимый ей как густой утренний туман, окутывал руины. Лучше ей знать заранее, с каким видом владеющих магией существ можно встретиться здесь, чтобы подготовить необходимые заклинания.

“Время от времени в развалинах поселяются дикие звери”, ответила Дагмар таким голосом, будто успокаивала испуганного ребенка. Молодая женщина достала с кушака небольшой костяной нож и протянула его дроу. “Тебе не обязательно использовать его, но может, с оружием ты будешь чувствовать себя увереннее”.

Лириэль уставилась на жалкий клинок, затем на девушку. Судя по ее виду, Дагмар была серьезна. Глаза дроу сузились.

Предвидя готовую разразиться бурю, Федор торопливо взял нож из протянутой ладони Дагмар, и пристроил его в сапог Лириэль. “Ты можешь найти для него применение”, прошептал он, и мгновенно пожалел о своем выборе слов. Хмурая улыбка дроу говорила, что кое-что ей на ум уже пришло.

В этот момент низкий, дрожащий стон зародился где-то в глубине каменного лабиринта, медленно поднявшись до пронзительного воя. Звук был слабым и далеким, но нес в себе неестественный холод, пробравший дрожью каждого члена исследовательского отряда.

“Дух”, произнес Ивар, с голосом бесцветным от ужаса. “Их много в этих руинах”.

“Не просто дух”, поправила его Лириэль. “Это кричит банши — один из видов нежити, она может остаться после смерти эльфийской женщины. Непонятно, что заставляет ее рыскать здесь”.

Федор уловил задумчивую нотку в ее голосе, и вспомнил о ее клятве найти и освободить плененные души морских эльфов. Хотя он и уважал ее верность данному слову, но связи здесь не видел. “Это место было когда-то эльфийской крепостью?” спросил он.

Пятый участник их похода — Бринвульф, молодой воин с рыжевато-коричневыми волосами и бородой, презрительно хмыкнул. “Сомневаюсь, что даже Интар настолько стар! На острове нет эльфов, не было со дней Рус”, похвалился он.

“Однако старейшины предупредили, чтобы мы не ходили в Интар когда кричит стонущий дух”, разочаровано добавила Дагмар. “Сигурд и Кара не послушались”. Лириэль не было нужды спрашивать о судьбе их постигшей; хмурые лица трех молодых людей — и ее собственные знания о природе банши — были достаточно красноречивы. Без магической защиты, люди несомненно погибли, пораженные воем банши. Лириэль подумала, как повезло ее спутникам, что уже наступил рассвет; вой банши леденит в любое время, но несет смерть лишь по ночам. Тем не менее, прикосновение твари, даже один взгляд на нее, могут быть опасны.

Но жрица Лолт — даже не слишком охотная служительница — может не страшиться нежити. Лириэль доказала это в подземельях под Скуллпортом. Вытянув обсидиановый кулон из-под туники, она приготовилась вновь встретиться с могуществом и хаосом, составлявшими природу ее темной богини.

“Я иду внутрь”, сообщила она Федору.

Юноша кивнул, будто ожидал этого. Он повернулся к своим новым друзьям. “Встретимся в деревне”.

Трое руатан спорили и настаивали, но скоро поняли, что не смогут отговорить ни Федора, ни его странную маленькую спутницу. Часто оглядываясь, они направились прочь, и вскоре исчезли в лесу, предоставив рашеми и дроу их судьбе. “Замок?” спросил Федор, когда они наконец остались одни. Лириэль кивнула. Известно, что банши накапливают сокровища, а замок был наиболее вероятным местом для их хранения. Крепче ухватившись за священный символ, дроу погрузилась в каменный лабиринт, пробираясь к башне. Федор следовал за ней вплотную, готовый встретиться с любым созданием, возможно прячущимся среди камней и теней.

До подножия башни они добрались без приключений. Единственный изогнувшийся аркой проход, где когда-то находилась давно сгнившая деревянная дверь, вел в крепость. За ним простиралась тьма. Лириэль призвала шар магического огня, и последовала вслед за сияющей сферой в темное нутро башни.

Внутренний двор замка сохранил еще намек на прежнюю роскошь, в виде узорчатого мрамора стен и потолка. Лириэль заметила выбоины, где из камня выковыривались драгоценные камни, и отличительную эльфийскую архитектуру низкой стены, окружавшей минеральный источник, пузырившийся в центре двора. Но ни следа сокровищ или духа.

Дроу подошла к источнику и уселась на крошащийся мрамор. Мгновенно на нее навалилось ощущение холода, хотя в застоявшийся воздух от воды поднимался пахнущий минеральный пар. Преодолевая отвращение, Лириэль заглянула вглубь воды. Изнутри на нее двумя жестокими алыми глазами глядело лицо карги — эльфийское лицо. Высохшая кожа, туго натянутая на узкие кости, редкие клочки волос, словно переплетение змей, колыхались в бурлящей воде. Руки, больше похожие на когтистые лапы, со смертоносной нацеленностью поднимались к Лириэль.

Дроу вскочила на ноги, держа кулон в ладони; банши вырвалась из воды и взмыла в воздух. “Магия у тебя, магии жажду я, — но живое не пройдет”, зашипел дух, мечась вокруг застывшей пары, как дикая кошка, кружащая у добычи.

На продемонстрированный дроу священный символ банши отреагировала издевательским, полным ненависти смехом. Лириэль лихорадочно бормотала слова жреческого заклинания, предназначенного для лишения нежити силы. Безумная радость банши только усилилась, и наконец Лириэль поняла, с чем столкнулась.

Дух был когда-то дроу.

Хотя для эльфийки любой из наземных рас возможно обратиться ко злу и превратиться к банши, темные эльфы достигали в зле совершенства, обучались ему — выращивались для него! Банши-дроу считалась одной из самых опасных разновидностей нежити. Высшей жрице, возможно, хватило бы сил изгнать ее; Лириэль наверняка нет. И единственная вещь, способная убить банши — чары, рассеивающие зло — также были ей недоступны. Это заклинание в Мензоберранзане не преподавалось. Учитывая природу жречества Лолт, подобная магия была бы самоубийственной.

Лириэль повернулась к Федору. “Бежим”, сказала она коротко.

Он не стал спорить. Приятели рванули прочь из башни, пока хохот банши превращался в короткие взрывы воя, презрительно сопровождавшие их бег вдоль ведущего к морю обрыва. Они не сбавляли скорости, пока башня Интара не скрылась из виду, и голос банши не стал лишь таящимся в глубине души холодком.

Рашеми остановился первым. Склонившись и опустив ладони на колени, он втягивал воздух долгими нервными глотками. “Лучше сотня вооруженных врагов, чем это”, выдавил он.

Лириэль кивнула, но глаза ее были обращены к морю, а мысли все еще заняты происшедшим. Логова банши всегда содержат то, что эльфийка ценила при жизни. Что за магию охраняет банши, и почему она заявила, что не может пройти живое? Здесь таилась загадка, одновременно беспокоившая и интриговавшая любознательную дроу.

Неожиданно внимание погруженной в раздумья дроу привлекло движение на каменистом пляже под ними. Две фигуры шагали вдоль берега — несомненно любовники, судя по переплетенным ладоням и заботливому виду, с которым высокий светловолосый мужчина склонялся над гораздо меньшей его женщиной. Лириэль пригляделась к ней повнимательнее: несмотря на желтые волосы и бледную кожу женщина отнюдь не походила на северянку. Слишком маленькая, слишком тонкая и абсолютно непрактично одетая, в облегающее золотистое платье, из ткани больше подходившей для королевского венчания чем для свидания у моря. Холодный ветер дул с моря, но несмотря на это на женщине не было плаща — только белый шелковый платок на плечах. Парочка смотрела на море, и поскольку они находились слишком далеко даже для эльфийских глаз Лириэль, чтобы разглядеть их в подробностях, она не стала тратить время и показывать на них Федору. Да она и не особо хотела, чтобы он наблюдал за поглощенными друг другом любовниками. “Давай пойдем лесом”, бросила она и отошла от края обрыва.

Они шли в молчании примерно с час, когда, без предупреждения, Федор остановился и обнажил меч. Лириэль без раздумий последовала его примеру, достав кинжал и приняла боевую стойку прикрывая его спину.

“Что случилось?” спросила она голосом чуть выше шепота. “Лес”, ответил он так же. “Он умолк”.

Дроу напрягла слух. Действительно, странные звуки лесных обитателей — жужжание насекомых, птичьи крики, перебранка странных пушистых существ, которых Федор называл белками, — все исчезло. Единственным звуком остался ветер в беспокойных листьях.

И в этот миг с порывом ветра навстречу им распахнулись крылья. Лириэль инстинктивно бросилась прочь в перекате. При всей быстроте дроу, нападавший оказался еще стремительней. Обжигающая боль ударила по ее плечам, и следом быстрый, раздирающий рывок выдранного с корнями локона волос. Не обращая на это внимания Лириэль вскочила полусогнувшись, и широко распахнула глаза от удивления.

Федор, держа двумя руками меч перед собой, стоял напротив ястреба размером с человека. Гигантская птица и воин двигались медленным, завораживающим танцем, кружа в поисках шанса. Клочок белых волосЛириэль зацепился за один из когтей ястреба, здорово смахивавших на кинжалы, а яркие серебристо-серые глаза разглядывали противника со звериным разумом. Когда Федор кинул быстрый, озабоченный взгляд в сторону дроу, ястреб воспользовался мгновением и рванулся в атаку, направив клюв в сердце человеку.

Лириэль ахнула; у нее не было времени отразить удар. И необходимости — даже без боевой ярости, Федор оставался умелым бойцом. Черный меч взлетел, парируя удар и резко отворачивая в сторону изогнутый клюв. Какой-то миг шея птицы оставалась открытой. Но без берсерковой мощи и скорости, Федор не мог управляться тяжелым мечом достаточно быстро, чтобы использовать представившуюся возможность.

Гигантский ястреб вприпрыжку отскочил на несколько шагов, широко раскинув крылья и готовясь напасть снова.

Достав с пояса боло Лириэль коротко размахнулась, и отправила его в полет. Оружие зацепилось и обвернулось вокруг лапы. Грузики столкнулись с приятным ее слуху треском, ястреб, покачнувшись, застыл. Дроу даже посмела надеяться, что лапа сломана, но хищник восстановил равновесие и вновь перешел в наступление, на сей раз надвигаясь на Лириэль странной, подпрыгивающей поступью.

Дроу выхватила несколько метательных кинжалов, примериваясь к мишени. Она как-то видела, как обыкновенный ястреб спикировав к земле схватил и унес кролика, почти с себя размером. У нее не было сомнений, что у этого гиганта аналогичные намерения, и судя по дрожи в ее плечах, намеченной целью стала она.

Взмахнув рукой, она метнула четыре кинжала. Все попали точно, по рукоять погрузившись в пестрые перья на груди птицы. Но толстый слой мышц под ними защищал все жизненно важные органы. Ястреб лишь еще раз вскрикнул, и бросился вперед, немного припадая на одну ногу, и тем не менее двигаясь быстрее, чем могла бы представить Лириэль. Распахнутый клюв обдал ее запахом падали.

Дроу перекувыркнулась назад, вскочила на ноги и метнулась в сторону. Тем временем, в бой снова вступил Федор, колотивший птицу дубиной. Это купило Лириэль нужное ей время. Прикрыв одной рукой глаза, она сотворила огненный шар, и отправила его в подбиравшегося все ближе ястреба.

Заряд разорвался, вспышкой и вихрем перьев. Федор отшатнулся, ослепленный неожиданным светом и задыхающийся в жуткой вони, исходившей опаленного ястреба.

На весь лес раздался пронзительный вопль, ошеломляющий звук, по силе способный поспорить с грохотом взрыва и яростью банши. Хлопая по воздуху огромными крыльями, раненый ястреб поднялся в небо, оставляя за собой полосу вонючего дыма и неуверенно направился на запад, в глубокие тени, отбрасываемые горами Руатима.

Лириэль встала, пошатываясь, и посмотрела на друга. Он остался цел, но разрыв покрыл его сажей; лицо его теперь было почти так же черно, как и ее собственное, к волосам и рубахе прилепились жженые перья. Он откашлялся, выплюнул перышко и заговорил.

“У меня на родине есть множество странных поговорок, и, как ты знаешь, я часто их использую. Но поверь, к одной из них я никогда больше не отнесусь небрежно, ибо теперь я понял ее истинную суть!”

Дроу нахмурилась, озадаченная странным поворотом мыслей приятеля. “Есть те, кто думают и те, кто мечтают?” предположила она, хотя и не видела никакой связи между любимым выражением Федора и только что случившимися событиями.

“Не эта”, ответил он, весело улыбаясь. “ ‘Почти’ считается только в играх с подковой, и огненных заклинаниях”.

Глава 13 Меняющие облик

По настоянию Лириэль, после обеда Федор покинул деревню вместе с группой охотников. Она чувствовала, как рвется он побродить по лесам и холмам, и не собиралась удерживать его рядом и заставлять нянчиться с ее царапинами. С нее хватало и Хрольфа. Капитан кудахтал и выговаривал ей словно целая орда наседок, разбирая до основания собственный склад в поисках мази и бинтов.

Приказав Лириэль сидеть смирно на большой бочке с элем, капитан добыл среди своих запасов бочонок специальной травяной настойки. Как оказалось, тот же рецепт, что он использовал с медом Муншае считался полезным для очищения ран и приглушения боли — не говоря уж о покрытии им днищ кораблей для водонепроницаемости — и резервы этой жидкости были неимоверны. Осторожно срезав разодранную кожу одежды, Хрольф капнул немного на ткань и начал протирать неглубокие раны, украшавшие оба ее плеча.

Все эти операции Лириэль вынесла с нехарактерным терпением. Откровенно говоря, ей нравилась незнакомая ранее нетребовательная приязнь, с которой относился к ней “приемный отец” со дня первой их встречи. Но сокровища Зеленой Комнаты манили, и вскоре Лириэль пожалела, что не отослала излишне усердного пирата вместе с Федором.

“Все еще не избавился от женщины, как я погляжу”, раздался от двери резкий голос.

Хрольф покосился на рыжебородого первого помощника. “Ибн! Не видел тебя с тех пор, как мы пристали к берегу, парень. Не спится? Пришел глотнуть еще чуток меда?”

Фыркнув при упоминании о своем вынужденном отдыхе на корабле, его собеседник зло посмотрел на дроу. “Плохи дела”, пробормотал он, доставая трубку. “Думал, нам хватило нашей доли дурной удачи на Эльфийке. Но, похоже, беда сошла на берег вместе с нами”.

“Не зажигай трубку здесь”, предупредил Хрольф, намеренно игнорируя обвинения моряка. “Тут хватит этого новомодного дымового порошка, чтобы сбросить в море весь Руатим!”

Ибн убрал трубку и кремень, и изучающе огляделся вокруг. Склад был доверху набит ящиками и бочонками, расставленными без всякого видимого порядка. “Хорошо, что ты можешь припомнить все, что у тебя тут есть, капитан. Никто другой не сумеет, это уж точно”.

“Ты сюда ради этого пришел, парень?” мягко осведомился Хрольф. “Оскорблять мою девочку, и лезть с непрошеными советами?”

“Предупредить тебя”, ответил Ибн, не моргнув возвращая холодный взгляд пирата. “Рано этим утром я был с рыбачьими лодками. Похоже, видел морского эльфа”.

“Кзорш?” спросил капитан, удивленный известием. “Может и он. Для меня все они на одно лицо. Утренний улов оказался паршивый. Часть сетей разрезана. В этих водах творится неладное, не сомневайся”.

“На что ты намекаешь, парень?” вспыхнул Хрольф.

“Может быть, не я один видел эльфа. Если люди начнут думать, что за недавними напастями стоят твои друзья, они придут за ответами к тебе”. Первый помощник помолчал, и снова указующе посмотрел на дроу. “Может быть, капитан, тебе стоит подумать, какими будут эти ответы”.

“А может быть, парень”, ответил капитан, угрожающе копируя манеру Ибна, “тебе стоит убрать свою поганую задницу отсюда, пока я тебе ее промеж плеч не вбил”.

Ибн только пожал плечами. “Мы долго плавали вместе, капитан. Я решил, что предупредить тебя обязан, — а теперь поступай, как знаешь”. С этими словами он развернулся на каблуках и вышел из склада.

“Этот тебе не друг, девочка”, предупредил пират Лириэль. “Мне всегда нравился Ибн, — насколько он это позволял, во всяком случае, — но на него находит иногда. Попомни мои слова: за ним стоит приглядывать”.

Предупреждение все еще звенело в мыслях Лириэль, когда она направилась к длинному деревянному строению, хранившему краденные книжные сокровища Руатима. Она не думала о Ибне с момента схода на берег, и теперь, сообразив это, встревожилась. Дроу не выживали, если позволяли себе игнорировать врагов. Однако теперь, рассудила она мрачно, их численность и разнообразие здорово затрудняют ей дело!

Когда подступил вечер, отбрасывая на деревню долгие тени, Лириэль уже получила некоторое представление о том, что ей противостоит. Она обыскала Зеленую Комнату в поисках любой крохи информации о элементальном плане воды. Поскольку один из ее неизвестных врагов умел призывать водяную элементаль, вполне логичным было узнать все, что можно о подобных силах. Чем больше читала дроу, тем больше проникалась почтением к своему скрытному неприятелю, и власти, которой он или она может обладать. Один из абзацев привлек ее внимание особо, поскольку намекал на потрясающие выводы — и возможности.

“Нереиды”, прочла она вслух. “Изменяющие облик существа с элементального плана воды, живут, чтобы обманом топить неосторожных моряков. Часто они принимают форму прекрасных женщин, зачаровывают мужчин и заманивают их к погибели. Нереида носит особый платок, в котором заключена ее сущность. К тому, кто сумеет отобрать его, нереида попадает в рабство. Маг может приказать пленной нереиде выполнять его приказы, даже вынудить ее помочь в путешествии на элементальный план воды”.

“Легенда”, произнес резкий, глубокий голос. “Басня скальдов, ничего больше”.

Лириэль оторвала глаза от книги и посмотрела на деревенского шамана. Ему удалось произвести на нее впечатление. Ульф был большим человеком, и все же она не услышала, как он вошел в комнату.

“Больше чем легенда”, прямо ответила она. “По-моему, я видела одну сама, сегодня утром, прогуливающейся по берегу с каким-то мужчиной. В тот момент я подумала, что с женщиной что-то не то, но тогда не поняла, в чем дело”.

Ульф глядел скептически. “Если бы это было так, что сталось с мужчиной? Легенды говорят, что нереиды зачаровывают людей, чтобы утопить их, но сегодня никто не пропал”.

Дроу признала справедливость аргумента, но все же не желала отказываться от своей теории. Она покрутила серебряное колечко, которое неудачливые похитители — морские огры — надели ей на палец. Если необъяснимые утопленники были действительно работой морских сирен, возможно, стоит отдать кольцо водного дыхания Федору. Мужчины, насколько она смогла понять, оказывались куда уязвимее к чарам этих существ, чем женщины. Естественно.

“Почему ты пришла сюда?” потребовал шаман с типичной прямотой северянина. “Что ты надеешься найти на Руатиме?”

“Все, что рассказали обо мне Хрольф и Федор правда. Меня привела сюда создаваемая руна, и когда она будет завершена, я вырежу ее на Дитя Иггсдрасиля с помощью магии Ветрохода”.

Ульф нахмурился. “Ты знаешь необходимые ритуалы? Ты сможешь хотя бы найти священное дерево?”

“Покажи мне”.

“Я не стану учить тебя”, объявил шаман. “Это невозможно. Ни один хилый эльф не обладает силой или волей необходимой, чтобы придать форму руне”.

Лириэль начала злиться. “Ты говоришь о том, чего не знаешь. Назови условие. Если я не сумею выполнить его, — а я сумею! — вот тогда ты получишь право говорить, что знаешь пределы моих сил!”

Искорка интереса промелькнула в холодно-синих глазах шамана. “В тебе есть упорство; это говорит в твою пользу. Но нет, я не стану называть испытаний. Если твоя руна истинна, они найдут тебя сами”.

“А когда я добьюсь успеха, ты научишь меня?” уточнила Лириэль. “Этого еще не случилось”, холодно ответил Ульф. “И сомневаюсь, что случится. За новую руну всегда есть своя цена, и куда выше, чем большинство согласны заплатить”. Прежде чем дроу успела ответить, резко распахнулась дверь библиотеки, и в комнату вбежал желтоволосый парнишка. Лириэль узнала Ивара, одного из тех, кто вместе с ней и Федором отправился в Интар. Его рубаха была запачкана кровью, глаза на безбородом лице глядели дико.

“Ты должен прийти”, настойчиво воскликнул Ивар, хватаясь за рукав шамана. “Охотники! Некоторые мертвы, и Аумарк Литил — ”

“Первый Топор убит? Как?” потребовал Ульф.

“Нет, он еще жив, но ему нужна помощь. Дикий вепрь напал на нас около ущелья. Аумарк ранен, и тяжело”. Лицо шамана помрачнело, он быстро последовал за юношей, сопровождаемый по пятам любопытной дроу. У двери круглой деревянной хижины собралась толпа, но мгновенно раздалась, пропуская шамана. Лириэль заколебалась, но все же протолкалась вслед за ним. Она рассудила, что у шамана сейчас более важные заботы, чем выкидывать ее вон, так что устроилась у стены, где могла все видеть.

Раненый вождь лежал в быстро расплывающейся луже крови. На боку его был глубокий порез, там, где прошлись клыки вепря. Ульф бормотал что-то, перевязывая рану мягкой тканью и выкладывая на кожу вокруг травяную массу. Он кинул в огонь еще какие-то травы; комнату мгновенно заполнил ароматный дымок. Лириэль с интересом заметила, что в травах, пахучем дыме и словах таилась магия. Но рана Аумарка была слишком глубока, и магия Севера не могла усмирить хлеставшую кровь вовремя. Толстый слой перевязки уже побагровел.

Дроу присела рядом с усердно работающим шаманом. “Дай я”, приказала она. Ульф напрягся, потом коротко кивнув сдался.

Лириэль содрала бинты и положила одну тонкую черную ладонь на раскрытую рану, другой коснувшись амулета Лолт. Закрыв глаза, она мысленно представила мертвенную темноту своего древнего дома, — владения Паучьей Королевы, — следом обратила мысли на слова жреческого заклинания. Одновременно она отчаянно пыталась придумать что-то, что можно было бы предложить темной богине в обмен на дар исцеления, о котором она собиралась просить. У Лолт, богини хаоса, госпожи жестоких дроу, нет интереса в человеческом воине — если она, Лириэль, не найдет его.

“На эту землю надвигается война”, произнесла Лириэль, читая вслух молитву на дроу. “Я чувствую это, пусть и не знаю еще имена всех ее участников. Излечи этого вождя, и я буду стоять в битве рядом с ним, и сражаться как жрица Лолт. Дроу воевали на поверхности — и проиграли. Но если ты позволишь, эта война будет выиграна твоим именем, и все живущие под светом солнца познают наконец истинное могущество Лолт!”

Амулет в ее ладони запульсировал исходя силой, и Лириэль поняла, что ей удалось пробудить интерес гордой и своенравной богини. Она быстро произнесла жреческое заклинание, напрягшись, когда темная магия прошла сквозь нее в неподвижное, бледное тело руатанского вождя. Раздалось шипение ожога, она ощутила, как разорванная плоть под ее ладонью срастается. Тело Аумарка коротко содрогнулось от немилосердного исцеления, и успокоилось.

Усталая, с кружащейся головой, Лириэль открыла глаза, и медленно приглушила поток энергии. С облегчением она отметила, что дыхание вождя стало глубже, и на изможденное лицо стали возвращаться краски.

“За сделанное тебе признателен весь Руатим”, медленно проговорил шаман. “Истинно скажу, никогда я не видел столь могущественной лечебной магии. И все же, я не буду учить тебя”.

Какое-то мгновение дроу смотрела на человека, подавленная его упрямым отказом. Потом быстрыми, сердитыми движениями вскочила на ноги и вышла из хижины. Деревенские, часть которых стала свидетелями ее волшебства, почтительно расступились перед ней. Здесь же оказался и ожидавший ее Федор. Дроу с запозданием вспомнила, что он так же участвовал в ставшей катастрофой охоте, и стянула серебряное кольцо. Взяв его за ладонь, она надела ему кольцо на мизинец. “Не снимай”, посоветовала она тихо. “От этого вполне может зависеть твоя жизнь”. В ответ он улыбнулся. “Как я погляжу, ты тоже была занята. Пойдем, вороненок, надо поговорить”.

Оставив деревню, они прошли вдоль берега на запад, кутаясь в плащи от холода надвигающейся ночи. Федора явно обуревали сомнения, но он молчал до тех пора, пока закатные цвета почти не растворились в серебро. Неожиданно он спросил дроу, рассказала ли она кому об утреннем нападении.

Лириэль моргнула. “Только Хрольфу. Говорил ли он об этом с кем-то, не знаю. А в чем дело?”

“Вепрь, ранивший Аумарка”, начал Федор. “Может, это и был обычный зверь, но мне так не кажется. Я охотился на диких кабанов в Рашемене. Они всегда опасны, но этот оказался просто невероятно хитер. Готов поклясться, он дожидался нас в засаде, как будто знал каким путем пойдут охотники. И я видел кое-что”, добавил он с особым ударением, имея в виду магическое Зрение, присущее рашеми. “Было в нем нечто знакомое. Это как — как если бы зверь отбрасывал тень не похожую на себя, тень облика, которого я не смог распознать. Очень похоже было с тем ястребом”.

“Значит?”

“Хамфаригген”, сказал он угрюмо. “Боюсь, ястреб и вепрь — две формы, принятые одним и тем же человеком”.

“Ведигар”, выдохнула Лириэль, кивком добавляя этот кусочек к головоломке, уже почти сложившейся в ее мыслях. “Да, это многое объяснит! Атаки на охотников, даже пропавших детей”.

“Но почему?” недоумевал Федор. “Почему такой человек нападает на своих?”

Дроу искоса глянула на молодого берсерка. То, что он сейчас услышит, ему не понравится. “Как и у тебя, у него нет выбора”, заявила она прямо, и рассказала все, что узнала о нереидах и своем подозрении, что одна из них наложила чары на руатанского оборотня.

Федор уставился на нее, пораженный. “Ты уверена?”

“Нет”, признала Лириэль, с вызовом глядя на друга. “Но, кажется, я знаю, как мы можем проверить”.

Лунный свет прикасался к морю серебряными пальцами, окутывая бледным сиянием каменистое побережье. Может статься, такие ночи Сюн, богиня любви, создавала специально для свиданий, но Федор шел у края воды в тишине и одиночестве.

Затем ветер донес негромкий звук, будто кто-то поет, тихо, для собственного удовольствия. Молодой рашеми остановился, прислушиваясь, околдованный безыскусной красотой песни. Он тихо обогнул высокую груду темных скал, изгибавшихся, формируя небольшую бухточку. Певица стояла на большой скале у самого края моря, глядя над водой и мягко напевая на языке, незнакомом Федору. Она оказалась молодой женщиной, светловолосой словно северянка, но более хрупкой — маленькой и тонкой почти как эльфийка. Очень красивая, с бледной кожей, жемчугом сиявшей под луной, мягкими волнами золотых волос, свободно спадавших на плечи. Испуганно дернувшись, при виде Федора, она поскользнулась на сырых камнях.

Федор инстинктивно рванулся вперед, поймав ее в падении. На миг золотая певица оказалась в его руках, и тусклая боль, всегда сопровождавшая воина, забылась. Она отодвинулась — так быстро! — нервно разглаживая белый платок, завязанный вокруг талии.

“Не бойтесь меня, леди”, промолвил он тихо. “Ваша песня привела меня, но я не хочу причинить вам зло, или нарушать ваше уединение. Если таково ваше желание, я уйду”.

Улыбка медленно появилась у нее на лице. “Вы так добры”, сказала она тихим, нежным голоском. “Я не против вашего общества — наоборот, не могли бы вы проводить меня домой? Я так затерялась в песне, что не заметила, как наступила ночь”.

Последние слова были произнесены со странной смесью опасения и невинного кокетства. Федор принял предложенную ладонь, поддерживая ее на пути вдоль берега. Девушка снова начала напевать, серебристая мелодия, смешивавшаяся с залитыми луной волнами, пока море и звук не стали едины. Федор не помнил, когда они остановились, или когда девушка вновь оказалась в его объятиях. Его разум отмечал мягкое поглаживание волн вокруг них, и солоноватый вкус ее губ. Или это море? Он не знал, и это его уже не заботило.

Резкий, отчаянный вскрик разорвал воздух, разрушив окутавшую Федора дымку. Холод, словно удар, обрушился на него, и он с изумлением обнаружил, что стоит по колено в ледяной воде. Неподалеку была Лириэль, с мрачно-триумфальной улыбкой на темном лице, и белым платком, развевающимся словно победное знамя, в руках. Золотая певица жалась в воде перед дроу, беспомощно протягивая руки, плача и моля возвратить ее платок.

В одурманенный мозг медленно вернулись детали их плана, и Федор с ужасом осознал, насколько поддался чарам нереиды. Будь он один, сирена попыталась бы утопить его, как, без сомнений, поступила с пропавшими рыбаками. И все же нереида была столь прекрасна, настолько похожа на человека и горе ее так разрывало сердце, что Федор с большим трудом вспоминал, насколько она опасна. У Лириэль, однако, подобных трудностей не возникло.

“Уймись!” прошипела она, взмахнув платком перед лицом стонущей нереиды. “Вот этой вещью ты принадлежишь мне. Прими свою службу, и оставайся в море — невидимой и неслышной — пока мне не понадобишься”.

Нереида закрыла лицо ладонями, жалостливо хныкая, и, погрузившись в воду, растворилась в ней.

Федор недоверчиво посмотрел на дроу. “Ты будешь держать ее в рабстве?”

“Естественно”, буднично сказала Лириэль. “Кто знает, когда вдруг пригодится нереида. Отличная работа, кстати, ты привел ее в воду прямо ко мне. Я не была уверена, что ты сообразишь, что я следую за тобой в воде, не оставляя на песке следов ”.

Он и не сообразил, но мудро предпочел не заострять на этом внимания. Несмотря на успех их задумки, он не мог не испытывать неудобства, не только в связи с той легкостью, с которой Лириэль обрекла нереиду на рабство, но и из-за того, как спокойно она готова использовать услуги сирены, несмотря на ее злую природу.

“Пойдем”, сказал он коротко. “Мы должны поговорить с Ведигаром немедленно”.

Первый Топор Хольгерстеда оказался спящим в комнате, которую они с Федором разделили в казармах Треллеборга. Ведигар проснулся быстро, с рефлексами тренированного воина. Глаза его удивленно сузились, остановившись на хмуром лице рашеми, и темной эльфийке рядом с ним.

“Что это значит, парень? В Треллеборг не принято приводить женщин!” укорил он Федора.

“Речь пойдет не обо мне. Сейчас нас интересуют девушки более экзотические”, холодно парировала Лириэль, доставая платок. “Это принадлежало твоей подружке. Узнаешь?”

Воин непонимаюше поглядел на полоску белого бахромчатого шелка, потом на Федора. “О чем вы говорите?” потребовал он.

“Ты ничего не помнишь, о золотоволосой девушке? Лириэль думает, что видела тебя гуляющим с ней у берега”.

“Дочь шамана? Ну и что? Ты же знаешь, я пришел в деревню ухаживать за ней”.

“Не Дагмар, магическое существо”, поправил Федор. “Умеющая зачаровать мужчину настолько, что он с радостью убьет себя, а может быть и других”. Глаза Ведигара опасно сузились, но он сохранил выдержку. “Объяснись”, произнес он ровно.

“Этим утром, чуть позже рассвета, мы возвращались от Интара по береговому обрыву. Лириэль увидела мужчину и девушку, бредущих вдоль кромки воды. Вскоре на нас напал гигантский ястреб, размером почти с человека. Это был не обычный ястреб”, мягко добавил Федор, “но такой, о которых ты говорил, рассказывая какие формы может принять хамфаригген”.

“Ты чужой в этой земле”, напрягшись ответил Первый Топор Хольгерстеда, “и, поскольку ты не осознаешь оскорбления в своих словах, я не брошу вызов”.

Лириэль раздраженно зашипела. “Отлично. Не бросай. Только объясни-ка это”. Прежде, чем кто-либо из людей успел среагировать, она ухватилась обеими руками за его рубаху у шеи. Быстрым, резким рывком она разодрала одежду до пояса.

Поперек груди воина, почти ровной линией, шли четыре неглубоких следа колющих ран. Под ними находился большой круг, в котором темные волосы были выжжены, а кожа представляла большой, красный волдырь.

“Объясни это”, холодно повторила дроу.

Мгновение Ведигар сидел молча. “Не могу”, признал он.

“Тогда позволь мне”, сказала Лириэль. “Я метнула в напавшего на нас ястреба четыре ножа, и небольшой огненный шар. К счастью для птицы, мышцы на его груди оказались слишком глубоки для ножей, а перья почти защитили от огня. Твои раны меньше, чем я ожидала, но с другой стороны, и мишень здорово съежилась. Без обид”, добавила она, бросив взгляд на мускулистый торс. “Еще я бросила боло ему в ногу, а Федор несколько раз прошелся дубиной по спине и правому боку. Там должны остаться неплохие синяки”.

“Да”, прошептал Ведигар.

Лириэль недоверчиво посмотрела на друга. “Ты не преувеличивал, говоря что здешний народ не слишком умеет врать”, сухо заметила она. “Этот даже не пытается!”

“Я говорю правду”, зло бросил воин, “по крайней мере, ту ее небольшую часть, что могу вспомнить! Вчерашним утром я выходил на берег, рассчитывая встретить дочь шамана, когда она вернется на берег после утренней рыбалки. Вы же знаете, она работает с рыбаками. Но я не увидел, как возвращаются лодки. Тогда я решил, что недопонял, какую бухту должен искать, и больше об этом не думал. Утро прошло быстро. Теперь, когда я задумался об этом, слишком быстро”.

“Ты не заметил боли? Ран?” настаивала она. “Заметил”, сказал он напряженно. “О них я не помнил ничего”.

“Что этим днем? Где ты был во время охоты?”

“Оставался в Треллеборге большую часть дня. Я не мог ни ходить, ни держать меч без боли. Как бы я смог охотиться?”

Федор озадачено глянул на Лириэль. “Значит, он не мог стать тем кабаном, что напал на Аумарка!” “Есть один путь”, признал Ведигар. “Те, кто сильней всего в изменении облика, могут иногда отправить хамфарир в полет. Тело остается позади; дух воплощается в животной форме. Возможно, я и сделал то, что вы предположили: при перевоплощении раны бы мне не помешали, хотя на моем теле останутся любые новые раны, нанесенные духу-животному. Скажите мне”, потребовал он неожиданно, “сумел ли кто ранить кабана? Копьем, в заднюю лапу?”

Федор кивнул, и плечи воина отчаянно опустились. “Я боялся, что так оно и есть. Но как это произошло, и почему я ничего не помню?”

“Я могу помочь тебе вспомнить”, уверенно произнесла Лириэль. “Истина твоих деяний скрыта в твоем разуме, который, властью моей богини, я могу прочесть”.

Не дожидаясь согласия Ведигара, дроу собралась, и тихо проговорила слова жреческого заклинания. Результат сказался мгновенно и драматично. Обычно заклинание позволяло лишь короткий взгляд в чужие мысли — картинка, впечатление, возможно несколько слов. На сей раз стена, выстроенная чарами нереиды, обрушилась, и Лириэль стала известна вся правда об участии воина в бедах, осаждавших землю которой он помогал править, и которую защищал.

И он тоже узнал все.

Ведигар застонал, спрятав лицо в ладонях от ужасов, которых он совершил, и которые теперь нахлынули на него единым потоком. Потом он долго сидел в мучительном молчании, но когда поднял глаза, в них читалась только решимость.

“Я созову Тинг”, сказал он твердо. “Расскажу обо всем, что совершил, и приму приговор людей, которых предал”.

Лириэль в отчаянии устремила взгляд к небу, а потом повернулась к Федору. “Говори с ним ты”.

“Я понимаю твое решение”, начал рашеми. “Твоя честь требует, чтобы ты принял наказание за свои поступки. Но твой долг перед родиной диктует иное. Странные события произошли с нами и с народом Руатима — больше, чем может быть объяснено наложенным на тебя проклятием нереиды. Нет, тут участвуют другие силы, и мы должны знать, в чем дело. Если за всем этим таится единая черная воля, не мудрее ли будет молчать, пока не станет известен ответ?” “Ты просишь меня подвергнуть опасности мой народ!” запротестовал Ведигар. “Я лучше умру в бою, чем позволю этому врагу продолжать свои козни!”

“Но как ты будешь сражаться? С кем?”

Первый Топор беспомощно пожал плечами, не в силах найти ответ. “Что сейчас нужно, это терпение и опыт в интригах — а и то и другое чужды воину Севера. Но дроу рождаются и обучаются как раз для таких вещей. Жди пока, и позволь нам искать ответы. Возможно, эта работа возложена на нас как часть создания руны, приведшего нас сюда”, добавил он неожиданно, и почему-то ощутил уверенность, что так оно и есть.

Лириэль согласно кивнула, глаза ее стали задумчивыми, пока она добавляла это новое прозрение в растущую картину. Ведигар поднял ладони. “Я сделаю, как вы хотите”, пробормотал он, “но мне это не по нраву”.

Федор не мог не согласиться с ним, поскольку все еще чувствовал облако отчаяния, оставленное жреческим заклинанием Лириэль. Он видел Лириэль в молитвах и прежде, и ее связь с темной богиней дроу серьезно беспокоила его. Сейчас нить силы была гораздо явственней. Когда она сотворила заклинание, позволившее ей увидеть мысли оборотня, Федора чуть не оглушило ощущение разрушительного хаоса и подавляющего зла. Мгновение прошло быстро, как всегда бывало с его ограниченным Зрением, но он знал, что запомнит его навечно. Ему известна была сила духа Лириэль, и ее невероятное упорство, но сможет ли она сопротивляться такому ужасу?

Ведигар, против своей воли, совершил много зла в своем животном облике. Собственный дар берсерка, вероятнее всего, приведет Федора к смерти. Но все это бледнело перед становившимся все сильнее страхом рашеми что Лириэль, в своих поисках могущества, может пройти иное, куда более жуткое изменение.

Глава 14 Зов глубин

Аскарла была городом редкой красоты и древних чудес. Но на Шакти все это не производило впечатления. Не считая переговоров с правительницей-иллитидом, жрица проводила часы расхаживая по роскошным мраморным коридорам, выискивая места, не слишком обжигающе яркие для ее глаз дроу, кипя от нетерпения в ожидании, пока наконец перепутанные планы других упорядочатся, и обдумывая, как лучше всего использовать их для собственной выгоды. Сама по себе Шакти была умелым руководителем, но ей непривычно было подлаживать свои цели к стремлениям новых союзников.

В настоящий момент Шакти обедала в компании второго “гостя” иллитида. Жрица кинула сердитый взгляд на человека, восседавшего с дальней стороны длинного стола, и спокойно кушавшего какой-то переварившийся морской продукт при свете одинокой свечи. С оттенком гордости она отметила, что новая рука работает отменно. Это и в самом деле оказалось приятным отвлечением — выбор раба, который послужит донором, проведение весьма болезненных ритуалов, сделавших надменного человека ее должником в смыслах, которых ему пока не понять. Тем не менее, полученное удовольствие не стряхнуло беспокойство и скуку, ставшие обычным настроением Шакти.

“Долго мне еще ждать своей пленницы?” зарычала она на Ретнора. “Какой прок в этом промедлении?”

Чернобородый человек мрачно посмотрел на нее; затем встал из-за стола. “Пойдем”, сказал он, направившись к выходу из обеденного зала.

Шакти прошипела проклятие, и поднялась следом. Человек провел ее сквозь лабиринт коридоров к необычной комнате. Сначала она ощутила раздражение. На нее навалился слабый зеленый свет, слишком яркий, чтобы быть удобным, и, несомненно, магический, учитывая насколько его пропитывала энергия. Во влажном воздухе стоял запах соли и растений. Вот это Шакти заинтересовало. В конце концов, сельское хозяйство стало ее первой страстью, и в этой области она была экспертом.

Дроу вошла в странную комнату, оказавшуюся огромным помещением, стены и выгнутые потолки которого были выполнены из толстого, полупрозрачного хрусталя. Комнату заполняли ряды длинных, узких чанов. Любопытствуя, Шакти шагнула ближе, и заглянула в ближайший из них. Его заполняла пахнущая морем вода, и странные водоросли.

Ретнор протянув руку поднял часть растения, вьющийся кончик длинного ствола. “Это келпи”, объяснил он. “Редкий вид водорослей. Их выращивают здесь, а побеги, вроде этого, отправляют на Руатим, где и рассаживают в водах вокруг острова”.

“Ну и что?” осведомилась дроу.

Северянин поманил ближайшего раба, светловолосого мужчину почти не уступавшего ему ростом и в обхвате, и приказал ему подойти к большому чану на другой стороне комнаты. В глазах раба появился ужас, но он подчинился приказу. “Смотри внимательно”, обратился Ретнор к дроу. “Тебе это должно понравиться”.

На глазах заинтересовавшейся жрицы длинные пряди водорослей поднялись из чана, угрожающе покачиваясь в сыром воздухе. Из них быстро сформировалась одетая в зеленое фигура женщины. Иллюзия не была особенно удачной — врожденная сопротивляемость магии, свойственная дроу, позволила Шакти распознать ее мгновенно — но на лице раба, увидевшего появившееся перед ним существо, появилось выражение неудержимой жажды, будто эта жалкая имитация была истинным воплощением его сокровенных желаний.

“Завораживающие чары”, пробормотала Шакти, наблюдая, как женщина-келпи раскрывает рабу объятия. Он с энтузиазмом подчинился, и они вместе плюхнулись в чан с водой. Ни следов борьбы, ничего кроме быстро иссякшего потока пузырьков. Поверхность успокоилась, и осталась такой. Человек утонул — быстро, тихо, в блаженном неведении относительно собственной судьбы.

“Келпи”, повторил Ретнор. “Они уже многих воинов и моряков Руатима заманили навстречу смерти. Это лишь одно из средств, использованных нами против врага. Пройдет еще немного времени, они ослабеют, и мы нападем”.

“Очень впечатляет”, издевательски ухмыльнулась она. “Ты продемонстрировал, что человеческие мужчины идиоты, но это я и так знаю. Мне нужна принцесса Баэнре, и быстро!”

Согласна, сказал спокойный женский голос в разуме дроу. Шакти и Ретнор повернулись, и обнаружили скользящую к ним иллитида, оставлявшую за собой шелковый шорох фиолетового одеяния.

Завоевание Руатима важно. Мы все едины в этом, продолжила Вестресс. Обществу Кракена выгоден форпост на западе, к тому же мы желаем вознаградить труды Ретнора. Лускан важный торговый партнер; и ты доказал, что являешься ценным агентом. Но учти, Лорд Старший Капитан: у нас все меньше и меньше терпения по поводу твоей тактики. Пиратский корабль ушел от тебя. Молись, чтобы его капитан не узнал тебя или твое судно. Завоевание окажется куда труднее, если островитяне получат предупреждение. Не откладывай надолго; иначе потеряешь все, уже достигнутое нами.

Мужчина нахмурился. “Так почему же ты не нападешь немедленно?” перешел он в контратаку. “Я видел твои силы — сотня морских огров, еще вдвое больше рабов людей и эльфов, горгульи, странные водяные создания иных миров. Пошли их сквозь свой портал, если можешь, и пусть они опустошат остров сегодня же!”

Не пытайся указывать мне, как поступать, посоветовала Вестресс, чей мысленный голос стал ледяным. Доставь волшебницу-дроу в ближайшее время, или увидишь, как богатства и ресурсы Аскарлы и Общества Кракена ускользают у тебя из рук!

С царственной величавостью иллитид покинула комнату. Шакти наблюдала за ее уходом, сжимая темными пальцами кулон, висевший у нее над сердцем, маленький обсидиановый диск, с выгравированным на нем изображением полумаски.

“Все как я и думала”, произнесла она обеспокоено. “Иллитиду нужны заклинания Лириэль Баэнре чтобы открыть портал. И она добудет их, без разницы, будет ли Лириэль при этом жива или мертва”.

Губы Ретнора сжались в жесткой улыбке. “Мне часто приходила мысль, что хороший маг — мертвый маг, но не понимаю, как ее смерть поможет Вестресс”.

Угрюмый багровый взгляд дроу переместился на него. “Иллитид может читать в твоем разуме; властью моего бога, я могу проделать то же с ней. Вестресс заполучит Лириэль, с твоей помощью или без. У нее есть не один способ вырвать знания от волшебника. А если Лириэль умрет, я лишусь своей добычи”.

“А мне-то что?” ухмыляясь ответил Ретнор, припомнив Шакти ее недавние слова.

Глаза дроу сжались в щелочки.

Парализующая боль вспыхнула в новой руке Ретнора, заставив все пять пальцев судорожно распрямиться. Он с ужасом увидел, как пальцы, согнувшись, достали до рукояти ножа за поясом. Без его на то воли, вопреки его воле, рука-изменница поднимала нож к его собственному горлу. Ретнор напрягал мышцы левой руки, перехватил ее за локоть правой, пытаясь отвернуть ее в сторону — бесполезно. Рука, ставшая такой же частью Ретнора, как неутолимые амбиции, теперь предала его. Он ощутил холодное острое жало ножа у горла, почувствовал теплоту крови, сопровождавшей клинок, мягко скользивший по коже.

“Я не потеряю добычи”, мягко, прочувствованно сказала Шакти, чьи глаза светились злобным удовлетворением. “Делай что хочешь, но доставь мне Лириэль живой!”

С этими словами, жрица дроу развернулась и вышла из маточной комнаты келпи.

Нож зазвенел о пол, а рука Ретнора бессильно опустилась. Он подвигал пальцами, согнул локоть, напряг могучие мускулы, и с облегчением обнаружил, что все вновь подчиняется его приказам.

Пока.

Кзорш оказался в затруднительном положении. Молодой морской рейнджер получил тревожные известия через Сеть — сложную систему передачи информации на огромные расстояния с большой скоростью, использовавшуюся разумными морскими обитателями. Корабль Хрольфа был атакован у побережья Гандарлума еще одним созданием элементального плана воды. Морскому рейнджеру немало пришлось повидать за годы патрулирования вод, но странные события последних дней вчистую сбивали его с толку.

Еще более ошеломляющей новостью было, что корабль просто исчез. Кзорш подозревал за этим магию девушки-дроу, и отчаянно хотел узнать больше. Любопытство, однако, было лишь одной из побуждавших его к действию причин. Он помнил свой долг перед Хрольфом.

В этом и была дилемма. Кзорш не видел Ситтла с того дня, как на Эльфийку напали три корабля, а затем банда мерроу. Подкрепления, обещанные Ситтлом, не появились до сих пор. И никакие расспросы Кзорша не прояснили ничего о местонахождении Ситтла. Даже в Сети не было новостей о пропавшем морском эльфе. Кзорш беспокоился о своем напарнике, страшась, что тот стал жертвой морских огров. Когда два друга в беде, какого выручать Кзоршу?

После долгих раздумий, рейнджер поплыл на запад, к одинокому скоплению маленьких островков, куда доставил уцелевших охотников на тюленей. За этими островами, в гигантских затопленных пещерах располагался город морских эльфов. Коралловые катакомбы, в которых они хоронили своих мертвых, находились неподалеку, в открытом море. Кзорш надеялся, что возможно Ситтл отправился в то место, оплакать убитую возлюбленную и дитя. Рейнджеру хотелось верить, что он найдет друга там. Неслучайным также было, что острова лежали неподалеку от кратчайшего пути к Руатиму.

Со всей возможной скоростью Кзорш устремился к ближайшему острову крохотного архипелага. Здесь, в скалах скрытых в спокойной бухте, он и Ситтл оставляли друг другу сообщения слишком важные, чтобы доверять их открытой Сети. Он не нашел ничего, и возвел глаза к небу в жесте раздражения, перенятом от подопечных-людей. К его изумлению, над головой качался знакомый округлый силуэт: скиф, на котором приплыли сюда ватердипцы!

Морской эльф поднялся к свету и быстро выбрался на берег. Недалеко от края воды у маленького костра жались трое людей. Один из них, высокий, с обожженным солнцем лицом, ставшим почти такого же красновато-коричневого оттенка как его волосы, поднялся навстречу приближавшемуся рейнджеру, и смерил его взглядом сверху вниз.

“Лорд Каладорн!” пробормотал Кзорш. “Я не знал, что вы и ваши люди все еще здесь!”

“Только трое осталось”, сухо ответил молодой лорд.

“Остальные погибли, дожидаясь, когда водяные люди Ватердипской гавани сообщит городу о нашем положении. Ты вообще-то попытался послать весть?”

Кзорш кивнул, но его беспокойство увеличилось безмерно. Предполагалось, что с этим делом разберется Ситтл. “Мои глубочайшие извинения, лорд Каладорн, но прошу, поверьте, Морской Народ не забывал о вас! Что-то очень плохое случилось; я тревожусь о судьбе моего посланца. Но теперь я сам найду корабль, который доставит вас на материк”, пообещал он. “Ближе всего к нам Руатим. Я доберусь до острова в несколько дней. Или скорее, с помощью тех морских существ, кто еще быстрей меня”.

Обвиняющее выражение изможденного лица чуть смягчилось. “Благодарю, но мне известна ненависть северян к эльфам. Даже ради шанса вновь увидеть Ватердип, мне не хотелось бы подвергать тебя такому риску”.

“Не беспокойтесь обо мне; в этом нет необходимости”, спокойно ответил Кзорш. “Так ли это? Бочки с убитыми эльфами были сделаны на Руатиме”.

“Может быть, но капитан Хрольф к этому непричастен. Хотя я благодарен за заботу”. Морской эльф сделал паузу, и улыбка осветила его тонкое, выразительное лицо. “Вы с Хрольфом похожи во многом. В вас обоих есть то чувство чести, которое — прошу меня простить — не часто встречается среди людей. Можете доверять ему, и мне”.

Каладорн помолчал немного; затем он дружески протянул руку Кзоршу. “Мы будем ждать твоего возвращения”.

Морской эльф кивнул, благодаря человека за доверие, но предложенной руки не принял. “Не могу”, объяснил он с веселой улыбкой, показывая собственную ладонь с широко расставленными пальцами, чтобы Каладорн увидел между ними перепонки. Затем он повернулся, и, нырнув, вновь очутился под волнами.

Торопливо плывя к западу, Кзорш размышлял по поводу своих ладоней, думая, могут ли перепончатые пальцы научиться сплетать магию. Что же это такое, что мешает морскому народу изучать Искусство? Всю свою жизнь он интересовался и восхищался магией, чувствуя к ней то же глубокое сродство, пусть и неисполнимое, какое наземные эльфы испытывают к звездному свету. И он смог почувствовать магию, как странный поток в обычно прозрачном и безжизненном воздухе, когда волшебница дроу призвала ее. Возможно, это означает, что у него есть хоть небольшие способности. Может, Лириэль согласится обучать его.

Эту мысль быстро сопроводила печальная улыбка. Как ни старался, Кзорш не мог представить колкую дроу в роли преподавательницы. Все же, он не оставил эти раздумья полностью, они скрашивали его грезы и помогали сокращать расстояние до Руатима.

Келпи вытянулась, скучающе взирая, как колышутся в спокойной холодной воде ее изящные ветви. Проплывающая рыба куснула за одну из зеленых конечностей, оторвав кроху бескровной лиственной плоти. Келпи поморщилась, но на самом деле боли не почувствовала. Ей привычны были кормящиеся морские создания. Скорее голодная рыба напоминала ей, как давно не ела она сама. Келпи закрутилась, отрывая от дна неглубокие корни, которые время от времени выпускала, и начала смещаться поближе к берегу. Где-то под волнами наверняка есть какой-нибудь неудачливый мужчина, обуреваемый таким же голодом, как и она. Ей самой досталось двое таких, и еще были смутные воспоминания о роскошных трапезах родительской келпи. У всех этих жертв, как она помнила, глаза сверкали от странного голода. Келпи это было не очень понятно, они никогда не пытались есть ее.

Возмущение в токе воды отвлекло внимание келпи от береговой линии впереди. К ее изумлению и восторгу, мужчина плыл прямо к ней. А она еще даже не пыталась зачаровать его!

Длинные, тонкие пряди потянулись, обволакивая его. Мужчина оттолкнул их. Когда она попыталась вновь, он вытащил кинжал, и стал отмахиваться им. Озадаченная келпи прибегла к чарам. Движения руки замедлились, нож выпал из перепончатых ладоней. Его глаза, обращенные к ней, расширились, потом затуманились желанием. Она на миг задумалась, как он видит ее: женщиной, или зеленой лошадью, или, возможно, гиппокампусом — водным скакуном, выглядевшим как смесь морского конька и дельфина. Но он, поглощенныйсозерцанием созданной келпи иллюзии, произнес незнакомое слово на жестком, свистящем языке, имя, свидетельствовавшее, что мечта его не принадлежала к обычным вариациям. Какая разница. Келпи улыбнулась, и терпеливо подождала, когда же ее новая жертва утонет.

Он не собирался.

Это сбивало келпи с толку, так что она освободила странно упорное существо. Однако зачарованный ухватился за один из длиннейших ее отростков, обернул вокруг себя, и отчаянно противился всем ее попыткам избавиться от него.

Подумав немного об этом странном повороте событий, келпи решила, что, возможно, это не так уж плохо. Мужчина защитит ее от голодной рыбы, возможно, даже будет охотиться для нее. Наверняка в этих водах есть другая, похожая добыча. Пусть он найдет для нее другого такого же, чтобы она могла поесть.

Заря еще не посеребрила воду, когда рыбаки вышли в море. Для такой работы было еще рано, но воды вокруг Руатима, обычно столь плодородные, стали скупы словно дварф-ростовщик. Добывать для деревни пропитание становилось все труднее, и руатанцы на своих лодчонках уходили в холодные воды дальше обычного пытаясь найти пищу.

Рыбаки из двух лодок растянули между ними большую сеть с грузами, и плавно гребя тралили глубины, надеясь на улов больший, чем несколько костлявых и несъедобных рыбин, как то часто случалось последние дни.

Неожиданно сеть дернулась и натянулась. В ловушку угодило что-то солидного размера. Но возбужденные улыбки рыбаков быстро пропали. Сеть не шевелилась. Кем бы ни была их добыча, она уже не пыталась сопротивляться.

“Только не это”, прошептал юный Эрик, с ужасом глядя на молчащую сеть. Его напарница этим утром, бледноволосая дочь шамана, хмуро кивнула. Они оба уже видели такие большие и безжизненные находки, выносимые на берег. Каждая смерть тяжело давила на Дагмар, потерявшую сестру в весеннем шторме. Все же, она немедленно приступила к работе, вытягивая наверх тяжелую сеть. Пристыженный выдержкой девушки, Эрик пришел ей на помощь.

Лодки сошлись почти вплотную, соединенные поднимающимся грузом. Круг рыбаков сжался, и вскоре они могли различить две неподвижных фигуры, опутанные водорослями. Эрик боязливо протянул руку, и стал отворачивать пряди, мешавшие узнать утопленников.

Рука, выброшенная из водорослей, перехватила юношу за запястье. Эрик сдавленно вскрикнул, и отшатнулся. Будто труп неожиданно вырвался из гроба, с единственным устрашающим отличием: тело, освобождавшееся из массы растений, принадлежало морскому эльфу, с длинными переплетенными волосами, лицом искаженным яростью и длинным острым ножом в перепончатой ладони.

Так неожиданна оказалась атака, так необычен был сам нападающий, что на мгновение даже прирожденные воины руатанцы замерли в шоке. Дагмар, однако, хватило присутствие духа вспомнить про весло в ее руках. Она с силой замахнулась, и в тот момент, когда эльф запрыгнул в лодку, его грудная клетка встретилась с веслом. Эрик, уловив мгновение, тоже бросился вперед и нанес удар, заставивший тонкокостного эльфа качнуться назад. Повторный удар, и наконец эльф, потеряв сознание, упал обратно в море.

Вторую фигуру, также эльфа, опутанного водорослями, по-видимому, больше интересовало освободиться самому из зеленой массы, чем нападать на кого-либо, но руатанцы были не в настроении для столь тонких различий. Дагмар высоко занесла весло и опустила, еще раз и еще. Эльф — мужчина с короткими волосами зеленого цвета — прекратил шевелиться и обмяк.

Рыбаки продолжительное время стояли, разглядывая странных существ, попавших в их сети. Наконец Валерон, старейший среди них, обвинительно указал пальцем на лишенных сознания морских эльфов.

“Вот причина бедной рыбалки и порванных сетей, или пусть меня Амберли возьмет! А может эти рыбьи эльфы, сахуагиновы родственнички, знают кое-что и об утоплениях тоже”.

“Возьмем их на берег. Там заставим их рассказать все, что знают”. Это мнение раздалось из одной из прочих лодок, подплывших ближе и следивших за событиями.

Запрет на общение с морскими эльфами был крепок, и Дагмар пыталась убедить других, что так поступить не мудро. Однако голос женщины скоро потерялся среди мужских, требующих правосудия и мести. Эльфов затащили на борт, и забыв о рыбной ловле люди повернули на Руатим с таким уловом.

“Кзорш, друг мой, простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я сделал?”

Рейнджер болезненно пошевелился; он был весь покрыт синяками и ушибами после общения с северянами, от раны, нанесенной кинжалом Ситтла, горело и пульсировало в плечах — но все же выдавил слабую улыбку.

“В этом не было твоей вины”, ответил он уже не в первый раз. “Ты был под чарами келпи — естественно, ты сражался, защищая ее. Чего я не понимаю, так это почему ты вообще отправился так далеко на восток, и почему не оставил мне вестей!”

Его напарник поморщился. “После того, как я оставил тебя разбираться с твоим долгом перед человеком-пиратом, меня подстерегла банда мерроу. Они меня сюда и притащили, не знаю для чего. Я сумел бежать, когда они поссорились между собой. Когда это случилось, не могу тебе сказать, я не знаю, сколько находился под заклинанием келпи. И не представляю, что еще мог совершить”, добавил он голосом, полным горечи.

Кзорш похлопал его по плечу. “Я помню первый взгляд на логово келпи. Там не было других жертв, так что можешь не беспокоиться”.

“Не беспокоиться? Едва ли, пока мы не найдем способ убраться из этого места”, ответил Ситтл, настороженно оглядывая крепкие деревянные стены их темницы.

Рейнджер вздохнул. Он растопырил пальцы, разглядывая свои ладони. Они были вне воды едва ли дольше часа, но перепонки уже становились сухими и хрупкими. Легкие пылали от усилий, требовавшихся для дыхания в тонком, сухом воздухе. Его не хватит надолго; ослабевший, с трудом собиравшийся с мыслями, он представлял себе что может и впрямь видеть, как уходит от него жизненная сила, как отлив, уносящий воду от берега.

Неожиданный холодный поток воды окатил его, вернув к реальности. Вытряхнув воду из ушей, Кзорш ошеломленно поглядел вверх, на Лириэль. Девушка стояла перед ним с пустым ведром в руках и проказливой улыбкой на темном лице.

“Решила, что ты будешь тосковать по дому”, объяснила она беспечно.

“Как ты здесь очутилась?” удивился Кзорш. “Я не видел, как ты вошла”.

“Никто не видел”, ответила дроу. “И не думаю, что им бы это понравилось. Вы двое по уши в неприятностях”.

“Где Хрольф? Он наверняка может объяснить, что мы не враги им!”

Лицо Лириэль помрачнело. “Не знаю. Его весь день никто не видел. Бывает, что он исчезает время от времени, но сейчас он не мог бы выбрать момент хуже! Некоторые из экипажа Эльфийки готовы высказаться в твою защиту, но их слова не слышны за болтовней этого проклятого Ибна!”

“Первый помощник Ибна не питает большой любви к эльфам”, признал Кзорш.

“Ты это мне говорить будешь!” согласилась Лириэль саркастически. У нее были вполне достаточные доказательства тому из ее собственного общения с человеком, и теперь она ощутила неожиданное чувство родства с попавшими в заточение, обвиненными без вины морскими эльфами.

Тем не менее, она и сама не была уверена в полной мере в необоснованности подозрений руатан. О Кзорше она уже привыкла думать как о союзнике, возможно даже друге. Но ее взрастили в недоверии ко всем прочим ветвям эльфов, и обучение дроу оставило свой след.

“Почему ты здесь?” задала она прямой вопрос.

“Я слышал, что Эльфийка пропала. Ты знаешь, моя клятва требует защищать Хрольфа и его команду. Я хотел убедиться в его безопасности. И еще, я хотел узнать, как можно сделать такое”.

Склонив голову на бок, Лириэль пригляделась к морскому эльфу. На вид он был вполне искренен. Но в его глазах было что-то — отголосок голода, намек на какое-то личное устремление — заставившее пробудиться сигналам тревоги в разуме темной эльфийки.

Ее пальцы сжались вокруг жреческого символа, она беззвучно сотворила заклинание, которое позволит ей узнать, связаны ли его мотивы больше с помощью или угрозой. Всматриваться в Кзорша оказалось странным ощущением — словно погружаешься в идеальный, без изъянов, драгоценный камень. Были здесь грани, да, но только придававшие дополнительный интерес; однако цвет и субстанция везде гармонировали с красотой поверхности. Как и Федор, эльф был именно тем, кем казался.

Дроу повернулась к приятелю Кзорша, чьи потускневшие глаза рассматривали ее со смесью страха и презрения. Когда они виделись в последний раз, этот эльф бросил в нее копье. За прошедшее время, его отношение к ней явно не претерпело изменений. Несмотря на это, второй раз задействуя заклинание познания, она ожидала короткого погружения в подозрительный, но в целом благородный разум. К ее удивлению, результаты заклинания оказались отнюдь не такими радужными.

Уродливая картина вплыла в ее мысли: существо, напоминавшее помесь человека и рыбы, с зеленой чешуей вместо кожи, черными плавниками и огромными округлыми глазами, горевшими злобой. Ореол яростной, жестокой энергии потрескивал вокруг него — аура чистого зла.

“Ситтл, нет!”

Отчаянный крик Кзорша оторвал Лириэль от тревожащего заклинания. Она моргнула, фокусируясь на угрюмом, но все же симпатичном лице морского эльфа. Прошел еще миг прежде, чем она сообразила, что его глаза высохли и не переводят взгляда, а дыхание стало едва заметно.

“Он умирает”, произнес рейнджер, зеленые глаза которого были умоляюще обращены на дроу. Встретившись с ним взглядом Лириэль неожиданно поняла, что и сам Кзорш выглядит не лучшим образом.

Дроу взяла опустевшее ведро и проговорила слова простейшего заклинания. Она перевернула его над головой Кзорша, послав каскад живительной воды на обоих пленников. После нескольких секунд подобного ухода, потерявший сознание эльф зашевелился.

“Положи ведро”, настойчиво произнес Кзорш. Лириэль сделала это, и изумленно увидела, как рейнджер окунает в воду голову напарника. Объяснение она нашла быстро: очевидно, морские эльфы могут дышать воздухом только очень недолго. Она с любопытством следила, как льется вода из жабр на шее эльфа с каждым вдохом в воде. Вскоре он ожил достаточно, чтобы сесть.

“Мы должны доставить его в море, и немедленно”, сказал рейнджер.

Лириэль зашипела от раздражения. “Есть, наверно, разница между благородством и глупостью, только я ее пока не нашла! Не обижайся, но ты сейчас выглядишь хуже китового дерьма”. Встретив непонимающий взгляд Кзорша, она указала на все еще полное ведро. “Подыши пока этим, а я подумаю, как вытащить вас отсюда”.

Когда Кзорш наконец озаботился собственными нуждами, дроу стала быстро перебирать варианты действий. Отвратительное существо все еще беспокоило ее, но сейчас с этим не было времени разбираться. По-видимому, на поверхности морским эльфам жить оставалось совсем недолго, и ей совершенно не улыбалась мысль объяснять Хрольфу, что она позволила его другу умереть от истощения. “Можете вы дышать элем?” спросила она вдруг.

Кзорш и Ситтл отреагировали синхронно; они дернулись, как мальчишки, застигнутые за очередной проделкой, обменялись уклончивыми взглядами и робкими улыбками.

“Значит, пытались”, сухо констатировала дроу, и объяснила им, что у нее на уме. Кзорш просиял от восхищения, но его друг отказался иметь дело с колдовством дроу.

“Как знаешь”, пожав плечами ответила Лириэль. Вслед за этим она вытащила из сумки небольшую вещь — оказавшуюся высушенной морской звездой, которую она нашла на берегу, куда ее видимо выкинул прибой, — и бросила ее на колени упорствующему эльфу. Одна ее белая бровь изогнулась многозначительной дугой.

“Ладно, будь по-твоему”, неохотно подчинился Ситтл.

Дроу кивнула, и сконцентрировалась, готовясь к сотворению могущественного заклинания. Она многому научилась из “краденой” книги по морской магии — и из свитков и книг Зеленой Комнаты — и особенно усердно занималась изучением водяных элементалей. Сейчас она собиралась вызвать сразу двух. К несчастью, деревянная темница, где помещались морские эльфы находилась на внутреннем от моря краю деревни, слишком далеко от него, или от ледяного ключа, служившего деревенским источником свежей воды. Вода нужна была чтобы сформировать тела элементалей, но, не считая зачарованного Лириэль ведра, поблизости ее не было. А вот эля напротив, более чем достаточно. Склады Хрольфа стояли вплотную к тюрьме.

Треск расщепленной древесины объявил, что заклинание вызова, примененное Лириэль, сработало. Она поморщилась, слыша, как один драгоценный бочонок за другим разлетаются, высвобождая жидкость, необходимую для материальных воплощений элементалей, однако инстинктивно понимала, что Хрольф махнет рукой на эти потери. “Помните, что вам надо делать”, обратилась Лириэль к эльфам и закуталась в пивафви, исчезнув из виду. Выскользнув из комнаты — дверь она оставила слегка приоткрытой после того как вскрыла замок — дроу взглянула на результаты своего труда.

Результаты оказались достойны уважения — два янтарного оттенка существа, колышась двигались к темнице. Элементали были невелики — не больше семи-восьми футов в высоту, — но для ее задумки подходили как нельзя лучше.

Лириэль закрыла за собой дверь, и отошла в сторону.

Теперь уже как зрительница, она наблюдала за тем, как элементали, разнеся в щепки дверь темницы, зашлепали внутрь. Послав мысленный приказ вызванным созданиям, она заставила их стоять смирно, несмотря на возмущенный ответ. После короткой борьбы, они подчинились силе ее заклятия, и выбрались на улицу. В янтарной фигуре каждой было по морскому эльфу, разделившему жидкое тело с сущностью элементального существа.

Элементалям такое партнерство явно не доставляло удовольствия, они решительным шагом направились к берегу. Многие руатанцы обратили против странных пришельцев оружие, но те даже не обращали внимания на удары, так устремлены они были к своей цели. Когда стало очевидным, что создания магии не собираются атаковать — вообще не желают сражаться, — люди прекратили свои оборонительные усилия, и только смотрели. Выскользнув из-за толстого орехового дерева, Лириэль сняла с себя невидимость, и открыто присоединилась к толпе любопытствующих, следовавших за элементалями. Поступить так казалось разумным; в противном случае, ее отсутствие могло быть замечено, и возникли бы вопросы относительно ее причастности к происшедшему.

Через некоторое время в переваливающейся походке элементалей начались сбои. Существа начали пошатываться, и выглядели теперь как корабли, поворачивающиеся из стороны в сторону, пытаясь поймать особенно капризный ветерок. Наконец они достигли полосы прибоя, и радостно растворились в море, словно пара пьяных матросов, падающих лицом вниз в свои койки.

Лириэль поднесла к лицу ладонь, скрывая усмешку. Теперь она понимала, почему морские эльфы так отреагировали на предложение подышать элем.

К ней подошел Федор, обнял рукой за талию и наклонился поближе. “Хорошая работа, вороненок!” прошептал он ей на ухо. “Они проснутся с головной болью размером с северные моря. Но, благодаря тебе, по крайней мере они проснутся!”

Федор оказался не единственным, кто пришел к такому заключению. Дым из трубки Ибна, следившего за необычным побегом, вырывался сердитыми маленькими облачками.

Он давно подозревал, что дроу творит пакости совместно с морскими эльфами; теперь перед ним было доказательство. Хрольф, проклятый дурак, слишком размяк от длинноухой твари, чтобы увидеть это, а жители деревни были чересчур поражены ее лечащей магией, чтобы прислушаться к словам против нее. Да и сам Ибн не мог затрагивать эту тему. Эльфийка позаботилась об этом, держа в секрете его попытку убийства.

Резко развернувшись, Ибн направился к дому Хрольфа. Однажды он уже взял дела в собственные руки и провалился. Но он будет пытаться снова и снова, пока эльфийка наконец не умрет. Он не мог поступить иначе, слишком велики были ставки.

Глава 15 Клич ворона

Федор отправился в Хольгерстед в тот же день. Ведигар наконец достаточно отошел от ранений, полученных им в животном облике, и готов был к путешествию, но опасался идти один. Федор и Лириэль пытались убедить его, что он свободен от чар нереиды, но Ведигара преследовали картины совершенного им под ее властью. Он не желал рисковать, если существовала вероятность, что он может вновь причинить зло своему народу, и заставил Федора дать слово, что тот будет присматривать за ним, и в случае такой опасности остановит. Молодой Рашеми не в силах был отказать, его и самого много месяцев терзали похожие страхи.

В отсутствие Хрольфа и Федора Лириэль чувствовала одиночество и все усиливающееся беспокойство. Она зарылась в сокровища Зеленой Комнаты, изучая все, что смогла найти о древней мудрости и истории Руатима, но те подробности рунной магии, в которых она нуждалась, оставались вне пределов ее досягаемости.

В отличии от известной ей магии, руны нельзя было заучить просто вчитываясь в них. Сама жизнь была необходимым источником подобных знаний. Некоторым простейшим рунам можно было научить, такие передавались от учителей ищущим с незапамятных времен. Немногие являлись дарами от богов, но самые личные обретали форму в специально предпринятом путешествии. Все это Лириэль уже знала, и читала с все большим раздражением. По всему судя, ее путешествие подошло к концу. И что же делать теперь?

И еще, она постоянно вспоминала уродливое существо, увиденное под поверхностью мыслей приятеля Кзорша и холодное зло окружавшее его. Лириэль никак не могла отогнать ощущение, что ей необходимо предупредить морского рейнджера. Это будет нелегко, ясно видно, как привязан Кзорш к своему спутнику, и она сомневалась, что обвинения против того будут им восприняты. Да и какие у нее доказательства, не считая посланных Лолт видений?

С тяжелым вздохом дроу вновь открыла книгу и углубилась в изучение бурной истории Севера. Но сага о павших героях, бесконечных войнах и титанических морских сражениях не могла приковать ее внимания. Наконец она отложила книгу и, покинув Зеленую Комнату, поторопилась в бухту, где была пришвартована Эльфийка.

Лириэль тихо прокралась на борт и обшарила трюм в поисках устройства, с помощью которого Хрольф подавал сигнал морскому эльфу. Спрыгнув в воду со стороны открытого моря, она повернула рукоятку на маленькой коробочке. Последовала серия щелчков и попискиваний, дроу облокотилась на корпус Эльфийки и стала ждать. Лириэль подозревала, что Кзорш неподалеку, тем не менее, ожидание оказалось утомительным, и она впервые пожалела о том, что отдала кольцо водного дыхания Федору. С ним дроу могла бы сама отправиться на поиски Кзорша.

Примерно час прошел, прежде чем она увидела быстро приближающийся темный силуэт. Лириэль вдохнула поглубже, и погрузилась под воду, плывя навстречу появившемуся рейнджеру.

Первый удар застал ее врасплох. Как железный кулак он вторгся в ее разум, подавляя ее волю, подтягивая ее ближе. Но у Лириэль в полной мере развита была присущая темным эльфам способность защищаться от враждебной магии. Она справилась с ментальным нападением и выхватила кинжал. Вовремя — атаковавшее ее существо обогнуло заросли колышущихся водорослей и предстало перед ней.

Оно походило на рыбу с гигантской выпуклой головой и тремя вертикально расположенными глазами. Из них исходило слабое пурпурное свечение, отбрасывавшее в воду жутковатые отблески. Позади словно пряди волос тянулись тонкие щупальца, а акулий хвост толкал существо вперед с невероятной скоростью.

Пораженная Лириэль чуть не захлебнулась морской водой. Аболет! Эти создания населяют потаенные водные бассейны Подземья, но она никак не предполагала встретиться с одним из них здесь. Развернувшись, она со всех сил рванулась к поверхности, одновременно задействовав левитацию.

Дроу вырвалась из воды, кашляя и отплевываясь. Ухватившись за поручень корабля она перемахнула через него и бросилась на палубу, после чего несколько раз перекатилась прочь от борта, оставляя как можно большее расстояние между собой и смертоносной тварью.

Длинное, тонкое щупальце, словно бич, хлестнуло по воздуху, разбрасывая брызги воды, смешанной с темными капельками яда. Лириэль прикрыла лицо руками, молясь, чтобы яд не попал на нее. Не почувствовав жгучей боли, она осмелилась взглянуть наверх.

Два щупальца обхватили поручень. Могучим рывком аболет подтянул себя наверх. Корабль дико содрогнулся, и Лириэль начала скатываться к борту; схватившись за спрятанный в рукаве нож, она глубоко вонзила его в щель между досками и вцепилась в него.

Мысленный визг ворвался в ее разум, телепатический вопль ярости, боли и гнева. Массивное тело аболета неуклюже шлепнулось в воду, но уцепившиеся щупальца остались где и были, неуправляемо извиваясь.

Лириэль вскочила и подбежала к перекладинам. Два ее метательных паука вонзились в дерево под перерубленными щупальцами, и застыли неподвижно, исчерпав несущую смерть магию. Вода внизу кипела, полная струек млечной жидкости и сверкания серебряного оружия. Затем показался Кзорш, его зеленая голова пробила зеркало поверхности одновременно с бьющимся аболетом. Мелькал кинжал в перепончатых ладонях, наносивших удар за ударом.

И это было не единственное оружие, обращенное против аболета. Острые глаза дроу выделили фигуры еще нескольких бойцов — похожих на людей, но с серебристо-зеленой кожей и с ногами, оканчивавшимися плавниками вместо пальцев. Эти воины использовали серебряные трезубцы, они метались и изворачивались словно угри, атакуя огромного монстра.

Лириэль повернулась и кинулась к стойке с оружием. Схватив гарпун, она спрыгнула в неглубокую — по шею — воду. Воители — все кроме Кзорша — мгновенно рассыпались в стороны. Дроу ударила по глазам аболета, добавив весь свой вес к силе выпада. Гарпун вонзился глубоко в средний глаз, и судороги монстра наконец затихли. С гримасой отвращения Кзорш отплыл в сторону от мертвой твари.

“Кто они?” спросила Лириэль, прикрывая ладонью глаза и вглядываясь в воду, надеясь увидеть загадочных воинов еще раз.

“Это тритоны”, ответил рейнджер с беспокойством в голосе. “О них известно немногое. Они не враждуют с морскими эльфами, и иногда приходят на помощь добрым созданиям. А столь же часто — не приходят. У нас считают, что они появляются с плана воды, и цели их берут истоки там. Я подозреваю, что им интересна не столько ты, сколько элементальные существа, нацеленные против тебя”.

Дроу задумчиво кивнула. На ее взгляд, опасения рейнджера были весьма обоснованы. Обитатели элементальных планов, любого рода, были редкими гостями в мире; ей встретилось куда как много для простого совпадения. Большинство сражалось против нее и ее друзей; эти тритоны помогли ей. Лириэль знала, с уверенностью рожденной и взращенной на интригах Мензоберранзана, что угодила в центр каких-то больших, и пока непонятных, событий.

“Расскажи мне все, что знаешь”, потребовала она.

Кзорш поведал ей о мерроу, владевшем оружием тритона. Тритоны — воины умелые и яростные, едва ли потерпели бы поражение, не нападай мерроу большим числом и под управлением командующего с разумом и военными познаниями превосходившими уровень морских огров. Он также рассказал, что Ситтл был похищен бандой мерроу, и доставлен к берегам Руатима.

Дроу покивала, вспоминая нереиду в водах около Интара, и элементаль, похитившую руатанский корабль. По какой-то причине, Руатим стал фокусом, притягивающим обитателей иных планов. Но кто управлял ими, и с какой целью?

“Маг мог вызвать водяную элементаль”, рассуждала вслух Лириэль, “но никакой маг не командовал той нереидой. Ее платок-душа был при ней. Да еще и обитатели Подземья тут замешаны. Банши — дух очень-очень неприятной дроу — поселилась в колодце, хотя как во имя Девяти Адов она туда попала, и никто ничего не заметил — понять не могу. Банши обычно опустошают все вокруг, прежде чем находят место для логова и устраиваются там. И аболет, ко всему прочему! Паучьи ноги Лолт, с чем же мы имеем дело?”

Рейнджер беспомощно пожал плечами. “Под волнами тоже творятся странные вещи. Сообщение, которое Ситтл отправил водяным людям гавани Ватердипа, было искажено, прежде чем дошло до назначения. Редко Сеть так подводит нас! В результате погибли невинные. И мне надо повидаться с Хрольфом, иначе вскоре умрут еще трое. Где он? Разве не он вызвал меня?”

“Я. Хрольф все еще рыбачит в горах, во всяком случае так считает его родня”. Лириэль глубоко вдохнула, и решилась. “Я должна предупредить тебя насчет Ситтла. Моя магия позволяет взглянуть на разум другого, определить его мотивы. Прежде чем освободить вас, я сделала это. Ты прошел, более или менее; он — нет”. Она быстро описала увиденное существо, и окутывавшую его ауру зла.

Кзорш слушал в напряженном молчании. “Я слышал о богине дроу. Прости меня, если я не очень доверяю посланным ею видениям”.

С таким аргументом дроу не в силах была спорить. “Но кто это был? И как ты объяснишь то, что я видела?”

“Никак”, ответил он коротко. “И я не хочу больше говорить об этом. Мы с Ситтлом уже многие годы дружим и работаем вместе. Он не давал мне поводов к недоверию, и никаких обвинений против него я не стану слушать”. Он остановился, и посмотрел на Лириэль с неожиданным любопытством. “Ты сказала, я прошел твой тест более или менее. Какое зло ты увидела во мне?”

“Никаких непонятных тварей, если ты это имеешь в виду. Но мне показалось, что ты хочешь извлечь из ситуации нечто большее, чем признаешь”, ответила она с непривычной искренностью.

Глаза морского рейнджера загорелись. “Это так! Всю свою жизнь я мечтал узнать больше о магии, и сейчас я подумал, что ты можешь научить меня. Я слышал, что изучать и творить магию недешево, но я могу заплатить. Скажем, для начала этого хватит?” с этими словами он достал из сумки два больших кольца, и опустил их в ладонь дроу.

Лириэль бросила короткий взгляд на украшения, затем ошеломленно уставилась на них. Одно, толстое золотое кольцо с большим ограненным ониксом, излучало могущественную магию. Другое было серебряной печаткой, с рисунком, напомнившим ей знаки домов, носимые знатью Мензоберранзана. Что-то в кольце показалось ей знакомым, и она пригляделась внимательней: простенькая, стилизованная картинка, изображавшая пять кораблей, каждый с одним треугольным парусом. Этот символ она знала; он только недавно попался ей в книге, рассказывавшей о бесконечных войнах северян. Официальная печать Старших Капитанов, правивших Лусканом, портовым городом к северу от Ватердипа, кровным врагом Руатима. Это была важная информация. Она лишь надеялась, что не слишком запоздалая.

Ее пылающие глаза поднялись к лицу морского эльфа. “Где ты нашел их?”

“С отрубленной руки, которую ты просила меня добыть”, ответил он, озадаченный такой реакцией.

“И тебе не пришло в голову упомянуть о них?”

“Ты говорила только о руке”, напомнил Кзорш. “Я не думал, что золото и драгоценности тебе понадобятся, иначе бы отдал их”.

Лириэль в отчаянии всплеснула руками. Но у нее не было времени демонстрировать злость, вполне вероятно, в ее руках находилась разгадка всех бед Руатима. Лускан был богатым и могущественным портом — возможно, достаточно могущественным, чтобы повелевать силами, обрушившимися на остров. Проблемой станет убедить хоть кого-нибудь, что это в самом деле так.

“Мне надо возвращаться”, резко заявила она.

Эльф поймал ее за руку, когда она повернулась. “Три человека ждут помощи на маленьком острове неподалеку — из тех охотников за тюленями, что оставил на милость волн Хрольф. Я пообещал, что пришлю за ними лодку”.

Лириэль фыркнула и вырвала руку. “И кто будет просить эту лодку — ты или я? Ты только что вырвался из их плена, забыл? Они думают, что магия, твоя и твоего друга, угробила хорошую дверь и много отличного эля, и совсем не счастливы по этому поводу. Покажись на Руатиме, и один из этих любителей топора нарубит из тебя приманку для рыб прежде, чем ты скажешь два слова. Меня они избегают, или обращаются как с грудным младенцем. Они прислушались бы к Федору, но его тут нет”. Но пока она говорила, взгляд ее скользил по каменистому берегу. “Ты можешь управиться с одной из этих лодок?” спросила она, показывая.

Дождавшись его кивка, дроу немедленно направилась к берегу. Она подошла к небольшому суденышку, и протянула вперед руки, ладонями вниз. Кзорш увидел, как шевелятся ее губы, а затем лодка поднялась в воздух — чуть-чуть — и тихо полетела к морю. Лодка опустилась рядом с ним, мягко, почти не всколыхнув воду. Лириэль на берегу бросила по сторонам осторожные взгляды, а затем энергичными жестами показала, чтобы он убирался немедленно.

Кзорш замешкался лишь на мгновение. Воровство противоречило его принципам, но он не видел иного способа спасти людей, кроме как позаимствовать на время лодку. Поднимая парус, он поклялся, что вернет ее как можно быстрее. Суденышко направилось на восток.

Через некоторое время до него дошло, что Лириэль не ответила на его просьбу, взять его в ученики. Плечи морского эльфа поднялись и опали в глубоком вздохе. По крайней мере, она не сказала нет. Пока у него остаются его мечты.

Торопившуюся в деревню Лириэль одолевали сомнения, к кому ей лучше обратиться с этими сведениями. Экипаж Эльфийки может поддержать ее; в конце концов, их атаковали три корабля, ведомые Старшим Капитаном Лускана. Однако она не думала, что кто-то узнал его, иначе об этом наверняка бы говорили. Хрольф, несомненно, прислушался бы к ней, и с помощью кольца, которое она держит теперь в руках, он почти наверняка мог убедить и других. Но Хрольфа не было.

Кто тогда? Ибн явно исключался. Первый помощник, скорее всего, попытается обернуть ее усилия против ее самой. Бьорн? Молодой художник относился к ней лучше других из команды, можно сказать, тихо восхищался. Но он был всего лишь мальчишкой, причем хилым и тощим. Лириэль заметила, что на Руатиме почтительно относились только к воинам. Наконец она остановилась на Олвире, будущем скальде. Рассказчик историй был, вероятнее всего, наиболее знающим из экипажа Хрольфа в том, что касалось иных стран и их правителей. Олвир любил случать чужие рассказы, возможно, прислушается и к ней, и даже поможет, хотя бы ради Федора. От внимания Лириэль не ускользнуло, как они сдружились за долгое путешествие.

Дроу пришлось не один раз спрашивать у прохожих направление, прежде чем один из них указал ей, где находится дом Олвира. Некоторые игнорировали ее, других слишком подавлял один вид дроу, чтобы обращать внимание на ее слова, прочие открыто высказывали подозрение по поводу причин, заставивших Лириэль искать его. Она не сомневалась, что Олвира предупредят о ее приходе. В самом деле, скальд-моряк ждал ее у дверей дома, пока его жена и ребенок любопытно подглядывали из-за неплотно захлопнутых окон. Он выслушал достаточно вежливо, но когда дроу попросила его направиться с ней к Первому Топору только покачал головой.

“Этот бочонок лучше не открывать”, заявил он прямо. “Между Руатимом и Лусканом заключен договор — Союз Капитанов, его иногда называют. Последняя война с Лусканом чуть не смела нас с лица земли, так много было потеряно кораблей, и мы сейчас не в состоянии сражаться. Аумарк Литил воин, но он понимает это”.

“У него может не остаться иного выбора”, заметила Лириэль. “Так говоришь ты. Но даже если это кольцо и есть то, что ты считаешь, ты видела его на руке командующего теми кораблями? Когда рука была присоединена к телу? Ну вот, все что у тебя есть — слово морского эльфа. В наших местах это не слишком глубокая вода — а сейчас еще меньше обычного, после того как эти длинноухие, колдующие ублюдки спустили в море столько доброго эля!”

К слову темной эльфийки здесь тем более не прислушаются. Олвир был достаточно вежлив, чтобы не произносить эти слова вслух, но Лириэль их все равно услышала.

Раздраженная так, что словами это не выразить, она вернулась в Зеленую Комнату, чтобы попытаться разыскать недостающие кусочки в головоломке. Возможно, если она сможет предъявить более подробное и обоснованное объяснение, упрямые мужчины правящие этой землей услышат ее.

Одной очень важной частью общей картины были многочисленные странные существа, встреченные ею. Лириэль вновь представила себе отвратительного рыбочеловека, и принялась за дело: стала выискивать всю имеющуюся информацию о подобных созданиях. Даже будь Ситтл именно тем, кем считает его Кзорш, длинноволосый морской эльф увяз во всем этом по кончики своих зеленых ушей. Кто-то счел его достаточно важной фигурой, чтобы похитить и притащить к берегам Руатима. Если он вообще был “похищен” на самом деле.

У Лириэль не ушло много времени, прежде чем она обнаружила знакомо звучащее описание, поскольку существа, называвшиеся сахуагинами, были частой напастью в северных водах. Она удивилась, почему этого не упомянул Кзорш. Он должен был узнать по ее словам, о ком идет речь. Озадаченная, она продолжила читать, сжигая свечу за свечой. Ночь подошла к темному часу Нарбондели — полночь, как говорили люди, — когда она решила, что поняла причину выражения сердитого упрямства на лице морского рейнджера, появившегося после того, как она рассказала ему об увиденном за благородной маской его друга.

Некоторые мудрецы считали, что среди сахуагинов иногда рождаются мутанты, дети, напоминающие морских эльфов во всем, исключая хищную от природы натуру. Предполагалось, что большинство таких детей убивали при рождении. Лириэль, прочтя это, кивнула; дроу умерщвляли детей, родившихся даже с небольшими дефектами, и уж наверняка уничтожили бы любого ребенка, выглядящего как древний враг их рода. Но некоторых из этих детей оставляют в живых, и растят как сахуагинов, но с самого начала готовят к жизни среди морских эльфов. В качестве шпионов и убийц эти сахуагины, их еще называли “маленти” могли нанести ужасающий урон враждебным морским эльфам.

Лириэль легко могла представить, почему Кзорш столь яростно отмел ее предположения; сахуагины и морские эльфы — смертельные враги. Как мог он поверить такому про своего друга и напарника? Сходство маленти и морских эльфов намекало еще и на родственное происхождение, и Лириэль была нисколько не удивлена, прочитав, что многие морские эльфы отрицали саму возможность существования маленти. Дроу убили бы любого, посмевшего предположить, что темные эльфы могут приходиться дальними родичами куо-тоа, рыбообразным жителям Подземья. Лириэль предполагала, что эльфы поверхности и моря не лишены аналогичной гордости.

И все же, у нее не было опровержения той возможности, что Ситтл действительно один из этих существ. Ей надо было знать точно, возможно ли это, и лучшим способом будет увидеть сахуагина собственными глазами, узнать, совпадает ли их облик с видением, посланным Лолт.

Как и обычно у Лириэль, действие последовало незамедлительно за намерением. Молодая волшебница вернулась в дом Хрольфа. Ее взгляд тоскливо устремился к кровати. С тех пор, как она покинула корабль, ей не удавалось придерживаться постоянного чередования сна и бодрствования, и смятые покрывала выглядели невероятно притягательно.

Нет времени, решила она, роясь в своих вещах в поисках копии книги заклинаний, которую дал ей отец. Любое заклинание из этой книги потребует для подготовки и плетения большую часть ночи.

Пролистнув книгу, Лириэль выбрала особенно трудное заклинание — то, с помощью которого она впервые познакомилась с жрицами Эйлистраи. В первое ее путешествие на поверхность маг, бывший тогда ее учителем, настоял, чтобы она держалась общества других темных эльфов. Это заклинание было настроено отыскивать представителей избранного рода живых существ, и переносить ее на открытое пространство, на безопасной дистанции от них. Заклинание было необычным, и точь-в-точь таким же тяжелым, как она помнила. Уже почти рассвело, когда Лириэль, наконец, приготовилась испытать его.

Дроу начала тихо напевать, раскачиваясь всем телом, ее руки двигались в хаотичном на вид, ищущем плетении. Она почувствовала неожиданный холод, резкий порыв морозного северного ветра, и поняла, что заклинание сработало. Куда именно оно доставило ее, Лириэль не могла предсказать заранее.

Все вокруг наполняли звуки моря. Открыв глаза, она оглядела берег. Здесь он был скалистым и диким, совсем не подходящим для гавани. Над ней возвышался отвесный обрыв; дальше лениво поднимались в небо облачка дыма. Обернувшись в пивафви, Лириэль всплыла на верхушку обрыва, чтобы присмотреться к расположившемуся за ним поселению.

Единственный взгляд уверил ее, что она все еще где-то на Руатиме. Дома были построены из дерева, с высокими заостренными крышами, того же стиля что и в деревне Руатим.

В поселении все было спокойно. Дома окутывала тишина; собаки, не потревоженные, дремали во дворах. Но Лириэль доверяла принесшему ее сюда заклинанию; она провела ищущим взглядом над деревней и вдоль побережья.

Ее зоркие глаза уловили беспокойное волнение в воде, где что-то поднималось над гладью моря. Уродливая голова, смахивавшая на рыбью, с огромными круглыми глазами, и ушами похожими на небольшие черные плавники, появилась из воды. Быстрыми, вороватыми движениями, существо выбралось на скалы, и осмотрело обрыв. Грубое подобие человека, его покрывали темно-зеленые чешуйки. Челюсти с острыми клыками, напомнившими дроу смертоносных пиримо, рыб водящихся в водах Подземья, открылись и захлопнулись: речь существа состояла из звуков, неслышных Лириэль. Очевидно, был подан сигнал, поскольку не меньше двух десятков аналогичного вида существ поднялись из волн, и стали карабкаться на скалы, отделявшие море от деревни.

“Сахуагины”, возбужденно пробормотала Лириэль. Никаких сомнений быть не могло. Именно этих существ описывали в книгах, именно такое она увидела, вглядываясь в Ситтла. Длинноволосый морской рейнджер почти наверняка был маленти — сахуагином-мутантом, выдающим себя за морского эльфа — и жизнь Кзорша вполне могла зависеть от того, удастся ли ей убедить в этом его.

Первым побуждением дроу было обратить перенесшее ее сюда заклинание, чтобы предупредить морского рейнджера немедленно. Но пока она смотрела, как ползут по обрыву сахуагины, ее решимость поколебалась. Один из них, меньше и медленней прочих, не сумел найти удобное положение для своей перепончатой ноги. Цепляясь за скалу, он заскользил вниз, и когтем ноги зацепил одного из своих старших. Больший по размеру сахуагин рванулся на несчастного, словно змея в броске, яростно щелкнув челюстями, глубоко вонзившимися в мягкую плоть под грудной клеткой. Оторвав большой кус мяса, большой сахуагин спокойно прожевал его и проглотил. Его мертвый собрат продолжил свое скольжение, незамеченным упав на камни внизу.

Лириэль тяжело сглотнула. Она не испытывала больших симпатий к снисходительным, упрямым людям Руатима, но еще меньше ей нравилась мысль оставить их на съедение безжалостным сахуагинам. Но предупредить деревню она не могла; вероятнее всего, там ее испугаются не меньше, чем рыболюдей. Нет, придется ей разобраться собственными силами.

Дроу вспомнила все, прочитанное ей о противниках. Они ненавидят свет — он причиняет им боль не меньше, чем любому дроу Подземья — и еще они боятся магов. Для начала этого хватит.

Лириэль подготовила нужные заклинания и подождала, пока все существа не одолели обрыв. Выстроившись в боевой порядок, они прокрались мимо невидимой дроу к спящей деревне, выпуклые черные глаза сверкали от яростного предвкушения.

По команде Лириэль, полоса желтоватого магического огня загорелась вдоль края обрыва, отрезая сахуагинов от моря и отбрасывая их длинные, уродливые тени на деревню впереди. Сахуагины моментально остановили свое продвижение, лихорадочно оглядываясь в поисках пути к бегству. Но его не было. Неожиданная вспышка подняла кого-то в деревне, и послышались тревожные крики.

В считанные мгновения прирожденные воины Руатима хлынули из домов, вооруженные и готовые к схватке.

Один из сахуагинов, большой и каннибальского вида, просвистел приказ. Остальные перестроились клином, выставив вперед оружие — разношерстную, без сомнения добытую разбоем коллекцию копий и трезубцев. Лириэль заметила, что огромный сахуагин занял место позади прочих, и что существа выстроились по уменьшению размеров. Это не удивило ее, — дроу также не считали нужным для командующих вступать в бой. Сахуагины, по-видимому, определяли ранг по размеру и силе, и низшим особям доставался больший риск.

Лириэль снова призвала магию дроу, и окружила вождя сахуагинов магическим огнем, так, что он заполыхал зеленым факелом. Существо отчаянно щелкало челюстями и свистело, хлеща себя когтистыми лапами, словно пытаясь погасить пламя. Остальные, лишенные управления, заколебались, и строй развалился. Но руатанцы уже были рядом, и сахуагины знали, что им делать. Они ринулись в битву с яростным наслаждением, используя против людей когти, впиваясь в них зубами, размахивая оружием.

Дроу откинула плащ и подошла к вождю. Она погасила магический огонь, окружавший большого сахуагина, и вытащила длинный кинжал, готовясь встретить его атаку. Однако тот лишь смотрел на нее, с удивившим ее разумом в рыбьих глазах, наполнившихся восхищенным преклонением. К изумлению и огорчению Лириэль, сахуагин упал на колени и слегка прикоснулся чешуйчатой головой к земле, в безошибочно узнаваемом жесте почтения. Лириэль не хотелось даже думать о причине подобного поведения. Она выбросила ногу, пнув сахуагина под подбородок и отбросив назад. Существо рефлекторно выхватило кинжал, отбивая ее первый выпад. Гибко вскочив на ноги, сахуагин посмотрел на нее сверху вниз, и продемонстрировал собственный кинжал в гротескной пародии на вызов, принятый у дроу. Лириэль ответила обманным движением и быстрым рубящим ударом. Сахуагин блокировал его, потом еще раз, затем ответил. Его движения были быстрыми, плавными и странно эльфийскими. В разгоревшемся поединке, Лириэль с трудом удавалось удерживать его, несмотря на то, что она была куда лучше тренирована. Странные противники стояли лицом к лицу, обмениваясь мгновенными звенящими выпадами. К радости Лириэль, этот сахуагин, в отличии от своих собратьев, не использовал молниеносные укусы. Ей хватало и его клинка!

Наконец она пробила его защиту, и вонзила нож глубоко в живот. Яростно повернув его, она вытащила оружие и тут жеударила снова. Кинжал умирающего сахуагина выпал из непослушных когтей, и существо вновь опустилось на колени, с глазами сияющими от восторга, сфокусировавшимися на темном лице эльфийки. Дроу перерезала ему глотку, прекратив мучения и погасив необъяснимый, жаркий свет в черных глазах.

Странное столкновение оставило след непонятного отвращения в Лириэль, заставив ее почувствовать себя усталой и разбитой. Стряхнув липкий, тошнотворный ужас, она развернулась к следующему противнику.

Здоровенному сахуагину удалось опутать сетью одетого в красное воина, и теперь он тыкал в беспомощного человека длинным копьем. Ни один удар не задел жизненно важных точек; рыбочеловек играл со своей жертвой, с откровенной садистской радостью. Не задумываясь, Лириэль сотворила небольшой огненный шар, и занесла его для броска. Всполошеный неожиданной вспышкой света, сахуагин повернулся к ней. Жестокая ухмылка челюстей исчезла, сменившись ошеломлением перед лицом дроу и ее магии; ужас приморозил его к месту. Юная волшебница без жалости метнула свой снаряд, со смертоносной точностью. Огненный шар вписался прямо в разинутую пасть. Взрыв смешался с потоком крови и мозгов, обезглавленный сахуагин тяжко упал на землю.

Перешагнув тело, Лириэль согнулась над пойманным в ловушку человеком. Мелькнул ее кинжал, быстро освободивший пленника сети. Несмотря на кровь, лившуюся из дюжины неглубоких ран, он явно способен был еще драться. Дроу вложила в его ладонь один из собственных ножей. Рывком подняв его на ноги, она толчком направила его в направлении ближайшего сахуагина. Человек послал ей быстрый, благодарный кивок, и кинулся в бой, на бегу ревом призывая Темпуса.

Слабая улыбка на миг изогнула губы Лириэль. Руатанцы были воинами до мозга костей, готовые принять другого воина, доказавшего свое мужество в схватке — возможно, даже такого необычного как она. Мысль принесла ей мгновенное тепло, а затем растаяла, вытесненная грохотом и хаосом сражения приблизившегося к ней.

Дроу билась бок о бок с северянами, используя все свои воинские умения. Ее боло опутывали ноги рыболюдей, заставляя их падать; метательные кинжалы пробивали глаза и глотки сахуагинов; ее нож сочился зеленоватой кровяной жидкостью. Когда, наконец, все враги были мертвы, глаза северян обратились на их странную союзницу.

“Ты док-альфар, но ты же владеешь силами рун”, произнес один из них почтительным тоном. “Долгие годы прошли с тех пор, как рунный чародей вел в бой эту деревню, но в прошлые века так было всегда. Большинство на Руатиме не любят магию, но здесь мы помним древние пути, и почитаем их. Как звать тебя?”

Почему-то прозвище, данное ей Федором, танцевало на кончике языка Лириэль. “Ворон”, сказала она.

Это вызвало одобрительные кивки воинов. Лириэль вспомнила истории Федора и Олвира, древние легенды, называвшие воронов, слетавшихся на поля битв, проводниками, ведущими души погибших за порог смерти. Да, подходящее имя для дроу среди северян.

Она позволила людям отвести ее в деревню, которая, как оказалось, находилась всего в нескольких часах ходьбы к северу от деревни Руатим. Они пообещали ей показать путь назад, после того как будут пропеты песни в честь павших. И так она оказалась на почетном месте рядом с вождем деревни — тем самым воином, которого она спасла из сети сахуагина — слушая, как деревенский скальд провозглашает родословную и деяния каждого из тех, кто погиб в сражении с сахуагинами, и наблюдая, как искры погребального костра стремятся ввысь, в чистое голубое небо. Это была непривычная церемония, но дроу нашла ее странно волнующей. В Мензоберранзане, умерших обычно оставляли в небольших, укрытых от воздуха гробницах, выбитых в скале севернее городской пещеры. Все было подчинено практичности, а не уважению. Тела просто хранились до тех пор, пока не возникала нужда в драконьем мясе для битвы или рабском труде; тогда призывали мага, чтобы поднять трупы. Кремировали только жриц Лолт. Здесь, на Руатиме, такой почести удостаивали любого, даже нижайшего тралла.

День почти завершился, когда перед Лириэль предстали высокие крыши деревни Руатим. Пока она шла, в ее мыслях эхом повторялась одна из песней скальда — только что сочиненная баллада, воспевавшая маленькую воительницу по имени Ворон. Впервые беспокойная дроу ощутила, как часть ее пускает корни в этой странной земле. И еще одна изогнутая линия появилась в руне, медленно обретавшей зримый облик в ее разуме.

Глава 16 Заговор Капитана

Регент Аскарлы наклонилась над кристаллом дальновидения, настроенным на ее союзника — аболета, вглядываясь в гладкую поверхность еще долго после того, как изображение исчезло — вместе с жизненной силой существа. Потеря аболета стала неприятным известием для иллитида, как и неудача рыбообразной твари в попытке убить и поглотить волшебницу дроу. Вестресс необходимы были силы, подчиняющиеся Лириэль Баэнре, и изучить их через вторые руки, от аболета, казалось вполне разумным подходом.

Иллитид стала свидетелем того, как Лириэль не поддалась магии аболета, и тот факт, что одна единственная дроу обладает одновременно такой силой разума и магией, интриговал ее. Она не ошиблась, предположив, что эта дроу, ее волшебство и ее магия Подземья, могут предоставить решение давно досаждавшей Вестресс проблемы.

Несмотря на всю свою силу, несмотря на мириады тайных щупальцев, так или иначе затрагивавших события на большей части Северных Земель, Вестресс утеряла связи с собственным древним наследием. Она была отверженной среди иллитидов, выброшенной из города, породившего ее, лишенной единения разумов, поддерживавшего ее сородичей. Самопровозглашенная Регент Аскарлы отчаянно стремилась восстановить контакт с другими представителями ее вида. Она пыталась прежде, не один раз. Некоторые ее попытки провалились полностью; большинство закончились успехом, по крайней мере, в расширении пределов и могущества Общества Кракена. Но одновременно с тем, как росли силы иллитида, также росло ее раздражение, и навязчивое стремление одолеть любые препятствия. Одна из неудач, тяжесть которой ощущала Вестресс, была та, кого она изгнала на Руатим.

Много лет назад, Вестресс вырвала Аскарлу из чужих рук. Проклятые создания и злобные духи населяли тогда почти превратившийся в руины город, похороненный в глубинах вод к северу от Пурпурных Скал. Самой ужасной среди них была банши, надзиравшая за утопленными сокровищами. Когда-то она была волшебницей, членом армии дроу, выступившей против эльфийского города несчетные столетия назад, и уничтоженной в свою очередь, когда потоки растопленных ледников окатили Аскарлу. Волшебница продлила свое существование за пределы смерти превратившись в банши, защищая утерянные магические сокровища города от любого претендента. Вестресс одолела банши в титаническом поединке магии, и заставила ставшую нежитью дроу бежать в неизвестное место. Так оно и оставалось долгие годы.

Потом появилась Искор, водяной дух, и экстрапланарные существа, вроде нереид, добавили Аскарле могущества. Вестресс была довольна — еще больше, когда эти же пришельцы случайно обнаружили водяные врата между подводным городом и далеким островом Руатим.

Находясь на полпути между Пурпурными Скалами и Муншае, строго к западу от Ватердипа и расположившись на пути теплой реки, двигавшейся через море на восток, от островных владений эльфов Эвермита, Руатим стал бы важным со стратегической точки зрения дополнением к ее империи. Вестресс решила добавить остров в число земель, зажатых в кулаке Общества Кракена. Но когда она попыталась послать свои армии, ее ждала встреча с давним заклятым врагом: банши, устроившей свое логово в водяных вратах.

С течением времени вместо разума у банши осталось только бездумное следование изначальной цели: она отказывалась пропускать сквозь портал любое живое существо, и тратила остатки сил, удерживая его закрытым. Не смирившаяся с поражением Вестресс быстро изменила тактику, введя в игру против Руатима своего мощного и амбициозного лусканского агента. Лишь недавно Вестресс обнаружила, что элементальные создания вроде Искор и нереид неподвластны магии банши, и добавила усилия союзников с иных планов к предстоящему завоеванию, посылая их сквозь портал с заданием тихо прореживать защитников Руатима. Однако эти переходы разъярили духа эльфийки. Вестресс тоже теряла терпение, и еще сильней стремилась к полному и окончательному уничтожению банши. Когда та, наконец, исчезнет с Руатима, и портал откроется, все армии Аскарлы хлынут сквозь него. Руатим будет принадлежать ей.

Регент Аскарлы резко повернулась, и скользящей походкой вышла из комнаты дальновидения, соединявшей ее с каждым уголком ее потаенной империи. В этот момент раздраженная иллитид стремилась к умиротворению своего станка. Утонченное прядение ее гобеленов — здесь она могла контролировать все.

Однако ткацкая комната оказалась уже занятой. Там стояла Шакти, изучая почти законченный гобелен на станке. Жрица посмотрела на подошедшую Вестресс.

“Интересная сцена”, заметила дроу, указывая на изображение морских эльфов, выложенных на сухой земле, извивавшихся в муках под жестоким солнцем. “Однако мне кажется, человека в том углу вчера на картине не было. Он очень похож на одного из рабов”. Время от времени, я должна есть, спокойно ответила иллитид.

Дикая вспышка полыхнула в глазах дроу. “Значит так и есть! Ты нашла способ поместить души этих… существ на свой гобелен!” Дроу потянулась в завитки волос, и достала из них стилет, четыре дюйма длиной но тонкий как игла. Она поднесла его к одному из пытаемых морских эльфов. “Можно?”

Иллитид разрешила кивком, и Шакти погрузила клинок в пряжу. Пробитый морской эльф бился и содрогался, раскрыв рот в беззвучном вопле. “Потрясающе”, прошептала дроу, ради эксперимента кольнув еще несколько раз. “За такую вещь в Мензоберранзане заплатят огромную сумму!”

Когда Руатим подпадет под власть Лускана, и твоя волшебница станет пленницей, возможно я подарю тебе его. Шакти с видимым сожалением убрала стилет, и оценивающе посмотрела на иллитида. “Что до этого, я знаю твои истинные намерения, даже если глупец Ретнор и не догадывается”, спокойно уточнила дроу. “Ты позволишь Лускану завоевать Руатим, но не править им”.

Мы довольны твоей сообразительностью, согласилась иллитид довольно искренне. Верно, мы используем Лускан. Ни к чему, если пойдут новости, что Руатим захвачен неизвестной силой, и какие-нибудь искатели приключений отследят источник вторжения к Аскарле. Нет, пусть во всем винят людей. Мы не хотим рисковать тайной этого города.

“Какую роль в этом отводится мне?” потребовала жрица. “Не пытайся отрицать — ты не стала бы удерживать меня здесь в противном случае”.

Вестресс долго разглядывала дроу, прежде чем ответить. Мы желаем наблюдать и измерить твои способности. Когда завоевание Руатима будет завершено, мы попросим Искор вернуть тебя в Мензоберранзан, чтобы Общество Кракена получило компетентную пару глаз в Подземье. Наградой за твои услуги будет информация. Развернутая сеть шпионов, воров и убийц, составляющая Общество Кракена, будет в твоем распоряжении. “Это ты уже говорила. Но что с другой частью нашей сделки? Что с Лириэль Баэнре? Она жива еще, или ты сумела убить ее?”

Ого, усмехнулась иллитид, возможно, у тебя есть способности, которые мы еще не рассматривали. Но можешь успокоиться, — волшебница живет. “Доставь ее мне живой, и я прослежу за тем, чтобы ты получила от нее нужное. Если ее разум и воля окажутся неподвластны твоей ментальной магии, я сумею раздобыть информацию с помощью мощи Ваэрауна, бога воровства. А в оплату ты покажешь мне, как делать это”, потребовала Шакти, ткнув пальцем в ребенка-эльфа, заключенного в гобелене. Вестресс наклонила пурпурную голову в согласном кивке, и послала безмолвный мысленный вызов, заставивший пару рабов-мерроу примчаться в комнату. Она послала морских огров за пищей — сырая рыба и зеленое вино с пряностями для дроу, ежащийся от страха морской эльф для нее. Вестресс решила, что это будет совсем неплохой способ провести время — отобедать эльфийским мозгом, пытая души морских эльфов, загнанные в гобелен, и строя планы вместе с восхитительно-злобной дроу. Из их беседы уже родилась блестящая идея. Как бы она не заверяла Шакти, Вестресс ни на миг не отклонилась от своего намерения убить волшебницу, но теперь иллитиду пришло в голову, что она может добавить душу Лириэль Баэнре к коллекции пленников гобелена. Словно пойманный лич, магия дроу всегда будет в ее распоряжении. А когда Лириэль и ее волшебство станут ей не нужны, Вестресс вполне возможно отдаст законченное полотно Шакти. Жрица, несомненно, сочтет это предательством, но ей подобное наверняка привычно.

А до того времени, они вполне могут получать удовольствие от общества друг друга. Даже Регенту дозволительны моменты отдыха.

Ретнор был занят собственными приготовлениями. Он оставил подводную крепость, и гостил теперь во дворце короля Селгера. Оттуда он посылал сообщения лусканским кораблям, патрулировавшим северные моря, собирая силы необходимые для неожиданной атаки на Руатим.

Час близился. Оставалось последнее — уничтожить руатанских берсерков. Как только с пути исчезнут могучие воины Хольгерстеда, остров станет легкой добычей. Как бы не любил схватку Ретнор, встречаться с отрядом берсерков, защищающих свою землю, ему не хотелось совершенно. Пусть они станут жертвой предателя, пусть смерть им принесет рука родича. И если темноволосый юнец, отнявший у Ретнора руку, умрет среди них, тем лучше.

Вконец истощенная бессонными днями, сражением и долгой дорогой назад в деревню, Лириэль отправилась в дом Хрольфа, прямиком к своей кровати. Скинув тунику, она взялась за скомканные покрывала. Ее пальцы прикоснулись к чему-то маленькому, пушистому — и знакомому. Инстинктивно отдернув руку, она взялась за кинжал, и откинула покрывала острием.

Под ними устроился маленький черный паук, хорошо известной Лириэль разновидности. Крохотная отметина в виде песочных часов красного цвета говорила, что это вдова, и ядовитый укус его мог убить взрослого человека. Подземная ветвь была гораздо больше и умнее; этот выглядел растерянным и несчастным.

“Маленькая бедняжка”, ласково прошептала Лириэль. Паук не был ей опасен, — темные эльфы тесно общались с его сородичами, и обладали от природы иммунитетом к большинству паучьих ядов.

Но кто бы не подкинул паука ей в кровать, этого не знал.

Дроу рассеяно поглаживала черную спинку вдовы кончиком пальца, как руатанский ребенок мог бы приласкать щенка; паук казался странно вялым, так что Лириэль мягко подхватила хрупкое создание, и выскользнула из дома. Сначала она отнесет его в лес, чтобы он мог сплести свои ловушки и насытиться. Затем она узнает, кто хотел ее смерти, и пошлет ему ответный подарок. Обыскав комнату, примерно через час дроу достигла успеха, найдя сразу две улики: щепотку пепла на полу, и единственный вьющийся, огненного цвета волосок, чуть не затерявшийся в ярком узоре покрывал. Как она и ожидала, действовал рыжебородый курильщик трубки, первый помощник Хрольфа.

Дроу присела на краешек кровати, и задумалась. Она могла обвинить Ибна, но кто станет слушать. Она может ответить ударом на удар, но это едва ли улучшит мнение о ней у жителей деревни, и наверняка лишит ее шансов убедить упрямого шамана. И все же она не могла позволить, чтобы нападение прошло безнаказанно. Ей надо показать Ибну, что все известно, что она начеку и в готовности.

Лириэль прикрыла глаза и начала медленно читать слова жреческого заклинания, простенького, которым Лолт позволяла пользоваться даже дроу, не принадлежавшим к числу ее служительниц. Отвечая ее призыву, сотни арахнидов хлынут из всех щелей, окружив хижину, где спит Ибн. Не для атаки — она не могла подвергать опасности уязвимых и священных существ, — но всю ночь они будут плести, украшая спальню моряка слоями изящнейшей паутины.

Когда заклинание было завершено, Лириэль заползла в кровать, и почти мгновенно уснула. Последняя мысль — воображаемая картинка того, как Ибн просыпается в окружении паучьего шелка, и лихорадочно продирается сквозь него — оставила на ее губах улыбку, длившуюся еще долго после того, как она провалилась в сон без сновидений.

Лириэль проснулась следующим утром до рассвета, и резко села на кровати, охваченная ужасной уверенностью, что случилось что-то очень плохое.

Потом она услышала — традиционную песню-речитатив, провожавшую дух убитого в ожидавшую послежизнь. В незнакомые слова, перечислявшие происхождение, вплелось имя, известное ей, имя глубоко запечатленное в ее сердце.

Дроу сбросила одеяло и выскочила из хижины, не думая об одежде или оружии. В одной тунике она бросилась на тоскливые звуки погребальной песни, в центр деревни, где печальная группа собралась вокруг большого, безжизненного тела. Лириэль отметила знакомый, глубокий голос поющего шамана — так похожий на его мертвого родича — и группу рыбаков, все еще одетых в грубые башмаки и передники, которые они одевали каждым утром, прежде чем приступить к работе. Среди них стояла Дагмар, с угрюмым лицом, бледная как смерть. Некоторые из женщин тихо плакали; юная родственница Хрольфа выглядела так, словно слез в ней уже не осталось.

Вопль бесконечного горя прорвался сквозь мрачный напев шамана. Смутно, словно сквозь туман, Лириэль поняла, что этот новый голос принадлежит ей.

Не думая, ничего не осознавая, она очутилась на коленях рядом с Хрольфом. Она пригладила его мокрые, растрепанные волосы, подняла холодную руку, прижав ее к своей щеке. Она застонала, высокий, пронзительный напев, слышанный ею в тоннелях у Скуллпорта, когда последователи Эйлистраи — Темной Девы, богини дроу, покровительствовавшей песне и охоте, оплакивали товарищей, павших в бою.

Песня Ульфа прервалась и стихла, шаман умолк перед лицом потери глубже его собственной. Он смотрел, как стенает док-альфар, раскачиваясь в ритм своей жуткой песни. Ее горе было тем более ужасно, лишенное слез, и странные золотые глаза горели на темной коже. Рядом со стоическим спокойствием северян, со сдержанным плачем их женщин, безумное оплакивание эльфийки казалось почти пугающим в своем напряжении. Но оно было несомненно искренне, и Ульф стоял в почтительном молчании, почти благодарный, что Хрольф был столь любим.

Шаман испытывал еще и признательность за запоздалое прозрение в потерянном родиче, которое маленькая дроу подарила ему. Он и Хрольф были сыновьями братьев-близнецов, и росли вместе. Родной брат не мог бы стать ему ближе, но Ульф никогда не понимал родича, особенно его юношескую — и чуть не ставшую роковой — страсть к эльфийской женщине. Ульф пришел в ужас, когда Хрольф принял темную эльфийку как свою дочь. Неожиданно он увидел, почему.

Они были странно похожи, пиратский капитан и маленькая волшебница дроу — оба свободные и непокорные, от природы ощущавшие жизнь во всей ее полноте, как северянам обычно доступно было только в схватке. Даже в горе эльфийка была свободна от условностей, каким был всю свою жизнь Хрольф. Такое прощание пришлось бы пирату по душе. Спустя несколько мгновений шаман взмахом попросил рыбаков разойтись, и, подойдя, опустил ладонь на плечо ушедшей в себя дроу. “Я лишился друга и родича”, сказал он мягко, “но вижу, что ты потеряла отца. Эта земля больше не чужая тебе; часть твоего сердца навеки останется на Руатиме”.

Дроу кивнула; подсознательно она поняла, что это правда. Она сражалась, защищая руатанскую деревню от сахуагинов, но смерть Хрольфа привязала ее к острову как не могло бы ничто иное. Только раз прежде Лириэль познала такое всеподавляющее ощущение опустошенности и потери. Она едва вышла из младенческого возраста, когда Громф Баэнре, ее родитель-дроу, приказал убить ее мать, чтобы получить полный контроль над одаренной дочерью.

“Руны не достаются легко, даже богам”, серьезно сказал Ульф, следуя ее мыслям. “Цена всегда высока, и несомненно станет еще выше, прежде чем ты достигнешь цели. Ты все еще хочешь учиться?” Огненные глаза Лириэль поднялись на лицо шамана. “Ты спрашиваешь меня об этом?” переспросила она. “Хрольф мертв. Я добуду знания, чтобы найти причину — и силы, чтобы отомстить — будешь ли ты учить меня, или нет”.

Ответ удовлетворил сурового шамана. “Значит, мы начнем”.

Глава 17 Дитя Иггсдрасиля

Похороны Хрольфа состоялись в тот же день. Большинство жителей деревни участвовали в подготовке, работы хватило на всех. Эльфийку надо было вычистить и снабдить провизией, пропитать древесину и веревки китовым жиром; необходимо было написать песни в память об ушедшем и его делах; собирался плавник для грандиозного погребального костра; готовили пищу и питье для тризны — обильной и длительной, призванной напомнить остающимся о награде, ожидающей их в пиршественных залах Темпуса.

Согласно обычаям Руатима, за приготовлениями должен был надзирать первый помощник капитана, но Ибна нигде не было видно. Поэтому за дело взялась Лириэль. Люди следовали ее инструкциям без вопросов или сомнений, похоже не беспокоясь, что в таком занятии ими руководит женщина, к тому же эльфийка. Она приняла бразды правления без осознанных усилий, просто в силу большой практики в планировании и организации больших и сложных мероприятий. Как это странно, задумывалась она не раз на протяжении долгого, суматошного дня, что свое мастерство, направленное теперь на последние почести Хрольфу, она отточила в пресыщенных фестивальных залах и особняках Мензоберранзана.

Море окрасилось в цвета заката, когда вся деревня собралась в бухте, проводить пиратского капитана в его последнее путешествие. Ульф и Олвир по очереди пели прощальные песни; Лириэль смотрела, холодная и собранная как деревянная статуя на носу Эльфийки. Когда церемония наконец завершилась, дроу подала сигнал к отплытию. Экипаж Хрольфа мрачно приступил к установке руля и поднятию паруса — не обычного весело-пестрого прямоугольника, а гигантского полотна триумфальной синевы, на котором юный Бьорн начертал священный знак Темпуса. Холодный бриз, возвещавший близящуюся ночь, наполнил парус. Он затрепетал, затем туго натянулся, и корабль медленно заскользил в море. Когда он ушел почти на предельную дальность, Лириэль опустила стрелу в многоцветные огни костра из плавника, и пристроила ее на длинный лук. Пылающая стрела по дуге взвилась в небо, опустилась словно падающая звезда и пропала за низким бортиком Эльфийки. Последовало мгновение тишины; затем пропитанный маслом корабль вспыхнул как факел.

Руатанцы в суровом, одобрительном молчании наблюдали, как искры погребального костра Хрольфа вздымаются ввысь, навстречу садящемуся солнцу. Это была древняя церемония, редкая в нынешние времена, но все присутствовавшие ощутили ее правильность. Каждый знал, как любил пират свою Эльфийку; никто не мог представить другого капитана на ее палубе. И все зрители черпали силу из ритуала. В каждой детали они чествовали древние традиции северян. Церемония напоминала им о славе ушедших веков, зажигала пламя гордости в сердцах уставших от бед островитян. Что бы ни пришлось им вынести в последнее время, они наследники гордого и сильного народа, и они победят.

Отвечая их мыслям, деревянная фигура на носу корабля Хрольфа неожиданно ожила среди пламени. Гигантская статуя эльфийки подняла горящий меч. На глазах пораженных людей, облик ее изменился: не десятифутовая дроу, но широкоплечий северянин со светлыми косицами и пышными усами, синими глазами, сверкающими яростной страстью к жизни. На миг Хрольф Буян вновь ожил для них. Гордая улыбка осветила лицо статуи, голова торжествующе поднялась, пока корабль погружался в воду.

Все глаза обратились на маленькую дроу, восхищаясь даже не столько магией, сколько тому, как она — чужая, эльф, — смогла понять их чувства воинов. Хотя никто не произносил этого вслух, все смутно ощущали смерть от утопления как нечто постыдное. Подарив Хрольфу воинское погребение, черная эльфийка напомнила всем о его любви к схватке и мастерстве в бою, и тем самым восстановила его честь.

Ульф подошел к притихшей дроу, и положил руку на ее плечо. “Пойдем”, сказал он мягко. “Мы присоединимся к тризне позже. До ночи нам надо перенести твои вещи в мой дом”.

Лириэль подозрительно посмотрела на шамана. “Это еще зачем?” “Ты не должна быть одна в такое время”.

“Чушь. Я жила в одиночестве почти полжизни!”

“Таков обычай этой земли, о которой ты уже многое понимаешь. Ученик остается в доме своего учителя. Твоя учеба начнется этой ночью”.

Дроу собиралась было протестовать. Она была усталой и подавленной, неподходящее состояние ума для изучения рунной магии. И все же, именно за этим она пришла на Руатим. Ее нужда, как и Федора, никуда не исчезла, и время, отпущенное им, не растянется из-за их личных горестей. Посему, вежливо кивнув, она последовала за шаманом в дом Хрольфа.

Много позже той ночью, когда пир закончился, и насытившиеся жители деревни разошлись по домам, шаман и его ученица направились в лес. Они молча поднялись на большой холм, с плоской, поросшей травой вершиной. Над их головами луна была словно тонкая полоска серебряного сияния, а небесные осколки, следовавшие за ней по небу, сверкали как переливчатые слезы.

“В земле и в море есть незримая сила”, начал Ульф. “Тот, кто хочет быть шаманом, должен научиться чувствовать эту силу, прежде чем он сможет собирать ее, и превращать в руну. В этом месте магия сильна. Попробуй найти ее”.

С этими словами он повернулся и побрел прочь с поляны.

“И это все?” воскликнула Лириэль возмущенно. “Это и есть обещанное обучение?”

Шаман оглянулся. “Найди силу. Даже великие — даже боги — не получают руны легко. Как можешь ты надеяться изучить сотворение рун, если не можешь подключиться к источнику их могущества?”

Не в силах спорить с таким аргументом, Лириэль развернулась и прошла в центр поляны. Закрыв глаза, она задышала глубже, очищая мысли и подготавливая себя, как делала перед каждым серьезным заклинанием. Будучи магом, она была приучена использовать слова и жесты и определенные предметы, чтобы подчинять магию своей воле; сейчас она настраивала свои мысли на само Плетение — тончайшую, невидимую паутину магии, окружавшую все живое.

Эльфы не используют Плетение; мы часть его. Откуда пришла эта мысль, Лириэль не поняла, но осознала ее истинность. Вокруг была сила, которую она могла принять в себя, сила, которой была она. Вглядываясь в ткань магии, как во множество переплетенных серебристых нитей, она искала для себя место внутри нее. Наконец, ее ищущие мысли нашли такое место, и память о нем впечаталась в ее разум.

Не останавливаясь чтобы обдумать это новое, чудесное озарение, дроу продолжала свое исследование. Она искала магию, принадлежавшую этому месту. Видение, когда оно пришло к ней, было не одной из невидимых нитей, но тканью еще более тонкой и волшебной. Лучи лунного сияния очерчивали серебристый путь с небес на эту поляну, образуя могущественное соединение между небом и землей. Лириэль подумала о Килуэ и других жрицах Эйлистраи, поклонявшихся Темной Деве песней, танцем и охотой. Лунный свет для них был священным, символом и источником магии их богини. Они почувствовали бы силу этого места, и узнали содержащуюся в нем магию.

Неосознанно, Лириэль начала танцевать — сначала медленно, раскачиваясь всем телом, протянув руки к серебряному пути. Затем она обошла поляну, ноги ее двигались в странном узоре, который раньше она и не представляла. Прошло так много времени с тех пор, как Лириэль плясала в последний раз, и ее давняя, глубокая любовь к танцу погружала ее в экстаз движения еще глубже. Она кружилась, приседала и прыгала, найдя рисунок и двигаясь в нем.

Захваченная магией и движением, дроу забыла о времени. Для нее остался только танец. Только когда луна скрылась за далекими горами она остановилась, с дико бьющимся сердцем, туникой прилипшей к блестящему от пота телу.

Слабый звук раздался из леса поблизости, и дроу взметнулась, выхватывая кинжал. Из лиственного укрытия появился Ульф, чье бородатое лицо выражало пораженный восторг. Он подошел к дроу, не обращая внимания на клинок, и мягко дотронулся до влажного завитка ее волос.

Взгляд Лириэль последовал за движением его руки, и ее глаза расширились от изумления. Ее волосы, всегда бывшие белее лучшего пергамента, светились слабым серебристым светом. Вне всяких сомнений, то был знак благосклонности Эйлистраи.

Счастье затопило сердце дроу. Неотвязное, липкое ощущение зла, окружившее ее с того дня, как Лолт признала ее своей жрицей, расступилось как туман под солнцем. И так же быстро темнота вновь сомкнулась вокруг, подавляющая, да, но набухшая обещанием власти и силы. Сияние исчезло с волос Лириэль, резко, словно кто-то задул пламя свечи. Лолт забрала назад принадлежащее ей.

“Никогда не видел ничего подобного”, восхитился Ульф. “Я не думал, что такое возможно, но, может быть, ты готова увидеть Дитя Иггсдрасиля прямо сейчас! Я покажу дорогу”.

“Нет необходимости”, спокойно ответила дроу. Хотя дар Эйлистраи был отнят у нее, она понимала теперь, что всякое место и существо обладают собственной магии, и помнила сверкающую дорогу к священному дубу. Она пошла сквозь лес, сопровождаемая недоверчивым шаманом. Лириэль безошибочно пробралась сквозь густые поросли, следуя линиям силы направленным к священному дубу. Наконец она остановилась перед гигантским дубом. Он был неимоверно древен, куда старше, чем могла надеяться стать даже долгоживущая дроу, и тем не менее в его стволе и свежих весенних листьев не было ничего, что выделяло бы его из других, не меньшего размера деревьев, которых они миновали по пути.

“Вот он”, объявила она уверенно.

“Но на нем нет вырезанных рун”, указал Ульф. В ответ дроу закрыла глаза и протянула руки перед собой. Она не была уверена, что ее заклинания способны открыть магию такой природы; звук резкого вдоха со стороны шамана объявил о ее успехе.

Лириэль посмотрела на дерево. На массивном стволе расположились десятки сложных рисунков — руны, каждая отличающаяся от других. Она провела пальцем по одной, и ощутила древнюю кору. Они вырезались на материальном дереве, но магия Дитя Иггсдрасиля защищала их от обычного глаза.

“Ты справилась отлично”, признал Ульф. “Есть пять ритуальных вопросов, которые надо ответить прежде, чем ты начнешь. Первый: что есть Дитя Иггсдрасиля?”

“Это символ”, ответила Лириэль, цитируя одну из прочитанных книг. “Древо Иггсдрасиль содержит всю жизнь; целые миры — плоды на его ветвях”. “Почему ты пришла?”

“Чтобы вырезать на священном дереве руну силы”, сказала дроу, вновь вызывая перед мысленным взором сложный узор, обретавший завершенность многие дни.

“Как образуется эта руна?”

“Из жизни проистекает магия; следовательно, из жизни должна создаваться руна. Я отправилась в долгое путешествие, чтобы увидеть и научиться, и позволить жизни придать руне форму”.

“Чем ты вырежешь руну на священном дереве?”

Лириэль сняла с шеи Ветроход и сжала рукоять крохотного кинжала. Она повернула ее, и из ножен появился не кинжал, но небольшой резец. “Я вырежу руну этим артефактом, пришедшим из далеких времен, зачарованным рунными чародеями и благословленным древними богами”.

“И как ты придашь руне силу?”

Последний, самый сложный ответ она узнала не из книги или свитка; он пришел к ней этой ночью на лунной поляне. “Могуществом земли, на которой растет Дитя Иггсдрасиля, и силой дуба, и магией, которую я зову своей”, ответила Лириэль.

Шаман кивнул. “Можешь начинать”.

Лириэль повернулась к священному дереву, пробежалась пальцами по древнему стволу, пытаясь найти принадлежащее ей место. Когда все почувствовалось правильным, она подняла резец и закрыла глаза, представляя руну, и позволяя ей занять все ее мысли.

Прошло время, но она не двигалась. Узор был еще не завершен, — руна не обрела форму до конца. Расстроенная и озадаченная, Лириэль стояла не шевелясь, копаясь в своих мыслях в поисках недостающего. Федор.

Ответ пришел к ней как удар, но что это так, она поняла мгновенно. Она не могла довершить руну без Федора, поскольку он составлял неотъемлемую часть ее.

Лириэль открыла глаза и расстроено выдохнула. Переварить эту новость оказалось нелегко. Молодая волшебница всегда думала о себе как о хранительнице обоих целей — своей и Федора. Она приняла его как спутника и друга, но впервые начала понимать, что их судьбы переплелись в непредставимом пока для нее значении.

Не сказав ни слова, дроу повернулась, и направилась прочь от священного дуба.

Ульф не задавал вопросов; похоже, он понял ситуацию даже лучше чем она. “Когда будешь готова, попытаешься вновь”, сказал он спокойно. “Но в следующий раз моя помощь тебе не понадобится”.

Глава 18 Хольгерстед

Лириэль проснулась с восходом солнца, после всего примерно часа сна, разбуженная грохотом раздававшимся где-то внизу. Обычно мгновенно реагирующая дроу не сразу вспомнила где она, и почему. Ворча про себя, она скинула одеяло и выбралась из выделенной ей на чердаке дома Ульфа кровати. Быстро одевшись, она спустилась по лестнице в большое центральное помещение, служившее кухней, общей комнатой и спальней семьи Ульфа.

Комната бурлила активностью. Жена Ульфа, Санджа, пышнотелая северянка с лицом, обычно наводившим на мысли о выпитом прокисшем молоке, выглядела явно довольной, занимаясь своей работой. Она оделась как на празднество; заплетенные в косицы волосы были уложены с лентами вокруг головы и закреплены заколками желтого золота; на ней была ярко-красная рубашка и льняная вышитая блуза. Женщина деловито складывала горшки и одежду в бездонный сундук, одновременно радостно поругивая траллов, помогавших с укладкой и занимавшихся делами по хозяйству. Дагмар также следовала ее указаниям, но Лириэль заметила, что девушка бледна и исполняет работу сжав зубы.

“Что происходит?” осведомилась дроу, пристраиваясь к чаше с ягодами.

“Моя дочь сегодня отправляется в Хольгерстед”, ответил Ульф. “Она войдет в дом Ведигара, Первого Топора этой деревни. В полнолуние они поженятся. Это великая честь для нашего дома”, добавил он, сурово взглянув на дочь.

Лириэль не нужно было спрашивать мнение Дагмар о выпавшей на ее долю чести. Дроу поразило, что никого, похоже, не интересует явное расстройство молодой женщины. Она не была уверена, стоит ли ей чувствовать жалость к девушке, — которую явно выдавали замуж против ее воли — или ей стоит попытаться вбить хоть немного здравого смысла в бесхребетную дуру.

Впрочем, ни на то, ни на другое не было времени. Прервав свой завтрак, Лириэль проследила за тем, как два рослых тралла тащат сундук наружу, и устраивают его на повозку, запряженную двумя волами. Несколько бочонков и ящиков уже были погружены, и надежно привязаны к месту.

Санджа скрестила руки на груди, осматривая тяжело загруженную повозку критическим взглядом. “Ну, Дагмар, остались только бочонки с маслом и мукой, как положено по традиции. Их ты можешь взять со склада Хрольфа, прежде чем мы отправимся. Даже Первый Топор не посмеет возмущаться приданным моей дочери”, сказала она с глубоким удовлетворением.

Лириэль уставилась на нее с потрясением и яростью. Женщине полагается приданое? На ее родине даже ничтожных мужчин не оскорбляли таким бесчестием. Мужчины дроу выбирались женщинами за их собственные достоинства. Их так же легко вышвыривали прочь, верно, но, по крайней мере, семьи не продавали их жрице, предложившей лучшую цену!

Прежде, чем Лириэль успела высказать свое мнение, Санджа сняла несколько золотых браслетов, украшавших ее пухлые руки, и отдала их дочери, одновременно обрушив на нее поток материнских наставлений касавшихся обязанностей жены. Речь была откровенной, и достаточно детальной, чтобы поразить даже ко всему привычную дроу. Дагмар обратилась в бегство как только это позволила вежливость, при этом единственным цветом на ее мертвенно-белом лице остались пятна смущения на щеках.

“Я пойду с тобой к складу”, неожиданно сказала Лириэль.

Молодая северянка только кивнула, явно желая быстрее убраться подальше. Она взяла веревку и повела волов по дороге к складам. Лириэль зашагала рядом, и так, молча, они прошли мимо небольших строений, где содержались утки и кролики, подспорье к столу семьи.

Дагмар помедлила у границы двора, долгим взглядом окинув огород при кухне. Заботиться о нем, как узнала Лириэль, было одной из обязанностей Дагмар. Садоводство и рыбалка, девушка была служанкой не в меньшей степени, чем любой рожденный рабом тралл, работавший в доме. И такова жизнь единственной дочери важного и относительно богатого человека! Дроу помимо собственной воли не могла не задуматься, какое рабство ожидает Дагмар в доме другой женщины.

Два больших деревянных контейнера стояли у дороги, полные песка и соленой воды. Лириэль заметила в одном моллюска, — похоже, многие в деревне держали под рукой запас съедобных моллюсков и водорослей. Она походя выудила из воды кусочек водоросли — туго скрученную почку — и грызя ее задумалась, как облегчить положение Дагмар. Один взгляд на напряженное лицо девушки, однако, заставил ее забыть о дипломатичности.

“Ты не обязана соглашаться на это”, прямо объявила Лириэль. “Сражайся, если хочешь избежать такой участи. Я помогу. Я не позволю так обращаться с женщиной!”

Но молодая северянка покачала головой. “Я обязана” сказала она отстраненным тоном, отбрасывая через плечо светло-желтую косу. “Первому Топору нужен наследник-хамфаригген, который сможет вести берсерков в битву. Мой долг родить его”.

“Ты слышала, как Хрольф говорил об Игрейн”, продолжила Дагмар тихо. “Она была моей близняшкой, и пропала прошлой весной в неожиданном шторме. В ночь, когда родились мы обе, старуха, читавшая знамения сказала, что Игрейн вернет магию сильных обликом на Руатим, и поможет возродить древнюю славу, почти забытую ныне. А какой еще путь для славы есть у женщины севера, кроме мужчины, за которого она выйдет, и детей, которых она выносит? Игрейн была невестой последнего молодого хамфариггена на острове. Он мертв. Единственный сильный обликом на Руатиме — Ведигар, и у него должны появиться сыновья. Игрейн пошла бы к нему добровольно. Теперь эта судьба выпала мне; разве могу я поступить иначе?”

Лириэль в отвращении взмахнула руками. Если Дагмар вбила себе в голову подобное, ей уже не поможешь!

“Но кое-что ты можешь для меня сделать”, прошептала девушка. “Я хочу отправиться в Хольгерстед тихо, и одна. Оставь меня, и подожди немного, прежде чем возвращаться в дом моего отца, чтобы они не узнали о моем уходе. Иначе они отправятся со мной, и вручат меня Ведигару — который тоже всему этому не рад — с пышной церемонией. Вот этого, боюсь, я не вынесу”. Просьба казалась вполне разумной, поэтому дроу кивнула, и растворилась в близлежащем лесу. После примерно часа она отправилась назад к дому, с вестями о побеге Дагмар.

Улыбка ехидного предвкушения расплылась по лицу Лириэль, когда она представила себе изумление и злость Санджи. Бесстрастные северянки могли закатывать впечатляющие истерики. Лириэль уже здорово развлеклась, наблюдая за демонстрацией таланта Санджи недавно, когда они с Ульфом пробирались в дом на исходе ночи. Само собой, ярость женщины была не столь цветастой и энергичной, как любили проявлять ее жрицы дроу, поскольку темные эльфийки могли подкрепить пронзительные ругательства взмахами змееголового бича и вспышками магического безумия. Но уж что у нее было, северянка использовала на всю катушку, — тут Лириэль отдавала ей должное.

В любом случае, хоть что-то приятное в столь неудачно начавшемся дне.

Ретнор лежал в постели, когда дверь в комнату, выделенную ему Вестресс в ее дворце, взорвалась внутрь. Она разлетелась на кусочки в буре сверкающих кристалликов, засыпавших кровать и застучавших по мраморному полу. Один иззубренный осколок впился в руку, которую он инстинктивно поднял, защищая лицо. Старший Капитан с проклятием выдрал занозу и отбросил ее прочь. Вскочив на ноги, он нагнулся за мечом, всегда стоявшим наготове рядом с кроватью, и, приняв защитную стойку, повернулся к незваному гостю.

На разбитом пороге стояла Шакти, сжимая дымящийся трезубец словно копье. Она двинулась на капитана.

“Три дня ты был в Ночи Наверху”, завопила она, “и чего добился? Ты вернулся в Аскарлу без Лириэль Баэнре. Скажи, как ты доставишь мою добычу, или умри от моей руки!”

Вместо ответа капитан бросился вперед, выставив клинок. Он вставил его между зубцами ее оружия, и резко развернулся всем телом. Сила и быстрота его атаки вырвали оружие из рук дроу, трезубец стукнулся об пол.

“Умереть от твоей руки?” ухмыльнулся он.

“Если хочешь, можешь и от своей”, прошипела дроу сквозь сжатые зубы. Она выбросила вперед руки с переплетенными пальцами, и резко ударила ладонями друг о друга.

Знакомая пульсация в новой руке Ретнора породила дрожь ужаса, пробившего его до глубины души. Второй раз коварная конечность предала его под властью проклятого колдовства темной эльфийки. В бессильной ярости он смотрел, как рука поднимает меч и приставляет клинок к его горлу.

“Как ты поймаешь Лириэль Баэнре?” потребовала Шакти подходя ближе. “Расскажи мне все, что ты уже сделал и планируешь сделать, или умрешь!”

Ретнор не сомневался в том, что дроу выполнит угрозу, и заговорил со всей откровенностью. “Я разговаривал с моим шпионом на острове, и теперь, наконец, знаю слабость этой волшебницы. У нее есть любовник, человек — тот самый воин, что отрубил мне руку”, признался он неохотно. “По всем сведениям, она верна своим друзьям. Если мы возьмем его в плен, она наверняка отправится ему на помощь”.

Жрица не разделяла его убежденности. “Она дроу. С чего ей заботиться о благополучии человеческого мужчины?”

“У тебя есть предложение получше?” осведомился Ретнор, с куда меньшим сарказмом чем он мог бы высказать — казалось мудрым проявить сдержанность, учитывая меч у горла.

“Убей его”, холодно посоветовала Шакти. “Если он хороший любовник, потеря разозлит ее, и заставит искать мести”. Ретнор обдумал идею, и она показалась вполне логичной, в свете его собственного небрежного отношения кпартнершам по постели и опыта общения со стоявшей напротив него темной эльфийкой.

“Будет как ты говоришь”, пообещал капитан. “Дата вторжения близится, и сегодня ночью берсерки Хольгерстеда умрут. Все”, добавил он с мрачным удовольствием.

“В самом деле? От чьей руки?”

Северянин покосился на свой меч, и его губы сжались в жесткой улыбке. “От руки предательства”, произнес он тихо. “Я узнал, насколько оно может быть эффективно”.

Странный свет появился в багровых глазах дроу. “Эффективно, но на мой вкус слишком просто”, объявила она со злобным весельем, и потянулась к чему-то заткнутому за пояс, чему-то, выглядевшему как рукоять бича.

Когда она потянула его, из складок ее юбок появились несколько толстых веревок. Они взмыли вверх, грозно раскачиваясь и глядя на Ретнора безжалостными, рептильими глазами. К своему ужасу Старший Капитан понял, что бич сделан из живых змей. Пять — и каждая с жадно открытой пастью, сочащимися ядом клыками.

Шакти оттянула руку и хлестнула. Змеиные головы рванулись вперед, и впились зубами в тело Старшего Капитана. Леденящая, парализующая боль пронзила его, заставив рухнуть на пол, онемевшим и лишенным воли.

Жрица вновь отвела руку, вырвав из него змеиные клыки. Она постояла, готовая к новому удару, и заставляя его агонизировать в ожидании.

“Хватит пока”, сказала дроу с явной неохотой. “Но помни расплату за неудачу, не рискуй вызвать мой гнев!”

Шакти убрала бич; змеи немедленно свернулись в своих укрытиях. Подняв трезубец, она вышла из комнаты. Человек посмотрел на разбитую дверь, глубокие уколы собственных ран и разодранную плоть, и поразился тому, что дроу вовсе не считала это проявлением гнева. Без особой радости он задумался, что же произойдет, если она действительно разъярится.

Мысль промелькнула в помутившемся от боли разуме Ретнора, слишком притягательная, чтобы ее игнорировать. Трижды проклятая жрица обратила его собственное тело против него. Но, может статься, возможность для кое-какого коварства у него еще осталась. Шакти хочет волшебницу дроу. Отлично, он доставит ее Шакти, но в такой ярости, что вполне возможно вся Аскарла разлетится вдребезги.

Поговорка, ходившая, как ни странно, в Ватердипе, пришла ему на ум: “Боги жалеют две разновидности смертных: тех, кто не получает желаемого, и тех кто получает”.

Реакция Санджи на бегство дочери превзошла все чаяния Лириэль. Через некоторое время, однако, ее ругательства перестали быть развлечением, и стали раздражать.

Видимо Ульф разделял мнение Лириэль, поскольку он официально заявил своей ученице, что им давно пора продолжать занятия. Дроу кивнула, и направилась к лесу вслед за суровым шаманом. Как только они оставили деревню позади, Ульф послал ей короткую, заговорщицкую ухмылку. Лириэль спрятала улыбку, — похоже, шаман все-таки не слишком отличался от своего неуемного родственника.

Однако шаман быстро посерьезнел, и перешел к делу, прежде, чем, Лириэль смогла разобраться в смешанных ощущениях тепла и боли, вызванных воспоминаниями о Хрольфе. “Расскажи мне о магии, которую ты запасла в Ветроходе”, попросил он.

Лириэль объяснила, насколько было в ее силах, о странном излучении Подземья, сравнив его с магией мест, известной и понятной шаману. “Она исчезает в свете солнца, но когда моя руна будет готова, моя магия останется со мной пока я жива, неважно, куда я отправлюсь”, заключила она. Ульф подумал. “Но почему это имеет такое значение? У тебя есть иная магия: заклинаний, рун, и даже, мне думается, данная богами. Когда ты танцевала в лунном свете, ты нашла силу того места, и нечто другое. Кого ты призывала? Селуне?”

“Я не знаю богиню с таким именем”, уклончиво ответила Лириэль, почувствовавшая себя неуютно от вопросов, касавшихся теологии. Ей не хотелось обсуждать Лолт с теми, кто не принадлежал ее роду, и она не была уверена, как ревнивая Паучья Королева может отреагировать на любое упоминание Эйлистраи. “Что касается нашей врожденной магии, она — то, что делает меня мною. Оставишь ли ты по доброй воле силу, исходящую от твоей родной земли, чтобы жить как обычный волшебник в каком-нибудь южном городе?”

Шаман кивнул, признавая правоту дроу, затем проницательно посмотрел на нее. “Северяне — не религиозный народ, по крайней мере, по стандартам жителей материка. Мы призываем некоторых богов — Темпуса перед боем, Амберли в шторм, Аурил когда холода становятся опасными — но ты не увидишь нас на коленях, стонущими молитвы. Наши отношения с богами честнее. Мы заключаем сделку. Если бог не выполняет своей части, мы считаем ее разорванной, и идем своей дорогой”.

“Но боги требуют поклонения!” запротестовала Лириэль.

Ульф дернул плечами. “Если человек обманет тебя, станешь ли ты вновь вести с ним дела? Так почему смертных мы должны оценивать по высшим меркам, чем богов?”

Дроу задумалась над кощунственными словами. Странно, но в них виделся определенный смысл. Во всяком случае, Паучья Королева требовала высокую цену за свою помощь. Сама она успешно поторговалась с Лолт, когда в обмен на бегство Эльфийки принесла клятву жрицы.

Был один сверкающий миг надежды для Лириэль — еретической надежды — когда она размышляла, возможно ли для нее освободиться от этой клятвы.

Но нет. Паучья Королева выполнила свою часть сделки. Лириэль вновь вспомнила тот ужасающий момент, когда богиня дроу выхватила корабль из пасти неотвратимой смерти, и перенесла в Бездну. Эльфийка вернулась в смертный мир прежде, чем кто-либо кроме Лириэль догадался, где они побывали, но ей никогда не забыть мрака и отчаяния того места, и темной, соблазнительной власти правившего там зла.

“Но вот возьми рунную магию, это совсем другое дело”, продолжил Ульф, прерывая тревожные мысли Лириэль. “Не пытайся заключать сделок с Дитя Иггсдрасиля”.

“Почему нет?” пожелала узнать всегда любопытная девушка.

“А смысл? Что ты можешь такого пообещать, что имело бы значение для дуба?”

Дроу долго смотрела на шамана, прежде чем заметила искорку смеха в его глазах. “Ты можешь выглядеть как Хрольф”, фыркнула она, “но жизнь с Санджей основательно извратила твое чувство юмора!”

“Даже не стану спорить”, согласился Ульф, и повернулся назад. Он остановился, и прикоснулся рукой к плечу девушки, когда она последовала за ним. “Побудь здесь некоторое время. Может быть ответы, которые ты ищешь, придут к тебе в танце. Для северянина это не годится, но как я слышал, эльфы иногда лучше всего размышляют именно так”.

Лириэль кивнула, думая о своем. В его словах была доля истины, она видела — и испытала — исцеление, силу и радость, которые последователи Эйлистраи находили в своих лунных танцах. Однако теперь ей нужно было не могущество богини дроу, но нечто еще более опасное и пугающее.

Ей нужна была любовь человека.

Дни Федора в Хольгерстеде бежали быстро, поскольку для него нашлось множество дел. Он проводил часы работая среди кузнецов деревни, затачивая клинки и топоры. Несмотря на юность, он больше пяти лет провел посреди ожесточенной войны, и чуял надвигающийся конфликт не хуже, чем молодой Бьорн шторма. Он был убежден, что странные события последних недель являются лишь прелюдией к сражению. Война подступала к Руатиму, это Федор знал точно, и собирался сделать все возможное, чтобы помочь его братьям подготовиться.

И они действительно стали братьями для него, берсерки Хольгерстеда, принявшие его в свои ряды без вопросов и сомнений. Для юного воина, очутившегося так далеко от возлюбленной родины — изгнанного с родной земли из-за опасности, которую вспышки его бесконтрольной ярости представляли для окружающих, — такое принятие было как вода для иссушенного горла. Ведигар, в особенности, проводил с молодым рашеми много времени, рассказывая ему о далеких временах, когда изменяющие облик берсерки правили Руатимом, наводя страх на окружающие моря. Федор отметил угрюмую решимость в словах Ведигара, и понял, что подобные рассказы стали для Первого Топора способом вернуть себе наследие, так недавно обращенное против него. Федору показалось, что Ведигар медленно приходит в себя от осознания совершенного им под властью нереиды. С возвращением воспоминаний, Ведигар начинал понимать, что никак не мог отвечать за все неприятности своего народа. Это знание придало северянину несвойственную его природе терпеливость. Он решительно ждал — и готовился к удару их невидимого врага.

Но Хольгерстед был не только местом тяжелого труда и мрачных историй. Когда дневная работа завершалась, мужчины сходились в азартных играх, заплывах в горных реках, быстрых и ледяных от тающих снегов, и дружеских состязаниях силы и мастерства. Первоначально Федор устранялся от подобных состязаний, из боязни пробудить берсерковое безумие. Но Ведигар высмеял его страхи, заметив, что шесть десятков берсерков при необходимости как-нибудь смогут удержать его, не дав нанести вред себе и другим. С некоторой робостью Федор согласился, и к своему восторгу обнаружил, что ощущение безопасности подаренное заверениями Ведигара, похоже, удерживает вспышки безумия на расстоянии. Таким счастьем было вновь держать в руке меч, практиковаться в искусстве боя без жара бешенства, ведущего руку.

Даже неожиданное появление первого помощника Хрольфа не смогло погасить радости Федора от обретенного братства. Ибн появился утром, вместе со своей долей товаров от недавнего путешествия Эльфийки, чтобы продать их в северной крепости. Рыжебородый моряк — ныне купец — был занят торговлей с рассвета допоздна, так что Федору не выдалось случая переговорить с ним. Да и сам он, судя по всему, не особо хотел общаться с рашеми; он отворачивал взгляд как только Федор оказывался поблизости, или усиленно начинал вчитываться в свои торговые записи. С наступлением сумерек подобное поведение обычно прямого моряка стало беспокоить юного воина. Один раз Ибн уже напал на Лириэль; Федор подумал, не скрывает ли он чего-то сейчас, и начал тревожиться за безопасность дроу.

Посему, подкрепившись глотком джуилда — по каким то причинам, небольшая доза огненного вина Рашемена усиливала его связь как с родной землей, так и со слабым врожденным даром Зрения, — он подошел к первому помощнику.

“Все ли в порядке в деревне?” спросил он напрямик.

Ибн достал изо рта трубку, и посмотрел Федору в глаза. “Капитан погиб”.

Федор отступил на шаг. Он видел Хрольфа в бою, — такой воин не сдался бы смерти легко! “Этого не может быть! Как он умер?” “Утонул”, выдавил Ибн. “Негожая смерть для северянина. Можешь поблагодарить проклятых морских эльфов, и женщину, которая с ними заодно!”

“Лириэль никогда не причинила бы вреда Хрольфу”, уверенно ответил рашеми, и заставил ошеломленные мысли вернуться к изначальному смыслу своего вопроса. “С ней все нормально?”

“Как ни жаль, да” ответил моряк, с такой злостью в голосе, что Федор уверился в его искренности.

“Благодарю тебя за новости”, сказал он, и, повернувшись прочь, отправился на поиски Первого Топора. Федор мог приходить и уходить как хотел, но все-таки собирался сообщить Ведигару о своем намерении немедленно вернуться в деревню Руатим. Федор знал, как привязан был Хрольф к Лириэль, и насколько мог судить, дроу отвечала ему тем же. Хотя гордая девушка вряд ли нуждалась в нем, Федору не хотелось оставлять ее в одиночестве в такой момент.

Дом Ведигара, как он обнаружил, погрузился в лихорадочные приготовления. Дагмар пришла, чтобы ознакомиться с порядками своей будущей семьи, прежде чем официально стать второй женой. Никто — ни хмурая жена Ведигара, ни любопытные молодые дочки, ни Дагмар, ни сам Ведигар — не испытывали радости по этому поводу. Тем не менее, праздничный пир предписывался обычаем, так что подготовка шла полным ходом.

Ведигар выслушал планы Федора, и отвел молодого воина в сторону. “Останься в Хольгерстеде еще на одну ночь”, попросил он. “Все равно до ночи ты до Руатима не доберешься, а мне хочется, чтобы рядом сейчас был такой друг как ты”. Рашеми, после недолгих колебаний, согласился остаться на пир. Такую малость для друга, каким стал для него Первый Топор, он обязан был сделать. И, честно говоря, Лириэль его присутствие было, вероятно, куда менее необходимо, чем Ведигару.

Хотелось бы Федору, чтобы это было не так, но в его привычках было видеть и говорить правду, даже самому себе.

К полуночи Федор уже почти жалел, что остался. Пиршество было долгим и обильным, и каждый из гостей, казалось, поставил перед собой задачу поглотить достаточно эля и меда, чтобы хватило на целый клан дварфов. Сам он не пил — он не находил приятными ни горький эль, ни приторный, бьющий в голову мед. Да и вообще он никогда не напивался, даже в те дни, когда его берсерковая ярость еще не вышла из-под контроля. Его удивило, что берсерки Хольгерстеда не видели нужды в подобном самоограничении. С другой стороны, никто из них не был подвержен такому проклятию, как он. Они вызывали боевую ярость по своей воле, с помощью ритуала, и не подвергались опасности впасть в нее от какого-нибудь пьяного инцидента.

Особенно решительно настроен был Ведигар, стремясь обрести временное убежище от своих бед. Первый Топор выпил немало эля с едой, а затем опрокинул две больших чаши золотистого меда, не прерываясь на разговор — да и на дыхание тоже. Теперь он уютно похрапывал, положив щеку на остатки каравая, служившего подносом для его порции тушеной оленины. Здесь и там так же кивали другие воины и женщины, а многие начинали широко позевывать.

Предупреждающий огонек вспыхнул в голове Федора, заставив его принюхаться к осадку в опустевшей чаше Ведигара. Так и есть, из нее доносился слабый травяной аромат сонного зелья, использованного людьми Хрольфа на далекой базе пиратов на Муншае.

Тогда он услышал звуки — приглушенное царапанье по стенам, окружавшим Хольгерстед. Деревня была выстроена на остатках древней крепости давно исчезнувших дварфов, и вопреки бегу столетий все еще представляла собой могучее укрепление. Хольгерстед предназначен был стать последним укрытием на Руатиме, местом, куда люди со всего острова могли бы прийти в случае отчаянной опасности. Он не мог быть взят, если его не предадут в руки врага. И именно это, сообразил Федор, сейчас и происходило.

Он взглянул на стены. Дозорные уже уснули, без сомнений им с самого начала преподнесли отравленный мед. Федор не знал, кто предатель, и времени раздумывать над этим не было. Выкрикивая предупреждения, молодой рашеми обнажил меч, и плоской стороной хорошенько врезал Ведигару. К его удивлению, Первый Топор сел и недоуменно уставился на юношу. Быстро уяснив ситуацию, воин принялся раздавать приказы своим бойцам. К облегчению Федора, несмотря на то, что язык Ведигара немного заплетался, с тактическим мышлением у него осталось все в порядке. Берсерки обладали незаурядной выносливостью. Большинство освободились от эффекта собственной невоздержанности — и даже сонного меда — с легкостью собаки, стряхивающей воду с шерсти.

К лестницам, ведущим на внешнюю стену, побежали лучники. Женщины собирали детей и загоняли их в круглые каменные строения внутри второй стены. На широком пространстве между двумя стенами столы, выставленные для пира, переворачивались, образуя импровизированную защиту.

Федор с ужасом заметил огромные, чешуйчатые ладони, ухватившиеся за верхний край внешнего укрепления. Первый отряд лучников не получил шанса даже натянуть тетиву; нападающие хватали руатан, стаскивая их вниз. Широко взмахивая руками, лучники пытались сохранить равновесие, но один за другим падали, исчезая из виду. Слабые шлепки говорили о судьбе, постигшей их на камнях.

Во внутреннем дворе, северяне прицелились и дали залп по смутным очертаниям врагов, хлынувших на стену. Но стрелы с бессильным стуком отлетали прочь, не в силах пробить чешую, прикрывавшую гигантов, отблескивавшую болезненно-зеленым в мерцающем свете факелов. “Милостивая Амберли! Что это за твари?” поразился Ведигар, чье бородатое лицо исказил испуг. “Мерроу”, мрачно ответил Федор. “Морские огры. Я дрался с ними прежде”.

Первый Топор кивнул на воинов северян. “Скажи им что делать”.

Не тратя зря времени, рашеми повернулся к ним. “Мерроу атакуют стремительной волной, затем сражаются врукопашную. Все у кого есть пики и копья, спрячьтесь за столами. Пошлите оттуда в мерроу несколько стрел, но держитесь в укрытии, и не показывайте своего оружия. Остальные, становитесь за мной.

Северяне бросились по позициям. Федор встал за столами, чтобы видеть готовящуюся атаку. Позади слышалось бормотание — руатанские берсерки призывали свою ярость. Сам он внимательно вглядывался в существ, спускавшихся по лестницам во двор, шлепая перепончатыми лапами по старинному камню. Он хотел быть уверен, что когда боевое безумие снизойдет на него, оно будет направлено на врагов.

Большинство мерроу не пострадали от первого залпа. Четверо или пятеро упали, хватаясь лапами за древки, торчащие из мягкой ткани в основании горла или глаза, — но явно недостаточно, чтобы убедить оставшихся, что засевшие за стеной столов представляют серьезную угрозу. Один из морских огров, десятифутовый гигант с тремя черными рожками, торчащими изо лба, провыл гортанный приказ. Мерроу перестроились, и, опустив копья и трезубцы на меченосцев, бросились вперед.

“Они перепрыгнут барьер”, предупредил северян Федор, говоря торопливо, чтобы его слова успевали за быстрым приближением морских огров. “Отступить на три шага, поднять оружие выше, укрепить его — давай!”

Скрытые воины мгновенно выстроились, уперев под углом свои пики и копья— как раз когда мерроу прыгнули. Глядя на мечи и топоры впереди, почти все они прозевали новую угрозу, а те, кто заметил, все равно не успели изменить траектории. Огры тяжело обвисли на поджидавших пиках. Северяне держались, хотя многие падали под тяжестью насаженных на их оружие морских огров. Некоторые копья сломались при ударе, не все нашли свою цель, — но первый рывок был остановлен.

Ревом взывая к Темпусу, остальные северяне кинулись в атаку. Топоры яростно сверкали, ловя свет факелов, валя морских орков словно обреченный лес. Здесь и там во дворе некоторые мерроу оказывались один на один с противниками, но их скорость и сила более чем уравновешивались берсерковой мощью защитников Хольгерстеда.

Отбивая укол копья мерроу, Федор ощутил знакомое тепло ярости, омывающее его тело. Неожиданно его глаза оказались на одном уровне с глазами высоченного мерроу. Почти комичный удивленный вид существа медленно исчезал с его лица; затем, придя в себя, он вздернул копье вверх и в сторону по плавной дуге. Иллюзия, конечно. Боевая ярость Федора всегда ускоряла его движения до такой степени, что мир вокруг него, казалось, начинал двигаться ползком.

Метнувшаяся рука молодого берсерка перехватила древко оружия мерроу. Отступив в сторону и с силой дернув, он резко выбросил вперед колено. Дерево расщепилось, как хорошо отлежавшиеся дрова. Один конец сломанного оружия остался в его руках, и Федор с такой силой ткнул им в живот мерроу, что его кулак вошел туда следом. Отпустив оружие, он погрузил его еще глубже, смыкая пальцы на другом твердом объекте — одном из ребер.

Используя инерцию падающего существа, Федор вырвал ребро. Он развернулся, пригнувшись, уходя от взмаха клинка другого мерроу, и одним движением вонзил жуткое оружие ему глубоко в глаз. Потянув за изогнутое ребро, он повел его о кругу вниз, словно вращая лебедку, заодно, в буквальном смысле, соскребывая мерроу мозги. Серое вещество хлынуло сквозь ноздри огра, плюхнувшегося вниз лицом в пропитавшуюся кровью землю.

Разобравшись с первой угрозой, молодой берсерк оглянулся в поисках врагов. Мерроу плотней всего столпились вокруг Ведигара — в каком-то укромном уголке мозга рассудок Федора решил, что их специально проинструктировали разобраться с вождем Хольгерстеда. Он направился туда, расчищая своим черным клинком дорогу к Первому Топору.

Ведигар истекал кровью из десятка ран, в том числе глубоких, и покачивался на ногах. И все же он сражался, взмахами боевого топора разгоняя огромных противников. Федор отметил, что он сражается не под действием ярости. Может быть, мерроу слишком быстро добрались до него, или затуманенные отравленным медом мысли не могли сосредоточиться. Как бы там ни было, Федор встал за его спиной, сражаясь с мерроу, угрожавшими жизни его командующего и друга.

Предупреждающие крики раздались из крепости; несколько женщин наклоняясь из высоких окон отчаянно жестикулировали, указывая на внешние укрепления. Часть из них взяли небольшие луки, и начали посылать стрелу за стрелой в дальний край двора.

Федор кинул мгновенный взгляд через плечо. Орда уродливых рыболюдей подкрадывалась к сражающимся устрашающе-четкими клиньями. Две таких группы обошли его с флангов и начали сближаться с израненным Первым Топором и его юным защитником. Федор ощутил, как стоящий за его спиной пошатнулся, затем опустился на колено.

Ведигар, Первый Топор Хольгерстеда, все-таки пал.

Вторая волна изменения накатила на Федора, нечто намного превосходившее огонь и лед его боевой ярости. Словно могучий ветер дул сквозь него, унося за грань разума. Черный меч выпал из его хватки, и с разворота он ударил двух мерроу, триумфально стоявших над Ведигаром, занеся копья, готовясь добить упавшего. Гигантские когти перечеркнули глотки обоих, и кровь их как алый фонтан хлынула, омывая сраженного Первого Топора.

Федор прокричал предостережение остальным, показывая на новых врагов. Он вовсе не был удивлен, услышав рев разъяренного медведя из своего горла, или увидев собственную указующую руку как огромную, покрытую черной шерстью лапу. Опустившись на все четыре лапы, он бросился на рыболюдей.

С щелкающим визгом существа разбежались, спасаясь от бушующего черного медведя, несущегося к ним. Но воин Рашемена был быстрее, и его раздирающие когти и разрывающие клыки находили себе жертв среди рыболюдей.

С дикими криками за его спиной перестраивались северяне. Завладевшее им буйство, казалось, коснулось и их, убыстряя движения, бросая их вперед в яростном напоре. На какое-то время крепостной двор превратился в мешанину мелькающих мечей и топоров, северяне крошили врагов с неутомимым ликованием. Тем временем, за линией схватки, Ведигар пошевелился, застонал и отер кровь мерроу с глаз. Картина, представшая ему, одновременно восхитила и обеспокоила. Новый изменяющий облик явился на Руатим; его люди справятся с врагом — хотя личная его заслуга тут будет невелика. Но, тут же отложив в сторону личную гордость, воин пригляделся к неестественной ярости молодого рашеми, и понял, что здесь речь идет не об обычном хамфариггене. Ведигар вовсе не был уверен, что сражение закончится, когда с морскими существами разделаются.

Первый Топор заставил себя встать, и пошатнувшись направился к толстым деревянным воротам внешней стены. Несколько мгновений он напрягшись возился с засовом; наконец тот со скрипом подался. Он тянул, пока тяжелая дверь не отворилась вовнутрь. Выжившие мерроу и сахуагины мгновенно побежали навстречу предложенному спасению. Все еще в медвежьем облике, Федор несся за ними, ревя от бешенства. За ним следовали берсерки Севера, желая сбросить врагов обратно в море.

Жена Ведигара, Альфхильда, выбежала к нему из крепости, с тревогой в глазах. Ее острый взгляд коснулся его, замечая неуклюжие движения и дрожь, которую он не в силах был контролировать. Дочь воина еще прежде чем стать женой воина, она хорошо знала предвестников болезненной слабости, приходившей вслед за боевыми ранами. Стянув с себя накидку, она обернула ей плечи мужа.

“Все кончено; довольно”, молила Альфхильда. “Пойдем, позволь мне позаботиться о твоих ранах”.

“Меч”, проскрипел он.

Женщина медлила всего миг; затем она торопливо подобрала упавшее оружие и принесла его. Ведигар убрал его в ножны, и обхватил Альфхильду рукой за плечи, принимая помощь ее силы. “Я должен спуститься к берегу”, сказал он, скривившись от новой волны боли. Альфхильда слышала историю проклятия рашеми, и мгновенно поняла, что имеет в виду ее муж. Безумие воинов Хольгерстеда уймется вслед за исчезающими врагами; Ведигар намеревался проследить, чтобы Федор тоже прекратил бой.

Глаза Альфхильды сверкали от боли, более глубокой чем мучила Ведигара, когда она вела мужа навстречу сражению, и, может быть, навстречу смерти. Хотя она по праву гордилась его воинским мастерством, она видела в бою юного рашеми, и страх холодил ее душу. Но у Ведигара есть его долг, и у нее есть ее собственный. Она примет решение мужа, и поможет ему насколько хватит сил.

Когда они наконец достигли берега, последний сахуагин отчаянно прыгнул в волны. Руатанские берсерки мгновенно остановились, некоторые попадали от истощения, другие напевали победные песни. Только Федора не успокоило бегство морских обитателей. Все еще в облике медведя, ревя от неутоленной жажды схватки, он рыскал взад-вперед по береговой линии.

“Все назад, в крепость!”, скомандовал Ведигар. Глядя на яростного оборотня его люди мешкали, разрываясь между любовью и преданностью к своему Первому Топору.

Но северянка схватила топор с пояса мужа и подняла его. “Подчинитесь Первому Топору, или умрете от руки женщины”, с полыхающими глазами крикнула она им.

Воины кивнули и отступили, пристыженные верностью и твердостью Альфхильды. Не оборачиваясь, она прошла в крепость вслед за ними, и своим весом помогла захлопнуть массивную дверь, отрезавшую ее мужа от безопасности.

Ведигар ждал, все так же держа меч в ножнах, пока рашеми не отвернулся наконец от моря. В медвежьих глазах, ярко и неуместно голубых на темной шерсти морды, горела смертоносная ярость, когда они остановились на раненом воине.

Они стояли так долго. Наконец дрожь пробежала по могучему телу медведя, и шерсть стала исчезать, пропала в светлокожей фигуре человека. В считанные мгновения перед Первым Топором Хольгерстеда стоял Федор из Рашемена, голый и белый от усталости, но в остальном невредимый.

Он посмотрел озадаченно на Ведигара, множество его ран, руку на рукояти меча. Потом пришло понимание, и он медленно кивнул. “Ты здесь, чтобы убить меня”, прошептал он.

“Да”.

Молодой берсерк долго, тяжело вдохнул воздух. “За это я благодарен тебе”, сказал он просто.

Ведигар ответил мрачной улыбкой, и скинул плащ Альфхильды. Он передал его юному воину. Пока Федор обворачивался в него, Первый Топор пошатнулся. “Я рад, что этого не понадобилось”, сказал он слабеющим голосом. “Ты теперь истинный хамфаригген, друг мой, доверенный в этом, как и во всем остальном”.

Федор поймал оседающего Ведигара, и перекинул потерявшего сознание мужчину через плечо. Медленно, преодолевая боль, он вскарабкался по крутой каменистой тропе к деревне-крепости. Дверь распахнулась настежь, встречая их. Несколько человек кинулись к ним, принимая Ведигара из рук Федора, и внесли его внутрь крепости, к уходу деревенского шамана. Повинуясь спокойным указаниям Альфхильды, остальные принялись за работу, заботясь о раненных, готовя погребальный костер для павших, оттаскивая мертвых и раненных морских существ вниз к берегу, на корм акулам — ни к чему им почет пламени.

Одевшись в рубаху, штаны и башмаки одолженные братьями-берсерками, Федор работал бок о бок с ними. Мысли его, однако, обращены были к раненому другу. Когда Альфхильда вновь появилась во дворе, дабы объявить новости, Федор так же внимательно, как и любой житель Хольгерстеда прислушивался к ее словам.

“Шаман говорит, что Ведигар будет жить. Но раны его велики и серьезны, и он не сможет сражаться много дней. Поэтому он просит чтобы вы приняли Федора из Рашемена как своего Первого Топора, вести вас в битву до тех пор, пока он не сможет вернуться на свой пост. И еще”, продолжила она, поднятой ладонью обрывая изумленный шепот. “Ведигар назвал Федора наследником Хольгерстеда, следуя закону и обычаям деревни, до того дня, пока девушка Дагмар не принесет ему сильного обликом сына-воина. Я принимаю обычаи этой земли, и свой долг, перед мужем и повелителем”, мягко заключила она. “Можете ли вы, давшие ему клятву верности, поступить иначе?”

Лицо ее было величественно; глаза бросали вызов любому, кто посмеет проявить к ней жалость. Люди теряли дар речи перед силой слов Альфхильды и глубиной верности гордой женщины. Затем, все как один, они подняли свое оружие и сложили его у ног Федора. Суровым унисоном они повторили клятву вслед за ней.

“Первому Топору Хольгерстеда принадлежат наши клинки. В мире и войне, мы следуем”.

Федор стоял, безмолвный и ошеломленный, лицом к лицу с приносящими ему присягу братьями-берсерками. Он не в силах был отвергнуть возложенную на него Ведигаром ношу, но и долго нести ее не мог. Хоть он и не повернулся против товарищей в последней, самой яростной вспышке боевого безумия, ее сила ужасала. Он слушал истории Ведигара о воинах-оборотнях, но ему никогда не приходило в голову, что однажды он сам примет облик животного. Достаточно страшно уже и то, что он сражался без участия собственной воли. Такую полную, абсолютную потерю себя он просто не мог вынести.

Рашеми знал, что на следующий день ему придется отправиться в деревню Руатим, и сообщить Лириэль о случившемся. Если волшебница дроу не сумеет в скором времени сотворить руну, почувствовал Федор, ему и в самом деле не останется выбора кроме как просить Ведигара закончить то, к чему он готовился у берега. Молодой берсерк не мог отнять собственную жизнь; воинам Рашемена такое строго воспрещалось. Смерть была даром, который можно было принять только от руки верного друга, или, может быть, быстрого и коварного врага.

Когда мрачная ночная работа наконец завершилась, Федор ушел в свою комнату. Скинув позаимствованную одежду, он наконец повалился на кровать, слишком усталый, чтобы бояться увидеть во сне лица убитых.

Мягкий стук в окно пробудил его ото сна. Несмотря на усталость, в Федоре сработали инстинкты воина. Он мгновенно оказался на ногах, с дубиной в руке. Окно распахнулось, и он занес дубину над головой.

Светлая голова забралась в комнату, голубые глаза широко раскрылись при виде готового к удару оружия. Федор узнал дочь шамана, и опустив дубину издал вздох одновременно облегчения и раздражения.

Дагмар пролезла сквозь низкое оконце и тут же согнулась в глубоком поклоне. “Ты спас мой новый дом, Федор из Хольгерстеда, и без сомнения мою жизнь. Благодарю тебя”.

“Я принимаю твою благодарность”, пробормотал он с улыбкой, “но нельзя ли было подождать с ней до утра?”

Женщина быстро выпрямилась и встретила его взгляд. “Не так, как я хочу выразить ее”, сказала она прямо. В значении ее слов нельзя было ошибиться. Федор отступил на шаг, неожиданно вспомнив, что не одет. Он потянулся за плащом Ведигара, и завернулся в него.

“Мантия Первого Топора тебе подходит”, проговорила она, “но сейчас в ней нет нужды”. С этими словами она развела складки плаща, и положила обе ладони на грудь юноши.

Федор поймал ее руки, и мягко отвел их в сторону. “Ты — нареченная невеста Ведигара”, сказал он тихо. “А ты его наследник. Подобное ожидается”.

Схватившись рукой за голову, Федор беспомощно глядел на девушку. Он никак не представлял, что вместе с принятой им на себя ролью добавится и нечто в этом роде! Однако ему показалось, что в словах северянки было не много правды. Подняв бровь, он посмотрел на нее скептически.

Девушка вздохнула и дернула плечами. “Ну хорошо, может быть и нет такого обычая. Но в Хольгерстеде должен появиться наследник — воин-хамфаригген, чтобы вести берсерков в бой. Предсказатели говорят, что я могу родить такого сына. Если ты подаришь мне ребенка, я смогу уйти из этого дома и с почестями вернуться в деревню. Это будет подарком”, сказала она мягко, с мольбой во взоре. “Для Хольгерстеда, для всего Руатима. Для меня. Даже для Ведигара”, добавила она с ноткой горечи.

Федор ощутил жалость к молодой женщине, поскольку Ведигар не умел лицемерить, и ясно для всех было, что Первому Топору не хочется брать вторую жену. Став свидетелем отваги и верности Альфхильды, Федор не удивлялся, что Ведигар не смотрит на других женщин. Даже на столь прекрасных, как Дагмар.

Будто почувствовав, какое направление приняли мысли Федора, девушка отошла от него, и потянула за шнурки, удерживавшие ее одежду. Быстро сбросив платье и блузу, она провела ладонями по косам, пока волосы ее не опали длинными, золотистыми волнами. Слабый свет полумесяца пробивался сквозь окно, отблескивая на ее светлых волосах и белой коже. Она подошла к кровати и улеглась на нее.

“Подарок”, повторила она нежно.

Короткий миг искушение жило в нем. Но чувство сильнее симпатии, глубже желания правило сердцем Федора. Он наклонился к своей сброшенной одежде. Дагмар с отчаянием наблюдала, как он одевается и собирает вещи.

“Но почему?” потребовала она. “Почему ты уходишь? Или ты не такой как другие, что не принимаешь предложенное по доброй воле удовольствие? Или я не нравлюсь тебе — в этом дело?”

“Ты прекрасна; ни один мужчина не посмеет отрицать этого. Но я не могу предать друга”, ответил он, идя к двери.

“Но ты не предашь! Ведигар только поблагодарит тебя!” Федор остановился у порога, и повернулся к северянке. “Я говорил не о Ведигаре, а о Лириэль”.

Глава 19 Цена власти

Почти уже рассвело, когда Федор смог разглядеть крыши деревни Руатим. Шорох в придорожных кустах привлек его внимание, и, прежде чем он успел приготовить оружие, на тропинку выскочила радостная Лириэль. Она подбежала к нему и кинулась в его объятия.

Федор привык к такому поведению импульсивной дроу. Она всегда отстранялась быстро, словно вспыхнувшая и исчезающая молния. Но на сей раз она не проявляла спешки. Ее руки обхватили шею юноши, теплое дыхание пробивалось сквозь ткань его рубахи.

Как ни жаль ему было прерывать объятия, Федор зарылся ладонями в буйные, снежного цвета волосы дроу, и приподнял ее лицо, чтобы взглянуть ей в глаза. “Я должен кое-что рассказать тебе”, произнес он серьезно.

Лириэль улыбнулась так, что кровь его быстрее побежала по венам.

“Есть те, кто думает, и те, кто мечтает”, легко передразнила его дроу, “а еще есть те, кто слишком много разговаривают!”

Ответная улыбка Федора была медленной и неуверенной. “Похоже, нам надо сказать друг другу еще больше чем я думал”. “Слова могут подождать”, прошептала она, и юноша обнаружил, что полностью с ней согласен.

Повинуясь импульсу, он подхватил эльфийку на руки, и понес ее в лес. К его удивлению, Лириэль не возражала. Напротив, она шепотом указывала ему путь, подстегивая шаг обещаниями, которые показались бы совершенно невероятными, не будь он свидетелем прочих совершенных ею чудес. А в те мгновения, когда она не говорила, ее губы и зубы находили чувствительные места на его шее, горле и ушах, о которых он прежде и не догадывался. Иногда нежно, иногда нет, она доводила его почти до безумия. Федор не знал, сколько они прошли — несколько шагов показались бы ему бесконечно длинной лигой — но наконец Лириэль извернувшись выскользнула.

Это произошло у подножья древнего дуба. На время Федор забыл о том, какие различия отделяют их друг от друга, или о собственных неясных эмоциях по поводу их последней, не очень дружелюбной беседы. Единственно важным для него было, что в этот раз в золотых глазах Лириэль он не видел страха. Их единение не походило ни на что когда либо испытанное или воображенное им — яростное и восторженное, по-своему столь же всепоглощающее, как и безумие берсерка. Но это он выбрал сам, всем своим сердцем.

Спустя долгое, долгое время Федор гладил завитки волос Лириэль, наблюдая за ней, спящей. Самому ему спать не хотелось. Никогда еще он не чувствовал себя таким живым. Впервые он позволил себе признаться, что любит маленькую эльфийку, и посмел даже надеяться, что она может ответить на его любовь.

И еще, было в этом месте нечто, пробуждавшее к жизни магическое зрение Федора. Он ничего не знал о волшебстве и заклинаниях, не делал вида, что понимает магию, которой с грозной властностью распоряжались Колдуньи Рашемена, но он мог чувствовать природную магию, обитавшую в некоторых озерах и источниках. Однако нигде раньше, даже в башне Колдуний над зачарованным озером Ашайн, он не ощущал такую силу. Подняв глаза к ветвям дуба над головой, он неожиданно понял, почему Лириэль выбрала именно это место. “Вороненок”, произнес он мягко. Глаза спящей дроу мгновенно открылись, внимательно разглядывая его. “Это Дитя Иггсдрасиля, верно?”

Она села, и ослепительно улыбнулась ему. “Значит, ты можешь чувствовать его. Хороший знак”.

Федор взял ее за руки. “Я должен спросить: что произошло, чтобы так переменить твое решение?”

Дроу не нуждалась в объяснениях смысла его вопроса. “Я попробовала вырезать руну, и не смогла. До той поры я думала о себе как хранительнице и своей цели и твоей. Урок оказался нелегким”, добавила она лукаво.

Федор кивнул, вспоминая, как тяжело оказалось для дроу распространить собственную мечту, чтобы включить и его тоже. “А теперь?”

“Я поняла, что мы должны быть едины, чтобы каждый добился желаемого. Руна не только моя. Есть вещи, которые мне понадобятся от тебя”, призналась она.

“В чем бы ты не нуждалась, все будет твоим”, пообещал он мягко. “Теперь, когда ты знаешь это, ты готова оживить руну?”

Лириэль не пропустила озабоченной нотки в голосе Федора. Что-то произошло, и достижение их цели стало еще более неотложным. “Рассказывай”, приказала она.

Так он и поступил, не умолчав ни о чем. Дроу внимательно выслушала, с все возрастающим беспокойством, как он описывает новый поворот своего проклятия. Она сражалась с Ведигаром в облике гигантского ястреба; ей даже думать не хотелось, какие разрушения может оставить за собой Федор сменив облик.

“Я закончу руну”, объявила она с большей уверенностью, чем чувствовала. Взглянула на небо; закатные цвета уже окрасили запад. “Но мне понадобится время на подготовку. Если книги описывают верно, я войду в транс, и вырежу руну на дереве, не осознавая этого. Ты постоишь на страже?”

“Сколько потребуется”, ответил он.

Дроу кивнула, и начала концентрироваться, готовясь к заклинанию. Она отыскала могущество древнего дуба, символического воплощения всей жизни, и погрузилась в него. Все глубже и глубже уходила она, и дни и ночи ее рунных странствий представали перед ней, живые и полные детали, каждое событие, боль и радость, придавая форму ее руне. Но как ни пыталась, она не могла представить всю ее полностью.

Через некоторое время — может недолгое, может нет — дроу оставила свои попытки. Она больше не старалась представить руну, сосредоточившись вместо этого на силах, которые желала сохранить в себе, и необходимости исправить искаженную магию, не позволявшую Федору быть воином, каким он должен был стать. Она повторяла свои цели про себя, и напев ее стал сильнее, когда нечто темное, необоримое, прокралось в ее безмолвный голос. Магия Рашемена, магия дроу. Опасные вещи, и та и другая, они сливались непонятным для Лириэль образом, уводя ее в транс куда глубже простой медитации, обычного заклинания. Не управляя больше собственными движениями, Лириэль наблюдала словно свысока — словно отовсюду одновременно — как ее материальное тело достало Ветроход с его цепочки, и приложило крохотный резец к дереву. Ее руки двигались быстро и уверенно, но она не знала, какой рисунок оставляет за собой. Все что она видела точно, это постепенно угасавший по мере ее работы голубой свет, исходивший из ножен амулета — пойманная магия Подземья. Ее осознанные мысли тоже медленно растворялись; к этому она была готова, поскольку для нее сама она и врожденная магия темных эльфов были едины, неразделимые части целого. Последняя искорка голубого сияния блеснула и умерла. Пустой амулет выпал из ослабевших рук Лириэль, и дроу последовала за ним в темноту.

Когда Лириэль пришла в себя, высоко в небе висел серп луны, омывая лес серебристым светом. Она потянулась, сморщилась и прижала пальцы к пульсирующим вискам. Внутри ее головы бушевала дикая какофония, болезненный след заклинания. Прошло несколько мгновений, прежде чем девушка поняла, что часть звуков — возможно, большая часть — доносится снаружи.

Дроу отвела ладони от лица, и увидела кошмарную сцену. Попав в хватку ужасающей боевой ярости, Федор сражался с врагами, видимыми только ему. Но схватка оставляла явные следы: одежду и кожу то и дело хлестали ветви и колючки, когда он продирался сквозь заросли, размахивая мечом и рубя все вокруг.

Сколько это уже продолжалось Лириэль не знала, но ее острые глаза поймали пену окрашенной в розовое слюны, собравшейся в уголке его слабой, застывшей улыбки. Она поняла, что не справилась, и Федор умрет, если она не найдет способа остановить его.

Инстинктивно она выбросила вперед ладонь. К ее удивлению и облегчению, магия дроу хлынула сквозь кончики ее пальцев, превратившись в толстые пряди паучьего шелка, устремившиеся наперерез рашеми. Липкие нити разлетелись, образовав гигантскую паутину, натянувшуюся от Дитя Иггсдрасиля до другого дуба, примерно в двадцати футах.

Обезумевший воин прорвал паутину не замедлив шага.

Теперь, зная, что магия Подземья все еще с ней, Лириэль прибегла к более серьезному инструменту. Подняла миниатюрный арбалет, и выстрелила Федору в бедро. Он не обратил на это внимания, парируя несуществующий удар меча. Еще выстрел, и еще, пока ее колчан не опустел. Молодой воин ощетинился дротиками, напоминая высокого, сердитого ежа.

Но Федор не упал. Он продолжал сражаться с тенями — или скорее, поняла Лириэль с неожиданной ослепительной уверенностью, он продолжал биться со всеми призраками, мучившими его в снах. И эти иллюзорные враги убьют его, так же определенно, как и он убивал их.

Дрожа от отчаяния и страха, дроу прыгнула навстречу дико метавшемуся Федору, и крикнула, чтобы он остановился. К ее изумлению, именно так он и поступил. Безумие слетело с него словно плащ, тяжелый черный меч упал наземь, а увеличенное магией тело сжалось к естественному размеру. Пошатнувшись, Федор свалился, истощенный усталостью — и ядом.

Лириэль упала на колени рядом с ним, и принялась вырывать дротики. Ему досталось достаточно сонного яда дроу, чтобы убить багбера; единственным, на что она надеялась было, что магия берсерковой ярости поглотила большую его часть. Она с надеждой увидела, что он все ещедышит — неглубоко, но ровно.

Она сторожила друга остаток ночи и большую часть следующего дня, время от времени вливая в него антидот, пока ее драгоценный сосуд не опустел. Лес был полон закатных теней, когда Федор наконец очнулся. Сама не своя от радости и облегчения, Лириэль мгновенно рассказала ему все, что случилось — с ней, с ним, и как он остановился, когда у нее уже не оставалось надежды. “Но я не понимаю, что все это значит”, заключила она. “Я понимаю”, тихо ответил Федор. “Так случалось прежде, но очень давно”.

Лириэль ждала продолжения, но его глаза оставались далекими, вглядываясь в старые истории и легенды, составлявшие такую важную его часть.

“В старые времена”, начал он, “были воины, приносившие клятвы как рыцари-берсерки, становясь личными защитниками могущественных вичаларан. Когда такая магия удавалась, это считали знаком, что Колдунья предназначена для великих свершений. Ты не потерпела неудачи, вороненок”, сказал он серьезно. “Контроль моего боевого безумия был дарован — тебе”.

Взгляд Лириэль был полон ужаса. “Но я не хочу его! Я никогда такого не желала!”

“Ты искала силу”, напомнил он. “Теперь она твоя, но ты не всегда сможешь выбирать как и когда использовать ее. Мне кажется”, добавил он задумчиво, “с силой всегда так”.

Дроу проигнорировала философские рассуждения. “Но где тут вообще мой выбор?”

“А какой был у Ведигара?” возразил Федор. “Помнишь, каким он был после того, как ты освободила его от чар нереиды? Он хотел покаяться в совершенных преступлениях немедленно, но когда его убедили, что тем самым он не послужит своему народу, Ведигар пожертвовал своим воинским чувством чести ради высшего блага. Ты тоже, судя по всему, предназначена вести. Тебе придется думать не только о собственных желаниях”.

Лириэль уже по горло хватало всех этих разговоров про благородство и долг. Все, чего она добивалась, было возвращение ее врожденных способностей дроу. Она не собиралась править, вести других или искать прочих неприятностей в том же роде, и не понимала, с чего вдруг подобное может от нее потребоваться. Она никогда ничему такому не училась, и так и сказала.

“Хочешь ты оставить Руатим?” спросил он. “Хочешь избавиться от меня, и от этого нежданного груза?”

Подумав, Лириэль обнаружила, что нет. “Мне кажется, мы оба, вместе, нашли здесь место для себя. Когда я попробовала сотворить руну в первый раз, я почувствовала, что наши судьбы как-то переплетены”. Она пожала плечами. “Не проси объяснить, что это значит”.

“Нет необходимости”, ответил Федор. “Я и сам это ощущал, почти с самого начала. Какова бы ни была твоя судьба, я принимаю ее, и мою в ней часть”.

Он произнес эти слова с благоговением, приведшим дроу в отчаяние. Она так тяжело боролась, чтобы принять Федора сначала как друга, теперь как возлюбленного. И после всего пережитого она не собиралась терять его в своем же собственном успехе!

“Давай вернемся в деревню”, сказала она резко.

“С первым светом”, согласился он.

Сердце Лириэль забилось чаще, но быстро стало понятно, что Федор имеет в виду только безопасность их путешествия. Короткое, сверкающее единство, разделенное ими, исчезло. Она никогда не представляла, что уважение может стать барьером, но теперь чувствовала как возникшее преклонение Федора вынуждает его соблюдать дистанцию. Для него она теперь была не Лириэль — вичаларан. Не женщина, которой можно восхищаться, но сила, которую должно почитать.

Расстроенная, она отвернулась. Свернувшись клубком, она укрылась пивафви, но вновь обретенный лоск магического плаща дроу не утешал ее. По крайней мере, подумала она, погружаясь в беспамятство сна, Федора больше не будут мучить кошмары. Эти призраки изгнаны могуществом руны, которую она оживила для них двоих.

Однако эта маленькая свобода блекла, когда дроу задумывалась о рабстве, на которое невольно обрекла друга. Она не понимала, почему свободолюбивый рашеми не испытывает по этому поводу беспокойства. Однако сильно подозревала, что все придет со временем.

Глава 20 Надвигается буря

Известия о сражении у Хольгерстеда достигли Аскарлы быстро, через цепочку посланцев-мерроу, двигавшихся короткими всплесками невероятной скорости. Один из этих мерроу — вытащивший короткую кость, когда он и его товарищи бросали жребий на это задание, — теперь стоял в мраморном приемном зале Аскарлы, рассказывая мрачные детали иллитиду, правившей как Регент, и чернобородому человеку, рыскавшему по комнате как медведь запертый в клетке.

Вестресс приняла новости со смешанными чувствами. Несколько берсерков погибли в бою, что обещало облегчить задачу завоевания, но этот успех терялся на фоне новой угрозы — появившегося берсерка-оборотня. Из мыслей Ретнора иллитид прочла, что это может означать серьезные неприятности для сил вторжения. Она также знала, что лусканский капитан узнал оборотня по описанию мерроу, и был рад, что тот выжил. Ретнор собирался использовать молодого воина как наживку, которая приведет в его руки волшебницу дроу, после чего собирался насладиться личной местью берсерку, отнявшему у него руку. Это неразумно, холодно заметила Вестресс, проецируя свой мысленный голос в разум Ретнора. Мы не находим причин подвергать риску успех предприятия, позволяя такому бойцу дожить до решающего сражения.

Ретнор со с трудом сдерживаемой яростью уставился на иллитида. Ему еще предстояло примириться с тем фактом, что Вестресс способна читать его мысли с такой легкостью, будто они написаны на пергаменте. Вестресс знала, что ему становится все более неуютно на Аскарле и островах наверху, поскольку при его властолюбии он никогда не сможет почувствовать себя уверенно в месте, где не правит. Но у иллитида были причины держать его при себе — и не только развлечение, которое доставляло ей противостояние человека и дроу. Пусть его гнев растет; он выплеснет свою ярость в войне. Это Вестресс вполне устраивало.

“Приведи Игрейн”, рявкнул Ретнор, отдавая приказ с силой, свидетельствовавшей что если он сейчас не подтвердит собственную власть, то вот-вот взорвется. Вестресс поняла, и позволила ему.

Иллитид также мгновенно поняла, что намеревается сделать Ретнор, и одобрила его план. Она послала мысленный приказ рабыне, которую он вызвал, и уселась на хрустальном троне.

Вскоре в комнату вошла высокая светловолосая женщина, двигавшаяся неуклюже и смотревшая пустыми глазами. Когда она приблизилась к хрустальному трону, Вестресс протянула руку и обвила локон волос цвета белого золота вокруг своих пурпурных пальцев. Странный цвет, очень отличительный — бледный оттенок, который редко сохраняется у взрослых людей. Шпион Ретнора узнает его, и поймет прилагающуюся угрозу.

Иллитид оторвала прядь волос; покорная рабыня даже не моргнула. Завязав локон узлами с обоих сторон, Вестресс вручила его ждущему мерроу.

Отправь на Руатим. Это надо передать агенту Ретнора, и потребовать немедленной смерти нового берсерка.

Морской огр низко поклонился, и торопливо направился к бассейну на дальней стороне зала. Нырнув в него, он поплыл по длинному тоннелю, выходившему в открытое море за стенами Аскарлы.

Осталось последнее: вопрос с волшебницей дроу, продолжила Вестресс, вновь обращаясь к нервничающему человеку. В отличии от тебя и жрицы, мы не верим, что Лириэль Баэнре отреагирует на смерть любовника. Однако мы нашли иной способ заманить ее к нам.Мы говорим тебе это, проинформировала Ретнора иллитид, чтобы ты оставил всякие идеи использовать ее в отместку Шакти. От жрицы, бесспорно, тебе мало толку, но у нас есть на нее свои планы, не предполагающие ее уничтожения.

“Как пожелаешь”, выдавил Ретнор. Старшему Капитану Лускана уже надоело принимать приказы от женщин-кальмаров и темных эльфиек, и на сей раз его уже не волновало, что Вестресс прочтет это в его мыслях. С другой стороны, он едва ли мог противиться иллитиду, во всяком случае пока оставался в ее владениях.

Тебе известно о моих нереидах, спокойно продолжила Вестресс. Если иллитид и ощутила мятежные мысли Ретнора, она не показала, что это как-то ее заботит. Одна из них приползла в Аскарлу в весьма печальном состоянии. И принесла нам интересные новости.

Иллитид скользящей походкой подошла к фонтану и склонилась над водой. Оттуда появилась водяная нимфа. Ретнор пришел к выводу, что она едва ли настолько прекрасна, чтобы объяснить эффективность ее смертоносного очарования — бледная и растрепанная, с заплаканным лицом и пустыми глазами. Ее платок-душу отобрали, силой и хитростью. В платке содержится сущность нереиды, она должна подчинится тому, кто поработил ее этим похищением. Скажи человеку, кто сделал это.

“Эльфийская женщина, дроу!” простонала несчастная. “Позволь мне отправиться к ней, прошу тебя, и вымолить свой платок назад”.

Видишь, обратилась к Ретнору Вестресс. Время проверить насколько в действительности умела Лириэль Баэнре. По настоящему могучая волшебница может заставить нереиду отвести ее куда угодно, даже на элементальный план, где обитают создания воды. Ты, однако, приведешь ее сюда, приказала иллитид нимфе.

“Я не могу без ее приказа! Она ничего не знает об этом месте”.

Так расскажи ей достаточно, чтобы она заинтересовалась. Иди, доставь свою хозяйку сюда, и ты получишь платок назад!

Нимфа повернулась и быстро нырнула в воду. “Я так же оставлю тебя”, сказал Ретнор. “Мой корабль стоит в гавани Триска; мы отплывем к Руатиму немедленно. У нас мало времени, чтобы успеть с атакой к новолунию”.

Морским сражением руководишь ты, согласилась иллитид. Атакуй в договоренное время, и армии Аскарлы будут ждать войска Лускана на острове.

Они будут там, про себя уточнила она, если волшебница дроу справится с предстоящей ей задачей.

Как только Ретнор вышел из комнаты, Вестресс склонилась над бассейном, соединявшим ее с водным порталом Аскарлы. Глубоко под поверхностью витало костяное лицо ее древней противницы, пылающие глаза и губы, раскрытые в ужасающем, пронзительном крике банши.

Лириэль изумила скорость, с которой по острову расходились вести. Когда следующим утром она и Федор вернулись в деревню Руатим, они обнаружили поджидавшую их церемонию — вместе с ее непременным спутником, пиршественным столом. В качестве Первого Топора Хольгерстеда, Федору предстояло принести клятву верности Аумарку Литилу, Первому Топору всего Руатима.

Со всего острова собирались люди, почтить нового военного вождя, и поглазеть на рожденного в чужих землях берсерка, которому повинуется древняя магия смены облика. Многие берсерки Хольгерстеда также пришли на церемонию, некоторые вместе с женщинами. Лириэль не удивило, что среди них оказалась и Дагмар. Юная северянка явно рада была предлогу побыть в доме отца, и, судя по тому, как следовали ее голубые глаза за каждым движением Федора, Лириэль подозревала, что девушка не намеревается отступать от своего первоначального плана по возвращению сюда.

После церемонии, Федор по очереди представил каждого из своих берсерков Лириэль, словно она была правящей матроной. Однако то, что должно было оказать почести дроу, только раздражало ее. Его поведение было взято из тех самых древних историй, что он так любил рассказывать: подобающее рыцарю-берсерку, служащему великой леди. Лириэль больше всего хотелось вырвать их обоих из этого пропитанного пылью гобелена и вернуться к подножию Дитя Иггсдрасиля.

Еще Лириэль заметила, что, не считая начальной неловкости при обмене приветствиями, Федор выглядел довольным присутствием Дагмар. А почему бы нет? с горечью подумала дроу. Дагмар всего лишь женщина, не более того, и следовательно хороший отдых от нелегкого труда — поддерживать вичаларан на ее пьедестале.

Для беспокойной дроу церемония и последовавшие за ней празднества казались нескончаемыми. Пир длился большую часть дня, и завершился долгими песнями, в которых говорилось о доблести и завоеваниях северян. С удлинившимися тенями руатанцы опьянели — больше от воспоминаний о прежней славе, чем от меда и эля. Урок Хольгерстеда явно пошел впрок. Что поразило Лириэль, однако, так это что никто не обращал внимание на слова Федора об отраве в хольгерстедском меде. Возможность того, что один из них стал предателем, никак не согласовывалась с привычным для них образом мышления.

Естественно, Лириэль считала иначе, с того самого момента, как Федор упомянул о том, что о смерти Хрольфа ему сообщил Ибн. Она уже на собственном опыте знала о коварстве первого помощника, и ей не приходила в голову ни одна другая причина, по которой Ибн мог бы оставить деревню в день похорон Хрольфа. Ибн вернулся на Руатим вместе с людьми Хольгерстеда, и она ощущала жар его взгляда сквозь разделявшую их толпу. Тем не менее, она не могла представить, кто из становившихся все более горделивыми и шумными северян может прислушаться к свидетельствам против воина Руатима.

Едва ли Каладорн, юный аристократ Ватердипа и один из тайных Лордов, правивших этим городом, мог бы намеренно избрать худший момент для прибытия на Руатим. Он и двое его выживших собратьев по несчастью добрались до острова как раз когда старые истории вознесли родовую гордость его обитателей до опасного пика. Прибытия незнакомцев в их гавань оказалось достаточно, чтобы поднять северян на защиту родины с таким пылом и страстью, что общий эффект напоминал взрыв в лаборатории алхимика. В считанные мгновения крошечное суденышко окружили боевые суда Руатима, и пленников вывели на берег.

Калодорн редко использовал имя своей семьи. Однако торговый клан Кассалантеров был хорошо известен в землях Севера, и он использовал его силу добиваясь встречи с Первым Топором.

Аумарк Литил разрешил молодому аристократу поведать свою историю, и вся толпа отхлынула назад, к центру деревни, готовясь внимать. Когда Каладорн наконец остановился переводя дыхание, Первый Топор повернулся к собранию.

“Из тех, кто был в последнем плавании Эльфийки, может кто-нибудь узнать этих людей?”

Выжившие члены экипажа Хрольфа шагнули поближе, изучая трех пришельцев, но никто не мог сказать с уверенностью. Немногое в этих тощих, изможденных бедолагах напоминало отважных охотников с Резца. Но Лириэль узнала одного, по гордой осанке и темно-рыжим волосам.

“Этого я помню”, объявила она указывая на Каладорна. “Он сражался с Хрольфом почти на равных, — такое долго не забывается!”

Аумарк обратил холодный взор на дроу. “Это совет воинов. Кто может подтвердить ее слова? Федор?”

Рашеми покачал головой, с сожалением избегая возмущенного взгляда Лириэль. “Я был в боевой ярости; я немногое помню”.

“Я поручусь за Ворона!”

Толпа расступилась, позволяя новому участнику пробиться в центр собрания. Высокий воин в алой тунике с изображениями рун встал рядом с дроу. Лириэль узнала его, тот самый, которого она спасла из сети сахуагина.

“Я Гламмад, Первый Топор Хастора. Док-альфар предупредила нашу деревню о нападении сахуагинов и храбро сражалась бок о бок с нами. Для людей Хастора Ворон — воин, достойный уважения. Прими ее слова, как принял бы мои!”

Аумарк выглядел неуверенным. “Ты известен всем, Гламмад, и честь твоя вне всяких сомнений. Но ты не был на Эльфийке в том сражении. И твое доверие к эльфийской женщине не снимает всех подозрений с этих троих. Они утверждают, что дважды были спасены морскими эльфами. Находятся ли они в сговоре с теми, кто причинил нам столько вреда?”

“Причины ваших бед лучше поищите где-нибудь еще”, посоветовал Каладорн. “Тебе не кажется странным, что мертвые морские эльфы были помещены в руатанские бочки?”

“Ты рассуждаешь неразумно”, указал Аумарк. “Если эльфы полагают, что люди Руатима убили их родичей, они несомненно будут жаждать мщения”.

Согласный шепоток пронесся по толпе, но Каладорн не уступал. “Мертвые эльфы были оставлены на нашем пути, в расчете на то, что мы найдем и их, и свидетельства, указывающие на Руатим”.

“Ты обвиняешь нас?” спросил Аумарк с обманчивым спокойствием.

“Я предупреждаю”, ответил аристократ. “Известия о подобном навлекут беды на ваши берега”.

“Если Ватердип нападет, мы будем готовы!” объявил Аумарк, поддержанный ревом собравшихся воинов.

Каладорн покачал головой. “Ты неверно истолковал мои слова. Деловые интересы моей семьи широки. Если бы у Ватердипа были планы атаки на Руатим, я бы наверняка слышал об этом”.

“Это ты так говоришь”, выкрикнул новый голос. Дородный мужчина с растрепанной копной курчавых, опаленных солнцем волос выступил из толпы и переваливающейся походкой человека, привыкшего к корабельной палубе, направился к юному представителю Ватердипа.

“Вульхоф из Руатима”, представился он коротко. “Мой корабль вернулся этим утром, из Кэр Каллидирра. На острове Аларон ходят слухи, что флот Ватердипа направляется к северным Муншае. Кто-то подкинул им весточку, что Союз Капитанов собирается пощипать меньшие острова в большом рейде под новолуние. И если это должно произойти”, бросил он значительный взгляд на Аумарка, “мы должны знать об этом”.

“Вульхоф говорит верно”, согласился Первый Топор. “Руатим и Лускан действительно в союзе, но подобных планов у нас нет”. Синие глаза Аумарка сузились и заледенели, изучая Каладорна. “А может, это прикрытие, под которым твой город собирается напасть на наши торговые корабли?”

“Неужели тебе не понятно, что корабли, теперь охраняющие Муншае, сняты со своих положенных маршрутов? Они должны были патрулировать северные моря!” настаивал Каладорн.

Вульхоф рассмеялся, рычащим смехом без следа радости. “А то я не знаю! Пара кораблей под цветами Ватердипа гналась за нами пол пути до Китовых Костей. При всем при том, что мы ни кусочка ткани, ни бочонка меда пиратством не добыли!”

“Во всяком случае, не в этот раз”, уточнил широко ухмыляясь другой северянин.

Взрыв хриплого смеха приветствовал шутку. Когда веселье утихло, заговорила Лириэль. “Попытайтесь понять, о чем рассуждает этот человек: если нет никакого рейда, почему глаза великих морских сил сосредоточены на внешних Муншае? Разве не возможно, что все слухи о готовящемся рейде — фальшивка, отвлечение внимания?”

“А я так скажу: рейд будет” вступил Ибн, вытащив трубку изо рта, и ядовито глядя на дроу. “Очень похоже на Лускан, поразвлечься самим, а нас не пригласить”.

Собравшиеся руатанцы одобрительно забормотали.

“Этому нетрудно поверить”, сказал Аумарк с напряженной улыбкой. “Если так, что будем делать?”

“Какой порядочный северянин ждет приглашений?” проревел Вульхоф. “Выйдем на Муншае, к островам Коринн, немедленно, и присоединимся к лусканцам. И пусть наши проклятые ‘партнеры’ сами беспокоятся, хватит ли на них добычи!”

“Это может означать сражение с Ватердипом”, указал Первый Топор, надеясь пригасить вздымавшуюся волну боевого энтузиазма. “Или, более вероятно, войну с Лусканом”, сказала Лириэль, демонстрируя кольцо Старшего Капитана Лускана, кольцо, снятое с руки человека, руководившего нападением на Эльфийку.

Но ее предупреждение затерялось в реве, последовавшем за словами Аумарка. Северяне, так давно лишенные воинской славы, торопились затачивать мечи и топоры, готовясь к предстоящему рейду — и возможной войне.

“Упрямые, тупые… люди!” выпалила Лириэль, меряя шагами комнату Федора. “Идиоты, думающие только своими мечами — большими или малыми! Даже мужчины у дроу способны на большее. По крайней мере, им хватает мозгов прикрываться от удара в спину. Эти имбецилы с орочьими мозгами готовятся броситься в море, оставив свою землю без защиты, когда ясно как лунный свет, что они — мишени заговора! И вместо того, чтобы прислушаться к понимающей такие вещи — вскормленной на интригах и коварстве — внимают чокнутым морякам. Просто невероятно!”

Федор, усевшийся на узкой кровати руатанской казармы, наблюдал за сердитой дроу с выражением смирения перед неизбежностью, и ждал, когда закончится шторм. С другой стороны, сложно было отрицать наличие в ее ругани немалой доли истины.

“Ты уверена насчет этого кольца? И морского эльфа, который дал его тебе?”

Лириэль подняла символ Лолт. “С помощью этого я заглянула в его разум. Кзорш такой же, как ты — говорит всегда правду. Не думаю, что этот благородный идиот знает как врать, и он точно так же как твои северяне с трудом воспринимает возможность, что кто-то из его сородичей этому научился!”

Ее возмущенная речь вызвала к жизни в разуме Федора несколько новых вопросов, однако, он не хотел задавать их, боясь направить мысли дроу в какую-нибудь иную сторону. От одного из них, однако, он не мог удержаться. “Ты использовала знак своей богини, чтобы посмотреть мои мысли?”

“Нет. Лолт не коснется тебя через меня, клянусь в этом!” Ярость в голосе дроу, и выражение муки в янтарных глазах убедили Федора не углубляться в тему. “Согласен, что на Руатиме творится много странных вещей, но я не могу сложить их воедино”.

“Начнем с нападения на Хольгерстед”, предложила она. “Полагаю, ты подумал о том, что отравленный мед мог предоставить Ибн”.

“Больше, чем просто думал”, угрюмо согласился Федор. “Я поговорил с людьми Хольгерстеда. Никто не припоминает, чтобы среди товаров Ибна был мед”.

“Кто говорит, что он обязательно продавал его? С тем же успехом он мог протащить пару бочонков среди всего прочего”.

“Нам стоит покопаться на складах Хрольфа, выяснить, нет ли там пропажи”, предложил Федор.

Лириэль невесело хмыкнула. “Толку никакого. Хрольф не вел записи, и порядка там нет вовсе. Никто кроме него не знал полностью, что там находится”.

Рашеми вздохнул, и поднялся с кровати. “Подумай еще над этим, вороненок. Я должен участвовать в совете с другими вождями, но мы поговорим, как только сможем”.

“Тяжкое бремя власти”, легко бросила она, надеясь, что он уловит иронию — и всю суть — ее слов. Но Федор ответил лишь серьезным кивком, и они вышли вместе, молча.

Расставшись с Федором, Лириэль отправилась к складу Хрольфа, открыв дверь ключом, который доверил ей пират. Она не надеялась отыскать здесь какие-то ответы, просто устала, злилась и отчаянно нуждалась в одиночестве. Немного пошарив, она нашла несколько отрезков ткани и соорудила из них ложе.

Сколько она проспала, Лириэль не знала, но разбудил ее скрип открывающейся двери. Она была на ногах прежде, чем дверь захлопнулась за тремя людьми, вошедшими в здание.

“Так и думал, что найду тебя здесь”, объявил знакомый, полный ненависти голос.

Дроу вздохнула. Ей это уже начинало надоедать. По крайней мере, на этот раз Ибн проявил достаточную рассудительность чтобы запастись подкреплением. Возможно, получится интересно. С двух сторон от него стояли Харрелдсон, служивший на Эльфийке коком, и еще один, чье лицо ей было знакомым, но имени Лириэль не знала.

“Одного из нас ты можешь запутать своими проклятыми эльфьими трюками, но не троих. Теперь ты не уйдешь”, выплюнул Ибн. Все трое обнажили мечи и стали приближаться к дроу.

“Помощь нужна, так? Да ты не только предатель, но еще и трус!”

Ее обвинение остановило мужчину, породив ошеломленное выражение на обычно невозмутимом лице.

“Ты предатель Хольгерстеда”, продолжила она. “Кто кроме тебя мог доставить отравленный мед? Почему еще ты направился туда, вместо того чтобы отдать последние почести капитану?”

Ибн сердито фыркнул. “Не затевай опять старую песню! Ты уже подставила меня с медом, и прекрасно знаешь, что в этой истории не больше правды, чем в той. Ты многих тут одурачила, но кое-кто еще помнит обычаи северян. Эльфам нельзя доверять, ни черным, ни белым, ни зеленым! Хрольф, проклятый дурак, погиб, потому что не понимал этого!”

Что-то в его словах породило внутри Лириэль ужасное подозрение. Она знала, как глубока ненависть Ибна к эльфам, но могло ли такое случиться, что он убил своего капитана за “преступную” дружбу с ними?

Единственная мысль превратила гнев дроу в холодную, убийственную ярость. Первым побуждением было метнуть в рыжебородого огненный шар, который оставил бы от него только пепел. Но она не осмелилась. Хрольф говорил ей, что в этой комнате хранятся бочонки с взрывчатым порошком. “Так это ты убил Хрольфа”, прошипела она, надвигаясь на гораздо более внушительного физически человека. Хотя в его руках было оружие, а у нее нет, Ибн инстинктивно отступил на шаг перед ее бешенством. На его бородатой физиономии ясно читалось изумление.

Но он быстро оправился, и занес меч над головой для размашистого удара. Лириэль нырнула вбок, и откатилась прочь, в прыжке услышав лязг стали меча первого помощника, встретившейся со сталью. Вскочив, она увидела кружащих с клинками наготове Федора и Ибна. Два других моряка попытались вмешаться; Лириэль быстро избавилась от них парой метательных ножей, чтобы сосредоточиться без помех на дуэли. Никогда еще она не видела Федора в таком гневе, даже в безумии берсерка.

“Я рашеми, и мой меч принадлежит вичаларан”, объявил он. “Однажды ты уже угрожал жизни моей госпожи; наказание — смерть. Ты умер бы в тот же день, в море, не запрети она”.

“На самом деле, этот раз уже третий, но последний едва ли стоит упоминать”, вставила Лириэль. Отвечая на быстрый вопросительный взгляд Федора, она прибавила, “Он кинул в мою постель ядовитого паука. Жалкая задумка”.

“Позволь мне убить его”, произнес он мягко, но в голубых глазах его пылала ярость.

На мгновение Лириэль наполнило холодное возбуждение от предвкушения смерти врага, и абсолютной власти, которой в этот момент она обладала над обоими. Эту эмоцию она видела много раз, на лицах своих сородичей, но сама никогда не ожидала испытать. Понимание наполнило ее страхом. Словно прикосновение Лолт оставило ледяные пятна на ее душе. “Нет!” воскликнула она с отчаянным протестом, отвечая собственным мыслям не меньше, чем просьбе Федора.

Рашеми уставился на нее. “Таковы законы и правила чести. Это мой долг, как твоего защитника. Трижды он нападал на тебя, — разве я могу позволить ему жить?”

“Думаешь, меня заботят твои законы?” выкрикнула она.

“Я не пошлю тебя в бой, убивать за меня или умереть. Я не сделаю этого!”

Юноша услышал в голосе Лириэль нотки истерики. После мгновенного колебания, он отвел назад меч и ударил, высоко и со всей силы, по внимательно ждавшему Ибну. Тот парировал. Федор шагнул под скрещенные клинки, и резко ткнул Ибна в живот. Звучно выдохнув, первый помощник выронил меч и согнулся пополам. Федор с силой опустил рукоять меча ему на шею, и он без чувств свалился на пол.

Дроу и ее рыцарь долго смотрели друг на друга. “Руатим ожидает война, вороненок”, сказал он мягко. “Настанет время, когда тебе придется отправить меня в бой. Такова моя судьба… и твоя”.

Лириэль отвернулась и вышла из деревянного строения, глаза ее горели от слез, которые она не в силах была пролить. Ясно, что Федор не понял ее слов, решив, что она просто боится подвергнуть его опасности. Это само по себе было верным, и она не вынесет, если он узнает больше.

Ее растерянность еще больше усиливало предположение, что Хрольфа убил тот, кому он доверял. У нее на родине многие становились жертвами предательства друзей, но ее больно ранило, что душу такую открытую и искреннюю как Хрольфа постигла та же участь. Лириэль подумала, что во всех имеющих смысл значениях это место едва ли отличается от Мензоберранзана.

Ну что же. Если так, она отлично знает, как ей действовать. Торопясь к берегу, дроу крепко сжимала символ богини. Она игнорировала прилипчивое отчаяние, ставшее ее неотрывным спутником с того дня, как Лолт избрала ее своей жрицей. У нее есть могущество; она им воспользуется. Она обещала Лолт битву, славную победу. Паучья Королева получит свою долю, даже если Лириэль придется убить любого упрямого руатанца, который встанет на ее пути.

Но сначала она должна убедить свихнувшихся на драке идиотов, что они готовятся сражаться совсем не с тем противником.

Глава 21 Дроу не грезят

Лириэль полусбежала, полускатилась вниз по обрыву, к морю. Гнев ее слабел, и по мере этого слова Ибна оборачивались к ней другой стороной. Она больше не была уверена, что он стал причиной смерти Хрольфа. Если уж на то пошло, сам он, похоже, возлагал вину на морских эльфов, и на нее. Сперва она предположила, что у его злых слов не было иной цели кроме как выпустить ненависть ко всем эльфам. Теперь ей пришло в голову, что он действительно убежден в своей правоте.

И может статься, Ибн не во всем ошибается. Лириэль не скоро забудет изображение отвратительного рыбообразного существа, прятавшееся под благообразной личиной морского эльфа Ситтла, или свое подозрение, что тот на самом деле маленти. Кзорш полностью отрицал возможность того, что его друг на самом деле сахуагин — мутант, даже не признал, что подобные создания действительно существуют, — но все же Лириэль сомневалась. Была еще одна, кто могла знать ответ, или, по крайней мере, ее можно было заставить найти его.

Дроу остановилась у самого края воды, и зарылась в свою сумку в поисках туго скрученного прямоугольника из белого шелка. Она встряхнула изящный платок, взвившийся над водой словно флаг. Если верить книгам, порабощенная нереида будет следовать за своим платком-душой, и молить о его возврате; Лириэль предотвратила это неудобство, приказав нимфе молчать и держаться подальше. Но сейчас нереида ей понадобилась, и ее долгий высокий клич перекрыл шепот волн.

Спустя миг водяная нимфа явилась перед Лириэль. Немногое уцелело от сверкающей красоты, зачаровавшей Ведигара. Даже ее голос был бледен и слаб, пока она упрашивала вернуть платок. Безжалостная дроу обвязала им, словно широким шелковым кушаком, собственную талию, и взглянула на нереиду сверху вниз.

“Что тебе известно о Хрольфе Буяне? Большой человек, желтые косицы, усы почти до подбородка? Ты использовала против него свою магию? Отвечай правду, или я оторву от платка эти кусочки!”

“Нет, я не зачаровывала никого после коричневобородого оборотня”, простонала нереида. “Ты хочешь, чтобы я утопила его? Этого Хрольфа?”

Полыхнув глазами, Лириэль содрала несколько нитей с платка нереиды. Нимфа взвыла от боли и заплакала, прикрыв лицо ладонями.

“Вороненок, что ты делаешь?”

Дроу повернулась, защищая глаза рукой. На вершине обрыва стоял Федор, с ужасом глядевший на сцену внизу.

“Получаю ответы”, крикнула она. “Слушай, если хочешь, можешь спуститься сюда, но в любом случае не мешай!”

Она тут же повернулась к хнычущей нереиде. “Ты топила других людей?”

“Некоторых”, признала та. “Другие попали в объятия моих сестер. А еще нескольких взяли келпи”.

“Келпи?”

“Растительные существа. Третьеразрядные сирены”, в голосе нереиды появилось профессиональное презрение. “Как я слышала, именно келпи поймали тех морских эльфов, которых вытащили на берег ваши рыбаки”. “Кзорш об этом не говорил”, пробормотала Лириэль.

“Еще бы! Тут хвастаться нечем”.

“На что эти келпи похожи?”

“В воде они выглядят как и любые водоросли с длинными ветвями. Время от времени они выбрасывают отростки — маленькие, округлые, закрученные как раковина улитки. Взрослые келпи способны творить иллюзию, позволяющую им казаться женщиной, лошадью или любой другой вещью — тем, чего больше всего жаждет их жертва”.

Лириэль запомнила это описание. Большая часть полученной информации была ей внове, но она задумалась, почему знатоки моря руатанцы не заподозрили в происходящем работу этих существ. Видимо, келпи были им незнакомы, возможно, их принесли с далеких берегов. “Откуда здесь эти келпи?” обратилась она к нимфе, надеясь, что та назовет Лускан. Как раз такое доказательство ей и нужно!

В глазах нереиды появилась хитрость. “Из места глубоко в море. Я отведу тебя туда”, с энтузиазмом предложила она. “Я покажу тебе, где их выращивают!”

Дроу вздернула снежную бровь. “Выращивают?”

“За ростками ухаживают, затем высевают в море, чтобы они росли и убивали. Пойдем, пойдем туда!”

Но Лириэль вспомнила кое-что виденное лишь несколько дней назад, и смутное подозрение превратилось в уверенность. Вероятнее всего, ей вовсе не понадобится отправляться куда-либо вместе с нереидой, чтобы найти непосредственный источник порослей келпи. “Ты останешься здесь, пока я тебя не позову”, приказала дроу.

“Но мой платок”, умоляюще протянула ладони нереида. “Отдай его мне, я выполню все, что ты пожелаешь!”

Лириэль отвернулась и вскарабкалась по склону, не обращая внимания на жалостливые просьбы нимфы. Протянув руку, Федор помог ей преодолеть последние несколько футов обрыва.

“Это необходимо было, так обращаться с ней?” спросил он. Дроу пожала плечами. Развязав свой белый пояс, она беззаботно запихнула его в сумку, не думая о том, что вызовет новый вопль боли у опасной твари внизу. Однако выражение лица Федора ее действительно беспокоило. Его явно сердило рабство, в котором Лириэль держала нереиду.

“Согласишься ли ты, что информация, добытая у плененной нереиды, была ‘необходимой’ если я тебе скажу, что, не обладая ей, ты мог убить невиновного человека?”

Федор нахмурился. “Что ты имеешь в виду?”

“Что, если Ибн не убивал Хрольфа?”

“Он напал на тебя. Его смерть заслужена трижды”

“Ладно, согласна, но я не верю, что он убил Хрольфа, или что он играл какую-то роль в бедах Руатима. Первые два раза, когда он пытался меня убить, мне кажется, он действовал в основном из-за своей ненависти к эльфам и предубеждений насчет женщин на корабле. Он не хотел подвергнуть опасности других моряков. Но сегодня он напал решив что я частично виновна в гибели Хрольфа, поскольку я общалась с морскими эльфами. Ты не заметил, как он удивился, когда я обвинила его в отравлении людей Хольгерстеда сонным медом? Я была слишком зла, чтобы понять это раньше”, признала Лириэль, “Но если все так, значит Руатим предал кто-то другой. Мы должны найти его — или ее — и не думать о средствах, которые для этого потребуются!”

Федор мрачно кивнул, и задумался. Ему все же претила безжалостное обращение с нереидой, но он признавал, как важно сейчас отыскать предателя. “Ты знаешь, кто это?”

“Думаю что да”, коротко сказала Лириэль. “Тебе не показалось странным, что Дагмар объявилась в Хольгерстеде как раз в день нападения? С целым вагоном всякой всячины как своим ‘приданым’?”

“В общем-то нет. Здесь такой обычай”.

“Но откуда еще мог взяться мед, кроме как со складов Хрольфа? И у кого еще был ключ, кроме его первого помощника и меня?”

“Возможно, у многих. Хрольф доверял легко”.

“Верно, но подумай: прежде, чем Дагмар отправилась в Хольгерстед, она в одиночестве зашла на склад, подобрать несколько вещиц как плату для бедолаги, вынужденного взять ее. Разве не могло быть, что она добавила бочонок-другой меда, подсластить сделку?”

“Может быть”, согласился Федор, “но это маловероятно. Даже если мед был отравлен, даже если он действительно был с приданым Дагмар, как можно утверждать, что это намеренное предательство а не несчастный случай? Верность Дагмар своему народу вне подозрений. Почему еще она отправилась в Хольгерстед, в качестве второй жены Ведигара?” То, как упрямо ее друг защищал северянку, начинало уже выводить Лириэль из себя. “Невелика потеря, если она знала, что тот умрет задолго до того, как ей придется лечь с ним”, бросила она. “Да и не так уж это было бы тяжело. Ведигар не лишен привлекательности, для человека конечно”.

Юноша моргнул; он никак не мог не принять на свой счет этот сомнительный комплимент человеческим мужчинам. “Тяжело только в том, что он ей не нравится”, напряженно ответил Федор.

Глаза Лириэль сузились, взгляд отяжелел. “Но ей нравишься ты, это ты хотел сказать?”

“Я лишь говорю, что согласие Дагмар лечь в постель с человеком, которого она едва знает — будь то Ведигар или я — говорит в ее пользу в смысле желания выполнить свой долг перед Руатимом”, объяснил он. “У северянок не принято относиться легко к таким вещам. Я не представляю, как женщина столь верная долгу может стать предательницей”.

Эти слова вонзились в Лириэль как острые осколки стекла. Несмотря на все свои прежние приключения с тем или иным приятелем среди дроу, сама она никогда не относилась к ‘таким вещам’ беспечно. Неужели Федор действительно так мало понимает в том, через что ей пришлось пройти, прежде чем она смогла принять его дружбу, тем более его любовь? Федор потребовал от нее больше, чем сама она предполагала найти в себе. Для Лириэль, дроу из Мензоберранзана, путь к такой близости был с болью вырванным прозрением, невероятным изменением и ростом. И после всего этого, Федор превозносит сдержанность северянок как добродетель — немыслимое оскорбление!

“Что до мотивов Дагмар, скоро мы их узнаем”, мстительно объявила Лириэль. “Может ты и не способен видеть в женщине глубже ее привлекательного личика, но властью Лолт могу я!” Дроу показала ему обсидиановый кулон.

Лицо Федора наполнилось ужасом. “Не надо”, попытался он отговорить ее. “Вороненок, не стоит тебе связываться с этой богиней!”

Неестественная ярость вспыхнула в ней темным, потрескивающим огнем. Лириэль узнала прикосновение Паучьей Королевы, и слишком поздно вспомнила жестокие ритуалы, которым должны были следовать ее жрицы. Ревнивая богиня не позволяла своим слугам никаких проявлений симпатии, и особенно оскорбляла ее мысль, что жрица может привязаться к мужчине. Часто от женщин Мензоберранзана требовалось жертвовать их мужчин, их любовников и даже сыновей, чтобы умиротворить Королеву Пауков. Лолт не долго будет терпеть ее союз с человеческим мужчиной, особенно если тот осмеливается вмешиваться в веру жрицы и ее долг перед Лолт. Федор не понимал, насколько опасен его путь. До сего момента, не понимала и Лириэль.

“Не говори мне дурного о Лолт”, предупредила она. “Я принесла ей клятву жрицы, в обмен на магическое спасение Эльфийки”.

Федор вздрогнул и взял ее за руки. “Это была работа твоей богини? Лириэль, неудивительно, что ты плакала, зная, чему поклялась! Никогда, нигде я не чувствовал такого отчаяния и зла!”

“Или такого могущества”, холодно добавила дроу.

“Но какой ценой?” настаивал он. “Как может добро появиться из зла? Я боюсь за тебя, вороненок, и боюсь, во что ты можешь превратиться. Ты уже повелеваешь рабыней, и обвинила добрую женщину в предательстве”.

В его словах было достаточно болезненной истины, чтобы заставить ее высвободить ладони. “Подумай, как ты разговариваешь со мной”, рявкнула она. “Или напомнить, что я могу приказать тебе вырвать сердце этой ‘доброй женщины’?”

За словами Лириэль последовало ошеломленное молчание.

Какое-то время, показавшееся очень долгим, она и Федор стояли и смотрели друг на друга. Юноша явно был шокирован ее вспышкой, но ничуть не больше, чем сама Лириэль. Впервые в жизни молодая дроу услышала в собственных словах эхо злобного голоса ее бабки. На мгновение древнее зло Матроны Баэнре жило, дышало и обрело дом в сердце Лириэль.

“Я не хотела этого сказать”, прошептала она.

Федор кивнул, безмолвно принимая ее слова. Но Лириэль видела, по печали в его глазах, что он сомневается в их истинности — и знает, что и она тоже.

Импульсивно, она бросилась в объятия любимого, желая вернуть ту близость, которая когда-то принадлежала им. Федор поддержал ее, но под ее ищущими ладонями мускулы его плеч, груди, рук напрягались, отторгая ее. Ей не было ответа, не было радости. Лириэль подняла вопрошающие глаза на лицо юноши.

“Моя леди потребует от меня и этого?” осведомился он сдержанно.

Пораженная Лириэль отпрянула. Сквозь прозрачное окно его глаз она читала и глубокую боль, и гордость, и неожиданно поняла, какой удар только что нанесла его чести. Самим предположением, что по ее приказу он может совершить зло, она пошла против его веры в нее как вичаларан, и в самого себя как рыцаря-берсерка, служащего достойной госпоже. И каким бы ни был он благородным и бескорыстным, его собственная, личная гордость так же была поражена. Но самую большую боль причинило Лириэль осознание, что Федор стал бояться и сожалеть о связи, образовавшейся между ними.

Вскрикнув, она вырвалась и кинулась прочь.

На сей раз, Федор не последовал за ней.

Поостыв в одиночестве и немного придя в себя, Лириэль вернулась в дом Ульфа. Она направилась прямиком в сад, к деревянным ящикам, где видела странные водоросли, за которыми ухаживала Дагмар. Она хотела проверить, сходятся ли они с описанием нереиды. Но в соленой воде осталось лишь несколько сонных моллюсков.

После всего случившегося, Лириэль вынуждена была усомниться в собственной памяти, и сделанных ею выводах. Она не смотрела тогда так уж внимательно на ростки, и не знала определенно, имеет ли какое-нибудь отношение Дагмар к атаке на Хольгерстед. Возможно, Федор прав и сила, дарованная Лириэль, меняет ее, уже искажая ее способность к рассуждениям и воспламеняя глупую мстительность.

Лириэль недолюбливала Дагмар за ее прежнюю снисходительность, и попытку соблазнить Федора. Одного этого хватило бы, чтобы пробудить в большинстве дроу неконтролируемую ярость. Так многих в ее народе ослепляла жажда мщения. Она задумалась, не является ли это отметиной служения Лолт, пеплом, который остается в душе когда гаснет пламя власти.

Юная дроу всегда гордилась собственным независимым умом. Она выбирала и контролировала собственную судьбу в степени, невообразимой большинством дроу Мензоберранзана. Но лишь теперь до нее дошло, что, пытаясь вернуть способности дроу, она, возможно, потеряла большую часть себя. Где начинается одно и заканчивается другое, она уже не могла различить.

Наконец, слишком опустошенная и разбитая, чтобы размышлять, Лириэль вошла в дом Ульфа и забралась на чердак. Она с радостью погрузилась в сон и забвение, предоставленное им.

Уже поздней ночью мягкое, но сильное давление перекрыло ей воздух и вырвало из власти сна. Бессознательно ее пальцы сомкнулись на спрятанном поблизости кинжале. Она дернулась вверх, одновременно взмахнув оружием.

В облаке лениво опадавших утиных перьев стояла Дагмар, одетая в ночную рубашку и держащая по половине разрубленной подушке в каждой руке. Девушка и дроу с изумлением уставились друг на друга.

“Ты могла убить меня”, прошептала северянка.

“Так и задумывалось”, прорычала Лириэль. Она спрыгнула с противоположной стороны кровати,помещая между собой и куда большей человеческой женщиной некоторое расстояние. “Что в Девяти Адах ты себе позволяешь? Пусть это дом твоего отца, но комната моя! И неужели у тебя не хватает мозгов не подкрадываться к спящей дроу?”

Дагмар пожала плечами. “Я была внизу, не спалось что-то. Услышала, как ты кричишь, словно тебе угрожает опасность”.

“И кинулась на мою защиту, вооруженная подушкой?” оскалилась Лириэль. “Воистину, дочь воинов!”

Девушка задрала подбородок. “Когда я вошла в комнату в первый раз”, ответила она ровно, “к моему облегчению оказалось, что у тебя просто дурной сон. Я увидела, что ты спишь без подушки, и принесла, решив, что так возможно тебе будет лучше спаться”.

“Ты положила ее мне на лицо”, заметила Лириэль.

“Просто выпала из рук”, парировала Дагмар.

Лириэль внимательно посмотрела на девушку. Все ее прежние подозрения вернулись, поскольку она поймала Дагмар даже не на одной лжи, а на двух. Однако северянка выглядела уверенно, и ни следа двуличия не показалось в бледно-голубых глазах.

Хороша гадина, признала Лириэль с оттенком извращенного восхищения. Ей оставалось лишь надеяться, что ее собственное представление, когда она приняла объяснения Дагмар, и выставила ее прочь, оказалось столь же убедительным.

Выждав, пока до нее не донеслось слабое поскрипывание гамака Дагмар, она обулась и обернулась в пивафви. Бесшумная и невидимая, она прокралась по лестнице в главную комнату дома, и выскользнула в ночь сквозь открытое окно.

Дроу отправилась к казармам, где ночевал Федор, нашла его комнату, и растрясла. Повинуясь неожиданному импульсу, Лириэль забралась под одеяла и устроилась в руках Федора. Она выложила все, — начиная с собственной неуверенности и опасений. С непривычной искренностью она признала свои страхи об опасностях, которые ее невольное служение представляло для нее и для него. Она говорила, Федор обнимал ее, и в его силе она ощущала символ непоколебимой чести, ставшей для нее спасительной нитью. Об этом она сказала тоже. Гордая одиночка дроу никогда прежде не раскрывалась с такой абсолютной полнотой. По-своему, это стало столь же всеобъемлющей близостью, как и та, что они познали у Дитя Иггсдрасиля.

В конце концов, она описала события, происшедшие только что в ее спальне, и вновь выложила свои обвинения. На сей раз Федор слушал куда внимательнее, но все же соглашался с ней с трудом.

“Возможно, все так и было как говорит Дагмар”, отважился заметить он, “и она действительно не собиралась причинить тебе вред — подушка в самом деле выскользнула у нее из рук”.

“Она все еще держала ее, разрубленную пополам”, напомнила Лириэль. Но даже если она подхватила ее на лету, остается главный вопрос: почему вообще она поднялась в мою комнату?”

“Ты вскрикнула во сне”.

“‘Есть те, кто думает, и те, кто мечтает’”, процитировала Лириэль мягко. “Ты кое-что забыл, о чем Дагмар и не могла знать: дроу не грезят. Нам не снятся сны”.

Притихший Федор задумался. “Делай все необходимое, чтобы раскрыть предателя”, сказал он угрюмо. “Я помогу, насколько это в моих силах, и попытаюсь не слишком задумываться о твоих методах”.

Глава 22 Глубже

В темный час перед рассветом, дочь шамана прокралась на берег, и стащила в море свою маленькую лодку. Знакомый сигнал был дан прошлой ночью, странный узор камушков и ракушек, говоривший, что Дагмар опять необходимо встретиться с одним из существ, державших в своей власти то, что было ей дороже всего.

Ей не пришлось грести далеко за пределы бухты; пара тонких, перепончатых ладоней ухватилась за ее лодку. Дагмар едва хватило времени ахнуть от неожиданности, прежде чем вестник запрыгнул внутрь и уселся напротив. В содрогнувшейся лодке рядом с Дагмар оказался один из морских эльфов, которых не так давно поймали ее сети. Быстро придя в себя, она потянулась к лежавшему у ног рыбацкому ножу — тонкому клинку, длиннее ее локтя.

Но эльф оказался быстрее. Схватив ее за запястье, он резко усадил ее на место. “Мне это нравится не больше, чем тебе”, произнес он с холодным отвращением. “Но есть новости из Аскарлы. Слушай внимательно, чтобы мне не пришлось смотреть на тебя дольше, чем необходимо”.

“В нашу последнюю встречу, ты пообещал отомстить мне за то, что я тебя поймала!”

“Действуй я ради собственного удовольствия, я убил бы тебя в тот же день и с радостью”, ответил морской эльф. “Но силы Аскарлы велят иначе. Ты достаточно успешно выполняешь свою работу, и провал атаки на Хольгерстед не поставлен тебе в вину. В других вещах, однако, ты слишком прилежна. Заканчивай с келпи; их и так уже слишком много в этих водах. Я сам уклонился от одной — и человека, которого она топила — только чтобы угодить в другую рядышком”.

Краска исчезла с лица Дагмар. “Мы были так близко!” прошептала она. “В тот день, когда мы выловили тебя, если бы мы только сбросили сети чуть дальше в море, Хрольф возможно остался бы жив!” “Поздновато для сожалений”, ухмыльнулся эльф. Из сумки, сделанной из тюленьей кожи, он извлек небольшую вещицу. “Знак от твоей госпожи. Планы изменились; теперь тебе не нужно убить дроу и доставить ее тело в море. Но новый оборотень все еще жив, и твоя госпожа находит это крайне неприятным”.

Дагмар посмотрела на мрачный знак в ладони эльфа: окровавленный локон светло-желтых волос, доказательство, что ее сестра-близнец все еще жива.

Хотя все на Руатиме полагали, что Игрейн пропала в неожиданно нагрянувшем весеннем шторме, на самом деле двух сестер подстерегли Лусканские пираты. Жестокие северяне кинули для девушек жребий: Игрейн была избрана как заложница, Дагмар как шпион. У их родичей было мало шансов освободить девушку, поскольку Игрейн содержалась в месте за пределами досягаемости людей. Не было даже возможности, что Игрейн, пусть и в плену, найдет способ обрести достойную смерть. Дагмар показали гобелен вечных пыток, в котором были заключены духи убитых эльфов, и она знала, какая судьба ожидает Игрейн, если она не будет следовать приказам.

Взгляд Дагмар опустился на кинжал, все еще зажатый в ее кулаке, тот самый, что обрек ее нареченного мужа — Торфинна, будущего Первого Топора Руатима — на бесславный конец, которым она убила бы и Федора из Рашемена и Хольгерстеда, поддайся он ей в ту ночь. Были моменты, когда любой мужчина, даже величайший воин, оказывался уязвим для быстрого удара ножа, мгновения, когда ласкающие пальцы могут сосчитать до промежутка между третьим и четвертым ребром, вонзить клинок и протолкнуть его вглубь. И на это и на многое другое готова она была пойти, лишь бы покончить с пленом Игрейн.

Потом она взглянула на морского эльфа, сидевшего напротив нее. В отличии от большинства своих сородичей она знала, что морской народ не питает к ним какой-то особой вражды. Она была ошеломлена, узнав, что один из них участвует в заговоре против Руатима, и согласен обвинить эльфов в горестях острова. Более того, он работал с ней для достижения этой цели, даже после ее невольного нападения!

“Я знаю, почему должна предать своих. А что ты?”

Мужчина ответил злобной улыбкой. “Ты, как и все, легко обманываешься внешностью. Я эльф не больше чем ты!”

С этими загадочными словами он нырнул в море и пропал. Дагмар посидела еще некоторое время, и отправила лодку назад к берегу. Ее движения были неторопливы под тяжестью знания, что многие в ее народе скоро будут мертвы. По крайней мере, их смерти будут добыты в славной схватке, обеспечив им место в иной жизни северян.

Насчет себя Дагмар не питала иллюзий. Ее душа была в руках ее мучителей, с той же достоверностью как и для тех несчастных морских эльфов в далекой Аскарле, навечно заключенных в темницу из ткани и шелка. Но это больше не имело для нее значения. Все, что было важно для Дагмар, было отнято у нее, и чтобы вернуть принадлежащее ей она готова на все.

Неведомо для Дагмара и Ситтла, у их тайной встречи было два свидетеля. Лириэль и Федор бесшумно сидели поблизости; позаимствованную лодку укрывало заклинание призрачного корабля, изученное дроу в библиотеке Руатима.

“Убедился?”

Федор мрачно кивнул. “Ты была права во всем. Мы должны немедленно отправиться к Аумарку”.

Но, к его удивлению, дроу покачала головой. “Еще нет. Мы знаем, что Дагмар работает на врага, — но на кого? Лускан, почти несомненно, но я давно подозревала, что город действует не один. В этой интриге есть еще один слой, и нам нужно проникнуть в него, прежде чем мы поймем весь размах угрозы для Руатима. Я должна узнать об этой Аскарле, о которой говорил морской эльф — то есть, маленти”.

Лириэль мгновенно вспомнились слова нереиды: отростки келпи выращиваются в чудесном месте далеко под волнами. Возможно, пора принять приглашение сирены.

“Судя по тому, что я читала”, начала Лириэль, “воины Лускана не особо любят магию. Мне кажется наиболее вероятным, что все элементальные создания управляются из Аскарлы — включая нереид. Я прикажу рабыне доставить меня туда, разведаю их силы, попытаюсь раскрыть их планы, и вернусь с достаточными доказательствами, чтобы заставить этого идиота Аумарка прислушаться! Но мне придется идти одной”.

Федору подобная постановка вопроса совершенно не понравилось, и у них с дроу разгорелась долгая и жаркая дискуссия по этому поводу. Наконец Лириэль напомнила, что он, как Ведигар, должен ждать и быть готовым пойти на риск ради большего блага — даже когда это конфликтовало с его собственным чувством чести и долга.

“Не люблю, когда ты используешь мои собственные слова против меня”, проворчал Федор.

Дроу бросила ему лукавую усмешку, и они молча начали грести к берегу Интара. Нереида с превеликой радостью ответила на вопросы Лириэль. Аскарла, как она утверждала, была подземным городом, полным древних сокровищ и удивительной магии. Когда Лириэль спросила насчет морских эльфов, нереида энергично закивало. “Да, там их много, может сотня или больше. Армии Аскарлы берут их в рабство”.

Лириэль мимоходом задумалась, как отреагирует на эти новости Кзорш, — узнав, что его “друг” часть всего этого. “Предположим, я хочу попасть в Аскарлу”, сказала дроу. “Как ты можешь отвести меня туда?”

“Ты не можешь идти напрямую. Портал есть, но ни один смертный не может пройти. Мои силы позволяют мне взять тебя на мой родной план, а оттуда в Аскарлу”.

Что-то слова нереиды напомнили дроу. Они очень походили на сказанное недавно голосом из-за порога смерти. Взгляд Лириэль метнулся к башне, возвышавшейся над утесами Интара, и снова ее мысли возвратились к странному столкновению с охранявшей его банши.

Угрожая нереиде ее платком, она приказала ей вести себя тихо и не показываться на глаза как только они окажутся в Аскарле, и решила отправляться. Сначала, однако, она закуталась в пивафви. Невозможно было предугадать, с чем ей придется встретиться в подводной крепости. От внимания Лириэль не ускользнуло, что коварная нереида изо всех сил старалась подтолкнуть ее к этому визиту.

Лириэль много раз путешествовала сквозь магические порталы, но этот оказался особенным. В тот момент, как нереида взяла ее за руку, они ворвались в тоннель бурлящей энергии. Короткое, восхитительное мгновение Лириэль ощутила себя в бутылке искристого вина, которую тряхнули и резко откупорили.

Вся промокшая, она вышла из мраморного бассейна. Разноцветные рыбки сновали среди водяных цветов, изящный фонтан тихонько журчал в углу. Дроу вгляделась поглубже в воду. Там, едва заметно, виднелось лицо нереиды. Она резко потянула за краешек платка-души в качестве напоминания, и нереида мгновенно испарилась.

Дроу поправила пивафви, перелезла через невысокую мраморную стенку и осмотрела комнату — огромный, сверкающий зал с выгнутым потолком. Стены и пол были выложены мрамором, несколько бассейнов и фонтанов пели мелодичным шепотом. Основное место в комнате занимало возвышение, на котором стоял массивный трон из бледно-пурпурного хрусталя. Он сразу вызвал в ее памяти изображение трона Баэнре. Матрона Первого Дома Мензоберранзана восседала на покрытом изощренной резьбой черном троне, внутри которого извивались от муки души жертв Баэнре. Лириэль надеялась, что кто бы ни была сейчас правительницей этого места, все же не столь опасна как ее дражайшая тетушка Триэль, нынешняя матрона-мать.

Быстро обсушив себя заклинанием, поскольку невидимость едва ли поможет, если за ней будут оставаться мокрые следы, она как тень прошлась по комнатам гигантского дворца. Все строение было создано из мрамора и хрусталя, украшено древними, бесценными статуями и урнами с экзотическими растениями. За дворцом начинался город, строения которого соединяли заполненные воздухом переходы; ухаживали за всем этим рабы с пустыми глазами.

С каждым шагом Лириэль обретала все большую уверенность, что в этом потаенном городе живет истинный враг Руатима. Его неизвестная владычица обладала слишком большим богатством и властью. Ни одно подобное существо не удовлетворится положением в тени Лускана. Быстрыми, бесшумными шагами она обследовала заполненный магией зеленый зал, где выращивались келпи, склады, заполненные припасами, оружейные, хорошо оснащенные оружием. Наконец она направилась к более скромным строениям, рассудив, что в них будут обитать солдаты а также рабы, о которых упоминала нереида.

Рабство было хорошо знакомо Лириэль. В Мензоберранзане это был один из основополагающих фактов жизни. Рабы служили как расходный материал в армиях дроу, им поручали почти всю тяжелую работу. Во время первой встречи с Федором она узнала, что рашеми не обращают друг друга в рабство. Ему явно было противно даже упоминание о нем, но сама она никогда особо не задумывалась над такими вещами. Есть дроу, есть люди, есть огры, а есть рабы. Все очень просто. Но прежде Лириэль не думала о самих рабах, только о полезных функциях, которые они исполняют. Здесь, окруженная сотнями не обращающих внимания на окружающее, почти безжизненных существ, она не могла уже их не замечать.

Пробираясь по тесным, переполненным жилищам она заметила что все рабы — морские эльфы, люди, даже кое-кто из мерроу, видимо исполнявших роль охраны, содержались под жестким контролем. Некоторые сидели как живые мертвецы, с невыразительными лицами и тусклыми глазами, двигаясь только по команде стражей. Других, со сломленным духом, блеклым взглядом и поникшими плечами, удерживало только отчаяние. Оставалось, однако, и несколько таких, кто еще сопротивлялся власти Аскарлы.

Лириэль заметила, как пара мерроу волочет брыкающуюся морскую эльфийку по залу. Она проследовала за ними по длинному коридору, уставленному клетками. В одну из них мерроу кинули эльфийку, сообщив ей, что когда ее умения понадобятся, ее вызовут снова. Дроу осмотрела зал, отмечая наличие здесь самых здоровых пленников. Это были сильнейшие, те, которых можно будет уговорить противостоять их нынешним хозяевам, когда придет время. Неожиданно, она остановилась перед одной клеткой, пораженная и начинающая понимать.

Молодая женщина, расхаживавшая по крошечному пространству клетки, была точь-в-точь как Дагмар: такое же сильное, прекрасное лицо, удивительные бледно-золотые волосы. Теперь Лириэль поняла, почему руатанка стала предательницей.

Рождение двойни для дроу было событием нечастым, но иногда такое случалось. Связь между ними была невероятно сильна, нередко позволяя одному из них чувствовать мысли другого, и ощущать его боль. И соперничество между близнецами дроу бывало достаточно безжалостным, чтобы породить наиболее честолюбивых жриц Мензоберранзана. Редко оба близнеца доживали до взросления. Те, кому это удавалось, обычно сходились друг с другом в непрекращающейся, равной по силам схватке. Эти миниатюрные войны становились настолько разрушительными, что многие дроу предпочитали избегать подобных неудобств, уничтожая детей при рождении. Глядя на сестру Дагмар, однако, Лириэль задумалась, насколько сильна может оказаться такая связь в культурах, подобных руатанской, где детей лелеяли, где клан и родство ценились превыше всего остального.

Дроу резко повернулась и отправилась назад во дворец. Она еще не встречала повелительницу этого места, а это необходимо сделать, прежде чем она сможет понять истинную силу Аскарлы.

Лириэль вернулась в зал совета. За ним находилось несколько комнат, по роскоши которых она предположила, что принадлежат они таинственной “госпоже”, о которой говорил маленти.

Одну из них заполняло множество устройств для дальновидения: небольшие бассейны, чаши, хрустальные шары, зачарованные драгоценные камни. Сам воздух потрескивал от магии, и дроу торопливо перебралась в комнату за ней. Там она остановилась, еще больше ошеломленная увиденным, чем обнаружением сестры Дагмар. На большом станке натянулся почти завершенный гобелен, изображавший деревню у побережья — в таком виде, в котором ее могли бы оставить после нескольких дней развлечений создания Бездны. Мертвые воины-люди, сваленные в кучи; морские эльфы, насаженные на кол под сверкающим солнцем. Знакомые эльфы. Лириэль знала их лица, пусть и видела их только в смерти.

Взявшись за священный символ, дроу прошептала слова заклинания, однажды отыскавшего души морских эльфов. Сейчас никакого серого тумана не появилось, Лириэль была совсем неподалеку от цели. Она прикоснулась пальцами к вытканному изображению эльфа, ощутила смесь отчаяния и надежды, с которой плененный дух ответил на ее появление.

Отведя ладонь, Лириэль растеряно уставилась на гобелен. Подобная вещь требует могущественной магии; это работа существа сильного и злобного.

Собственные слова зазвенели у нее в ушах — опрометчивое обещание освободить пойманные души. Любая попытка, любое вмешательство в магию гобелена наверняка оповестит силы Аскарлы о ее присутствии.

Приветствую, Лириэль из Дома Баэнре.

Слова прозвучали в мыслях Лириэль так же четко, словно их выгравировал там палец Лолт. Дроу молниеносно повернулась, и ее янтарные глаза распахнулись шире.

Иллитид, одно из самых могущественных и устрашающих созданий Подземья, бесшумно скользил к ней. Лириэль не нужно было спрашивать, чтобы понять, как он обнаружил ее. Для иллитида чтение мыслей давалось с той же легкостью, с которой глаза дроу различали тепловые узоры.

Я Вестресс, Правительница-регент Аскарлы. Мы давно желали встретиться с тобой.

Лириэль откинула назад плащ, становясь с опасным существом лицом к лицу. “Откуда ты узнала обо мне?”

Нам понадобился маг, обладающий значительными познаниями в магических порталах. Ты доказала свое мастерство, продолжила иллитид. Нелегко переместить целый корабль!

“Это не моя заслуга. Такова была воля Лолт”, ответила Лириэль честно. Она не видела смысла хитрить: иллитид все равно прочтет ее мысль.

Вот как? Ты воистину жрица Паучьей Королевы? намек на веселье — и быстрые расчеты — появился в странно женственном голосе. Ситуация может оказаться еще забавней, чем мы надеялись.

“Что тебе нужно от меня?” потребовала дроу, хотя уже начинала понимать, что планирует иллитид.

Вестресс развернула свои замыслы детально. Лириэль слушала, тщательно поддерживая пустоту в своем разуме, взывая к самодисциплине и концентрации, к которым приучили ее три десятилетия изучения магии, чтобы сфокусировать мысли исключительно на объяснениях иллитида. Момент сомнений, единственная проскочившая мысль о сопротивлении, и все потеряно.

Наконец дроу кивнула. “Я сделаю все, как ты хочешь. Банши будет побеждена, портал открыт для армий Аскарлы”.

В качестве оплаты, мы предлагаем силу, которую ты ищешь, вкрадчиво произнесла иллитид. Все магические сокровища Аскарлы будут открыты тебе: заклинания и артефакты великого эльфийского народа, чудеса, встречающиеся только в легендах. Гобелен, так заинтересовавший тебя, будет твоим. И подумай еще об одной награде: завоеванным Руатимом надо будет руководить, так, чтобы соблюдались интересы Общества Кракена. Мы согласны с твоим выбором человеческих мужчин для управления островом. Прикажи своему рыцарю разобраться с другими вождями, и объявить себя правителем. Он станет полезнейшей марионеткой, — а у тебя появится королевство, не уступающее выгнавшим тебя из Подземья матронам, и больше магической мощи, чем у предавшего тебя отца. Со временем, твоих сил станет достаточно чтобы отомстить и вернуть себе место Внизу. Все это мы предлагаем тебе.

“Я подумаю”, пораженным шепотом выдавила Лириэль. Она повернулась и оставила комнату, прежде чем опасно чувствительная иллитид выловит больше ее мыслей.

Уже не заботясь о маскировке, дроу вбежала в зал совета, и кинулась в бассейн. Она призвала нереиду, и очутилась в безопасности шипящего тоннеля, унесшего ее далеко за пределы этого места.

Вскоре Лириэль уже в одиночестве сидела на скалистом берегу у Интара, в сотнях миль от чудес и ужасов Аскарлы. И все же она не могла избежать мыслей о том, как искушала ее иллитид, о соблазнах, тем более жгучих, что сотканы они из ее собственных невысказанных желаний.

Ранним утром следующего дня, Лириэль нашла в бухте Дагмар, работавшую с несколькими другими над починкой порванной сети. Она отвела девушку в сторонку. Прогуливаясь по пустынному берегу, Лириэль рассказала ей о том, что видела вдвоем с Федором, и сама узнала в Аскарле.

“Ты видела Игрейн. Значит, ты понимаешь, почему я все это сделала”, прошептала Дагмар. “Тем не менее, за предательство я наверняка буду казнена. И я приветствовала бы удар, даже нанеси его твоя рука!”

“Не искушай меня”, холодно ответила Лириэль. “Уж поверь, мне постоянно приходится напоминать себе, что для нас ты полезней живая, чем мертвая. Ты отправишься к Аумарку, и расскажешь ему все, что знаешь о будущей войне”.

Дагмар стояла, с замешательством во взгляде. Лириэль подумала, что знает, почему.

“Твоя сестра мертва”, произнесла она резко.

Это была ложь, и жестокая, но Лириэль отчаянно стремилась освободить Дагмар от ее верности к угодившей в плен сестре. Пораженное выражение на лице северянки убедило Лириэль, что слова ее попали в цель. Однако дроу оказалась совершенно неготовой к тому, что за этим последовало.

Дагмар откинула голову, и дико расхохоталась. Лживая маска слетела с прекрасного лица, и в ее голубых глазах Лириэль увидела пылающую, звериную радость.

“Наконец-то я сама по себе!” взорвалась девушка. “Игрейн мертва, теперь я верну магию хамфариггенов на Руатим!”

Когда первоначальный шок угас, дроу медленно кивнула. В словах Дагмар была собственная жуткая логика, поскольку она, безусловно, понимала, что Игрейн никогда бы не вернулась живой на Руатим. Коварную северянку действительно крепко держали на крючке похитители сестры — не угрозой ее смерти, но продолжающимся существованием Игрейн! Для дроу Мензоберранзана все выглядело вполне разумно. Оставались только мелкие подробности, которых Лириэль пока не поняла.

“Игрейн умерла бы рано или поздно”, спокойно заметила дроу. “Ты не могла подождать своего часа?”

Дагмар пожала плечами. “Если бы я была уверена, что добродетельная дура скоро будет подавать мед в залах Темпуса, могла бы и подождать. Но мне показали гобелен, магическое полотно, в котором духи мертвых могут содержаться вечно. В случае моего неподчинения, дух Игрейн вплели бы в него. Может этого и хватит, чтобы передать мне ее силу, может нет. Я не желаю рисковать”.

“Множество руатан погибли”, воскликнула Лириэль. “Неужели смерть сестры так важна для тебя? Что ты с этого получишь, кроме своры отпрысков-оборотней?” Дагмар странно улыбнулась дроу. “Так думают у нас; от тебя я ожидала иного. Для людей Руатима, ценность женщины измеряется положением ее мужа и сыновьями, которых она принесла ему. Я стала бы знаменитой сама!”

Лириэль уставилась на северянку, на миг лишившись речи от явственно написанных на ее лице амбиций — таких же, как ее собственные. Дроу почувствовала, будто смотрится в бледное зеркало.

“Что за власть была тебе обещана?” тихо спросила она. “После завоевания Руатима, кому-то придется править”, откровенно ответила молодая женщина. “Погибшие воины, униженные женщины, разрушенная гордость. Руатане примут любого, давшего им хоть видимость надежды, вернувшего им честь. А кто подойдет лучше, чем та, что оживила древнюю магию хамфариггенов? И это сделаю я, а не сын, которого породит в моем теле какой-нибудь воин!”

“Раз так, что тебе понадобилось от Федора?” потребовала Лириэль, хорошо помня, как Дагмар пыталась соблазнить ее друга.

Опять эта странная, полная холода улыбка. “Если бы он лег со мной, той же ночью он был бы мертв, и завоевание Руатима прошло куда легче”.

Лириэль кивнула. Все укладывалось в общую картину. И сама смесь изощренных интриг и ледяного расчета была ей очень хорошо знакома. Как знакомым было и стремление к власти, неодолимое настолько, что любые средства для достижения цели представлялись подходящими. Между ней и Дагмар было странное родство, которое Лириэль не могла не заметить. “Почему ты говоришь все это мне?” Даже для собственных ушей ее слова звенели отчаянным отрицанием.

Тихий, понимающий смех Дагмар. “Есть ли кто-нибудь из живущих, кто не хочет быть понятым? Я говорю тебе, поскольку на этом острове ты одна можешь понять вещи, которых я желаю, и на которые я готова пойти”. Дроу молча приняла объяснение. При всем желании, она не в силах была опровергнуть его.

“И потом, кому ты расскажешь?” продолжила Дагмар звонким от удовольствия голосом, потянув с пояса длинный нож. “Даже если ты переживешь день, кому ты поведаешь эту историю? Федору?” осведомилась она насмешливо, и что-то в ее голосе приковало Лириэль к месту, заставив черные пальцы со всей силы сжать рукоять кинжала. “О, у него конечно были свои сомнения, но он позабыл о них достаточно быстро”, ядовито говорила Дагмар. “Ты видать пренебрегала бедняжкой, он попал ко мне в таком печальном состоянии! Я утешила его с радостью. В конце концов, он был красивым мужчиной”.

Жестокий смысл проставленного ей ударения не прошел мимо Лириэль, и кровь отхлынула от лица дроу. “Он мертв”, пробормотала она без всякой интонации. Горе придет позже; она чувствовала себя оледенелой до глубины души.

“Отсроченное удовольствие”, ухмыльнулась Дагмар. “И теперь, когда он мертв, ни один воин Руатима не выслушает ни единого слова, которое ты скажешь против меня!”

“Зато выслушают меня!” прогремел глубокий голос за их спинами.

Обе женщины развернулись в его сторону с одинаковым испугом на лицах. Так погрузившись в беседу, ни одна из них не услышала приближения рыжебородого моряка. Ибн стоял от них в нескольких шагах, скрестив могучие руки на груди; маленькие сердитые облачка дыма вырывались из его трубки.

Но Ибн, как и другие мужчины Руатима, не был знаком с женщинами, подобными Дагмар. Она метнулась к нему, целя в сердце длинным кинжалом.

Лириэль перехватила взметнувшуюся косу, уперлась пятками и рванула. Голова Дагмар отдернулась назад, прерывая ее бросок на Ибна. Прежде, чем с ее губ успело сорваться ошеломленное проклятие, Лириэль развернулась на одной ноге, поднимая другую для удара, и заехала Дагмар по почкам, вырвав у той вопль боли.

Дроу пнула ее еще, на сей раз по ногам; колени северянки подкосились, заставив ее опуститься. Тремя быстрыми шагами Лириэль обогнула противницу, взглянув ей в лицо. Стоя на коленях, гораздо более высокая Дагмар была немногим ниже уровня глаз дроу, и Лириэль какое-то время удерживала ее остекленелый от боли взгляд. Затем, сжав кулак, она ударила ее в висок. Дагмар зашаталась, но не упала, в немалой степени потому, что Лириэль все еще держала ее косу. Удерживая северянку на весу за ее собственные волосы, дроу хладнокровно нанесла еще один удар, потом третий. Наконец глаза Дагмар закатились.

Вся сила ее самоконтроля понадобилась Лириэль чтобы не превратить красивое лицо в кровавую маску. Она швырнула потерявшую сознание женщину наземь и повернулась к Ибну, готовая, если понадобится, сражаться вновь.

Но Ибн лишь кивнул, и спокойно вынул трубку изо рта. “Тебе стоило убить ее”, прокомментировал он.

“Я хотела”, ответила Лириэль с яростной искренностью. “Федор бы умер еще раз, услышь он, но это было так приятно!”

“Легко могу представить”, согласился Ибн, с хмурой гримасой глядя на распростертую у его ног женщину. “Давно пора этой мерзавке — эльфолюбке, получить по заслугам”.

Лириэль отступила на шаг. “Я что-то пропустила, не так ли?” осведомилась она, совсем не уверенная, стоит ли ей считать Ибна врагом или союзником.

“Не меньше, чем я”, неохотно признал он. “Похоже, пора нам разобраться во всем, и сыграть в открытую”.

Дроу отреагировала осторожным кивком.

“По мне, так все беды Руатима идут из моря”, начал Ибн. “Я приглядывал за морскими эльфами, и за тобой, раз ты с ними водилась. Пытался предупредить Хрольфа, но разве ж он слушал? Так я ждал с того дня, как мы сошли на берег. Ничуть не удивился, когда рыбаки выловили тех двух. Но одного из них я увидел еще раз, вместе с Дагмар. Я следовал за мерзавкой с тех пор — даже до Хольгерстеда, хоть тамошним это не сильно помогло”.

“Так вот почему ты отправился в Хольгерстед”, задумчиво проговорила дроу. “Удивительно, как ты не заподозрил, что она отравила мед”.

Ибн сердито взглянул на дроу. “Не начинай опять!” Затем его лицо чуть смягчилось. “Она врала насчет твоего друга. Молодой Первый Топор был жив и здоров когда я оставил деревню”. Сердце Лириэль наполнилось радостью, а на лице, словно нежданный рассвет, вспыхнула улыбка. Импульсивно она обхватила моряка руками в мимолетном объятии. Отскочив, прежде чем он пришел в себя от шока, она пустилась в пляс.

“Эй, эй”, запротестовал Ибн. “Вот это уже лишнее. Эльфов я сейчас люблю ничуть не больше, чем прежде. И кончай носиться вокруг как пчела, упившаяся сидра, нас ждут дела!”

Вместе они разыскали Федора, поскольку только воин вправе созвать Тинг. Когда вся деревня собралась, Ибн рассказал совету о виденной им встрече Дагмар и длинноволосого морского эльфа, и полностью обличающем ее разговоре с дроу. По настоянию Федора, слово дали Лириэль. Она напомнила им о трех кораблях, напавших на Эльфийку, и показала кольцо, снятое с отрубленной руки командовавшего нападением — кольцо одного из пяти Старших Капитанов Лускана. Аумарк осмотрел кольцо, и признал его подлинность, и даже, по описанию дроу, смог установить имя: Ретнор, честолюбивый чернобородый гигант, любивший Руатим еще меньше чем его сородичи.

После мига ошеломленной тишины, люди начали планировать отражение близящейся атаки. Лириэль довольствовалась ролью слушательницы, зная, что руатанцам привычна война, и они сумеют справиться с угрозой Лускана. Для гордых северян, именно Лускан был истинным врагом, а морские создания всего лишь инструментами. Нужно лишь одолеть лусканский флот в морском бою, полагали они, и все остальное уладится само собой.

Лириэль считала иначе, поскольку сама пообещала открыть врата, которые позволят войскам Аскарлы вторгнуться на остров — а ей освободить рабов, удерживаемых в плену в подземной крепости. Она не искала помощи Федора, не смея подвергать его силам, к которым ей придется обратиться прежде, чем открыть портал.

Так дроу оставила воинов разрабатывать свои планы, и направилась в бухту. Снова она позвала Кзорша. Когда морской эльф явился, она описала ему погребенный под водой город, и силы, которыми он располагает.

“Значит, Аскарла в самом деле существует, и мерроу базируются там”, прошептал рейнджер. “Ты права; эту опасность необходимо уничтожить. Я соберу как можно больше наших воинов, — и если получится, добровольцев среди тритонов, — и немедленно двинусь к Пурпурным Скалам”.

“По крайней мере, именно так ты и передашь по Сети”, согласилась Лириэль. “Пусть в Аскарле готовятся к нападению извне, с моря. На самом деле ты соберешь свой отряд у берега Интара, и будешь ждать моего сигнала. Я пошлю тебя сквозь портал прямо в город. Но будь осторожен: одно слово, оброненное Ситтлу, и все пропало”. Кзорш все еще сомневался. “Может, ты неправильно поняла, что он говорил той женщине?”

Дроу зашипела в отчаянии. “Если ты отказываешься прислушаться к голосу разума: держи план в секрете, и я обещаю, что ты получишь свое магическое обучение!” Короткая вспышка радости в глазах эльфа сменилась печальной улыбкой. “Всю жизнь я мечтал услышать эти слова. И все же я отдал бы этот шанс с радостью, ради того чтобы ты ошиблась. Ситтл мой друг, и его доверие для меня важнее магии”.

Лириэль отвернулась, больно уязвленная сожалением в словах эльфа, и его согласием расстаться с мечтой ради того, чтобы не предать собственные ценности. Несмотря на все, случившееся с дроу и с теми, кого она любила, она знала, что сама не поступила бы так же.

“Делай как я говорю и готовься к своему бою”, резко бросила она и уже направляясь прочь добавила шепотом, слишком слабым даже для ушей эльфа, “и предоставь мне мой”.

Прежде чем встретиться со смертоносным противником, — и еще более опасным союзником — Лириэль надо было еще кое-что сделать. Она прекратила носить Ветроход с той ночи у подножия Дитя Иггсдрасиля, поскольку задача артефакта была выполнена, даже если само их путешествие еще не закончилось. Единственным украшением в эти дни ей служил ее жреческий амулет Лолт. Даже подаренный ей Федором кулон, паук заключенный в янтаре, она не надевала, не желая провоцировать ревнивую богиню даже таким ничтожным соперничеством.

Но теперь она вернулась домой к Ульфу, еще раз наполнить амулет магией. Она попросила семью шамана не беспокоить ее уединения, но это была, пожалуй, излишняя предосторожность. Новости о предательстве Дагмар и о том, что девушка взята под стражу, сдавили всех домашних Ульфа тяжелым весом стыда, горя и беспомощной злости. Умолк даже острый язык Санджи, узнавшей что Игрейн — любимая дочь, считавшаяся умершей — в плену у врагов, а тихая и послушная Дагмар таила столь разрушительные замыслы.

В одиночестве чердака, Лириэль достала Ветроход из тайника и открыла книгу рунного чародейства на заклинании, которое она прежде использовала, когда запечатывала в амулет магию Подземья. Ей потребовалось несколько часов на повторное изучение труднейшего заклинания и внесение в него дополнительных изменений, которые позволят сохранить, пусть на время, совершенно отличный род магии. Когда, наконец, все было готово, Лириэль достала из ножен крохотный резец. Читая слова заклинания, она осторожно капнула в ножны немного джуилда — огненного вина, использовавшегося в ритуалах вызова боевой ярости берсерками Рашемена.

Однажды она уже подумывала воспользоваться этим способом. Пытаясь спасти Федора от убийственного безумия, Лириэль собиралась опустошить Ветроход, и вместо магии Подземья поместить его берсерковую ярость. Но они были атакованы прежде, чем она успела приступить к заклинанию. Когда Федор отправился от ран и узнал, что она чуть не сделала, он заставил дроу поклясться, что она никогда не пожертвует ради него своим родовым наследием. Так оно и осталось.

До этой поры. Теперь Лириэль нашла ответ на свои поиски у Дитя Иггсдрасиля, и больше не нуждалась в Ветроходе для использования врожденной магии дроу. Она в распоряжении Лириэль на всю ее жизнь. Но дроу не осмеливалась отправляться в предстоящую схватку с властью над берсерковой мощью Федора из боязни потерять ее. Заклинание и ритуал заняли большую часть ночи, но в конце концов Лириэль взяла в руки заново зачарованный Ветроход, успокоенная пульсирующим в древнем золоте плененным могуществом. Убрав амулет назад в тайник, — она не могла передать его Федору, чтобы не предупредить его о своих намерениях — и тихо выскользнула из спящего дома.

Дроу прошла по берегу и вскарабкалась на отвесный утес к руинам Интара. Древний замок возвышался над головой, таинственный и устрашающий. Пока Лириэль пробиралась сквозь руины, она повторяла слова жреческой молитвы, одного из самых могущественных и смертельно опасных заклинаний в арсенале жрицы. На такую молитву редко давался ответ, немногие дроу были настолько сильны, чтобы выдержать его. Это был тоже портал, особого рода, открывавший жрицу навстречу чистой силе Лолт.

Это было предложение ее тела и разума как аватара Паучьей Королевы.

Мера была отчаянная, но Лириэль не видела иного выхода. Ей доводилось уже встречаться с банши, и она понимала, что лишь две вещи могут одолеть неупокоенного духа: магия, рассеивающая зло, или зло, чья власть превышает силу нежити. Будучи жрицей Лолт, она не смела разрушать зло; все, что ей оставалось — пропустить его через себя.

Так юная дроу опустилась еще глубже к источнику ее темнейшей силы. Паучья Королева благосклонно отнеслась к молитве молодой жрицы, богиня желала заполучить дух древней дроу, которая, превратившись в банши, ускользала от судьбы много веков. Через Лириэль, Лолт вырвет банши из портала, отправив ее навстречу давно заждавшейся награде в Бездне, и портал наконец откроется.

Однако пока мрачное могущество Лолт сгустившись собиралось в ней, Лириэль познала не триумф, но глубокое, пронизывающее ощущение потери.

Глава 23 Власть тьмы

Почти два дня Федор продежурил возле лежавшей без движения Лириэль. Он не знал, что за беда случилась с дроу, но подозревал, что ее поразила банши, с которой они встречались прежде. После нескольких часов поисков он наконец обнаружил отпечатки Лириэль на побережье Интара, и прошел по ним до логова банши. Найдя дроу внутри, безвольно обмякшую у стены фонтана словно сброшенный плащ, он перенес ее назад в дом Ульфа. Чего Федор не понимал, так это по какой причине дроу отправилась одна в это проклятое место.

Он редко оставлял ее, несмотря на увещевания шамана и ругань его устрашающей жены. Да, были и другие дела, требовавшие внимания хольгерстедского Первого Топора, но молодой воин знал, кому принадлежит его верность в первую очередь. Он поклялся защищать дроу-вичаларан; он был привязан к ней паутиной, сотканной из магии Подземья и Рашемена. Но под всем этим скрывалось нечто более глубокое. Так что радость, затопившая его сердце когда наконец Лириэль пошевелилась и проснулась, не была той, которую подобает испытывать рыцарю за свою госпожу. Губы дроу шевельнулись безмолвной просьбой; Федор потянулся за чашей с водой, и удерживал ее голову, пока она пила. Явственно видно было, как она стряхивает державшее ее смертное оцепенение, будто бабочка, вырывающаяся из кокона. Но ее глаза, когда они встретились с обеспокоенным взглядом друга, были ясны, и полны решимости.

“Сколько я спала? Когда новолуние?”

Федор моргнул, в который раз изумляясь выносливости дроу. “Завтра ночью. Вороненок, что с тобой случилось?”

Дроу с трудом заставила себя сесть, не обратив внимания на его вопрос. “Приготовления к битве?”

“Все нормально. Корабли вооружены, люди готовы”. “Хорошо. Атака начнется завтра, вероятно на закате. Я не могу отправиться с тобой, так что ты должен взять это”.

Лириэль достала Ветроход из-под матраца, и вжала его в руку юноши. “До того… до того как ты нашел меня, я зачаровала в этот амулет контроль над твоей боевой яростью. Носи его, и управляй собой”.

“А ты?” спросил он, ища глазами ее взгляд.

“Я нужна в другом месте”, ответила она тихо. “Доставь меня назад в Интар, чтобы я могла вызвать нереиду”. Вслед за пониманием на Федора волной нахлынул ужас. “Ты не можешь возвращаться в Аскарлу после всего, что ты вынесла! Ты не готова!”

“Ты понятия не имеешь, что мне пришлось вынести, и благодари за это богов”, заметила она с нехарактерной откровенностью. “Что до моей готовности, сомневаюсь, что сражение будет дожидаться меня или кого-то еще. Если ты не поможешь мне, я пойду в Интар одна”. Пришлось принесшему клятву воину распорядиться насчет пищи и воды для умывания. Он дожидался, пока Лириэль собиралась с силами; потом поддерживал ее, пока она не смогла идти самостоятельно.

В Руатиме лошадей было немного, но в качестве Первого Топора Хольгерстеда рашеми мог взять любое животное из деревенских конюшен. Он выбрал двух быстрых скакунов, и они добрались до Интара со всей возможной скоростью.

Когда они очутились поблизости от руин, Лириэль спешилась и пошла одна у самого края обрыва. Сильный ветер дул с моря, развевая ее белые волосы и блестящий плащ; поднеся ладони к губам она издала длинный, пронзительный крик, пронесшийся над волнами. Потом поймала летящие складки плаща, и плотно укуталась в него. Обернулась к Федору, и на мгновение пылающие золотые глаза дроу встретились с его глазами. Затем она исчезла.

Федор туго натянул повод, и направил лошадь вперед, вдоль обрыва. Он не видел следов Лириэль; она растаяла словно забытая мечта. Но когда его огорченный взгляд устремился на море, он понял, что задумала дроу.

Из волн тихо выступала небольшая армия морского народа. Федор узнал Кзорша по его коротко обрезанным зеленым волосам. За рейнджером следовала примерно сотня морских эльфов, и пара десятков странных существ с серебристой кожей, главным отличием которых от людей было, что ноги вместо пальцев заканчивались у них ластами.

Они осторожно пробирались между камнями, направляясь к развалинам Интара.

Неожиданно Федор понял, что крик банши смолк. Портал, о котором та говорила, сквозь который не могло пройти ни одно живое существо, каким-то образом открылся. Лириэль намеревается провести этот отряд в Аскарлу, и остановить нападение прежде, чем оно коснется берегов Руатима.

Несмотря на страх, поселившийся в его сердце, Федор развернул лошадь к деревне, где воители — берсерки Хольгерстеда ожидали его приказов. У Лириэль есть ее армия; у него своя.

Лириэль отерла с глаз воду, и вылезла из бассейна в зале совета. И застыла, при виде стоящей перед ней знакомой фигуры — округлое темное лицо, злобные алые глаза, и как неотъемлемая часть — трезубец. О многих оставленных вещах Лириэль жалела, вспоминая свою жизнь в Мензоберранзане. Шакти Ханзрин, бывшая сокурсница и самопровозглашенная соперница, к числу таковых не принадлежала.

“Наконец-то ты моя!” выдохнула жрица. Она приблизилась, держа ладонь на рукояти змееголового бича. Зачарованные рептилии поднялись из складок платья, предвкушающе извиваясь.

“Так тебя сделали высшей жрицей”, сухо прокомментировала Лириэль. “Должно быть, тяжело приходится Мензоберранзану если жречество пало так низко”.

“Вещи изменились. Мне принадлежат силы, о которых ты и помыслить не можешь”, похвалилась Шакти подходя ближе.

В ответ Лириэль изящно зевнула, прикрыв губы кончиками пальцев. Как она и ожидала, Шакти так разъярил презрительный жест, что она не заметила другую ладонь Лириэль, поднявшуюся к обсидиановому медальону висящему у нее над сердцем.

Визжа от бешенства, двойная жрица отвела руку и яростно хлестнула бичом. Но змеиные головы не достигли цели, с влажным звуком шлепнувшись о невидимую стену. Все пять скользнули вниз по барьеру, — оставляя кровавый след — и, отвиснув, закачались у ног Шакти. Дроу на мгновение уставилась на мертвых змей, и подняла неверящие глаза на лицо Лириэль.

“Кощунство”, прошипела она. “Ты осмелилась повредить символ Лолт чародейством?”

“Ты смеешь говорить о Лолт, ты, поклоняющаяся Ваэрауну?” холодно парировала Лириэль, раскрыв другую ладонь и демонстрируя священный медальон. “О, да, я знаю твой драгоценный секрет. Я также знаю, почему ты в этом месте, и какие стремления привели тебя сюда. Это ты не знаешь, кто я есть, или не расслабила бы мысленные щиты, так хорошо послужившие тебе в Мензоберранзане!” На ошеломленном лице Шакти медленно отразилось понимание. “Ты жрица Лолт? Паучья Королева не оставила тебя?”

“Нет еще”, мрачно ответила Лириэль. “Но на твоем месте я не торопилась бы терять надежду”.

“Тогда я вызываю тебя”, воскликнула ее противница, чьи алые глаза зажглись безумным огнем. “Увидим раз и навсегда, с кем пребывает истинное благословение Лолт!”

Лириэль пожала плечами. Она так и стояла, скрестив руки, пока жрица Ханзрин читала истовую молитву, прося о каком-нибудь знаке внимания и благоволения богини. Само по себе заклинание было достаточно обычным, его каждую ночь произносили в храмах великих домов и часовне жреческой школы, Арах-Тинилита. Время от времени, Лолт награждала верующих добрыми знаками, рассыпающейся стаей пауков, созданием магического предмета, появлением экстрапланарной прислужницы, вроде йоклол, и, изредка, посещением аватара. В редких случаях враждующие жрицы использовали это заклинание, встретившись на дуэли. Если Лолт игнорировала состязание, обоих жриц убивали. Но если для одной из них демонстрировался фавор богини, она объявлялась победительницей, и могла потребовать смерти, лишения положения или чего-то худшего для поверженной противницы.

Никогда за всю свою жадную и честолюбивую жизнь Шакти не жаждала ничего так сильно, как этой победы. Она вложила в заклинание всю свою силу, всю мощь своей ненависти и ярости. Гнев ее еще больше подхлестывало полное отсутствие обеспокоенности — вообще какого-либо интереса — на прекрасном лице Лириэль. Всегда так было. То, чего страстно желала Шакти, ничего не значило для принцессы Баэнре, казалось, считавшей несомненным, что все случится так, как она того пожелает. На сей раз этого не будет, возрадовалась Шакти ощутив растущую внутри нее сумрачную мощь.

И все же…

Голос Шакти умолк перед обретавшим форму проявлением Лолт. Ее молитва была отвечена редчайшим, могущественным явлением власти Лолт — созданием аватара. Но молодая жрица не считала себя победительницей. Форма, которую избрала Паучья Королева принадлежала самой ненавистной сопернице Шакти. Сама Лолт смотрела на нее из золотых глаз Лириэль Баэнре.

Лириэль подняла потрескивающие темной энергией ладони, и направила их на застывшую жрицу. Хлынул поток силы, окутавшей Шакти. Короткая, резкая вспышка света и звука, и следом полная тишина, как бывает после удара молнии. Струйка серного пара поднялась от места, где стояла слабейшая жрица.

Хорошо проделано, поздравил Лириэль голос в ее мыслях.

Дроу медленно повернулась, все еще ощущая уходящее могущество Лолт, и стала лицом к лицу с Вестресс.

Шакти мертва? поинтересовалась иллитид.

“Вернулась в Бездну”, ответила Лириэль голосом, еще не принадлежавшим ей полностью. “Она вполне способна вернуться оттуда домой, жрицы Лолт искушены в странствиях по нижним планам. Но для тебя она потеряна, иллитид!” Вестресс пожала плечами, жест не подходящий для ее тела. Невелика потеря. Ты будешь править Руатимом какое-то время, соберешь нужную тебе силу и вернешься в Подземье. Я потеряла одну дроу, и получила другую; честный обмен.

Лириэль не стала комментировать. “Гобелен”, потребовала она. Ах, да. Ты полна противоречий, дроу. Я нахожу твое упорное стремление освободить морских эльфов весьма любопытным, особенно учитывая платок, который ты носишь на поясе, заметила Вестресс лукаво.

Небрежным жестом Лириэль признала укол. Она использовала власть Лолт; она носила вещь порабощенной нереиды. Иллитид иронизировала над ней, указывая, что методы Лириэль едва ли отличаются от используемых самой Вестресс.

Так тому и быть.

Первый парализующий удар застал Вестресс врасплох. Прежде, чем иллитид пришла в себя, прежде чем она призвала мощь собственного разума и магии, ледяная ладонь Лолт сомкнулась вокруг нее.

Белые водянистые глаза иллитиды сосредоточились на дроу, и только грубым обыденным даром зрения Вестресс наконец познала то, что не сумели сообщить ей ментальные способности: впервые за столетия она недооценила противника. Она признала ошибку, и приготовилась к смерти.

Но не таков был обычай Лолт, и мстительного существа вобравшего в себя силу темной богини.

“Ты останешься здесь, в Аскарле”, объявила Лириэль Баэнре голосом, резонировавшим мощью. “Нам может еще понадобиться подчиненная тебе информационная сеть. Но ты будешь стоять здесь до конца этого дня, вне досягаемости меча и заклинания, и увидишь уничтожение своей армии и конец твоих помыслов о завоеваниях”.

Так и случилось. Не в силах пошевелиться, не в силах сражаться, Вестресс беспомощно наблюдала, как сквозь портал проходят первые воины морских эльфов.

Глава 24 Сражение за Руатим

Кзорш замер при виде странного существа с кальмарьим лицом, и сурового выражения на лице дроу.

Лириэль указала на дверь в дальней стороне зала. “Гобелен в комнате следом за этой. Не бойся иллитида, — она бессильна. Удачи”.

Морской эльф кивнул. Он подождал, пока все его бойцы прошли сквозь портал, и Лириэль исчезла в бассейне, возвращаясь на Руатим. Кзорш надеялся, что она будет сражаться вместе с ним, но знал, почему она уходит. Не в его привычках было завидовать другим, но он надеялся, что Федор из Рашемена понимает, какое бесценное сокровище подарили ему боги.

Забрав гобелен, Кзорш полностью сосредоточился на битве. Трудно было игнорировать попадающиеся навстречу чудеса. Всю жизнь он слышал истории об утерянной Аскарле, и часть его жаждала исследовать легендарный город, отыскать сокровища оставленные эльфами, воздвигшими хрустальные стены и наполнившими город такой магией, что он мог почувствовать ее даже сейчас.

Но он отвернулся и повел свой отряд из комнаты мрамора и магии, к рабам Аскарлы. Когда они будут освобождены и вооружены, он поведет их на поработителей — мерроу. Зло должно быть выкорчевано из морей, ради всех мирных морских народов.

Эльфы и их союзники-тритоны осторожно пробирались по ветвящимся путям. В городе царила мертвенная тишина, нарушавшаяся только слабым шелестом их перепончатых ног по мраморным полам. Держа оружие наготове, они вступили в помещения для рабов, длинные коридоры шедшие вдоль клеток с пленниками.

Сначала все шло хорошо. Им попалось несколько сонных охранников, которых быстро утихомирили удары тритоньих трезубцев. Пока тритоны стояли на страже, морские эльфы принялись за работу, вскрывая замки на дверях и небольшими, острыми пилами расправляясь с цепями. Они быстро освободили первую комнату с рабами, затем вторую. В глазах даже самых измученных появилась надежда, и присоединяясь к спасителям они собирали оружие с валявшихся на их пути тел морских огров.

Шепот ветра под крыльями стал их единственным предупреждением об атаке. Навстречу пришельцам с противоположной стороны коридора пикировала стая существ — быстрых и бесшумных словно скаты, но уродство которых не поддавалось описанию. Некоторые эльфы успели броситься на пол; других, сопротивляющихся как мыши пойманные гигантскими совами, ухватили и понесли прочь каменные когти.

“Капоцинхи!” прокричал Кзорш, предупреждая идущих сзади. У его отряда не было оружие, способного одолеть горгулий — созданий оживленного камня. “Бегите! К порталу!”

Но позади уже раздавался лязг оружия и триумфальные горловые крики множества мерроу. Морские эльфы угодили в ловушку, зажатые между двумя вражескими силами.

Рейнджер бросил взгляд по сторонам. Большинство рабов были уже освобождены, и присоединились к спасителям в отчаянной схватке. Лишь несколько еще оставались, но проход к ним преграждала тройка девятифутовых морских огров.

Обнажив кинжал, Кзорш побежал к гигантам. Жутко ухмыляясь, они подняли копья и бросились навстречу бросившему им вызов глупцу. Свободной рукой эльф сорвал с пояса метательных пауков дроу, и бросил — одного, потом другого. Меткость не подвела его, двое огров мгновенно свалились, безуспешно пытаясь вырвать раздирающее их изнутри магическое оружие. Не останавливаясь, Кзорш на бегу выпустил кишки последнему.

На крючке висело кольцо с ключами; подобрав его он быстро пооткрывал двери. Пленникам не надо было объяснять, что к чему; с горящими жаждой мести глазами они кинулись к своим мучителям. Только однажды Кзорш помедлил, удивленный странно знакомым лицом высокой северянки. Но он освободил и ее, и протянул кинжал огра. Поблагодарив его мрачным кивком, она решительно направилась навстречу сражению.

Дверь последней клетки была уже открыта, но морской эльф внутри не шевелился. Думая, что тот ранен, Кзорш вошел и опустил руку на его плечо. Молниеносным движением эльф полоснул кинжалом по его ладони.

Рейнджер отпрыгнул назад, растерянно глядя на хмурое лицо его партнера и друга.

“Тебе стоило поверить дроу”, сказал Ситтл. Он снова сделал выпад, одновременно вскакивая на ноги, и устремив клинок к горлу рейнджера.

Кзорш отбил удар. “Я поверил ей, как верил тебе, пока твои собственные слова не выдали ложь”. “Едва ли”, фыркнул маленти. “Я не сделал ошибок, которые мог заметить доверчивый глупец вроде тебя”.

“Мертвый ребенок, тот которого мы нашли на корабле”, холодно сообщил рейнджер. “Ты сказал, что он твой, чтобы вызвать мое сочувствие и прикрыть прореху в своей легенде. Но я нашел настоящего отца, он сражается вместе с нами”.

“Что-то не вижу я никого рядом с тобой сейчас”.

С этой насмешкой, Ситтл атаковал серией стремительных ударов. Кзорш оборонялся, но его раненая рука теряла чувствительность, а нож скользил в мокрой от крови ладони. В считанные мгновения, Ситтл выбил у него оружие. Широкая ухмылка расплылась по так похожему на эльфийское лицу маленти. “Ты не поверишь, сколько раз я мечтал об этом мгновении”, выдохнул он.

Торжествующая усмешка исчезла, когда его голова резко откинулась назад, врезавшись в металлический прут клетки. Светлые руки ловко обернули длинные, заплетенные волосы Ситтла вокруг его шеи. Зажав косу обоими руками, северянка рванула, прилагая к импровизированной гарроте весь вес своего тела. Как ни хватался за косу Ситтл, отвести ее от горла он так и не сумел. Глаза его выкатились, язык вывалился изо рта, раскачиваясь в гротескном безмолвном контрапункте яростному боевому кличу северянки.

Милосердный Кзорш подобрал кинжал, и оборвал жизнь существа одним коротким ударом. Затем он и северянка начали пробиваться назад, к их отступавшему перед подавляющими силами отряду.

Ретнор поднял подзорную трубу, и с удовлетворением рассмотрел картину бушующего сражения. Темнеющее небо расцвечивали огненные стрелы и языки пламени с горящих кораблей. Каким-то образом Руатим не поддался на слухи о рейде, и выставил против вторжения значительные морские силы. Тем не менее, флот из тридцати лусканских боевых кораблей был более чем ровней разношерстной флотилии, вышедшей ему навстречу. Почти столь же разрушительными как огонь, и с трудом видимыми в подступающей темноте, были две водяных элементали, атаковавшие и исчезавшие, наносившие быстрые удары по руатанским судам и растворявшиеся в волнах. Водяной дух, Искор, хорошо выполняла свою работу. Ретнор широко улыбнулся, видя опрокинувшийся от мощного удара элементали драккар.

И тут, прямо перед его пораженным взглядом, море яростно забурлило, и неимоверной величины змееподобное существо поднялось над волнами — из волн. Гигантская змея воды заговорила, и рев ее был слышен даже сквозь отделявшую Ретнора от сражения дистанцию. Элементали отреагировали мгновенно. Совместными усилиями они подняли из воды корабль Лускана, наклонили, и ткнули в воду носом вперед. Затаив дыхание, Ретнор ждал когда же корабль вынырнет на поверхность.

Этого так и не случилось.

Не появились вновь и элементали. Зато водянистая морская змея направилась прямиком к ближайшему кораблю Ретнора. Она обернулась вокруг него, два, нет три кольца. Потом начала давить. Почти мгновенно деревянный корабль разломился с грохотом, походившим на летний гром. Существо исчезло в волнах, неся разбитый корабль с собой, в неведомую водяную преисподнюю породившую его.

Ретнор коротко выругался. Подобные ужасы могли означать только одно: дроу жива, и сильней чем прежде. Он направил трубу к берегу, привлеченный сверкающим над каменистыми утесами огоньком. Там, пылая на фоне ночного неба, находилась крохотная, знакомая фигурка, окутанная светом и магией. Волшебница плыла в воздухе, выставив вперед сжатые словно когти атакующего ястреба ладони. Ну что же, оставался единственный способ прижать к ногтю трижды проклятую ведьму. Старший Капитан перевел трубу на остававшиеся корабли. На одном бушевала схватка, слишком яростная для обычной: берсерки Хольгерстеда обратили свое боевое безумие против сотни лучших бойцов Лускана. И среди диких воителей с желтыми косами выделялся яростный темноволосый юнец, слишком хорошо знакомый Ретнору.

Мрачная улыбка поползла по лицу Старшего Капитана, когда он приказал рулевому подойти поближе к попавшему в передрягу кораблю. Он получит свою месть, но сначала увидит, какую цену согласна заплатить эльфийская сучка за жизнь юноши.

Лириэль плыла высоко над развалинами Интара, острые глаза эльфийки вглядывались в разворачивающуюся внизу битву. К ее удивлению, само ее присутствие, казалось, наполняло некоторых бойцов уверенностью. На корабле неподалеку одетый в алое воин указал на нее, и прокричал своим людям, что Ворон поднялась на крыло, чтобы лучше направить в смерть души их врагов. Дроу узнала голос Гламмада, Первого Топора Хастора. Однажды она спасла его от сахуагинов; дважды он говорил в ее пользу. Она только рада была выровнять счет. Поток огненных шаров понесся навстречу вражеским кораблям, обступившим суда из Хастора.

Дроу не делала пауз чтобы порадоваться успеху. С помощью заклинания она призвала воплощение воды, существо с элементального плана, способное перехватить контроль над водяными элементалями. По ее приказу змееподобное создание направило их на один лусканский корабль, затем уничтожило другой. Но затраты энергии на удержание его на этом плане были слишком велики; Лириэль буквально чувствовала, как тянет ее вниз, навстречу камням. Она быстро освободила вызванное существо, на условии что оно заберет на свой план и остальных. Морская змея с радостью согласилась, и сбежала в свой водный дом.

Но главная проблема этим не решалась: где-то неподалеку находилось нечто, достаточно могущественное, чтобы управлять обитателями элементального плана. Лириэль должна была найти это существо и уничтожить. Развязав на талии белый платок, она выкрикнула державшейся в водах поблизости нереиде приказ. Та появилась, отчаянно жестикулируя в направлении близлежащего берега.

Лириэль взглянула, и удивленно распахнула янтарные глаза. Вдоль берега танцевало, и, словно восхищенный ребенок, хлопало в полупрозрачные ладоши с каждым новым актом разрушения, удивительнейшее из виденных дроу существ. Хотя и имевшее форму женщины, под глянцевитой, прозрачной кожей чудесного создания содержался пузырящийся фонтан. Лириэль читала о водяных духах — легкомысленных и капризных, часто служащих посланниками богов, — но ни один источник не давал даже намеков на то, как с ними сражаться. Вдохновение пришло к дроу в виде воспоминания о шуточке на вечеринке, одном из простеньких заклинаний использовавшихся дроу Мензоберранзана чтобы поддразнивать и смеяться друг над другом.

“Передавай привет Амберли”, зло пробормотала дроу. Она привела в действие заклинание, и глубоко вдохнула. Приставив ладони к губам, Лириэль пропела единственную ноту, чистую и высокую как у эльфийской флейты, далеко пронесшуюся над волнами.

Водяной дух посмотрела вверх, ее прекрасное лицо выражало удивление — и боль. Тело ее содрогнулось, когда внутри заметался усиленный магией звук. Пузырьки лихорадочно забились, все сильнее и быстрей. Наконец она взорвалась, в потоке воды и стеклянистых кусочков.

Пронзительная песня Лириэль завершилась вспышкой дикого хохота. Даже сама она хорошо различила в нем нотки истерики. Она уже почти дошла до пределов своей силы, а битве не видно было конца.

Она еще не успела додумать эту мысль, когда из древнего замка под ней донесся звон клинков. Горстка усталых и израненных морских эльфов выбралась из башни, гонимая волнами хорошо вооруженных мерроу.

Лириэль почувствовала отчаяние. Бой за Аскарлу проигран; враги прорвались. Морские огры скатывались по холму к близлежащей деревне Руатим, где не было воинов чтобы встретить их. Дроу видела разрушение, которое они способны учинить, слышала истории о том, как они обходятся с женщинами и детьми, попавшими в их когтистые лапы. Чтобы предотвратить это, она пойдет на все.

Дрожащие пальцы Лириэль неловко ухватились за обсидиановый кулон; она напрягла волю и заставила онеметь душу, принимая то, во что вновь должна была превратиться.

Федор взмахнул мечом, принимая на него размашистый удар боевого топора лусканца. Выбросив свободную руку он расплющил нос противника о бородатое лицо. Гигант нелепо всхлипнул, и свалился вниз лицом на палубу.

Молодой берсерк переступил через него и оглянулся, выискивая новую цель. Под туникой жег холодным огнем его кожу Ветроход; было больно, но магия дроу действовала. Впервые за многие месяцы, Федор полностью управлял собой. Но схватка не доставляла радости, и смерти павших под его черным мечом его не волновали. Это было необходимо — защитить землю, которая была добра к нему, и Лириэль, и вести братьев-берсерков, вверившихся силе его руки и разума.

Молодой воин ловко отступил в сторону от бешено напиравшего врага. Огромный меч северянина вонзился в мачту, и там и остался, слегка подрагивая. Федор ударом руки отбросил безоружного в сторону. Тот поднялся, выплюнув зубы, и вновь бросился на него. Подавив вздох, Федор ухватился за рукоять всаженного в дерево меча, и оттянул ее на себя, заставив клинок изогнуться в дугу. С инстинктами кузнеца он отпустил оружие за миг до того, как оно сломалось бы. Меч звонко спружинил назад — как раз когда на его пути оказался бывший владелец. Рукоять меча пришлась ему как раз на уровне пояса. Взмахнув ногами, широко раскинув руки, он встретился головой с палубой, и растянулся на ней во всю длину. На сей раз, он уже не поднялся.

Следом Федор пришел на помощь берсерку Хольгерстеда, чей топор едва удерживал четырех лусканских меченосцев. Он встал с ним спина к спине, и отбивая удар меча коснулся бедра бойца заранее установленным сигналом. Еще два раза Федор отбивал удары северянина, стараясь, чтобы звон от столкновения их клинков возвышался по громкости над фоном битвы. Затем быстрым выпадом пробил его насквозь и коротким движением стряхнул с меча. Со следующим вздохом Федор развернулся, вложив во взмах черного меча всю свою силу и магию Рашемена.

Синхронно с ним воин Хольгерстеда припал на колено. Клинок Федора просвистел над головой брата — и сквозь шеи всей противостоявшей ему троицы. Ни у одного из северян не нашлось времени поставить навстречу меч, и силы остановить такой удар. Три головы слетели на палубу, все еще неся торжествующие ухмылки уверенных в победе людей. Хольгерстедец наклонился, широко расставив руки, поймал обезглавленные тела в падении и швырнул их на двух приближавшихся бойцов. Воины Лускана инстинктивно отпрянули от этого ужаса; берсерк уверенно надвигался на выведенных из колеи врагов, высоко занеся окровавленный топор.

Видя что здесь ситуация под контролем, Федор осмотрелся, как идет сражение за пределами их корабля. К ним на таранной скорости приближался еще один вражеский корабль. Стоявший на носу судна, с черной бородой и злобным весельем на лице, был Федору знаком. Лица убитых больше не тревожили его сон, но воспоминания о каждом сражении теперь оставались с ним. Он помнил тот поединок, помнил, как обрубил ему руку с мечом. Однако сейчас чернобородый сжимал меч с явственным нетерпением, впившись взглядом в глаза Федора; его корабль все сокращал дистанцию между ними.

Молодой Первый Топор объявил тревогу, посылая к борту лучников, чтобы встретить новую угрозу. Он не сомневался, что встретится с тем человеком в схватке, прежде чем сражение завершится.

В этот миг громоподобный взрыв всколыхнул море, заставив его сбиться с природного ритма волн. Федор ухватился за поручень и взглянул на берег. Что еще недавно было двумя боевыми кораблями Лускана теперь усеивало поверхность моря дымящимися осколками. На мгновение он ощутил радость и облегчение; это могла быть только работа Лириэль. Она вернулась из Аскарлы победительницей! Но когда его глаза проследили след сверкающей магии, они поднялись к небесам над Интаром и маленькой фигурке, витавшей в них. Он неверяще, с ужасом наблюдал, как Лириэль увеличивается в размере, источая силу словно берсерк входящий в боевое безумие. Никогда раньше ему не доводилось видеть облако зла подобное тому, что окружало теперь Лириэль, полное темной энергии и жестокого наслаждения. В этот миг Федор понял, что противостояние между ним и Лириэль, так долго надвигавшееся, и которому оба они отчаянно противились, все же настало. Каков будет ее выбор, он мог только гадать.

Северянка вынырнула из водного портала словно делающий вдох дельфин, и бросилась, выставив кинжал, на спину опередившего ее мерроу. Она вцепилась в него как раз когда огр завывая прыгнул через стену небольшого бассейна. Он завертелся, отчаянно пытаясь зацепить приникшую к нему женщину, как занозу повисшую как раз за пределами досягаемости его черных когтей. Она ударила еще раз, вонзив кинжал в тело. Мерроу поскользнулся в собственной крови и упал. Из воды выкарабкался Кзорш, и поразился ярости женщины. Ее холодные синие глаза остановились на нем, и ухватив его за руку она кинула куда более легкого эльфа в сторону мерроу, который как раз удивленно разворачивался, пытаясь понять почему споткнулся и упал его собрат. Кзорш среагировал с мгновенными рефлексами эльфов — поднял кинжал и приставил к нему локоть, позволяя мощи броска северянки вогнать его в цель. Пораженный мерроу захрипел, обдав морского эльфа порывом отвратительно пахнущего дыхания. Кзорш рывком вырвал кинжал и отступил в сторону от падающего огра. “Кто ты?” спросил он у воительницы восхищенно.

“Игрейн, старшая дочь Ульфа-шамана”, бросила сквозь сжатые зубы девушка. “Я не позволю этим тварям сделать с моей деревней то же, что и со мной. Твои войны будут сражаться?”

“Будут, если ты поведешь их”, ответил с глубоким почтением эльф, готовый передать командование той, чья страсть и целеустремленность превосходила даже его собственные. Он жестом пригласил ее подождать, и вместе они помогли остальным освобожденным рабам выбраться из портала. Когда появился последний, Игрейн повела отступление вниз по холму, к деревне. Ее яростный, пронзительный боевой клич предупредил и придал духу ждавшим внизу женщинам.

Они высыпали из домов навстречу атакующим морским ограм. Немногие владели мечом или изучали воинское искусство, но все рубили дрова и умели обращаться с топором; каждая резала свиней по осени и уверенно держала в руках мясницкий нож; любая работала с вилами и била рыбу молниеносными ударами. Все эти инструменты пошли в ход теперь, когда женщинам Руатима пришлось вспомнить, что они ведут свой род от воинов.

Со свирепым усердием, которому позавидовали бы многие их закаленные в сражениях мужчины, они бросились на незваных пришельцев. Бок о бок с ними сражались морские эльфы. Северянки не думали и не вспоминали, что до этого самого дня считали эльфов врагами.

Стук в дверь знакомого деревянного строения привлек внимание Кзорша. Морской эльф подбежал к темнице, где когда-то сидел вместе с коварным другом. Узнав голос внутри, он быстро откинул запор удерживавший взаперти Каладорна из Ватердипа. Рослый воин вырвал меч из кулака поверженного мерроу и вступил в бой. Следом за ним, сначала неуверенно, но с все большей страстью, два выживших охотника на тюленей пробивались сквозь ужасающий и завораживающий водоворот схватки, волной смерти прокатившейся по деревне. В этом безумии ни у кого не нашлось момента заметить, как преступная дочь Ульфа выбралась из тюрьмы и прокралась в бухту.

Когда из башни перестали появляться эльфы, Лириэль начала читать заклинание, которое навеки запечатает портал. Оно было нелегким, и еще тяжелее его делала нетерпеливая, настойчивая энергия, бушевавшая в ней темным пульсом прилива. Леди Хаоса не любила упорядоченную самодисциплину волшебства. Но Лириэль упорно продолжала, призвав всю силу, которую могла назвать своей, высвободив ее последним, отчаянным рывком. Наконец древняя башня содрогнулась. Трещины охватили основание, и крепость выдержавшая столетия обрушилась в тучу пыли и осколков. Лириэль закашлялась, окутанная облаком пыли, и инстинктивно отлетела дальше к морю. Почувствовав, как слабеет ее врожденная левитационная магия, смутно поняла, что между ней и зубцами скал внизу не осталось ничего, кроме могущества непостоянной богини.

Рука девушки поднялась, уже не управляемая ее волей, и направила темный огонь в корабль Лускана. Намасленная ткань паруса превратилась в огненное покрывало. Поблизости небольшое руатанское суденышко судорожно раскачивалось, окруженное десятком разозленных нереид. Энергия, вырвавшаяся из вытянутых пальцев Лириэль, окутала море вокруг него, мгновенно раскалив воду до кипения. Вопли ошпаренных нимф перекрыли даже грохот битвы и треск пламени на горящих кораблях.

Но для ушей Лириэль звучал лишь сумасшедший, восторженный смех в ее окутанном дымкой разуме. Лишенная защиты, растратившая все силы, молодая дроу осталась полностью открыта для мощи, удерживавшей ее в безумных ладонях. Она с кошмарной ясностью чувствовала каждую смерть, и наслаждение Лолт.

Она обещала Паучьей Королеве победу, но богиня хаоса похоже забыла о цели среди восхитительной бойни. Опьяненную кровью Лолт не заботило, кто гибнет — чужаки или защитники, мерроу или морские эльфы. В убийстве не было предназначения, и не было конца.

Поняв всю глубину своей ошибки, Лириэль горько пожалела о принятом решении. Федор предупреждал, что за могущество приходится платить; ей стоило предвидеть, что Лолт возьмет свою плату кровью.

Несмотря на бившуюся в нем боевую ярость, Федор не в силах был оторвать взгляд от дроу, летевшей над развалинами. Она никогда не казалась такой прекрасной… и такой смертоносной. Теперь уже не просто Лириэль, она стала проводником для силы чистейшего зла. Много раз он видел, как она пропускает сквозь себя магию, казавшуюся чересчур тяжким грузом для столь хрупкой на вид оболочки. На сей раз, и он знал это с уверенностью дарованной Зрением, если он не остановит ее, темное пламя поглотит Лириэль.

“Думай, думай”, приказал он себе. Углубился в свой запас легенд и историй Рашеми в поисках вдохновения, молниеносно перебирая ускорившимся в боевой ярости рассудком одну возможность за другой. Ничто не говорило ему, как бросить вызов богине эльфов.

В отчаянии Федор потянулся к Ветроходу, старинному амулету с самого начала связавшему его и дроу. С его помощью Лириэль подарила ему способность управлять берсерковой магией — и, возможно, добиться от нее доселе не испробованного.

С мрачной решимостью юноша призвал высочайшую способность берсерка, хамфарирр, с помощью которого он мог направить в битву свой дух в облике могучего животного.

Вихрь изменяющей облик магии казался ерундой по сравнению с превращением, через которое он проходил сейчас. Дух Федора вырвался из материальной оболочки с ощущением, далеко выходившим за грань боли. Оставив тело на сражающемся корабле, Федор единым желанием вогнал себя в облик гигантского ворона, и рванулся вперед, спасая Лириэль из хватки ее богини.

Глава 25 Вместе

Порыв ветра от могучих крыльев коснулся измученную дроу. Инстинктивно она подняла руку для удара, при виде летящего к ней существа размером с небольшого дракона — черноты, заслонившей звезды.

В последний момент птица ушла в сторону, лишь перья крыла прикоснулись к лицу со смутно знакомой нежностью. Она, казалось, предвидела намерения дроу; разряд смертоносной магии безвредно скользнул в ночное небо. Лириэль старалась сосредоточиться на птице. Это был ворон, с глазами цвета зимнего неба. Какой-то далекой частью рассудка Лириэль помнила тот случай, когда Ведигар напал на нее и Федора в облике гигантского ястреба. Глаза ястреба были серыми — как и Ведигара. Наконец она поняла природу крылатого создания.

Как и сила, удерживавшая ее. Ярость, могучая, ревнивая и всепоглощающая, поднялась в Лириэль как пламя. Пока гигантский ворон разворачивался для очередного захода, молодая жрица ощутила непреклонное требование богини, приказ совершить жертвоприношение, обязательное для всех следовавших путями Лолт. Прежде чем Лириэль успела воспротивиться, убийственное пламя в готовности заплясало на кончиках ее пальцев. С беспомощным отчаянием она наблюдала, как Федор летит навстречу смерти.

Но слова шамана, сказанные не так давно, прорезали туман окутавший мысли обессилевшей Лириэль. “Наши отношения с богами честнее. Мы заключаем сделку. Если бог не выполняет своей части, мы считаем ее разорванной, и идем своей дорогой. Почему смертных мы должны оценивать по высшим меркам, чем богов?”

“Победа”, прошептала Лириэль, обретая в словах Ульфа силу. “Королева Пауков, я обещала тебе победу; в ответ ты потребовала смерти того, кто единственный может добыть ее!”

Последними остатками физической силы юная дроу сорвала с шеи обсидиановый кулон и швырнула ненавистную вещь в море. Огненная магия, танцевавшая на ее пальцах, ударила вслед за ним, сверкнув с высоты в море и оставив на нем гейзер соленого пара, вздыбившегося к ночному небу.

“Я выполнила свою клятву перед тобой, Мать Лолт”, прошептала она. “Больше я не жрица. С этого момента, до самой своей смерти, у меня нет с тобой ничего общего. Клянусь в этом всей силой принадлежащей мне”. Неожиданно отрезанная от источника темной силы удерживавшей и мучавшей ее, Лириэль начала падать к скалистому берегу. Гигантские когти сомкнулись на ней с поразительной мягкостью. Опустошенная дроу позволила голубоглазому ворону унести ее прочь.

Несмотря на хаос сражения, Ретнор заметил непонятное падение ненавистного берсерка. Пока его воины схлестнулись с бойцами Хольгерстеда, он пробрался к темноволосому юнцу. Схватки, которой он жаждал, не получилось, но пойдет и так. Ретнор был не из тех, кто упускает представившиеся возможности. Капитан Лускана занес меч, намереваясь оборвать жизнь беззащитного воина одним ударом.

Безумный женский вопль заставил его замереть от неожиданности. Ему едва хватило времени перейти в защиту, прежде чем знакомая светловолосая девчонка добралась до него, вооруженная одним кинжалом, вроде тех, что используются для очистки большой рыбы. Ретнор рефлекторно отвел удар.

“Игрейн?” испугано пригляделся он к рабыне иллитида.

“Дагмар”.

Лусканец мрачно усмехнулся. Эта тварь была ему известна. Хотя он не часто сражался с женщинами, ее он убьет с удовольствием. Ее холодное честолюбие, ради удовлетворения которого она готова была убить собственную сестру, вызывало омерзение даже в каменном сердце Старшего Капитана. Но Дагмар не собиралась расставаться с жизнью так легко. С ненавистью, заставлявшей отступить даже его мастерство, северянка прижала Ретнора спиной к бортику.

“Ты проиграл — все потеряно!” завизжала она. “Игрейн живет; я обесчещена! Ты всем этим управлял с самого начала. Забери меня отсюда, пообещай мне власть в своей земле или умрешь!”

Пока она говорила, один из хольгерстедских берсерков отбросил меч, и направился прямиком к ней. На глазах пораженного Ретнора, лицо воина исказилось, покрылось шерстью. Спустя миг на месте берсерка стоял огромный волк со сверкающими синими глазами и оттянувшейся в оскале губой.

Звон оружия раздавался отовсюду, один за другим воины Хольгерстеда изменялись, присоединяясь к стае. Ретнор начал медленно отступать перед Волками Волн, легендарными защитниками Руатима.

Дагмар увидела ужас в глазах противника, и повернулась навстречу новой опасности. Дикая радость всплеснулась в ее глазах, когда она оглядела сжимающееся кольцо оборотней.

“Наконец-то она мертва”, восторженно объявила она. “Игрейн пала в сражении, и пророчество исполнила я!”

“Нет, сестра”.

Второй женский голос прозвенел над кораблем, и на борт вскарабкалась сестра Дагмар.

“Битва за деревню выиграна”, сказала Игрейн. Она пошла по палубе, протянув руки навстречу близнецу. “Наша родина в безопасности, древняя слава вернулась к нашим воинам. Между мной и тобой нет ничего вне власти прощения. Пойдем домой, сестра!”

Истина ударила Дагмар с силой одного из огненных снарядов дроу. Игрейн оживила берсерковую магию! Всегда, всегда Игрейн! Ей досталось пророчество, любовь родителей, замужество за будущим Первым Топором. Игрейн всегда оказывалась впереди нее, — даже пираты Лускана избрали ее, когда выбирали, какую из сестер оставят заложницей!

“Как же я тебя ненавижу”, низким страстным голосом сказала Дагмар. Игрейн моргнула, но медленно продолжала приближаться к разъяренной девушке. “Пойдем со мной, сестра. Пусть целители успокоят твой разум и сердце, и вернут тебя близким. Я буду говорить за тебя на Тинге, и попрошу об этом”

“Сколько еще твоих подачек мне принять? Я скорее умру, чем приму спасение в твоей глупой чести!” взвизгнула Дагмар и занесла клинок. “Так и будет”, раздался мягкий ответ. “И очень скоро, если ты не положишь нож. Волков Волн нельзя удержать надолго”.

Дагмар взглянула вниз, и впервые поняла, что воины-оборотни смыкаются вокруг не Ретнора, но ее самой. Собственно, самого капитана нигде видно не было. Он исчез, вместе с ее последним шансом стать чем-то большим, чем бледной тенью Игрейн.

Низкое рычание надвигающихся волков отдалось дрожью в полуобезумевшей девушке; еще миг, и они бросятся. Дагмар подняла глаза, поймала ищущий взгляд сестры. Подняла кинжал и вонзила его себе в сердце. С отчаянным криком Игрейн кинулась к падающей сестре.

И последним усилием Дагмар плюнула ей в лицо.

Внизу, в воде, Ретнор уверенными гребками плыл к своему кораблю. Сражение проиграно, и с ним потеряны его мечты о завоеваниях и мщении. Неудавшаяся атака на Руатим повлечет дорогую расплату. Дома ему устроят настоящий ад, извне давить будет и Ватердип и Союз Лордов. Но Ретнор переживал и худшее. Он был достаточно уверен, что удержится за позицию Старшего Капитана, возможно даже сохранит свое положение как агент Общества Кракена.

В будущем, однако, он зарекся иметь дело с темными эльфами и иллитидами. Все его поражения и унижения, доставленные этими странными женщинами, терзали его гордость. По крайней мере, его войска нанесли острову сокрушительный удар, позволявший сохранять уверенность, что завоевание Руатима свершится рано или поздно, пусть этой ночью он и проиграл.

Гигантский ворон низко кружил над руинами Интара, опустился в укромный уголок и мягко отпустил усталую дроу. Лириэль, шатаясь, поднялась на ноги, попыталась обхватить лоснящуюся шею. К ее ужасу, крылатый призрак начал таять. В человеческих глазах ворона стояло глубокое спокойствие, и выражение беззаветной любви, которое будет мучить дроу пока не истекут все отпущенные ей столетия. Она не успела заговорить, даже поднять ладонь в прощании, прежде чем ворон пропал.

Горестный вопль эхом пронесся по развалинам. Лириэль тоже слышала истории о хамфарирре, и слишком хорошо понимала, что это значит. Федор ушел, — возможно, сраженный каким-то трусом пока его покинутое тело лежало беззащитным посреди схватки, или, может быть, его блуждающий дух не успел вернуться назад. Лириэль всегда знала, что за ее путешествие придется платить дорого, но к такой цене готова не была.

Исполнив задуманное, с миром в сердце, дух Федора оставил дроу в безопасности и перенесся к кораблю, где лежало его тело. Ненадолго помедлил над Хольгерстедским судном, наблюдая за битвой и триумфом снизошедшего на его братьев-берсерков дара смены облика. Но присоединиться к ним он уже не мог. За невероятное усилие хамфарирра требовалась расплата.

Юный Рашеми ощутил знакомый зов, слишком могущественный, чтобы ему противостоять. Почувствовал на миг жалость к боли дроу, но затем оказался уже вне подобных эмоций. Сдавшись призыву, Федор наконец ощутил, как дух его сливается с магией, бывшей его наследием и его проклятием.

Глава 26 Песнь скальдов

Только после битвы выжившие руатанцы начали понимать последствия — и цену — добытой победы. Собранные против них силы отброшены, уничтожены или бежали. Магия изменяющих облик вернулась к множеству воинов Хольгерстеда. Древняя слава предков казалась вновь досягаемой. Это придавало мужества выжившим, занятым мрачным подсчетом потерь, и оплакиванием мертвых. Песни скальдов будут долгими, но, по крайней мере, в них будет петься о храбрости и славе.

Как и предполагала дроу, Федор оказался среди тех, чьи безжизненные тела принесли с кораблей. По непонятным ей причинам, Лириэль не в силах была отдать его погребальному костру. Взяв его холодные ладони в свои, она призвала врата перенесшие их к подножию Дитя Иггсдрасила.

Пока она сидела, склонившись над телом дорогого друга, воспоминания о прошлом непрошеными прокрались в разум Лириэль, принеся с собой искушение сильнее всех предыдущих. В ее привычках было подчиняться первому импульсу, но сама идея была столь непомерной, что заставила ее затаить дыхание: могущественный служитель любой веры может воскрешать мертвых. Она может обратиться к Лолт с просьбой даровать ей последнее жреческое заклинание — способное вернуть Федора!

И почему нет? страстно спросила она себя. Что такое зло Лолт, по сравнению с добром утраченным с его безвременным уходом? Все, что совершил Федор на Руатиме, все, что он еще может сделать для своей родной земли — разве не перевесит это цену еще одной молитвы богине дроу?

Но, думая так, Лириэль уже понимала, чего хотел бы от нее Федор. Он умер, вырывая ее из власти Лолт; она не обесчестит его поступок, ни его самого. И, к своему удивлению, Лириэль поняла, что связывает ее и собственная клятва.

“Честь”, тихо произнесла она, поняв оставленное ей Федором наследство. У нее осталось это, и ее воспоминания, и Ветроход. Она оставит амулет как зримое напоминание ее обещания: никогда не искать могущества во зле, как бы ни были достойны цели.

Ветроход все еще висел на шее Федора. Лириэль бережно сняла цепочку, и взяла амулет в ладонь. К ее изумлению, он пульсировал энергией. Берсерковая магия, заключенная внутри была все еще сильна!

Достаточно сильна, возможно, чтобы захватить блуждающий дух в свои зачарованные глубины?

Едва смея надеяться, дроу раскрыла амулет и высвободила плененную магию — и, может быть, нечто куда более драгоценное. Взгляд ее метнулся к темнеющему небу, и к серебристой полоске новой луны, поднимавшейся над поляной. Не задумываясь, она встала и начала танцевать, зная, что такова молитва к богине совсем иной природы.

Федор пробуждался медленно, в странно непослушном теле, пока не восстановил в памяти сражение и опаснейшую смену облика, на которую пошел. Из дальнейшего он не помнил ничего. Заморгал, что также принесло боль, пытаясь сфокусировать зрение.

Слабый свет коснулся его глаз, вызвав на лицо медленную улыбку. На поляне Лириэль танцевала в лунном свете. Серебристое сияние Эйлистраи облекало ее сверкающим плащом, и облако зла, окружавшее ее во время битвы, исчезло без следа.

“Вороненок”, позвал он тихо.

Дроу прервала танец мгновенно, и серебристый свет слетел с нее как испуганый олень. Только глаза ее горели — странно, сосредоточено, — когда она подошла к воину Рашемена. С одной вытянутой ладони качался Ветроход.

“Возвращайся в деревню”, произнесла она тихо, но голосом, несшим в себе силу приказа. “Там ты найдешь круг скальдов, распевающих истории о героических мертвецах Руатима. Вызови боевую ярость, и заставь их замолчать!”

Долгий миг Федор смотрел на дроу, отчаянно боясь, что она потеряла разум — а возможно и душу — под грузом данного Лолт могущества. Потом заметил радость в ее глазах, и тогда до него дошло, что он не чувствует принуждения ее команды.

Оба они освободились наконец.

“Останьтесь с нами, живите на Руатиме”, предложил Аумарк Литил, стоявший у края воды вместе с рашеми и дроу. “Здесь для вас обоих найдется почетное место”.

Прошли дни после сражения, и жизнь на острове возвращалась в обычное русло. Федор окинул взглядом теперь такие знакомые места, деревню за бухтой и холмы, отбрасывавшие длинные зеленые тени. В этой дикой и воинственной земле он нашел настоящий дом, и с удивлением обнаружил, что расставание дается ему нелегко.

“Ведигар почти здоров, и сможет выбрать наследника среди множества сильных обликом. Он освободил меня от клятвы; честь обязывает меня вернуться в Рашемен”, ответил он просто.

Аумарк кивнул, понимая веления долга. “А ты?” спросил Первый Топор повернувшись к Лириэль. “Ты слышала, что Гламмад предложил передать правление Хастором Ворону. В древностиих деревней правили рунные чародеи; похоже, весь Руатим стремится вернуть древнюю славу”.

“Благодарю, но нет”, ответила дроу без сомнений или сожаления. “У меня есть собственные обязательства. Необходимо найти жреца, который сможет расплести гобелен и освободить из него души эльфов и людей. Еще мне надо подобрать учителей для одного морского эльфа. У Кзорша несомненно есть талант к магии, но я не обладаю терпением или мастерством чтобы обучать его. Делать — это одно, учить — совсем другое”, пробормотала она с ноткой злости. “Я-то знаю, сколько моих учителей отступились в отчаянии!” Федор прикрыл губы ладонью, скрывая ухмылку, поскольку не сомневался, что дело обстояло не совсем так, как говорила Лириэль. Он не мог вообразить неудержимую дроу послушной ученицей.

“Нам пора идти”, сказал он, положив ладонь на плечо Лириэль.

Она кивнула, и легко пробежалась по доске, перекинутой на палубу ждущего их корабля. Руатанский экипаж явно приободрило их присутствие; однако три человека из Ватердипа — величественный Каладорн и два охотника на тюленей — поглядывали на темную эльфийку со смесью ужаса и неприязни.

При виде этого Федор, проследовавший на корабль за Лириэль, вздохнул, покоряясь неизбежности. То уважение, которое она завоевала на Руатиме, досталось нелегко; она наверняка понимает, что жизнь в любом другом месте будет бесконечной борьбой. Он гадал, почему дроу так решительно настроена покинуть остров, но не смел надеяться, что разгадка будет той, которую он больше всего мечтал услышать.

Той же ночью в их каюте он спросил, почему она отказалась от возможности править на Руатиме.

“Я увидела, что может сделать власть, и больше не желаю с ней связываться”, мгновенно ответила Лириэль, довольной кошкой потягиваясь в его руках. “Мне достаточно быть волшебницей, и искать приключений. Я не обладаю честолюбием — и желанием — властвовать где либо. И не буду!” с жаром пообещала она.

Однако Федор полагал иначе. Он давно подозревал, что девушка предназначена для роли великой правительницы, — свое недолгое магическое рабство он считал тому свидетельством. Но, будучи умудрен не по годам, оставил свое мнение при себе. И, ставя нужды Лириэль превыше собственных, скрыл свое глубинное разочарование от ее ответа. “А после Ватердипа, куда? Вернешься в Скуллпорт, и займешь место среди избранных Эйлистраи?” спросил он.

Дроу отпрянула, будто от удара. “Я думала отправиться с тобой в Рашемен”, сказала она с тихой гордостью. “Или там тебя кто-то ждет?”

Радость хлынула в сердце юноши. Он быстро взял ладонь Лириэль и поднес ее пальцы к своим губам. “Конечно я хочу, чтобы ты осталась со мной! Но я знаю, что ждет тебя в мире, и не попросил бы тебя идти этим путем, если ты сама так не решила. Как бы ты не выбрала, пока я живу, для меня не будет другой” поклялся он.

“И для меня”, ответила дроу. Когда она сообразила, что сказала, на ее лице появился почти комичный растерянный ужас. “Один мужчина”, пробормотала она задумчиво. “Боги — это же противоестественно. Это просто невозможно!”

Не в силах удержаться, Федор зашелся в хохоте. “Я постараюсь не дать тебе заскучать”, пообещал он весело. “И может тебе принесет облегчение узнать, что люди не живут так уж долго”.

“Сколько?”

Он пожал плечами. “Лет шестьдесят, может семьдесят”

“Всего-то? Ну хоть какое-то утешение” кисло заметила Лириэль, искоса бросая на него ехидный взгляд. “Хорошо знать, что всему есть конец!”

Федор хмыкнул, видя истину в ее золотых глазах и проворных ладонях. Видимо, Лириэль примирилась с идеей моногамии. По крайней мере, она точно собиралась извлечь из ситуации все возможные выгоды.

Много позже, держа в объятиях спящую дроу, он размышлял о лежащем перед ними путешествии. Борьба предстояла им обоим, темные эльфы были известны — и ненавидимы — на его страдающей родине. Его осажденные со всех сторон родичи ужаснутся при виде эльфийки, которую выбрали судьба и сердце Федора. Опасностей, предстоявших им, было множество; радости — только те, что они найдут вместе и друг в друге.

Однако Федор не сомневался, что этого хватит им обоим. Что до перспектив Лириэль, он упрекнул себя за то, что так легко усомнился в них. Эльфийская девушка была упорна, изобретательна, и ее лукавое очарование трогало не только его сердце.

“Как много времени тебе понадобится”, шепнул он шутливо, “прежде чем ты станешь править среди Колдуний Рашемена?”

Словно отвечая ему, губы Лириэль изогнулись в понимающей улыбке. Сначала Федор решил, что его слова разбудили всегда держащуюся начеку девушку. Но при виде ее сна, понимание медленно пришло к нему, наполнив покоем, невыразимым словами.

Что за грезы наполнили радостью ее сон, Федор не мог сказать, но знал точно: все-таки дроу узнала, что значит мечтать.

Каннингем Элейн Крылья ворона

С признательностью — Тодду Локвуду (Todd Lockwood), великолепному художнику. Спасибо ему за то, что он попытался увидеть Лириэль моими глазами, — и за то, что преуспел в этом сверх всяких ожиданий. Всякий раз, взглянув на обложку «Паутины», я бываю потрясена мгновенным узнаванием!

Благодарю Боба Сальваторе, чьи благородство и великодушная поддержка сделали путешествие в страну темных эльфов немножко менее пугающим, чём оно могло бы быть.

Наконец, спасибо читателям, которые все последние годы требовали окончания истории про Лириэль.

Эта книга посвящается памяти моей бабушки, Франчески Свитовской, умевшей толковать сны и петь старинные песни, с которой мы были родственными душами — и прежде, и теперь. В Рашемене она была бы как дома. Дзенькуе, бабка.

Вступление ТУПОЙ МЕЧ

Битва при Иммил Вейл, Рагиемен, ВК 1360

Останки древнего дерева стерегли западную границу Иммил Вейл. Могучий ствол, почерневший от давних пожарищ, был необъятным, точно башня волшебника. Перекрученные бурями сучья, лишенные листвы и острые как копья, торчали во все стороны, будто ветвистые рога горного лося, собравшегося отбиваться от стаи волков.

Теплый туман клубился у подножия, а высоко в кроне слабый свет струился из портала в виде арки, полускрытого среди иззубренных сучьев мертвого дерева. Три одетые в черное фигуры стояли под этой аркой: Колдуньи Рашемена, стражи осажденной врагами страны.

Они озирали невероятной красоты место — глубокую узкую долину, что расположилась к северу от горного хребта, именуемого Текучие Скалы. Зимы в Рашемене долгие и суровые, но здесь царила вечная весна. Горячие источники клокотали и курились паром среди камней. В долине росла густая мягкая трава и теплый воздух был напоен сладкими медовыми ароматами цветов. Неумолчно журчали хлопотливые быстрые ручейки, хвалясь своими приключениями во время странствий среди суровых скал. Колдуньи — хранительницы этой цитадели — обычно приступали к своим занятиям под звуки птичьих голосов. Сегодня же мимо не пролетела ни одна птица, не прозвучала ни одна песня. Даже шум бурных потоков, казалось, был сегодня как-то странно глух. Как и Колдуньи, долина в молчании ожидала Смерть.

В центре троицы стояла Зофия, полная пожилая женщина, которую в какой-нибудь другой стране могли бы принять за неунывающую деревенскую старуху. Здесь, в Рашемене, отлор — старшие среди Колдуний — черпали магию из самой земли. Весна — это, конечно, всегда обещание, но ни один рашеми не стал бы отрицать, что и зима наделена своей силой и красотой. Зофия держалась царственно, как и две сопровождающие ее хатран: искусные Колдуньи, обе уже в летах. Эти трое составляли могущественный союз и были готовы соединить свои магии в единое целое. Другие такие же группы стояли наготове на скалах, их одеяния темнели на фоне снега.

Острые, живые синие глаза Зофии разглядывали людей, готовящихся к битве там, внизу. Все шло как должно. Боевые дружины подошли из многих поселений, и каждая из них — под собственным ярким знаменем. Берсерки, как и обычно, выдвинулись вперед, но сегодня все они сидели на свирепых косматых рашемаарских лошадях. Яростные пешие атаки пронзительно кричащих берсерков, перед которыми столь быстро таяли мужество и решимость врагов, оказались не слишком эффективны против всадников Туйгана. Сегодня воины Рашемена будут сражаться с верховыми — верхом.

Всеми этими силами командовал сам хуронг. Взгляд Зофии задержался на нем, и она с болью отметила, что Железный Господин уже совсем старик и его некогда могучие плечи согнулись под тяжестью лет. Она представила его широкое обветренное лицо, испещренное морщинами — следами прожитых лет — и шрамами, знаками боев и побед.

Колдунья внезапно запустила руку в суму, висящую у нее на поясе, и нащупала древние кости с вырезанными на них рунами, в надежде провидеть, сможет ли старый воин одержать еще одну победу.

Нет. Хотя Хайармон Хассильтар и возглавляет воинов, отлор здесь она. И это ее битва — закончится ли она победой или поражением, а любая Колдунья, вздумавшая узнать свое будущее, накличет лишь несчастье.

Зофия поспешно убрала руку из сумы и легонько поплевала на пальцы, потом трижды, сжимая кулак, резко отряхнула руку. Другие Колдуньи никак не отреагировали на этот небольшой ритуал. Для рашеми такие вещи были столь же привычными, как детский смех или зимняя простуда.

Однако совершенный обряд не смог рассеять неясных опасений Зофии. Глаза ее обратились туда, где собирались берсерки Черного Медведя верхом на выносливых угольно-черных лошадках. Возглавлял их Марион, фирра селения Дерновия, сам похожий на медведя, такой же черный, косматый и свирепый, как и его полудикий боевой конь.

Сердце старой Колдуньи согрела волна гордости. Хоть она и была отлор среди Колдуний рашемена, всякий раз, когда она думала о том, чем послужила этой земле, мысли ее обращались к Мариону, ее единственному сыну. Как быстро вращается колесо судьбы, как скоро мальчики становятся воинами! Ее ребенок — уже седеющий ветеран, и рядом с ним едет его собственный сын, Фиодор, который, хоть ему нет еще и двадцати, уже четыре зимы сражается среди берсерков Рашемена.

Томительное предчувствие беды еще усилилось. Зофии за последние годы не раз доводилось слышать о Фиодоре. Сначала о подвигах юного берсерка рассказывали с удовольствием, к которому вскоре стало примешиваться нечто вроде благоговения. В последних же нескольких историях, дошедших до ушей Зофии, звучала некая опасливость, чувство, которое рашеми испытывают крайне редко, и уж тем более не спешат в немпризнаваться.

Глаза ее не отрываясь смотрели на внука, когда начал нарастать далекий гул, похожий на рокот боевых барабанов. Берсерки запели свою песнь, призывая боевую ярость. Песнь эта обретала силу и мощь, а вместе с ней — и люди, которые пели ее. Лица их налились кровью, темные волосы встали дыбом над свирепыми лицами, словно взлохмаченные внезапным ветром. Иллюзия, создаваемая магической боевой яростью, коснулась даже лошадей, которые вдруг обрели размеры и крепость рыцарских коней в бронированных доспехах.

Хуронг высоко вскинул руку, сдерживая рвущуюся в бой волну. Зофия знала его стратегию: когда начнется атака, Колдуньи своими волшебными кнутами должны будут отсечь передние отряды врага от следующих сзади, отрезать им путь к отступлению, ссадить их с коней и вынудить биться на земле Рашемена пешими.

Губы Зофии скривились в угрюмой усмешке. Скоро захватчики узнают, что эта земля — сама лучшая своя защитница.

Вот показался враг, и Колдунья перестала улыбаться. Впереди, перед конниками Тушана, катился большой отряд пеших воинов.

Странно, что их так много. Туйганцы и их кони почти так же неразделимы, как две половинки кентавра. И хотя выросшим в тундре лошадкам недоставало ярости рашемаарских скакунов, это были смышленые и преданные существа, остающиеся со своими седоками до самой смерти.

И внезапно Зофии открылась правда.

— Дирнецкиты,— тихо произнесла она, взглянув на стоящих рядом Колдуний. — Туйган ведет против нас лишенных души.

Две женщины побледнели. На этой земле зомби встречались редко, и их очень боялись. Колдуньи торопливо начали соответствующее песнопение. Зофия присоединилась к ним, обращаясь к духам, что обитали в ручьях, и деревьях, и скалах этой зачарованной долины. Слив свои голоса в один, они просили духов покинуть ненадолго свои дома, вселиться в тела мертвых врагов и сделать их послушными воле Колдуний. Их магия достигла долины, сплелась с клубящимся туманом, рябью побежала по весенним лугам.

Но духи, в последние два года становившиеся все более и более капризными, не ответили вовсе.

Орда неумерших мертвецов, шаркая ногами, тащилась вперед. Всадники держались позади, оставаясь в пределах большого пятна по-зимнему жухлой травы, казавшегося синяком на теле земли.

Голос Зофии впервые дрогнул.

— Как это могло случиться? — прошептала она.

Тайна мест, в которых магия умерла, оберегалась очень старательно. Говорили, что туйганцы — мастера по части пыток, но ей казалось невозможным, чтобы рашеми выдал этот секрет при любых обстоятельствах.

Фраэни, младшая из трех, молча рассыпала перед собой полукругом соль — защиту от злого волшебства.

— Это все Смутное Время, — нараспев произнесла она, — когда Трое безмолвствовали, а давно умершие герои вернулись на землю. С тех пор наша сила уже не та, что прежде.

Отлор быстрым движением ладони отмахнулась от очевидного.

— Но остальной долины смерть магии не коснулась. Духи места — телторы — здесь. Я чувствую их. Но только не могу установить с ними контакт.

— Это все равно что петь вместе с сестрами на Скалистой Вершине, — сказала третья колдунья, кивая в сторону самого дальнего их аванпоста. — Мы видим их, но не слышим друг друга.

— Именно так, — угрюмо согласилась Зофия. — Что ж, продолжим. Командуем кнутам!

Десятки многоголовых гидр — оружие, созданное из магии и черной кожи, ~ возникли в воздухе. Их широкие, оправленные в металл кончики взметнулись вверх, потом изогнулись дугой и со свистом рванулись вперед. Громкие щелчки, будто слившиеся воедино молния и гром, раскатились над долиной и пошли гулять затухающим эхом от скалы к скале. Каждый кнут прорезал в телах наступающих врагов глубокие бескровное раны.

Зомби продолжали приближаться.

Колдуньи взялись за руки и выкрикнули одно-единственное звонкое слово. Из земли смертоносными гейзерами вырвался пар. Воздух наполнился зловонием гниющего мяса, но зомби не замедлили наступления.

Черные крылья заполонили небо, это откликнулись на зов Колдуний вороны. Они пикировали на живые трупы, драли их когтями, вонзали клювы в невидящие глаза. Зомби отбивались от птиц, летели перья. Наконец вороны прекратили эту бесплодную битву и взмыли в воздух, кружа и бранясь.

Мертвые воины приближались.

Одна из Колдуний, стоявшая на ближнем от зомби уступе скалы, выпустила по ним струю волшебного огня. Но оружие не долетело до цели. Плотное облако тумана, принявшее форму дракона, взлетело из ручья, широко разевая челюсти. Оно метнулось навстречу пламени и проглотило его. Струйки пара вырвались из его ноздрей, и создание погрузилось обратно в воду.

— Глупо, — пробормотала Зофия. — Нельзя защитить землю, атакуя ее же. Или мы маги, готовые уничтожить все, что угодно, ради создания того, что захотим?

— Эти чудовища не принадлежат ни к природному миру, ни к миру духов, — возразила Фраэни. — Как нам сражаться с ними?

Старая Колдунья кивнула в сторону нетерпеливых берсерков:

— Теперь это их бой.

В этот миг Железный Господин дал знак своим людям начинать сражение. Несколько фэнгов пришпорили коней, пуская их в галоп. Зомби падали под ударами копыт и взмахами мечей.

Они не умирали, как умирают люди. Они увлекали лошадей за собой, и костлявые пальцы продолжали цепляться, хватать и рвать даже после того, как конечности были отрублены от туловища. Многие воины продолжали гнать коней вперед, не подозревая, что отрубленная рука, точно паук, уже подбирается по лошадиной холке к седоку.

На глазах Зофии хуронг взмахнул мечом и рассек одного из зомби надвое пониже грудной клетки. Верхняя половина его покатилась прочь, она отчаянно размахивала руками, ища, за что бы ухватиться. Ей удалось уцепиться за летящую по ветру длинную конскую гриву, потом половина зомби ухитрилась подтянуться и обхватить шею лошади руками. Зубы твари задвигались, голова яростно задергалась, перегрызая горло животного. Тем временем нижняя половина и ноги продолжали тащиться вперед, в самую гущу боя, и серые кишки волочились за ней. Один из черных коней налетел на обрубок и оступился. Его всадник слетел наземь и быстро исчез под массой живых мертвецов.

И куда бы Зофия ни взглянула, везде бесконечно и страшно повторялось одно и то же. Она прикрыла глаза рукой и кинула взгляд на дальний край поля боя. Туйганские всадники оставались на прежнем месте, на том клочке земли, где умерла магия, где их не мог достать ни один волшебный кнут, ни одно заклинание. Она ожидала, что это может случиться — если не предвидела, то чувствовала, — но думала, что это не имеет значения. В конце концов, духи могут бродить где пожелают.

Но почему же тогда они молчат?

Она почувствовала, как оступился конь под Марионом, ощутила, как ее сын очутился на земле, еще до того, как глаза ее отыскали место, где пролилась его кровь. Меч его взлетал снова и снова, яркая вспышка среди извивающихся, тянущихся к нему рук лишенных души чудовищ, стащивших его с седла. Самого его она видеть не могла, но огонь его души ярко пылал и в ее сердце.

И угас, как потушенная дуновением ветра свеча.

Скорбный крик, исполненный глубокой душевной муки, вырвался из груди старой Колдуньи, скорбный плач по Мариону — ее первенцу, ее ребенку, частице ее сердца! Две младшие женщины обняли ее за талию, поддерживая, и подхватили ее плач, обращая его в силу.

Внезапно налетевший вихрь подхватил около двух десятков зомби и отшвырнул их назад. Берсерки, на которых только что нападали эти твари, тут же бросились в атаку, не обращая внимания на полученные раны.

Зофия с трудом совладала с охватившим ее горем и нашла глазами Фиодора. Он все еще оставался в седле, и ветер подхватил его крик ярости и гнева, вторивший ее собственному горным эхом. Конь его вилял, бил врагов копытами, хватал зубами. Вот Фиодор могучим ударом отшвырнул сразу нескольких зомби и, пустив лошадь в галоп, пробился к телу павшего воина. Юноша на скаку соскочил с коня, тот резко отвернул, а Фиодор наклонился и подхватил меч своего отца.

Взмахнув мечом, он свирепо взревел и ринулся в бой. Он мчался вперед, кося врагов, будто крестьянин — рожь. К изумлению Зофии, он прорвался сквозь их смертоносный строй и продолжал бежать к ждущим в стороне вражеским всадникам.

— Вот это отвага! — ликующе бросила Фраэни. — Но что может один меч?

Фиодор, точно услышав слова Колдуньи, вогнал меч в висящие на спине ножны и побежал дальше. Он схватил один из оказавшихся бесполезными колдовских кнутов, все еще висевших в воздухе, и взмахнул им. Все три Колдуньи затаили дыхание. И в таком же изумлении замерла вся долина, поскольку Колдуньи и воины увидели невозможное. На миг время остановилось…

Полосы черной кожи метнулись вперед с такой скоростью, что показались одним размытым серым пятном.

Первый удар Фиодора настиг туйганского всадника, и кнут обернулся вокруг его тела, сокрушая кости. Когда рашеми рванул кнут на себя, на нем остались узкие полоски вырванной плоти. Лошадь туйганца шарахнулась от громоподобного хлопка и внезапно хлынувшей фонтаном крови и сбросила тело своего седока прямо на другого всадника.

Фраэни выдохнула проклятие и сделала резкий жест, предназначавшийся для рашеми, презревших важнейшие законы страны. Поймав скептический взгляд Зофии, она сказала, оправдываясь:

— Этот мальчик сумасшедший! Взять в руки кнут Колдуний — это смерть!

— Да, он сумасшедший, — согласилась Зофия, — да, это смерть — и хвала Троим за это!

Теперь и остальные берсерки двинулись вперед, держась в стороне от туйганских мечей и бьющих копытами лошадей. Фиодор продолжал свой самоубийственный путь, хлеща кнутом, сбивая захватчиков с седел, заставляя их коней ударяться в паническое бегство.

Оставшиеся пешими захватчики мало что могли поделать против охваченных боевой яростью защитников Рашемена. Фэнги вытеснили их из круга, где магия была бессильна, прочь, в долину. Там их встретили кнуты Колдуний, чья смертоносная песнь присоединилась к свисту кнута в руках Фиодора. Они погнали туйганцев к Имильтуру, навстречу поджидавшей их там армии.

Когда все было кончено, Зофия отпустила Колдуний на поле боя, искать раненых и помогать тем, кого еще можно было спасти. Это была тягостная и опасная работа — отделять раненых от мертвых, а мертвых от неумерших. Трудиться им предстояло не в одиночестве: небо уже потемнело от воронья, а из сгущающихся теней Ашенского леса доносился голодный волчий вой.

Зофия поспешила погрузиться в колдовской транс, скользнув в серый мир, отделяющий царство живых от обиталища душ. Она обратилась к сестрам, охраняющим сторожевые башни Ашена. Они должны знать, с чем им предстоит столкнуться.

Она быстро коснулась разума первой из стражниц, Колдуньи, стоявшей в портале на границе миров, и без слов сообщила ей все, что было необходимо. Предупредив эту башню, она обратилась к следующей, потом еще к одной. В третьей по счету башне не оказалось погруженной в транс Колдуньи, охраняющей портал. Вместо нее Зофия наткнулась на хаос бесприютных душ…

И вспышка чужой силы отшвырнула ее через всю комнату.

Серый мир взорвался белымвсполохом боли, и заним наступила тьма.

Зофия не слышала, как пришли воины, и не знала, у кого хватило наглости влить ей в глотку добрый глоток джуилда. Задыхаясь и отплевываясь, она пришла в себя, и первыми ее словами были несколько отборных выражений, которым она научилась в солдатских шатрах.

Тонкая, но сильная рука поддержала ее и помогла подняться.

— Прибереги их для Туйгана, Зофия.

Колдунья сфокусировала взгляд на лице старого хуронга, потом мельком взглянула на бледного юношу, стоящего в двух шагах позади него. И вновь посмотрела на хуронга.

— Мы выиграли еще одну битву, Хайармон Хассильтар. Наверно, нам всем стоило бы выпить.

— Время праздновать еще не пришло, — холодно ответил хуронг. — Юный Фиодор нарушил боевой порядок и заслуживает соответствующего наказания;

Зофия иронически рассмеялась.

— Нарушил порядок? Или глаза твои настолько ослабели, Хайармон, что ты спутал наших берсерков с Пурпурными Драконами Кормира? Люди Рашемена не маршируют в бой строем, будто муравьи.

Лицо старика пошло пятнами.

— Волки и те нападают более организованно и дисциплинированно!

— И менее яростно, — парировала она, кивая на Фиодора. — Этот молодой воин переломил ход сражения. Ты знаешь это.

— Этот молодой воин опасен, и ты знаешь это. Он не хозяин самому себе. Кто в здравом уме посмеет завладеть кнутом Колдуний?

Железный Господин потянулся к длинному темному мечу, висящему у него за плечом, и бросил оружие на пол. Меч упал на камни с глубоким гудящим звоном, точно ударили в басовитый колокол по покойнику.

— Я не отрицаю, что юный Фиодор выполнил свой долг, — сказал хуронг уже мягче. — Теперь я должен выполнить мой, а ты — твой.

Это был закон страны, порожденный суровой необходимостью, и Зофии нечего было возразить. Она коротко кивнула, и соглашаясь, и не соглашаясь с ним. Железный Господин склонил голову и быстро вышел.

Она нагнулась и подняла меч. Держа его на вытянутых руках, она оглядела клинок, прямой, гладкий, сделанный так же искусно, как и любое оружие Рашемена. И он был тяжел — даже в пору молодости она не могла удерживать его на весу дольше минуты. Такими мечами почти невозможно сражаться — разве что в приступе ярости берсерка. И он не был заточен. До сути, это была дубинка, а не, рубящее оружие. Берсерк, чья боевая ярость вышла из-под контроля, становится опасен для себя, как и для других, а для любого рашеми величайшее бесчестье — погибнуть от своей собственной руки, от своего собственного меча.

Она повернулась к молодому мужчине и, увидела в его глазах угрюмое согласие. Прежде чем она успела заговорить, в дальнем углу комнаты замерцало темное магическое облако, потом оно обрело плоть, застыло, затвердело. Тела трех Колдуний Рашемена — женщин, чья смерть едва не убила и Зофию, — вернулись в цитадель.

Зофия выронила черный меч и бросилась к павшим сестрам. Разум ее отказывался видеть все раны, понимая только, что они зверски убиты. Две еще были в черных масках, которые Колдуньи надевали, отправляясь в путь, а иногда — перед тем как приступить к заклинаниям. Маска третьей висела на поясе. Лютая смерть не исказила ее лица, оно было юным, прекрасным и очень знакомым. Это было лицо, которое Зофия видела, когда девушкой гляделась в гладь пруда или в серебряное зеркало.

Чувствуя, как разрывается сердце, Зофия упала на колени и отцепила маску от пояса. Лицо женщины изменилось и стало лицом Жанны, ее сестры-близнеца. Зофия нежно отвела прядь седых волос и зашептала молитву, помогая душе сестры отыскать дорогу.

Долг пересилил эту новую боль. Недрогнувшими пальцами Зофия прицепила маску себе на пояс. Позже она позовет Фраэни, отдаст маску и отправит ее охранять сторожевую башню. Жанна была одной из самых могущественных Колдуний страны и хранительницей множества сокровищ. Кроме Маски Данигара ей был доверен Жезл Желаний из черного дерева и поручено узнать тайну древней силы, сокрытой в амулете, именуемом Летящий На Крыльях Ветра.

Ужасное предчувствие беды охватило Зофию, и рука ее скользнула за высокий ворот одеяния сестры, нащупывая пальцами цепочку. Ее не было — амулет забрали маги, убившие Жанну.

А с ним исчезла и мечта сестры. Как утверждали старинные сказания, в Летящем На Крыльях Ветра таились силы, способные соединять и разрушать, исцелять и убивать. Жанна была уверена, что он должен сыграть свою роль в возрождении магии Рашемена.

Бремя горя стало вдруг непосильным для Зофии. Комната начала кружиться и расплываться, и ее собственная душа страстно устремилась прочь, вослед душе ушедшей сестры.

— Бабушка?

Это слово, произнесенное глубоким, звучным басом, резким толчком вернуло ее обратно. Зофия одним мягким движением поднялась на ноги, привычно надела на лицо маску спокойного величия и повернулась к Фиодору.

Молодой воин был бледен и измучен, его покачивало. Чудом было, что ой вообще мог стоять. Слабость, обрушивающаяся на воинов Рашемена после приступа боевой ярости, бывала по-своему не менее опустошительна, чем безумие берсерка.

Гордость и горе смешались воедино в сердце старой Колдуньи, когда она в последний раз смотрела на своего внука. Фиодор — истинный сын своего Отца, сильный мужчина, славный воин. Хоть он и молод, уже поговаривали о том, чтобы сделать его командиром фэнга. С тяжелым сердцем она вновь взяла тупой черный меч, держа его плашмя на вытянутых руках.

— Ты добыл славу Рашемену, — тихо произнесла Колдунья и удивилась, что смогла выговорить эти ритуальные слова уверенно. И все же она с трудом сглотнула, прежде чем сумела закончить фразу: — С честью прими свой последний бой.

Он взял у нее оружие, без колебаний принимая смертный приговор. Почетная смерть, да, но все равно смерть. Зофия подняла руку, чтобы благословить его, как положено благословлять мертвых и умирающих, но, как она ни старалась, не смогла начертать ритуальный жест.

На долгий миг старая Колдунья и молодой воин словно застыли, потом рука Зофии тяжело упала вниз.

Слишком много смертей.

Ее сума с гадальными костями чуть шевельнулась, словно древние кости в ней сами собой задвигались. Зофия сунула в нее руку, вытащила пригоршню камушков с вырезанными на них символами и кинула их на пол.

Они легли вокруг юноши ровным кругом. Мгновенно его окружили полупрозрачные, стремительно меняющиеся образы, их было слишком много, и они были чересчур скоротечны, чтобы Зофия смогла распознать их. Одним из тех, что успело выхватить ее сознание, был ворон с золотыми глазами, на шее его висел древний амулет, затертый, потускневший золотой кинжал, покрытый рунами.

— Летящая На Крыльях Ветра, — вымолвила она и услышала силу, наполнившую ее слова, подобно порыву ветра в зимнем лесу — силу видения. — Ты отыщешь Летящую На Крыльях Ветра. Она может соединять и разрушать, исцелять и убивать. Ты вернешь ее в Рашемен, а она вернет тебя домой.

Образы, окружавшие Фиодора, растаяли, и сила, вошедшая было в Колдунью, исчезла, будто уходящая буря.

— Летящий На Крыльях Ветра, — повторила Зофия уже своим собственным голосом, отвечая на замешательство, отразившееся на лице внука. — Это древнее сокровище нашего народа. Ты должен найти его и вернуть мне.

Воин в ответ уныло улыбнулся. Он поднял черный меч и провел рукой по лезвию, потом показал ей ладонь, на которой не осталось и следа.

— Было объявлено, что я найдеска, тупой меч. По рашемаарским законам я мертв.

— И это избавляет тебя от необходимости повиноваться отлор? — едко поинтересовалась она. — Если я говорю, что ты пойдешь, значит, пойдешь.

Губы Фиодора сжались.

— Я подчиняюсь нашим обычаям и традиции. Всякий берсерк, который не может управлять своей яростью, заслуживает смерти, — спокойно произнес он, — но чем я обесчестил себя, бабушка, что ты осуждаешь меня на изгнание?

— Что ж, тогда считай это даджеммой, — сказала она, имея в виду путешествие, которое совершает вся рашемаарская молодежь на пороге возмужания.

— Никто из молодых не совершал даджемму с тех пор, как Туйган напал на нас. Ты хочешь, чтобы я покинул Рашемен сейчас, когда в него вторгся враг?

— По-моему, я уже сказала. Он кивнул, подчиняясь приказу. Однако долгий миг он беззвучно боролся с собственной гордостью.

— Я хочу умереть, — заговорил он наконец со спокойным достоинством, — но позволь мне умереть дома. Не обрекай мою душу скитаться по неведомым землям, точно павших туйганцев.

Это поразило ее, считавшую, что никто, кроме Колдуний, не способен разглядеть этих неупокоенных изгнанников.

— Ты можешь видеть эти призраки?

Он заколебался.

— Да, временами. Уголком глаза. Когда я смотрю прямо на них, их нет, а когда я обращаюсь к ним, они не отвечают.

Это описание с удручающей точностью подходило и к ситуации с остальными духами тоже. Итак, Фиодор наделен видением, отметила Зофия. В этом не было ничего удивительного, учитывая, что мужчины их рода нередко становились временными — Старцами, так называли наделенных способностями к колдовству, которые владели магическим оружием и создавали новые заклинания. Зофия подумала, не рассказать ли Фиодору о теперешнем состоянии магии Рашемена, но решила, что на него и без того возложено тяжкое бремя.

— Я заколдую твое оружие. Меч будет рубить, но только тех, кто не из Рашемена, — сказала она. — С ним у тебя будут такие же шансы, как у любого другого, выполнить свою задачу и с честью вернуться в Рашемен.

— А если я погибну?

— Я пошлю Лунного Охотника разыскать тебя и принести домой, — предложила она. — Я обещаю, и будет тому порукой слово отлор и сила Матери Земли, что, чем бы ни окончилось твое странствие, твой прах будет покоиться под небом твоей родины. Ты удовлетворен?

Несмотря ни на что, голубые, будто зимнее небо, глаза Фиодора вспыхнули от удивления, как бывает лишь у тех, кто обожает слушать и рассказывать сказки.

— Так Лунный Охотник есть на самом деле? А я думал, что это просто легенды! И ты правда его знаешь?

— По-моему, я уже сказала.

Он минуту размышлял об этаком чуде, потом тяжело вздохнул и запустил руку в свои темные волосы. Затем криво улыбнулся ей, и улыбка эта была не по годам мудрой.

— Странные времена настали, право! Тупой меч отправляется в странствие по приказу Колдуньи, Лунный Охотник выслеживает мертвых людей. Что происходит, бабушка? Происходит на самомделе?

— Я не могу сказать тебе, — честно ответила она.

Он долго смотрел на нее.

— При всем моем уважении к тебе, Зофия отлор, — мягко произнес он, — сдается мне, что ты не можешь мне этого сказать потому, что сама не знаешь ответа.

О да, он видит слишком многое, этот ее наследник по крови и по духу.

— Отыщи Летящий На Крыльях Ветра, — повторила она. — В нем — твоя судьба и, наверно, судьба всего Рашемена.

Реприза НЕПОБЕЖДЕННЫЕ ВРАГИ

Гавань Черепа, ВК 1361

Во многих тавернах Глубоководья звучат баллады о древнем городе, обреченном на гибель за грехи его жителей. Если верить песням, город поглотили скалы и море, и боги отметили это место огромным могильным камнем.

Большинство кутил, подхватывавших пьяными голосами припев, и не подозревали, что пьют они в тени того самого «могильного камня», которым на самом деле является Гора Глубоководья. Мало кто знал, что город, именуемый Гавань Черепа, лежит прямо у них под ногами и что он далеко не мертв.

Улицы и лачуги Гавани Черепа беспорядочно расползлись по огромным каменным пещерам, а под северными землями и даже под самим морским дном раскинулась целая сеть туннелей.

В дальнем закоулке одной из таких пещер темная фигура плыла по воздуху под потолком узкого каменного прохода. Магия дроу удерживала его в воздухе над разными магическими ловушками и средствами оповещения, которые могли бы выдать его приближение. Он отыскивал зацепки, за которые можно было ухватиться руками, и осторожно подтягивался, с каждым движением приближаясь к мигу, о котором мечтал с того самого дня, когда впервые встретил Лириэль Бэнр.

Горлист, воин, сын мага Нисстайра и второе лицо в торговом отряде «Сокровищница Дракона», старался не обращать внимания на манящий лязг оружия, эхом доносящийся из соседних каменных проходов, где дроу сражались против дроу. Враг, чьей смерти он жаждал превыше всего, был не среди ловко орудующих мечами жриц Эйлистри.

Предупреждающий жар начал разливаться по левой щеке дроу. Он прикрыл рукой вытатуированного на лице магическими чернилами дракона — талисман, который сообщал о том, что где-то поблизости находится дракон, а также, меняя краски, показывал его вид и силу. Из-под пальцев не просочилось предательское мерцание. Впереди был дракон, но дракон подземный, порождение тьмы.

Дроу нахмурился. Конечно, это должен быть Парке, потому что какой еще дракон подпустит человека так близко к своему логову? Паркс — могущественный союзник. Любой бой, в который вступает дракон, будет коротким, и исход его предрешен. Победа важна, конечно, но Горлист должен был свершить собственную месть.

Нетерпеливо щелкнув пальцами цвета черного дерева, Горлист отменил заклинание левитации, удерживающее его в воздухе. Он полетел вниз, точно спускающийся с небес ворон, и с маху упал на каменный пол туннеля. Время скрытности и уловок прошло.

Горлист побежал к потайному кабинету отца, оставляя за собой слепящие вспышки магических огней и сирены, взвывающие, точно мстительные баньши. Стена впереди расступилась, и из камня возник двухголовый эттин десяти футов высотой. Монстр поднялся перед ним, загораживая проход своей тушей и грозя шипастой дубиной. Горлист пробежал сквозь эту очень убедительную иллюзию с такой же легкостью, как фея порхнула бы под аркой радуги.

Туннель свернул, потом резко оборвался, упершись в каменную стену. Горлист еще прибавил скорость, устремляясь прямо на эту стену, потом сделал сальто и, взмыв высоко в воздух, с силой ударил обеими ногами. «Камень» подался, и дроу влетел в потайную дверь.

Дерево разлетелось, и с разбитой книжной полки на пол полетели книги заклинаний. Горлист стремительно перевернулся и, сжавшись, припал к камню, держа в каждой руке по длинному кинжалу. Быстрым, натренированным взглядом он окинул это маленькое поле боя.

Кабинет его отца был пуст.

Здесь что-то произошло. По каменным стенам змеились трещины. Скульптуры все покосились или валялись, разбитые, на мозаичном полу, который и сам весь вздыбился и растрескался, превратившись в груду булыжников. Часть потолка обвалилась, и его куски громоздились возле одной из стен. В воздухе еще висела пыль от недавнего обвала, и вода из какого-то крохотного потаенного ручейка капала прямо на развалины.

Горлист кивнул, поняв, что произошло. Как он и ожидал, Лириэль Бэнр явилась вернуть себе магический артефакт, который Нисстайр отнял у нее. Маг встретил ее крошечным, порожденным магией землетрясением — хитрый шаг с его стороны. Мало чего обитатели Подземья боятся так, как дрожи земли и падения камней. Не было лучшего способа заставить эту доставившую столько беспокойства девку стремглав вылететь на более открытое место — туда, где все преимущества были на стороне Нисстайра.

Жажда крови пела в жилах воина, пока он выбирался из разрушенной комнаты и мчался по туннелю, что вел в пещеру — сокровищницу дракона. Парке должен быть там, готовый защитить свои богатства. Конечно же, именно это место Нисстайр выбрал для боя! Горлист был почти у цели, когда от вопля, исполненного жуткой муки, воздух будто вспыхнул. Не замедляя бега, он подхватил летящие полы своего плаща и запахнул их, и магическое одеяние укрыло его щитом невидимости.

Дроу устремился по проходу, шедшему вокруг огромной пещеры, щурясь от яркого света факелов — или казавшегося ярким чувствительным глазам темного эльфа, — населявшего сокровищницу колышущимися тенями. В центре логова Паркса высилась огромная груда золота и драгоценных камней. Сокровища блестели в свете нескольких чадящих факелов, воткнутых в держатели на стенах. Та, что была предметом глубочайшей ненависти Горлиста, карабкалась на эту кучу, ступая по осыпающимся сокровищам с грацией танцовщицы.

Лириэль больше не была похожа на представительницу изнеженной знати Мензоберранзана. Прежняя принцесса дроу была одета в простую одежду из черной кожи, и меч у нее на бедре висел явно не для красоты. Ее старательно заплетенные прежде косы были распущены, и густые волнистые волосы струились по спине неукротимым белым потоком. Горлист не мог видеть ее лица, но оно и так отпечаталось в его памяти: надменный наклон маленького упрямого подбородка, кошачий янтарный цвет презрительных глаз. Какое-то время Горлист не мог видеть ничего, кроме Лириэль, и в мыслях его была одна лишь ненависть.

Но тут его острый взгляд подметил некую неправильность: гладкую золотую лужицу среди беспорядочно наваленных сокровищ. Перебивая едкий мускусный драконий залах, в воздухе висела вонь горелого мяса — дело обычное для логова дракона, но в данных обстоятельствах это казалось зловещим. Горлист разглядел умирающего дроу, по грудь погруженного в расплавленное, уже остывающее Золото.

Ошибки быть не могло, это Нисстайр, хотя и опаленный таким убийственным жаром, который расплавил монеты, будто масло. Огромный сверкающий рубин пылал посреди обожженного лба, и его магический свет тускнел вместе с быстро угасающей жизненной силой мага.

Лириэль вырвала камень изо лба Нисстайра и всмотрелась в рубин, будто в магический кристалл — каковым на самом деле он и был. Она приветствовала неизвестного наблюдателя улыбкой, какой королева могла бы одарить неудачливую претендентку на трон или кот улыбнуться пойманной мыши.

— Ты проиграл, — сказала она.

Малиновый свет полыхнул, будто внезапная вспышка ярости, и резко угас. Лириэль отбросила безжизненный камень прочь и полусбежала, полусоскользнула с груды сокровищ.

«И ты тоже», — молча отозвался Горлист, заметивший, что на дальней стене пещеры начала вырисовываться тень дракона.

Дракон, пошатываясь, выбрался в пещеру, и губы Горлиста скривились в безмолвном яростном проклятии. Это был не Паркс, но некое существо поменьше его и более странное: двухголовая пурпурная самка. Дракониха явно побывала в бою, и то, что она появилась здесь, свидетельствовало, что ей удалось справиться с Парксом, — но дорогой ценой. Горлисту с его места были видны глубокие ожоги от кислоты, разъевшей спину самки.

Лириэль не видны были эти раны, и она приветствовала дракониху свирепой улыбкой. Они обменялись несколькими словами, которых Горлист не расслышал. Дракониха, казалось, хотела сказать еще что-то, но тут ее левая голова наконец не выдержала. Огромные глаза рептилии закатились, и голова шлепнулась на камни, обмякшая и безжизненная.

Мгновение правая голова созерцала смерть своей напарницы.

— Этого-то я и боялась, — отчетливо произнесла половина дракона, и вторая голова ткнулась мордой в сокровища Паркса.

Лириэль упала на колени и обхватила левую драконью голову руками.

— Проклятие, Зип! — воскликнула она, и в голосе ее звенели горе и боль утраты.

Правая голова пошевелилась и приподнялась.

— Один совет: не доверяй этому Фиодору. Полный дурак! Предложил пойти со мной к Парксу и помочь в бою, если будет нужно. А мне в свою очередь велел убить его, если он подымет меч против любого из дроу Квили. Лучшая сделка, какую мне когда-нибудь предлагали! — Голова отвернулась, нее тускнеющие глаза заговорщицки блеснули. — Теперь рассчитывай только на себя.

Горлист проследил за взглядом драконихи, и его темно-красные глаза сузились. К Лириэль, встревожено глядя на убитую горем дроу, бежал молодой мужчина — человек с обнаженным черным мечом в руке.

— Он жив, — уныло пробормотал Горлист, досадуя на себя и Нисстайра за то, что они позволили этому человеку уцелеть.

В последний раз они видели его распростертым на земле у догорающего бивачного костра. Они, дроу, увидели лишь то, что хотела показать им Лириэль: ее обнаженное тело, отвлекающее их внимание, и ложь о «смерти» человека. Она спрятала правду за притягательной для темных эльфов картиной смертельной любовной игры, известной среди дроу как «Паучий поцелуй», в честь самки паука, которая спаривается и убивает партнера, — и предложила им поверить в эту картину. Горлист не мог не испытать мгновенного злого восхищения столь хитроумным ходом женщины.

Но вся хитрость Лириэль, казалось, исчезла перед лицом смерти драконихи. Она баюкала огромную пурпурную голову на коленях, нежно укачивала ее, не обращая никакого внимания на шум приближающейся схватки.

Воин-дроу презрительно усмехнулся. Вот где слабость принцессы. Если уж потеря дракона могла такрасстроить ее, можно вообразить, в каком состоянии она будет, когда любимчик-человек упадет мертвым к ее ногам!

Подгоняемый нетерпением, Горлист обнажил меч и начал красться, бесшумный и невидимый, к ничего не подозревающей паре.

Лириэль бережно опустила голову драконихи на камни, встала и отпрянула, оказавшись почти лицом к лицу со своим приятелем. Ее изумление сменилось мгновенно вспыхнувшим гневом, и со всей силой ярости, на которую способна дроу, она накинулась на него, толкая к входу в один из туннелей.

— Убирайся отсюда! — вопила она. — Упрямый, тупой… человек!

Юноша легко высвободился из ее рук и повернулся в сторону главного туннеля. Доносившийся оттуда звон мечей говорил о том, что бой идет уже совсем рядом.

— Поздно, — подавленно произнес он.

И пока он говорил, вокруг него начала наподобие нимба потрескивать магическая энергия — аура, едва различимая чувствительными к магии глазами следящего за ними воина-дроу. Не успел Горлист и глазом моргнуть, как человек начал увеличиваться в размерах и обретать новую силу.

Дроу затаил дыхание. Он уже видел однажды превращение этого кажущегося обыкновенным человека в могучего берсерка. О бое, последовавшем за этим, он мало что помнил, его стерло из памяти исцеляющее снадобье, спасшее его от смерти.

До того момента ни одному воину не удавалось превзойти Горлиста на мечах. В нем вспыхнуло желание смыть этот позор в честном бою.

Лириэль взмахнула знакомым золотым амулетом — это был Летящий На Крыльях Ветра, артефакт, который Нисстайр считал таким важным. Она схватила потертую флягу, висящую у человека на поясе, зубами сорвала пробку и медленно наклонила флягу над золотыми ножнами.

Горлист оцепенел. Нисстайр столь жаждал заполучить амулет из-за его способности сберегать в себе странную и могущественную магию. С помощью этого сокровища Лириэль сумела сохранить свои способности дроу здесь, на поверхности, — то есть сделать то, чего не удавалось ни одному темному эльфу.

Неужели она захочет лишиться этого, с таким трудом завоеванного ею преимущества?

Это было невероятно, невозможно! Какой дроу добровольно откажется от такого?

Горлиста разрывали на части самые разные желания. Он жаждал показаться им, победить человека, насладиться болью, которую его смерть причинит Лириэль. И тут мужчина запел глубоким басистым голосом. Горлист не понимал слов, но чувствовал силу ритуальной магии, стоящей за ними.

Любое промедление ставило под угрозу выполнение его главной задачи. Лучше быстро покончить с человеком и получить удовольствие от второго, более важного убийства. Все еще невидимый, Горлист прыгнул вперед и взмахнул мечом.

Трансформация завершилась бурным ростом, таким внезапным и мощным, что человек пошатнулся и подался вперед. Удар, который должен был рассечь ему череп, пошел вскользь, но Горлист заметил поток крови, хлынувший из раны. Если его не остановить, дело будет сделано.

Ритуальная песнь резко оборвалась, но человек падал замедленно, как-то удивленно, будто дерево, в которое угодила молния. Лириэль подхватила его, шатаясь под тяжестью, и с трудом осторожно опустила на землю. Она легонько вскрикнула, увидев в зияющей ране блестящую белизну кости.

Горлист сбросил пивафви, являя ей себя и свой окровавленный меч.

— Твоя очередь, — с глубочайшим удовлетворением произнес он.

Лириэль осталась совершенно спокойной. Взгляд, что она подняла на него, был хмур и холоден, исполнен такой ледяной ненависти, на которую способны одни лишь дроу. В глазах ее не было скорби, не было утраты, не было боли. На миг Горлист почувствовал разочарование.

— Один на один, — прорычала она.

Он кивнул, не в силах скрыть довольную ухмылку. Принцесса не осталась такой уж безразличной, как хотела казаться. Будь ее сердце не затронуто и голова ясна, она никогда не согласилась бы сразиться с превосходящим ее бойцом, не рассчитывая ни на что больше, кроме собственного тела и меча!

Эта глупая женщина закрыла Летящий На Крыльях Ветра. Она поднялась и вытащила из-за пояса длинный кинжал.

Они скрестили клинки. Сила первого же удара Лириэль поразила Горлиста — и разом выпустила на свободу всю его ярость.

Он рубил сплеча и наносил тяжелые удары, они сыпались на нее звенящим смертоносным дождем. Забыто было намерение убивать ее медленно, чтобы сполна насладиться мщением.

Но и принцесса кое-чему научилась со времени их последней встречи. Лириэль была столь же быстра, как и он, и достаточно ловка, чтобы отбивать все его убийственные Выпады. Сила ее, однако, не могла сравниться с его, и Горлист методично, неотвратимо теснил ее к стене пещеры. Он приколет ее мечом к этой стенке и оставит здесь догнивать.

Сквозь мглу боевого угара Горлист заметил высокую, неестественно прекрасную женщину-дроу, легко выбежавшую в дальний конец пещеры. Это была Квили, жрица Эйлистри, и с ней еще целый отряд вооруженных жриц! Или он победит быстро, или никогда.

Вновь прибывшие не обратили никакого внимания на яростный поединок. Вскинув поющие в унисон мечи, они устремились навстречу членам отряда, которых другая группа женщин гнала в пещеру из туннеля.

Лириэль тоже заметила появление союзников. Она поспешно, импульсивно рванулась им навстречу, забыв от радости о неровности пола под ногами. Запнувшись о кубок, отделанный драгоценными камнями, она упала на колено. Горлист сделал выпад, и меч его устремился прямиком ей в сердце.

Но принцесса дроу оказалась быстрее. Она стремительно взвилась в воздух, и воин, лишившись мишени, на миг потерял равновесие. Прежде чем он успел вновь обрести его, Лириэль крутанулась в воздухе, будто дервиш, и с силой нанесла удар обутой в ботинок ногой.

К своему изумлению, Горлист почувствовал, что падает. Пол сокровищницы словно ушел у него из-под ног, и он полетел в водоворот тусклых вращающихся огней и магических ветров.

Не успело его потрясение замершее сердце вновь забиться, как он оказался в холодной темной воде. Поборов отчаянное желание вдохнуть, дроу устремился из глубины к поверхности.

Что случилось, было яснее ясного. Каким-то образом жрицы Эйлистри разузнали про магические врата, спрятанные под темными водами Гавани Черепа. Они, должно быть, устроили засаду и отняли у кого-нибудь из отряда «Сокровищница Дракона» медальоны, позволяющие проходить через этот портал. Лириэль это было известно, и она точно знала, где искать потайную магическую дверь. Ее «отступление» под его натиском было точно рассчитано, каждый ее шаг и каждая ошибка! И это понимание мучило Горлиста едва ли не так же сильно, как горящие без воздуха легкие.

Дроу вынырнул из воды и жадно сделал несколько долгих судорожных вдохов. Прикрыв глаза тыльной стороной ладони, он, щурясь, всмотрелся в яркие огни боя.

Положение было ужасное. Небольшая стайка детей-дроу — ценные рабы, направлявшиеся в один из городов темных эльфов далеко на юге, столпились на палубе. В их подозрительных, настороженных красных глазах отражалось пламя, пожиравшее корабль.

Второй корабль Горлиста был еще цел, но это была единственная хорошая новость. Его боцман, минотавр, повис на поручне, его широкая спина, поросшая бурым мехом, щетинилась стрелами. «Воронье гнездо» пылало, будто свечка. Лучник-дроу, сидевший в нем, попытался выскочить и запутался в снастях. По ярко-малиновой кожаной куртке было понятно, что это Убергрейл, лучший лучник отряда «Сокровищница Дракона». Он висел там, утыканный своими же собственными красными стрелами — Квили славилась обостренным чувством справедливости, — точно яркое насекомое, попавшееся в сети Ллос. Другие, безымянные темные тела покачивались на воде вокруг Горлиста безмолвными доказательствами того, что его отряд потерпел поражение.

Однако несколько мужчин еще сражались. Ободренный этим, Горлист поплыл прямиком к кораблю. Ухватившись за якорный канат, он подтянулся и вылез из воды. Заклинание левитации — и он уже парит над поручнем. Рассеяв заклинание, он упал на палубу рядом со своим товарищем.

Едва он вскочил, «товарищ» резко развернулся к нему. Черный кулак с такой силой врезался в лицо Горлиста, что голова его дернулась вбок. Он инстинктивно не стал противиться этой силе, пользуясь ею, чтобы увеличить расстояние между собой и нападающим. Крутанувшись на месте и выхватывая меч, он зажмурился от сияния звезд, насмешливо танцующих перед глазами.

Его противником оказался высокий среброволосый дроу, стоящий в защитной стойке в ожидании, когда Горлист будет готов к поединку. Дурацкое рыцарство незнакомца и серебряные волосы говорили о том, что он — сторонник этой проклятой Эйлистри.

Губы Горлиста скривились в презрительной улыбке, и он сделал рукой высокомерно-приглашающий жест.

Дроу с серебряными волосами вскинул меч в знак вызова.

— Во имя Темной Девы и нашей госпожи Квили!

Горлист сжал руку в кулак и взмахнул ею, посылая в воздух дротик, до этого спрятанный под рукавом на предплечье. Его противник мгновенно взмахнул мечом, перехватывая дротик на лету. Соприкоснувшись с мечом, тот словно взорвался, и по лезвию потекли струйки густой черной жидкости.

Не успело сердце ударить дважды, как металл меча и рукояти расплавился и растекся дымящейся смертоносной лужицей — настолько быстро, что враг не успел ни понять, что это смерть, ни отбросить оружие прочь. Его плоть и кости начали плавиться вслед за сталью, и дроу отшатнулся, неверяще глядя на зазубренные остатки костей, торчащие из все еще дымящегося запястья. Он тяжело привалился спиной к мачте и начал оседать.

Горлист тут же прыгнул вперед и вонзил меч ему между ребер — не настолько глубоко, чтобы убить, но достаточно, чтобы удержать раненого дроу на ногах. Его жертва, казалось, даже не заметила этой новой раны.

— Смотри на меня, — тихо приказал Горлист.

Потускневшие глаза уставились на него.

— Разве мало того, что мы должны служить женщинам Мензоберранзана и их проклятой Ллос? Кто из мужчин согласился бы сбросить это ярмо для того лишь, чтобы склониться перед Эйлистри?

— Элькантар, — слабеющим голосом произнес дроу. — Я Элькантар, спасенный Эйлистри, возлюбленный Квили.

Слова эти наполнили сердце Горлиста жестокой радостью. Он нажал на меч, пока тот не уперся в дерево мачты позади отступника-дроу, потом рывком выдернул лезвие.

— Это был риторический вопрос, — бросил он умирающему, — но спасибо за информацию.

— Эй ты, дерьмо! — выкрикнул кто-то позади него на языке дроу, но со странным акцентом.

Мгновение мрачного наслаждения разбилось вдребезги. Горлист развернулся лицом к говорящему, держа меч наготове. Стоявший позади него воин был в бешенстве, это была женщина, и — как будто этого было еще недостаточно — это была светлая эльфийка.

Верования, которых придерживался Горлист, весьма отличались от взглядов большинства его родственников из Подземья, но ненависть их к наземным эльфам он разделял в полной мере. Эта конкретная эльфийка была высокой, с лунно-белой кожей и блестящими волосами цвета черного дерева — странное обратное отражение красоты дроу. Глаза ее были удивительного золотисто-зеленого оттенка, серебряные волосы — почти наверняка знак служения Эйлистри — заплетены в растрепавшуюся косу, перекинутую через плечо.

Горлист сделал несколько шагов ей навстречу и резко остановился, подпуская ее поближе, потом сделал обманный выпад, обозначая удар сверху. Она уклонилась и ответила стремительной атакой, отчего ее серебристая коса метнулась вперед. Горлист отбил ее клинок круговым движением кисти, поймав его на свой и отбросив в сторону. Свободной рукой он ухватил эльфийку за косу, намереваясь срезать ее вместе со скальпом.

В другой руке эльфийки появился кинжал. Она взмахнула им снизу вверх и отрезала несколько дюймов косы, которые зажал в руке Горлист. Отсеченная прядь волос вдруг вспыхнула и превратилась в нечто иное, смертельно опасное. У дроу в руке оказалась небольшая змейка. Она выстрелила язычком, будто сверкнула миниатюрная молния, принюхиваясь к запаху, и приподняла голову для броска.

Горлист отшвырнул крошечное чудовище. Змея шлепнулась о палубу и рассыпалась на сотню маленьких серебряных шариков. Они тут же собрались воедино и образовали миниатюрного дракончика. Маленький монстр зашипел по-кошачьи и, подпрыгнув, взлетел, целясь прямо в татуировку, серебряным огнем пылающую на лице Горлиста.

Дроу не поддался на эту уловку, не позволил дракону полностью отвлечь свое внимание. Продолжая держать меч наготове, он отбросил маленького монстра свободной рукой. Тот издал негодующий вопль пронзительным сопрано и отлетел за пределы досягаемости.

Горлист и эльфийка обменялись несколькими ударами, прощупывая силу друг друга, проверяя прочность защиты. Женщина была высокого роста — почти на голову выше его, и руки у нее были длиннее. Хуже того, ей, похоже, были известны все хитрые приемы боя на мечах, применяемые темными эльфами. Каждую его атаку она парировала с небрежной, почти презрительной легкостью.

В течение нескольких мгновений они двигались почти согласно, словно свет и тень. И все это время серебряный дракон кружил вокруг них.

Вдруг дракон растаял, превратившись в струйку дыма, которая быстро растеклась светящимся туманным облачком. Оно накрыло сражающихся — опять-таки зеркальное подобие той сферы тьмы, которую дроу часто использовали в бою. Последнее, что ясно увидел Горлист, была усмешка на лице эльфийки.

Он, щурясь, вглядывался в чересчур яркий туман. Очертания эльфийки были все-таки видны, да и на лезвии меча ее, устремившегося к его подколенным сухожилиям, блестел отраженный свет. Горлист подпрыгнул высоко в воздух, пропуская клинок под собой, и сделал кувырок в сторону, уходя от второго, третьего, четвертого ударов, которые любой дроу наверняка уже наметил бы и был готов нанести.

Это спасло его. Второе, невидимое оружие чиркнуло по его кожаной куртке, и удар, который должен был вспороть ему живот, лишь прочертил болезненную линию по спине.

Горлист приземлился на палубу и тут же сделал стремительный выпад, но меч его прошел сквозь бесплотную тень. Эльфийка исчезла, оставив вместо себя иллюзию. Вместо того чтобы остановиться, дроу пробежал еще несколько шагов вперед, надеясь вырваться из светящейся сферы. Удача изменила ему: свет, Ллос бы его побрал, словно прилип к нему.

Перед ним возник темный силуэт. Горлист резко остановился, почти уткнувшись в другого темного эльфа. Мужчину.

Они мгновенно отпрянули друг от друга, и их оборонительные стойки были похожи как две капли воды. Горлист узнал одного из членов своего отряда. Глаза того расширились от ужаса, когда он понял, что столкнулся лицом к лицу со своим командиром. Он опустил оружие и упал на колено, склонив голову набок и подставляя беззащитную шею в знак покорности.

Горлист тоже отвернулся. Держа меч обеими руками, он крутанулся на месте, вкладывая в удар всю силу. Лезвие рассекло плоть и кости, и голова торговца запрыгала по палубе. Прежде чем тело успело упасть, Горлист сорвал с перерубленной шеи медальон.

— Капитуляция принята, — пробормотал он, вешая его себе на шею.

Он бросился к борту и перепрыгнул через поручень. Сфера света последовала за ним в воду. Он упал во тьму и полетел в магический портал.

Горлист оказался в знакомом каменном туннеле и немедленно бросился бежать. Корабли потеряны, но членам отряда, оставшимся там, позади, возможно, повезет больше.

Он успел пробежать несколько коридоров, прежде чем услышал пение: ликующие голоса жриц Квили, возносящих хвалу Эйлистри.

Бешенство нахлынуло на него, будто волна, и он помчался уж совсем опрометью, но даже теперь Горлист понимал горькую правду: отряд «Сокровищница Дракона» разбит. Он остался один, без средств и без союзников. Все, что создал Нисстайр за долгие годы, пошло прахом.

Или почти все.

Горлист свернул в боковой проход, ведущий к его личному тайнику. Припрятанного там хватит, чтобы начать все сначала. Так или иначе, но Лириэль Бэнр умрет. Он испробует любую возможность, не откажется ни от каких союзников, неважно, насколько они будут опасными или отвратительными.

И Горлист вдруг понял, что должен сделать. Как только сможет, он вернется в сокровищницу. Он найдет там рубин Нисстайра и отыщет того, кто ненавидит Лириэль едва ли не так же сильно, как и он сам.

В Абиссе время не существует. Там нет ни дня, ни ночи, привычных для тех, кто живет на поверхности, нет и магических часов, каждый раз оживляемых заклинанием в полночный час. Женщина-дроу, бредущая, спотыкаясь, сквозь серый сумрак, не ведала, что узкий серп луны, сиявший в ночь ее поражения, успел вырасти, округлиться и отрастить себе изрядное брюшко.

Та же самая луна уже много раз убывала и прибывала со времени боя с торговым Отрядом «Сокровищница Дракона» и смерти Нисстайра, ее ценного вынужденного союзника. Дроу, однако, ничего не знала об этом, да это знание и не имело бы никакого значения. Ее целью, самим смыслом ее существования стала охота на Лириэль Бэнр. Что значат прошедшие весна и лето для дроу из Подземья и какая разница, идет ли охота в Мензоберранзане или в морях наземного мира? Ненависть, как и Абисс, не знает ни времени, ни границ.

Одна лишь ненависть поддерживала Шакти Ханцрин, жрицу-изменницу, слугу одновременно и Ллос и Варауна, и заставляла ее искать пути к бегству отсюда.

Теперь измученной дроу казалось, что оба божества покинули ее. Она видела Абисс через магические кристаллы, которыми пользовались жрицы Ллос, но те наблюдения не подготовили ее к реальности.

Зловонные испарения поднимались от земли, местами покрытой острыми камнями, а местами такой мягкой, такой податливой, что вовсе переставала казаться твердью. На ней росли необычные грибы огромных размеров. Не раз умирающая от голода дроу пыталась оторвать кусочек от такого гигантского уродливого гриба, но в результате лишь просыпалось и кровожадно рычало некое странное дремлющее существо.

До сих пор Шакти сражалась в этих стычках на равных. Ненависть всегда придавала ей сил. В Абиссе же ненависть была естественным элементом, и Шакти дышала ею, как рыба дышит в воде, но, хотя дух ее пылал сильнее прежнего, физически она слабела. Долго она так не протянет.

— Я могу спасти тебя.

Слова эти были произнесены мягко, чарующе. Шакти резко обернулась на голос, рука ее инстинктивно метнулась к рукояти змееголовой плетки.

Запоздало она вспомнила, что змеи мертвы, погибли в сражении с Лириэль Бэнр. Удивительно, что она вообще смогла забыть об этом хотя бы на мгновение, поскольку зловоние разлагающегося змеиного мяса преследует ее, кажется, целую вечность. Плеть все еще цеплялась за ее платье, хотя все, что осталось от некогда грозного оружия, это пять тонких цепочек позвонков и хрящей, соединенных между собой высохшими сухожилиями. Это гниющее оружие было для нее постоянной мукой и источником опасности. В Абиссе, как и во всех местах обитания мертвых, были свои падальщики, и запах разложения привлекал их. И все же ни разу Шакти не подумала избавиться от оружия. Оно напоминало ей о том, что она была верховной жрицей, наследницей Дома Ханцрин. Она умрет с плетью в руке, как подобает знатной дроу из Мензоберранзана.

— Я могу спасти тебя, — повторил голос, на этот раз более настойчиво.

Поглощенная своими несвязными мыслями, Шакти заставила себя вглядеться в свивающийся водоворотом туман. Темная гибкая фигура возникла из серых теней, будто мечта, ставшая вдруг явью.

Это был действительно самый прекрасный мужчина-дроу из когда-либо виденных ею. Не считая ниспадающего с плеч пивафви, он был наг, как новорожденный теленок рофа. В глазах его не было ни пренебрежения, с которым высокородные мужчины обычно смотрели на Шакти, ни скрытого смирения, которое она привыкла видеть на лицах тех, кто был в ее власти.

— — Ты устала, — проникновенно пропел он, — Слишком устала, чтобы самой отыскать дорогу отсюда. Она есть, ты знаешь. И ты сможешь найти ее, только если отдохнешь немного, чтобы разум стал ясным, а тело — легким.

Содержанец, сделала вывод Шакти, ведущий себя и в загробной жизни единственно знакомым ему образом. Она достала свой пустой кошель и вывернула его наизнанку.

— Зря теряешь время, — коротко бросила она. — Я не могу заплатить.

Он казался искренне шокированным.

— Все, что произойдет между нами, будет наградой нам обоим! Ты так прекрасна, а я слишком долго был один.

Прекрасна? Губы Шакти презрительно скривились. Всю свою жизнь она была толстой и некрасивой, настолько невзрачной, насколько вообще может быть дроу. Более того, в той жизни у нее был опасный физический дефект: слабые, близорукие глаза. Ужасно боясь, что прищуривание может выдать этот ее порок, она приучила себя держать глаза широко раскрытыми, из-за этого ей приходилось очень часто моргать, а лицо казалось пучеглазым и несколько безумным. Эта привычка сохранилась и после того, как два божества, которым она служила, даровали ей прекрасное зрение.

— Ты мне не веришь, — удивленно сказал незнакомец. — Вот — взгляни на себя.

Он махнул рукой в сторону тумана, тот расступился, открывая неглубокий стоячий прудик. Гладь его серебрилась, и в ней Шакти увидела отражение прекрасного мужчины. Не успев подумать хорошенько, она шагнула вперед и уставилась на собственное отражение.

— Восемь ног Ллос! — тихо выдохнула она. Лицо и фигура, отраженные в воде, принадлежали ей, и все же были изумительно незнакомыми, если только мужчина не прибегнул к магии, чтобы изменить ее отражение.

Пока Шакти глазела на свой новый облик, ей открылась истина. Абисс закалил ее, выжег прочь все лишнее и оставил одну лишь сущность дроу. Ее черное лицо не стало тоньше, но оно изменилось. Прежде округлое и унылое, теперь оно приобрело треугольную форму, эффектно сужаясь от широких скул к заостренному подбородку. Решимость сделала сосредоточенным ее взгляд, безумное выражение сменилось надменным достоинством. Ее влажное от тумана одеяние облепило тело, подчеркивая новую гибкость фигуры.

— Видишь? — спросил мужчина. — Ты такая красивая.

Он сделал два скользящих шажка вперед, протягивая к ней руку.

Первой реакцией Шакти был гнев. Прежде чем она успела грубо предложить мужчине попробовать обойтись без помощи партнерши, платье ее соскользнуло и распахнулось, будто в предвкушении, — та самая предательская магия, с которой она однажды уже имела дело.

Ужас и отвращение словно обдавали Шакти леденящими волнами. Она вцепилась в свое вероломное одеяние, натянула его обратно и скрестила руки на груди, спрятав при этом одну из них в складках платья. Быстрый взгляд на гладь пруда успокоил ее — выражение высокомерного презрения на ее лице осталось неизменным.

— Убирайся, — холодно произнесла она.

Ее рука, скрытая под одеждой, начала творить охранный знак, защищающий от нежеланных ухаживаний демонов искушения.

Темно-красные глаза демона в обличье дроу заметили ее жест и налились яростью. Из горла существа вырвался жуткий рев, и оно прыгнуло к ней, на ходу меняясь. Отвратительный крылатый демон со всего маху налетел на Шакти и повалил ее на землю. Они вместе упали в серебряный пруд, разбив зеркальную гладь на тысячи водяных осколков.

— Я могу спасти тебя, — злорадно повторило чудовище, и голос его звучал, будто хор проклятых. — Ты однажды уже стала верховной жрицей. Повторим ритуал еще раз?

Шакти выворачивалась и брыкалась, царапая ногтями его кожу, покрытую теперь чешуей.

— Я жрица Ллос, а ты, кем бы ты ни был, — не более чем просто самец!

Едва она успела выкрикнуть последнее слово, словно заряд силы влился в нее. Что-то будто встало между ними, и внезапно демон отлетел прочь, визжа в агонии.

Шакти отползла в сторону и, пошатываясь, поднялась на ноги. К ее изумлению, череп змеи приподнялся и смотрел на нее, в его доселе пустых глазницах, как живые обсидианы, блестели черные глазки: Зубастые челюсти раздвинулись, и змея плюнула.

Шакти вгляделась в ее окровавленный трофей, потом запрокинула голову и расхохоталась, ликующе и восторженно. Она вскинула плеть и хлестнула ею. Все пять змеиных черепов ринулись вперед, готовые убивать, зубы в костлявых челюстях были сверкающими, острыми и искали жертву.

Она орудовала плетью, пока плечи не заломило от боли, пока демон не скорчился у ее ног, а на теле его не осталось ни дюйма целой шкуры.

— Убей меня, — взмолился он.

— Это Абисс, — холодно ответила Шакти. — Мы и так мертвы.

Она развернулась на пятках и зашагала прочь, чувствуя себя лучше, чем когда-либо с того момента, как она потерпела поражение от Лириэль, В той битве Ллос предпочла оказать честь соплячке Бэнр, но отрадный скрежет костей оживших змей, оборачивающихся вокруг ее тела, звучал для Шакти гимном во славу темного искупления. Ее жреческая плеть возродилась к жизни — или почти возродилась. Конечно же, это знак благосклонности Ллос!

Упиваясь этим успехом, дроу прошла мимо гигантского гриба, не обратив на него особого внимания. Она слишком поздно заметила, что эта штука скорчилась и сжалась на манер чудовищного кулака. Шляпка вдруг развернулась и словно взорвалась, и зеленоватые споры осыпали дроу ядовитым жгучим облаком.

Горло и грудь ее горели огнем, будто их обожгло ядом черного дракона. Шакти упала на колени, заходясь кашлем. Она нащупала плеть и мысленно приказала змеиным черепам разорвать гриб на кусочки.

Головы приподнялись, но нападать не стали. Шакти поспешно протерла полные слез глаза и с трудом встала.

И сразу же снова опустилась на колени. «Гриб» принял теперь новую форму. Высоченное существо, больше всего напоминающее столб из мягкого воска, разглядывало ее кроваво-красными глазами размером с тарелку. Больше никаких характерных черт у него не было, но жидкая, колеблющаяся, текучая структура его тела свидетельствовала о том, что оно может принимать любую форму по своему усмотрению.

— Йоклол, — выдохнула Шакти, узнав прислужницу Паучьей Королевы.

Йоклол являлись крайне редко, и обычно только великим жрицам. Никогда в жизни Шакти не мечтала о такой чести. Что ж, пока что ее смерть выглядит все более многообещающей!

Ты не мертва.

Голос йоклол прозвучал в мозгу Шакти, он был явно женский и почему-то знакомый. Дроу смутно припомнился класс богословия в Арак-Тинилит, Академии, где готовили жриц, и занятие по природе и сущности йоклол. Тогда это был научный диспут, представлявший мало интереса для практичной Шакти. Теперь она пожалела, что не была более внимательной.

— Я в Абиссе, — осторожно сказала Шакти, не желая открыто возражать посланнице Ллос. — Я бросила вызов другой жрице и проиграла. Если я не мертва, то что со мной?

Ты здесь, — ответила йоклол.— Здесь, не больше и не меньше. Даже в Абиссе есть много способов существовать или не существовать. Прежде чем ты обретешь тот великолепный облик, который может пожелать жрица такойсилы и авторитета!

За ее надменными словами звучала ирония, а за ней, еще глубже, — отчаяние. Подозрения Шакти окрепли, сменившись уверенностью.

— Ты умерла недавно, — отважилась она. — Ты еще помнишь свои жизнь и имя.

В свой срок все это уйдет, — произнесла йоклол. — Жрица будет забыта. Останется одну лишь Ллос.

— Да будет благословенно и почитаемо имя ее, — отозвалась Шакти и добавила коварно: — Как и имя Дома, который она особо отличает среди прочих.

Форма йоклол изменилась, перетекла, и лицо ее обрело странное тоскливое выражение и стало смутно напоминать то, которое было у нее во время смертной жизни. В следующее мгновение оно превратилось в бесформенную каплю, и взгляд красных глаз вновь сосредоточился на Шакти.

Ты не уничтожила демона. Мы удивлены почему, ведь разрушение есть наслаждение — наслаждение и благоволение богини.

— В этом месте мало наслаждения в чем бы то ни было, — коротко ответила Шакти. — Я лучше направлю свои усилия на более достойную цель.

Демон может захотеть отомстить.

— Он скорее захочет удрать и спрятаться, — возразила Шакти. — Эти демоны знают пути, ведущие в Абисс и из него, и теперь, ослабевший духом и израненный, он, скорее всего, захочет убраться подальше от здешних падальщиков. Когда он это сделает, я отправлюсь за ним, как охотящийся ящер, отведавший крови своей жертвы.

Она подняла руку, показывая магический знак, нарисованный кровью демона, — он давал ей возможность следовать за раненым существом всюду. Это было одно из множества заклинаний, которым ей пришлось научиться во время охоты на Лириэль Бэнр.

Жестокий и дальновидный план, — отметила йоклол.— Ллос довольна.

Взгляд Шакти упал на змеиные скелеты, дружески обернувшихся вокруг ее рук и талии. Долгий миг она боролась с собой, пытаясь удержать вопрос, ставший для нее главным смыслом существования. Но он все же вырвался наружу:

— Если Ллос довольна, почему она предпочла мне Лириэль Бэнр?

Некая младшая богиня оказала девчонке благосклонность. Ллос не намерена терпеть этого.

Дрожь благоговейного трепета пробежала по спине Шакти. В конце концов, она и сама служила сразу двум богам! Однако когда она поразмыслила над ответом, то решила, что ей сказали далеко не все.

— Другие дроу тоже поклоняются иным богам. Я никогда не слышала, чтобы Ллос преследовала или награждала этих еретиков. Почему надо было так отличать Лириэль, когда гораздо лучшие, более преданные жрицы были бы осчастливлены этим даром?

Лицо йоклол скривилось в явной насмешке.

Неужели ты считаешь, что богиня отвечает на твои молитвы ненавистью? Как и большинство жриц, ты молишь Ллос о силе. Лириэль Бэнр — нет. Значит, это на самом деле источник мучений для нее.

Понимание начало зарождаться в мозгу Шакти. За жестокостью и хаотичностью поведения дроу всегда лежала голая неумолимая практичность. Чем бы ни казались поступки темных эльфов, они всегда были направлены к собственной выгоде.

И внезапно Шакти поняла истинные причины интереса Ллос к беглой принцессе Бэнр.

— Так Лириэль была избрана носительницей силы Ллос, потому что хотела отказаться от этого!

А ты? — вопросила йоклол. — Уничтожение демона могло доставить тебе удовольствие, но ты отказалась от него во имя большего.От чего еще ты готова будешь отказаться?

Коммерсант по рождению и по призванию, Шакти не намерена была давать карт-бланш какому бы то ни было дроу, живому или мертвому, смертному или посланцу богов.

— Чего Ллос хочет от меня? — поинтересовалась она.

Сжигающее тебя желание уничтожить принцессу Бэнр — смогла бы ты подчинить его воле Ллос?

Шакти долго стояла молча, и прагматизм боролся в ней с ненавистью. Змеи на плетке сползли с ее рук и сплелись в бешеном танце, безмолвно демонстрируя смятение и нерешительность своей госпожи.

Наконец пляска скелетов окончилась, и жрица склонила голову в знак покорности перед прислужницей Ллос.

— Говори, — нехотя сказала она, — и я сделаю.

Глава 1 ОБЕЩАНИЯ

Лириэль стояла у поручня «Играющего Нарвала», ловя лицом морской бриз, трепавший ее белоснежные волосы. Краски заката почти догорели, и встающая луна серебрила волны. Ее друг Фиодор был рядом, он привалился спиной к борту, зорко наблюдая за вахтой, готовящей корабль к приходу ночи.

— Лорд Каладорн, похоже, отличный моряк, — заметил он, кивнув на высокого мужчину с темно-рыжими волосами, спускавшего в этот момент фок.

Дроу нехотя оторвалась от сверкающего моря, чтобы взглянуть на аристократа.

— Хрольф не доверял ему.

— Верно, но Хрольф считал лорда Каладорна врагом морских эльфов, — напомнил Фиодор. — Останься капитан в живых, он понял бы свою ошибку.

Она пожала плечами. Пират по прозвищу Буйный Хрольф на недолгое время стал ей большим отцом, чем маг-дроу, которому она обязана была своим рождением. Рана, нанесенная его смертью, была еще слишком свежа, чтобы тревожить ее словами.

— Айбну этот Каладорн тоже нравится. По крайней мере, ему нравится цвет его монет и слово «лорд» перед именем! Нам повезло, что его светлость пожелал отплыть на родину. Айбн ни за что бы не пошевелился только ради нас.

Фиодор кивнул и обратил озабоченный взгляд на нового капитана «Нарвала», человека средних лет и более чем среднего кругозора, склонившегося над штурвалом с такой угрюмой сосредоточенностью, что он напоминал Лириэль дергара, «наслаждающегося» своей утренней похлебкой.

Хоть Лириэль никогда не призналась бы в этом, она разделяла невысказанное беспокойство Фиодора. Айбн был первым помощником у Хрольфа, и с первой же встречи он досаждал ей, точно камешек, попавший в ботинок. Большинство норманнов настороженно относились к эльфам, но Айбн, несмотря на годы, проведенные на борту «Эльфийской Девы» — корабля Хрольфа — и помощь морских эльфов, охранявших веселого пирата, не доверял всем эльфам с особым пылом, граничащим с ненавистью.

Что ж, тут ничего не поделаешь. Фиодор поклялся возвратить Летящий На Крыльях Ветра Колдуньям Рашемена. Лириэль пообещала сопровождать его. Это было весьма импульсивное решение, и она не раз задумывалась об этом за время их путешествия на запад, но Фиодор твердо заверил ее, что их — дроу и мага — примут в его земле, где терпеть не могут ни тех ни других. Но прежде чем эта проблема встанет перед ними, им еще надо уцелеть в пути — а это сотни миль, населенных наземными обитателями, имеющими все основания бояться и ненавидеть темных эльфов. Учитывая все это, какое значение может иметь один не любящий эльфов моряк?

Внимание дроу привлекло едва уловимое движение — над бортом показалась тонкая голубая рука. Лириэль зачарованно следила, как на корабль бесшумно скользнуло из воды необычное существо. По виду прекрасная женщина, похожая на эльфийку, но тем не менее отличающаяся от эльфа больше, чем кто-либо.

Кожа незнакомки мерцала мелкой чешуей, ее длинные серебристо-голубые волосы колыхались, будто их покачивало легкое течение. На женщине были надеты нитки жемчуга и короткое, мокрое, облепившее тело платье. Острые глаза Лириэль разглядели ножны, ловко запрятанные в его складках. Однако природное любопытство дроу взяло верх над первым побуждением поднять тревогу.

Лириэль следила, как сине-зеленые глаза существа обшарили корабль, остановились на человеке у штурвала и хищно сверкнули. Женщина целенаправленно устремилась к Айбну.

Дроу толкнула Фиодора локтем и кивнула на существо.

— Водяная генази, — сказала она полушепотом. — Никогда раньше их не видела. Дроу пытались разводить их. И в итоге такое получилось…

— Она друг? — поинтересовался Фиодор, с сомнением глядя на красивое создание.

— Поживем — увидим. А разве в твой обычный круг общения входят полукровки, выведенные по чьему-то замыслу?

Фиодор, не отводя взгляда от генази, не стал обращать внимания на ее насмешку.

— Она пришла за капитаном, — заметил он, следя, как существо приближается к не ведающему об опасности Айбну.

Рашеми положил ладонь на рукоять меча и шагнул вперед.

Он сделал пару шагов, потом его решимость испарилась, и он застыл, восторженно глядя на генази. Еще несколько мужчин оставили свои занятия и начали подходить поближе. Их изумленные взоры не отрывались от красивого голубого лица. Кое-кто уже бросал завистливые кровожадные взгляды на ничего не подозревающего Айбна.

Приворотные чары, догадалась Лириэль, смотря на голубую женщину с невольным уважением. Некоторое время она боролась с искушением предоставить генази довести дело до конца. Народ Лириэль знал тысячи способов избавиться от глупых и слабых, а кораблю такая очистительная операция пойдет только на пользу. А когда все будет кончено, она усмирит эту синюю девицу и восстановит порядок — и заодно поставит на место Айбна более подходящего капитана.

Но пока она устраивалась поудобнее, чтобы насладиться этим зрелищем, слабый голосок в глубине рассудка поинтересовался: «Да, но что подумал бы об этом Фиодор?»

Злость охватила ее. Такие вмешательства в ее практичную сущность дроу становились досадно частыми.

— В данный момент он не думает вообще, — проворчала она. — По крайней мере, не думает тем местом, которое у него между ушей.

«Фиодор, — неумолимо повторил голос. — Честь».

Дроу раздраженно зашипела и злобно передернула плечами.

— Эй, Айбн! Что это у тебя за новая подружка? — пропела она, указывая. — Славные ножки. И такой дурной вкус насчет мужчин!

Голова капитана резко обернулась к генази. Он аж взвизгнул от ярости, доказывая, что вовсе не удивило Лириэль, что его слепой фанатизм сильнее магии генази.

— Опять чертов морской эльф! Пошла прочь с моего корабля, ты, длинноухая рыба!

Крадущаяся генази изумленно застыла на месте, и ее лазоревого цвета лицо исказилось от бешенства.

— Ай, молодец, — с удовольствием пробормотала Лириэль. Если верить книгам заклинаний темных эльфов, то самым верным способом разозлить любую генази было принять ее, за «низшее существо».

Губы дроу сложились в озорную улыбку. Теперь сражения не избежать!

Генази драматично воздела руки к небу, творя заклинание, и испустила долгий клич, становившийся то тише, то громче, будто песнь кита. Он эхом разнесся над волнующимся морем, обретая силу, — к сожалению, куда большую силу, чем ожидала Лириэль.

Она широко развела руки, рисуя в воздухе круг, и прошептала магическую фразу. Серебряная сфера, едва видимая, отдаленно напоминающая огромный мыльный пузырь, полетела в сторону генази. Существо коснулось сферы тишины голубым пальцем, и та лопнула, будто пузырь, на который была похожа.

Лириэль оценила удивительную способность генази противостоять заклинаниям. Лучше бы она сосредоточилась на магии этой красотки, а не на ней самой. Дроу мысленно перебрала заклинания, которые могла бы использовать, и, поскольку ни один находящийся в здравом уме темный эльф не ввяжется в бой, не обеспечив себе всех возможных преимуществ, она подскочила к Фиодору и ощутимо пнула его в лодыжку.

Воин изумленно хватил ртом воздух и встряхнулся, словно человек, которого внезапно разбудили. Взгляд его перебежал с генази на Лириэль, и на лице появилось выражение глубочайшей досады.

— Ситуация обещает стать интересной, — сообщила ему Лириэль. — Мне может потребоваться время и место для заклинания.

В ответ он только угрюмо кивнул. Зная его так, как знала она, Лириэль понимала причину смятения рашеми. Фиодор считал Лириэль вичларан — высочайшая честь, по меркам его родины, а себя — ее верным защитником. И хоть ничего плохого не случилось, но он поддался действию чар и не мог не считать это изменой долгу.

Совесть, отметила Лириэль, штука настолько же неразумная, как и неудобная.

В этот миг генази завершила свое заклинание пронзительным воплем. Море вздыбилось, и небольшая волна, точно темная рука, поднялась и устремилась к кораблю.

Лириэль поспешно начертала заклинание полуденнего тумана, несложное, но полезное, превращающее любую воду в безвредный холодный пар. Магия сосредоточилась между ее ладонями вспыхивающим огнями шариком, который она с силой бросила в сторону подбирающейся волны.

Шар ударился о воду и с влажным вздохом угас, рассыпая звездную пыль. К луне взлетело несколько клочков тумана, но волна продолжала приближаться.

Дроу прошипела проклятие. Она ухватилась одной рукой за грот-мачту, другой — вцепилась в пояс Фиодора. Он крепко обнял ее, защищая от удара, и предостерегающе закричал одурманенным морякам. Слова его поглотила магическая волна.

Ледяная вода обрушилась на Лириэль и схлынула, оставив оглушенную дроу хватать ртом воздух. Когда первый шок прошел, она вывернулась из рук Фиодора, чтобы оценить обстановку.

Айбн сумел удержаться за штурвалом, но матросов, находящихся под воздействием заклятия генази, нигде не было видно. Впрочем, понять, куда они подевались, труда не составляло — с моря доносились изумленные проклятия тех, кто вдруг пробудился от грез, плюхнувшись в холодную темную воду. Фиодор взглянул на Лириэль.

— Сможет она повторить это?

— Нет, если занять ее чем-нибудь другим, — с мрачным весельем отозвалась дроу. Отбросив прежние мысли о дуэли заклинаний, она кинулась на генази.

Та обернулась на звук, потянулась за оружием, скрытым в складках юбки, решила, что для этого нет времени, и взамен выставила ногти.

Лириэль отбила в сторону растопыренную ладонь и вцепилась генази в глотку. Голубое горло оказалось холодным и скользким, и маленьких рук дроу не хватило, чтобы удержать хватку. Изменив тактику, она запустила обе руки в колышущиеся голубые волосы существа и повалилась на палубу.

Генази рухнула вместе с ней. Несколько минут две женщины боролись, катаясь по палубе клубком, над которым мелькали голубые руки и маленькие, но энергичные черные кулачки. Наконец Лириэль ухитрилась прижать противницу, усевшись верхом и удерживая ее руки за головой. Красотка продолжала биться и извиваться, издавая негромкие жалобные звуки, напоминающие плач тюлененка.

— Ты разрываешь мне сердце, — насмешливо бросила Лириэль. — Там, откуда я родом, женщины отличаются большей гордостью.

Генази немедленно умолкла и обожгла ее негодующим взглядом.

— Так-то лучше, — одобрила дроу, — Ну а теперь давай обсудим, кто ты и зачем здесь..

В ответ генази испустила переливчатый вопль, сумев вложить в него одновременно раздражение и злость.

Лириэль встряхнула ее.

— Так или иначе, я все равно намерена получить ответ. Если ты умеешь говорить, сейчас самое время это продемонстрировать.

Генази долгое мгновение взирала на дроу полными ненависти глазами.

— Меня призвали на битву, — призналась она, и голос ее был похож на журчание воды и шепот ветерка. — Раньше назначенного срока и вопреки моей воле.

— Призвали на битву? — недоверчиво переспросил Айбн.

Дроу оглянулась через плечо. Капитан стоял над двумя женщинами, лицо его было красным от бешенства.

— Битву? Какую битву? Это твоя работа, чертова ты эльфийка?

Лириэль сдула с лица упавший локон.

— Во-первых, я дроу, а не чертова эльфийка. Во-вторых, если бы это я вызвала ее, не думаешь ли ты, что я бы обо всем знала?

Капитан мгновение поразмыслил над этим, потом глаза его расширились в панике.

— Люди за бортом! — проревел он. — Вытаскивайте их, да поживее!

Несколько матросов кинулись к борту и побросали в водуканаты с завязанными на них узлами. Все они, кроме одного, остались зловеще ненатянутыми. Единственный спасенный уцепился за конец каната и, торопясь изо всех сил, подтягивался к кораблю.

Однако все же недостаточно быстро. С моря донесся вопль боли. Двое моряков ухватились за канат и дернули. Высокий молодой человек перелетел через поручень — загорелый юноша с пробивающейся полоской усов. Ударившись о палубу, он снова вскрикнул и продолжал стонать, пока матросы поднимали его на ноги — их задача осложнялась тем, что его бедро было проткнуто ужасающего вида острогой.

— Держите его, — угрюмо бросил Айбн.

Он ухватился обеими руками за зазубренный наконечник и потянул. Юнец взвыл, когда древко начало проходить насквозь через его тело, и умолк, обвиснув в руках своих товарищей. Два матроса оттащили потерявшего сознание парня под защиту кормовой надстройки для лучников. Один из них остался охранять его с абордажной саблей в руке. Другой вернулся на палубу и присоединился к своим готовящимся к бою товарищам. Фиодор стоял среди них, в ожидании битвы держа черный меч на плече.

Лириэль пропела нехитрое заклинание, чтобы приковать генази к месту. И снова магия соскользнула с создания, точно капли воды.

Дроу пожала плечами в ответ на очередную неудачу, сжала кулачок и ткнула им в лицо генази. Синие, как море, глаза существа закатились, голова склонилась набок.

Лириэль уселась на пятки и взглянула на Айбна. Генази явно прекрасно защищена от магии, и все же нашелся кто-то, обладающий значительной — или очень необычной — магической силой, сумевшей превзойти эту защиту.

— Кого призывала Голубая Принцесса? — мотнула она головой в сторону бесчувственной генази.

— Сейчас увидишь. — Капитан указал на черное ночное море кривой саблей.

Лириэль вскочила, схватила из стойки гарпун и подбежала к лееру. Глаза ее были острее, чем у моряков, и чувствительнее к слабым оттенкам света и тени. Она воззрилась на нечто большое, темное, плывущее у самой поверхности воды, залитой лунным светом. Что-то в его движениях казалось тревожно знакомым.

Создание вдруг вздыбилось, и сверкающие под луной волны хлынули прочь, будто испуганные пауки. Здоровенная луковицеобразная голова, похожая на отвратительную гигантскую жабу, рассекла поверхность.

— Куа-тоа! — выдохнула Лириэль имя одного из чудищ Подземья, заклятого врага дроу.

— Булливаг, — угрюмо поправил Айбн. — У них шаман. Где шаман, там они кишмя кишат.

Еще несколько голов высунулись из волн, и вдруг чудовища начали прыгать через борт. Моряки бросились навстречу с оружием наперевес.

Лириэль побежала навстречу ближайшему булливагу и метнула гарпун. Чудище вскинуло острогу на манер дубинки и, ловко крутанув ею, отбило атаку. Зазубренный наконечник гарпуна лязгнул о палубу, не причинив никому вреда.

Булливаг еще раз взмахнул острогой и перехватил ее для атаки: древком горизонтально палубе, наконечником вперед. Лириэль резко затормозила и отпрыгнула, уклоняясь от длинного оружия. Руки ее скрестились, коснувшись ножен, укрепленных на предплечьях, и в них блеснули два кинжала.

Уголком глаза Лириэль заметила похожий на краба предмет, непостижимым образом возникший из воздуха и полетевший, вращаясь, к булливагу. Чудовище инстинктивно выстрелило своим длинным языком. Язык втянул краба в пасть, и глаза булливага начали выпучиваться. Дроу, знающая, что произойдет дальше, свирепо расхохоталась и стрелой промчалась мимо обреченного монстра.

Еще один булливаг карабкался через фальшборт неподалеку. Лириэль сделала вид, будто споткнулась, привлекая внимание чудовища. Оно спрыгнуло на палубу и вперевалку, однако с очень впечатляющей скоростью направилось к ней, нацеливая копье на ту, кого посчитало легкой добычей.

«Краб» выбрался из горла первого монстра, прорубившись сквозь плоть и кости, и продолжил свой прерванный полет. Магическое оружие просвистело над толовой Лириэль и, вращаясь, устремилось прямиком к напавшему на нее булливагу. Зазубренные ноги глубоко вонзились в похожую на акулью толстую шкуру, прикрывающую округлое брюхо твари. Мгновение монстр изумленно пялился вниз, потом живое оружие начало ввинчиваться в его тело. Булливаг мертвой хваткой уцепился за «краба», но в результате жуткое оружие лишь протащило его скрюченные руки за собой сквозь его собственные шкуру и мясо.

Булливаг, чья кожа была затейливо изукрашена черно-зеленым узором, кинулся на дроу. Лириэль двумя быстрыми движениями метнула ножи в нового врага. Существо отбило первый из них, но второй вонзился в огромную перепончатую лапу и пригвоздил ее к горлу твари с убийственной меткостью.

Дроу выдернула ногу из-под умирающего монстра и вскочила на огромное распростертое тело. Отсюда она могла добраться до переплетения швартовых. Она вскарабкалась на них и повисла — темный силуэт на фоне восходящей луны, — чтобы понять, как идет бой.

По меньшей мере дюжина монстров были еще живы, сражаясь с упорством обреченных. Она поискала глазами Фиодора. Его черный меч и белую кожу легко было разглядеть среди смешавшихся в кучу гигантских лягушек и светловолосых, обожженных солнцем норманнов. Он стоял, прижавшись спиной к мачте, — черный меч против зазубренной остроги в руках чудовища ростом футов около семи.

С облегчением Лириэль отметила, что ее друг, кажется, вполне владеет собой, что он не охвачен яростью берсерка. Фиодор больше не был заложником непредсказуемых приступов боевого безумия, но ей слишком часто доводилось видеть, как оно выходило из-под его контроля прежде, и она не приветствовала его прихода в любом виде.

Дроу подобралась по хитросплетению канатов к Фиодору, задумав спрыгнуть на палубу позади его противника. Но уже на лету она увидела, как еще один булливаг одним прыжком перескочил через всю палубу, устремляясь к ним.

Две вещи произошли одновременно: ноги Лириэль коснулись деревянного настила, а длинный черный язык твари метнулся ей в лицо.

Дроу отпрянула, ощутив прикосновение влажного мускулистого языка к коже. Она потянулась за мечом, зная, что сейчас булливаг резко дернет языком и сломает ей шею, — и зная, что не успеет ничего сделать.

Еще один вращающийся «краб» отсек язык чудовища. Лириэль отшатнулась.Она ухватила эту подергивающуюся штуку и показала ошеломленному монстру. Пока булливаг пялился на ее руку, она воткнула меч в узоры акульей кожи.

Прежде чем враг успел пошевелиться, она подпрыгнула и обеими ногами ударила его в грудь. Оттолкнувшись от его тела изо всех сил, она сделала сальто и легко приземлилась на ноги, держа меч в руке. Булливаг отшатнулся и, оступившись, угодил прямо на поджидающую его абордажную саблю в руках бледного, сурово сжимающего губы юноши, которого поддерживали двое товарищей-матросов.

Лириэль коротко кивнула раненому парню и его друзьям и свирепо улыбнулась. Эти норманны знали кое-что о возмездии, и отваги им было не занимать.

Она обернулась к своему спасителю. В нескольких шагах от нее стоял стройный морской эльф, с расчетливостью бывалого воина всматриваясь в хаос схватки. Кзорш, ее былой ученик и самопровозглашенный защитник Хрольфа, вернулся — если только он на самом деле покидал ее.

Его перепончатая рука уже держала наготове следующего метательного паука, одного из тех, что отдала ему Лириэль. Не увидев непосредственной опасности, он перевел взгляд на волнующееся море. Он слегка склонил голову, будто подсчитывая.

— Еще? — спросила она.

— По меньшей мере, тридцать, — мрачно ответил Кзорш. — Многовато.

Лириэль покачала головой и полезла в сумку, висящую у нее на поясе. Она показала морскому эльфу крупный изумруд чистой воды, частицу трофеев, взятых ею в сокровищнице подземного дракона. Глаза Кзорша расширились, потом заблестели в предвкушении. Он недолго ходил в учениках дроу, но они говорили о таких штуках, до того как ее скудный запас терпения истощился.

Кзорш указал на Фиодора, вытаскивающего меч из тела семифутового булливага.

— Это был Каримш, шаман и вожак. Он вызвал генази, он командовал и остальными. Я, наверно, смог бы повторить его клич — не совсем точно, и в нем будет маловато магии, но, может, булливаги в пылу боя не заметят разницы.

Лириэль кивнула и хищно усмехнулась. Подняв изумруд, она начала выпевать слова заклинания высоким жутким сопрано. Кзорш запрокинул голову и издал вопль — странный, начавшийся с низкого, дребезжащего кваканья и завершившийся несколькими сериями захлебывающихся стаккато вперемешку с быстрыми щелчками.

Невероятный эльфийский дуэт зазвучал над звуками битвы, и спустя считанные мгновения корабль закачался, когда дюжины большущих перепончатых лап уцепились за поручни. Вся эта орава булливагов низко, раскатисто хихикала, предвкушая предстоящую резню и сытный ужин. Моряки, пошатываясь на кренящейся палубе, кинулись навстречу новой угрозе.

Совсем рядом Айбн метнул гарпун и полоснул кривой саблей по раздувающемуся зеленому горлу. Он развернулся к паре эльфов, потрясая окровавленным оружием.

— Вы оба покойники! — посулил он. В ответ Лириэль швырнула изумруд к его ногам. Капитан шарахнулся и, видя, что камень начал расти, изумленно выругался. В мгновение ока перед ними предстала живая статуя — красивая женщина-полуэльфийка, зеленая, как изумруд, одетая в простую тунику, в старинном головном уборе, Лириэль нахмурила брови.

— Странно. Она должна была быть морским эльфом. И видят боги, я задумывала для нее лучшую одежду, чем это.

— Она великолепна, — выдохнул Кзорш, не отрывая глаз от высокого сверкающего голема.

Булливаги, похоже, тоже были потрясены. Ревя от ярости, они кинулись на нового врага. Голем презрительно смотрел, как они колотят по его твердому как камень телу. На несколько мгновений рокочущие вопли гигантских лягушек смешались со звоном и лязганьем оружия, ударяющегося об изумруд. Их атака была столь яростной, что булливаги не заметили странного зеленого свечения, разливающегося по палубе. Когда оно окружило большую часть монстров, Лириэль выкрикнула приказ.

Изумрудный голем исчез, и булливаги вместе с ним. Все, кто остался — моряки и уцелевшие люди-лягушки, — открыли рты от изумления при виде такого неожиданного окончания боя. Наступившая тишина была столь абсолютной, что почти физически давила на уши Лириэль.

После мгновенного потрясения оставшиеся монстры приготовились к очередной атаке. Древки трезубцев ударили о палубу, вызывающее воинственное кваканье звучало угрюмой и бесполезной похвальбой. Моряки не заставили себя упрашивать, и несколько пар противников со звоном скрестили оружие, но бой был окончен, и это знали все. В считанные минуты немногие уцелевшие булливаги отказались от бессмысленного продолжения и исчезли в волнах.

Лириэль обняла морского эльфа за талию и одарила хмурящегося Айбна коварной сладкой улыбкой.

— Какая удача, что Кзорш случайно проплывал мимо, правда? Без него я была бы уже мертва. А без меня были бы мертвы вы.

Кое-кто из моряков — большинство их долго плавали в команде Хрольфа — разразились усталыми приветственными возгласами, вознося имя Кзорша к внимающим им звездам. Но рыжебородый капитан смотрел по-прежнему зло.

— Хрольф ушел, и «Эльфийская Дева» с ним. Все долги, существовавшие между вами, давно заплачены, — холодно бросил он Кзоршу. — Что до меня, я не нуждаюсь в тайных соглядатаях.

Лириэль подтолкнула морского эльфа локтем.

— Люди так плохо понимают иронию. Ты заметил?

Губы Кзорша дрогнули, но он склонил перед капитаном голову в поклоне, исполненном чувства собственного достоинства.

— Если такова ваша воля, я вернусь в море, как только завершу свои дела. — Он перевел глаза на дроу.

Айбн заметил это, и взгляд его был просто-таки исполнен недоверия и подозрительности, но его люди раньше были людьми Хрольфа, и многим из них не раз спасали жизнь эти неправильные эльфы.

— Поторопись! — неприязненно велел он. Лириэль взглянула на Фиодора, и три друга отошли в дальний конец корабля. Кзорш скинул с плеча сумку из тюленьей шкуры и достал из нее туго скатанный гобелен. Сердце дроу подпрыгнуло и болезненно оборвалось. Ей не нужно было разворачивать гобелен, чтобы узнать, что это такое: искусно вытканный ужас, изображающий муки плененных морских эльфов. И что хуже всего, она знала, что это не просто извращенное произведение искусства. Души терзаемых эльфов были заплетены среди разноцветных прядей.

— Никто из ваших жриц не сумел освободить их? Или жрецов? — добавила она, запоздало вспоминая, что у эльфов с поверхности жречество не ограничивается исключительно женским полом.

Кзорш покачал головой.

— Это порождение темной магии, чуждой богам морских эльфов. Оно может быть уничтожено лишь тем же, что породило его.

Желудок Лириэль словно ухнул в глубокую яму. Тьма была ее родиной. Кто лучше нее сумеет раскрыть тайну гобелена? И все же перспектива погрузиться в эту омерзительную магию леденила ее душу, равно как и тот выбор, который при этом подразумевался.

Она бросила взгляд на Фиодора. Тот легонько кивнул в знак того, что понимает ее. Если у нее достаточно силы, чтобы сотворить добро, то обязана ли она делать это, даже если для этого придется вступить в сговор со злом? Лириэль осмелилась было надеяться, что необходимость таких решений осталась позади, на Руафиме. Выражение доверчивого ожидания на лице Кзорша говорило, что нет.

— Я займусь этим, — коротко сказала она. — Тебе лучше уйти. Айбн смотрит сюда, и что-то мне подсказывает, что он мысленно рисует красную мишень на твоей спине.

— Во-первых, есть кое-что, о чем ты должна знать, — возразил Кзорш со спокойной настойчивостью. — Регентша Эскайрла повсюду ищет тебя. Моря кишат ее шпионами и посыльными.

— Вот как. Значит, ты легко отыщешь способ передать ей вот это. — Лириэль вскинула руку в непристойном жесте.

Морской эльф чуть улыбнулся.

— Трудновато повторить это перепончатой рукой, да это, может, и к лучшему. Пожалуй, я не буду оповещать посланцев иллитида о твоем или своем местонахождении. Я просто пришел сюда, чтобы предупредить тебя.

— И, наверно, напомнить мне о моем обещании? — лукаво предположила она.

— Разве я нанес бы тебе такое оскорбление? — запротестовал Кзорш. — Ты сказала, что найдешь другого мага, чтобы учить меня. Для меня это все равно что уже сделано.

Лириэль фыркнула и кинула косой взгляд на Фиодора.

— Плоховато он знает дроу, верно?

— Он знает тебя, — ответил Фиодор, одобрительно кивнув морскому эльфу. Дроу закатила глаза.

— Я подыщу кого-нибудь в Гавани Черепа и пошлю тебе весточку с Эстафетой, — предложила она, упоминая эффективную подводную систему сообщений, разносящую вести по северным морям.

— Было бы лучше как можно дольше сохранять твое появление в тайне, даже после твоего прибытия в Гавань Черепа, — посоветовал Кзорш. — Что бы там ни говорил ваш капитан, я собираюсь оставаться с кораблем, пока ты не доберешься до порта. В этих неспокойных водах тебе пригодятся мои глаза и мой голос.

— Твой голос, — задумчиво повторил Фиодор, переводя взгляд с дроу на морского эльфа. — Если весть о поездке, Лириэль широко распространится, весьма вероятно, что большинство здешних обитателей тоже прослышат о путешествующем по морю маге-дроу и с подозрением отнесутся к ее делам. Ей может понадобиться кто-нибудь, кто сказал бы слово в ее защиту. Кзорш подтвердил это гримасой и кивком.

— Мой народ уже слышал. Многие сильно обеспокоены.

— А морские эльфы, которых мы освободили из тюрем Эскайрла? — напомнила Лириэль. — Кое-кто из них сражался на Руафиме. Они будут говорить в мою пользу!

— Они будут говорить о жрице дроу, даже больше чем жрице, — разумно возразил Фиодор. — Не видела ты себя парящей над битвой, с черным огнем, бьющим из твоих рук и пылающим в твоих глазах. Те же, кто это видел, легко могут поверить, что у них есть основания бояться тебя.

Воспоминания нахлынули на дроу волной отчаяния. Она быстро овладела собой и отбросила их прочь вместе с эмоциями. Воздев глаза к небу, она вскинула руки в наигранной досаде.

— Вот так продай душу темным силам для блага добрых людей, и вот она, благодарность, — беспечно бросила она. — О да, я понимаю всю прелесть жизни ради служения другим.

Кзорш, казалось, был шокирован, а вдвойне сильнее — когда Фиодор захихикал. Воин хлопнул морского эльфа по плечу.

— Это она только так говорит, — заверил его Фиодор. — Все будет хорошо.

Эльф неуверенно кивнул. Он перескочил через фальшборт и ушел под воду без звука, без всплеска. Фиодор проводил его взглядом, и выражение голубых, как зимнее небо, глаз рашеми противоречило его успокаивающим словам.

Все будет хорошо, повторила про себя Лириэль. Она никогда не слышала этого выражения за годы жизни в Мензоберранзане, но людям оно, похоже, ужасно нравилось. Кое-кто из них даже верил, что так и будет.

Безрадостное выражение лица Фиодора показывало, что он на этот счет не заблуждается.

Она обхватила его руками за шею и позволила прижать себя поближе, заново удивляясь тому утешению, которое обретала в этом простом объятии. Прежде чем он зарылся лицом в ее волосы, Лириэль заметила его обеспокоенное выражение. Похоже, догадалась она, он озабочен тем, что слова, сказанные им Кзоршу, прозвучали клятвой, которую он не в силах сдержать. Мало что еще могло так огорчить ее друга. Обещания дроу подобны тонким галетам из пшеничной муки, составляющим основную часть рациона мореплавателя: легко пекутся, легко рассыпаются. Для Фиодора обещание нерушимо, как восход солнца.

Лириэль пришло на ум, и далеко не в первый раз, что у людей невероятно сложная жизнь.

Глава 2 ВОЛК ВСЕГДА ВОЛК

Дроу и рашеми долго стояли обнявшись. Наконец Фиодор отстранился и попытался улыбнуться.

— Надо подумать об остальных. Долгое плавание достаточно тяжело для мужчины и без таких вот напоминаний о том, чего он лишен.

Белые брови Лириэль приподнялись.

— Если ты настолько великодушен, что хочешь предложить им поделиться своим богатством, забудь об этом. Мне вполне хватает тебя одного.

— Эти слова я слышал от многих честных девушек, — необдуманно ляпнул Фиодор.

— Правда? И сколько раз?

Он вопросительно посмотрел на дроу.

Она пожала плечами.

— Просто любопытно, сколько женщин мне придется убить, когда мы доберемся до Рашемена. У Фиодора отвисла челюсть.

— Вороненок, я же просто пошутил! — пролепетал он.

Дроу издала кудахчущий смешок.

— Ты действительно подумал, что я всерьез?

— Иногда трудно понять, — осторожно отозвался рашеми.

Она поразмыслила и согласилась.

— Думаю, что да.

Они замолчали, деля друг с другом лунный свет, если не собственные мысли. Немного погодя девушка взглянула на Фиодора сбоку и шутливо ткнула его под ребра.

— У тебя опять это твое лицо сказителя, — заметила она, имея в виду отстраненное, задумчивое выражение, появлявшееся у него, когда он собирался рассказать одну из историй. Немногочисленные сказители ее народа существовали лишь для того, чтобы превозносить победы правящих матрон и их воинов. Сама мысль о том, что в древних легендах можно находить наставления и мудрость, была для нее странно притягательной. Конечно, она никогда в этом не призналась бы.

Он рассеянно взял ее ладонь в свою.

— Лицо сказителя? И на что оно похоже?

— Такое серьезное и непроницаемое, будто ты пытаешься удержаться, чтобы не чихнуть. Это, наверно, из-за плесени, которой поросли все эти твои старинные сказки.

Фиодор ответил на ее поддразнивание печальным взглядом.

— Да, история, но не из старинных легенд. Он выпустил ее руку и облокотился на борт.

— Несколько лет назад моя сестра Васти нашла волчонка, малыша с белой шерстью, который ни за что бы не выжил в лесу.

— Я знаю про волков, — энергично перебила Лириэль. — Говорят, они красивые и жестокие! Дроу, которого я убила некоторое время назад, давал мне кое-какие книги о наземном мире. Я убила его не из-за книг, — оправдываясь, добавила она, заметив недоверчивое выражение на лице Фиодора. — Забудь. Продолжай, я буду молчать.

— Старейшины деревни говорили Васти, что это неосмотрительно, — продолжил он. — Волк всегда будет волком, предупреждали они. Он будет красть цыплят, охотиться на играющих детей. Васти никогда не слушала ничьих советов, так что волк остался. Она назвала его Призраком за белый мех. Призрак любил Васти и был предан ей, подобно любой собаке, но жители деревни всегда косились на него с подозрением.

Фиодор умолк. Лириэль вгляделась в его лицо.

— Эта история печалит тебя. Она ведь не окончена, верно?

Он повернулся к дроу.

— Прошло время, и у Васти родился ребенок, сын, который рос бок о бок с волком. Однажды мальчик собирал в лесу грибы и наткнулся на волчье логово у корней дерева, и в нем были волчата. Вернулась волчица. Мать защитила своих детенышей, — Его суровое лицо говорило о судьбе ребенка, но то, как он смотрел на Лириэль, заставляло ее думать, что это не просто история о погибшем мальчике.

— А что стало с Призраком?

— Его убили, — ответил Фиодор. — Деревенский люд побоялся, что еще какой-нибудь ребенок выучится доверять волкам и забудет об осторожности.

Лириэль кивнула.

— Печально. — Глаза ее расширились, когда она поняла связь. — Так ты хочешь сказать, что, если твой народ будет гибнуть в стычках с дроу, я стану вторым Призраком?

Фиодор долго не отвечал.

— Пока я жив, нет, — поклялся он.

— А, ну тогда все будет хорошо, — легкомысленно заявила Лириэль, поддразнивая его и надеясь этим дурацким, но любимым людьми выражением изгнать печаль из его глаз. — Тебя очень трудно убить — Ллос знает, я пыталась.

Ее богохульная шутка заставила Фиодора слабо улыбнуться, и он снова потянулся к руке дроу, но не успел коснуться ее, как это сделал некто другой.

Внезапный лютый холод пронизал Лириэль, сковал ее тело и душу, словно объятия злого духа.

После первого шока Лириэль узнала знакомое ощущение, то самое, которому она так радовалась во время недолгого пребывания в Арак-Тинилит. В ту пору юная дроу относилась к Ллос с симпатией. Богиня слушала молившихся ей и вознаграждала за преданность, даруя магию. Такие щедрость и заботливость были ранее Неведомы Лириэль. Теперь она лучше узнала эту богиню. Ллос вовсе не любящая мать; Ллос — это сила, которая развращает и разрушает.

Ревнивая сила.

Взгляд Лириэль скользнул по лицу Фиодора, и ее мысленному взору опять предстало богослужение, обычное для Мензоберранзана: жрица, торопливо идущая к жертвеннику Ллос, держит в окровавленных ладонях поднос с еще трепещущим сердцем своего возлюбленного. Такого проявления преданности требовала Ллос. Едва лишь тлеющие угольки страсти грозили вспыхнуть чистым ярким пламенем, сердечные пожары дроу заливались кровью.

Она оттолкнула протянутую Фиодором руку и попятилась, крепко обхватив себя руками и мотая головой из стороны в сторону в яростном отрицании.

Фиодор непроизвольно шагнул к ней. Она шарахнулась от него и вскинула руку, отчаянно стремясь удержать его на расстоянии.

— Уходи. Уходи! — кричала она.

Он глядел, как она продолжает пятиться, уставившись на палубу огромными от ужаса глазами. С внезапной уверенностью, дарованной видением, Фиодор понял, что она не столько убегает от чего-то, сколько пытается увести это за собой прочь.

И тогда Фиодор увидел тень — огромный паук с головой прекрасной эльфийской женщины. Встающая луна была точно позади Лириэль, и тень кралась следом за дроу, двигалась с ней вместе, будто была ее собственной.

Повинуясь порыву, Фиодор выхватил меч и ударил паучью тень в самое сердце. Лезвие глубоко вонзилось в доски палубы. Прежде чем он успел выпустить рукоять, струя силы — холодной, темной и злой — ударила в меч и швырнула рашеми в воздух. Он ударился о борт с жутким глухим стуком.

— Беги, — умоляла Лириэль, — или плыви. Что угодно, только уходи!

Он не мог понять муку, звенящую в ее голосе, но не мог и оставить ее одну сражаться в этом поединке. Он оттолкнулся от борта и побежал. Вместо того чтобы снова атаковать, он подхватил Лириэль на руки и встал с нею так, чтобы их общая тень накрыла тень Паучьей Королевы.

— Ты не имеешь власти над Лириэль, — тихо произнес он, прямо обращаясь к затаившемуся злу. — Ты порвала с ней, а она — с тобой.

Слабый издевательский смешок зазвенел в его мозгу.

Волк всегда волк, — насмехался невероятно красивый женский голос, говоря на странном наречии, которое он каким-то образом понимал.

Лириэль закрыла уши ладонями.

— Она слышала нас, — безнадежно прошептала дроу. — Фиодор, оставь меня.

— Нет.

— Ты не понимаешь! Никакой мужчина не может встать между жрицей и ее богиней и остаться в живых!

— Ну и что? Ты же не жрица.

— Я была ею, — сказала Лириэль, — и Ллос не собирается отпускать меня.

— У нее нет выбора, — твердо ответил Фиодор. — Никакой бог, никакая богиня не может силой заставить свободную душу поклоняться себе. Ты хочешь быть свободной от нее?

— Да!

— Скажи ей это.

— Я уже говорила.

— Еще раз, — убеждал Фиодор, — и потом еще. Откажись от бога трижды, и все ваши связи с ним будут разорваны. Так говорится во всех старинных преданиях.

Похоже, попробовать стоило. Лириэль кивнула и сделала глубокий вдох.

— Госпожа Ллос, я не твоя жрица. Мать Ллос, я больше не твое дитя, — прошептала она.

Холод стал сильнее. Лириэль видела, что лицо ее друга побледнело, губы стали синевато-серыми. Страх за него вновь вернулся к ней, и она попыталась вырваться. Фиодор покачал головой, сильнее прижимая ее к себе, и укутал их обоих своим плащом. Общее тепло заструилось по их телам, гоня прочь тьму и стужу.

Дроу и ее рыцарь, едва дыша, прижались друг к другу и ждали ответа темной богини.

Время шло, и они не слышали ничего, кроме голосов занятых работой матросов да плеска воды за бортом.

Лириэль выскользнула из объятий Фиодора и шагнула вперед. Тень, бежавшая перед ней в лунном свете, была ее собственная — тень маленькой стройной дроу, расправившей плечи и дерзко вскинувшей голову.

Она подавила мгновенную слабость облегчения и тускло улыбнулась Фиодору.

— Когда я в следующий раз начну тебя дразнить насчет твоих заплесневелых сказок, напомни мне об этой минуте.

— Лучше нам обоим забыть ее, — возразил он. — Все это принадлежит прошлому, и пусть там и останется.

— А оно останется? — Голос ее был неожиданно серьезен.

— Ты должна сделать так, чтобы осталось. Не произноси это имя. Не делай ничего, что могло бы способствовать ее возвращению.

— Эй, Первый Топор! — окликнул грубый мужской голос.

Они оба обернулись на зов. Фиодор непродолжительное время носил этот титул и был боевым вождем Руафима. Некоторые из сражавшихся тогда рядом с ним плыли сейчас на «Нарвале».

Несколько моряков бросили работу и недоуменно таращились на дроу и ее спутника, пытаясь понять причины необъяснимой вспышки Лириэль. Большинству, однако, было не до этого — они перевязывали раненых, скидывали за борт трупы булливагов и смывали с палубы кровь. Один мужчина стоял отдельно от остальных, указывая на луну окровавленной шваброй. Фиодор узнал его, это был Хальрик, седой ветеран, бывалый воин и моряк. На фоне луны взмахивали темные птичьи крылья, и вид их был ему знаком.

— Ворон? — прошептал он.

Лириэль подошла к нему, заслоняя глаза рукой от яркого сияния луны. Эта тайна самым тесным образом была связана с ними обоими. Фиодор любил называть ее «маленький вороненок», и за время странствий по Поверхности она уже немало узнала об этих умных, удивительных птицах, чтобы высоко оценить такое сравнение и понять, что за этим прозвищем стоит некое странное предвидение.

— Разве они летают не только днем? И ведь мы в двух, а то и трех днях пути от суши!

Он кивнул.

— Это не простая птица.

— Полная луна, — глубокомысленно заметил один из моряков. — Самое время для странных гостей. Я как-то раз убил оборотня, и как раз в полнолуние.

— Полнолуние там или нет, но это предзнаменование, — пробормотал другой. Пальцы его начертили в воздухе охранительный знак, и он подозрительно взглянул на дроу. — Дурное предзнаменование!

— Если верить историям, что рассказывает Первый Топор, то нет, — стоял на своем Хальрик. — Если его послушать, то вороны служат посыльными из одного мира в другой. Важная же это должна быть весть, чтобы сухопутная птица забралась так далеко в море.

— Должно быть, так, — согласился победитель оборотней, следя взглядом за снижающейся по спирали птицей. — Она садится. Кто здесь умеет разговаривать с воронами?

Никто не шевельнулся. Птица заложила крутой вираж и снова взмыла ввысь. Фиодор разглядел светлую полоску на сверкающем черном крыле.

— Знак Эйлистри, — тихо сказал он.

Лириэль тоже заметила серебряные перья, и глаза ее расширились. Она вскинула кулак, поддерживая одну руку другой. Ворон тут же устремился вниз и опустился ей на запястье. Оттуда он перепрыгнул на стоящую рядом бочку и закивал в знак приветствия.

— Я прилетел из храма Променад, от верховной жрицы Квили Веладорн, — объявил ворон резким, слегка хрипловатым голосом. — Я принес весть для Лириэль Бэнр, дочери Первого Дома Мензоберранзана.

Лириэль обежала взглядом любопытствующих людей, собравшихся поглазеть на это диво. Глаза ее задержались на лорде Каладорне. Что-то в его лице — настороженный умный взгляд, оценивающе сжатые губы — заставило ее вспомнить все былые подозрения. Похожее выражение бывало у бардов дроу, когда на их глазах совершались особо выдающиеся предательства и убийства и песни об этом уже складывались в их головах, хотя сами деяния еще даже не завершились. Этот Каладорн тоже поет кому-то свои песни, в этом Лириэль была сейчас вполне, вполне уверена.

— Если вы не возражаете, это личный разговор, — раздраженно бросила она.

— Ну уж нет, только не на моем корабле, — парировал Айбн. — Никаких вестей, ни на корабль, ни с него, без моего ведома.

Ворон уставился на рыжебородого пирата блестящими черными глазами.

— В таком случае, капитан, я советую вам не заходить в Глубоководье. Там вам грозит опасность. Вы должны отправиться прямиком в Гавань Черепа.

Загорелые щеки Айбна покрылись румянцем. Глаза Лириэль сузились.

— Минуточку, но разве не именно это мы собираемся сделать?

— Я передумал, — коротко ответил Айбн. — Последний заход в Гавань Черепа был неудачным, а закончился и того хуже. Кому, как не тебе, это знать. Мы с трудом удрали оттуда, и местные обитатели не скоро это забудут.

— Теперь у нас другой корабль и другой капитан, — возразил Фиодор. — Сдается мне, что куда более рискованно оставить без внимания предостережение леди Квили.

Каладорн Кассалантер легонько прищелкнул языком.

— При всем уважении к этой жрице-дроу, у вас гораздо больше шансов наткнуться на неприятности в этом подземном городе, чем на улицах Глубоководья. В порту меня будут встречать значительные силы, и мы не ожидаем никаких проблем.

«Так и есть, — мрачно подумала Лириэль, — за всем этим стоит Каладорн». Похоже, Айбну предложили за нее неплохой выкуп, а кому, как не лорду Глубоководья, заключать такую сделку?

Однако, если они считают, что ее так легко взять, они плохо знают таланты темных эльфов по части членовредительства!

Лириэль постаралась, чтобы эти мысли не отразились на ее лице, и озадаченно улыбнулась знатному обитателю Глубоководья.

— В Гавани Черепа порой приходится понервничать, — согласилась она, — но если то, что ты говоришь о Глубоководье, — правда, то почему Квили предупреждает меня не ходить туда?

— Я не осмеливаюсь толковать ее мысли, но могу заверить в одном: Глубоководье — город, где царит закон, — твердо ответил Каладорн.

— Возможно, но могу спорить, что вы не часто видите у себя дроу, — бросила она.

Айбн вытащил трубку изо рта.

— Этот человек говорит, что у них уважают закон. Дальнейшее не обсуждается.

Лириэль в ответ нахмурилась и нетерпеливо, резко вскинула руку к небесам. Клуб вонючего дыма вылетел из трубки капитана и окутал его слегка мерцающим зеленым облаком. Айбн, покачиваясь, добрел до борта и свесился за борт.

— Надеюсь, Кзорш плывет не слишком близко к кораблю, — прокомментировала Лириэль.

Фиодор подавил вздох и вновь обернулся к Каладорну.

— Если дроу в Глубоководье, — редкость, появление Лириэль будет замечено, и вести об этом станут распространяться.

— Ну уж! Разве ей есть нужда скрываться?

— Для меня главное — уцелеть, — бросила в ответ дроу. — Можешь считать это моим капризом. Каладорн покачал головой.

— Впечатляюще, но неверно. Я уверяю тебя, все будет хорошо. Я и кое-кто из моих партнеров оплачиваем плавание этого корабля, и приняты все меры, чтобы обеспечить его безопасность. Это решение мое и капитана. — Он вопросительно взглянул на Айбна.

Вонючий дым рассеялся, но капитан все еще висел на поручне. Загорелое лицо приняло отчетливо зеленоватый оттенок.

— Никакой Гавани Черепа, — пробормотал Айбн слабым голосом, но решительно.

— А как насчет предупреждения, что принес ворон? — настаивал Фиодор.

— Глубоководье — город, где уважают закон, — повторил Каладорн. — Если дроу не будет делать ничего дурного, ей нечего бояться.

Фиодор сжал зубы.

— Если ты ошибаешься, лорд Каладорн, если опасность ждет Лириэль в твоем Глубоководье, кто, кроме меня, станет сражаться за нее? Ты? Твои «партнеры»?

Дворянин скрестил руки на груди.

— Похоже, ты очень уж уверен, что придется сражаться.

— У меня есть для этого основания, — резко ответил Фиодор. — Можешь ли ты на самом деле утверждать, что добрые горожане вашего законопослушного города станут улыбаться и махать руками при виде дроу? Едва корабль войдет в порт, Лириэль и я окажемся вдвоем среди врагов, и ты это отлично знаешь — ты и, наверное, твои партнеры тоже, те, которые, как ты говоришь, будут встречать тебя в порту со значительными силами.

Долгое мгновение мужчины смотрели друг на друга. Наконец Каладорн дрогнул под холодным, обвиняющим взглядом рашеми.

— Я не собираюсь причинять дроу вреда, но, возможно, в городе найдутся те, кто хотел бы этого, — признал он.

— Ты станешь говорить в ее защиту? — нажимал Фиодор.

— Я не могу, — категорично ответил Каладорн, — по причинам, которые не намерен обсуждать. Знаете ли вы еще кого-нибудь в Глубоководье? Кого-нибудь, кто сможет помочь ей проскользнуть незамеченной, если это будет возможно, и станет говорить за нее, если понадобится?

Воспоминание взорвалось в мозгу Лириэль: случайная, но счастливая встреча с человеком. Он оказался достаточно умен, чтобы раскусить ее, но не подать виду своим скучным спутникам, что знатная леди в костюме темного эльфа на самом деле настоящая дроу.

Этот человек знал дорогу в Гавань Черепа, и он знал Квили. Возможно, он даже был одним из сторонников Эйлистри. Во время битвы за сокровищницу дракона, несколько лунных месяцев назад, Лириэль заметила в отряде жриц нескольких людей и даже одного хафлинга. Уж по крайней мере, этот человек сможет переслать Квили сообщение.

— Может, и знаем, — медленно произнесла она. — Мы встретились на костюмированном балу на лугу за стенами Глубоководья. Мне не назвали его имени, но я могу описать его. Светлые волосы, серые глаза. Ростом с Каладорна. Скор на улыбку и шутку. Я видела, что он играл на таком инструменте со струнами спереди и деревянным основанием, таким пузатым, что казалось, эта штука вот-вот родит.

— Лютня, — добавил Фиодор.

Настороженное выражение, с которым Каладорн выслушал описание Лириэль, говорило о том, что он знает человека, о котором она говорит и которого от всей души хотел бы не знать.

— Какие цвета он носит?

Дроу нетерпеливо передернула плечами; она все еще не понимала озабоченность людей цветом предметов.

— Если ты говоришь о цвете его одежды и украшений, то это зеленый, — пришел на помощь Фиодор. — А если о гербах, то я заметил на одном из его колец нечто похожее на герб: голова единорога и ворон.

Раздражение появилось на лице Каладорна.

— Естественно, — проворчал он. — Пожелай когда угодно Джудит отыскать своего братца, ей нужно просто нанять предсказателя, чтобы тот посмотрел, где будет ближайшая заварушка!

— Ты знаешь этого человека, — отметила Лириэль. — Назови его и его род и орден, к которому он принадлежит, — или чем там определяется общественное положение в этом вашем законопослушном городе.

— Положение и богатство тесно связаны. Глубоководьем правят торговые дома, — пояснил Фиодор.

Горожанин покачал головой.

— Знатные дома не имеют власти в городе, — поправил он, — Положим, семейство Танн богаче троих богов вместе взятых, но Данила — младший сын. Младший из шестерых, по-моему. Данила довольно занятный, но это лучшее, что можно о нем сказать.

Лириэль мысленно не согласилась с ним и соответственно утвердилась в своем мнении насчет Каладорна. У дроу младшие дети скрывают свои амбиции, а порой и свои способности до тех пор, пока не будут готовы занять вожделенное место.

— Можешь ли ты связаться с этим Данилой из Дома Танн?

Каладорн колебался.

— Я смогу отправить посыльного, когда корабль причалит.

Она категорично покачала головой:

— Не пойдет. Я не позволю кораблю войти в порт до тех пор, пока он не будет встречать нас с Фиодором на причале, в достаточном сопровождении физической и магической силы, чтобы обеспечить нам безопасное перемещение по Глубоководью. Заверьте его, что я вознагражу его за эту услугу. Просто чтобы избежать недоразумений, скажите также, что предателям дроу платят той же монетой.

Каладорн долго смотрел на слабую серебряную полоску между морем и небом, лицо его было подчеркнуто невыразительным — по крайней мере, нечеловеческим меркам. Лириэль же заинтересованно смотрела, как чувства на лице человека сменяют друг друга. Наконец он вновь повернулся к ним и коротко поклонился ей.

— Отлично. Я сделаю, как ты просишь.

Лириэль и Фиодор смотрели, как он быстро уходит прочь. Ворон прочистил горло.

— Ваш ответ, принцесса?

Дроу кинула взгляд на крылатого посланника.

— Передай Квили то, что было сказано здесь, и скажи, что мы постараемся добраться до нее как можно быстрее.

Черные крылья засвистели, ворон скрылся в ночи. Поняв, что представление окончено, моряки вернулись кто к работе, кто к отдыху.

Фиодор дождался, когда они остались одни, прежде чем заговорить.

— Сдается мне, что лорд Каладорн сделает то, о чем ты просила, и кое-что еще кроме этого.

Дроу вскинула бровь.

— Ты заметил, да? Если он может послать весточку этому человеку до того, как мы прибудем в порт, значит, он так же может и предупредить остальных. Ладно, пусть. Не мешало бы немножко развлечься.

В этот миг с кормы донесся яростный женский вопль. Лириэль с удовольствием смотрела, как Айбн борется с ожившей генази, выкрикивая цветистые предостережения своим людям держаться подальше, пока он волок сопротивляющееся, изрыгающее проклятия создание к борту. Совсем рядом двое матросов, спотыкаясь, тащили за ноги тушу булливага. Фиодор помог им перевалить, мертвого монстра через поручень.

Покончив с этим, он криво улыбнулся дроу.

— Я бы только хотел уточнить, вороненок, что ты понимаешь под развлечением.

Дроу придвинулась поближе и объяснила, жарким шепотом и с красочными подробностями. Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, Фиодор покачал головой в полупритворном удивлении.

— Ночная вахта начинается через четыре часа. Хватит ли нам времени для всего этого?

Она искоса взглянула на него и решительно направилась к трюму.

— Не знаю, — небрежно бросила она. — До сих пор никто еще не сумел дожить до конца первого часа.

Рашеми хихикнул, но смех его угас, когда Лириэль не поддержала его.

— Ты ведь пошутила, правда? — поинтересовался он.

Из-под палубы не донеслось ни звука. Спустя мгновение Фиодор пожал плечами и полез вниз по трапу. Ночь была прекрасна, луна светла, а умереть можно и множеством гораздо менее приятных способов.

Глава 3 ГЛУБОКИЕ ВОДЫ

Глубоко под «Играющим Нарвалом» Кзорш плыл на восток, лично следя за тем, чтобы путешествие дроу проходило относительно спокойно. Все вокруг, однако, говорило о том, что на этот раз его задача окажется не из легких.

Туши булливагов лениво погружались все глубже, кровь спиралями закручивалась в темной воде. Скоро сюда соберутся акулы, предшественницы других, медлительных, но еще более ужасных падальщиков.

Люди-мореплаватели знают лишь поверхность моря, разбираются в ее настроениях и капризах. Глубины для них — нечто безграничное и загадочное, именуемое в песнях и легендах «безмолвными чертогами Умберли». Море, каким знал его Кзорш, было отнюдь не безмолвным. Пузырьки бормотали и лопались, совершая свой путь к звездам. По слабому шелесту колышимой водой травы можно было точно определять приливы и отливы, течения, глубины. Косяки рыб щелкали и повизгивали, проплывая в темной воде. Затихающее вдали низкое ворчливое кваканье сопровождало отступление булливагов. Песнь далекого стада китов вздымалась и опадала, назойливая и заунывная. Осторожное пощелкивание, почти неслышное за многообразными голосами моря, предупредило Кзорша, что впереди засада.

Он снял с пояса оружие: славный нож, откованный наземными эльфами, и один из драгоценных метательных «крабов». Собираясь использовать преимущество внезапности, он подтянул поближе гарпун и нырнул к густым зарослям морской травы.

Несколько морских эльфов показались из укромных мест, рассыпались и перегруппировались, пытаясь окружить Кзорша. Одна из них, крупная женщина с бритой головой, чтобы лучше были видны эффектные зелено-серебряные отметины на коже, была ему знакома. Он заметил трезубец в ее руках и угрюмую целеустремленность на лице.

Кзорш вскинул гарпун острием вверх в знак мира.

— Приветствую тебя, Коралэй. Тебе нужен именно я, или ловушка была приготовлена для другого?

Женщина опустила гарпун, но продолжала держать его наготове.

— Булливаги собрались в стаю и пели боевые песни. Почему ты не попросил помощи?

— Она была не нужна, — ответил Кзорш.

К Коралэй подплыл еще один эльф,молодой мужчина, строивший из себя бывалого мореплавателя, но чей гарпун еще не был обагрен кровью в бою.

— Зачем Кзоршу, великому морскому рейнджеру, наша помощь? — с издевкой проговорил он. — Зачем ему морские эльфы вообще, когда Кзорш считает своим другом всякое чудовище из глубин?

Кзорш напрягся, услышав этот язвительный намек на Ситтла, долгое время бывшего его другом и напарником, который лишь недавно был разоблачен как вероломный предатель Морского Народа. Ситтл оказался маленти, мутантом из злобного племени сахуагинов. Как у всех маленти, черная душа Ситтла была сокрыта под внешностью морского эльфа.

— Если ты обвиняешь меня в измене, — холодно бросил Кзорш, — то идешь против Совета Волн. Судьи рассмотрели это дело и объявили меня невиновным.

— Маленти сделал из тебя дурака, — упорствовал юнец.

— Он одурачил нас всех. — Тон, которым произнесла это Коралэй, требовал закрыть тему. Она прямо посмотрела на разведчика. — Мы здесь не для того, чтобы покататься на вчерашних волнах.

Кзорш кивнул, ожидая продолжения.

— На этот корабль напало множество булливагов. В море вернулось всего одиннадцать, живых и мертвых. Ты слывешь другом людей. Ты не оставил бы один из их кораблей в лапах этих чудовищ, покуда мог бы сражаться.

— Благодарю тебя за эти слова, — осторожно сказал Кзорш.

— И все же ты здесь.

Долгие мгновения они глядели друг на друга.

— С булливагами справились, — наконец произнес он.

— С такой уймой? — недоверчиво переспросила она. — Что же за человеческие существа плывут на этом корабле?

— Большей частью норманнские пираты. С ними воин из страны, что лежит далеко к востоку, и могущественный маг.

Лицо женщины посуровело.

— Расскажи об этом использующем магию.

Кзорш развел руками.

— Сражение выиграно. О чем тут еще говорить?

— Я слышала пространные истории о другом недавно выигранном сражении, — возразила Коралэй, — о сражении на суше и на море за Руафим. Там тоже была магия. Скажи мне честно: жрица-дроу с Руафима находится на борту этого корабля?

— Зачем тебе это знать? Что это даст тебе?

Глаза Коралэй сузились.

— Странный ответ для рейнджера, чей долг — информировать свой народ.

— Информировать, да, но также и защищать, — добавил Кзорш. Чтобы ответ его не оставил места для сомнений, он вновь наклонил гарпун в боевую позицию.

Изумленные пузырьки вырвались из губ морских эльфов.

— Ты собираешься защищать эту ужасную дроу от своего собственного народа? — воскликнул один из них.

Морской рейнджер перевел взгляд на спросившего.

— Ты когда-нибудь встречался с ней?

Эльф моргнул.

— Нет.

— В таком случае я со всем почтением настаиваю, что ты не вправе судить ее. Лириэль — принцесса в своей стране, с детства обучавшаяся магии. Она — испытанный друг как людей с Руафима, так и Морского Народа. Возможно, тебе будет интересно узнать, что она тоже росла на историях о злых, ужасных эльфах, с одной только разницей: негодяями в сказках ее детства выступали светлокожие эльфы небес и моря!

Коралэй нахмурилась.

— Это не одно и то же.

— Разве? — переспросил Кзорш. — Быть и казаться — это не одно и то же. Черная, как ночь, кожа — не доказательство злого сердца, равно как честное, знакомое лицо — не гарантия дружелюбия. Урок, преподанный маленти Ситтлом, начертан кровавыми рунами.

Предводительница эльфов долго молча смотрела на него.

— Мы обдумаем твои слова. Подумаешь ли ты над моими?

Кзорш почтительно склонил голову.

— Как ты говоришь, быть и казаться — не одно и то же. Мы часто видим то, что ожидаем увидеть, или то, что хотим увидеть. Возможно, ты прав насчет этой дроу. Она сражалась на твоей стороне и дала тебе магическое оружие. Говорят даже, что она пообещала учить тебя Утраченному Искусству. — Она вопросительно приподняла бровь.

— Это правда, — признал Кзорш.

— Все это замечательно, ~ согласилась она. — Может, мы ошибаемся, когда смотрим на эту дроу и видим одно лишь зло, но не может ли быть такого, что и ты видишь лишь то хорошее, что она показала тебе, и отказываешься заглянуть глубже?

Кзорш хотел возразить, решительно опровергнуть ее слова. Наверно, он даже смог бы это сделать, если бы не видел ту битву у берегов Руафима.

— Мой долг — защищать, — медленно произнес он, — и, возможно, лучшее, что я могу сделать для народа, — это как следует оберегать Лириэль. Пока я жив, никакое зло не случится с нею — или из-за нее.

Наконец Коралэй опустила свой гарпун.

— Это все, что я хотела услышать. Иди и делай то, что сказал.

Светловолосый молодой мужчина, разодетый в дорогие шелка, насвистывал популярную портовую песенку, неспешно подходя к башне Черного Посоха.

Круглая черная башня была достопримечательностью Глубоководья, древним чудом из гладкого камня без окон и дверей.

Молодой человек направился прямиком к башне, словно собираясь пройти сквозь камень. Он с силой врезался в стену и, пошатываясь, отступил на пару шагов, обхватив голову унизанными драгоценностями пальцами и ругаясь с великим жаром и весьма изобретательно.

Его следующие несколько попыток были более осторожными — толкнуть тут, несильно ударить здесь. Наконец из стены высунулась тонкая женская рука, сгребла его за тунику и втянула в невидимую дверь.

Данила Танн взглянул в снисходительное лицо эльфийки Шарларры Виндрифф, обучающейся магии у Хелбена Черного Посоха Арунсуна. Он отнял ее руку от туники, посмотрел в глаза — фиолетовые с золотыми крапинками — и поднес ее пальцы к губам.

— Прекрасная Шарларра, — прошептал он, — до сего дня именовавшаяся самой красивой эльфийкой Глубоководья.

Все еще улыбаясь, она вызывающе подняла бровь.

— До сего дня?

— Ну, естественно. — Данила осторожно потрогал лоб. — Поскольку сегодня я вижу сразу две тебя, тебе придется поделиться славой.

Эльфийка рассмеялась и взяла его под руку.

— Уверяю тебя, таких, как я, больше здесь нет, — промурлыкала она.

— Жаль. Перспективы были, по меньшей мере, захватывающие.

— Вы уже закончили?

Вопрос был задан низким, слегка грассирующим мужским голосом, в котором явно слышалось раздражение. Шарларра открыла рот от удивления и, обернувшись, оказалась лицом к лицу со своим учителем.

Хелбен Арунсун был — или казался — крепким человеком в зрелых летах. Его темные волосы были тронуты сединой, и серебряные пряди блестели в аккуратно подстриженной бороде.

— Зелья? — напомнил он Шарларре, изображая рукой помешивание.

Эльфийка поклонилась и заспешила к своим обязанностям. Данила проводил ее уход ухмылкой, явно свидетельствовавшей о его мужском интересе. Однако в тот же миг, как она вышла из комнаты, его улыбка исчезла.

— В чем дело, дядюшка? От заклинания срочности, добавленного к твоему вызову, пергамент едва не вспыхнул!

— Это пришло от водяных из порта. — Архимаг поднял руку, щелкнул пальцами и выхватил из воздуха пергамент из выделанной тюленьей шкуры.

Данила взял документ и бегло просмотрел его. Спустя мгновение он поднял недоверчивый взгляд на лицо наставника.

— Несомненно, ты произвел впечатление на эту дроу-мага, собирающуюся нанести нам визит, — кисло произнес Хелбен.

Молодой человек самодовольно улыбнулся.

— Женщины часто говорят, что я — это нечто незабываемое.

— Я слышал точно такие же слова о тифе и дизентерии. Ты не будешь встречать дроу в порту.

— Не буду?

— Нет. Не спорь со мной насчет этого, Данила. Здесь на кону стоит слишком многое, о чем ты не знаешь.

— Как обычно, — проворчал Данила. Он сложил руки на груди и привалился к стенке. — Просто для разнообразия, может, просветишь меня?

Архимаг заложил руки за спину и принялся мерить комнату шагами.

— Каладорн Кассалантер плывет вместе с дроу. Он был очень недоволен тем, что ты замешан в эту историю с дроу, и отзывался о тебе не слишком лестно. Я думал, вы друзья.

— Были и будем снова, — беспечно бросил Данила. — Но Каладорн увивался вокруг Джудит, а я отреагировал, как положено младшему брату. Брату, который знает кое-что о магии, — поправился он, — и у которого среди всяких волшебных компонентов есть немалый запас селитры. — Он вызывающе вскинул голову, размышляя над собственными словами, — Неудивительно, что Каладорн удрал в море. Пока заклинание не перестанет действовать, ему ничего другого не оставалось.

— Он славный парень, этот Каладорн, у него острый глаз и чувство ответственности, до которого тебе пока далеко, — буркнул Хелбен.

— И еще его считают главным арбитром в вопросах моды, — поддакнул Данила с притворной серьезностью. — Думаю, что морской стиль будет последним писком этого сезона.

Хелбен метнул взгляд на молодого человека.

— Кроме сообщения о тебе, Каладорн прислал весть о судьбе «Стрижа». Можешь вычеркнуть его из списков кораблей Глубоководья, пропавших в этом сезоне без вести. Он был найден дрейфующим, будто корабль-призрак, а на борту были бочки с телами более чем дюжины морских эльфов, законсервированными в рассоле.

Лицо юноши помрачнело.

— Норманны не дружат с волшебным народом, но я не представлял, что все так плохо.

— Норманны и эльфы, — повторил Хелбен. — Уж что может быть проще?

— Это пока ты этим не занялся, — услужливо подсказал племянник.

— Ты хочешь слушать или нет?

Данила отсалютовал ладонью в знак того, чтобы Архимаг продолжал.

— Согласно труду Харпла по культуре Подземья, уничтожение наземных эльфов — одна из ведущих идей жизни дроу, уступающая только установлению господства над другими подземными государствами.

Данила оттолкнулся от стены.

— Ты считаешь, что эта хорошенькая крошка-маг объединилась ради этого с норманнами? Что она причастна к гибели этих морских эльфов?

— Честно? Нет. Я не представляю, чтобы Первые Топоры Руафима пошли на большее, чем случайный союз с каким бы то ни было эльфом, любого цвета, по любой причине. Как гласит старинная норманнская поговорка, тот, кто охотится, на волка с волком, должен держать наготове две стрелы.

— Очаровательно по настроению и легко воспринимается по ритму. Я должен поскорее положить это на музыку, — пробормотал Данила. — Если такого союза нет, то что она, по твоему мнению, тут делает?

— Вот в этом-то и проблема, — проворчал Хелбен. — Я понятия не имею, что движет поступками женщин.

Женский смешок сообщил мужчинам, что они не одни. Лаэрель Серебряная Рука прислонилась к дверному косяку, скрестив руки и весело сверкая глазами.

Супруга Архимага, которая и сама была магом, о чьей силе ходили легенды, ростом не уступала своему господину. Хотя день еще только начался, на ней было легкое танцевальное одеяние точно под цвет ее волос, блестящими волнами струящихся до самых коленей.

— Мы говорим о женщинах в целом или ты имеешь в виду какую-то конкретно? — поинтересовалась она.

— Я говорил про дроу.

Нечто в голосе Хелбена стерло веселье с лица Лаэрель.

— Если ты говоришь о моей сестре Квили — вновь, должна я заметить, — тебе следовало бы изменить тон.

— Давай не будем начинать все сначала, — раздраженно бросил маг.

— Значит ли это, что тебя не интересует мой последний семейный визит?

Лицо Хелбена помрачнело еще сильнее.

— Ты опять была в Гавани Черепа?

— Да, и только что вернулась. Квили очень волнуется за свою юную подругу. Кто-то ищет Лириэль, некто, способный раскинуть просто огромную сеть. Моя сестра намерена помочь Лириэль безопасно добраться до цели.

— Вот видишь, дядюшка, — вклинился Данила. — Проблема решена.

— Я уже заметил, — угрюмо бросил Архимаг, — что Квили решает меньше проблем, чем создает. Как она ни была бы предана Мистре, но по сути своей она дроу: импульсивная, темпераментная, мстительная и нелогичная.

— Она тоже очень хорошо о тебе отзывается, — сладким голоском пропела Лаэрель.

Хелбен не заглотил наживку.

— Рассказывай.

Леди-маг помедлила, набирая в грудь побольше воздуха.

— Квили сказала, что кто-то выспрашивает, подкупает. Она уверена, что поиски Лириэль ведутся и в Глубоководье тоже. Ты слушаешь, о чем болтают в тавернах, Дан?

— Да, но не понимаю того, Что слышу, — признался он. — Похоже, что обещана очень крупная награда за кого-то по имени Ворон. Больше я ничего не добился.

— Этого достаточно, чтобы досказать нашу историю. — Лаэрель опять вздохнула и заправила за ухо серебристый локон. — Юную подругу Квили будет разыскивать все отребье Глубоководья, не говоря уже о тех подлецах, которые увидят в этом способ расплатиться с карточными долгами.

— И о тех, кто полагает, что борьба со злом, к которому, конечно же, относятся все темные эльфы, их праведный долг, — вставил Данила.

Женщина состроила гримасу.

— Я надеялась, что о них никто не вспомнит.

— Исполненные благих намерений жители Глубоководья — самая малая из наших проблем. — Хелбен достал маленькую сеточку с драгоценностями из потайного кармана в рукаве. — Это часть сокровищ глубинного дракона, которыми Лириэль заплатила за свободу «Эльфийской Девы», руафимского пиратского корабля, принадлежавшего Буйному Хрольфу. После того как эти камни побыли некоторое время у Лириэль, с их помощью можно отыскать ее. Более того: они могут показать, кто еще ее ищет, неважно, с помощью магии или нет.

Данила внимательно следил, как Хелбен быстро творит заклинание. Спустя мгновения перед Архимагом возникла из воздуха удивительная карта, миниатюрное изображение островов и побережий северного моря. Хелбен достал из сумки флакон и, вытряхнув из него щепотку сверкающего порошка, посыпал им карту. Крошечные мигающие огоньки опустились на карту, наполняя воздух башни тонким ароматом.

Юноша разглядывал магическую иллюзию, следя, как серебристые струйки растекаются по морю и по суше. Он указал на особенно яркую паутину, соединившую Лускан и Руафим.

— Недавнее морское вторжение, полагаю. Какая связь между этими двумя старыми врагами и нашей новой подружкой?

— Нападением командовал капитан Рефнор, — сказал Хелбен, — один из Пяти Капитанов Лускана.

— Капитан Рефнор, — задумчиво повторил Данила. — Говорят, он умен и коварен, из тех людей, кто вряд ли примет на себя вину за неудачи. А кто может быть лучшим козлом отпущения, чём дроу?

— Глубоководье, — произнес Хелбен, словно этот вопрос нуждался в ответе. — Даже сейчас он распространяет слухи, будто Руафим заключает сильные и опасные союзы, — чтобы оправдать ту попытку покушения на его независимость. Рефнор утверждает, что Руафим сговорился с темными эльфами и что Глубоководье молчаливо одобряет, возможно, даже поддерживает их тайные планы. Лириэль отплыла из Глубоководья. Если ей позволить вернуться в город и проследовать дальше, этим мы подтвердим его слова.

— Это же абсурд! — запротестовал Данила. — Кто поверит таким доводам?

Хелбен иронически хмыкнул.

— С каких это пор молвой правит логика? Если что-нибудь повторять достаточно долго, всегда найдется множество ослов, которые поверят, что это правда.

— И что ты собираешься делать? Отдать Лириэль капитану Рефнору?

— Многие охотно выдали бы ее, и не только Рефнору. — Хелбен нараспев произнес еще одну магическую фразу. Серебряные струйки заполонили море, будто рыбачьи сети, проникли глубоко в почву и камни.

— Общество Крашена, — Данила кивнул на море, — а подземная сеть, думаю, работа дроу. Похоже, Лириэль будет чем заняться.

— Вероятно, она находится здесь. — Хелбен высыпал еще щепотку порошка, и карта изменилась.

Несколько полупрозрачных сфер частично перекрывались, изображения накладывались одно на другое, словно многослойные радуги. Светящиеся нити, исходящие из этих разных уровней существования, сплетались в единый клубок в море К востоку от Глубоководья. Все вместе это напоминало паутину.

— Не слишком хорошо, — пробормотал молодой человек.

— Хуже просто некуда! Это свидетельствует о том, что наша юная гостья-маг представляет особый интерес для некой богини темных эльфов.

Серебристо-зеленоватые глаза Лаэрель полыхнули гневом, встретившись с мрачным взглядом Хелбена.

— Ты имеешь в виду, что, куда бы ни шла Лириэль, Ллос, вероятно, последует за ней.

— Именно этого я боюсь, — согласился Хелбен. — Много лет прошло с тех пор, как богиня дроу интересовалась наземным миром. За Лириэль необходимо следить и, если потребуется, — остановить.

— Отлично. — Данила глубоко вздохнул и расправил плечи. — Дай мне часок на сборы, и я отправлюсь.

Архимаг покачал головой.

— Не ты, Дан, не в этот раз. У Променада есть свои агенты.

Хелбен перевел взгляд на дверь. Его ученица явилась на безмолвный зов.

— Пригласи нашего гостя войти.

Через минуту Шарларра вернулась вместе с высокой эльфийкой. Ее изрядно поношенный кожаный костюм прикрывала кольчуга, а вооружение составляли меч и лук. Ее длинные черные, чернее воронова крыла, волосы были распущены, за исключением одной серебряной пряди, заплетенной в аккуратную косу.

— Это Торн, воительница Эйлистри, на днях вернувшаяся с Руафима, — представил ее Хелбен. — Мы передадим это дело в ее опытные руки.

— Как скажешь, дядюшка, — согласился Данила. Он одарил гостью самой обворожительной из своих улыбок. — Рад узнать, что Лириэль обрела друзей среди последователей Эйлистри.

— На этот счет ничего не могу сказать, — ответила эльфийка хрипловато и со странным акцентом. — Я никогда не встречалась с ней.

— Но вы прибыли с Руафима?

— Ну и что? Она преследуемая добыча, а не друг. — Странные глаза эльфийки, скорее золотые, чем зеленые, сузившись, уставились на него. — Большинство людей, вырастая и оставляя детство позади, перестает задавать бесконечные вопросы. Или, может, просто так кажется, потому что чересчур любопытные редко живут долго.

— Твои слова похожи на предупреждение, — заметил Данила.

Быстрым, точно молния, движением эльфийка сорвала с плеча лук и послала стрелу в молодого человека. Та вонзилась в старинные дубовые доски между его башмаков и задрожала с явственным жужжанием.

— Это, — сказала она, — было предупреждение.

Данила осторожно, запоздало попятился.

— Какой бард или дипломат во всем Глубоководье сможет сравниться обаянием с эльфами? — восхищенно заявил он. — Славный Архимаг явно прав: я не должен встречать нашу приятельницу дроу в порту. Леди Охотница, господин и госпожа Арунсун, прекрасная Шарларра, желаю вам всем доброго дня.

Радужные слои магической карты проходили сквозь него, пока он низко кланялся, сначала эльфийской воительнице, потом магам. Выходя из комнаты, он дружески поцеловал Лаэрель в щеку, потом Шарларру — даже еще более дружеским поцелуем. Девушка проводила его взглядом и вопросительно посмотрела на свою госпожу.

Лаэрель рассеянным взмахом руки отослала ученицу прочь и сосредоточила все внимание на второй эльфийке.

— Много лет прошло с тех пор, как у Темной Девы была воительница.

— Ты знаешь историю народа, — заметила Торн. — И должна также знать, что ровно столько же времени прошло и с тех пор, как Ллос наделяла силой Избранных смертного.

Краски сошли с лица Лаэрель.

— Ты же не хочешь предположить, что Лириэль…

— Я не предполагаю, — холодно ответила эльфийка. — Я знаю. Я видела. Ее следы вели в Гавань Черепа, потом дальше, в море. Я шла по ним, пока мой корабль не захватили морские огры. Тех, кого не убили, заточили в тюрьму подводного королевства Эскайрл. Отряд морских эльфов освободил узников и вывел нас через магические врата на Руафим. Мы приняли участие в сражении норманнов Руафима и Лускана. Я видела, как через эту дроу мощь и ярость Ллос обрушилась на пришельцев.

— Значит, Каладорн правильно сделал, что уговорил капитана плыть в Глубоководье, — заметил Хелбен. — Сила Ллос в подземном городе резко возросла бы.

Глаза Лаэрель расширились. Тонкая рука взметнулась к щеке, которую поцеловал Данила.

Архимаг заметил ее досаду.

— Проблема?

— Можно сказать, что да. — Лаэрель опустила руку, сжав кулак. — Лириэль направится прямиком к Квили. Нам надо немедленно предупредить сестру!

Хелбен нахмурился.

— Ты же знаешь, что это невозможно. Потребуются часы, чтобы обычное письмо преодолело магические заслоны и ловушки Квили. Никто не может перенестись прямо в храм Променад.

— Я могу, — мрачно сказала Лаэрель, — с помощью серьги, которую дала мне сестра, — серьги, которая была на мне еще несколько минут назад. — Она разжала кулак. Ладонь была пуста.

Брови Архимага изумленно сошлись, потом взлетели кверху, когда он понял, что произошло.

— Данила сказал, что не будет встречать дроу! Видят боги, у мальчишки полно недостатков, но он никогда не нарушал своего слова!

Его супруга возвела глаза к небу.

— Он согласился не встречать дроу в порту. Хелбен, дорогой, тебе надо учиться разговаривать на языке воров. Подумай сам: где твой порошок — экстракты сущностей неба, моря и камня? Где драгоценности Лириэль? Где письмо, что водяные доставили с корабля Каладорна? Где все эти вещи, которые позволят некоему магу отыскать корабль Лириэль — и быть уверенным, что другой маг не сможет этого сделать?

Взгляд Хелбена метнулся от письменного стола к подставке для магических кристаллов. Хрупкий флакон исчез, а с ним вместе и мешочек с украшениями, и пергамент из тюленьей шкуры.

Он выдохнул одно-единственное бранное слово — но с большим чувством и совершенно не заботясь о том, чтобы сохранять достоинство, приличествующее его высокому положению.

— Мальчишка отправился прямиком на корабль! Черт бы его побрал! И зачем я доверил Искусство Мистры такому безнадежному идиоту?!

Лаэрель прижала пальчик к лишившемуся украшения уху.

— Теперь, когда ты это сказал, я тоже признаю, что и мне не стоило, наверно, обучать его этим воровским штучкам.

— Похоже, что вашему талантливому ученику придется усвоить еще несколько уроков, — объявила Торн.

Она выдернула из половицы стрелу, загудевшую, точно боевая арфа.

Гнев Хелбена улетучился, уступив место выражению отеческой тревоги. Магическая энергия сгустилась вокруг него, придавая ему вид царственного мага эльфийских кровей, неописуемо древнего и могущественного — иллюзия, в которой правды было больше, чем в его привычном облике.

— Чем бы все это не закончилось, мальчик должен остаться цел, — объявил он, и в голосе его звучала сила.

Эльфийская воительница равнодушно пожала плечами.

— Если будет возможно, — бросила она. И, выходя из комнаты, добавила: — Если будет возможно — и при условии, что он не будет слишком докучать мне!

Магический образ Хелбена растаял, будто вздох, осталась его бренная оболочка, выглядящая старой и измученной. Он бросил обеспокоенный взгляд на жену.

— Как ты думаешь, она всерьез?

— Ну, мне показалось, что ее угрозы были чересчур свирепыми, но много ли ты видел эльфов, которые не имели бы в виду в точности то, о чем говорят?

Архимаг кивнул, будто ждал этого ответа.

— В таком случае, — прошептал он, — мальчик уже, считай, покойник.

Лаэрель покачала головой, словно ее посетила другая мысль.

— Шарларра в последнее время какая-то скучная.

Хелбен уставился на нее, как на помешанную.

— И ты упоминаешь об этом, потому что…

— Я время от времени наведываюсь в Гавань Черепа. Мне это необходимо, и не только из-за информации, которую я могу там раздобыть.

Он кивнул, признавая эту позицию жены, которой не разделял и даже не понимал.

— Я когда-нибудь говорила тебе, где встретилась с Шарларрой?

— Леди Шарларра из рода Виндрифф? Я думал, в Эвермете, но что-то подсказывает мне, что этот ответ будет неверным.

Она коротко рассмеялась.

— Едва ли. Мы встретились в Гавани Черепа.

— Не может быть! Золотой эльф в этой выгребной яме? Что, во имя Девяти проклятых Кругов, она там делала?

— Выживала, — ответила Лаэрель, — и очень неплохо. Она украла у меня кошелек. Вещица была защищена магией, и все же Шарларре почти удалось уйти с нею.

Архимаг негодующе запыхтел.

— И это подвигло тебя притащить ее в мою башню в качестве ученицы?

— А почему бы и нет? Талант есть талант. Так что Шарларра не золотой эльф. Но мы отклонились от темы. Шарларра стояла вот здесь, когда твой ловкач-племянник грабил нас, слепцов. Если она не отправилась отбирать у него вещицы, я побреюсь наголо.

Хелбен приподнял бровь.

— От моего внимания не ускользнуло, что ты говорила, будто Шарларра заскучала. Можешь ли ты также держать пари, что она вернет все украденное при первой же возможности?

Лаэрель обеими руками подхватила свою пышную серебряную гриву и рассыпала по плечам Архимага. Она обняла его за шею и маняще улыбнулась ему.

— Тебе следовало бы помнить, что мне понадобилось две сотни лет, чтобы вырасти такой.

Облегченная улыбка скользнула в уголке губ Хелбена.

— Иначе говоря, ничего страшного. Его подруга вздохнула и склонила сверкающую голову ему на грудь.

— Боюсь, что нет.

Глава 4 ВИДИМАЯ ТЬМА

Сталкер Лемминг спешил, покачиваясь, по узкой улочке Гавани Черепа. Деревяшка, заменявшая ему одну из ног, то торопливо стучала по кривым булыжникам, то шлепала по вонючим лужам. Хотя он был уже почти около дома, но шел с видом человека, у которого впереди еще долгий путь и очень мало времени.

Невысокий в юности, в дальнейшем он все уменьшался с каждой проигранной схваткой и с каждым впустую прожитым годом. Его, сгорбленного и пузатого, чья кожа из смуглой сделалась пепельной за долгие годы жизни под землей, принимали порой за дергара. Сталкер не слишком-то старался прояснить это недоразумение. Более того, он отрастил клокастую бороду, чтобы усилить сходство. Головорезы, которые могли бы счесть толстого одноногого коротышку-человека легкой добычей, дважды подумают, прежде чем напасть на подземного гнома.

Сталкер обогнул особенно мерзкую лужу и раздраженно отмахнулся от голодных размалеванных проституток, шагнувших было ему навстречу. Волосы как солома, презрительно отметил он, и кожа цветом точь-в-точь будто рыбье брюхо. В его стране женщины были приятно пухленькие, с соблазнительными черными глазами и согретой солнцем кожей. Эта мысль заставила его ускорить шаги, будто именно такая женщина ожидала сейчас в его лачуге.

Время от времени он мечтал, как вернется в южные края лихим, богатым капитаном собственного пиратского корабля. Чаще же его мечты были проще и печальнее: почувствовать солнце на своем лице, увидеть живые пурпур и золото заката. Только и всего, и тогда он сможет умереть счастливым.

Ну может, не счастливым. На взгляд Сталкера, мало отчего человек мог бы чувствовать себя счастливым при жизни и со смертью дела вряд ли обстояли лучше.

На самом же деле пути на поверхность ему не было. Сталкер подсчитал, что за каждым его шрамом стоят по меньшей мере три смертных врага. Врагов можно уничтожить, но наемные убийцы стоят денег, и больших. У чиновников Гавани Черепа мизерное жалованье, предполагается, что остальное они доберут воровством и вымогательством. Если бы Сталкер всю жизнь подчинил этой цели, он смог бы скопить достаточно, чтобы нанять отряд убийц — или даже легендарного Артемиса Энтрери — чтобы убить всех своих врагов и большую часть друзей. Сделать деньги в Гавани Черепа — это одно, удержать их — совсем другое.

Чем ближе он подходил к дому, тем громче был шум уличной потасовки. Завернув за последний угол, он увидел небольшую волнующуюся толпу, перекрывшую подход к его двери, и переулок — узкую щель между двумя рядами двухэтажных покосившихся домишек.

Быстрая кривая ухмылка скользнула по его серому лицу. Если он поторопится, то сможет поучаствовать в этой небольшой свалке, цель которой, похоже, разорвать на клочки карманника-кобольда.

Сталкер скособоченным Галопом сократил расстояние. Подвывая от жажды крови, он ринулся в драку.

Несколькими беспорядочными и болезненными мгновениями позже он выбрался, пошатываясь, с другой стороны толпы и свернул в переулок. Он прислонился к кривой лачуге, которую именовал своим домом, чтобы отдышаться и посчитать раны. Из носа тонкой струйкой течет кровь. Один глаз уже начал заплывать. Болят костяшки пальцев на одной руке, а красные отметины на другой — несомненно, следы зубов.

Сталкер удовлетворенно хрюкнул. Могло быть хуже. Обычно бывало.

Он отодвинул в сторону неприколоченную доску, служившую потайным лазом, и нырнул в темноту хижины. Кремень и огниво, свисавшие на шнурах с балки, были под рукой. Он на ощупь отыскал лампу и подрезал фитиль. Быстрый, привычный удар стали о камень высек сноп крохотных искр.

К потолку потянулись клочья вонючего дыма, потом фитиль разгорелся. Жалкий кружок света разорвал тьму. Сталкер моргнул, привыкая к его относительной яркости.

В это же мгновение пламя изменило свой цвет на жуткий фиолетовый, глубокий и неестественный, почему-то еще более зловещий, чем полная темнота.

Тело Сталкера отреагировало прежде, чем мозг успел об этом подумать. Он резко обернулся, ища в комнате источник этого чуда.

Две темные фигуры сидели за его единственным столом. Он прищурился, вглядываясь в фиолетовые тени. Когда же понял, кто к нему побаловал, отшатнулся, повизгивая, будто детеныш хафлинга.

Каким-то образом дроу, известному под именем Горлист, удалось найти его! С ним был еще один темный эльф, мужчина с густыми белыми волосами, заплетенными во множество маленьких косичек. Охваченному ужасом Сталкеру показалось, что они шевелятся, словно маленькие голодные змеи.

Незнакомец иронически улыбнулся своему спутнику.

— Твой приятель, как я понимаю?

Горлист фыркнул.

— Кто станет приятельствовать с дергаром? А этот — проныра и трус, даже для подземного дворфа.

— Это печально, — заметил другой дроу. — Некоторые дергары способны умирать красиво. Не все, конечно, но достаточно многие, чтобы не жалеть времени и сил, потраченных на их убийство.

Он поднялся из-за стола и театральным жестом распахнул плащ, показывая живую магическую эмблему, приколотую к одежде. Крохотный скелет цвета слоновой кости бил в барабан, беззвучно разевая в такт костлявые челюсти.

Сталкер с трудом сглотнул. Этот дроу — певец смерти!

— Я вижу, тебе знакомо мое искусство, — отметил темный эльф. — Может, ты слышал и мое имя? Бривдлор Зидорион из Чед-Насада? Нет? Ну, не важно. Как ты догадался, моя задача — быть свидетелем и увековечивать великие деяния, связанные с местью. Вопрос только в одном: какую роль ты будешь играть в этой истории темной славы?

Голос дроу был звучным, точно голос моря, и он приятно улыбался насмерть перепуганному чиновнику. Но почему-то Сталкеру симпатичный, подчеркнуто внимательный Бриндлор казался страшнее угрюмого Горлиста!

Он ощутил под собой неотесанные мокрые доски и понял, что разом и колени, и мочевой пузырь отказались служить ему.

— Я сделаю все, все, что скажете, — лепетал он.

— Лириэль Бэнр, — коротко бросил Горлист. — Женщина-дроу, из компании жриц Эйлистри. Она заплатила тебе, чтобы ты отпустил конфискованный корабль, записанный на Буйного Хрольфа.

Первым побуждением Сталкера было сразу все отрицать — обычное дело всякий раз, когда возникало обвинение во взяточничестве. Однако из печального опыта он знал, что этот дроу не склонен довольствоваться расплывчатыми ответами и полуправдой. Так что он напрягал память до тех пор, пока та не выдала нужный ответ.

— Это было давно, — вспомнил он. — Сдается мне, что наверху тогда была ранняя весна. Четыре-пять лунных месяцев назад.

— Она хорошо заплатила? — поинтересовался Бриндлор.

Жадность мгновенно потеснила страх.

— Неплохо, — осторожно ответил он.

— Не думаю, чтобы она упомянула, что расплачивается сокровищами дракона. — От улыбки певца смерти Сталкера мороз пробрал до самых костей. — Подземного дракона, если быть точным. Их на самом деле достали из пещеры неподалеку.

Паника захлестнула Сталкера, желчью подступая к горлу. Драконы печально славятся тем, что знают свои сокровища наперечет, вплоть до последней латунной пуговицы, и еще тем, что ищут то, что у них похитили. Бриндлор неторопливо приблизился к нему и дружески хлопнул по плечу.

— Дракон мертв. В ближайшее время тебе нечего бояться новых нежданных гостей. Все, чего мы хотим, — это девчонка.

«Девчонка», — горько повторил про себя Сталкер. Так оно звучит куда проще, будто он каждое утро сдает женщин-дроу и еще дюжину им подобных, пока стынет его овсянка!

Любой дроу — это всегда неприятности, но эта девица еще и маг. Она четко объяснила Сталкеру, что с ним будет, если он наведет на нее, и убедила, что у нее хватит и желания, и магической силы, чтобы исполнить свою угрозу.

— Трудно отыскать дроу в этих туннелях, — уклончиво ответил он.

— Но не для такого проныры, как ты, — холодно бросил Горлист. — Принцесса потратила изрядную часть своей доли камней и монет на взятки жирным ленивым чиновникам. Ты очень хорошо знаешь «эти туннели».

Перед Сталкером забрезжил свет, и его согбенные плечи чуть распрямились. Драконы собирают в своих сокровищницах разные магические штуки. Дроу тоже, и еще маги любой расы. Женщина, должно быть, сбежала с чем-нибудь очень нужным этим двоим.

— Она расплатилась камнями, — сказал он то, что, без сомнения, они хотели знать. Драгоценные камни хранят и передают магию лучше, чем любые вещи, сделанные человеком, гномом или эльфом.

Сидящий Горлист резко выпрямился.

— Был ли частью платы рубин? — Он поднял руку, раздвинув большой и указательный пальцы так, что между ними поместился бы спелый инжир. — Примерно такого размера?

Человек с усердием закивал.

— О да, я очень хорошо помню этот камень. Плоский сверху, заостренный снизу. Он был красный как кровь.

— Ты помнишь — повторил Горлист. — Где камень сейчас?

— Я продал его, — поспешно ответил человек. — В тот же день или на следующий. Не помню когда.

— Будем надеяться, для твоего же блага, что ты вспомнишь покупателя.

Несмотря на ужас положения, Сталкера вновь переполнил давний восторг.

— Такого не забудешь! Покупателем была женщина, выше ростом, чем большинство мужчин, и стройная, как ива. Лицо ее было точно музыка, а в волосах — серебро лунного света на глади моря.

— Поэт, — отметил певец смерти, презрительно приподнимая белую бровь. — Я слышал, что поэты обычно получают признание лишь после смерти. Скажи мне, Сталкер Лемминг, слышишь ли ты сладкий зов вечности?

Ужас вернулся леденящими волнами.

— Нет! Я не слышу ничего такого. Правда! Я не ищу бессмертия — я хочу жить! — бормотал он бессвязно, но отчаянно.

— Запросто. Расскажи нам побольше об этом воплощенном совершенстве в женском обличье, — предложил Бриндлор.

— Я не знаю ее имени, но я сохранил все монеты, что она дала мне, и кошель, в котором они лежали! Я отдам их вам! Все! Вы сможете нанять мага и выследить ее!

Сталкер с надеждой посмотрел на Горлиста. Дроу кивнул, и чиновник кинулся к сейфу. Он достал из него небольшой мешочек из бледно-голубого шелка и протянул Горлисту.

Дроу взглянул на кошель и перебросил его своему поющему о смерти спутнику. Бриндлор провел пальцем по рунам, вышитым серебряной нитью. Сталкер знал, что он при этом почувствовал — слабое потрескивание силы.

Спустя мгновение певец смерти взглянул на Горлиста и улыбнулся, будто голодный дракон. Меч воина со свистом вылетел из ножен и обрушился на Сталкера.

Время, казалось, замедлилось, и меч, описывающий ленивую дугу, словно вбирал в себя странный пурпурный свет. Сталкеру вспомнились яркие облака родины и дурацкая мысль, что один лишь взгляд на пурпурный закат позволит ему умереть счастливым.

Ничего подобного, понял он. Не может умереть счастливым тот, кто не научился жить счастливым.

Горлист вытер меч о рубаху мертвого человека и занялся голубым кошельком.

— Это сигил, верно? — Он говорил об уникальных магических символах, используемых магами в качестве подписи и талисмана.

— Разумеется. Не правда ли, очень мило со стороны этой прекрасной волшебницы оставить такой четкий след?

Воин не разделял его иронии. Горлист насмешливо хмыкнул.

— Маги самоуверенны. Она либо предупреждает нас, либо приглашает выследить себя. Можешь ты это сделать?

— Я? — Бриндлор покачал головой. — Я владею некоторой незначительной магией, но заклинания поиска к ней не относятся.

Горлист спрятал кошель в карман.

— Неважно. Этим займется Мердриф, — бросил он, выходя через заднюю дверь.

Певец смерти состроил гримасу и пошел следом.

— Ты уверен, что это разумно? Остальным не нравится этот союз с магом-человеком.

— Привыкнут со временем, — коротко ответил воин. — Возможно, но время — не твой союзник. Это было, по мнению Бриндлора, явное преуменьшение. На самом деле время, отпущенное воину, почти истекло. Наемники «Сокровищницы Дракона» проявляли все большее недовольство по поводу навязчивого стремления их вожака отыскать Лириэль Бэнр.

Все его старания свело на нет ее морское путешествие. Его собственные корабли были уничтожены, знающие морское дело люди — убиты в бою со жрицами Променада. После нескольких попыток вернуть корабли Горлист обратил свои усилия на создание сети осведомителей и ждал, будто паук, возвращения женщины.

На взгляд Бриндлора, какими бы достоинствами ни обладали наемники Горлиста, терпение не было главным из них. Временно лишенные катарсиса боя, они слабели. Долго они здесь не протянут.

Певец смерти вышел на улицу вслед за Горлистом.

— Наемники становятся все неспокойнее, — надавил он еще немного. — Это затянувшееся бездействие опасно.

— Бездействие? — огрызнулся Горлист. — Охота займет их целиком и полностью. А если нет, значит, они плохо стараются. Смотри, чтобы они это поняли.

Певец смерти пожал плечами и умолк. Придет срок, и Горлист услышит его песню, хочет он того или нет.

Острый покалывающий жар охватил ладонь Шакти. Она не видела демона, но могла чувствовать его перемещения. Забыв об усталости, она торопливо шагнула в клубящийся серый туман.

С трудом вспомнила она о прислужнице Паучьей Королевы.

— С вашего дозволения, конечно.

Я буду сопровождать тебя.

Этого Шакти не ожидала, но она быстро кивнула и, не мешкая, отправилась в путь. К ее облегчению, йоклол не отставала, ее текучая фигура ползла рядом, будто гигантский слизняк, которому заклинанием добавили скорости.

Через некоторое время они оказались у каменной арки с восемью круглыми порталами. В центре каждого плавал необычный череп. Черепа медленно вращались, и стало ясно, что когда-то у них было не по одному, а по три лица. Шесть глазниц каждого черепа сверкали темно-красным огнем. На миг Шакти подивилась, как она могла пропустить такое приметное сооружение. Из любопытства она отступила всего на шаг. Арка растаяла в сером тумане. Дроу поспешно шагнула обратно, боясь потерять портал, который так долго искала.

Йоклол снова изменила форму, у нее выросли два отростка, похожие на руки. Через один было переброшено платье из шелка, тонкого как паутинка, через другой — блестящий пивафви.

Оденься, как подобает наследнице матроны, — приказала йоклол. — Потом вернешь жрицу в Мензоберранзан.

Шакти поспешно скинула испачканную одежду и надела вместо нее новый наряд.

— Повинуюсь приказаниям Ллос. Но скажи мне вот что: почему Лириэль так важна для нее?

Ответ отыщешь при свете дня. Твоя задача найти ее.

Один из отростков йоклол сделался плоским, будто рука, повернутая ладонью вверх. На «ладони» покоился полупрозрачный пузырь.

Дроу широко раскрыла глаза от изумления. Это был пузырь души! Она слышала о них, но никогда не ожидала увидеть. Их создание требовало сложнейших заклинаний и многоуровневой жестокой магии некромантов. В таких штуках души могли храниться веками, неважно, живы их обладатели или нет, и из них можно было выпустить душу обратно для смертной жизни.

Губы Шакти скривились в злой усмешке. Итак, она должна доставить Лириэль обратно живой или мертвой. Об этом можно больше не думать. Более того, она может придумать кое-что такое, что станет для ее врага даже большей пыткой, чем заточение. Шакти со временем, возможно, даже отпустит Лириэль, но до этого насладится каждым мигом ее плена.

Йоклол изменилась еще раз, на этот раз превратившись в облако густого тумана. Облако поплыло к Шакти, будто пузырь втягивал его. Йоклол тут же исчезла, а маленький шарик потускнел и затуманился. Тяжелее он не стал, но Шакти чувствовала его злую силу.

Мгновение она рассматривала пузырь, не зная, что делать дальше. Возможно, Ллос не уверена, что она сможет справиться с Лириэль. И пожалуй, с неохотой подумала Шакти, не без оснований. С Йоклол в помощницах принцесса будет ей вполне по силам.

Ну?

Голос Йоклол резко прозвучал в мозгу Шакти. Она шагнула в портал…

…И очутилась в самом странном месте, какое только можно себе вообразить.

Вокруг сплошь были какие-то высокие, темные; тонкие сооружения, которые постанывали, поскрипывали, потрескивали. Воздух здесь был холодный и двигался быстро, сверху слетало нечто мелкое, тонкое, как бумага, и собиралось грудами у ног. Шакти поглядела вверх, сквозь высокие предметы, в сапфировое небо. Оно было расцвечено яркими точками, похожими на булавочные уколы, — «звездами», которые, как говорят, вдохновляют наземных эльфов на их скучные оргии с танцами и песнями.

Ее охватила знакомая паника, странное головокружение, которое она уже испытывала на корабле людей. Это было так противоестественно, все эти безбрежные просторы. По крайней мере, хоть ее новое, дарованное богами зрение быстро приспосабливается к новому освещению.

Свет.

Голова Шакти резко повернулась туда, где край неба начинал подергиваться яркой, будто кровь, дымкой. Она прошипела проклятие, самое грязное и ненавидимое слово в языке дроу, обозначающее тот ужас, который наземные обитатели именуют солнцем.

Она начала отчаянно оглядываться, ища убежище. Пузырь души — порождение магии. С приходом дня он растает. Душа Йоклол вернется в Абисс, и она останется здесь совсем одна. Ее плеть, ее новый плащ, ее старательно накопленные заклинания — все это рассеется.

Подобрав подол платья, она побежала. Впереди были скалы, огромные обломки ее родины,без сомнения, выброшенные на поверхность каким-нибудь давним землетрясением. Она уже могла уловить журчание быстро бегущей воды, достаточно громкое, чтобы расслышать его за шорохом шагов. Говорят, что в горах часто встречаются пещеры, а в пещерах могут быть порталы, ведущие в Подземье.

Нога ее зацепилась за что-то твердое, скрытое под наметенными ветром тонкими листками. Она полетела на землю, слишком неожиданно и стремительно, чтобы успеть вывернуться или смягчить падение. Она увидела несущуюся навстречу россыпь камней, и больше не видела уже ничего.

Некоторое время спустя Шакти пошевелиласьизастонала. В голове пульсировала боль, глаза горели, словно она долго смотрела на пламя свечи. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла открыть их.

Представшая ей картина была поистине ужасна.

Солнце встало и залило странное место жестоким золотым светом. Маленькие тонкие клочки словно засверкали под ним, переливаясь всеми оттенками, от малинового до красновато-коричневого, от янтарного до искрящегося желто-красного, какого Шакти никогда прежде не видела. Еще ярче горели те штуки, которые все еще висели на длинных сооружениях, они пылали, точно чешуя дракона. Крики невидимых существ наполняли воздух насмешливым хохотом. Маленькие крылатые демоны, некоторые в ярком оперении, прыгали над головой по переплетающимся переходам, несомненно, творя какие-то ужасные отвратительные заклинания. Неудивительно, что демон отправился именно сюда!

Шакти с трудом села и принялась осматривать себя. На лбу была огромная шишка и немного запекшейся крови. Тело в ссадинах и синяках, но этого следовало ожидать. Когда она полетела на землю, вокруг нее были обмотаны пять змеиных скелетов.

Ее плеть!

Знакомого ощущения обвившихся вокруг талии змей больше не было. Она принялась отчаянно шарить среди ярких листов, надеясь, что плеть просто отлетела прочь при ударе. Спустя мгновения она уже знала, что то, чего она боялась, случилось. Плеть исчезла — ее уничтожило свирепое солнце.

Ее захлестнула волна безысходности. Символ верховной жрицы, знак благосклонности Ллос. Могут пройти годы, прежде чем ей даруют другую, и никогда больше у нее не будет такого изумительного смертоносного оружия!

Что-то зашуршало в груде сухих чешуек. Шакти выхватила из-за пазухи нож и вскочила на ноги, резко развернувшись на звук.

У нее закружилась голова, и в первый миг она была уверена, что представшая перед ней картина — лишь результат недавнего удара головой. К ней скользила ее плеть, пять змеиных черепов на пяти цепочках позвонков, изгибающихся, словно рука танцовщицы. Средняя голова была высоко поднята, в костлявых Челюстях она держала обмякшего зверька, пухлого, покрытого мягким мехом. Голова положила его возле ног Шакти.

Дроу плюхнулась на землю и вонзила нож в маленькое существо. Она мгновенно освежевала его и отрезала полоску еще теплого мяса. Несколько минут она резала, жевала, глотала, наслаждаясь первой настоящей едой за много дней.

Она утолила голод, и на смену ему пришло изумление. Змееголовая плеть охотилась для нее. Никогда она о таком не слышала!

Но еще удивительнее было то, что плеть смогла это сделать.

Шакти пощупала полу своего нового плаща. Он сверкал в лучах яркого света, глубокий черный цвет переливался такими оттенками, каких она прежде и не представляла.

Плеть жрицы, Пивафви — все эти вещи должны были рассеяться с появлением солнца! Что же, во имя восьмой ноги Ллос, происходит?

Она осторожно достала из потайного кармана платья пузырь. Он явно пульсировал жизнью, злая энергия не исчезла. Однако унылого серого тумана больше не было. Крохотный шарик снова стал полупрозрачным, и внутри словно бушевал небольшой ураган. Шакти подняла его повыше и посмотрела на свет. Крохотная темная фигура извивалась и плясала в диком ликовании. Словно почувствовав, что Шакти наблюдает за ней, фигурка остановилась, оперлась руками на внутреннюю поверхность шара и наклонилась к ней вплотную. Малюсенькие губы задвигались, но голос прозвучал в мозгу Шакти.

Магия сохранилась! — ликующе прокаркала бывшая йоклол.— Сохранилась! Та маленькая дрянь, паршивая дочка Громфа действительно сделала это!

Острые глаза Шакти вгляделись в черты знакомого лица — лица, которое она не ожидала больше увидеть никогда.

— Возможно ли? — прошептала она.

Свирепый восторг вспыхнул в крошечных красных глазках.

Никаких вопросов, двойная жрица! Служанка приказала тебе доставить жрицу Ллос обратно в Мензоберранзан. Почему ты медлишь?

Мерцающий магический овал возник перед Шакти, трепещущий от силы и нетерпения. Исполненная дурных предчувствий, Шакти ступила в портал.

Вихрь магического полета закружил ее. Шакти наслаждалась им, это были самые безопасные мгновения за все последнее время. Ихотя она не вполне понимала, что происходит, одно она знала наверняка.

Это возвращение домой станет, похоже, самым необычным.

Море сверкало под утренним солнцем, крошечные, слепящие радужные вспышки плясали на волнах и уносились за горизонт. Лириэль терпела яркий свет, пока могла, прежде чем спуститься в трюм, в их с Фиодором общую каюту.

В маленькой клетушке, не продуваемой морским ветром, было душно и жарко. На миг Лириэль уже склонилась было к мысли сделать в каюте иллюминатор, чтобы впустить свежий воздух, и завесить его пеленой магической тьмы, не пропускающей свет. Почти недосягаемый комфорт. Но ее ищут невидимые враги, и надо поберечь заклинания, чтобы суметь подготовить следующему неприятелю достойную встречу.

Фиодор устроился поудобнее на койке и закрыл глаза. В его обязанности на корабле входило стоять ночную вахту, и он всегда спал, пока Лириэль учила свои заклинания. По негласному соглашению один из них всегда должен бодрствовать и быть начеку.

— Почему ты доверяешь этому аристократу? — неожиданно спросил Фиодор.

Лириэль подняла глаза от книги.

— Он может помочь нам добраться до Квили.

— Может быть, сможет. Ты, похоже, очень в этом уверена.

— Он уже помог однажды, — напомнила другу Лириэль.

— Да. — Фиодор приоткрыл один глаз и криво улыбнулся. — Через сточные трубы Глубоководья. Она помрачнела при этом воспоминании.

— Наверно, должен быть другой путь, получше. Может, он не настолько доверял нам, чтобы указать его. Рашеми приподнялся на локте.

— Твои мысли совпадают с моими, маленький вороненок. Я много раз думал, почему лорд Танн предложил помощь незнакомцам. У него не было оснований доверять нам.

— Особенно учитывая, что один из нас — дроу, — договорила за него Лириэль.

Едва она произнесла это, воздух в каюте взвихрился и закружился и слабый мерцающий свет начал принимать очертания человеческого тела. Лириэль выхватила кинжалы — и вложила их обратно в ножны еще до того, как ее друг сумел заметить магическое вторжение.

Высокий светловолосый человек возник в каюте — юноша, примерно ровесник двадцатилетнего Фиодора. Он протянул вперед руки с длинными пальцами и повернул их ладонями вверх в знак мирных намерений.

— Наоборот, я самого высокого мнения о дроу, — объявил Данила Танн, как всегда, лениво растягивая слова. — Что бы там ни говорили о темных эльфах, с ними не соскучишься.

Глаза Лириэль сузились. Она вновь выхватила кинжал и одним быстрым кошачьим прыжком оказалась рядом с вновь прибывшим. Ухватив его за светлые волосы, она рывком заставила значительно более высокого мага нагнуться, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и приставила острие кинжала к его горлу.

— И еще они редко бывают дураками, — прорычала она. — Кто ты и что ты сделал с Данилой из Дома Танн?

Маг уставился на нее.

— Просто на будущее — если, конечно, у меня будет будущее, — как ты узнала?

— Твои руки, — коротко бросила Лириэль. — Человек, чей облик ты принял, играл на струнном инструменте. На кончиках его пальцев должны быть мозоли.

Маг вздохнул.

— За подробностями таятся демоны, верно? Пришелец выказал не больше беспокойства, как если бы они обсуждали достоинства бутылочки вина. Лириэль не знала, сердиться ей или смеяться. Она повернулась к Фиодору, стоящему с мечом наготове.

— Я собираюсь снять с него заклинание измененной внешности. Если тебе что-нибудь не понравится в этом идиоте, убей его.

Она отступила на шаг и взорвалась бурей жестов, рассеивающих магию. Одетый в зеленое аристократ исчез, на его месте стояла женщина-эльфийка с жемчужно-розоватой кожей и длинными золотисто-рыжими волосами.

Наземная эльфийка.

Давние страх и отвращение вскипели в мозгу Лириэль, едкие, как кислота. Дроу резко развернулась к Фиодору.

— Чего ты ждешь? Убей это! — завопила она.

Рашеми встал между двумя женщинами.

— Наверно, тебе следует объясниться, — предложил он эльфийке.

— Я Шарларра Виндрифф, ученица Лаэрель Серебряной Руки. Она сестра Квили Веладорн.

— Тебя послала Квили? — Лириэль выглянула из-за Фиодора.

— Косвенно, — ответила Эльфийка, тоже склоняясь набок, чтобы видеть. — Она послала весть тебе, а ты обратилась к Даниле…

— А он послал вместо себя эльфа, — закончила дроу с досадой. Она скрестила руки на груди и сверкнула взглядом на Фиодора. — Ты был прав. Не стоило доверять ему. Можешь злорадствовать.

Рашеми покачал головой и снова обратился к Шарларре:

— Лорд Танн знает, что ты сейчас носишь его меч?

Она скользнула взглядом по богато украшенному мечу у себя на поясе.

— Сейчас он, наверно, уже догадался. Может, правда, он все еще злится из-за утраты камней и магических вещиц, но это пройдет. — Она пожала плечами и улыбнулась. — У всех проходит.

Фиодор обернулся к Лириэль.

— На моей родине Колдуньям известны заклинания, позволяющие одному человеку выдавать себя за другого. Для этого надо носить оружие того, чей облик ты хочешь принять. Наверно, леди Лаэрель научила ее этому заклинанию.

— Я сама ему научилась, — заявила Шарларра, — но в остальном ты прав. Мы можем продолжать? Дроу осторожно кивнула. Шарларра вынула из уха серебряную сережку и протянула ей.

— Данила украл это у Лаэрель, а я — у него. Она перенесет вас обоих прямиком к Квили.

Лириэль взяла маленькое колечко и осмотрела вырезанный на нем замысловатый узор. Знаки были знакомые и вырезаны явно дроу, ошибки быть не могло. Записанное ими заклинание действительно относилось к могущественной магии перемещения. Среди прочих знаков выделялся личный сигил Квили. Никто, кроме нее, не мог бы вырезать это, его немедленно постигло бы магическое возмездие.

Она вдела серьгу себе в ухо и произнесла имя Квили. В воздухе возник мерцающий овал, затянутый тонкой как паутина тканью, тут же сделавшейся черно-серебряной.

— Еще что-нибудь? — спросила эльфийка.

Дроу смерила ее долгим взглядом.

— Почему ты помогаешь мне?

Шарларра пожала плечами.

— Это мог бы сделать Данила, но ему пришлось бы за это расплачиваться.

— А тебе нет.

— Скажем, я в любом случае готова была уйти оттуда.

— Значит, ты сделала это ради него, — сказала дроу, все-таки пытаясь понять.

— И для себя. Жизнь в башне Черного Посоха немножко скучновата. Мне нужно другое.

Лириэль осенило.

— Есть кое-что, что может тебе подойти, — сухо сказала она. — Этот корабль сопровождает морской эльф по имени Кзорш. — Она старательно выговорила это имя, резкий щелчок и долгий шипящий звук. — Он хочет учиться Искусству. Я подозреваю, что способности у него небольшие, но зато его преданность не имеет границ. Сможешь ты найти ему учителя?

— Морской эльф — маг? — Шарларра задумалась, потом снова пожала плечами. — Почему бы и нет? Считай, что это уже сделано.

С другого борта донеслось слабое постукивание, быстрое и ритмичное, сложившееся в лихой мотивчик, который напевали почти на каждом корабле, выходящем в море.

Глаза Лириэль расширились.

— Тревога — рядом мерроу! — Она говорила и о сигнале, и о чудовищах, которые приближались к кораблю. — Кзорш был прав насчет посланников иллитида!

— Это морские огры-то посланники? — проворчала Шарларра. — Скорее уж, подосланные убийцы.

— Думаешь? — парировала Лириэль. — Ну, так ты послание уже получила.

— О, это верно.

— Будет бой, и скоро. — Фиодор нехотя перевел взгляд с магических врат на дверь каюты. — По совести, мы не можем сейчас оставить корабль.

Шарларра махнула в сторону портала.

— Идите. Я вас заменю. Правда, — обратилась она к нахмурившемуся в нерешительности рашеми, — это будет забавно.

Дроу и эльфийка обменялись быстрыми осторожными усмешками.

— Думаю, она могла бы мне понравиться, — сказала Лириэль Фиодору. — Пошли.

Портал, затянутый паутиной, засветился, когда они шагнули в него, и следующий шаг они сделали уже по твердым камням. Лириэль, привыкшая к вихрям, кружащимся в магических вратах дроу, уцепилась за руку Фиодора, чтобы не споткнуться. Она окинула взглядом сводчатые каменные стены и соединяющиеся между собой на разных уровнях лабиринты переходов.

— Впечатляюще, — пробормотала Лириэль, имея в виду сразу и действие портала, и храм Променад.

Камни у них под ногами вдруг исчезли, и они заскользили вниз по крутому гладкому туннелю. Не успела Лириэль перевести дух, как они с маху ввалились в небольшую, ярко освещенную комнату. Дроу прикрыла глаза рукой и подобрала под себя ноги. Темные фигуры окружили их с Фиодором, свет факела мерцал на обнаженных клинках. Она заметила очертания большой низкой чаши на каменном пьедестале — без сомнения, наложенные на нее заклинания позволяли обозревать границы храма и перехватывать тех, кто попадал в «поле зрения» чаши.

Лириэль протянула руки ладонями вверх.

— Мы друзья, — начала она.

— Конечно друзья, — прощебетал детский голосок. — Врагов редко принимают так любезно.

Улыбка облегчения скользнула по лицу Лириэль.

— Ильрени, — произнесла она имя воительницы-дроу. — Я бы сказала «добрый день», но не могу. Поэтому просто — привет. Ты не хочешь притушить огни?

Невидимая жрица щелкнула пальцами, и мечущееся по стенам комнатки пламя факелов, воткнутых в держатели, опало. Маленькая женщина в серебристом вечернем туалете и сверкающих украшениях поднесла палец ко лбу, печально отдавая воинский салют. Знающие Ильрени не увидели бы в этом жесте никакой иронии.

— Ждете в гости дроу-врагов? — спросила Лириэль, моргая, чтобы перед глазами перестали плясать звезды.

Крохотная женщина пожала плечами.

— Большинство из них — враги.

— У нас много врагов среди дроу, — заметил низкий мелодичный женский голос, — и у тебя, мой юный друг, тоже.

Лириэль искоса взглянула на говорящую и увидела прекрасное черное лицо верховной жрицы.

Губы Квили легонько улыбались, но в глазах была давняя печаль — та самая, которую Лириэль изведала на Руафиме. На мгновение боль от потери Хрольфа, волна горя и горечи, захлестнула ее с такой силой, что дроу едва могла вздохнуть.

— Ты кого-то потеряла, — тихо сказала она.

— Элькантара, — отозвалась жрица. — Его убили на корабле во время боя за сокровищницу дракона.

Лириэль нахмурилась, пытаясь вспомнить, кто из мужчин-дроу носил это имя.

— Твой парцдиамо, — произнесла она с сочувствием, используя слово, которым женщины Мензоберранзана называли своих партнеров, Официально не носивших титул Отца Дома.

Гнев ярко и коротко полыхнул в глазах Квили, потом печаль вернулась.

— Он был моим возлюбленным, и он мертв. Мне трудно вспоминать это без боли. Лучше поговорим о том дроу, который убил его.

Лириэль осторожно кивнула. Ясно было, что она в чем-то виновата, непонятно только в чем.

— Наемник, известный под именем Горлист, выжил в том бою, — продолжила верховная жрица. — Во всех своих потерях он винит тебя. Он помешался на мести. Для этого он возродил отряд «Сокровищница Дракона» и сделал его еще сильнее, чем прежде. Они ищут тебя и в Гавани Черепа, и за ее пределами. Туннели между городом и Рашеменом небезопасны.

Лириэль весело рассмеялась.

— Когда речь идет о Подземье, слово «безопасность» приходит на ум отнюдь не первым. Если туннели действительно хуже некуда, мы пойдем поверху.

— Та дорога не лучше, — предостерегла Квили. — Среди людей есть и такие, кто готов пролить чужую кровь за золото, и их мало волнует, чья это будет кровь или чье золото они положат в карман. Именно такие люди поджидают тебя в Глубоководье, и они последуют за тобой, какой бы путь ты ни выбрала.

— Бандиты и негодяи, — бросил Фиодор.

— Это далеко не все силы Горлиста, — продолжала Квили. — Он сколотил отрад воинов-дроу, которых специально растили для жизни на поверхности, это последователи Варауна. И он заручился поддержкой мага.

Лириэль пожала плечами.

— Мне уже приходилось сражаться с магами.

— Человеческими магами? — Суровый взгляд Квили стер презрительную усмешку с лица Лириэль. — Не стоит недооценивать этого врага, — предупредила жрица. — Магия дроу могущественна, но она не единственная. Маленький кинжал, которого ты не заметил, убивает быстрее, чем меч, который видишь.

Лириэль задумчиво кивнула.

— Древняя рунная магия очень отличается от всего, чему я научилась в Мензоберранзане.

— Вот именно. Этот маг — Мердриф, маг-отшельник, малоизвестный, но обладающий большой силой, обитающий в Высоколесье. У жриц Темной Девы есть причины знать и опасаться его. Горлист, зная о ненависти Мердрифа к сторонникам Эйлистри, уговорил его приехать в Гавань Черепа. Его магия ищет тебя даже сейчас, пока мы говорим.

— Не через туннели, не по земле, — повторил Фиодор. — Как же тогда нам добираться в Рашемен?

Квили перевела взгляд на воина.

— Именно для этого я и позвала вас сюда. Милостью Эйлистри, я могу повелеть лунным лучам перенести вас к границам Рашемена. Дальше нельзя — Колдуньи, охраняющие эту землю, применяют заклинания против таких вторжений. Моя сестра Сайлуни училась этому, когда жила среди Колдуний Рашемена. Мы используем похожие заклинания, чтобы зажить наш храм. Кстати о моих сестрах, я вижу у вас нечто, принадлежащее одной из них.

Лириэль сняла серьгу и протянула жрице.

— Ты можешь вызывать лунные лучи?

— Это заклинание даровано слугам Эйлистри. Начнем?

Вместо ответа Лириэль протянула руку Фиодору. Пальцы их сплелись. По кивку Квили воины вышли из комнаты через невидимую дверь. Факелы разом погасли. Тьма и тишина стали абсолютными.

Жрица запела тихую повторяющуюся мелодию, напоминавшую скорее голос ночного ветра, нежели музыку.

Мягкое белое сияние заполнило комнату, когда в нее с невидимого неба устремились тонкие лунные лучи. Тяжелые каменные своды словно растаяли, и обычные пылинки заплясали в этих лучах, словно звездная пыль. Среди этой вызванной ею магии танцевала Квили.

Голос жрицы и магия Темной Девы побежали по жилам Лириэль, будто крепкое вино. Почти не понимая этого, она тоже начала кружиться и склоняться в такт музыке.

Слушай лунную песнь, — шептал в ее мозгу голос Квили.— Какой бы земли она ни коснулась, та поет от радости, и каждая песня не похожа на другие. Ищи песню Рашемена. Слушай и повторяй.

— А Фиодор? — вслух спросила Лириэль.

Ваши судьбы неразделимы. Он знает это. Ты — тапесня, которую слышит его сердце. Иди, и он последует за тобой.

Юная дроу ощутила себя частицей магической сети, почти как тогда, когда она искала огромный дуб именуемый Дитя Иггдрасиля. Чувства ее уловили далекую мелодию, простую, будто повторявшую каденции Фиодоровых древних легенд. Лириэль всецело отдалась музыке, позволяя серебристой магии Эйлистри растекаться по ее покачивающемуся телу.

Леденящий холод ворвался в нее, остановив на полуобороте. Лириэль застыла, и на миг ей вспомнился весь ужас Абисса и те несколько мгновений, на которые корабль Хрольфа «Эльфийская Дева» оказался в царстве Ллос, чтобы перенестись оттуда в безопасность.

Воспоминание прошло, но ужас — нет. Лириэль, не веря своим глазам, глядела на темные нити, вспыхнувшие среди волшебных лунных лучей. Пауки размером с кошку посыпались в комнату и заторопились сквозь невидимую дверь дальше, в столь тщательно оберегаемое Квили святилище.

Глухой насмешливый хохот наполнил комнату, и ему вторило эхо из бездонных глубин. Темные нити потянулись друг к другу и сплелись в сеть, начавшую медленно опускаться на Лириэль.

Моя! — возликовал голос богини — ужасный звук, в котором сплелись завывание студеных ветров и вопли множества проклятых душ темных эльфов. — Эту я требую теперь же. Остальных мы заберем вскоре!

Квили стряхнула мгновенное ошеломленное оцепенение и схватилась за серебряный медальон с выгравированным священным символом. Резким рывком оборвав цепочку, она высоко подняла диск. И вновь запела, вновь закружилась в танце.

Мягкий лунный свет хлынул из медальона, медленно тесня прочь тьму Ллос. И снова Лириэль присоединилась к танцу, отчаянно пытаясь помочь изгнать нежеланное Присутствие.

Квили вихрем закружилась рядом, лицо ее было угрюмым. Удар ногами, нанесенный в грациозном прыжке, отшвырнул младшую дроу к стене. Лириэль врезалась в камень с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Несколько мгновений она сидела на холодном полу, пытаясь вздохнуть, беспомощная и способная только смотреть, как верховная жрица призывает одну богиню изгнать другую.

Наконец страшное Присутствие истаяло, а следом, чуть помедлив, и серебристое сияние, окружавшее Жрицу Эйлистри. Квили шагнула к магической чаше. Она ухватилась обеими руками за ее края и склонилась над ней. Мгновение спустя она выпрямилась и подняла осунувшееся лицо на Фиодора.

— Подойди, рашеми, и скажи мне, что ты видишь. Схватка отняла у меня все силы, и даже больше.

Он встал рядом со жрицей и заглянул через ее плечо.

— Гоблины наступают через нижние туннели, — он говорил кратко, словно рапортуя. — Орда кобольдов приближается к боковым воротам. Небольшие группы воинов-дроу сходятся по этим трем туннелям. Эти люди вот тут — похожие туники я видел в Гавани Черепа на охотниках за головами.

Жрица резко отвернулась и выкрикнула имя своей военачальницы. Ильрени появилась внезапно, метнула взгляд в сторону Лириэль и обратилась к верховной жрице, сразу оценив ситуацию.

— Подопечных?

— Вниз.

Ильрени решительно кивнула.

— Я позабочусь об обороне. У тебя и без этого хватит дел.

— Скажи, чем я могу помочь? — спросил Фиодор.

Тонкое лицо военачальницы затвердело, ее сузившиеся глаза вновь скользнули по Лириэль.

— Ты можешь убрать эту обожающую Ллос суку вон из моей крепости, пока она не погубила всех нас, — прошипела она.

С этими словами Ильрени исчезла, так же неожиданно, как появилась.

Фиодор понял, и тошнота подкатила у него к горлу. Каким-то образом, он не знал как, Лириэль снова призвала Ллос. Он взглянул на подругу. В огромных глазах на ошеломленном лице, как в зеркале, отражался его страх.

— Как это могло случиться? — прошептала она.

— Разве не ясно? — яростно бросила Квили. — Лириэль связана с Паучьей Королевой. Вы не должны были приходить сюда!

Сила духа вернулась вдруг к Лириэль. Одним быстрым движением она вскочила на ноги и взглянула в лицо жрицы.

— Ты сама велела нам прийти. Или твой говорящий ворон соврал?

— Ты могла бы сказать мне обо всем этом!

— Мы не знали.

— Вот как?

Едкое обвинение, прозвучавшее в вопросе Квили, вырвало Фиодора из порожденного ужасом остолбенения. Лириэль вичларан, и, пока он жив, никто не смеет обвинять ее в предательстве.

— Лириэль отказалась от путей своего народа и порвала со злой богиней, — заявил он со спокойной уверенностью.

— Это не значит, что Ллос порвала с Лириэль, — парировала Квили. Она гневно повернулась к Лириэль: — Знаешь ли ты, сколько лет труда, сколько магических сил ушло на то, чтобы укрыть Променад от взгляда Ллос? И все пошло прахом! Ты показала это место Ллос и ее дьявольским приспешникам. Ты хоть понимаешь, что это значит?

Бравада юной дроу испарилась.

— Конечно понимаю, — прошептала она. — Я родилась в Мензоберранзане.

— Место, о котором не так-то просто забыть, — мягко добавил Фиодор. — Ты сама сказала, что Лириэль преследуют. Я клянусь тебе, она призывает эту охотницу не сильнее, чем заяц — ястреба.

Вспышка ярости Квили угасла, плечи ее поднялись и опустились в тяжелом вздохе.

— Единственное, что я могу для вас сделать, — это показать короткий путь на поверхность. Я отправлю сообщение моей сестре Лаэрель. Она проследит, чтобы вы выбрались из Глубоководья невредимым. Весть о странствующей дроу будет передана последователям Эйлистри. Если вас остановят и начнут расспрашивать, покажите им это. Он будет гарантией вашей безопасности.

Жрица протянула Лириэль маленький серебряный талисман, на котором было выгравировано изображение стройной эльфийки с луком и в сопровождении волка. Оба охотника подняли взоры к восходящей луне.

— Благодарю тебя, — горячо произнесла Лириэль.

Суровый взгляд Квили смягчился,

— Слуга проведет вас через туннели. Ступайте, и да хранит вас Темная Дева.

Фиодор поклонился и взял Лириэль за руку. Они вдвоем исчезли за одной из потайных дверей.

В тот же миг, оставшись одна, верховная жрица в изнеможении опустилась на пол. Сражение с вторгшейся Ллос отняло у нее все силы без остатка. Но она посчитала неразумным обнаруживать слабость перед той, кого Паучья Королева ясно объявила своей.

Как бы Лириэль ни сопротивлялась, — а Квили не сомневалась, что юная дроу многое недоговаривает, — это не имеет значения. Куда бы она ни пошла, глаза богини будут следить за ней.

Возможно, наверху все будет иначе, подумала жрица. Сила Ллос не может распространяться на Светлые Земли. Центральный постулат их веры — свет уничтожает тьму, а не делает ее невидимой. Так было всегда, и нет причин думать, что так не будет и впредь.

Почему же тогда она не может отделаться от чувства, будто земля уходит у нее из-под ног?

Глава 5 УЧЕНИЦА МАГА

Иллитид по имени Вестресс мерила шагами мозаичный пол тронного зала, бывшего до недавних пор красой и гордостью затонувшего полуразрушенного города, который давно ушедшие эльфы называли Эскайрл. Теперь в нем сохранились лишь жалкие остатки древних сокровищ: большей частью крупные статуи или предметы из золота, но слишком тяжелые, чтобы разбегающиеся рабы иллитида смогли унести их.

Да и сама Вестресс выглядела не лучше. Аметистовые кольца посрывали с ее четырехпалых рук. Серебряная диадема, венчавшая ее лавандовую голову, исчезла, равно как и медальон с гербом, который она приняла как самопровозглашенная регентша Эскайрла. Ее прекрасное одеяние было порвано злыми руками грабителей, чувствительные лицевые щупальца повреждены. Единственная причина, почему она вообще осталась жива, — это то, что рабы посчитали ее уже мертвой. Обездвиживающее заклинание Лириэль Бэнр сделало картину очень правдоподобной.

Однако иллитид отнюдь не была благодарна ей за это.

Жадный мозг иллитида уловил приближающиеся неспешные шаги рабыни-генази. Лицевые щупальца задергались и зашевелились, как будто иллитид принюхивалась, но на самом деле Вестресс выуживала информацию о выполнении возложенной на генази миссии из той бури эмоций, что подползала сейчас к тронному залу. Великая ярость и разочарование, ощущение провала и страх.

Страх. О да. Бояться было чего.

Вестресс уселась на трон и обратила пустые белые глаза на дверь. Спустя мгновение в зал вошла стройная женщина с голубой кожей и присела в глубоком реверансе. Лицо ее было в фиолетовых синяках, один глаз почти заплыл. Ненависть к дроу, чьих рук это было дело, клубилась в мозгу генази, и ее всепоглощающая жажда мести в точности совпадала с чувством, обуревающим иллитида.

Мщение — награда, которую получают лишь умелые, — «произнесла» иллитид, ее царственный женский голос прозвучал прямо в мозгу генази. — Ты, Азар, не оправдала моих ожиданий.

Генази поджала губы, и уязвленная гордость так и растеклась вокруг нее едкими волнами.

— Если и так, госпожа, то лишь потому, что у меня не было нужной магии. Ты говорила, что дроу — маг. Но ты не знала, насколько могущественный.

Я не знала? Лириэль Бэнр была здесь. Я могла бы перечислить все заклинания, что есть в ее арсенале. Я дала тебе всю необходимую магию, чтобы разбить в прах все ее атаки. — Она наставка щупальце на Азар, будто обвиняющий перст. — Какие у тебя есть основания жаловаться? Лицо тебе разбила не магия.

Рука генази коснулась припухлости вокруг глаза.

— И все-таки именно из-за магии поручение осталось невыполненным. Я собиралась последовать за кораблем и напасть на дроу незаметно, но шаман булливагов призвал меня на битву, а у меня не было защиты от его зова. Она мне нужна.

Иллитид отмахнулась пурпурной рукой от притязаний рабыни.

Булливаги — мерзкие чудовища, конечно, но магия их не заслуживает особого внимания. Однажды они застали тебя врасплох. Второй раз ты на этом не попадешься.

— Хотелось бы верить! — заныла генази. — Зов шамана — я все еще слышу его! Это никуда не годится, что слуги регентши Эскайрла должны слушаться низшего голоса. Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы разорвать эту унизительную зависимость?

После минутного размышления Вестресс склонила луковицеобразную голову в знак согласия.

Постарайся успокоить мысли, насколько сможешь. Тогда прогресс будет менее болезненным для тебя и, что куда более важно, более удобным для меня.

Иллитид поднялась и заскользила к рабыне, которая покорно опустилась на колени и подняла кверху разбитое лицо. Лицевые щупальца обхватили голову генази, и ментальная магия Вестресс принялась обследовать разум рабыни. Она проскользнула мимо сердитых размышлений о легкой жизни карманников-хафлингов, мимо мыслей, облеченных в форму слов, мимо всех эмоций, знакомых и доступных генази, прямиком устремившись в тайные глубины сознания. Там Вестресс обнаружила тугой, полный ненависти клубок мыслей о насилии. Ментальными прикосновениями, точными и нежными, точно пальцы арфиста, она начала распутывать нити…

Ее сосредоточенность разлетелась вдребезги внезапно и полностью. Вестресс отшатнулась, недоверчиво уставившись на рукоять кинжала, торчащую у нее между ребер.

Второй раз за ее жизнь ментальный голос иллитида умолк — не от магии дроу, но из-за ослепительной боли, пульсирующей вокруг лезвия.

— Больше никакого насилия, — прошипела Азар. Она поднялась на ноги, голубая рука ухватилась за рукоять и повернула кинжал. — Никакого рабства. Только месть. Ты все еще считаешь меня неумелой?

Правда медленно доходила до Вестресс, пульсируя в ее оцепеневшем мозгу, словно гул далекого прибоя. Азар ненавидела дроу, ненавидела шамана булливагов. Все это было правдой, но под этими новыми, недавними ненавистями скрывалась главная, самая жгучая.

Вестресс заставила себя отрешиться от ужасной боли, собрав всю волю для последнего, самого важного вопроса.

А дроу?

Разбитое лицо Азар скривилось в презрительной усмешке.

— Даже теперь ты полагаешь, что я стану выполнять твои приказания! Дроу победила меня, да, но она победила и тебя тоже. И это искупает все. Знай: ты умрешь, а она — нет. И если это причинит тебе боль, я удовлетворена.

Генази дернула рукоять кинжала вниз, вгоняя лезвие выше и глубже в грудь иллитида одним жестоким ударом. Мышцы болезненно напряглись, сопротивляясь, потом клинок вошел во что-то мягкое, податливое.

Генази выдернула кинжал, и из Вестресс вдруг хлынула жидкость. Ихор, пузырясь, стекал по щупальцам и бежал из глаз, скатываясь по лицу едкими зелеными слезами.

Мраморный пол полетел ей навстречу. Вестресс не почувствовала удара, но постепенно до нее стала доходить новая, далекая боль. Когда она поняла ее источник, ужас охватил ее. Кинжал Азар отсек лицевое щупальце.

Генази отшвырнула извивающийся отросток и взялась за следующий.

— Как бы там ни было, булливаги помогли мне стать свободной. Это будет им наградой, — объяснила она. — Дроу тоже скоро узнает, что я всегда отдаю долги.

Постукивание по корпусу корабля стало более настойчивым. Шарларра нахмурилась.

— Наверно, стоило узнать ответный пароль, — проворчала она.

Пожав плечами, она подошла к обшивке борта и принялась выстукивать припев незабываемой «Русалки», непристойнейшей из песенок, популярных в тавернах Гавани Черепа. Это, казалось, устроило невидимого разведчика. Теперь было самое время принять некоторые меры предосторожности.

Но тут имелась проблема. По словам Хелбена. Каладорн Кассалантер находится на этом корабле. Шарларра плохо знала его, но они танцевали на последнем зимнем балу. Вполне вероятно, что он сообразил, куда делась его драгоценная заколка с плаща. Никто не заподозрил бы ученицу Хелбена Арунсуна в воровстве, но сейчас она далеко от башни Черного Посоха. В этом обтягивающем мрачном наряде, с изукрашенным каменьями мечом аристократа на боку она подозрительно похожа на хафлинга-домушника после удачной ночи. Только повыше. И трезвая.

Ее осенило. Вспомнив лицо и фигуру Фиодора, она наложила заклятие изменения внешности на себя и свои вещи. Изучив результат в бронзовом зеркале, висящем над умывальником, она передернулась от непритязательности своего нового облика: короткая кожаная куртка, рубаха из парусины, темные шерстяные штаны, заправленные в низкие поношенные башмаки. Взгляд ее упал на «позаимствованное» оружие, теперь это был тусклый черный меч, единственным украшением которого было грубо вырезанное изображение медвежьей головы на рукояти.

Она направилась к двери, на ходу вынимая меч из ножен. Магическая энергия вдруг хлынула из него, и чей-то баритон пылко запел:

Кто меч обнажил, тот его господин.

Во славу героя я песню пою.

Рассеем мы зло и добро защитим!

Да будет рука твоя верной в бою!

Шарларра зло выругалась и ударом ноги распахнула дверь.

— Поющий меч! Черти бы побрали этого мальчишку Тана!

Пускай я только меч, не жезл боевой,

Пусть не дышу огнем, и смерть не заклинаю.

И все же я конец бесславный предвещаю

Тому, мой господин, кто гнев изведал твой!

— Большое спасибо, но мы сегодня замаскировались, — сообщила она мечу. — А значит, никаких песен.

Она почувствовала, как сила ослабела, это было ужасно похоже на человеческий вздох разочарования, потом магия вновь ярко вспыхнула. Меч переключился с пения на декламацию:

Победных гимнов не пою.

Но голос мой звенит в стихах,

Чтоб мог узнать дрожащий враг,

От чьей руки падет в бою!

Шарларра в отчаянии стиснула зубы и кинула взгляд на потолок. Над головой звучали неспешные шаги сменившихся с вахты моряков. Люди все еще не замечали нависшую над ними угрозу. Каждая минута промедления грозила обернуться лишней кровью.

— Еще одно слово, и я прикажу переплавить тебя на ночной горшок! Понял?

— Хмм, хммм, — хм, хмм…

— Ах ты, задница Мистры! — взорвалась она. — Не мог Данила купить сембийский меч? Те хоть умеют понимать намеки! Запомни: никаких песен, никаких стихов, никакого бормотания, никакой пустой болтовни. Просто убивать. Молча.

Наконец-то меч затих. Шарларра поспешила по узкому проходу и вскарабкалась по трапу. Она взмахнула изменившим облик мечом и указала им на море.

— Приближаются морские огры, ребята! Устроим им достойную встречу! — взревела она, изо всех сил пытаясь подражать акценту Фиодора Рашемаарского.

Несколько матросов остановились и странно посмотрели на нее. Эльфийка запоздало поняла, что изменения во внешности не коснулись ее голоса — в нем звучали все те же страстные эльфийские нотки. Она забыла стащить что-нибудь из оружия берсерка. Без него иллюзия получилась неполной.

Меч в ее руке тихонько хихикнул.

Спасли Шарларру вопль из «вороньего гнезда» и лязг оружия, которое люди расхватывали, готовясь встретить нового врага.

Пара огромных перепончатых рук ухватилась за поручень. Кто-то из пиратов кинулся вперед и попытался рубануть по одной из них абордажной саблей, но другая рука метнулась навстречу и, перехватив его запястье, с легкостью отвела удар. Быстрый рывок выдернул оружие из руки пирата и швырнул того на колени. Он едва успел откатиться в сторону от огромной ноги, с грохотом опустившейся на палубу.

Ни в одной книге заклинаний Шарларра не встречала таких мерроу, как это существо, настороженно приникшее к дощатому настилу. Голова его была похожа на рыбью, с колючим вздыбленным плавником от макушки вдоль всей спины. Два больших боковых плавника напоминали сильно увеличенные эльфийские уши, большие круглые глаза были черными и голодными, как у акулы. На отвратительной морде красовалась прорезь огромного рта с острыми, как стилеты, клыками. Хвост морского змея — длинный, гибкий, заканчивающийся двойным рядом шипов — рос из могучего человекообразного туловища. Четыре толстые лапы, каждая тоже с гроздьями шипов на локтях, согнуты и готовы к бою.

— Морские дьяволы! — прокричал плотный рыжебородый человек. — Сахуагины на борту!

Воинственный звенящий клич вырвался из меча Шарларры, и он сам собой рванулся к скорчившемуся на палубе монстру. Эльфийка последовала за ним, бормоча на ходу заклинание, заставляющее кровь вскипать.

Сахуагин отбил атакующий меч взмахом ладони. Одна из его верхних лап ухватила Шарларру за тунику и дернула книзу, другая стиснула руку, держащую меч, с такой силой, что у девушки затрещали кости, и чудовище предвкушающее раскрыло пасть.

Вдруг черные глаза остекленели, а из клыкастой разинутой пасти с шипением потек вонючий пар. Руки отчаянно захлопали по туловищу, заживо варившемуся изнутри. Шарларра высвободила руку с мечом и быстро добила монстра, вспоров ему брюхо и выпустив на палубу дымящиеся потроха.

Она аккуратно обошла грязное месиво и обернулась посмотреть, что творится вокруг. Около дюжины жутких тварей сражались тем оружием, которое смогли найти в море: древние пики и рыжие от ржавчины мечи с зазубренными лезвиями. Пираты легко сдерживали их натиск.

Пожалуй, слишком легко.

Эльфийка начала выбираться из гущи боя, отражая по пути выпады и удары морских дьяволов. Выпутавшись из сутолоки машущего оружия и бранящихся пиратов, она кинулась к кормовой надстройке и взобралась по трапу на помост.

Отсюда ей был хорошо виден весь корабль. Как она и подозревала, с другого борта несколько сахуагинов бесшумно перелезли через поручень и направились прямиком в трюм. Этим монстрам ни к чему было грубое позабытое оружие когда-то утонувших моряков. У них были острые алебарды из клыков морского слона и пояса с множеством отличных кинжалов. И у каждого на поясе висела сеть.

Они вышли на охоту и, несомненно, хотели захватить добычу живьем.

Шарларра испуганно наморщила лоб. Спустя мгновения сахуагины обнаружат, что их жертва ускользнула. Если верить тому, что она слышала о них, после этого они убьют всех, кто находится на борту, просто так, для развлечения.

Она взглянула на меч.

— Как думаешь, сможешь ты подражать голосу Фиодора?

— Значит, без болтовни никак, — весьма ехидно заметил тот.

Шарларра предпочла пропустить это мимо ушей.

— Просто прокричи какой-нибудь подходящий боевой клич, что-нибудь подбадривающее, предостерегающее — что-то в этом роде.

— Все лучше, чем ничего.

— Очень любезно с твоей стороны. Давай.

Она соскочила с помоста, и меч издал жуткий рев, от которого кровь застыла в жилах, — нечто наводящее на мысль о нападении раненого медведя. Два монстра — и Каладорн Кассалантер — непроизвольно обернулись на звук.

Третий сахуагин молнией бросился к отвлекшемуся аристократу. Шарларра развернула меч навстречу новой опасности, и ее торопливое заклинание потонуло в предостерегающем вопле, исторгнутом клинком.

Монстр остановился прямо возле Каладорна, его занесенное оружие громко лязгнуло, налетев на небольшую невидимую стену. Шарларра быстрым жестом рассеяла преграду — как раз вовремя, чтобы дать возможность человеку нанести ответный удар.

Ее меч дернулся, и эльфийку резко развернуло вправо. Оказалось, что клинок застрял между зубьями ржавого трезубца чудовища, и она оказалась куда ближе от клыков сахуагина, чем ей хотелось бы.

Тварь страшно оскалилась и ткнула сцепившимся оружием в лицо эльфийке. Она рефлекторно присела, не обращая внимания на острую боль в плече вывернутой руки, державшей меч. Она выхватила свободной рукой из-за отворота башмака нож и нанесла удар, вложив в него всю свою силу.

Толстая шкура сопротивлялась лезвию удивительно долго, потом вдруг поддалась, и рукоять ножа уперлась в брюхо твари. Сахуагин взвизгнул от боли и отскочил, вновь нацелив на нее трезубец. Один из тех его собратьев, у которого было хорошее оружие, шагнул вперед и оттолкнул раненого монстра, встав перед Шарларрой и угрожающе склоняясь над ней. К ее изумлению, существо не стало нападать, оно подняло руку над головой. Сахуагин издал звук, серию громких отрывистых щелчков, отразившихся, казалось, от каждой доски корабельной обшивки.

По всему кораблю сахуагины прекратили сражаться и замерли, держа оружие наготове. Что-то изменилось в их поведении. Хоть чудовища и вышли из боя, они почему-то казались сейчас еще более ужасными.

— Где дроу? — прошипел вожак.

— Хочешь ты ответить или давай я? — тихонько осведомился меч.

— Скажи им, что мы никогда не выдадим ее, — подсказала Шарларра.

Голосом Фиодора меч прокричал ответ.

— Черта с два не выдадим! — резко возразил рыжебородый пират. — Я здесь капитан, и я говорю: берите ее и проваливайте!

Отвратительная голова дернулась к говорящему.

— Где вы ее прячете?

— Прячем ее? — недоверчиво переспросил капитан. — Да я бы не плюнул на нее, даже если бы она горела!

— Ну просто рыцарь, — проворчала Шарларра.

— Предатель! Трус! — громко проревел меч.

— Клянусь течью в трюме, — огрызнулся капитан на «Фиодора», — человек, который связался с темным эльфом, не смеет называть других предателями. Тащи ее сюда, или я сам убью тебя!

Сверкающий трезубец просвистел в воздухе и вонзился в палубу у ног капитана. Все глаза обратились к морю, откуда прилетело оружие.

На поручне легко балансировала дюжина морских эльфов. Высокая женщина с зеленой кожей и красивой головой,обритой, чтобы лучше были видны экзотические отметины на коже, смерила капитана презрительным взглядом.

Эльфы проворно попрыгали на палубу и кинулись на почти столь же ловких сахуагинов. Моряки попятились, не зная как быть. Шарларра заметила, как на лице капитана одно чувство сменялось другим — столкновение их было не менее жестоким, чем между морскими эльфами и их смертельными врагами.

Наконец капитан поднял свой изогнутый меч.

— Это наш корабль, парни! И нам не нужны эти тщедушные эльфы, чтобы удержать его! Лечь в дрейф!

Пираты кинулись вперед, и Шарларра присоединилась к ним, точнее, это сделал меч. Эту штуку всецело захватил азарт схватки, и она ревела какой-то рашемаарский боевой гимн. Девушка заняла место за спиной морского эльфа и, пока ее меч спорил с пикой морского дьявола, взглядом предупредила капитана, чтобы он держался подальше. Судя по тому, что она увидела, ее совсем не удивило бы, если бы пара-тройка эльфов пострадала отнюдь не от клинков или когтей сахуагинов.

Не сегодня. Там, откуда она родом, эльфы всех видов держатся вместе.

Неподалеку эльф схватился с одним из сахуагинов, вооруженных сетью. Чудовище махало шипастыми передними конечностями, пытаясь загнать эльфа в ловушку, но, сколько бы оно ни крутилось и ни кидало сеть снова и снова, каждый раз его жертва ускользала, отскакивая и уворачиваясь с поразительной грацией.

Сахуагин ринулся прямо на своего противника, уступающего ему размерами, и прижал эльфа к борту между двумя группами сражающихся. Сеть растянулась на всю длину, опускаясь на эльфа, будто медуза на намеченную жертву. Отступать было некуда, и лицо морского дьявола прорезала торжествующая ухмылка.

Сверкнувшее серебристое лезвие разрубило сеть, точно переспевшую грушу. Голова сахуагина медленно запрокинулась назад и покатилась на палубу. Она все еще продолжала ухмыляться.

Волшебный нож, отметила Шарларра. Это, наверно, Кзорш, о котором говорила Лириэль.

Меч отчаянно завопил, привлекая ее внимание. К ней устремился сахуагин, размахивая четырьмя лапами, в каждой из которых было зажато оружие.

Шарларра наложила на морского дьявола заклятие неподвижности, остановив его на полушаге, и прикончила существо одним быстрым ударом. Не слишком спортивно, но, по ее мнению, иметь лишнюю пару рук тоже было нечестно. В любом случае, ей вполне хватило хлопот с монстром, буквально висевшим на пятках у четверорукого.

Шарларра долго билась с ним, ее замаскированный меч весело пел, лязгая, звеня и скрежеща о заржавленный меч чудовища.

Морской дьявол отбил поющий меч книзу, поднял когтистую ногу и наступил на лезвие. Оружие вылетело из руки Шарларры.

Она нырнула, уходя от стремительного удара, откатилась в сторону и вскочила, схватив первое, что попалось под руку, — длинную, слегка погнутую пику. Сахуагин стоял, будто уродливая черная статуя, застыв в тот самый момент, когда собрался нанести страшный удар слева.

Кзорш отступил и легонько подтолкнул застывшего морского дьявола. Монстр повалился на палубу все в той же атакующей позе.

— Мое первое заклинание, — гордо заявил морской эльф. — Лириэль лично научила меня ему. Где она?

Он говорил тихо, но Шарларра услышала его. Она заметила, что бой окончен, лишь кое-где продолжаются небольшие стычки. На корабле почти не осталось ни сахуагинов, ни эльфов. Похоже, они решили, что люди здесь ни при чем, и перенесли сражение в морские глубины.

Глаза морского эльфа сузились.

— Вокруг тебя ореол магии, сильнее, чем может дать боевая ярость берсерка. Ты похож на Фиодора, но ты — не он.

Шарларра улыбнулась.

— Лириэль права была насчет тебя — похоже, у тебя врожденный талант. Она просила меня подыскать тебе учителя. Может, продолжим разговор наедине?

Радостная улыбка осветила лицо эльфа.

— У тебя эльфийский голос.

— И остальное тоже, — промурлыкала она, — но я не собираюсь демонстрировать это прямо здесь.

Морской эльф понимающе усмехнулся и направился к трюму. Они зашли в каюту Лириэль и Фиодора и заперли дверь на засов.

Эльфийка быстро рассеяла заклинание изменения внешности и предстала перед Кзоршем в своем собственном обличье.

— Я Шарларра Вивдрифф, и я совсем недавно оставила обучение у Хелбена Арунсуна, известного так же как Черный Посох, Архимага Глубоководья. Дроу просила меня найти тебе учителя. А я буду только рада повторить кое-что из того, чему училась.

— Золотой эльф, обучающий Утраченному Искусству одного из Морского Народа! — восхитился он.

— Не золотой эльф, — поправила она его и пожала плечами. — Я… нечто другое, хотя никто еще смог мне сказать точно, что именно.

Он кивнул в знак согласия.

— Когда мы начнем?

— Как только двое наших друзей в целости и сохранности доберутся до цели или, по крайней мере, будут на пути туда, я пошлю за тобой. Я смогу связаться с тобой через водяных из гавани Глубоководья?

— Да, конечно!

— Жди моего сообщения.

Морской эльф, казалось, сомневался, и тогда Шарларра достала из сумки маленький сетчатый мешочек Лириэль с драгоценностями, вынула из него один камень, а остальное протянула морскому эльфу.

— Камень нужен мне, чтобы последовать за Лириэль. Возьми это в залог моих обязательств.

Кзорш принял мешочек и смотрел, как Шарларра сотворила магические врата и шагнула в них.

— Когда-нибудь, — сказал он тоскливо, — я тоже смогу сделать это, и даже еще больше!

Он глядел, как врата начинают бледнеть, как переливающиеся краски стекают с них вниз, будто радуга, запертая в мыльном пузыре. И вот они исчезли, как все тот же мыльный пузырь. Высокая женщина-эльфийка с волосами цвета воронова крыла стояла там, где только что были врата.

— Где он? — спросила женщина низким, хриплым голосом.

— Кого ты ищешь? — осведомился Кзорш.

— Ученика Черного Посоха.

Морской эльф молчал, пытаясь решить эту новую головоломку. Ученица Черного Посоха продемонстрировала свое умение менять облик, но Кзорш все же полагал, что на самом деле это красивая девушка-эльфийка, у которой золотисто-рыжие волосы и фиалковые с золотыми крапинками глаза. По правде говоря, он не знал о Шарларре ничего, кроме имени, которое она назвала. И то оно могло быть выдуманным. Даже голос ее мог быть изменен магией. Лириэль не раз говорила, что он чересчур доверчив.

Однако незнакомка знала о его мечте учиться магии, и она доверила ему целое состояние.

Вслед за ним эльфийская женщина тоже бросила взгляд на кошелек и выхватила его из руки морского эльфа.

— Он был здесь, — мрачно подтвердила она. — Разъяренный зеленый дракон и тот оставляет не такой четкий след!

— Эти драгоценности даны мне в залог, — поспешно, но твердо заявил Кзорш. ~ Я не отдам их тебе. Эльфийка оценивающе смотрела на него.

— С помощью этих камней можно выследить дроу. Обладание ими может принести беду.

— Пусть. Я никогда не думал, что Искусство дается легко.

— Да будет так.

Она бросила кошелек Кзоршу и жестом приказала ему отойти от двери. Он отодвинулся, и женщина рывком распахнула дверь. Тонкая полоска лунного луча протянулась в проем. Эльфийка потянулась к нему, широко расставив пальцы. И по мере того как лунный свет просачивался меж них, она начала уменьшаться и подниматься навстречу источнику света. В одно мгновение она превратилась в пылинку, одну из множества пляшущих в неярком луче, потом исчезла.

Кзорш проводил ее сияющим взглядом, сердце его переполняло страстное желание познать Искусство. После исчезновения эльфийки он еще долго смотрел на лучик света, словно танцующие в нем пылинки могли нашептать ему секрет этого дива.

Потом он перевел взгляд на маленький мешочек, зажатый в руке, и благоговейно провел пальцем по изящной руне — знаку мага.

Когда-нибудь и у него будет такой знак. Когда-нибудь он шагнет сквозь воздушные пузыри в далекие моря и будет летать вместе с лунным светом.

Мечты переполняли его сердце, когда он бесшумно взобрался по трапу и соскользнул, незамеченный, в воду.

Глава 6 ГЛАЗА ДРАКОНА

Мердриф Безумный, некогда зулькир среди Красных Чародеев Тэя, задумчиво поскреб кончик носа, похожего на клюв, и продолжал изучать шелковый кошелек, который держал на вытянутой руке. В отличие от Бриндлора, он не стал дотрагиваться до сигила, вышитого на нем.

Горлист метнул быстрый взгляд на певца смерти. Дроу элегантно прислонился к противоположной стене, скрестив руки и ноги, с выражением вежливого интереса. Рядом с ним стоял один из молодых воинов, сопровождающий красивого мужчину повсюду, будто тень.

Как правило, последователи Варауна предпочитали компанию других мужчин. Бриндлор не желал иметь дела с женщинами ни при каких обстоятельствах. Это вполне устраивало Горлиста. Сам Бриндлор его тоже вполне устраивал — за исключением, конечно, того, что он едва различимо, но упрямо не одобрял появления среди них мага-человека.

У Горлиста были свои причины включить Мердрифа в отряд. Маг, может, и кажется увядшим и засохшим, но пламя его ненависти горит ярко. Горлист не был склонен доверять кому бы то ни было, какой бы расы он ни был, но, по его мнению, одержимость дарует оригинальность цели и чистоту помыслов. Ненависть Мердрифа была очень хорошо понятна Горлисту.

— Это сигил Лаэрель Серебряной Руки, — объявил маг. — Не видал его добрых пятьдесят лет. Не могу сказать, чтобы эти пятьдесят лет были особенно хороши, заметьте.

Горлист сопоставил это замечание с описанием, данным Сталкером Леммингом загадочной леди-магу. Люди в пятьдесят лет выглядят отвратительно, но глазам человека, похожего на дворфа, эта Лаэрель показалась юной и прекрасной. Он высказал эту мысль вслух.

— Лаэрель Серебряная Рука будет такой красивой, какой пожелает, когда щенки твоих щенков обратятся в прах, — категорично заявил маг. — Маги великой силы, вроде меня, находят способы ускользать из лап смерти в течение нескольких десятилетий. Лаэрель же видит, как приходят и уходят века. Скорее всего, всякий, кто попытался бы последовать ее примеру, угодил бы в магические ловушки и сделался личем — узником и в этой вечности, и в следующей тоже. Лучше не вмешивайтесь в ее дела. Мистра свидетель, я не хочу связываться с ней! — Он швырнул кошелек на стол. Раздался приятный звон множества монет.

— Я хочу получить этот камень, — решительно заявил Горлист. — Найди другой путь.

Маг задумался, подергивая себя за тощую, выкрашенную в темно-красный цвет косицу, что считалась у него бородой.

— Эти камни взяты из сокровищницы дракона, так? Драконы никогда не забывают своих сокровищ. Чтобы отыскать сокровище, посмотри в глаза дракона.

— Глаза дракона, — повторил Горлист, будто ожидая дальнейшей подсказки.

— Вот именно. Спроси дракона, — медленно произнес Мердриф, словно растолковывая что-то уж вовсе очевидное непонятливому ребенку.

— Дракон мертв, — точно так же объяснил ему Горлист.

Лицо старого мага нетерпеливо скривилось.

— Тебе что, объяснить?

Бриндлор оттолкнулся от стены.

— Думаю, я знаю, о чем речь. Нам нужен некромант, который может разговаривать с мертвыми драконами. Сходи, Фалайл, приведи дюжину крепких парней.

Молодой воин отсалютовал певцу смерти и исчез.

— Мои поздравления, я вижу, ты сделался командиром, — бросил Горлист с убийственным сарказмом.

Тот лишь улыбнулся.

— Постараюсь быть достойным такой чести. Идем?

Горлист удержался от резкого ответа и вслед за певцом смерти пошел прочь из пещеры, служившей магу рабочим кабинетом. Его отец, маг Нисстайр, никогда не нанимал певцов смерти и презирал тех, кто это делает, но Нисстайр, несмотря на все свои претензии насчет построения нового государства дроу, был чересчур застенчивым и скрытным. Он, Горлист, снимет скальп с Лириэль Бэнр, и в прямом, и в переносном смыслах, и покажет всем порабощенным мужчинам-дроу, что ни одна женщина не является неприкосновенной, ни одна — в пределах досягаемости их мечей или силы их Бога В Маске. Для этого ему нужен Бриндлор.

Однако он готов терпеть его лишь до определенного предела. Певец смерти быстро нашел приятелей среди наемников Горлиста. Пока он не попытается усилить свое влияние на них, все будет в порядке.

Миг, когда любой из дроу даст повод усомниться в своей преданности, станет последним мигом жизни Бриндлора.

Небольшой отряд темных эльфов дожидался их возле обиталища мага. Горлист сообщил им то, что им следовало знать, и энергично зашагал по туннелям к логову Паркса.

Огромный темный каменный зал был пуст и погружен в тишину, если не считать равномерно падающих откуда-то капель воды. В нем жила память о победах и проигранных боях. Сокровище исчезло, оно досталось Квили и ее компании. Не осталось ни единой монеты.

Они отыскали останки Паркса в смежной пещере. От дракона мало что осталось. Немногочисленные тусклые чешуйки прикрывали острые кости, придавая скелету сходство с тощим рыцарем в кольчуге.

Дроу принялись орудовать мечами и топорами. После долгих нелегких трудов им удалось отделить череп от шеи. Чтобы тащить массивную голову, понадобилось тринадцать человек. Еще шестеро шли по бокам, и один прикрывал тыл, и все вместе они были похожи на процессию, несущую гроб в усыпальницу.

Они пробрались по череде туннелей, каждый из которых был чуть уже предыдущего. У пещеры некроманта дроу пришлось буквально проталкивать череп через узкий проход. Кости скрежетали о скалу, с дрожащих стен туннеля на выбивающихся из сил темных эльфов сыпались мелкие камешки.

Неистовый, пронзительный вопль перекрыл все звуки разом, и из укромной пещеры вылетел высокий эльф. Он понесся навстречу дроу, свирепо размахивая руками; и ногами.

Все четырнадцать воинов как один обнажили мечи.

Эльф подкатывался все ближе, но Бриндлор поднял руку, сдерживая наемников. Горлист заметил, что «эльф» этот выше большинства людей и что у него чуть зеленоватая чешуйчатая кожа. Его бешеные глаза были золотые, с вертикальными зрачками, как у козла.

Или у дракона.

— Полудракон, — прошептал Бриндлор, будто прочитав его мысли. — Совершенно спятивший, но талантливый некромант. Лучшего за деньги не найдешь.

— Сколько мы должны заплатить ему? — поинтересовался Горлист.

— Ничего.

Эта логика не внушала доверия, но, прежде чем Горлист успел возразить, Бриндлор уже излагал их дело полудракону. Безумный некромант кивнул и благоговейно возложил руку на останки Паркса. От гигантского черепа начал подниматься сверкающий дымок. Спустя мгновения в воздухе возник призрак подземного дракона, он вился вокруг черепа, сновал сквозь пустые глазницы — точь-в-точь кошка, трущаяся о ноги любимого человека.

— Дух Паркса, — тихо сказал Бриндлор. — Ты можешь задать ему четыре вопроса или четырежды потребовать что-нибудь. Обдумывай слова хорошенько. Мертвые обычно стараются давать уклончивые ответы.

Горлист вышел вперед, радуясь, что ему уже известно имя магического камня.

— Я ищу Рубин Чиссентры. Скажи мне, где он.

Громадный череп повернулся к нему, но голос пришел сверху, оттуда, где кружил призрак дракона.

— Откуда мне знать? Рубина Чиссентры не было среди моих сокровищ.

— Одно очко дракону, — пробормотал Бриндлор. Он улыбнулся в ответ на свирепый взгляд Горлиста и указал на череп.

— Его добавили к ним после твоей смерти, — уточнил Горлист, — и забрали из сокровищницы вместе со знакомыми тебе камнями. Можешь ты почувствовать известные тебе драгоценности, находящиеся рядом с крупным, исполненным магии рубином?

— Да.

Певец смерти искоса взглянул на Горлиста.

— Второе очко. Может, для третьего раза изменишь последний вопрос?

Горлист стиснул зубы и попробовал снова.

— Опиши камни, что находятся вместе с рубином, и скажи, где я могу найти их.

Призрачный дракон растаял, будто отправился на поиски. Немного погодя он ворвался обратно в туннель так стремительно, что на миг показалось, будто он снова ожил.

— Бриллианты Нссидры, — мечтательно сказал призрак. — Два десятка, оправлены в серебряную филигрань. Они обрамляют камень, который ты ищешь. Я вижу, что украшение у эльфийской женщины, пылающей, будто золотисто-рыжий факел среди стен из черного камня.

— Черного камня, — пробормотал Бриндлор, казалось, не слишком удивленный и вовсе не обрадованный этим известием. — Скажи мне вот что: этот черный камень стоит на могиле древних драконов?

Дракон искоса посмотрел на певца смерти, и призрачные клыки его сверкнули в улыбке.

— Ты уже знаешь ответ на свой вопрос, певец смерти, или не задал бы его. Прощай. Сложи о нас достойную песню.

С этими словами дракон исчез. Полудракон тоже убрался назад в пещеру. Его безумное бормотание перешло в странную, бессвязную, немного заунывную песню на языке, которого Горлист никогда не слыхал.

Он резко развернулся к певцу смерти, лицо его горело от гнева.

— Всего четыре вопроса, и ты потратил один из них на то, что и так знал?

— А может быть, я надеялся узнать, что ошибаюсь, — криво усмехнулся Бриндлор, — но теперь, когда мы имеем имя мага, которого ищем, и ключи, что дал нам дух Паркса, пункт назначения становится отвратительно очевиден.

Для Горлиста он вовсе не был очевиден. На миг дроу позавидовал певцу смерти — его знанию мира людей, способности воспринимать другие расы и общаться со странными существами в странных местах. Все это давало знания, а знания давали преимущество.

Но он, Горлист, воин, а не певец смерти. Он будет сражаться, а не стоять в сторонке, сочиняя песни о делах других.

— Тебя наняли в отряд «Сокровищница Дракона» за знание Подлунных Земель, — коротко бросил он. — Отрабатывай свою плату и говори яснее.

Бриндлор согнулся в поклоне.

— Как прикажешь. Легенда гласит, что на месте города Глубоководье была когда-то цитадель драконов. Барды многих народов поют песни, в которых этот город упоминается как усыпальница древних драконов. В нем есть знаменитая башня мага, выложеннаяиз черного камня. Таким образом, похоже, что нам пора отправляться в Глубоководье — наведаться к башне Черного Посоха и похитить живущую в ней рыжеволосую эльфийку. Этот подвиг, когда он будет совершен, послужит оправданием моего жалованья.

Башня Черного Посоха, повторил про себя Горлист. Он не был знатоком по части Глубоководья, но даже он слышал об этой башне и царящем в ней маге.

Оправдание жалования, вот как? Если Бриндлору удастся придумать, как совершить это чудо, всех сокровищ дракона будет мало, чтобы достойно вознаградить его!

Неподалеку от пещеры, в которой покоились лишенные черепа кости Паркса, Лириэль и Фиодор с трудом пробирались по кишащему крысами туннелю, осторожно переставляя высокие деревянные ходули. Подставки для ног находились почти в трех футах от земли, а под ними дерево было смазано жиром, чтобы крысы не смогли вскарабкаться по нему. И все же оголодавшие твари буквально кишели внизу, залезая друг на друга в отчаянном стремлении добраться до недоступного живого мяса.

Лириэль на ходу скорчила гримасу.

— Меня начинает одолевать ностальгия по тем канализационным туннелям. Я уверена, что, если подумать немножко, я могла бы отыскать занятный способ очистить туннель от этой гадости.

Ее спутник пошатнулся и уперся рукой в низкий каменный потолок, чтобы удержаться.

— Никакой магии, — напомнил он ей. — Так приказала леди Квили.

— Приказала? — повторила Лириэль. — С чего это ты решил, что мы обязаны выполнять ее приказы?

— Это ее территория, — ответил он. — Ее слуга рассказал нам, что нас ждет в этом туннеле, и дал нам все, что нужно, чтобы миновать его.

Дроу отшвырнула особенно наглую крысу.

— И мы должны быть за это благодарны? А кроме того, в чем тут зло? Между клерикальной магией и заклинаниями магов — огромная разница.

— Я не знаю, какое зло могло бы из этого получиться, — согласился Фиодор, — но в данном случае предпочел бы и дальше оставаться в неведении.

Лириэль не настаивала. Неудачное заклинание телепортации Квили, последовавшее из-за него вторжение злобной богини дроу в цитадель Эйлистри — всё это было слишком ново и тревожно.

Внезапно крысы бросились врассыпную, вереща от страха. Фиодор спрыгнул на каменный пол и выхватил меч. Лириэль тоже оттолкнула ходули прочь, но воспользовалась прирожденной магией дроу, чтобы остаться в воздухе. Она вытащила из потайных ножен пару ножей и ждала.

Раздалось тихое шуршание, и на Фиодора кинулся паук размером с охотничью собаку.

Лириэль застыла, не успев метнуть нож. Она висела в воздухе, не в силах двинуться, как в ночном кошмаре, пока абсолютное табу нападать на пауков боролось с необходимостью защитить друга.

К счастью, Фиодор не мучился такими сомнениями. Он вскинул черный меч и закрылся им от яда, которым плюнуло в него чудовище. Он нырнул в сторону, развернулся и перекатился обратно, оказавшись прямо под передней парой ног паука.

Тварь попыталась укусить его клювастой пастью. Фиодор воткнул меч между жвалами и перевернулся на бок. Паук опрокинулся на поросшую шерстью спину. Восемь ног яростно били в воздухе, пытаясь перевернуть туловище.

Рашеми вскочил и прыгнул вперед. Однаиз ног паука обвилась вокруг его меча, другая — вокруг запястья. Мощный рывок вырвал оружие из его руки и отшвырнул прочь.

Серебряная вспышка устремилась к пауку, и один из ножей Лириэль вошел в его тело по самую рукоять. Существо зашипело, но продолжало попытки перевернуться. Нож не задел жизненно важную точку.

Лириэль закусила губу. Она была не сильна в фехтовании, но что касалось метательного оружия, то её меткость не имела себе равных. Она не промахивалась с самого детства!

Она не знала, что мучает ее сильнее: осознание своего промаха или же подозрение, что на самом деле она вовсе не промахнулась.

Фиодор сумел воспользоваться оружием, которое она ему дала. Ухватившись за рукоять ножа обеими руками, он беспощадно вспорол им волосатое тело.

Дергающиеся ноги застыли, и из круглого брюха по текла жидкость, будто из порвавшегося бурдюка. Сотни крохотных паучков посыпались с трупа: детишки, освобожденные смертью матери.

Воин поднялся, утер лицо и поглядел на Лириэль. К ее удивлению, во взгляде его не было ни упрека, ни обвинения в предательстве.

— У меня на родине много причиняющих беспокойство и вредных созданий, — мягко заметил он. — Рашеми прекрасно обошлись бы без них, но ни один из нас не поднимет на них меч. Это не в наших правилах.

Мгновение она глядела на него снизу вверх, тронутая настолько, что не могла даже говорить. С того времени, как дроу покинула родину, она повидала немало удивительного, но самым чудесным из всего была способность этого человека читать в ее сердце. Вскоре после их знакомства он подарил ей бесценное украшение, древнего паучка, застывшего в янтаре. Хотя он и уверял ее, что у него на родине такие вещи встречаются часто и стоят совсем недорого, Лириэль знала, что такому подарку позавидовала бы любая жрица Мензоберранзана. Откуда он мог знать об этом? Как умел понимать то, чего никогда не видел?

Дроу благодарно кивнула и опустилась на пол рядом с ним. Она глянула в дальний конец туннеля, и глаза ее расширились.

Я никогда не убивала паука, но, похоже, теперь у меня не будет выбора, — прошептала она. — Смотри.

Она щелкнула пальцами, и в воздухе повис маленький шарик голубого света. Повинуясь ее жесту, магический огонек поплыл вдоль каменного коридора.

Тысячи тончайшие нитей сверкали в голубом свете. Фиодор ахнул и выругался по-рашемаарски.

Слои и слои паутины перекрыли выход из туннеля. В ней прятались те самые паучьи детишки, ставшие уже размером с ворону и продолжающие стремительно расти.

Лириэль на миг зажмурилась. Одной рукой она обнажила меч, другой выхватила из воздуха огненную стрелу.

Послатьпылающее оружие в цель она не успела, Фиодор перехватил ее руку.

— Присмотрись к паутине. Видишь, как она блестит?

Она поняла его. Паучьи сети, хоть и вполне обычные на вид, были слишком уж прочными и эластичными. Пауки были не настоящие, и их сети, без сомнения, тоже должны быть сверхъестественно прочными. Огонь, достаточно большой, чтобы уничтожить их, скорее всего, выжжет весь воздух в туннеле.

Огненное же заклинание послабее, возможно, и причинит паукам кое-какой вред, но смертоносные детишки очень шустрые. Большинство из них убежит от пламени и будет ждать своего часа. Лириэль взглянула на Фиодора, прикидывая их шансы против сотен затаившихся монстров.

Мимолетная угрюмая улыбка скользнула по ее губам: решение было найдено.

— Залезай на эти валуны, — велела она Фиодору, кивая на высокую груду камней, громоздившихся на влажном полу туннеля. — И что бы ни случилось, не дотрагивайся до стены.

Она вогнала меч обратно в ножны и бросила огненную стрелу на пол. Та зашипела, упав в пенящуюся лужу, наколдованную дроу.

И снова Лириэль прибегла к левитации. Поднявшись в воздух, она принялась выпевать слова заклинания. Влажный вонючий воздух всколыхнулся, во тьме вспыхнул маленький дрожащий огненный разряд. Дроу подхватила его и, словно копье, метнула в сверкающую паутину.

Голубой огонек с шипением устремился к паутине и принялся перескакивать с одной паучьей сети на другую. Дроу отвернулась и зажмурилась, чтобы не видеть этого пылающего разрушения, зажала нос рукой, чтобы не чувствовать вони горящих пауков. Часы прошли, а может, мгновения. Она почувствовала, что Фиодор ухватил ее за лодыжку и тянет вниз. Она вырвалась из его успокаивающих объятий и быстро зашагала вперед, не глядя на обгоревшие тела.

Фиодор молча шел сзади, будто понимал: нарушение строжайшего из табу привело ее в такое смятенное состояние, что любое прикосновение, даже его, может разрушить хрупкое душевное равновесие.

Остаток пути прошел без серьезных происшествий. Примерно через час они отыскали ствол шахты, о котором говорил слуга Квили, и начали взбираться по обманчиво гладкой стене.

Лириэль уцепилась рукой за последнюю скобу и постучала в дощатую крышку. Люк распахнулся. В отверстии показалось красивое эльфийское лицо в обрамлении золотисто-рыжих волос, подсвеченных сзади предусмотрительно тусклым огоньком свечи.

Шарларра приветствовала дроу приятельской усмешкой. Она ухватила Лириэль за руку и с удивительной легкостью вытащила ее наверх.

Дроу осмотрелась. Они были в маленькой комнатке со стенами и полом из темного дерева. Воздух был пропитан запахом сбраживающегося эля. Похоже на таверну. Плотный лысый человек с телом воина, но в фартуке трактирщика помог выбраться Фиодору.

Лириэль откинула с лица перепачканные сажей волосы.

— Как ты нашла нас?

Эльфийка показала ей крупный драгоценный камень отличной огранки.

— Это толика твоей доли сокровищ дракона. С его помощью я смогла отыскать тебя на корабле, а потом последовать за тобой сюда, в таверну «Зияющий Портал».

Глаза дроу загорелись.

— Я бы хотела научиться этому заклинанию.

— В другой раз, — шепнула Шарларра, взглянув на старшего мужчину. — Первым делом велено вывести вас двоих из города. Я принесла перчатки и модные плащи, прикроете лица капюшонами. Я с помощью заклинания придам вам облик людей — двух леди, а Дюрхэм — наш любезный хозяин и владелец этого славного заведения — приготовил двух лошадей, оседланных и с запасом провизии, они ждут вас в конюшне за таверной.

— Лошади, — произнесла Лириэль с отвращением.

— Ну, я подумала, что гигантские ящерицы будут немножко бросаться в глаза, — быстро усмехнулась в ответ Шарларра. — Дорога, начинающаяся у Восточных Ворот, пересекает реку. За мостом поворачивайте на север и поезжайте вдоль реки до самого ее истока, ручейка в роще среди холмов. Я встречу вас там и присмотрю, чтобы вы отправились дальше.

Фиодор встал рядом с Лириэль и протянул руку.

— Приезжай в Рашемен, — тихо сказал он. — Если ты ищешь приключения и друзей, то лучше места отыскать их нет.

Эльфийка, казалось, была на удивление тронута, она взяла его ладонь в свои.

— Счастливого пути, — пожелала она им. Двое кивнули Дюрхэму и тихо выскользнули через заднюю дверь. Трактирщик хмуро взглянул на эльфийку.

— Твоему хозяину — Архимагу вряд ли это понравится.

Она беспечно улыбнулась Дюрхэму.

— Разве ему обязательно знать?

— Он, думаю, посчитает, что да.

Шарларра вздохнула.

— Верно подмечено. В таком случае, прежде чем собираться, я, пожалуй, перепишу свое завещание. Можешь не волноваться, я упомяну тебя в нем.

Мужчина рассмеялся и отечески потрепал ее по щеке.

— Марш отсюда!

Он дождался пока Шарларра уйдет, потом осторожно опустил тяжелую деревянную крышку люка на место и аккуратно посылал ее края порошком из мешочка, висящего у него на поясе.

Порошок словно впитался в доски, и щели срослись, скрывая потайной лаз. Это был подарок Архимага Глубоководья, его старинного друга, никогда особо не одобрявшего решения Дюрхэма стать добровольным стражем двери в Подгорье. Хелбен Арунсун наверняка не одобрит шефства своей ученицы над маленькой дроу и ее рашемаарским приятелем.

Дюрхэм, однако, хорошо понимал ее порыв. В свое время он тоже вытворял нечто в этом роде.

И, судя по всему, его время еще далеко не миновало.

Пожалуй, решил Дюрхэм, его старому приятелю Хелбену не обязательно немедленно узнавать об этом ночном приключении, он может и немножко подождать.

Глава 7 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Шакти замешкалась перед воротами Дома Ханцрин. Закутавшись в новенький пивафви, невидимая, она смотрела на дом, где она выросла, на свое наследство.

Семейный дворец находился на окраине Мензоберранзана, поближе к полям и пастбищам, забота о которых была занятием Дома Ханцрин. Поместье уступало размерами многим городским дворцам, оно состояло всего из трех больших сталактитов, соединенных немногочисленными мостами, и нескольких отдельно стоящих ветхих строений.

И все же Шакти переполняла гордость. Пусть не столь импозантное, но оно ее или скоро будет ее. Судя по особым флагам, свисающим с одного из переходов, ее старшая сестрица наконец-то стала жертвой этой загадочной изнурительной болезни. Знамя с ее личным знаком — нелепым силуэтом рофа в круге, долженствующим изображать головку сыру, — больше не висело вторым по счету. На его месте красовалось знамя, украшенное символом Шакти, трезубцем, из которого бьет магическая энергия. Теперь она — наследница Матери Дома, верховная жрица, которой благоволит Ллос. Во многих отношениях ее будущее выглядит восхитительно темным.

Но, прежде всего она должна разобраться с доверенной ей тайной. Было бы полнейшей глупостью показываться в Доме Ханцрин, пока эти вопросы не решены. У нее есть младшая сестра, которая без колебаний воспользуется слабостью Шакти — результатом неопределенности ее положения.

Оставаясь невидимой, Шакти прошла через город к резиденции Бэнр. Приблизившись к внешней стене, она распахнула плащ и показалась страже. Дворец был окружен магией, будто рвом с водой, и лучше войти в него открыто, чем быть пойманной при попытке прокрасться тайно.

Ее немедленно окружил целый отряд стражников. Они, прищурясь, выслушали ее настойчивую просьбу об аудиенции и отправили гонца к Матери Бэнр. Минуты спустя прибыл ответ Триль: магический диск, означавший, что гостью готовы принять с почестями.

Шакти взобралась на диск и высоко вскинула голову, скользя на нем мимо караулов, охранявших резиденцию. Она не сомневалась, что не пройдет и часа, как Громф узнает о ее прибытии.

Она решительно выкинула из головы эту мысль. Ей понадобится весь ее ум, чтобы говорить с хитрой и коварной Триль. Любая невнимательность может стоить жизни.

Диск довез ее прямо до дверей зала для аудиенции Триль. Шакти сошла с него и отправилась в длинный путь к трону. Зал был огромен, с высокими сводчатыми перекрытиями и украшенными сложной резьбой стенами. Каждый ее шаг отдавался негромким эхом, звук которого напоминал стук камней, падающих в глубокий колодец. Все вместе и должно было внушать страх, но понимание этого ничуть не уменьшало общего воздействия.

Сузившиеся малиновые глаза Триль следили за ее приближением. Миниатюрная жрица дополнила трон Матери великолепной резной подставкой для ног. Шакти подумала, что более чем неприлично было сидящей на троне Матери Дома болтать ногами в воздухе, будто ребенку.

Она остановилась на почтительном расстоянии и присела в глубоком реверансе. Матрона Бэнр отреагировала на ее поклон спокойным, ничего не выражающим взглядом, который Шакти встретила так же бестрепетно. Глядя ей прямо в глаза, она объявила:

— Мать Триль, я потерпела неудачу.

В зале повисла долгая тишина, пока Триль соображала, что может стоять за этим странным заявлением.

— Ты не привела Лириэль, — наконец произнесла она.

— Нет, — подтвердила все еще коленопреклоненная Шакти. — У Ллос есть свои намерения насчет принцессы, и я не до конца понимаю их.

Темно-красные глаза Первой Матери опасно сузились.

— Ты смеешь говорить от имени Ллос?

Шакти склонила голову.

— Я лишь повторяю слова, сказанные мне ее прислужницей, йоклол.

Она была вознаграждена еще одним мгновением тишины, на этот раз более коротким, но все же впечатляющим.

— Где ты встретила эту прислужницу?

— В Абиссе.

Глаза Триль сверкнули. Она жестом предложила Шакти подняться с коленей и присесть.

— Рассказывай с самого начала.

Жрица опустилась в предложенное кресло.

— По вашему приказанию я собрала могущественных союзников и преследовала Лириэль. Она тоже окружила себя сторонниками, и наши силы сошлись в жестоком бою.

— Кто был на ее стороне?

— Многие. Люди с далекого острова Руафим и отряд морских эльфов.

Триль выпрямилась.

— Дочь Дома Бэнр в союзе со светлыми эльфами? Что за дурацкая ложь?

— Это не ложь, — твердо ответила Шакти. — Если бы я хотела обратить правду на пользу себе, разве я не сочинила бы что-нибудь более приятное для вашего слуха?

Первая Мать приняла это замечание коротким кивком и жестом велела ей продолжать.

— Лириэль пробилась в цитадель иллитида в развалинах древнего эльфийского города, опустившегося на дно моря. Она освободила морских эльфов — пленников иллитида — и повела их в бой. Я бы сама не поверила, что такой союз возможен, если бы не видела этого.

— Ты проиграла сражение с людьми и светлыми эльфами, — подвела итог Триль исполненным презрения голосом.

— Нет, — спокойно ответила Шакти. — Я проиграла силе Ллос.

Крошечные ручки матроны впились в подлокотники трона.

— Ты уже доказала свою некомпетентность. Не усугубляй свою вину богохульством!

— Я вызвала Лириэль на най'шедареф, — продолжала Шакти, произнося название ритуального поединка между двумя Жрицами, победа в котором означала высшую благосклонность Ллос.

Триль успокоилась, и губы ее скривились в сардонической усмешке,

— Смелый шаг, — насмешливо бросила она. — Ты верховная жрица, а она всего лишь прислужница.

— Она из Дома Бэнр, а я нет, — резко ответила Шакти. — Моя змееголовая плеть погибла, мои заклинания рассеяны.

— Девчонка не настолько могущественна, — неуверенно произнесла Триль.

— Сама по себе — нет. Но она стала Зедринисет.

Тепло медленно схлынуло с лица Триль. Это слово, одно из самых священных в языке дроу, редко произносили вслух. Это была великая честь и сила, которую каждая жрица тайно мечтала заполучить для себя и боялась увидеть в других.

— Ты видела это.

— Многие видели. Сила Ллос проходила через дочь Дома Бэнр во время битвы за Руафим. Маленькая жрица переварила это.

— И все же ты бросила ей вызов.

Шакти склонила голову, изобразив, как она надеялась, смирение.

— За мою самонадеянность я была отправлена в Абисс.

Матрона долго обдумывала эти слова, ища в них скрытый смысл и недомолвки, столь характерные дроу. Но задала она самый очевидный из вопросов:

— И всё же ты здесь?

— Все же я здесь, — согласилась Шакти. — Я была наказана за нападение на Бэнр, но Паучья Королева читает в моем сердце. Жрицы Дома Хаицрин всегда поддерживали Дом Бэнр. Я ваша слуга. Наказать меня слишком жестоко значило бы пролить неприятно яркий свет на мирную тьму вашего пути. Прислужница Ллос испытала меня и убедилась в моей преданности. Я была возвращена из Абисса со знаками благоволения богини.

Шакти сунула руку в складки платья и вытащила свою пятиглавую змеиную плеть. Черепа приподнялись, потом склонились перед Первой Матерью.

— Это плеть, которую вы лично вручили мне, — объяснила Шакти. — Она погибла в сражении с Лириэль и была оживлена силой Ллос во время моего недолгого пребывания в Абиссе.

Триль скептически разглядывала воскресшее оружие.

— Это твои слова, но любая верховная жрица умеет оживлять мертвых. Тебе следовало бы быть более убедительной.

— Служанка Ллос тайно дала мне это, в знак высочайшего благоволения богини Дому Бэнр и ее желания возвысить этот Дом над всеми прочими.

Она протянула Триль пузырь души. Матрона заглянула в него, но зоркость ее глаз не могла соперничать со зрением Шакти.

Мать Бэнр отдала короткий приказ страже. Мужчины исчезли, вместо них через мгновение появились два десятка до зубов вооруженных женщин. Это была личная охрана Матери Триль, отобранная за свирепость и лично ею подвергнутая заклинанию преданности. Женщины заключили трон Триль в кольцо.

Триль кивнула, и стражницы вытащили из ножен каждая по два меча и скрестили их с мечами стоящих рядом. Защитная магия потекла по скрещенной стали, наполняя зал легким гудением. Никакая сила не могла бы пробиться ни в круг, ни из него.

Триль бросила шарик в сторону ближайшей из стражниц. Он разлетелся, еще не успев упасть на пол, и выпустил облако сияющего зеленоватого дыма. Дым поплыл прочь и остановился перед гудящими мечами. Хотя рассеяться он не мог, но начал медленно тускнеть. Когда же он окончательно исчез, все изумленно уставились на высокую женщину-дроу, стоящую внутри охранительного круга. Глаза ее были неподвижны, волосы растрепаны, но лицо было абсолютно узнаваемым.

— Квентл, — странным голосом произнесла Триль.

Это, без сомнения, была Квентл Бэнр, могущественная жрица, убитая годы назад. Никем другим женщина быть не могла, поскольку попытка любого дроу принять ее облик была бы обречена на неудачу в этом магическом круге. Квентл погибла в сражении, и тело ее принесли в город и сожгли в соответствии с принятым для жриц высочайшего ранга ритуалом. Менее важные трупы бальзамировали и хранили до случая, когда потребуются армии безымянных зомби.

Сожжена — и все-таки она стояла перед ними. Квентл была неоспоримо жива. Отрицать очевидный знак благорасположения Ллос было невозможно. Могущественную жрицу вернули Дому Бэнр!

Однако такая щедрость богини наводила Триль на размышления. Одна жрица Бэнр воскресла из мертвых, другая стала Зедринисет, Избранницей богини!

С такими могущественными союзниками у нее не будет недостатка в соперницах. А Шакти, удостоенная такой чести и доверия-богини?

Мать Бэнр скрыла эти мысли и коротким движением руки отослала стражу. Потом она повернулась к двум настороженным жрицам, переводя взгляд с одной заговорщицы на другую — а именно ими они, без сомнения, и были.

— Как ты отыскала путь из Абисса?

Воскресшая жрица уставилась на Триль.

— Я… я не помню, — призналась она и пошатнулась, словно была готова упасть в обморок. Отчаянным усилием воли она заставила себя стоять прямо.

На лице ее появилось надменное выражение, столь памятное Триль.

Мать Триль изобразила улыбку и произнесла то единственное, что ей оставалось:

— Добро пожаловать домой, сестры.

В ту ночь Бриндлор, заклинанием превращенный в человека, портового грузчика, плечами прокладывал себе дорогу в заполненной народом вонючей припортовой таверне. Он рассматривал толпу, выискивая загорелого норманна с рыжей бородой и тяжёлым подозрительным взглядом.

Когда он отыскал его, тот сидел в одиночестве за маленьким столиком у двери на кухню, взгромоздив ноги на единственный свободный стул и отгоняя свирепым взглядом всех, кто подбирался слишком близко в надежде заявить на него претензии.

Бриндлор протолкался поближе к капитану. Он прислонился к стене и схватил с подноса пробегавшей служанки кружку с пивом — ловкая кража, удостоившаяся одобрительного кивка рыжебородого пирата.

— Людно здесь сегодня, — заметил Бриндлор на примитивном языке, именуемом Общим, с грубовато-сердечным акцентом унылых северных стран. Он кивнул в сторону кухни: — Похоже, слишком людно, раз им приходится сажать морских капитанов рядом с уборной.

По лицу пирата скользнула довольная улыбка.

— Ты, похоже, хлебал их варево.

— Пытался. Пойло невероятное. — Бриндлор похлопал себя по обширному животу. — А, ладно. Мне не впервой подкрепляться элем. Да и есть охота! — Он позвенел монетами в кошельке и осклабился. Если пустишь меня присесть, я угощаю.

Пират заглянул в свою пустую кружку и скинул ноги со стула. Несомненно, он посчитал, что бесплатная выпивка важнее уединения.

— Ты знаешь, что я капитан, — заметил он. — Что ты еще знаешь?

— Немного, — беззаботно отозвался Бриндлор. — Я работал сегодня в порту, помогал разгружать «Нарвал». Видел тебя с начальником дока, слышал, что тебя называли Айбн. Меня зовут Вольфрих. — Он протянул массивную ручищу.

Айбн довольно кивнул, услышав норманнское имя, и пожал протянутую руку. Ни один из них не проронил больше ни слова, пока не принесли еще кувшин пива, потом еще один.

На самом деле Бриндлор знал про Айбна многое. Уроженец Руафима, хороший моряк, ужасно гордится своим происхождением и с такой же силой ненавидит эльфов. Всем известный молчун, не скажет и трех слов там, где другому надо тридцать. Есть одно исключение из этого правила: всякий раз, сходя на берег, Айбн позволяет себе кружечку-другую. И чем больше он пьет, тем разговорчивее становится.

— Встретил одного из твоих парней, — снова заговорил Бриндлор. — Лейгара. Славно рассказывает всякие истории.

Красное от выпитого эля лицо Айбна подозрительно насупилось.

— И что же он тебе такого порассказал?

Замаскированный дроу пожал плечами.

— Ничего, что я принял бы за чистую монету, просто славные красивые байки. Что-то о ковре с душами, о морском эльфе, что васохранял.

Айбн помрачнел.

— Чистая правда, к сожалению.

— Вот оно как. — Бриндлор сделал долгий глоток из своей кружки. — Ты знаешь этого эльфа?

— Знаю? Чертовски хорошо. Зовут Кзорш. С того самого дня, как я нанялся к Буйному Хрольфу, этот эльф прицепился к нам, как репей. Все пытался защищать корабль, сам и со своими подручными — тоже эльфами. Хрольф канул на дно морское, и корабль его с ним, но проклятый эльф нашел себе другую причину таскаться за мной. Девку-дроу, это уж совсем ни в какие ворота.

— Точно. — Бриндлор подал знак, чтобы принесли еще кувшин, и налил обоим пива, — Что морскому эльфу может быть нужно от дроу?

— Магия, — коротко ответил моряк. — Этот дурак с перепонками на лапах спит и видит себя магом, видите ли. Дроу обещала найти ему учителя.

Бриндлор откинулся на спинку стула, поглаживая желтоватую бороду. После минутного размышления он искоса взглянул на Айбна.

— Этот Кзорш и теперь где-то рядом?

— Рукой подать, если руки длинные. Плавает в гавани с местными водяными, так я слышал.

— Хм. И много у него эльфов под началом?

— Сколько, не знаю точно, но хватает, чтобы не раз помочь нам выиграть в морских сражениях, — нехотя признал Айбн.

— Да, понимаю, в чем твоя проблема.

Айбн честно попытался сфокусировать на нем затуманившийся взгляд.

— Понимаешь?

— Рискованное это дело, доверять девчонке-дроу, — заметил Бриндлор. — Мне доводилось иметь кое-какие дела с темными эльфами. Все они паршивые, можешь быть уверен, но женщины хуже всего. Они ничего не делают просто так. Скорее всего, у нее свои виды на этого Кзорша и его приятелей.

Айбн продолжал непонимающе таращиться на него. Дроу подавил вздох. Наверно, он перестарался с элем.

— Если они вздумают заняться разбоем, ни один пират отсюда до Лантаны не сможет соперничать с морскими эльфами, владеющими магией, — объяснил он, — и ни один честный моряк не сможет победить их в бою, если до того дойдет.

Айбн долго обдумывал это.

— Я, конечно, понимаю, ты хочешь уберечь этого морского эльфа, Он твой друг.

Айбн вдруг совершенно протрезвел.

— Он не мой друг. У меня есть долг перед кораблем и командой.

— А Кзорш знает твой корабль, — со значением закончил Бриндлор.

Капитан разглядывал его, и глаза его были неожиданно ясными и проницательными.

— Ты очень стараешься быть полезным, особенно для человека, в котором плещется полбочонка пива. Имеешь какой-то свой интерес?

— Хотел бы иметь. — Дроу доверительно подался поближе. — Я ищу корабль, доставить груз на Северные Муншаезы. Мы оба получим на этом хорошие деньги, как только корабль прибудет в порт, без лишних вопросов. Было бы разумно свести, где можно, риски к минимуму, если ты понимаешь, о чем я.

Айбн допил остатки эля и сложил руки на груди.

— Если ты угощаешь, я слушаю.

Колокола храма Ильматера отбили второй час после полуночи, отпуская кающихся грешников по домам после изнурительных молитв. Они брели в ночи, неразличимые для тех, кто прокладывал извилистый путь к дому от какого-нибудь из множества портовых кабаков. Тихое позвякивание плыло над доками Глубоководья к морю, смешиваясь там с шепотом невидимых волн.

Айбн прогуливался вдоль дока подчеркнуто небрежной походкой, заложив руки за спину. Он кивнул часовому, пожилому моряку, почти такому же неразговорчивому, как он сам. Остановившись в нескольких шагах, он повернулся к морю и вынул трубку.

— Закуришь? — предложил он, доставая небольшую пачку сушеных водорослей.

Караульный взял ее, набил и раскурил собственную трубку. Двое мужчин дымили в дружелюбном молчании, глядя на отражающуюся в воде луну.

— Сыт городом по горло, — сообщил Айбн. — Человеку нужно, чтобы море было рядом.

— Да, — согласился часовой.

— Не могу спать в этих вонючих гостиницах, на плоских кроватях. Ты тоже морская душа. Спорю, что до сих пор спишь в гамаке.

— Да.

— Мой корабль вон тот, и я бы хотел на ночь остаться на нем. Немножко не по правилам, я знаю. Понятно, что не бесплатно.

Часовой показал пустую трубку в знак того, что хотел бы получить в качестве платы. Айбн полез в карман и вытащил несколько маленьких пачек водорослей. Старик некоторое время изучал их, потом поднял вверх три пальца.

— Разумная цена за ночь на, корабле, — согласился Айбн.

Пачки сменили хозяина, и пират бесшумно зашагал к своему кораблю.

Он прошел на камбуз и, навалившись плечом, распахнул дверцу, расположенную над самой ватерлинией. Прямо под ней стоял деревянный сундук. Айбн открыл его и достал шарманку, необычный инструмент, напоминающий лютню, но, чтобы он зазвучал, надо было вращать ручку, заставлявшую вибрировать струны и нажимавшую на клавиши, дабы получилась мелодия. Он опустил инструмент в воду и извлек из него нечто напоминающее песенку «Лолинда, крепкая деваха», но сопровождаемое странными щелчками и скрипами, на взгляд Айбна, совершенно бессмысленными.

Это Хрольф придумал использовать мелодии и музыкальные ритмы как сигналы. Громкоголосый пират обожал слушать баллады. От его собственного пения, однако, слушатели страдали почти так же сильно, как от его меча. Вспомнив это, Айбн улыбнулся, что бывало с ним нечасто.

Потом поверхность воды пошла рябью и перед ним показалось хорошо знакомое лицо, Айбн отпихнул прочь шарманку и потянулся за трубкой.

Кзорш изумленно наблюдал за ним. Никогда прежде Айбн не пользовался этим инструментом, никогда не искал встречи ни с кем из Морского Народа. Он постарался скрыть, насколько мог, недоумение и вежливо ожидал, что скажет капитан.

Айбн выпустил в открытый люк колечко дыма.

— Я насчет этой девицы-дроу, — произнес он наконец.

Морской эльф кивнул и ждал продолжения. Айбн, казалось, нервничал, не мог на что-то решиться. Кзорш решил, что причина — его нелюбовь к эльфам и нежелание оказывать им услугу.

— Вот, — сказал Айбн в конце концов, кладя на ладонь Кзорша серебряный медальон. — Это насчет учителя. Это доставит тебя куда надо. Больше не спрашивай ни о чем, — раздраженно закончил он. — Что я знал, то сказал.

Морской эльф поблагодарил и повесил медальон на шею.

Сразу же знакомая морская прохлада исчезла, сменившись каменными стенами и слишком сухим воздухом. На пол стекала струйка воды, но она была тоненькой и какой-то грязной. Кзорш наклонился и с любопытством ответил пальцы в лужицу. Он попробовал воду на вкус, и глаза его округлились от восхищения.

— Свежая вода! — воскликнул он, потрясенный тем, что это чудо и в самом деле существует.

— Едва ли, — раздался веселый мелодичный голос за его спиной

Кзорш поспешно вскочил и обернулся, оказавшись лицом к лицу с двумя мужчинами-дроу.

Его первым ощущением был страх и рука потянулась к поясу с оружием. Но он не стал обнажать сталь и беззвучно выругал себя за эту глупость. Конечно, это те самыеучителя, которых обещала найти Лириэль. Он не ожидал, что это будут дроу, но каких еще магов она могла знать?

Двое мужчин смотрели на него, и взгляд их холодных, невыразительных глаз напоминал акулий. Кзорш перестал улыбаться и остановился в нескольких шагах от них.

— Камни, — потребовал один из них.

Кзорш достал маленький сетчатый мешочек, отданный ему в залог, и передал им.

— Это принадлежит Лириэль. Поскольку вы знаете о них, я полагаю, что она предложила их в качестве платы за мое обучение. Это очень любезно с ее стороны, но я бы предпочел заплатить сам. Не могли бы вы вернуть ей эти камни и поверить моему слову, что их стоимость в монетах и драгоценностях будет возмещена вам при первой же возможности?

Дроу с короткими волосами неприятно улыбнулся.

— Она получит все, что ей причитается. Это я тебе обещаю.

Ошибиться в толковании его слов было невозможно. Равно как и его личности, теперь Кзорш понял это. Зло окутывало дроу, будто чернильная жидкость — кальмара, насыщая разреженный воздух почти осязаемыми миазмами.

Слишком поздно Кзорш понял, что совершил страшную ошибку. Он увидел нож в черной руке дроу, заметил резкий взмах руки и вращающуюся на лету полоску стали. Его будто ударили кулаком, и он уставился на торчащую между ребер рукоять.

Эльф поднял меркнущие глаза на лица дроу.

— Правда то, что говорят про вас.

— Да, и даже более того, — прошипел коротковолосый.

Он приблизился, ухватился за рукоять и начал поворачивать нож.

Второй дроу шагнул вперед и перехватил руку напарника. Он посмотрел Кзоршу в лицо, и в легкой улыбке морскому эльфу почудилась симпатия, возможно, даже теплота.

— Я думаю, ты и о ней слышал всякие гадости, — произнес дроу приятным мелодичным голосом.

Кзорш кивнул, он ждал, что этот добрый дроу опровергнет клевету, снимет незаслуженную мантию зла с плеч Лириэль.

Бриндлор мягко улыбнулся в лицо умирающему эльфу.

— Все эти ужасные вещи, о которых ты слышал, — правда.

Певец смерти удовлетворенно смотрел, как глаза морского эльфа наполнились отчаянием, прежде чем закрыться навсегда. Он взглянул на Горлиста и подмигнул.

— Есть разные способы повернуть нож, — заметил он.

Шарларра соскочила с «взятой на время» лошади и повела ее в поводу. Она достаточно хорошо знала этот лес и своим собственным ногам доверяла больше, чем конским.

Она шла вдоль реки. Встающая над лесом луна кокетливо смотрела сквозь лиственную вуаль. Аппетитный аромат жарящегося кролика привел ее к лагерю, разбитому чуть в стороне от реки.

Лириэль сидела у костра, при свете пляшущих языков пламени изучая маленькую книжечку. Она подняла глаза на эльфийку, и они полыхнули вдруг темным огнем, впрочем, быстро угасшим. Шарларра понимала. Она и сама испытывала нечто подобное к дроу, пока не познакомилась с компанией Квили.

— А где твой друг? — спросила Шарларра, входя в освещенный круг.

— Охотится. Пошел на разведку. Устраивает ночлег. — Дроу пожала плечами, выбрасывая из головы этот не интересующий ее вопрос.

Шарларра взяла ее книгу и скользнула взглядом по замысловатым знакам. Она тут же отдала ее обратно, совершенно не собираясь долго таращиться на магические руны.

— Незнакомое заклинание.

— Я думаю! Оно же темных эльфов!

— А шрифт похож на магическую каллиграфию Тэя. — заметила эльфийка.

По лицу Лириэль скользнула мимолетная тень.

— Расскажи мне о Красных Чародеях.

— Ну, они лысые…

Дроу воздела глаза к небу.

— Да уж, рассказчица из тебя…

— Что-то мне подсказывает, что тебе самой есть о чем рассказать, — заявила Шарларра.

Помолчав немного, дроу кивнула. Она начала говорить о первой своей встрече с магом-человеком. Это был раб, намеченная жертва, которую она должна была выследить в туннелях Подземья и убить кинжалом или заклинанием. В конце концов, учитель должен был научить ее сражаться с людьми. Закончив рассказ, Лириэль безразлично пожала плечами, словно это не имело никакого значения. Шарларра ясно почувствовала, что эта история произвела на дроу куда более сильное впечатление, чем следовало из ее слов.

— Это ритуал боевого крещения, — сказала в заключение Лириэль. — В Глубоководье такое тоже есть.

— Смотря что под этим понимать. В Глубоководье молодые мужчины группами по трое-четверо отправляются в увеселительные заведения, которых полно, упиваются в стельку и мочатся в общественные фонтаны. Должна сказать, что ваш обряд в целом выглядит более достойно.

Губы Лириэль дрогнули в знак того, что она оценила мрачную иронию, но взгляд ее не изменился

— Я не об этом, а про вас, светлых эльфов. Чем у вас знаменуется окончание детства?

Эльфийка отвела взгляд.

— Не могу тебе сказать. У каждого рода или селения свои обычаи.

— Но наверняка…

— Банда работорговцев из Тэя поймала меня, когда я была еще ребенком. Меня уволокли в Гавань Черепа и продали. — Она передернула плечами. — Трудно прощаться с детством, которого у тебя не было. Они помолчали.

— А теперь ты маг, — начала Лириэль.

— Я знаю несколько заклинаний, но это не основное мое ремесло. — Вместо объяснения Шарларра протянула Лириэль один из метательных «крабов».

Глаза дроу округлились от изумления, потом угрожающе сузились. Этот миг быстро прошел, и она запрокинула голову и восхищенно расхохоталась.

Здорово! Хотела бы я научиться этому фокусу!

Шарларра достала из сумки плоскую серебряную флягу и протянула дроу. Та сделала осторожный глоток, и ее янтарные глаза расширились от удивления и удовольствия.

— Это же квиловестуальт! Как ты ухитрилась раздобыть наше вино?

Эльфийка скромно развела руками.

— В Глубоководье можно найти все, что угодно, при условии, конечно, что у тебя глубокие карманы, ловкие пальцы или же сомнительные знакомства. Не надо, оставь себе, — отказалась она, когда Лириэль попыталась вернуть ей флягу.

Взгляд дроу мгновенно сделался подозрительным. Мало кто — неважно, живет он под небом или под толщей камня — отдает что-либо за просто так. Шарларра легонько улыбнулась, понимая ход её мыслей.

— Расскажи мне про дроу, и будем считать, что мы в расчете.

Лириэль вскинула снежно-белую бровь.

— Что ты хочешь знать?

— Что угодно. Все!

Губы дроу скривились в улыбке. Она протянула Шарларре бутыль и жестом предложила отхлебнуть из нее. В точно рассчитанный момент она произнесла:

— Ну, начнем с того, что это вино готовится из перебродивших грибов.

Эльфийка от неожиданности поперхнулась, закашлялась, крепкое вино потекло у нее обратно носом. Откашлявшись и отплевавшись, она обратила на Лириэль страдальческие слезящиеся глаза.

— Юмор дроу?

— Очень слабый его образчик, — ухмыльнулась Лириэль. — В Мензоберранзане не так уж много возможностей повеселиться. Сыграть с кем-нибудь злую шутку — самый жестокий, самый лучший способ.

— Но ведь это же ведет к хаосу, разве нет?

— Конечно! А как еще можно поддерживать весь общественный порядок?

Эльфийка наморщила лоб.

— Вы поддерживаете порядок через хаос?

— А что, есть другие способы?

Шарларра коротко рассмеялась неподдельному недоумению Лириэль.

— Расскажи, как это выглядит.

— На первый взгляд, все очень просто. Все и вся занимают определенное положение. Сначала идут Дома — ты бы, наверно, назвала их семьями или кланами. Они располагаются по порядку в зависимости от их силы, и Матери самых могущественных Домов входят в правящий Совет Восьми. Внутри каждого Дома вдет постоянная борьба за место и положение. То же самое в школах, на аренах, в гильдиях мастеров, на рынках, даже в домах для празднований.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказала Шарларра. — Постоянное соперничество в рамках довольно жесткой структуры. Вот откуда замечательное оружие дроу и ваша знаменитая магия.

— Отчасти, — согласилась Лириэль. — но имей а виду, что кузнец, кующий мечи, может выдвинуться двумя способами. Во-первых, он может очень постараться и достичь высот мастерства. А во-вторых, может просто убить того кузнеца, который лучше него. — Она снова улыбнулась, но на этот раз улыбка не коснулась ее глаз. — Для этого тоже нужны хорошее оружие и сильная магия.

— Верно, — согласилась эльфийка. — Не в обиду тебе будь сказано, но, судя по тому, что я слышала о дроу из Подземья, можно предположить, что второй способ у них более популярен.

Лириэль больше не улыбалась, ее янтарные глаза погрустнели.

— Когда дело касается дроу, ничего нельзя предполагать заранее.

— Я учту.

Они несколько раз передавали друг другу флягу с вином темных эльфов. Подошедший Фиодор взял предложенную флягу и, не вздрогнув и даже не поморщившись, отхлебнул горький напиток.

А как ты вообще узнала о дроу из Подземья? — поинтересовалась Лириэль.

Шарларра жестом отказалась от предложенной Фиодором фляги с его собственным напитком. У нее остались самые неприятные воспоминания об утре после первого знакомства с крепчайшим рашемаарским джуилдом.

— Маг из рода Гаркл — экстравагантная семейка, даже для человеческих магов — имел долгую беседу со странствующим дроу из твоего родного города. Гаркл написал трактат, имевший хождение среди городских властей и главных магов.

Лириэль хмыкнула.

— А ты к кому из них относишься?

— И к тем, и к другим, и еще много к кому, — с деланной важностью парировала Шарларра.

Они дружно расхохотались и снова приложились к фляге.

— Мне представился случай поговорить с Квили. Она рассказала мне кое-что о дроу.

— Откуда ты ее знаешь?

— Через ее сестру, Лаэрель Серебряную Руку, супругу — и, возможно, это его единственное, но все искупающее достоинство — моего прежнего хозяина Архимага Глубоководья.

Лириэль мгновение обдумывала это. Она перевела взгляд на Фиодора, и в ее удивительных глазах светилась надежда. Шарларра мимоходом подивилась, что такого особенного услышала дроу в ее словах. С уколом сожаления она поняла, что выяснять некогда.

Эльфийка поднялась и скинула с себя одежду.

— Если хочешь, я могу создать портал, который перенесет вас в Высоколесье и сократит ваш путь.

Лицо Лириэль сделалось тревожным. Она рассказала Шарларре, что произошло в Гавани Черепа. Пока эльфийка слушала, у нее было время подумать о возможных последствиях оказания помощи беглецам. Но где она была бы сейчас, не протяни ей Лаэрель руку тогда, когда она сидела по уши в сточной канаве? Пришло время выполнять данное самой себе тогда же обещание: точно так же протянуть руку помощи кому-то, кто будет нуждаться в ней, как она нуждалась тогда в помощи Лаэрель.

Шарларра лишь пожала плечами на все предостережения Лириэль.

— Я не боюсь Ллос. Дроу сверкнула глазами.

— Значит, ты дура!

— Да, я уже это слышала, — коротко ответила эльфийка, — но, по крайней мере, я дура, знающая кое — какие полезные заклинания.

Лириэль поджала губы, задумавшись.

— Может быть, ты сможешь помочь мне с этим.

Она развернула гобелен и объяснила, что это такое. Шарларра сомневалась в успехе, но решила попробовать. Несколько заклинаний ничего не дали, но несколько упрощенное заклинание легенды дало бесценную крупицу информации.

Она покачала головой.

— Это эльфийская магия. По иронии судьбы это именно та школа магии, о которой я не знаю ничего.

— Светлые эльфы. — В устах Лириэль эти слова прозвучали ругательством.

— Никогда про них не слышала, — легко ответила Шарларра. — Мы изучали лунных эльфов — они всегда готовы к развлечениям, золотых эльфов — про которых чем меньше говоришь, тем лучше, лесных эльфов и диких эльфов — их пути немножко туманны, и морских эльфов. Легенды говорят, что когда-то были еще авариэль, крылатые эльфы. Может, где-нибудь они и сейчас еще есть. В конце концов, литари, эльфы, способные превращаться в волков. Но светлые эльфы?

— Так мы называем всех эльфов, которые не дроу.

— Что же, может, пора тогда научиться кое-каким новым оскорблениям, — предложила эльфийка. — Если ты хочешь, чтобы у лунного эльфа кровь вскипела, назови его серым эльфом. Хочешь щелкнуть по носу золотого эльфа — скажи, что он лунный эльф.

Лириэль поняла.

— На самом деле народы эльфов настолько сильно разделены?

— Глупо, да?

Дроу соображала быстро. Шарларра увидела, как вспыхнули ее глаза, когда она ухватила суть, как они задумчиво блестели, пока она обдумывала услышанное.

— Эльфийское искусство и магия существуют очень давно, — продолжала эльфийка. — Говорят, ты видела развалины Эскайрла. Эльфы, построившие его, исчезли столетия назад, а пережившая их магия была обращена на службу злу. Почти то же самое в Миф Драннор. Древнее волшебство еще живо, и многие хотели бы найти способы исказить его.

— И мой народ в том числе, — добавила Лириэль.

Шарларра заметила быструю печальную усмешку дроу и поняла, что еще один кусочек информации лег на предназначенное ему место. Нехотя поднявшись уходить, она поняла вдруг, что не может просто так расстаться с дроу. Связавшая их, будто сестер, невидимая нить оказалась неожиданно прочной.

— За тобой охотятся, — резко сказала она. — Высокая женщина-эльфийка, называющая себя Торн. Она воительница Эйлистри, а это означает, что Силу ее оружия поддерживает некая магия. Будь осторожна.

— Я провожу тебя немножко, — предложил Фиодор.

Шарларра отвязала коня и повела его назад, к реке. Они остановились на поляне. Рашеми запрокинул голову и глубоко, медленно вдохнул.

— В воздухе пахнет зимой, — сказал он. — Листья уже стали алыми и золотыми. Дней через десять они облетят.

Эльфийка кивнула. Она помнила о лесах достаточно, чтобы представлять, как трудно пробираться через них незамеченным, когда деревья уже сбросили листву. Дороги будут забиты караванами, везущими товары в далекие города и села, на поздние ярмарки и на всю долгую надвигающуюся зиму.

По необъяснимой причине мысль о Рашемене почему-то волновала ее. Взгляд против ее воли то и дело обращался к востоку. Она задумчиво посмотрела на рашеми.

— Мое предложение открыть врата в Высоколесье остается в силе.

— Это риск, — ответил Фиодор.

— А что не риск, когда путешествуешь с дроу?

Рашеми состроил гримасу и кивнул:

— Ты права. Я хотел поговорить с тобой наедине о другом. Эта эльфийка, о которой ты говорила. Торн. Она Лунный Охотник, и следует она не за Лириэль. Колдуньи Рашемена послали ее за мной. Если я погибну в бою, она отнесет мое тело домой.

Шарларра задумчиво кивнула.

— Мой народ тоже очень заботится о том, чтобы покоиться под корнями деревьев своей родины. Спасибо, что рассказал мне.

— А кто твой народ?

Вопрос, хоть и вполне резонный, неприятно поразил ее.

— Ах, ну ты же знаешь. Народ Эльфы, — беспечно бросила она.

Фиодор только улыбнулся.

— Мое предложение тоже остаётся в силе. Приезжай в Рашемен, послушать легенды об эльфийских девах с аметистовыми глазами.

Ее глаза, похожие на драгоценные камни, стали задумчивыми, но она предпочла не отвечать.

Он смотрел, как эльфийка торопливо творит сложное заклинание. В воздухе возник магический овал. Фиодор заметил, что деревья, стоящие позади, едва видны сквозь него. Для молодого воина было чудом, что можно шагнуть сквозь эту пелену и оказаться далеко отсюда.

За этой мыслью пришла другая.

— А лошади?

Шарларра с сожалением покачала головой.

— Два человека, не больше. Это максимум, что я могу.

— Ничего. В лесу нам в любом случае пришлось бы вести их в поводу. Вернешь их владельцам с моими благодарностями?

— Откуда ты знаешь, что они не мои?

Рашеми в ответ лишь приподнял бровь. Эльфийка ухмыльнулась и вскочила в седло. Она пустила коня легким галопом, две другие лошади поскакали сзади.

Рашеми расправил плечи, готовясь к бою, и пошел назад в лагерь. К его удивлению, Лириэль не стала спорить. Она поспешно собрала свои пожитки и направилась вслед за ним к поляне.

Они шагнули в радужные врата — и прямо в лагерь женщин-дроу.

Темные эльфийки отреагировали стремительно, словно птицы, вспугнутые среди ночи. Те, кто, казалось, спал, в мгновение ока оказались на ногах и с оружием в руках. Танцующие в одеяниях лунного цвета похватали мечи. Вокруг друзей сомкнулось тесное кольцо, за ним — еще одно.

Женщины изучающе разглядывали своих пленников.

— Кве'иррерар стафир ла темон? — обратилась к ним одна из дроу.

Язык был похож на тот, на котором Лириэль говорила с рождения, но интонации отличались — боле мягкие, плавные, с ласковым грассированием вместо твердых щелкающих звуков. Судя по одежде, Лириэль предположила, что это жрицы Темной Девы. Она покачала головой, показывая, что не понимает, и извлекла медальон, что дала ей Квили.

Одна из дроу, высокая женщина в прозрачном платье, быстро шагнула к ней и выхватила медальон.

— Кого ты убила, чтобы заполучить этот талисман? — бросила она на Общем.

Лириэль рассвирепела.

— Никого, — огрызнулась она. — Лучше спроси, кого я собираюсь убить, чтобы сберечь его.

Глава отряда обвела подчиненных взглядом. Все, кроме одной, отступили назад. Та, что замешкалась, подала дроу меч.

Фиодор шагнул было вперед, но его тут же остановила дюжина серебристых лезвий — и удар магии, приморозивший его к месту вернее, чем дыхание белого дракона.

Руководительница явно приняла слова Лириэль за вызов и не намерена была допустить, чтобы им мешали или отвлекали. Он беспомощно смотрел, как Лириэль берет меч и встает в боевую стойку.

— Долор, — отрывисто бросила женщина, в соответствии с обычаем дроу называя свое имя.

На лице жрицы появилось странное выражение, и меч ее чуть опустился. Почувствовав свое преимущество, хотя и не понимая, в чем оно, Лириэль сделала выпад.

Женщина увернулась, легкая как пушинка, и нанесла быстрый, точно молния, ответный удар. Лириэль подпрыгнула, пропуская клинок под собой, и пользуясь врожденным даром левитации, поднялась в воздух.

Изумленный ропот пробежал по толпе жриц, быстро сменившись гневными нотками. У Фиодора оборвалось сердце. Этот простенький прием, такой естественный для Лириэль, неопровержимо доказал, что она из Подземья. Немногие дроу могли принести свою врожденную магию на поверхность, и уж вовсе мало кто способен был сохранить ее на протяжении хоть какого-либо времени.

Жрица не собиралась сдаваться. Она обратила меч в сторону Лириэль и воздела свободную руку к луне. Тонкий лучик, пробившийся сквозь листву, косо лег прямо под босые ноги дроу. Она скользнула по лунному лучу к Лириэль с мечом наготове.

Лириэль отменила заклинание левитации и опустилась вне досягаемости жрицы. Ее противница опустилась на землю, припав к ней. Она сжалась кошка, и прыгнула на девушку. Лириэль бросилась наземь и откатилась в сторону. Одним быстрым слитным движением она вскочила и сделала глубокий выпад. Другая дроу парировала удар.

Луна уже поднялась высоко, и безмолвные звезды смотрели на этот танец смерти. Лириэль делала что могла, но другая дроу была выше, сильнее и опытнее. Некий непонятный Фиодору инстинкт подсказывал жрице-дроу поддерживать быстрый, яростный темп — слишком быстрый, чтобы Лириэль успела воспользоваться каким-нибудь метательным оружием. Вынужденная обороняться, она не сможет обернуть ход поединка в свою пользу.

Онемение в руке Фиодора сменилось болезненным покалыванием. Ему с усилием удалось незаметно передвинуть ее к рукояти меча. Женщины-дроу, окружавшие его, подались вперед, и острия дюжины мечей коснулись его шеи.

— Еще одно движение, и ты умрешь, — прорычала одна из дроу.

Лириэль услышала угрозу. Она оглянулась на него глазами, расширившимися от боли и страха.

Жрица только и ждала этой секундной оплошности. Она прыгнула вперед, лезвие ее меча скользнуло по клинку Лириэль, пока мечи не сцепились рукоятями.

Лириэль выхватила нож. Другая дроу сжала ее запястье. Одним быстрым движением она разоружила девушку, выбив оружие из её руки. Резко заломив ей руку, она кинула ее на колени. Долор поднесла меч к горлу побежденной дроу.

Гортанный рык разорвал тишину, и среди поляны возникла высокая черноволосая эльфийская женщина. Она мгновенно оценила ситуацию и прыгнула на победительницу.

Они вместе покатились по траве. Лириэль поспешно отскочила в сторону, к своему отлетевшему мечу. Светлокожая эльфийка быстро справилась со жрицей Эйлистри, хотя Фиодору показалось, что дроу не слишком-то и сопротивлялась.

Лириэль схватила свой меч и встала в защитную стойку.

— Ты и я, Торн, — произнесла она, рукой приглашая эльфийку на поединок.

Эльфийская женщина презрительно фыркнула и повернулась к жрице.

— Я понимаю твой чувства, Долор, но эта дроу под моей охраной.

— Под твоей защитой? — недоверчиво переспросила жрица.

— Под моей охраной, — твердо повторила эльфийка. — Если понадобится ее убить — а я не уверена, что этого не случится, — это сделаю я.

Глава 8 ГОРЬКАЯ ПРАВДА, ОПАСНАЯ ЛОЖЬ

Шакти возвращалась обратно к Дому Ханцрин открыто и с триумфом. Мать Триль Бэнр приняла ее с почестями. И что бы ни услышал Громф Бэнр, он не посмеет пойти против нее.

По крайней мере, теперь.

Одинокая жрица мерила шагами внутренний двор, то и дело поглядывая в сторону ворот. Шакти разглядела Мать и улыбнулась.

Стражники у ворот не сразу узнали ее. Она предъявила им знак Дома и вытаращила глаза. Они посмотрели и пропустили ее.

Жрица подошла к матроне и преклонила одно колено.

— Мать Кинтуэре, — официально произнесла она.

Старшая дроу рассматривала ее, прищурившись.

— Как следует понимать твое долгое отсутствие? Ты оставила Академию — и город! — без моего дозволения. Теперь я должна узнавать о твоем возвращении из сплетен и болтовни слуг?

Шакти поднялась, тоже без разрешения.

— Меня отозвала из Академии Триль Бэнр и отправила с секретным поручением.

Кинтуэре презрительно усмехнулась.

— Ах, какие мы великие. И что же это была за тайная миссия? Приобрести быков-рофов на племя? Найти новый вид грибов?

— Квентл Бэнр вернулась к жизни. Это все, что я могу сказать тебе, — спокойно ответила Шакти.

Глаза матроны расширились, потом взгляд метнулся к рукояти змееголовой плетки у Шакти за поясом. Едва заметный, но красноречивый взгляд. Она поняла, что ее дочь и наследница сильнее нее, и в этом знании она увидела свою смерть.

Таков был обычай дроу, и на мгновение Шакти охватил соблазн потребовать свое наследство прямо здесь и сейчас.

— Я еще не готова примерить мантию Верховной Матери Дома, — сказала она старшей женщине. — У меня есть другие дела. Правь как следует, Мать, и ты будешь править долго.

Она ушла, не дожидаясь разрешения и направилась в свои прежние покои. Слуги и стража кланялись ей с куда большим почтением, чем когда-либо. Наверно, весть о ее визите к Бэнр уже успела разлететься по городу. А может, они просто видели, что произошло во дворе, поняли, что власть переменилась, и вели себя соответственно.

Приняв ванну и переодевшись в чистое, Шакти отослала рабов и вытащила из укромного места — тонкой щели между двумя отшлифованными камнями — листок пергамента. Это была страница одной из книг Лириэль, взятая ею некоторое время назад.

Шакти отправилась к Нарбонделю, башне, тепловое излучение которой показывало ход времени, и стала ждать полночи и появления Архимага Мензоберранзана.

Громф Бэнр появился у подножия башни внезапно, величественный, в сверкающем пивафви и прекрасном одеянии. Шакти следила за тем, как он творит заклинание, за его эффектными жестами и песнопениями, возрождавшими магические часы к жизни.

Прежде она всегда видела лишь ритуал и стоящую за ним силу. Теперь она поняла, что это такое на самом деле: тот короткий поводок, которым Архимаг привязан к городу.

Громф Бэнр закончил заклинание и повернулся, собираясь уходить. Идя на ужасный риск, она запахнула пивафви и сделала шаг навстречу магу.

Я знаю, что ты здесь, — сладкозвучно прозвучал прямо у нее в мозгу мужской голос. — Почему бы тебе не сказать то, что ты пришла сказать, чтобыпокончить с этим?

— Мой господин…

Молча! — загремел голос Громфа. — Произноси слова мысленно. Я услышу.

Шакти кивнула, не сомневаясь, что великий Архимаг увидит это.

Лириэль мертва. Ее амулет вернулся к Колдуньям Рашемена.

На лице Громфа не отразилось ничего при известии о потери талантливой дочери.

Вы хотели, чтобы я вернула ее, потому что ее магическая сила могла бы быть вам полезна. Я не сумела этого сделать, но я предлагаю вам вместо нее себя.

Легкий саркастический смешок прозвучал в ее мозгу.

Ты стала магом?

Я осталась тем, кем была, мой господин. Жрицей Ллос.

Жриц в Мензоберранзане достаточно, — бросил он.

Верно, но многие ли из них слушают ваши советы и сообщают вам о том, что они узнали?

Громф бросил на нее сердитый взгляд. Раб-кобольд принял это на свой счет и перепугано запищал. Маг сделал небрежный жест в сторону удирающего раба, и на том вспыхнула рубаха. Отчаянно визжа, жалкое создание сорвало с себя одежду, бросило ее наземь и, хныча, начало затаптывать пламя босыми ногами. Два дроу даже не замедлили шага.

То, что ты предлагаешь, невозможно. Это абсурд! Триль прочтет твои мысли о предательстве раньше, чем ты успеешь их додумать.

Она сделала бы это, если бы их единственной защитой была та, что даровала мне Ллос, но под маску Варауна заглянуть непросто.

Лицо Архимага сделалось непроницаемым.

Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Но хотели бы понять?

Единственным ответом была абсолютная тишина. Шакти позволила себе тайком улыбнуться и выставила против ментальной защиты Архимага свою собственную.

Несколько мгновений спустя Громф сверкнул на нее глазами.

Продолжай, но знай, что твои слова уничтожат тебя намного раньше, чем навредят мне.

Если вы хотите узнать мои мысли, прочтите их.

Громф, не веря происходящему, воззрился на дерзкую жрицу. Ярость полыхнула в его янтарных глазах, но угасла, едва смысл ее слов дошел до него.

Ты можешь закрыть свой разум от меня. От меня?! — изумился он.

Шакти склонила голову.

Могу, милостью моего бога. Но знаете ли вы, чего я больше всего хочу добиться благодаря этой новой силе?

На лице Архимага появилась кислая гримаса.

Как обычно, полагаю — ранней смерти правящей Матери и беспрепятственного вступления в права наследства, процветания Дома, места в Совете Восьми темных удовольствий, которые дает власть.

— Я хочу остаться в живых, — произнесла Шакти негромко, но отчетливо. — Да, я хочу обладать силой, но я знаю этот город и знаю, чем это, скорее всего, кончится. Я не желаю сходить с ума из-за того, что сила моя небеспредельна. Кто лучше вас владеет искусством выживания?

Громф медленно повернулся и посмотрел ей прямо в лицо. Он не стал бранить ее ни за то, что она заговорила вслух, ни за самонадеянность. Впервые в его янтарных глазах вспыхнул интерес. Спустя мгновение он отвернулся снова.

Есть и еще кое-что, — торопливо добавила она, вновь обращаясь к беззвучной речи. — Я шла по следу Лириэль и знаю, где находится амулет. И потому я необходима вам. Если вас интересует Вараун, вы можете отыскать других последователей Бога В Маске. Если вам нужны уши и голос в Совете, вы наверняка сможете найти более могущественную жрицу, которая выполняла бы ваши приказания. Но только я могу пообещать вам вернуть Летящий На Крыльях Ветра.

Он взглянул на нее.

Обещания давать легко. Разве ты забыла, что Триль тоже ищет его?

Уже нет. Я сказала ей, что Лириэль жива и что такова была воля Ллос, чтобы она осталась в Подлунных Землях и продолжала владеть артефактом во славу Паучьей Королевы.

Громф тихонько хихикнул.

И моя сестра поверила?

В приятную, ласкающую слух ложь поверить сложнее. Но сочините небылицу о том, чего люди не хотели бы слышать, и они поверят вам.

Архимаг бросил на нее оценивающий взгляд.

Хитро, — признал он, — но наверняка само по себе это не убедило бы Триль.

Шакти вновь склонила голову.

Именно так, мой господин. Ллос убедительно доказала свою благосклонность к Дому Бэнр, вернув к жизни Квентл и прислав ее на помощь Триль.

Квентл. Ты говоришь, она жива?

Да, господин Громф.

Наступило долгое молчание, Громф оценивал последствия новой расстановки сил.

Триль должна быть довольна, — сказал он наконец.

Как знать? — ответила Шакти.— Я выполнила все, что приказала мне йоклол, кроме одного. По приказанию Ллос я должна найти способ компенсировать вам утрату Лириэль.

Йоклол. Приказание Ллос. Это были весомые слова, и они тяжело повисли в тишине, длившейся не один десяток шагов.

Иди к Нарбонделю, — велел в конце концов Громф. — Найди выгравированных на обелиске трех иллитидов, с которых содрана кожа. Трижды прикоснись к голове среднего из них. После третьего прикосновения от колонны отделится маленький камешек и упадет тебе в левую туфлю. Не вынимай его. Когда я захочу снова говорить с тобой, ты узнаешь об этом. Иди в уединенное место и возьми камешек в левую руку.

С этими словами Архимаг исчез. Но не перестал следить за жрицей. Он заметил удовлетворенную усмешку на ее лице и уверенную походку, когда она направилась к колонне.

Он наблюдал, как она отыскала освежеванных иллитидов среди замысловатой резьбы и прикоснулась к ним пальцами. Потом она перенесла вес тела на правую ногу, и было ясно, что камешек отыскал дорогу в ее туфлю.

Громф мысленно послал свой приказ.

Заряд силы ударил в жрицу, и она взвизгнула боли, ее белые волосы встали дыбом. Она торопливо пригладила их и поспешно зашагала прочь замечательно ровной походкой, несмотря на боль в ноге.

Громф следовал за ней до озера. У причала было привязано несколько маленьких лодчонок, доставлявших рабочих на остров, гае паслись рофы. Он вспомнил, что забота об этих животных, производство мяса, сыра и шерсти были делом семьи Ханцрин. Архимаг скроил гримасу и ускорил шаги, намереваясь перехватить жрицу, пока она не успела отправиться в это унылое место.

Он схватил ее за руку и заставил идти в ногу с собой. Через два шага они стояли в его личном кабинете.

Шакти старалась не показать своего замешательства из-за столь грубого способа транспортировки. Она осторожно отодвинулась от него.

— Я не думала, что такая честь будет оказана мне столь скоро.

— Если угодно, назови это испытанием, — провор чал он. — Твоя история до некоторой степени занимательна, но ей недостает логики и здравого смысла. Мать Триль поверила, что Лириэль жива и что именно по воле Ллос ее племянница продолжает оставаться на поверхности и владеть амулетом. Как ты думаешь, какова будет реакция моей дорогой сестрицы, если я получу — и использую — этот артефакт?

— Богиня непостоянна, — без колебаний ответила Шакти. — Она благоволит хитрым и сильным. Если Летящий На Крыльях Ветра окажется у вас, разве не будет очевидным, что Ллос лишила Лириэль своей благосклонности?

— Безусловно, — признал Громф. — Все, что случается под этим каменным небом, происходит по воле Ллос. Отлично, принеси мне Летящий На Крыльях Ветра, если можешь. Я дам тебе под начало торговый отряд.

— Лучше пусть они встретят меня за пределами города, — предложила она, достала из ниспадающего широкими складками рукава трубку, вытряхнула из нее большую карту и расстелила ее на столе. — Вот туннели, идущие под Рашеменом, — показала она. — Это родина человека — любовника Лириэль. После ее смерти он забрал Летящий На Крыльях Ветра. Он намерен вернуть его Колдуньям, правящим страной.

— Человек? — с отвращением повторил Громф. — Это правда или одна из твоих неприятных для слуха выдумок, которыми ты надеешься прикрыть ложь?

В глазах Шакти мелькнула паника.

— Разве это важно, если Летящий На Крыльях Ветра будет вашим?

Громф пожал плечами.

— Не очень. Я немедленно отправлю туда воинов. — Он отпустил ее коротким взмахом ладони, потом добавил: — И еще одно.

Она обернулась. Громф протянул ей крохотный хрустальный флакон.

— Когда придет время, он ускорит кончину твоей матери. Матери Кинтуэре не нашлось места в Совете Восьми. Покажи себя в качестве матроны, и положение твоего Дома может быстро измениться к лучшему. Теперь иди и послужи себе и мне.

Жрица ответила сверкающей улыбкой. Громф, к своему изумлению, заметил, что она похорошела. Не красавица, какой была Сос'дриаль Уэндри, но мало кто из дроу мог сравниться с матерью Лириэль, даже ее дочь.

Его кольнуло сожаление, редкое, сразу же подавленное чувство. Он не вспоминал о своей давней подруге уже много лет.

Шакти вежливо ждала. Громф понял, что все это время пристально смотрел на нее.

— Почему ты медлишь? — резко бросил он. — Я велел тебе идти.

Жрица поклонилась. Одним жестом она создала портал, прикрытый занавесями. Пять змеиных скелетов поднялись из складок ее платья и торжественно раздвинули занавеси. Она шагнула в портал, занавеси упали за нею и исчезли.

Эффектный уход, Громф не мог не отдать ей должное. И неслучайное напоминание, что благосклонность Ллос пребывает с ней. Во многих отношениях Громф был куда более могуществен, но, как только что продемонстрировала жрица, истинная власть в Мензоберранзане в конечном счете исходит от богини.

Возможно, этот человеческий артефакт, этот Летящий На Крыльях Ветра откроет перед ним такие возможности, о которых он прежде и не подозревал.

Глава 9 ДРОУ СРАЖАЮТСЯ

На небольшой полянке посреди Высоколесья дроу-жрицы Ковена Вольных Ветров, собравшиеся вокруг догорающего костра, с мрачным интересом слушали Торн, коротко рассказывающую о недавнем прошлом Лириэль. Время от времени взгляды их красных глаз, горящих будто угли, обращались туда, где стояли сбитая с толку юная дроу и ее спутник, вдали от круга слушательниц и под усиленной охраной.

Когда рассказ был окончен, Долор, жрица, вызвавшая Лириэль на поединок, встала.

— Эта девчонка опасна для всех нас и для тех, кому мы служим, — заявила она. Сжав губы в твердую прямую линию, жрица села, явно считая, что все, что нужно, этим сказано. Она вызывающе посмотрела на эльфийку, ожидая ее реакции.

Торн ответила ей спокойным взглядом.

— Ты здесь верховная жрица. Тебе решать, помогать этим двоим или нет, но они пройдут через лес.

Некоторые жрицы покосились на эльфийку, но спорить с ней никто не осмелился. Воительницу Эйлистри почитали все Осколки Луны. Так называли себя разрозненные отряды последовательниц Темной Девы, в честь звезд, сопровождающих луну в ночном небе, — маленьких пятнышек света, рассыпанных во тьме, отдельных, но единых в своем поклонении Небесной Охотнице.

— Как имела несчастье убедиться леди Квили, этих путников нельзя переправить дальше при помощи лунной магии, — заметила одна, — а путь до Рашемена далек.

— Не через земли моего народа, — ответила Торн.

Жрицы замолкли. Некоторое время они, опешив, смотрели на эльфийку.

— И ты сделаешь это? — изумилась Долор. — И это притом, что ни одной из нас — ни Изольде, ни даже Квили! — не дозволено было увидеть твою родину?

Эльфийка выпрямилась.

— Может, в свое время Лириэль расскажет вам о ней. Вполне вероятно, что так она и поступит, при условии, конечно, что вы поможете мне сделать так, чтобы она пережила это путешествие.

Одна из жриц ответила коротким сардоническим смешком.

— Итак, мы должны сражаться за принцессу из Подземья, жрицу Ллос. Я полагаю, твой народ присоединится к нам? — В голосе жрицы прозвучало коварство.

— Я буду просить об этом.

Тишина, которой дроу встретили ее слова, была еще глубже и выразительнее, чем в первый раз. Те из них, кто был по натуре простодушен, сочли замечание жрицы за риторический вопрос. Те же, кто склонен был называть вещи своими именами, правильно расценили его как злую маленькую издевку. Но никто не ждал от воительницы ответа, и уж тем более такого!

Торн поднялась на ноги.

— Трубите в рога. Отправьте весть Изольде и Ковену Белой Воды, что мы втроем — дроу, рашеми и охотница — пойдем по их земле завтра, прежде чем растают утренние туманы.

Она направилась туда, где Лириэль и Фиодор ожидали приговора. Юная дроу нетерпеливо оттолкнула одну из своих стражниц, но успела сделать всего один решительный шаг, как путь ей преградила пара скрещенных мечей.

— Долго же ты решала, надо меня убивать или нет, — раздраженно бросила Лириэль, повторяя недавние слова Торн. Она оскалилась в подобии улыбки. — Но если тебе кажется, что решать было неприятным делом, подожди, пока не попытаешься исполнить свое решение.

Взгляд эльфийки скользнул мимо Лириэль и обратился на настороженного Фиодора.

— Мы втроем уходим. Я доведу вас до озера Ашан.

— До границы Рашемена, — задумчиво произнес воин. Он некоторое время внимательно смотрел на высокую эльфийку. — Ты сражалась за Лириэль, когда я не мог этого сделать. Благодарю тебя за это.

— Слишком много чести для серого эльфа, — бросила Лириэль, вспомнив советы Шарларры о том, как оскорбить эльфа.

Фиодор был потрясен.

— Вороненок, это же Лунный Охотник.

Вместо ответа дроу указала на небо, на убывающую луну.

— Вот она. Теперь, когда я нашла для нее луну, мы можем отправляться?

Высокая эльфийка лишь презрительно фыркнула.

— И куда ты намерена идти? Да, в Рашемен, но знаешь ли ты дорогу?

Лириэль выжидательно взглянула на Фиодора. Мгновение спустя он вздохнул и покачал головой.

— Мне больно в этом признаваться, но я не смог бы показать наше место на карте, даже если бы мне приставили нож к горлу. Где мы теперь? — спросил он Торн. — В скольких днях пути от Рашемена?

— Пешком вы не доберетесь раньше середины зимы. Следуя за мной, ты увидишь свою родину завтра на закате дня.

Он некоторое время молчал.

— Я мало что понимаю в магических путешествиях, но разве врата не подобны дверям? Входишь в одном месте и сразу же выходишь в каком-нибудь другом, далеком. А ты говоришь о целом дне.

— В далеком месте, — повторила Торн. — Говори что рашеми, совершающие даджемму, бесстрашные путешественники. Это правда?

Лириэль, хранившая необычное для нее молчание коротко рассмеялась.

— Он путешествует со мной, — заметила она.

— Верно, — холодно ответила Торн и снова отвернулась к человеку, — Мы пойдем, — сказала она ему, — через земли моего народа.

Фиодор изумленно вздрогнул. Торн заметила, как округлились от восторга его глаза, когда он вдруг понял. Он явно со вниманием слушал старинные рашемаарские сказки. И что еще важнее, он верил им.

— Ссылка или безмолвие, — напомнила она ему.

— Твоя тайна и моя честь, — поклялся он, поднимая два сложенных вместе пальца.

Лириэль уперла кулачки в бока и развернулась к своему другу.

— Что, во имя Девяти проклятых Кругов, происходит?

Торн неожиданно наотмашь ударила ее по лицу. Потрясенная дроу все же изловчилась выбросить вперед скрещенные руки, чтобы отбить атаку. Удар эльфийки пришелся прямо в них и припечатал их к лицу Лириэль с невероятной силой. Янтарные глаза девушки закатились, и она опустилась на землю.

В одно мгновение Фиодор выхватил меч и встал между эльфийкой и своей подругой.

— Никто не причинит Лириэль зла, пока я жив, — тихопроизнес он.

Эльфийка приподняла черную бровь.

— Если бы я хотела ее смерти, я бы позволила Долор закончить дело.

— Тогда почему? — Он кивнул на бесчувственное тело девушки.

— Ты знаешь, кто я, — ответила Торн, — а значит, не должен был бы спрашивать. Ты не такой, как эта дроу с ее болтовней о «светлых эльфах» или «серых эльфах». Ты рашеми, ты слушал сказки о тех местах, через которые нам нужно пройти. Земли моего народа и в этом мире, и нет. Я не знаю, может ли взгляд богини дроу последовать за нами туда. Я видела, как Ллос смотрела глазами Лириэль. Я не могу рисковать.

Рашеми поморщился и вздохнул.

— Лириэль будет спать недолго. Она уже шевелится, — заметил он.

Эльфийка достала из висящей на поясе сумки пучок сухой травы.

— Это с моей родины. Ее запах обладает большой силой, он удержит ее в сонном забытьи.

— А ты не могла с этого начать? — поинтересовался Фиодор:

— Он может удержать в сонном состоянии, — подчеркнула она. — Чтобыпривести в него, нужно куда большее количество, и это может быть опасно. Зная об этом, неужели ты выбрал бы траву?

Просыпающаяся дроу слабо застонала. Фиодор убрал меч. Он наклонился, поднял Лириэль на руки и, выпрямившись, встретился взглядом с Торн.

— Выбирать должен был не я, — мягко ответил он, — и не ты. Ты не хочешь привести Паучью Богиню на землю твоего народа. Я понимаю, что сделала, но мне это не нравится. В следующий раз когда мы окажемся на распутье, давай обсудим в пути и предоставим Лириэль решать, по какому ей идти.

— Это справедливо.

Эльфийка положила стебель на отворот плаща Лириэль около ее щеки. Дроу сразу обмякла в руках Фиодора.

— Это не причинит ей вреда, — раздраженно бросила Торн, заметив вспыхнувшую в глазах рашеми тревогу. — И тебя не сделает сонным или рассеянным. Держись начеку, и пошли.

Она повернулась и широко зашагала в чащу. Фиодор двинулся следом с юной дроу на руках, его голубые плаза горели от волнения и предвкушения. Когда Лириэль завтра придет в себя, его ждет расплата, но сейчас в сердце его пылала свойственная рашеми страсть видеть и узнавать.

Все молодые люди его родной страны, юноши и девушки, на год, а то и больше отправлялись в путешествие, называемое даджемма. Никому из них не было дозволено увидеть те места, куда Торн пообещала отвести их, — точнее, никто из тех, кто забрел в ее родные края, не вернулся назад. Или, возможно, кое-кто и вернулся, но не помнил ни где он был, ни какие чудеса там видел. Травы Лунных Охотников на самом деле действовали безотказно.

Внезапно он заколебался. Несмотря на предосторожности Торн, что, если сила Ллос дотянется до этого далекого места? Он сомневался, что это возможно, но ведь Квили и ее жрицы тоже были потрясены вторжением Паучьей Королевы. Неужели правда, что где ни оказалась Лириэль, неважно, в сознании или нет, туда за ней последует Ллос?

Если так, едва ли он снова увидит Рашемен. Торн и ее соплеменники жестоки. Они не простят того, кто подвергнет опасности их дом.

А как насчет его собственного народа? Что он принесет ему и как люди на это отреагируют?

«Ты отыщешь Летящий На Крыльях Ветра, — сказала ему отлор Зофия. — Он может соединять и разрушать, исцелять и убивать. Ты вернешь его в Рашемен, а он вернет тебя домой».

Фиодор посмотрел на дроу, которую нес на руках. И впервые он вдруг понял, о чем говорила Колдунья. За время пути его задача изменилась. Он доставит древнюю вещицу в Рашемен, но каким-то непостижимым образом вышло так, что Лириэль стала Летящим На Крыльях Ветра.

Внук Зофии знал, что это так, истину открыло ему видение — его наследие и его проклятие.

Печальная улыбка тронула его лицо. Какое счастье, что Лириэль, несмотря на всю ее силу, не может провидеть судьбу.

День прошел, надвигались сумерки, когда Шарларра добралась до обнесенного каменной стеной небольшого постоялого двора в дне пути от Глубоководья. Она соскочила с коня и скривилась от отвращения при виде свежей коллекции черепов, выставленных на обозрение на каменном фундаменте лачуги смотрителя. Однако она поспешно сменила гримасу на улыбку при виде кривоногого старика, спешащего приветствовать ее.

На макушке у смотрителя сохранилось несколько тусклых прядей некогда рыжих волос, двигался он вперевалку, будто моряк, ступающий по палубу корабля в сильный шторм. Меч, висящий за все еще крепким плечом, поблескивал в уходящем свете дня и со старанием размещенные останки предполагаем бандитов и конокрадов служили мрачным доказательством того, что старик способен защитить свои владения.

Смотритель некоторое время щурился на эльфийку заблестевшими от радости слезящимися голубыми глазами.

— Ба, да никак леди Джудит приехала навестить своего старого учителя фехтования! Входи, девочка, я очень рад тебя видеть.

Шарларра не сразу приспособилась понимать низкий хрипловатый говор уроженца Северных Муншаезов. Шаймиус Скай обучал искусству владения мечом членов семьи Танн. Он помнил золотисто-рыжие волосы Джудит — это было все, что смогли разглядеть его слезящиеся глаза в расплывающемся пятне, являвшемся, по всей видимости, фигурой человека. Суди по всему, леди Джудит не забывала своего старого наставника. Престарелый воин получал такое удовольствие от этих встреч, что у Шарларры не хватило духу развеять его счастливое заблуждение.

Она припомнила, что говорил ей Данила на последнем званом вечере у Галинды Рейвентри, и заговорила:

— Здесь должен был пройти караван из Западных Ворот. Надеюсь, все в порядке и ты получил коробку с вином и лепешками из муки нового урожая?

Шаймиус довольно похлопал себя по животу.

— А как же. Мед был мягкий, как тело эльфийской девы. По вечерам уже становится прохладно, И ничего нет лучше горячего меда со специями, чтобы разогнать зимние хвори. Сначала лошади, конечно, но ты-то выпьешь кружечку?

— Если, конечно, лошади нам что-нибудь оставят.

— Не говори глупостей, юная Джуди. Лошади не… — Старик не договорил, поняв, что она шутит, и воздел глаза к небу. Он отцепил висящий на поясе копытный нож и кинул его эльфийке. — За это ты поможешь устроить на покой твоих красавцев. Кстати говоря, на что тебе три коня сразу? Судя по их виду, у тебя не было необходимости менять лошадей.

Шарларра подняла переднюю ногу коня и принялась соскребать раздавленный желудь, прилипший к подкове.

— Кобылы на ферме Этеринг пришли в охоту. — Это была правда, по крайней мере, так сказали, и дальнейшие выводы Шаймиус мог сделать сам.

Старик промычал в знак согласия и похлопал по лоснящемуся чёрному боку коня, на котором Лириэль уехала из Глубоководья.

— Ах, хороши ребята. Так леди Кассандра все еще ведет племенные книги?

— Вот уж ничуть не удивлюсь. — Мать семейства Танн держала под контролем любую деталь семейного бизнеса и, судя по тому, что видела Шарларра, пыталась делать то же самое и в отношении каждого члена семьи. Сила воли леди Кассандры была такова, что Шарларра подозревала: любой жеребец на самой дальней из ферм Таннов подсознательно ждет ее указаний на этот счет, неважно, есть племенные книги или нет.

— Она великая леди, твоя матушка. — Шаймиус взглянул на Шарларру, словно та осмелилась возражать. — Знает толк в делах.

— Отправить тебя сюда было действительно удачной мыслью, — подхватила эльфийка, подбираясь к сути дела. — За оставленными с тобой лошадьми лучшего ухода и быть не может, и ни от кого из торговцев, находивших приют под этой кровлей, никто не слыхал ни одного недовольного слова.

Довольный смотритель кивнул. Хоть он и стар, но его хозяева довольны им, его положение незыблемо. Он принялся чистить вороного жеребца, не догадываясь, по счастью, об истинном положении дел.

Шарларра, разумеется, слышала, что об этом болтают. Это было одним из преимуществ жизни в башне Черного Посоха. О подвигах юного Шаймиуса Ская ходили легенды, и леди Кассандра охотно платила ему большое жалованье, чтобы отблеск его былой славы упал на ее сына-первенца. Поначалу она даже смотрела сквозь пальцы на регулярные отлучки своего управляющего в «логово буянов», камеру в тюрьме Дворца Правосудия, в которую попадали те, кто становился чересчур драчлив во хмелю. Но скоро свобода Шаймиуса, за которую приходилось платить едва ли каждые десять дней, стала обходиться дороже, чем его жалованье. Это, а также поползшие по городу шепотки решили дело. Никакие грязные сплетни не смели касаться наследника титула и состояния Таннов.

Именно Данила уговорил управляющего в последний раз внести выкуп за Шаймиуса и предложить ему это новое место. Старый воин, чувствующий себя неприкаянно среди городской суеты и тоскующий по приключениям, которым больше не бывать, принял свое назначение не как ссылку за пьяные драки, но как награду за свои таланты, которые он так удачно продемонстрировал. Как полагал Дан, Шаймиус Скай заслужил право верить в эту приятную ложь до самой смерти.

Шарларра была с ним полностью согласна.

Когда лошади были обихожены и накормлены, старик и эльфийка устроились у камина в домике смотрителя, чтобы за кружкой доброго меда со специями вспомнить истории и песни о былой славе. Как ни наслаждалась Шарларра этими украденными у другой минутами общения со старым воином, она все же облегченно вздохнула, когда он, наконец, умолк на полуслове. Она спела для верности еще одну балладу и замолчала лишь тогда, когда громкий храп старика заглушил ее голос.

Она отошла от камина, крадучись выбралась из дома и направилась на полянку за конюшней. Там она достала из сумки крупный необработанный сапфир и маленький флакон с магическим порошком Черного Посоха, которые она стащила у Данилы. До того как лечь спать, ей нужно было сделать еще одну вещь, в интересах того, кто хуже ее умел отыскать свое место в этом переменчивом мире.

Там, в Глубоководье, морской эльф, мечтающий стать магом, ждал ее помощи. И хотя Шарларра еще не подыскала ему подходящего учителя, она хотела успокоить эльфа, что не забыла о нем, — и, раз уж она окажется там, забрать назад мешочек с камнями, которые она оставила Кзоршу в залог. Уже расставшись с Лириэль и Фиодором, Шарларра сообразила, что если она и Хелбен сумели отыскать юную дроу по вещи, некогда принадлежавшей ей, то, возможно, другие могут сделать то же самое. Кзорш держал в своих перепончатых руках удачу, но и опасность тоже.

Пальцы эльфийки поспешно творили жесты заклинания, сложного, но очень похожего на то, которому ее научил Черный Посох. Окончив его, Шарларра напряглась. Невидимая рука схватила ее и швырнула по магическому следу. На мгновение все мыслимые краски смешались воедино, будто сошедшая с ума радуга.

И вдруг все стихло. На миг ослепленная яркостью магического перехода, она глубоко вдохнула, ожидая почувствовать резкий запах соленой воды и характерное зловоние порта. Вместо этого в нос ей ударили медный запах свежей крови и характерная сырая затхлость места, никогда не знавшего солнечного света. Места, которое было ей слишком хорошо знакомо.

— Т 'ларра килай, — пробормотала она простое эльфийское заклинание, которому научил ее Хелбен, что-то из далекого детства Архимага. Ее зрение сразу прояснилось.

Она стояла посреди каменной пещеры, слабо освещаемой светящимся лишайником, в изобилии покрывавшем стены, и с растущим ужасом смотрела прямо в лицо не менее изумленному воину-дроу.

Дроу, мужчина с коротко стриженными белыми волосами и татуировкой в виде дракона на щеке, склонился над телом крупного ящера и собирался отрезать очередную полоску мяса. Ящер был еще жив. Он не шевелил ни прямым, как палка, хвостом, ни негнущимися лапами, но глаза его отчаянно вращались.

На поверхность оцепеневшего от неожиданности сознания Шарларры всплыл случайный обрывок информации. В трактате Гаркла утверждалось, что дроу предпочитают пожирать животных живьем, считая, что смесь боли и страха придает мясу определенную пикантность.

Темный эльф выплюнул недожеванный кусочек сырого мяса и вскочил. Меч появился в его руке так быстро и незаметно, что глаза Шарларры не заметили, когда он успел выхватить его.

Эльфийка стряхнула мгновенное оцепенение и обнажила свой клинок. Она понимала всю бесполезность сопротивления даже еще до того, как тени вокруг начали шевелиться и двигаться. Темные воины один за другим появлялись из бесконечной подземной ночи и начинали сжимать кольцо вокруг нее.

— Запита доарт! — отрывисто приказал охотник. Мгновенно его наступающее воинство остановилось. Взгляд его красных глаз уставился на сапфир, который Шарларра все еще сжимала в руке.

— Еще есть? — спросил он ее на Общем, говоря с акцентом, одновременно резким и мелодичным.

Эльфийка быстро поняла ход его мыслей. Он хотел знать, может ли кто-нибудь последовать за ней.

— Еще? — переспросила она, пожимая плечами. — Думаю, еще три или четыре. У меня только один, но на аукционе продавались и другие неограненные камни, и за них тоже торговались маги.

— Дай сюда.

Первым побуждением Шарларры было швырнуть камень дроу, но она сообразила, что это будет расценено как нападение. Самое обидное, что это не было бы нападением и что у нее не было наготове никакого заклинания. Она шагнула в магические врата, не позаботившись о защите. Это была ошибка, которой в здравом уме не допустил бы даже начинающий.

Как неудачно, ей действительно следовало бы научиться уделять больше внимания мелочам. За ними, она знает, таятся демоны. Дроу, как видно, тоже.

Она медленно наклонилась, продолжая держать меч наготове, и положила сапфир на каменный пол.

Дроу сделал несколько стремительных, плавных шагов и оказался совсем рядом. Прежде чем Шарларра успела среагировать, темный эльф нанес ей жестокий удар ногой в грудь. Она задохнулась и рухнула на пол.

— Ложь, — презрительно бросил воин, обходя вокруг своей жертвы, — и очень неумелая. Не хватало всего одного камня. Или ты считала, что я не смогу узнать, какой выкуп был уплачен за пиратский корабль?

До Шарларры дошло, что вожак дроу обращается не столько к ней, сколько к остальным темным эльфам. Слова его были похвальбой — и, возможно, защитой. Если среди них возник разлад, то, раздув огонь, у нее может появиться шанс бежать.

Она ухитрилась вдохнуть, чтобы быть в состоянии говорить.

— Полезное знание, при условии, что ты достаточно разбираешься в камнях, чтобы понять, где сапфир, а где цветная стекляшка.

Лицо дроу исказилось от бешенства и ненависти и Шарларру мороз пробрал до костей. Она почувствовала, каких усилий стоило воину не оглянуться на остальных. Но если бы он сделал это, то увидел бы вспыхнувшее в красных глазах злое удовольствие усмешки на темных лицах. Несмотря на это, Шарларра с холодной уверенностью поняла, что ей придется дорого заплатить за замешательство их главаря.

— Вставай, — приказал дроу.

Она подчинилась, стараясь, насколько могла, не обращать внимания на боль в ребрах. Дроу прыгнул к ней и обрушил на нее град ударов и выпадов, следовавших один за другим с такой быстротой, что Шарларра не успевала закрываться от них. Когда дроу сделал шаг назад, оглушенная эльфийка с удивлением осознала, что все еще держится на ногах.

— Твой меч, — бросил дроу, указывая глазами изукрашенную драгоценными камнями рукоять.

Шарларра взглянула вниз. Камни исчезли, вместо них остались одни пустые гнезда. Ее противник разжал ладонь и показал ей небольшую сверкающую горстку — там был и сапфир, который она положи на камни.

— Впечатляюще, — сказала она то, что думала.

— Для тебя — возможно. Я мог бы вырезать у тебя легкие и печень, не оставив и царапины на теле.

Блеск в глазах дроу показал, что ему не терпится начать новую забаву, но, говоря, он слегка двинул рукой — едва заметное движение, привлекшее, тем не менее, ее взгляд. Шарларра разглядела тонкую выпуклую черту от локтя до запястья — шрам, который дроу явно пытался скрыть.

— Ни царапины? — переспросила она, вопросительно глядя на его руку. — Как жаль, что твой прежний соперник так не умел.

Лицо темного эльфа перекосилось от ярости, и Шарларра поняла, что нашла его больное место. Она умрет — тут уж ничего не поделаешь, но, по крайней мере, конец будет более быстрым и легким, чем у того недобитого ящера.

Дроу сделал выпад и поймал разбалансированный клинок Шарларры на перекрестье своего меча. Ловкий поворот руки обезоружил эльфийку, другой быстрый удар пресек ее попытку выхватить кинжал. Дроу развернулся в прыжке и сверху сильно ударил Шарларру локтем в лицо, дополнив удар тычком рукояти меча.

Вслед за яркой вспышкой боли потоком хлынула кровь. Шарларра пыталась смахивать ее, но кровь заливала глаза, жгла их огнем. Ослепленная, эльфийка не могла ни увернуться, ни заслониться от непрекращающихся ударов мечом плашмя, оставляющих на теле мучительные болезненные порезы.

Смутно, словно издалека, эльфийка уловила яркий свет, разгорающийся где-то вне пещеры. Она почувствовала, что падает, но это было уже неважно.

Ощущение покоя снизошло на нее, облегчение боли и страданий, уготованных ей мстительным дроу. Несмотря на все ее поступки, на все ошибки, нагроможденные ею за всю жизнь, ее ждало место, исполненное света. Шарларра никогда даже не мечтала об этом.

И когда, наконец, подступила мгла, эльфийка встретила ее улыбкой.

Хелбен Арунсун стоял на коленях в пустынной, освещаемой гаснущими остатками его заклинания слепящего света, пещере в нескольких лигах от Гавани Черепа. Он тщательно делил свое внимание между избитой женщиной-эльфийкой, лежащей на полу пещеры, и молчаливыми туннелями позади. Банда дроу разбежалась, словно тараканы от неожиданно вспыхнувшей лампы, но там, где замешаны темные эльфы, даже Архимаг не может позволить себе малейшей неосторожности.

Шарларра застонала и шевельнулась. Маг разжал ей челюсти и влил в рот еще одно исцеляющее снадобье, сурово поклявшись себе, что заставит ученицу отработать стоимость всех трех. Он мысленно составил список самых противных дел по дому и придумал вдобавок еще несколько новых.

Веки эльфийки дрогнули, глаза открылись и медленно обрели осмысленное выражение. Еще мгновение их зеленые глубины оставались тусклыми, будто северная зима.

Хелбену не надо было объяснять, что это означает. Было время, когда и ему, мягко говоря, не доставляло удовольствия проснуться и вновь оказаться среди живых.

Он стер с лица эту мысль и изобразил свирепую мрачность.

— Глупая девчонка. Что я говорил тебе насчет сражающихся дроу?

Шарларра с трудом села, опираясь на локоть осторожно ощупывая кончиками пальцев другой руки огромную шишку на лбу.

— Неужели? — отважилась спросить она.

— Это тоже. — Маг вздохнул и опустился на пятки. — Леди Шарларра Виндрифф, — если это действительно твое имя, — ты понимаешь, что ты наделала?

— Я думала, что помогаю двум товарищам.

— Ты вообще ни о чем не думала! Лириэль Бэнр не такая, как другие дроу, хотя, Мистра свидетель, это тоже было бы не слишком хорошо. Она открыла себя для силы Ллос, причем таким образом, как удавалось мало кому из смертных. Она стала, хоть и ненадолго, ее воплощением. Кое-кто мог бы назвать ее Избранной.

Возвращающиеся было краски вновь исчезли с лица эльфийки.

— Тогда понятно, что случилось в Променаде, — медленно произнесла она.

— Да, мы слыхали об этом, — проворчал Хелбен. — Лаэрель отправилась в Эвермет, пытается уговорить тамошних эльфийских жрецов помочь защитникам Променада. Моя супруга обожает нерешаемые проблемы и безнадежные дела.

— Верно, но ее еще привлекает ваш веселый нрав, — беспечно сказала Шарларра с кривой полуулыбкой. Никогда прежде она не отважилась бы на такое. Похоже, она решила, что ее ученичество окончательно и бесповоротно завершено.

Хелбен взглянул на нее.

— Ты не хочешь спросить про морского эльфа?

Ее лицо дрогнуло, в фиолетовых глазах плеснулась горечь.

— Нет нужды, — тихо ответила она. — Я искала Кзорша, а нашла воинов-дроу. Я не настолько глупа, чтобы думать, что они сказали ему «спасибо» за драгоценности Лириэль и отпустили восвояси.

Архимагу была знакома тяжесть и этого бремени.

— Тогда говорить больше не о чем. Ты покончила с этим, и я тоже. Другие должны сопровождать Лириэль до конца ее пути, а мы должны довольствоваться тем, что из этого выйдет.

Хелбен поднялся и описал в воздухе круг своим черным посохом. В нескольких шагах от него возникла сияющая арка, повторяющая его жест. Когда радужный круг замкнулся, внутри него вспыхнул свет, разгоняя тьму и образовав полупрозрачную магическую сферу. Маг обернулся.

— Идешь ты или нет?

Шарларра медленно поднялась.

— Вы хотите, чтобы я вернулась?

— Не особенно, но этого хочет Лаэрель, а я нахожу, что моя жизнь куда приятнее, когда она получает то, что хочет.

Глаза его вспыхнули самоиронией, а улыбка, навеянная мыслями о его госпоже, была исполнена удивительного обаяния. Хелбен знал об этом и не прочь был этим воспользоваться. Он с удовлетворением отметил, что Шарларра шагнула к нему, еще не успев решить, что возвращается.

Вместе они прошли сквозь врата. Хелбен заметил печаль на ее лице, печаль от осознания того, что Лириэль теперь недосягаема для нее. Несмотря на это, он вновь пообещал себе не спускать с нее глаз в будущем.

А в далеком лесу Лириэль ворочалась во сне, её мучил сон, один из тех, что теперь заполняли часы ее отдыха. Она брела по серому миру, лишившись и солнечного тепла, и холодной таинственности Подземья, — и она была совсем одна.

Полусонная, она потянулась туда, где лежал Фиодор, но его место опустело. На мгновение ее охватило чувство полного одиночества и покинутости, потом сильная ладонь коснулась ее пальцев. Это теплое прикосновение наполнило дроу уверенностью и любовью.

Успокоенная, она вновь заснула.

Фиодор видел все это с ветки дерева, росшего в нескольких шагах от лагеря. Была его очередь нести караул. Он заметил и внезапное беспокойство, вторгшееся в сон подруги, и мягкую улыбку, сменившую минутный страх. Лунный луч коснулся дроу, отбрасывая холодные голубые блики на ее эбеновое лицо.

Рашемаарский воин проследил взглядом путь луча сквозь чащу. На мгновение он позволил себе представить ночное небо родины и помечтать о тех чудесах, что ждали его впереди.

Глава 10 ГОРЬКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Лириэль, спотыкаясь, брела по круто уходящему вниз туннелю. По какой-то непонятной причине шла она спиной вперед. Звук ее шагов отдавался эхом, похожим на грохот боевого барабана, многократно отражаясь от густых серых туманов и не затухая. Она скинула башмаки и продолжила путь босиком, стараясь не обращать внимания на острые, как ножи, обломки камня, которыми был усыпан каменный же пол, но нельзя было оставлять кровавые отпечатки ног на полу. Холодный камень не высасывал живую силу из ее крови. Наоборот, маленькие следы начали становиться ярче, наливаться рубиновым сиянием, от которого вспыхнули влажные стены, а сырой воздух наполнился слабой малиновой дымкой.

Дроу не только видела кровь, она чувствовала её запах. Сладковато-солоноватый запах, который пробуждал что-то древнее в ее душе и призывал, будто песня сирены, хищника, таящегося внутри нее.

Лириэль отчаянно затрясла головой, пытаясь при вести в порядок мысли и чувства, но другой запах — резкие ароматы леса, незнакомые и влекущие, — облаком окутал ее, соблазнительно приближая кровавую приманку. Это место не отпустит ее.

Первый из отпечатков ее ног запел.

Струйки малинового тумана поднимались от кровавого следа, и вместе с ними поднималось чистое сопрано. Лириэль узнала молитву Ллос, которую каждый вечер пели во время богослужения в Арак-Тинилит. Один за другим пылающие отпечатки ее ног присоединялись к молитве. Сложный контрапункт речитатива и сопрано заполнил туннель, и в него вплетались гулкие шаги Лириэль. Тонкие струйки темно-красного тумана извивались, сливались воедино каким-то странным, прихотливым образом, образуя зримое воплощение гимна и рисуя злобные образы и манящие руки демонов и дьяволов, чудовищ, которых Лириэль никогда не видела и даже не слышала их имен.

Дроу с силой ударилась о каменную стену. Ужас охватил её, когда она поняла, что дальше идти некуда.

Внезапно холодный резкий ветер полоснул по гнетущему лесному воздуху, будто лезвие меча. Красные туманы слились воедино и улетели куда-то вверх. Туннель растаял, камень подернулся дымкой, потом распался на тысячи тонких серых обломков.

Лириэль проснулась, хватая ртом воздух и дрожа, все еще погруженная в свой ночной кошмар. Прошло несколько ужасных мгновений, прежде чем она поняла, что самым настоящим образом связана. Толстые слои паутины опутали ее, приковав к земле. Кроваво-красный паук размером с крысу из туннеля быстро отскочил подальше. Он скользил вокруг дроу, продолжая плести паутину и жужжа гимн во славу Ллос.

Появилась стройная нога в ботинке, и песня паука окончилась влажным хлопком. Руки с длинными пальцами потянулись к паутине, облепившей Лириэль, и ухватились за дроу. Ее резким рывком поставили на ноги и грубо толкнули в сторону.

На миг ее закружил знакомый вихрь — ошибиться было невозможно, она прошла сквозь магические врата. Не успела она перевести дух, как ее выбросило на усыпанную опавшими, листьями землю.

Лириэль перекувырнулась, села и стерла с ли остатки клейких нитей. Фиодор опустился на колени рядом с ней, и она кинулась в его распахнутые объятия. Они сидели так, пока сердце дроу не перестало бешено колотиться, а в ушах не стих воображаемый звук ее собственных шагов.

Наконец она высвободилась и взглянула в суровой лицо Торн. Эльфийка стояла над ними. Рука ее лежала на рукояти меча, словно женщина ожидала от дроу бурной реакции на столь грубое спасение, золотисто-зеленые глаза прямо и без выражения смотрели на Лириэль.

— Благодарю тебя, — пылко произнесла дроу.

Эльфийка не ответила. Вместо этого она обратилась к Фиодору:

— Было глупо и опасно делать это. Тот пучок травы удерживал дроу в дремотном состоянии. Убрав его, ты позволил ей выпустить наружу ее видения.

— Я должен был бросить ее одну, беспомощную? — возразил он.

— Да, если это нужно, чтобы грязные пальцы Ллос не дотянулись до моей родины! — с досадой воскликнула эльфийка. — Пусть лучше эти видения остаются в голове Лириэль, чем выпуститьих на потаённые земли моего народа!

Круговорот мыслей в мозгу дроу начал утихать, а память вернулась к ней. Она поднялась, покачиваясь, и встала перед эльфийкой.

— Ты ударила меня. Почему?

— Это было проще, чем спорить с тобой.

Услышав такой ответ, Фиодор басовито хохотнул, за что заслужил недоверчивые взгляды обеих женщин. Он стер улыбку с губ, но не из глаз и сделал им знак продолжать.

— Есть короткий путь в Рашемен, которым не сможет пройти ни один маг. Я не хотела, чтобы глаза Ллос увидели его. Куда бы ты ни шла, она следует за тобой, — Эльфийка подняла иссиня-черную бровь. — Сон, который так встревожил тебя, доказывает это, верно?

Лириэль отвернулась и принялась мерить поляну шагами.

— Чего она хочет от меня? — с безнадежностью в голосе спросила она. — Почему не оставит меня в покое?

Холодный взгляд Торн стал вовсе ледяным.

— Иди и посмотри.

Она отвернулась и направилась в лес. Лириэль и Фиодор обменялись озадаченными взглядами и пошли за ней.

Они пришли на небольшую полянку, славное местечко возле глубокого чистого озерца. Это явно было излюбленное место водопоя лесных обитателей. Сквозь окрестный кустарник проходили утоптанные звериные тропы, в ветвях застряли клочки шерсти. Они разглядели эти детали и тут же забыли о них, потому что на дальнем краю прогалины им открылась картина, поразившая их, будто удар гномьего боевого молота.

Двое мужчин-дроу были привязаны к деревьям за заломленные над головами руки. Одна нога каждого из них была зажата металлическим приспособлением — ловушкой, похожей на крепко сжатые челюсти со страшными зубами. Они были мертвы, и уже довольно давно, но, судя по глубоким ранам, полученным при попытках освободиться от веревок и ловушек, смерть их не была быстрой.

— Волчьи капканы, — холодно сказала Торн. — Эти дроу — участники набега, обитатели Подземья. Они получают радость от бессмысленных убийств. Эльфы, звери, люди — им все равно. Они умерли той смертью, которую готовили другим.

Шепот Лириэль был похож на долгий тихий вздох.

— Ты не берешь пленных, верно?

— По крайней мере, я не спустила с них шкуру, — заметила Торн. — Вернемся к существу дела. Эти дроу — не из приспешников Варауна. Взгляните на их эмблемы. Они из Подземья.

— Ты это уже говорила. Почему это так важно? — спросил ее Фиодор. — Сотворите заклинание, обнаруживающее магию, и вы увидите.

Дроу пожала плечами и произнесла простое заклинание. Мгновенно полянку будто заволокло голубым туманом. Светилось почти все, что принадлежало мертвым дроу: обувь, плащи, оружие.

Она взглянула на Торн.

— Эти налетчики мертвы уже много дней. Все это должно было давно исчезнуть.

— Да, должно было.

Лириэль изумленно покачала головой:

— Как такое может быть? Я не так уж давно покинула Подземье. Когда это случилось, никто не мог создавать заклинания или магические предметы такой силы, чтобы они выдерживали солнечный свет. Разве могли способности дроу так быстро измениться?

— Кое-что действительно изменилось, — согласилась эльфийка. — Как это случилось и что это означает, пока еще непонятно. Те, кто полагает, что богам известно больше, чем смертным, и кто видел, как Паучья Королева интересуется тобой, могут сделать вывод, что ты сыграла в этом некоторую роль.

Лириэль тяжело опустилась на поваленное дерево.

— И что теперь будет?

— 0б этом пусть думает отлор Зофия. — Эльфийка перевела взгляд на Фиодора. — Колдунья, которая послала меня вслед за тобой, сказала, что ты ищешь Летящий На Крыльях Ветра. Ей было видение насчет дроу.

— Она видела Лириэль? — изумился он с робкой надеждой в голосе. — Она видела, что будет, и одобрила это?

Торн пренебрежительно хмыкнула.

— Вот еще. Видения говорят на языке символов. Колдунья видела ворона с золотыми глазами и с амулетом на шее.

Фиодор повернулся к Лириэль.

— Отлор Зофия велела мне разыскать и вернуть Летящий На Крыльях Ветра. Ее точные слова были: «…и она вернет тебя домой». Летящий На Крыльях Ветра — моя судьба, вороненок. Я не сказал бы так, если бы это имя принадлежало одному лишь золотому амулету.

Дроу потянулась к его руке и сплела свои пальцы с его.

— Так вот почему ты был так уверен, что твой народ примет меня в Рашемене, — задумчиво произнесла она. — Ты думаешь, что эта Зофия может постигать будущее?

Он угрюмо кивнул.

— Она — одна из самых могущественных вичларан нашей страны.

— Что ж, тогда в путь. Сколько нам еще нужно пройти?

Торн опустилась на колено, разгребла опавшие листья и вытащила из-за голенища нож. Несколькими быстрыми взмахами она набросала на песчаной земле карту.

— Мы вот здесь, в Высоколесье. — Она положила большой серый камень. — Море осталось далеко на востоке, там находится Глубоководье. На хороших лошадях до него два-три дня пути. Это Рашемен. — Она вонзила нож в землю на расстоянии вытянутой руки.

Сердце Лириэль оборвалось.

— У меня нет заклинаний, которые могли бы перенести нас в такую даль. Ты говорила о коротком пути?

— Он ведет через мою родину. Там немало волшебных врат, и мой народ легко путешествует с их помощью, но мы не можем рисковать, чтобы не повторилось то, что уже случилось однажды. — Она холодно посмотрела на Фиодора. — У меня при себе есть трава, растущая только на моей родине. Ее запах удерживает тебя в состоянии сна. Если разжевать всего один лист, погрузишься в дрему, более глубокую, чем мечтания. Эта трава может быть опасна — кое-кто из тех, что пробовали ее, так и не проснулись, — но, по крайней мере, твоя богиня не сможет последовать за тобой с помощью твоих снов.

Дроу резко выдернула руку из ладони Фиодора.

— Она не моя богиня! — возмутилась Лириэль. — Тащи свое зеленое зелье! — потребовала она. — Я не боюсь снов и не боюсь ее!

Эльфийка пожала плечами и потянулась за сумкой с травами.

— Меня в этом убеждать не нужно.

Шакти подскочила на кровати, вырванная из дремоты одним из собственных охранников-големов. Она вывернулась из каменных рук создания и поднялась на ноги. Чистое платье, оставленное по-новому внимательными слугами Дома Ханцрин, висело наготове.

Она натянула его и подпоясалась змееголовой плетью, потом влезла в туфли. В коридоре за открытой дверью висел в воздухе магический диск. Ей не нужно было спрашивать, кто его прислал.

Она торопливо достала сложенный клочок пергамента из потайного ящичка письменного стола. Спрятав его в рукав, она взобралась на диск и уселась поудобнее, готовясь к поездке через весь Мензоберранзан. Оказанные ей почести почти, но не до конца смягчили раздражение из-за потерянных часов сна. После бессонного пребывания в Абиссе даже тот неспокойный сон, которым можно было забыться в Подземье, был желанным и необходимым отдохновением.

Магическое средство передвижения вновь доставило ее к дверям зала для приемов Матери Триль. На этот раз ее ожидали две жрицы. Квентл Бэнр стояла рядом с троном сестры, высоко и горделиво вскинув голову. Она была пышно разодета в вышитое шелковое платье, волосы убраны в замысловатые локоны и косы, перевитые нитками черного жемчуга. На шее у нее висел медальон настоятельницы Арак-Тинилит.

Значит, вот как Триль решила использовать вновь обретенную сестру, отметила Шакти. Умный ход. Могущественная и амбициозная Квентл могла бы стать потенциальной соперницей в борьбе за трон Дома Бэнр. Поставив ее руководить Академией жриц, Триль выделила сестре ее собственное королевство. Власть немногих матрон могла сравниться с влиянием хозяйки Арак-Тинилит, и может ли быть лучший способ похвастаться благосклонностью Ллос, чем поставить принцессу Бэнр, только что воскресшую из мертвых, во главе этого оплота веры, на самый, можно сказать, передний край? Шакти сошла с диска и поклонилась обеим жрицам. — Мать Триль, госпожа Квентл. Это честь для меня…

— Молчать!

Громогласный приказ крохотной Триль, усиленный магией, оборвал Шакти на полуслове.

— Мне не нужна твоя лесть. Расскажи нам о встрече с моим братом Громфом.

Она сообщила им большую часть из того, что произошло между нею и Архимагом.

— У меня не было другого выбора, кроме как встретиться с ним, — закончила она. — Он послал меня за Лириэль и ожидал отчета о времени, проведенном наверху. Едва ли я могла отказать Архимагу Мензоберранзана, отпрыску Дома Бэнр.

— Это так, но почему нужно было обещать ему амулет Лириэль? — поинтересовалась матрона.

— Потому что он хочет получить его, — ответила Шакти. — Хочет очень и очень. Розыски Летящего На Крыльях Ветра истощат его силы и, что важнее, отвлекут его внимание от более опасных тем. Среди последователей Бога В Маске ходят шепотки о бунте. Рано или поздно они дойдут до ушей Архимага. Разве не разумно было бы занять его чем-нибудь другим?

Это понравилось Квентл.

— Крыса, гоняющаяся за собственным хвостом! Очень подходяще. Скажи мне, какие силы выделяет мой дорогой брат на эту попытку?

— Он нанял торговый отряд. Тайно.

— Едва ли он хотел бы, чтобы об этом распевали на базарной площади, — пробормотала Триль.

Она поставила локти на подлокотники трона и подперла рукой подбородок, обдумывая сказанное. Минуту-другую спустя губы ее растянулись в улыбке.

— Я разоблачу этот маленький заговор и, чтобы поддержать дорогого брата, выделю собственные силы, чтобы обеспечить успешные — или, точнее, долгие — розыски. Возможно, разумно будет сделать копию этого артефакта. Если он будет опасно близок к тому, чтобы отыскать безделушку Лириэль, наведи его на след фальшивки. Так ему придется гоняться за своим хвостом куда дольше. Тем временем ты разыщешь настоящий амулет и принесешь его мне.

Шакти почтительно склонила голову.

— Я предполагала, что вы можете отдать такое распоряжение, и принесла кое-что, чтобы вы имели возможность сразу же заняться этим. Я взяла это из книги, принадлежащей Лириэль.

Она подала Триль сложенный пергамент, страничку, вырванную из книги людей. На ней было удивительно подробное изображение маленького кинжала в изукрашенных рунами ножнах. Матрона коротко кивнула в знак одобрения.

— Есть еще кое-что, — предупредила Шакти. — Громф считает, что Лириэль мертва. Я сказала ему это, чтобы он искал артефакт, а не Зедринисет.

Зедринисет. Избранница Ллос.

Она тщательно подбирала слова, и не напрасно. Жестокий блеск глаз Триль ясно показал, какая награда ожидает ее чересчур обласканную богиней племянницу. Шакти припрятала эту мысль подальше, как самое дорогое сокровище.

— Хитро, но недальновидно, — отметила Триль. — Что ты будешь делать, если Хозяйка Хаоса решит, что Лириэль должна вернуться к нам?

— Если на то будет воля Ллос, я сама принесу принцессу назад, — ответила Шакти. Она кивнула на Квентл: — Учитывая последние милости богини Дому Бэнр, такое возвращение не станет чем-то невероятным. А до тех пор лучше, чтобы у Архимага не было причин разыскивать свою дочь.

— Ты преданна, — бросила Триль. В голосе матроны ирония смешалась с любопытством.

— Почему мне не быть преданной? Дом Ханцрин долгие годы был союзником Первого Дома. От ваших неудач я ничего не выиграю, но в случае успеха мне есть на что рассчитывать.

— Примитивно, как топор гнома, — буркнула Квентл.

— В данную минуту это меня радует, — сказала Триль. — Говори же прямо и объясни, почему Громф не должен завладеть Летящим На Крыльях Ветра.

Шакти долго и тщательно размышляла над этим вопросом, но ответ пришел к ней только сейчас.

Все сошлось: ее не изменившийся пивафви, пузырь души, уцелевший на Поверхности, несмотря на наступление дня, ликующие слова Квентл, превратившейся из йоклол в дроу.

— Лириэль воспользовалась Летящим На Крыльях Ветра, чтобы сохранить магию дроу на поверхности, — медленно произнесла Шакти, — но она не понимала ни истинной силы этой созданной людьми безделушки, ни того, что последствия ее поступка могут быть куда серьезнее, чем она могла даже представить.

Триль склонила голову.

— Мы думаем также.

Несколько мгновений жрицы молчали, погрузившись каждая в свои мысли.

У Шакти закружилась голова от громадности открытия. Оно полностью меняло всю стратегию, и последствия этогодолжны были быть ошеломительными. Она вернулась мыслями к нападению прежней Матери Бэнр на Мифрил Халл и к особенно гибельному сражению в месте, которое люди называли Долина Хранителя. Дроу были побеждены не объединенными усилиями дворфов, варваров-людей и магов, но светом дня. Если бы эта битва состоялась сегодня, они могли бы выиграть ее! Если бы другие дроу знали…

Конечно, именно поэтому две женщины Бэнр и вызвали ее. Если другие дроу узнают, что удержит их под землей? Зачем мужчинам Мензоберранзана терпеть власть матрон, когда у них появятся более заманчивые перспективы?

— Неожиданно ты сделалась очень ценной для нас, — тихо сказала Триль. — Как двойная жрица, ты можешь бывать там, куда мы не вхожи. Ты можешь сделать так, чтобы никто не узнал о случившемся. Никто. Ты будешь ушами, которые слушают, и мечом, который заставляет молчать.

Шакти склонила голову в знак согласия — у нее не было выбора, — но не могла удержаться от замечания:

— Множество глаз видело, как я вошла в Дом Бэнр.

Другие жрицы захотят узнать зачем.

— Конечно захотят, и мы дадим им объяснение, которое поймут все. Войны истощили наши ресурсы рабов и работников, разрушили торговлю, свели на нет производство самого необходимого. Когда знать и простолюдины будут носить новые шерстяные одежды и есть мясо и сыр, они станут воспринимать Дом Ханцрин как верного управляющего Бэнров. Позаботься об этом.

Это было самой сокровенной мечтой Шакти, большей даже, чем смерть ее заклятого врага! Она не смогла сдержать радости. Вот оно наконец, признание ее умения и талантов! Она была честолюбива, как всякий дроу, но не хотела править. Она может управлять делами и делать это методично, скрупулезно, в отличие от своих бестолковых родственников. Она способна решить задачу, поставленную перед нею Триль.

Шакти низко поклонилась.

— Все будет исполнено. Я хотела бы подчеркнуть, однако, что торговля с Поверхностью на некоторое время может быть нарушена. Некоторые из наших торговцев поклоняются Варауну. Любая магия Подземья, которую они взяли с собой наверх, давно исчезла, поэтому они не представляют немедленной угрозы, но им нельзя позволить вернуться сюда, чтобы они узнали нашей тайны.

— Согласна, — объявила Мать Триль. — Самым разумным будет найти и уничтожить этих торговцев. Тайна не должна выйти за пределы этого зала.

— А сама Лириэль?

Матрона помедлила с ответом.

— Доставь ее обратно, если сможешь, если не сможешь — убей. Самое главное для нас — получить Летящий На Крыльях Ветра. Если он сумел сделать такое, кто знает, чего еще можно ждать от него?

Горлист был в отвратительном настроении из-за появления мага-человека с его проклятым заклинанием света. Он в молчании возвращался в лагерь отряда «Сокровищница Дракона». Бриндлор воздерживался от комментариев, в основном потому, что свирепые взгляды, которые Горлист время от времени бросал на него, предостерегали от любых сравнений с Мердрифом.

Горлист остановился на краю ущелья. Бриндлор благоразумно отошел подальше. Вонь городской канализации и разлагающихся тел поднималась от затхлой воды, и певец смерти не имел ни малейшего желания усугублять ее своими бренными останками. Воин выбрал несколько камней из мешочка Лириэль и швырнул их в грязь.

— Понятно, — заметил Бриндлор, — но, тем не менее, стыдно.

Воин ожег его взглядом.

— Не бойся. Лучший камень я приберег для тебя.

Он полез в потайной карман, достал большой красный камень и положил его на ладонь Бриндлора. Не успел певец смерти отстраниться, как Горлист выкрутил ему запястье и заломил руку за спину, вынуждая опуститься на колени. Он снова схватил камень и прижал к лицу певца смерти.

Бриндлор забился, когда острые грани камня впились ему в лоб. Рубин вспыхнул ослепительным красным светом и начал выжигать себе место в черепе певца смерти.

Бриндлор пришел в себя на своей койке, хоть и не мог вспомнить, как попал сюда. Не знал он и того, как долго был в забытьи. Собственно говоря, он не был уверен вообще ни в чем кроме пульсирующей жгучей боли повыше глаз.

Он осторожно потрогал лоб и нащупал твердую плоскую поверхность рубина.

Камень отреагировал на его прикосновение вспышкой обжигающего жара. В мозгу его возникло четкое видение: худое беспощадное лицо жрицы-дроу с чувственными полными губами. Она напряженно вглядывалась во что-то, темно-красные глаза ее двигались, словно осматривая комнату.

Нисстайр? — спросила она. Слово прозвучало в онемевшем от боли мозгу певца смерти, словно удар колокола.

— Говори тише или лучше убей меня, — пробормотал Бриндлор.

— А, и певец смерти и рубин проснулись, — удовлетворенно отметил Горлист. Он появился в поле зрения Бриндлора и схватил певца смерти за тунику. Воин грубо заставил его сесть и прислонил к стене.

Сделав это, он присел на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и сосредоточенно уставился в лицо Бриндлора.

— Просто повторяй, что она будет говорить. Мои слова она услышит.

Нисстайр? — более решительно снова произнесла жрица.

Все еще пребывающий в оцепенении Бриндлор эхом повторил вопрос.

— Он мертв. Горлист, сын Нисстайра, командует теперь «Сокровищницей Дракона».

Полагаю, ты и есть Горлист?

Бриндлор передал слова но не презрительную интонацию, столь типичную для женщин-дроу.

Кто новый хозяин камня?

Бриндлор решил, что пора говорить самому:

— Я Бриндлор Зидорион из Чед-Насада, певец смерти, известный своими балладами о темной славе.

— Он будет петь о падении и смерти Лириэль Бэнр, — добавил Горлист. Воин помолчал, потом нехотя склонил голову в небольшом поклоне. — Если ты тоже все еще желаешь этого.

Твоя цель и моя совпадают.

Бриндлор передал ее ответ. Горлист улыбнулся.

— Я так и думал.

Приводи весь свой отряд в пещеры тролля возле логова Сверкающего Лич-Дракона. Я встречу тебя там.

Блеск в глазах Горлиста сразу погас, едва он услышал эти инструкции.

— Встретишь меня? Тебе совсем не нужно подвергать себя опасностям долгого перехода по туннелям, не говоря уже о Подлунных Землях! Рубин позволит тебе видеть все происходящее глазами певца смерти.

В свое время я, возможно, сочту взгляд на мир его глазами полезным или, по крайней мере, занимательным. Но до этого вы оба будете делать то, что я велю. Громф Бэнр лично проследит, чтобы вам хорошо заплатили.

Рубин полыхнул обжигающим жаром, и мучительное присутствие исчезло.

— Она ушла, — облегченно сказал Бриндлор, наконец-то говоря своими собственными словами. Он обратил взбешенный взгляд на Горлиста. — Что все это значит? Камень, женщина? Архимаг? Я должен петь песнь смерти принцессе Бэнр в присутствии ее родителя? Почему ты не сказал мне, что мы работаем на Громфа Бэнра? Я мог бы и сам перерезать себе глотку, чтобы не утруждать великого Архимага.

— До этого самого момента я не знал, что в этом замешан Громф Бэнр, — ответил Горлист. — Что до остального, то эта женщина, Шакти Ханцрин, дала рубин моему отцу, магу Нисстайру. Они работали вместе до самой его смерти. Задача, стоявшая перед отцом, стала теперь моей.

— Я бы предпочел, чтобы камень твоего отца стал твоим, — прорычал Бриндлор. Воин пожал плечами.

— Ты сам решил стать бардом. Разве не говорят, чтовсе великое искусство рождается в муках?

Глава 11 ПОГРАНИЧНЫЕ ЗЕМЛИ

Мердриф стоял на пристани Кронта, глядя на обманчиво спокойные воды Ашана. Невысокий плотный рыбак-ашанази, стоявший в нескольких шагах поодаль, задумчиво наблюдал за ним. Несмотря на то, что маг прикрыл татуированную голову шерстяной шапкой, перекрасил сажей тонкую красную бородку в черный цвет и надел грубую одежду лесоруба, он все равно выглядел как чародей из Тэя, причем не из простых. Красных Чародеев в Рашемене убивали немедленно, да и в соседних странах не слишком-то жаловали.

— Ты путешествуешь один? — спросил человек.

— Плачу за одного, — подтвердил Мердриф.

— Это тебе недешево обойдется. Я не собирался причаливать в Рашемене и вообще подходить близко к какому-нибудь портовому городу. Я могу высадить тебя на берег на границе Ашенского леса, примерно в дне пути к югу от Иммильмара. Это самое большее, что можно сделать. — Он как будто защищался.

Маг прекрасно понимал его. С одной стороны, рыбак не хотел терять деньги за провоз, с другой — желал прогневать могущественных соседей. Без сомнения, негодяй собирался на ночь пришвартоваться в Иммильмаре. Там он сможет продать дневной улов и предупредить местного фирру о замеченном им подозрительном чужестранце, идущем вдоль берега на север. Но Мердрифа предложенный маршрут вполне устраивал.

— Десяти тескенских золотых хватит? — спросил он, доставая небольшой кошелек из оленьей кожи.

Глаза моряка расширились от алчности. Он сгреб предложенную плату и оскалил редкие зубы в улыбке.

— Брюнзель уложит твои вещи. Садись, бери брезентовый плащ. В эту пору ветры с Ашана могут заморозить даже кровь белого дракона.

Это Мердриф уже знал. В последний раз он побывал на берегах Ашана в разгар зимы, вместе с группой Красных Чародеев. Перед ними стояла задача, почти равносильная самоубийству: напасть на сторожевую башню Колдуний и отвлечь внимание ее защитниц от основных сил вторжения. Вопреки всем ожиданиям, тогда магия всего нескольких Красных Чародеев превзошла колдовство защитниц башни.

Хотя не должна была.

Этот нежданный успех озадачил и заинтриговал Мердрифа и заставил совершить первый действительно импульсивный поступок в жизни. Он убил своих спутников-чародеев и забрал все сокровища, хранившиеся в башне, себе. Конечно, это было предательство, но, преуспей он в решении этой задачи, он мог бы с триумфом вернуться на родину и претендовать на титул зулькира.

Ему казалось очевидным, что уникальная малы духов Рашемена стала давать сбои. Это было единственным объяснением их победы. Если бы он смог найти источник этой слабости и отыскать возможность использовать ее, завоевание Рашемена Тэем и уничтожение его ненавистных Колдуний было бы вопросом времени. Утверждали, что именно в этой сторожевой башне находится бесценный клад — множество магических предметов и книг. Мердриф не был разочарован и уходил оттуда в полной уверенности, что теперь найдет ответы на свои вопросы.

В число его трофеев входил жезл Колдуньи — Жезл Желаний, из черного дерева, покрытый сложной резбой. С его помощью он смог оказаться в одном из самых могущественных и охраняемых укрытий во всем Рашемене, в месте, полном собственных сокровищ и тайн. Сейчас он мог бы сидеть в совете рядом с величайшими чародеями Тэя.

Но возникли два непредвиденных осложнения: банда воров-дроу и назойливый воин-рашеми. Дроу напали на убежище Мердрифа — легендарную волшебную избушку, — когда сам он бродил по лесу в поисках болтливых привидений. Темные эльфы устроили сражение с воинством чародея — гноллами, с влезшим не в свое дело рашеми и с самой избушкой. Вернувшись своей вылазки в лес, он стал свидетелем последних минут боя, когда воина-берсерка заключили в ледяной саван. Рашеми удалось вырваться из этого плена, и он безрассудно последовал за дроу в магический портал. Раненая избушка тоже исчезла, как, говорили, она всегда делает при любых повреждениях. Никто не знал, куда она девается, но, если верить книгам, она должна исцелить сама себя и вернуться в день осеннего равноденствия, чтобы вновь продолжить свой путь по рашемаарским лесам.

Впереди был почти целый год ожидания, а Мердриф оказался лишен самих предметов изучения, своей магии и своей родины. Если бы он вернулся в Тэй без разгаданных тайн, его казнили бы как предателя и дезертира. Не придумав ничего лучшего, он бежал на запад и зажил жизнью отшельника в Высоколесье, месте, пользующемся дурной славой из-за множества порталов, ведущих в Подземье.

Его первые попытки установить контакт с темными эльфами окончились неудачей. Но в Высоколесье обитали небольшие отряды женщин-дроу, самоуверенных жриц-воинов, и у их богини характер и побуждения Мердрифа, очевидно, вызывали опасения. Он убил одну из этих назойливых девиц и из разговора с ее духом узнал о сражении, случившемся в подземной Гавани Черепа между бандой воров-дроу, именуемой «Сокровищница Дракона», и еще одной группой женщин-дроу. Одну из этих женщин сопровождал воин-рашеми, и, по слухам, у нее был артефакт, известный как Летящий На Крыльях Ветра.

И Мердриф отправился в Гавань Черепа и начал искать женщину-дроу, рашеми и банду воров. Первые двое давно покинули город, но новый вожак «Сокровищницы Дракона» с готовностью согласился стать его союзником.

Все шло хорошо. Наверно, даже слишком хорошо. Проблема, по мнению Мердрифа, состояла в том, чтобы любыми способами оттянуть захват амулета до того времени, пока его теперешние хранители не вернутся в Рашемен.

Ибо там, и только там, амулет мог проявить всю свою силу.

Рыбачий корабль направился прямо к берегу. Капитан выделил маленький ялик и человека, чтобы высадить пассажира. Мердриф дал гребцу серебряную монету за труды, потом, как от него и ожидали, направился на север, держась на почтительном расстоянии от воды. Однако как только рыбачий корабль исчез из виду, он повернул в сумрак Ашенского леса.

Маг отыскал небольшую полянку, снял с пояса мешочек с зерном и рассыпал его по кругу, все время напевая старинную рашемаарскую народную песенку, которую он выведал у духа погибшего берсерка. Их было полно, этих местных привидений, и все преисполнены хвастовства, обид и суеверной болтовни. Некоторые, однако, нечаянно помогали ему в его исследованиях.

Шорох листьев и скрип раздвигаемых веток возвестили, что его призыв не остался без ответа. Мердриф попятился в кусты и принялся ждать.

Рашемаарская избушка осторожно вышла на полянку, перебирая похожими на куриные ногами. Если не считать этой удивительной способности к передвижению, в остальном она была совершенно обычной избушкой: из потемневших бревен, с соломенной крышей и яркими расписными ставнями. Сейчас ставни были закрыты, в знак того, что легендарной обитательницы избушки нет дома.

Избушка вошла в круг из рассыпанной крупы и пару раз повернулась вокруг своей оси: то ли осматривала окружающий лес, то ли исполняла некий ритуал, на манер устраивающейся спать собаки. Как бы там ни было, она, похоже, осталась довольна. Массивные ноги подогнулись, и волшебное сооружение уселось, точно наседка на яйца.

Мердриф начал напевать песенку, уже доказавшую свою эффективность месяцы назад:

Светел день или ночь темна,

Все избушке не до сна.

Как хозяйка в лес уйдет -

В дом никто не попадет.

А воротится домой -

Курьи ножки, дверь открой!

У дверей что-то зашевелилось, там, где лежал на крылечке коврик, сплетенный из разноцветных лоскутков. Его передний край поднялся в воздух, затрепетал, словно на сильном порывистом ветру. Громкое «пфффф!» заполнило полянку.

Поведение избушки до жути напоминало ребенка, который дразнит своего младшего приятеля. Мердриф нахмурился и достал волшебный жезл.

Пара ставен с треском распахнулась, и из открывшегося окошка вылетела, вращаясь, оловянная тарелка. Она ударила его по руке, ломая кость. Жезл отлетел в траву. Пока Мердриф приплясывал и бранился, тяжелая когтистая лапа нашла и подобрала Жезл и упрятала его под пол. Избушка вновь уселась в ожидании, словно приглашая его попробовать еще разок.

Чародей увидел уже достаточно. Он попытался сломить сопротивление избушки, перебирая все имеющиеся в его распоряжении заклинания. В конце концов, ему помогло войти сочетание эбенового Жезла Желаний Колдуньи и той самой детской песенки. Если бы не помощь рашемаарской магии, он никогда не переступил бы этого порога.

От понимания этого его жажда завладеть Летящим На Крыльях Ветра лишь возросла. Даже если его надменные братья из Тэя откажутся признать это, единственный способ победить Рашемен и его Колдуний — обратить против них их собственную магию.

Бриндлор последним прибыл в тайный лагерь «Сокровищницы Дракона», пещеру, все еще хранившую едкий мускусный дух подземного медведя, которого выжили оттуда дроу. Теперешний хозяин певца смерти яростно спорил с Мердрифом, их магом. Полдюжины дроу лениво развалились у дальней стены, ожидая, чем закончатся переговоры. Одни точили оружие, другие играли в кости. Бриндлор, по своему обыкновению, остановился вне поля зрения остальных, чтобы послушать и понаблюдать.

Мердриф был не особенно высоким человеком и все же выше Горлиста на целую пядь. На его лысом черепе были вытатуированы ярко-красные узоры, жидкая, заплетенная в косицу бороденка выкрашена в столь же аляповатый темно-красный цвет. И так всегда растрепанная, в данный момент она была еще и перепачкана чем-то вроде сажи, попытки удалить которую придали бороде еще более всклокоченный вид. Вместо одеяния мага на Мердрифе были туника из оленьей кожи с множеством беспорядочно пришитых карманов и широкие кожаные штаны, сталагмитами нависавшие над голенищами высоких, до колена, сапог. На одну из рук мага была наложена шина из ветки, примотанная грубой повязкой. На первый взгляд этот человек казался всего лишь чудаковатым отшельником. Горлист считал иначе. Бриндлору хотелось бы надеяться, что воин прав.

— Нам надо идти прямо в Рашемен, — настаивал маг. — Дроу и ее спутник-рашеми движутся в этом направлении. Твои люди смогут просто лежать и ждать их, не опасаясь, что снова вмешаются жрицы храма Променад.

Горлист нахмурился еще сильнее. Он не любил напоминаний о прошлых неудачах.

— Я знаю эти места и туннели, что ведут отсюда к Рашемену. Это очень долгий путь.

— Я полагал, что именно поэтому ты нанял мага, — подчеркнул Мердриф.

— Ты лишь средство достижения цели, не более того, — холодно бросил темный эльф. — Не пытайся учить воина-дроу боевой стратегии. Когда план действий будет определен, ты используешь магию для его выполнения.

— И что же это за стратегия, которую твой певец смерти должен воспеть в бессмертной прозе?

— Использовать камень. Выследить женщину. Убить, когда мы найдем ее.

— Ах да, — с едким сарказмом подхватил Мердриф. — Знаменитая утонченность темных эльфов.

Нож сверкнул в руке Горлиста, и дроу приставил его острие к переносице мага.

— Занимайся своей магией, старик, или я срежу с твоего черепа эти татуировки вместе со скальпом!

Маг пожал плечами и протянул здоровую руку. Горлист отцепил от пояса мешочек с драгоценными камнями и бросил два из них на ладонь человека.

Мердриф кинул камни в мелкую стоячую лужу. Зеленая вода закружилась в водовороте, от нее начал подниматься пар и тут же осел, образовав синюю кристаллическую поверхность, гладкую, как полированное стекло. Мердриф склонился над лужей, превратившейся в магическую чашу. Мгновение спустя его губы скривились в сардонической ухмылке.

— Все мои недавние странствия, да и где им быть, как не висеть тяжким грузом на моих согбенных плечах? — пробормотал он.

Молодой воин по имени Ансиф оторвался от точильного камня и скривился.

— Дни пути. Снова терять время.

— Мы последуем за магом, — напомнил Горлист, — и сделаем это, как маги.

Он вопрошающе посмотрел на Мердрифа. Вместо ответа человек указал на лужу. Горлист кивнул и оглядел насторожившихся дроу.

— Ансиф, Чисс и Танфлирр, за мной. Бриндлор, ты тоже.

С этими словами он шагнул в центр лужи. Спокойная голубая гладь поглотила его без единого всплеска, даже рябь не побежала по воде.

Пораженный Бриндлор вышел из своего тайного убежища и вслед за воинами ступил в портал. Он пролетел сквозь тьму и приземлился на четвереньки среди леса.

Певец смерти быстро огляделся, отметив, что луна уже давно не в зените и что рядом негромко плещет река. И в тот же самый миг до него дошло, что голос воды звучит в полном одиночестве.

Ночь была слишком безмолвной. Не рычали хищные звери, не вопили ночные птицы. Даже насекомые, обычно хриплым хором прощающиеся с уходящим летом, сегодня молчали.

Остальные дроу уже растворились среди ночных теней. Бриндлор выбрался из ставшего почти неразличимым портала и осторожно полез в заросли высокого папоротника.

Глаза его заметили зеленый огонек, такой слабый, что он почти терялся среди игры лунного света и лесных теней. Свет исходил от Горлиста, скорчившегося за замшелым поваленным деревом. Дракон, вытатуированный на его щеке, вспыхнул слабым зеленоватым огнем.

Буйный восторг волной нахлынул на Бриндлора. Наконец-то битва, причем с зеленым драконом! Тут, будет о чем сложить песню!

Горлист сурово смотрел в сторону могучего, увитого каким-то ползучим растением дерева, за которым укрылись три дроу. Пальцы его задвигались, на беззвучном языке жестов вожак запретил им нападать.

На лицах притаившихся в тени воинов, сменяя друг друга, пронеслись изумление, гнев и подавленноежелание взбунтоваться. Бриндлор распознавал все эти чувства, потому что они были точным отражением его собственных.

Разве Горлист не видит, что его ребята становятся все более беспокойными, что им не терпится побывать в бою? Для них противоестественно так долго не чувствовать крови на своих руках!

Однако, к изумлению Бриндлора, молодые дроу подчинились и остались на своих местах. Певец смерти тоскливо смотрел, как дракон — молодой, не совсем уж легкая добыча, но в то же время замечательное ночное развлечение — скользит среди теней.

Длинное змеящееся тело пробиралось сквозь такие заросли, где не прошел бы и эльф, яркая зеленая чешуя мерцала в лунном свете. Тихий шорох, отмечавший его движение, манил Бриндлора подобно тому, как вечерний ветерок зовет влюбленных на свидание. Жажда крови вспыхнула в сердце певца смерти, тот жестокий инстинкт, что заставляет хищника преследовать свою добычу.

С величайшим трудом Бриндлор усидел на месте, продолжая молчать и после того, как дракон исчез. Зазвучали отдельные осторожные голоса сверчков, и вскоре их стрекот слился в единый дружный хор.

Ансиф вылетел из укрытия и одним Взмахом оказавшегося бесполезным меча срубил несколько вьющихся стеблей. Он подскочил к поваленному дереву, за которым, спрятавшись, лежал их вожак, и зло пнул ствол.

Горлист был уже на ногах и в нескольких шагах сбоку. Он выхватил меч и ловко отступил, уходя от яростной атаки молодого дроу, тут же быстро развернулся и сделал выпад, стремясь достать клинком подколенные сухожилия противника. Ансиф сделал пол-оборота ему навстречу и перевел меч вниз, закрывшись от удара. Он завершил оборот и ударил ногой поверх скрещенных лезвий.

Горлист пригнулся, пропуская удар верхом, и тогда Ансиф взмахнул левой рукой, в которой был зажат кривой нож.

Вожак перехватил запястье бунтовщика и резко вывернул его, норовя сломать кость, но Ансиф использовал свой вес вместо оружия, навалившись на Горлиста. Они вместе упали, откатились в стороны и по-кошачьи снова вскочили на ноги. Они кружили друг возле друга, выискивая брешь в защите.

Горлист нанес быстрый обманный рубящий удар, вынуждая соперника закрыться сверху. Прежде чем мечи успели соприкоснуться, он перевел клинок вниз и нанес куда более сильный удар снизу вверх. Острие его меча прошло между шнуровкой рубахи Ансифа и коснулось перекатывающихся мышц, которые тот так горделиво выставил напоказ. Так же стремительно он отдернул меч назад и вверх, отбивая клинок Ансифа, прежде чем тот успел от обороны перейти к нападению. Это была поразительная демонстрация быстроты: три удара и всего один ответ.

Горлист отступил, самоуверенно улыбаясь и почти небрежно закрывшись мечом.

— Скажи, почему я не убил тебя?

— Потому что не можешь, — резко бросил молодой дроу, вовсе не испугавшись этой бескровной имитации убийства, — Ни один шрам не уродует эти руки, это тело. Меня никто ни разу не превзошел в бою. Как заметила рыжеволосая эльфийская женщина, ты не можешь этим похвастать.

Улыбка исчезла с лица Горлиста, и, взревев от ярости, он ринулся на младшего воина. Два бойца сошлись в безумном мелькании клинков. Остальные собрались вокруг и смотрели, и лица их сияли от злобного удовольствия.

— Темное око средь вихря бушующей стали, — пробормотал Бриндлор, одобрительно глядя на своего нанимателя. Он обдумал фразу и кивнул. Она подходила по общему стилю и характеру для саги, начинавшей складываться в его голове.

Множество раз Ансифу удавалось удерживать смерть на расстоянии вытянутой руки. Пока он еще не начал ошибаться, в бой вступил его брат Чисс — Бриндлор подозревал, что вовсе не из-за братской преданности, но потому, что того требовала не нашедшая выхода жажда крови.

Бард нахмурился, следя за неравным боем. Не то чтобы он был против пропеть песнь смерти Горлисту, но пока что никто не предложил заплатить ему за это. В его собственных интересах было, чтобы Горлист оставался жив до того момента, когда песнь будет сложена, а плата за нее получена.

Он взглянул на Танфлирра и заметил, что молодой воин меряет его холодным оценивающим взглядом. Похоже, всем им этой ночью все же доведется сразиться, пусть и не с зеленым драконом.

Не успел Бриндлор обнажить меч, мягкий тихий звук раздался за деревьями, сначала едва отличимый от голоса ночного ветра. Натренированный слух певца смерти сразу определил его источник.

— Охотничьи рога, — произнес он достаточно громко, чтобы быть услышанным сквозь шум схватки.

Воины немедленно отскочили друг от друга, тяжело дыша и сверкая глазами. Они прекрасно поняли, что сказал Бриндлор, но не так-то легко справиться с желанием сражаться и убивать.

— Охотничьи рога Эйлистри, — уточнил певец смерти, — созывающие сторонников Темной Девы на пир или на бой. Первое меня лично не привлекает, а что до второго, я не уверен, что впятером мы сможем оказать им достойное сопротивление.

Зазвучал второй рог, громче и ближе. Ему ответили еще два, с флангов маленького отряда.

Ансиф смахнул с лица струйку крови и насмешливо усмехнулся Горлисту.

— Жрицы спасли тебе жизнь, — презрительно бросил он.

— Мы постараемся, чтобы им пришлось пожалеть об этом.

Находчивый быстрый ответ, несомненно, сулил мучения и смерть. Презрительная ухмылка Ансифа исчезла, сменившись радостной, почти товарищеской усмешкой. Он явно понял слова Горлиста как призыв сомкнуть ряды, вместо междоусобной ссоры обратить силы на сражение с общим врагом.

«Ах, молодо-зелено», — злорадно подумал Бриндлор.

Певец смерти заметил, как нахмурился в ответ Горлист и как хмурость эта исчезла перед очевидной радостью его людей.

Бриндлор скрыл улыбку. Наверно, Горлист начинает понимать, как его отцу, жестокому и хитрому магу Нисстайру, удавалось справляться с бандой дроу-отступников. Возможно, Горлиста надо было лишь слегка подтолкнуть, лишь намекнуть, чтобы помочь понять, что нужно тем, кто идет за ним.

Он шагнул к воинам.

— Может ли наш замечательный маг изменить внешность Ансифа, превратив его в женщину?

Темное пламя вспыхнуло в глазах Горлиста, когда он понял мысль своего певца смерти,

— Если и нет, быстро научится. — Он перевел глаза с Чисса на Танфлирра. — Мы вернем Ансифа назад, в пещеры Гавани Черепа, и там он умрет в облике девчонки.

Чисс первым пожал плечами. В конце концов, он тоже поднял меч против своего вожака, и ему легче было лишиться брата, чем руки или глаза. Двое дроу схватили горячего юнца и потащили к магическим вратам.

Горлист вознаградил Бриндлора холодной улыбкой.

— Мы вернемся в Высоколесье, и скоро. Убийство Ансифа возбудит их аппетиты насчет приспешниц Темной Девы.

Если Горлист хочет приписать эту идею себе, подумал Бриндлор, тем лучше. Певец смерти отвесил небольшой иронический поклон.

— Я бард. Какие аргументы я могу противопоставить преимуществам практики?

В небе уже загорались краски заката, когда Фиодор и Торн остановились на краю поляны, глядя на серебристые воды Ашана. Эльфийская воительница склонилась над носилками из оленьей шкуры и березовых веток, на которых спала Лириэль в окружении пучков трав, которых не найти в Фаэруне. Эльфийка занялась травами, снимая их одну за другой вместе с охранительными заклинаниями, что помогали удерживать дроу в состоянии глубокой дремоты — и вне досягаемости для ищущей ее магии Ллос. Фиодор, который совершенно не собирался мешать представительнице волшебного народа заниматься делом, обратил взор на восток.

К дому.

Рашеми жадно вглядывался в знакомые приметы: крутые склоны холмов, серебряные струйки воды, сбегающие с гор и сливающиеся друг с другом на пути к Ашану. Озеро находилось в неглубокой низине, окруженной горами, поросшими густым сосняком. Могучие сосны теснились так близко друг к другу, что казались сплошной непроходимой стеной. Ближе к опушке росли деревья поменьше, и яркие цвета, в которые окрасились их ветки, говорили о близкой зиме. Падающие листья кружились и танцевали на морозном вечернем ветру.

Фиодор глубоко, медленно вдохнул. Запахи, которые нес ветер, были точно из Рашемена, где даже летом кажется, что в воздухе пахнет готовым выпасть снегом. К этому аромату добавляли отчетливую нотку и яркие темно-красные ягоды можжевельника, хоть он и не мог разглядеть их отсюда. Даже сосны пахли здесь иначе, чем в прочих лесах, в которых побывал Фиодор. И они были темнее, мощнее и почему-то печальнее.

Взгляд его остановился на обманчиво спокойных водах озера Ашан. Серебряная гладь отражала закат над Рашеменом, казавшийся любящим глазам Фиодора более ярким, чем где бы то ни было. Краски заката сегодня в точности повторяли любимые цвета его народа. Золотой, малиновый и пурпурный переходили один в другой, образуя яркие радостные узоры, веселое приветствие, составляющее резкий контраст с суровой каменной башней, стоящей на краю долины.

Крепкая тонкая ладонь легла на его плечо. Он обернулся к Торн, увидев вдруг, что ее светлые золотисто-зеленые глаза находятся на одном уровне с его.

— Дроу скоро проснется: Если все пойдет как нужно, нам не понадобится встречаться снова. — Это было не самое дружеское прощание в его жизни, но он понимал, почему у них с Торн разные пути. Он протянул ей руку, один воин-изгнанник — другому.

— Если я когда-нибудь проговорюсь о том, что увидел сегодня, пусть кости мои валяются в далекой стороне.

— Если бы я полагала, что проговоришься, они бы уже там валялись, — отозвалась эльфийка.

Она коротко пожала протянутую им руку и опять повернулась к Лириэль. Воительница нахмурилась, и на бледном лбу появилась морщинка.

— Она должна бы уже начать просыпаться. Дай мне несколько маленьких мокрых камешков.

Фиодор торопливо сгреб горсть гальки у кромки воды и высыпал в подставленную ладонь Торн. Эльфийка положила камень на лоб Лириэль, по одному на веки закрытых глаз и еще несколько на ее тело. Она простерла руки ладонями вниз над дроу и издала переливчатый воющий звук. От влажных камней поднялся пар, галька светлела по мере того, как испарялась вода, но это было единственным результатом заклинания.

Торн взглянула на небо.

— Единственное, что я могла бы еще попробовать, — лунную магию. Луна идет на убыль — не лучшее время для нужного нам заклинания, — и в любом случае она взойдет слишком поздно.

Рашеми упал на колени рядом с Лириэль. Лицо ее было холодным, а дыхание еле угадывалось. Похожее на смерть забытье, укрывшее пути Лириэль от жадных глаз Ллос, казалось, стало глубже.

— Что мы еще можем попытаться сделать? Хоть что-нибудь?

— Брось ее в воду, — предложила Торн. — От шока она может проснуться, если только сердце не остановится раньше.

Фиодор сел на пятки и запустил руку в волосы. Озеро Слез было очень холодным даже летом, но он видел, как Лириэль плавала и в более студеной воде и осталась жива. Не боялся он и того, что она утонет — дроу все еще носила кольцо подводного дыхания, которым пользовались слуги иллитида при попытке похитить ее.

— А стражи?

— Если духи воды не пожелают пустить твою дроу в Рашемен, все равно, когда ты об этом узнаешь — теперь или позже, — заметила эльфийка.

В этом был резон, и Фиодор принялся за дело. Он быстро скинул башмаки, расстегнул пояс с оружием и снял с себя одежду. Ни один рашеми не входит в воду одетым или вооруженным. Сделать это — значит обидеть духов, обитающих в реках и ручьях, озерах и родниках. Ашан был самым населенным духами местом во всей стране. Снимая со спящей дроу одежду и оружие, Фиодор снова, как и всегда в таких случаях, подивился, как столь миниатюрная девушка ухитряется спрятать на себе такое количество ножей.

Наконец он встал, держа Лириэль на руках. Он сделал пару шагов в воду — дно слишком круто уходило вниз, чтобы он мог идти дальше, — и бросил дроу в озеро.

Лириэль проснулась, ругаясь и отплевываясь, и забила руками в ледяной воде. Она почти мгновенно оценила ситуацию и попыталась достать дно ногами. Это ей не удалось, и дроу начала было плыть, намереваясь в несколько гребков добраться до берега.

Холодные руки ухватили ее за лодыжки, и ее вдруг потащило обратно на глубину. Она слышала, как Фиодор зовет ее, потом раздался всплеск, когда он нырнул за ней.

Но ее похитители были быстрее. Лириэль изогнулась, насколько могла, и ей удалось на миг увидеть их. Две эльфоподобные женщины без всяких усилий скользили в воде, едва шевеля обнаженными зелеными конечностями. Дроу ухватилась за быстро проплывающие мимо стебли тростника, безнадежно пытаясь задержаться.

Когданереиды наконец отпустили ее, она всплыла на поверхность и огляделась.

Нереиды утащили ее довольно далеко от берега.

Прямо к западу от нее находилась длинная деревянная лодка с искусно разукрашенным и ярко разрисованным носом. В ней, похоже, никого не было, и все-таки она изменила направление и направилась прямиком к барахтающейся дроу. Мозг Лириэль заработал с отчаянной скоростью. Если она не спит, значит, их путь к Рашемену, должно быть, окончен — или почти окончен. Она напрягла память насчет лодок в стране Фиодора. И сразу же ей припомнились рассказы воина о могущественных Лодках Колдуний.

Она быстро набрала в грудь воздуха и глубоко нырнула. Лодка Колдуний остановилась прямо над ней. Она поплыла к западному берегу, все время оглядываясь на магическую лодку. Та следовала за дроу, но держалась на один-два корпуса позади, так что оставалось место вынырнуть и глотнуть воздуха, когда это было необходимо. Лодка явно не собиралась топить ее.

Лириэль продолжала размышлять. Фиодор сказал, что могущественная Колдунья Зофия провидела ее приход. Нет ничего невозможного в том, что эта же Колдунья увидела, что они уже пришли, и послала нереид и лодку, чтобы доставить их к берегам Рашемена.

Дроу поплыла было наверх. Вдруг путь ей преградила еще одна эльфоподобная женщина, знакомое существо с красивым голубым лицом и горящими глазами цвета морской волны.

Лириэль крутанулась в воде, но она была не настолько быстра, чтобы ускользнуть от нападения генази. Голубое существо ухватила Лириэль за волосы и выволокло на поверхность.

Дроу сражалась со всей свирепостью, на которую была способна. Они кувыркались, лягались, царапались, взбивая в пену студеную воду.

Наконец досцепившихся женщин добрался Фиодор. Он вклинился между ними, сгреб каждую под мышку и в три быстрых шага оказался на берегу.

Лириэль вывернулась и кинулась к куче оружия. Схватив длинный нож, она развернулась к своей противнице.

— Почему ты стала драться со мной? — возмутилось создание, обвиняюще глядя на Лириэль и уперев голубые кулаки в бедра. — Ты могла утонуть.

— Ты сама ответила на свой дурацкий вопрос, — парировала Лириэль. — Я пыталась не дать тебе утопить меня.

Генази, казалось, была шокирована.

— Ты думала, что я пытаюсь убить тебя?

— Вполне резонное предположение, учитывая нашу прошлую встречу.

Генази нахмурилась, словно пытаясь понять эту странную логику.

— Вестресс мертва, — сказала она наконец.

Теперь был черед Лириэль изумляться:

— Вестресс? Иллитид?

— Я убила ее, — гордо объявила генази. — Я, Азар, дочь Элементарных Уровней. Этот ходячий кальмар больше не будет обращать в рабство тех, кто выше её.

Теперь это начинало обретать смысл — до некоторой степени.

— Вестресс послала тебя за мной. Мы сражались, ты проиграла. И ты проплыла пол-Фаэруна, чтобы вытащить меня на берег, когда тебе показалось, что я тону. Почему?

— Иллитид хотел, чтобы ты умерла, — объяснила Азар. — Этого уже довольно, чтобы я хотела видеть тебя живой. Ты пробудила во мне ненависть, и поэтому, конечно, я твоя должница. Для меня не составляет большого труда перемещаться из одной воды в другую.

С этим объяснением генази с плеском нырнула обратно в Ашан.

Лириэль поджала губы и вопросительно взглянула на Фиодора.

— В этих краях много воды?

— — Много: ручьи, реки и еще горячие источники.

Она криво усмехнулась.

— Значит, есть шанс, что я не буду страдать от одиночества. Рашемен устроил мне веселую встречу.

— Мы еще не прибыли, — отшутился Фиодор, но нечто в его глазах превратило эти слова в предупреждение.

Дроу быстро оделась и собрала оружие. Лодка Колдуний неспешно направилась прямо к ним. В ожидании ее Фиодор достал нож и принялся стругать толстый кусок топляка. Древесина была очень светлая, почти белая, с частым закручивающимся узором.

— Красиво, — заметила дроу.

— Рашемаарский ясень. Нет дерева прочнее.

Лириэль вспомнила дубинку, что была при нем во время их первой встречи.

— Неплохое оружие, — признала она. — Легкое, твердое и прочное.

— Все так, и более того. Рашемаарский топляк сохраняет силу и земли, и воды одновременно.

— Это важно?

— Возможно. На этой земле встречаются странные существа. С одними надо драться, других усмирять, третьих избегать. Иногда трудно понять, кто из них кто, или угадать, что надо сделать, — предостерег он ее. — Лучше, если ты предоставишь решать мне.

— Я буду послушна, как руафимская дева, — пообещала Лириэль с притворно застенчивой улыбкой и озорным блеском в глазах.

Они обменялись улыбками, дразнящими и глубоко интимными.

Торн поднялась со своего места возле костра. Ее суровое лицо смягчилось, стало чуть задумчивым.

— Лодка Колдуний приближается медленно, без сомнения, чтобы дать вам двоим время согреться. Для этого моего присутствия не требуется. — Она подняла руку, прощаясь. — Быстрого бега, удачной охоты.

Она отвернулась и через несколько быстрых шагов скрылась в лесу.

Лириэль устроилась в объятиях Фиодора и начала расстегивать его рубаху.

— Эта эльфийка мне почти нравится. Кто бы мог подумать?

Он рассмеялся и погладил ее мокрые волосы.

— Послушная руафимская дева? — поддразнил он.

— Почему бы и нет? Все надо когда-нибудь попробовать.

Взошла луна, догорал костер, и терпеливая Лодка Колдуний ждала у кромки воды, чтобы отвезти воина и Летящую На Крыльях Ветра домой.

Глава 12 ГОРОДА МЕРТВЫХ

Одного дня в башне Черного Посоха хватило, чтобы Шарларра убедилась в ошибочности своего возвращения. Круговерть уроков и домашних хлопот казалась бесконечной, возможностей поозорничать — почти никаких. В довершение ко всему леди Лаэрель уехала навестить сестер, оставив Шарларру под бдительным присмотром Архимага. Не то чтобы она не была ему благодарна — в конце концов, Хелбен Арунсун последовал за ней в последнем ее неудачном путешествии и появился как раз вовремя, чтобы спасти ее от отвратительных темных эльфов.

Он последовал за ней.

Эта мысль как громом поразила Шарларру. Снадобье в котелке, которое она помешивала, начало пузыриться. Не обращая внимания ни на убежавшее зелье, ни на обиженные протесты другого ученика, она развернулась и побежала по винтовой лестнице в выделенную ей маленькую спаленку.

Девушка откинула крышку сундука и принялась рыться в нем. Ясное дело, его выцветшая атласная внутренняя обивка была оторвана и ее сокровище исчезло. Все, что от него осталось, — два почти одинаковых кусочка бледно-зеленого перидота из того мешочка с драгоценностями, который она увела у Данилы Танна.

Так вот каким образом Архимаг сумел выследить ее. Шарларра прикусила губу и принялась обдумывать свое будущее в свете этого нового обстоятельства. Пропавшие камни были не единственной данью, которую она взимала в частном порядке. Она стала еще и обладательницей нескольких очень неплохих бриллиантов. Они составили достойную компанию неприлично огромному рубину, валявшемуся среди других камней, беспечно брошенных Лаэрель на ее туалетном столике. Еще до того, как Шарларра отправилась на поиски корабля дроу, она заказала из рубина и бриллиантов ожерелье. В южной части города жил гном, делавший серебряные оправы на любой вкус и искусно старивший металл, придавая украшениям вид старинных. Нужно было только выбрать подходящую оправу и надежно закрепить в ней камни. Она не впервые прибегала к его услугам. Отдельные камни превращались в «фамильные» драгоценности, ювелирные изделия менялись до полной неузнаваемости.

Хотя эльфийка и не отличалась особой щепетильностью, она не воровала у друзей. Без разрешения одолжить, да, но никогда — украсть. Ожерелье предназначалось в подарок Лаэрель, которая любила украшения, но не желала возиться с их приобретением. Прекрасной супруге мага понравился бы этот дар, и ее бы ни в малейшей степени не занимало, что рубин этот и так ее, но Шарларра не видела Лаэрель с момента изготовления ожерелья. Она не могла устоять перед искушением поносить роскошную вещицу самой, пусть даже недолго. Она запустила руку за ворот рубашки и расстегнула замочек. Носить на себе целое состояние в бриллиантах и рубинах — занятие приятное, но больше она себе этого позволить не может. Пока оно на ней, она прикована к Архимагу незримыми магическими цепями.

Эльфийка подняла ожерелье на свет, чтобы полюбоваться им в последний раз, — и вскрикнула от удивления и злости.

Рубин исчез.

Шарларра обозвала гнома всеми бранными словами, которые имелись в ее обширном лексиконе, и швырнула серебряную вещицу в сундук. Та упала, звякнувметаллом о металл.

Шарларра заглянула внутрь сундука. Там, поверх остального, лежал меч, бывший при ней во время последнего неудачного путешествия. Она так и не нашла времени заменить драгоценные камни, которые воин-дроу выдрал из его рукояти.

— Проклятие! —выругалась она.

Так вот в чем дело. Ее ожерелье во время боя с дроу было на виду. Он украл рубин, точно так же, как камни, украшавшие меч. Да, вот это фокус, которому ей никогда не научиться! И все же странно, что он взял рубин и не тронул бриллианты.

Если дроу просто хотел выследить Лириэль, в кошеле было достаточно камней для этого. Если его интересовали камни как ценность, он мог бы сорвать все ожерелье, а не вытаскивать один рубин. Этот камень должен иметь какое-то особое значение.

Ладно, вернемся к ожерелью. Это подарок для Лаэрель, и, даже если все эльфийские боги будут против, наставница Шарларры получит его.

Она быстро натянула рабочую одежду — темно-зеленые брюки и рубашку, теплый плащ и башмаки, кошельки для отмычек и для добычи — и прицепила на пояс ограбленный меч. Эльфийка покинула башню Черного Посоха и двинулась по улице неторопливой, но целеустремленной походкой.

Время перевалило за полдень, и большинство представителей высшего общества, должно быть, уже собрались в тавернах и харчевнях, как обычно, попить чаю вне дома, пока их слуги готовятся к вечернему обеду и приему гостей. Большинство воров предпочитают работать под покровом темноты; Шарларре больше везло во время чаепития. Любого, кого увидят крадущимся в ночи, остановят и начнут расспрашивать, но те, кто идет по своим делам открыто и без шума, обычно оказываются вне подозрений. Особенно Шарларра. Люди видят ее смазливое эльфийское лицо и золотисто-рыжие кудри и немедленно решают, что она сродни ангелам и паладинам.

По мнению Шарларры, такие глупцы заслуживали того, чтобы быть ограбленными.

Не прошло и часа, как она завершила свои труды и склонилась над плечом гнома-ювелира.

— Новый рубин значительно меньше, — заметил гном, переводя взгляд с нового камня, добытого Шарларрой, на испорченное украшение, — и зубцы сильно повреждены. Один так загнулся, что металл в этом месте истончился. Может не выдержать. Ступай на кухню и выпей эля, а я вставлю эти камушки в новую оправу раньше, чем ты увидишь дно кружки.

— А меч?

— Вообще ерунда. И на этом с тобой покончим.

Эль, как выяснилось, был на удивление хорош. Шарлаха успела осушить две огромные гномьи кружки, прежде чем работа была окончена и она смогла уйти. Наверно, в результате этого она была еще невнимательнее, чем обычно.

Девушка заметила длинный, задрапированный черным экипаж, вильнувший к ней, четырех специально подобранных лошадей, проворной рысью спешащих к Городу Мертвых. Ей не пришло в голову, что такой аллюр едва ли приличен для последнего путешествия, в которое человека обычно везут понурым шагом. Не обратила она внимания и на то, что возчик едет слишком близко к тротуару. Ничего этого ученица мага не увидела, пока занавешенная дверь не распахнулась и потянувшиеся оттуда сильные руки не схватили ее.

Эльфийку грубо втащили в катафалк и швырнули на пол. Шарларра ударилась головой о край раскрытого гроба и осталась лежать, слишком оглушенная, чтобы кричать или сопротивляться.

Двое мужчин, негодяев с растрепанными бородами, в темных одеяниях, которые любой уважающий себя член гильдии гробовщиков счел бы слишком грубыми, рассматривали ее с глумливым удовлетворением. Один из них схватил ее за руку и рывком поднял на ноги.

Первым ее побуждением было произнести заклинание. Едва первое слово сорвалось с ее губ, второй бандит сжал кулак и ударил ее в живот.

Эльфийка согнулась пополам. Весь воздух вылетел из ее груди, и не осталось ни капли, чтобы продолжить магическую фразу.

Она смутно почувствовала, как грубые руки откинули ее волосы и сорвали ожерелье.

— Ты посмотри! — возликовал тот, что был поменьше. Он кивнул на стоящий в ожидании раскрытый деревянный гроб: — Убей ее, и делу конец.

— Погоди, — возразил другой. Голос его дрожал, он дышал тяжело, будто это он, а не лошади, тащил катафалк.

Понимание тошнотой подступило к горлу Шарларры. Она заставила себя сфокусировать взгляд на лице человека и прочла на нем подтверждение своих страхов. Зубы его щерились в плотоядной ухмылке, глаза горели жутким голодным блеском.

Мужчина грубо поднял эльфийку и швырнул ее в гроб. От внезапного удара в легкие ее вошло немножко воздуха, и тиски, сжавшие ее горло, чуть ослабели. Теперь она могла дышать. Могла жить — по крайней мере, еще немного.

Шарларра не стала дышать. Вместо этого гордая эльфийка закрыла глаза и приказала себе умереть.

Чадрик выбрался из гроба, по-прежнему полностью одетый и белый как мел. Он Торопливо перевалился через край и упал на пол. Мысль поиметь эльфийскую девку прямо в ее гробу ему понравилась.

Реальность, в которой он оказался в одном ящике с трупом, — нет.

Его напарник хрипло расхохотался и хлопнул его по спине. Чадрик сбросил руку.

— Мы по-прежнему направляемся в Город Мертвых, — прорычал он. — За этими стенами будет маловато поводов для веселья.

Второй сразу же умолк. Город Мертвых, значительный кусок территории Глубоководья, окруженный стенами, заставами и магией, был городским кладбищем с незапамятных времен. Множество богатых и древних могил находилось за этими стенами — стенами, специально заговоренными, чтобы уберечь могилы от всех, кто хотел бы разграбить их. И эти же стены не давали не обретшим покоя мертвецам выйти наружу.

Катафалк замедлил скорость, кони перешли на шаг, и скрип железных ворот возвестил, что они прибыли в Город Мертвых. Двое мужчин спрыгнули на землю и предъявили сторожу поддельные бумага, в которых стояло имя мертвой эльфийки и место, отведенное для ее могилы.

Тот изучил документы, окинул мужчин странным, почти жалостливым взглядом и махнул им: «Проезжайте!»

— Поторопитесь, — предупредил он. — У вас не так уж много времени до полной темноты.

Все трое знали, что это значит. С наступлением ночи железные ворота закрывались, и их было не открыть до самого рассвета. Возчик подхлестнул лошадей, и повозка, покачиваясь, тронулась.

Они громыхали по узкой извилистой дороге мимо массивных надгробий и деревьев, поросших мхом. Миновали поле гончаров, на котором находили последнее пристанище нищие и безымянные, и остановились наконец возле нескольких странных искривленных деревьев.

Дальше катафалку было не проехать, и двое убийц вытащили гроб и взвалили его на плечи, продолжив путь пешком. Хотя сумерки еще не наступили, тени здесь казались более глубокими, а ночь — пугающе близкой.

Они остановились перед небольшим холмиком, поросшим травой, и особым образом постучали в древнюю дверь. Она отворилась сама собой. Приглушенное фосфорическое свечение словно пригласило их войти.

Мужчины обменялись взглядами, пожали плечами и принялись спускаться по стертым каменным ступеням, которые вели к круто уходящему вниз проходу.

В конце туннеля находился округлый склеп. На стенах рос светящийся лишайник, и в его неярком свете были видны ряды вырубленных в камне углублений, похожих на полки. Они затолкали гроб на первое же свободное место и окинули взглядом несколько дверей, выходивших из помещения.

— Которая? — громко поинтересовался Чадрик.

Напарник пожал плечами и уселся на низкое каменное надгробие.

— Понятия не имею. Змеиный человек сказал, что покупатель сам придет. Ломай камень вызова и давай заканчивать с этим.

Чадрик достал из сумки маленький, завернутый в тряпицу сверток. В нем лежал лазурно-голубой камень. Это была дорогая вещь, но никогда он не задумывался, оставить ее себе или продать. Работая на Змеиного, можно делать деньги, но всякий, кто пытался вести с лунным эльфом нечестную игру, погибал загадочной и страшной смертью.

Он бросил камень об пол усыпальницы, и тот разлетелся сверкающими вспышками света. Они поднялись кверху, будто рой крохотных голубых пчел, и исчезли в трещине стены.

Чадрик нервно взглянул на каменный потолок, думая о надвигающейся ночи.

— Надеюсь, что они там поторопятся.

Его напарник вытащил маленький ножик и принялся выковыривать грязь из-под ногтей.

— На худой конец, заночуем здесь. Я не собираюсь бродить по Городу, имей в виду, но что худого может случиться с нами тут?

— А Диентер?

Второй головорез грубо рассмеялся.

— Думаешь, этот развозчик трупов станет рисковать своей шкурой ради нас? Он, похоже, давно удрал вместе со своей повозкой. Так что присаживайся.

Выбора все равно не было, и Чадрик последовал совету и уселся на древний мраморный саркофаг.

Лишайники вдруг перестали светиться, и склеп погрузился в полный мрак. Двое мужчин вскочили на ноги и схватились за оружие.

— Уберите, — предложил звучный мужской голос — слишком низкий для хафлинга, слишком певучий для гнома, слишком мелодичный для человека. — Дроу прекрасно видят в темноте, вы же не видите вообще ничего. Вы не сможете причинить вреда никому, кроме себя.

Дроу.

Невидимая рука ужаса сдавила горло Чадрика. Его напарник захныкал. Лишайник вновь начал светиться, сначала слабо, потом все ярче, мучительно медленно разгоняя тени, словно давая темным эльфам время сполна насладиться страхом людей.

Наконец люди смогли увидеть свою судьбу. Дроу было четверо, все мужчины. Двое держались позади, по их позам было ясно, что это подчиненные, стоящие на страже. Что же до двоих оставшихся, Чадрик не был уверен, кто из них вожак.

На одном была кожаная куртка воина, и прекрасного оружия у него было столько, сколько Чадрик не имел и в мечтах. Белые волосы дроу были коротко острижены, наверно, чтобы враги не смогли ухватиться за них, а на одной щеке был вытатуирован дракон.

На другом эльфе были хорошие одежды и драгоценности, его длинные волосы были старательно заплетены в множество косичек. Крупный красный камень красовался у него во лбу, словно третий глаз. Он рассматривал людей с улыбкой, значения которой перепуганные головорезы не понимали.

Воин заговорил первым:

— Вы сообщили, что нашли рубин.

Чадрик торопливо протянул ему ожерелье:

— Вот оно. Платить не надо; со мной рассчитается тот, кто меня нанял. — Слова беспорядочно теснили друг друга, спеша вырваться наружу.

Никто из дроу не ответил. Чадрик напряг скованные ужасом мозги, ища, что бы еще сказать. Вспомнив рассказы о ненависти дроу к наземным эльфам, он изобразил усмешку и солгал:

— Смерть эльфийской девки для меня уже достаточная награда.

Взгляды темных эльфов не стали дружелюбнее.

— Мы уже получили рубин, — сказал франт, указывая на камень в своем лбу. — И могу вас заверить, что одного нам вполне достаточно. Не самая умная мысль — пытаться одурачить дроу из «Сокровищницы Дракона».

— Мы не знали! Клянусь, — пробормотал Чадрик. — Мы поймали эльфийскую женщину, как велел тот человек, забрали ожерелье, что было на ней. Вышла ошибка, это ясно, но мы честно раздобыли ожерелье. Мы лишились монет, заплаченных возчику, что привез нас сюда, и писцам, сделавшим похоронные бумаги. Но я не в претензии! Возьмите эти камни за доставленное беспокойство, и мы в расчете.

Воин выслушал его молча. Когда голос Чадрика наконец затих, он кинул взгляд на внимательно слушающих охранников.

— Убить их.

— Подожди, — мягко сказал второй. — Во многих лучших историях действие развивается по кругу. Герои или жертвы приходят к тому, с чего начали. Справедливость не всегда плоха, если она следует достаточно запутанными тропами.

— Ты хочешь… — переспросил татуированный дроу.

— Вы идите. Я скоро догоню.

Роскошно одетый дроу обернулся к своим жертвам, и огонек в его глазах был до ужаса знакомым. Воин нахмурился, но спорить не стал. Он дернул головой в сторону одной из дверей, показывая, что солдаты должны идти за ним. Дверь захлопнулась за тремя темными эльфами. Чадрик почему-то знал, что больше она не откроется, и все остальные тоже.

У Чадрика было немного моральных принципов и вовсе не было иллюзий. До этого самого момента он был уверен, что ничто не сможет напугать его.

Он вспомнил эльфийскую женщину и позавидовал ее способности умереть по собственному желанию.

Шакти Ханцрин вынырнула из низкого прохода, ведущего в маленькую пещеру на окраине Мензоберранзана. Силы, обещанные ей Архимагом, выстроились и ждали ее появления в жутком молчании.

Она испуганно оглядела свое новое воинство. Это были не торговцы, как она ожидала, а неумершие дроу.

Все женщины.

Почему-то это показалось Шакти подчеркнуто оскорбительным. Мало того, у всех зомби были бритые головы. Их жизни окончились, имена позабылись, даже их роскошные волосы отняли у них — и, низведенные до такого состояния, они были ничем не лучше мужчин.

По крайней мере, все они казались сильными, и снаряжение у них, безусловно, было отличное: одинаковые черные куртки из кожи рофов, прочные башмаки, отнюдь не пустые пояса для оружия. Темно-красные кушаки на некоторых указывали на командиров. У каждой из этих командирш было копье, вооружение зомби составляли мечи, простые, но добротные, а у командирш еще и копья. На поясе у каждой висели маленький арбалет и колчан с отравленными стрелами.

Шакти пошла вдоль строя, прижимая к носу надушенный платок. Один из агентов Громфа заметил это.

— В этом нет необходимости, — живо заверил он. — Этих зомби бальзамировали особенно тщательно, и в туннелях Подземья они могут храниться практически вечно. Как можно реже выпускайте их из-под земли, иначе действие заклинаний начнет ослабевать.

Она не стала спорить. Подумав, жрица пришла к выводу, что эти воины идеально подходят для ее целей. Они будут маршировать без остановок, не зная устали. И не нужно будет беспокоиться о запасах продовольствия или терять время на охоту или грабежи. И, кроме того, она совершенно не против обходиться без мужского общества.

— Я должна буду вернуть их?

Молодой маг насмешливо усмехнулся.

— Тратить магические средства на то, чтобы уложить обыкновенных зомби обратно на покой? Используйте их до конца как угодно. Вот командные коды. При жизни они были хорошо вышколены — у вас не будет проблем.

Он подал ей маленькую книжечку в переплете из кожи ящера. В ней был набор простых команд, большинство из которых были достаточно общими, чтобы пригодиться в различных ситуациях. Шакти пролистала книжку и нашла нужную команду. Она повернулась к ближайшей зомби в красном кушаке и приказала перестроиться в походный порядок. Зомби несколько раз ударила в каменный пол древком копья. Отряд неумерших проворно развернулся и выстроился лицом к восточному туннелю. Остальные командиры повторили жест, и все воинство выполнило приказ так слаженно, как никогда не сумели бы живые дроу.

Шакти взобралась на крупного верхового ящера. Она расправила плечи и тронула поводья, направляя животное в туннель, уходящий на восток, к земле, именуемой Рашемен.

Действие заклинания, сотворенного Шарларрой над самою собой, рассеивалось постепенно. Медленный шелест ее сердца убыстрился, окреп, и противоестественный холод начал покидать ее плоть и кровь. Сознание вернулось раньше, и она еще долго лежала в гробу, дожидаясь, когда к онемевшим членам вернется гибкость.

Снаружи деревянного ящика не доносилось ни звука. Вообще ничего. Никогда еще Шарларра не слышала такой абсолютной тишины. Полный мрак и безмолвие не способствовали твердости духа. Утешал лишь запах: пахло в основном плесенью, но и сырой землей — обычная атмосфера подземелий.

Когда эльфийка смогла двигаться, она уперлась руками в деревянную крышку и надавила, помогая себе коленями. К счастью, дешевый гроб был сколочен из тонких легких досок, и она сумела приподнять крышку.

Чуть-чуть.

Шарларру охватила паника. Она начала толкать крышку в одну сторону, и вскоре та уткнулась в камень. Но, наконец, удалось немножко расширить щель. Эльфийка с трудом просунула в нее ногу и уперлась в стену, стараясь вытолкнуть гроб как можно дальше. Передний конец сдвинуть было сложнее, но, в конце концов, она изловчилась осторожно отодвинуть ящик от стены. Тогда эльфийка передвинула крышку на другой край, чтобы щель получилась как можно шире.

К счастью, этого оказалось достаточно. Повезло еще и в том, что гроб стоял ногами вперед. Она перевернулась на живот и выползла в круглый, слабо освещенный склеп.

Ее похитители были мертвы. Шарларра взглянула на тела и порадовалась, что спала, когда здесь вершилось правосудие.

Догадаться, что здесь произошло, было несложно. Разбойников наняли добыть ожерелье. Они явно не знали, что татуированный воин уже нашел рубин. Когда эти двое попытались получить деньги, их обвинили в мошенничестве.

Явная ошибка, без сомнения, но Шарларра не собиралась лить слезы по своим знакомцам.

Из склепа вела единственная открытая дверь. Эльфийка пробежала по резко поднимающемуся вверх проходу до другой двери, тяжелой, деревянной. Шарларра навалилась на нее всей тяжестью. Дверь беззвучно распахнулась, и девушка шагнула в звездную ночь.

Вход в склеп стерегли странные кривые деревья. Шарларра никогда раньше таких не видела. В лунном свете их листья, наверно, казались голубыми, с приходом же осени они стали густо-фиолетовыми. Говорят, голубые деревья — обычное дело в Эвермете, но что они делают здесь?

Она провела пальцами по полустертой надписи, вырезанной на двери. Знаки были эльфийские, но читать на этом языке она не умела. Девушка смогла разобрать только два слова: «герой» и «Эвермет». Она криво усмехнулась уголком губ. Воистину, нельзя было бы придумать другие слова, менее применимые к ее жизни.

И все же ее пальцы задержались на выбитом на камне рисунке, сопровождающем слова, — изображение фаз луны, полная луна в обрамлении обращенных наружу полумесяцев.

Позади раздалось тихое ржание. Шарларра стремительно обернулась и прижалась к деревянной двери.

Перед ней стоял высокий белый конь, прекрасное создание с пышной гривой и хвостом, почти касающимся земли, с умным и странно выразительным выражением морды. Конь задумчиво разглядывал ее серебристо-голубыми, блестящими, будто ожившие лунные камни, глазами в обрамлении длинных ресниц.

Эти глаза были самым материальным в коне. Все остальное было туманным, полупрозрачным, сквозь него просвечивали стоящие позади деревья.

— Призрачный конь, — прошептала Шарларра.

И все же в поведении призрака не было ничего угрожающего. Во всяком случае, он, казалось, рад был видеть ее. Привидение грациозно подошло на несколько шагов поближе и мотнуло головой, и это было подозрительно похоже на приглашение.

Любопытство начало вытеснять страх. Шарларра оттолкнулась от двери и заставила ватные от страха ноги сделать шаг вперед. Она робко положила ладонь на конскую шею. К ее бесконечному облегчению, ладонь не провалилась сквозь полупрозрачную плоть. Она погладила призрачного коня. Его шкура была шелковистой и прохладной на ощупь.

Существо тихонько заржало, и это прозвучало в точности как довольный вздох. Оно ткнулось носом в плечо Шарларры и переступило, подставляя левый бок.

— Ты хочешь, чтобы я села на тебя, — недоверчиво произнесла эльфийка.

Взгляд, которым ответил ей конь, ясно выражал его мнение о тех, кто спрашивает очевидные вещи.

Шарларра вытянула руки перед собой, так и этак рассматривая их. Да, они были из обычной, вполне прочной плоти. Ее заклинание сна, похожего на смерть, благополучно рассеялось. Конь ответил ей, а не такому же, как он, призраку.

Некоторое время она стояла, уставившись на него. Любопытство победило осторожность, и она вскочила на его широкую спину. Призрачный конь мгновенно поднялся в воздух.

После первого мига изумления Шарларра поняла, что на самом деле они не покидали земли. Просто ход коня был столь стремительным и бесшумным, что создавалось ощущение полета. Эльфийка легонько расслабила одно колено, и призрачный конь немедленно повернул в эту сторону.

Невероятный план начал складываться в голове Шарларры.

— А прыгать ты можешь? — спросила она коня.

Вместо ответа тот перелетел через поросшую мхом статую, изображающую трех давно погибших солдат. Шарларра усмехнулась и направила своего скакуна к восточной стене.

Позади эхом раздался глухой замогильный крик. Она взглянула через плечо. Глаза ее расширились в панике: из-под статуи поднимались трое призрачных солдат. Они вскинули мечи, выглядевшие, на ее взгляд, чересчур острыми и твердыми, и бегом припустили за ней.

Шарларра погоняла коня, пригнувшись к самой его шее. Они петляли между надгробиями и памятниками, уворачиваясь от жадных мертвенно-бледных рук, тянущихся к ним из-под земли. Вскоре перед ними выросла восточная стена. Она еще пришпорила коня, молясь, чтобы призрачный скакун сумел взять восьмифутовый каменный барьер. Он-то, может, и пройдет сквозь стену невредимым, а вот она останется висеть, точно жаба, расплющенная колесами торгового каравана.

Открытая могила разверзлась перед ними. Шарларра взвизгнула, конь присел перед прыжком и взлетел.

Время остановилось, и от одного удара сердца до другого проходила, казалось, долгая северная зима. Потом передние ноги коня беззвучно коснулись земли, и они полетели по лугам, окружающим Глубоководье.

Радостное ржание вырвалось из груди призрачного коня и заплясало на порывистом ветру.

— Я Шарларра, — отозвалась она. — Но ты, я думаю, не можешь сказать, как тебя зовут.

Конь чуть замедлил бег и понурил голову. Эльфийку укололо острое чувство вины. Говорили же, что многие призраки не понимают, что они умерли. Кое-кто из этих потерявшихся душ помнил кусочки из своей жизни, но в остальном они все равно были беспомощны. Верным способом огорчить такого призрака было задавать вопросы насчет него самого, на которые он не мог ответить.

— Лунный Камень, — решила она. — Твое имя Лунный Камень.

Ее скакун тряхнул головой, явно в знак согласия, потом заржал снова, громче и настойчивее.

— Куда мы направляемся? — перевела она и снова получила положительный ответ.

Шарларра не загадывала так далеко вперед, но решение нашлось быстро. Что может быть лучше, чем приключение, поразившее ее воображение с того самого дня, когда она украла драгоценности Лириэль Бэнр?

— Тебе понравится в Рашемене, — сказала она призрачному коню. — Я слыхала, они там обожают духов.

Глава 13 ВОЗВРАЩЕНИЕ КОЛДУНЬИ

Уже давно рассвело, когда плоское дно Лодки Колдуний заскрежетало по гальке на берегу Рашемена. Двое путников выбрались из лодки и смотрели через долину на мрачную башню. Лириэль проворно направилась было к ней.

Фиодор поймал ее за руку.

— Прежде чем нам идти дальше, ты должна узнать кое-что об этой земле.

— Ты рассказывал мне о ней с момента нашей встречи, — напомнила девушка.

— Это капля в море. У каждого места здесь свои сказания и легенды. Эта долина между берегом и башней зовется Долина Белой Русалки. Мы еще называем ее безмолвной долиной. Это значит, что в ней есть места, где не действует никакая магия, кроме той, что живет в самой земле. Колдуньи могут пользоваться ею, но больше никто.

Брови дроу приподнялись.

— Умно. В городах Подземья мы делаем почти то же самое. Вроде магического рва с водой, окружающего замок.

— Да, идея похожая. — Он пристально разглядывал долину. — Надо разбить лагерь.

Они обосновались в небольшой излучине реки и разожгли два костра. Лириэль взяла мех, протянутый Фиодором, и скривилась, попробовав несвежую, затхлую воду.

— Река здесь быстрая и чистая. Наверняка из нее можно пить.

— Завтра, — твердо ответил он. — Сегодня вечером мы должны держаться подальше от берега. Пообещай мне это.

Дроу рассердилась.

— Я умею плавать.

— Если тебе встретится русалка, ты научишься тонуть, — парировал он. — В реке живут духи воды. Говорят, это души утонувших девушек, может, так оно и есть. Иногда они нападают осторожно, но бывает и так, что цепляются за живых, словно вспомнив свой последний страх, и утаскивают их за собой под воду.

— И ты в любом случае покойник, — заключила Лириэль и посмотрела на темнеющую воду с уважением.

— Еще было бы хорошо не выходить из круга света от костра, — добавил он.

Дроу коротко кивнула.

— Я покараулю первой. Благодаря эльфийке я выспалась на десять дней вперед.

— Благодаря эльфийке ты жива, — заметил он.

Лириэль задумалась.

— Зачем ей было утруждаться?

— Честь? Порядочность?

— Непохоже, ~ заявила дроу. — Я вполне допускаю, что она и честная, и порядочная, но у нее должна была быть причина сделать то, что она сделала. Причина есть всегда.

В животе Лириэль заурчало. Она была голодна, словно не ела добрых десять дней, хотя на самом деле — всего два.

— Пошли на охоту. — Она поднялась и вытащила из-за пояса пару метательных ножей.

Они успели сделать по лесу всего несколько шагов, как Лириэль заметила кролика, выскочившего из-под корней огромного поваленного дерева. Зверек был далековато для точного броска, но, похоже, не спешил убегать от норы. Дроу занесла руку с ножом и начала красться вперед.

И снова Фиодор схватил ее за руку и жестом велел подождать. Он откупорил флягу с джуилдом и сделал большой глоток.

Глаза Лириэль от изумления округлились.

— Вызывать боевую ярость ради кролика? А как охотятся на рашемаарских белок — с демонами?

— Проверь этого кролика на скрытую магию, — посоветовал он и принялся произносить молитву, призывающую ярость берсерка.

Она быстро произнесла заклинание, проявляющее тайную магию. Мягкое свечение разлилось вокруг кролика. Он поводил головой, подергивал, длинными ушами, пытаясь определить источник шума. Зверек запрыгал прямо к ним, с каждым скачком увеличиваясь в размерах. За несколько мгновений он изменился совершенно.

Огромная ужасная тварь враскачку приближалась к ним самым странным аллюром, какой Лириэль доводилось видеть; У существа было две ноги, но сильные руки его свисали до земли, и оно пользовалось ими, отталкиваясь в странном подобии галопа. Монстр был покрыт тусклой серой шерстью, мордой напоминая орка — с таким же вздернутым носом и торчащими наружу большими нижними клыками. Самыми необычными были большущие черные глаза — но не два, а целое множество, они опоясывали всю голову существа, словно гигантские четки из обсидиана.

Фиодор поднял дубинку и кинулся навстречу существу. Он нырнул, уходя от свирепого замаха, и, сделав выпад, ткнул своим оружием снизу вверх, точно мечом.

Дубинка из топляка врезалась в морду чудовища. Оно выругалось по-человечески, выплюнуло несколько острых пожелтелых зубов и снова замахнулось. На этот раз Фиодор закрылся дубинкой. Кость ударилась о дерево с сухим треском, эхом раскатившимся по воздуху. Лириэль вздрогнула, она была уверена, что оружие берсерка разлетелось на куски.

Существо запрыгало прочь, одна из его рук беспомощно висела. Опасность исчезла, а с ней и ярость берсерка. Фиодор снова стал самим собой и зашатался.

Лириэль кинулась к нему, взяла дубинку из вялой руки и заставила опуститься на траву. Он принял протянутый ею мех и начал жадно пить затхлую воду.

— Как ты узнал? — удивленно спросила она. Он утер рот тыльной стороной ладони и показал на упавшее дерево.

— Видишь, под вывернутыми корнями образовалась пещера? Она слишком большая для целого выводка кроликов. В таких местах селятся утраки.

— Значит, это меняющий облик. Но заклинание должно было показать его истинный вид.

— Не для утраки. Обычные заклинания, обращенные к ним, не показывают ничего, кроме присутствия магии.

Лириэль подтянула колени к груди и обхватила их руками.

— Что ж, понятно, что для охоты ты не в форме. Грибы здесь собирать не опасно?

— Если знаешь, какие. В здешних лесах полно смертельно опасных грибов. Некоторые не убьют тебя, но навеют странные и ужасные сны. Лучше сегодня посидим на сухом пайке. — Он достал из мешка полоски сушеного мяса, обвалянного в чем-то похожем на ягоды и травы.

Дроу взяла одну и осторожно откусила кусочек. Оказалось на удивление вкусно.

— Откуда это взялось?

— Их дала Торн, но в мы Рашемене делаем почти такие же. Пошли обратно в лагерь.

Она поднялась и подала ему руку. Он принял помощь без слов — еще одна манера, которой Лириэль все еще удивлялась. На ее родине никто не осмелился бы выказать слабость любого рода. Предложить помочь было оскорблением, это вело к кровавой вражде. А здесь, между друзьями, предложить или принять помощь было обычным, даже ожидаемым делом.

Поскольку следом за пусть недолгой боевой яростью наступала ужасная слабость, они даже не стали обсуждать, кому дежурить первому. Лириэль села рядом со спящим другом, глядя, как крадется по небу луна, и подбрасывая ветки в два костра, между которыми расположился их лагерь. Убедившись, что Фиодор начал посапывать, она бесшумно поднялась и скользнула во тьму.

Лириэль казалось, что Фиодор порой забывает о различии между ними. Свет костра не был ей помощником, скорее наоборот. Если где-то таится близкая опасность, она предпочла бы наблюдать за ней из глубокой холодной темноты.

Дроу принялась обходить долину по все расширяющемуся кругу, избегая леса и держась открытых мест. Кругом, казалось, не было никого, кроме звенящих в траве насекомых и небольшого табуна крепких косматых диких лошадей. Она с интересом отметила, что они встали в кружок, в центре Которого спал молодняк. Все взрослые лошади были на ногах, одна явно была часовым, все остальные спали стоя. Головы их свесились почти до самой травы, но большие бархатные уши даже во сне двигались, ловя малейший звук. Дроу, разумеется, звуков не производила и позаботилась держаться с подветренной стороны от лошади-стража.

Лириэль двигалась осторожно, используя тени и скользя среди скальных выходов и небольших зарослей кустарника. Завернув за уже знакомое нагромождение валунов, она оказалась лицом к лицу с маленькой избушкой, крытой соломой.

Прежде ее тут не было.

Дроу мгновенно застыла, напомнив себе, что ее магия в этом месте бесполезна и что бесшумность и неподвижность будут ей лучшей защитой. Потом она медленно попятилась обратно, в тень валунов.

Домишко был тихим, темным и холодным. Ни звука не доносилось из открытых окошек, не курился дымок из маленькой каменной трубы. И все же Лириэль не могла отделаться от ощущения присутствия кого-то живого.

Тут до нее дошло, что сама избушка будто дышит. Она едва уловимо размеренно покачивалась взад и вперед, и это наводило на мысли о мирном глубоком сне. Любопытство взяло верх над осторожностью, и дроу кинула в домик маленьким камешком.

Тот мгновенно подскочил, и Лириэль раскрыла рот, увидев пару огромных птичьих лап. Чешуйчатые конечности размером каждая с молодое дерево согнулись, поджались здоровенные когтистые птичьи пальцы, и перепуганная избушка развернулась и умчалась в ночь. Это, в свою очередь, всполошило лошадей. Ночь напалнилась тревожным ржанием и быстро удаляющимся топотом копыт.

Лириэль припустила обратно к лагерю, понимая, что эти звуки, пусть даже слабые и отдаленные, наверняка разбудят спящего воина. И точно, она увидела Фиодора, идущего искать ее с импровизированным факелом в руке.

Ее острые глаза заметили ловушку, которой он, заключенный в круг света, разглядеть не мог. Ворох осенних листьев чуть сдвинуло ветром, и в слабом свете луны блеснули зубы страшного стального капкана.

Она схватила камень размером с кулак и запустила в него. Камень ударился в капкан, и тот подлетел в воздух, точно рыбка пуримо. Воин отпрянул, и его быстрый взгляд проследил траекторию полета камня до места, где стояла Лириэль.

— Не двигайся, — предостерег он, — Тут могут быть и другие.

— Когда я последний раз проходила здесь, их не было. Его только что установили. Я думаю, это не те ловушки, которых нам стоит бояться.

Фиодор вытащил меч из ножен и пошел к ней, проверяя клинком землю перед собой. Еще один капкан, поменьше, захлопнулся с металлическим лязгом.

Рашеми поднял меч и показал ей стальные челюсти, сомкнувшиеся на лезвии.

— Отлично, все равно это неправильные ловушки, — проворчала Лириэль.

Дальше он добрался до нее без происшествий. Вместе они пошли обратно к лагерю. К ее недоумению, Фиодор продолжал проверять дорогу, похлопывая мечом по траве перед ними. Внезапно кончик меча глубоко провалился в узкую щель. Фиодор выдернул меч и отодвинул Лириэль себе за спину.

Квадратный кусок дерна откинулся, словно крышка люка, и из потайного укрытия прыснули несколько небольших существ. Они были немножко похожи на гоблинов, только меньше и с бурой кожей. Все они не доставали Лириэль и до талии, и все были в рваных штанах, из которых торчали длинные, отвратительные крысиные хвосты.

Они были похожи на рабов-кобольдов, выполнявших самые грязные хозяйственные работы в Мензоберранзане, но в отличие от кобольдов, известных Лириэль, и от крыс, которых напоминали, эти существа не стали нападать всем скопом. Они окружили своих более крупных жертв, отрезая им пути к отступлению, но и только. Их круглые глаза вспыхивали красными огоньками, отражая лунный свет.

— Капканы и засадные ямы, — тихо сказала она. — Что еще вытворяют эти создания?

— Ничего. — Фиодор был явно озадачен. — Они порой бывают вредными, но никогда не причиняют серьезного ущерба. Я время от времени видел их мельком, но они пугливы, как лани.

— Сейчас они ведут себя совсем не пугливо, — заметила она, — и их много. Сейчас бы в самый раз подошло заклинание роя!

— Убивать их — к несчастью.

— Будем надеяться, что они думают так же насчет нас, — съязвила дроу, глядя на их ожидающих чего-то стражей.

Воздух наполнился громким скрипом, похожим на звук, который во время бури издают трущиеся друг о друга ветви деревьев или же деревянные корпуса двух кораблей, столкнувшихся бортами.

Внезапно существа разразились невнятными воплями. Размахивая небольшими темными ножами, они кинулись в атаку.

Фиодор отшвырнул в сторону двоих самых проворных плоской поверхностью меча. Они взлетели в воздух и, вращаясь, отлетели прочь. Воин резко развернулся навстречу следующим, осторожно пользуясь мечом как дубинкой, чтобы отражать натиск существ, но не убивать их.

Дроу на этот счет не колебалась. Она выхватила меч и проткнула им первое же визжащее крысоподобное существо, добежавшее до нее. Рывком высвободив меч, она обратным ударом рубанула второго, а еще один стрелой кинулся назад, испуганно голося.

Дроу наклонилась и подобрала ножи всех троих. К ее изумлению, они казались вырубленными из камня, но были с острыми кромками и хорошо сбалансированы. Лириэль подкинула все три ножа в воздух, поймала и метнула один за другим в трех нападающих кобольдов.

Звуки боя перекрыл пронзительный скрип. Лириэль оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть большой обломок ветки, летящий в ее сторону. Ее быстрый взгляд заметил и привязанные к нему веревки, и огромное дерево, за которое они крепились.

Дерево, которого минуту назад здесь просто не было.

На ветвях его стояли несколько кобольдов, их силуэты вырисовывались на фоне ночного неба. Они приплясывали и улюлюкали, радуясь, что устроили такую удачную каверзу.

Дроу кинулась на землю, и привязанный сук пролетел над ней. На нее, распростертую на земле, тут же вскочили несколько существ. Почти сразу двое-трое полетели кубарем, вопя от неожиданности и боли. Их сбило летящее обратно, на манер маятника, полено.

Они не слишком-то умны, отметила Лириэль. Не настолько, чтобы продумать весь план нападения.

Она брыкалась и дергалась, пытаясь сбросить с себя оставшихся кобольдов. Фиодор пробился к ней и начал отдирать от нее маленьких тварей.

Наконец он помог ей подняться на ноги. Дроу отбросила с лица прядь растрепавшихся волос и осмотрелась. Несколько кобольдов валялись вокруг, мертвые или оглушенные, но большинство перестроились и взяли их с Фиодором в кольцо. Круг этот начал двигаться, словно исполняя хорошо отрепетированный танец, вынуждая друзей отступать, чтобы их не могли достать маленькие острые ножи.

— Они гонят нас, как стадо, — не веря себе, понял Фиодор.

— На кого-то, кто спланировал все это, — добавила дроу.

В ответ он лишь мрачно кивнул.

— Они никогда не собираются в такие стаи, никогда не нападают.

— Значит, давай заставим их хозяина показаться.

Фиодор быстро улыбнулся и кивнул. Они дружно взмахнули мечами и ринулись на прорыв.

Кобольды всполошились. Ошарашенные внезапной атакой, они бросились врассыпную, испуганно вереща. Друзья вырвались из окружения и побежали.

Пронзительный вопль взвился в ночи. Лириэль глянула через плечо, и глаза ее расширились от изумления.

Тараторя в ужасе, кобольды посыпались с дерева. Привязанный обломок все еще свисал с верхних ветвей, которые сейчас ходили ходуном, будто от сильного ветра. Какая-то призрачная фигура пыталась выбраться на свободу, женщина, похожая очертаниями на дерево и едва ли не такая же огромная, как оно.

Создание сорвало с дерева маленький твердый плод и швырнуло им в убегающую пару. Кобольды перестроились и всем скопом припустили за ними следом.

Фиодор схватил Лириэль за руку и потащил за собой.

— Дурманящее привидение, — выдохнул он. — Очень опасное. Мне бы надо было вспомнить предания и проверить, нет ли на опушке таких деревьев.

— Куда мы?

Он указал мечом на каменную башню.

— Когда мы доберемся туда, я буду говоритьзанас обоих.

Как оказалось, говорить не пришлось никому. Распахнулась тяжелая деревянная дверь, вспыхнули факелы на стенах. Они вбежали в башню и навалились на дверь, в которую с необычайным рвением ломились кобольды. Наконец друзьям удалось захлопнуть ее и задвинуть железный засов. Еще мгновение по дереву барабанили маленькие кулачки и каменные ножи, потом внезапно наступила тишина.

Прежде чем Фиодор успел перевести дух, раздавшийся сверху громкий треск предупредил о новой опасности. Рашеми схватил Лириэль за руку, отбросил в сторону и отпрыгнул сам. Тяжелый железный канделябр с грохотом обрушился на камни.

Зал заволокло густыми клубами пыли. И так же внезапно они исчезли. Фиодор сплюнул набившийся в рот песок и взглянул на ухмыляющуюся подругу. Она кивнула на сферу чистого воздуха вокруг них.

— Моя магия снова действует.

— Моя, дроу, тоже, — объявил суровый женский голос.

Занимался рассвет, когда Шарларра доскакала до постоялого двора за пределами Долины Теней. Над трубой уже поднимался дымок, и паренек запрягал в деревянную повозку пару гнедых лошадей. Он увидел скакуна Шарларры и разинул рот.

Она сползла с коня, промерзшая до мозга костей и с ломотой в окостеневших членах.

— Могу я рассчитывать на горячий завтрак и еще более горячую ванну? Моя задница превратилась в кусок льда.

Он с трудом сглотнул и не сразу сумел выдавить из себя звук:

— А ты…

— Живая? Да, безусловно. Даже лучше того, я еще и при деньгах. — Она позвенела кошельком, в котором лежали монеты, полученные от гнома-ювелира в обмен на добытое ею во время чаепития.

Девушка шепнула Лунному Камню на ухо пару слов. Призрачный конь кивнул и потрусил к лесу. Краски начали возвращаться на лицо мальчишки, и он поманил эльфийку за собой.

Вскоре Шарларра уже сидела перед очагом, завернутая в толстое шерстяное одеяло и с кружкой горячего сидра со специями в руке. На вертеле жарилась оленья ляжка. Хозяйка постоялого двора, маленькая круглая женщина со щеками, как наливные яблочки, отрезала изрядный кусок мяса и поставила тарелку перед гостьей, по-матерински неодобрительно цокая языком.

— Скакать верхом всю ночь, да одной! Да еще такой хорошенькой девочке! Надо быть осторожнее. Это и опасно, и неприлично.

— Призрачный конь лишает непрошеных почитателей смелости, — ответила эльфийка.

Женщина поразмыслила.

— Да уж. Странная у тебя компания.

Быстрая улыбка Тронула лицо девушки. Интересно, что сказала бы ее хозяйка, узнай она, что Шарларра спешит на встречу с магом-дроу!

Двумя часами позже, хорошенько поев и с блаженством отмокнув в огромной бочке для стирки белья, Шарларра отправилась искать своего скакуна. Лунный Камень ждал ее там, где она сказала: в небольшой березовой рощице, серебрившейся на фоне строгих сосен. Одно из деревьев вдруг повалилось — или так ей показалось в момент первого удивления.

Призрачная женщина возникла вдруг среди деревев и протянула тонкую руку к скакуну Шарларры. Ужас пронизал эльфийку, ужас не от встречи с привидением, а от мысли, что у нее могут увести коня. Она обрела голос и издала гневный вопль. Две призрачные головы повернулись в ее сторону. Женщина была почему-то знакома ей, хотя Шарларра и не могла вспомнить оп да. Потом она исчезла. Лунный Камень — нет.

Эльфийка кинулась к коню и обхватила руками холодную белую шею.

— Ты остался, — ликовала она. — Ты остался!

Лунный Камень отодвинулся и с досадой посмотрел на нее. Он подтолкнул ее мордой, приглашая садиться. Шарларра вскочила на коня, и они быстрой рысью направились в сторону Рашемена.

Если повезет, они будут уже в нескольких милях от Долины Теней, прежде чем кто-нибудь обнаружит пропажу оленьей ляжки.

Лириэль вглядывалась в клубы пыли. Фигура, одетая в черное, проступила из тумана, лицо ее было укрыто под искусно сделанной черной же маской. Женщина подняла руку, и из стен потянулись какие то лианы и принялись оплетать Лириэль.

Дроу отрывисто прошипела что-то, и лианы увяли и попадали на пол. Она выхватила из-за пояса метательного «краба» и швырнула в Колдунью.

Фиодор вскрикнул, протестуя и предостерегая. Колдунья одним жестом обратила летящее к ней оружие в пыль.

Но пылинки не остались лежать в бездействии. Они зашевелились, начали расти, и каждая приподнялась на восьми длинных ногах и устремилась к хранительнице башни.

«Крабы» облепили женщину, забираясь под платье и в прорези маски. Она захлопала руками по лицу, выкрикивая заклинания, которые должны были уничтожить напавших на нее насекомых или хотя бы отбросить их прочь.

Но заклинания Колдуньи были бессильны против любимцев божества. «Крабий» яд начал действовать, и женщина-рашеми упала на пол, корчась в страшных судорогах. Мгновения спустя она затихла. «Крабы» посыпались прочь, уменьшаясь на ходу и исчезая в крошечных трещинках меж камней.

Лириэль застыла, как замороженная, поводя глазами в ожидании следующего хода упрямой богини темных эльфов. Минуты шли, но ничего не происходило. Она потерла ладонями лицо, как человек, пытающийся очнуться отночного кошмара, и подошла к мертвой хранительнице.

Ей вспомнились слова, сказанные Фиодором многие месяцы назад.

Кара за убийство вичларан — смерть.

Едва успев ступить на родную землю берсерка, она уже заслужила смертный приговор.

Должен быть какой-нибудь выход, какой-нибудь способ остаться рядом с Фиодором, пока он будет возвращать Летящий На Крыльях Ветра, и своими глазами увидеть землю, о которой он рассказывал ей. Но как она может это сделать, если с самого начала совершила преступление, которое не прощается? И бесполезно клясться, что смерть Колдуньи стала результатом вмешательства Ллос. Рашеми, обнаружив тело, скорее всего, убьют дроу на месте, не дожидаясь объяснений.

Взгляд ее бесцельно скользил по скорчившемуся на земле в смертельной агонии телу Колдуньи. Маска, прикрывающая лицо, съехала набок, волосы растрепались, пальцы свело судорогой — результат действия «Крабьего» яда, проникшего в кровь.

Лириэль смотрела на труп, и в глубинах ее сознания начала зарождаться идея. Она едва заметила, что Фиодор подошел к ней и что глаза его стали огромными, когда весь ужас случившегося начал доходить до него. Она на миг зажмурилась, чтобы не видеть этого. И в мгновенной тьме семя изощренного плана дроу проросло и дало всходы. Лириэль открыла глаза.

— Я могу стать ею.

— Что? — Рашеми недоуменно уставился на нее.

— Я могу изменить внешность и стать ею. Ну-ка, помоги. — Руки Лириэль уже вовсю трудились, выполняя задуманное. Она принялась торопливо снимать одежду с мертвой женщины.

Фиодор потряс головой, словно человек, отгоняющий кошмарный сон.

— Ты не можешь! — ужаснулся он. — За попытку притвориться Колдуньей полагается смерть!

— Я уже убила Колдунью, — напомнила она. — Ты как-то говорил, что за это карают смертью. Хуже уже не будет.

Фиодор тяжело, безнадежно вздохнул.

— Даже в ее одеянии ты все равно останешься дроу. Среди Колдуний нет темных эльфов.

— Теперь нет, — возразила Лириэль. — А сестра Квили?

Рашеми смотрел на нее, не понимая.

— Разве ты не помнишь, что говорила мне Квили? Ее сестра Сайлуни училась у Колдуний Рашемена.

Лицо его чуть прояснилось, когда он сообразил, о чем она говорит, Лириэль предположила, довольно логично, что раз Квили дроу, сестры ее тоже должны быть темными эльфами. Но прежде чем Фиодор успел рассеять это ее мнение — или напомнить, что Сайлуни не только опасно знаменита, но и мертва, — звуки быстрых шагов наверху башни объявили о прибытии подкрепления.

Лириэль сорвала маску с мертвой Колдуньи. Внешность той изменилась, мгновенно и разительно. Она словно стала меньше, черты лица смягчились и расплылись, и она превратилась в полную женщину средних лет.

Фиодор припомнил, что говорилось в сказках о силе этой маски. Это был рашемаарский артефакт, наводивший чары на свою обладательницу, позволяя ей менять внешность по своему усмотрению. Лириэль тоже поняла это. Она быстро надела маску, и перед Фиодором вдруг оказалась незнакомка.

Новый облик, выбранный Лириэль, напоминал Квили: высокая стройная женщина с длинными серебристыми волосами. По счастью, теперь, когда ее черное лицо было закрыто маской, а руки — перчатками от ночной прохлады, она была более или менее похожа на Сайлуни.

Руки Лириэль задвигались, творя заклинание.

В воздухе открылся маленький колеблющийся портал, он спустился вниз кусочком шелка и накрыл мертвую женщину. Тело исчезло, едва магическая ткань коснулась его, затем растаял и сам портал.

В зал вбежали три женщины в масках и темных одеждах. Они сузившимися глазами уставились на Лириэль.

— Кто вы? — спросила самая высокая из трех, очень, стройная, с пышными темно-каштановыми волосами.

— Предоставь это мне, — тихо сказал Фиодор Лириэль. Он вышел вперед и склонился в низком поклоне. — Я Фиодор из поселения Дерновия, я только что вернулся, выполнив поручение, данное мне женщиной из вашего ордена.

— Это я прекрасно знаю. — Одна из Колдуний сняла маску, под которой оказалось приятное круглое лицо. Паутинка морщинок разбегалась от углов ярких синих глаз. Она была стара.

Это ужасно поразило Лириэль. Дроу старились медленно, и мало кто доживал до преклонных лет. Те, кто был настолько могущественным, чтобы суметь выжить, обладали и достаточными возможностями продлить молодость. Но лицо этой женщины отметины прожитых лет, казалось, скорее украшали, чем портили.

— Зофия, — ахнул Фиодор. Он перевел взгляд на Лириэль, и старая Колдунья сделала то же.

— Мы знаем Фиодора, но не его друга.

Он ухватился за эти слова.

— Это в самом деле друг, мне и Рашемену.

— Вы, наверно, не забыли Сайлуни? — быстро добавила Лириэль.

Фиодор подавил стон, две Колдуньи — спутницы Зофии — озадаченно переглянулись. Они обе сняли маски, словно желая получше разглядеть незнакомку.

— Сайлуни, Колдунью из Долины Теней? — переспросила стройная женщина, явно самая молодая из трех. — Сайлуни мертва.

Лириэль взглянула на Фиодора. Он едва заметно кивнул.

— Ах, но Сайлуни ведет очень активную загробную жизнь, — бросила Зофия с сухой усмешкой.

— Это не призрак и не Колдунья, — настаивала младшая женщина.

Она развернулась к Лириэль, сжав кулаки, лицо ее побелело от гнева.

— Я требую, чтобы ты сняла маску моей матери и прошла Испытание Правды!

Глава 14 ИСПЫТАНИЕ ПРАВДЫ

Зофия подняла руку.

— Всему свое время, Ания. Сначала мы должны узнать, что случилось с Фраэни и почему на этой среброволосой женщине маска нашей сестры.

— Мы сражались с полчищем кобольдов, зачарованных дурманящим привидением, и укрылись от них в башне, — честно сказала Лириэль. — Были еще какие-то монстры, они ворвались следом за нами. Они победили Колдунью. После ее смерти я взяла маску. — Она взглянула на Анию. — Твоя мать погибла геройски, сражаясь с силами зла.

Фиодор содрогнулся, услышав эту горькую правду. Погибшая женщина считала, что она заманила в ловушку и напала на дроу и человека-предателя. Он еще на миг подумал, не так ли это на самом деле. Не приведи он Лириэль в Рашемен, тень Ллос никогда не коснулась бы этой башни.

— Где она теперь?

— Я не знаю, — ответила изменившая облик дроу. — Она исчезла. Не знаю куда.

— Она говорит искренне, — сказала Зофия. — Тело твоей матери вернется к нам, молодая эфран, и душа ее никогда нас не покинет. Что же до этой чужестранки, наверно, она та, за кого себя выдает. Кто из нас не встречался с еще более странными вещами?

Ания нахмурилась.

— Посмотрим.

— Я видел, как проходит Испытание Правды, — тихо сказал Фиодор. — Это может быть ужасно. Я не допущуэтого.

Молодая Колдунья, не веря своим ушам, взглянула на него.

— И что же ты можешь сделать, чтобы остановить меня?

— Я могу занять ее место. — Фиодор покачал головой, отметая возражения Лириэль. — Сделать это — мое право. Я принял обет оберегать могущественную и благородную вичларан, и готов поклясться в этом и на своем мече, и всей своей жизнью.

— Не нужно, — мягко ответила Зофия. — Ты слывешь честным человеком. А как дела с боевой яростью? Ты совладал с ней? И нашел ли ты Летящий На Крыльях Ветра? Нашел, конечно, иначе не вернулся бы.

Лириэль быстро сняла с шеи золотой амулет и протянула ей.

— Нам Летящий На Крыльях Ветра больше не нужен. Руна Фиодора вырезана на древе Дитя Иггдрасиля.

В глазах старой женщины вспыхнул интерес.

— Я с нетерпением жду вашего рассказа. Отлично, сестра. Нет, оставь амулет у себя. Я полагаю, что носить его должна ты.

— Зофия, ты уверена? — впервые заговорила третья Колдунья, худая женщина средних лет. — Много лет прошло с тех пор, как Сайлуни жила среди нас, а твои глаза…

— Я пока не слепая, — твердо ответила Зофия, — и я одна осталась в живых из тех, кто знал Колдунью из Долины Теней.

Она склонила седую голову набок, разглядывая Лириэль.

— Ты все еще желаешь зваться Сайлуни? Возможно, теперь ты предпочитаешь другое имя?

Лириэль поняла, что старуха на самом деле вовсе не поверила ей. Зофия ждала ответа, ее умные синие глаза были непроницаемы.

— Лириэль, — ответила дроу.

Старая колдунья кивнула.

— Да будет так.

Ания сверкнула на нее глазами.

— Она все еще прячется под маской. Вы не хотите спросить почему? Может, она дюртан, злая колдунья. Если у нее добрые намерения, пусть снимет маску.

— Я могу лишь предположить, что Сайлуни не хочет предстать перед нами в облике призрака, — мягко произнесла Зофия. — Или мы ошибаемся, сестра? Может, ты все еще числишься среди живых?

Лириэль склонила голову не только в знак согласия, но и пытаясь скрыть изумленное восхищение. Эта старуха владела искусством говорить полуправду и задавать хитрые вопросы не хуже любой жрицы Мензоберранзана,

— У нее есть право носить это, Ания, — продолжала Колдунья. — Сайлуни была одной из многих колдуний, носящих маску на лице или на поясе. Маска помнит ее. Она не забывает никого из носивших ее.

Дроу поняла скрытый смысл ее слов. Она словно ненароком оправила рукой юбку, чуть-чуть приспустив перчатку, но этого было достаточно, чтобы мельком взглянуть на кожу руки. Она была не черная, но светло-кремовая, всего на один-два тона темнее белого лица Торн.

Значит, маска действительно помнила! Лириэль представляла себе Сайлуни высокой красивой дроу с серебряными волосами. Маска, к счастью, хранила в памяти более точный вариант.

Теперь, подумала она, наступает миг настоящего испытания ее силы. Она стянула перчатки, потянулась длинными белыми пальцами к маске и осторожно сняла ее. Судя по изумлению на лице Фиодора, ее магически обретенный облик не изменился. Она ободряюще улыбнулась ему и прицепила маску к поясу.

— Можно ли мне оставить маску у себя, пока я в Рашемене? — запоздало спросила она.

Зофия улыбнулась дроу, ласково и доброжелательно.

— Конечно можно, и береги ее, как если бы твоя жизнь зависела от этого.

— Разумеется, — эхом откликнулась Лириэль. И они с Колдуньей обменялись понимающими взглядами.

Эту ночь они провели в башне, а наутро Ания осталась на посту матери, а они вчетвером сели в Лодку Колдуний, все то же плоскодонное суденышко, что перевозило их через озеро. Лодка неспешно заскользила на север, и в полдень они остановились в маленькой рыбачьей деревушке.

Это плавание стало откровением для Фиодора — причем удивительным. Он никогда раньше не путешествовал с вичларан — по крайней мере, ни с одной, кроме Лириэль, и не по своей стране. Он привык почитать их, но никогда особо не задумывался о практической стороне их жизни.

Впрочем, женщины, по-видимому, тоже. Лодку Колдуний уже встречали на пристани, и путников проводили в деревенскую таверну. Им предложили сосиски из крольчатины, сыр и хлеб, еще горячий, утренней выпечки. Без лишних вопросов им привели верховых лошадей. Фиодор взглянул на клейма и мысленно поклялся проследить, чтобы коней вернули владельцам.

— Теперь я понимаю, почему у вас так строго наказывают за попытку прикинуться Колдуньей, — шутливо шепнула Лириэль Фиодору. — Если бы не это, любой ленивый воришка-хафлинг мог бы разгуливать под черной маской.

Колдуньи сели верхом на лошадей, и Лириэль с удовольствием увидела, что у ее черного одеяния юбка имеет разрез, прикрытый длинной накидкой. Ей оставалось только взобраться на конскую спину и сжать коленями крутые бока.

— Поехали, Ванья, — сказала старая женщина своей напарнице. — Этим молодым людям есть что сказать друг другу, о чем наши старые уши давным-давно позабыли.

— Говори за себя, — усмехнулась в ответ вторая Колдунья, но тронула коленями бока лошади и поскакала вслед за Зофией.

— Старуха умна, — заметила Лириэль. — Она видит больше остальных и умеет сказать многое, не выдавая никаких тайн. Может, все и получится!

— Это невозможно, — безнадежно отозвался Фиодор.

— Почему? Зофия — единственная, кто на самом деле знал Сайлуни. По каким-то своим соображениям она хочет оставить все как есть. Однако я очень хотела бы знать, что это за соображения.

— Она прорицательница. Никто в Рашемене не видит будущее яснее, чем она.

— И? — поднажала Лириэль, чувствуя, что это еще не все.

— Она моя бабушка.

Дроу кивнула, приглашая его продолжать. После минутной паузы Фиодор понял, что она не уловила связи.

— Семья в Рашемене имеет огромное значение.

Нас связывают тесные узы, мы стоим друг за друга. Помнишь время, когда боги расхаживали по земле, а магия ослабела?

— Да.

Ответ был немногословный, сдержанный. Фиодор не стал развивать тему, он не был уверен, что хочет знать, к каким именно беспорядкам это привело в родном городе Лириэль.

— Когда воины-берсерки идут в бой, природная магия их боевой ярости еще и усиливается ритуалом. По какой-то причине, никто не может сказать почему, в случае со мной эта магия дала сбой. И не со мной одним, — тихо добавил он. — Несколько Колдуний тоже стали другими, чем прежде. Все были убиты.

— Это была жестокая необходимость, — продолжал он поспешно, хотя Лириэль и не оспаривала этот суровый вердикт. — Колдуньи объединяются в группы, когда творят свою магию. Слабость одной ставит под угрозу всех. Кое-кто считал, что воины должны нести такое же наказание.

— Зофия была не согласна.

— Да, и поскольку она видит больше остальных, к ее словам прислушиваются. Она доверила мне отыскать Летящий На Крыльях Ветра, одно из величайших сокровищ Рашемена, и дала мне шанс отыскать путьдомой.

— Потому что она твоя бабушка. — Лириэль произнесла это вслух, словно повторение слов могло прояснить их смысл. И, возвращаясь к тому, с чего они начали, проницательно добавила: — И потому что она прорицательница. Может быть, она провидела для тебя какой-то великий жребий.

Молодой воин покачал головой.

— Она только сказала, что я отыщу свою судьбу, которая сможет изменить весь ход истории Рашемена.

Лириэль быстро поняла.

— И твоей судьбой могу оказаться я?

— Зофия хочет выждать и посмотреть.

Они замолчали. Дроу обдумывала услышанное, Фиодору тоже было о чем подумать.

Несмотря на молчаливое одобрение Зофии, его ужасал обман, в который он оказался втянут. Хотя на самом деле не было произнесено ни единого слова неправды, все вместе оказалось ложью, и им обоим, и ему и Лириэль, предстоит жить с этим, пока они останутся на его родине. Это раздражало его. Сам он предпочитал всегда говорить правду, и опыт подсказывал ему, что правда всегда выплывет наружу. Попытки утаить ее обычно только портили дело.

— Не думай, что я не понимаю, какой это риск, — мягко сказала Лириэль, словно читая его мысли, — Если этот маленький спектакль провалится, ты потребуешь кситталш.

Она заметила его озадаченное выражение и попыталась объяснить это понятие дроу.

— У меня на родине существуют состязания воинов, которые проходят в специальных пещерах, где могут разместиться все, кто хочет посмотреть. У людей есть такое?

— Да, есть.

— Кое-кто из поединщиков — рабы, есть монстры, есть профессиональные бойцы, которые неплохо живут на этом, но иногда это дроу, которым поединок дает последний шанс. Скажем, двое попались на тайном сговоре. Один точно виновен, но участие второго не столь очевидно. Такой дроу может потребовать кситталш, чтобы доказать свою невиновность.

— Они сражаются на аренах. Если они побеждают, то остаются жить, — сделал вывод Фиодор.

Лириэль кивнула.

— Даже если они на самом деле виновны. Даже если все знают, что они виновны. Они остаются жить! — резко бросила она. — Если нас поймают, ты должен сказать, что ничего не знал о том, кто я такая. Продолжай жить так же, как до нашей встречи. Сражайся за Рашемен. Это заставит большинство людей поверить в твою невиновность. Побеждай в бою, и со временем даже сомневающиеся перестанут думать об этом.

Прошло немало времени, прежде чем Фиодор сумел заговорить:

— Кем же ты считаешь меня, если думаешь, что я способен на такое? Мы связаны клятвой — клятвой чести и сердца. И я должен отказаться от этого, чтобы получить возможность дышать лишние несколько лет? Должен предать тебя, чтобы стариться в одиночестве и умереть в бесчестии?

— Бесчестие? В чем же?

Вместо ответа Фиодор указал на небольшой пологий холм впереди, в стороне от дороги. За ним на горизонте был уже виден поселок Дерновия. Дым очагов спиралями поднимался в небо из-за высокой каменной стены. Стену окружали старательно возделанные поля, косматые рофы подбирали колосья на убранной стерне. Из-под каких-то поросших травой кочек тоже поднимался дым. Одна сторона холма была плоская, и прямо в ней виднелись дверь и окошки, закрытые ставнями.

— Это дом Станислора-мясника, — сказал Фиодор. — Стало известно, что он специально сбивает весы, чтобы обманывать покупателей. Он живет здесь, отдельно от остальных поселян, с тех пор, когда я был еще мальчишкой.

— Почему?

— Говорят, что о мужчине судят по трем вещам: его мечу, его детям, его словам. Ложь любого рода прощают нелегко.

— Значит, не нужно попадаться!

— Дело не в этом! — горячо сказал он. — Даже если никто другой не знает, что это ложь, я сам знаю. В этом знании и есть бесчестие.

Дроу озадаченно покачала головой. Это было нечто новое для нее — опасно новое. Ясно было одно: Фиодор ужасно рисковал, решив разделить ее судьбу. Если ее разоблачат, его сочтут предателем, и она даже представить до конца не могла, что это будет значить для него.

Они остановились перед воротами, высокой аркой с массивными деревянными дверьми, украшенной той же странной резьбой, что и Лодка Колдуний. Лириэль заметила основные узоры: единорог, олень и охотничьи собаки — по краям, изображения же гор и поселков были вырезаны таким образом, что казались объемными. Тяжелые двери были закрыты, как и забранные ставнями окошки почти на самом верху стены.

— Оставайся здесь, — шепнул Фиодор Лириэль. — Не слезай с лошади, что бы ни случилось. Не твори заклинаний, не обнажай оружия. Здесь нет опасности.

Он приставил ладони ко рту и набрал побольше воздуха.

— Я слыхал, что в Дерновии есть мужчины! — взревел он. — Кто забился за эти стены, словно цыплята в курятник?

У Лириэль отвисла челюсть. Несмотря на предупреждение Фиодора, ее рука сама потянулась к кинжалу, спрятанному в башмаке.

Резные ставни со скрипом распахнулись, и молодой чернобородый мужчина высунул голову из окна. Лицо его скривилось в свирепой ухмылке.

— Хочешь войти в логово Черного Медведя? Давай, давай! Мы как раз нагуливаем жирок для зимней спячки, а ты, похоже, такой нежный, что тебя можно есть ложкой!

Вместо ответа Фиодор изобразил, будто звонит в колокольчик к обеду. Оконце с треском затворилось, зато распахнулась дверь. Бородатый человек бросился на Фиодора, будто потревоженный медведь. Еще несколько мужчин, все в грубых шерстяных штанах и кожаных или меховых жилетах, выскочили из обнесенного стеной поселка и кинулись к ним.

Они окружили лошадь Фиодора и стащили воина на землю. К изумлению Лириэль, бородатый заключил его в крепкие объятия, хлопая по спине. Несколько мгновений спустя они отпрянули друг от друга на расстояние вытянутой руки, скаля зубы, как дураки.

— Хорошо выглядишь, Касперги, — сказал Фиодор. — Даже удивительно.

Второй мужчина фыркнул.

— Я и всегда был красавчиком. Кабы не борода, женщины бы весь день глаз с меня не сводили, и кто бы тогда пек хлебы?

Фиодор оглянулся на Лириэль, словно боялся, что это замечание вызовет ее гнев, которого не удостоилась дружеская потасовка. Бородатый проследил за его взглядом, и на лице его возникло выражение полного недоумения при виде женщины с серебряными волосами, какой казалась сейчас Лириэль. Он коснулся ладонью лба в знак почтения.

— Это Лириэль, прежде называвшая себя Сайлуни, колдунья из Долины Теней, — осторожно сказал Фиодор. — Она приехала учиться у Зофии.

До Лириэль дошло, что мужчины все еще загораживают им дорогу. Любой мужчина в Мензоберранзане, осмелившийся выказать такое неуважение жрицам, был бы без долгих рассуждений убит. Колдуньи же, совершенно не намеренные оскорбляться, лишь улыбались, глядя на эту встречу.

— Потом поговорим. — Фиодор хлопнул Касперги по плечу.

Нечто похожее ожидало их, когда они проехали через городок. Фиодор остановился возле каких-то чистеньких построек. Он соскочил с коня и свистнул на особый залихватский манер. Несколько детей побросали свои занятия и кинулись к нему с таким пылом, что напомнили Лириэль неприятные минуты недавнего нападения кобольдов.

Крепкая молодая женщина вышла из дома посмотреть, что случилось. Она радостно вскрикнула и кинулась к Фиодору так, что черные косы разлетелись по ветру. Она с жаром обняла его, а дети прыгали вокруг и громко требовали внимания.

Фиодор повернулся к Лириэль, все еще обнимая женщину за талию.

— Моя госпожа, позволь представить тебе мою сестру Васти. Некоторые из этих детишек ее. Я только забыл какие, — добавил он, лицо его сделалось унылым, но глаза смеялись.

Маленькие человечки подняли восторженный протестующий вой, заставивший Лириэль озадаченно улыбнуться.

Женщина присела в низком реверансе.

— Вичларан, — вежливо произнесла она, обращаясь сразу ко всем трем сидящим на лошадях женщинам.

Лириэль сообразила, что такое представление было единственно возможным или необходимым. Сестра Фиодора увидела лишь черное одеяние, маску, висящую на поясе, и решила, что все понятно и так.

Зофия положила ладонь на руку Лириэль.

— Ты должна поприветствовать сестер, потом я покажу тебе, где ты будешь жить. Никто из чужеземцев не вправе войти в Долгий Дом Колдуний. У тебя будет собственный домик за его стенами. Там ничего не изменилось с тех пор, как Сайлуни жила среди нас. Фиодор тоже будет находиться там, но эту ночь он должен провести с собратьями. У них новый фирра, и им есть о чем поговорить.

Фиодор поднял самого настырного постреленка на руки. Он подошел к Лириэль, взял ее руку и поднес к губам.

— Только позови, и я приду. Голубые, как зимнее небо, глаза его сестры, такие же, как у брата, изумленно расширились.

— Ты стал Стражем?

Он кивнул, и Васти счастливо вздохнула.

— Тогда тебе не нужно отправляться в казарму вместе с остальными мужчинами! Замечательная новость! С самой середины лета я заманиваю детей в постель только посулами твоих историй.

— Я должен доложить фирре и, скорее всего, останусь там на ночь. Но для одной-двух сказок время найдется. Остальные прибережем на потом.

— Петияр будет рад тебя видеть в казарме. Пока тебя не было, он успел получить меч.

— Петияр, мой двоюродный братишка? — недоверчиво переспросил Фиодор. — Маленький Петияр?

— Он уже выше тебя, и ест так, словно хочет за десять дней стать и шире тоже.

Когда Лириэль уезжала, брат и сестра продолжали радостно болтать. Она была заинтригована таким странным приемом. Фиодор говорил, что для рашеми семья очень важна. Теперь это стало очевидно. За эти несколько минут она узнала о нем больше, чем за месяцы странствий, боев и близости, более тесной, чем дроу осмеливалась даже мечтать.

Корни его глубоко вросли в эту землю. У него было достаточно родни, чтобы заселить целый замок Бэнр, были друзья, встретившие его с дурацкой радостью, было место в этом обществе. Ясно, что он являлся любимцем детей. Даже отсюда Лириэль слышала, как его басистый голос затянул какую-то глупую песенку.

Она могла представить себе, как он взрослеет здесь, становится любимым в деревне стариком-сказителем. И семья…

В первый раз она подумала о том, что под этим подразумевается. Они с Фиодором были любовниками, да, но дети не являлись необходимым следствием этого. Любая женщина-дроу, имеющая хоть какие-либо способности к магии, сама решала, когда ей зачать. Лириэль никогда не задумывалась над такой возможностью. Ничто в ее собственной семье не располагало с удовольствием оглядываться на собственное детство или с нетерпением ждать материнства. Какая жизнь может ждать их с Фиодором детей? Полудроу не найдется места, ни здесь, и нигде.

Ее лошадь понурила голову и еле тащилась по круто поднимающейся вверх улице. Лириэль отбросила прочь странные мысли и сосредоточилась на том, что происходит вокруг. На вершине холма стояло большое длинное строение из некрашеного дерева, простое, но украшенное огромными резными панелями. Венчала здание острая покатая крыша.

— Это казармы, — тихо сказала Зофия, указывая на длинное низкое строение слева от Долгого Дома Колдуний. — Берсерки делятся на отряды, они называются фэнги. Каждый имеет свое имя. Фиодор Входит в фэнг Черного Медведя.

— Ему подходит, — проворчала Лириэль. Во внутреннем дворе казармы находилось около дюжины воинов, голых по пояс, несмотря на холодный день. Одни боролись, другие стреляли из лука по мишеням, укрепленным на кипах соломы. Хватало смеха и громкой похвальбы, но ни один из них не обнажал сталь и не обращал лук против другого.

— Я думаю, у тебя есть вопросы? — предположила старая Колдунья.

Тысячи, подумала Лириэль, но начала с последнего.

— Эти мужчины… — Она прикусила язык и поправилась. — Люди Рашемена поразили меня. Как им удается так живо соперничать без кровавых стычек?

Зофия рассмеялась.

— Ты жила слишком далеко на западе и на юге. Жаркое солнце не идет на пользу мозгам. Много шума поднимается из-за пустяков. Мы-то знаем, что действительно важно, да?

Дроу глубокомысленно кивнула. На самом деле, однако, никогда еще ей не задавали вопроса, ответ на который был бы для нее настолько непостижим. Откуда ей знать, что имеет значение в этом странном месте? В привычных обстоятельствах она этим вопросом не задавалась!

Эта мысль поразила ее, точно ударивший под ложечку камень. Она прожила более сорока лет — дольше, наверно, чем измученная заботами Ванья, — и ей ни разу не пришло в голову задуматься над тем, что же действительно важно.

О, она про себя посмеивалась над той постоянной борьбой и кознями, что были неотъемлемой чертой жизни в Мензоберранзане. Интриги, столь увлекавшие ее приятелей-дроу, не представляли для нее особого интереса, но что представляло?

Выживание, это понятно. Магия, безусловно. Жизнь без приключений казалась невыносимо тоскливой. Сила…

Ее разум тревожно уклонился от этой темы. Той власти, что была у нее на Руафиме, хватило бы и на драконий век. Фиодор, с его неколебимыми понятиями о чести, — она должна признать, что вера в правильность избранного им пути стала в ее жизни чем-то вроде пробного камня. Лириэль дорожила нежданными радостями дружбы. Все это ей известно. Что же может быть еще?

— Есть много способов Испытания Правды, — мягко сказала Зофия, пугающе своевременно вторгаясь в ее мысли. — Иногда ответы значат меньше, чем вопросы.

Это было уже чересчур для прагматичной дроу. Она с досадой всплеснула руками.

— Жизнь была куда проще, когда я была мертва. Это почему-то позабавило Колдунью.

— С возвращением, Сайлуни, — произнесла она с едва заметной усмешкой. — Я надеюсь, что этот твой визит будет столь же интересным, как предыдущий!

Глава 15 ЧЕРНЫЙ ВОЛК

Поздним вечером, когда выводок Васти угомонился, усыпленный множеством чудесных историй и еще большим множеством медовых лепешек, Фиодор отправился по склону холма наверх, туда, где жили Колдуньи и берсерки. Шел он медленно, потому что едва ли не у каждого дома его останавливали соседи, которых он знал с детства. Все были рады его возвращению и встречали воина бурными объятиями и дружескими подначками. Все выносили фляги с джуилдом или кувшины с брагой — сброженным сидром, почти таким же крепким, как джуилд, — в надежде удержать Фиодора подольше и выспросить у него, что творится в мире.

Было что нового рассказать и им. Старый Железный Господин оставил свой пост. Говорят, что он болен и лечится в лесном пристанище Колдуний. Вместо него вождем стал Тайдрим Иваррг. Достойный выбор, большинство было бы с ним согласно, при условии, что ему не придет в голову сделать своего вспыльчивого и любящего выпить сына Файлдрина своим преемником. Были и менее важные новости, начиная от рассказов о явлениях привидений и нападениях чудовищ и заканчивая благополучным рождением двойни в семье местного бондаря.

Так, одно за другое, быстро пролетел вечер. К тому времени, как Фиодор добрался до дома воинов Черного Медведя, идущая на убыль луна уже показалась над вершиной Горы Снежного Кота.

По обычаю, каждый вернувшийся домой воин должен был явиться к местному фирре. Фиодор направился к дому Тревейла. Дверь была открыта, видны были пылающий, сложенный из камня очаг и сидящий перед ним мужчина, коренастый, но могучий, годами и сложением напоминающий отца Фиодора, каким тот был бы теперь, уцелей он в бою с ордой Туйгана. Старый воин напевал себе под нос, смазывая башмаки гусиным жиром. На ногах его красовались совершенно необыкновенные чулки. Вязаные, они были похожи на перчатки, причем каждый палец был разного цвета. Узкие полоски тех же ярких цветов взбегали по толстым ногам мужчины и перекликались с яркой вышивкой на жилете из вываренной шерсти.

Легкая улыбка тронула лицо Фиодора. Мало чья одежда так же ясно, как у Тревейла, свидетельствовала о натуре своего хозяина. Мужчина был таким же веселым и жизнерадостным, как и его одеяние, и Фиодор числил его своим старым другом. И все же молодой воин стоял у двери и не мог заставить себя войти и начать разговор. Фирра — это был титул его отца, и комната эта была его. Тревейл — славный человек, но Фиодору больно было видеть другого на месте Мариона.

И всё же приличия должны быть соблюдены. Фиодор прочистил горло и произнес заготовленную колкость:

— Как может воин быть вождем мужчин, если он не в силах даже собственные пальцы уговорить выбрать один цвет? Это Сашияр осерчала на тебя или ты сам такое связал?

Пожилой мужчина поднял взгляд от башмаков. В глазах его вспыхнула радость, быстро сменившаяся тревогой.

Фиодор понимал его беспокойство. В последний раз он видел нового фирру сквозь пелену неуправляемой боевой ярости. Воин не был уверен, и никто не скажет, так это или нет, но он подозревал, что глубокий неровный шрам на мускулистой руке мужчины — дело его рук.

— Сашияр всегда сердита на меня, — самодовольно заявил Тревейл, — и это хорошо для воина. Тебе бы тоже не помешала такая жена. Долгие часы безделья с послушными девами размягчают душу мужчины и делают его никудышным в бою.

В мозгу Фиодора всплыл четкий образ Лириэль во всей красе гнева темного эльфа. Молодой воин хихикнул.

— Я стал стражем вичларан, чужеземки с нравом дроу и послушностью упрямого осла. Этого достаточно?

— Стражем, вот как? — На миг показалось, что фирра искренне поражен, но потом он пожал плечами. — Может, эта женщина и в самом деле такая, как ты говоришь, и даже сверх того, но все равно она лишь бледная тень моей Сашияр, — гордо заявил он, — И все же я позволю себе надеяться, что ей удастся сделать из тебя воина.

— Ну, что до этого, я не такой дурак, чтобы состязаться с йети в беге по сугробам или надеяться подчинить себе лесного человека, — сухо сообщил Фиодор.

— Тогда я на самом деле счастливец, потому что могу именно это сказать о Сашияр, — доверительно шепнул Тревейл комическим шепотом.

Мужчины рассмеялись. Тревейл жестом пригласил Фиодора в комнату и указал на стул напротив себя. Его острые глаза заметили черный меч, висящий на боку у Фиодора, и лицо сразу посерьезнело.

— Говорят, что отлор Зофия посылала тебя за великим магическим сокровищем. Ты нашел его?

— Да, и не только его, — ответил Фиодор. Лицо мужчины засветилось в ожидании удивительной истории. И все же некая тень омрачала его, и оба это хорошо знали.

— С тобой все в порядке, сынок? — отважился, наконец Тревейл.

— Да.

— Значит, и с Рашеменом тоже все в порядке, — оживленно заявил старший.

Он кивнул на стоящий рядом на столе фарфоровый самовар, в соответствии со вкусом владельца разрисованный в яркие цвета: красные и желтые единороги резвились на изумрудно-зеленых лугах. По крышке, ободку и основанию шел переплетающийся узор из рун, нанесенный не менее броскими синими и пурпурными красками.

— Чай горячий, и такой крепкий, что если плеснуть на медведя, с того шкура слезет. Выпьешь?

Фиодору надо было кое о чем сообщить фирре, и слова, выбранные Тревейлом, давали ему ту самую зацепку, на которую он рассчитывал.

— Наверно, стоит налить твоего чая во флягу. Если мой облик будет меняться слишком медленно, он сдерет с меня медвежью шкуру быстрее, чем нож.

Тревейл изумленно взглянул на него, и его седые усы приподнялись в улыбке от уха до уха.

— Неужто? Ты стал чесницниа? Это было то, к чему стремились все берсерки Рашемена, но чего достичь удавалось лишь единицам.

Хотя само слово «берсерк» происходило от древнего «беарскин», то есть «медвежья шкура», превращение в буквальном смысле человека-воина в медведя было теперь скорее легендой, чем реальностью.

— На острове Руафим это называется хамфарир. Меняющий облик.

Поселковый глава закряхтел от удовольствия. Он был среди воинов чем-то вроде грамотея, и Фиодор видел, что он припрятал эти слова подальше, чтобы посмаковать их на досуге.

— Слухи о сражении дошли до нас. О морском сражении, — тоскливо добавил этот воин сухопутного народа. — Твоя даджемма, похоже, была интереснее обычной.

Он налил чай в деревянные чашки. Фиодор сделал маленький глоток и понял почему. Оловянную кружку едкий напиток, несомненно, расплавил бы. Он одним глотком осушил содержимое маленькой чашки и прихлопнул кулаком по столу. Выполнив положенный ритуал, он поставил пустую чашку на стол. Тревейл вновь наполнил ее и выжидательно кивнул молодому воину, явно рассчитывая услышать рассказ об удивительном сражении.

— Я только что из сестриного дома, — извиняющимся тоном сказал Фиодор.

Его командир запрокинул голову и разразился басовитым хохотом, от которого сотрясалось все его тело.

— Можешь не продолжать! Даже лучший сказитель должен давать голосу отдохнуть, да? Ну, тогда сиди и пей чай. Рассказы подождут до праздника Мокоша. Ты пойдешь в горы вместе со всеми? — спросил он, видя странное выражение лица молодого воина.

— Если честно, я и забыл. — Ему очень не нравилась мысль оставить Лириэль одну сразу после приезда. Кто знает, что она может натворить в его отсутствие? — Наверно, я лучше подожду следующего праздника.

Тревейл фыркнул.

— Ты пойдешь, и ты победишь! Я прослежу за этим! — Он подмигнул.

Фиодор умел понимать, когда слова становятся приказом, и умел понимать намеки. Пора было прощаться. Он изобразил слабую улыбку и поднялся.

— Нет историй, нет и чая, — сделал он вывод.

Старший мужчина хохотнул и хлопнул рукой по мясистой ляжке.

— А как же, размечтался. Пей!

Фиодор вежливо допил остатки горького напитка и ушел.

Казарма встретила его дружным храпом. По обычаю, накануне праздника большинство воинов легли спать рано. Фиодор скинул башмаки перед дверью и принялся изучать прикрепленный к косяку листок. С печалью он отметил, что в списке нет больше некоторых имен: Мариона, его отца; Антония, кузнеца, у которого он начинал подмастерьем; нескольких двоюродных братьев и друзей. Они были еще живы, когда Фиодора в последний раз захлестнула боевая ярость в сражении с Туйганом. Он надеялся только, что никто из них не погиб, бросившись вслед за ним в ту гибельную атаку.

Комнатка его родственника Петияра была в самом конце казармы. Фиодор тихо прошел по длинному коридору. Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Фиодор легонько постучал и толкнул дверь.

Тюфяки на двух койках наполняли комнатку благоуханием свежего сена и сухого дягиля, прогоняющего и насекомых, и плохие сны. На одной из коек возлежало — и даже свешивалось с нее — самое длинное, самое костлявое тело воина-рашеми, какое Фиодору довелось когда-либо видеть.

Еще пухлое лицо вчерашнего мальчишки обратилось на него со смесью благоговения и восторга. Верхнюю губу юноши украшала еле заметная полоска, которая похожа была скорее на следы колесной мази, чем на усы. Фиодор стойко удержался от искушения взъерошить волосы младшего двоюродного брата. Вместо этого он ухватил одну из длиннющих ног, свешивающихся с койки, и приподнял, Словно желая рассмотреть поближе.

— Если бы ты был щенком, я бы решил, что твоя мамаша согрешила с медведем, — сказал он. — Но, с другой стороны, если бы ты был щенком, тебя пришлось бы утопить, чтобы ты не объедал остальных. Кто бы мог подумать, что мой дядя Симеоф произведет на свет такого недомерка?

Петияр ухмыльнулся и выдернул ногу.

— Сапожник заявил, что, если я вырасту еще немного, мне придется носить обувь из разной кожи, потому что на пару у него пойдет две рофьи шкуры.

— Если хочешь, чтобы сапожнику хватило одной шкуры, все очень просто, — поддразнил Фиодор. — Эти ноги созданы, чтобы носить сапоги из драконьей кожи.

Мальчик довольно хихикнул.

— Запросто, особенно теперь, когда ты опять дома! Пойдешь завтра с нами на гонки по снегу?

— А что? В горах нас дожидается белый дракон?

Сияющие глаза мальчика потемнели.

— Хуже, — уныло вздохнул он. — Черный волк.

Фиодор промолчал. Петияр родился той же весной, что и первенец Васти, и мальчики росли вместе, как братья. Смерть любимого брата оставила глубокий след в душе маленького Петияра и породила в нем неугасимую и безрассудную ненависть к волкам.

— Этот волк уже натворил бед? — спросил, наконец Фиодор.

— Пока нет. Он просто рыщет вокруг поселка.

— Как близко? На свалке? В полях?

— В лесу, — признался мальчик.

— Петияр.

Юнец вызывающе пожал плечами.

— Не говори потом, что я не предупреждал. Снежные гонки должны быть состязанием, а не охотой! Если ты предпочитаешь стать добычей волка, то пожалуйста. Я, во всяком случае, собираюсь глядеть в оба.

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь, — хмуро сказал Фиодор, — особенно если там будут дочки Тревейла.

Ухмылка бочком скользнула на лицо Петияра.

— Ну и что? В том, чтобы смотреть, ничего худого нет.

— Я донесу эту мысль до фирры, — пообещал Фиодор. — Возможно, он пожелает вырезать ее на твоем гробу.

Мальчик хихикнул и потянулся к масляному светильнику.

— Пора спать, а то завтра утром мы не отличим волков от женщин.

Фиодор устроился на койке и криво усмехнулся в темноту.

— Да, иногда это бывает непросто.

— Ага, — согласился Петияр таким тоном, словно имел богатый опыт в этих делах. И после минутной паузы добавил: — Ты, наверно, много таких женщин встречал, пока странствовал?

Тоска, прозвучавшая в голосе подростка, была уже знакома Фиодору. Ее же он слышал сегодня в голосах детей сестры, и добрых двух десятков соседей, и даже самого фирры. И теперь у него не было настроения снова рассказывать, да и голоса почти не осталось. И он вместо этого отшутился:

— Я всю жизнь знаю Сашияр.

Петияр весело присвистнул.

— Теперь я не боюсь гнева фирры. Давай, скажи Тревейлу, что я заглядываюсь на его хорошеньких дочек. Теперь у меня есть оружие, не хуже твоего.

Фиодор подумал о тупом темном мече, что отдыхал сейчас под его койкой, и от всего сердца вознес богам молитву, чтобы словам мальчика никогда не суждено было сбыться.

Визит Лириэль в Дом Колдуний оказался не таким легким делом, как она ожидала. С одной стороны, само строение оказалось больше, чем показалось ей на первый взгляд. Оно занимало всю вершину холма, высящегося над поселением, и еще спускалось по склону. Кроме огромного зала и воинских казарм там был еще храм Трех, главных божеств в верованиях рашеми. Храм был красивый, с круглым куполом и тремя башенками. И все же, как такое могло быть?

— Один храм сразу трем богиням? — не поняла Лириэль.

— Одной, если хочешь. Мы поклоняемся триединому божеству: деве, матери и мудрой женщине, — объяснила Зофия. — В разных странах их зовут по-разному. В Рашемене у них тоже есть имена, но они ведомы только нам и не должны звучать при чужих. Пойдем — я покажу тебе нашу купальню.

Это оказалось маленькое, круглое, сложенное из камня сооружение без окон, крытое шифером. Старая Колдунья толкнула дверь. Наружу вырвались клубы пара и неожиданный поток энергии, которой там было больше, чем воздуха.

Лириэль заглянула внутрь. В центре комнаты был колодец, наполненный раскаленными добела камнями. Над ним висела бадья, от которой шли веревки к деревянным скамьям, стоящим вдоль стен. Лириэль с одного взгляда поняла смысл этого устройства. Всякий, кто хотел принять паровую ванну, должен был потянуть за веревку и плеснуть немножко воды на горячие камни. У дроу Мензоберранзана были похожие дома с паром, только там его получали с помощью магии.

На одной из скамеек сидела сестра Фиодора, завернувшись в льняную простыню. Она радостно кивнула им — и исчезла.

— Банник, — мимоходом заметила Зофия, — дух здоровья и ворожбы. Они живут почти во всех банных домах. Если увидишь в бане знакомого, которого там быть не должно, не тревожься. Это всего лишь банник.

— Если я увижу там такого знакомого, я буду просто дурой, если не встревожусь, — возразила Лириэль.

Колдунья поглядела на нее с любопытством.

— Вот как? У тебя много врагов?

— Я не очень понимаю, что в Рашемене понимают под «много врагов», — уклончиво ответила Лириэль. Зофия довольно рассмеялась.

— Хорошо сказано. Похоже, Фиодор рассказал тебе кое-какие наши сказки. Каким сказителем он мог бы стать! — задумчиво произнесла она.

Лириэль обдумала ее слова и отбросила их как лишенные смысла. Скорее всего, сказители-рашеми посвящали этому искусству всю жизнь, так же как барды у людей или певцы смерти у дроу. Фиодор вместо этого избрал путь воина.

— Я почувствовала, как что-то ускользнуло отсюда, едва мы вошли. Что это было?

— Кто может сказать? — ответила Зофия. — Банник порой приглашает своих друзей. Духов леса, духов воды, демонов.

Дроу осторожно оглянулась.

— И это вас не беспокоит?

— Ты думаешь, одному духу под силу исцелять или предсказывать судьбу? — усмехнулась Зофия. — Банники потому и сильны, что у них есть друзья. Мы, рашеми, это хорошо усвоили.

Они закрыли дверь и пошли к главному зданию. Зофия покачала головой.

— Сюда не может входить никто, кроме Колдуний. И никто из чужеземцев, даже если это вичларан.Будь ты той, за кого себя выдаешь, ты также не смогла бы войти в эту дверь. — Зофия подняла руку, призывая Лириэль к молчанию. — Это останется между нами. Пойдем, я покажу тебе твой домик.

Две женщины молча пошли вниз, по длинной дороге, ведущей к городской стене. Новое жилище Лириэль оказалось на удивление славным, оно стояло на небольшом пригорке среди луговых трав и летних цветов. Из маленькой каменной трубы поднимался дымок, создавая ощущение, что в доме живут.

Единственная круглая комната обогревалась железной печкой. С одной стороны стояла большая кровать, накрытая меховой накидкой, с другой — маленький стол со стульями. В стену были вбиты колышки для одежды. За полкой с плошками и горшками стояло корыто.

Зофия поставила самовар и принялась готовить чай. Еще она достала из сумки маленький каравай, солонку и белую тряпицу.

— Это тебе понадобится, чтобы подружиться с твоим домовым. Духом дома, — объяснила она, видя вопросительный взгляд Лириэль. — Они полезные и добрые, и, если ты не обидишь его, он будет хранить твой дом и помогать по хозяйству.

— И что я должна с этим сделать?

— Заверни хлеб и соль в тряпицу и встань на пороге открытой двери. Ласково и любезно пригласи домового войти, потом положи дары под порог. Само собой, там для этого есть специальное место.

— Само собой, — повторила Лириэль, слегка удивленная таким ответом. — Как домовой выглядит?

— О, не надейся увидеть его. Время от времени ты будешь его слышать. Он может напевать, когда доволен, или вздыхать, даже стонать, когда огорчен. Теперь давай поговорим о тебе, — предложила Зофия. Ее проницательные синие глаза смотрели прямо на Лириэль. — Скажи мне, почему ты пришла в Рашемен.

— Я пришла с Фиодором, и мы принесли Летящий На Крыльях Ветра.

— И только?

Дроу заколебалась, не зная, насколько можно доверять Колдунье, но тут же решила, что у нее нет выбора. Без покровительства Зофии ей вообще не позволят остаться в этой стране.

— Мне доверено еще одно дело, — медленно произнесла она. — Мне дали гобелен, в котором заточены души убитых эльфов. Я обещала освободить их.

Лицо Зофии озарилось.

— Теперь понимаю. Ты морриган!

Лириэль скептически приподняла бровь.

— Насколько помню, не была, когда последний раз смотрелась в зеркало.

Колдунья засмеялась.

— Хорошо, пусть ворон. Существо, которое летает между двумя мирами, между звездным светом и тенью. И твоя задача — вернуть заблудившиеся души домой.

Это было нечто новое для Лириэль и все же походило на неприятную правду. «Между звездным светом и тенью». Именно эту фразу произнес Фиодор, рассказывая одну из своих историй. И все же морриган — это уже чересчур.

— Кто это решает? — гневно спросила дроу.

Зофия пожала плечами.

— Кто знает? Написана ли нам на роду судьба, начиная с появления на свет, или мы сами выбираем свои пути?

— Скажи ты.

— Ни то ни другое, — ответила старуха, — а может, все сразу. Нам не дано знать будущее.

— Фиодору дано видение. Он говорит, что ты прорицательница.

Колдунья склонила голову.

— Мы видим то, что может случиться, подобно рыбаку, который видит темные тучи и знает, что может пойти дождь. Еще он знает, что может подуть сильный ветер и стать причиной бури вдали от Ашана или что песня беур — голубой ведьмы, вестницы зимы — может превратить дождь в снег.

Лириэль поняла.

— А что ты видишь про меня?

— Давай посмотрим.

Зофия сняла с пояса мешочек и высыпала из него на стол несколько маленьких камешков, на которых были высечены руны.

— Они вырезаны из костей существ, которых не видел глаз ни одного из ныне живущих. В них древняя сила земли. Собери их и кинь на стол.

Лириэль сделала, как она велела. Старая женщина долго разглядывала результат. Наконец она подняла взгляд на ждущую дроу.

— Ты будешь соединять и разрушать, исцелять и убивать. Что ты искала, то нашла. Что ты любишь, ты потеряешь — и всё же сердце твое будет петь, и не в одиночестве. Ты будешь среди тех, кто странствует меж звездным светом и тенями.

Дроу обдумывала эти загадочные слова.

— В конце концов, дождевые облака когда-нибудь да рассеиваются.

Зофия пожала плечами.

— Ветер дует, где захочет. Возьми эти камни, учись слушать их, но не пытайся узнать свое будущее, иначе накличешь беду.

Она поднялась, собираясь уходить. Лириэль поймала ее за рукав.

— Ты знаешь, кто я? — тихо спросила она.

— О да, — ответила Зофия. — Ты черный волк.

Лириэль сделала долгий выдох — частью от облегчения, частью в знак согласия. По крайней мере, ее самая глубокая тайна — или почти самая глубокая — наконец раскрыта.

— Черные волки встречаются среди всех существ, — продолжала Колдунья, — они отличаются от своих сородичей, они изгнанники, по своему деланию или от рождения. Может, и то и другое. По каким-то причинам им не нашлось места среди им подобных. Они одиночки. Я говорю «черный волк», потому что такие звери часто имеют темную шкуру. Изгнали ли их собратья за цвет шерсти, или они охотятся в одиночку, потому что в душе отличаются от остальных?

Это объяснение показалось Лириэль столь же неоднозначным, как и предсказание судьбы. Знает ли Зофия, что ее гостья — темный эльф, или нет?

— Я постараюсь не будить деревню воем, — проворчала она.

Колдунья улыбнулась.

— Тогда ложись спать. Завтра ты сделаешь следующий шаг по назначенному тебе пути.

Она пошла к выходу. Лириэль сложила вместе хлеб и соль и встала в дверях.

— Это для домового, — объявила она, чувствуя себя немного глупо. — Милости прошу. — Больше ничего любезного в голову не приходило, как она ни старалась придумать что-нибудь.

— Выстави во двор старые башмаки, — не оглядываясь, посоветовала Зофия. — Домовым это нравится.

— С ума сойти, — проворчала Лириэль.

Решив, что духу дома не мешает поужинать, она положила дары под каменную ступеньку и закрыла и заперла на засов дверь. Девушка повалилась ничком на меховое покрывало и почти тут же уснула.

Некоторое время спустя она проснулась от странного ощущения, столь слабого, что непонятно было, сон это или явь. Ногам ее вдруг стало зябко, словно какой-то вышколенный слуга ухитрился снять с нее башмаки и не разбудить.

Лириэль приоткрыла один глаз и мгновенно и окончательно проснулась.

Над ней склонилось странное существо. Оно было бы похоже на человека, если бы не шелковистая шерсть, которой поросли его лицо и руки. Скорее всего, мужского пола, оно казалось довольно старым и одето было лишь в долгополую красную рубаху. Длинные шишковатые пальцы трудились над тесемками, которыми маска колдуньи была привязана к поясу дроу.

Лириэль взвилась с кровати и прижалась спиной к стене с кинжалом в руке.

Существо уставилось на нее, раскрыв рот.

— Я стал домовым у дроу? — простонало оно, — Плохой это дом, вот что! Пускай лучше заведут дворового!

Только теперь Лириэль заметила маску в руках духа дома и поняла, что сейчас он видит ее настоящее лицо. Быстрый взгляд на черные руки подтвердил это.

Торопливо соображая, она твердо ответила:

— Не надо дворового. Я не желаю зла Рашемену и не хочу иметь дел со скверными духами.

Это явно был удачный ход. Мохнатое существо одобрительно кивнуло:

— Пусть лучше они остаются во дворе. Ты умеешь готовить?

— Ни за что на свете!

Домовой просиял.

— Значит, мне не придется мыть тарелки и чистить горшки! Но молоко будет?

— Если хочешь, я попрошу кого-нибудь приносить.

— Рофье или козье?

Лириэль пожала плечами.

— Какое угодно.

— А яйца? — с надеждой осведомился дух. Дроу протянула руку за маской, показывая, что готова заключить сделку. Домовой отдал ее и исчез, но из-под печки раздалось довольное пение. Дроу накрепко привязала маску к поясу и отправилась досыпать.

Но сон не шел. Лириэль открыла дверь и смотрела на горы, прихлебывая холодный чай и наблюдая, как небо светлеет и начинает серебриться. Вой донесся с поросших лесом склонов, дикий голос, в одиночку поющий свою песню. Лириэль вспомнила слова Колдуньи и подняла кружку, безмолвно приветствуя родственную душу.

Солнце давно уже достигло зенита, когда Фиодор остановился почти у самой вершины Горы Снежного Кота. Молодежь Дерновии вышла в путь с рассветом, чтобы забраться так высоко в горы. Он поискал взглядом внизу маленькое коричнево-серое пятнышко, означавшее крепостную стену, и подумал, как там Лириэль.

Ей бы это понравилось, решил он, оглянувшись на толпу парней и девушек, которых знал всю свою жизнь. Они смеялись и поддразнивали друг друга, заигрывали и хвастались, наслаждаясь хорошим деньком и обжигающим прикосновением принесенных ветром снежинок к коже.

Фиодор уже нацепил традиционную набедренную повязку из оленьей кожи и пристегнул ремнями к башмакам специальные приспособления для бега по снегу. Он помог Петияру затолкать снятую одежду в мешки и погрузить их на вьючных животных — крепконогих косматых небольших пони, похожих скорее на коз, чем на лошадей.

Все были одеты так же — и мужчины, и женщины. И все, даже юный Петияр, не видели в этом ничего особенного. В Рашемене не принято было стыдиться своего тела, и никто из рашеми не путал спорт с ухаживанием.

Тем не менее Фиодор не мог не сравнивать крепких рашемаарских женщин с крохотной Дроу, и воображение рисовало ему гибкую черную фигурку Лириэль на белом снегу.

Петияр ощутимо ткнул его локтем под ребра.

— Ну и кто из нас загляделся? — ухмыльнулся он.

Воин рассмеялся и отвернулся к ленточке, которую держали перед ними прошлогодние победители. Стартовую ленту нельзя было привязать к деревьям, поскольку последние деревья остались внизу часа два назад.

Братья присоединились к группе, дождались, когда ленточка упадет, и вместе со всеми понеслись вниз по склону огромными скользящими шагами. Быстрый старт был очень важен. Когда они добегут до леса, тропа станет узкой и вырваться вперед будет трудно. Бегущие впереди наверняка станут отстаивать свои позиции кулаками и палками. Состязание между самыми быстрыми бегунами нередко перерастало в импровизированные поединки, что давало менее резвым конкурентам шанс на неожиданную победу. Именно это и придавало гонке особенный интерес. Все с равной вероятностью могли угодить в дружескую потасовку. Любой юноша — или девушка — мог выиграть.

Петияр плечом оттолкнул двоюродного брата с дороги, и Фиодор кубарем покатился вниз. Он вскочил и понесся за мальчишкой, громко грозя отомстить.

Пусть ни один из них при этом не победит, но веселое настроение юноши вполне устраивало Фиодора. Лучше это, чем бессмысленные поиски черного волка, который не сделал никому ничего плохого и которого лучше всего оставить в покое.

Фиодор зачерпнул горсть снега и кинул снежок в мальчишку, угодив тому по затылку. Петияр обернулся и в ответ тоже запустил в него снежком. Фиодор увернулся и быстро сократил расстояние между ними. Подбежав к юнцу, он нагнулся, набрал полную пригоршню снега и энергично принялся натирать им лицо Петияра.

Парень взвизгнул и погнался за ним. Фиодор вскочил на заснеженный валун и заскользил вдоль поваленного дерева. Но у юного воина нога были длиннее, и на крутом склоне его скачки напоминали шаги горных великанов.

Они гнались только друг за другом, предоставив другим бороться за приз. Однако через некоторое время Петияр, казалось, утратил интерес к этой забаве. Он не стал прибавлять скорость, когда Фиодор поравнялся с ним, не отвечал на шутливые насмешки брата. Когда же они добрались до деревьев, мальчик прибавил ходу, свернул с тропы и скрылся за деревьями.

Фиодор стиснул зубы и побежал по следу, оставленному большущими ножищами.

И вдруг появился второй след

Фиодор сначала не заметил его, потому что следы Петияра шли поверх слабых отпечатков. Без сомнения, мальчишка делал это нарочно, стараясь скрыть свою истинную цель, но по мере того, как волнение юнца росло, осторожность ослабевала. След больших, но легких лап петлял между деревьями, причем задние и передние лапы ставились след в след по одной линии.

И Петияр шел по этим следам.

Фиодор отыскал двоюродного брата на небольшой полянке, неподалеку от тропы бегунов. Затихающие вдали крики означали, что они вдвоем безнадежно отстали, но Петияр словно не замечал этого. Он стоял у подножия заснеженной сосны, изумленно таращась на снег. Следы обходили вокруг дерева, но дальше на снежном покрывале виден был опять лишь один след — Петияра. Волчьи отпечатки исчезли совершенно.

Воин хлопнул паренька по спине.

— Ты не первый рашеми, потерявший след. Забудь.

— Я не потерял след, — возмутился Петияр.

— Может, и нет, — согласился Фиодор. — Может, просто этого волка нельзя выследить.

Мальчик насмешливо фыркнул.

— Я не такой дурак! Если ты думаешь испугать меня россказнями про оборотней, лучше подожди ночи полнолуния.

— Тоже верно, — ответил Фиодор. Он кивнул в сторону тропы. — Как бы там ни было, твоя добыча ушла. Пошли к остальным.

Петияр проворчал что-то, но зашагал рядом с ним.

— Он вернется, — заявил парень, — и, пока его не прикончат, он натворит бед. Такая у него натура. Волк всегда волк.

Слова его разнеслись в морозном воздухе. Торн слышала их, хотя и слегка приглушенно из-за толстых веток, заслонявших ее укрытие. Услыхав знакомое рашемаарское присловье, она криво, невесело усмехнулась.

Волк всегда будет волком. Странно, что они думают так, когда в стольких их же старинных сказках говорится обратное.

Глава 16 ЗАПАДНЯ

Лириэль неуверенно оглядывала поляну. Это была небольшая прогалина, окруженная и прикрытая сверху высокими деревьями. Маленький источник булькал и плевался, распространяя в воздухе запах серы. Девушка обернулась к. Колдуньям, пришедшим вместе с ней. Зофия притащила всех Колдуний Дерновии — целых тринадцать — встретить гостью и сопроводить ее в священное место. На взгляд дроу, эта маленькая экскурсия была затеяна, скорее, для того, чтобы убрать ее куда-нибудь подальше.

— Здесь? — поинтересовалась она, сердито и недоверчиво глядя на Зофию.

— Колдунья из Долины Теней слишком долго отсутствовала, — ответила Зофия. — Эта земля населена духами. Понимая это, ты должна знать и почитать священные места. Мы вернемся перед закатом.

Старуха кивнула остальным. Они повернулись и покинули поляну.

Лириэль хмуро осмотрелась. Она прошла к источнику и вгляделась в пузырящуюся воду. Дна она не увидела, да и не рассчитывала увидеть. В Подземье были горячие источники вроде этого, и даже они били из неведомых глубин.

Убедившись, что она одна, дроу отвязала от пояса маску Сайлуни и вздохнула с облегчением, приняв свой собственный облик. Она сбросила башмаки и скинула одежду и оружейные ремни, оставив лишь ножи, укрепленные на предплечьях и на голенях.

Она погрузила одну ногу в воду и выяснила, что та приятно теплая. Дроу осторожно пробралась по камням и окунулась в источник.

Поднявшийся вокруг нее пар принял странную форму — головы, похожей на драконью, словно вылепленную из тумана.

Лириэль вылетела из воды, следя за призрачным созданием.

Но это был не призрак. В этом она была уверена, хоть и не смогла бы объяснить почему. Она не чувствовала того подсознательного, тошнотворного ужаса, который распространяется вокруг мертвых.

Ей припомнились все те книги, что она проштудировала в попытках узнать что-нибудь о Летящем На Крыльях Ветра. Рука ее скользнула к ложбинке между ключицами, где покоился амулет.

— Хранит магию, — прошептала она, — и хранит души.

Туманная рептилия наклонила голову и ждала. Лириэль вспомнила, как жители далекого муншаезского острова воздавали почести священной реке. Она не носила украшений, но вытащила из петли на лодыжке маленький, отделанный драгоценными камнями, нож и кинула его в источник.

Туманный дракон улыбнулся ей во всю зубастую пасть и нырнул обратно в воду. Лириэль ухмыльнулась. Драконы все одинаковы, какую бы форму они ни принимали. Она готова держать пари, что вот этот накопил уже целое состояние.

Ей вспомнилась Долина Белой Русалки, и в голову пришла мрачная мысль. Наверно, некоторые из этих утонувших дев при жизни были жадными и попытались ограбить священный источник или реку. Вряд ли духам-хранителям такое могло понравиться.

— Или это могло быть делом рук людей, — продолжала она, пытаясь применить логику темных эльфов к этой незнакомой земле. — Может ли быть лучшее место, чтобы скрыть труп соперника или жертвы? И лучшее объяснение, чем «Проделки русалки», когда тело прибьет к берегу?

Лириэль почувствовала призрака раньше, чем увидела. Холодные пальцы, не более материальные, чем ветерок, коснулись ее плеча.

Дроу резко развернулась и уставилась в пустые белые глаза. Эта дева была совсем не нежная. Призрак был белый, но казался куда более плотным, чем туманный дух дракона. Лириэль мгновенно оценила мышцы под отсыревшей кожаной курткой и разглядела пустые ножны. Странный наклон головы предположительно говорил о сломанной шее. Воительница, видимо, убитая во время одного из многих нашествий на Рашемен.

Все это Лириэль увидела с одного взгляда. Она упала на бок и перекатилась. Призрак нырнул следом и схватил ее за лодыжку.

Дроу отбивалась свободной ногой, снова и снова лягая удивительно твердое привидение. Мертвая женщина-воин направилась к источнику и потащила дроу за собой.

Лириэль уцепилась за камень. Тот поддался, и она отпустила его. Пальцы одной ее руки чертили глубокие борозды в земле, другая же отчаянно размахивала в воздухе, ища, за что бы ухватиться, чтобы остановить это грозящее смертью движение. Все, что ей нужно, — это минута-другая, чтобы сотворить заклинание.

И вдруг она вспомнила, что не знает магических заклинаний, которые смогли бы защитить ее от неумолимой русалки. Казалось глупым заучивать их, когда простенькое клерикальное заклинание замечательно справлялось с этим.

А клерикальная магия зависела от благосклонности богини.

Лириэль еще не успела додумать до конца, как рука ее ухватилась за что-то тонкое и прочное. Она вцепилась в это и, глянув вверх, увидела пару фасеточных черных глаз. Дроу вскрикнула и выпустила огромную паучью ногу.

Попроси, — предложил тихий голос, которого Лириэль надеялась никогда больше не услышать. Сила Ллос проследовала за ней даже в это чужое место, искушая и мучая ее.

Русалка неотвратимо волокла ее к воде. Лириэль перевернулась на спину, пытаясь разжать пальцы мертвой воительницы. Когда это не удалось, она опять принялась бить ее свободной ногой, снова и снова ощущая удары по твердому телу. Все ее усилия ни к чему не привели.

Туман поднялся над источником и заклубился вокруг мертвой женщины. На глазах ошалевшей дроу он принял очертания огромной драконьей головы. Призрачные челюсти распахнулись и клацнули в сторону русалки. Та выпустила свою добычу и схватилась за пустые ножны. На лице призрака появилось изумленное выражение. У Лириэль было отчетливое ощущение, что эта воительница не впервые так удивляется отсутствию оружия. Застывшая в недоумении русалка не оказала дракону никакого сопротивления. Она была проглочена хранителем источника и, как ни странно, исчезла в гораздо менее вещественной субстанции.

Дракон нырнул обратно в источник, оставив Лириэль на берегу. Всего на миг дроу уловила под бурлящей водой блеск своего богато украшенного ножа и поняла, что этот импульсивный дар спас ей жизнь.

А может, и больше, чем жизнь. Огромный паук, посланец Ллос, тоже исчез.

Лириэль поднялась и оделась. Она снова привязала маску к поясу. От превращения в Сайлуни ей не стало легче. Ллос нашла ее, а упрямую богиню провести куда труднее, чем поселян из Дерновии.

Зофия была права, угрюмо подумалось ей. Это действительно земля призраков, и если ей в самом деле суждено сопровождать души к их законным местам обитания, то с чего же, во имя Девяти проклятых Кругов, она должна начать?

У Горлиста вспыхнул огонек в глазах, когда он услышал шаркающие шаги, приближающиеся к входу в пещеру. Наконец-то его наемники поймали что-то стоящее или, по меньшей мере, интересное! Да видит Бог В Маске, давно пора!

Один из наемников оставил остальных возиться у входа и, войдя, отсалютовал командиру.

— Мы поймали эльфа. Женщину.

Что ж, уже кое-что.

— Давайте ее сюда, — приказал Горлист. Трое солдат волоком втащили в пещеру высокую эльфийку. Даже связанная и с кляпом во рту, до пояса засунутая в остатки полотняного мешка, она отчаянно сопротивлялась.

Горлист подошел и ухватил ее за растрепавшиеся черные волосы. Он рывком запрокинул ей голову и увидел на скуле небольшой приметный шрам. Со свирепой радостью Горлист узнал эльфийку. Именно с ней он дрался на палубе своего утраченного корабля!

Свободной рукой он прикоснулся к серебряной пряди.

— Ловко, небольшой фокус с изменениями, да? Во что это превратится, если я срежу всю косу вместе с твоим скальпом?

Эльфийка плюнула кровью ему под ноги.

— Попробуй, и увидишь, — предложила она.

— В другой раз, — холодно пообещал дроу. — А сейчас меня больше интересует, почему я видел тебя в Гавани Черепа, когда там сражалась Лириэль Бэнр, и встречаю тебя здесь, в Рашемене, возле деревни ее любовника.

Она презрительно усмехнулась и попыталась плюнуть еще раз. Горлист ударил ее с такой силой, что голова ее резко мотнулась вбок.

— Тащите цепи, — скомандовал он. Эльфийка выплюнула осколки разбитых зубов и рассмеялась ему в лицо.

— Я насчитала вокруг твоей крысиной норы не меньше дюжины темных эльфов, а я одна. Тебе этого недостаточно? — бросила она, указывая на свои связанные руки.

Горлист кивнул Чиссу. Молодой дроу осклабился в злой ухмылке и взялся за дело. Он защелкнул железные кандалы на запястьях эльфийки, потом ловко вскарабкался по стене и продел другие концы цепей в кольца, вделанные в камень высоко над головой.

Горлист кивнул своему воинству.

Два дроу достали мечи и перерезали веревки, которыми была связана их жертва. Она тут же кинулась на них, но Горлист дернул за цепи, заламывая ей руки кверху и лишая возможности двигаться.

Горлист обошел вокруг эльфийки, разглядывая следы, оставленные на ее теле мечами дроу. Ноги женщины едва касались земли, руки, судя по всему, были выбиты в плечевых суставах, но взгляд золотисто-зеленых глаз оставался прямым и непреклонным.

— Снимите с нее оружие и одежду, — велел он двоим дроу. — Можете не слишком церемониться.

Его подчиненные принялись за дело с явным удовольствием. Горлист поднял кусок разрезанной веревки и завязал ее узлами, потом протянул ее одному наемнику, а склянку с солью — другому.

— Развлекайтесь, — сказал он, уселся поудобнее и ухмыльнулся эльфийке. — Я, конечно, тоже поучаствую.

Пытка продолжалась дольше, чем рассчитывал Горлист. Время шло, удовольствие сменилось скукой, но что они ни делали со своей жертвой, заставить ее говорить не смогли.

— Позовите Бриндлора, — наконец сказал он.

Одна из дроу — молодая женщина, дочь одного из первых наемников Нисстайра, — пошла искать певца смерти. Вскоре они вернулись вдвоем. Бриндлор с отвращением взглянул на пленницу, ни на что не годную в таком состоянии и с таким-то цветом кожи.

— Мердрифа здесь нет. Ты лучше разбираешься в магии, чем любой из нас. Вырви из ее башки все ее тайны! — приказал Горлист.

Певец смерти фыркнул.

— Неудивительно, что она молчит. Ты что, не знаешь, что железо высасывает из некоторых волшебных существ жизненную силу, словно повязка — кровь из раны? Наверно, эта эльфийка — из таких. Снимите с нее железо.

Чисс нехотя ослабил цепи и расстегнул кандалы. Того, что случилось после, не ожидал никто.

Не было ни заклинаний, ни медленного изменения, вообще никаких признаков опасности. Только что на полу лежала истерзанная эльфийская женщина, в следующий миг крупная черная волчица уставилась на них зеленовато-золотистыми глазами. Она оскалила клыки, присела на задние лапы и прыгнула.

Чисс оказался под ней раньше, чем успел схватиться за оружие. Волчьи зубы впились ему в плечо, тяжелая голова сделала мощный рывок. Потом волчица снова вскочила, заметалась, уворачиваясь от мечей своих мучителей, с невероятной скоростью вылетела из пещеры и исчезла.

— Найти! — рявкнул Горлист, но он уже знал, что их старания будут тщетны. Срывая злость, он пнул лежащего наемника. — Тащите его наружу и наблюдайте за ним, пока не взойдет луна, — распорядился он. — Может, появление в банде дроу-оборотня вдохновит вас на охотничьи подвиги!

Наемники сделали, как он велел. Они обнажили мечи под ночным небом и ждали, кто с любопытством, кто со старательно скрываемой тревогой, когда свершится превращение и их недавний товарищ начнет оживать.

Тянулись часы, отмеченные лишь звуком капающей воды в каком-то туннеле.

— Луна давным-давно взошла, — произнес наконец Бриндлор. — Сожгите его, или закопайте, или оставьте гнить так. Разницы никакой.

— Значит, не оборотень, — задумчиво бросил Горлист. — Что же она такое, если способна на такие превращения? Друид? Ведьма?

— Хуже, — угрюмо ответил певец смерти. — Эта девка — литари.

Небо уже было усыпано звездами, когда Лириэль добралась наконец до своего маленького домика. Фиодор был уже там, он прилежно помешивал какое-то варево.

— Ты готовишь, — отметила она. — Домовому это вряд ли понравится.

Он быстро взглянул на нее.

— Ты с ним говорила?

— Мы пришли к взаимопониманию. — Она заперла дверь, отвязала с пояса маску и облегченно вздохнула, вновь оказавшись в собственном обличье. Самым приятным в этом стало выражение глаз Фиодора.

— Во всех песнях и сказаниях говорится, что Семь Сестер — прекраснейшие из женщин, — тихо шепнул он. — То ли все барды спятили, то ли просто ослепли?

Дроу бросилась в его объятия. Они долгое мгновение стояли так, потом она повела его к расстеленной постели. Они улеглись рядышком, голова Лириэль покоилась на широком плече Фиодора.

— Рашемен — занятное местечко. Меня раздел ко сну домовой, потом изучал целый ковен Колдуний, потом напали водный дух в виде дракона и весьма мускулистая русалка. А у тебя как прошел денек?

— Примерно так же.

— Хм.

Она подняла лицо к его лицу, и долгое время им не нужны были слова. Горшок исходил паром, домовой вздыхал, и ни воину, ни Летящей На Крыльях Ветра не было до этого ровным счетом никакого дела.

Много позже Фиодор позвал ее во двор и указал на звезды.

— Видишь маленькую группку звезд вон там, в виде креста? Мы называем их Стражи, в честь духов, которые стерегут четыре угла года. Эта яркая звезда — Мокошь, это имя духа урожая. Звезды выстраиваются так каждый раз, когда год поворачивает. Скоро мы будем праздновать Осенний Закат, время, когда ночь и день равны и колесо года поворачивает на зиму.

Дроу поплотнее запахнула плащ.

— Я слышала о зиме. Она холоднее, чем то, что сейчас?

— Гораздо, но сегодня вечером дует холодный ветер. Пойдем лучше в дом.

Она задумчиво смотрела в сторону леса. Фиодор проследил за ее взглядом и покачал головой.

— Это неразумно. Наша земля населена духами, и по ночам полно привидений. А теперь их даже больше, чем прежде.

— Зофия сказала, что я должна знать духов этой земли, — возразила Лириэль. — Может ли быть лучший способ познакомиться с ними?

Он со вздохом уступил.

— Мы будем завтракать с Васти и детьми. Пожалуй, можно было бы принести пару кроликов к столу.

— Или утраки, — усмехнулась она, вспомнив их недавние злоключения.

В глазах Фиодора мелькнула усмешка.

— Почему бы и нет? Что бы Васти ни готовила, на вкус все равно будет одинаково.

Они быстро зашагали по грязной разъезженной дороге, вившейся среди полей. Лириэль услышала слева слабый шорох. Уголком глаза она заметила низенького, толстого, уродливого гнома, который торопливо бежал по стерне, не отставая от них. Зеленые волосы его свисали с черепа, словно длинная луговая трава, густые зеленые усы топорщились под большущим носом. Большие, глубоко посаженные глаза гнома затеняли нависшие косматые брови, но Лириэль с одного взгляда рассмотрела, что один из них светло-зеленый, а другой сверкает оранжевым блеском.

— Полевик, — озабоченно заметил Фиодор.

— Опасный?

— Только если уснуть в поле или пойти за ним в хлеба. Меня смущает время. Обычно полевики выходят, только когда солнце стоит высоко.

— Может, он отведал чая Зофии и теперь не может уснуть.

Рашеми коротко рассмеялся, и озабоченное выражение снова вернулось на его лицо.

— Ты знаешь, что я немного наделен видением. Еще до того, как покинуть Рашемен, я начал видеть то, чего не должно было бы быть. Привидения, духов, даже героев из сказаний, которые отец моего отца слыхивал от своего деда. Они слонялись, точно пьяницы, которых осерчавшие жены выгнали из дома и которые не понимают ни где они, ни куда должны идти. Так пошло со Смутных Времен. Магия Рашемена лежит в самой земле и в духах этой земли. Это не то что заклинания магов, которые можно сотворить и тут же забыть, а потом разучить заново. Ни одна Колдунья не скажет этого, но я подозреваю, что наша магия перестала действовать так, как должна была бы.

Лириэль обдумывала его слова, размышляя, не было ли все это частью смутных прорицаний Зофии.

Не успела она сказать это вслух, яростный порыв ветра ударил в деревья с пронзительным, едва ли не металлическим визгом. Затрещали ветви. Смолкли поющие насекомые, и маленькая пичуга упала со своего насеста. Лириэль остановилась и подняла ее, удивляясь, какая легкая эта малютка. Какая холодная.

Фиодор схватил ее за руку и заставил подняться.

— Скорее, — подгонял он. — Нам нужно оказаться под защитой стен, прежде чем снова прозвучит песня беур.

По настойчивости его тона Лириэль поняла, что сейчас надо бежать, а вопросы задавать потом.

Они мчались через лес, возвращаясь по своим следам, и почти выбежали из него, когда увидели старуху. Она стояла впереди на тропе, опираясь на длинный деревянный посох. Косматые волосы ее были белыми, как у дроу, а морщинистая кожа посинела от холода. Босая, в лохмотьях, и вид у нее был такой, будто она упала бы, не будь у нее в шишковатых руках посоха.

Рашеми резко остановился и толкнул Лириэль себе за спину.

— Заклинание молнии, — отрывисто бросил он. — Самое могущественное, какое знаешь, и быстро!

Она порылась в кошельке и вытащила изумруд — последний камень из тех, что достались ей при дележке сокровищ дракона. Одной рукой она запустила им в ведьму, другой сжала Летящий На Крыльях Ветра и вызвала заклинание, хранившееся в нем.

Камень исчез. Там, где он упал, стояла женщина-полуэльфийка, вполовину выше своей создательницы. Ее точеное тело было прозрачным, как стекло, и зеленым, как изумруд, в руках она держала стрелу белого огня. Голем замахнулся и метнул молнию, словно воин — копье.

Ведьма издала вопль, похожий на скрежет эльфийских клинков. Она взмахнула посохом, и навстречу молнии устремилось облако кристалликов льда. Смертоносное дыхание колдуньи застыло губительным конусом, вспыхнувшим тысячью бриллиантов, когда молния пролетела сквозь него. Она ударила в ведьму и с силой отшвырнула ее назад. Старуха тяжело врезалась в подножие сосны и сползла на землю.

С удивительной легкостью беур вскочила и побежала прочь, к горам.

Лириэль кинулась было за посохом.

— Нет смысла, — сказал ее друг. — Он обладает силой только в руках беур. А даже если бы ты и смогла им пользоваться, некоторую магию лучше оставить в покое.

Она уловила мрачную нотку в его голосе.

— Я что-то сделала не так?

— Заклинание было замечательное, — осторожно ответил Фиодор, — но тебе не стоило бы вызывать голема в Рашемене. Множество таких созданий насылали на нас Красные Чародеи Тэя. И если кто-нибудь увидит, что ты знаешь такое заклинание, он захочет выяснить, где ты ему научилась.

Она пожала плечами.

— В Зеленой Комнате была книга магии Малхоранди. У меня оказалось немало камней из сокровищницы дракона, и я решила, что это вполне подходящее для них применение.

— И, тем не менее, такая магия в Рашемене может погубить тебя. Сюда не допускают никаких чужеземных магов. Мой народ принял тебя потому, что Сайлуни была нашим другом и училась кое-каким азам искусства Колдуний, и еще потому, что Зофия взяла тебя под свое крыло. Если люди увидят, что ты творишь такие заклинания, мы оба не доживем и до рассвета.

Лириэль выслушала его молча.

— Никаких заклинаний, — повторила она вслух, словно пытаясь понять эти слова.

— Только для спасения твоей жизни. Пообещай мне.

Нужные слова уже готовы были сорваться с языка дроу, но она поняла, что не может произнести их. Она покачала головой, не желая давать обещания, которые вряд ли сможет исполнить. Удивительно, но ей показалось, что Фиодор, как ни странно, доволен этим.

— Светает, — мягко заметил он. — Васти скоро будет ждать нас.

Он взял ее за руку, и они пошли к дому, в котором жила семья его сестры. Из трубы уже шел дымок, и на плите булькал котел с крупой и чем-то похожим на сушеные ягоды.

Двое маленьких мальчуганов кинулись к Фиодору и обхватили его ноги. Девочка повыше, уже достаточно взрослая, чтобы помнить о необходимости соблюдать достоинство, держалась поодаль, пренебрежительно поглядывая на братьев.

Васти отряхнула деревянную ложку и легонько шлепнула ею одного из сорванцов по попе.

— Вы что, забыли, как надо себя вести, или ослепли? Не видите, что здесь вичларан?

Дети смущенно попятились и отвесили смешной поклон.

— Ты приносишь благодать в этот дом, — продекламировала троица.

Лириэль неуверенно улыбнулась. Дети дроу в возрасте этих мальчиков уже бывали отучены от болтовни, и их мало кто видел, кроме одного-двух наставников, занимавшихся их дрессировкой. Ей никогда не приходилось иметь дела с такой малышней.

Она назвала свое имя и в ответ выслушала, как зовут детей. Не придумав ничего другого, она предложила:

— Может, послушаем сказку перед завтраком?

Мальчишки приветствовали ее идею с энтузиазмом, Васти благодарно кивнула. Фиодор уселся поудобнее и посадил племянников на колени.

— Много лет назад жил на земле герой по имени Айвенги. Времена были беспокойные, и много храбрых мужчин пало в боях. Отец Айвенги был великим воином, берсерком, которого никто из смертных победить не мог, но однажды он встретился с врагом, у которого не было ни крови, ни дыхания.

— Демон Эльтаб! — возбужденно подсказал младший из мальчиков.

— Именно он, — подтвердил Фиодор. — Айвенги знал, что его сила и меч ничего не смогут поделать с толстой шкурой демона, и он стал молиться всем духам земли, и те дали ему магический меч. Даже демон не мог устоять против Хадриллиса. Эльтаб удрал в Тэй…

— К живым демонам! — снова встрял малыш.

— Ты знаешь эту сказку, — улыбнулся его дядя. — Значит, знаешь и то, что с каждым оборотом семейного колеса — от отца к сыну, от матери к дочери — снова появляется великий меч, чтобы защищать Рашемен.

— Как твой, — благоговейно сказал мальчишка.

В комнате повисла глубокая тишина. По горестному выражению на лицах женщин и пятнам румянца на щеках старшего мальчика Лириэль догадалась, что нарушено какое-то важное табу.

Младший переводил взгляд с одного лица на другое и казался обескураженным не меньше Лириэль.

— В этом мече есть магия, — продолжал настаивать он.

Фиодор посмотрел на сестру. Ее лицо выражало смесь боли и гордости.

— У Трисфира дар, — просто сказала она. — Уже решено, что он станет временным. В канун следующей зимы он отправится в обучение к Старцам.

— Великая честь, — мягко сказал воин.

Васти улыбнулась, но не без иронии.

Завтрак прошел быстро, и его не омрачило больше ничего серьезнее пролитой кружки молока. Они поблагодарили хозяйку и отправились навстречу заботам дня.

— В чем дело? — тихо спросила Лириэль, едва они отошли достаточно далеко, чтобы не быть услышанными. — Что такого сказал этот маленький мальчик, что твоя сестра так побелела?

Плечи Фиодора поднялись и опустились в тяжком вздохе.

— Когда мы в первый раз встретились, ты спросила меня про мой тупой меч. Я ответил: это для того, чтобы мне не пораниться. Ты решила, что я просто дурачусь, а я всего лишь сказал правду. Воину, который не может управлять своей боевой яростью, дают такой меч, и для того есть несколько причин. Во-первых, так меньше опасность, что он причинит вред своим братьям. Во-вторых, им он не поранит и не убьет себя. Нет большего бесчестья для рашеми, чем смерть от своей собственной руки. Наконец, с этим мечом он умрет достойно и не зря. Берсерки идут в бой первыми. И возглавляет их человек с тупым мечом.

Жуткая правда медленно открылась Лириэль.

— Это смертный приговор.

— Да. Зофия заколдовала меч, чтобы он мог рубить тех, кто не из Рашемена, а значит, я бы оставался в живых достаточно долго, чтобы исполнить свой долг.

— Выброси его, — горячо потребовала дроу, — Возьми другой. Твоя боевая ярость теперь управляема — тебе больше не нужен тупой меч.

— У нас так не принято, — мягко возразил он. — Это мой последний меч. Таков наш закон и обычай. Я должен умереть с этим мечом в руке.

Первым побуждением Лириэль было протестовать против этого нового образчика человеческой тупости, но нахлынувшие воспоминания заставили ее попридержать язык: Фиодор, сражающийся с дроу и лусканскими воинами, побеждающий морских огров, прорубающий себе путь наружу из чрева гигантского кальмара. Она успокоилась. Он выиграл столько боев с этим тупым черным мечом. Почему бы не делать этого и впредь?

К ним рысью бежал высокий нескладный юнец. Взлохмаченные волосы лезли парню в глаза, в руках он держал охапку чего-то похожего на черные палки. Он притормозил и коротко поклонился «колдунье», идущей рядом с Фиодором. Тот быстро представил их друг другу и спросил Петияра, в чем дело.

— Мы должны проверить Западню, — без предисловий объявил мальчишка. — Тревейл приказал. Остальные ждут у западных ворот. — Он широко улыбнулся. — Каждому дадут жезл, посылающий молнии. Временные прислали.

Лириэль заметила, как Фиодор сжал челюсти.

— Мужчины-маги? — спросила она.

— Да, — коротко ответил он. — Они живут, учатся и творят свою магию в потаенном месте.

— Эта Западня, — не отставала она, — это пещера?

Взгляд, брошенный им, подтвердил ее невысказанную тревогу. Там, где есть пещеры, есть туннели. А где есть туннели — там вполне могут быть дроу. Она не сомневалась, что Горлист рано или поздно доберется до нее. Но лучше бы не теперь.

— Я пойду с вами, — объявила девушка.

Лицо парня вытянулось.

— При всем уважении к вам, госпожа, это просто разведывательная вылазка.

Фиодор взял один из эбеновых жезлов, длиной с полруки крупного мужчины и толщиной с большой палец. По всей длине жезла были по спирали искусно вырезаны крохотные узоры. Это было бесценное произведение искусства, созданное для того, чтобы быть уничтоженным в один миг.

Фиодор взмахнул жезлом и многозначительно поднял бровь.

— Это для обычной-то разведки нам нужны эти штуки? Говори правду, Петияр. Мы идем на охоту. Надеюсь, что не на твоего черного волка.

Лириэль удивленно прищурилась, услышав знакомое выражение.

— Этот зверь не входит ни в какую стаю, — обороняясь, сказал мальчик, — а одинокий волк часто ищет легкую добычу, он опасен для скотины и для детей.

Фиодор взвесил жезл в руке.

— Даже если бы тебе удалось убедить в этом Тревейла, вот это предназначено не для волка.

— Я прошел по его следу до Западни, — признался юноша, — Надеялся отыскать его логово. А вместо этого нашел мертвого дроу.

Фиодор взглянул на подругу.

— Этот дроу был убит волком?

— Кого это волнует? — резко бросил парень. — Мертвый дроу — это всегда благо, отчего бы он ни умер, но, да, похоже, что так. У него было изодрано плечо и порвано горло.

Фиодор оттеснил мальчика от Лириэль и встал между ними — Лириэль не поняла, кого он хотел защитить, Петияра или ее, — и снова взглянул на дроу.

— Лучше тебе сегодня не отходить от поселка. Пообещай мне это.

Она пообещала и была вознаграждена довольным блеском в глазах друга. Слово, честь — все это много значило для Фиодора. Видимо, ему тогда понравилось, что она отказалась давать слово, зная, что не сдержит его.

И впервые она задумалась о том, как же он должен себя чувствовать, живя во лжи, к которой она вынудила его. Может, слова Зофии было бы достаточно, чтобы дроу пусть настороженно, но приняли бы, — но ложь уже прозвучала. В глазах правдолюба-рашеми то, что она скрывает свою внешность, лишь усиливает обман.

— Поговорим, когда я вернусь, — мягко пообещал Фиодор.

Он взял ее ладонь и прижал к своему сердцу, потом отвернулся и быстро зашагал рядом с долговязым сородичем.

Они встретились с остальными воинами у западных ворот. Лошади уже ждали их, и воины поскакали к Текучим Скалам.

Отряд разведчиков остановился у входа в пещеры.

Люди зажгли маленькие факелы и нырнули в туннели, размахивая ими над головой, чтобы случайно не налетели потревоженные летучие мыши. Петияр повел их по узкому проходу вниз, туда, где лежал мертвый дроу. Фиодор склонился над трупом, чтобы рассмотреть раны поближе. Несколькими мгновениями позже он поднял взгляд.

— Он умер не здесь. Его кто-то притащил сюда, и это был не волк.

Тревейл презрительно усмехнулся.

— А чего еще было ждать? Конечно, этих двуногих тварей было больше. Дроу не охотятся в одиночку.

— Они бросили своего мертвого товарища в туннеле на съедение крысам? — спросил Фиодор.

— А что им оставалось делать? Трудно закопать или сжечь труп в пещере.

Фиодор имел достаточный опыт общения с темными эльфами, чтобы понимать, что их замыслы редко бывают столь простыми. Он поднял фонарь повыше и оглядел туннель. Сам проход был узким, но потолок здесь поднимался круто вверх. Фиодор отметил странные тени и неровности скалы; это могло не значить ничего, но могло и оказаться ходами в другие, невидимые туннели. Дроу притащили сюда своего мертвеца не случайно. Может, для приманки?

Воин опустил факел.

— Неудивительно, что Петияр выбрал именно этот туннель. Здесь такой высокий потолок, что он уж точно не наберет паутины в волосы, — беспечно произнес он и посветил факелом вниз, чтобы осмотреть пол. — Никакихследов волка. Он не возвращался сюда, чтобы поесть, а крысы, судя по всему, отполируют эти кости за день, не больше. Ручаюсь, что сегодня нам не найти волка в Западне.

Петияр растерялся, но не успел ответить, как Тревейл грубо отодвинул его.

— Встань сюда, мальчишка, и попридержи язык, — сурово и тихо велел он.

Мужчины зашагали прочь, спеша к выходу. Они уже почти добрались до него, когда дроу ударили.

Разведчики-рашеми отреагировали мгновенно. Мечи со свистом вылетели из ножен, и воины кинулись навстречу ненавистным врагам. Те, кто был ближе к хвосту колонны, предупреждающе закричали при виде дроу, спрыгивающих с каменных стен в круг света факелов.

Женщина-дроу, маленькая, гибкая, одетая в легкую кожаную куртку, возникла на пути Фиодора. Она обратила против него два оружия: широкий меч и холодную прекрасную улыбку.

Фиодор на миг заколебался. И этого короткого промедления оказалось достаточно. Женщина сделала выпад, метя клинком ему в сердце. Он прикинул и решил, что лучшее оружие против маленькой и более ловкой дроу — его вес.

Рашеми уклонился от ее удара и прыгнул на нее, придавив женщину к стене. Она извивалась и дергалась, но не могла пустить в ход меч. Помня манеру Лириэль обвешивать себя самым разным оружием, он сразу же схватил дроу за запястья и заломил ей руки за голову.

— Бегите! — взревел Фиодор, давая знак остальным проходить, пока он удерживает дроу.

Тревейл повторил команду.

Женщина вывернулась и полезла вверх по стене. Фиодор не стал преследовать ее, хоть и подозревал, что ему еще придется пожалеть об этом. Он выхватил из-за пояса эбеновый жезл и быстро осмотрелся.

Большинство рашеми уже отошли к выходу. Внезапно вспыхнули яркие огни, отгоняя дроу и давая разведчикам возможность отступить. В пещере остались лишь Петияр и Тревейл. Бок о бок двое воинов отступали вдоль узкого туннеля, отбиваясь от стремительных ударов теснящих их дроу. Фиодор наскоро прикинул и пришел к неожиданному заключению: дроу было слишком мало.

Несмотря на всю сложность положения, он успел оценить скрытую иронию этой мысли. Но лучше видеть врага перед собой, чем получить внезапный удар из засады. Те дроу, которых он недосчитался, наверно, подевались туда же, куда и женщина, ловко вскарабкавшись по стенам по им одним видимым зацепкам на камне.

Фиодор взмахнул жезлом и высоко подкинул его в воздух. Жезл ударился о потолок и разбился вдребезги. Воин заслонил глаза рукой, ожидая слепящей вспышки.

Вместо этого туннель залил неяркий темно-красный свет, и в нем стали отчетливо видны глумливые усмешки воинов-дроу — и самодовольное лицо лысого человека. Они были шагах в десяти от Фиодора, не больше. Рашеми оттолкнул молодого Петияра и загородил им путь.

— Вы не пройдете, — бросил он притаившимся в засаде дроу.

Приглушенный насмешливый смех эхом раскатился под потолком, и темные эльфы поползли по каменным стенам к нему.

Фиодор вернул черный меч обратно в ножны. Он не понадобится. Воин на миг прикрыл глаза. Потом он быстро отступил назад, в глубокую каменную нишу, призывая древнюю — и вновь обретенную — силу.

И она пришла, налетела на него, словно перепуганная лошадь. Сила хлынула в Фиодора, сбила его с ног, но пола коснулись не его ладони. Огромные лапы, заросшие черной шерстью, с когтями, будто изготовленные к бою кинжалы, зашлепали по камню.

А сила все прибывала и прибывала, рвалась наружу с ревом, от которого задрожали стены туннеля и застыли темные эльфы.

Или так ему показалось.

Так всегда бывало, когда приходила ярость берсерка. Время вокруг него словно замедлялось, давая Фиодору возможность заметить, среагировать. Атаковать.

Взметнувшаяся лапа мелькнула в воздухе, полоснув когтями ближайшего эльфа по горлу. Челюсти подхватили падающее тело, огромная голова мотнулась, швыряя мертвого дроу на мечи двух его сородичей и сбивая обоих с ног. Берсерк прыгнул вперед.

Фиодор ощущал жалящие укусы мечей, но густая шерсть и толстая шкура защищали лучше, чем кожаная одежда. Человек швырнул в него шипящие огненные шары, они опалили ему шкуру, наполнив туннель отвратительной вонью, но берсерк не почувствовал боли. Он никогда ее не чувствовал — до конца боя.

Ревя от ярости, он ринулся в туннель мимо дроу к лысому колдуну.

Резкие хлопки, напоминавшие полощущий на штормовом ветру незакрепленный парус, возвестили о прибытии нового врага. С высоты на Фиодора обрушилось ужасное существо, чудовище, похожее на птицу, с перепончатыми, как у летучей мыши, крыльями и длинным острым клювом, усаженным рядами острых как иглы зубов. Тварь неслась на него, явно вознамерившись остановить берсерка.

Тем уголком мозга, который оставался человеческим, Фиодор узнал это творение рук Красного Чародея. Летучая тварь распростерла огромные крылья и нацелила клюв на Фиодора, словно изображая странную пародию на рыцарский вызов. Фиодор взревел и прыгнул прямо на монстра, лапами и клыками метя в этот страшный клюв. Он в клочья разодрал толстую кожу крыльев, и челюсти его сомкнулись на голове твари. Берсерк выплюнул откушенный клюв и снова ринулся к магу.

Но тот еще не сдавался. Он высыпал на пол горсть порошка и шагнул в образовавшееся облако. На мгновение густой туман скрыл его из виду. Когда же он вышел из облака, вместо ног он стоял на двух могучих мохнатых лапах. Свирепый серый пещерный медведь, вздыбившись, пошел на Фиодора, готовясь заключить его в смертельное объятие.

Два врага сцепились и покатились по полу, сопя и рыча. В глубине пещеры вспыхивали и гасли огни, оттуда доносились звуки жестокого боя. Фиодор вцепился в изменившего облик мага клыками и когтями, чтобы не дать ему присоединиться к банде дроу.

Он не знал, сколько времени прошло, как долго они сражались. В какой-то миг Фиодор вдруг понял, что туннель погрузился в темноту и что противник его больше не сопротивляется.

Больше не дышит.

Воин оттолкнулся от него и направился к пещере. Там еще тускло горели два факела, которые кому-то из сражавшихся хватило ума воткнуть в трещины на стенах.

В неверном свете ему открылась мрачная картина. Рашеми победили, но дорогой ценой. Трое мужчин были мертвы, остальные почти все ранены.

Петияр заметил медведя и взвизгнул от страха. Старшие воины мгновенно развернулись, держа мечи наготове.

Фирра поднял руку, останавливая их.

— Чесницниа, — устало объяснил он.

Уцелевшие воины уставились на медведя почтительно и с благоговением. Этого Фиодор уже не выдержал. Чужое обличье покинуло его, и он сполз по стене пещеры.

Кто-то укутал его голые плечи плащом и вложил в руку флягу. Он нехотя сделал глоток. Это оказался, крепкий чай с медом. От сладости его замутило, но воин вспомнил старинные сказки о меняющих облик, которые после превращений бывали очень голодны. Может, эта густая жидкость восстановит его силы. Надеяться, что она еще и приведет в порядок его мысли, не приходилось.

Желудок его вывернулся наизнанку, извергая чай обратно. Фиодор утер губы, и на руке осталось что-то липкое и красное. Он понял, что это такое, и новый, куда более жестокий приступ рвоты сотряс его.

— Полегче? — спросил Тревейл, когда Фиодор наконец пришел в себя.

Фиодор кивнул. Он не мог заставить себя встретиться с фиррой глазами, но старший мужчина взял его за подбородок и приподнял его лицо кверху.

— Ты все сделал правильно, — твердо сказал он. — Пока колдун был жив, светящиеся жезлы не действовали. Без них большинство твоих братьев были бы мертвы.

— В любом случае колдун умер слишком легкой смертью, — сплюнул один из воинов. — Хуже предательства не придумаешь — человек, вставший на сторону дроу против себе подобных.

Остальные зло заворчали, соглашаясь. Фиодор видел ненависть на дорогих ему лицах, и сердце его разрывалось. Слишком легко было представить, как эта ненависть обращается против него. И он не был уверен. Что не заслуживает этого.

Рашеми забрали своих убитых и молча пошли к выходу из пещеры. Фиодор был рад тишине. Ему слишком о многом надо было подумать.

Он всегда старался жить открыто и по законам чести. Много раз предостерегал он Лириэль насчет богини ее детства, стараясь, чтобы она поняла, что союз со злом не может творить добро. Наверно, самому ему надо было получше следовать собственным советам.

Вообще-то, это было несправедливо по отношению к Лириэль, и он знал это. Зла в ней было не больше, чем в снежном коте. С другой стороны, и моральных принципов не больше, чем у того же кота. А без этих подсказок и запретов — как отыскать верный путь? А в результате — та запутанная ложь, в которой они теперь живут. Любую ложь нелегко вынести, а эта опасна особенно.

Фиодор жалел теперь, что был так наивен, думая, что его народ сможет принять Лириэль, может, даже увидеть ее такой, как видит он. Рашеми ненавидят дроу, и он не может винить их за предвзятость. Она порождение их истории — и он должен признать, что его собственный опыт тоже подтверждает это.

Он любит Лириэль, глубоко и безоглядно. Однако еще важнее, что он знает ее. Не без причины Ллос плетет свою паутину вокруг принцессы-отступницы. Лириэль борется с темной стороной своей души, и она никогда, кажется, не уверена, где проходит граница между добром и злом. Иногда она как будто не понимает, что такая грань вообще существует и даже что она должна существовать.

Эти тревожные мысли преследовали его всю дорогу по пещерам и туннелям Западни. Ко времени, когда молчаливый отряд почти выбрался на свет, Фиодор пришел к горькому, но неизбежному выводу.

Он сослужил недобрую службу своему народу, приведя сюда Лириэль. Не сделай он этого, дроу не последовали бы за ней. И эти люди были бы живы. Ради общего блага, едва вернувшись в поселок, он должен будет увезти Лириэль как можно дальше от Рашемена. Даже если ради этого он должен будет пренебречь долгом воина. Даже если это запятнает его доброе имя и будет воспринято его народом как измена, которой не прощают.

Даже если это значит навсегда покинуть родину.

Глава 17 КРУГИ

При Доме Колдуний был большой внутренний двор, окруженный, как стеной, деревьями, увитыми плющом. В их тени собрались несколько Колдуний Дерновии. Лириэль в первый раз дозволили посмотреть, как они творят заклинания.

Она, в привычном уже обличье высокой среброволосой колдуньи из Долины Теней, внимательно следила, как вставшие в круг женщины в черном танцуют, взявшись за руки, и выпевают слова молитвы. Рисунок движений был сложный, язык заклинаний незнакомый. Что озадачило ее больше всего, так это способность женщин объединять не только свои силы, но и свои цели.

Сила исходила от каждой из женщин в масках, точно пар — невидимый, но все равно ощутимый. Объектом внимания и усилий Колдуний был резной деревянный жезл. Он тихонько покачивался в воздухе точно посредине круга.

Им будет обладать одна из Колдуний. Как ни странно, никого, похоже, не волновало, кому в конечном итоге он достанется.

Лириэль представила на миг, как этот вопрос решался бы в Арак-Тинилит, школе жриц Мензоберранзана. Не одна женщина погибла бы, прежде чем это сокровище оказалось бы в единственных черных руках.

Когда заклинание было завершено, жезл скользнул к одной из женщин в масках. Колдунья благоговейно приняла его в длинные узкие ладони. Когда она сняла маску, Лириэль с трудом сдержала проклятие.

Ания, молодая Колдунья, с которой они столкнулись в пограничной башне, вернулась в Дерновию.

Дроу тихо ускользнула с лужайки и отправилась обратно в свой домик. Рано или поздно ей придется выяснять отношения с Анией, но лучше не теперь, когда за той стоит вся сила местных Колдуний.

Фиодор еще не вернулся. Она мерила шагами маленькую комнатку и горько сожалела о данном ему обещании, удерживающем ее здесь. Однако бессонная ночь давала о себе знать, и дроу скользнула под меховое одеяло и забылась глубоким сном.

Проснулась она внезапно, разбуженная тихим скрипом веревок, на которых лежал матрас. К ее изумлению, на краю постели сидел вовсе не Фиодор, а Торн.

Эльфийка жестом попросила ее не шуметь.

— Я пришла предупредить, — тихо шепнула она. — Отряд «Сокровищница Дракона» пришел в Рашемен. Они ищут тебя.

— Я знаю, — так же тихо ответила Лириэль. — Несколько местных воинов пошли на поиски.

— Одного тебе следует особенно опасаться. Его ненависти хватит на семь жизней. — Торн прикоснулась к своей левой щеке. — У него татуировка в виде дракона вот здесь.

— Горлист, — с отвращением сказала дроу.

— Не вздумай недооценивать его, — предупредила эльфийка. — Многое в этом мире свершается благодаря не мудрости, а упорству.

— Я учту. Спасибо за предупреждение.

Лириэль спустила ноги с кровати и потянулась. Эльфийка не двинулась с места.

— Что? — спросила дроу.

Торн поколебалась.

— Я говорила с Зофией. Она сказала о твоем гобелене. Я хочу взглянуть на него.

Лириэль состроила гримасу.

— Это не слишком-то приятная штука.

— Ничего.

Дроу пожала плечами и встала. Она достала из сундучка, стоящего под кроватью, гобелен и осторожно развернула его.

Торн долго глядела на жуткую картину.

— Что ты пробовала сделать с этим?

Лириэль больно кольнула обвиняющая нотка в ее голосе.

— Это эльфийская магия. Ты, наверно, лучше меня должна знать, что с ней делать.

Торн на мгновение задумалась.

— Возможно, — медленно процедила она и встала. — Пойдем.

Дроу раздраженно зашипела, но последовала за высокой эльфийкой. Они поднялись на холмик…

И оказалисьна небольшом лугу на склоне горы.

Лириэль резко остановилась и в изумлении осмотрелась. Лучшие умы Мензоберранзана на протяжении тридцати пяти человеческих лет учили ее способам магического перемещения, но она и мечтать не могла создавать врата, которые действовали бы так просто и как бы сами собой.

Она еще раз взглянула по сторонам. Воздух здесь был холоднее и более разреженный. Одинокий ворон кружил в закатном небе, и его печальный крик эхом отдавался над долиной.

Ему ответил другой хриплый голос, и послание продолжило свой путь среди деревьев. В том, что это было послание, Лириэль не сомневалась ни минуты.

— Это падальщики, — объяснила Торн. — Они нашли мертвое или ослабевшее животное и созывают других на пир.

— Очень великодушно с их стороны.

— Да, они занимаются этим. И этим тоже, — поправилась эльфийка. — Иногда вороны — это просто птицы. А иногда — гораздо больше. Понимаешь?

Лириэль вспомнила крылатого посланца Квили и кивнула.

— Они переносят сообщения.

— И не только, — тихо добавила Торн. — Мой народ верит, что вороны переносят души умерших в загробную жизнь.

Дроу начала понимать, к чему этот разговор. Она покрепче прижала к себе гобелен и зашагала в ту сторону, где опустились на землю птицы.

Они вышли на полянку и увидели, что вороны были там не одни. Крупные серые звери сомкнули круг над останками кабана. Волки. Лириэль узнала их по рисунку в одной из книг.

Торн протянула руку, предупреждая дроу держаться подальше.

— Вороны позвали стаю, — тихо объяснила она. — Они иногда так делают.

Это было вовсе уж непонятно для Лириэль. Делиться с себе подобными и то довольно странно, но звать более крупных хищников?

Однако, наблюдая за волками, она начала понимать их сложный ритуал. Первыми поели самый крупный волк и единственная беременная волчица. Все остальные дождались окончания трапезы царственной пары и были по очереди допущены к тому, что осталось от дикой свиньи. Вороны тоже клевали, они подскакивали, отрывали небольшие кусочки мяса и отпрыгивали назад. Других птиц волки не подпускали. Какой-то особенно нахальный ястреб уселся на ветку слишком низко. Один из волков помельче подпрыгнул, и птица взмыла в небо, возмущенно крича.

Лириэль заметила, что Торн задумчиво разглядывает ее.

— Я попробую, — раздраженно бросила она, — но пока не наступит ночь, ничего нельзя сделать.

— Понятно.

Они ждали, наблюдая за волками, которые ели, спали и снова ели. Скоро от кабана не осталось ничего, кроме костей, которые стали добычей и игрушкой волчат. Вороны, дневные птицы, улетели в свои укромные места на ночлег.

Лириэль расстелила гобелен на траве. Она запрокинула лицо навстречу встающей луне и начала вслушиваться в песни дальних стран.

Сначала она уловила тихую мелодию дроу Изольды, приветствие появившимся звездам. Потом она услышала Квили и еще других дроу, чьих имен не знала. Даже из глубин магического транса Лириэль удивилась, сколько дроу странствует под звездами. Конечно, их было не так много, не хватило бы заселить самый маленький из городов Подземья, но поразительно было, что хотя бы этой горстке удалось выжить здесь.

Девушка коснулась ладонью гобелена и прислушалась. В нем тоже была своя музыка — ужасная какофония звуков, сквозь которую пробивались вопли несчастных эльфов. А из-за всего этого, словно луч света из-за грозовой тучи, пробивалась иная музыка, музыка совсем другого места. Красота ее наполнила душу юной дроу благоговением и невыразимым томлением.

Неудержимые слезы покатились по ее щекам. Лириэль не знала, оплакивает ли она страдания морских эльфов или невиданную красоту, открывшуюся ей.

Все еще оставаясь в состоянии транса, она запела. Не задумываясь о том, что делает, девушка вытащила из края гобелена темную нитку, вынула Летящий На — Крыльях Ветра из ножен, привязала к его рукояти кончик нити и начала ткать, используя крошечное долото вместо челнока. Движения ее пальцев, незнакомых с этой работой, были точны и ловки.

Она смутно отметила, что вокруг нее собрались в кружок вороны. Такой же круг они образовали вокруг гобелена, заключая страдающие души в кольцо силы. Один за другим вороны поднимались на крыло, и Лириэль увидела, что изображения эльфов начали потихоньку исчезать с гобелена.

Лириэль медленно возвращалась из грез, душа и сердце ее все еще были переполнены их серебряным светом. Она обернулась к эльфийке и удивленно захлопала глазами, увидев благоговейное выражение на суровом лице Торн.

Женщина указала на гобелен. От него не осталось ничего, кроме куска добротной материи, блеклого цвета небеленого льняного полотна.

— Они исчезли, — изумилась Лириэль.

— Они свободны, — тихо ответила эльфийская женщина.

По всей полянке раздался тихий торопливый шорох. Лириэль быстро обвела ее глазами. За кругом света возник еще один круг, темный, шевелящийся. Бесчисленные пауки, слуги Ллос, почувствовали прикосновение магии Эйлистри и пришли напомнить о правах другой богини.

Лириэль не ощутила страха. Так велика была ее радость, что в сердце не осталось уголка, готового откликнуться на зов Ллос. Торн, кажется, поняла это. Лицо ее было мягче, чем когда-либо, и серебряная коса, переброшенная через плечо, сверкала отраженным лунным светом.

А рядом, за тошнотворным кругом пауков, затаившаяся в тени молодая Колдунья с новым жезлом в руке смотрела на них и удивлялась.

Весть о возвращении Сайлуни недолго оставалась в стенах поселка Дерновия. По всему Фаэруну хватало тех, чьим делом было узнавать о чудесах и знамениях, слухах и сплетнях. И главными среди них были женщины, которых народ прозвал Семь Сестер.

Шесть женщин с серебряными волосами собрались в небольшом домике неподалеку от деревни в Долине Теней. Хозяйка, высокая, атлетически сложенная, с сильными длинными пальцами, казалось, просто созданными, чтобы порхать над струнами арфы, откупорила бутыль с молодым вином и разлила его по кружкам.

— Ее здесь нет, говорю я вам, — заявила Сторм Серебряная Рука. — Нет ни в ее доме, ни в моем.

И вообще нигде в Долине Теней.

Другие женщины обеспокоенно переглянулись.

«Она» — это, конечно, их сестра Сайлуни, погибшая годы назад в сражении с драконами и теми, кто обожествлял их. Сайлуни осталась в своем прежнем доме, она превратилась в призрачную арфистку — умное привидение, которое, в отличие от большинства призраков, помнило почти всю свою былую жизнь и действительно сумело жить во многом как прежде. Ее отсутствие наполнило их сердца чувством утраты и в то же время — надежды.

— Наверно, слухи говорят правду, — предположила сестра, казавшаяся старшей из всех. Лицо ее было кротким и усталым, но серебристое одеяние было под стать королеве.

Нетерпеливая энергия так и потрескивала вокруг красотки с разлетевшимися волосами и в растрепанной ветром одежде.

— Будь благоразумной, Алюстриэль. Эта так называемая Колдунья самозванка, и она опасна. Другие услышат эти слухи и захотят проверить их. Рашемен лежит слишком близко от границ Альгоранда.

— Никто не сомневается, что ты способна защитить землю, которой правишь, — спокойно произнесла Квили Веладорн.

Остальные женщины, за исключением Лаэрель Серебряной Руки, явно поостыли, когда заговорила дроу. Квили была их сестрой, но порой в это трудно было поверить. Она была чужой для большинства из них, и лишь совсем недавно Лаэрель впервые начала понимать, какие узы связывают их.

— Я должна согласиться с королевой Альгоранда, — продолжала дроу, отдавая дань формального уважения неистовой женщине. — Честно должна признаться, что чувствую себя в некотором роде ответственной за это недоразумение.

Она рассказала о Лириэль и Фиодоре и об их решимости вернуть Летящий На Крыльях Ветра Колдуньям Рашемена.

— Боюсь, я упомянула, что моя сестра Сайлуни обучалась у Колдуний. Что еще могла предположить Лириэль, как не то, что Сайлуни — дроу? И мог ли быть лучший способ для дроу проникнуть в Рашемен, чем занять место Сайлуни?

Другие женщины завздыхали и закивали. Заговорила Дав Серебряная Рука, мускулистая воительница в темно-зеленом кожаном костюме:

— Ее, конечно, надо разоблачить. Очень важно положить конец ее притворству до того, как все враги Сайлуни соберутся в Рашемен. Меня интересует, не объединит ли дроу всех этих врагов и не использует ли их в каких-нибудь собственных грязных целях.

— У меня нет оснований думать, что она сделает это, — твердо ответила Квили. — Другое дело, что хотя Лириэль мне нравится и я считаю, что в ней скрыты невероятные способности, боюсь, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я пошлю мою дочь Изольду, жрицу Эйлистри, забрать Лириэль из Рашемена, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

Женщины заворчали в знак согласия.

— Мы забываем об одной важной вещи, — напомнила им Сторм. — Если Сайлуни не в Рашемене, то где же она?

Глава 18 КОЛДУНЬЯ ИЗ ДОЛИНЫ ТЕНЕЙ

Шарларра ехала в поселок Дерновия вместе с молчаливой, неулыбчивой молодой Колдуньей. Та вдруг появилась, когда эльфийка добралась до города Иммильтар и заявила, что хотела бы поговорить с колдуньей из Долины Теней.

Эльфийка и сама была озадачена своей просьбой. Она намеревалась отыскать Лириэль, а вовсе не гоняться за легендарным призраком. Как ни удивительно, рашеми не увидели в этом ничего странного. Первой их реакцией на ее вопрос стал буквально поток древних сказаний — их запас в Рашемене явно был неисчерпаемым, — но наконец кто-то додумался послать за вичларан. Те, в свою очередь, принялись расспрашивать Шарларру, и в результате всего этого эльфийка обзавелась теперешней спутницей. Молодую Колдунью, похоже, вовсе не смущал призрачный конь Шарларры. Она пожелала узнать, откуда он взялся. Когда эльфийка рассказала, что случилось на кладбище Глубоководья, женщина только кивнула, будто ей все стало понятно.

Они ехали в молчании около часа, прежде чем Шарларра снова попыталась завязать разговор.

— Скажи, Ания, в этой Дерновии много эльфов?

Колдунья недоверчиво взглянула на нее.

— Почти никому из чужеземцев не разрешают проникать так далеко в Рашемен. Тебе позволили только потому, чтотак велела отлор Зофия.

— Надеюсь, у меня будет возможность поблагодарить ее.

— Едва ли. Ты хотела увидеть колдунью из Долины Теней. Ты увидишь ее и уедешь.

«Удивительное дружелюбие», — подумала Шарларра.

— Ходят слухи, что где-то здесь появились дроу. В таверне болтали, — пояснила она в ответ на взгляд сузившихся глаз Ании. — Вы действительно видели поблизости темных эльфов?

— Возможно.

Холодный ответ исчерпал запас терпения Шарларры. Больше они не разговаривали, пока не показалась стена, которой было обнесено поселение.

— Это дом для чужестранцев. — Колдунья кивнула в сторону небольшого холма. — Женщина, называющая себя Лириэль, сейчас там.

Шарларра с любопытством взглянула на нее.

— Откуда ты знаешь?

— На крыше треножник из веток. Домовые — духи дома — любят такие штуки. Они ставят их на крышу, когда хозяева дома, и убирают, когда тех нет. И если уходящие им не нравятся, то домовые сбрасывают ветки на них. — В голосе Ании прозвучало легкое предостережение.

— Так что гостям приходится уходить побыстрее, — сказала эльфийка.

— Это разумно.

Шарларра соскочила с коня и постучала в дверь. Ей открыла высокая женщина с серебряными волосами. Глаза ее широко раскрылись от удивления и радостного узнавания. Шарларра, в свой черед, тоже узнала ее. Это была та самая призрачная женщина, которую она заметила рядом с Лунным Камнем, правда, теперь во плоти.

Это означало, что призрак, которого она видела, действительно был Сайлуни, колдуньей из Долины Теней.

— О боги, — простонала Шарларра.

Женщина схватила эльфийку за руку и втащила в дом, потом захлопнула дверь и отвязала от пояса черную маску. Не успела Шарларра и глазом моргнуть, как женщина превратилась в маленькую стройную дроу.

— Что ты здесь делаешь? — вскричала Лириэль.

— Ну, если совсем честно, то я приехала поискать неприятностей, — ухмыльнулась эльфийка. — И, похоже, нашла. Воплощение Сайлуни! Ну ты и нахалка. Рассказывай обо всем, что случилось с того мига, как вы покинули корабль.

Лириэль достала бутылочку вина, и они распили ее, пока пытались свести воедино свои истории. Весть о смерти Кзорша поразила Лириэль острой болью. Он был первым эльфом, встретившимся ей, первым, кто научил ее, что не всех светлых эльфов стоит ненавидеть, что некоторые из них могут быть друзьями. Эта странная женщина, по мнению Лириэль, стала второй.

Они проговорили до самой ночи. Наконец Шарларра поднялась.

— Мне надо идти. Та заносчивая Колдунья, что привела меня сюда, ясно дала понять, что, после того как мы поговорим, я должна убраться отсюда как можно быстрее.

Дроу огорчилась.

— Я бы хотела как-нибудь поговорить еще.

Шарларра подмигнула.

— Думаю, это не проблема. Я пообещала покинуть поселок, но не эти края. Мы с Лунным Камнем несколько дней поживем в лесу. Мы еще увидимся, не сомневайся!

— С ЛуннымКамнем?

— Это моя лошадь. Пошли, посмотришь.

Лириэль вышла вслед за ней во дворик и остолбенела, увидев призрачного коня. Эльфийка расхохоталась, взлетела в седло и направила странного скакуна на лесную тропу.

Дроу кинула взгляд на луну и подумала, сумела бы она отыскать песнь Шарларры в лунной магии Эйлистри. Она вспомнила мимоходом о затаившихся до поры пауках, но эхо радости освобожденных морских эльфов отогнало мрачное видение прочь. Лириэль сделала свой выбор; теперь это наверняка должна была понять даже упрямая Ллос. Дроу вернулась в дом и присела к столу, оставив дверь открытой для лунного света.

Она закрыла глаза и стала слушать. Через некоторое время она отыскала эльфийку — но песня ее оказалась странной для веселой хорошенькой девушки. Звук накатывал волнами, словно темная вода на отважную верную душу, старающуюся удержаться на плаву. Еще был хор эльфийских голосов, слабое эхо, которое, казалось, удалялось все дальше и дальше в прошлое. И объединял эти столь разные темы ритмичный топот конских копыт.

Лириэль попыталась отыскать саму Эйлистри и услышала музыку, уникальную, звучащую из множества дальних мест. В каждом из них находились небольшие тайные отряды дроу, их сила пела в лунном свете, связывающем их воедино. Лириэль ощутила, что многие сейчас танцуют, слишком переполненные радостью, чтобы усидеть на месте.

Она поднялась и принялась танцевать под беззвучную музыку вместе с остальными разрозненными жрицами. Даже свеча, которую она зажгла в сумерках, казалось, начала двигаться и изгибаться.

Свеча.

Лириэль резко остановилась и уставилась на свечу. Та растаяла, превратившись в большую бесформенную каплю, странную, похожую на кривой столб. Потом «каплям открыла глаза и злорадно посмотрела на Лириэль.

Ошибиться было невозможно.

— Йоклол, — выдохнула Лириэль, не в силах отвести взгляда от крошечных глазок существа.

Прислужница начала расти, и юная дроу очнулась. Она прыгнула вперед и ударила по свечке кулаком. Полетели брызги полурасплавленного воска. Дроу ударила еще раз и смахнула оставшуюся лужицу вместе с подсвечником на пол.

Девушка упала на стул и закрыла лицо ладонями, не чувствуя боли в обожженных руках, на которых уже начали вздуваться волдыри.

— Я отрекаюсь от тебя, — прошептала она, раскачиваясь на стуле. — Я теперь не твое дитя, не твоя жрица, и никогда больше не буду ею.

Со двора через открытую дверь за ней наблюдала, прищурясь, призрачная арфистка. Полупрозрачная ладонь потянулась вдруг туда, где когда-то напротив бившегося сердца висел древний амулет. Теперь этот амулет носит дроу. Более того — она сумела пробудить его!

Колдунья Долины Теней медленно кивнула. Множество маленьких загадок нашли единое объяснение. И она, сражавшаяся со злом в самых разных его проявлениях, она, которой по самой ее природе неведом был страх, испытала вдруг настоящий, смертельный ужас.

Шакти Ханцрин двигалась прямо на восток, следуя за неустанным отрядом зомби и сверяясь с тем, что показывал ей рубин, находящийся во лбу у певца смерти.

Этот мужчина заинтриговал ее. Он не протестовал против боли, возникающей при контакте, не отвечал на ее мысленные вопросы. Он просто позволял ей видеть то, что видит сам. Для Шакти это было в некотором роде открытием.

Острые глаза певца смерти подмечали нюансы, которых она сама никогда не заметила бы, а его язвительная ирония была пикантной приправой к великой повести о мести, которую собирался совершить Горлист. Сначала Шакти была озадачена, не понимая, почему Бриндлор показывает ей все это, но дотом начала понимать его цель. Он сочинит песнь, но не его теперешний хозяин станет ее героем. Долгие часы переходов Шакти размышляла, как ей использовать это открытие.

Они с неумершими добрались наконец до условленного места встречи, пещер под горной цепью, которую люди называли Текучие Скалы.

Певец смерти вышел встретить ее и подал ей руку, чтобы помочь сойти с ящера. В обычной ситуации она с презрением отвергла бы его помощь, но от долгой езды верхом все тело ее затекло и болело.

— Где Горлист? — спросила она.

Бриндлор кивнул в сторону боковой пещеры. Воин стоял там, прищурившись, разглядывая стройные ряды зомби.

В свою очередь, Шакти осмотрела его силы. Позади Горлиста стояли десятка два дроу.

— И это все? — поинтересовалась жрица.

— У нас была неудачная стычка с воинами-берсерками, — ответил Бриндлор.

Предводитель отряда шагнул вперед.

— Ты задержалась, — сердито бросил он. — Сегодня ночью мы нападем на людей.

— Сколько их? Какая оборона? Какой магией они располагают?

Горлист пренебрежительно рассмеялся.

— Они люди. Какая у них может быть магия?

— Маги-люди могут быть неожиданно могущественными, — холодно заметила жрица.

— Что-то я не заметил. У нас был один такой, из знаменитых Красных Чародеев. Его задрал медведь.

Шакти взглянула за спину воинственного мужчины, на его воинство. Кое-кто из дроу был ранен. Повязки были совсем свежие, проступившая на них кровь еще не успела потемнеть.

— Сколько было людей, с которыми вы дрались, и где они теперь? — отрывисто спросила она. — Если мы перехватим этот разведывательный отряд, то ослабим врага и в заключительной атаке склоним чашу весов на свою сторону.

— Неплохая стратегия, — отметил Бриндлор и пожал плечами в ответ на предостерегающий взгляд Горлиста.

— Пошли, — сказала Шакти и направилась к своей безмолвной армии. Она взяла всего десяток зомби — скорее чтобы обеспечить себе защиту от возможного предательства дроу, чем чтобы бросить их против людей.

Они прошли по нескольким туннелям и оказались в узком проходе, открывающемся под высоким потолком пещеры. По ней уходил небольшой отряд людей, унося с собой своих убитых и раненых.

В одном из мужчин Шакти почудилось что-то знакомое: черные волосы, широкие плечи, походка. Лицо жрицы осветила медленная жестокая улыбка. Она узнала любимчика Лириэль.

Она начала петь молитву Ллос. Отвечая на зов, тысячи пауков выскочили из укромных мест и устремились к воинам. Они забегали по стенам, таща за собой шелковистые нити. В несколько мгновений в пещере стало темно от снующих пауков и гулко от недоуменных проклятий рашеми и бесполезного лязганья их мечей о камни. Любая паутина отличается прочностью, а уж благословение богини сделало ее неподвластной любому железу и почти любым заклинаниям.

Когда люди были надежно спеленаты, Шакти спустилась вниз по узкому проходу. Она обошла вокруг кокона, разглядывая бьющихся в паутине людей, потом достала из кошелька маленькую серебряную клипсу и прицепила ее на ухо. Клипса, подарок иллитида Вестресс, позволяла ей понимать грубый язык людей и говорить на нем.

— Вы мне не нужны, — объявила дроу. — Вы все будете освобождены, и вам не причинят никакого вреда, в обмен на маленькое вознаграждение.

— Платить выкуп дроу? — прорычал толстый седобородый человек. — Ни единой монеты, клянусь жизнью!

— Разве я упомянула о деньгах? Как это грубо с вашей стороны, — холодно улыбнулась Шакти. — Я меняю много жизней на одну. Отдайте мне девчонку-дроу по имени Лириэль, и вы будете свободны.

— Лириэль?

Долговязый тощий подросток недоверчиво повторил имя. Он насколько смог изогнулся в паутине, повернувшись лицом к соседнему воину.

— Фиодор, разве Лириэль не твоя вичларан? О чем она говорит, называя ее «дроу»?

— О, но она и есть дроу, — с жестоким удовольствием ответила жрица. И с особым садистским наслаждением добавила: — И кому отнести людям эту весть, как не Фиодору, который знает эту дроу очень, очень хорошо?

Мальчишка потрясение смотрел на Фиодора.

— Ты не мог сделать этого, не мог привести дроу в Рашемен. Скажи мне, что она лжет. Скажи, что ты никогда бы не предал нас так!

Несколько мгновений воин смотрел в молящие глаза юноши. Потом он повернулся к Шакти.

— Отпусти со мной мальчика, — сурово бросил он, — и я пойду.

Фиодор и Петияр не разговаривали, пока не выбрались из Западни. Наконец старший мужчина произнес:

— Ступай в поселок и предупреди остальных. Дроу, скорее всего, собираются напасть.

— Я слышал, что они бывают вероломными, — холодно ответил мальчик. — Видно, ту историю мне рассказывали не до конца.

Воин поймал его за руку.

— Петияр, есть вещи, которых ты не понимаешь. Сама Зофия провидела приход Лириэль. Я не в восторге от того, что Лириэль предпочла принять чужое имя и облик, но это был ее выбор, не мой. Она сделала это, следуя открывшемуся ей свету.

— У дроу со светом плоховато.

— Я видел путь Лириэль к свету, — возразил Фиодор. — Она не то, что ты о ней думаешь.

Ярость исчезла с лица юноши, остались лишь боль и тревога.

— Я надеюсь, брат, что ты прав.

Фиодор поспешил в их с Лириэль домик на холме. Предстоящая ему задача лежала на сердце тяжким грузом.

Он оказался перед невозможным выбором. Послав Петияра с вестью в поселение, чтобы тот поднимал воинов на бой с дроу, он ясно показал своему народу, кто такая Лириэль и что она такое. Если бы он не сделал этого, группа его земляков умерла бы от рук врагов Лириэль.

Дроу сидела у стола, соскребая с рук и ног что-то похожее на расплавленный воск. Она оглядела его с головы до пят. Лишь теперь Фиодор понял, что он совсем голый, если не считать башмаков и чужого плаща. Она поняла, что это значит. Был бой, и жестокий, раз ему потребовалось обращаться в медведя.

— Горлист? — спросила она.

Фиодор кивнул.

— И другие тоже. Неумершие дроу — все женщины-воины, и жрица с красными глазами и плетью из мертвых змей.

— Славная картинка, — пробормотала Лириэль. — Если это та, кто я думаю, то ты здесь не потому, что тебе удалось сбежать.

Он торопливо, коротко рассказал ей все, как было.

— Ты должна немедленно бежать из Рашемена.

Дроу рассеянно отмахнулась.

— Просто Шакти получит то, чего добивается.

— Вороненок, мы не знаем, какими силами они располагают!

— Кто сказал «мы»? Я уже встречалась однажды с Шакти и победила. Я смогу сделать это снова. — Она перевела взгляд на ладонь и отковырнула кусочек воска.

— Ты самоуверенна.

Она вскинула на него взгляд.

— У меня есть на то причины. Я не просто выживала в Мензоберранзане, я преуспевала в нем. Я навидалась всякого и вполне способна противостоять чему угодно из того, что есть в арсенале Шакти.

Фиодор сердито вздохнул.

— Ты говоришь так потому, что сама в это веришь, или же потому, что считаешь меня совсем дураком?

Глаза ее сузились.

— Не слишком-то лестно.

— Ты знаешь, что я имею в виду! Если ты решила идти, я пойду с тобой.

Он полез в сундук, отыскал там какую-то одежду и быстро оделся. Они шагнули в ночь.

За дверью стояла Ания, наведя жезл на них обоих. Позади нее собрались в круг Колдуньи. Ания подскочила к Лириэль и ловко сорвала маску с ее пояса. Истинный облик вернулся к дроу со скоростью ветра.

— Вот твоя «колдунья из Долины Теней». Теперь ты видишь, кто она на самом деле такая, — с холодной яростью произнесла Ания. — И кто он такой, ты тоже знаешь! Я требую для них смерти, которой заслуживают все предатели Рашемена!

Глава 19 ВЧЕРАШНИЕ ОБЕЩАНИЯ

— Ты ошибаешься, — произнес мелодичный, странно глухой голос. — Колдунья из Долины Теней здесь.

Радом с Лириэль возникло неяркое сияние, превратилось в клубящееся облачко и приняло знакомые очертания высокой среброволосой женщины, чей облик Лириэль носила с момента схватки в сторожевой башне.

Призрачная женщина повернулась к обвинительнице;

— Ания, дйчь Фраэни, твоя мать была моим другом, и ее именем я клянусь. Все обеты, данные в кругу посвященных, должны быть выполнены, все тайны сокрыты. Дроу, назвавшаяся моим именем, была введена в ваш круг Колдуньей, которая прекрасно знает меня. Ты не думаешь, что у Зофии была для этого веская причина?

Молодая Колдунья плотно сжала губы и бросила взгляд на старую женщину. Отлор согласно склонила голову.

— Я должна делать так, как вы велите, — с трудом выговорила Ания. — Но в Рашемене у нас есть поговорка: «Какое добро может выйти из союза со злом?»

— Отличная поговорка и хороший вопрос, — согласилась Сайлуни. Она положила призрачную ладонь на руку Лириэль. — У меня много вопросов насчет тебя. И пока я не найду на них ответы, я останусь с тобой. С позволения отлор Зофии, конечно.

— Тебе всегда рады здесь, — мягко ответила старуха, — Ты отсутствовала слишком долго, сестра моя. Ты увидишь, что мы сильно изменились.

Призрачная арфистка мелодично рассмеялась.

— Мертвые не стареют, дорогая Зофия, и все же я подозреваю, что ты не согласилась бы поменяться со мной местами.

— Это верно, и теперь вернее, чем прежде. Сейчас в Рашемене нелегко быть духом, — предупредила Зофия.

— И все-таки я не стану жалеть об этом. Славно будет снова увидеть битву, — задумчиво сказала Сайлуни. Она повернулась к Лириэль: — Ты согласна, дроу?

Лириэль раздраженно пожала плечами.

— Не могу сказать, что я в восторге оттого, что за мной будут ходить хвостом, но, думаю, лучше потерпеть присутствие призрака, чем стать им самой!

Фиодор взглянул на Зофию.

— Колдунья из Долины Теней говорит о битве. Петияр передал сообщение?

— И пришел с ним сюда, — вмешался мальчик, выходя из-за груды камней. Он вызывающе посмотрел на старшего воина, ожидая упреков.

— Я горжусь тобой, брат, — произнес наконец Фиодор. — Первый долг воина-рашеми перед своей землей, первая его преданность — вичларан.

Лед чуть-чутьрастаял во взгляде подростка.

— Что вы теперь будете делать?

— Ты хорошо знаешь Западню? — спросила его Лириэль.

Петияр предпочел смотреть на свои башмаки, а не в лицо дроу.

— Я часто там бывал, — пробормотал он. — А что?

— Есть ли обходные пути к тому месту, где держат заложников?

Он наконец взглянул на нее и осторожно кивнул:

— Есть, только они узкие. Пройти можно только по одному.

— Отлично. Мы с Фиодором пойдем с тобой. Я владею заклинаниями, которые могут уничтожить паучью ловушку. Когда люди будут свободны, ты сможешь вывести их на поляну перед Западней. Это место подходит для боя не хуже других.

— Я тоже думала именно о нем, — согласилась Зофия. Она обвела взглядом круг Колдуний: — Идите и готовьтесь.

Трое молодых людей побежали к Западне. Когда они были уже неподалеку от пещеры, Петияр остановился у большого пня и навалился на него всей тяжестью. Пень с треском повалился на бок, обнажая спрятанную под корнями темную дыру.

Руки Лириэль замелькали в жестах заклинания, и в воздухе закачался шарик магического голубого света. Мальчишка потрясенно уставился на нее. Дроу нахмурилась и толкнула его в туннель. Она наклонила голову, прислушиваясь к звукам падения.

— Ничего страшного, — заключила она. — Можно прыгать.

— Вороненок! — запротестовал Фиодор.

— Там невысоко, — заявила она, защищаясь от упреков. — А если бы и было высоко, он это заслужил!

Рашеми лишь покачал головой и последовал за двоюродным братом.

Троица поднялась на ноги и осмотрелась в голубом свете шарика Лириэль. Они стояли в большой пещере. С острых каменных выступов высоко над головой капала вода и ручейками сбегала в глубокую расселину. Из пещеры вели два туннеля, широкий — на запад, узкий — на юг.

Из большего туннеля словно донесся порыв ветра, и в пещеру ворвался отряд дроу.

Фиодор и Петияр выхватили мечи, но Лириэль встала между ними и дроу. Она вскинула руку и отдала короткий отрывистый приказ — слово, известное лишь хозяевам Дома Бэнр и их солдатам.

Воины резко остановились. Их командир первым справился с изумлением и медленно вышел вперед.

— Достаточно, — холодно произнеслаЛириэль. — Тебе не давали разрешения приближаться ко мне.

Она говорила на языке дроу, вернувшись к прежним надменным манерам с ужасающей легкостью. Что-то в ней заставило воина остановиться.

— По какому праву ты приказываешь мне? — спросил он.

— Ты носишь знак Дома Бэнр. Значит, ты мой.

Его тонкие жестокие губы сложились в презрительную усмешку.

— Верховная Мать Дома Бэнр — Триль. А ты кто такая?

Лириэль вместо ответа кинула ему под ноги сгусток магического огня. Дроу стремительно отскочил.

— Та, кто не потерпит твоей дерзости, — резко бросила она,

— Женщина-маг, — пробормотал он. — Значит, Шобалар.

Лириэль одарила его ядовитым взглядом.

— Триль выбрала тебя не за ум, это ясно, и не за знание Дома, которому ты обязался служить. Да, меня учили в Доме Шобалар, но я Лириэль Бэнр, дочь Архимага Мензоберранзана.

Усмешка вновь вернулась на лицо воина.

— Ты облегчила нам охоту. Тебя-то мы и ищем.

Точно по команде, дроу как один выхватили оружие, мгновенно и бесшумно. Не свистнул ни один меч, покинувший ножны, не щелкнула ни одна взводимая тетива крошечных луков. Тишина была зловещей, как и отточенность их движений. Лириэль уже почти забыла сверхъестественное мастерство воинов своего народа. Однако как плести хитроумные и ловкие интриги, она не забыла.

Она вскинула руку, удерживая Фиодора позади себя.

— Как и я ищу вас, — парировала она. — Триль не слишком спешила посылать подмогу! Или, может, это ты не очень-то торопился добраться сюда? — многозначительно добавила она.

В глазах командира дроу промелькнула неуверенность.

— Нам было приказано встретиться здесь с силами Громфа.

— Зомби, — пренебрежительно бросила Лириэль. — Так похоже на моего дорогого отца, использовать невосстановимые войска. — Она перевела взгляд на готовых к бою воинов и значительно приподняла бровь.

— Мы люди Матери Триль, — сухо ответил вожак, — и преданы ей не меньше, чем зомби своему хозяину.

— Я не сомневаюсь в зомби Громфа. Он всегда приобретает только все самое лучшее. Но у них есть командир, верно? Верховная жрица?

Дроу осторожно кивнул.

— Верховная жрица Ллос? — подчеркнула Лириэль.

— А чья же? — Мужчина был явно озадачен вопросом.

Она насмешливо хмыкнула.

— Ты наверняка слышал истории про Варауна, Бога В Маске. Нет ни одного мужчины в Мензоберранзане, который не слыхал бы их, и многие мечтают, чтобы эти слухи оказались правдой. А кое-кто осмеливается не только мечтать, — со значением добавила она.

— Мы верные слуги Матери Триль и Паучьей Королевы! — возразил солдат.

Лириэль решительно кивнула.

— Хорошо. Тогда вы поддержите меня в схватке с Шакти Ханцрин, изменницей, жрицей Варауна.

— Не может быть!

— Тогда почему она путешествует вместе с Горлистом, вожаком отряда отверженных дроу под названием «Сокровищница Дракона»? Всем известно, что они поклоняются Варауну, во имя которого и живут на поверхности, промышляя торговлей, захватом рабов и воровством.

Дроу оглянулся на своего помощника.

— Я слышал об этом отряде, — отозвался тот. — Его иногда упоминают, говоря о Варауне.

Сверкнула сталь, и голова говорившего медленно склонилась набок.

— Он не должен был слушать такие россказни, — угрюмо сказал командир, — но прежде, чем мы пойдем искать этих предателей, не будешь ли добра объяснить, почему ты оказалась в такой странной компании?

— Эти двое? — небрежно бросила Лириэль, переходя на общий и взмахнув рукой в сторону настороженных рашеми. — Это мои рабы.

Петияр издал протестующий вопль. Фиодор ткнул его кулаком под дых, мальчишка умолк и лишь со всхлипом хватал ртом воздух.

— Тысяча извинений, принцесса, — пробормотал Фиодор. Он обращался к Лириэль, но глаза его, не отрываясь, глядели на подростка. — Он еще не знает, когда говорить, а когда помолчать.

— Ты поступил с ним правильно, — одобрила Лириэль. — Расскажи этим воинам, что нас ждет.

Фиодор кратко, точно доложил обстановку. Когда он умолк, командир дроу покачал головой.

— Слишком много.

— С нами маг, — напомнил рашеми.

— А с ними жрица, — парировал дроу, — и жрица, которая явно может взывать к двум богам сразу. Мы не знаем, какую магию мог даровать ей этот Господин В Маске.

— Мы, рашеми, тоже владеем магией, — решительно заявил Петияр. — Среди нас нет мужчин-колдунов, но те, у кого есть дар, создают удивительные магические вещи, обладающие большой силой, с которыми в бою может управиться каждый воин!

Лириэль стиснула зубы и сверкнула на мальчишку глазами. Когда говоришь с дроу, заявить им такое — все равно что плеснуть крови в кишащую акулами воду!

— Я не видела здесь никакой сколько-нибудь значимой магии, — категорично произнесла она. — Попридержи свой лживый язык, мальчишка, или я разрежу его на три полоски и заплету их в косичку. Ты, — бросила она Фиодору, — если он опять вздумает заговорить, займись этим.

Она вновь обратилась к воинам-дроу:

— Вы останетесь здесь и вступите в бой с любыми дроу, живыми или мертвыми, что появятся из этого туннеля. Живых убивайте. Зомби уничтожайте.

Дроу отсалютовали в ответ, и Лириэль махнула Петияру в сторону туннеля. Едва они отошли достаточно далеко, чтобы их не смогли услышать, она схватила парня за подол рубахи и заставила остановиться.

— Есть ли другой путь наверх? Который не проходит через пещеру?

Петияр сплюнул ей под ноги.

— Чтобы ты могла сбежать и бросить моих товарищей?

Фиодор ударил юнца по лицу.

— Думай, что говоришь, дурак! — тихо произнес он, и Лириэль никогда еще не слышала такого гнева в его голосе. — Ты поведешь остальных на поверхность, а мы с Лириэль стравим воинов-дроу и зомби с этим новым отрядом. Это даст нам немного времени и поуменьшит число врагов.

— Конечно, — согласилась она.

Их слова, казалось, не убедили юношу.

— А если бы другого выхода не было?

— Тогда нам пришлось бы сражаться, чтобы расчистить себе путь, — ответила дроу. — Это возможно, но я предпочла бы сохранить людей для будущей битвы. А она будет, если уцелеет хоть один из дроу, можешь быть уверен. А теперь — марш!

Мальчик неуверенно взглянул на двоюродного брата.

— Фиодор?

— Делай, как она сказала, и поживее!

Петияр сорвался с места. Лириэль бежала за ним по пятам. На бегу мозг ее напряженно работал, обдумывая стратегию, вспоминая заклинания.

— Эти вновь пришедшие могут в сражении присоединиться к остальным дроу, — сказал Фиодор. Она оглянулась на него.

— Возможно, но они принадлежат Дому Бэнр и приучены выполнять приказы жриц Бэнр.

— Даже если мы победим, любой оставшийся в живых дроу будет знать слишком много о магии и защитных силах Рашемена.

Петияр резко остановился и повернулся к ним.

— Теперь я понял, о чем вы, — потрясение прошептал он. — Я не должен был говорить о магии Рашемена! Они могут решить, что ради нее стоит ограбить нашу страну, может, даже завоевать!

— Мы не можем позволить им вернуться в Мензоберранзан, — подтвердила Лириэль.

Испуг мальчика сменился непониманием.

— Ты поведешь их в бой, зная, что потом предашь их?

— Они не особо огорчатся, — ответила она. — Это дроу. Они всегда готовы к тому, что союзники обернутся против них.

Петияр перевел беспомощный взгляд на Фиодора. Воин потянулся поверх плеча Лириэль и подтолкнул паренька.

— Вспомни о людях, захваченных этими дроу, и вперед!

Луна стояла уже высоко, когда Лириэль и Фиодор выбрались из туннеля. Петияр и освобожденные воины-рашеми ждали их. Все они долго глазели на Лириэль, пока фирра не приказал им идти к основным силам, собравшимся на поляне.

Тревейл зашагал рядом с дроу. Он перевел взгляд с Лириэль на Фиодора и покачал головой.

— Она предаст нас, сынок. Без сомнения, другие уже это сделали. Там, внизу, дроу больше, чем крыс в сточных трубах Иммильмара.

— Она выстоит, — твердо ответил Фиодор.

И больше времени на разговоры не было. Горы вдруг ожили, и безмолвная армия строем двинулась из устья ближней пещеры. Женщины-дроу, с виду выше и крепче тех мужчин, что устроили засаду на группу разведчиков, неотвратимо приближались. Лунный свет мерцал на их бритых головах и на обнаженных мечах, но не отражался в мертвых глазах.

— Зомби, — прошептал Фиодор.

Воспоминания о последнем бое на рашемаарской земле нахлынули на него.

Острая боль, разлившаяся по спине, отогнала эту мысль прочь. Он упал, ушел перекатом в сторону и вскочил, уже сжимая меч в руке.

Женщина-дроу, чью жизнь он тогда пожалел, презрительно смотрела на него. Острие ее длинного тонкого меча было влажным от его крови. Она что-то зло сказала и поманила его подойти поближе.

Он поискал взглядом Лириэль, но та уже закружилась в жестоком поединке с двумя темными эльфами.

Женщина-дроу прыгнула к нему. Она рубанула мечом воздух, демонстрируя великолепное сочетание быстроты и грации, похваляясь своим превосходством, суля смерть.

Фиодор ждал, и ему было тошно от того, что он должен был совершить. Красивая дроу сделала выпад. Он отбил ее удар, медлительно, неловко, так что меч ее оказался прямо у его бедра. Глаза ее вновь вспыхнули презрением, и она ринулась в атаку.

Но Фиодора уже не было на прежнем месте. Он мгновенно развернулся, исправляя тонко рассчитанную «оплошность», и описал мечом круг. Движение было куда более быстрым и плавным, чем предыдущее. Клинок плашмя ударил дроу и сбил ее с ног.

Пропевшая позади него стрела впилась в шею упавшей дроу. Та дернулась и затихла.

Торн уже на бегу наложила на тетиву следующую стрелу. Эта досталась одному из двоих воинов-дроу, которые дрались с Лириэль, тесня ее из гущи боя, в сторону пещеры. Лириэль увернулась от падающего тела, выдернула из него стрелу и воткнула в горло другому противнику. Быстро кивнув в знак благодарности, она побежала по склону холма туда, где стояли Колдуньи.

Дорогу ей преградил еще один мужчина. Лириэль на бегу произнесла простенькое заклинание, раскаляющее металл. Дроу выронил меч и потянулся за кинжалом. Лицо его помертвело от ужаса, когда он понял, что ножа на месте нет.

— Ты не это ищешь?

В нескольких шагах позади него стояла эльфийка с золотисто-рыжими волосами, ухмыляясь и держа в руках его кинжал. Шарларра насмешливо помахала ножом и перебросила его Лириэль.

Одним слитным движением Лириэль поймала его и метнула в мужчину. Лезвие глубоко вошло ему в горло. Губы дроу задвигались, словно хотели произнести проклятие, но вместо этого изо рта хлынула кровь. Свет жизни уже покидал его глаза, и он поднял руку и на языке жестов произнес то, что не сумел сказать вслух:

Ллос тебя забери.

Лириэль вздрогнула. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, и оглянулась на эльфийку, но Шарларра была уже далеко. Она мчалась быстрее лани, петляя среди дерущихся с кривым маленьким ножом в одной руке и мечом в другой. И там, где она пробегала, валились наземь зомби с перерезанными поджилками.

Над шумом боя поднялся ужасный звук, пронзительный вопль, услышав который умолкла бы и баньши. Плач обретал силу и рваный, неровный ритм молитвы дроу. Это было не похоже ни на одну песню, что Лириэль когда-либо слышала, но она узнала магию певца смерти.

Десятки зомби, ползавших по земле после знакомства с ножом Шарларры, поднялись и снова двинулись в атаку. Те, кто был порублен мечами рашеми, похватали свои — а может, и не свои — отсеченные конечности и приставили их на прежнее место. Те приросли, и зомби вновь неотвратимо устремились туда, где стояли Колдуньи.

Прямо посредине их строя из земли вырвались струи пара. Сама скала начала шевелиться, образуя примерное подобие человеческой фигуры — во всяком случае верхней ее части. Из камня показались грубо вытесанная голова, массивная грудь и длинные могучие руки. Вылетевший каменный кулак ударил ближайшую зомби по черепу. Рядом начали появляться такие же исполины, и вскоре уже с десяток каменных бойцов принялись расправляться с наступающим воинством.

Победный клич вырвался у воинов Рашемена, приветствуя появление каменных элементалей.

Но Лириэль все еще слышала голос певца смерти. И зомби тоже. Исцеленные, они поднимались и снова шли. Певцы смерти не только прославляли смерть, они повелевали ею!

Лириэль огляделась, ища, откуда звучит песня. Неподалеку на выступе скалы стоял мужчина-дроу, его охраняли два воина. Его многочисленные косички мотались туда-сюда, когда певец раскачивался в такт собственной песне. Во лбу у него, словно третий глаз, горел огромный рубин.

Не раздумывая, Лириэль потянулась к Летящему На Крыльях Ветра и вызвала хранящееся в нем могущественное заклинание, для действия которого необходим был крупный и дорогой драгоценный камень.

Плач певца смерти сменился воплем смертной муки. Он начал бешено скрести ногтями кожу, раздирая в клочья собственную плоть. Потом вдруг будто окостенел и начал раздуваться, словно к нему пришла боевая ярость берсерка.

Дроу лопнул, окропив все вокруг брызгами крови. На его месте стояла большая рубиновая статуя. Голем одним ударом сбил с ног первого из стражей и схватил другого за руку, держащую меч. Он небрежно столкнул темного эльфа со скалы и с оглушительным грохотом спрыгнул следом. Голем врезался в толпу зомби и погнал их прямо на растущих из земли каменных элементалей.

Фиодор видел все это с того места, где сражался, и на лице его появилась слабая улыбка. Хорошо, что Лириэль не стала давать обещание не вызывать големов.

Он поймал ее взгляд и вскинул меч в быстром салюте. Она ответила ему ослепительной свирепой улыбкой и вновь принялась пробивать себе дорогу туда, где стояли Колдуньи.

Горлист из удобно расположенной соседней пещеры следил за ходом сражения. Оторвавшись от зрелища, он, рыча, заметался по пещере, словно тигр в клетке, потом изо всех сил хватил кулаком по камню, не обращая внимания на кровь, брызнувшую из содранных костяшек пальцев.

— Будь она проклята! — проревел он. — Проклята, именем всех безмерных глубин Абисса! — На его побелевших губах выступили хлопья пены, и Шакти, пристально следившая за ним, поняла, что последние остатки разума покинули воина.

Горлист выхватил меч, готовясь кинуться в схватку. Шакти бросилась ему наперерез.

— Нет! Подожди! Подожди, пока…

Что-то твердое ударило ее по затылку, прервав на полуслове. Красные глаза остекленели и закатились.

Торн выступила из тени и отпихнула оглушенную жрицу в сторону. Шакти с силой ударилась о стену и сползла на сырой каменный пол.

— А теперь, — резко бросила эльфийская воительница, — продолжим наш давний спор,

Лириэль бежала к одной из элементалей. Каменные стражи начали вдруг дрожать, все сильнее и сильнее. Дроу укрылась за выступом скалы как раз в тот миг, когда они рассыпались на куски. Каменные осколки полетели над полем боя, словно выпущенные из катапульты, направляясь прямиком к Колдуньям. Женщины встретили их слитным гортанным выкриком. Осколки застучали по невидимой стене и осыпались, образовав подобие каменного круга.

Лириэль поднялась на ноги и, не веря своим глазам, уставилась туда, где только что были элементали. Она узнала это заклинание! Еще девчонкой она изучала его вместе с магами Шобалар. Оно было относительно несложное, и его вполне мог знать кто-нибудь из воинов Триль.

Она глянула на восточный край неба. Краешек солнца уже показался над горами, окрасил заснеженные пики в темно-красный цвет, словно отдавая дань пролитой ночью крови. День наступил, и все же дроу продолжали сражаться, и их магия не исчезла!

Магия дроу на поверхности. Этого не может быть!

Ах, но это есть, моя маленькая Летящая На Крыльях Ветра.

Дроу помертвела. Рука ее поднялась к амулету, к магической безделушке, которая позволила ей сохранить свою магию наверху.

Ужасное понимание вспыхнуло в ее мозгу.

— Нет, — прошептала девушка.

О да. Этот амулет куда более могуществен, чем ты могла вообразить. Он может сохранять силу этой земли и духов, что действуют сейчас заодно с Колдуньями. Духи теперь разрозненны, разобщены. Уступи мне, как ты делала это прежде, и мы вместе станем управлять ими!

Лириэль еще продолжала неистово мотать головой, отказываясь от сделки, но уже знала, что должна сделать. Однажды она уже уловила заблудившуюся душу в амулет и благополучно вернула ее в тело. В результате Фиодор излечился от приступов неуправляемой ярости. Если амулет и вправду так могуществен, может, ей удастся проделать это еще раз, только в больших масштабах?

И что еще важнее, сможет ли она уберечь такую силу от лап Ллос?

Она побежала туда, где стояли Колдуньи, перепрыгнула через стену, образовавшуюся из обломков элементалей. Две группы по шесть Колдуний выпевали заклинания, повелевая возникшими из воздуха кнутами, хлеставшими воинство Триль. Зофия стояла между этими группами, объединяя и направляя их усилия.

Лириэль кинулась к старой Колдунье, протягивая ей амулет.

— Что знает одна Колдунья, то знают все. Ты сказала, что я буду соединять и разрушать, исцелять и убивать. Помоги мне!

Колдунья без колебаний взяла маленькую черную ладошку Лириэль.

— В один круг, — велела она, протягивая свободную руку своей подруге Ванье.

Хатран сжала протянутую руку старой Колдуньи. Одна за другой, все они взялись за руки. Круг почти замкнулся, оставалась одна лишь Ания. Молодая Колдунья колебалась всего лишь мгновение, потом потянулась рукой к руке Лириэль.

Едва их пальцы встретились, сила хлынула в Лириэль, магия столь же великая, как та, что она узнала в объятиях Ллос. Девушка открыла свой разум для Летящего На Крыльях Ветра и для всей магии дроу, заключенной в нем.

Ледяной ветер ударил в нее, трепля ее волосы и замораживая кровь в жилах, пока дроу не почувствовала, что кожа ее, должно быть, стала такого же цвета, как у беур. Буря не коснулась больше никого из жриц. Вся ее ярость сосредоточилась на Лириэль. Богиня пыталась утвердить свои права на нее и подчинить себе эту силу.

Эту землю.

Но Лириэль была не одна. Воля и сила Колдуний передались ей. И эта их общая воля отбросила богиню прочь, подобно тому как круг света от лампы отгоняет тьму.

Лириэль стряхнула с себя наступившее было оцепенение и вызвала в своем воображении образ священного древа Дитя Иггдрасиля, легендарного дерева, чьи корни уходят в неведомые глубины, чьи ветви столь огромны, что целый мир покоится на них.

И мир этот насквозь пропитан был магией, столь хорошо знакомой ей. Она потянулась сознанием к ней, укрепляя связи, нежданно возникшие, когда она вырезала свою руну на коре руафимскрго дуба,

Потом Лириэль обратилась к самому сердцу родной земли Фиодора. Песнь Рашемена началась с шепота и возвысилась до мощного хора, заполнившего ее душу могучими каденциями. Она увидела на лицах Колдуний понимание и изумление. В первый раз эти женщины услышали песнь земли, которой служат.

Чье-то тихое сопрано подхватило мелодию. Лириэль поискала глазами певицу и столкнулась с исполненном благоговения взглядом Ании. Молодая Колдунья стиснула ее ладонь, и сердце ее — открытое для Лириэль, как ее собственное, — приветствовало новую сестру.

Другие Колдуньи тоже подхватили песню. Не расцепляя рук, они начали танцевать, добавляя к силе песни магию древних заклинаний, ведомых только им.

Идущая на убыль луна еще не исчезла с небосклона, хотя день уже начался. Воспользовавшись магией, которой научила ее Квили, Лириэль обратилась к лунному свету, вслушиваясь в песни, уникальные для каждого места.

Серебристое сияние залило ее, когда она прикоснулась к лунной магии Темной Девы. Она услышала песнь Изольды, дочери Квили, и ее жриц. К ее изуМ-лейию, они оказались совсем близко. Лириэль мыслями обратилась к лесу и беззвучно воззвала к ним.

Переливчатый звук охотничьего рога взлетел над лесистым склоном и пошел перекатываться от горы к горе. Остатки банды Горлиста вновь со всей ожесточенностью кинулись в бой.

Засвистели стрелы, выпущенные из-за деревьев, и хор женских голосов зазвенел над звуками битвы. Изольда бежала вниз по склону, высоко вскинув меч над головой. За ней с жуткими улюлюкающими Криками мчались ее жрицы; размахивая сверкающими мечами. Волосы их блистали ярким серебром в рассветных лучах солнца.

— Вон еще дьяволы! — взревел Тревейл, указывая окровавленным клинком на отряд Изольды.

Фиодор схватил фирру за плечи и развернул лицом в другую сторону. Старший воин остолбенел при виде открывшейся ему картины.

Дроу танцевала в кругу творящих заклинание Колдуний.

— Этот танец — призыв к защитникам земли. И вот это — вот это! — и есть те защитники, которых послала Мать Земля? — прошептал Тревейл.

— Вели людям не трогать женщин-дроу с серебряными волосами. Ну же!

Фирра колебался. Это противоречило всему, что он знал, даже просто здравому смыслу. И все же он не мог не верить собственным глазам.

— Эта дроу на самом деле вичларан? — спросил он.

— Да, и даже более того, — тихо ответил Фиодор.

Он посмотрел на свою подругу. Ее маленькие черные пальчики сплелись с белыми пальцами рашемаарских Колдуний, глаза уставились на что-то невидимое ему. И тут он тоже увидел. Силой видения, доставшегося ему в наследство, он увидел ворона с золотыми глазами — призрачное обличье девушки, ставшей его судьбой и избранницей его сердца.

Призрачный ворон издал клич, могущественный зов, столь же знакомый Фиодору, как голос его сестры. Он ощутил силу, сокрытую в этом зове, ведь однажды его собственная заблудившаяся душа откликнулась на него и последовала за Летящим На Крыльях Ветра. Рашеми совсем не удивился, когда призраки, которых он видел уголком глаз, пришли в движение и двинулись на зов ворона. Не удивился он и тогда, когда духи начали появляться из деревьев, и скал, и воды, повинуясь могущественному созывающему заклинанию.

— Она вичларан, и более того, — твердо повторил он. — Она и есть Летящая На Крыльях Ветра.

— Ты родич Зофии, — ответил Тревейл, признавая его видение.

Фирра возвысил голос и заревел песнь, призывающую боевую ярость берсерков. Тут и там воины подхватили ее, свершая ритуал.

Погруженная в транс дроу услышала знакомую песню и включила ее в общий хор. Обет Фиодора связан был с Летящим На Крыльях Ветра, и эхо его души еще жило в могущественном амулете.

Колдуньи подхватили песню, начавшуюся еще на Руафиме, когда Фиодор высвободил магию хамфарир и руафимские защитники острова вновь превратились в легендарных волков волн.

Сила Колдуний хлынула в поющих берсерков. Ярость пришла к ним быстро. Фиодор первым отбросил меч и вздыбился на двух могучих, заросших черной шерстью лапах. Голубоглазый медведь взревел и ринулся в самую гущу боя, расшвыривая без разбора зомби и живых дроу могучими взмахами страшных лап. Петияр изменился тоже, и длинноногий бурый медведь галопом заскакал к окруженному врагами черному. Звон падающих на камни рашемаарских мечей наполнил поляну, воины один за другим роняли оружие и принимали истинный облик берсерков. Вскоре все воины Дома Черного Медведя уже сражались в обличье и с яростью своего родового зверя.

Уголком сознания Лириэль заметила шарларру, снующую по полю боя в поисках брошенного оружия. Его она относила к краю поляны, где женщины с суровыми лицами принимали мечи, выпавшие из рук мужей и братьев. Здесь же стояли дети, с которыми детство сегодня простилось навсегда. Эльфийка раздала оружие, и все рашеми, кто мог удержать меч в рутах, сражались теперь рядом со своими берсерками.

Дроу потянулась мыслями к Торн, ощутила силу и раздвоенность души эльфийки-волчицы — и бездну отчаяния. Она и подумать не могла, что непоколебимая охотница способна испытывать такое чувство. Одинокий голос, горестный волчий вой взлетел к луне. Всем сердцем, всем своим существом изгнанница стремилась вновь обрести стаю.

Лириэль припомнился на глазах выцветающий гобелен и спасительный круг воронов, провожавших плененные души эльфов домой. Маленький вороненок, подумала она. Фиодор правильно выбрал ей прозвище. Следуя примеру своих тезок в этом и иных мирах, Лириэль обратилась к волкам.

Объединившись, Лириэль и Колдуньи разослали тоскливую волчью песнь по окрестным горам. Гибкие серебристые существа выскользнули из леса, это пошли в бой литари. Народ Торн, пусть даже единожды, будет сражаться рядом с ней.

Стаи настоящих волков пришли тоже. На удивление сообразительные для лесных зверей, они кидались на упавших зомби и тащили их к оврагу.

Грохот и треск донеслись из леса, и тяжелые удары гигантских шагов. Поселяне разразились испуганно-торжествующими криками, когда из-за деревьев показался исполин о пятидесяти ногах. Этими ногами, размером каждая с небольшую гору, он принялся топтать армию зомби, расплющивая неумерших в лепешку. Лесной человек, легендарный защитник Рашемена, откликнулся на песнь. Битва была окончена, и уцелевшие дроу кинулись в лес, спасаясь бегством.

Сила текла через Лириэль, она жгла, словно кровь в ее жилах превратилась в едкий яд черного дракона. Дроу начала пошатываться. Осталось еще одно дело, сказала она себе.

Но песнь начала ускользать, уходить от ужасного огня, разгорающегося в сердце Лириэль. Время остановилось, замерло при виде испепеляющей дроу агонии. Казалось, даже камень под ее ногами начал плавиться.

Смутно знакомые образы проплывали перед ней в густом сером тумане, но Лириэль не в состоянии была узнать их или вспомнить их имена. Сила обрушилась на нее, страшная сила, вобравшая в себя жар солнца, сокрушительную тяжесть камня, вой ветра и бесконечную боль неприкаянных эльфийских душ, затканных в гобелен.

Она не могла бы сказать, когда агония достигла высшей точки или когда мука стала невыносимой. Боль накатывала па нее, словно морские волны, словно эхо в пещерах Подземья. Со временем она начала ощущать, что волны схлынули, эхо начало умолкать.

Кто-то не слишком вежливо похлопал ее по щекам. Лириэль осторожно приоткрыла один глаз. Солнце уже стояло высоко, и каждая клеточка ее тела горела жестокой болью от его жара. Она опустила глаза. Летящий На Крыльях Ветра по-прежнему висел напротив ее сердца, золото его потускнело, магия затихла.

Зофия взяла руку Лириэль в свои ладони. Ее старческое лицо светилось радостью.

— Призраки свободны. Связь между духами и землей восстановлена.

Лириэль подумала о магии дроу и том ужасе, который она, сама того не желая, выпустила на поверхность.

— А другая связь?

— Она тоже прочна, — печально ответила Колдунья.

Дроу спрятала лицо в ладонях.

— Я думала только о себе. Я никогда не предполагала, что может получиться такое!

Зофия опять взяла руки Лириэль в свои, ее синие глаза серьезно смотрели на дроу. Лицо ее было обеспокоенным, но не осуждающим.

— Что бы ты ни делала, ты делаешь не только это. Когда одно соединяется, другое рвется. Когда одно исцеляется, другое гибнет. Таков закон магии и всей жизни. Твои сестры знают это.

Она взглянула на одетых в черное женщин. Те безмолвно кивнули в знак согласия.

Лириэль села, не обращая внимания на то, что от резкого движения закружилась голова.

— Ллос говорила мне об этом. Если она говорила одной, почему бы не сказать то же и другой? Она заставила себя подняться.

— Среди дроу была жрица, женщина, которая сражалась со мной прежде за благосклонность богини. Если Ллос говорит с этой жрицей, дроу из Подземья будут знать все!

— Ты полагаешь, что они еще не знают?

Лириэль угрюмо кивнула.

— Этих воинов послали мой отец и его сестра. Они входят в правящую элиту города, в котором я родилась. Это были их личные войска, — подчеркнула она.

— Значит, они хотят сохранить эту тайну для себя, — сделала вывод Зофия.

— Со временем она выплывет наружу, — уверенно сказала опытная дроу. — Если Горлист и его банда знали о ней, — это случится быстрее.

Она огляделась, ища Фиодора. Черный медведь, на миг перестал терзать воина-дроу и оглянулся, словно почувствовал, что она подумала о нем. Она махнула ему рукой и зашагала в лес, и с каждым шагом ноги все лучше слушались ее.

Незримое присутствие было с ней. Призрачная женщина, чей облик Лириэль носила все эти дни, шла рядом, и походка ее была не тверже, чем у измученной дроу. Сайлуни была глубоко потрясена тем, чему ей довелось стать свидетельницей. Во многих отношениях она глубоко сожалела об импульсивном решении отправиться в Рашемен. Она смирилась со своей смертью, но было тяжело невидимой идти по земле, где ее помнили живой, увидеть Зофию, которая была ей как сестра, могущественной, но постаревшей.

Сайлуни всегда была необыкновенной женщиной и стала необычным привидением, но и она ощутила зов Летящего На Крыльях Ветра, холодное прикосновение духов и призраков, спешивших мимо нее в круг силы.

Она могла бы стать его частицей. Может быть, ее магия смогла бы изменить исход боя, разорвать связь между Подземьем и Поверхностью, а не укрепить ее.

Может быть. Даже будучи одной из Избранных Мистры, она не знала о магии всего, став призраком, она тоже не представляла до конца всей Жизни После Смерти. Откликнись Сайлуни на зов Летящего На Крыльях Ветра, что могло бы статься с нею?

Духи и призраки, ставшие свободными, когда Летящий На Крыльях Ветра выполнил свою важнейшую и последнюю задачу, разбрелись, каждый отправился в то место, которому он принадлежал, туда, где он больше всего хотел находиться. Куда бы отправилась она, Сайлуни?

Скорее всего, вернулась бы в Долину Теней и продолжила то существование, которое вела долгие годы: призрачная арфистка, куда более вещественная и разумная, чем большинство призраков. Или же двинулась бы наконец дальше, к чему-то новому?

На миг Сайлуни позволила себе услышать печальный зов своей богини, ощутить теплоту и доброту, которые могли бы превратить это полусуществование во что-то неизмеримо более прекрасное. Радость и боль переполняли ее в равной мере, когда она думала о том, что могло бы быть и что будет.

В конце концов Сайлуни сделала то, что делала всегда. Она выбрала долг.

Вздохнув, колдунья из Долины Теней направила свои беззвучные шаги к дому, оставляя Рашемен живым и тем духам, которые были такой же частью этой земли, как камни и небо.

Шарларра видела, как юная дроу покидает поле боя, неуверенно шагая бок о бок с огромным черным медведем. Ее первым побуждением было последовать за ними, потом она вспомнила о своем собственном четвероногом хранителе.

Эльфийка стремглав кинулась туда, где оставила Лунного Камня под прикрытием деревьев. Ее захлестнул ужас. Она слышала стремительно разносящуюся молву о Летящем На Крыльях Ветра и могущественной магии, которую тот извлек из созванных им духов и призраков. Что, если Лунный Камень оказался среди них? Мысль об этом была невыносима. Между ней и ее конем было нечто большее, чем просто товарищеская связь: было глубокое родство душ. Шарларра мало что помнила о своей прежней жизни и о своем народе, но она ощущала всем своим существом, что призрачный конь был связующей нитью между ней и ее забытыми предками.

Она свистнула своему скакуну и была вознаграждена приближающимся топотом копыт. Шарларра с изумлением воззрилась на бегущего к ней высокого серебристо-серого коня с длинной черной гривой и хвостом, едва не касающимся земли.

Она поняла, и ноги у нее подкосились, словно она перебрала дрянного бренди. Эльфийка тяжело плюхнулась на землю.

— Лунный Камень? — выдохнула она. На странно выразительной морде коня отразилось легкое раздражение, он словно говорил: «А кто же еще?» Он тряхнул головой, приглашая ее взобраться к нему на спину. Эльфийка вскарабкалась в седло, и вдвоем они поскакали дальше на поиски приключений.

Лириэль заметила впереди высокую стройную женщину-дроу, легко пробирающуюся через подлесок. Она приложила ладони ко рту и позвала:

— Изольда!

Дроу обернулась на голос Лириэль.

— Мы преследуем жрицу Ллос, — крикнула она, — Присоединяйся к нам!

Она повернулась и исчезла за деревьями. Лириэль услышала характерное шипение и щелчки, издаваемые змееголовой плеткой, и переливчатый клич воительниц Темной Девы, спешащих на помощь своей сестре.

Дроу посмотрела на Фиодора, все еще остающегося медведем. Он воспользовался остановкой, чтобы передохнуть, уселся на толстый зад и высунул язык, как собака после долгого быстрого бега. Морда его была испачкана кровью, густая шерсть стала влажной и тусклой.

Страшное предчувствие охватило дроу. Она кинулась ощупывать тело медведя и обнаружила глубокие раны. Клинки темных эльфов пробили густой мех и толстую шкуру. Берсерки, охваченные боевой яростью, никогда не чувствовали ни ран, ни холода, ни жажды, ни слабости. И то, что Фиодору понадобилось отдохнуть, означало, что скоро он опять вернется в собственное обличье. Ослабевшему, израненному, ему понадобится помощь.

— Иди обратно, К остальным, — сказала она ему.

Берсерк поднялся, инстинктивно повинуясь приказу вичларан.

Лириэль смотрела, как он с трудом бредет назад, видела, что он устало прихрамывает и шаркает лапами. Сердце ее болело за него, но больше она ничего не могла сделать. Она отвернулась и побежала вслед за Изольдой.

Звуки ударов плети привели ее на берег реки. Дроу с ходу затормозила.

Шакти Ханцрин стояла над телом дочери Квили и орудовала плетью. Из раны на голове по лицу ее стекала струйка крови, но рот жрицы кривился в злобном торжестве. Змеиные скелеты взлетали и опускались, обагренные кровью зубы вновь и вновь впивались в тело врага.

Лириэль окликнула жрицу по имени. Плеть застыла — слишком поздно для Изольды, — и жестокие красные глаза уставились на Лириэль.

Кусты вокруг зашевелились, и несколько темных дев выскочили на поляну. Шакти в досаде вскрикнула и хлестнула плетью по земле. Каменистая почва расступилась, и жрица исчезла в небольшой расселине. Так же быстро туннель закрылся, и в образовавшуюся маленькую ложбинку потекла струйка крови Изольды.

Две жрицы упали на колени рядом с изуродованным телом. Одна из них подняла на Лириэль ненавидящие глаза. Вздрогнув, дроу узнала Долор, жрицу, с которой она сражалась в Высоколесье.

— Надо было мне убить тебя, — холодно бросила жрица. — Сначала Элькантар, теперь Изольда. Сколько еще горя должна вынести Квили по твоей милости?

Лириэль нечего было ответить. Непролитые слезы жгли ей глаза, когда жрицы-дроу подняли на плечи тело убитой подруги и исчезли за деревьями. Скорбь переполняла дроу. Она горевала об Изольде, первой жрице Эйлистри, с которой ей довелось встретиться, и первом живом существе, приветствовавшем ее в наземном мире. О Квили, лишенной радости и утешения жить среди тех, кого она любила. И уж вовсе неожиданной была боль от крушения мечты, умершей прежде, чем Лириэль успела понять, что она была: мечты обрести собственное место среди жриц Эйлистри.

Последовательницы Темной Девы, хоть и поклоняются Эйлистри, все же остаются дроу. Никто не способен ненавидеть сильнее или лелеять злобу дольше. Лириэль подозревала, что от Квили и ее жриц ей не дождаться радушного приема.

Может, сама Эйлистри и приняла бы ее. Богиня не однажды выказывала Лириэль свою милость. А лунная магия, дарованная ей, песнь луны, все еще звучащая в ее душе? Несомненно, это знак, что богиня не отвернулась от нее! Возможно, она могла бы жить как Торн, отыскав собственную, освященную богиней цель.

Словно в ответ на ее мысли, над ближними деревьями взлетел дикий вопль, и голос был уже не вполне эльфийский. Она побежала на звук и вскоре услышала лязганье стали.

Она перескочила через узловатый клубок корней и вылетела на полянку. Глазам ее предстала Торн, сражающаяся с Горлистом. Воин-дроу заметил ее и замер на полушаге. Он мгновенно опомнился и мощным взмахом меча отбил выпад эльфийки. Затем проскочил мимо нее и вскинул клинок над головой, перехва-тывая и отражая новый удар, нацеленный ему в шею.

Лириэль подняла руку, останавливая Торн.

— Иди охотиться на кого-нибудь другого, — проронила она. — Это мой бой, и я долго ждала его.

— Слишком долго, — прорычал Горлист.

Он одним прыжком сократил дистанцию между ними, занося меч над головой и ревя от ярости, которую все это время вынужден был сдерживать.

Она успела выхватить меч и, держа его обеими руками, заслониться от удара. Клинки сшиблись с такой силой, что она пошатнулась и попятилась.

Горлист спешил закрепить преимущество. Он взвился в высоком прыжке, ловко увернулся от ответного выпада Лириэль и ударил снова, почти в то же место. Остриё его меча угодило ей в грудь, точно туда, где поверх глубокого ожога покоился Летящий На Крыльях Ветра. Амулет спас ее, но она задохнулась от боли. Воин расхохотался, неистово, торжествующе. Он полоснул лезвием по ее плечу, вспарывая рубашку и оставляя на коже длинную болезненную полосу.

— Теперь ты помечена тоже, — злорадствовал он. — Твоя первая рана. Посмотрим, сколько их ты сможешь выдержать до того, как умрешь. — Брызги слюны слетали с его губ.

Меч его устремился ей прямо в лицо. Лириэль изловчилась парировать удар и отбить клинок, и тот запутался в ее волосах. Горлист рывком высвободил его, вырвав клок волос из ее головы.

— Вторая. — И он снова замахнулся.

Два дроу танцевали на берегу реки, мечи их звенели смертельным дуэтом, но долгая ночь и могущественные заклинания истощили силы Лириэль. Ей казалось, что она движется под водой, что все ее действия замедленны, как в ночном кошмаре. Жаждущему мести дроу не единожды удалось преодолеть ее защиту.

Его клинок чиркнул по костяшкам пальцев ее руки, держащей меч, оставляя широкую красную полосу. Кровь заструилась по ладони и по рукояти меча, которую та сжимала.

Горлист сделал глубокий выпад. Лириэль заслонилась, зная наверняка, что за этим последует. Как она и ожидала, воин сделал резкое круговое движение рукой, и меч вылетел из ее влажных пальцев. Горлист поддел падающее оружие ногой и зашвырнул его в реку.

Лириэль поднырнула под его следующий удар и откатилась в сторону, выхватывая метательные ножи. Она бросила их один за другим в наступающего врага. Тот отбил их взмахом меча и продолжал приближаться.

Она снова перекатилась, хватая один нож за другим и швыряя в Горлиста, а тот с пренебрежительной легкостью отбивал их все. Холодные воды реки сомкнулись вокруг нее, и безысходность обрушилась на Лириэль. Оружия у нее больше не осталось, все заклинания были истрачены.

Она вскочила и с дерзкой гордостью взглянула в лицо врага. Это было единственное, что ей еще оставалось.

Огромный черный Медведь остановился на опушке леса и осмотрел поле боя затуманенными от боли глазами. На камнях валялись тела погибших, и воронье уже темной тучей кружило в утреннем небе.

Раненая лапа медведя подломилась, и он упал. Фиодор кожей ощутил прикосновение холодной рашемаарской земли.

Обнаженный, истекающий кровью, промерзший до костей, он рывком поднялся и поискал взглядом что-нибудь из одежды. Найти ее оказалось делом несложным, кругом были разбросаны вещи, послетавшие с берсерков в миг прихода боевой ярости. Он отыскал пару башмаков — судя по размеру, его брата Петияра, рубаху и штаны. Шнуровка на груди рубашки и по бокам штанин полопалась, когда владелец одежды обратился в медведя, но это было не страшно. По рашемаарскому обычаю, на всю одежду воинов нашивались запасные тесемки, в память о временах, когда берсерки могли менять облик по своей воле.

Фиодор быстро, насколько позволяли трясущиеся руки, продел новые завязки в петли и затянул их. Он надел башмаки Петияра и огляделся, ища свой меч.

Кругом валялось разное оружие, и рашеми, и дроу, но он не стал подбирать его. Согласно обычаю, черный меч — последний, которым он владеет.

Он поискал взглядом Лириэль. Колдуньи в черных одеждах вместе с другими женщинами обходили поле боя. Ее среди них не было.

Туман боевой ярости потихоньку рассеивался, и Фиодор начал вспоминать, когда и где в последний раз видел подругу. Ее подстерегали жрица Ллос и смертельно опасный воин-дроу, мастерски владеющий мечом. Лириэль приказала ему оставить ее.

И он ушел.

Фиодор повернулся и заковылял в лес. У него не было сил, не было меча. У него не осталось ничего, кроме эльфийской девушки, которую он любил, и мысли, что ему больше никогда не нужно будет покидать Рашемен.

Вода вокруг Лириэль вдруг забурлила и приняла знакомые очертания голубой генази. Азар свирепо улыбнулась дроу, глаза ее горели ярким безумным огнем. Она протягивала Лириэль ее меч, брошенный Горлистом в реку.

— Иллитид хотела, чтобы ты умерла, — объявила она. — Живи, ей назло!

Лириэль не успела ответить, не успела даже схватить и вскинуть меч. Горлист был уже рядом. Он не видела, как мчится к ней Фиодор, летя с почти невероятной скоростью, дарованной боевой яростью берсерка.

Молодой рашеми бросился между девушкой и воином, принимая на себя удар, предназначенный Лириэль. Меч дроу ударил сильно и точно. Фиодор тяжело упал на колени, и вся сила последней его ярости улетела прочь, будто вздох.

Отчаянный крик Лириэль взлетел над поляной. Она кинулась на Горлиста и начала рвать его зубами и ногтями, будто дикий зверь. Они вместе повалились на землю, но более сильный воин быстро подмял ее под себя.

Он поймал ее яростно машущие руки и заломил их ей над головой. Удерживая их одной рукой, другой он потянулся к висящему на поясе ножу и занес его для последнего удара.

Вдруг дроу застыл, рука упала, шея напряглась в беззвучном вопле. Темно-красный фонтан ударил из раскрытого рта, и огонь ненависти погас наконец в его глазах. Он медленно перевалился набок и затих. В горле у него торчал меч Лириэль.

Над ним стояла Азар.

— Иллитид хотела, чтобы ты умерла, — объяснила она Лириэль, — и этот подлый мужчина — тоже. — Она протянула дроу тонкую голубую руку.

Лириэль уцепилась за нее, и генази помогла ей подняться. Девушка подбежала к Фиодору и упала на колени рядом с ним. Как во сне, она услышала перестук конских копыт и увидела рядом с собой огненную голову Шарларры.

— Что я могу сделать? — тихо спросила эльфийка.

Дроу встретилась с ней взглядом.

— У него был меч — с черным незаточенным клинком. Найди и принеси его.

Эльфийка вскочила и взлетела на коня. Лунный Камень помчался к полю боя, словно понимал, что время, отпущенное им, быстро иссякает. Шарларра смахнула слезы и осмотрела поляну.

Глаза ее наконец высмотрели крепкуюженщину лет примерно тридцати. Черные косы женщины растрепались, на рубахе были пятна крови. Двое мальчуганов цеплялись за ее юбку, а на плече ее покоился черный меч.

Шарларра спрыгнула с коня возле женщины.

— Лириэль послала меня отыскать меч Фиодора. Не спрашивай меня зачем. Это он?

Голубые, как зимнее небо, глаза женщины были суровы.

— Это он, и мне не нужно ни о чем спрашивать. Воин Рашемена всегда умирает с мечом в руке.

Глава 20 ПОЛЕТ ВОРОНА

Фиодор в объятиях Лириэль шевельнулся. Глаза его открылись и встретились с ее взглядом.

Ей хотелось сказать так много, но все, что она смогла произнести, было:

— Я послала за твоим мечом.

Слабая улыбка тронула его губы.

— Летящая На Крыльях Ветра, — выговорил он. — Душа и сила земли. Конечно, ты должна понимать такие вещи.

Слова его окончательно сломили ее. Она прижалась щекой к его лицу и пыталась отогнать подступающую тьму — волну ни с чем не сравнимого горя и отчаяния.

— Послушай меня, маленький вороненок, — слабеющим голосом заговорил он. — Я умер в тот самый день, как покинул Рашемен. Какие приключения мы пережили с тобой после этого, какие чудеса я повидал. — Он отыскал ее руку и поднес к губам. — Ты вернула меня домой, как и предсказывала Зофия.

В лице Фиодора был покой, в глазах — глубокая удовлетворенность, но Лириэль этого было мало.

— Ты говорил мне, что правда всегда выходит наружу, что добро сильнее зла. Мы столько прошли вместе. Почему теперь мы должны потерять друг друга?

— Смерть — не то же самое, что потеря. Мы сделали то, что должны были. И стали тем, кто мы есть.

Он тяжело, неровно задышал, потом сделал один глубокий спокойный вдох.

Лириэль баюкала его в объятиях, и слезы катились по ее лицу.

— Нет, — молила она. — Дождись своего меча. Подожди еще хоть чуть-чуть. Не уходи. Не оставляй меня одну.

Там и нашли ее Торн и Шарларра. Дроу прижималась щекой к голове Фиодора. Глаза ее были закрыты, все худенькое тело содрогалось от мучительных рыданий.

Конь эльфийки тихонько заржал и ткнулся носом ей в плечо. Шарларра проследила за взглядом Лунного Камня и увидела призрак молодого рашеми, стоящий возле горюющей дроу.

Эльфийка подошла и положила руку на плечо Лириэль. Дроу подняла на нее пустые глаза. Шарларра протянула ей меч.

Дроу горько усмехнулась.

— Слишком поздно. Он ушел.

Торн взяла ее за подбородок и развернула лицом к стерегущему её призраку.

— Пока еще мет. Я знаю эту землю. Ее не так-то просто покинуть. Ты просила его остаться?

Дроу молча кивнула, не отрывая взгляда от лица друга.

— Я не хотела оставаться одна, — прошептала она, — но я не это имела в виду.

Шарларра опустилась на колени подле Лириэль и осторожно высвободила тело рашеми из ее рук. Она опустила Фиодора на землю, потом положила ему на грудь черныймеч и сложила руки воина поверх него. Они с Торн помогли Лириэль подняться.

Лириэль долгие мгновения стояла между телом и душой своего возлюбленного.

Прервала молчание Торн. Она посмотрела на медлящего призрака и твердо сказала:

— Нас ждут быстрый бег и хорошая охота. Нас троих.

Призрак Фиодора перевел взгляд с Торн на Шарларру. Эльфийка кивнула. Наконец он взглянул на Лириэль, прощаясь и моля.

В мозгу Лириэль возник четкий образ: битва за остров Руафим, когда Фиодор претерпел совсем другое превращение, отправив душу в облике птицы вырвать Лириэль из рук Ллос. Она кивнула и закрыла глаза, прислушиваясь к музыке места, которому принадлежал Фиодор.

Песнь Рашемена хлынула в ее сердце, она становилась все громче, потому что ее подхватывали все новые и новые голоса. Вот вступил знакомый глубокий голос, похожий на бас Фиодора, как тень похожа на того, кто ее отбрасывает. Ему вторил женский голос. Родители Фиодора. Она знала это абсолютно точно.

Голоса друзей, чьих имен она не знала, заполняли ее разум, выкрикивали веселые колкости. Лица начали обретать форму. Там был тот бородатый друг, который встречал их у ворот Дерновии. Был юный Петияр. Был дикий снежный кот, спокойно дожидавшийся Фиодора, словно любимая собака — хозяина.

Там был Дом.

Лириэль почувствовала, как душа ее выскользнула на свободу, увидела свою маленькую черную фигурку, повисшую на руках у двух эльфийских женщин, связавших с ней свои судьбы.

И она полетела, расправив черные крылья на холодном рашемаарском ветру. Сильные руки обхватали ее за шею, но она ощущала тяжесть своего друга лишь сердцем. Полет закончился слишком быстро, и дух ворона, в которого обратилась Лириэль, присел отдохнуть на толстую ветку — может быть, того самого мифического дерева, на ветвях которого покоится весь мир. Призрак Фиодора обнял ее в последний раз и исчез.

Ее золотые глаза поискали его, но дальше ей пути не было. Заставить себя вернуться она тоже не могла. Что осталось ей там, в знакомом мире, кроме ускользающего света звезд и долгих теней?

Сильный шлепок неожиданно и резко вернул ее душу обратно в тело.

Лириэль открыла глаза. Над ней склонилась литари, занесшая уже ладонь для следующей пощечины — своего фирменного способа приводить в чувство. Дроу перехватила ее руку.

— Только попробуй, и будешь бегать на трех ногах вместо четырех, — предупредила она.

— Ты о чем? — осторожно спросила Шарларра.

Дроу с трудом поднялась на ноги.

— Объясни ей. Мне надо еще кое-что сделать.

Втроем они взвалили тело Фиодора на красивого серого коня. Лириэль стояла и смотрела им вслед, и глаза ее были сухи. Все слова прощания были уже сказаны.

Ее же ждала еще одна битва. Она должна сделать это сегодня, так или иначе.

Она обернулась и совсем не удивилась, увидев поджидающую ее Шакти Ханцрин. Взгляд Лириэль упал на возбужденно извивающиеся скелеты змей на боку жрицы, и она покорно вздохнула.

— Давай покончим с этим.

— Мать Триль желает, чтобы ты вернулась обратно в Мензоберранзан, — провозгласила Шакти.

Эта весть повергла Лириэль в изумленное молчание. Прошло немало времени, прежде чем она спросила:

— Ты должна доставить меня туда? Живой?

— Если того захотела бы Триль, да.

На кончике языка Лириэль вертелся вопрос, а чего хочет Громф. С того самого дня, как она покинула Подземье, она не знала наверняка, должны ли были те, кого он посылал ей вдогонку, отыскать ее или убить.

На самом деле это не имело значения. Лириэль считала, что отец ее мертв. Пират Хрольф, который любил ее, которому не надо было от нее ничего, лишь бы она была счастлива, умер на Руафиме.

Она сумела выдавить презрительную полуулыбку.

— Очень ли тебя шокирует, если я скажу, что пожелания Триль — не самое первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь?

— Значит, ты не вернешься?

— Нет. Можешь убить меня или хотя бы попытаться.

Шакти кивнула, будто ожидала этого.

— Если дроу Мензоберранзана узнают, что ты жива, они не перестанут искать тебя. Ты это знаешь.

Лириэль кивнула.

— Есть другой путь. — Малиновые глаза указали на маску, привязанную к поясу Лириэль.

Та сразу поняла и отцепила маску. Шакти повесила ее себе на пояс. Маска помнила свою предыдущую владелицу, и жрица обрела облик Лириэль — и кое-что еще.

Все темное величие Ллос засияло в ставших теперь янтарными глазах жрицы.

— Вот чего ты лишилась, — произнесла Шакти, и голос ее был полон силы. — Ты сделала свой выбор, предпочла служение власти. И что ты получила взамен? Ты лишилась милости Эйлистри. Ты одна. Ты ничто.

Мрачный смех взлетел по ветру, и свет безумия исчез из глаз Шакти. Оставшееся в них удовлетворение было ее собственным.

— Что бы ни заявляла Мать Триль, она хочет твоей смерти. Ты утратила благорасположение Ллос, что еще важнее. Полагаю, Архимаг быстро смирится с потерей дочери, но если Громф заподозрит, что ты жива, и станет слишком докучать требованиями вернуть тебя обратно, у нас будет, средство успокоить его. Лучше всего, если он станет рассматривать это, — Шакти умолкла и пренебрежительно указала на свое новое лицо, — как пешку в своих жалких маленьких интригах, Триль будет знать об этих играх, и благодаря мне мы сможем постоянно расстраивать планы этого глупца.

— Громфа не так-то просто одурачить, и ты не владеешь магическими заклинаниями. Но я думаю, что у тебя и на это есть решение.

Глаза Шакти обратились на Летящий На Крыльях Ветра.

Лириэль без колебаний протянула амулет жрице. С его помощью Фиодор обрел свободу. Теперь он освободит ее тоже. Его сила исчерпана. И все зло, что он должен был совершить, тоже уже свершилось. Пусть Шакти узнает об этом как-нибудь в другой раз.

— А наемники?

Шакти сразу поняла, что она имеет в виду.

— Они, конечно, не должны вернуться в Мензоберранзан. Что произошло здесь и что это значит для дроу — тайна, и она должна быть сохранена как можно дольше. Я вернусь в город одна.

— Ты хочешь убить меня. Почему же?..

Жрица перевела взгляд та Горлиста, лежащего с мечом в горле.

— Этот мужчина тоже хотел убить тебя. Он хотел этого больше всего на свете. И это сделало его слепым и упрямым.

— Да к тому же еще и мертвым.

— Это логическое следствие слепоты и упрямства. — Шакти отвязала от пояса маску. Опять в своем собственном облике, она взглянула на Лириэль в последний раз. В глазах ее горела вся безграничная ненависть Абисса.

— Однажды ты победила меня. Я усвоила этот урок. Проклятие дроу — не поддающаяся контролю ненависть. Если я смогу уйти и оставить тебя в живых, я буду знать, что выдержу любое испытание.

Лириэль промолчала в ответ. Очевидно, не одна она сильно изменилась за последние несколько месяцев.

— Ты станешь великой Правящей Матерью, — сказала она Шакти.

Улыбка дроу была холодной и довольной.

— Я знаю.

Хриплый крик прозвучал над головой, и темная крылатая тень заскользила по затянутому облаками небу. Она кружила над одним и тем же местом, указывая на затаившегося врага — скорее всего, одного из мужчин-дроу, спасшихся бегством после проигранного боя.

Торн мельком подумала, что надо будет научить новых сестер по стае тому, что она знает о воронах. И самой ей тоже есть чему поучиться у них. К дроу она уже присмотрелась и видела ее силу. Что же до Шарларры, то в любом эльфе, который ездит на теу-келита — одном из легендарных лунных коней Эвермета, — сокрыты глубины, достойные изучения. Историю о том, как такой конь покинул священный остров, наверняка стоит послушать.

Глубокое удовлетворение, неведомое ей прежде, наполнило душу литари. Она скользнула в свое волчье обличье и присоединилась к охоте.

Грегори Киз Терновый Король

Посвящается моему брату Тимоти Говарду Кизу

Узнай же, о Великолепное Сердце Ужаса, что были дни, когда мир не знал ни королей, ни королев, ни лордов, ни вассалов. Тысячи лет назад до наступления Эверона, названного эпохой человечества, на земле жили лишь повелители и рабы. Род повелителей восходил к глубокой древности, и были они столь же искушены в жестокости, сколь звезды искушены в умении освещать небеса. Могуществом они превосходили богов и не принадлежали ни к одному человеческому племени. Число рабов было так велико, что не поддавалось счету, и все мы потомки тех, кто испытал бремя рабства на своих плечах. Надменные повелители видели в рабах покорное стадо, безропотных исполнителей своей злой воли. Но даже среди тех, чьи предки пребывали в рабстве на протяжении тысячелетий, рождались люди с сердцами, в которых жила надежда, наделенные силой духа, чтобы исполнить то, что должно быть исполнено. И пришла великая пора, когда раб поднялся из грязи, сжал в руке кинжал и сказал своему господину: «Ты мной не владеешь».

Речь святого Анемлена при дворе Джестера Черного, произнесенная незадолго до того, как святой был предан на смертные муки

Прелюдия Рожденная стать королевой

Сверкающий зигзаг молнии внезапно расколол небо. В следующее мгновение свинцовые небеса разверзлись, и на землю хлынул поток черной воды, пахнущий дымом, медью и серой. А потом раздался адский грохот.

Карсек приподнялся и ощупал пропитавшиеся кровью повязки на своих ранах. Он надеялся, что эти грязные тряпки не дадут его внутренностям вывалиться наружу, до тех пор пока сражение не кончится.

– Скоро она наверняка прикажет начать атаку, – пробормотал он и, опираясь на свою пику, встал на ноги.

Чья-то рука схватила Карсека за лодыжку.

– Ложись, идиот, если только хочешь дожить до атаки, – раздался хриплый голос.

Карсек взглянул на товарища, облаченного в изодранную кольчугу и неизвестно когда лишившегося шлема. Его голубые глаза сверкали сквозь пряди упавших на лицо спутанных мокрых волос.

– Ты трус, Таниель, – процедил Карсек. – Что до меня, то мне надоело ползать на брюхе. Вот уже четырнадцать дней, как мы прячемся в этих грязных вонючих норах, спим в собственных дерьме и крови. Ты что, не слышишь? Они приближаются, и я должен увидеть это собственными глазами.

Карсек отвернулся и принялся вглядываться в сплошную стену дождя, пытаясь разглядеть, что происходит за ней.

– Все, что ты увидишь, – это смерть, – глубокомысленно изрек Таниель. – Смерть, которая радостно машет рукой и манит тебя к себе. Скоро она придет за нами.

– Плевать. Лучше умереть, чем пресмыкаться в грязи. Я привык сражаться стоя, глядя врагу в глаза. И я хочу встретиться с достойным противником, пролить его кровь, переломать его кости. Клянусь Тараносом, я воин, а не дождевой червь! И мне обещали войну, а не бойню. Я не желаю, чтобы раны мне наносили какие-то бесплотные тени, призрачное оружие и железные ветры.

– Желать или не желать ты можешь все, что тебе угодно. Я, например, сейчас больше всего хочу посадить к себе на колени пухленькую аппетитную девчонку, которая знает, как доставить мужчине удовольствие. Хочу хорошенько позабавиться. А еще я не прочь осушить добрую кружку эля и как следует закусить. А потом завалиться в постель, понежиться на перине из гагачьего пуха. Но тем не менее я с тобой за компанию торчу в этой вонючей дыре. А как насчет твоего желания? Может, хоть оно исполнилось? Увидел ты, наконец, достойного противника, встречи с которым так жаждешь?

– Единственное, что здесь есть, – это поля, поля до самого горизонта. Все они дымятся, несмотря на этот проклятый дождь. А еще я вижу башню, высоченную, как гора. Вижу…

Карсек осекся – перед его глазами возникла черная стена, растущая с невероятной скоростью.

– Режущий ветер! – закричал он и торопливо скатился назад, в траншею. Упал он неловко, уткнувшись лицом прямо в грязь, разящую мочой и кровью.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Таниель, но тут солнце, наполовину скрытое клубами дыма, исчезло окончательно, и оглушительный звук, подобный скрежету тысяч мечей о тысячи точильных камней, взорвался внутри их черепов. Они увидели, как обезглавленные тела двух их товарищей, не успевших пригнуться, покатились по земле, обагряя ее кровью.

– Еще одна мерзкая выходка скаслоев, – буркнул Таниель. – Я тебя предупреждал, они мастера на подобные штуки.

Карсек в ответ лишь застонал от ярости и бессилия. Дождь припустил еще сильнее. Стремясь ободрить приятеля, Таниель положил руку ему на плечо.

– Держись, Карсек. Надо переждать. Это долго не продлится. Когда она придет, скаслои лишатся всей своей поганой магической силы.

– С чего ты взял? По-моему, это все твои мечты. Пока что им нет никакого подтверждения.

– Ты сам знаешь, как велико ее могущество.

Карсек раздраженно дернул плечом, сбросив руку Таниеля.

– Ты из того же племени, что и она. Ты тоже из истинных людей. Она – твоя королева, твоя чародейка. Что ж удивляться, что ты слепо веришь в ее могущество.

– Конечно, удивляться тут нечему. Мы, истинные люди, открыв рот, внимаем всему, что нам скажут. Такой уж мы тупой и доверчивый народ. Обвести нас вокруг пальца ничего не стоит. Но ведь ты тоже веришь в нее, Карсек. И не говори, что это не так. Иначе бы тебя здесь не было.

– Согласен, она знает правильные слова. Но разве слова могут заменить сталь? Боюсь, твоя королева доведет нас до гибели.

– А разве ты не предпочтешь гибель рабству?

Карсек ощутил во рту железный привкус крови. Он сплюнул в грязь черную слюну.

– Поколения за поколением мои предки жили и умирали рабами скаслоев, – процедил он. – Я не знаю даже их имен. Вы, истинные люди, появились здесь всего двадцать лет назад. В большинстве своем вы выросли вдали от этих мест, там, где нет повелителей и кнутов. Что ты и такие, как ты, могут знать о рабстве? Все вы и эта рыжеволосая ведьма, ваша королева?

Таниель ответил не сразу. Когда он наконец заговорил, его голос звучал непривычно резко.

– Карсек, я знаю тебя не так давно, – отчеканил он. – Но мы с тобой вместе сражались против великанов-вомаров у брода Безмолвия. Мы отправили на тот свет столько врагов, что смогли бы построить мост из их тел. Плечо к плечу мы с тобой брели через Горгонскую равнину, и многие из тех, кто шел вместе с нами, так и остались лежать в пыли. Я видел тебя в бою. Я знаю, с каким пылом ты сражаешься. Сейчас слова твои холодны и насмешливы, но тебе не обмануть меня. Да, твой народ был в рабстве дольше, чем мой, но это ничего не меняет. Рабство остается рабством, сколько бы оно ни длилось. И мы победим, Карсек, победим во что бы то ни стало. На, возьми, выпей и порадуйся тому, что мы до сих пор живы.

С этими словами он протянул Карсеку флягу, и тот сделал глоток. Напиток обжег гортань, однако притупил боль.

– Спасибо, – буркнул Карсек, возвращая флягу товарищу. Несколько мгновений оба молчали, потом Карсек вновь подал голос.

– Прости, если я тебя обидел, – сказал он. – Но от этого проклятого ожидания можно с ума сойти. Это все равно что сидеть в клетке и ждать, когда хозяину будет угодно послать тебя драться на арену.

Таниель понимающе кивнул, отхлебнул из фляги и завинтил крышку. Финдос Безрукий, метавшийся в лихорадке на дне траншеи, издал пронзительный вскрик. Вероятно, ему привиделся кошмар.

– Меня давно занимал один вопрос, который я никак не решался задать, – задумчиво произнес Таниель. – Почему вы, вири кротени, зовете нас истинными людьми? По-моему, это название лишено всякого смысла. Мы все – люди, рожденные людьми.

Карсек тыльной стороной ладони вытер стекающие по изможденному лицу струи дождя.

– Странный вопрос, – хмыкнул он. – Сами-то вы как себя называете? Вири гени, что значит подлинные люди, не так ли? Или истинные, ведь это одно и то же. А ваша королева, первая среди вашего народа, разве она не зовется Гения, Истинная?

Таниель с недоумением посмотрел на него и вдруг, закинув голову назад, расхохотался.

– Что такого смешного я сказал? – возмутился Карсек.

– Теперь я все понял, – кивая головой, заявил Таниель. – Так эти слова переводятся на ваш язык. Но на самом деле…

Он замолчал на полуслове, потому что по траншеям эхом прокатился крик, полный невыразимого ужаса.

Решив узнать, в чем дело, Карсек оперся на земляную насыпь и внезапно ощутил, что грязь стала теплой. Тягучий, испускающий сладковатый запах поток, примерно в два пальца глубиной, струился по дну траншеи.

– Ради всех святых, это что еще такое? – растерянно прошептал Таниель.

В следующее мгновение он понял – это кровь, целая река крови.

С приглушенным стоном Карсек поднялся на ноги.

– Довольно! С меня хватит!

И он принялся выбираться из траншеи.

– Остановись, воин, – приказал чей-то голос. Мелодичный и звонкий женский голос прозвучал более властно, чем удар хозяйского кнута.

Карсек повернулся и увидел королеву.

На ней была черная кольчуга, а лицо казалось белее кости. С ее длинных золотисто-каштановых волос стекала вода, но все равно она была прекраснее, чем любая из женщин. Глаза ее сверкали, словно молнии на грозовом небе.

Рядом с ней стояли ее воины, в кольчугах, с обнаженными мечами, блестящими, как раскаленная бронза. Все они были высоки, стройны и не ведали страха. Все они походили на богов.

– Великая королева! – благоговейно прошептал Карсек.

– Ты готов сражаться, воин? – спросила она.

– Да, ваше величество, клянусь Тараносом, я готов!

– Тогда возьми с собой пятьдесят человек и следуй за мной.

Передние окопы были до краев наполнены кусками изуродованной плоти, в которой с трудом можно было признать человеческие останки. Карсек пытался не обращать внимания на отвратительные звуки, раздававшиеся из-под ног, звуки, так не похожие на обычное хлюпанье жидкой грязи. Труднее было не замечать удушающего зловония гниющих внутренностей. Кто убил всех этих людей? Демоны? Духи? Призраки? Карсек не считал нужным ломать над этим голову, да и времени у него не было. Товарищи его мертвы, но живых ожидает великое сражение, и да пребудут с ними Близнецы и Телец!

Когда возглавляемый им отряд занял позиции в самой первой траншее, глубиной примерно в половину человеческого роста, Карсек увидел возвышавшиеся невдалеке черные стены неприступной крепости. В одной из стен зияла небольшая брешь – единственный результат упорной осады, которая длились почти месяц и стоила более двух тысяч человеческих жизней.

– Теперь нам осталось совершить лишь небольшую увеселительную прогулку! – усмехнулся Таниель. – Что нам эти толстые каменные стены и непробиваемые ворота! Битва, считай, почти выиграна.

– К чему сейчас твои насмешки? – вспылил Карсек. – У нас есть шанс стяжать славу и умереть с гордо поднятой головой. Лучшей участи я для себя не желаю.

– Угу, – хмыкнул Таниель. – Ты у нас известный герой. А вот мне хотелось бы не только покрыть свое имя славой, но и хорошенько выпить, когда все это закончится. – Он протянул товарищу руку. – Слышишь, Карсек, давай с тобой заключим договор. Как только все будет позади, встретимся и устроим грандиозную пирушку. А потом еще раз взглянем на арену, где были вынуждены сражаться. Выясним, кто из нас более прославленный боец. И наверняка окажется, что я! Идет?

– Да будет так, клянусь задницей своего хозяина! Идет, – буркнул Карсек и крепко сжал протянутую руку.

– Значит, заметано, – довольно изрек Таниель. – Ты никогда не нарушаешь своих обещаний, я тоже, значит, мы оба останемся живы.

– А как же иначе, – пожал плечами Карсек.

Принесли доски, чтобы воинам было легче выбираться из траншеи.

Потом Гения Отважная, королева и военачальница, наградила небольшой отряд своей ослепительной улыбкой.

– Когда солнце сядет, мы обретем свободу или смерть, – торжественно изрекла она. – И хотя смерть меня не страшит, свобода кажется намного желаннее. – С этими словами она извлекла из ножен меч и повернулась к Карсеку. – Я должна добраться до ворот. Ты понял меня, воин? Пока ворота не рухнут, не имеет значения, сколько нас, – пять тысяч воинов ничем не лучше пятидесяти. Так или иначе, я смогу уберечь от гибельных чар скаслоев не более пятидесяти человек – если на вас упадет смертоносный взгляд, вы уже не сможете ему воспротивиться. Но стоит нам открыть ворота, и мы проскользнем внутрь крепости так быстро, что враг не успеет нанести удар. Это будет тяжелая битва, мои доблестные герои, но я клянусь вам – колдовство, которым владеют враги, не унесет более ни одной жизни. Вам придется сражаться лишь с живыми людьми из плоти и крови, против мечей и копий.

– Плоть и кровь – это спелая рожь, а мой меч – острый серп, – вскинул голову Карсек. – Ваше величество, я сумею расчистить вам путь к воротам.

– Тогда – вперед, сделай это!

Карсек почти не чувствовал боли от ран. В голове у него пылал огонь, а в животе ощущались странная пустота и легкость. Он первым шагнул на доску, первым коснулся ногой влажной земли.

Молния сверкнула прямо над ним, вновь налетел режущий ветер, но на этот раз они не причинили ни малейшего вреда ни Карсеку, ни Таниелю, ни прочим воинам. Карсек слышал, как Таниель испустил восторженный вопль, обнаружив, что вражеская магия лишилась своей губительной силы.

Воины королевы бежали вперед в клубах густого дыма, и наконец затуманенному яростью взору Карсека открылось то, что он так жаждал увидеть, – стройные ряды врага.

– Я вижу войска вомаров, парни! – закричал он. – Это они, провалиться мне на этом самом месте!

Таниель расхохотался.

– И их всего ничего, – заявил он.

Действительно, всего ничего – всего несколько сотен воинов, стоящие в шесть рядов перед воротами. И каждый из них был на целую голову выше самого высокого бойца в отряде Карсека. Он не раз встречался с воинами вомаров на поле брани и уважал их, так как достойный противник всегда заслуживает уважения. Но сейчас он пылал к ним лютой ненавистью, которую никогда не вызывали у него смертные. Из всех принадлежащих скаслоям невольников лишь вомары предпочли сохранить верность хозяевам и сражались с повстанцами, решившими свергнуть иго рабства.

Сотни беспощадных врагов одновременно натянули тетивы сотен луков, и целая стая стрел с черным оперением накрыла отряд Карсека, – каждый третий воин рухнул замертво.

Враги вновь натянули тетивы своих луков, однако на этот раз дождь прибил стрелы к земле и они не причинили людям никакого вреда. Сам Карсек уже стоял перед первой шеренгой врагов – плотной стеной облаченных в стальные латы гигантов с грубыми, словно высеченными из камня лицами.

Сладостный миг, когда он наконец очутился перед противником, показался Карсеку невероятно длинным. Все звуки неожиданно стихли, и в полной тишине он пожирал врагов глазами. Ничто не укрылось от его взора – ни острые копья, ни крепкие щиты, ни грязные капли дождя, стекающие по изборожденным шрамами щекам; прямо перед ним возвышался гигант с разными глазами – черным и голубым, и над черным глазом темнела родинка…

А потом звуки вернулись так же внезапно, как и исчезли, и Карсек, встрепенувшись, приступил к привычной работе. Он взмахнул копьем, сделав вид, что хочет вонзить его в лицо гиганта, но, когда тот поднял щит, Карсек проворно пригнулся и вогнал копье под непробиваемые пластины доспехов. Он закричал во всю мощь своих легких, ощущая, как острие копья прокалывает одежду, кожу и живую плоть. Вражеский воин упал, и Карсек попытался выдернуть свое оружие, однако половина копья осталась в теле поверженного противника.

Тогда Карсек, не теряя времени, выхватил свой боевой топор. Вомары двигались прямо на него, а люди Карсека, одержимые желанием пролить вражескую кровь, теснили своего предводителя сзади. Карсек оказался зажатым между двумя сплошными плотными стенами, и у него не было возможности как следует замахнуться топором. Что-то тяжелое с размаху ударило в его шлем, так что сталь зазвенела. А потом кто-то сорвал шлем с головы Карсека, сильные жесткие пальцы вцепились ему в волосы, и воин ощутил, что его ноги уже не касаются земли.

Тщетно он размахивал ногами в воздухе, пытаясь лягнуть могучего противника; гигант поднес его к своему липу и принялся внимательно разглядывать, словно никогда не видал подобной диковины. А затем вомар поднял свой огромный меч, явно намереваясь отсечь Карсеку голову.

– Ах ты, мерзкий ублюдок! – что есть мочи заорал Карсек и, изловчившись, вышиб великану несколько зубов своим топором.

Воспользовавшись замешательством неповоротливого гиганта, он нанес второй сокрушительный удар, разрубивший шею врага. Взревев, словно раненый зверь, вомар выпустил Карсека и схватился руками за шею, пытаясь удержать хлынувший поток крови. Третьим ударом топора Карсек подсек ему ноги и вновь устремился в гущу битвы.

Предстояла кровавая работа, и Карсек не знал, как долго она продлится. Стоило ему убить одного вомара, как его место занимал новый, а порой даже двое или трое. В пылу сражения Карсек позабыл, что его целью являются ворота крепости. Неожиданно он увидал, что сумел приблизиться к ним почти вплотную. Сквозь сутолоку битвы он разглядел блеск меча, сияние золотистых волос и гневный взор королевы. Но тут новые полчища врагов заставили Карсека податься назад и отступать, пока ворота не исчезли из его поля зрения и в том числе из мыслей.

Дождь прекратился, однако небо становилось все более темным и мрачным. Карсек давно уже не слышал ничего, кроме собственного хриплого дыхания; взор его различал лишь льющиеся вокруг потоки крови и взмахи мечей, которые беспрестанно вздымались и опускались, словно волны железного моря. Его усталые руки с трудом поднимались для новых смертоносных ударов. Из пятидесяти человек, что вступили в бой вместе с ним, осталось лишь восемь, и среди них был Таниель. А ряды врагов, казалось, не убывали.

Внезапно звук, подобный зубовному скрежету богов, коснулся его слуха. Сотни воинов, испуская оглушительный боевой клич, покинули траншеи, и за спиной Карсека выросла целая стена, которая ринулась на врага и сокрушила его в мгновение ока. В первый раз Карсек позволил себе передохнуть и поднять глаза. Тут утомленному взору отважного воина открылось невероятное зрелище. Массивные стальные ворота крепости были сорваны с петель, створки лежали на земле, и из-за них пробивался луч ослепительно белого света.

Волна бойцов ворвалась во вражескую цитадель. Тут ноги Карсека подкосились, но подоспевший вовремя Таниель успел его подхватить.

– Она сделала это, – одними губами прошептал Карсек. – Ваша ведьма сдержала свое слово.

– А я тебе что говорил? – пожал плечами Таниель. – Она всегда держит свое слово.

Карсек не участвовал во взятии внутренних укреплений цитадели. Его раны открылись и потребовали новой перевязки. Но вечером, когда дождевые тучи рассеялись и закатное солнце окрасило горизонт в багрово-красные тона, за ним зашел Таниель.

– Королева хочет тебя увидеть, – сообщил он. – Это высокая честь. Но ты ее заслужил.

– Мы все заслужили высокую честь, – возразил Карсек.

Опираясь на плечо Таниеля, Карсек поднялся по залитым кровью ступеням главной башни. Воспоминания о том, как в прошлый раз он проделал этот путь закованным в цепи рабом, вихрем пролетали в его голове. Тогда по прихоти хозяина ему предстояло сражение на арене. Позолоченные балюстрады, загадочные картины и удивительные статуи, сверкающие в таинственном рассеянном свете, поражали его воображение и одновременно наводили ужас.

Даже теперь, несмотря на то что после штурма убранство башни оказалось в плачевном состоянии, оно по-прежнему внушало благоговейный страх. Страх этот вошел в кровь и плоть Карсека еще с детства. То был трепет перед непререкаемой властью хозяина, перед невидимой плетью, способной нанести обжигающий душу удар.

Даже теперь все, что он видел вокруг, казалось иллюзией, частью некоей замысловатой игры, которую хозяева затеяли, чтобы в очередной раз насладиться страданиями и отчаянием своих рабов.

Но когда они вошли в парадный зал и Карсек увидел, как королева-воительница, Гения Отважная, попирает ногами распростертое на полу тело хозяина, встав ему на горло, радостное сознание того, что они победили, проникло в его сердце.

Что до лорда скаслоя, он по-прежнему скрывался в тени. Карсек ни разу не видел лица своего бывшего повелителя, не довелось ему увидеть его и сейчас. Но приглушенный хозяйский смех, доносившийся из-под башмака королевы, был ему знаком слишком хорошо. Карсек знал, что до конца дней в его ушах будет звенеть этот призрачный, издевательский, убийственный смех.

Однако звучный голос Гении Отважной перекрыл сдавленное хихиканье скаслоя.

– Мы захватили твою крепость, разгромили твою армию, и теперь ты должен умереть, – изрекла она. – Если это обстоятельство тебя забавляет, могу сказать лишь одно. Мне искренне жаль, что мы не доставили тебе эту радость раньше и не убили тебя много лет назад.

Смех хозяина внезапно оборвался. Он заговорил, и слова его походили на отвратительных пауков, медленно выползающих изо рта трупа. Звук его голоса застигал слушателя врасплох и заставлял сердце болезненно трепетать и сжиматься.

– Да, вы меня очень позабавили, ничтожные, самодовольные твари, – процедил он. – Мне смешно слушать, как вы рассуждаете о своей победе. Вас ждет не победа, а гибель. Зря вы воспользовались силой седосов, неразумный вы сброд. Видно, вы в своем ослеплении вообразили, что нам, вашим повелителям, ничего не известно о силе седосов, – надменно продолжал лорд. – Жалкие вы идиоты. Мы имели веские причины на то, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах не прибегать к этой силе. А вы сами себя погубили. Навлекли проклятие на себя и на своих потомков. Каким бы ни был мой конец, вас ожидает куда более ужасная участь. Безумцы, вы сами не знаете, что натворили.

Истинная королева лишь усмехнулась.

– Плевала я на твое проклятие, – презрительно бросила она. – Твоими устами говорят бессилие и злоба.

– Это не мое проклятие, рабыня, – возразил поверженный хозяин. – Не я наложил его на вас. Вы сами виноваты в том, что отныне оно тяготеет над вами и вашими отпрысками.

– Мы более не рабы.

– Вы рождены рабами. И вы умрете рабами. Вам удалось добиться лишь смены хозяина. Вашим детям придется пожинать плоды ваших усилий, и будь уверена, они не поблагодарят вас.

В это мгновение вспышка ослепительно яркого света подобно молнии сверкнула перед глазами Карсека. А в следующую секунду перед его внутренним взором с невероятной отчетливостью возникла страшная картина. Он увидел зеленые леса, где деревья гнили на корню, увидел мрачное, губительное солнце, которое опускалось в свинцовые воды унылого моря. Он прошел сквозь вымершие города и села, и человеческие кости хрустели у него под ногами. А над всем этим парила королева, Гения Отважная. Она хохотала, словно жуткое зрелище доставляло ей радость.

А потом пугающее видение исчезло, и Карсек вновь очутился в парадном зале главной башни. Все, кто находился рядом с ним, рвали на себе волосы, стонали и заливались слезами. Лишь королева стояла недвижно, лицо ее оставалось невозмутимым, но с пальцев стекало белое пламя. Скаслой хранил многозначительное молчание.

– Тебе не запугать нас страшными сказками! – раздался властный голос Гении. – Мы уже не твои рабы. Мы не испытываем пред тобой ни трепета, ни страха. Твоя власть, твои проклятия, твоя сила – все это ныне превратилось в ничто. Теперь этот мир принадлежит нам, людям. Ответом ей было безмолвие.

– Он заслужил медленную смерть, – донесся до Карсека приглушенный голос королевы. – Очень медленную, мучительную смерть.

Последняя встреча с хозяином завершилась. В следующее мгновение лорда скаслоя увели прочь, и Карсек более никогда не видел его.

Истинная королева, величаво вскинув голову, повернулась к собравшимся, чтобы поблагодарить их за мужество и отвагу, и Карсек ощутил, как его взгляд встретился с взглядом Гении. И вновь белое пламя вспыхнуло у него перед глазами, и ему отчаянно захотелось рухнуть перед королевой на колени.

Однако он подавил в себе это желание. Отныне он ни перед кем не будет вставать на колени.

– Теперь мы начнем новый счет дней и времен года, – торжественно провозгласила королева. – Пусть сегодняшний день зовется днем Доблести, или, на древнем языке кротени, Васрис Сланон! С этого мгновения, с этого дня, с этого месяца начинается наше время! Начинается новая эра – эра владычества людей!

Несмотря на то что все, кто внимал этим гордым словам, изнемогали от ран и усталости, стены парадного зала задрожали от радостных криков.

Карсек и Таниель спустились вниз, туда, где уже начинались приготовления к празднику. Что до Карсека, ему хотелось лишь одного – завалиться спать, забыть обо всем пережитом и никогда более не вспоминать о нем. Однако у Таниеля были совсем другие намерения. Он напомнил товарищу о клятве, которую они дали друг другу перед боем.

И хотя раны Карсека мучительно ныли, они с Таниелем осушили немало кружек с бренди, элем и портером. Потом, усевшись на халцедоновый трон, Карсек бросил взгляд вниз, на арену, куда он так часто выходил, чтобы убивать других невольников.

– Там, перед воротами, я положил целую сотню, – хвастливо заявил Таниель.

– Я тоже прикончил целую сотню и еще пять человек, – не остался в долгу Карсек.

– Но ты не умеешь считать до ста пяти, – возразил Таниель. – Ты еле-еле считаешь до ста.

– Врешь, умею. Именно сто пять раз я переспал с твоей сестрой. Ни разом больше, ни разом меньше.

– Даже если это правда, считал не ты, а моя сестра, – веселился Таниель. – Она у нас умница, вся в меня. Что до твоей почтенной матушки, она умеет считать лишь по пальцам. И когда пальцев у нее не хватило, мне пришлось самому подсчитывать, сколько раз мы с ней переспали.

Исчерпав свой небогатый запас шуток, приятели немного помолчали.

– Веселые мы люди, правда? – довольно пробурчал Карсек.

– Да, веселые, – с неожиданной серьезностью откликнулся Таниель. – А самое главное – мы действительно люди и заслужили это звание. Мы живы и свободны. Как этому не порадоваться. – Таниель задумчиво почесал свою всклокоченную голову. – Вот только я не совсем понял, что королева сказала под конец. Как будет называться день, с которого мы начнем отсчет нового времени?

– Она оказала нам великую честь, – пояснил Карсек. – Вспомнила древний язык вири кротени, язык моих предков. Васрис означает рассвет. А Сланон означает… Ну, это трудно объяснить одним словом.

– Так используй несколько, приятель.

– Сланон – это и прекрасный, и радостный, и полный надежд. Сланон значит подобный новорожденному младенцу, не знающему ни позора, ни скорби, ни горестей.

– Ну, Карсек, я смотрю, ты настоящий поэт.

Карсек почувствовал, что его щеки заливает предательский румянец. Чтобы сменить тему, он указал на расстилавшуюся внизу арену.

– Ни разу прежде мне не доводилось смотреть на нее с такой высоты, – сообщил он.

– Отсюда, с трона, арена выглядит иначе?

– Еще бы. Она кажется такой маленькой. Отсюда она мне даже нравится.

– Мы победили, Карсек, – радостно выдохнул Таниель. – И, как сказала королева, отныне мир принадлежит нам. Что же мы будем делать теперь, приятель?

– Об этом знают только боги. Что до меня, я никогда не думал, чем займусь после победы, – сказал Карсек и поморщился от внезапной боли, которую причинила ему одна из многочисленных ран.

– Карсек, что с тобой? – встревожился Таниель.

– Ерунда. Скоро я буду совсем здоров, – заверил его Карсек и вновь глотнул обжигающий напиток. – Давай-ка лучше поговорим о другом – раз уж мы сегодня даем друг другу уроки языка. Напомни, что ты говорил там, в траншеях? О том, что представителей твоего племени напрасно называют истинными людьми и на самом деле имя твоего народа переводится совсем по-другому.

Таниель усмехнулся.

– Я всегда считал, вы называете нас истинными потому, что мы появились на этой земле недавно. Мы – последнее племя, которое скаслои захватили в рабство, но родились мы свободными. Вот уж не думал, что вы всего лишь неверно расслышали, как мы зовем себя сами.

– Ты говоришь слишком туманно, – перебил его Карсек. – А я, похоже, вот-вот отдам концы, и мне трудно тебя понять. Не мог бы ты выражаться более ясно и толково?

– Вовсе ты не собираешься отдавать концы, хитрец. Сам сказал, что скоро будешь здоровехонек. Но раз ты настолько туп, я попытаюсь объяснить попроще. Когда мой народ оказался здесь, мы думали, что это место называется Виргенья. Скорее всего, оно было названо в честь королевы, что правила там, у нас на родине. Не могу сказать точно, так как сам я родился здесь. Но наша нынешняя королева тоже носит имя той, прежней. Ты знаешь, что ее настоящее имя Виргенья Елизавета Отважная. И вот мы все повторяли: Виргенья, Виргенья, – а вы, тугоухие кротени, решили, что мы на своем языке зовем себя вири гени – истинные люди. Теперь ты понимаешь сам, это всего лишь случайное созвучие, из-за которого и произошла вся эта путаница с названиями.

– Понимаю, – кивнул головой Карсек и потерял сознание.

Очнувшись четыре дня спустя, он первым делом осведомился, не приснилась ли ему победа над жестокими повелителями, и с радостью узнал, что скаслои повержены наяву.

Шел четвертый день новой эпохи, получившей название Эберон Васрис Сланон.

Пролог

В день, когда пал последний оплот скаслоев, началась эра, на древнекаварумском языке получившая название Эберон Васрис Сланон. Сам язык был давно забыт, и лишь несколько старых ученых оставались его хранителями. С течением лет люди переделали непривычное для слуха имя, и новая эра стала назваться Эверон, а слово Сланон напоминало о месте, где была одержана судьбоносная победа.

Эверон стал эпохой человеческих существ – их взлетов и падений. Потомки восставших рабов размножились и основали собственные королевства.

Но на 2223 году эпоха Эверон приблизилась к внезапному и ужасному концу.

И по всей вероятности, я – последний, кто помнит об этом.

Кодекс Тереминнам, автор неизвестен

Шел месяц этрамен 2215 года эпохи Эверон. Две маленькие девочки, мысленно молясь о том, чтобы их никто не заметил, крались по темным зарослям священного сада в городе мертвых.

Старшая из них, восьмилетняя Энни, осторожно всматривалась сквозь плотно переплетенные ветви деревьев, опутанные плющом.

– Там правда скаос? – подала голос Остра, которая была годом младше подруги.

– Ш-ш, – приложила палец к губам Энни. – Да, это скаос, и вид у него жуткий. Так что пригни голову пониже, иначе он тебя заметит, и тогда нам несдобровать. Волосы у тебя слишком желтые.

– А у тебя слишком рыжие, – не осталась в долгу Остра. – Фастия говорит, волосы у тебя ржавеют, потому что ты редко пользуешься мозгами.

– Плевать на Фастию. Придержи язык и иди за мной.

– Но там так темно.

– Знаю, что темно. Но если скаос нас схватит, нам конец. Он, разумеется, нас сожрет, только не сразу. Будет лакомиться в свое удовольствие, откусывать по кусочку. А здесь, в этих зарослях, ему не пролезть. Он слишком большой, не то что мы.

– Наверняка у него есть топор или меч. Он может срубить ветки и добраться до нас.

– Не может, – возразила Энни. – Ты что, и правда ничего не знаешь, глупышка? Это ведь хорц, священная земля, а не просто старый сад. Никто не имеет права сорвать здесь даже листик. И скаос в том числе. Если он осмелится это сделать, святая Фесса и святой Селфан проклянут его.

– А нас они не проклянут? За то, что мы сюда залезли?

– Мы же ничего не трогаем, – покачала головой Энни. – Мы просто прячемся. Хотя, можешь мне поверить, если скаос нас схватит, это будет хуже любого проклятия. От нас и косточек не останется.

– Прекрати, Энни. Мне страшно.

– Он шевелится! – пискнула Энни. – Он приближается к нам! Ради всего святого, бежим!

Остра издала приглушенный визг и бросилась прочь, спотыкаясь об узловатые корни древних дубов, продираясь сквозь сети терновника и дикого винограда, стебли которого были толще, чем ее ноги. Сад был пропитан сладковатым запахом разложения – запахом земли и прелых листьев. Солнечный свет, пробиваясь сквозь плотный лиственный купол, приобретал тусклый зеленоватый оттенок. За пределами сада, на широких, мощенных свинцом улицах города мертвых стоял ослепительный полдень. Здесь же царили вечные сумерки.

Наконец девочки оказались на крошечной полянке, где ветви деревьев переплелись в воздухе так густо, что на земле, лишенной солнечного света, ничего не росло. Место это напоминало комнатку, построенную феей. Припав к земле, девочки перевели дыхание.

– Скаос гонится за нами, – тихо произнесла Энни. – Слышишь его топот?

– Слышу. Что же нам делать?

– Попробуем… – Она не успела закончить.

Внезапно раздался негромкий треск, подобный звуку разбившейся тарелки, обе девочки соскользнули в разверзнувшуюся в земле глубокую щель и приземлились на жесткую каменную поверхность.

В течение нескольких мгновений Энни лежала на спине, глядя вверх, откуда изливался рассеянный свет, и сплевывала набившуюся в рот грязь. Испуганная Остра лишь тяжело дышала и жалобно всхлипывала.

– Ты цела? – спросила Энни у подруги.

– Угу, – буркнула Остра. – Но что случилось? Где мы? – Тут она вытаращила глаза. – Мы погребены! Мертвецы забрали нас к себе!

– Ничего подобного, – оборвала ее Энни, не подавая виду, что и сама не на шутку перепугана. – Мы всего лишь провалились в старую гробницу. Ужасно старую. Ведь этот хорц стоит здесь уже четыре века, а значит, гробница была еще раньше. – Она указала на тусклый луч света, струившийся вдоль серой пыльной стены. – Наверное, слой земли был совсем тонким. Но ничего страшного, сейчас выберемся.

– Так давай скорее вылезать, – взмолилась Остра. – Я не хочу здесь оставаться.

Энни покрутила на пальце прядь огненно-рыжих волос.

– Прежде надо посмотреть, куда мы попали. Разве тебе не интересно? Наверняка ни одна живая душа не проникала сюда тысячу лет, а то и больше.

– По-моему, это вовсе не гробница, – заметила Остра. – Гробницы похожи на дома, а это что-то совсем другое.

Остра была права. Присмотревшись, девочки поняли, что находятся в большой круглой комнате. Семь огромных камней, подобно колоннам, поддерживали плоскую каменную плиту, заменявшую крышу, а стены были сложены из более мелких камней.

– Может, именно так выглядели дома тысячу лет назад, – предположила Энни.

– А что, если это могила скаосов! – воскликнула Остра. – Его могила!

– Нет у них никаких гробниц! – возразила Энни. – Они считают себя бессмертными. Иди-ка сюда, посмотрим, что это такое.

– О чем ты?

Энни, не отвечая, подошла к каменному ларцу, длинному и узкому.

– По-моему, это саркофаг, – заявила она. – Хотя саркофаги обычно бывают украшены орнаментом, а этот нет. Но все равно, форма в точности как у саркофага.

– Ты что, думаешь, что там, внутри, – мертвец?

– А как же иначе? – Энни провела рукой по каменной крышке и ощутила под пальцами какие-те выпуклости. – О, да тут что-то написано.

– Написано?

– Да. Но это всего лишь буквы. В, И, О, Т. Из них не составишь никакого слова.

– А может, это слово на другом языке. Языке, которого мы не знаем.

– Или сокращение. Например, В означает…

И Энни осеклась, пронзенная внезапной догадкой.

– Остра, я все поняла! Это означает Виргенья Отважная. В-И – первые буквы слова Виргенья, а О-Т – Отважная.

– Может, ты ошиблась, – пожала плечами Остра.

– Нет, не может, – горячо возразила Энни. – Я чувствую, так оно и есть. Посмотри, ведь это старая, невероятно старая гробница. А Виргенья Отважная – первая из моей семьи. Наверняка это ее могила.

– А мне казалось, твоя семья правит в Кротении всего лишь сто лет, – заметила Остра.

– Так оно и есть, – откликнулась Энни. – Но Виргенья Отважная пришла сюда еще во времена первых королевств. Никому не известно, куда она исчезла после того, как войны были закончены, и где она похоронена. А теперь мы с тобой отыскали ее могилу. Здесь лежит именно Виргенья, иначе и быть не может. Помоги мне сдвинуть крышку, я хочу посмотреть, что там, внутри!

– Энни! Не надо, прошу тебя! – умоляюще выдохнула Остра.

– Не бойся, Остра. Уверена, Виргенья Отважная на нас не рассердится. Ведь я же принадлежу к ее потомкам.

С этими словами Энни изо всех сил налегла на крышку, но тяжелая каменная плита не сдвинулась с места. После долгих уговоров Остра, опасливо вздыхая, присоединилась к подруге, однако плита оставалась неподвижной. Наконец отчаянными совместными усилиями девочкам удалось сдвинуть крышку саркофага примерно на ширину пальца.

– Получилось! Сейчас мы ее своротим! – возликовала Энни.

Однако радость оказалась преждевременной. Сколько подруги ни налегали на массивную плиту, та больше не подвинулась даже на волосок.

Энни попыталась заглянуть в щель. Разумеется, она ничего не увидела, однако в нос ей ударил странный запах. Не противный, а именно странный. Так порой пахнет под кроватью, где давным-давно не подметали.

– Леди Виргенья? – прошептала девочка и услыхала, как ее собственный голос эхом откликнулся из глубин каменного ларца. – Меня зовут Энни. Мой отец – Уильям, король Кротении. Я рада приветствовать вас.

Ответа не последовало, но Энни не сомневалась – дух слышит ее слова. В том, что королева хранила молчание, не было ничего удивительного – тому, кто так долго был погружен в сон, трудно быстро очнуться.

– Я принесу сюда свечи и зажгу их для вас, леди Виргенья, – пообещала Энни. – А еще я принесу вам подарки.

– Пожалуйста, пойдем отсюда, – хныкала Остра.

– Пойдем, так и быть, – согласилась Энни. – Все равно матушка или Фастия скоро нас хватятся.

– На обратном пути мы тоже будем прятаться от скаоса?

– Нет, – покачала головой Энни. – Мне надоело играть. А это – реальность. Пусть это будет нашей тайной. Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще знал о том, что мы с тобой видели. Так что пошли быстрее. Нас наверняка уже ищут. Того и гляди Фастия заявится прямо сюда.

– Но почему мы должны скрывать, что нашли гробницу?

– Потому, – отрезала Энни. – Просто держи язык за зубами, и все. А сейчас пошли.

Девочки выбрались из расщелины и, продираясь сквозь путаницу ветвей и лиан, добрались до древней каменной стены хорца. Там, спиной к ним, стояла Фастия. Ее роскошные каштановые волосы струились по зеленому платью. Заслышав шаги, она обернулась.

– Где вы пропадали? Почему я должна гоняться за вами повсюду? – начала она возмущенным тоном. Разглядев девочек получше, она осеклась и расхохоталась. – Ну и хороши же вы обе! В грязи по самые уши! Где, ради всех святых, вы так изгваздались?

– Прости, Фастия, – кротко ответила Энни. – Мы играли. Представляли, что за нами гонится скаос.

– Сейчас матушка вам задаст. Достанется обеим. Пожалуй, вам придется пожалеть, что скаос вас не поймал. Не забывай, Энни, ты – представительница великого рода. На нас постоянно смотрят наши славные предки. Сегодня мы оказали последние почести тете Фиене, отнесли ее тело в гробницу. Это печальный долг, и тебе следовало принять участие в ритуале, а не затевать глупые игры в хорце.

– Ну правда, нам так надоело. А тетю Фиену все равно похоронили.

– Ей-то, возможно, и все равно, а вот нашим отцу и матери – нет. – Фастия попыталась отряхнуть испачканное белое платье Энни. – Привести тебя в порядок невозможно, – сокрушенно вздохнула она. – Что ж, пусть матушка полюбуется…

– Раньше ты тоже играла здесь, – заявила Энни. – Вспомни, ты мне сама рассказывала.

– Может быть, – пожала плечами старшая сестра. – Но теперь мне пятнадцать, я скоро выйду замуж, и я забыла про детские глупости. И тебе я тоже не позволю заниматься ерундой, по крайней мере сейчас. Моя обязанность – присматривать за тобой. А ты навлекла на меня неприятности.

– Прости нас, Фастия…

Старшая сестра улыбнулась и пригладила чудные каштановые локоны, столь похожие на волосы матери и не имевшие ничего общего с непослушной медной гривой Энни.

– Ладно, сестренка. Пока я снисходительно смотрю на твои проказы. Но скоро твоя вольница кончится. Когда я выйду замуж, то стану куда строже с вами, младшими. Так что тебе лучше относиться к моим словам повнимательнее и стараться мне не перечить. Привыкай меня слушаться. Для начала попытайся делать это хотя бы через раз. Тебя это тоже касается, Остра.

– Да, архигреффесса, – присела в реверансе Остра.

– Спасибо, Фастия, – добавила Энни.

В какой-то момент ей отчаянно захотелось рассказать старшей сестре о гробнице, которую они обнаружили. Однако Энни сдержалась. В последнее время характер Фастии изменился отнюдь не в лучшую сторону. Она стала такой серьезной, такой занудной, такой скучной особой. Одним словом, выросла и повзрослела. Энни по-прежнему горячо любила сестру, однако сильно сомневалась в том, что ей можно доверять.

Ночью, после того как девочек как следует выбранили и они улеглись в темной комнате на свою широкую перину, Энни ущипнула Остру за руку. Ущипнула не больно, однако ощутимо.

– Ой! – воскликнула Остра. – Ты что, с ума сошла?!

– Если ты хоть словом обмолвишься о том, что мы видели сегодня, я тебя еще не так ущипну, – грозно пообещала Энни.

– Я же сказала, что буду молчать.

– Поклянись. Поклянись своими отцом и матерью. Несколько мгновений Остра молчала.

– Но ведь они же умерли, – прошептала она наконец.

– Тем лучше. Мой отец часто повторяет, что мертвые слышат обещания и клятвы куда лучше, чем живые.

– Пожалуйста, не заставляй меня, – попросила Остра. Судя по дрожащему голосу, она едва сдерживала слезы.

– Ладно, не надо, – сжалилась над ней Энни. – Прости, если я тебя расстроила. Завтра я придумаю для тебя какую-нибудь другую клятву. Согласна?

– Согласна, – всхлипнула Остра.

– Спокойной ночи, Остра. И пусть Черная Мэри не тревожит твой сон.

– Спокойной ночи, – откликнулась Остра.

Через несколько минут раздалось ровное посапывание, свидетельствовавшее о том, что она уснула.

Но Энни не смыкала глаз. В голове ее теснились захватывающие истории, героические сказания о войнах со скаосами, легенды о демонах и о Виргенье Отважной. Она вспомнила саркофаг со сдвинутой крышкой и легкий вздох, который раздался из-под каменной плиты. Девочка упивалась своей тайной и в конце концов со счастливой улыбкой на устах погрузилась в сладкие видения.

Часть первая Пришествие греффина 2223 год эверона, месяц тертмен

1. Лесничий

Он телом – лев, лицом – орел

Проворен и силен,

И кровь его страшна, как яд.

Кто, угадайте, он?

Из песни-загадки Восточной Кротении

Кровь королей потечет реками

И затопит она весь мир.

Переведено из «Тафлес Тацеис», или «Книги шепотов»

Эспер Белый ощущал запах убийства. Запах, подобный аромату прелых осенних листьев, схваченных первым морозцем, листьев, которые скрипят под ногами и крошатся в ладони.

Грязная Джесп, женщина из племени сефри, которая вырастила Эспера, некогда рассказала ему, что причина этого особого свойства, присущего ее питомцу, в том, что Эспер был рожден от умирающей матери прямо под виселицей, где Неистовый принимал приносимые ему жертвы. Однако словам Джесп не стоило слишком доверять, ибо она пользовалась репутацией отъявленной лгуньи. Впрочем, происхождение удивительного чутья не слишком занимало Эспера. Он твердо знал одно – его нос никогда не ошибается. И сейчас кто-то поблизости или замышляет убийство, или уже успел его совершить.

Эспер только что вошел в таверну «Свиные сиськи». Целую неделю он бродил по Валхамским предгорьям. Мышцы ныли от усталости, во рту пересохло, и он мечтал о кружке холодного темного портера. Но стоило поднести к губам вожделенную кружку, ощутить легчайшее прикосновение пены и упоительный вкус, как запах убийства ударил ему в ноздри и отравил все наслаждение.

Испустив тяжкий вздох, Эспер поставил тяжелую глиняную кружку на испещренную пятнами дубовую поверхность стола и огляделся по сторонам, пытаясь понять, откуда исходит угроза смерти и на кого она направлена; правой рукой он незаметно сжал гладкую костяную рукоять кинжала.

В скудно освещенной таверне толпилось множество народу. Однако посетители были ничем не примечательны – по большей части углежоги с почерневшими от въевшейся копоти лицами. Громко хохоча и отпуская грубоватые шутки, они осушали кружку за кружкой, пытаясь избавиться от вкуса сажи на языках. Неподалеку от двери, широко распахнутой, чтобы пропускать в душную таверну вечерний воздух, сидел Ло, сын мельника. Одет он был лучше, чем другие здешние завсегдатаи; чистую белую рубашку украшали кружевные вставки. Юноша бурно жестикулировал, размахивая кружкой, а потом осушил ее залпом; поступок этот был встречен ликующими возгласами его приятелей. Четверо купцов из Хорнлада, все как один в клетчатых камзолах и красных узких штанах, стояли около камина, где жарилась кабанья туша; капли расплавленного жира шипели на углях, испуская аппетитный запах. Вокруг купцов собрались несколько совсем молодых людей. Лица юношей разгорелись от близости огня и желания послушать о том, что творится на свете, за пределами их крошечной деревеньки Колбели.

Судя по всему, все собравшиеся пребывали в миролюбивом и добродушном настроении, никто не собирался затевать ссору и тем более потасовку. Эспер вновь поднес кружку к губам. Возможно, все дело в пиве, просто оно сегодня не слишком свежее.

И тут он понял, откуда исходит угроза. Запах убийства доносился из открытой двери, вместе с первыми, неуверенными криками козодоев и редкими каплями дождя, предвещавшими ливень.

Там, в дверях, стоял мальчик, на вид не более пятнадцати лет. Эспер точно знал, что он не из Колбели и, скорее всего, даже не из греффи Холтмар. Судя по всему, он проделал дальний путь. Новый посетитель окинул таверну беспокойным, торопливым взглядом. Потом прищурился, пристально вглядываясь в полумрак. Несомненно, он кого-то искал.

Заметив сидевшего за столиком лесничего, незнакомый юноша устремился прямиком к нему. Эспер разглядел, что одет мальчишка в потертые штаны из лосиной кожи и грубую домотканую рубашку, явно знававшую лучшие дни. В каштановых, слипшихся от грязи волосах парня запутались несколько листочков и хвойных иголок. От внимания Эспера не ускользнуло также, что паренек, ускоряя шаг, вытаскивает из ножен внушительных размеров меч и при этом кадык на тощей шее судорожно ходит ходуном.

Эспер отхлебнул пива и вновь тяжело вздохнул. На этот раз любимый напиток показался ему совершенно отвратительным. Во внезапно наступившей тишине слышно было, как деревянные башмаки парня стучат по выложенному плитками полу.

– Ты – хранитэль лэсов, – произнес странный юноша, приблизившись к Эсперу. В речи его ощущался сильный алманнийский акцент. – Карлевский слуха.

– Ты прав, я – королевский лесник, – согласился Эспер. – Это видно каждому, ведь на мне одежда королевских цветов. Моя имя Эспер Белый. А ты кто такой? И что тебе от меня надо?

– Я – чэлоэк, который щас тэбе прикончит, – дрожащим голосом сообщил парень.

Услышав столь грозное обещание, Эспер приподнял голову и, прищурив один глаз, пристально взглянул на мальчишку. Тот сжимал рукоять меча побелевшими пальцами.

– Но почему, позволь узнать? – невозмутимо осведомился Эспер. – Я вижу тебя впервые. Что я тебе сделал?

– Сам знашь чэво, – последовал ответ.

– Нет. Понятия не имею. Иначе не спрашивал бы. У меня нет привычки задавать вопросы, если ответ известен мне заранее.

– Усе ты знашь, саволоть, – ты и таваи людаги убиваты маю сэмью… – в запальчивости мальчишка окончательно сбился на диалект.

– Эй, парень, без грубостей! – перебил Эспер. – Оставь свою тарабарщину. Говори на королевском языке. Выражайся прилично.

– Шоб эму пусто было, тавоему карлю! – взревел юнец. – Это не эвоный лес.

– Что ж, тебе лучше обсудить этот вопрос с самим королем. Он, знаешь ли, уверен, что лес принадлежит именно ему. А королю, как говорится, виднее.

– Не боись, до тавоего карля я тожэ доберусь, – угрюмо пообещал мальчишка. – После того, как прикончу тэбе. Вскорости начнется хорошая заваруха. Тавой кароль за усе отэветит. Но допрежь того ты, поганый убийца, поплатишь савоей жызинью.

Эсперу оставалось лишь вздыхать. Судя по запальчивым интонациям и решительной позе мальчишки, возражения бесполезны. Он что-то крепко вбил себе в голову, и словами его не переубедишь. Эспер проворно вскочил, сделал шаг в сторону направленного на него меча и огрел юнца кружкой по голове. Глиняный сосуд треснул, а мальчишка завопил и схватился за рассеченное ухо, из которого ручьем хлынула кровь. Эспер меж тем неторопливо извлек из ножен свой длинный кинжал и сгреб парня за воротник могучей мозолистой рукой. Без всякого усилия он протащил злоумышленника несколько шагов и швырнул его на скамью, на которой только что сидел сам.

Несмотря на гримасу боли, исказившую лицо, паренек по-прежнему смотрел вызывающе и дерзко. Рука, зажимающая раненое ухо, покраснела от крови и поблескивала в тусклом свете.

– Гляните, гляните усе! – что есть мочи орал мальчишка. – Вы усе видэли! Этот гад прэкончил усю маю сэмью, а теперь хочет убить минэ.

– Лучше заткнись, парень! – рявкнул Эспер. – По-хорошему тебя прошу, заткни глотку!

Он схватил меч незадачливого убийцы и положил рядом с собой на скамью, так чтобы мальчишка не мог до него дотянуться. Собственный кинжал лесничий по-прежнему держал наготове.

– Арманн, принеси-ка мне еще пива, – окликнул Эспер.

– Ты расколотил мою кружку, – в ответ рявкнул трактирщик, круглое лицо которого побагровело от досады.

– Ты шевели ногами, пока я еще кое-что не расколотил.

Кто-то из углежогов рассмеялся, услышав слова лесника, и к нему присоединились остальные. Минуту спустя в таверне вновь царило оживление. Люди болтали и смеялись, позабыв о разыгравшейся у них на глазах стычке.

Пока слуга ходил за пивом, Эспер внимательно разглядывал злополучного мстителя. Мальчишка сидел, угрюмо потупившись, окровавленные пальцы дрожали. Он больше не делал попыток наброситься на лесничего. Казалось, отвага и решимость вытекли из него вместе с кровью.

Так происходит сплошь и рядом, отметил про себя Эспер. Небольшое кровопускание – отличное средство, когда надо привести в чувство такого вот зарвавшегося сопляка.

– Так что случилось с твоей семьей, парень? – спокойно и дружелюбно спросил он.

– Будтта ты не знашь. Карлевский прихвостэнь.

– Тебе что, мало показалось? Может, добавить? Вижу, чтобы выбить из тебя дурь, понадобится еще несколько хороших оплеух. Заруби себе на носу: я не слишком люблю, когда мне угрожают. И совсем не люблю, когда меня почем зря называют убийцей. Хотя мне ровным счетом наплевать на то, что там произошло с каким-то сбродом. Все, что меня волнует, – это лес. Я служу, чтобы он был в целости и сохранности. Потому что это моя работа. Охранять королевские владения. Так что не выводи меня из терпения, приятель, а то хуже будет…

– Они… мая сэмья… они усе… они погубились, – едва слышно пролепетал парнишка и внезапно разрыдался.

Слезы текли по его измученному бледному лицу, оставляя на щеках грязные полоски. Эспер догадался, что, скорее всего, незадачливому убийце нет и пятнадцати. Наверное, лет тринадцать, просто он слишком рослый для своего возраста.

– Прекрати распускать нюни, – пробормотал Эспер. – Слезами горю не поможешь.

– Эспер Белый!

Звонкий голос заставил лесничего вскинуть голову. Перед ним стояла Винна Рафути, дочь хозяина таверны. Она была в два раза моложе Эспера, ей едва исполнилось девятнадцать. Винна выросла настоящей красоткой: нежное овальное личико, сияющие зеленые глаза, соломенно-желтые волосы. К тому же девица эта отличалась вздорным и своевольным нравом и была удивительно остра на язык. От таких только и жди неприятностей. Эспер старался держаться от нее подальше.

– Винна…

– Никакая я тебя не Винна. Ты разбил одну из наших лучших кружек да вдобавок затеял драку и чуть не вышиб этому несчастному молокососу мозги. И теперь ты что, намерен пить пиво и ждать, пока из него вытечет вся кровь?

– Да подожди ты! Послушай…

– Я не собираюсь тебя слушать, хотя ты и королевский слуга. У меня есть дела поважнее. Например, отвести этого мальца в заднюю комнату и перевязать ему рану. И ты мне поможешь. А потом ты выложишь несколько монет за разбитую кружку. Иначе пива больше не жди.

– Ну, ваша таверна – не единственная в городе…

– Но ведь ты здесь? И если ты хочешь быть у нас желанным гостем…

– Ты хочешь меня выгнать?

– Нет. Зачем выгонять королевского слугу? Но если твое пиво по вкусу будет напоминать мочу, моей вины тут нет.

– Да ваше пиво и так немногим лучше мочи, – проворчал Эспер.

Винна, не удостоив лесничего ответом, уперла руки в бока и смерила его насмешливым взглядом. Эспер внезапно ощутил предательскую дрожь в коленях. За те двадцать пять лет, что он служил лесничим, ему приходилось сталкиваться с разным диким зверьем – и с кабанами, и с медведями, и даже со львами. А уж о браконьерах и незаконных порубщиках леса и говорить нечего. Со всеми он справлялся без труда. Но вот приручать норовистых красоток так и не научился.

– Ты что, забыла? Этот сопляк хотел меня убить. С тем сюда и явился, – попытался оправдаться Эспер.

– Что ж в этом удивительного? Мне и самой частенько хочется тебя прикончить. Или хотя бы надавать хороших тумаков. – С этими словами Винна вытащила из кармана чистую тряпку и протянула парнишке. – Как тебя зовут? – участливо спросила она.

– Ускаор, – пробормотал мальчик. – Ускаор Фралетсон.

– Не волнуйся, Ускаор, этот громила лишь слегка рассек тебе ухо. Крови много, а царапина ерундовая. До свадьбы заживет.

Эспер испустил долгий тяжкий вздох и резко встал, с грохотом оттолкнув скамью.

– Пошли, парень, – процедил он. – Тебе и в самом деле надо привести себя в порядок. Думаю, урок пойдет тебе на пользу, и в следующий раз, когда задумаешь меня прикончить, будешь действовать осмотрительнее. Скажем, попробуешь прирезать спящим в постели. И как знать, может удача от тебя не отвернется.

Но когда мальчик встал и, покачиваясь, сделал несколько шагов, Эспер вновь ощутил пронзительный запах смерти. Взгляд лесничего впервые упал на правую руку юного злоумышленника, и он увидел, что та сплошь покрыта багровыми и синими кровоподтеками. По спине у Эспера пробежали мурашки.

– Что это у тебя с рукой, парень? – спросил Эспер. – Кто ее так изукрасил?

– Нэ знаю, – одними губами прошептал Ускаор. – Нэ помятую.

– Пойдем, пойдем, Ускаор, – торопила Винна. – Тебе надо прилечь. Сейчас я придумаю, где тебя устроить на ночь.

Эспер, нахмурившись, смотрел парнишке вслед. Этот молокосос хотел его убить, хотя, конечно, кишка у него тонка, чтобы справиться с королевским лесничим. Возможно, запах говорил совсем про другое, про нечто связанное с распухшей рукой Ускаора.

Теряясь в догадках, Эспер ждал, когда ему принесут очередную кружку пива.

– Он уснул, – сообщила Эсперу Винна, вновь войдя в общий зал. Довольно долгое время она провела в задней комнате, где возилась с парнишкой. – По-моему, бедняга не ел и не спал несколько дней, – продолжала она. – А на руку страшно смотреть. Вся распухла и горит, как в огне. Непонятно, кто его так отделал. Никогда прежде не видела ничего подобного.

– Да, – протянул Эспер. – Может, я отрежу ему руку и отправлю в Эслен лекарям, пусть изучат?

– Хватит меня дурачить, Эсп. Ты можешь притворяться свирепым, как дикий вепрь. Но я-то знаю: лицо у тебя грубое, а сердце – доброе.

– Ты ошибаешься, Винна. Кстати, он не сказал, почему хочет моей смерти?

– Он твердит одно и то же. Думает, будто ты убил его семью.

– С чего это ему взбрело в голову?

– Винна! – раздался хриплый голос из дальнего угла комнаты. – Хватит точить лясы с этим медведем! Иди лучше сюда, налей мне пива! А то нечем промочить горло!

И в подтверждение своих слов кричавший ударил пустой кружкой об стол.

– Зря разорался, Банф, – отрезала Винна. – Ты прекрасно знаешь, где бочка, и умеешь поворачивать кран. О том, сколько ты выпил, я все равно узнаю – по количеству извергнутого.

Завсегдатаи таверны приветствовали хлесткий ответ Винны оглушительными раскатами хохота. Сама же она с невозмутимым видом опустилась на скамью напротив Эспера.

– Этот парень сказал, что он и его родные поселились в лесу неподалеку от Таффского ручья, – сообщила она. – Знаешь, в нескольких лигах от того места, где ручей впадает в реку Ведьму…

– Как не знать. И насколько я понял, они поселились там незаконно.

– Да, эти бедные люди осмелились проникнуть в Королевский лес. Но это делают многие. Неужели подобный проступок карается смертью?

– Я не убивал их за это! Клянусь зубами Неистового! Я вообще их не убивал.

– А Ускаор рассказал мне, что всех его родных убили люди в одежде королевских цветов. Он видел это собственными глазами.

– Не знаю, что он сказал, но он не мог такого видеть. Никто из моих лесников и на тридцать лиг не приближался к ручью.

– Ты уверен?

– Провалиться мне на этом месте!

– Но тогда кто же убил родных парнишки?

– Мало ли кто. В Королевском лесу шатается немало всякого сброда. Так или иначе, дело темное. Похоже, мне придется самому заняться этим убийством и выяснить, что там произошло. – Эспер отхлебнул из своей кружки. – Говоришь, они поселились около Таффского ручья? Это примерно в двух днях езды. Завтра чуть свет мне придется двинуться в путь, так что вели Пэту приготовить лошадей.

Одним длинным глотком Эспер осушил кружку и встал из-за стола.

– Ладно, пока, Винна. Приятно было повидаться.

– Погоди, Эспер. Разве ты не хочешь поговорить с парнишкой? Выяснить, что ему известно?

– Не вижу надобности. Скорее всего, он никого не видел. А уж насчет королевских цветов точно врет.

– Почему ты так в этом уверен?

– Можешь не сомневаться, Винна. Все, кто поселился на королевских землях незаконно, живут в постоянном страхе перед законом. Думают, их вздернут на виселицу, отрубят им головы или затравят псами. А меня вообще считают чем-то вроде двуглавого уттина. И, говоря откровенно, я ничего не имею против подобной славы. Но иногда она выходит мне боком. Кто-то убил родных этого мальчишки. Он не видел кто, но, разумеется, вообразил, что всему виной я, вот и решил отомстить.

– Но его родные и в самом деле мертвы, – возразила Винна.

– Да, – кивнул головой Эспер. – В эту часть его истории я верю. Спокойной ночи, Винна.

– Ты собираешься отправиться туда сам?

– Все мои люди сейчас далеко. Надо действовать, пока след еще не остыл.

– Подожди кого-нибудь. Пошли за Донгалом.

– Некогда. Почему ты так нервничаешь, Винна? Я знаю, что делаю.

Винна медленно покачала головой.

– Я чувствую, что теперь многое изменилось. Обитатели леса… изменились.

– Я знаю лес лучше, чем кто-либо. Все осталось таким же, как и всегда.

Винна, не отвечая, задумчиво кивнула.

– Ладно, я пошел. Еще раз доброй ночи, – повторил Эспер.

Неожиданно девушка схватила Эспера за руку и крепко сжала ее.

– Прошу тебя, будь осторожен, – шепнула она.

– А как же иначе, – пробормотал он и торопливо отвернулся, надеясь, что Винна не заметила, как его небритые щеки вспыхнули предательским румянцем.

Эспер поднялся с первыми петухами. За окнами еще стояла темнота, нарушаемая лишь светом меркнущих звезд. Но к тому времени, как лесничий побрызгал себе в лицо водой из глиняного таза, кое-как сбрил жесткую серую щетину, натянул кожаные штаны и заплатанную куртку, небо на востоке слегка порозовело.

Эспер поколебался, прежде чем облачиться в обшитую кожей тяжелую кирасу: судя по всему, день предстоял жаркий.

После недолгого раздумья он все же надел и кирасу. Лучше жара, чем смерть.

Затем Эспер сунул в ножны кинжал с костяной ручкой и закрепил на поясе своей боевой топор. Извлек из чехла лук, проверил, нет ли трещин, хорошо ли натянута тетива, пересчитал стрелы. После чего вновь сунул лук в чехол, зашнуровал высокие ботинки на толстой подошве и спустился по лестнице вниз.

– Ты, я смотрю, ранняя пташка, – приветствовала его Винна, когда он проходил через зал.

– Нам, старикам, по утрам не спится, – проворчал Эспер.

– Садись, позавтракай. Если только в такую рань тебя не воротит от еды.

– О, хорошо, что ты мне напомнила! Мне надо бы купить…

– Если ты о еде, то мы упаковали тебе недельный запас. Пэтар как раз сейчас навьючивает твою лошадь.

– О, благодарю.

– Присаживайся.

Эспер послушно опустился на скамью, и Винна поставила на стол тарелки с черным хлебом, чесночной колбасой и печеными яблоками. Эспер проворно уничтожил все до последней крошки. Покончив с едой, он огляделся по сторонам. Винны в комнате не было, но он слышал, как она возится на кухне. На мгновение он вспомнил собственный дом, свою кухню, где тоже когда-то возилась женщина.

С тех пор прошло много лет, а боль так и не утихла. Винна так молода, что могла бы быть его дочерью. Чувствуя себя малодушным трусом, он тихонько поднялся и, стараясь не привлекать внимания Винны, пошел к двери. Оказавшись во дворе, он двинулся прямиком к конюшне.

Пэтар, младший брат Винны, возился с лошадьми – Ангел и Огром. Пэт был долговязым, белобрысым, нескладным мальчуганом. Интересно, сколько ему лет, подумал Эспер. Должно быть, тринадцать. Как и тому, вчерашнему.

– Доброе утро, сэр, – улыбнулся Пэт, увидев лесничего.

– Я не рыцарь, парень.

– Да, но из моих знакомых вы ближе всех к рыцарскому званию. За исключением, конечно, старого сэра Саймена, что живет в замке Тор Скат.

– Рыцарь есть рыцарь. Сэр Саймен рыцарь. Я – нет. – Эспер кивнул в сторону своих скакунов. – Лошади готовы?

– Огр рвется в путь, а Ангел – нет. Думаю, вам стоит оставить Ангел у нас. – Пэт потрепал чалую по шее.

– Она сама тебе так сказала? – усмехнулся Эспер. – Должно быть, устала после вашей вчерашней скачки.

– Да я вовсе…

– Давай, давай, соври. Я тебя как следует выпорю, а твой отец только поблагодарит меня за это.

Пэт покраснел как рак и уставился в землю.

– Ну… она застоялась в стойле.

– В следующий раз спроси разрешения. И пожалей себя, не вздумай покататься на Огре.

Как раз в этот момент гнедой жеребец громко фыркнул, словно подтверждая слова хозяина, а Пэт рассмеялся.

– Что смешного?

– Вчера Том уже пытался прокатиться на Огре.

– И где его похоронили?

– Он лишился двух передних зубов, только и всего.

– Редкостный счастливец.

– Так точно, мастер Белый.

Эспер потрепал Огра по холке.

– Я вижу, парень, ты все упаковал как следует. Хочешь укрепить мой лук и колчан со стрелами?

– Еще бы! – В глазах мальчугана вспыхнули огоньки радости.

– Тогда действуй, – распорядился Эспер и протянул ему оружие.

– А это правда, что вы убили из этого лука шесть уттинов?

– Уттинов не существует, парень. Как и греффинов, альвов, василисков и добросердечных сборщиков налогов.

– Мой отец тоже так говорит. Но Ринк как-то рассказывал, что однажды его дядя видел уттина своими глазами…

– Напился и случайно увидал собственное отражение.

– Ну ладно, но ведь Черного Варга и его шайку вы и в самом деле убили? Вы были один, а их десять.

– Да, – коротко ответил Эспер.

– Когда-нибудь и я сделаю что-нибудь такое!..

– Это отнюдь не все, что надо делать, – ответил Эспер, и вскочил в седло.

Огр тронулся с места. За ним последовали Ангел и Пэт.

– А ты куда собрался, парень? – удивился Эспер.

– В долину реки Ведьмы. Прошлым вечером там раскинули свой лагерь сефри. Хочу пойти к ним, попросить, чтобы они мне погадали. Говорят, они мастера предсказывать судьбу.

– Держись от них подальше и сбережешь деньги, – посоветовал Эспер.

– Почему, мастер Белый? Вы ведь сами выросли среди сефри? Разве Грязная Джесп не заменила вам мать?

– Да. И поэтому знаю, что говорю.

Для лагеря сефри выбрали прекрасное место над рекой – поросший фиалками луг, с трех сторон окруженный дубовой рощей. Они еще не успели раскинуть свои разноцветные шатры. Лишь один, самый большой, полинявший от солнца и ветра пурпурный с золотом шатер уже был установлен, и флаг клана – три глаза и полумесяц – развевался на теплом летнем ветру. Стреноженные лошади паслись на шелковистой траве, а с десяток мужчин и несколько десятков ребятишек вбивали в землю колья, разматывали веревки и разворачивали свернутые шатры. Большинство из тех, кто суетился на лугу, были раздеты до пояса, так как нежные лучи утреннего солнца не могли обжечь их молочно-белую кожу. В отличие от большинства народностей, сефри никогда не загорали на солнце. Как только оно становилось по-настоящему жарким, сефри с головы до ног закутывались в длинные одежды.

– Эй, привет, – заметив Эспера, крикнул один из мужчин, узкоплечий и долговязый парень. На первый взгляд ему можно было дать лет тридцать, но Эспер знал: внешность обманчива, и на самом деле этому человеку далеко за сорок. Эфаса он знал с детских лет, и тот был несколькими годами старше.

– Никак к нам пожаловал Ублюдок Грязной? – громогласно осведомился сефри, выпрямившись и положив на землю молоток.

Эспер спешился. Ублюдок Грязной. Нельзя сказать, чтобы это прозвище было ему по душе.

– Привет, Эфас, – откликнулся он, стараясь скрыть свое раздражение. – Рад видеть тебя.

– Явился, чтобы прогнать нас?

– С чего это ты взял? Не скрою, я предпочел бы, чтобы вы разбили свой лагерь в другом месте, вне моей юрисдикции. Но я просто заехал по пути.

– Это великодушно, – сефри склонил голову в поклоне. – Она сказала, что ты непременно явишься сегодня. А она никогда не ошибается.

– Кто, она?

– Матушка Килт.

– Клянусь Мраком! Она еще жива?

– Они редко умирают, эти старухи.

Эспер отступил от Эфаса на несколько шагов. Они были примерно одинакового роста, но на этом сходство кончалось. Крепко сбитый, широкоплечий Эспер походил на кряжистый дуб, а тонкокостный Эфас казался рядом с ним гибкой ивой. К тому же вблизи кожа Эфаса напоминала карту – сеть вен и багровых прожилок покрывала ее, подобно паутине рек и ручейков. На узкой волосатой груди виднелись шесть сосков – в точности как у кошки. Волосы, черные как вороново крыло, были схвачены золотистой лентой.

– Откуда ты явился на этот раз? – спросил Эспер.

– С юга.

– Шел через лес?

Ярко-синие глаза Эфаса буквально полезли на лоб.

– Как же ты плохо о нас думаешь, королевский лесничий! Мы никогда не входим в леса короля Рэндольфа, не получив на это разрешения.

– Король Рэндольф скончался тринадцать лет назад. Нынешнего нашего короля зовут Уильям.

– Не имеет значения.

– Хорошо, попробую объяснить. Я направляюсь к Таффскому ручью. Прошлым вечером один мальчуган заявил, что всю его семью убили поблизости от этих мест. Буду признателен, если ты со мной поделишься сведениями. Допытываться о том, кто тебе об этом рассказал и где, я не собираюсь.

– Очень благородно. Но я ничего не знаю об этом, и вот что я тебе скажу: на твоем месте я бы в этот лес вообще не совался. Наоборот, бежал бы оттуда со всех ног.

– А куда вы сейчас направляетесь?

– Несколько дней отдохнем здесь, пополним запасы. А потом? Куда-нибудь. Может, в Теро Галле, может, в Виргенью.

– Почему?

Эфас кивнул головой в сторону самого большого шатра, украшенного флагом.

– Потому что она так сказала. Что до меня, я ничего больше не знаю и знать не хочу. Но ты можешь спросить у нее сам.

– Хм-м. Думаю, придется.

– Что ж, это здраво.

– Хорошо. И без неприятностей, да? У меня хватает своих проблем, и я не хочу потом ловить еще и вас.

– Конечно. Ничего такого, Грязный.

Много лет назад, когда Эспер был мальчишкой, матушка Килт уже казалась ему глубокой старухой. Сейчас она превратилась в подобие призрака, стоящего на самом пороге небытия. Старая сефри восседала на куче подушек, с ног до головы закутанная в черное покрывало. Лишь лицо ее, бледное, точно украшенная сапфировыми прожилками костяная маска, выглядывало из складок ткани. Прозрачные золотистые глаза матушки Килт пристально наблюдали за каждым движением гостя. У Джесп были глаза в точности такого же странного оттенка. И у Керлы тоже.

– Вот и ты, – раздался дребезжащий голос матушки Килт. – Джесперед сообщила мне, что сегодня ты непременно явишься.

Эспер хотел возразить, что Джесп давным-давно мертва, но вовремя прикусил язык. Для старухи это не имело ровным счетом никакого значения. Эспер никогда не мог понять, кривят ли сефри душой или искренне верят в собственную ложь. Впрочем, это тоже не имело значения – в любом случае их обыкновение сообщать о беседах с мертвыми, как о самом заурядном деле, действовало ему на нервы. Мертвецы мертвы и хранят безмолвие; разговаривать с ними невозможно.

– Ты хотела меня увидеть? – произнес Эспер, пытаясь скрыть охватившее его раздражение, но не слишком в этом преуспев.

– Я вижу тебя теперь. Я хотела поговорить с тобой.

– Я здесь, матушка. И внимательно тебя слушаю.

– Так же груб. Так же нетерпелив. Я думала, моя сестра воспитала тебя лучше.

– Может, она добилась бы больших успехов, если бы все остальные хоть чуть-чуть ей помогали, – процедил Эспер, уже не пытаясь скрыть раздражение. – Принимай меня таким, каков я есть, или не принимай вовсе. Не я хотел говорить с тобой.

– Да, это так.

До определенной степени слова старухи были правдой, однако Эспер не желал признаваться в этом даже самому себе. Он резко повернулся, намереваясь уйти.

– Терновый король просыпается, – раздался ему вслед хриплый шепот матушки Килт.

Эспер замер на месте, ощущая затылком какое-то неприятное покалывание. Потом он медленно повернулся и уставился прямо в лицо старухи.

– Что ты сказала?

– Терновый король. Он пробуждается.

– Чушь, – отрезал Эспер, чувствуя при этом, как земля уходит у него из-под ног. – Всю свою жизнь я странствую по королевским лесам. Я приникал в самые темные, непроходимые чащобы, поднимался высоко в Заячьи горы, туда, куда не забредают даже олени. И нигде я не встречал никакого Тернового короля. Вы, сефри, любите сочинять глупые сказки.

– Ты сам знаешь, что это правда. Он спал и потому был невидим. Сейчас он пробуждается. Есть признаки. Наверняка Джесп учила тебя, как их определить.

– Она учила. А еще она учила меня мошенничать при игре в кости и говорить голосом духа на ее сеансах.

Лицо старой женщины стало еще более непроницаемым и суровым.

– Тогда ты должен различать, – прошипела она. – Чувствовать разницу между холодом и жарой, между легким ветерком и бурей. – Она подалась вперед, чтобы быть к нему ближе. – Загляни мне в глаза! Загляни туда!

Эспер не имел ни малейшего желания повиноваться ее приказу, но глаза матушки Килт неодолимо приковывали его взор. Наверное, нечто подобное ощущает мышь, которую гипнотизирует змея. Золотистая радужная оболочка, окружавшая зрачки старухи, все расширялась, пока Эспер не утонул в ней окончательно. И тогда…

Все деревья в лесу превратились в виселицы, гниющие трупы болтались на каждом суку. Да и сами деревья гнили на корню, стволы их покрывали острые черные шипы, а на голых ветвях, лишившихся листьев, сидели привыкшие питаться падалью птицы – вороны и грифы, жирные, раздувшиеся от сытости.

В гуще леса меж деревьями мелькали какие-то причудливые тени, словно там двигалось нечто громадное. Эспер попытался разглядеть, что это такое, но движение, которое он замечал краем глаза, немедленно прекращалось, стоило ему повернуться.

А потом он присмотрелся к трупу, висевшему ближе остальных. Веревка, стягивающая шею женщины, почти сгнила, да и от самой повешенной остались лишь кости, на которых лишь кое-где держались куски почерневшей плоти. Но глаза по-прежнему были живы и горели огнем – холодным золотистым огнем…

Как и те, в которые он смотрел сейчас. Глаза матушки Килт.

Сделав над собой усилие, Эспер медленно отвел взгляд. Матушка Килт разразилась коротким хриплым смехом.

– Ты видел сам, – изрекла она.

– Ерунда, – попробовал возразить Эспер, хотя ноги его дрожали мелкой дрожью, а по спине стекал холодный пот. – Обычный фокус.

Матушка Килт откинулась назад.

– Ладно, хватит. Я думала, ты тот, чье появление было предсказано. Возможно, я ошиблась. Ты ничего не знаешь и не желаешь знать.

– Я могу лишь надеяться.

– Позор. Стыдись. Если я в тебе ошиблась, значит, избранный еще не родился. А если он еще не родился, значит, твой народ – и мой тоже – скоро будет сметен с лица земли, и от нас не останется даже следов. Только тупицы могут сомневаться в этой части предсказания. Но ты, как я вижу, и есть тупица, упорствующий в своей тупости. Моя сестра зря погубила свою жизнь. – С этими словами матушка Килт опустила черную ткань себе на лицо. – Я сплю, – раздалось из-под покрывала. – Оставь меня.

Эспер повиновался. Выйдя из шатра, он с трудом подавил в себе непривычное желание пуститься наутек. Лишь когда не менее лиги отделяло лесничего от лагеря сефри, он вздохнул свободнее.

Терновый король.

«Полная чушь», – повторял про себя Эспер.

Но краем глаза он по-прежнему улавливал какое-то непонятное движение.

2. В другой таверне

– Королева, конечно, должна умереть первой. Она представляет наибольшую угрозу для наших планов.

Речь говорившего была правильной и грамотной, однако в шипящем голосе слышался ощутимый южный акцент. От этих слов по спине уЛукота пробежали мурашки, и он внезапно испугался, что в наступившей тишине сидевшие за столом услышат стук его сердца.

«Я мышь, – мысленно сказал он себе. – Мышь, и никто больше».

Именно так все его и звали. Настоящее его имя было Дунхальт МейпХинтгал, но никто, кроме матери, никогда не называл его Дунхальт. Для всех прочих жителей маленького городка Одфата он был Лукотом, что на местном наречии означало «мышь».

Никто не нарушал безмолвия, последовавшего за словами о смерти королевы. Спрятавшийся на стропилах под самой крышей, Лукот не видел лиц собравшихся, но знал, что их тут трое и, судя по голосам, все они мужчины. Знал он также, что они щедро заплатили МейпКоргу, хозяину таверны «Черный петух», за то, чтобы их пустили посидеть в задней комнате. По опыту Лукота это могло означать лишь одно – у них есть секретное дело, которое необходимо обсудить без посторонних глаз и ушей.

Лукоту не раз доводилось незримо присутствовать на подобных встречах. Между ним и трактирщиком существовала договоренность, согласно которой МейпКорг давал знать Лукоту всякий раз, когда кто-то выражал желание без помех побеседовать с друзьями в задней комнате. По большей части Лукот подслушивал совещания контрабандистов и бандитов. Сведения, добытые таким образом, МейпКорг нередко использовал к собственной выгоде и частью барышей неизменно делился с Лукотом.

Но сегодня в таверне собрались не контрабандисты и не разбойники с большой дороги. Впрочем, Лукоту не раз случалось подслушать, как замышляются убийства, но о таком злодеянии, как убийство королевы, речь шла впервые. Страх уступил место волнению. Тут раздался другой голос, и Лукот навострил уши.

– Королева… – пророкотал чуть скрипучий бас. – Значит, это о ней говорится в пророчестве?

– Да, причем совершенно недвусмысленно, – откликнулся первый голос. – Когда он придет, в Эслене не должно быть королевы.

– А как поступить с ее дочерьми? – подал голос третий. У него был сильный акцент, происхождение которого не мог определить даже Лукот, слыхавший на своем веку много причудливых наречий. Город Одфат стоял на пересечении дорог. Двигаясь на восток, можно было попасть в Виргенью, западная дорога вела в порт Палдх, северная в Эслен, а южная – в Ханзу. Эта южная дорога пересекалась с Великим Вителлианским путем, по которому брели пестрые купеческие караваны.

– Возможно, дочери королевы никогда не взойдут на трон, – заявил второй заговорщик.

– Однако есть силы, желающие закрепить за ними право на престол, – возразил первый. – Поэтому все они должны умереть. Король, королева и все их отпрыски женского пола. Лишь тогда наши планы смогут стать реальностью.

– Это серьезный шаг, – задумчиво проронил третий заговорщик. – Шаг, после которого вернуться назад невозможно.

Голос первого заговорщика упал до едва слышного шепота.

– Терновый король просыпается, – сообщил он. – Век людей близится к концу. Если мы не совершим, что задумали, то все наши дальнейшие действия будут бесполезны и бессмысленны. Ничего не случится.

– Согласен, – процедил второй.

– Я тоже, – подхватил третий. – Но нам следует соблюдать осторожность. Один ошибочный шаг способен погубить все. Новая эра приходит, но она еще не настала.

– Разумеется, – согласился первый.

Лукот облизнул пересохшие губы. Сладостные мысли о том, какая награда ожидает его за спасение королевы, кружились у него в голове. Да что там королевы, всей королевской семьи!

Он всегда мечтал увидеть мир и найти свое счастье и удачу. Однако у него хватало ума понять, что четырнадцатилетний мальчишка, оказавшийся на дороге без гроша в кармане, наверняка плохо кончит. Всю свою жизнь Лукот копил деньги, и теперь у него набралась сумма, по его собственному разумению, почти достаточная для путешествия.

Но теперь… теперь все будет иначе. Перед глазами Лукота уже блестело золото, груды золота. А может, ему пожалуют баронский титул. Или… Вдруг его удостоят руки принцессы? Это будет вполне справедливой наградой за подвиг.

МейпКорг, хозяин таверны, не узнает о том, что Лукоту посчастливилось услышать сегодня. Скорее всего, алчный трактирщик попытался бы шантажировать заговорщиков, выманить у них деньги в обмен на молчание. Лукот собирался иначе использовать посланный судьбой шанс. Сейчас он тихонько выберется из своего укрытия, а завтра с утра подкараулит злоумышленников у ворот таверны и как следует их рассмотрит, чтобы впоследствии подробно описать. Затем достанет из тайника свои сбережения, купит осла и отправится в Эслен. А там испросит аудиенции у императора Уильяма и расскажет об опасности, нависшей над его семьей.

Внезапно Лукот осознал, что собравшиеся за столом затихли, и, моментально позабыв о приятных мечтах, вгляделся вниз.

Один из злоумышленников вскинул голову, и хотя в потемках глаз было не видно, Лукот всей кожей ощутил его гневный взгляд.

Но этот человек никак не мог его заметить! Затаив дыхание, Лукот ждал, когда наваждение развеется.

– Твое сердце слишком громко стучит, парень, – произнес заговорщик. Голос его был вкрадчив и мягок, точно бархат.

Лукот попытался спастись бегством, но явь неожиданно обернулась ночным кошмаром. Чердак таверны он знал как свои пять пальцев, однако сейчас все вокруг словно прониклось к нему ненавистью и всячески ему препятствовало. Несколько ярдов, которые надо было преодолеть, чтобы оказаться в безопасности, показались Лукоту бесконечными. Но несмотря на испуг, какая-то часть его рассудка сохраняла ясность и отдавала дельные распоряжения.

«Беги к чердачному окну и прыгай вниз, – твердил внутренний голос. – Твои преследователи наверняка побегут к дверям, и ты выиграешь время. Время, достаточное для того, чтобы найти укромное местечко и спрятаться. Такому мышонку, как ты, это сделать нетрудно».

Что-то ударило его по лицу, однако удар оказался не слишком сильным. Лукот догадался: это заговорщики швырнули в него каким-то предметом, – и порадовался, что им под руку не подвернулось ничего более увесистого.

А потом он вдруг понял, что загадочный предмет как будто прилип к его шее. Однако у Лукота не было времени с ним разбираться. Он перелез через перегородку, которая чуть-чуть не доходила до потолка, и оказался в соседней комнате. Окно там было распахнуто, словно поджидая беглеца. Голова у Лукота слегка кружилась, и вообще, он чувствовал себя не лучшим образом. В горле почему-то першило и хотелось откашляться.

Лишь благополучно выпрыгнув из окна и выскочив на улицу, Лукот понял, что за предмет так крепко прилип к нему. К немалому своему удивлению, он обнаружил, что это рукоять кинжала. Рукоять? Что за ерунда… А куда же подевался сам клинок?

А потом Лукот вдруг осознал, что произошло. Рукоять торчала из шеи, потому что лезвие кинжала впилось ему в горло. Теперь он явственно ощущал смертоносное острие.

«Не трогай кинжал, – приказал Лукоту внутренний голос. – Если ты его выдернешь, то истечешь кровью».

Лукот бросился по улице наутек. Рукой он судорожно сжимал рукоятку кинжала, а слабеющий рассудок отказывался поверить в реальность произошедшего.

«Все будет хорошо, – упрямо повторял про себя Лукот. – Это просто царапина. Я непременно выживу. Сейчас я пойду к старому коновалу, он вытащит кинжал и зашьет рану. Все будет хорошо».

За спиной Лукота раздались тяжелые шаги. Обернувшись, он увидел какую-то тень, явно имеющую человеческие очертания.

И тень эта стремительно приближалась к нему.

Собрав последние силы, Лукот побежал.

Он ощущал, как что-то булькает у него в горле, мешая дышать. Перед глазами расплывались красные круги, его тошнило. Внезапно Лукот понял, что ноги отказываются ему повиноваться и вся левая сторона тела онемела. Однако он, шатаясь, проковылял еще несколько шагов.

«Святые, смилуйтесь надо мной, спасите меня, оставьте меня в живых, и я никому не скажу о том, что слышал», – пытался произнести он, но язык уже не двигался.

А потом Лукот почувствовал, как что-то холодное вошло ему в спину. За первым ударом последовал еще один, потом еще. Возможно, их было три, возможно, четыре. Последний показался Лукоту легким и нежным, словно поцелуй, и пришелся точно в основание черепа.

– Спи спокойно, парень, – раздался над ним мягкий, вкрадчивый голос.

Он так походил на голос святого, что душу Лукота наполнила безмерная радость.

3. Оруженосец

Плотные ночные облака скрыли луну, и свежий морской ветер придавал темноте терпкий вкус. Пальцы на руках и ногах Нейла так онемели от холода, что он почти не ощущал их. До его слуха доносились лишь завывания ветра и мерные удары волн о песчаный берег; ноздри щекотал солоноватый запах морской воды. Однако разыгравшееся воображение мальчика рисовало все остальное. Он видел, как в непроглядной тьме беззвучно крадутся враги. Слышал бряцанье оружия, что неминуемо раздастся сегодня на рассвете. А еще он слышал заунывную песнь духов, которые носятся в пучине волн, не зная ни отдыха, ни покоя, этих живых мертвецов с острыми, как у акул, зубами. Они открывают свои жуткие пасти в предвкушении пиршества. Скоро им достанутся куски живой плоти. Его, Нейла МекВрена, плоти.

– Рассвет уже близок, – шепотом сообщил отец, опускаясь рядом с Нейлом на песок. – Смотри, не зевай.

– Они могут быть где угодно, – раздался в темноте чей-то голос. Нейл решил, что это дядюшка Одчер.

– Нет, – возразил отец. – Есть только две удобные бухты, где они могли поставить на якорь свои корабли. Тут или на Молочном берегу. Мы – здесь. Значит, они – там.

– Говорят, эти вейханды могут передвигаться по ночам. Они, знаешь ли, поклоняются троллям. И видят в темноте не хуже этой нечисти.

– Они видят в темноте ничуть не лучше, чем мы, – отрезал отец Нейла. – И если они высадились с кораблей, сейчас они точно так же притаились на берегу и ждут, когда взойдет солнце.

– А мне плевать на то, как они видят в темноте и что они сейчас делают, – проворчал еще один голос – Одно знаю: они и думать не думают, что их ждет встреча с воинами из клана МекВрен.

Вернее, с тем, что осталось от клана, подумал Нейл. Минувшим вечером он пересчитал бойцов, и их оказалось двенадцать. А утром того же дня их было тридцать.

Нейл потер руки одна об другую, пытаясь согреть окоченевшие пальцы. Неожиданно он ощутил на затылке прикосновение крепкой шершавой ладони.

– Ты готов, сынок? – шепотом спросил отец.

– Да, па, – откликнулся Нейл.

В темноте он не видел лица отца, но особая интонация, с которой был задан вопрос, заставила мальчика вздрогнуть.

– Зря я взял тебя с собой.

– Но я уже был на войне, па.

– Да. И ты знаешь, как я тобой горжусь. Никому из воинов клана МекВрен – да и других кланов, насколько мне доводилось слышать, тоже – не удавалось убить первого врага в возрасте всего одиннадцати зим. А ты сделал это, мой мальчик. Но сейчас…

– Ты хочешь сказать, па, что сейчас нас ждет поражение? Что все мы погибнем?

– Все в воле святых, будь они неладны.

Отец Нейла прочистил горло и тихонько затянул песню, печальную и заунывную.

Нейл снова вздрогнул, услышав слова смертной песни клана МекВрен.

Но отец ободряюще похлопал его по плечу.

– Я вовсе не думаю, что мы погибнем, парень. Мы захватим их врасплох и перебьем как мух.

– И тогда господин барон щедро заплатит нам, да, па?

– Конечно. Ведь он сам затеял эту войну. И он привык держать свое слово. А сейчас нам надо быть тише воды, ниже травы. Солнце взойдет совсем скоро.

И в самом деле, небо на востоке заметно посветлело. Двенадцать человек из клана МекВрен недвижно лежали на песке, скрытые дюнами. Нейл гадал, зачем барону и вейхандам понадобился этот несчастный остров. Неужели они затеяли заваруху из-за этого жалкого клочка земли, к тому же на редкость жесткой и каменистой? Даже овец здесь пасти нельзя. Повернув голову, он бросил взгляд на море. Было уже так светло, что он смог разглядеть силуэт корабля, на носу которого красовалась лошадиная голова.

А чуть дальше еще один силуэт. И еще один.

Но у клана МекВрен один-единственный корабль….

Нейл потряс отца за рукав.

– Па, посмотри…

Вдруг что-то просвистело в воздухе и ударило отцу в спину; тот дернулся и издал странный свистящий вздох. Началась перестрелка. Под градом стрел воины клана МекВрен вскочили на ноги, чтобы лицом к лицу встретиться с врагом, превосходящим их численно в три раза. Нейл на секунду зажмурил глаза, потом открыл их и побежал по песку вместе с остальными; закоченевшие пальцы не ощущали холода от древка копья, но он неотрывно смотрел на свое оружие, готовясь нанести удар.

И тут стрела вонзилась ему в грудь. Она точно так же прошипела в воздухе, как и та, что поразила отца, но стон, который издал Нейл, был тоньше и жалобнее.

Нейл медленно открыл глаза и увидел, что его рука судорожно сжимает грудь, как раз напротив сердца. Дышал он так тяжело, словно только что пробежал не менее лиги. Перед глазами все плыло, и юноше казалось, будто он падает.

«Где я?»

В следующую секунду он, оглядевшись по сторонам, узнал свою каюту и ощутил мягкое покачивание судна. Дыхание стало более спокойным, и он ощутил под пальцами небольшой выпуклый шрам.

Прошло восемь лет, но в его снах каждый миг той кровавой битвы оживает с прежней отчетливостью.

Восемь лет.

Несколько мгновений Нейл недвижно сидел на койке, прислушиваясь к доносившимся с палубы голосам моряков. Потом понял, что спать больше не хочет, и поднялся, чтобы побриться. Сегодня нужно выглядеть наилучшим образом.

Нейл наточил бритву и провел острым концом по щеке, потом по крепкому квадратному подбородку; движения были тверды и решительны. Ни разу не поцарапавшись, он закончил бритье и тем же самым лезвием подровнял падавшие на глаза волосы цвета спелой пшеницы.

Воспоминания о давней битве на берегу отступили. Охватившее Нейла радостное волнение росло с каждой минутой. Сегодня великий день! Сегодня он увидит Торнрат!

Нейл побрызгал водой себе в лицо, тщательно промыл ярко-синие глаза и поднялся на палубу.

Во второй половине дня их корабль достиг мыса Странствий и долго плыл вдоль белоснежных скал, тянувшихся с левой стороны. Затем, обогнув мыс, они двинулись в сторону Пенной бухты – широкой гавани, имевшей форму полумесяца; с северной стороны ее границей служил мыс Странствий, с южной – Поднебесные утесы. С запада раскинулось море, а на востоке, куда сейчас двигался «Соленый гарпун», открывалось зрелище до того грандиозное, что Нейлу казалось, сердце его разобьется при взгляде на это дивное диво. Что ж, смерть в столь поразительное мгновение он счел бы счастливым уделом.

– О святые моря и бури… – благоговейно прошептал он.

Ветер, разгуливавший по палубе «Соленого гарпуна», отнес в сторону эту горячую благодарность, однако стоявший рядом с Нейлом старик, Файл де Лири, услыхал его слова, и лицо старца тронула счастливая улыбка. Откинув назад развевающиеся на ветру длинные седые волосы, Файл пристально взглянул на Нейла. И хотя за те шесть десятков лет, что старый рыцарь прожил на этой земле, лицо его покрылось многочисленными морщинами и шрамами, в это мгновение он казался молодым.

– Да, это она, сынок, – сказал он с коротким приглушенным смешком. – Крепость Торнрат. Что, впечатляет?

В ответ Нейл лишь молча кивнул головой. Мыс медленно удалялся. Небо на востоке было черным как уголь, и его сплошь затягивала пелена грязно-серых туч. Но на западе небосвод оставался чистым, и заходящее солнце бросало прощальные золотистые лучи на гавань и на самую неприступную крепость в мире, такую величественную на грозовом фоне.

– Торнрат, – повторил Нейл. – Я помню: вы рассказывали мне…

И он осекся, пытаясь постичь рассудком то, что открылось его взору, убедиться, что это не обман зрения.

Целую треть бухты – протянувшись на расстояние не менее четырех лиг – занимала исполинская стена цвета слоновой кости. Семь огромных башен из того же камня уходили в небо, а центральная была так высока, что при взгляде на ее заостренную вершину начинала кружиться голова.

Пока Нейл, словно зачарованный, пожирал глазами крепость, военный корабль вошел в одну из шести виднеющихся в стене арок. Хотя высота мачт корабля составляла не менее двадцати ярдов, не было ни малейшей опасности, что верхушки их коснутся каменных сводов. А сами стены крепости были в два раза выше арок.

– Клянусь всеми святыми, – потрясенно выдохнул Нейл. – Неужели эта крепость – дело рук человеческих? Или, может, ее построили еще эчеслы?

Произнеся последнее слово, он прикоснулся ко лбу кончиком согнутого пальца – необходимая предосторожность, оберегающая того, кто произносит имя зла.

– Нет, эту крепость построили люди, – заверил своего молодого спутника Файл. – Камень они доставляли издалека, с гор Энг Фиар, что находятся в двух сотнях лиг от берега. Строительство крепости продолжалось шестьдесят лет. Но теперь ни один неприятель не сможет напасть на Кротению с моря.

– Это настоящее чудо, – восхищенно протянул Нейл. – Я счастлив, что буду служить этой крепости.

– Нет, парень, – с улыбкой возразил Файл. – Тебе предстоит служить вовсе не груде камней, пусть даже на редкость грандиозной. Тебе предстоит служить великой империи Кротения, ее королю и славной династии Отважных.

– Именно это я имел в виду, шевер Файл.

– На королевском языке к рыцарю принято обращаться «сэр», парень.

– Хорошо, сэр Файл.

Непривычное слово Нейл выговорил с запинкой. Королевский язык вообще давался ему с трудом. На вкус Нейла, ему не хватало мелодичности и благозвучия. Но то был язык его повелителя, и Нейлу пришлось выучиться этому языку и достичь в нем такого же искусства, как в обращении с мечом, копьем и луком.

Ну или почти такого же.

– Сэр Файл, – вновь повторил он.

– А тебя скоро будут называть сэр Нейл.

– Мне трудно в это поверить. Заслуги мои не столь велики, чтобы король посвятил меня в рыцари. Впрочем, это не имеет значения. Я готов служить ему даже простым воином. Служить до тех пор, пока у меня останутся силы.

– Да будет тебе известно, парень, я был удостоен рыцарского звания, когда мне едва минуло восемнадцать зим. Я сражался рука об руку с пятью братьями Крессон в битве у Вороньей пустоши и послал в мир иной сэра Давгала МейпАвага, а на его счету было не менее двух десятков убитых рыцарей. Так что рыцарей на своем веку я навидался немало, сынок. И вот что я тебе скажу: за все свои пятьдесят шесть лет я не встречал воина, который заслуживал бы рыцарского звания больше, чем ты.

Глаза у Нейла защипало от любви и признательности к этому суровому пожилому человеку.

– Благодарю вас, сэр Файл. Благодарю вас за все.

– Видно, ветер надул тебе в глаза, парень. Ты знаешь, я терпеть не могу, когда воин распускает нюни, по какой бы то ни было причине.

– Всему виной ветер, шев… сэр.

– Вот и славно. Вот что я хотел тебе сказать. Скоро ты окажешься при дворе. Там тебя ждет много испытаний. Всегда оставайся таким, какой ты сейчас. И не позволяй никому из этих придворных щеголей сбить тебя с истинного пути. Ты воин, достойный сын своего отца и мой воспитанник. Твое дело – битвы и сражения. Помни об этом всегда. Сталь в руках воинов охраняет золото, что сияет во дворцах. Золото очень красиво, блеск его ослепляет глаза, но оно не способно разрезать даже масло. Пусть этот обманный блеск никогда не прельщает тебя, парень. Все, что тебе нужно, – надежное оружие, верное и крепкое. И помни: подчас обольщения королевского двора опаснее для истинного воина, чем тысяча всадников из Вейханда.

– Я всегда буду помнить об этом, сэр. – Нейл расправил плечи. – Поверьте, вы будете мною гордиться.

– Пошли вниз. Я хочу кое-что тебе подарить.

– Я собирался сделать этот подарок лишь после того, как король посвятит тебе в рыцари. Но твои доспехи получили серьезные повреждения в битве у Темного озера, и теперь проку от них немного. И кроме того, лорд обязан снабжать своих воинов всем необходимым для битвы, правда?

У Нейла язык присох к нёбу. В течение последнего часа он уже дважды лишился дара речи от восхищения – в первый раз, когда увидел Торнрат, второй раз сейчас, когда его наставник развернул сверток из кожи тюленя и пред глазами Нейла блеснула покрытая смазкой сталь.

Нейл впервые облачился в доспехи, когда ему минуло десять лет. Сначала, до того злосчастного утра, когда погиб его отец, то был нагрудник из специально выделанной кожи. Потом пришло время стального шлема и поножей и, наконец, кольчуги, которую он носил по сей день. Стальное плетение на груди было просечено вражескими ударами, однако кольчуга еще годилась в дело.

Но о доспехах, которые только что подарил ему Файл де Лири, Нейл мог только мечтать. То были латы, достойные лорда, легкие, удобные и надежные. Искусная, но простая работа, без всяких украшений и изысков.

Нейл понимал, что такие доспехи стоят целое состояние.

– Сэр Файл, я недостоин такого подарка. Как я могу… Нет, такие доспехи не для меня… Они слишком хороши.

– Они прекрасно тебе подходят, – возразил старый рыцарь. – Сделаны по твоим меркам. По тем самым, что были сняты, когда ты в последний раз заказывал себе камзол. Так что они твои, и ничьи больше. И, надеюсь, тебе известно, что отказаться от подарка – значит нанести оскорбление дарителю.

– Я… – губы Нейла расплылись в улыбке. – Меньше всего на свете я хочу оскорбить вас, сэр Файл.

– Тогда почему же ты не примеришь доспехи?

– Клянусь всеми святыми, я сделаю это немедленно.

И когда военный корабль миновал высокую арку крепости Торнрат, на палубе, сияя от гордости, появился Нейл МекВрен. Плащ с гербом дома Лири развевался поверх самых великолепных доспехов, которые когда-либо носил воин. Нейл чувствовал, что сам стал сверкающим и неустрашимым, словно боевой меч.

Одно чудо следовало за другим. Миновав арку, они увидели выступающий из воды остров, покрытый холмами.

– Здесь встречаются две реки, – поведал своему воспитаннику Файл. – Кровожадная бурная Ведьма, что течет с юго-востока, и Свежесть, берущая начало на севере, в горах Барг.

– Значит, этот остров – не что иное, как королевский Инис?

– Да, ты прав. Реки сливаются в пяти лигах отсюда, с другой стороны острова, потом снова разделяются и возвращаются сюда вместе.

– Инис! Но где же Эслен? Где реки, что текут не по земле, а над землей?

– Терпение, мой мальчик, терпение. Это на востоке. Мы будем там к закату. А что до рек, ты скоро увидишь их.

Инис расстилался перед ними. Плоскую равнину пересекала гряда холмов, на которых тут и там виднелись изящные замки, увенчанные остроконечными шпилями, деревенские домики с красными черепичными крышами, леса. Долина, окружавшая холмы, была почти сплошь покрыта зеленеющими полями, на которых виднелись работники. Вдали возвышались диковинные башни с огромными вращающимися колесами. Равнину рассекали многочисленные каналы, они были так длинны, что исчезали в туманной дымке за горизонтом.

Всматриваясь сверху вниз в этот мирный пейзаж, Нейл ощущал, как растет охватившее его возбуждение. Вдоль берегов реки тянулась насыпь, благодаря которой уровень воды был выше уровня земли.

– Когда наши предки захватили последний оплот эчеслов, никаких холмов здесь не было, – сообщил сэр Файл. – Так, по крайней мере, гласит легенда. Инис – так назвали гору, которую эчеслы насыпали для своего замка. Но после того как они потерпели поражение, на этом месте был основан замок Эслен. Однако вся земля здесь, вплоть до самого горизонта, превратилась в болото, и трясина засосала гору.

Эчеслы знати некий магический способ, при помощи которого им удавалось сдерживать воду. А когда их власти пришел конец, вода вновь завладела этой землей. Люди, которые здесь жили, могли бы оставить эти места и перебраться на восток, но они не пожелали этого делать. Они поклялись, что отвоюют свою землю у воды.

– И им удалось узнать магическое средство эчеслов?

– Нет. Они просто работали не покладая рук. Они возвели дамбы. Построили насосы, которые ты видишь там, вдали. Ветер приводит их в движение, и они гонят воду прочь. Две тысячи лет прошло в тяжелой, упорной борьбе. Но зато теперь ты видишь результат.

И старый рыцарь опустил руку на плечо своего воспитанника.

– Так что все, что перед тобой, мой мальчик, – тоже дело рук человеческих.

И наконец, проплывая над землей, подобно героям сказочных историй, они достигли Эслена.

На самом высоком холме стоял замок, и багровые отблески заката играли на восьми его белокаменных башнях. Разноцветные флажки, украшавшие каждую из башен, развевались на фоне розоватых облаков. Казалось, город рассыпался по холму, подобно застывшему потоку воды, пролитому с самой вершины. Каждая из стен, окружавших город, останавливала этот поток, но ни одна не могла сдержать его полностью, и волны крытых шифером домов заливали ближайшие, менее высокие холмы. Лишь докатившись до берега реки, волны эти разбивались о каменные причалы и деревянные пирсы. Низины застилали облака вечернего тумана и дыма, идущего из печных труб; во многих окнах уже зажглись уютные огоньки свечей.

– Как здесь красиво, – прошептал изумленный Нейл. – Мы словно попали в зачарованный город Квирнн, о котором говорится в старых сказках. Я даже боюсь – вдруг, стоит мне отвести глаза, все это исчезнет, как наваждение.

– Бояться нечего, – успокоил его сэр Файл. – Эслен построен из более прочного материала, чем лунный свет и паутина. Это самый настоящий город, а не видение. И если он показался тебе невероятно красивым, что же ты скажешь, когда увидишь королевский двор?

– О, я просто сгораю от нетерпения…

– Тебе придется стать терпеливее, мой мальчик. Без сомнения, скоро ты научишься ждать.

«Соленый гарпун» подошел к причалу, который представлял собой нечто вроде водной площади, со всех сторон окруженной доками. В доках стояли бесчисленные суда всех цветов, форм и размеров. Один из кораблей сразу приковывал к себе взгляд – то была пятимачтовая шхуна, рядом с которой «Соленый гарпун» и все прочие парусники казались игрушечными суденышками. Нейл пожирал прекрасный корабль восхищенным взором, пока не разглядел флаг, развевающийся на одной из мачт. В то же мгновение рука его инстинктивно сжала рукоять меча.

Сэр Файл заметил его движение и сделал предостерегающий жест.

– Спокойно, сынок. Хвататься за оружие нет нужды.

– Но ведь это боевой корабль Ханзы.

– Ну и что с того? В этом нет ничего необычного. Ты что, не знаешь, что сейчас мы в мире с Ханзой и Рейксбургами?

У Нейла челюсть отвисла от изумления. Несколько мгновений он молчал, не находя подходящих слов, и наконец выпалил:

– О каком мире может идти речь, сэр Файл? Разве разбойники из Вейханда не получают от правителей Ханзы щедрую мзду за скальпы и уши представителей дома Лири? Разве их военные корабли не топят наши рыболовные суда?

– Ты говоришь о реальной жизни, а я – о политике двора, – спокойно пояснил старый рыцарь. – Это не совсем одно и то же. Двор утверждает, что между нашими странами царит мир. Так что будь благоразумен – не хватайся за меч всякий раз, как увидишь Рейксбурга, и держи язык за зубами. Понял?

Нейл сморщился, будто проглотил что-то отвратительное, однако кивнул головой:

– Да, сэр. Я все понял.

Едва корабль успел встать на якорь, на землю упала ночь. Нога Нейла впервые ступила на мостовую неведомого Эслена в полной темноте.

Впрочем, в доках горели фонари, в свете которых множество людей, мужчин и женщин, спешили по своим делам. Перед глазами Нейла мелькали лица – красивые и уродливые, добродушные и злобные, нежные и грубые. Все эти люди появлялись и исчезали, точно призраки, поднимались и спускались по трапам кораблей, встречались и расставались, куда-то торопились, что-то горячо обсуждали. В воздухе носились запахи сырой рыбы, горячей смолы, керосина и нечистот.

– Верхние ворота города уже закрыты, так что нам придется переночевать в таверне, – сказал сэр Файл, когда они, протолкавшись сквозь толпу, оказались на длинной площади, где молодые девушки и потрепанного вида женщины встретили их зазывными взглядами. Около домов жались слепые и безногие нищие, громко взывавшие к людскому милосердию. Дети, визжа и награждая друг друга тумаками, носились меж ног прохожих и колесами повозок.

Со всех сторон площадь окружали трех – и четырехэтажные дома; они походили на стоящих плечом к плечу великанов, играющих в бабки. Из окон изливался на мостовые золотистый свет, из труб валил дым, запах жареного мяса наполнял прохладный ночной воздух.

К одному из этих домов-великанов и направились путники. Позолоченная надпись над его дверями возвещала, что здесь находится таверна «Лунная рыба».

– Позаботься о наших лошадях, сынок, – распорядился сэр Файл. – Посмотри, чтобы им отвели хорошее место в конюшне. За каждую лошадь заплатишь по медной монете, ни больше и ни меньше. Потом сними доспехи и ступай в общую залу. Я буду ждать тебя там.

– Будет сделано, сэр Файл, – с готовностью откликнулся Нейл.

Пирог с треской был очень хорош, намного лучше стряпни корабельного кока, но Нейл едва ли оценил кушанье по достоинству. Юноше было не до еды, так его занимало происходившее вокруг. Никогда прежде не доводилось ему видеть столько необычных лиц и диковинных нарядов, слышать такую причудливую смесь языков. Через два стола от них сидела компания темнокожих людей в разноцветных длинных одеяниях. Они говорили на каком-то непонятном гортанном наречии. Когда служанка принесла этим чужеземцам еду, их губы под черными усами изогнулись в гримасах отвращения, и прежде, чем прикоснуться к тарелкам, они принялись за спиной служанки делать пальцами какие-то удивительные знаки. Рядом с ними, за другим столиком, люди не менее темнокожие, судя по всему, по очереди возносили друг другу хвалы и благодарности. Они наполняли стаканы вином и опустошали их с неразумной поспешностью. Эти были облачены в камзолы мрачных расцветок, огненно-красные штаны, а на поясах у них болтались излишне длинные, нелепые на вид мечи.

Представителей некоторых народов Нейл узнал – так, тут были смешливые белокурые шиллинги, с красными, загрубевшими от рыбной ловли руками. Чуть поодаль Нейл увидел морских разбойников с островов Тер-на-Фат. За одним из столов восседал рыцарь из Хорнлада в окружении своих вассалов, каждый из которых носил герб дома Мейп-Хол – желтый олень и пять шевронов. Нейл спросил у своего наставника, известен ли ему этот рыцарь.

– Это сэр Фергюс Лонсет, – сообщил сэр Файл.

– А это кто? – и Нейл незаметно указал на крупного мужчину с темно-рыжими, коротко подстриженными волосами и ухоженной бородой.

На черном плаще незнакомца красовался герб – золотой лев, стоящий на задних лапах, три розы, меч и рыцарский шлем. За столом вместе с ним сидели еще шесть человек, судя по виду, все северяне. Они вполне могли быть вейхандами, и Нейл мгновенно ощутил приступ жгучей неприязни.

– Этого я не знаю, – пожал плечами сэр Файл. – Он слишком молод. Но герб его принадлежит дому Уишилмов из Готферы.

– Значит, он из Ханзы. Наверное, прибыл на том корабле, что мы видели в порту.

– Наверное. Помни о том, что я говорил тебе, – предостерегающе заметил старый рыцарь.

– Я помню, сэр.

Тут к их столу подошел один из вассалов хорнладского рыцаря.

– Шевер Файл де Лири, мой господин, сэр Фергюс Лонсет, просит удостоить его вашего общества.

– Сочту за честь воспользоваться его приглашением, – любезно изрек сэр Файл. – Сейчас мы присоединимся к вам.

– Согласно законам учтивости это моему господину следует присоединиться к вам, – возразил вассал. – И по старшинству, и по заслугам вам принадлежит первенство, а значит, вам надлежит остаться за столом, который вы удостоили своим присутствием.

– Вижу, парень, в правилах учтивости ты силен, – усмехнулся сэр Файл. – Но нас только двое, а вас – восемь человек, и к тому же за вашим столом больше свободного места. Старшинство, спору нет, важная вещь, но здесь, в таверне, лучше руководствоваться практическими соображениями.

Старый рыцарь поднялся и повернулся к Нейлу.

– Будь так добр, сынок, попроси рыцаря Уишилма и его людей присоединиться к нам.

– Сэр, я уже пригласил его от имени моего господина – сообщил хорнладский оруженосец. – Однако он пренебрег приглашением.

– Возможно, мое приглашение постигнет столь же печальная участь, – развел руками сэр Файл. – Но хотя бы никто не посмеет сказать, что я пренебрег правилами учтивости.

Нейл кивнул и направился к столу, за которым восседал рыцарь из Ханзы и его вассалы.

Приблизившись, он несколько мгновений стоял молча, как того требовал этикет. Но никто из людей рыцаря даже не взглянул в его сторону – они отпускали шутки на своем языке и оглушительно хохотали. Наконец Нейл громко откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

– Прошу прощения, – сказал он на ханзейском языке.

– Клянусь Тайвом! Это потешное создание, оказывается, говорить умеет! – рявкнул один из оруженосцев, огромный детина с перебитым носом. Он устремил на Нейла свои злобно посверкивающие голубые глаза. – Ну-ка, красотка, принеси мне пинту эля, да пошевеливайся.

Его идиотская выходка была встречена раскатами хохота.

Изо всех сил сдерживая ярость, Нейл придал своему лицу непроницаемое выражение.

– Мой господин, сэр Файл де Лири, просит удостоить его вашего общества, – процедил он.

Рыцарь из Ханзы изобразил растерянность.

– Файл де Лири? – переспросил он. – Никогда не слыхал о таком рыцаре. Если мне не изменяет память, какой-то дряхлый старикашка носит это жалкое имя, но я уверен – он никогда не был рыцарем. Такая честь не для него. А ты, значит, служишь ему, парень. Любопытно узнать, в каком качестве?

– Я его оруженосец, – с подчеркнутым хладнокровием изрек Нейл. – А если вам не известно славное имя рыцаря Файла де Лири, вы или глухи, или лишились памяти.

– Мой господин! По-моему, этот сопляк хочет тебя оскорбить! – воскликнул один из ханзейских оруженосцев.

– Неужели? – глумливо ухмыльнулся рыцарь. – Откровенно говоря, я не счел нужным вслушиваться в его лепет.

Голубоглазый указал на Нейла пальцем.

– Слышишь, ты, молокосос! Мой господин не желает пачкать о тебя руки. Он сражается только с достойными рыцарями, а ты, ясное дело, к ним не относишься. Так что можешь квакать, сколько угодно. Все твои оскорбления для него – пустой звук.

– Но не для нас, – угрожающе добавил кто-то из оруженосцев ханзейского рыцаря.

– Вам повезло, – процедил Нейл. – Я дал своему господину обещание не извлекать из ножен меч и не устраивать драки в доме, который дал нам приют.

– Да этот парень трус! – взревел голубоглазый оруженосец так громко, что все разговоры вокруг смолкли и десятки глаз уставились на стол ханзейцев.

Нейл чувствовал, что его руки слегка дрожат. Однако он приложил все усилия, чтобы голос звучал твердо и невозмутимо.

– Я передал вам приглашение своего господина, и вы ответили отказом, – произнес он. – Наш разговор окончен.

С этими словами он резко повернулся и направился к столу, за которым сидели его господин и рыцарь из Хорнлада.

– Не покидай меня, красотка! – раздалось вслед. Нейл даже ухом не повел.

– Ты отлично справился с поручением, мой мальчик, – одобрительно сказал сэр Файл, подвигаясь и освобождая Нейлу место на скамье рядом с собой. – Если бы ты затеял скандал в таверне, это покрыло бы позором нас обоих.

– Я никогда не покрою вас позором, сэр Файл, – выпалил Нейл.

– Позволь мне представить тебя своему новому знакомому. Сэр Фергюс Лонсет, это мой юный друг, Нейл МекВрен.

Лонсет сжал руку Нейла.

– А я было подумал, что это ваш сын, сэр Файл. Разве это не так?

– Нейл – все равно что сын для меня, но честь его рождения принадлежит другому. Его отец был славным воином, служившим нашему роду верой и правдой.

– Рад познакомиться с вами, юноша, – изрек сэр Фергюс, не выпуская руки Нейла. – Значит, вы принадлежите к клану МекВрен? Боюсь, я никогда не слыхал о таком рыцарском доме. Ваш клан примыкает к клану Финжельн, не так ли?

– Нет, сэр. Мой клан не является рыцарским домом.

За этим заявлением последовало секундное молчание, во время которого собеседник Нейла, по всей вероятности, пытался привыкнуть к мысли о том, что не все оруженосцы являются рыцарями по праву рождения.

– Что ж, приветствую вас за нашим столом, – нарушил молчание сэр Фергюс. – Тот, кого удостоил своим расположением сэр Файл де Лири, заслуживает не меньшего уважения, чем человек, в жилах которого течет кровь десяти благородных родов.

И они осушили кружки. Нейлу показалось, что некоторые из оруженосцев сэра Фергюса не вполне согласны со своим господином, однако сочли за благо промолчать.

– Скажите мне, сэр Фергюс, – подал голос сэр Файл, когда они во второй раз наполнили кружки. – Я мало что знаю о вашем прославленном дядюшке. Как ему нравится Палдх?

Оба рыцаря погрузились в разговор, а оруженосцы, согласно обычаю, хранили молчание. В большинстве своем люди Лонсета пользовались случаем, чтобы изрядно напиться. Нейл, по своему обыкновению, почти не пил.

Заметив, что в беседе двух рыцарей наступила пауза, Нейл коснулся плеча своего наставника.

– Пойду посмотрю, как там лошади, сэр Файл, – сказал он. – По-моему, Ураган слегка хромает на заднюю ногу, а Солнечный Луч повредил подкову.

– Конечно, посмотри, сынок, – кивнул головой сэр Файл, однако на губах его мелькнула понимающая улыбка. – Но не задерживайся в конюшне. Быстрее возвращайся назад.

Лошади пребывали в добром здравии. Впрочем, Нейл и не сомневался в этом. Не сомневался он и в другом – в том, что на улице перед таверной его ожидают огромный голубоглазый оруженосец и два других ханзейца.

4. Послушник

Эспер Белый устроился на ночлег в развилке меж ветвями громадного дуба; утром его разбудила музыка. То была знакомая лесная мелодия: раскатистая дробь дятла, льющаяся сверху трель жаворонка, нестройный хор цикад. Эспер потер глаза, прогоняя остатки сна, и, опершись руками на узкую деревянную платформу, укрепленную на стволе дерева, сел, чтобы полюбоваться рассветом.

Ветер шумел меж ветвями дубов; казалось, деревья потягиваются, расправляя со сна свои узловатые конечности, и оживленно переговариваются, приветствуя друг друга.

Поддеревом заржал Огр. Эспер, нагнувшись, убедился, что лошади стоят там, где он оставил их прошлым вечером. Отсюда, с высоты, огромные кони казались не больше собак.

Дятел вновь издал барабанную дробь, и Эспер принялся спускаться. Он с умыслом позволил себе поспать подольше. Эсперу нравилось встречать рассвет в ветвях дерева, наблюдать, как первый золотистый луч скользит по высоким кронам и все вокруг оживает, приходит в движение. Эта роща, где росли древние дубы, которых он называл монархами, была самым подходящим местом для подобного пробуждения. Хотя Королевский лес занимал огромное пространство, частые пожары, вырубки и болезни привели к тому, что в нем почти не осталось могучих дубов. В лучшем случае, один-два таких великана возвышались над остальными деревьями. А здесь, в роще, дубы на протяжении нескольких лиг стояли гордыми, стройными рядами. Они казались древними титанами, которые переплели свои мускулистые руки, готовые дать отпор любому врагу. Эта роща была особым заповедным миром, где человек мог провести всю жизнь, утоляя жажду влагой, что собиралась в поросших мхом ложбинах, питаясь грибами, белками и бескрылыми куропатками, которые во множестве сновали меж узловатых корней.

Здесь, в роще, весь остальной мир, тот, где жили королевские вассалы и сефри, словно не существовал.

По крайней мере, так показалось Эсперу, когда он мальчишкой впервые забрел в эту рощу и устроил себе укрытие между ветвей. В ту пору он часто мечтал, как здорово было бы поселиться здесь навсегда.

Но даже монархи погибают от огня или ударов топора. И то, что кажется вечным, пожирает разбушевавшийся лесной пожар или уничтожает отряд дровосеков, выполняющих прихоть своего господина. Юный Эспер видел это собственными глазами. То был один из немногих случаев за всю жизнь, когда он не смог сдержать слез. Тогда-то Эспер и решил, что непременно станет лесничим.

Спору нет, Королевский лес – очень гордое имя. Но королю-то до своих владений и дела нет. Он приезжает сюда раз или два за год, поохотиться. В одном этот молокосос, что набросился на Эспера в таверне, был прав. На самом деле это лес не короля, а Эспера. Лес, который он защищает и оберегает.

И сейчас в этом лесу творится что-то неладное. Конечно, сефри – отъявленные лжецы и выдумщики, и доверять их словам нельзя. Но если они покинули лес с его бесчисленными укромными пещерами, лес, в непроглядные заросли которого не проникают солнечные лучи, значит, на то были веские причины. Всем известно: сефри не любят солнца, они предпочитают тень и полумрак. И все же они отважились выйти из леса на открытую равнину.

Размышляя обо всем этом, Эспер неспешно спускался вниз по стволу, опираясь ногами на сучья, и наконец оказался на земле, там, где вздувались узловатые корни.

Под сенью кряжистых дубов от недостатка света погибала вся прочая растительность, за исключением мха и папоротников, – деревья-монархи были настоящими тиранами.

Однако лоси и олени нередко захаживали сюда, чтобы полакомиться желудями, толстым слоем покрывавшими землю. Дикие кошки, для которых лоси и олени были самой желанной добычей, тоже не обходили рощу стороной. Как раз сейчас Эспер заметил в ветвях одного из этих хищников; пятнистый зверь устремил на него настороженный взгляд. Дикая кошка была невелика, лишь в три раза больше своих домашних собратьев. Эспер знал, что в Заячьих горах по-прежнему водятся львы, а в предгорьях порой можно встретить огромных пантер. Но опасаться диких зверей – не в привычках лесничего.

Огр бросил на хозяина взгляд искоса, нетерпеливо переступая ногами по ковру из почерневших прошлогодних листьев. Кроткая Ангел приветственно кивнула.

– Не смотри на меня так, коняга, – проворчал Эспер, поглаживая Огра похолке. – Чтобы пастись, у тебя была ночь. Или хочешь, чтобы я начал тебя привязывать или оставлять стреноженным?

Огр по-прежнему смотрел на хозяина укоризненно, однако позволил Эсперу сесть в седло и двинулся шагом, осторожно переступая через могучие корни. Вскоре они вновь оказались на Старой Королевской дороге, что тянулась вдоль гряды невысоких холмов. Дорога была выложена каменными плитами и благодаря насыпи возвышалась над уровнем земли. Нависающие над дорогой ветви деревьев были срублены, чтобы повозки могли проезжать беспрепятственно. Эспер не слишком жаловал Старую Королевскую дорогу. Для него она была оскорблением лесного величия, зияющей раной на живом теле леса. Впрочем, дубы-монархи, как видно, считали подобную рану пустяковой царапиной и не обращали на нее ни малейшего внимания.

К полудню Эспер захотел пить. Не желая тратить свой запас воды во флягах, он спешился и спустился вниз по холму. Лесничий знал: там, в ложбинке, бил необыкновенно чистый и холодный родник; вода его по вкусу не имела ничего общего с дождевой, которую пили в деревне. Родник Эспер нашел без труда, он весело журчал в расщелине скалы, чтобы через несколько шагов – широких мужских шагов – впасть в Эдвинов ручей. Эспер опустился на колени, сложил ладони пригоршней, но, так и не успев утолить жажду, застыл в недоумении.

Родник по-прежнему жизнерадостно журчал, однако природная песчаная криница была полна черными лягушками. Заметив человека, они попытались выбраться прочь. Примерно с полдюжины дохлых лягушек плавали на поверхности воды животами вверх.

В роднике оказались не только лягушки. Мертвый речной угорь, длиной не менее ярда, разлагался на дне ложбинки; глаза его были затянуты мутной пленкой. Эспер заметил также нескольких крупных жаб. Все они были живы, но, судя по всему, находились на последнем издыхании и при виде Эспера даже не сделали попытки ускакать.

Лесничий торопливо отвернулся, чувствуя, как его желудок судорожно сжимается. Никогда в жизни он не видал столь грустного и отвратительного зрелища.

Справившись с тошнотой, Эспер пошел вдоль журчащего потока, к тому месту, где родник впадал в ручей. Вода кишмя кишела дохлыми лягушками, а на дне виднелись трупики рыб.

В ручье также плавала дохлая рыба. Некоторые рыбины зацепились за поросшие папоротником берега, другие запутались в сетях корней и водорослей.

Дрожь пробирала Эспера до самых костей. Он достал из чехла свой лук и, держа его наготове, двинулся вверх по течению. По непонятным причинам ручей оказался отравленным, и его обитатели устремились в родник в поисках чистой воды. Но кто мог совершить такое злодеяние? И главное, зачем? Эспер знал, что кое-кто из местных жителей порой использует во время рыбной ловли корни сонной травы – одурманенная рыба сама идет в руки. Но это средство действует лишь в маленьких закрытых водоемах. Для того чтобы отравить такой большой ручей, не хватит всей сонной травы в мире.

Эспер прошел уже сто шагов, а ручей по-прежнему был полон трупиками; еще через сто шагов печальная картина оставалась прежней. Лесничий уже собирался вернуться к своим лошадям, как вдруг увидел, что вода стала чистой. Эспер еще немного продвинулся вверх по течению, чтобы убедиться в этом, затем вернулся и тут обратил внимание на еще одно странное обстоятельство. Заросли папоротника, видневшиеся по берегам ручья, высохли и пожелтели. Несомненно, растения умирали, подобно лягушкам и рыбе.

А поблизости от родника Эспер обнаружил след.

На плотной лиственной подстилке, покрывающей землю в лесу, следы были видны не слишком отчетливо, однако на вязком берегу ручья Эспер разглядел глубокий отпечаток когтистой лапы. Хотя вода уже наполнила след и размыла его очертания, у лесничего не вызывало сомнений, что след этот принадлежит представителю семейства кошачьих. Однако то была кошка огромных, прямо-таки невероятных размеров. Куда крупнее, чем рысь и даже чем пантера. Эспер попытался накрыть след ладонью и не смог этого сделать, а рука у него была не из маленьких. Даже львы, что водятся в Заячьих горах, не оставляют таких громадных следов, – подумал он. Если здесь действительно побывала кошка, то размером она никак не меньше лошади.

Эспер обвел контур следа пальцем. Удивительно, но стоило лесничему прикоснуться к отпечатку лапы неведомого зверя, как он ощутил металлический привкус во рту, а желудок вновь болезненно сжался, явно намереваясь извергнуть все содержимое. Повинуясь инстинкту самосохранения, Эспер на внезапно ослабевших ногах отошел от ручья шагов на пятнадцать и опустился на землю. Голова у него шла кругом, он дрожал как в лихорадке.

Лесничий просидел без движения довольно долго, пока слуха его не коснулись голоса, долетевшие издали. Со стороны дороги.

Как раз оттуда, где он оставил лошадей.

Тогда Эспер встал и, превозмогая слабость, поспешил назад, стараясь двигаться как можно быстрее и не поднимать шума. Голова у него по-прежнему кружилась, но тошнота отступила и к ногам вернулась твердость. Это позволяло надеяться, что странный недуг пройдет так же стремительно, как и овладел Эспером.

Их было четверо, и когда Эспер добрался до того места, где оставил лошадей, незнакомцы уже окружили Огра и Ангел.

– Славные коняги! Глянь-ка, на них королевское клеймо. Ну дела! – сообщил один из них, долговязый, нескладный парень, у которого не хватало переднего зуба.

– Нам лучше их не трогать. Если мы их уведем, то, провалиться мне на этом месте, добра из этого не выйдет, – заявил второй.

Этот был постарше, невысокого роста, большеносый, обросший жирком. Третий, крепко сбитый рыжеволосый малый, похоже, не имел никакого мнения на этот счет. Что касается четвертого, то у него, несомненно, имелось свое мнение, но не было никакой возможности его выразить – изо рта торчал кляп, а руки и ноги перетягивали веревки.

На вид этому последнему казалось не более шестнадцати лет, и, судя по щеголеватому наряду, он был городским жителем. Веревка, стягивающая его тонкие запястья, была прикреплена к сбруе старой желтой кобылы. Рядом стояли еще две лошади – гнедой мерин и кобыла такой же масти.

Рыжеволосый то и дело настороженно смотрел по сторонам. Дважды взгляд его, казалось, уперся прямо в Эспера, притаившегося в зарослях папоротника, однако, похоже, рыжеволосый не заметил ничего подозрительного.

– Стал бы тебе королевский слуга так запросто бросать своих коняг, – вновь подал голос долговязый. – Наверняка он погиб. Откинул копыта. Или клячи сами убёгли от раззявы. Глянь-ка, они даже не стреножены.

– А зачем их стреноживать? – возразил длинноносый. – Вишь, какие умные коняги. Их хозяин, я так смекаю, отошел в сторонку, справить нужду, и вот-вот вернется.

– Далеко же его унесло, – усмехнулся рыжий. – Стыдливый, видно, малый. Не хочет, чтобы коняги видели его за срамным делом.

Эспер никогда прежде не встречал этих парней, однако он почти наверняка знал, кто они такие. Все приметы троицы в точности соответствовали описанию разбойников, которые недавно явились из Визгарта и уже успели доставить немало неприятностей купцам, путешествующим по Королевской дороге. Лесничий собирался изловить их летом, когда в распоряжении у него будет достаточно людей.

Сейчас он притаился, выжидая. Если они оставят лошадей в покое, он не будет выходить из засады, но украдкой проследит, куда эти люди направляются. Возможно, они и есть те самые неведомые убийцы, которых он ищет. Кроваво-красный, с коричневой отделкой плащ долговязого легко принять за пурпурную с золотом одежду королевских слуг.

– Мы возьмем этих кляч, – процедил долговязый. – Зачем добру пропадать? Если даже этот лопух, их хозяин, жив, здоров и бродит где-то поблизости, на своих двоих ему за нами никак не угнаться.

Он сделал несколько шагов по направлению к Огру и пробормотал: «Спокойно, спокойно. Хорошая лошадка».

Эспер, по своему обыкновению, тяжело вздохнул, вытащил из колчана стрелу и натянул тетиву лука. Ввязываться в драку ему сейчас было совершенно ни к чему, но дарить своих коней этой троице он отнюдь не собирался.

Огр тоже не собирался менять хозяина и потому начал обороняться самостоятельно. Как только долговязый приблизился к нему, огромный жеребец встал на дыбы и нанес разбойнику сокрушительный удар копытом в грудь. Долговязый полетел на землю. Его длинноносый товарищ меж тем в недоумении рассматривал невесть откуда взявшуюся стрелу, пронзившую ему бедро.

Тогда как рыжий проявил больше проворства, чем рассчитывал Эспер, да и глаз у него оказался острым. Эспер пустил в него вторую стрелу, но руки все еще дрожали от той внезапной хворобы, что приключилась у ручья. Он промахнулся, и рыжий натянул тетиву своего лука. Лесничий отчетливо видел, как стрела летит в его сторону. Зловещий полет казался ужасающе медленным, но Эспер знал, что это иллюзия. Уклониться от летящей стрелы невозможно.

Однако стрела встретила на своем пути неожиданное препятствие в виде лозы дикого винограда, отклонилась от цели и просвистела у самой щеки Эспера.

– О, Неистовый! – пробормотал Эспер, чудом избежавший смерти.

Теперь надо было действовать, не теряя ни секунды. Впрочем, рыжий тоже понимал это. Скрываясь за деревьями, оба одновременно вскинули луки. Рыжий занимал более выгодную позицию. Несомненно, разбойник не только отлично стрелял, но и был чрезвычайно легок на ногу. Перебегая от ствола к стволу, противники постепенно сходились.

Их разделяло примерно пятнадцать ярдов, когда рыжий выпустил вторую стрелу. Она попала в верхнюю часть груди Эспера, однако вреда не причинила, отскочив от кожаного нагрудника. Эспер тоже выстрелил, но промахнулся. Теперь противников разделяла небольшая рощица, где деревья росли слишком густо, не позволяя целиться.

Вновь они увидели друг друга, когда оба оказались на поляне. Расстояние между противниками уже не превышало шести ярдов. Эспер остановился, как следует прицелился и послал стрелу.

Стрела, выпущенная разбойником, пронеслась в воздухе у самого уха Эспера. На этот раз выстрел лесничего оказался более удачным. Его стрела вонзилась рыжему в плечо.

Разбойник пронзительно завизжал, словно ему заживо вспороли брюхо, и выронил лук. Пятью широкими шагами Эспер покрыл разделявшее их расстояние. Рыжий потянулся за кинжалом, но Эспер был начеку. Точным движением он нанес противнику удар прямо в локоть.

– Если хочешь остаться в живых, не дергайся, – процедил лесничий.

Разбойник вновь заверещал, когда Эспер, срезав тетиву с его лука, бесцеремонно схватил пленника за висящую плетью руку и связал ее за спиной вместе со здоровой. Затем лесничий вытащил из кармана веревку, сделал петлю и накинул рыжему на шею.

– Пошел, – скомандовал он, озираясь по сторонам в поисках сообщников разбойника.

Однако опасаться было нечего. Долговязый по-прежнему валялся около лошадей, и Огр, высоко вскидывая ноги, топтал его копытами. До самой холки жеребец был забрызган кровью. Длинноносый недвижно распростерся на земле, потрясенно взирая на учиненную конем кровавую расправу.

Едва они дошли до лошадей, ноги рыжего подкосились и он повалился на землю, тяжело и хрипло дыша.

Эспер срезал поводья у желтой кобылы и перетянул ногу носатого. Взглянув на долговязого, лесничий понял, что тот уже не нуждается в помощи – осколки ребер вонзились разбойнику в легкие, и он захлебнулся собственной кровью.

Все это время юноша, привязанный к лошади, отчаянно мычал, пытаясь привлечь к себе внимание Эспера. Но тот повернулся к нему, лишь убедившись, что жизни двух уцелевших разбойников ничего не угрожает. Как только Эспер вытащил кляп, паренек торопливо заговорил.

– Благодарую, благодарую, – едва переводя дух, забормотал он на алманнийском наречии, которым явно владел несвободно. – Ты мине спасоваты…

– Я говорю на королевском языке, – отрезал Эспер, хотя прекрасно понял все, что сказал юноша.

– О, я тоже, – обрадовался тот, и его речь моментально стала правильной и чистой. – Я просто думал, вы из здешних жителей.

– Это так. Только я не идиот и выучил королевский язык, поступив на службу, – сообщил Эспер, не на шутку рассерженный замечанием мальчишки. – Кстати, Виргенья здесь совсем рядом, за горами, поэтому виргенейский язык в этих местах общеупотребителен.

– Ради всех святых, простите, если мои слова показались вам дерзкими, – смутился юноша. – Поверьте, у меня не было ни малейшего намерения вас обидеть. Я хотел лишь поблагодарить, ведь вы спасли мне жизнь. Если вас не затруднит, развяжите мне руки.

Эспер взглянул на узел. Тот выглядел не особенно сложным.

– Возможно, – буркнул лесничий.

– Прошу вас. Вы меня очень обяжете.

– А почему тебя связали?

– Чтобы я не убежал. Они ограбили меня и захватили в плен. Возможно, вы спасли мне жизнь.

– Возможно.

– Вы меня спасли. И я за это очень, очень вам признателен.

– Почему?

Юноша растерянно замигал.

– Как почему? Вы сами понимаете, мне было бы жаль расстаться с жизнью. Я еще совсем молод и чувствую – в будущем мне предстоит много свершений, которые…

– Нет, – медленно, точно разговаривая с малым ребенком, произнес Эспер. – Почему они взяли тебя с собой, после того как ограбили?

– Они, наверное, намеревались потребовать за меня выкуп.

– А почему они решили, что это получится?

– Потому что я… – Внезапно юноша осекся и бросил на Эспера подозрительный взгляд. – Вы такой же, как они, да? Вы тоже разбойник, я понял. Поэтому и не торопитесь развязывать мне руки. Тоже надеетесь получить за меня выкуп.

– Парень, – проворчал Эспер – Ты не видишь королевские цвета и знак королевского лесничего? А ты еще и идиот, раз со связанными руками оскорбляешь вооруженного незнакомца.

– Значит, вы лесничий?

– Я не лгал.

– Но я вас вижу в первый раз в жизни. Почему я должен верить вашим словам? Вдруг на самом деле вы убили лесничего и забрали его одежду?

Эспер почувствовал, как губы его против воли расползаются в улыбке. Однако он постарался скрыть ее и придал своему лицу суровое выражение.

– Такое могло случиться, – изрек он. – Но я действительно королевский слуга и не собираюсь торговать твоей шкурой или чем-нибудь еще. А кто ты такой?

Юноша приосанился и гордо вскинул голову.

– Меня зовут Стивен Даридж. Я из Дариджей с мыса Чэвел.

– В самом деле? А меня зовут Эспер Белый из Эсперов Белых. Какое дело привело тебя в Королевский лес, Даридж с мыса Чэвел? Ты потерял карету?

– Я путешествовал по Королевской дороге, только и всего. По-моему, это никому не возбраняется.

– Если ты купец, то должен заплатить пошлину.

– Мой отец и в самом деле купец, но я не принадлежу к этому сословию. Я направляюсь в монастырь д'Эф. Точнее, направлялся, пока эти мерзавцы меня не схватили. Я послушник и собираюсь принять обет.

Несколько мгновений Эспер внимательно разглядывал юношу, потом вытащил кинжал и перерезал веревку, стягивающую его руки.

– Спасибо, – сказал Стивен, потирая покрасневшие запястья. – А почему вы вдруг решили меня развязать? Узнали, что перед вами будущий послушник, и решили, что мне можно доверять? Вы, насколько я понимаю, человек благочестивый?

– Нет, – покачал головой Эспер и указал рукой на валявшихся на земле разбойников. – Монах, значит? Стало быть, разбираешься во врачевании?

– Я учился в колледже, в Рей ли. Там нам преподавали врачевание. Так что я умею перевязывать раны и вправлять кости.

– Ну-ка, продемонстрируй! Вынь стрелы у этих двоих и постарайся, чтобы хоть один не истек кровью до смерти. Мне нужно с ними побеседовать. – Эспер бросил взгляд вокруг. – Скажи, их было только трое или где-то поблизости бродит целая банда?

– Я видел лишь этих троих.

– Хорошо. Я сейчас.

– Но куда вы? – спросил Даридж, отчаянно пытаясь скрыть испуг.

– По королевским делам. Я скоро.

Эспер прошел по дороге примерно с лигу, желая убедиться, что новая встреча с бандитами ему не угрожает. На обратном пути он свернул к Эдвинову ручью и попытался отыскать еще какие-нибудь следы неведомого создания, оставившего след громадной лапы. Однако все поиски были безуспешны. Эспер предположил, что чудовищная кошка, должно быть, ушла по ручью. Будь у него время, он, возможно, сумел бы определить, в какую сторону та двигалась, но сейчас ему приходилось спешить. Судя по всему, мальчишка заслуживал доверия, однако никогда нельзя всецело полагаться на первое впечатление. К тому же интуиция подсказывала Эсперу, что необходимо как можно быстрее узнать, кто был истинным виновником кровавой бойни, разыгравшейся у Таффского ручья.

Вернувшись, он обнаружил Стивена отнюдь не в лучшем состоянии. Мальчишка был бледен как полотно, и похоже, его только что вырвало.

– Ну, Даридж с мыса Чэвел, как дела?

Стивен указал в сторону долговязого и прошептал одними губами:

– По-моему, он мертв.

Эспер попытался сохранить непроницаемый вид, однако не смог сдержать усмешки.

– Что здесь такого забавного? – обиделся юноша.

– Ты. Конечно, он мертв.

– Может быть… – Глаза Стивена увлажнились, и он судорожно сглотнул, борясь с новым приступом рвоты. – Но я никогда прежде не видел мертвых. Не видел ничего подобного.

– Думаю, за свою жизнь тебе придется повидать немало мертвецов, – наставительно изрек Эспер. Потом он вспомнил, как сам в первый раз увидал убитого, и голос его смягчился. – Постарайся не смотреть на него. Как те двое? Удалось тебе их перевязать?

– Я… я начал, но… – забормотал Стивен и пристыженно потупился.

– Зря я поручил тебе это дело. Моя ошибка.

– Я пытался, честное слово! Сделал все, что мог! Но кровь так хлестала…

– Я сам виноват, – угрюмо буркнул Эспер. – Должен был понять, что ты никогда не видел ни ран, ни крови. С тобой все ясно.

– Вы думаете, эти двое тоже умерли? – робко осведомился Стивен.

– Сомневаюсь. Я стрелял в мышцы, видишь? Не в органы.

– Но почему? Мне… мне показалось, вы не слишком переживаете… В общем, вам ничего не стоит убить человека.

– Я объяснил. Мне надо с ними поговорить.

– Понятно.

– Начнем. Приготовишь повязки? Сможешь?

– Я уже все приготовил.

– Хорошо. Посмотрим, удастся ли нам спасти их от матушки Смерти. В желудке у тебя уже пусто, да?

– Да, – смущенно кивнул головой Стивен.

Эспер опустился на колени около рыжего. Разбойник был без сознания, однако еще дышал. Стрела вонзилась ему в плечевую кость, и для того, чтобы извлечь ее, понадобилось приложить усилие. Рыжий застонал, как только Эспер взялся за древко стрелы.

– А о чем вы хотите их расспросить? – подал голос Стивен.

– Хочу узнать, где они были несколько дней назад, – проворчал Эспер, раскачивая стрелу туда-сюда.

– Похищали меня.

– И где же это случилось?

– Два дня назад они меня похитили.

– Не когда, а где, – буркнул Эспер. Ему наконец удалось извлечь стрелу, и он прижал приготовленную Стивеном тряпку к кровоточащей ране. – Подержи-ка здесь, – скомандовал он.

Мальчишка страдальчески сморщился, однако выполнил приказ. Эспер принялся бинтовать плечо разбойника.

– Где? – повторил он. – Держи крепче.

– Два дня назад на Королевской дороге, – ответил Стивен.

– В каком месте? Ближе к Уэксдэлу или Форсту?

– Я не знаю точно.

– Хорошо, ты уже пересек Совиную Могилу?

– А что это такое – Совиная Могила? Река?

– Да, Совиная Могила – это река. И ее никак не миновать. Переправиться через нее можно только по старой каменной дамбе. Теперь отпускай.

Стивен принялся сосредоточенно разглядывать свои испачканные кровью руки. Глаза его снова затуманились.

– А, так вы имеете в виду Понтро Ольтиумо, – пробормотал он.

– Я имею в виду то, что сказал. Что это за тарабарщина?

– Это древний вителлианский язык, – пояснил Стивен. – На этом языке говорили гегемоны, которые тысячу лет назад построили дамбу. И дорогу тоже. А Совиная Могила – название, которое придумали не так давно.

– Откуда ты знаешь?

– Прежде чем отправиться в путь, я изучил карты. Древние карты, составленные еще гегемонами.

– Почему ты думаешь, что карты, составленные тысячу лет назад, соответствуют реальности?

– В деле картографии гегемоны были куда искуснее нас. Их карты намного точнее современных. Кстати, они у меня с собой. Можете взглянуть, если хотите.

Несколько мгновений Эспер пристально смотрел на юношу, а потом отрицательно покачал головой.

– Монахи!.. – неодобрительно буркнул он. – Займемся следующим.

Носатый доставил им меньше хлопот. Стрела вонзилась ему в мышцы бедра, даже не затронув кость.

Если долговязый и его сообщники схватили Стивена к востоку от Совиной Могилы, два дня назад они никак не могли оказаться поблизости от Таффского ручья, рассуждал про себя Эспер. Значит, они тут ни при чем, и ему надо отправляться к ручью и своими глазами увидеть, что там случилось. Но прежде необходимо решить, что делать с разбойниками и парнишкой.

И какое бы решение лесничий ни принял, ему придется задержаться в пути по крайней мере на день.

Тут уж ничего не поделаешь, вздохнул он про себя. Впрочем, можно отделаться от обузы: прикончить обоих раненых, а будущий монах пусть топает в свою обитель пешком. Эспер еще раз вздохнул, отгоняя прочь соблазнительную мысль.

– Помоги мне усадить этих типов на лошадей, – проворчал он, когда с перевязками было покончено.

– А куда мы поедем?

– Увидишь, – отрезал Эспер.

– Я только хотел сказать, что, наверное, опоздаю в монастырь к назначенному сроку.

– Неужели? Я попробую не разрыдаться.

– Скажите, почему… почему вы так злитесь на меня, господин лесничий? Я вам ничего плохого не сделал. Я же не виноват, что эти проходимцы меня схватили.

– Плохого? О чем ты думал? Ты выехал из Виргеньи в полном одиночестве! В обществе одних лишь старых карт!

– Да.

– Дурацкая затея. Тоже в какой-нибудь книжке почерпнул?

– Отец Мантео поступил точно так же. Это было почти сто лет назад, когда он работал над «Амвионномом». Он писал…

– Не имеет значения, что он писал. Это не принесло тебе пользы.

– Теперь я сам понимаю, что поступил глупо, – покладисто согласился Стивен. – Но мне до сих пор не ясно, почему вы с первого взгляда меня невзлюбили.

В самом деле, почему? Эспер не нашел что ответить. Стивен вовсе не производил впечатления наглого или испорченного мальчишки. Но он был сейчас для Эспера ненужным бременем, мешавшим выполнить срочное дело. К тому же высокомерие, нет-нет да и проскальзывающее в тоне Стивена, и его городское произношение отнюдь не способствовали тому, чтобы Эспер проникся к юноше симпатией.

– Каждый год я вижу много таких, как ты, – угрюмо сообщил он. – Благородных юнцов, отправившихся прогуляться по лесу. Обычно я нахожу их трупы.

– Вы хотите сказать, что я для вас обуза? Эспер пожал плечами.

– Садись на лошадь. Я доставлю тебя в безопасное место.

– Укажите мне путь, и я доберусь сам. Вы спасли мне жизнь, и я вам очень признателен. Отнимать у вас время было бы с моей стороны черной неблагодарностью.

– Я все равно должен сопроводить пленников, – буркнул Эспер. – Так что поедем вместе.

И он сунул ногу в стремя.

– А хоронить его мы не станем? – спросил Стивен, указывая на труп долговязого.

Эспер на мгновение задумался, затем подошел к мертвому разбойнику, оттащил его в сторону от тропы и сложил руки покойника на груди.

– Ну, хватит с него, – бросил он с ухмылкой. – Лесные похороны. Произнесешь несколько слов?

– Да. Существуют специальные молитвы…

– Помолишься за него в пути. Нам надо добраться до места прежде, чем стемнеет.

Подобно большинству монахов – и большинству мальчишек – Стивен Даридж обладал способностью молоть языком без умолку. Вскоре он совершенно забыл о пережитых недавно передрягах и принялся оживленно болтать на самые отвлеченные темы: о связи различных виргенейских диалектов, свойствах далеких звезд и прочей ерунде, ничуть не интересовавшей Эспера. Всему, что им встречалось на пути – деревьям, холмам, птицам, – юнец давал старинные названия, длинные, труднопроизносимые, и при этом явно гордился собственной ученостью. А еще ему постоянно хотелось остановиться, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь достопримечательность, по мнению Эспера, совершенно не стоящую внимания.

– Во, вон еще один! – закричал он, наверное, в десятый раз за последние два часа. – Пожалуйста, давайте остановимся на минуточку, господин лесничий. Мне очень нужно осмотреть этот придорожный столб.

– Нет, – отрезал Эспер. – Никаких остановок.

– Ну пожалуйста! – взмолился Стивен. – Я только глазочком взгляну!

И, не дожидаясь разрешения, юноша спешился, достал из своей седельной сумки сверток бумаги и отделил от него один лист. Потом из кожаного мешочка, который висел у него на поясе, он извлек кусок угля и устремился к стоящему на обочине дороги камню, высотой примерно в половину человеческого роста. Вдоль Старой Королевской дороги встречалось немало таких камней, и все они походили на этот, представляя собой квадратные плиты примерно в две ладони толщиной. В большинстве своем, правда, они уже рухнули – корни росших вокруг деревьев выталкивали камни из земли.

– На этой плите можно разобрать какую-то надпись! – радостно сообщил Стивен.

– Ну и?..

Не отвечая, Стивен прижал к поверхности камня лист бумаги и принялся торопливо закрашивать его углем.

– Что ты делаешь, Мрак тебя задери?

– Копирую надпись, – пояснил Стивен. – Потом я как следует изучу ее. Видите? Вот они, буквы, отпечатались на бумаге.

Он повернул листок к Эсперу, и тот в самом деле разглядел, что, помимо выпуклостей каменной поверхности и разводов лишайника, на бумаге проступили какие-то непонятные письмена, выполненные угловатым древним шрифтом.

– Это древний вителлианский язык, – в голосе Стивена звучало неподдельное ликование. – Раньше там, где стоит этот камень, проходила граница двух королевств. А надпись на нем сообщает, на каком расстоянии находилась ближайшая и последняя сторожевая башня. – Юноша прищурился, вглядываясь в надпись. – Представляете, эта дорога здесь называется Кровавый путь. Любопытно, почему? На всех картах она обозначена как Вио Калдатум.

– Зачем ты забиваешь голову подобной чушью? – спросил Эспер.

– Это мое призвание – древние языки, история.

– Бесполезные звуки.

– Тот, кто забыл свое прошлое, не имеет будущего, – с горячностью возразил Стивен.

– Прошлое осталось в прошлом. Что касается Кровавого пути, то это название связано со старым суеверием.

– А, так, значит, вам известно это название? И откуда оно взялось? Что-то связанное с местными народными сказаниями?

– Тебе будет неинтересно.

– Я только что сказал, что интересуюсь историей.

– Но это не история. Это старая бабья сказка.

– Может быть. Но иногда в народных сказаниях хранится истинная мудрость, о которой забывают ученые. В них почти всегда отражаются реальные исторические события. Однако они предстают здесь в преображенном виде, подчас приукрашиваются и становятся более назидательными, так чтобы простые люди могли извлечь из них поучительный смысл. Конечно, сплошь да рядом такие легенды слишком примитивны, исторические факты в них порой искажаются. Но тот, кто обладает прозорливостью и необходимыми знаниями, всегда сумеет понять, где правда, а где вымысел.

Выслушав взволнованную речь Стивена, Эспер расхохотался.

– Пожалуй, теперь начну гордиться, что принадлежу к «народу».

– Здесь действительно есть чем гордиться. Но я вовсе не хотел сказать, что вы кажетесь мне простым или примитивным. Пожалуйста, расскажите мне вашу легенду. О Кровавом пути.

– Если немедленно сядешь на свою проклятую лошадь и тронешься в путь.

– Да-да, конечно.

Стивен бережно свернул листок с письменами, спрятал его в дорожную сумку и вскочил в седло.

– Тут особенно и рассказывать не о чем, – произнес лесничий, когда они вновь двинулись по дороге. – Случилось это в стародавние времена, когда миром правили злобные демоны скаосы. Люди для них были хуже собак. Демоны устраивали что-то вроде гонок и заставляли людей бегать по этой дороге туда-сюда, так что те стирали ноги в кровь. Но демоны продолжали их гонять, пока люди не падали замертво. Говорят, в те времена земля на этой дороге была красной, так как насквозь пропиталась кровью. Вот и вся история.

– Но почему вы назвали этих демонов «скаосы»? Ведь, насколько я помню, их звали «скаслой»?

– Я просто рассказал тебе сказку.

– Да, но вы сами видите, она основана на подлинных исторических фактах. Вы величаете этих злобных демонов «скаосы», тогда как на лирском языке они называются «эчесл». В Хорнладе они известны как «скасл». А в древности их называли «скаслой». И они в самом деле существовали, можете мне поверить, у историков на этот счет нет ни малейших сомнений. Все легенды об их жестокости ничуть не преувеличены. Много веков назад жители Виргеньи с помощью святых свергли их владычество и завоевали свободу.

– Я знаю эту историю. Но никогда не видел ни одного скаоса.

– Вы и не могли их видеть! Все они давно мертвы.

– А если это так, какая разница, верю я в них или нет?

– Просвещенный человек не может разделять подобную точку зрения, – важно изрек юноша.

Эспер в ответ лишь снова пожал плечами.

– И вот что меня занимает, – вновь заговорил Стивен, заглядывая в насупленное лицо своего спутника. – Возможно, эта дорога, прежде чем стала вителлианской, и в самом деле принадлежала демонам скаслой. И они вполне могли гонять по ней своих рабов.

– Почему бы нет? – хмыкнул Эспер. – Если ты веришь в подобные россказни, тебе будет занятно узнать, что на всем протяжении этой дороги путников до сих пор преследуют альвы. Старики рассказывают, альвы появляются в облаках белого тумана, столь прекрасные и ужасные, что всякий, увидевший их, умирает на месте. Сефри считают, что это призраки скаосов, мучимые голодом и жаждущие людской крови. Некоторые по-прежнему оставляют им всякие подношения на обочине дороги. Просят их о милости и снисхождении. Но в большинстве своем люди пытаются избегать встреч с этой нечистью.

– А что еще делают альвы?

– Похищают детей. Насылают болезни и непогоду. Заставляют людей творить зло, нашептывая им мерзкие посулы. Они могут даже остановить человеческое сердце – для этого им достаточно коснуться его своими бесплотными пальцами. Мне самому их встречать не довелось, а значит…

– Вы в них не верите, так ведь? По-моему, господин лесничий, я начинаю понимать вас и вашу философию.

– По-твоему, я философ? Что ж, лестно услышать. А теперь будь любезен помолчать. Спускаются сумерки, того и гляди, к нам подкрадутся альвы, греффины или вурдалаки. Я ничего не услышу, и они застанут нас врасплох.

Как ни удивительно, после этого Стивен погрузился в молчание и принялся сосредоточенно изучать письмена, отпечатавшиеся на листке бумаги. Вскоре Эспер уже жалел о том, что ему удалось пресечь нескончаемый поток слов. В тишине им завладели неприятные воспоминания об отравленном ручье, мертвых лягушках, дохлой рыбе и поранившем землю следе огромной лапы. Тревожные мысли о том, что здесь, в этом лесу, который он знает как свои пять пальцев, скрывается нечто неведомое, не давали Эсперу покоя.

Если но лесу бродит какой-то загадочный зверь, значит, здесь вполне мог до поры до времени притаиться и Терновый король.

Эсперу пришла на ум песня, которую он частенько распевал в детстве, когда жил в таборе сефри. Обычно ребятишки пели эту песенку, играя в какую-то игру, но подробностей игры лесничий уже не помнил. В памяти остались лишь незамысловатые слова:

– Что это за песня? – донесся до него голос Стивена.

– О чем ты? – вздрогнул лесничий, внезапно пробужденный от своих воспоминаний.

– Вы что-то напевали себе под нос.

– Ничего я не пел.

– Нет, пели. Я только не смог разобрать слов.

– Не смог, и ладно. Забудь об этом.

– Как скажете, – пожал плечами юноша.

Эспер, нахмурившись, перебирал в руке поводья. Он и сам был бы не прочь навсегда забыть об этом вздоре. Но память услужливо подсказывала ему еще один куплет – на этот раз из другой старинной песни, которую он слышал от Джесп.

5. Принцесса

– Они нас видели! – выдохнула Остра.

Энни припала к стволу дуба, цепляясь за шершавую кору. Рядом с ней била копытами и ржала белоснежная кобыла.

– Тише, Резвая, тише! – прошептала Энни. Девушки стояли в тени деревьев, на краю окруженного холмами луга, носившего странное название Выгнутый. Обе, не отрывая глаз, наблюдали, как три всадника, озираясь по сторонам, вскачь неслись по зеленому, украшенному разноцветным узором цветов, травяному ковру. Все трое были одеты в оранжевые плащи королевской легкой конницы, и солнце сияло на их стальных кольчугах. От девушек всадников отделяло довольно значительное расстояние.

– Нет, – покачала головой Энни, поворачиваясь к подруге. – Они нас не видели. Но, несомненно, они ищут именно нас. По-моему, их предводитель не кто иной, как капитан Катонд.

– Ты и в самом деле думаешь, что их послали за нами? – спросила Остра, пригибаясь ниже и откидывая с лица прядь светлых волос.

– Я в этом уверена. Что еще им здесь делать?

– Давай углубимся в лес. Если нас увидят…

– Ну и что же будет? – подхватила Энни.

– Мы… – Внезапно голубые глаза Остры стали круглыми, как монеты. Она догадалась, что задумала подруга. – Нет, Энни, не надо устраивать бешеную скачку. Прошу тебя, не делай этого, – взмолилась Остра.

Но Энни, усмехнувшись, уже накинула на золотисто-рыжие волосы капюшон, потом схватила Резвую за поводья, сунула ногу в стремя и ловко вскочила в седло.

– Я уведу их прочь. Подожди, пока мы не скроемся из виду, – распорядилась она. – Потом встретимся в Тенистом Эслене.

– Я не хочу! – воспротивилась Остра, стараясь не повышать голоса. – Ты останешься здесь!

Но Энни уже пришпорила лошадь.

– Пошла! – скомандовала она.

Белоснежная кобыла пустилась галопом, ветви деревьев слегка трепетали, когда она неслась мимо. В течение нескольких мгновений лишь приглушенные удары копыт по влажной земле нарушали тишину. А потом до Энни донеслись крики одного из всадников. Оглянувшись через плечо, она поняла, что не ошиблась: крики вылетали из глотки краснолицего капитана Катонда. Преследователи увидели ее, повернули своих белых меринов и бросились вслед за наездницей.

Энни засмеялась от радости, ощущая, как ветер бьет в ее разгоряченное лицо. Луг казался ей превосходной скаковой дорожкой – длинной, зеленой, красивой. Справа от нее лес радовал глаз нежной весенней листвой, цветущим кизилом и дикой вишней. Слева луг обрывался крутым склоном, за которым начиналось болото, окружавшее остров Инис и окаймляющее широкую реку Ведьму, чьи медово-золотистые волны ласково лизали песчаные берега.

Резвая не зря носила свою кличку. Она обладала быстротой молнии, и наездница была ей под стать. «Пусть попробуют меня догнать, – довольно усмехалась Энни. – Вот будет забава».

Выгнутый луг огибал южный край острова, а потом поворачивал направо и тянулся до двух равных по высоте холмов, стоявших рядом и именуемых Том Вот и Том Каст. Энни, однако, не стала ждать поворота; натянув поводья, она резко завернула лошадь и понеслась в сторону леса – комья земли и клочья травы летели из-под копыт. Оказавшись в лесу, всадница пригнулась пониже, чтобы ветви не царапали ей лицо, и лишь крепче вцепилась в поводья, когда лошадь перескочила через ручей. Оглянувшись назад, Энни не увидела своих преследователей и решила, что они, скорее всего, поскакали наперерез. Но в таком дремучем лесу немудрено заплутать, к тому же густая молодая поросль не позволит им пустить коней вскачь.

Вскоре Энни выехала на лесную дорогу, которую проложили несколько лет назад. Дорога была относительно ровной, и Энни любила скакать по ней галопом; здесь ветви огромных дубов и ясеней не мешали Резвой нестись во весь опор. Девушка испустила ликующий вопль, когда лошадь промчалась сквозь подобие арки, образованной двумя поваленными деревьями, взлетела на холм и вновь выскочила на луг, как раз в том месте, где он сворачивал в сторону парных холмов. По мере того как всадница поднималась все выше, справа, над деревьями, появлялись остроконечные башни замка Эслен; флаги развевались на ветру.

Когда преследователи вновь появились из лесу, выяснилось, что расстояние, отделяющее их от Энни, значительно увеличилось; к тому же их осталось только двое. С удовлетворением отметив это, девушка помчалась вокруг холма Том Вот, направляясь к южному краю острова. Теперь у нее уже не было необходимости дразнить всадников; когда она приблизится к Змее, узкому каменистому ущелью, те окончательно потеряют ее из виду. Ничего не скажешь, хороши королевские конники. Опозорились, просто опозорились.

– Молодец, девочка, – пробормотала Энни, слегка замедляя ход своей лошади и поглаживая ее по холке. – Мы обскакали их, Резвая. Они нам не соперники. Ты храбрая лошадка, и сейчас ты можешь немного отдохнуть, а потом я найду уютное местечко, где ты спокойно пощиплешь травку. Непременно найду.

Тут краешком глаза девушка уловила какое-то движение, и испуганный вскрик вырвался у нее из груди. Третий всадник, подобно призраку, внезапно появился на лугу, совсем рядом с ней. И что еще хуже, за ним на серой лошади следовал другой всадник, в красном плаще. Энни ощутила, как румянец досады залил ее щеки.

– Немедленно остановитесь!

То был голос капитана Катонда, хорошо ей знакомый. Сердце Энни билось, как пойманная птичка, однако она и не подумала остановиться. Напротив, яростно наподдав пятками в бока лошади, наездница полетела вокруг холма. Том Вот и Том Каст напоминали гигантские женские груди. Энни проскочила как раз в выемку между ними.

– Остановись, сумасшедшая, иначе хуже будет! – орал за спиной капитан Катонд. – Там, на другой стороне, ничего нет.

Разумеется, он самым бесстыдным образом лгал. На другой стороне холмов было на что посмотреть: там зеленели болота, а далеко внизу сверкала река и тянулись южные топи. Когда на всем скаку Энни вылетела из узкой расщелины, на мгновение ее охватило чувство ужаса и восторга – казалось, весь мир расстилается перед ней.

– Туда, Резвая! – приказала Энни, когда кобыла оттолкнулась от края обрыва и ноги ее повисли в воздухе.

Теперь, когда остановиться было уже поздно, девушкой завладел приступ пронзительно острого страха. Она почти ощущала его привкус на губах.

Мгновение, когда Энни замерла, припав к холке Резвой и судорожно вцепившись в гриву, показалось вечностью. Она ничего не видела, ничего не слышала, лишь ощущала дуновение ветра на своем лице да теплый мускусный запах лошади, с которым смешивался исходивший от сбруи аромат кожи и масла. В животе у нее щекотало, словно она наглоталась птичьих перьев. Энни испустила отчаянный вопль, а в следующее мгновение копыта кобылы коснулись земли; теперь отважная всадница оказалась в извилистом ущелье, называемом Змея. И действительно, подобно змее, оно скользило вниз по скалистой стене.

Резвая уже выбивалась из сил, и ее задние ноги начали заплетаться. Неуверенной поступью она двигалась по самой кромке ущелья, иногда покачиваясь, но вновь обретая равновесие. Мир вокруг Энни прыгал и подскакивал, сердце ее замирало от страха, а голова кружилась от восторга. Чувства эти столь тесно переплелись, что девушка уже не замечала разницы между ними. Но тут Резвая так сильно споткнулась, что едва не уткнулась головой в землю; случись это, и лошади, и наезднице настал бы конец.

«Что ж, чему быть, тому не миновать, – подумала Энни. – Если мне суждено умереть здесь, это будет прекрасная смерть». Лучше погибнуть во цвете лет, в яркий солнечный день, на полном скаку, чем, подобно ее бабушке, дожить до глубокой старости, превратиться в высохшее желтое существо, распространяющее вокруг себя запах тления, и мирно скончаться в своей постели. Или, подобно тете Фиене, истечь кровью во время родов.

Однако в глубине души Энни твердо знала, что останется в живых. Склон, по которому шла Резвая, стал менее крутым, и поступь лошади обрела уверенность. Огромные ивы, росшие внизу, манили кобылу. Прежде чем оказаться в их спасительной тени, Энни бросила взгляд назад, на опасный путь, который только что проделала, и на самой вершине различила силуэты королевских конников. Разумеется, они струсили и не решились броситься вслед за ней.

Сейчас ей удалось ускользнуть от погони. И если ей повезет, сегодня преследователи ее не настигнут.

Ноги Резвой дрожали от усталости, и Энни спешилась, чтобы дать лошади немного отдохнуть. Теперь она могла позволить себе не торопиться. Для того чтобы спуститься вниз менее рискованным способом, преследователям понадобится целая вечность. К тому же им придется выбирать между двумя десятками троп. Девушка немного посидела в благодатной тени ветвей, отдышалась, потом взяла лошадь за поводья и пешком двинулась в сторону Тенистого Эслена.

– Это было здорово, Резвая! – сказала Энни, поглаживая лошадь меж ушами. – Как они перепугались! Уверена, у этих трусов и мысли не было спуститься в ущелье вслед за нами. – Энни отбросила с разрумянившегося лица огненно-рыжую прядь. – Теперь нам осталось лишь отыскать Остру и до вечера спрятаться в гробницах. Туда они наверняка не сунутся.

Резвая дышала тяжело и шумно, а в висках у Энни стучала кровь, заглушая все прочие звуки; поэтому она неслышала цокота копыт и увидела всадника, лишь когда он выскочил из-за поворота позади нее. Энни резко повернулась и остановилась, разглядывая незнакомца.

То был всадник на сером коне, облаченный в красный плащ, – тот, кто присоединился к королевским конникам позднее. Высокий, светловолосый, темноглазый, очень молодой – на вид не старше девятнадцати лет. Бока его скакуна вздымались почти так же сильно, как бока Резвой.

– Святой Тарн, ну и гонку ты устроил! – воскликнул он. – Так и шею недолго сломать! Знаешь, парень, по-моему, ты…

Тут он разглядел Энни и осекся.

– Да ты вовсе не парень, – растерянно пробормотал он.

– И никогда не была им, – холодно подтвердила Энни.

Незнакомец меж тем удивленно таращил на нее глаза; брови его поползли вверх.

– Клянусь всеми святыми, вы принцесса Энни! – выдохнул он наконец.

– Вот как? Ну и что из того?

– Простите мою дерзость, принцесса. Я не знал, кто вы. Думал, королевские конники гонятся за вором или браконьером. Вот и решил помочь им, просто ради забавы. Поверьте, я никогда бы не посмел…

– Наверняка этих конников послала моя мать, – перебила юношу Энни. – Скорее всего, я, как обычно, забыла про какой-нибудь скучный прием, на котором мне обязательно надо присутствовать.

С этими словами она сунула ногу в стремя и вскочила в седло.

– Как? Вы уже хотите умчаться прочь? – удивился юноша. – Но я только что поймал вас. Неужели я ничего за это не получу?

– Вы меня еще не поймали, – покачала головой Энни. – И никогда не поймаете.

– Почему? – возразил юноша. – Ведь мне удалось вас догнать. Я скакал за вами по пятам.

– Нет, вовсе не по пятам. Вы слишком долго медлили там, наверху, набираясь смелости, чтобы прыгнуть в ущелье.

Юноша пожал плечами.

– Бьюсь об заклад, вы уже проделывали этот путь раньше. Здесь вам все знакомо. А я в Эслене недавно. И сегодня впервые ездил верхом в его окрестностях.

– Что ж, для первого раза неплохо, – снисходительно кивнула головой Энни, повернулась и взялась за поводья.

– Подождите! – окликнул ее юноша. – Неужели вы даже не пожелаете выяснить мое имя?

– А зачем мне ваше имя? – усмехнулась Энни.

– Не знаю. Но мне было очень важно узнать, кто вы такая.

– Ну хорошо, – смилостивилась Энни. – Так и быть, назовите свое имя.

Юноша проворно соскочил с лошади и отвесил принцессе низкий поклон.

– Родерик Данмрог готов служить вам, ваше высочество, – галантно произнес он.

– Рада знакомству, Родерик Данмрог, – важно произнесла принцесса. – А я Энни из рода Отважных. И запомните, сегодня вы меня не видели.

– Будь это правдой, я сгорел бы со стыда. Для мужчины уступить женщине в верховой скачке – страшный позор.

– Я смотрю, Родерик Данмрог, вы отчаянный храбрец.

– Моя храбрость ничто перед вашей красотой, принцесса Энни. Клянусь, сам святой Тарн почел бы за честь скакать рядом с такой наездницей. Но если вы сказали, что я вас не видел, так тому и быть. Ваше слово – закон для меня.

– Ага, вы не только храбры, но и разумны.

– Но… Могу ли я спросить… Почему я должен скрывать, что видел вас, принцесса? – Я же объяснила. Моя мать…

– Королева.

Энни сверкнула глазами в его сторону.

– Да, королева этой страны, и никто другой. Как говорится, пусть все святые хранят ее от бед и напастей. А меня – от ее гнева и от излишнего попечения.

– А ведь мне уже доводилось видеть вас, принцесса. При дворе, во время приема. Девять дней назад я был посвящен в рыцари.

– О, поздравляю. Значит, передо мной сэр Родерик, не так ли?

– Да. И во время церемонии я видел вас вместе с вашими сестрами.

– А как же иначе. И уж наверное, я казалась гадким утенком среди прекрасных лебедей.

– Ваши роскошные рыжие волосы приковали мой взор, – сообщил Родерик. – А всего остального я просто не заметил.

– Похоже, бедный рыцарь, у вас проблемы со зрением. Неужели вы не заметили моих веснушек? И того, что нос у меня размером точь-в-точь с киль хорошего корабля?

– Если вы хотите услышать от меня похвалу вашей красоте, принцесса, то мне нет нужды кривить душой, – с пылом произнес юноша. – Все в вас приводит меня в восхищение. Да будет вам известно, я разглядел ваш нос, и он понравился мне с первого взгляда. И веснушки тоже. Я счастлив сообщить вам об этом.

– Так-то вы не кривите душой, – укоризненно покачала головой Энни. – Если мне не изменяет память, с первого взгляда вы приняли меня за мальчишку.

– Но на вас мужская одежда! – попытался оправдаться Родерик. – И скачете вы лучше любого мужчины! Немудрено обмануться. Однако стоит взглянуть на ваше лицо, сразу становится ясно, что вы не мальчишка, а самая прекрасная из женщин. – Юноша слегка нахмурил брови. – Но, принцесса, не сочтите мой вопрос дерзостью, почему вы носите штаны?

– А вы пробовали скакать верхом в платье? Можешь мне поверить, удовольствие не из лучших.

– Но леди всегда ездят верхом в платьях.

– Да, в амазонках с дурацкими хвостами, сидя в седле боком. Как вы думаете, что бы со мной случилось, если бы я спустилась в ущелье, сидя на лошади боком?

– Теперь я вижу, вы правы, – расплылся в улыбке юноша. – Такой отважной наезднице не обойтись без мужского костюма.

– Увы, вы единственный, кто признает мою правоту, – сокрушенно вздохнула Энни. – Когда я была маленькой, мне позволяли делать все, что угодно. Мою привычку носить штаны находили при дворе очень милой. Меня даже называли «маленьким принцем Энни». Но с тех пор как я выросла и пришла пора выдавать меня замуж, все изменилось. Теперь меня заставляют носить идиотские амазонки. Никакой свободы не дают, следят за каждым шагом. Матушка постоянно твердит, что мне уже пятнадцать и пора оставить ребячество. А я…

Внезапно Энни осеклась и в глазах ее мелькнуло подозрение.

– Слушайте, а вы не из женихов ли будете? Сознавайтесь, вас подослала ко мне матушка?

– Я?.. Из женихов? – запинаясь, пролепетал Родерик. Судя по выражению лица юноши, изумление его было искренним и неподдельным.

– Понимаете ли, моя дорогая матушка спит и видит, как бы побыстрее выдать меня замуж, – пояснила Энни. – Лучше всего за какого-нибудь старого, жирного, занудного кретина, с которым умрешь со скуки. Но вы совсем не такой, – добавила она, пристально глядя на юношу. – Так что вас вряд ли прочат мне в женихи.

Впервые за все время разговора лицо Родерика исказила гримаса досады и раздражения.

– Я не претендую на подобную честь, принцесса, – отрезал он. – Все, что я хотел, – отдать должное вашей красоте. И я очень сомневаюсь, что королева, ваша матушка, решит выбрать вам в мужья представителя нашего дома. Мы не можем похвалиться баснословным богатством, не относимся к числу льстецов и подхалимов и поэтому не пользуемся особым расположением при дворе вашего отца.

– Но зато представителям вашего дома не занимать прямоты и искренности. Приношу вам свои извинения, сэр Родерик. Когда вы проведете при дворе побольше времени, то поймете: правду и честь там встретишь редко. И, надеюсь, простите мне мою излишнюю подозрительность.

– Улыбнитесь, принцесса. За вашу улыбку я готов простить любое оскорбление.

К немалому собственному смущению, Энни почувствовала, как губы ее против воли растягиваются в улыбке. На какое-то мгновение ее охватило упоительное чувство, сродни тому, что она испытала, спускаясь вниз по ущелью.

– Вот это настоящая награда. Даже более драгоценная, чем королевские извинения, – довольно изрек Родерик и вставил ногу в стремя. – Я был счастлив познакомиться с вами, принцесса. И надеюсь, судьба вновь пошлет мне счастье встречи с вами.

– Вы покидаете меня?

– Ведь именно этого вы хотите, не так ли? К тому же мне только что пришло в голову, что, продолжая столь сладостную для меня беседу, я могу навлечь неприятности на себя и на вас. Представьте, если кто-то увидит нас с вами в лесу, вдвоем, без придворных…

– Но мы не делали ничего постыдного, – холодно возразила Энни. – И не собираемся делать. Так что мне нечего опасаться чужих взоров. Однако если вы боитесь…

– Я ничего не боюсь, – вспыхнул Родерик. – Все, о чем я беспокоюсь, – это ваша репутация.

– Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, сэр Родерик, но я могу сама позаботиться о собственной репутации, – процедила Энни.

– Принцесса, я вижу, что вызвал ваше недовольство. Но как мне следует поступить, чтобы загладить свой проступок?

– Дело в том, что я вам не доверяю. Наверняка вы разболтаете, что видели меня. Думаю, будет лучше, если до конца сегодняшнего дня вы поступите в мое полное распоряжение. Станете моим телохранителем.

– О, я и мечтать не мог о подобной счастливой участи. Прошло чуть больше недели, как я ношу рыцарское звание, и мне уже выпала честь сопровождать особу королевской крови. Я был бы счастлив выполнить вашу волю, леди, но, увы, я лишен возможности провести этот день в вашем блистательном обществе. Служба налагает на меня обязанности, которые я должен выполнять.

– А вы всегда столь неукоснительно выполняете свои обязанности?

– Должен признать, не всегда. Но есть обязанности, которыми я не могу пренебречь ни при каких обстоятельствах. Служба есть служба. Не всем выпадает счастье родиться принцессой.

– Не вижу в этом особого счастья, – сморщила нос Энни и тронула поводья. – Так вы едете со мной или нет?

– Дозволено ли мне будет узнать, моя прекрасная леди, куда мы держим путь?

– В Тенистый Эслен. В город мертвых, где вечным сном спят мои предки.

Несколько минут они ехали молча. В течение это времени Энни то и дело украдкой бросала взгляд на своего спутника. Родерик держался в седле прямо, непринужденно и гордо. Руки, которые костюм для верховой езды оставлял открытыми почти до плеч, были тонки, но жилисты. В горбоносом профиле юноши чувствовалось что-то ястребиное.

«А что, если он совсем не тот, за кого себя выдает?» – с запоздалым опасением подумала юная принцесса. Вдруг он – мошенник, вор или наемный убийца, подосланный к ней врагами? А что, если он вообще ханзейский шпион, вознамерившийся выведать у нее государственные тайны. В его речи ощущается заметный акцент, и внешне он вовсе не похож на уроженца севера.

– Данмрог, – произнесла она вслух. – Понятия не имею, где это.

– На юге, принцесса. На границе с королевством Хорнлад.

– Хорнлад, – повторила принцесса, пытаясь представить себе огромную карту, висевшую в Имперской галерее. Вроде бы этот Хорнлад действительно находился на юге. По крайней мере, ей так казалось.

Копыта лошадей застучали по каменным плитам моста через канал Цер. Каменные лица, вырезанные на столбах ограды, проводили всадников равнодушными взглядами. Вновь повисла тишина. Энни чувствовала, что ей следует нарушить затянувшееся молчание, но никак не могла придумать, что бы такое сказать.

– Эслен куда больше, чем я думал, – пришел ей на помощь Родерик, решивший самостоятельно предложить тему для разговора.

– Но то, что вы видите, – это вовсе не Эслен, – с готовностью откликнулась Энни. – Эслен – это всего лишь королевский замок и город вокруг. А остров, по которому мы едем, называется Инис. Сейчас мы как раз в низине, болотистой земле, что расстилается между островом и рекой Ведьмой.

– А что такое Тенистый Эслен?

– Подождите немного. Скоро увидите. Вот он.

И она указала вперед, туда, где деревья образовывает подобие сводчатой арки.

– Клянусь святым Тарном, в жизни не видал ничего подобного, – выдохнул Родерик, когда перед ним открылся город мертвых.

Окраины его были скромны и непритязательны. Ряды небольших деревянных домиков под соломенными или черепичными крышами тянулись вдоль пыльных улиц. Некоторые, благодаря постоянным заботам родственников усопшего, содержались в порядке, дворы их радовали глаз чистотой и ухоженностью. Но в большинстве своем последние жилища мертвых пребывали в столь же прискорбном состоянии, что и останки, которые скрывались за их стенами. От зданий остались лишь ветхие остовы, поросшие плющом и наполовину засыпанные прелыми листьями, которые не убирались годами. Сквозь ветхие покосившиеся крыши некоторых усыпальниц проросли деревья.

Некрополь разделяли на части пять концентрических каналов. Как только принцесса и ее спутник пересекли первый канал, дома вокруг стали более крепкими и просторными. По большей части то были строения из шлифованного камня, с крытыми шифером крышами; почти все усыпальницы окружали литые железные ограды. Копыта лошадей теперь стучали по мощенной булыжниками мостовой. Чем дальше продвигались Энни и Родерик, тем величественнее и пышнее становились жилища мертвых; в центре города виднелись даже башни и купола.

– У нас в Данмроге тоже есть королевские гробницы, – сообщил Родерик. – Но конечно, ничего подобного там не встретишь. Скажите, принцесса, а кто похоронен в этих маленьких бедных домах?

Энни пожала плечами.

– Бедные люди, кто же еще. Каждой семье из Эслена-на-Холмах отводится здесь участок, в соответствии со знатностью и заслугами. А какое жилище родственники построят Для своих мертвецов и как будут следить за усыпальницей – это их дело. Бывает, семьи обретают богатство и расположение короля – тогда они могут перенести останки своих предков ближе к центру. А если родственники тех, кто похоронен за третьим каналом, разорились или впали в немилость, им приказывается перенести прах своих мертвецов на окраины.

– Вы хотите сказать, принцесса, что порой усопших хоронят во дворцах, а столетие спустя они оказываются в хижинах?

– Да, конечно.

– Осмелюсь заметить, подобный обычай представляется мне не слишком справедливым. Поступать так с мертвецами по меньшей мере, не слишком почтительно.

– А то, что черви обгладывают останки до костей, представляется вам справедливым? – насмешливо спросила Энни. – Однако именно так происходит с мертвыми. Черви тоже не слишком почтительны с ними. Таков уж их удел.

Родерик усмехнулся, но не стал возражать.

– Я воспользовался выпавшей мне честью проводить вас, принцесса, – произнес он. – Я насладился вашим обществом, и я видел некрополь. А теперь я вынужден вас покинуть.

– Уже?

– А сколько времени мне потребуется, чтобы вернуться в главную башню? Больше часа?

– Несомненно.

– Тогда мне следовало оставить вас раньше. Скажите, как быстрее всего добраться до замка?

– Думаю, вы должны найти путь сами. Рыцарю необходимо учиться преодолевать трудности.

– Тогда, боюсь, сегодняшняя наша встреча будет последней. Видите ли, принцесса, мой отец обещал: если я хоть раз отступлю от своих обязанностей, то он отошлет меня в наши дальние владения, что расположены в сотне лиг отсюда. А родитель мой слов на ветер не бросает.

– Вижу, самонадеянности вам не занимать, – проронила принцесса. – Ради святого Лоя, скажите, почему вы возомнили, что я пожелаю увидеть вас еще раз?

Вместо ответа юноша подъехал вплотную, и его прозрачные голубые глаза приблизились к ее зеленым. Энни ощутила внезапный приступ испуга и в то же время почувствовала: Родерик словно зачаровал ее взглядом. И когда он наклонился и поцеловал принцессу, та не смогла бы ему помешать, даже если бы захотела.

Впрочем, она этого не хотела.

Поцелуй длился недолго – то было лишь мгновенное, чудное, упоительное прикосновение губ. В мечтах Энни часто воображала, что испытывает девушка, когда ее целуют. Но на самом деле все произошло совсем не так, как ей представлялось.

Все существо ее трепетало.

Она на мгновение закрыла глаза и произнесла чуть слышно:

– Поезжайте вдоль этого канала, до тех пор пока не увидите улицу, вымощенную свинцовыми плитами. Там поверните налево. Дорога приведет вас прямо к холму.

Родерик кивнул головой в сторону Тенистого Эслена.

– Мне бы хотелось без спешки осмотреть некрополь. Может, когда-нибудь…

– Приезжайте сюда через два дня, около полудня, – перебила Энни. – Я буду здесь.

Юноша расплылся в улыбке, кивнул и, не произнеся более ни слова, пришпорил коня. Вскоре он скрылся из виду.

Энни осталась в одиночестве; ошеломленная, растерянная, она долго глядела в темные воды канала, все еще чувствуя на губах вкус других губ и стараясь не дать ускользнуть этому сладостному ощущению. Она вспоминала каждое слово человека, который только что поцеловал ее, каждое его движение и не могла понять, что за наваждение с ней приключилось.

Она совершенно не знала этого юношу. Почему же он так быстро завладел всеми ее помыслами?

Внезапно до слуха Энни донесся цокот копыт. Она решила, что это возвращается Родерик, и сердце ее сжалось от надежды и страха. Однако, обернувшись, она увидала всего лишь Остру. Золотистые локоны девушки рассыпались по плечам, и, судя по выражению лица, она была очень сердита.

– Я видела, ты разговаривала с каким-то молодым человеком. Кто он такой? – первым делом осведомилась Остра.

– Один из королевских рыцарей, только и всего, – не стала пускаться в подробности Энни.

Несколько мгновений Остра, похоже, прикидывала, как отреагировать на это сообщение. Потом обожгла Энни гневным взглядом.

– Что ты вытворяешь, скажи на милость? Ведь ты спускалась ущельем, правда? Добром это не кончится, можешь мне поверить. Когда-нибудь ты непременно…

– Тебя кто-нибудь видел? – рассеянно проронила Энни, словно не слышавшая упреков.

– Ни одна живая душа меня не видела. Но не забывай, Энни, я твоя фрейлина. Для меня это большое везение, ведь в жилах у меня течет не самая благородная кровь. И если с тобой что-то случится…

– Мой отец любит тебя, Остра, – возразила Энни. – И ему все равно, какая кровь течет в твоих жилах – благородная или нет. Неужели ты думаешь, он когда-нибудь прогонит тебя?

Тут Энни заметила, что ее подруга едва сдерживает слезы.

– Остра? Что случилось? – обеспокоенно воскликнула она.

– Все твоя сестра, Фастия… – пробормотала Остра, пытаясь сморгнуть слезы. – Ты ничего не понимаешь, Энни.

– Но что я должна понимать? Мы с тобой выросли вместе, спали в одной постели с тех самых пор, как твои родители погибли и отец взял тебя ко двору. Тогда нам было по пять лет. Ты разделяла все мои игры и забавы. И мы с тобой частенько ускользали от охраны, как сегодня. Почему же ты плачешь? Что произошло такого особенного?

– Вчера Фастия сказала мне: если ты не станешь вести себя, как пристало взрослой принцессе, то она не позволит мне быть твоей фрейлиной. Сказала, что общество другой, более разумной девушки, которая не станет потакать твоим выходкам, пойдет тебе на пользу.

– Не обращай внимания на мою сестру, Остра. Она хочет тебя запугать, но на самом деле ничего плохого не сделает. И ведь я тоже рискую, не только ты. Знаешь сама, меня ждет нагоняй.

– Ах, Энни, ты и в самом деле ничего не понимаешь. Как ты можешь сравнивать? Ты принцесса, а я твоя служанка. Твоим родителям угодно обращаться со мной, как с особой благородного происхождения. Однако все при дворе знают, что, несмотря на роскошные наряды, я никто и ничто.

– Нет-нет, Остра, – горячо возразила Энни. – Ты не права. Не смей говорить, что ты никто. Ты мне как сестра, больше чем сестра. Я люблю тебя и никому не позволю тебя обидеть.

– Тише, – прошептала Остра, насторожившись. – По-моему, погоня близко.

– Поскакали. Прямо сейчас поедем домой. А они пусть здесь ищут. Обещаю тебе, нас не поймают.

– Но рыцари…

– Я от них улизнула. Оставила их в дураках. Однако они будут об этом молчать, уверяю тебя. Кому охота признаваться в своем позоре? Разве что матушка или Фастия спросят их прямо, видели они меня или нет. Но в любом случае тебя никто из них не заметил.

– Фастия все равно разозлится. Она или сочтет меня твоей сообщницей, или решит, что я за тобой не углядела. Так или иначе, я все равно окажусь виноватой.

– Да наплюй ты на Фастию. Она далеко не так могущественна, как тебе кажется. Поехали, нечего терять время.

Остра кивнула, вытерла слезы рукавом и с любопытством спросила:

– Но один из рыцарей тебя все-таки догнал. Кто это был?

– Он обещал, что никому не скажет о нашей встрече, – вспыхнув, пробормотала Энни. – И если он хочет сохранить голову на плечах, то сдержит обещание.

Потом она нахмурилась и резко сменила тему разговора.

– Как Фастия осмелилась говорить с тобой в подобном тоне? Угрожать тебе? Нет, я этого так не оставлю. И, кажется, я уже придумала, как проучить мою дорогую сестрицу.

– И как же?

– Сейчас я нанесу визит королеве Виргенье. Посещу ее гробницу. И скажу ей о том, как Фастия тебя обижает, а мне не дает шагу ступить. Уверена, она нам поможет.

Глаза Остры расширились от удивления.

– Но я… я думала, мы возвращаемся домой.

– Это не займет много времени.

– Но…

– Я делаю это исключительно ради тебя, – сказала Энни. – Поехали. Не бойся. Все будет хорошо.

– А через час или около того мы сможем вернуться в замок?

– Конечно.

– Ну, тогда поехали, – испустила сокрушенный вздох Остра и решительно вздернула подбородок.

Подруги пересекли несколько каналов и оказались в королевском квартале; улицы здесь были вымощены свинцовыми плитками, чисто выметены и отполированы до блеска башмаками многочисленных посетителей. Вытесанные из камня статуи святых поддерживали плоские или наклонные крыши, повсюду росли первоцвет и примулы, а двери были заперты на надежные стальные засовы и замки.

Последний круг окружала стена из черного, поблескивающего слюдяными вкраплениями гранита; поверху шел ряд острых железных зубцов. У ворот подобно часовым возвышались статуи: святой Андер с удлиненным мрачным лицом сжимал в руке молот, а святая Дан была изображена в венке из роз, и по ее щекам стекали слезы.

К тому же около ворот прохаживался здоровенный детина средних лет, в темно-серой ливрее; такова была форма рыцарей-священнослужителей, в обязанность которых входило охранять покой мертвых.

– Добрый вечер, принцесса Энни, – поклонился он, завидев всадниц.

– И вам желаю приятного вечера, сэр Лен, – приветливо ответила Энни.

– Я так понимаю, вы снова пожаловали сюда, не сообщив никому, куда направляетесь, – сказал он и почтительно снял шлем, открыв заплетенные в косы каштановые волосы, обрамлявшие лицо столь плоское, грубое и суровое, что оно казалось высеченным из камня.

– Кто вам об этом сказал? Неужели матушка или Фастия были здесь и расспрашивали обо мне?

Губы рыцаря тронула едва заметная улыбка.

– Я не имею права рассказывать вам об их посещениях, принцесса, точно так же, как не должен рассказывать им о ваших. Иначе я нарушу свой обет. Я храню молчание о том, кто сюда приходит и каким занятиям предаются посетители. Вы это знаете, принцесса, и являетесь сюда, когда вам заблагорассудится, не опасаясь, что ваши родители проведают об этом.

– Вы что, не хотите пускать меня?

– Я не имею права не пускать вас, принцесса, и это вам тоже известно. Проходите.

– Благодарю вас, сэр Лен.

Когда девушки вошли в ворота, сэр Лен ударил в медный колокол, тем самым давая знать покоящимся за оградой королям, что к ним явились гости.

Энни вновь ощутила знакомую щекотку внутри – верный признак того, что на нее устремлены ледяные взгляды призраков.

«Я тебе покажу, Фастия, противная ты зануда, – усмехнулась она про себя. – Ты пожалеешь о своих словах».

Энни и Остра соскочили с лошадей и привязали их у ограды, за которой спали вечным сном мертвецы королевского рода Отважных. За оградой находился также небольшой алтарь, усыпанный свежими и высохшими цветами; там же стояли свечи – наполовину сгоревшие и целые, и чаши, от которых исходил запах меда, вина и дубового пива. Энни зажгла одну свечу, и обе девушки преклонили колени, чтобы произнести молитву. Свинцовые плиты были холодными и жесткими. Где-то поблизости гомонили сойки и вороны, и их голоса сливались в нестройный тревожный хор. Губы Энни шептали священные слова:

Закончив молитву, Энни схватила подругу за руку.

– Идем, – едва слышно выдохнула она.

Девушки проскользнули в огромный дом, где покоился прах дальних и ближних предков Энни. Там ее усопшие тетки и дяди устраивали полночные балы, а ее маленький братец Авьен играл в своей мраморной колыбели. Они обогнули колоннаду из красного мрамора, миновали украшенную бронзой арку, прошли через дворец меньшего размера, где нашли пристанище королевские кузены, которые, без сомнения, и после смерти продолжали предаваться своему излюбленному занятию – заговорам и интригам против августейших родственников. Наконец девушки оказались во внутреннем дворе, где могучие старые деревья бросали тень на каменные стены.

За многие годы Остра и Энни успели протоптать к гробнице тропинку, и по мере того как ноги их росли, тропа становилась все шире. Неистовые святые не жаловались на это, не поражали их лихорадкой или сыпью, и девушки считали, что мертвые на них не в претензии. Все прочие следы своего пребывания они тщательно скрывали – прятали циновки, сплетенные из виноградной лозы, за камень, который можно было с легкостью отодвинуть.

Однако Энни была уверена, что визиты их остаются тайной лишь потому, что такова воля Виргеньи. На протяжении двух тысяч лет она скрывала от посторонних взоров свою гробницу, открыв ее только Энни и Остре. И несомненно, королева не желала, чтобы о месте ее упокоения узнал кто-нибудь еще.

Опустившись на колени, Энни приблизилась к каменному саркофагу.

С того дня, как подруги впервые обнаружили гробницу, им не разу больше не удалось сдвинуть тяжелую крышку. Поразмыслив, Энни поняла: королева не хочет, чтобы она заглядывала внутрь, – и оставила всякие попытки.

И все же между крышкой и саркофагом по-прежнему оставалась едва заметная щель.

– Слушай, Остра, у тебя есть с собой стило и фольга? – спросила Энни, благоговейно дотрагиваясь до крышки.

– Энни, прошу тебя, не надо из-за меня навлекать на Фастию проклятие, – взмолилась Остра.

– А я и не собираюсь навлекать на нее проклятие, – отрезала Энни. – Но слегка наказать ее необходимо. Она становится невыносимой. Ни мне, ни тебе житья от нее не стало. Надо же, придумала – угрожать, что нас разлучит.

– Раньше она была совсем другой, – напомнила Остра. – Помнишь, как она с нами играла. Она была самой лучшей нашей подругой. Наряжала нас, делала нам прически, вплетала в волосы цветы.

– Это было давно. А с тех пор как Фастия вышла замуж, ее словно подменили. Теперь она нам не подруга, а надзирательница.

– Попроси у королевы, чтобы Фастия стала прежней, веселой и доброй. А наказывать ее не надо. Я не хочу, чтобы она заболела какой-нибудь страшной болезнью.

– Да и я не хочу, – пожала плечами Энни. – Страшная болезнь – это слишком даже для Фастии. А вот чирей на заднице ей не помешает. Или хотя бы несколько прыщей на ее хорошеньком точеном носике. Ладно, давай фольгу и стило.

Она взяла из рук Остры тонкий листок олова и железную палочку для письма, положила лист на крышку гроба и принялась писать:

«О великая королева, окажи мне великую милость, передай мою просьбу святой Цер, упроси ее снизойти к моему желанию. Пусть сестра моя Фастия никогда больше не обижает мою подругу Остру и пусть она вновь станет доброй, такой как была прежде».

Энни перечла написанное. На листке еще оставалось свободное место. Она вновь взялась за стило и поспешно приписала:

«А еще я хочу завладеть сердцем юноши по имени Родерик Данмрог. Пусть отныне он будет думать только обо мне и каждую ночь видеть меня во сне».

– Что это взбрело тебе в голову? Кто такой Родерик Данмрог? – воскликнула удивленная Остра.

– Ты подглядывала! – возмутилась Энни.

– А как же иначе! Я боялась, что ты и в самом деле просишь наслать на Фастию чирьи или прыщи!

– Плохо же ты меня знаешь. Видишь сама, ничего такого я не просила. И нечего тебе совать сюда свой нос, – обиженно прошипела Энни, отталкивая подругу.

– Ага, зато ты просишь, чтобы какой-то мальчишка в тебя влюбился, – ликовала Остра.

– Никакой он не мальчишка. К твоему сведению, он рыцарь.

– Тот самый, что спустился по ущелью вслед за тобой? Тот, с которым ты разговаривала в городе мертвых? Значит, ты в него влюбилась? – не оставляла ее в покое Остра.

– Разумеется, даже не думала. С какой стати мне в него влюбляться? Вечно ты придумываешь всякие глупости. Мне просто хочется, чтобы он…

– Втрескался в тебя по самые уши. Думал о тебе дни и ночи напролет. Утратил покой и сон, – услужливо подсказала Остра. – Знаешь, Энни, у сказок про принцессу и простого рыцаря редко бывает хороший конец, – добавила она с неожиданной серьезностью.

– Может быть, святая Цер не сочтет мою просьбу достойной внимания, Остра. Любовь ее не слишком волнует. Ей больше нравится насылать проклятия.

– Думаю, если этот рыцарь в тебя влюбится, это станет для него настоящим проклятием, – заявила Остра.

– Очень остроумно, – усмехнулась Энни. – Пожалуй, ты сможешь заменить Песью Шапку в должности придворного шута.

С этими словам Энни бережно сложила лист фольги и сунула его в щель.

– Дело сделано, – выдохнула она. – А теперь идем. Но как только Энни поднялась с колен, перед глазами у нее все поплыло, и на мгновение она забыла, где находится. Руки и ноги внезапно стали невероятно легкими, а в груди зазвенел золотой колокольчик.

– Энни, что с тобой? – донесся до нее встревоженный голос Остры.

– Ничего. Немного закружилась голова. Но сейчас все прошло. Пойдем, нам давно пора вернуться в замок.

6. Король

– Пожалуй, настало время представиться, – проскрежетал огромный ханзеец. – Меня зовут Эвервульф эф Гастенмарка, и я являюсь оруженосцем сэра Аларейка Уишилма, которому ты только что нанес оскорбление.

– Меня зовут Нейл МекВрен. Я – оруженосец сэра Файла де Лири, и я обещал своему господину и наставнику не обнажать клинок против тебя и твоих товарищей.

– Это ты ловко придумал, сопляк, однако твоя хитрость тебе не поможет. Для того чтобы оторвать тебе голову, мне не понадобится клинок – ни твой, ни свой. Я с легкостью сделаю это голыми руками.

Нейл испустил глубокий медленный вздох и напряг мускулы.

Эвервульф надвигался на него, подобно разъяренному быку. Нейл, несомненно уступая противнику по силе и мощи, явно выигрывал в проворстве и ловкости. В последнюю секунду он увернулся от врага и ударил кулаком ему прямо в нос. Ханзеец пошатнулся, схватился руками за воздух, однако устоял на ногах. Тогда Нейл, подскочив, с размаху врезал ему локтем по ребрам, ощущая, как кости противника жалобно захрустели. Еще один удар, на этот раз под мышку, – и с неповоротливым ханзейцем было покончено. Он тяжело рухнул на спину и потерял сознание.

Однако товарищи поверженного оруженосца не собирались сражаться по правилам. Краешком глаза Нейл заметил занесенную над его головой руку. Он бросился на землю и лягнул в колено того, кто, вопреки традициям честного боя, вознамерился нанести удар со спины. Оруженосец упал, выронив деревянный меч, который сжимал в руке. Нейл стремительно схватил оружие, обычно используемое для упражнений в фехтовании, раскрутил его в воздухе и нанес следующему ханзейцу удар по лодыжке. Тот пронзительно закричал, точно раненая лошадь.

Нейл вскочил на ноги. Один из нападавших, тот, что хотел оглушить его деревянным мечом, торопливо улепетывал прочь. Эвервульф лежал без движения, лишь грудь его ходила ходуном. Оруженосец, получивший удар в лодыжку, тоже корчился на земле, издавая какое-то бульканье. Нейл небрежно оперся на деревянный меч.

– Ну что, вы довольны? – процедил он сквозь зубы. – Или, может быть, еще?

– Хва-а-тит, – простонал тот ханзеец, что мог говорить.

– Тогда спокойной вам всем ночи, – сказал Нейл. – Жду с нетерпением, когда мы с вами встретимся вновь. Надеюсь, на сей раз поединок будет честным и мы сразимся, как положено рыцарям.

С этими словами Нейл отшвырнул прочь деревянный меч, пригладил волосы и бросил взгляд вверх, туда, где в лунном свете сверкали остроконечные шпили замка.

Королевский двор! Завтра он увидит королевский двор!

Уильям Второй, король Кротении, судорожно вцепился в каменный переплет высокого окна. Король ощущал себя совершенно невесомым, ему казалось, что порыв ветра способен подхватить его и унести прочь. В череп словно впивались тысячи иголок, а в глазах было так темно, будто солнечные лучи за окном померкли. Нестерпимый ужас сжал сердце короля, и его ноги едва не подкосились.

«Мертвые называют мое имя, – подумал он и мысленно задал страшный вопрос: – Неужели конец мой близок?»

Дядюшка Уильяма тоже умер внезапно. Только что был бодр и весел, болтал, улыбался и вдруг повалился на пол и в мгновение ока испустил дух.

– Что случилось, милый брат? – раздался заботливый голос Роберта, стоявшего в дальнем конце комнаты.

Роберт чувствовал, что король слабеет, чувствовал так же безошибочно, как акулы чуют кровь.

Уильям глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше воздуха. Нет, его сердце не остановилось – оно колотилось, бешено стучало. Небо за окном радовало взгляд голубизной. Вдали, за шпилями замка и остроконечными крышами домов, зеленела лента луга. Ветер дул с запада, с моря, и казалось, у него был легкий соленый привкус.

«Нет, я не умру в такой прекрасный день, – подумал король. – Это было бы нелепо».

– Уильям? – вновь окликнул его Роберт. Король нехотя отвернулся от окна.

– Мне необходимо привести себя в порядок, брат. Будь любезен, подожди меня в Голубином зале.

– Ты изгоняешь меня из своей опочивальни? Чем я заслужил подобную немилость?

– Прошу тебя, оставь меня. Чело Роберта омрачилось.

– Как тебе будет угодно, Уильям. Но не заставляй меня долго ждать.

Как только дверь за Робертом закрылась, Уильям без сил рухнул в кресло. Он боялся, что ноги подведут его на глазах у младшего брата. Допускать этого не следовало ни в коем случае.

Что же с ним происходит?

Несколько мгновений король сидел, откинувшись на спинку кресла; грудь его тяжело вздымалась, пальцы цеплялись за инкрустированные слоновой костью дубовые подлокотники. Наконец он поднялся, пошатываясь подошел к умывальному тазу и побрызгал себе в лицо холодной водой. Потом пристально посмотрел в зеркало на собственное лицо, по которому стекали капли. В аккуратно подстриженной бороде и вьющихся каштановых волосах короля почти не было седины, но под глазами залегли темные круги, лоб бороздили глубокие морщины, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок.

«И когда только я успел состариться?» – вздохнул он про себя.

Королю исполнилось всего сорок пять, но выглядел он старше, чем многие из тех, кто разменял шестой десяток зим.

Уильям вытер лицо льняным полотенцем и позвонил в колокольчик. Несколько мгновений спустя появился камердинер – круглый, лысеющий человек, облаченный в черные рейтузы и расшитый золотом алый камзол.

– Сэр?

– Джон, проследи, чтобы моему брату подали вина. Ты знаешь, какое он предпочитает. И пришли Пафела одевать меня.

– Да, сэр. Сэр, осмелюсь ли спросить…

– Что?

– Вы хорошо себя чувствуете?

В голосе Джона звучало искреннее беспокойство. Он служил камердинером короля без малого тридцать лет и был человеком, которому Уильям доверял безраздельно, а таких во всем королевстве насчитывалось совсем немного.

– Честно говоря, Джон, мне немного не по себе, – признался король. – Сам не понимаю, что со мной. Я все время ощущаю… Какой-то страх, предчувствие беды. Никогда, даже на поле боя, со мной не было ничего подобного. И хуже всего: Роберт заметил, что со мной творится неладное. Теперь мне необходимо обсудить с ним неотложные дела. А после состоится прием… За весь день у меня не бывает свободной минуты. А иногда так хочется…

Король внезапно осекся и покачал головой.

– Мне очень жаль, сэр, что вы нездоровы. Могу я как-нибудь помочь вам?

– Боюсь, что нет, Джон. И все равно, спасибо.

Джон кивнул и направился к двери, но вдруг резко повернулся.

– Некоторые страхи и дурные предчувствия, сэр, трудно объяснить. Бывает, человек по непонятным причинам испытывает такое чувство, словно летит в пропасть.

– Да, Джон, я чувствую что-то в этом роде. Но я не лечу в пропасть. Я твердо стою на ногах.

– Да будет мне позволено заметить, сэр, каждого из нас подстерегает множество пропастей.

Несколько мгновений король пристально смотрел на своего верного слугу, затем губы его искривились в усмешке.

– Ступай, Джон. Подай моему брату вина.

– Да хранят вас все святые, сэр.

– И тебя тоже, дружище.

В спальню вошел Пафел, румяный молодой человек, говоривший с сильным деревенским акцентом. За ним следовал его новый помощник, Кент.

– Сегодня я не собираюсь облачаться в парадное одеяние, – непререкаемым тоном сообщил им король. – По крайней мере, сейчас я предпочитаю более удобный костюм.

И он раскинул руки, чтобы слуги могли снять с него халат.

– Как вам будет угодно, сэр. Осмелюсь заметить, сегодня день святого Тиффа, и, разумеется, цвета этого святого наиболее предпочтительны. Но сегодня также равноденствие, которому покровительствует святая Фесса, поэтому…

Под неумолчную болтовню Пафела слуги облекли короля в расшитые золотом черные рейтузы, красный шелковый, украшенный вышивкой в виде цветов, камзол с высоким воротником и мантию из черного горностая. Привычная процедура одевания благотворно подействовала на Уильяма.

«В конце концов, этот день ничем не отличается от всех прочих», – пришла ему в голову успокоительная мысль.

Он и не думает умирать, и для тревожных мыслей нет никаких оснований. К тому времени как туалет короля был завершен, руки и ноги у него перестали дрожать, и лишь смутная необъяснимая тоска, томившая Уильяма в последние несколько месяцев, по-прежнему шевелилась в глубине его души.

– Спасибо, джентльмены, – кивнул он головой слугам. Когда те удалились, король сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с силами, и направился в Голубиный зал.

То было просторное, достаточно светлое помещение – настолько, насколько комната с каменными сводами может быть светлой.

Алебастровые стены сплошь покрывали гобелены и драпировки светло-зеленого и золотистого оттенка. Большие окна были широко распахнуты: какая нужда в узких бойницах – ведь если королевская армия позволит неприятелю ворваться за стены замка, битва все равно проиграна.

Едва заметное пятно на сверкающем чистотой полу напомнило Уильяму о событии, некогда случившемся в этом зале. Именно здесь более ста лет назад упал замертво Тизвальд Фрам Рейксбург, известный также под именем Волчья Шкура. Меч первого Уильяма Отважного, монарха, правившего тогда в Эслене, рассек врага до печенок.

Уильям благоговейно перешагнул через пятно. Роберт восседал в кресле – королевском кресле и делал вид, что читает молитвенник. Заметив брата, он вскинул голову и насмешливо произнес:

– Тебе не было необходимости так наряжаться ради встречи со мной, Уильям.

– О чем ты хотел поговорить со мной, Роберт? У тебя опять какая-то просьба?

– Просьба? Вот уж нет!

Роберт встал, лениво потянувшись своим длинным, тонким телом. Ему минуло всего двадцать зим, он был намного моложе брата и, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, носил маленькие усики, козлиную бородку и коротко стриг волосы, что было в моде среди самых отчаянных придворных франтов. Его правильные черты нередко искажала кривая самодовольная ухмылка.

– Это ты должен просить меня, Уилм, – бросил он. – Просить, чтобы я рассказал тебе о том, что мне удалось узнать.

– И что же тебе удалось узнать?

– Вчера вечером я неплохо повеселился в обществе лорда Реккарда, досточтимого посла из Салтмарка.

– Представляю, что это было за веселье. Впрочем, мне нет никакого дела до твоих попоек.

– Ошибаешься. Как я уже сказал, мы славно развлеклись. Сначала пошли в «Кабанью бороду», потом в «Говорящего медведя», потом пересекли канал и отправились в «Дочь скупца».

– Впечатляющий поход, ничего не скажешь. Надеюсь, твой спутник остался жив? И благодаря твоим развлечениям мы не окажемся втянутыми в войну с Салтмарком?

– За посла не волнуйся. Он жив-здоров. Хотя, возможно, сейчас его мучают угрызения совести. Что касается войны… Но дай же себе труд меня дослушать.

– Я весь внимание, – кивнул головой Уильям, стараясь сохранить на лице непроницаемое выражение.

При всем желании он не мог доверять своему младшему брату и сейчас, как всегда, ждал от него подвоха.

– Помнишь жену Реккарда, очаровательное создание по имени Сеглаша? – продолжал Роберт.

– Конечно, помню. Если я не ошибаюсь, она ведь из Хериланца?

– Да, и она истинная дочь этой варварской страны. Тот супруг, что был у нее до Реккарда, по ее милости лишился мужской силы. А до этого у нее был еще один – этого бедолагу ее братья разрубили на куски за то, что он на людях обошелся с ней неуважительно. Реккард, надо сказать, весьма опасается своей прелестной женушки.

– И, похоже, имеет на то веские основания, – усмехнулся Уильям.

Роберт насмешливо выгнул бровь.

– Тебе нелегко его понять. Ведь ты женат на женщине из рода де Лири. Она, по крайней мере…

– Не смей говорить неуважительно о моей супруге, – рявкнул Уильям. – Я и слушать не буду.

– Вот как? А со своими любовницами ты так же строг? Разве с ними ты не обсуждаешь свою обожаемую половину? Дело в том, что на днях я слышал от леди Берри несколько весьма нелестных отзывов о твоей супруге. И у меня создалось впечатление, что сия очаровательная особа лишь передавала чужие слова.

– Роберт, я надеюсь, ты не собираешься учить меня хорошим манерам и достойному поведению. В твоих устах подобные наставления звучат слишком лицемерно. Если не сказать – дико. Не уподобляйся козлу, который дразнил барана лохматым.

Робертприслонился к алебастровой колонне и скрестил руки на груди.

– Нет, дорогой братец, я не намерен тебя учить, – ухмыльнулся он. – Я хотел лишь спросить, известно ли тебе, что Ханза направила в Салтмарк тридцать военных галер и тысячу пехотинцев.

– Что? Откуда ты это знаешь?

– Как я уже имел случай тебе сообщить, бедняга Реккард до смерти боится своей жены. Мне не составило труда догадаться: он отнюдь не желает, чтобы наши маленькие шалости с веселыми девицами во дворце Ларка стали ей известны. И я дал ему понять, что буду нем как рыба, если… если он, напротив, кое о чем проговорится.

– Иначе говоря, ты решил его шантажировать. Представители рода Отважных никогда не опускались до низких интриг.

Роберт пренебрежительно хмыкнул.

– Насколько я понимаю, теперь ты решил преподать мне урок хороших манер и достойного поведения? Должен заметить, в твоих устах подобные наставления звучат не менее лицемерно. Если не сказать дико. Тебе необходимы мои «низкие интриги», Уильям, и ты сам это прекрасно знаешь. Именно благодаря им ты сохраняешь видимость безупречной добродетели и одновременно – власть в королевстве. Но, возможно, ты не пожелаешь узнать сведения, которые я раздобыл столь бесчестным и коварным способом?

– Ты понимаешь, что я не могу себе позволить подобной разборчивости. И всегда это понимал.

– Ты прав. И поэтому впредь воздержись от упреков, Уилм.

Король тяжело вздохнул и бросил тоскливый взгляд за окно, на безоблачное голубое небо.

– А кто еще знает об этом? Об этих ханзейских судах?

– Ты имеешь в виду, при дворе? Только ты и я. Ну и конечно, посол.

– Но почему Ханза ввела свои войска в Салтмарк? И почему Салтмарк это позволил?

– Не притворяйся дураком. Причина может быть только одна. Они действуют заодно. Ведут приготовления.

– Приготовления? Но к чему?

– Реккарду об этом ничего не известно. Если же тебе угодно выслушать мое скромное мнение, то, я полагаю, они замышляют в ближайшее время захватить острова Печали.

– Острова Печали? Но зачем?

– Чтобы спровоцировать нас на ответные действия. У меня на этот счет нет ни малейших сомнений. У Ханзы слишком могущественный флот и огромная армия, братец. А император Ханзы уже стар – ему хочется побыстрее пустить свои вооруженные силы в ход, пока он еще в состоянии ими командовать. А больше всего на свете ему хочется заполучить корону, которая украшает твою царственную голову.

«Маркомир Фрам Рейксбург далеко не единственный, кто желает получить мою корону, – с горечью подумал король. – Или, милый братец, ты действительно считаешь меня безмозглым кретином, не способным догадаться о твоих тайных притязаниях?»

– Я так полагаю, тебе стоит задать несколько откровенных вопросов ханзейскому послу, – предложил Роберт. – Его корабль вчера бросил якорь в гавани.

– Скорее всего, это только осложнит дело, – пожал плечами король. – А может, и наоборот. Не исключено, он прибыл сюда, чтобы официально объявить нам войну. – С сокрушенным вздохом король запустил пальцы в свои густые волосы. – В любом случае, согласно придворному этикету, я должен принять делегацию лишь послезавтра, после праздника в честь дня рождения моей дочери. Изменять своих планов я не буду – это может вызвать ненужные подозрения и толки. – Король помолчал, погрузившись в размышления, и потом спросил: – А где сейчас лорд Реккард?

– Отсыпается после ночных увеселений.

– Приставь к нему шпионов, и к ханзейцам тоже. Я хочу знать обо всех письмах, которые они получают. Если они пожелают встретиться, не надо чинить им препятствий, однако каждое их слово должно быть услышано и передано мне. Ни при каких обстоятельствах нельзя позволять им отправлять какие-либо сообщения за пределы города. – Король переплел пальцы и устремил, на них задумчивый взгляд. – Не теряя времени, мы пошлем несколько кораблей к островам Печали, – добавил он. – Только сделать это надо без лишнего шума.

– Весьма разумное решение, – подхватил Роберт. – Ты хочешь, братец, чтобы я действовал в качестве твоего уполномоченного?

– Да. Выполняй мои распоряжения, пока не получишь новых. Завтра же я издам приказ о возложении на тебя особых полномочий.

– Благодарю тебя, Уильям. Обещаю, что не обману твоего доверия и не посрамлю славного имени Отважных.

Если в пышной тираде Роберта и звучали нотки сарказма, они были слишком тихи и едва различимы. Но король Уильям прекрасно понимал, что творится на душе у младшего брата. Недаром он знал его с рождения. Впрочем, с той поры минуло не так много времени.

Тут в вестибюле слегка звякнул колокольчик.

– Войдите! – крикнул Уильям.

Дверь чуть приоткрылась, и на пороге появился Джон.

– Прайфек просит принять его, сэр. Он только что прибыл из Виргеньи. И говорит, у него для вас сюрприз.

«Прайфек. Ну что ж, великолепно».

– Разумеется, я приму его, Джон. Веди его сюда.

Минуту спустя в зал вошел верховный священнослужитель Марше Хесперо, облаченный в черный дорожный плащ.

– Ваше величество, – произнес он, низко кланяясь Уильяму. Потом обернулся к Роберту и почтительно склонил голову: – Приветствую вас, архгрефт.

– Рад видеть вас, прайфек, – благосклонно улыбнулся Роберт. – Надеюсь, вы вернулись из Виргеньи в добром здравии?

– Да, хвала всем святым, – ответил церковный иерарх.

– А как поживают наши родственники в Виргенье? – продолжал расспросы Роберт. – Бьюсь об заклад, они еще более упрямы и тупоголовы, чем мы сами. И еще сильнее закоснели в своих заблуждениях.

Уильяму отчаянно захотелось приказать младшему брату попридержать язык. Такое желание возникало у него постоянно.

Но Хесперо ответил на выпад Роберта невозмутимой улыбкой.

– Позволю себе сказать, во многих отношениях ваши почтенные родственники чрезвычайно несговорчивы. Порой они проявляют прискорбное равнодушие к вопросам ереси, что внушает некоторое беспокойство. Но всеми земными делами располагают святые, а нам остается лишь уповать на их волю, не так ли?

– Да, все мы в воле святых, – изрек Уильям. Лицо прайфека по-прежнему светилось улыбкой.

– Пути святых неисповедимы, но церковь искони являлась их излюбленным прибежищем. В древних скрижалях записано, что королевство является служителем церкви, ее верным рыцарем. Если бы ваши рыцари отказались служить вам, король Уильям, как бы вы отнеслись к этому?

– Они никогда этого не сделают, – пожал плечами Уильям. – Не желаете ли вина и сыра, прайфек? А может, приказать принести медовых груш? Они как раз поспели за время вашего отсутствия, и чрезвычайно вкусны с голубым сыром из Теро Галле.

– Я не отказался бы от бокала вина, – ответил Хесперо. – А больше ничего не надо.

Джон наполнил для Хесперо кубок, тот отхлебнул из него и слегка нахмурился. Это не ускользнуло от Уильяма.

– Вижу, вино вам не по вкусу, прайфек. Я прикажу принести бутыль из урожая другого года.

– Вино превосходное, сэр. Причина моего беспокойства кроется в другом.

– Прошу вас, ваша милость, поделитесь с нами причинами вашей тревоги.

Хесперо помолчал несколько мгновений, потом опустил кубок на поднос и произнес:

– Я не успел еще повидаться ни с кем из членов Комвена, но слухи, дошедшие до меня, показались мне невероятными. Скажите мне, сэр, насколько они справедливы? Вы действительно ввели закон, позволяющий наследовать престол особам женского пола?

– Этот закон ввел не я, – пожал плечами Уильям. – Его ввел Комвен.

– Утвердив ваше предложение, то самое, по поводу которого мы никак не могли прийти к согласию?

– Надеюсь, прайфек, все обсуждения и споры закончены – отрезал король.

– Но вы помните мои возражения? Помните, что наследование престола женщинами запрещено церковными установлениями?

Уильям улыбнулся.

– Да, я помню ваше мнение. Но все прочие священнослужители, входящие в Комвен, не согласились с ним. Они проголосовали за принятие закона. По всей видимости, установление, на которое вы ссылаетесь, можно толковать по-разному, ваше преосвященство.

На самом деле потребовалось немало усилий, чтобы заставить хотя бы одного священника выступить за предложение Уильяма. Однако Роберт сумел-таки добиться поддержки, действуя своими привычными методами – грязными, но надежными.

В подобных случаях король вынужден был признать, что Роберт воистину незаменим.

Гневная морщина пересекла лоб прайфека, однако усилием воли он согнал ее с чела.

– Я понимаю, ваше величество, престолу необходим наследник. Чарльз, ваш единственный сын, воистину носит на себе благословение святых, но…

– Не будем касаться в этом разговоре моего сына, прайфек, – отчеканил король. – Вы находитесь у меня в доме, и я запрещаю вам произносить его имя.

Черты священнослужителя посуровели.

– Ваше желание для меня закон, сэр. Я просто хотел сообщить вам, что буду вынужден поставить этот вопрос на рассмотрение высшего церковного совета.

– Как вам будет угодно, – кивнул головой король. «Пусть только попробуют отменить решение Комвена, – с усмешкой подумал он. – Пусть попробуют убедить эту вздорную шайку лордов, что те приняли неправильное решение. Никогда им этого не добиться… Одна из моих дочерей взойдет на престол и будет править, а мой дорогой мальчик, да хранят его святые, до глубокой старости сможет безмятежно играть со своими игрушками и забавляться выходками любимого шута. Нет, Хесперо, не рассчитывай получить слабоумного короля, которым ты будешь вертеть по своему усмотрению. Если дойдет до этого, я лучше передам трон Роберту».

– Клянусь всеми святыми! – раздался у дверей звонкий женский голос. – Вы трое, я вижу, вознамерились потратить весь день на скучные разговоры о политике.

Роберт отреагировал на появление женщины первым.

– Лезбет! – закричал он, в несколько огромных шагов подскочил к вошедшей и сжал ее в объятиях.

Она рассмеялась, когда принц закружил ее на руках, гребень вылетел из ее рыжих волос, и они рассыпались по плечам. Когда Роберт наконец опустил ее на пол, она поцеловала его в щеку, затем торопливо оправила платье и бросилась в объятия Уильяма.

– Вот это радость, прайфек! – с неподдельным пылом воскликнул Роберт. – Благослови вас святые за то, что вы привезли мою любимую сестру. Она загостилась в деревенской глуши, а мне ее ужасно не хватало. Мы ведь с ней близнецы.

Уильям меж тем чуть отдалил от себя младшую сестру, чтобы получше рассмотреть ее.

– Святой Лой, как ты выросла, девочка! – с умилением пробормотал он. – И очень похорошела!

– Копия нашей матушки, – добавил Роберт.

– Как я скучала по вам, милые мои братья! – воскликнула Лезбет, хватая обоих за руки. – Как я ждала этого дня!

– Ты должна была предупредить о своем приезде, – упрекнул сестру Уильям. – Мы устроили бы грандиозный праздник в твою честь.

– Мне хотелось сделать вам сюрприз. К тому же ведь завтра день рождения Элсени, правда? Мне не хотелось бы ее обижать, привлекая к себе слишком много внимания.

– Ты не способна никого обидеть, сокровище мое, – горячо возразил Роберт. – Иди сюда, садись, расскажи нам обо всем.

– Вы оба были так грубы с прайфеком, – укоризненно покачала головой Лезбет. – И это после того, как он оказал немалую услугу, согласившись сопровождать меня. И поверьте, его общество очень скрасило мне тяготы пути. Прайфек, я не могу выразить, как велика моя благодарность.

– И я тоже чрезвычайно признателен вам, ваше преосвященство, – торопливо подхватил Уильям. – Простите, если я был с вами резок. Хотя день еще только начался, до сих пор он приносил мне одни неприятности. Но вы подарили мне огромную радость, доставив сестру домой в целости и сохранности. Отныне я ваш должник. Я всегда был другом и верным слугой церкви, и сумею доказать это вам.

– Рад служить вашему величеству, – произнес прайфек, отвешивая низкий поклон. – А теперь позвольте мне удалиться. Мои подчиненные на редкость бестолковы, и боюсь, мне понадобится много недель, чтобы навести порядок в своем ведомстве. Как бы то ни было, если вашему величеству понадобится мой совет, я всегда к вашим услугам.

– Буду счастлив видеть вас при дворе, прайфек, – ответил король. – Поверьте, мне очень недоставало ваших мудрых и предусмотрительных суждений.

Прайфек еще раз поклонился и покинул зал.

– Нам необходимо выпить еще вина! – издал ликующий клич Роберт. – И без помех поболтать и повеселиться. Ты столько должна нам рассказать. – Он повернулся на каблуках. – Я мигом все устрою. Лезбет, ты придешь в мои покои? Примерно через полчаса?

– Разумеется, милый братец.

– А ты, Уильям?

– Возможно, загляну ненадолго. Не забывай, у меня сегодня придворный совет.

– Какая жалость. Нам будет очень тебя не хватать, да, Лезбет? Значит, через полчаса. Смотри не опаздывай.

И, шутливо погрозив сестре пальцем, он убежал. Оставшись наедине со старшим братом, Лезбет взяла его руку и погладила ее.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Уилм? Вид у тебя усталый.

– Я и в самом деле немного устал, девочка. Но все это ерунда, тебе не о чем беспокоиться. И теперь, с твоим приездом, я ощущаю настоящий прилив сил, – Он крепко сжал ее нежную ручку. – Ты не представляешь, как я счастлив, что ты снова с нами. Я так по тебе скучал.

– И я тоже. А как поживает Мюриель? А девочки?

– У них все хорошо. Ты не узнаешь Энни, так она выросла. А Элсени совсем взрослая. Представляешь, она уже обручена! Завтра, в день ее рождения, ты увидишь ее во всей красе.

– Да, – проронила Лезбет и смущенно потупилась. – Знаешь, Уилм, я должна кое о чем тебе рассказать. И попросить кое о чем. То есть, мне нужно твое разрешение… Но сначала ты должен пообещать, что то, о чем я попрошу… Словом, это не должно помешать отпраздновать день рождения Элсени.

– Ты что-то темнишь, сестренка. Впрочем, я готов выполнить любую твою просьбу. Так что говори смело. Но, надеюсь, ничего серьезного с тобой не произошло.

В глазах Лезбет вспыхнули искры.

– Нет, произошло. Со мной случилось нечто очень серьезное. По крайней мере, мне хочется в это верить.

Мюриель Отважная, королева Кротении, отодвинулась от крошечного отверстия в стене, сквозь которое она наблюдала за своим мужем и его младшей сестрой. Секрет Лезбет не слишком занимал Мюриель, и она решила позволить королю и принцессе поговорить наедине.

Скинув башмаки и оставшись в одних чулках, королева, бесшумно ступая по гладким каменным плитам пола, миновала узкий коридор, отодвинула потайную дубовую панель, за которой скрывалась крошечная комната, спустилась по винтовой лестнице, украшенной статуей святой Брены, и наконец оказалась у запертых и замаскированных драпировками дверей собственной опочивальни.

Здесь она остановилась, чтобы передохнуть и отдышаться.

– Ты снова была там.

Резкий женский голос, раздавшийся в темноте, заставил королеву вздрогнуть. На другом конце комнаты виднелась чья-то расплывчатая тень.

– А, это ты, Эррен.

– Почему ты опять выполняла мою работу? Не забывай, ты королева. А я – твой тайный соглядатай…

– Мне было так скучно, а ты где-то пропадала. Я узнала о приезде прайфека, и мне ужасно захотелось послушать, что он скажет, – оправдывалась Мюриель.

– Ну и что же?

– Ничего особенно интересного я не услышала. На известие о том, что мои дочери объявлены наследницами престола, прайфек отреагировал именно так, как мы ожидали. Скажи, а тебе известно что-нибудь о ханзейских войсках в Салтмарке?

– Нет, до сих пор до меня доходили лишь неопределенные слухи, – откликнулась Эррен. – В Ханзе сейчас происходит много любопытного. Скоро они перейдут к действиям.

– О каких действиях ты говоришь?

– Я уверена, не пройдет и года, как между Кротенией и Ханзой разгорится война, – хладнокровно сообщила Эррен. – Но сейчас меня больше тревожит другое. Слухи, что распространяются на сборищах тех, кто получил воспитание в особом монастыре.

При этих словах Мюриель невольно вздрогнула. Эррен относилась к числу чрезвычайно искусных наемных убийц, которых церковь специально готовила на службу благородным семьям.

– Ты опасаешься за наши жизни? – с тревогой спросила королева. – Считаешь, что Ханза осмелится разделаться с королевской семьей при помощи тех, кто получил в монастыре тайные знания?

– И да, и нет. Уверена, они поостерегутся прибегать к услугам моих сестер, потому что подобный шаг навлечет на них гнев церкви. Но не только те, кто наделен особой силой, способны убивать. А в Ханзе крепнет уверенность в том, что жизнь короля Кротении необходимо прервать. И это я знаю твердо. – Эррен сделала многозначительную паузу и продолжала: – Но в воздухе носится кое-что еще. Разговоры о новых способах убийства, неизвестных даже мне и таким, как я. О том, что убийцы, прибывшие из Хэдама и других далеких мест, куда искуснее наших. Что за морем они приобретают непревзойденное мастерство.

– И у тебя есть причины опасаться, что эти новые искусные убийцы применят свое мастерство против нашей семьи? – с дрожью в голосе спросила королева.

– Да, у меня есть причины опасаться именно этого, – тоном, не оставляющим никаких сомнений, подтвердила Эррен.

Мюриель в волнении пересекла комнату.

– Раз так, прими все меры предосторожности, которые считаешь необходимыми, особенно в отношении детей, – сказала она, повернувшись к Эррен. – Это все, что ты хотела мне сообщить?

– Да.

– А теперь зажги свечи и прикажи принести подогретого вина. Сегодня в замке стоит жуткий холод.

– Но мы можем выйти на твою веранду. За стенами замка сияет солнце.

– В данный момент я предпочитаю остаться здесь.

– Как тебе будет угодно.

Эррен вышла в соседнюю комнату, шепотом отдала распоряжение ожидавшей там служанке и вернулась с горящей свечой. Подобное освещение было для нее выгодно – рассеянные блики скрывали следы прожитых лет. Сейчас она казалась чуть ли не юной девушкой. Длинные прямые волосы обрамляли лицо с тонкими изящными чертами, лишь несколько седых прядей разрушали иллюзию.

Эррен зажгла еще одну свечу, стоявшую на письменном столе. Теперь, когда освещение стало более ярким, истинный возраст нехотя выдал себя. Стали видны лучики морщин, прорезавшие кожу под глазами, глубокие складки, избороздившие лоб, дряблая шея.

Огонек свечи выхватил из темноты и уголок комнаты Мюриель. На стене висел портрет отца королевы. Взгляд его, хотя и суровый, благодаря мастерству живописца лучился добротой, которая отнюдь не была присуща этому человеку при жизни.

Эррен зажгла третью свечу, и из мрака выступили кушетка, швейный столик и край кровати Мюриель. Не пышное ложе, которое она разделяла с королем, – то стояло в супружеской опочивальне, – но ее собственная кровать, сделанная из белого кедра, растущего в горах на островах Святого Лира. На шелковом белом покрывале красовались серебряные звезды. На этой кровати королева спала с детства и сейчас вновь проводила на ней ночи – в одиночестве и тревожных сновидениях.

Четвертая свеча окончательно разогнала мрак и заставила тени притаиться в дальних углах комнаты.

– Сколько тебе лет, Эррен? – неожиданно спросила Мюриель. – Я никогда не знала точно.

Эррен насмешливо вскинула голову.

– Как любезно с твоей стороны задать мне подобный вопрос. Может, еще спросишь, сколько у меня детей?

– Я знаю тебя с тех пор, как ты окончила обучение в монастыре. Мне было тогда восемь. А тебе?

– Как раз исполнилось двадцать. Можешь сама подсчитать, сколько мне теперь.

– Мне тридцать восемь, значит, тебе уже пятьдесят, – подытожила королева.

– Ты хорошо считаешь, – кивнула головой Эррен.

– Ты выглядишь намного моложе. Эррен пожала плечами.

– К женщине, которая никогда не была особенно хороша собой, годы снисходительнее, чем к красавице.

Мюриель слегка нахмурилась.

– Я никогда не считала тебя дурнушкой.

– Судя по всему, ты не слишком разбираешься в женской красоте, – усмехнулась Эррен. – По крайней мере, ты постоянно твердишь, что не считаешь красавицей себя. Однако с тех пор, как тебе минуло тринадцать, по миру идет слава о твоей непревзойденной красоте. Не представляю, как тебе удается оставаться столь скромной среди всеобщего восхищения. Разве это возможно?

Красиво изогнутые губы Мюриель тронула лукавая улыбка.

– Невозможно, кузина, и ты сама это прекрасно знаешь, – откликнулась она. – Зато вполне возможно изобразить из себя скромницу. А если притворяться слишком долго и убедительно, в один прекрасный день притворство может стать твоей второй натурой. Впрочем, годы тоже приходят на помощь в борьбе с гордыней. Ты сама только что сказала, что они похищают красоту, и с течением времени скромность показная волей-неволей уступает место скромности истинной.

– Прошу меня извинить, ваше величество, и вы, леди Эррен, – раздался робкий голосок из-за скрытых занавесом дверей. То была Унна, горничная королевы, маленькая девочка с волосами медового оттенка. – Я принесла вино.

– Поставь его сюда, Унна.

– Да, ваше величество.

Горничная опустила на маленький столик кувшин и два бокала. В воздухе повеяло ароматом апельсиновых цветов и гвоздики.

– Сколько тебе лет, Унна? – спросила королева.

– Одиннадцать, ваше величество.

– Прелестный возраст. Даже моя Энни в этом возрасте была очаровательна. По-своему, конечно.

Девочка молча поклонилась.

– Ты можешь идти, Унна.

– Спасибо, ваше величество.

Эррен налила в свой бокал немного вина и сделала глоток. Минуту спустя, убедившись, что вино не отравлено, она удовлетворенно кивнула и наполнила бокал Мюриель.

– А с чего это ты вдруг завела разговор о возрасте и о поблекшей красоте? – обратилась она к королеве. – Снова исподтишка любовалась, как твой супруг развлекается с любовницами? Мне не следовало показывать тебе тайный ход к его комнате.

– Я никогда за ним не подглядывала! – возмутилась Мюриель. – И не собираюсь делать этого впредь!

– Зато этим занималась я. И, доложу тебе, зрелище не слишком впечатляющее. Силы у твоего мужа уже не те. Он, бедняга, слишком громко пыхтит. Вряд ли он способен доставить удовольствие юной Элис Берри. И всем прочим тоже.

Мюриель зажала уши руками.

– Замолчи! Я не желаю этого слушать!

– И, что еще хуже, леди Грэмми заметила его повышенное внимание к Элис и почувствовала себя обиженной.

Мюриель разжала уши и всплеснула руками.

– Вот как! Старая потаскуха недовольна, что ей предпочли молодую!

– А что тебя удивляет? – пожала плечами Эррен. – Это в порядке вещей.

Мюриель слегка вздохнула.

– Мой бедный влюбчивый Уильям. Он так привык гоняться за каждой юбкой. Подчас мне даже становится его жаль. А ты полагаешь, мне стоит вновь затеять скандал? По поводу этих ублюдков, отпрысков леди Грэмми?

– Посмотрим, как будут развиваться события. Думаю, леди Грэмми всю плешь ему проест своими требованиями и упреками, юная Элис вытянет из него все жилы, а ты разделаешься с тем, что останется от бедняги. Это не составит труда.

– Я давно могла его допечь, – усмехнулась королева. – Но он, по-моему… Сегодня, когда я наблюдала за ним в Голубином зале, мне показалось, что Уильям вот-вот потеряет сознание. Он выглядел не просто измученным, а как человек, перед которым маячит призрак смерти. И если твои сведения верны и нам в самом деле предстоит война с Ханзой… Нет уж, лучше я буду ему другом, на которого он всегда может положиться.

– Ты всю жизнь была ему другом, – кивнула головой Эррен. – Его единственным другом. Абрия Грэмми спит и видит, как бы стать королевой, хотя корона пристала ей, как корове седло. Элис и прочие юные девицы мечтают… скажем так, об особом положении, вроде того что занимает старая шлюха Грэмми. Но ты – ты настоящая королева. Ты одна ничего у него не требуешь и не добиваешься.

Мюриель почувствовала, что ее щеки вспыхнули предательским румянцем. Она уставилась в свой бокал. Отсвет ближайшей свечи играл в нем, как золотая рыбка.

– Хотелось ты мне, чтобы твои слова были правдой, – еле слышно пробормотала королева. – И все же есть нечто, чего я хочу. Хочу получить от короля. Моего супруга.

– Неужели любовь? – фыркнула Эррен. – В твои-то годы?

– Когда-то мы любили друг друга. Не сразу после свадьбы, нет, позднее. Было время, когда мы с ума друг по другу сходили. Разве ты не помнишь?

Эррен неохотно кивнула.

– Он до сих пор тебя любит, – негромко произнесла она.

– Как ты думаешь, он любит меня сильнее, чем Грэмми?

– С тобою его связывает более глубокое чувство.

– Но менее страстное.

– Полагаю, он ощущает перед тобой вину. И поэтому приходит к тебе так редко.

Губы Мюриель тронула едва заметная улыбка.

– Значит, глубокое чувство, которое связывает его со мной, – это чувство вины?

Эррен досадливо выгнула бровь.

– Слушай, а ты никогда не думала завести себе любовника?

– С чего ты взяла, что у меня его нет?

У Эррен глаза на лоб полезли.

– О, на сегодня с меня хватит оскорблений. Сначала ты напомнила мне о моих преклонных годах. Теперь заявляешь, что у меня под носом вертишь шашни с любовником, а я об этом и знать не знаю. Довольно уколов моему самолюбию.

– Прости, я не хотела тебя задеть. А вот твое предложение насчет любовника стоит обдумать. Очень тщательно обдумать.

– Уверена, все твои размышления ни к чему не приведут.

– Подчас представлять что-либо в воображении куда занятнее, чем осуществлять свои мечты в реальности, – со вздохом заключила королева.

Эррен отпила из своего бокала и наклонилась к королеве.

– И какая же кандидатура пришла тебе на ум? Поделись со мной, не будь такой скрытной. Наверняка герой твоих грез – молодой барон, что недавно приехал из Брюн Авель.

Щеки Мюриель вновь вспыхнули.

– Нет. И хватит об этом, – отрезала она. – Скажи лучше, как там мои дочери? Что они успели натворить сегодня?

Эррен вздохнула и выпрямилась.

– Фастия, как всегда, вела себя безупречно. Элсени все утро хихикала со своими фрейлинами. Они болтали о предстоящей принцессе брачной ночи и наговорили много вздора.

– Милая моя девочка. Думаю, мне стоит самой поговорить с ней.

– Это вполне может сделать Фастия.

– Фастия и так взяла на себя слишком много моих обязанностей. А что Энни?

– Энни… Она вновь ускользнула от охраны и ускакала верхом в неизвестном направлении.

– Все как обычно. Как ты думаешь, где она пропадает? Может, тайком встречается с мужчиной?

– Месяц назад я уверенно ответила бы – нет. Тогда ей просто нравилось водить за нос королевских конников. Удирать и носиться верхом по горам и полям. Но сейчас… Сейчас она изменилась. Не удивлюсь, если выяснится, что сердце ее несвободно и она украдкой бегает на свидания…

– С Энни мне тоже придется серьезно поговорить, – тяжело вздохнула королева. – Нельзя давать ей слишком много воли. Когда она выйдет замуж, ей придется трудно.

– Ей нет особой необходимости выходить замуж, – осторожно заметила Эррен. – Она ведь младшая дочь. Ты можешь послать ее в монастырь к сестре Секуле, по крайней мере, на несколько лет. Ведь в скором времени вашей семье понадобится… – она осеклась, не договорив.

– Кто понадобится? Замена тебе? Ты что, намерена умереть?

– Нет. Но через несколько лет… я уже не смогу выполнять сложные поручения.

– И ты считаешь, нам следует сделать из Энни убийцу?

– Она обладает многими способностями, нужными для этого ремесла. Энни хитра, ловка и проворна. Далеко не всякий может ускользнуть от меня, а ей это удается. И даже если Энни не примет обет, знания, которые она получит в монастыре, непременно пригодятся ей в жизни. К тому же строгая монастырская дисциплина пойдет ей на пользу, а сестра Секула не подпустит молодых людей и на пушечный выстрел. Уж в этом можешь не сомневаться.

Мюриель кивнула.

– Еще одно предложение, которое стоит обдумать. Хотя я далеко не уверена в необходимости столь решительных мер.

– Энни всегда была твоей любимицей, – заметила Эррен.

– Неужели это видно со стороны?

– Кому как. Я знаю об этом. И Фастия тоже. А Энни наверняка считает, что ты ее недолюбливаешь.

– Что ж, оно и к лучшему. Девочка не должна знать, что в душе я отдаю ей предпочтение перед другими своими детьми, – заявила королева и, помолчав, добавила: – Но если я отошлю Энни в монастырь, она меня возненавидит.

– Может быть. А потом поймет и простит.

Мюриель утомленно закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла.

– Ах, как тяжело принимать подобные решения, – прошептала она. – На досуге я подумаю о том, как нам следует поступить с Энни, Эррен. Непременно подумаю.

– Может, ты хочешь еще вина?

– Нет. Ты была права, нам лучше отправиться на веранду. Погреемся на солнышке, поиграем в карты. – Королева вновь растянула губы в улыбке. – Пожалуй, стоит пригласить красотку Элис Берри. Будет забавно наговорить юной выскочке любезностей и посмотреть, как она будет сгорать от смущения.

7. Тор Скат

В пути Стивен Даридж успел мысленно сочинить целый научный трактат, озаглавленный «Наблюдения за свойствами и поведением Лесничего Обыкновенного».

В этом научном труде, в частности, говорилось:

«Сия обитающая в диких лесах крупная и сильная особь имеет скверный нрав, постоянно пребывает в угрюмом настроении и обладает неприятным запахом. Людям, наделенным тонкой чувствительностью, ни в коем случае не следует приближаться к этому существу и вступать с ним в какое-либо общение. Вежливость и хорошие манеры вызывают у вышеупомянутой особи ярость, доводы разума пробуждают у него вспышки гнева, превращая его в подобие медведя, укушенного пчелой…»

– На минуту останови лошадь, – прервал поток его размышлений резкий голос лесничего.

«Изъясняется сие создание по большей части ворчанием, урчанием и рычанием, а также прочими невразумительными звуками. К тому же оно имеет обыкновение громко испускать газы, хотя последнее и не относится к попыткам подражать человеческой речи», – тут же добавил Стивен еще несколько строк к своему трактату.

– Я же сказал, стой, – повторил Эспер, придерживая собственного коня и лошадей, на которых восседали пленники.

– Почему?

Впрочем, Стивен и сам понял, в чем причина остановки. Лесничий явно к чему-то прислушивался – или надеялся что-то услышать.

– Что случилось?

– Если помолчишь, может, я это пойму.

Стивену оставалось лишь замолчать да самому насторожить уши, но, несмотря на все свои старания, он разобрал лишь шепот ветра в ветвях да шелест листьев.

– Я ничего не слышу, – сообщил юноша.

– И я тоже, – подал голос Пол, один из разбойников, похитивших Стивена.

– Заткнись, ты, – осадил его Эспер Белый и тронул поводья, пуская свою лошадь рысью. – Поехали. Я хочу добраться в Тор Скат до захода солнца.

– Тор Скат? Никогда не слыхал подобного названия. А что это такое? – не преминул спросить любопытный Стивен.

– Место, где я хочу оказаться до заката, – отрезал лесничий.

– Видно, там ждет тебя медведь, которого тебе не терпится оттрахать, – встрял со своим предположением Пол.

На этот раз разбойник получил крепкую оплеуху, а кляп, воткнутый в рот, лишил его возможности упражняться в остроумии.

Стивен любил лошадей, очень даже любил. К седлу он привык с ранних пор. Самые сладостные его детские воспоминания были связаны с лошадью, которую подарил ему отец, – замечательным конем по кличке Искатель. На нем Стивен в обществе своих товарищей скакал по окрестностям отцовского имения. Тогда они воображали себя отважными рыцарями Виргеньи, штурмующими крепости скаслоев, и Стивен не знал ничего упоительнее этих игр.

Он обожал мчаться на лошади во весь опор, ощущая, как ветер бьет в лицо. Он не имел ничего против спокойного неспешного шага. Но ездить рысью Стивен ненавидел. Подобный способ передвижения был для него истинным мучением.

В течение двух ближайших часов всадники то пускали лошадей рысью, то снова переходили на шаг. За это время Стивен, отбивший себе все мягкие места, добавил к своему трактату несколько новых уничижительных страниц.

Как и предсказывал лесничий, до слуха юноши начали долетать какие-то странные звуки, и это отнюдь не повышало настроения. Лес вокруг становился все более густым и дремучим, и Стивену мерещилось, что в полумраке копошатся неведомые существа. Он даже слышал их голоса, приглушенные расстоянием, тающие в тишине утробные завывания, заставлявшие сердце беспокойно сжиматься. Стивен пытался не обращать на тревожные звуки внимания, сосредоточенно размышляя над четвертой главой своего исследования, озаглавленной «Чрезвычайно неприятные повадки Лесничего Обыкновенного». Однако завывания становились все громче, они эхом отдавались у него в голове, а порой переходили в стон, в котором слышалось нечто сверхъестественное.

– Господин лесничий, что это? – наконец не выдержал юноша.

– Псы, – бросил Эспер Белый в своей обычной краткой манере, так выводившей Стивена из себя. – Я же сказал, ты их услышишь.

Стивену не раз доводилось слышать, как лают и воют собаки. Но никогда на его памяти эти животные не издавали подобных наводящих трепет звуков.

– Но чьи это псы? – не унимался он. – Откуда они здесь взялись? Это же Королевский лес! Никто не имеет права здесь жить или охотиться. Или это дикие псы?

– Нет. Не дикие. То есть не вполне дикие.

– Судя по вою, это жуткие твари. Наверняка они опасны. От таких лучше держаться подальше. – Стивен повернулся в седле и нахмурился. – И объясните, что это значит – не вполне дикие? – снова принялся он донимать лесничего. – Псы могут быть или дикими, или домашними.

В ответ лесничий лишь пожал плечами. Тут в тишине, на этот раз намного ближе, чем прежде, вновь раздался вой, такой пронзительный, что от него холодела кровь. Внутренности Стивена болезненно сжались.

– А что эти псы будут делать, когда стемнеет? – тщетно пытаясь совладать с дрожью в голосе, спросил он. – Может, нам стоит забраться на дерево и…

– Срущие святые! – не дал ему договорить Айкен, рыжеволосый разбойник. – Не иначе как это Мрак вышел на промысел. Мрак и его охотники!

– Заткнись, – рявкнул в ответ лесничий. – Ты пугаешь мальчишку.

– О чем ты, Айкен? – выдохнул Стивен.

Лицо разбойника так побледнело, что даже веснушки исчезли.

– Да ты че, парень, совсем тупой? Надо ж, не слыхал про Мрака! Он охотится на тех, кто шляется по лесу. И уж тому, кого он схватит, не поздоровится. О святые, сжальтесь, помогите мне! Ежели за свою жизнь я кого и прирезал, то клянусь, не со зла.

Стивен не слишком хорошо знал, кого в здешних местах величают Мраком. Однако от дедушки он слыхал леденящие душу истории о полуночных демонах и привидениях и об их предводителе – получеловеке-полузвере по имени Святой Рог Проклятый. Стивен так и не проверил, было ли существование этого Святого Рога официально признано церковью, или же он считается порождением народной фантазии. Теперь он горько сожалел, что не удосужился сделать этого.

– Вы слышали, что он сказал? Это правда? – обратился Стивен к лесничему, уже не пытаясь скрыть свое беспокойство.

Эспер вновь пожал плечами, но видно было, что невозмутимому лесничему тоже не по себе.

– Может, и правда. Я не знаю. В лесу всякое бывает.

– Эй, развяжите меня, ради всех святых, – вновь раздался голос Айкена.

– Тоже хочешь кляп? – проворчал лесничий.

– Вы ведь не верите ни в привидения, ни в призраков? – допытывался Стивен, надеясь, что пренебрежительный ответ лесничего развеет терзавшие его опасения. – Не такой вы человек, чтобы в них верить…

– Да. Не верю. Гони быстрее.

Внезапно на лице лесничего мелькнуло откровенно встревоженное выражение, и душа Стивена буквально ушла в пятки. Никогда прежде он не встречал столь прозаичного, столь чуждого всякой мистике человека, как Эспер Белый. И уж если лесничий испугался, значит, дела и в самом деле плохи…

Несколько мгновений Эспер молчал, напряженно прислушиваясь, а потом сказал тихо:

– Мне доводилось слышать, как эти псы лают, но я их не видел ни разу. Однажды они выли так близко, что я думал – наконец-то встретились. Приготовил лук и стрелы и стал ждать. И вдруг я услышал их рычание у себя над головой, прямо в воздухе. Клянусь, это единственное место, где они могут обитать. Но сейчас, слушай – они приближаются. Может, на этот раз увижу? Не подавай ни звука…

– Послушайте, но ведь вы сами только что сказали – все это чушь, сказки для малых детей, – побледневшими губами голосом пролепетал Стивен. – Вы не верите, и я тоже не верю…

– Ради всех святых, снимите меня с этой проклятой лошади, – взмолился насмерть перепуганный Айкен. – Если это и правда Неистовый, нам надо прятаться, пока не поздно.

– Если это он, то я, пожалуй, облегчу ему работу, – пробормотал Эспер, сжимая костяную рукоять своего кинжала. – Он предпочитает грешные души да еще те, что свободны от груза мяса и костей. Держи язык за зубами, или я выпущу твою душу на волю!

Угроза подействовала. Айкен смолк и лишь тихонько всхлипывал.

Затаив дыхание, путники прислушивались к лаю огромной собачьей своры, который раздавался все ближе.

Стивена начала бить крупная дрожь. Напрасно он пытался унять ее. Каждый новый порыв холодного ветра усиливал его страх. Меж вершинами деревьев виднелось мрачное свинцовое небо. В лесу царил такой густой мрак, что на расстоянии десяти ярдов уже ничего нельзя было рассмотреть.

Внезапно на дороге возникло нечто черное и громадное. Стивен не удержался от крика. Лошадь метнулась в сторону, перед юношей мелькнуло кошмарное видение – сверкающие глаза, витые рога. Он вновь закричал и дернул за поводья; испуганная лошадь закружилась на месте, словно щенок, который охотится за собственным хвостом.

И тут на дорогу выскочила целая свора собак – все это были огромные мастиффы с обнаженными клыками. Они лаяли так оглушительно, что у Стивена едва не лопались барабанные перепонки. Большинство псов промчались мимо, преследуя свою добычу, но несколько жутких тварей начали прыгать вокруг всадников, угрожающе рыча и исходя слюной.

– Спасите нас, милостивые святые! – прошептал Стивен.

В следующее мгновение пальцы его разжались, и он упал на усыпанную листьями лесную дорогу, изрядно при этом ударившись.

Подняв голову, Стивен увидел, что из леса появился всадник. Очертания его фигуры напоминали человеческие, но обрамленное спутанными волосами лицо, на котором горели глаза-бусинки, несомненно, было лицом зверя.

– О святые, помогите! – вновь взмолился Стивен, вспомнив Святого Рога Проклятого.

– Мрак! – отчаянно завизжал Айкен.

– Привет, Эспер! – изрек человек-зверь. Речь его оказалась звучной, внятной и отнюдь не напоминала рычание. – Надеюсь, ты доволен, что испортил мне охоту. По твоей милости я, вероятно, лишился оленя.

– А вы чуть не лишили мир монаха. Посмотрите на мальчишку. Вы так перепугали его, что он вот-вот испустит дух.

– Похоже на то. Верно, ты, парень, принял меня за лесной призрак, что охотится за душами странников?

– Что? – едва выдохнул Стивен.

Теперь он на собственном опыте понял, что испытывает человек, сердце которого вознамерилось выскочить из груди; прежде он думал, что это всего лишь игра слов. Всадник подъехал ближе, и Стивен убедился, что лицо у него человеческое, хотя из-за косматой всколоченной бороды и длинных свалявшихся волос рассмотреть это было нелегко.

– Да, это ученый парень, – пояснил Эспер. – Таскает с собой карты тысячелетней давности, где сказано, что в Королевском лесу никто не живет, а значит, если кто-то встретится, то это сам Неистовый.

Бородатый отвесил Стивену поклон.

– Саймен Руксволд, к вашим услугам, – представился он.

– Сэр Саймен, – уточнил Эспер.

– Да, когда-то я был рыцарем, – печально кивнул косматой головой сэр Саймен. – Но с той поры много воды утекло.

Крепость Тор Скат не значилась ни на одной из карт Стивена, однако она оказалась вполне реальной – если только в ночном полумраке можно встретить что-либо реальное.

– Крепость эту построил король Гот, и с тех пор минуло более пятисот лет, – с грустью в голосе сообщил сэр Саймен, когда они поднимались по тропе к каменному сооружению, расположенному на вершине холма. – Говорят, этот Гот лишился ума, поэтому и возвел посреди леса крепость, которая должна защищать не от внешних врагов, а от альвов и прочей нечисти. Теперь здесь королевский охотничий замок.

В тусклом свете луны Стивен различал лишь очертания крепости, но даже они свидетельствовали о том, что та построена безумцем. Она была невелика, однако сторожевые башни и шпили располагались беспорядочно, без всякого видимого плана.

– Но порой мне кажется, что славой сумасшедшего король Гот пользовался незаслуженно, – понизив голос, произнес Руксволд.

– О чем это вы? – удивился Эспер Белый. Но сэр Саймен словно не слыхал его вопроса.

– Что будем делать с этими двумя? – спросил он, указывая на пленных разбойников.

– В темницу, – проворчал лесник. – Пусть ждут королевского правосудия. Когда он приедет, в следующем месяце?

– Мы ни в чем не виноваты! – попытался возразить Айкен.

– И что, мне придется кормить их все это время? – фыркнул сэр Саймен.

– Не знаю. Я мог бы бросить их волкам, но решил, что их ответы прольют свет на некоторые темные дела.

– Темные дела? – переспросил сэр Саймен, однако не стал уточнять, что имеет в виду лесничий.

– Хорошо. Я рад принять тебя под своим кровом, Эспер. Я рад, что ты откликнулся на мой зов.

– На ваш зов?

– Ну да. Я ведь посылал за тобой Брайана.

– Брайана? Но я его не видел. Давно вы его послали?

– Десять дней назад. Он отправился прямиком в Колбели.

– Странно. Я выехал оттуда сегодня утром. Он должен был отыскать меня или, по крайней мере, оставить мне письмо.

Они вошли в узкие ворота и пересекли маленький, душный внутренний двор. Сэр Саймен оставил пленников и лошадей на попечение огромного неповоротливого детины по имени Изарн, а сам провел гостей в темный вестибюль, обставленный более чем непритязательно. Стивен заметил, что большинство кронштейнов для факелов пустует. Их встретил седой слуга в зеленойливрее с белой отделкой.

– Охота прошла удачно, сэр? – спросил он.

– Мне встретилась помеха, – буркнул сэр Саймен. – Но этой помехой оказался старый друг. Надеюсь, Анфалти соберет нам что-нибудь на стол?

– Разумеется, сэр. Рад видеть вас, господин Белый. Приветствую вас в Тор Скат, молодой рыцарь.

– Я тоже рад видеть тебя, Виллим, – кивнул головой Эспер.

– Добрый вечер, – выдавил из себя Стивен.

– Сейчас я принесу вам сыру и потороплю Анфалти с ужином.

– Спасибо, Вил, – сказал сэр Саймен, и старый слуга двинулся к дверям. По пути он обернулся к Стивену и разразился пышной тирадой: – Добро пожаловать в охотничий замок короля Уильяма и самые бедные и злополучные рыцарские владения во всем королевстве.

– Наш хозяин в немилости при дворе, – пояснил Эспер. – По непонятным причинам.

– По причинам, ясным как день, – усмехнулся косматый рыцарь. В свете факелов наружность его вовсе не казалась устрашающей – он выглядел старым, печальным и усталым. – Эспер, мне надо кое о чем тебе сообщить. Ты знаешь, что сефри покинули лес?

– Я видел в Колбели табор матушки Килт. Так что в том, что в лесу их больше нет, я убедился собственными глазами.

– Но из леса ушли не только кочевники. Все сефри покинули лес, все до единого.

– Даже те, кто принадлежит к племени халафолков?

– Все.

– Однако… Двадцать лет я пытаюсь выгнать халафолков из леса, и все безуспешно, а теперь они ушли сами? Мне даже не верится. Вы уверены?

– Они сказали мне, что уходят. И предупредили, что и мне нельзя здесь оставаться.

– Нельзя оставаться? Но почему?

Тень подозрения пробежала по лицу старого рыцаря.

– Если ты не виделся с Брайаном, почему ты приехал? – спросил он.

– В Колбели пришел какой-то мальчишка и рассказал, что люди, одетые в королевские цвета, убили всех его родных у Таффского ручья. По дороге я столкнулся с этим монахом и его похитителями. Я не могу путешествовать с таким обозом и решил доставить их сюда.

– Таффский ручей. Значит, там тоже устроили бойню.

– Что значит «тоже»?

– В двух милях к югу отсюда располагался лагерь лесорубов. Кто-то перерезал их всех. Двадцать дней назад мы обнаружили их тела. Несколько лудильщиков, направлявшихся в Виргенью, тоже были убиты. А еще мы нашли в лесу с дюжину мертвых охотников.

– У кого-нибудь из них было королевское разрешение охотиться? Или рубить лес?

– Не было. Все они находились в лесу незаконно.

– Значит, кто-то выполнил за меня мою работу, – хмыкнул Эспер.

Подобного заявления Стивен не мог вынести.

– И это вы называете работой? – взорвался он. – Достойная работа, ничего не скажешь, – убивать бедных лесорубов и охотников, которые вышли в лес, чтобы добыть пропитание своим семьям!

– Это не мои законы, а королевские. Если позволить всем безнаказанно здесь охотиться и валить деревья, от леса останется груда щепок. И королю негде будет затравить кабана.

– Но как можно убивать людей за срубленное дерево?

– Я не убиваю лесорубов, мальчик, – за исключением тех, которые пытаются убить меня, но даже их я просто беру под арест. И передаю в распоряжение королевского суда. Но чаще всего просто пугаю, чтобы впредь неповадно было соваться в лес. И сейчас я хотел сказать лишь одно: все убитые не должны были находиться в лесу. А то, что кто-то их убил, меня вовсе не радует. Напротив, это меня злит. Этот лес – моя территория.

– И Брайана тоже до сих пор нет, – заметил сэр Саймен. – А он – мой слуга. Конечно, я не пользуюсь королевским расположением, но тем не менее я имею право жить в этом лесу вместе со всеми своими слугами и домочадцами. И этого права никто у меня не отнимал.

Тут появился Виллим с подносом, на котором стояли глиняная тарелка с сыром, кувшин с медом и три кубка. Только сейчас Стивен понял, как сильно проголодался. Твердый соленый сыр показался ему невероятно вкусным. Мед был сладким и отдавал гвоздикой.

Эспер Белый тоже с нескрываемым удовольствием принялся за еду. Лишь бородатый рыцарь даже не взглянул на поднос.

– Я думаю, все эти убийства – не человеческих рук дело, – едва слышно пробормотал он.

– Но тогда кто? – с набитым ртом спросил лесничий. – Медведи? Волки?

– Думаю, убийца – Терновый король.

Лесничий несколько мгновений пристально глядел на старого рыцаря, потом пренебрежительно усмехнулся.

– Вижу, вы наслушались выдумок сефри, сэр Саймен.

– А кто он такой, этот Терновый король? – мгновенно навострил уши Стивен.

– Еще одно из твоих народных сказаний, – фыркнул лесничий.

– Когда-то и я считал все рассказы про Тернового короля глупыми выдумками, не стоящими внимания, – вздохнул сэр Саймен. – А теперь мне пришлось изменить свое мнение. Мертвые, которых мы нашли… – Несколько мгновений он молчал, потупившись, потом вскинул голову и заговорил вновь: – Так вот, похоже, лесорубы умерли по-разному. На равнине, там, где стояли их хижины, мы нашли тела без всяких ран и повреждений. Никаких следов – ни от мечей, ни от стрел, ни от кинжалов. Звериные когти и зубы тоже их не касались, можете мне поверить. Ни до, ни после смерти. Даже вороны не тронули мертвецов. Во всем лагере не осталось ничего живого. Куры, собаки, белки, даже рыба в ручье – все были мертвы. Но ты, Эспер, конечно, знаешь, что там неподалеку есть сеот, холм, на котором сохранились остатки древнего святилища? Там мы обнаружили тела всех прочих лесорубов. Вернее, то, что осталось от этих тел. Кто-то расправился с ними на редкость жестоко. Обрек их на медленную и мучительную смерть.

Стивен заметил, что во взгляде лесничего мелькнуло и тут же исчезло какое-то особенное выражение.

– А следы? – спросил тот. – Там были следы?

– Да, множество следов. Отпечатки лап огромной кошки. И человеческие следы тоже.

– А вы их трогали? Эти следы?

Странный вопрос, подумал Стивен, но старый рыцарь, по всей видимости, так не считал. Кивнув, он поднял правую руку.

– Я дотронулся до одного из тел. И вот чего мне это стоило.

Рука была перевязана, и два пальца на ней отсутствовали.

– Пальцы начали гнить заживо, и мне пришлось их отрезать, – пояснил сэр Саймен. Потом он пристально взглянул на лесничего и сдвинул брови. – Эспер Белый, вижу по твоим глазам – ты что-то знаешь. Говори скорее, что тебе удалось выяснить?

– Я тоже наткнулся на след, – сообщил Эспер. – Вот и все, что мне известно.

– Зря ты смеешься над легендами сефри, Эспер, – изрек сэр Саймен. – Это древний народ, и за долгие века он сумел накопить мудрость. А племя халафолк – самая древняя его ветвь. Им многое открыто. Не случайно они говорят, что греффины вернулись. А повелителем греффинов и всей той нечисти, которая скрывается в лесу, является Терновый король. Если его верные вассалы пробудились, значит, и он пробудился или скоро очнется от сна. И греффины готовят ему путь.

– Греффины, – повторил Эспер Белый. Тон его явно показывал, что само слово ему кажется нелепым.

– Вы не могли бы побольше рассказать мне об этих… греффинах и Терновом короле? – взмолился Стивен. – Я знаком с многими старинными преданиями. Вдруг я сумею вам помочь.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи, – непререкаемым тоном отрезал лесничий. – Завтра продолжишь путь в д'Эф. Играй в свои игры с картами и историями там.

Стивен вспыхнул. Он хотел возразить, но язык ему не повиновался. Слезы бессильной ярости подступили к глазам юноши. И за что этот лесничий так его презирает?

– Терновый король был здесь всегда, – одними губами прошептал сэр Саймен. – Он был здесь прежде Гегемонии, прежде Колдовских войн, даже прежде, чем наступила эпоха владычества могущественных скаосов. Он погружен в глубокий сон, и порой столетия за столетиями ничто не нарушает его забытья. Но бывают времена, когда он пробуждается.

Старый рыцарь устремил на Стивена взгляд своих покрасневших глаз.

– Именно благодаря ему и существует Королевский лес, хотя многие об этом забыли. Лес – это пристанище Тернового короля, а вовсе не охотничьи угодья для семейства, что ныне правит в Эслене. И когда Терновый король очнется, горе тем, кто вызовет его гнев. – Сэр Саймен схватил Эспера за руку. – Помнишь старую легенду? О соглашении, что заключили между собой Терновый король и Влатимон Однорукий в ту пору, когда скаосы были повержены и создано королевство Кротения? Они договорились, что лес от реки Эф до моря и от Заячьих гор до реки Серой Ведьмы является вотчиной Тернового короля. И если эта вотчина останется нетронутой, Влатимон и его потомки смогут обрести покой. В этом и состояло соглашение.

– Но если условия его будут нарушены, то все живые существа, обитающие в этом лесу, погибнут, – продолжал сэр Саймен. – И на их костях и прахе Терновый король взрастит новый лес. Лес этот назван Королевским вовсе не честь короля Кротении. Он носит имя своего истинного владельца, бессмертного повелителя греффинов.

– Сэр Саймен, зачем вы… – начал Эспер.

– Мы нарушили древний обет Влатимона, – не слушая его, возвысил голос старый рыцарь. – В лес постоянно приникают люди. Деревья вырубаются. И вот Терновый король проснулся, в гневе и ярости.

– Сэр Саймен, я вижу, сефри совсем задурили вам голову своими рассказами, – перебил его лесничий. – Во всех этих историях правды не больше, чем в сказках о говорящих медведях и заколдованных кораблях, плавающих по суше. Спору нет, в лесу творится что-то странное. И несомненно, опасное. Но я разберусь и убью того, кто это устроил.

В ответ сэр Саймен лишь молча покачал головой.

Разговор был прерван появлением миловидной приветливой женщины средних лет и двух юных девушек, которые подали ужин. Они поставили на стол два дымящихся пирога, блюдо жареных голубей и тарелку с ломтями черного хлеба. После этого девушки удалились, не сказав ни слова, а женщина, уперев руки в бока, окинула собравшихся лучистым взглядом.

– Привет, Эспер, здравствуйте, молодой господин, не знаю, как вас величать, – с улыбкой сказала она. – Меня зовут Анфалти. Мы не слишком готовы к приему гостей, но, надеюсь, вы утолите голод. Если вам захочется чего-нибудь еще, скажите мне. Не обещаю, что непременно достану, но приложу все усилия.

– Милостивая госпожа, уверяю, ужин превосходный, и того, что вы принесли, вполне достаточно, чтобы угодить самым прихотливым вкусам, – заявил Стивен, вспомнивший о хороших манерах.

– Охота сегодня была не слишком удачной, – пробурчал сэр Саймен.

– Ох, сэр Саймен, вам бы только жаловаться, – добродушно заметила Анфалти. – Никогда-то вы не бываете довольны. О, я смотрю, вы даже не притронулись к вину! Выпейте, прошу вас! Я специально примешала туда целебные травы, чтобы поднять вам настроение!

– Тщетные усилия.

– Прошу вас, дорогие гости, не обращайте внимания на угрюмый вид и ворчание нашего хозяина. Уже несколько месяцев сэр Саймен ходит как в воду опущенный. По-моему, путешествие за границу пошло бы ему на пользу. Но разве такого лесного бирюка заставишь тронуться с места?

– У меня здесь дела, – буркнул сэр Саймен.

– Какие у вас дела, хотела бы я знать? Разве что нагонять на всех тоску. Ладно, кушайте, и если захотите еще, кликните меня.

Пироги, начиненные мясом кабана, олениной и бузиной, не слишком пришлись Стивену по вкусу. Зато голуби, приправленные розмарином и майораном и нашпигованные паштетом из свиной печени, оказались превосходными.

– Завтра я отправлюсь к Таффскому ручью, – пообещал Эспер. – А вы последуйте совету Анфалти. Выпейте вина.

– Что ж, скоро ты своими глазами убедишься, что я был прав. Там орудовали не люди, – сказал старый рыцарь и неохотно пригубил вино. Однако же, распробовав, он осушил свой кубок жадными глотками.

Вскоре к ним присоединились прочие домочадцы сэра Саймена. Судя по всему, в башне обитало не менее двадцати человек. Через час все они сидели за столом, уставленным пирогами, жареными утками, куропатками и прочей дичью. Если сегодня охота была неудачной, какие же пиры здесь задают, когда охотникам сопутствует успех, удивился про себя Стивен. Разговор становился все более шумным и развязным, дети и собаки носились по залу и резвились под столом, и мрачное впечатление, произведенное на юношу пророчеством старого рыцаря, постепенно развеялось.

И все же рассказ о Терновом короле прочно засел в голове у Стивена, а обида, которую нанес ему лесничий, по-прежнему жгла юноше душу. По какому праву Эспер Белый отвергает все предположения Стивена, даже не дав себе труда выслушать их? По какому праву он смеется над старинными книгами, которых ни разу не открывал? Винные пары прибавили Стивену храбрости, и он подошел к лесничему.

– Знаете, что я думаю обо всем этом? – прошептал он, нагнувшись к уху Эспера Белого.

Лесничий недовольно сдвинул брови, и Стивену показалось, что сейчас вновь последует приказ держать язык за зубами. Тогда он решил опередить лесничего и торопливо выпалил:

– Послушайте. Я знаю, вы меня ни во что не ставите. Считаете бесполезным болтуном. Но поверьте, это не так. Я могу вам помочь.

– Да? Мне могут помочь твои карты тысячелетней давности?

Стивен обиженно поджал губы.

– Теперь я все понял, – дрогнувшим голосом произнес он. – Вы просто боитесь. Боитесь, что я знаю больше, чем вы. Что мне известно кое-что очень важное.

Не успели эти слова слететь с языка Стивена, как он уже понял, что вино и хмельной мед сыграли с ним злую шутку. Но высказать этому самодовольному невеже все, что он о нем думает, было необходимо, к тому же Стивен был слишком пьян, чтобы испытывать страх.

Однако, к немалому его удивлению, лесничий разразился добродушным смехом.

– Ты прав, ученостью я не блещу. Давай просвети меня.

От неожиданности Стивен захлопал глазами.

– Что?

– Я же сказал: выкладывай. Поведай, что ты думаешь об истории сэра Саймена.

– Ага.

На какое-то мгновение юноше показалось, что перед ним сидят два Эспера, и тут же они вновь соединились воедино.

– Эта история кажется мне не вполне достоверной, – заявил Стивен, стараясь произносить каждое слово как можно отчетливее.

Лесничий слегка поднял бровь.

– Вот как?

– Да, не вполне достоверной, и на то есть несколько причин. Во-первых, слишком много деталей не соответствуют действительности. Возьмем хотя бы Влатимона. Согласно историческим фактам, королевство Кротения основал вовсе не он. Он даже не принадлежал к племени кротени, которое дало королевству свое имя. Влатимон Однорукий, да будет вам известно, происходил из племени болгой, он завоевал маленькое королевство в Средних землях, однако владычество его длилось всего полвека, потому что во время первой Колдовской войны королевство это было захвачено Джестером Черным.

– Втор… Во-вторых, – без передышки тараторил Стивен, – представление о некоем древнем лесном демоне, обладающем невероятным могуществом – могуществом, которое позволяет ему наказать целый мир, – откровенно противоречит церковной доктрине. Да, церковь признает, что миром правят существа, наделенные сверхъестественной силой, – согласно обычаям той или иной местности их называют святыми, ангелами или богами. Но все они соблюдают субординацию… То есть, я хотел сказать, все они служат Великому Единству. Не хочу утомлять вас специальными терминами, однако…

– Однако не так давно ты доказывал, что все эти народные сказания содержат немалую долю правды. Или это касается только тех, которые не противоречат учению твоей церкви?

– Это не только моя церковь, но и ваша тоже. Запальчиво произнеся эти слова, Стивен тут же усомнился в их истинности. Откровенно говоря, лесничий здорово смахивал на закоренелого еретика.

– Так церковь их отвергает?

– И да, и нет. Теперь я припоминаю, что, учась в колледже, слышал истории, где действовал персонаж по имени барон Зеленый Лист. Он тоже крепко спал в потайном месте и пробуждался для того, чтобы отомстить за вред, причиненный лесу. Конечно, он очень, очень напоминает этого Тернового короля. Возможно, у них обоих – у барона Зеленого Листа и Тернового короля – один реальный прототип. Предположим, это кто-то из королей – колдунов, правивших в древние времена. А возможно, даже один из скаслоев, каким-то образом сумевший выжить.

– Возможно, впрочем, что легенда о Терновом короле – всего лишь следствие искажения реальных фактов, – продолжал Стивен. – Так или иначе, согласно учению церкви, Алвалдер требует сохранения равновесия между дикими землями и землями, обработанными человеком. В каждом городе, в каждой деревне по сию пору непременно есть священный хорц, где природа остается в неприкосновенности. Точно такие же заповедные места должны быть и во всем мире. Возможно, в народных фантазиях лес превратился в некий хорц в мировом масштабе, а Терновый король стал воплощением наказания, которое неминуемо грозит за нарушение его священных пределов.

– А как насчет мертвецов? И разговоров о греффинах?

Стивен пожал плечами.

– Звери, убивающие ядом? Я не знаю, но должно быть более правдоподобное объяснение.

– Более правдоподобное, вот как? И это говорит человек, который только сегодня утверждал реальность призраков и вампиров? Храбрый малый, который несколько часов назад решил, что сам Неистовый явился по его душу?

– Ничуть. Я отстаивал точку зрения церкви. То, что признает возможным Алвалдер. Да, мертвые действительно имеют душу. И духи, создания из тьмы и света, вне всяких сомнений, существуют. Церковь признает их, дает им имена, изучает их, составляет их списки. Но вашего Тернового короля в этих списках нет. Что же касается греффинов, не знаю, может, рассказы о них и имеют под собой реальные основания. В свое время скаслои и повелители колдунов создали на службу себе множество жестоких, враждебных человеку чудовищ. Вероятно, некоторые из них сохранились до сих пор, особенно в каких-нибудь отдаленных уголках света. Я это вполне допускаю.

– А кровавые жертвоприношения на сеоте, о которых говорил сэр Саймен? Я знаю, что в таких местах строятся храмы.

– В церковном обиходе мы обычно используем более древний термин. То, что вы называете сеотом, мы называем седое. Именно такое название издревле носили места, где святые проявляют свою силу. Посещая подобные места, священнослужители общаются со святыми и сами обретают святость. Да, мы строим там храмы, чтобы всякий, кто входит туда, мог обрести соответствующее расположение духа. Однако, согласно учению церкви, храмы следует строить лишь на живых седосах, а не на мертвых.

– А что значит – мертвые седосы?

– Я же объяснил, седое – это место, где святой оставил частицу своей силы, частицу своей добродетели. Но со временем сила эта начинает идти на убыль. Когда седое утрачивает святость, церковь уничтожает возведенный там храм. Большинство седосов в Королевском лесу давно мертвы. Но как бы то ни было, я никогда не слышал о человеческих жертвоприношениях – даже среди еретиков. По крайней мере, в последние несколько веков ничего подобного не происходило.

– Подожди. Ты слышал о них сегодня.

– Я знаю, что во время Колдовских войн черные маги приносили жертвы девяти Проклятым Святым. Неужели это имеет отношение к убийству лесорубов?

Эспер погладил подбородок и пристально взглянул на юношу.

– Почему же нет? – буркнул он.

– Потому что конец Колдовских войн стал концом черной магии. Церковь строго следит за тем, чтобы подобные злодеяния никогда более не совершались.

– Ясно. – Эспер отхлебнул из кубка меду и кивнул головой. – Благодарю тебя за глубокомысленные разъяснения, Стивен Даридж с мыса Чэвел, – церемонно изрек он. – По крайней мере, твои слова дали мне пищу для размышлений.

– Правда?

– Я выпил сегодня немало вина и меда.

– Спасибо за то, что выслушали меня.

Лесничий пожал плечами.

– Завтра с утра ты можешь отправляться в свой монастырь.

– Я предпочел бы поехать с вами, к тому ручью, где были убиты люди, и посмотреть…

Лесничий решительно покачал головой.

– Посмотреть, говоришь? А вот я вовсе не желаю смотреть, как ты расстанешься с содержимым своего желудка при виде гниющих трупов. Лучше уж я справлюсь без твоей помощи.

– Не сомневаюсь, что справитесь, – вспыхнул Стивен и протянул руку к кувшину с медом.

Тут он сделал неосторожное движение, и в следующее мгновение на стол хлынул золотистый поток.

– Анфалти! – крикнул Эспер. – Отведи этого молодого господина в его спальню.

– Не надо меня никуда отводить. Я сам знаю, когда мне ложиться спать. Я давно уже не ребенок, – пробормотал Стивен.

Но комната начала медленно кружиться у него перед глазами, и внезапно ему захотелось оказаться подальше от этого надменного лесничего, угрюмого рыцаря и его неотесанных, грубых охотников.

– Пойдем, сынок, – ласково сказала Анфалти и взяла его за руку.

Стивен послушно кивнул и пошел за ней, прочь из шумного, ярко освещенного зала.

– Он прав, – донесся до Стивена собственный голос, полный досады и раздражения.

– О ком ты? – спросила Анфалти.

– О лесничем. Я слюнтяй, неженка. Не умею драться, не умею обращаться с оружием. И меня тошнит при виде крови. Он меня презирает – и правильно делает.

– Эспер хороший человек, и душа у него добрая, – успокоительно заметила Анфалти. – Но частенько ему не хватает терпения.

– Я хотел ему помочь, а он…

Анфалти привела Стивена в спальню и зажгла свечу, уже вставленную в укрепленный на стене подсвечник. Юноша тяжело опустился на постель. Прежде чем уйти, Анфалти наклонилась к нему. Ее круглое добродушное лицо расплылось в понимающей улыбке.

– Не держи зла на Эспера, сынок. Его и так преследуют призраки. Слишком много призраков. Призраки тех, кого он потерял. И он не хочет, чтобы ты стал одним из них. Уверена, ты пришелся ему по нраву.

– Он меня ненавидит.

– Не говори глупости, – покачала она головой. – На всем свете есть лишь один-единственный человек, которого Эспер Белый ненавидит. И это вовсе не ты, можешь мне поверить. А теперь ложись и постарайся хорошенько выспаться. Завтра с утра тебе предстоит долгий путь, не так ли?

– Да.

– Тогда увидимся за завтраком.

На следующее утро, когда Стивен оторвал от подушки раскалывающуюся от боли голову, Эспер уже уехал. Сэр Саймен снабдил Стивена двумя свежими лошадьми, выделил ему в провожатые молодого охотника и пожелал счастливого пути. Анфалти дала ему на дорогу целую сумку с хлебом, мясом и сыром и на прощание поцеловала в щеку.

Вскоре головная боль прошла, и настроение у Стивена повысилось. В конце концов, не так плохо, что через два дня он окажется в монастыре д'Эф и приступит к работе над древними рукописями. Уж там-то его ум и знания наверняка оценят по достоинству. Библиотека в д'Эф одна из самых полных в мире, и он наконец получит доступ к ее бесценным сокровищам.

Научный пыл, с которым Стивен более месяца назад покинул мыс Чэвел, разгорелся в нем с новой силой. Разбойники, похищение, суровый лесничий несколько остудили пыл юноши, но теперь все неприятности остались в прошлом. По крайней мере, Стивен был в этом уверен.

8. Черная роза

Как всегда в минуты волнения, Энни казалось, будто она проглотила птичье перо, и теперь оно щекочет ее изнутри. По коже у нее бегали мурашки, хотя прилетевший с моря ветер был теплым, соленым и влажным. Предчувствие дождя висело в воздухе, луна то выглядывала, то скрывалась за тучами, затянувшими небо. Ровные ряды яблонь покачивались на ветру и тихонько шелестели листьями.

До Энни доносились голоса двух стражников, стоявших в дозоре на главной башне, однако слов она не могла разобрать.

Голова у нее слегка кружилась; весь месяц, прошедший со дня поездки в Тенистый Эслен в обществе Родерика Данмрога, Энни чувствовала, что с ней творится нечто необыкновенное. Юная принцесса подошла к дереву и прислонилась к его стволу; ветви были усыпаны белоснежными цветами, испускавшими столь сладкий аромат, что головокружение у Энни усилилось. Она поднесла к глазам клочок бумаги, который конюх передал, когда она отводила в стойло Резвую. Там было нацарапано торопливым небрежным почерком:

«Встретимся во фруктовом саду у восточных ворот, когда часы пробьют десять».

– Ты быстро выполнила мою просьбу, великая королева Виргенья, – благодарно прошептала Энни.

Впрочем, Фастия по-прежнему оставалась строгой и старалась держать младшую сестру в узде; святая Цер не спешила смягчить ее нрав. Наверняка уже десять, пронеслось в голове у Энни. Почему же не бьют часы? Может, они сломались? Конечно, прийти сюда было с ее стороны настоящим безумием. Что будет, если Родерик так и не явится? А если явится в обществе других рыцарей и конюших, для того чтобы посмеяться над глупой принцессой, которая примчалась по первому его зову? Вот уж действительно, безмозглая дурочка. Ведь она ничего не знает об этом парне.

Ровным счетом ничего.

Содрогаясь при мысли о собственном безрассудстве, Энни нервно теребила в руках оборку нарядного платья из вителлианской парчи.

Внезапно завитки волос, ниспадающих на ее шею, встали дыбом. Луна выглянула из-за тучи, и в ее переменчивом свете Энни различила чью-то черную тень, притаившуюся меж ветвями ближайшей к ней яблони.

– Она подобна дивному сновидению, она неуловима, как туман, прекрасна, как фея, танцующая на лесной поляне, – донесся до нее взволнованный шепот.

– Родерик, это вы?

При первом ударе колокола Энни подпрыгнула чуть ли не до самой вершины башни Августа; она подпрыгнула еще раз, когда черная тень метнулась вниз и почти бесшумно приземлилась прямо перед ней.

– К вашим услугам, принцесса, – отвесил ей поклон Родерик.

– Вы меня испугали, – проворчала Энни. – Наверное, прежде чем стать рыцарем, вы промышляли воровством и залезали в чужие сады. Уж очень ловко у вас получается. Но то, что вы не поэт, это точно. С пышными сравнениями вы явно не в ладу.

– Вы слишком суровы к моим скромным способностям, принцесса. И к моей скромной особе тоже. Уязвили меня в самое сердце.

– Правда? Значит, вам придется отправиться к доктору или к знахарке. Что вы хотите от меня, Родерик?

Юноша сделал шаг по направлению к ней, и теперь лунный свет падал прямо ему на лицо. Оно было бледным, как слоновая кость, а глаза казались темными провалами.

– До сих нор я видел вас лишь в костюме для верховой езды, принцесса. Мне хотелось увидеть вас в платье.

– Вы же говорили, что видели меня при дворе.

– Это правда. Но сейчас вы намного красивее.

– Потому что сейчас темно и вы не можете разглядеть мои веснушки?

– Нет, потому что мы с вами вдвоем в саду. Потому что вы рядом со мной. Это все меняет.

– Я полагаю, у вас вновь возникло желание меня поцеловать.

– Нет, принцесса, вы ошибаетесь. Я хочу, чтобы вы меня поцеловали.

– Но мы только что встретились!

– Что ж, это будет хорошим началом нашей встречи! – Неожиданно он схватил ее за руку. – Я видел, как вы несетесь верхом по ущелью, словно безумная. Вам неведомы осмотрительность и осторожность. Когда я коснулся губами ваших губ, я понял, что вам это понравилось. Но если я ошибся и слишком много возомнил о себе, вам стоит сказать лишь слово, и я уйду. Если же голос сердца не обманул меня… почему бы нам не попробовать снова?

Принцесса гордо вскинула голову и скрестила руки на груди, придумывая достойную отповедь дерзкому соблазнителю. Однако Родерик не дал ей времени на размышление.

– Я вам кое-что принес, – сказал он и протянул ей какой-то предмет.

Принцесса ощутила в руке стебель цветка.

– Это черная роза, – сообщил Родерик. – Я срезал все шипы, чтобы вы не укололи свои прелестные ручки…

– Черная роза! Где вы ее отыскали? – В голосе принцессы звучало неподдельное удивление.

– Купил у одного капитана. Он привез ее из Лира. Энни вдохнула необычный аромат, в котором смешивались слива и анис.

– Да, черные розы растут только в Лире, на островах, – сказала она. – Моя мать родом оттуда, и она много о них рассказывала. Но я никогда не видела их собственными глазами.

Родерик подвинулся к ней еще ближе.

– Я принес эту розу, принцесса, чтобы сделать вам приятное, – произнес он. – Мне вовсе не хотелось напоминать о вашей матушке.

– Ш-ш… Вы говорите слишком громко.

– Я никого не боюсь, – заявил Родерик.

– Напрасно. Знаете, что вас ожидает, если нас здесь увидят?

– Нас не увидят.

Рука юноши все крепче сжимала руку принцессы. Голова у Энни кружилась сильнее и сильнее. Все мысли, все опасения и тревоги внезапно улетучились. Энни не сопротивлялась, когда Родерик притянул ее к себе. Его лицо теперь было так близко, что она ощущала горячее дыхание юноши.

– Поцелуй меня, – прошептал он.

Энни повиновалась. Губы их слились, и ей казалось, она слышит мерный шум морского прибоя. Она ощущала, как крепкие мускулы Родерика напряглись под тонкой полотняной рубашкой, как горячие упругие волны пробегают по ее собственному телу. Он взял лицо Энни в ладони и, нежно поглаживая, сам приник к ее губам, жадно, словно взахлеб утоляя жажду.

Он что-то шептал, но Энни ничего не слышала. В это мгновение все слова утратили для нее смысл. Принцесса чувствовала лишь прикосновения его губ на своей шее, и ей хотелось закричать от наслаждения, однако она боялась, что крик услышат стражники. И тогда… О, тогда им обоим несдобровать. Энни уже представила, как мать…

– Энни! Энни! – донесся до нее знакомый голос.

– Кто это? – с усилием оторвавшись от принцессы, спросил Родерик.

– Это Остра, моя фрейлина. Я…

– Отошли ее прочь, – прошептал он, касаясь губами ее уха.

Это было щекотно, и Энни захихикала.

– Нет, я не могу здесь больше оставаться. Скоро сестра Фастия явится проверять, улеглась ли я в постель. Если меня не будет в спальне, она мигом поднимет тревогу. Остра следит за временем. Если она зовет, значит, пора идти.

– Прошу, побудь со мной еще немного!

– Нет-нет, я должна идти. Но мы обязательно встретимся вновь.

– Встретимся? Но когда? Я не выдержу долгой разлуки.

– Завтра день рождения моей сестры. Я что-нибудь придумаю. И пошлю к тебе Остру.

– Энни! – вновь раздался голос Остры.

– Иду, уже иду.

Энни повернулась, чтобы уйти, но Родерик схватил ее за талию, сжал в объятиях и поцеловал. Она засмеялась и вернула поцелуй. Наконец, чувствуя, как сердце сладко трепещет у нее в груди, Энни побежала по садовой дорожке.

– Быстрей! – прошипела Остра, хватая ее за руку и увлекая за собой. – Фастия может прийти в любой момент.

– Не поднимай паники. Фастия никогда не приходит раньше одиннадцати.

– Да сейчас почти одиннадцать, глупая ты девчонка!

И Остра потащила Энни по лестнице, которая вела на вершину стены, окружавшей сад. Оказавшись на последней ступеньке, Энни обернулась, но разглядела лишь темный силуэт между деревьями.

– Идем, идем! – торопила Остра.

Энни вцепилась в подол платья своей подруги, и они устремились в темный проем. Несколько мгновений спустя девушки оказались на другой лестнице и, взлетев по ней на одном дыхании, вбежали в просторный коридор, освещенный длинными восковыми свечами. Подскочив к высокой узкой двери, Остра схватила ключ, висевший у нее на поясе, и вставила его в медный замок. Как только дверь распахнулась, девушки услышали звук шагов. Кто-то поднимался по лестнице в дальнем конце коридора.

– Фастия! – прошептала Энни.

Стараясь двигаться как можно бесшумнее, девушки проскользнули в покои принцессы. Остра заперла дверь, а Энни скинула мокрые от росы туфли и, недолго думая, сунула их в пустую вазу, стоявшую рядом с диваном. Потом она стянула чулки и босиком побежала в спальню. Там Энни бросила чулки на кровать и принялась возиться с многочисленными застежками своего платья. Однако застежки, как назло, не желали поддаваться.

– Помоги мне, Остра! – позвала Энни.

– Некогда, – откликнулась Остра. – Накинь ночную рубашку прямо поверх платья.

– Шлейф будет виден.

– А ты залезай в постель, под одеяло.

Не теряя времени, Остра стянула свое платье через голову. Энни не удержалась от удивленного восклицания, увидев, что под платьем у ее подруги не было ни корсета, ни нижней юбки – Остра оказалась голой, как извлеченный из раковины моллюск.

– Тише! – приложила палец к губам Остра и ногой запихала смятое платье под кровать. – Нашла время смеяться!

– Ну у тебя и видок! Можно подумать, на свидание ходила ты, а не я. По крайней мере, ты явно подготовилась к…

– Ладно, хватит об этом! – сердито перебила Остра. – Я же знала, что времени раздеваться у меня не будет. И, уверяю тебя, никто не заметил, что я разгуливаю без корсета. Залезай под одеяло!

Тут послышалось царапанье ключа в замке. Остра издала приглушенный вопль и сделала Энни знак распустить волосы. Энни сорвала сетку, которая придерживала пышные рыжие локоны, бросила ее на ближайшее кресло и юркнула под одеяло. Остра тут же опустилась на кровать рядом с ней и сделала вид, что расчесывает принцессе волосы.

– О! – воскликнула Энни, когда Остра изо всех сил дернула щеткой, запутавшейся в длинных прядях, а висевшие на дверях шторы раздвинулись.

– Привет!

Энни удивленно заморгала. С поздним визитом к ней явилась вовсе не Фастия.

– Лезбет! – во всю глотку завопила Энни, соскочила с кровати и бросилась на шею к своей молодой тетушке.

Лезбет, хохоча, сжала ее в объятиях.

– Святой Лой, как ты выросла, Энни! По-моему, мы теперь одного роста! И как только тебе удалось так вытянуться всего за два года! Сколько тебе сейчас лет, четырнадцать?

– Пятнадцать.

– Уже пятнадцать! И ты выглядишь как истинная представительница рода Отважных.

Энни прекрасно знала, что похожа на Лезбет. Особых причин для радости в этом не было. Спору нет, Лезбет была очень мила, но мать Энни и ее старшие сестры, Фастия и Элсени, по праву считались редкостными красавицами. А она пошла в другую семейную ветвь.

– Какая ты горячая! – продолжала Лезбет. – Щеки так и полыхают. У тебя, случайно, не лихорадка?

Остра, услышав это, тихонько хихикнула.

– А это что? – в голосе Лезбет послышалось удивление. Она на шаг отступила от Энни. – Да у тебя платье под ночной рубашкой! В такой-то час! Ты только что выходила, сознайся!

– Прошу тебя, Лезбет, не говори ни о чем Фастии. И матушке тоже. Я правда не делала ничего плохого, – умоляюще затараторила Энни.

– Мне не придется ничего им говорить. Фастия сама все увидит. Она сейчас придет.

– Прямо сейчас?

– Конечно. А ты что, решила, что она доверила мне свои обязанности?

– Но у меня есть хоть немного времени?

– Фастия допивает вино. Когда я уходила, она успела осушить свой бокал примерно наполовину. Я попросила у нее позволения несколько минут побыть с тобой наедине.

– Хвала всем святым. Надеюсь, она немного помедлит. Пожалуйста, помоги мне снять это проклятое платье.

Лезбет попыталась придать своему лицу суровое выражение, потом не выдержала и расхохоталась.

– Хорошо. Остра, принеси влажное полотенце. Надо обтереть ей лицо.

– Слушаюсь, герцогиня.

Через мгновение платье было снято, и Лезбет принялась расшнуровывать корсет Энни. Наконец тело девушки получило вожделенную свободу, и она испустила вздох облегчения.

– По-моему, корсет у тебя слишком тугой, – заметила Лезбет и неожиданно спросила: – Так кто он? Тот, к кому ты бегала на свидание?

Энни казалось, на щеках у нее вспыхнуло по факелу.

– Я не могу сказать этого, – потупившись, пробормотала она. – Никому, даже тебе.

– Ага. Видно, он не слишком знатного происхождения. Неужели конюший?

– Нет, что ты. Он благородный рыцарь. Но не из тех, кто может понравиться матушке.

– Значит, я была права. Он не богат и не слишком знатен. Не таись, Энни, расскажи мне о нем. Ты же знаешь, я никогда тебя не выдам. К тому же я тоже хочу открыть тебе один секрет. Очень, очень важный.

– Ну… – Энни прикусила губу. – Его зовут Родерик Данмрог.

– А, так он принадлежит к семейству Данмрогов? Да, теперь я понимаю, ситуация не из легких.

– Но почему? – спросила Энни, ощущая, как нижняя юбка прилипает к ее покрытой потом коже.

– Все это связано с политикой. В жилах представителей рода Данмрог течет кровь Рейксбургов.

– Ну и что из этого? Война с Рейксбургами закончилась сто лет назад.

– Ох, Энни, милая, как ты еще молода и наивна. Все не так просто, как тебе кажется. На самом деле война с Рейксбургами никогда не закончится. Утратив трон, они только и думают о том, чтобы вернуть его.

– Но при чем тут Родерик? Он ведь не принадлежит к семейству Рейксбургов, – возразила Энни.

– Нет, милая, – продолжала Лезбет, вытирая влажным полотенцем лицо и шею Энни. – Но пятьдесят лет назад Данмроги стали союзниками одного из Рейксбургов, претендующего на трон. Правда, они не выступили на его стороне с оружием в руках и поэтому сохранили свои владения. Но, так или иначе, в Комвене они оказали ему поддержку. И с того времени на их имя легло пятно.

– Это несправедливо!

– Согласна с тобой, дорогая. Но лучше мы поговорим об этом позднее. Перемени рубашку и надень халат.

Энни подбежала к гардеробу, скинула влажную рубашку и надела свежую.

– Ты так хорошо разбираешься в политике, Лезбет, – сказала она, накидывая расшитый халат. – Где ты этому выучилась?

– Я же провела два года в Виргенье. У наших родственников, что там живут, только одно развлечение – говорить о политике.

– Наверное, это ужасно скучно.

– Не так уж и скучно, когда привыкнешь.

Энни опустилась на край кровати.

– Ты ведь никому не расскажешь о Родерике, Лезбет? Даже если это связано с политикой?

Лезбет рассмеялась, поцеловала Энни в лоб и крепко сжала ее руку.

– Я не думаю, что твой Родерик как-то связан с политикой, милая. Уверена, он такой же, как ты, – молодой и глупый.

– Не такой уж он молодой. Между прочим, он твой ровесник. Ему уже девятнадцать.

– А мне целых двадцать, птичка моя, – улыбнулась Лезбет и откинула с лица Энни вьющуюся рыжую прядь. – Кстати, мой тебе совет: когда сюда явится твоя старшая сестра, старайся не поворачиваться к ней левой щекой.

– А что такое?

– Твой Родерик оставил след, вот здесь, прямо под ухом. Думаю, даже Фастия догадается, что это такое.

– Спасибо…

– Я буду расчесывать тебе волосы, как делала перед тем, как вошла герцогиня Лезбет, – предложила Остра. – Под локонами ничего не будет заметно.

– Хорошая идея, – одобрила Лезбет и вновь расплылась в улыбке. – Удивительно, как наша маленькая птичка успела вырасти, Остра! Когда я видела ее в последний раз, она расхаживала в мальчишеских штанах и ни о чем, кроме верховой езды, думать не думала. А теперь она превратилась в настоящую леди.

– Я по-прежнему люблю ездить верхом, – не без гордости сообщила Энни. – И предпочитаю заниматься этим в штанах.

– Это правда, – подхватила Остра. – Она обожает носиться сломя голову. И с этим молодым рыцарем, Родериком, познакомилась во время верховой прогулки. Точнее, во время бешеной скачки. Он вслед за ней спустился по ущелью Змеи.

– Да он отчаянный.

– О да, смелости Родерику не занимать, – просияв от радости, подтвердила Энни. – Но ты обещала открыть мне секрет, Лез! Очень важный секрет!

Лезбет улыбнулась, на этот раз загадочно.

– Твой отец уже дал мне разрешение, и думаю, можно не делать из этого тайны. Я выхожу замуж.

– Замуж? – хором выдохнули изумленные Энни и Остра.

– Да, замуж, – слегка нахмурившись, повторила Лезбет: – Что-то мне не нравится, как вы приняли мою новость. Судя по вашим растерянным лицам, вы ушам своим не верите.

– Просто… в твоем возрасте…

– А, понятно. Вы решили, что я навсегда останусь старой девой. Но, видите ли, у меня множество сестер, и все они выскакивали замуж, едва вырастали из пеленок. Я – самая младшая, и решила вести себя иначе. Поэтому выбирала так долго.

– И кто же он, твой избранник?

– Самый лучший человек на свете, веселый, умный и добрый. И смелости ему тоже не занимать, как твоему Родерику. У него огромный замок, и владения его простираются…

– Но кто же он?

– Принц Чейсо из Сафнии.

– Из Сафнии? – повторила Остра.

– А где эта Сафния? – уточнила Энни.

– На берегу южного моря, – мечтательно протянула Лезбет. – Там растут апельсиновые и лимонные деревья, и на их ветвях распевают разноцветные птицы.

– Никогда не слыхала о такой стране, – призналась Энни.

– В этом нет ничего удивительного. Особенно если ты за два года не изменила своим привычкам и по-прежнему пропускаешь мимо ушей все рассказы своих учителей.

– И ты любишь его, Лез? – слегка смутившись, спросила Энни.

– А как же иначе. Люблю всем сердцем.

– Значит, твое замужество – это не политический шаг?

Лезбет расхохоталась.

– Птичка моя, замужество благородной девицы, которая принадлежит к королевский семье, непременно является политическим шагом. Иначе и быть не может. Я ведь не за пастуха замуж выхожу. И хотя вы, юные невежды, слыхом не слыхивали о Сафнии, это страна, которую нам важно иметь в союзниках.

– Но ты все равно выходишь замуж по любви, а не по расчету!

– Да, но вот что я тебе скажу. – И Лезбет погрозила Энни пальцем. – Выброси из головы всякие глупости. Помни: королевская дочь не имеет права жить по своей воле.

– Золотые слова, – раздался ровный, размеренный голос, и шторы у дверей раздвинулись вновь. – Не ожидала, что ты дашь моей легкомысленной сестрице столь разумный совет, Лезбет.

– Привет, Фастия.

Из всех собравшихся в комнате Фастия была самой старшей – вскоре ей исполнялось двадцать три. Ее каштановые шелковистые волосы были убраны в сетку, безупречно правильные черты лица отличались тонкостью и изяществом. Ростом она была примерно с Энни и Остру, почти на полголовы ниже Лезбет. Но в осанке Фастии ощущались надменность и властность.

– Милая Фастия, я только что сообщила Энни важную новость, – сказала Лезбет.

– Насколько я понимаю, ты рассказала ей о своей помолвке.

– Ты уже знаешь о моей помолвке? Но откуда? Я говорила об этом только с братом Уильямом. А с тех пор как я попросила у него разрешение вступить в брак, прошло всего несколько часов.

– Боюсь, ты успела отвыкнуть от Эслена, милая Лезбет. Ты забыла, с какой скоростью здесьраспространяются новости. Так или иначе, прими мои поздравления. Замужество – это великое счастье, и, уверена, ты скоро в этом убедишься.

Однако ледяной тон, которым Фастия произнесла эти слова, позволял предположить, что сама она отнюдь не убеждена в их истинности. Внезапно Энни почувствовала приступ острой жалости к своей суровой и непроницаемой старшей сестре.

Лезбет с готовностью кивнула головой.

– Я тоже уверена, что меня ждет счастье, – сказала она. – Не зря я ждала так долго.

– Святые вознаградят тебя за терпение, – изрекла Фастия и перевела разговор на другую тему: – Вы готовы ко сну, юные леди? Надеюсь, вы не забыли умыться и прочесть молитвы?

– Когда я вошла, они как раз молились, – с самым искренним видом солгала Лезбет.

– Мы уже почти спали, – торопливо добавила Энни.

– Ты вовсе не выглядишь сонной, – заметила Фастия.

– Я так обрадовалась, увидев Лезбет, что с меня слетел весь сон. Она рассказала нам о Шанифаре, стране, где правит ее жених. Название, по-моему, очень красивое…

– Да, только это государство называется Сафния, а вовсе не Шанифар, – поправила Фастия. – Тысячу лет назад она была одной из пяти провинций Гегемонии. – А теперь это процветающая страна, и, насколько я слышала, там много интересного.

– Ты совершенно права, – подхватила Лезбет, словно не замечая снисходительных ноток, прозвучавших в голосе Фастии. – Там есть на что посмотреть.

– Мне кажется, это необыкновенная, экзотическая страна, – вмешалась Энни.

– Многие страны кажутся нам необыкновенными и экзотическими до тех пор, пока мы там не побываем, – отрезала Фастия. – И не убедимся собственными глазами в их заурядности. Ладно, юные леди, вам пора ложиться. Мне вовсе не по душе строить из себя мегеру, но я должна была убедиться, что вы привели себя в порядок. Лезбет, мне бы хотелось поговорить с тобой.

«Врешь ты все, Фастия, – подумала Энни. – На самом деле ты обожаешь строить из себя мегеру. Вот только непонятно, почему эта роль так пришлась тебе по душе». Вслух же она произнесла:

– Побудьте с нами еще немного. Мы так долго не видели Лезбет. Если мы сегодня ляжем чуточку позже, в этом не будет большой беды.

– Нет, час уже поздний, – непреклонно заявила Фастия. – На сегодня разговоров более чем достаточно. Завтра, на дне рождения Элсени, мы вдоволь наговоримся с тобой, Лезбет. Нам, женщинам, есть о чем поболтать.

– Мы тоже женщины, – вставила Энни.

– Ты станешь женщиной, когда будешь помолвлена, – возразила Фастия. – Спокойной ночи. Или, как сказал бы жених Лезбет, «бона ноча». Остра, надеюсь, после моего ухода вы обе немедленно уляжетесь.

– Разумеется, архигреффесса.

– Спокойной ночи, мои дорогие, – сказала Лезбет, послала девушкам воздушный поцелуй и вслед за Фастией двинулась к дверям.

Несколько мгновений спустя Энни и Остра остались вдвоем.

– И почему только Фастии нравится быть такой занудой? – пробормотала Энни.

– Не будь она занудой, твоя матушка не доверила бы ей за тобой приглядывать, – заметила Остра. – Она считает, для такого дела только зануды и годятся.

– Да уж. Знала бы ты, как этот постоянный надзор меня бесит…

– На самом деле я рада, что они ушли так быстро, – сказала Остра.

– Почему? – спросила Энни. Ответом ей послужил удар подушкой.

– Потому что ты до сих пор не рассказала мне, что произошло там, в саду, негодница! А я умираю от любопытства!

– Ах, Остра, знала бы ты! Это было так… просто словами не выразишь. Он… Я думала, что сгорю заживо, честное слово! И он подарил мне розу, замечательную черную розу… – Внезапно Энни осеклась: – Слушай, а где моя роза?

– Понятия не имею. Когда мы вошли в спальню, ты держала ее в руке.

– Да, но сейчас я ее не вижу! А мне обязательно надо ее засушить, или что там делают с розами…

– Прежде чем с розой что-то делать, ее необходимо найти, – возразила Остра.

Девушки обшарили всю спальню, но розы нигде не было – ни на полу, ни на кровати, ни под кроватью. Не оказалось ее и в соседней приемной.

– И куда только она могла деться? Мы найдем ее утром, при ярком солнечном свете, – пообещала Остра.

– Надеюсь, – откликнулась Энни, но в голосе ее звучало сомнение.

Во сне Энни видела, будто стоит на поле, сплошь покрытом черными розами. На ней черное атласное платье, расшитое жемчугами, которые тускло поблескивают в ярком лунном свете. В воздухе витает такой густой аромат, что у Энни едва не перехватывает дыхание.

Полю, поросшему розами, не видно ни конца, ни края; оно тянется до самого горизонта, и легкий ветер слегка колеблет цветочные стебли. Куда бы Энни ни посмотрела, перед глазами у нее стояла одна и та же картина.

Но вот она медленно поворачивается и видит, что у нее за спиной поле обрывается. Всего в нескольких шагах возвышается стена деревьев, их исполинские черные стволы покрывают острые толстые шипы. Верхушки деревьев уходят в небо и теряются там в сумрачной вышине. Лианы, толщиной с руку Энни, обвивают стволы и ползут по земле, подобно змеям. А за тесным переплетением деревьев и лиан – тьма, непроглядная тьма. Энни чувствовала, что эта тьма опасна, что она наблюдает за ней, ненавидит ее, желает поглотить. И чем дольше она вглядывалась в тревожный сумрак, тем больший ужас наводили на нее мелькавшие там тени, доносившиеся оттуда едва различимые звуки – не то шорох шагов, не то шелест крыльев.

И когда ужас охватил ее всю, достигнув предела, Энни поняла – кто-то приближается к ней, продираясь сквозь шипы и лианы. Лунный блик выхватил из темноты руку с протянутыми вперед пальцами, руку, несущую зло.

А потом она увидала высокий остроконечный шлем, увенчанный черными рогами, шлем, скрывающий гигантскую голову. Забрало было поднято, и взору Энни открылось нечто, заставившее ее испустить пронзительный жалобный крик. Никогда прежде не видала она столь жуткого зрелища. Энни повернулась и побежала по полю, поросшему черными розами, и их колючки цеплялись ей за платье, словно хотели остановить, а луна равнодушно смотрела на нее сверху, тусклая и холодная, как глаз дохлой рыбы.

Энни проснулась в холодном поту и долго не могла понять, где она и что с ней. Наконец, стряхнув с себя остатки кошмара, она села на кровати и обхватила дрожащими руками плечи.

– Это сон, – прошептала она, тихонько покачиваясь и вглядываясь в знакомые очертания своей спальни. – Это всего лишь сон.

Однако воздух в комнате по-прежнему был пропитан удушливым ароматом аниса и сливы. В бледном свете луны, льющемся из окна, Энни увидела черные лепестки, разбросанные по одеялу. Она чувствовала, что лепестки запутались в ее волосах. По щекам текли слезы, она ощущала на губах их соленый вкус.

В эту ночь Энни больше не сомкнула глаз. Сжавшись в комочек, она сидела в постели и ожидала, когда первый крик петуха возвестит восход солнца.

9. На Выгнутом лугу

Нейл проснулся рано и первым делом осмотрел свои новые доспехи, опасаясь, что вчера, надев их впервые, успел поцарапать или запачкать во время стычки с ханзейцами. Потом он проверил, в порядке ли шпоры и плащ, и, наконец, вынул из ножен свой верный меч, носивший имя Ворон, дабы убедиться, что оружие готово к бою. Меч был в превосходном состоянии – наточенный и начищенный, он сверкал, как поверхность реки в солнечный день.

Стараясь двигаться бесшумно, Нейл сунул ноги в башмаки, выскользнул из комнаты, спустился по лестнице и вышел из харчевни. Утренний туман еще не успел рассеяться, однако на причалах уже царило оживление. Рыбачьи баркасы готовились выйти в море, портовые грузчики бродили в поисках работы, а чайки и вороны сражались из-за валявшихся повсюду отбросов.

Церковь Святого Лира Нейл заметил еще вчера, узнав ее по высокому шпилю, напоминавшему мачту. Это скромное деревянное здание, возведенное на крепком каменном фундаменте, стояло у самой кромки воды. Когда Нейл приблизился к церкви, из ее дверей вышли несколько матросов, на вид суровых и грубоватых. Нейл приветствовал их, проведя рукой по лицу, – то был знак святого Лира.

– Да хранит вас его длань, – произнес он.

– Спасибо, парень, – проворчал один из матросов. – И тебя тоже.

В церкви царил полумрак. Убранство ее оказалось чрезвычайно простым – все сделано из дерева и выдержано в самом аскетичном стиле. Единственным украшением служила статуя святого, возвышавшаяся над алтарем, – вырезанная из бивня моржа, она изображала святого Лира в рыбачьей лодке.

Нейл благоговейно опустил две серебряные монеты в кружку для подношений, преклонил колени и принялся нараспев произносить слова молитвы:

Нейл помолился о душах своих отца и матери, о благоденствии сэра Файла и его супруги Фиены, обо всех духах, обитающих в море и не ведающих покоя. Помолился о здравии короля Уильяма, королевы Мюриель и о процветании Кротении. Но особенно горячо он просил святого не дать ему свернуть с достойного пути. Несколько минут Нейл стоял на коленях, погруженный в молчание, а затем поднялся и повернулся к двери.

Тут он увидел, что за спиной его стоит дама в темно-зеленом плаще. Нейл вздрогнул. Всецело отдавшись молитве, он не заметил, как незнакомка вошла в церковь.

– Прошу прощения, госпожа, за то, что я не уступил вам место у алтаря, – произнес он, поклонившись.

– Места здесь достаточно для всех, – ответила она. – Вы ничуть не помешали мне. Напротив, доставили несколько счастливых минут. Я давно не слышала такой прекрасной молитвы. Это я должна просить у вас прощения – за то, что стала невольной свидетельницей вашего разговора со святым.

– Просить прощения? – пожал плечами Нейл. – Но почему? Я не стыжусь своих молитв. И если вы находите их прекрасными, для меня это честь. Я…

Тут глаза его встретились с глазами незнакомки. Зелеными, как морская вода. Из-под капюшона выбивались непослушные локоны темных волос, а губы ее, яркие, как рубин, были выгнуты подобно луку. Определить ее возраст было трудно, но Нейл решил, что женщине около тридцати. Незнакомка была слишком красива, чтобы принадлежать к человеческой породе. Чем больше Нейл смотрел на нее, тем сильнее кружилась у него голова. Он понял, что перед ним не земная женщина, а дивное видение, возможно, святая или ангел.

И когда догадка эта пронзила Нейла, язык его прилип к нёбу, и он осекся, внезапно забыв все любезные выражения, которые намеревался произнести.

– Ваши слова мне чрезвычайно приятны, молодой человек, – коснулся его ушей мелодичный голос незнакомки. Она благосклонно улыбнулась. – Я замечаю в вашей речи легкий акцент, свидетельствующий о том, что вы родились на островах. Вы, случайно, прибыли не с островов Святого Лира?

– Я родился в Скерне, госпожа, – смущенно пробормотал Нейл. – Но, подобно своему отцу, я служу лорду Лира.

– Насколько мне известно, этим лордом является барон сэр Файл де Лири, не так ли?

– Да, леди, – выдохнул Нейл. Ему казалось, что все это происходит во сне.

– Он человек высоких достоинств и редкого благородства. Не сомневаюсь, вы служите ему верой и правдой.

– Госпожа, но как вы…

– Не забывайте, я слышала ваши молитвы. Сэр Файл прибыл с вами? Он где-то поблизости?

– Да, госпожа. Он на постоялом дворе, неподалеку отсюда. Мы прибыли вчера. Сэр Файл хочет представить меня ко двору, хотя я, возможно, и недостоин такой чести.

– Если сэр Файл желает вас представить, с вашей стороны недостойно лишь одно – испытывать сомнения. Этот человек никогда не совершает необдуманных поступков.

– Разумеется, госпожа. Вы правы. Прекрасная незнакомка кивнула головой.

– Раз вы собираетесь испросить аудиенции у короля, вам следует знать, что сегодня двор соберется на вершине холма Том Вот, где будет устроено празднество в честь дня рождения принцессы Элсени. Вы только что прибыли, и возможно, сэру Файлу еще не известно это обстоятельство. Въезжайте в город через северные ворота и двигайтесь по Выгнутому лугу. Сэр Файл знает, где это. Скажите ему, чтобы подъехал к каменному кругу и ждал там.

– Счастлив выполнить ваше распоряжение, госпожа, – с готовностью откликнулся Нейл.

Сердце молотом билось у него в груди, и он сам не понимал, что с ним творится. Ему мучительно хотелось спросить имя незнакомки, но почему-то он боялся услышать ответ.

– А теперь прошу простить меня, но я хотела бы остаться наедине со святым, – с улыбкой заметила незнакомка. – Мои молитвы далеко не так поэтичны, как ваши. Я знаю, святые по своему милосердию простят мне мое косноязычие. Однако мне не хотелось бы, чтобы кто-то еще слышал мою невразумительную и сбивчивую речь. С тех пор как я в последний раз преклоняла колени перед этим алтарем, прошло много времени. Слишком много.

В ее мелодичном голосе послышались нотки затаенной грусти.

– Госпожа, если я могу что-то для вас сделать, вам стоит лишь сказать…

Глаза ее сверкнули в полумраке.

– Будьте осторожны, когда окажетесь при дворе, – негромко произнесла она. – Храните верность себе. Всегда оставайтесь таким, какой вы есть. Это трудно… очень трудно.

– Я понял, госпожа. Для вас я готов преодолеть любые трудности и испытания.

С этими словами Нейл повернулся и, ощущая, что ноги налились странной тяжестью, вышел на залитую ярким солнечным светом улицу.

– Впечатляющее зрелище, правда? – спросил сэр Файл де Лири.

Нейл беспрестанно вертел головой из стороны в сторону.

– В жизни не видал ничего подобного, – признался он. – Какие яркие одеяния, и все из шелка.

По зеленому ковру луга гарцевали верхом сотни придворных. Среди них сновали карлики, великаны, шуты, лакеи, все в поражающих воображение разноцветных костюмах.

– Погоди, ты еще не то увидишь. Давай подъедем вон к тем камням впереди.

Они пустили лошадей в галоп и двинулись к видневшемуся на опушке леса небольшому кругу, выложенному из остроконечных камней. Здесь уже собралось несколько человек, пеших и конных. Среди них Нейл заметил нескольких рыцарей – все они были в черных и темно-зеленых плащах с бронзовой отделкой. Нейл не знал, чьи это цвета, а гербов рыцари не носили.

– Сэр Файл! – радостно воскликнул один из рыцарей, когда они приблизились к каменному кругу.

Приветственно вскинув руку, он устремился к ним навстречу. Нейл разглядел, что это был человек средних лет, не носивший ни доспехов, ни оружия. Его каштановые волосы поддерживал золотистый обруч. Судя по величавой осанке и гордому взгляду, человек этот играл при дворе важную роль. Сэр Файл спешился, и Нейл последовал его примеру. Незнакомец тоже соскочил со своей лошади – великолепного галленского жеребца, серого в яблоках.

– Ну, здравствуй, де Лири, старый боевой петух! Как поживаешь?

– Дела мои хороши, ваше величество.

Нейл почувствовал, как у него затряслись поджилки. «Ваше величество?» Столь скорой встречи с королем он никак не ожидал.

– Рад видеть тебя здесь, старина, – самым непринужденным тоном продолжал король. – Очень рад.

– На мое счастье, ваше величество, мне удалось найти вас. Если бы не мой оруженосец, я отправился бы сейчас в пустой замок. Позволите ли вы представить вам моего юного друга и подопечного?

Глаза короля устремились на Нейла. Взор его был пронзительным и усталым одновременно.

– Разумеется, – кивнул он головой.

– Ваше величество, пред вами Нейл МекВрен, молодой человек, наделенный выдающимися дарованиями и уже совершивший немало славных дел, – торжественно произнес сэр Файл. – Нейл, тебе выпала честь быть представленным Уильяму Второму, королю Кротении.

Нейл вспомнил, что надо опуститься на одно колено и поклониться, и проделал этот ритуал с таким усердием, что голова его едва не коснулась земли.

– Ваше величество! – с трудом выдавил он из себя.

– Поднимитесь, молодой человек, – благосклонно изрек король.

Нейл повиновался.

– Надеюсь, этого юношу ожидает большое будущее, – заметил король. – Ты сказал, он твой оруженосец? Не о нем ли я так много слышал? Ведь это он еще в отрочестве отличился в битве у Темного озера?

– Именно он, сэр.

– Что же, Нейл МекВрен, ты уже стяжал славу, и я верю, она не отвернется от тебя впредь. Наверняка мы еще услышим о тебе.

– Услышим, но не сегодня, – воскликнула надменного вида молодая дама, сидевшая на изящном гнедом жеребце. Она важно кивнула Нейлу, и его пронзило странное ощущение: казалось, он уже видел ее прежде. Глаза ее, цвета лесного ореха, были ему знакомы… почти знакомы. Красота всадницы отличалась строгостью, даже суровостью – идеально правильные черты, высокие скулы, волосы несколько более темного оттенка, чем каштановый.

– Не забывайте, сегодня день рождения Элсени, и все хвалы достанутся только ей, – продолжала прекрасная всадница. – Но вам я тоже желаю хорошо провести этот день, оруженосец. Насколько я успела расслышать, ваше имя Нейл МекВрен, не так ли?

Нейл, открыв от восхищения рот, уставился на ее протянутую руку. Лишь несколько мгновений спустя он вспомнил, что полагается делать в таких случаях, осторожно взял нежную ладонь и коснулся губами кольца с королевской печатью.

– Ваше величество, – благоговейно прошептал Нейл. Он не сомневался: перед ним не кто иная, как королева.

За спиной его раздался смех, и Нейл понял, что совершил ошибку.

– Это моя дочь Фастия. Ныне, вступив в брак, она принадлежит к дому Тигерн, – снисходительно пояснил король.

– Не понимаю, почему все хохочут, – сердито бросила Фастия. – Этот молодой человек – наш гость. И он умеет отличить королевское достоинство с первого взгляда, а подобная прозорливость делает ему честь.

Ее надменно сжатые губы тронула мимолетная улыбка, которая тут же погасла.

В следующее мгновение в объятия сэра Файла бросилась еще одна молодая красавица. Он подхватил ее на руки и закружил, а та завизжала от удовольствия.

– Элсени, да от тебя глаз не отвести! – заявил старый рыцарь, поставив наконец девушку на землю.

Про себя Нейл согласился с этими словами. Элсени была моложе своей сестры Фастии – юноша решил, что ей лет семнадцать. Волосы ее имели цвет воронова крыла. И если от безупречного лица Фастии веяло холодом, младшая сестра казалась веселой, простодушной и непосредственной, как дитя.

– Как я рада, что ты приехал, дядюшка Файл! Да еще в мой день рождения!

– Видно, так было угодно святым, – улыбнулся сэр Файл. – Уверен, они радуются, глядя на тебя.

– А кто этот молодой человек рядом с тобой? – дала волю любопытству Элсени. – Вижу, все уже познакомились с ним, кроме меня!

– Это мой воспитанник, Нейл МекВрен.

Нейл, польщенный всеобщим вниманием, расплылся в улыбке.

На принцессе Элсени было изумительное шелковое платье, многоцветное, расшитое цветами и переплетенными лианами. Легкий плащ, развевающийся за ее спиной, напоминал крылья стрекозы. Блестящие черные волосы были убраны в высокую, на редкость сложную прическу, настоящую башню, каждый этаж которой был украшен различными цветами – внизу фиалки, затем красные гвоздики, затем лилии. Белый лотос венчал все сооружение, подобно короне.

По примеру своей старшей сестры, Элсени протянула Нейлу руку, но, как только он поцеловал ее кольцо, вновь повернулась к сэру Файлу.

– А ты знаешь, дядюшка, что сегодня я вовсе не Элсени, – прощебетала она. – Да будет тебе известно, я Мересвен, королева фей.

– О, разумеется! Кем и быть такой красавице, как не королевой фей.

– Вы приехали, чтобы получить звание рыцаря? – внезапно выпалила Элсени, пристально взглянув на Нейла.

От неожиданности Нейл смешался.

– О да, принцесса… То есть, я хотел сказать, ваше высочество. Удостоиться рыцарского звания – это мое самое заветное желание, – пробормотал он.

– Прекрасно. Когда вы явитесь к моему двору, я немедленно возведу вас в звание рыцаря Эльфинов, – пообещала она, взмахнув роскошными ресницами. В следующее мгновение принцесса уже позабыла о Нейле и схватила за руку сэра Файла. – Дядюшка, вы должны рассказать мне о том, как поживают мои кузины, – потребовала она. – Вспоминают ли обо мне? Знают ли, что я скоро выхожу замуж?

– А вот мой сын, Чарльз, – произнес король, решив, что церемония представления Нейла принцессе Элсени окончена.

Нейл давно уже заметил того, на кого теперь указывал король. Ему и прежде доводилось встречать несчастных, которые, не уступая ростом взрослому человеку, сохраняют разум малого дитяти. О том, что это именно так, говорил блуждающий, безмятежный, до странности пустой взгляд королевского сына. Нейл знал, что людей, подобных принцу, обычно считают избранниками святых.

Чарльз, не взглянув в сторону Нейла, продолжал разговор с человеком в удивительном наряде, сшитом из десятков разноцветных лоскутков. На голове у того красовалась шляпа с невероятно широкими, обвисшими полями, обшитыми серебряными колокольчиками, которые звенели при каждом его шаге. Шляпа была так велика, что ее нелепый обладатель напоминал ходячий гриб.

– Чарльз! – вновь попытался привлечь внимание сына король.

Чарльз был крупным молодым человеком с вьющимися Рыжими волосами. Когда бессмысленный взгляд блаженного Уперся в Нейла, по спине у того пробежала легкая дрожь.

– Привет! – сказал Чарльз, заметив наконец Нейла. – Ты кто?

Голос у него был совершенно детский и не вязался с его наружностью.

– Меня зовут Нейл МекВрен, милорд, – с низким поклоном произнес Нейл.

– Я принц, – с простодушной гордостью сообщил Чарльз.

– Это видно всякому, милорд.

– Сегодня день рождения моей сестры.

– Я имел честь узнать об этом, милорд.

– А это Песья Шапка, мой шут. Он из племени сефри.

Из-под широких полей шляпы на Нейла взглянули желтые, как медь, глаза, сверкающие на матово-бледном лице. Нейл с любопытством воззрился на королевского шута. Никогда прежде он не видал людей из племени сефри. В Лире их не было, ибо, как он слышал, сефри никогда не путешествовали по морю.

– Желаю вам хорошего дня, – изрек Нейл и кивнул головой, не зная, что еще сказать.

На лице шута мелькнула хитрая усмешка. Он принялся петь и приплясывать, так что бубенчики на его шляпе звенели не переставая:

Песенка шута была встречена дружными раскатами хохота. Громче всех смеялся Чарльз, который от удовольствия с размаху шлепнул шута по спине. Тот не удержался на ногах или сделал вид, что не удержался. Неуклюже повалившись, он схватился за поля своей потешной шляпы и покатился по траве, как шар. Стоило ему подлететь к кому-нибудь из придворных, тот пинал живой мяч, и шут, истошно вопя, отскакивал в противоположном направлении. Через несколько мгновений импровизированный матч, возглавляемый принцем, заставил всех позабыть об издевательской выходке Песьей Шайки. Однако у Нейла по-прежнему горели от обиды уши. Все, все смеялись над ним – и король, и Фастия, и Элсени. Спасибо, сэр Файл удержался.

Нейл сжал губы, изо всех сил стараясь не дать воли рвавшимся наружу словам. Пускаться в пререкания с шутом недостойно, и он вовсе не желал позорить сэра Файла. Язык и так не раз доводил Нейла до неприятностей.

– Не обращайте внимания на Песью Шапку, – услышал он невозмутимый голос Фастии. – Он только и знает, что поднимать всех на смех. Сами понимаете, такая у него работа. Если хотите, можете проехаться рядом со мной. Продолжим ваше знакомство с двором. Думаю, вам необходим провожатый.

– Вы очень добры, госпожа.

– Вас еще не представили самой младшей моей сестре, Энни. Она сегодня в дурном настроении. О, да я, кажется, вижу вдали ее рыжие волосы. И посмотрите, к нам приближается моя матушка, королева.

Нейл проследил за направлением взгляда Фастии.

На утренней незнакомке не было длинного плаща с капюшоном, однако Нейл узнал ее сразу – по глазам и легкой улыбке. Теперь он понял, почему лица Фастии и Элсени показались ему такими знакомыми. Обе принцессы чрезвычайно походили на свою мать.

– Значит, вы передали мои слова старому Файлу, – сказала королева, приблизившись к ним.

– Да, ваше величество, – пробормотал Нейл. На этот раз он поклонился так низко, что ударился лбом об землю.

– Вы уже встречались с этим молодым оруженосцем прежде, матушка? – с недоумением спросила Фастия.

– Сегодня утром я ходила в церковь Святого Лира, – пояснила королева. – У алтаря я увидела этого молодого человека. Его молитва поразила меня своей поэтичностью и глубиной чувства. Лишь те, кто вырос на островах, умеют так молиться. И я догадалась, что он из Лира и приехал со старым Файлом.

– Ваше величество, прошу простить мне невольную дерзость, которую я, возможно, проявил, не зная…

Поток извинений Нейла прервал недовольный голос короля:

– Ты ходила в портовую церковь, Мюриель? Одна, без охраны?

– Мои телохранители все время находились поблизости, и Эррен ждала меня за дверями церкви. К тому же я закрыла лицо капюшоном. Узнать меня было невозможно.

– Мюриель, поступать так – это чистой воды безрассудство. Особенно в нынешние беспокойные времена.

– Прости, если я заставила тебя волноваться.

– Как я мог волноваться, если я ничего не знал о твоем опрометчивом поступке? Но теперь я действительно встревожен. Отныне ты никуда не будешь выходить без охраны. Прошу тебя. – Король, как видно, почувствовал, что избрал чрезмерно резкий тон, и последние его слова прозвучали почти умоляюще. – Впрочем, мы обсудим это потом, – поспешно добавил он. – Я не хочу, чтобы наши дорогие гости в свой первый день при дворе стали свидетелями семейной склоки.

– Кстати о семейных склоках, точнее, о семейных делах, – заметила королева Мюриель. – Я вынуждена просить у вас всех извинения, но мне придется вас покинуть. Здесь есть кое-кто, с кем мне необходимо поговорить. Молодой МекВрен, прошу прощения за то, что утром ввела вас в заблуждение. Но, право же, я получила огромное удовольствие, увидев сейчас ваше изумленное лицо. – Она повернулась к своему супругу. – Я буду здесь, неподалеку, если вас это интересует, – бросила она, повернулась и пустила лошадь вскачь.

Нейл был рад, что королева сменила тему разговора, ибо в душе у него царил полный сумбур… По причинам, которые он сам не мог определить, юноша чувствовал себя виноватым.

– Наверняка выходка с розой – дело рук Фастии, – заявила Энни.

Они с Острой пустили лошадей вскачь по поросшему фиалками Выгнутому лугу. Воздух наполняли упоительные весенние ароматы, но Энни была слишком взволнована, чтобы наслаждаться ими.

– Фастия не любит ходить вокруг да около, – возразила Остра. – Она не стала бы тебя изводить исподтишка. Если бы она увидала розу, то спросила бы напрямик, откуда цветок.

– Может, ей и спрашивать не надо. Вдруг она уже все знает?

– Откуда? Ни одна живая душа вас не видела, за это я отвечаю.

– Ну а кто тогда? Неужели Лезбет? Это на нее не похоже.

– Она очень изменилась, – заметила Остра. – Стала такой… осмотрительной. И все время думает о политике. Может, она теперь – точная копия Фастии, только мы еще этого не заметили.

Энни заерзала в седле, пытаясь устроиться поудобнее. Она презирала дамские седла, заявляла, что, сидя боком, далеко не уедешь. И в самом деле, она постоянно с них соскальзывала. Будь они с Острой наедине, Энни, наплевав на свои пышные юбки, немедленно уселась бы по-мужски.

Но они были далеко не одни. По лугу разъезжала едва ли не половина благородных рыцарей королевства.

– Нет, я не верю, – покачала головой Энни. – Лезбет никогда меня не предаст. Я доверяю ей, как тебе.

– А может, ты и меня подозреваешь? – ехидно предположила Остра.

– С чего ты взяла, дурочка? Я только что сказала, что тебе доверяю.

– Надеюсь. Но все же, кто выкинул с тобой такую злую шутку? У кого есть ключи от твоей комнаты? Только у Фастии.

– Может, она забыла запереть дверь?

– Забыла? Нет, Фастия никогда ничего не забывает, – покачала головой Остра.

– Это верно. Значит…

– Значит, остается твоя мать.

– Ты права. У матушки, конечно, есть ключ от моей спальни. Но…

– Тише. Она здесь, совсем рядом.

Энни вскинула голову и невольно вздрогнула, увидев, что ее подруга и фрейлина права. Мюриель Отважная, урожденная де Лири, королева Кротении, оставив свиту, приближалась к ним рысцой на свой гнедой вителлианской кобыле.

– Доброе утро, Остра, – с приветливой улыбкой сказала она.

– Доброе утро, ваше величество.

– Если ты не возражаешь, мне хотелось бы немного поговорить с дочерью наедине.

– Разумеется, ваше величество.

Едва успев сказать это, Остра натянула поводья и повернула прочь, напоследок бросив на Энни извиняющийся и встревоженный взгляд. Если над головой Энни сгустились тучи, значит, Остре тоже приходилось ждать неприятностей.

– Вы обе, похоже, сегодня чем-то обеспокоены, – заметила Мюриель. – И предпочитаете держаться в стороне.

– Я видела дурной сон, матушка, – призналась Энни. Впрочем, это была лишь часть правды. – И никто не сообщил, где именно мне следует держаться.

– Дурной сон? Но ты уже взрослая девушка, тебе стыдно переживать из-за таких пустяков. Однако я скажу Фастии, чтобы сегодня на ночь она дала тебе целебный отвар. Тот, что не дает Черной Мэри приближаться к спящему.

В ответ Энни лишь пожала плечами.

– Но я полагаю, дело не только в дурном сне, – продолжала королева. – Фастия считает, что у твоего скверного настроения есть более глубокие причины.

– Фастия только и думает, как бы мне досадить, – вздохнула Энни.

– Ты не права. Твоя сестра любит тебя, и ты это прекрасно знаешь. Но если ты ведешь себя не так, как подобает принцессе, она не может этого одобрять.

– Похоже, все вокруг сговорились меня не одобрять, – буркнула себе под нос Энни.

Королева устремила на дочь пронзительный взгляд изумрудно-зеленых глаз.

– Не забывай, Энни, что ты занимаешь высокое, исключительно высокое положение. И это налагает на тебя определенные обязанности. Пока ты была мала, тебе многое сходило с рук. Но ты уже вступила в возраст, когда девушке следует думать о замужестве. О детских привычках и проказах пора забыть. Своей нелепой выходкой с грефтом Остгартом ты поставила в крайне неловкое положение и своего отца, и меня…

– Этот ваш грефт – на редкость противный старикашка. Навел на меня такую тоску! Не думали же вы, что я…

– Во-первых, он не старикашка, а пожилой господин. Во-вторых, его политическая поддержка чрезвычайно важна для Кротении. Или тебя не волнует процветание королевства, которым правит твой отец? Может, ты не помнишь, сколько твоих предков пожертвовало жизнью во имя блага страны?

– Но почему для блага страны я должна выходить за старого скучного урода? Это несправедливо.

– Справедливо? Справедливость хороша, когда речь идет о простых людях. А нам часто приходится жертвовать собой. Высокое рождение лишает нас права выбора.

– Лезбет выходит замуж по любви! Мюриель покачала головой.

– Да, именно этого я и боялась, и Фастия тоже. Лезбет окончательно сбила тебя с толку. Пойми, девочка, она делает выгодную, весьма разумную партию. Что касается любви… Можешь не сомневаться, в ней Лезбет смыслит не больше, чем ты.

– Можно подумать, матушка, вы много смыслите в любви, – взорвалась Энни. – Всему Эслену известно: отец давно уже предпочитает предаваться любовным утехам с леди Грэмми, а ваши покои обходит стороной.

Когда в этом была необходимость, королева двигалась с редким проворством. Энни даже не успела заметить, как мать занесла руку, лишь услышала звук пощечины и ощутила, как ее щека вспыхнула.

Глаза юной принцессы застилали слезы, в горле стоял ком.

«Не смей плакать, – приказала она себе. – Не смей!»

– А теперь слушай меня внимательно, девочка, – как ни в чем не бывало сказала королева. – Сегодня среди гостей присутствуют три молодых человека, все по-своему очень милые и достойные внимания. Зовут их Уингальн Катсон из Авлхама, Уильям Фуллхэм, баронет Уинстона, и Дункат МекАвэн. Запомнила? Каждый из них мог бы стать для тебя отличной партией. И противных скучных старикашек, которых ты так презираешь, среди них нет. Надеюсь, ты дашь себе труд быть с ними обходительной и любезной. Они приехали специально для того, чтобы с тобой познакомиться.

Энни ехала молча, угрюмо потупившись.

– Ты поняла меня? – возвысила голос Мюриель.

– Да. А как я их узнаю, этих ваших женихов?

– Можешь не беспокоиться, тебе их представят.

– Хорошо. Я все поняла.

– Энни, надеюсь, ты поняла также, что все это делается для твоего блага?

– Я рада, матушка, что вы так хорошо знаете, в чем заключается мое благо.

– Твои колкости излишни, Энни. И твой надутый вид сейчас совершенно неуместен. Не забывай, сегодня день рождения твоей сестры. Постарайся выглядеть веселой – если не для меня, то хотя бы для нее. И давай забудем о нашей маленькой ссоре, хорошо, дорогая?

Последние слова Мюриель сопроводила натянутой холодной улыбкой, которой Энни никогда не доверяла.

– Хорошо, матушка, – буркнула она, старательно избегая пронзительного взгляда матери.

Однако, несмотря на неприятный разговор и на то, что щека у Энни все еще горела, на душе у нее стало легче. О Родерике мать ничего не знает, а это главное.

И все же кому-то ее тайна известна. Кто-то нашел ее розу. Черную розу.

«Возможно, кошмар, который мне привиделся, вообще не имеет отношения к Родерику, – размышляла про себя Энни. – Ведь его-то не было ни на поле, среди черных роз, ни в жутких темных зарослях…»

– Что это за диво? – раздался за их спинами раскатистый и звучный мужской голос. – Две прекраснейшие женщины королевства разъезжают без охраны?

Энни и Мюриель обернулись одновременно.

– Здравствуй, Роберт, – сказала королева.

– Здравствуй, здравствуй, милая невестушка! До чего ты хороша, смотреть больно! Сегодня даже солнце медлило выходить на небо, опасаясь, что ты его затмишь.

– Ты очень любезен, – процедила Мюриель.

Не обращая внимания на ее ледяной тон, Роберт повернулся к Энни.

– Ты тоже восхитительна, моя обожаемая племянница! – громогласно возвестил он. – Боюсь, в самом скором времени ты разобьешь немало мужских сердец. Не прими мы сегодня меры предосторожности, этот праздник превратился бы в состязание молодых рыцарей, готовых сложить головы из-за твоей благосклонной улыбки.

Щеки Энни вспыхнули. Дядюшка Роберт частенько приводил ее в смущение. Он был молод и красив, строен, широк в плечах, тонок в талии. На его лице, слишком смуглом для представителя рода Отважных, сверкали жгучие черные глаза, а бородка и небольшие аккуратные усики очень шли к насмешливому выражению и ироничной улыбке.

– Позаботьтесь лучше об Элсени, дядюшка, – ответила Энни. – Она намного красивее меня, и, кроме того, сегодня день ее рождения.

Роберт подъехал ближе и бесцеремонно схватил Энни за руку.

– О прекрасная леди, у моего брата три дочери-красавицы, и хотя ты самая младшая, но отнюдь не уступаешь сестрам по красоте, – заявил он. – А если кто-то полагает иначе, покажи мне этого наглеца. Можешь не сомневаться, я сумею его проучить. Вороны выклюют его бесстыжие глаза прежде, чем сумерки вновь спустятся на землю.

– Роберт, совершенно ни к чему приучать мою дочь к такой беззастенчивой лести, – заметила Мюриель, и в голосе ее послышались нотки раздражения. – Вряд ли это пойдет ей на пользу.

– Дорогая Мюриель, но при чем тут лесть? Я говорю лишь чистейшую правду, воздавая должное моей прекрасной племяннице. А если хвалы мои показались вам преувеличенными, смиренно прошу простить меня за это. Но, в самом деле, где ваша охрана?

– Там, – Мюриель указала рукой в сторону короля и его свиты. – Я хотела поговорить с дочерью наедине. Но мои телохранители рядом, и уверяю тебя, они всегда настороже.

– Надеюсь, милая Мюриель, своим появлением я не помешал важному разговору. У вас обоих такой серьезный вид.

– На самом деле, – вставила Энни, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно беззаботнее, – мы говорили о скорой свадьбе Лезбет. Здорово, что она выходит замуж, правда, дядюшка?

В глазах матери вспыхнули предостерегающие огоньки, но Энни заметила их слишком поздно.

– Что-то я не понял, кто выходит замуж? – В голосе Роберта прозвучала непривычная натянутость.

– Лезбет, – уже без прежнего пыла повторила Энни. – Вчера вечером она попросила у отца разрешения вступить в брак. С каким-то принцем из далекой южной страны.

Роберт с усилием растянул губы в улыбке, но лоб его рассекла глубокая морщина.

– Странно, что у меня она и не подумала попросить разрешения, – вполголоса пробормотал он. – Я ведь тоже ее брат. Очень странно! Похоже, она решила сыграть со мной шутку.

– Она собиралась сказать тебе сегодня, – вмешалась Мюриель. – Сразу после праздника.

– Хорошо. Думаю, мне стоит ее отыскать и дать возможность сообщить столь сногсшибательную новость, – овладев собой, сказал Роберт. – Прошу извинить меня, леди, но мне придется вас оставить.

– Мы не в претензии, – милостиво кивнула головой Мюриель.

– Когда увидите Лезбет, дядюшка, напомните, что сегодня она обещала ко мне зайти! – крикнула Энни в спину поскакавшему прочь Роберту.

Оставшись вдвоем, мать и дочь некоторое время хранили молчание.

– Тебе следует быть сдержаннее на язык, иначе постоянно будешь попадать в неловкие ситуации, – наставительно произнесла Мюриель. Но, как ни странно, в ее голосе уже не слышалось прежнего раздражения.

– Я… Но что я такого сказала? Все в замке уже знают. Я думала, своему любимому брату она сообщила первым делом.

– Да, Роберт очень привязан к Лезбет. Они ведь близнецы.

– Вот поэтому я и думала, что с ним-то она непременно поделилась радостной новостью.

– Вероятно, Лезбет понимала, что эта новость не слишком его обрадует. И, как ты сама только что увидела, она была права.

– Да. Матушка, можно мне найти Остру?

– Тебе следует присоединиться к королевской свите. Там твой двоюродный дядюшка Файл, который только что прибыл из Лира. Впрочем, похоже, они с твоим отцом отъехали в сторону. Ладно, сейчас можешь проводить время, как тебе вздумается. Но вечером ты должна быть приветлива и любезна. В особенности с теми гостями, о которых я тебе говорила. Помни, сегодня день рождения твоей сестры, и веди себя соответственно. – Мюриель дернула за поводья и повернула лошадь, но прежде, чем ускакать прочь, обернулась через плечо. – И сиди в седле, как пристало благородной девице и принцессе, – дала она дочери последнее наставление. – Сегодня и всегда.

Выгнутый луг тянулся до самого подножия холма Том Вот, который возвышался над восточными окраинами города. Там, на холме, был устроен шатер из золотисто-желтого шелка. Над ним развевался флаг, на котором красовались звезда и чертополох – герб воображаемой страны Эльфин.

Шатер был окружен цветочным лабиринтом невероятных размеров. Стены его образовывали росшие вплотную друг к другу подсолнухи с толстыми и крепкими стеблями. Их обвивали гирлянды алых вьюнков и душистого горошка. Большинство придворных уже спешились и теперь, смеясь и перебрасываясь шутками, бродили по лабиринту. Невидимый оркестр наполнял воздух нежными мелодиями, в которых слышались голоса скрипок, гобоев и арфы.

Увидев все это великолепие, Остра от восторга захлопала в ладоши.

– Какая красота, с ума сойти можно! Правда, Энни?

Энни, полная решимости приятно проводить время и развлекаться, растянула губы в улыбке. Как бы то ни было, пока ей удалось избежать крупных неприятностей, а атмосфера праздника заразительна.

– Да, очень красиво, – согласилась она. – На этот раз матушка превзошла сама себя. Элсени, конечно, на седьмом небе от счастья.

– Слушай, а что она тебе сказала? – осторожно спросила Остра, вглядываясь в лицо подруги.

– Матушка? Ничего особенного. Отпустила несколько обычных нравоучений, только и всего. По-моему, про Родерика она ничего не знает. Может, во сне я сама оборвала с розы все лепестки.

– Наверняка так оно и есть! – с явным облегчением подтвердила Остра. – Ты и раньше выделывала подобные штуки. Вставала и расхаживала во сне, а когда с тобой пытались заговорить, не отвечала. И до сих пор ты постоянно бормочешь, когда спишь. А то и стонешь.

– Значит, я сама виновата. И нам с тобой не о чем переживать. Вот только мне придется сегодня весь вечер напропалую любезничать с тремя молодыми людьми, которых я знать не знаю. Зато все будут мною довольны.

– За исключением Родерика.

– Потом я все ему объясню. Он поймет, что я не могла сердить родителей. Ты ведь не откажешься сходить к нему и договориться о свидании?

– Когда я тебе отказывала?

– Вот и отлично. Ну что, отважимся мы с тобой войти в Эльфин?

– Еще бы нет. Ведь ты же принцесса из рода Отважных!

Девушки соскочили с лошадей и направились к увитой цветами арке, возведенной у входа в павильон. По обеим ее сторонам стояли часовые в кольчугах, сплетенных из маргариток. Энни узнала в них актеров придворного театра.

– Прекрасные леди, что привело вас сюда? – торжественно вопросил один из стражей.

– Я так полагаю, мы хотим получить аудиенцию у королевы Эльфина, – усмехнулась Энни.

– Миледи, это не так просто. Между вами и этой славной королевой пролегает путь, полный поражающих взор красот и смертельных опасностей. Вы можете преодолеть его лишь в сопровождении отважного рыцаря. Прошу вас, выберите себе спутника по своему желанию.

И он сделал широкий жест в сторону толпившихся поодаль юношей в рыцарских костюмах. Их доспехи иоружие были сделаны из разноцветной бумаги и цветов, а опущенные забрала шлемов не позволяли рассмотреть лица молодых людей.

Энни подошла к ним, и рыцари моментально выстроились в ряд. Окинув их взглядом, она поняла, что Родерика здесь нет.

– Так какого же взять? – во всеуслышанье осведомилась она. – Что ты посоветуешь, Остра?

– Судя по виду, все они храбрецы.

– Боюсь, они храбры недостаточно. Я кое-что придумала. Сэр рыцарь зеленой лилии, прошу вас, одолжите мне свой меч.

Молодой человек беспрекословно вручил принцессе оружие, которое представляло собой позолоченный ивовый прут, украшенный лепестками магнолии.

– Прекрасно… А теперь, прошу вас, снимите шлем.

Эта просьба вызвала у юноши некоторое замешательство, однако противоречить принцессе он не решился. Под забралом скрывалось молодое, миловидное и совершенно незнакомое принцессе лицо. Энни коснулась губами щеки юноши.

– Благодарю вас, доблестный рыцарь Эльфина. Откройте же мне ваше славное имя.

– Я… Уильям Фуллхэм к вашим услугам, миледи.

– Сэр Уильям, когда мы благополучно преодолеем опасный путь ко двору королевы, вы не откажетесь протанцевать со мной один из танцев?

– Почту за честь, миледи!

– Замечательно!

Воскликнув это, Энни нахлобучила на голову шлем и вновь подошла к стражникам, охранявшим вход в лабиринт.

– Мое имя сэр Энни, – возвестила она. – Я принадлежу к клану Беспощадной Пчелы, и я буду сопровождать леди Остру ко двору королевы Эльфинов.

– Как вам будет угодно, сэр Энни. Но сохраняйте бдительность. Говорят, поблизости бродит Терновый король.

Стоило Энни услышать эти слова, внутри у нее что-то оборвалось и затрепетало – так случается, когда нога, не встречая опоры, проваливается в пустоту. Жуткая картина, виденная во сне, вновь возникла у нее перед глазами: поле, поросшее черными розами, деревья с колючими стволами, рука, которая пытается до нее дотянуться.

Видение было настолько отчетливым, что Энни невольно зажмурилась.

– Что случилось? – встревожилась Остра.

– Ничего, – покачала головой Энни. – Просто солнце слепит глаза.

С этими словами она вошла в лабиринт.

10. У Таффского ручья

Эспер покинул крепость Тор Скат еще до рассвета, свернул с Королевской дороги и двинулся через гористую часть Брог-и-Страд, через перевалы и луга, поросшие красным клевером и лавандой. Наконец он добрался до истоков Таффского ручья, немало удивив своим появлением небольшое стадо зубров, своими копытами превративших берег в жидкое месиво. Животные с подозрением наблюдали, как человек и две лошади продирались сквозь заросли старых ив, низко склонившихся над водой. Резкий запах зубров преследовал Эспера, спускавшегося вниз по течению ручья, еще долго после того, как стих их сердитый рев.

На вид все вокруг обстояло благополучно, но Эспер знал, что на самом деле это не так. Уверенность в том, что в лесу творится что-то неладное, крепла с каждой минутой, и дело было отнюдь не только в рассказах сэра Саймена.

В том, что до определенной степени эти рассказы соответствуют истине, Эспер не сомневался. Ведь многое сэр Саймен видел собственными глазами, а привычки лгать для красного словца старый рыцарь не имел. Свидетельству о найденных в лесу мертвых телах, изуродованных и, напротив, без каких-либо увечий, можно было доверять всецело. Но Эспер хотел увидеть место побоища воочию.

Что же касается историй о греффинах, Терновом короле и прочей нечисти, то всю эту чушь Эспер даже в ум не брал.

Но, хотя все предположения сэра Саймена казались лесничему невозможными и нелепыми, в глубине собственной души он ощущал нечто, всерьез его тревожащее. Минувшим вечером, решив подшутить над будущим монахом, он, неожиданно для себя, не на шутку испугался сам. В отличие от бедняги Стивена, лесничий отлично знал, что на дороге их ожидает встреча всего лишь с сэром Сайменом и сворой охотничьих псов, – и все же испугался.

Да, несомненно, в лесу таилась какая-то опасность, но Эспер не представлял, в чем она заключается. Не знал этого и сэр Саймен, несмотря на всю свою болтовню о греффинах и Терновом короле. И эта неизвестность беспокоила лесничего сильнее всего.

Лошади тоже что-то чувствовали и беспокоились. Огр насторожил уши, он то и дело вздрагивал и пару раз испуганно прыгал в сторону – чего никогда прежде не делал, – хотя ни малейшей причины для этого не было.

Так, постепенно, Эспер готовил себя к жуткому зрелищу, ожидавшему его у Таффского ручья.

Тела лежали на земле, подобно мертвым птицам, которых злобный ветер вырвал из недостроенных гнезд. Привязав коней в стороне, Эспер двинулся по месту побоища пешком, старательно обходя трупы.

Видно было, что мертвецы лежат здесь уже много дней. Плоть почернела, глаза ушли в глубь черепов, придав им сходство с головами, вырезанными из тыквы. Это обстоятельство Эспер тоже отметил как весьма странное. Глаза убитым давно уже должны были выклевать вороны. В разлагающейся плоти обычно копошатся черви, и удушающий запах разложения пропитывает все вокруг.

Однако в воздухе ощущался лишь терпкий запах осенних листьев.

Все было в точности так, как описал сэр Саймен, – мертвые тела без всяких видимых признаков насильственной смерти. А это означало…

Эспер огляделся по сторонам.

Сеот – или седое, как называли монахи подобные древние святилища, – обычно располагался на холме или возвышенности. Но не всегда. Если церковь возводила здесь храм, к нему вело множество тропинок. И, как сказал мальчишка, в Королевском лесу почти не осталось седосов, используемых церковью, хотя до вчерашнего дня Эспер совершенно не задумывался, почему. Он знал лишь, что церкви эти места больше не нужны.

Однако кому-то они понадобились.

То, что искал Эспер, находилось неподалеку от ручья, на небольшом бугорке. В поисках ему помогли крики воронья и запах гниющей плоти. От храма почти ничего не осталось – лишь обломки каменных стен и алтарь. Но на деревьях, его окружающих, во множестве висели тела мужчин, женщин и детей. Все они были распяты на стволах и прибиты гвоздями. Кишки и прочие внутренности, вывалившись из распоротых животов, подобно гирляндам, висели над развалинами храма. Кожа с ног и рук была содрана, обнажив мускулы.

Здесь трупный запах был так силен, что лесничего едва не вырвало. В отличие от тех, что лежали в лесу, эти покойники разлагались, и вокруг них стаями кружились вороны. Несколько трупов уже развалились на части и сорвались с деревьев, разрушив мрачный архитектурный замысел убийц.

Внизу, под холмом, призывно заржал, а потом и захрапел Огр. Эспер уловил в конском ржании тревожные нотки и, оставив место кошмарного жертвоприношения, поспешил к лошадям.

Не доходя до них, он замер, заметив, как в зарослях у ручья блеснул глаз, размером не меньше блюдца.

Голова и туловище неведомого животного скрывались в густой путанице ветвей. Но оно наблюдало за Эснером, это он знал точно. И оно было громадным, намного больше Огра. Оно вполне могло оставить тот след, что лесничий видел у Эдвинова ручья.

Эспер медленно выдохнул, потом вновь набрал в легкие воздуху, потянулся к колчану, висевшему за спиной, нащупал похолодевшими пальцами стрелу, вытащил ее и натянул тетиву лука.

Глаз исчез, листва зашелестела. Потом Эспер увидел клюв: черный, крючковатый, острый, ужасающий. Лесничий сам не знал, жив он или мертв, – возможно, чудовище убило его взглядом.

О греффинах Эспер Белый почти ничего не знал. То есть он твердо знал, что в природе их не существует, и, следовательно, пропускал мимо ушей все рассказы об их обличье, нраве и привычках. Но теперь перед ним был один из греффинов, в этом не было сомнений. Тот, кто убил множество людей, не прикоснувшись к ним. Каким-то таинственным способом.

Но почему греффин по-прежнему здесь? Или он уходил и теперь вернулся вновь?

Эспер вскинул лук, и в это мгновение греффин появился из зарослей.

Легенды не лгали, утверждая, что голова чудовища подобна голове орла, хотя она была более плоской. Перьев у греффина не было, тело его покрывала переливчатая чешуя, черная и темно-зеленая. На шее росла грива косматых волос. Передние конечности были сильны и мускулисты, но в то же время гибки и подвижны, как лапы кошки. Двигался он подобно птице, резко, но быстро и уверенно. В запасе у Эспера был всего лишь один выстрел. Он сильно сомневался, что этого окажется достаточно.

Эспер прицелился в глаз греффина.

Греффин нагнул голову, и в его взгляде Эспер увидел нечто отнюдь не свойственное взгляду животного. Размышление, расчет.

И презрение, надменное презрение.

Лесник вскинул лук.

– Подойди ближе, ты, курица чешуйчатая, – проворчал он себе под нос. – Подойди или убирайся. Поверь, я не буду слишком жалеть, если больше тебя не увижу.

Поразительное существо припало к земле, как хищник, который готовится к прыжку. Все вокруг замерло. Лесник почувствовал, как тетива лука врезалась ему в пальцы, и в его ноздри ударил запах канифоли, которой она была смазана. А еще он ощутил аромат прелых листьев, цветущих каштанов, дыма. И ко всему этому примешивалось нечто незнакомое. Пожалуй, это был запах животного, но почему-то он напоминал о дожде, который барабанит по раскаленным камням вокруг походного костра.

А невероятное создание беспрестанно раскачивалось туда-сюда, превращаясь в расплывчатое пятно. Несмотря на свои огромные размеры, оно обладало редкостным проворством. Мгновение – и оно пронеслось по лугу справа от лесника. Не успел Эспер и глазом моргнуть, как греффин скрылся из виду.

Эспер долго не мог прийти в себя, не мог поверить, что он видел это собственными глазами. Ему и досадно было, что он даже не попытался убить чудовище, и радостно, что до этого не дошло.

Но больше всего он радовался, что греффин не умертвил его взглядом.

А потом ноги Эспера внезапно подкосились, отказываясь его держать. Он с удивлением увидел, как поросшая мхом лесная подстилка летит ему прямо в лицо, а в ушах у него зазвенел серебристый, снисходительный смех Грязной Джесп.

Эспер очнулся, ощутив, как чьи-то пальцы касаются его лица, услышав над собой чей-то тихий голос. Первым делом он потянулся к кинжалу. Точнее, хотел потянуться, но с ужасом понял, что руки ему не повинуются.

«Я связан по рукам и ногам, – пронеслось в голове у лесника. – Или, еще того хуже, прибит гвоздями к дереву».

Но, с усилием подняв отяжелевшие веки, он увидел перед собой Винну, дочь хозяина харчевни из Колбели.

– Что? – только и мог пробормотать лесничий. Онемевшие губы и язык тоже не желали слушаться.

– Ты их трогал? – встревоженно спросила девушка. – Ты трогал трупы? Я не могу найти никаких следов, но…

– Где я?

– Там, где я тебя нашла, где же еще. Тебе, я вижу, со страху совсем память отшибло. Ты у Таффского ручья, как раз там, где погибла вся родня несчастного паренька, что прибежал к нам в деревню. Скажи, ты прикасался к убитым?

– Нет.

– Хвала всем святым. Но тогда что же с тобой произошло?

«Я видел греффина», – произнес Эспер про себя. Однако признаться в этом Винне означало навлечь на себя насмешки.

– Не знаю, – пробормотал он вслух.

Теперь он чувствовал, что может потихоньку шевелить руками. Пальцы слегка покалывало.

– Тот мальчик умер, – сообщила Винна. – Помнишь, у него была багровая вспухшая ладонь. А на следующий день вся рука почернела и начала гнить заживо. Но его никто не ранил. Он сказал, ладонь покраснела после того, как он потряс за плечо свою мать, пытаясь ее разбудить.

– Нет, я не прикасался к телам, – повторил Эспер. – Я знал, что это опасно. Будь добра, помоги мне сесть.

– Ты уверен, что тебе стоит садиться?

– Уверен.

Винна показала ему свою руку – на пальцах и ладони багровели свежие рубцы.

– Видал? Помнишь, я промыла раны парнишки? Ночью у меня заболела рука, но я думала, все это ерунда. А в тот день, когда ты уехал, вся ладонь у меня покрылась язвами.

Эспер вспомнил беспалую руку сэра Саймена, и по спине у него пробежал холодок.

– Надо как можно скорее найти сведущую знахарку, – дрогнувшим голосом сказал он.

Винна покачала головой.

– В этом нет необходимости. Я уже сходила к матушке Килт. Она дала мне мазь из трав и сказала, что отрава слишком слаба и не причинит мне серьезного вреда. – Винна немного помолчала и добавила: – А еще она сказала, что ты нуждаешься в моей помощи.

Лесник попытался возразить, однако новый приступ головокружения помешал ему.

Меж тем Винна схватила его руку своими тонкими пальцами и помогла ему приподняться. Перед глазами у Эспера все плыло от слабости, однако с помощью Винны ему удалось встать на ноги и прислониться к стволу дерева.

От Винны исходил мягкий, приятный запах. Запах молодости, свежести и чистоты.

– Я думала, что не застану тебя в живых, – прошептала она.

– Значит, ты отправилась за мной вслед?

– А как же иначе, дурачина ты этакий! Или ты воображаешь, что я перенесла тебя назад в Колбели на своей волшебной метле? Конечно, я отправилась за тобой вслед. А что мне еще оставалось делать? Я боялась, что ты сдуру прикоснешься к трупам и подцепишь ту самую заразу, что убила всех этих бедолаг.

Эспер пристально взглянул на девушку.

– Ты с ума сошла. Как ты только решилась отправиться через лес в одиночку? Ты что, не знаешь, так и жизни недолго лишиться? Ты ведь сама предупреждала меня о том, что в лесу творится неладное…

– Предупреждала, помню. А ты, самодовольный индюк, поднял меня на смех. Теперь-то ты на собственном опыте убедился, что я была права.

– Мы сейчас не об этом говорим, – отрезал Эспер. – Ты запросто могла погибнуть.

Винна угрожающе сдвинула брови.

– Эспер Белый, хватит делать вид, будто ты в Королевском лесу как дома, а все остальные пропадут здесь, точно дети малые. Да, один из нас едва не лишился жизни. Но, осмелюсь напомнить, это была вовсе не я. Это ты валялся здесь, бесчувственный как бревно, – готовый обед для волков и легкая добыча для разбойников.

– А тебе волки не страшны?

В ответ девушка расхохоталась.

– А чего мне бояться волков? Сожрав тебя, они были бы сыты и не стали бы меня трогать. Слушай, Эспер Белый, что сделано, то сделано. Я здесь, и я тебя спасла. И на твоем месте не стала бы тратить свои жалкие силы на пустую болтовню.

Эспер собирался поставить зарвавшуюся девчонку на место, но тут им овладел неодолимый приступ тошноты, и вместо хлесткого ответа он изверг содержимое собственного желудка.

– Ты все-таки трогал трупы! – воскликнула девушка. Ее насмешливость моментально улетучилась, уступив место тревоге.

Лесник покачал головой.

– Я ночевал в Тор Скат. Сэр Саймен нашел в лесу трупы, прикоснулся к одному из них и в результате лишился двух пальцев. Но ты! Ведь можно было послать мне на выручку кого-нибудь другого. Что бы там ни наговорила старая ведьма Килт, тебе не следовало одной отправляться в лес.

Девушка устремила на него долгий внимательный взгляд.

– Какой ты все-таки дурак, Эспер Белый, – вздохнула она. – Непроходимый, непонятливый, безнадежный дурак.

И коснулась губами его пересохших губ.

– Думаю, хвороста достаточно, – сказала Винна, когда Эспер вернулся с четвертой вязанкой.

– Да уж, наверное, – кивнул он головой, неловко потоптался на месте и указал на двух кроликов, которые жарились на вертеле над небольшим костром. – Пахнет вкусно. Даже слюнки текут.

– На то и жареное мясо, чтобы вкусно пахнуть.

– Ты права. Пожалуй, я сейчас…

– Сейчас ты сядешь у костра и расскажешь мне все, что с тобой приключилось. Не спеша, по порядку. Я никогда не видела тебя таким, Эсп. По-моему, ты… Ну, сказать, что ты напуган, значит немного хватить через край. И все же никогда на моей памяти ты не был так близок к испугу. Мало того что я нашла тебя в лесу полумертвым, а ведь валяться в обмороке – это совсем на тебя не похоже. Так ты еще заставил меня скакать на бешеной скорости до самого заката. Тебе явно хотелось оказаться подальше от этого места. Как погибли все эти люди, Эспер? Думаешь, нас кто-то преследует? Или что-то?

«Хоть ты и догадлива, моя красавица, а знаешь не все, – вздохнул про себя Эспер, вспоминая терпкий вкус ее поцелуя. – Не знаешь, почему я хожу сам не свой».

Помешкав несколько секунд, он опустился у костра напротив Винны.

– Я кое-что видел, – многозначительно произнес он.

– Что ты такое видел? Какого-нибудь странного зверя?

– Более чем странного. Такого, которого в природе не было и быть не должно.

Винна вздрогнула и посмотрела на него, молчаливо требуя продолжать.

– Сефри любят рассказывать детям сказки о них. Может быть, ты тоже слышала. О греффинах.

– О греффинах? Значит, ты думаешь, что видел греффина? И как он выглядел? Это в самом деле был лев с головой орла и огромными птичьими крыльями?

– Не совсем. Я не видел ни крыльев, ни перьев. И все же он очень походил на чудовище, про которое говорится в старых сказках. Напоминал огромную кошку с орлиной головой и клювом. А двигался точно птица.

– Я слыхала, эти греффины ненавидят лошадей. А еще они несут золотые яйца. И по-моему, есть сказка про рыцаря, который приручил одного из них и разъезжал на нем верхом.

– А ты не помнишь про их яд?

– Яд? Нет, я ничего такого не слышала, – покачала головой Винна. – Слушай, а может, это был василиск? – предположила она. – Вот они, насколько я знаю, ужасно ядовиты. Если они посидят на ветвях дерева, всякий, кто отведает его плодов, непременно умрет.

– Может, ты и права. Я тоже слышал что-то подобное. Но эта тварь способна убить одним своим прикосновением.

– И, похоже, тот, к тому она прикоснется, тоже становится ядовитым. – Внезапно лицо девушки исказило выражение ужаса. – Но ведь к тебе это чудовище не притронулось?

– Оно просто посмотрело на меня. И этого хватило, чтобы я потерял сознание. Возможно, оно испускает ядовитые флюиды. Вот почему мне так хотелось убраться подальше.

– А как ты думаешь, откуда оно взялось, это чудовище?

– Понятия не имею. Может, спустилось с гор. – Эспер пожал плечами. – Скажи, там говорится что-нибудь о людях, которым удавалось убить этих зверей?

– Эспер, нет!..

– А как же иначе, Винна. Я должен его отыскать. Я лесничий. И я в ответе за все, что происходит в этом лесу.

– Да ты сам подумай, как ты сумеешь справиться с чудовищем, на которое и смотреть-то нельзя? С чего ты взял, что его вообще можно убить?

– Нет на свете такой твари, которую нельзя убить.

– Поражаюсь твоей самоуверенности и упрямству. Похоже, жизнь тебя ничему не учит. Три дня назад ты утверждал, что никаких чудовищ на свете не бывает. Теперь ты видел одно из них собственными глазами и убедился, что с ним шутки плохи. Но все равно твердишь, что оно не может быть бессмертным. По-твоему, греффина можно прикончить выстрелом из лука, точно рябчика?

– Я должен попробовать, – непререкаемым тоном заявил Эспер.

– Ах, вот как? Тогда ты не только упрямец, ты настоящий тупица. Вот и все, что я могу на это сказать, – с досадой бросила девушка и, отвернувшись, принялась сосредоточенно поворачивать кролика на вертеле. – Ты сердишься, что я тебя поцеловала? – неожиданно выпалила она.

Щеки ее при этом вспыхнули от смущения, но голос звучал уверенно и вызывающе.

– Я… нет… Что ты…

Он вновь ощутил свежесть ее дыхания, бархатистое прикосновение щеки, вспомнил, как близко, как невероятно близко были ее глаза с расширенными зрачками.

– Можешь не бояться, никогда больше это не повторится, – сердито заявила она.

– Я и не рассчитывал…

– В следующий раз, Эспер Белый, тебе придется поцеловать меня самому. Или обойтись без поцелуев. Ясно?

«Ясно? Нет, ничего мне не ясно», – проворчал про себя Эспер.

– Конечно, ясно, – солгал он.

Понять бы, что означают ее слова про поцелуй, мысленно терзался он. Может, она хочет, чтобы он поцеловал ее прямо сейчас? А может, решись он на подобную дерзость, его ожидает оплеуха?

Одно он мог сказать с уверенностью – в мягком свете костра Винна выглядела на редкость привлекательно. Ее сочные губы так и манили к поцелуям.

– Кролики готовы, – как ни в чем не бывало возвестила девушка.

– Отлично. Я голоден.

– Ну так принимайся быстрей за еду.

И она вручила ему вертел с истекающей соком кроличьей тушкой. Эспер с жадностью впился зубами в обжигающее мясо. В течение некоторого времени рот был занят, освобождая лесничего от необходимости говорить или целоваться. Но вскоре с кроликом было покончено. Эспер с сожалением обглодал последнюю косточку. Молчание вновь становилось неловким.

– Винна, ты знаешь дорогу к крепости Тор Скат? – отважился нарушить тишину лесничий. – Если двигаться прямо на восток, путь займет меньше дня.

– Я прекрасно знаю, где Тор Скат. В твоих разъяснениях нет необходимости.

– Значит, ты сможешь добраться туда сама? Мне это не нравится, но если я провожу тебя в Тор Скат и потом вернусь назад, то потеряю слишком много времени и наверняка упущу след греффина.

– Я не поеду ни в какой Тор Скат.

– Но возвращаться домой, в Колбели, тебе слишком опасно. Сама видишь, что творится в лесу…

Тут Эспер осекся, пораженный внезапной мыслью. Он имел возможность лично убедиться, что у греффина нет рук. А как же те люди, прибитые к дереву, люди со вспоротыми животами и переплетенными внутренностями? Кто расправился с ними?

– Знаешь, я передумал, – буркнул он. – Я сам провожу тебя в Тор Скат. А греффин подождет. Так или иначе, от меня ему не уйти.

– Ты, конечно, можешь отвезти меня в Тор Скат, Эспер, – фыркнула Винна. – Но так и знай, я там ни за что не останусь. При первом же удобном случае я оттуда улизну и вновь отправлюсь вслед за тобой. И если ты отвезешь меня в Колбели, будет то же самое. Так что если ты и в самом деле не хочешь, чтобы я одна бродила по лесу, подвергая свою жизнь неисчислимым опасностям, тебе придется взять меня с собой. Другого выхода у тебя нет.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь?

– А я вообще на редкость понятлива. Именно поэтому и не могу бросить на произвол судьбы безмозглого кретина, который собрался гоняться за чудовищем из страшных сказок.

– Винна, но…

– Можешь зря не сотрясать воздух, – усмехнулась девушка. – Меня тебе не переспорить. Не на ту напал.

– Помолчи! Сейчас не время для шуток. Винна, это чудовище куда опаснее хищных зверей, что водятся в этом лесу. А если мне придется беспокоиться не только о себе, но и о тебе…

– Ты будешь намного осторожнее, верно? И прежде чем совершить какую-нибудь глупость, непременно подумаешь, к каким последствиям это приведет.

– Я сказал, нет.

– А я сказала, что пойду. И хватит об этом, – отрезала Винна. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. А если такому лесному бирюку не придумать подходящей темы для беседы с девушкой, давай укладываться спать. Завтра нам нужно встать пораньше.

Эспер молча помешал в костре острием вертела. Поблизости негромко заржал Огр.

– Когда ты хочешь караулить, сейчас или ближе к утру? – спросил наконец Эспер, смирившийся с неизбежным.

– Ближе к утру, – миролюбиво откликнулась Винна. – Брось мне одеяло, будь так добр. И когда придет мое время дежурить, буди меня смело, не стесняйся.

Через несколько минут девушка уже спала. Эспер, вскинув лук на плечо, сделал несколько шагов и оказался в кромешной темноте, за пределами светового круга, отбрасываемого костром. Сейчас они вернулись к Брог-и-Страд, и неподалеку меж деревьями виднелись горные луга. Эспер подошел к кромке леса и взглянул в черное небо, в котором поднималась луна. Сегодня она была почти полной, огромной, ярко-желтой. В зарослях раздался голос какой-то птицы, и Эспер невольно вздрогнул.

Он любил ночной лес, и подстилку из опавших листьев всегда считал самой мягкой и удобной постелью на свете. Но теперь непроглядная ночная тьма казалась ему пещерой, полной ядовитых змей. Ему вспомнился взгляд греффина – взгляд, полный презрения. А что, если это жуткое создание и в самом деле бессмертно? Возможно, молоденький монашек, которого он оставил в Тор Скат, просветил бы его на этот счет. А может, он ничего не смыслит в греффинах. Впрочем, в любом случае их дороги разошлись навсегда. Мальчишка наверняка уже подъезжает к своему монастырю.

О, как бы Эспер хотел, чтобы Винна сейчас тоже находилась подальше отсюда, в безопасности.

Как бы он хотел, чтобы своевольная девчонка не увязалась за ним вслед.

Эспер несколько раз повторил это про себя, решительно и твердо. Но в глубине души он все равно ощущал, что лжет, лжет непонятно кому и зачем. Раздосадованный, он отвернулся от зловещей луны и вернулся к огню, туда, где мирно посапывала Винна.

11. Против сна

К тому времени когда они оказались у праздничного шатра, Фастия успела назвать Нейлу столько имен знатных лордов и леди, грефтов, архгрефтов и маргрефтов, маршалов, сенешалей, эрлов, графов, баронов и простых рыцарей, что у того голова пошла кругом. К тому же он без конца кивал в знак того, что слышит свою высокородную спутницу и почтительно внимает ее словам, и в результате у него не на шутку разболелась шея. Меж тем король, продолжая беседу с сэром Файлом, отъезжал все дальше и дальше по лугу. За ним последовала вся свита, и наконец около Нейла и Фастии остались лишь несколько рыцарей без гербов.

Когда они неспешной рысцой поднялись на вершину холма, пестревшую разноцветными навесами, цветочными гирляндами и яркими костюмами снующих повсюду слуг, Фастия сочла нужным покинуть Нейла.

– Мне надо поговорить с матушкой, – сообщила она. – Обсудить кое-какие подробности праздника. А вы пока веселитесь и развлекайтесь.

– Всенепременно, архигреффесса. Я так благодарен вам за то, что вы удостоили меня своего общества.

– А я благодарна вам за ваше общество, – с неожиданным смущением откликнулась Фастия. – Я весьма приятно провела время. Здесь, при дворе, не часто удается ощутить дуновение свежего воздуха, а вы подарили мне такую возможность.

С этими словами она поскакала прочь, но внезапно остановилась, повернула лошадь и подъехала к Нейлу так близко, что он ощутил слабый аромат коричных духов, исходивший от ее волос.

– Я показала вам далеко не всех. Вы еще не видели моего дядюшку Роберта. Это брат моего отца. У него также есть две сестры – Лезбет, герцогиня Андемерская, и Элионор, герцогиня Лойсская. Первая – очаровательна и любезна в разговоре. Что касается Элионор, то я советую вам по возможности избегать ее, по крайней мере до тех пор, пока вы не приобретете некоторого придворного опыта. Для молодых людей вроде вас эта дама представляет серьезную опасность.

В ответ на это предостережение Нейл поклонился в седле.

– Еще раз примите мою благодарность, принцесса Фастия. Ваши советы воистину бесценны для меня.

– Всегда рада помочь.

На этот раз она ускакала, не оборачиваясь.

Нейл остался в одиночестве, получив наконец возможность перевести дух, спокойно оглядеться по сторонам и попытаться разобраться в царившей вокруг суете и неразберихе.

А также осознать тот факт, что он наконец-то видел короля. И не какого-нибудь захудалого монарха крошечной державы, а единовластного повелителя своей страны – императора Кротении и подчиненных ей земель, самой великой монархии в мире.

Потрясенный этой мыслью, Нейл принялся тихонько шептать благодарственную молитву святому Лиру.

– Посмотри только, как этот мужлан ловко сидит на лошади, – раздался за его спиной глумливый голос. – Эй, сэр Пентюх, ты, я вижу, молишься. Наверняка просишь святых, чтобы они помогли тебе удержаться в седле? – не унимался насмешник.

В ответ на это раздался раскатистый хохот. Нейл договорил последние слова молитвы и обернулся, ища взглядом злополучного «сэра Пентюха», служившего предметом столь откровенного издевательства. Однако он увидел лишь двух рыцарей в отороченных соболем зеленых плащах. Оба пялились на него самым наглым и вызывающим образом. На лице того, кто подначивал Нейла, красовались ястребиный нос и небольшая черная бородка. Второй, весь покрытый рубцами от оспы, презрительно осклабился, обнажив острые длинные зубы. Его прозрачные глаза были холодны как лед. Несколько других рыцарей, поняв, что назревает ссора, начали приближаться к ним.

– Вы погрешили против истины, – с подчеркнутым хладнокровием произнес Нейл. – Я не удостоен рыцарского звания и никоим образом не могу отнести к себе обращение «сэр».

– Значит, ты просто Пентюх, так надо понимать? – загоготал первый рыцарь, теребя свою козлиную бородку. – Просто мужлан и деревенщина? Оно и видно. Знаешь, ты до того неуклюже сидишь на лошади, что так и хочется сбросить тебя с седла. Но, думаю, утруждаться не стоит – скоро ты и сам свалишься.

– Сэр, я нанес вам оскорбление?

– Оскорбление? Ты слишком много о себе возомнил. Пентюх не может оскорбить рыцаря. Ты меня забавляешь, только и всего.

– Я счастлив, что моя скромная особа доставила несколько веселых минут столь высокочтимому господину, каким, насколько я могу предположить, вы являетесь, – невозмутимо ответил Нейл.

– Насколько ты можешь предположить? Ты хочешь сказать, деревенский олух, что не знаешь, кто я такой?

– Слава о ваших подвигах еще не долетела до наших отдаленных мест. К тому же, должен заметить, вы не носите герба.

– Эй, послушайте, вот потеха! – громогласно возвестил рыцарь. – Этот тупоголовый мужлан с островов утверждает, будто не знает, кто перед ним.

К ним подъехал еще один рыцарь – огромный, похожий на медведя детина с косматой белокурой бородой.

– Что ж в этом удивительного, Джемми. Думаю, порой твоя родная мать предпочитает делать вид, что с тобой не знакома, – проворчал он раскатистым басом. – Что ты привязался к парню, скажи на милость? Оставь его в покое.

Тот, кого, как только что узнал Нейл, звали Джемми, поджал губы, словно придумывая хлесткий ответ, но потом расхохотался.

– Да уж придется, – заявил он. – В конце концов, не пачкать же руки об этого деревенского кретина. Давай-ка, Пентюх, убирайся отсюда прочь, не мозоль глаза!

С этими словами он пришпорил лошадь и повернулся к Нейлу спиной.

– И все же, сэр, соблаговолите назвать мне ваше имя, ибо я по-прежнему пребываю в прискорбном неведении на этот счет, – окликнул его Нейл.

Рыцарь медленно повернул голову.

– Зачем тебе мое имя, Пентюх?

– Как только мне будет пожалована рыцарская роза, я вызову вас на поединок.

В ответ рыцарь разразился презрительным смехом, который подхватили его спутники.

– Так и быть, удовлетворю твое деревенское любопытство, – бросил он, отсмеявшись. – Запомни, Пентюх, перед тобой сэр Джеймс Кетмейл. И он доставит себе удовольствие тебя прикончить – если ты и в самом деле получишь рыцарскую розу. Да только боюсь, из тебя такой же рыцарь, как из коровы скакун. Ходят слухи, что ты всего лишь приблудный щенок, которого сэр Файл приютил из милости, не имеешь ни дома, ни земель, ни титула, ни доброго имени. И насколько я понимаю, все эти слухи соответствуют истине.

Нейл гордо выпрямился в седле и сверкнул глазами.

– Да, я не имею ни дома, ни земель, ни титула. Но в одном вы ошиблись. От отца я унаследовал имя, которое перешло к нему от моего деда. На протяжении трех поколений мы верой и правдой служили дому Лири. МекВрен – это доброе имя, и всякий, кто скажет иначе, – не более чем наглый лжец. – Нейл вскинул голову и добавил: – Я вижу, почтенный рыцарь, вы знаток по части слухов. Не откажитесь объяснить мне, почему о таком ничтожестве, как я, при дворе уже ходят разговоры?

Сэр Джеймс в некоторой растерянности потеребил свои усы, однако нашелся с ответом.

– Не приписывай себе много чести, мужлан, – проскрежетал он. – Ты прихлебатель сэра Файла, а он, хоть и на редкость странный тип, все же является одним из самых важных лордов в королевстве. К тому же, едва ты сунулся ко двору, тебе посчастливилось поговорить и с королем, и с королевой.

– А еще говорят, что ты не далее как вчера один сумел разделаться с тремя оруженосцами этого невежи Элерейка Фрама Уишилма, – одобрительно добавил гигант с белокурой бородой.

– И это тоже, – нехотя согласился сэр Джеймс – Ты возбуждаешь любопытство, только и всего.

– А кто ваши спутники? И какому лорду вы служите?

Похожий на медведя гигант добродушно хмыкнул, двое остальных насмешливо осклабились.

– Да он что, и правда невежа или просто строит из себя идиота? – проворчал сэр Джеймс, округляя глаза. – По-твоему, парень, кто мы такие?

И, не дожидаясь ответа, он повернулся и пустил лошадь вскачь. Рыцарь с изрытым оспинами лицом последовал за ним.

Нейл вспыхнул, но не двинулся с места.

– Мы гвардейцы, парень, – снисходительно пояснил рыцарь-гигант. – Королевские телохранители.

– О, – только и смог выдохнуть Нейл. Разумеется, он много раз слышал о самом знаменитом караульном отряде в королевстве. С его стороны по меньшей мере глупо было не знать цветов королевской гвардии.

– Примите мои извинения, сэр, – смущенно пробормотал он. – Я должен был понять, кто вы такие, раз вы постоянно находитесь около короля.

Белокурый рыцарь пожал плечами.

– Не обращай внимания на выходки Джемми, парень. Когда узнаешь его получше, поймешь, что он не так плох, как хочет казаться.

– Сэр, могу я узнать ваше имя?

– Зачем? Меня ты тоже хочешь вызвать на поединок?

– Вовсе нет. Но мне хотелось бы знать имя достойного рыцаря, который был ко мне так добр и просветил мое невежество.

– Будь по-твоему. Варгус Фарре, к твоим услугам. Как говорится, был рад познакомиться и желаю удачи. Но вот что я должен сказать тебе: мне ни разу не доводилось слышать, чтобы человек простого происхождения был удостоен рыцарского звания. И если произойдет чудо и ты станешь рыцарем, покоя тебе не видать, так и знай. Это вызовет всеобщее недовольство, и каждый рыцарь в королевстве сочтет себя уязвленным и пожелает бросить вызов безродному выскочке. Позволь мне дать тебе добрый совет: оставайся оруженосцем сэра Файла. Это далеко не самый худший удел.

– Если королю будет угодно удостоить меня высокой чести и пожаловать в рыцари, мое дело – с благодарностью принять знак его расположения, – резко заявил Нейл. – Сам я хочу лишь одного – отдать все свои силы служению его величеству.

Сэр Варгус насмешливо улыбнулся.

– Я слышал подобные громкие слова так часто, что для меня они имеют не больше смысла, чем гусиный гогот. Скажи, сам-то ты понимаешь, что означает твоя пышная тирада?

– Еще как понимаю.

– Тем лучше для тебя. Думаю, сейчас святые взирают на тебя с улыбкой на устах. Увы, должен прервать нашу занятную беседу. Меня ждут мои обязанности.

Нейл проводил рыцаря взглядом. Щеки у него по-прежнему пылали от смущения. Теперь, оглядевшись по сторонам, он заметил гвардейцев, наблюдавших за королем с почтительного расстояния. Хотя король и сэр Файл беседовали без посторонних, они были со всех сторон окружены кольцом рыцарей. Телохранители не прислушивались к беседе и даже, казалось, не глядели в сторону короля. Однако стоило кому-либо приблизиться к монарху, они настораживались и круг их становился теснее.

У подножия холма Нейл увидел королеву, которая разговаривала с двумя дамами. И ее тоже окружали бдительные телохранители, державшиеся поодаль.

Нейл слыхал, что эти люди, прежде чем вступить в королевскую гвардию, должны отказаться от всех своих земель и владений. Рассказывали также, что они не ощущают боли, неуязвимы для обычных человеческих пороков и что в бою они непобедимы, ибо их оружие выковано великанами.

Странно, однако, что он не сумел распознать их с первого взгляда, подумал Нейл. Со стороны эти легендарные гвардейцы кажутся самыми обыкновенными рыцарями.

Вновь оставшись в одиночестве, Нейл принялся размышлять о только что пережитом столкновении и о предостережении сэра Варгуса. Несомненно, сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке. Живя в Лире, он твердо знал, кто он такой. Его звали Нейл, сын Врена, и с тех пор, как его клан был уничтожен, юноша стал воспитанником сэра Файла де Лири. Более того, несмотря на свою молодость, он уже успел стяжать славу отважного воина. Даже рыцари Лира признавали это и относились к нему с уважением. С тех пор как ему исполнилось четырнадцать, в схватках он не знал поражений. С той памятной битвы на берегу ни один враг дома де Лири не решался выступить против него.

Но на что он нужен здесь, среди этих разноцветных навесов и разряженных в пух и прах придворных? При дворе, где самый добродушный из королевских телохранителей обращался к нему со снисходительным пренебрежением? Сумеет ли он найти себе достойное применение и принести пользу?

Не лучше ли служить империи так, как он служил прежде, оставаться воином, привыкшим к сражениям и походам? Не лучше ли жить среди тех, для кого не имеет значения, удостоен он рыцарской розы или нет? Среди тех, кто ценит владение мечом и копьем, а не придворные почести.

Сейчас он отыщет сэра Файла и попросит его не добиваться рыцарского звания для своего воспитанника, решил Нейл. Пожалуй, это будет наиболее разумным поступком.

Оглядевшись по сторонам, он увидел, что сэр Файл закончил разговор с королем и покидает королевскую свиту.

– Догоним сэра Файла, Ураган, – обратился Нейл к своему жеребцу. – Скажем ему, что мне ни к чему быть рыцарем. Надеюсь, еще не слишком поздно.

Он повернулся, пришпорил коня и тут на вершине холма увидал королеву. Она неодолимо приковала к себе взор Нейла.

Королева по-прежнему сидела верхом на лошади, и ее силуэт четко выделялся на фоне голубого неба. За спиной королевы расстилались зеленые поля, все еще затянутые легким туманом. Свежий ветерок шевелил ее волосы.

Тут до Нейла дошло, что он любуется королевой до неприличия долго, и он начал с усилием отводить глаза. Внезапно какое-то движение привлекло его внимание. Один из гвардейцев во весь опор мчался к королеве по зеленому лугу, в руке его сверкала сталь.

Нейл, не тратя времени на размышления, пустил Урагана вскачь. Несомненно, рыцарь мчался навстречу какой-то опасности, нависшей над королевой. На всем скаку Нейл окинул луг глазами, но не увидел угрозы, которой верный телохранитель намеревался дать отпор.

И вдруг он понял. В мгновение ока он извлек из ножен Ворона, взмахнул им и огласил воздух боевым кличем Мек-Вренов.

Остра прыснула со смеху, когда Энни одним взмахом ивовой ветви, служившей ей мечом, прогнала прочь огромного детину, наряженного великаном-людоедом.

– Ну до чего здесь забавно, – фыркнула она.

– Очень мило с твоей стороны сообщить мне об этом, – ехидно заметила Энни. – А то я бы ни за что не догадалась, что подобные идиотские шутки надо находить забавными.

– Вот уж неправда! Ты тоже смеялась!

– Может быть, слегка усмехнулась. Кстати, моя прекрасная леди, нам пришла пора расстаться.

– Это еще почему? – удивилась Остра. – Ты же мой рыцарь. И ты вызвалась проводить меня в центр лабиринта, ко двору королевы Эльфина.

– Тебе сейчас некогда веселиться при дворе. Ты должна отыскать Родерика и сказать, что вечером я буду ждать его в храме Святого Андера.

– В Тенистом Эслене? Ну и местечко для свидания ты придумала…

– Отличное место. Никому в голову не придет искать нас там. И это недалеко отсюда. Скажи ему, чтобы ждал меня в сумерках. Ну, беги. Поговоришь с ним, а потом отыщешь меня в лабиринте. И мы с тобой отправимся на праздник в честь дня рождения моей сестры и пленим всех красотой и любезностью.

– Энни, я боюсь. Наверняка твоя матушка и Фастия глаз с нас не сводят.

– Бояться нечего. Следить за нами в лабиринте довольно затруднительно.

– А по-твоему, отыскать здесь твоего Родерика не затруднительно?

– Остра, я верю, что у тебя все получится. Если ты не будешь терять времени даром.

Остре оставалось лишь повиноваться, и Энни продолжила путь по лабиринту в одиночестве.

Это был далеко не первый лабиринт, в котором ей довелось оказаться. Самые ранние ее детские воспоминания были связаны с Гленчестом – расположенным в Лойсе имением ее тетушки Элионор. Там находился огромный лабиринт из колючих кустарников. Маленькая Энни боялась даже приближаться к этому зачарованному месту до тех пор, пока тетушка не объяснила ей, в чем здесь секрет. Надо просто идти вдоль одной из стен, касаясь ее рукой, и рано или поздно непременно окажешься у выхода. Возможно, путь займет немало времени, но все равно ты выйдешь из лабиринта быстрее, чем тот, кто кружит по собственным следам, без конца заворачивая за один и тот же угол.

Энни не спешила, но по привычке касалась рукой одной из увитых цветами стен.

Мимо нее пронеслась целая толпа детей и придворных карликов, одетых гоблинами и кобольдами. Все они оглушительно визжали и строили страшные рожи. За ними последовали придворные великаны, наряженные свиноголовыми уттинами, из пастей которых торчали грозные бивни. Их сменили зеленые тролли со злобными выпученными глазами. Потом навстречу принцессе попался Песья Шапка, шут ее брата, утопавший в не по росту длинной хламиде. Когда Энни проходила мимо, шут попытался напялить на нее свою знаменитую широкополую шляпу.

Энни молила про себя, чтобы Остре удалось отыскать Родерика. Долгий поцелуй, которым они обменялись в яблоневом саду, так не походил на тот первый, торопливый, что Родерик сорвал с ее губ в некрополе. Точнее, в саду они подарили друг другу уже не поцелуй, а поцелуи, много поцелуев. Раньше неопытной Энни представлялось, что в поцелуях участвуют только губы, и лишь теперь она поняла, как сильно заблуждалась. Она и вообразить себе не могла, что испытываешь, когда твоей щеки касается другая щека, когда другие глаза так близко от твоих, что ты видишь их насквозь.

Когда тело твое прижимается к другому телу и тепло его проникает сквозь твою кожу. В этом сладостном ощущении было что-то пугающее. Энни чувствовала, как в ней пробуждаются неведомые прежде желания. Охваченная сладостными воспоминаниями, она остановилась, не отрывая руки от стены.

Тут Энни заметила, что вокруг что-то изменилось. Судя по всему, она зашла в закоулок, куда не забредал никто, даже потешные чудовища, разгуливающие по всему лабиринту. Погруженная в свои мысли, она, похоже, утратила осмотрительность. В воздухе виселатишина, и, сколько Энни ни напрягала слух, до нее не доносилось ни звука.

Хотелось бы знать, насколько он велик, этот проклятый лабиринт.

Оглядевшись по сторонам, Энни заметила, что теперь ее окружают совсем другие цветы. Стены, образованные из багровых и белых примул, казались теперь куда плотнее, чем прежде. Увидеть сквозь них хоть что-нибудь было невозможно. «Удивительно, что стебли у этих цветов такие толстые», – подумала Энни. Чтобы вырастить такие, нужно много времени. Но она была на холме не так давно, в начале весны, и не видела здесь никаких признаков лабиринта. Подсолнухи – дело другое, они могут вымахать за несколько недель, но примулы растут медленно. Все это очень загадочно.

Сердце Энни стучало все быстрее.

– Эй! – окликнула она. – Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Нахмурившись, Энни повернулась, теперь касаясь путеводной стены правой рукой. Она решила вернуться на то место, где сбилась с пути.

Шагов через сто Энни подобрала юбки и пустилась бегом. Ее по-прежнему окружали стены из примул, то кроваво-красных, то голубых, как небо, то белоснежных, то лиловых. Никаких подсолнухов или цветущего горошка. Шуты и дети, наряженные гоблинами, тоже как сквозь землю провалились. Ни смеха, ни криков не слышно даже вдали. Перед Энни тянулись лишь бесконечные цветочные коридоры, она слышала лишь собственное хриплое дыхание.

Наконец принцесса прекратила бесполезный бег и остановилась, пытаясь сохранять спокойствие.

Несомненно, она уже не на холме Том Вот. Не в том лабиринте, в который вошла. Но тогда где она, спрашивается?

Энни вскинула голову. Небо почти такое же, как над холмом, и все же какое-то иное.

Энни долго не могла понять, что не так. А когда наконец поняла, сердце ее болезненно сжалось. Напрасно Энни твердила себе, что бояться нечего. По телу пробежала мелкая дрожь, руки похолодели.

Она не видела солнца. Это могло означать, что оно сейчас совсем низко, уже клонится к закату. Но вот что странно – ни один предмет вокруг Энни не отбрасывал тени. Ни стены лабиринта, ни она сама. Энни подняла юбки. Прямо под ее ногами зеленел ровный ковер травы, и даже на нем – ни единого пятна тени.

«Этого не может быть!» – пронеслось в голове у Энни. Она ущипнула себя за руку. Затем шлепнула ладонью по щеке. Однако ничего не изменилось.

А потом она услышала за своей спиной приглушенный, зловещий смешок.

Нейлу всегда казалось, что в подобные моменты время замирает. Лошадь гвардейца неслась прямиком к королеве, ее огромные копыта взметались в воздух и сверкали на солнце.

Королева стояла к всаднику спиной и не замечала ничего необычного. Но Фастия, беседовавшая с матерью, увидела – происходит что-то неладное, и выражение недоумения на ее лице сменилось ужасом.

Целью, которую хотел поразить гвардеец, была королева, и никто иной. Меч его был занесен для удара – всадник держал оружие на уровне пояса, чуть отведя назад, параллельно земле. Несомненно, он намеревался нанести так называемый «удар жнеца». Мгновение – и из белоснежной шеи ее величества фонтаном хлынет кровь.

И в это бесконечно растянувшееся мгновение, лихорадочно решая, как поступить, Нейл понял, что остановить гвардейца не удастся, если только на пути злоумышленника не возникнет какого-нибудь неожиданного препятствия.

Никакого препятствия не оказалось, однако лошадь подвела своего всадника. Заметив Урагана, мчавшегося ей наперерез, она отпрянула в сторону. Замешательство гвардейца длилось менее секунды, однако этого было достаточно.

Ураган, оправдывая свое имя, налетел на лошадь гвардейца с сокрушительной силой, так что всадник вылетел из седла. Нейл не ожидал этого, и потому удар, которым он намеревался снести гвардейцу голову, пришелся слишком высоко. Не теряя времени, Нейл соскочил с седла, и два облаченных в доспехи воина сцепились врукопашную, производя при этом такой лязг, словно множество железных цепей рухнули с высоты сторожевой башни на булыжную мостовую.

Противники, осыпая друг друга ударами, переплелись воедино, и вскоре Нейл обнаружил, что они оказались у самого края широкой лужайки на вершине холма. За ней начинался отвесный склон, по которому покатились, точнее, полетели, Нейл и рыцарь – две на редкость неуклюжие, огромные и тяжеловесные птицы.

С оглушительным грохотом они катились ниже и ниже, подскакивая на кочках и выбоинах. Нейл разжал руки и выпустил врага. Меч ему тоже не удалось удержать. Наконец он налетел на камень и остановился. Голова у него шла кругом, перед глазами сверкали разноцветные искры.

Нейл не знал, сколько времени он пролежал на траве. Однако валяться долго Нейл не мог себе позволить – они прежнему оставались с врагом один на один, хотя вверху, на холме, уже суетились какие-то люди.

Нейл успел подняться на ноги на несколько мгновений раньше противника, который распростерся на земле примерно в десяти шагах от него. На счастье Нейла, Ворон, его боевой меч, лежал как раз между ними. На счастье гвардейца, тот по-прежнему сжимал рукоять своего клинка.

Нейлу не удалось схватить меч, и первый выпад врага пришелся ему в предплечье. Несмотря на стальные доспехи, мощный удар рассек бы ему кость, но Нейл стремительно отклонился в сторону, и клинок рыцаря лишь скользнул по броне. Процарапав доспехи до пояса, меч высек из них молнию, однако Нейл устоял на ногах.

Улучив мгновение, когда рыцарь вновь занес меч, Нейл поднял Ворона, свою смертоносную птицу. Времени выпрямиться у него не оставалось, и удар, нанесенный из неудобной позиции, получился слабым, однако пришелся точно в подбородок гвардейца. Стальной шлем не позволил Нейлу сломать врагу челюсть, однако голова рыцаря резко дернулась назад, а Нейл получил возможность схватить рукоять меча обеими руками.

Теперь он нанес удар справа, вновь целясь в голову, как раз в то место, где под шлемом скрывалось ухо.

Рыцарь упал.

Нейл ждал, когда он поднимется на ноги.

Гвардейцу удалось встать, однако на шлеме его теперь красовалась внушительная вмятина и он припадал на одну ногу. Только сейчас Нейл разглядел, что противник – здоровенный детина. Судя по тому, как враг держался, он привык сражаться без щита.

Гвардеец вновь занес меч, делая вид, что целится в шею Нейла, а на самом деле направив удар в верхнюю часть его груди. Ложный выпад был совершен ловко, однако Нейл разгадал хитрость противника, отскочил вправо, и клинок рыцаря со свистом разрезал воздух. При этом Нейл поднял меч, словно намереваясь отразить ложный выпад, а потом, стремительно повернув клинок, вновь ударил по остроконечному шлему врага, точно в то же место, что и раньше.

На сей раз из-под забрала брызнула кровь. Враг пошатнулся и рухнул на землю, схватившись руками за голову.

Нейл понял, что сражение окончено. На трясущихся ногах он сделал несколько шагов и тяжело опустился на траву. Дыхание у него перехватило, и, несмотря на все усилия, он никак не мог вдохнуть воздух полной грудью. Через его сверкающие новенькие доспехи пролегла глубокая борозда, и Нейл чувствовал, что вражеский меч повредил не только броню, но и его ребра.

До слуха донеслись возбужденные голоса. Склон был слишком крутым, чтобы скакать по нему верхом. Пятеро гвардейцев спускались вниз пешком, однако тяжелые доспехи затрудняли продвижение. Нейл поднял меч, готовый к встрече с новыми противниками.

На ней было длинное одеяние темно-красного, почти черного цвета, отделанное удивительной золотистой тесьмой, на которой сверкали крупные рубины. Поверх платья она накинула черный плащ, украшенный вышивкой в виде золотых звезд, драконов, саламандр и греффинов. Волосы, золотистые, как янтарь, были заплетены в сотню кос, ниспадавших до пояса. Лицо скрывала изящная золотая маска, позволявшая разглядеть лишь надменно выгнутые брови да губы, искривленные в презрительной усмешке.

– Кто ты? – спросила Энни и не узнала собственного голоса. Он показался ей слабым и тонким, как писк только что вылупившегося птенца.

– Ты шла против света, – негромко и вкрадчиво сообщила женщина. – Нужно быть осторожнее. Когда твоя тень находится у тебя за спиной, ты не видишь ее и не следишь за ней. И кто-нибудь может ее схватить. Вот так!

Незнакомка сделала длинными пальцами резкое движение.

– Но где мои друзья? Где все придворные?

– Там же, где и всегда. Только мы можем быть повсюду. Мы, тени.

– Позволь мне вернуться. Прошу тебя. Или…

– Или что? Неужели ты мне угрожаешь? Неужели ты думаешь, что и здесь осталась принцессой?

– Пожалуйста, позволь мне вернуться. Пожалуйста.

– Хорошо. Но прежде ты должна меня выслушать. Это мое единственное условие. У нас мало времени.

«Это всего лишь сон, – пришла в голову Энни успокоительная мысль. – Страшный сон, вроде того, что я видела прошлой ночью».

Она глубоко вздохнула.

– Хорошо. Я тебя слушаю.

– Королевство Кротения не должно пасть, – изрекла женщина.

– Разумеется, наше королевство будет стоять вечно. Я не понимаю, что ты имеешь в виду?

– Королевство Кротения не должно пасть. И когда он придет, в Кротении должна быть королева.

– Кто он? О ком ты говоришь?

– Я не могу назвать его имя. Не могу назвать его здесь и сейчас. К тому же оно ничем тебе не поможет.

– Но в Кротении есть королева. Моя мать.

– Да. Сейчас в Кротении есть королева. Но ее может не стать.

– Ты хочешь сказать, с матушкой может что-нибудь случиться?

– Мне не дано видеть будущее, Энни. Мне открыто лишь то, что необходимо. Я знаю, что ты необходима своему королевству. Об этом говорят земля и камни. Причины и следствия событий остаются для меня тайной, но я знаю, что Кротении необходима королева. Возможно, это будет твоя мать, или одна из твоих сестер, или ты сама.

– При чем тут я или мои сестры? Если что-нибудь произойдет с моей матерью, Кротения лишится королевы до тех пор, пока отец не женится вновь. А уж в брак с одной из своих дочерей он никак не может вступить. Кроме того, если что-нибудь произойдет с отцом, королем станет мой брат Чарльз, а королевой – та, кого он изберет себе в жены.

– Это не важно. Важно, чтобы, когда он придет, в Кротении была королева. Иначе все будет потеряно. И ты должна об этом позаботиться.

– Но почему именно я? Почему не Фастия?

– Потому что ты – самая младшая. В этом и состоит твоя сила, твоя правда. Помни, отныне на тебе лежит ответственность. И если ты не оправдаешь ее, твоему королевству придет конец. И всем прочим королевствам тоже. Ты поняла меня?

– О каких прочих королевствах ты говоришь?

– Значит, ты меня не поняла?

– Нет.

– Тогда обратись к воспоминаниям. Они помогут тебе понять.

– Но я…

– Если ты хочешь знать больше, обратись к своим предкам. Возможно, они откроют тебе больше. Я же ничего не могу добавить к тому, что сказала. А теперь прощай. Я должна уйти.

– Нет, подожди. Подожди, прошу тебя. Ты…

Тут Энни показалась, будто что-то попало ей в глаз, и она мигнула. А когда вновь открыла глаза, то увидела Остру – верная фрейлина юной принцессы испуганно трясла ее за руку.

– Энни? Что случилось? – Остра чуть не плакала от страха.

– Прекрати хныкать! – оборвала ее Энни. – Ты ее видела? Куда она подевалась?

– О ком ты говоришь, Энни! Ты стояла здесь совершенно одна и пялилась в пустоту! И молчала, хотя я теребила тебя изо всех сил!

– Куда же она скрылась? – растерянно повторила Энни. – Женщина в золотой маске. Неужели ты ее не видела?

Но таинственная незнакомка исчезла бесследно. А взглянув на землю, Энни с облегчением заметила, что у нее снова есть тень.

Часть вторая Владения ночи и леса 2223 год эверона, месяц труфмен

В то же время, когда армии людей свергли господство жестоких властителей скаслоев, святые победили старых богов. После сей достославной победы древние источники могущества скаслоев пошли на убыль, однако не были уничтожены полностью. И лишь Сакаратум – священный крестовый поход, принесший всем королевствам эпохи Эверон благодать и мудрость церкви, – окончательно очистил мир от всепроникающего зла. Последним прибежищем стали призраки, порождаемые темным сознанием невежд и еретиков.

Из «Наратион Лисум Саахтум»:

Провозглашение Святого Закона.

Пересмотрен в 1407 Священным Сеназом

Niwhan scalth gadauthath sa ovil

Sleapath at in werlic

Falhath thae skauden in thae raznes

Af sa naht ya sa holt.

Зло никогда не умирает,

Оно всего лишь спит.

Тени таятся во владениях

Ночи и леса.

Ингорнская пословица

1. Халафолк

Молния ударила в дерево, стоявшее так близко от Эспера, что он ощутил, как влажная почва покалывает ему ноги. В грозовом воздухе ощущался металлический привкус. Огра сотрясала крупная дрожь, а Ангел тревожно ржала и била копытами. Пони Пай, кобылка Винны, тоже испуганно всхрапывала и билась, и девушке приходилось беспрестанно поглаживать ее по холке.

Ветер шумел и завывал в ветвях, словно там вступили в сражение целые полчища призраков. Старые деревья вздыхали и стонали, подобно обреченным на гибель великанам, бросившим вызов Повелителю Бурь. Вдалеке раздавались басовитые раскаты грома, вблизи они становились отрывистыми и резкими. Давным-давно, когда Эспер был ребенком, отец его говаривал во время грозы, что это грохот колес небесной колесницы и удары небесного кнута. Эспер не помнил об отце почти ничего – ни лица его, ни даже имени, лишь эти слова и вкусный запах дымка, исходивший от его куртки из оленьей кожи.

– Может, нам не стоит стоять под деревьями? – спросила Винна, перекрикивая шум грозы. – Ведь это опасно.

– Да, – согласился Эспер. – Вопрос в том, где безопасно. Разве что поблизости есть хижины каких-нибудь переселенцев или лесорубов, но я об этом не знаю.

Над головами пронеслась стая ласточек; громкий шелест листьев, казалось, подхватил их обеспокоенный щебет. Первая капля дождя, размером не меньше перепелиного яйца., упала на землю.

Эспер огляделся по сторонам. Уже две недели они провели в поисках неуловимого греффина и теперь забрели в заболоченные низины, окружавшие Грязную реку. Эта река брала истоки на юге, в Заячьих горах. Именно оттуда сейчас надвигалась буря. Эспер понимал: если они срочно не отыщут какую-нибудь возвышенность, угрожать им будут не только беспощадные молнии, но и река, которая вскоре может выйти из берегов.

С тех пор как лесничий был в этих местах в последний раз, прошло немало времени. В каком направлении двигаться, чтобы не заплутать среди топей, а, напротив, подняться на холм? Эспер знал, что с одной стороны неподалеку возвышается холмистая гряда, а с другой стороны болота тянутся на протяжении нескольких лиг. Внезапно он вспомнил кое-что еще. Много, много лет назад ему рассказывала об этом Джесп.

– Пойдем-ка вон туда, – крикнул он.

– К реке?

– Я думаю, мы сумеем перейти ее вброд.

– Тебе лучше знать.

Вода в реке уже поднялась и потемнела. Эспер и Винна спешились и, ведя лошадей под уздцы, вступили в бурливший поток. Эспер шел первым. Через несколько шагов вода дошла ему до груди, а Винне до шеи. Они ощутили, что течение ускоряется с каждой минутой, и поняли, что пересечь реку в обратном направлении им удастся не скоро.

Оказавшись на берегу, они вскочили на лошадей и проворной рысцой двинулись по долине к востоку.

Однако вскоре путников настиг проливной дождь. Земля под копытами лошадей стремительно превращалась в жидкую грязь, ручьи, питающие реку, становились все более бурными и полноводными. Эспер с содроганием подумал о том, что, возможно, совершил ошибку и холмы находятся совсем в другой стороне. Если это так, им с Винной остается один лишь выход – взобраться на деревья, а лошадей отпустить, предоставив животным самим о себе позаботиться.

Но вот наконец дорога медленно пошла в гору. Дождь лил как из ведра, перед глазами стоял сплошной серый занавес. Эспер промок до костей, а у Винны, всегда такой задорной и жизнерадостной, был замерзший и несчастный вид. Гром грохотал все сильнее, порывы ветра ломали ветви, тут и там удары молнии поражали высокие деревья.

Если только старая Джесп говорила правду – и если собственная память не подвела Эспера, – вскоре они поднимутся на гряду каменистых холмов, где множество выступов и пещер. Там они наверняка отыщут надежное укрытие.

Из груди Эспера вырвался вздох облегчения, когда за прозрачной стеной дождя он разглядел каменистый склон. На этот раз Джесп не обманула его, хотя была мастерицей приврать. Впрочем, несмотря ни на что, он любил старую ведьму, и она любила его – на собственный манер.

Они проехали вдоль гряды, выискивая, где бы остановиться. Грозовое небо над их головами становилось все темнее. На землю спускалась ночь, а буря не собиралась успокаиваться.

Расчеты Эспера оправдались. Прежде чем тьма сгустилась окончательно, он сумел отыскать уютный закуток под каменным выступом, достаточно просторный для того, чтобы там могли разместиться и всадники, и кони.

– Благодарю вас, милостивые святые заступники, что не дали нам погибнуть, – с чувством сказала Винна, сползая с седла. – Мне казалось, еще несколько мгновений под этим проклятым дождем – и я свалюсь на землю замертво.

Она тряслась от озноба, лицо побледнело. Воздух был не таким уж холодным, но струи дождя, проникая под одежду, казалось, смывали с тела все тепло. Эспер развернул дорожный тюк из непромокаемой просмоленной ткани и достал оттуда сухое одеяло.

– Снимай с себя все мокрое и завернись в одеяло, – скомандовал он. – А я скоро вернусь.

– Куда это ты собрался?

– За растопкой.

– Ты что, с ума сошел? Думаешь найти во время такого потопа сухое дерево, которое загорится? – Ее зубы стучали от холода.

– Да. Раздевайся.

– А ты отвернись.

– Я уже ухожу.

Эсперу не сразу удалось отыскать то, что нужно, – сосновые шишки для разжигания костра, ветви, оставшиеся сухими благодаря каменным навесам. Конечно, дерево все равно пропиталось влагой, и Эспер знал, что дымить оно будет отчаянно. Однако рано или поздно разжечь костер ему все-таки удастся. Набрав полную охапку хвороста и набив сумку шишками, он вернулся в пещеру.

К этому времени уже почти совсем стемнело. Раскаты грома начали отдаляться, но ветер по-прежнему качал и гнул деревья. Винна, закутавшись в одеяло, молча наблюдала, как Эспер возится с костром. Он заметил, что за время его отсутствия девушка успела расседлать лошадей и даже обтереть их мокрые спины.

– Спасибо, что позаботилась о конях, – сказал он.

Девушка задумчиво кивнула и неожиданно спросила:

– Наверняка после такого дождя мы потеряем след, верно?

Эспер отрицательно покачал головой.

– Чем сильнее мы отстаем от греффина, тем легче нам обнаружить его след. У растений и животных, к которым он прикоснулся, есть время умереть.

– А как насчет тех, других людей? – проронила Винна, пристально взглянув на него.

Эспер помолчал несколько мгновений.

– Значит, ты тоже заметила? – наконец ответил он вопросом на вопрос.

– За кого ты меня принимаешь, Эсп? Разумеется, по части следов я не большой знаток, да и на охоту никогда не ходила, но глаза-то у меня есть. Только слепой не заметил бы на земле отпечатков лошадиных копыт, и я видела их много раз. И следы сапог тоже.

– Понятно.

– Ты думаешь, не только мы выслеживаем греффина? Кто-то еще идет по его следу?

– Нет, – неохотно откликнулся Эспер. – Я думаю, какие-то люди… путешествуют вместе с ним.

И он в нескольких словах изложил Винне свои догадки по поводу того, что в седосе орудовали не только чудовища, но и люди. Судя по виду, над некоторыми трупами поработала именно человеческая рука. Да и сэр Саймен рассказывал о похожих убийствах.

– Почему же ты молчал все эти две недели? – обиженно спросила Винна. – Думал, я испугаюсь?

– Я не был уверен, что эти люди вместе с греффином. Полагал, что их пути, возможно, разошлись. Но, как выяснилось, я ошибся.

– Может, ты скрываешь от меня что-нибудь еще? С тебя станется, молчун ты этакий.

– Сефри полагают, что все это работа Тернового короля.

Щеки Винны, и без того бледные, стали белыми как мел.

– И ты веришь в это? – едва слышно прошептала она.

– Раньше не верил.

– А теперь?

Эспер слишком долго медлил, чтобы ответ его прозвучал убедительно.

– Нет.

– Я слишком хорошо тебя знаю, Эспер, – пожала плечами Винна. – Знаю, что ты упрям, как осел. Вбил себе в голову, что все легенды сефри – чушь собачья. И сейчас ни за что не желаешь признавать, что старые сказки обернулись правдой.

– Зря я не рассказал тебе о Терновом короле с самого начала, – сердито буркнул Эспер. – Тогда ты наверняка испугалась бы и отправилась домой.

– Вот тут ты и ошибся, – подбородок Винны предательски дрожал, но в глазах сверкнули отважные искорки.

Эспер ощутил острое желание сжать ее в объятиях, согреть, попросить прощения за свою скрытность, за свою грубость, за все, чем он перед ней провинился. А потом сказать, что он защитит ее от любых опасностей и все непременно будет хорошо.

– Скажи, Эспер, почему ты так ненавидишь сефри? Ведь ты вырос среди них. И я слыхала, когда-то давно ты любил женщину из этого племени.

Неосторожные слова девушки задели чувствительную струну в душе Эспера, и вся нежность, которую он только что испытывал к Винне, мгновенно улетучилась.

– Это не твое дело, Винна, – ледяным тоном процедил он.

Однако выражение обиды, мелькнувшее на лице девушки, причинило Эсперу такую боль, что он торопливо отвел глаза. К счастью, Винна словно воды в рот набрала. Она молча поднялась и отошла к лошадям. Эспер испугался, что она плачет, но потом понял, что это не так. Винна была не из тех женщин, которые по любому поводу начинают хныкать. Это верно – как и все женщины на свете, она любила поболтать. Но распускать нюни было не в ее привычках.

Эспер горько сожалел о собственной грубости, но вернуть сорвавшиеся с языка резкие слова было не в его власти, а извинения лишь ухудшили бы дело.

Проснувшись на следующий день, они увидели, что небо по-прежнему затянуто свинцовыми тучами, но дождь прекратился. Снизу, из долины, поднимались густые клубы тумана. Как и ожидал Эспер, все низины оказались затопленными, и должно было пройти не меньше нескольких дней, прежде чем вода схлынет. Он решил двигаться на юг, держась вдоль холмистой гряды. В том, что след греффина ведет именно в этом направлении, у лесничего не было ни малейших сомнений.

До полудня они продвигались по пути, который указывали им мертвые и умирающие растения. Эспер заметил: все признаки того, что чудовище сопровождали люди, исчезли. Тем не менее он подозревал, что греффин по-прежнему не один.

По привычке, выработавшейся у них за эти дни, Эспер и Винна старательно обходили отравленные растения.

– Я знаю, кто такой Терновый король, – нарушила наконец девушка тяготившее обоих молчание. – Раньше, когда я жила в Глангафе, Терновый король приходил к нам каждый год – во время весеннего праздника. Он открывал бочонки с пивом и первым шел танцевать. Мы, дети, его обожали, потому что он всегда раздавал нам леденцы и другие сласти. А потом отец перевез нас в Колбели – ты же знаешь, харчевня досталась ему по наследству от брата. В этих краях никаких весенних праздников не устраивают. Обычаи здесь другие, страшные. Старухи плетут чучела, засовывают в них живых цыплят и сжигают. И Терновый король здесь другой – злой и жестокий. Стоит упомянуть его имя, все делают знак, защищающий от зла.

– Да. Но дело в том, что Колбели стоит среди лесов, и здешние жители по большей части родились в этих местах. Среди них нет ни уроженцев Виргеньи, пришедших из-за гор, ни переселенцев с запада. А те, кто вырос в лесном краю, никогда не позволят себе смеяться над Терновым королем.

– Расскажи, что говорят о нем сефри.

Эспер в некотором замешательстве откашлялся.

– Ну, если верить их сказкам, когда-то Терновый король был первым среди древних богов – тех, что создали мир. А потом все боги умерли, а он один остался жить. На нем лежит заклятие, обрекающее его на вечную жизнь. Сефри утверждают, что у него одно желание – умереть. Но для того чтобы это желание осуществилось, он должен уничтожить весь мир. Скаосам, которые убили древних богов, удалось погрузить Тернового короля в глубокий сон. Но когда одна эпоха сменяет другую, он обязательно просыпается, и тогда… – Эспер сердито нахмурился. – А еще говорят о какой-то женщине. О воре, который якобы попытался обворовать Тернового короля и был проклят. О некоем обреченном рыцаре. Всего и не упомнишь. Ты знаешь сама, я никогда не придавал значения подобным бредням.

– Мне помнится, я слышала, что Терновый король пробуждается лишь тогда, когда с землей что-то не в порядке. Когда она больна, – осторожно заметила Винна.

– В Долхэме считают, что он просыпается каждый год. Что осенью он начинает ворочаться, зимой открывает глаза, а весной переворачивается на другой бок и закрывает глаза. Легенд о нем ходит множество, и почти все они противоречат друг другу. Поэтому я им не верю. Если это правда, то почему между ними так мало общего?

– И все-таки общее есть, – возразила Винна. – Все легенды сходятся в одном, самом главном: когда Терновый король пробуждается от сна, добра от него не жди.

– А как же твой любитель пива из Глангафа?

– Он наказывал тех, кто совершил какие-либо провинности. И подчас расправлялся с ними очень жестоко. Помню одного парня – он был осужден городским комвеном за то, что согрешил с чужой женой. Терновый король закопал его в груду свиного дерьма, прямо посреди городской площади, да еще и забрал у него половину урожая картошки и зарыл ее в землю, где она и сгнила. И горемыке пришлось терпеть, ведь все, что делает Терновый король, надо выносить безропотно. После весеннего праздника люди начинали бояться его, как огня. Если он приходил в дом, это означало, что хозяина ждет суровое наказание. Но он вынужден был так поступать, понимаешь? Ведь его выбирали именно для того, чтобы карать нарушивших закон.

– Странный город твой Глангаф. А что было с парнем, ну, якобы Терновым королем, после того, как год кончался и он вновь становился простым человеком?

– Все жители города делали вид, что не держат на него зла. Но на самом деле это было совсем не так.

– А как решали, кому быть королем на следующий год?

– Все мужчины, жившие в городе, бросали жребия. И тот, кому он выпадал, не имел права отказаться.

– Куда же подевался след? – удивленно спросила Винна.

Эспер уже задал себе этот вопрос. Ответ, пришедший ему в голову, был не слишком утешительным. Перед ними возвышался утес из рыхлого желтого камня, похожий на тот, что дал им приют прошлой ночью. За ним виднелись отвесные скалы. С вершины холма низвергался ручей, образуя у подножия маленькое озерцо, примерно шагов двадцать диаметром. Поток, вытекавший из водоема, устремлялся в низины, туда, где петляла Грязная река. На юге можно было различить смутные очертания Заячьих гор, которые едва не касались своими вершинами белоснежных облаков. Когтистый след греффина вел прямо в воду.

– Не прикасайся к следу, – предупредил Эспер.

– Без тебя знаю, – огрызнулась Винна.

Эспер соскочил с седла, приблизился к озерцу и принялся внимательно его осматривать.

Никаких признаков того, что здесь побывал греффин. Ни единой мертвой рыбешки. Возможно, разыгравшаяся вчера буря очистила водоем. По расчетам Эспера, чудовище побывало здесь не менее трех дней назад. Это означало, что вода, которую отравил греффин, успела спуститься в Грязную реку. Сейчас течение несет ее к тому месту, где Грязная впадает в реку Ведьму, а в конце концов ядовитая вода окажется в море Святого Лира.

Однако Эспер хотел убедиться в справедливости своей догадки. Он отыскал пологий склон, ведущий на вершину холма, и исследовал его шаг за шагом. Но там следов греффина обнаружить не удалось.

В растерянности Эспер вернулся назад.

– Где он? В воде? – недоумевала Винна.

– Он вошел в воду. Но, судя по всему, не выходил оттуда, – откликнулся Эспер, достал лук и принялся проверять тетиву.

– По-твоему, он утонул?

– Я этого не говорил.

– Тогда что же с ним случилось?

– Погляди, – сказал Эспер и указал на воду.

На поверхности озерца носились водяные пауки, видно было, как в глубине сновали стаи мелких рыбок.

– Если бы он находился в воде, вся живность давно бы передохла, – заметил Эспер.

– Да. Но может, он способен сам решать, убивать ему или нет. И если это так, сейчас он притаился в глубине и ждет, когда ты сунешься в воду, – предположила Винна.

– Не думаю. Здесь слишком мелко.

– И где же он, по-твоему?

– Джесп – та женщина из племени сефри, что меня вырастила, – часто рассказывала об этих местах. Она утверждала, что здесь, в холмах, некогда находился реун племени халафолк.

– Что-что?

– Халафолки жили в холмах, в потайных пещерах, которые назвались реунами.

– Вот это уж точно выдумки. По крайней мере, я всегда так считала.

Эспер покачал головой.

– Насколько я помню, данный реун носит имя Алут.

– Племя халафолк… – задумчиво повторила Винна. – Значит, ты полагаешь, они жили здесь?

– Да. Вход в пещеру обычно находится под водой.

– Ты что, уже бывал в этих, как их… реунах?

Эспер кивнул.

– Многие считают, что сефри и халафолки – это два разных народа. На самом деле это не так. По природе своей сефри – кочевники, вечные странники, не знающие покоя. Но время от времени даже они возвращаются домой, в свои тайные убежища. Когда я был мальчишкой, они брали меня с собой.

С этими словами Эспер уселся на камень и принялся расшнуровывать свою кожаную кирасу.

– Что ты задумал? – встревоженно спросила Винна.

– Следы, которые мы видели, – те, что сопровождали греффина, – могут принадлежать и людям, и сефри.

– Насколько я догадалась, ты клонишь к тому, что сефри и халафолки – это один и тот же народ. И значит, в убийствах принимали участие халафолки.

– Все убитые в лесу были людьми. В течение многих десятилетий мы пытались выгнать сефри из Королевского леса. Возможно, они решили отомстить.

– Если это действительно так, залезать в эту лужу и искать вход в пещеру – настоящее безумие. Даже если греффин по какой-то причине не сможет тебя убить, тебя прикончат халафолки. Для того чтобы с ними справиться, нужна целая армия.

– Чтобы послать сюда армию, королю потребуется веская причина. Я не могу явиться к нему без фактов.

Эспер стащил через голову рубашку, потом снял ботинки.

– Подожди здесь, – распорядился он. – Я скоро.

Озерцо оказалось довольно глубоким – через несколько шагов дно ушло из-под ног Эспера – и таким чистым, что он без труда отыскал под водой то, что искал, – прямоугольное отверстие в каменной поверхности скалы.

– Здесь есть туннель, – сообщил Эспер, вновь оказавшись на берегу. – Я должен проверить, куда он ведет.

– Будь осторожен.

– Разумеется.

Он снял с лука тетиву и вместе с доспехами и одеждой убрал его в дорожную сумку, прикрепленную к седлу Огра. Затем удостоверился, что кинжал и топорик находятся под рукой, несколько раз глубоко вдохнул, набирая в легкие воздух, и нырнул.

Вход в туннель оказался достаточно просторным, и Эспер протиснулся туда без труда. Стены были гладкими, однако внутри царила полная темнота, не позволяющая что-либо разглядеть. Дневной свет совершенно не проникал сюда, к тому же легкие Эспера начали болеть от нехватки воздуха. С запоздалым испугом он вспомнил, что халафолки частенько устраивали ложные входы в свои убежища. Хитрость была рассчитана на то, чтобы погубить незваных гостей.

Тут он понял, что туннель слишком узок и ему вряд удастся повернуть назад. А если он не хочет задохнуться в этой темной норе, ему необходимо быстро подняться на поверхность.

Но это невозможно…

Эспер плыл из последних сил. Перед глазами у него расплывались разноцветные круги и плясали искры.

А потом он сделал вдох. Вокруг по-прежнему царила непроглядная темнота, но легкие наполнил воздух – пусть даже влажный и затхлый. Эспер немного помедлил, собираясь с силами, и поплыл дальше.

Он оказался в другом крошечном озерце, не больше того, что скрывало вход в туннель. В кромешной тьме Эспер ничего не видел, однако чувствовал – со всех сторон водоем окружают стены из шершавого камня, а туннель ведет дальше.

Что ж, он узнал достаточно. Сейчас он вернется тем же путем, которым попал сюда, возьмет все свое оружие, запасется факелами, вновь нырнет и выяснит, куда ведет таинственный коридор. Правда, ему придется убедить Винну остаться на берегу. Вот это, пожалуй, будет труднее всего.

Он как раз раздумывал над тем, какие доводы привести в разговоре с упрямой девчонкой, когда до ушей его донеслись плеск воды и чье-то тяжелое дыхание. Эспер стремительно вытащил кинжал, наставив его в ту сторону, откуда приближался неведомый враг.

– Эспер? Эспер, ты здесь? – услышал он до боли знакомый голос.

– Винна! Я же сказал, не ходи за мной. И говори тише.

– Эспер! – Теперь она шептала едва слышно, однако он различил в ее голосе испуганные, почти панические нотки.

– Только ты нырнул, я увидала каких-то людей на лошадях, – торопливо, словно желая оправдаться, сообщила Винна. – Их было трое, а может, четверо. Завидев меня, они вскинули луки и выпустили несколько стрел. Прятаться мне было негде, и я…

Эспер слушал запыхавшийся голос девушки, а голова у него шла кругом от ее близости. От страха она забыла о гордости и, проплыв разделяющее их расстояние, прижалась к нему всем телом, обвив его шею руками с силой, которой он от нее не ожидал. В темноте Эсперу было легче справиться со смущением. В темноте ничто не мешало ему сжать в объятиях испуганную, дрожащую Винну.

– Ты говоришь, их было трое или четверо? А может, больше?

– Может, и больше. Все произошло так быстро. Я даже не успела привязать лошадей.

– Это к лучшему. Они сами о себе позаботятся. Ты молодец, девочка! Быстро соображаешь.

– Но что нам теперь делать? Вдруг эти всадники бросятся за мной в погоню?

– Это были люди или сефри?

– У меня не было времени их разглядывать. К тому же их лица закрывали капюшоны.

– Тогда, скорее всего, сефри.

– Да хранят нас святые! Но ведь тогда нам конец! Если это действительно сефри, они наверняка пустятся вслед за нами. Мы ведь проникли в их тайное убежище.

– Все может быть. Надо сделать так, чтобы они прошли мимо, не заметив нас. Давай руку. А другой держись за стену. И старайся не издавать ни звука. Ничего, Винна, мы выберемся из этой переделки. Верь мне.

– Я всегда тебе верю, Эспер.

– Хорошо.

«Ох, если бы я мог сейчас сам поверить в свои слова, – вздохнул про себя Эспер. – Похоже, мы попали в скверную историю».

2. Монастырь д'Эф

– Ну вот, мы и на месте, – воскликнул Хенни, сопровождавший Стивена охотник из крепости Тор Скат. Он повернул к своему спутнику коричневое от загара лицо и обнажил в улыбке неровные зубы.

– Ты это о чем? – недоуменно спросил Стивен.

Пока он не замечал ничего необычного – перед ними по-прежнему расстилалась Королевская дорога, по обеим сторонам которой тянулись ряды прямых белоствольных берез. Справа виднелся густо поросший камышом берег реки Эф.

Хенни указал в заросли папоротника. Стивен уставился на них непонимающим взглядом, но через мгновение разглядел, что там скрывается каменный пограничный знак. В этом месте от Королевской дороги отделялась еще одна – то была узкая тропа, словно протоптанная диким оленем. Она уходила прямиком в лесную чащу.

– Отсюда начинаются монастырские земли, – сообщил Хенни. – Если поедешь по главной дороге, тебе придется сделать здоровенный крюк. Двинешься по этой – окажешься в монастыре намного быстрее.

– Что-то я не вижу никакого монастыря, – пожал плечами Стивен.

– А ты и не можешь его видеть. Он примерно в лиге отсюда, на вершине холма. Если боишься ехать один, я провожу тебя до самых монастырских ворот.

Стивен уже хотел заявить, что ничего не боится и прекрасно доберется сам, но вовремя прикусил губу. Приключения последних дней заставили его понять, что по лесу лучше не путешествовать в одиночку.

– Наверняка в монастыре тебя накормят до отвала, в благодарность за то, что ты меня проводил, – сказал он охотнику.

– Накормить-то накормят, – протянул Хенни. – Но ждать их кормежки придется целую вечность. Монастырская братия ведь не ест когда попало. Я ничего не имею против монастырей, но в трех милях отсюда есть деревенька Витрафф, а у меня там пропасть добрых знакомых. И все веселые люди, с которыми приятно поболтать. Не то что твои разлюбезные монахи, не в обиду тебе будь сказано, парень.

– Понятно, – вздохнул Стивен. – Тогда не буду мешать твоим планам. Ничего, уж одну-то лигу я сумею проехать без провожатого. Спасибо за компанию, Хенни. Желаю тебе всего наилучшего.

– Нашел за что благодарить, – усмехнулся охотник. – Да и прощаемся мы не на всю жизнь. Мы с тобой еще наверняка много раз встретимся, парень. Сэр Саймен частенько посылает меня в монастырь, купить вина и сыра. Вино и сыр там знатные, скоро сам узнаешь. И уж я беспременно к тебе загляну. Может, ты замолвишь за меня словечко, попросишь своих приятелей малость сбавить цену?

– Я обязательно расскажу отцу-настоятелю о радушии и гостеприимстве, с которым меня встретили в крепости Тор Скат, – пообещал Стивен.

– Ну, бывай здоров, – кивнул на прощание Хенни и повернул свою лошадь на Королевскую дорогу.

– Да хранят тебя святые, – крикнул ему вслед Стивен.

Через несколько мгновений охотник скрылся вдали. Впервые со дня своей встречи с разбойниками Стивен вновь оказался в лесу один. К немалому собственному удивлению, он совершенно не ощущал страха. На несколько секунд он даже остановил лошадь, прислушиваясь к царившей в лесу тишине. И с внезапной завистью вспомнил об Эспере Белом, который проводит почти всю свою жизнь в этом зеленом царстве, ставшем для него родным домом. Одинокий, свободный как ветер, ни с кем и ни с чем не связанный.

Однако Стивен знал, что такая жизнь не для него. Скорее всего, ему не придется попробовать, каков он, вкус свободы. До этого мгновения он даже не задумывался о том, что для него возможен какой-то иной удел – не тот, что был уготован ему с младых ногтей. Разделив судьбу многих младших сыновей, он едва ли не с самого рождения был определен отцом на службу церкви.

Предстоящий жизненный путь отнюдь не отвращал Стивена, напротив, казался не только достойным, но и увлекательным. К тому же служение церкви давало возможность учиться, а учиться юноша любил больше всего на свете. Но иногда…

Стивен нахмурился, тряхнул головой, словно отгоняя вздорные мысли, и наподдал пятками в бока лошади.

Лесные заросли вокруг становились все менее густыми. Пни теперь встречались так же часто, как деревья, даже чаще. Просеки густо поросли черникой, ежевикой и дикой смородиной. Над Стивеном с жужжанием носились комары, но это не портило ему настроения. Впервые за много пасмурных дней из-за туч выглянуло яркое солнце, и это обстоятельство придало юноше еще больше бодрости. Он даже принялся насвистывать какой-то веселый мотивчик.

Громкий треск и проклятия, раздавшиеся в зарослях, вынудили его прервать это приятное занятие. Стивен вздрогнул, кровь прилила к голове. В мгновение ока перед глазами пронеслись страшные картины. Он представил, как его стаскивают с лошади и, угрожая кинжалами, связывают по рукам и ногам. В эти долгие секунды воспоминания были для Стивена отчетливее реальности, и он не сомневался, что его жизнь вновь повисла на волоске.

Однако же, увидев перед собой старика в облачении монаха ордена Святого Декмануса, юноша вздохнул с облегчением.

– Могу я чем-нибудь помочь вам? – почтительно обратился он к монаху.

– А? – Старик вскинул косматые брови. – Кто ты такой?

– Я Стивен Даридж с мыса… – Стивен осекся, вспомнив насмешки лесничего. – Стивен Даридж, к вашим услугам.

– Хорошо, сынок, хорошо. Ты, видно, направляешься в монастырь купить сыру?

– Не совсем так. Точнее сказать, я…

– Ты правильно сделал, что приехал за сыром именно в нашу обитель. Можешь поверить, сыр, который мы делаем, не зря пользуется такой громкой славой. За ним приезжают со всего Фенбурна, доложу я тебе. Ну, если нам по пути, тебе ничего не стоит малость пособить старику. Ведь ты знаешь, всякий раз, когда мы совершаем доброе дело, святые радуются, глядя на нас.

– Я уже сказал, что рад помочь вам. У вас случилась какая-нибудь неприятность?

– Этому месту покровительствуют святые, сынок, а значит, здесь никогда не случается неприятностей, – наставительно изрек старый монах. – Однако трудности бывают везде. Но если кто-то может разделить эти трудности с тобой, они не так уж и страшны, – добавил он с довольной ухмылкой. – Короче говоря, я собирал хворост в лесу и чересчур увлекся этим полезным занятием. Вязанка слишком тяжела для моих старых плеч, и я был бы весьма признателен тому, кто поможет доставить ее в монастырь. Она здесь, в зарослях ежевики, – завершил он свою речь и указал на невидимую Стивену вязанку.

– Только-то? – улыбнулся юноша и соскочил с лошади. – Ну, эта трудность не велика. Человек всегда должен помогать человеку, а помочь члену святого братства – большая честь для меня. Дозволено ли мне будет узнать, вы послушник или посвященный? Я затрудняюсь определить это по вашему одеянию.

– Я тот, кто я есть, – отрезал старик, и на лице его мелькнуло суровое выражение. Однако в следующее мгновение взгляд монаха прояснился. – Меня зовут брат Пелл.

– Так вы из Хорнлада?

– Да, именно оттуда, – закивал старик и вдруг с подозрением взглянул на Стивена. – Но как ты мог догадаться, откуда я родом? Насколько я знаю, на лбу у меня это не написано.

– Это совсем не трудно, – светясь от гордости, заметил Стивен. – Вы ведь получили имя в честь святого Квизласа, не так ли? Имя этого святого имеет множество форм – например, здесь, в Кротений, его называют Кизел. Но лишь в некоторых сельских районах Хорнлада его зовут святой Пелл.

– Нет, не только. В Теро Галле еготоже зовут святой Пелл, – возразил старик.

– При всем уважении к вам, досточтимый брат, должен заметить, что там он известен, как Пелле.

– Но это почти то же самое.

– Почти, согласен с вами. Однако не совсем. Разница в одну букву может быть принципиальной.

Брат Пелл изумленно заморгал, однако предпочел не вступать в ученую дискуссию.

– Вот она, вязанка, – перевел он разговор на более простой и понятный предмет.

Взглянув туда, куда указывал старик, Стивен увидал вязанку воистину невероятных размеров. Скорее всего, она весила больше, чем сам старый монах.

– Да, брат Пелл, вам повезло, что вы встретили меня, – в некотором замешательстве протянул юноша. – Надеюсь, до монастыря не слишком далеко?

– Примерно с половину лиги. Место для обители определили святые. Так ты поможешь мне?

– Погодите немного, почтенный брат. Сейчас я подниму вашу вязанку.

– Благодарю тебя, молодой человек, столь глубоко осведомленный в именах святых.

– Сейчас, сейчас. Для меня это сущие пустяки… – бормотал Стивен, пытаясь поудобнее схватиться за толстую веревку, стягивающую прутья.

Однако ему пришлось немало попыхтеть, прежде чем он сумел взвалить вязанку себе на спину. Она оказалась невероятно тяжелой и громоздкой. Юноша согнулся в три погибели, колени его задрожали. Надо же, этот старикан собирался волочить такую тяжесть поллиги на собственном хребте, удивился он про себя. Тут хоть бы до лошади ее дотащить. Уж бедное животное как-нибудь справится с таким грузом.

Но когда, приблизившись к своему коню, Стивен опустил вязанку на землю и начал прикидывать, как бы половчее привязать ее к седлу, старый монах удивленно спросил:

– Что ты делаешь, сынок?

– Собираюсь взвалить эту вязанку на лошадь, – отдуваясь, сообщил Стивен. – Спина у нее покрепче моей.

– Нет-нет, мастер Даридж. Так не пойдет. Святой Декманус, покровитель нашей обители, выразился на этот счет весьма недвусмысленно. Согласно его наставлениям, сухие ветви есть не что иное, как руки деревьев. И следовательно, их полагается собирать и переносить, пользуясь лишь собственными руками. Так что мы не сможем прибегнуть к помощи твоей лошади.

– Ох, – испустил тяжкий вздох Стивен и потер спину. Ему не приходилось слышать о таком правиле, но, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. – Что ж, лошади повезло, – сказал он, вновь взваливая на себя проклятую вязанку. – Не могли бы вы, брат Пелл, взять лошадь под уздцы?

– С превеликим удовольствием, сынок.

И они продолжили путь – Стивен обливался потом и кряхтел под тяжестью хвороста, а брат Пелл вел лошадь и беззаботно насвистывал.

Вскоре лес расступился. Стивен, которому волей-неволей приходилось смотреть в землю, видел под ногами лишь свежую сочную траву, тут и там покрытую коровьими лепешками. Когда же ему удалось поднять голову, взгляду открылись прекрасные зеленые пастбища, по которым бродили стада рыже-белых коров.

– Из молока этих коров мы и делаем наш знаменитый сыр, – пояснил брат Пелл. – Все они хорошей породы, однако самое главное – это здешняя трава. Вся напитана росой. Чувствуешь, какой сладкий запах! Кажется, сам бы поел этой травы, до того вкусно она пахнет!

Несколько раз старый монах помахал рукой, приветствуя пастухов, сидевших у ручья, в тени плакучих ив, и они ответили ему тем же.

– В этом ручье водятся здоровенные лещи, – сообщил брат Пелл. – А знал бы ты, до чего славно в тени деревьев предаваться отдохновению и размышлению, – добавил он и смущенно хихикнул. – Отдохновению и размышлению! Надо же, я едва не заговорил стихами.

– Сейчас бы я не отказался предаться отдохновению, – сквозь стиснутые зубы процедил Стивен. – Да и размышление куда более приятное занятие, чем перетаскивание тяжестей.

Тенистый, поросший мягкой шелковистой травой берег ручья казался ему земным раем.

– Ничего, сынок, идти осталось совсем недолго, – подбодрил его брат Пелл. – Посмотри, фруктовый сад уже близко.

Стивену оставалось лишь вздохнуть и мысленно начать новый научный трактат, который он озаглавил следующим образом:

«Мои путешествия в обществе скудных разумом. Часть вторая. Знакомство с монахом, обладающим коровьими мозгами.

При поверхностном взгляде создается впечатление, что сие странное создание, имеющее человеческое обличье, наделено также и здравым смыслом. Однако же стоит вступить с ним разговор, как подобная иллюзия исчезает без следа…»

Погруженный в свои печальные размышления по поводу несовершенной человеческой природы, Стивен вошел в сад, где длинными, стройными рядами стояли яблони, покрытые дивным весенним цветом. Над ними во множестве вились пчелы и порхали разноцветные бабочки. Дрожащие ноги Стивена умоляли об отдыхе, ему мучительно хотелось хотя бы на несколько минут прислониться к одному из этих благоуханных деревьев. А потом он представил себе яблоко, спелое, румяное яблоко, и рот наполнился слюной. Каким блаженством было бы сейчас впиться зубами в брызжущий соком плод. А еще лучше глотнуть холодного яблочного сидра, освежить пересохшую глотку.

Определения, которые молодой ученый давал несчастному монаху в своем трактате, становились все менее лестными.

– Долго еще до монастыря, брат Пелл?

– Да осталось всего ничего. Скажи-ка мне, мастер Стивен, как тебе удалось стать таким знатоком по части имен святых? Ведь не в обиду тебе будь сказано, у тебя еще молоко на губах не обсохло.

– Однако я достаточно взрослый, чтобы окончить колледж в Рейли. А в ваш монастырь я прибыл, чтобы стать послушником и хранителем древних рукописей.

– Святой Луйе! Так ты – тот самый парень, что должен приехать из Виргеньи! – обрадовался брат Пелл. – Наконец-то! Давно мы тебя ждем, сынок. Уже всякую надежду потеряли. Думали, может, с тобой в дороге приключилась какая беда или ты заплутал в лесу. Несколько раз посылали людей на поиски, но все они возвращались ни с чем.

– Со мной и в самом деле вышло не слишком приятное приключение, – с трудом переводя дух, сообщил Стивен. – Точнее говоря, меня схватили разбойники. Но в лесу нам встретился один… лесничий. Он освободил меня и отвез в замок… в Тор Скат.

– Благодари своего святого, парень. Это он помог тебе выйти из такой передряги целым и невредимым. Но зачем же ты сказал мне, что едешь в наш монастырь покупать сыр?

Стивену удалось немного распрямить ноющую шею и бросить на монаха недоуменный взгляд.

«Какие бы сведения вы ни сообщили сему созданию, слова, входящие в его пустую голову, незамедлительно вылетают прочь, подобно насекомым, порхающим без всякой цели. Сия прискорбная особенность порождает бесконечные недоразумения», – мысленно добавил он новые строки к своему трактату.

– Ничего подобного я не говорил, – возразил Стивен. Он так устал, что обычная многоречивость изменила ему. – Я…

– Понятно, понятно, – перебил его брат Пелл. – Конечно, после всех пережитых опасностей ты стал осторожнее. Но теперь тебе нечего бояться, сынок. Мы уже пришли. И сейчас ты увидишь благословенную обитель, под кровом которой тебе предстоит провести многие годы.

С этими словами он сделал широкий жест, однако Стивен, согнутый под тяжестью ненавистной вязанки, по-прежнему видел перед глазами лишь землю. Вскинув наконец голову, он разглядел, что тропа, по которой они идут, вьется по крутому склону холма, на самой вершине которого возвышаются неприступные каменные стены и сторожевые башни монастыря д'Эф.

– Ускорим же шаг, сынок! – воскликнул брат Пелл. – Если ты немного поторопишься, мы как раз успеем к вечерней трапезе. Если я не ошибаюсь, сегодня она состоит из ветчины, сыра и вишен.

Это звучало чрезвычайно заманчиво, однако Стивен уже полностью исчерпал запас своих сил и едва держался на ногах.

– Прежде чем взбираться на холм, я должен отдохнуть, – заявил он, быть может, с излишней резкостью.

– Нет, сынок, это никак невозможно! – решительно воспротивился брат Пелл. – Ведь твои ноги ступают сейчас по священной земле. Пусть это придаст тебе сил. Вспомни поучения святого Декмануса. Всякое бремя благословенно, если ты идешь по пути добродетели. Не давай себе отдыха до самого конца пути, где ты будешь избавлен от бремени.

– Не уверен, что слово «бремя» следует понимать здесь столь буквально, – попытался возразить Стивен.

– Да хранят нас всех святые, надеюсь, ты не из тех, кому ученость ударила в голову? – всполошился монах. – Не из умников, которые вечно пытаются перетолковать святых на свой лад и ищут в их простых и понятных поучениях скрытый смысл, которого там нет и быть не может? Знай, сынок, ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же сейчас на тебя смотрит наш отец-настоятель, и ты должен произвести на него благоприятное впечатление.

– Вы и в самом деле думаете, что отец-настоятель сейчас смотрит на нас?

– А как же иначе. И на твоем месте я не стал бы прохлаждаться у подножия холма.

– Мне казалось, что у фратекса множество дел и ему некогда целыми днями глазеть из окна, – не без некоторого сарказма изрек Стивен.

– Пошли, пошли, сынок, – не слушая его, повторил брат Пелл. – Нас ждет трапеза.

Стивену оставалось только смириться со своей участью, очередной раз тяжело вздохнуть и двинуться вверх по тропе.

Наконец брат Пелл и его спутник оказались у монастырских ворот. Несколько монахов, возвращавшихся с полевых работ, насмешливо переглянулись, увидев измученного, потного Стивена.

– Брат Льюис, – обратился брат Пелл к здоровенному белобрысому детине. – Будь добр, возьми ношу у нового члена нашего братства.

Монах молча кивнул, снял со спины Стивена вязанку и взвалил ее себе на плечо с такой легкостью, словно она состояла из нескольких прутиков.

– Мне кажется, ты сейчас не отказался бы утолить жажду и голод, сынок, – изрек брат Пелл. – Идем, я тебя провожу.

– Вы на редкость прозорливы, досточтимый брат, – откликнулся Стивен, к которому начало возвращаться его прежнее красноречие. – Моя утроба вожделеет воды и пищи.

Теперь, когда проклятая вязанка больше не гнула юношу к земле, он вновь обрел хорошее расположение духа. К тому же у него появилась возможность как следует рассмотреть монастырь. Здание было выдержано в стиле ранней эпохи де Лой, когда трон в Эслене занимали регенты из Лира. Именно они приглашали из Сафнии и Вителлио архитекторов, которые объединяли свои таланты с мастерством местных ремесленников. Перед Стивеном предстал один из замечательных образцов подобных совместных усилий: сооружение, возведенное из светло-розового гранита, дышало величием, строгостью и силой и вместе с тем идеально соответствовало своим целям. Часовню венчала остроконечная легкая колокольня, возвышавшаяся над длинной узкой крышей. Парадный вход в виде высокой сводчатой арки украшали массивные резные двери. От часовни шли два жилых крыла, примерно в тридцать ярдов длиной, и дверь каждого из них была уменьшенной копией дверей часовни. Во внутреннем дворе располагался огород, где росли лекарственные травы, небольшой виноградник и грядки с овощами. Тут же стояли жаровни, бродили куры с цыплятами, валялись ленивые собаки и сновали монахи, занятые своими повседневными делами.

Брат Пелл провел Стивена через арку правого крыла, и юноша увидел, что задняя часть здания в точности повторяет фасад. Во втором внутреннем дворе, где они оказались, царили покой и безмолвие. Статуи и усыпальницы различных святых окружали клумбы, на которых росли розы. Около увитых плющом стен часовни расположились широкие деревянные скамьи и трапезные столы. Брат Пелл указал Стивену на одну из скамей. На столе стояли глиняный кувшин, два кубка и несколько тарелок с едой.

– Присаживайся, сынок, – пригласил брат Пелл и наполнил оба кубка водой из кувшина.

Вода оказалась холодной и на редкость вкусной. Когда она смочила сухое, как наждак, горло, Стивену даже померещилось, будто он слышит нежный смех ангелов. Он с жадностью осушил кубок и тут же налил себе второй.

Брат Пелл придвинул к себе тарелки, покрытые белоснежными льняными салфетками.

– Любопытно, что нам здесь оставили? – пробормотал он, снимая салфетки.

Стоило Стивену увидеть содержимое тарелок, как у него потекли слюнки. Свежий хлеб с румяной корочкой, целый круг мягкого острого сыра, толстые куски ветчины, такой жирной и аппетитной, что Стивен мгновенно ощутил на языке ее солоноватый вкус, спелые вишни – блестящие, темно-красные.

– Будьте добры, передайте мне… – и Стивен указал на огромный ломоть ветчины.

– Ты можешь вкусить лишь хлеба, сынок, – пресек его поползновения брат Пелл. – Согласно нашему уставу, в первый месяц пребывания в монастыре послушникам не дозволяется употреблять в пищу мясо, сыр и фрукты.

– Но… – попытался возразить Стивен и прикусил язык.

Ему немало доводилось слышать о строгости монастырских правил. Так что придется безропотно смириться с полуголодным существованием.

Тут брат Пелл добродушно рассмеялся и захлопал в ладоши.

– Что, испугался, сынок? Здорово я тебя разыграл? Ну, прости старика. Разумеется, ты можешь есть все, что перед тобой. Да будет тебе известно, уставом нашего монастыря не предусмотрено никаких ограничений в пище, за исключением разве лишь дней поста. Ну и бывает, конечно, что на некоторых монахов налагается покаяние. А так мы живем под девизом: еда должна быть простой, но вкусной и сытной.

– Значит…

– Значит, налегай.

Стивен последовал его совету. Он старался есть медленно и с достоинством, но это оказалось невероятно трудно. Изголодавшийся желудок требовал еще и еще.

– Что привело тебя сюда, брат Даридж? – спросил брат Пелл, когда юноша наконец насытился.

– Вас интересует, что привело меня к служению церкви? Или почему я выбрал именно монастырь д'Эф?

– Почему ты стремился именно в нашу обитель? Ведь, насколько я слышал, ты сам попросился сюда.

– Да. Все дело в вашей библиотеке. Здесь хранится множество древних рукописей. Лишь один монастырь обладает более богатой библиотекой – Каилло Валлаимо в з'Ирбине.

– Значит, тебя привлекают старинные манускрипты. Я уже понял: ты знаток по части имен святых и всего прочего. Но почему тогда ты предпочел д'Эф, а не Каилло Валлаимо?

– Хотя в Каилло Валлаимо рукописей больше, в вашем монастыре хранятся именно те, что вызывают мой особый интерес, – признался Стивен.

– О каких же рукописях ты говоришь, если не секрет?

– Д'Эф располагает самым обширным собранием манускриптов, которые относятся к раннему периоду Гегемонии.

– Дозволено ли мне будет узнать, почему именно этот период возбуждает твое научное любопытство?

– О, но ведь именно в те времена по земле распространялась истинная вера. Ей приходилось сражаться и с ересями и черной магией. Все эти события наверняка отражены в старинных хрониках, которые хранятся в библиотеке монастыря. А еще меня очень интересуют древние языки, на которых говорили в этих местах до того, как основным языком здесь стал вителлианский.

– Понимаю, – улыбнулся брат Пелл. – Значит, ты знаком с алотерзианскими диалектами и древними рукописными шрифтами?

Стивен с пылом закивал головой.

– Еще бы! В колледже эти диалекты были главным предметом моего изучения.

– А как насчет вадхианского? – осведомился старый монах.

– В нем, сознаюсь, я не особенно силен. В библиотеке колледжа мне удалось отыскать лишь несколько разрозненных страниц, написанных на этом языке. Впрочем, он очень похож на древний платский, а этот диалект я понимаю прекрасно. Я…

– В нашем монастыре хранится десять рукописей на вадхианском диалекте. Ни одна из них не переведена полностью.

– Вот это здорово! Ведь рукописи на вадхианском – это такая редкость! Как мне повезло!

Стивен так разволновался, что поставил кубок мимо стола. Тот упал на пол, у самых ног брата Пелла, и со звоном разлетелся на множество кусков.

– Ох, простите мою неловкость! – смутился Стивен, увидев, как старый монах опустился на колени, чтобы собрать осколки. – Мне так жаль, брат Пелл. Позвольте мне самому собрать…

– Не стоит беспокоиться о таких пустяках, брат Даридж. Посмотри!

Когда Стивен увидел, что произошло, глаза у него полезли на лоб от изумления. Брат Пелл собрал с пола осколки, но на стол он поставил кубок, целый и невредимый. От кубка исходило легкое облачко пара.

– Вы… – пробормотал Стивен, переводя потрясенный взгляд с лица старого монаха на кубок.

Он чувствовал, как щеки его пылают, словно в них впились тысячи иголок.

– Вы… способны своим прикосновением восстанавливать разрушенное. Но этим даром обладает только… – Догадка, мелькнувшая в голове у Стивена, становилась все более очевидной. – Значит, вы – преподобный фратекс, отец-настоятель этого монастыря, – с запинкой выдохнул он.

– Ты прав, сынок, – кивнул брат Пелл. – И ты был прав, когда сказал, что у отца-настоятеля должны быть дела поважнее, чем целый день торчать у окна и глазеть на дорогу. – Старик сдвинул свои косматые брови и добавил: – А теперь мы должны решить, как наилучшим образом использовать твои таланты и ученость, молодой человек. Будь уверен, мы найдем им достойное применение!

3. Слухи о войне

– Мы ни в коем случае не собираемся объявлять войну вашему королевству! – с пылом воскликнул архгрефт Валамхар Эрадал, обращаясь к Уильяму Второму и к его придворным. Он потеребил свои пышные рыжие усы. – Ханза вообще ни с кем не собирается воевать. У моей страны самые мирные намерения.

Уильям про себя медленно досчитал до семи. Этому приему в свое время научил его отец.

«Король не должен отвечать слишком быстро. В любых обстоятельствах король должен сохранять спокойствие и невозмутимость».

Отец короля Уильяма не скупился на полезные советы для своего наследника. Годы спустя Уильям обнаружил, что большую часть этих советов старик позаимствовал из книги, написанной несколько веков назад одним мудрым политиком, премьер-министром Тер Эслифа – государства, от которого давно остались одни воспоминания.

Король выпрямился на лишенном всяких украшений троне из белого хэдамского ясеня и окинул взглядом малый тронный зал. Впрочем, малым он был лишь в сравнении с роскошным огромным помещением, где проводились коронации и самые важные придворные церемонии. По размеру малый зал почти не уступал большому, его сводчатые потолки поражали высотой, а просторы мраморного сверкающего пола казались необозримыми. Посреди подобного великолепия даже такой жирный надменный индюк, как этот Эрадал, неминуемо должен был ощутить себя маленьким и жалким. Именно на подобный эффект зал и был рассчитан.

Четверо воинов, охраняющих Эрадала, высились за его спиной. Все они были без оружия, но в боевых доспехах, скрытых под черно-красными плащами. Королевские гвардейцы превосходили их численностью более чем вдвое – их в зале насчитывалось десять. По правую руку от короля стоял прайфек Марше Хесперо, в скромной черной сутане и квадратной шляпе. Слева, на традиционном месте премьер-министра, красовался Роберт, в ослепительно ярком костюме из желтого и зеленого бархата. Единственными посторонними людьми в зале были барон сэр Файл де Лири, в темно-сером невзрачном камзоле, и его молодой воспитанник, Нейл МекВрен.

– Семь, – произнес про себя король.

Теперь можно говорить – но надо постараться, чтобы голос звучал невозмутимо и вкрадчиво, а не гневно и возмущенно.

– Если Ханза имеет мирные намерения, кому в таком случае принадлежали военные корабли, приставшие к островам Печали? Кто послал войска, разграбившие четыре города? Может, все это были не ханзейцы? Насколько я понимаю, подобные действия могут означать лишь одно – подготовку к войне.

– Я не стал бы употреблять здесь такое грозное слово, как война, ваше величество, – еще более вкрадчиво и невозмутимо возразил Эрадал. – По моему скромному разумению, речь идет всего лишь о небольшом столкновении между островами Печали и Салтмарком. Вашему величеству, без сомнения, известно, что Салтмарк является давним союзником Ханзы. Поэтому мы не могли отказать правительству этой страны, когда оно попросило нас о помощи, и предоставили в распоряжение Салтмарка несколько судов. Не будем забывать, что именно острова Печали в данном случае являются захватчиком. Осмелюсь напомнить также, ваше величество, что острова эти отнюдь не являются частью империи Кротения.

Уильям поудобнее устроил руку на подлокотнике кресла и, подперев подбородок кулаком, устремил на ханзейского посла долгий пронзительный взгляд. Румяные щеки Эрадала лоснились от жира, внушительных размеров живот был обтянут узким черным камзолом из тюленьей кожи. Огромные пряжки остроносых лайковых башмаков посверкивали бриллиантами. Великолепный образчик ханзейской мужественности, ничего не скажешь. Однако король имел возможность убедиться на собственном опыте: глуповатая наружность посла обманчива. На самом деле этот человек обладал умом старого ворона.

– Вам, разумеется, известно, что острова Печали находятся под нашей защитой, точно так же, как Салтмарк – под вашей, – важно и неторопливо изрек король. – И нам хотелось бы узнать, существуют ли достоверные свидетельства того, что в данном случае король Донех выступил в роли захватчика?

Эрадал выслушал слова короля с почтительной, но хитрой улыбкой.

– Ваше величество, причиной столкновения стала борьба за рыболовецкие угодья, – пояснил он. – У западных берегов, которые, согласно существующему договору, являются нейтральной территорией, море особенно богато рыбой. В минувшем году десять безоружных рыболовных судов, принадлежавших Салтмарку, были захвачены военными кораблями, посланными с островов Печали. Еще три мирных судна были потоплены, причем в водах, принадлежавших Салтмарку. Вы сами понимаете, что столь откровенное нарушение договора не должно было оставаться безнаказанным. И могла ли Ханза спокойно наблюдать, как государство, которое является ее союзником, подвергается грубому натиску чужестранного флота? Я вынужден добавить, ваше величество, что корабли-агрессоры были вооружены и экипированы благодаря содействию Лира и Кротении.

– Я просил вас, посол, познакомить нас с неопровержимыми свидетельствами, а не с байками, что в ходу среди моряков, – отчеканил король. – Располагаете ли вы доказательствами того, что хоть одно рыболовецкое судно, принадлежавшее Салтмарку, действительно было потоплено? А если это прискорбное событие все же имело место, на каком основании вы возлагаете ответственность за него на военный флот островов Печали?

Эрадал потеребил усы. Королю показалось, что губы посла беззвучно шевелятся. Возможно, он тоже имеет привычку считать про себя, чтобы сохранять хладнокровие? Похоже, так оно и есть.

– Ваше величество, мы в состоянии предоставить вам самые убедительные свидетельства, – наконец произнес он. – Очевидцы того, что рыболовецкие суда подверглись незаконному нападению, непременно дадут показания. Но самым убедительным доказательством того, что агрессия действительно имела место, является следующий факт. Ваше величество изволили вдвое увеличить число своих военных кораблей, находящихся у островов Печали.

– Но Ханза увеличила количество кораблей в Салтмарке более чем в два раза.

– Не стану возражать. Однако данный шаг был лишь необходимой мерой предосторожности, последовавшей за вашими действиями, – парировал Эрадал. – Приготовления, предпринятые вашим величеством, со всей очевидностью говорят о том, что конфликт, вспыхнувший между островами Печали и нашим союзником, не явился для вас неожиданностью. Осмелюсь предположить, что о причинах этого конфликта вы осведомлены столь же хорошо.

Отчаянным усилием воли королю Уильяму удалось сохранить на лице бесстрастное выражение, хотя в душе у него клокотал гнев. Военные корабли Кротении были посланы к островам Печали в обстановке строжайшей секретности, они вышли в море под покровом ночи и пристали в тайной гавани. Каким образом об этом так быстро успели пронюхать в Ханзе?

– Так что вы утверждаете? – В голосе короля послышались грозные нотки. – Значит, по-вашему, именно военные корабли Кротении потопили мирные рыболовные суда вашей страны?

– Я этого отнюдь не говорил, ваше величество. Правительство моей страны полагает лишь, что вам было известно о неправомочных действиях островов Печали. Но, осмелюсь заметить, острова эти подобны вашим возлюбленным детям, которых вы, словно заботливый родитель, намерены защищать даже тогда, когда дела их заслуживают порицания. – Маслянистый взгляд посла внезапно стал суровым и жестким. – Правительство моей страны уполномочило меня заявить также, что подобное попустительство с вашей стороны Ханза расценивает как серьезную ошибку. И будет намного благоразумнее, если ни один рыцарь, солдат или матрос Кротении не примет участия в конфликте.

– Ваши слова следует расценивать как угрозу? – процедил король.

– С моей стороны это было бы непозволительной дерзостью, ваше величество, – возразил посол. – Нет, мои слова – это всего лишь утверждение следующего факта. Если вы вступите в войну с Салтмарком, то вступите и в войну с Ханзой. Вы, конечно, понимаете, ваше величество, что для обеих сторон последствия подобного шага могут оказаться весьма печальными.

Сэр Файл де Лири, до сих пор безмолвно сидевший на скамье, неожиданно вскочил.

– Ты, я вижу, мастер молоть языком! – бросил он в лицо послу. – Неужели ты думаешь, что Лир останется в стороне и позволит вам, воспользовавшись пустячным предлогом, нападать на своих братьев?

– Лири имеет полное право прийти на помощь островам Печали, – нимало не смутившись, ответил посол. – Но в этом случае Ханза будет вынуждена считать, что государство Лир объявило ей войну.

– И без сомнения, – с подчеркнутой любезностью заметил король Уильям, сделав сэру Файлу знак молчать, – вы, досточтимый посол, уполномочены дать мне добрый совет – не следовать неразумному примеру Лира. А когда Лир и острова Печали окажутся в ваших руках, наверняка найдется веский повод, который заставит вас притязать на Андемер, не так ли? Но и тогда вы, разумеется, будете настаивать на том, что Кротения поступит благоразумно, сохраняя нейтралитет. Возможно, мне следует воздержаться от решительных действий даже в том случае, если вы пожелаете разбить лагерь на Выгнутом лугу, который виден из этих окон, или обосноваться в моем дворце?

– Столь резкие и необоснованные преувеличения не имеют никакого отношения к сложившейся в данный момент ситуации, ваше величество, – с едва заметной усмешкой затараторил посол. – Не стоит придавать излишне серьезное значение одному незначительному эпизоду. Уверяю вас, когда Салтмарк заключит с островами Печали новый договор, повод для столкновения будет исчерпан. Осмелюсь напомнить, что тридцать лет меж нашими странами царил благословенный мир. И рисковать давними добрыми отношениями из-за одного неприятного недоразумения по меньшей мере опрометчиво.

– Это ты сейчас серьезно рискуешь, проклятая балаболка! Мое терпение подходит к концу! – взревел сэр Файл де Лири, но король вновь сделал ему знак молчать.

– Вы находитесь при дворе Кротении, сэр Файл. И лорд Эрадал угрожает именно Кротении. Позднее мы непременно решим, как в сложившихся обстоятельствах следует действовать Лиру. Но не сейчас.

Старый рыцарь гневно сверкнул глазами, однако покорно опустился на скамью. Уильям откинулся на жесткую спинку трона и перевел взгляд на Марше Хесперо.

– Прайфек, имеете ли вы что-нибудь добавить к нашему… обсуждению?

Прежде чем заговорить, Хесперо, поджав губы, несколько мгновений хранил многозначительное молчание.

– Мне горько сознавать, – наконец изрек он, – что в эти тревожные времена церковь лишена возможности исполнить свою традиционную роль миротворца. Рассудок мой отказывается понимать, по каким причинам священнослужители Ханзы не поставили нас в известность о возникшем конфликте, хотя, по глубокому моему убеждению, подобное умолчание не могло входить в их намерения. Тем не менее создается впечатление, что ныне мнение церкви по какому-либо вопросу неуклонно теряет вес и значимость, и это обстоятельство, как я уже заметил, служит для меня источником непреходящей скорби.

Прайфек так и сыпал словами, сцепив руки за спиной. Взгляд его живых черных глаз беспрестанно перебегал с лица на лицо.

– Церковный Сеназ и его святейшество верховный фратекс неоднократно ясно и недвусмысленно заявляли, что сохранение мира, в особенности мира между Ханзой и Кротенией, является предметом их беспрестанных усилий и попечения, – продолжал прайфек. – Война между этими двумя державами может привести к горестным последствиям не только для них, но и для прочих государств. Я прошу вас обоих воздержаться от каких-либо официальных заявлений до тех пор, пока я не встречусь с моим ханзейским собратом, досточтимым прайфеком Топаном, и пока мы со священным Сеназом не придем к единому мнению по этому вопросу.

Нейл не сводил глаз с лица ханзейского посла, покидавшего тронный зал. Самодовольная ухмылка, игравшая на пухлых губах лорда Эрадала, отнюдь не пришлась ему по душе.

– Ты понял, почему я взорвался? – вполголоса проворчал сэр Файл. – В течение многих лет между Лиром и Ханзой царит нечто среднее между худым миром и доброй войной. Стычки по разным поводам беспрестанно вспыхивают то тут, то там. Жертвой одного из таких столкновений стал твой отец. А этот разряженный индюк толкует о каком-то несуществующем нарушении договора о разделении рыболовных угодий и строит из себя оскорбленную невинность.

– Вы не одобряете ваше правительство, сэр Файл? – любезно осведомился король Уильям.

– Я не одобряю, когда взрослые люди начинают играть друг с другом в кошки-мышки и старательно обходить молчанием то, что известно каждому, – отрезал сэр Файл. – Должен признать, ваше величество, ваше искусство политика достойно всякого восхищения. И все же мне хотелось бы услышать, к какому решению вы склоняетесь? Скажите без обиняков, намерены ли вы прийти нам на помощь и совместными усилиями освободить острова Печали от вражеских войск?

– Я предпочел бы, чтобы эти войска удалились сами, – слегка пожав плечами, заметил Уильям. – И несомненно, я не приму окончательного решения до тех пор, пока наш уважаемый прайфек не поставит этот вопрос на обсуждение в Сеназе.

– Вы предпочли бы, чтобы вражеские войска удалились сами? С таким же успехом можно ожидать от волчицы, чтобы она вскормила своим молоком олененка.

– Поберегите стрелы своей язвительности, сэр Файл. Уверяю, у нас еще будет возможность вдоволь поговорить об этом конфликте. Я пригласил вас присутствовать при аудиенции с послом вовсе не для того, чтобы затеять бессмысленный спор.

– Тогда для чего же?

– Есть две причины. Во-первых, я хотел, чтобы вы собственными ушами услышали как наглые заявления посла Эрадала, так и мои ответы. Теперь я могу быть уверен, что, когда вы вернетесь в Лир, ситуация с островами Печали станет известна правительству без всяких искажений. Вторая причина состоит в том, что я хотел увидать вашего воспитанника. Прошло уже десять дней с тех пор, как этот отважный молодой человек спас жизнь королеве, а я так и не удосужился поблагодарить его должным образом.

Нейл почтительно опустился на одно колено.

– Ваше величество, спасти жизнь королевы – само по себе величайшая награда для меня.

– Не сомневаюсь в этом, однако королю не следует оставаться неблагодарным. К тому же ты не только поразил врага престола, но и подвергся нападению со стороны моих гвардейцев. Надеюсь, ты на них не в обиде. Они не успели разобраться в том, что произошло, решили, что ты напал на сэра Аргума, и бросились на выручку к своему товарищу.

Нейл бросил быстрый взгляд исподлобья на Варгуса Фарре, одного из рыцарей, стоявшего неподалеку от трона. Этому дюжему детине он был обязан сломанным ребром.

– Я все понимаю, ваше величество, и не держу зла на ваших доблестных гвардейцев. Окажись я на их месте, то наверняка действовал бы точно так же.

Король, наклонившись вперед, пристально взглянул на юношу.

– Хвала святым, ты действовал иначе. Хотя ты точно так же гарцевал на лугу, как и телохранители королевы, в чью обязанность входит не сводить с нее глаз. Но лишь ты, один из всех, догадался, что над ней нависла опасность. Как тебе это удалось? Как ты почувствовал, что Аргум собирается нанести ей удар?

– Поначалу я тоже ничего не понял, ваше величество, – пожал плечами Нейл. – Решил, что гвардеец увидел неприятеля, угрожающего королеве, и поскакал к ней на помощь. Но, приглядевшись, я осознал, что это не так. К тому же сэр Аргум явно приготовил свой меч для «удара жнеца». Так мы называем выпад, рассчитанный на безоружного противника. Истинный рыцарь никогда не унизится до подобного удара. Если бы королеве угрожал враг, он, несомненно, был бы вооружен, и телохранитель держал бы свой меч совсем по-другому. Все эти мысли молнией пронеслись в моей голове, и я понял, откуда исходит истинная опасность. А еще я понял, что передо мной не настоящий гвардеец, а злоумышленник, раздобывший форму королевского телохранителя.

– И все это в течение нескольких секунд. Твоей быстроте, сообразительности и сметке можно позавидовать, Нейл.

– Этому парню не занимать ловкости и проворства, – довольно добавил сэр Файл.

Король Уильям вновь откинулся на спинку трона.

– Я нахожусь в затруднительном положении, Нейл, сын Врена, – доверительно сообщил он. – Бывали времена, когда за услугу, которую ты оказал престолу, сохранив жизнь королевы Кротении, я не преминул бы наградить тебя баронским титулом и соответствующими ему владениями. К несчастью, теперь все обстоит иначе, и в подобных случаях я должен испрашивать согласия всех благородных рыцарей королевства. Скажу тебе откровенно: вздумай я пожаловать титул и земли человеку низкого происхождения, это вызвало бы целую бурю недовольства, а в сложившихся обстоятельствах для меня это вовсе не желательно.

– Я все понимаю, ваше величество, – кивнул головой Нейл.

Он был готов к подобному повороту событий, но тем не менее слова, услышанные из королевских уст, причинили ему боль. Куда более сильную, чем ушибы и переломанные ребра.

– Ты понимаешь? Не могу сказать этого о себе, – нахмурившись, процедил сэр Файл.

– Погодите немного, сэр Файл, – подал голос Роберт, брат короля, до сих пор хранивший молчание. – Мы все знаем, что вы обожаете устраивать эффектные сцены. Но дайте королю договорить.

Лицо самого короля Уильяма оставалось непроницаемым и спокойным. Губы его едва заметно шевелились. Нейл решил, что король, должно быть, молится про себя.

– С другой стороны, твой поступок заслуживает достойной награды, – вновь заговорил король. – Моя супруга особенно настаивает на этом, и я вполне разделяю ее чувства. К тому же ты прибыл из родной страны королевы, а твой опекун и покровитель – сэр Файл, что само по себе значит немало. В момент опасности ты проявил больше прозорливости, отваги и бдительности, чем те, для кого охрана жизни королевы является священным долгом. Как это ни прискорбно, я должен заметить, что с тех пор, как покойный сэр Аргум, сумевший прикинуться столь верным и надежным рыцарем, запятнал себя вероломным предательством, все наши гвардейцы находятся под подозрением.

Взвесив все эти обстоятельства, я принял следующее решение, – неторопливо продолжал король. – Ты будешь удостоен рыцарской розы, Нейл, сын Врена. Более того, я назначаю тебя капитаном личной охраны королевы – отряда, который впредь будет именоваться гвардия Лира. Подобно тем, кто вступает в ряды моих гвардейцев, тебе следует отказаться от всех своих земель и владений. Но так как ни земель, ни владений у тебя не имеется, дело можно считать устроенным. Твое назначение вполне отвечает желаниям королевы, равно как и моим собственным. А тем благородным рыцарям, у которых оно вызовет раздражение, придется умерить свою гордыню. Вопрос состоит в том, отвечает ли новая должность твоим желаниям и помыслам? – обратился король к Нейлу.

– Ваше величество… – с трудом выдавил из себя Нейл. Ему казалось, что тело его стало невесомым и прозрачным, а голова превратилась в светящийся шар.

– Иди же сюда и преклони колени.

Нейл, едва передвигая непослушными ногами, приблизился к трону.

– Прайфек, вы благословите этого молодого человека стать рыцарем и служить королю верой и правдой?

– С превеликим удовольствием, – важно изрек священнослужитель. – Я благословляю его служить престолу, государству и святым. И да пребудут с ним святой Михаил, святой Мамрес, святая Анна и святой Нод.

– Хорошо, – кивнул головой король Уильям, извлек из ножен свой меч, а двое гвардейцев по знаку короля принесли увесистую деревянную колоду.

– Положи на эту колоду свою правую руку.

Нейл повиновался. Коснувшись рукой поверхности дерева, он ощутил на нем глубокие зарубки.

Король Уильям протянул вперед меч так, что острый конец клинка касался обнаженного запястья Нейла.

– Ты клянешься посвятить свою жизнь служению королевству Кротения?

– Клянусь, ваше величество.

– Клянешься до последней капли крови защищать короля и его замок?

– Клянусь, ваше величество.

– Клянешься оберегать от врагов и опасностей королеву Кротении, Мюриель Отважную, урожденную де Лири, и, если потребуется, отдать жизнь во имя ее спасения?

– Клянусь, ваше величество.

– Клянешься никогда не выходить из повиновения королю и не роптать на нужду, на которую ты себя добровольно обрекаешь?

– Клянусь, ваше величество.

– Святой Нод во имя спасения своего народа принес в жертву правую руку, – торжественно произнес король. – Готов ты сделать то же самое?

– Я готов принести в жертву королю руку, голову и жизнь, – без промедления откликнулся Нейл.

Уильям кивнул и быстро полоснул мечом по коже Нейла. Брызнула кровь, но Нейл даже не моргнул глазом.

– Твоя рука останется с тобой, сэр Нейл, – удовлетворенно сказал король. – Королю и империи нужны верные руки, умеющие держать оружие.

К Нейлу приблизился слуга с шелковой подушкой, на которой лежала красная роза.

– Отныне ты имеешь право украсить изображением розы свое личное знамя, а также латы, меч и щит, – сообщил король. – А теперь поднимайся.

Нейл встал. Колени его дрожали, но сердце билось громко, гордо и ликующе, как барабан на военном параде.

Он даже не заметил, что к нему приблизился сэр Файл, до тех пор пока старый рыцарь не похлопал юношу по плечу.

– Ты держался молодцом, сынок. Пожалуй, нам стоит перевязать твое запястье.

– Разве что для того, чтобы не запачкать пол, – пробормотал Нейл. – Но я не хотел бы перевязывать руку. Мне радостно смотреть на эту кровь. Неужели я в самом деле стал рыцарем?

Острожное покашливание за спиной Нейла заставило его обернуться. Над ним возвышалась колоссальная фигура Варгуса Фарре.

– Сэр Нейл, позвольте мне первым из гвардейцев принести вам свои поздравления, – почтительно склонив голову, произнес Варгус. – Вы заслужили оказанную вам честь. Пока все мы пребывали в преступной рассеянности, вы были начеку.

Нейл поклонился гвардейцу.

– Благодарю вас, сэр Варгус. Поверьте, я способен оценить ваши слова и ваш поступок.

Краешком глаза он заметил, что к нему неспешно приближается сэр Джеймс Кетмейл.

– Глядите-ка, наш Пентюх и в самом деле стал сэром. Да как быстро. Проворен, как все провинциалы, – с деланной небрежностью бросил он.

– Клянусь святым Лиром, парень, ты забываешься! – взревел сэр Файл. – Как ты смеешь оскорблять моего воспитанника? Не думай, что это сойдет тебе с рук. В честном бою я научу тебя вежливости.

Сэр Джеймс пожал плечами.

– Ничего не имею против поединка с вами, сэр. Но прежде мне придется поучить уму-разуму вашего воспитанника. Он поклялся, что, как только получит рыцарскую розу, скрестит со мной клинки и отправит меня в царство мертвых.

– Я более не нахожусь под вашей опекой, сэр Файл, – напомнил Нейл своему воспитателю. – Теперь, когда я стал рыцарем, я имею право сам за себя постоять.

– Джеймс, прекрати дурить, – призвал товарища к благоразумию Варгус, – Этот парень – то есть, я хотел сказать, сэр Нейл – еще не знает твоего характера и принимает всерьез все твои выходки. Он только что принес клятву верой и правдой служить королеве и защищать ее до последней капли крови. Вспомни, что ты гвардеец! Если королевские телохранители начнут драться между собой, от них будет мало толку.

– Не забывай, этот малый сам бросил мне вызов! – ухмыльнулся сэр Джеймс. – Если он возьмет его назад, я не буду возражать.

– Я готов взять назад свой вызов, сэр. Но лишь в том случае, если вы возьмете назад свои оскорбления и принесете мне соответствующие извинения. – непререкаемым тоном заявил Нейл.

В течение долгих, бесконечно долгих секунд сэр Джеймс не сводил со своего противника пронизывающего взгляда.

– Иногда оскорбления являются плодом поспешных и поверхностных суждений, – процедил он наконец. – Иногда они основываются на хладнокровном размышлении и длительных наблюдениях. Я признаю, что нанес вам несправедливую обиду, и прошу у вас прощения. Однако я должен сказать, что ваше возведение в рыцари отнюдь не вызывает у меня одобрения. По моему глубокому убеждению, рыцарство – это исключительная прерогатива тех, кто обладает благородным происхождением. Но такова была воля моего короля, и мне остается лишь признать ее и пожелать, чтобы вы и впредь защищали королеву столь же доблестно… сэр Нейл…

Произнеся последние слова, сэр Джеймс скорчил гримасу, словно глотнул уксуса.

– Сэр Нейл, – пробормотал он. – От этих слов у меня даже язык защипало. И все же я их произнес. – Он посмотрел Нейлу прямо в лицо. Высокомерное пренебрежение, совсем недавно сквозившее в его взгляде, исчезло. – Ну что, сэр, как вы считаете, у нас остался повод для схватки?

– Нет, сэр Джеймс. И я счастлив, что мне не пришлось скрестить свой клинок с вашим. Отныне моя священная обязанность – защищать королеву, и с моей стороны было бы непростительным легкомыслием затевать поединок, в результате которого – каким бы ни был исход – королевапотеряет одного из своих гвардейцев. Я вполне удовлетворен вашими извинениями и рад, что вы не стали скрывать своего мнения по поводу моего возведения в рыцари. Поверьте, я не имею к вам никаких претензий.

Сэр Джеймс ответил на эту тираду неглубоким торопливым поклоном.

– Неплохо сказано, – проворчал он себе под нос. – Очень даже неплохо.

Как только задиристый рыцарь удалился, Варгус добродушно подмигнул Нейлу.

– Уверяю вас, в скором времени вы с Джемми станете закадычными друзьями, – заметил он. – А теперь идемте со мной, я покажу, где хранится наше оружие и припасы. Вы вступили в славную семью гвардейцев, в семью, где всем привыкли делиться по-братски.

– Спасибо, сэр Варгус, – пробормотал тронутый Нейл. – Вы очень добры ко мне.

– Ты разыграл на редкость трогательную сцену, братец, – заметил Роберт, когда они оказались во внутренних покоях Уильяма. – Я едва слезу не пустил.

– Думаю, от этого парня действительно будет прок.

Роберт пожал плечами.

– Уверен, многие придут в ярость, узнав, что человек без роду и племени, едва попав ко двору, тут же стал рыцарем. Но ты потрафил Файлу, потешил его нежные чувства, а без этого старого пердуна нам сейчас никак не обойтись. К тому же, возвеличив мальчишку, ты доставил немало удовольствия черни, а это очень важно. Необходимо время от времени напоминать простолюдинам, что каждый из них может достичь высот, правда? Да и дворянам не мешает лишний раз доказать, что ты король и в любых обстоятельствах волен действовать по собственному усмотрению, без оглядки на их амбиции и претензии.

– Я об этом совершенно не думал, – возразил Уильям и махнул рукой, давая понять, что больше не желает говорить на эту тему. – Сейчас меня больше всего волнует ситуация с Ханзой, – заявил он. – Не знаю, чего ждать от этой хитрой лисы, прайфека. Как думаешь, он будет на нашей стороне?

– С какой стати? – пожал плечами Роберт, внимательно разглядывавший свои длинные холеные ногти. – Последние пять лет ты много раз давал ему понять, что отнюдь не желаешь вмешательства церкви в дела государства, как во внешние, так и во внутренние. А теперь тебе вдруг понадобилась его поддержка. Можешь не сомневаться, он будет выжидать и сделает все, чтобы заставить тебя подергаться. Ты правильно сказал, прайфек хитер как лиса. Он прекрасно понимает, что теперь пришел его час. Представился удобный случай потребовать у тебя важной уступки взамен на его одобрение. Возможно, он захочет, чтобы ты отменил закон, позволяющий тебе передавать престол дочерям, и назвал имя наследника мужского пола.

– Тебе бы этого хотелось больше всего на свете, так ведь? Ведь тогда моим наследником оказался бы ты.

– Полная чушь. Прайфек не слишком меня радует, и тебе это отлично известно. В качестве наследника я устраиваю его еще меньше, чем ты – в качестве короля. Но твой сын вполне мог бы править, – разумеется, при помощи мудрого и благоразумного руководителя. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю. Монарх, всецело находящийся в святой власти церкви. Марионетка, которая послушно пляшет по чужой указке.

– Именно так.

– Значит, ты полагаешь, Хесперо потребует, чтобы я объявил Чарльза наследником?

– Я ничего не могу утверждать определенно. Это всего лишь догадки. Но я уверен, Хесперо спит и видит: настанут дни, когда он станет некоронованным королем и будет заправлять всеми делами империи. Приняв закон, позволяющий передавать престол по женской линии, ты нарушил все его планы. Фастия обладает слишком сильной волей, и прайфеку никогда не прибрать ее к рукам, к тому же у нее есть муж, который не пожелает оставаться в стороне от государственных дел. Элсени, конечно, более податлива и легкомысленна, но она тоже в самом скором времени выйдет замуж. Энни… что ж, Энни слишком молода, и пока трудно сказать, что из нее получится.

Уильям досадливо сдвинул брови.

– Ладно, хватит о Хесперо и его необоснованных притязаниях. Думаю, я могу указать прайфеку на его истинное место. Скажи, тебе удалось узнать хоть что-нибудь о покушении на королеву? Кто организовал столь дерзкое нападение? Все мои шпионы клянутся, что им ничего не известно.

– При дворе ходят упорные слухи о колдовстве, – сообщил Роберт. – Поговаривают, что в сэра Аргума вселилась чужая душа. Иначе объяснить произошедшее невозможно. Ведь он служил в гвардии десять лет и проявил себя достойным и надежным рыцарем. Ни разу не был замечен в связях с нашими врагами, и я не могу себе представить, что он действовал под влиянием шантажа или был подкуплен. К тому же шантажировать можно лишь того, у кого есть грязные тайны, а сэру Аргуму, похоже, нечего было скрывать. – Роберт недоуменно пожал плечами. – Говоря откровенно, братец, я в полной растерянности. Вряд ли я смогу сообщить тебе больше того, что ты уже знаешь.

– Да, дело загадочное, – вздохнул Уильям и сцепил пальцы. – Сколько ни ломаю голову, ничего не могу здесь понять. Почему жертвой выбрали именно Мюриель? Если те, кто организовал покушение, сумели превратить гвардейца в убийцу, они могли бы направить его клинок на меня. Или на тебя. Или на кого-нибудь из моих детей.

– Вполне вероятно, они считали, что от короля, погруженного в печаль по утраченной супруге, будет больше пользы, чем от мертвого. Или, может быть, они направляли свой удар не против монархии, а против дома Лири, к которому принадлежит королева.

– Но кто эти таинственные они, о которых ты говоришь, – вот что я желал бы знать!

В ответ Роберт самодовольно усмехнулся.

– Твоя недогадливость удивляет меня, братец. По-моему, на этот счет не может быть двух разных мнений. Мы не знаем, каким образом им удалось превратить сэра Аргума из защитника королевы в ее убийцу. Не знаем, почему первый удар был направлен на Мюриель. Но кто за всем этим стоит, мне представляется ясным как день.

– Ханза?

– Кто же еще. Захватить твою империю – вот предел их вожделений. Поначалу они отщипывают по маленькому кусочку, но аппетиты быстро разгораются. Вооруженные столкновения на границах нашего королевства, убийства и подстрекательство к беспорядкам здесь, в столице. Такова политика короля Маркомира.

– Позволь узнать, на каком основании ты утверждаешь так уверенно?

– Потому что я вижу Маркомира насквозь. Он человек практического склада. Понятие о чести у него отсутствует начисто. Угрызения совести ему неведомы. Он – сильный правитель и самый опасный из всех наших многочисленных врагов.

– Иными словами, ты чувствуешь в нем родственную душу, – невесело усмехнулся король.

– Ты как всегда прав, братец.

– И что бы ты сделал на моем месте?

– Уничтожил бы Маркомира, – без промедления ответил Роберт. – И чем быстрее, тем лучше. Насколько я знаю, его наследник, принц Беримунд, далеко не так решителен, хитер и опасен.

– Значит, ты советуешь мне убить Маркомира, – задумчиво протянул король.

Роберт округлил глаза.

– Клянусь сиськами святой Анны, братец, этот подонок заслужил смерть! Вспомни, он пытался убить твою жену! На празднике в честь дня рождения твоей дочери!

– Я помню об этом, – кивнул головой Уильям.

– Да уж, такое не забывается. Предположим, я ошибаюсь и покушение на королеву – не его рук дело. Но разве смерть Маркомира не пойдет на пользу Кротении?

– В этом я далеко не уверен. Если выяснится, что я подослал к нему убийц, война между Кротенией и Ханзой неизбежна.

– Твои уста вновь изрекают истину. Но войска Ханзы будет возглавлять уже не железный Маркомир, а эта тряпка Беримунд. А над таким полководцем мы с легкостью одержим победу, – заявил Роберт. – Братец, в этой комнате нас только двое, так что позволь мне говорить без обиняков, – торопливо продолжал он. – Ты знаешь не хуже, чем я, – сейчас силы Ханзы превосходят силы Кротении. И если между нашими странами вспыхнет война, мы потеряем не только Тир Эслен и твою корону, но и собственные головы. А Маркомир полон воинственного пыла, и его притязания находят самый широкий отклик среди ханзейских дворян. Беримунд, слабый и вялый, далеко не так популярен.

– Если бы церковь оказала нам поддержку…

– На «если бы» лучше не рассчитывать. Ты опытный политик и не раз имел возможность самолично убедиться в этом. Сколько лет прошло с тех пор, как священные армии последний раз принимали участие в войне между двумя королевствами? Ханза отнюдь не является прибежищем еретиков, и у церкви нет ни малейших оснований объявлять поход против этого государства. Нет, братец, у нас остается один-единственный выход – погасить ядовитую свечу. Ты должен убить Маркомира. И чем скорее, тем лучше.

– Нет, – отрезал король.

– Уильям…

– Нет. Это мое последнее слово, Роберт. Я не буду подсылать к королю Ханзы убийц. И не потому, что я слишком щепетилен, как ты, возможно, полагаешь. Воздержаться от подобного шага меня заставляет исключительно благоразумие. Маркомир находится под надежной защитой, и его охраняют не только верные клинки. Мы вряд ли найдем исполнителя, который сумеет успешно осуществить наш замысел.

– А леди Эррен?

– Она служит моей жене и никогда не разлучается с ней.

– Можно найти другую исполнительницу. Тоже воспитанную в особом монастыре.

– Риск слишком велик. Те, кто воспитан в особом монастыре, находятся в подчинении у церкви и непременно сообщают священникам обо всех полученных заданиях.

– Не все. Ручаюсь, я сумею найти верного человека, который будет держать язык за зубами.

– Хватит об этом, Роберт. Если ты действительно хочешь принести пользу империи, подумай лучше, как заставить прайфека Хесперо нам помочь. Пока все, что ты предлагаешь, способно вызвать у церкви лишь гнев и раздражение.

Роберт тяжело вздохнул.

– Ладно, воля твоя. Но, но крайней мере, последуй хоть одному моему совету – на время отправь Мюриель с детьми в Кал Азрот.

– В Кал Азрот? Но зачем?

– Там они будут в большей безопасности. Это одна из лучших наших крепостей. В отличие от всех прочих, ее не окружает город, полный наемных убийц, ведьм и колдунов. Каждый незнакомец там на виду, новый человек сразу же привлечет к себе внимание. Никто не сумеет проникнуть за стены крепости незамеченным. К тому же наша сестрица Элионор правит в тех краях твердой рукой. А самое главное, она далека от притязаний на престол, а значит, не имеет ничего против королевы и твоих наследников.

Ты видишь сам, Уилм, положение здесь складывается тревожное, куда более тревожное, чем может показаться на первый взгляд, – продолжал Роберт. – Кто-то решил нанести тебе сокрушительный удар, поразив твою семью. Зная, что твоим близким ничего не угрожает, ты будешь спокоен, а значит, твои решения станут более дальновидными и взвешенными.

Уильям неохотно кивнул.

– Я подумаю над этим предложением.

– Подумай. Только не теряй времени даром. Наши враги не дремлют.

– Роберт?

– Да, дорогой брат.

– Не сердись на Лезбет, – произнес Уильям, и на лице его мелькнуло смущенное выражение. – Я знаю, ты был расстроен, узнав, что она выходит замуж и не к тебе первому пришла за разрешением…

– Что значит – не ко мне первому? – с досадой перебил Роберт. – Она вообще не сочла нужным сообщить мне о своем замужестве, – добавил он, и голос принца зазвенел от обиды.

– Просто она опасалась, что ты воспримешь это известие в штыки. И насколько я понимаю, ее опасения были справедливы.

– А как еще я могу к этому отнестись? Неужели прыгать от радости, узнав, что моя сестра-близнец выходит замуж за какого-то придурка, правителя захолустного королевства? Который к тому же держался со мной грубо до невозможности.

– Ты сам видишь, Лезбет поступила правильно, постаравшись избежать тяжелого для вас обоих разговора.

Роберт испустил сокрушенный вздох.

– Нет, она поступила неправильно. Разумеется, попроси она у меня позволения, я бы не стал делать вид, что нахожусь на седьмом небе от счастья. Нет, я бы кричал, ругался, всеми правдами и неправдами отговаривал бы ее от этого дурацкого брака. Но если бы она твердо стояла на своем, мне пришлось бы сдаться. – Роберт взглянул на старшего брата, и в его глазах мелькнуло непривычное, почти страдальческое выражение. – Все вы уверены, что в моей душе нет ни крупицы добра, – выпалил он. – Все вы считаете меня прибежищем самых разных пороков. Мне казалось, только она, она одна… – Голос Роберта осекся, щеки побледнели. – Мы закончили беседу, братец? – спросил он совсем другим голосом, размеренным и спокойным.

– Да. Мне остается только сказать, что я очень доволен твоими действиями в качестве моего уполномоченного. Пожалуй, старый лорд Хайнд слишком задержался на своем посту. Я подумываю о том, чтобы назначить тебя на его место. Не сомневаюсь, из тебя получится превосходный премьер-министр.

– Поступай как знаешь, – равнодушно бросил Роберт. – Но можешь быть уверен – я способен чувствовать разницу между словами и истинными помыслами.

И, холодно кивнув брату на прощание, он понурил голову и быстрым шагом вышел из зала.

Энни, стоявшая на коленях в исповедальне, подняла голову и встретилась взглядом с вошедшим прайфеком Хесперо. Священнослужитель, узнав принцессу, удивленно вскинул брови, а девушка с усилием растянула губы в робкой улыбке.

– Что привело тебя сюда, дитя мое? – раздался мягкий и вкрадчивый голос Хесперо.

Энни смущенно потупилась.

– Я давно уже хочу поговорить с вами, святой отец, – едва слышно пробормотала она.

– Ты пришла одна, без телохранителей и фрейлин. Догадываюсь, душу твою терзает тревога. Или ты просто хочешь получить отпущение грехов?

Энни покачала головой.

– Я не знаю, кому еще рассказать о том, что со мной произошло, святой отец. Порой мне кажется, что я утратила рассудок, но мне не с кем поделиться своими сомнениями.

Хесперо понимающе кивнул.

– Я всегда готов выслушать тех, кто нуждается в понимании и сочувствии, дитя мое. – Он опустился на табурет, омочил пальцы в чаше с благовонным маслом и слегка коснулся лба Энни. – Пиесум деикус, тасез, – произнес он начальные слова молитвы и, упершись руками в колени, наклонился вперед, приготовившись слушать принцессу. – Так что же тебя беспокоит?

– Святой отец, мне стали сниться очень странные сны. И эти сны меня пугают.

– Расскажи о них.

– Мне снилось, что я стою на опушке темного дремучего леса. Стволы деревьев, что там стоят, покрыты шипами, толстыми и острыми. А вокруг меня раскинулось целое поле черных роз, таких что растут только в Лире. Я знаю, что в лесу скрывается нечто ужасное, что оно наблюдает за мной и вот-вот выйдет их своего укрытия. Тут я проснулась, чуть живая от страха.

Прайфек слушал ее так внимательно, что Энни даже стало неловко. В конце концов, это всего лишь сон, плод ее глупых фантазий. Она едва не рассказала священнику о своей исчезнувшей розе, но вовремя спохватилась. Хесперо вовсе не следует знать о ее отношениях с Родериком.

Когда Энни смолкла, прайфек задумчиво потер подбородок.

– Я так понимаю, одним страшным сном дело не ограничилось, – произнес он.

– Да, – подхватила Энни. – У меня было еще одно видение, даже более странное и необъяснимое. Но я сама не знаю, сон это или явь. Это случилось на дне рождения Элсени, в тот самый день и час, когда на мою мать было совершено покушение.

И Энни поведала о таинственной встрече в цветочном лабиринте. Вновь Хесперо слушал ее в сосредоточенном молчании, которое долго не прерывал и после того, как принцесса закончила свой рассказ.

– Возможно, ты потеряла сознание, дитя мое, и все это тебе лишь привиделось, – наконец предположил он. – Ведь когда твоя фрейлина нашла тебя, ты находилась в забытьи, не так ли?

– Да, святой отец.

– Думаю, тебе показалось, что ты заблудилась в лабиринте, ты испугалась и от страха потеряла сознание.

– Но, святой отец, то был вовсе не лабиринт. Я оказалась в каком-то ином месте. У меня исчезла тень, и…

– Скорее всего, тебе показалось и тень никуда не исчезала, – успокоительно заметил прайфек. – У девушек твоего возраста часто бывает не в меру богатое воображение. Мир полон различных испарений, вызывающих грусть, меланхолию и видения, и юные особы, вступающие в пору расцветающей женственности, особенно к ним восприимчивы. Скорее всего, именно в этом состоят причины твоей тоски и тревоги. Нельзя также исключать, что ты стала жертвой черной магии, – продолжал прайфек. – В таком случае тебе действительно угрожает опасность. Если твое видение явилось следствием чьих-то злых чар, словам, что ты услышала, нельзя доверять. Изрекать пророчества способны только святые, лишь те, кто принадлежит к истинной церкви. Все остальное – ложь и ересь.

– Значит, вы полагаете, что на самом деле Кротении вовсе не угрожает опасность? И моей матери тоже? А как же покушение?

– Я этого не говорил, дитя мое. К сожалению, угроза нависла и над королевой, и над всей нашей страной. Твоя мать чудом избежала смерти. Предчувствие близящейся войны витает в воздухе. Но, не сомневаюсь, король, твой отец, с помощью церкви сумеет преодолеть все опасности. И тебе, моя юная принцесса, ни к чему забивать тревогами свою хорошенькую головку. По отношению к столь нежному существу это будет неоправданной жестокостью. Зачем же попусту мучить себя, доставляя тем самым радость врагам нашей страны? – Прайфек многозначительно поднял палец. – Подожди немного.

Он удалился в комнату за алтарем и скоро вернулся с небольшой деревянной пластинкой в руках.

– Это талисман – знак твоей покровительницы, святой Анны. Если кто-то попытался извести тебя при помощи колдовских чар, талисман защитит тебя, – сказал епископ и вручил круглую дощечку Энни. На ее поверхности было вырезано имя святой. – Это частица священного дерева, которое растет в седосе святой Анны, в Андемере, – пояснил прайфек. – Можешь повесить на шею как медальон или постоянно носить в кармане.

Энни поклонилась.

– Благодарю вас, святой отец. Я…

Энни осеклась и смолкла в нерешительности. Она понимала, что раз она пришла к прайфеку, то следует рассказать о гробнице Гении Отважной и о просьбе, с которой она обратилась к своей великой прародительнице. Узнай об этом священник, возможно, он отнесется совсем по-другому к событиям, которые произошли с ней потом. Однако, пока Энни мысленно подбирала подходящие слова, ее решимость открыть святому отцу правду о своих похождениях остыла. Пусть ее визиты к гробнице Виргеньи останутся тайной, о которой во всем свете знают только двое – сама Энни и Остра. И эту тайну она не может выдать никому, даже самому священному мужу во всем королевстве.

Кроме того, она не сомневалась, что слова прайфека полностью соответствуют истине. Разумеется, ночные кошмары, которые ее мучают, – результат вредных испарений или колдовства.

– Тебя беспокоит что-нибудь еще, дитя мое? – ласково спросил прайфек.

– Нет, святой отец. Я уверена, вы правы. Правы во всем.

– Доверься мне, дитя мое. Тебе нечего бояться. Скорее всего, твои тревоги не имеют серьезных оснований. Но если видения вновь будут тебя преследовать, непременно сообщи мне об этом. Я всегда готов оказать помощь тому, кто в этом нуждается. Попечение о королевстве и о семье монарха я считаю своей священной обязанностью, хотя твой отец, насколько понимаю, не разделяет подобного взгляда.

Энни улыбнулась, еще раз поблагодарила прайфека и удалилась с легким сердцем.

4. Реун Алут

Длинный узкий проход привел к лестнице, вырезанной прямо в скале. Поднимаясь, Эспер считал ступеньки.

Он насчитал уже тридцать, когда снизу донеслись голоса преследователей. Разумеется, Винна услышала их тоже, и Эспер ощутил, как ее ладонь крепче сжала его руку. Он взглянул на Винну и неожиданно обнаружил, что темнота стала менее непроглядной – по крайней мере, лицо девушки он сумел рассмотреть.

Винна тоже заметила, что откуда-то исходит слабый свет.

– Здесь должен быть выход! – прошептала она, указав на серебристый луч, который становился все ярче.

– Ш-ш…

Эспер вскинул голову и увидал источник свечения, который медленно двигался прямо на них. Рука лесничего машинально потянулась к кинжалу, но замерла на полпути.

– Это ведьмин огонь, – тихонько сообщил он.

Светлый светящийся шар, размером примерно с мужской кулак, был от них уже совсем близко.

– Это опасно? – дрогнувшим голосом спросила Винна.

– Ни чуточки.

Тогда Винна протянула руку, чтобы коснуться шара, и ее пальцы беспрепятственно прошли сквозь сверкающую поверхность.

– Да хранят нас святые! Такого я еще никогда не видела.

– Потом налюбуешься, – поторопил Эспер. – Пойдем.

Они миновали еще тридцать ступенек и оказались наверху лестницы. Царившую там тишину нарушали лишь отдаленный плеск воды да приглушенные вздохи Винны, от изумления утратившей дар речи.

Тысячи светящихся шаров парили в воздухе меж блестящих колонн из зеркального камня, бросающих разноцветные отблески. Благодаря этим вспышкам света можно было судить о необозримых пространствах скрывавшейся за каменными столбами пещеры. А далеко внизу, под отвесной стеной, путники разглядели огромное сверкающее зеркало.

– Как красиво! – восхищенно прошептала Винна. – Неужели это вода? Подземное озеро?

– Да, – кивнул головой Эспер.

У него не было времени ни любоваться, ни восхищаться. Изо всех сил напрягая зрение, он всматривался в окружавший полумрак. Если выхода отсюда нет, встречи с преследователями не избежать. Тогда придется занять удобную позицию и перебить их по одному, как только они поднимутся по ступенькам. С этим он должен справиться, даже если враги вооружены до зубов.

Хотя, конечно, ничего нельзя утверждать с уверенностью. Однако выяснилось, что подземный коридор продолжается и даже расширяется, уводя от озера налево.

– Пошли быстрее, – скомандовал Эспер, схватив Винну за руку.

Несколько ведьминых огней поплыли по воздуху вслед за ними. Эспер вспомнил, что мальчишкой обожал эти светящиеся штуковины, часами наблюдал за ними и даже давал им имена, словно это были его любимые котята. Теперь он хотел, чтобы назойливые шары убрались прочь, – болтаясь здесь, они могут выдать их с Винной врагам.

Хотя польза от шаров тоже есть. Благодаря ним Эспер сумеет рассмотреть, сколько человек их преследует и куда они направляются.

Коридор, огибая выступы скалы, устремился вниз. По подсчетам Эспера, они спустились примерно на десять ярдов, прежде чем оказаться на пристани, за которой расстилались темные воды. Им повезло – на воде покачивались две узкие лодки. Прежде чем погрузиться в одну из них, Эспер порубил другую топором на мелкие части.

Когда они плыли по тихой, недвижной воде, Эспер заметил целый рой ведьминых огней наверху, там, где кончались каменные ступеньки. Однако их свет был слишком слабым и ненадежным, и Эспер сумел разглядеть лишь несколько стремительно перемещающихся теней. Сколько человек за ними гонится, он так и не определил.

Вскоре преследователи исчезли из виду. Эспера и Винну окружали лишь темная вода и влажный, чистый воздух.

– Я и представить себе не могла, что на свете бывают подобные места, – прервала молчание Винна. – Здесь все так удивительно, что я глазам своим не верю.

– Я тоже не мог поверить, когда был маленьким. Но вскоре все это начинает угнетать. Тьма. Даже сефри не выдерживают под землей долго. Даже они начинают скучать по солнцу.

– А где те, кто здесь живет? Халафолки?

– Не знаю, – пожал плечами Эспер. – Мы должны были давно встретиться с ними.

Винна улыбнулась.

– Ты такой забавный с этими шарами вокруг головы. В их свете ты выглядишь намного моложе. Совсем мальчишка.

Эспер не нашелся с ответом и лишь проворчал себе под нос что-то нечленораздельное. Внезапно улыбка сползла с лица Винны.

– Что это? – испуганно выдохнула она, указывая рукой куда-то за спину Эспера.

Он стремительно обернулся и увидал, как из воды выступает огромное темное нечто. Остров, догадался Эспер. Он уже понял, что на самом деле озеро намного больше, чем кажется.

– Я думаю, там-то мы и найдем халафолков, – прошептал он.

Однако на острове они никого не обнаружили. Город казался покинутым и мертвым.

Дома, чрезвычайно узкие и высокие, выглядели более чем странно, они стояли на тесных улочках почти вплотную. Все здания были построены из тщательно подобранных друг к другу камней, остроконечные, крытые шифером крыши были снабжены навесами, защищающими от беспрестанно капающей сверху воды. Некоторые дома украшали естественные каменные выступы, устремленные вверх, к невидимому потолку пещеры. Эсперу доводилось слышать, что по высоте этих наростов можно судить о возрасте здания; камень растет медленно.

Нигде не встречалось ни единой живой души. Шаги Эспера и Винны гулко раздавались по пустынным улицам, словно маршировала целая армия.

– Сэр Саймен говорил, что все сефри покинули лес, даже халафолки, – вспомнил Эспер. – Однако тогда я не поверил его словам. Решил, что он преувеличивает.

– Уйти из этого города их могли заставить только очень веские причины, – заметила Винна.

– Это непредставимо, – откликнулся Эспер, указывая на вывеску, украшавшую двери одного из домов. Серебром на ней была выложена шестипалая рука, три пальца которой горели, точно свечи. – Эмблема дома Серн, – пояснил Эспер. – В течение пяти поколений ни один из представителей этого клана не поднимался наверх. По крайней мере, так мне рассказывали. Существует много подобных кланов, я наверняка знаю не обо всех.

– Может, нам стоит обыскать дома?

– Зачем? Искать нам следует одно – выход отсюда.

– Мы совсем забыли про греффина, – вздохнула Винна. – Как ты думаешь, он где-то поблизости?

– Не знаю. Думаю, нам лучше пройти в центр города.

Остров оказался нешироким, однако очень длинным. Эспер и Винна миновали несколько скверов, где росли деревья с бледными листьями, по виду напоминавшие папоротники, и черный тростник. По легким подвесным мостам они переходили через каналы, на тихих водах которых покачивались изящные черные гондолы, ожидавшие пассажиров, которые не придут никогда.

Через некоторое время они оказались на широкой площади, у самого большого в городе дома. Он напоминал замок – точнее, являл собой пародию на замок, ибо все его сторожевые башни и подвесные мосты не имели никакой практической цели и служили лишь украшением. В полумраке шпили и купола из зеркального камня испускали легкое свечение.

– Это дворец?

– Да. Здесь живет принц, здесь собирается его совет. Если кто-то еще остался в городе, то наверняка скрывается во дворце.

– А если кто-то действительно скрывается во дворце, так ли уж нам необходимо с ним встречаться? – заметила Винна. – Пусть себе прячется сколько угодно.

Эспер угрюмо покачал головой.

– Нет, мы обязательно должны у знать, что произошло.

– Ты забыл, что по пятам за нами гонятся какие-то люди и намерения у них самые враждебные? Они наверняка знают про этот город и могут настигнуть нас здесь.

– Все может быть. – Эспер задумался. – Ничего, это удобное место. Спрячемся в одном из домов на площади и будем наблюдать. Возможно, врагов слишком мало, чтобы обыскать все здания в городе.

– Хорошая идея, – одобрила Винна. – А то я с ног валюсь от усталости и больше всего на свете хочу хоть малость отдохнуть.

В качестве убежища Эспер выбрал неприметный четырехэтажный дом, откуда можно было без помех обозревать площадь. Дверь оказалась незапертой. Девять ведьминых огней проникли в вестибюль вслед за путниками и вместе с ними поднялись по винтовой лестнице на самый верхний этаж.

Весь этот этаж занимала спальня, облицованная лунным халцедоном. Посреди комнаты возвышалась огромная кровать под пышным балдахином, у одной из стен стояла узкая кушетка. Витые столбики балдахина украшали хрустальные шишки, испускавшие прозрачное сияние, так что помимо ведьминых огней в комнате были свои источники света. Одна из дверей вела на лестницу, другая – на крошечный балкон, откуда открывался вид на площадь. Разумеется, все вокруг окутывала темнота, однако при помощи ведьминых огней Эспер сумел разглядеть на другой стороне площади еще одно четырехэтажное здание, тоже с балконом, который находился чуть ниже того, на котором он стоял.

Вернувшись в комнату, он первым делом подтащил кушетку к широкому окну, выходившему на площадь, и задернул тяжелые шторы, оставив лишь узкую щель. Посторонний глаз не должен был заметить свет в окнах покинутого здания.

– Устраивайся здесь и не своди глаз с окна, – распорядился он. – А я пока посмотрю, не осталось ли тут какой-нибудь еды.

– Только не ходи долго.

– Я мигом.

Кладовая находилась ниже уровня площади, в каменном фундаменте, уходящем глубоко в землю.

К немалой своей радости, Эспер обнаружил, что припасов в кладовой предостаточно. Правда, хлеб был покрыт плесенью и не годился в пищу, однако Эсперу удалось отыскать множество неплохо сохранившихся продуктов – соленую рыбу, копченую оленину и окорок дикого кабана, целый круг сыра и несколько бутылей с вином.

Он отрезал по хорошему ломтю ветчины и сыра и, прихватив пару бутылок, направился наверх.

– Ты считаешь, все это можно есть без всякой опаски? – спросила Винна, увидав его добычу. – Я слыхала, что нельзя преломлять хлеб с халафолками.

Эспер усмехнулся.

– Сыр привезен из Холтмара. Вино из Средних земель, а кабана, из которого сделана ветчина, незаконно пристрелили в Королевском лесу. Единственный местный продукт это хроу – что-то вроде водяного ореха. Из него делают хлеб. Вкус отвратительный, но есть можно. Если в озере есть рыба, ее тоже едят.

Сообщив все это, он кивнул в сторону окна.

– Видела что-нибудь?

– Нет, – покачала головой Винна. – Но щель такая узкая, я могла их не заметить. – Она взглянула на Эспера, и глаза ее сверкнули молодым огнем. – Впрочем, я их совершенно не боюсь, – заявила она.

– Ты смелая девочка.

– Ничего я не смелая. И я прекрасно понимаю, что сейчас у меня достаточно поводов для страха. Честно говоря, когда я увидела тех людей у пруда наверху, у меня душа ушла в пятки. И раньше я боялась, даже тогда, когда заявила, что ни за что тебя не оставлю и домой не вернусь. Храбрилась, а у самой поджилки тряслись. А теперь – теперь весь мой страх куда-то исчез.

– Он еще вернется, – улыбнулся Эспер. – Я это знаю по опыту.

– Вот уж не думала, что ты тоже умеешь бояться, Эспер Белый. А ведь я помню тебя почти столько же, сколько себя. Когда я была маленькой девочкой, несколько раз мне доводилось видеть, как ты выходишь из леса. Ты появлялся так неожиданно, всегда один, решительный, отважный, словно герой древней легенды. – Винна резко смолкла и отвела взгляд прочь. – Интересно, что ты обо мне думаешь? – спросила она спустя несколько мгновений.

Эспер, не отвечая, наполнил вином сначала бокал Винны, потом свой собственный. Лишь ощутив на языке терпкий, чуть отдающий горечью вкус вина, он понял, как сильно хочет пить.

– Я боялся тебя.

– Это я уже поняла, – откликнулась девушка.

Эспер подошел к окну и взглянул в щель между шторами. На площади внизу царили мертвая тишина и ничем не нарушаемое спокойствие. Винна, встав у него за спиной, тоже посмотрела на безмолвную площадь.

– И все же, куда они подевались? Где халафолки?

Эспер пожал плечами.

– Возможно, ушли в горы. Или решили переправиться на ту сторону восточного моря. – Он еще раз отхлебнул из своего бокала. Вино наполнило желудок приятным теплом. – Прошлым вечером я был слишком груб, – смущенно пробормотал он. – Поверь, я не хотел тебя обидеть.

Глаза его встретились с удивленным взглядом Винны.

– Оказывается, ты умеешь не только испытывать страх, но и просить прощения, – улыбнулась она. – Да, Эспер, воистину для меня сегодня день открытий. Никогда бы не поверила, что ты способен извиниться. А расскажи мне кто об этом, подняла бы на смех.

– Я это плохо умею, – пробурчал себе под нос окончательно смутившийся Эспер.

– Тут не поспоришь. Но все равно, так и быть, я тебя прощаю.

Эспер, не зная, что на это сказать, отхлебнул еще вина и протянул руку к сыру. Неожиданно дыхание Винны стало глубоким и звучным, зрачки расширились.

– Что случилось?

Он ощутил, как горячие руки девушки обхватили его спину.

– Что случилось? – растерянно повторял Эспер. – Ты что-то увидела? Или услышала?

Ее лицо оказалось совсем близко от его лица, на нежных губах блуждала улыбка.

– Какой же ты недогадливый, Эспер, – промурлыкала она. – Ужасно недогадливый.

– Винна, я хотел всего лишь…

Внезапно он осекся, ощутив, как приятна близость этого молодого упругого тела. С тех пор как он ощущал нечто подобное, прошла целая вечность. Впрочем, нет. Всего несколько недель назад эта девушка впервые прижалась к нему. Тогда ее губы коснулись его губ.

Он вовсе не собирался целовать ее. Напротив, он твердо знал, что сейчас им не до подобных забав. Но сочные губы Винны манили его неодолимо. Неожиданно для самого себя он припал к ним, жадно и неуклюже, словно мальчишка, впервые оказавшийся наедине с женщиной.

Они медленно раздевали друг друга, груда одежды на полу росла, а вездесущие губы и пальцы нетерпеливо ласкали обнажившиеся тела. Однако тревожный колокольчик в мозгу Эспера не затихал. Даже сейчас он помнил, что по темным улицам за стенами этого дома бродят враги.

И все же тревога неуклонно отступала под натиском горячей и сладкой волны.

Два тела слились воедино, ноги переплелись, и в течение долгого, бесконечно долгого мгновения Эспер не мигая смотрел в глаза Винны. Казалось, он утонул в бездонной глубине ее зрачков. Она тоже смотрела на него не отрываясь и тихонько поглаживала по шершавой небритой щеке.

Позднее, когда все кончилось и они, утолив любовный голод, лежали в объятиях друг у друга, Эспер, лаская шелковистый живот Винны, никак не мог поверить, что испытал наяву подобное наслаждение.

Но колокольчик тревоги вновь дал о себе знать. Эспер сел и выглянул в окно.

– Ну, что там? Армия сефри идет по нашим следам? – равнодушно спросила Винна, все еще пребывавшая в блаженной истоме.

– Никого не видно. Но они могли пройти через площадь не меньше десяти раз за то время, пока мы с тобой…

– Да, заниматься этим сейчас было не слишком разумно. Вот уж верно, ты не умеешь выбирать подходящее время.

Эспер беспомощно пожал плечами.

– Может быть, это самый разумный поступок, который я совершил за всю свою жизнь.

Винна рассмеялась и поцеловала его.

– Это было здорово. Но больше не говори ни слова. О таких вещах лучше молчать, иначе все испортишь. А я хочу побыть счастливой – хотя бы немного.

– Ты права, – кивнул Эспер и вновь устремил взгляд в окно.

– Но, Эспер, я вовсе не хочу, чтобы ты был нем, как рыба. Поговори о чем-нибудь другом – иначе я, того и гляди, засну.

– Хорошая идея. Отдохни, а я буду нести дозор. Потом поменяемся.

– Но я не хочу сейчас спать. Я хочу смотреть на тебя. Хочу слышать твой голос. Скажи, как по-твоему, кто они такие? Эти люди, что нас преследуют. И что им от нас надо?

– Судя по твоим словам, они одеты, как сефри.

– Знаешь, я вспомнила кое-что еще. У одного из них на глазу была черная повязка.

– Что? Почему же ты молчала раньше?

Эспер вскочил и схватил девушку за плечи.

– Эспер, ты с ума сошел. Отпусти, мне же больно.

– Черная повязка! А на каком глазу, ты не помнишь?

– Не помню! Я ведь видела его всего пару секунд. Эспер, что случилось? Ты знаешь этого одноглазого?

Эспер выпустил Винну и махнул рукой.

– Может, и знаю. Но я не уверен!

– Клянусь всеми святыми, Эспер, на тебя страшно смотреть! У тебя такое лицо, словно… – Винна осеклась, не договорив. – Это как-то связано с ней, верно? – догадалась она. – С твоей покойной женой?

– Винна, я сам ничего не знаю. Мне надо подумать.

– Подумай, подумай. Тоже мне, мыслитель нашелся.

В голосе девушки звенела откровенная обида – Эспер почувствовал это, хотя сейчас ему было вовсе не до настроения Винны.

– Ты, как всегда, была права, Винна, – примирительно заметил он. – Не зря ты опасалась, что я все испорчу. Как видишь, мне это удалось, и очень быстро.

Не удостоив его ответом, Винна поднялась, завернулась в простыню и направилась к кровати.

– Если ты не хочешь говорить об этой женщине, я понимаю твои чувства, – раздался оттуда ее голос. – Но тот человек, одноглазый. Кто он такой? Не забывай, Эспер, он пытался убить меня.

– Иди сюда, – позвал он.

Винна помешкала, но потом спрыгнула с кровати и неспешно приблизилась к нему. Эспер порывисто сжал ее в объятиях.

– Мою жену звали Керла, и она принадлежала к клану Нери. Встретились мы… впрочем, это неинтересно. Тогда мы были очень молоды и не придавали значения подобным вещам…

– Не говори загадками, Эспер. Чему вы не придавали значения?

– Что люди и сефри не могут жить вместе. Не могут рожать детей. Не боялись, что клан Нери отречется от Керлы и лишит ее своей защиты. Не боялись, что останемся одни во всем мире.

– Одни во всем мире? Это звучит очень романтично.

– На первых порах это и в самом деле было романтично. А потом начались трудности. Ей, конечно, пришлось тяжелее, чем мне. У меня никогда не было своего клана, лишь матушка Джесп. И Керла стала первым человеком… который принадлежал лишь мне одному.

– Ты любил ее.

– Да. Я ее любил.

– И этот человек с черной повязкой на глазу… Он…

Винна запнулась, не решаясь выговорить свою догадку.

– Он ее убил, – подтвердил Эспер. – Если это тот. Звали его Фенд, он изгнан из племени сефри. Ловушку он расставил для меня, а попались туда они…

– Кто они? Разве…

– Ее любовник-сефри из клана Джаспер, – перебил ее Эспер. – Поэт. Фенд застал их в постели и убил обоих. А тут как раз явился я. – Несколько секунд Эспер молчал, покусывая губу. – Он всадил мне в брюхо меч, а я выколол ему глаз. Оба мы упали. Я потерял сознание, а когда очнулся, его уже и след простыл.

– Значит, твоя жена тебе изменила. Предала тебя.

– Боюсь, я предал ее первым, – задумчиво произнес Эспер. – Каким-то образом, не знаю…

– А может, я не права и она вовсе тебя не предавала, – прошептала Винна. – У каждого из нас бывают минуты слабости. Так случилось и с ней. Но это вовсе не означает, что она тебя не любила. – Эспер хранил упорное молчание. Винна сжала его руку в своих. – А почему ты решил, что человек, которого я видела, – это именно Фенд? Разве мало на свете одноглазых?

– Я думал, что он умер. Но кто знает?

Однако в глубине души Эспер чувствовал, что не ошибся. Если бы боги, в которых верил его отец, на самом деле существовали, он решил бы, что это они подсказали ему правду.

Некоторое время они оба молчали. Винна задремала, опустив голову на плечо Эспера. Взглянув в ее юное безмятежное лицо, Эспер ощутил легкий приступ раскаяния. Наверное, эта девушка слишком молода для него, вздохнул он про себя. В год, когда он потерял Керлу, Винны еще и на свете не было.

Но тут же он ощутил, что ему не в чем винить себя. Во многих отношениях Винна куда старше и мудрее, чем он сам.

Конечно, настанет день, когда ей станет скучно рядом со старым, морщинистым лесным бирюком. Ну и что с того? До той поры он успеет узнать, что такое счастье. А потом будь что будет.

Главное сейчас – выжить. Сохранить жизнь Винны. И убить Фенда, если только это и в самом деле Фенд. Эспер не мог себе представить, что связывает закоренелого разбойника с Терновым королем и греффинами. Но он выяснит это во что бы то ни стало, а потом расквитается со своим давним врагом. На этот раз Фенду не избежать смерти.

Веки Эспера отяжелели, и он уже начал погружаться в теплый туман дремы, когда до слуха его долетело цоканье копыт по камням мостовой. Посмотрев в щель между шторами, он увидел, как целый рой ведьминых огней быстро плывет через площадь. Вспомнив, что светящиеся шары кружатся и над его головой, лесничий быстро пригнулся, и сделал это как раз вовремя. Судя по всему, всадники не успели его заметить.

– Лошади, – прошептал он. – Значит, они нашли другой путь на остров. Не через озеро.

– Может быть, это вовсе не те, кто пытаются меня убить, – подала голос проснувшаяся Винна.

– Может быть. Но вряд ли, – покачал головой Эспер.

Снизу раздался пронзительный рев охотничьего рога, и, словно повинуясь призыву, все ведьмины огни, кружившиеся в комнате, проворно вылетели из окна.

– Одевайся, – скомандовал Эспер. – Живее.

5. Братство

Вслед за отцом-настоятелем Стивен пересек двор и вошел в высокую узкую дверь. Обычно столь многоречивый, юноша хранил молчание, находя, что в сложившихся обстоятельствах поговорка «язык мой – враг мой» оправдывает себя, как никогда. Следуя по пятам фратекса, он пытался вспомнить все, что когда-либо читал или слышал о наказаниях, применяемых в братствах святого Декмануса. Любопытно, что его ожидает? Порка кнутом? Или многодневное заточение в келье?

– Идем, идем. Быстрее, – поторапливал его фратекс Пелл. – Сюда. – Он указал на очень низкую дверь – притолока едва доставала Стивену до пояса. – Да, да, – кивнул настоятель, встретив недоуменный взгляд юноши. – Опускайся на колени.

Стивен покорно выполнил распоряжение и на коленях втиснулся в крошечное отверстие, мысленно готовясь к самой печальной участи. Оказавшись за дверью, он прошептал про себя короткую молитву и лишь тогда решился поднять голову.

В следующее мгновение из груди Стивена вырвался вздох изумления и радости.

– К святым следует приближаться, преклонив колена, – раздался за его спиной голос фратекса Пелла. – И точно так же следует приближаться к знаниям – исполнившись великого смирения.

– Это просто сон наяву, – восхищенно прошептал Стивен. – Словно тысячи чудесных подарков ожидают, когда их откроют.

– Иди вперед, сын мой, а я последую за тобой.

Стивен, онемевший от благоговейного восторга, повиновался.

Его окружали бесценные сокровища монастырской библиотеки. Стены круглой башни, где располагалось книгохранилище, были сплошь уставлены древними томами, свитками, пергаментами и картами. Полки занимали все пространство от пола до потолка, а книги и рукописи стояли на них так тесно, что между ними нигде не проглядывалакаменная кладка. Башня была поделена на четыре уровня, и на каждый из них вела деревянная лестница, которая заканчивалась узкими мостками. Благодаря этим мосткам можно было обойти башню по кругу; они служили основанием для лестницы, ведущей на следующий уровень. Подняв голову в поисках источника света, Стивен увидел, что солнце проникает сюда сквозь стеклянные панели в куполе.

Помимо полок, в библиотеке стояло множество столов, заваленных древними рукописями. Монахи, занятые их изучением и копированием, были так поглощены своим делом, что не обратили ни малейшего внимания на вошедших. К немалому собственному удивлению, Стивен заметил, что некоторые из монахов работают и на балконах, тут и там укрепленных на стенах. Вдоль стен во множестве ползали наполненные книгами корзины, которые монахи спускали и поднимали при помощи длинных веревок.

А какой здесь стоял дивный запах! Пахло чернилами и пергаментом, бумагой, мелом и воском. Ни один аромат на свете не щекотал ноздри Стивена так приятно. Он чувствовал, что светится от удовольствия, словно ребенок, которого привели в игрушечную лавку.

– Вот оно, твое наказание, – негромко изрек фратекс Пелл.

– Что вы имеете в виду, святой отец? – спросил совершенно сбитый с толку Стивен. – Как пребывание в библиотеке может быть для меня наказанием? По-моему, это лучшее место на земле.

– Главное твое прегрешение заключается в непомерной гордыне, – пояснил фратекс. – Ты полагаешь, что далеко ушел по пути познания, и в самом деле, ты сумел по нему продвинуться. Но, находясь здесь, в этом хранилище мудрости, ты будешь все время помнить о том, насколько ничтожны твои знания и как много тебе предстоит узнать. Помни и о том, что источник мудрости неисчерпаем. Да будет тебе известно, брат Стивен, – смирение является первейшей добродетелью монаха. Тебе предстоит воспитать в себе смирение и избавиться от излишней спеси. Это будет способствовать твоему духовному совершенству и сделает тебя достойным членом нашего ордена.

– Благодарю вас, достопочтенный фратекс. Я так… – От волнения Стивен вновь едва не решился дара речи. – Я так вам признателен! И полон желания немедленно взяться за работу. Но с чего мне начать? Может, вы сочтете нужным дать мне какое-нибудь задание?

– Сегодня ты можешь делать все, что угодно, – разрешил фратекс. – Полагаю, тебе нужно время, чтобы присмотреться, что к чему. Поглядеть, какими сокровищами располагает наша обитель. А завтра мы проверим, насколько ты сведущ в вадхианском диалекте. На наш монастырь возложена обязанность перевести несколько древних манускриптов. Это одна из причин, по которой я так стремился тебя заполучить.

– Вы хотите сказать, что именно благодаря вашему желанию…

– Иди же, сын мой, – не дослушав, прервал его фратекс Пелл. – Увидимся в часовне, во время вечерней службы.

– Привет. Ты, должно быть, новый послушник.

Стивен нехотя поднял голову от книги, на которую набросился с голодной жадностью, и увидал, что перед ним стоит молодой человек с приятным лицом и коротко подстриженный каштановыми волосами.

– Да, брат мой. Я прибыл в монастырь сегодня.

Стивен бережно закрыл книгу и встал, чтобы приветствовать подошедшего. При этом выяснилось, что он на целую голову ниже чрезвычайно рослого незнакомца.

– Меня зовут Стивен Даридж.

– А меня Десмонд Спендлав.

– Да ты из Виргеньи!

– Так оно и есть, – кивнул головой Десмонд.

– Из какого же района?

– До того как поступить в монастырь, я жил к северу от Квика, на реке Нери.

– О, я отлично знаю эти места! – оживился Стивен. – Когда я был мальчишкой, мы часто плавали по реке Нери на лодке. Спускались до самого Приморского Четера. Иногда останавливались в маленьком городке – там еще на главной площади стоит статуя свиньи и…

– Этот городок называется Уайльдастон. Деревня, где я вырос, находится от него совсем близко.

– Понятно, – расплылся в улыбке Стивен. – Рад с тобой познакомиться, Десмонд Спендлав.

– Я смотрю, ты уже совсем освоился в нашем хранилище?

– Ну, не то чтобы совсем, – усмехнулся Стивен. – Стоило мне подойти к первой полке, я наткнулся на эту книгу и уже не смог от нее оторваться. Представляешь, это подлинники «Амена Тирсон». Нечто вроде географического описания этой местности со времен…

– Со времен, предшествующих Гегемонии, – подхватил Спендлав. – Я хорошо знаком с этим трудом. Честно говоря, во время учебы в Пеннивайском колледже я даже написал исследование, посвященное «Амена Тирсон».

– Вот как? Тогда прости мне мою самонадеянность. Как видно, я неисправим. Отец-настоятель только что преподнес мне урок смирения и скромности, а я тут же принялся вновь кичиться своими знаниями и поучать тебя.

– Право, все это ерунда. Не обращай внимания. Расскажи лучше, как встретил тебя старикан. Бьюсь об заклад, он проделал с тобой свой обычный номер с вязанкой хвороста!

– Обычный номер? Что ты имеешь в виду?

– Ему заранее известно о всяком, кто направляется в наш монастырь. И большинство новых послушников он встречает лично – думаю, ты сам имел возможность узнать каким именно образом.

– О, так он заставляет тащить хворост всякого новичка. Это что, вроде испытания?

– Да. Но ты хотел рассказать что-то об «Амена Тирсон», – указал на древнюю книгу Спендлав.

– Я всего лишь хотел заметить, что этот вариант отличается от того, с которым я имел дело.

– Но разница не столь уж значительна. Правда, глава, посвященная деревьям и кустарникам, произрастающим на этих землях, в данном варианте более подробная, – уточнил Спендлав.

– Нет, меня больше заинтересовало другое. В этой рукописи представлен список древних святилищ, о которых я никогда не слышал, и указано их местонахождение.

– Конечно, здесь много внимания уделяется святилищам, воздвигнутым в честь святого Декмануса.

– Да, но не только. В исследовании встречается много названий, которые…

– Да, я знаю, – пожал плечами Десмонд. – Но все эти святилища в настоящее время утратили силу. К тому же в большинстве своем они затеряны в лесной глуши и добраться до них вряд ли возможно.

– Но все же это очень странно, – заметил Стивен. – Совсем недавно я узнал об убийствах… – Он осекся и хлопнул рукой себя по лбу. – Ох, да простят святые мою беспечность! Я совсем забыл! Столько сразу всего навалилось – сначала пришлось тащить эту тяжеленную вязанку, потом выяснилось, что простоватый старый монах – не кто иной, как сам отец-настоятель. Конечно, у меня все из головы вон. А об этом наверняка следовало рассказать фратексу.

– Да о чем ты? – спросил недоумевающий Десмонд.

– В Королевском лесу недавно были убиты люди. Много людей.

– Что ж в этом удивительного? В этом лесу полно разбойников, и убийства совершаются там частенько.

– В том, что там полно разбойников, я убедился на собственной шкуре. Но тут виноваты не они. В одном из старых седосов был совершен кровавый ритуал. Нечто вроде жертвоприношения. Судя по всему, в нем принимали участие какие-то чудовища.

– Чудовища? – хмыкнул Спендлав. – Ну, раз речь зашла о злодействах, совершенных чудовищами, значит, дело не обошлось без старого сэра Саймена из замка Тор Скат.

– Да, именно от него я и услышал об этих жутких убийствах.

– Тогда понятно. Должен тебя предупредить, сей почтенный старый рыцарь известен своей склонностью… скажем так, к некоторым преувеличениям. Пару недель назад он прислал к нам своего человека – предупредить, что в лесу хозяйничают некие злые силы. Мы не особенно встревожились, но все же выставили дополнительные дозоры – так, на всякий случай. Отец-фратекс даже направил донесение прайфеку в Эслен. Однако пока ничего не случилось. О чудовищах ни слуху ни духу. И монахи, которые ходили в лес искать тебя, не встретили ровным счетом ничего подозрительного.

– Честно говоря, история, которую он рассказал, мне тоже показалась невероятной, но…

Стивен смолк, не договорив. Сэр Саймен и правда видел нечто страшное, в этом у Стивена не было никаких сомнении. Однако он не мог передать свою уверенность новому товарищу.

Неотесанный и грубоватый лесничий отправился на место жуткого происшествия в одиночестве, пренебрежительно отказавшись от помощи Стивена. И кто бы там ни убил этих людей, Эспер Белый наверняка разделается со злоумышленниками. Разумеется, Стивен сообщит фратексу обо всем, что слышал, и этим его участие в расследовании кровавого жертвоприношения ограничится. Он с чистой совестью сможет приняться за свое любимое дело – изучение древних рукописей.

– Пошли, – дружески хлопнул его по плечу Десмонд. – Довольно корпеть над книгами. Скоро начнется вечеря. Пойдем, прогуляемся немного. Я так полагаю, фратекс рассказал тебе далеко не все о жизни и обычаях нашего монастыря.

Стивен бросил на пожелтевшие страницы рукописи взгляд, полный тоски и вожделения, однако кивнул в знак согласия. Убрав ветхие пожелтевшие листы в специальный ящичек из кедра и поставив его на полку, он подошел к Десмонду.

– Я готов! – сообщил он.

За стенами библиотеки уже повеяло вечерней прохладой. Вдалеке раздавалось мычание коров, сверчки начали свои ночные серенады, а лягушки в болотистых низменностях старательно выводили собственную нестройную мелодию. На востоке зажглась первая звезда, сверкая, как драгоценность на темном бархате неба, а на западе еще догорали последние отблески заката. Внизу, там, где кончались виноградники и зеленые ковры пастбищ, темнела мрачная громада леса. Стивен и Десмонд стояли у стен монастыря, в узких окнах которого зажглись неяркие огоньки свечей.

– Иногда здесь устраивается паломничество к храму Святого Десмонда, – сообщил Десмонд. – Путь от нашей часовни до святилища занимает около двух дней.

– И ты принимал участие в подобных паломничествах?

– А как же иначе. Скоро ты и сам сможешь отправиться к храму. Судя по тому, что мне довелось услышать, ты отнюдь не относишься к числу обычных послушников. Значит, таинства откроются перед тобой быстрее, чем перед остальными.

– Я вряд ли заслуживаю подобной чести.

– Да. Ты ее не заслуживаешь.

Жесткий ответ прозвучал неожиданно, как гром среди ясного неба. В голосе Десмонда послышались металлические нотки. Взглянув на своего спутника, Стивен увидел, что его лицо утратило всю приветливость и стало непроницаемым и суровым.

– На все есть определенный порядок, – сквозь зубы процедил Десмонд. – Или, по крайней мере, должен быть. Моя обязанность – следить, чтобы этот порядок не нарушался. Ты понял меня?

Испуганный Стивен понял лишь одно – в обществе Десмонда ему стало не по себе. Он подался назад и пролепетал:

– О чем ты?

Губы Десмонда раздвинулись в улыбке, которую никак нельзя было назвать приятной. Стивен сделал еще несколько шагов назад, лихорадочно соображая, не пуститься ли ему наутек. Пятясь, он столкнулся с другим монахом. То был брат Льюис, здоровенный детина, тот самый, что у ворот монастыря с такой поразительной легкостью подхватил огромную вязанку фратекса. Стивен попытался отскочить в сторону, однако громадный монах схватил его в охапку.

Извиваясь ужом, Стивен испустил вопль, но в то же мгновение мясистая ладонь закрыла ему рот. От ладони исходил запах сена и коровьих лепешек.

– Ты у нас новичок, – невозмутимо продолжал Десмонд. – И, как я уже сказал, тебе следует кое-что узнать о заведенных у нас порядках и обычаях. Запомни первое правило: никого не волнует, кто ты такой и из какой ты семьи. О прошлом можешь забыть. В монастыре твоя жизнь начинается с чистого листа. Здесь я – твой отец, твой брат и твой лучший друг. И я помогу тебе вынести все испытания, которые выпадут на твою долю. Однако ты должен мне верить. Верить беспрекословно. Иначе пеняй на себя.

– Отец-настоятель полагает, что ты отличаешься выдающимися способностями и познаниями, – звучал в ушах у Стивена размеренный голос Десмонда. – Но всем нам на это ровным счетом наплевать. Тебе придется доказать нам что ты не полное ничтожество. А если вдруг с тобой выйдет неприятность и ты по неосторожности напорешься на вилы или свалишься с крутой лестницы, или съешь ядовитый гриб, высокое мнение фратекса вряд ли тебе поможет. Только в том случае, если ты придешься по нраву братии, подобные несчастные случаи не будут тебе угрожать. Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно?

Вокруг них постепенно собирались другие монахи – их насчитывалось уже не менее десятка. Капюшоны у всех были опущены, так что Стивен не мог разглядеть ни одного лица. Разумом Стивен прекрасно понимал, что сопротивление бесполезно, однако все его существо отказывалось с этим смириться. Со времен столкновения с разбойниками самая мысль о подчинении чужой грубой силе была ему отвратительна. И все же железная хватка брата Льюиса оставалась невыносимой реальностью. Испуг и злость туманили рассудок юноши, мешали ему решить, как лучше поступить в столь неудачно сложившихся для него обстоятельствах. Глаза застилали слезы.

– Брат Льюис, убери руку, позволь брату Стивену сказать, понял ли он меня.

Мясистая ладонь, зажимавшая рот Стивена, исчезла.

– Я понял… Все понял, – тщетно пытаясь унять дрожь в голосе, выдавил из себя Стивен.

Десмонд одобрительно кивнул.

– Твой ответ кажется мне искренним, брат Стивен. Однако я знаю тебя не слишком хорошо и не могу быть уверен, что ты не кривишь душой. А ты не слишком хорошо знаешь меня. И наверное, все еще не можешь решить, стоит ли мне доверять. Так что нам придется устроить для тебя небольшой урок.

Он кивнул головой, и все остальные монахи сгрудились вокруг несчастной жертвы. Стивен вновь попытался закричать, однако в рот ему воткнули кляп. Затем с юноши стащили рубашку, а руки и ноги прижали к земле, лишив возможности отбиваться. Стивену оставалось лишь безропотно лежать лицом вниз.

– Слушай же урок, – раздался над ним голос Десмонда по-прежнему спокойный и невозмутимый. – Каждый, кто вступает в наше братство, должен впитать в себя семь добродетелей. И первая из них – верность товарищам. Запомни: у нас один за всех, и все за одного.

В ту же секунду сильнейший удар обрушился на обнаженную спину Стивена и едва не переломил ему хребет. Охваченный животным ужасом, юноша застонал, но кляп заглушил его стоны.

– Вторая наша добродетель – целомудрие.

И вновь жгучая боль обожгла спину Стивена, и из его глаз брызнули слезы.

В чем состоит третья добродетель члена монашеского братства, Стивену так и не суждено было узнать. На свое счастье, он потерял сознание. Очнувшись, Стивен услышал над самым ухом тихий и вкрадчивый голос Десмонда:

– Я оставил тебе чистую одежду и тряпку. Внизу, у подножия холма, есть колодец. Вымойся, приведи себя в порядок и приходи к вечерней трапезе. Садись за один стол со мной. И никому ни слова о том, что здесь произошло. Ни слова. Иначе тебе придется горько пожалеть. Ведь истинных добродетелей, как ты знаешь, вовсе не семь, а семь раз по семь. И тебе придется заучить их все на своей шкуре.

Кто-то вытащил кляп из рта Стивена. Мучители удалились, а Стивен лежал, распростертый на земле, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Сама мысль о том, чтобы встать, доставляла ему страдания.

6. Матушка Гастия

– Как ты думаешь, нас заметили? – прошептала Винна.

– Скорее всего, – откликнулся Эспер, торопливо натягивая штаны. – Ты же видишь ведьмины огни. Кто-то позвал их, и они нас выдали. Теперь те люди, внизу, знают, где мы прячемся.

– А может, шары вовсе не собирались нас выдавать? И полетели вниз потому, что там больше людей?

– Вряд ли. Меня смущает внезапность их рывка. И этот звук рога. Если одноглазый и правда Фенд, он должен владеть некоторыми приемами черной магии. Не сомневаюсь, ему легко приручить ведьмины огни. Ладно, одевайся. Времени у нас мало.

Застегивая штаны, Эспер беззвучно проклинал себя на чем свет стоит. Совсем недавно казалось, что ради наслаждения, которое они доставили друг другу, стоит рискнуть жизнью. Теперь наступило отрезвление. Как он, человек в зрелых летах, мог вести себя столь безрассудно? Если бы только знать наверняка, что один из их преследователей – Фенд, которого он вот уже столько лет ненавидит лютой ненавистью…

– Я готова, – почти беззвучно выдохнула Винна.

Судя по лучистому безмятежному взгляду, она не испытывала ни малейшего страха.

– Пошли, – кивнул головой Эспер. Прежде чем покинуть комнату, он отвинтил от столбиков балдахина две светящиеся хрустальные шишки и вручил одну из них Винне. – Толку немного, – пояснил он, – но теперь, когда ведьмины огни улетели, это лучшее, что есть. Иди за мной.

С этими словами он вышел на балкон. Вокруг царила кромешная тьма, и слабый свет, испускаемый хрустальными шишками, был не в состоянии ее разогнать. Эспер подбросил хрустальное украшение на ладони, пытаясь припомнить, где находится балкон стоящего напротив дома. А потом он метнул шишку в воздух.

Та ударилась о противоположный балкон с нежным серебряным звоном и, разлетевшись на части, испустила целое облако мерцающего света. Благодаря этому Эспер и Винна сумели как следует разглядеть балкон, окруженный литой решеткой в виде змей с коронами на головах и птичьими хвостами.

– Сможешь перепрыгнуть? – спросил Эспер у девушки.

Она смерила расстояние взглядом и кивнула головой.

– Смогу.

– Тогда прыгай. И не мешкай, через несколько мгновений свет исчезнет. Когда окажешься там, осмотрись по сторонам и сообрази, как лучше бежать – вверх, вниз или выскочить в окно. Я скоро тебя догоню.

– Что ты задумал, Эсп?

– Хочу заклинить дверь на лестницу. Может, они решат, что мы все еще в спальне.

Винна понимающе кивнула, глубоко вздохнула и прыгнула. В ту же секунду Эспер осознал, что совершил ошибку, обрекая девушку на столь опасное испытание. Разумеется, Винне никогда в жизни не приходилось совершать подобных рискованных прыжков, и она с такой готовностью согласилась на это лишь потому, что не хотела уронить себя в его глазах. Ноги девушки благополучно коснулись балкона, однако она зацепилась за перила, потеряла равновесие и беспомощно замахала руками, стоя спиной к улице. Низкая решетка – единственная преграда, не позволяющая Винне упасть, доходила ей всего лишь до колен, и в течение нескольких томительных мгновений казалось, что девушка неминуемо рухнет на булыжную мостовую. Эспер затаил дыхание, кусая губы, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. Кровь бешено стучала у него в висках, пальцы судорожно сжимали пустоту. Он уже готов был прыгнуть вслед за Винной, в отчаянной надежде оказаться на балконе прежде, чем девушка упадет, и подхватить ее. Но в эту секунду Винне удалось выпрямиться и отойти от решетки.

Она повернулась к Эсперу, махнула рукой, раздвинула дрожащие губы в неуверенной улыбке и дернула за ручку балконной двери. Дверь послушно распахнулась. Винна обернулась еще раз, одними губами шепнула: «Поспеши» – и проскользнула в комнату.

Эспер облегченно вздохнул, вытащил топор и кинжал и стремглав бросился в спальню. Пытаясь усилием воли расслабить затвердевшие от напряжения мускулы и выровнять дыхание, он на цыпочках вышел на лестницу, по которой они с Винной поднялись несколько часов назад.

Теперь, когда у него не было ни ведьминых огней, ни хрустальных шишек, в доме стоял непроглядный мрак. В ноздри Эсперу ударил запах прелых листьев.

Он остановился на верхней площадке и прислушался. Ни единого звука не донеслось до его ушей. Возможно, он ошибся, пронеслось в голове у Эспера. Возможно, преследователи не догадались, где они скрываются. Он начал спускаться вниз, бесшумно, как ночной туман.

На следующей площадке он снова остановился и навострил уши. В этот раз он расслышал не только собственное приглушенное дыхание.

Эспер закрыл глаза, разглядеть что-нибудь в кромешной тьме все равно не представлялось возможным. Но с закрытыми глазами ему было легче сосредоточиться. Он медленно, глубоко вдохнул, наполнив легкие воздухом, лишенным каких-либо запахов, кроме запаха пыли. Похоже, ему померещилось. Ни один звук не нарушал мертвую тишину. Однако Эспер по-прежнему не двигался, замерев в ожидании.

А потом он понял, что рядом дышит кто-то еще. Дыхание незнакомца было совершенно беззвучным, однако Эспер ощутил легкое дуновение на своем лице.

Не мешкая ни секунды, Эспер наугад нанес удар кинжалом и почувствовал, что лезвие встретило сопротивление стальной кольчуги. В темноте раздался звук, напоминающий глухое рычание, и, судя по усилившемуся движению воздуха, противник Эспера сменил позицию. Эспер повернулся, пытаясь схватить невидимого врага за руку, и на спину ему обрушился удар. Соперник испустил довольный крик, и это помогло Эсперу сориентироваться и понять, где же голова врага. Под ударом топора зазвенел стальной шлем, и Эспер с размаху вонзил кинжал туда, где, по его предположениям, находилось обнаженное горло. Он правильно выбрал направление удара: стон и бульканье крови, раздавшиеся в темноте, подтвердили это.

Неожиданно Эспер ощутил сильнейший толчок в грудь, пришедшийся всего в нескольких дюймах от солнечного сплетения. Из глаз у него посыпались искры, он согнулся пополам, увидел прочное древко и с содроганием осознал, что из груди у него торчит копье, на которое по-прежнему налегает невидимый противник. Эспер не знал лишь, насколько глубоко острие ушло в его тело.

Он подался назад, не давая сопернику возможности вонзить копье глубже, и, изловчившись, замахнулся топором. Лезвие погрузилось в мясистую человеческую плоть, до слуха Эспера донеслось злобное бормотание. Враг перестал налегать на древко, и копье вышло из груди Эспера. Это тоже причинило боль, такую острую, что у него задрожали и подогнулись ноги. Волей-неволей он опустился на четвереньки, и это спасло от неизвестного метательного снаряда, который просвистел над головой и ударился о стену, выбив сноп желтых искр.

Вспышка света на несколько мгновений разогнала мрак и Эспер успел подняться, броситься к врагу и перерезать ему глотку. Он швырнул в лестничный проем сотрясаемое предсмертными судорогами тело и услышал, как внизу кто-то недовольно заворчал, словно от удара.

– Идиоты проклятые! – раздался злобный голос с нижних ступеней лестницы. – Я же велел вам ждать его здесь.

Внезапно лестницу залил свет – целый рой ведьминых огней, подобно мухам, окружил Эспера. В их рассеянном сиянии он разглядел, что уложил троих сефри – двое, несомненно, были мертвы, а третий корчился на ступеньках и пытался остановить кровь, хлеставшую из наполовину отрубленной руки.

Снизу по лестнице на Эспера надвигались еще четверо. Глаз одного из них скрывала черная повязка. Эсперу не было нужды вглядываться в его лицо, дабы убедиться, что это Фенд. Он сразу узнал голос своего заклятого врага.

Эспер сжал древко копья, готовясь к смертельному броску. Прежде чем его прикончат, он наконец убьет Фенда.

Но если Эспер промахнется, Винне конец. Фенд непременно настигнет девушку, и тогда ей несдобровать. А если удар копья поразит мерзавца, спутники Фенда все равно разделаются с Эспером, а потом поймают Винну. Так или иначе, девушке не миновать смерти.

Все эти соображения молнией пронеслись в голове Эспера. В следующее мгновение он схватил копье и устремился вверх по лестнице, залитой светом ведьминых огней. Оказавшись на верхней площадке, он захлопнул дверь в спальню, запер ее на засов и заклинил при помощи кинжала.

Коснувшись своей груди, он ощутил, как пальцы мгновенно стали мокрыми и липкими. В тусклом свете ведьминых огней он не мог определить, насколько глубока рана. Конечно, можно было измерить ее глубину, сунув туда палец, однако это причинило бы Эсперу новую боль, а он и так едва держался на ногах. Сейчас приходилось беречь последние силы.

Стараясь не обращать внимания на рану, он выскочил на балкон и, по примеру Винны, перепрыгнул на балкон соседнего дома, где его ожидала встревоженная девушка.

– Что ты так долго возился? – спросила она.

– Я убил нескольких. Остальные идут за нами следом. Надо спешить. Ты нашла выход?

– Подожди-ка, – сказала Винна и указала на огромную корзину, в которой посверкивали осколки стекла.

– Там, в комнате, было множество хрустальных ваз. Я их все расколотила. Пусть-ка эти мерзавцы попробуют прыгнуть вслед за нами. Думаю, их ожидают приятные ощущения, – усмехнулась она, высыпая на балкон содержимое корзины.

– Хорошая мысль, – довольно хмыкнул Эспер. Сообразительность Винны заставила его испытать приступ гордости. – А теперь идем.

– Нам ни к чему спускаться вниз, – сообщила девушка. – По-моему, я нашла путь лучше. В темноте мне не удалось разглядеть все как следует, но теперь, когда ведьмины огни вернулись, мы сможем двигаться увереннее.

Вслед за Винной Эспер подошел к следующему окну. Остроконечные крыши, покрытые черепицей, были совсем близко.

Подтянувшись на руках, они вылезли на крышу – сначала Винна, потом Эспер, и, вскарабкавшись по крытому шифером склону, оказались у самого основания остроконечного шпиля. Светящийся эскорт ведьминых огней мог выдать беглецов в любую минуту, и они пытались устроиться так, чтобы шары скрывались за шпилем. Эспер огляделся по сторонам. Перепрыгнуть на крышу соседнего дома не составляло труда – от края кровли, где они находились, ее отделяло всего несколько шагов. Однако крутой скат крыши делал прыжок чрезвычайно опасным.

Тем не менее они благополучно перескочили на соседнюю кровлю и двинулись дальше, совершая прыжок за прыжком.

К несчастью, силы Эспера стремительно таяли. С каждой минутой его голова кружилась все сильнее. Когда беглецы приблизились к краю четвертой крыши, дрожащие ноги подвели Эспера и он поскользнулся. Схватиться за гладкий шифер не удалось, и лесничий сорвался вниз, однако его спас балкон верхнего этажа – падая, Эспер зацепился за решетку и сумел удержаться.

К тому времени как он перелез через решетку и немного отдышался, Винна успела спуститься на балкон.

– Тебя что, ноги не держат? – начала она выговаривать дрожащим от пережитого волнения голосом. – Или ты… Храни нас святые заступники, да у тебя кровь хлещет!

– Думаю, скачков по крышам с нас достаточно, – хладнокровно изрек Эспер. – Пожалуй, стоит спуститься на улицу.

– Но у тебя кровь хлещет, – повторила Винна.

– Все нормально. Сейчас нам некогда обсуждать это. Надо быстрей уносить ноги. Искать выход отсюда. Надеюсь, им скоро надоест за нами гоняться.

«Если только Фенд не догадался, кого они преследуют, – добавил Эспер мысленно. – Знай он только, что у него есть шанс разделаться со мной, ни за что не бросит погоню».

– На этот раз мы попытаемся отыскать укромное местечко, где нет окон, – сказал Эспер вслух.

Вдалеке вновь раздался звук охотничьего рога. Не обращая никакого внимания на проклятия, которыми осыпал их Эспер, все ведьмины огни одновременно подскочили вверх. Снизу могло показаться, что на балконе забил сверкающий фонтан. Указав, где находятся беглецы, шары-предатели вновь закружились над головами Эспера и Винны, подобно стае голодных пчел.

Эспер ничего не сказал, да в этом и не было надобности – поведение шаров было слишком красноречиво.

– Пошли вниз, – поторопила Винна.

Стоило им оказаться на улице, как до слуха долетел цокот копыт. Впрочем, Эспер не мог определить, откуда именно доносился этот звук. Дома стояли на улицах слишком тесно, к тому же сам город находился в пещере, поэтому эхо творило здесь настоящие чудеса и могло ввести в заблуждение кого угодно. Эспер с Винной пустились бегом, наугад сворачивая с улицы на улицу. Однако ноги плохо слушались Эспера, и он едва волочил их. Возможно, копье, которым его ранили, было отравлено – это подозрение приходило ему на ум все чаще.

– Куда теперь? – спросила Винна, когда они оказались на перекрестке.

На пересечении двух улиц возвышался столб, увенчанный вырезанной из камня головой с четырьмя лицами – у всех четверых были выпученные рыбьи глаза.

– Проклятье! – пробормотал себе под нос Эспер. – Выбирай сама.

– Эспер, я вижу, тебе совсем плохо. Ты того и гляди упадешь. Скажи, ты серьезно ранен?

– Не знаю, – отрезал Эспер. – И хватит об этом. Решай лучше, куда нам бежать.

Ведьмины огни снова оставили беглецов, и теперь темноту вокруг разгонял лишь тусклый свет уцелевшей хрустальной шишки, которую Винна по-прежнему сжимала в руке.

Девушке пришлось выбрать поворот по собственному усмотрению. Потом она сделала это еще и еще раз. В какой-то миг Эспер полностью потерял представление о том, что происходит. Когда же его сознание вновь прояснилось, выяснилось, что он лежит на булыжной мостовой. Перед самым носом качался обтрепанный край юбки Винны. Рядом раздавался тихий плеск воды. С трудом приподняв голову, Эспер увидал, что лежит на берегу канала.

Ведьмины огни вновь кружились над головой.

– Вставай же, идиот несчастный. Нашел время лежать, – донесся до него сердитый голос Винны.

Эспер уловил в нем нотки страха, граничившего с паникой.

Вцепившись в руку девушки, он приподнялся и сел.

– Винна, тебе придется идти без меня, – едва ворочая языком, выговорил он.

– На это можешь не рассчитывать, – огрызнулась Винна. – Здорово придумал, ничего не скажешь. Он тут будет лежать, отдыхать и нежиться, а я носись одна по этой проклятой пещере.

– Винна, беги, прошу тебя. Иначе нам обоим конец. Они идут за нами по пятам. А я не хочу, чтобы Фенд… Чтобы он опять убил женщину, которую я… – Эспер осекся и сжал руку Винны, увидав, что в дальнем конце улицы появился какой-то громадный темный силуэт. – Отвернись, – приказал Эспер. – Не смотри туда. Не смотри ни в коем случае.

Он вытащил топор, пытаясь использовать его отточенное до блеска лезвие в качестве зеркала. Однако топор покрывали пятна запекшейся крови, и Эсперу удалось разглядеть лишь мутное желтое свечение.

Однако он не сомневался: в конце улицы появился не кто иной, как греффин – исполинский, размерами превосходящий лошадь. Он ощущал, как испускаемые греффином ядовитые лучи касаются его кожи.

– Это греффин? – испуганно выдохнула Винна.

Хвала святым, она беспрекословно выполнила его распоряжение и даже не пыталась взглянуть на чудовище.

– Да. Спускайся к каналу. Попробуй уйти вплавь. И не оглядывайся.

– Спускайтесь к каналу оба. Конечно, вы можете поплавать, если у вас есть такое желание. А можете воспользоваться моей лодкой.

Голос, донесшийся до слуха Эспера, был очень странным – хрипловатым, даже скрипучим. Такой обычно бывает у людей, которым приходится слишком много говорить. А еще у людей, которым не с кем поговорить вообще. Эспер вперил глаза в темноту и у самой кромки канала с трудом различил легкую гондолу, в которой скрючился человек в плаще с капюшоном.

Эспер не знал, как ответить на неожиданное предложение, однако Винна приняла решение без лишних размышлений. Пыхтя от напряжения, она подтащила Эспера к берегу канала и погрузила в лодку, а потом, не теряя времени, прыгнула туда сама.

Неведомый спаситель взялся за весла, и гондола плавно двинулась по каналу. В то же мгновение с берега раздался низкий рокочущий звук – поначалу едва слышный, он внезапно обрел пронзительность, от которой едва не лопались барабанные перепонки. Эспер ощутил, как его желудок болезненно сжался и устремился к горлу.

Винна начала всхлипывать, потом закашлялась, потом перегнулась за борт лодки и ее вырвало.

Тем временем гондола вошла под темные своды. Эспер поначалу решил, что это мост, однако арка оказалась невероятно длинной, она тянулась и тянулась, подобно бесконечному мрачному коридору. Возможно, это преддверие ада, подумал Эспер. Возможно, впереди их ждет мертвый мир, покрытый тяжелой серой пылью. Но рука Винны нежно сжала его руку, прогоняя все опасения, и постепенно лесничий провалился в глубокое, сладкое забытье.

Разбудила его тупая боль в груди, а еще – осторожное прикосновение чьих-то пальцев к щеке и знакомый запах травяного чая, приятно щекочущий ноздри. Эспер попытался открыть глаза, но выяснилось, что это невозможно. Казалось, ресницы смазаны клеем. – Он скоро будет здоров, – раздался тот самый хриплый старческий голос, что пригласил их садиться в лодку.

– Да, он очень сильный, – откликнулся голос Винны. – Он многое способен вынести.

– Ты тоже.

– Кто ты? – все еще не открывая глаз, пробормотал Эспер.

– А, проснулся. Привет, горемыка. Меня зовут… впрочем, я давно забыла свое настоящее имя. Называй меня попросту – матушка Гастия.

– Матушка Гастия, почему ты спасла нас?

Ответом ему было долгое молчание. Потом раздалось нерешительное покашливанье.

– Сама не знаю, – проскрежетала наконец матушка Гастия. – Мне казалось, я должна что-то вам рассказать. Видишь ли, память у меня теперь стала как решето. Я все забываю, вот беда.

– Что ты забыла?

– Все. Все, что было.

– Но куда подевались люди, ты, наверное, помнишь? Сефри, которые жили в городе?

– Они ушли, – сообщила матушка Гастия. – Конечно, все они ушли. Одна я осталась.

– Но те, кто гнались за нами, явно из племени сефри, – возразила Винна.

– Они не из этого города. Я никогда раньше их не видела. Они пришли вместе с седмаром. Пришли, чтобы убить меня.

– Кто такой седмар? Или так ты называешь греффина?

– Да, вы зовете его греффин.

– Ты знаешь, кто он, Гастия? – осведомился Эспер. – Этот греффин? И откуда он взялся?

– Это смертельный сон, прилетевший из непроходимой чащи леса. Кошмар, от которого глаза слепнут и вылезают из орбит. Ядовитое насекомое, выползшее из кровавой раны.

– Что означают все эти ужасы? – с дрожью в голосе спросила Винна.

Досада на старуху, которой вздумалось пугать и без того немало пережившую Винну какими-то бреднями, помогла Эсперу открыть глаза. Веки по-прежнему были тяжелыми, словно налились свинцом.

Оглядевшись по сторонам, он выяснил, что лежит в тесной комнате, темной, как пещера, и обставленной более чем скудно. В свете ведьминых огней ему удалось разглядеть лицо Винны. Несмотря на все пережитые треволнения, девушка сияла красотой и свежестью. А напротив нее сидела старая, невероятно старая женщина из племени сефри. Никогда прежде Эсперу не доводилось встречать такой древней старухи. Рядом с ней матушка Килт показалась бы девчонкой.

– Сефри не умеют выражаться просто и ясно, Винна, – сердито пояснил Эспер. – Порой и хотели бы, но им слишком часто приходится лгать.

– О, я вижу, к нему возвращаются силы, – довольно изрекла старуха. – Он уже в состоянии сердиться. Это добрый признак.

Она устремила на Эспера пронзительный взгляд серебристо-голубых глаз, и лесничий почувствовал, как по телу его пробежала легкая дрожь. Лицо матушки Гастии было абсолютно неподвижным и непроницаемым – оно казалось маской, вырезанной из камня. Или, точнее, сделанной из старой дубленой кожи.

– Где мы? – осведомился Эспер, не сочтя нужным извиниться за свои грубые слова.

– В древней хислийской усыпальнице. Разбойники не найдут вас здесь. По крайней мере, какое-то время.

– Откуда я знаю, можно ли тебе доверять?

– Не забывай, Эспер, она нас спасла, – напомнила Винна. – Если бы не матушка Гастия, нам не миновать бы смерти.

– Смерть от нас никуда не уйдет, – хмыкнул Эспер. – Матушка Гастия, насколько серьезно я ранен?

– Рана не слишком глубока, – сообщила матушка Гастия. – Но оружие, которым ее нанесли, было отравлено. Оно пропиталось запахом седмара.

– Значит, я умру.

– Нет. Не сегодня. Яд не так уж силен. Ты будешь жить, и твоя ненависть будет жить вместе с тобой. – Старуха вскинула голову. – Твоя ненависть велика, очень велика. Она измучила тебя. Джесперед сделала все, что могла. Но усилия ее пропали втуне.

– Но откуда ты… Разве мы встречались прежде?

– Я родилась здесь, в реуне Алут. И я никогда отсюда не выходила.

– А я никогда здесь не бывал. Так откуда ты знаешь обо мне?

– Я знаю Джесперед. Джесперед знает тебя.

– Джесп давно умерла.

Услышав это, старуха удивленно мигнула, потом пожала плечами и растянула губы в подобии сочувственной улыбки.

– Мертва так мертва. Но сейчас мы говорим о твоей ненависти. Ты знаешь, сефри должны жить обособленно. И не иметь дела со всеми прочим. Во многих кланах это запрещено. Джесперед могла бросить тебя на верную смерть.

– Ей пришлось нелегко, – произнес Эспер. – И я буду благодарен ей до конца дней своих. Ей, но не сефри.

– Что ж, тебе не откажешь в справедливости, – кивнула матушка Гастия.

– Почему сефри оставили реун Алут?

Матушка Гастия неодобрительно прищелкнула языком.

– Ты знаешь сам, – изрекла она. – Терновый король пробудился ото сна. Седмар бродит по свету в поисках добычи. Места, где наше племя обитало прежде, перестали служить надежным укрытием. Придет время, и опасность настигнет нас там. Поэтому сефри решили уйти. И теперь все старые реуны в лесу опустели.

– Но почему? Неужели никто не может справиться с греффином?

– Справиться? Не знаю. Возможно, сефри сумели бы убить греффина. Но он – всего лишь предвестник. Ни мечи, ни копья, ни черная магия не смогут победить того, кто последует за ним. Мы, сефри, всегда знаем о грядущих бедствиях заранее. В этом наша сила. И когда вода в реке поднимается, мы не ждем, пока ее потоки затопят наши жилища. Мы садимся в лодки и уплываем прочь.

– И все же греффина можно убить, – настаивал Эспер.

– Не знаю, – вновь пожала плечами матушка Гастия. – Но даже если ты убьешь его, что изменится?

– Дай мне прямой ответ. Хватит темнить. Матушка Килт чего-то хотела от меня. Сказала, я должен что-то сделать. Но что именно, я так и не понял.

– Я… – Старуха помедлила, словно блуждая по закоулкам своей памяти. – А, вспомнила, – оживилась она. – Килт хотела, чтобы ты отыскал меня. И Тернового короля тоже. Кроме этого, мне ничего не известно.

– И греффин должен привести меня к Терновому королю?

– Будет лучше, если ты найдешь его прежде, чем греффин, – пробормотала матушка Гастия.

– Но почему? И как я смогу его найти?

– Почему, спрашиваешь ты? Потому что предчувствие говорит мне об этом. Как тебе его найти? Следуй вдоль Грязной реки до самых Заячьих гор, а если тебе встретится развилка, сворачивай только на юг или на запад. Между истоком реки и вершинами Петушьих Шпор лежит горная долина.

– Никакой долины там нет, – возразил Эспер. – Я был в Заячьих горах совсем недавно.

– Есть, – непререкаемым тоном отрезала матушка Гастия.

– Не пори чушь.

Старая карга укоризненно покачала головой.

– Надо верить тем, кто старше и опытней. Долина была там всегда, но прежде ее скрывали невидимые стены. Теперь в одной из этих стен образовалась брешь. Пересеки долину и увидишь дупло в стволе дерева, поросшего шипами. Ты найдешь его там.

– Да нет там никакой тайной долины, – упрямо повторил Эспер. – Почему я должен верить каким-то глупым выдумкам? Долина – это не носовой платок, ее в карман не спрячешь. Но, предположим, ты права. Предположим, свиньи несут яйца, кобылы вьют гнезда, и все остальное тоже правда. Но с какой стати я должен его искать? Почему я должен делать то, что взбрело в голову матушке Килт? На что мне это?

Серебристые глаза матушки Гастии внезапно сверкнули, точно молния за пеленой туч.

– Ты должен найти Тернового короля, Эспер Белый, потому что это заставит тебя поверить, – произнесла она. – Лишь увидев его собственными глазами, ты убедишься, что он существует в действительности. А для того чтобы выполнить свое предназначение, тебе необходима вера, проникшая в твою плоть и кровь.

Эспер устало потер лоб рукой.

– Я ненавижу сефри, – сообщил он. – Я ненавижу вас всех. Почему я? Почему это возложено на меня?

Старуха пожала плечами.

– Ты не принадлежишь к племени сефри, однако вырос среди них. Ты смотришь глазами обоих народов.

– И какая тут разница?

– Есть, можешь не сомневаться. Пророчество говорит о человеке, который не принадлежит к племени сефри. И однако же, он наделен их зоркостью. Этот человек, подобно сефри, способен видеть краски ночи. Разве это не ты?

– Пророчество? Проклятье, я знать не знаю ни о каком… – Эспер осекся, услышав отдаленный гул голосов, доносимый эхом. – Кто это?

– Те, кто тебя преследовал. Они уже близко.

– Но ты сказала, что здесь нас не найдут.

– Нет. Я сказала, что они не найдут тебя в течение некоторого времени. Теперь это время истекло. Не волнуйся, вас не схватят. Им достанусь только я. Быстрее садитесь в лодку и плывите по течению. Вскоре вы увидите свет. Направляйтесь прямо к нему.

– Но почему бы тебе не уплыть с нами?

– У меня есть более важные дела. К тому же я не привыкла к свету. Он убьет меня.

– Но если ты останешься, тебя убьет Фенд.

В ответ матушка Гастия лишь тихонько хмыкнула и накрыла руку Эспера своей иссохшей морщинистой рукой. Он с содроганием ощутил, что ее пальцы совершенно лишены плоти – то были кости, обтянутые холодной серой кожей.

– Иди же, – напутствовала она. – Но возьми с собой вот это.

Неожиданно кожа на ее ладони треснула, однако из трещины не просочилось ни капли крови, только выкатился крошечный восковой шарик. Старуха вручила его Эсперу.

– Эта штука вытягивает из ран отраву. Ты еще не совсем оправился. Если вновь почувствуешь себя худо, засунь его в рану.

Эспер послушно сжал шарик в руке.

– Пойдем, Винна, – позвал он.

– Да, – с запинкой откликнулась девушка, которая во время его разговора с матушкой Гастией не проронила ни слова.

– Лодка на воде, – сказала старуха и указала острым подбородком в сторону канала. – Не теряй времени попусту, Эспер Белый. Отыщи Тернового короля и выполни свое предназначение.

Эспер не ответил. Мурашки бегали у него по позвоночнику вверх и вниз, так что казалось, будто под рубашку забралась мышь. Он боялся, что дрожь в голосе выдаст его волнение. Схватив Винну за руку, лесничий бросился к воде, где покачивалась лодка.

Когда они отыскали гондолу, миновали на ней резные каменные столбы, водруженные у входа в хислийскую усыпальницу, и проплыли в бесконечно длинный туннель, который совсем недавно пересекли вместе с матушкой Гастией, Винна, до сей поры пребывавшая в оцепенении, изо всех сил сжала руку Эспера.

– Скажи, Эспер,ведь она мертва, эта старуха? Мы разговаривали с мертвой?

– Не знаю, – растерянно пробормотал Эспер. – Сефри утверждают, что при помощи магии способны творить чудеса. Но я никогда не верил. А теперь…

– А теперь ты сам убедился, что это правда, – докончила Винна.

– Возможно, это всего лишь наваждение. Скорее всего, так оно и было.

Некоторое время спустя в туннель проникли странные, пронзительные, душераздирающие звуки. Похоже, то были предсмертные вопли, но Эспер так и не понял, чьи именно.

7. Подготовка к отъезду

– Ваше величество! – сделал отчаянную попытку воспротивиться охранник. – Вам не следует… Простите, я хотел сказать, вы…

Мюриель гневно сверкнула глазами на высоченного парня со слабым округлым подбородком и аккуратно подстриженными усами. Он был облачен в безукоризненную светло-голубую ливрею дома Грэмми. Как его зовут, Мюриель не помнила и не имела ни малейшего желания вспоминать.

– Я сама могу решить, что мне следует делать, а что нет, – отрезала она. – Или я более не королева?

Охранник, испуганно моргая, отвесил низкий поклон и принялся почтительно пятиться.

– И разве леди Грэмми более не является моей подданной и гостьей в моем собственном доме?

– Разумеется, вы правы, ваше величество, но…

– Никаких но! Запомните, все покои в этом дворце принадлежат мне, несмотря на то что сейчас в них обитает ваша хозяйка. И я могу войти в них, когда пожелаю. Разумеется, если вы не откроете веские причины, способные мне воспрепятствовать.

– Никаких причин нет, ваше величество. Нет и быть не может. Прошу вас, входите. Вдова Грэмми… развлекается.

– Вот как? Я так полагаю, она сейчас выполняет дело государственной важности – развлекает короля. Почему бы вам без обиняков не сообщить мне о том, что леди Грэмми приятно проводит время в обществе моего мужа?

Молодой рыцарь, не ожидавший подобного заявления лишился дара речи. Несколько мгновений он беззвучно шевелил губами и переводил взгляд с Мюриель на Эррен и с Эррен на рыцаря Нейла МекВрена, сжимавшего рукоять меча. Наконец телохранитель леди Грэмми испустил глубокий вздох.

– С кем бы ни проводила время моя хозяйка, меня это не касается, ваше величество, – изрек он с подчеркнуто безучастным видом.

– Что ж, вы знаете свое место, и это делает вам честь. А теперь откройте дверь.

Мгновение спустя королева уже шествовала по апартаментам, которые занимала фаворитка короля. Алдейн Селгрин, фрейлина леди Грэмми, выронила из рук вышивание и тихонько вскрикнула, увидав, что королева направляется прямиком в спальню. Эррен бросила на миниатюрную блондинку испепеляющий взгляд, и Алдейн предпочла не поднимать шума.

Около тяжелых дубовых дверей Мюриель остановилась и, не оборачиваясь к Нейлу и Эррен, коротко распорядилась:

– Оставайтесь пока здесь. Дайте им время привести себя в порядок.

В следующую секунду Мюриель протянула руку и рывком распахнула дверь настежь.

На кровати невероятных размеров барахтались леди Грэмми и король Кротении Уильям Второй. Розовые обнаженные тела переплелись воедино. «Люди выглядят чрезвычайно забавно, когда занимаются любовью, – пронеслось в голове у Мюриель. Как ни странно, ей казалось, что все происходящее не имеет к ней ни малейшего отношения. – Они такие глупые и беспомощные, эти застигнутые врасплох любовники, совсем как младенцы. Только вот детского обаяния лишены начисто».

– Клянусь святыми, здесь творится прелюбодеяние! – голос Мюриель прозвучал оглушительно громко и в то же время бесстрастно. – Или вам не известно, леди Грэмми, что мужчина, с которым вы предаетесь разврату, является моим законным мужем?

Леди Грэмми испустила пронзительный визг, король издал звук, напоминающий мычание разгневанного быка, и оба одновременно юркнули под расшитое шелковое одеяло.

– Мюриель, клянусь святыми, зачем ты… – процедил Уильям, высунув из-под одеяла свое полыхающее багрянцем лицо.

– Как вы смели ворваться в мои покои! – завопила леди Грэмми, не дав королю договорить. Одной рукой она придерживала одеяло у подбородка, другой поправляла свои пышные пепельно-белокурые локоны.

– Замолчите оба, – отрезала Мюриель. – Вам, леди Грэмми, особенно следует придержать язык. Всякий скажет: то, чем вы сейчас занимались, является грубым попранием законов церкви и заслуживает суровой кары. Моему венценосному супругу опасаться нечего – он не подлежит церковному суду. Однако вы отнюдь не обладаете неприкосновенностью. И, полагаю, король не будет чинить мне препятствий, пожелай я передать столь закоренелую грешницу в руки святых отцов, которые подвергнут ее справедливому наказанию.

– Мюриель, – взмолился король.

– Помолчи, Уильям. Сейчас тебе лучше послушать и подумать. Надвигается война, не так ли? На помощь какого семейства тебе стоит рассчитывать? Семьи Лири, которой принадлежит могучий флот и служат верные войска? Или, быть может, ты предпочтешь опереться на родню этой шлюхи? Если мне не изменяет память, ее отец выдающийся военачальник – командует несколькими десятками деревенских олухов, которые едва держатся на своих тощих клячах, а вместо шлемов носят печные горшки!

Леди Грэмми оказалась сообразительнее Уильяма и мгновенно поняла, что над ней нависла серьезная угроза. Хотя ее душили слезы ярости, леди Грэмми сочла за благо хранить молчание и лишь кусала губы.

Несколько мгновений спустя Уильям тоже осознал, что на этот раз победа за королевой и ему остается лишь смириться.

– Что ты хочешь, Мюриель? – с подчеркнутым спокойствием спросил он.

– Я бы хотела, мой любезный супруг, чтобы ты проявлял ко мне чуть больше внимания. Мне только что сообщили, что, согласно твоему мудрому решению, мне предстоит отправиться в Кал Азрот. Однако я никак не могу припомнить, когда я выражала желание покинуть Эслен. Не помню я также, чтобы у меня спрашивали, хочу ли я перебраться в глушь.

– Не забывай, я твой муж. И к тому же король. Неужели мужу требуется особое разрешение, чтобы обеспечить безопасность своей жены? На днях тебя чуть не убили!

– Я сумею оценить твои заботы по достоинству, о мой супруг и повелитель. Не сомневаюсь, ты пожаловал в спальню леди Грэмми лишь для того, чтобы поделиться с ней своими тревогами обо мне. Очевидно, сейчас вы вместе решали, как обеспечить мое благополучие.

Уильям предпочел пропустить язвительное замечание королевы мимо ушей.

– В Эслене очень неспокойно. Мюриель, – пустился он в разъяснения. – Ты сама это понимаешь. Каждый день мы можем ждать новых покушений. В Кал Азрот охранять тебя будет намного легче. Это укрепленный замок, в который непросто проникнуть злоумышленникам.

– Хорошо. Раз так, пусть весь двор переедет в Кал Азрот. И ты тоже. Почему я должна скучать в одиночестве?

– Ты знаешь сама, это невозможно. Мне необходимо находиться в непосредственной близости от флота. Но скучать в одиночестве тебе не придется. С тобой поедут все дети – Фастия, Энни, Элсени и Чарльз. Им тоже нечего делать в городе, по которому разгуливают убийцы.

– Возможно, ты прав, и детей стоит отослать в дальний замок. Ну а я не нуждаюсь в твоей защите.

Лицо Уильяма исказила досада.

– Эррен, может, вы сумеете объяснить своей хозяйке, что она поступает безрассудно?

Краешком глаза Мюриель заметила, что Эррен и сэр Нейл выждав за дверью положенное время, вошли в спальню и остановились у порога.

– Ваше величество, королева уже знает, каково мое мнение на этот счет, – почтительно ответила Эррен.

– Леди Эррен, вы, с вашим здравым умом, без сомнения, понимаете, что все это делается для блага королевы.

Эррен сделала реверанс.

– Да, ваше величество. Если вы так считаете, ваше величество, значит, отъезд королевы необходим.

– Да, я так считаю! – раздраженно повысил голос Уильям и, неожиданно отбросив одеяло, соскочил с кровати, схватил с пола плащ и накинул его себе на плечи.

– Мюриель, – сквозь зубы процедил он. – Будь любезна, подожди меня в светлице леди Грэмми. Я скоро к тебе присоединюсь. Все остальные останутся здесь. И советую не забывать, что вы имеете дело со своим королем!

Опершись на подоконник, Уильям наблюдал, как в небе догорают последние лучи заката. В сторону Мюриель он даже не смотрел.

– Все это глупое ребячество, Мюриель. Своим поведением ты навредишь и мне, и себе. Ты хотя бы отдаешь себе отчет, какого рода слухи теперь будут ходить при дворе? Благодаря скандалу, который ты закатила, леди Грэмми решила, что мы с тобой совершенно не общаемся. Ты этого хотела? Ты хотела, чтобы она растрезвонила всем и каждому, что король пренебрегает своей женой и даже не считает нужным с ней разговаривать?

Мюриель с трудом сдерживала слезы.

– Но ты и в самом деле пренебрегаешь своей женой мой дражайший супруг, – произнесла она дрожащим от обиды голосом. – Если между нами нет ни близости, ни доверия, зачем делать вид, что все обстоит иначе? Пусть лучше меня считают покинутой и отвергнутой женой, но не дурой, которая не замечает, что творится вокруг.

Уильям, обернувшись, устремил на жену усталый, тоскующий взгляд.

– Мюриель, не стоит преувеличивать, – возразил он. – Не стоит упрекать меня в грехах, которых я не совершал. Да, я нарушил супружескую верность, но я никогда не пренебрегал твоим мнением. На сей раз я принял решение, не поставив тебя в известность, лишь потому, что меня вынудили к этому обстоятельства. Весьма тревожные обстоятельства, о которых ты знаешь сама. Мне пришлось держать свои намерения в тайне, ибо я понимал – ты непременно воспротивишься отъезду. А уехать тебе необходимо. Ты же видишь, война неизбежна. Наши враги уже предприняли попытку убить тебя. И я даже не знаю, каким образом им удалось переманить верного гвардейца на свою сторону. Бьюсь об заклад, твоя премудрая старушка Эррен тоже не имеет об этом понятия.

– Но почему ты решил, что в Кал Азрот я буду в меньшей опасности, чем в Эслене?

– Потому что из всех наших замков именно Кал Азрот предназначен для защиты от злоумышленников, наемных убийц, оборотней, а также черной магии и прочих колдовских чар, к которым могут прибегнуть многочисленные враги нашей семьи и королевства. Это надежная крепость, которую охраняет гарнизон верных рыцарей. Даже если на приступ двинется целая армия, неприятелю не ворваться в замок. Впрочем, все это тебе известно не хуже моего. Постарайся рассудить хладнокровно, и сама поймешь, что твой отъезд – то наиболее разумный шаг, какой мы только можем сейчас предпринять.

– При ярком свете все видится совсем не так, как в кромешной тьме, – вздохнула королева. – Разъяснения, полученные из твоих уст, воспринимаются иначе, чем слухи, которые доходят до меня со стороны. Еще несколько лет назад ты в любых обстоятельствах не преминул бы со мной посоветоваться, Уильям. Сейчас ты не считаешь нужным и словом со мной перемолвиться. Вижу, ты не остался глух к просьбам леди Грэмми. Судя по всему, ты подумываешь о том, что в этой стране может появиться новая королева? Скажи, я права?

На лице Уильяма мелькнуло смущенное и растерянное выражение, которого Мюриель не видела в течение многих лет. Он поспешно отвернулся, словно не в силах смотреть жене в глаза.

– У всех королей есть фаворитки, Мюриель, – пробормотал он. – Так уж повелось. Я не исключение, только и всего. У твоего отца, между прочим, тоже было множество любовниц.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сурово перебила его Мюриель. – Намерен ты разорвать брак со мной или нет?

Король резко повернулся к ней.

– Разумеется, нет, – непререкаемым тоном заявил он. – Ты – моя королева, моя супруга и мой лучший друг. По крайней мере, так я считал до сих пор.

– Да, когда-то мы были друзьями, – тон королевы заметно смягчился. Судя по всему, последние слова Уильяма затронули в ее душе чувствительные струны.

– И именно потому, что ты дорога мне, я не хочу тебя потерять. Не могу позволить, чтобы тебя убили. Это же так просто. Без Абрии и без Элис, без всех этих красоток я прекрасно обойдусь. Но без тебя… – Уильям беспомощно всплеснул руками, словно сама мысль о гибели королевы привела его в ужас. – Быть королем – это тяжкий удел. Быть при этом еще и безупречно верным супругом – непосильная задача. И ты никогда не требовала от меня этого. Делала вид, что не замечаешь моих интрижек. Я ценил твою снисходительность, твою женскую мудрость. Но почему именно сейчас, когда у меня столько проблем, ты вдруг решила устроить безобразную сцену ревности?

Мюриель надменно вскинула подбородок.

– Почему я внезапно прозрела? Сама не знаю. Возможно, потому, что я впервые осознала – ты хочешь от меня избавиться. Я тебе не нужна. В ту ночь, после покушения, ты пришел ко мне. И был нежен и ласков, как в прежние времена. Но после этого я ждала тебя напрасно. Ты словно забыл дорогу в мою опочивальню. Похоже, ты решил, что одной ночи вполне достаточно, чтобы успокоить и утешить надоевшую старую жену. А потом я узнаю, что ты намерен отправить меня в дальний замок и даже не считаешь нужным спросить, хочу ли я этого. Я не могу позволить, чтобы со мной обращались, как с неразумным ребенком.

Король слушал ее, понурив голову.

– Давай поговорим сегодня ночью, – предложил он, когда она закончила. – Нам обоим нужно время, чтобы немного успокоиться.

– Значит, ты предлагаешь мне свои объятия? Это на редкость любезно с твоей стороны. Но увы, твоя кожа пропиталась запахом шлюхи, которую ты только что ласкал. Плохо же ты меня знаешь, Уильям! Я не давала тебе повода думать, что у меня не осталось гордости. Не забывай, я из рода де Лири.

Королева чувствовала, что рыдания подступили к ее горлу. Надо было скорее заканчивать тягостную сцену.

– Я уеду, если ты этого хочешь, – пообещала она. – Не ради себя, но ради детей. Если в Кал Азрот они будут в безопасности, я отвезу их туда. Только прошу, не надо…

Слезы, хлынувшие из глаз, не дали Мюриель договорить. Она повернулась и опрометью бросилась прочь.

– Эррен, сэр Нейл, идемте, – скомандовала она на бегу. – Нам больше нечего здесь делать.

Плечи королевы дрожали, когда она спускалась по лестнице. Оказавшись в своих покоях, она опустилась на стул и отчаянно разрыдалась.

Нейл мерил шагами приемную королевы, не зная, чем заняться. Лишь несколько часов назад он приступил к несению службы в качестве единственного пока воина гвардии Лира. Мюриель за это время и двух слов с ним не сказала, и вдруг, сам того не ожидая, он столкнулся со своим монархом и повелителем – тем самым королем, который только что пожаловал ему рыцарскую розу, – в самых неприятных и неловких обстоятельствах.

А теперь королева заперлась в своей спальне, в обществе верной фрейлины, леди Эррен.

Все прочие рыцари, составлявшие охрану королевы, толпились в холле. Находиться в апартаментах ее величества было позволено лишь Нейлу. Конечно, можно было присоединиться к рыцарям и ненароком осведомиться, в чем состоят обязанности телохранителя. Однако ни Варгуса, ни даже сэра Джеймса в холле не было, а заговаривать с незнакомыми Нейл не считал возможным.

Дверь скрипнула, и Нейл мгновенно обернулся, сжимая рукоять Ворона, своего боевого меча.

То была леди Эррен.

– Что ты слоняешься как тень, молодой рыцарь? – сказала она на языке Лира и жестом подозвала Нейла. – Королева шлет тебе свои извинения. Как ты видел сам, она сегодня слишком расстроена, чтобы выразить радость по поводу того, что ты стал ее телохранителем. Тем не менее она действительно рада.

– Извинения? Я не верю своим ушам. Королева слишком добра ко мне, служить ей – это высочайшая честь, о которой я не мог и мечтать. Но…

– Но, я вижу, тебя что-то смущает? Говори, не стесняйся. Быть может, я сумею разрешить твои сомнения.

– Благодарю вас, леди. Не могли бы вы сказать мне… что, собственно, мне следует делать?

Губы Эррен тронула едва заметная лукавая улыбка.

– Это чрезвычайно просто. Тебе следует охранять королеву. Только ее одну. Ни меня, ни принцесс, ни наследного принца, ни даже короля. Ты должен не сводить с нее глаз, должен постоянно быть начеку. Должен оберегать ее от малейшей опасности. Если перед тобой встанет выбор – спасти жизнь короля или допустить, чтобы королеву укусила пчела, королю придется обойтись без твоей помощи. Ты понял меня, рыцарь Нейл МекВрен?

– Да. Понял.

– Над тобой нет ни начальников, ни командиров. Обеспечивая безопасность королевы, ты должен действовать по собственному усмотрению. Королева далеко не всегда будет отдавать тебе приказы и поручения. Тебе необходимо научиться самому принимать решения. И совершать поступки, которые ты считаешь нужными.

– А остальные рыцари? Гвардейцы?

– Они не должны тебе подчиняться, если ты это имеешь в виду. А ты не должен подчиняться им. Запомни, этим домом управляет королева. А я управляю ее слугами. Значит, прежде всего тебе следует выполнять распоряжения королевы, затем мои, а уж затем приказы короля. Именно так, и никак иначе. А если король отдаст тебе приказ, препятствующий выполнению твоих основных обязанностей, ты можешь отказаться его выполнять. – Эррен сделала многозначительную паузу. – Но это вовсе не означает, что ты имеешь право пренебрегать приказами. Знай, я не потерплю, чтобы молодой человек отказывался выполнять мои поручения – разумеется, если на то не будет веской причины. Но главное, что тебе следует запомнить: ты стал не военачальником, а сторожевым псом королевы. Отныне ты – клинок, готовый разить ее врагов. Гордись эти званием.

– Никогда в жизни я не был горд, как сейчас, леди.

– Отрадно слышать это. В самом скором времени мы наберем из верных рыцарей гвардейский отряд Лира, и ты будешь его капитаном. До той поры руководствуйся разъяснениями, которые получил от меня. У тебя есть еще вопросы? Например, относительно событий, только что произошедших в покоях леди Грэмми?

– То, чему я стал свидетелем, не может не породить вопросов. Но, я полагаю, им суждено остаться без ответов.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ответ можно услышать лишь из уст короля, однако задавать ему подобные вопросы было бы непозволительной дерзостью.

Во взгляде леди Эррен мелькнуло одобрение, смешанное с беспокойством. Она опустила руку на плечо Нейла.

– Люби королеву всей душой, – произнесла она. – Но не вздумай в нее влюбляться. Ты спас ей жизнь, и она преисполнена благодарности. Мне бы не хотелось, чтобы ты ее разочаровал. Если ты в нее влюбишься, то все испортишь. Так что не своди с королевы глаз, но не засматривайся на нее. Ты понял меня?

– Понял, – с каменным лицом кивнул головой Нейл. – Вам не о чем тревожиться. Я знаю свое место.

– Не сомневаюсь, так оно и есть. Но сейчас я говорю не об этом.

– Я знаю, о чем вы говорите, леди Эррен. Если вы думаете, что я столь же глуп, сколь и молод, вы ошибаетесь.

– Если бы ты был глуп, тебя не сделали бы телохранителем королевы, – заметила Эррен. – И если я когда-либо заподозрю тебя в глупости, этого будет достаточно, чтобы незамедлительно с тобой расстаться. Надеюсь, ничего подобного не произойдет. – Она быстро коснулась губами его щеки. – Кажется, я все сказала. Добро пожаловать на службу к ее величеству. А сейчас я должна уйти.

– Если вы покидаете спальню королевы, леди, следует ли мне войти туда? Ведь королева должна постоянно находиться под наблюдением.

– Вижу, что ты относишься к своим обязанностям на редкость добросовестно, молодой рыцарь. Но если королева побудет немного одна, это не страшно. Тем более я скоро вернусь. Мне надо всего лишь поделиться последними новостями с архигреффессой Фастией. Разносить слухи – не слишком приятное дело, но, думаю, старшая дочь королевы прекрасно с ним справится.

– Кал Азрот! – возмущенно воскликнула Энни. – Вот еще придумали! Ни в какой Кал Азрот я не поеду! Ни за что. По крайней мере сейчас.

Фастия устремила на младшую сестру подозрительный взгляд.

– Что означает – по крайней мере сейчас? Какие дела государственной важности удерживают тебя в Эслене, Энни? Потрудись поставить меня в известность.

Энни поняла, что совершила непростительную ошибку. В животе у нее привычно защекотало.

– Никаких важных дел у меня нет и быть не может, ты прекрасно это знаешь, – выпалила она, пытаясь поправить положение. – Я не хочу ехать в этот противный Кал Азрот, только и всего. Там с тоски помереть можно.

Огонек подозрения, вспыхнувший в глазах Фастии, теплился еще несколько мгновений, но потом погас. Она лишь недоуменно пожала плечами.

– Энни, меня удивляет твое легкомыслие, – произнесла она спокойным, размеренным голосом. – Я вынуждена напомнить тебе некоторые серьезные обстоятельства. Во-первых, на нашу мать было совершено покушение. Во-вторых, отец, Эррен и все, кто заботится о благополучии нашей семьи, имеют веские основания опасаться, что следующей жертвой станет кто-нибудь из нас. Из этого следует вывод: хочешь ты этого или нет, тебе придется отправиться в Кал Азрот. Это не вечерняя церковная служба и не урок шитья, с которого ты можешь улизнуть, переодевшись мальчишкой и заставив королевских конников гоняться за тобой по холмам и лугам. Если понадобится, тебя погрузят на корабль в связанном виде.

Энни, которую подобная перспектива привела в ужас, уже открыла рот, чтобы выразить свое возмущение, но Фастия опередила младшую сестру, приложив ей палец к губам.

– Дай мне договорить, – сказала она. – Мне надо объяснить тебе кое-что еще, Энни. Сейчас все мы необходимы матушке. Необходимы, как никогда. Ты думаешь, ей хочется отправляться в дальний замок? Можешь мне поверить, поездка в Кал Азрот привлекает ее так же мало, как и тебя. Когда она услыхала об этом, то так же рассердилась, как и ты. Даже заявила отцу, что никуда не поедет. Но сейчас отцу особенно важно знать, что все мы в безопасности. А матушке важно, чтобы ее дети были рядом. Ты нужна ей, Энни.

На это Энни нечего было возразить. Что-что, а находить убедительные доводы Фастия всегда умела. К тому же, если в дело вмешается Эррен, к добру это не приведет. Уж Эррен-то точно выведает, по какой причине Энни так не хочет уезжать из Зелена. А знать про Родерика ей вовсе ни к чему.

– Хорошо, – покорно кивнула головой Энни. – Теперь я сама вижу, что наш отъезд необходим. А когда мы отправляемся?

– Завтра утром. Только никому ни слова об этом, поняла? И так о наших планах знает слишком много людей.

Энни снова кивнула.

– Надеюсь, Остра поедет с нами?

– Разумеется.

Фастия взяла младшую сестру за подбородок и внимательно взглянула ей в глаза.

– Ты очень бледна, Энни. И вид у тебя усталый. Ты хорошо спишь по ночам?

– Ко мне стала приходить Черная Мэри. Приносить дурные сны, – призналась Энни. – И я…

Внезапно ей захотелось рассказать Фастии о странном случае в лабиринте. Но если сам прайфек решил, что тревожиться тут не о чем, стоит ли попусту трепать языком, остановила она себя. Чего доброго, Фастия вообразит, что младшая сестра совсем спятила и за ней нужен глаз да глаз.

– И какие же это сны? – осведомилась Фастия.

– Всякие глупости, – солгала Энни. – О них и говорить не стоит.

– Если это будет продолжаться, непременно скажи мне. К снам нельзя относиться пренебрежительно. Иногда они чрезвычайно важны.

– К моим это не относится. Я же говорю, мне снятся всякие глупости.

– Однако, насколько я вижу, эти глупости всерьез тебя беспокоят.

Энни постаралась придать лицу равнодушное выражение.

– Все это пустяки, Фастия. И в любом случае в Кал Азрот у нас будет предостаточно времени, чтобы каждый день пересказывать друг другу все свои сны. Ведь больше там совершенно нечем заняться.

– Не надо преувеличивать. Уверена, там не так уж тоскливо. Не забывай, владения тетушки Элионор находятся совсем рядом. И она непременно навестит нас и поможет разогнать скуку. К тому же я не возражаю против того, чтобы взять с собой твою скаковую лошадь, Резвую. Разумеется, если ты обещаешь, что не будешь целыми днями носиться верхом.

– Конечно, обещаю! Прошу тебя, Фастия, давай возьмем с собой Резвую! Это будет так здорово.

– Я постараюсь это устроить.

– Спасибо, Фастия.

– А теперь принимайся собирать вещи. Скоро я зайду проверить, как ты справилась.

– Я сейчас же займусь этим.

– И еще, Энни…

– Да, Фастия?

– Иногда я бываю с тобой строга… Быть может, даже излишне… Но я люблю тебя и надеюсь, ты это знаешь. Ты ведь моя маленькая сестренка. Так что не думай… – Фастия сдвинула брови и слегка покраснела. – Ладно, – оборвала она себя и всплеснула руками. – Собирай вещи. У нас мало времени.

Когда дверь за Фастией закрылась, в комнату тихонько проскользнула Остра.

– Слышала новость? – спросила Энни у своей верной подруги и фрейлины.

– Конечно.

– Такая досада! – вздохнула Энни. – Завтра утром у меня назначено свидание с Родериком. А тут эта дурацкая поездка, от которой никак не отвертишься.

– Ты хочешь, чтобы я отыскала его и сказала, что ты уезжаешь? – в голосе Остры послышалось беспокойство.

– Да, – кивнула головой Энни. – Сходи к нему. И передай, что я буду ждать его в полночь. В склепе, где лежат мои предки.

– Энни, ты с ума сошла.

– Я непременно должна увидеть его перед отъездом. Подумай сама, ведь завтра мы расстанемся надолго. Быть может, на несколько месяцев.

8. Рукопись

Стивен проснулся оттого, что кто-то легонько шлепнул его по щеке.

Он был рад вырваться из плена кошмаров, жутких и томительных видений, в которых вокруг него кружились чудовища – не то люди, не то звери с ветвистыми рогами на головах, женщины и дети с выпотрошенными внутренностями, животные, покрытые перьями, и какие-то отвратительные лица, способные изменять форму, подобно облакам, – чаще всего эти лица походили на рожи разбойников, схвативших его в лесу. И конечно, главными действующими лицами мучивших Стивена тяжких снов были Эспер Белый и брат Десмонд.

Однако пробуждение тоже оказалось не из приятных. Во сне кровь, сочившаяся из рассеченной спины, присохла к рубашке, а кое-где и к деревянной скамье, на которой спал юноша. И теперь стоило Стивену пошевелиться, как острая боль пронзила его спину и конечности.

– Ну ты и силен дрыхнуть, парень! – произнес разбудивший его монах, когда Стивену с трудом удалось сесть. – Давай поднимайся, что расселся!

И он с размаху хлопнул Стивена по истерзанной спине, так что тот едва не задохнулся от боли, а из глаз брызнули слезы.

– Оставь ты его в покое! – раздался рядом другой, более добродушный голос. – Для кого стараешься? Десмонда и его шайки все равно рядом нет.

– А мне на них ровным счетом наплевать, – процедил первый монах. Это был коротышка с круглым, как бочонок, животом и тощими длинными руками. Волосы его имели огненно-рыжий оттенок, а лицо покрывала густая россыпь веснушек. – Это ты привык пресмыкаться перед Десмондом. А я считаю, что новеньких необходимо учить уму-разуму. Это идет на пользу. А если встречать их с распростертыми объятиями, из них не выйдет никакого толку.

С этими словами он вновь ударил Стивена по спине, на этот раз не так сильно.

Но чаша терпения новичка переполнилась. Стивен вскочил со скамьи и, угрожающе сжав кулаки, сделал шаг в сторону своего обидчика.

– Отвали, – угрожающе прошипел он. – И не смей больше ко мне прикасаться.

Рыжий, похоже, не слишком испугался, однако счел за благо немного отступить.

– Как тебя зовут, парень? – дружелюбно спросил второй монах, долговязый и тощий юноша с большими ушами и открытой улыбкой.

– Стивен Даридж.

– Я брат Элприн, а этот толстяк – брат Эхан.

– Только не вздумай звать меня толстяком. И коротышкой тоже, – предупредил рыжий.

– Гож маргенс эзвес, мехелз брод ар Эхан, – провозгласил Стивен.

– Ого! – удивился брат Эхан. – Это же хериланзерский язык, на котором говорят у меня на родине. Откуда ты его знаешь?

– Я знаю всего лишь несколько слов.

– А как ты догадался, что наш толстяк родом из Хериланца? – полюбопытствовал брат Элприн.

– Догадаться не трудно. Во-первых, имя. Во-вторых, акцент. Я неплохо разбираюсь в подобных вещах, – сообщил Стивен.

«И до сих пор моя ученость приносила мне одни лишь неприятности, – горько вздохнул он про себя. – Пора бы приучиться держать рот на замке».

Однако на брата Эхана осведомленность Стивена в его родном языке, судя по всему, произвела отрадное впечатление.

– Ну, парень, ты, я вижу, знаток по части языков! – воскликнул он. – Я всегда считал, что по-хериланзерски способны говорить лишь мои земляки. Язык этот ужасно трудный, и никто даже не пытается его изучать. С чего это тебе взбрело в голову заняться хериланзерским?

Стивен пожал плечами.

– Может, когда-нибудь я поеду в Хериланц.

– Не советую, – усмехнулся брат Эхан. – Вряд ли ты благополучно вернешься из этого путешествия. Да будет тебе известно: там почти круглый год стоят страшные холода. А если ты не околеешь от мороза, то тебя прикончит первый же встречный мальчишка.

Стивен мысленно прикинул, что, если рост брата Эхана по хериланзерским меркам считается средним, самый высокий местный мальчишка вряд ли достанет нормальному человеку до колена, однако предпочел умолчать о своих умозаключениях.

Он оглядел дортуар – просторную комнату с длинными, узкими окнами. Обставлена она была весьма аскетично: пятьдесят жестких деревянных топчанов для спанья, в изножье каждого – небольшой ящик, в котором монахи хранили свой нехитрый скарб. Стивен с содроганием заметил, что его собственный ящик пуст.

– Где мои вещи? – закричал он. – Мои книги, мои угли для письма, мои рисунки! Куда все это исчезло?

– Твои пожитки забрал один из приспешников Десмонда, – невозмутимо пояснил брат Элприн. – Если будешь вести себя как полагается, возможно, удача тебе улыбнется и ты получишь свои вещи назад.

– А может, мне стоит поговорить с отцом фратексом и рассказать…

– Об этом даже не думай, – решительно оборвал его брат Элприн. – Единственный способ поладить с Десмондом и его шайкой – ни в чем им не перечить, держать язык за зубами и надеяться, что рано или поздно им надоест тебя мучить и они примутся учить уму-разуму кого-нибудь другого. Не знаю, известно ли об их проделках отцу фратексу и как он к ним относится. Я так полагаю, он о многом догадывается. Но если ты отправишься к нему и примешься жаловаться, то совершишь серьезную ошибку.

– Значит, они заправляют всем в монастыре? Но это ведь настоящий разбой!

Тут брат Эхан вновь с размаху хлопнул Стивена по спине, так что бедолага едва не прикусил язык.

– Да ты, я вижу, сообразительностью не блещешь, приятель! – процедил коротышка. – Хоть и лопочешь на разных языках, а все равно полный идиот! Ты ведь видишь меня в первый раз! И брата Элприна тоже! Откуда ты знаешь, может, в шайке Десмонда мы – самые что ни на есть заправилы. Тебе повезло, что это не так. Иначе, клянусь всеми святыми, тебе пришлось бы пожалеть о своих словах, горько пожалеть. Если хочешь, чтобы здесь, в монастыре, тебе жилось сносно, запомни золотое правило: поменьше говори, побольше слушай. А главное, не пускайся в откровенности с первым встречным.

– Спасибо за науку, брат Эхан. Но, мне кажется, ты сам только что нарушил свое золотое правило. Ты ведь тоже видишь меня первый раз в жизни. Почему же ты пустился в откровенности с первым встречным?

– Я знаю, что ты новичок, который прибыл в монастырь не далее чем вчера. Этого достаточно, чтобы тебя не опасаться.

– Он прав, – подхватил брат Элприн. – И еще запомни: когда рядом кто-то из приспешников Десмонда, ни я ни брат Эхан не проявим к тебе ни малейшей снисходительности. С новичками здесь положено обращаться сурово. Таков уж обычай, нравится он тебе или нет. И хотя этот обычай не всегда мне по душе, я стараюсь не нарушать его без большой необходимости.

– Усек? – проскрежетал брат Эхан. – Мы тебя предупредили, больше предупреждать не станем. Намотай себе на ус то, что от нас услышал. И не доверяй никому, даже если его уста будут источать мед и елей. – Коротышка задумчиво поскреб себе подбородок. – О, я так с тобой заболтался, что все из головы вылетело. Живо приведи себя в порядок и дуй в библиотеку. Отец фратекс уже четверть часа как ждет тебя там. Хочет показать тебе какую-то древнюю рукопись, которую необходимо перевести.

– Ох, помогите мне, святые заступники! – вздохнул Стивен. – Но мои вещи…

– Забудь о них, – посоветовал Элприн. – Это самый разумный выход. К тому же монаху, отрекшемуся от всего мирского, не пристало трястись из-за презренного хлама…

– У меня пропал вовсе не презренный хлам, а книги и прочие принадлежности, необходимые для работы.

– Надо же, книги у него пропали, – усмехнулся брат Эхан. – Нашел о чем жалеть. Да в твоем распоряжении целая библиотека. Чего-чего, а такого добра, как книги, у нас в монастыре более чем достаточно. Так что кончай причитать.

– Но пропали мои записи.

– Не велика потеря, – пренебрежительно изрек брат Эхан и повернулся к своему товарищу. – Пожалуй, мы заболтались с нашим новичком. Еще наживем неприятностей. Пойдем отсюда. У меня своих дел хоть отбавляй.

– Я очень благодарен вам обоим, – сказал Стивен. – Ех данка'звес.

Брат Эхан расхохотался.

– Говорить по-хериланзерски ты мастер, – заявил он. – Да только вряд ли это умение здесь тебе пригодится. Надеюсь, у тебя есть более полезные таланты.

И они ушли, оставив Стивена в горестной задумчивости. Совсем недавно, ночуя в замке Тор Скат, он считал, что все беды которые с лихвой выпали на его долю, остались позади. Но теперь жизнь повернулась так, что не только обидное пренебрежение неотесанного лесничего, но и столкновение с разбойниками казалось ему мелкими неприятностями.

Однако медлить было нельзя. Отец фратекс ожидал его в библиотеке. При мысли о встрече с книжными сокровищами Стивен вновь испытал приятное волнение, хотя и далеко не такое сильное, как накануне.

– Я вижу, сын мой, что вчерашняя вязанка оказалась тяжела для твоей спины, – заметил фратекс, внимательно вглядываясь в Стивена. – Похоже, у тебя ломит поясницу.

– Да, святой отец, – ответил Стивен.-Поясница у меня и в самом деле побаливает.

Это вполне соответствовало истине, так что нельзя было сказать, что Стивен обманул фратекса. Но в тоже время он не открыл ему всей правды. Подобная двойственная позиция не слишком устраивала юношу, однако он решил, что не стоит пренебрегать наставлениями бывалых монахов – по крайней мере, до тех пор, пока он не освоится с порядками монастыря и не познакомится ближе с его обитателями. Отец настоятель взглянул на юношу с сочувствием.

– Что ж, сегодня вечером тебя ждет более легкое послушание. Ты отнесешь трапезу часовым, стоящим в дозоре на башнях. Думаю, небольшая прогулка пойдет тебе на пользу.

– Я готов исполнить любое ваше распоряжение, святой отец.

– Не сомневаюсь, сын мой. Скажи; как ты провел вчерашний вечер? Надеюсь, ты осмотрел монастырь и нашел немало интересного.

«Как не найти, – мрачно подумал про себя Стивен. – Гнилые яблоки в церковных закромах, вот что я нашел».

– Вчера мне удалось посмотреть один из ранних вариантов «Амена Тирсон», – сообщил он вслух.

– А, старинное географическое описание, – одобрительно кивнул головой фратекс. – Да, это исследование достойно пристального внимания. У нас здесь хранится оригинал.

– По-моему, именно оригинал мне и посчастливилось увидеть. Скажите, святой отец, а копии с него снимались?

Фратекс в задумчивости наклонил голову.

– Эта рукопись находится в нашем монастыре более двух столетий, и за это время с нее снималось множество копий. Думаю, все экземпляры «Амена Тирсон», которые тебе довелось встретить в других хранилищах, являлись копиями с нашего оригинала. А почему ты спрашиваешь? Ты обнаружил какие-нибудь расхождения?

– Не совсем так. Но…

– Надеюсь, что нет, – перебил его фратекс. – Переписчики нашего монастыря славятся своим искусством. Они не допускают ошибок. Как, впрочем, и наши переводчики, – добавил он и подмигнул Стивену, – Хочешь взглянуть на рукопись, над которой тебе предстоит работать?

– Это мое самое горячее желание, святой отец! – с жаром выпалил Стивен.

Фратекс торжественно указал на коробку из кедра, стоявшую на столе.

– Она здесь.

Коробка почти не отличалась от той, в которой хранилась «Амена Тирсон», разве что была несколько побольше. Выглядела она совсем новой – в отличие от своего содержимого, которое открылось взору Стивена, когда настоятель бережно поднял крышку.

– Свинцовые листы, – восхищенно прошептал Стивен. – Значит, это священный текст.

– Любой на твоем месте сделал бы подобный вывод, – подхватил фратекс. – Но взгляни на дату. Этот труд на две сотни лет предшествует учреждению Гегемонии и установлению церковного владычества в этих краях.

– Да, это правда, – согласился Стивен. – Но тексты, нанесенные на свинец, считались священными еще до того, как свинцовые листы стала использовать церковь. Например, на свинцовых листах составлялись послания к умершим, написанные на древнем вителлианском. Несомненно, это было еще до Сакаратума и возникновения первой церкви.

– Насчет посланий к умершим не могу с тобой не согласиться, – кивнул головой фратекс. – Согласно убеждениям древних, духам людей, оставивших этот мир, легче прочесть послание, написанное на свинце. Но до повсеместного распространения церкви эти послания представляли собой коротенькие записки – чаще всего просьбы, вроде тех, что опускают в гробницы и по сей день. Лишь после второй церковной реформы подобным образом стали составляться и послания к святым – ведь именно святым служат усопшие. – Фратекс сделал многозначительную паузу и добавил: – Но еще задолго до второй церковной реформы – впрочем, взгляни сам, сын мой…

Стивен приблизился ближе, нагнулся над деревянной коробкой, и сердце его бешено заколотилось. Хотя спину по-прежнему терзала боль, он вдруг перестал ее ощущать.

– Это оригинальный текст, – благоговейно произнес он. – Книга, подобная священным писаниям церкви.

– Тебе понятен язык, на котором она написана? – осведомился фратекс.

– Можно достать листы из коробки?

– Разумеется.

Стивен осторожно взял верхний свинцовый лист. Стоило коснуться поверхности листа, как юноша ощутил во рту привкус свинца, и его пальцы задрожали.

Кто покрыл эти тяжелые листы рукописной вязью? Что ощущал неведомый автор, выводя первые строки? Несколько сотен лет отделяло его от Стивена. Юноша попытался представить, как огромен этот отрезок времени, и почувствовал, что голова у него слегка закружилась. Так бывает, когда тебя подхватывает морская волна и внутри все сжимается от сладостного испуга.

– Листы сильно покрыты патиной, – пробормотал Стивен, бережно счищая с рукописи белый налет. – А где находился манускрипт до того, как попасть к вам, святой отец?

– В старой церкви Святого Донвея. По крайней мере, именно оттуда книга поступила в библиотеку нашего монастыря.

– Они не слишком хорошо заботились о столь драгоценной рукописи, – покачал головой Стивен. – По всей видимости, она хранилась в сыром месте. – Стивен нахмурился и добавил: – Знаете, святой отец, я рискнул бы предположить, что долгое время она находилась под землей, возможно в гробнице.

– Вряд ли, – возразил фратекс. – В любом случае, теперь этот манускрипт у нас, и мы должны заботиться о нем должным образом. Кстати, сын мой, это еще одна причина, по которой я просил направить в наш монастырь человека, имеющего опыт работы с древними рукописями. Честно говоря, я был бы не прочь заполучить в обитель брата, занимающего в иерархии более высокую ступень, чем послушник. Но, уверен, несмотря на свою молодость, ты оправдаешь мое доверие и с честью справишься с возложенными на тебя обязанностями.

– Святой отец, я приложу все усилия. И вам не придется жалеть, что вы поручили это сокровище мне.

– А теперь скажи, что ты думаешь об этой книге? Насколько я могу судить, это древний вадхианский язык, но…

– При всем уважении к вашему мнению, святой отец, позволю себе заметить, что я не вполне уверен в этом, – весьма уклончиво начал Стивен, памятуя урок смирения, преподанный ему накануне. – Конечно, мое знакомство с рукописью пока весьма поверхностно, но у меня создалось впечатление, что это язык, отличный от вадхианского.

– Что натолкнуло тебя на такой вывод?

– Несомненно, язык, на котором написана эта книга, чрезвычайно похож на древний вадхианский, и все же…

Стивен, сосредоточенно сдвинув брови, буквально поедал глазами первые строки рукописи.

– Но ведь это вадхианский шрифт, не так ли? – уточнил фратекс.

– Вы правы. Однако взгляните на эту строку. Здесь написано «Дхивхубх кхами», что означает «обращено к богам». На древнем вадхианском это читалось бы как «канми удхе дхивхи». Понимаете, святой отец? В вадхианском, как и в древнем кротенском, многие окончания утрачены. Я полагаю, здесь мы столкнулись с каким-то неизвестным диалектом – возможно, с одной из самых старых форм вадхианского.

– Вот как? Но почему здесь используется такой старый язык? Судя по дате, книга была написана в период правления Джестера Черного. Тогда вадхианский уже был государственным языком империи.

– Возможно, эта рукопись – лишь копия с более древнего оригинала. Взгляните сюда, святой отец. Видите букву пониже даты?

– Если я правильно разбираю шрифт, это буква Q.

– Так оно и есть, – подтвердил Стивен. – Джестер Черный правил империей большую часть столетия. В первые годы его правления у переписчиков и переводчиков вошло в обычай ставить под датой свою метку. – Губы Стивена тронула мрачная улыбка. – Дело в том, что Джестер хотел знать, кого следует наказывать, если в рукописи обнаружится хоть малейшая неточность. После его свержения была установлена Гегемония и церковная власть распространитесь по всей империи. А спустя некоторое время все рукописи начали оформлять по единому образцу, который ввела церковь.

– Значит, ты полагаешь, что в первые годы правления Джестера Черного была сделана лишь копия, а сам оригинал относится к более ранней эпохе? – уточнил фратекс.

– Скорее всего, так оно и есть. А возможно, этот древний диалект использовался исключительнодля священных текстов – ведь мы до сих пор в подобных случаях прибегаем к вителлианскому и кротенскому.

– Полагаю, в этой области твои познания простираются намного дальше моих, – смиренно заметил фратекс. – И с моей стороны спорить с тобой было бы непозволительной самонадеянностью.

– Возможно, я ошибаюсь, – торопливо пошел на попятную Стивен, которому в словах фратекса послышался скрытый упрек в гордыне. – Вы сами видели, святой отец, я сделал вывод, основываясь лишь на первых строках. После более глубокого знакомства с рукописью я пойму, насколько справедливо мое скороспелое суждение.

– А сколько времени тебе потребуется, чтобы перевести весь манускрипт, сын мой?

– Затрудняюсь ответить определенно, святой отец. Как я уже сказал, этот диалект мне неизвестен, и, вероятно, некоторые места покажутся мне темными.

– Понимаю твои опасения. Но, думаю, девяти дней тебе будет достаточно?

– Святой отец, – не веря ушам своим, пробормотал Стивен.

Он уже хотел заявить, что о таком сроке не может быть и речи, однако, встретив пронзительный взгляд фратекса, заявил, стараясь придать голосу уверенность:

– Я попробую. Как видно, закончить эту работу побыстрее очень важно для вас?

Фратекс недовольно нахмурился.

– Не для меня, сын мой. Это важно для тебя. Считай этот труд первым возложенным на тебя испытанием. Если ты выполнишь перевод в положенный срок, то отправишься в паломничество к святым местам раньше, чем любой другой послушник.

Стоило отцу-настоятелю заговорить о паломничестве к святилищам, как у Стивена вновь заныла избитая спина. Если новичку будет оказана столь высокая честь, брату Десмонду и его шайке это вряд ли придется по нраву.

– Святой отец, рвение, которое я не премину приложить, не заслуживает столь высокой награды, – заявил он. – Разумеется, я сделаю все возможное, чтобы закончить перевод в установленный вами срок и выполнить его безупречно. Именно для подобной работы меня направили в монастырь, и я постараюсь не принести вам разочарований.

– Я настоял на твоем приезде не для того, чтобы испытывать разочарование, – в голосе отца Пелла послышались жесткие нотки. – И уж конечно, не для того, чтобы ты определял, насколько справедливы мои решения. Если я сочту, что ты готов к паломничеству, значит, так оно и есть. Ты меня понял? И не тебе судить, достоин ты подобной высокой чести или нет.

Самые светлые головы нашей обители в течение долгого времени бились над этой рукописью, – продолжал фратекс. – А ты, лишь бросив на нее взгляд, разгадал одну из загадок. Говорю это отнюдь не для того, чтобы укрепить тебя в грехе самонадеянности и высокомерия. Ты сам видишь: это знак, посылаемый святыми. Если в течение ближайших девяти дней ты преуспеешь в переводе, я вновь расценю это как знак свыше. Неудача тоже будет знамением, хотя и не столь для тебя благоприятным. Ясно?

– Если я не смогу перевести эту рукопись в течение девяти дней, это будет означать, что святые отказывают мне в своей помощи, Я правильно понял вас, отец Пелл?

– А как же иначе.

Тяжелая рука фратекса опустилась на плечо юноши, и Стивен невольно вздрогнул от боли, которую причинило ему это прикосновение.

– Ох, какой ты неженка! – заметив это, усмехнулся фратекс. – Ладно, приступай к делу. И да хранят тебя святые.

– Да хранят вас святые, отец Пелл, – эхом откликнулся Стивен.

Дверь за отцом настоятелем закрылась, но его последние слова словно висели в воздухе. Когда Стивен перевел взгляд на древний манускрипт, ему показалось, что многозначительная фраза фратекса отпечаталась на поверхности свинцового листа.

Так или иначе, ему не миновать беды. Если он преуспеет в выполнении возложенной задачи, это будет сочтено благоприятным знамением свыше. Тогда он отправится в паломничество к святилищам и станет посвященным. Для того чтобы удостоиться подобной чести, послушнику обычно требуется провести в монастыре год или даже более. Узнав об особом расположении фратекса, Десмонд Спендлав, скорее всего, до смерти забьет не в меру проворного послушника.

А что будет, если Стивен не справится с переводом или не сумеет закончить его в срок? В таком случае его тоже ожидает печальная участь. На снисхождение рассчитывать не приходится – ведь отец настоятель сказал, что расценит это как знак нерасположения святых.

Одно не вызывает сомнений – за последнюю тысячу лет никому не удавалось расшифровать эти древние письмена. И какая бы судьба ни ожидала Стивена, он приложит все усилия, чтобы постичь их тайный смысл.

Испустив сокрушенный вздох, Стивен приготовил бумагу, древесный уголь для пометок, кисточку для того, чтобы счищать пыль с листов, развел чернила и склонился над рукописью.

Миновал час, и он успел забыть обо всем: об отце настоятеле, о Десмонде Спендлаве, обо всех угрозах и предостережениях, которые ему пришлось выслушать, и о боли, терзавшей спину. Медленно, неуверенно он начал проникать в таинственное значение древнего манускрипта.

Книга и в самом деле была написана на диалекте, который не встречался Стивену прежде. Многие слова оказались созвучны с вадхианскими, однако сочетания, в которых они употреблялись, а также грамматические формы несомненно относились к более древнему языку. По мнению Стивена, диалект этот скорее был сродни старому каварумскому.

Когда колокол прозвонил к вечерней службе, Стивен по-прежнему был погружен в работу. Листы бумаги, лежавшие на столе, покрывали неровные строчки перевода, во многих местах зачеркнутые. По мере того как Стивен все глубже проникал в мысли древнего автора, он отказывался от первоначальных догадок и заменял их другими, более обоснованными. Лишь изредка он поднимал голову, потягивался, потирал затекшую шею и вновь склонялся над рукописью.

Стивену казалось: он складывает воедино разрозненные части головоломки, определяя, что может значить то или иное слово, к чему относится запутанное выражение. Наконец перед внутренним взором начала вырисовываться цельная картина. Схватив чистый лист, Стивен принялся торопливо писать. Вот что у него получилось:

«Сей труд обращен к богам.

В году тридцать восьмом от воцарения Укел Крадх дхе'Увх (прозвание Джестера Черного, означающее «Великолепное Сердце Ужаса», в отличие от остального текста документа, приводится на вадхианском диалекте. – С. Д.) написаны сии строки. Внемли им, ибо смысл их исполнен ужаса. Они предназначены лишь для твоих глаз, величайший повелитель, и более ни для чьих. Властелин седосов, книга сия расскажет о ноубхубх (смысл этого слова не вполне ясен. Скорее всего, оно означает святилища, алтари или храмы), посвященных жедунмара (вероятно, это слово означает – проклятые боги или темные демоны). Повествование ведется также о ватх тхадхатхум (это выражение, по всей видимости, означает – священные тропы) Матери-Истребительнице, о Священном вожделении, о Безумном Повелителе, о Молнии, сжигающей изнутри, обо всей их родне и свойственниках. Прочитавший сии строки постигнет, как умилостивить их. Однако всякий, чей взор коснется этих страниц, увддатхез (вероятно, будет проклят). (Проклятие?) лежит также и на том, кто написал это».

Мурашки пробежали по коже Стивена. Да, все эти угрозы и страшные посулы на редкость загадочны и непонятны. Никогда прежде ему не приходилось сталкиваться с древней рукописью, чье содержание было бы столь же туманным и в то же время пугающим.

Разумеется, лишь весьма незначительная часть документов, относящихся к периоду Колдовских войн, сохранилась до нынешних дней. В большинстве своем книги, написанные в ту пору, являлись вместилищами ереси и зла и были уничтожены по приказу церкви.

Судя по всему, эта рукопись тоже относится к числу нечестивых. Тогда каким образом ей удалось избежать подобной участи? Возможно, она уцелела лишь потому, что никому и никогда не удавалось ее прочитать? Но подобное предположение выглядит нелепым. Когда благодаря учреждению Гегемонии на севере воцарился мир, там работали величайшие ученые древности. К тому же язык, на котором написано это таинственное послание, достаточно близок к диалектам, в ту пору имевшим самое широкое распространение. И любой мало-мальски сведущий ученый с легкостью выполнил бы задачу, на которую ныне Стивен положил столько усилий, – перевел бы текст, используя метод сравнения с родственными, хорошо знакомыми языками.

Возможно также, на протяжении столетий манускрипт находился в надежном укрытии или даже, как предположил Стивен, был зарыт в землю. Вполне вероятно, что какой-нибудь скромный хлебопашец отыскал коробку с рукописью на своем поле и принес ее в монастырь Святого Донвея. Братья-монахи, не сумев разобрать древний язык, сочли манускрипт священным церковным текстом и, как великую ценность, поместили ее в библиотеку.

Какова бы ни была предшествующая судьба рукописи, Стивен не сомневался – эти богохульные писания не имеют права на существование. И как только станет известно, какой страшный смысл скрывают древние письмена, церковь немедленно прикажет уничтожить зловещее послание, дошедшее из глубины веков.

Необходимо немедленно сообщить отцу настоятелю о том, какая откровенная ересь нашла приют в монастырском книгохранилище, решил Стивен. Нельзя углубляться в эти проклятые писания дальше, иначе он может оказаться в их власти.

– Брат? – раздался над его ухом чей-то тихий голос.

От неожиданности Стивен едва не подпрыгнул. Рядом с ним, смиренно потупив голову, стоял незнакомый монах.

– Да?

– Фратекс Пелл просил тебя отнести вечернюю трапезу часовым, которые находятся на сторожевых башнях.

– Да, да, я помню. Сейчас иду.

– Как поступить с манускриптом? Поставить его на полку? – И монах указал на свинцовые листы, лежавшие на столе.

– Нет-нет. Отец фратекс поручил мне сделать перевод этой рукописи. Если это возможно, я хотел бы оставить ее здесь, чтобы завтра с утра, не мешкая, вновь приняться за работу.

– Разумеется, мы можем оставить ее здесь, – кивнул головой монах.

– Меня зовут Стивен Даридж, – решил представиться Стивен.

– Брат Санген, к твоим услугам. Я выполняю обязанности библиотекаря. Слежу, чтобы на полках всегда был порядок. Если я не ошибаюсь, брат Стивен, это одна из вадхианских рукописей, что поступили в наш монастырь недавно?

– А что, у вас несколько подобных книг?

– О да. За последние несколько лет наша библиотека значительно пополнилась.

– Вот как? И все рукописи на древнем вадхианском поступили из монастыря Святого Донвея?

– Вовсе нет, брат Стивен. Почему ты так решил? Древние книги прибывают к нам со всех концов империи. – Неожиданно брат Санген слегка нахмурился, словно ему пришла на ум какая-то тревожная мысль. – Я полагаю, брат Стивен, тебе пора идти. Отец Пелл весьма терпелив и снисходителен, но требует, чтобы все его поручения выполнялись беспрекословно.

– Да, да, я уже иду. – Стивен собрал листы со своими заметками и черновиками перевода. – Я хочу взять это с собой, – пояснил он. – Возможно, перед сном у меня будет время просмотреть свои записи. Это не возбраняется монастырскими правилами?

– Разумеется, нет. Удачи тебе, брат Стивен. Приятной трапезы и спокойного сна, – напутствовал его брат Санген и добавил, понизив голос: – Когда пойдешь к сторожевым башням, будь осторожен. И лучше отправляйся по южной тропе, той, что идет через лес. Она длиннее, но… безопаснее. Если хочешь, я могу объяснить, как ее найти.

– Очень хочу, – откликнулся Стивен. – Спасибо, брат Санген.

В сумерках, наблюдая за светлячками, которые порхали в воздухе, точно покидающие мир души умерших, Стивен вновь ощутил, как его пробирает дрожь. Ему отчаянно хотелось немедленно отправиться к фратексу и рассказать о своем пугающем открытии.

Впрочем, проклятие, наложенное древним автором, не внушало Стивену ни малейших опасений. Те нечестивые божества, которым посвящена рукопись, давно уже лишились всякого могущества или находятся в плену у святых. Владычество Джестера Черного свергнуто, а сам он убит более тысячи лет назад. Несомненно, грозное проклятие не может иметь силы.

Однако книга, которую открывают подобные зловещие угрозы, скорее всего содержит кощунственные откровения, не предназначенные для человеческих глаз.

И все же, не прочитав древний манускрипт до конца, он не может утверждать это с уверенностью. Вполне вероятно, далее последует всего лишь перечень мертвых демонов. А возможно, рукопись содержит сведения, обладающие для церкви большой ценностью.

Не убедившись, что книга в самом деле представляет собой собрание ересей и кощунств, он не имеет права обречь ее на уничтожение, решил Стивен.

Ему придется прочесть ее до последней страницы. Но если он натолкнется на откровенное святотатство, то сразу же отнесет опасный манускрипт к фратексу.

Однако помимо загадочной книги у Стивена были и другие причины для беспокойства. Он уже понял, что в монастыре нельзя доверять незнакомцам. И все же послушался совета брата Сангена и пошел через лес по дальней южной тропе. Вполне вероятно, монастырский библиотекарь действительно хотел уберечь новичка от столкновения с братом Десмондом и его головорезами. Но не исключено, что милый и любезный брат Санген намеренно направил юношу прямо в лапы врагам. Как бы то ни было, Стивену оставалось одно – надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.

Внезапно он подумал, что не отказался бы сейчас от общества Эспера Белого, и сам удивился этой мысли. Лесничий, спору нет, отличался грубоватым нравом и не слишком церемонился с юным послушником. Но, похоже, он всегда твердо знал, где правда, а где ложь.

Не говоря уж о том, что Десмонд Спендлав и все его подручные по сравнению с лесничим всего лишь стая щенят-молокососов. Сунься они только к нему, Эспер Белый расправился бы с ними в два счета. Да, на такую драку Стивен был бы не прочь поглядеть.

Впрочем, если бы Эспер Белый увидал сейчас Стивена, он не преминул бы посмеяться над жалким, слабосильным мальчишкой. Стивен приосанился и гордо огляделся по сторонам. Без сомнения, чтобы совладать с шайкой неприятелей, сил у него не хватит. Но пусть не думают, что им удалось запугать его, заставить ползать на брюхе. Пусть плоть его слаба, но дух крепок и несгибаем.

Все, что может сейчас Стивен, – это смело взглянуть в лицо врагам, какие бы пакости против него они ни замышляли. А еще ему остается надеяться, что из этой переделки он выйдет живым.

Стивен как раз утешался подобными соображениями, когда из зарослей, окружавших тропу, до него донесся голос, тихий, но угрожающий.

– Вот и он. Куда ты так торопишься, малыш?

Стивен глубоко вздохнул, призывая на помощь все свое мужество. Оно было совершенно необходимо, ибо из-за деревьев вышел Десмонд Спендлав собственной персоной. В темноте его глаза поблескивали злобными огоньками.

А мгновение спустя Стивен понял, что брат Десмонд разговаривает вовсе не с ним. Более того, он даже не заметил Стивена. Не дожидаясь, пока заклятый недруг исправит эту оплошность, Стивен юркнул за возвышавшийся у края тропы стог сена и принялся оттуда наблюдать за происходящим.

На этот раз жертвой, которую наметили себе брат Десмонд и его приспешники, оказался толстенький брат Эхан.

– Я тебе не малыш, – прошипел коротышка, затравленно глядя на столпившихся вокруг него мучителей.

– Я буду назвать тебя так, как мне угодно, – надменно изрек Десмонд. – Живо выкладывай, что тебе утром рассказал новенький. Надеюсь, он не посмел жаловаться и возводить на меня хулу?

– Он ни словом не обмолвился о том, что произошло с ним вчера, – послышался дрожащий голос брата Эхана.

– На редкость глупый ответ, жирняк. Если он в самом деле держал язык за зубами, спрашивается, откуда тебе известно, что с ним вчера что-то произошло. Отсюда я делаю вывод, что твой новый дружок успел наболтать лишнего. А ты его покрываешь. С твоей стороны это не слишком похвально, недомерок.

Брат Эхан вызывающе вздернул подбородок.

– С меня довольно твоих измывательств, Спендлав. Если хочешь, давай сразимся врукопашную. Один на один. Или ты смельчак только в окружении своих псов?

– Слыхали, парни, как этот курдюк жира вас назвал? – проскрежетал брат Десмонд.

– Конечно, они самые настоящие псы, – громко и раздельно повторил брат Эхан. – Мерзкие, злобные твари, которые бегут за своим вожаком, поджав хвосты. Трусы, привыкшие нападать стаей.

Круг угрожающе сомкнулся.

Эхан первым перешел в наступление и, сжав кулаки, бросился на брата Десмонда. Однако не сумел даже задеть противника. Один из пособников Десмонда нанес коротышке ловкий удар, и брат Эхан, явно не имевший большого опыта по части драк, потерял равновесие. Ноги его мелькнули в воздухе, и он полетел на спину, так громко шлепнувшись, что даже Стивен в своем укрытии услышал это.

Стивен судорожно сглотнул застрявший в горле ком. Инстинкт самосохранения твердил ему, что соваться в разборку ни в коем случае нельзя. Но лесничий, о котором юноша вспоминал совсем недавно, вновь пришел ему на ум. Ему казалось даже, что он ощущает на себе укоризненный взгляд Эспера Белого. Конечно, лесной бирюк не блистал хорошими манерами, но никогда в жизни не стал бы спокойно наблюдать, как банда расправляется с беззащитным одиночкой.

– Проклятые трусы! – что есть мочи завопил Стивен. Возможно, этот крик сорвался с губ помимо его воли. По крайней мере, он не помнил, в какой именно момент принял решение вмешаться.

Мучители мигом позабыли о своей жертве. Брат Десмонд и еще четверо опрометью бросились на крик. В мгновение ока они оказались рядом со стогом.

Стивен притаился за горой ароматного сена. Конечно, можно было попытаться спастись бегством, но он понимал: брат Десмонд и его подручные куда проворнее и шансов убежать у него практически нет.

Для того чтобы закопаться в сено, не хватало времени, и Стивену оставалось лишь взобраться на самую верхушку стога. Оказавшись там, он затаил дыхание и принялся наблюдать за своими преследователями.

– Наверняка он сиганул в заросли, – предположил один из приспешников Десмонда. – Или прячется за стогами.

– Отыщите мерзавца. Да побыстрее, – распорядился брат Десмонд.

Несмотря на то что уже совсем стемнело, Стивен отчетливо видел лицо главаря, испускавшее нечто вроде слабого свечения.

– Святой Тайв, сделай так, чтобы никто из них не поглядел вверх, – мысленно взмолился Стивен.

Возможно, святой и правда решил помочь Стивену, а скорее всего, никому из шайки Десмонда просто не пришло в голову взглянуть на верхушку стога – так или иначе, все монахи-разбойники устремились в лес и принялись обшаривать придорожные заросли.

Однако обнаружить беглеца под деревьями им не удалось. За полосой деревьев и кустарника открывался луг, где негде было укрыться. Несомненно, вскоре преследователи должны были понять, что совершили ошибку и на самом деле Стивен не успел добраться до зарослей, а прячется совсем близко.

Стивен не стал выжидать и бесшумно соскользнул с другой стороны стога.

Двое монахов сторожили брата Эхана. Один уселся на грудь несчастного коротышки, придавив его к земле, другой сосредоточенно возился с каким-то мешком.

Они заметили Стивена в ту самую секунду, когда тот ударил в челюсть монаха, взгромоздившегося на брата Эхана. Зубы мучителя громко лязгнули. Его товарищ издал звук, похожий на рев разгневанного быка, и швырнул в Стивена свой мешок.

Удар, и весьма ощутимый, пришелся в спину, которой и так уже немало досталось накануне. Похоже, мешок был набит яблоками или чем-то столь же твердым. Стивен рухнул на колени, ощущая во рту привкус крови.

В следующее мгновение брат Эхан подскочил к нему и потянул за рукав.

– Вставай скорей, идиот несчастный! Эти гады сейчас вернутся.

Стивен распрямил дрожавшие ноги. Монах, которого он ударил в челюсть, не подавал признаков жизни. Второй, тот, что метнул в него мешок, валялся на земле и громко стонал.

– Бежим! – повторил брат Эхан и пустился наутек.

Стивен счел за благо последовать его примеру. Вслед им неслись голоса брата Десмонда и его головорезов – они приказывали беглецам остановиться, осыпая их угрозами, но это лишь придавало прыти.

Вслед за Эханом, проявившим неожиданное для такого толстяка проворство, Стивен добежал до кромки леса; не снижая скорости, они продирались сквозь чащу, так что ветви хлестали их по лицам, и наконец оказались на тропе, ведущей на вершину холма.

Стивен ощущал, что его легкие вот-вот разорвутся. Мешок с яблоками ударил его по почкам, и теперь многострадальная поясница Стивена буквально разламывалась.

Обежав вокруг холма, они выскочили на опушку. Стояла кромешная тьма, но, судя по тому, как уверенно двигался брат Эхан, он совершенно не боялся заблудиться.

Как раз в тот момент, когда Стивен почувствовал, что больше не в состоянии сделать ни шага, брат Эхан схватил его за рукав и подал знак опуститься на землю.

– Похоже, нас не догонят, – выдохнул он. – Посидим здесь, выждем время. Впрочем, в монастыре эти подонки всегда сумеют выбрать подходящий момент и место, чтобы с нами разделаться. Думаю, сейчас они попросту решили, что не стоит тратить силы на погоню. Добыча и так никуда не уйдет.

– Тогда… почему… мы… побежали? – пробормотал Стивен, с трудом переводя дыхание. Грудь его ходила ходуном.

– Если бы не ты, я бы ни за что не стал рыпаться, – проворчал брат Эхан. – Но ты их ужасно разозлил. Чего доброго, они под горячую руку прикончили бы нас обоих. Завтра Десмонд непременно поймает нас, но уже поодиночке. К тому времени его злоба малость поостынет. Конечно, нам достанется, но, надеюсь, жить будем.

– Они не осмелятся нас убить! – выпалил Стивен. – Неужели им сойдет это с рук?

– Ах ты наивный мальчик, ничего-то ты не знаешь про житье-бытье в нашем святом братстве, – невесело усмехнулся брат Эхан. – Двух месяцев не прошло с тех пор, как они убили послушника. Сломали парню шею и бросили его в колодец. Все решили, что это несчастный случай, что бедолага сам упал, когда набирал воду. Запомни, эти ребята шутить не любят. Еще хорошо, что сторожить меня они оставили Инеста и Диониса. Из всех бандитов Десмонда эти двое – самые неповоротливые и неуклюжие. От остальных бы нам ни за что не уйти. Она придавили бы нас как мух, можешь мне поверить.

Эхан помолчал и добавил:

– Но все равно… Ех данка'звес, понял? Спасибо. Ты хороший парень. Намного лучше, чем кажешься с первого взгляда. Хотя дурень, конечно, редкостный.

– Я просто не мог стоять в стороне и смотреть, как они тебя колотят, – признался Стивен.

– Скоро ты поймешь, что здесь лучше всегда оставаться в стороне, – буркнул Эхан. – Выучишь это правило на собственной шкуре.

– Если бы мы объединились и дали им отпор…

– Об этом и думать забудь. Но не переживай особенно. В конце концов они оставят тебя в покое. Мне тоже поначалу приходилось несладко. Десмонд и его братия долго не давали мне проходу. Но уже целый год, как они меня пальцем не тронули. Вот только сегодня…

– Они набросились на тебя, потому что ты утром разговаривал со мной, так ведь?

– Хотя ты и дурень, но не лишен догадливости.

Стивен молча вперился взглядом в темноту. Они долго сидели, не двигаясь, не проронив ни слова. Наконец дыхание у обоих выровнялось, и буря, бушевавшая в их душах, превратилась в легкий ветерок.

– Пойдем, – скомандовал брат Эхан. – Пора возвращаться в дортуар.

Только тут Стивен вспомнил о мешке с провизией, который по-прежнему висел у него на поясе.

– Я должен отнести еду часовым, на сторожевые башни.

– Ничего, придется им сегодня обойтись без ужина.

– Но это приказ отца настоятеля.

– Братья, стоящие в дозоре, не так уж худы. Небольшое воздержание пойдет им на пользу. Они не будут на тебя в обиде.

– Фратекс велел мне отнести часовым ужин, и я сделаю это, – упрямо повторил Стивен.

Эхан пробормотал что-то на своем родном языке, но так тихо, что Стивен ничего не разобрал.

– Хорошо, – кивнул головой толстяк. – Если ты так упорствуешь в своей глупости, я не буду тратить время на бесполезные уговоры. Все, что я могу для тебя сделать, – показать самый короткий обратный путь в монастырь.

9. Наказание

У Энни перехватило дыхание, когда пальцы Родерика слегка коснулись ее груди. Возможно, это вышло случайно. Никогда прежде он не позволял себе подобных прикосновений. Но нынешнее их свидание не походило на все предыдущие. Впервые их поцелуи стали столь страстными и ненасытными, пробуждая в обоих желание чего-то большего.

Нет, его руки не ошиблись. Они вновь вернулись к ее груди. Первым, пробным касанием он лишь хотел проверить, как она к этому отнесется. Теперь его пальцы обрели смелость и уверенность. Они жгли ее сквозь тонкую ткань платья, и соски, отвечая на впервые изведанную ласку, внезапно стали выпуклыми и напряженными.

Губы Родерика тоже казались непривычно настойчивыми. Они покрывали ее шею торопливыми поцелуями, слегка покусывая нежную кожу. Энни прижималась к юноше спиной, и его дыхание шевелило волосы у нее на затылке, одна рука по-прежнему ласкала грудь, а другая, проникнув под платье, гладила шелковистый живот, опускаясь все ниже и ниже. Воистину Родерик оказался отважным исследователем неведомых мест.

Чувствуя, как сжигающее ее желание все усиливается и сдерживать его становится невыносимо, Энни повернулась в объятиях Родерика и приникла к его губам со страстью, которой не знала прежде. Руками принцессы тоже овладел исследовательский пыл – они начали путешествие от его шеи и вскоре опустились ниже, отважно скользнув под расстегнутую рубашку. Губы их вновь соединились в поцелуе, и обоих накрыла жаркая, сладостная волна, которая унесла с собой последние опасения и остатки здравого смысла. Позабыв обо всем, Энни прижималась к юноше все сильнее, одержимая желанием слиться с ним воедино. Щеки ее горели, бедра плавно покачивались.

Наконец они разжали объятия. Оба дышали тяжело, точно загнанные лошади. Внезапно душой Энни овладели испуг и стыд. Но когда Родерик коснулся ее щеки, прикосновение его было бережным и осторожным, а устремленные на нее темные глаза сулили бесконечную преданность и счастье.

В гробнице, где проходило их свидание, царило безмолвие, нарушаемое лишь потрескиваньем единственного факела, укрепленного на стене. Они находились в центральной комнате, где обрели последнее прибежище тела покинувших этот мир предков Энни и где вся семья собиралась для погребальных ритуалов. Энни не могла припомнить, когда подобный ритуал совершался в последний раз: смерть давно уже обходила королевскую семью стороной. Однако юная принцесса ощущала присутствие своих усопших предков, которые спали вечным сном в пышных покоях огромной гробницы. Дожидаясь Родерика, она произнесла молитву, в которой просила прощения за то, что нарушает их сон.

– Ты самая красивая на свете. Никто не может с тобой сравниться, – взволнованно шептал Родерик. – Когда я встретил тебя впервые, ты была не такой. Нет, ты показалась мне красивой, очень красивой, но… – Он замолчал, подбирая слова. – Знаешь, каждый раз, когда я вижу тебя вновь, я замечаю, что от тебя исходит свет. И этот свет с каждой нашей новой встречей становится все сильнее и ярче.

Энни не знала, что на это ответить; все слова внезапно вылетели у нее из головы. Пламя, горевшее в глазах Родерика, обжигало ее, и она, склонив голову, припала к его груди, так что ее макушка касалась подбородка юноши.

– Это любовь, – донесся до Энни его голос. – Любовь сделала тебя прекрасной. Невыразимо прекрасной.

– Что? – Она оторвала голову от груди Родерика и взглянула ему в глаза, чтобы проверить, не шутит ли он.

– Я знаю, что не имею на это никакого права, но ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя, Энни.

На этот раз она не стала отворачиваться, а пристально смотрела на его лицо, которое приближалось к ее лицу. Губы приоткрылись и соединились с ее губами.

Но когда долгий, бесконечно долгий поцелуй все же закончился, Энни резко оттолкнула Родерика.

– Завтра я должна уехать, – выпалила она, отчаянным усилием сдерживая подступившие к глазам слезы.

– Уехать? Но почему? И куда?

– Отец отсылает нас в Кал Азрот. Мы едем все вместе – мать, сестры, брат и я. Отец считает, что здесь, в Эслене, нам угрожает опасность. По-моему, это полная ерунда. Уж если здесь мы в опасности, то там, в глуши, расправиться с нами еще проще.

– Завтра? Ты сказала, вы едете завтра? – голос Родерика дрожал, как у человека, испытывающего сильнейшую боль. – И надолго?

– Не знаю. Мне же никто не считает нужным все объяснить толком. Скорее всего, мы пробудем там несколько месяцев, до тех пор пока эта заваруха с Салтмарком не останется позади.

– Я не вынесу такой долгой разлуки, – хрипло прошептал он.

– Мне не хочется уезжать. Ужасно не хочется. – Энни ласково провела рукой по его щеке. – Но у нас с тобой еще есть время, Родерик. Давай не будем его терять. Завтра нас ждет разлука, но сейчас мы вместе.

Поцелуй сначала был осторожен, почти робок, но в течение нескольких мгновений губы и руки юноши обрели прежнюю смелость и настойчивость. Когда его пальцы принялись нежно теребить сосок Энни, она засмеялась от удовольствия. Кто бы мог подумать, что прикосновения мужских рук могут быть так приятны. Они и знать не знала о подобных изумительных, невероятных ощущениях.

Неумелыми пальцами он пытался расшнуровать ее корсаж, впиваясь губами в границу меж тканью и шелковистой кожей. Эти влажные прикосновения прожигали Энни насквозь, и с каждым новым поцелуем она чувствовала, как растет охватившее ее возбуждение.

Наконец корсаж полетел на пол.

Теперь пальцы Родерика скользили вверх по ее чулкам, от колен к обнаженным бедрам. Неожиданно Энни охватило странное оцепенение. Все ее мускулы напряглись, с губ сорвался стон. Принцессе вдруг стало страшно. Но то был необычный страх, упоительный и сладкий. Движения Родерика казались такими уверенными. И он любил ее, в этом она не сомневалось.

Как видно, юноша ощутил, что с ней происходит, поскольку его пальцы вдруг замерли. Глаза, потемневшие от волнения, не отрывались от ее лица.

– Энни, если ты не хочешь, скажи.

– А если я скажу, что не хочу, ты не станешь делать этого?

– Да, конечно.

– Тогда продолжай. И ничего больше не спрашивай. Сегодня наша последняя ночь.

– Я люблю тебя, Энни Отважная, – произнес он медленно и торжественно.

– Я тоже люблю тебя, Родерик, – выдохнула Энни, и, прежде чем смысл собственных слов дошел до нее, пальцы Родерика вновь принялись за свою исследовательскую работу, проникая в самые сокровенные уголки ее тела.

Энни чувствовала себя беспомощной и покорной, как никогда прежде. Но в том, что она полностью отдалась его воле, было нечто успокоительное. Пусть произойдет то, что должно произойти, ей не в чем упрекнуть себя. Противиться этому выше ее сил.

К тому же она давно уже не ребенок. Ей пятнадцать лет. В этом возрасте оставаться девственницей просто нелепо.

И вдруг что-то произошло – Родерик, как ошпаренный, отскочил от нее прочь и схватился за рукоять меча.

– Не делай глупостей, юноша, – раздался в полутьме знакомый голос. – Ты и так натворил их более чем достаточно.

Энни села, поспешно оправляя задравшийся подол платья.

– Кто там? Это ты, Эррен?

К собственному ужасу, она убедилась, что не ошиблась. В дверях гробницы стояла Эррен собственной персоной, а за ее спиной виднелась вездесущая Фастия.

– Уверяю вас, мы всего лишь… – предпринял Родерик обреченную попытку оправдаться.

– Всего лишь решили поиграть здесь в прятки, не так ли? – ледяным тоном изрекла Эррен. – Мы видели, каким невинным забавам вы предаетесь, милые дети.

– Энни, немедленно приведи себя в порядок, – процедила Фастия. – Нечего сказать, вы выбрали подходящее место. Как ты осмелилась осквернить дом наших предков?

Голос ее звенел, но не только от ярости. В нем слышались отзвуки другого, более сильного чувства, но Энни не могла понять, какого именно.

– Энни ни в чем не виновата, – пробормотал Родерик.

Тут Энни вспомнила, что лучшим способом защиты всегда является нападение.

– Как вы осмелились! – возвысила она голос. – Как вы обе осмелились следить за мной! Как вы осмелились соваться в мои дела! Я уже взрослая и могу любить, кого хочу! И никого это не касается.

– Ты очень сильно заблуждаешься, моя девочка, – с невозмутимым спокойствием возразила Эррен. – Увы, ты принцесса и не можешь любить, кого хочешь. Твой выбор касается всего королевства.

– Вот как! А как же мой отец? Ведь все знают, он не пропускает ни одной юбки и…

– Замолчи! – рявкнула Фастия.

– Нет, Фастия, я не собираюсь молчать. Если мой отец, король, подает мне пример для подражания, значит, я ему последую. Что же делать, если я не похожа ни на тебя, ни на Эррен. Что же делать, если я не ледышка, а живой человек, и в жилах у меня кровь, а не вода.

– Ничего, скоро тебе придется замолчать, – прошипела Фастия. – Что же касается тебя, Родерик Данмрог, убирайся прочь, и чтобы завтра духу твоего не было в Эслене. Иначе твои похождения станут известны при дворе. Можешь не сомневаться, тогда тебе придется пожалеть, что ты родился на свет.

Родерик гордо вскинул подбородок.

– Меня не страшит наказание, каким бы суровым оно ни было. И я не чувствую за собой никакой вины. Мы с Энни не делали ничего постыдного. Мы всего лишь следовали велению наших сердец.

– Сердец? Похоже, сердца находятся у вас ниже пояса, очаровательные влюбленные создания, – язвительно усмехнулась Фастия.

– Не уходи, Родерик, – даже не взглянув в сторону старшей сестры, взмолилась Энни, и мольба ее прозвучала как приказ.

Родерик крепко сжал ее руку.

– Я должен идти. Но знай, я никогда не откажусь от тебя. И ты еще обо мне услышишь.

Бросив на Эррен и Фастию полный ярости взгляд, он повернулся и, ни разу не обернувшись, скрылся в темноте. Через несколько мгновений до слуха Энни донесся стук копыт по мостовой. Вскоре звук этот растаял вдали, а она все еще хранила молчание, испепеляя Эррен и Фастию взглядами и мысленно подбирая слова, которые должны были сразить их наповал. Меж тем Фастия отчаянно сжимала губы, пытаясь сохранить приличествующее случаю непроницаемое и суровое выражение. Наконец она не выдержала и расхохоталась.

Эррен немедленно присоединилась к ней, покачивая головой.

– Да простят меня святые! – сквозь смех проговорила Фастия. – И где ты только отыскала это сокровище?

– Не понимаю, что здесь смешного? Вы что, с ума посходили?

– Ну как не смеяться над подобной парочкой безмозглых дурачков? Ты думаешь, вы первые явились в гробницу для таких развлечений? Наши бедные предки уже привыкли к непристойным сценам. Ты, видно, считаешь, что выбрала на редкость удачное местечко для свидания. А Родерик твой тоже хорош. «Энни, если ты не хочешь, давай не будем», – тоненьким голоском передразнила она. – Неужели ты действительно воображаешь, что, стоило тебе сказать «не надо», он мигом застегнул бы штаны и ушел ни с чем? Вроде уже взрослая, пора набраться ума!

– Вы что, наблюдали за нами все это время? – не веря ушам своим, прошептала Энни.

Фастия немного успокоилась, хотя и продолжала хихикать.

– Да нет, милая, наблюдать за вами все время у нас бы не хватило терпения. Говоря откровенно, зрелище не слишком занимательное. Мы пришли как раз тогда, когда началось самое интересное.

– Как ты посмела, сука с рыбьей кровью!

Смех Фастии мгновенно оборвался, и Энни, несмотря на весь гнев, тут же пожалела о своих словах. Ее старшая сестра так давно не смеялась. Казалось даже, она разучилась это делать. Пусть бы уж потешалась над Энни, если это ее так забавляет. Наверное, стоило потерпеть, не давать воли обиде. Фастия меж тем кивнула, словно отвечая своим собственным мыслям.

– Энни, давай отойдем на несколько секунд, – сухо, но без всякой злобы сказала она. – Эррен, ты подождешь нас здесь?

– Разумеется.

Воздух за стенами гробницы оказался прохладным и свежим. Луна, идущая на убыль, изливала на прибежище мертвых прозрачный серебристый свет. Фастия спустилась по ступенькам гробницы и задумчиво взглянула вверх, на тонкий лунный серп. Ее глаза расширились и поблескивали в темноте. Возможно, причиной того были слезы, возможно, нет. Энни, как ни всматривалась, не могла разобрать.

– Энни, ты, наверное, считаешь, что я не способна тебя понять? – голос Фастии прозвучал мягко, почти ласково. – И уж конечно, уверена, что я никогда в жизни не испытывала ничего подобного.

– На всем свете никто и никогда не испытывал подобного тому, что я только что испытала в его объятиях, – отрезала Энни.

Фастия тихонько вздохнула.

– Влюбленным всегда кажется, что до них никто никогда не любил. Когда впервые слышишь песню, думаешь, она прозвучала впервые и только для тебя, хотя она услаждала людям слух еще до твоего рождения. Так ты считаешь, Энни, что я ни разу в жизни не влюблялась? Никогда не назначала свиданий в полночь?

– Если бы ты хоть раз была влюблена, то не стала бы поднимать меня на смех.

– Возможно, мне не следовало смеяться над тобой, Энни. Ведь я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Поверь мне на слово, я и сама была на твоем месте. И до сих пор вспоминаю об этом, как о самой тревожной поре в своей жизни.

– Уж не в мужа ли ты была влюблена?

Фастия покачала головой.

– Нет, Энни. Оссел – надежный союзник нашего королевства, владелец обширных земель и опытный военачальник. Именно поэтому я и вышла за него. Это была весьма удачная партия.

– Что-то не похоже, что эта удачная партия принесла тебе счастье.

– А ты думаешь, любовь приносит счастье, наивная ты девочка? Поверь, это не так. От любви одни беды, переживания и проблемы. Когда я вспоминаю о том, что испытала в твои годы, о желаниях, которые во мне бурлили, о наслаждении, которого я так ждала, мне кажется, в душу мою впиваются иголки. Иногда я даже жалею… – Фастия осеклась и беспомощно всплеснула руками. – Впрочем, все это невозможно объяснить.

– Если бы ты и в самом деле любила, то не говорила бы, что от любви одни беды и проблемы, – выпалила Энни. – И не считала бы свой брак такой уж большой удачей.

– Когда ты немного поумнеешь, а я надеюсь, это рано или поздно произойдет, то непременно поймешь, что браки по расчету намного надежнее браков по любви, – поджав губы, изрекла Фастия.

– А если бы ты вышла замуж по любви, то…

Фастия сдвинула брови, и в ее голосе послышались суровые нотки.

– Энни, тебе давно пора запомнить, что браки по любви – не для королевских дочерей. И, в отличие от представителей сильного пола, мы лишены возможности искать любви на стороне. Нам приходится довольствоваться другими утешениями – воспитанием детей, чтением и рукодельями. А самое главное – сознанием того, что мы выполнили свой долг. Но мы не можем…

Руки Фастии снова взметнулись, словно испуганные птицы, не находящие себе места.

– Энни, я порой завидую твоей наивности, – продолжала Фастия. – И жалею тебя одновременно. У нас с тобой много общего. Намного больше, чем ты полагаешь. И боюсь, недалек тот день, когда реальность грубо разрушит твои прекрасные мечты. И тогда тебя ждет разочарование. Такое же горькое, как и то, что довелось испытать мне. Ты же помнишь, раньше я была совсем другой. Правда, с тех пор, как ты закрыла для меня свое сердце, прошло много лет, но…

– Я закрыла для тебя свое сердце? Вот уж неправда! – возмутилась Энни. – Я была маленькой девочкой, когда ты вышла замуж за своего старого увальня и превратилась в вечно недовольную зануду.

Фастия переплела свои длинные изящные пальцы.

– Возможно, ты права, Энни, и я сама тебя оттолкнула. Как бы то ни было, я не хотела утратить твою привязанность. И мне тяжело было наблюдать, как ты от меня отдаляешься. Но может, это и к лучшему. – Фастия с притворным равнодушием пожала плечами. – Скоро ты выйдешь замуж, уедешь отсюда, и вполне возможно, я никогда больше тебя не увижу. Если бы мы души друг в друге не чаяли, разлука стала бы для нас тяжким испытанием. А так мы обе перенесем ее без лишних терзаний.

Энни не сводила с Фастии пристального, изучающего взгляда.

– Знаешь, если все это правда, я имею в виду, если королевские дочери не могут выходить замуж по любви…

– Именно это я и пытаюсь тебе втолковать. И, заметь, далеко не в первый раз.

– Тогда я предпочту остаться старой девой. Не понимаю, почему ты не сделала этого.

– Ты что, совсем меня не слушаешь? Я же говорила, имелись веские причины, заставившие меня решиться на замужество. Объясняла, что у так называемых браков по любви зачастую бывает весьма неприглядная изнанка. А если говорить о тебе и об объекте твоей нежной страсти… Мне не хочется тебя разочаровывать, но вряд ли Родерик так уж обезумел от твоих прелестей. Вся их семья – известные мастера по части интриг. Уверена, он ничем не лучше. Наверняка он хочет добиться, чтобы ты понесла, и потом использовать ситуацию в своих интересах.

– Слушать не хочу твои идиотские домыслы! Все это вранье, наглое вранье, Родерик совсем не такой. Ты его не знаешь, вот и воображаешь невесть что. Не смей говорить о нем плохо, поняла? А на его семью мне ровным счетом наплевать.

– Тебе, может, и наплевать. Но отец и матушка не могут себе позволить относиться к подобным вещам наплевательски. Энни, сейчас ты видишь во мне злейшего врага. Но вскоре ты немного остынешь и тогда сама поймешь: если бы я попустительствовала вашему роману, то обрекла бы тебя на крупные неприятности. Сейчас тебе больно, но если бы отношения между вами зашли слишком далеко, было бы во сто раз больнее. Не говорю уж о том, что твое легкомыслие могло бы привести к самым печальным последствиям для всего королевства.

– О, как мне надоело слушать про это несчастное королевство и про обязанности королевской дочери, будь они неладны! – взорвалась Энни. – Все равно я не верю, что любовь способна принести вред и горе – ни мне самой, ни этому королевству, о котором ты так печешься. А насчет того, что я, как ты выражаешься, понесу, можешь не волноваться. Мы не… Мы никогда…

– Вы были к этому весьма близки, Энни. Если бы я и леди Эррен не вмешались вовремя…

– Если бы вы не вмешались, я узнала бы, что такоеблаженство!

– Энни, прекрати болтать ерунду. Кстати, должна тебе сказать, что потеря девственности – не слишком приятное ощущение.

Энни норовисто вскинула голову.

– Ты, конечно, со всех ног бросишься докладывать матушке о том, что застукала меня на месте преступления?

– Мне нет необходимости докладывать. Это уже сделала Эррен. Матушка ждет нас.

Энни почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Обида и раздражение уступили место настоящему страху.

– Значит, матушка уже знает? – пролепетала она.

– Да. Она сама послала нас в гробницу.

– И теперь она меня накажет, так надо понимать? Только я уже наказана. Меня отправляют в этот проклятый Кал Азрот, и я больше не увижу Родерика. Какую еще кару выдумаете вы с матушкой?

– Матушке решать, как поступить с тобой, Энни. Веришь ты или нет, но я пыталась замолвить за тебя словечко… Просила ее не обходиться с тобой слишком сурово. И Лезбет тоже за тебя заступалась.

– Лезбет? Она говорила с матушкой обо мне? Значит, это она меня предала? Выдала мою тайну?

Брови Фастии недоуменно поползли вверх.

– Предала? Значит, Лезбет уже знает о твоих сердечных делах? Очень мило, – в голосе Фастии послышалась горечь. – Впрочем, этого следовало ожидать. Нет, Энни, Лезбет не выдала твоей тайны. Про твоего ненаглядного Родерика она не обмолвилась ни словом. Матушка советовалась с ней совсем по другому вопросу. И со мной тоже.

– По какому такому вопросу? Ты что-то темнишь, Фастия. Можешь ты наконец сказать прямо, что вы против меня задумали?

Не отвечая, Фастия пригладила волосы Энни.

– Пойдем, – произнесла она после секундного молчания. – Только прежде приведи себя в порядок. Не стоит заставлять матушку ждать. Она и так далеко не в лучшем расположении духа.

Энни, растерянная, сбитая с толку, лишь молча кивнула.

Весь путь от Тенистого Эслена до покоев матери Энни мысленно готовилась к неминуемому тяжелому разговору, выбирая убедительные ответы на возможные упреки. «Нет, безропотно глотать оскорбления ни к чему», – твердила она про себя. Она выскажет все, что накипело у нее на душе. И мать поймет, как несправедливо и жестоко с ней обошлись.

Но стоило ей оказаться в опочивальне королевы и увидеть мать, восседавшую на кресле так величественно, словно это был трон, все заранее приготовленные слова застряли у Энни в горле.

– Садись, – приказала Мюриель.

Энни послушно опустилась на стул.

– Ты очень меня разочаровала, – ледяным тоном изрекла королева. – Несмотря на все твои сумасбродные выходки, я всегда полагала, что из всех моих дочерей ты в наибольшей степени наделена здравым смыслом. Теперь я вижу, что заблуждалась.

– Матушка, я…

– Придержи язык, Энни. Что бы ты теперь ни сказала в свое оправдание, это не заставит меня изменить принятого решения.

– Матушка, он любит меня! И я люблю его!

– Никто в этом не сомневается, – пренебрежительно бросила Мюриель.

– Мы не делали ничего дурного!

– Послушай меня, Энни, – негромко и внушительно произнесла Мюриель, наклонившись к дочери. – Меня… совершенно… не… интересует… кого… ты… любишь.

Чтобы усилить впечатление, после каждого слова она делала многозначительную паузу.

Затем Мюриель откинулась на спинку кресла и вновь заговорила спокойно и плавно.

– Большинство из тех, кто живет в этом королевстве, были бы счастливы оказаться на твоем месте. Твоя жизнь кажется девушкам из простонародья волшебной сказкой. Ты никогда не знала ни голода, ни нужды, ни лишений. У тебя столько платьев, что многие из них ты не успеваешь надеть даже по разу. Если на пальце у тебя вскочит крохотный прыщик, лучшие врачи спешат избавить тебя от этой неприятности. Всю жизнь тебя баловали, холили и лелеяли. Мы потакали всем твоим прихотям и прощали все твои провинности, как бы далеко они ни заходили. Тебе достался завидный удел, но ты не умела ценить его. Ты так и не поняла, что за высокое положение приходится платить. И цена за него – чувство долга и сознание своей ответственности.

– Вы хотите сказать, матушка, что за честь быть королевской дочерью я должна расплатиться возможностью быть счастливой?

Мюриель испустила тяжелый вздох.

– Да я ошибалась, полагая, что ты обладаешь живым и острым умом. Ты не слишком сообразительна, Энни, теперь у меня нет сомнений на этот счет. Вижу, смысл моих слов остался для тебя неясным. Но скоро ты поймешь, что я имела в виду. Очень скоро.

Тревожное предчувствие заставило сердце Энни тоскливо сжаться.

– Какое же наказание меня ожидает, матушка? – дрогнувшим голосом спросила она. – Скажите, не заставляйте меня теряться в догадках.

– Леди Эррен уже написала сопроводительное письмо. Я приказала приготовить экипаж, кучеров и охрану. Завтра утром ты отправишься в путь.

– Да, я знаю, мы все едем в Кал Азрот. Но мне казалось, мы поплывем на корабле. Или, в качестве наказания, вы решили заставить меня трястись в экипаже, да еще в полном одиночестве?

– Ты поедешь вовсе не в Кал Азрот.

– Но тогда… куда же вы меня отправляете?

– Ты будешь учиться. Так же, как в свое время училась Эррен. Обретешь знания, необходимые леди. Думаю, это заставит тебя образумиться.

– Учиться так же, как Эррен? – не веря своим ушам, пробормотала потрясенная Энни. – Вы… вы посылаете меня в монастырь?

– Да. В особый монастырь. Ты сама знаешь, в какой.

– Матушка, нет! Прошу вас, не надо! Не будьте так жестоки!

В голосе Энни зазвенело отчаяние, из глаз брызнули слезы.

– А как еще прикажешь с тобой поступить? Твое поведение переходит всякие границы. Надеюсь, строгие монастырские правила и усиленные занятия пойдут тебе на пользу.

– Прошу вас, не отсылайте меня в монастырь! Клянусь, я никогда больше не буду доставлять вам огорчений!

– Не понимаю, к чему все эти мольбы и слезы. Я не собираюсь заточать тебя в монастырь на всю жизнь. Но тебе необходимо научиться ценить то, что ты имеешь. К тому же жизнь в монастыре поможет тебе осознать, что в этом мире у каждого из нас есть свои обязанности, пренебрегать которыми не следует ни при каких обстоятельствах. Принимать монашеский обет тебя никто не станет неволить. Но если но прошествии четырех лет у тебя возникнет желание посвятить себя церкви, ты сможешь беспрепятственно его исполнить.

– По прошествии четырех лет? Значит, мне придется провести в монастыре целых четыре года? Но мне столько не вынести! Ради всех святых, матушка, сжальтесь надо мной!

– Энни, веди себя достойно. Немедленно прекрати истерику. Ты знаешь сама: проступок, который ты совершила, слишком серьезен и не может остаться безнаказанным.

– Я не совершила ничего постыдного! – сквозь слезы выпалила Энни. – Это несправедливо!

– Жизнь редко бывает справедливой, моя девочка.

– Я вас ненавижу! Ненавижу!

На лице Мюриель не дрогнул ни один мускул.

– Надеюсь, ты говоришь неправду, – произнесла она и пожала плечами. – Сейчас ты не отдаешь себе отчета в собственных чувствах. Когда твой гнев остынет, ты еще пожалеешь о своих словах.

– Не пожалею. Я вас ненавижу!

– Что ж, так тому и быть, – вздохнула Мюриель. – Я уже говорила тебе: в этой жизни за все приходится платить. И твоя ненависть – это та цена, которую приходится платить мне. А сейчас иди собирать вещи. Но помни, что нарядные платья и украшения в монастыре не понадобятся.

10. В зарослях

– Никогда в жизни не видела ничего более прекрасного, – слегка охрипшим от восхищения и восторга голосом произнесла Винна.

Она стояла на каменной гряде, напротив исполинского пика Сле Эру. Вечные льды ослепительно блестели и искрились в солнечных лучах, а в прозрачном небе парили орлы, медленно описывая круги. Гряда, пролегавшая между Сле Эру и менее высоким, но тоже величественным пиком Сле Крэй, под резким уклоном спускалась в долину, поросшую лесом. Путники только что поднялись из долины Ферт, где Грязная река брала свое начало из горного ручья, питаемого ледниками. Теперь долина виднелась далеко внизу, подобная глубокой зеленой чаше, верхний край которой тонул в голубоватой дымке. Река отсюда казалась тонкой серебристой нитью, вьющейся по самому дну этой чаши. С другой стороны гряды тоже расстилалась высокогорная долина: изумительно красивые бархатистые луга и березовые рощи. За ней начинался новый горный хребет, вершины которого постепенно становились все выше и выше, так что самые дальние растворялись в сверкающей небесной лазури.

– Да, зрелище и правда впечатляющее, – невозмутимо проронил Эспер.

Впрочем, красоты пейзажа мало занимали его. Куда сильнее его взор притягивала Винна, чья изящная фигурка в свободном зеленом платье чрезвычайно эффектно вырисовывалась на фоне белоснежных вершин. От возбуждения и усталости щеки девушки полыхали ярким румянцем, улыбка была не менее ослепительна, чем вечные льды, а глаза горели глубоким зеленым огнем, как два дивных изумруда.

Винна перехватила восхищенный взгляд Эспера, и на ее лице мелькнуло лукавое выражение.

– Что же ты молчишь, Эспер Белый?

– Я онемел от восторга, – сообщил Эспер. – Сейчас ты так хороша, что никакими словами не выразишь.

– О, я смотрю, язык у тебя подвешен не так уж и плохо, – усмехнулась Винна. – В кои-то веки я дождалась от тебя комплимента, хотя и не слишком изысканного.

– Я старался, – хмыкнул Эспер.

– А что это за горы? – сменила Винна тему разговора и указала вдаль.

– Они называются Са'Кет аг са'Нем – это переводится как «Плечи Неба», – ответил Эспер.

– Ты там был когда-нибудь?

– Да.

– Неужели забирался на самые вершины?

– Никогда человеческая нога не ступала на вершины этих гор, – пояснил Эспер. – Даже племена, которые живут на их склонах, никогда не поднимаются на пики. Считается, что они неприступны. Там стоит жуткий холод, а воздух такой разреженный, что трудно дышать.

– Но издалека они выглядят изумительно.

– Это верно, – согласился Эспер.

– А как называется вон та долина?

– Ты можешь дать ей имя по собственному усмотрению. Никогда прежде я ее не видел, даже не знал о ее существовании. А вот горы над ней – это Петушьи Шпоры.

– Матушка Гастия была права. Это потайная долина. Найти ее может не всякий.

– Похоже на то, – кивнул головой Эспер.

Хотя выяснилось, что он, опытный и бывалый лесничий, знает здешние места далеко не так хорошо, как предполагал, это обстоятельство не вызвало у него ни малейшей досады. Какая же требуется магическая сила, чтобы спрятать от посторонних глаз целую долину, размышлял он про себя. Если подобное могущество обернется против них, двух слабых людишек, им несдобровать…

– Идем же! – воскликнула Винна.

– Подожди. Пусть лошади отдохнут, – остановил ее Эспер. – Они не привыкли к горным тропам и совсем выбились из сил. Дай им время прийти в себя. Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь из коняг оступился.

Когда подземная река вывела их из реуна Алут, оказалось, что Огр, Ангел и Пони Пай ждут хозяев на поверхности. Каким образом лошади догадались, где их искать, для Эспера так и осталось загадкой. Спору нет, Огр был умным животным, но не до такой же степени. Несомненно, здесь не обошлось без помощи матушки Гастии. Эсперу не слишком нравилось, что лошади испытали на себе воздействие магии, но в подобных обстоятельствах привередничать не приходилось.

К тому же без лошадей им пришлось бы нелегко. И Эспер был рад, что его верные товарищи снова с ним.

– А сколько времени нужно лошадям, чтобы отдохнуть? – спросила Винна, которой явно не терпелось отправиться в путь.

– Около часа. Пусть пощиплют травку на склоне.

– А чем в это время займемся мы?

– Тоже отдохнем, – пожал плечами Эспер. – Думаю, часок крепкого сна нам не повредит.

– Неужели мы с тобой завалимся спать? – возмутилась Винна. – В спальне, откуда открывается такой дивный вид? Я-то полагала, здесь можно заняться чем-нибудь более интересным.

И она улыбнулась лукавой, манящей улыбкой, от которой у Эспера перехватывало дыхание.

– На что это ты смотришь? – спросила Винна часом позднее.

Они по-прежнему находились на горном хребте. Время, отведенное на отдых, истекло. Винна оправляла измятое платье, а Эспер, застегивая штаны, внимательно смотрел в сторону реки, туда, откуда они пришли.

– Ты кого-нибудь видишь? – встревожилась Винна. – Тех людей, что нас преследовали?

– В том-то и дело, что никого не вижу, – покачал головой Эспер. – И, честно говоря, это начинает меня беспокоить. Прошло уже двадцать пять дней с тех пор, как мы вышли из реуна Алут. А Фенд, его приятели и греффин словно сквозь землю провалились.

– А ты что, по ним соскучился?

– Век бы не видать. Но куда они пропали? Если матушка Гастия сказала нам правду и греффин действительно направляется сюда, а с ним вместе Фенд и его банда… – Эспер помолчал, задумчиво покачивая головой. – Тогда где они сейчас?

– А ты считаешь, это они устроили бойню около этого, как его… седоса? Ведь там было что-то вроде жертвоприношения, так ведь? Именно поэтому они выпустили кишки тем несчастным людям.

Эспер кивнул головой, затягивая шнуровку куртки.

– У Таффского ручья вместе с греффином тоже были люди, – сказал он. – Кое-кто из них вместе с ним проделал путь до реун Алут. А кто-то, я так полагаю, двинулся на запад. Их я не мог преследовать, ведь не разорваться же мне. Я думаю, Фенд и его люди замешаны в это дело по самые уши. Но не только они. Где-то поблизости наверняка бродит еще одна шайка.

– Значит, по-твоему, именно они расправились с переселенцами, обосновавшимися в лесу, а потом решили проникнуть в реун Алут, чтобы извести племя халафолков, – подытожила Винна. – Как видно, они убивают всех, кто живет в Королевском лесу. Хотят, чтобы там не осталось ни одной живой души.

– Так оно и есть, – кивнул Эспер. – Но, вероятно, они еще не закончили своего черного дела. Может, они сейчас выискивают в лесу других переселенцев или лесорубов. Или пытаются обнаружить новое убежище халафолков. А когда они полностью очистят лес от людей, то вернутся к Терновому королю.

– Твои предположения не лишены смысла, – согласился Эспер.

– Но я не понимаю, зачем им понадобилось устраивать это чудовищное жертвоприношение. Греффин, судя по твоим словам, способен убить одним своим прикосновением или даже взглядом. Значит, все эти жуткие искромсанные тела – дело человеческих рук, правильно? Конечно, всякая смерть ужасна, но то, что ты рассказал… Я вспомнить об этом не могу без содрогания.

– Я тоже. Ты права, все это сделали люди. И то, что я видел у Таффского ручья, – тоже.

– Но зачем? И почему они связались с греффином?

Эспер, не отвечая, пристально рассматривал тыльные стороны своих ладоней, словно впервые заметив, какими грубыми и морщинистыми стали его руки.

– Помнишь, я рассказывал тебе о парнишке из Виргеньи, который собирался стать монахом? – помолчав несколько секунд, спросил он. – Хотя у него еще молоко на губах не обсохло, он успел проглотить уйму книг. Так вот, он утверждал, что читал о подобных жертвах. Будто бы много веков назад их совершали колдуны. Убивали людей, чтобы умилостивить Проклятых Святых. Народ, к которому принадлежал мой отец, – и Эспер махнул рукой в сторону севера, – до сих пор, когда вешает преступников, считает это жертвой Неистовому.

Глаза Винны расширились от изумления.

– За все то время, что я тебя знаю, ты впервые вспоминаешь о своих родителях, – осторожно заметила она.

– Если хочешь, я могу рассказать все, что знаю о них сам. Отец мой принадлежал к народу ингорн, мать – к народу ватау. Мать умерла, дав мне жизнь. Отец женился во второй раз, и мы жили в горах, вместе с его народом. Ингорны придерживаются древних традиций, но у меня почти не осталось воспоминаний о той поре. По причине, которая тоже стерлась в моей памяти, в племени вспыхнула междоусобица, в результате которой мой отец стал изгоем. Тогда мы поселились в лесу, в нескольких лигах от замка Уолкера. Там мы прожили, пока мне не исполнилось лет семь или около того. Однако враги отыскали нас и в лесной глуши. Они убили моего отца и мачеху. Я бросился наутек, словно испуганный кролик, однако меня настигла стрела. Я упал, потерял сознание. Враги сочли меня мертвым. Без сомнения, я вскоре умер бы на самом деле, не найди меня Джесп.

– И она выходила тебя. И вырастила.

– Да.

– Грустная история. Я догадывалась, что ты лишился родителей в раннем детстве. Но никто не знал, кто они и когда погибли.

– Я давно уже никому о них не рассказывал.

– Эспер?..

– Да?

Она коснулась губами его щеки.

– Спасибо, что рассказал мне.

Он кивнул.

– С тобой легко разговаривать. Обо всем.

«Может быть, даже слишком легко», – добавил он про себя.

Следуя указаниям матушки Гастии, путники спустились по склону вниз. Вечером они остановились на ночлег у края луга, за которым начинался дремучий лес. Однако вскоре на опушку вышло целое стадо зубров, время от времени оглашавших окрестности трубным ревом. Громадные звери бросали в сторону незваных гостей не слишком приветливые взгляды. Огр немедленно принялся бить копытом и ржать, показывая лесным обитателям, что ничуть их не испугался.

– С ними много детенышей, – шепотом сообщил Эспер, указывая на зубрят, которые терлись около матерей. – Когда в стаде молодняк, взрослые становятся опасными. Лучше нам потихоньку отсюда уйти.

Им пришлось свернуть свои пожитки и, обогнув согнавшее их с места стадо, скрыться в лесу.

Переночевав в чаще, на следующий день они снова двинулись вниз по долине, пересекая луга, поросшие мягкой шелковистой травой и благоуханным красным клевером. Олени, лоси и даже пантеры, встречавшиеся им на пути, провожали их спокойными равнодушными взглядами. Судя по тому, что животные не проявляли ни малейшего беспокойства при виде людей, человеческая нога и правда не ступала в этих местах.

Постепенно долина стала спускаться вниз под более резким уклоном, и вскоре путники вышли к ручью, берега которого поросли хвощом и папоротником. За ручьем возвышалась отвесная скалистая стена. С первого взгляда было понятно, что на нее невозможно забраться без помощи крюка и веревки.

Ночная тьма стремительно спустилась на узкую долину. Эспер и Винна искупались в обжигающе холодной воде и потом долго сжимали друг друга в объятиях – сначала для того, чтобы согреться, потом для других целей. Кожа Винны одуряюще пахла родниковой водой, молодостью и свежестью. Утолив любовный голод, они улеглись на расстеленных на земле одеялах. Винна немедленно провалилась в сон, а Эспер долго лежал, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к кваканью лягушек, трелям ночных птиц и плеску воды. Сейчас, в тишине, лесничий различил журчание, которое мог издавать водопад. По всей вероятности, он был совсем близко. Но для того чтобы исследовать окрестности, надо было дождаться рассвета.

Лежа без сна, Эспер вдруг осознал, что давно не чувствовал себя таким бодрым и здоровым. Казалось, сам воздух этой горной долины был пропитан жизненной силой, которую Эспер не ощущал с далеких времен детства. В ту пору эта сила заставила его безоглядно полюбить лес, наполнила его душу удивлением, восторгом и благоговением перед природой.

Увы, за прошедшие годы чувства эти успели остыть и поблекнуть. Однако сейчас они вспыхнули с прежним пылом. Что было тому причиной – загадочная потаенная долина, не похожая на весь остальной мир, или перемены, которые произошли в нем самом? Перемены, которые совершила – о святые, подобное мальчишество ужасно глупо, но обманывать себя самого еще глупее – совершила с ним любовь?

Ответа Эспер не знал, да и, говоря откровенно, не слишком стремился его отыскать. К чему было копаться в собственной душе, когда впервые за долгие годы он ощущал в себе и вокруг себя покой и гармонию.

Утром, пройдя вдоль ручья, Эспер действительно обнаружил обрыв. Каменная стена, с которой устремлялись вниз водные потоки, оказалась почти отвесной и невероятно высокой. Трудно было сказать, где она кончается, ибо открывшийся взору Эспера каньон – такой узкий, что с одной его стороны на другую без труда можно было перебросить камень, – тонул в густых древесных зарослях. Однако здесь не встречалось высоких деревьев с крепкими и стройными стволами – стены каньона покрывал настоящий лабиринт тесно переплетенных ветвей, причудливо изогнутых и искривленных. Черная кора неведомых деревьев ощетинилась грозными шипами, каждый из которых размером превосходил ладонь Эспера. Дна каньона, покрытого чудовищной колючей сетью, Эспер не смог разглядеть. «Да, сорваться в такое ущелье – удовольствие не из приятных, – мелькнуло у него в голове. – Впрочем, далеко не улетишь. Первая же из таких колючек проколет тебя, словно вертел – цыпленка».

– Что это за деревья? – спросила Винна.

– Понятия не имею. Ни разу в жизни не видал ничего подобного.

Винна указала на блестящие зеленые листья, имеющие форму длинных узких сердечек.

– Может быть, это и есть терновник? Раз здесь поблизости живет Терновый король?

– Может, и терновник, – кивнул головой Эспер.

– А нам что, придется спускаться вниз и продираться сквозь эти кошмарные заросли?

– Другого выхода нет. Или спускаться, или возвращаться назад.

– А как же лошади?

– Придется оставить их здесь, – после недолгого раздумья решил Эспер. – Я так полагаю, возвращаться нам придется тем же путем. Иного выхода из этой долины нет.

Он повернулся к Огру и потрепал его по холке.

– Слышишь, парень, я на тебя надеюсь. Позаботься о своих товарищах, как ты это делал прежде, идет? А мы скоро вернемся.

Огр внимательно посмотрел на хозяина темными умными глазами, мотнул головой и ударил в землю копытом, словно в знак согласия.

Путники медленно спускались, хватаясь за ненадежные тонкие ветви и стараясь держаться поближе к каменной стене каньона. Деревья вокруг них переплелись так тесно, что у Эспера даже не было возможности выпрямиться во весь рост. К счастью, довольно большие расстояния между шипами позволяли им с Винной цепляться за ветви, не раня при этом руки.

Путаница ветвей над головами закрывала небо – лишь изредка Эсперу и Винне удавалось разглядеть меж листьями голубые небесные лоскутки. В полдень им казалось, что наступили сумерки. По всей вероятности, сумерки царили здесь вечно – листья вокруг истончились и пожелтели от недостатка солнечного света. Когда они спустились еще ниже, выяснилось, что здесь деревья и вовсе лишены листьев. Вместо них колючие ветви покрывали бледные древесные грибы, желтоватая пушистая плесень и какие-то наросты непонятного происхождения – белые шары и темно-красные продолговатые трубочки, имевшие, на взгляд Эспера, несколько непристойный вид.

Над зарослями терновника порхали стрекозы размером с маленьких птичек. Шустрые зверьки, напоминавшие белок завидев пришельцев, торопливо уносились прочь.

Винна, довольная тем, что спуск оказался не таким уж трудным, обогнала Эспера и теперь шла впереди. Их разделяло расстояние в несколько ярдов. Ему это не слишком нравилось, и он даже велел Винне умерить прыть. Но в ответ девушка лишь рассмеялась, отпустила несколько шуточек по поводу его преклонного возраста и посоветовала побыстрее переставлять подагрические ноги.

Когда Винна пронзительно завизжала, Эспер поначалу решил, что это очередная шутка – вокруг все было спокойно, ни малейшего повода для испуга не наблюдалось. Но отчаянный крик повторился, и теперь Эспер различил в голосе Винны неподдельный ужас.

– Винна!

Забыв об осторожности, он со всех ног бросился вслед за девушкой, налетел на ветку, скользкую от грибов и плесени, и едва не упал. Однако ему удалось сохранить равновесие, устоять на ногах и перескочить на следующую ветку с ловкостью белки. Он хорошо видел Винну, но никак не мог понять, что ее напугало.

Эспер выбирал, куда теперь поставить ногу, и вдруг что-то, больше всего походившее на огромную волосатую лапу, ударило его по лицу. Издав приглушенный хриплый вопль, он оторвал от своей щеки гигантского мохнатого паука, размером примерно с человеческую голову. Оглядевшись по сторонам, Эспер с содроганием понял, что, подобно Винне, запутался в паутине. Нити, из которых она была сплетена, оказались не столь уж прочными, но они были липкими, покрытыми отвратительной слизью. Эспер забросил паука подальше, надеясь, что мерзкое насекомое не успело его укусить. По крайней мере, ни малейшей боли он не ощущал.

Несколько мгновений спустя Эспер приблизился к Винне почти вплотную. Она, заливаясь слезами и визжа, судорожно трепыхаласъ, пытаясь вырваться из ловушки. Одно из гадких восьминогих созданий уже ползло к ней по ветке дерева.

Эспер метнул в паука свой топорик. Насекомое попыталось увернуться, проворно перебирая мохнатыми ногами, но бросок пришелся в цель.

– Какая-нибудь из этих тварей успела тебя укусить? – первым делом спросил Эспер, помогая Винне выпутаться.

Всхлипывая, она отрицательно покачала головой и дрожащей рукой указала вокруг себя.

Пауки были повсюду, они сидели почти на каждой ветке. Одни казались не больше кулака, другие размерами превосходили кошку. Вид этих зловещих мохнатых существ вызывал содрогание. На расстоянии вытянутой руки от Винны в паутине билась белка, а паук, проворно шевеля конечностями, уже спешил к своей жертве.

– Как ты думаешь, они ядовитые? – едва слышно выдохнула Винна.

– Не знаю. И, надеюсь, нам не придется проверять это на собственном опыте, – пробурчал Эспер. – Сейчас мы немного поднимемся вверх и двинемся дальше, не спускаясь так низко.

– Но ведь мы непременно должны спуститься на самое дно каньона?

– Не сейчас. Попытаемся обойти их поверху. Может, пауки водятся только в этом месте.

Эспер вытащил свой топор, вонзившийся в сук, и они с Винной принялись карабкаться вверх, старательно избегая деревьев, опутанных белыми клейкими нитями. Один из пауков, сорвавшись с ветки, едва не упал Эсперу на голову, но тот, тихонько взвыв от отвращения, сумел увернуться.

Наконец путники оказались значительно выше того уровня, где раскинули свои сети жуткие насекомые. Тут они остановились и по возможности тщательно очистили одежду от паутины. Затем они внимательно осмотрели друг друга, выискивая следы укусов. А после сжали друг друга в объятиях, чтобы немного успокоиться и прийти в себя.

– До захода солнца нам не мешало бы выбраться из этого каньона, – заметил Эспер.

– Почему? Ты думаешь, в темноте эти жуткие пауки поднимутся вслед за нами?

– Нет, вряд ли. Но кто знает, какие еще твари здесь водятся. Вполне может быть, что на самом дне, куда не проникают солнечные лучи, обитают чудовища похуже пауков. Мы понятия не имеем, что здесь происходит с наступлением темноты, а значит, нам лучше ее не дожидаться. К тому же спать среди колючих ветвей не слишком уютно. Да и костер здесь не разведешь.

– Тогда пошли скорее, – дрогнувшим голосом произнесла Винна.

– Ты в состоянии передвигаться?

– В состоянии. Раз надо, значит, надо.

Эсперу захотелось поцеловать ее, и он не стал противиться этому желанию.

– Что это ты разнежничался? – спросила девушка, и в ее голосе послышались прежние лукавые нотки.

– Ты смелая, Винна. Самая смелая девчонка на свете.

Винна рассмеялась.

– Тоже мне, нашел смелую. Да я визжала при виде паука, как последняя трусиха.

– Хотел бы я видеть женщину, которая не завизжала бы на твоем месте, – буркнул Эспер.

Они перебирались со ствола на ствол, стараясь не опускаться слишком низко. Стены каньона почти сомкнулись, а потом ущелье вновь начало расширяться. По мере того как увеличивалось расстояние между стенами, заросли терновника уходили ниже и ниже. Теперь, когда деревьям не было надобности теснить друг друга, протягивая ветви к солнечным лучам, они росли более свободно.

Эсперу даже удавалось время от времени увидеть землю, поросшую белым папоротником.

По мере того как день клонился к закату, огромная, темная, неведомая расщелина, в которой они оказались, внушала Эсперу все более сильное беспокойство. Ему казалось, сам воздух здесь пропитан запахом чего-то грозного и зловещего. Пока светит солнце, таинственный недруг таится в своем укрытии, но стоит Сверкающему королю отправиться на покой, силы мрака выйдут на свободу.

А час, когда солнце скроется за горизонтом, уже недалек.

– Давай спускаться, – распорядился Эспер. – Надеюсь, внизу нас не ждут новые неприятные сюрпризы.

Когда путники спустились ниже, им стали вновь попадаться пауки. Но теперь мерзких тварей было далеко не так много, как прежде, и сети их опутывали далеко не все деревья. Да и сами насекомые отнюдь не казались ужасающе огромными. Бесспорно, их близость не доставляла Эсперу и Винне удовольствия, однако особых опасений пауки не вызвали. Наконец Эспер, отпустив последнюю ветку, прыгнул с высоты примерно в два человеческих роста и оказался на плотной подстилке из прелых листьев, покрывавшей дно каньона. Ему удалось не задеть белые, напоминающие усы растения, в которых вполне могли скрываться мохноногие хищники.

Мгновение спустя Винна последовала его примеру. Эспер поймал ее на лету и опустил на землю.

Теперь, когда путники достигли дна, создавалось полное впечатление, что они находятся в невероятно огромной пещере. Колючие деревья здесь были толстыми и крепкими, однако росли они на значительном расстоянии друг от друга. В результате их кроны, сплетаясь, образовывали подобие крыши, а стволы казались колоннами. Это был темный, на редкость угрюмый колонный зал, и своим безошибочным нюхом Эспер сразу уловил исходящее из этой темноты зловоние – запах близкой опасности.

– Пойдем, – потянул он Винну за руку. – Нам надо спешить.

Теперь они почти бежали. Эспер достал из чехла лук и размахивал им перед собой, чтобы разорвать паутину, которую они могли не разглядеть в сумраке. Дно каньона оказалось ровным, плоским и мягким благодаря покрывавшей землю плесени. Воздух был пропитан ароматом гниения и затхлости.

Тьма сгущалась, деревья становились все выше, а конца затянувшемуся походу по-прежнему не предвиделось. Эспер был близок к отчаянию, спину у него ломило, а ноздри по-прежнему ощущали лишь запах опасности да аромат прелых листьев. Наконец он заметил большое дупло в стволе одного из деревьев.

– Если у этого проклятого леса и есть конец, сегодня нам до него не добраться, – проворчал Эспер. – Думаю, придется устроиться здесь на ночлег.

Убедившись, что в дупле пусто, Эспер натаскал туда мха, устроив подобие подстилки, на которой они с Винной и устроились.

Девушка забилась в глубину дупла, а Эспер лег у самого отверстия, прислушиваясь к тревожным звукам леса и сжимая в руке лук.

Примерно через час Винна задремала, дыхание ее стало спокойным и ровным.

Прошло еще немного времени, и трели ночных птиц смолкли. Теперь в непроглядной темноте стояла полная, ничем не нарушаемая тишина. А потом что-то произошло – Эспер не уловил ни малейшего звука, но почувствовал это, как слепой ощущает на лице тепло солнечных лучей. Земля слегка содрогнулась, и запах опасности, витавший в воздухе, усилился.

Напряженно вглядываясь во тьму, Эспер замер в ожидании.

11. Отъезд

– Я понимаю, пташка моя, что с тобой поступили несправедливо, – проворковала Лезбет, ловко закалывая волосы Энни на затылке. – Но твоя матушка полагает, что так будет для тебя лучше.

– Теперь Родерик обо мне забудет.

– Если это произойдет, значит, он никогда тебя не любил. И жалеть о нем не стоит, – рассудительно заметила Лезбет. – Кроме того, Энни, я много раз тебе говорила и не хочу повторять вновь…

– Знаю, знаю, – с досадой перебила Энни. – Я дочь короля и должна сделать выгодную партию, исходя из государственных интересов. Но ты-то выходишь замуж по любви, Лезбет! Ты – самая младшая дочь в семье, и я тоже. Почему бы мне не повторить твою судьбу?

– Ты знаешь сама, мне пришлось долго ждать, – улыбнулась Лезбет. – Кроме того, мне просто повезло.

– А вот мне, наоборот, не повезло, – печально потупившись, проронила Энни. – Очень не повезло.

Лезбет, оставив в покое волосы Энни, повернула ее к себе и заглянула племяннице в глаза.

– Как знать, как знать, – нараспев произнесла она. – Порой то, что кажется нам досадным невезением, на самом деле оборачивается удачей. Поступай так, как велит тебе матушка, Энни. Сейчас это трудно понять, но отъезд дает тебе шанс обрести истинную любовь. Любовь, которая выпадает на долю далеко не каждому.

– И где же, по-твоему, я встречу эту любовь? В монастыре? В женском монастыре? Не говори ерунды, Лезбет. Я знаю ты хочешь меня утешить, но от таких глупых утешений мне становится еще тоскливее.

– Но это вовсе не ерунда, – возразила Лезбет. – Пока ты будешь жить в монастыре, родители не смогут принудить тебя выйти замуж из политических соображений. И даже после, когда обучение закончится, тебя на некоторое время оставят в покое и не будут торопить с замужеством. Ведь ты всегда можешь сказать, что еще не решила, примешь обет или нет. У тебя будет прекрасный предлог отказывать самым выгодным женихам, которые не пришлись тебе по душе. Надеюсь, рано или поздно среди претендентов на твою руку появится человек, с которым ты захочешь связать свою жизнь. А если этого не случится – ты и в самом деле можешь принять монашеский обет.

– Никогда я не буду монашкой! – выпалила Энни и упрямо замотала головой. – К тому же ты забыла самое главное – я уже встретила человека, который пришелся мне по душе. Человека, с которым хочу связать свою жизнь. Других мне не надо.

– Энни, твой избранник не годится тебе в мужья, и с этим надо смириться. По крайней мере, сейчас о столь неравной партии для тебя не может быть и речи. Хотя через несколько лет всякое может случиться. Вдруг твой Родерик добьется невероятных успехов на службе у короля, и во имя его заслуг перед государством со всего семейства Данмрог будет снята опала. Но скорее всего, ты сама почувствуешь, что ваша юная страсть остыла, выкипела, как чайник на огне. Поймешь, что на Родерике свет клином не сошелся. – Лезбет сжала руку Энни в своей. – Знаешь, у опытных купцов есть правило: никогда не бери товар, пока не обойдешь всей ярмарки. То, что казалось тебе замечательным, может померкнуть в сравнении. Поняла?

– Пока я буду в монастыре, Родерику нечего опасаться, что померкнет в сравнении с другими молодыми людьми, – невесело усмехнулась Энни. – Насколько мне известно, особи мужского пола в женских обителях не водятся.

– Твоя жизнь не исчерпывается этими четырьмя годами, – снисходительно улыбнулась Лезбет. – Кроме того, как знать, что тебя ожидает. Думаю, жизнь в монастыре покажется тебе не такой уж скучной. И с тобой едет Остра, так ведь?

– Да, – хмуро кивнула Энни. – Но все равно я не хочу ехать в этот монастырь. Матушка сказала, там я буду учиться и пойду по стопам Эррен. Честно тебе скажу, походить на Эррен у меня нет ни малейшего желания. Кстати, я никогда не могла понять, чем, собственно, она занимается. Знаю только, что она всюду сует свой нос, подглядывает и подслушивает. Неужели мне предстоит учиться чему-то такому же?

Лезбет слегка сдвинула брови.

– Ну уж, Энни, не притворяйся. Наверняка ты догадываешься, чем занимается Эррен.

– Она шпионка и доносчица. Вечно все выведывает, а потом ябедничает матушке.

– Да, конечно. Но, Энни, неужели ты не знаешь о том, что Эррен… что она убийца.

Услышав это, Энни хихикнула, но потом, взглянув в лицо Лезбет, поняла, что та не шутит.

– Убийца? – ошарашенно пробормотала она. – Но кого же она убивает? И зачем?

– Она убирает людей, которые представляют опасность для королевства, – невозмутимо пояснила Лезбет, – И для твоей матери.

– Но скажи мне, кого она убила? Назови имена!

Голос Лезбет упал до шепота.

– Это держится в строгой тайне, Энни. Твоя мать потому так ценит Эррен, что та ловко умеет прятать концы в воду. Делать все бесшумно и незаметно. Но иногда кое-что всплывает. Помнишь того толстого лорда из Приморского Вайса? Кажется, его звали Хемминг.

– Конечно, помню. Он был такой забавный, всегда смеялся и отпускал шуточки.

– Выяснилось, что он шпион, который работает на Рейксбургов. Готовил здесь настоящий заговор, намеревался похитить Фастию.

– Но ведь его же не убили, он умер в своей постели. Придворные врачи определили, что у него отказало сердце. Значит, они врали?

– Скорее всего, врачи говорили правду. Но остановиться сердцу лорда Хемминга помогла Эррен. Не знаю, как она действовала в тот раз. Может, пустила в ход яд, может, отравленную иглу, может, наговор. Но в том, что шпиона убила именно она, у меня нет никаких сомнений. Я случайно подслушала разговор между Эррен и твоей матерью.

– Значит… О нет…

Энни была так потрясена, что не находила слов. Спору нет, Эррен всегда казалась ей не слишком приятной особой, но такого она не ожидала.

– Значит, в этом проклятом монастыре я буду учиться убивать людей разными хитроумными способами? Но зачем это матушке? Неужели она хочет превратить меня в убийцу?

– Королевским семьям необходимы люди, подобные Эррен. Обойтись без их услуг невозможно. Ты знаешь, что Эррен благородного происхождения и даже приходится твоей матушке кузиной. Но она уже не молода, и недалек тот день, когда она не сможет выполнять свои обязанности. Вот твоя мать и решила: если ты не хочешь заключить выгодную партию, тебе будет предоставлена иная возможность принести пользу семье и государству. Так что у тебя есть выбор, Энни.

– Лезбет, я ушам своим не верю. Неужели матушка ненавидит меня до такой степени?

– Энни, ты знаешь сама, что это неправда. Твоя матушка тебя любит. И сердце мне подсказывает, что тебя она любит сильнее, чем всех остальных своих детей.

– С чего ты это взяла?

– Со стороны виднее, Энни. Ты многого не замечаешь, многое воспринимаешь в искаженном свете. А сейчас глаза тебе застилает обида. Поверь, твоя мать души в тебе не чает. Мне ужасно жаль, что тебе приходится ехать в этот монастырь. Но я понимаю, твоя мать не могла поступить иначе. Настанет день, когда ты тоже поймешь это. Когда ты станешь взрослее, то на многое взглянешь совсем по-другому. Твои детские обиды забудутся, и, оглядываясь назад, ты увидишь, что мать всегда желала тебе добра.

Слезы, которые Энни сдерживала из последних сил, все-таки потекли у нее по щекам.

– Я буду страшно скучать по тебе, Лезбет, – пробормотала она. – Надо же, мы так долго с тобой не виделись. А теперь, едва ты приехала, мне приходится уезжать.

– Я тоже буду скучать по тебе, Энни, птичка моя, – проворковала Лезбет и прижала Энни к себе. – Но провожать тебя я не стану. Мне слишком больно будет видеть, как ты уезжаешь.

– Судя по всему, матушка и Фастия тоже не желают растравлять себя столь печальным зрелищем. И мне придется обойтись без провожатых.

– Ни твоей матушки, ни Фастии уже нет во дворце, Энни. Разве ты не знала? – удивилась Лезбет. – Еще до рассвета они отправились в порт и погрузились на корабль. Все считают, что ты уехала вместе с ними.

И Родерик тоже, вздохнула Энни, провожая глазами стройную фигурку своей молодой тетушки, направлявшейся к дверям. Значит, он тоже уверен, что его любимая уехала в Кал Азрот, вместе со всей семьей. С того момента, как Эррен и Фастия застигли Энни в гробнице, за ней и за Острой следили, как за узницами, и у нее не было ни малейшей возможности передать Родерику записку.

К тому же она сама не знала, какой оборот примут события.

«Я воспользуюсь первым подвернувшимся шансом и убегу из этого мерзкого монастыря, – твердила она про себя. – Я никому не позволю распоряжаться моей жизнью. Даже Лезбет, милая Лезбет, которую я так люблю, меня не понимает. Заточения в монастыре мне не вынести. И я оттуда убегу. Я на все готова: переодеться мужчиной, скрываться в лесу, как разбойник, сражаться, как наемный солдат. Только не монастырь, где из меня сделают убийцу».

Пока Энни строила планы побега, прибыл экипаж, и Остра с носильщиками явились за ее багажом.

– Ничего, – пробормотала Энни, утирая слезы и отчаянно пытаясь взбодриться. – Мы еще посмотрим, чья возьмет.

Сидя у окна каюты, Мюриель наблюдала, как мимо проплывают набережные, обсаженные вязами. Вязы росли вдоль всего канала – у этих деревьев глубокие, прямые корни, которые не разрушают берег, а, напротив, предохраняют его от осыпания.

За ровной шеренгой вязов до самого горизонта тянулись гладкие и зеленые поля Новых земель. Остров Инис отсюда казался небольшой темной выпуклостью, наполовину утонувшей в полуденной дымке.

– Правильно ли я поступила? – прошептала королева. Заплаканное, несчастное лицо Энни по-прежнему стояло у нее перед глазами. Отчаянный вопль – «я вас ненавижу!» – до сих пор звенел в ушах. Матери нелегко услышать подобное из уст своей любимой дочери.

Но в этой жизни есть вещи, с которыми надо смириться. И обиды приходится переносить стойко.

– Вы звали меня, моя королева?

Повернувшись, Мюриель увидела, что молодой рыцарь Нейл МекВрен стоит у нее за спиной.

– Да?

– Простите, ваше величество, – пробормотал Нейл, склоняясь в поклоне. – Но мне послышалось, вы что-то сказали. Я думал, вам угодно обратиться ко мне.

– Нет, – покачала головой Мюриель. – Я разговаривала сама с собой. И со святыми.

– Простите за то, что осмелился вас побеспокоить.

– Вы меня ничуть не побеспокоили, сэр Нейл. Надеюсь, вы успели попрощаться с вашим воспитателем, сэром Файлом.

– Да. Хотя времени у меня было немного, и я успел лишь перемолвиться с ним несколькими словами.

– Он просто сияет от гордости за ваши успехи. Думаю, будь вы его родным сыном, он не мог бы гордиться больше.

– Будь он мне родным отцом, я не мог бы питать к нему более сильной привязанности, – с жаром заявил Нейл.

– Подобные чувства делают вам честь, – кивнула Мюриель.

Некоторое время они не произносили ни слова.

– Что вы думаете обо всем этом, Нейл? – наконец нарушила молчание королева.

– Вы хотите знать, что я думаю о Новых землях, ваше величество?

– Нет, я имела в виду совсем другое. Но раз вы заговорили о Новых землях, мне любопытно будет узнать ваше мнение.

Застенчивая улыбка, мелькнувшая на губах Нейла, на мигсделала его еще моложе.

– Мне немного не по себе, ваше величество, когда я вижу подобное зрелище. Вы из Лира, и вы поймете меня. Мы никогда бы не осмелились сковать море, лишить свободы нашего господина и повелителя. Никогда бы не рискнули отдавать морю приказы, говорить, что ему следует делать, а что нет. То, что я вижу здесь – эти земли, отнятые у волн, – да, все это на редкость величественно и поражает взор и воображение. Полагаю, святой Лир не возражал бы против этого. Но, если мне будет дозволено сказать, подобное насилие над природой кажется… излишне самонадеянным.

– По-вашему, даже император Кротении не имеет права на подобную самонадеянность?

– Еще раз прошу прощения за свои дерзкие слова, ваше величество, но император – это всего лишь человек. Я готов всеми силами служить этому человеку и государству, которое он возглавляет. Если вам будет угодно приказать мне заткнуть пробоину в дамбе собственным телом, я сделаю это без промедления. И пусть святые решают, правильно я поступил или нет. Но все же я должен повторить: всякое насилие непременно порождает сопротивление.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – важно изрекла Мюриель. – Однако строительство этих дамб и каналов начали еще Рейксбурги. Во время правления моего мужа работы были завершены. Когда воды схлынули, выяснилось, что под ними скрываются на редкость плодородные почвы. Но не думайте, что мы так уж непочтительны к природе и самонадеянны, – мы платим подати святым воды, болота и реки. А порой они сами берут свою подать. Так что между нами существует нечто вроде соглашения.

Нейл почтительно кивнул.

– Но, ваше величество, насколько я понял, вы желали узнать мое мнение не о дамбах и каналах, а о чем-то другом?

– Скажите, согласны ли вы с моим супругом? Вы тоже считаете, что наш переезд в Кал Азрот – это разумный шаг?

Прежде чем ответить, Нейл помедлил, словно взвешивая каждое слово.

– От повелителей Ханзы можно ждать самого низкого коварства, – сказал он наконец. – Они привыкли действовать исподтишка, хитростью, интригами и заговорами. Честный бой не для них. Они платят всадникам из Вейханда за головы представителей дома де Лири, и при этом воздерживаются от объявления войны. На словах они верны церкви, на деле не чураются черной магии. Человек, которого я убил, был верным рыцарем, вашим преданным слугой. Но каким-то образом им удалось завладеть его душой и внушить ему черные намерения.

– Вы перечисляете факты, которые я знаю не хуже вашего, Нейл, – заметила королева. – А я хотела узнать, каково ваше отношение к предпринятой нами поездке.

– Если правители Ханзы уверены, что, расправляясь с членами королевской семьи, они ослабляют королевство, от них следует ожидать новых ударов, – ответил Нейл. – Но, говоря откровенно, поспешный отъезд вашего величества, принцесс и принца в один из отдаленных замков внушает мне беспокойство.

– И каковы причины этого беспокойства?

– Очевидных причин нет. И все же мне кажется: сколь ни надежно укреплен замок, куда мы направляемся, вряд ли там вы будете в большей безопасности, чем дома. Во всем, что произошло, слишком много странного и непонятного. Почему первый удар был направлен против вас, а не против короля? И как неприступные стены замка сумеют защитить вас, если самый верный из ваших людей в любой момент может превратиться в злоумышленника? Никто из нас, простых смертных, не в состоянии противиться ухищрениям черной магии. Святые – свидетели, я предпочел бы заколоть себя мечом, чем причинить вам хоть малейший вред. Но все же те, кто плетет против вас заговор, способны и меня превратить в свое слепое орудие. Не забывайте, рыцарь, которого мне пришлось умертвить, тоже принес вам клятву верности. И я не сомневаюсь, уста его не лгали, когда он произносил святые слова.

– Возможно, вы правы, сэр Нейл. Вижу, несмотря на ваш юный возраст, вам не откажешь ни в мудрости, ни в рассудительности. Но вы еще не искушены в придворных делах и потому порой рассуждаете наивно. Поверьте, для того, чтобы превратить слугу, пусть даже гвардейца, в вероломного предателя и убийцу, вовсе не требуется прибегать черной магии. Достаточно подкупа или даже посулов. Магия алчности, страха и зависти порождает все то неисчислимое зло, с которым вам неминуемо предстоит столкнуться при дворе. – Помолчав, королева добавила: – Что же касается причин, по которым злоумышленники выбрали первой жертвой меня, а не моего супруга, здесь я разделяю ваше недоумение.

– А что, если…

Предположение, мелькнувшее в голове у Нейла, заставило его нахмуриться.

– Ваше величество, а что, если ваши враги намерены разлучить вас с королем? Разрушить ваш семейный союз?

Интуиция подсказывала королеве, что слова молодого рыцаря близки к истине.

– Продолжайте, – ободряюще кивнула она.

– Если бы я был королем и внезапно лишился жены и детей, земля ушла бы у меня из-под ног, – осторожно подбирая слова, произнес Нейл. – Без сомнения, ваш супруг…

– Мой супруг быстро найдет утешение в объятиях своих любовниц, – с горечью перебила королева. – Да и любящий брат не позволит ему слишком долго предаваться печали.

– А что, если именно они… – Нейл замялся, но все же, набравшись мужества, высказал свою мысль до конца. – Я имею в виду, брат вашего супруга и его… Что, если именно они замышляют от вас избавиться, убрать вас с дороги?

Во взгляде, брошенном Мюриель на молодого рыцаря, сквозило неприкрытое изумление. Королева поняла, что недооценила наблюдательность и прозорливость своего новоиспеченного телохранителя.

– Я только что сказала, что порой вы рассуждаете наивно, сэр Нейл, – протянула она. – Беру свои слова обратно. Теперь я вижу, что в наивности вас никак нельзя упрекнуть. Примите мои извинения.

– Ваше величество, при дворе я новичок и ничего не знаю о его нравах и обычаях, – неторопливо продолжал Нейл. – Я всего лишь следую совету, который дала мне леди Эррен. Это она сказала, что в каждом я должен видеть возможного врага, угрожающего вашему величеству. В каждом, в том числе и в леди Эррен. И даже в самом себе. Вы сами понимаете, что подобный взгляд порождает множество подозрений. Несомненно, большая часть этих подозрений не имеет под собой оснований. Но бдительность не может быть излишней. Я не должен пропустить истинных злоумышленников. И когда они вновь протянут к вам руки, я не буду колебаться ни мгновения. Вы можете не сомневаться: меч мой поразит подлецов раньше, чем их черные замыслы станут явью.

В голосе молодого рыцаря звучало столько страсти, что королева поневоле вздрогнула. Жизнь, проведенная при дворе, среди постоянных интриг, фальшивых улыбок и двусмысленных любезностей, порой заставляет забыть, что на свете есть люди, способные к искренним, сильным чувствам. Такие, как стоявший перед ней юноша. Он был безоглядно искренен и безгранично предан. Предан ей, своей королеве, и никому больше.

– Благодарю, что не утаили от меня своих мыслей, сэр Нейл. На досуге я непременно обдумаю все то, что услышала от вас.

– Благодарю вас, ваше величество, что вы не отказались выслушать мои соображения, – склонил голову в поклоне Нейл.

Лезбет отбросила с лица выбившуюся из прически каштановую прядь и окинула взглядом западную бухту и белоснежные зубцы крепости Торнрат, возвышавшиеся над перламутровой гладью моря. Она даже различила паруса торговых судов, белеющие у самого горизонта. Чайка кругами носилась над расстеленной на песке скатертью. Вне всякого сомнения, прожорливая птица желала поживиться остатками снеди – ветчины, сыра и медового печенья.

– Славный сегодня выдался денек, – довольно промурлыкал Роберт, прихлебывая вино прямо из горлышка бутылки.

Брат и сестра устроили пикник на самом западном берегу Иниса, у развалин старой башни.

– Да, день чудесный, – откликнулась Лезбет и послала брату ласковую улыбку, хотя, говоря откровенно, улыбаться ей не слишком хотелось.

С тех пор как Роберт узнал о ее помолвке, он стал таким… странным. В их отношениях, прежде совершенно безоблачных, явно возникла трещина. Когда Роберт пригласил Лезбет отправиться вдвоем на пикник, она охотно согласилась, надеясь загладить нанесенную брату обиду. Но она и думать не думала, что для увеселительной прогулки он выберет именно это место. Спору нет, Роберт всегда питал склонность к самым диким выходкам, но раньше это не касалось его обожаемой сестры.

«Смотри на море, – приказала она себе. – Смотри на небо. Вокруг все так красиво. Все дышит покоем. Ничего плохого не может случиться».

Но как ни старалась Лезбет отогнать прочь тревожные предчувствия, ей это никак не удавалось. К тому же Роберт, судя по всему, вознамерился свести ее усилия на нет.

– Помнишь, раньше, когда мы были детьми, мы любили сюда приходить? – как бы невзначай спросил он, – Мы затевали тут самые увлекательные игры, а башня служила нам замком.

– Да, счастливое было времечко, – пробормотала Лезбет, стараясь придать своему лицу выражение умиротворенной мечтательности и сглотнуть сдавивший горло ком.

– Тогда ты была моим лучшим другом, – продолжал Роберт. – По крайней мере, мне так казалось. У тебя не было от меня ни тайн, ни секретов. А у меня не было секретов от тебя. – Он вновь приложился к бутылке и эхом повторил слова Лезбет: – Счастливое было времечко.

Лезбет накрыла руку брата своей и погладила его дрожащие пальцы.

– Роберт, мне жаль, что ты воспринял известие о моей помолвке так болезненно. Конечно, я сама виновата. Надо было попросить у тебя разрешения на замужество. Прежде всего у тебя, а уж потом у старшего брата. Прости, что я этого не сделала.

В глазах Роберта мелькнуло страдальческое выражение, но он растянул губы в улыбке и покачал головой.

– Тебе не за что просить прощения, Лезбет. Ты поступила правильно, попросив разрешения у Уильяма. Он король, и он наш старший брат.

Лезбет сжала его руку.

– Роберт, я так переживаю, что причинила тебе боль. Но пойми, я не знала, как тебе рассказать. Боялась, что ты рассердишься.

– Но почему? – процедил он сквозь зубы.

– Ты сам это прекрасно понимаешь. Мы ведь были так близки, открывали друг другу все свои помыслы, все чувства. А потом случилось так, что…

– Случилось так, что ты отдалилась от меня, – торопливо докончил Роберт. – Но виной тому не только твоя помолвка. Это началось задолго до того. С того самого дня, когда Роза…

– Прошу, не надо об этом! Прошу! – Лезбет закрыла глаза и отчаянно замотала головой, словно отгоняя страшное воспоминание.

– Как хочешь, – пожал плечами Роберт. – Мы ведь с тех пор ни разу не говорили о…

– Роберт, умоляю, оставим этот разговор. Давай забудем навсегда о том, что случилось.

Роберт кивнул с нарочито покорным видом.

– Я хотела поговорить о другом, – дрожащим голосом начала Лезбет. – Мне кажется, ты вообразил, что во время вашей встречи принц Чейсо, мой жених, обошелся с тобой без должного почтения и…

– Мое воображение тут ни при чем, – отрезал Роберт. – твой жених и в самом деле нанес мне оскорбление.

– Прошу, Роберт, не держи на него зла. Если он и задел твои чувства, то сделал это непреднамеренно. Уверена, он ни в коей мере не хотел тебя обидеть.

Роберт усмехнулся и смиренно сложил руки.

– Что ж, так и быть, я его прощаю. Но где твой суженый сейчас, вот что я хотел бы знать? Насколько понимаю, традиции и обычаи требуют, чтобы он прибыл сюда и попросил твоей руки – если не у меня, то у Уильяма. Однако он не счел нужным сделать этого.

– Он скоро приедет. Через несколько дней принц Чейсо будет здесь и попросит моей руки у моих братьев, – заверила Лезбет. – Его задержали неотложные дела. Он просил меня подождать, хотел, чтобы мы отправились в Эслен вместе. Но мне не терпелось увидеть вас всех и поделиться с вами радостью. – Она устремила на брата взгляд, полный мольбы и нежности. – Прошу тебя, Роберт. Не омрачай моего счастья. Порадуйся за меня. Ты мой брат, мой близнец, я всегда любила тебя и буду любить, но после того, как…

– После того, как мы убили здесь Розу, – с готовностью подсказал Роберт.

Лезбет, сраженная этими словами, молча кивнула и потупилась, не в силах ни говорить, ни смотреть на него.

– Это был всего лишь несчастный случай, – равнодушно заметил Роберт, – Нам не в чем себя упрекать.

Неумолимая память подсказывала Лезбет, что слова эти далеки от истины. Она с мучительной отчетливостью помнила жестокую игру, которую много лет назад они затеяли здесь с девочкой-служанкой. Игру, которая зашла слишком далеко. И что самое страшное, тогда Лезбет с самого начала догадывалась, чем может кончиться их детская забава. Догадывалась, куда заведет страшный умысел Роберта. Но она гнала прочь тревожные предчувствия. Точно так же, как и сейчас.

Избегая взгляда Роберта, Лезбет кивнула и пробормотала:

– Да, это был несчастный случай. И я не могу о нем говорить. Роберт, я же просила тебя…

– Прости мою бестактность, – усмехнулся он. – Я испортил нашу замечательную прогулку. Но поверь, я не хотел тебя расстраивать. Того, что случилось, уже не исправишь, Лизбет. И молчание тут плохой помощник. Оно разъело наши души, как отрава. Заставило нас сторониться друг друга. Но ведь мы все равно остались близнецами, правда, сестренка? – Роберт неожиданно вскочил на ноги. – Я хочу кое-что тебе показать.

– Что? – испуганно спросила Лезбет.

Он улыбнулся и на какое-то мгновение стал похожим на мальчика, которого она любила, которому так доверяла.

– Это мой свадебный подарок, – сообщил он.

– Ты приготовил мне подарок прямо здесь?

– Да. Ты удивлена? – Во взгляде Роберта мелькнуло легкое замешательство. – Я решил сделать тебе небольшой сюрприз собственными руками. Идем, это недалеко.

Губы Лезбет тронула неуверенная улыбка. Ей трудно было поверить, что неприятный разговор так легко закончился. Но Роберт казался таким измученным, таким нервным, и ей не хотелось усугублять нанесенную ему обиду. Каким бы он ни был, она его любила. Лезбет взяла протянутую руку и вслед за Робертом поднялась наверх – туда, где раскинулся разросшийся старый сад. Когда-то, в дни их детства, за садом тщательно следили и ухаживали. Впрочем, теперь он пришел в полное запустение, живые изгороди разрушились, дорожки и цветочные клумбы поросли сорной травой. Кое-где заросли были настолько густыми и непроходимыми, что напоминали настоящий лес.

Однако брату и сестре не пришлось продираться сквозь переплетения ветвей. Роберт скоро остановился.

– Здесь, – проронил он.

Когда Лезбет увидела приготовленный сюрприз, она лишилась дара речи. Мир вокруг был прекрасен. Солнце светило, птицы пели, цветы радовали взор. Она собиралась выйти замуж за любимого человека. Как мог Роберт, ее брат, сделать такое?

Он выкопал останки Розы. Тоненькие детские косточки – убитой служанке было всего десять лет – белели на дне ямы. Одежда Розы успела сгнить, и все же Лезбет узнала несколько потемневших лоскутов голубого платья, в котором в тот злополучный день была маленькая служанка.

– Ради всех святых, Роберт, – прошептала Лезбет, едва шевеля губами.

Ужас сдавил ей грудь, и она смолкла. Все слова были бессильны. Лезбет мучительно хотелось зажмуриться, закричать во все горло, убежать прочь. Но вместо этого она охваченная оцепенением, не сводила глаз со страшного свидетельства давнего злодеяния. Она ни разу не осмелилась спросить у Роберта, что тот сделал с телом Розы. Во дворце они сказали, что маленькая служанка убежала.

«Прости меня, Роза, – мысленно взмолилась Лезбет. – Я знаю, что мою вину не искупить, но все же надеюсь, что ты меня простила».

– Я люблю тебя, Лезбет, – донесся до нее голос Роберта, тихий и ласковый. – Напрасно ты пренебрегла моей любовью. Тебе следовало просить разрешения на брак у меня. У меня, а не у Уильяма.

А когда Лезбет повернулась, он резко ударил ее в грудь, так сильно, что она не удержалась на ногах и опустилась на землю, а широкие юбки раскинулись вокруг. Во взгляде, который она устремила на брата, сквозило скорее недоумение, чем боль. Ни разу в жизни, даже во время детских ссор, Роберт не поднял на нее руки.

– Роберт, зачем…

Стоило Лезбет заговорить, она поняла – случилось непоправимое. Внутри у нее словно что-то оборвалось, грудь полыхала огнем. Роберт по-прежнему возвышался над ней, и в его руке она разглядела нож. Этот узкий длинный кинжал дедушка подарил Роберту на одиннадцатый день рождения, и с тех пор принц постоянно носил его за поясом. Лезвие было красным по самую рукоять.

А потом Лезбет опустила глаза и увидела, как кровавое пятно расплывается по светлому шелку ее платья. Инстинктивно она прижала к ране руки, и они моментально стали красными и липкими. Она внимательно наблюдала, как кровавые ручейки, просочившись меж пальцами, заструились вниз.

– Роберт, нет… – выдохнула Лезбет и не узнала собственного голоса, глухого и ломкого одновременно. – Роберт, я не верю, что ты меня убьешь.

Он наклонился к ней, и она увидала, что его темные глаза полны слез.

– Я уже убил тебя, Лезбет, – произнес он, и голос его дрогнул от нежности. – Я должен был это сделать.

Сухие горячие губы Роберта коснулись ее лба.

Она отчаянно затрясла головой и поползла прочь, безуспешно пытаясь встать.

– Роберт, я собираюсь замуж, – словно заклинание, твердила она. – За принца Сафнии. Он скоро за мной приедет. – Ей казалось, что ее возлюбленный принц Чейсо совсем рядом и сейчас бросится к ней на помощь. – У меня будут дети, много детей. И первого сына я назову в твою честь… Роберт, неужели ты…

Внезапно Лезбет осознала, что все просьбы о пощаде бессильны и бесполезны. Ей надо спасаться бегством. Роберт утратил рассудок, он ни за что не оставит ее в живых.

Но сил уже совсем не осталось. Руки, на которые она пыталась опереться, подламывались, ноги налились тяжестью, и, скользя по траве, Лезбет, подобно огромной улитке, оставляла за собой влажный широкий след. Только след этот был красным.

На какое-то мгновение все поплыло перед глазами Лезбет, а потом она вновь увидела склоненное над ней лицо Роберта.

– Усни, сестра, – прошептал он. – Усни вечным сном. И пусть во сне ты увидишь счастливые времена, когда мы оба были детьми. Времена, когда ты любила меня больше всех на свете.

– Не убивай меня, Роберт, – сквозь слезы повторила она, все еще надеясь на чудо. – Помоги мне.

– Тебе не придется скучать в одиночестве, – словно не слыша, произнес Роберт. – С тобой Роза, верная подруга нашего детства. А скоро к вам присоединятся многие наши родственники. Очень многие.

Он улыбался, но лицо его становилось все более далеким и отчужденным. Лезбет не ощутила ни толчка, ни падения, она лишь увидела, что теперь тоненькие белые косточки лежат рядом.

А потом до нее донеслись мелодичное грустное пение птиц и чей-то знакомый шепот. Она знала: слова, коснувшиеся ее слуха, очень важны, и все же смысл их ускользал от гаснущего сознания.

А затем все исчезло, и вокруг воцарилась полная тишина.

12. Спендлав

Уже в четвертый раз за ночь Стивен Даридж с трудом вырвался из цепких объятий Черной Мэри. Наконец он решил, что кошмарных снов с него хватит, поднялся и бесшумно выскользнул из дортуара. Стояла безлунная, но ясная ночь, в прохладном воздухе ощущалось легкое дуновение осени. Стивен дошел до того места, где начинался крутой спуск, ведущий с вершины холма к пастбищам, и долго стоял в задумчивости, глядя на звезды, сияющие на темном бархате неба.

«Звезды вечны», – любил повторять его дедушка.

«Старик был не прав, – с горечью подумал Стивен. – В этом мире ничто не вечно – ни звезды, ни горы. Любовь, истина, святые – все, все преходяще и тленно».

– Святой Михаил, – прошептал Стивен, – прошу, наставь меня на путь истинный. Не дай душе моей заплутать в потемках.

Он чувствовал: внутри у него что-то надломилось. Точнее, там завелась какая-то червоточинка, которую ему мучительно хотелось извергнуть. Но он опасался, что если это произойдет, то изъян, разъедающий душу, обретет свободу и силу и тогда уж точно пожрет его без остатка.

Наверное, надо было сразу сообщить отцу-настоятелю, что манускрипт, который поручили перевести вновь прибывшему послушнику, представляет собой измышления нечестивого еретика. Не следовало углубляться в эти кощунственные откровения. Но Стивен, подстрекаемый любопытством, не сумел воспротивиться искушению.

А теперь, святые свидетели, он зашел слишком далеко. Зло, таившееся на древних страницах, проникло в него и отравило его дух. И очиститься от этого зла он не в состоянии.

Легкий шорох шагов по траве подсказал Стивену, что к нему кто-то приближается. Еще не повернув головы, он догадался, кто нарушил его уединение, но не испытал ни досады, ни страха.

– Здравствуй, брат Десмонд.

– Доброе утро, брат Стивен. Дышишь свежим воздухом?

Стивен не смотрел на своего собеседника, он видел лишь его тень, чернеющую на траве.

– Оставь меня в покое или убей. Мне все равно.

– Вот как? – нараспев промурлыкал Десмонд.

В следующее мгновение он с размаху ударил Стивена кулаком по затылку, так что тот рухнул на землю как подкошенный. Десмонд склонился над ним и приставил к горлу Стивена широкое лезвие отточенного ножа.

– Значит, тебе все равно? – прошептал он Стивену в самое ухо.

– За что? – пробормотал Стивен. – Скажи, за что ты сживаешь меня со свету? Ведь я не сделал тебе ничего плохого.

– Ты мне не нравишься, и этого вполне достаточно, – самодовольно ухмыльнулся Десмонд. – Кстати, тебе известно, что в следующем месяце ты отправишься в паломничество к святым местам?

– При чем здесь мое паломничество?

– Значит, известно. Ты ведь закончил свой несчастный перевод, книжный червь, не так ли?

– Откуда ты знаешь?

– Ты еще имеешь наглость спрашивать, слизняк. Я знаю обо всем, что происходит в этом монастыре. С какой стати то, что ты целыми днями пыхтишь в библиотеке, должно остаться для меня тайной?

– Я никому не говорил, что закончил перевод.

– В этом не было нужды, придурок. Я собственными глазами прочел все то, что тебе удалось нацарапать.

Неожиданно Десмонд убрал нож и выпрямился. Стивен ожидал нового жестокого удара, но, к его великому удивлению, Десмонд вздохнул и опустился рядом на траву.

– Любопытная книжонка, ничего не скажешь, – хрипло прошептал он, почти касаясь губами уха Стивена. – Чего там только нет. Тут тебе и наговоры, при помощи которых можно превратить человека в мокрое место, и молитвы Проклятым Святым. Человеческие жертвоприношения, омовения детской кровью. Словом, замечательный образчик ереси. Скажи, ты бродишь по ночам из-за этой книги? Это она лишила тебя сна?

– Ты тоже читал ее, – ответил Стивен. – И, как я вижу, тоже лишился сна. Зачем же ты спрашиваешь?

Брат Десмонд издал странный звук, отдаленно напоминающий отрывистый приглушенный смех.

– Я давно уже не сплю по ночам, – сообщил он.

– Почему ты украл мои записи?

– Не вижу причин, которые помешали бы мне сделать это.

– Но ты все же отдал их фратексу?

– Разумеется. Ты можешь думать обо мне что угодно, брат Стивен, но я принадлежу ордену Святого Декмануса и служу верой и правдой. – Голос Десмонда, и без того тихий, стал едва слышным. – Едва ли кто-нибудь служит ордену лучше, чем я.

Стивен задумчиво кивнул.

– Что ж, ты сослужил хорошую службу не только ордену, но и мне. Я знал, как мне велит поступить долг, но боялся, что у меня не хватит решимости.

– К чему ты клонишь?

Стивен внезапно пожалел, что не может рассмотреть глаза брата Десмонда. За все время их знакомства в голосе его мучителя впервые послышалось замешательство.

– Ты не хуже меня понимаешь, что ни к каким святым местам я не пойду, – произнес Стивен. – После того как фратекс прочтет мои записи, он поймет, что, переведя эту книгу, я совершил величайшее кощунство и сам стал вместилищем греха и скверны.

– Но ты всего лишь выполнил распоряжение фратекса, – пожал плечами Десмонд.

Замешательство, звучавшее в его голосе, стало более явным – или же Спендлав чрезвычайно ловко представлялся сбитым с толку.

– Брат Десмонд, на протяжении веков церковь занималась тем, что уничтожала подобные кощунственные сочинения, – возразил Стивен. – В тот момент, когда я понял, что книга проникнута нечестивым духом ереси, я должен был сообщить об этом отцу-настоятелю. Но, исполненный гордыни и праздного любопытства, я перевел святотатственные измышления, хотя, святые свидетели, было бы лучше, если бы их темный смысл навек оставался тайной. Возможно, теперь на меня пало проклятие, и я буду с позором изгнан из монастыря.

Губы Спендлава искривились в косой ухмылке.

– Брат Стивен, ты, верно, считаешь меня самым заклятым своим врагом, – процедил он. – Но это не так. Ты сам – первый и самый главный свой враг. Такой враг, которого я никому бы не пожелал. – С этими словами брат Десмонд поднялся. – Ладно, я с тобой заболтался. Желаю, чтобы путешествие к святыням пошло тебе на пользу.

Последняя фраза прозвучала на удивление искренне.

Десмонд повернулся и ушел, оставив Стивена наедине со звездами.

Фратекс поднял голову от стола, заваленного книгами и бумагами, и пристально взглянул на Стивена.

– Доброе утро, брат Стивен, – приветствовал он молодого послушника и указал на листы, которые только что просматривал. – Отличная работа. Ты уверен, что твой перевод точен?

– Да, святой отец. Я старался сделать его предельно точным – насколько мне позволяли мои ограниченные познания.

– Как выяснилось, не столь уж и ограниченные. Что ж, брат Стивен, рад сказать, мне не пришлось в тебе разочароваться. Напротив, я имел удовольствие убедиться в твоих выдающихся способностях.

– Но, святой отец… – начал Стивен и смолк, охваченный внезапной оторопью.

Подобное смятение он чувствовал в Королевском лесу, слушая зловещий лай приближающейся собачьей своры. Тогда он поверил в выдумки Эспера Белого и решил, что по его душу явился Мрак. Сейчас, переведя большую часть манускрипта и уяснив его кощунственное содержание, Стивен ощущал, что над его душой нависла еще более грозная опасность.

От сознания того, что в мире слишком много страшного и непонятного, голова у юноши шла кругом. То, что совсем недавно казалось ему незыблемым и прочным, внезапно обнаружило свою шаткость и ненадежность.

Фратекс, вскинув бровь, невозмутимо ожидал, когда же Стивен даст свои объяснения.

– Содержание рукописи, которую вам было угодно предоставить мне для перевода, враждебно учению церкви, – наконец обрел дар речи Стивен. – Как только я это понял, мне следовало поговорить с вами, следовало немедленно прекратить работу. Я этого не сделал и заслуживаю самого сурового наказания. Святой отец, если вы потребуете, чтобы я оставил монастырь, я отнесусь к этому с пониманием.

– Напрасно ты так считаешь, сын мой, – пожал плечами фратекс. – Если бы я счел нужным удалить тебя из монастыря, то сделал бы это, и меня бы ничуть не взволновало, как ты к этому отнесешься – с пониманием или без оного. Однако я не вижу ни малейшего повода изгонять тебя. Ты выполнил задание, которое я дал тебе сам, и выполнил превосходно. Было бы по меньшей мере несправедливо подвергать тебя за это наказанию.

– Святой отец, все это выше моего скромного разумения. Разве церковная политика не против…

– Возьму на себя смелость заявить, что разбираюсь в церковной политике значительно лучше твоего, – перебил Стивена фратекс, и в его голосе послышалось легкое недовольство. – Сейчас, сын мой, ты не в состоянии постичь все соображения, которыми руководствуется святая церковь, а я не в состоянии объяснить их тебе. Достаточно сказать, что зло извечно существовало в этом мире и будет существовать впредь, не так ли? Возможно, в течение долгого времени оно таилось и хранило молчание, но рано или поздно оно выйдет из своего укрытия и заговорит. И мы должны встретить его во всеоружии. Должны понимать язык зла. В противном случае мы будем беззащитны перед его чарами и оно завладеет нами безраздельно, сделав своими соучастниками.

Как раз этого Стивен и опасался. Фратекс словно читал в его душе. Слова отца-настоятеля заставили молодого послушника похолодеть. Ему казалось, жуткий призрак сжал его сердце ледяными пальцами.

– Святой отец, могу я открыть вам кое-что?

– Всенепременно, сын мой.

– По дороге сюда я слышал… жуткие вещи. В замке Тор Скат. Рыцарь, живущий там, рассказывал…

– Продолжай, сын мой, я весь обратился в слух. И садись, прошу тебя. Ты побледнел и выглядишь так, словно ноги отказываются тебя держать.

– Благодарю, святой отец.

Стивен опустился на маленькую жесткую табуретку.

– Расскажи, что тебе довелось услышать.

Стивен передал фратексу все слухи о появлении греффина и о страшном человеческом жертвоприношении, совершенном в покинутом седосе. Когда он закончил, настоятель несколько мгновений молчал, погрузившись в задумчивость.

– Подобные слухи уже доходили до нас, – сообщил он, понизив голос и доверительно наклонившись к Стивену. – Но ни в коем случае не следует способствовать их распространению. Держи рот на замке, сын мой. И будь уверен, церковь сумеет найти виновников всех этих злодеяний и сурово наказать их.

– Я не сомневаюсь, святой отец. Но это жертвоприношение в бывшем седосе, у заброшенного храма никак не выходит у меня из головы. В точности такие ритуалы описываются в книге, которую….

– Мне это известно. Именно по этой причине я и желал незамедлительно получить перевод древней рукописи.

– Дозволено ли мне будет узнать, каково ваше мнение на сей счет, святой отец?

– Я полагаю, те, кто совершил кровавый ритуал, пытаются оживить древние святилища, причем лишь те из них, на которых лежит проклятие. Вероятно, они ищут седос, где некогда обрел свою нечестивую силу Джестер Черный. А человеческие жертвоприношения, которые они совершают, являются своеобразным испытанием, при помощи которого еретики надеются, понять, какой из тысячи седосов, сохранившихся в Королевском лесу, до сих пор обладает могуществом. Но пока они совершают ритуал с отступлениями от древнего обряда, и потому он не имеет силы. Так что нам нечего опасаться, – завершил свою речь фратекс.

– Работа, которую я проделал, может принести злоумышленникам немалую пользу, – едва слышно произнес Стивен. – Имей еретики столь подробное руководство, они совершили бы ритуал без всяких искажений.

Фратекс важно кивнул.

– Разумеется, сын мой, подобные опасения приходили мне в голову. Однако мы не можем сражаться с опасным врагом в темноте и без оружия. Не забывай, еретикам уже известны многие тайны. Мы сумеем успешно противостоять им, лишь когда обретем еще большие знания.

– Но, святой отец… – Перед внутренним взором Стивена возникло ухмыляющееся лицо Десмонда Спендлава. – Что, если наши открытия станут достоянием неприятеля? Что, если враги скрываются среди нас и еретики сумели проникнуть в лоно святой церкви?

На губах настоятеля мелькнула мрачная усмешка.

– Для того чтобы поймать хорька, необходимо поставить ловушку, – поучительно изрек он. – А для ловушки нужна наживка.

Произнеся это, он поднялся со своего стула.

– Мне казалось, брат Стивен, урок смирения, который я тебе преподал, нашел живой отклик в твоей душе, – продолжал фратекс. – Но наша сегодняшняя беседа заставила меня усомниться в этом. Поверь, я отнюдь не выживший из ума старик, утративший бдительность и прозорливость. И святая церковь неизменно пребывает на страже своего учения и готова дать отпор проискам врагов. Лишь тот, чей взор застилает пелена надменной гордыни и спеси, способен полагать иначе. Выполненный тобой перевод, без сомнения, послужит во благо церкви. Но твой излишне длинный язык и неуместные вопросы способны принести немалый вред. Ты понял меня, сын мой? Воздержись от излишних разговоров и спокойно выполняй то, что тебе поручено. Не обсуждай своей работы ни с кем, кроме меня. Тщательно следи за тем, чтобы посторонний взгляд не упал на твой труд.

– Но это уже произошло, святой отец, – с дрожью в голосе сообщил Стивен. – Мой перевод читали не только вы.

– Да, его читал брат Десмонд. Это не осталось для меня тайной. Подобное можно было предвидеть. Но впредь будь осмотрительнее. Прячь написанное. А для того чтобы обмануть соглядатаев, помимо настоящего перевода составляй фальшивый, не соответствующий оригиналу.

– В этом уже нет необходимости, святой отец. Перевод завершен.

Вместо ответа настоятель наклонился и достал из-под стола большой ящик из кедра.

– У этой книги есть продолжение, – произнес он. – Надеюсь, ты будешь работать над ним с не меньшим рвением. – Губы фратекса слегка раздвинулись в улыбке. – А теперь, брат Стивен, тебе следует предаться благочестивым размышлениям. Вскоре тебе предстоит совершить паломничество к храму Святого Декмануса, и дух твой должен пребывать в состоянии покоя и просветленности.

Стивен преклонил колени и низко поклонился.

– Благодарю вас, святой отец. Прошу вас, простите мне дерзкие вопросы и сомнения. Поверьте, все они были вызваны лишь заботой о благе и процветании нашей святой церкви.

– Здесь, в этом монастыре, весь груз подобных забот лежит на моих плечах, – со снисходительной улыбкой напомнил фратекс и махнул рукой, отпуская Стивена. – Ступай же, сын мой. Не терзайся пустыми тревогами и подготовься к принятию великого откровения.

Стивен еще раз поклонился и оставил келью настоятеля. Ощущение того, что откровение уже было дано ему, прочно засело в душе юноши. И он опасался, что нового откровения ему будет не вынести.

13. Терновый Король

За всю ночь Эспер ни разу не сомкнул глаз и, когда первые утренние лучи нежно коснулись земли, сидел, как и прежде, скрестив под собой ноги и держа наготове лук.

Что бы ни происходило ночью, с наступлением рассвета все рассеялось как дым, оставив после себя лишь воспоминание о дурном запахе. Заметив, что Винна начала просыпаться, Эспер вышел на свет и тщательно огляделся вокруг.

Первые вестники утра озаряли нежными лучами верхушки деревьев, вытягивая их в длинные тени и направляя как раз в ту сторону, откуда Эспер и Винна пришли. Впереди лес становился все реже и реже и, судя по тому, как расчищалось небо в темных кронах деревьев, постепенно подходил к концу.

Эспер исследовал влажные листья, беспорядочно устилавшие землю, пытаясь обнаружить следы ночного присутствия: сломанные ветки, перья или клочья шерсти, – но, сколько ни старался, ничего подозрительного не приметил. Тщетные поиски на какой-то миг заставили его усомниться в собственных ощущениях. Уж не почудились ли ему все эти запахи? В конце концов, он действовал по поручению сефри, у которых правда была смешана с ложью в одной грязной луже.

– Доброе утро, Эспер, – произнесла Винна. – Ты так и провел всю ночь? И совсем не спал?

– Можно сказать, что да, – криво усмехнулся он.

– Мы же условились, что будем дежурить по очереди, – с напускной сердитостью пожурила его она. – Почему же ты меня не разбудил?

– У тебя еще будет возможность отработать свое. Вся следующая ночь – твоя, – пообещал он. – Как бы там ни было, но мы уже почти выбрались из леса. – Он кивнул в сторону деревьев, которые впереди явно редели.

– Мне тоже так кажется. – С этими словами Винна потянулась и сладко зевнула. – Тем не менее я ловлю тебя на слове. Следующая ночь – моя. К нам кто-нибудь пожаловал этой ночью?

– Был кто-то. Правда, не только не обнаружил себя никакими звуками, но и совсем не оставил следов. Ну и конечно, удалился прежде, чем наступил рассвет.

Винна нахмурилась.

– Мне что-то снилось. Что-то с отвратительным запахом.

– Это был не сон, – сказал Эспер. – Тут уж я могу утверждать наверняка.

– Неужели… неужели к нам являлся сам Терновый король? – удивилась она.

– Надеюсь, это еще был не он, будь он трижды неладен, – выругался Эспер. – Но что бы то ни было, я никогда не пожелал бы себе увидеть его воочию.

Явно встревоженная вестями, Винна всячески старалась скрыть свое волнение и, чтобы ненароком себя не выдать, решила обойти последние слова Эспера молчанием.

– И что же мы будем делать? – немного придя в себя, наконец спросила она.

– Думаю, пойдем дальше. А там будет видно по обстоятельствам. Хочешь есть?

– Пока нет. Перекусим чуть позже. Хотелось бы поскорей отсюда выбраться. Уж слишком много здесь пауков! О святые души! Да ведь эти твари пролезли даже в мои сны.

По мере того как расступался лес, белесая, смахивающая на солому растительность уступала месту папоротнику и хвощу, а те в свою очередь сменялись островками низкорослых кустарников ежевики и ракитника, густо увитых диким виноградом. Видеть знакомые с детства растения Эсперу было до боли приятно.

День перевалил во вторую половину, когда путники наконец миновали лес, который, оборвавшись довольно внезапно, превратился в холмистую долину. Огражденная со всех сторон горами, она лишний раз убедила Эспера в том, что, скорей всего, единственный путь, ведущий к ней и обратно и удаленный от сползающих с гор ледников, был именно тот, по которому они пришли.

Хотя поля густо поросли травой, чертополохом и примулой, они, очевидно, использовались животными как пастбища и потому были отмечены различными следами их обитания, в том числе были изрядно истоптаны, что весьма облегчало путникам продвижение.

Если бы они еще знали, куда идти. Но они не знали и поэтому шли наобум.

И медленно приближались к ограждавшей долину стене. Эспер не раз задавал себе вопрос: что он рассчитывает найти?

Пройдя некоторое время в молчании, Винна указала направо.

– Что это? – с изумлением спросила она.

К тому времени Эспер уже давно успел заметить то, что привлекло ее внимание только сейчас. А именно – полосу низкорослых, не слишком возвышающихся над травой деревьев, которые выстроились в ряд вдоль края долины и пролегали почти параллельно выбранному ими пути.

– Скорей всего, там находится река, – не слишком уверенно предположил он.

– Очень может быть, – согласилась Винна. – Хотя мне почему-то кажется это несколько странным.

– Что же тут странного? – возразил Эспер.

– Может, нам лучше подойти поближе, – предложила Винна, – и посмотреть собственными глазами? Хоть меня это немного настораживает, тем не менее ничего дурного не вижу в том, чтобы пойти и поглядеть на них поближе.

– Что ж, пожалуй, ты права, – сказал Эспер, и они повернули в сторону предполагаемой речки.

Шагов через сто Винна спросила:

– Эспер, как ты думаешь, зачем нас с тобой сюда послали сефри?

– Полагаю, затем, чтобы найти Тернового короля.

– Только затем, чтобы найти?

– Так сказала матушка Гастия.

– А, – кивнула Винна. – Но разве не ты говорил, что сефри всегда лгут?

– Говорил, – признался Эспер. – Однако сейчас это не имеет никакого значения. Какую бы цель они ни преследовали, рано или поздно я все равно пришел бы сюда. Видишь ли, Винн, я прожил в этом лесу всю жизнь. Поэтому имею все основания утверждать, что с ним творится что-то неладное. – Покусав губы, он слегка откашлялся. – Боюсь, лес умирает. Мне думается, что к этому имеет какое-то отношение греффин. Во всяком случае, мне необходимо узнать причину этого странного явления. И если Терновый король на самом деле существует, попытаться выяснить, не он ли всему виной.

– А что, если матушка Гастия солгала? Что, если Терновый король обитает совсем не здесь? А она послала тебя как можно дальше от того места, где можно его повстречать?

– Об этом я тоже думал. Но все же решил попытать счастья. – Он бросил на нее мимолетный взгляд. – Однако тебя вовсе не это тревожит, не так ли? А совсем другое. Тебя беспокоит не то, что его не окажется в этих краях, а как раз наоборот – то, что он в самом деле обитает где-то здесь.

На несколько секунд воцарилась тишина, которую нарушало лишь шуршание юбок Винны по траве.

– Я нутром чую, что он где-то рядом, – наконец призналась она. – А что, если сефри изначально знали, что Терновый король тебя убьет? Что, если ради этого они и послали тебя на его поиски?

– Если бы матушка Гастия хотела моей смерти, она бы этого добилась еще в реун Алут. Тогда ей нужно было всего лишь на несколько секунд продлить свое молчание, – не без основания предположил Эспер. – Хотя мне неизвестно, чего добиваются сефри, я почти уверен, что только не моей смерти.

– Возможно, ты прав, – согласилась Винна. Она была не слишком убеждена его заверением и тем не менее решила больше не перечить.

Они подошли к растущим в ряд деревьям.

– Что-то никакой речки тут не видно, – сказала девушка.

– Да, не видно, – протянул в ответ Эспер.

Деревья, которые оказались ему чуть выше пояса, были уменьшенными копиями знакомого Эсперу терновника.

– Обрати внимание на то, как ровно они растут, – заметила Винна. – Как будто их кто-то специально посадил.

– Это еще не все, – опустившись на корточки, произнес Эспер. – Если бы просто посадил…

Почему-то к нему пришла мысль о человеческих следах, хотя ее причину он осознал не сразу.

– Гляди, как они стоят, – немного поразмыслив, заключил лесничий. – Так, как могли бы отпечататься на земле следы идущего по ней человека. Как будто по дороге кто-то прошел, и на месте каждого следа выросло дерево.

Он бросил взгляд через плечо. Шеренга деревьев пролегала от опушки леса до стены, в которую упиралась долина.

– Что это?

Следуя взглядом по воображаемой линии, нарисованной в воздухе Винной, Эспер увидел вдали – приблизительно на расстоянии половины лиги – нечто вроде сводчатого шатра, к которому вела шеренга деревьев. С первого взгляда он смахивал на рукотворное строение.

– Какое-то сооружение, – предположил Эспер. – Очень похожее на дома ватау.

Но это был вовсе не дом. Народ его матери строил свои жилища из свежесрубленных молодых деревьев, которые складывались аркой и покрывались сверху ветками. То, что предстало взору Эспера и Винны, тоже состояло из деревьев, но только из живых, плотно сидящих корнями в почве и крепко сцепившихся между собой кронами. По форме это хитросплетение напоминало гигантское, слегка покосившееся набок птичье гнездо. Высотойоно достигало почти двадцати ярдов.

Ветви деревьев образовывали густые заросли, и даже на близком расстоянии не было видно, что находится внутри.

Цепь причудливых живых ветвей привела путников к своеобразному входу – извилистому коридору между стволами и ветками, достаточно широкому, чтобы Эспер мог протиснуться по нему внутрь. Дом не подавал никаких признаков жизни.

– Оставайся здесь, – приказал Эспер Винне.

– Послушай, Эспер Белый, – нахмурившись, произнесла она. – Я вместе с тобой карабкалась по горам, плавала в ледяной воде, перенесла гром и молнию и выстояла. Более того, насколько я помню, мне приходилось дважды спасать тебе жизнь…

– Винна, сделай это для меня.

– Но почему? Какой в этом смысл? Можешь ты мне объяснить или нет?

Он внимательно на нее посмотрел, после чего подошел на шаг ближе и прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Потому что сейчас совсем другое дело, – сказал он. – Это очень серьезно, Винна. Кто знает, какая часть истории правда, а какая – ложь? Если греффин одним взглядом способен лишить человека силы, неизвестно, чего можно ждать от самого Тернового короля. Вдруг он способен убивать своим взором наповал? – С этими словами он ее поцеловал. – Я буду защищать тебя, Винна, хочешь ты этого или нет. Потому что люблю тебя. И наконец, если что-то со мной случится, должен же кто-то сообщить об этом остальным лесничим и королю. Должен же кто-то спасти мой лес.

Она на время смежила веки, а когда вновь их открыла, то ее глаза, мокрые от слез, улыбались.

– И я тоже тебя люблю, славный мой парень. Только возвращайся живым, ладно? И уведи меня из этого места. Все равно без тебя обратной дороги мне не найти.

– Я обязательно вернусь, – пообещал он.

И с этими словами ступил в коридор.

Почти сразу его охватило какое-то странное ощущение. Нечто вроде шока, который бывает, когда, наклонившись, резко вскинешь голову. Внутри у него что-то зажужжало, как будто в глубине груди поселился шмель, и вместе с тем легкие резонировали от мерных ударов сердца.

Продолжая двигаться по извилистой тропе, Эспер не мог избавиться от впечатления, будто находится где-то глубоко под землей.

Кроме того, его одолевали беспрестанно сменявшие друг друга ароматы, которые казались различными проявлениями единого, необычайно сильного и стойкого источника. Запах сосны, медвежьего меха, змеиного мускуса, гикори, кислого пота, протухшей туши, гнилых фруктов, лошадиной мочи и роз. С каждым шагом он становился все более сильным и однообразным, пока не превратился в стойкий запах смерти и цветов.

Итак, миновав последний поворот, Эспер оказался лицом к лицу с самим Терновым королем.

Выхваченный из мрака тысячью крошечных игл света, сквозивших через лиственную крышу комнаты, Терновый король был похож на тень, сотканную из терна и шиповника, корней, ветвей и спутанной лозы. Борода и волосы у него были из длинного серо-зеленого мха, а похожие на рога конечности, извиваясь, росли прямо из головы.

А какое у него было лицо! Испещренное лишайником, оно, казалось, было приклеено прямо к скулам, а из глазниц торчали черные цветы. Давая Эсперу возможность подробно себя разглядеть, король медленно обратил к нему свой взор, и цветы еще шире распахнули лепестки.

От удивления у Эспера открылся рот, но лесничий не проронил ни слова. Он не мог оторвать взгляда от распускавшихся глаз-цветов, от черных тычинок, которые становились все больше и больше, пока не заполонили собой весь мир. Еще более сокрушительное воздействие на Эспера оказал запах смерти, смешанный с едким цветочным ароматом. Его ноги и руки стали судорожно дергаться, тело ощутило невыносимый зуд, и внезапно, без всякого предупреждения, Эсперу отказало привычное видение мира, которое словно треснуло, как зеркало, представив его внутреннему взору странное зрелище…

Он увидел свои любимые вековые дубы, которые пожирала ватага тиранов – мерзких, снующих повсюду червей и мух, которые вылезали из-под гниющей коры, как личинки из трупа. Увидел черные воды реки Ведьмы, оленя, который пал замертво на своем пути, зелень, которая, сморщиваясь, превращалась в зловонную массу. Ощутил запах гнили, и его вновь захватила волна тошноты, во сто крат сильнее той, что он испытал, когда напал на след греффина. Его дважды вырвало, а после этого…

…после этого сознание покинуло Эспера.

Когда он очнулся, то почти ничего не соображал и находился в агонии. Плечо у него горело огнем.

– Эспер?

Превозмогая боль, он поднял глаза и увидел перепуганное лицо Винны, которая смотрела на него сверху вниз. Они находились в каком-то странном месте, окруженном со всех сторон тополями. В руке он что-то сжимал.

– Эспер, как ты? Ты слышишь меня?

– А… что произошло?

– Ты ушел… – Она внезапно вздернула голову, а когда вновь заговорила, то голос ее зазвучал более низко. – Ты пробыл там три дня! Дом из деревьев закрылся, и я не смогла прийти к тебе на помощь. Потом, когда ты наконец вышел, то начал метаться, как обезумевший. Я бежала за тобой, чтобы догнать.

Он схватился за плечо и обнаружил на нем грубую повязку, насквозь пропитанную кровью.

– Одноглазый со своей бандой явился за нами сюда. Ты напал на них, и они тебя подстрелили. Теперь они охотятся на нас.

– Фенд? Он здесь?

– Ш-ш-ш. Боюсь, они где-то поблизости.

– Прошло три дня? – прохрипел Эспер. – Как такое могло случиться? – Он огляделся вокруг. – Мой лук? Где он?

Лесничий тупо уставился на то, что держал в руке. Это был рог, белый костяной рог, с вырезанными на нем причудливыми фигурками.

– Полагаю, остался у Тернового короля, – ответила Винна. – Когда ты вышел из его жилища, лука у тебя в руках не было. – Снова вздернув голову, она показала ему кинжал.

– Дай мне его, – тихо попросил Эспер. – Я еще способен сражаться.

Воткнув рог в вещевой мешок, он потянулся за оружием.

– Но я бы тебе этого не советовал, – услышал он знакомый мужской голос.

Их окружало кольцо лучников, среди которых Эспер сразу выхватил одноглазого сефри. На нем была широкополая шляпа, освещенная мягким вечерним солнцем, и отливавшие таким же золотистым тоном камзол и плащ. Его единственный глаз был цвета бледной зелени, а на месте второго сияло желтое пятно.

– Фенд, – прорычал Эспер. – Иди и умри.

– Нет уж, покорно благодарю, – расхохотался тот.

– Не двигайся! – прикрикнула на него Винна. – Иначе перережу тебе глотку.

– Да нам это совсем не к чему, – резонно заявил сефри. – Зачем рисковать собственной шкурой? Мы прикончим вас стрелами. На расстоянии. Эспер, скажи своей девчонке, чтоб она не делала глупостей. Пусть бросит нож и подойдет сюда.

Недолго думая, Эспер обратился к девушке:

– Делай, что они говорят, Винна.

– Эсп…

– Если не сделаешь, он тебя убьет.

– А как же ты?

– Эй, девчонка, – обратился к ней Фенд. – Честно говоря, против тебя мы ничего не имеем. Другое дело твой дружок. Ему позволить остаться в живых я никак не могу. И он это знает не хуже меня. А также знает, что если ты будешь вести себя, как хорошая девочка, возможно, я проявлю к тебе милосердие. И разрешу тебе жить.

– И оставишь ее покое, – добавил Эспер. – Обещай, что не причинишь ей никакого вреда.

– Почему же? – ответил Фенд. – В конце концов, вред бывает самый разный. Кто знает, может, некоторые его разновидности ей очень даже придутся по душе.

Вновь схватившись за нож, Винна прижала его к груди.

– Не дождешься! – грозно выкрикнула она.

Но не успела и глазом моргнуть, как ее ладонь пронзила стрела. Взвизгнув от боли, девушка тотчас уронила кинжал на землю.

– Винна! – в отчаянии закричал Эспер, а затем с лютой ненавистью в голосе. – Фенд!

Казалось, его мускулы внезапно обрели невероятную силу; подняв кинжал, он резко рванулся вперед.

Однако вторая стрела угодила ему в бедро, а третья – в руку. Лучники специально стреляли так, чтобы не задеть жизненно важные органы. Ему пришли на память тела раненых у старого седоса на Таффском ручье, которые истекали кровью и испытывали страшные мучения, пока в них теплилась жизнь.

Скорчившись от боли, Эспер невольно отшатнулся назад.

– Ох, Эспер, – раздался отвратительный смех Фенда. – До чего же меня восхищает твое упорство!

– Я убью тебя, Фенд, – процедил Эспер сквозь зубы. – Слышишь, сукин сын? Убью.

Резким движением он повернул торчавшую из бедра стрелу, и та сломалась. Беспечно отмахнувшись от боли, он сделал еще один шаг навстречу одноглазому сефри – к счастью, ему это удалось, а значит, сухожилие оказалось не задето.

Вдруг кольцо врагов расступилось, а сам Фенд, широко выпучив глаза, попятился назад. Сначала Эспер воспринял это на свой счет и испытал что-то вроде всплеска удовлетворения, но потом понял, что произошло нечто неожиданное и они испугались вовсе не его гнева.

А появления греффина. Показавшись из лесу, тот тихо, очень тихо подкрадывался к Эсперу.

– Ну да ладно, – сказал Фенд. – Кажется, его выбор пал на тебя. Не скрою, хотелось бы прикончить тебя собственными руками. Но, насколько я могу судить, смерти тебе все равно не миновать. Поэтому счастливо оставаться. Прощай, Эспер.

Бросив мимолетный взгляд на греффина, которого отделяло от него расстояние, не превышавшее длины королевского двора, Эспер развернулся и бросился прочь, чем вызвал у Фенда очередной приступ смеха.

Казалось, греффин ничуть не торопился расправиться со своей жертвой. Хотя Эспер выбивался из сил, ноги с трудом ему повиновались. Если бы он сумел скрыться от греффина и найти свой лук, у него еще была бы возможность спасти Винну.

Одержимый этой мыслью, он продолжал ковылять вперед, заставляя ноги шевелиться, а сердце отстукивать мерные, сильные удары. Хотя он не оглядывался назад, но по шуршанию травы слышал, что преследователь уже почти его настиг. Очевидно, погоня забавляла греффина, как забавляет ловля мышей кошку, на которую тот был очень похож.

Только теперь Эспер узнал, где находится. Когда его одолело безумие, он промчался далеко вдоль стены каньона, а сейчас почти вернулся назад. Во всяком случае, впереди, как последняя надежда, маячило жилище Тернового короля. Он должен был во что бы то ни стало добраться до него целым и невредимым. Вход в тайное логово был достаточно узок, вряд ли в него мог пролезть греффин. К тому же там Эспер оставил свой лук.

Он бежал во всю прыть, но ноги с каждым шагом все сильнее заплетались и настоятельно требовали передышки. Когда же лицо Эспера уткнулось в землю, он не сразу понял, что произошло.

Держа в руке кинжал, он перекатился на спину.

Греффин уже настиг его и теперь взирал огромными, выпученными, как шары, глазами.

Потянувшись другой рукой к поясу, Эспер нащупал топор.

Греффин приблизился еще на шаг и, опустив голову, обнюхал свою будущую жертву. Клацнул челюстями, подошел еще ближе и поводил носом во второй раз.

– Ну же, еще ближе, – сжимая топор, пробормотал Эспер. – Давай же, чего ты ждешь?

Однако греффин, принюхавшись к нему в третий раз, отпрянул. Эспер не знал, что это означает, но незамедлительно воспользовался случаем, чтобы встать на ноги. После чего повернулся и, пошатываясь из стороны в сторону, вновь побежал. Как ни странно, греффин не возобновил преследования, а лишь проводил беглеца взглядом, породившим тошнотворное ощущение, которое уже было знакомо Эсперу. Правда, на этот раз оно было не столь сильным. Очевидно, лекарство, которое изготовила матушка Гастия, чтобы излечить его в реуне Алут, еще не утратило своей силы. Может, поэтому греффин не набросился на него?

Так или иначе, но две раны от стрел и жуткий взгляд греффина сделали свое пагубное дело. Эспер упал в высокую траву и потерял сознание. Во сне ему явилась Черная Мэри.

Проснулся он в луже собственной рвоты. Раны уже не кровоточили, но были сильно воспалены, пульсировали и пылали адским пламенем.

Вспомнив о том, что Винна осталась в руках Фенда, Эспер заставил себя встать. Развел небольшой костер и, вытащив из бедра остаток стрелы, прижег рану кусочком тлеющего угля. После этого приложил к ней мазь, которую ему на дорогу дала матушка Гастия, и перевязал рану обрывками рубашки.

Он двигался медленно и одолел всего несколько десятков ярдов, когда наступила ночь. Однако солнце, казалось, вдохнуло в лесничего новые силы, и он вновь твердо встал на ноги, движимый желанием найти Фенда, его людей и, прежде всего, Винну.

В конце концов, ему удалось напасть на их след, который вел обратно в терновый лес.

Однако мутная пелена все висела перед глазами, а боль не отступала, наоборот, становилась с каждым шагом сильней и сильней, и все равно, несмотря на это, Эспер продолжал неумолимо двигаться к цели.

– Я убью тебя, Фенд, Мрак тебя раздери, – тихо приговаривал он. – Клянусь, ты на этом свете больше не жилец.

Так он твердил до тех пор, пока эта мысль не потеряла смысл, и даже долгое время после того, как сам утратил способность разумно рассуждать.

Но даже тогда Эспер не остановился. Ибо остановить его могла только смерть.

Часть третья Новые нити 2223 год эверона, месяц понтмен

«Когда проснется скрытый мир, меч явит себя как перо, волк – как мышь, а воинский легион – как карнавал. Я рассмеюсь из своей могилы, и мой смех выльется в звуки лютни».

Из исповеди волшебницы Эммы Викарс

после оглашения ей смертного приговора

1. В горниле войны

В очередной раз наполнив бокал своим излюбленным виргенейским вином, Уильям прошествовал по красному мраморному полу Военного зала. После этого сделал изрядный глоток этого изысканного, цвета аметиста, напитка и поставил бокал на широкий черный стол, находившийся посреди комнаты.

Картины вновь глядели на него. И с таким же упорством, с каким они взирали на него, смотрел на них он.

Они висели повсюду. В позолоченных рамах, по форме напоминавших дубовые листья, картины покрывали все стены от пола до потолка. Их густые и мрачные краски наводили на мысль, что эти полотна были написаны грязью, сажей и кровью. В некотором смысле так и было, ибо каждая из картин отражала тот или иной период длинной истории войн, которые вел королевский род.

– На кого вы смотрите – на картины или на меня? – обиженно спросила Элис Берри.

Она восседала на широком кресле в расшнурованном корсаже, кокетливо обнажив набухшие бутончики грудей. Ее чулки были приспущены, а одна нога – изящная, белая как молоко – перекинута через подлокотник. Ореховые волосы леди Элис были слегка взъерошены, а сапфировые глаза, вопреки сердитому тону ее голоса, глядели томно. Влив в себя почти столько же вина, сколько и любовник, она менее всего соответствовала содержанию окружавших их картин.

Хотя и это утверждение было не вполне верно. Да, в отличие от них, она не была мрачной, тем не менее вид у нее был несколько нелепый, если не сказать глуповатый.

– Прошу прощения, дорогая, – проговорил Уильям. – Но у меня сейчас не то настроение.

– Я помогу вам его обрести, мой господин. Уверяю вас, у меня это получится.

– О да, – вздохнул он. – В этом я не сомневаюсь. Вопрос только в том, хочу ли этого я.

– Ваше величество, неужели я вам наскучила? – воскликнула Элис, не в силах скрыть охватившую ее панику.

На какой-то миг он призадумался, как будто принял ее вопрос всерьез. Элис была довольно пылкой любовницей, хотя ей недоставало искусства, свойственного женщинам более зрелого возраста. Ее политические воззрения были на удивление просты и наивны. Крепко напиваясь, она теряла над собой контроль и становилась сентиментальной, а ее рассуждения подчас принимали необычный для короля оборот, что в постели его немало забавляло.

Она приятно отличалась от леди Грэмми, которая на протяжении последних лет только и делала, что говорила о своих незаконнорожденных детях. Конечно, он тоже их любил, особенно малютку Мэри, и не меньше матери заботился об их благосостоянии, но Грэмми хотела, чтобы они носили фамильное имя Отважных, и слишком часто об этом напоминала. Запросы Элис были гораздо скромнее, возможно, ей просто не хватало ума для подобных амбиций.

И Уильям был благодарен за это судьбе. В его жизни уже были две умные женщины. Этого более чем достаточно.

– Нет, что ты. Вовсе нет, – ответил он. – С чего ты взяла? Я от тебя в восторге.

– Значит, мы идем спать? Ведь уже перевалило за полночь. Если вы не в настроении заниматься любовью, ну и не надо. Скажем, я могу вас просто приласкать.

– Ложись спать, крошка, – ласково сказал он. – Я скоро приду.

– В ваших покоях, ваше величество?

Обернувшись, он бросил на Элис сердитый взгляд.

– Ты все сама прекрасно знаешь. Брачное ложе я делю только с супругой. Не думай, что я изменю своим правилам только потому, что ее сейчас нет дома.

Элис вмиг спала с лица, поняв, какую непростительную совершила ошибку.

– Прошу прощения, ваше величество. Значит, я буду ждать вас в своих покоях?

– Я обещал, что приду, значит, приду.

Вскочив на ноги, она подтянула чулки, подошла, встала на цыпочки и слегка чмокнула короля в губы. После этого почти украдкой улыбнулась и опустила глаза. На мгновение он ощутил волнение плоти, но тотчас поборол предательское чувство. Уильям был слишком грустным и пьяным, и сам это знал.

– Спокойной ночи, ваше величество, – тихо сказала она.

– Спокойной ночи, Элис.

Вместо того чтобы проводить ее взглядом до двери, он сразу же уставился на большое полотно, на котором во главе армии была изображена Виргенья Отважная, подобно святым окруженная золотистым свечением. Перед ней возвышалась едва различимая, но довольно грозная тень крепости скаслоев, которая некогда стояла на месте теперешнего замка Эслен. На фоне этой темно-красной цитадели с трудом можно было разглядеть огромные неясные очертания черного цвета.

– Что же мне делать? – задал себе Уильям риторический вопрос. – Что было бы правильней предпринять?

Он обвел глазом остальные картины – битву при Минстере-на-море, изображенную на фоне надвигающегося грозового фронта; сражение у форда Вурм, осаду Карвена. На каждой из этих сцен решительно и неколебимо вела за собой армию королева Отважная.

Сто лет назад эти стены были украшены эпизодами славных побед рода Рейксбургов. Полотна сняли, а стены, как это водится, украсили заново.

Нечто подобное могло случиться еще раз.

От такой мысли король невольно содрогнулся. Не пора ли ему встретиться с тем, кто столько лет томится в темнице, – с тем, кого ему в свое время показал отец? Однако эта мысль взволновала короля не меньше, чем возможность победы Рейксбургов, поэтому он тотчас выбросил ее из головы.

Вместо этого Уильям подошел к столу и развернул карту, придавив ее по углам бронзовыми статуэтками, исполненными в форме готовящихся к броску змей с бараньими головами.

– До сих пор на ногах? И все в заботах? – услышал он за спиной знакомый насмешливый тон.

– Роберт? – Уильям резко обернулся и, едва не потеряв равновесия, громко выругался.

– Что случилось? – осведомился его брат.

– Ничего. Последние дни я почти не могу пить. Мои ноги начинают заплетаться после первой же бутылки. Где, скажи ради святых, ты пропадал эти девять дней?

– Разумеется, в Салтмарке. Где же еще?

– Где? В Салтмарке? Но почему без моего ведома? И, собственно говоря, зачем?

– Я счел за благо не обращаться к тебе за разрешением, – мрачно произнес Роберт. – Потому что это в большей степени относится к сфере моей компетенции. Как бы неуместно это сейчас ни звучало, – он выдавил из себя скупую улыбку, – возьму на себя смелость напомнить, что ты сам назначил меня своим премьер-министром.

– Очевидно, дело касается Лезбет?

– Пожалуй, – ответил Роберт, потрогав свои усы. – Я бы сказал, отчасти.

Уильям собрался с мужеством, прежде чем задать следующий вопрос:

– Ее убили?

– Нет. Она жива и вполне здорова. Более того, мне даже позволили с ней встретиться.

– О слава святой Анне! – произнес Уильям, отхлебнув большой глоток вина. – Очевидно, они требуют выкуп. Но какого рода?

– Если позволишь, я налью себе немного, – вежливым тоном попросил Роберт.

– Да, пожалуйста.

Взглянув на стоявший на столе графин, Роберт презрительно ухмыльнулся:

– Может, у тебя имеется что-нибудь поприличней, из более южных мест? И как только твой организм может принимать эту несусветную дрянь?

Уильям махнул рукой в сторону кабинета:

– Вон там стоит красное вино из Теро Галле. То самое, от которого ты без ума. Его только что разлили по бутылкам.

– «Вин Крове»?

– Оно самое.

Уильям с нетерпением ожидал, пока Роберт нальет себе кроваво-красного напитка и сделает несколько первых глотков.

– Вот так уже лучше. Хорошо, что хоть твои виноторговцы знают толк в вине.

– Как?! Как ты можешь сохранять хладнокровие, когда похищена наша сестра?

– Не смей попрекать меня безразличием к Лезбет, – отрезал Роберт.

– Прости. Мне не следовало этого говорить. Но, пожалуйста, не терзай меня ожиданием. Расскажи поскорей, что ты узнал.

– Как я уже сказал, она вполне здорова. И мне даже позволили с ней свидеться. Она просила передать, что тебя любит.

– Но откуда? Где она находится?

– Она в плену у герцога Острбурга.

– Как? Ради всех святых, как это могло произойти? Когда ее видели в последний раз, она верхом на своей лошади направлялась куда-то на восток от Слива. Ведь она была на острове. Как, ради всех святых, им удалось ее похитить?

– Об этом Острбург мне не сказал.

– Знаешь, день назад из Сафнии приехал ее жених. Он вне себя от случившегося.

– В самом деле? – Глаза Роберта как-то странно блеснули.

– Ладно, оставим это. Скажи, чего хочет герцог?

– А как ты думаешь? Конечно, выкупа.

– Какого именно выкупа?

– В виде судов. А именно – двадцать кораблей.

– Двадцать парусных кораблей? Но мы не сможем без них обойтись, если начнем войну с Салтмарком. Или с Ханзой.

– Видишь ли, он хочет не просто двадцать наших кораблей. А двадцать потопленных кораблей, принадлежащих флоту островов Печали. Да, да, ты не ослышался, двадцать кораблей, лежащих на дне моря.

– Что? – проревел Уильям и швырнул в стенку бокал, который рассыпался на тысячу пурпурных осколков. – Да как он смеет? Как, скажи мне ради святого Рустера, он смеет?

– Он чрезвычайно тщеславный человек, ваше величество. Имея на своем счету двадцать потопленных кораблей, он сможет значительно продвинуться при дворе Ханзы.

– На своем счету? То есть он хочет, чтобы мои корабли выступили под его флагом? И потопили корабли островов Печали?

– Таково его требование, ваше величество, – произнес Роберт более сердитым тоном. – В противном случае, как было сказано, он развлечется с нашей сестрой в свое удовольствие. А потом передаст ее своим людям, которые будут наслаждаться принцессой, пока она не сойдет с ума.

– О святой Михаил! – воскликнул Уильям. – До чего докатился этот мир! Неужели в нем не осталось ни капли чести?

– Чести? – Роберт горько усмехнулся. – Послушай, Уильям…

– Ты же знаешь. Я не могу этого сделать.

– Ты… – на мгновение Роберту изменил голос. – Ты высокомерный засранец! – наконец выпалил он. – Речь идет о Лезбет!

– Я император Кротении. И не могу продать честь моего трона за жизнь сестры, как бы сильно ее ни любил.

– О нет, – тихо проговорил Роберт, наставив на своего брата указательный палец, словно кинжал. – Нет, Уильям. Я собственноручно потоплю эти корабли. Слышишь ты меня или нет? Если понадобится, голыми руками. Тебе следовало отправить Лезбет со всеми остальными. Но вместо этого ты пошел на поводу ее прихоти и разрешил ей встретиться с принцем. Причем заметь, тем самым сафнийским принцем, который продал ее Острбургу.

– Что? – Уильям в недоумении уставился на брата, очевидно полагая, что не совсем правильно понял его слова.

– Как я уже сказал, Острбург не сообщил мне, как ему удалось заполучить нашу сестру. Но я узнал об этом через верных людей. Кое-кого пришлось убить, кое-кого подвергнуть пыткам, но об этом тебе знать не обязательно. Главное – у Острбурга есть враги, весьма приближенные к нему особы, хотя не настолько близкие, чтобы заставить его разоткровенничаться, а жаль. Но мне удалось узнать все, что я хотел. Сафнийский принц, жених Лезбет, неоднократно посещал Ханзу. Его там хорошо знают, он является их тайным осведомителем. Он послал письмо Лезбет, в котором предложил ей встретиться на мысе Странствий, где, по его словам, был вынужден причалить из-за того, что его корабль оказался поврежден. Она поехала, надеясь встретить своего избранника, но вместо него ее поджидал ханзейский корвет.

– Выходит, все это подстроил сафнийский принц Чейсо? И у тебя есть доказательства?

– Доказательства я получил изустно. Но я доверяю своим источникам. Тем более что у меня есть вот еще что.

Он достал из поясного кармана маленькую металлическую коробочку и швырнул ее Уильяму.

– Что это?

Роберт издал странный звук, и Уильям, к своему изумлению, увидел на глазах брата слезы.

– Это ее палец, разрази тебя гром! – Он вытянул свой указательный палец и пошевелил им. – Посмотри на мой. На нем точная копия кольца, находящегося в этой шкатулке. Обрати внимание, мы надели их, когда нам было восемь лет, а после пятнадцати уже просто не могли снять.

Уильям открыл коробочку. В ней лежал изящный женский палец, который к этому времени уже успел почернеть. На нем было золотое кольцо, украшенное завитками в виде дубовых листьев, – точь-в-точь такое, как у Роберта.

– О помилуйте меня, святые души! – Трясущимися руками он захлопнул крышку.

– Кто мог сотворить такое с нашей Лезбет? Нашей милой, жизнелюбивой сестрой? Чуткой и, как никто другой, умеющей сочувствовать? Самой лучшей из всех женщин, Лезбет?

– Роберт, я не знаю. Я… – Король с трудом сдерживал слезы.

– Не утешай меня, Уилм. Вытащи ее. Иначе это сделаю я.

Уильям отыскал чистый бокал. Чтобы успокоить разбушевавшуюся в голове кровь – слепой гнев, который в нем начал вновь нарастать, – ему требовалось еще немного вина.

– Но как, Роберт? Если мы это сделаем, то можем потерять всех союзников. С нами порвет даже Лир. Нет, это невозможно.

– Вот тут ты не прав, – голос Роберта все еще дрожал. – Наши корабли как раз сейчас следуют в Саургское море. Мы посылали их в тайне, помнишь?

– Ну, не такая уж это была тайна.

– Но корабли никто не считал. Только мы с тобой знаем, сколько их было послано. Так вот, можно набрать доверенных людей. Я знаю, где их искать. Они не будут задавать лишних вопросов. Если им хорошо заплатить, они будут держать язык за зубами.

– Ты уверен? – вперив в брата сверлящий взгляд, прошипел Уильям.

– Да. И Острбург получит все, что требует. И винить в происшедшем будут тоже его. Командующие флотом Лира не узнают о наших трудностях и останутся нам друзьями. Об этом я позабочусь, Уильям. Ты же знаешь, как я люблю Лезбет. Я никогда не подвергал риску ее жизнь. Но точно так же никогда не подвергал риску наше королевство.

Уильям вновь отхлебнул вина. Еще немного, и он почувствует, что перебрал, потому что весь мир уже стал для него таким же плоским, как картины на стенах. В таком состоянии он был неспособен что-либо обсуждать. Правда, в данных обстоятельствах, возможно, это было наилучшим выходом из создавшегося положения.

– Сделай это, – шепотом вымолвил он. – Только не посвящай меня в подробности.

– Уже сделано, – ответил Роберт.

– А что касается принца Чейсо… Сейчас же арестуй его и посади в башню Дев. Им я займусь завтра утром.

2. Принц Тени

Воздух над темно-желтым камнем площади Пиато да Фьюсса мерцал, как над раскаленной печью. Жара стояла такая, что даже голуби, которые обычно наводняли всю площадь в поисках крошек хлеба и сыра, где-то попрятались, очевидно, опасаясь опалить себе крылья.

Казио, который не больше пернатых любил солнцепек, совершил над собой героическое усилие, чтобы добраться до тени от мраморного фонтана. Расслабленно прислонился спиной к его спасительным прохладным камням и лишь после этого обвел мимолетным взглядом площадь. Как выяснилось, тех, кто был способен мало-мальски двигаться, можно было по пальцам пересчитать. Несколько часов назад в рыночном городке Авелла жизнь била ключом, теперь же, когда солнце находилось почти в зените, местные жители стали вести себя значительно благоразумней.

Площадь окружала стена трехэтажных зданий из такого же Желтого кирпича. Однако лишь те из них, что стояли на южной стороне, производили скудную тень, в которой ютились лавочники, каменщики, торговцы, стражники и дети Авеллы. Люди лежали, сидели или стояли, облокотившись на стену. Кое-кто из них утолял жажду легким молодым вином «Теро Мефио» и закусывал его кусочками охлажденного инжира. Другие боролись с жарой, смачивая лбы мокрыми тряпками.

Под навесами, у лестниц домов, – везде, где только можно было скрыться от солнца, – тоже собрались небольшие группы людей. Глядя на них, становилось понятно, почему время между полуднем и тремя часами дня называлось «з'онфрос карос» – драгоценной тенью. И почему в городе, где наибольшим спросом пользовалась дневная тень – разумеется, она нередко становилась предметом купли-продажи, – больше всего ценилась тень от фонтана.

Именно тут, под сенью обнаженной, взиравшей на него каменным взором богини и трех нимф, извергавших высокие струи воды, отдыхал от жары Казио. Водная прохлада овевала его смуглое, чрезвычайно красивое лицо и широкие плечи. Ограждавший фонтан мраморный барьер, независимо от времени дня, излучал прохладу, и в его тени могли поместиться максимум четыре человека.

Казио лениво изучал окна верхних этажей зданий, которые окружали площадь. В это время дня ржаво-желтые окна были все без исключения открыты, и подчас в них можно было увидеть хорошеньких девушек, высунувшихся наружу, чтобы охладиться ветерком.

Его мимолетный взгляд вскоре был вознагражден.

– Взгляни, – обратился он к своему другу Ало, который сидел рядом. – Это Браза дака Фейосса.

Он кивнул в сторону черноволосой красавицы, рыскавшей глазами по площади. Кроме безрукавки из тонкой, почти прозрачной ткани, весьма откровенно обнажавшей девичьи плечи и грудь, на юной особе, похоже, ничего не было.

– Вижу, – лениво отозвался Ало.

– Она явно пытается привлечь мое внимание, – не без гордости заявил Казио.

– Ну, еще бы. Я бы удивился, если бы было иначе. Ведь сегодня даже солнце встало исключительно ради тебя.

– Уж лучше бы оно на мой счет не беспокоилось. – Казио вытер лоб от испарины и, встряхнув головой, откинул назад черную копну волос. – Угораздило же меня подняться в такую рань!

– Рань? – Ало уставился на него в немом изумлении. – Да ты ведь продрал глаза совсем недавно?

Желтолицый парень, с волосами цвета карамели, был на год младше Казио.

– Да. Тем не менее работать в такую жару совершенно невозможно. Это тебе каждый скажет.

– Работать? Да что ты вообще знаешь о работе? – проворчал Ало. – Посмотри на них. Вот они работали все утро. Я тоже встал чуть свет и все утро разгружал зерно.

Глянув на Ало, Казио медленно покачал головой.

– Разгружать зерно – это не работа. А физический труд.

– А какая разница?

Казио постучал рукой по рукояти рапиры.

– Несомненно, благородному человеку никоим образом не возбраняется работать. Он может делать некоторые дела. К примеру, совершать подвиги. Но он никак не может трудиться.

– В таком случае благородному человеку придется голодать, – ответил ему Ало. – Видишь ли, пищу, которая находится в этой корзине, я заработал грубым физическим трудом. А поскольку таковой благородному человеку противопоказан, вряд ли тебе она полезет в рот.

Изучив содержимое корзинки, Казио обнаружил твердый овечий сыр, буханку черного хлеба и графин вина.

– Напротив, – продолжал рассуждать Казио. – Благородный человек не имеет ничего против того, чтобы жить за счет труда других. Так уж устроен мир слуг и хозяев.

– Ну да, только я тебе не слуга, – возразил Ало. – А если бы им был, то постарался бы сделать так, чтобы от этой несправедливой должности поскорее отделаться.

– Но почему? Служить благородному человеку – огромная честь. Отдыхать рядом со мной в моем тенистом дворце тут, у фонтана, и находиться под защитой моего меча. Разве это не привилегия?

– У меня есть свой нож.

Прищурившись, Казио взглянул на оружие приятеля.

– Разумеется, есть, – произнес он, стараясь вложить в эти слова столько презрения, сколько возможно. – Да, есть.

– Пусть же он принесет тебе удачу, – не без издевки произнес Казио. – Тем более что в скором времени он тебе может очень пригодиться.

Ало проследил глазами за взглядом Казио. Со стороны Вио аза Вера на площадь въехали двое мужчин. Один из них был облачен в красный бархатный камзол, черные рейтузы и широкополую шляпу, украшенную пером. Второй был одет гораздо скромнее, в обыкновенный коричневый костюм. Они направились прямиком к источнику воды.

Откинув назад голову, Казио закрыл глаза, продолжая прислушиваться к приближающемуся цоканью копыт. Когда всадники подъехали достаточно близко, он услышал, что оно сменилось скрипом кожи и шарканьем шагов – двое незнакомцев спешились.

– Вы не возражаете, если я немного попью из фонтана? – услышал Казио чей-то незнакомый бодрый голос.

– Разумеется, нет, каснар, – ответил он. – Фонтан – общественное достояние. Его воду дозволено пить всем и каждому.

– И это правильно. Тефио, дай мне напиться.

– Слушаюсь, господин, – ответил слуга.

– Как я погляжу, вы тут хорошо устроились, – мгновение спустя произнес человек в красном камзоле. – Думаю, мне нужно последовать вашему примеру.

– А вот здесь, каснар, вы глубоко ошибаетесь, – дружелюбным тоном продолжал Казио, по-прежнему не открывая глаз. – Видите ли, тень не является продуктом общественного труда. Как вы сами можете убедиться, ее производит богиня Фьюсса. И она, как вы, надеюсь, заметили, сегодня изволит благоволить мне.

– Единственное, что я вижу – это двоих парней, которым следовало бы указать их место.

Ало слегка встрепенулся, но Казио сдержал его порыв.

– А я знаю только то, чему меня научили с детства, каснар, – кротко ответил он.

– Кажется, вы напрашиваетесь на то, чтобы я преподал вам урок?

Казио слегка выпрямился.

– Вы сказали «напрашиваюсь»? Что-то я не могу взять в толк значения этого слова. Насколько я могу судить, вам оно слишком хорошо знакомо. Так не следует ли из этого, что вы предлагаете преподать мне урок грамматики.

– Ах, вон оно что, – сказал его собеседник. – Теперь мне все ясно. Ты – деревенский шут.

Казио рассмеялся.

– Нет, я не шут. Но если бы им был, то сменил бы свое призвание в тот миг, как ты показался в воротах.

– Ну ладно, с меня хватит. Освободи место в тени, пока мой лакей не избил тебя.

– Только пусть посмеет, и у тебя больше не будет лакея. Если я правильно тебя понял, каснар, ты сейчас не в форме для того, чтобы преподать мне урок. И все же, будь так любезен, расскажи мне поподробнее о том, что означает слово «напрашиваться», которое ты только что изволил употребить.

– Ты выдал себя тем, что носишь меч и подобным образом говоришь, – произнес незнакомец, внезапно перейдя на низкие и угрожающие интонации.

– Выдал себя? Вот этим? – удивился Казио, указывая на свое оружие. – Ну да, это полезный инструмент. Для разных пометок. Отличное перо. Особенно если окунуть в хорошую чернильницу. Но себя я никогда им не метил. Или ты хочешь сказать, что, увидев на мне следы дессраты, ты возжелал обменяться опытом? Великолепная мысль. Ты расскажешь мне, что такое «напрашиваться», а я в свою очередь покажу, как следует обращаться с мечом.

– Да, я научу тебя тому, что значит «напрашиваться». Клянусь Мамресом, научу.

– Отлично, – сказал Казио, медленно поднимаясь на ноги. – Но только вот что. Давай заключим соглашение. Тот из нас, кто получит лучший урок, заплатит за него соответствующую цену. Должен заметить, я не имею никакого представления о том, сколько стоит обучение грамматике, но слыхал, что в школе фехтования местро Эстенио плата за урок составляет золотой регутар.

Незнакомец окинул Казио презрительным взглядом: потертый кожаный камзол и выношенные до дыр бархатные штаны.

– Да у тебя за душой нет ни одного регутара, – усмехнулся он.

Вздохнув, Казио засунул руку за пазуху и выудил оттуда золотой медальон, на котором был отчеканен стоявший на задних ногах хряк, – почти все, что осталось у него из отцовского наследства. На первый взгляд, за эту вещицу можно было дать по меньшей мере три регутара.

Пожав плечами, незнакомец спросил:

– Кто будет хранить наши деньги?

Сорвав медальон, Казио бросил его незнакомцу.

– Ты производишь впечатление честного человека, – сказал он. – В крайнем случае, станешь честным, когда превратишься в труп. Ибо все мертвые чрезвычайно честны. Они не могут лгать из-за того, что уже бессловесны. – С этими словами Казио обнажил рапиру. – Познакомься с Каспатором, – произнес он, представляя противнику свое оружие. – Скажу тебе по секрету, мы с моим железным другом никогда не прочь преподать урок-другой по искусству дессраты.

Его противник тоже достал оружие. Подобно Каспатору, это была рапира с легким, тонким клинком и ручкой, по форме напоминавшей половину корзинки.

– Мне нет никакой нужды давать имя своему оружию. Меня зовут Минато Сепиос даз'Афинио. Этого более чем достаточно.

– Только не пойму, что заставляет тебя носить оружие? Стоит пару раз произнести твое имя, как противник сам упадет, сморенный сном.

– Послушай, ты, защищайся, – произнес даз'Афинио, принимая подготовительную стойку.

Казио нахмурился и укоризненно погрозил ему пальцем.

– Нет-нет. Урок первый. Стойка – это все. Посмотри. Твоя позиция неправильна. Слишком узка. Слишком развернута лицом вперед. Это не следует делать, если не собираешься использовать какой-нибудь импровизированный прием. Передний палец должен смотреть…

Даз'Афинио, взревев, сделал выпад.

Казио отскочил в сторону.

– Ага, – произнес он. – Выпад. Что же касается выпада, то его правильно выполнять вот так… – Поведя плечами, он резко повернулся влево и, прежде чем даз'Афинио успел отразить импровизированную атаку, стегнул по воздуху рапирой и шагнул правой ногой вперед; при этом конец его клинка слегка проколол руку даз'Афинио, но не настолько глубоко, чтобы показалась кровь.

– Теперь понятно? Но кажется, ты готовишься к новой атаке, тогда…

Крепко стиснув зубы, даз'Афинио, явно охваченный смятением, накинулся на своего противника с серией мощных ударов, поверхностных уколов и жалких попыток сцепиться с ним оружием, чем от души повеселил Казио, который, ловко парируя атаки или отскакивая в сторону, вертелся вокруг даз'Афинио, как стрелка часов. Неожиданно даз'Афинио сделал глубокий выпад вперед, целясь прямо в сердце Казио, но тот резко наклонился, так что клинок прошел прямо у него над головой, а сам даз'Афинио, увлеченный своим броском, накололся плечом на клинок противника, и на этот раз кончик Каспатора покраснел отнюдь не от бархатного камзола.

– Пертумум перум прайзеф, – известил Казио своего противника.

Даз'Афинио нацелился на руку Казио. Тот поймал рапиру Каспатором и, немного поиграв ею с помощью вращательного приема, перешел в атаку. Даз'Афинио был вынужден резко отступить, чтобы не попасть под очередной удар.

– Афтукам эн труз, – сообщил Казио.

Парировав его выпад, даз'Афинио вновь перешел в наступление. Казио с легкостью отбивался, где нужно, выдерживал паузу или всячески уклонялся от ударов.

– Парри призмо, – продолжал комментировать он свои действия, – ком постро эн утаве. Сложный удар, но очень приятный.

Он увидел, как противник, обронив рапиру, упал на колени и схватился за окровавленную ногу.

Воспользовавшись моментом, Казио обернулся к зрителям, наблюдавшим за их поединком из тени, и отвесил им почтительный поклон, не без удовольствия отметив, что среди них была Браза дака Фейосса. Улыбнувшись, он послал ей воздушный поцелуй и вновь обернулся к своему противнику.

– Полагаю, сэр, – произнес Казио, – мой урок закончен. Не сочтете ли за труд перейти к своему? К уроку грамматики.

Казио толкнул дверь, та затряслась и распахнулась, исторгнув недовольный хриплый звук и косо повиснув на петлях. Какой-то мелкий зверь – очевидно, крыса – пробежал по потрескавшимся плиткам пола в тени портика.

Не обращая никакого внимания ни на дверь, ни на крысу, Казио прошествовал во внутренний двор своей виллы. Как и повсюду, здесь царил сущий бедлам. Сад превратился в заросли сорняка, безудержно разросшийся виноград затянул стены и окна. Медные солнечные часы, которые некогда были главным украшением двора, уже два года как лежали на боку. Единственным местом, где более или менее поддерживался порядок, оставался вымощенный камнем участок, который использовался для дессраты. Посреди него был привязан на веревке небольшой мяч и установлен своеобразный, не без юмора расписанный манекен, на котором выцветшими красками были выделены наиболее уязвимые точки человеческого тела. Неподалеку на мраморной скамейке, громко, прерывисто посапывая, лежал мужчина.

С виду ему было лет пятьдесят, лицо покрыто грубой седоватой щетиной, в которой прятался длинный белый шрам, пробороздивший одну из щек. Длинные клочковатые волосы являли собой не меньший беспорядок, чем тот, который буйствовал вокруг. На мужчине был надет только камзол, запятнанный красным вином и уже давно превратившийся в жалкие коричневые отрепья. Рядом с его полураскрытой, покоящейся на полу рукой валялся пустой графин.

– З'Акатто.

Но спящий как ни в чем не бывало продолжал мерно сопеть.

– З'Акатто!

– Уйди, не то убью тебя, – наконец прохрипел лежавший на скамье мужчина, не открывая глаз.

– Я принес поесть.

Веки З'Акатто дрогнули и приоткрылись, обнажив красные мутные глаза. Казио протянул ему котомку.

– Здесь сыр, хлеб и гвоздичная колбаса.

– И чем это все смочить? – В затуманенных глазахЗ'Акатто мелькнул слабый огонек интереса.

– Например, вот этим, – ответил Казио, протягивая ему керамический графин.

Недолго думая, З'Акатто сделал оттуда большой глоток, но тут же все выплюнул и, извергая грязные проклятия, швырнул графин в угол, где тот разлетелся на сотни осколков.

– Отрава! – вскричал он.

– Вода, – поправил его Казио. – То самое вещество, которое спускается с небес на землю. И которое действует на растительность самым что ни на есть благотворным образом.

– Воду пьют те, кто горит в аду, – проворчал З'Акатто.

– Если ты прямо сейчас не начнешь развивать у себя терпимость, в следующей жизни будешь иметь все шансы стать гостем лорда Онтро и леди Мефиты. Кроме того, у меня нет на вино ни гроша.

– Неблагодарный негодяй! Думаешь только о том, чтобы набить свое брюхо.

– И твое тоже, – поправил его Казио. – Поешь.

– Ба! – З'Акатто медленно принял сидячее положение и, поводив носом, подозрительно насупил брови. – А ну, подойди поближе!

– Стоит ли? – сказал Казио. – Знаешь, вода может также использоваться для орошения человеческого тела.

Тогда З'Акатто сам встал и подошел к нему.

– Да от тебя разит вином, – с укором произнес он. – И не просто вином, а «Дак'арвой» из Троскии, урожая прошлого года.

– Вздор! – возразил Казио. – Если быть точным, то не из Троскии, а из Эскарры.

– Хм! Какая разница! Это тот же самый сорт винограда! – вскричал З'Акатто, яростно жестикулируя, словно обезумевший. – Десять лет назад болезнь поразила эскаррианские виноградники, и виноделам пришлось просить саженцы из Троскии.

– Очень интересно. Постараюсь запомнить этот факт. Но как бы там ни было, вино было не мое. Им угостил меня Ало. Так или иначе, но вина все равно уже нет. Так стоит ли из-за этого так волноваться? Тратить свои нервы? Лучше поешь чего-нибудь.

– Поешь, поешь… – хмуро пробубнил З'Акатто. – Хотя почему бы и нет? – Он подошел к скамейке, порылся в сумке и выудил из нее хлеб. Потом отломил кусок и начал жевать. – Сколько сегодня поединков ты принял на грудь? – спросил он с набитым ртом.

– Ты имеешь в виду дуэлей? В том-то и дело, что только одну. Слишком невыносимая сегодня жара. И слишком мало в городе чужестранцев. И соответственно мало денег.

– То, чем ты занимаешься, называется не дуэль, – прорычал з'Акатто. – А обыкновенная уличная драка. Я научил тебя искусству, которое ты растрачиваешь направо и налево, как шлюха. Так поступают только глупцы.

– Неужто? – удивился Казио. – Но скажи мне тогда, как мы будем жить, если я брошу этим заниматься? Тебе противна еда, которую я приношу, но никакой другой, насколько я знаю, ты уже сто лет как не видал. А вино, без которого ты не можешь жить? Откуда ты его берешь? Покупаешь на деньги, которые крадешь у меня!

– Твой отец никогда не опускался так низко!

– У моего отца было состояние, дурья твоя башка. У него были виноградники, сады и пастбища со скотом. Тем не менее он счел себя достойным умереть на одной из своих честных дуэлей, подарив всю свою собственность убийце, вместо того чтобы она перешла по наследству мне. Кроме титула от отца мне достался только ты…

– И этот дом…

– Верно. Но взгляни на него.

– Ты мог бы получать доход, – продолжал з'Акатто. – Его можно было бы сдать в аренду…

– Это мой дом! – на сей раз взорвался Казио. – Я буду в нем жить! И буду добывать деньги так, как мне нравится. З'Акатто погрозил ему пальцем.

– Тебя тоже убьют!

– Скажи, кто здесь лучше меня владеет клинком? Никто. Последние два года никому даже в голову не приходило подойти ко мне на близкое расстояние. Поэтому какая мне может грозить опасность? Лично я не вижу никакого риска. Ведь это чистая наука.

– Но меня ты пока не обошел, – возразил ему з'Акатто. – И хотя я непревзойденный во всем мире мастер дессраты, найдутся такие, которые в этом искусстве мне почти ни в чем не уступают. Рано или поздно тебе придется с ними встретиться.

Казио глядел на пожилого человека немигающим взором.

– Вот твоя обязанность и заключается в том, чтобы следить за тем, когда они придут. И чтобы я был готов их встретить. Иначе ты потеряешь меня так же, как когда-то потерял моего отца.

З'Акатто тяжело опустил голову, и лицо его стало мрачнее прежнего.

– Твои братья никогда так не говорили, – произнес он.

– Может, и не говорили. Они унесли наше доброе имя вместе с морским ветром в те края, куда сбежали сами. Но это не по мне. Я Казио, потомок Чиоваттио!

– Я не знаю в лицо человека, который убил твоего отца, – тихо проговорил з'Акатто.

– Меня это мало заботит. Отец дрался не с тем человеком и из-за недостойных причин. Я не повторю его ошибки. И не собираюсь его оплакивать. Но также не собираюсь делать вид, будто я какой-то простолюдин. Я рожден, чтобы сражаться и побеждать, чтобы возродить то, что потерял мой отец. И я добьюсь этого.

– Думаешь, ты умнее других? – потянув его за рукав, сказал з'Акатто. – Думаешь, тебе известна тайна мироздания? Мальчик мой, Авелла – это еще не весь мир. И ты совершенно ничего не знаешь. Думаешь, что сумеешь восстановить состояние отца? Начни с этого дома. Начни с того, что у тебя есть.

– У меня ничего нет! – Смахнув руку з'Акатто со своего рукава, Казио встал.

Когда он направился прочь от дома, з'Акатто не произнес ему вслед ни слова.

Оказавшись на улице, Казио ощутил нечто вроде угрызений совести. Хотя з'Акатто приходился ему всего-навсего слугой, он растил его с пяти лет. Они знавали хорошие времена.

Но в последние годы все переменилось.

Ночью в Авелле было темно, как в пещере, но Казио мог с закрытыми глазами найти в своем городке любой закоулок, поэтому без труда отыскал северную стену Когда он взобрался по лестнице, перед ним раскинулись залитые лунным светом виноградники и оливковые сады, мягкие холмы Теро Мефно, горная страна Вителлио. Обдуваемый ночным ветром, он любовался ими больше часа, пытаясь внести ясность в свою затуманенную голову.

«Мне нужно извиниться перед ним, – решил Казио. – Тем более что некоторые приемы дессраты он еще держит в секрете».

По дороге домой Казио вдруг ощутит странное покалывание на затылке и невольно потянулся за Каспатором.

– Кто здесь? – спросил он.

Вокруг зашаркали по камням кожаные подметки. Казалось, непрошеных гостей было четверо или пятеро.

– Трусы, – произнес он еще тише. – Плевать на вас всех хотел сам лорд Мамрес.

Казио беззвучно извлек Каспатор из ножен и стал ждать первой атаки.

3. Бегство и фантазии

Распахнув деревянные ставни, Энни слегка поморщилась, услышав, как громко они скрипнули. За окном стояла ночь, теплая, густо напоенная ароматом лесного костра и запахом конского навоза. Облаченная в скромные одежды луна покрывала тусклым перламутром сине-серые крыши домов.

Земли было не видно – расположенная внизу улица утопала во мраке ночи, – но Энни заметила раньше, что ниже был только один этаж, под ее окном выступал узкий карниз, а под ним находилась дверь, ведущая в небольшую гостиницу. Одолеть такую высоту ей не представляло особого труда, по крайней мере, Энни уже не раз проделывала прыжки с гораздо большей высоты.

Прошло двадцать долгих дней с тех пор, как она, ее подруга Остра и пять стражников покинули Эслен. Энни не имела никакого представления о том, где они находились и сколько им предстояло проехать, но сочла за благо для себя совершить побег и была решительно настроена сделать это при первой же возможности. Ей удалось скопить немного твердого сыру и хлеба, чтобы на ближайшие несколько дней застраховаться от голода. Но для пущей уверенности не хватало ножа и лука. Если бы Энни удалось их раздобыть, она бы чувствовала себя в большей безопасности.

Жаль, что у нее нет более подходящей одежды для поездки верхом, но не беда, она сможет ее найти. Святая Бренда будет к ней благосклонна и наверняка принесет удачу.

Бросив взгляд на Остру, которая ритмично дышала во сне, Энни с трудом подавила в себе приступ жалости. Но рассказать лучшей подруге о своих планах она никак не могла. Пусть лучше Остра пребывает в неведении. И поутру, узнав о случившемся, будет так же удивляться, как капитан Марл и все остальные.

Глубоко вздохнув, Энни села на подоконник и нащупала ногами, на которых, кроме чулок, ничего не было, выступающий карниз. Как выяснилось, он находился гораздо ниже, чем она себе представляла, и являлся более покатым, чем ей показалось вначале. Страх упасть на миг заставил принцессу поколебаться, но не лишил решимости, и она подала свое тело вперед.

И тотчас стала быстро скользить вниз. При этом ее руки отчаянно царапали по поверхности карниза, и лишь в самый последний миг ей удалось за что-то ухватиться. Задыхаясь от ужаса, Энни повисла над невидимой землей.

По ее ощущениям, ей посчастливилось зацепиться за скульптуру бойцового петушка, венчавшую вход в гостиницу.

Внезапно где-то совсем рядом темноту прорезал взрыв смеха. Поначалу она подумала, что привлекла чье-то внимание, но, когда услышала, что двое мужчин мирно говорят между собой на непонятном ей языке, успокоилась. Затаив дыхание, Энни подождала, когда они пройдут мимо, лишь после этого глубоко вздохнула.

Ее руки от усталости начали дрожать. Нужно было либо прыгать, либо карабкаться обратно к окну.

Она взглянула вниз, но не смогла увидеть даже своих ног и, наскоро помолившись, отпустила руки. Казалось, ее тело находилось в воздухе дольше, чем следовало. Когда же ноги Энни коснулись земли, у нее подкосились коленки и она полетела лицом вниз; одна рука при этом угодила в какую-то кучу, которая, как явствовало из запаха, оказалась свежим конским навозом.

Тело девушки продолжала бить дрожь, но она уже не могла скрыть ликования от своей маленькой победы и, поднявшись на ноги, торжественно стряхнула с руки зловонную массу.

– Энни! – раздался сверху знакомый шепот, который вот-вот мог сорваться на крик.

– Тсс! Остра! – шикнула Энни.

– Куда ты собралась?

– Не знаю. Иди спать!

– Энни! Тебя убьют. Ты даже не знаешь, где мы находимся!

– Мне на это наплевать! Я иду, куда глаза глядят. Поэтому мне все равно, где мы находимся. Прощай, Остра. Я люблю тебя.

– Теперь мне конец, – ужаснулась Остра. – Если только я позволю тебе уйти…

– Когда я сбежала, ты спала. Никто не сможет тебя обвинить.

Вместо ответа Энни услышала наверху какое-то поскребывание.

– Что ты делаешь?

– Иду с тобой. Что же еще? Не могу же я позволить тебе умереть в одиночку.

– Нет, Остра, нет!

Но было слишком поздно. Издав тихий вскрик, Остра кулем полетела на землю и плюхнулась на что-то твердое, издав при этом глухой, но весьма отчетливый звук.

– Рука у нее здорово разбита, но не сломана, – сообщил своим обычным невыразительным тоном капитан Марл.

Он был из тех людей, которые изъяснялись просто и немногословно – манера, которая вполне соответствовала его домовитым повадкам и бугристому, простоватому лицу.

– Я хочу ее видеть, – потребовала Энни.

– Нет, принцесса, только не сейчас. Интересно знать, что вы вдвоем затеяли.

– Мы вели себя глупо. Взялись бороться у самого окна, пока в конце концов не потеряли равновесие.

– Любопытно только одно. То, что вам, принцесса, удалось избежать даже царапин.

– Просто мне повезло. Но, с другой стороны, я здорово выпачкалась, в чем вы сами могли убедиться.

– Кстати, об одежде. Почему вы были полностью одеты?

– Отнюдь. На мне не было обуви.

– Видите ли, ваша прислуга была в ночной сорочке, а вы почему-то нет.

– Капитан, кто вы такой, чтобы позволять себе судить о том, что должна носить принцесса Кротении? Вы обращаетесь со мной, как с военнопленным.

– Я обращаюсь с вами так, как подобает обращаться с принцессой. Я отвечаю за вашу жизнь. Это моя обязанность. Ваш отец доверяет мне. И на то у него есть причины. – Глубоко вздохнув, капитан заложил руки за спину. – Хотя все это мне не по душе. Я думал, что девушки должны иметь возможность уединиться. Находиться отдельно от мужчин. Поэтому позволил вам жить в отдельной комнате. Но теперь понимаю, что поступил глупо!

– Уж не намекаете ли вы на то, что собираетесь подселить ко мне кого-нибудь из своих мужланов?

– Нет, принцесса. Никого из них я к вам не подселю… – Лицо его порозовело. – Но если я не найду для вас такой комнаты, откуда вы не сможете сбежать, мне не останется ничего другого, кроме как сторожить вас в ваших покоях лично.

– Моя мама оторвет вам голову! – в негодовании вскричала Энни.

– Что ж, чему быть, того не миновать, – покорно ответил Марл.

Из своего опыта Энни знала, что, когда капитан переходил на такой тон, спорить с ним было бесполезно. Если он что-то вбивал себе в голову, то изменить его решение было невозможно даже под страхом смертной казни.

– А теперь я могу повидать Остру? – сменив тему, осведомилась Энни.

– Да, принцесса.

Лицо Остры было белым, а рука забинтована. Она лежала на спине и не видела Энни, когда та вошла.

– Прости, – произнесла Остра подозрительно вялым и бесчувственным тоном.

– Этого следовало ожидать, – ответила Энни. – Зря ты меня не послушалась. Теперь Марл будет держать ухо востро.

– Я же попросила прощения. – По лицу Остры ручьем побежали слезы, но она не издала ни звука.

Вздохнув, Энни пожала ладонь подруги.

– Ну да ладно, забудем об этом. Как твоя рука?

Вместо ответа девушка упрямо скривила рот.

– Хорошо, – смягчившись, произнесла Энни. – Я найду другой выход.

Когда Остра повернулась к ней лицом, ее покрасневшие глаза сверкали гневом.

– Да как ты можешь? – воскликнула она. – После всего, что я ради тебя делала. Сколько раз я остерегала тебя, сколько раз ради тебя опускалась до лжи, помогала тебе играть в твои глупые игры. Уж лучше б твоя мать послала меня на какую-нибудь грязную работу! Я всегда потворствовала твоим прихотям. Узнай об этом твоя мать, она могла бы меня обезглавить! И что я получила взамен? Ты решила бросить меня. И тебе это было все равно что раз плюнуть.

Энни была так потрясена признанием подруги, что какое-то время была не в силах выдавить из себя ни звука.

– Я бы вызволила тебя, – наконец вымолвила она. – Если бы мне посчастливилось уцелеть…

– Вызволила меня? Да у тебя даже не было никакого плана.

– Я хотела сбежать. Чтобы искать свою любовь и судьбу.

– Судьбу женщины, которая совсем одинока в чужой стране. К тому же в стране, где все говорят на незнакомом языке. Как ты собиралась добывать себе хлеб?

– Я питалась бы тем, что дает земля.

– Послушай, Энни! Но ведь земля кому-то принадлежит. Ты хоть знаешь, что за браконьерство людей вешают? Или сажают в тюрьму. Или заставляют работать, как рабов, пока они не покроют свой долг. Вот что случается с теми, кто в королевстве твоего отца питается тем, что дает земля.

– Никто меня не повесит, – ответила Энни. – По крайней мере, после того как узнают, кто я такая.

– О да. Выходит, как только тебя схватят, ты сразу объяснишь, что являешься очень важной особой. И что с тобой сделают? Тотчас отпустят? Подарят небольшое имение? Или назовут лгуньей и повесят? Конечно, если учесть, что ты женщина, причем довольно хорошенькая, вряд ли тебя сразу повесят. Скорей всего, для начала развлекутся с тобой.

Предположим, что тебе как-то удастся заставить их поверить, что ты принцесса. В лучшем случае тебя отправят домой, и все начнется сначала. Правда, не для меня. Я к тому времени буду разгружать баржи с углем или что-нибудь подобное. А в худшем случае потребуют за тебя выкуп. Возможно, даже будут посылать твоему отцу один за другим твои отрезанные пальчики, чтобы доказать, что ты вправду находишься у них.

– Я собираюсь переодеться мужчиной, – заявила Энни. – И меня не поймают.

– О, переоденься мужчиной! – Остра закатила глаза. – Это непременно сработает.

– Во всяком случае, это лучше, чем ехать в монастырь.

– Это глупо! – сверля подругу глазами, произнесла Остра. – И эгоистично! – С этими словами она стукнула кулаком здоровой руки по столбику кровати. – Какая же я была дура, считая тебя своей подругой! Ты пальцем о палец не ударишь ради меня!

– Остра!

– Оставь меня в покое!

Энни собралась было что-то сказать, но, увидев обезумевший взгляд Остры, передумала.

– Оставь меня в покое! – повторила та.

Энни встала, собираясь уходить.

– Поговорим позже.

– Убирайся! – прокричала Остра и разразилась слезами.

Энни, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, вышла из комнаты.

Энни глядела на лицо Остры, вырисовывающееся на фоне раскинувшегося за окном пейзажа – горных пастбищ, перемежающихся рощами стройных кедров. Голова девушки заслоняла тот самый холм, на котором в небольшом замке жил хозяин деревни. Мимо прогрохотал экипаж, и табун лошадей проводил его любопытным взглядом.

– Ты все еще со мной не разговариваешь, – умоляющим голосом обратилась Энни к подруге. – Уже прошло три дня.

Остра еще сильней нахмурилась, но не отвела взора от окна.

– Отлично, – фыркнула Энни. – Я извинялась перед тобой сотню раз. У меня уже почти отсох язык. Даже не знаю, чего еще ты от меня хочешь.

Остра что-то тихо пролепетала в ответ, но ее слова, будто птички, выпорхнули в окно.

– Что-что? – переспросила ее Энни.

– Я сказала, ты могла бы пообещать, – все еще не поворачиваясь лицом к подруге, повторила Остра, – что больше не станешь пытаться сбежать.

– Я все равно не смогу этого сделать. Капитан Марл теперь не спускает с меня глаз.

– Когда мы доберемся до женского монастыря, там не будет никакого капитана Марла, – медленно, словно обращаясь к ребенку, проговорила Остра. – Я хочу, чтобы ты пообещала, что этого не повторится больше никогда. Что ты больше никогда не предпримешь попытки сбежать.

– Ничего-то ты не понимаешь, Остра.

Молчание.

Энни уже собралась что-то сказать, но передумала и, закрыв глаза, позволила своему телу расслабиться в беспрестанно трясущемся экипаже и сделала вид, что окружающее ее ничуть не интересует.

Она предавалась мечтам с такой легкостью, будто надевала их на себя, как одежду. Для начала она пробудила воспоминания о Родерике, об их первом сладостном поцелуе, когда они оба сидели верхом на лошадях. Это потянуло за собой цепочку прочих встреч и, в конечном счете, привело к небезызвестной ночи в гробнице с последующим унизительным наказанием. Хотя память о той ночи стушевалась, она хотела ее восстановить, чтобы вновь испытать волнующие и одновременно пугающие ее ласки.

На этот раз она рисовала в своем воображении, будто их свидание состоялось не в гробнице, а в ее домашних покоях, однако ничего не получилось. Тогда она попыталась представить себе его покои в Данмроге, но, сколько ни тщилась это сделать, из ее стараний также ничего не выходило.

Наконец, когда под влиянием вдохновения Энни сумела довольно явственно представить себе образ небольшого замка, стоящего на холме, который только что видела воочию, ее губы чуть тронула улыбка. Облаченная в зеленое платье, она стояла у ворот, а Родерик, в ярких рыцарских доспехах, мчался к ней через поле на лошади. Приблизившись, он спешился и, низко поклонившись, поцеловал ей руку. Потом притянул ее к себе и, крепко прижав к своему металлическому облачению, страстно поцеловал ее в губы.

Внутреннее пространство замка, задрапированное шелками и залитое ярким солнечным светом, струившимся через десятки хрустальных окон, было воздушным и просторным. И вновь в нем появился Родерик, на сей раз в великолепном камзоле, но теперь Энни сумела совладать с ощущением, которое породило в ней прикосновение его руки, и продолжила рисовать картину дальше, пока не подошла к тому моменту, когда они оба остались обнаженными. Вспоминая снова и снова, как его ладонь лежала у нее на бедре, она воображала, что прижимается к юноше всем телом. Только одно место она не могла себе достаточно хорошо представить, несмотря на то что однажды прижималась к нему через брюки. Энни еще никогда не доводилось видеть обнаженных мужчин во всей красе, хотя она много раз смотрела на жеребцов. Так или иначе, у них должно было быть что-то общее.

Однако получившийся образ оказался настолько смехотворным, что Энни стало немного не по себе. Угомонив свое разыгравшееся воображение, усилием воли она заставила себя вернуться к глазам любимого и представить, будто они устремлены на нее.

И все-таки что-то было в нем не так, и в тихом ужасе Энни поняла, что именно.

Она забыла лицо Родерика!

Хотя она помнила отдельные черты, нарисовать его лицо перед внутренним взором никак не удавалось. Она вновь и вновь восстанавливала в памяти сцены их свиданий, начиная с первой встречи и до последней…

Но ничего не получалось. Как будто она пыталась поймать рыбу голыми руками.

Наконец она открыла глаза и увидела, что Остра спит. Разочарованная, Энни уставилась в окно и принялась наблюдать за текущей в округе жизнью, пытаясь представить, какие люди обитают в этой неизвестной для нее провинции.

Не сумев восстановить лицо Родерика, Энни пробудила в памяти кое-что иное: то, что невольно пришло на ум вместе с воспоминанием о возлюбленном, а именно – совсем другое лицо.

Женское лицо в маске, обрамленное янтарными волосами. Почти два месяца Энни старательно отгоняла от себя этот призрачный образ, навесив на него такой же ярлык запрета, какой она присвоила сну о черных розах. Теперь же к ней вернулось и то и другое, даже успокаивающие слова прайфека Хесперо не помогали. Пока Остра дулась, Энни провела целых три дня в молчании. Не имея возможности ничем себя отвлечь, она была обречена на одни и те же думы. Неудивительно, что ее начали одолевать мысли о дне на холме Том Вот, мысли, которые оказывали на нее почти такое же действие, что и чесотка, – избавиться невозможно, а почесать можно, лишь беспрестанно возвращаясь к этой теме.

Что же с ней тогда произошло? Может, она потеряла сознание, как утверждал прайфек? Вполне вероятно, тем более что она сама часто об этом себе говорила. Тем не менее в глубине души Энни знала, что это неправда.

То, что с ней случилось, было вполне реально, она видела святого или демона, который говорил с ней.

Она почти ощущала в голове голос той женщины, настойчиво увещевающий, почти бранный. Как она могла думать о себе и Родерике, когда вокруг столько всего творилось? Отцу и матери, а возможно, и всему королевству угрожала опасность, и об этом знала только Энни. Тем не менее она ничего не предприняла, ничего никому не рассказала, а вместо этого предалась своей безнадежной, эгоистичной любви. Слова прайфека лишь послужили ей оправданием.

– Нет, – пролепетала, чуть дыша, Энни. – Это не я говорю, а Фастия. И мама.

Но то была ложь, и Энни это знала. Это был шепот Виргеньи Отважной, вещавшей из глубины гробницы. Виргеньи Отважной, первой королевы и самой древней прародительницы Энни.

Интересно, а могла ли Виргенья Отважная махнуть рукой на возложенную на нее ответственность во имя эгоистичных удовольствий юности?

Кажется, Энни начала что-то понимать. Это была не ее мысль. Это был голос, говоривший у нее в голове. Даже не шепот, а вполне уверенный и громкий женский голос.

Голос женщины в маске, теперь Энни в этом почти не сомневалась.

Чтобы увериться, она повертела головой из стороны в сторону, надеясь обнаружить говорящего, но тщетно. Никого, кроме Остры, рядом не было, да и та спала глубоким сном.

Откинувшись назад, Энни глубоко вздохнула.

– Ты здесь? – шепотом произнесла она. – Кто это говорит?

Но голос больше не повторился, и Энни почти себя убедила, что забылась сном и в этот миг услышала шепот Черной Мэри.

– Значит, ты вовсе не Виргенья Отважная, – тихо проговорила она. – Никакая не королева.

Разговаривая сама с собой, Энни начинала сходить с ума. И это не было преувеличением. Она неоднократно читала о том, как сидевшие подолгу в тюрьме узники, не имея возможности ни с кем разговаривать, постепенно теряли рассудок.

– Остра! Проснись! – Энни потрясла подругу за колено.

– Хмм? – промычала Остра и в испуге открыла глаза. – А, это ты.

– Я обещаю, Остра.

– Что?

– Обещаю, что никогда больше не предприму попытки сбежать.

– Честно?

– Да. Я должна… – От смущения Энни нахмурилась. – Каждый пытался сказать мне одно и то же. Мама, Фастия, ты. Я вела себя как последняя эгоистка. Хотя у меня есть подозрение, что неспроста. Очевидно, для чего-то это было мне нужно.

– О чем ты говоришь?

– Не знаю. Возможно, ни о чем. Но теперь я буду из кожи вон лезть, чтобы сделать то, что от меня требуется.

– Не значит ли это, что ты бросаешь Родерика?

– Нет. Есть вещи, которые имеют определенную значимость. Быть вместе с ним мне предначертано судьбой. Помнишь, я попросила Виргенью о том, чтобы он влюбился в меня? Это была моя роковая ошибка. Но я не могу теперь так просто отречься от его любви.

– Но ты также попросила, чтобы Фастия стала лучше к тебе относиться, – напомнила Остра.

– Но ведь это и произошло, – ответила Энни, вспомнив их две последние встречи, – Она не просто стала лучше ко мне относиться. Она почти превратилась в ту Фастию, которую я так любила, когда была маленькой. Она и мама все делали ради меня. По их мнению, они делали так, как лучше. Лезбет мне говорила об этом, только я тогда не хотела слушать.

– И что же тебя в этом убедило?

– Думаю, сон. Или воспоминание. А возможно, в большей степени ты. Когда моя ближайшая подруга считает, что я эгоистичная засранка, как я могу этому не поверить?

– Ты заставляешь меня волноваться. Уж не повредила ли ты голову, когда прыгала из окна?

– Не смейся надо мной, – осекла ее Энни. – Ты сама хотела, чтобы я изменилась к лучшему. Вот я и пытаюсь.

– Прости, – кивнула головой Остра. – Ты права.

– Мне было очень одиноко, когда ты со мной не разговаривала.

Глаза Остры заполнили слезы.

– Мне тоже, Энни. И мне страшно. Я боюсь того места, куда мы едем. Мало ли чем все это может кончиться.

– Отныне всегда и везде мы будем вместе. Да?

– Клянешься самой королевой Виргеньей?

– Клянусь. Если бы меня привели к ее могиле, я бы начертила там свою клятву. Клянусь, что не попытаюсь сбежать из того жуткого места, куда направила меня мать. Клянусь, что всегда буду с тобой рядом. И, что бы ни случилось, никогда тебя не брошу.

Наконец Остра широко улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она и, потянувшись к подруге, крепко стиснула ей руку.

– А как ты думаешь, куда мы движемся? – спросила Энни, чтобы сменить тему разговора. – Мне кажется, на юг.

Остра слегка сморщила лоб.

– Я знаю этот взгляд, – произнесла Энни. – Тебе что-то известно. А ну-ка выкладывай.

– Я старалась запомнить направление, – ответила Остра. – А также названия городов, рек и тому подобное. Поэтому мы сможем отыскать наш маршрут, если у нас когда-нибудь появится карта.

– Остра! – в восхищении воскликнула Энни. – Какая же ты умница! Почему мне самой не пришло это в голову? До чего же я глупая!

– Нет, вовсе не глупая, – возразила Остра. – Просто ты никогда не видела мира. Возможно, тебе кажется, что, если ты побежишь по дороге, она тебя приведет туда, куда тебе хочется, как это случается в волшебных сказках. Но в реальном мире нужно выбирать направление.

– Дай-ка мне твою тетрадь. Можно я на нее взгляну?

Порывшись в мешке, Остра выудила небольшую записную книжку.

– Но здесь значатся не все города, – пояснила она. – А только те, о которых в моем присутствии упоминали стражники. Или те, перед которыми стоял указатель. Записи здесь почти все одинаковые, за исключением некоторых необычных замечаний. Давай я сама прочту. Боюсь, ты не разберешь мои каракули.

– Давай, – согласилась Энни.

– На подъеме в гору мы пересекли Ведьму. Солнце светило справа, значит, мы двигались на юг. Затем мы поднялись на какие-то горы, по-прежнему продолжая держать курс на юг.

– Мы тогда были в Хорнладе! – воскликнула Энни. – Родерик родом из Хорнлада! Я нашла его на карте после встречи с ним.

– В горах мы остановились в местечке под названием Карек. Это крошечный городок. В следующие несколько ночей я не записывала названий селений. Но помнится, мы ехали через лес, который, кажется, назывался Дув Калдх или что-то в этом роде. А когда из него вышли, то остановились на ночлег в местечке, которое называлось Прентреф.

– О да. Гостиница, в которой так отвратительно играли на лютне, – неожиданно вспомнила Энни.

– Верно. Оттуда, думаю, мы направились опять на юг, но немного западнее. А на следующий день пошел дождь, поэтому насчет направления точно сказать не могу. Потом мы провели две ночи в Палдхе.

– Я помню Палдх по карте! Это портовый городок. Выходит, мы рядом с морем. Помнится, в ту ночь я явственно ощущала запах соли.

– Потом мы переправились через реку. Кажется, она называлась Теремене, и на ней стоял небольшой город. Потом нам стало попадаться на пути больше полей, чем лесов, и были еще дома с красными и светлыми крышами. А также виноградники – помнишь бесконечные виноградные сады? Потом мы ночевали в городе под названием Пакре, потом в Алфохесе, Авейле и Вио Тото. Большую часть пути, мне кажется, наш путь пролегал на юго-запад. Мы пересекли еще одну речку. Не знаю ее точного названия, но на другой стороне стоял город Чесладия. После этого мы проехали несколько городов, названия которых мне не известны. Но место, откуда ты пыталась сбежать, называется Триво Руфо. После этого я ничего не записывала, потому что была очень на тебя сердита.

– Этого и так достаточно! – возликовала Энни. – Но только я не понимаю. Если ты не хотела, чтобы я сбежала, зачем ты все это делала? Зачем отмечала маршрут?

– Я не собиралась тебе говорить об этом, пока ты не пообещала мне, что не сбежишь. Но думаю, всегда лучше знать, где ты находишься. Вдруг случится что-то ужасное? Например, на нас нападут бандиты, убьют нашу охрану, и нам придется бежать. – Она пригрозила Энни пальцем. – Но обещание есть обещание, правда же?

– Конечно, – ответила Энни. – Ты права. С сегодняшнего дня я тоже начну вести дневник.

– Как думаешь, в какой стране мы сейчас находимся? – спросила Остра.

– Понятия не имею. Когда я проходила обучение, география меня не особо интересовала. Я заглянула в карту только за тем, чтобы узнать, где живет Родерик. Возможно, мы в Сафнии, откуда родом жених Лезбет.

– Возможно, – согласилась Остра. – Но я так не думаю. Скорее, это Вителлио.

– Вителлио! – Энни высунулась из окна, чтобы осмотреть окрестности.

По широкому полю, на котором росли какие-то злаки, петляла дорога. Она была глубоко изрезана колесами, и в рытвинах виднелась почти белая почва.

– Я думала, что земля в Вителлио желто-красная. И что на ней стоят большие города и храмы. А люди ходят в шелках фантастических расцветок. И беспрестанно о чем-то спорят.

– Возможно, я ошиблась, – предположила Остра.

– Но как бы ни называлось это место, оно необычайно красиво, – резонно заметила Энни. – Я была бы не прочь пробежаться по этим полям. Интересно, сколько нам еще придется ехать?

– Кто знает? Монастырь может находиться где угодно. Хоть на краю света.

– В конце концов, наше путешествие может оказаться неплохим приключением! – заявила Энни, немного воспрянув духом.

При этих словах у нее промелькнула одна запретная мысль.

«Родерик пошел бы даже на край света, чтобы найти меня, – сказала себе Энни. – И если я пошлю ему весточку, он узнает, где расположен этот край света».

Впрочем, она попыталась тут же забыть эту мысль и твердо следовать своим новым убеждениям. И спустя несколько минут, принявшись обсуждать с Острой, какой они себе представляют Вителлио, ей это вполне удалось – Энни почти забыла, что только что думала о Родерике.

А через восемь дней с первыми лучами солнца они с Острой вышли из экипажа в последний раз. Вокруг раскинулся великолепный пейзаж: бесконечные поля, пастбища, прерываемые разве что небольшими рощами, и никаких признаков обитания людей.

4. Посвящение

Брат Эхан стоял, сложив руки на груди, и встревоженно смотрел на приготовления Стивена.

– Главное, берегись брата Десмонда с его бандой, – произнес низкорослый монах. – То, что фратекс отправил тебя в паломничество, еще больше их разозлило.

– Знаю, – пожав плечами, сказал Стивен. – Но что я могу поделать? Если они начнут преследовать меня, значит, начнут. Если подстерегут меня в лесу, то опять же я ничего не смогу сделать. И совершенно неважно, сумею ли я заметить их прежде, чем они меня, или нет.

– Но ты ведь можешь от них убежать.

– Тогда они просто отыщут меня чуть позже. Все равно я не смогу закончить путь посвящения.

– Но зато спасешь себе жизнь.

– Это верно.

– Что-то ты не слишком радуешься такой перспективе.

– Его что-то тревожит, – вступил в разговор Элприн, который только что появился из виноградников. На монахе была широкополая шляпа, защищавшая от палящего солнца. – И уверен, это не брат Десмонд.

– Может, тоска по родине? – не без насмешки предположил Эхан.

– Нет, – ответил Стивен.

Хотя отчасти это была правда. Его мучила тоска, но не по тому месту, где он родился и вырос, а по тому миру, который для него еще слишком много значил.

– Что же тогда? – не унимался Эхан, но Стивен пропустил его вопрос мимо ушей.

– Он расскажет, когда будет готов, – сказал Элприн. – Не так ли, брат? Как бы там ни было, насчет брата Десмонда можешь не волноваться. Его отослали еще вчера.

– Куда? – поинтересовался Стивен. – Или ты хочешь сказать, выслали прочь?

– Ну, уж не слишком обольщайся. Просто отправили по каким-то церковным делам.

Стивен невольно вспомнил, как встретил брата Десмонда той ночью в горах и что тот показался ему на удивление тихим и странным.

– За провизией или что-нибудь в этом роде?

– Да нет, – усмехнулся брат Эхан. – Его послали кое-что проверить. Так сказать, проследить за порядком. Видишь ли, брат Десмонд совершает обход храмов Святого Мамреса. Не сомневаюсь, его вот-вот произведут в рыцари церкви. Почему, думаешь, он такой быстрый и сильный? Только благодаря благословению Мамреса. За несколько дней до того, как ты появился у нас, на храм в Баймдале напали бандиты. Фратекс направил туда брата Десмонда с его когортой.

– Десмонд на славу расправился с бандитами. Насколько я слышал, сумел их остановить решительно и бесповоротно.

– А могло быть гораздо хуже, – наморщив лоб, добавил Эхан, – Что было бы, если бы они задержались на день-другой? Потом тебя нашли бы со сломанной шеей, и у них было бы алиби.

– Постой, – перебил его Стивен. – Мне кажется, фратекс не имеет таких полномочий. Он имеет право располагать своими людьми только для защиты собственного монастыря. Чтобы направить их в другое место, нужен приказ прайфека.

– Как раз вчера прибыл посыльный от прайфека Хесперо, – заметил брат Элприн.

– А-а.

– Я не слишком волнуюсь за брата Десмонда, – сказал Элприн. – Эти вылазки доставляют ему немалое удовольствие. С тобой же он может расправиться в любое время, когда ему захочется.

– Весьма утешительное замечание, – не без горечи в голосе заметил Стивен.

– Кстати, – улыбнувшись, добавил Элприн, – тебе нужно войти в медитативное состояние, чтобы правильно совершить обход святых мест.

– Я пытаюсь, – ответил Стивен. – Можете вы сказать, чего мне ожидать? Каково это по ощущениям?

– Нет, – хором ответили брат Эхан и брат Элприн.

– Но ты станешь другим, – добавил брат Эхан. – Что же касается ощущений, тут ничего предсказать нельзя. У каждого это происходит по-своему.

Очевидно, Эхан хотел последними словами немного приободрить Стивена, но вместо этого разверз в его душе еще одну пропасть. С тех пор как Стивен покинул родной дом, его беспрестанно подстерегали неожиданности, причем одна хуже другой. Весь его мир словно перевернулся с ног на голову, поэтому неудивительно, что юношу тяготило странное предчувствие относительно собственного посвящения. Как бы его себе ни представлял Стивен, внутренний голос подсказывал, что все сложится совсем иначе.

И хотя он изо всех сил пытался прислушиваться к святым, шагая по тропинке к первому из двенадцати святых мест – храму Святого Декмануса, священная медитация не больно-то помогала – юношу все равно била дрожь.

Собственные шаги казались Стивену какими-то чужеродными в этом гигантском нефе. Он никогда не думал, что тут будет так пустынно и тихо. Ему хотелось услышать привычные звуки, хотелось с кем-нибудь перекинуться словом. Однако с первого мига, как он ступил в этот неф, и до окончания обхода цепи святых мест ему предстояло полное одиночество.

На мгновение он остановился, чтобы рассмотреть контрфорс, поддерживающий потолок, и поразился тому, какую красоту сумели воссоздать в камне бренные и несовершенные человеческие существа. Уж не эти ли скрытые достоинства углядели в них святые? Может ли красота подобных творений тягаться со злом, на которое способны люди?

Стивен не находил ответа на этот вопрос. Возможно, потому, что его просто не было.

С молитвой на устах он останавливался у каждой из двенадцати небольших ниш, в которых находились статуи и барельефы различных ликов святого Декмануса. Сами по себе они не обладали мистической силой, однако напомнили Стивену о предстоящем пути, потому что эти двенадцать маленьких остановок были символом предстоящего ему посвящения.

После того как в каждой из ниш Стивен зажег по свече, юноша отправился к первому из храмов, который находился за небольшой дверью, в глубине нефа. Стоявший у двери камень выглядел гораздо старше тех, из которых был построен монастырь, и, очевидно, это было не случайно. Святой оставил на нем свой знак задолго до того, как церковь проложила себе дорогу в эти дальние земли, и даже прежде, чем потерпели поражение злые скаслои.

Когда-то на этом месте был обыкновенный холм. Но ни храм, ни монастырь не прибавили силы священному месту, оно могло служить только тем, кто готовился ступить на этот путь, стремясь разделить участь святых.

Когда Стивен коснулся ручки двери, его пронзил дикий страх. Ведь если он не успеет завершить обход святых мест за три дня, то может потерять все.

Стивен стоял, устремив взор вперед, и никак не мог решиться сделать первый шаг.

Юноша был не готов к нему. Вместо того чтобы думать о главном, о святости души и тела, голова его была занята совсем другими мыслями, большей частью далеко не духовного содержания.

Наконец он опустился на колени перед стоявшим у двери камнем и попытался погрузиться в себя.

Случалось, что он долго не мог заснуть, потому что в голове, словно гоняющиеся за своими хвостами крысы, вертелись события прошедшего дня. Стивен постоянно перемалывал в уме то, что должен был сказать и сделать, и то, чего не должен был делать и говорить. Пытаясь отмежеваться от роящихся суетных дум, он лишь вошел в состояние ума одной из таких ночей. Как Стивен ни старался отогнать мысли прочь, растворить их, словно соль в кипящей воде, всякий раз они обретали новую форму, причем еще более устойчивую и навязчивую, чем прежде.

И чаще всего перед ним вставал один простой вопрос: после того, что он сделал, заслуживает ли он благословения святых?

Приблизительно через полчаса Стивен пришел к выводу, что очистить ум от мыслей ему не удастся, поэтому решил сменить тактику. Вместо того чтобы пытаться избавляться от наваждения, он попробовал прибегнуть к помощи воспоминаний. Если бы у него получилось отыскать в памяти несколько безмятежных мгновений, возможно, он сумел бы достичь состояния гармонии и спокойствия, столь необходимого для того, чтобы ступить на порог первого священного места.

Итак, он закрыл глаза и, распахнув галерею памяти, принялся разглядывать ее образы, словно застывшие живописные полотна.

Сначала он увидел брата Джеффри в ораторском зале Королевского колледжа, через узкие окна которого сочился сумеречный свет. Тот объяснял сложные обороты речи с такой выразительностью, будто пел песню.

Потом его мысленному взору представился отец, Ротеринг Даридж. Он стоял на коленях под голубым небом у самого обрыва мыса Чэвел, за которым плескалось море. Отец первым рассказал восьмилетнему Стивену, как следует вести себя в храме, и тот в благоговении внимал рассказам отца, с трепетом предвкушая день и час, когда воочию увидит алтарь.

Потом ему явилась сестра Кэй, которая держала его за руку во время праздника святого Темноса, когда все носили маски в виде черепов и размахивали дымящимися ладаном кадилами. Вдоль берега, словно принесенные в жертву титаны, горели костры в форме человеческих фигур. Местные музыканты и акробаты, разукрашенные в виде скелетов, после захода солнца выделывали посреди толпы антраша. Священники Сверрума, облаченные в черное одеяние, исполняли погребальные песни. Именно тогда Кэй рассказала Стивену о том, будто сефри частенько забирают с собой маленьких мальчиков и больше их никто никогда не видит. В тот день он испытал одно из самых сильных переживаний в жизни, потому что впервые по-настоящему почувствовал присутствие святых и призраков, бродивших среди людей. Почувствовал их так явно, словно они были из плоти и крови.

Среди прочих образов явился Стивену старый священник сакритор Берден, который познакомил мальчика с его будущей судьбой. Стивен увидел его пожелтевшее лицо, мимолетную и несколько грустную улыбку и морщинистый от возраста лоб. Казалось, время превратило священника в нечто мало похожее на человека.

Тем не менее голос у него остался самым что ни на есть человеческим и таким же мягким, как в тот день, когда он проводил Стивена в скрипторий, находившийся в комнатах за алтарем.

Стивен то сосредоточивал свое внимание на картинах, то позволял себе расслабиться. Так продолжалось довольно долго, и юноша не заметил того момента, когда застывшие образы пришли в движение, а он начал смотреть на мир глазами двенадцатилетнего ребенка и внимать голосу прошлого.

Стивен оглядел комнату, в которой стояли коробки и хранились свитки рукописей. Он видел, как что-то писал отец, видел книгу, которую мать держала за поясом, но никак не мог понять, что собирались сообщить ему все эти образы.

– Знание – это величайшийдар святых, – говорил сакритор Берден, раскрывая перед мальчиком выцветший пергаментный свиток. – Наиболее тонкая форма поклонения заключается в изучении этого знания. Лелея его, как крошечное, чуть теплящееся на ветру пламя, ты сохраняешь его живым для будущих поколений.

– О чем здесь говорится? – осведомился Стивен, указывая на свиток.

– Здесь? Я выберу наугад. – Священник окинул быстрым взором содержание. – Ага. Вот, гляди. Это список имен святого Михаила.

Стивен ничего не понимал.

– Разве у святого Михаила было много имен?

Берден утвердительно кивнул.

– Вернее будет сказать, что Михаил – это одно из многочисленных имен безымянной силы. Той самой силы, которая есть истинная суть святого и которую мы называем сахто.

– Ничего не понимаю.

– Тогда скажи мне вот что, Стивен. Сколько всего существует в мире святых?

– Не знаю. Наверно, много сотен.

– Если считать по именам, – продолжал сакритор, – то я бы сказал, тысячи. Например, святой Михаил также известен как святой Тив, Нод, Мамрес, Тирвинг. И это только четыре имени из сорока. А святого Тандера называют Диуво, Фаргум, Тарн и так далее.

– Ну и ну! – изумился Стивен. – Вы, верно, имеете в виду, что их так называют на других языках. Например, на языках Лира или Кротении. – Улыбнувшись, Стивен посмотрел на священника. – Меня немного научил лирскому один морской капитан. Хотите послушать?

– Ты славный мальчик, – широко улыбнулся в ответ священник. – Я давно заметил твои склонности к языкам. Поэтому мы тебя и рекомендуем.

– Так всегда говорил отец.

– Что-то твой голос звучит не слишком радостно.

Стивен уставился в пол, стараясь не подавать виду, что предложение сакритора пришлось ему не по вкусу. Отец очень не любил, когда он корчил гримасы.

– Боюсь, мне не хочется быть священником, – признался он. – Скорее я предпочел бы стать капитаном какого-нибудь корабля. Везде побывать. Все посмотреть. Или картографом.

– Ну, ладно, – произнес сакритор Берден, – поговорим об этом позже. А сейчас ты сделал очень правильное наблюдение. Некоторые из имен святых были просто придуманы людьми, говорящими на других языках. Но их многообразию есть и более сложное объяснение. Истинная суть святого – сахто – не имеет ни имени, ни формы. То, что мы ощущаем и чему даем имя, является всего лишь различными проявлениями сахто. Каждое из таких проявлений мы наделяем на королевском языке именем святого. В Ханзе их называют анси, или богами. В Вителлио величают господами или лордами. А в Хериланце – ангилу. Это не имеет никакого значения. Церковь позволяет называть проявления силы в соответствии с местной традицией.

– Выходит, святой Михаил и святой Нод – это один и тот же святой?

– Нет. Это два проявления одной и той же сахто, но два разных святых.

Увидев недоуменное лицо мальчика, Берден невольно рассмеялся.

– Иди сюда, – сказал он.

И сакритор Берден повел Стивена к маленькому хрупкому столику, где из небольшого деревянного сундучка достал специальный кристалл, с тремя длинными сторонами равной ширины и двумя треугольными основаниями. Он просто лежал на ладони сакритора.

– Это призма, – сообщил Берден. – Думаешь, обычный кусок стекла? А теперь посмотри, что будет, когда я поднесу его к свету.

Он подвинул призму к лучу солнца, который проникал через лишенное стекла оконце. Поначалу Стивен не приметил ничего необычного, но потом все понял. Изменился не кристалл, а солнечный луч, который, проходя через него, превратился в радужную полосу.

– А как это происходит? – заинтересовался Стивен.

– Белый свет содержит в себе все эти цвета, – пояснил священник. – Проходя через призму, они разделяются, поэтому мы можем видеть каждый из них по отдельности. Сахто подобна свету, а святые – всем этим цветам. Они различны, но в то же время являются частью одного и того же. Понятно?

– Не очень, – откровенно признался Стивен, но потом кое-что понял, или ему показалось, что понял, во всяком случае, внезапно его охватило сильное возбуждение.

– Обычно, – продолжал сакритор Берден, – мы никогда не испытываем на себе сахто в чистом виде. Мы знаем только ее проявления, ее различные имена и ее природу в той или иной форме. Но если мы проявим интерес и познаем все цвета, а потом сложим их вместе, то сможем на какой-то миг ощутить белый свет – истинную сахто. И, совершая это, мы сами можем в некотором смысле стать проявлением этой священной силы.

– Как? Просто читая эти книги?

– При помощи книг мы можем постичь силу только вот этим. – Берден похлопал себя по голове. – Но чтобы понять их этим, – он указал на сердце, – чтобы надеть на себя их тончайшее одеяние, мы должны пройти через посвящение.

– Я уже слышал. Это то, что делают священники.

– Обойдя святые места, мы становимся посвященными. И одновременно познаем силу сахто.

– А откуда взялись эти святые места?

– Там некогда жили святые. Подчас там могут храниться их останки. Мы называем эти места седосами, или седосом, если говорить в единственном числе. Обычно это небольшие холмы. Церковь получает благословенное знание о расположении седоса и о том, от какого святого исходит сосредоточенная в нем сила. Потом на этом месте мы строим храмы, чтобы каждый пришедший туда знал, кому он возносит свои молитвы.

– Значит, если я попаду в храм, я буду благословлен.

– Отчасти да, если этого захочет святой. Но дорога к храму отличается от любой другой. Чтобы ее одолеть, человек должен обойти много храмов или святых мест. Каждое из них отмечено печатью разных проявлений одной и той же силы сахто. На своем пути он должен следовать определенному порядку и пройти своеобразное очищение.

– И святые, или сахто, после этого дают ему силу?

– Да, они дают нам дары для служения им. Разумеется, если мы этого достойны.

– А могу я… могу я пройти подобное посвящение? Могу ли я получить знание из этих книг?

– Если захочешь, – мягко заметил сакритор Берден. – У тебя есть все возможности. Если будешь учиться и посвятишь себя церкви, уверен, ты сможешь всего добиться и принести миру много пользы.

– Я даже не знаю, что сказать, – неуверенно начал Стивен.

– Как я уже говорил, твой отец одобрил бы такой выбор.

– Знаю, – ответил Стивен гораздо менее грустным тонем, чем когда сакритор упомянул его отца в первый раз.

Тайна окружающего мира возбудила воображение мальчика. Он был очарован призмой и преломленным ею светом, как будто сакритор Берден открыл ему неизвестную страну, такую же необычную и далекую, каким был пресловутый Хэдам, и одновременно столь же близкую, как всякий луч света.

Должно быть, Берден что-то прочел на лице юноши.

– Это нелегкий путь, – серьезным тоном произнес он. – Лишь избранные проходят его по собственной воле. Но, с другой стороны, он может быть очень увлекательным.

И в этот миг случилось так, что Стивен поверил старику. Это было истинное облегчение. Он не знал, смог бы перечить своему отцу, но теперь это было не нужно, потому что у него появился интерес. Он вспомнил, как сакритор Берден умел получать свет из воздуха, музыку – из камня, ловить рыбу на мелководье, где почти не случалось клева. Это были маленькие чудеса, над которыми даже никто не задумывается в повседневной жизни.

Но в необъятном и сложном мире должны существовать чудеса гораздо большего масштаба. Сколько вообще существовало дорог к святым местам? И были ли они все известны миру?

Возможно, быть священником вовсе не так уж плохо.

– Преподобный отец, я был бы не прочь попробовать, – преклонив голову, произнес Стивен. – Я хотел бы познать.

– Старому человеку всегда это приятно слышать, – кивнул ему в ответ сакритор. – Очень приятно. Не желаешь ли начать прямо сейчас?

– Сейчас?

– Да. Начнем с первого дара святого Декмануса. И пойдем по алфавиту.

Воспоминания Стивена прервал крик сойки, которая где-то под крышей нефа гонялась за другой птичкой, издающей громкие, жалобные звуки. Стивен горько улыбнулся. Сакритор Берден был добрым человеком, верующим и принципиальным. Фратекс Пелл тоже производил впечатление хорошего человека, хотя подчас немного сурового. Фратекс знал, что сделал Стивен, и тем не менее продолжал считать его достойным посвящения. Если за последние несколько месяцев Стивен и получил какие-нибудь уроки, то они сводились к тому, что не следует принимать все слишком всерьез и следовать собственным мыслям, иначе недолго попасть в беду. Кто он такой, если разобраться? Всего лишь послушник. Нет… он был доверенным сакритора Бердена. И вскоре станет доверенным фратекса Пелла.

Этот факт его вдохновлял, однако не давал покоя один вопрос: не мог ли сакритор Берден подразумевать, что в ярких цветах радуги заключается полоса чистой тьмы? Ему хотелось это узнать не столько из страха, сколько из любопытства.

Да, фратекс Пелл был уверен в том, что Стивен достоин посвящения. Но если этого недостаточно, то пусть его судьбу решит та великая непроявленная сила, которую люди величают святым Декманусом.

Пытаясь совладать с растревожившими его мыслями, Стивен встал на ноги и открыл деревянную дверь. На мгновение он засомневался, но, прочтя про себя молитву, набрался храбрости и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, он окунулся в беспросветный мрак.

Едва оказавшись внутри, Стивен достал трут, извлек с его помощью огонь и зажег белую свечу, которую прихватил с собой. Потом стал наблюдать за тем, как поднимается вверх струйка дыма.

Этот храм оказался довольно маленьким – Стивен едва не касался противоположных стенок расставленными в стороны руками, – а к тому же почти пустым. Кроме низенькой, на уровне коленей, каменной скамейки и алтаря, здесь ничего не было. За алтарем висел небольшой барельеф святого Декмануса, склонившегося над раскрытым свитком, в одной руке фонарь, а в другой – перо.

– Декманус эзум аиттис сахто фаамо тангинейс. Вос дадом, – произнес Стивен. – Декманус, проявление великой силы сахто, управляющей знанием, я вверяю себя твоей воле. Ты воплотил в себе силу написанного слова, – продолжал Стивен языком ритуальной службы. – Дал нам чернила и бумагу, и мы сумели сделать из них буквы. Явил собой тайну, силу и откровение письменного знания. И ныне ведешь нас из прошлого в будущее с помощью памяти наших отцов. И хранишь нашу веру в чистоте. Я отдаю себя твоей воле.

В мерцающем свете статуя святого, казалось, глядела на Стивена добрым, но насмешливым взглядом.

– Я отдаю себя твоей воле, – повторил Стивен уже едва слышно.

Половина свечи сгорела, и, следовательно, его время подошло к концу, но Стивен не ощущал никаких перемен. Вздохнув, он потянулся, чтобы потушить пламя большим и указательным пальцами руки.

Огонь зашипел и погас, однако Стивен вдруг почувствовал какое-то сомнение. Произошло что-то неправильное, но что именно, он понял только немного погодя. Дело в том, что он не ощутил не только огня, но даже физического прикосновения к фитилю.

Стивен потер пальцы и опять ничего не почувствовал. От кончиков пальцев до самого запястья рука была бесчувственна, как у призрака. Он начал всячески разминать ее до тех пор, пока ладонь не покраснела, но тщетно – с таким же успехом он мог щипать кусок жареного мяса.

Удивление Стивена вскоре сменилось ужасом и дикой паникой. Он выскочил из храма в просторную церковь. Упал на колени и стал издавать каркающие всхлипывания, пытаясь опорожнить и без того пустой желудок. Мертвая штуковина, которая прежде была его рукой, стала ему до тошноты омерзительна, и он безотчетно начал рыться в своем вещевом мешке, пока не нашел там небольшой топорик.

К этому времени Стивен впервые задал себе вопрос, зачем тот ему понадобился. Вытаращив обезумевшие глаза, он устремлял взгляд попеременно то на топор, то на свою бесчувственную руку. И ощущал себя при этом угодившим в капкан бобром, который собирался отгрызть лапу.

– О святые отцы, за что? – в отчаянии взвыл он.

В этот миг ему все стало ясно. Он отдал себя в руки святых, и те приняли его жертву.

Трясясь, он положил топор на место. Теперь, когда минута безумия осталась позади, Стивен не мог отрубить себе руку. Его все еще била дрожь, и время от времени он продолжал изрыгать желудочный сок. Он прилег на камень и, уставившись на струившийся через цветное стекло свет, дал волю слезам. Они лились ручьем до тех пор, пока к нему окончательно не вернулось присутствие духа. Лишь тогда Стивен встал на ноги, снова взял свечу и еще раз произнес молитву святому Декманусу, после чего, не оглядываясь назад, вошел во вторую дверь, за которой находился лес с единственной тропой.

Стивен окинул ее унылым взором. Насколько он мог заметить, тропа вела только в одном направлении. У него еще была возможность остановиться и, признав свою неудачу, поставить на этом деле точку. Отец одарил бы его презрением, но для Стивена это не стало бы большим откровением. Если бы он сейчас все бросил, ему удалось бы избежать и брата Десмонда, и своих ужасных слез, и требований фратекса Пелла, и проклятия святых. От всего этого он мог освободиться одним махом.

Но Стивен понимал, что на смену минутному страху придет тяжкий приговор. Если святые его возненавидят, в любом случае его песенка будет спета. Даже если они когда-нибудь отпустят ему грехи, чего может вовсе и не случиться, – прежде придется вынести достаточно наказаний. Поэтому дороги назад у него не было. Во всяком случае, поворачивать он не собирался.

Тропа вела только в одном направлении.

Через два часа после полудня Стивен дошел до храма Святого Сьезела. Небо к этому времени заволокли тучи, а само священное место представляло собой рощу, превращенную в пепел, что вполне отвечало мрачной истории святого.

Когда-то тот был обыкновенным человеком, фратексом одного монастыря, который находился на поросших вереском островах Святого Лира. Король варваров сжег его монастырь и все находившиеся в нем рукописи, большая часть которых не могла быть восстановлена, а самого Сьезела бросил в темницу. Там святой по памяти заново написал потерянные тексты, вернее сказать, вырезал их на собственной коже с помощью своих заостренных ногтей, которые точил о тюремный камень. Чтобы шрамы выглядели ярче, они смешивал кровь с собранной с пола маслянистой грязью. Когда пленник умер, захватчики швырнули его тело в море, но святой Лир, повелитель моря, перенес труп мученика к берегам Хорилада и выбросил вблизи его родного монастыря, где тело и нашли монахи. Говорят, что подлинная кожа Сьезела уже на протяжении долгих веков хранится в соляном растворе в Каилло Валлаимо, праматери всех церквей в з'Ирбине. Кроме того, с нее было сделано несколько копий.

Стивен сжег свечу и совершил омовение. В этом храме у него омертвела вся грудь.

Прошло еще два часа прежде, чем Стивен добрался до святой Мефитис, покровительницы и изобретательницы посланий к мертвым. Она забрала у него чувствительность правой ноги. Когда чуть позже Стивен сделал привал и на всякий случай, чтобы отпугнуть диких зверей, развел костер, то обнаружил на штанах кровь. Оказалось, что он мимолетно повредил ногу топором и сам того не заметил. И хотя рана была незначительна, он мог с таким же успехом отрубить себе ногу и ничего не почувствовать.

Ночью он не спал, но нечто ужасное как будто витало над светом костра и вторгалось в тело Стивена. Ему начало казаться, что к концу дороги он будет полностью мертв. Первые три храма представляли собой аспекты знаний, связанных с письменным словом. Следующие три, если судить по более грубой и примитивной резьбе, являлись более дикими проявлениями силы сахто. Святая Росмерта, покровительница памяти и поэзии, изображалась почти в первобытной простоте; в ней едва можно было различить человеческий облик. Она забрала у Стивена дар речи. Святой Эгми взял у Стивена слух, предоставив тому идти по лесу в полной тишине. И наконец, святой Вот лишил зрения его левый глаз.

Когда Стивен проснулся на третий день, то первым делом проверил, жив он или мертв. Он вспомнил, как дедушка рассказывал, что смерть готовит стариков к своему приходу, постепенно отнимая у них их органы чувств. На сколько же он постарел за эти три дня? Судя по тому, что он стал хромым, глухим и наполовину слепым, то по меньшей мере ему можно было дать лет сто.

Следующий день показался более приятным. Он был посвящен посещению храмов Коэма, Хайяна и Вейзе – покровителей мудрости, размышления и выводов. Насколько он мог заметить, эти святые у него ничего не забрали, и теперь он уже приноровился передвигаться на бесчувственной ноге.

И к тишине он тоже начал постепенно привыкать. Без птичьего пенья, хруста веток и звука собственных шагов лес для Стивена превратился в сон, столь нереальный, что он даже не мог себе представить, какие тут могли таиться опасности. Этот лес был подобен картинам его памяти, образам или группам образов, с которыми он, Стивен, был отдаленно связан, но здесь и сейчас они не имели к нему почти никакого отношения.

Когда же на следующую ночь Стивен начал разводить костер, выяснилось, что он начисто забыл, как это делается. Он принялся рыться в своем вещевом мешке, полагая, что для этой цели у него имелись специальные инструменты. Но под руку попадались только какие-то странные, незнакомые предметы.

Особую тревогу у него вызвало то обстоятельство, что он, как ни тщился, не мог вспомнить слово «огонь», равно как имя матери и отца.

И даже свое собственное.

Но единственное, что он прекрасно помнил, был страх, хотя Стивен наряду с прочими словами позабыл его название. Сжавшись в комочек, он всю ночь просидел, обхватив руками колени, молясь о том, чтобы поскорее взошло солнце и всему наступил конец.

Когда среди деревьев забрезжил рассвет, Стивен мучительно начал вспоминать, кто он такой. Из единственного ответа, который удалось получить, он заключил, что идет по этой дороге и останавливается у разных холмов и сооружений, которые попадаются у него на пути. Но зачем он это делает, никак не мог взять в толк. А добравшись до последней из этих построек – какое-то чувство подсказало ему, что она последняя, – он вообще превратился в одноглазое облако, движущееся по хитросплетению различных цветов и форм, отчасти схожих меж собой и одновременно различных. Перемещаясь подобно дуновению ветра, к концу своего путешествия он сохранил единственное ощущение – ритмичный пульс, в котором несколькими днями раньше еще узнавал биение собственного сердца.

Когда же Стивен вошел в последний храм, то лишился и этого.

5. Дуэль в темноте

Справа сверкнул в темноте огненный глаз, и Казио оказался под прицелом фонаря, меж тем как второй зажегся рядом с его правой рукой. У каждого под оловянным колпаком было отполированное до зеркального блеска медное покрытие, что позволяло фонарям бросать направленный луч света.

Теперь враги достаточно хорошо видели Казио, а сам он пока сумел разглядеть только смутные очертания человеческих фигур и редкие проблески стали.

Расслабив плечи и бедра, он сделал медленный поворот, почти не напрягая руки, в которой держал Каспатор. Он искренне надеялся, что противники вооружены только мечами. Луки в пределах города имели право носить только стражники, но Казио по собственному опыту знал, что убийцы не слишком чтят законы и ничуть не тревожатся, их нарушая.

Наконец один из врагов взял на себя смелость бросить Казио вызов. Его меч пронзил полосу света, устремляясь к руке Казио, но тот, рассмеявшись, легко увернулся, позволив своему оружию царапнуть землю.

– Ну, давайте же, начинайте, – подзадорил их Казио, – если вы такие храбрые. Тем более что у вас численный перевес, а я почти ослеп. Неужто вы так и будете тыкать своими мечами в воздух?

– Заткни свой поганый рот, мальчишка, если не хочешь, чтобы твое сердце прекратило биться навсегда, – услышал он в ответ чей-то голос, который показался ему отдаленно знакомым.

– A! – воскликнул Казио. – Голос как у мужчины, но никакого мужского воплощения что-то не видать. У тебя, верно, между ног болтаются мраморные камешки, поэтому при свете дня никто не догадывается, насколько трусливым ты становишься под луной.

– Я тебя предупреждал!

Противник Казио взмахнул клинком, собираясь нанести удар сверху. Его оружием оказалась не рапира, а тяжелый меч, который был способен одним ударом снести человеку голову. Прежде чем его хозяин успел опустить руку, которая наполовину попала в луч света, Каспатор навсегда пресек ее движение, пронзив в локтевом суставе до самой кости. Меч упал на землю, а его обладатель издал громкий крик.

– Я так и думал, что ты поешь сопрано, – заметил Казио. – Другого голоса я у тебя и не представлял.

В следующее мгновение Казио пришлось защищаться от двух легких рапир и мясницкого ножа. Теперь он знал, где находятся противники и что они из себя представляют. Атакуя его, они время от времени попадали в отблески фонарей. Казио отбивался, наклонялся и наносил удары снизу и почти касался кончиком своей рапиры удивленных лиц. Потом быстро повернулся вокруг своей оси, прыгнул в сторону одного из фонарей и резким двойным ударом сразу достиг цели – острие клинка вошло прямо в пламя и проткнуло его. Тот, кто держал фонарь, который теперь превратился в факел, невольно разжал руку.

Казио развернулся еще раз, и горящее масло растеклось по клинку. Подняв ногу, он ударил ею по рапире, направив прилипшую пылающую массу в сторону своих противников. Их озарила вспышка яркого света, которой тут же воспользовался Казио. Он бросился вперед и нанес удар одному из них по руке, резанув ее чуть выше кисти. Лишив оружия второго противника, Казио с горящей рапирой подскочил к следующему. Это лицо оказалось ему знакомо. Оно принадлежало одному из стражников семейства з'Ирбоно, парню, которого звали Таро.

У этого Ларо был такой вид, будто сам Онтро пришел за ним, чтобы забрать с собой в ад. Надо сказать, это его испуганное выражение лица немало польстило Казио.

Но в этот миг кто-то ударил юного фехтовальщика сзади по голове, причем так сильно, что у него поплыли круги перед глазами. Он резко взмахнул рапирой, но не смог предотвратить второго удара, который на этот раз пришелся по колену, заставив Казио взвыть от боли. Потом чей-то ботинок поддал ему по подбородку, и юноша прикусил язык.

В следующий миг он уже лежал на мостовой. По всей очевидности, сражение было окончено. Он попытался приподняться на локте, но в море боли не мог найти ни одной соломинки силы.

– Тебя это не касается, пропойца, – услышал он голос Ларо. – Иди своей дорогой.

Казио с трудом приподнял голову. Горящее пламя освещало весь переулок. На границе тени и света стоял з'Акатто с графином вина в руке.

– Вы уже сделали то, зачем пришли, – не очень внятно произнес он. – Теперь оставьте его в покое.

– Нам лучше знать, что делать.

За спиной Ларо стоял даз'Афинио, тот самый, с которым в этот день у Казио был поединок. Один из мужчин – тот, у кого была ранена рука, – оказался Тефио, лакеем даз'Афинио.

– Этот человек воспользовался моей доверчивостью и ограбил меня, – заявил даз'Афинио. – Я всего лишь вернул ему должок.

– Я разберусь с ним, мой господин, – произнес Ларо, поднимая ногу, чтобы придавить ею вытянутую руку Казио. – Отныне у него отпадет охота играть в фехтовальные игры.

Но вместо того, чтобы прижать ногу к земле, Ларо отшатнулся назад, ибо брошенный з'Акатто графин угодил ему в лицо и разбил нос.

В тот же самый момент з'Акатто вынул меч и, пошатываясь, сделал несколько шагов вперед. Один из мужчин совершил большую глупость, приняв вызов з'Акатто. Казио увидел, как старик почти лениво совершил фехтовальную комбинацию и проткнул противнику плечо.

Казио удалось принять вертикальное положение как раз тогда, когда даз'Афинио, вынув свой меч, бросился в атаку – но не на з'Акатто, а на Казио. Тот только успел выпрямить руку, и Каспатор на половину длины клинка вошел в живот даз'Афинио, у которого при этом широко раскрылись глаза.

– Я!.. – воскликнул потрясенный Казио. – Я не хотел…

Даз'Афинио рухнул назад, схватившись обеими руками за живот.

– Тот, кто сделает еще шаг, станет покойником, – отнюдь не пьяным голосом заявил з'Акатто.

Те, к кому он обращался, послушно отступили, за исключением даз'Афинио, который, скорчившись, остался лежать на земле. Только один из нападавших остался невредим.

– Вы два кретина, – сказал тот, в котором Казио узнал одного из стражников з'Ирбоно по имени Марео. – Вы хоть представляете, с кем связались?

– С негодяем и убийцей, – ответил з'Акатто. – Если вы успеете оказать ему нужную помощь, возможно, он выживет. Хотя он этого и не заслуживает. Как, впрочем, и каждый из вас. А теперь убирайтесь прочь.

– Это еще не все, – пригрозил ему Марео. – Тебе придется за это крепко поплатиться, Казио. Теперь тебе не избежать возмездия. Тебя точно вздернут на виселице посреди площади.

– Скорей, – поторапливал их з'Акатто. – Видите? Он истекает кровью. А это плохой признак.

Больше не сказав ни слова, они подняли на руки даз'Афинио и унесли его прочь.

– Пойдем, – сказал з'Акатто, обращаясь к своему воспитаннику. – Пойдем в дом. Я тебя осмотрю. Ты ранен?

– Нет. Только ушибся.

– Ты сегодня дрался с этим типом? Даз'Афинио?

– А ты его знаешь?

– Знаю. Да поможет тебе сам Диуво, если он умрет.

– Но я не хотел…

– Знаю, что не хотел. Для тебя это просто игра. Кольнул в руку, саданул по бедру, и деньги в кармане. Пошли.

Прихрамывая на одну ногу, Казио покорно повиновался своему наставнику.

– Тебе повезло, – сказал з'Акатто. – Останется только синяк.

– Ну да. – Казио поморщился от боли, когда его учитель коснулся ушибленного места. – Я говорил. – Он потянулся за рубашкой. – Как получилось, что ты шел за мной следом?

– А я и не шел. Я собрался поискать что-нибудь выпить, когда услышал твой крик. К твоему счастью.

– К моему счастью, – повторил Казио. – Скажи, откуда ты знаешь этого типа, даз'Афинио?

– О нем наслышаны здесь все и каждый. Странно, что тебе он не знаком. Он шурин Вело з'Ирбоно.

– Кто? Этот недотепа? И он женился на Сетере?

– У этого недотепы море виноградников в Теро Ваилламо, три имения, а его брат – аидил Цересы. Если с кем-то лучше не ссориться, так это…

– То была не ссора. А дуэль. Причем затеял ее не я. Он сам на нее напросился.

– Не сомневаюсь. Но только после того, как ты его как следует задел.

– С его стороны тоже было довольно оскорблений.

– Как бы там ни было, ты ко всему прочему продырявил его насквозь. А это уже второе оскорбление. Такое он вряд ли тебе простит.

– Он выживет? – спросил Казио.

– Что толку теперь из-за этого волноваться? – Мастер фехтования порыскал глазами вокруг. – Где моя бутылка?

– Ты разбил ее о физиономию Ларо Винталлио.

– Верно. Будь он неладен.

– Ты не ответил мне. Даз'Афинио выживет? – повторил свой вопрос Казио.

– Возможно, да, а возможно, и нет, – недовольно пробормотал з'Акатто. – До чего же глупый вопрос! Такие раны не всегда смертельны. Но кто может знать наверняка?

– Меня могут обвинить в его смерти, – произнес Казио. – Они подкрались ко мне, как воры, в темноте. Это они виноваты, а не я. Суд будет на моей стороне.

– Вело з'Ирбоно сам себе судья, глупая твоя голова.

– Что верно, то верно.

– Мы должны где-то укрыться.

– Я не могу сбежать, как последний трус.

– Дессрата не спасет тебя от петли палача, мой мальчик. Равно как не поможет защититься от стрел стражи.

– Нет!

– Мы скроемся только на время. Там, где можно будет узнать последние новости. Если даз'Афинио выживет, все утрясется само собой.

– А если нет?

З'Акатто пожал плечами.

– Как говорится в нашем деле, когда начнется атака, тогда и будем отбиваться.

– А ведь ты учил меня всегда смотреть вперед, – погрозив ему пальцем, возразил Казио, – и стараться разгадать, какие будут у противника следующие пять движений.

– Да, конечно, – согласился з'Акатто, – но, полагаясь на свои прогнозы, ты можешь нечаянно проститься с жизнью, если ошибешься насчет его намерений. Подчас твоим противником может стать человек не слишком проворный или недостаточно искусный во владении оружием, чтобы иметь какие-то намерения. И что ты тогда будешь делать? У меня был друг в школе местро Акамено. Он обучался фехтованию с самого детства на протяжении четырнадцати лет. Даже сам местро не мог победить его в поединке. А погибнуть ему было суждено от руки обыкновенного дилетанта. И почему? Потому что тот не знал, что делает. Мой друг не сумел понять логику его движений, потому что таковой просто не существовало. Именно поэтому он и погиб.

– Я не могу оставить свой дом, – вздохнул Казио. – А что, если его конфискуют к тому времени, как я вернусь?

– Не исключено. Но мы можем проследить за тем, чтобы его приобрел тот, кому мы доверяем.

– И кто бы это мог быть? – спросил Казио. – Я доверяю только тебе. И то не очень.

– Подумай, мой мальчик! Орчавия. Графиня Орчавия весьма благоволила твоей семье. И в особенности тебе. Она нас примет. И никому не придет в голову искать нас там, на краю света. К тому же графиня может организовать так, чтобы твой дом попал в хорошие руки.

– Графиня… – размышлял вслух Казио. – Я не видел ее с тех пор, как был желторотым юнцом. Она в самом деле может нас принять?

– Твой отец оказал ей немало услуг. А графский титул не позволит ей оставить свои обязательства без внимания.

– И все же…

В этот момент кто-то громко стукнул кулаком по двери.

– Казио Пачиомадио да Чиоваттио! – раздался чей-то громкий голос, который прокатился эхом по портику.

– Имей в виду, ты не сможешь вызвать на дуэль веревку, – снова повторил старик.

– Ты прав. Если мне суждено умереть, то только от клинка, – поклялся сам себе Казио.

– И только не здесь. Даже если нескольких из них ты одолеешь, остальные возьмут тебя численным перевесом. Как это уже случилось сегодня на улице. Вспомни о том, что я тебе говорил, когда почувствуешь, что петля затягивается.

– Хорошо! – согласился Казио. – Хотя я не в восторге от твоей идеи, другого выхода у меня нет. Собираем вещи и уходим через цистерну.

– Ты знаешь о туннеле, который идет от цистерны?

– С восьми лет, – ответил Казио. – Как, думаешь, мне удавалось выбираться из дома по ночам, даже когда ты запирал на замок окна?

– Вот поганец. А я и не знал. Ну, ладно, пошли.

6. Обитель милосердия

Навстречу Энни и Остре вышла строгая дама лет тридцати, в желто-коричневом одеянии, в черном апостольнике и перчатках. У нее был острый, слегка вздернутый нос, широкий и тонкий рот, привычно выражавший недовольство, и серые пронзительные глаза, которыми она сразу же тщательным образом измерила девушек, едва те вылезли из экипажа.

Сопровождавшие девушек стражники принялись разгружать их вещи, которые находились на крыше повозки.

– Я принцесса Энни из рода Отважных, – гордо выпрямившись, представилась Энни. – Дочь короля Кротении. А это моя фрейлина Остра Лаесдаутер. С кем имею честь говорить?

Губы монахини чуть тронула улыбка, вызванная, очевидно, какой-то мыслью.

– Меня зовут сестра Касита, – сказала она с резким виргенианским акцентом. – Добро пожаловать в обитель Милосердия.

При этом сестра Касита не поклонилась и даже не удосужилась кивнуть головой. Уж не слаба ли она была на ухо? Или жизнь в Вителлио так отличалась от той, к которой привыкла Энни, что здесь даже не признавали дочерей короля? Что же это за место? Куда она попала?

«Я сама сделала свой выбор, – подумала Энни, стараясь побороть неожиданно возникший дурной привкус во рту, – постараюсь обратить его себе на пользу».

Обитель Милосердия являла собой вполне привлекательное место, даже, можно сказать, экзотическое. Она возвышалась посреди обширного сельского ландшафта, как будто выросла из его недр. Камень, из которого она была построена, оказался того же желто-красного цвета, что и отложения, видневшиеся на обочинах дороги. Сам монастырь стоял на вершине горы и был обнесен не столько высокой, сколько длинной стеной, внутри которой могло поместиться небольшое селение. Различные по высоте квадратные башенки с заостренными крутыми крышами, покрытыми выцветшей черепицей, располагались вдоль стены на разном расстоянии друг от друга. Дом настоятельницы, насколько его могла разглядеть Энни через арку ворот, был довольно крупной, но, вопреки ожиданиям, невысокой постройкой в конце вымощенного плиткой двора.

Виноград и примула обвивали стены и башни, а оливковые деревья росли, не подчиняясь порядку, что придавало этому месту несколько неопрятный, но в то же время девственный вид.

Только одна нота нарушала общую гармонию обители – десяток толпящихся возле ворот людей с мулами и повозками, которые, казалось, там разбили лагерь. С обмотанными каким-то тряпьем головами они сидели в разных позах под временным навесом, который смастерили из легкой простой ткани.

– Сефри, – шепотом произнесла Остра.

– Это еще что такое? – строго осведомилась сестра Касита.

– Простите, сестра, – сказала Остра, – но если вас это интересует, то я просто обратила внимание моей подруги на лагерь сефри. – При этом она сделала неглубокий реверанс.

– Имейте в виду, – предупредила сестра, – если вы станете говорить тихо, это будет расцениваться как проступок.

– Благодарю вас, сестра, – более громко ответила Остра. – Я учту это впредь.

Энни, ощутив в себе прилив раздражения, слегка прочистила горло, после чего сказала:

– Куда мои люди могут отнести наши вещи?

– Мужчинам не дозволено появляться на территории обители Милосердия, – объяснила ей сестра Касита. – Все, что вам нужно, вы понесете сами.

– Что?

– Выберите то, что вам необходимо. Причем столько, сколько сможете отнести за один раз. Все прочее останется за воротами.

– Но здесь же сефри…

– Ну, да. Именно поэтому они здесь.

– Но это безумие, – возразила Энни. – Это мои вещи.

– Тогда тащите их сами, – пожав плечами, ответила монахиня.

– Все…

– Энни Отважная, – строго произнесла сестра Касита. – Вы находитесь очень далеко от Кротении.

Однако Энни не скучала ни по титулу, ни по почестям.

– Кротения всегда со мной рядом, – сказала она, кивнув в сторону капитана Марла и остальных стражников.

– Но они не станут ни во что вмешиваться, – продолжала сестра Касита.

– И вы позволите ей обращаться со мной таким образом? – обернувшись, Энни посмотрела на капитана Марла.

– Мои полномочия не распространяются на сестер, – произнес капитан Марл. – Мне надлежало доставить вас сюда в целости и сохранности и поместить под опеку обители Святой Цер, известной также под названием обители Милосердия. Я это сделал.

Энни перевела взгляд с капитана на сестру Каситу, потом на выгруженные из экипажа вещи – два огромных сундука, поднять которые было просто немыслимо.

– Очень хорошо, – сказала она наконец. – А ваши полномочия, капитан Марл, разрешают предоставить мне лошадь?

– Нет, принцесса.

– А веревку?

– Не нахожу никакой причины отказывать вам в этом, – немного поразмыслив, ответил он.

– Тогда давайте ее сюда.

Энни что-то промычала, упираясь всем телом в землю, и поклажа продвинулась еще чуть-чуть. Потом она переместилась еще на полшага вперед, чтобы волочить груз дальше.

– Уверяю вас, – сказала сестра Касита, – что бы вы с собой ни взяли, это не стоит таких усилий. Внутри этих стен вам мало что понадобится. Одежда, пища, вода и кое-какие инструменты. И все это вам будет предоставлено. Прочее и ненужное придется отбросить. Тем более что носить здесь украшения и хорошие платья вам все равно не позволят.

– Это мои вещи, – процедила сквозь сжатые зубы Энни.

– Можно я ей помогу? – в шестой раз попросила Остра.

– Это не твоя поклажа, моя дорогая, – ответила сестра. – Каждый имеет право нести только то, что принадлежит ему.

Энни подняла глаза, в которых читалась усталость. Она уже около часа волочила вещи, но дотащила их только до ворот. Ее старания привлекли внимание добрых двух десятков девушек приблизительно ее возраста. Все они были облачены в коричневые одеяния и такого же цвета апостольники. Многие из них над ней смеялись и отпускали в ее адрес разные колкости, но принцесса не обращала на них никакого внимания.

Энни напряглась в очередной раз, тщетно пытаясь нащупать первый мощеный камень, и веревка, переброшенная через грудь, больно впилась в тело.

Казалось, сефри этот спектакль забавлял не меньше других. Кто-то из их шайки бил в барабан, другой при помощи небольшого лука, используя его вместо смычка, пытался изобразить мелодию на каком-то пятиструнном инструменте.

– Брось ты это дело, принцесса Мул! – кричала одна из девушек. – Ты все равно никогда их не дотащишь, хоть и упряма как осел. И на что тебе это все сдалось?

В ответ на ее замечание остальные девушки дружно залились хохотом. Энни приметила зачинщицу. У нее была длинная тонкая шея и темные глаза, а волосы тщательно убраны под головной убор.

Энни ничего ей не ответила и, немного помрачнев, принялась снова тащить сундуки по земле. Ей пришлось возвращаться назад и тянуть каждый из них по отдельности, правда, когда она добралась до мощеного камня, стало чуть легче. Однако беда состояла в том, что к этому времени Энни совсем выбилась из сил.

Поначалу она даже не заметила, что девушки резко замолчали, а когда обратила на это внимание, то подумала, что ей почудилось. И лишь подняв глаза, поняла, что послужило причиной внезапно воцарившейся тишины.

Сначала она встретила взгляд – острый, суровый, сверлящий – подобно тому, какой был у святой Фендвы, покровительницы воинствующего безумия, которую Энни видела на картине в часовне у отца. Глаза смотрели так пронзительно, что было трудно определить их цвет, если таковой вообще был, настолько они были черны.

Грубое, старое и очень, очень мрачное лицо было цвета вишневого дерева, а одета женщина была во все черное, за исключением серого апостольника. Как только Энни увидела этот взгляд, ее сразу пронзил страх – страх перед тем, какая опасность могла таиться за этими зловещими глазами и грубыми складками на лице.

– Кто ты такая? – воскликнула пожилая дама. – И что, по-твоему, ты делаешь?

Энни постаралась овладеть собой. Кем бы ни была эта старуха, она – обычная женщина. И вряд ли могла тягаться с матерью или Эррен.

– Меня зовут Энни. Я из рода Отважных, принцесса Кротении. Мне сказали, я могу взять только те вещи, которые сумею дотащить до своей комнаты. Вот я и тащу. А могу я узнать, как мне следует обращаться к вам, сестра?

Собравшиеся вокруг женщины разом ахнули, даже у Каситы невольно поднялась бровь.

Пожилая дама заморгала, но при этом не изменила выражения своего лица.

– Мое имя здесь не принято произносить, – заявила она, – как, впрочем, и имена всех прочих сестер. Но ты можешь называть меня сестрой Секулой. Я местра этой обители.

– Очень хорошо, – произнесла Энни, стараясь обрести былую смелость. – Куда я могу поставить свои вещи?

Сестра Секула еще раз окинула девушку бесстрастным взором, после чего подняла палец. Поначалу Энни чуть не подумала, что та указала ей на небо.

– В верхнюю комнату слева, – сухо пояснила настоятельница монастыря.

Энни не сразу разобралась, что та имеет в виду самую высокую башню на крепостной стене.

Полночь застала Энни у подножия узкой винтовой лестницы, ведущей к верхнему этажу башни. Сестра Касита сменилась другой надзирательницей, которая представилась как Салаус. Рядом с Энни, конечно, была Остра, а остальные девушки уже разбрелись по своим кельям.

– Ну почему ты так упорствуешь, Энни? – шепотом спросила подругу Остра. – Ведь ты была готова все это бросить, когда собиралась сбежать. С чего вдруг эти вещи стали для тебя так важны?

Энни устало взглянула на подругу.

– Потому что я так решила, Остра. Все остальные решения принимались за меня другими. Сохранить свои вещи – это единственная возможность, которой я имею право воспользоваться.

– Я была наверху. Ты не сможешь этого сделать. Оставь один из сундуков здесь.

– Нет.

– Энни…

– А что, если я отдам один из них тебе? – спросила Энни.

– Мне не разрешили тебе помогать.

– Нет. Я имею в виду, что отдам тебе свой сундук со всем его содержимым.

– Послушай, но потом мне все равно придется его вернуть.

– Нет. Он будет твой, Остра. Навсегда.

Остра от изумления закрыла рукой рот.

– У меня никогда ничего своего не было, Энни. И вряд ли мне разрешат…

– Вздор! – повысив голос, произнесла Энни. – Сестра Салаус, я собираюсь отдать один из моих сундуков своей подруге Остре. Могу я это сделать?

– Если вы в самом деле собираетесь его подарить…

– Конечно, – ответила Энни и, указав на меньший из сундуков, сказала подруге: – Возьми вот этот. Здесь лежат два хороших платья, чулки, зеркало, гребешки…

– Зеркало, украшенное опалами?

– Да, оно.

– Но ты не можешь мне его подарить.

– Я уже это сделала. Сейчас. Выбирай. Либо мы несем наши вещи в комнату, либо оставляем их для сефри. Я свой выбор сделала. Теперь слово за тобой.

Когда девушки наконец втащили сундуки в свою комнату, до рассвета оставалось около часа. Сестра Салаус принесла им маленькую свечку и два темно-коричневых платья.

– Завтрак у нас в семь часов утра, – сообщила она. – Советую вам его не пропускать. – Тут монахиня запнулась и немного нахмурилась. – Никогда в жизни не видела ничего подобного. Даже не знаю, хорошо ли это скажется на вашем будущем пребывании в монастыре, но наверняка отдалит вас от всех остальных воспитанниц.

С этими словами она вышла из комнаты. Энни с Острой переглянулись меж собой и тотчас прыснули со смеху.

– Наверняка отдалит вас от всех остальных воспитанниц, – подражая сочному вителлианскому акценту, передразнила сестру Салаус Остра.

– Ну, она ведь должна была что-то сказать, – ответила Энни, оглядывая комнату. – О святой Лой, неужели нам здесь придется жить?

По площади комната занимала приблизительно четвертую часть башни, что не превышало пяти шагов по каждой стороне. Потолок представлял собой обыкновенныебалки, за которыми уходила в беспросветный мрак коническая крыша. Было слышно, как наверху ворковали голуби, украшая своим пометом пол и две деревянные кровати, кроме которых в комнате ничего не было. Свет проникал в келью через единственное маленькое окошко.

– Эти хоромы не слишком отличаются от тюремной клетушки, – заметила Остра.

– Увы, – вздохнула Энни. – Тем не менее лучше быть на моем месте, чем принцессой, которую насильно выдали замуж.

– Все не так уж плохо, – не слишком уверенным тоном заметила Остра. – Так или иначе, но ты принцесса, заточенная в башне. Почти как в истории Рафквина.

– Вот именно. И я начну плести лестницу из шелковой паутины, чтобы отсюда выбраться. И когда за мной придет Родерик…

– Энни! – строго осекла ее Остра.

– Голубушка, я шучу, – успокоила ее Энни, но между тем подошла к окну и выглянула наружу. – Гляди. Солнце встает.

Бледное марево на горизонте озарилось золотом, и первые лучи солнца обагрили холмистые пастбища, усеянные редкими сучковатыми оливковыми деревьями и тощими кедрами. Неподалеку виднелась река, которая извивалась между более щедрых на зелень кипарисов и ив. За ней пейзаж обретал бледно-зеленые и желтые тона, которые плавно вливались в небесную лазурь.

– Если я могу видеть горизонт, – тихо произнесла Энни, – значит, я сумею вынести что угодно.

– А вот и принцесса Мул, – сказала девушка с длинной шеей, когда Энни с Острой вошли в трапезную.

У Энни загорели уши, когда все остальные девушки засмеялись. Но вскоре беседы возобновились. Говорили тут исключительно на вителлианском.

– Кажется, я заработала себе прозвище, – сказала она.

Трапезная была просторным помещением с плоской крышей, заканчивающейся на каждой стороне открытыми арочными проемами. Внутри стояли длинные неоструганные столы, за которыми девушки заметили несколько свободных мест. Энни выбрала наименее престижное из них, на самом конце скамейки, напротив толстозадой девушки с тяжелым подбородком и близко посаженными глазами. Остра села рядом с подругой. Энни заметила, что остальные девушки уже получили овсяную кашу, приправленную чем-то вроде творога или молодого сыра.

Девушки начали искоса поглядывать на принцессу, но первые несколько минут никто не осмеливался с ней заговорить. Наконец коренастая дама, не отрывая взгляда от своей тарелки, произнесла на своем родном вителлианском языке:

– У нас полное самообслуживание. От котла и до топки печки. – Она показала жестом в сторону двух девушек, одетых в серо-коричневые платья, которые работали у котла.

– Я принесу для нас двоих, – быстро нашлась Остра.

– Это запрещено, – предупредила ее одна из послушниц.

– Она хоть что-нибудь знает? – громко удивилась другая.

– А ты сама знала, когда сюда приехала, Турсас? – одернула ее толстушка и, обращаясь к Энни, добавила: – Лучше поторопись. Не то скоро придут забирать пищу для коз.

– Что же это за место такое? – тихо удивилась Энни. – Отец говорил…

– Лучше забудь о том, кем ты была раньше, – посоветовала ей девушка. – Да поскорей. Не то сестра Секула заставит тебя пожалеть о твоем упрямстве. Ты и так уже наделала глупостей. Так что лучше послушай моего совета. И поторопись.

– Рехта знает это не понаслышке, – заметила другая послушница. – Местра заставила ее…

– Прекрати, Турсас, – резко оборвала ее Рехта.

Энни хотела пропустить совет мимо ушей, но ее пустой желудок придерживался иного мнения. Под прицелом многочисленных глаз у Энни загорелись щеки, тем не менее она встала и пошла за кашей, налила ее черпаком в глиняную плошку и взяла ложку. Остра присоединилась к подруге. Несмотря на сомнительную консистенцию, каша оказалась на удивление вкусной. Энни запила ее холодной водой, и ей захотелось хлеба. Посреди трапезы она посмотрела на девушку, которую называли Рехтой.

– Спасибо за совет, – поблагодарила ее Энни.

– Интересно, а что теперь нам делать? – полюбопытствовала Остра. – Что вы обычно делаете весь день?

– Это вам расскажет местра, – ответила Турсас. – Вам дадут имена. Потом назначат уроки и дадут задание.

– Потрясающая перспектива, – саркастически заметила Энни.

Но на ее колкость никто ничего не ответил.

Они встретились с настоятельницей в маленькой мрачной комнате, в которой не было ни одного окна и горела единственная керосиновая лампа. Старая сестра, прежде чем начать свою речь, довольно долго рассматривала девушек, сидя за небольшим письменным столом. Потом она опустила глаза на лежащую перед ней толстую книгу и произнесла:

– Остра Лаесдаутер. Отныне твое имя будет сестра Персондра. А твое, Энни Отважная, сестра Ивекса.

– Но это значит…

– На языке церкви это означает «телец женского пола». И указывает на поведение, которого тебе желательно придерживаться. А именно: быть послушной и покорной.

– Другими словами, глупой.

Сестра Секула вновь метнула в послушницу тяжелый взгляд.

– Не нарывайся на беду, сестра Ивекса, – тихо произнесла она. – Обучение в обители Милосердия – редкая и бесценная привилегия. Тебя рекомендовала нам леди Эррен. А я о ней очень хорошего мнения. Если ты меня разочаруешь, я разочаруюсь в ней. А разочарование в ней может повлечь за собой очень печальные последствия.

– Я и так стараюсь изо всех сил, – довольно строгим тоном произнесла Энни.

– Ничего подобного. Свое пребывание в обители ты начала с негласного бунта. И я очень надеюсь, что ничего подобного больше не повторится. Возможно, в один прекрасный день тебе будет позволено вернуться в мир. Но только при условии, что на твоем поведении наилучшим образом отразится время, проведенное в стенах нашей обители. В противном случае мне, как и всем остальным сестрам, в том числе и самой Госпоже Мрака, будет за тебя очень стыдно. Если же спустя некоторое время я не уверюсь в том, что ты будешь вести себя самым достойным образом и не запятнаешь репутацию нашего благочестивого заведения, тебе вообще никогда не будет позволено покинуть его пределы. Советую зарубить себе это на носу.

При этих словах по телу Энни пробежали мурашки и неодолимый ужас внезапно подкатил к горлу. Энни сразу ощутила беззащитность и тоску по родному дому, представив, сколько разных способов было у настоятельницы, чтобы воспользоваться данным ею обещанием в своих интересах. Очевидно, некоторые из них она уже взяла на вооружение, и это не сулило девушке ничего хорошего.

7. Дары святых

Стивен вновь ощутил свое дыхание, и жаркое пламя агонии вырвалось из его легких и разлилось по всему телу. Он чувствовал его кончиками пальцев рук и ног, отверстиями, которые прежде были глазами, корнями волос. Глаза раскрылись, и вместе с жутким ярким светом в голову Стивена полились кошмарные цветные пятна, которые стали принимать столь ужасные фантастические формы, что он не мог удержаться от крика. Стивен лежал на земле, закрыв лицо руками, и рыдал, как ребенок, до тех пор, пока боль постепенно не отступила, или, вернее сказать, пока он не понял, что это была вовсе не боль, а возвращение из ниоткуда к обыкновенной человеческой жизни с ее нормальными чувствами.

Он был никем и ничем. Он даже не был мертвым. Его становилось все меньше и меньше, пока он не превратился в полное ничто.

Теперь он всего лишь вернулся к своему прежнему состоянию. Вновь привыкая к человеческим ощущениям, Стивен вскоре понял, что те ужасные разноцветные формы, которые поначалу его так напугали, оказались не чем иным, как деревьями в лесу и небом над головой, а шорох рядом с его телом был вызван ласковым ветерком, который теребил листья папоротника.

– Меня зовут, – произнес он дрожащим голосом, – меня зовут Стивен Даридж.

Он сел и, поднеся руки к лицу, с внутренним ликованием отметил, что к нему вернулось осязание. Ощупав кости под кожей головы и щетину на лице, он вновь расплакался как дитя, но на этот раз от радости. К нему вернулось дыхание, и он боготворил это великое чудо.

Уцепившись за какую-то молодую поросль, Стивен встал на ноги. Ему было так приятно осязать заново рожденными пальцами толстый стебель растения, что он невольно исторг из себя вопль радости, и тот тоже изумил его слух.

Вид у Стивена был отвратительный. Одежда испачкана грязью и кровью, сочившейся из разных царапин, а разило от юноши так, будто он неделями не мылся.

Как только о себе заявил разум, Стивен попытался выяснить, где находится. Оказалось, что он стоял – неизвестно, как долго, – на небольшом священном холме, на котором не было ни одного дерева, но густо поросшем папоротником. На самой вершине возвышался небольшой храм. По высеченным на его фасаде изображениям Стивен определил, что тот был посвящен святому Дриту, который был последним воплощением Декмануса на пути его посвящения.

Это означало, что путь Стивена подошел к концу. И святые проявили к нему благосклонность и сохранили ему жизнь.

Он отыскал небольшой водоем, питаемый чистой родниковой водой, и, сняв с себя монашескую одежду, совершил омовение под развесистой плакучей ивой, которой, очевидно, было уже много лет. Его живот стал плоским как доска, но, несмотря на голод, юноша чувствовал себя превосходно. Постирав одежду, Стивен развесил ее сохнуть, а сам вольготно устроился на мшистом берегу, с наслаждением прислушиваясь ко всем ощущениям и окружавшим его звукам. Он не мог нарадоваться тому, что остался жив, и поэтому боялся упустить что-нибудь важное.

Какая-то птичка выводила трелью сложный мелодический пассаж, который вскоре подхватила другая, отозвавшаяся созвучной, но несколько иной мелодией. Зеленокрылые, отливавшие бронзой стрекозы исполняли воздушный танец над водой. Ее зеркальная гладь время от времени трепетала, покрываясь рябью, возмущенная обитателями другого, подводного, мира – мелкими рыбами и охотящимися раками. Как это было великолепно! Настоящее чудо! Созерцая красоты природы, Стивен, казалось, впервые за все время призадумался, почему он решил стать священником. Ему захотелось познать мир во всей его красе. Сделать его секреты своим достоянием, но не ради выгоды, а ради обыкновенного удовольствия, которое приносит знание.

К полудню его одежда высохла, и, облачившись в нее, Стивен снова отправился в путь, который теперь лежал в сторону монастыря. Весело насвистывая какую-то мелодию, он пытался представить, как долго длилось его путешествие. Потом Стивен заговорил вслух, с невообразимой радостью внимая собственному голосу.

– Святые постепенно забрали у меня все ощущения, – начал он свой рассказ, обращенный к лесу. – А в конечном счете мне все вернули назад. Любопытно было бы знать, что они сделали с моими чувствами? Может, изменили их так, как преображается металл в руках кузнеца? Ведь теперь я ощущаю все по-иному.

И не только. Он подсознательно знал, что отныне будет смотреть на мир совсем другими глазами.

Стивен вновь принялся насвистывать.

Вдруг он услышал, что его свист подхватил кто-то еще, и сразу понял, что это была та самая птичья мелодия, которую он недавно слышал. Она запечатлелась у него в памяти с удивительной точностью, со всеми вариациями. Стивен вновь рассмеялся. Мог ли он сделать это раньше, или этот дар получил во время посвящения? Воздаяния бывают разные, в зависимости от пути и личности человека, поэтому никогда нельзя сказать, какие способности обретаются в результате посвящения. В тот миг, когда Стивен обнаружил в себе талант подражать птицам, он полагал, что этого дара для него более чем достаточно.

Ночью птичьи песни изменились, и, сидя у костра, Стивен с наслаждением принялся изучать новые мелодии так, как это делал днем. Ему казалось, что он теперь ничего не может забыть. Без всякого труда он сумел до мельчайших подробностей воспроизвести в памяти вид водоема, в котором совершил омовение. Мог ощущать все, что его окружало ночью, как будто знал об этом с самого рождения.

Эти знания были проявлениями той самой силы, которая называлась сахто Декмануса. Судя по всему, она в самом деле изменила его природу к лучшему.

На следующий день Стивен продолжил проверять свои способности, но на этот раз принялся декламировать известные ему баллады: «Горгориада», «Сага о Феттеринге», «Сказ о Финдомере». Вспоминая их, он ни разу не споткнулся ни на слове, ни на фразе, несмотря на то что последнюю из них слышал всего лишь раз, причем десять лет назад, и чтение этого произведения заняло около двух часов.

На обратном пути к монастырю он воздавал почести каждой святыне, благодарил всех святых, но не взбирался на холмы силы. Мало ли какие сюрпризы ему готовила дорога назад.

Во вторую ночь в птичьей мелодии появилось нечто новое, некий трепет, словно лес напоминал ему о чем-то страшном и мрачном, но давно забытом. Чем больше Стивен прислушивался к голосам пернатых, тем больше убеждался, что их трели были обращены к нему. И окончательно он уверился в своем подозрении, когда ночью к нему не пришел сон. Стивена ожидали в монастыре. Ему нужно было выполнять свою работу. Фратекс вряд ли обрадуется, узнав, что он так долго болтался без дела. В конце концов, он прошел свое посвящение для того, чтобы лучше выполнять поставленные перед ним задачи.

Пробуждавшийся лес встретил рассвет таким же тревожным тоном, каким была наполнена вся прошлая ночь. Стоило Стивену обратить взор на восток, как его бросало в дрожь, а в теле появлялась какая-то странная слабость. У храма Тор Скат он вспомнил страшную историю о том, как один старый рыцарь почувствовал, что его подстерегает зло. Потом Стивен припомнил легенды о Терновом короле, и от этих мыслей его едва не обуял дикий ужас.

У храма Святого Сьезела страх стал понемногу отступать, и с каждым шагом, приближавшим Стивена к монастырю, его волнение становилось все меньше и меньше. Вскоре он снова принялся насвистывать, напевая известные ему прежде песни и баллады, но даже тогда радость Стивена оставалась не полной, потому что у него начали ныть кости. Что-то вокруг было не так, что-то от него требовалось сделать, и для этого ему нужно было повернуть назад.

Он подошел к речке, которую пересекал на пути посвящения. Его путь подходил к концу, и к заходу солнца Стивен должен был добраться до монастыря. Поутру он начнет проверять свои новые способности на любимых книгах, древних рукописях и священных писаниях. Нет сомнения, что именно к этому призывал его святой Декманус, а никак не к тому, чтобы без дела гоняться по лесу за глупой мечтой.

С внутренним трепетом он взглянул на речку, но в самый последний момент по велению своего обновленного сердца повернул на восток и, сойдя с тропы, углубился в дикие заросли.

Голод стал для него вопросом жизни и смерти. Пищу, которую Стивен брал с собой в дорогу, должно быть, он давно потерял. Вряд ли ему удалось ее съесть за каких-то три-четыре дня. Под могучими деревьями не росло почти ничего съестного, а Стивен был совершенно не сведущ в вопросах охоты. Правда, заточив перочинным ножом палку, он сумел загарпунить рыбу. К тому же сущим оазисом для него оказались некогда выжженные молнией участки леса. В этих местах, не затененных густыми ветвями деревьев, ему удалось найти яблоню и хурму, низкорослую вишню и виноград. Тем не менее голод продолжал одолевать все сильнее и сильнее.

В конце дня он совершил привал на высоком месте, где из-под земли торчала поросшая лишайником скала. Развел костер и стал прислушиваться к нарастающему безумию ночи.

Что бы ни было тому причиной, но источник его безотчетного беспокойства находился совсем рядом. Слух у Стивена стал острее прежнего, поэтому он смог уловить даже почти беззвучные шаги в темноте, равно как легкое потрескивание веток или царапанье когтей по коре дерева. Время от времени лесную тишину прорезал лающий вой.

«Что я здесь делаю? – спросил себя Стивен, когда треск превратился в грохот. – Что бы там ни было, я с этим не справлюсь».

Стивен был далеко не Эспером Белым. И если в лесу, чего доброго, скрывался греффин, юноше грозила неминуемая смерть. Не говоря уже о Терновом короле…

Теперь шум раздавался совсем близко. Стивена охватил дикий страх: в отсветах пламени он был виден как на ладони. Держа в руке самодельный гарпун, Стивен отошел от костра, углубившись в темноту. Уж лучше б ему было взобраться на дерево, если бы только можно было найти такое, у которого низко росли ветки.

Но вместо этого он припал к земле у основания толстого ствола одного из деревьев, пытаясь утихомирить биение сердца, громко стучавшее у него в ушах.

А потом все стихло. Исчезли все звуки. Вплоть до последнего сверчка и лягушки. Лес превратился в безмолвную и беспросветную мглу. Твердя про себя молитвы, Стивен ждал, пытаясь не позволять поселившемуся у него в голове страху пробраться к ногам. Однажды он видел, как кошка подкралась к полевой мыши. Поначалу она просто играла с той, как с более мелким существом, не проявляя по отношению к ней никакой агрессии, но, едва ощутив мышиный страх, тотчас бросилась за ней вдогонку. И вовсе не потому, что не могла спокойно смотреть на свою жертву. А просто потому, что кошки, как и все прочие звери этого семейства, имеют повадки хищников. Стивен ощущал себя почти такой же трепещущей от страха мышью, хотя по своей сути был совсем другим. Потому что являлся существом разумным и мог обуздать свои инстинкты.

Но кто знает, может, именно в этом случае было бы лучше пуститься в бега…

Раньше Стивен был чересчур нерасторопен – и вряд ли услышал бы шорох влажной листвы, однако нынешний Стивен очень отличался от прежнего себя. Повинуясь инстинкту, он бросился бежать, но и это его не спасло – буквально тут же он ощутил удар по тыльной стороне коленей; ноги подсеклись, и юноша упал. Что-то темное вцепилось ему в лодыжки. Перевернувшись на спину и отбиваясь руками и ногами, Стивен пытался высвободиться из чужой хватки. Вдруг тот, кто на него напал, поднялся на ноги, так что его стало видно в отсветах костра. Силуэт был вполне человеческим, но черты лица были до невероятности обезображены, хотя Стивену они показались знакомыми.

– Эспер! – воскликнул он не слишком уверенным тоном.

Перед ним в самом деле стоял не кто иной, как лесничий, несмотря на то, что его почерневшее и распухшее лицо с безумным взором почти невозможно было узнать.

– Эспер, это я, Стивен Даридж.

– Сти… – лицо лесничего как будто смягчилось, и с выражением недоумения он внезапно рухнул наземь.

Открыв рот, Стивен отшатнулся назад и тотчас остолбенел, увидев то, что находилось за спиной его старого знакомого, вернее сказать, то, что скрывалось за ней, пока тот держался на ногах.

А на Стивена взирала пара мерцающих желтых глаз, которые бесшумно приближались к нему. Потом в отблесках огня он увидел нечто огромное и бесформенное с клювом, как у птицы. Чудище обнюхало Стивена, и желтые глаза медленно моргнули. Затем голова монстра поднялась и послышался звук, напоминавший тот, что издает пила мясника, расщепляющая толстую коровью кость.

Сделав еще один шаг в сторону Стивена, чудище гневно затрясло головой, после чего, моргнув еще раз, со всех ног бросилось прочь, оставив за собой безмолвие, Стивена и мертвого или потерявшего сознание Эспера Белого.

8. Учебный курс

Энни ощутила горечь во рту, когда плоть на груди мужчины разверзлась, словно створки буфета, обнажив нечто, напоминающее скопище червяков, что никак не вязалось с ее былым представлением об анатомии человека. Ей всегда представлялось, что внутреннее устройство людей не слишком отличается от внешнего, хотя является более красным из-за крови. То, что она увидела, казалось странным и неразумным.

Стоявшая справа от нее девушка, упав на колени, отдалась действию рвотного рефлекса, который оказал очень заразительное действие на остальных, – почти сразу шестеро из восьми воспитанниц дружно освободили желудки от принятой на завтрак пищи. Устоять удалось только Энни и девушке по имени Серевкис, той самой длинношеей особе, которая дала ей прозвище «принцесса Мул». Краем глаза Энни взглянула на Серевкис и с удивлением обнаружила на ее устах презрительную усмешку.

Препарирующая труп сестра Касита терпеливо ждала, пока извержение завтрака подойдет к концу. Делая безотчетные движения, чтобы сохранить в чистоте свою обувь, Энни ни на секунду не сводила глаз с трупа.

– Не волнуйтесь, это естественная реакция, – произнесла Касита, когда девушки немного пришли в себя. – Прошу заметить, этот человек был отъявленным негодяем и преступником. Посмертно сослужить службу церкви и нашему ордену – единственное доброе дело за всю его земную жизнь. К тому же найти останкам своего тела достойное применение для такого человека является сущим благом.

– А почему у него не течет кровь? – полюбопытствовала Энни.

Удивленно подняв бровь, сестра Касита слегка встрепенулась и устремила на нее внимательный взгляд.

– Сестра Ивекса задала интересный вопрос, – сказала она. – Не совсем по теме, но все равно интересный, – и, указав на какой-то серо-синий орган, величиной с кулак, находившийся почти посредине груди, пояснила: – Это сердце. Не слишком приглядное на вид, верно? Глядя на него, вряд ли захочется воспеть ему хвалу в стихах. Но на самом деле оно является очень важным органом. При жизни сердце сокращается и расширяется, и вы ощущаете его ритмичные удары у себя в груди. Во время своей работы оно заставляет кровь течь по кровеносным сосудам всего тела. Вы сейчас видите четыре крупные артерии, – она указала на четыре торчащие из сердца трубки. – Когда наступает смерть, сердечная деятельность прекращается и кровь перестает течь. Она задерживается и свертывается в теле. И, как заметила сестра Ивекса, даже столь серьезные операции почти не вызывают кровотечения.

– Позвольте вопрос, сестра, – воскликнула Серевкис.

– Пожалуйста.

– А если бы мы такой надрез совершили на живом человеке? Я имею в виду, продолжало бы биться у него сердце? И насколько сильно тогда текла бы кровь?

– Сердце у человека бьется до тех пор, пока он жив.

Энни положила руку себе на грудь, чтобы проверить, на самом ли деле ее сердце работает, как положено.

– И откуда же берется кровь?

– А вот она образуется за счет слияния основных «соков» в организме. Но обо всем этом вы узнаете в свое время. Сегодня же мы изучаем названия основных органов человеческого тела, а жидкостями, которыми они управляют, займемся позже. В последнюю очередь мы будем рассматривать, как тот или иной орган поражает болезнь или смерть – насильственная или естественная. Но сегодня я хотела бы, чтобы вы себе уяснили следующее. – Наставница медленно обвела глазами комнату. – Сестра Фасифела и сестра Аферум, – строго произнесла она. – Вы внимательно меня слушаете?

Фасифела, общительная девушка с острым подбородком, смиренно подняла глаза.

– На такое тяжело смотреть, сестра Касита, – произнесла она.

– Это только поначалу, – ответила Касита. – Однако смотреть вам все же придется. К концу дня вы должны правильно называть все эти органы. Но наш первый урок ознакомительный. Поэтому слушайте меня очень внимательно.

Она провела рукой по препарированному телу, которое при этом издало чавкающий звук.

– Вы, ваш отец, ваша мать, – продолжала она, – величайшие воины королевства, верховные священнослужители, короли, негодяи, убийцы, безупречные рыцари – все внутри устроены одинаково. Сила, здоровье, стойкость духа – все это мало значит, когда человек подходит к последней черте. Под доспехами, одеждой и кожей всегда скрываются мягкие, влажные и очень уязвимые внутренности. Вот здесь заключается наша жизнь. И здесь, подобно ждущей своего часа личинке, скрывается наша смерть. Мужчины сражаются при помощи каких-то нелепых мечей и стрел, пытаясь пронзить несколько слоев защиты, которыми мы себя окружаем снаружи. Но это внешняя жизнь. А истинная, настоящая жизнь заключается внутри нас. Есть тысяча разных путей, чтобы проникнуть внутрь тела. Глаза и уши, рот и многочисленные поры на коже, которая является нашей границей и за которой находятся все наши владения. Здесь каждое ваше прикосновение может привести к подъему и падению целых королевств.

Энни ощутила легкий трепет и на мгновение вспомнила тлетворный запах склепа, который они с Острой как-то давным-давно отыскали в хорце. Это был не страх, а волнение. Она чувствовала, будто сидит в маленькой лодке посреди большого моря и ей впервые в жизни объяснили, какое значение имеет вода.

Выйдя в коридор, она почти нос к носу столкнулась с сестрой Серевкис, которая уставилась на нее своими холодными серыми глазами.

– Тебя совсем не тошнило? – спросила Серевкис.

– Только самую малость, – призналась Энни. – Но мне было интересно. Насколько я заметила, тебе тоже не было дурно.

– Нет. Моя мать владела похоронным бюро в Формессо. Так что видеть человеческие внутренности мне привычно. А для тебя это в первый раз?

– Да.

Серевкис устремила взгляд куда-то мимо своей собеседницы.

– Твой вителлианский стал значительно лучше, – как бы между прочим заметила она.

– Спасибо. Я над ним усердно работаю.

– Вот и хорошо. – Уста Серевкис чуть тронула улыбка, и глаза девушек вновь встретились. – Мне пора идти на урок. Надеюсь, увидимся на вечерней трапезе, сестра Ивекса.

Остальные занятия, особенно арифметика, не произвели на Энни особого впечатления. Тем не менее она старательно внимала всем объяснениям и делала нужные вычисления. После арифметики начался урок травяного дела, однако он оказался хуже, чем Энни себе представляла. Девушке было давно известно, что некоторые сорняки и темно-фиолетовые соцветия бенабеллы используются в качестве ядов. Но вместо того, чтобы подробнее остановиться на этой теме, они перешли к тому, как правильно ухаживать за розами, как будто их обучали ремеслу садовников, а не убийц. В конце урока вошла сестра Касита и назвала имена трех девушек. Одной из них оказалась Энни. Два других были ей незнакомы. Их повели на задний двор монастыря, куда, как правило, пригоняли для дойки и стрижки овец. Пока сестра Касита что-то объясняла одной из девушек на языке, который очень смахивал на сафнийский, Энни в недоумении взирала на бессловесных созданий, бесцельно бродивших вокруг. Когда же та перешла на вителлианский, Энни обернулась к ней.

– Прошу прощения, – извинилась перед ней сестра Касита. – Эти две девушки еще не так хорошо овладели вителлианским, как ты. Надо сказать, тебе удалось достичь весьма больших успехов в его изучении за такой короткий срок.

– Брази, сор Касита, – ответила Энни. – Дома я изучала церковный вителлианский. Очевидно, мне удалось запомнить гораздо больше слов, чем я думала. К тому же многие из них очень похожи на современный вителлианский. – И, кивнув в сторону животных, Энни спросила: – А что мы будем делать с этими овцами, сестра?

– Вы должны будете научиться их доить.

– Разве овечье молоко каким-то образом применяется на уроках?

– Нет. Но в конце каждого месяца каждой сестре дается определенное задание. Твоя задача доить овец и делать сыр.

Вытаращив на нее глаза, Энни громко рассмеялась.

Когда хлыст оставил яркий след на голых плечах Энни, из глаз девушки хлынули слезы, но она не издала ни звука. Более того, одарила свою мучительницу взглядом, от которого любой придворный провалился бы сквозь землю.

Но сестра Секула была отнюдь не придворной, а потому даже глазом не повела.

Когда по спине девушке кнут прошелся во второй раз, с уст Энни сорвался легкий вопль.

– Итак, – сказала сестра Секула. – Достаточно тебе двух ударов, чтобы ты образумилась? Боюсь, тебе не хватит храбрости, чтобы продолжать усердствовать в своем упрямстве, маленькая Ивекса.

– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…

– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.

– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.

– Что? Что ты сказала?

– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.

– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.

– Да.

– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?

Энни снова опустила голову на стол наказаний.

– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.

Сестра Секула рассмеялась.

– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.

– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.

– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.

– Этого более чем достаточно.

– Да, достаточно, если твоя единственная цель в жизни заключается в том, чтобы стать породистой кобылой для какого-нибудь высокородного глупца. Потому что породистым самкам не нужно иметь много мозгов, чтобы желать чего-то большего, чем им дано от рождения. Но, насколько я понимаю, тебя прислали сюда именно для того, чтобы выбить из твоей тупой головы хотя бы ничтожную часть непомерных амбиций.

– У меня есть и таланты. И предназначение.

– Безусловно, у тебя имеются определенные склонности. И желания, которые есть у всякой, даже самой последней крестьянки.

– Нет, не такие. Я хочу гораздо большего.

– Это мы еще увидим.

– Что вы имеете в виду?

– Ты вообразила себя какой-то особенной. Лучше, чем все остальные здешние девушки. Что ж, очень хорошо. Мы дадим тебе возможность это доказать. Пошли со мной.

Энни вперилась взглядом в беспросветную тьму, пытаясь не выдать себя дрожью. За ней стояло трое девушек, они держали веревки, привязанные к кожаной упряжи, в которую ее затянули.

– Не делайте этого, – стараясь не повышать голоса, то и дело повторяла Энни.

Но ни одна из сестер ничего ей не отвечала, а местры Секулы рядом уже не было.

– Что это? – спросила Энни. – Куда вы меня привели?

– Это называется святилищем Мефитис, – ответила ей одна из воспитанниц. – Мефитис, насколько тебе известно, является одним из воплощений святой Цер.

– Той, что подвергает мучениям проклятые души.

– Не совсем так. Это весьма распространенное заблуждение. На самом деле она является воплощением движения в покое, зачатия без рождения, времени без дня и ночи.

– И как долго мне придется находиться там?

– Девять дней. Столько длится обычное наказание, связанное со смирением. Но лично я советую тебе использовать это время для размышления и постижения славы нашей святой покровительницы. В конце концов, это ее обитель.

– Девять дней. Но я же умру от голода!

– Мы будем спускать тебе необходимый запас еды и питья.

– А лампу?

– Лампы в гробнице запрещены.

– Я сойду с ума!

– Не сойдешь. А только обучишься смирению. – За улыбкой монахини явно что-то скрывалось. Радость? Печаль? Энни показалось, что это могло быть и то и другое. – Видишь ли, рано или поздно тебе пришлось бы этому научиться. Ну а теперь пошли.

– Нет!

Она брыкалась и визжала, но тщетно. Девушки слишком крепко ее связали. Не успела Энни и глазом моргнуть, как ее перекинули через борт темного колодца и начали спускать вниз.

Отверстие колодца по ширине было равно ее росту. Но к тому времени, когда Энни оказалась на дне, оно ей казалось не больше обыкновенной звездочки.

– Не уходи далеко. Держись места, где камень плоский и ровный, – донесся до нее сверху чей-то голос. – И не пытайся преодолеть стену, которую мы выстроили. Это опасно. В пещерах нет никаких зверей, но зато много трещин и пропастей. Оставайся у стены, и все будет хорошо.

Потом яркий кружок наверху колодца исчез, оставив лишь иллюзорное яркое пятно на оборотной стороне ее век, которое поначалу было зеленым, но вскоре превратилось в розовое, потом багрово-красное и наконец исчезло совсем.

Энни визжала до тех пор, пока не сорвала голосовые связки.

9. Узник

Когда по обнаженной спине сафнийского принца Чейсо прошелся докрасна раскаленный металл, он не издал ни звука, а лишь, скорчившись от боли, выкашлял на каменный пол сгусток крови. Уильям добился того, чего хотел, а именно: увидел собственными глазами мучения своего кровного врага и пленника. Хотя тот тщательно скрывал их за неприступной маской, было видно, что они, подобно осиной личинке, стремящейся выйти на свет из парализованного паука, изо всех сил рвались наружу. Тем не менее гордое, мрачное лицо принца продолжало удерживать их в своем плену, сохраняя при этом внешнее хладнокровие.

Уильям не мог не восхищаться его выдержке. Принца пороли и жгли, его спину до крови скребли песком, а потом натирали солью. Ему сломали четыре пальца и многократно окунали в чан с испражнениями. Но ни одна пытка не исторгла из его уст ни мольбы, ни крика, ни признания вины. Создавалось такое впечатление, будто этот народ, сафнийцы, был сделан из более прочного материала, чем Уильяму представлялось ранее, что, безусловно, вызывало немалое уважение. Вряд ли сам король был способен вынести подобные пытки со столь завидным достоинством.

– Ну а теперь, надеюсь, ты будешь говорить? – спросил своего пленника Роберт, стоявший позади принца и обтиравший его лоб мокрой тряпкой. – Ведь у тебя самого есть сестры, принц Чейсо. Поэтому ты можешь представить, что мы сейчас чувствуем. Ты заставил нас опуститься до такой низости, потому что у нас не было другого выхода. Мы были вынуждены подвергнуть тебя пыткам. Но нам известно, что это ты ее предал. И мы сделаем все, чтобы узнать, почему ты это сделал.

Принц, который все это время лежал на столе ниц, с трудом повернулся лицом вверх и, подняв глаза, устремил твердый взгляд не на Роберта, а на Уильяма. Потом медленно облизал пересохшие губы и произнес со свойственным ему сафнийским акцентом:

– Ваше величество, я принц сафнийский, сын Амфайла, внук Верфунио. Того самого, который разбил харшемский флот в Бидхале, имея всего два корабля и собственное честное слово. Клянусь, я не лгу. Ибо не в моих правилах предавать собственную честь. Лезбет, ваша сестра и моя невеста, мне дороже всех людей на свете. Если кто-нибудь когда-нибудь причинит ей зло, я всю свою жизнь посвящу тому, чтобы найти обидчика и заставить его поплатиться. Но вы, император Кротении, ведете себя, как последний дурак. Кто-то намеренно накормил вас жестокой ложью, и вы не только ее проглотили, но до сих пор продолжаете питать ею свой ум. Разумеется, вы можете пронзить меня своим раскаленным металлом хоть до самых костей. Можете обагрить моей кровью хоть весь пол этой темницы, но вы ничего этим не добьетесь. Потому что я ничего не смогу сказать в доказательство своей невиновности.

Роберт подал знак, и тотчас ухо сафнийского принца оказалось в раскаленных щипцах. Тело принца так сильно изогнулось дугой, что, казалось, вот-вот сломается в спине пополам. На этот раз он испустил тяжелый вздох, но не более того.

– Подождите еще немного, – сказал палач, обращаясь к Роберту. – И он признается.

Уильям сложил руки за спиной, стараясь не выдать своего беспокойства.

– Роберт, – тихо произнес король. – Давай отойдем в сторонку. На одно слово.

– Конечно, дорогой брат, – ответил тот и, обращаясь к палачу, добавил: – Продолжай.

– Нет, – остановил его Уильям. – Можешь отдохнуть, пока мы с Робертом переговорим.

– Но, дорогой брат…

– Отдохни, – твердо повторил Уильям.

– Ну и ну, – всплеснул руками Роберт. – Понимаешь, Уилм, это своего рода искусство. Если потребовать у художника оторвать кисть на середине мазка… – Однако, заметив что Уильям остался непреклонен, Роберт не стал более возражать.

Они удалились в сырой коридор подземной темницы, где могли говорить без опасения быть услышанными.

– Что тебя тревожит, брат? – спросил Роберт.

– Я до сих пор сомневаюсь в том, что этот человек бесчестен, – признался Уильям.

– А вот мои птички щебечут мне на ухо совсем другое, – сложив руки на груди, заявил Роберт.

– Твои птички уже однажды сбили нас с верного пути. И, кажется, хотят это сделать еще раз.

– Но почему ты колеблешься? Почему сомневаешься? Позволь нам на него еще немного нажать. И ты увидишь, как все твои сомнения вмиг развеются.

– А что, если окажется, что он в самом деле невиновен? Кому, как не тебе, известно, что у них в Сафнии есть много кораблей, которые они могут послать к нашим врагам. А это немаловажно. Особенно если учесть тот факт, что приближается война.

– Ты шутишь, Уилм? – от удивления Роберт вытаращил глаза.

– Какие могут быть шутки?

– Я уже сообщил всем, что принц со своей прислугой был убит ровийскими пиратами. О том, что творится за этими стенами, никто не узнает.

– Ты, кажется, уже решил замучить этого человека до смерти? – осведомился Уильям недоверчиво. – И почему-то думаешь, что я позволю это сделать.

– Что же ты за король? И что же ты за брат?

– Но послушай. Ведь если он невиновен…

– Он виновен! – взорвался Роберт. – Он сафниец, потомок людей, которые на протяжении тысяч лет исповедовали изощренную ложь! Неудивительно, что его поведение кажется убедительным. Рано или поздно он признается. И ему придется поплатиться жизнью за свои злодеяния. Мы отомстим за нашу сестру. Послушай, Уилм, я своим источникам всецело доверяю. Можно сказать, они непогрешимы.

– И что это нам дает для того, чтобы вернуть нашу сестру? Ты ведь знаешь, что месть – это слишком грустный пир на похоронах разрушенной любви.

– Мы доберемся и до второго негодяя, обещаю тебе, Уилм. Ты же знаешь условия Острбурга. Двадцать кораблей должны быть отправлены в Саургское море.

– И ты полагаешь, что Острбург сдержит свое слово?

– Думаю, что да. Он весьма амбициозен, но вместе с тем довольно труслив. Такие, как он, более всего заслуживают доверия, если суметь их вовремя раскусить. Уверяю тебя, он сделает то, что говорит.

– Но Острбург изувечил Лезбет, Роберт. Неужели он надеется остановить нашу месть после того, как вернет нам сестру? Если, конечно, наша сделка состоится.

– Если ты попытаешься осуществить возмездие, он сообщит лордам Лира, что ты являешься его пособником против их союзников. И, разумеется, подкрепит свои сведения необходимыми доказательствами.

– Но ты, надеюсь, такую возможность уже предусмотрел?

– Конечно, предусмотрел, – ответил Роберт. – Более того, увидел в ней единственную гарантию возвращения Лезбет.

– Если так, то тебе следовало бы открыть мне свои карты. Я предпочел бы, чтобы ты был со мной более откровенным.

Роберт слегка вздернул нос.

– Но ведь ты же император, а не я. Если ты не смотришь вперед и не видишь, какие это может повлечь за собой последствия, то… Словом, я у тебя не единственный советник, брат.

– В Лире никогда не должны узнать о кораблях.

– Согласен. Именно поэтому никто за границей вообще не должен знать о похищении Лезбет. Это сделает нас уязвимыми и может сослужить дурную службу. И вообще будет лучше, если никто об этом деле ничего не узнает. Острбург будет молчать. Это в его интересах. А Лезбет – наша сестра.

– Остается только принц Чейсо, – тихо проговорил Уильям. – Что ж, очень хорошо.

Роберт наклонил голову и посмотрел на брата исподлобья.

– Тебе не обязательно присутствовать до конца, Уилм. Это может случиться еще не так скоро.

Уильям нахмурился, но кивнул в знак согласия.

– И все-таки мне бы хотелось услышать его признание собственными ушами. Если, конечно, он вообще признается. Поэтому не убивайте его слишком быстро.

– Человек, предавший Лезбет, не заслуживает легкой смерти, – мрачно улыбнувшись, произнес Роберт.

Уильям медленно шел по подземной тюрьме. Страх, зародившийся много месяцев назад, с каждым днем овладевал им все больше и больше, а в последнее время начал приобретать угрожающую форму.

За время правления Уильяма неоднократно случались споры из-за границ с соседними государствами, равно как восстания в провинциях, но никогда дело не доходило до настоящей войны. На первый взгляд проблема с Салтмарком, казалось, не стоила выеденного яйца и могла быть вполне улажена мирным путем. Однако Уильям чувствовал, что он сам и вся империя балансирует на кончике иглы. Врагам удалось каким-то образом прокрасться даже в его собственный дом – сначала покушение на Мюриель, потом похищение Лезбет. Они насмехались над ним. Насмехались над его несостоятельностью как короля, стоявшего во главе самой могущественной империи в мире.

Пока Роберт плел темную паутину интриг, пытаясь избавить императора от свалившихся на его голову бед, сам Уильям продолжал бездействовать. Возможно, занять трон следовало бы Роберту, а не ему.

Внезапно осознав, что с каждым шагом он не приближается, а удаляется от лестницы, ведущейобратно во дворец, Уильям остановился. Хотя эта часть тюрьмы была освещена факелами, наполнявшими сырой воздух вонючей гарью, конец коридора утопал в беспросветной тьме. Уильям тупо уставился туда, пытаясь вспомнить, сколько лет прошло с тех пор, как он спустился сюда в первый раз. Двадцать?

Пожалуй. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как отец впервые показал ему, что находится в глубочайшей темнице замка Эслен. С того дня он ни разу сюда не возвращался.

Уильяма на мгновение охватил безотчетный страх, из-за которого он едва не повернул назад, под прикрытие спасительного света. Но ему не хотелось проявлять малодушие, и, поборов минутную слабость, король заставил себя сделать несколько шагов вперед к небольшой комнатке. Вход в нее предваряла невысокая деревянная дверь. Подойдя к ней, Уильям услышал тихую, приятную, но не знакомую ему музыку, исполняемую на старинной лютне, теорбо. Минорная и очень грустная мелодия разливалась замысловатыми трелями и аккордами, которые напоминали пение птиц и плеск моря.

Уильям в нерешительности ожидал, когда музыка прервется, но та, казалось, заканчиваться не собиралась и лишь время от времени поддразнивала его обещаниями завершиться, но, словно капризный зефир, тотчас предавалась новому порыву.

Наконец, вспомнив о том, кто здесь король, Уильям постучал в дверь.

Поначалу ничего не происходило, и лишь несколько секунд спустя мелодия прервалась на середине фразы и дверь тихо, почти беззвучно отворилась. За ней в оранжевом освещении взору Уильяма предстало тощее и бледное, как у призрака, лицо. Белые глаза были устремлены на нечто такое, что Уильяму видеть было не дано, тем не менее старик-сефри улыбался какой-то собственной мысли.

– Ваше величество, – тихим голосом произнес он. – Сколько прошло лет!

– Как?.. – Уильям невольно запнулся. Как эти незрячие глаза могли его узнать?

– Я знаю, что это вы, – произнес сефри. – Потому что Узник шепотом призывал вас. Вы не могли не откликнуться на его зов.

По спине Уильяма пробежали мурашки. «Мертвец произносит мое имя». Он помнил тот день, когда вернулась Лезбет. Тогда он впервые узнал о Салтмарке от Роберта.

– Вам, наверно, хочется с ним поговорить, – произнес старик.

– Я забыл, как вас зовут, сэр, – сказал Уильям.

Сефри улыбнулся, обнажив зубы, которые тоже оказались белыми, но стертыми почти до десен.

– У меня никогда не было имени, мой сеньор. Те, у кого хранится ключ, всегда безымянны. Вы можете называть меня Хранителем. – Он повернулся, и его шелковые одежды закрутились вокруг того, что больше походило на костяной остов, чем на человеческое тело. – Я сейчас принесу ключ.

Он исчез в глубине своих покоев и вскоре вернулся, держа в одной руке стальной ключ, а в другой – фонарь.

– Если хотите, зажгите его, ваше величество, – предложил он. – Лично я с огнем не дружу.

Сняв со стены факел, Уильям медленно направился вдоль темного коридора.

– Как давно вы пребываете здесь? – осведомился Уильям. – Отец говорил, что в его правление вы были единственным Хранителем. Любопытно, сколько вообще лет живут сефри?

– Я пришел сюда с первым представителем рода Отважных, – произнес тот, уставившись в даль коридора. – Ваши предки не доверяли моему предшественнику, потому что тот служил Рейксбургам. – Он издал легкий смешок. – А напрасно.

– Что вы имеете в виду?

– Прежний Хранитель служил Рейксбургам не больше, чем я служу вам, мой сеньор. Моя задача гораздо древнее, чем время жизни любого царствующего на этом троне рода.

– Выходит, вы служите самому трону, независимо от того, кто его занимает?

Прежде чем ответить, старик раз десять шаркнул ногами по каменному полу.

– Я служу этому месту и этой земле. И меня не касаются ни трон, ни люди, которые на нем сидят.

Некоторое время они в тишине шли вниз по узкой лестнице, окруженной каменными стенами. По дороге им время от времени попадались кости каких-то неизвестных зверей – то чьи-то грудные клетки, то плоские черепа с пустыми глазницами. Казалось, вокруг них таял и растекался камень.

– Очевидно, это останки каких-то чудовищ? – поинтересовался Уильям. – Как они сюда попали? Их заточили в темницу мои предки или их предшественники эпохи скаслоев?

– Предшественники, которые жили задолго до эпохи скаслоев, – тихо ответил Хранитель. – Мир очень стар.

Уильям попытался представить, как будут выглядеть черепа его современников и его собственные глазницы через несметное количество лет. И в этот миг королю вдруг почудилось, будто он стоит над бездонной пропастью. Это ощущение было столь явным, что у него невольно закружилась голова.

– Сейчас мы находимся под замком Эслен, – сообщил ему сефри. – Вокруг нас все, что осталось от Ульхеквелеша.

– Не произносите этого названия, – пытаясь овладеть ритмом своего дыхания, попросил Уильям.

Несмотря на то что лестница была узкой, головокружение все еще не покидало его.

– Из всех прочих имен, которые можно произнести в этих стенах, данное обладает наименьшей силой. Ваша прародительница разрушила не только крепость, но и саму ее душу. Имя же не более чем просто звук. Обыкновенное сотрясение воздуха.

– Ужасный звук.

– Я не стану его больше повторять, если оно вас так тревожит, – пообещал сефри.

Они долго шли молча, хотя нельзя сказать, что вокруг царила безмолвная тишина. Помимо шаркающих шагов, слышалось какое-то постороннее шуршание, похожее на шепот. Уильям не мог разобрать слов, если это вообще были слова, а не движение воды и воздуха где-то в глубине подземелья. Когда он подошел ближе, звучание стало более знакомым.

Выходит, старик не ошибся? И Узник действительно призывает его к себе? Слова походили на шелест, как будто их издавало существо, лишенное губ. «Хрийах, Хрийах Отважжж…»

– Почему его стражам никогда не давали имен? – осведомился Уильям, чтобы избавиться от голоса в своей голове.

– Вы сами знаете почему. Имена способны нести силы. Но не бойтесь. Он довольно слаб, и той силе, которая у него есть, я вполне смогу противостоять.

– Вы уверены?

– Это моя единственная обязанность, ваше величество. Сюда частенько наведывался ваш дед. А также ваш отец. Они всегда мне доверяли.

– Очень хорошо. – Король остановился, уставившись на дверь, к которой они приблизились.

Она была железной, но, несмотря на сырость, ее поверхность прекрасно сохранилась. При свете лампы она выглядела черной, а выгравированные причудливые завитки казались еще темней.

Во влажном воздухе висел какой-то легкий запах, отдаленно напоминающий горящую смолу.

Подойдя к двери, Хранитель вставил ключ в один из двух замков, но вдруг снова повернулся.

– Вам нет никакой необходимости входить туда, ваше величество, – сказал сефри. – Вы можете отказаться.

«Он считает меня слабее отца и деда, – подумал Уильям и устыдился этой мысли. – Чувствует слабость моей воли».

– Полагаю, я должен идти до конца, – твердо произнес Уильям.

– Тогда нужен второй ключ.

Кивнув, Уильям просунул руку под камзол и снял с цепочки ключ, который находился при нем, начиная с того дня, как он занял трон, – ключ, который носил на себе каждый король Кротении. Из-за того что ключ холодил ему грудь, Уильям обычно не держал его при себе, а хранил в сундучке рядом с кроватью. Но в это утро перед тем, как спуститься в темницу, король почему-то надел его на себя.

Так же как первый ключ, он был сделан из черного металла и, подобно двери, казался неподвластным ржавчине и прочим признакам порчи.

Уильям вставил ключ в замок и повернул его. За исключением едва уловимого треска, исходящего из глубины дверного проема, больше ничего не было слышно.

«Я король, – сказал себе Уильям. – Это моя привилегия. Я ничего не боюсь».

Он взялся за ручку и потянул дверь на себя, при этом невольно отметив, насколько та была тяжела. И хотя дверь сразу поддалась, чтобы открыть ее достаточно широко, Уильяму пришлось приложить всю силу.

Голос зазвучал громче и превратился в таинственный низкий звук, похожий на смех.

– А теперь, ваше величество, вы должны погасить факел, – сказал Хранитель. – Только потом мы можем войти в эту дверь. Там нет места свету.

– Я помню. Вы будете меня сопровождать?

– В этом и заключается моя обязанность, ваше величество. Я еще не настолько немощен, чтобы быть не способным ее выполнять.

Уильям потушил фонарь, и тьма, казалось, разлилась из самого сердца мрака. Давление древних останков теперь ощущалось сильнее прежнего, а очертания комнаты стали еще более зыбкими, словно камень обрел текучесть и подкрадывался к Уильяму со всех сторон, пытаясь заключить в свои вечные объятия.

Вскоре Уильям услышал металлический лязг, сопровождаемый едким запахом пота, который с каждым мгновением все больше усиливался. Подобным образом однажды разило от его собственного тела, и случилось это, когда Уильяма неожиданно ужалила пчела.

– Квекскванех, – произнес сефри тем невероятно громким голосом, который Уильяму уже доводилось слышать. – Квексванехилхидхитхолух, улекведхиникху.

– Разумеется, – рявкнул в ответ голос, который прозвучал так близко и показался Уильяму столь знакомым, что он невольно вздрогнул. – Конечно, конечно. Милости просим, император Кротении. Милости просим, мой дорогой господин.

Тон был далеко не насмешливым, равно как и смысл слов, тем не менее Уильям почему-то уловил в них тень иронии.

– Я император, – произнес он с подчеркнутой уверенностью. – И поэтому прошу обращаться ко мне должным образом.

– Всего лишь какой-то вшивый император, который может даже не дожить до следующего удара моего сердца.

– Зато я могу собственноручно его остановить, – отрезал в ответ Уильям.

В воздухе обозначилось какое-то движение, по звуку напоминавшее скрежет металла по камню, и вслед за ним вновь раздался тот же призрачный смех.

– Да неужели? Правда можешь? Из-за тебя, о жалкий повелитель пустоты, я сейчас расплачусь кровавыми слезами. Я готов пить из своих вен белое золото и испражняться алмазами, только бы не это! – Древний призрак внезапно закашлялся. – Нет-нет, мой маленький король. Так дело дальше не пойдет. Возвращайся в свои светлые залы и обнимайся со своим страхом. Забудь обо мне и, если тебе так угодно, продолжай жить, как во сне.

– Квекскванех, – твердым голосом обратился к нему Хранитель. – Ты получил приказ.

В ответ Узник сердито огрызнулся:

– Мое имя. Оно старше всей вашей расы. Мое древнее имя. А вы произносите его так, будто это какая-то тряпка, которой протирают задницу.

– Квекскванех, – процедил сквозь зубы Уильям. – Ради твоего имени, ответь мне.

Гнев Узника испарился с той же быстротой, с какой и появился.

– О, с удовольствием, мой королек, – прошептал он. – Обожаю давать ответы.

– Причем ответы достоверные.

– Я принужден говорить правду с тех самых пор, как рыжеволосая блудница, что основала ваш род, заковала меня в кандалы. Кому, как не вам, это знать.

– Это правда, ваше величество, – подтвердил Хранитель. – Но его ответы могут быть уклончивы и неоднозначны. Вам нужно тщательно проверять его слова.

Уильям кивнул.

– Квекскванех, ты способен предвидеть будущее?

– Если бы я мог видеть будущее, я не сидел бы в этом месте, глупый человеческий детеныш. Но я могу увидеть неизбежное, а это тоже кое-что значит.

– Я хотел бы узнать, грозит ли моему королевству война?

– Хм? Надвигается кровавая волна. Тысяча лет и зим горя и скорби. Мечи будут напоены сполна и даже более.

Ужас сковал Уильяма, хотя, как ни странно, эти вести не повергли его в изумление.

– Как это предотвратить? – почти безнадежно осведомился он. – Можно ли это как-нибудь остановить?

– Ты можешь овладеть смертью. В обратном случае она овладеет тобой, – ответил Узник. – Третьего не дано.

– Не хочешь ли ты сказать, что мне самому следует развязать эту войну? Напасть на Салтмарк или на Ханзу?

– Вряд ли это поправит дело. Вопрос в том, можешь ли ты овладеть смертью, мой королек? Можешь ли пригреть ее у себя на груди и сделать своим другом? Способен ли скормить ей свою семью, свою нацию, свою жалкую человеческую душонку? Я расскажу, как это сделать. Ты можешь стать бессмертным, король. Стать, подобно мне, последним из своего рода. Ты обретешь вечность. Но в отличие от меня, у тебя будет одно преимущество – тебя некому будет заточить в тюрьму.

– Последним из рода? – Разговор принимал неожиданный оборот. – Последним из рода Отважных?

– О да. И последним из рода Рейксбургов. Последним из Лири. Последним из вашей жалкой расы, человеческий детеныш. Вас всех погубила ваша первая королева. Это была долгая и медленная смерть, но сейчас она оживает. И ты не можешь ее остановить. Но можешь стать ею.

– Не понимаю. Война может убить всех и вся. Ты это имеешь в виду? И только один человек выживет в этом несчастье. Что за вздор? – Уильям повернулся в сторону Хранителя. – Вы уверены, что он не лжет?

– Он не может этого делать. Но способен из правды вить все, что угодно, – ответил Хранитель.

– Говорю же тебе, – вкрадчивым голосом пробормотал Квекскванех. – Ты можешь стать тем единственным. Можешь потушить свет этого мира и зажечь свой собственный.

– Ты сумасшедший.

– Кто-то должен это сделать, мой королек. Шипы и тернии с каждым днем все ближе. И ты это знаешь. Гниение зашло слишком глубоко. Личинки начали выползать наружу. Даже здесь я слышу запах порчи. Ты можешь стать тем единственным. Ты можешь носить ночные одежды и держать скипетр разрушения.

– Что-то это слишком мудрено. Уж не пытаешься ли ты уверить меня, что конец мира находится в руках одного человека?

– Конечно, нет. Но конец твоего дома, твоего королевства, твоей испорченной маленькой расы вместе со всем прочим – все это уже виднеется на горизонте.

– И вызвать это способен всего один человек?

– Нет-нет. Как такие глупости могли зародиться в твоей голове? Неужели все, что я говорил, так и не достигло твоих мозгов? Один человек может извлечь из этого пользу. Вот что я имел в виду.

– И какой ценой? – скептически осведомился Уильям. – Надеюсь, не той, которая сделала меня его подобным тебе?

– Цена проста. Твоя жена. И дочери.

– Что?

– Так или иначе, им суждено умереть. Но ты мог бы извлечь пользу из этой трагедии.

– Хватит! – отрезал Уильям, собираясь уходить, но в последний момент все же обернулся, чтобы спросить: – Кто-то пытался убить мою жену. Уж не в этом ли причина? Не поэтому ли у тебя возникло такое кровавое пророчество? Хотя странно. Ведь ты сам только что признался в том, что на самом деле тебе не дано предвидеть будущее.

– Разве я в этом признавался?

– Да. Ответь мне, Квекскванех. Это твое пророчество… Кто-нибудь еще о нем знает?

На несколько мгновений Узник углубился в размышления, и воздух, казалось, стал теплее.

– Когда вы совершили свою гнусность, порабощенные звери топтали кости моей родни, – процедил он. – Когда вы сожгли дотла всю красоту и уверовали в то, что вы, жалкие черви, наконец овладели миром, я говорил вам тогда, что произойдет впоследствии. Мои слова послужили началом новой эпохи, той самой, которую вы назвали Эвероном. Они упоминаются во многих источниках.

– И покушение на жизнь моей жены тоже было предрешено еще в те времена?

– Не знаю. Бывают и совпадения. Все дело в том, что ваша раса питает слабость к убийствам. Из-за них вы превратились в забавных рабов. Но твоей жене все равно придется умереть. И твоим дочерям тоже.

– Ты этого не знаешь, – возразил Уильям. – Не можешь знать. И говоришь это, лишь чтобы обмануть меня.

– Раз ты так хочешь думать, пусть так и будет.

– Все. С меня достаточно. Напрасно я сюда пришел. Это была моя ошибка.

– Да, – согласился Узник. – Да, твоя ошибка. У тебя нет железного сердца, которые имели твои предки. Они не стали бы колебаться. Спокойной ночи, мой королек.

Уильям направился прочь из подземелья в залы своего дворца и, пока поднимался по лестнице, все время слышал раскатистый смех, который преследовал его, словно многоногое насекомое. Этой ночью он не лег спать, но ушел искать покоя Элис Берри.

Зажег в ее комнате тонкие свечи, и до восхода солнца она играла ему на лютне и пела задушевные песни.

10. Потерянный

Когда Эспер Белый открыл глаза, то увидел над собой каменный сводчатый потолок. Откуда-то издалека доносились звуки молебна. Страх, словно червь, залез ему под кожу, и когда лесничий попытался шевельнуться, то ощутил в своих конечностях не больше жизни, чем в жухлых листьях папоротника.

Продолжая лежать неподвижно, он сначала прислушался к странному песнопению, но потом внимание переключилось на собственные вздохи-выдохи, которые были тяжелыми, как у старика. Взывая к своей безмолвной памяти, он пытался отыскать ответ на единственный мучивший его вопрос: что с ним приключилось?

Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. У него уже спал жар, и голова, которая еще недавно раскалывалась от боли, стала гораздо легче и трезвее.

Что же произошло? И где он находится?

Сделав над собой усилие, он повертел головой из стороны в сторону. Как выяснилось, Эспер лежал на простой деревянной кровати. С трех сторон его окружали каменные стены, а сверху нависал низкий куполообразный потолок. Если бы не узкое окошко, через которое сочился радужный солнечный свет, он, скорее всего, решил бы, что уже лежит в гробнице. Снаружи веяло всевозможными цветочными ароматами, из чего следовало, что на дворе уже давно вступила в свои права весна. Посмотрев вперед, Эспер обнаружил небольшую нишу, за которой открывалось обширное пространство, напоминавшее либо замковый зал, либо, если судить по необычному языку песнопений, церковь.

С большим трудом Эспер попытался сесть. Ноги у него нещадно болели, но, к его величайшей радости, обе были целы. Стоило ему слегка оторвать голову от кровати, как та настолько сильно закрутилась, а лоб так густо покрылся испариной, что ему ничего не оставалось, как обуздать свой порыв и вновь принять лежачее положение.

Спустя некоторое время он продолжил исследовать свое окружение. Прежде всего, лесничий обнаружил, что, кроме бинтов, под простыней на нем ничего не было. Ни оружия, ни доспехов, ни одежды. Правда, наличие бинтов говорило о том, что кто-то заботился о нем, однако это ничуть не проясняло дела.

Куда он попал? Словно ищейка, Эспер отправился в прошлое по смутным следам своей памяти, останавливаясь на особо важных событиях. Помнится, следуя за Огром, он спустился с гор. Потом скатился с крутого склона и почти упал с обрыва в глубокое ущелье. Каким-то образом умудрился упустить из виду жеребца и больше не сумел его найти. Потом много дней плыл на бревне по реке, бесконечно долго брел по горной местности, которая в конце концов превратилась в равнину. И все это время кто-то его преследовал, причем этот «кто-то» всегда был сзади и вел себя так, будто играл с Эспером в какую-то игру.

На этом память обрывалась.

Он вновь попытался проследить весь свой путь в обратном направлении – от настоящего момента до времени, когда шел по горам, цепляясь за темную густую поросль. Теперь ему на память пришла песенка, которая тогда звучала у него в голове:

Терновый король. С болезненной внезапностью Стивен вспомнил того, кто повстречался ему внутри лесного дома. Значит, это был не сон. И весь этот ужас произошел с ним на самом деле.

– Винна! – прохрипел он слабым голосом.

Будь проклят Терновый король! Будь проклят весь мир! Ведь Фенд забрал Винну. Сначала Керлу, потом Винну.

Невзирая на свою слабость, лесничий перекинул ноги через бортик кровати. Голова у него закружилась, как детская карусель, тем не менее он умудрился встать. Сделав два шага, добрался до изогнутой в виде арки стены и, опираясь на нее руками, направился в глубь ниши.

Сначала глаза Эспера заволокла кромешная тьма, потом он очутился в довольно просторной зале. Если не считать сводчатого потолка, по виду она напоминала некогда виденную им огромную пещеру, в которой жили сефри.

Но, разумеется, это была далеко не пещера. И как только он сразу не понял? Ведь это было не что иное, как…

Эспер уже не чувствовал под собой ног. Слабость овладела им, и каменный пол вскоре объяснил, как глупо лесничий поступил, пытаясь передвигаться без посторонней помощи. Однако на этом Эспер все равно не угомонился и, изрыгая ругательства, продолжил свой путь ползком.

Где-то раздался колокольный звон, и песнопение прекратилось. Не прошло и нескольких секунд, как он услышал поблизости чей-то встревоженный вздох.

– О святые небеса! – воскликнул кто-то, стоявший рядом. – Послушайте, сэр, вам нельзя покидать постель.

Эспер прищурился, чтобы разглядеть говорящего, которым оказался юноша в черном одеянии священника.

– Винна… – едва успел процедить сквозь сжатые зубы Эспер и тотчас потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то увидел перед собой знакомое лицо.

– Хм, – прохрипел Эспер.

– Мне потребовалось много времени и сил, чтобы притащить тебя сюда, – произнес Стивен Даридж, который сидел на небольшой табуретке у его ног. – Я бы мог этим гордиться. Если, конечно, ты сейчас не изведешь себя до смерти и тем самым не сведешь мой труд на нет.

– Где я? – спросил Эспер.

– В монастыре. Где же еще?

– В монастыре? – удивленно переспросил Эспер. – До него же было больше шестидесяти лиг…

– Шестидесяти лиг? Но это смотря откуда считать. Послушай, Эспер Белый, что с тобой произошло?

– Это ты нашел меня? – без особого энтузиазма осведомился лесничий.

– Да, я.

– Стивен Даридж, – Эспер вновь попытался встать, но тщетно. – Вот что я тебе скажу. Мне пора уходить.

– Нельзя, – ответил Стивен, положив ладонь ему на руку. – Тебе уже лучше, чем было, но все равно ты еще очень слаб. И можешь умереть, не одолев и половины лиги. Чего бы тебе сейчас ни требовалось, сделать ты все равно ничего не сможешь. Так что советую тебе набраться терпения и подождать, пока ты немного поправишься.

– Глупости. Не так уж сильно я болен.

– Послушай, лесничий. Если бы я тебя не нашел, ты к этому времени уже был бы мертв. Кроме того, не окажись ты поблизости от монастыря, в котором знают секреты исцеления подобных недугов, тебе бы тоже грозила верная гибель. В лучшем случае ты отделался бы тем, что лишился обеих ног. Три вида яда продолжают угрожать твоей жизни. Единственный способ им противостоять – продолжать лечение, которое тебе может быть оказано только здесь.

Эспер уставился на молодого человека внимательным, испытующим взглядом.

– И как скоро, – ворчливо осведомился он, – я смогу отсюда выбраться?

– Дней через пятнадцать – двадцать.

– Это слишком долго. Я не могу так долго ждать.

Лицо Стивена помрачнело.

– Что тебя гложет? – наклонившись над Эспером, спросил он приглушенно. – Что ты нашел для тебя столь важное? – И, немного помолчав, добавил: – Когда я тебя встретил, за тобой гнался какой-то страшный зверь со светящимися глазами.

«Это совсем не то, что я нашел, – разочарованно подумал Эспер. – А скорее, то, что потерял».

Но ему нужно было выговориться, поэтому он вновь устремил взор на Стивена.

– Это был греффин, – сказал он. – Все вышло так, как говорил сэр Саймен. Я видел это собственными глазами. Видел мертвых, которых принесли в жертву на седосе. Видел греффина. И самого Тернового короля.

– Ты говоришь, Тернового короля?

– Да, я видел и его. Не думаю, что он вполне пробудился от своей вековой спячки. Однако могу сказать наверняка: он был чем-то растревожен. Я ощутил это на собственной шкуре.

– Но что он… как он выглядит?

– Не знаю, – буркнул в ответ Эспер. – Разрази меня Мрак, клянусь, я не знаю. Однако, так или иначе, ни за что не пожелал бы себе встретиться с ним еще раз.

– А кто тебя так разукрасил? Уж не сам ли Терновый король?

– Отчасти этим я обязан одному человеку по имени Фенд. Его люди меня подстрелили. А остальное досталось от греффина. – Эспер потер голову. – Стивен Даридж, мне нужно как можно скорее переговорить с лесничими. И, кроме того, с королем. Можешь ты мне в этом как-нибудь помочь?

– Да, – ответил Стивен, но Эспер ощутил в его голосе нотку неуверенности.

– Человека, который меня ранил, зовут Фенд. Он захватил в плен моего друга. Я должен найти Фенда.

– Найдешь, – мягко заверил его Стивен. – Но немного позже. Даже если ты найдешь его сейчас, в своем нынешнем состоянии ты будешь не в состоянии с ним расправиться.

– Пожалуй, ты прав, – неохотно согласился Эспер.

Он знал, что, если бы Фенд был решительно настроен убить Винну, скорей всего, ее уже давно нет в живых. Но если у сефри имелись на нее какие-то виды, из-за которых тот собирался сохранить ей жизнь, у Эспера еще было в запасе немного времени. Стоило ему только представить, как девушку привязали к дереву и стали вытягивать из нее внутренности, как его лицо невольно исказила горькая гримаса.

«Нет. Она еще жива. Должна быть жива».

Юноша оказался прав. Эспер слишком часто позволял своим чувствам ощущать то, что диктовал им разум.

Вдруг его осенила догадка.

– Ты сказал, что видел греффина? – спросил Эспер. – Выходит, он был совсем рядом с тобой?

Стивен кивнул.

– Если, конечно, это был он, – произнес он. – Такое мрачное чудище с мерцающими глазами и птичьим клювом.

– Именно. И тебе при этом не стало плохо? И он даже не попытался на тебя напасть?

– Нет. Хотя мне самому это кажется странным. По-моему, он был чрезвычайно разгневан. Тем не менее ничего плохого мне не сделал. Едва меня увидел, как тотчас развернулся и двинулся прочь. Сам не знаю почему. Почти уверен, он мог бы прикончить меня на месте. Для него это все равно что раз плюнуть.

– Он мог бы убить тебя одним своим дыханием, – заметил Эспер. – Я упал замертво только оттого, что встретился с ним взглядом. Один парень скончался лишь потому, что дотронулся до трупа человека, к которому чудовище прикоснулось. А у тебя даже живот не разболелся?

– Я как раз шел по пути посвящения Декмануса, – слегка нахмурившись, ответил Стивен. – Возможно, меня защищали святые.

Эспер кивнул. Но одного он никак не мог понять. Почему греффин не убил его самого, несмотря на то что имел для этого столько возможностей?

– Не мог бы ты написать под мою диктовку одно письмо? – вдруг произнес Эспер.

– Я постараюсь найти кого-нибудь, кто мог бы тебе в этом помочь, – ответил Стивен. – К сожалению, я сейчас занят. Меня ждут другие дела.

– Тогда лучше я подожду, пока ты освободишься. Кроме тебя, я никому здесь не доверяю.

– А мне доверяешь?

– Да. Только не принимай это слишком близко к сердцу. Видишь ли, я просто никого тут не знаю. А с тобой мы все же знакомы. – Он помолчал, потом тихо добавил: – И вообще. Ты на меня не обижайся… словом, спасибо тебе.

Молодой священник с трудом сдержал улыбку.

– Я перед тобой в долгу, – ответил он уже с более серьезным выражением лица. – Мне нужно тебя еще кое о чем спросить. Когда я тебя нашел, при тебе было вот это.

Стивен достал из вещевого мешка рог с гравированной на нем надписью. Увидев рог, Эспер невольно содрогнулся.

– Да, – сказал он.

– Где ты это нашел?

– Не знаю. Видишь ли, я совершенно не помню того, что со мной приключилось после встречи с Терновым королем. Чуть позже, когда ко мне вернулся рассудок, я обнаружил это у себя в руках. А ты сам не знаешь, что это такое?

– Нет. Не знаю. Но надпись сделана на очень древнем языке.

– И о чем она говорит?

– Пока не знаю, – у священника был явно встревоженный голос. – Но собираюсь узнать. Могу ли я на время оставить это у себя?

– Конечно. Какой мне прок от этой проклятой штуковины?

Стивен кивнул, собираясь встать.

– Да, еще одно, – произнес он. – Твои лошади объявились через день после того, как я притащил тебя сюда. Они, конечно, никого к себе не подпустили. Но в их распоряжении имеются обширные пастбища. Поэтому мы их оставили в покое. Решили подождать, пока ты поправишься.

У Эспера от радости перехватило дыхание. Он чуть было не разрыдался на глазах у молодого священника. Как хорошо, что он не лишился хотя бы Огра и Ангел! Глупые и преданные животные шли за ним по пятам, даже невзирая на то, что их преследовал греффин.

– Я вернусь, когда закончу свои дела, – пообещал Стивен.

– На мой счет можешь не беспокоиться, – довольно резко произнес Эспер. – Няньки мне не нужны.

– К сожалению, очень даже нужны, – возразил ему Стивен.

Что-то промычав в ответ, Эспер закрыл глаза и услышал удаляющиеся шаги Стивена.

«Я найду тебя, Винна. А если не найду, то обязательно отомщу за тебя», – пообещал про себя Эспер.

Когда Стивен вошел в просторную комнату фратекса Пелла, тот встретил его широкой улыбкой.

– Я чрезвычайно рад, – начал он, похлопывая рукой по стопке свежих переводов. – Никому еще не удавалось разобрать ни одной фразы из этой пластины. Не иначе как святые весьма щедро тебя благословили.

– Должно быть, так, – согласился Стивен. – Сам язык оказался не слишком трудным – один из диалектов древнекаварумского.

– Так в чем же была основная трудность?

– В том, что текст был написан задом наперед.

Фратекс в недоумении заморгал, потом неожиданно зашелся веселым смехом.

– Значит, ты говоришь, задом наперед? – переспросил он.

– Да, причем каждое слово было перевернуто наоборот.

– Какой переписчик мог бы до этого додуматься?

Стивен невольно вспомнил содержание пластины.

– Я бы сказал так: тот, кто не хотел, чтобы его работа стала всеобщим достоянием, – произнес Стивен, а потом, собравшись с духом, добавил: – Фратекс, я знаю, мы с вами уже это обсудили, но считаю своим долгом повторить еще раз. Сердце мне подсказывает, что подобные вещи лучше не разглашать.

– Знания принадлежат только церкви, – мягким тоном заверил его фратекс. – Причем не только эти, но всякого рода знания. И давай положим конец дальнейшим вопросам, брат Стивен. Раз и навсегда. Я восхищаюсь твоей настойчивостью, но сейчас она несколько неуместна.

– Да, фратекс, – кивнул Стивен.

– Теперь же поговорим вот о чем. – Фратекс достал пергаментный свиток. – Я нахожусь в некотором недоумении. Ведь я, кажется, не просил тебя это переводить.

– Да, не просили, отец-настоятель. Но в свете того, что сообщил нам лесничий, я счел своим долгом проверить, нет ли упоминаний о Терновом короле и греффине в имеющихся в нашем распоряжении рукописях.

– Понимаю твое решение. Полагаю, ты занимаешься этим в свободное время?

– По ночам, фратекс. В час медитации.

– Сей час получил такое название не просто так, брат Стивен. В это время следует медитировать.

– Да, фратекс. Но мне кажется, это может оказаться гораздо важнее медитации.

Вздохнув, фратекс отодвинул в сторону свиток.

– Лесничий был в бреду от сильного жара, когда ты притащил его сюда, на паперть часовни Святого Фарсинта. Какие бы его ни посещали галлюцинации, вряд ли они могут иметь какое-то отношение к делу.

– Да, он был очень плох, – признал Стивен. – Но я немного знаю этого человека. У него всегда был трезвый рассудок. И он менее всего склонен поддаваться полетам фантазии. Когда я видел его в последний раз, он утверждал, что греффины и Терновый король не более чем детская выдумка. Теперь же он твердо убежден в том, что видел и то и другое собственными глазами.

– Нам всем свойственно насмехаться вслух над тем, во что мы на самом деле глубоко верим, – заметил фратекс. – Тем более когда речь идет о том, во что мы не желаем верить. Между бдительным умом и умом сумасшедшего существует большая разница.

– Да, фратекс. Но если взглянуть в рукопись под названием «Тафлес Тацеис», или «Книга шепотов», то там можно найти выдержку из неизвестного источника, написанного на высоком древнекаварумском языке. В ней упоминается о так называемых «горгос-грипонах», «чудищах с крючковатым носом», которые, согласно описанию, являются «ищейками рогатого хозяина» и, как отмечено дальше, обладают смертельным взглядом.

– Уверяю тебя, я тоже умею читать, – ответил фратекс. – «Книга шепотов» представляет собой собрание языческих глупостей. Как следует из аннотации, подобным образом была описана личная стража короля-колдуна Брагноса, не так ли? Насколько я помню, эти жестокие убийцы носили заостренные в виде клюва шлемы.

– Да, там так сказано, – согласился Стивен. – Но нельзя забывать, что аннотация была написана спустя пятьсот лет после того, как появился оригинальный текст.

– Но, заметь, весьма образованным членом церкви.

– Понимаете, фратекс, я ведь видел этого зверя собственными глазами.

– В том, что ты видел зверя, я ничуть не сомневаюсь. Говорят, что иногда с гор спускаются львы.

– Вряд ли это был лев, фратекс.

– А ты когда-нибудь встречался со львом посреди глухой ночи?

– Я вообще никогда не видел львов, ваше преосвященство.

– Вот именно. Если то, что ты видел, на самом деле было неким таинственным чудищем, тогда почему оно тебя не тронуло? Почему не отравило своим присутствием? Если принимать слова лесничего всерьез, ты не должен был остаться невредимым.

– На это я ответить не могу, фратекс.

– Чувствую я, что своими вопросами ты только напрасно отнимаешь мое драгоценное время.

– Если хотите, я больше не буду заниматься этим делом.

– Можешь заниматься всем, чем угодно, – пожав плечами, произнес фратекс, – если это не мешает тебе выполнять свои основные обязанности. Но лично я считаю, что ты преследуешь призрачную цель.

– Спасибо, фратекс. Я учту ваше замечание, – поклонившись, ответил Стивен.

«Почему я ничего не сказал о роге?» – спросил себя Стивен, выйдя из комнаты фратекса. Этот предмет воистину представлял собой большую загадку. Буквы, которыми была сделана надпись, Стивен уже однажды видел. Впервые он натолкнулся на них в одном таинственном источнике времен правления Джестера Черного. Запись, сделанная ими, поддавалась расшифровке только благодаря существованию некоего подлинника, начертанного на человеческой коже, который сопровождался параллельным описанием в вадхианской рукописи.

Эти буквы сильно отличались от известного церкви письма, поэтому Стивен не без основания заключил, что они были изобретены самим переписчиком. Хотя он уже однажды их встречал, язык, в котором знаки теперь использовались, оказался для Стивена неизвестным. Во всяком случае, ничего подобного он никогда не видел и не слышал. А поскольку он не знал, как к нему подступиться, то не имел ни малейшего представления о том, что могла означать надпись на роге.

Да, это был неживой язык. Однако способ сложения слов отчасти напоминал язык скаслоев, который он встречал в древнекаварумских текстах, снабженных современными комментариями.

Так что же нашел лесничий?

Поджав губы, Стивен направился в сторону скриптория. Более тщательное исследование «Книги шепотов» повергло Стивена в еще большее расстройство. В глубине души он полагал, что выражение «рогатый хозяин» было бы правильнее перевести как «хозяин с рогом», однако оказалось, что пресловутое слово буквально означает нечто вроде оленьих рогов, а никак не духовой инструмент, сделанный из данного материала. Угрюмо уставившись на надпись, Стивен жалел только о том, что у него не было в наличии подлинника неизвестного автора, откуда был взят этот текст.

Он начал прокручивать в голове разные варианты, но ни один из них ни к чему не привел. Тогда он начал листать «Сборник реликвий», не слишком надеясь найти какое-нибудь изображение, которое соответствовало бы описанию рогатого хозяина. Если данный язык в самом деле представлял собой диалект скаслоев, возможно, он существовал до того, как святые одержали победу над старыми богами.

Когда Стивен отложил в сторону книгу, в его памяти всплыл сравнительно недавний вечер, когда Эспер Белый напугал его Хаэгримом Распутным. Потом он вспомнил о том, как его отец однажды упоминал о некоем Святом Роге Проклятом. Под воздействием этих мыслей Стивен безотчетно нашел книгу, посвященную темным и неистинным святым, которые были известны в восточной Кротении. Долго искать ему не пришлось. Пройдя путь посвящения, Стивен обнаружил в себе еще одну особенность. Библиотека рукописей словно стала продолжением его собственных ума и пальцев – стоило ему только подумать о какой-то теме, как руки сразу нащупывали нужные полки.

Несмотря на архаичное оформление книги, написана она была совсем недавно одним ученым из Средних земель. Вскоре Стивен нашел ссылку на предмет своих поисков и, отыскав требуемую страницу, начал читать.

«Народ Усттиша шепотом говорит о Хаэргриме Распутном, кровожадном духе безумия, который охотится на мертвых. Нет никаких сомнений в том, что он является одним из проявлений Святого Гнева, или Анси Вот, как его называют на ханзейском языке, святого с весьма странной историей. Будучи изначально одним из древних богов, он прославился переменчивым нравом, и в самом начале эпохи Эверон, изменив свое качество, превратился в святого, хотя и весьма сомнительной репутации. Он по сей день надзирает за повешением преступников. Следует избегать его благословения, ибо оно ведет к неминуемому умопомешательству и разрушению. Считается, что звук его рога, подобно таковому же, принадлежащему Повелителю Плетей, возвещает смерть».

Ненадолго остановившись, Стивен стал читать дальше. Однако в последующем тексте в основном перечислялись прочие имена Распутного, одним из которых был Святой Рог Проклятый, как прозвали его за предательство старых богов, проклятие которых он на себя навлек.

Однако внимание Стивена привлекла ссылка на Повелителя Плетей, и, вернувшись к ней, он начал искать более ранние упоминания об этом персонаже. К его разочарованию, они оказались достаточно скудными.

«Повелитель Плетей, несомненно, является ложным святым, вымышленным местным населением. Он был воплощением страха перед окружавшим темным и непостижимым лесом. Наиболее часто его имя можно встретить в детских песнях в качестве образа, вызывающего ужас. Считается, что при его пробуждении разверзается небо. Основным атрибутом Повелителя является рог, который всегда находится вместе с ним внутри его тернового холма. Об этом лжесвятом также упоминается в сказаниях барона Зеленого Листа и, в несколько иной версии, – в рассказах святого Селванкса. В некоторых песнях его называют Терновым королем».

Взволнованный этим открытием, Стивен начал тщательно изучать упомянутые источники, пока не отыскал в них несколько детских песенок, но ни одна из них не пролила света на предмет его интереса.

Час уже был поздний, и Стивен остался в библиотеке один. Сон смыкал его веки, и молодой священник уже решил, что просмотрел все возможные рукописи. Осталась только одна, но она не внушала больших надежд, поскольку представляла собой нечто вроде детских сказок. Неохотно полистав ее, Стивен неожиданно наткнулся на рисунок, который сразу приковал его внимание. На нем было изображено человекоподобное существо, сотканное из листьев и лозы; его конечности, похожие на оленьи рога, росли прямо из головы. В одной руке монстр держал рог. Этот образ напомнил Стивену детскую песенку, которую он слышал дважды, – песенку, которую напевали в хороводе дети.

Прежде чем убрать рукопись на место, Стивен разгладил края пергамента, нащупав при этом пальцами нечто похожее на оттиск. Заинтригованный, он начал исследовать рукопись более тщательно.

Судя по всему, кто-то делал записи на другом свитке или листе бумаги, положив его поверх этого пергамента, на котором в результате выдавились буквы. Взяв уголек, Стивен потер им лист – нечто подобное ему уже доводилось проделывать, когда он изучал письмена, вырезанные на одном придорожном камне. Когда же перед юношей проявились знаки, он уставился на них, как завороженный.

Они полностью соответствовали надписи, вырезанной на роге Эспера. Последнее слово, написанное на королевском языке, гласило:

«Найди».

– На твоем месте я держался бы от нее подальше, – сказал Стивену брат Эхан, когда юноша украдкой пытался приблизиться к Ангел.

– Мне уже приходилось на ней ездить раньше, – ответил Стивен. – Верно, моя девочка?

Но несмотря на уговоры, кобылица продолжала глядеть весьма настороженно.

– Ну, ладно. Допустим, она не такая сумасшедшая, как тот жеребец, что явился вместе с ней. Но все равно, отлучившись от своего хозяина, она порядком одичала.

– Ш-ш-ш, Ангел.

Стивен предложил лошади яблоко, и та, подозрительно фыркнув, закатила глаза. Тем не менее было заметно, что она слегка расслабилась и даже приблизилась к нему на два шага.

– Вот и умница. Иди сюда.

– Все равно, никак не могу взять в толк, чего ты от нее добиваешься, – не унимался брат Эхан.

– Я добиваюсь, чтобы она меня к себе подпустила, – мягко начал объяснять ему Стивен. – Потому что хочу на ней прокатиться.

– Зачем тебе это?

– Затем, что до того места, в которое я хочу попасть, слишком долго идти пешком.

– О чем, ради святого Рустера, ты говоришь?

Кобылица подошла уже так близко, что до нее можно было дотянуться рукой. Когда она сделала следующий шаг, бока у нее задрожали, голова опустилась, потом вновь поднялась, и наконец Ангел осторожно взяла из рук Стивена яблоко.

– Вот и славно, моя девочка, – похвалил ее Стивен. – Помнишь это? – он потянул за уздечку у нее за спиной.

Молодая кобылица поймала ее взглядом, но, несмотря на это, осталась спокойна. Стивен приложил узду к боковой части ее головы, дав кобыле возможность привыкнуть к новым и забытым для нее запахам, после чего начал надевать на нее упряжь. Ангел, казалось, не возражала.

– Ты моя любимая лошадка, – приговаривал при этом Стивен.

– Ну и куда ты собрался ехать, – продолжал расспрашивать брат Эхан. – Учти, у тебя не так много свободного времени. Скоро нас с тобой ждет работа в саду.

– Знаю. Видишь ли, мне не хочется тебя заставлять лгать ради меня. Мало ли язаблужусь или со мной случится что-нибудь непредвиденное. Только поэтому я не хочу посвящать тебя в свои намерения.

Покусав губы, Эхан не нашел достойного ответа и вместо этого лишь недовольно фыркнул.

– Только смотри, не забудь, – сказал он напоследок, – к вечернему колоколу ты должен вернуться, слышишь?

– Или не вернуться вообще, – договорил за него Стивен и, обращаясь к кобылице, добавил: – Не волнуйся, моя девочка. Все хорошо. Надеюсь, ты готова?

Он осторожно взобрался на спину Ангел, и, судя по тому, что та не выказала никаких возражений и не попыталась его сбросить, она была согласна.

– Прости, моя девочка, – сказал он кобылице. – Тебе, должно быть, очень неудобно. Но мне, к сожалению, не удалось незаметно выкрасть седло.

Хотя расстояние от того места, где Стивен нашел Эспера Белого, до монастыря составляло не больше лиги, молодому священнику потребовалось целых два дня, чтобы дотащить на себе лесничего. Однако без поклажи и верхом на коне он сумел одолеть его всего за два часа. Надо сказать, что после посвящения способность Стивена к запоминанию местоположения, как и всех прочих вещей, существенно улучшилась, поэтому он отыскал то, что ему было нужно, без особого труда.

Спешившись, он сосредоточенно обследовал место, которое на этот раз было устлано жухлой листвой, опавшей с находившегося по соседству дерева. Казалось, оно погибло от удара молнии, хотя никаких следов ожога Стивен обнаружить не смог. Так или иначе, но дерево было мертво, равно как папоротник и прочая растительность, которые обратились в извилистую выжженную полосу. Она вела к поляне, на которой чернело старое костровище – на том самом месте, где в свое время Стивен разводил огонь. Потом темная тропа резко поворачивала и устремлялась в противоположную сторону. Юноша вспомнил, что как раз на месте ее излома он увидел в ту ночь чудище с птичьим клювом.

– Не было тут никакого льва, Ангел, – тихо произнес он.

Продолжая обследовать странный след, Стивен услышал отдаленные голоса.

Имея уже немалый опыт общения с посторонними в лесу, Стивен предусмотрительно решил лишний раз не испытывать судьбу и поспешил где-нибудь спрятаться. Вспомнив рассказ Эспера, он направился в сторону, где должен был пролегать горный хребет. Привязал кобылицу на противоположной стороне одного из холмов, а сам схоронился в густой растительности, из которой ему открывался полный обзор того места, на котором он обнаружил лесничего.

Не прошло и получаса, как в поле его зрения появились восемь всадников. Стивена чуть не хватил удар, когда он узнал в них своих собратьев.

Ими оказались Десмонд Спендлав и его приятели. Поскольку у них были спущены капюшоны, Стивен сразу узнал некоторых: неуклюжего брата Льюиса, а также братьев Алигерна, Топана и Сижерейка. Если верить Эхану, они были просто-таки воплощением всего самого отвратительного. Имен остальных четверых Стивен не знал, но они были известны ему в лицо.

Монахи остановились у кострища, спешились и начали осматривать близлежащую местность.

– Что это такое? – проворчал Льюис.

– Понятия не имею, – покачал головой Спендлав. – Выглядит так, будто за ним кто-то гнался. Может, это тот самый зверь, о котором нам рассказывал одноглазый Фенд.

– Верно. Непонятно только, куда он подевался?

– Должно быть, кто-то утащил его тело, – исследовав землю, заключил Сижерейк. – След ведет вон в том направлении.

– Любопытное дельце! – размышляя вслух, произнес Спендлав. – Д'Эф в лиге отсюда.

– Но греффин почему-то не пошел дальше, – резонно заметил Сижерейк. – Интересно, почему?

– Очевидно, ему это было без надобности. Прикончив свою жертву, он развернулся и пошел прочь.

– Выходит, нам опять придется идти за ним по следу?

– Нет, – покачал головой Спендлав. – Нас с вами ждет еще одна работенка. На сей раз на западе.

– А! Королева?

– Этот жалкий тип из ее стражи запорол нам все дело. Теперь ее убийство стало нашей неотложной задачей. У нас условлена встреча с Фендом в Лойсе, – он опять взглянул на след греффина. – Но для начала, думаю, следует заглянуть в монастырь. Кто знает, вдруг нам удастся пролить свет на то, что здесь произошло.

– Неужто у Фенда не хватает своих людей, чтобы разделаться с королевой без посторонней помощи? – спросил Топан, шаря взглядом по окружающему лесу.

– Боюсь, Фенд не справится. Так же, как тот щенок из королевской стражи. Надо было с самого начала браться за дело самим. Но нас тогда никто не спрашивал.

– Чтобы нам добраться до места, потребуется целый месяц, – заметил Топан. – А что, если весь этот путь мы проделаем зря?

– У нас есть и другие проблемы, которые тоже требуется уладить, – заверил его Спендлав. – Кроме того, прогулка и свежий воздух нам пойдут только на пользу.

– Тебе не кажется, что последнее время мы только и делаем, что дышим свежим воздухом?

– Мы делаем то, что делаем, – отрезал Спендлав. – И если заниматься этим кому-то не по нутру, сам знаешь, чем это может кончиться.

После того как всадники скрылись в зарослях, Стивен еще долго не мог прийти в себя и продолжал лежать в кустах, крепко стиснув зубы. Теперь он знал, что более опасного места для укрытия Эспера Белого, чем монастырь, нельзя было даже вообразить.

11. Лоно Мефитис

Энни грезила о залитой солнечным светом любимой лужайке, о багровом, словно раскаленная печь, закате и даже об обыкновенном мерцании свечи. Все ее воспоминания были окутаны цветом и тенью, ибо не было ничего страшнее, чем забыть, как ворошит ветер листья высоких, выстроившихся вдоль каналов вязов, расщепляя свет на сверкающие золотистые лучики. Забыть так, как она забыла лицо Родерика.

«Они не позволят мне сойти с ума, – думала Энни, – Они не оставят меня здесь на девять дней».

Хотя, возможно, эти девять дней уже миновали. Возможно, прошел целый месяц. Или даже год. Возможно, у нее уже поседели волосы, а Родерик женился на другой. Отец умер в глубокой старости. А она действительно потеряла рассудок и, как все сумасшедшие, продолжала надеяться и делать вид, что ее пребывание на дне колодца вовсе не затянулось.

Чтобы вести счет времени, Энни пыталась считать удары сердца и даже отстукивать пальцами равномерный ритм. Старалась измерить его по периодическому ощущению голода и количеству оставшейся воды и пищи. Глаза предпочитала держать закрытыми – так легче было представить, что она находится в привычной обстановке, например, лежит в кровати и пытается уснуть.

Правда, тонкая грань между бодрствованием и сном для нее почти стерлась.

Единственным утешением для Энни было то, что она начала ненавидеть темноту. Не бояться ее, как прежде, и не сдаваться на ее милость, как бы ни хотелось этого сестре Секуле, а ненавидеть.

Нет, капитулировать Энни была склонна меньше всего. Чтобы найти способ добыть свет и уничтожить омерзительную утробу тьмы, она беспрестанно строила разные планы. Поначалу девушка шарила руками вокруг, пытаясь найти нечто вроде небольшого куска стали, чтобы извлечь из камня искру, но безуспешно. Было бы странно, если бы ей это удалось. На протяжении долгих веков ее участь делили множество девушек. И наверняка многим из них приходили в голову подобные мысли.

«Но я не такая, как все, – тихо бормотала Энни, прислушиваясь к своему голосу, раскатистым эхом наполнявшему весь объем колодца. – Я потомок семейства Отважных».

С твердым убеждением своей принадлежности к прославленному роду она продолжала сверлить глазами темноту, представляя себе единственную светлую точку, изгонявшую все прочие мысли. Пусть Энни была не в силах уничтожить темноту в реальности, зато могла сделать это в своем сердце. Она пыталась снова и снова, потом, очевидно, впадала в сон, после чего начинала все сначала. Энни ни на миг не упускала мысль о свете. Беспрестанно держала его образ в памяти и, смежив веки, всеми фибрами души жаждала его воплощения.

И наконец, это свершилось – она увидела искру, мельчайшую из частиц света, величиной не больше острия булавки.

– О святые небеса! – в невольном восторге воскликнула Энни, и светлая точка тотчас погасла.

Ненадолго впав в отчаяние, Энни немного поплакала, но вскоре вытерла глаза и с еще большей настойчивостью вновь принялась за дело.

Когда искра появилась в следующий раз, Энни сумела ее удержать, взрастить и вскормить в соответствии со всем, что ей было известно о свете. Светящаяся точка медленно и неуверенно начала расти, завораживая своей красотой. Доросла до размера желудя, затем кулака, после чего обрела цвет и разлилась вокруг, подобно утренней заре, распустившей свои первые лепестки. Энни теперь могла разглядеть предметы, хотя они оказались совсем не такими, какие она ожидала увидеть. Вместо каменных стен и пола ее взору предстала грубая дубовая кора, виноградная лоза и молодые побеги с желтыми цветами. Создавалось такое впечатление, будто свет сочился через отверстие в стене темной комнаты, которое вело в сад.

Вернее сказать, это было не отверстие, а сфера, которая целиком поглотила собой тьму, и Энни очутилась не в пещере, а на залитой солнечным светом лесной поляне.

Энни огляделась вокруг, но, к своему изумлению, не обнаружила собственной тени. Сердце у нее екнуло, как только девушка поняла, где находится. Но, кроме того, она знала, что охватившее ее безумие не должно длиться вечно.

– Ты явилась сюда без своей тени, – услышала Энни, когда на ее немой вопрос ответил чей-то незнакомый голос.

Он принадлежал какой-то даме, но не той, которую принцесса видела прежде. У этой особы были распушенные каштановые волосы и довольно миловидная, похожая на настоящее лицо маска, вырезанная из тщательно отполированной кости и доходившая до рта. Незнакомка была одета в роскошное платье из золотистого шелка коричневых тонов, украшенное тесьмой и бантиками.

– Я вовсе не собиралась сюда приходить, – сообщила Энни.

– Так или иначе, но ты здесь. В Эслене ты заключила пакт со святой Цер. Это привело тебя сначала в ее монастырь. А теперь и сюда. – Дама замолчала, но потом добавила: – Интересно, что бы это могло значить?

Почему-то этот простой вопрос напугал Энни больше, чем сначала напугала темнота.

– А вы разве не знаете? Разве вы не святая? И вообще кто вы? И где та женщина с золотистыми волосами? Дама задумчиво улыбнулась.

– Моя сестра? Очевидно, где-то рядом. Что же касается меня, то с некоторых пор я не знаю, кто я такая, – произнесла дама. – Хотя очень жажду это узнать. Так же, как ты.

– Я знаю, кто я такая. Я Энни Отважная.

– Ты знаешь свое имя, только и всего. Все прочее всего лишь догадки или иллюзия.

– Не понимаю.

– Неважно, – пожала плечами незнакомка. – Лучше скажи, чего ты хочешь?

– Чего я хочу?

– Ну да. Ты ведь зачем-то пришла?

Энни заколебалась.

– Я хочу выбраться из этой пещеры. Из гробницы святей Мефитис.

– Нет ничего проще. Возьми и выйди.

– Как? Так просто?

– Да. Один из выходов ты уже знаешь. Но есть и другой. Это все, что тебе от меня нужно?

Энни ненадолго задумалась. Возможно, она сошла с ума, а если нет…

Если она не сошла с ума, то на этот раз должна поступить разумней, чем в прошлый.

– Нет, – твердо ответила она. – Когда ваша сестра насильно похитила меня, она мне что-то говорила. Поначалу я не придала ее словам большого значения, решив, что все это чепуха или что мне это просто снится. Более того. Я поведала о своей встрече прайфеку Хесперо, и он подтвердил мои сомнения.

– А теперь?

– Теперь я думаю, что она была настоящей. И хочу разобраться в том, что она говорила и что имела в виду.

Губы незнакомки слегка тронула улыбка.

– Она сказала тебе, что, когда он придет, в Эслене должна появиться королева.

– Да. Но что все это значит? Кто такой «он»? И почему она сказала это мне?

– Уверена, что все эти вопросы ты уже задавала моей сестре.

– Да, но она ответила какую-то несуразицу. Я тогда так испугалась, что побоялась задавать ей лишние вопросы. Поэтому, пользуясь случаем, хочу это сделать сейчас.

– Мало ли что ты хочешь. Далеко не всем и не всегда удается получить то, что хочется.

– Но вы и она наверняка что-то от меня хотите. Все от меня чего-то хотят. То и дело я слышу: веди себя так, а не иначе, обещай то, обещай это или, и того хуже, отправляйся в монастырь. Послушайте. Если вам что-нибудь от меня нужно, объясните мне так, чтобы я поняла. А если нет, то лучше убирайтесь из моих снов!

– На этот раз ты сюда пришла по своей свободной воле, Энни, – вздохнув, произнесла дама. – Поэтому можешь задавать мне вопросы. Постараюсь дать тебе более вразумительные ответы, нежели моя сестра. Но ты должна понять, Энни: что бы ты себе ни воображала, мы принадлежим себе в гораздо меньшей степени, чем вы, люди. Собака не может говорить, как человек. А туча не может звучать, как лютня. Собака умеет лаять, а туча – греметь. Так уж они устроены.

Энни в недоумении поджала губы.

– Ваша сестра сказала, что Кротения не должна пасть. И что, когда придет некий таинственный «он», в Эслене должна быть королева. При этом она добавила, что моей матери-королеве в скором времени будет грозить смерть. Выходит, она знала о том, что королеву собираются убить?

– Знала.

– А почему меня не предупредила?

– А разве это могло что-нибудь изменить? Покушение на твою мать было совершенно прежде, чем ты успела бы вернуться в Эслен. Моя сестра сообщила все, что тебе надлежало знать.

– Она вообще мне ничего толком не сообщила. Непонятно, кто тот человек, который должен прийти? Почему должна появиться какая-то королева? И самое главное, какую роль во всем этом деле должна сыграть я?

– Когда придет время, ты сама все узнаешь. Если, конечно, не забудешь того, что тебе было сказано. Повторяю еще раз. Должна появиться королева. Королева, но не жена короля, как ты, надеюсь, понимаешь. Королева, у которой в руках будет вся верховная власть.

От изумления у Энни открылся рот.

– Нет-нет, – сказала она. – Я ровным счетом ничего не понимаю. Но скажите…

– Ты должна знать, Энни, что такая королева есть.

– Вы имеете в виду, что я должна стать ею?

– Иного не дано, – пожала та плечами.

– Но это невозможно. Мой отец, мать, брат и все мои сестры должны умереть… прежде чем…

На мгновение она замолчала.

– Так вот оно что, – наконец произнесла она. – Значит, все это должно произойти?

– Я не знаю.

– И не надо. Не говорите мне этого. Скажите что-нибудь более существенное.

– Мы видим только неизбежное, Энни, – склонив голову набок, произнесла дама. – Как хорошая повариха, я знаю, когда жареное мясо нужно посолить или приправить лавровым листом. А когда требуется оставить его на вертеле еще на час-другой.

– Но Кротения не кусок мяса.

– Нет. Но и не весь мир. Возможно, я больше похожу на врачевательницу, чем на прорицательницу. Я вижу раненого человека, у которого тело превратилось в сгусток гноя. В нем кишат многочисленные черви, которых становится все больше и больше. Они растут, множатся и толстеют, пожирая все, что осталось от его плоти. Я ощущаю его боль. Вижу его болезнь. Знаю, какие снадобья или мази могут ему помочь. Знаю, что и когда нужно прижечь огнем.

– Но Кротения еще не гниет.

Женщина покачала головой.

– Она уже в предсмертной агонии.

– Вы – облако и одновременно врачевательница, – взмахнув рукой в направлении дамы-прорицательницы, с пафосом произнесла Энни. – Кротения – кусок мяса и раненый человек. Почему бы вам не изъясняться обыкновенным, доступным для понимания языком? Вы утверждаете, что моей семье и стране угрожает огромная опасность. И что я должна стать королевой или сделать из себя королеву. Ради этого я оказалась в Вителлио в тысяче лиг от дома. Но скажите мне хотя бы, что я должна делать? Остаться здесь или уйти? Только хватит нести всякий вздор насчет жареного мяса и болящих.

– Ты находишься там, Энни, где тебе следует находиться. А что тебе делать, я уже сказала. Остальное ты должна разгадать сама.

Энни закатила глаза.

– Час от часу не легче. Тогда хоть ответьте прямо, если можете. Почему именно я? Если вы не можете толком предвидеть будущее, почему святые избрали меня, а не Фастию? И не маму?

Дама повернулась к Энни спиной и удалилась на несколько шагов, но потом остановилась и, вздохнув, произнесла:

– Потому что я ощущаю, что нужна именно ты. Потому что это нашептали мне дубы, несмотря на то что их уничтожает греффин. И потому что из всех живущих женщин ты единственная можешь так просто, без приглашения явиться ко мне, как сделала это сейчас.

– Что?

– В прошлый раз, когда ты беззаботно прогуливалась, греясь на солнышке, тебя призвала моя сестра. Я же тебя не призывала. Ты пришла ко мне по собственной воле.

– Я… но как?

– Это я уже тебе сказала. Ты заключила договор со святой Цер. Когда ты молишься мертвым, нужно платить. Таковы неминуемые последствия этого действа.

– Но я же не знала.

Дама усмехнулась.

– Когда слепец подходит к краю скалы, спрашивает ли его воздух о том, знает ли он или нет, что делает, прежде чем отказать ему в своей поддержке? Спрашивают ли его лежащие внизу скалы о том, знает ли он или нет об их существовании, прежде чем он сломает о них свои кости?

– Значит, святая Цер меня прокляла?

– Она тебя благословила. И направила по пути своего необычного посвящения. Можно сказать, ты отмечена ее печатью, единственная среди всех ныне живущих.

– Но я вовсе не собиралась идти по пути посвящения, – сказала Энни. – Это участь священников, а не женщин.

Тонкие и бескровные губы дамы растянулись в широкой улыбке.

– Гробница, которая находится под Эсленом, является пристанищем силы, – произнесла она. – Лоно святой Мефитис – тоже. Они подобны двум близнецам. Двум половинкам одного целого. Совсем короткий путь посвящения, на мой взгляд. Но найти его очень трудно. За последнюю тысячу лет прошла его ты одна. И, возможно, на протяжении следующего тысячелетия останешься единственной посвященной святой Цер.

– И что это значит?

Дама снова рассмеялась.

– Если бы я знала, то сказала бы тебе. Но я знаю только, что это должно было произойти. Твои молитвы святой Цер доставили тебя в это место и привели в действие многочисленные последствия твоего путешествия. Как я уже сказала, ты оказалась там, где тебе надлежало быть.

– Поэтому я должна остаться в монастыре, пусть даже меня бросят заживо гнить в земле? Нет, кажется, я все поняла. Меня кинули сюда только потому, что так возжелала святая Цер, – фыркнула Энни. – А что, если я вам не поверю? Что, если я приму вас за какую-то злую ведьму, которая решила меня провести? Явилась ко мне во сне, надеясь накормить своей ложью и рассчитывая, что я проглочу ее, как имбирный кекс.

Вдруг Энни осенила внезапная догадка, которая потрясла ее до глубины души.

– Уж не служите ли вы со своим ремеслом Ханзе? И не вы ли со своей сестрицей заколдовали того рыцаря, который пытался убить мою мать? Ну конечно же, вы! Кто еще? Какая же я была дура!

От этого подозрения у Энни подкосились колени. Удивительное дело: в то время когда все в Эслене были заняты поиском того, который мог бы заколдовать бравого рыцаря из королевской охраны, Энни лично вела с этой ведьмой беседу.

Она никому о ней не рассказала, за исключением прайфека, разумеется, ей не поверившего, и в результате своей откровенности очутилась в этом злосчастном логове мучительниц-воспитательниц в тысяче лиг от людей, которым могла бы довериться.

Даже Остра взяла с нее обещание не стремиться сбежать. А что, если Остра тоже была заколдована?

– Вы лжете, – резко заявила Энни. – Вы лгунья и колдунья.

Дама затрясла головой, но Энни не могла точно сказать, означал ли ее жест отрицание или что-то другое. Не произнеся больше ни слова, незнакомка развернулась и направилась в сторону леса.

– Нет! – крикнула ей вдогонку Энни. – Сейчас же вернитесь и ответьте мне!

Дама махнула рукой, и видение исчезло.

– Нет! – вновь закричала девушка, ощутив под ногами камни пещеры.

От отчаяния и злости она зарыдала и принялась бить кулаками по полу.

Тысячу раз упрекнув себя в нетерпимости и глупости, Энни пришла к единственному верному заключению: нельзя доверять сестре Секуле и ждать, пока та соизволит вытащить ее из пещеры. Дама в маске сказала, что есть другой выход. Возможно, она соврала, но, насколько девушка знала из рассказов о событиях, происходивших в пещерах, там всегда имелся запасной выход.

Встав на четвереньки, она медленно и осторожно преодолела границы, которые воспитательницы предупреждали ее не пересекать, и очутилась на незнакомом неровном полу пещеры.

Все оказалось проще, чем Энни ожидала. Как будто каждое углубление и искривление находилось именно там, где должно было быть, и после недолгого обследования превращалось в нечто давно знакомое. Это было страшно и одновременно захватывающе. Уж не проходила ли Энни на самом деле путь посвящения? Подобно Гении Отважной и ее героям? Вдруг это новое ощущение отнюдь не было плодом ее воображения, а являлось именно тем, чем ей казалось?

Так или иначе, но с каждым шагом Энни обретала все большую уверенность в себе. Поборов страх, она выпрямилась во весь рост и стала прислушиваться к эху своих шагов, сообщавшему ей о размере пещер, в которых она находилась. Прохлада говорила принцессе о том, что она спустилась на более низкий уровень, а далекий неясный звук предупреждал о близости воды. Он становился все сильнее и сильнее и, в конце концов, превратился в знакомое журчание. Миновав множество пещерных коридоров, то поднимавшихся вверх, то спускавшихся, – некоторые из них были очень узкими, поэтому Энни одолевала их ползком, – девушка наконец увидела свет.

Сумрачный свет.

Но зато настоящий.

Вскоре он стал столь ярким, что начал больно резать глаза. Девушке пришлось остановиться и подождать. Когда солнечные лучи перестали представлять опасность для зрения, Энни направилась к выходу из пещеры и первые несколько минут отдалась ласкам света и ветра и только потом принялась изучать окрестности.

Пещера находилась в холме, густо поросшем можжевельником, лавром и оливковыми деревьями. Энни не без основания заключила, что это часть того самого горного хребта, на котором находился монастырь, однако, оглядевшись, не смогла отыскать глазами вершин башенок, поэтому решила, что очутилась на противоположной стороне холма. Чтобы проверить свое предположение, девушка осторожно направилась к вершине, пока, наконец, ее взгляд не выхватил знакомые строения женского монастыря, от которого ее отделяло весьма значительное расстояние. Удовлетворенная тем, что ей удалось узнать место своего нахождения, Энни вернулась обратно к пещере и начала все тщательно исследовать, пытаясь запомнить ориентиры.

Прилегавший к основанию пещеры плоский участок земли частично порос купами деревьев, меж которыми сквозили травянистые поляны. Энни подумала, что в свое время это место, скорей всего, служило пастбищем для овец, хотя никаких признаков их недавнего обитания не было.

Пройдя еще немного вперед, девушка вновь услышала журчание воды и вскоре, к своему восхищению, обнаружила небольшой пруд, который питался родником. С близлежащих деревьев вспорхнула стая желтых птиц со столь ярким оперением, что Энни не могла удержаться от восторженного восклицания.

Обойдя вокруг пруда, Энни пригубила воду, которая оказалась довольно холодной. Потом огляделась по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, сняла с себя пропахшее потом платье и бросилась в пруд. После недолгого плавания, доставившего ей немало удовольствия, она легла отдохнуть в небольшой впадинке, погрузив подбородок в воду и смежив веки. Перед глазами поплыли красные пятна, и девушка попыталась забыть обо всем, что с ней случилось в лоне святой Мефитис, равно как о том, что нужно возвращаться назад. Интересно, солгала ли ей дама в маске или нет? Так или иначе, но Энни дала обещание Остре и не могла его нарушить.

Должно быть, она немного вздремнула, потому что, когда очнулась, услышала какой-то странный шум. Встрепенувшись, Энни быстро огляделась, пытаясь обнаружить зверя, который ее разбудил. Мысль о том, что она не имеет никакого понятия о водящихся в этих краях животных, привела девушку в ужас и заставила невольно содрогнуться.

Но на нее таращил черные глаза отнюдь не зверь, а высокий молодой человек в черном камзоле, коричневых рейтузах и широкополой шляпе. Одна его рука покоилась на рукоятке очень длинного тонкого меча. Он улыбнулся, но Энни эта улыбка совсем не понравилась.

12. Скоропалительное решение

Когда брат Спендлав со своей братией скрылись из виду, Стивен повел Ангел в сторону от дороги, ведущей в монастырь. Спендлав получил посвящение святого Мамреса и проходил его так же, как Стивен. Хотя каждого посвященного святые награждали различными дарами, разумно было бы предположить, что у Спендлава обострились все чувства и, скорее всего, он обладал тончайшим слухом.

Как только Стивен перестал улавливать голоса, он вывел молодую кобылицу на параллельную дорогу и, пришпорив ее, галопом помчался по лесу.

Одно дело было ехать на несущейся во всю прыть лошади в седле, а совсем другое – прямо на ее спине. Впившись кулаками в гриву и низко пригнувшись, Стивен изо всех сил сжимал ногами бока Ангел. Благополучно одолев небольшую речку, кобылица вскарабкалась на высокий берег, после чего возобновила свой бег. Стивен молился, чтобы бедное животное не наступило в какую-нибудь прикрытую листьями ямку или нору, но щадить его он не мог себе позволить. Он знал: если Десмонд Спендлав прибудет в монастырь раньше него, Эсперу Белому будет грозить неминуемая гибель.

Проглотив свой страх, он мчался на головокружительной скорости, изо всех сил стараясь не упасть.

Выехав из лесу, Стивен с кобылицей оказались на низинном пастбище, где двое братьев пасли коров. Увидев несущегося всадника, животные бросились врассыпную, а пастухи в изумлении вытаращили глаза. На ровном участке пути кобылица понеслась как ошалелая, пока не приблизилась к холму, где Стивен в последний раз видел Огра.

Жеребец, который до сих пор бродил здесь, встретил их подозрительным взглядом. Прочистив горло, Стивен громко крикнул, пытаясь изобразить голос Эспера: «За мной, Огр!», – и сам удивился тому, как ловко у него это вышло. Ему удалось с невероятной точностью изобразить интонацию и тембр голоса лесничего.

Однако Огр медлил, продолжая топтаться на месте. Тогда Стивен повторил свою команду, и на этот раз конь, резко встряхнув гривой и блеснув холодными глазами, потрусил за кобылицей.

Они стрелой промчались по саду мимо брата Эхана. Тот что-то выкрикнул вдогонку, но Стивен не расслышал слов. Нужно было поскорее добраться до Эспера, поэтому возвращаться он не стал. Брат Эхан остался единственным человеком в монастыре, мнением которого Стивен не пренебрегал. На остальных он мог без зазрения совести махнуть рукой. Лесничий, в том состоянии, в котором находился, не смог бы выжить без посторонней помощи, но, помогая ему, Стивен подвергал себя большой опасности.

Поэтому им нужно было как можно быстрее бежать. И несмотря на то что Стивен испытывал некоторый стыд, он не мог не признать, что покидал монастырь с легким сердцем. Слишком много здесь было темного и порочного, слишком много такого, чего душа не могла принять. Кроме того, королеве Кротении угрожала опасность, и Стивен считал своим долгом ее об этом предупредить.

Он остановил лошадь у самого входа в храм и, спешившись, ринулся внутрь, надеясь, что с Эспером еще ничего не случилось. Лесничий, по-прежнему бледный, лежал с закрытыми глазами на том же месте, где молодой священник его оставил. Когда Стивена отделяло от Эспера не больше пяти шагов, тот резко открыл глаза и сел.

– Что? – воскликнул он.

– Тебе грозит опасность, – выпалил юноша. – Вернее сказать, нам обоим. Поэтому собирайся. Нам надо уходить. Прямо сейчас. Ты сможешь это сделать?

У Эспера чуть дернулись уголки губ, как будто он собирался отпустить в ответ какую-то дерзкую насмешку, но вместо этого он резко кивнул в знак согласия.

– Да, – сказал он. – Но мне понадобится лошадь.

Удивленный и благодарный за то, что лесничий с такой готовностью воспринял его слова, Стивен облегченно вздохнул.

– Огр ждет тебя на дворе, – сказал он.

– У тебя есть оружие?

– Нет. К тому же искать его сейчас нет времени.

– Нас будут преследовать?

– Наверняка.

– Тогда мне нужно будет оружие. Лук со стрелами. Можешь их раздобыть?

– Возможно. Но послушай…

– Давай.

Раздраженный, Стивен бросился во двор, вспомнив, что лук, с которым он охотился на оленя, хранится в садовом сарае. Ничего другого, что могло бы сойти за оружие, в монастыре ему не доводилось видеть, если, конечно, не считать ножей мясника. Судя по всему, где-то был спрятан запас вооружения, но ему никогда не приходило в голову искать арсенал.

По дороге он едва не сбил с ног брата Рекарда.

– Брат! – окликнул его ханзейский монах. – Куда ты так несешься? Что случилось?

– Бандиты! – выкрикнул Стивен первое, что пришло ему в голову. – Их человек пятьдесят. Не меньше. Я повстречал их в саду. Они движутся в сторону монастыря. Сущие головорезы. Наверное, из-под Наксокса. Дикие варвары, у них все руки в крови. Им наплевать на нашу святость. Если не дать должного отпора, они возьмут нас живьем. И пока мы будем смотреть на них одним глазом, сожрут второй.

– Я пойду бить тревогу, – сказал брат Рекард, готовый пуститься во всю прыть.

– Я возьму твой лук, – кивнул Стивен.

– Давай. Твои лошади на дворе? Я буду ждать тебя там.

Стивен зашел в сарай, снял с крючка лук и, убедившись, что он в целости и сохранности, взял висевшую рядом связку из восьми стрел. На обратном пути из сарая он заметил у стены садовый нож, которым обычно обрезали кусты. Прихватив его, он поспешил к Эсперу. Тот уже поджидал верхом на Огре. Побледневшее лицо лесничего было покрыто испариной, – похоже, взобраться на лошадь ему стоило больших усилий. Мимо промчались вооруженные дротиками монахи, очевидно направлявшиеся на боевые посты, где им следовало пребывать при нападении врага в ожидании дальнейших распоряжений фратекса.

Сам фратекс стоял у входа в храм. Он глядел на лесничего хмурым неподвижным взглядом.

Когда Стивен неохотно приблизился, настоятель медленно перевел свой мрачный взор на него.

– Брат Стивен, – произнес фратекс, – уж не ты ли затеял всю эту суматоху? И почему ты при оружии?

Ничего ему не ответив, Стивен отдал лесничему лук, а сам, держа в руке садовый нож, взобрался на Ангел.

– Ты меня слышишь? – повторил фратекс.-Я к тебе обращаюсь, брат Стивен.

– Брат Спендлав со своими людьми направляется сюда, чтобы убить этого человека, – ответил Стивен. – Хотите вы этого или нет, но я такого не допущу.

– Этого не может быть. Брат Спендлав никогда ничего подобного не сделает. И как только такое тебе могло взбрести в голову?

– Я знаю, что он тот самый человек, который убивает людей в лесу. Так сказать, приносит кровавые жертвы великой силе, называемой седосом. Он лично совершает те самые обряды, которые вы поручили мне тщательным образом изучить.

– Спендлав? – удивился фратекс, не веря своим ушам. – Странно. Но откуда ты это узнал?

– Слышал собственными ушами, – сказал Стивен. – А сейчас ему поручено убить саму королеву.

– Человек из нашего ордена? – в еще большем изумлении произнес фратекс. – Это невозможно, если только… – Глаза у него внезапно расширились, будто собирались вывалиться из орбит, изо рта потекла кровь, и фратекс замертво упал на землю.

За ним в тени нефа стоял не кто иной, как Десмонд Спендлав со своей бандой.

– Поздравляю, брат Стивен, – воскликнул он. – Чтобы спасти лесничего, ты убил фратекса.

Стивен во второй раз ощутил, как рушатся его привычные мироощущения.

– Но я думал, что…

– Знаю. До чего же занятно выходит! Полагаю, ты думал, что во главе заговора стоит этот старый болтун. Неужели ты считал его столь мудрым? – И, переведя взгляд на Эспера, Спендлав добавил: – А тебя уже заждались твои дружки. У меня есть сильные подозрения, что они будут очень рады получить что-нибудь в доказательство твоей смерти. Например, голову. И перестань натягивать лук, не то отрежу ее тебе прямо сейчас! – Затем, снова обращаясь к Стивену, «утешил» его: – Несмотря на твои проступки, брат, тебя еще можно простить. Вернее сказать, не простить, а пощадить. Возможно, ты еще можешь нам пригодиться.

– Я не собираюсь тебе больше помогать, – твердо заявил Стивен и, проглотив подступивший к горлу комок страха, ощутил, как нарастает у него в груди странная сила. – Я не предаю данных мною клятв. Равно как не предаю церковь и людей моей страны. Так что меня тебе тоже придется убить. – При этих словах он поднял свое импровизированное оружие. – Интересно, хватит ли тебе мужества убить меня собственными руками.

– Мужества? – пожал плечами Спендлав. – Да ты понятия не имеешь, что такое мужество. Мужество – это ничто. Пустое место. Вот увидишь, куда денется твое мужество, когда мы вспорем тебе брюхо. Обрати внимание, не убьем, а всего лишь распотрошим. Не ради какой-то там цели. А только затем, чтобы воздать тебе по заслугам. Понимаешь, брат, боюсь, так просто отправить тебя к святой Дан я не смогу.

Стивен попытался что-то сказать в ответ, но запнулся. Его руки тряслись, тем не менее он в очередной раз поднял нож.

– Беги, Эспер Белый, – произнес он. – Я сделаю все, что смогу, чтобы их задержать.

– Мне далеко не уйти, – ответил Эспер. – Поэтому мне все равно, где умирать – здесь или где-то еще.

– Тогда сделай мне одолжение, – попросил его Стивен. – Всади в меня одну из твоих стрел, если они подойдут ко мне достаточно близко и у меня не останется никакой возможности спастись.

– Как трогательно! – произнес Спендлав, осклабившись.

Внезапно Стивен ощутил нечто вроде порыва жгучего ветра. Эспер в ужасе ахнул и обронил стрелу, которую держал наготове.

– Здесь, – сказал Спендлав, – и сейчас…

Вдруг его внимание привлекло какое-то движение под ногами. Он опустил глаза и увидел, что фратекс, помогая себе руками, подползает к стене монастыря.

– Спендлав, предатель и еретик… – пробормотал старик достаточно громко, чтобы его могли услышать.

В тот же миг стены монастыря треснули и начали ломаться. Никто не успел и глазом моргнуть, как фасад здания обрушился, превратившись в мелкие осколки и похоронив под грудой завалов Десмонда Спендлава со всей его братией.

– Трогай, будь ты неладен, – крикнул Стивену Эспер, пока камни еще сыпались.

– Но я… – запинаясь, проговорил Стивен, который не мог отвести взора от рушившегося здания.

– Если нам удастся скрыться, то мы еще повоюем, – пытаясь образумить юношу, крикнул Эспер. – А если будем стоять на месте и таращить глаза – умрем прямо сейчас.

Немного помешкав, Стивен взобрался на Ангел, и они понеслись так, будто темные духи наступали им на пятки. Хотя, кто знает. Возможно, именно так и было.

13. Встреча

Казио стоял, прислонившись к гранатовому дереву и положив руку на эфес Каспатора. Увидев его, девушка в пруду громко ахнула и, к большому сожалению юноши, погрузилась в воду по самый подбородок. Хотя и раньше Казио приходилось довольствоваться только видом белой шейки, которая, насколько он успел заметить, была довольно хорошенькой, – все остальное тело белело лишь мутным пятном под водой, – но теперь даже ее не стало видно.

Улыбнувшись, молодой человек ткнул концом рапиры в кучку одежды.

– Благодарю тебя, – весьма сдержанным тоном произнес он, обратив лицо к небу. – Благодарю тебя, госпожа Эренда, покровительница влюбленных, за то, что исполнила мое желание.

– Какое еще желание? – сердито огрызнулась девушка. – Никакое я вам не желание. Не знаю, кто вы такой, но требую, чтобы вы сейчас же удалились прочь.

Она говорила на ломаном вителлианском, а акцент был столь же экзотичным, как и цвет ее волос.

С каждой минутой девушка возбуждала в Казио все больший интерес. С тех пор как несколько недель назад он вместе с з'Акатто воспользовался гостеприимством графини Орчавии, Казио был совершенно лишен женского общества, если, конечно, не считать самой хозяйки. Дело в том, что графиня предпочитала держать мужскую прислугу, а до ближайшей деревни была целая неделя ходу. И теперь, когда в лиге от замка юноше неожиданно подвернулась купальщица, он счел эту встречу за большую удачу.

– Я вам не слуга, леди, – ответил Казио. – И не собираюсь исполнять ваши приказания, – он укоризненно погрозил ей пальцем. – К тому же откуда вам знать, чего я желаю, а чего нет? Например, вот сейчас я шел по тропе и взывал к госпоже Эренде. «Госпожа Эренда, – говорил ей я, – этот мир преисполнен мерзости и боли. Он являет собой мрачное пристанище горя и скорби, а мой жизненный опыт научил меня презирать их. Поэтому я, Казио Пачиомадио да Чиоваттио, который некогда любил жизнь, в свои молодые годы уже до смерти от нее устал. Госпожа Эренда, – молил ее я, – если всего на одно мгновение ты покажешь мне самую совершенную красоту, которая только существует в этом мире… Если ты покажешь ее всего на один миг, я смогу найти в себе силы влачить существование дальше. Смогу продолжать нести ту ношу, которая выпала на долю такого, как я, человека». Стоило мне произнести свою молитву, как всего минуту спустя я услышал плеск воды, потом увидел этот пруд, а в нем – ответ на мою просьбу.

В некотором смысле это была правда. Он беспрестанно мечтал о женском обществе, но к покровительнице любви с молитвой ни разу не обращался, по крайней мере сознательно.

После его пространной речи юная особа в пруду еще сильнее нахмурилась.

– Неужели все вителлианские девушки так глупы? Или вы считаете меня дурнее их, поскольку я иностранка?

– Дурнее? Нисколько. В вашем взоре я вижу блеск ума. Возможно, вы были несколько неосмотрительны, когда решили искупаться в пруду, столь часто посещаемом мужчинами с большой дороги и прочими образчиками плохой репутации. Но лично я уверен, что вы это сделали исключительно постольку, поскольку эта местность вам незнакома.

– Но я сумею быстро ее изучить. Несмотря на то что я здесь нахожусь всего несколько минут, мне уже довелось повстречать один из образчиков плохой репутации.

– Но зачем вы пытаетесь больно ранить меня?

– Удалитесь прочь. Вы не даете мне одеться.

– Не могу, – с глубоким сожалением в голосе произнес Казио. – Мне не позволяет мое сердце. Оно не велит это делать до тех пор, пока я не узнаю, как вас зовут.

– Меня зовут… меня зовут Фиена.

– Интригующее имя.

– Да. Теперь, когда вы его узнали, вы можете с чистой совестью удалиться.

– И к тому же мелодичное. Мое сердце уже поет его. Но из какой далекой страны пришло это имя, леди?

– Из Лира, несчастный бесстыдник. Уйдете же вы наконец или нет?

Казио прищурил глаза.

– О, да вы как будто улыбаетесь мне, Фиина.

– Фиена, – поправила его она. – Но если даже я и улыбаюсь, то только потому, что вы жутко бестолковы. Мое имя произносится «Фи-е-на».

– А как меня зовут, вы случайно не желаете узнать?

– Вы уже давно назвались. Что-то вроде Казью.

– Ка-зи-о.

– Казио. Ну так вот, Казио, теперь, когда вы узнали то, что хотели, вы должны уйти.

Слегка кивнув, Казио, вместо того чтобы исполнить ее просьбу, присел на выпирающий из земли корень ивы.

– Разумеется, я должен уйти, – согласился он.

Взглянув на лежавшую рядом с ним кучку одежды, он вдруг понял, что это монашеское платье.

– Вы монашка? – изумленно спросил Казио.

– Нет, – ответила она. – Просто мне попалась одна такая на большой дороге. Вот я ее и укокошила, а сама переоделась в ее платье. Кто же я еще, если вон там на горе находится обитель Милосердия?

– Значит, здесь совсем рядом находится женский монастырь? – оглядевшись вокруг, переспросил Казио, чтобы удостовериться, что правильно понял.

– Да. На другой стороне горы.

– И в том доме полно таких же хорошеньких девушек, как вы? Госпожа Эренда и впрямь оказалась благосклонна ко мне.

– Поэтому лучше поторопитесь поухаживать за ними, – сказала Фиена. – На них не намного больше одежды, чем на мне.

– Зачем же мне напрасно тратить время? – резонно возразил Казио, пытаясь изобразить печаль. – Ведь я уже узрел прекраснейшую из них. Не вижу никакого смысла подниматься наверх только за тем, чтобы опять вернуться сюда. Мне не дает покоя лишь один вопрос. Почему вы оказались здесь? Сердце подсказывает мне, что вам здесь не положено находиться.

– Кто вы такой? Человек с большой дороги? – внезапно обрушилась на него Фиена. – Или обыкновенный бродяга?

– Я тот, кем вы желаете меня видеть, – спокойно ответил Казио. – Хотите, чтобы я был бродягой, буду бродягой.

– Я предпочла бы видеть в вас благородного человека, который позволит мне одеться.

– Я как раз тот благородный человек, который позволит вам одеться, – похлопывая по ее одежде, заверил Казио.

– Но не под прицелом ваших глаз.

– Но я не могу отвернуться. Счастье взирать на вас ниспослано мне самой богиней Эрендой. Я не имею права воспротивиться ее воле.

– Но вы же меня не видели, – изобличила его во лжи Фиена, хотя тон ее голоса выдавал сомнение. – Ведь я была целиком под водой.

– Должен признать, – глядя на нее сверху вниз, произнес он, – неискаженный образ видеть мне еще не довелось. Водная рябь, возможно, скрасила некоторые недостатки фигуры. И я уже начинаю сомневаться, в самом ли деле вы столь красивы, сколь я себе вообразил.

– Нет уж, дудки, – бросила уязвленная его замечанием Фиена. – Такого пренебрежения я не потерплю. Сейчас вы убедитесь, есть ли у меня изъяны или нет.

С этими словами Фиена стала подниматься из воды, но когда ее уровень дошел до ключиц, девушка презрительно фыркнула и снова погрузилась вглубь.

– Повторяю, – произнесла Фиена. – Почему вы считаете меня настолько глупой?

– Я сам глупец, – опустив голову, произнес Казио. – И уже знаю, что ваша красота совершенна.

Поначалу Фиена закатила глаза, но потом посмотрела на Казио цепким взглядом.

– Я обручена, сэр, и мне наплевать,считаете ли вы меня совершенной или безобразной.

– Значит, вы никакая не монашка.

– Меня послали сюда учиться, только и всего.

– О, слава всем повелителям и повелительницам темного неба и земли! – восторженно выпалил Казио. – По крайней мере, теперь у меня забрезжила пусть слабая, но все же надежда.

– Надежда? На меня? Нет у вас никакой надежды, если вы не собираетесь меня убить, чтобы надругаться над моим телом. Но знайте, в таком случае вам не миновать мести моего избранника Родерика.

– Родерика? Какое-то неполноценное имя. Напоминает прыщ или нечто похожее на обман.

– Он благородный и очень хороший. И в отличие от вас, никогда не воспользуется беззащитным положением девушки.

К своему великому удивлению, Казио вдруг обнаружил, что у него загорелись уши.

– Тогда его вряд ли можно назвать мужчиной, – продолжал парировать он, – ибо ни один настоящий мужчина не смог бы отвести глаз от вашего личика.

– Так вас интересует только мое лицо? Тогда почему вы не даете мне одеться? Мое платье не скроет его черт.

– При одном только условии. Обещайте не убегать и немного со мной поговорить, – согласился Казио. – У меня почему-то создалось впечатление, что вы не слишком торопитесь.

Девушка удивленно подняла брови.

– Ну, хоть повернитесь ко мне спиной.

– Так и быть, госпожа. – Он исполнил ее просьбу и отвернулся.

Казио не поддался искушению обернуться, даже когда услышал плеск воды и шуршание одежды, свидетельствовавшие о том, что девушка вышла на сушу и начала одеваться.

В какой-то миг она находилась так близко, что он вполне мог коснуться ее. Но молодая особа, насколько он успел заметить, была с норовом. Она могла не спустить ему с рук такой выходки.

Казио услышал, как, забрав одежду, она снова направилась к пруду.

– Какой сегодня день? – спросила она.

– Можно повернуться?

– Нет, еще нельзя.

– Сегодня мензоди.

– Еще целых три дня, – пробормотала она. – Что ж. Спасибо.

– Три дня до чего? – не удержался от вопроса Казио.

– У вас есть что-нибудь поесть? – вместо ответа спросила она.

– К сожалению, нет.

– Ладно. Нет, не поворачивайтесь, я еще не закончила. От нетерпения Казио надул щеки и топнул ногой.

– Вы так и не сказали, что здесь делаете, – поинтересовался он. – Решили поозорничать?

Она ничего не ответила.

– Я могу повернуться? – спросил Казио. – Я сдержал свое слово.

Не получив ответа во второй раз, он обернулся – к этому времени девушка почти скрылась за вершиной холма.

– Неверная красавица! – крикнул он ей вдогонку.

Повернувшись, она махнула Казио рукой и, послав воздушный поцелуй, исчезла. Поначалу юноше захотелось броситься за ней вслед, но он поборол в себе этот порыв. Если она затеяла играть с ним в такую игру, господь Онтро ей в помощь.

Вздохнув, Казио отправился восвояси, вернее сказать, в замок графини Орчавии.

В замок он вернулся за час до заката. Когда Казио шел по единственной ведущей туда узкой дороге, которая пролегала посреди раскинувшихся на сотни верст виноградников, солнце, походившее на идеально круглую золотую монету, садилось у него прямо на глазах. Сам дом представлял собой роскошное белокаменное здание весьма внушительных размеров с красной крышей и просторным внутренним двором. К западному крылу прилегали вспомогательные постройки – конюшни, амбар и винодельня, в которой изготавливалось и разливалось по бутылкам вино.

Проходя мимо рядов спелого винограда, Казио время от времени щипал аметистовые ягоды, наслаждаясь запахом тех, которые гнили на земле и напоминали аромат вина.

И все это время он не мог выкинуть из памяти прекрасную незнакомку. Она сказала ему, что родом из Лира. Интересно, где находится эта страна? Не иначе как где-то на севере. Только у северянок могут быть такого странного цвета волосы и столь бледная кожа.

Он не заметил, как оказался у ворот замка. Мальчик-слуга с острыми чертами лица, в желтых чулках и темно-синем камзоле, узнав Казио, пропустил его во двор.

Едва юноша ступил на красную плиточную дорожку, как его окликнул гортанный женский голос:

– Казио, мой дорогой. Куда ты вдруг запропастился? И чуть было не пропустил обед.

– Добрый вечер, каснара графиня Орчавия. Я всего лишь бродил без всякого дела по прекрасным окрестностям вашего имения.

Графиня Орчавия восседала под навесом за длинным, наполненным всякими яствами столом. Это была женщина средних лет, раздобревшая от обильной еды, которая постоянно украшала ее стол. У нее было круглое и блестящее, словно фарфоровое блюдо, лицо, слегка вздернутый нос, изумрудного цвета глаза и розовые щеки. Когда бы Казио ни повстречал графиню, в ее взгляде всегда светилась улыбка.

– Опять прогуливался? Жаль, что у нас так мало развлечений. Иначе тебя не тянуло бы бродить по окрестностям.

– Прогулки мне по душе, – чистосердечно признался он. – Это помогает поддерживать форму.

– Ну и прекрасно. Молодому человеку никогда не мешает быть в форме. Пожалуйста, присоединяйся к моей трапезе, – она кивнула головой, приглашая отведать выставленные на столе блюда.

– От этого я не откажусь, – охотно согласился Казио. – Тем более что я нагулял неплохой аппетит.

Подвинув обитый кожей стул, он сел, оглядев все угощения, взял инжир и, разрезав его на дольки, развернул в виде цветка. Потом добавил в качестве гарнира вяленую ветчину. Тем временем слуга налил ему в бокал красного вина.

– З'Акатто тоже ходил с тобой? – осведомилась графиня. – Что-то его целый день не было видно.

– А вы проверяли винные погреба? – спросил Казио. – Обычно он предпочитает находиться там.

– Что ж, пусть тогда там и остается, – несколько недовольно произнесла графиня и принялась размазывать ложкой кубик свежего сыра, пропитанный чесноком и оливковым маслом, по кусочку поджаренного хлеба. – Все равно моих лучших запасов ему не найти. Он думает, я не знаю, что он их ищет, – и, подняв глаза на Казио, добавила: – И в каком же направлении ты прогуливался сегодня?

Не выпуская половинки инжира из руки, Казио жестом указал на запад.

– О, не иначе как ты нанес визит в обитель Милосердия.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – невинным тоном заверил ее Казио, пригубив бокал вина. – Кроме деревьев и овец, я никого не встречал на своем пути.

Леди Орчавия подозрительно на него посмотрела.

– Уж не хочешь ли ты мне внушить, юный красавчик, что до сих пор не пронюхал, где находится монастырь? Монастырь, который полон молодых девушек? Вот уж никогда не подумала бы, что у тебя это займет так много времени.

Казио пожал плечами и потянулся за спелой маслиной.

– Коли так, то завтра я прямо туда и отправлюсь.

– Не смей этого делать, не то нарвешься на беду, – махнув на него жареной ножкой куропатки, произнесла графиня. – Ты же знаешь, они мои соседи. И каждый год я устраиваю для них небольшой праздник. Это единственная роскошь, которую они себе позволяют.

– Неужто? – оживился Казио, положив очищенную от косточки маслину на маленькую тарелку и потянувшись к блюду, на котором лежали нарезанные ломтиками груши и твердый овечий сыр.

– Ну что, красавчик? Орчавия наконец пробудила твой интерес?

– Все это сущая чепуха, – произнес Казио, вытянув вперед и скрестив ноги.

– Ну, если тебе это совсем не интересно… – Она пожала плечами и сделала большой глоток вина.

– Что ж, очень хорошо. Допустим, у меня пробудился некоторый интерес. И когда же может произойти такой праздник?

– В канун Фьюссенала, в первый день сафтамензы, – улыбнувшись, ответила графиня.

Через три недели.

– Тебя, разумеется, не пригласят, – не без лукавства заметила она. – Но, возможно, мне удастся что-нибудь придумать, если речь идет о делах сердечных.

– Ничего подобного. Кроме того, через три недели меня может здесь уже не быть.

– О, в Авелле все еще неспокойно, – покачала головой Орчавия. – Тебе придется еще немного подождать.

– Я уже давно задумал съездить в Фуронессо.

– В такую жару? Зачем? – отхлебнув очередной глоток вина, осведомилась графиня.

– У меня заржавел клинок.

– Но ты же практикуешься с моими слугами каждый день.

Казио пожал плечами.

Прищурившись, графиня внимательно посмотрела на Казио и внезапно раскатисто рассмеялась.

– Никуда ты не уедешь, – заявила она, намазывая на очередной кусок хлеба паштет из кроличьей печенки. – Кажется, ты хочешь сам себя убедить, что тебя никто не водит за нос.

Казио, который нес ко рту жирную ножку куропатки, остановился на полдороге.

– Каснара, скажите, ради всего святого, к чему вы клоните? Что вы имеете в виду?

Она улыбнулась.

– Я все прочла в твоем рассеянном взгляде, когда упомянула праздник для монашек. Даже не пытайся одурачить Орчавию, когда дело касается вопросов любви. Ты влюбился.

– Но это же смешно, – с возмущением произнес Казио, ощущая нарастающее раздражение. – Даже если я и встретил кого-то сегодня, неужели вы думаете, что можно так быстро сразить мое сердце? Так случается только в ваших любовных романах, графиня, а не в реальной жизни.

– Так говорят все молодые люди, пока это не коснется их самих, – подмигнула ему графиня. – Завтра ты пойдешь туда же, куда ходил сегодня. Можешь мне поверить на слово.

Энни провела ночь в кромешной тьме. Из своего укрытия она видела, что странный молодой человек ушел, но отнюдь не была уверена, что он не вернется, поэтому сочла за лучшее переночевать в пещере. Конечно, он производил впечатление совершенно безобидного парня. Ничем ей не угрожал, а лишь важничал, как петух. Тем не менее Энни предпочла вести себя осмотрительно.

Проснувшись, она встала, потянулась и начала осторожно выбираться из пещеры. В животе урчало от голода. Вся еда осталась в лоне Мефитис, но идти туда Энни не хотелось. Поначалу она решила вернуться в колодец на ночлег – мало ли, если сестры придут ее проведать. Но поскольку за шесть дней никто ни разу не спускался вниз, она передумала, сочтя такую возможность маловероятной.

Однако голод делал свое черное дело, и нужно было что-то придумать, чем-нибудь заморить червячка. Например, поискать яблоко или гранат.

Остановившись у самого выхода из пещеры, она осмотрелась, прислушиваясь к разным звукам, лишь после этого начала осторожно выбираться наружу. Вновь подошла к пруду, обошла его вокруг несколько раз, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Только после этого Энни отправилась искать что-нибудь поесть.

Около полудня она была готова все бросить и вернуться обратно в монастырь. Ей удалось найти лишь несколько плодов, которых она прежде никогда не видела и поэтому не знала, достаточно ли они созрели, чтобы их можно было съесть. Энни видела кролика и много белок, но не имела никакого представления об охоте и даже о том, как развести костер, если бы ей все же посчастливилось кого-то поймать. Остра была права. Все ее мечты о жизни на воле были не более чем пустыми фантазиями. Все-таки хорошо, что побег ей не удался.

Не найдя ничего съестного, Энни в сумрачном расположении духа вновь направилась в пещеру.

Проходя мимо пруда, краем глаза она приметила какое-то движение и тотчас ринулась в кусты. Поморщившись из-за шелеста и треска, Энни осторожно высунулась из-за листвы.

Казио вернулся. Теперь на нем была белая сорочка и бордовые брюки. Его меч стоял у растущего рядом оливкового дерева, а сам он сидел на расстеленном на земле одеяле. Когда Энни его заметила, юноша как раз вытаскивал из корзины продукты – груши, сыр, хлеб и бутылку вина.

– На сей раз я принес еду, – не поворачивая к ней головы, спокойным тоном произнес он.

Энни заколебалась. Их разделяло достаточно большое расстояние, чтобы она успела убежать в случае, если он вздумает броситься за ней вслед. Ведь она ничего не знала об этом человеке, кроме того, что он вел себя, как высокомерный осел.

Тем не менее он исполнил ее просьбу – повернулся к ней спиной и не оборачивался. Недолго поразмыслив, Энни вышла из своего укрытия и направилась в сторону незнакомца.

– А вы настойчивы, – заметила она.

– А вы голодны, – сказал он, после чего встал и почтительно поклонился. – Вчера я не имел возможности надлежащим образом представиться. Поэтому позвольте сделать это сегодня. Меня зовут Казио Пачиомадио да Чиоваттио. Я буду вам очень обязан, если вы согласитесь ненадолго присоединиться к моему обществу.

Энни скривила губы.

– Как вы совершенно справедливо заметили, я в самом деле ужасно голодна.

– Тогда будьте так любезны, каснара Фиена, присаживайтесь рядом со мной.

– Если только вы пообещаете вести себя как настоящий джентльмен.

– Во всех отношениях.

Она присела на другой стороне одеяла. Теперь их разделяла только еда. Энни жадным взглядом окинула угощения.

– Пожалуйста, ешьте.

Взяв грушу, Энни алчно впилась в нее зубами. Та оказалась спелой и сладкой, и по губам девушки потек сок.

– Попробуйте ее вместе с сыром, – предложил Казио, наливая красного вина. – Это касо дакуава. Один из лучших сортов в районе.

Энни откусила кусочек сыра. Твердый, острый и пикантный, он весьма неплохо сочетался с грушей. После этого сделала глоток вина. Казио тоже присоединился к ней, но, в отличие от Энни, вкушал пищу гораздо спокойнее и медленнее.

– Спасибо, – поблагодарила его Энни, съев еще кусочек хлеба и выпив немного вина, которое уже достаточно подогрело ее мысли.

– Возможность видеть вас для меня превыше всякой благодарности, – ответил Казио.

– Выходит, никакой вы не бродяга, – с легким упреком в голосе сказала она.

Казио пожал плечами.

– Можно было бы с этим поспорить, но я предпочитаю никогда ничего не утверждать, а только предполагать.

– Тогда кто вы такой? Вы не пастух, судя по тому, что у вас меч. Может, странник?

– Что-то в этом роде.

– Значит, вы не из этих мест?

– Я из Авеллы.

Энни пропустила его последние слова мимо ушей, потому что не знала, где находится Авелла, да и не очень-то стремилась узнать.

– Вы приехали сюда на праздники? – спросила она.

– Пожалуй, можно сказать и так, – ответил он, – хотя до сих пор я не почувствовал никакого праздника.

– Но не забывайте. Я все еще обручена, – напомнила ему Энни.

– Да, я слышал. Но при данном стечении обстоятельств и после того, как вы узнаете меня лучше…

– Если вы будете разговаривать со мной подобным образом, я не перестану считать вас ослом.

– Стрела попала прямо сюда, – схватившись за грудь, воскликнул Казио. – В самое сердце.

Энни рассмеялась.

– У вас нет никакого сердца, Казио. Или, по крайней мере, его совсем не слышно. Мне кажется, прочие части вашего тела изъясняются гораздо выразительней.

– Думаете, за такой короткий срок вы успели хорошо меня узнать? Этот ваш жених… он лучше меня говорит?

– Несомненно. Он пишет восхитительные письма, а его речь льется, словно песня. – Энни запнулась. – Во всяком случае, так было раньше, когда он писал мне письма и говорил со мной.

– А говорил ли он вам когда-нибудь, что ваши волосы похожи на редкостный красный шафран? Видел ли он мириады самоцветов в ваших бездонных глазах? Знает ли он ваше дыхание так же хорошо, как свое? – Казио внезапно вперил в девушку столь пронзительный взгляд, что ей стало не по себе.

– Вы не имеете никакого права говорить такие вещи, – пробормотала Энни, ощутив приступ тупой боли.

Ведь она даже не помнила лица Родерика. Но все равно любила его. В этом она была уверена.

– Как долго вы с ним не виделись? – осведомился Казио.

– Почти два месяца.

– Вы уверены, что вы с ним до сих пор обручены?

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что если мужчина позволяет, чтобы его возлюбленную отправили в монастырь, который находится в тысяче лиг от ее дома, значит, он не слишком сильно к ней привязан.

– Вы… сейчас же возьмете свои слова обратно! – В ярости Энни встала на ноги, начисто позабыв, что выдуманное ею «обручение» было не более чем фантазией.

Родерик ни разу не обмолвился о замужестве. Она придумала историю с обручением, только чтобы оградить себя от внимания Казио.

– Я вовсе не хотел вас обидеть, – поспешил извиниться он. – Если я сказал что-то не то, не принимайте это близко к сердцу. Как вы сами заметили, иногда я веду себя, словно настоящий осел. Пожалуйста, простите меня. Не хотите выпить еще вина?

Вино уже и так подействовало на Энни, тем не менее она снова села на колени и, не спуская с Казио холодного взгляда, согласилась.

– У меня есть одна идея, – произнес Казио.

– Очевидно, какая-нибудь очередная дерзость.

– Но я же извинился, – слегка упрекнул ее он.

– Ну, ладно. Давайте свою идею.

– Насколько я понимаю, ваш возлюбленный вам ни разу сюда не писал. И понятно, почему. Ведь в монастыре не разрешается вести переписку.

– Он даже не знает, где я нахожусь. Но если бы знал, боюсь, мое письмо все равно до него не дошло бы.

– А вы знаете его почерк?

– Как свой собственный.

– Очень хорошо. – Казио оперся на локоть и уставился на свой бокал. – Вы напишете письмо и запечатаете его. Я же постараюсь доставить его вашему Родерику. А когда получу от него ответ, принесу его туда, куда вы скажете.

– Вы в самом деле готовы это сделать? Но почему?

– Если он, как вы говорите, любит вас, то напишет вам ответ. Если он в вас души не чает, то прискачет сюда на коне хотя бы ради того, чтобы вас повидать. Но если он о вас уже думать забыл, то не сделает ни того ни другого. И в таком случае у меня появится надежда.

Ошеломленная неожиданным предложением Казио, Энни поначалу растерялась, не зная, что и ответить. Однако, немного поразмыслив, углядела подвох.

– Если я соглашусь на ваши условия и доверю вам свое письмо, вы можете преспокойно присвоить моему избраннику ярлык неверности на одном том основании, что он не прислал мне ответа.

– Но я даю вам честное слово, что доставлю вам его письмо, какого бы содержания оно ни было. Клянусь именем моего отца и клинком, моим верным другом Каспатором.

– И все же предупреждаю вас: отсутствие ответа я ни за что не сочту за доказательство чего бы то ни было.

– Так или иначе, мое предложение остается в силе.

– Но почему? Почему вы это делаете?

– Если у нас с вами ничего не получится, – начал Казио, – мне хотелось бы, чтобы вы, по крайней мере, считали меня честным человеком. Кроме того, для меня выполнить это дело все равно что раз плюнуть. Сгоняю в соседнюю деревню, дам несколько монет курьеру, и дело с концом. Только мне нужно знать, где можно найти вашего Родерика.

– Теперь нам будет довольно сложно увидеться, – сказала Энни. – К тому же мне нечем писать.

– Ну, с этим мы что-нибудь придумаем.

Недолго поразмыслив, Энни пришла к заключению, что стоит послать письмо не только Родерику, но и отцу, чтобы рассказать ему о своих видениях и грозящей Кротении опасности.

– Вы знаете, где находится монастырь? – спросила она.

– Пока что я его еще не видел. Но полагаю, что где-то там, за горой. Я прав?

– Да. А моя комната находится на самом верху самой высокой башни. Я напишу письмо и, привязав к нему камушек, сброшу вниз. А чтобы вы могли мне переправить ответ, можно будет использовать что-нибудь вроде веревки. Или я где-нибудь с вами встречусь. Об этом я дам вам знать в записке. – Она подняла на него глаза. – Вы правду говорите, что для вас это не будет слишком обременительно?

– Нисколько.

– И вы не собираетесь странствовать дальше?

– Мне пока хорошо здесь.

– Тогда благодарю вас еще раз, – сказала Энни. – Честно говоря, о таком предложении я даже не мечтала. Я перед вами в долгу. И, надеюсь, найду способ вас вознаградить.

На какой-то миг ей показалось, что лицо Казио слегка покраснело. Тем менее он ничем своего смущения не выдал.

– Пустяки, – как ни в чем не бывало, пожав плечами, произнес он. – Если говорить о вознаграждении, то пусть таковым будет наша дружба. – При этом он поднял бокал и добавил: – За дружбу.

Улыбнувшись, Энни поддержала его тост.

Когда Казио шел по полям, направляясь в сторону замка графини Орчавии, на его устах играла озорная улыбка. Он был доволен собой. Очевидно, в этих краях вряд ли был достойный противник, с которым он мог бы сразиться в искусстве дессраты. Тем не менее он, кажется, нашел для себя маленькое развлечение. Правда, двигала им не любовь, как бы ни обольщалась на этот счет склонная к романтическим грезам Орчавия. А своего рода охота – единственное занятие, которое он находил достойным своего внимания. Если же ему удастся сразить Фиену, – а этой девушке он был весьма не прочь посвятить свое время, – погоня лишь добавит сладости их отношениям.

А если вдруг объявится Родерик? Что ж, это будет даже к лучшему. Ему преподаст урок-другой Каспатор.

14. Погоня

– Я слышу топот копыт, – прошептал Стивен настолько тихо, насколько это было возможно. – Они вон там, – он указал пальцем на восточную сторону леса.

– А я ничего не слышу, – признался лесничий.

– Чш-ш. Раз я их слышу, значит, они тоже могут нас услышать. Посвящение благословило мои органы чувств. Некоторые из преследователей прошли такой же путь.

Эспер в ответ лишь кивнул и приложил палец ко рту, призывая к молчанию.

Спустя некоторое время стук лошадиных копыт, удалившись, бесследно растворился.

– А теперь они стали недосягаемы для моего уха, – сообщил Стивен лесничему, удостоверившись, что преследователи в самом деле ушли.

– Выходит, они взяли неверный след. Ну и прекрасно, – сказал Эспер, спешившись.

Бледное лицо лесничего выглядело очень усталым, а двигался он так, будто его конечности были наполовину парализованы.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Стивен.

– Глупости. Я и так выживу. Тем более что мне уже гораздо лучше.

Хотя Стивен далеко не был в том так уверен, однако спорить со старшим приятелем не стал.

– А что теперь? – спросил он лесничего.

– Скажи мне еще раз, что они говорили? Только постарайся припомнить все до мельчайших подробностей.

Стивен повторил разговор, которому некогда стал неожиданным свидетелем. Когда же юноша упомянул Фенда, лесничий насторожился.

– Ты уверен? – переспросил он Стивена. – Ты уверен, что они говорили о Фенде?

– Да. Моя память стала как никогда ясной.

– Значит, Фенд вместе с бандой монахов собираются убить королеву. Что происходит в этом мире?

– Хотел бы я знать!

– Кал Азрот, – начал размышлять вслух Эспер. – Крепость, которая находится в Лойсе. Туда обычно направляются августейшие особы, когда им грозит опасность и они срочно нуждаются в защите. Даже не могу себе представить, как кучка убийц собираются туда проникнуть?

– Но у них есть греффин.

– В этом я не слишком уверен, – произнес лесничий. – Да, они шли за ним следом. И он их не трогал. Не проявлял по отношению к ним никакой враждебности. Однако это вовсе не значит, что они каким-то образом заставили его себе служить.

– Но ведь он подчиняется Терновому королю, – заметил Стивен. – Вполне вероятно, что за всем этим стоит сам Терновый король. К тому же никому не известно, какие способности получил Спендлав во время своего темного посвящения.

– Верно, – согласился Эспер. – Но это неважно. Мы все равно их настигнем и убьем.

– Но ты еще не в форме, чтобы уложить всех до одного, – напомнил ему Стивен. – А не можем ли мы как-нибудь выйти на самого короля? Чтобы попросить его прислать рыцарей?

– На это у нас нет времени. Пока мы будем этим заниматься, бандиты уже доберутся до Кал Азрота.

– А что, если привлечь сэра Саймена?

– Он тоже слишком далеко.

– Значит, остается только полагаться на себя.

– Да.

– Ну что ж. Будем полагаться на себя. Надеюсь, мы с тобой справимся, – вздохнув, произнес Стивен и, окинув лесничего благодарным взглядом, добавил: – Спасибо тебе, Эспер…

– За что? Ведь это ты спас мне жизнь. Причем уже дважды.

– За то, что поверил мне. И доверяешь мне. Если б ты заколебался и стал задавать вопросы…

– Послушай, – перебил его лесничий. – Ты зеленый, наивный и немного занудный парень, но не лжец. Когда ты видишь настоящую опасность, это всегда написано у тебя на лице.

– К сожалению, я обнаружил ее несколько не вовремя, – посетовал Стивен.

– Но главное, что обнаружил. Должно быть, увидел ее какими-то новыми глазами.

– Я не успел разглядеть ее заранее, чтобы спасти фратекса, – при этих словах Стивен почувствовал, что в животе у него что-то неприятно екнуло.

– Фратекс жил в монастыре гораздо дольше, чем ты. Он должен был догадаться, – резонно заметил Эспер, направляясь к Огру. – Самокопание и самобичевание – пустая трата времени. Давай пойдем по следу бандитов, пока тот еще не остыл.

Стивен кивнул в знак согласия. Они взобрались на коней и отправились в путь через лес, который затянул заунывную песнь о приближавшейся смерти.

Часть четвертая Кровь королей 2223 год эверона, месяц сефтмен

Я ранен, мама, силы нет терпеть,

Я чувствую: в затылок дышит смерть.

Она пришла, чтобы меня забрать,

Но перед тем я должен рассказать…

Вот, слушай, что я видел: ночь, земля,

Багровая от крови короля,

И рог трубит, и терн сквозь кровь пророс,

И серп пурпурный жнет колосья звезд.

Баллады Восточной Кротении

1. Путешествие

Исследовав взором холмистую местность и не обнаружив ничего подозрительного, Нейл МекВрен с замиранием сердца подстегнул коня, чтобы поравняться с королевой и леди Эррен. Они ехали по забирающей вверх дороге впереди него в женских седлах.

– Ваше величество, – в третий раз обратился он к королеве. – Смею вам заметить, что это не лучшее решение.

– Вполне с вами согласна, – подхватила Эррен.

– Я уже слышала вашу точку зрения, – отмахнувшись от их настойчивых возражений, ответила королева. – В самом деле, сколько можно твердить одно и то же?

– Мы приехали в Кал Азрот, чтобы защитить вас и ваших детей, ваше величество, – напомнила королеве Эррен.

– А разве я с вами спорю? – парировала королева.

– Но когда мы находимся за пределами крепости, на какую защиту мы можем рассчитывать?

Она указала жестом назад, где вдали еще виднелась крепость Кал Азрот. Небольшая по размеру, окруженная широкими рвами, она имела три ряда стен и довольно удобно располагалась на горе. В свое время несколько десятков воинов выдержали здесь осаду двухтысячной армии.

– Я далеко не уверена, что в крепости мне будет безопасней, чем здесь, – произнесла королева. – Но вполне согласна, что она может защитить нас от армии. Однако неужели вы думаете, что кто-то пошлет целую армию, чтобы убить меня и моих дочерей? Лично я так не считаю. Теперь я все больше и больше склоняюсь к мнению сэра Нейла.

– Что вы имеете в виду, позвольте вас спросить? – мягко осведомилась Эррен, одарив Нейла таким острым взглядом, что он способен был разрубить даже сталь.

– Я имею в виду, что Уильям послал нас сюда по настоянию Роберта или леди Грэмми. Эти люди вряд ли думали о нашей безопасности, а скорее преследовали цель удалить нас от двора.

– Будто бы я сама этого не подозревала, – сощурив глаза, произнесла леди Эррен. – Вот только хотелось бы знать, почему сэр Нейл не изволил поделиться своим мнением со мной.

«Я лишь меч королевы, помнишь?» – мысленно ответил Нейл, а вслух произнес:

– Я был вполне уверен, что госпожа Эррен осведомлена гораздо лучше меня.

– Вот в этом вы совершенно правы, – согласилась она. – Но не приходило ли вам когда-нибудь в голову, что тот, кто способствовал удалению королевы и ее детей от двора, стремился не только избавиться от ее влияния, но одновременно преследовал гораздо большие цели. Например, причинить какой-нибудь вред?

Прежде чем Нейл успел ответить, королева, громко рассмеявшись, произнесла:

– В таком случае крепость – это последнее место, где нам следовало бы находиться. Потому что, по мнению тайных убийц, – если предположить, что таковые на самом деле существуют, – мы должны собраться именно в Кал Азроте. И ждать там своей неотвратимой участи, как согнанные на бойню ягнята топора мясника.

– Я вполне допускаю, что они рассчитывали на какую-нибудь вашу непростительную глупость. Какой-нибудь неосмотрительный поступок. Например, что вам взбредет в голову прогуляться в Гленчест.

– Эррен, мы были заточены в крепости целых два месяца – искоса поглядев на нее, произнесла королева. – До дома Элионор не больше двух дней езды. К тому же с нами двенадцать вооруженных рыцарей и тридцать пехотинцев.

– Да, наша процессия выглядит весьма внушительно. Ее трудно не заметить, – согласилась Эррен.

– Леди Эррен, сэр Нейл, советую вам сложить оружие! – вмешалась в разговор Фастия, ехавшая позади них. – Если мама что-то вобьет себе в голову, переубедить ее совершенно невозможно. Кому, как не вам, леди Эррен, это знать. Мы едем навестить тетю Элионор, и точка.

– К тому же, – добавила Элсени, – мне до смерти надоела эта старая крепость. Там такая скучища! – Она тяжело вздохнула, потом добавила: – Как я истосковалась по двору! Наверное, к Лезбет уже приехал ее жених, принц Чейсо. Как я хочу его увидеть!

– Скоро увидишь, – уверила ее мать.

Нейл слушал разговор одним ухом, а второе держал настороже, внимая всем прочим звукам, которые могли предвещать опасность. Дорога теперь шла по наиболее пологому участку – грушевым и яблоневым садам и полям пшеницы. Но даже такая равнина предоставляла прекрасные возможности для засады. Достаточно было кому-нибудь, схоронившемуся в листве, выпустить в королеву стрелу, и Нейл ничего не смог бы предпринять, чтобы ее спасти.

Как заметила Эррен, они представляли собой весьма внушительную процессию. Королева, Эррен, Фастия, Элсени и сам Нейл держались вместе, Одра и Мэр, горничные Фастии и Элсени, которые беспрестанно стрекотали как сороки, ехали немного поодаль. Принц Чарльз, следующий за ними, распевал детские песни, под которые шут по прозвищу Песья Шапка выделывал антраша. Сегодня на нем была настолько большая шляпа, что закрывала тело почти целиком, и хотя Нейл был уверен, что сефри, благодаря какой-то хитрости, наверняка сквозь нее подглядывал, он не имел ни малейшего представления о том, как это удавалось делать, поскольку ни одной дырки в шляпе не было.

Вокруг королевских особ свободным квадратом, готовым в любой момент вытянуться в строй, двигались королевская конница и пехота.

Однако их присутствие не добавляло спокойствия Нейлу. Дело в том, что он не строил себе иллюзий и не понаслышке знал, что некоторые из воинов, если не все, в трудный момент могут обернуться против него. В этом смысле мнение королевы было не лишено основания: убийство могло произойти где угодно – как в крепости, так и за ее пределами, как ночью, так и при свете дня.

– Почему вы так угрюмы, сэр рыцарь?

Встрепенувшись, Нейл развернулся в седле. Не сводя глаз с окрестностей, он даже не заметил, как с ним поравнялась Фастия.

– Я вовсе не угрюм, принцесса. А бдителен.

– Я бы не сказала, что вы просто бдительны. У вас такой перепуганный вид, какой бывает только у кролика, за которым охотится лиса. Неужели вы правда считаете, что нас здесь может подстерегать опасность? Ведь мы же сейчас в Лойсе, а не в Ханзе.

– Должен вам напомнить, что мы были в Эслене, но это не оградило вашу мать от покушения.

– Верно. И все же, как я уже сказала, мою мать бесполезно переубеждать. Все равно вам это не удастся сделать. Поэтому лучше попытайтесь извлечь из этого путешествия наибольшую пользу. – Она улыбнулась.

Улыбка была совершенно не свойственна чопорной Фастии, поэтому Нейл невольно последовал ее примеру.

– Ну, вот. Теперь уже лучше, – продолжая улыбаться, похвалила его принцесса.

– Я… – Нейла неожиданно осенило подозрение, что у него что-то не в порядке с лицом. – Простите, принцесса. Но я никак не пойму, что вас рассмешило?

– Обернитесь и сами все поймете.

Когда Нейл последовал ее совету, то увидел принца Чарльза, шута и девушек-служанок…

Стоило его взгляду упасть на Одру и Мэр, как те сразу прыснули со смеху, покраснев, словно спелые вишни. Уязвленный их поведением, Нейл быстро отвернулся.

– Они все утро ехали сзади и только о вас и говорили, – произнесла Фастия. – Такое впечатление, что они не могут на вас наглядеться.

На этот раз Нейл почувствовал, что у него самого зарделось лицо не меньше, чем у служанок.

– Я не… то есть мне…

– Вы не знаете, что им сказать? Понимаю. Видите ли, если бы вы решились с ними заговорить, боюсь, они не перенесли бы такого потрясения и свалились с лошадей.

– Но почему?

– Ну, не скромничайте, сэр Нейл. Вы же очень привлекательный мужчина. И уверена, сами об этом прекрасно знаете. Полагаю, у вас была девушка в Лире, и не одна. Разве нет?

– Ну, да. Была. Но одна. – По всему было видно, что ему неловко говорить об этом, особенно в обществе строгой Фастии.

– Одна? На всех островах?

– Я имею в виду ту, которую…

– У вас была только одна избранница сердца?

– Не то чтобы избранница сердца, – ответил Нейл. – Словом, вскоре после того, как мы познакомились, родители нас обручили.

– И сколько вам тогда было лет?

– Двенадцать.

– Вы с ней обручились, когда вам было двенадцать? И после этого вас не преследовала ни одна девушка?

– Очевидно, были такие. Но мое сердце уже было отдано. Понимаете, я обещал ей, что до самой ее смерти ни за что не полюблю другую.

– Вы дали ей обещание, когда вам было всего двенадцать? Неужели она до сих пор не освободила вас от этой клятвы?

– Она умерла во время родов, принцесса. Это случилось недавно. Всего год назад.

Глаза Фастии округлились и стали на удивление добрыми. Он никогда не видел у нее такого участливого взгляда.

– Благослови ее святая Анна, – тихо проговорила она. – Поверьте, мне искренне жаль.

Нейл молча кивнул.

– Простите, если это прозвучит несколько грубо… Но, по-моему, теперь вы свободны от своей клятвы, – заметила она.

– Верно. От этой клятвы я свободен. Но зато дал другую – защищать вашу мать.

– А, – кивнула Фастия. – Таких мужчин, как вы, очень мало. Вы сами в этом скоро убедитесь. Мало кто из них верен своему обещанию, – в ее голосе просквозила нотка горечи. – Особенно брачному.

Не зная, что говорят в таких случаях, Нейл скромно промолчал.

Спустя некоторое время лицо Фастии вновь просветлело.

– Какой же я бываю занудой! – воскликнула она. – Энни в этом смысле совершенно права.

– Я ничуть не считаю вас скучной, – признался Нейл. – Из всех людей, которых я повстречал при дворе, вы оказались наиболее добры и участливы по отношению ко мне.

– Приятно слышать, сэр. – У Фастии слегка зарумянились щеки. – Последние несколько месяцев вашим обществом все очень гордятся и дорожат.

Неожиданно Нейл испугался, что перешел порог, к которому ему не следовало даже приближаться, поэтому вновь перевел взгляд на окружающий пейзаж. Его внимание привлекли растущие вдоль дороги ярко-оранжевые цветы, похожие на вертикальные маленькие спирали.

– Вы не знаете, как называются эти цветы? – спросил он, не придумав ничего лучшего, чтобы сменить тему. – Мне никогда не доводилось встречать такие у нас в Лире.

– Это так называемые башенки Еремеи, – ответила Фастия. – В свое время я знала названия всех цветов на этой дороге.

– Вас не смущает, принцесса, что я смотрю по сторонам? Это помогает мне сохранять бдительность. Полагаю, это невежливо по отношению к вам, но…

– Я вас прекрасно понимаю, сэр Нейл. Долг прежде всего. Была рада немного вас развлечь.

Когда процессия остановилась, чтобы напоить лошадей, Фастия сплела венки из полевых цветов – по одному для каждой девушки, Чарльза и Нейла. Молодой капитан очень стеснялся надевать свой подарок, но не нашел вежливого способа отказаться.

Когда все начали вновь собираться в путь, Нейл поднялся на коне на вершину небольшой горы, чтобы лучше осмотреть окрестности.

Перед ним развернулся прекрасный холмистый пейзаж: в основном поля, на которых паслись бело-коричневые коровы, и лишь изредка – небольшие рощи. Приблизительно на расстоянии лиги уже виднелись смутные очертания башенок. Должно быть, это был Гленчест.

Цокот копыт известил Нейла о приближении сэра Джеймса Кетмейла и сэра Варгуса Фарре.

– Ай да капитан королевской гвардии, – воскликнул Кетмейл. – И каковы шансы на успех? Полагаете, что удастся ее сразить?

– Простите, не понял?

– Должен заметить, у вас отличная тактика. Вы добились того, что на устах холодной принцессы заиграла улыбка. Неплохое начало, ведь можно рассчитывать на дальнейшую благосклонность.

– Сэр Джеймс, я искренне надеюсь на то, что вы совсем не такой, каким кажетесь.

– В тихом омуте черти водятся, – ответил сэр Джеймс.

– Только попрошу без грубостей, – приструнил его Варгус. – Такое впечатление, сэр Джеймс, что вы знаете к ней подход.

– Если ее раздеть, она такая же девушка, как и все остальные, – сказал Джеймс. – Говорят, этот придурок Оссел почти до нее не дотрагивается. Не могу даже припомнить, чтобы до сегодняшнего дня видел улыбку на ее устах.

– Принцесса Фастия, – окинув строгим взглядом Джеймса, произнес Нейл, – если вы, конечно, ее имеете в виду, весьма благородная и порядочная леди. Если она проявляет ко мне благосклонность, то, смею вас заверить, исключительно из вежливости.

– Что ж, надеюсь, она не менее вежливо будет лизать вам…

– Сэр, сейчас же прекратите. Предупреждаю вас! – прикрикнул на него Нейл.

Джеймс замолчал, растянув губы в широкой улыбке. Потом ухмыльнулся и ускакал прочь.

– Сэр Нейл, – произнес Варгус. – Вы представляете собой слишком легкую мишень для насмешек Джеймса. Видите ли, он делает это безо всякой злобы. Просто ему нравится, когда в вас закипает кровь.

– Он не имеет права так говорить о принцессе Фастии. Это оскорбляет ее честь.

Варгус покачал головой.

– Вас воспитывал сэр Файл. Мне известно, что он учил вас знать цену чести. Да, честь имеет свою ценность. Впрочем, так же как легкомысленность и даже небольшая грубость. – Он махнул рукой в сторону группы людей, которые собрались внизу. – Мы готовы положить свои жизни за каждого из них. И сэр Джеймс также не раздумывая отдаст свою жизнь. Так почему же подчас не позволить себе безобидную шутку? Более того, гвардейцы не будут вас любить, если вы будете держаться особняком и разговаривать с ними подобным образом. А вам, сэр Нейл, нужно, чтобы вас любили. Ведь вы должны набрать людей для личной стражи королевы и возглавить ее, не так ли?

– Так.

– Гораздо лучше иметь в подчинении тех, кто вас любит.

– Да, но все равно, вряд ли я понравлюсь всем. Дело в том, что я не благородного происхождения, и многие считают это для себя оскорбительным.

– А многие так не считают. Воинов скрепляют такие узы, с которыми не могут сравниться никакие титулы и ранги. Но эти узы вам еще предстоит создать.

Нейл поджал губы.

– Меня достаточно любили в Лире, если говорить вашими словами, – сказал он. – Я сражался плечом к плечу с лордами и называл их братьями. Но сейчас я не в Лире.

– Вы заработали там себе авторитет, – заметил Варгус. – А теперь должны это сделать здесь.

– Для меня это очень трудно, – признался Нейл. – Трудно заработать авторитет не в бою.

– Здесь ведутся всякого рода битвы, сэр Нейл. Особенно при дворе.

– Но я очень далек от подобного ремесла.

– Вы еще молоды. Со временем научитесь. У вас все впереди.

Нейл понимающе кивнул.

– Спасибо, сэр Варгус, – искренне поблагодарил он. – Я приму к сведению ваш совет.

Гленчест, как оказалось, походил больше не на замок, а на обнесенный стеной городок развлечений с заостренными башенками – красивыми, но совершенно не пригодными для защиты. Крепостная стена была достаточно высока, чтобы не позволить разбежаться людям и козам, но не стала бы серьезным препятствием для осаждающей армии. Через забавного вида ворота, представлявшие собой кованую решетку с узором в виде певчих птиц, сидящих в цветущей виноградной лозе, виднелся раскинувшийся внутри парк с живой изгородью, фонтанами и прудами. За деревьями Нейл приметил блестящую медную крышу величественного дома, которая весьма смахивала на перевернутую вверх дном лодку.

Замок стоял на небольшой возвышенности, а расположенный внизу городок производил впечатление чистого, аккуратного и очень маленького селения, недавно выстроенного для того, чтобы обслуживать Гленчест. Местные жители с интересом глазели на движущуюся к замку королевскую процессию.

Когда та достаточно приблизилась, от соглядатаев отделились четыре девочки, которые, весело пританцовывая, устремились к всадникам. При этом Нейл схватился рукой за меч.

– Уберите руку от оружия, сэр Нейл, – шепнула ему Фастия. – Деревенские девушки не представляют собой никакой опасности.

Те в свою очередь, казалось, не обратили никакого внимания на настороженность Нейла. Они подошли к его коню и, хихикая почти так же, как служанки принцесс, устремили на молодого рыцаря горящие глаза.

– Сэр рыцарь, – обратилась к нему старшая, девушка с темными волосами, которой с виду можно было дать тринадцать. – Не могли бы вы нам подарить что-нибудь на память?

– Что значит на память? – смущенный Нейл в недоумении уставился на них.

– Для моего сундука с приданым, – скромно произнесла девочка, опустив глаза.

– Ну, давайте же, сэр Нейл, – весело подстегнул его Варгус. – Подарите что-нибудь девочке.

Нейл замешкал, ощущая, как кровь прилила к его лицу, но потом вспомнил совет старого рыцаря.

– Я не… – Он запнулся на полуслове, и его замешательство развеселило едущую рядом Элсени.

– Эй, послушайте, – чтобы поправить положение, произнес Варгус. – Я тоже рыцарь, правда, не такой молодой и симпатичный, как он. Может, возьмете подарок от меня?

– Да, да! – закричала одна из девочек, вмиг переключив свое внимание на Варгуса.

Широко улыбнувшись, старый рыцарь достал нож и отрезал прядь своих курчавых волос.

– Это вам, мисс, – произнес он.

– Спасибо, сэр, – радостно ответила та и, схватив полученный приз, убежала.

– Здесь такой обычай, – пояснила Фастия. – Они загадывают на локоне желание, а потом молятся святой Эррен, чтобы та послала им любовь такого благородного кавалера, как вы.

– О, – выдохнул Нейл, глядя на стоявших рядом с ним и вожделевших подарка девочек, – пожалуй, вы правы. Не вижу в этом обычае ничего дурного.

Потом достал свой нож, отрезал прядь волос и передал одной из них. Та, засияв от гордости, скромно поклонилась и убежала. За ней бросились остальные девочки, требуя доли от полученного ею приза. Элсени, наблюдавшая за этой сценой, захлопала в ладоши, а Одра и Мэр, казалось, были чем-то недовольны.

– Как я уже сказал, – произнес сэр Джеймс, – этот молодой человек имеет успех у девушек.

Краем глаза Нейл заметил какое-то движение впереди процессии и, к своему огорчению, понял, что, пока его внимание занимали деревенские девушки, он упустил прибытие важных персон.

Они появились из ворот. Пажи, одетые в желтые и оранжевые рейтузы, пехотинцы в кольчугах, выглядевших так, словно были сделаны из чистого серебра, рыцари в причудливых, украшенных цветами доспехах и надетых поверх них красно-голубых накидках, отороченных золотой тесьмой. Посреди процессии несли паланкин, покрытый шелковым навесом, в котором восседала дама в переливающемся золотом парчовом платье цвета сочной лесной зелени, слегка декорированном цветами. Ее одеяние со всех сторон водопадом низвергалось вниз. У платья было слишком рискованное декольте и чрезвычайно высоко поднятый лиф. Казалось, стоит даме пошевелиться, как та небольшая часть ее грудей, которая была спрятана под лифом, выскочит наружу.

Лицо дамы с первого взгляда казалось самым обыкновенным – благородный овал, острый нос и тонкие губы. Но озорно блестящие лазурные глаза и ярко накрашенные красные губы, всегда готовые расплыться в улыбке, придавали ей своеобразную красоту. Светло-каштановые волосы были украшены серебряной диадемой.

– Моя тетя Элионор, сестра отца и герцогиня Лойса, – шепотом представила ее Нейлу принцесса Фастия, а потом, наклонившись к нему, добавила: – Моя тетушка – вдова и враг благочестия. Поэтому держите ухо востро, особенно если окажетесь с ней наедине.

Нейл кивнул, про себя заметив, что Элионор была ничуть не похожа на своего брата, короля.

– Мюриель, моя дорогая, – воскликнула герцогиня, когда они подошли ближе. – Какое несчастье, что тебе пришлось приехать сейчас! Я совсем не готова принимать гостей. Несколько дней назад мне пришлось отлучиться в деревню, и я даже не успела привести все в должный порядок. Надеюсь, вы простите мне сей тусклый прием. К сожалению, это лучшее, что удалось подготовить за такой короткий срок, но я не могла не выйти поприветствовать вас.

Пока она произносила свою речь, пажи усыпали дорогу лилиями, а остальные провожатые разливали в кубки вино и, взяв за узды лошадей, предлагали его прибывшим гостям.

– Прием, как всегда, великолепный, – взяв предложенный ей кубок, произнесла королева. – Рада тебя видеть, Элионор.

Герцогиня застенчиво отвела глаза.

– Ты всегда так добра ко мне, Мюриель. Пожалуйста, спешивайтесь с этих потных тварей, – обращаясь ко всем, сказала она. – Большинство из вас могут разместиться на сидячих местах, а гвардейцы прогуляются пешком. – И она указала рукой на четыре паланкина, немного меньших по величине, чем тот, в котором ехала она.

– Элсени, какой красавицей ты стала! – продолжала она, когда гости спешились. – А, Фастия! Да у тебя вновь появился румянец на щеках. Уж не воспользовалась ли ты моим советом и не завела ли любовника?

Фастия издала звук, похожий на икоту, а ее тетушка почему-то тотчас обратила взор на Нейла.

– Ага, – сказала она. – Отличный выбор.

– Ничего подобного, тетя Элионор, – сказала Фастия, – и вам бы следовало это знать.

– Неужели? Очень жаль. Тогда, насколько я понимаю, этого симпатичного молодого человека ты держишь просто для развлечения.

– Это сэр Нейл МекВрен, капитан королевской гвардии, – представила его Мюриель.

– Как странно. Я могла бы поклясться, что он охраняет Фастию, а не королеву. Хотя, впрочем, это еще ничего не значит.

Нейл почувствовал себя виноватым, потому что и впрямь был ближе к Фастии, чем к ее матери.

– Тетя Элионор, у вас нет никакого стыда, – не без укора в голосе сказала Фастия.

– Зато я никогда и не утверждала обратного, моя дорогая. А теперь дайте же мне вас расцеловать. И давайте поскорее уйдем с этого нещадного солнцепека.

– Пожалуйста, еще раз примите мои извинения, – произнесла герцогиня тем же вечером перед началом ужина, жестом указав на огромный, занимающий целую галерею стол. – Мой буфет был совершенно пуст, а лучший повар как назло заболел.

Нейл начинал понимать манеру поведения герцогини. Блестящая поверхность дубового стола была от края до края заполнена разными яствами: куропатки в масляном соусе, перепелиный пирог с коринкой и миндалем, десять видов сыра, всевозможная зелень, тушеный угорь, каплуны в хрустящей соленой панировке, три жареных поросенка и покрытые золотистой корочкой буйволиные головы. С тех пор как гости вошли в фантастические сады Гленчеста, вино все время лилось рекой. Элионор выпила довольно много, но это не оказало на нее никакого видимого действия. Снующие повсюду слуги беспрестанно наполняли бокалы, и Нейлу приходилось тщательно за собой следить, чтобы алкоголь не лишил его бдительности.

– Твое гостеприимство, как всегда, выше всяких похвал, – заверила ее королева.

– Хорошо, что мне удалось вытащить вас из Кал Азрот. Ну и дыра!

– Но зато безопасная, – заметила Эррен.

– Ну, да. Я слышала, на Мюриель было совершенно покушение. Мне сообщили об этом совсем недавно. Должно быть, это было так ужасно, моя дорогая.

– Я даже не успела ничего сообразить, как сэр Нейл уже избавил меня от угрожавшей опасности, – ответила королева.

– Ага! – герцогиня махнула своим бокалом Нейлу. – Вот этот красавчик? Я знала, что этот молодой человек весьма способный. Такие вещи я всегда ловлю с первого взгляда.

– Вы слишком добры ко мне, герцогиня, – застенчиво произнес Нейл. – Но я всего лишь сделал то же, что сделал бы любой человек из королевской гвардии, оказавшийся на моем месте. Просто я был ближе всех.

– О, да он еще и скромен, – констатировала герцогиня.

– Верно. Он и в самом деле скромен, – заметила Фастия, поставив на стол бокал, к которому время от времени прикладывалась. – И это вовсе не учтивое притворство, как может показаться поначалу.

Фастия с удивленным видом посмотрела на свой бокал, и находившийся рядом паж, неверно расценив ее взгляд, поспешил его наполнить. Однако, судя по ее сбивчивой речи и раскрасневшимся щекам, вряд ли ему следовало это делать.

Только Нейл заметил, что принцессе не по себе, – и заметил это лишь потому, что и сам находился в подобном состоянии.

– Сэр Нейл, – начала герцогиня, хитро улыбаясь, – придется подумать о том, как вас вознаградить. Нам очень дорога жизнь нашей невестки, поэтому мы вам очень благодарны за ее спасение.

Нейл вежливо кивнул.

– А теперь, дорогая Мюриель, расскажи, пожалуйста, обо всем, что происходит при дворе. Ну, ты, конечно, меня понимаешь. Таких скучных вещей, как войны, политика и все такое прочее, касаться не стоит. Я имею в виду только самое интересное: какие петухи каких обхаживают курочек. Паж! Будь любезен, принеси еще бренди.

После обеда в саду были устроены игры – метание дротиков, пинг-понг, прятки в лабиринтах из живой изгороди. Герцогиня посылала Нейлу все более крепкие напитки, которые он лишь пригублял, а потом незаметно выливал, стоило той отвести в сторону свой взор. Королева играла вместе со всеми остальными, и, казалось, уличные развлечения ее забавляли. Фастия тоже веселилась в саду, хотя от выпитого вина и бренди ее стало заметно покачивать.

Перед вечерней трапезой герцогиня сменила наряд. Теперь на ней было черное, вышитое серебром платье, еще более длинное, но не менее провокационно обнажающее ее прелести. Она руководила играми с небольшого трона, который прислуга переносила с места на место.

Когда солнце село за горизонт, герцогиня поманила к себе Нейла, и стоило ему приблизиться, как слуга вручил юноше маленький золотистый ключик.

– Это вам, – произнесла Элионор, томно взирая на него. – Надеюсь, вы им воспользуетесь.

– Не понимаю, герцогиня.

– Это ключ от одной комнатки, которая находится вон там, на самой высокой башне. И там вы получите вознаграждение, которое, надеюсь, придется вам по душе.

– Моя госпожа, мой долг велит мне оставаться рядом с королевой. Я не могу его нарушить.

– Фу, к чему так волноваться? В моем доме ей ничего не грозит. Я сама позабочусь о ее безопасности. Как хозяйка этого дома я отвечаю за все, что здесь происходит.

– Госпожа, при всем моем уважении к вам, примите мои глубочайшие извинения. Но я не могу оставить королеву.

– Что? Уж не собираетесь ли вы с ней спать?

– Нет, что вы. Я просто должен быть рядом.

– Но с ней рядом Эррен.

– Мне очень жаль, – твердо повторил Нейл. – Но моя главная и единственная обязанность – находиться в непосредственной близости от королевы.

Герцогиня с восхищением изучала его лицо.

– Вы очень благородный человек, сэр Нейл, – наконец произнесла она. – Я думала, что люди, подобные вам, давно исчезли без следа. – Она закусила верхнюю губу, а потом вдруг засияла привычной улыбкой. – Ваши речи производят сильное впечатление. Они добавляют охоте еще больше азарта. Я еще молода. И мне некуда торопиться. – Она чуть нахмурилась. – Ну, согласитесь же со мной, сэр Нейл. Скажите, что я молода.

– Вы молоды, моя госпожа. И очень красивы.

– Возможно, не так уж красива, как некоторые, – ответила она. – Но вот что я вам скажу, сэр Нейл. Я очень и очень опытна. Я читала кое-какие книги. Те, которые читать запрещено. Хотя, честно признаться, я терпеть не могу читать. Но эти книги того стоили. – Она погладила свою щеку и провела пальцем по губам. – Уверяю вас, чтение не прошло для меня даром. Вы могли бы в этом сами убедиться.

Тело Нейла уже в этом убедилось, и прежде чем ответить, он сглотнул слюну.

– Мой долг… – пробубнил он, выдавив из себя единственное, на что был способен.

Она расхохоталась звонким, красивым смехом.

– Это мы еще посмотрим, – сказала герцогиня. – Рано или поздно вы все равно сломаетесь. Любую лошадь можно оседлать. Например, я могу кое-что подсыпать в ваш бокал. Что-нибудь сводящее с ума от желания. Что вы на это скажете?

– Скажу, что мне не следовало бы пить, – ответил Нейл.

– А что, если я отвечу, что вы уже выпили это?

У Нейла от ужаса отвисла челюсть. Кровь заиграла в жилах, и некоторые части тела повели себя крайне подозрительно. Он уже ощущал цветочный запах герцогини, а его взор намертво приковала к себе опасная расщелина, которую обнажало ее декольте.

– Прошу прощения, но мне нужно идти, – пробормотал Нейл.

– Конечно, мой дорогой, – ответила она.

Герцогиня взяла его руку и погладила ее – движение, которое пронзило юношу насквозь.

– Немного нервничаете, да? – спросила она, выпуская его руку. – Но к этому мы еще вернемся. Надеюсь увидеть вас в скором времени. И во всей красе.

Чуть позже той же ночью, удостоверившись, что королева почивает тихим и спокойным сном, Нейл удалился в свою комнату, которая находилась по соседству с покоями Мюриель. Снял с себя доспехи, колет и нижнее белье, ополоснул лицо холодной водой и сел на кровать, пытаясь овладеть своим дыханием, которое после разговора с герцогиней до сих пор не пришло в норму. Он был почти уверен, что она каким-то образом его приворожила. В голове то и дело что-то мелькало, и с каждой вспышкой света ему мерещились те или иные части женского тела. Нейл знал, что в соседней комнате спит обнаженная королева, и ему становилось мерзко на душе оттого, что он никак не может выкинуть эти мысли из головы. Он лег на кровать, пытаясь отвлечься воспоминаниями о былых боях, о том, как глядел в лицо смерти, но все было тщетно. Не в силах побороть овладевшее им невероятное возбуждение, Нейл снова встал и принялся делать движения руками и ногами, повторяя без меча различные фехтовальные приемы, которым некогда учился.

Упражнялся он таким образом до тех пор, пока не вспотел. Вспомнив, что пора ложиться спать, чтобы быть на следующий день в форме, Нейл снова сел на кровать и обхватил голову ладонями.

Хотя из-за громких ударов сердца он не расслышал легкого скрипа двери, его тело не утратило привычной проворности. Быстрым движением юноша схватился за меч и приготовился защищаться.

– Сэр Нейл, это всего лишь я, – прошептал женский голос.

Вглядываясь в смутный силуэт в проеме двери, Нейл медленно опустил оружие. Ему показалось, что это была герцогиня, и кровь вновь забарабанила в ушах.

Он видел, как ночная посетительница прошла в комнату. Когда же та пересекла полосу струящегося через окно лунного света, он узнал Фастию.

2. Следы

Эспер стал на колени и, принюхавшись к кострищу, издал утробный звук.

– Что это значит? – осведомился Стивен.

Не взглянув на юношу, лесничий начал внимательно осматривать окрестности.

– Они даже не попытались скрыть своих следов, – недовольно проговорил он. – Даже не потушили угли от костра. Это плохой знак. Думаю, они специально заманили нас сюда.

– Может, они не догадываются, что мы их преследуем? Прошел почти целый месяц.

Действительно, они покинули монастырь в разгаре жаркой поры лета, теперь же вступил в свои права месяц сефтмен. Даже здесь, в низине, на границе Королевского леса и сельских земель, листья слегка подернулись осенними красками. Поначалу Эспер был слишком слаб, чтобы гнаться за монахами, но постепенно окреп, хотя еще не оправился от болезни полностью.

– Они знают, что мы идем по их следу, – заверил лесничий. – В этом можешь не сомневаться.

С этими словами он приложил к тетиве стрелу – одну из оставшихся четырех, остальные сломались во время охоты.

– Ты считаешь, что… – начал было Стивен, но как раз в этот миг Эспер обнаружил засаду.

За их спинами из-за деревьев выскочили двое оголенных по пояс и щедро украшенных татуировками мужчин. Вооруженные широкими мечами, они двигались гораздо быстрее, чем обычные люди.

– Эти двое из банды Десмонда, – успел крикнуть Стивен.

– Садись на коня, – скомандовал Эспер, взбираясь на Огра, который тотчас ринулся вперед.

Их преследователи разделились: один направился к Стивену, второй – к Эсперу.

Эспер притормозил коня и резко развернулся, прицеливаясь в бандита, который угрожал Стивену. Огр еще не успел перейти на тихий шаг, но Эсперу была дорога каждая секунда. Не дожидаясь, пока конь остановится, он выпустил стрелу.

Та попала или почти попала в цель, поразив монаха в область почек. Враг упал, но очень скоро вновь вскочил на ноги, однако эта заминка позволила Стивену оседлать Ангел.

Тем временем другой монах почти настиг Огра. Скорчив болезненную гримасу, Эспер наложил на тетиву другую стрелу и вновь выстрелил, но как раз в этот миг Огр оступился, споткнувшись об валявшееся на пути бревно, и та пролетела выше цели.

Теперь у лесничего остались только две стрелы. Дернув за поводья, он развернул коня и направил прямо на своего преследователя, целясь в него из лука. Лесничий видел лицо монаха, твердое и неумолимое, с таким безумным взором, какой бывает лишь у одержимых Неистовым берсерков. Эспер нацелился ему в сердце.

Однако монах в последний миг отскочил в сторону, поэтому стрела, пролетев мимо, вонзилась в землю. Монах несся наперерез Огру, но тому все же удалось миновать опасность и благополучно избежать удара. Впрочем, позади Эспера теперь остался Стивен, к которому уже приближался раненый бандит. Несмотря на то что тот истекал кровью, казалось, это не слишком отражалось на его действиях. К счастью, его внимание было целиком поглощено юношей, поэтому Огра монах заметил только в тот момент, когда копыта размозжили ему челюсть.

Вновь развернув коня, Эспер наложил на тетиву последнюю стрелу и спешился.

– Огр, вперед! – приказал он жеребцу.

Конь поскакал ко второму монаху, который замер, словно завороженный. Это дало Эсперу возможность прицелиться и всадить стрелу прямо ему в грудь.

Завертевшись от полученного удара, монах все же умудрился избежать столкновения с конем и ринулся в сторону Эспера. Изрыгая отборные проклятия, лесничий, наклонившись к мертвому бандиту, выхватил у него из руки меч. Лесничий почти не умел обращаться с этим оружием и предпочел бы орудовать кинжалом или топором, но выбирать не приходилось, поэтому он поднял меч вверх, ожидая приближения врага. Позади него Стивен спрыгнул с лошади.

Приблизившись, монах рьяно завертел мечом, намереваясь отсечь Эсперу голову. Лесничий уклонялся, одновременно пытаясь закрываться мечом. Удары были столь сильными, что у него вскоре заныло плечо, словно на него давило три десятка больших камней. Справа подоспел Стивен, вооруженный садовым ножом, однако с ним бандит разделался одним ударом, отрубив клинок ножа от рукоятки. Эспер неловко развернулся, и монах тем временем, отскочив в отвлекающем маневре в сторону, вновь нанес удар. Лесничий бросил свой меч и, схватив монаха за правую руку, стал давить, чтобы перерезать горло врага его же собственным клинком. Уже слышался хруст костей, но тут монах яростно ударил Эспера коленом в грудь, так что у того перехватило дыхание, и повалил на землю, а сам потянулся за валявшимся рядом мечом лесничего, – и как раз в этот миг получил удар копытом от Огра. Монах упал замертво, а Огр продолжал его топтать, пока копыта не покраснели от крови, а тело врага не перестало биться в предсмертных конвульсиях.

– Они могли убить нас, – заметил Эспер, отдышавшись после сражения. – Если бы проявили больше благоразумия. Их погубила излишняя самоуверенность. Надо было начинать не с нас, а с Огра.

– Я бы сказал, что их погубило высокомерие, – подхватил его мысль Стивен. – Эти двое, Топан и Алигерн, – самые жалкие из всей банды. Сам Спендлав никогда не поступил бы так глупо.

– Верно. Видать, он послал тех, кем менее всего дорожил. Убей они хотя бы одного из нас, для него и то был бы хлеб. Непонятно только, почему он не вооружил их луками.

– Тем, кто прошел путь посвящения святого Мамреса, запрещается пользоваться луками, – вспомнил Стивен.

– Что ж, нам это только на руку. Поблагодари от моего имени святого Мамреса.

Обыскав трупы, Эспер, к своему большому удовольствию, обнаружил у одного из них кинжал, правда, не такой, как тот, что в свое время потерял. Кроме того, они поживились вяленым мясом и хлебом. В положении Эспера и Стивена, которым не хватало провизии, подобные трофеи пришлись весьма кстати.

– Мне думается, их осталось человек шесть, – размышлял Эспер вслух, – хотя неизвестно, сколько людей дал им Фенд. Будем надеяться, что каждый раз они станут посылать нам навстречу не больше двоих.

– Боюсь, Спендлав больше такой ошибки не допустит, – сказал Стивен. – В следующий раз он будет бить наверняка.

– Неизвестно, будет ли вообще следующий раз. Возможно, эти двое были посланы сюда, чтобы нас утихомирить. Теперь мы пойдем другим путем. И встретим их там, где они нас не ждут. Мы знаем, куда они едут, поэтому нет никакой нужды идти за ними следом.

Когда они взобрались на коней, Эспер усмехнулся.

– Что еще? – спросил Стивен.

– Я заметил, что сегодня ты не больно-то настаиваешь на том, чтобы мы захоронили трупы.

– Слишком много чести, – фыркнул Стивен.

– Хорошо, что ты хотя бы чему-то научился.

3. Интриги

– Ну, что, сестра Мул, – обратилась к Энни Серевкис. – Судя по всему, травничество стало тебе более интересно?

Энни не сводила взгляда с двойного котла, в котором квасилось овечье молоко. Ей нравился его запах, почти как у парного, но еще больше занимал происходивший на ее глазах чудодейственный процесс преобразования.

– Почему ты все еще называешь меня так? – подняв на нее глаза, безучастно осведомилась Энни.

– Потому что ты больше похожа на мула, чем на маленькую корову.

– Знаешь, а ты права, – улыбнувшись, сказала Энни, оставив последние слова без внимания. – Травничество стало мне куда больше по душе. Как, впрочем, и все остальное. Я имею в виду те предметы, которые мы изучаем здесь.

– И даже арифметика? – провокационно осведомилась Серевкис.

– И даже она. Думаю, я недооценивала этот предмет только потому, что не представляла ей практического применения. Если бы мне с самого начала сказали, что арифметика необходима для того, чтобы научиться распоряжаться деньгами, я бы проявила к этой науке гораздо больший интерес.

– Но, что ни говори, травничество не может идти ни в какое сравнение с остальными науками, – продолжала Серевкис. – Никто даже не подозревает, сколько всяческих ядов растет прямо у нас под ногами. Или, скажем, у стены сада. Правда, в первозданном виде травы почти безобидны. Но если приложить немного усилий – ну, скажем так, чуточку поворожить, то можно многие растения превратить в настоящее колдовское зелье.

– Знаешь, а ведь это касается абсолютно всего, – продолжая ее мысль, заметила Энни. – Возьмем хотя бы этот сыр, который я сейчас делаю. Разве это не колдовство – владеть силой, меняющей качество вещей? Силой превращать одно вещество в другое? И как приятно сознавать, что ты умеешь это делать!

– Кстати, как там твой сыр? У тебя уже что-нибудь получилось?

– Пока еще нет.

– В общем-то, ты совершенно права, – согласилась с ней Серевкис. – Я имею в виду умение из чего-то безобидного сделать нечто смертельно опасное. Что ни говори, но это просто здорово!

– Послушаешь тебя, сестра Серевкис, – с некоторой укоризной в голосе произнесла Энни, – и решишь, что ты до невозможности испорченная девчонка…

– А ты, сестра Мул, разве так не думаешь? – удивленно спросила Серевкис, после чего прямо спросила: – Признайся, кого ты наметила себе в качестве первой жертвы?

– Тс-с! – фыркнула Энни. – Если тебя услышит местра или кто-нибудь из старших…

Но, судя по всему, на Серевкис ее слова не возымели никакого действия. Прежде чем ответить, она смачно зевнула, широко потянувшись длинными руками.

– Не волнуйся, никто меня не услышит, – заверила она подругу. – Местра со своими любимицами ушла из монастыря еще четыре часа назад. А все остальные сейчас на занятиях. И вообще им нет никакого дела до того, что здесь происходит. Насколько я помню, никто из них никогда не наведывался в сыроварню. Так кого ты изберешь для своего первого опыта? Над кем учинишь коварную расправу?

– Что-то мне никто не идет на ум. Разве что за исключением одной длинношеей девчонки.

– А если серьезно? – переспросила Серевкис.

Энни поймала на себе ее взгляд, по обыкновению пристальный и сердитый.

– А у тебя уже есть кто-то на примете? – в свою очередь не удержалась от вопроса Энни.

– Ну конечно, есть. И не один. Прежде всего, Дечио. Для него у меня есть особый рецепт… Я изготовлю смолу из пыльцы дурмана и паслена. И подложу ее в свечу в его комнате.

– Но это же медленная и жестокая смерть. Чем этот Дечио перед тобой так провинился?

– Он был моим первым любовником.

– И оскорбил тебя?

– Мне тогда было десять лет. А ему двадцать. Он притворился моим другом и напоил меня вином до полусмерти, так что я едва держалась на ногах. А потом сделал свое черное дело.

– Изнасиловал тебя? – не веря своим ушам, переспросила Энни.

– Именно, – губы девушки слегка дрогнули.

– А как же твой отец? Он ему отомстил?

Серевкис рассмеялась, однако смех был несколько натужным и приправлен изрядной долей горечи.

– Какой прок отцу от дочери, испорченной в столь раннем возрасте? Нет, уж лучше было бы броситься вниз с какой-нибудь башни, чем рассказать отцу, что со мной сделал Дечио в тот злосчастный день. И продолжал делать до тех пор, пока я не подросла и не перестала его привлекать.

– Ясно, – проговорила Энни, хотя на самом деле ей было ничего не ясно. У нее не укладывалось в голове, как такое могло произойти. Она не могла себе этого даже представить. – Могу я тебе кое-что посоветовать?

– Конечно.

– Паука «черную вдову» откормить трупными мухами и приклеить к одному концу нитки. А другой – подложить под край стульчака в его уборной. Когда он сядет справить нужду…

– Здорово! – радостно захлопала в ладоши Серевкис. – Даже лучше тухлой колбасы. Вот только боюсь, это его не возьмет. Я имею в виду, не убьет. А мне хотелось бы разделаться с ним раз и навсегда.

– Ты права. Но ведь есть и другие способы. Должна сказать тебе, что свечи – далеко не лучший. Видишь ли, могут пострадать невинные люди. Например, девушка, которая будет убирать у него в комнатах. Или, что еще хуже, его очередная жертва.

– А если использовать твой рецепт, то, в крайнем случае, можно будет на всю жизнь лишить его мужского достоинства. Браво, сестра Мул. Твоя взяла. Ты просто умница!

– Благодарю. – Скромно восприняв признание, Энни снова устремила взор на котел. – Смотри! Смотри! Начинает сворачиваться.

Серевкис встала, чтобы собственными глазами взглянуть на чудотворное действо подруги.

Твердая белая масса, образовавшаяся в горшке, слегка сморщилась и отделилась от краев. Она плавала, как остров, в чистой желтой жидкости. Энни проткнула створоженную массу деревянной палочкой, и на том месте осталась дырка.

– Твердая часть называется курд, – прокомментировала Энни. – А жидкая – сыворотка.

– А за счет чего происходит это преобразование? – осведомилась Серевкис, неожиданно проявив интерес к процессу сырообразования. – Что разделило молоко на части?

– Фермент, который находится в желудке коровы.

– Очень аппетитно. Любопытно было бы знать, что еще может подобным образом сворачиваться? Ну да. Конечно же, кровь! Теперь мне все ясно. Оказывается, вот почему тебя это так увлекает!

– Конечно, увлекает. Сама подумай. Сначала был один продукт – молоко, а теперь два. Разве это не замечательно?

– Но что бы ты там ни говорила, твое творение еще не слишком похоже на сыр.

– Конечно, это еще не сыр. Потому что процесс пока не закончен. Необходимо выждать определенное время, за которое должно произойти еще одно чудесное превращение.

– Знаешь, – перебила ее Серевкис, – когда я была маленькой, у нас служила женщина из Хериланца. Она делала вид, что чтит религию, а на самом деле была язычницей. Как-то раз она мне сказала, что ее бог, Емос, сотворил землю из молока.

– Отделив курд от сыворотки, то есть море от земли, – задумчиво проговорила Энни. – Мне кажется, в этом есть свой смысл. Если взглянуть на вопрос с другой стороны, то, в конце концов, все святые поделили мир на части.

– Например, святая Мул, которая получила курд и сыворотку из молока, – пошутила Серевкис. – Я горжусь выпавшей мне высокой честью присутствовать при рождении новой богини.

– Можешь смеяться, сколько хочешь, – сказала Энни, – но если говорить серьезно, то именно так все и обстоит. Когда мы учимся создавать эти вещи – твои отравленные свечи или мой сыр, – то причащаемся к творчеству. Можно сказать, в некотором смысле уподобляемся святым.

Серевкис недоверчиво нахмурила брови.

– Ты чересчур наслушалась речей сестры Секулы, – заключила она.

– Пусть она очень жестока, – пожав плечами, сказала Энни, – но нельзя отрицать, что она очень много знает.

– И ты еще можешь так говорить? Будто не помнишь, что это она упрятала тебя в пещеру!

– Должна признаться, что это было не так уж плохо, – загадочно улыбнувшись, заявила Энни.

Вернувшись из лона Мефитис, Энни поразила всех своим спокойствием и хладнокровием. Заметив румянец на ее щеках, сестра Секула смерила девушку подозрительным взглядом, однако докапываться до причин не стала. И сейчас, когда у них с Серевкис зашел разговор на эту тему, Энни предпочла ничего не объяснять. Она не посвятила в свою тайну даже Остру, подсознательно чувствуя, что случившееся в пещере и за ее пределами должно остаться секретом, известным только ей и больше никому.

И уж конечно, не могла она поведать Остре о том, что послала письмо Родерику. Пусть это не было нарушением клятвы, тем не менее Энни не была до конца уверена, что подруга ее одобрит.

Казио честно исполнил первую часть своего обещания. На закате того дня, когда закончилось наказание Энни и она вернулась из пещеры в монастырь, юноша появился на оговоренном месте и, как было условлено, помахал ей рукой. Она сбросила из окошка своей комнаты письмо, предварительно привязав к нему камушек, и Казио его поймал. Будет ли он так же верен своему слову и дальше, покажет время.

С тех пор Энни обрела внутреннее спокойствие. У нее сразу ко всему пробудился интерес, и она постепенно начала понимать, почему сестра Секула считала пребывание девушек в обители Милосердия большим благом для них и привилегией.

Продолжая ненавидеть местру не меньше прежнего, Энни тем не менее была вынуждена признать, что ее слова не лишены смысла и к ним иногда стоит прислушаться.

– А теперь что ты будешь делать? – поинтересовалась Серевкис, не сводя глаз с котла.

– Теперь мы разделим наш сотворенный мир на кубики, – ответила Энни, – чтобы из них вытекла оставшаяся сыворотка.

Острым костяным ножом она разрезала массу сначала вдоль, потом поперек, а затем под углом по направлению ко дну глиняного горшка. После этого повернула нож по кругу, и аккуратные кубики всплыли на поверхность желтой сыворотки.

– А сейчас мы их немного прогреем и поместим в форму под пресс. Процесс созревания сыра будет длиться шесть месяцев. Лишь после этого его можно будет подавать к столу.

– Слишком долго ждать, – сказала Серевкис. – А я уже не прочь подкрепиться.

– Вот поэтому все святые очень терпеливы, – ответила ей Энни. – Кстати сказать, еды всегда хватает…

В этот миг в сыродельню из сада вбежала Остра.

– Вы слышали? – перебив их разговор, возбужденно выпалила она.

– Привет, сестра Персондра. – Энни забавляло произносить ее имя с раскатистым «р».

– Я слышала, – переиначивая смысл слов Остры, произнесла Серевкис. – И до сих пор слышу.

– Я имею в виду, слыхали ли вы новости? – пояснила Остра, – Девушки о них только и говорят. Мы выходим в свет.

– Что ты имеешь в виду?

– Большой деревенский бал. Каснара ежегодно устраивает праздник для сестер нашего монастыря. И на этот раз он состоится через три дня.

– Неужели? – недоверчиво проговорила Энни. – Глубоко сомневаюсь, что сестра Секула даст такое разрешение.

– Нет, это правда, – подтвердила Серевкис. – Старшие девушки мне рассказывали, что каснара закатывает потрясающие балы, правда для чисто женского общества.

– Все равно звучит заманчиво, – застенчиво произнесла Энни. – И, надеюсь, сулит нам неплохое веселье.

– Даже если будет скучно, – подхватила ее мысль Серевкис, – мы сами себя развеселим.

– Настораживает только одно. Не могу себе представить вечеринку, на которую все явятся в монашеских платьях, – несколько разочарованно заметила Энни.

– Кому-кому волноваться на этот счет, но только не тебе, сестра Мул, – сказала Серевкис. – Даром что ли ты тащила наверх свои сундуки? Зато теперь будешь красоваться в собственном наряде. А что касается остальных, то лично я слышала, что у графини найдутся платья для всех нас.

– Платье, одолженное на бал! – презрительно фыркнула Энни.

– Но ведь нам это не грозит, – воскликнула Остра. – Как верно заметила сестра Серевкис, благодаря твоему упрямству мы можем, по крайней мере, надеть собственные вещи.

– Ты можешь, – сказала Энни. – А я нет. Потому что я взяла с собой только одно платье – то, которое досталось тебе.

У Остры от удивления открылся рот.

– А как же твой второй сундук? Он ведь был даже тяжелее моего!

– Потому что в нем седло.

– Седло? – удивилась Остра.

– Да. То самое, которое мне подарила тетя Фиена, я заседлывала им Резвую.

– Выходит, ты пыхтела всю ночь и вызвала недовольство местры только ради какого-то седла? – не веря своим ушам, переспросила Серевкис.

Молча кивнув, Энни не удосужилась больше ничего объяснять.

Хотя разговор, казалось бы, исчерпал себя, Остра была далеко не намерена ставить точку.

– Но почему? – с возмущением спросила она, когда подруги оказались наедине в своей комнате. – Зачем ты взяла с собой седло? Неужели ты с самого начала собиралась бежать?

– Это только одна из причин, – ответила Энни.

– Пусть ты его взяла из дому. Но как ты могла тащить его на самый верх башни, после того как дала мне клятвенное обещание никогда не пытаться совершить побег?

– Не знаю.

– Энни, – после недолгого молчания процедила сквозь зубы Остра, – ты на меня сердишься?

– С чего ты взяла? – Сев на своей кровати, Энни в недоумении уставилась на лицо подруги, освещаемое тусклым лунным светом.

– Понимаешь, Энни, – начала объяснять Остра. – Ты очень изменилась. Последнее время ты проводишь гораздо больше времени с Серевкис, чем со мной.

– Но она тоже моя подруга. Мы нашли с ней общий язык. Тем более что мы изучаем одни те же предметы.

– Но в Эслене… у тебя никогда не было подруг.

– Послушай, Остра. Что бы ни случилось, ближе тебя у меня никогда никого не будет. И мне очень жаль, если я что-то сделала не так, заставив тебя ревновать, но…

– Я не могу говорить на темы, которые вы обсуждаете с Серевкис, – откровенно призналась Остра. – Пока вы изучаете колдовство, я драю горшки. К тому же мне далеко до Серевкис. Она из благородной семьи, а я – нет. Поэтому меня ничуть не удивляет, что ты предпочитаешь ее мне.

– Остра, ты глупенькая диумма. Никого я тебе не предпочитаю. Поэтому лучше закрывай глазки и спи.

– Я даже не знаю, что значит слово, которым ты сейчас меня обозвала, – пробормотала Остра. – Видишь, какая я глупая!

– Это своего рода дух воды, – пояснила Энни. – И оттого, что ты не знаешь какое-то специальное слово, тебя нельзя звать глупой. Если бы тебе позволили изучать то, что изучаю я, тебе бы оно было известно. Ну да хватит об этом, Остра! Я всегда буду любить тебя больше всех.

– Хотелось бы верить, – не слишком обольщаясь уверениями знатной подруги, ответила Остра.

– Ты лучше подумай о том, как ты будешь выглядеть на балу. Единственная девушка в собственном платье!

– И не собираюсь его надевать.

– Но почему? Оно ведь твое.

– Потому что у тебя нет собственного платья. По отношению к тебе это было бы несправедливо.

Энни рассмеялась.

– Все-таки как-то странно все получается, – сказала она. – Ведь ты сама вместе со всеми остальными постоянно мне твердила о том, что мы с тобой не в Кротении. Что я здесь не принцесса, а ты не прислуга.

– Верно, – тихо согласилась Остра. – Но как тогда объяснить то, что ты изучаешь магию, а я выбиваю ковры? На это у Энни не нашлось достойного ответа.

Острие меча устремилось к Казио быстрее, чем он ожидал, и слегка полоснуло его по щеке. От боли юноша встрепенулся, топнул ногой и, отпрянув в сторону, пригнулся, принимая низкую стойку.

Но, как оказалось, это было не слишком разумно, потому что позволило з'Акатто, который легко парировал контратаку, подойти к нему совсем вплотную и свободной рукой вцепиться ему в тунику. В придачу к тому непревзойденный мастер меча поднял рукоять своего оружия над головой, нацелив его сверкающий острый язык противнику прямо в живот.

– Что, во имя господа Фуфио, с тобой происходит? – выпалил в лицо молодого человека учитель. – Где твои мозги? Ты не можешь защититься даже при помощи рук и ног.

От з'Акатто пахнуло перегаром от выпитого накануне вечером вина, и Казио с отвращением сморщился.

– Отстань от меня, – фыркнул он.

– Это ты скажешь своему следующему противнику, когда он поставит тебя в подобное положение, если не того хуже.

– Я никогда не позволю случиться такому в настоящем бою, – возразил Казио.

– Каждый раз, когда ты берешь клинок, для тебя наступает настоящий бой, – прорычал з'Акатто и, отпустив Казио, сделал шаг назад. – Ты безнадежен! Я бросаю это дело.

– Ты говоришь это уже десять лет подряд, – напомнил ему Казио.

– И всякий раз это истинная правда. Как дессратор ты безнадежен.

– Это смешно! Меня еще никто не побеждал, кроме тебя.

Когда з'Акатто развернулся к нему лицом, казалось, глаза у него были готовы вырваться из орбит.

– Ты еще скажи, будто знаешь, что такое дессратор лучше меня. – Он направил свой клинок на Казио и прорычал: – Защищайся!

– З'Акатто! – успел лишь выпалить Казио, потому что учитель уже бросился вперед и молодому человеку не оставалось иного выхода, кроме как поднять свою рапиру.

Он отступил, парировал удар, потом сделал выпад вперед, но мастер поймал его клинок, после чего с молниеносной быстротой высвободился и отступил.

Сделав шаг назад и отбив удар, Казио отчаянно начал наступать на противника, но тот с почти презрительным выражением лица проворно отскочил в сторону и тотчас перешел в контратаку. Молодому человеку удалось избежать смертельного укола только благодаря тому, что он вовремя отшатнулся назад, но при этом Казио споткнулся и едва не упал. З'Акатто кинулся за ним, и в его глазах Казио увидел такое, чего еще никогда не видел и отчего по телу пробежала волна ужаса.

«Нет, я не боюсь», – пытаясь привести себя в норму, подумал Казио.

Двое фехтовальщиков пошли по кругу, то приближаясь, то удаляясь друг от друга. На этот раз Казио первым сделал отвлекающий выпад, целясь в руку противника, но мастер быстро разгадал его хитрость, направил клинок к горлу Казио. Тот сразу понял, что, пока он исполнял свой маневр, з'Акатто подготовил более глубокий выпад, чем Казио от него ожидал.

Молодой человек развернулся, и острие рапиры кольнуло его в левое плечо, погрузившись до кости. Казио с криком выставил вперед другую руку. З'Акатто, развернув клинок, быстро его отдернул, и в мгновение ока фехтовальщики уперли оружие друг другу в грудь.

– Исполним прием двух вдовцов? – прорычал з'Акатто.

– Мы с тобой не женаты, – задыхаясь, ответил Казно, чувствуя, как пропитывается кровью его сорочка.

Они продолжали стоять в том же положении довольно долго, и Казио уж было начал думать, что учитель все-таки собирался вонзить в него клинок. Он уже ярко представил себе, как сталь проникает ему в сердце.

Но з'Акатто в конце концов бросил свою рапиру.

– Ба! – произнес он, когда тот упал на каменный пол. Казио с облегчением плюхнулся на стул, хватаясь за свое плечо.

– Я думал, ты собираешься меня прикончить, – сказал он, немного отдышавшись.

– Я тоже так думал, – глаза з'Акатто все еще кипели гневом. – Послушай, парень, – слегка успокоившись, добавил он. – Ты хорошо владеешь клинком. Но ты не дессратор. У тебя нет того, что нужно, вот здесь, – он постучал себя по груди.

– Тогда научи меня.

– Я пытаюсь. Но не могу. – Он опустил голову. – Давай перевяжем твою рану. А мне нужно промочить горло. Да и тебе тоже.

Вскоре они сидели на веранде, перед ними стояла одна пустая бутылка из-под вина, а вторая была наполовину выпита. Этого почти хватило Казио, чтобы забыть о боли в плече. Снующие вокруг слуги развешивали повсюду фонарики, флажки и гирлянды из сухих цветов.

Орчавия тоже была погружена в предпраздничные заботы. На ней было платье лимонного цвета, вышитое золотыми розами.

– Ну у вас и вид! – воскликнула она. – И как вам вино этого года? Оно далеко не лучшее в наших краях.

– Уж мне ли не знать! – ответил з'Акатто. – Самое лучшее вино уродилось в том году, когда барон Ирниничио стал меддиссо Семи городов.

– Верно, – согласилась графиня. – В один прекрасный день твое путешествие по моим подвалам вольно или невольно приведет тебя к нему. Хотя я очень сомневаюсь в этом. – И, повернувшись к Казио, графиня добавила: – А что касается тебя, то я могла бы тебе помочь.

– Графиня?

– Девушки из обители Милосердия соберутся у нас завтра вечером.

– Что это значит? – удивился з'Акатто. – Если что-то этому парню и нужно, то никак не общество монашек. Он и без того чересчур рассеян.

– Да, но что, по-твоему, сделало его таким? – спросила Орчавия.

– Ах, вот оно что! – взорвался з'Акатто. – Теперь понятно. Мы уже это проходили, когда ты увивался за той девчонкой из рода Бретитти. Тогда у тебя было такое же глупое выражение лица. Неудивительно, что ты даже толком не можешь держать рапиру.

– Да нет никакой девушки, – продолжал возражать Казио, чувствуя, что его все больше припирают к стенке.

– Ну конечно, нет, – согласилась Орчавия. – Даже если бы и была, ты все равно бы ее не увидел на моем вечере. Потому что местра монастыря запрещает девушкам встречаться с молодыми людьми. Для обслуживания гостей мне придется нанять кого-то из деревни, а своей прислуге дать выходной. Но очень может быть… что одна юная особа захочет уединиться в лавандовом саду. Только для этого мне надо знать, как она выглядит.

Кивнув, Казио отпил еще немного вина. В голове у него все поплыло, и он смягчился.

– Никакой девушки нет, – повторил он. – Но поскольку вы собираетесь устроить мне свидание, то пусть это будет белокожая красавица с рыжими волосами. Словом, северянка. Я всегда мечтал об одной из таких.

Орчавия расплылась в столь широкой улыбке, что Казио подумал, что ее голова вот-вот расколется пополам.

– Я подумаю, это можно будет сделать, – ответила она.

З'Акатто допил остаток вина одним большим глотком и, вздохнув, произнес:

– Ничего хорошего из этого не выйдет.

4. Свидание

– Это вы, госпожа Фастия? – в изумлении произнес Нейл.

Принцесса стояла посреди комнаты в отблесках лунного света с распущенными, отливавшими шелковым блеском волосами.

– Я… – потупившись, откликнулась Фастия, но потом вдруг ахнула и, прикрыв рукой рот, смущенно добавила: – Сэр Нейл, я вижу, вы не одеты.

Едва опомнившись от удивления, он торопливо огляделся, с ужасом обнаружил, что принцесса права, и, потянув на себя простыню, поспешно завернулся в нее. С одной стороны, ему было стыдно за своезамешательство и за то, что Фастия застала его в таком виде. С другой – он благодарил судьбу за то, что ночью в его комнату проникла именно прекрасная Фастия, а не преступник, замысливший покушение на жизнь королевы.

Однако Нейл никак не мог понять, зачем она явилась.

– Чем могу служить, госпожа? Вы, наверное, заблудились? Позвольте проводить вас в ваши покои.

– Нет, я вовсе не заблудилась, – проронила Фастия и опустила глаза вниз.

Нейл заметил, что она накинула шелковый парчовый халат поверх тончайшей вышитой ночной сорочки.

– Нет, – повторила она на этот раз более решительно. – Я пришла потому… потому, что тетя Элионор дала мне ключ от вашей комнаты. И я… то есть она… Впрочем, сама не знаю, зачем я пришла. О, сэр Нейл! Кажется, я схожу с ума.

Как ни сумбурны были ее слова, Нейл мгновенно догадался, что она имеет в виду. Его собственное сердце било в набат. Прекрасное лицо Фастии находилось в опасной близости от его лица. Все прочие ее прелести скрывались во мраке, но Нейл знал: они ждут его ласки, да и не только ласки. Он ощутил, как в груди у него что-то томительно сжалось, и кровь взыграла во всем теле, едва не закипая.

– Во всем виновата герцогиня. Наверняка она нам что-то подсыпала в вино. Возможно, какое-то снадобье, привораживающее зелье, – пробормотал Нейл.

– Да, наверное, без зелья здесь не обошлось, – едва слышно подтвердила Фастия, потом вдруг смело вскинула глаза и произнесла: – А я такая пьяная, что мне все равно, – и, наморщив лоб, добавила: – Вернее, конечно, не все равно. Но в то же время все.

Она сделала шаг по направлению к нему, или, по крайней мере, Нейлу так показалось. Должно быть, он последовал ее примеру, потому что в следующий миг их лица оказались так близко друг к другу, что он ощутил на своей щеке ее благоуханное дыхание. Он понимал, что происходит нечто невозможное, недопустимое, однако большая часть его существа ничуть не противилась этому. Обвив руками шею Нейла, Фастия склонила голову ему на плечо.

Нейл явственно ощущал на себе действие чар Элионор, тем не менее не мог ничего с собой поделать. Как ни пытался он противиться искушению, наслаждение, которое обещал поцелуй Фастии, было слишком велико. Прелесть ее губ манила неодолимо. Несмотря на все усилия сознания, пробудившаяся страсть овладела им с невиданной и неотвратимой силой.

И все-таки Нейл знал, что существует причина, по которой он должен отказаться от Фастии. Причина, над которой они оба не властны.

Он ласково отстранил принцессу, и ее глаза вдруг наполнились разочарованием.

– Вы отказываетесь от меня? – проговорила она таким тоном, от которого у Нейла опустилось сердце.

– Я… боюсь… боюсь, я не могу, – пробормотал Нейл.

Он видел, как больно его слова ранят Фастию, поэтому произносить их было все равно что глотать битое стекло.

– Я еще молода, – мягко произнесла Фастия. – Очень молода. Меня слишком рано выдали замуж. Причем за старика, которого ничуть не заботит то, что я женщина. И еще меньше то, что я молода. Но несмотря на свой возраст, он не упускает случая поразвлечься в постели с еще более юными особами. Я так несчастна, сэр Нейл. Самым счастливым временем для меня за последние несколько месяцев было то, которое я провела рядом с вами. За нашими с вами беседами. Но сейчас мне этого мало. И мне все равно, приворожила меня к вам своим зельем Элионор или нет.

Она дала волю слезам. По отношению к нему это было по меньшей мере несправедливо. Растерявшись от неожиданного поворота дел и не найдя приличествующих случаю слов, Нейл был вынужден приблизиться к Фастии хотя бы затем, чтобы смахнуть с ее лица слезы.

– Архигреффесса… – начал он.

– Меня зовут Фастия. Просто Фастия. Называйте меня так хотя бы сейчас.

– Фастия, вы дочь короля.

– Я прекрасно помню, кто я такая, – неожиданно разозлившись, огрызнулась она. – Святые видят, я этого никогда не забываю! И знаю место, отведенное мне судьбой. Изо дня в день я честно исполняю свою роль. Подобно винограду, вьющемуся вверх по решетке. Или собаке, обученной приносить хозяину тапочки.

Внезапно выражение ее лица стало серьезным, даже несколько суровым, и Фастия набросилась на юношу с таким пылом, которому он был не в силах противостоять. В следующий миг Нейл ощутил вкус ее губ. Приправленный слезами, он слегка отдавал морем.

– Хотя бы один раз, – произнесла она. – Только один раз.

Целуя Нейла, она повалила его на спину, и ее халат распростерся над ним, как крылья большой птицы. Поначалу чувства вытеснили все мысли, оставив некое безумное ощущение счастья. Но когда ее полуобнаженное тело прижалось к нему, а губы переместились от лица к другим частям тела, какая-то часть его души забила тревогу.

– Я не могу, – сказал он, – Фастия…

Резко отпрянув, она села. Лунный свет теперь освещал ее еще ярче, делая похожей на парившую над ним святую.

– Очень хочу, – прошептал он, – но не могу.

Какое-то время Фастия глядела ничего не выражающим взглядом, после чего слегка улыбнулась.

– Знаю, – сказала она, ласково похлопав его по щеке. – Знаю. Я тоже не могу.

Перекинув через него ногу, она поправила на себе одежду, но не встала, а осталась сидеть на кровати.

– Можно я полежу с вами немного? – спросила она. – Рядышком?

– Можно, – сказал он, хотя, честно говоря, был бы не против, чтобы Фастия осталась с ним на всю ночь.

Устроившись рядом, она уставилась в потолок.

– Простите меня, – сказала она. – Мне ужасно неловко. Я не должна была себя так вести. Я никогда…

– Это мне нужно просить прощения, – возразил ей Нейл. – Герцогиня предупреждала меня о своем зелье. Я думал, что смогу воспротивиться его действию. Но тогда я предполагал, что ко мне придет она, а не вы.

– Неужели это правда? – склонив над ним голову, спросила она. – Вы ко мне неравнодушны?

– Я сам этого прежде не знал. Или не хотел себе признаваться.

– Выходит, она в самом деле вас приворожила.

– Неужели вы и впрямь в это верите? – улыбнувшись, спросил Нейл. – Лично я сомневаюсь.

– Честно говоря, я тоже, – призналась Фастия. – Завтра каждый из нас сможет это проверить. Мы станем теми, кем были всегда. И вряд ли рискнем даже заговорить об этой ночи.

– Я тоже так думаю. Но хочу, чтоб вы знали. Если вы будете незамужем, а я неженат…

– Ш-ш-ш… Если бы наши желания превращались в слезы, начался б мировой потоп, сэр Нейл. – Ее глаза блестели от влаги, но уже ничего не выражали.

Спустя некоторое время, когда дыхание Фастии стало тихим и ровным, Нейл встал, взял девушку на руки и понес в ее покои.

Когда он открыл дверь, то увидел в коридоре леди Эррен.

– Госпожа Эррен? – в недоумении произнес он.

– Сэр Нейл, не помочь ли вам донести вашу поклажу? – довольно строгим тоном осведомилась она.

– Не думайте ничего дурного об архигреффессе, госпожа Эррен, – произнес Нейл. – Она не владела своими чувствами. Во всем виноват только я.

– Пойдемте, – пожав плечами, ответила та. – Давайте побыстрее удалимся отсюда.

Они пронесли Фастию по коридору и уложили в кровать. Несмотря на присутствие Эррен, Нейл ненадолго задержал взор на спящем лице девушки, совсем юном при свете свечи, и лишь после этого вышел из комнаты.

Оказавшись вновь в коридоре, Эррен внимательно посмотрела на Нейла и сказала:

– Знаю, вы не совершали этого подвига. Вам известно, где находятся покои Фастии, однако вы никогда не переступали их порога.

– Но как вы узнали? – удивился Нейл, одновременно ощутив благодарность к Эррен за то, что ей была известна правда.

– У меня дар к таким вещам, – ответила она. – Но я отнюдь не уверена, что между вами и Фастией ничего не было. Святые знают, как ей этого не хватает. Не хватает кого-нибудь вроде вас. А возможно, именно вас. Я наблюдала за флиртом этой семьи всю свою жизнь, но теперь я не имею на нее никакого морального влияния. Однако вы, сэр Нейл, принесли клятву королеве. Надеюсь, вы это помните? Вы не имеете права предаваться любви. Если вам понадобится тело, чтобы согреть вашу постель, его всегда можно найти. Причем делайте это тайно, и никто ничего дурного о вас не подумает. Но влюбляться вам запрещено. – Сощурившись, она добавила: – Хотя, возможно, говорить об этом уже слишком поздно. Тогда остается только пожалеть вас. Но это мы еще посмотрим. Видите ли, сэр Нейл, этой ночью вы могли бы упустить врага. Больше такого не должно повториться.

– Понимаю, госпожа Эррен.

– И вот еще что, сэр Нейл…

– Слушаю вас, госпожа.

– Вы совершенно правы. Дело в том, что единственным заклинанием, которым Элионор воспользовалась, было ее предложение. А в качестве привораживающего зелья она не применяла ничего, помимо вина. Советую вам на будущее принять к сведению, к чему это может привести, если они действуют совместно.

– Хорошо, госпожа, – глубоко пристыженный, ответил Нейл.

На следующий день Нейл надел свои доспехи и спустился к завтраку вместе с королевой. Элионор, облаченная в платье из золотой парчи, отороченное мехом норки, уже ждала гостей внизу. Ее глаза были слегка затуманены, тем не менее она улыбалась. Герцогиня поначалу поприветствовала юношу легкой улыбкой, но та вскоре сменилась сердитым выражением лица.

– Фи, сэр Нейл, – вздохнула она.

Под ее взглядом Нейл ощутил себя раздетым. Откуда она узнала? Неужели уже все знают?

Но оказалась, что по крайней мере королева пребывала в полном неведении о случившемся.

– Что ты сделала с моим рыцарем, Элионор? – мягко спросила золовку Мюриель. – Что за несчастье ты на него накликала?

– Ничего страшного, судя по тому, как он выглядит, – ворчливо проговорила Элионор и, оживившись, добавила: – Итак, дорогие гости. Каждый день дарит нам новую надежду.

Тем временем слуги принесли вареные яйца, сухой белый сыр, приправленный жареными яблоками, взбитые сливки, ячменные лепешки и мармелад из хурмы. Элсени, облаченная в яркое голубое платье, явилась к столу в крайне возбужденном состоянии духа. Как обычно, ее сопровождала светловолосая горничная Мэр.

– Какие сегодня развлечения вы приготовили для нас, тетя Элионор? – первым делом спросила принцесса.

– Думаю, катание на лодках по Эвермэр, – ответила герцогиня. – И метание колец на лугу.

– Это невозможно, – возразила Эррен.

– Вполне с вами согласен, – поддержал ее Нейл.

– Мама! – запротестовала девушка. – Это же так увлекательно!

Мюриель медленно сделала глоток чаю, после чего отрицательно покачала головой.

– Полагаю, что на этот раз мне придется уступить моим хранителям. Я и так доставила им достаточно хлопот тем, что приехала сюда.

– Благодарю вас за заботу, ваше величество, – произнес Нейл.

– Слава святым, что все обошлось благополучно, – вслед за ним проговорила Эррен.

– Но, моя дорогая, – нахмурившись, обратилась к королеве Элионор. – Все уже давно подготовлено. Уверяю, на моей земле тебе не грозит никакая опасность.

– Тем не менее, – твердым тоном произнесла Мюриель, – я обязана позаботиться о своих детях.

– Так, как позаботилась об Энни? – колко осведомилась Элионор.

– То, что случилось с Энни, никого не касается, кроме меня. Я сделала то, что должна была сделать.

– Ты отправила восхитительную, высокодуховную девушку на истязание старым ведьмам в монастырь, – не без основания упрекнула ее Элионор. – Чтобы там из нее сделали какую-нибудь ворчливую зануду. Вроде твоей старой клячи Эррен.

– Я защитила ее от нее самой, – спокойным, но уверенным тоном ответила Мюриель. – Прошу тебя, давай больше не будем касаться этой темы. Ладно?

Пока между ними длилась эта маленькая перебранка, в столовую в сопровождении своего шута спустился принц Чарльз, все еще облаченный в одежду для сна.

– Яблоки! – весело воскликнул он, радуясь как ребенок. – Это же мои любимые!

– Верно, детка. Я всегда об этом помню, – ответила Элионор. – Кушай на здоровье столько, сколько твоей душе угодно. Боюсь, другого развлечения у нас сегодня не будет. – Вздохнув, она приложила палец к подбородку. – Если сэр Нейл не возражает, то я попрошу своих актеров что-нибудь вам исполнить. Надеюсь, в этом вы не найдете ничего опасного, сэр Нейл? Если хочешь, Элсени, можешь принять участие в какой-нибудь сценке вместе с ними.

– Конечно, хочу. Это все же лучше, чем совсем ничего, – надувшись, произнесла Элсени. – Хотя, честно говоря, катание на лодках пришлось бы мне куда больше по душе.

Одра, горничная Фастии, спустилась к завтраку без своей госпожи.

– А где принцесса? – спросила ее Элионор.

– Она неважно себя чувствует, герцогиня, – ответила девушка. – И просила меня принести ей что-нибудь из кухни.

– Понятно. Хорошо, скажите, чтобы повар подготовил что-нибудь по ее вкусу. И ты, деточка, тоже прихвати еды для себя.

– Благодарю вас, герцогиня, – ответила Одра. – Здесь все выглядит таким аппетитным.

Нейл испытал облегчение, узнав, что ему не придется столкнуться лицом к лицу с Фастией, и одновременно устыдился этого чувства. Очевидно, она возненавидела его за то, что он не воспользовался своим преимуществом. Нейл продолжал молча и угрюмо поглощать свой завтрак, не слишком прислушиваясь к застольной беседе.

Посреди трапезы в комнату вошел ливрейный лакей и прервал оживленные разговоры собравшихся.

– Прибыл всадник, герцогиня, – монотонным голосом сообщил он. – Из Эслена.

– Да? И с какими же вестями?

– С вестью о войне, – поклонившись, ответил лакей. – Лир объявил войну Салтмарку.

– Началось, – пробормотала Эррен, – Мюриель…

– Ты права, – подхватив ее невысказанную мысль, произнесла Мюриель. – Сэр Нейл, сообщите охране. Мы возвращаемся в Кал Азрот. Отправляемся через час.

– Но это же глупо! – попыталась возразить Элионор. – Вы здесь в полной безопасности, уверяю вас. Другое дело, если бы в войну вступила Кротения.

– Курьер скакал сюда добрых пять дней, – резонно возразила Мюриель. – И новости могли уже устареть. Если Лир начал войну, Кротения не сможет долго оставаться в стороне. А если мы вступим в войну, то в нее вовлечется и Ханза. Скорей всего, это уже произошло. Дети, собирайте свои вещи.

– Но мы же только приехали, – капризным тоном возразила Элсени. – А в Кал Азрот такая скучища!

– Это верно, – согласилась Мюриель. – Тем не менее собирайте вещи. И побыстрей.

Несмотря на мрачные вести, Нейл испытал только облегчение. По сравнению с интригами Гленчеста война представлялась ему куда менее опасным занятием.

5. Встреча на мысе

Взошедшее в дымке солнце окрасило мыс Аэнах в бледные тона, точно покрыло его инеем. Укутавшись в плащ, несмотря на то что с моря все еще дул летний ветер, Уильям в сопровождении пятнадцати всадников стоял на краю обрыва, устремив взгляд вниз, где за обломками скал в зыбком мареве тонула граница между небом и морем. Вокруг царило безмолвие. Спешившийся со своего коня Роберт с выражением необычайной суровости на лице тоже не сводил взора с горизонта.

– Где они? – недовольно проворчал Уильям.

Роберт пожал плечами.

– Ты сам прекрасно знаешь, что на морские дороги нельзя очень уж полагаться, – ответил он. – Святой Лир не слишком заботится о пунктуальности моряков.

– И еще меньше о пунктуальности пиратов. Ты уверен, что они исполнят свои обещания? И вернут нам Лезбет?

– Мы исполнили свою часть сделки, – ответил Роберт. – Теперь дело за ними. Острбург знает, что, захватив ее в плен, лишил нас всего, чего можно было лишить. Это вполне очевидно.

– Но почему он настаивал на тайной встрече? Почему требовал, чтобы на ней присутствовали мы оба?

– Позволю себе заметить, ваше величество, – вступил в разговор Ананиас Харнголн, капитан копейщиков, – что все это очень напоминает мне хитроумную ловушку. – С этими словами он обвел подозрительным взором линию побережья.

– Мы уже высаживались в этой местности. И тщательно ее обследовали, – твердо заверил его Роберт. – Неужели сэр Ананиас сомневается в своем премьер-министре?

– Ничуть, мой принц, – покачав седеющей головой, заверил тот. – Но я сомневаюсь в герцоге Острбурге. Сначала он захватил одного члена королевской фамилии, а теперь требует, чтобы обмен состоялся в этом странном месте. На забытой всеми святыми земле. И хотя мы согласились, чтобы каждая из сторон была представлена только пятнадцатью воинами, император совершенно прав. Все это очень смахивает на готовящееся убийство короля.

– Но у Острбурга тоже должно быть не больше пятнадцати рыцарей, – резонно возразил ему Роберт.

– Да, если верить его обещанию. Но это еще ничего не значит. Он вполне может его и нарушить.

Роберт указал на извилистую горную тропу, ведущую вниз к берегу моря.

– У нас достаточно времени обнаружить подвох, если он привезет с собой больше людей, чем у нас с ним было условлено, – сказал принц. – Нет, Острбург преследует какие-то другие цели. Наверное, хочет облить нас своей мочой и расхохотаться, глядя в лицо. Потому что знает, что мы все равно ничем не сможем ответить.

– Да, это вполне в его духе, – подтвердил Уильям. – Я хорошо его помню. Напыщенный хвастун, – и, наклонившись к Роберту, тихо шепнул: – Пусть себе вдоволь потешится. А когда Лезбет будет в безопасности, мы с тобой еще вернемся к этому разговору.

– Разумеется, – кивнул тот и задумчиво посмотрел на брата. – Похоже, из всей этой заварухи ты выйдешь вполне состоявшимся политиком.

– Но, конечно, при условии, что Острбург вообще сюда явится, – добавил Уильям.

В этот миг Роберт, завидев что-то вдали, указал пальцем в сторону волн.

– Вот он! – произнес принц.

Зрение Уильяма, лишенное былой остроты, не позволяло на таком большом расстоянии разглядеть то, что видел Роберт – длинный силуэт галеры, прорезавшей белые шапки волн на пути к каменистому берегу. Но зато, прислушавшись, он сумел уловить сквозь шум прибоя ритмичную песнь моряков под размашистые удары весел.

– Сколько, вы думаете, у него людей? – спросил император сэра Ананиаса.

Капитан, прищурившись, принялся разглядывать приближавшийся корабль.

– Не больше пятнадцати, ваше величество, – наконец сказал он. – Как мы и договаривались.

– А не могут ли остальные скрываться на нижней палубе? – продолжал расспрашивать его Уильям.

– Это не исключено, ваше величество, – ответил капитан. – Поэтому советую вам оставаться здесь, пока я не удостоверюсь, что там нет никакой ловушки. Позвольте мне позаботиться о вашей безопасности настолько, насколько это в моей власти.

– Мудрый совет, брат, – заметил Роберт.

– Хорошо. Встретьте их на берегу. Скажите, что хотите убедиться в исполнении требований сделки каждой из сторон. Сообщите им также, что они могут послать к нам своего эмиссара, чтобы посчитать численность наших рядов.

Ананиас ускакал, и Уильям не спускал взгляда с всадника, удалявшегося в глубину белых скал, до тех пор, пока тот не превратился в небольшое серебристое пятно. Капитан спустился к морю как раз к тому времени, когда корабль причалил к берегу. Навстречу ему вышел рыцарь в золоченых доспехах. Уильям видел, что они о чем-то переговорили, после чего воин Острбурга, должно быть, следуя предложению Уильяма проверить численный состав противника, вывел своего коня и принялся взбираться вверх по скалам. Одновременно с ним с борта корабля высадились и другие всадники.

Рыцаря Острбурга, которого звали сэр Вигнхуд Фрам Хравенфер, представился императору на ломаном королевском языке и тотчас принялся обследовать мыс, чтобы удостовериться, что король не привел с собой подкрепления. На это ушло совсем немного времени, поскольку мыс был продолжением равнины Маог Ваост в том месте, где она спускалась к берегу. Он представлял собой слегка холмистый луг, лишенный каких-либо высоких вершин и расщелин, в которых можно было укрыться.

– Их ровно столько, сколько было условлено, – сказал по возвращении сэр Ананиас. – Пятнадцать человек. Ни больше и ни меньше.

– А Лезбет? Она жива и здорова?

– Я не видел ее, ваше величество, – произнес капитан мрачным голосом.

– Что здесь происходит? – обратившись на этот раз к Роберту, произнес Уильям.

– Понятия не имею, – пожал плечами тот. – Не иначе как они хотят сыграть с нами еще какую-то шутку.

– Мне это не нравится, ваше величество, – беспокойно проговорил сэр Ананиас. – Лично я предлагаю вам отступить. И предоставить вести переговоры премьер-министру.

– Ну конечно, – недовольно проговорил Роберт. – Пусть он вооружится камнями и попробует в одиночку одолеть этого напыщенного хвастуна.

– Я забочусь исключительно о безопасности его величества, принц Роберт, – напомнил ему капитан.

– Отступать никто не собирается, – твердо заявил Уильям. – Я намерен говорить с Острбургом лично.

Он с нетерпением ожидал приближения всадников, украшенных в соответствии с высокой ханзейской модой. Серебряные колокольчики мелодично звякали на гривах и седлах лошадей, на шлемах рыцарей развевались плюмажи из конских волос и связанные в виде ветвей перья. Чтобы остаться неузнанным, Уильям приказал своим рыцарям одеться как можно скромнее, меж тем Острбург, казалось, решил заявить о себе всему миру во всеуслышанье. Хотя это тоже выглядело несколько странным, потому что, кроме Уильяма и его спутников, на мысе никого не было.

Роберт был прав: посыпать соль на раны короля для герцога было своего рода удовольствием. Это тешило его больное тщеславие.

Унижение, испытываемое при этом Уильямом, было сродни вкусу тухлого мяса.

Герцог Острбург был худощавым мужчиной высокого роста, с мохнатыми усами и глазами цвета морской воды. Его длинные черные волосы были уже подернуты сединой. Когда он приблизился к рыцарям короля, Уильям лишний раз убедился в правильности своего мнения о нем: на лице салтмаркца, как всегда, красовалась маска высокомерия.

Один из его рыцарей, подняв руку, заговорил на языке короля:

– Герцог Алфрейкс Острбург приветствует императора Кротении и выражает надежду на удачное течение переговоров.

– Император… – начал было Роберт, слегка прокашлявшись, чтобы прочистить горло.

Но его тотчас перебил Уильям, обратившись, в свою очередь, к противоположной стороне на ханзейском языке:

– Что это значит, Острбург? Где моя сестра? Где Лезбет?

К его удивлению, на лице герцога появилось вполне искреннее недоумение.

– Господин император, – сказал он. – Я не имею никаких сведений о ее высочестве. Почему вы меня о ней спрашиваете?

Прежде чем продолжить, Уильям решил досчитать до семи. Но добрался только до пяти.

– У меня нет никакого терпения выслушивать всю эту чепуху! – взорвался он. – Вы получили все, что хотели. Двадцать кораблей с островов Печали лежат на дне моря. Либо вы сейчас же вернете мне сестру, либо я, клянусь святой Фендвой, сотру ваши города с лица земли.

Герцог, который, казалось, совершенно не понимал, о чем идет речь, перевел вопросительный взгляд на Роберта.

– О чем его величество говорит? – потребовал он объяснений у премьер-министра. – Мы ведь обо всем договорились.

– Вы прекрасно понимаете, о чем говорит мой брат, – фыркнул в ответ Роберт.

– Ваше величество, – повернувшись к королю, заявил Острбург. – Я нахожусь в полном недоумении. Я явился сюда по вашей просьбе, чтобы уладить дела между Салтмарком и островами Печали. Эта война никому не выгодна. Мы с вами уже вели речь об этом в нашей переписке. И, насколько я понимаю, пришли к обоюдному согласию.

– Роберт? – воскликнул Уильям, поворачиваясь к брату.

Тот ухмыльнулся и, пришпорив коня, поскакал прочь. От неожиданного поворота дел Уильям потерял дар речи и, разинув рот, проводил брата недоуменным взором.

Не успел король опомниться, как его рыцари подняли крик и схватились за оружие. Казалось, земля извергла из себя смертоносный вулкан.

Поначалу Уильяму почудилось, будто из подземного гнезда выпорхнула стая черных птиц, потому что в воздухе замельтешили какие-то темные пятна, к тому же их появление сопровождалось устрашающим гвалтом. Когда же первая волна потрясения прошла, он наконец осознал той частью своего естества, которая некогда была воином, что на самом деле происходит. Но случилось это лишь после того, как сэра Ананиаса пронзила стрела – она вошла ему прямо в глаз и вышла через затылок.

В двадцати ярдах от них разверзлась, земля, обнажив огромную канаву, в которой прятались стрелки, облаченные во все черное под стать своим стрелам.

– Предательство! – заорал Острбург, пытаясь развернуть коня и укрыться за спинами своих людей. – Кротенийцы нас предали!

– Нет! – крикнул Уильям.

Но рыцари Острбурга уже пустили в ход мечи, и полилась кровь. Пожалуй, только король успел заметить, что жертвами сидевших в засаде стрелков в равной степени становились рыцари обеих сторон.

– Это наш общий враг! – закричал он, хватаясь за меч и указывая жестом в сторону траншеи. – Ваш и наш враг!

Поняв, что Роберт его предал, Уильям собрался было броситься в атаку, но стрелы летели плотной завесой, прорваться через которую не было ни малейшей возможности. У него на глазах, утыканный стрелами как еж, пал смертью храбрых его двоюродный брат, сэр Тэм Отважный, который вместе с прочими рыцарями стал невольным пособником убийц.

Подобная участь вскоре постигла и герцога Острбурга. А от меча рыцаря, носящего герб дома Сигрозна, слетела с плеч голова сэра Авиейна МакФергойста.

Раздалось ржание, и Уильям увидел, что одна стрела угодила в шею его коня, а вторая – в живот. Тот вздыбился и, рухнув наземь, перевернулся на спину. Оказавшись под тяжестью скорчившегося от боли и бьющегося в предсмертных конвульсиях животного, Уильям почувствовал, как захрустели его кости. В следующий миг копыто – возможно, его собственного коня – ударило королю в голову, и после этого он уже ничего не помнил.

Очнувшись, он обнаружил, что сидит, опершись на камень, лицом к морю на краю скалистого обрыва. Голова нещадно болела. Уильям попытался встать, но, к своему ужасу, осознал, что ноги отказываются ему повиноваться.

– С возвращением в наш мир, брат.

Уильям с трудом повернул голову, и это движение отозвалось сильной болью в шее. Рядом с ним стоял Роберт. Но глядел не на Уильяма, а в безграничную синеву моря. Солнце сквасило густой утренний туман в редкие кучевые облака, и игривые волны теперь плясали в переливчатых солнечных бликах.

– Что случилось? – спросил Уильям.

Он был еще жив. В ту же секунду королю пришла мысль притвориться, будто бы он ничего не понял. Возможно, убедив в этом Роберта, он выиграет время.

– Засада… – начал было он.

– Все уже мертвы, кроме меня.

– И меня, – поправил его Уильям.

– Нет, Уилм, – причмокнув языком, сказал Роберт. – Ты тоже уже мертвец. Так сказать, почти призрак, наш посланник к предкам.

Уильям взглянул на лицо брата. Оно было необычайно спокойно, почти безмятежно.

– Неужели ты собираешься убить меня, брат? – спросил его Уильям.

– Я же сказал тебе, ты и так уже мертв, – почесав шею, ответил тот. – Падая с лошади, ты сломал спину. Так что наберись мужества, Уилм. Ты уже не жилец на этом свете.

К глазам короля подступили слезы, но он сумел их сдержать. Вся окружающая атмосфера показалась ему как будто ненастоящей, чересчур желтой – такая бывает только во сне.

Вместе со слезами Уильям поборол в себе и внезапно подкравшийся страх.

– Почему, Роберт? К чему все эти муки и страдания? Зачем тебе моя смерть?

– Ты не волнуйся, Уилм. В твоем путешествии в загробный мир у тебя будет много попутчиков. Например, сегодня должна умереть Мюриель. А также твои дочери. А что касается Лезбет, то она уже давно поджидает тебя там.

– Неужели они все умрут? Неужели никому из них не избежать этой участи? – Уильям пошевелил руками и, к своему удивлению, обнаружил, что они еще действуют, хотя и сильно дрожат. – Знаешь, кто ты, Роберт? Поганое животное. Ты не достоин носить фамилию Отважных. Ты мне больше не брат.

Казалось, за весь их разговор в голос Роберта впервые закралась нотка гнева.

– Мне кажется, это случилось уже давно. Разве ты когда-нибудь относился ко мне иначе? Вспомни, Уилм, как ты обручил Лезбет. Если бы ты считал меня своим братом, ты бы прежде посоветовался со мной. Этого я никогда не прощу тебе, Уилм.

– Значит, ее смерть на твоей совести. Выходит, это ты убил ее и отрезал ей палец, чтобы я подумал… Но зачем? Зачем тебе мои дети? Зачем моя жена? Зачем вообще столько убийств, если все дело только в том, что я единственный раз пренебрег твоим мнением? – Он держал ладонь на рукоятке эйхейн дойфа, маленького кинжала, который хранился у каждого рыцаря в специальных ножнах.

Кинжал, который был его последней надеждой.

– Дело не только в пренебрежении моим мнением. Но еще в том, чтобы объединить троны Ханзы и Кротении, а со временем и Лира, – отрешенным голосом произнес Роберт. – Однако ваше пренебрежение ко мне зашло слишком далеко. Слишком долго я терпел его от всей нашей семьи. Слишком часто вы меня предавали.

– Ты сумасшедший. Такой политик Кротении не нужен. Она вскоре от тебя избавится. А также Ханза…

– Она уже почти в моих руках, – улыбнулся Роберт. – Видишь ли, Уилм, у меня есть один секрет. Но я тебе его не открою. Существует множество способов разговаривать с мертвыми. Даже несмотря на то, что наш дух способен путешествовать значительно дальше домов наших предков, я не настолько глуп, чтобы этим пользоваться. Тем не менее я благодарен тебе за помощь, брат.

– Помощь?

– Долг запрещал тебе посылать наши корабли против островов Печали. Но ты сделал это. Ты ведь знал, что правители Лира обнаружат, кому они принадлежат? Если бы тебе удалось прожить еще несколько дней, уверяю тебя, ты услышал бы об этом собственными ушами. Ты должен меня благодарить за то, что я пощадил тебя и избавил от праведной напыщенности это старого придурка из Лира, сэра Файла.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Можешь ты хоть раз в жизни напрячь мозги, Уилм? Правители морских держав уже обнаружили, что мы оказывали помощь Салтмарку против их союзников. Я позаботился об этом, подбросив им несколько доказательств.

– Но я согласился, лишь думая, что Лезбет…

– Молчи и слушай. Как раз об этом никто никогда не узнает. Все, кто был причастен к истории о похищении Лезбет, мертвы. Шумиха вокруг твоей политики уже началась. А теперь еще, пытаясь заключить мир, отправились к праотцам сам император Кротении и Острбург. Причем, обрати внимание, каждый из вас погиб от лирской стрелы, что тоже весьма подозрительно и навевает определенные размышления, – его губы растянулись в змеиной усмешке.

– Будет война, – простонал Уильям. – Клянусь всеми святыми, будет война с Лиром.

– Да, в особенности после того, как будет обнаружено, что Мюриель мертва. Ее семья этого так просто не оставит.

– Но зачем тебе Мюриель? Зачем мои девочки?

– Ты сам их убил, когда сделал своими законными наследницами. Мюриель придется умереть. Безусловно, она красива, и я был бы не прочь сделать ее своей женой, но у нее чересчур сильный характер.

– Чарльз? – наконец разгадал его замысел Уильям.

– Вот именно. Императором станет твой полоумный сын, а я его премьер-министром. Твои дочери, в том числе Элсени, представляют для меня опасность. Они могут оказаться чересчур умны. Слишком многое они переняли от матери. А вот Чарльз – совсем другое дело.

– Понятно, – угрюмо процедил Уильям. Только бы Роберт подошел поближе… – Но если ты собираешься править нашей страной, зачем ты тогда объявляешь войну Лиру? Это по меньшей мере неразумно. И может лишь ослабить тебя.

– Верно, – рассмеялся Роберт. – Ханза никогда бы не победила сильную Кротению, у которой в качестве союзника был бы Лир, пусть даже на троне находился бы такой мямля, как ты. Твои командиры в конце концов повели себя очень мудро, по крайней мере некоторые из них. Однако нынешняя ситуация испугает правителей морских держав и скорее всего спровоцирует войну. Так или иначе, но в предстоящей войне преимущества будут за Ханзой.

– В предстоящей… Ты хочешь, чтобы Ханза покорила Кротению? Ты в своем уме?

– А ты сам не видишь? – прошептал ему Роберт. – Даже если бы ты смог докопаться до причин, пусть самых поверхностных… Хотя все равно, боюсь, уже было бы слишком поздно. А теперь, брат, полагаю, самое время нам попрощаться.

Он подошел к ногам Уильяма и нагнулся, приготовившись схватить их.

– Погоди. Скажи только, как ты собираешься убить Мюриель?

– Это не моя забота. Да и как я могу это сделать? Ведь я здесь, а она в Кал Азроте. Если хочешь знать, я вообще к этому делу не причастен. Им занимаются другие.

– Кто именно?

– Нет-нет, – насмешливо произнес Роберт. – Эту тайну я тебе раскрывать не собираюсь. Скажу только, что это сделают люди, с которыми меня объединяют общие цели. На данный момент времени. – И, облизнув пересохшие губы, он добавил: – Эти люди по своим странным и немного суеверным причинам изъявили желание, чтобы Мюриель умерла. А я лишь воспользовался их легковерностью. Ну а теперь, если ты проявишь немного стоицизма, которым во все времена так славился род Отважных…

Уильям увидел, как Роберт схватил его за икры и протащил по земле несколько дюймов к краю утеса, но король при этом ничего не почувствовал.

– Скажи мне, где ключ? Ведь ты его не носишь с собой.

– Какой ключ?

– Уильям, пожалуйста! Не притворяйся хоть сейчас. У императора должен быть ключ от камеры Узника.

Внезапная надежда закралась в душу Уильяма.

– Я могу только показать тебе, где он находится, – ответил он. – Но рассказать не могу.

Роберт задумчиво погладил бороду, после чего недоверчиво потряс головой.

– Ладно. Я сам его найду. Скорей всего, он в каком-нибудь потаенном уголке твоих покоев.

Он вновь поволок брата к обрыву.

«Святой Фенд, дай мне силы», – мысленно молился Уильям.

– Скажи мне напоследок только одно, Роберт, – попросил он брата. – Что ты сделал с трупом Лезбет?

– Я похоронил его в том самом месте в саду.

Теперь ноги Уильяма уже почти свисали над пропастью. Увидев, что дальше тащить тело брата невозможно, Роберт нахмурился.

– Гм, надо подумать, как это сделать, – пробормотал он себе под нос. – Конечно, не слишком подобает обращаться подобным образом с королем, пусть даже с бывшим, но…

Он повернул безжизненные ноги Уильяма так, что они теперь были вытянуты вдоль края обрыва. До Уильяма донеслись снизу крики морских чаек. Если бы Роберт сейчас толкнул его ноги вниз, они увлекли бы за собой все тело.

– Я имел в виду не место ее погребения, Роберт, – продолжал расспрашивать брата Уильям. – А то, что ты сделал с трупом прежде, чем похоронил. Помимо того, что отрезал ей палец. Такой хитроумный негодяй, как ты, не упустил бы случая поразвлечься с трупом сестры, тем более что ты всегда питал к ней патологическое влечение…

Его речь прервал сильный удар по голове, от которого у Уильяма перед глазами поплыли красные круги.

– Никогда! – вскричал Роберт, спокойствие которого разбилось вдребезги, словно хрупкое стекло. – Слышишь, этого никогда не было! Я любил ее чистой любовью. Испытывал к ней самые чистые чувства…

– Ну да, конечно. Лучше скажи, чистейшую похоть поганого жеребца.

За этим последовал еще один удар ногой, но на этот раз Уильям сумел схватить ее и резануть по икре кинжалом. Взвизгнув от неожиданной боли, Роберт упал коленом на грудь брата. Тот издал душераздирающий вопль и, сделав над собой невероятное усилие, приподнялся и вонзил нож в сердце Роберта.

Кинжал вошел в тело по самую рукоять.

Роберт изо всех сил толкнул брата, и Уильям потерял ощущение собственного веса, потому что на какой-то миг оказался в воздухе. Он еще царапал по скалам ногтями, пытаясь удержаться, и даже на миг умудрился нащупать какой-то уступ… но зацепиться за него не смог – руки были слишком слабы.

Приземлившись на острые скалы, Уильям не почувствовал никакой боли. Брызги моря, смешанные с соленой кровью, окропили ему лицо.

В этот миг он вспомнил о Мюриель.

В глубине его сознания уже звучала траурная песнь тех, кто с нетерпением ожидал прихода короля в загробный мир. Утешало его только то, что он разделался с Робертом. Уильям закрыл глаза, и ветер тотчас стих. На заднем плане его внутреннего взора внезапно появился образ – такие обычно встречаются только в театре теней. По форме он отдаленно напоминал высокого мужчину, на голове которого росли оленьи рога. Тот сделал странный жест руками, и на одной из его ладоней Уильям увидел превращенный в руины Эслен, а на другой – сожженное дотла и разрушенное сердце Кротении. В глазах этого странного человекоподобного существа, словно в освещенном огнем зеркале, отражалась война. Вместе с тем где-то вдалеке звучал пронзительный рев рога.

Увенчанная рогами фигура начала расти. Вскоре она уже напоминала не столько человека, сколько лес. Ее рога беспрестанно множились, превращаясь в новые ветви, а тело делилось на темные сучья и тернистую ползучую лозу, Вместе со всеми этими метаморфозами из уст мрачного чудища сорвалось единственное слово.

«Энни».

С этим именем душа навечно покинула тело короля. Так закончил свое правление император Кротении Уильям Второй.

Роберт жадно глотал ртом воздух, вперив неподвижный безумный взор в рукоять кинжала, которая торчала у него из груди. До чего же глупо все вышло!

– Ты выиграл, Уилм, – пробормотал он. – Браво, будь ты трижды проклят!

Хотя было не слишком подходящее время испытывать гордость за своего брата, как ни странно, именно это чувство овладело Робертом в последний миг его жизни.

– Мой принц! – он услышал издалека голос капитана ночного дозора, но был уже не в силах пошевелить даже глазами.

Его взор был по-прежнему устремлен на рукоятку ножа, которая на фоне моря казалась принцу огромной башней. Где-то вдалеке он услышал безумные звуки труб, и в этот миг небо упало на него, закрыв собой весь мир.

6. Канун Фьюссенала

Энни, Остра и Серевкис прогуливались по садам графини Орчавии. Над землей уже сгустились сумерки, и замок к этому времени наполнился всеми ароматами праздника. Слышались смех и музыка. Цветы необыкновенной формы и окраски источали божественное благоухание. Повсюду царило веселье.

Не разделяла его только Энни. Сама не зная почему, она чувствовала себя не в своей тарелке.

Отчасти тому способствовало чужое зеленое платье, которое ей было слишком тесно и выглядело столь кричащим, что ей становилось не по себе. Но основная причина душевного дискомфорта заключалась в чем-то ином, о чем Энни даже не подозревала, пока Остра не поделилась с ней одним своим наблюдением.

– Мне это очень напоминает день рождения Элсени, – сказала она. – В особенности эти цветы.

– Так это же оно и есть, – тихо проговорила Энни.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, ничего.

Тем не менее она была права. Это был праздник святой Фессы, или, как ее величали в этих краях, госпожи Фьюссы, покровительницы цветов и плодородия. Согласно обычаю, в первые дни осени, когда Фьюсса отправлялась в долгую спячку, было принято желать ей всякого благополучия и просить, чтобы она возвратилась следующей весной. Поэтому на дне рождения Элсени всегда было много цветов, которые к весне высыхали, в большинстве своем сохраняя былую окраску.

Заметив внутреннее беспокойство подруги, Остра решила сделать пробный выстрел.

– Мне думается, что все это очень напоминает то, как празднуют у нас, – осторожно произнесла она. – Но в Эслене это не столь внушительно…

– Наверное, – рассеянно ответила Энни, не заботясь о том, что может попасться на крючок.

Она еще не рассказывала Остре о своих видениях. И была не уверена, стоит ли это делать. Однако Энни никогда не имела от подруги секретов. И поскольку давно следовала этому правилу, теперь ей было трудно от него отступать.

Но тут на помощь ей, сама о том не подозревая, пришла Серевкис.

– Правда? – воскликнула вителлианка. – А как в Кротении празднуют Фьюссенал?

– Мы обмениваемся медальонами с засушенными цветами, – начала Остра. – Потом делаем файнглест в каком-нибудь священном месте и пьем молодое вино.

– А что такое файнглест? – полюбопытствовала Серевкис.

– Это своеобразное плетеное сооружение, украшенное цветами, – пояснила Энни. – Кажется, этот обычай пришел к нам с Лира.

– А, – улыбнулась Серевкис. – Ну конечно, помню. У нас тоже был такой обычай. Только, кажется, мы называли его иначе. Знаете что? Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной. По-моему, я уже видела здесь одно из таких священных мест.

Они прошли мимо беспорядочно растущих оливковых деревьев, украшенных разноцветными бумажными фонариками, вдоль бокового крыла здания к небольшому, огороженному стеной саду.

Там рядом с сучковатым дубом стояла сплетенная из цветов дама. Ее глаза были сделаны из красного мака, юбка – из золотистых прутьев и апельсиновой кожуры, а кисти рук – из фиолетовых астр.

Энни стало не по себе. Плетеная дама настолько походила на женщину из видений, что тотчас навеяла на девушку мрачные воспоминания о черных розах и рогатом лесном чудовище.

– Похоже? – спросила Серевкис. – Это вы называете файнглестом?

– Нет, – поспешно бросила Энни, чувствуя прилив неприятной тошноты. – Вернее сказать, да. Думаю, что это и есть файнглест. Но в Кротении у нас было все не так. Мы плели конусы или высокие корзинки. Наши плетенки были совсем не похожи на эту… Они вообще не напоминали по виду людей.

Но тут Энни вспомнила, что «файнглест» по-лирски означает «зеленая женщина», и волнение захлестнуло ее еще сильнее.

– Давайте уйдем отсюда, – предложила она.

При свете фонарей ей почудилось, будто цветочная дама, улыбнувшись, собралась сделать шаг навстречу.

– Лично мне она кажется очень симпатичной, – заметила Остра.

– Я ухожу.

С этими словами Энни развернулась и направилась в сторону дома, где бушевало веселье.

– Что это с ней? – удивилась Серевкис, скорее озадаченная, чем рассерженная выходкой подруги.

Энни прибавила шагу, желая побыстрее удалиться от сада, ночного неба, лугов и деревьев и поскорее оказаться в спасительном окружении фонарей, людей и вина.

Когда девушки вернулись в просторный двор замка, к ним навстречу, улыбаясь, устремилась графиня. На ней было вышитое золотом и серебром платье, несколько вычурное и чересчур изобилующее цветочными украшениями.

– Дорогая моя, – обратилась она к Энни. – Какое личико! Надеюсь, вам у нас весело.

– Да, каснара, – солгала Энни. – Я очень благодарна вам за ваше гостеприимство.

– Пустяки, – бросила графиня, одарив ее еще более лучезарной улыбкой. – Мне это ничего не стоит. Что же касается вас, моя дорогая, то у меня есть один сюрприз.

Энни в недоумении захлопала глазами. Разумеется, она уже встречала графиню в самом начале празднества, но не имела ни малейшего представления о том, чем обязана ее особому расположению.

– Пройдемте сюда, – сказала графиня, отведя ее в сторону, после чего шепнула Энни на ухо: – Войдите в мой дом через большую дверь, слева там будет лестница. Поднимитесь по ней, потом пройдете вперед по коридору, который выходит в мой лавандовый сад. Там вы отыщете одного молодого человека, который очень жаждет вашего общества.

– Я… Молодого человека?

Казалось, графиня была очень довольна собой.

– Судя по вашей внешности, вы как раз та особа, которую он мне описывал. Думаю, вы знаете, кого я имею в виду.

– Благодарю вас, графиня.

Внешне Энни старалась сохранять хладнокровие, несмотря на то что у нее в груди творилось нечто странное, а мысли в голове принялись скакать, как ошалелые.

Не иначе как Родерик уже получил ее письмо. И уже успел приехать сюда. Узнал про этот праздник, втерся в доверие к графине, произведя на нее впечатление своими сильными чувствами и желанием видеть возлюбленную. К тому же где еще он мог с ней встретиться, если не здесь и не сейчас? Заявись Родерик в монастырь, его бы наверняка не пустили и на порог. Возможно, он уже пытался проникнуть туда, но ей об этом никто не сказал.

– Что все это значит? – удивилась Серевкис.

– Ничего, – рассеянно бросила в ответ Энни. – Она попросила Остру и меня сделать ей одно одолжение. Только и всего.

– И я с вами, – собралась было увязаться за подругами Серевкис.

– Нет! – почти выкрикнула Энни, так что обратила на себя внимание нескольких монашек, среди которых была и сестра Касита. – Нет, – понизив голос, повторила она. – Графиня просила прийти только меня и Остру.

– Как таинственно! – язвительно произнесла Серевкис. – Можно подумать, вы затеваете что-то недозволенное.

– Нет, что ты. Это совсем не то, что ты думаешь, – попыталась разуверить ее Энни.

– А что я думаю? – приподняв бровь, спросила Серевкис.

– Я расскажу тебе обо всем позже, ладно? – пообещала Энни. – Пошли, Остра, – и, схватив подругу за руку, она потащила ее к двери, на которую указала хозяйка.

– Что тебе сказала графиня? – спросила Остра, когда они вошли через портик в дом и принялись подниматься но лестнице. – Куда мы идем?

Энни повернулась к подруге и, взяв ее за руки, возбужденным тоном произнесла:

– Мне кажется, там меня ждет Родерик.

– С чего ты взяла? – удивилась та.

– Я послала ему письмо. И рассказала, где меня можно найти.

– Что? Но как тебе это удалось?

– Потом объясню. Но это должен быть он.

Они дошли до конца коридора, который упирался в кованую железную дверь. За ней дул легкий ветер и шумела листва, а над выложенной плиткой стеной сверкали звезды. От предвкушения встречи Энни охватило нечто вроде оцепенения.

– Он должен быть здесь, – сказала она подруге.

– Может, мне не ходить дальше? – предложила Остра. – Чтобы успеть подать тебе сигнал тревоги на случай, если поблизости появится кто-нибудь из сестер.

– Нет. Пошли со мной. Я хочу удостовериться, что это он. Я дам тебе знать, когда будет нужно уйти.

– Ладно, – согласилась Остра не слишком радостно.

Девушки вместе вышли через дверь и оказались в маленьком, выложенном плиткой саду. Здесь в терракотовых горшках росли лимоновые и апельсиновые деревья, а в каменных коробах – лаванда, которая придавала воздуху особый аромат. Посреди сада над бассейном, по форме напоминавшим ракушку, бил небольшой фонтан.

В тени стоял какой-то мужчина. Энни могла разглядеть только его силуэт.

– Родерик? – затаив дыхание, произнесла она.

– Боюсь, от него пока нет никаких вестей, – ответил ей молодой человек.

Энни тотчас узнала его по голосу, и от разочарования у нее внутри все опустилось.

– Это вы! – вымолвила она.

Ступив в островок лунного света, Казио широко улыбнулся, снимая с головы шляпу.

– Я говорил вам, что нахожусь в гостях в этой стране, – начал он. – Должен сказать, в этом наряде вы выглядите совсем по-другому.

– Энни! – дернув за рукав, окликнула Остра. – Кто это? Откуда ты его знаешь? И что он имеет в виду?

– Меня зовут Казио Пачиомадио да Чиоваттио, – представился Казио, поклонившись. – А вы, судя по вашей красоте и грации, должно быть, приходитесь Фиене сестрой?

– Фиене? – ничего не понимая, удивилась Остра.

– Казио знает меня по моему настоящему имени, а не по тому, которым меня нарекли в монастыре, – пояснила Энни, надеясь, что подруга поймет намек.

Та поняла.

– А… – протянула она. – Понятно.

– Не осчастливите ли и вы меня своим настоящим именем? – обращаясь к Остре, спросил Казио.

– Это Маргри, – сказала Энни первое, что пришло в голову.

Казио приблизился к младшей из девушек, почтительно взял ее руку и поднес к своим губам.

– Держи с ним ухо востро! – предупредила подругу Энни. – Он имеет обыкновение источать мед там, где обычно применяют слова.

– Уж лучше мед, чем лимонный сок, – заметил Казио, слегка повернув голову. – Не значит ли это, что моя манера говорить вас раздражает, госпожа Фиена?

– Нет, – искренне призналась Энни. – Просто я ожидала увидеть Родерика.

– И вы разочарованы. Разумеется, да. Что же касается письма, то я его отправил. Возможно, погода на севере не слишком благоприятна. Есть сотня причин, которые могут задержать мужчину с ответом. И даже того, кто сильно влюблен.

Энни показалось, что в его словах сквозит некий намек.

– Маргри, – промолвила она, – не могла бы ты меня подождать в коридоре. И в случае чего подать сигнал. Обещаю, что расскажу тебе все без утайки. Но только позже.

– Как скажешь, – в словах Остры явно затаилась обида.

– Что вам нужно? – довольно резко обратилась Энни к Казио, когда они остались наедине.

К ее удивлению, он замешкался с ответом, как будто не мог подобрать подходящих слов, чего прежде она за ним не замечала.

– Не знаю, – наконец выдавил он. – Графиня предложила мне устроить эту встречу. Пожалуй, я просто хотел узнать, как ваши дела.

Энни почувствовала, что немного расслабилась и утратила былую настороженность.

– У меня все хорошо. А что с вашей рукой? Она забинтована.

– Пустяки. Обычная царапина. Небольшая неосторожность в обращении с клинком.

– Клинком? Вы дрались на дуэли?

– Какая там дуэль! – перейдя на небрежно-развязный тон, сказал он. – Всего каких-то пять бандитов. И дело с концом!

– Правда?

Он вновь заколебался.

– Нет, – наконец признался он.-Я практиковался со своим учителем. Он был на меня зол.

– Из-за чего?

– Он считает, что я стал слишком рассеян и разучился защищаться. Пожалуй, он прав.

Энни почувствовала какой-то странный прилив тепла.

– И почему же вы стали таким рассеянным? – невинным тоном осведомилась она.

– Полагаю, вы сами знаете. – Его глаза заблестели в темноте, и на мгновение…

– Я уже сказала вам, Казио.

– Что вы мне сказали? – мягко переспросил он. – Вы даже не назвали мне своего настоящего имени. И после этого еще беретесь упрекать меня в нечестности.

– Что ж, я это заслужила, – немного помолчав, согласилась с ним она и, подняв на него глаза, произнесла: – Меня зовут Энни.

Он взял ее руку. Поначалу она хотела отдернуть пальцы, но почему-то не сделала этого.

– Приятно познакомиться с вами, Энни, – с этими словами он слегка прикоснулся губами к ее руке.

– Теперь я могу забрать руку обратно? – спросила она.

– Она всегда была вашей.

– А вы вообще-то отправили мое письмо?

– Да. И надеюсь, что оно дойдет до адресата. Все еще надеюсь.

– Почему?

– Иногда расстояние усиливает любовь. А иногда уничтожает ее. Думаю, вы заслужили узнать, какой из этих двух вариантов имеет место в вашем случае.

– Родерик меня любит, – не без упрека в голосе бросила Энни.

– Тогда пусть это докажет.

– Уж не влюбились ли и вы? – спросила Энни и пожалела об этом сразу после того, как слова сорвались с ее уст. Но Казио не спешил с ответом. Немного помолчав, он заговорил совсем другим, нерешительным тоном:

– Мне кажется, люди не могут влюбиться настолько быстро.

Его слова прозвучали так искренне, что огорчили ее куда больше, чем признание в любви, которое она ожидала услышать.

– В таком случае, что вы от меня хотите? – спросила она.

– Узнать вас получше, – тихо ответил он.

Энни почувствовала, что у нее пересохло в горле.

– И как вы собираетесь это сделать? – усмехнувшись, произнесла она. – Глядеть на мою башню день напролет?

– Возможно. Если это единственный способ вас увидеть.

– Это смешно. – Энни оглянулась. – Нас могут услышать. Пора уходить.

– Когда я могу встретить вас вновь?

– Это невозможно.

И Энни, решительно повернувшись, вышла из сада.

Было трудно заставить себя ни разу не обернуться, но она поборола это искушение.

Топнув ногой от отчаяния, Казио глубоко вздохнул. Что с ним случилось? Что он вообще нашел в этой тощей, бледной как смерть, рыжеволосой ведьме?

Да ничего с ним не произошло. И все это вообразила себе графиня Орчавия, а не он.

Тихий звук заставил его встрепенуться и схватиться за Каспатор. Но напрасно, потому что причиной тому была вторая девушка, с соломенными волосами.

– Приятно было познакомиться, каснар Чиоваттио, – сделав реверанс, произнесла она.

– Погодите минуту. – Казио почувствовал в себе новый прилив вдохновения.

– Мне нужно идти за моей госпожой, – сказала та.

– Умоляю вас, каснара. Энни не успеет по вас соскучиться, если вы задержитесь на миг-другой, – и, помолчав, он спросил: – Вы сказали «госпожа». Что это значит?

– Я ее горничная.

– И тоже вместе с ней учитесь в монастыре?

– Да.

– И вас в самом деле зовут Маргри?

Прежде чем ответить, Остра оглянулась.

– Нет, каснар. Меня зовут Остра.

Вместо ответа Казно пустил в ход самую выразительную улыбку, какая только имелась у него в запасе.

– Это имя гораздо больше подходит такой обаятельной девушке, как вы, – промурлыкал он.

– Вам не следует со мной так говорить, каснар, – от смущения опустив глаза, пробормотала Остра.

– Пожалуйста, зовите меня просто Казио. – Он взял в руку прядь ее волос. – Такое впечатление, что они сплетены из чистого золота.

От его прикосновения девушка задрожала.

– Пожалуйста, мне надо идти, – пробормотала она, немного отпрянув назад.

– Еще одно мгновение. – Он подошел к ней еще ближе, Поначалу Казио показалось, что девушка вот-вот бросится бежать, но она этого не сделала. Тогда он притянул ее ближе и взял за руку.

– Скажите, а что, этот Родерик, с которым обручена Энни, очень хорош собой?

– Обручена? – от удивления глаза Остры предательски округлились.

«Ага! Попалась! – отметил про себя Казио. – Значит, они даже не обручены!»

– Ну, да. Это правда. Они помолвлены, – быстро нашлась Остра.

– Но ведь я вас не об этом спросил. Так ответьте же на мой вопрос, прекрасная Остра, – пропустив ее ложь мимо ушей, продолжал твердить свое Казио.

– Он… – Ее голос оборвался. – Я бы не сказала, что он очень хорош. Честно говоря, вы мне кажетесь гораздо краше его, несмотря на то, что я вас первый раз вижу.

– Благодарю вас, Остра. Очень мило с вашей стороны.

– Просто Энни бывает… немного упрямой.

– Ну и ладно, – сказал Казио. – Я не собираюсь ловить того, кто не хочет быть пойманным. – Он ласково пожал ее руку. – Спасибо, что оказали мне честь.

– Мне было очень приятно с вами познакомиться, Казио.

Он поклонился, но потом вдруг в ужасе сморщил лоб.

– Смотрите, что это? – воскликнул он, показывая на ее рот. – У вас что-то на губе.

– Что?

Она со страхом в глазах поднесла руку ко рту, однако он перехватил ее пальцы и, быстро опустив вниз, запечатлел на губах девушки поцелуй. Остра слегка вскрикнула и сделала пару шагов назад.

– Вы поняли, что это было? Это был поцелуй, – сказал он. – Но теперь все в порядке. Я его забрал.

Даже при тусклом свете Казио увидел, как вспыхнуло ее белокожее личико. Не проронив ни слова, Остра вырвалась из его рук и бросилась догонять свою госпожу.

Весьма довольный собой, Казио проводил ее взглядом. Он честно пытался помочь, но его любезность не растопила девичье сердце. Что ж, быть может, ревность лучше справится с этой задачей? Охваченный страстью охотника, он вновь вышел на след своей будущей жертвы. И, насвистывая, пошел глядеть на звезды.

7. Жертвоприношение

Опустившись на колени, Эспер припал к земле, разглядывая лежащий на дороге конский навоз.

– Они ушли недалеко, – кивнув сам себе, наконец заключил он. – И были здесь не далее чем вчера. Кроме того, в их рядах прибыло. По меньшей мере человек на десять.

Пытаясь постичь те тайные знаки, которыми столь искусно умел пользоваться лесничий, Стивен внимательно следил за тем, что делал его старший товарищ.

– Думаешь, вновь прибывшими были сефри? Тот самый Фенд с его бандой? – спросил он.

Эспер помрачнел.

– Ты разве забыл, что говорил твой собрат? – с некоторым укором произнес он. – Я имею в виду то, что они условились встретиться с Фендом в крепости Кал Азрот.

– Десмонд Спендлав никакой мне не собрат, – обиженно заявил Стивен, которого явно задело язвительное замечание Эспера. – Какие бы темные дела он ни затевал, они лежат исключительно на его совести. И не имеют никакого отношения к церкви.

– И после всего случившегося ты в этом по-прежнему твердо уверен? – заметил лесничий.

– Послушай, Эспер, – взывая к голосу разума, продолжал Стивен. – Фратекс спас нам жизнь. Сам рассуди: стал бы он это делать, если за всем этим безобразием стояла церковь?

– А ты сам подумай, – выпрямившись, произнес лесничий серьезным тоном.

Когда Эспер поставил вопрос ребром, Стивен почувствовал, что по-прежнему не способен отстоять свое мнение. Он вспомнил ту ночь в монастыре, когда Десмонд рассказывал о своем служении церкви. Как ни странно, он показался тогда Стивену не менее искренним, чем в момент истины, когда показал свое настоящее лицо – лицо убийцы и разбойника.

– Конечно, брат Десмонд на кого-то работает, – разумно предположил Стивен. – Возможно, даже на кого-то из церкви. Но не исключено и обратное. Мне лично кажется, что он немного не в своем уме.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что он подчиняется Фенду? – недовольно проворчал Эспер.

– Нет, – немного поразмыслив, ответил молодой священник. – Это исключено. Дело в том, что он говорил о Фенде как о соучастнике заговора, а не как о его вдохновителе. Более того, в его словах сквозило некоторое презрение. Скорей всего, Спендлав и твои разбойники-сефри служат кому-то поважнее. Однако я не имею ни малейшего представления, кто бы это мог быть.

– Лес подходит к концу, – сообщил Эспер. – Мы скоро выйдем на равнину Мей Горн, на которой стоит крепость Кал Азрот. Там должна состояться их встреча. И что бы они ни затевали, этому надлежит случиться в ближайшие несколько часов.

– А не могли бы мы их как-нибудь обогнать? Попасть в крепость раньше, чем они, чтобы успеть предупредить королеву?

– Хорошо бы, – задумчиво произнес Эспер. – Но вряд ли у нас это получится.

– Тогда что же нам делать? Если к ним, как ты говоришь, примкнуло еще десять человек, да к тому же сефри, значит, их теперь стало шестнадцать. Не можем же мы их всех перебить?

Эспер удивленно изогнул бровь.

– Кажется, Стивен Даридж сказал «мы»? Да если бы твои познания в этом ремесле можно было сложить поверх пивной пены, та бы даже не шелохнулась.

– Что правда, то правда. Но ты мог бы меня кое-чему обучить. Возможно, тогда бы от меня был какой-нибудь прок.

– Разве я когда-нибудь говорил, что тебе не найдется достойного применения? – в его тоне сквозила явная усмешка. – Ты мог бы, например, привлечь внимание противника к своей персоне. Для этого нужно всего лишь размахивать руками и служить мишенью для вражьих стрел. А я тем временем буду прятаться у тебя за спиной.

– Что ж, я не прочь это сделать, – простодушно согласился Стивен, восприняв предложение Эспера за чистую монету. – Если только это сработает.

– Я пошутил, парень.

– А! – воскликнул Стивен, слегка смущенный своей легковерностью, несмотря на то что насмешливое замечание лесничего вскрыло лучшие стороны его души. – Надо же, как я попался! Впрочем, неудивительно. Шутка из твоих уст – небывалое дело. Поэтому приношу свои извинения. Видишь ли, когда впервые в жизни встречаешь летучую рыбу, вернее всего ты примешь ее за птицу. – И, отставив в сторону насмешливый тон, еще раз серьезно спросил: – Так что же мы с тобой будем делать?

– Понятия не имею, – ответил лесничий. – Надеюсь, до того, как мы их настигнем, я что-нибудь придумаю.

– Великолепный план, нечего сказать, – в свою очередь съязвил Стивен.

– Ты можешь предложить лучше? – пожав плечами, произнес лесничий. – К примеру, какой-нибудь мудрый совет, который ты вычитал из книг?

– Возможно, – прокручивая в памяти подобные истории из известных ему книг, произнес Стивен. – Так, например, в «Путешествиях Финна», помнится, был весьма интересный эпизод. Оказавшись в окружении разбойников, которые существенно превосходили их числом, Финн с его товарищами решили пустить им пыль в глаза. Для этого они смастерили несколько чучел из соломы и грязи, чем создали видимость своей многочисленности и ввели врага в заблуждение…

– Здорово. Интересно, а может, они к тому же научили свои чучела передвигаться, как люди? Или хотя бы скакать на лошадях?

– Ну… конечно нет. Но если бы нам удалось обогнать Десмонда… Или найти какой-нибудь короткий путь, чтобы оказаться впереди них…

– То им бы пришлось сражаться с нашими чучелами?

– Пожалуй, ты прав. Это не пройдет. Послушай, а что, если устроить ловушку? Выкопать яму и натыкать в нее острых кольев. Потом прикрыть все листьями или чем-нибудь еще.

– Неплохая мысль, – кивнул в ответ Эспер. – Но как ты себе это представляешь? У нас с тобой всего две пары рук. Много ли мы выкопаем, даже если будем копать всю ночь до рассвета? Или, может, пока мы с Огром и Ангел будем рыть канаву, ты отвлечешь бандитов? Ну, пусть они за тобой погоняются, а?

– Я просто хотел помочь, – виновато пробормотал Стивен, – ты ведь сам просил.

– Мало ли что я просил, – вздохнул Эспер. – В следующий раз я попрошу тебя дать самому себе хорошую затрещину. Думаю, тебе от нее будет гораздо больше пользы. – Он взобрался на Огра и, одарив Стивена более дружелюбным взглядом, добавил: – Думай тщательней. Кто знает, может, что-нибудь стоящее и придумаешь.

Спустя два часа острый слух Стивена сослужил двум всадникам добрую службу. Слегка похлопав себя по уху, юноша дал спутнику понять, что они приближаются к стану врага. Эспер сразу понял его жест и тотчас остановил коня. Стивен указал рукой в сторону, где слышались голоса, которые, по его твердому убеждению, принадлежали монахам.

Молодой человек уже давно убедился в том, что никто из преследуемых ими монахов не имел столь острого слуха, как тот, что обнаружился после посвящения у него. Тем не менее он не хотел испытывать судьбу и во избежание нежелательных последствий взял за правило соблюдать осторожность, начиная с того расстояния, когда его ухо только начинало различать подозрительный шум.

Восприняв предупредительные знаки младшего товарища должным образом, Эспер тихо и аккуратно спешился, Стивен последовал его примеру. Потом лесничий приказал лошадям не сходить с места, после чего вместе со Стивеном стал пробираться вдоль опушки леса в сторону того места, откуда доносились голоса.

Достигнув небольшой возвышенности, густо поросшей диким виноградом, двое путников, припав к земле, схоронились в причудливо переплетенных лозах. Лес внизу резко редел, превращаясь в небольшие, перемежающиеся лужайками рощи, за которыми зеленела обширная равнина, щедро залитая яркими лучами солнца.

Вокруг конусообразного холма, окаймленного кустистой растительностью, разбили свой лагерь – к этому времени там стояли две палатки – шестнадцать разбойников, десять из которых носили широкополые шляпы. Их лица были замотаны дымчатой тканью – основной признак, по которому Стивен смог на расстоянии заключить, что это были сефри. Все остальные выглядели как самые обыкновенные люди и, судя по их количеству, принадлежали к банде монахов Спендлава. Юноша обменялся многозначительным взглядом с Эспером, на лице которого запечатлелся немой гнев. Стивен вопрошающе приподнял бровь, на что лесничий, скосив в сторону лагеря глаза, беззвучно произнес:

– Фенд.

Безусловно, лесничий строил планы расплаты. В его голове роились мысли о том, как расправиться с пятнадцатью людьми, чтобы добраться до одного из них.

Эспер жестом приказал Стивену оставаться на месте и ждать его возвращения, а сам, крадучись как кошка, начал прокладывать себе путь среди зарослей винограда. Стивена так и подмывало заговорить, куда тот направился, но он не решился спросить, опасаясь выдать свое присутствие голосом.

Когда лесничий скрылся из виду, юноша залег в кустах, с недоумением задавая себе один и тот же вопрос: что ему делать?

Между тем бандиты начали двигаться более оживленно. Поначалу юноше показалось, что они занялись обустройством своего лагеря. Но когда он пригляделся внимательнее, то заметил, что их занимали не столько палатки, сколько холм, у которого они расположились. Именно вокруг него сосредоточилась вся их деятельность. Внутреннее чутье подсказывало Стивену, что это был седос.

Несмотря на прохладный день, лоб Стивена покрылся испариной. Юноша осторожно спустился с возвышенности, с которой наблюдал за бандитами, и спрятался за вздымавшимися из земли корнями векового дуба. Его чувства так обострились, что он ощущал всю жизнь леса, словно она протекала внутри него. Он слышал, как беспокойно судачили над его головой белки, как вторили им деловитые сверчки и цикады, вожделевшие наступления темноты, до которой оставалось не более часа. Внимал тихому щелканью муравьев, которые готовились отходить ко сну, – эти звуки щекотали ему барабанные перепонки. Повсюду раздавался веселый щебет зябликов. А сойки явно выражали бурное недовольство расположившейся внизу бандой Спендлава.

Сосредоточившись на том, что происходило у седоса, Стивен сумел уловить сквозь беспокойный хор лесных обитателей отдаленные голоса разбойников.

Спендлав говорил на языке, который Стивен не мог узнать, несмотря на то что время от времени улавливал слова, отдаленно напоминавшие вадхианский диалект. Двое монахов – одного звали Сижерейк, а имени второго Стивен не знал – разделись до пояса, и кто-то из сефри начал расписывать их торсы странными символами. Другого человека, полностью обнаженного, – его Стивен тоже не знал, но ему почему-то казалось, что он не был монахом, – внесли на вершину холма и растянули на земле. Рот у него был чем-то заткнут.

«Где же Эспер?» – отчаянно вопрошал себя Стивен. В любую минуту могло свершиться что-то ужасное, нечто такое, что непременно надлежало остановить. Он огляделся вокруг, но лесничий при желании умел перемещаться столь тихо и незаметно, что даже Стивен со своими обостренными, благодаря посвящению, органами чувств не всегда был способен его обнаружить.

Когда Десмонд перешел на другой язык, действительно древневадхианский, Стивен весь обратился в слух. На удивление, ему удавалось так быстро переводить, словно это был язык, известный ему с детства.

«Один открывает путь к страшной силе, а другой ступает на этот путь. Идущий дорогой крови бросает вызов смерти и преобразует душу».

Спендлав достал из-под рясы какой-то предмет, от яркого блеска которого Стивен ощутил резь в глазах. Потом Десмонд подошел к обнаженному мужчине, который, казалось, хотел закричать, но не мог этого сделать. Стал рядом с ним на колени, и в этот миг Стивен с тихим ужасом осознал, что в руке у монаха был специальный нож. Быстрым движением проведя им от грудины до паха, он разделал беднягу пополам, после чего начал вытаскивать из него внутренности. Агонизирующая жертва сразу обмякла и забилась в мелких конвульсиях.

Съеденный Стивеном завтрак подступил к горлу, но усилием воли юноша подавил рвотный позыв. Сосредоточившись на подробностях происходящей внизу сцены, он успокаивал себя мыслью о том, что человеческая жизнь со смертью тела не заканчивается. Пытался уверить себя, что те странные хитросплетения трубочек, которые Спендлав и его люди вытаскивали из все еще корчащейся жертвы, были вовсе не кишечником, а чем-то иным.

Спустя некоторое время, казалось, вполне удовлетворившись содеянным, Спендлав подозвал к себе одного из обнаженных по пояс монахов, которым оказался Сижерейк. Его лицо было мрачнее тучи, тем не менее он повиновался и покорно приблизился к жертве. Потом широко расставил ноги и встал над лежащим под ним все еще содрогающимся выпотрошенным телом.

– Ты готов, брат? – тихо спросил его Десмонд.

– Да, готов, брат Спендлав.

– Наберись мужества, – посоветовал ему Спендлав. – В какой-то миг тобой может овладеть страх. Ты можешь растеряться и поддаться слабости. Наступит боль, но ты ее должен выдержать. Ты должен это сделать. Должен победить. Провала больше не может быть.

– Этого не повторится, брат Спендлав.

– Знаю, брат Сижерейк. Я верю в тебя, мой воин.

Сижерейк вознес руки к небу и закрыл глаза.

– Да преобразится сия душа, – возвышенным тоном произнес Спендлав и с этими словами вонзил блестящий нож в сердце Сижерейка.

Стивен едва не вскрикнул от ужаса, увидев, как у монаха подкосились ноги и тот замертво упал наземь. Воздух над седосом так внезапно помрачнел, словно с верхушек деревьев от резкого порыва ветра слетели черные клубы дыма.

Что это было? Чему Стивен оказался невольным свидетелем? Два жертвоприношения. Одно добровольное, другое насильственное. Судя по всему, Сижерейку было поручено осуществить некую задачу в загробной жизни. Но какую? В его смерти нет никакого смысла. Если, конечно…

Неужели мертвец способен ожить и вернуться к земному существованию? Неужели Десмонду удалось совершить нечто немыслимое и разрушить закон смерти?

Однако мертвый монах продолжал лежать неподвижно на том же самом месте. Нет, ни о каком чуде не может быть и речи. Никакое воскресение невозможно, ибо эта душа, окутанная сетью черной магии, навечно ушла из этого мира.

Отбросив в сторону размышления о мертвых, Стивен переключил внимание на живых. Насколько он успел заметить краем глаза, один из сефри и двое из оставшихся монахов к этому времени уже успели оседлать коней.

– Мы полагаемся на вас, – произнес сефри, которым, судя по заплойке на глазе, был Фенд.

– Все готово, – уверил его Спендлав. – Путь тебе открыт. К тому времени, как ты туда приедешь, все уже будет сделано.

– Что-то я сомневаюсь.

– Для пущей уверенности чуть позже мы отправим за ним еще одного, – успокоил его Десмонд.

Он наклонился над распростертым на земле выпотрошенным телом и сказал:

– В нем еще теплится жизнь. Возможно, мне удастся воспользоваться им еще раз. Приготовься, брат Эшерн.

Второй обнаженный по пояс монах с разукрашенной грудью кивнул в знак согласия.

– А почему бы тебе не употребить для этой цели девчонку? – предложил Фенд, махнув рукой в сторону палатки.

– Мне казалось, ты ее берег, чтобы прикончить на глазах у лесничего, – предположил брат Спендлав. – Непонятно тогда, зачем ты так долго таскал ее с собой?

– Это была всего лишь моя маленькая прихоть, – фыркнул Фенд, – теперь она прошла. Когда закончите, оставьте ее здесь, чтобы он ее смог найти. Пусть полюбуется.

Десмонд бросил взгляд на умирающего человека.

– А может, ты и прав, – согласился он. – Этот уже почти мертв, и если его душа отбудет прямо посреди ритуала, это будет совсем некстати. И может помешать посылке Эшерна.

Фенд со своими людьми ускакал, а спустя несколько минут Спендлав жестом обратил на себя внимание одного из монахов и велел:

– Тащите ее сюда.

Из палатки выволокли женщину, которая отчаянно отбивалась от захватчиков.

«Где же ты, лесничий?» – с нетерпением вопрошал Стивен. Но Эспер Белый будто сквозь землю провалился.

Правда, если лесничий видел, что Фенд умчался на лошади, а скорей всего, именно так и было, то вряд ли он смог устоять, чтобы не попытаться расправиться со злодеем. Скорей всего, он отправился вслед за главарем банды, надеясь собственноручно его убить. Внезапно Стивен с ужасом осознал, что на Эспера Белого он больше не может положиться, ибо тот был слишком одержим идеей разделаться с одноглазым бандитом, хотя ни разу не говорил почему.

Стивен догадывался, какую участь уготовил Спендлав девушке, и тем не менее он не мог в это поверить. Если он не вмешается, ее постигнет мучительная и отвратительная смерть.

Юноша уже видел, как умирал от подобных страданий один человек. И предпочел бы скорее сам проститься с жизнью, чем стать свидетелем второй такой расправы. Призвав все свое мужество, Стивен поднялся на ноги и поспешно направился к лагерю.

8. Равнина Страха

Тихий поток ветра ласкал гребни зубчатой стены крепости Кал Азрот. Здесь в сопровождении капитана гвардии Нейла стояла королева. Его взгляд скользил мимо нее, устремляясь к тем зеленеющим далям, за которые уходило почивать дневное светило. Раскинувшаяся перед ними равнина Мей Горн была безлюдна и тиха, ее безмолвие нарушалось разве что щебетом ласточек. Тройное кольцо рвов, окружавших крепость, уже погрузилось в сумерки. Еще немного, и в их водах засверкают звезды. Справа от Нейла из казармы, соединенной мостом с внутренним двором крепости, доносился гул солдатских голосов.

Вечерами королева подолгу простаивала на этом месте, глядя в сторону Эслена.

Где-то внизу, между внутренним двором и казармой, раздавался веселый смех, который, судя по всему, принадлежал Элсени. Нейл отыскал ее взглядом и убедился, что не ошибся. Облаченная в желтое платье, с темными волосами, она походила сверху на подсолнух и под стать этому лучезарному цветку пребывала в приподнятом состоянии духа. В узком, огражденном высокими стенами пространстве цитадели, посреди плоской плиты две пожилые служанки накануне воздвигли плетеное чучело, по очертаниям отдаленно напоминавшее человеческую фигуру, которое принцесса теперь украшала цветами. Нейл никогда прежде не видел ничего подобного. У них в Лире считалось дурной приметой делать чучела, похожие на людей, но он никогда не знал почему.

Вдруг его взгляд привлекло к себе случайное движение, и Нейл тотчас обнаружил рядом с Элсени край другого платья, скрытого в тени дерева, – эта тень приглушала его синеву, делая платье совсем неприметным. Вслед за тем мелькнуло белое лицо, и взоры Фастии и Нейла на миг встретились. Она поспешно отвела глаза, и Нейл, от досады закусив губу, почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Фастия старалась избегать его общества в последние три недели, что прошли со времени той незабвенной ночи в Гленчесте. Он даже стал подозревать, что принцесса его возненавидела…

«Хотя какое это имеет значение? – пытаясь успокоить себя, повторял Нейл. – Главное, нельзя забывать то, что сказала Эррен». Пусть он не властен над своими чувствами, зато вполне может отвечать за действия тела. Если не считать того единственного раза в Гленчесте, именно этим он и занимался всю свою жизнь – контролировал себя.

Правда, того раза ему хватило с лихвой. Казалось, что на ниву его сердца тяжелым грузом легли семена горечи.

– На этом поле сложили головы десять тысяч мужчин и женщин, – тихо произнесла королева.

Встрепенувшись, Нейл виновато отвел свой взор от созерцания девушек, однако взгляд королевы был устремлен не на него, а куда-то вдаль. Капитан даже не был уверен, что она обращалась к нему.

– Что вы говорите, ваше величество? – переспросил Нейл, не зная, что ответить. – Очевидно, вы имеете в виду битву с Ханзой?

– Ханзой? – удивилась королева. – О нет. Ханзы тогда еще и в помине не было. Равно как Кротении. В те времена люди жили одной общиной. Предки Маркомира сражались под предводительством Отважных.

– Так это была война против скаслоев?

Королева молча кивнула в ответ.

– Они сбросили с себя оковы, – продолжала она, – и сожгли цитадели на востоке. Но все это было ничто по сравнению с тем, что они дошли до Алхеквелеша и покорили его. Алхеквелеш находился на месте теперешнего Эслена.

Когда королева обернулась, Нейл, к своему удивлению, увидел у нее на глазах слезы.

– Я никогда не слышал этого названия в наших краях, – ответил Нейл, устыдившись своего невежества.

– Мы редко его упоминаем. Поэтому для большинства людей оно не знакомо. Королевской семье надлежит изучать древнюю историю предков. Это одна из утомительных обязанностей, которая возложена на августейших особ.

– И здесь, на равнине Мей Горн, произошло крупное сражение?

– Название этой равнины со временем исказилось. На древнем языке она называлась Магос Горгон, или равнина Страха.

– А само сражение – должно быть, оно было довольно значительным?

– Битвы как таковой вообще не было, – пояснила королева, – они вышли в поле, чтобы сражаться, и погибли. Плоть сошла с их костей, а кости обратились в пыль. Но не в этом дело. Главное, они все же вышли сражаться.

– Они даже не видели в лицо своего врага? Не видели того, против кого подняли оружие?

Королева отрицательно покачала головой.

– Они просто пришли на поле брани и погибли, – повторила она, – потому что считали, что должны это сделать. Потому что не хотели жить жизнью рабов.

Нейл посмотрел на темнеющую в сгущающихся сумерках равнину, испытав нечто вроде суеверной почтительности.

– Выходит, на каждом шагу здесь покоятся останки людей, погибших в те далекие времена.

Королева кивнула.

– Ужасная история, – в конце концов произнес Нейл. – Воинам надлежит умирать во время боя.

– Воинам надлежит умирать в постели, – поправила его королева голосом, в котором к укору примешивались нотки гнева. – Слышите вы меня или нет? Десять тысяч призраков обитают на земле Мей Горн. Десять тысяч братьев и сестер, отцов и матерей Ханзы, Кротении, Салтмарка, Теро Галле, Виргеньи. Каждая нация эпохи Эверона оставила свои останки на земле этой равнины. Они были благородны и горды. Их единственным настоящим оружием была надежда на то, что их сыновья и дочери увидят лучшую жизнь. Что они будут жить в лучшем мире.

– И посмотрите, во что мы превратили их мечту, за что мы теперь боремся: споры вокруг рыболовства, торговых тарифов, пререкания из-за границ. Вся наша раса стала порочной и жалкой. Мы боремся за ничто, – она провела рукой в воздухе, указывая на лежащие вокруг земли. – Мы очернили их память. Как бы им было за нас стыдно!

Нейл стоял, погруженный в молчание, пока к нему не обернулась королева.

– Сэр Нейл? – тихо воскликнула она. – Вы что-то хотели сказать?

Он посмотрел королеве в глаза, которые были так похожи на глаза ее дочерей.

– Я почти что ничего не смыслю в торговых тарифах и политике, – признался он. – И еще меньше в глубинном смысле истории.

– Так или иначе, но что-то вам все равно известно.

– Я знал своего прадеда, Довела МекФиндена. Он был хорошим человеком. Мастерил для меня маленькие деревянные кораблики, когда я был совсем ребенком. Во время одного из походов тащил меня на плечах по горам. Это он впервые показал мне море. Он рассказал о красоте Фьер Де Мур. И об опасных обитателях его глубин…

– Продолжайте.

– Скерн – скромное по размерам местечко, ваше величество. Возможно, вы не знаете, что прежде его правителем был герцог из Ханзы. Это длилось на протяжении шести поколений. Нам запрещали говорить на родном языке. В качестве дани герцог отбирал у нас половину урожая и крупного рогатого скота. Это повергло страну в страшную нищету. Многие умирали от голода. Нужда заставляла нас брать у герцога взаймы, а чтобы отдать долги, наниматься к нему на службу. Мы гордые люди, ваше величество, но не настолько, чтобы позволить нашим детям умирать с голоду.

– А как же ваш прадед?

– Пришла чума и унесла за собой половину его скота. Он не смог выплатить долг и был вынужден наняться конюхом к нашему господину, герцогу. Однажды дочь господина оседлала слишком ретивого коня. Дед предупреждал ее об этом, отговаривал, но она не послушалась. Словом, конь сбросил ее с себя.

– Она погибла?

– Нет. Осталась жива. Десять человек были свидетелями того происшествия. Мой прадед догнал ее и вытащил буквально из-под конских копыт. Чтобы спасти ей жизнь, ему пришлось рискнуть собственной жизнью. Однако при этом он ее коснулся. А прикасаться к высокой особе из Ханзы нам было настрого запрещено. За эту провинность моего деда вздернули на виселице.

– Простите, – произнесла королева, лицо которой смягчилось от сочувствия.

– Это всего лишь одна история из многих, – пожав плечами, сказал Нейл. – Сколько раз наш народ пытался восстать против завоевателей! Но всегда терпел поражение. Так продолжалось до того дня, когда к нашим берегам подошли корабли Файла де Лири. Он привез нам оружие и боролся на нашей стороне. Он сверг герцога и выдворил его вместе со всеми его сподвижниками обратно в Ханзу. Не знаю, зачем Лиру понадобился Скерн. Разве что из-за какого-нибудь жалкого спора. Так или иначе, но теперь мой народ не голодает и не носит отрепья. Людям не грозит смертная казнь за то, что они говорят на родном языке. Главное, мы можем жить, как нормальные люди, а не рабами Ханзы. Конечно, ничтожный пример по сравнению с тем, что произошло на этой равнине. Но сердце мне подсказывает, что с завершением эпохи скаслоев тирании не был положен конец, а борьба за справедливость продолжалась еще много лет после того, как наши предки совершили свой последний марш по равнине Страха. Я сознаю свое невежество в этом вопросе. Конечно, мне не хватает образования…

Внезапно ему показалось, что в своих откровениях он зашел слишком далеко. В конце концов, какое он имел право перечить самой королеве?

– Нет, – возразила она, и легкая улыбка осветила ее лицо. – Если чего-то вам и не хватает, то только высокомерности августейших особ. Я благодарна святым за то, что они послали мне вас, Нейл МекВрен. Вы указали мне мое место.

– Ваше величество, я вовсе не хотел…

– Оставьте. Благодаря вам, я сделала нужные выводы. И давайте к этому разговору больше не возвращаться. Пойдемте вниз и будем веселиться. Вы же знаете, сейчас канун Фьюссенала.

Воспоминания о синем платье и мимолетном видении нежного лица вновь промелькнули в голове Нейла. Трепет и страсть сошлись в непримиримой схватке на поле боя его сердца. Однако когда королева и ее рыцарь спустились вниз, Фастии нигде не было видно.

Крепость окутала своим мягким покрывалом ночь. К восьмому бою часов приготовления к Фьюссеналу были благополучно завершены и все, даже возбужденная предвкушением праздника Элсени, отправились почивать в свои покои.

Однако к Нейлу сон не шел. И не только потому, что его преследовал образ Фастии, который его память запечатлела в лунном свете той ночи в Гленчесте. Было и нечто иное, что не давало ему покоя. Очевидно, волнение, пробужденное разговором с королевой о древних останках людей, покоившихся вокруг Кал Азрота. Поэтому он встал и отправился к крепостному валу, расположенному вблизи той башни, где находилась королева. Отсюда ему было видно все, что происходило вокруг ее покоев, так что ни один приблизившийся к ним человек не остался бы незамеченным. Помимо того, что в поле зрения находились подступы к королевской комнате, Нейл имел возможность наблюдать окрестности цитадели – залитую лунным сиянием равнину, где, по его разумению, должны были рыскать призраки. Более всего ожидая увидеть некие признаки бесплотных существ – какую-нибудь легкую дымку или голубоватое свечение, – он начал изучать равнину самым тщательным образом.

После десятого удара часов, когда луна показалась над горизонтом, на его веках уже лежала свинцовая печать. Нейл собрался было вернуться в свои покои, когда вдруг краем глаза приметил какое-то движение, заставившее его встрепенуться.

Вглядевшись более тщательно, он поначалу ничего не обнаружил, но потом сумел выхватить из мрака едва различимые фигуры, которые довольно быстро приближались к крепости.

Вряд ли это могли быть призраки. Во всяком случае, Нейл принял их за людей.

Он спустился вниз до уровня крепостной стены, чтобы лучше разглядеть нежданных визитеров и сообщить о них ночному дозору. Эта группа могла оказаться кем угодно, начиная со своры собак и банды сефри и кончая посланцами короля. Так или иначе, но любые подозрения нужно было проверить.

С крепостной стены обзор оказался не лучше, чем с башни, однако во дворе внизу он обнаружил нечто, заставившее его волосы встать дыбом, а именно двух людей, лежавших на земле. Луна еще не успела подняться в небо, поэтому подробно разглядеть их не представлялось возможным, но, судя по позам, они вряд ли были просто пьяны и спали мертвецким сном.

Глядя на них, Нейл слегка замешкался, размышляя над тем, стоит ли ему надеть доспехи. На нем был кожаный стеганый зипун и легкая кольчуга, а надевать стальную броню было слишком долго. Погруженный в мрачные предчувствия, от которых яростно колотилось сердце, он кинулся вниз по лестнице, стараясь производить как можно меньше шума.

То, что открылось глазам Нейла во дворе, воплощало самые худшие его ожидания. Большие двойные ворота были открыты, и сквозь них виднелись звезды. Но это еще было не все. Рядом валялись двое людей, в которых по знакамотличия он узнал королевских пехотинцев. Судя по лужам крови, они были убиты.

У подножия лестницы лежал еще один человек, которого Нейл не приметил сверху. Он был еще жив, хотя при дыхании издавал странные хрипы. Нейл осторожно направился к нему, пытаясь ничего не упустить из поля своего зрения. Справа от распахнутых ворот находилась вторая дверь, которая была по-прежнему закрыта, за ней – мост, ведущий к казарме. Слева – башня, в которой спала королева. Только после того, как он осмотрел все вокруг и убедился, что нигде никого нет, Нейл позволил себе обратить внимание на раненого.

Он сразу узнал в нем сэра Джеймса Кетмейла. У рыцаря было перерезано горло, и он прижимал к ране ладони, тщетно пытаясь удержать вытекающую кровь. Раненый остановил свой взгляд на капитане, как будто хотел что-то сообщить, но ему не удалось исторгнуть ни звука, а от напряжения из горла еще сильнее хлынула кровь. Зато Нейл сумел понять его жест, а в блестящих глазах умирающего прочесть предупреждение об опасности, которая грозила сзади.

Нейл резко рванулся вправо, и на то место, где он только что стоял на коленях, опустился меч. Он обернулся и, схватив свой меч, приготовился защищаться.

Перед ним стоял рыцарь в доспехах.

– За тобой пришла смерть, – произнес он.

– Она приходила ко мне уже много раз, – ответил Нейл. – Но всегда уходила ни с чем, – и, повысив голос, громко крикнул: – Тревога! Ворота взломаны! Враг внутри!

Рыцарь расхохотался и подошел ближе, но, как ни странно, не поднял своего оружия. Каково же было удивление Нейла, когда он узнал в нем Варгуса Фарре.

– Предатель! – Нейл, яростно взмахнув Вороном, нанес сильный удар.

Рыцарь едва успел отклониться и на сей раз все-таки приготовил оружие к бою.

– Полагаю, ты чувствуешь ее приближение, сэр? – спросил Варгус.

Что-то насторожило Нейла. Нечто странное и неуловимое появилось в его манере говорить. И несмотря на тот факт, что своей наружностью он как две капли воды походил на сэра Варгуса, Нейл почему-то внезапно усомнился, что перед ним тот самый человек, которого он прежде знал.

– Чувствуешь или нет? – повторил свой вопрос сэр Варгус. – Смерть уже в тебя входит.

– Что это значит, сэр Варгус? Или как там вас величать? Кому вы открыли ворота?

– Ты скоро почувствуешь ее дыхание.

И тотчас Нейл начал ощущать, что тот имел в виду. Жаркое пламя ударило в голову, пожирая его изнутри. В ушах он услышал голос, который явно принадлежал не ему, а где-то в глубине черепа роились странные мысли, словно там угнездилась чуждая Нейлу воля. Издав пронзительный крик, Нейл упал на колени, и вместе с ним опустился на землю и его Ворон.

Рыцарь, который никак не мог быть сэром Варгусом, снова зашелся отвратительным смехом, и некто устами Нейла усмехнулся в ответ.

9. Ночные визитеры

– Честно говоря, это празднество показалось мне достаточно скучным, – откровенно заявила Энни, зажигая свечу в комнате наверху башенки, в которой она жила вместе с подругой.

– Неужели? – произнесла Остра таким отрешенным голосом, будто не слышала ничего из того, что сказала Энни. – А лично я считаю, что было довольно весело.

– Я бы даже больше сказала, – продолжала Энни. – Все было какое-то странное. С некой претензией на старину.

– Да, странное… – рассеянно кивая, согласилась Остра.

Она подошла к окну, за которым не было видно ни зги, и посмотрела вниз. Удивленная необычным поведением подруги, Энни глубоко вздохнула и начала переодеваться.

– До чего же приятно вновь надеть платье, – произнесла Энни, – даже несмотря на то, что оно очень скромное и далеко не отвечает взыскательному вкусу.

Она подняла перед собой снятое платье и аккуратно его сложила, после чего принялась натягивать груботканую ночную рубаху.

– Завтра опять начнутся занятия, – сказала Энни, чтобы отвлечься от разочарования, которое испытала из-за того, что вместо Родерика встретила Казио, а еще от пережитого ею смущения при встрече с тем же бесстыдным вителлианцем. – Я слышала, что мы скоро начнем изучать, как применяется алвуарт. Я жду этого дня с нетерпением.

– Ах! – воскликнула в ответ Остра.

Энни повернулась и окинула подругу подозрительным взглядом.

– А еще мы узнаем, как можно превратить детей в щенков и наоборот.

– Здорово! – бросила в ответ Остра, по-прежнему кивая головой. – Наверно, это будет очень интересно!

– Скажи, ради всего святого, что с тобой происходит? – обрушилась на нее Энни. – Ты просто отсутствуешь. И совсем меня не слушаешь.

Остра с виноватым видом отвернулась от окна.

– Ничего, – ответила она. – Ничего со мной не происходит. Просто меня клонит ко сну. Вот и все.

– С трудом верится, что ты хочешь спать. Во всяком случае, вид у тебя не сонный. А совсем наоборот. Я бы сказала, даже чересчур возбужденный.

– Это неправда, – возразила та. – Я в самом деле хочу спать.

– Да ну? – не унималась Энни. – Что-то не похоже. Скажи тогда, почему ты с таким любопытством уставилась в окно? Что ты в такой темноте хочешь разглядеть?

– Ничего. Просто любуюсь видом. Ночь сегодня – сущее загляденье.

– Да неужто? На небе даже нет луны. Сколько ни гляди, при всем желании ничего не увидишь.

– Почему же? Можно увидеть очень многое, – отбиваясь от нападок подруги, продолжала утверждать Остра. – Кто знает, может, я увижу, как приедет твой Родерик?

– Остра Лаесдаутер, как ты можешь это говорить? Ты что, насмехаешься надо мной?

– Нисколько. Просто мне хочется верить в то, что он приедет. Ведь ты все еще его любишь?

– Да.

– А как же этот, как его зовут?..

– Казио?

– Да, он самый. Как ты с ним познакомилась? Ты обещала, что все мне расскажешь.

Прежде чем ответить, Энни немного задумалась.

– Понимаешь, Остра, это один из тех самых секретов, – наконец произнесла она. – Одна из наших самых священных тайн. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Клянусь именем Виргеньи Отважной, – положив руку на сердце, пообещала Остра. – Клянусь, что буду хранить эту тайну до конца своих дней, как зеницу ока.

Энни поведала о том, как ей удалось найти выход из пещеры. А также о том, как она повстречала у пруда Казио. Однако принцесса ни разу не обмолвилась о таинственной даме, которая явилась к ней в видениях, равно как и о новых чувствах, которые она в себе недавно обнаружила. Было стыдно утаивать что-то от подруги, но она ощущала, что поступает правильно.

– Теперь ты поняла, – спросила Энни в завершение рассказа, – что из себя представляет Казио? Как бы этот тип ни старался пускать пыль в глаза, в глубине души он дурно воспитанный мошенник и плут.

– Несмотря на то, что весьма симпатичной наружности, – добавила Остра.

Энни от изумления открыла рот, после чего внезапно залилась не слишком радостным смехом.

– Вот оно что. Теперь все ясно. Этот негодяй тебя сразил, – наконец сказала она.

– Что? – скривившись в наигранной гримасе, возмутилась Остра. – Ничего подобного. Как только тебе такое пришло в голову?

Скрестив руки на груди, Энни обернулась через плечо и окинула подругу сверху вниз подозрительным взглядом.

– Ты не пошла вслед за мной, не так ли? – спросила она. – А немного задержалась? И что же произошло за это время? Что он тебе успел наговорить?

Вопрос поверг Остру в крайнюю степень смущения. Ее лицо так сильно зарделось, что это было видно даже при свете свечи.

– Как ты уже сказала, – начала Остра, неотрывно глядя в угол, как будто потеряла там что-то важное, – он негодяй и мошенник.

– Остра, не увиливай. Говори, что случилось.

– Ты рассердишься.

– Я рассержусь, если ты будешь ходить вокруг да около. Витать в облаках и при этом твердить, что ничего не случилось. Поэтому лучше давай выкладывай.

– Мне кажется, что он меня слегка поцеловал.

– Тебе кажется? – удивилась Энни. – Что ты имеешь в виду под словом «кажется»? И что значит «слегка»? Либо он поцеловал тебя, либо нет. Уж не хочешь ли ты сказать, что не уверена в этом?

– Ну, ладно, пусть поцеловал, – окрепшим голосом выпалила Остра.

– Значит, ты в него втюрилась, – с прежней уверенностью заключила Энни.

– Я его даже не знаю.

– Каков ловелас! – вдруг взорвалась Энни. – Сначала положил глаз на меня. Не успела я и моргнуть, как он уже переключился на тебя. И что ты только нашла в этом непостоянном сердце? Чем, интересно знать, он тебя так увлек?

– Ничем! – ответила Остра. – Только…

– Только что?

– Это было приятно. Я имею в виду поцелуй. У него это так здорово получается!

– Мне наплевать на то, как он целуется. Не желаю ничего знать об этом, – фыркнула Энни.

– Да тебе и не придется. Для этого у тебя есть Родерик. К тому же, что бы ты ни говорила, никто из нас больше его никогда не увидит. Я имею в виду каснара да Чиоваттио.

– Если только святые будут к нам благосклонны.

В ответ Остра лишь пожала плечами и вновь повернулась к окну.

– О! – вдруг воскликнула она.

– Что там? – осведомилась ее подруга. – Что ты увидела внизу? Это вполне в его духе. Явиться сюда, чтобы не дать нам спокойно уснуть.

– Нет-нет, – возразила Остра. – Если, конечно, он не привел с собой друзей. Посмотри, сколько там света.

– Дай я погляжу.

Пробравшись к окну, Энни посмотрела вниз и убедилась, что Остра права. Длинная вереница огней приближалась к монастырю. Энни услышала храп лошадей и цокот копыт.

– Кого угораздило явиться к нам в столь поздний час? – удивленно произнесла Энни.

– Это может быть, например, табор сефри, – предположила Остра. – Они всегда путешествуют по ночам.

– Возможно, – с сомнением произнесла Энни.

В этот миг раздался бой колоколов, призывающих всех обитателей монастыря.

– Кажется, мы скоро все узнаем, – добавила она.

Во дворе у подножья лестницы они встретили сестру Каситу, к которой начали стекаться остальные послушницы. Взволнованные тем, что их подняли посреди ночи, не дав даже крепко заснуть, они подняли монотонный ропот, выражая тем самым недоумение насчет причин, заставивших их собраться в столь поздний час.

– Спускайтесь в винный погреб, – приказала им сестра Касита, взмахнув ивовым прутом. – И оставайтесь там, пока вам не будет позволено вернуться.

– Что происходит? – спросила Энни. – Мы видели из окна нашей башни, что к монастырю направлялись всадники. Много всадников.

– Тш-ш, – шикнула на нее сестра Касита. – Прикуси язык и делай, что тебе велят. Отправляйся вместе со всеми в винный погреб.

– Никуда я не пойду, пока не узнаю, что стряслось! – твердо заявила Энни.

Прежде чем принцесса успела опомниться, сестра Касита резко хлестнула ее по губам своим прутом. От боли девушка хотела вскрикнуть, но не смогла – губы онемели и словно прилипли друг к другу.

– Делайте, что вам говорят, – приструнила остальных послушниц сестра Касита.

После того что случилось с Энни, прочие девушки не осмелились задавать вопросов. Разъяренная и испуганная, она была вынуждена последовать их примеру и направиться в сторону погреба.

Заклятие, которое сестра Касита наложила с помощью прута на уста Энни, довольно быстро утратило свою силу, оставив лишь неприятное ощущение покалывания в скулах. Вместе со всеми девушка дошла до края лестницы, ведущей в подземелье, но вместо того, чтобы начать спускаться, она схватила Остру и потащила за собой в ответвляющийся в сторону коридор.

– Пошли, – сказала она.

– Куда? – удивилась Остра.

– Вверх на стену. Я хочу выяснить, в чем дело. Что заставило их так всполошиться.

– Ты сошла с ума. Разве тебе мало доставалось из-за твоего упрямства и непослушания?

– Мы там спрячемся. Но я должна обязательно все выяснить. Что-то здесь не так. Боюсь, на монастырь собирается напасть враг.

– Но какой в этом резон? Зачем кому-то может понадобиться нападать на монастырь?

– Понятия не имею. Именно поэтому и не хочу спускаться в винный погреб, пока не узнаю, что к чему.

– Энни…

– Если хочешь, можешь идти с остальными, – сказала Энни. – Я знаю, что делаю.

Она развернулась и пошла прочь, но вскоре услышала за спиной шелест платья и сопение Остры, которая, судя по всему, не воспользовалась ее предложением, а направилась следом.

Миновав кухню, они оказались в небольшом саду и устремились к тому месту, где бурно разросся вездесущий виноград. Насколько помнилось Энни, здесь она видела лестницу, ведущую на гребень крепостной стены, которая защищала монастырь со всех сторон. Ступеньки оказались крутыми и разбитыми, Энни дважды поскользнулась, прежде чем взобралась наверх. По узкой дорожке она начала тихо пробираться к главным воротам, Остра от нее не отставала ни на шаг. Услышав, как кто-то вбежал в башню и начал быстро подниматься, девушки припали к стене. Пропустив спешащую куда-то монахиню, Энни двинулась дальше.

Большая часть двора за главными воротами была запружена фигурами в черном – это были монахини ордена Святой Цер. Сестры Секулы там не было. Вместе с сестрой Каситой и сестрой Курмакс она стояла на стене над самыми воротами и пыталась разглядеть ночных визитеров. Энни слышала, что монахини о чем-то говорили, но не могла разобрать слов. Она подкралась ближе, Остра последовала за ней, и они вместе оказались на выступающей части бастиона, откуда были видны как сестра Секула, так и подъехавшие к воротам всадники.

– О святые небеса! – пробормотала Энни.

По числу факелов Энни насчитала около тридцати рыцарей, гордо восседающих на боевых конях и при полном вооружении. Никто из них не носил знаков различия, даже командир в доспехах с позолоченными краями, который на несколько ярдов опережал остальных. У него было поднято забрало, и тем не менее Энни не могла разглядеть лицо – слишком он был далеко. Командир говорил с сестрой Секулой, вернее сказать, с ним говорила она.

– …Дело в том, – сумела расслышать ее слова Энни, – что мы находимся под защитой церкви и меддиссо. Если вы не последуете моему предупреждению, последствия будут непредсказуемы. А теперь уходите, – произнесла она твердым голосом.

Хотя ее слова были обращены не к Энни, они заставили девушку содрогнуться. Кто бы ни был этот рыцарь, не хотела бы она оказаться на его месте.

Однако на рыцаря, судя по всему, приказ сестры Секулы не произвел никакого впечатления.

– Этого сделать я не могу, леди! – выкрикнул он ей в ответ.

За его спиной заскрипели стремена и застучали конские подковы. От факелов пахнуло горящей смолой. Казалось, все, что предстало глазам девушек, происходило во сне.

– Я даю вам слово, леди, – продолжал рыцарь. – Выдайте ее, и мы тут же отправимся восвояси. А потом можете жаловаться, сколько вашей душе будет угодно.

– Полагаю, что, поскольку вы явились сюда как трусы, без знаков отличия и без гербов, – в свою очередь продолжала сестра Секула, – мы вас видим первый и последний раз. Потом мы просто не сможем вас найти. Поэтому уходите сейчас же подобру-поздорову. Ничего вы здесь не получите, кроме проклятья святых.

– Святые на нашей стороне, сестра, – сухо заявил рыцарь. – Наше дело правое. Поэтому я не боюсь их гнева, который вы нам пророчите. Повторяю еще раз. Отдайте нам Энни Отважную. Не вынуждайте меня проявлять к вам неучтивость.

– Энни! – в ужасе воскликнула Остра.

Энни, у которой сердце едва не выскочило из груди, схватила подругу за руку. Казалось, весь мир в этот миг перевернулся вверх ногами.

– А я предупреждаю вас еще раз, – откликнулась сестра Секула. – Ваше вторжение недопустимо. На территорию монастыря не имеет права ступать мужчина.

Энни не видела лица местры, но сумела его себе представить. Интересно, мог ли безымянный рыцарь с такой же неколебимой твердостью, какую он являл в разговоре, взглянуть сестре Секуле в глаза?

– Мне очень жаль, – ответил он, – но я должен это сделать. Вы сами вынудили меня.

Он сделал жест рукой, и от рядов кавалерии отделилось десять воинов, везущих длинный таран с железным наконечником, и столько же рыцарей, вооруженных луками. Лучники нацелили стрелы на сестер.

– Открывайте ворота, – приказал рыцарь. – Ради благословения святых, откройте ворота и позвольте нам войти.

Вместо ответа сестра Секула вытянула вперед ладони, и Энни тотчас ощутила по всему телу покалывание, похожее и в то же время не похожее на действие огня. Что-то темное струилось из пальцев местры, нечто напоминавшее паутину, но более тонкое, почти неосязаемое. Когда ее колдовство достигло самого высокого из рыцарей, тот вскрикнул и закрыл руками глаза. Энни увидела, как у него сквозь пальцы потекла кровь, и от ужаса у нее внутри все сжалось. Она слышала о подобном колдовстве, но до конца никогда в него не верила. Одно дело – слышать, а другое – видеть собственными глазами.

В ответ командир вскинул вверх руки и закричал. И снова Энни стала свидетелем проявления неземной силы, от чего холодный пот заструился у нее по спине. Исходящие от местры темные эманации разорвались в клочья, взмыли вверх и растворились во мгле ночи.

– Итак, – произнесла сестра Секула. – Теперь, брат, ты покажешь свое лицо. Я должна узнать правду.

– Но какую именно правду? – в ответ спросил рыцарь. – Боюсь, местра, вам не понять того, что здесь происходит.

– Так просвети меня.

– Не могу, – ответил он и жестом приказал подчиненным начать атаку.

Те бросились вперед, подтаскивая к воротам таран. Едва его наконечник коснулся ворот, как руки рыцаря вспыхнули белым светом, по воздуху пронеслись громовые раскаты, из-под стены волчком взвилось голубое свечение. Энни не видела, как выглядело пламя по ту сторону ворот, но со стороны двора было видно достаточно. Щупальца колдовского огня ползли вверх по стене, подобно виноградной лозе.

Энни не чувствовала своего тела. Ей казалось, что все происходящее вокруг было дурным спектаклем, а она – лишь зрителем.

Сплотившись, сестры начали творить темные заклинания, от которых рыцари падали, срывая свои шлемы и обнажая объятые голубым огнем лица. Войдя в воды смерти, они откусывали себе языки, ломали собственные зубы, словно их челюсти сводило от судорог, источали потоки зеленых слез.

Однако их командир как ни в чем не бывало миновал невидимую защитную завесу безо всякого для себя ущерба. Он поднял тяжелый меч, и в следующее мгновение с плеч слетела голова одной из монахинь. Ее тело стало медленно опускаться на колени, а шея, казалось, вытянулась еще длиннее, прыснув красным фонтаном. Меч рубил снова и снова, сокращая ряды сестер обители Милосердия. Если поначалу воины падали один за другим, словно муравьи, бегущие на свет огня, то когда в ход пошел смертоносный клинок, ситуация переменилась в их пользу. Стрелы засвистели над тем местом, откуда сестра Секула метала черный град, который с такой легкостью пробивал рыцарские доспехи, словно их не существовало. Вскоре пали замертво сестры Касита и Курмакс, устремив неподвижные взоры на торчавшие из их тел стрелы. Сестра Секула с мрачным видом хлопнула ладонями и, казалось, обратилась в тень, которая в следующий миг бесследно растворилась в воздухе.

– О святые небеса! – взвизгнула Остра.

– И все это из-за меня, – пробормотала в ответ насмерть перепуганная Энни.

Ее слова не имели никакого значения, но так обстояли дела.

– Нам нужно спуститься в винный погреб, – продолжала Остра. – Нужно найти какое-нибудь укрытие. Там, где будет безопасно. Слышишь, Энни, пошли!

Но Энни не могла сдвинуться с места. Повсюду лилась кровь. Она никогда не думала, что во всем мире существует столько крови, что так сильно могут извиваться обезглавленные тела и что глаза мертвых так похожи на стеклянные шарики.

– Энни! – орала ей на ухо Остра.

Командир рыцарей, услышав ее крик, посмотрел наверх. Забрало шлема было по-прежнему поднято, но из всего лица Энни увидела только его глаза. Они были такой светлой голубизны, что казались почти белыми.

– Туда! – приказал он своим рыцарям, указав на нее пальцем.

– Энни! – от страха и ужаса Остра начала хныкать, пытаясь тащить подругу за собой.

Почувствовав под собой ноги, или, вернее сказать, когда они сами дали о себе знать, Энни, повинуясь инстинкту, ринулась что было мочи вдоль зубчатой стены. Она то и дело спотыкалась, а не отстававшая Остра все время подталкивала ее сзади. Наконец они добрались до ступенек, по которым недавно взбирались наверх, и почти кубарем спускались во двор монастыря. Энни неоднократно падала, сильно ушибаясь коленями о камень, но не обращала на это никакого внимания. Как только они оказались внизу, до них донесся еще один хриплый мужской крик.

– К винному погребу! – Остра жестом указала на в нужном направлении.

– Чтобы оказаться в ловушке? Ну уж нет!

И Энни помчалась в сторону трапезной, так и не решившись бросить даже взгляд туда, откуда доносился грохот тяжелых шагов по булыжнику. Но когда девушки повернули к кладовой, Остра громко взвизгнула, все же заставив подругу обернуться.

Их преследователь, рыцарь в полудоспехе, с длинными черными волосами, собранными в хвост, схватил Остру и нацелил меч на Энни.

– Остановись, – скомандовал он. – И подойди ко мне.

Увидев обезумевший взор подруги, Энни, позабыв о страхе, вскипела от ярости.

Первое, что попало ей под руку, был молоток, которым забивали клепку в бочонки. Она схватила его и, недолго думая, запустила в обидчика.

Удар оказался не сильный, но на удивление меткий. На лице рыцаря отразилось изумление, прежде чем деревянная киянка раздробила ему нос. Грязно выругавшись, рыцарь отпрянул назад, и, воспользовавшись его замешательством, Остра вырвалась на свободу.

Девушки вновь кинулись бежать, но рыцарь с протяжным ревом бросился за ними вслед. Они слышали его топот у себя за спиной. Вдруг Энни почувствовала, как что-то стукнуло ее по голове. Сначала она ощутила легкость, потом тяжесть и, в конце концов, упала, сильно ударившись щекой об пол. Сплюнув сгусток крови, она попыталась встать, но не смогла – ее пригвоздила к земле чья-то грубая нога.

– Маленькая сучка! – услышала она мужской голос. – Клянусь, ты у меня еще получишь. О святые небеса!

Последние слова он произнес как-то странно, на очень высокой ноте, можно сказать, заржал, словно умирающий конь, и тотчас Энни почувствовала, что сзади на нее больше ничто давит. В недоумении она приподнялась на четвереньки и осторожно обернулась, чтобы посмотреть, что именно остановило рыцаря. Тот лежал как мертвый, а изо рта у него шел пар.

– Вставайте. Быстро.

Энни вскинула глаза. Возле, пытаясь подняться на ноги, копошилась Остра. А сверху вниз на них глядела сестра Секула.

– Идите за мной, – твердым тоном приказала она. – Наше заклятие не сможет удержать их надолго.

Энни молча кивнула, потирая рукой голову, которая от удара все еще кружилась. И, не успев ничего сказать в ответ, уже увидела перед собой спину местры.

Все случилось столь невероятно быстро, и одно событие так скоро сменялось другим, словно картинки мелькали перед глазами, что это еще раз навело Энни на мысль о нереальности происходящего.

Но в следующий миг она узнала место, у которого они остановились, – колодец, ведущий в лоно Мефитис.

– Я не ожидала, что это произойдет так скоро, – взяв за плечи Энни, произнесла местра на удивление ласковым тоном. – И не успела тебя подготовить. Но теперь сожалеть об этом поздно. Надо принимать вещи такими, какие они есть.

– А что эти люди хотели со мной сделать? – осведомилась Энни.

– Они хотели отнять у мира надежду, – сощурив глаза, ответила местра. – Забрать тебя у него. – И она указала на веревки, спускающиеся в колодец. – Поспешите. Вам нужно успеть уйти как можно дальше.

– Постойте…

Энни показалось, что ей следует что-то сказать, но в замешательстве она не могла найти слов.

– Нет времени, – оборвала ее местра, – крепче держитесь за канаты.

– Но что от меня требуется? – не удержалась от вопроса Энни, пока они с Острой разбирались в хитросплетениях веревок. – Я совсем не понимаю, что мне теперь делать?

– Прежде всего ты должна остаться в живых, – посоветовала ей сестра Секула. – Остальное поймешь в свое время, которое придет по воле святых. А теперь уходите. Быстро. Пока вас не нашли. Не останавливайтесь ни на минуту, не поддавайтесь иллюзии безопасности. – Она стала ослаблять натяжение основного каната, спуская их вниз.

Энни видела, как лицо местры становится все меньше и меньше, услышала, что в дверь наверху кто-то стал сильно колотить.

– Ты знаешь, как отсюда выбраться, – сказала напоследок местра. – Как только спуститесь на дно, отправляйся к выходу из пещеры.

– Но как вы догадались? – удивилась Энни.

В ответ сестра Секула лишь сухо усмехнулась.

Она опустила девушек вниз. Едва они нащупали ногами землю, как сверху раздались жуткие вопли и потянуло слабым запахом серы.

Потом все стихло.

В темноте Энни внезапно ощутила в себе силу.

– Остра, давай руку.

– Здесь так темно! – воскликнула перепуганная насмерть подруга. – Я боюсь свалиться в пропасть. Или, чего доброго, угодить в какую-нибудь ловушку.

– Доверься мне. И просто держись за мою руку. Слышала, что сказала местра? Я знаю, как отсюда выбраться.

У них над головами раздались мужские голоса.

– Ты слышишь? – спросила Остра. – Они уже знают, что мы здесь.

– Да, – ответила Энни. – Поэтому нам надо скорее уходить. Пошли.

Крепко держась за руки, девушки окунулись в беспросветный мрак пещеры.

10. Звук рога

Конечно, Десмонд заметил Стивена задолго до того, как тот вышел на лужайку, и Стивен это знал. Монах остановил свой ритуал и расплылся в язвительной усмешке.

– Льюис, Оулик! – крикнул он. – Это по вашей части. Держите ухо востро. Лесничий должен быть где-то рядом. Он человек опасный, раз в одиночку сумел справиться с Топаном и Алигерном. – Губы Десмонда еще шире растянулись в отвратительной улыбке, и, обращаясь к Стивену, он добавил: – Ведь от тебя не слишком много помощи было в этом деле, не правда ли, брат Стивен? Не мог же ты приложить свою руку к их убийству.

– Что правда, то правда, – доброжелательно ответил тот.

Напустив на себя беззаботный вид, Стивен уверенно приближался к бандитам.

Тон его голоса несколько удивил Десмонда. Сначала он в недоумении кивнул, а потом просто пожал плечами.

– Кажется, я все понял. Ты сошел с ума. Но это пойдет тебе только на пользу, учитывая то, что я собираюсь с тобой сделать.

– А вот насчет лесничего ты ошибаешься, – как ни в чем не бывало продолжал Стивен. – То, что он убил Топана и Алигерна, это правда. Но Топан успел нанести ему смертельную рану. Поэтому мне придется чинить над тобой расправу в одиночку.

– Вот и славно, – произнес брат Спендлав. – Через минуту я буду весь в твоем распоряжении. Так что располагайся. Чувствуй себя как дома. Можешь присесть, если хочешь. Я сейчас закончу одно небольшое дельце и сразу займусь тобой. – Взглянув на Льюиса и Оулика, он сказал: – Боюсь, насчет лесничего это ложь. Поэтому глядите в оба.

И Десмонд вновь повернулся к девушке.

– Послушай, уж не собираешься ли ты вновь молоть эту чушь? – предупредительным тоном произнес Стивен. – Что ты бы ни произносил, седос тебя не услышит. Можно сказать, ему наплевать, говоришь ты что-нибудь или молчишь.

– Боюсь, ты глубоко ошибаешься, – осклабившись, ответил Десмонд. – Темные святые очень даже в этом заинтересованы.

– Темные святые мертвы, – заверил его Стивен. – Ты лишь демонстрируешь собственное невежество, словно язычник, твердя какие-то заклинания. Седосы являют собой остатки их могущества, древние следы их силы. Но чтобы ею воспользоваться, необходимо ее пробудить, потому что она не одушевлена. – И, переключившись на тон, которым обычно разговаривают с малыми детьми, добавил: – Из всего этого следует, что я прав. Все твои слова для святых не более чем пустой звук.

Десмонд попытался выдавить из себя улыбку, но та вышла слишком натужной.

– Ты болтаешь о вещах, в которых ничего не смыслишь, – несколько натянутым тоном произнес он.

Стивен расхохотался.

– От такого тугодума, как ты, лучшего услышать я и не ожидал. Это в чем же, по-твоему, я не смыслю? Уж не в твоем ли обряде похищения? Думаешь, трудно догадаться, что ты отправил душу Сижерейка, чтобы она похитила чужое тело? А теперь собираешься сделать то же самое с Эшерном. Задумал вселить их в рыцарей королевской гвардии, судя по клочку волос, привязанному к шее брата Эшерна? Личная принадлежность, необходимая, чтобы отыскать тело?

– Льюис, заткни его, пока я закончу, – сердито прорычал Десмонд, предупреждающе подняв палец. – Только не убивай. Мне он понадобится живым.

В сторону Стивена заковылял неуклюжий монах.

– Если кто действительно не смыслит в том, что делает, так это ты со своими бандитами, – продолжал Стивен. – Ваши знания неполноценны. Это скорее суеверия, чем знания. Именно поэтому с самого начала вам был нужен я. Впрочем, и сейчас вам без меня не обойтись.

– О, да ты, как я погляжу, изъявляешь желание нам помочь? – удивился Спендлав. – Хотя я почему-то в этом сомневаюсь.

– Убери Льюиса, – приказал ему Стивен. – Убери Льюиса, не то я пущу в ход вот это.

С этими словами он достал из вещевого мешка рог, тот самый, который неизвестным образом раздобыл Эспер и который находился при нем, когда Стивен доставил лесничего в монастырь.

Глаза Десмонда превратились в щелки.

– Отойди от него, Льюис, – приказал он монаху, а сам отодвинулся от девушки, разведя пустые руки в стороны, как бы давая понять, что ничем ей не угрожает. – Где ты это взял?

– Тебе следовало бы больше времени проводить в библиотеке, – ответил тот, – вместо того, чтобы прелюбодействовать с трупами. Знаешь, что это такое? Судя по всему, знаешь.

– Это то, чего тебе не следовало бы держать в руках. И то, что у тебя надолго не задержится.

– А мне это и не нужно надолго. Всего лишь на одно мгновение.

– Не думай, что я такой дурак, – покачав головой, произнес Десмонд. – Ритуал…

– Такой же бессмысленный, как и та чушь, которую ты сейчас несешь. Силу рога способен пробудить любой из седосов. А извлечь из него звук может любой человек. Теперь раскинь мозгами. У меня в распоряжении есть и то и другое.

– Если ты и вправду знаешь, что у тебя в руках, тебе должно быть известно, как им пользоваться, – резонно заметил Десмонд. – Но обращение к его повелителю тебе не поможет.

– Ты даже боишься назвать его по имени. А я не боюсь. Терновый король. Рогатый повелитель. Господин шипов и крапивы. А то, что произойдет, когда я его вызову, никто толком не знает. Ни ты, ни я. Возможно, он всех нас убьет, хотя в кодексе Квурн сказано, что человек, обладающий рогом, останется невредимым. Во всяком случае, я не упущу случая это проверить. Тем более что ты собираешься со мной сотворить нечто ужасное. Так что терять мне все равно нечего.

Он поднял рог, как будто собирался извлечь из него звук. Интересно, почему ему пришел на ум некий кодекс Квурн? И вообще, существует ли такая книга?

– Стой, – произнес Десмонд. – Подожди немного.

– Неужели ты не хочешь с ним повстречаться? – изумился Стивен. – Ведь ты так неравнодушен к темным святым.

– Только не с ним. И не сейчас, – вздернув голову, ответил тот. – Ты всего не знаешь, брат Стивен. И половины не знаешь. Если ты разбудишь его, если вызовешь его из леса прежде, чем мы закончим приготовления, на твоих руках будет больше крови, чем ты можешь себе представить.

– Тогда давай не будем его тревожить, – сказал Стивен.

– Чего тебе нужно? – внезапно перейдя на деловой тон, осведомился Десмонд.

– Девушку. Отпусти ее.

– Ты знаком с этой сучкой?

– Первый раз ее вижу. Но я не желаю смотреть на то, как ты будешь ее убивать. Пусть она уйдет. Отпусти ее и меня.

– А где лесничий?

– Я уже сказал тебе. Он мертв.

Десмонд недоверчиво покачал головой.

– Скорей всего, он отправился вслед за Фендом. Они с ним давние друзья.

Напряженный и приготовившийся в любой миг наброситься на Стивена Льюис уже находился в нескольких ярдах от него. Стивен почти поднес рог к губам, а указательный палец предупредительно выставил в сторону приближающегося к нему верзилы.

Оголенный по пояс брат Эшерн, прочистив горло, произнес:

– Возможно, Сижерейк уже открыл ворота. И мне нет никакой нужды отправляться за ним вслед.

Десмонд криво усмехнулся.

– В глубине души, брат Эшерн, ты всегда был трусоват. Тебе доверена самая важная задача. На тебя возложено убийство королевы, если все остальные потерпят поражение. Она доверяет тому, кем ты станешь.

– Если он продудит в этот рог, мне не придется убивать никакую королеву, – не без основания заметил брат Эшерн. – Сижерейк уже открыл ворота, и Фенд со своими людьми скоро будут на месте. Отсюда даже ночью не больше получаса езды. Уверен, они смогут и без меня добраться до королевы.

– Мы даже не знаем, настоящая это вещица или нет, – прорычал низким голосом Льюис. – Может, это обыкновенный коровий рог, который он нашел где-то на лугу.

– Или тот, который мне достался от лесничего. Ведь я путешествовал с ним не один день. А он был в гостях у самого Тернового короля. Уж наверняка вам об этом порассказал Фенд. Именно из-за этого рога он поначалу и охотился за Эспером. Как ты думаешь, он нашел его?

Все это были чистой воды догадки, но, судя по выражению лиц бандитов, Стивен понял, что угодил в цель.

Льюис приблизился к Стивену еще на шаг.

– Нет, Льюис, – сказал Спендлав. – Он прав. Равно как прав брат Эшерн. Вскоре королева и все ее дочери будут мертвы. А лесничий не сможет без посторонней помощи убить Фенда и его людей. Наша миссия выполнена. И нет никакого смысла убивать эту маленькую шлюху. – Он извлек из пояса нож, тот самый, который сверкал неестественным блеском, – Я собираюсь ее развязать.

В качестве предупредительного жеста Стивен вновь поднес рог к губам.

Он не мог даже себе представить, как ловко и быстро Спендлав умеет обращаться с ножом. Не успел Стивен и глазом моргнуть, как тот блеснул в воздухе, и тотчас его руку пронзила адская боль. Стивен невольно ахнул.

Едва он вскрикнул от боли, как весь мир наполнился звуком рога.

Разумеется, Стивен даже не собирался дуть в рог и почти не верил в то, к чему это может привести. Все, что он говорил, было выдумкой и рассчитано на суеверный страх Спендлава перед темными духами.

Он даже не знал, как надлежит извлекать из рога звуки, хотя видел, что это делается не так, как на гобое или флейте. Нужно было, чтобы как-то зазвенели губы. Или что-то в этом роде. Словом, ввести воздух внутрь без всякого усилия.

Но чистый гул, который невольно вырвался из рога, превзошел все его ожидания. Причем звук продолжал изливаться все громче, даже когда Стивен, истекая кровью, упал на колени. Подхваченный ветром, зов уносился вдаль, словно заставляя трепетать небо и вторить себе леса и горы. Он не умолк, а лишь набрал силу, подобно раскатам грома, даже когда брат Льюис ударил Стивена и вырвал инструмент из его рук. Вздымаясь все выше и выше, он стал столь оглушительным, что поглотил собой все мирские звуки.

Брат Льюис грубо толкнул Стивена, и тот упал на землю. Стиснув зубы, юноша вцепился в вонзившийся в руку нож, пытаясь его вытащить, несмотря на то что это лишь усилило боль и он едва не потерял сознание. Он перевернулся на спину и, наконец вырвав нож, безотчетно выставил его вперед в защитном жесте.

Но с братом Льюисом начало происходить нечто странное. Казалось, он нашел прямую палку и ткнул ею себе в глаз. Странно, но зачем он это сделал?

Когда же вторая стрела угодила монаху в сердце, все разом прояснилось. Стивен молча глядел на то, как Льюис схватился рукой за стрелу, в ужасе что-то пробормотал и замертво упал на землю.

– Эспер! – воскликнул Стивен, но из-за звука рога не услышал собственного голоса.

Держа в руке нож, он с трудом поднялся на ноги. Усилием воли подавил боль, и она сразу прошла. Вернее сказать, он утратил ее ощущение, подобно тому что происходило с ним во время посвящения. Мрачный как грозовая туча он двинулся в сторону Десмонда.

Тот молча следил за ним. Краем глаза Стивен видел, что Эспер уже расправлялся с Оуликом.

Наконец звук рога начал гаснуть, но происходило это постепенно и крайне медленно.

– Ты самый большой дурак на свете! – вскричал Спендлав. – Идиот! Что ты наделал?

Стивен ничего не ответил. Когда он впервые втянул в себя воздух после того, как извлек звук из рога, ему показалось, что легкие обдало ледяным холодом. Он знал, что Спендлав его убьет, но ему было все равно. И подняв нож, он бросился на своего врага, начисто позабыв о кровоточащей ране.

Бросив мимолетный взгляд на связанную девушку, Спендлав с прытью кота схватил стоявшего над первой, все еще трепетавшей жертвой брата Эшерна и быстро вонзил ему в сердце нож. Почти в тот же самый миг стрела вошла в его собственную грудь, и Десмонд, коротко взвыв, грузно упал наземь.

Это дало Стивену миг на раздумья, и в это самое мгновение его словно бы озарило. Он быстро подставил свое плечо под тело умирающего Эшерна и спихнул его со священного холма, а потом опустился на колени перед человеком, который еще пытался зажать пальцами распоротый живот.

– Извини, – проговорил он, вонзая в его голубой глаз нож и стараясь вогнать клинок как можно дальше.

«Когда втыкаешь нож в глазницу, – вспомнил он выдержку из «Физиологии» Улха, – проверни его так, чтобы тот вошел в мозг поглубже. За сим последует быстрая смерть».

Стивен провернул клинок, и что-то в холме под ним, казалось, издало жалобный стон.

Он успел поднять глаза как раз в тот момент, когда Десмонд нанес удар. Стивен почувствовал, как хрустнул его нос, и ощутил во рту вкус крови. Когда же он покатился вниз по склону холма, то почти ничего не чувствовал. Переломив древко торчащей из груди стрелы, Десмонд мрачно зашагал следом. В воздухе просвистела еще одна стрела, но Спендлав шагнул в сторону, и она вонзилась в землю. Склонившись, монах схватил Стивена за шиворот, и уже в следующий миг юноша упал наземь по другую сторону священного холма.

«Здесь у него будет прикрытие, – пронеслось в голове у Стивена. – Эспер не сможет в него попасть, если не обогнет седос. Но к тому времени, как он это сделает, я уже буду мертв».

Десмонд, приблизившись, пнул Стивена ногой по ребрам. Тот издал стон, но не от боли, а оттого, что не мог дышать – ноздри и рот были наполнены кровью.

– Ну, ладно, хватит с тебя, Стивен Даридж, – сказал Спендлав. – Тебе уже досталось более чем достаточно.

Пытаясь отпрянуть назад, Стивен почувствовал, что держит в руке какой-то предмет. Это был нож. Однако вряд ли он мог им воспользоваться. Юноша находился довольно далеко от Спендлава, а тот, как известно, был слишком ловок и быстр. При всем желании Стивен не мог бы с ним тягаться. Или мог? Он вспомнил, как отвел назад руку Спендлав перед тем, как кинуть в него нож. Вспомнил, как тот сверкнул в воздухе и, пронесясь с быстротой молнии, тотчас вонзился в него. Вспомнил движения Десмонда до мельчайших подробностей. И стал представлять, как их повторяет его собственная рука.

Презрительно ухмыляясь, Десмонд начал медленно приближаться к Стивену, и тот, даже не успев приподняться, вскинул руку вверх и выпустил нож.

Он был уверен, что промахнется, но, к его величайшему удивлению, Спендлав схватился за грудь, из которой теперь торчала рукоятка. Нож угодил почти в то самое место, где виднелась рана от стрелы.

Стивен вскочил на ноги и с яростным ликованием обнаружил, что вновь ощущает свои конечности. Спендлав нанес ему еще один удар, столь тяжелый, словно на грудь упала кувалда. Но несмотря на это, Стивен бросился вперед и вцепился в монаха обеими руками.

Схватившись за шею Стивена, Спендлав стал его душить. Перед глазами юноши поплыли серые пятна, живот начало сводить от холода. Но как бы ни было ему плохо, он не утратил трезвости рассудка. Он никак не мог поверить тому, что Спендлав еще борется. Или это какая-то магия?

Однако, осознав, что Спендлав попросту одержим гневом, Стивен вцепился обеими руками в рукоятку ножа и резко дернул ее вниз.

– О, будь ты проклят, – выругался Спендлав, глядя на то, как кишки вываливаются у него из живота на землю.

Он сделал три шага назад, затем тяжело опустился на склон и схватился руками за распоротый живот.

– Странно, ты как будто и не заметил ножа, – падая на колени, промолвил Стивен.

– Я был вне себя. Меня обуяла ярость. О, Даридж, ты всегда умел доводить меня до белого каления. – Он закатил глаза. – Ты убил меня. Убил себе подобного.

– Нельзя было предавать церковь, а ты ее предал, – напомнил ему Стивен. – За это тебя постигло возмездие. За это ты получил по заслугам. За это и за убийство фратекса Пелла.

– И все равно ты полный дурак, брат Стивен, – пробормотал в ответ Спендлав.

– Я знаю, что в этом деле были замешаны и другие члены церкви, – продолжал Стивен. – Знаю, что ты получал от кого-то приказы. Скажи, от кого. Покайся передо мной. Исповедуйся перед смертью в своих грехах, брат Спендлав. Ты наверняка сожалеешь о многом из тобою содеянного.

– Я сожалею только о том, что не прикончил тебя при первой же встрече, – проговорил Спендлав.

– О да, у тебя была такая возможность.

Спендлав сильно побледнел. Вид у него был крайне изможденный, и, если бы не пурпурная струя, текущая сквозь его скрещенные пальцы, со стороны можно было подумать, что монаха одолевает дремота.

– Мне всегда не везло, – заморгав, пробормотал он. – Я думал, они сделают из меня нечто лучшее. А они сделали нечто худшее. – И, вскинув глаза, словно кого-то увидев, неожиданно произнес: – А вот и они. Явились, чтобы забрать меня к себе…

– Скажи, кому ты подчинялся? – настаивал Стивен.

– Подойди поближе, я шепну тебе на ушко, – откликнулся Спендлав, и его веки затрепетали, как порхающие мотыльки.

– Я не так глуп, – ответил Стивен. – У тебя еще достаточно силы, чтобы убить меня.

– Хорошо, что ты хоть чему-то научился, – откинувшись назад, прохрипел Спендлав. – С другой стороны, я умру, а ты будешь жить и собственными глазами увидишь мир, который сам же и создал. Надеюсь, ты порадуешься своему творению, брат Стивен!

– Что ты имеешь в виду?

– Они пришли! – В его голосе зазвучалиспуг, голова откинулась назад, а спина изогнулась дугой, – Теперь все пойдет прахом. Какой я был дурак, когда думал, что может быть иначе. Что я смогу стать кем-то большим. О великие повелители!

Последние слова были произнесены на громкой и высокой ноте, после которой Спендлав стих и его тело стало таким же спокойным, как и измученное лицо. Стивен продолжал смотреть на мертвого монаха. Грудь юноши судорожно вздымалась, а разум балансировал на грани безумия.

Когда Эспер наконец пронзил стрелой шею противника, тот закачался, и тогда лесничий всадил еще одну стрелу прямо ему в сердце. Теперь в живых остался лишь главарь, который к этому времени вместе со Стивеном скрылся за священным холмом. Выскочив из своего укрытия, лесничий бросился бежать в их сторону.

Но тот бандит, которого он только что обстреливал, еще не сдался на волю святых. На полпути к холму он преградил ему путь мечом, блеск которого Эспер заметил чуть ли не в последний момент. Лесничий резко остановился, отскочил назад и, вооружившись маленьким топором – он раздобыл его в деревне, через которую они проходили – набросился на своего противника. Одним движением откинул вниз меч и, подняв топорик, полоснул им по горлу монаха. Однако в ответ получил сильный удар рукоятью меча, потерял равновесие и распростерся на земле.

Разбойник не сдавался и продолжал нападать, правда, его движения лишились прежней стремительности. Отбив очередной удар меча, Эспер сел и, вытащив кинжал, воткнул его противнику сначала в пах, а потом в сердце. Только после этого схватка была закончена. Превозмогая боль, лесничий с трудом поднялся на ноги и кинулся к холму, где до сих пор лежала связанная Винна.

– Винн! – крикнул он.

Оказавшись рядом с девушкой, Эспер увидел последнего из монахов, который зажимал ладонями живот. В нескольких ярдах от него молча сидел Стивен. Рука юноши была ранена, и из нее текла кровь. Но, судя по всему, его жизни ничто не угрожало.

Винна смотрела на Эспера широко раскрытыми глазами, но ее взгляд, как ни странно, был совершенно безмятежен. Опустившись на колени, лесничий разрезал сковывающие ее тело веревки и поднял девушку на руки, при этом издав приглушенный вопль радости. Только после этого он вынул у нее изо рта кляп.

– Винна… – произнес он.

Ему хотелось сказать что-то еще, но он не знал, как выразить свои чувства словами. К тому же у него было такое ощущение, будто он проглотил большой кусок, который застрял у него в горле. Не мог лесничий понять и почему у него взмок лоб. Может, его ранили в голову?

Всхлипнув, Винна склонила голову ему на плечо, и так они стояли довольно долго.

Наконец он ласково откинул ее голову назад.

– Винна, тебя били? – спросил он. – Они…

– Они меня не трогали, – прошептала девушка. – Даже пальцем не коснулись. Хотя постоянно угрожали. Но он бы им не позволил. Я имею в виду Фенда. Он хотел, чтобы я была чистой, как он сам выразился. Он хотел проделать это у тебя на глазах. Он уже мертв?

– Фенд? Еще нет. Винна?..

– Я знала, что ты меня найдешь.

– Я люблю тебя, Винна. Если бы ты умерла…

Она вытерла глаза, и ее голос обрел привычное благоразумное звучание.

– Но я же не умерла, – сказала она, – так же, как и ты. Мы оба живы, и я тоже люблю тебя. А вот королева вполне может умереть, если мы срочно что-нибудь не предпримем.

– Ради королевы я пустился в этот путь, – сердито произнес Эспер. – Клянусь, я убью Фенда. В этом можно не сомневаться. Но прежде я должен убедиться, что ты в безопасности.

– Ничего подобного. Мы начали этот путь вместе. И вместе пойдем дальше.

– Она права, – сказал Стивен, поднимаясь на ноги. – Мы обязаны сделать все, что в наших силах.

– Думаю, мы все уже сделали, – ответил Эспер.

– Нет, еще не все, – возразил Стивен. – Возможно, мы не успеем прийти на помощь защитникам Кал Азрота. Тем не менее мы должны попытаться это сделать.

– Должен сказать тебе, парень, ты на редкость здорово дрался, – заметил Эспер. – Мы гордимся тобой. Но посмотри на себя. Ты совсем ослаб. Если мы тебя сейчас не перевяжем, ты истечешь кровью.

– Тогда перевяжи меня, – ответил Стивен. – И давай двигаться дальше.

Эспер посмотрел на стоявших перед ним двух молодых людей, которые жаждали решительных действий, и внезапно ощутил, что перевес на их стороне.

– Винна, может, хотя бы у тебя достанет благоразумия? – спросил Эспер.

Винна кокетливо вздернула подбородок и, обращаясь к Стивену, произнесла:

– Меня зовут Винна Рафути.

– Стивен Даридж к вашим услугам. – Молодой человек метнул в Эспера взгляд, в котором тот прочел упрек за то, что не представил его своей девушке.

Смущенный его молчаливым замечанием, Эспер не нашел ничего сказать в свое оправдание и поэтому покорно сдался перед их натиском.

– Интересно, с тобой он тоже вел себя как упрямый осел? Так же, как со мной? – спросила Винна Стивена.

– Не знаю, – ответил тот. – Не знаю, может ли он быть упрямее того Эспера, которого я знал раньше.

– Еще как может, – заверила его Винна. – Но я ему в этом не уступаю. – Она поднялась на цыпочки и слегка чмокнула лесничего в щеку. – Правда же, любимый?

Эспер почувствовал, как загорелось у него лицо, и от смущения слегка нахмурился.

– Ах ты, подлиза, – процедил он. – Ладно, будь по-вашему. Мы пойдем вместе. Только будете делать то, что я вам скажу. Идет?

– Слушаюсь, – ответила Винна.

– И возьмем с собой лошадей. Они нам еще пригодятся.

11. Вызов

Стоя на четвереньках, сэр Нейл ощутил, как содержимое желудка резко подступило к горлу, и рвотный спазм овладел им. Он не чувствовал ничего под своими ладонями, не чувствовал даже собственных рук. Нити мрака все сильнее проникали в его мозг, опутывая и закрывая собой привычное видение мира.

– Привет, брат Эшерн, – услышал он обращенный к нему голос человека, который некогда был, а теперь уже не был Варгусом Фарре. – Что-то ты запоздал. Уж не стряслось ли чего непредвиденного?

Нейл хотел было что-то сказать, но голосовые связки ему не повиновались.

– Что с ним? – раздался еще один голос.

Нейл покосился, чтобы посмотреть, кому он принадлежит, но, к своему величайшему удивлению, обнаружил вместо человека мерцающую голубую полоску света, отдаленно напоминавшую молнию.

– Не знаю, – ответил лже-Варгус. – Меня тоже поначалу тошнило, но не настолько сильно, как его.

– Ну да ладно, – сказал неизвестно кому принадлежащий голос. – С ним или без него мы обязаны выполнить то, что от нас требуется. Все дело в том, что мы не можем больше ждать. Времени у нас в обрез.

– Согласен, – ответил тот, который выступал в обличье Варгуса. – Брат Эшерн, когда ты придешь в себя после своего необычного путешествия, постарайся найти королеву. И если она еще жива, приведи приговор в исполнение. Только не забудь, что ты ее личный страж. Тебя зовут Нейл. Надеюсь, ты это помнишь.

Его слова были лишены для Нейла всякого смысла. Плетущаяся паутина опутывала его все больше и больше. Казалось, она обволакивала его со всех сторон и проникала до самого мозга костей, подобно погруженному в море неводу. Нейл в недоумении задался вопросом: к чему это может привести. И невольно вспомнил об одном давнем эпизоде из детства. Перед его внутренним взором замелькали солнечные блики, мерцавшие на белых шапках гор. И в тот же самый миг он явственно ощутил, как его за руку взял отец.

Тут он впал в беспамятство.

Когда Нейл очнулся, то обнаружил, что лежит на том же месте лицом вниз. Во рту пересохло, а голова раскалывалась, словно от тяжелого похмелья. Поборов в себе очередной рвотный порыв, он нащупал Ворона и с трудом встал на ноги. Поначалу его качало как пьяного, тем не менее он внимательно огляделся вокруг, тщательно исследовав все затененные участки. Еще стояла глухая ночь, следовательно, без сознания он пробыл не очень долго. Между тем лже-Варгуса и бесплотного существа, с которым тот говорил, нигде не было видно.

Нейл пытался вспомнить, что с ним приключилось, и в памяти всплыл разговор двух людей, которые обращались к нему, как будто он был не капитаном королевской гвардии, а кем-то другим.

Но что бы они себе ни возомнили, он остался прежним Нейлом МекВреном.

Опустив глаза вниз, он увидел мертвого сэра Джеймса Кетмейла, тусклые глаза которого говорили о том, что тот уже пребывал в запредельном мире. На первый взгляд, в крепости Кал Азрот царили безмолвие и безмятежность, тем не менее Нейл ощутил в этой тишине какое-то неуловимое движение, словно ночной мрак жил своей собственной жизнью. И хотя эта жизнь была сокрыта от человеческого взгляда, от одного этого чувства у Нейла стыла кровь в жилах.

Королева.

С этой мыслью он как ошалелый помчался вверх по лестнице. Нейл вспомнил, что Варгус впустил кого-то в крепость – того, кто нес с собой смерть. Он молил святых только о том, чтобы не было слишком поздно. Чтобы он успел предотвратить самое страшное.

В сторожевой башне, возвышавшейся над крепостной стеной, не было ни одного живого воина. Кто-то лежал на полу, другие приняли смерть сидя. Взбираясь на башню, Нейл встретил на своем пути много трупов. Очевидно, эти люди погибли совсем недавно, потому что лужи крови еще не остыли.

Проходя мимо покоев Элсени, Нейл заметил, что дверь в ее комнату отворена.

– Элсени! – шепотом позвал он.

Нейл видел, что девушка лежит на кровати, и на мгновение заколебался: стоит ли тратить время, ведь его первой и главной обязанностью было охранять королеву. Но в последний миг все же решил разбудить принцессу, чтобы взять с собой.

Однако оказалось, что Элсени уже не спала. Простыни под ее подбородком были залиты чем-то темным, а на шее как будто разверзся второй рот. Глаза у нее окаменели, запечатлев выражение крайнего изумления.

Мысль о Фастии повергла Нейла в панику. Ее покои находились на другой стороне башни, напротив комнаты, в которой должна была почивать королева.

После недолгих колебаний он все же пересилил себя и направился в сторону комнаты Мюриель.

Прихожая повсюду являла следы кровавой бойни. Два человека и какой-то сефри неподвижно лежали на полу. Внутренняя дверь была на замке. Нейл направился к ней, но неожиданно почувствовал, как в затылок его кольнуло что-то острое. Он замер на месте.

– Не двигайся, – приказал ему голос, который принадлежал Эррен. – Иначе прикончу тебя на месте. Ты даже не успеешь глазом моргнуть, не то что обернуться.

– Леди Эррен, это я, Нейл.

– Я уже видела Варгуса Фарре, – сказала Эррен. – Но, как выяснилось, никакой он не Варгус Фарре. Как ты можешь доказать, что ты настоящий сэр Нейл? Скажи мне что-нибудь такое, что никому не известно, кроме сэра Нейла.

– Королева жива? – спросил Нейл.

– Делай, что я тебе приказала.

Нейл слегка закусил губу, пытаясь припомнить что-нибудь в подтверждение своей личности.

– Помните ту ночь, в Гленчесте? – наконец произнес он. – Тогда, когда вы застали меня с Фастией? Вы мне еще говорили, что я не имею права в нее влюбляться.

На какой-то миг воцарилось молчание.

– Очень хорошо, – наконец произнесла она. – Можете повернуться.

Он обернулся. Однако леди Эррен оказалась столь быстра, что не успел он опомниться, как получил пощечину.

– Где вы пропадали, разрази вас Мрак? – обрушилась на него леди Эррен. – Где вас все это время носило?

– Ночью я стоял на крепостной стене, – начал рассказывать он. – И видел, как к крепости приближаются люди. Попытался поднять тревогу, но ворота уже были отворены. Очевидно, их открыл сэр Варгус. Потом он что-то сделал со мной. Какое-то колдовское действо. Меня вытошнило, и я потерял сознание. Даже не знаю, как долго я пребывал в беспамятстве. А как королева? Где она?

– Она там. С ней все хорошо.

– О слава святым! – сказал он и, понизив голос, добавил: – Леди Эррен, Элсени мертва. Боюсь, Фастии тоже грозит опасность.

– Элсени? – На ее лице появилась страдальческая гримаса, но Эррен быстро сумела с собой справиться и, сощурившись, вновь обрела привычное твердое выражение лица, глядя на которое можно было подумать, что оно высечено из мрамора. – Оставайтесь здесь, сэр Нейл, – шепнула ему она. – Ваш долг защищать Мюриель, и только ее одну.

– Тогда к Фастии должны пойти вы, леди Эррен, – не унимался Нейл. – Приведите ее сюда. Иначе мы не сможем ее защитить. А также Чарльза. Должно быть, всем детям королевы грозит опасность.

– Не могу, – покачала головой она. – На это мне не хватит сил.

– Что вы хотите сказать?

– Я ранена, сэр Нейл. И вряд ли смогу протянуть до конца этой ночи. Возможно, я не проживу больше часа.

Отшатнувшись назад, он заметил, что леди Эррен как-то странно прислонилась к стене. Было слишком темно, чтобы увидеть ее рану, но он сумел почувствовать запах крови.

– Не может быть, чтобы было так плохо, – в ужасе пробормотал капитан.

– Я не раз смотрела в лицо смерти, сэр Нейл. Она для меня как родная мать. Поверьте моим словам, сэр Нейл. И не тратьте драгоценное время на оплакивание Элсени или меня. А также не беспокойтесь насчет Фастии. Сохраняйте трезвость рассудка и попытайтесь ответить на мои вопросы. Я убила троих. А сколько их было всего?

– Не знаю, – ответил Нейл. – Когда меня одолела слабость, я ничего не чувствовал. Но мне смутно помнится, что они говорили, будто я должен убить королеву.

Эррен нахмурилась.

– Они думали, что в вас вселилась чужая душа. Как это случилось с Варгусом. Но, слава святым, этого не произошло. Очевидно, колдовской ритуал был кем-то прерван.

– Ничего не понимаю.

– Это один из самых темных ритуалов. Убивается человек, и его нетленная душа отправляется в чужое тело, изгоняя из него ту душу, которая в нем находилась. Вы должны были бы уже умереть, сэр Нейл. Тем не менее вы еще живы. И это очень хорошо. Это дает вам особое преимущество. Если вам удастся внушить им, что вы в самом деле являетесь тем, в кого они хотели вас превратить, это может сослужить хорошую службу. И помочь расправиться с ними.

– Да, леди, вы правы.

– Вы уже знаете, что вся стража и прислуга мертвы? – осведомилась Эррен.

– Да, леди.

– Тогда обязанность доставить королеву в казарму ложится целиком на ваши плечи, – продолжала Эррен. – В казарме хватит воинов, чтобы ее защитить. Если их, конечно, всех не перебили. Хотя кто-нибудь непременно должен был остаться в живых…

В конце коридора раздался тихий звук.

– Ш-ш, – леди Эррен отошла в сторону от двери. Увидев в темноте две бледные фигуры, которые направлялись к ним, Нейл нащупал руками Ворона и крепко сжал его рукоятку.

– Это ты, Эшерн?

Нейл вспомнил, что слышал, как этим именем обращались к нему во дворе крепости.

– Ага.

– Все в порядке? Королева мертва?

Когда они подошли ближе, Нейл увидел перед собой двух сефри. У одного из них на глазу была повязка.

– Ну да. Все в порядке.

– Ну что ж. Давай проверим. Нам нельзя медлить. В нашем деле ошибки недопустимы.

– Ты что, не доверяешь моему слову?

Они подошли почти вплотную, но одноглазый сефри, очевидно почуяв неладное, заколебался. Поэтому, когда Нейл нанес удар мечом, оба противника успели отскочить назад, но один из них – тот, который с ним разговаривал, – оказался быстрые и проворнее, поэтому Ворон полоснул по плечу другого, обнажив его легкие. В этот же миг что-то тяжелое, очевидно нож, ударило по кольчуге Нейла чуть выше сердца. Одноглазый сефри резко отпрянул и снова вскинул руку…

Нейл уловил его коварный умысел и ринулся в сторону как раз в тот самый момент, когда взмывший в воздух второй нож просвистел у него над головой и упал на каменный пол. Когда он опомнился, от убийцы уже и след простыл.

– Теперь у вас не осталось и того единственного преимущества, которым вы обладали, – произнесла леди Эррен. – Вы должны уходить. Причем как можно быстрее. Пока он не явился вновь и не привел с собой подкрепление.

– Возможно, у него больше никого не осталось.

– Лже-Варгус все еще жив, – напомнила она ему. – Значит, их по меньшей мере двое. Но мы должны быть готовы к тому, что их может оказаться больше.

Она слегка постучала костяшками пальцев по двери королевы – три легких удара, пауза, потом два более сильных. Нейл услышал, как заскрежетал засов, и дверь отворилась. Во мраке ночи он сумел разглядеть глаза королевы.

– Здесь сэр Нейл, – сказала Эррен, обращаясь к ней. – Он останется с вами.

– Эррен, ты ранена, – промолвила королева, заметив кровь. – Зайди сюда.

– Мне нужно остаться, чтобы встретить наших незваных гостей, – слегка усмехнулась она. – Вас отведет в казарму сэр Нейл. Вы будете там в безопасности.

– А мои дочери?

– Вашим дочерям уже ничто не грозит, – солгала она, и Нейл почувствовал, как леди Эррен предупредительным жестом коснулась его спины. – А теперь вы с сэром Нейлом должны уходить.

– Я не оставлю тебя.

– Оставите, – оборвала она королеву. – Я скоро приду к вам в казарму.

В конце коридора послышался какой-то шум, и едва Эррен успела обернуться, как стала мишенью для одной из трех выпущенных в нее стрел. Стрела попала ей в бок. Две другие ударились о стену рядом с Нейлом.

– Эррен! – вскрикнула королева.

– Сэр Нейл! – твердым командным тоном произнесла Эррен, напоминая ему об обязанностях.

В мгновение ока Нейл проскользнул в покои королевы и плечом отодвинул Мюриель в сторону. Едва он успел затворить за собой дверь, как от нее отлетело еще несколько стрел.

– Ни под каким видом не открывайте, – приказал он королеве, закрыв дверь на засов.

– Эррен…

– Эррен умерла, – сказал Нейл. – Она умерла, чтобы вы могли жить. Не предавайте ее надежд.

Лицо королевы вмиг изменилось. Смятение и печаль слетели с него, уступив место решимости.

– Хорошо, – твердо произнесла она. – Но кто бы это ни сделал, он об этом горько пожалеет. Обещайте мне это.

Нейл думал об Элсени, умершей в своей постели, о ее капризах и веселом смехе, от которых осталось лишь кровавое напоминание на простынях. Но еще напряженнее он думал о Фастии и страстно лелеял надежду, чтобы та была жива.

– Они пожалеют, – пообещал королеве Нейл. – Правда, сначала нам надо пережить эту ночь.

Тщательно исследовав покои королевы, он подошел к окну, нащупывая рукоять Ворона. Не будь даже на небе луны, он все равно знал, что от башни, в которой они находились, до ограждавшей внутренний двор стены, на которой он ночью разглядывал призраков, было добрых пять ярдов. Окинув внутреннее пространство двора быстрым, но внимательным взглядом и никого там не обнаружив, он вернулся к кровати королевы и начал связывать узлами простыни, предварительно закрепив один из концов самодельного каната на спинке кровати.

В это время в дверь начали сильно колотить, так что она заходила ходуном от этих ударов.

– Доделайте до конца, – Нейл передал королеве свою незаконченную работу. – Только скрепляйте потуже. Когда привяжете еще две простыни, начинайте спускаться. Меня не ждите.

Кивнув, королева принялась исполнять его поручение. Тем временем Нейл бросился к двери, чтобы подпереть ее плечом.

Но не успел. Засов с громким скрежетом отодвинулся, как будто им орудовали невидимые пальцы, и дверь отворилась. Одним прыжком Нейл оказался на пороге комнаты и, вынув из ножен меч, нанес размашистый удар.

На бледном лице сефри лишь успела отпечататься крайняя степень изумления, когда Ворон развалил его туловище надвое, пройдя через ключицу, сердце и грудину. Не дожидаясь, пока злодей рухнет на пол, Нейл подхватил его за волосы и прикрылся его телом от шквала обрушившихся из темноты стрел. Потом отбросил труп в сторону и, резко захлопнув дверь, быстро задвинул засов.

Краем глаза он видел, что королева уже начала спускаться. Он подошел к окну и подождал, пока ее ноги коснутся камня, чтобы начать спускаться самому, но в этот же миг дверь сорвалась с петель и ввалилась внутрь.

Полоснув мечом по простыне в том месте, где она была привязана к кровати, Нейл перепрыгнул подоконник и на какое-то мгновение повис, держась за него руками, – как раз когда над его головой просвистели три стрелы. Потом отпустил руки и оказался в свободном полете.

Падая с высоты трех ярдов даже в облегченных доспехах, можно было легко переломать себе кости. Когда Нейл приземлился, у него было такое ощущение, будто из него вышел весь дух, а в глазах заплясали блестящие мушки.

– Сэр Нейл! – услышал он голос королевы, которая оказалась совсем рядом.

Над горизонтом поднимался пурпурный серп, однако Нейл не сразу узнал в нем луну.

– Нужно уйти подальше от окна, – переведя дух, выпалил он.

Схватив рыцаря за руку, королева потащила его за башню где им были не страшны угрожавшие сверху стрелы.

– Сюда, – сказал Нейл.

Беспрестанно оглядываясь назад, они помчались вдоль зубчатой стены в сторону лестницы, ведущей во двор. Нейл успел выхватить в лунном сумраке по крайней мере одну фигуру, отделившуюся от башни. Он лелеял надежду, чтобы это был не стрелок.

Они благополучно добрались до ступенек. Предстояло пересечь двор, пройти через ворота и, минуя старую стену, преодолеть ров, за которым находилась казарма. Когда Нейл был во дворе в последний раз, то не заметил никаких признаков жизни. Он надеялся, что с тех пор ничего не изменилось.

Едва они ступили на первую из ступенек, как королева внезапно отпрянула назад.

– Ваше величество… – начал он.

– Фастия! – вскрикнула она.

Из-за угла зубчатой стены приблизительно в двадцати ярдах от них показалась Фастия. На ней было все то же голубое платье, в котором Нейл видел ее накануне. Когда принцессу окликнули, она подняла глаза.

– Мама! Сэр Нейл!

– Фастия! Иди к нам! Быстро! – позвала ее мать. – Там опасно! – И королева бросилась к дочери.

Мысленно выругавшись, Нейл кинулся вслед за ней. С той стороны, откуда они пришли, по направлению к ним уже бежали три человека.

Четвертый появился неожиданно, как будто вынырнул из мрака прямо за спиной Фастии.

– Фастия! – предупредительно выкрикнул Нейл. – Там! Сзади! Скорее к нам!

Промчавшись мимо королевы, Нейл ринулся к принцессе. Обнаружив преследование, Фастия прибавила шагу. Сердце Нейла пронзила боль, когда он увидел лицо принцессы. На нем отразилось нечто среднее между смятением и ужасом.

– Не трогай ее! – прорычал он. – Ради всех святых, отойди от нее прочь!

Но облаченная в черное одеяние фигура двигалась катастрофически быстро. Нейл заметил, как в руке у убийцы что-то сверкнуло серебряным блеском и тотчас вонзилось в грудь Фастии. Через мгновение Нейл поравнялся с ними и изо всех сил обрушил Ворона на голову врага. Однако его противник, выдернув из тела Фастии свой меч, успел отскочить и отразить удар, тут же контратаковав. К счастью, клинок угодил рыцарю в кольчугу. Тогда Нейл ударил убийцу локтем снизу по подбородку, и тот упал, правда, быстро вскочил на ноги, но поздно – взмывший Ворон размозжил ему череп.

Королева стояла на коленях у тела дочери, а расстояние между ними и бандитами, выскочившими из башни, с каждым мигом становилось все меньше и меньше. Нейл понимал, что с Фастией на руках им не успеть добраться до лестницы и спуститься по ней, прежде чем их настигнут убийцы.

Фастия беспомощно глядела на него, дыхание вырывалось из ее груди резкими толчками.

Был только один выход, и Нейл решил им воспользоваться.

– Через стену, в ров! – приказал он королеве. – Плывите к насыпи. Фастию я беру на себя.

– Хорошо, – ответила королева и со свойственной ей решимостью спрыгнула вниз.

Нейл поднял Фастию на руки.

– Я люблю вас, – чуть слышно проговорила она.

– Я тоже вас люблю, – ответил он и также спрыгнул.

Стена здесь была около семи ярдов высотой, и когда Нейл ударился об воду, та показалась ему камнем. Тяжелая кольчуга потянула рыцаря на дно, и, чтобы сбросить ее с себя, ему пришлось выпустить Фастию из рук. На какой-то миг им завладела паника, когда он не смог найти в воде принцессу, но потом наконец нащупал ее руку и вытащил Фастию на поверхность. Обретя равновесие, он начал отчаянно грести в сторону дамбы, ведущей к казарме. Казалось, до нее невозможно добраться – настолько она была далеко. Впереди плыла к берегу королева. Глаза у Фастии были закрыты, но до юноши доносилось ее свистящее дыхание.

Внезапно позади них раздались два громких всплеска. Изрыгая проклятия, Нейл принялся грести еще сильнее.

На мощеной дорожке, ведущей к казарме, они с Фастией оказались одновременно с королевой. Подхватив принцессу на руки, как ребенка, он понесся к воротам, целиком отдавая себе отчет в том, что ворота в другой двор – а также те, кто, очевидно, там находились, – остались за спиной.

Ворота казармы также оказались открыты, и под аркой валялось с десяток трупов ее защитников.

В глубине мрака послышалось странное рычание. Нейл заметил, как в темноте блеснули чьи-то глаза, и одновременно увидел тень, которая была настолько большой, что могла принадлежать разве что коню. Но отбрасывала ее отнюдь не лошадь. По крайней мере, такой лошади он в своей жизни еще не видел.

12. Урок фехтования

Проснувшись посреди ночи, Казио долго не мог понять, где находится, равно как простить себе то, что поддался дремоте. Двигая только глазами, он огляделся вокруг.

Казио лежал в оливковой роще, созерцая сквозь деревья звезды, мерцающие мягким блеском на безоблачном небе. Неподалеку высилась темная громада монастыря Святой Цер.

Потирая глаза, он встал и инстинктивно потянулся к Каспатору. Нащупав на поясе знакомую рукоять, Казио несколько успокоился и позволил себе расслабиться.

Что же его разбудило? Очевидно, какой-то знакомый звук. Или это ему только приснилось?

Память возвращалась медленно, хотя вспоминать было особенно нечего. После того как девушки покинули замок Орчавии, он отправился прогуляться по окрестностям. Казио никогда не боялся темноты и подспудно ощущал, что, обучаясь перемещаться в ней и ощущать невидимое, он сможет улучшить свои защитные способности.

Каким образом он очутился у стен монастыря, Казио не мог точно сказать. Просто он шел и шел, пока не обнаружил, что стоит почти у его ворот. Поначалу он призадумался, не зная, что делать. Было еще слишком рано, чтобы попытаться привлечь к себе внимание Энни и Остры. К тому же его порыв мог быть расценен неправильно. Он недолго постоял у подножия их башни, пока не пришел к разумному выводу, что лучший охотник тот, кто знает повадки своей жертвы. Возможно, понаблюдать за ней лучшего случая, чем теперь, никогда не представится. Кто знает, вдруг ему посчастливится и он увидит кого-нибудь из девушек, например, в окне. В конце концов, ночь стояла тихая и ясная. Весьма недурно было провести ее под открытым небом. З'Акатто, который, скорее всего, ошивался в одном из винных погребов, наверняка был невменяем для серьезных разговоров. Попадись Казио на глаза Орчавии, она непременно засыпала бы его вопросами о том, удачным или нет оказалось свидание с Энни. Но эти разговоры ему были все равно что нож под сердце. Поэтому, чтобы их избежать, он отправился ночью на прогулку.

Терзаясь мрачными раздумьями, Казио побрел в оливковую рощу и стал ждать, однако вдруг он увидел, что башню осветил факел, и в его отблесках заметил мельтешащие в окне тени двух девушек. Не иначе как они обсуждали его.

Затем свет погас, к сожалению, произошло это слишком скоро, – и он на мгновение смежил веки…

И, очевидно, заснул.

Проснувшись, Казио поздравил себя с тем, что ему повезло и его еще никто не заметил. В самом деле, проспи он до самого утра, мог бы выйти большой конфуз, не говоря уже о том, что его могли попросту застигнуть врасплох. Попадись он, чего доброго, на глаза Энни, та подумала бы, что он и вправду потерял из-за нее голову. Ни дать ни взять, влюбленный глупец, как выразилась бы Орчавия.

От одного этого определения его бросило в дрожь. Он, Казио Пачиомадио да Чиоваттио, влюбился как последний дурак.

Нет, это по меньшей мере глупо. Глупо и смешно.

Он обернулся и взглянул на башню. В окне не было видно никакого света. Да и почему, собственно говоря, он должен был гореть? Ведь уже стояла глубокая ночь, и, наверное, оставалось совсем немного времени до рассвета.

Шум, который его разбудил, оказался звоном колоколов. Раздавшийся посреди глухой тьмы, он насторожил Казио. Должно быть, в монастыре что-то случилось. Но что? Он видел, как мелькали за крепостной стеной факелы – большинство их перемещалось с головокружительной быстротой. Слышал топот копыт и ржание лошадей, что само по себе тоже было странно. Намного тише были другие звуки, тем не менее он сумел их различить. Это были слабые, едва уловимые крики людей и то, в чем он не мог никогда ошибиться, а именно: привычный ему с детства звон стали.

Казио сел, распрямив спину и навострив уши. Да, он мог поклясться самим Диувом, что это был тот самый звон стали, который он так хорошо знал. Что-что, а этот звук он мог распознать в любое время дня и ночи.

Расслабленность слетела с Казио в тот же миг, как он понял, что где-то поблизости звенят клинки. Он сразу вскочил на ноги, но сделал это слишком поспешно и поэтому ударился головой о низко растущую ветвь. Источая проклятия, Казио отыскал свою шляпу и водрузил ее на положенное место, потом поднял с земли плащ, который служил ему временной постелью, и накинул на себя.

Любопытно, кого угораздило затеять сражение в монастыре? Уж не напали ли на монашек бандиты? Мало ли безумных насильников бродит вокруг. А что, если с Лимонных гор спустились кочевники?

Так или иначе, но он должен это выяснить. Одержимый этой идеей, юноша повернул налево и направился в сторону, где, по его разумению, должны были находиться главные ворота монастыря. Для себя Казио решил: если все это окажется сущей чепухой – например, чем-то вроде своеобразной инсценировки в честь празднования Фьюссенала, – он просто повернется и уйдет. Пусть даже подобный исход дела будет большим разочарованием.

Не прошел он пятидесяти шагов, как явственно услышал топот конских копыт. Он остановился и, вертя головой в разные стороны, весь обратился в слух. Как выяснилось, шум доносился оттуда, куда он направлялся, причем с каждым мгновением становился громче и громче. Казио начал искать глазами факелы – какой всадник путешествует ночью без факела? – но их не было видно. Лунный серп поднялся лишь наполовину, и Казио невольно отметил его странный цвет, почти пурпурный. В связи с этим существовала какая-то примета, но Казио не мог вспомнить, какая именно и даже откуда он о ней слышал. Но подозревал, что, скорее всего, из песен или стихов.

На фоне бледнеющей монастырской стены мелькнули тени двух или трех всадников. Они пронеслись галопом, издавая такой металлический грохот, что трудно было его не услышать. Кем бы они ни были, подумал про себя Казио, на них были доспехи. Всадники проскакали мимо.

Однако странствующие кочевники с гор никогда не пользовались доспехами. Меддиссо разрешал их носить лишь своим рыцарям.

Впрочем, их также могли носить чужестранцы, прибывшие в южные земли без всякого приглашения, которым не было никакого дела до того, что дозволено местным правителем, а что нет.

Как никогда заинтригованный положением дел, Казио развернулся и кинулся вслед за промчавшимися галопом всадниками.

«Мне всегда жутко хотелось сразиться с одним из этих высокомерных рыцарей, – обращаясь к своему железному другу, Каспатору, который слегка постукивал его по бедру, произнес он мысленно. – Не могу отказать себе в удовольствии взглянуть на то, как они умеют обращаться со своими неуклюжими мечами. Возможно, именно сегодня мне выпадет тот самый случай, когда я испробую кого-нибудь из них в бою. Во всяком случае, искушение слишком велико».

Преследовать всадников было совсем нетрудно, потому что в скором времени они вошли в подлесок, окружавший тот самый холм, на котором он впервые повстречал Энни. Судя по участившемуся топоту копыт и лязгу металла, Казио понял, что они сбавили шаг. Время от времени до него доносились их голоса. Они говорили на незнакомом молодому человеку языке.

Обрывки непонятной речи поселили в Казио еще одно подозрение, которое возбудило его интерес пуще прежнего. Что, если возлюбленный Энни, который, как известно, был чужестранцем, в конце концов явился за ней? Казио уже давно догадался, что девушка каким-то образом узнала про потайной ход, ведущий в монастырь и обратно. Вполне разумно было заключить, что свидание должно было состояться где-то рядом. Если так, то дело принимало совсем иной оборот и обещало быть очень увлекательным.

Услышав, что всадники остановились, молодой человек огляделся и обнаружил, что едва не поравнялся с ними. Рыцарей было двое, их блестящие доспехи отливали пурпурным светом луны.

– Уннут, – недовольным тоном произнес один. У него был чистый баритональный голос. – Са тауйяза ни вайхт, – немного помолчав, добавил рыцарь.

– Ней, – ответил другой все на том же отвратительном, непостижимом для Казио языке. – Вакатх! Жайнар, инна баймес, – при этом говорящий выставил руку в указательном жесте.

Рыцари вновь двинулись в путь, но на сей раз каждый в своем направлении. Мгновение спустя Казио понял, на что указывал рыцарь. Это были две худенькие фигурки в монашеских платьях. Пересекая лужайку, они попали в полосу лунного света.

Рыцари пытались их окружить. Верхом на конях и при полных доспехах им было гораздо труднее передвигаться по лесу, чем тем, кто шел пешком. Но рыцари знали свое дело и в конце концов настигли бы жертв. Это был всего лишь вопрос времени.

Казио услышал, как громко ахнула одна из бегущих фигур. Это был явно девичий возглас.

Вынув Каспатор, он бросился вдогонку за одним из рыцарей, но не тем путем, которым поскакал всадник, а напрямик через кусты. Казио был уверен, что в отблесках лунного света мелькнуло лицо Энни.

Один из всадников вынырнул из деревьев и пронесся прямо над головой Казио. Резкий запах лошадиного пота так сильно ударил ему в нос, что на какой-то короткий миг он устрашился этого огромного зверя. Разъяренный собственной слабостью и еще более ожесточенный тем, что рыцарь мог убить его, даже не заметив этого, Казио подскочил вверх и, схватив Каспатор двумя руками, ударил рукоятью мчавшегося на него всадника чуть выше груди. Хотя рапира отскочила, как от каменной стены, рыцарь, издав резкий крик, свалился с лошади, застряв одной ногой в стремени. Его шлем с грохотом ударился о скалу, а конь, замедлив ход, остановился. Вид у всадника был жалкий. Он начал ощупывать вокруг себя землю, пытаясь понять, что с ним приключилось.

Казио нагнулся и сорвал с него шлем. По земле расстелились длинные, молочной белизны волосы. Лицо рыцаря оказалось очень молодым.

– Прошу прощения, каснар, – произнес Казио. – Если вам будет угодно, мы можем назначить дуэль. Правда, сначала я должен сразиться с вашим другом. А посему прошу покорно извинить мое недостойное поведение…

С этими словами он вновь ударил рыцаря рукоятью Каспатора, лишив его на сей раз сознания.

Весьма довольный собой, Казио поспешно бросился догонять девушек.

Он настиг их на опушке леса. Подруги остановились на распутье, не зная, каким путем лучше двигаться дальше – под прикрытием деревьев или по открытой местности.

– Энни! Остра! – шепотом позвал он их.

Они быстро обернулись, и Казио увидел, что не ошибся: это в самом деле были его знакомые.

– Казио? – воскликнула Энни с надеждой в голосе, которая внезапно сменилась острой настороженностью. – Не подходи ко мне. Слышишь, оставайся на месте. Какое отношение ты имеешь ко всему этому? – обрушилась она на него.

Ее обвинительный тон совершенно обезоружил юношу.

– Что? Почему, ты…

Едва Казио успел пробормотать эти слова, как из зарослей вырвался другой рыцарь. Окинув Энни пренебрежительным взглядом, молодой фехтовальщик направился навстречу всаднику. Казио находился к рыцарю ближе, чем девушки, и тот не мог добраться до Энни и Остры, чтобы не пройти мимо юноши. Для этого ему нужно было развернуться и попытаться подобраться с другой стороны.

– Желаете сразиться со мной, каснар? – вызывающим тоном крикнул Казио. – Любопытно было бы узнать: там, откуда вы пришли, умеют делать из таких, как вы, мужчин или нет? Или только насильников беззащитных женщин?

У рыцаря было приподнято забрало, однако Казио не мог разглядеть черт его лица.

– Не знаю, кто вы такой, но советую вам отойти в сторону, – ответил тот.

Он говорил со столь жутким акцентом, что речь была практически неразличимой. Казалось, каждое слово застревало в горле, и он пытался его проглотить и одновременно проговорить.

– А я вам советую, сэр, спешиться. Видите ли, я очень боюсь поранить вашего славного коня. А мне бы этого очень не хотелось делать. Что же касается ваших доспехов, то разрешаю вам их не снимать. Ибо понимаю, сколь неравные у нас с вами будут силы, если вы скинете свой черепаший панцирь. Учитывая вышесказанное, я не могу вас лишить столь необходимого вам преимущества.

– Это не игра, – грозно прорычал рыцарь. – Уйди с моей дороги, и я дарую тебе жизнь. Не вынуждай меня попусту тратить драгоценное время.

– Урок дессраты никогда не бывает пустым времяпрепровождением, – пожал плечами Казио. – Уверен, он пойдет тебе на пользу. Во всяком случае, будет над чем поразмыслить, когда ты долгими часами будешь гореть в аду. Или, скрючившись, рыдать на маменькиной кушетке, если мне вдруг захочется проявить милосердие. Какую именно тебе уготовить участь, я пока что не решил.

Не говоря больше ни слова, рыцарь спешился. Взял щит, имевший форму выпуклого треугольника, который висел на боку коня, а свободной рукой обнажил широкий, выглядевший чрезвычайно неуклюжим меч. После этого опустил забрало и направился в сторону Казио. Расплывшись в улыбке, тот принял основную фехтовальную стойку и, слегка пружиня в коленях, стал рисовать клинком круги.

В отличие от него, рыцарь не делал никаких подготовительных телодвижений, как-то: приветствие противнику или принятие специальной позиции. А просто на расстоянии двух шагов от Казио выдвинул вперед щит и занес меч высоко над плечом. Это насторожило и одновременно обескуражило Казио – такого он менее всего ожидал, – однако в самый последний миг юноша успел быстро ретироваться и резко уклониться в сторону, но не сдавая позиций, а нацелив острие своего оружия на врага.

Скользнув по щиту, Каспатор ударился о верхнюю часть стальной пластины, защищавшей рыцарю грудь. Не слишком впечатленный этим выпадом, рыцарь, взмахнув щитом, откинул рапиру вверх и с такой силой вогнал локоть Казио в его грудь, что тот, потеряв равновесие, упал на землю, но быстро вскочил на ноги, хотя и покачнулся при этом. Рыцарь вновь занес над головой меч и пошел в наступление, а Казио ничего не оставалось, кроме как спотыкаясь отшатнуться назад. Он обрел твердую почву под ногами ни раньше ни позже, но когда на него обрушился очередной размашистый удар меча, причем такой мощи, что Казио, пытаясь его парировать, едва не выронил Каспатор, а его пострадавшая рука почти онемела. Не долго думая, он направил рапиру в бедро противника, но, как и прежде, услышал лишь, что сталь ударилась о сталь. Однако это дало ему время оправиться и, отскочив назад, оказаться в недосягаемости для рыцаря, который уже готовился к очередной атаке.

Казио вспомнил, что однажды ему говорил з'Акатто и на что он тогда не обратил особого внимания.

– Рыцари в доспехах не фехтуют, – сказал ему как-то старший товарищ после чарки светло-желтого абринианского вина.

– Да ну, – недоверчиво проговорил в ответ Казио, продолжая полировать длинный клинок Каспатора.

– Говорю же тебе. Они не фехтуют. У них такие тяжелые мечи, что они просто не могут этого делать. Они дубасят ими друг друга до тех пор, пока выдерживают доспехи. Победителем становится тот, у кого доспехи окажутся прочнее.

– Ого! – воскликнул Казио. – Могу себе представить, как они выглядят в бою. Наверное, жутко неповоротливы и неуклюжи.

– Чтобы тебя убить, им нужно ударить только один раз, – продолжал з'Акатто. – Никогда не дерись с рыцарями на дуэли. От них можно либо сбежать, либо сбросить на них что-нибудь тяжелое с крепостной стены. Фехтовать же с ними нельзя.

– Тебе виднее, – согласился Казио, хотя в глубине души не разделял его мнения.

Мастер дессраты, непревзойденный в своем мастерстве, может побить кого угодно. Разве не говорил ему это сам з'Акатто в минуты трезвости?

Беда была в том, что нынешний противник Казио оказался совсем не столь медлительным и неловким, каким молодой фехтовальщик себе его представлял. И кроме всего прочего, он ничуть не боялся Каспатора. Уворачиваясь от серии атак, Казио пытался обдумать, как можно сразить рыцаря. Недолго поразмыслив, он решил, что единственным уязвимым местом врага была щелка в забрале. Угодить в нее рапирой представляло собой весьма трудную задачу.

Тем не менее он попытался ее исполнить. В ложном выпаде опустившись на колено, Казио потянул вниз щит. Тот немного подался, но рыцарь тотчас отдернул его назад, и в этот самый миг, выставив вверх рапиру, Казио прыгнул вперед. Однако огромный клинок меча со свистом пронесся мимо щита, нацеливаясь разрубить Казио пополам. И это непременно случилось бы, если бы фехтовальщик не применил один из своих излюбленных приемов, пытаясь с присущим ему хладнокровием отразить нападение. Чтобы защитить себя с фланга, он направил рапиру концом клинка перпендикулярно земле, а рукоять вскинул резко вверх.

Исходи последующий удар от рапиры, а не от широкого, непомерно тяжелого меча, прием удался бы на славу. Но не тут-то было. Отлетевший Каспатор огрел Казио по ребрам так, что они затрещали и словно выдавили весь воздух из легких. Казио опять не смог удержаться на ногах и на этот раз весьма болезненно шлепнулся на спину.

Он схватился рукой за бок и почувствовал сырость. Какой-то из клинков – свой собственный или вражеский – оставил свой след, хотя и неглубокий, но зато так сильно ударил по ребрам, что боль едва не парализовала юношу. Рыцарь готовился к новой атаке, и Казио вдруг подумал, что не успеет ее отразить.

Впервые в голове у юноши промелькнула мысль, что этот поединок может оказаться для него последним.

13. Песнь ворона

Мюриэль уставилась вовсе глаза на чудище, о котором слыхала только в детских сказках. При виде этого зрелища дикий ужас пронзил ее своими горящими стрелами, и легкие будто наполнились огнедышащим жаром. Казалось, они все – Нейл МекВрен с ее умирающей дочерью на руках, чудовище с орлиным клювом и сама королева, – остолбенев, замерли в неподвижных позах, словно какая-то странная скульптурная группа.

Впервые за всю свою жизнь королева поняла, каким сокрушительным образом может воздействовать на человека внезапное явление чуда. У королевы было такое ощущение, будто рассудок постепенно покидает ее.

А потом она увидела, как Нейл потянулся за своим мечом.

– Нет! – крикнула она. – Не надо! Однако ее крик, словно исторгнутый во сне, не был слышен никому, кроме нее самой.

Молодой рыцарь остановился в нерешительности, не понимая, чего она от него хочет.

– Я твоя королева! – продолжала кричать она, но голос, все сильнее подавляемый безумием, с каждым мигом становился тише и тише. – Я приказываю!

Кажется, последние слова неким образом дошли до сознания Нейла. Он побежал вслед за королевой обратно к центральной части крепости, которую они только что с большой поспешностью покинули. Однако ворота, которые к этому времени оказались заперты на засов с другой стороны, внезапно преградили им путь к отступлению.

Оглянувшись, Мюриель увидела странную картину. Монстр, хотя и двигался в их сторону, делал это неторопливо, можно сказать, несколько лениво. Но почему? И зачем он явился?

И тут ее осенило – Кротения, ее дети, муж и она сама стояли на краю огромной бездны. Взобравшись на вершину славы, они никогда не понимали, что это и является началом пропасти. И теперь они все дружно катились вниз – туда, где их поджидал тот самый страшный зверь, которого она только что видела и который остался у нее за спиной.

Он ждал ее.

Так же неспешно, как и ее преследователь, Мюриель огляделась и увидела, что осталось только одно место, где они могли спастись.

– Хорц! – жестом показала она.

Хорц представлял собой ту часть крепости, которая находилась между ее центральной частью и казармой. До его арки было не более десяти ярдов. Мюриель со всех ног кинулась туда. Греффин, который не отставал от королевы ни на шаг, несколько оживился и стал двигаться быстрее. Она ощущала на своей спине его горящий взгляд, ей даже чудилось, что он уже дышит ей в затылок, тем не менее охвативший королеву страх давал ей понять, что она еще не окончательно сошла с ума. Подбежав к арочным воротам священного садика, она лелеяла единственную надежду – на то, что святые их защитят.

Едва переступив порог хорца, сэр Нейл, казалось, вновь обрел способность нормально соображать. Быстро, но нежно опустив Фастию на мшистую подстилку у центрального камня, он достал меч и резко обернулся. Арка, ведущая в хорц, не имела дверей, поэтому была открыта для всех и вся.

– Прячьтесь, ваше величество, – приказал он королеве, – найдите кусты погуще и схоронитесь в них.

Но взгляд королевы был устремлен туда, откуда они пришли. Как ни странно, преследующий их греффин бесследно исчез. Во всяком случае, его нигде не было видно.

Мюриель резко склонилась над дочерью. Ноги у нее сводило судорогой, вены налились жаром. Она потянулась к Фастии, чтобы поддержать, успокоить, но сердце той уже перестало биться, а тело к этому времени успело похолодеть. Отчаяние овладело королевой. Не в силах с ним справиться, она легла рядом с дочерью и, заливаясь слезами, стала покорно ждать своего смертного часа.

Нейл бросился к арочному проему и затуманенным взором принялся вглядываться в темноту. Куда же подевался монстр? Ведь он был всего в нескольких шагах от них.

Уж не сошел ли он с ума? Отнюдь не первый раз за эту страшную ночь задавал себе Нейл подобный вопрос и по-прежнему не мог дать на него ответа. Его ноги тряслись, как от лихорадки, а внутри поднималась горячая, тошнотворная волна, которая лишала его остатков сил.

– Я потерпел неудачу, отец, – прошептал он. – Меня предупреждали, а я не понял. Нужно было следить за знаками судьбы, а я этого не делал. Теперь я понял, что занял не свое место.

Когда Нейл жил в Лире, его никогда не терзали сомнения. Он знал, кем он был. И никогда не ведал поражения. Здесь же он делал ошибки одну за другой, причем с каждым разом все хуже и хуже. Его чувства к Фастии – чувства, которых себе не позволил бы ни один настоящий рыцарь, – потрясли устои его убеждений и притупили бдительность. Он дрогнул перед лицом опасности, поддался колебаниям. В результате того, что ему не хватило уверенности в себе и твердости воли, погибли сэр Джеймс и Элсени. Он изменил своей клятве, когда, оставив позади королеву, бросился к Фастии. Но даже сейчас, когда все осталось в прошлом, Нейл знал, что какая-то часть его существа сделала бы это снова, только чтобы спасти принцессу. Он не колеблясь нарушил бы свою клятву еще раз, несмотря на то что не имел права это делать.

Он был недостоин оставаться на грешной земле. Недостоин ни одного дыхания жизни.

Чиркнувшая по камню стрела внезапно прервала его размышления и напомнила о противнике в человеческом обличье, перед которым он тоже оказался бессилен. Источая проклятия, Нейл укрылся внутри арочного проема и попытался выглянуть из-за угла. Его глаза выхватили из мрака двух или трех стрелков-сефри, которые подкрадывались по мощеной дорожке. Остальные как раз входили в открытые ворота – те самые, которые несколько минут назад были заперты, что не позволило Нейлу и королеве вернуться в центральную часть замка.

К священному саду приближался рыцарь в доспехах, некогда бывший Варгусом Фарре. Заметив Нейла, он что-то промычал и ускорил шаг, вытаскивая из-за спины огромный меч.

Едва держась на ногах, Нейл собрал в себе остатки сил и с мрачным видом двинулся ему навстречу.

– Ты не Эшерн, – сказал лжерыцарь, подойдя ближе.

– Не знаю, кто такой Эшерн, – ответил Нейл, – но знаю, что я правая рука смерти.

– Ты ослаб от взгляда греффина. Бегство и неравный бой пошатнули твои силы. Поэтому советую тебе сдаться. Опусти руки и покорно смирись с неизбежным.

К своему ужасу, Нейл отметил, что искушение последовать этому совету слишком велико. Сложить руки, и пусть его голова слетит с плеч. По крайней мере, это спасет от последующих ошибок. По крайней мере, он обретет покой и мир.

Но Нейл не мог позволить этому случиться. Он должен был умереть, как подобает мужчине, несмотря на то что это уже почти не имело никакого смысла.

– Скорей море упадет на небо, чем я сдамся тебе, – с вызовом бросил он своему врагу.

– Не обольщайся. Этого осталось ждать не так долго, как ты, должно быть, себе воображаешь, – прорычал в ответ лже-Фарре и, подняв меч, нанес первый удар.

Нейл его отразил, но зашатался и едва не потерял равновесие. Потом сам нацелил меч на плечо противника, но промахнулся. Сталь клацнула о сталь, не нанеся никому никакого вреда. Фарре вновь пошел в атаку. На сей раз Нейл успел вовремя пригнуться. Хотя клинок его не задел, у юноши закружилась голова. Не успел он обрести равновесие, как на спину ему обрушился обратный удар. Кольца кольчуги лязгнули, не позволив клинку ранить тело, однако ничуть не погасили обрушившейся на них мощи. Не в силах ей противостоять, Нейл упал на колени, а лже-Фарре ударил его ногой в подбородок. Нейл схватился рукой за защищенную доспехами ногу и, опершись на нее, вновь поднялся, приготовив Ворона к нападению.

Удар вышел не слишком сильным. Безрезультатно лязгнув по доспехам противника, Ворон лишь оставил на металле царапину, но ничем не повредил их владельцу.

Теперь уже меч Фарре занесся над головой Нейла, но тот увернулся и клинок огрел его по плечу, обдав ключицу жаром. Нейл было подумал, что она раскололась на части.

Фарре вновь пнул его ногой в лицо, и Нейл упал на спину, разметавшись, как тряпочная кукла, посреди сада. Должно быть, святым было все равно, что сделает с Нейлом МекВреном злодей, скрывающийся под маской Фарре.

Истекая кровью, Нейл все же встал на ноги. При этом сквозь красную пелену тумана он впервые отметил, что с ним начали происходить странные метаморфозы. Ему казалось, что жизнь сильно замедлила свой ритм, что каждое мгновение теперь длилось не доли секунды, а долгие дни. В этом новом состоянии он услышал шум моря и даже явственно ощутил на губах холодный вкус соли. На мгновение он увидел себя стоящим на скале рядом со своим отцом, пожилым человеком, который держал его за руку.

– Неужто мы все потеряем, па? – спросил он отца. – Неужто нам придется умереть?

И тут же услышал голос, который как будто нашептывал ему прямо в ухо:

– Ты МекВрен, мой мальчик. Проклятье, ты не можешь сейчас умереть!

Нейл выпрямился и сделал глубокий вдох. Ему показалось, что сам воздух полыхает огнем.

Услышав звуки странной песни, которая поначалу зазвучала очень тихо, Мюриель с трудом подняла голову. Что-то знакомое было в этой песне – очевидно, то, что она исполнялась на языке ее детства.

И взор Мюриель упал на сэра Нейла – сэра Нейла, который гордо стоял перед Варгусом Фарре.

Молодого капитана едва держали ноги, но, несмотря на это, он пел. Схватив обеими руками меч, сэр Варгус обрушил на своего противника, который существенно уступал ему по комплекции, очередной сокрушительный удар. Но тот на удивление легко его отразил, после чего запел еще громче:

Внезапно сэр Нейл распрямился и резко взмахнул мечом, что никак не вязалось с его прежней манерой вести бои. Очевидно, удара такой силы противник от него, вконец обессиленного, никак не ожидал. Раздался громкий звон металла, и лже-Варгус был сбит с ног. Он упал на спину и не успел опомниться, как на него обрушился еще один удар. При этом Нейл уже не просто пел, но скорее кричал нараспев:

Довольно быстро совладав с обстановкой, Варгус вскочил на ноги и начал атаку, ударив мечом сбоку. Кольчуга капитана звонко лязгнула, и из-под нее потекли струйки крови. Однако это, казалось, ничуть не смутило молодого рыцаря. Не обращая на рану никакого внимания, он продолжал громко скандировать свою смертную песнь и под ее ритм рубить противника мечом.

Голос Нейла стал надрывным, и Мюриель прекрасно понимала почему. Одержимый безудержным гневом, он, казалось, себе уже не принадлежал. Не выдержав бешеной атаки, Варгус Фарре зашатался и рухнул наземь. Он был не способен отразить ни одного удара, не говоря о том, чтобы контратаковать. Несмотря на полную беспомощность противника, Нейл неустанно колотил по нему мечом, как дубинкой, так что во все стороны летели искры. Не остановился он даже тогда, когда разрубил руку Варгуса в локте пополам и превратил в жалкие обломки его шлем. И после этого еще долго продолжал свою бешеную атаку, яростно нанося удары по облаченному в стальную оболочку трупу и сопровождая их воплями зловещей песни, которую перенял у своих предков. Когда же он наконец остановился и обернулся к королеве, она вдруг поняла, что более ужасного взгляда за свою жизнь еще никогда не видела.

– Ворота открыты, – тихо сказал Стивен, когда их процессия приблизилась к мостам, ведущим к крепости Кал Азрот.

– Думаешь, я сам не вижу, – процедил сквозь зубы Эспер. – Лучше помолчи минутку и напряги свой слух.

Кивнув в знак согласия, Стивен закрыл глаза. Что же касается Эспера, то, кроме собственного дыхания и тяжелого храпа уставших от долгого бега лошадей, он ничего не слышал. Ему было приятно ощущать за своей спиной Винну, но страх за нее не покидал лесничего ни на минуту. Теперь, когда ему наконец удалось ее вернуть, Эспер более всего на свете боялся вновь потерять любимую.

Несмотря на то что лесничий ничего подозрительного не слышал, он нутром чуял, что Фенд находился где-то рядом. На него у Эспера был нюх, как у собаки.

– Я слышу звон стали, – спустя некоторое время сообщил Стивен. – Кто-то поет какую-то странную песню. Если не ошибаюсь, на языке Лира. Помимо этого, больше никаких звуков.

– Фенд умеет двигаться тише мыши, – сказал Эспер. В ветре, который дул им в лицо со стороны крепости, ощущался запах осени.

– Оставайтесь оба здесь, – немного помолчав, добавил он, – И ждите, пока я вернусь.

– Еще чего, – отрезала Винна. – Даже не подумаем.

– Но там же идет сражение, – попытался образумить ее Эспер. – Вы же будете только мешать.

– Без слуха Стивена и моего женского чутья тебе ни за что не обойтись, – спокойным тоном произнесла девушка. – Помнится, мы не раз спасали тебе шкуру. Не окажись нас в нужный момент рядом, тебя, Эспер Белый, уже давно бы не было в живых. Так какие после всего этого могут быть возражения? Уж я никак не думала, что мне придется лишний раз тебе об этом напоминать.

Эспер пытался что-то сказать в свое оправдание, но не успел, потому что в этот момент услышал странный звук, который, непонятно почему, издал Стивен.

– Что это значит? – в недоумении осведомился Эспер.

– А ты сам не слышишь? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Ха. В отличие от тебя, умник, я не обладаю таким выдающимся слухом.

– А ты прислушайся повнимательней. Слышишь? Это звук рога. Кажется, он возвращается.

– Но почему ты так уверен? Может, это совсем другой рог, – предположил Эспер.

– Да нет же, – заверил его Стивен. – Тот самый.

– Хочешь сказать, что это его эхо? – с сомнением переспросил Эспер. – Ничего не понимаю. Какая-то несуразица! Как оно могло сюда долететь?

– Никакое это не эхо, – сказал Стивен. – А звук того самого рога. Это значит, что скоро сюда пожалует сам хозяин. Я имею в виду Тернового короля. Он откликнулся на зов и идет сюда. – Глаза Стивена наполнились страхом, но голос оставался твердым. – Мне думается, нам стоит поторопиться, лесничий. Тут уже речь идет не о жизни королевы, но о чем-то много, много большем.

– Постой. Давай немного подумаем, – предложил Эспер. – Там внутри засели сефри во главе с Фендом. Они убьют всякого, кто попытается проникнуть в замок через эти ворота. Нужно действовать очень продуманно и осторожно. Или не действовать совсем.

Стивен кивнул в знак согласия, сделав вид, что поддался его увещеваниям. Но не успел Эспер и глазом моргнуть, как юноша резко ударил ногами коня, и тот понес его галопом к воротам.

– Чтоб тобой Мрак подавился, – прорычал Эспер и, пришпорив Огра, помчался за ним вслед.

В передний двор крепости, который был сплошь устлан трупами, они въехали почти одновременно. Ожидания не обманули Эспера, и его слух сразу изобличил знакомый звук – тот, который сопровождал натягивающуюся тетиву лука. Поэтому, не долго думая, он соскочил с коня и поспешно повел его обратно к воротам, где можно было укрыться от стрел.

– Слезай, – приказал он Винне. – И никуда отсюда не уходи. Слышишь? Лучшей защиты, чем Огр, тебе не найти. Он будет стоять стеной, но никого к тебе не подпустит.

– Обещай, – вздохнула девушка, крепко сжав ему руку. – Обещай хранить мою любовь.

– Хорошо. Обещаю.

Он достал лук и ринулся через ворота в глубь двора. К несчастью, после стычки с бандой Спендлава у него осталось только шесть стрел. Не успел Эспер одолеть и десяти ярдов, как у него над головой что-то просвистело и стукнулось о мощеный камень. Эспер с присущим ему хладнокровием обернулся и увидел вверху на крепостной стене чью-то тень. Набрав в легкие побольше воздуха, он прицелился и выпустил стрелу. Та взмыла к звездам как раз в тот миг, когда что-то больно полоснуло его по руке. Лесничий не стал тратить время на то, чтобы разглядывать рану, потому что, судя по боли, она была поверхностной.

Вместо этого он развернулся и бросился на помощь к Стивену, который к этому времени уже попал в серьезную переделку. В бок Ангел угодила стрела, и кобыла невольно сбросила с себя юношу. Он тотчас превратился в удобную мишень для стрел, которые обрушились на него смертоносным градом, и только по счастливой случайности еще ни одна не попала в цель. Когда лесничий взглянул на Стивена, тот как раз пытался встать на ноги. Отыскав глазами одного из тех, кто покушался на жизнь молодого человека, Эспер натянул тетиву и выстрелил. Стрела попала в цель. Во всяком случае, она сразу вывела стрелка из строя, хотя, насколько успел заметить лесничий, скорей всего, не задела у того никаких жизненно важных органов.

Остальные бандиты устроились под навесом за вторыми воротами. Эспер насчитал их пять или шесть человек. С другой стороны ворот тоже шел бой. Судя по звуку, кто-то сражался на мечах.

– Найди какое-нибудь укрытие! – крикнул лесничий Стивену и, пригнувшись, выпустил в сефри еще одну стрелу. Теперь их у него осталось только три. Чтобы не потерять выстрелы впустую, нужно было сократить расстояние. Поэтому он бросился ко вторым воротам, одновременно готовя очередную стрелу. К счастью, обстоятельства сложились в его пользу: как раз в это время внимание стрелков отвлек какой-то посторонний шум, источник которого Эсперу не был виден. Благодаря этому он успешно одолел расстояние до ворот.

Один из стрелков, укрывшихся за крепостной стеной, все-таки высунулся, но Эспер тотчас заставил его об этом горько пожалеть. Краем глаза лесничий увидел, что Стивен, следуя его совету, нашел безопасное место и припал к стене, которая прилегала к воротам. Он также заметил, что юноша жестом указывает на что-то у Эспера за спиной – на то, что, очевидно, представляло для него смертельную опасность.

– Лесничий! – крикнул ему Стивен, пытаясь вложить в тон своего голоса весь охвативший его ужас.

Не задавая никаких вопросов, Эспер быстро развернулся и чуть не столкнулся с Фендом. Выражение лица одноглазого бандита представляло нечто среднее между ликованием и яростью. В каждой руке сефри держал по ножу. Эспер вскинул было лук, но выстрелить не смог – Фенд был слишком близко. В темноте засверкали вражеские клинки, атакуя практически безоружного Эспера.

Лесничий снова вскинул лук, пытаясь защититься от ножей, но не слишком успешно. Один из них, тот, что Фенд держал в правой руке, полоснул Эспера по предплечью. Но лесничий продолжал отбиваться и даже время от времени сам атаковал врага древком лука. Несмотря на то, что его жалкие попытки атаки не причинили Фенду никакого ощутимого вреда, они позволили Эсперу выиграть время, чтобы достать собственный кинжал и топорик.

Это обстоятельство заставило Фенда вести себя гораздо осмотрительней. Делая отвлекающие движения и держа наготове ножи, он начал перемещаться по кругу.

– Ты уже не тот, что прежде, Эсп, – заговорил он. – Постарел. Утратил былую прыть. Куда же подевался твой прежний пыл? Теперь остались одни лишь жалкие потуги.

– Очевидно, поэтому ты не набрался смелости встретиться со мной лицом к лицу? – парировал его выпад Эспер. – А подкрался откуда-то из-за спины?

– Пожалуй, ты прав. Мне следовало позволить тебе взглянуть мне в глаза, прежде чем отправить тебя к праотцам. Должен же ты знать, кому ты этим будешь обязан. – И, бросив взгляд в сторону Винны, добавил: – Хорошенькая телка. Почти такая же красотка, как Керла. И наверное, такая же преданная.

– Знаешь, Фенд, – растянув губы в холодной улыбке, сказал Эспер. – Пожалуй, и одного глаза для тебя слишком много. Но думаю, сейчас мы это исправим.

– Не обольщайся, старик. Хотя я не могу отказать тебе в такой малости. Давай, дерзай, если сможешь.

Эспером овладела столь лютая ярость, что, как ни странно, он ощутил невероятное хладнокровие и спокойствие. За тем, что случилось позже, он словно наблюдал со стороны. Сначала, к его крайнему удивлению, он услышал, как чмокнули в презрительной усмешке его собственные губы.

– Это еще что значит? – спросил Фенд.

– Ты, кажется, пытаешься спровоцировать меня, малыш. А на самом деле у самого от страха дрожат поджилки.

– Мне это просто доставляет удовольствие, – ответил Фенд. – Не так уж много…

Не закончив фразы, он бросился вперед. Но Эспер сумел предугадать движение, заметив, как Фенд напряг ногу. Отбив кинжалом нож, который обрушился на него слева, лесничий что было сил рубанул по кисти другой руки бандита топором. Хлынувший поток крови окропил ночной воздух. Не будь удар столь резок, а рана так глубока, вряд ли это могло бы причинить Фенду какой-нибудь серьезный вред.

Однако сефри такого поворота дел не ожидал. Он резко попятился, как будто пытаясь отойти на безопасное расстояние, но тут же снова ринулся вперед, атакуя противника правой рукой и держа левую за спиной. Уклонившись от его атаки и ударив ногой Фенда в лодыжку, Эспер подпустил его ближе. Наконец они сошлись в рукопашной схватке, в результате которой Фенд потерял равновесие. Эспер нанес еще один удар ногой, и Фенд упал и покатился по земле. Когда же он вновь принял вертикальное положение, в руках у него остался только один нож.

Поначалу Эспер счел это хорошим знаком, но вдруг заметил, что рукоятка второго клинка торчит у него из ноги.

– Ты промахнулся, – съязвил Эспер наклоняясь, чтобы вытащить нож из бедра.

Несмотря на боль, ножная мышца, очевидно, была почти не задета, поэтому сильное кровотечение Эсперу не грозило. Заткнув трофейный нож за пояс, лесничий вновь бросился на врага.

По-прежнему сохраняя невозмутимый вид, Фенд начал перемещаться вокруг Эспера, а тот стал неторопливо поворачиваться за ним вслед. Усыпив своей медлительностью бдительность Фенда, Эспер позволил ему в очередной раз броситься вперед и схватить его за кисть, в которой он держал топор. Ощутив прикосновение пальцев врага, Эспер резко метнулся прочь, благодаря чему избежал удара в сердце. Вскинув топор вверх, он всадил его глубоко в плечо Фенда, так что было слышно, как хрустнула кость. Тот невольно вскрикнул от боли и отпрянул назад, выкатив от изумления свой единственный глаз.

– О, наверное, я все-таки тебя сегодня прикончу! – прорычал Эспер. – Хотя у тебя была возможность со мной расправиться, ты ее безвозвратно упустил.

С этими словами он осторожно начал приближаться к врагу.

Они вновь сошлись в смертельной схватке. Теперь движения сефри диктовались скорее не расчетом, а яростью и даже некоторым беспокойством. Бесчисленные взаимные удары следовали один за другим, и когда противники расцепились, то у каждого из них существенно прибавилось ран. У Эспера они были поверхностными, а у Фенда между ребер зияла дыра. Правда, рана была не настолько глубокая, чтобы угрожать жизни, но, вероятно, достаточно болезненная.

– Почему Керла, Фенд? – спросил Эспер. – Зачем ты ее убил? Я всегда хотел это узнать.

– И до сих пор не понял? – осклабившись, прорычал тот. – Вот это здорово! – Он кашлянул, потом произнес: – Ты счастливчик, старик. Знаешь ты это? Тебе всегда везло.

– Да. Везло. Так ты мне скажешь или нет? Почему ты ее убил?

– Боюсь, что нет.

– Что ж, – пожал плечами Эспер. – Кроме твоей постылой жизни, больше мне ничего от тебя нужно. Ну ладно, хватит. Думаю, все само по себе прояснится.

– А вот теперь удача и мне немного улыбнулась, – вдруг сказал Фенд. – Взгляни-ка на свою девушку.

Это был старый трюк, и Эспер ни за что на него не клюнул бы, если бы Винна не вскрикнула. Чтобы выяснить, что случилось, он резко развернулся и одновременно пригнулся к земле. Едва Эспер успел это сделать, как нож Фенда просвистел у него над головой. Хотя лесничий прекрасно знал, что его противник не упустит возможности воспользоваться преимуществом, поединок, казалось, уже не интересовал Эспера. Все его внимание было поглощено тем, что напугало Винну. Он увидел, что в воротах появился греффин, который приближался к девушке. Огр, готовясь дать чудовищу достойный отпор, поднялся на дыбы.

14. Прибытие

Наблюдая за тем, как рыцарь атакует бедного Казио, Энни ощущала, как ее сердце все сильнее окутывает мрак. Хотя пурпурная луна сияла на ночном небосклоне ярче прежнего, настроения это девушке не прибавляло, а совсем наоборот. Казалось, покинувшая ночное светило мгла искала укромного пристанища у нее в душе.

– Он убьет Казио, – в ужасе проговорила Остра. – А потом убьет нас.

– Да, – согласилась Энни.

В глубине души она понимала, что им нужно уносить ноги, пока Казио отвлекает рыцаря на себя, но что-то удерживало ее, не давая сдвинуться с места. Возможно, ей казалось, что у них еще есть время. И хотя было вполне очевидно, что для вителлианца поединок проигран, возможно, она втайне надеялась, что бой продлится еще некоторое время, за которое они успеют убежать.

Хотя вряд ли это могло их спасти. Будучи сама наездницей, Энни прекрасно понимала, что пешком им далеко не уйти – всадники настигнут слишком скоро. Если поначалу девушки рассчитывали на то, что им удастся скрыться под покровом ночи, то потом последней надеждой стал Казио. Однако и та рушилась прямо у них на глазах. От отчаяния Энни бросила испытующий взгляд на рыцарского коня, хотя знала, что боевая лошадь никогда не позволит ей себя оседлать. И, скорей всего, затопчет до смерти, если Энни попытается к ней прикоснуться.

– А нельзя ли ему чем-нибудь помочь? – вдруг спросила подругу Остра.

– Против рыцаря? – удивилась Энни. – Что же мы с тобой можем сделать?

Но едва Энни произнесла эти слова, как почувствовала в себе какое-то странное раздвоение. С одной стороны, она ощущала себя бесстрашной девчонкой, когда-то скакавшей верхом на Резвой, а с другой – умудренной жизненным опытом Энни, которой начал открываться истинный смысл вещей, Энни, которой довелось глядеть на рыцарей глазами приговоренной к смерти женщины, глазами скотины, находившейся на скотобойне в ожидании своей жалкой участи.

Когда-то она рисовала в своем воображении приключенческие сюжеты, в которых сама выступала в роли рыцаря – всегда бесстрашного и одерживавшего триумфальную победу над злыми врагами. Теперь же, оказавшись в гуще подобных событий, она не видела перед собой никаких перспектив. Не видела ничего, кроме крови. Единственным образом, который беспрестанно мелькал у него перед внутренним взором, была ее собственная голова, слетающая с плеч.

Несколько месяцев назад она даже помыслить не могла, что когда-нибудь ей придется прибегнуть к помощи такого человека, как Казио. Теперь же, лишившись иллюзий, она была вынуждена принимать мир таким, какой он есть. Принимать мир, в котором ни одна женщина не способна противостоять рыцарю.

Энни поймала на себе взгляд Остры. Он показался ей каким-то странным. Во всяком случае, она не помнила, чтобы подруга когда-нибудь так на нее смотрела. На миг ей даже показалось, что на нее глядела не Остра, а совершенно другая девушка, которую она видела первый раз в жизни.

Между тем рыцарь занес над лежавшим на земле молодым вителлианцем свой смертоносный меч, а Казио, пытаясь защититься, беспомощно вскинул вверх рапиру.

– Нет! – закричала Остра.

Не успела Энни и подумать о том, чтобы образумить свою юную подругу, как та ринулась вперед и, схватив первый попавшийся камень, бросила его в рыцаря. Камень отскочил от доспехов, но зато на миг отвлек внимание их владельца от Казио. Однако Остра на этом не успокоилась, а продолжала бежать в сторону рыцаря.

Энни схватила валявшуюся рядом дубинку – не могла же она спокойно смотреть на то, как ее подруга будет умирать.

Остра вцепилась в руку рыцаря, которой тот держал меч. Но он ударил достаточно сильно девушку закованным в железо кулаком по голове. Воспользовавшись замешательством противника, Казио вскочил на ноги и отбежал на безопасное расстояние. Меж тем Энни подошла ближе и, грозно подняв палку, встала рядом с подругой.

– Не будь дурой, – прорычал рыцарь, сверкнув на нее глазами через забрало шлема.

Хотя щель была очень мала, Энни сумела увидеть в отблесках лунного света его глаза. В них читалось такое презрение, что ее внезапно обуял невообразимый гнев. Мысли роем закружились у нее в голове. Они были подобны шуршащим крыльям совам, которые грозно парили над беспомощными мышами. Кто в этом подлунном мире дал ему право так на нее смотреть? Ему, человеку, который осквернил священную землю Цер и пропитал ее кровью безвинных жертв? Как смел он глядеть на нее подобным образом?

– Человече, – не своим голосом прошипела Энни. – Человече, не смей на меня так смотреть.

Она не узнала собственного голоса, который был на удивление вялым и безжизненным. У нее было такое впечатление, что этими словами излилась из нее сама тьма.

Вдруг свет в глазах рыцаря погас, несмотря на то что он не изменил положения головы и в них по-прежнему виднелось отражение луны. У рыцаря перехватило дыхание. Потом оно стало тяжелым и прерывистым. Рыцарь начал отчаянно вертеть головой из стороны в сторону, беспрестанно моргая глазами, которые превратились в пустые отверстия, ставшие мрачнее ночи.

«Мужчины сражаются при помощи каких-то нелепых мечей и стрел, – вспомнила Энни то, что некогда говорила им сестра Касита. – Они пытаются пронзить несколько защитных слоев нашего тела, которыми мы окружены снаружи. Но это все внешняя жизнь. А истинная, настоящая жизнь заключена внутри нас. Есть тысяча разных путей, чтобы проникнуть внутрь тела. Глаза, уши, рот, ноздри и многочисленные поры на коже, которая является вашей границей и за которой находятся все ваши владения. Здесь каждое ваше прикосновение может привести к подъему и падению целых королевств».

Смущенная и вместе с тем пораженная произведенным эффектом, Энни попятилась назад. Ее била дрожь.

Что она натворила? И как ей это удалось?

– Каснар? – окликнул рыцаря Казио. Энни заметила, что вителлианец уже стоял на ногах, хотя и не очень твердо. – Кончай свою бравую битву против безоружных женщин. Лучше займись мной.

Не обращая на него никакого внимания, рыцарь вслепую размахивал мечом в воздухе.

– Халиурун! Вайзеза! Хундан! – кричал он. – Мейна ауйос! Хья… Что ты сделала с моими глазами?

– Он говорит на ханзейском, – сказала Энни. – Остра, они из Ханзы! – И, повернувшись к Казио, произнесла: – Убей его. Слышишь? Убей, пока он ничего не видит.

Казио направился к рыцарю, но внезапно в нерешительности остановился.

– Неужели он ничего не видит? – в недоумении произнес Казио. – Но я не могу убивать человека, который слеп.

Рыцарь метнулся в сторону Казио, однако тот, даже несмотря на свои раны, с легкостью от него увернулся.

– Послушай, как тебе это удалось? – осведомился он у Энни, наблюдая за тем, как его противник врезался в дерево. – Помнится, мне кто-то рассказывал, что пыль, упавшая на землю с платья госпожи Уны…

– Ведь он же собирался тебя убить, – возразила Энни.

– У него нет чести, – гордо заметил Казио. – А у меня есть.

– Тогда давайте просто убежим, – вступила в разговор Остра.

– Надеюсь, честь позволит тебе спастись бегством? – не без издевки осведомилась Энни.

Казио откашлялся и, сморщив лоб, словно от боли, произнес:

– Нет, моя честь отговаривает меня это делать.

Энни сначала молча погрозила ему пальцем, а потом, вспомнив, каким тоном обращалась к ней мать, когда обычно отдавала приказы, произнесла:

– Слушай меня внимательно, Казио Пачиомадио да Чиоваттио. Кроме этого рыцаря, есть много других, которые представляют для нас смертельную опасность. Я прошу, я требую, чтобы ты нас защитил. Защитил меня и Остру. Я требую, чтобы ты помог нам добраться до надежного места, где нам ничто не будет грозить. Неужели твоя честь не позволит тебе исполнить мою просьбу?

Почесав голову, Казио застенчиво улыбнулся. Ослепший рыцарь стоял с вытянутым мечом, прислонившись спиной к дереву. Взгляд его был устремлен в пустоту.

– Нет, каснара, – ответил юноша. – Моя честь как раз настаивает на этом. Разумеется, я буду вас сопровождать.

– Тогда пошли, – сказала Остра. – И побыстрей.

– Минуточку, – остановила их Энни и, повысив голос, произнесла: – Рыцарь Ханзы, скажи, почему ты и тебе подобные согрешили против святой Цер? Почему вы убили сестер обители Милосердия? Почему вы преследуете меня? Ответь мне. Иначе я уничтожу всех остальных подобно тому, как ослепила твои глаза.

Рыцарь повернулся в ту сторону, откуда доносился ее голос.

– Я не знаю ответов на эти вопросы, госпожа, – молвил он. – Знаю только то, что мне приказал делать мой принц.

С этими словами он бросился в ее сторону. Но Казио лениво выставил вперед ногу, и рыцарь, споткнувшись, распластался на земле.

– У тебя есть к нему еще какие-нибудь вопросы? – осведомился вителлианец.

– Сейчас подумаю, – ответила Энни.

– Скоро начнет светать, а ночь – наш лучший союзник. Солнце не будет к нам столь благосклонно.

Энни понимающе кивнула. Вряд ли рыцарь мог сообщить ей что-нибудь такое, что ей было еще неизвестно. Поэтому она решила не тратить свое драгоценное время.

– Что ж, очень хорошо, – сказал Казио, – тогда следуйте за мной, прекрасные каснары. Я знаю все здешние окрестности. И смогу быть неплохим провожатым. – И, наморщив лоб, добавил: – Если, конечно, вы не лишите зрения и меня.

Ребра Казио горели адским пламенем, но, к счастью, кровотечение было не сильным. Он мог довольно быстро передвигаться, но совершенно был не способен бежать. Возможно, для всех них это было только к лучшему, потому что, насколько знал Казио, бег слишком быстро истощает силы.

Разумеется, у рыцарей, штурмовавших монастырь, не было никакой причины пускаться за путниками в погоню. Если им нужны женщины, то таковых в обители оставалось более чем достаточно.

Но за этим ли пожаловали рыцари в монастырь?

– И сколько же этих железных головорезов было всего? – спросил Казио у Энни.

– Точно не знаю, – ответила она. – По меньшей мере тридцать. Но некоторых из них убили монахини.

Очевидно, на Казио ее слова произвели глубокое впечатление.

– А ты не знаешь, чего они хотели? – не удержался вителлианец от вопроса.

Казио показалось, что Энни слишком долго мешкала с ответом.

– Не знаю, – наконец бросила она. – Но думаю, они никого из сестер не оставили в живых. Послушницы прятались в подвале. Я понятия не имею, что с ними произошло. Мы с Острой сбежали через лоно Мефитис. Это большая пещера, вход в которую был неподалеку от того места, где ты нас встретил. А куда мы сейчас идем?

– Опять в гости к графине Орчавии.

– А она сможет нас защитить? – засомневалась Энни. – Помнится, я не встретила внутри ее замка ни одного воина.

– Верно, – подтвердил Казио. – Так и было. Она отослала их на время празднования Фьюссенала. Но скажи все-таки, почему ты считаешь, что эти рыцари должны нас преследовать?

– А почему нет?

– Может, у них на вас двоих есть какие-то виды? Нечто вроде особых претензий? Может, вы неким образом внушили им любовь или что-нибудь в этом роде?

И снова Энни не сразу нашлась, что ответить, в очередной раз посеяв в Казио подозрения.

– Они будут преследовать нас, Казио, – немного помолчав, наконец сказала она.

– Почему? – не унимался Казио.

– Не могу тебе этого сказать. Потому что, боюсь, сама толком не знаю. Но уверяю тебя, так просто нам от них не отделаться.

Она явно чего-то не договаривала. Что-то знала, но не желала его в это посвящать. Он вновь посмотрел на нее, пытаясь понять, кем была эта девушка. Дочь какого-нибудь северного военачальника? Или кого-то из прочих сильных мира сего? Интересно, в какую историю он влип?

– Что ж, ладно, – смирился Казио, прекратив дальнейшие расспросы.

В какое бы дело он ни ввязался, все равно уже увяз в нем по самые уши. Поэтому поворачивать назад было слишком поздно. Оставалось лишь уповать на то, что, в конечном счете, все его усилия не будут напрасными. А если ему улыбнется фортуна, то, возможно, даже обернутся каким-нибудь вознаграждением.

На горизонте уже зарозовело коралловое одеяние госпожи Аусы, и звезды над головой начали гаснуть. Рассвет застиг путников на открытой местности, где они могли стать легкой добычей для всадников. Поэтому пришлось ускорить шаг. Если опасения Энни подтвердятся и за ними будет продолжаться погоня, то возвращение в замок Орчавии окажется далеко не лучшим выходом из положения. Казио не хотел платить графине дурной монетой за оказанное ему гостеприимство. Пусть ее замок был вполне безопасным местом для укрытия, тем не менее полагаться на защиту двух фехтовальщиков и женской прислуги никак было нельзя.

– Неподалеку есть одно заброшенное имение, – начал размышлять он вслух.

Как-то раз его туда затащил з'Акатто в надежде найти винный погреб, до которого еще не добрались бродяги. Как ни странно, им повезло, и они в самом деле отыскали погреб. Правда, вино за давностью лет уже превратилось в уксус.

– Я придумал, где можно спрятаться, – наконец заявил Казио.

В конце концов, если он не смог выиграть поединок с одним рыцарем, чего можно было ждать от встречи с десятью или, что еще хуже, двадцатью ему подобными? Ошибка отца Казио заключалась, именно в том, что он выбрал себе неправильного противника и неправильную причину, из-за которой состоялась дуэль. Позволить себе допустить такой промах Казио никак не мог.

Энни ничего не ответила. Последнее время она вообще шла молча, слегка прихрамывая. Судя по всему, девушка натерла ногу. И неудивительно: сандалии, которые носили они с Острой, были не приспособлены для подобного рода путешествий.

Колесница господина Аббуло уже довольно высоко поднялась в небо, вытащив вместе с собой дневное светило, которое сияло на мутном горизонте огненно-оранжевым диском. Вскоре Казио отыскал полуразрушенные стены древнего замка. Его мучила жажда, но он не знал, насколько хорошо сохранился колодец. Что же касается найденного ими прокисшего вина, то з'Акатто в приступе разочарования перебил все бутылки.

Они уже почти добрались до стен старого замка, когда Казио услышал топот копыт, оглянулся назад и увидел, что к ним приближаются два всадника. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, откуда они взялись, тем более что поднявшееся солнце сверкало золотистым блеском на их доспехах.

– Может, они нас еще не заметили? – теша себя несбыточной надеждой, произнес он, проведя девушек в кедровую аллею, раскинувшуюся по соседству с заброшенным замком. – Быстрее.

От ворот остались одни столбы. Окружавшая замок крепостная стена в одних местах была путникам по колено, а в других – возвышалась над головой. Сорняки и небольшие оливковые деревья, проломив каменные плиты, заполонили собой весь двор. Некогда это местечко приглянулось некоему господину Селвансу. Он нашел его подходящим, потому что отсюда открывался хороший обзор. Это было весьма удобно, поскольку позволяло издалека видеть приближавших к замку врагов.

– Но мы же тут будем, как в ловушке, – испугалась Энни.

– Уж лучше здесь, чем в открытом поле, – резонно заметил Казио. – Смотри, какой узкий проход ведет вниз. Он не позволит им спуститься в погреб на конях. К тому же в таком узком пространстве им будет трудно размахивать своими неуклюжими тесаками. А мне это даст хоть небольшое, но преимущество.

– Какое еще преимущество? Ведь ты едва держишься на ногах, – заметила Энни.

– Да. Но Чиоваттио, который едва держится на ногах, стоит шести целых и невредимых воинов. А я пока вижу только двоих.

– Не надо меня обманывать, Казио. Скажи честно: есть ли у тебя хоть малейшая возможность одолеть этих рыцарей, если мы последуем твоему совету и спустимся в погреб?

Казио пожал плечами.

– Честно говоря, не знаю, – признался он. – Но знаю наверняка, что на открытой местности мне не удастся это сделать.

Собственные слова прозвучали для него самого как-то странно, несмотря на то что он уже об этом думал. Он взял за руку Энни, и та не воспротивилась его жесту.

– Пешком и средь бела дня, – произнес он, – нас настигнут прежде, чем если мы найдем надежное укрытие. Так что стоит ли раздумывать, когда выбора все равно нет?

Он направился в винный погреб, и девушки неохотно последовали за ним.

– Здесь пахнет чем-то вроде уксуса, – заметила Энни.

– Это и есть уксус, – подтвердил Казио. – Оставайтесь здесь, – добавил он, а сам повернулся, чтобы покинуть погреб.

Но на какой-то миг мир в его глазах странным образом перевернулся, и он вдруг обнаружил себя лежащим на холодном каменном полу.

– Казио! – вскрикнула Остра и бросилась ему на помощь.

– Пустяки, – пробормотал он. – Небольшое головокружение. Возможно, один поцелуй поправит дело.

– Он совсем слаб. И не сможет с ними сражаться, – заявила Остра. – Они убьют его.

– Кто знает. Может, они даже не догадываются о том, что мы здесь, – резонно предположил Казио.

Однако топот конских копыт, который слышался уже совсем рядом, не оставлял никакой надежды остаться незамеченными.

– Мне позарез нужен поцелуй, – прошептал Казио.

В полумраке подвала не было видно, как вспыхнуло от смущения девичье лицо. Тем не менее Остра наклонилась и прикоснулась к его рту губами. Они источали сладостный запах – аромат слив и вина, и Казио не удержался, чтобы не прильнуть к ним поцелуем, который оказался столь страстным, словно был последним в его жизни. Ему хотелось попросить о подобном одолжении и Энни, но юноша не стал этого делать, решив про себя, что та все равно не согласится. Так стоит ли тратить на безнадежные уговоры время и силы?

– Это будет мне служить наградой за труды, – произнес Казио, поднимаясь на ноги. – Теперь мне будет куда приятней защищать вас, милые леди.

Трясущимися ногами он начал пересчитывать ступеньки, взбираясь по лестнице к солнечному свету, где уже мельтешили подозрительные тени.

Непонятно почему, но на память ему вдруг пришла песня, которую, когда он был совсем ребенком, любил напевать его отец. Это была та самая песня, из которой он впервые услышал о пурпурной луне.

Он помнил эту строчку потому, что, в отличие от прочих, она всегда казалась ему лишенной смысла.

Впрочем, сейчас она по-прежнему совершенно ни о чем не говорила.

Но теперь, когда Казио ее вспомнил, ему вдруг почудилось, будто где-то вдалеке звучит рог.

Внезапно для Мюриель все вокруг стихло, как будто звуки внешнего мира со всеми атрибутами сражения отодвинулись от нее на неопределенное расстояние. Она глядела на мертвое лицо дочери и видела ее маленьким ребенком, которого держала на руках. Вспоминала, как в возрасте шести лет та пролила молоко на ковер в гостиной. Видела ее перед собой, как живую, в подвенечном платье. Неизбывная боль сковала грудь Мюриель. Горькая и невыразимая тоска переполняла ее душу и безудержно рвалась наружу.

Королева смутно сознавала, что подобная участь постигла не только Фастию. А должно быть, и Элсени, и Эррен, и Чарльза…

Однако безмятежная тишина наступила только внутри ее собственного мира, но не снаружи. Вокруг нее продолжалось сражение. Сталь билась о сталь, и отчаянные вопли Нейла свидетельствовали о том, что он еще жив. Но помимо шума битвы явственно выделялся и другой звук – мелодичный голос рога, который с каждым мгновением становился все громче и громче.

Поначалу он слышался откуда-то издалека, как будто с другого конца света, но теперь звучал так, будто расстояние между ним и Мюриель существенно сократилось. Внезапно она поняла, что звук вовсе не приближался, а просто становился громче. Из этого явствовало, что его источник находился где-то совсем рядом.

Но где? Озадачив ее, это странное явление неким таинственным образом отстранило от королевы мертвое лицо Фастии и ее собственные воспоминания… Определить, откуда исходил звук, оказалось совсем нетрудно – его источником было то самое праздничное чучело, которое всего день назад Элсени украшала цветами. Теперь перед затуманенным взором королевы оно обретало все новые и новые очертания. Происходило это так же медленно и неотвратимо, как на мутном белесом горизонте занималась утренняя заря.

Мюриель остановила на файнглесте неподвижный взгляд и вместе с тем услышала, что рог зазвучал еще громче. Она заметила, что преображение чучела стало происходить быстрее прежнего. С каждым мигом уплотняясь и вырастая, оно все больше обретало форму, напоминавшую человека. Королева была не в состоянии двигаться, не то чтобы говорить. Ее ум был не способен дать видению никакого разумного объяснения, кроме того, что она стала свидетелем сна наяву.

Преображение файнглеста продолжалось. В какое-то мгновение завывание рога стало столь громким, что Мюриель пришлось закрыть уши руками. Однако, к ее крайнему изумлению, это ничуть не поправило дела – ладони никоим образом не приглушили пронзительного звука. Столь же бесполезны оказались и попытки отвести взор от чучела. Меж тем оно затрепетало, как осиное крыло в полете. Прямо из головы выросли руки и длинные и гордые рога. Открылись почти человеческие глаза – две ярко-зеленые сферы посреди черного миндаля. Одновременно в нос королеве ударил какой-то приторный запах, с которым не мог сравниться даже тошнотворно-сладостный аромат цветов.

Достигнув высоты в два человеческих роста, перед ней предстал сам Терновый король. Уставившись на него как завороженная, королева встретила на себе его взгляд. Сотворенная из пятнистой коры, его плоть была совершенно нагой. Нижнюю часть лица обрамляла лохматая кучерявая борода, и такие же космы свисали с головы. Глаза, словно у новорожденных, казалось, одновременно видели все и ничего. Он зашевелил ноздрями, и из его горла вырвался какой-то звук, который для нее значил так же мало, как и сопение какого-нибудь странного зверя.

Пригнувшись, Терновый король еще раз принюхался. Хотя его нос по форме был весьма похож на человеческий, он почему-то напомнил королеве лошадиный или олений. Холодное и сырое дыхание источало запах лесной речки, от которого кожа Мюриель сразу покрылась мурашками.

Терновый король обратил свой странный взор к Фастии, потом, сощурившись, вновь перевел его на Мюриель. Теперь его глаза превратились в щелки, каждая величиной с ее палец.

В этих глазах растворилось все ее прежнее видение мира. Она увидела в них странные дремучие леса, густо поросшие деревьями, мхом и одеревеневшим папоротником. Увидела зверей с совиными глазами, по виду напоминавших породистых псов.

Медленно смежив веки, Мюриель прищурилась еще раз. И теперь ее взору предстал Эслен в руинах. Его опутывали ползучие ветви черного терна, цветы которого напоминали багровых пауков. Она увидела под звездами Новые земли. Их покрывали темные воды, в которых зарождалось бледное пламя. Она увидела широкий коридор, погруженный во мрак теней, и трон из черного, словно закопченного сажей, камня. На нем вырисовывалась фигура, лица которой было не видно, но глаза горели зеленым огнем. Она услышала смех, который был похож на собачий лай.

И вдруг в зеркале из отполированного черного янтаря Мюриель увидела собственный мертвый лик. Вскоре его вновь сменило лицо Тернового короля. Но на этот раз королева взирала на него без всякого страха, как будто она уже по-настоящему умерла и приподнялась над всеми мыслями и заботами смертных. Словно во сне, она потянулась, чтобы коснуться его бороды.

Лицо Тернового короля тотчас скривилось, как будто от гнева и боли. Казалось, из недр его тела вырвался звериный рев. Дикий и безумный, он был начисто лишен всего человеческого.

Эспер находился слишком далеко от своего лука. Греффин добрался бы до Винны и Огра прежде, чем лесничий успел бы наложить стрелу на тетиву. Поэтому он сделал то единственное, что мог сделать в своем положении, а именно: метнул в греффина топор. Тот ударил зверя по затылку и отскочил, оставив зиять в его голове глубокую рану, из которой начал течь рубиновый ручеек.

– Выходит, у тебя, поганая тварь, тоже есть кровь, – прорычал Эспер, испытав при этом нечто вроде нездорового удовольствия.

Греффин медленно обернулся к нему мордой, и Эспер ощутил, как до самых костей проникает в его тело исходящий из глаз монстра жар. Однако он не оказал на лесничего такого же опасного действия, как прежде. Эспер почувствовал, как задрожали колени, однако на сей раз, к счастью, ноги не подвели его. Когда зверь подошел к нему ближе, Эспер схватился за кинжал, но при этом смотрел не на греффина, а на Винну. Он хотел напоследок налюбоваться ею, чтобы никогда не забыть ее лица.

Он уже не мог восстановить в памяти лица Керлы и не хотел, чтобы это повторилось с Винной.

Как ему повезло, что за одну жизнь ему довелось полюбить дважды! Но удача всегда имеет свою цену. Должно быть, сейчас как раз пришло время платить.

«Дай мне силы, Неистовый», – взмолился он.

Никогда прежде он не обращался с просьбой к верховному духу тьмы. Возможно, тот примет это в расчет.

Греффин набросился на него быстрее, чем Эспер ожидал. Слегка развернувшись и высоко подняв кинжал, лесничий изо всех сил треснул зверя железной рукояткой промеж глаз. Руку свело от удара, и Эспер понял, что к нему пришла смерть.

Он услышал, как вскрикнула Винна.

Невероятно, но греффин отступил. У Эспера остался только один выход из положения, и он к нему незамедлительно прибег. Бросившись на чешуйчатую спину монстра, лесничий обвил рукой его голову чуть ниже клюва и крепко прижал к себе. Зверь издал очередной визг. Это была какофония невероятных звуков, которые заглушили собой весь прочий шум, в том числе нараставший рев рога.

Нащупав то место, где, по его мнению, у чудовища должно находиться сердце, Эспер вонзил туда кинжал, затем второй раз, третий. Греффин прижался к стене, пытаясь скинуть своего врага, но безуспешно: рука Эспера сжимала его, как железные тиски. То, что переживал лесничий, существенно превосходило его личные ощущения. Взирая на величайшего из тиранов леса, он вдруг почувствовал, будто его ноги обрели под собой глубоко уходящие в землю корни, и в них влилась сила камня, почвы и подземных источников вод. Со следующим ударом сердца он уже знал, что сам стал лесом, который требовал возмездия.

Одно движение, и прежнее видение мира окуталось туманом. Перед его глазами промелькнуло искаженное от ужаса лицо Винны, потом он увидел своего коня – гордый и бесстрашный Огр рвался ему на помощь. Потом его взору предстало темное небо и, наконец, вода, потому что они упали в находившийся у подножия крепости водный ров.

«Закрой ворота, Винна, – твердил он про себя. – Будь умницей. Ну же…»

Эспер был бы рад выкрикнуть эти слова вслух, но его слишком крепко сковала в своих объятиях вода.

Несмотря на это, кинжал лесничего продолжал наносить зверю раны одну за другой. Казалось, его рукой орудовал сам Мрак. И с каждым новым ударом вода в канале все сильней багровела.

В нерешительности остановившись у выхода из винного погреба, Казио явственно ощутил, насколько нетвердо он держится на ногах. Тем не менее, когда юноша поднял Каспатор, тот даже не дрогнул у него в руке.

– Приветствую вас, добрые каснары, – обращаясь к двум вооруженным рыцарям, произнес он. – Кто из вас окажет мне честь быть убитым первым?

Рыцари, только что спешившиеся с лошадей, переглянулись. Казио заметил, что у одного из них доспехи имели более пышный декор и позолоченные края. Именно этот рыцарь и взял на себя труд ответить на вызов.

– Не знаю, кто вы такой, сэр, – начал он. – Но не вижу никакого смысла вам умирать. Идите с миром и продолжайте вести свою обычную жизнь, которая, возможно, будет весьма долгой и принесет вам процветание.

Прежде чем ответить, Казио внимательно осмотрел Каспатор. Неужели его отец перед смертью переживал такие же чувства, какие сейчас испытывал он? Молодой человек прекрасно понимал, что в этом сражении нет для него никакого проку. Оно его не только не прославит, о нем вообще никто никогда не узнает.

– Я предпочитаю прожить достойную жизнь, а не долгую, каснар, – не без дерзости заметил он. – Можете ли вы о себе сказать то же самое?

Рыцарь посмотрел на молодого фехтовальщика загадочным взглядом, и при этом у Казио, как ни странно, мелькнула мимолетная надежда. Но потом тот, у которого были позолоченные доспехи, резко повернулся к своему соратнику и сказал:

– Сделай одолжение, убей его ради меня.

Второй рыцарь, кивнув в знак согласия, решительно направился вперед.

Казио успел про себя отметить, что у этого рыцаря нет щита. Данное обстоятельство несколько облегчало дело, но несущественно. Потом молодой вителлианец вспомнил, что единственным уязвимым местом рыцаря были отверстия для глаз в забрале, поэтому они должны были стать его основной мишенью.

Звук рога, доносящийся издалека, усилился. «Наверное, еще рыцари», – подумал Казио.

Тем временем рыцарь пустил в ход свой тяжелый меч. Поначалу Казио отражал удары спокойно и, можно даже сказать, хладнокровно, несмотря на то, что при каждом из них Каспатор едва не вылетал из руки. Улучив момент, Казио направил рапиру в забрало, но противник вовремя отпрянул назад. Однако молодой вителлианец слишком нетвердо стоял на ногах, чтобы продолжать атаковать. Бой состоял из серии однообразных выпадов, не дававших никому из фехтовальщиков ощутимого перевеса. Наконец меченосец рубанул по клинку Каспатора с такой силой, что и без того онемевшая рука Казио не удержала рапиру, и она упала, громко стукнувшись о каменистую землю.

Но потом случилось нечто непредвиденное и совершенно неожиданное. Откуда ни возьмись на голову рыцаря обрушился град каменных осколков и кирпича. За ними последовал гравий вперемежку с клубами пыли, от которой у Казио начало резать глаза. Каменная кладка покатилась мимо него вниз по лестнице. Когда рыцарь рухнул наземь, Казио заметил на его шлеме большую вмятину.

Второй рыцарь, которого каменный обвал по чистой случайности обошел стороной, в недоумении поднял голову вверх, – и в тот же миг прямо ему в шлем ударил крупный булыжник, затем второй. Ошеломленный происходящим, Казио наклонился, чтобы поднять Каспатор, и в этот самый момент с арочного навеса над дверью винного погреба спрыгнул з'Акатто.

– Говорил же тебе, парень, – проворчал мастер дессраты, – никогда не фехтуй с рыцарями.

– Благодарю за совет. Но я его уже усвоил, – ответил молодой человек.

Меж тем рыцарь в золоченых доспехах начал подниматься на ноги. Заметив это, Казио, собрав остатки сил, бросился к нему. Рыцарь поднял и грузно опустил меч, но Казио ловко увернулся и без труда избежал удара. Каспатор устремился к заветной цели и на этот раз не промахнулся. Пронзив голову рыцаря через забрало шлема, рапира уперлась в сталь по другую сторону черепа. Когда Казио отдернул окровавленный Каспатор назад, рыцарь сначала рухнул на колени, а потом распростерся на земле ничком.

– Обещаю, что в следующий раз я непременно приму к сведению твой совет, – пообещал Казио старшему товарищу.

– Во что ты ввязался, парень? – покачав головой, спросил з'Акатто, взгляд которого скользил мимо Казио.

– А, не спрашивай, – отмахнулся Казио. – У меня природный нюх на всякие неприятности.

Энни и Остра к тому времени уже поднялись из погреба и с любопытством наблюдали за развернувшейся перед ними сценой.

– Причем, заметь, это далеко не все. Впереди будет много чего еще, – сказал Казио.

– Много женщин?

– Нет неприятностей.

– Это одно и то же.

– И много рыцарей, – пояснил Казио. – Возможно, даже очень много.

– Мне удалось раздобыть двух коней, – сообщил з'Акатто. – Мы можем ехать по двое.

Скрестив руки на груди, Казио вперил в своего старшего друга подозрительный взгляд.

– Это здорово, что ты сумел раздобыть коней. Они нам очень пригодятся. Вот только напрашивается один вопрос. Не находишь ли ты все это несколько странным?

– Ты мне сейчас напоминаешь пустую бутылку, от которой нет никакого проку. Видишь ли, парень, дорога, ведущая в монастырь, пролегает вдоль границ владений графини Орчавии. Словом, я видел рыцарей.

– А что ты там делал?

Расплывшись в широкой улыбке, з'Акатто достал из-под камзола бутылку зеленого стекла и, приподняв ее вверх, радостно посмотрел сквозь нее на свет.

– Я искал вот это, – торжественно заявил он. – Вино того самого года, когда урожай выдался лучше всех прочих. Я знал, что рано или поздно найду его. Мой нюх меня не подвел.

Казио закатил глаза.

– По крайней мере, я благодарен твоему хорошему урожаю хотя бы за то, что он нас спас, – сказал он.

– Не просто хорошему, а самому лучшему, – довольным тоном поправил з'Акатто.

Заметив появление девушек, Казио отвесил им легкий поклон и произнес:

– Дорогие каснары Энни и Остра, позвольте представить вам моего учителя, мастера фехтования з'Акатто. – При этом он запнулся, но, встретившись взглядом с глазами старика, сразу же добавил: – Знатока своего дела и моего лучшего друга.

З'Акатто ненадолго задержал свой взгляд на юноше – взгляд, в котором промелькнуло нечто такое, чему Казио не мог дать точного толкования, – и лишь потом обернулся к Энни и Остре.

– Очень приятно, дорогие каснары, – сказал он. – Надеюсь, одна из вас не откажет составить мне компанию и прокатиться со мной на лошади.

Энни кивнула в знак согласия.

– Вы спасли нам жизнь, сэр, – произнесла она, потом многозначительно посмотрела на Казио и поспешила исправиться: – Вы оба. Я перед вами в большом долгу.

В этот миг Остра, увидев что-то за спиной Казио, вскрикнула. Глубоко вздохнув, он неохотно обернулся.

Молодой вителлианец был готов встретить все, что угодно, но только не то, что увидел. Медленно и дрожа всем телом, рыцарь в позолоченных доспехах пытался встать на ноги. Казио поднял Каспатор, готовясь нанести ему последний удар.

– Нет-нет, – остановил его з'Акатто. – Он уже мертвец.

Казио не мог точно сказать, являлись ли эти слова утверждением или вопросом. Тем не менее з'Акатто достал собственное оружие и пронзил им второй глаз рыцаря. Тот упал назад, но почти сразу опять начал вставать.

– Что б тобой подавился… – начал было з'Акатто, но вместо того, чтобы закончить фразу, поднял валявшийся на земле меч и снес им рыцарю голову.

Пальцы обезглавленного тела крепко впились в землю.

З'Акатто ненадолго задержал на них свой взгляд, потом обернулся к остальным и произнес:

– Предлагаю как можно быстрее уносить ноги. А чуть позже пригубить немного вина.

– Договорились, – ответил Казио.

Нейла почти покинул гнев к тому времени, как центральная часть крепости вспыхнула, словно от взрыва. Когда сефри, которого молодой рыцарь наколол на острие своего меча, уже стоял одной ногой в могиле и никого больше из врагов поблизости не осталось, красное облако, застилавшее от Нейла весь мир, стало постепенно смещаться вверх, возвращая ему привычное видение.

Он уже не раз слышал о таких приступах неистовства от своего дяди Одчера, который имел к тому особый дар. Но самому Нейлу за все годы сражений ни разу не доводилось испытывать ничего подобного.

Пока сефри прощался с жизнью, Нейл обвел медленным взором место кровавой расправы, пытаясь восстановить в памяти, что случилось до того, как его душу пронзила молния.

Грохот рушившегося камня заставил его обернуться, и Нейл увидел, что над потрескавшимися стенами сада вздымаются клубы мутного черного дыма. Вспомнив, что оставил королеву с Фастией в хорце, он направился к ним на помощь. Лишь когда юноша окунулся в то, что поначалу принял за дым, ему удалось разглядеть, что на самом деле это было. Разглядеть, но не понять, ибо увиденное невозможно было постичь рассудком.

Черные щупальца обвивали Нейла со всех сторон, стискивая в объятиях и прижимая к мощеному камню дорожки. Он резал их мечом, и они, корчась, падали на землю, но его это не спасало, потому что за ними стояли еще более крупные терновые ветви, по толщине не уступавшие человеческой ноге, которые росли прямо на глазах. Колючки царапали и разрывали его доспехи. Сколько он ни пытался отбиваться от терновой лозы Вороном, она постоянно отбрасывала его назад к началу дорожки. Прежде чем он начал что-то понимать, прошло немало времени, хотя это не имело для него никакого значения. Ему нужно было вернуться к королеве. Во что бы то ни стало он должен был это сделать.

Обливаясь потом и кровью, Нейл неотступно рвался вперед. Медленно пробирался сквозь непроходимую растительность, как бы больно она ни жгла ему глаза. Наконец его меч ударился о нечто твердое, что он не сумел разрубить. Нейл поднял свой взор и встретился с устремленными на него зелеными глазами.

Сплошь увитое черной лозой, чудище было ростом гораздо выше обыкновенного человека. Ветви тянули его к земле, как будто пытались вернуть туда, откуда росли. Но монстр, казалось, не обращал на это никакого внимания, равно как не обращал внимания на Нейла, которого удостоил лишь мимолетного взгляда.

Нейл ощутил аромат родниковой воды, смешанной с запахом гнилого дерева.

Зеленоглазое существо прошествовало мимо молодого рыцаря, по дороге ломая и отрывая от камня сковывающую его движения лозу. Там, где ступала его нога, появлялась новая поросль. Открыв рот, Нейл следил за тем, как существо шагнуло в ров, и был поражен, увидев, что в самом глубоком месте вода доходит неведомому созданию только до пояса.

Прежде ему никогда не доводилось видеть ни одного монстра. А в эту ночь он стал свидетелем появления сразу двух. Изумленный подобным стечением обстоятельств, Нейл невольно задумался: а не пришел ли конец света?

Но, вспомнив о королеве, тотчас устыдился своих мыслей. Какое ему дело до конца света, если его первой и последней обязанностью была Мюриель?

Он обернулся к тому, что некогда являлось хорцем, и, отбиваясь Вороном от лозы, направился к месту, где оставил королеву. Слезы струились по его щекам, ибо Нейл понимал: человеческое тело никогда не устоит перед тем, с чем не смог справиться сам камень.

Королеву он нашел рядом с тем камнем, из которого росла самая толстая лиана. Лишившаяся чувств, Мюриель тупо глядела на то, как колючие ветви оплетают тело Фастии. Нейл поднял королеву на руки и, спотыкаясь, направился по прорубленному им терновому коридору к переднему двору, который был сплошь устлан трупами, а оттуда – к воротам. По дороге он опять увидел чудовище, которое двигалось вдоль извивающегося рва по направлению к главному входу крепости – туда, где находились те, кто остался в живых. Опустив королеву на траву, Нейл вновь взялся за меч. Ведь там ждали враги, а значит…

Однако в этот самый миг сознание покинуло его, и у Нейла совершенно не было сил воспротивиться зову безмолвия.

Греффин перевернулся и погрузился под воду, но легкие Эспера больше не могли обходиться без воздуха. Едва лесничий ослабил хватку, как его тотчас отбросило в сторону. Всплыв на поверхность, он не без удовлетворения обнаружил, что до сих пор держит в руке кинжал.

Доплыв до берега, Эспер собрал остатки сил, чтобы выбраться на сушу. Каждое движение давалось с огромным трудом. Когда же ему удалось нащупать ногами землю, все тело дрожало как в лихорадке. Глядя на поверхность колышущейся воды, он ждал, когда из нее вынырнет тот, кому надлежало решить его судьбу. В том, что это случится очень скоро, он ничуть не сомневался.

И был совершенно прав. На теле Эспера не осталось ни одного живого места. Его вырвало, и, насколько он мог судить, почти одной кровью. Краем уха он слышал, как кто-то звал его по имени, но лесничему было не до того, потому что греффин уже показался из воды. Его прекрасное тело могло вдохновить любого поэта. Удивленный тем, что не сумел взглянуть на него под таким углом зрения с самого начала, Эспер даже устыдился того, что нанес этому восхитительному зверю столько ран, и тем более пожалел о том, что греффину придется умереть.

– Иди сюда, – сказал ему Эспер. – Мне уже немного осталось. Иди и возьми то, что хочешь. Если сможешь.

Ему показалось, что теперь движения греффина несколько замедлились. Тот резко хлестнул его клювом, и Эспер не на шутку испугался, что не успеет вонзить кинжал в глаз чешуйчатого чудища. Но он успел.

Теперь монстр стал похож на Фенда. Едва эта мысль пришла на ум Эсперу, как он вспомнил, что сефри исчез в неизвестном направлении. Потом греффин навалился на Эспера всем телом, которое по весу могло сравниться с лошадью в полной упряжи. В глазах лесничего помутнело, но он изо всех сил старался не потерять сознания. Крепко стиснув руки, которые уже ничем не могли ему помочь, Эспер покорно ожидал своего смертного часа, успокаивая себя тем, что встретит его, как подобает истинному воину, в честном бою.

Однако когда он обернулся, то вдруг обнаружил, что зверь лежит неподвижно. Очевидно, греффин ударился о подводный камень, и теперь его шея была как-то неестественно вывернута в сторону.

«Что ж, – подумал Эспер. – Все оказалось проще, чем я думал. Мрак, если эту удачу послал мне ты, то я тебе премного благодарен. Приятно видеть, как твой враг умирает раньше тебя. Если бы еще где-нибудь рядом увидеть труп Фенда…»

Эспер лежал, кашляя кровью, и знакомое ощущение яда еще больше усилилось. Он надеялся, что Стивен уведет Винну прочь и что ей хватит благоразумия не прикасаться к его трупу.

Повернувшись, он увидел девушку на другой стороне рва на том же месте, где он ее оставил. Рядом с ней был Стивен. Она плакала. Эспер приподнял ослабевшую руку, но был не в силах сделать предупреждающий жест.

– Оставайся там, – шепотом проговорил он. – Неистовый тебя подери, оставайся там…

Должно быть, ядовитой была кровь греффина, и, следовательно, все, что она окропила, оказалось отравлено.

Но в этот миг на лицах Винны и Стивена появилось совершенно иное выражение. Их исказила какая-то странная гримаса.

На Эспера упала черная тень, закрыв от его затуманенного взора восходящее солнце. Он устало приподнял голову и во второй раз в жизни увидел Тернового короля.

Из дрожащих рук Стивена выпал лук Эспера. Молодой человек поднял его, чтобы выстрелить в греффина, но не решился этого сделать, боясь ненароком угодить в лесничего. Тем не менее, как бы это невероятным ни казалось, но зверь был мертв.

Винна бросилась было к своему возлюбленному, однако Стивен ее удержал.

– Ты уже ничем не сможешь ему помочь, – произнес он. – Если ты к нему прикоснешься или просто приблизишься, то умрешь вместе с ним.

– Мне все равно, – упавшим голосом ответила девушка. – Мне уже все равно.

– А ему было бы не все равно, – сказал Стивен. – И поэтому я тебя к нему не подпущу.

Она уже открыла рот, чтобы ему возразить, но как раз в этот миг из-за угла показался сам Терновый король. Миновав внутренний двор, он вброд шел через ров. За ним тянулась вереница терновых деревьев. Одним махом он одолел крутой берег и направился в сторону Королевского леса, но внезапно остановился и заводил носом, как будто к чему-то принюхивался. Потом обратил рогатую голову в сторону, где лежали Эспер и греффин, и двинулся к ним.

– Это свершилось, – еле слышно воскликнул Стивен. – Это свершилось. Значит, это правда…

В его голове пронеслись древние тексты и писания. Стивен вспомнил многочисленные ключи к разгадке этого явления, которые давались авторами различных времен. Вспомнил все существующие на эту тему страшные пророчества. Он явственно ощутил, что с землей и небом творится нечто странное, непонятное. Как будто в них что-то сломалось и рассыпалось на мелкие части. Как будто весь мир начал истекать кровью.

Как будто воистину наступил конец света.

Но нужно ли воспринимать его наступление со смиренной покорностью?

Так или иначе, но он все же решил попытать счастья. Поднял лук и положил на тетиву единственную оставшуюся стрелу. Он не знал, попала ли она или нет в терновое чудище, но оно, казалось, этого совершенно не заметило. Терновый король наклонился над Эспером, и колючие ветви начали оплетать его тело. Затем, оставив лесничего, монстр обернулся к греффину. Стивен видел, как Терновый король поднял мертвого зверя и, держа его на руках, будто младенца, удалился прочь, оставляя на месте каждого своего следа черную молодую поросль.

Едва он ушел, как камни крепости задрожали, словно от землетрясения. Их тянули к земле лозы черного терна.

15. Любопытные и примечательные наблюдения

– Стивен Даридж?

Стивен бросил взгляд на пажа в оранжевых панталонах и черном, отороченном мехом камзоле. Даже после совсем непродолжительного знакомства с герцогиней Лойса он понял: это лучшее, что она могла подобрать в качестве траурной одежды для своих слуг.

«Наблюдения и размышления о многоцветных попугаях, – невольно сочинилось у него в голове. – Или многочисленные болезни королевской крови».

– Господин, – вновь обратился к нему паж, – это вас зовут Стивеном Дариджем?

– Да, меня, – устало подтвердил Стивен.

Утомленным взором он обвел тщательно ухоженные лужайки Гленчеста. Вдали заметил наследного принца Чарльза, бедного, обиженного святыми юродивого, который играл со своим шутом в какую-то игру. Стивен познакомился с Чарльзом четыре дня назад, когда тот прибыл в Гленчест. Чарльз, казалось, даже не осознавал глубины той трагедии, которая постигла его семью. Когда Фенд со своими сообщниками напал на Кал Азрот, принца в его покоях не оказалось. Проведя день в детских играх, он заснул прямо в конюшнях.

Приставленная к нему стража была немало благодарна этому факту, потому что, кроме нее, все прочие рыцари, охранявшие королевских особ и сопровождавшие их в Кал Азрот, погибли. Пока деревья Тернового короля раскалывали крепость на части, стражникам удалось сохранить принцу жизнь и впоследствии переправить его в Гленчест, где ему была оказана надлежащая помощь.

– Ее величество королева Мюриель Отважная требует вашего присутствия в Воробьином зале.

– В котором часу? – спросил Стивен.

– Будьте любезны, следуйте за мной.

– Как? Прямо сейчас?

– Если вы не против, мой господин.

– А если против?

– Но, господин? – Казалось, его невинные слова привели пажа в замешательство.

– Я пошутил. Не обращайте внимания. Показывайте, куда идти.

Стивену не нравилось, что его называли господином, и он хотел побыстрее избавиться от пажа, который добросовестно исполнял приказания герцогини, настоявшей на том, чтобы ее прислуга относилась к гостям как к именитым особам.

Он проследовал за юношей по дорожке сквозь переплетающиеся арки. Когда-то он очень любил подобные сады, но сейчас чувствовал себя тут как-то неуютно. Ему невольно вспомнились необъятные просторы Королевского леса. Вот бы сейчас перенестись туда! Пусть даже это означало бы, что ему снова придется терпеть насмешки и сарказм Эспера Белого… Стивен никак не мог понять, куда девался прежний Даридж, по крайней мере большая его часть.

Постепенно в мысли Стивена вторгся чужой голос, который его благословенный святыми слух сумел уловить на весьма большом расстоянии.

– …Нашли тела убитых монахов. Заметьте: того же ордена, что и Стивен Даридж!

Это говорил Хамфри Тенроэсн, советник герцогини Лойса. Стивен с пажом еще не успели войти в дом, когда осенний ветерок донес до них запах молодого бренди.

– Даридж рисковал своей жизнью ради моих детей. Из-за них он был ранен, – возразила королева.

– Это он так говорит, – отвечал ей Тенроэсн. – Но это еще ничего не значит. Ведь у нас нет никаких доказательств правоты его слов. Возможно, он один из тех, кто вероломно вторгся на территорию крепости, а когда обнаружил, что их дело проиграно…

– С ним был лесничий, – перебив его, заметила королева, – который убил половину из оставшихся в живых бандитов. Не говоря уже о том, что именно он уничтожил греффина.

– И опять же вынужден напомнить, ваше величество, – фыркнув, продолжал упорствовать советник герцогини, – что все это может оказаться обыкновенными слухами. Доверять на слово Дариджу никак нельзя. Это очень большой риск.

Стивен вошел в переднюю с арочными перекрытиями. Насколько он успел заметить, ее стены были декорированы изображениями золотистых морских змей.

Голос Хамфри зазвучал с еще большим достоинством.

– Я послал гонца его преосвященству, прайфеку Хесперо, – заявил он с таким гордым видом, словно за проявленную инициативу заслуживал наивысшей похвалы. – Он обязательно пришлет кого-нибудь, кто сможет подтвердить или опровергнуть рассказ Дариджа. А до этих пор советую вам заключить Стивена под стражу.

Наступило долгое молчание, и в этой тишине Стивен мог различить лишь звук собственных шагов. Наконец королева заговорила, причем настолько холодным тоном, что Стивен ощутил мороз даже на расстоянии и невольно содрогнулся.

– Не следует ли из этого понимать, что вы связались с прайфеком без моего ведома? – спросила она.

Стивен с пажом шли по длинному коридору, когда Тенроэсн, внезапно сменив тон, перешел на оборонительные позиции:

– Но это же входит в мои обязанности…

– Не следует ли мне понимать, – повторила королева, – что вы связались с прайфеком без моего ведома?

– Да, ваше величество.

– Послушайте, герцогиня. У вас здесь… в этом месте имеется темница?

– Да, ваше величество. – Стивен узнал голос герцогини Лойской.

– Будьте любезны, поместите туда этого человека.

– Но, ваше величество… – запротестовал Тенроэсн, однако герцогиня тотчас его оборвала.

В этот самый миг Стивен вошел в залу.

– Вам бы следовало вести себя более осмотрительно, дорогой Хамфри. Нельзя обижать мою невестку, – сказала герцогиня и, повернувшись к одному из стражников, произнесла: – Будь добр, препроводи господина Хамфри в один из карцеров.

Наконец королева обратила взор на Стивена, который стоял у дверей, ожидая разрешения войти. Она была настолько же красива, как о ней говорили. Выражение лица королевы было спокойным, но за этой внешней безмятежностью могло скрываться все, что угодно, – от ярости и отчаяния до полной пустоты. Тем не менее Стивену тон королевы сказал о многом. Он услышал в нем мечущееся сердце и томящуюся в страданиях душу.

– Пошлите посыльного. Пусть он перехватит курьера господина Хамфри, – сказала королева герцогине. – И не причиняйте ему никакого вреда, пока тот не привезет назад его послание.

Герцогиня сделала знак рукой другому стражнику, и тот, кивнув в ответ, бросился исполнять поручение.

Королева вновь обратила внимание на Стивена.

– Фралет Даридж, будьте любезны, присоединяйтесь к нашему обществу, – пригласила его она.

– Спасибо, ваше величество, – поклонившись, произнес он.

Королева сидела на скромном кресле. На ней было платье из черной парчи с высоким стоячим воротником. Рядом с ней в подобном кресле расположилась герцогиня, также облаченная в черное одеяние, хотя и с менее скромным декольте.

– Фралет Даридж, у меня погибли две дочери. Не могли бы вы мне объяснить почему.

Она говорила простым, размеренным тоном, но для него ее голос был сплошной раной.

– Ваше величество, – начал он, – я не знаю. Как я уже говорил герцогине и ее советнику, мне довелось раскрыть заговор по чистой случайности. Я служил в монастыре, когда к нам попал раненый Эспер Белый, ваш лесничий. Мы с ним шли по следу Десмонда Спендлава и его людей. Они двигалась в направлении крепости Кал Азрот. Неподалеку от нее разбили лагерь. Приблизительно там же к ним присоединилась банда преступников-сефри, вместе с которыми они произвели запрещенный обряд переселения душ. Мне думается, что именно благодаря этому действу им удалось изнутри отпереть ворота крепости, в которой находились вы со своими детьми.

– Мне бы хотелось, чтобы вы немного разъяснили, что все это значит.

Стивен рассказал об обряде переселения душ настолько подробно, насколько мог, почти не надеясь, что королева в это поверит, но тем не менее она понимающе кивнула и произнесла:

– Моя придворная Эррен, прежде чем покинуть нас, предполагала нечто в этом роде. Скажите, существует ли от этого какая-нибудь защита? Или мы должны жить в постоянном страхе, ожидая, что среди нас появится какой-нибудь посланец из мира мертвых?

– Защита от воплощения чужой души, безусловно, существует, – ответил Стивен. – И если ваше величество пожелает, я обязательно ее узнаю. Только для этого мне понадобится время. Я должен порыться в библиотеке.

– Вы сможете воспользоваться всем, что есть в нашем государстве, – сказала королева. – А теперь ответьте: среди наших врагов не встречали ли вы кого-нибудь из Ханзы?

– Из Ханзы? – удивленно переспросил он. – Нет. Десмонд Спендлав был из Виргеньи. А сефри вообще не принадлежат ни к какой человеческой нации.

– И вы также не заметили, чтобы в этом деле был замешан кто-нибудь из Лира? – тихо спросила она.

– Нет, ваше величество.

– А вы знали, что наш король тоже убит? Они что-нибудь говорили в связи с этим фактом?

Стивен от удивления открыл рот, но не проронил ни звука.

– Вы знали это или нет?

– Нет, ваше величество, – с трудом выдавил он. – О короле не было сказано ни слова.

– Должно быть, это случилось в тот же самый день, когда на нашу крепость напали, – предположила королева. – Но сия трагическая весть дошла до нас только сейчас.

– Мне… я… примите, пожалуйста, мои соболезнования, ваше величество.

– Благодарю вас. – На лбу у нее образовались небольшие морщинки, но тотчас разгладились. Казалось, она собиралась что-то сказать, потом осеклась и, подумав, начала с другого конца: – Слишком много странного произошло в крепости Кал Азрот. Слишком много такого, что не укладывается в привычные рамки человеческого понимания. Мне передали ваше донесение, и я ознакомилась с ним. Но мне бы хотелось еще раз услышать о случившемся, теперь уже из ваших уст. Прошу вас, расскажите мне, что вы обо всем этом думаете.

Стивен поведал все, что знал о греффине и Терновом короле, а также о приключениях Эспера Белого и своих собственных. Он понимал, что со стороны его рассказ кажется неправдоподобным, но его благословенная святыми память была, как никогда, ясной. Она не позволила бы ему, подобно простому смертному, переместиться в мир грез, где события реальности переплетались со сном, – в мир, в котором Терновый король и греффин могли быть порождением изможденного и затуманенного страхом, кровью или вином разума.

– Есть самые разноречивые мнения, – в заключение своего рассказа произнес Стивен. – Как известно, греффин имел обыкновение следовать за сефри. Но почему, я сказать не могу. Не думаю, чтобы он им подчинялся. Вряд ли и они были каким-то образом ему подвластны. Пока сефри странствовали, он их не трогал. Не трогал он и монахов. Что же касается Тернового короля, то его, полагаю, пробудил и призвал звук рога. А после всего он, вероятно, возвратился обратно в Королевский лес.

– Он оставил после себя очевидный след, – заметила герцогиня. – Мои посланники обнаружили темную терновую аллею, которая ведет к Королевскому лесу.

– Подобные деревья разрушили Кал Азрот, – произнесла королева. – Вы не знаете почему?

Стивен поморщился, прежде чем ответить.

– Видите ли, ваше величество, вчера я побывал в крепости Кал Азрот вместе с рыцарями герцогини. Должен сказать, что разрастание лозы несколько приостановилось. Она стала виться гораздо медленней. Что же касается Тернового короля – а именно его появлению, полагаю, мы с вами стали свидетелями, – то он имеет очень древние корни. Возможно, он один из старых богов, перед которым оказались бессильны все святые. Он явился в Кал Азрот, потому что я призвал его звуком рога. Мой призыв осуществился благодаря близости седоса. Воздвигнутый в честь святой Фьюссы файнглест стал своего рода дверью, через которую он вошел в этот мир. Кем бы он ни был прежде, теперь он обрел плоть. И начал свой поход.

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнила Стивену королева.

– Ответа я не знаю, ваше величество, – тихо признался Стивен. – Но если доверять писаниям, то его хождение по миру предвещает скверные времена. – Немного помолчав, Стивен добавил: – Очень скверные времена. Возможно, даже конец всему, что мы знаем.

– Нечто подобное мне уже говорили. Тем не менее мир продолжает жить.

– Прошу прощения, ваше величество, – продолжал Стивен. – Все это так, но у меня есть странное ощущение. Как будто песочные часы времени перевернулись, и когда из них высыплется весь песок… – Вместо того чтобы завершить предложение, он покачал головой, потому что не знал, чем его закончить.

Королева, казалось, каким-то образом поняла, к чему он клонит, и не стала расспрашивать дальше. Тем не менее само ее молчание оказывало угнетающее действие.

– Ваше величество! – вновь воскликнул Стивен. – Я воспользовался рогом только для того, чтобы припугнуть Десмонда Спендлава. Чтобы не дать ему закончить колдовское действо… – Он запнулся, потому не в силах был справиться с охватившим его чувством вины и горечи, которое комом застряло у него в горле. – У меня даже в мыслях не было трубить в рог, не говоря уже о том, что я понятия не имел, к чему это приведет. За все, что произошло впоследствии, вина лежит исключительно на мне.

Королева пожала плечами.

– Если бы сэр Нейл претерпел превращение, меня бы уже не было в живых. Это угроза миновала только благодаря вам. Жалею я лишь о том, что вам не удалось сделать этого раньше. Тогда вы могли бы спасти и моих дочерей. Что же касается того явления, свидетелями которого мы все стали, то, несмотря на ваши мрачные предчувствия, оно закончилось вполне безобидно. Во всяком случае, меня Терновый король явно пощадил. И хотя с его появлением началось разрушение крепости, ушел он так же скоро, как и пришел. Так что приберегите свое чувство вины, Стивен Даридж, до тех времен, когда оно станет оправданным.

– Я постараюсь осознать все, что я натворил, и найти своим действиям оправдание, – кивнув, ответил Стивен. – Раньше я думал, что знаю слишком много. А теперь понимаю, как я ошибался. – Он посмотрел королеве прямо в глаза и сказал: – Так или иначе, но я должен предупредить вас еще раз. Поверьте, мне подсказывают не инстинкты, а нечто большее. К сожалению, нашим бедам далеко не пришел конец. Напротив, они только начались. Мир претерпевает резкие перемены. Неужели вы этого не чувствуете, ваше величество?

– Я потеряла двух своих детей, – глядя в пустоту, произнесла она. – Мой муж, император Кротении, мертв. Моя лучшая подруга мертва. – Она внезапно подняла глаза и устремила свой взор на Стивена. – Мир, в котором я жила, не изменился. Он уже умер.

Когда аудиенция подошла к концу, Стивен воспользовался возможностью пройтись по просторным залам Гленчеста к лазарету, который располагался в одной из уединенных комнат. Там лежал молодой рыцарь из Лира, Нейл МекВрен. Его глубокое и ритмичное дыхание свидетельствовало о том, что юноша пребывал во власти целительного сна, столь ему необходимого, чтобы излечиться от бесчисленных ран и ушибов, которые достались его бедному телу.

Кровать Стивена пустовала уже целых два дня. Хотя рана у него на руке все еще давала о себе знать и частенько кровоточила, зато воспаление удалось снять довольно быстро.

Третья кровать, на которой должен был лежать Эспер, разумеется, тоже была пуста.

Вдали слышались голоса. Высунув голову в дверь, ведущую на террасу, Стивен заметил между двух апельсиновых деревьев, растущих в горшках, известную ему парочку. Сидя вдвоем на скамейке, они взирали на раскинувшийся перед ними холмистый пейзаж Лойса.

Стивен уже собрался уйти, когда услышал, как знакомый хриплый голос произнес его имя.

– Зачем ты прячешься, Даридж с мыса Чэвел? Присоединяйся к нам. Погреемся вместе на солнышке.

– В самом деле, иди к нам, – поддержала Эспера Винна, которая сидела с ним рядом.

Стивен заметил, что они держатся за руки.

– Ты слишком часто даешь мне понять, что в этой области я не большой мастак, – ответил Стивен. – Думаю, мне следует серьезно заняться тем, чтобы научиться прятаться.

– Неужели ты собираешься заняться этим на практике? И даже не ознакомишься ни с одной книгой по данной теме?

– Именно так, –улыбнулся Стивен. – Видишь ли, все, что мне нужно, содержится в одном источнике, который я и так хорошо знаю: «Наблюдения за свойствами и повадками Лесничего Обыкновенного».

Стивен опять улыбнулся.

– Но насколько я убедился, иногда, – продолжал он, – заметь, иногда, практика бывает чрезвычайно необходима.

– Да ну? – удивился лесничий. – Полагаю, что иногда – обрати внимание, иногда, но не очень часто – небесполезно бывает даже заглядывать в книги.

Стивен прошествовал на террасу, выложенную белым камнем. Воздух был тронут осенней прохладой, и как бы в доказательство смены времен года яблоневые деревья водрузили на себя золотистые короны.

Винна встала и, похлопав Эспера по руке, слегка чмокнула его в губы.

– Пойду посмотрю, чем можно поживиться на кухне, – сказала она. – Надеюсь, мне удастся вернуться не с пустыми руками.

– Только не надо маринованных языков жаворонка и шариков из золотистого базилика, – проворчал Эспер. – Покопайся получше в кладовой. Посмотри, нет ли там головки хорошего сыра.

Когда она удалилась, Эспер сверкнул глазами на Стивена.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Ты покраснел. Когда она тебя поцеловала.

– Глупости. Это солнце. Только и всего.

– Она на тебя очень хорошо действует. Благодаря Винне у тебя существенно улучшился характер.

– У меня никогда не было надобности его улучшать.

– Петух тоже так говорил, да оказался на дне котла, – парировал Стивен.

– Ха, – фыркнул лесничий, чтобы выиграть время, потому что не знал, что сказать в свою защиту.

Стивен сел на скамейку рядом с Эспером.

– Странно, что мне удалось выжить, – прочистив горло, произнес тот. – Вряд ли зелье, которое дала мне матушка Гастия, оказалось настолько сильнодействующим. К тому же оно должно было давно утратить свои свойства.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Стивен. – Но я надеялся, что ты все же найдешь объяснение своему чудесному исцелению. У тебя есть какие-нибудь гипотезы?

Эспер поглядел в сторону Королевского леса.

– Все дело в нем? В Терновом короле? Да? – спросил он.

– Думаю, что да… Только не спрашивай меня почему.

– Неужели в твоем начитанном уме не отыщется подходящих слов, чтобы все мне объяснить? Или ты считаешь, что Терновый король должен был нас убить?

– Возможно, и так. Но оставил нас, потому что у него были дела поважнее. И мне думается, что нам вряд ли понравятся эти дела, – Пожав плечами, Стивен добавил: – Он забрал из твоего тела яд. Но не закрыл твои раны и не остановил кровь, предоставив это сделать нам. Поэтому ты до сих пор такой бледный. Возможно, он тебя принял за своего. За одного из существ своего королевства. Например, за увечного хряка или запаршивевшего медведя. Ведь от тебя разило точь-в-точь как от них. Он вполне мог по ошибке принять тебя за кого-нибудь подобного.

Эспер смерил Стивена долгим, пристальным взглядом.

– Я помню только то, что, когда он ко мне прикоснулся, я почувствовал нечто уже давно позабытое. Нечто из моего далекого детства. Это было… – Он запнулся и махнул рукой, как будто пытался отделаться от разговора.

На какое-то время наступила тягостная тишина, и Стивен уже начал подумывать о том, чтобы поскорее вернулась Винна. У нее был особый дар сглаживать в разговоре острые углы и прерывать слишком затянувшееся молчание.

Вдруг Эспер, не поворачивая головы, снова заговорил.

– Мне кажется, что встреча с тобой, Даридж с мыса Чэвел, была для меня большой удачей, – сказал он.

Ощутив неожиданно подступившую к глазам влагу, Стивен сощурился, чтобы ее скрыть.

«Случай довольно странного и весьма редкого состояния духа Лесничего Обыкновенного, – продолжил он мысленно сочинять свой трактат. – При всей его предрасположенности к крайней раздражительности, нужно признать, что этот зверь, помимо дара действовать на нервы другим, имеет под грубой человекоподобной кожей нечто такое, что во многих отношениях напоминает человеческое сердце».

– Ну а теперь чему ты улыбаешься? – спросил Эспер.

Стивен даже не заметил, как расплылся в улыбке.

– Да так, ничему, – бросил он, – просто вспомнил кое-что из того, что когда-то читал.

Когда Казио показался в свете факела, Энни от неожиданности невольно вскрикнула.

– Нет никакой надобности волноваться, – прищелкнул языком з'Акатто. – Мы уже достаточно удалились от этих дьяволов в железных доспехах.

– По крайней мере, пока, – поправил его Казио. – Если они проявят такое же упорство в погоне за нами, как в борьбе за свою жизнь, то долго ждать не придется. Они настигнут нас гораздо скорее, чем мы предполагаем.

– Прекрати свою никому не нужную болтовню, – прорычал з'Акатто. – Она только пугает девушек. Пока нам удалось от них оторваться. Нас отделяет от них, по крайней мере, несколько лиг. К тому же мы не оставляли за собой никаких следов, – при этом он многозначительно посмотрел на своего младшего друга. – Если, конечно, ты не сделал этого сегодня.

– Я действовал как настоящий призрак, – заверил его Казио. – Вошел, как мышка, в постоялый двор под названием «Ласковый хряк». И так же тихо и невидимо из него вышел.

– Но вышел ты, надеюсь, не с пустыми руками? – осведомился з'Акатто, бросив взгляд на вещевой мешок, который был перекинут у Казио через плечо.

– Да, не с пустыми. Но это твоя профессия, старик. У меня к воровству нет никакого призвания.

– Ты можешь заняться этим из любительских побуждений, – ответил мастер фехтования. – Ну, давай показывай, что тебе удалось раздобыть.

Энни почувствовала, что у нее урчит в животе от голода. Местность, по которой они ехали, не могла предложить из еды ничего существенного. Избегая местных жителей и опасаясь, что они могут выдать их ханзейцам, четверо всадников не могли рассчитывать на гостеприимство. Правда, з'Акатто утверждал, что в бедной и заброшенной провинции Курхавии гостеприимство вообще было весьма редким явлением. Так или иначе, но за весь прошлый день им не довелось раздобыть ничего, кроме плохо пропеченного хлеба.

– Сегодня у нас будет пир, – торжественно заявил Казио, доставая из мешка кусок ветчины, жаренную на вертеле курицу, целую буханку хрустящего черного хлеба, небольшую склянку оливкового масла и две темные бутылки вина.

Энни жадно следила за тем, как он вытаскивает продукты. Бросив взгляд на свою подругу, она, к своему изумлению, заметила, что та смотрит на Казио едва ли не с благоговением. Конечно, Энни его недооценила сначала, и он, как оказалось, был сделан из лучшего теста, чем она предполагала, не говоря уже о том, что они с Острой были обязаны ему своими жизнями. Тем не менее это был не повод, чтобы опускаться до таких глупостей.

– Не того года, – с разочарованием произнес з'Акатто.

– Призраки пьют все, что им удается найти, – ответил Казио. – Уверен, ты тоже не откажешься.

З'Акатто откупорил одну из бутылок, отхлебнул вина и, смакуя, задержал его во рту.

– Ненамного лучше уксуса, – вынес он окончательный приговор, после чего сделал еще один большой глоток.

Они принялись поглощать еду с такой жадностью, что никому даже не пришло в голову нарушить этот священный процесс разговором. Дар речи вернулся гораздо позже, когда была выпита большая часть вина.

– Через три дня мы выйдем к морю, – сказал Казио. – Не сомневаюсь, что мы найдем возможность переправить вас в какое-нибудь безопасное место. Возможно, даже домой.

– Вы проявили к нам величайшее милосердие, – благодарно произнесла Энни.

– Но вы же не можете посадить на корабль двух беззащитных девушек без провожатых, – возразила Остра. – Вдруг рыцари Ханзы настигнут нас в море?

– Я бы на вашем месте больше боялся морских разбойников, – заметил з'Акатто. – Насколько мне известно, они куда опаснее.

– Тогда отправляйся вместе с ними, – сказал Казио. – Что же касается меня, то лично я возвращаюсь в свое родовое гнездо, в Авеллу. Буду по-прежнему делать вид, что никогда не встречал рыцаря, которого я не смог бы одолеть в бою.

– Отец Энни вас щедро вознаградит, – неожиданно выпалила Остра.

– Остра, замолчи, – цыкнула на нее подруга. – То, что для нас сделали каснары да Чиоваттио и з'Акатто, невозможно возместить никакими деньгами.

– Джентльмену не требуется никакая плата за спасение двух оказавшихся в беде девушек, – гордо произнес Казио.

– Но джентльмен без гроша за душой не в состоянии выкупить свою собственность, – подхватил з'Акатто. – Пусть даже нам чудом удалось бы уладить некоторые законные формальности. А это, как известно, тоже не делается просто так.

У Казио был такой вид, будто его задели за больное место.

– Неужели ты даже сейчас не можешь не изводить меня мирскими делами? – с возмущением проговорил он, после чего обернулся к Энни и спросил: – Кстати сказать, а кто ваш отец?

– Довольно богатый человек, – немного поколебавшись, ответила Энни.

– Из какой страны?

– Из империи Кротения.

– Тогда вам предстоит долгое плавание.

– Ха! – усмехнулся з'Акатто. – Можно подумать, что ты имеешь представление, где она находится. Для тебя уже з'Ирбина лежит на другом конце света.

– Я вполне довольствуюсь тем, что живу в Вителлио. Если ты к этому клонишь, – отрезал Казио. – И у меня есть имение отца, которое нужно лишь отвоевать.

– Простите его, милые каснары, – произнес з'Акатто. – Поединки с рыцарями Ханзы несколько остудили его пыл. Поэтому все чужестранное теперь вызывает в нем некоторую настороженность. Видите ли, в своем родном городке, Авелле, он возомнил себя великим фехтовальщиком. Но стоило ему выйти в большой мир, как выяснилось, что дело обстоит не совсем так, как он себе представлял. Очевидно, он несколько разочаровался.

– Все это чистой воды ложь, – не найдя ничего лучшего в свое оправдание, ответил Казио, которого, судя по всему, сильно задели слова старшего товарища. – И ты сам это знаешь.

– Я знаю только то, что вижу. Дессрата – это доблестные дела, а не пустые слова, – сказал з'Акатто.

– Но ты же сам столько раз говорил мне, что дессратор из меня не выйдет, – напомнил ему Казио.

– Мало ли что я сказал? Может, я тогда был в плохом настроении, – пробормотал з'Акатто.

– Погоди, погоди, – удивленно поднял бровь Казио. – Что это значит?

– Это значит только то, что еще не все потеряно, – ответил тот, помахав перед своим учеником бутылкой вина. – Пусть слабая, но все же есть надежда на то, что не все потеряно.

– Значит, ты признаешь…

– Ничего я не признаю!

– Ах ты, старый пропойца…

Они еще долго пререкались, но Энни уже знала, что свой бой они с Острой выиграли. Теперь у нее с подругой будут провожатые до самой Кротении.

Она вновь вспомнила о своих видениях и том колдовском действе, которое она произвела над рыцарем из Ханзы. Если бы все в мире было так просто, как казалось Казио… Но Энни понимала, что для нее мир больше никогда не будет таким простым и незатейливым.

16. Восхождение на престол

Император Кротении досчитал до трех и в телячьем восторге захлопал в ладоши, когда шут по прозвищу Песья Шапка изобразил руками в воздухе фигуру, в которой он угадал куропатку.

– Прелестно, ваше величество! – сказал сефри. – Сейчас я явлю вам огонь, а вас попрошу на сей раз досчитать до четырех.

Мюриель бросила тяжелый взгляд на сефри, потом, смягчившись, перевела взор на сына.

– Чарльз, – обратилась к нему она, – тебя ждут дела при дворе.

Когда сын обернулся к ней, его лицо выражало напряженную работу ума.

– Мама, – тихо шепнул он, – я не могу досчитать до четырех. Что же мне делать?

– Чарльз, – более настойчиво повторила она, – пора браться за дела. Ты должен сосредоточиться и стать королем.

– Но ведь король же папа.

– Папы нет. Здесь, в этом месте, королем должен быть ты. Ты меня понял?

Должно быть, он ощутил в ее голосе разочарование, потому что тотчас спал с лица. Чарльз не всегда понимал значение слов, но порой мог очень хорошо улавливать настроение.

– А как я должен это делать, мама? Как мне себя вести чтобы стать королем?

– Я научу тебя, – похлопав его по руке, сказала она. – Сейчас должны прийти люди. Некоторых из них ты знаешь. Например, среди них будет дядя Файл де Лири.

– Дядя Файл?

– Да, я буду с ними говорить, а ты просто молчать. Если ты сумеешь помолчать, то получишь свои любимые жареные яблоки со сливками, а потом пойдешь играть на лужайку.

– Наверное, мне хочется играть на лужайке, – заколебался Чарльз.

– Тогда займешься тем, чем пожелаешь. Главное, ты должен молчать, когда я буду говорить с этими людьми. Молчать до тех пор, пока я на тебя не взгляну. А как только я на тебя посмотрю, ты должен будешь произнести: «Это мой приказ». Только одну эту фразу и больше ничего. Сможешь ты это сделать?

– Так вот, значит, как должен вести себя король?

– Именно так и ведут себя короли.

Чарльз кивнул головой в знак согласия.

– Это мой приказ, – в качестве тренировки повторил он.

Мюриель невольно вздрогнула, потому что он произнес эти слова точь-в-точь как ее покойный муж Уильям. Должно быть, за те несколько раз, которые сын бывал при дворе, он сумел услышать гораздо больше, чем она себе представляла.

– Очень хорошо, – похвалила она.

Мюриель кивнула головой стражнику, но почему-то осеклась и перевела взгляд на сэра Нейла, который неподвижно стоял неподалеку.

– Сэр Нейл, – обратилась к нему Мюриель. – Разве вы уже поправились?

– По крайней мере, достаточно, чтобы нести службу, ваше величество, – подняв на нее мрачные запавшие глаза, ответил он.

– Подойдите сюда, – глубоко вздохнув, попросила королева.

Он повиновался и приблизившись к ней, преклонил колено.

– Встаньте и присядьте со мной рядом.

Молодой рыцарь исполнил приказ и сел слева от Мюриель на кресло без подлокотников.

– Сэр Нейл, – сказала она, – мне хотелось бы, чтобы вы всегда были рядом. Теперь, когда у меня не стало Эррен, я хотела бы, чтобы вы были в моем полном распоряжении. Вы не против?

– Я буду целиком в вашем распоряжении, ваше величество, – ответил Нейл. – И постараюсь больше никогда вас не подводить.

– А вы никогда меня и не подводили, сэр Нейл, – сказала она. – Как вам такое могло прийти в голову? Моя жизнь неоднократно была в ваших руках. Никто из всего королевства не смог бы сохранить мне жизнь, окажись он в ту страшную ночь в Кал Азроте. А вы это сделали.

Нейл ничего не ответил, но королева заметила, как сжались его губы, а на лице промелькнула тень сомнения.

– Знаю, вы любили мою дочь, – тихо произнесла она. – Нет, Эррен мне никогда об этом не говорила. Об этом мне рассказало даже не ваше лицо. Я прочла это в глазах Фастии. Видите ли, сэр Нейл, здесь, при дворе, мы не имеем права подчинять свою жизнь личному счастью. Мы ведем то существование, которое нам надлежит вести. И делаем все, что в наших силах. Моя дочь за свой недолгий век почти не знала счастья. Всего за несколько лет она превратилась из веселой беззаботной девушки в сварливую старуху. Но в конце ее жизни вы подарили ей кусочек счастья. Вернули ей надежду. О большей услуге я даже просить вас не могла.

– Вы могли бы попросить меня спасти ей жизнь, – с горечью в голосе произнес юноша.

– Это не ваша вина, – заверила его королева. – Долг велел вам охранять меня. И вы с этим справились. Сэр Нейл, теперь вы мой единственный верный рыцарь.

– Но я не чувствую себя достойным этого звания, ваше величество.

– Чувствуете ли вы так или нет, сэр Нейл, это уже совершенно неважно, – прибавив в голос немного суровости, проговорила она. – Когда начнется заседание, осмотритесь вокруг. Вы увидите прайфека Хесперо, человека безмерного тщеславия и большого влияния. А также госпожу Грэмми рядом с ее негодяем-мужем. Вы наверняка заметите алчный блеск ее глаз. Дважды оглядите пятерых представителей благородных фамилий, которые ждут не дождутся подходящей возможности вытеснить своими толстыми задницами моего сына с королевского трона. Очевидно, им кажется, что сейчас как раз наступило подходящее время. Кроме того, здесь будут присутствовать представители моей семьи – ваши давние соратники из Лира. Они не прочь завязать войну с нами и уже подумывают о том, не пора ли вернуть Кротению в собственность Лира. И конечно же, не обойдется без посланников Ханзы, которая усиленно укрепляет свою армию и беспрестанно строит против нас козни. Постарайтесь узнать, кто из них убил моего мужа. Это должен быть кто-то из них. Мой муж был пронзен стрелой лирских рыцарей. Хотя это вполне очевидно, я не слишком доверяю столь явным свидетельствам. За этим должен непременно кто-то стоять. Тот, кто убил не только моего мужа, но и моих дочерей, и принца Роберта. Кто-то из тех, кто находится здесь, при дворе. Но кто? Вы поймете, что здесь, в Эслене, меня окружают одни враги. Вы, сэр Нейл, единственный посредник между ними и мной. Поэтому я не хочу выслушивать, что вы думаете о собственных недостатках. Меня сейчас не заботит даже ваша печаль, потому что, могу поклясться, она не составит даже малой толики того, что чувствую я. Но, как ваша королева и как мать вашего короля, я приказываю вам меня защищать и держать на замке все ваши чувства и соображения на свой счет. С вами я смогу продолжать вести эту игру еще несколько месяцев. Без вас мне не выжить и дня.

Кивнув, он встал, и ей снова открылось в нем что-то такое, что впервые она обнаружила в юноше при первой встрече в часовне Святого Лира.

– Слушаюсь, ваше величество, – уже твердым тоном произнес он. – Я с вами.

– Отлично. Это хороший знак.

– Ваше величество, могу я задать вам вопрос?

– Да.

– Будет ли война с Лиром?

Прежде чем ответить, она чуть выждала.

– А если будет, – сказала наконец она, – сможете ли вы убить тех, с кем некогда сражались бок о бок?

Он нахмурился, будто не понял смысла вопроса.

– Конечно, ваше величество, – ответил он. – Ради вас я убью всех, кого нужно. Но мне хотелось это узнать, чтобы как можно лучше укрепить охрану.

– Война с Лиром волнует меня меньше всего, – сказала королева. – Они видят во мне возможность занять трон без боя, но их тревожат Салтмарк и Ханза. Мне надлежит предложить им достаточно большое влияние при дворе. Наверное, даже позволить одному из моих двоюродных братьев править вместе со мной. Факты, связанные с гибелью моего мужа и кораблями союзников, которые мы потопили, постепенно будут преданы забвению. Я не знаю, что затевали Уильям и Роберт, и, очевидно никогда не узнаю. Но я должна навести порядок и внести во все ясность. Больше всего меня сейчас волнует Ханза и убийцы, затаившиеся у меня в доме.

– Понимаю, ваше величество, – кивнул Нейл.

Наклонив к нему голову, королева добавила:

– А сейчас, как я уже сказала, вы должны наблюдать за тем, чего не смогу увидеть я. Первым будет принят Хесперо. Я сделаю его своим премьер-министром.

– Мне казалось, что вы ему не доверяете, – удивленно поднял бровь Нейл.

– Ничуть не доверяю, но он не должен этого знать. Его нужно холить и лелеять. Кроме того, он должен находиться под постоянным наблюдением. А это легче осуществить, если он всегда будет рядом. После того как я с ним поговорю, мы пригласим хозяев моря. Нужно будет заключить с ними мир.

– Хорошо, ваше величество.

– Да.-Она глубоко вздохнула.

– Это мой приказ! – выкрикнул в качестве практики Чарльз.

– Слушаюсь, ваше величество, – поклонившись королю, произнес Нейл. – Я всегда и во всем остаюсь вашим слугой.

– Это очень забавно, – расплывшись в глупой мальчишеской улыбке, произнес тот.

Эпилог Последнее проклятие

Едва алчная мгла поглотила эхо шагов Мюриель Отважной, как из загробной тишины она услышала какой-то странный стон. Он был очень тихим, почти неслышным и напоминал царапанье когтями по натянутой коже барабана. Нечто невидимое двигалось в темноте, и, несмотря на то что не было видно ни зги, королева кожей почувствовала, как впились в нее, подобно горящим углям, чьи-то глаза.

– Смердит женщиной, – проскрежетал хриплый голос. – Уже много сотен лет я не слышал этого запаха. – Раздался звук, как будто говорящий причмокнул губами, после чего вновь заговорил задумчивым тоном: – Ты не она. Похожа, но не она.

Мюриель почуяла наполнявший комнату смолистый аромат ладана.

– Неужели ты действительно тот, кем тебя называет этот человек? – осведомилась она. – Ты на самом деле один из скаслоев?

– Я есть, был и буду. – Его слова прошуршали в воздухе, словно сороконожка. – Как же ты явилась сюда, если не знаешь, кто я такой?

– Я нашла ключ в покоях моего мужа. Потом кое-что разузнала. Квексканех, ответь мне на вопрос.

– Мое имя, – произнес он таким тоном, словно вкладывал в это слово некое проклятие. – Я уже почти позабыл, кем я был. Но ты права, некогда меня величали именно так.

– Ты провел здесь две тысячи лет?

– Годы для меня так же ничего не значат, как и лик луны, который я давно позабыл. – Тишину вновь прорезал скрежет. – Не нравится мне твой запах.

– Меня нисколько не интересует, нравится он тебе или нет, – отрезала Мюриель.

– А что же тебя интересует? Ради чего ты решила потревожить мой покой?

– Твоя раса имела знание, которое моя утратила.

– Ну, это в самом деле так.

– Скажи, ты умеешь видеть сокрытое? Знаешь ли ты, кто убил моих дочерей и мужа? Можешь ли сказать, жива ли еще моя младшая дочь?

– Понятно, – выдохнул Узник. – Я вижу, как ветер разносит повсюду дым. Вижу, как опускается на мир покров смерти. Вижу в тебе серп, который жаждет жатвы.

– Кто убил моих дочерей? – продолжала допытываться королева.

– Тс-с-с, – прошипел старческий голос. – Очертания весьма неясны. Они спрятаны за пеленой тумана. – Внезапно голос, набрал силу и вскричал: – Королева! В тебе сокрыт нож, который жаждет крови. Он хочет резать и пронзать.

– Он лжет? – спросила Мюриель Хранителя.

– Нет, этого ему не дозволено, – ответил ей древний старик-сефри.

– Что ты сообщил моему мужу? – спросила Мюриель Узника.

– Что он станет смертью или умрет сам. Теперь я знаю, что он выбрал. А ты, которая смердит женщиной-матерью, сможешь ли ты стать самой смертью?

– Я должна увидеть смерть убийц моей семьи.

– Тс-с-с. Это достаточно, – сказал Узник. – Я расскажу тебе об одном проклятии. Самом страшном проклятии. Самом ужасном проклятии, которое существовало на моем веку.

– Ваше величество, – обратился к ней Хранитель, – не слушайте его.

Но королева отмахнулась от предупреждения.

– И я смогу проклясть тех, кто забрал моих детей?

– О да. Легко. Легче не бывает.

– Тогда говори. Я слушаю.

– Ваше величество… – вновь попытался остановить ее Хранитель, но Мюриель прервала его на полуслове.

– Ты уже дважды пытался меня предостеречь, – отрезала она. – Ни слова больше, если не хочешь вообще лишиться слуха.

Вняв этой угрозе, сефри тотчас склонил голову.

– Хорошо, ваше величество, – покорно произнес он.

– А если не хочешь слушать наш разговор, отойди куда-нибудь в сторону. Когда ты мне понадобишься, я позову.

– Хорошо, ваше величество.

И она услышала, как зашаркали его шаги.

– Ты дочь королевы? – осведомился Узник, когда сефри достаточно удалился.

– Я сама королева, – ответила Мюриель. – Расскажи мне об этом проклятии.

– Я скажу тебе, что следует написать, и ты выцарапаешь это на свинцовой пластине, а потом положишь ее в саркофаг, который найдешь посреди города мертвых. Покоящийся там дух передаст твою просьбу тем, кто владеет проклятием.

Мюриель на минуту задумалась, но затем вспомнила последний вздох Фастии и сказала:

– Говори, что я должна написать.

Свечи в часовне замигали, словно их пламя всколыхнул порыв резкого ветра. Сакритор Хон встрепенулся, словно очнувшись от сна, хотя он совсем не спал, и нервно огляделся вокруг.

Но ничего подозрительного не обнаружил. В часовне было тихо.

Он уже почти успокоился, когда вдруг раздался пронзительный вопль. Он донесся из лазарета, в котором лежал чужестранец. Сакритор поспешно направился выяснить, что бы это могло значить.

Несколько недель назад двое мужчин в черном принесли в часовню незнакомого сакритору Хону господина. Судя по его дорогой одежде и тому, как с ним обращались его спутники, он, должно быть, являлся весьма влиятельным человеком. Он был тяжело ранен возле самого сердца, поэтому никакие снадобья и зелья уже не могли его спасти, разве только замедлили бы угасание жизни и оттянули ее конец. Однако в это утро дела неожиданно обернулись к худшему. Но удивил сакритора не этот поворот, а то, что у раненого хватило сил издать столь громкий крик.

Когда сакритор отдернул занавеску, незнакомец уже не кричал, но был жив. Совершенно голый, он стоял посреди комнаты, уставившись на нечто невидимое человеческому глазу и внушавшее ему дикий ужас.

– Господин, – обратился к нему сакритор, – вы уже проснулись.

– Правда? – прошептал тот. – А у меня такое чувство, что я еще сплю. И мне снится мерзкий сон.

– Святые оказались к вам благосклонны, – осенив его охранным знамением, произнес сакритор. – Я даже не предполагал, что вы сможете стоять на ногах. Еще сегодня утром, казалось, душа собиралась вас покинуть.

Раненый посмотрел на него таким взглядом, от которого у сакритора пробежали мурашки по спине.

– Где я? – спросил он.

– В часовне Святого Лоя в Копенвисе, – ответил сакритор.

– А где мои слуги?

– Они размещены в городе. Один из них стоит на страже за дверью. Позвать его?

– Погодите. Одну минуту. Я хочу узнать. Мой брат мертв?

– Я не знаю вашего брата, мой господин.

– А меня вы знаете?

– Нет, господин.

Незнакомец кивнул и погладил свою бороду.

– Кажется, и я тоже, – сказал он.

Сакритор не знал, как растолковать его слова, поэтому спросил:

– Вы что, потеряли память? – На веку священника уже встречались подобные случаи. – Иногда это бывает после сильного потрясения…

– Нет, я не это имею в виду. Я помню все слишком хорошо. Принесите мою одежду.

– Господин, но вам еще рано пускаться в путь.

– Думаю, это уже в моих силах. – Что-то во взгляде этого человека подсказало сакритору, что спорить с ним не следует.

В конце концов, сакритор стал свидетелем настоящего чуда. Если святые спасли человека от верной смерти, почему бы им не восстановить ему и здоровье?

Разумеется, рана еще не затянулась, но…

– Как пожелаете, господин, – поклонившись, ответил сакритор. – Однако прежде чем вы удалитесь, не желаете ли исповедоваться? Не позволите ли отпустить вам ваши грехи?

Незнакомец в недоумении уставился на него, слегка приоткрыв рот. Затем он издал звук, потом другой, весьма напоминавший смешок.

Только после третьего раза сакритор понял, что это и в самом деле был смех, но столь горький, что с ним не могла сравниться вся скорбь мира.

Грегори Киз Мертвый принц

Посвящается Элизабет Вега

Пролог

Had laybyd hw loygwn eyl

Nhag Heybeywr, ayg nhoygwr niwoyd

Лес разговаривает на многих языках.

Слушай внимательно, но никогда не отвечай.

Пословица племени Ньюд ни Вад, которую часто повторяют детям в качестве предупреждения

– Я слышу шум, – прошептал Мартин, натянув поводья своего серого в яблоках коня. – Какой-то неестественный звук…

Пронзительно-голубые глаза монаха, казалось, пытались пробуравить толстые стволы дубов и скалистые холмы Королевского леса. По тому, как он расправил плечи под кроваво-красной рясой, Эхок видел, что все его мышцы напряжены.

– Еще бы! – весело отозвался сэр Онье. – Этот лес чешет языком, точно обезумевшая от любви красотка.

Однако, несмотря на легкомысленность тона, когда сэр Онье повернулся к Эхоку, взгляд черных глаз старого рыцаря был серьезен. Лицо его – треугольное, с мягкими чертами и лучиками морщинок, прорезавшимися к пятидесяти годам в уголках его смешливых глаз, – неизменно вызывало у Эхока удивление, поскольку не слишком-то подходило человеку, заслужившему репутацию свирепого воина.

– А ты что скажешь, приятель? – спросил Онье.

– Как я мог заметить, – начал Эхок, – от ушей брата Мартина не укроется и вздох змеи за холмом. Мой же слух не отличается такой остротой, и, если верить ему, сейчас в лесу очень тихо. Но должен сказать, сэр, что как раз это-то и странно. Даже птицы умолкли.

– Во имя яиц святого Рустера, – фыркнул Онье, – о чем ты? Какая-то пичуга так голосит, что я не слышу собственного голоса!

– Да, сэр, – ответил Эхок. – Но это этечакичук, а они…

– Говори на королевском языке, парень, или на алманнийском! – рявкнул угрюмый мужчина, одетый в такую же рясу, что и Мартин. – Нечего трещать на своем варварском наречии.

Его звали Гаврел, и он был одним из пяти монахов, путешествующих с отрядом. Лицо его было сморщенным и потемневшим, будто его вырезали из яблока и оставили сохнуть. Эхоку он не слишком нравился.

– Сами следите за своим языком, брат Гаврел, – добродушно пожурил монаха сэр Онье. – Это ведь я разговариваю с нашим юным проводником, а не вы.

Гаврел мрачно сощурился, но счел за лучшее не препираться с рыцарем.

– Так что ты там говорил про птиц, Эхок? – спросил сэр Онье.

– Кажется, вы называете их черными дятлами. Они вообще ничего не боятся.

– Понятно. – Онье нахмурился. – Тогда давайте помолчим, пусть брат Мартин хорошенько прислушается.

Эхок послушно умолк и тоже напряг слух. Однако лес и впрямь был как никогда молчалив, и эта тишина пугала, сжимая сердце ледяной рукой страха. Это было так странно…

Но ведь и времена стояли странные. Не прошло и двух недель с той ночи, когда лунный серп окрасился багрянцем, что было воистину зловещим предзнаменованием, и ветер принес пение диковинного рога. И рог этот услышали не только в деревне Эхока, но и повсюду. Старые предсказательницы принялись твердить о скором конце света, и все привычнее становились слухи о страшных чудовищах, которые бродят по Королевскому лесу, убивая всех на своем пути.

А потом с запада пришли эти люди, рыцарь церкви в роскошных доспехах и пять воинов-монахов ордена Святого Мамреса. Они появились в деревне четыре дня назад и попросили дать им местного проводника. Старейшины выбрали Эхока, и неспроста. Хотя ему только-только исполнилось семнадцать, Эхок был превосходным охотником и следопытом, в этих делах среди односельчан ему не было равных. Их деревня стояла у подножия Заячьих гор, и путешественники редко забирались в такую глушь. Поэтому Эхок с радостью согласился стать проводником для пришлых монахов – когда еще выпадет возможность разузнать, что творится в далеких землях.

И надежды его оправдались. Сэр Онье де Лойнгвель с удовольствием повествовал о своих приключениях. Где он только не бывал! Монахи же все больше помалкивали и немного пугали Эхока – все, кроме Гаврела, который тоже его пугал, но редко помалкивал, и Мартина. Последний был человеком добрым – на свой грубоватый манер. Он не любил распространяться о себе, но, когда из него все же удавалось вытянуть несколько скупых фраз о его жизни и обучении, это всегда было интересно.

Однако один вопрос Эхока так и остался без ответа: что ищут эти люди? Порой ему казалось, что они и сами этого не знают.

Сэр Онье снял шлем и засунул под мышку. Заблудившийся луч солнца заиграл на стальном нагруднике, когда рыцарь наклонился, чтобы успокаивающе похлопать по шее лошадь. Затем он вновь серьезно посмотрел на Мартина.

– Ну как, брат? Что нашептали тебе святые?

– Думаю, святые тут ни при чем, – ответил монах. – Я слышу шорох, много людей идет по траве, но они пыхтят, как собаки. И издают необычные звуки. – Он повернулся к Эхоку. – Кто живет в этих краях?

Юноша задумался.

– В холмах есть деревни племени Дат аг Пэй. Самая ближняя – Агдон, по ту сторону этой долины.

– Это воинственное племя? – спросил Мартин.

– Да нет вообще-то. Тамошние жители – земледельцы и охотники, как и мои односельчане.

– А звуки приближаются? – спросил сэр Онье.

– Нет, – ответил Мартин.

– Хорошо. В таком случае заедем в деревню и расспросим местных жителей.

– Да, смотреть тут не на что, – заметил сэр Онье, когда они добрались до Агдона.

Времени на дорогу ушло немного, вдвое меньше, чем промежуток, который отмеряет колокол.

На взгляд Эхока, Агдон не слишком отличался от его родной деревни – несколько деревянных домиков, сгрудившихся вокруг площади, да длинное, поднятое на столбах здание, где жил староста.

Единственное различие заключалось в том, что в его родной деревне кипела жизнь: люди спешили по своим делам, в дорожной пыли копошились куры, ворочались свиньи. Агдон же оказался пустым, как обещание сефри.

– А где все? – спросил сэр Онье. – Эй! Есть тут кто-нибудь?

Ответом ему была гнетущая тишина.

– Взгляните сюда, – позвал Мартин. – Они пытались построить укрепления.

Эхок увидел частокол из свежесрубленных молодых деревьев, рядом лежали еще колья, которые почему-то так и не пошли в дело.

– Держите ухо востро, ребята, – тихо проговорил сэр Онье. – Давайте посмотрим, что случилось с жителями деревни.

Но они ничего не нашли. Ни тел, ни следов драки. Эхок наткнулся на медный чайник с обожженным дном. Его оставили на костре без присмотра, и вода выкипела.

– Такое впечатление, будто они все разом взяли и ушли, – сказал он Мартину.

– Угу, – проворчал монах. – И очень спешили, раз ничего не прихватили с собой.

– Они чего-то испугались, – добавил Эхок. – Венки из омелы на дверях – это чтобы отвратить зло.

– Да и этот недостроенный частокол к тому же… – проговорил сэр Онье. – Прайфек был прав. Здесь творится что-то неладное. Сначала сефри ушли из леса, а теперь и селяне. – Он покачал головой. – По коням! Мы едем дальше. Боюсь, наша миссия стала еще более спешной.

Они покинули Агдон, галопом пересекли плоскогорье, оставив позади могучие железные дубы, и въехали в заросли орешника, амбровых деревьев и витаэков.

Все та же пугающая тишина царила вокруг, и лошади явно нервничали. Брат Мартин едва заметно хмурился.

– Давай сюда, приятель, – обернувшись, позвал Эхока сэр Онье.

Юноша послушно пришпорил свою кобылку мышастой масти и догнал рыцаря.

– Что, сэр Онье?

– Хочешь дослушать историю до конца?

– Да, сэр, конечно!

– Итак, мы остановились на том, как я плыл на борту корабля?

– Да, сэр. На «Печальной вести».

– Точно. Мы только что прорвали блокаду у Рейскеля и разметали в щепки то, что оставалось от флота жакиенских пиратов. Наш корабль был сильно потрепан в боях, как, впрочем, и многие другие суда, так что в Рейскеле собралась целая очередь на ремонт. Погода стояла прекрасная, и мы решили, что сумеем добраться до Копенвиса, где в сухих доках обычно стоит поменьше кораблей. – Он покачал головой. – Но удача отвернулась от нас, и туда мы не попали. Начался шторм, и только благодаря заступничеству святого Лира мы оказались возле никому не известного маленького островка, где-то неподалеку от островов Печали. Мы доплыли до берега на лодке и принесли благодарственные молитвы и подношения святому Лиру и святому Вриенту, а затем отправили разведчиков на поиски местных жителей.

– Вы нашли кого-нибудь?

– В некотором смысле. Половина пиратского флота разбила лагерь на подветренной стороне острова.

– О, значит, вы попали в беду!

– Да уж. Нашему кораблю крепко досталось, и уплыть мы не могли. Спрятать его не представлялось возможным. Нас довольно скоро обнаружили.

– И что вы сделали?

– Я отправился в лагерь пиратов и вызвал их главаря на дуэль чести.

– Неужели он принял вызов?

– Ему пришлось. Пиратские капитаны не могут позволить себе выглядеть слабаками в глазах приспешников, иначе за ними никто не пойдет. Если бы он отказался, на следующий день ему бы пришлось драться с десятью претендентами на звание вожака шайки. А я раз и навсегда освободил его от этих забот, прикончив негодяя.

– И что было потом?

– Я бросил вызов его первому помощнику. А затем следующему по старшинству, и так далее.

– И всех убили? – ухмыльнувшись, спросил Эхок.

– Нет. Пока я с ними сражался, мои люди захватили один из их кораблей и уплыли.

– Без вас?

– Да. Я им приказал.

– И что дальше?

– Когда пираты обнаружили, что случилось, они, разумеется, взяли меня в плен, и дуэли прекратились. Но я сумел их убедить в том, что церковь заплатит за меня выкуп, и потому они вполне прилично со мной обращались.

– А церковь заплатила?

– Может, и заплатила бы – только я не стал это выяснять. При первой же возможности я сбежал.

– Расскажите! – взмолился Эхок. Рыцарь кивнул:

– Всему свое время, дружок. Теперь твоя очередь. Ты здесь вырос. Старейшины твоей деревни наверняка толкуют про греффинов, мантикор и прочих диковинных чудовищ, объявившихся вдруг повсюду после тысячелетнего отсутствия. Что ты сам об этом думаешь, Эхок? Ты им веришь?

Прежде чем ответить, Эхок взвесил каждое слово.

– Я встречал необычные следы, а порой до меня долетали странные запахи. Мой кузен Оуэл видел зверя, похожего на льва, но с головой орла и чешуей по всему телу. Оуэл никогда не врет, к тому же он не робкого десятка и не из тех, кому чудится всякая небывальщина.

– Значит, ты веришь в эти истории?

– Угу.

– А откуда пришли чудовища?

– Говорят, они спали… ну, как медведи спят всю зиму в берлоге, а цикады – семнадцать лет под землей, прежде чем вылезти на поверхность.

– А как ты думаешь, почему они сейчас проснулись?

Эхок снова помедлил, подбирая слова.

– Смелее, парень, – мягко подбодрил его рыцарь. – Я знаю, ваши старейшины не очень-то распространяются об этом, должно быть, опасаются, что их назовут еретиками. Если ты тоже боишься этого, можешь быть со мной откровенен. Нас окружают таинственные деяния святых, и без наставлений церкви людей иногда посещают странные мысли. Но ты здесь живешь и знаешь то, чего не знаю я. Всякие там истории, старинные баллады…

– Да уж, – с несчастным видом подтвердил Эхок и покосился на Гаврела, спрашивая себя, не обладает ли и тот более тонким слухом, чем обычный человек.

Сэр Онье заметил его взгляд.

– Этой экспедицией руковожу я, – сказал он все так же тихо. – Даю слово рыцаря, что тебе ничто не грозит. Итак, что говорят старухи в деревнях? Отчего в лесных дебрях стала шнырять нечисть?

– Они говорят, это все Эттороум, Король Лишайников, – нехотя ответил Эхок. – Он проснулся, когда взошла кровавая луна. Это было предсказано в старых пророчествах. А жуткие твари – его слуги.

– Расскажи мне про Короля Лишайников.

– Ну… это всего лишь старые сказки, сэр Онье.

– Все равно расскажи. Прошу тебя.

– Говорят, с виду он похож на человека, но сотворен из того, что растет в лесу. А еще у него рога, как у лося. – Эхок открыто взглянул рыцарю в глаза. – И будто бы он жил здесь еще до святых, вообще до чего бы то ни было, когда весь мир был одним бескрайним лесом.

Сэр Онье кивнул, как если бы рассказ Эхока подтвердил то, что ему и так было известно.

– А отчего он пробудился? – спросил рыцарь. – И что будет делать? Что об этом говорится в пророчествах?

– Этот лес принадлежит ему, – ответил Эхок. – И только ему самому известно, что он станет делать. Но, говорят, когда Эттороум проснется, лес обратится против тех, кто причинял ему вред. – Он отвернулся и посмотрел в сторону. – Вот почему ушли сефри. Они боятся, что он нас всех убьет.

– А ты боишься?

– Не знаю. Только…

Он замолчал, не зная, как выразить свою догадку.

– Продолжай.

– У меня был дядя. Он вдруг заболел. С виду он казался вполне здоровым – ни болячек, ни открытых ран, ни даже лихорадки, – но шли месяцы, а он все слабел и слабел, глаза у него стали тусклыми, кожа побледнела. Он умирал очень медленно, и только в самом конце мы поняли, что он от нас уходит. Почувствовали запах смерти.

– Прими мои соболезнования.

Эхок пожал плечами.

– Лес… Мне кажется, он умирает точно так же.

– С чего ты взял?

– Я чувствую запах.

– Понятно.

Несколько минут, пока рыцарь обдумывал услышанное, они ехали молча.

– А этот Король Лишайников, – наконец произнес сэр Онье, – ты когда-нибудь слышал, чтобы его называли Терновым королем?

– Его так называют усттиши, сэр Онье.

Сэр Онье вздохнул и, казалось, вдруг разом постарел.

– Так я и думал.

– Значит, вот кого вы ищете в лесу, сэр? Тернового короля?

– Да.

– Тогда…

Но Эхока неожиданно перебил Мартин:

– Сэр Онье?

Между сосредоточенно сдвинутых бровей монаха пролегла глубокая складка.

– Да, брат?

– Я снова их слышу.

– Где?

– Повсюду. Теперь со всех сторон. Они приближаются.

– Что это, Мартин? С чем нам предстоит иметь дело? С прислужниками Тернового короля?

– Не могу сказать, сэр Онье. Знаю только, что мы окружены.

– Эхок?

– Нет, сэр. Я ничего не слышу.

Впрочем, вскоре шум услышали все. Лес вокруг них наполнился шорохами и шелестом, деревья словно бы ожили и теснее обступили маленький отряд. Лошади, даже Эйрис, боевой конь сэра Онье, испуганно заржали.

– Приготовьтесь, парни, – прошептал сэр Онье.

И только тогда Эхок заметил врагов – почти неразличимые тени в густых кронах. Они ворчали и рычали, как дикие звери, мяукали и каркали, но это были люди, некоторые вовсе без одежды, другие – в необработанных шкурах.

Сэр Онье пришпорил коня, знаком приказав остальным последовать его примеру, и вскинул тяжелое ясеневое копье. Впереди на тропе их поджидали несколько человек.

Сердце отчаянно заколотилось у Эхока в груди, когда они подъехали ближе. Их оказалось семеро, мужчин и женщин, с ног до головы исцарапанных и покрытых синяками. Они стояли, в чем мать родила – все, кроме одного. На его плечи, словно плащ, была наброшена львиная шкура, а голову украшали развесистые оленьи рога.

– Эттороум! – выдохнул Эхок.

От страха он не чувствовал ног, сжавших коленями бока лошади.

– Нет, – сказал Мартин. – Это человек. А рога приделаны к шапке.

Эхок пытался совладать с туманящим разум ужасом. Он видел, что Мартин прав. Но это ровно ничего не значило. Эттороум – колдун. Онможет принять любое обличье.

– Ты уверен? – спросил сэр Онье у Мартина. Должно быть, рыцарь испытывал те же сомнения, что и Эхок.

– Он пахнет, как человек, – ответил монах.

– Они повсюду, – пробормотал Гаврел, который вертел головой из стороны в сторону, вглядываясь в лесную чащобу.

Три других монаха натянули тетивы луков и рассредоточились, чтобы защитить отряд со всех сторон.

Мартин поравнялся с Эхоком и тихо проговорил:

– Держись возле меня.

– Эхок, дружище, – обратился к юноше сэр Онье, – а это не могут быть жители деревни?

Эхок вгляделся в лица людей, стоявших за спиной предводителя в рогатом головном уборе. Волосы у них у всех были грязные и спутанные, а глаза – мутные, как у мертвецки пьяных или зачарованных.

– Может быть, – проговорил он, – но они в таком виде, что поручиться я не могу.

Сэр Онье кивнул и остановил своего скакуна в десяти ярдах от странных людей. Неожиданно наступила такая тишина, что Эхок услышал, как ветер колышет верхушки деревьев.

– Я сэр Онье де Лойнгвель, – выкрикнул рыцарь зычным голосом, – посланник церкви, выполняющий ее святую волю. С кем имею честь?

Рогатый ухмыльнулся и поднял руки. Всадники увидели, что он сжимает в кулаках извивающихся змей.

– Посмотрите в глаза этим людям, – мрачно сказал Гаврел, обнажая меч. – Они безумны.

– Остановитесь, – приказал сэр Онье и, оперевшись рукой о луку седла, наклонился вперед. – Умно, – громко произнес он, обращаясь к рогачу. – Другой на твоем месте назвался бы или произнес какое-нибудь ничего не значащее приветствие. Но не ты – ты слишком умен для этого, рогоносец. Взамен ты потрясаешь перед моим носом змеями. Очень изобретательно, должен заметить. Блестяще. Я с нетерпением жду следующего остроумного выступления.

Обладатель оленьих рогов лишь моргнул в ответ, словно слова сэра Онье были не более чем каплями дождя.

– Вы не в себе, верно? – спросил рыцарь.

На сей раз его собеседник запрокинул голову к небесам, раскрыл рот и завыл.

И тут запели тетивы сразу трех луков. Обернувшись на звук, Эхок увидел, как три монаха одновременно выстрелили в сторону леса. Обнаженные и полуобнаженные существа, до сей поры смирно сидевшие на деревьях, неожиданно перешли в наступление. Вот одно из них упало, сраженное стрелой в шею. Это оказалась женщина. Должно быть, когда-то она была миловидной. Умирая, она билась на земле, точно раненый олень.

– Прикрой меня, брат Гаврел, – попросил сэр Онье и направил свое копье на тех, кто перекрыл отряду путь.

Как и их соплеменники на деревьях, стоявшие на тропе были безоружны, и сэр Онье не сомневался, что вид рыцаря в доспехах их отпугнет. Однако он ошибался. Одна из женщин вдруг бросилась вперед, прямо на его копье. Сила удара была столь страшна, что наконечник проткнул ее насквозь и вышел из спины. И все же безумная упрямо вцепилась в древко, как будто надеялась, подтянувшись по нему, добраться до своего убийцы.

Сэр Онье выругался и обнажил меч. Он зарубил одного мужчину, бросившегося на него, затем другого, но из леса появлялись все новые и новые обезумевшие враги. Три монаха продолжали выпускать стрелы с быстротой, казавшейся Эхоку немыслимой, и всякий раз попадали в цель. Вскоре по сторонам тропы образовались курганы мертвых тел.

Мартин, Гаврел и сэр Онье, орудовавшие мечами, поменялись местами с лучниками, прикрыв их, чтобы тем удобнее было стрелять. Эхок оказался в самом центре круга. Опомнившись, он запоздало вскинул собственный лук и наложил на тетиву стрелу, но вокруг царил такой хаос, что он растерялся и не сразу смог найти себе мишень.

Врагов было не счесть, но все они были безоружны.

А потом кто-то из полуголых людей, похоже, вспомнил, как надо бросать камни. Первый булыжник отскочил от шлема сэра Онье, не причинив никакого вреда, но вскоре на всадников обрушился целый град снарядов. Безумцы между тем тоненько заскулили – то ли пытались петь без слов, то ли оплакивали павших. Поскуливание то стихало, то набирало силу, точно крик козодоя.

Брошенный кем-то камень угодил в лоб брату Алваэру, монах покачнулся, из раны хлынула кровь. Ослепленный, он поднял руку, чтобы протереть глаза, и какой-то полуголый здоровяк воспользовался этим мгновением, чтобы силой стащить его с коня, увлекая в штормовое море неистовых лиц.

Разумеется, Эхок никогда не видел моря, но представлял его себе по живописным рассказам сэра Онье – как озеро с бушующими волнами. Алваэр был похож на тонущего. Он вырвался было на поверхность, но его снова увлекло вниз. Монах вынырнул еще раз, довольно далеко и весь в крови. Эхоку показалось, что он лишился глаза.

Потом он в последний раз пробился к поверхности – и исчез навсегда.

Тем временем остальные монахи и сэр Онье продолжали рубить врагов, но горы тел вокруг них выросли настолько, что лошади уже не могли двинуться. Следующим погиб Гаврел – его затерли в толпе и разорвали на части.

– Они нас одолеют! – крикнул сэр Онье. – Нужно прорываться.

Он пришпорил Эйриса и стал продвигаться вперед, его меч подымался и опускался, обрубая тянущиеся к нему руки. Лошадка Эхока дико ржала и вертелась на месте. Неожиданно к юноше подскочил один из дикарей и вцепился ему в ногу грязными острыми ногтями. Закричав от боли, Эхок выронил лук и схватился за кинжал. Он ударил и больше почувствовал, чем увидел, как лезвие вошло в чужую плоть. Однако его противник, не обращая внимания на рану, подпрыгнул и, схватив за руку, принялся с пугающей силой стаскивать юношу с лошади.

В следующее мгновение рядом оказался Мартин, и голова врага покатилась по земле. Эхок с каким-то отстраненным любопытством проводил ее взглядом.

Оглянувшись, он увидел, как упал сэр Онье – три человека повисли на его руке с мечом, а двое других тянули рыцаря, стаскивая с коня. С губ сэра Онье сорвался страдальческий крик. Монахи отчаянно пытались прорваться к нему, двигаясь невероятно стремительно и атакуя, казалось, во всех направлениях одновременно. Они не успели.

Камень ударил Эхока в плечо; еще несколько попали в Мартина, причем один из них ударил ему в голову. Монах покачнулся, но сумел удержаться в седле.

– Следуй за мной, – приказал он Эхоку, – и не отставай.

Мартин быстро развернул лошадь и помчался прочь от тропы и своих товарищей. Совершенно растерявшись, Эхок и не подумал ослушаться. Меч Мартина двигался столь молниеносно, что глаз не успевал за ним уследить. Монах выбрал направление, где нападавших было меньше всего, и стал прорубать дорогу туда, где за полем боя протекал широкий ручей.

Они влетели в воду, их кони погрузились по грудь и поплыли. Противоположный берег был довольно пологим, и, выбравшись на сушу, кони смогли одолеть подъем.

Оглянувшись, Эхок увидел, что часть врагов последовала за ними.

Мартин схватил Эхока за плечо.

– Прайфек должен узнать о том, что здесь произошло. Ты меня понял? Прайфек Хесперо, в Эслене. Я знаю, что прошу многого, но поклянись, что ты это сделаешь.

– Эслен? Но я не могу… Он слишком далеко, и я не знаю дороги.

– Ты должен. Должен, Эхок. Считай, что это последняя просьба умирающего.

Несколько преследователей уже с плеском вошли в воду и неуклюже поплыли к их берегу.

– Пожалуйста, поедем вместе! – взмолился Эхок. – Одному мне ни за что не добраться в столицу!

– Я тебя догоню, если смогу. Но я должен задержать их здесь, а ты скачи во весь дух. Вот… – Монах снял с пояса кошелек и сунул Эхоку в руку: – Здесь деньги, хотя и не слишком много. Трать их разумно. Еще внутри лежит письмо с печатью. Оно поможет тебе получить аудиенцию у прайфека. Расскажи ему о том, что мы здесь встретили. И не подведи нас. Теперь – пошел!!!

И Мартин повернулся к безумцам, которые выбирались на берег. Он разрубил череп одного, точно дыню, встал поудобнее и приготовился встретить следующего врага.

– Уходи! – крикнул Мартин, не оглядываясь. – Иначе получится, что мы все погибли зря.

В голове Эхока словно что-то щелкнуло, и он пришпорил свою лошадку. Он скакал до тех пор, пока она не начала спотыкаться от усталости. Но даже и тогда он не остановился и продолжал подгонять несчастное животное. От безудержных рыданий у него ныло в груди. А потом на небе появились звезды.

Эхок двигался на запад, потому что знал – где-то там находится Эслен.

Часть I Дни Мрака 2223 год Эверона, месяц новмен

Последний день отавмена – это день святого Темноса.

Первые шесть дней новмена – это, в свою очередь, дни святой Дан, святого Андера, святого Шейда, святой Мефитис, святого Гавриэля и святого Халакина. Вместе они составляют Дни Мрака, когда Мир Живых встречается с Миром Мертвых.

Из «Альманаха Огпиа Мантео»

Он долгий год по ней скорбел,

И дух восстал из тьмы морской:

«Чего ты хочешь от меня,

Что вечный сон тревожишь мой?»

«Один лишь только поцелуй,

Мой свет, прошу я твой

И перестану навсегда

Тревожить твой покой».

«В моем дыханье – лед морской

И соль, любовь моя,

Коснись моих холодных губ —

Не проживешь и дня…»

Отрывок из «Утонувшей возлюбленной», народной песни Виргенъи

Проклятье обречет его на жизнь, и разрушение восстанет к жизни.

Перевод из «Тафлес Тацеис», или «Книги шепотов»

Глава 1 Ночь

Нейл МекВрен скакал рядом со своей королевой по темной улице города мертвых. Дробь лошадиных копыт заглушал стук града, разбивающегося о свинцовую мостовую. Ветер бушевал, словно разъяренный дракон, он свивался в туманные кольца и хлестал мокрым хвостом, будто плетью. Духи умерших беспокойно зашевелились, и в груди Нейла, глубоко под полированным доспехом, под покрытой мурашками кожей и грудной клеткой свила себе гнездо тревога.

Причиной тому были вовсе не ветер и ледяной дождь. Нейл родился на острове Скерн, где мороз, море и тучи – все едино, где лед и боль – это жизнь. Мертвых он тоже не опасался.

Он боялся живых, которые, вооружившись кинжалами и дротиками, могли спрятаться под покровом непогоды. Убить королеву не составит никакого труда – укол крошечной, не длиннее мизинца, иголки в сердце или камень, попавший в висок. Как он может ее защитить? Как сохранить то единственное, что у него осталось?

Он взглянул на королеву – она куталась в шерстяной плащ, лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон. Такой же точно плащ был накинут на его доспехи и шлем. Он рассчитывал, что так их можно будет принять за двух пилигримов, пришедших навестить своих предков. Если бы те, кто желал смерти королевы, были песчинками, то из них набралась бы отмель, способная остановить боевой корабль.

Королева и ее верный страж миновали каменные мосты, перекинутые через каналы с черной водой, в которой мимолетно отразился свет их фонарей, украсив поверхность призрачной желтой паутинкой. Дома мертвых выстроились между каналами, их остроконечные крыши защищали обитателей от непогоды. Тут и там на дорожках трепетали пятна света – похоже, не только королева, невзирая на ненастье, решила этой ночью навестить своих почивших близких. Разумеется, с мертвыми можно говорить в любое время, но в последнюю ночь отавмена – ночь святого Темноса – они могут ответить.

На вершине холма, в Эслене живых весь вечер шло гулянье, и, пока не начался дождь, на улицах было полно танцовщиков в костюмах скелетов и мрачных священников, распевающих сорок гимнов Темноса. Попрошайки в масках, изображавших черепа, ходили по домам и клянчили пирожки, на площадях горели костры, и самый большой – на просторном, предназначенном для сборищ открытом месте, называемом Рощей Свечей. Сейчас же горожане разошлись по домам и тавернам, где праздник продолжался, а процессия, чей путь по традиции заканчивался в Тенистом Эслене, не дошла до реки, остановленная разбушевавшейся непогодой. Маленькие фонарики, вырезанные из яблок и реп, погасли, так что, судя по всему, настоящего торжества сегодня не получится.

Нейл держал руку на рукояти своего меча, Ворона, и постоянно оглядывался по сторонам. Его не интересовал свет фонарей, гораздо больше его занимали тени. Если кто-нибудь решит напасть на королеву, он скорее притаится в темноте, чем станет ходить с фонарем.

Они миновали третий и четвертый канал, и дома стали выше и больше. Вскоре королева и ее спутник оказались в последнем круге, окаймленном гранитными и железными пиками, где статуи святой Дан и святого Андера охраняли дворцы из мрамора и алебастра. Здесь к ним приблизился свет фонаря.

– Не откидывайте капюшон, миледи, – предупредил Нейл королеву.

– Это всего лишь один из сказоменов, что охраняют склепы, – ответила она.

– Возможно, но не обязательно, – возразил Нейл.

Он пришпорил Урагана и на несколько шагов опередил королеву.

– Кто здесь? – окликнул он.

Фонарь поднялся чуть повыше, и его свет выхватил из мрака худое лицо немолодого мужчины. Нейл немного успокоился, поскольку знал этого человека – его звали сэр Лен, он был одним из сказоменов, посвятивших свою жизнь мертвым.

Разумеется, иногда внешность бывает обманчивой. Нейл узнал эту истину на собственном горьком опыте, и потому теперь не спешил отбросить опасения.

– Я должен спросить вас о том же, – ответил старый рыцарь на вопрос Нейла.

Нейл подъехал поближе.

– Королева, – сказал он старику.

– Мне нужно увидеть ее лицо, – проговорил сэр Лен. – Сегодня ночью из всех ночей все должно быть как надлежит.

– Все будет как надлежит, – послышался голос королевы, которая подняла фонарь и откинула капюшон плаща.

В тусклом свете было видно ее лицо, прекрасное и одновременно жесткое, точно льдинки, падающие с неба.

– Я вас знаю, леди, – сказал сэр Лен. – Вы можете проехать. Но… – Казалось, его слова унес налетевший порыв ветра.

– Не задавайте вопросов ее величеству, – сухо предупредил Нейл.

Глаза старого рыцаря вонзились в Нейла.

– Я знал твою королеву, когда она делала первые шаги, – проговорил он. – Когда тебя не было не только на свете, но даже и в замыслах.

– Сэр Нейл – мой рыцарь, – вмешалась королева. – И защитник.

– Ясно. В таком случае он должен увести вас отсюда. Вам не следует приходить в это место, когда говорят мертвые. Ничего хорошего не получится. Я здесь очень давно, и знаю.

Прежде чем ответить, королева задержала на старике тяжелый, пристальный взгляд.

– Вы дали мне совет с самыми добрыми намерениями, – мягко сказала она, – но я им не воспользуюсь. Прошу вас, не нужно мне мешать.

Сэр Лен преклонил колено.

– Я не стану вам мешать, моя королева.

– Я больше не королева, – сказала она едва слышно. – Мой муж мертв. В Эслене нет королевы.

– Пока вы живы, миледи, у нас есть королева, – ответил рыцарь. – Если не по закону, то по правде.

Она едва заметно кивнула и, не говоря больше ни слова, в сопровождении Нейла вошла в королевскую усыпальницу.

Миновав кованые ворота большого дома из красного мрамора, они привязали возле них лошадей, а потом королева повернула в замке железный ключ, и холод с дождем остались снаружи. Переступив порог, Нейл очутился в маленьком зале с алтарем. В глубину склепа вел длинный коридор. Кто-то успел зажечь высокие светильники, однако по углам, словно паутина, клубились тени.

– Что мне следует делать, миледи? – спросил Нейл.

– Стой на страже, – ответила королева. – И только. Она опустилась на колени около алтаря и зажгла свечи.

– Отцы и матери дома Отважных, – нараспев произнесла она, – вас зовет ваша приемная дочь, которая склоняет голову пред теми, кто старше и мудрее. Умоляю вас, окажите мне честь в эту ночь из всех ночей.

Она зажгла небольшую благовонную палочку, и в нос Нейлу ударил терпкий запах – смесь аромата сосны и амбрового дерева.

Где-то в глубине дома послышался шорох и зазвучал колокольчик.

Мюриель встала с колен и сняла теплый плащ, оставшись в платье из черной сафнийской парчи. Ее волосы цвета воронова крыла сливались с чернотой ткани, и бледное лицо, казалось, парило в темноте. У Нейла перехватило дыхание. Королева была ослепительно прекрасна, и годы оказались не властны над ее красотой, но не оттого сжалось сердце Нейла – на одно короткое мгновение она напомнила ему другую женщину.

Он отвернулся и стал вглядываться в черные тени. Королева двинулась вперед по коридору.

– Если позволите, ваше величество, – быстро проговорил Нейл, – я пойду перед вами.

Она заколебалась.

– Вы мой слуга, и родные моего мужа будут считать вас таковым. Вы должны идти за мной.

– Миледи, если впереди засада…

– Мне придется рискнуть, – ответила королева.

Они двинулись по коридору, украшенному панелями с барельефами, где были изображены подвиги представителей дома Отважных. Королева шла медленно, опустив голову, и ее шаги наполняли коридор звонким эхом, четко различимым даже сквозь стук града по черепичной крыше.

Коридор вывел их в большой зал со сводчатым потолком, и Нейл увидел длинный накрытый стол, на котором стояли тридцать хрустальных бокалов с красным, точно кровь, вином. Королева прошла вдоль стульев, нашла нужный и села. Взгляд ее был прикован к напитку.

Снаружи стонал ветер.

Медленно текли минуты, а потом раздался удар колокола, затем другой. Всего двенадцать. И когда пробило полночь, королева выпила вино.

Нейл почувствовал мимолетное движение воздуха, легкий холодок. Комнату наполнил приглушенный шум.

Затем королева заговорила, и ее голос звучал глубже и грубее, чем обычно. У Нейла волосы на затылке зашевелились.

– Мюриель, – сказала она. – Моя королева.

А затем, словно отвечая самой себе, произнесла уже собственным голосом:

– Эррен, моя подруга.

– Твоя слуга, – поправил более глубокий голос. – Как ты? Я подвела тебя?

– Я жива, – ответила Мюриель. – Твоя жертва не была напрасной.

– Но твои дочери здесь, в царстве праха.

Сердце Нейла учащенно забилось: он запоздало заметил, что, не отдавая себе в том отчета, сделал несколько шагов и теперь оказался стоящим около одного из стульев, глядя в бокал с вином.

– Все?

– Нет. Но Фастия здесь. И милая Элсени. Они в саванах, Мюриель. Я подвела их – и тебя.

– Нас предали, – ответила Мюриель. – Ты сделала все, что могла, отдала все, что имела. Я не могу тебя винить. Но я должна знать, что с Энни.

– Энни… – Голос стих. – Мы забываем, Мюриель. Мертвые забывают. Это похоже на тучу или туман, который с каждым днем поглощает нас все больше и больше. Энни…

– Моя младшая дочь. Энни. Я отправила ее в монастырь Святой Цер, но не получила оттуда никаких известий. Я должна знать, нашли ли ее там убийцы.

– Твой муж мертв, – ответила Эррен. – Он спит не здесь, но говорит с нами издалека. Его голос очень слаб и полон грусти. Он одинок. Он очень тебя любил.

– Уильям? Ты можешь с ним разговаривать?

– Он слишком далеко и не в силах найти сюда дорогу. Тропы окутаны мраком. Весь мир окутан мраком, а ветер набирает мощь.

– Но Энни… ты не слышишь ее шепота?

– Я ее вспомнила, – проговорила Эррен. – Огненные волосы. Вечные проказы. Твоя любимица.

– Она жива, Эррен? Я должна знать.

Воцарилось молчание, и Нейл обнаружил, что держит в руках бокал с вином. Ответ Эррен донесся до него словно издалека.

– Думаю, она жива. Здесь так холодно, Мюриель…

Они говорили о чем-то еще, но Нейл их не слышал, он поднес напиток к губам и сделал глоток. Поставил бокал на стол и проглотил горькое вино. Он не сводил глаз с остатков напитка, поверхность которого успокоилась и превратилась в красное зеркало. Он увидел в нем себя – волевой подбородок, доставшийся ему от отца, свои черты… Только голубые глаза казались черными провалами, а пшеничные волосы приобрели красный оттенок, словно он смотрел на портрет, написанный кровью.

Затем кто-то появился у него за спиной, и на плечо ему легла рука.

– Не оборачивайся, – прошептал женский голос.

– Фастия?

Теперь он увидел в алом зеркале ее лицо вместо своего и ощутил запах лаванды.

– Так меня звали, верно? – сказала Фастия. – А тебя я любила.

Он хотел повернуться, но рука сильнее сжала его плечо.

– Не делай этого, – остановила его принцесса. – Не смотри на меня.

Нейл поболтал вино в бокале, однако образ Фастии остался неизменным. Она мимолетно улыбнулась, но в ее глазах стыла печаль.

– Я бы хотел… – начал он и не смог закончить.

– Да, – проговорила она. – Я тоже. Но ты ведь понимаешь, это было невозможно. Мы вели себя глупо.

– И я позволил вам умереть.

– Про это я ничего не знаю. Помню только, что ты обнимал меня, ласково, словно ребенка. Я была счастлива. А больше ничего. Скоро я забуду и это. Но мне достаточно моих воспоминаний. Почти…

Холодные пальцы нежно коснулись его шеи.

– Я должна знать, любил ли ты меня, – прошептала она.

– Я никого так не любил, как вас, – сказал Нейл. – И никого больше не полюблю.

– Полюбишь, – мягко проговорила она. – Ты должен. Только не забывай меня, потому что очень скоро я забуду себя.

– Никогда, – прошептал он, смутно чувствуя, как по щекам катятся слезы.

Одна из них упала в бокал с вином, и Фастия вздрогнула.

– Она холодная, – сказала она. – У тебя холодные слезы, сэр Нейл.

– Простите, – проговорил он. – Простите меня за все, миледи. Я не могу спать…

– Тише, любимый. Помолчи, позволь мне рассказать тебе кое-что, пока я еще помню. Это про Энни.

– Королева спрашивает про Энни.

– Я знаю. Она разговаривает с Эррен. Но послушай внимательно то, что мне сказали. Энни очень важна. Гораздо важнее моей матери, и брата, и всех остальных. Она не должна умереть, иначе все пропало.

– Все?

– Эпоха Эверон на исходе, – молвила Фастия. – Древнее зло и новые проклятия приближают ее конец. Ты знал, что моя мать нарушила закон смерти?

– Закон смерти?

– Он нарушен, – подтвердила Фастия.

– Я не понимаю.

– Я тоже, но об этом шепчутся мертвые в костяных покоях. Мир пришел в движение и неудержимо катится в бездну. Все ныне живущие балансируют на пороге ночи, и если они его минуют, никто не придет им на смену. Не будет детей, не будет нового поколения. А кто-то стоит, смотрит, как они уходят в небытие, и смеется. Я не знаю, мужчина это или женщина, но остановить их почти невозможно. Есть лишь крошечная возможность все исправить, но без Энни даже она исчезнет.

– Без вас мне все равно. Пусть мир погибнет, мне нет до него дела.

Рука снова опустилась ему на плечо, холодные пальцы погладили шею.

– Таков твой долг, – сказала Фастия. – Подумай о нерожденных поколениях, представь себе, что это наши дети, дети, которых нам не суждено было родить. Думай о них как о плоде нашей любви. Живи ради них, как ты стал бы жить ради меня.

– Фастия…

Нейл повернулся, не в силах выносить эту муку, но за спиной у него никого не было, и рука больше не касалась его плеча, осталось лишь легкое покалывание.

Королева продолжала смотреть в свой бокал с вином и тихонько шептать.

– Мне не хватает тебя, Эррен, – сказала она. – Ты была моей правой рукой, моей сестрой и другом. Меня окружают враги, и мне не хватает мужества с этим справиться.

– Сила твоего духа не имеет предела, – ответила Эррен. – Ты сделаешь то, что должна.

– Но то, что ты мне показала… Кровь. Как я смогу такое совершить?

– В финале ты прольешь моря крови, – предрекла Эррен. – Но это необходимо. Ты должна.

– Я не могу. Они никогда этого не допустят.

– Когда придет время, они не смогут тебе помешать. А теперь тише, Мюриель, пожелай мне успокоения, ибо мое время истекает.

– Останься. Ты мне нужна, особенно сейчас.

– В таком случае я подвела тебя дважды. Я должна идти.

И королева, которая в последние месяцы казалась выкованной из стали, опустила голову на руки и заплакала. Нейл стоял рядом с ней, и сердце его разрывалось от прикосновения Фастии, а разум лихорадочно обдумывал ее слова.

В эти минуты ему так не хватало жестокой простоты битв, где поражение означает смерть, а не страшные муки.

Звуки бури, доносившиеся снаружи, стали громче – мертвые снова отошли ко сну.

Миновала бессонная ночь, первые лучи солнца прогнали непогоду, и королева и ее рыцарь покинули Тенистый Эслен и направились в Эслен живых. С моря дул холодный, чистый ветер, голые ветви дубов, росших вдоль дороги, покрывала тонкая ледяная корка.

За весь остаток ночи королева не проронила ни слова, но теперь, когда вдали показались городские ворота, она повернулась к Нейлу.

– Сэр Нейл, у меня есть для вас поручение.

– Я готов служить вам, ваше величество. Королева кивнула.

– Вы должны найти Энни. Вы должны найти единственную оставшуюся у меня дочь.

Нейл сжал в руках поводья.

– Это единственное, чего я не могу сделать, ваше величество.

– Я вам приказываю.

– Мой долг – охранять ваше величество. Когда король посвятил меня в рыцари, я дал клятву оставаться рядом с вами и защищать вас от опасностей. Я не смогу этого делать, если мне придется отправиться в дальний путь.

– Король умер, – напомнила ему Мюриель, и в ее голосе зазвенела сталь. – Теперь я отдаю вам приказы. Вы сделаете это для меня, сэр Нейл.

– Ваше величество, пожалуйста, не просите меня об этом. Если с вами что-нибудь случится…

– Я доверяю только вам, – перебила его Мюриель. – Неужели вы думаете, что я хочу расстаться с вами? С единственным человеком, который не предаст меня? Но вы должны поехать. Я знаю точно: те, кто виновен в смерти двух моих дочерей, теперь ищут Энни. Она осталась жива, потому что я ее отослала, и никому при дворе не известно, где она. Если я открою тайну ее местонахождения кому-то кроме вас, я подвергну ее опасности. С вами же наш секрет в надежных руках.

– Если вы уверены, что она находится в надежном месте, не следует ли ее там и оставить?

– Я боюсь за нее. Эррен настаивала, что опасность очень велика.

– Вам тоже угрожает серьезная опасность. Тот, кто нанял убийц, отнявших жизни вашего мужа и дочерей, собирался расправиться и с вами. Не сомневаюсь, что злоумышленники не успокоятся, пока не добьются своего.

– Я тоже в этом не сомневаюсь. Но я не собираюсь с вами спорить, сэр Нейл. Вы получили приказ, и вам следует приготовиться к дальней дороге. Вы отправитесь в путь завтра. Выберите людей, которые будут меня охранять в ваше отсутствие, – в данном вопросе вашему мнению я доверяю больше, чем своему. Но вам придется путешествовать в одиночестве.

Нейл склонил голову.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Мне очень жаль, что все так сложилось, сэр Нейл, – уже мягче проговорила королева. – Мне действительно очень жаль. Я знаю, как сильно в вас чувство долга и какому испытанию оно подверглось в Кал Азроте. Но вы должны сделать для меня то, о чем я вас прошу. Пожалуйста.

– Ваше величество, я умолял бы вас переменить свое решение целый день, если бы видел, что у меня есть надежда – но ее нет.

– Вы все прекрасно понимаете. Нейл кивнул.

– Я выполню ваш приказ, ваше величество. К завтрашнему утру я буду готов тронуться в путь.

Глава 2 з'Эспино

Энни из дома Отважных, младшая дочь императора Кротении, герцогиня Ровийская, стояла на коленях около бочки и стирала одежду красными, в ссадинах руками. Плечи и колени у нее отчаянно болели, а солнце безжалостно било по голове и спине, точно золотой молот.

Всего в нескольких ярдах от нее в прохладной тени виноградника играли дети, а две дамы в шелковых нарядах сидели, потягивая вино. Платье Энни – старенький балахон из простой ткани – не было стирано уже много дней. Она вздохнула, вытерла лоб и проверила, не выбились ли из-под косынки пряди рыжих волос. Бросив унылый взгляд на женщин, она вернулась к своему занятию.

Энни заставила себя не думать о своих руках, она уже давно прибегала к этой уловке, и у нее неплохо получалось. Она представила, что вернулась домой и скачет на Резвой вдоль берега реки, ест жареных перепелок или форель в зеленом соусе, а на десерт – печеные яблоки со взбитыми сливками.

Ее руки продолжали тереть грязную одежду.

Она как раз представляла себе прохладную ванну, когда кто-то больно ущипнул ее пониже пояса. Резко обернувшись, Энни увидела мальчишку года на четыре или пять младше ее – наверное, лет тринадцати, – ухмылявшегося так, словно услышал самую веселую шутку в мире.

Энни швырнула платье, которое стирала, на доску и набросилась на подростка.

– Ты, мерзкое маленькое чудовище! – выкрикнула она. – Такое впечатление, что тебя никто никогда не воспитывал!

Обе женщины повернулись к ней, а их лица одновременно приняли суровое выражение.

– Он меня ущипнул, – объяснила Энни и, чтобы удостовериться в том, что они правильно все поняли, показала: – Вот сюда.

Одна из женщин – голубоглазая, черноволосая каснара по имени да Филиалофия – прищурилась.

– Ты кто такая? – холодно спросила она. – Кто такая, во имя всех лордов и леди небес и земли, чтобы разговаривать с моим сыном таким тоном?

– И где ты только берешь служанок? – мрачно поинтересовалась ее подруга, каснара дат Оспеллина.

– Но он… он… – пробормотала Энни.

– Немедленно замолчи, маленький кусок чужеземных отбросов, или я прикажу садовнику Корхио тебя выпороть. Уж можешь не сомневаться, он не просто тебя ущипнет «вот сюда». Не забывай, кому ты служишь и в чьем доме находишься.

– Настоящая леди постаралась бы научить свое отродье хорошим манерам, – выпалила Энни.

– А что известно тебе про хорошие манеры? – скрестив на груди руки, спросила да Филиалофия. – Каким манерам ты обучалась в том борделе или свинарнике, где тебя бросила мать? Видимо, отнюдь не помалкивать или знать свое место.

Она гордо вздернула подбородок.

– Убирайся. Немедленно.

Энни поднялась с колен и протянула руку.

– Хорошо, – согласилась она и посмотрела в глаза своей обидчице.

Да Филиалофия расхохоталась.

– Неужели ты думаешь, я стану тебе платить за то, что ты нанесла оскорбление моему дому? Пошла вон, мерзавка. Понятия не имею, почему мой муж тебя нанял.

Но тут на ее лице появилась мимолетная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

– Ну, возможно, на то были свои причины. Наверное, ты сумела развлечь его каким-нибудь варварским способом. Ведь так?

Энни потеряла дар речи и несколько долгих мгновений раздумывала, влепить ли обидчице пощечину – она знала, что за это ее обязательно выпорют, – или просто уйти.

Она не сделала ни того ни другого. Она вспомнила то, что узнала за последнюю неделю своей работы в триве.

– О нет, со мной ему развлекаться некогда, – проворковала она. – Он слишком занят с каснарой дат Оспеллиной.

А потом она ушла, улыбаясь сердитому шепоту, зазвучавшему у нее за спиной.

Огромные поместья раскинулись в северной части з'Эспино, и большая их часть выходила на лазурные берега моря Лири. Пройдя в ворота дома, Энни пару мгновений стояла в тени каштанов и смотрела на белые барашки волн. К северу лежал остров Лири, там правила семья ее матери. К северо-западу находилась Кротения, где был императором ее отец и где ее возлюбленный Родерик уже, наверное, потерял надежду на встречу.

Лишь жалкая полоска воды отделяла ее от положения, причитающегося ей по праву, и всего, что она любила, но, чтобы пересечь эту воду, требовались деньги – много денег. Она была принцессой, но не имела ни гроша за душой. И никому не могла открыть свое настоящее имя, потому что за ней по пятам гналась смертельная опасность. Превратившись из принцессы в простую прачку, Энни надеялась ее избежать.

– Ты.

Неподалеку остановился всадник и принялся ее разглядывать. По квадратной шапке и желтой куртке Энни узнала в нем одного из айдило, в чьи обязанности входило следить за порядком на улицах.

– Да, каснар?

– Вали отсюда. Не задерживайся, – отрывисто приказал он.

– Я только что закончила работать у каснары да Филиалофии.

– Раз закончила – проходи.

– Мне только хотелось немножко посмотреть на море.

– Смотри на него с рыбного рынка, – рявкнул он. – Проводить тебя туда?

– Нет, – ответила Энни. – Я уже ухожу.

Она медленно шла по улице, огороженной каменной стеной с битым стеклом по верхнему краю – чтобы сложнее было забраться во двор, и спрашивала себя: неужели во владениях ее отца так же ужасно обращаются со слугами. Нет, конечно, этого просто не может быть.

Улица вывела ее на Пиато дачи Медиссо, огромную площадь из красного кирпича, по одну сторону которой высился трехэтажный дворец меддиссо и его семьи. Он был не таким великолепным, как дворец ее отца в Эслене, но все равно производил внушительное впечатление: длинная колоннада, сады на террасах… На другой стороне пиато стоял городской храм, изящное и очень древнее на вид строение из отполированного темно-коричневого дерева.

Сама площадь поражала воображение многоцветием и кипучей жизнью. Парни в красных шапочках продавали с деревянных тележек жареную баранину и рыбу, горячие мидии, фиги в сахаре и каштаны. Бледноглазые сефри, кутаясь в плащи, чтобы защититься от солнца, торговали под цветными навесами яркими лентами и безделушками, чулками, священными реликвиями и любовными зельями. Труппа бродячих актеров расчистила себе место и показывала представление, включающее сражения на мечах, короля с драконьим хвостом и святых Мамреса, Брайта и Лоя. Женщина с маленьким барабаном и двое мужчин с дудочками играли быструю мелодию.

В самом центре пиато стояла сурово глядящая статуя – святой Нетуно сражался с двумя морскими змеями, которые оплели его тело, из глоток рептилий вырывались две мощные струи воды, падавшие в мраморный бассейн. Группа богато одетых молодых людей толпилась около фонтана, они поигрывали эфесами своих шпаг и свистели вслед девушкам в ярких платьях.

Энни нашла Остру сидящей около своих ведра и щетки на краю площади, почти у самых ступеней храма.

Остра увидела ее и улыбнулась.

– Уже закончила?

Остре исполнилось пятнадцать, на год меньше, чем Энни; как и Энни, она была в полинявшем платье и шарфе, прикрывающем волосы. Большинство вителлианцев были смуглыми, с черными волосами, и девушки чересчур выделялись среди них и без того, чтобы демонстрировать всем свои золотые и медные локоны. К счастью, женщины в Вителлио прикрывали голову на людях.

– В некотором смысле, – ответила Энни.

– Понятно. Опять?

Энни вздохнула и села рядом.

– Я пытаюсь, правда. Но это так трудно. Мне казалось, что монастырь подготовил меня ко всему, но…

– Тебе не следует этим заниматься, – сказала Остра. – Позволь, я буду работать, а ты оставайся дома.

– Если я не буду работать, уйдет гораздо больше времени на то, чтобы скопить денег на дорогу домой. А люди, которые за нами охотятся, смогут нас найти.

– Может, стоит рискнуть и попытать счастья на дороге.

– Казио и з'Акатто говорят, что за дорогами следят. Уже даже охраняющие их стражи предлагают за меня награду.

– Дикость какая-то, – с сомнением проговорила Остра. – Люди, которые пытались убить тебя в монастыре, были ханзейскими рыцарями. Какое они имеют отношение к стражникам на вителлианских дорогах?

– Я не знаю, и Казио тоже не знает.

– Если так, разве они не следят и за кораблями?

– Следят, но Казио обещает найти капитана, который не станет задавать вопросы – если мы сможем заплатить серебром. – Она вздохнула. – Но у нас нет таких денег, а ведь нам еще нужно есть. И что еще хуже, мне сегодня ничего не заплатили. И что я буду делать завтра?

Остра погладила ее по плечу.

– Мне заплатили. Мы зайдем на рыбный рынок и в карензо и купим чего-нибудь на ужин.

Рыбный рынок находился на краю Перто Нево, куда корабли с высокими мачтами сгружали лес и железо и где брали на борт бочки с вином и оливковым маслом, а также пшеницу и шелк. У южных пристаней скучились небольшие лодки, поскольку в вителлианских водах водилось множество креветок, мидий, сардин и сотни видов рыб, о которых Энни никогда не слышала. Сам рынок представлял собой лабиринт из ящиков и бочек, наполненных поблескивающими дарами моря. Энни с тоской смотрела на креветок и черных крабов, что еще трепыхались в бочках с морской водой, и на горы скользкой макрели и тунца. Девушки не могли позволить себе такие изысканные дары моря, и им пришлось пройти дальше, в глубь рынка, где лежали присыпанные солью сардины и кучи хека, уже начинающего попахивать.

Хек стоил всего два минсера за штуку, и девушки, морща носы, остановились около прилавка, чтобы выбрать пару рыбин себе на ужин.

– З'Акатто сказал, что нужно смотреть на глаза. Если они с пленкой или косят, рыба плохая.

– Значит, тут все плохие, – заметила Энни.

– Других мы не можем себе позволить, – ответила Остра. – Здесь должна быть хотя бы парочка приличных. Нам надо только поискать.

– А как насчет соленой трески?

– Ее нужно вымачивать целый день. Не знаю, как ты, а я хочу есть уже сейчас.

У них за спиной раздался веселый женский голос.

– Нет, милые, не покупайте тут ничего. А то неделю животами промаетесь.

Энни узнала женщину, заговорившую с ними, – она часто видела ее на их улице, хотя и никогда не разговаривала с ней. Га вызывающе одевалась и слишком ярко красила лицо. Как-то раз Энни слышала, как з' Акатто сказал, что «не может позволить себе эту», так что девушка догадывалась, чем занимается незнакомка.

– Спасибо, – поблагодарила ее Энни, – но мы найдем тут хорошую рыбу.

Женщина с сомнением посмотрела на прилавок. У нее было решительное худое лицо и глаза цвета черного янтаря. Волосы были убраны под сетку с яркими искусственными самоцветами, а зеленое платье, хоть и помнило лучшие времена, выглядело значительно лучше, чем наряд Энни.

– Вы живете на улице Шести Нимф. Я вас видела со старым пьяницей и симпатичным юношей, у него еще есть шпага.

– Да, – ответила Энни.

– Я ваша соседка. Меня зовут Редиана.

– Я Фейна, а это Лесса, – солгала Энни.

– Ну, девочки, идите за мной. – Женщина понизила голос. – Здесь вы не найдете ничего съедобного.

Энни колебалась.

– Я вас не укушу, – пообещала Редиана. – Идемте.

Знаком показав, чтобы они следовали за ней, она подвела их к прилавку, где продавали камбалу. Некоторые рыбины еще бились.

– Мы не можем себе этого позволить, – сказала Энни.

– А сколько у вас есть?

Остра протянула монетку в десять минсеров. Редиана кивнула.

– Парвио!

Мужчина, стоявший за прилавком, разделывал рыбу для двух хорошо одетых женщин. У него не хватало одного глаза, однако он не позаботился о том, чтобы прикрыть шрам. На вид ему было около шестидесяти, но на голых руках выступали, словно у борца, сильные мускулы.

– Редиана, ми кара! – вскричал он. – Что для тебя?

– Продай моим подружкам рыбу.

Она взяла из рук Остры монетку и отдала Парвио; тот посмотрел на нее, нахмурился, а затем улыбнулся Энни и Остре.

– Берите любую, какая вам понравится, дорогие.

– Мелто брацци, каснар, – поблагодарила его Остра и, выбрав камбалу, положила в корзинку.

Подмигнув, Парвио протянул ей монетку в пять минсеров. Рыба стоила не меньше пятнадцати.

– Мелто брацци, каснара, – сказала Энни Редиане, когда они направились в сторону карензо.

– Не за что, дорогая, – ответила Редиана. – По правде говоря, я надеялась, что мне удастся с вами поговорить.

– Да? О чем же? – спросила Энни, слегка настороженная добротой незнакомки.

– О том, что вы можете каждый день есть такую рыбу. Вы обе довольно хорошенькие – и достаточно необычные. Я могла бы сделать из вас конфетку. Нет, конечно, не для болванов, что болтаются по улицам, а для клиентов, которые могут платить хорошие деньги.

– Вы… вы хотите, чтобы мы…

– Трудно только в первый раз, – пообещала Редиана. – Впрочем, не слишком. Деньги это легкие, к тому же за вами присмотрит ваш юноша со шпагой, на случай, если вдруг попадется грубый клиент. Вам известно, что он уже на меня работает?

– Казио?

– Да. Он охраняет некоторых девушек.

– Так это он надоумил вас?…

Редиана покачала головой.

– Нет. Он сказал, что вы не захотите со мной разговаривать на эту тему. Но мужчины часто сами не знают, что говорят.

– На этот раз он знал, – ледяным тоном сообщила Энни. – Большое спасибо за то, что помогли нам купить рыбу, но, боюсь, мы вынуждены отклонить ваше предложение.

Глаза Редианы сузились.

– Думаете, вы слишком хороши для такой работы?

– Конечно, – выпалила Энни, не успев подумать.

– Понятно.

– Нет, – возразила Энни. – Ничего вам не понятно. Я считаю, что и вы тоже слишком хороши для такой работы. Ни одна женщина не должна этого делать.

Губы Редианы дрогнули в слабой улыбке, но она лишь пожала плечами.

– Вы сами не понимаете, что для вас хорошо, а что плохо. За один день вы сможете получить больше, чем сейчас за целый месяц, да к тому же не испортите свою внешность тяжелой работой. Подумайте. Если передумаете, меня найти не трудно.

И она ушла.

Пару минут после ее ухода девушки шли молча, а потом Остра проговорила:

– Энни, я могла бы…

– Нет, – сердито оборвала ее Энни. – Трижды нет. Лучше мы никогда не попадем домой, чем такой ценой.

Когда они подошли к карензо на углу улицы Пари и Вио Фьюро, Энни все еще не пришла в себя от возмущения, но запах свежего хлеба прогнал все заботы, кроме мыслей о голоде. Пекарь – высокий, худой мужчина, всегда перепачканный мукой, – дружелюбно улыбнулся им, когда они вошли в лавку. Он срезал бритвой непропеченные верхушки с буханок деревенского хлеба, а его помощник аккуратно засовывал в печь новую порцию на лопате с длинной ручкой. Большая черная собака, лежавшая на полу, сонно посмотрела на девушек и снова опустила голову на лапы – они ее нисколько не заинтересовали.

Хлеб самой разной формы и размеров лежал горами в больших корзинах и бочках: золотисто-коричневые круглые буханки, огромные, точно тележные колеса, украшенные чем-то вроде оливковых листьев, батоны из грубой муки длиной с руку, маленькие булочки, помещавшиеся в ладони, хрустящие рулетики в форме яйца, присыпанные овсяными хлопьями, – и это только то, что бросалось в глаза при первом взгляде.

Девушки купили буханку теплого хлеба за два минсера и направились в сторонуПерто Вето, где они жили.

Вскоре они оказались на улице, которая когда-то могла похвастаться роскошными особняками с мраморными колоннами и балконами, украшавшими окна верхних этажей, но сейчас девушкам приходилось пробираться среди осколков черепицы и пустых винных бутылок, вдыхая воздух, пропитанный вонью отходов.

Пробил четвертый колокол, и женщины с ярко накрашенными губами и в платьях с глубокими вырезами – занятые тем же, чем и Редиана, – уже собирались на высоких балконах, зазывая мужчин, у которых были деньги, и насмехаясь над теми, у кого их не водилось. Группа парней, расположившихся на потрескавшихся мраморных ступенях с кувшином вина, засвистела вслед Энни и Остре.

– Это герцогиня Хериланца, – выкрикнул один из них. – Эй, герцогиня, подари мне поцелуйчик.

Энни не обратила на него ни малейшего внимания. За месяц, прожитый на Перто Вето, она успела понять, что большинство из них безобидны, хотя порой изрядно досаждают.

На следующем углу они повернули, вошли в открытую дверь дома и поднялись на третий этаж в свои комнаты. Еще на лестнице Энни услышала голоса – з'Акатто и чей-то еще.

Дверь оказалась распахнутой настежь, и з'Акатто поднял голову, когда они вошли. Он был уже немолод – лет пятидесяти, с небольшим брюшком и сединой в волосах. З'Акатто разговаривал с хозяином дома, Осперо, примерно своим ровесником, но почти лысым и более плотного телосложения. Оба уже успели прилично набраться, судя по трем пустым винным бутылкам, что валялись на полу. Впрочем, это никого не удивило – з'Акатто редко бывал трезвым.

– Дена диколла, каснары, – поздоровался с девушками з'Акатто.

– Добрый вечер, з'Акатто, – ответила Энни. – Каснар Осперо.

– Что-то вы рано вернулись, – заметил з'Акатто.

– Да. – Энни не стала объяснять причину.

– Мы принесли рыбу и хлеб, – радостно сообщила Остра.

– Очень хорошо, – заявил старик. – К рыбе нужно белое вино. Может быть, верно.

– К сожалению, – сказала Остра, – у нас нет денег на вино. Осперо хмыкнул и достал серебряную монетку. Прищурившись, он пару минут ее разглядывал, а потом бросил Остре.

– На вино, моя прелестная делла. – Он помолчал немного, хмуро поглядывая на девушек, а потом покачал головой. – Знаешь лавку Эссероса на улице Мокрой Луны? Скажи ему, что я тебя прислал, пусть даст две бутылки верно, иначе я приду и вышибу ему мозги.

– Но я собиралась… – начала Остра.

– Иди, Остра, я приготовлю рыбу, – перебила ее Энни.

Ей не нравился Осперо. Он водил компанию с подозрительными типами, да и сам не особенно внушал доверие. С другой стороны, з'Акатто каким-то образом удалось уговорить его сдать им комнаты в кредит на неделю, и Осперо ни разу не сделал ничего плохого Энни, если не считать хмурых взглядов. Они рассчитывали на его относительную порядочность, и потому девушка придержала язык.

Энни отправилась в тесную кладовку, где отыскала бутылку с оливковым маслом и мешочек с солью. Затем она налила немного масла в глиняную сковороду, посолила рыбу с обеих сторон и положила в масло. Она с тоской вздохнула, в сотый, наверное, раз жалея, что они не могут позволить себе – или даже просто найти здесь – сливочного масла. Затем она накрыла сковороду крышкой и спустилась с ней по лестнице в маленький дворик, который они делили с другими жильцами дома.

Несколько женщин собрались около маленькой ямы с тлеющими углями. Места для сковороды Энни не нашлось, и она уселась на скамейке, дожидаясь, пока оно появится, и задумчиво глядя на скучные стены с облупившейся штукатуркой, – Энни изо всех сил пыталась представить себе, что сидит в саду замка своего отца.

Ее размышления прервал мужской голос:

– Добрый вечер, делла.

– Привет, Казио, – ответила она, не оборачиваясь.

– Как дела?

– Устала.

Она заметила, что на углях освободилось место, и встала, чтобы отнести сковороду, но Казио ее опередил.

– Позволь мне, – сказал он.

Казио, высокий, стройный юноша, немногим старше самой Энни, был одет в темно-коричневую куртку и пурпурные обтягивающие чулки. На боку у него висела рапира в потертых ножнах. С худого красивого лица на Энни внимательно смотрели темные глаза.

– Не слишком удачный выдался день?

– Полагаю, менее удачный, чем у тебя, – ответила она, протягивая ему сковороду.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что работа, которую ты себе нашел, наверняка дает множество возможностей расслабиться.

У него сделался озадаченный вид.

– И нечего прикидываться скромником, – добавила она. – Я сегодня разговаривала с Редианой. Она мне рассказала, чем ты занимаешься.

– Понятно, – вздохнув, проговорил Казио.

Поставив сковороду на угли, он палкой разворошил их, чтобы они распределились равномерно, и, вернувшись к Энни, уселся рядом с ней.

– Ты не одобряешь?

– Меня это не касается.

– И не должно касаться. Если ты помнишь, я делаю это ради тебя. Я пытаюсь заработать деньги, чтобы доставить тебя домой.

– И все же складывается впечатление, что мы не ближе к нашей цели, чем были месяц назад.

– Путешествие по морю – недешевое удовольствие, еще дороже – если никто не должен знать, какой груз находится на борту корабля. На улицах все больше людей, которые тебя ищут. Ты не знаешь почему?

– Я же тебе сказала, что не знаю.

До определенной степени это было правдой. Энни не имела ни малейшего представления о том, почему за ее голову назначена награда, но полагала, что причина в ее происхождении и видениях, которые тревожили ее даже наяву. Она знала – эти видения приходят к ней неспроста, кто-то или что-то насылает их…

– Я поверил тебе на слово, – сказал Казио. – И продолжаю верить. Но если у тебя появились какие-то подозрения…

– Мой отец богатый и наделенный властью человек. Это единственная причина, которая приходит мне в голову.

– У тебя есть какие-нибудь соперники, стремящиеся завоевать его любовь? Может быть, мачеха? Кто-нибудь, кто предпочел бы, чтобы ты не вернулась?

– О да, моя мачеха, – проговорила Энни. – Как же я могла забыть? Как-то раз она отправила меня в лес с охотником, которому приказала принести мое сердце. Я бы тогда умерла, если бы старик в меня не влюбился. Он отдал моей мачехе сердце кабана. А однажды она отправила меня за водой и не предупредила, что в ручье живет никвер, который с нетерпением ждал момента, чтобы очаровать меня, а потом съесть. Да, эти события, должно быть, что-то объясняют в моем нынешнем положении, хотя я и не подозревала ее, поскольку мой дорогой отец заверил меня, что она очень изменилась.

– Ты иронизируешь, верно? – сообразил Казио.

– Жизнь – не волшебная сказка, Казио. У меня нет мачехи. В нашей семье нет никого, кто желал бы мне зла. Враги моего отца, пожалуй, могли бы, но я вряд ли точно их назову. Я не слишком внимательно следила за политикой.

– Ладно, – пожав плечами, сказал Казио. Затем его лицо вдруг озарила улыбка. – А ты ревнуешь.

– Что?

– Я только что понял. Ты думаешь, что я сплю с дамочками Редианы, и ты меня ревнуешь.

– Я тебя не ревную, – возразила Энни. – У меня уже есть настоящая любовь, и это не ты.

– Ах да, таинственный Родерик. Я слышал, он замечательный человек. Настоящий принц. Уверен, он ответил бы на твое письмо, если бы смог выкроить на это еще несколько месяцев.

– Мы это уже множество раз обсуждали, – вздохнув, проговорила Энни. – Ты можешь сопровождать, кого пожелаешь, и делать с ними все, что заблагорассудится. Я благодарна тебе за помощь, Казио, но…

– Подожди. – Голос Казио прозвучал чересчур резко, а на лице появилось серьезное выражение.

– Что такое?

– Твой отец отправил тебя в монастырь Святой Цер. Верно?

– На самом деле мать, – поправила его Энни.

– А твоя настоящая любовь Родерик знал, куда ты направляешься?

– Все произошло слишком быстро. Я думала, что поеду в Кал Азрот, и сказала ему об этом, а вечером того же дня моя мать передумала и отправила меня в монастырь. Я не успела его предупредить.

– И он не мог узнать, где ты, из разговоров других людей?

– Нет, меня отослали из дома тайно. Никто ничего не знал.

– А потом ты послала своему любимому письмо – которое я сам передал в руки гонца церкви, – и ровно через девять дней в монастырь прибыли рыцари. Тебе это не кажется несколько подозрительным?

Ей очень даже казалось – на самом деле в груди Энни словно вспыхнуло обжигающее пламя.

– Ты заходишь слишком далеко, Казио! Ты и прежде говорил про Родерика всякие гадости, но предположить, сказать…

Она замолчала, не в силах продолжать от ярости, тем более что слова Казио звучали очень правдоподобно. Но они не могли быть правдой, ведь Родерик ее любит.

– Рыцари были из Ханзы, – сказала она. – Я узнала язык. Родерик из Хорнлада.

Но тут она вспомнила, что ей как-то раз сказала тетя Лезбет. Ей казалось, что это было давным-давно, но там было что-то о том, что дом Родерика лишился расположения двора, когда-то поддержав притязания Рейксбургов на трон.

Нет. Это просто смешно.

Она уже собралась сообщить об этом Казио, когда во двор влетела запыхавшаяся Остра, по щекам которой катились слезы.

Что случилось? – спросила Энни, схватив Остру за руки.

– Ужасные новости, Энни!

– Какие?

– Я в-в-видела гонца. Он рассказывал о новостях на площади около винной лавки. Он только что вернулся из… О, Энни, что нам делать?

– Остра, что случилось? Подруга прикусила губу.

– У меня ужасные новости, – шепотом повторила она. – Самые страшные в мире.

Глава 3 Композитор

Леовигилд Акензал смотрел на копье со смесью страха и раздражения.

Страх был вполне обоснованным – наконечник копья замер в нескольких дюймах от его горла, а человек, который копье направлял, был огромным, в доспехах да еще и на свирепом коне. Стального цвета глаза врага напомнили Леофу бездонные воды Ледяного моря, и он не сомневался, что этот великан даже не вспомнит о нем наутро, если прикончит.

Естественно, помешать этому он никак не мог.

То, что он испытывал одновременно и раздражение, удивило его самого, но, по правде говоря, оно не имело никакого отношения к вооруженному всаднику. Много дней назад в долине среди холмов он услышал далекую, едва различимую мелодию. Вне всякого сомнения, ее наигрывал на дудочке какой-нибудь пастух, но мотив упорно преследовал Леофа, и, что хуже всего, он тогда не услышал окончания песенки. Мысленно он завершал ее множеством разных способов, но ни один из них ему не нравился.

И это его удивляло. Как правило, Леоф легко сочинял музыку, и то, что эта мелодия ускользала от него, терзало его сильнее, чем капризы красивой, загадочной – и вздорной – возлюбленной.

А сегодня утром, проснувшись, он вдруг понял, как должна заканчиваться песенка. Леоф отправился в путь, но не прошло и часа, как его размышления о музыке были прерваны самым грубым образом.

– У меня почти нет денег, – честно признался Леоф. Голос его при этом слегка дрожал.

Великан на могучем коне прищурился.

– Нет? А что тогда на твоем муле?

Леоф глянул на свое вьючное животное.

– Бумага, чернила, одежда. В большом футляре лютня, в меньшем – кроз. В самых маленьких – разные духовые инструменты.

– Да? Тогда открой.

– Вам от них не будет никакой пользы.

– Открывай.

Стараясь не отводить от мужчины взгляда, Леоф послушно открыл первый кожаный футляр, где лежала лютня, издавшая легкий звон, когда он положил ее на землю. Затем он по очереди достал все остальные инструменты – восьмиструнный кроз из розового дерева, украшенный перламутром, который он получил от местро ДаПейка много лет назад. Деревянную флейту с серебряными клапанами, гобой, шесть флажолетов разных размеров и темно-красный рожок.

Незнакомец наблюдал за ним с ничего не выражающим лицом.

– Тогда ты менестрель, – наконец заключил он.

– Нет, – ответил Леоф. – Не менестрель.

Он попытался гордо выпрямиться во весь свой средний рост. Он прекрасно знал, что карие глаза, вьющиеся каштановые волосы и мальчишеское лицо вряд ли способны кого-нибудь напугать, но ему хотелось сохранить достоинство.

Мужчина приподнял одну бровь.

– Тогда кто ты такой на деле?

– Я композитор.

– А что делает композитор? – спросил незнакомец.

– Сочиняет музыку.

– Понятно. И чем это отличается от того, что делает менестрель?

– Ну, во-первых…

– Сыграй что-нибудь, – перебил его великан.

– Что?

– Играй, говорю.

Леоф нахмурился, его раздражение росло. Он оглянулся, надеясь заметить еще каких-нибудь людей, но дорога в пределах видимости была совершенно пуста. А здесь, в Новых землях, где местность плоска, как тарелка, от горизонта до горизонта действительно очень далеко.

Почему же тогда он не заметил, откуда появился этот странный человек на лошади?

Впрочем, ответ на этот вопрос заключался в мелодии, которую он сочинял. Когда в голове у него начинала звучать музыка, остальной мир переставал существовать.

Леоф взял лютню. Она, естественно, была расстроенной, но не слишком, и ему потребовалось всего несколько минут, чтобы привести ее в порядок. Он коснулся струн, пытаясь сыграть мелодию, которая его преследовала.

– Нет, не так, – пробормотал он.

– Ты умеешь играть или нет? – спросил всадник.

– Не перебивайте меня, – рассеянно ответил Леоф и прикрыл глаза.

Да, вот она, хотя он опять потерял окончание.

Он снова коснулся струн, начало мелодии на верхней струне, из трех восходящих нот, потом опускаемся, две, и снова поднимаемся вверх. Он добавил басовое сопровождение, но что-то все равно звучало не так.

Он остановился и начал заново.

– Не слишком-то красиво, – подытожил незнакомец.

Это было уже чересчур – с копьем или без. Леовигилд смерил всадника взглядом.

– Было бы очень даже красиво, если бы вы меня не перебили, – сообщил он. – Я уже почти закончил ее, знаете ли, и тут появились вы со своим длинным копьем и… Чего вам вообще от меня нужно? И кто вы такой?

Отстраненно он отметил, что голос у него больше не дрожит.

– А ты кто такой? – мирно спросил незнакомец.

Леоф снова выпрямился.

– Я Леовигилд Акензал, – сказал он.

– А что тебе нужно в Эслене?

– Меня пригласили ко двору его величества Уильяма Второго в качестве композитора. Похоже, император придерживается более высокого мнения о моей музыке, чем вы.

Как ни удивительно, всадник почти улыбнулся.

– Больше не придерживается.

– Что вы подразумеваете?

– Он мертв, вот что.

Леоф потрясенно заморгал.

– Я… я не знал.

– Так вот, он мертв, и с ним половина королевской семьи.

Незнакомец поерзал в седле.

– Акензал. Имя звучит как ханзейское.

– Ничего подобного, – возразил Леоф. – Мой отец был родом из Хериланца. А я родился в Тремаре. – Он поджал губы. – Вы не разбойник, верно?

– А я не говорил, что разбойник, – ответил незнакомец. – Я Артвейр.

– Вы рыцарь, сэр Артвейр?

И снова этот призрак улыбки.

– Сойдет просто Артвейр. У тебя есть письмо, подтверждающее твои слова?

– О да. Конечно, есть.

– Я бы хотел взглянуть.

Удивляясь интересу Артвейра, Леоф тем не менее порылся в седельной сумке и достал письмо с королевской печатью. Затем он протянул его воину, и тот быстро пробежал его глазами.

– Вроде в порядке, – сообщил он. – Я возвращаюсь в Эслен, так что провожу тебя туда.

Леоф слегка расслабился.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал он.

– Извини, если напугал. Не стоит путешествовать в одиночку – по крайней мере, в наше время.

К полудню ослепительно-голубое небо затянули мрачные тучи, и настроение у Леофа совсем испортилось. Пейзаж вокруг изменился; теперь дорога пробиралась вдоль земляного вала или гребня длинного холма. Он был такой правильной формы, что казался Леофу делом человеческих рук. Вдалеке он видел точно такие же сооружения. Но больше всего его удивили башни, которые стояли на некоторых холмах. К их верхушкам были приделаны огромные колеса, но без обода – только четыре большие широкие спицы, обтянутые какой-то тканью, кажется парусиной. Они медленно вращались, подчиняясь ветру.

– Что это такое? – спросил Леоф, показав на ближайшую башню.

– Впервые в Новых землях, а? Это маленд. Его вращает ветер.

– Да, я вижу. А зачем?

– Вот этот откачивает воду. Некоторые мелют зерно.

– Откачивает воду?

– Да. Иначе мы бы сейчас разговаривали по-рыбьи. – Сэр Артвейр махнул рукой. – Как ты думаешь, почему это называют Новыми землями? Они должны быть под водой. И там бы и были, если бы маленды не откачивали ее. – Он показал на верхнюю часть вала. – Вода доходит до верха. Это большой северный канал.

– Мне следовало догадаться, – сказал Леоф. – Естественно, я слышал про каналы. Я знал, что Новые земли расположены ниже уровня моря. Только… мне казалось, что я еще до них не добрался. А еще я думал, что они будут… ну, я сразу пойму, что это такое.

Он посмотрел на своего спутника.

– А вас это не пугает?

Сэр Артвейр кивнул.

– Да, немного. Однако это чудо – и хорошая защита от вторжения.

– В каком смысле?

– Мы всегда можем пустить воду, и армии, идущей на Эслен, придется добираться до него вплавь. Сам Эслен высоко, на сухой земле.

– Как же люди, которые здесь живут?

– Мы сначала им скажем. Поверь мне, все знают дорогу к ближайшему убежищу.

– А так уже делали?

– Да. Четыре раза.

– И армии удалось остановить?

– Три из них. Четвертую вел Отважный, и его потомки сейчас сидят на троне в Эслене.

– Кстати… насчет короля… – начал Леоф.

– Ты хочешь знать, остался ли еще кто-нибудь, кому можно петь за кусок хлеба?

– Это меня не слишком занимает, – признался Леоф. – Но, похоже, я пропустил кучу новостей, пока находился в пути. Я даже не уверен, какой сегодня день.

– Темносенал. Завтра первый день новмена.

– Значит, я был в пути дольше, чем думал. Я выехал в сефтмене.

– Как раз тогда и убили короля.

– С вашей стороны было бы крайне любезно… – начал было Леоф, но осекся. – Не могли бы вы мне рассказать, что произошло с королем Уильямом?

– Конечно. На него напали наемные убийцы, когда он был на охоте. Закололи и короля, и всех, кто был с ним.

– Убийцы? Откуда?

– Говорят, пираты. Дело было возле мыса Аэнах.

– А остальные члены королевского дома тоже убиты?

– Принц Роберт, его брат, погиб там же. Принцесс Фастию и Элсени убили в Кал Азроте.

– Я не знаю, где это, – сказал Леоф. – Неподалеку от того места, где убили короля?

– Нет. Больше чем в девяти днях быстрой езды.

– Это кажется довольно странным совпадением, не правда ли?

– Что верно, то верно. Как бы там ни было, искать другие объяснения – себе дороже.

– Понимаю, – проговорил Леоф. – И кто же сейчас правит в Эслене?

Артвейр тихо усмехнулся.

– Это зависит от того, у кого спрашивать. Есть король – Чарльз, сын Уильяма. Но к нему, как говорится, прикоснулись святые. Он постоянно нуждается в советах, а в них недостатка нет. Аристократы Комвена дают их охотно и при любой возможности. Прайфеку церкви также есть что сказать. Кроме того, остается еще вдова Уильяма, мать Чарльза.

– Мюриель Отважная.

– О, кое-что ты все-таки знаешь, – сказал Артвейр. – Да, если уж и есть человек, который нынче правит Кротенией в большей степени, чем прочие советчики принца, так это она.

– Ясно.

– Так ты говоришь, что обеспокоен будущим, – произнес рыцарь. – Разве таким, как ты, трудно найти работу?

– Есть и другие покровители, которые могли бы мной заинтересоваться, – признал Леоф. – У меня хорошая репутация. Последний, у кого я служил, был грефт Гластира. И все же королевское приглашение… – Он опустил глаза. – Но это ничто по сравнению с тем, что творится вокруг, правда?

– По крайней мере, у тебя есть здравый смысл, сочинитель. Но не унывай – ты еще можешь получить место, если королева удостоит тебя этой чести. И когда начнется война, ты окажешься при дворе.

– Война? С кем?

– С Ханзой или с Лири… или, может, гражданская война.

– Вы что, шутите?

Артвейр пожал плечами.

– Я чувствую такие вещи. Сейчас повсюду хаос, а для того, чтобы привести все в порядок, обычно требуется война.

– Святой Брайт, только не это!

– Тебе не нравятся походные марши?

– Я не знаю ни одного. Вы можете спеть?

– Я? Спеть? Когда твой мул станет боевым конем.

– Что ж… – вздохнул Леоф. – Я и не надеялся…

Некоторое время они ехали в молчании. Когда начало смеркаться, на землю опустился туман, розовый от лучей заходящего солнца. Откуда-то издалека доносилось мычание скота.

В воздухе пахло сухим сеном и розмарином, дул легкий холодный ветерок.

– Мы доедем до Эслена сегодня? – поинтересовался Леоф.

– Только если проведем в пути всю ночь, а я не собираюсь, – ответил сэр Артвейр рассеянно. Он оглядывался по сторонам, как будто высматривал что-то. – Вон там, где дорога пересекает канал, стоит городок. Я знаю там один трактир. Мы остановимся в нем и, если выедем спозаранку, будем в Эслене завтра к полудню.

– Что-то не так?

Артвейр пожал плечами.

– У меня нехорошее предчувствие. Впрочем, возможно, я опять зря тревожусь, как при встрече с тобой.

– Вы тогда искали что-то определенное?

– Ничего определенного и все необычное. Ты был необычен.

– А что необычного теперь?

– Разве я говорил, что есть что-то необычное?

– Нет, но что-то есть – и это отразилось на вашем лице.

– А что может знать менестрель о моем лице?

Леоф поскреб подбородок.

– Я же сказал, что я не менестрель. Я композитор. Вы спросили, в чем разница. Менестрель странствует, продает песни, играет на городских праздниках и танцах, и все в таком роде.

– А ты делаешь все то же самое для королей.

– Не только. Вы из этих мест? Вы когда-нибудь ходили на танцы?

– Да.

– Менестрели иногда путешествуют группами, порой по четыре человека. Двое играют на крозе, один – на свирели, и еще один бьет в маленький барабан и поет…

– А я тут при чем?

– Есть такая мелодия… «Красотка из Дэлвиса». Знаете?

Артвейр, похоже, не ожидал такого вопроса.

– Ну да. Ее еще любят исполнять на Фьюссенале.

– Представьте ее себе. Начинает один кроз, затем вступает другой, с той же самой мелодией, но слегка запаздывая, в результате музыка идет по кругу. Через некоторое время вступает третий, и в конце концов – певец. Всего четыре голоса, и все в контрапункте друг другу.

– Я не знаю контрапункта, но песню знаю.

– Хорошо. А теперь представьте десять крозов, две свирели, флейту, гобой, трубу, и каждый играет чуть-чуть по-своему.

– Думаю, будет звучать как скотный двор, забитый животными.

– Ничего подобного, если музыка правильно написана и исполнители следуют указаниям. Если у каждого инструмента есть свое собственное место. Я могу мысленно услышать такую мелодию, представить ее себе еще до того, как она будет сыграна. Я очень хорошо чувствую подобные вещи, сэр Артвейр, и вижу, когда этот дар есть у других людей – и речь идет не только о музыке. Вас что-то беспокоит. Но вот понимаете ли вы сами, откуда эта тревога, вот в чем вопрос.

Рыцарь покачал головой.

– Ты необычный человек, Леовигилд Акензал. Но – да, город, о котором я упоминал, Бруг, уже совсем близко. Что ты слышишь своими музыкантскими ушами?

Леоф сосредоточился на мгновение.

– Овцы блеют, далеко. Коровы. Дрозды.

– Верно. Мы уже должны были слышать вопли детей, крики женщин, бранящих своих мужей и требующих, чтобы те перестали лакать пиво и шли домой, колокола и рожки на полях, голоса крестьян. Но ничего этого нет. – Артвейр принюхался к воздуху. – И никакого запаха готовящейся еды, а мы с подветренной стороны.

– И что все это может означать?

– Не знаю. Но, думаю, нам стоит свернуть с главной дороги. – Он склонил голову набок. – От тебя будет польза, если запахнет жареным? Умеешь владеть мечом или копьем?

– О святые! Нет, конечно.

– Значит, подождешь здесь, около маленда. Скажи мастеру ветра, что Артвейр попросил его присмотреть за тобой где-то с час или около того.

– Вы думаете, все настолько серьезно?

– А почему вдруг замолчал целый город?

Леоф мог бы назвать несколько причин – все до одной не слишком утешительные.

– Как скажете, – вздохнув, ответил он. – На самом деле, если запахнет жареным, я буду только мешать.

Забравшись на вершину насыпи, Леоф несколько мгновений стоял, потрясенный открывшимся ему видом Новых земель.

В низинах, словно облака, клубился туман, но отсюда, сверху, его взгляду предстали далекие каналы, узкие ленты которых, казалось, сами святые вырезали из сумрачного неба и положили на янтарную землю. Тут и там он различал скользящие по воде щепки, которые, скорее всего, были лодками.

Вскоре начали загораться огоньки – еле заметные и такие бледные гроздья света, что они больше походили на эфемерные жилища волшебного народца, чем на то, чем были на самом деле, – зажженными свечами в окнах далеких городов и деревушек.

У ног Леофа раскинулся канал, превосходящий шириной иные реки, – впрочем, он наверняка и был рекой, скорее всего, Свежестью, которую руки и гений человека загнали в темницу искусственного русла. Самое настоящее чудо.

Затем Леоф принялся разглядывать сам маленд, пытаясь понять, как же он работает. Ветер вращал колесо, но композитор никак не мог сообразить, каким образом удается помешать воде затопить земли вокруг. Сооружение тихонько скрипело, и Леофу нравился этот звук.

Веселый желтый свет вперемешку с приятным ароматом горящего дерева и жарящейся рыбы лился наружу из открытой двери. Леоф соскочил на землю со своего мула и постучал.

– Да? Кто там? – услышал он жизнерадостный тенор. Через пару секунд вслед за голосом появился и его хозяин, невысокий мужчина с седыми волосами, торчащими под самыми немыслимыми углами. Время изрядно потрудилось над его лицом, щедро нарезав морщин, но голубые глаза сияли, точно два самоцвета, оправленные в пергамент.

– Меня зовут Леовигилд Акензал, – ответил Леоф. – Артвейр велел спросить у вас позволения отдохнуть здесь в течение часа или около того.

– Артвейр, а? – Старик почесал подбородок. – Да, радый видэть. А я Гильмер Эрксан. Будытэ как дома.

Он сделал приглашающий жест, несколько нетерпеливо.

– Вы очень добры, – ответил Леоф.

Внутри, на самом нижнем этаже башни, оказалась уютная комната. У одной стены был сложен очаг, где весело горел огонь. Над ним висел железный котелок и жарились на вертелах два больших окуня. Возле очага удобно расположились две табуретки, у противоположной стены стояла кровать. С балок свисали связки лука, несколько пучков травы, плетеная корзинка, трепало, тяпки и топорики. На следующий этаж вела лестница.

Посреди комнаты торчал толстый деревянный столб, уходящий вверх сквозь облицованное камнем отверстие в потолке, – видимо, он имел какое-то отношение к механизму маленда.

– Разгружевай сваэво бедалаху мула, – сказал мастер ветра. – Ты прагладылся?

– Прошу прощения?

Если диалект, на котором разговаривал Артвейр, казался Леофу немного странноватым, то старика он и вовсе почти не понимал.

– Чужийстранец, а? – сказал тот немного медленнее. – Смешной акцент у тебя. Я постараюсь говорить королевским языком. Итак. Ты евши? У тебя голод?

– Я не хочу вас беспокоить, – ответил Леоф. – Мой друг должен скоро вернуться.

– Значит, голод, – сделал вывод старик.

Леоф вышел наружу, снял поклажу со спины мула и пустил того пастись неподалеку от маленда. Он знал, что животное никуда не уйдет.

Когда он вернулся в комнату, его уже поджидала деревянная тарелка с одним из окуней, большим ломтем черного хлеба и вареным ячменем. Сам старик сидел на табуретке с другой тарелкой на коленях.

– Стола нет, – извиняющимся тоном сказал он. – Пришлося сжечь. Нонеча дерево сверху по реке бывает не всегда.

– Еще раз спасибо, вы действительно очень добры ко мне, – сказал Леоф, аккуратно снимая хрустящую корочку с рыбы.

– Не за что. А куда пошедши Артвейр, куда ты не смог?

– Он опасается, что в Бруге не все в порядке.

– Хм-м. Да уж, что-то там нонеча больно тихо. Я и сам дивлюся. – Он нахмурился. – Кажись, я даже не слыхамши вечерних колоколов.

Если у Гильмера и появились какие-то еще мысли, он не посчитал нужным поделиться ими с Леофом, а молча принялся за еду. Леоф последовал его примеру.

Когда тарелки опустели, Гильмер бросил кости в огонь.

– Ну и откудова ты пришедши, значится? – спросил он Леофа.

– Из Гластира. Это на побережье.

– Так далеко, да? А Артвейра откудова знаешь?

– Встретил на дороге. Он предложил проводить меня в Эслен.

– А, так ты ко двору ехаешь. Темные времена там сталися, с ночи, что с красной луной. Темные времена везде.

– Я видел ту луну, – сказал Леоф. – Очень странная она была. Она напомнила мне одну песню…

– Жутковатую небось, а?

– Это очень старая песня и загадочная.

– Споешь маленько?

– Ну…

Леоф откашлялся и запел:

Гильмер слушал его с явным удовольствием.

– У тебя хороший голос, – похвалил старик, когда Леоф умолк. – Я про этого парня Райцера не слыхивал, но токмо все, что он сказал, сбылося.

– Как так?

– Ну, пурпурный серп – луна, что появилася в прошлом месяце, как ты говорил. И рог пропел – его везде слышавши. В Эслене, в бухте, на островах. И королевская кровь пролилася, да еще терновник.

– Терновник?

– Да. Ты ничего не слышавши? Он вырос спервоначалу в Кал Азроте, где двух принцесс погубили. Прямо из их крови, так люди твердят. Точно как в твоей песне. Они так быстро росли, что разломавши крепость, и продолжают расти. Говорят, и весь Королевский лес заполонивши.

– Я ничего такого не слышал, – сказал Леоф. – Наверное, потому что был в пути.

– Уж верно, про эти вести болтают на всех дорогах, – проговорил Гильмер. – И как они тебя миновали?

– Я путешествовал с караваном сефри, – объяснил Леоф. – Они со мной почти не разговаривали. А последние девять дней я вообще остался один, да и мысли мои, полагаю, были заняты другим.

– Заняты другим? Когда конец света на носу и все такое?

– Конец света?

Гильмер заговорил тише.

– Святые, парень, ты совсем ничего не ведаешь? Терновый король проснувшися. Это его терновник пожирает землю. И его рог ты слышавши.

Леоф потер подбородок.

– Терновый король?

– Древний демон леса. Говорят, последний из злых древних богов.

– Я никогда… Нет, подождите, про него есть песня!

– Ты прямо весь полон песен.

– Можно сказать, что песни – моя профессия, – пожав плечами, сообщил Леоф.

– Ты менестрель, что ль?

Леоф вздохнул и улыбнулся.

– Что-то вроде того. Я беру старые песни и превращаю их в новые.

– Значит, мастер песен. Мастер навроде меня.

– Да, можно и так сказать.

– Ну, коли эта песня про Тернового короля, я не желаю ее слышать. Он всех нас прикончит, и скоро. Чего раньше времени тревожиться?

Леоф не знал, как на это ответить, но был уверен, что, если бы приближался конец света, Артвейр непременно об этом бы упомянул.

– Ну, ладно, – проговорил он и махнул рукой. – Ваш маленд – могу я спросить, как он работает?

Гильмер оживился.

– Ты тама, снаружи, видал большое колесо – саглвик, да? Ветер его крутит, а оно вертит столб наверху.

Он показал на крышу.

– Тама имеются деревянные зубцы и шестеренки, они тоже начинают вращаться, и столб поднимается, а потом опускается. Так работает помпа, она внизу. Я покажу тебе завтрева.

– Это очень мило с вашей стороны, только меня здесь завтра не будет.

– Кто ведает? Артвейр уже мог тыщу раз вернуться из Бруга, выходит, его там что-то задержало. А мне пора и отдохнуть чуток. Да и ты, гляжу, тоже уставши.

– Да, правда, я немного устал, – признался Леоф.

– Оставайся, пока Артвейр не воротится. На другом этаже есть еще кровать, как раз гостевая. Можешь на ней прикорнуть.

– Если только недолго…

Леоф поднялся по лестнице на следующий уровень и нашел кровать, стоящую под окном. Спустились сумерки, но луна уже заняла свое место на небе, и он разглядел вдалеке какие-то тени, похожие на дома, стену и четыре башни разного. размера и решил, что это и есть Бруг. Однако там царил мрак, не видно было даже мелькания едва различимых огней, которые Леоф заметил вдалеке – видимо, в маленьких деревушках, расположенных за ближним каналом.

Тяжело вздохнув, он лег на жесткий матрас и прислушался к голосам ночных птиц – он устал, но не мог уснуть. Над головой у него скрипели и щелкали шестеренки, о которых рассказал ему Гильмер, где-то совсем рядом капала вода.

Конец света? Ему, как всегда, повезло, ничего не скажешь. Ему тридцать два года, он получил приглашение к королевскому двору, и вот, пожалуйста: выясняется, что грядет конец света.

Правда, уверенности в том, что приглашение все еще действительно, у Леофа не было.

Неожиданно его мысли прервала мелодия. Она была такой чистой и прекрасной, что вполне могла быть реальной, но Леоф слишком долго прожил со своим даром, чтобы не понимать, что она возникла у него в голове.

Мелодия зазвучала, и он расслабился, отдавшись любимому делу.

Маленд учил его своей песне.

Она лилась легко: сначала возник голос ветра, прилетевшего с востока и промчавшегося по зеленым равнинам. Затем зазвучали барабаны, когда колесо – саглвик? – начало вращаться, и крозы заиграли мелодию в унисон с флейтой. Потом к ним присоединились низкие ноты басовых крозов – ответ могучей водной стихии под землей, – и вот она полилась в каналы с веселым пением флажолетов. Маленд соединил вместе воздух, землю, воду и мастерство человека.

Следом возникли вариации, и каждая стихия получила собственную тему: земля – медленная павана,^[1] сыгранная на инструментах с глухими, глубокими голосами, и безумный, радостный танец набирающего силу ветра, пропетый свирелью, а потом вступили струнные…

Леоф заморгал, обнаружив, что свеча догорела и комната погрузилась в темноту, а он этого даже не заметил.

Но произведение было закончено, и он мог записать его на бумагу. В отличие от мелодии, услышанной им в горах, песня маленда явилась к нему целиком, от начала и до конца.

Возможно, именно по этой причине он только сейчас заметил, что внизу, в комнате, кто-то разговаривает.

Два голоса, причем ни один из них не принадлежал Гильмеру Эрксану.

– … не понимаю, почему это приказали именно нам, – сказал один из них – тенор, немного скрипучий.

– Нечего жаловаться, – проговорил другой – могучий баритон. – В особенности когда он рядом.

– Просто я хотел посмотреть, – объяснил первый. – Тебе разве не хочется увидеть, как они прорвутся через насыпь, а на них обрушится вода?

– Все ты увидишь, – успокоил его баритон. – Очень даже хорошо увидишь. Тебе еще повезет, если не придется выбираться вплавь.

– Да, наверное. И все же… – В голосе появились веселые нотки. – Правда, весело было бы проплыть на лодке над крышами всех этих домов? Знаешь, я непременно сплаваю в… как тот город назывался?

– В котором девица заявила, будто твой нос похож на черепаший хрен?

– Вот-вот.

– Рекхем.

– Точно. Завтра она и черепашьему хрену будет рада.

– Как я слышал, он и то будет покрепче твоего, – фыркнул баритон. – Ладно, давай заканчивать здесь. До утра мы должны сжечь все маленды на расстоянии четырех лиг.

– Да, но зачем?

– Чтобы можно было пустить воду, болван. Давай, за дело.

Сжечь? Внутри у Леофа все похолодело. Неожиданно лестница превратилась в оранжевый четырехугольник, и он почувствовал запах горящего масла.

Глава 4 Прайфек

Эспер Белый силился вдохнуть, но ему казалось, что некая могучая рука сжала его горло.

– Проклятье, это просто не может быть необходимо, – прохрипел он. – Винна…

Винна закатила глаза и тряхнула золотистыми локонами.

– Уймись, Эсп, – попросила она. – Не будь ребенком. Ты что, раньше никогда не носил воротник Фарлинга?

– Я вообще никогда не носил никаких треклятых воротников, – проворчал Эспер. – И зачем он только нужен?

– Затем, что ты в Эслене, в королевском дворце, а не болтаешься по пустошам среди холмов. Кроме того, очень скоро ты встретишься с его светлостью, прайфеком Кротении. И должен выглядеть соответственно.

– Но я всего лишь лесничий, – жалобно проговорил он. – Почему я не могу одеваться, как полагается лесничему?

– Ты прикончил Черного Варга и разобрался с его бандой, один, и единственными твоими помощниками были лук, топор и кинжал. Ты сразился с греффином и умудрился остаться в живых. А теперь хочешь сказать, что тебя пугает простой комплект одежды?

– Он совсем даже не простой. Я выгляжу по-дурацки и не могу дышать.

– Ты себя еще не видел, а пока тебе хватает дыхания, чтобы ныть, я буду считать, что с тобой все в полном порядке. Иди сюда, к зеркалу.

Эспер удивленно приподнял брови. На юном лице Винны цвела довольная улыбка. Она собрала волосы в какую-то черную сетку и надела синее платье – по мнению Эспера, слишком открытое. Не то чтобы представшая его глазам картина не доставляла удовольствия, но ему не нравилось, что это удовольствие разделят с ним и другие мужчины.

– Ну, ты выглядишь… по меньшей мере хорошенькой, – сказал он.

– Разумеется. И ты тоже хорош. Видишь?

Винна повернула его к зеркалу.

Эспер узнал свое лицо, хотя оно и было гладко выбрито, – пропеченное солнцем, покрывшееся за сорок один год шрамами и морщинами, его никак нельзя было назвать хорошеньким. Именно такое лицо должно быть у королевского лесничего.

А вот все, что располагалось ниже, принадлежало незнакомцу. Узкий накрахмаленный воротник, доставлявший ему невероятные страдания, был частью камзола, сшитого из какой-то яркой ткани, которая идеально выглядела бы, став занавеской или ковром на полу. Зеленые панталоны облегали ноги так туго, что Эспер казался себе полуголым. А в целом он напоминал себе засахаренное яблоко на палке.

– И кому только пришла в голову идея так меня нарядить? – проворчал он. – Такое впечатление, что какая-то сумасшедшая баба решила придумать для меня самый идиотский в мире костюм – и ей это удалось.

– Сумасшедшая баба? – переспросила Винна.

– Ясное дело, ни один мужчина не в состоянии даже представить себе такой клоунский костюм. По-моему, это какая-то злая шутка. Или насмешка.

– Ты достаточно хорошо знаешь двор, чтобы понимать, что это не так, – возразила Винна. – Здешние мужчины обожают покрасоваться.

– Да уж, – не стал спорить Эспер. – И я с нетерпением жду возможности побыстрее унести отсюда ноги.

Она прищурилась и обвиняюще погрозила ему пальцем.

– Ты волнуешься из-за встречи с прайфеком.

– Ничего подобного, – сердито отмахнулся он.

– Волнуешься! Боишься, как малый ребенок!

– Просто я не слишком часто имею дело с церковью, вот и все, – проворчал Эспер. – Если не считать того, что я прикончил парочку монахов.

– Они были разбойниками, – поправила его Винна. – У тебя все будет в порядке, только постарайся не богохульствовать – иными словами, тебе лучше вообще помалкивать. Пусть говорит Стивен.

– О, это нам поможет, – язвительно пробормотал Эспер. – Он у нас образец тактичности.

– Он представитель церкви, – напомнила ему Винна. – Ему лучше знать, как следует разговаривать с прайфеком.

В этот момент они услышали, что около двери кто-то фыркнул. Эспер оглянулся через плечо и увидел Стивена – тот незаметно вошел и теперь стоял, прислонившись к дверному косяку. Эспер заметил, что юноша одет точно так же, но явно чувствует себя прекрасно. Его губы кривились в улыбке, а темные волосы были зачесаны назад по придворной моде.

– Я был представителем церкви, – уточнил он. – До впадения в ересь, неповиновения своему фратексу, его гибели и побега из монастыря. Очень сомневаюсь, что его светлость прайфек будет мною доволен.

– Скорее всего, – согласился Эспер, – после этой встречинас отправят в темницу.

– Что ж, – невозмутимо сказала Винна, – по крайней мере, мы отправимся туда нарядными.

Прайфек Марше Хесперо был высоким человеком средних лет, с узким лицом, которое казалось еще более вытянутым из-за маленькой остроконечной бородки и усов. Черное одеяние не скрывало худого, как у птицы, тела. Глаза прайфека тоже напоминали птичьи – коршуна или орла.

Он принял их в мрачной, полупустой комнате со стенами из серого камня и низким потолком. В роскошном великолепии замка Эслен она казалась какой-то неестественно неправильной. Прайфек сидел в кресле за большим столом. Слева от него устроился смуглый мальчик лет шестнадцати, которому, похоже, тоже было не по себе в придворном платье. Больше никого в комнате не оказалось.

– Садитесь, пожалуйста, – ласково предложил прайфек.

Эспер подождал, пока усядутся Винна и Стивен, затем опустился на оставшийся стул. Он понятия не имел, правильное ли место для себя выбрал. Если оно вообще было – правильное место. Он все еще переживал из-за случая с ложками во время банкета, который состоялся девять дней назад. Ну кому, скажите на милость, нужно больше одного вида ложек?

Когда они расселись, прайфек встал и убрал руки за спину.

– Эспер Белый, – проговорил он голосом бархатистым, точно ткань на платье Винны. – Ты служишь королевским лесничим уже много лет.

– Я уже и не могу вспомнить сколько, ваша светлость.

Прайфек улыбнулся.

– Да, годы к нам не слишком благосклонны, верно? Я полагаю, тебе около сорока. Я уже давно перешагнул этот порог. Однако пусть с годами мы и теряем привлекательность, зато, надеюсь, обретаем мудрость.

– Э… да, ваша светлость.

– Ты прекрасно себя показал за это время. Совершил несколько поразительных подвигов – ты действительно в одиночку расправился с Черным Варгом?

Эспер неловко заерзал на своем стуле.

– Ну, это немного преувеличено… – пробормотал он.

– Так, – проговорил прайфек. – А как насчет Релистера?

– Он никогда раньше не сражался с человеком, у которого в руках кинжал и топорик. Ему мешали доспехи.

– Не сомневаюсь. – Прайфек посмотрел на бумаги, лежащие перед ним на столе. – Но, должен заметить, что тут у меня имеется и несколько жалоб. Что это за история с грефтом Ашвиса?

– Недоразумение, – ответил Эспер. – Он перебрал спиртного и собирался поджечь лес.

– Ты действительно связал его и засунул в рот кляп?

– Король посчитал, что я поступил правильно.

– Да, конечно. А как насчет леди Эстейрен?

Эспер напрягся.

– Леди хотела, чтобы я выступил в роли проводника во время прогулки по лесу, ваша светлость. В мои обязанности это не входит. Я старался вести себя вежливо.

– И, похоже, потерпел неудачу, – подвел итог прайфек, в голосе которого появились веселые нотки.

Эспер собрался что-то ответить, но прайфек поднял руку и покачал головой.

– Стивен Даридж, – сказал он, повернувшись к Стивену, – бывший фратир монастыря д'Эф. Ты произвел на церковь сильное впечатление за то короткое время, что находился в ее лоне, не так ли, брат Стивен?

Стивен нахмурился.

– Ваша светлость, как вам известно, обстоятельства…

– Насколько мне известно, ты из хорошей семьи, – перебил его прайфек. – Получил образование в колледже Рей ли. Являешься отличным специалистом по древним языкам. Свои знания ты использовал для того, чтобы перевести запрещенные церковью документы, и твои переводы, насколько я понимаю, – поправь меня, если я ошибаюсь, – стали причиной смерти фратекса и свершения немыслимых актов темного колдовства.

– Совершенно верно, ваша светлость, – ответил Стивен. – Но я сделал перевод по приказу фратекса. Темную магию использовали монахи-отступники во главе с Десмондом Спендлавом.

– Да, но, видишь ли, у нас нет доказательств того, что это так, – заметил прайфек. – Брат Спендлав и его товарищи мертвы. Брат Пелл тоже. Очень удобно для тебя, поскольку никто не может опровергнуть твои слова.

– Ваша светлость…

– И тем не менее ты признаешь, что вызвал Тернового короля, чье появление – как говорят – означает конец света.

– Это произошло случайно, ваша светлость.

– Да. Слабое утешение, если мир действительно ждет конец, верно?

– Конечно, ваша светлость, – с несчастным видом проговорил Стивен.

– Однако твое признание собственной вины в данном случае означает, что ты говоришь правду. Между нами, должен признаться, я давно подозревал, что в монастыре д'Эф не все в порядке. В конце концов, церкви служат мужчины и женщины, и им присущи те же слабости, что и обычным людям, а следовательно, они могут стать жертвой злых сил. Можете не сомневаться, сейчас мы удвоили свою бдительность.

Затем он повернулся к Винне.

– Винна Рафути. Дочь хозяина постоялого двора из Колбели. Ты не имеешь никакого отношения ни к церкви, ни к лесничеству. Как, ради всех святых, ты оказалась замешанной во все это?

– Я люблю этого болвана лесничего, ваша светлость, – ответила Винна.

Эспер почувствовал, что краснеет.

– Что ж, – проговорил прайфек, – это не слишком уважительная причина, согласна?

– Наверное, ваша светлость.

– И тем не менее ты была с ним, когда он выслеживал греффина, а потом в Кал Азроте, когда появился Терновый король. Кроме того, ты попала в плен к сефри Фенду, который, как говорят, виновен во многом из того, что произошло.

– Да, ваша светлость.

– В таком случае, – прайфек поджал тонкие губы, – я предлагаю тебе сделать выбор, Винна Рафути. Здесь пойдет разговор о вещах, которые не должны оглашаться за стенами этой комнаты. Ты можешь остаться и подвергнуть свою жизнь опасности – или уйти, и я прикажу проводить тебя к твоему отцу в Колбели.

– Ваша светлость, я уже подвергла свою жизнь опасности. Я остаюсь.

Эспер даже не заметил, как вскочил со стула.

– Винна, я запрещаю…

– Замолчи, неуклюжий медведь, – осадила его Винна. – Когда ты мог мне что-нибудь запретить?

– А сейчас запрещаю! – повысил голос Эспер.

– Успокойтесь, пожалуйста, – вмешался прайфек и остановил требовательный взгляд на лесничем. – Выбирать ей.

– И она сделала свой выбор, – сообщила Винна.

– Подумай хорошенько, милочка, – проговорил прайфек.

– Я уже подумала, ваша светлость.

Прайфек кивнул.

– Да будет так.

Он положил руку на плечо мальчика, не проронившего ни слова за время разговора. У того были черные волосы и глаза и смуглая кожа, темнее, чем у самого Эспера.

– Позвольте мне представить вам Эхока из племени ватау, что живет в Заячьих горах. Возможно, ты про них знаешь, лесничий.

– Знаю, – сердито ответил Эспер.

Его мать была из ватау, а отец – ингорн. Их ребенка не приняли ни в том, ни в другом племени. Прайфек снова кивнул.

– События, участниками которых вы стали, очень беспокоят церковь, в особенности появление так называемого Тернового короля. До сих пор мы считали его всего лишь персонажем легенд и сказаний, суеверием невежественных людей, которые почти ничего не знают про Колдовские войны и даже Пленение, продолжавшееся до тех пор, пока наши предки не освободились от ига демонов, захвативших их в рабство. Теперь же, когда он появился, нам придется пересмотреть все, что нам известно.

– Если позволите, ваша светлость, мой доклад… – начал Стивен.

– Разумеется, я читал твой доклад, – сказал Хесперо. – Ты проделал большую работу по данной теме, но не имел доступа ко всем источникам, которыми обладает церковь. В священной з'Ирбине имеются книги, которые позволено читать только его святейшеству фратексу Призмо. Узнав о событиях в Кал Азроте, я отправил сообщение в з'Ирбину и уже получил ответ.

Прайфек помолчал.

– Больше чем ответ, – продолжал он. – Я объясню вам чуть позже, что имею в виду. Однако я не мог ждать реакции з'Ирбины и потому послал отряд под покровительством церкви, которому поручил выследить это… создание и побольше о нем узнать. В состав отряда вошли рыцарь церкви и пять монахов ордена Мамреса. Они наняли Эхока в качестве проводника. Он вам расскажет, чему стал свидетелем.

– Э-э… – начал Эхок. Чувствовалось, что ему не часто приходится разговаривать на королевском языке. – Здравствуйте все, – сказал он с сильным акцентом и посмотрел на Эспера. – Я про вас слышал, господин лесничий. Думал, вы гораздо выше. Говорят, будто ваши стрелы размером с копье.

– Я немного съежился ради его светлости, – проворчал Эспер. – Что ты видел, мальчик, и где?

– На территории Дат аг Пэй, около Агдона. Один из монахов, Мартин, что-то услышал. И тут они появились.

– Они?

– Мужчины и женщины, но вроде диких зверей. Они были голые и без оружия. Они разорвали на куски бедного сэра Онье руками и зубами. Они безумны.

– Откуда они пришли?

– Они из Дат аг Пэй. Я уверен. Может быть, все племя, кроме детей. Хотя старики там были. – Его передернуло. – Они съели монахов после того, как убили их.

– А ты не знаешь, отчего они сошли с ума?

– Не они одни, господин лесничий. По дороге сюда я видел множество опустевших деревень. Я прятался в ямах и под листьями, но они нашли мою лошадь и растерзали ее. Я слышал их по ночам, они пели песни на каком-то чужом языке, какого нет в наших горах.

– Но тебе удалось от них убежать.

– Удалось. Когда я вышел из леса, они не стали дальше преследовать меня. Я пришел сюда, потому что так хотел Мартин.

– Мартин был одним из моих доверенных людей, – пояснил прайфек. – И очень сильным воином Мамреса.

– Какое безумие может охватить целые деревни? – удивленно спросил Стивен.

– Старухи… – начал Эхок и осекся.

– Все в порядке, Эхок, – успокоил его прайфек. – Говори, что ты хотел сказать.

– Это одно из предсказаний. Они говорили, когда Эттороум проснется, он захватит весь лес.

– Эттороум… – повторил Стивен. – Я знаю это имя. Твой народ так называет Тернового короля.

Эхок кивнул.

– Эспер, – прошептала Винна. – Колбели находится в Королевском лесу. Мой отец. И семья…

– Колбели далеко от Дат аг Пэй, – сказал Эспер.

– Какое это имеет значение, если мальчик говорит правду?

– Она права, – вмешался Стивен.

– Они появляются не только в лесных чащах, – проговорил прайфек. – Мы получили сообщения о стычках в городах, расположенных вдоль границы Королевского леса, по крайней мере, на востоке.

– Простите, ваша светлость, – сказал Эспер.

– За что?

– Я должен вас покинуть. Я королевский лесничий. Порядок в лесу – моя обязанность. Я должен увидеть все своими глазами.

– Да, со вторым твоим заявлением я согласен. Что же до первого… ты больше не королевский лесничий.

– Что?

– Я отправил королю просьбу отдать тебя в мое распоряжение. Ты мне нужен, Эспер Белый. Никто не знает лес так, как ты. Ты встретился с Терновым королем лицом к лицу и остался в живых – причем дважды.

– Но он всю жизнь был лесничим! – вскричал Стивен. – Ваша светлость, вы не можете взять и…

Голос прайфека вдруг утратил всю свою мягкость.

– Очень даже могу, брат Даридж. Я могу, и я это сделал. Кстати, твой друг продолжает оставаться лесничим – лесничим церкви. По-моему, это огромная честь.

– Но… – начал Стивен.

– Если позволишь, Стивен, – спокойно прервал его Эспер, – я и сам могу за себя говорить.

– Прошу, – согласился прайфек.

Эспер посмотрел ему в глаза.

– Я не слишком хорошо разбираюсь в правилах двора, королей и прайфеков, – признал он. – Мне много раз говорили, что с манерами у меня плоховато. Но мне представляется, ваша светлость, что вам следовало сначала спросить меня, а потом уж сообщать мне, что будет.

Хесперо несколько мгновений смотрел на него, а потом пожал плечами.

– Хорошо. Ты прав. Наверное, мое беспокойство за благополучие народа Кротении и всего остального мира заставило меня забыть о желаниях одного человека. Я всегда могу попросить короля изменить приказ – итак, я тебя спрашиваю.

– А чего именно ваша светлость от меня хочет?

– Я хочу, чтобы ты отправился в Королевский лес и выяснил, что там происходит. Я хочу, чтобы ты нашел Тернового короля и убил его.

После слов прайфека повисла напряженная тишина. Он сидел за столом и наблюдал за своими собеседниками так, словно только что попросил их отправиться на охоту и принести свежей дичи.

– Убил его, – медленно выговорил Эспер после минутного молчания.

– Именно. Ты же прикончил греффина, верно?

– А греффин чуть не прикончил Эспера, – вмешалась Вин-на. – Он обязательно умер бы, но Терновый король каким-то образом исцелил его.

– Ты уверена? – спросил прайфек. – Неужели ты так легко готова забыть о святых и их деяниях? В конце концов, они ведь присматривают за нами, людьми.

– Дело в том, ваша светлость, – сказал Стивен, – что мы не знаем наверняка, как все происходило в тот день, кто такой Терновый король и что на самом деле означает его появление. Нам неизвестно, следует ли его убивать и возможно ли это сделать.

– Его можно и должно убить, – непреклонно ответил Хесперо. – Вот это поможет тебе с ним расправиться.

Он достал узкий кожаный футляр с какой-то потускневшей надписью, показавшийся Эсперу очень старым.

– Перед вами одна из древнейших реликвий церкви, – сказал прайфек. – Она дожидалась своего часа и человека, который сможет ее использовать. Фратекс Призмо изучил предзнаменования, и святые сообщили ему свою волю.

Он открыл футляр и осторожно вынул из него стрелу. Ее наконечник сиял таким ослепительным светом, что на него было больно смотреть.

– Когда святые уничтожили старых богов, – проговорил Хесперо, – они сделали эту стрелу и отдали ее первым отцам церкви. Она может убить любое существо, обладающее плотью, – реальное или сверхъестественное, а также древних языческих духов. Ее можно было использовать семь раз. Осталось два.

Он убрал стрелу в футляр и сложил перед собой руки.

– Безумие, свидетелем которого стал Эхок, – дело рук Тернового короля. Предсказания говорят, что оно будет распространяться, точно волны в озере, пока не поглотит все земли, населенные людьми. Поэтому священный сеназ церкви и сам Фратекс Призмо повелели мне сделать все для того, чтобы эта стрела пронзила сердце Тернового короля. А я, в свою очередь, передаю их приказ тебе, Эспер Белый.

Глава 5 Сарнвудская колдунья

– Мы не сможем прикончить всех, – мрачно проговорил Аншар, натягивая тетиву лука.

Стрелять было очень трудно – волки казались призрачными тенями среди деревьев, и он знал наверняка, что до сих пор не попал ни в одного из них. В густом, заросшем ползучими растениями Сарнвуде от лука было не много пользы.

– Пожалуй, – спокойно ответил одноглазый сефри, расположившийся слева от него. – Не думаю, что сможем. Но мы ведь пришли сюда не затем, чтобы сражаться с волками.

– Возможно, ты не заметил, Фенд, – сказал брат Пейвел, убирая мокрые пряди волос с худого лица, – что у нас нет выбора.

Фенд вздохнул.

– Они ведь не нападают, верно?

– Только разорвали на части Рефана, – заметил брат Пейвел.

– Рефан сошел с тропы, – напомнил ему Фенд. – Мы же не настолько глупы, правда?

– Ты и в самом деле думаешь, что мы в безопасности на тропе? – спросил Аншар, с сомнением поглядывая на узкую тропинку, на которой они втроем стояли.

Никакой отчетливой границы между тропинкой и диким завывающим лесом не было – если не считать полосы жидкой грязи, присыпанной листьями.

– Я не сказал, что мы в безопасности, – с мрачной усмешкой уточнил Фенд. – Я сказал, что волки до нас не доберутся.

– Ты и раньше ошибался, – напомнил ему брат Пейвел.

– Я? – удивленно переспросил Фенд. – Ошибался?

– Например, в Кал Азроте, – настаивал на своем Пейвел.

Фенд неожиданно остановился и вперил свой единственный глаз в монаха.

– И насчет чего же я ошибся? – спросил сефри.

– Насчет лесничего, – сказал Пейвел. – Ты сказал, что он совсем не опасен.

– Я сказал, что Эспер Белый не опасен? Единственный человек, которому удалось по-настоящему ранить меня во время поединка? Человек, который отнял у меня глаз? Не думаю, что даже в страшном сне я говорил, будто Эспер Белый не представляет для нас никакой угрозы. Скорее, это твой дружок Десмонд Спендлав хвастался, что сумеет остановить лесничего прежде, чем тот доберется до Кал Азрота.

– Он разрушил все наши планы, – проворчал Пейвел.

– Так, давай подумаем хорошенько, – возразил Фенд. – Меня удивляет слово – «разрушил». Мы убили двух принцесс или нет?

– Да, но королева…

– Спаслась, тут ты прав. Но вовсе не потому, что я совершил ошибку. Просто мы потерпели поражение в бою.

– Если бы мы остались…

– Если бы мы остались, мы оба были бы уже мертвы, а наше дело лишилось бы двух воинов, – сказал Фенд. – Неужели ты думаешь, что лучше меня знаешь планы нашего господина, брат?

Пейвел, продолжая хмуриться, неохотно покачал головой.

– Нет, я так не думаю, – признал он наконец.

– Не думаешь. Посмотри-ка по сторонам. Пока мы спорили, что сделали волки?

– Ничего не сделали, они по-прежнему здесь, – ответил Аншар. – Но ближе не подходят.

– Вот видите. Это потому, что она хочет знать, зачем мы пришли. Пока ее мучает любопытство, а мы соблюдаем ее правила и не сходим с тропинки, с нами все будет в порядке. – Он хлопнул Пейвела по спине. – Перестань трястись.

Брат Пейвел выдавил вымученную улыбку.

Аншар слышал про то, что случилось в Кал Азроте, но сам там не был. Монахи, участвовавшие в том предприятии, были из д'Эф. Он же учился в монастыре Анстейжа, расположенном далеко на севере, в его родной Ханзе. Его отправили на юг совсем недавно с приказом сделать все, что в его силах, чтобы помочь странному сефри и брату Пейвелу.

А еще ему особо указали на то, что подчиняться он должен этому сефри, а вовсе не церковнику.

Вот почему он последовал за ним сюда, в места, где происходили самые страшные события, о которых рассказывали детские сказки его юности, в Сарнвуд, чтобы отыскать саму Сарнвудскую колдунью.

Тропа завела их в расселину между двумя холмами, которая вскоре превратилась в глубокое ущелье с уходящими в небо отвесными стенами. Аншар вырос в деревне и неплохо знал лес и потому на окраине Сарнвуда мог назвать большинство деревьев. Здесь же он не узнавал почти ни одно. Некоторые покрывала чешуя, и казалось, что они составлены из маленьких змеек, присоединенных к более крупным. Другие тянулись к самому небу, чтобы на невероятной высоте раскинуть ветви с паутинкой листьев. Попадались и менее странные деревья, однако и те не были ему знакомы.

Наконец отряд вышел к маленькому озеру с чистой ключевой водой и берегами, поросшими мхом и бледными – почти белыми – папоротниками. Вокруг высились черные чешуйчатые деревья с длинными обвисшими листьями, похожими на зубья пилы. Человеческие черепа, покоящиеся в изгибах ветвей, взирали на незваных гостей пустыми глазницами. Аншар чудом удержался, чтобы не отшатнуться. В воздухе пахло чем-то горьким и мускусным.

– Пришли, – прошептал Фенд, – вот оно, место.

– И что мы будем делать? – спросил Аншар. Фенд вытащил отвратительного вида кинжал.

– Идите сюда, оба, – позвал он. – Ей нужна кровь.

Аншар послушно подошел к Фенду. Пейвел последовал его примеру, но Аншару показалось, что он замешкался.

Тем временем Фенд провел острием по своей ладони. Появилась кровь – как ни странно, такая же красная, как у любого другого человека.

Фенд посмотрел на своих спутников.

– Ну? – сказал он. – Ей этого мало.

Аншар кивнул и достал свой кинжал, а следом и брат Пейвел. Пока Аншар проводил острием по своей ладони, он уловил краем глаза какое-то движение.

Брат Пейвел стоял, приставив нож к ладони, и как-то странно дергался. Фенд схватил его за голову, словно хотел удержать на месте…

Нет. Фенд воткнул свой кинжал в глаз брата Пейвела. А теперь вытащил его и вытер о рясу Пейвела. Монах по-прежнему стоял на месте, продолжая подергиваться и глядя уцелевшим глазом на свою оцарапанную ладонь.

– Несколько больше крови, – пояснил Фенд и с силой толкнул Пейвела так, что тот повалился лицом в озеро.

Затем сефри поднял голову и посмотрел на Аншара. У того внутри похолодело, но он продолжал сохранять спокойствие.

– Ты не боишься, что станешь следующим? – спросил Фенд.

– Нет, – ответил Аншар. – Если наш фратекс считает, что я должен принести себя в жертву, значит, так тому и быть.

Фенд скривил губы в улыбке.

– Церковники, – проворчал он. – Вы такие верные и такие верующие.

– Ты не служишь церкви? – удивленно спросил Аншар. Фенд фыркнул и покачал головой. А потом пропел что-то на диковинном языке, которого Аншар не знал.

Среди деревьев возникло какое-то движение, Аншар не видел его, лишь почувствовал и услышал шорох. Ему показалось, что огромная чешуйчатая тварь проползла сквозь лес и обернулась вокруг озера, словно гигантский ворм из легенд. Он не сомневался, что очень скоро из-за деревьев появится голова с разверстой зубастой пастью.

Однако из лесу выступило существо, совсем не похожее на то, что нарисовало ему воображение.

Ее кожа была белее лунного света, а волосы окутывали тело, точно черный дым. Аншар попытался отвернуться, потому что она была обнажена, и он знал, что не должен на нее смотреть, но не смог.

Она оказалась такой изящной и хрупкой, что сначала он решил, будто перед ним ребенок. Но в следующее мгновение его глаза остановились на ее груди с нежно-голубыми сосками. А потом он, к огромному своему удивлению, заметил у нее на животе еще четыре соска, совсем маленьких, как у кошки, и вдруг понял, что она сефри.

Она улыбнулась, и Аншар со стыдом обнаружил, что его охватила похоть, равная по силе его ужасу. Колдунья поманила их, и он сделал шаг вперед.

Фенд остановил его, положив руку ему на грудь.

– Она зовет не тебя, – сказал он, показав на озеро. Неожиданно Пейвел задвигал руками и ногами и неуклюже встал, повернувшись к ним лицом.

– Зачем ты пришел, Фенд? – прохрипел он.

– Чтобы поговорить с Сарнвудской колдуньей, – ответил Фенд.

– Она здесь, – сказал Пейвел.

– Правда? Мне говорили, что колдунья – ужасная великанша, причем невероятно уродливая.

– У меня много обличий, – сообщил труп Пейвела. – Кроме того, про меня ходит множество глупых слухов.

Женщина склонила голову набок.

– Ты убил принцесс Отважных, – проговорила она. – Я чувствую по запаху. Но дочерей было три. Почему ты не прикончил третью?

– Мне казалось, что жертвоприношение дает право задавать вопросы мне, – хохотнув, ответил Фенд.

– Благодаря жертвоприношению я не убью тебя прежде, чем выслушаю. Если ты хочешь что-нибудь получить, не стоит меня сердить.

– Понятно, – сказал Фенд. – Хорошо. Третьей дочери – кажется, ее зовут Энни – не оказалось в Кал Азроте. Мы не знали, что ее куда-то отослали.

– Да, – проговорил труп. – Другие нашли ее в Вителлио, но им не удалось ее убить.

– Значит, она жива? – спросил Фенд.

– Это один из вопросов, которые ты хотел мне задать?

– Да, но, похоже, она теперь не моя забота.

– Ее ищут земля и небо, – сообщил Пейвел. – Она должна умереть.

– Я знаю, – ответил Фенд. – Но ты говоришь, что ее нашли…

– И снова потеряли.

– Ты можешь сказать мне, где она?

– Нет.

– Ну что же, – проговорил Фенд. – Другие ее потеряли, так пусть они ее и ищут.

– Ты добрался до королевы и не убил ее, – сказал Пейвел.

– Да, – признал Фенд. – Что-то мне стали слишком часто об этом напоминать. Неожиданно появился мой старый дружок и помешал мне. Но, насколько я понимаю, королева не так важна, как Энни.

– Она важна – и не беспокойся, она умрет. Твоя неудача дешево тебе обойдется. Ты прав в одном: дочь – это все, как и полагает твой хозяин.

Впервые на лице Фенда появилось удивление.

– Я бы не стал называть его хозяином – ты знаешь, кому я служу?

– Он приходил ко мне однажды, давным-давно, а теперь я чувствую на тебе его запах.

Женщина вздернула подбородок, и Пейвел, словно нелепо пародируя ее, повторил этот жест.

– Война началась? – спросил труп.

– Как же получается, что ты так много знаешь про одни Дела и ничего не ведаешь про другие?

– Я много знаю про большое и очень мало про малое, – сказал Пейвел и тихо засмеялся неожиданной игре слов.

Женщина у него за спиной стояла не шевелясь, но Аншар неожиданно смог разглядеть ее глаза – удивительного фиолетового цвета.

– Я вижу реку, но не различаю водовороты и течения, корабли и листья, которые плавают на поверхности. Твои слова помогают мне с мелочами. Ты что-то говоришь, и я вижу вещи, с этим связанные, – так я узнаю малое. Итак, война уже началась?

– Пока нет, – ответил Фенд. – Но мне сказали, что скоро начнется. Еще несколько фигур должны занять свои места. Но я этими делами не особенно интересуюсь.

– А чем ты интересуешься, Фенд? Что ты хотел узнать, когда шел сюда?

– Говорят, что ты – мать чудовищ, о Сарнвудская колдунья. Это правда?

– Сама земля беременна чудовищами. Что ты ищешь?

Фенд широко улыбнулся, и Аншара пробрало холодом. Когда он услышал ответ Фенда, холод заметно усилился.

Глава 6 Глаза из пепла

Несколько мгновений спустя дым начал подниматься вверх, и все остальные звуки поглотил рев пламени. Пол стал нагреваться, и Леоф понял, что если маленд превратился в раскаленную печь, то сам он находится как раз в том месте, куда следует ставить хлеб.

Он подошел к окну, прикидывая, не сломает ли он себе ногу в падении, но тут же резко отшатнулся, увидев двух солдат. Те наблюдали за горящим малендом, их лица в отсветах пламени казались красными.

Он увидел их лишь мельком, но и этого оказалось достаточно. Один из них был почти великаном, у обоих в руках поблескивала сталь. Они не стали обыскивать мельницу, предоставив огню делать за них грязную работу.

– Бедный Гильмер, – прошептал Леоф, решив, что солдаты убили старика спящим.

Что ж, возможно, алманийцу повезло больше, чем ему самому. Музыкант уже начинал задыхаться. Пламя неуклонно карабкалось вверх, но дым, безусловно, прикончит его раньше.

Спуститься вниз он не мог, выпрыгнуть в окно – тоже. Оставалась только лестница наверх – если он хочет прожить еще хотя бы несколько минут.

Леоф нашел лестницу и поднялся на следующий этаж. Туда уже просочился дым, но все-таки пока его было не много.

И еще здесь было очень темно. Леоф снова услышал скрип колес и шестеренок – видимо, он оказался в самом сердце машины.

Он нашел последнюю лестницу и, дрожа, осторожно начал подниматься вверх. Ему отчетливо представлялось, как его рука или, еще того хуже, голова попадет под какую-нибудь шестерню.

На последнем этаже совсем не было дыма. Леоф разглядел смутные очертания окна и бросился к нему, но солдаты никуда не ушли, да и прыгнуть отсюда было бы совершенным безумием.

Пытаясь успокоиться, Леоф принялся шарить в темноте и чуть не завопил от ужаса, когда наткнулся на что-то движущееся. Впрочем, он вовремя сообразил, что это вертикальный столб, который медленно поворачивается, когда работает помпа.

Только вот столб на первом этаже не вращался; он двигался вверх и вниз. Движение каким-то образом изменялось, передаваясь под пол.

И все-таки что-то здесь было не так. Ось – как Гильмер назвал эту штуку? Эти большие спицы? Саглвик. Ось саглвика должна быть горизонтальной, но ее вращение передается этому столбу…

Значит, наверху есть еще что-то.

Подняв голову, Леоф разглядел огромное деревянное колесо с зубцами, увенчивающее столб. Оно вращалось. Еще через пару минут он обнаружил второе колесо, расположенное над первым под прямым углом, это его зубцы заставляли вращаться первое. Леоф решил, что стержень, который приводит в движение второе колесо, должен быть соединен с лопастями маленда.

Он нашел его и принялся изучать, еще сам не зная, что именно пытается найти. Вскоре до него снова добрались дым и жар пламени.

Стержень проходил сквозь смазанную жиром дыру в стене, немногим шире его самого.

Наконец Леоф начал понимать, что ищет.

«Они же должны как-то чинить саглвик! Да!»

Под отверстием он обнаружил щеколду и небольшую квадратную дверцу. Открыв ее, Леоф выглянул наружу.

Над горизонтом повисла бледная луна, и в ее свете он разглядел огромное колесо, вращаемое ветром, а внизу – серебряную воду канала. Людей видно не было, но они вполне могли прятаться среди теней.

Здание содрогнулось один раз, а потом еще. Где-то рушились балки. Впрочем, каменная башня должна была выстоять.

В этот момент из ведущего вниз лаза вырвался порыв обжигающего воздуха и огня.

«О боги, как же не хочется лезть! – подумал Леоф. – Но у меня нет выбора, иначе придется сгореть здесь заживо».

Задержав дыхание, он прислушивался к медленному ритму вращающегося колеса, пока не сумел на него настроиться. Неожиданно к нему вернулась песнь маленда, наполнила все его существо, и он задышал в такт мелодии.

И прыгнул. Одна нога соскользнула, и Леоф чуть не промахнулся, но успел рукой ухватиться за деревянную раму паруса. Его тут же перевернуло вверх ногами, однако он ухитрился вцепиться другой рукой в ткань. Внутри у него все сжалось от страха, когда он обнаружил, что находится на невозможной высоте над землей. Но уже через пару минут земля начала приближаться, и он пополз вниз.

Леоф торопился изо всех сил, поскольку совсем не хотел снова взмыть в воздух, но земля была еще слишком далеко. Он прижался к своему ненадежному «насесту», когда тот снова начал подниматься, и неожиданно почувствовал, что страх уступил место восторгу. Сейчас он был обращен головой в сторону оси, и у него возникло ощущение, будто что-то тянет его за ноги, причем даже в те моменты, когда они торчали вверх. Словно святые не хотели, чтобы он упал. Вскоре он решил, что земля достаточно близко, и решился спрыгнуть.

Он сильно ударился, но ничего не повредил и несколько мгновений просто лежал на траве.

Затем Леоф пополз, прижимаясь к земле, от горящего маленда в сторону канала. Он уже почти до него добрался, когда его руку сжала чья-то сильная ладонь.

– Ш-ш-ш! – прошептал кто-то. – Тише. Это я, Гильмер.

Леоф закрыл глаза и кивнул, отчаянно надеясь, что сердце не разорвется от радости.

– Давай за мной, – сказал Гильмер. – Нужно отсюдова выбираться. Те, кто это содеял…

– Я видел их, они с другой стороны.

– Да. Болваны.

– Ну, с этой стороны окон нет.

Вскоре они добрались до канала, и Леоф увидел на берегу маленькую лодочку.

– Быстро, – велел ему Гильмер, отвязывая веревку. – Залазь в лодку.

Леоф греб изо всех сил, и уже через несколько минут они оказались на середине канала. Гильмер сидел на руле.

– Я думал, вы погибли, – сказал Леоф.

– Не. Я вышел глянуть, все ли ладно. Слыхал, как они прискакали и о чем разговаривали. Не думаю, что мог бы им помешать.

Он оглянулся на маленд, охваченный пламенем. Колесо еще продолжало вращаться.

– Прости, милка, – тихо проговорил Гильмер и отвернулся. – И будь они кляты за то, что сделавши с тобой.

– Что теперь? – спросил Леоф.

– Теперь глянем, что там за беда в Бруге.

– Но ведь Артвейр не вернулся.

– Значит, ему нужна помощь.

Леоф подозревал, что, если у Артвейра возникли трудности, с которыми он оказался не в силах справиться сам, вряд ли ему смогут помочь сочинитель и старый мастер ветра. Он уже собрался сказать это, когда его вдруг посетила другая мысль.

Гильмер, вероятно, увидел, как у него изменилось лицо.

– Что? – спросил он.

– Мои инструменты. И все вещи!

Старик печально покачал головой.

– Да, день потерь для нас двух. А подумай, чего потеряет энтот народ внизу, если злодеи разрушат насыпи.

– Я только пытаюсь понять, что мы можем сделать. Я не умею сражаться. И ничего не знаю про оружие.

– Я тоже, – ответил Гильмер, – токмо я все равно не оставлю все идти своим чередом.

Словно скорбя о погибшем маленде, ветер стих, и на канале воцарилась тишина, которую нарушал лишь плеск воды под веслами. Леоф с беспокойством наблюдал за берегами, опасаясь, что солдаты будут их преследовать, но среди высоких силуэтов вязов, растущих по краям канала, никого не было видно.

Вскоре к деревьям присоединились приземистые тени сначала деревенских домиков, а потом и высоких зданий. Канал стал сужаться.

– Ворота впереди, – прошептал Гильмер. – Приготовься.

– К чему? – спросил Леоф.

– А мне откудова знать? – ответил старик.

Водные ворота, без изысков выкованные из железа, были открыты. Лодка тихо скользнула сквозь них, и они оказались в Бруге.

Диковинная тишина казалась здесь особенно пронзительной, даже более напряженной, чем когда они плыли по каналу, словно Бруг являлся ее средоточием. Ни одно окно не было освещено изнутри, и стекла блестели отраженным лунным светом, словно глаза слепца.

Гильмер, стараясь не шуметь, подвел лодочку к причалу.

– Ты первый, – сказал он Леофу. – И не скинь меня.

Леоф осторожно выбрался из лодки на каменный причал, и по его спине пробежали мурашки, когда он коснулся земли. Артвейр был прав – здесь произошло что-то ужасное.

– Придержи лодку, – прошептал Гильмер. – Подсоби, да?

– Извините, – так же шепотом ответил Леоф.

Но даже его едва различимый ответ, казалось, эхом разнесся по безмолвному городу. Он придерживал лодку за борт, пока старик привязывал ее, и слушал, как отчаянно колотится в груди сердце.

Бруг, залитый лунным светом, был невероятно красив. Высокие узкие дома словно купались в серебре, булыжные мостовые казались блестящими реками, а вода канала сияла, точно покрытая слюдой. В нескольких метрах от причала высился изящный мост – видимо, он и дал городу имя, на опорах дремали каменные святые. На другом берегу канала стояли колокольня и церковь.

Совсем рядом с пристанью, на улице, идущей параллельно каналу, Леоф разглядел какую-то деревянную вывеску над дверью. В тусклом свете ему удалось прочитать: «Фатем Пейтера». Внизу под надписью имелся деревянный барельеф, изображавший толстого сакритора, наполняющего кружку из бочки с вином.

Покончив с лодкой, Гильмер показал на вывеску.

– Наикращая таверна в городе, – сказал он. – Сейчас здесь должно быть полно народа.

Но, как и во всех остальных домах в Бруге, в таверне царили тьма и тишина.

– Придется глянуть вовнутрь, – прошептал Гильмер. – Если все прячутся, бьюсь об заклад, половина города схоронившись здесь. В подвале.

– От чего? От нескольких мерзавцев, которые сожгли ваш маленд?

– Нет, – ответил Гильмер. – У Бруга свое доброе имя.

– В каком смысле?

– Злодеи и раньше заглядывались на город. Хорошее место – разрушил насыпи, и вода разольется на шестьдесят лиг. Уже пробовамши. Тридцать лет назад ханзейский лыцарь – Ремизмунд Фрам Вулторп – явился сюда и привел двадцать всадников и сто пеших солдат. Засел в энтой самой таверне и послал в Эслен письмо, угрожавши выпустить воду, если ему не заплатят денежки.

– Но ничего не сделал?

– Нет. Одна дивчина, дочь плотника, который лодки делал, первая красавица в городе, на следующий день выходила замуж. Так вот, значится, она, надевши свадебное платье, пошла к Вулторпу, в его комнату на самом верху. Они стали миловатися возле окна, а девушка накинула ему на шею шлейф платья и выбросилась в окно. Оба в лепешку разбившись – примерно там, где ты сейчас стоишь. По этому сигналу остальные горожане набросились на солдат. Армии мерзавца пришлось к воротам прорубаться. Около сотни горожан померши. – Он покачал головой. – И это не единственная история. Все мальчишки и девчонки Бруга почитают насыпи и мост священными и мечтают стать героями следующей истории.

– И все же вы думаете, что они испугались и решили спрятаться?

Гильмер покачал головой.

– Нет, – грустно проговорил он. – Я боюсь, что они не прячутся.

Дверь открылась с легким скрипом, но никто не бросился к ним навстречу. Бормоча что-то под нос, Гильмер вытащил трутницу и зажег ближайшую свечу.

– О святые небеса! – выдохнул Леоф, когда она разгорелась.

В таверне действительно было много людей, точнее, того, что когда-то было людьми. Они неподвижно лежали или сидели группами, и Леоф сразу понял, что они мертвы. Даже в теплом свете огня их кожа была белой как снег.

– Очи, – хрипло проговорил Гильмер.

Взглянув повнимательнее, Леоф без сил опустился на пол, и его вырвало. Ему казалось, что сама земля закачалась у него под ногами, а на плечи давит тяжелое небо.

Ни у кого из мертвецов не было глаз – только черные провалы.

Гильмер положил руку Леофу на плечо.

– Ну, тише, приятель, – сказал он дрожащим голосом. – Мы же не хотим, чтобы тот, кто энто сотворивши, нас услыхал.

– Я не могу… – На Леофа накатила новая волна тошноты, и он прижался лбом к деревянному полу.

Прошло довольно много времени, прежде чем он сумел снова поднять голову. Оказалось, что Гильмер изучает трупы.

– Зачем было выжигать им глаза? – с трудом выдавил из себя Леоф.

– Кто ж ведает. Но они сотворили это не горячим железом или головешками. Очи на месте – только превратившись в уголь.

– Колдовство, – прошептал Леоф.

– Да, и самое что ни есть дурное.

– Но зачем?

Гильмер выпрямился с мрачным выражением на лице.

– Понятное дело, чтобы разрушить дамбы, без помех и лишних очей. – Он поджал губы. – Но насыпь еще целехонька, верно? Время еще есть.

– Время для чего? – удивленно спросил Леоф.

На лице Гильмера появилось холодное выражение.

– Эти люди были мне други, – сказал он. – Хочешь – можешь остаться здесь.

Он обыскал несколько трупов и нашел кинжал.

– Тот, кто это сотворивши с ними, уверен, что живых тут нет. Они про нас ничего не знают.

– А как только узнают, нас ждет такая же судьба, как твоих друзей, – в отчаянии проговорил Леоф.

– Может, и так, – согласился Гильмер и направился к двери.

Леоф посмотрел на мертвецов и тяжело вздохнул.

– Я с вами, – сказал он.

Когда они вышли на улицу, он посмотрел себе под ноги и спросил:

– Как ее звали?

– Э?

– Девушку.

– А. Лита. Лита Рангсдаутер.

– А ее жених? Что стало с ним?

Губы Гильмера дрогнули.

– Он так и не женился. Ставши мастером ветра, как его отец. А теперь замолкни – ворота уже близко.

На улице им тут и там попадались мертвые тела, все с одинаковыми выжженными глазницами. Не только люди, но и животные: собаки, лошади, даже крысы. На некоторых лицах застыл ужас, на других – удивление. А иные, и это казалось страшнее всего, умерли, испытывая восторг и наслаждение.

Леоф заметил и кое-что еще: едва различимый душок тления. Однако он не имел ничего общего с запахом могилы или мясницкой лавки. Леоф нигде не видел следов червей или газов. А сам запах отдаленно напоминал почти неуловимый аромат жженого сахара, тонкий и довольно приятный.

Вскоре он различил и шум – ритмичные удары, – словно множество молотов выбивали в унисон басовую мелодию.

– Это они, стену ломают! – сказал Гильмер. – Быстрее!

Они подошли к городской стене и каменной лестнице, которая вела наверх. Чтобы добраться до нее, им пришлось перешагнуть через тело стражника.

Взглянув вниз, они увидели, что все Новые земли до самого горизонта залиты лунным сиянием, но прямо под ними стена отбрасывала тень на укрепленную насыпь, на которой она стояла. Там горели факелы, и их пламя словно замерло в безветренном мраке. Пятеро мужчин, голых по пояс, с кирками в руках ломали каменную часть дамбы. Другие пятеро или шестеро – сверху было не видно, сколько точно, – за ними наблюдали.

– А почему эта часть сделана из камня?

– Это верхушка. А все остальное из утрамбованной земли. Сломать ее совсем не просто, если королю надобно затопить Новые земли – так случавшись пару раз. Но жителей низин всегда предупреждали заранее.

– А эти не утонут, когда пробьют дыру?

– Не. Видишь, дырка совсем маленькая. Вода прорвется фонтаном и сделает ее больше, но они успеют убраться.

– Как вы думаете, кто это такие?

– Кто ж их знает?

– А что можем сделать мы?

– Я думаю.

Леоф изо всех сил напрягал глаза, пытаясь понять, что происходит внизу. В действиях тех, кто ломал дамбу, было что-то упорядоченное – только вот что?

Он заставил себя успокоиться и прогнать посторонние мысли. Перед ним расстилался залитый лунным светом пейзаж, насыпь… словно фон, на котором пишется музыка. Люди мерно размахивают инструментами – похоже на строку мелодии, неподалеку другая группа молча наблюдает за происходящим – это низкие, гудящие басовые ноты паваны.

И все…

– Нет, – прошептал он.

– Чего?

– Смотрите, там внизу тоже мертвые тела. – Леоф показал.

– А что тут удивляться. Любой попытался бы им помешать. – Мастер ветра прищурился. – Все правильно, видишь? Они пришли от ворот и напали сзади.

– Посмотрите, как они лежат, полукругом. Как будто их повергла какая-то сила, когда они подошли слишком близко.

Гильмер покачал головой.

– Ты что, никогда не видал боя? Если они были в строю, они бы так и упали.

– Но здесь ничто не указывает на сражение. Мы нигде в городе не видели ничего, что бы свидетельствовало о сопротивлении, оказанном жителями. Однако все мертвы.

– Точно. Я тоже заметивши, – проворчал Гильмер.

– Итак, они лежат полукругом. Посмотрите в его центр.

– Ты о чем?

– Фонарь отбрасывает свет, и получается круг, верно? Представьте себе, что трупы лежат по его краям. А теперь поищите фонарь.

Скептически фыркнув, Гильмер принялся вглядываться в тени. Через несколько мгновений он прошептал:

– И то правда, там чтой-то есть. Какой-то ящик, плащом укрытый.

– Бьюсь об заклад, именно это и стало причиной смерти жителей города. Если мы спустимся вниз, а они нас увидят – они и на нас его направят.

– Чего направят?

– Не знаю. Не имею ни малейшего представления. Но эта штука ведь зачем-то накрыта. Мне кажется, мы не сможем ничего сделать, пока она у них.

Гильмер помолчал несколько секунд.

– Может, ты прав, – сказал он наконец, – но если ошибся…

– Сомневаюсь, что ошибся.

Гильмер с мрачным видом кивнул и снова взглянул вниз.

– Она ведь недалече от стены, верно?

– Неслишком. А что вы придумали?

– Иди за мной.

Старик осторожно обыскал стражников, пытаясь найти оружие, но обнаружил, что их ножны пусты – неудивительно, если вспомнить, сколько стоит хороший меч. Затем он провел Леофа по верху стены к маленькому складу. По дороге им пришлось перешагнуть через шесть мертвых тел.

Гильмер открыл дверь, скрылся в темноте и тут же с кряхтением вышел наружу. В руке он держал камень размером с голову Леофа.

– Ну-ка, помоги мне.

Они подкатили камень к парапету.

– Как думаешь, сможем мы его швырнуть, куда надобно? – спросил Гильмер.

– Там склон, – ответил Леоф. – Даже если мы промахнемся, он покатится вниз.

– Тогда он не попадет в колдовской ящик. Придется вместе поднять.

Леоф кивнул и схватился обеими руками за камень. Они нацелились, и Гильмер шепотом сказал:

– На счет три. Раз, два…

– Эй! Эй, там! – донесся до них окрик со стены, совсем рядом с ними.

– Давай! – крикнул Гильмер.

Они сбросили камень. Леофу хотелось посмотреть на результат, но кто-то бежал к ним вдоль парапета, и вряд ли ради Дружеской беседы.

Глава 7 Обнаружены

Река За смыла слезы Энни и унесла их в море.

На оливковых и апельсиновых деревьях, пробившихся сквозь трещины в древних плитах террасы, пели птички, ветер нес сладковатый аромат свежего хлеба и осеннего меда. В золотистых солнечных лучах лениво порхали стрекозы, а где-то неподалеку какой-то мужчина наигрывал на лютне и тихонько пел о любви. В город з'Эспино зима приходила медленно, и первый день новамензы выдался особенно теплым.

Но отражение Энни в реке казалось таким же холодным, как длинные бесцветные ночи северного Назгейва. Даже рыжие, как огонь, волосы виднелись лишь темной тенью, а лицо было бледным, словно у утопленницы.

Река увидела и показала ей, что у нее на сердце.

– Энни, – тихо позвал ее кто-то. – Энни, ты не должна быть на виду.

Но Энни даже головы не подняла. Она увидела в реке отражение Остры, тоже похожее на призрак.

– Мне все равно, – ответила Энни. – Я не могу вернуться в наш ужасный дом, сейчас не могу, в таком виде.

– Но там безопаснее, особенно сейчас… – Не договорив, Остра заплакала.

Она сидела рядом с Энни, крепко обхватив подругу за плечи.

– Не могу поверить, – через некоторое время проговорила Остра. – Просто невероятно. Это не может быть правдой. А вдруг слухи врут? В конце концов, мы ведь так далеко от дома.

– Хотелось бы и мне так думать, – сказала Энни. – Но новость принес гонец церкви. И я чувствую, что это правда. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Все случилось ночью, когда те люди пытались убить и нас. Ночью, когда на небе появилась багровая луна и рыцари сожгли монастырь. Я должна была умереть вместе с ними.

– Но твоя мать жива, и Чарльз, твой брат, – тоже.

– А отец убит. И Фастия, Элсени, дядя Роберт, все мертвы. Лезбет пропала. Я этого не вынесу, Остра. Все сестры монастыря погибли, потому что оказались между мной и… – Она снова разрыдалась.

– И что же нам делать? – через некоторое время спросила Остра.

Энни закрыла глаза и попыталась разобраться в тенях, мелькавших в ее сознании.

– Естественно, нужно возвращаться домой, – ответила она наконец, причем казалось, что эти слова произнесла усталая незнакомка. – Все как она сказала…

– Кто? – спросила Остра. – Кто сказал? Ты о чем, Энни?

– Ни о чем. Просто мне приснился сон.

– Сон?

– Ничего особенного. Я не хочу об этом говорить. – Она попыталась разгладить платье. – Мне вообще сейчас ни о чем не хочется говорить.

– Давай пойдем в какое-нибудь тихое место. Может, в часовню. Уже почти три часа.

Заканчивалась сиеста, и город просыпался. На берегу реки стали появляться люди, возвращающиеся из своих домов в лавки и мастерские, и обманчивое чувство уединения рассеялось.

Мост Дачи Пелмотори соединял берега реки За в нескольких десятках перечи справа от них. Всего пару мгновений назад на нем царила тишина, а сейчас снова кипела жизнь. Как и другие мосты з'Эспино, он больше походил на огромное здание с двух– и даже трехэтажными лавками, закрывавшими обзор с обеих сторон, и девушки не видели людей, которые спешили по своим делам. Единственное, что открывалось их глазам, это красный фасад с темными ртами окон. Мост принадлежал гильдии мясников, и Энни слышала громкие голоса мальчишек, расхваливающих товар, глухие удары и звон ножей. Кто-то высунулся в окно и выплеснул прямо в реку полное ведро чего-то кроваво-красного, чудом не угодив в мужчину в лодке, который тут же принялся громко вопить и грозить мосту кулаком.

Когда около него плюхнулось содержимое другого ведра, он перестал ругаться и налег на весла.

Энни уже собралась встать, чтобы последовать за Острой, когда на них упала тень. Она подняла голову и увидела смуглого – как и большинство вителлианцев – и довольно высокого мужчину. Его зеленый камзол выцвел и был немного поношен. На ногах – один красный, а другой черный чулки. Рука незнакомца лежала на эфесе шпаги.

– Дена диколла, каснары, – сказал он и поклонился. – Почему такие красивые лица носят следы печали?

– Я вас не знаю, каснар, – ответила Энни. – Но доброго вам дня, и да благословят вас святые.

Она отвернулась, но он не понял намека и продолжал стоять около них, улыбаясь. Энни вздохнула.

– Идем, – позвала она Остру и потянула ее за платье.

Девушки встали.

– Я не причиню вам зла, каснары, – поспешно проговорил незнакомец. – Просто вы являете собой необычное зрелище – у нас на юге медные и золотые волосы редкость, да и акцент у вас очень милый. Вы северянки? Когда мужчина видит два таких сокровища, ему пристало сделать для них все, что в его силах.

Внутри у Энни все похолодело. Поглощенные горем, они с Острой забыли прикрыть платками головы.

– Вы очень добры, – быстро ответила она. – Но мы с сестрой как раз собирались домой.

– Тогда позвольте мне вас проводить.

Энни огляделась по сторонам. Хотя на улицах наверху кипела жизнь, эта часть террасы представляла собой нечто вроде парка, и здесь было довольно пустынно. Чтобы попасть на улицу, им с Острой требовалось пройти около десяти ярдов и подняться по дюжине каменных ступенек. Незнакомец стоял между ними и лестницей. И, хуже того, еще один мужчина сидел на ступеньках, с интересом прислушиваясь к разговору.

Вероятно, были и другие, которых она не видела.

Энни гордо выпрямилась и проговорила:

– Вы позволите нам пройти, каснар?

– А почему я не должен вас пропускать? – удивленно спросил он. – Я же сказал, что не причиню вам зла.

– Хорошо.

Энни сделала шаг вперед, и незнакомец отступил назад.

– Мне кажется, мы не с того начали наш разговор, – сказал он. – Меня зовут Эрисо дачи Саллатотти. А вас?

Энни, не отвечая на его вопрос, продолжала идти вперед.

– Может быть, мне следует угадать? – спросил Эрисо. – Или маленькая птичка напоет мне ваши имена?

Энни уже не сомневалась, что слышит за спиной шаги. Но вместо страха ее охватил яростный гнев. Как смеет этот тип мешать ей оплакивать своих родных?

– Ты лжец, Эрисо дачи Саллатотти, – проговорила она. – Я ни капельки не сомневаюсь, что ты желаешь мне зла.

Добродушное выражение мгновенно исчезло с лица Эрисо.

– Я только хочу получить свою награду, – сообщил он. – Мне непонятно, кому и зачем может понадобиться такая бледная и вздорная кошка, но за тебя обещают серебро. Так что давай. Сама пойдешь или хочешь, чтобы я потащил тебя силой?

– Я буду кричать, – ответила Энни. – Вокруг полно людей.

– Возможно, я лишусь своей награды, – сказал Эрисо, – но тебя это не спасет. Тебя еще и стража ищет, они наверняка захотят сначала тобой попользоваться, а потом получат свою награду звонкими монетами. Я же не стану этого делать, клянусь святым Мамресом. – Он протянул руку. – Идем. Давай руку. Так будет проще – и для тебя, и для меня.

– Правда? – спросила Энни, чувствуя, как сильнее разгорается ее гнев.

Однако она потянулась вперед и взяла его за руку. А когда их пальцы соприкоснулись, она уловила его пульс и почувствовала, как течет его кровь.

– Цер проклинает тебя, – сказала она. – Черви получат тебя.

Глаза Эрисо расширились, он выдохнул:

– А-а-а, нет!

Затем он схватился за грудь, опустился на одно колено, словно вдруг решил ей поклониться, и его вырвало.

– Радуйся, что не встретился со мной при свете луны, Эрисо, – сказала Энни. – И будь счастлив, что не повстречал меня в темноте, когда луны нет.

С этими словами она прошла мимо него. Мужчина, сидевший на ступеньке, встал и удивленно уставился на нее. Он ничего не сказал и не стал им мешать, когда они вышли на улицу.

– Что ты сделала? – задыхаясь, спросила Остра, когда они смешались с толпой на Вио Каистур.

– Не знаю, – ответила Энни.

Когда они оказались на лестнице, гнев и смелость ее покинули, уступив место страху и удивлению.

– Это было как той ночью в монастыре, когда явились те люди, – проговорила она.

– Когда ты ослепила рыцаря…

– Что-то во мне… я боюсь, Остра. Как я могу такое делать?

– Мне тоже страшно, – сказала Остра. – Как ты думаешь, ты его убила?

– Нет. Он скоро придет в себя. Нам нужно спешить. Они свернули с Вио Каистур в узкий переулок и помчались мимо лавок, где продавали чулки, и таверны, из которой доносился запах жареных сардин, по Пиата да Фуфионо, украшенной алебастровым фонтаном с фигурой козлоногого святого, и вскоре выбрались на маленькие кривые улочки, а потом и на Перто Вето. Женщины уже вышли на балконы, а мужчины небольшими компаниями пили вино на крылечках – все как вчера.

– Мне кажется, они продолжают за нами гнаться, – сказала Остра, оглядываясь.

Энни тоже оглянулась и увидела нескольких преследователей – человек пять или шесть, – которые как раз заворачивали за угол.

– Бежим! – крикнула она. – Здесь уже недалеко.

– Надеюсь, Казио на месте, – заметила Остра.

– Плевать на Казио, – пробормотала Энни. Девушки побежали, но через несколько ярдов из боковой улочки выскочил Эрисо, бледный и ужасно злой. Рядом с ним держался еще какой-то мужчина.

Эрисо вытащил узкую шпагу, вид которой не предвещал ничего хорошего.

– Ну-ка, попробуй вот это, ведьма, – прорычал он. – Мне сказали, что им все равно, живая ты будешь или мертвая – награда одинаковая, а ты мне сильно испортила настроение.

– Такой большой ножик для таких маленьких девочек, – насмешливо крикнула женщина с балкона. – Наконец-то настоящий мужчина забрел на нашу улицу.

– Редиана! – позвала Энни, узнав голос. – Они собираются нас убить!

– О, герцогиня уже хочет со мной дружить? – крикнула в ответ Редиана. – Вчера на рыбном рынке ты вела себя по-другому.

– Тут тебе никто не поможет, дорогуша, – фыркнув, заявил Эрисо.

В следующее мгновение его спутнику на голову обрушился глиняный горшок с каким-то не слишком аппетитным содержимым. Тот упал, дико взвыв и обхватив голову руками. А Эрисо, возмущенно крича, принялся отчаянно уворачиваться от гнилых фруктов и рыбных объедков, которые полетели в него сразу из нескольких окон.

Однако тут подоспели его товарищи и стали медленно окружать девушек. Им пришлось выйти на середину улицы, куда не могли долететь тяжелые предметы.

Женщины начали орать одновременно.

– Могу поспорить, у него в штанах червяк! – крикнула одна. – Или малюсенькая улиточка, которая спряталась от ужаса в свою ракушку.

– Отправляйся в свой Северный район, где тебе самое место!

Но Эрисо, оказавшись вне досягаемости увесистых снарядов, больше не обращал внимания на крики и на самих женщин, Он начал медленно подступать к Энни и Остре.

– Ты не можешь нас убить прямо здесь, на глазах стольких людей, – сказала Энни.

– На Перто Вето люди не живут, – возразил Эрисо. – Здесь селятся отбросы. Даже если кто-нибудь и захочет рассказать, что тут произошло, их никто не станет слушать.

– Жаль, – прозвучал новый голос – Потому что у этой истории будет интересный конец.

– Казио! – выкрикнула Остра.

Энни не стала оборачиваться – она не могла отвести глаз от кончика шпаги Эрисо, а голос Казио она знала прекрасно.

– И кто, во имя лорда Ондро, ты такой? – спросил Эрисо.

– Как кто такой? Я – Казио да Пачиомадио да Чиоваттио, и я охраняю этих двух каснар, – сообщил тот. – Кажется, мне повезло: сегодня будет удачный день, потому что у них наконец-то появились недоброжелатели, и я смогу с ними поразвлечься. Жалко только, что вы такие трусы – удовольствие не то. Но ничего не поделаешь.

Энни услышала, как он достал шпагу.

– Каспатор, – проговорил Казио, обращаясь к своему клинку, – пришла пора немного поработать.

– Нас шестеро, придурок, – предупредил его Эрисо.

Энни услышала легкое движение у себя за спиной, вскрик и какое-то бульканье.

– Плохо считаешь, – заметил Казио. – Энни, Остра, идите сюда. Быстро.

Энни бросилась к нему и чуть не сбила с ног, когда он шагнул вперед, держа перед собой шпагу.

– Оставайтесь у меня за спиной, – велел он.

Женщины на балконах и в окнах приветствовали его радостными криками. Тип, которого Казио проткнул рапирой, пополз прочь с улицы, когда юноша бросился в атаку на Эрисо и его спутников. Впрочем, бравада Казио не обманула Энни, она понимала, что пятеро – это слишком много даже для него. Как только они его окружат…

Однако он держался совершенно спокойно и парировал удары с таким видом, словно ему было невероятно скучно. Он бросался вперед, потом отскакивал, появлялся сзади, и в какой-то момент ему удалось заставить своих противников сгрудиться в кучу, где они все одновременно пытались отражать его удары. Впрочем, довольно скоро они сообразили, что их все-таки больше, и начали его окружать. Казио отбил одну атаку и сделал неожиданный разворот, в результате которого острие вражеского клинка вонзилось в его же товарища. Одновременно рапира Казио вошла в плечо другого. Оба вскрикнули и отскочили назад, хотя ни тот ни другой не получили смертельной раны.

– За уно-ан-дор, – сообщил им Казио, – мое личное изобретение. Я…

Он замолчал, чтобы отбить яростную атаку Эрисо, затем быстро отразил нападение одного из его соратников, отбежал назад, но оказался недостаточно проворным, и третий выпад достиг цели – острие шпаги вонзилось ему в левое плечо. Казио застонал и поудобнее перехватил свое оружие, но не успел вырваться, когда враги снова попытались его окружить.

– Казио! – крикнула Остра, не в силах больше сдерживаться.

Неожиданно одному из нападавших в голову угодила бутылка, превратив его ухо в кровавое месиво.

Энни подняла голову посмотреть, кто ее бросил, и обнаружила, что за ее спиной столпилось около тридцати соседских мужчин, вооруженных ножами и деревянными дубинками.

Среди них был и Осперо.

– Эй, вы! – крикнул он. – Что вам нужно от девочек?

Эрисо поджал губы и ответил:

– Не твое дело.

– Ты на Перто Вето, красавчик. Значит, это очень даже наше дело.

Эрисо окружили его головорезы. Один держался за окровавленное ухо. А Энни вдруг почувствовала, что оказалась между двумя львами.

На лице Эрисо промелькнуло поочередно несколько выражений, затем он вздохнул.

– Вот эта штучка с рыжими волосами помолвлена с принцем Латро, но имела глупость влюбиться в вашего парня и сбежала. Меня послали привести ее назад.

– Правда? – поинтересовался Осперо. – И за нее обещали награду?

– Никакой награды.

– В таком случае, с какой стати ты за ней сюда явился?

– Этого требует моя честь. Я обещал ее вернуть.

– Хм-м. Принц Латро, говоришь? Тот самый принц Латро, который обложил налогами нашу рыбу, чтобы продавать свою дешевле? Тот самый принц Латро, что вздернул Фьювро Олуфио?

– Мне про эти дела ничего не известно.

– Значит, тебе вообще мало что известно. Но вот что я тебе скажу: если, отрезав мой собственный нос, я огорчу Латро да Вилланчи, я сделаю это с огромным удовольствием. Он получит свою подружку назад. От нас. По частям.

Эрисо стал пунцовым от ярости.

– Ничего подобного вы не сделаете. Принц вам отомстит, и его месть будет ужасна. Он убедит меддиссо прислать сюда солдат. Вы этого хотите?

– Нет, не хотим, – проговорил Осперо. – Но мы скромные люди, здесь, на Перто. Нам все равно, получим ли мы что-нибудь в награду, главное, чтобы вышло по-нашему.

– Но как вы…

Глаза Эрисо вылезли из орбит, когда мужчины с Перто бросились вперед.

– Нет!

Он повернулся и бросился бежать, его банда последовала за ним.

Осперо расхохотался, глядя, как они исчезают из виду. Затем повернулся к Энни, Остре и Казио.

– Он наврал. Полагаю, награда за тебя все-таки объявлена, – сказал он. – Думаю, тебе лучше рассказать, что происходит, причем немедленно.

Словно чтобы сделать его слова весомее, его люди подступили ближе.

Глава 8 Васил-Никс

«Сейчас я умру», – подумал Леоф. Мысль была какой-то вялой, да и весь мир вокруг, окутанный диковинным золотистым светом, как будто начал замедлять свое движение. Музыкант прекрасно видел человека, который шел на него, – светлые, криво подстриженные волосы, широко расставленные глаза – в темноте не разглядишь, какого они цвета, – расстегнутая куртка, оттопыренные уши, голова обвязана какой-то тряпкой.

В руке человек держал меч, сверкавший в лунном свете.

Леоф собрался было бежать, но, подняв голову и увидев, как близко подобралась к нему смерть, решил, что не хочет, чтобы клинок вонзился ему в спину.

А в следующее мгновение мимо него проплыл новый осколок ослепительного света и ударил его врага в грудь. Тот остановился, вскрикнул и посмотрел вниз. Какой-то металлический предмет со стуком упал на землю. Чистейшая звенящая нота повисла в воздухе, сливаясь с удивительно гармоничной мелодией.

– Проклятье! – выдохнул Гильмер.

– Болван! – крикнул солдат и снова поднял свой меч. – Я отрежу тебе яйца, а потом прикончу.

Неожиданно оказалось, что музыка, которую слышал Леоф, звучит вовсе не у него в голове. Она доносилась снизу, из-под стены, пронзительным, леденящим душу звуком. Леоф не сразу сообразил, что это кричат люди.

Тип с мечом в руках, замешкавшийся у самого края, заглянул вниз.

И вдруг, широко раскрыв рот, он присоединил свой голос к общей песне, жилы на его шее напряглись, точно веревки. А потом он упал на землю.

– Что? – Гильмер шагнул вперед, чтобы посмотреть, что там происходит, но Леоф прижал его к камню, не давая пошевелиться.

– Не смотри, – прохрипел он. – Я не знаю, что в ящике, но мы не должны на него смотреть.

Солдат с мечом упал так, что его голова оказалась повернутой к ним, и в лунном свете они увидели его глаза, превратившиеся в две черные ямы, совсем как у жителей Бруга.

Внизу продолжали раздаваться крики:

– Не смотрите туда!

– Прикройте глаза! Пусть Риив и Хилман его возьмут.

– Оно достало не всех, – прошептал Леоф.

– Что достало не всех? – спросил Гильмер, и Леоф заметил, что старик дрожит.

И тут сильный командный голос перекрыл все остальные:

– Камень сбросили со стены. Там кто-то есть. Найдите их и убейте.

– Это про нас, – заметил Леоф. – Идем. И не смотри туда.

Они быстро сбежали вниз по лестнице и снова оказались в безмолвном городе.

– Сколько им понадобится времени, чтобы сюда добраться? – выдохнул Леоф, пока они мчались по неровным булыжникам мостовой.

– Немного. Они войдут через южные ворота. Лучше спрятаться. Сюда.

Они несколько раз сворачивали за углы, миновали площадь у колокольни и побежали по следующей улице.

– Интересно, сколько человек оно прикончило, чем бы оно ни было?

– Не знаю.

– Тише! – прошептал Гильмер. – Стой и слушай.

Леоф остановился и, хотя его собственное дыхание и стук сердца заглушали почти все остальные звуки, понял, почему Гильмер замер, – он услышал, как к тому месту, где они стояли, приближаются сразу несколько человек.

– Давай сюда, – позвал его Гильмер и открыл дверь трехэтажного дома.

Они вошли внутрь и поднялись на второй этаж в комнату с кроватью и окном, закрытым шторой. Гильмер подошел к нему, и Леоф его предупредил:

– Осторожно. Они могли прихватить это с собой.

– Да, верно. Я только гляну.

Старик чуть сдвинул в сторону край шторы. Леоф взволнованно наблюдал за ним, когда у него из-за спины появилась чья-то рука и прикрыла ему рот.

– Тише, – услышал он у самого уха. – Это я, Артвейр.

Гильмер быстро повернулся, хотя звук был едва различим.

– Милорд Артвейр! – выдохнул он.

– Привет, мастер ветра, – сказал Артвейр. – В какие неприятности ты нас втянул?

– Милорд? – повторил Леоф.

– Ты не знал? – удивился Гильмер. – Сэр Артвейр – наш герцог, кузен его величества короля Чарльза.

– Нет, – признался Леоф. – Я не знал. Милорд…

– Помолчи, – прервал его Артвейр. – Сейчас это не важно. Они идут следом, висят у вас на пятках и непременно найдут. У васил-никса острый нюх.

– У васил-никса?

– Да. В эти дни оживают наши самые страшные легенды.

– Это он там у них в ящике?

– Да, – подтвердил Артвейр, криво ухмыльнувшись. – Когда я сюда приехал, они разгуливали по городу и размахивали им, точно фонарем. Я видел, как гибли последние горожане. Я должен благодарить за то, что выжил, старую няню – лишь ее сказки объясняли, что происходит. Я отвернулся прежде, чем его взгляд упал на меня. Конечно, когда вы сломали его клетку, я снова чуть не погиб, потому что наблюдал за ними. Впрочем, это было умно. Думаю, вы уложили пол-отряда, прежде чем его снова накрыли.

– Вы все видели?

– Я наблюдал с южной башни, – кивнув, сказал Артвейр.

– А как им удалось его поймать, а потом засунуть в клетку и накрыть?

– У них с собой два слепца, – пояснил Артвейр. – Они переносят ящик. Остальные идут следом. Клетка – что-то вроде фонаря, закрытого со всех сторон, кроме одной. Это существо испускает свет, стоит его увидеть – и лишь величайшим усилием воли можно устоять.

– Но клетка разбита.

– Да. Теперь им приходится соблюдать осторожность – как и нам, кстати.

– Бежим отсюда, пока они нас не нашли!

– Нет, – тихо проговорил Артвейр. – Думаю, нужно драться. Два человека остались у дамбы. Это займет больше времени, но они ее вскроют, если им не помешать. Мы не должны этого допустить.

– Не должны, – согласился с ним Гильмер. – Не после того, как Бруг отдал за дамбу свою жизнь.

– Но как мы можем сражаться с тем, на что нельзя смотреть? – спросил Леоф.

Артвейр поднял стоявшую около двери пару бутылей из голубого стекла, наполненных какой-то жидкостью. Горлышки были заткнуты клочьями ткани.

– Вот что я придумал, – сказал Артвейр.

Через несколько мгновений Леоф встал лицом к лестнице. Артвейр занял позицию на первой площадке – тень с луком и стрелой на тетиве. Гильмер, плотно прикрыв глаза, присел за спиной Леофа, у окна.

– Они здесь, – сообщил Артвейр. – Приготовьтесь.

Леоф, изо всех сил пытающийся справиться с волнением, кивнул. В одной руке он сжимал свечу, в другой – бутыль с маслом. Гильмер был вооружен точно так же.

Леоф услышал, как открылась входная дверь, а в следующее мгновение запела тетива лука.

– У них лук! – крикнул кто-то.

– Шевелитесь! – приказал другой голос – Они не могут поразить то, чего не видят. Если они откроют глаза, они умрут.

На лестнице раздались шаги. Лук снова зазвенел, и опять кто-то вскрикнул от боли.

– Им просто повезло! – крикнул командир. – Поднимайтесь наверх! Быстрее!

– Пора! – взревел Артвейр и бросился вверх по лестнице. Леоф зажег пропитанную маслом тряпку.

И увидел свет, заливший лестницу, – прекрасное золотистое сияние, какого ему еще никогда не доводилось встречать. Обещание абсолютного покоя заполнило все его существо, и он понял, что не сможет жить дальше, если не увидит источника света.

– Пора, я сказал! – завопил Артвейр.

Словно издалека Леоф услышал звон бьющегося стекла и крики внизу. Видимо, Гильмер бросил свою бутыль, нацелившись на вход в дом. Но старик не видел света, он не понял…

Неожиданно Леоф вспомнил про трупы в таверне и их глаза.

И швырнул бутыль на площадку, на которой пару мгновений назад стоял Артвейр. Свет стал ярче и еще прекраснее. Когда пламя расцвело, точно цветок со множеством лепестков, Леоф потянулся вперед, чтобы посмотреть – хотя бы одним глазком, но Артвейр грубо толкнул его на пол.

– Что, ради всех святых, ты вытворяешь! Нельзя смотреть! – прорычал он.

Снова раздались пронзительные крики. Эта ночь была словно создана для криков. Масло горело быстро, а с ним вместе и деревянный дом.

– Гильмер! – крикнул Артвейр. – Ты поджег дверь?

– Да, поджег, – ответил Гильмер. – Я решил, что можно осторожненько глянуть, пока чудище на лестнице. Я хорошо прицелился, попал в самую точку. – Он почесал в затылке. – Только мы теперь застрявши в горящем доме.

– Они тоже, – заметил Артвейр, подошел к окну, отодвинул штору и наложил на тетиву стрелу. – Так, следите за лестницей, – велел он. – Если кто-нибудь появится, кричите.

На лестнице, охваченной пламенем, царил настоящий хаос, вверх поднимались клубы черного дыма. Видимо, ночь была предназначена не только для криков, но и для огня. И, похоже, Леофу все-таки суждено было сгореть заживо.

Он услышал, как снова запела тетива, и ее голос перекрыл крики и рев пламени. Потом еще раз – Артвейр стрелял по улице.

И тут сквозь огонь прошла тень, существо размером с маленькую собачку, но подобное змее. Языки пламени стали золотистыми.

Леоф мгновенно зажмурился.

– Закройте глаза, – завопил он. – Оно поднимается сюда.

– Идите на мой голос, – велел Артвейр. – Окно. Нам придется выпрыгнуть.

– Я здесь, – сказал Гильмер и, схватив Леофа за руку, заставил его встать.

Комнату наполнил диковинный запах, по коже Леофа побежали мурашки.

Неожиданно он нащупал оконную раму, вцепился в нее мертвой хваткой, движимый ужасом, сделал шаг, повис на руках на несколько мгновений, а потом свалился на землю.

Его желудок взмыл в небеса, под ногами внезапно возникла земля, а потом тело обожгла дикая боль.

Кто-то потянул его за руку. Снова Гильмер.

– Вставай, – приказал старик.

Леоф попытался ему ответить, но чуть не прикусил собственный язык.

В красноватых отблесках проявилось лицо Артвейра.

– Он сломал ногу. Помоги мне.

Они оттащили его подальше от пожара, который уже начинал распространяться. Вместе с болью накатил мрак, и Леоф время от времени переставал понимать, что происходит. В следующий раз, когда он пришел в себя, оказалось, что они сидят в лодке на берегу канала.

– Побудь с ним, Гильмер, – мрачно сказал Артвейр. – Мне нужно разобраться еще с двумя. А потом будем отсюда выбираться.

– Куда? – спросил Гильмер, и впервые за все время в его голосе появилось отчаяние. – Мой маленд, мой город… – Он заплакал.

Леоф откинулся назад и принялся наблюдать за дымом, который поднимался в небо, пытаясь спрятать звезды. Лодка тихонько покачивалась на воде канала. Он старался не думать о боли.

– Как нога? – спросил Артвейр.

– Болит, но боль тупая, – ответил Леоф, взглянув на ногу.

На нее наложили шину и тугую повязку, но каждая выбоина на дороге отзывалась вспышкой боли, даже несмотря на то, что ногу обложили соломой. Артвейр нанял повозку с неразговорчивым возницей.

– Это чистый перелом, он быстро заживет, – сказал Артвейр.

– Да, полагаю, мне повезло, – мрачно проворчал Леоф.

– Я тоже скорблю по Бругу, – немного мягче проговорил Артвейр. – Огонь уничтожил лишь несколько домов.

– Но люди все погибли, – напомнил ему Леоф.

– Почти все, – не стал спорить с ним Артвейр. – Но некоторые жители были в отъезде, а кое-кто задержался на полях.

– А дети? – спросил Леоф. – Что будет с ними?

Гильмер и Артвейр обыскали все дома наутро после пожара. Им удалось найти около тридцати детей, лежавших в колыбелях или просто спавших в своих постелях. Те, что были постарше, разделили судьбу родных.

– О них позаботятся, – успокоил его Артвейр. – Их герцог за этим проследит.

– Ах да. – Леоф вздохнул. – Почему вы не сказали мне, кто вы такой, милорд?

– Потому что человек узнаёт больше, видит больше, живет больше, если люди не зовут его постоянно «милорд», – ответил Артвейр. – Многие греффи и королевства погибли, поскольку их правители не знали, что творится на их улицах и Дорогах.

– Вы необычный герцог, – заметил Леоф.

– А ты необычный композитор, я полагаю, хоть и не слышал ни об одном до встречи с тобой. Ты оказал мне – и империи – огромную услугу.

– Это все Гильмер, – возразил Леоф. – Я ничего не понимал, и будь я один, то просто убежал бы. Я не герой и не человек действия.

– Гильмер прожил здесь всю свою жизнь. Долг глубоко укоренился в его костях. Ты же – чужак, ничего не должен этой земле и, как сам говоришь, не воин. Однако ты рисковал всем, что у тебя есть. Ты настоящий герой и лишь в большей мере – оттого, что хотел сбежать, но остался.

– И все же мы почти ничего не спасли.

– Ты что, спятил? Представляешь, сколько человек погибло бы, разрушь они дамбу? Чего бы это стоило королевству?

– Нет, – признался Леоф. – Я знаю только, что погиб целый город.

– Такое иногда случается, – произнес Артвейр. – Города гибнут в войнах, от голода, пожаров и наводнений.

– Но почему? Чего хотели те люди? И где они взяли эту жуткую тварь?

– Хотел бы я знать, – ответил Артвейр. – Я очень сильно хотел бы это знать. Когда я вернулся к дамбе, последние два мерзавца уже сбежали. Остальных прикончили пожар и васил-никс.

– А васил-никс? – спросил Леоф. – Он убежал?

Артвейр покачал головой.

– Сгорел. Он на Галасте.

Леоф взглянул на лошадь, на спине которой был укреплен завернутый в кожу узел.

– Он не опасен? – спросил он.

– Я сам его заворачивал, и со мной ничего не случилось.

– Откуда он взялся?

Герцог пожал плечами.

– Недавно в Кал Азроте убили греффина. А год назад я мог бы поклясться, что эти существа – выдумка, герои детских сказок. Но вот мы столкнулись с васил-никсом. Такое впечатление, что вокруг нас начал оживать тайный мир.

– Мир зла, – сказал Леоф.

– В мире всегда было полно зла, – заметил Артвейр. – Но должен признать, что его облик меняется.

К полудню Леоф увидел, как ему сначала показалось, тучу на горизонте, но вскоре разглядел изящные башни с развевающимися флагами и понял, что смотрит на холм, возвышающийся над плоской равниной Новых земель.

– Это он? – спросил Леоф.

– Да, – ответил Артвейр. – Инис, королевский остров.

– Остров? Похоже на гору.

– Здесь слишком ровная местность, чтобы видеть воду. Ведьма и Свежесть встречаются по эту сторону Иниса, а потом берут его в кольцо. По другую сторону находятся Пенная бухта и море Святого Лира. Замок – это Эслен.

– Он кажется большим.

– Он и есть большой, – сказал Артвейр. – Говорят, в замке Эслен комнат больше, чем звезд на небе. Я не знаю – не считал ни того ни другого.

Вскоре они подъехали к месту слияния рек, и Леоф увидел, что Эслен действительно стоит на своего рода острове. Свежесть – река, которую они пересекли возле погибшего Бруга, – соединяла свои воды с другой рекой – Ведьмой, огромной, наверное в пол-лиги шириной. Вместе они образовывали нечто вроде озера, посреди которого возвышались холмы Иниса.

– Мы переберемся на другую сторону на пароме, – сообщил Артвейр. – А затем я позабочусь о том, чтобы представить тебя ко двору. Я не знаю, осталось ли в силе твое приглашение, но, если осталось, мы это выясним. Если нет, я найду для тебя место в моем поместье Ходворпен.

– Спасибо, милорд.

– Зови меня Артвейр, ты ведь узнал меня под этим именем.

Когда впереди показалась паромная переправа, Леоф испугался, что они оказались в самом сердце стоящей лагерем армии. Впрочем, приглядевшись внимательнее, он пришел к выводу, что если это и армия, то какая-то слишком разношерстная и неорганизованная. Палатки и фургоны сгрудились самым причудливым образом, превратив окрестности в диковинный лабиринт с узкими улочками и площадями – что-то вроде импровизированного города. Дым поднимался над кострами, на которых готовилась еда, но их оказалось значительно меньше, чем можно было ожидать. Впрочем, он тут же вспомнил слова Гильмера о нехватке дерева.

А вот нехватки людей совершенно не ощущалось. Должно быть, здесь собралось несколько тысяч человек, причем далеко не все сидели в фургонах и палатках, многие расположились на одеялах или прямо на земле. Они провожали повозку взглядами, в которых зависть смешивалась с безнадежностью.

В самом сердце этого безумного лагеря располагался другой, более организованный. Здесь на палатках развевались королевские штандарты, люди были вооружены и носили королевские цвета. Когда повозка приблизилась к лагерю, на дорогу вышел мужчина средних лет, в глазах которого застыла упрямая решимость.

– С дороги, – бросил ему возница.

Мужчина не обратил на того ни малейшего внимания и посмотрел на Артвейра.

– Милорд, – проговорил он. – Я вас знаю. В молодости я служил в вашей городской страже.

– Чего вы хотите? – вглядываясь в его лицо, спросил Артвейр.

– Моя жена, милорд, и дети. Заберите их в город, умоляю вас.

– И куда я их помещу? – мягко спросил Артвейр. – Если бы в городе еще было место, вас бы тут не остановили. Нет, им лучше оставаться здесь, друг мой.

– Нет, милорд. Эти земли наводнены ужасными чудовищами. Повсюду говорят о войне. Меня трудно испугать, милорд Артвейр, однако я боюсь. Кроме того, здесь ужасно сыро. Когда начнется дождь, нам будет негде укрыться.

– В городе тоже будет негде, – грустно проговорил Артвейр. – Здесь у вас есть питьевая вода, мягкая земля и хоть какая-то еда. Там же вам придется спать на голых камнях, а жажду утолять мочой, которую выливают из окон.

– Но зато нас защитит стена, – умоляющим голосом сказал мужчина.

– Стены не остановят то, чего вы боитесь, – сказал Артвейр. Затем выпрямился и спросил: – Напомните мне ваше имя, сэр.

– Ян Ридалвсон, милорд.

– Я возьму вас с собой в город, фралет Ридалвсон. Вы сами убедитесь, что там нет места для вашей семьи. Затем я намерен поручить вам распределение пищи, одежды и укрытия для этих людей. Надеюсь, после того, как вы позаботитесь о своей семье, вы будете справедливы к остальным. Я буду время от времени проверять, как обстоят дела. Это все, что я могу сделать.

– Вы очень великодушны, милорд, – поклонившись, сказал Ридалвсон.

Артвейр кивнул.

– Теперь двигаемся дальше.

Они погрузились на паром и отправились в короткое путешествие на другую сторону. У них над головами, словно огромная гора, высился замок, а сам город спускался по склонам, точно лавина из домов с черными крышами, остановленная лишь стеной, окружавшей их.

Когда повозка приблизилась к широкой каменной пристани, Леоф разглядел, что на этом берегу творится примерно то же самое, что и на другом. Сотни людей толпились у дальнего конца пристани, и, хотя ни фургонов, ни палаток нигде не было видно, их лица казались не менее мрачными и лишенными надежды.

– Вы сказали, что служили в моей страже, – обратился Артвейр к их новому спутнику. – А откуда вы приехали сюда?

– Я узнал, что на востоке, около Королевского леса, есть земельные участки. Десять лет назад я купил кусок земли и построил на нем ферму. – Неожиданно голос Ридалвсона дрогнул. – А затем проснулся Терновый король… ну, то есть так говорят… И на нас напали какие-то черные лозы и еще кое-что похуже. Иногда мне до сих пор мерещатся крики моих соседей.

– Они погибли?

– Я не знаю. Рассказывают… Понимаете, я не мог рисковать и проверять, что там произошло. Мне ведь нужно думать о детях. Но мне по-прежнему чудится, что соседи стоят у меня за спиной, и внутри у меня все дрожит.

Леофа тоже передернуло. Что происходит с миром? Неужели действительно приближается конец света и скоро небеса разобьются и упадут на землю дождем острых осколков?

Когда они добрались до пристани, толпа двинулась им навстречу, но городская стража заставила ее остановиться и расчистила проход. Через несколько минут широко распахнулись ворота, и они въехали в город.

Миновав большой двор, они двинулись ко вторым воротам. На стенах повсюду стояли солдаты, но они явно узнали Артвейра и быстро открыли внутренние створки.

Дорога к замку вилась по городу, точно длинная змея, взбирающаяся вверх по склону холма. Леоф откинулся назад, оперевшись о борт повозки, чтобы разглядеть часовни из древнего мрамора, истерзанные тысячами лет дождей и дыма, здания с остроконечными крышами, устремляющимися в небо, и небольшие домики с белыми стенами, жмущиеся друг к другу и разделенные лишь узенькими улочками. Большинство домов были двухэтажными со слегка нависающими верхними этажами – и совсем немногие в три этажа.

Они въехали на новую площадь, посреди которой стояла потускневшая бронзовая статуя – женщина придавила ногой глотку крылатого змея. Чудовище свернулось кольцами под ее ступней, а ее лицо, холодное и величественное, было словно соткано из северного ветра.

На площади собралось около сотни людей, на мгновение Леоф решил, что это возмущенная толпа, но уже через пару секунд услышал чистое сопрано и вытянул шею. На широком пьедестале статуи устроились несколько музыкантов и певцов. Они играли на простых инструментах – маленький и басовый кроз, барабан и три флейты. Когда повозка подкатила к площади, одна женщина как раз закончила петь, пока другая в зеленом платье и золотой короне обыгрывала песню. Казалось, она обращается к человеку, сидящему на троне. Леоф не слышал слов песни, потому что толпа взревела в ответ и заглушила голос, но мотив был совсем простым – известная баллада, которую часто исполняли в тавернах.

Мужчина на троне встал, глупо улыбаясь.

– Мы не могли бы тут немного задержаться? – попросил Леоф. – Мне хочется послушать.

Артвейр наградил его насмешливым взглядом.

– Думаю, можно и здесь представить тебя ко двору. Леди в зеленом – это наша добрая королева Мюриель, я полагаю.

Мужчина откашлялся, словно для того, чтобы прочистить горло, и тут же запели три других певца:

Актер бессмысленно захихикал и принялся приплясывать, в то время как хор повторил песенку. А к «королю» присоединился смешной человечек в огромной шляпе.

– Наш дорогой король Чарльз, – с кривой усмешкой пояснил Артвейр. – И его шут.

Музыкальные инструменты смолкли, и актер, изображавший короля, неожиданно заговорил – однако Леофу его слова показались полной бессмыслицей.

На сцене появилась мрачная фигура в черном одеянии и с дурацкой бородкой клинышком и начала раболепно приплясывать перед королевой. Новый актер не пел, он произносил слова нарочито театрально и нараспев.

– Позвольте я вам переведу! – выкрикнул человек в черном одеянии. – Дорогая королева, святые устами вашего сына объявили, что королевство должно принадлежать мне. Мне следует получить ключи от города и право ласкать вашу…

Толпа закончила предложение за него.

– Наш возлюбленный прайфек Хесперо, – пояснил Артвейр.

– Что такое! – На сцену, толкаясь и налетая друг на друга, выскочили трое мужчин, одетых как министры.

Внизу хор затянул новую песню:

Они замолчали, и музыка изменилась, превратившись в веселый танец.

«Аристократы» прикрыли глаза руками, и хор, окружив королеву, начал другой куплет.

– Наш мудрый и любимый Комвен, – сказал Артвейр.

Неожиданно «королева» выпрямилась во весь рост.

– Королева молит о помощи! – провозгласила она. – Неужели никто не спасет нас в час нужды?

Хор завел печальную песню, оплакивающую детей королевы, пока та танцевала павану в честь мертвых, другие песни звучали контрапунктом.

– Это такие штуки ты сочиняешь? – спросил Артвейр.

– Не совсем, – пробормотал Леоф, зачарованный зрелищем. – Подобные представления здесь обычны?

– Подобные? Да, только это уличные забавы. Простой народ их обожает. Аристократы делают вид, что ничего такого нет – пока актеры не зайдут слишком далеко в своих насмешках. Тогда у представления бывает более трагичный конец. – Он оглянулся на певцов. – Пора ехать.

Леоф задумчиво кивнул. Артвейр сказал что-то вознице, и фургон со скрипом покатил по мостовой, медленно поднимаясь вверх по склону в сторону той части города, где жили состоятельные люди.

– Похоже, народ не слишком верит в своих правителей, – заметил Леоф, задумавшийся над содержанием песен.

– Сейчас трудные времена, – ответил Артвейр. – Уильям был не особенно хорошим правителем, но королевство процветало, и он всем был по нраву. Теперь он умер, а вместе с ним Элсени и Лезбет, которых действительно любили. Что же до нового короля, Чарльза… Ну, тот портрет, что ты видел пару минут назад, недалек от истины. Чарльз славный парень, но тронутый святыми. – Артвейр вздохнул и продолжил: – Наши союзники, даже Лири, повернулись против нас, а Ханза угрожает войной. Из леса вышли демоны, беженцы заполонили улицы, болотные колдуньи предсказывают гибель мира. В такие времена людям нужен сильный правитель, а его у них нет. То, что показывают эти представления, еще не самое худшее. Гильдии начали вооружаться, и я боюсь, скоро начнутся хлебные бунты. Половина урожая высохла на полях в ночь багровой луны, да и море оскудело добычей.

– А что королева? Вы говорили, что она сильная.

– Да. Сильная и красивая, и такая же далекая от народа, как звезды. Крометого, она ведь из дома Лири. Сейчас, когда Лири начали выступать против нас, кое-кто ей не доверяет.

Леоф задумался.

– Вести из Бруга ничем не помогут, верно?

– Разумеется. Но это лучше, чем если бы Новые земли были затоплены. – Он хлопнул Леофа по плечу. – Не волнуйся. После всего, что ты сделал, мы позаботимся о том, чтобы ты не бедствовал.

– А-а, – протянул Леоф, вовсе и не думавший о собственных бедах.

Его не отпускали глаза Бруга.

Глава 9 Предложения

С высоты трона открывался прекрасный вид на кинжальные лезвия и яд.

Колонны большого зала высились, точно массивные стволы деревьев, что тянут свои ветви к бледным полосам холодного света, льющегося из высоких окон. А дальше, за туманными пределами, начинался мрак. Там шелестели крыльями и ворковали голуби – их, как и котов, разгуливающих за шторами и гобеленами, невозможно было изгнать из громадного зала.

Мюриель часто задавалась вопросом, как такое огромное пространство может казаться таким давящим. Стоило пройти в массивные бронзовые двери, и тут же возникало ощущение, будто ты оказался под землей, где сам воздух соткан из камня. И одновременно ей чудилось, что она находится на невероятной высоте и, шагнув в одно из окон, отправилась бы в долгий полет с вершины горы.

Казалось, что здесь сошлись в равной мере небеса и преисподняя.

Ее муж, покойный король Уильям, редко использовал большой зал, предпочитая ему для проведения аудиенций другие. Помимо всего прочего, их легче было обогревать, а здесь сегодня царил пронзительный холод.

«Пусть мерзнут, – подумала Мюриель, оглядывая собравшихся. – Пусть стучат зубами. Пусть голубиное дерьмо падает на их роскошные бархатные с вышивкой камзолы. Пусть это место придавит их своей тяжестью».

Мюриель смотрела на людей, собравшихся перед троном, и ненавидела всех до одного. Кто-то – возможно, из тех, кто сейчас стоит перед ней и смотрит на нее, – организовал убийство ее детей. Кто-то виновен в смерти мужа, в том, что теперь ее жизнь наполнена горем и страхом. Кто-то – или все они.

Лезвия и яд. Пятьсот человек, и всем что-либо от нее нужно, причем кому-то – ее жизнь.

Некоторых она знала. Вот бледное лицо Амбрии Грэмми, украсившей голову черной траурной фатой, словно она королева, а не бывшая любовница короля. Рядом с ней ее старший сын Ренвальд, бастард, одетый как принц. И три любовника Грэмми, члены Комвена, они стоят около нее, словно оберегая от остальной толпы. Они пребывают в счастливом неведении – или им все равно? – что все трое являются соперниками.

Грэмми, не задумываясь, прикончила бы Мюриель, если бы решила, что ей сойдет это с рук.

Слева от королевы застыл прайфек Хесперо в черной рясе и квадратной шляпе, Он лениво поглаживает козлиную бородку и немигающими глазами следит за происходящим, впитывая каждое произнесенное слово и пытаясь использовать его в своих целях. Чего он хочет? Естественно, он старательно изображает ее друга и помощника, но убийцы ее дочерей были в рясах монахов. Их назвали отступниками, но разве она теперь может кому-то верить на слово?

У ее ног собралась новая стая собак, разодетых в шелка, они не сводят с нее глаз, чтобы не упустить шанс вонзить зубы ей в глотку. Как бы ей хотелось приказать прикончить их всех на месте, точно скотину, а потом скормить свиньям!…

Но она не могла этого сделать. На самом деле у нее практически нет оружия.

Но одно из оставшегося – ее улыбка.

И потому Мюриель улыбнулась главарю стаи, и слева от нее сын на императорском троне кивнул, повторяя ее жест и показывая, что пес может подняться с колен и начать лаять.

– Ваше величество, – сказал тот, обращаясь к ее сыну, – я рад видеть, что вы находитесь в добром здравии.

Чарльз, император Кротении, широко раскрыл глаза.

– У тебя красивый плащ, – заявил он.

Это было правдой. Архгрефт Валамхар эф Эрадал обожал наряжаться. Плащ, который привел в восторг сына Мюриель, был украшен золотисто-белой вышивкой и накинут на зеленый камзол под цвет глаз архгрефта. Впрочем, тучного и краснолицего вельможу даже этот роскошный наряд не мог сделать красавцем.

Гвардейцы эф Эрадала, одетые в черно-кровавые куртки, выглядели более подтянутыми, но почти столь же щеголеватыми.

– Благодарю вас, ваше величество, – не обращая ни малейшего внимания на смешки, совершенно серьезно ответил архгрефт, словно получил от императора вполне разумный ответ.

Однако Мюриель видела насмешку, прятавшуюся в его глазах.

– Королева-мать, – проворковал Эрадал, кланяясь Мюриель. – Надеюсь, вы тоже благополучны.

– Совершенно, – весело ответила она. – Я всегда рада приветствовать у нас наших кузенов из Ханзы. Прошу вас, передайте вашему суверену, Маркомиру, что я была чрезвычайно рада вас видеть.

Эрадал снова поклонился.

– Непременно передам. Однако я надеюсь, что ваше послание будет длиннее.

– Несомненно, – проговорила Мюриель. – Передайте ему мои соболезнования по поводу недавней кончины герцога Острбурга. Насколько мне известно, он был близким другом его величества.

Эрадал нахмурился, но тут же взял себя в руки. Мюриель внимательно следила за ним. Острбург и ее муж погибли вместе на продуваемом ветрами мысе Аэнах во время какой-то тайной встречи. Острбург был ханзейцем.

– Это очень великодушно, ваше величество. Случившееся является для нас трагической загадкой. Нам будет не хватать Острбурга, как, уверен, вам – императора Уильяма и принца Роберта. Как и вы, я надеюсь, что злодеи будут найдены и наказаны.

Сказав это, он бросил мимолетный взгляд на сэра Файла де Лири. Трупы, обнаруженные на мысе, были начинены лирскими стрелами.

Сэр Файл покраснел, но промолчал, что для него было проявлением неслыханной и достойной восхищения сдержанности.

Мюриель вздохнула, жалея, что рядом нет Эррен, которая сразу бы поняла, скрывает ли Эрадал что-нибудь. Лично ей казалось, что его слова звучат искренне.

– Должен с сожалением заметить, что за последние три месяца случилось слишком много смертей, – продолжал он, взглянув на Чарльза. Затем, поклонившись, проговорил: – Ваше величество, я знаю, насколько вы заняты, и потому сразу перейду к делу.

– Такова моя воля, – произнес Чарльз и покосился на Мюриель, чтобы убедиться, что вспомнил верные слова.

– Благодарю вас, ваше величество. Вам прекрасно известно, что во многих отношениях наступили смутные времена. Ночью на охоту выходят жуткие чудовища, сбываются ужасные пророчества. Повсюду происходят трагические события, жертвой которых стала и ваша семья.

«Мое лицо высечено из камня», – сказала себе Мюриель.

Но даже камень был не в силах сдержать ее ярость. Она не знала наверняка, кто стоит за убийством ее мужа и дочерей, но была уверена, что Ханза в этом замешана, несмотря на загадочную смерть Острбурга. Короли Ханзы раньше занимали трон, на котором сейчас сидит ее сын, и не отказались от мечты снова примостить на нем свои задницы.

Однако, хотя Мюриель ни на секунду не усомнилась в их участии в заговоре, она знала, что у нее нет доказательств. Поэтому она постаралась не выдать своих чувств, хотя и понимала, ^что у нее, вероятно, не слишком хорошо это получается.

– Его величество отправил меня сюда с предложением нашей дружбы в столь сложные для вас времена. На всех нас взирают с небес святые. И мы рассчитываем оставить наши разногласия в прошлом.

– Это похвальный жест, – сказала Мюриель.

– Мой король предлагает больше, чем просто жест, миледи, – продолжал Эрадал и щелкнул пальцами.

Тут же слуга вложил ему в руки шкатулку из гладко отполированного розового дерева. Поклонившись, посол протянул ее Мюриель.

– Я уверена, что это предназначено для моего сына, архгрефт, – уточнила Мюриель.

– Подарок? – пробормотал Чарльз.

– Нет, миледи. Это для вас. Знак доброго расположения.

– От короля Маркомира? – удивилась Мюриель. – Он ведь женат. Надеюсь, это не слишком интимный знак.

Эрадал улыбнулся.

– Нет, миледи. От его сына, принца Беримунда.

– Беримунда?

В последний раз Мюриель видела Беримунда, когда ему было лет пять, по представлениям Мюриель – совсем недавно.

– От юного Беримунда?

– Сейчас принцу двадцать три года, королева-мать.

– Да, и я вполне могла бы быть его матерью, – заметила Мюриель.

По залу пробежал смешок, и Эрадал покраснел.

– Миледи…

– Дорогой Эрадал, я пошутила, – сказала она. – Давайте же посмотрим, что нам прислал принц.

Слуга открыл шкатулку, и Мюриель увидела изысканную золотую цепочку для ключей, украшенную изумрудами. Королева улыбнулась еще шире.

– Чудесная вещица, – проговорила она. – Но как я могу ее принять? Я ведь уже ношу цепочку для ключей от владений дома Отважных. Зачем мне две?

Эрадал снова покраснел.

– Ваше величество, позвольте мне быть с вами откровенным. Дружба, которую вам предлагает принц Беримунд, особого рода. Он готов сделать вас своей невестой, а потом и королевой Ханзы.

– О боже, – промолвила Мюриель. – Все более и более щедро. Когда же принц успел так сильно в меня влюбиться? Я несказанно польщена. То, что женщина моих лет может вызвать подобную страсть…

Она замолчала, понимая, что, если произнесет следующие слова, они неминуемо приведут к войне.

Мюриель сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить.

– Подарок просто великолепен, – сказала она, – однако, боюсь, мое горе еще слишком сильно и я не могу его принять. Если намерения принца благородны, я прошу его дать мне время, прежде чем он снова обратится ко мне со своим предложением.

Эрадал поклонился и подошел поближе.

– Ваше величество, – понизив голос, сказал он, – вы совершаете ошибку. Вы можете мне не поверить, но я не только уважал вашего мужа, мне он очень нравился. Я всего лишь посланник… и не влияю на государственные дела Ханзы. Однако я знаю, как обстоят дела в вашей стране. Вам сейчас очень нелегко. Вы должны подумать о собственной безопасности. Именно этого хотел бы Уильям.

– Я не советую вам брать на себя смелость говорить от имени моего покойного мужа, – так же вполголоса ответила Мюриель. – Прошло совсем немного времени с тех пор, как он умер. Ваше предложение в такой момент представляется мне неприличным. И вы это прекрасно знаете, Эрадал. Я сказала вам, что обдумаю его. Большего сейчас я вам обещать не могу.

Эрадал заговорил еще тише, и присутствующие напряглись, пытаясь уловить хоть что-нибудь из их разговора. Мюриель чувствовала, как пятьсот пар глаз буравят ее, пытаясь понять, что они могут выиграть от нового поворота событий.

– Я согласен, миледи, что время сейчас не слишком подходящее, – не стал спорить Эрадал. – Но оно не на нашей стороне. В мире царит предательство, идут приготовления к войне. Если вы не хотите думать о собственной безопасности, подумайте о своем народе. После всего, что случилось, разве Кротении нужна война?

– Это угроза? – нахмурившись, поинтересовалась Мюриель.

– Я бы никогда не осмелился угрожать вам, миледи. Я испытываю к вам сострадание, и больше ничего. Но если, увидев тучи, вы понимаете, что приближается буря, – разве это можно назвать угрозой? И о каких угрозах может идти речь, когда друг советует вам от нее укрыться?

– Вы мой друг. Я это вижу, – солгала Мюриель. – И непременно обдумаю ваше предложение, но я не могу и не стану давать вам ответ сегодня.

Эрадал помрачнел, но заставил себя кивнуть.

– Как пожелаете, ваше величество. И все же на вашем месте я не стал бы откладывать решение этого вопроса.

– Ты не будешь откладывать ни на одну минуту! – прорычал сэр Файл де Лири, чье лицо пылало такой яростью, что его волосы напоминали клубы белого дыма, поднимающегося над ним. – Ты скажешь этой надутой устрице из Ханзы, что ты категорически отказываешься принимать какие бы то ни было предложения от его безмозглого принца!

Мюриель наблюдала за своим дядей, который вышагивал по комнате, словно закованный в цепи дикий зверь. Аудиенции закончились, и они сидели в ее личном зимнем саду, настолько же светлом и воздушном, насколько холоден и неуютен был тронный зал.

– Я должна делать вид, что обдумываю все предложения, – сказала она.

– Нет, не должна, – ответил он и наставил на нее палец. – Ты не должна и думать – или даже делать вид, что думаешь, – о том, чтобы передать королевство и империю Кротения наследнику Маркомира.

Мюриель закатила глаза.

– Какому наследнику? Даже если бы я вышла за него замуж, мне пришлось бы рожать этого наследника. И даже если бы я этого хотела – а я не хочу, – неужели ты думаешь, что я на такое способна, в мои-то годы?

– Не важно! – рявкнул сэр Файл. – Тут и внутри колес вертятся свои колесики. Бракосочетание с тобой отдаст им трон, как бы это ни называлось официально. – Он стукнул по оконной раме кулаком. – Ты должна выйти замуж за лорда Селкви.

– Должна? – холодно спросила Мюриель, приподняв бровь.

– Вот именно. Это наилучшее решение. Полагаю, ты и сама понимаешь.

Мюриель встала, сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Я получила пять предложений о замужестве, и это при том, что тело Уильяма еще не успело остыть. Я вела себя терпеливо и вежливо. Но ты больше чем просто посол иностранного государства, Файл де Лири. Ты мой дядя. Мой кровный родственник. Ты сажал меня на колени, когда мне было всего пять лет, и говорил, что это лошадка, а я смеялась, как самый обычный ребенок, и верила тебе. И вот ты стал одним из них, ты явился в мой дом и пытаешься объяснить мне, что я должна делать. Я не намерена терпеть подобное обращение от тебя, дядя. Я больше не маленькая девочка, и ты не будешь пытаться воспользоваться моей привязанностью.

Файл удивленно раскрыл глаза, а потом выражение его лица немного смягчилось.

– Мюриель, – проговорил он. – Прости меня. Но ты совершенно верно напомнила мне, что мы родственники. Ты де Лири. Пропасть между Кротенией и Лиром увеличивается. Это не твоя вина – дело в том, что Уильям что-то задумал. Тебе известно, что он одолжил корабли Салтмарку, когда тот выступил против островов Печали?

– Всего лишь слухи, – возразила Мюриель. – Кстати, у нас говорят, что это лирские лучники убили моего мужа.

– Ты не можешь этому верить. Все свидетельства подтасованы.

– В данной ситуации ты даже представить себе не можешь, во что я готова поверить, – ответила Мюриель.

Файл собрался ответить на ее слова резкостью, но вовремя передумал. Неожиданно он показался ей древним стариком, и Мюриель больше всего на свете захотелось просто обнять его и почувствовать прикосновение его грубой щеки к своей.

– Как бы там ни было, – сказал Файл, – проблема остается. Ты можешь исцелить эту рану, Мюриель. Тебе под силу объединить народы.

– Ты считаешь, что Кротения вместе с Лири сможет противостоять Ханзе?

– Я знаю, что поодиночке у нас нет ни одного шанса.

– Я не об этом тебя спросила.

Файл надул щеки и кивнул.

– Я де Лири, – проговорила Мюриель. – А еще я принадлежу к дому Отважных. У меня осталось двое детей, и оба являются наследниками трона. Я должна сохранить его для них.

– Всем известно, что Чарльз не может иметь детей, – как можно мягче возразил Файл.

– Благодарение святым, иначе мне пришлось бы иметь дело еще и с претендентками на его руку.

– Значит, когда ты говоришь о наследниках, ты имеешь в виду Энни, Мюриель. Решение Уильяма о наследовании трона дочерьми не имеет прецедентов. Церковь выступает против него – прайфек Хесперо уже начал кампанию за то, чтобы аннулировать принятый твоим мужем закон. Но даже если тот и останется в силе, что, если Энни… – Он замолчал на мгновение, но потом, поджав губы, договорил: – Что, если Энни тоже умерла?

– Энни жива, – уверенно сказала Мюриель.

– Я очень на это надеюсь, – кивнув, ответил Файл. – Но тем не менее имеются и другие наследники, которых следует принимать в расчет, и тебе прекрасно известно, что о них никто не забыл.

– Я их в расчет не принимаю.

– Возможно, решение придется принимать не тебе.

– Я умру, но не допущу, чтобы трон достался одному из ублюдков Амбрии Грэмми.

Файл мрачно ухмыльнулся.

– Она та еще интриганка, – сказал он. – Тебе наверняка известно, что ей уже удалось перетащить на свою сторону половину Комвена. Мюриель, ты должна помириться как с Комвеном, так и с народом твоего отца. Сейчас не самое подходящее время, чтобы делить Кротению на два лагеря.

– И не время для того, чтобы возвращать ее Лиру, – заметила она.

– Я этого не предлагал.

– Именно это ты мне только что предложил.

– Мюриель, дорогая, необходимо что-то делать. Так больше не может продолжаться. Чарльз не пользуется – и никогда не будет пользоваться – поддержкой народа. Люди знают, что его коснулась длань святых, хотя в более спокойные времена им, возможно, было бы все равно. Но сейчас происходят ужасные события, которых мы не понимаем. Кое-кто твердит, что близится конец света. Империи нужен сильный и надежный правитель. Кроме того, не следует забывать, что Чарльз не может дать Кротении наследника.

– Энни способна стать таким сильным правителем.

– Энни – упрямый ребенок, и это знает все королевство. Более того, слух о том, что она разделила судьбу своих сестер, распространяется все неумолимее. На твоих границах неспокойно. Если ты не отдашь Ханзе трон, сочетавшись браком с принцем, они возьмут его силой. До сих пор их удерживали только надежда на твое согласие и легкое беспокойство, что церковь может выступить против.

– Мне все это известно, – устало проговорила Мюриель.

– Значит, ты должна понимать, что тебе следует начать действовать, прежде чем они что-нибудь предпримут.

– Я не могу принимать поспешные решения. Даже если я соглашусь выйти замуж за Селкви, это приведет в негодование многих. Если отвергну предложение Хорнлада, они могут заключить с Ханзой союз и выступить против нас. Тут все совсем не так просто, сэр Файл. Ты принимаешь решения, исходя из представлений о пользе для своей страны. Я – для своей. Мне нужен настоящий совет, настоящие возможности, а не постоянное давление со всех сторон. Мне необходим хотя бы один человек, на которого я могла бы положиться, человек, преданный только мне.

– Мюриель…

– Нет. Ты прекрасно знаешь, что не можешь быть этим человеком. В твоих венах течет морская вода Лира. Я очень тебя люблю, но знаю, что не могу в этом деле тебе довериться. Мне очень жаль, но это так.

– В таком случае кому ты можешь доверять?

Мюриель почувствовала, как по ее щеке скатилась слезинка, и отвернулась, чтобы дядя не увидел.

– Никому. Прошу тебя, оставь меня.

– Мюриель… – Она услышала, как дрогнул его голос.

– Уходи, – повторила она.

Через пару мгновений она услышала, как закрылась дверь. Мюриель подошла к окну, схватилась за раму и попыталась понять, почему солнечный свет кажется ей таким сумрачным.

Глава 10 Осперо

Казио встал между Энни и Осперо. Он не поднял клинок в оборонительную позицию, но продолжал держать его перед собой.

– Как я уже сказал тем наглым типам, леди находятся под моей защитой. И я не собираюсь отступать перед вами.

Глаза Осперо сузились, неожиданно он показался очень опасным даже без замерших у него за спиной двадцати с лишним человек.

– Выбирай слова, когда говоришь со мной, мальчик, – холодно сказал он. – Существует множество вещей, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия.

– Несомненно, – ответил Казио. – Я не знаю, сколько зернышек в гранате. Мне неизвестно, какие шляпы носят в Хериланце. Я не владею собачьим языком и не имею понятия о том, как работает водяной насос. Но я знаю, что поклялся защищать этих двух леди, и не намерен отступать от своего слова.

– А я не собираюсь им угрожать, – спокойно сказал Осперо. – Но, с другой стороны, они стали представлять угрозу для меня. Когда вооруженные люди приходят из северной части города в мой район, меня это тревожит. А теперь, когда мне пришлось выступить против них, моя тревога только возросла.

Я вынужден их прикончить и утопить тела в болоте, а потом выяснить, не ищут ли этих типов. Я должен знать, кто будет их искать и явится за ними сюда – если явится. И прежде всего, мне необходимо понять, почему они явились сюда.

– Иными словами, вас не интересует награда? – с иронией спросил Казио.

– Мы еще обсудим этот вопрос, – ответил Осперо.

– Ничего подобного, – возразил Казио. – А теперь будьте так добры, отошлите своих людей.

– Мальчик… – начал Осперо.

– Я не знаю, кто они такие, – выпалила Энни. – Мне лишь известно, что кто-то хочет моей смерти и готов за это заплатить. Я не в силах ответить и на остальные ваши вопросы, поскольку мне неизвестны ответы. Благодарю вас за помощь, Осперо. Я верю, что в глубине души вы остаетесь благородным человеком и не станете извлекать выгоду из наших несчастий.

Осперо хрипло расхохотался, и многие из его людей последовали его примеру.

– Я вовсе не благороден, – с усмешкой ответил он. – Уж в этом ты можешь не сомневаться.

Казио медленно поднял рапиру.

– Ты же не хочешь этого делать, мальчик, – бросил Осперо.

– Я прекрасно знаю, чего хочу, – надменно возразил Казио.

Осперо слегка кивнул. Затем с поразительной быстротой упал, ударив Казио по опорной ноге. Казио потерял равновесие, его развернуло, а Осперо мгновенно вскочил и ловко заломил правую руку Казио – через мгновение Каспатор со звоном упал на землю. И, словно по волшебству, у горла юноши возник нож.

– Полагаю, тебе необходим урок вежливости, – сказал Осперо.

– Ему потребуется еще немало таких уроков, – раздался новый голос.

– З'Акатто! – вскричала Остра.

Старик действительно неторопливо приближался к ним.

– Что ты намерен сделать с ним, Осперо? – осведомился з'Акатто.

– Вот не могу решить, выпустить из него кровь сразу или постепенно.

– Делай худшее, на что способен, – сквозь зубы прошипел Казио.

– И лучше сразу, – посоветовал з'Акатто. – В противном случае тебе придется выслушивать длинные речи.

– Да, я вижу, – задумчиво проговорил Осперо.

– З'Акатто! – вскрикнул Казио.

Старик тяжело вздохнул.

– Вам лучше его отпустить.

Энни собралась с силами. Она знала – несмотря на свою внешность, з'Акатто мастерски владеет клинком и очень любит Казио. Он не станет стоять в стороне и смотреть, как юношу убивают. Сможет ли она еще раз призвать на помощь Цер, ослепить Осперо и заставить его бросить нож? Она должна попытаться, иначе им всем конец…

Однако, к ее удивлению, Осперо убрал нож и отошел в сторону.

– Конечно, эмратур.

Казио был совершенно потрясен.

– Эмратур? – спросил он. – О чем это он? Какой эмратур?

– Помолчи, мальчик, – пробормотал з'Акатто. – Просто радуйся, что остался жив. – Он повернулся к Осперо. – Нам нужно поговорить наедине.

Осперо кивнул.

– Похоже, ты должен многое мне рассказать.

З'Акатто кивнул в ответ.

– Казио, отведи каснар в их комнаты. Я скоро к вам присоединюсь.

– Но…

– Хотя бы однажды не спорь со мной, – резко сказал з'Акатто.

Люди Осперо разошлись, как только их вожак удалился вместе с з'Акатто.

Казио посмотрел им вслед, вздохнул и убрал Каспатор в ножны.

– Хотел бы я знать, что все это значит, – пробормотал он.

– Послушай, а как Осперо назвал з'Акатто? – спросила Энни. – Эмратур? Я никогда не слышала, чтобы ты так к нему обращался.

– Пойдем, – ответил Казио. – Сейчас с ним лучше не спорить.

Он зашагал к дому. Энни последовала за ним.

– Казио? – не унималась она.

– Казио только что спас нам жизнь, – напомнила ей Остра. – Еще раз.

Энни не обратила на ее слова ни малейшего внимания.

– Ты выглядел удивленным.

– Это не имя, – проворчал Казио. – Это звание. Человек, который командует сотней.

– Как в армии?

– Именно.

– Значит, з'Акатто был эмратуром?

– Если и так, мне ничего об этом не известно.

– А мне казалось, что ты знаешь его всю жизнь.

Они подошли к лестнице, и Казио начал подниматься по ступенькам.

– Так и есть. Ну, в некотором роде. Он служил у моего отца. З'Акатто обучал искусству дессраты моих братьев и меня. Но иногда, пока я был юн, он исчезал на несколько месяцев. Наверное, сражался. В те дни у моего отца было много разных интересов. Возможно, з'Акатто действительно командовал сотней.

– Но з'Акатто продолжает служить твоему отцу?

– Нет. Для моего отца наступили тяжелые времена, а потом его убили на дуэли. Я унаследовал з'Акатто вместе с домом в Авелле. Больше от владений отца ничего не осталось.

– Понятно. Мне очень жаль.

Глаза Энни наполнились слезами. Она вдруг вспомнила о собственном горе. Казио остановился, удивленно взглянул на Энни и положил руку ей на плечо.

– Все это произошло довольно давно, – сказал он. – У тебя нет причин плакать.

– Я кое-что вспомнила, вот и все, – пробормотала Энни. – Тех, кого я потеряла.

– Ах, вот оно что.

Казио опустил взгляд, а потом вновь посмотрел на Энни.

– Мне совсем не хочется быть бесцеремонным, – продолжал он. – Но… я не понимаю, что происходит. Мне показалось странным, что з'Акатто решил поселиться именно здесь. Должно быть, он давно знаком с Осперо – все получилось слишком просто, он даже не стал брать с нас деньги. Теперь я уверен, что они хорошо знают друг друга. Но что все это означает, я не знаю.

– Так ты не веришь з'Акатто?

– Не думаю, что он способен меня предать, если ты об этом, – ответил Казио. – Однако иногда он принимает ошибочные решения. В конце концов, он допустил, чтобы моего отца убили.

– Разве з'Акатто виноват в его смерти? Что произошло?

– Не знаю, но з'Акатто корит себя за случившееся. Именно с тех пор он начал пить. И он не должен со мной оставаться – у меня нет денег, чтобы ему платить. Однако он не уходит – наверное, чувствует свою вину.

– Возможно, он просто тебя любит, – предположила Остра.

– Ха, – ответил Казио, без колебаний отметая такую возможность.

– А кто такой Осперо? Я думала, что он просто хозяин нашей квартиры.

– О да, он хозяин – большей части Перто Вето. И еще Осперо почти полностью контролирует доки. Не говоря уже о леди, которых я сопровождаю. Они здесь называют его «зо кассро» – хозяин. Без разрешения Осперо ни один воришка не посмеет забраться в чужой карман.

– Он преступник?

– Нет. Он принц преступников, во всяком случае в этой части города.

– И что мы будем делать? – спросила Энни.

– Будем ждать, пока не появится подходящий корабль, а мы не наберем достаточную сумму, чтобы заплатить капитану.

Ничего другого мы сделать не можем. Сейчас вас повсюду разыскивают. А здесь вы в безопасности. Если з'Акатто знает, что делает.

– Я в этом уверена, – заметила Остра.

– Будем надеяться.

Энни ничего не сказала. Она почти ничего не знала о з'Акатто – если не считать того, что большую часть времени он бывал пьян. А теперь выясняется, что и Казио не так уж много известно о старике.

Возможно, з'Акатто никогда не предаст Казио. Но из этого вовсе не следовало, что ей и Остре нечего бояться.

Часть II Новые знакомства 2223 год эверона, конец новмена

Призмо, первый способ, есть Светильник Дня. Он призывает святого Лоя, святую Аусу, святого Аббуло и святого Фела. Он порождает яркое солнце и голубые небеса. И пробуждает радость, возбуждение, дерзость.

Этрама, второй способ, есть Светильник Ночи. Он призывает святого Соана, святую Цер, святую Артуму. Он порождает луну во всех ее фазах, звездное небо и теплые ночные ветры. И пробуждает усталость, отдых и сон.

Из «Кодекса гармонии» Элгина Видселя

Призмо, первая защита, носит такое название, поскольку ее проще всего сделать, выхватывая меч из ножен. Ответный удар намного сложнее.

Этрама, вторая защита, названа так без всякой на то причины, но она превосходно действует против фланговых атак.

Перевод из «Обсао дазо Чиадио» («Трактата о мече»), авторства местро Папо Аврадио Валлаимо

Глава 1 Поединок

– Мне кажется, этот человек хочет нас убить, Ураган, – сказал Нейл своему скакуну, похлопывая его по шее.

Потом он пожал плечами, глубоко вздохнул и посмотрел на небо.

Нейл всегда считал, что небо есть небо – конечно, оно меняется вместе с погодой, но одинаково в разных местах. Однако здесь, на юге, его голубой цвет казался ему пронзительным. Он поразительно гармонировал с беспорядочными, напоенными солнцем полями и виноградниками, белыми домиками, крытыми красной черепицей, низкими искривленными дубами и стройными кедрами, украшавшими ландшафт. Нейл с трудом верил, что такие места существуют на свете одновременно с его холодной туманной родиной – особенно в середине месяца новмен. Скерн сейчас, наверное, находится под толстым покровом снега. А здесь Нейл даже слегка вспотел под кожаной курткой и доспехами.

Нейл не уставал удивляться. А потом он вспомнил, какое благоговение охватило его, когда он впервые увидел Эслен, каким огромным показался мир мальчику с крохотного острова, затерянного в море Святого Лира. Однако за последние несколько месяцев мир заметно съежился, и теперь уже замок Эслен казался немногим больше шкатулки.

А сейчас мир вновь стал огромным, и это привело Нейла в диковинное состояние меланхолического счастья. В столь просторном мире печали и страхи Нейла МекВрена уже не имели существенного значения.

Однако и это странное настроение не позволяло Нейлу забыть о своей вине. Королеве постоянно грозила опасность, и не было причины, по которой он мог бы ее оставить. Однако она сама выбрала для него иную дорогу – королева и тени Эррен и Фастии. Они определенно лучше знали, что он должен делать.

Но, по крайней мере, ему не следовало радоваться жизни.

Он услышал какие-то крики и понял, что путешественнику не стоит так долго созерцать небеса.

– Прошу меня простить, – сказал он на королевском языке, – но я вас не понимаю. Я не владею языком Вителлио.

Мужчина произнес нечто столь же непонятное, но теперь он обращался к одному из своих оруженосцев. Нейл предположил, что это оруженосцы, поскольку заговоривший с ним мужчина, вероятно, являлся рыцарем. Он сидел на мощной лошади, черной, с белым пятном на лбу. Грудь и бока лошади закрывали легкие доспехи.

Сам человек также носил доспехи, необычного вида и очень красивые – места сочленений скрывали кованые дубовые листья. Такие доспехи могли быть только у рыцаря. Шлем он держал в руке, но Нейл отметил коническую форму и плюмаж из ярких перьев, напоминающий петушиный хвост. Плащ или накидку заменял необычный красно-желтый наряд, украшенный – как и щит – сжатым кулаком, солнечным лучом и чем-то вроде мешка. В знакомой Нейлу геральдике это не означало ничего, впрочем, он находился очень далеко от дома.

Рыцаря сопровождали четыре человека, все без доспехов, но в плащах с теми же знаками, что и на его щите. У дороги стоял большой шатер, над которым трепетал флажок с изображением одного лишь луча. Три лошади и два мула паслись неподалеку от разбитой красной дороги.

Один из оруженосцев крикнул:

– Мой господин просит вас назвать себя.

У него было длинное, худое лицо с пучком волос, надеющимся сойти за бороду, на подбородке. Он продолжил:

– Если вы не можете говорить на языке цивилизованных людей, то продолжайте лепетать на своем наречии, а я буду переводить.

– Я странник, – ответил Нейл. – Боюсь, я больше ничего не могу вам сообщить.

Рыцарь и его человек обменялись несколькими фразами; затем слуга обратился к Нейлу:

– Вы носите доспехи и оружие рыцаря. Кому вы служите?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – отозвался Нейл.

– Подумайте хорошенько сэр, – продолжал оруженосец. – В этой стране нельзя носить рыцарские доспехи, если у вас нет соответствующего права.

– Понятно, – спокойно ответил Нейл. – А если я рыцарь и могу это доказать, что тогда скажет ваш господин?

– Он вызовет вас на поединок чести. А после того, как убьет, получит ваши доспехи, оружие и коня.

– О. А если я лишь прикидываюсь рыцарем?

– Тогда мой господин будет вынужден оштрафовать вас и конфисковать ваше имущество.

– Мне кажется, – задумчиво проговорил Нейл, – совершенно не имеет значения, как я себя назову, не так ли? К счастью, у меня есть копье.

Глаза оруженосца округлились.

– А вы знаете, кто перед вами?

– Я мог бы спросить, но, поскольку не называю своего имени, с моей стороны это было бы неучтиво.

– Вы не узнаете герб?

– Боюсь, что нет.

Оруженосец вновь посоветовался со своим господином. В качестве ответа рыцарь надел шлем, опустил копье и поднял щит. Нейл последовал его примеру, отметив, что его собственное оружие почти на ярд короче, чем у противника.

Вителлианский рыцарь первым тронул с места своего скакуна. В лучах вечернего солнца над дорогой заклубилась красная пыль. Нейл пришпорил Урагана и опустил копье в боевое положение. Над холмистыми полями взмыла в воздух стая черных дроздов. На несколько мгновений стало очень тихо.

В последний момент Нейл сместился в седле и неожиданно слегка повернул свой щит так, что вражеское копье лишь скользнуло по нему. От удара у Нейла заскрежетали зубы, но он успел увести наконечник своего копья вправо, поскольку его противник проделывал такой же маневр. В результате удар Нейла пришелся в край щита и вся его сила передалась рыцарю. Копье переломилось, рыцаря отбросило назад, но тот сумел удержаться в седле.

Нейл свирепо ухмыльнулся и обнажил Ворона. Его противник мгновение рассматривал его, а затем передал копье одному из своих оруженосцев и вытащил меч.

Противники вновь сошлись, и щиты с грохотом ударились друг о друга. Ворон взмыл вверх и ударил по шлему вителлианского рыцаря, его же клинок полоснул по плечу Нейла так, что, если бы не доспехи, тот лишился бы руки. Они замерли на миг, однако их лошади оказались столь близко, что противникам не удалось больше нанести ни одного удара.

Ураган рванулся в сторону, Нейл тут же развернул его и сделал молниеносный выпад. Удар пришелся вителлианскому рыцарю в шею, и тот рухнул на землю. Черная лошадь осталась стоять рядом, яростно раздувая ноздри, готовая защищать своего господина.

К удивлению Нейла, рыцарь, пусть и с трудом, однако поднялся на ноги. Латный воротник и толстый слой ткани остановили лезвие, но оставалось лишь удивляться, почему его шея не сломана.

Нейл соскочил с Урагана и подошел к своему противнику. Вителлианец поднял меч для удара, но Нейл сильно толкнул его щитом, заставив сделать шаг назад. Увидев, что соперник потерял равновесие, Нейл ударил рыцаря в правое плечо. Доспехи зазвенели, и клинок выпал из ослабевшей руки противника.

Нейл ждал, что рыцарь поднимет меч, но вителлианец отбросил щит и снял шлем. Он оказался мужчиной среднего возраста, с висками, посеребренными сединой. Лицо украшали усы и аккуратная бородка. Нос потерял форму – очевидно, он не раз бывал сломан.

– Вы рыцарь, – признал мужчина.

Он говорил с акцентом, но на вполне приличном королевском языке.

– И хотя вы не пожелали назвать свое имя, я должен сдаться, поскольку вам удалось сломать мне руку. Меня зовут сэр Квинт дак'Укара, и для меня было честью сразиться с вами в поединке. Вы станете моим гостем?

Но прежде чем Нейл успел ответить, сэр Квинт потерял сознание, и оруженосцы бросились к нему на помощь.

Нейл подождал, пока люди сэра Квинта снимут доспехи со своего господина и протрут его тело надушенной тряпицей. Плечевая кость действительно была сломана, поэтому они сделали рыцарю тугую повязку. Пока они этим занимались, сэр Квинт пришел в себя, но если он и испытывал боль, заметить это можно было, лишь заглянув ему в глаза.

– Я не говорил прежде на вашем языке, – объяснил он, – поскольку не знал вас, а с незнакомцем следует изъясняться на языке моей родины. Однако вы меня победили, и теперь в моем лагере будет звучат язык Виргеньи. – Он кивнул на свои помятые доспехи. – Они принадлежат вам, – продолжал он. – Как и зо Кабадро, мой скакун. Прошу вас лишь о том, чтобы вы хорошо с ним обращались – он замечательный конь.

Нейл покачал головой.

– Вы очень щедры, сэр Квинт, но я не нуждаюсь ни в доспехах, ни в скакуне. К тому же я должен спешить, а дополнительный груз меня задержит.

Квинт улыбнулся.

– Вы великодушный человек, сэр. Не распространите ли вы это великодушие настолько далеко, чтобы назвать свое имя?

– Я не могу, сэр.

Сэр Квинт бросил на него проницательный взгляд и кивнул.

– Вы дали обет. У вас тайное поручение.

– Вы можете гадать, сколько пожелаете.

– Я уважаю ваше решение, – сказал сэр Квинт, – но я должен вас как-то называть. Вы будете сэр зо Виотор.

– Я не понимаю, что означает это имя.

– Вы сами так себя назвали – «странник». Теперь вы сможете объяснить тем, кто не знает вашего языка, кто вы такой.

– Благодарю вас, – искренне ответил Нейл.

Сэр Квинт повернулся к одному из своих людей.

– Арво, принеси нам вино и пищу.

– Прошу меня извинить, но мне нужно ехать, – сказал Нейл. – Я благодарю вас за приглашение.

– Уже слишком поздно. Колесница лорда Аббуло укатила за край мира, а даже такой замечательный воин, как вы, должен иногда спать. И если вы согласитесь принять мое гостеприимство, ваше дело не пострадает, а мне вы доставите огромное удовольствие.

Между тем, не обращая внимания на протесты Нейла, Арво уже расстелил на траве скатерть.

– Хорошо, – не стал больше возражать Нейл, – я принимаю ваше приглашение.

Вскоре скатерть была уставлена кушаньями, большинство из которых оказались Нейлу незнакомы. Конечно, здесь был хлеб, твердый сыр и груши. В необычном красном фрукте оказалось множество зернышек, похожих на жемчужины. Они понравились Нейлу, но с ними пришлось изрядно повозиться. Желтоватую массу, напоминающую масло, следовало намазывать на хлеб. Маленькие черные фрукты оказались солоноватыми. Крепкое красное вино имело вкус вишен.

Только после того, как трапеза началась, Нейлу пришло в голову, что еда может оказаться отравленной. Еще год назад он и представить себе не мог такого бесчестья. Но жизнь при дворе научила его, что представления о чести могут быть весьма разными.

Однако сэр Квинт и его оруженосцы ели и пили то же самое, что и Нейл, и он перестал тревожиться. Несмотря на необычные доспехи и герб, сэр Квинт был рыцарем и вел себя соответственно – с тем же успехом его мог бы отравить сэр Файл де Лири, старый шевер, который вырастил Нейла после смерти отца.

В конечном счете Вителлио оказался не таким уж необычным краем.

Вителлианцы ели медленно, часто делая паузы, чтобы о чем-то поспорить на своем языке, который показался Нейлу удивительно певучим. На смену сумеркам пришла прохладная ночь. Звезды изукрасили небо, и у Нейла потеплело на душе – звезды здесь были такими же, как дома.

Вот только в Эслене он редко их видел. А здесь они были ослепительными.

Сэр Квинт с легким смущением вновь перешел на королевский язык.

– Прошу меня простить, сэр Виотор, – сказал он, – что вы не смогли принять участия в нашей беседе. К сожалению, не все мои оруженосцы владеют королевским языком, как и историк Волио.

Он указал на самого пожилого из своих спутников, лысину которого окружал венчик седых волос.

– Историк?

– Да, конечно, он записывает мои деяния – победы и поражения. Мы поспорили о том, как следует рассказать о моем сегодняшнем поражении – и что оно предвещает.

– Неужели это настолько важно, чтобы записывать? – удивился Нейл.

– Этого требует честь, – в свою очередь удивился Квинт. – Быть может, вы ни разу не проигрывали дуэлей, сэр Виотор, но если бы такое случилось, разве могли бы вы делать вид, что непобедимы?

– Нет, конечно, однако к чему это записывать?

Рыцарь пожал плечами.

– Обычаи севера отличаются от наших – тут нет ни малейших сомнений. Впрочем, далеко не каждый рыцарь Вителлио отвечает перед историей, но я рыцарь Горы, и мой орден требует вести хроники.

– Вы служите горе?

Рыцарь улыбнулся.

– Гора – это святое место, которого коснулись лорды – кажется, вы называете их святыми.

– Значит, вы служите святым? У вас нет господина?

– Я служу купеческой гильдии, – ответил сэр Квинт. – Они дали обет верности Горе.

– Вы служите купцам?

Рыцарь кивнул.

– Вы здесь недавно? Всего в Вителлио четыре вида рыцарей. У каждой гильдии есть свои рыцари – у купцов, ремесленников, моряков и так далее. Каждый принц – мы называем их «меддиссо», – каждый меддиссо также имеет под своим началом рыцарей. Естественно, есть еще рыцари церкви. Наконец, судьям тоже служат рыцари, чтобы никто не мог им угрожать и они имели возможность выносить справедливые решения.

– А как же король? – спросил Нейл. – Разве у него нет рыцарей?

Сэр Квинт рассмеялся и повернулся к своим оруженосцам.

– Фатит, писпе вазо редиатур, – сказал он им. Те подхватили его смех.

Нейл постарался скрыть свое удивление.

– В Вителлио нет короля, – объяснил Квинт. – Городами управляют меддиссо. Некоторые меддиссо – сразу несколькими, но никто не стоит во главе всего Вителлио. С тех пор как тысячу лет назад распалась Гегемония, у нас нет единого правителя.

– О-о, – задумчиво протянул Нейл.

Он мог представить себе страну с регентом, однако никогда не слышал о стране совсем без правителя.

– И, – продолжал сэр Квинт, – поскольку я служу гильдии купцов, они хотят, чтобы велись хроники. Вот почему у меня есть историк.

– Но вы что-то сказали о предзнаменованиях?

– Да, разумеется, – ответил сэр Квинт, поднимая палец. – Сражение подобно броску костей или толкованию карт. В нем есть скрытый смысл. В конце концов, святые решают, кто из нас одержит верх, верно? И раз вы меня победили, в этом должен быть некий смысл.

– И что по этому поводу думает ваш историк?

– Он считает, что вы отправились на поиски кого-то или чего-то. Очень важные поиски. И от вашего успеха зависит будущее народов.

– Интересно, – отозвался Нейл, стараясь сохранять невозмутимость вопреки охватившему его любопытству.

– Вот почему я должен присоединиться к вам. Так решили святые.

– Сэр Квинт, нет никакой необходимости…

– Знаете, что я вам скажу, – перебил его Квинт. – Мы поели. Я ранен и чувствую себя не самым лучшим образом. Вы наверняка устали. Прошу вас, разделите со мной ночлег. А завтра утром мы отправимся в путь.

– Я должен путешествовать один, – возразил Нейл, с некоторым удивлением обнаружив, что говорит это с неохотой.

Лицо сэра Квинта помрачнело.

– Вы мне не доверяете? Вы одержали надо мной победу, сэр. Я никогда вас не предам.

– Сэр Квинт, к моему ужасному разочарованию, я обнаружил, что далеко не все люди – и я вовсе не хочу вас обидеть, – заявляющие о своем благородстве, ведут себя благородно. Цель моего путешествия является тайной, которую я не имею права раскрыть.

– Если цель вашего путешествия не поселение Бускаро, я не могу себе представить, куда лежит ваш путь, тайна это или нет.

– Бускаро?

У Нейла была карта, но он не слишком хорошо в ней разобрался. С тех пор как он свернул с Великого вителлианского пути, он плохо понимал, куда ему следует двигаться дальше.

– Эта дорога ведет только в Бускаро. Вы уверены, что вам не нужен местный проводник?

Нейл задумался. Если он заблудится, то потеряет время, а этого никак нельзя допустить. В любом случае, он будет вынужден расспрашивать местных жителей.

Но вовсе не обязательно обращаться к отряду вооруженных людей.

И все же…

Он посмотрел в честное лицо сэра Квинта и вздохнул.

– Вы не обманываете меня, сэр?

– Эчи'дакруми да ма матир. Клянусь слезами моей матери.

Нейл кивнул.

– Я разыскиваю монастырь Святой Цер, – неохотно признался он, – известный также как обитель Милосердия.

Сэр Квинт присвистнул.

– Тогда мне совершенно очевидно, что нашу встречу устроили святые. Вы свернули не в ту сторону несколько лиг назад. – Он погрозил пальцем Нейлу. – Нет ничего зазорного в том, что вы нуждаетесь в проводнике.

Нейл погрузился в размышления. Если сэр Квинт – враг, то легко сможет последовать за ним и вместе со своими людьми прикончить его – например, ночью. А сейчас они рядом – по крайней мере, известно, откуда ждать нападения. И он сразу заметит, если они попытаются отправить гонца.

– Я принимаю ваше предложение, сэр, – ответил Нейл. – И буду счастлив получить вашу помощь.

И все же ночью он спал чутко, положив ладонь на рукоять Ворона.

Следующее утро выдалось ясным и холодным, даже трава покрылась инеем. Оруженосцы сэра Квинта быстро собрали лагерь и были готовы отправиться в путь еще до того, как солнце поднялось над горизонтом. Они вернулись обратно по дороге, которую ранее выбрал Нейл, и вскоре уже ехали по узкой тропе, возможно оставленной козами.

– Эта дорога ведет в монастырь Святой Цер? – спросил Нейл, стараясь скрыть свои сомнения.

Он все еще не был уверен в правильности принятого решения и старался держать в поле зрения всех людей сэра Квинта.

– Это кратчайший путь, – объяснил рыцарь. – Вы свернули не туда на перекрестке после Туроки, что стоит на реке. А так мы значительно быстрее выберемся на нужную дорогу. Я полагаю, что время не является вашим союзником.

– Вы совершенно правы, – искренне согласился Нейл. Чем быстрее он найдет Энни и вернется в Эслен, тем раньше сможет вновь защищать королеву.

– Тогда ни о чем не тревожьтесь. Я доставлю вас в монастырь еще до того, как на небе появятся звезды.

Пейзаж вокруг становился все более диким. Один из оруженосцев сэра Квинта достал струнный инструмент, напоминающий маленькую лютню, у которой явно не хватало струн, и запел веселую песню. К сожалению, Нейл не понимал ни одного слова. Однако мелодия была приятной, а лютнист, как только закончил первую песню, тут же начал вторую.

– Эта песня рассказывает о несчастной любви рыцаря и леди из монастыря, – пояснил сэр Квинт. – Она очень грустная.

Нейл почувствовал, как на его лице появилась меланхоличная улыбка.

– О! – воскликнул сэр Квинт. – Значит, речь идет о леди! Она в монастыре?

– Нет, – ответил Нейл. – Леди – да, но она очень далеко от монастыря.

Сэр Квинт задумался.

– Прошу простить мое любопытство, сэр Виотор. Раньше я не замечал горя, которое вы пережили. А теперь вижу: оно отмечает вас, словно герб.

– Все в прошлом, – ответил Нейл.

– Вовсе нет. Я не боюсь меча или копья, сэр Виотор, даже если речь идет о вашем оружии. Но любовь – она может сбить с ног и великана. – Он нахмурился, хотел сказать что-то еще, покачал головой, но все же добавил значительно мягче: – Будьте осторожны, сэр Виотор. Мне ничего не известно о вашей любви, и я не стану задавать новых вопросов, но мне кажется, что ваша леди потеряна навсегда, быть может, она покинула известные людям места. В таком случае вы должны быть уверены в своем сердце, ведь оно может услышать ее голос и попытаться ответить. Оно может предать вас лорду Онтро и леди Мефитис, и вы попадете в их безотрадное царство, не свершив подвигов на благо всех людей.

Нейл вдруг почувствовал, как у него перехватило горло, и несколько ужасных мгновений ему казалось, что он сейчас заплачет. Однако он сумел справиться с болью и горечью.

– Мне кажется, вы многое обо мне знаете, сэр Квинт.

– Я понимаю, что много на себя беру. Что ж, разрешите мне сделать еще одно предположение, после чего я буду молчать. Если вы ищете встречи с одной из сестер монастыря, я вам не советую этого делать. Цена будет ужасной.

– Я перестал вас понимать, – признался Нейл.

– Вы знаете, куда мы направляемся? Леди Цер и леди Мефитис являются разными ипостасями одного и того же сахто, того, что вы на королевском языке называете святыми. Леди, которые посвящают ей свою жизнь – хотя и принимают обеты, и посвящают себя церкви, – изучают искусство убийства и язык мертвых. Вы никогда не сможете быть посвящены в этот орден, сэр Виотор.

Перед мысленным взором Нейла возникла леди Эррен в крепости Кал Азрот, окруженная телами убитых врагов, на большинстве из которых не осталось никаких следов насилия. Он вспомнил, что она проходила обучение в монастыре Святой Цер.

– В этом я не сомневаюсь, сэр Квинт, – ответил он.

Вскоре Нейл увидел виноградники, расположенные на склонах холмов, и сэр Квинт заговорил о вине, в котором, как оказалось, прекрасно разбирался. Приближался вечер, и подозрения Нейла относительно его спутников то крепли, то рассеивались. Если они хотят с ним расправиться, то чего ждут? Ведь он один, а их много.

Возможно, они хотели получить от него какую-то информацию. Например, об Энни. Если послушницы монастыря Святой Цер так же опасны, как Эррен, то Энни находится под надежной защитой. А Нейл поможет врагам добраться до нее.

Что ж, значит, когда до этого дойдет, он должен будет соблюдать особую осторожность.

Впрочем, по крайней мере часть своих обещаний сэр Квинт сдержал – еще до заката солнца они подъехали к монастырю Святой Цер.

Точнее, к его руинам – кто-то предал монастырь огню. Нейл пришпорил Урагана и помчался вперед, но очень скоро придержал своего скакуна.

Дым не поднимался над развалинами. Это место сгорело давно.

Но действительно ли сэр Квинт привел его к обители Святой Цер? Ведь подтверждением тому было лишь слово самого сэра Квинта.

Он услышал за спиной шорох мечей, покидающих ножны, и понял, что впервые позволил сэру Квинту и его людям оказаться у себя за спиной.

Глава 2 Возвращение в лес

Когда равнина Мей Горн сменилась Королевским лесом, Эспер Белый остановился и пожалел, что не сотворен из камня.

– Мы были здесь два месяца назад, – прошептал Стивен.

– Я плохо помню события тех дней, – отозвалась Винна. – Но вот это я не забуду.

– Помолчите, оба, – резко бросил Эспер.

Глаза Винны широко раскрылись от удивления и обиды, и Эспер не выдержал и отвернулся.

Эхок, мальчик ватау, молча смотрел в землю.

– Я должен… – начал объяснять Эспер, но так ничего и не придумал. – Просто подождите здесь, – наконец пробормотал он. – Я сейчас вернусь.

Он направил Огра вперед, и могучий скакун неохотно сдвинулся с места. Эспер не мог его винить – Огр был настоящим бойцом и почти не знал страха, но сейчас он разделял настроение хозяина. Они приближались к тому, чего не должно было быть.

Как сказал Стивен, не прошло и двух месяцев с тех пор, как они здесь побывали. Тогда тут были опушка леса, луг, молодые деревца, несколько гигантских дубов и каштанов с пожелтевшей листвой.

Теперь мир вокруг почернел. Издалека все выглядело как Дым, необъяснимым образом привязанный к земле. Только приблизившись, удавалось понять, что происходит на самом деле.

Лозы, толстые, словно канаты парома, обвивались вокруг деревьев, ползли по земле, посылая во все стороны тысячи отростков. Верхушки самых высоких деревьев были сломаны или клонились вниз под безжалостным весом лоз. И отовсюду торчали шипы – от самых маленьких, размером с мизинец, до настоящих деревянных кинжалов длиной в руку.

– Какая мерзость, – пробормотал Эспер. – Хаэгрим Неистовый, что происходит с моим лесом?

Стивен посмотрел на Винну.

– Он не хотел…

– Я знаю, – кивнула она. – Его суровость идет от привычки, а не от сердца. Она похожа на металлические раковины, которые носят на себе рыцари в Эслене.

Винна смотрела вслед лесничему, чья фигура постепенно уменьшалась на фоне черного леса.

– Он любит этот лес, – ее голос смягчился, – больше всего на свете. Даже больше меня.

– В этом я сильно сомневаюсь, – возразил Стивен.

– Не стоит, – спокойно сказала Винна. – Меня это не тревожит. И я не ревную. Мне нравится, что мужчина, который прошел через такие испытания, по-прежнему способен чувствовать. Я рада, что он остался прежним. – Она посмотрела на Стивена, и в прозрачном утреннем свете ее зеленые глаза стали почти серыми. – Я тоже люблю лес – ведь я выросла рядом с ним. Но тебе и мне не понять, как Эспер относится к этим местам. Вот единственное, что меня огорчает – не то, что чувствует он, а то, что я сама на это не способна.

Стивен кивнул.

– А как же твоя семья? Ты тревожишься о своих близких?

– Да, – ответила Винна. – О да. Но я стараюсь об этом не думать. Мой отец будет первым, кто покинет дом, если почувствует опасность. Если он что-нибудь заметит. И если успеет.

Они видели, что Эспер спешился. Стивен даже услышал, как лесничий застонал, спрыгивая с седла. Как будущий священник, Стивен прошел путем святого Декмануса. Святой обострил все его чувства и память – и многое другое. Он услышал, как выругался Эспер, помянув Неистового.

– Ты можешь объяснить, что происходит? – спросила Винна. – и почему? Откуда взялись шипы? Тебе удалось что-нибудь найти в королевском скриптории?

– Я знаю лишь немногим больше тебя, – признался Стивен. – В легендах подобные вещи связывают с Терновым королем, но мы это выяснили на собственном опыте.

Крепость Кал Азрот еще виднелась у них за спиной, на противоположном берегу Ведьмы, огромной массой переплетенных шипов. Там они встретились с Терновым королем. Лозы вели в лес, которым, казалось, уже завладели.

– Зачем ему уничтожать собственный лес?

– Не знаю, – ответил Стивен. – В некоторых легендах говорится, что он уничтожит все и создаст новый мир из пепла старого. – Стивен вздохнул. – Полгода назад я считал себя образованным человеком, а Терновый король был лишь персонажем детских сказок. А теперь все мои знания кажутся мне ложными.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – ответила Винна.

– Он показывает, что нам следует подойти, – сказал Стивен.

– Ты уверен?

– Да.

Эспер смотрел на своих приближающихся спутников и старался успокоить дыхание.

«Плевать, – подумал он. – Плевать на все. Я не стану ныть. Не поможет. Найду Тернового короля, убью его и положу этому конец. Вот и все.»

К тому моменту, как они подошли, ему даже удалось выдавить улыбку.

– Сорняки, которые растут очень быстро, – сказал он, кивнув в сторону умирающего леса.

– Похоже на то, – согласился Стивен.

Могу предположить, что они появились там, где он прошел, – продолжал Эспер. – Значит, нам будет легче его найти, если только эта дрянь не успела захватить все вокруг.

Оказалось, что это не так. Вскоре им встретились деревья, покрытые лозами лишь наполовину. Они прошли еще немного – дальше лес был чистым. Эспер почувствовал, как по всему телу растекается облегчение. Значит, еще есть возможность исправить положение. Не все потеряно.

– Так, посмотрим, – сказал Эспер. – До наступления темноты остается еще два часа, но скоро начнется дождь. Стивен, поскольку теперь мы работаем на прайфека, думаю, тебе следует отметить эти места на карте – чтобы было видно, как сильно успели распространиться лианы. А мы с Винной разобьем лагерь.

– Как ты думаешь, где мы сейчас находимся? – спросил Стивен.

Эспер огляделся. Он слегка потерял ориентацию – уж слишком сильно изменился лес.

Тем не менее большая часть леса должна находиться к югу и тянуться с запада на восток. К востоку остались холмистые поля Средних земель. Он даже мог разглядеть пять или шесть небольших хуторов, пасущихся овец, коров и коз. Примерно лигой дальше возвышалась башенка местной церкви.

– Ты знаешь, как называется городок? – спросил Стивен.

– Тригатстат, – ответил Эспер.

Стивен достал карту и принялся ее изучать.

– Ты уверен? – спросил он. – А мне кажется, это Тилхейм.

– Да? Тогда зачем ты меня спрашиваешь? Я прожил в этих лесах всего лишь всю свою жизнь. А у тебя есть карта.

– Я просто хотел сказать, – ответил Стивен, – что это третий городок с тех пор, как мы прошли мимо Кал Азрота, а значит, он должен быть Тилхеймом.

– Тилхейм больше, – возразил Эспер.

– Отсюда трудно сказать, насколько велик город, – не сдавался Стивен. – Ведь мы видим лишь часть башни с колоколом. Если ты говоришь, что это Тригатстат, я так и отмечу.

– Валяй, отмечай.

– И все же Тригатстат должен находиться ближе…

– Винна, – спросил Эспер, – ты куда собралась?

Та направила свою лошадь вниз по склону, к выезду из леса.

– Спросить, – ответила она. – Там рядом ферма.

– Богели, – проворчал Эспер. – Ты уверен?

Мальчик – соломенноволосый подросток лет четырнадцати по имени Алгаф – почесал в затылке и призадумался.

– Да, сэр, – наконец сказал он. – Я прожил здесь всю жизнь и ни разу не слышал, чтобы его называли иначе.

– Его нет на моей карте, – пожаловался Стивен.

– А далеко отсюда до Тригатстата? – спросил Эспер.

– Ну, около лиги, – сказал мальчик. – Но там теперь никто не живет. Все заросло черной дрянью.

– Весь город? – удивилась Винна.

– Я всегда говорила, что город расположен слишком близко от леса, – добавил женский голос.

Обернувшись на звук, Эспер увидел женщину лет тридцати в коричневом домотканом платье, стоящую возле свинарника. У нее были такие же волосы, как у мальчика, видимо, она приходилась ему матерью.

– Гордость, вот это что, – продолжала она. – Все знали, что они перешли границу.

– А как давно это случилось? – спросил Стивен.

– Не знаю, – ответила она. – Еще до бабки моей бабки. Но лес думает медленно, как любила повторять моя бабка. И у него отличная память. Теперь, когда проснулся лорд Браммел, он все забирает обратно.

– А что стало с жителями Тригатстата? – спросил Эспер.

– Разбежались. Перебрались к родственникам, у кого они были. Некоторые, наверное, пошли в город. Там никого не осталось. – Прищурившись, она вдруг спросила: – А вы и есть королевский лесничий?

– Да, я лесничий, – не стал отпираться Эспер.

Женщина кивнула в сторону своей фермы.

– Мы строили, не переходя границу, поскольку уважаем закон. Мы в безопасности?

Эспер вздохнул и покачал головой.

– Я не знаю. Но я намерен найти ответ на ваш вопрос.

– У меня нет ни мужа, ни семьи, которая могла бы меня принять, – сказала женщина. – Только я и мальчик. Мы не можем отсюда уйти.

– А вы что-нибудь слышали о других покинутых деревнях? – вмешался Стивен. – О людях, бежавших – прошу меня простить – голыми, словно животные?

– Путник с востока рассказывал нам об этом, – кивнула женщина. – Но они часто болтают всякие небылицы. – Она смущенно переступила с одной ноги на другую. – И все же что-то там есть.

– В каком смысле? – спросил Эспер.

– Из черных зарослей выходят всякие существа. Животные их чуют. Собаки лают всю ночь. А вчера я потеряла козу.

– Я видел это, – нетерпеливо вмешался мальчик. – На краю леса.

– Алгаф, – резко сказала женщина. – Я ведь говорила тебе, чтобы ты туда не ходил. Никогда.

– Да, мам. Но Рикки побежал туда, и мне пришлось его догонять.

– Мы можем завести другую собаку, если на то пошло, – сказала женщина. – Никогда, ты меня понял?

– Да, мам.

– Что ты видел, мальчик? – спросил Эспер.

– Думаю, уттина, – с готовностью ответил мальчик. – Он был выше, чем вы, но весь какой-то неправильный, если вы понимаете. Да я и видел его совсем чуток.

– Уттин, – проворчал Эспер.

Раньше он грубо оборвал бы мальчика. Всю свою жизнь он слушал сказки об уттинах, альвах и бойгшиннах, а также других странных существах, якобы обитающих в Королевском лесу, но вот уже почти за сорок лет не встречал ни единого следа их существования.

Однако прежде он не встречал и греффинов, и Тернового короля.

– Я могу вас туда отвести, господин лесничий, – предложил Алгаф.

– Твоя мать только что просила тебя держаться от леса подальше, – напомнил Эспер. – И она дала тебе отличный совет. Просто расскажи мне, где это было, и я схожу туда до захода солнца.

– Вы останетесь с нами? – спросила женщина.

– Мы не будем вам мешать, – ответил Эспер. – Если вы не против, разобьем лагерь у вас на поле.

– Вы можете лечь в амбаре, – предложила женщина. – Нам это не помешает – с вами спокойнее. – Она не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Хорошо, – ответил Эспер. – Благодарю вас за доброту. Он повернулся к ватау.

– Эхок, ты пойдешь со мной. Посмотрим, не осталось ли следов.

Эспер наморщил нос – уж очень сильным был запах.

– Ничего не трогай, – предупредил он Эхока, который наклонился, чтобы коснуться пальцем следа.

– Почему, мастер Белый?

– Я однажды притронулся к следу греффина и заболел. А звери поменьше и вовсе умирают. Я не знаю, кто оставил следы, но мне не доводилось встречать таких существ. А когда я сталкиваюсь с чем-то новым в Королевском лесу, то всегда стараюсь соблюдать осторожность.

– След огромный, – заметил Эхок.

– Верно. И шестипалый. Ты видел зверей, оставляющих такой след?

– Нет.

– И я тоже, – признался Эспер. – А что ты скажешь про запах?

– Никогда не нюхал ничего похожего, – сказал мальчик. – Но он отвратителен.

– Я уже сталкивался с ним, – заметил Эспер. – В горах, где нашел курган Тернового короля. – Он вздохнул. – Ну, давай возвращаться. Завтра мы выследим это существо.

– Кто-то его уже выслеживал, – заметил Эхок.

– Да? Ты что-нибудь видишь?

Мальчик опустился на колени и показал – Эспер сразу понял, что Эхок не ошибся. Рядом шла еще одна цепочка следов, совсем маленьких, словно здесь прошел ребенок в туфлях с мягкими подошвами. Отпечатки были такими слабыми, что даже его наметанный взгляд их пропустил.

– У тебя хорошие глаза, ватау, – похвалил мальчика Эспер.

– Возможно, они путешествуют вместе, – предположил Эхок.

– Да, все может быть. Пойдем.

Женщину звали Брин, и она сварила для них куриный бульон – наверняка они с мальчиком не ели подобного месяцами. Эспер ел мало, надеясь оставить хозяевам еды и на следующий день.

Ночь они провели в амбаре. Собаки, как и предупреждала Брин, лаяли всю ночь. Лай звучал со всех направлений, на многие лиги – без сомнений, и за пределами слышимости. Эспер слышал страх в собачьих голосах и спал плохо.

На следующий день они встали рано и отправились на поиски уттина.

К несчастью, следы вскоре обрывались – они исчезли, как только Эспер углубился в лес на двадцать ярдов.

– Земля здесь мягкая, – заметил Эспер. – А зверь довольно тяжелый. Он должен был оставить следы.

– В детстве я не раз слышала, что уттины умеют уменьшаться до размера комара или превращаться в мох, – сказала Винна. – Быть может, он прячется у нас под ногами.

– Но это просто сказки, – проворчал Эспер.

– Греффины тоже считались сказками, – возразила она.

– В сказках все было не так, – заметил Стивен. – В каждой легенде о Терновом короле, которую я читал, имелось всего несколько правдивых слов. А настоящие греффины очень сильно отличались от существ из легенд.

– Но они оказались настоящими, ведь так?

– Да, – согласился Эспер. – Но я никогда не верил этим россказням.

– Ты никогда не верил в то, чего не видел собственными глазами, – со вздохом сказала Винна.

– А зачем мне верить? Чтобы убедить меня в существовании греффина, нужно мне его показать. И мне потребуется вечность, чтобы представить себе, что такое огромное существо может превратиться в мох. Я простой человек.

– Нет, – покачал головой Стивен. – Ты сомневающийся человек. Именно поэтому ты до сих пор жив, а многие другие уже мертвы.

– Значит, мы пришли к согласию? – удивленно приподнял брови Эспер.

– Более или менее. Не вызывает сомнений, что многие вещи, которые мы полагаем легендами, основаны на фактах. Но с древних времен никто не видел греффинов или уттинов. Легенды постепенно искажают истину – и теперь мы не можем верить каждому их слову. У нас есть лишь один способ отделить выдумки от правды – проверить их собственными чувствами.

– Ну так воспользуйтесь своими чувствами, – предложила Винна. – Куда он делся?

Ей ответил Эхок, серьезно показав вверх.

– Молодец, парень, – похвалил его Эспер, приглядываясь к тому месту, на которое указал мальчик. – Видите, как поцарапана кора? Дальше он передвигался по деревьям.

Стивен побледнел и посмотрел вверх.

– Это почти так же плохо, как превратиться в мох, – заметил он. – Как мы его вообще увидим?

– Это загадка? – проворчал Эспер. – Глазами.

– Но как его выследить?

– Да, это вопрос. Однако он движется вдоль опушки леса, где растет терновник и куда идем и мы. Прайфек послал нас отнюдь не охотиться на уттинов. Я считаю, что нам следует выполнять его приказ; ну а если мы встретимся с уттином еще раз – что ж, тем лучше.

– Ну, едва ли нам будет лучше, – вздохнул Стивен, – но я вынужден с тобой согласиться.

Некоторое время они ехали молча. Эспер не сводил глаз с верхушек деревьев, и у него постоянно чесалась спина. Аромат осенних листьев забивал все другие запахи. Долгий опыт научил Эспера, что этот запах обещает скорые смерти. Вырастившая его женщина-сефри говорила, что подобные странные ощущения приходят от Грима Неистового, поскольку Эспер рожден там, где приносились жертвы Гриму. Эспер не слишком ей верил, к тому же ему было все равно – важно лишь, что обычно это оказывалось верным.

За исключением осени, когда запах присутствовал постоянно…

И вновь обоняние его не подвело. Когда они подходили к прогалине, запах усилился.

– Я чую кровь, – сказал Стивен. – И что-то гадкое.

– А что слышат твои благословенные уши?

– Точно не знаю. Возможно, чье-то дыхание, вот только я не могу определить, откуда оно доносится.

Они прошли еще немного и увидели растерзанное тело.

– Святые! – выдохнула Винна.

– Да благословят святые несчастного паренька, – уточнил Стивен.

Кровь пропитала листья и землю, но лицо оставалось чистым – они сразу же узнали Алгафа, мальчика с фермы.

– Похоже, он не послушался матери, – вздохнул Эспер.

Стивен сделал шаг вперед, но Эспер остановил его.

– Нет. Разве ты сам не видишь? Мальчик – приманка. Тварь хочет, чтобы мы приблизились к нему.

– Но он еще жив, – возразил Стивен. – Именно его дыхание я слышал.

– Эсп… – начала Винна, но Белый знаком велел ей молчать.

Лесничий продолжал наблюдать за кронами деревьев, однако ветви оставались голыми и неподвижными, легкий ветерок почти стих. Он вздохнул.

– Следите за деревьями, – предупредил он. – Я заберу мальчика.

– Нет, – возразил Стивен. – Лучше я. Ведь я не владею луком так, как ты. Если он действительно прячется на деревьях, у тебя гораздо больше шансов его остановить.

Эспер подумал и кивнул.

– Ладно, только будь осторожен.

Когда Стивен двинулся к телу, Эспер наложил стрелу на тетиву.

Стая ласточек пролетела над деревьями, и в лесу наступила жуткая тишина.

Стивен подошел к мальчику и опустился перед ним на колени.

– Плохо дело, – сказал он. – Сильное кровотечение. Но если мы его перевяжем, у него будут шансы выжить.

– Я ничего не вижу, – сказал Эхок.

– Я знаю, – ответил Эспер. – И мне это не нравится.

– Возможно, ты ошибаешься, – предположила Винна. – Мы не уверены, что уттин – или как там еще называется это существо – настолько умен, чтобы устроить ловушку.

– С греффином путешествовали люди и сефри, – напомнил ей Эспер, перед его глазами возникли маленькие следы. – Не исключено, что и с ним. Ему не обязательно самому быть умным.

– Верно.

Он о чем-то позабыл – и понимал это. Уттин должен был выйти на прогалину по земле. Эспер нашел только одну цепочку следов. И он решил, что уттин ушел в другую сторону, взобравшись на деревья.

«Уттины умеют уменьшаться до размеров комара или превращаться в мох», – сказала Винна.

– Стивен, иди сюда! Сейчас же! – закричал Эспер.

– Но я…

Глаза Стивена широко раскрылись, голова резко повернулась в сторону; затем он вскочил на ноги.

Он не успел преодолеть и ярда, когда земля вздыбилась и в облаке разлетающихся листьев нечто огромное метнулось к нему.

Глава 3 Мери

Пальцы Леофа танцевали на красно-черных клавишах инструмента, а перед его внутренним взором сменяли друг друга кошмарные видения: трупы с выжженными глазами, навеки исчезнувший под крыльями ночи город. Темнота стекала по его пальцам на клавиатуру, веселая мелодия, которую он играл, превращалась в реквием. Вконец расстроившись, он потянулся за костылями и с трудом встал, поморщившись от боли в ноге.

Леоф хотел было вернуться в свою комнату, чтобы прилечь, но мысль о маленьком темном помещении вызвала у него дрожь. В музыкальном зале было светло, два высоких окна выходили на улицы города. К тому же здесь имелся прекрасный набор инструментов: помимо клавесина, на котором он играл, лютни и теорбы^[2] всех размеров, гобои, блок-флейты, флажолеты и волынки. А также запас бумаги и чернил.

Однако все здесь покрывал тонкий слой пыли, а струнные инструменты никто не настраивал несколько лет. Интересно, сколько времени минуло с тех пор, как двор имел постоянного композитора?

А точнее, намерен ли он нанять такового сейчас?

Когда Леоф узнает о решении королевы?

Артвейр сдержал слово: нашел Леофу жилье в замке и раздобыл разрешение пользоваться музыкальным залом. Кроме того, Леоф получил краткую аудиенцию у короля, который не обратил на него ни малейшего внимания. Королева также присутствовала, красивая и царственная, и по ее подсказке король поблагодарил Леофа за участие в событиях в Бруге. Однако никто из них не упомянул о его будущем. И хотя портной сшил для сочинителя музыки несколько костюмов, а еду регулярно доставляли в комнату, за два десятка прошедших дней о нем больше никто не вспомнил.

Леоф работал, но без особого интереса. Он написал песню маленда, аранжировал ее для оркестра из двенадцати инструментов, а потом – не будучи удовлетворен результатом – для тридцати инструментов. Столь большие оркестры никогда прежде не собирались, но он слышал именно такую музыку.

Леоф еще несколько раз пытался записать неуловимую мелодию холмов, но что-то его останавливало, и он отложил ее в сторону, решив заняться сочинением танцевальной музыки для двора на случай, если удастся получить большой заказ – на свадьбу, например.

И все это время его преследовали мертвецы Бруга – они рыдали, мечтая обрести флос. Он знал, что должен сделать, но его не покидали сомнения. Леоф боялся, что сочинение такой могучей музыки, как эта, уже начавшая формироваться в его душе, может лишить его жизни, высосав все силы.

Поэтому он бродил по залу, изучал старые рукописи, настраивал инструменты, откладывал их в сторону и брался за что-нибудь другое.

Он как раз смотрел на далекие баржи, плывущие по реке Свежесть, когда кто-то приглушенно чихнул. Леоф повернулся посмотреть, кто вошел в зал, но никого не увидел. Дверь была приоткрыта, за ней виднелся пустой коридор.

Волосы у него на затылке встали дыбом, и он медленно обошел зал – неужели ему показалось?

Но нет, звук послышался снова – он доносился из деревянного шкафчика.

Леоф смотрел на источник шума, его страх нарастал. Неужели убийцы из Бруга его нашли? И теперь явились или прислали наемника, чтобы отомстить, опасаясь, что он их выдаст?

Музыкант осторожно взял ближайший предмет, это оказался гобой. Он был тяжелым – и заостренным.

Леоф выглянул в коридор. Как назло, ни одного стражника поблизости не обнаружилось. Он собрался было отправиться на поиски, но в последний момент передумал, взял себя в руки и подошел к шкафчику. Выставив перед собой гобой, он схватился за ручку дверцы и решительно рванул ее на себя.

Широко раскрытые глаза моргнули, из маленького рта вылетело испуганное восклицание. На него смотрел ребенок. Леофа захлестнула волна облегчения.

В шкафу пряталась маленькая девочка, не старше шести или семи лет. На ней было синее атласное платье, длинные каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Голубые глаза бесхитростно смотрели на Леофа.

– Привет, – сказал он после небольшой заминки. – Ты меня напугала. Как тебя зовут?

– Меня зовут Мери… Пожалуйста… – неуверенно ответила девочка.

– А почему бы тебе не вылезти отсюда, Мери, и не рассказать, почему ты прячешься в шкафу?

– Да, пожалуйста, – сказала она и поспешно выскочила из шкафа.

Она немного постояла, а потом сделала несколько осторожных шагов в сторону.

– Теперь я пойду, – сказала она.

– Нет, подожди. Что ты здесь делала?

– Сюда никто не приходил, – ответила девочка. – И я играла с клавесином. Мне нравится, как он звучит. А теперь пришли вы, и я больше не могу играть, но мне нравится вас слушать.

– Знаешь, Мери, ты могла попросить разрешения. Я не стал бы возражать, если бы ты иногда приходила послушать, как я играю.

Она опустила голову.

– Я старались сидеть тихо и не мешать. Так лучше.

– Чепуха. Ты красивая маленькая девочка. Тебе нет причин стесняться.

Она ничего не ответила, но посмотрела на Леофа так, словно он говорил на виттелианском языке.

Он придвинул еще один стул к клавесину.

– Садись сюда. Я тебе что-нибудь сыграю.

Ее глаза широко раскрылись, она нахмурилась, словно не поверила ни единому его слову.

– Правда?

– Правда.

Она уселась на стул, как он велел.

– Какая твоя любимая песня?

Девчушка немного подумала.

– Мне нравится «Вокруг холма и обратно».

– Я ее знаю, – кивнул Леоф. – Когда я был в твоем возрасте, мне она тоже нравилась. Ну-ка, давай посмотрим – кажется, она звучит так?

Он начал наигрывать мелодию одной рукой. Мери улыбнулась.

– Кажется, так, – продолжал музыкант. – Теперь я сыграю ее двумя руками.

Он повел простую басовую мелодию, а когда повторял ее в третий раз, добавил контрапункт.

– Получилось как танец, – заметила девочка.

– Верно, – согласился Леоф. – А теперь послушай еще – сейчас я превращу ее в гимн.

Он оставил басовую партию и перешел на арпеджио.

– Или можно сделать ее печальной…

И мелодия тут же стала жалобной. Девчушка вновь улыбнулась.

– Мне понравилось, как вы это делаете. Как у вас получается делать из одной песни сразу несколько?

– Ну, этим я и занимаюсь, – ответил он.

– Но как?

– Ну… представь себе, что ты хочешь что-то сказать. Например: «Я хочу выпить воды». Сколькими способами можно это произнести?

Мери задумалась.

– Немного воды хочется.

– Хорошо. А как еще?

– Пожалуйста, дайте мне попить воды.

– Правильно. Вежливо.

– Я хочу воды. Сейчас же.

– Да, ты приказываешь. А сердито?

– Воды, и немедленно! – Она хихикнула, ее рассмешила собственная наигранная злость.

– И так далее, – сказал Леоф. – С музыкой все происходит так же. Существует много способов выразить одну и ту же идею. Вопрос только в том, чтобы сделать правильный выбор.

– А вы можете сделать все это с другой песней?

– Конечно. Какую песню возьмем?

– Я не знаю, как она называется.

– А ты можешь ее напеть?

– Наверное.

Она сосредоточилась и начала тихонько напевать.

Леоф обратил внимание сразу же на две вещи. Во-первых, девочка напевала главную тему из «Песни маленда», которую он написал всего несколько дней назад. Во-вторых, пение было практически идеальным по мелодии и высоте звука.

– Ты слышала эту мелодию здесь, не так ли?

Она смутилась.

– Да… Пожалуйста.

– Сколько раз?

– Только один.

– Один раз. – Он почувствовал, как сердце быстрее забилось у него в груди. – Мери, а ты не можешь что-нибудь сыграть на клавесине для меня? То, что ты играла, когда бывала здесь одна?

– Но вы играете лучше.

– Я очень долго учился. А тебя когда-нибудь учили музыке?

Она покачала головой.

– Сыграй что-нибудь. Я хотел бы послушать.

– Ладно, – согласилась она. – Только у меня не получится. Она уселась на маленьком стульчике и принялась играть.

Прозвучала простенькая мелодия, в которой Леоф сразу же узнал «Красотку из Дэлвиса».

– Очень хорошо, Мери, – похвалил он, придвинул другой стул и сел рядом с девочкой. – Сыграй еще раз, а я к тебе присоединюсь.

Мери заиграла снова, а он сначала добавил только гармонию, а потом и басовый аккомпанемент. На лице у девочки появилась счастливая улыбка.

Когда они закончили, ее голубые глаза блестели от возбуждения.

– Я бы хотела играть обеими руками, – сказала она. – Как вы.

– У тебя получится, Мери. Если хочешь, я тебя научу.

Она открыла рот, но запнулась.

– Вы уверены?

– Для меня это большая честь.

– Я бы хотела учиться.

– Вот и отлично. Но ты должна быть серьезной и делать все, о чем я тебя попрошу. У тебя превосходный слух, но ты неправильно ставишь пальцы на клавиши. Нужно делать так…

Колокол звонил дважды, но Леоф ничего не замечал. Мери схватывала все на лету. Ее ум и слух оказались просто поразительными, и Леоф не уставал радоваться ее успехам.

Он не заметил, как в зале появился кто-то еще, и поднял голову только после того, как в приоткрытую дверь постучали.

Леоф повернулся. Королева Мюриель Отважная стояла у входа в зал. Однако смотрела она не на него, а на Мери. Девочка тут же соскочила со стула и преклонила колено. С некоторым опозданием Леоф попытался последовать ее примеру, однако его лубок испортил все впечатление.

– Мери, – холодно проговорила королева, – почему бы тебе не побегать?

– Да, ваше величество, – сказала она и повернулась к двери. Но прежде смущенно посмотрела на Леофа и добавила: – Благодарю вас.

– Мери, – строго повторила королева. И девочка убежала.

Королева обратила ледяной взор на Леофа.

– Когда леди Грэмми попросила вас учить ее дочь музыке? – спросила она.

– Ваше величество, я не знаком с леди Грэмми, – ответил Леоф. – Девочка пряталась здесь, потому что любит музыку. Сегодня я нашел ее.

Взгляд королевы немного смягчился.

– Я позабочусь о том, чтобы она вас больше не беспокоила.

– Ваше величество, Мери просто очаровательна. К тому же у нее превосходный слух, и она очень быстро все схватывает. Я готов учить ее без какой-либо платы.

– В самом деле?

На Леофа вновь повеяло холодом, и он вдруг заинтересовался – а кто такая эта леди Грэмми?

– Если это не запрещено. Ваше величество, я так мало знаю о здешних обычаях… Честно говоря, мне даже неизвестно, могу ли я считать, что меня взяли на должность.

– Именно этот вопрос я и собиралась с вами обсудить.

Королева села, а он остался стоять, опираясь на костыли и с беспокойством глядя на нее. У входа в зал остались два стражника.

– Мой муж ничего не говорил мне про вас, к тому же вам не удалось сохранить его письмо.

– Ваше величество, пожар…

– Да, я знаю, герцог Артвейр видел письмо, и для меня этого достаточно. И все же теперь я должна соблюдать осторожность. Я навела справки о вас в разных местах, и это заняло некоторое время.

– Да, ваше величество. Конечно, я все понимаю.

– Я плохо разбираюсь в музыке, – призналась королева, – но мне дали понять, что для композитора у вас необычная репутация. Церковь, например, в ряде случаев запретила ваши работы. Звучали даже обвинения в колдовстве.

– Уверяю вас, ваше величество, – быстро заговорил Леоф, – я не виновен в ереси и не имею никакого отношения к колдовству.

– Однако такое мнение высказывает духовенство Гластира. Они утверждают, что ваши сочинения часто неправильно оркестрованы. – Она пожала плечами. – Я не понимаю, что это значит. Кроме того, они сообщают, что ваши выступления порождают вспышки насилия.

– Но это сильное преувеличение, ваше величество. Два джентльмена поспорили об одном из моих сочинений. Они даже обменялись несколькими ударами. К сожалению, неподалеку оказались их друзья, которые присоединились к спору.

– Значит, была драка.

Леоф вздохнул.

– Да, ваше величество.

– Священник из Гластира утверждает, что ваша музыка оказывает разлагающее влияние на толпу.

– Я в это не верю, ваше величество.

Королева слабо улыбнулась.

– Мне кажется, я понимаю, почему мой муж пригласил вас, хотя мы много лет обходились без композитора. У него были не самые лучшие отношения с церковью, в особенности – с прайфеком Хесперо. Подозреваю, он хотел позлить прайфека. – Улыбка исчезла. – К сожалению, мой сын не может себе позволить подобного. Мы не должны провоцировать церковь – во всяком случае, чрезмерно. С другой стороны, вы показали себя истинным другом нашего королевства, и слово герцога Артвейра в вашу защиту много для меня значит. – Она нахмурилась. – Скажите мне, что церкви не нравится в вашей музыке. И поточнее.

Леоф задумался.

– Ваше величество, вспомните работы прежнего композитора – какая из них была вашей любимой?

Она заморгала, и Леоф с некоторым опозданием сообразил, что ответил королеве вопросом на вопрос.

– Затрудняюсь сказать что-нибудь определенное, – ответила королева. – Наверное, павана.

– А вы слышите, как она звучит в вашей голове? Вы можете ее напеть?

Теперь королева была им явно недовольна.

– Почему вы спрашиваете?

Леоф поудобнее переставил костыли, чтобы иметь возможность всплеснуть руками.

– Ваше величество, музыка – это дар святых. В ней заключена сила, способная тронуть душу человека. Тем не менее, обычно этого не происходит. В течение почти сотни лет музыку писали не сердцем, а разумом, почти арифметически. Она превратилась в бесплодные академические упражнения.

– Но павана должна звучать как павана, не так ли? – спросила королева. – А реквием – как реквием?

– Но это лишь формы, ваше величество. Внутри форм можно создавать возвышенные…

– Я не понимаю. Почему церковь против вашей философии?

Теперь Леоф должен был очень тщательно подбирать слова.

– Некоторые духовные лица путают привычку с теорией. Раньше, до того как изобрели клавесин – менее ста лет назад, – все было иначе. Двести лет назад никому и в голову не приходило, чтобы два голоса пели разные партии, не говоря о четырех, однако сейчас церковные песнопения пишутся для четырех голосов. И все же по непонятным причинам за последние сто лет музыка практически не изменилась. Все продолжается по инерции, люди привыкли…

– Я просила вас высказываться определеннее.

– Да, ваше величество. Прошу меня простить. Возьмем для примера разделение инструментальных и вокальных произведений. Церковная музыка пишется только для голоса. Инструменты никогда не сопровождают реквием. А во время концертов не звучит человеческий голос.

– Менестрели играют и поют, – заметила королева.

– Да. И церкви это не нравится. Почему? Я никогда не видел никаких письменных теорий, объясняющих это.

– Значит, вы сочиняете для голосов с оркестром?

– Да! Так делали в древние времена, еще до правления Джестера Черного.

– Он запретил подобную музыку?

– Ну… нет. На самом деле он ее всячески поддерживал, но искажал при этом, как и все, к чему прикасался. Он превратил музыку в нечто ужасное – пытал певцов, чтобы они кричали в унисон, ну… и тому подобное.

– Понятно, – кивнула королева. – А когда Гегемония его победила и наступил мир, подобную музыку запретили, как и многое другое, связанное с Джестером Черным.

– В том числе и всякие искусственные сооружения, – указал Леоф. – Если бы все эти запреты действовали по сей день, маленды, которые осушают Новые земли, так и не были бы изобретены.

Королева вновь улыбнулась.

– Только не думайте, что церковь не пыталась сохранить все запреты, – проговорила она. – Но вернемся к вашим словам – сначала вы сообщили, что музыка способна тронуть человеческую душу, а теперь упоминаете Джестера Черного. Говорят, что во время его правления была написана музыка, которая повергала в ужас целые нации, провоцировала безумие и превращала людей в зверей. Если так – если музыка способна разбудить тьму в человеческой душе, – не лучше ли будет, если она останется бесплодной и безобидной?

Леоф развел руками и вздохнул.

– Ваше величество, – сказал он, – мир и без того полон музыки отчаяния. Горестные песни постоянно звучат в наших ушах. А я стараюсь вселять в души людей радость, гордость, нежность и мир – и прежде всего надежду. И наши жизни изменятся к лучшему.

Королева долго смотрела на него, и Леоф никак не мог понять, о чем она думает.

– Так попробуйте тронуть мою душу, – наконец предложила она. – Покажите мне, что вы имеете в виду. А я решу, насколько этоопасно.

Он колебался, понимая, что настал решающий миг, размышляя о том, что лучше всего сыграть. Одну из волнующих мелодий, написанных им, когда он работал при дворе в Гластире? Победный марш лорда Фелла?

Он выбрал последнее и положил пальцы на клавиатуру, но в последний момент произошло неожиданное. Леоф начал играть вещь, которой всячески избегал, но которая полностью оформилась в его сознании. Сначала тихо и нежно возникла песнь любви и страсти, тропа, ведущая в светлое будущее. Затем появился враг, диссонанс, ужас, темные тучи закрыли солнце. Долг, суровый долг, но сквозь всю мелодию проходила, исчезая и всякий раз возвращаясь, тема надежды, непобедимая и светлая, пока в самом конце, после смерти и скорби, не осталась лишь она, торжествующая и победная, несмотря на все испытания.

Когда Леоф закончил, он почувствовал, как ему на глаза навернулись слезы, и вознес всем святым благодарственную молитву за их дар.

Он медленно повернулся к королеве, та смотрела на него. По ее щеке сбежала единственная слеза.

– Как это называется? – тихо спросила она.

– Я никогда не играл ее прежде, – ответил Леоф. – Это лишь часть чего-то большего. Возможно, я назову ее «Легендой о Лите».

Королева задумчиво кивнула.

– Теперь я понимаю, почему церкви не нравится ваша музыка, – сказала она. – Она и в самом деле трогает душу, а они хотят, чтобы наши души достались им. Но вашими устами говорят святые, не так ли, Леовигилд Акензал?

– Я в это верю, ваше величество. Верю и надеюсь.

– Как и я. – Она гордо вскинула голову и встала. – Теперь вы работаете на меня, – сообщила она. – И я бы хотела сделать заказ.

– Все, что пожелаете, ваше величество.

– Наступили темные времена. Нам грозит война, чудовищные твари появились на нашей земле. Многое потеряно, и, как вы сказали, отчаяние бродит среди нас. Я собиралась заказать вам реквием по погибшим – в честь моего мужа и дочерей. Но теперь мне кажется, что нам нужно нечто большее. Я хочу, чтобы вы создали произведение, похожее на то, что я сейчас слышала, но не только для меня или придворных. Напишите для всей страны музыку, которая объединит самого скромного крестьянина с высоким лордом. Музыку для моего народа, вы понимаете? И пусть она наполнит весь этот город и поплывет над полями и лесами, пусть ее шепот разнесется над серыми морями.

– Это будет… – Некоторое время Леоф не мог найти нужных слов. – Ваше величество, – вновь начал он, – вы только что произнесли вслух то, о чем я мечтал.

– Я бы хотела, чтобы это произведение было исполнено на Винахт, во время святок. Вы успеете?

– Обязательно успею, ваше величество.

Она кивнула и повернулась, собираясь уйти, но потом остановилась.

– Вы очень опасны, местро Акензал. Я иду на большой риск, вы даже не представляете, как много поставлено на карту, но я уверена, что приняла правильное решение. Если вы напишете такую музыку, вам не избежать гнева церкви. Однако вы должны стараться изо всех сил. И еще вам следует понимать, что, хотя я сделаю все, чтобы защитить вас, моих сил может не хватить. И если вы не хотите рисковать, скажите об этом сейчас.

Леоф похолодел от страха, однако кивнул.

– Как вы знаете, ваше величество, я был в Бруге, – ответил он. – И я видел, какую цену заплатили жители города за верность королевству. Я не воин. И в моем сердце нет отваги. Но ради того, о чем вы меня просили – ради шанса осуществить это, – я готов сгореть в самом жгучем пламени. Остается надеяться, что я окажусь достойным вашего выбора.

– Хорошо, – сказала королева.

Через мгновение дверь за ней закрылась.

Глава 4 Гость графини

Нейл резко обернулся, опасаясь предательства, но вителлианский рыцарь и его оруженосцы угрожали не ему. Только теперь он заметил, что справа к ним приближается группа вооруженных всадников.

Все они были одеты одинаково: черные плащи и алые накидки поверх доспехов. Однако ни один из них не надел шлем.

Сэр Квинт убрал меч в ножны, оруженосцы последовали его примеру.

– Рыцари церкви, – сказал он. – Орден лорда Тормо.

Нейл кивнул и ничего не ответил, но не стал убирать руку с эфеса меча. Его вера в святых была крепка, но опыт научил его, что людям доверять не следует.

Они молча ждали приближающихся рыцарей.

Их лидер оказался настоящим великаном с пышной черной бородой и зелеными глазами навыкате. Он поднял руку в знак приветствия и заговорил на вителлианском. Сэр Квинт ответил на том же языке, и, как показалось Нейлу, они о чем-то коротко поспорили. Затем рыцарь Тормо повернулся к Нейлу.

– Меня зовут сэр Чензо, – сказал он, перейдя на королевский язык. – Я рыцарь на службе святого фратекса Призмо из з'Ирбины. Сэр Квинт сказал мне, что вы искали этот монастырь?

– Да, – ответил Нейл.

– Вы знали, в каком он состоянии?

– Нет, сэр.

– Какова цель вашего путешествия?

– Сожалею, сэр Чензо, я не могу вам ответить. Но, пожалуйста, расскажите мне, что здесь произошло. Где сестры обители?

– Они отправились к госпоже Цер, – ответил рыцарь. – Все убиты.

Нейлу показалось, что его тело обрело удивительную легкость, словно он падает в пропасть.

– Все, сэр Чензо? И никому не удалось спастись?

Сэр Чензо прищурился.

– Здесь было совершено ужасное преступление. Я вновь должен задать вам вопрос: что привело вас сюда?

– Сэр Виотор дал клятву хранить тайну, – объяснил сэр Квинт, – но я могу заверить вас, что он достойный и благородный рыцарь.

– Хорошо, хорошо, – сказал сэр Чензо, по-прежнему обращаясь к Нейлу. – Расскажите в общих чертах. Вы приехали, чтобы передать послание? Или за одной из сестер? Быть может, у вас была назначена встреча?

Нейл почувствовал, как внутри у него все сжалось.

– Мне очень жаль, сэр. Сэр Квинт сказал истинную правду. Я дал клятву.

– Как и я, – ответил рыцарь. – Я поклялся найти виновных в этом ужасном преступлении. Все, что вам известно, может оказаться полезным.

– Неужели у вас нет никаких улик? – спросил сэр Квинт.

– Кое-что есть. Злодеяние совершили чужеземные рыцари, у которых не было ни флага, ни герба – как у вашего друга. Они прикончили сестер и разъехались в разные стороны.

– Словно кого-то искали, – пробормотал Нейл.

– Да, словно кого-то искали, – подтвердил сэр Чензо. – Но кого, сэр Виотор? Вот вопрос, и я подозреваю, что вы знаете ответ.

Нейл отвел взгляд, пытаясь принять решение. Он не мог себе представить, что бойня в монастыре и убийство королевской семьи в Эслене – простое совпадение. Тот, кто подослал убийц к его возлюбленной Фастии, отправил их и в обитель, чтобы покончить с ее младшей сестрой.

Если Энни мертва, то он может считать себя освобожденным от клятвы. И тогда ему нужно вернуться к своей королеве, чтобы ее защищать.

Однако беседа королевы с тенью Эррен показала, что две недели назад Энни все еще была жива – а, судя по всему, обитель сожгли значительно раньше. Значит, Энни удалось спастись, и теперь убийцы ее преследуют.

Из чего следовало, что убийцы знают, кто такая Энни. И тайна, которую он поклялся хранить, раскрыта.

В таком случае секретом остаются его имя и миссия. Он должен продолжать их скрывать. Если Энни все еще жива, он остается единственной ее надеждой. И не может позволить никому встать на его пути.

Вознеся безмолвную молитву святому Фрейнту, Нейл пошел на ложь.

– Я вижу, что должен открыть свою тайну, – со вздохом сказал он. – Меня зовут Этейн МекМерлен, я с острова Андево. Я влюбился в юную леди, родители которой были против нашего брака. Они отправили ее в обитель, чтобы разлучить нас. Я не знал, в какую именно, но я ее разыскиваю вот уже три года, от Ханзы до Сафнии, без особого успеха. Теперь я оказался здесь, и вы рассказываете мне ужасные вещи. – Он выпрямился в седле. – Мне ничего не известно об этих убийцах, но я должен узнать, была ли она здесь. Если она жива, я ее найду. Если умерла, я намерен отомстить. Молюсь, чтобы вы помогли мне в поисках.

– Я знал! – воскликнул сэр Квинт. – Я знал, что вами движет любовь.

Сэр Чензо приподнял бровь и внимательно посмотрел на Нейла.

– Как звали вашу леди? – спросил он.

– Мьювен де Селрет, – ответил он и тут же нетерпеливо спросил: – Пожалуйста, скажите, была ли она здесь?

Рыцарь пожал плечами.

– Все записи сгорели вместе с обителью. Мне очень жаль, но мы ничего не знаем.

– Но тела…

– Тела давно похоронены, и – прошу меня простить – едва ли можно было кого-то узнать.

– Я знаю, она жива, – сказал Нейл. – Сердце подсказывает мне, что она не умерла. Не могли бы вы хотя бы сказать, в каком направлении отправилась самая большая поисковая группа?

Сэр Чензо покачал головой.

– Мне очень жаль, сэр Этейн, но меня самого связывают клятва и долг. Однако я прошу вас остаться на ночлег вместе с нами. Отдохните. Быть может, вы вспомните что-нибудь полезное.

– Боюсь, я должен отклонить ваше щедрое предложение, – ответил Нейл. – Мне необходимо немедленно возобновить поиски, в особенности сейчас, после того, что я здесь увидел.

– Пожалуйста, – сказал сэр Чензо. – Я настаиваю.

Его взгляд ясно дал Нейлу понять, что это не просто попытка проявить учтивость.

Они проскакали по полям пожелтевшей травы и багряного чертополоха и оказались возле огромного виноградника, окружавшего большой белый особняк, крытый красной черепицей. Когда они въехали в поместье, солнце уже садилось, лишь слабое сияние на западе освещало им путь.

Слуги в темно-фиолетовых камзолах и желтых штанах забрали их лошадей. Через ворота рыцари прошли в большой внутренний двор, который подметали несколько слуг в таких же ливреях. Затем паж провел их в зал, где ярко пылал камин и горело множество свечей. Несколько человек сидели вокруг длинного стола. Внимание Нейла сразу же привлекла женщина средних лет с пышной грудью, которая встала, чтобы их приветствовать.

– Портате аз ме эч'оспи, каснар Чензо? – весело спросила она приятным звучным голосом.

– Оэкс, – ответил он и продолжил объяснения на вителлианском.

Женщина кивнула, сделала несколько выразительных жестов и вопросительно посмотрела на Нейла.

– Пан тио номес, ме делло?

– Прошу меня простить, миледи, – ответил Нейл, – но я вас не понимаю.

Женщина шутливо погрозила сэру Чензо.

– Из-за тебя я была невежлива с нашим гостем, – сказала она на королевском. – Почему ты не сообщил мне, что он не понимает нашего языка?

Она вновь повернулась к Нейлу.

– Я лишь спросила, как вас зовут, мой делло, – пояснила она.

– Леди, меня зовут Этейн МекМерлен, и я к вашим услугам.

– А я графиня Орчавия. И вас привели в мой дом. – Она вновь улыбнулась. – О, так много гостей…

– Я сожалею, что не успел вас предупредить, – торопливо заговорил сэр Чензо, – но мы только что встретились возле руин монастыря. Мой орден, естественно, возместит…

– Чепуха, – перебила его женщина. – Соблюдайте элементарные нормы вежливости, сэр Чензо. Графиня Орчавия не нуждается в церковном серебре, она в состоянии и сама принять благородных путешественников. – Ее взгляд вновь остановился на Нейле. – В особенности если речь идет о таком красивом юном делло… – тут она улыбнулась сэру Квинту, – и рыцаре с такой репутацией, как у сэра Квинта.

Тот поклонился.

– Графиня Орчавия, для меня это большая честь. Я намеревался нанести вам визит еще до того, как эти джентльмены сопроводили нас сюда.

Нейл также поклонился. Хозяйка дома напомнила ему герцогиню Элионор из Лойса, хотя внешне они совсем не походили друг на друга. Герцогиня была изящной женщиной небольшого, почти детского роста. Однако манеры графини Орчавии были столь же кокетливыми.

Да и гостей здесь угощали так же роскошно. Сначала принесли фрукты и темное сладкое вино, затем последовал густой желтый суп – Нейлу никогда не приходилось пробовать ничего подобного. Жареный заяц, нежный бок козленка, фаршированный петрушкой, жареная свинина под зеленым соусом, пироги с грибами… После чего появилась каша с каплуном, которую подавали вместе с мясными клецками в форме яиц, а также пирог с сыром и перепелки с медом и чесноком.

К тому моменту, как подали рыбу, Нейл уже наелся, но старался не отказываться, чтобы не обидеть хозяйку.

– Сэр Этейн ищет свою истинную любовь, – сказал сэр Квинт, отправив в рот глаз форели.

– Как очаровательно, – ответила графиня. – Я большой специалист по истинной любви. Вы имеете в виду определенную девушку, сэр Этейн, или вы с ней еще не знакомы?

– Она… – начал Нейл, но сэр Квинт его перебил.

– Он предполагает, что она была в монастыре, – пояснил рыцарь.

– Ах, вот оно что, – ответила графиня, помрачнев. – Там погибло много юных девушек. Ужасное несчастье. И сразу же после Фьюссенала… Знаете, они побывали у меня в гостях.

– Здесь? – спросил Нейл.

– О да. Сестры монастыря – мои соседки, то есть были ими. Каждый раз, когда. наступает Фьюссенал, я устраиваю девушкам праздник. Это было в ту самую ночь…

– Ночь багровой луны? – выпалил Нейл, сам того не желая.

Он вновь увидел юную Элсени с перерезанным горлом. Вновь ощутил слабеющее тело Фастии в своих руках. Перед его мысленным взором возникли греффин и Терновый король.

Нейл вдруг ощутил, что взоры всех присутствующих обращены на него.

– Да, – кивнула графиня, – в ночь багровой луны. – Она нахмурилась и вздохнула. – Надеюсь, вы ошибаетесь, сэр Этейн. И вашей любимой не было среди девушек монастыря.

– А мог ли кто-то остаться в живых?

– Не думаю, – тихо ответила Орчавия. – Сестры придерживались очень строгих правил, а нападение началось через несколько часов после окончания праздника.

– Благословение святым, что враги не напали на ваш особняк, графиня, – заметил сэр Квинт, делая большой глоток красного сухого вина.

– Да, – кивнула Орчавия. – Спасибо святым. А как звали вашу леди, сэр Этейн? Возможно, я ее встречала.

– Мьювен де Селрет, – ответил он.

– Конечно, в обители им дают другие имена, – сказала Орчавия. – Вы можете ее описать?

Нейл закрыл глаза, вспоминая Фастию.

– Ее руки белее пуха семян чертополоха, – ответил он. – Ее волосы черны, как вороново крыло. Однако глаза еще темнее, точно сферы, вырезанные из ночного неба. – Его голос задрожал.

– Нет, так дело не пойдет, – возразила графиня. – Вы описали вашу любовь, а не ее внешность.

– Я должен ее найти, – упрямо повторил Нейл.

Сэр Чензо покачал головой.

– Нам рассказали о двух девушках, которые сбежали вместе с двумя мужчинами. У одной были рыжие волосы, у другой – медные. Ни одна из них не похожа на вашу леди, сэр Этейн.

Когда Чензо произносил эти слова, его взгляд, словно бы случайно остановившийся на Нейле, стал особенно внимательным, как будто вителлианец наблюдал за его реакцией.

– Я должен хранить в сердце надежду, – прошептал Нейл. Однако в груди у него пылал пожар. Сэр Чензо только что описал принцессу Энни и ее подругу Остру.

Он постарался придать лицу разочарованное выражение, и, кажется, у него получилось.

После окончания трапезы один из слуг графини отвел его в другое помещение. Нейл предполагал, что он окажется в спальне, но был изрядно удивлен, когда увидел, что пол здесь вымощен изразцами, а стены украшены фресками с резвящимися дельфинами, угрями и осьминогами. Посреди небольшой комнаты стояла огромная ванна, полная горячей воды, над которой поднимался пар.

Слуга выжидательно посмотрел на него, а Нейл с тоской взглянул в сторону ванны, зная, как приятно было бы погрузиться в горячую воду.

Однако Нейл прекрасно понимал, каким уязвимым он будет. В комнате был всего один выход.

– Я не нуждаюсь в ванне, – наконец сказал Нейл. Удивленный слуга молча кивнул и отвел рыцаря в спальню.

Та оказалась такой же роскошной, как и все остальное в этом особняке, но в ней было окно, а дверь закрывалась на засов.

Нейл отметил, что от окна до земли не слишком далеко. Он все еще размышлял о возможном бегстве, когда легкий шорох за спиной заставил его обернуться.

У двери стояла графиня. Он не заметил, как она вошла.

– Сначала вы отказываетесь от ванны, а теперь у меня создается впечатление, что собираетесь отвергнуть еще и постель, – сказала она.

– Графиня…

– Помолчите. Ваши подозрения вполне обоснованны. Сэр Чензо намерен ночью взять вас под стражу.

Нейл стиснул зубы.

– Тогда я должен немедленно вас покинуть.

– Отдохните немного. Сэр Чензо сейчас не может причинить вам вреда. Это мой дом.

Когда графиня произносила эти слова, все ее легкомыслие куда-то подевалось, и Нейл ощутил короткий укол страха – не от чего-то конкретного, но от самого ее присутствия. Как будто он стоял один в лунной тени.

– Кто вы? – прошептал он.

– Я графиня Орчавия, – ответила она.

– И нечто кроме того.

Слабая улыбка промелькнула по ее лицу.

– Не все сестры Цер погибли в пламени пожара. Одна еще жива.

Нейл кивнул.

– Вы знаете, что произошло? – спросил он.

– Рыцари появились ночью, в основном это были ханзейцы. Они искали девушку, как и вы. Ту же самую, я полагаю?

– Вероятно, – ответил Нейл.

– Да. Она должна выжить. Вы даже не представляете себе, насколько она важна.

– Мне известно лишь одно: мой долг состоит в том, чтобы найти ее и защитить. Больше мне ничего знать не нужно.

– Понимаю. Я видела, как трудно вам лгать. Вы не слишком преуспели в искусстве обмана.

– Мне не хватает практики.

– Она и ее служанка живы. Я полагаю, что двое моих друзей, прекрасные фехтовальщики, сопровождают их. Мои слуги доложили, что они отправились на север, скорее всего, в порт з'Эспино. Советую искать их именно там. И еще вам лучше покинуть мой дом сегодня ночью, в одиночестве.

– Значит, сэр Чензо – злодей?

– Не по сути своей, но он может служить злодеям. Он не участвовал в нападении на обитель. Но запомните хорошенько, сэр Нейл, – кто-то из церковников участвовал. Кто-то весьма высокопоставленный. Среди нападавших рыцарей были отмеченные святыми, причем такие, каких мир не видел уже столетия.

– О чем вы говорите?

– В одном из моих подвалов находится человек с отрубленной головой. Он все еще жив. Он не пришел в сознание, не может говорить, видеть или чувствовать, но его тело продолжает дергаться. – Она пожала плечами. – Мне кажется, сэр Чензо ничего об этом не знает, но стоящие над ним могут знать многое. Ему приказали следить за людьми вроде вас. Ваша ложь, как я уже отметила, была не слишком убедительной.

– А сэр Квинт?

– Не знаю, является ли он частью заговора, но вам нельзя рисковать.

– Но он мне помог. Я не знаю местного языка. Когда я наткнулся на него, оказалось, что я заблудился.

– Возможно, так и было. Или он вас в этом убедил. У меня есть слуга, которого я намерена послать с вами. Это надежный человек, который сможет служить проводником и переводчиком. И он обеспечит вас всем необходимым во время путешествия. – Затем она улыбнулась. – Идите. Вы можете выйти через главный вход. Вас никто не увидит.

– А как же вы?

– За меня не беспокойтесь. Я справлюсь с любыми проблемами, которые могут возникнуть из-за вашего отъезда.

Нейл посмотрел на графиню и молча кивнул.

Графиня Орчавия не ошиблась – Нейл никого не встретил в коридорах особняка, если не считать слуг, которые безмолвно кланялись и проходили мимо.

Во дворе его уже ждал оседланный Ураган, а рядом стояли небольшая черная кобыла и коричневый мерин, нагруженный провизией. Уздечки лошадей держал юноша в коричневых штанах, белой рубашке, длинном черном плаще и широкополой шляпе.

– Прошу вас, сэр, – сказал он на королевском языке с легким акцентом.

Нейлу показалось, что он уловил иронию в голосе юноши.

– Благодарю тебя…

– Вы можете называть меня Васето. – Он кивнул в сторону лошадей. – Все готово. Мы выезжаем?

– Конечно.

– Хорошо. – Юноша легко вскочил в седло. – Следуйте за мной.

В тех местах, где луна целовала землю, та приобретала цвет бледного золота, но рядом царили странные тени. Некоторые напоминали темную ржавчину, другие – почерневшую в пламени бронзу или зелень старой меди. Казалось, великан выковал мир из металла, а потом позабыл о нем на долгие годы. Даже звезды походили на сталь, а лицо Васето – когда Нейлу удавалось его увидеть под широкими полями шляпы – было цвета червонного золота, как на хорошо отчеканенной монете. Нейл никогда не видел такой ночи. Он сожалел, что не может насладиться ею, но слишком много разноцветных теней ощетинилось смертельными остриями, их окружали диковинные ночные звуки которые, впрочем, не скрывали далекого шума. Их преследовали.

– Ты слышишь? – спросил Нейл у Васето.

– Ничего серьезного, – ответил юноша. – Можете быть уверенным – это не ваши друзья рыцари. Каждый из них производил бы столько же шума, сколько вы. – Он едва заметно улыбнулся. – Но у вас хороший слух.

Через несколько часов они остановились в заброшенном домике, спрятанном в ивовой рощице, и по очереди поспали. Нейл хмуро наблюдал за перемещающимися тенями, которые искажались по мере того, как луна двигалась по небосводу.

Издалека доносился лай собак, казалось, они оплакивают заход луны.

Вскоре после рассвета они возобновили свое путешествие на север. Нейл часто тер глаза, а его спутник выглядел энергичным и отдохнувшим. Васето был невысоким смуглым юношей с большими карими глазами и волосами, подстриженными под горшок сразу же над ушами. Он держался в седле с уверенностью человека, в нем родившегося, а его низкорослая лошадка отличалась резвостью и выносливостью.

Около полудня они перебрались через узкую реку и проехали насквозь расположившийся на вершине холма город. Над крышами домов возвышались три башни, вокруг расстилались поля. Вскоре стали чаще попадаться дома и постоялые дворы, сменяя друг друга вдоль обочины дороги; однако через некоторое время их стало заметно меньше. Теперь путники скакали через лес, иногда кедры и лавры так близко подступали к дороге, что становилось темно.

– До з'Эспино еще далеко? – с беспокойством спросил Нейл.

– Десять ченперичи. Мы прибудем туда завтра.

– Что сказала тебе графиня?

– Что вы разыскиваете двух девушек, одну рыжую, другую золотоволосую. Возможно, они вместе с Казио и з'Акатто.

– А кто такие Казио и з'Акатто? – спросил Нейл.

– Прежние гости графини, – ответил Васето.

– А почему они должны быть вместе с девушками?

– Казио ухаживал за одной из них. В ту ночь, когда сгорела обитель, Казио и з'Акатто тоже исчезли. Мне удалось найти их след.

– Тебе удалось?

– Да, – кивнул Васето. – Мне.

– И ты думаешь, что они бежали вместе?

Васето закатил глаза.

– Три цепочки следов; две маленькие, одна большая, их преследовали всадники. Они сошлись в развалинах, где к ним присоединился четвертый – з'Акатто, судя по дырке на подошве сапога. Они сражались со всадниками и одержали победу. После чего все четверо двинулись дальше.

Нейл некоторые время смотрел на Васето, размышляя об уверенности, которая звучала в его голосе.

– Ты старше, чем я думал, – сказал Нейл.

– Вполне возможно, – ответил Васето.

– И ты не мальчик.

Васето ухмыльнулась.

– А я все ждала, когда ты догадаешься, – сказала она. – На севере все такие тупицы. Не то чтобы здесь мужчины были намного умнее…

– Но ты одета, как юноша. И твои волосы подстрижены, как у мальчика. И графиня назвала тебя слугой.

– Да, одета, да, подстрижена, и да, так она сказала, – ответила Васето. – Мы слишком долго обсуждаем эту тему. В любом случае, у нас появился повод для беспокойства.

– Ты о чем?

Вместо ответа в ствол оливкового дерева вонзилась стрела, всего в ярде от головы Нейла.

Глава 5 Уттин

Эспер спустил тетиву прежде, чем успел разглядеть, во что целится. Он был уверен, что не промахнулся, но стрела не произвела особого действия. Длинная когтистая лапа нанесла удар, и Стивен упал на землю.

Когда Эспер выпустил вторую стрелу, все вокруг озарил свет. Листья, скрывавшие яму, где прятался уттин, медленно падали вниз, лениво разворачиваясь в воздухе, – при желании Эспер мог бы разглядеть каждый: дубовый, ясеневый или тополиный.

И по мере того как опускались листья, становился виден уттин.

По первому впечатлению, он казался огромным пауком, хотя и имел лишь четыре конечности, длинные и тонкие, прикрепленные к слишком маленькому торсу. Все тело охватывал слой мышц, покрытых коричневой чешуей и зеленоватыми волосами, более густыми в районе верхней части спины и короткой толстой шеи. Желтые глаза под длинным темно-зеленым рогом, вместо ноздрей – узкие разрезы, а вместо ушей – дыры. Огромный рот разделял голову на две части, открывая кривые и черные зубы.

Вторая стрела попала в верхнюю часть груди, где должно было находиться сердце. Чудовище отвернулось от Стивена, опустилось на четвереньки и с ужасающей быстротой бросилось на Эспера.

Эспер успел выстрелить в третий раз, его примеру последовал Эхок, а в следующий миг чудовище набросилось на них. Ужасающая вонь была такой сильной, что Эспер с трудом сдержал тошноту. Отбросив в сторону лук, он выхватил кинжал и метательный топор. Он нанес сильный удар топором и отшатнулся в сторону. Шестипалая лапа просвистела у него над головой.

Уттин развернулся и остановился, покачиваясь на двух задних лапах и готовясь к новой атаке. Он был на целый ярд выше Эспера.

– Винна, – негромко сказал лесничий. – Уходи отсюда, сейчас же.

Тем временем Эхок медленно обходил чудовище сзади.

– Ви-и-и-ина-а-а-а-а-а! – прохрипело чудовище, и Эспера передернуло от отвращения, словно он наступил на гнездо червей. – Ви-ина-а хорош, да-а. Я найду тебя позже. Повеселимся.

Уттин говорил на местном диалекте алманнийского.

– Клянусь глазами Грима! – выругался Эспер. – Что ты за тварь?

Вместо ответа уттин слегка наклонился вперед и вытащил стрелу из своей груди. Эспер увидел, что чешуя чудовища больше похожа на естественные костяные доспехи – наконечник вошел совсем неглубоко. Тварь все больше напоминала о греффине, также невероятно похожем на рептилию.

Если уттин столь же ядовит, сколь и греффин, у Стивена нет шансов на спасение. Впрочем, как и у самого Белого, если чудовище прикоснется к нему.

Эспер ждал, что предпримет уттин, и пытался отыскать его слабые места. Голова была надежно защищена мощными костями. Конечно, если повезет, он может попасть в глаз… Или лучше в горло?

Нет. Слишком далеко. К тому же у чудовища очень длинные лапы. Эспер слегка переместил руку с кинжалом.

Неожиданно уттин вновь бросился на Эспера. Эхок закричал и выпустил очередную стрелу; Эспер поднырнул под метнувшуюся к нему лапу со страшными когтями и нанес рубящий удар по внутренней стороне бедра твари, а потом попытался сделать выпад в сторону паха. Он почувствовал, как плоть поддалась после первого же удара, и уттин завизжал. Выпад прошел мимо, а чудовище перепрыгнуло через Эспера, после чего со страшной силой лягнуло его. Эспер растянулся на земле. Уттин развернулся прежде, чем лесничий успел даже подумать о том, чтобы встать, оторвал от дерева тяжелую ветку и швырнул себе за спину. Эспер услышал, как вскрикнул Эхок, затем раздался стук упавшего на землю тела. Уттин вновь стремительно развернулся и помчался к Эсперу. Краем глаза тот увидел, как Винна, вооруженная лишь кинжалом, бросилась ему на помощь.

– Нет! – закричал Эспер, вскакивая на ноги и поднимая топор.

Уттин ударил Винну тыльной стороной кисти, а когда она пошатнулась, схватил ее другой лапой. Эспер метнул топор, но оружие отскочило от головы твари, не причинив ей ни малейшего вреда. В следующее мгновение чудовище подпрыгнуло вертикально вверх, увлекая за собой Винну. Схватившись за одну из ветвей, уттин ловко вскинул тело вверх и вцепился в соседнюю ветку задней лапой. И помчался прочь, передвигаясь по кронам деревьев быстрее, чем бегущий человек по земле.

– Нет! – еще раз крикнул Эспер.

Подхватив лук, он побежал вслед за быстро удаляющимся чудовищем. Лесничего вдруг охватила странная дрожь.

Он попытался отбросить в сторону все чувства, потянулся к висящему на поясе колчану и вытащил оттуда черную стрелу, которую дал ему прайфек.

Уттин быстро скрылся из виду, лишь изредка появляясь между стволов. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта Эспера, когда он накладывал черную стрелу на тетиву. Затем он остановился, и на мгновение весь мир застыл. Эспер ощутил землю у себя под ногами, легкий ветерок, колышущий воздух, глубокое дыхание деревьев. И натянул тетиву.

Уттин скрылся за стволом, выглянул и вновь исчез. Эспер прицелился в узкую брешь между двумя стволами, где, по его расчетам, должна была вновь появиться тварь, выждал несколько мгновений и выстрелил.

Древко из эбенового дерева стремительно удалялось, со свистом рассекая воздух, приближаясь к тому месту, где вскоре должна была возникнуть широкая спина уттина.

Тишина длилась, но Эспер не стал ждать – он уже вновь бежал, на ходу доставая новую стрелу и негромко ругаясь. Его сердце сжалось, словно кулак перед ударом.

Сначала он нашел Винну. Она раскинулась, точно брошенная кукла, среди зарослей порыжевших папоротников, ее платье было испачкано кровью. Рядом, привалившись спиной к стволу дерева, лежал уттин и смотрел на приближающегося Эспера. Из груди чудовища торчал наконечник черной стрелы.

Эспер опустился рядом с Винной на колени и пощупал ее пульс, не спуская глаз с уттина. Чудовище закашлялось, сплюнуло кровью и заморгало, словно его одолела усталость. Потом уттин поднял шестипалую руку и коснулся стрелы.

– Нечестно, человечек, – прохрипел уттин. – Не хорош. Нечестивая штука, а? Но она прикончит и тебя. Твоя судьба такая же, как моя.

Затем из его горла хлынула кровь, он дважды простонал, и его взгляд окончательно застыл.

– Винна? – позвал Эспер. – Винна?

Его собственное сердце запиналось, но ее пульс бился ровно. Эспер коснулся ее щеки, и она пошевелилась.

– Что? – прошептала она.

– Лежи тихо, – сказал Эспер. – Ты упала, я не знаю, с какой высоты. У тебя что-нибудь болит?

– Да, – ответила она. – Все тело болит. Такое впечатление, что меня засунули в мешок, который дружно лягала шестерка мулов. – Она вдруг вскрикнула и села. – Уттин!…

– Он мертв. А сейчас сиди тихо, сначала мы должны узнать, не сломала ли ты себе что-нибудь. С какой высоты ты упала?

– Я не знаю. После того как он меня ударил, у меня перед глазами все поплыло.

Он принялся ощупывать ее ноги, опасаясь переломов.

– Эспер Белый, у тебя всегда появляются романтические намерения после того, как ты убиваешь уттина? – осведомилась она.

– Всегда, – ответил он. – Всякий раз, когда появляется такая возможность.

После этого он с облегчением поцеловал Винну.

Тут только он понял, что пережил самые ужасные мгновения своей жизни. Поскольку ему не приходилось прежде испытывать ничего подобного, Эспер лишь теперь осознал, что это был страх.

– Винна… – начал было он, но слабый шорох за спиной мертвого уттина заставил его вскинуть голову, и он увидел закутанную в плащ с капюшоном фигуру, белое, точно кость лицо и один зеленый глаз…

– Фенд! – оскалился Эспер и потянулся за луком. Когда он поднял оружие, фигура исчезла. Лесничий наложил стрелу на тетиву и стал ждать.

– Ты можешь идти? – тихонько спросил он через некоторое время.

– Да. – Винна встала. – Это действительно был он?

– Это был сефри – вне всякого сомнения. Больше я ничего не успел разглядеть.

– К нам кто-то идет с другой стороны, – сказала Винна.

– Да, Стивен и Эхок. Я узнаю их шаги.

Через мгновение к ним подошли оба юноши.

– Святые! – ахнул Стивен, увидев мертвое чудовище.

Эспер не отводил взгляда от леса.

– Там скрываются сефри, – сказал он.

– Следы, которые мы видели раньше? – спросил Эхок.

– Весьма возможно. С тобой все в порядке? – спросил Эспер.

– Да, спасибо, – ответил Стивен. – Получил несколько синяков, вот и все.

– А мальчик? – спросила Винна. Стивен помрачнел.

– Он мертв.

На это никто не ответил. Сказать было нечего. Лес казался спокойным, его обычные звуки постепенно возвращались.

– Вы оба побудьте с Винной, – решил Эспер. – Я проверю, что сталось со спутником нашего приятеля.

– Подожди, Эспер, – попросила Винна. – А если это Фенд? Если он пытается заманить тебя в новую ловушку?

Он коснулся ее руки.

– Мне кажется, он успел спланировать только одну ловушку. Если бы у нас не было стрелы прайфека, она бы сработала.

– Ты использовал стрелу? – удивился Стивен.

– Чудовище схватило Винну и взобралось на деревья, – ответил Эспер. – Ничего другого не оставалось.

Стивен нахмурился, но потом кивнул. Он подошел к уттину, опустился на колени перед трупом и осторожно вытащил стрелу.

– Теперь я понимаю, что ты имел в виду. – Он мрачно усмехнулся. – Остальные стрелы не могли пробить его шкуру. Вот мы и убедились в том, что эта стрела – хорошее оружие.

– Да. Против уттина, – проворчал Эспер. – Я вернусь. – Он сжал руку Винны. – И буду осторожен.

Он прошел по следам несколько сотен ярдов, но дальше идти не осмелился. Он не солгал Винне – его и в самом деле не пугали возможные ловушки, – но Эспер опасался, что сефри попытается вернуться к Стивену и Винне, чтобы разделаться с ними, пока там нет его главного врага. Фенд мечтает о том, чтобы убить тех, кого любит Эспер, а только что Белый едва не потерял Винну.

– Похоже, он один, – сказал Эспер.

Большую часть дня они шли по следу сефри.

– Движется быстро, – добавил Эхок. – Но хочет, чтобы мы не потеряли след.

– Да, согласен, – кивнул Эспер.

– О чем вы говорите? – удивился Стивен.

– Он оставляет слишком явные следы. И не пытается оторваться от нас.

– Но Эхок только что сказал, что он идет быстро.

– И все равно это не объясняет его поведения. Сефри даже не пытался сбить нас со следа. Он трижды переходил ручей, но ни разу не пробовал немного пройти по течению. Да, Эхок прав – он по какой-то причине хочет, чтобы мы шли за ним.

– Если это Фенд, то я не сомневаюсь, что он ведет нас в ужасное место, – заметила Винна.

Эспер поскреб щетину на подбородке.

– Я не уверен, что это Фенд. Мне не удалось его толком разглядеть, я не видел повязки на глазу. Да и следы слишком маленькие.

– Но этот сефри путешествовал вместе с уттином, как когда-то Фенд и брат Десмонд сопровождали греффина. Из чего следует, что сефри – из банды Фенда, правильно?

– Насколько мне известно, головорезы Фенда – единственные сефри, оставшиеся в лесу, – согласился Эспер. – Остальные ушли несколько месяцев назад.

След уводил их все глубже в лес. Однако им больше не попадались следы черных шипов. Огромные каштаны теснились вокруг, а земля была усыпана липкими плодами. Где-то неподалеку стучал дятел, изредка до них доносился крик диких гусей.

– Что они могли задумать? – поинтересовалась Винна.

– Полагаю, мы скоро узнаем, – ответил Эспер.

Наступил вечер, и они разбили лагерь. Винна и Стивен занялись лошадьми, а Эхок развел костер. Эспер обошел вокруг, запоминая местность на случай, если придется передвигаться в темноте.

Как только рассвело, они свернули лагерь и двинулись дальше. След стал совсем свежим – у сефри не было лошади, и, несмотря на то что он торопился, они постепенно его настигали.

В полдень Эспер заметил какое-то движение между деревьями и знаком велел своим спутникам остановиться. Он посмотрел на Стивена.

– Я не слышу ничего необычного, – сказал Стивен. – Но запах – сильно пахнет смертью.

– Будьте наготове, – приказал Эспер.

– Да охранят нас святые… – пробормотал Стивен, когда они осторожно двинулись дальше.

На земляном кургане возвышалось маленькое каменное строение. У основания лежали человеческие тела, истлевшие почти до костей. Однако Стивен не ошибся – от них все еще исходило зловоние. Эспер решил, что для его обостренных чувств оно должно было казаться ужасным.

Стивен едва успел отвернуться – его вырвало. Эспер осторожно приблизился к трупам.

– Похоже на то, что мы уже видели раньше, – заметил Эспер. – Такие же жертвоприношения устраивали монахи-отступники. Это седос?

– Да, – кивнул Стивен. – Но здесь все иначе. Теперь они все сделали как положено.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Винна. Побледневший Стивен прислонился к стволу.

– Ты понимаешь, что такое седос? – спросил он.

– Ты говорил об этом королевским дознавателям, но я тогда не слишком прислушивалась. Эспер был ранен, а с тех пор…

– Верно, мы больше их не обсуждали. – Стивен вздохнул. – Ты знаешь, как священники получают благословение святых?

– Немного. Они посещают храмы и молятся.

– Правильно, но далеко не всякий храм. – Он указал на могильный холм. – Это седос. Место, где когда-то стоял святой и где осталась частица его сущности. Однако посещение седоса еще не дает благословения, во всяком случае обычно. Необходимо найти цепочку седосов, которые посетил один святой. Храмы – как и здание на холме – не имеют собственной силы. Она исходит от седоса – храм лишь напоминание, место, где легче сосредоточить внимание на присутствии святого. Я прошел путем святого Декмануса, и он одарил меня обостренным восприятием. Я помню события, которые произошли более месяца назад, с такой же четкостью, как если бы они случились только что. Святой Декманус – покровитель знаний; монахи, прошедшие путем других святых, получают другие благословения. Путь святого Мамреса, к примеру, награждает воинскими умениями. Силой, быстротой, инстинктом убийцы.

– Десмонд Спендлав.

– Именно. Он прошел путем Мамреса.

– Значит, это путь? – спросила Винна. – Но тела…

– Нечто новое, – сказал Стивен. – Взгляни на камни. На них нет ни мха, ни лишайника, ни следов воздействия воды и ветра. Дом могли закончить строить вчера. Монахи-вероотступники и сефри, сопровождавшие греффина, использовали чудовище, чтобы найти старый седос в лесу. Мне кажется, тварь чует их и потому сумела отыскать последовательность, обладающую скрытой силой. Потом Десмонд со своей бандой устроили жертвоприношение – как мне кажется, они пытались выяснить, какому святому принадлежит седос. Впрочем, они допустили какую-то ошибку – вероятно, чего-то не знали. А вот здесь все сделано правильно. – Он провел ладонью по лицу. – Это моя вина. Когда я был в д'Эфе, мне поручили перевести древние запрещенные свитки, в которых говорилось о таких вещах. – Он побледнел еще сильнее. – Теперь они строят путь, вы видите?

– Кто? – осведомился Эспер. – Спендлав и вероотступники мертвы.

– Похоже, некоторые из них остались живы, – сказал Стивен. – Это построено после того, как убили Спендлава.

– Но какой святой оставил здесь свой знак? – прошептала Винна.

Стивен вновь не справился с приступом тошноты. Потом с трудом выпрямился и потер лоб.

– Мой долг – найти ответ на этот вопрос, – сказал он. – Подождите меня здесь.

Стивена едва вновь не вывернуло наизнанку, когда он приблизился к лежащим по кругу трупам. Но не из-за запаха, а от некоторых деталей. Клочья одежды, лента в волосах девчушки, разинутый в оскале, лишенный плоти рот… грязный зеленый плащ с бронзовой брошкой в форме лебедя – все напоминало о том, что еще недавно эти люди были живыми. Откуда у девчушки лента? Наверное, она дочь дровосека – и лента стала самым замечательным подарком в ее жизни. Отец привез ей ленту после того, как продал свиней на рынке в Талхейме, и она благодарно поцеловала его в щеку. Он называл ее «моя маленькая уточка», а потом ему пришлось смотреть, как ее убивают, и следом чувствовать, как нож входит в его собственное тело, под бронзовую брошь на плаще…

Стивен содрогнулся, закрыл глаза, чтобы переступить через девочку, и почувствовал… гудение, легкое покалывание в животе и потрескивание в голове. Он обернулся, чтобы взглянуть на Эспера и остальных, но они показались ему такими далекими… Их губы шевелились, но он не слышал, что они говорят. На мгновение он забыл, зачем сюда пришел, и просто стоял, не понимая, кто остался у него за спиной.

И что самое поразительное – он чувствовал себя прекрасно. Тело перестало болеть, ему показалось, что он сумел бы, не останавливаясь, пробежать десять лиг. Стивен нахмурился, глядя на кости и гниющую плоть вокруг кургана, смутно вспомнив, что их вид почему-то тревожил его, хотя сейчас он совершенно не понимал, с чего бы это должно было беспокоить его больше, чем ветви и палая листва, устилавшая землю.

Размышляя об этом, он принялся изучать возникшее перед ним строение. Оно напоминало обычный храм, какие строила церковь, – простой каменный куб со сланцевой крышей и открытым дверным проемом. Над притолокой было высечено единственное слово, и он с интересом отметил, что это не вителлианский язык, которым обычно пользовалась церковь, а древний вадхианский, язык королей-колдунов.

«МАРИРЕБЕН», – гласила надпись.

Над каменным алтарем возвышалась стройная статуя, вырезанная из кости. Красивая, изящная женщина с тревожащей улыбкой на губах. По обе стороны от нее стояли греффины, а ее руки лежали у них на спинах.

Стивен огляделся по сторонам, но больше ничего интересного не заметил. Пожав плечами, он вышел из храма.

Когда он вновь переступил через трупы, лежащие вокруг храма, что-то ужасное вырвалось наружу из его горла. Мир разбился, как стекло, и он упал в ночь прежде, чем новый мир успел родиться.

Глава 6 Псы Артумы

Стрела все еще дрожала, когда на дорогу вышли двое мужчин, и Нейл заметил, что еще четверо остались в кустах на обочине. Легкий шорох предупредил рыцаря, что сзади притаился еще один.

Вышедшие на дорогу были одеты в потускневшую кожу, каждый держал в руках копье с длинным древком. Кроме того, их лица скрывали платки.

– Разбойники? – осведомился Нейл.

– Нет, духовные лица, – насмешливо ответила Васето.

Один из мужчин что-то произнес.

– Какого святого? – спросил Нейл.

– Святого Турмо, я полагаю, покровителя воров. Они всего лишь предложили тебе спешиться и снять доспехи.

– В самом деле? – переспросил Нейл. – И что ты посоветуешь?

– Зависит от того, хочешь тысохранить свои вещи или нет.

– Я бы предпочел оставить их себе.

– Тогда ладно, – сказала Васето и пронзительно свистнула.

Разбойник вновь что-то прокричал. На сей раз Васето ему ответила.

– И что теперь?

– Я предложила им сдаться.

– Хорошая мысль, – ответил Нейл. – Постарайся не высовываться.

Он протянул руку к копью. В этот момент на обочине дороги возникло стремительное движение. Нейл резко развернул Урагана и успел заметить нечто огромное и коричневое. Во все стороны разлетались листья, кто-то отчаянно закричал.

Озадаченный Нейл повернулся к стоящим на дороге разбойникам, но они уже лежали под лапами двух здоровенных мастиффов.

– Оро! – завопил один из разбойников. – Оро, пертумент! Пача Сатос, Пача сачеро Сатос! Пача мизеркарда!

Нейл огляделся. Их окружало по меньшей мере восемь разъяренных псов.

Васето свистнула еще раз. Псы отступили на два шага, выпустив разбойников, но продолжая скалить зубы.

Нейл посмотрел на спрыгнувшую с лошади Васето.

– Почему бы тебе не помахать своим большим мечом, – предложила она, – а я заберу у парней оружие.

– Сжальтесь! – выкрикнул на королевском языке один из лежащих в пыли разбойников. – Посмотрите, как хорошо я говорю по-вашему. Может быть, я ваш родич!

– На какую жалость ты можешь рассчитывать? – спросил Нейл, одним глазом поглядывая на пса и забирая копье и два ножа. – Вы ведь хотели меня ограбить? Или даже убить?

– Нет-нет, конечно нет, – широко раскрыв глаза, продолжал речистый разбойник. – Но в наши дни так трудно прожить. Работы мало, а еды еще меньше. У меня жена и десятеро малых ребятишек – пожалуйста, пощадите меня, господин!

– Заткнись, – отрезала Васето. – Ты сам все сказал. Еды мало. Если мои собаки съедят овцу или козу, у меня будут неприятности. А если они пообедают вами, мне только спасибо скажут. Так что вознесите благодарственную молитву святым, что вам выпала честь накормить таких благородных существ.

Разбойник возвел очи к небу. По его щекам покатились слезы.

– Леди Артума! Спаси меня от своих детей!

Васето прищурилась и взъерошила ему волосы.

– У тебя получилось неискренне, – сообщила она. – Сначала ты напал на слугу Артумы, а потом молишь о ее милости?

– Жрица, я не знал.

Она поцеловала его в лоб.

– Это не оправдание.

– Верно, верно, я понимаю…

Васето пошарила у него на поясе и сорвала кошелек.

– Ну, – сказала она, – быть может, пожертвование на храм будет принято благосклонно.

– Да, – хлюпнул носом разбойник. – Быть может. Я буду молиться. Великие святые…

– Я устала от твоих разговоров, – заявила Васето. – Еще одно слово – и я перережу тебе горло.

Они обезоружили остальных разбойников и сели в седла.

– А разве нам не следует отвести их куда-нибудь? – спросил Нейл.

Васето пожала плечами.

– А у тебя есть на это время? К тому же нам придется дожидаться судью. Без оружия они некоторое время никому не причинят вреда.

– Да, мы будем безвредны, как овечки! – вскричал болтливый разбойник.

Один из псов подскочил к нему, и разбойник завопил от страха.

– Я же сказала, помалкивай! – сурово напомнила Васето. – Лежи тихо. Я оставляю своих сестер и братьев, они сами решат, что с вами делать.

И она пустила свою кобылу вперед. Нейл после некоторых колебаний последовал за ней.

– Ты могла бы рассказать мне о псах, – заметил Нейл, когда они отъехали от разбойников.

– Верно, могла бы, – согласилась Васето. – Однако получилось ужасно забавно. Ты на меня рассердился?

– Нет. Но я учусь ничему не удивляться.

– Да? Какая жалость. Тебе очень идет удивленное выражение.

– Псы их прикончат?

– М-м… Нет. Сначала хорошенько напугают, а потом последуют за нами.

– Кто ты, Васето? – спросил Нейл.

– Не слишком честный вопрос, – заметила Васето. – Ведь я не знаю твоего имени.

– Меня зовут Нейл МекВрен, – ответил он.

– Графине ты назвался иначе, – напомнила она.

– Да, ты права, но сейчас я открыл тебе свое настоящее имя.

Она улыбнулась.

– А меня зовут Васето. Я подруга графини Орчавии. Больше тебе ничего не нужно знать.

– Разбойники приняли тебя за жрицу.

– И какая в том беда?

– Они не ошиблись?

– В некотором роде.

И больше Нейлу ничего не удалось добиться.

На следующий день, когда время приближалось к обеду, Нейл почуял запах моря, а вскоре послышался колокольный звон з'Эспино.

Когда они въехали на вершину холма, их глазам предстали стройные башни из красного и темно-желтого камня, вздымающиеся над крышами множества домов. Рядом раскинулись оливково-зеленые поля, чередующиеся с золотыми полосами пшеницы и кедровыми рощами. А еще дальше сияло серебром море под голубым небом с перистыми облаками.

К западу от города виднелась большая группа зданий, однако они не были окружены стеной, и среди них Нейл не заметил башен. Наверное, это Тенистый з'Эспино, предположил он.

– Большой город, – заметил Нейл.

– Даже слишком большой, на мой вкус, – отозвалась Васето.

– Как мы сможем найти здесь двух женщин?

– Пожалуй, нужно подумать, – ответила Васето. – Куда бы ты направился на их месте?

«Трудно делать предположения, когда имеешь дело с Энни», – подумал Нейл.

Она могла сделать все, что угодно. Известно ли ей, что случилось с ее семьей?

Впрочем, она оказалась в чужой стране, где ее преследуют враги. И если у нее осталась хоть капля здравого смысла, она попытается вернуться домой.

– Она постарается вернуться в Кротению, – ответил он.

Васето кивнула.

– Существует два способа. Морем и по суше. У нее есть деньги?

– Скорее всего, нет.

– Тогда ей будет проще возвращаться по суше. Ты должен знать, поскольку сам только что проделал этот путь.

– Да, но дороги опасны, особенно если учесть, что охота за ней продолжается. – Он шевельнулся в седле. – Графиня рассказала мне про человека, которому отрубили голову, а он остался в живых.

– Она тебе рассказала? И ты до сих пор ни о чем меня не спросил?

– Я хочу знать, против кого сражаюсь.

– Я сказала бы тебе, если бы знала, – ответила Васето. – Он явно не обычный рыцарь, но это ты и сам понял. Как и сказала графиня, он все еще жив – в некотором роде, – однако говорить не в состоянии. – Она нахмурила брови. – А почему ты мне не возражаешь? Такое впечатление, что ты готов принять на веру самые бредовые объяснения.

– За последний год мне довелось повидать немало чудес и колдовства, – ответил Нейл. – У меня нет оснований не верить графине. Если бы она сказала, что нападавшие были экскаслами, восставшими из могилы, я бы ей поверил.

– Экскаслы? – удивилась Васето. – Ты хотел сказать, скаслои? Твой лирский заставляет тебя путаться в словах. Как бы там ни было, они тут ни при чем. Мы говорим о человеке – во всяком случае, на свет он родился человеком. Кроме того, мы нашли обычный труп. Мне представляется, что нападавшие явились из твоей страны или из каких-то северных мест, поскольку у некоторых такие же желтые волосы, как у тебя, и светлые глаза. Они не вителлианцы.

– Интересно, как они умудрились так далеко углубиться в вашу страну с подобными целями?

Васето усмехнулась.

– Ты ведь уже знаешь ответ, во всяком случае, у тебя наверняка появились подозрения. Кто-то из живущих здесь им помогает.

– Церковь?

– Нет, не церковь, но кто-то из духовных лиц. Или гильдия купцов, учитывая внимание, которое уделил тебе сэр Квинт. Или какой-нибудь принц, кто знает? Но у них были помощники – в этом можешь не сомневаться.

– А в з'Эспино у них есть на кого опереться?

– Почти наверняка. В этом порочном городе можно подкупить кого угодно.

Нейл кивнул, уже совсем другими глазами глядя на расстилавшуюся перед ним картину.

– А что это там? – спросил он, показывая на дорогу, которая переходила в широкую улицу.

Вдоль нее стояли бесчисленные палатки и прилавки. Дальше виднелся мост, а за мостом – городские ворота.

– Здесь купеческие гильдии платят налоги, – пояснила Васето. – А почему ты спрашиваешь?

– Если бы я искал людей, въезжающих в город или покидающих его, то расположился бы именно здесь.

Васето кивнула.

– Хорошо. Я еще сделаю из тебя недоверчивого человека.

– Возможно, меня они тоже разыскивают, – заметил Нейл.

– Умница мальчик.

Ему вдруг показалось, что она разговаривает с ним, как с одним из своих псов. Нейл посмотрел на нее, но Васето внимательно изучала путешественников, образовавших очередь у входа на мост.

– У меня появилась идея, – сообщила она.

Нейл подсматривал в щель в стене фургона. Сквозь узкий просвет он видел лишь буйство красок – шелк и атлас, окрашенный во все цвета радуги хлопок, – все это напоминало тысячи лепестков, подхваченных ветром. Лишь изредка ему удавалось разглядеть чье-то лицо.

Повозка остановилась. Он вновь выглянул наружу сквозь дырочку от сучка.

Группа мужчин в оранжевых накидках расспрашивала о чем-то возниц, пешеходов и всадников. Некоторые грузы они осматривали, а иных путешественников молча пропускали в город. Изредка вспыхивали споры, которые заканчивались тем, что из рук в руки переходили монеты. За воротами дежурили вооруженные стражники, а на крепостной стене стояли лучники.

Нейл продолжал наблюдение, проклиная слишком узкое отверстие, сквозь которое он почти ничего не видел. Люди в оранжевых накидках приближались к фургону, где прятался Нейл. Вскоре он будет вынужден…

Об опасности ему подсказали уши, а не глаза. Шум невнятной вителлианской речи стал стихать. И теперь он стал различать слова знакомого языка. Языка, который он ненавидел.

Ханзейцы

Он не понимал смысла, но узнал ритм, длинные плавные гласные и гортанные согласные. Его руки сами сжались в кулаки.

Он переместился к другой трещине, ударившись головой о стенку.

– Тише там, сзади, – послышался яростный шепот. – Если не будешь лежать тихо, наша сделка отменяется.

– Всего минуту…

– Нет, немедленно возвращайся на место.

Из-за занавески появилось лицо, и фургон затопил яркий свет. Нейл увидел силуэт широкополой шляпы и блеск зеленых глаз.

– Ты видишь там кого-нибудь со светлыми волосами?

– Двух ханзейцев с представителем гильдии? Да. А теперь ложись!

– Ты их видишь?

– Конечно. Они наблюдают за путешественниками и за тем, как члены гильдии делают свою работу. Я бы предположил, что они ищут тебя – и найдут, если не будешь лежать смирно!

Рядом появилось лицо Васето.

– Делай то, что тебе говорят, идиот! Сейчас я – твои глаза! Я их заметила и без твоей помощи. А тебе нужно сыграть свою роль.

Нейл колебался, но понимал, что у него нет выбора. Ему не под силу сражаться со всеми членами гильдии и ханзейцами…

Он едва улегся на прежнее место и накрылся какой-то тканью, как кто-то принялся стучать в стенку фургона. Нейл постарался успокоить дыхание, но вдруг вспомнил, что кое о чем забыл. Монеты! Он торопливо нашарил их и положил на глаза – и тут же занавеска была отброшена в сторону.

Он затаил дыхание.

– Пик'эс экик эгмо? – резко спросил кто-то.

– У но виро морто, – ответил низкий иронический голос.

Нейл узнал вожака сефри.

– О л Виедо! Пик?

Нейл ощутил, как чьи-то пальцы вцепились ему в руку и едва подавил желание вскочить. Потом пальцы коснулись лба Нейла. Он с трудом сдерживал дыхание, в груди начинало жечь.

– Чиано Вечиода даз'Офина, – ответил сефри. – Мортат дака крусса.

Пальцы отдернулись.

– Диуво! – закричал член гильдии и занавеска опустилась. Вновь начался спор, смысл которого Нейл уловить не сумел.

Наконец фургон вновь покатил вперед. Прошла целая вечность, прежде чем деревянные колеса в последний раз проскрежетали по камням и замерли. Кто-то постучал по его сапогу.

– Можешь встать, – сказала Васето.

Нейл убрал монеты с глаз и сел.

– Мы проехали ворота?

– Да, твоими молитвами, – проворчала Васето. – Я ведь говорила, что у нас получится!

– Он меня трогал. Еще мгновение – и он бы сообразил, что я теплый.

– Наверное. Я ведь сразу сказала, что мы рискуем. Но сефри удачно сыграли свои роли.

– Что они ему сказали?

– Что ты умер от гнойной чумы. – Она улыбнулась. – Мы ведь не зря над тобой потрудилась.

Нейл кивнул и поскреб лицо, на котором еще остались следы засохшей корки из муки и свиной крови.

– Сейчас стражники молятся всем святым о своем здоровье, – добавила Васето. – Пойдем.

Он выглянул из фургона. Площадь окружали высокие здания. Одно из них было храмом с круглым куполом. Куда-то спешили люди в разноцветных одеждах.

Нейл и Васето вылезли наружу и подошли к передней части фургона, где под навесом устроились трое сефри.

– Спасибо, – сказал Нейл.

Старая женщина сефри фыркнула. Двое других даже головы не повернули в его сторону.

– Как тебе удалось заручиться их помощью? – спросил Нейл у Васето, когда она вела его через площадь.

– Я пригрозила, что расскажу страже о тайнике в их фургоне, в котором они возят контрабанду.

– А откуда ты о нем узнала?

– Я ничего не знала наверняка, – пожала Васето плечами. – Но мне хорошо известны нравы сефри, а этот клан всегда занимался контрабандой.

– Вижу, что такие вещи знать полезно.

– Кроме того, они мне кое-что должны. То есть были должны, теперь они со мной расплатились. Так что постарайся использовать свой шанс, другого может и не быть. И не вздумай снимать парик. Никому не показывай свою солому.

Нейл подергал парик, сделанный из лошадиной гривы, который ему пришлось надеть поверх своих коротко остриженных волос.

– Мне он не нравится, – пробормотал он.

– Но ты в нем чудесно выглядишь, – утешила Васето. – А теперь постарайся поменьше говорить – в особенности если кто-то обратится к тебе на языке Ханзы или Кротении. Ты путешественник из Илсепега, который мечтает посетить святилище Ванта.

– А где расположен Илсепег?

– Понятия не имею. Как и те, кому ты это скажешь. Но местные жители гордятся своими знаниями о мире, поэтому никто в этом не признается. А тебе лишь нужно выучить фразу: «Эдито дат Илсепег. Не фатио вителлиан».

– Эдито дат Илсепег, – попробовал Нейл. – Не фатио вителлиан.

– Просто отлично, – похвалила его Васето. – Ты говоришь, словно действительно ни слова не знаешь по-вителлиански.

– Так оно и есть, – сообщил Нейл.

– Тогда все понятно. А теперь пойдем разыщем твоих девушек.

Глава 7 Амбрия

– Мне понравилось, – рассеянно проговорила Мери. Она лежала животом на ковре, болтая ногами в воздухе.

– Правда? – спросил Леоф, продолжая играть на лютне. – Я рад, что тебе нравится.

Девочка подперла подбородок кулачками.

– Она печальная, но не так, чтобы хотелось плакать. Словно наступает осень.

– Меланхоличная? – подсказал Леоф.

Мери прикусила губу.

– Наверное.

– Словно наступает осень… – задумчиво повторил Леоф. Он слабо улыбнулся, перестал играть, окунул перо в чернила и записал несколько слов.

– А что ты пишешь? – заинтересовалась Мери.

– Я написал: «Словно наступает осень», чтобы музыканты знали, как следует играть эту мелодию.

Он повернулся к девочке.

– Ты готова начать урок?

Та немного оживилась.

– Да.

– Тогда садись рядом со мной.

Мери встала, отряхнула платье и устроилась рядом с ним на скамеечке.

– Так, посмотрим, мы работали над третьей тональностью, верно?

– Угу. – Она постучала пальчиком по только что написанным нотам. – А могу я попробовать это?

Леоф посмотрел на Мери.

– Попытайся.

Девчушка положила пальцы на клавиатуру, и ее лицо сделалось удивительно серьезным. Она прикусила губу, взяла первый аккорд и повела мелодию, но на третьем такте остановилась, на ее лице появился ужас.

– Что случилось? – спросил Леоф.

– Мне не достать, – сказала она.

– Правильно, – ответил он. – А ты знаешь почему?

– У меня слишком маленькие руки. Он улыбнулся.

– Ни у кого нет таких больших рук. Мелодия написана для другого инструмента.

– Но ты же только что ее сыграл!

– Я сжульничал, – признался Леоф. – Все ноты пришлось поднять на одну октаву. Мне просто хотелось понять, как будет звучать музыка. Чтобы услышать ее по-настоящему, потребуется оркестр.

– Понятно.

Девочка показала на одну из строк.

– Что это за строчка?

– Это гобой.

– А эта?

– Тенор.

– Кто-то будет петь?

– Верно.

Она сыграла несколько нот.

– И есть слова? – спросила Мери.

– Да.

– Но я их не вижу.

Он постучал себя по лбу.

– Они здесь, вместе со всем остальным.

Мери удивленно посмотрела на Леофа.

– Ты сам придумываешь?

– Да, – признался он.

– И какие это слова?

– Первое слово «иэ», – торжественно ответил Леоф.

– Иэ? Но так слуги произносят слово «я».

– Точно, – кивнул Леоф. – Это очень важное слово. Оно впервые используется таким образом.

– Я не понимаю.

– Не уверен, что я сам понимаю.

– Но зачем тебе язык слуг? Почему тебе не нравится королевский язык?

– Потому что большинство людей в Кротении говорят на алманнийском языке.

– В самом деле?

Леоф кивнул.

– Потому что они все – слуги?

Он рассмеялся.

– Ну, в некотором смысле.

– Мы все – слуги, – послышался женский голос со стороны двери. – Вопрос только в том, кому мы служим.

Леоф повернулся на голос. В дверях стояла женщина. Сначала он заметил глаза, настоящие топазы, в глубине отсвечивающие зеленым пламенем. У него перехватило дыхание, таким пристальным был их взгляд.

Леоф с трудом отвел глаза в сторону.

– Леди, – запинаясь, заговорил он, – я не имел чести…

Он потянулся к костылям, с трудом поднялся на ноги и поклонился.

Женщина улыбнулась. У нее были пепельные волосы, локонами обрамлявшие приятное округлое лицо, на котором уже начинал сказываться возраст. Леоф предположил, что ей уже изрядно за тридцать.

– Меня зовут Амбрия Грэмми.

Леоф почувствовал, как его рот приоткрывается, и поспешил его закрыть.

– Вы мать Мери? – спросил он. – Рад с вами познакомиться. Должен сказать, что ваша дочь очень мила и подает большие надежды.

– Большие надежды? – вежливо переспросила Грэмми. – Но кто вы? И чему вы ее учите?

– О, приношу свои извинения. Меня зовут Леовигилд Акензал, придворный композитор. Я думал, что Мери рассказала вам обо мне.

Он взглянул на девочку, но та с невинным видом отвернулась.

Улыбка стала шире.

– О да, я о вас слышала. Вы герой, не так ли? Вы ведь были в Бруге?

Леоф покраснел.

– Если я и сделал нечто достойное похвалы, то это произошло по чистой случайности, уверяю вас.

– Скромность не слишком популярна при дворе, но вам она идет, – отметила леди Грэмми. Ее глаза оценивающе скользнули по его фигуре. – Вы скроены из хорошей ткани, как мне и сказали.

– Я… – Леоф осекся, сообразив, что ему нечего ответить, и постарался взять себя в руки. – Прошу меня простить, миледи, я думал, что вам известно об уроках, которые я даю Мери. Уверяю вас, я не имел в виду ничего плохого.

– Вашей вины тут нет, – ответила Грэмми. – Мери просто забыла мне рассказать. Правда, Мери?

– Извини, мама.

– А тебе бы следовало. Фралет Акензал – очень важный человек. Я уверена, что у него нет на тебя времени.

– Что вы! – возразил Леоф. – Как я уже говорил, Мери – замечательная ученица.

– Вне всякого сомнения. Но на сегодняшний день я не могу себе позволить тратить деньги на уроки.

– Я не прошу никакой платы, – ответил Леоф. – Мне оплачивают все мои издержки. – Он беспомощно развел руками. – Мне бы очень не хотелось, чтобы такой талант пропал.

– Значит, вы считаете, что у Мери есть талант?

– Уверяю вас. Вы хотите, чтобы она что-нибудь сыграла?

– О нет, – с улыбкой ответила Грэмми. – У меня совсем нет слуха. Я верю вам на слово.

– Значит, вы не станете возражать против наших занятий?

– Как я могу отказаться от такого щедрого предложения? – Она поджала губы. – И все же я у вас в долгу. Вы должны позволить мне вас отблагодарить.

– В этом нет никакой необходимости, – сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрогнул.

– Кажется, я кое-что придумала. У меня будет небольшой прием в честь святого Брайта. Вы здесь человек новый, и я могу вас представить. Я вас приглашаю.

– Вы слишком добры, миледи.

– Вовсе нет. Так я хоть что-то сделаю для человека, который приносит радость моей маленькой Мери. Значит, договорились. – Она перевела взгляд на дочь. – Мери, когда ты закончишь урок, зайди ко мне, хорошо?

– Да, мама, – ответила девочка.

– Доброго вам дня, – попрощалась Грэмми.

– До свидания, леди Грэмми.

– Вы можете называть меня Амбрия, – милостиво разрешила она. – Большинство моих друзей поступают именно так.

Когда прозвучал колокол, Мери ушла, и Леоф вернулся к работе, чувствуя, как растет его возбуждение. Он знал, что все складывается к лучшему, и понимал, каким важным может оказаться его сочинение, но старался гнать от себя подобные мысли.

Ближе к вечеру он услышал шаги и негромкий стук в дверь. Дверь распахнулась, и он увидел Артвейра. Герцог был одет в простой плащ путешественника, как и в тот день, когда Леоф увидел его в первый раз.

– Милорд! – воскликнул Леоф и потянулся к костылям.

– Нет-нет, сиди, – остановил его Артвейр, – тебе нет нужды вставать.

Леоф улыбнулся, он не ожидал, что будет так рад визиту герцога.

– Как твои дела, Леоф? – спросил Артвейр, усаживаясь в кресло.

– Ко мне заходила королева, – ответил Леоф. – Она заказала мне сочинение, и работа продвигается весьма успешно. Я очень рассчитываю, что у меня получится.

Артвейр был удивлен.

– Какого рода работу? Надеюсь, не реквием?

– Нет, нечто гораздо более интересное. Должен вам сказать, что раньше ничего подобного не делалось.

Артвейр приподнял бровь.

– В самом деле? Тогда будь осторожен, друг мой. Иногда новое встречают не лучшим образом. Местные духовники уже ворчат о твоем появлении.

Леоф небрежно махнул рукой.

– Королева в меня верит. А остальное меня мало волнует.

– Королева не единственная сила, с которой следует считаться при дворе.

– Ну, вряд ли здесь может быть хуже, чем в Бруге, – заметил Леоф.

– Еще как может, – возразил Артвейр, обретая неожиданную серьезность. – В наши дни – почти наверняка.

Леоф неуверенно рассмеялся.

– Буду иметь это в виду. И все же я получил заказ от самой королевы.

Он немного помолчал, разглядывая одеяния Артвейра. При дворе все носили парчу и лен.

– Вы отправляетесь в путешествие?

– Да, и зашел попрощаться. На востоке беспорядки, и меня просили разобраться.

– Опять заблудился какой-то музыкант?

Артвейр покачал головой.

– Нет, боюсь, все куда серьезнее. Королева просила меня возглавить армию.

Сердце Леофа дрогнуло.

– Нам объявили войну? Ханза?

– Не уверен, что это война, и не думаю, что дело в Ханзе. Кажется, часть местных жителей превратилась в людоедов.

– Что?

– Звучит смешно, не так ли? Люди бегают голыми, рвут друг друга в клочья. Сначала в это было трудно поверить, даже после того, как слухи подтвердил прайфек. А теперь – уничтожено несколько деревень, более того, девять дней назад убиты все жители Слифхейма.

– Слифхейм? Я там бывал. Это замок и город под его стенами… – Леоф немного помолчал. – Вы сказали, голыми?

– Да, так говорят, и все больше с каждым днем. Прайфек утверждает, что это какое-то колдовство. Я знаю одно: мне нужно положить этому конец, пока эти буйнопомешанные не наводнили Средние земли.

Леоф тряхнул головой.

– И вы говорите, что это я должен быть осторожным!

– Ну, я бы предпочел каждый день участвовать в сражениях и встречаться со смертью на острие вражеского клинка, чем умереть от булавочного укола или кубка отравленного вина здесь, в Эслене, – сказал Артвейр. – Кроме того, на мне будут надежные доспехи и хороший меч в руках, а рядом пять сотен прекрасных бойцов. Не думаю, чтобы банда голых безумцев могла причинить мне вред.

– А вдруг с ними будут чудовища вроде васил-никсов? Что, если их возглавляет Терновый король, который и свел этих несчастных с ума?

– Что ж, тогда я убью и его за компанию, – ответил Артвейр. – Кстати… Эй, а это еще что такое?

Леоф молча смотрел, как Артвейр поднимает с ковра шаль.

– Ты заводишь новые знакомства, да? – подмигнув, спросил герцог. – Из тех, кто не стесняется оставлять свои вещи?

Леоф улыбнулся.

– Боюсь, что все не так, как вы себе представляете. Должно быть, шаль забыла Мери.

– Мери?

– Одна из моих учениц. Дочь леди Грэмми.

Артвейр долго смотрел на него, а потом присвистнул.

– Да, любопытные у тебя подружки, – заметил он.

– Вот и королева, узнав об этом, сказала нечто в том же роде, – сказал Леоф.

– Меня это не удивляет.

– Но Мери очень милый ребенок, – добавил композитор, – и превосходная ученица.

Глаза Артвейра широко раскрылись.

– Так ты не знаешь, кто она такая?

– Почему же, я только что сказал вам, она – дочь Амбрии Грэмми.

– Да, но знаешь ли ты, кто она?

У Леофа возникло неприятное чувство.

– Ну… нет, точно не знаю, – пробормотал он.

– Ты так умилительно наивен, Леовигилд Акензал, – сообщил герцог.

– Я уже начал уставать от этой роли.

– Тогда тебе стоило бы задавать вопросы, хотя бы иногда. Да, леди Грэмми действительно мать девочки. Выражаясь точнее, Мери – дочь Амбрии Грэмми и покойного короля Уильяма Второго.

Леоф не нашелся что сказать.

– Ты подружился с бастардом короля – а королева их не слишком жалует, особенно сейчас.

– Бедная девочка ни в чем не виновата.

– Конечно. Но леди Грэмми – и не ей одной – мнится корона на ее пути, и она готова на все ради осуществления своей мечты. Она – один из злейших врагов королевы. Мери еще повезло, что с ней до сих пор не произошло никакого… несчастного случая.

Леоф возмущенно посмотрел на герцога.

– Я не верю, что королева способна на такое.

– Год назад я бы с тобой охотно согласился, – ответил Артвейр. – Но сейчас… Скажем так, я не стал бы привязываться к маленькой Мери.

Леоф огляделся по сторонам, надеясь, что девочки рядом нет.

– О, – вздохнул Артвейр, – вижу, уже слишком поздно. – Он подошел к Леофу и положил ему руку на плечо. – Нынче Двор стал очень неспокойным местом. Тебе следует осторожнее заводить друзей. Если королева заподозрит, что ты попался в сети Грэмми, – тебе самому придется опасаться несчастного случая. – Он поднял руку. – Отнесись к моим словам серьезно. Держись подальше от Грэмми. – Он улыбнулся. – И пожелай мне удачи. Если все сложится хорошо, я вернусь еще до святок.

– Удачи вам, сэр Артвейр, – сказал Леоф. – Я буду просить святых, чтобы они охраняли вас.

– Да, а если они не станут, обойдись без проклятых реквиемов, ладно? Они ужасно портят настроение.

Леоф с тоской смотрел вслед уходящему герцогу. Артвейр был единственным взрослым человеком в Эслене, которого он мог назвать другом. Теперь, когда герцог уехал, осталась лишь Мери.

А что касается Амбрии Грэмми, то Артвейр опоздал на несколько часов. Леоф уже привлек ее внимание к своей особе.

Глава 8 Доверие

Когда Казио вбежал во двор, Энни жалась к костру, пытаясь починить шаль. Ночи становились холоднее, а у нее не было денег на новую накидку.

Она слабо улыбнулась Казио, который, как и всегда, выглядел очень довольным собой.

– У меня для тебя подарок, – заявил он.

– Какой подарок?

– Спроси у меня вежливо, и я тебе отвечу.

– Пожалуйста, скажи, какой у тебя подарок? – нетерпеливо проговорила она.

Казио нахмурился.

– Это все, что ты можешь мне предложить? Я надеялся хотя бы на поцелуй.

– Ну, без надежды что бы двигало всеми нами? Если я тебя поцелую, на что тебе останется надеяться?

– О, кое-что я мог бы себе представить, – ухмыльнулся он.

– Да, но ты не можешь действительно на это надеяться, – фыркнула Энни. – Впрочем, не важно. Сомневаюсь, чтобы я в этом нуждалась – конечно, если ты не решил подарить мне новую шаль или теплую одежду.

– Значит, нет? А как насчет местечка на корабле?

Энни уронила иглу, которая успела ей опротиветь. Потом нахмурилась и со вздохом ее подняла.

– Только вот дразнить меня не надо, – раздраженно проворчала она.

– Да, разговаривать с тобой то еще удовольствие, – обиделся Казио.

– Я никогда…

– Ладно, я пошутил, – перебил он ее и тут же быстро добавил: – Но только не про корабль. Все устроено. Проезд для нас четверых.

– Куда?

– До Палдха. Он ведь рядом с Эсленом?

– Да, – ответила Энни. – Очень близко. Это правда? Ты меня не разыгрываешь?

– Каснара, нет. Я только что говорил с капитаном.

– И это безопасно?

– Ну, насколько это вообще возможно.

Энни заморгала. За прошедшие месяцы она перестала думать о доме, старалась жить только настоящим, не задумываясь о завтрашнем дне. Но теперь…

Ее комната. Достойная одежда. Теплый уютный камин. Горячая ванна. Настоящая еда.

Безопасность.

Она встала и поцеловала Казио в губы.

– Сейчас, – заявила она, – я тебя обожаю.

– Хорошо, – дрогнувшим голосом ответил Казио, – а как насчет еще одного поцелуя?

Энни задумалась.

– Нет, – наконец ответила она. – Миг упущен. Но я по-прежнему тебе признательна, Казио.

– Какая ты неблагодарная, – вздохнул юноша. – Я столько сделал ради твоей любви – и так мало получил в ответ.

Энни рассмеялась и с удивлением почувствовала, что смех искренний.

– Ты любишь меня, ты любишь Остру, ты любишь любую молоденькую штучку в юбке.

– Ну, есть любовь – и есть настоящая любовь, – объяснил Казио.

– Совершенно верно. Вот только я сомневаюсь, что ты когда-нибудь узнаешь разницу. – Она погладила его по плечу, – Но я все равно тебе благодарна, хотя тот факт, что мой отец тебе заплатит… – Она внезапно осеклась.

Она забыла.

Казио заметил, как изменилось ее лицо.

– Забудь о плате! – воскликнул он. – Я лучший фехтовальщик в Вителлио. И я хотел бы выяснить, есть ли у меня соперники в других местах, – почему бы не начать с твоей страны?

Энни кивнула, сейчас ей совсем не хотелось поддерживать шутливую беседу.

– В любом случае тебе следует собрать вещи, – продолжал Казио. – Корабль отходит утром, если ты, конечно, все еще хочешь уплыть на нем.

– Ты уверен, что это безопасно?

– Я знаю капитана. Мне он не слишком нравится, но это человек слова, ему можно доверять.

– Тогда нам следует собираться, – сказала Энни. – У нас нет выбора.

Неожиданно с улицы донеслись крики. Энни выглянула из-за спины Казио и увидела стоящего на пороге Осперо. Снаружи собирались какие-то люди.

– Они снова вас нашли, – сказал Осперо. В руке он держал кинжал.

Нейл глубоко вдохнул морской воздух и впервые за долгое время почувствовал себя дома. Язык оставался незнакомым, одежда казалась странной, даже вкус у морского воздуха здесь был иным, не похожим на холодный чистый бриз Скерна или Лира, но это было море!

– Присядь, – недовольно бросила Васето. – Ты привлекаешь внимание.

Нейл сверху вниз посмотрел на женщину, которая, скрестив ноги, сидела на каменных ступеньках зала морской гильдии и с аппетитом поглощала только что купленные жирные жареные сардины.

– В такой суматохе? – спросил он, кивая в сторону множества купцов, матросов, продавцов и бродяг, окружавших их со всех сторон.

Он все еще не избавился от своей маскировки.

– Не думаю, что мы чем-то выделяемся.

– Не только мы следим за кораблями. За твоих друзей обещана немалая награда.

– Я не вижу других наблюдателей, – сообщил Нейл.

– Только лишь потому, что они знают, что делают, – ответила она. – А если кто-то заметит, что ты осматриваешь корабли, у нас будут неприятности.

– Наверное, ты права, – со вздохом согласился он. – Я устал от всей этой маскировки и игры в прятки.

– Твои приятельницы скрываются – и у них есть на то причины. Похоже, им удалось найти надежное убежище. На улицах никто толком не знает, где их искать.

– Возможно, они уже уплыли.

– Я так не думаю, – возразила Васето. – Прошел слух, что не так давно их видели. Если они пытаются найти место на корабле, здесь у нас больше всего шансов их обнаружить. Ты знаком с девушками и сможешь их узнать, даже если они изменят свою внешность. А я хорошо знаю Казио и з'Акатто. У нас немалое преимущество перед всеми остальными.

– И все же я тревожусь. Мы ждем уже четыре дня.

– Они провели здесь гораздо больше времени.

– Да, но почему?

– Им нужен корабль, плывущий в определенном направлении, к тому же они наверняка ограничены в средствах. Люди видели, что девушки работали.

– Работали? Обе? Принцесса Кротении работала? Энни работала?!

– Да. Судомойками, прачками и служанками.

– Невероятно.

– Проезд на корабле стоит денег. А если учесть, что они сбежали из обители, у них не могло быть с собой крупной суммы. Возможно, у них вовсе ничего не осталось. Насколько я знаю Казио, у него никогда не водилось денег, а если к нему они и попадали, то з'Акатто быстро все пропивал. Возможно, им потребуется еще месяц или два, чтобы заработать нужную сумму.

– Должен существовать другой способ их найти. Я не могу так долго ждать.

Она облизнула палец и с отвращением посмотрела на него.

– Пойди прогуляйся. Сделай вид, что хочешь купить рыбы или еще что-нибудь. Ты начинаешь меня раздражать.

– Я не хотел…

– Иди! – Она отмахнулась от него.

– Проверю другие корабли, – пробормотал Нейл.

Он прошелся вдоль причала, пытаясь сдержать разочарование. Нужно придумать план, который не пришел в голову Васето. Но Нейл плохо знал города, не говоря уже о таких огромных и совершенно чужих. Он и не представлял себе, что столько людей может собраться в одном месте. Эслен показался ему необозримым, когда он впервые его увидел, но з'Эспино был настолько огромным, что теперь, даже находясь в его центре, Нейл не мог представить себе его целиком.

Следуя совету спутницы, Нейл делал вид, что изучает товары, выставленные на продажу, и грузы с кораблей, но его внимание постоянно возвращалось к самим кораблям, и всякий раз ему хотелось вновь оказаться в море. С тех пор как он прибыл в Эслен вместе с сэром Файлом, Нейл ни разу не выходил в море. И только сейчас понял, как ему этого не хватало.

Далеко справа он заметил высоченные мачты бримвульфов – «береговых волков» из Салтмарка, любимых в Ханзе боевых кораблей, и решил, что ему лучше направиться в другую сторону.

Нейл двинулся влево, и его взгляд отыскал трехмачтовую галеру из Тер-на-Фата, нос которой украшало вырезанное из дерева лицо святой Фронвин, морской королевы, чьи волосы напоминали волны. Галера стояла рядом с кораблем из Хериланца, с одним парусом, пятьюдесятью веслами и мощным железным носом-тараном. Хериланец был похож на вейхандские рейдеры, сражаясь с которыми вырос Нейл. Тут же пришвартовалось старое судно – ловец креветок.

Чуть дальше стоял аккуратный корабль, своими изящными обводами напоминающий дельфина, – не слишком большой, ^но с пятью мачтами. Судно наверняка прекрасно слушалось руля, настоящая танцовщица на волнах. Нейл решил, что его построили на севере, но принадлежность ему определить не удалось. На мачте не было флага, а на борту Нейл не нашел названия. Он остановился, с интересом разглядывая необычный корабль. На палубе работали несколько белокожих матросов со светлыми волосами – нет, они определенно были северянами. Однако он не мог расслышать, на каком языке они говорят.

И тут по его спине пробежал холодок: Нейл понял, что за ним кто-то наблюдает из иллюминатора полубака – девушка с юным прекрасным лицом и удивительно печальными голубыми глазами. Несколько долгих мгновений они не сводили друг с друга глаз. Затем девушка отвернулась и отошла от иллюминатора.

Смутившийся Нейл отвернулся. Он сделал то, чего ему следовало избегать, – привлек к себе внимание.

Он зашагал прочь, но его настроение улучшилось, как только он заметил хорошо знакомый шпиль в форме мачты – часовню Святого Лира. Без колебаний Нейл вошел внутрь.

Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз молился. Когда Нейл вышел из часовни, его шаг стал более легким и уверенным. Возвращаясь к тому месту, где осталась Васето, он старался не смотреть в сторону странного судна с прекрасной незнакомкой.

– А вот и ты, – сказала Васето, увидев Нейла. – Я знала, что, как только ты уйдешь, меня посетит удача.

– Что ты хочешь сказать?

– Казио. Он только что взошел на борт этого корабля. – Она показала на четырехмачтовое торговое судно.

– Но это вителлианский корабль, – заметил он.

– Да. И он направляется в Палдх. Не смотри в его сторону.

– А Энни и Остра с ним?

– Нет. Смотри на меня.

Нейл с трудом оторвал взгляд от корабля и заглянул в карие глаза Васето.

– Вот так, – кивнула она. – Сделай вид, что ты проявляешь интерес ко мне, а не к кораблю.

– Я…

Перед его мысленным взором возникли глаза женщины, смотревшей на него из иллюминатора. А потом – глаза Фастии, и его сердце дрогнуло.

Должно быть, на его лице что-то отразилось, поскольку взгляд Васето смягчился и она нежно провела рукой по его щеке.

– Ты повторяешь имя во сне. Тебе это известно?

– Нет, – ответил Нейл.

– Она умерла?

– Да.

– И ты видел, как она умирала.

Нейл только кивнул.

– Боль пройдет, – заверила его Васето. – Как и любое похмелье.

Он грустно усмехнулся.

– Какое странное сравнение.

Она передернула плечами.

– Возможно, не слишком справедливое. Я могу судить об этом только со стороны – собственного опыта у меня нет.

– Ты никогда не теряла тех, кого любила?

Она склонила голову набок, и в ее глазах появилось странное выражение.

– Я никогда не любила, – призналась она. – И никогда не полюблю.

– Откуда ты можешь знать?

– Такова моя судьба. Мне не дано познать прикосновений мужчины.

– Но это совсем не то же самое, что любовь, – возразил Нейл.

– Да, наверное, ты прав. Однако я уверена, что никогда не полюблю.

– Надеюсь, ты ошибаешься.

– И ты можешь так говорить после всех страданий, которые выпали на твою долю?

– О да! – ответил Нейл.

– А когда она только умерла – ты смог бы сказать «да»?

– Нет, – признался Нейл. – Тогда я сам хотел умереть.

Она улыбнулась и взъерошила его волосы.

– Вот почему я никогда не полюблю. А теперь – только не оборачивайся – наш друг покидает корабль.

Нейл начал вставать, но Васето схватила его за руку.

– Сиди, – приказала она.

– Но мы должны с ним поговорить!

– Если мы подойдем к нему, нас заметят другие шпионы.

– Тогда пойдем за ним.

– Я не уверена, что это хорошая мысль.

– Но что, если он не сумел договориться с капитаном корабля? Что, если мы его больше не увидим? Нет. Сейчас он остается единственным звеном, связывающим нас с Энни, и я не могу позволить ему уйти.

Она задумалась, а потом вздохнула.

– Возможно, ты прав, – согласилась Васето. – Быть может, я слишком осторожна. Но Энни…

Она неожиданно замолчала, и впервые Нейл увидел, как она колеблется.

Казалось, она сказала то, чего ей говорить не следовало.

– Что Энни? – нетерпеливо спросил Нейл.

– Я не могу тебе сказать. Но она очень важна – и на то есть неизвестные тебе причины. – Васето встала. – Пойдем. Обними меня. Мы будем вести себя так, чтобы любой посторонний человек принял нас за влюбленных – так мы не привлечем внимания, если последуем за Казио.

Нейл обнял Васето за талию – и вдруг осознал, какая хрупкая фигура у его спутницы. Ему стало неловко.

– Вот он, – сказала она. – В шляпе с плюмажем.

– Я его вижу, – ответил Нейл.

Они двинулись за Казио по узким обветшалым улочкам, где на всех углах стояли мрачного вида мужчины. Наконец Казио поднялся по ступенькам и скрылся в одном из домов.

Нейл ускорил шаг, но Васето повисла на нем.

– Подожди… – сказала она, но тут же фыркнула. – Не важно. Слишком поздно.

Нейл сразу же понял, что имела в виду Васето. Со всех сторон стали появляться люди, вооруженные ножами и дубинками. Нейл потянулся к левому боку, пытаясь нащупать рукоять Ворона, но его пальцы ухватились за пустоту. Меч и доспехи остались в снятых ими комнатах.

Васето быстро заговорила на вителлианском, но их продолжали окружать со всех сторон.

– Оставайтесь сзади, – посоветовал Осперо.

Не обращая на него внимания, Энни протиснулась вперед, пытаясь понять, что происходит. Люди Осперо окружили мужчину и мальчика. Мужчина вытащил нож, а мальчик кричал, что они друзья Казио.

Энни посмотрела на Казио, лицо которого стало сосредоточенным.

– Ты его знаешь? – спросила Энни.

– Кажется, да, – ответил он. – Вроде бы он бывал в доме графини Орчавии. А его спутника я вижу в первый раз.

– Подождите! – воскликнула Энни. – Давайте узнаем, чего они хотят.

Мужчина сразу же повернулся к Энни, как только послышался ее голос.

– Энни! – закричал он. – Меня прислала твоя мать!

Он говорил на королевском языке с островным акцентом.

Сердце Энни затрепетало.

– Осперо, скажи своим людям, чтобы они оставили его в покое, – сказала она. – Кажется, я его знаю.

– Пусть он подойдет поближе, – сказал Осперо.

Мальчик что-то негромко посоветовал мужчине, который не спускал глаз с Энни. Мужчина кивнул и подошел к Энни. На ходу он снял парик, открыв светлые волосы.

– Сэр Нейл? – ахнула Энни.

– Да, – ответил он, опускаясь на одно колено.

– Нет-нет, встаньте, – быстро сказала она.

Он повиновался.

– Вас прислала мама? – спросила она. – Как вам удалось меня найти?

– Это долгая история, – ответил рыцарь. – Я прибыл в монастырь и обнаружил, что он сожжен. Графиня Орчавия направила меня сюда.

– Я…

Что-то лопнуло в Энни, словно бутылка, попавшая в огонь. Из ее глаз полились слезы, и, хотя она едва знала сэра Нейла, Энни бросилась к нему и разрыдалась.

Нейл неловко обнимал Энни, не зная, что делать дальше. Онпочувствовал ее дрожь, и закрыл глаза. И весь шум окружающего мира стал стихать.

Хотя Энни и Фастия приходились друг другу родными сестрами, они не были похожи. Однако сейчас, когда Энни прижималась к его груди, она ужасно напомнила Нейлу Фастию. От ее шеи исходил такой же запах. Энни дрожала, и Нейл вновь ощутил трепет тела умирающей Фастии. Он вдруг понял, что сейчас и сам заплачет.

– Сэр Нейл? – прошептала Энни в его плечо. – Сэр Нейл… вы так крепко меня сжали…

Он отпустил Энни и отошел на шаг назад.

– Прошу меня простить, пр… – Он осекся. – Простите. Я так долго вас искал, а ваша мать…

Он почувствовал, как радость мешается в его груди с печалью. Он сумел выполнить свой долг. Ему удалось найти Энни. Теперь осталось вернуть ее домой, к королеве.

– Моя мать? С ней все в порядке?

– Да, она жива и здорова, – подтвердил он. – Она скорбит, но в остальном…

Энни вздернула подбородок. Она не стала вытирать слезы, которые продолжали течь по щекам.

– Вы там были, сэр Нейл?

Он кивнул, чувствуя, как сжимается горло.

– Я был там вместе с вашими сестрами. Ваш отец находился в другом месте.

Казио вежливо кашлянул и что-то сказал на вителлианском. Нейлу показалось, что он произнес имя Родерик. Энни закатила глаза и покачала головой. Нейл нетерпеливо ждал, пока Энни, Казио и присоединившаяся к ним Васето о чем-то совещались.

Когда они закончили, Энни кивнула в сторону Казио.

– Сэр Нейл, это Казио да Пачиомадио да Чиоваттио. Он очень нам помог. Без него Остра и я не сумели бы спастись из монастыря.

Нейл поклонился.

– Для меня честь знакомство с вами, – сказал он.

Казио поклонился в ответ, после чего Энни представила Нейла вителлианцу. Нейл познакомил обоих с Васето. Затем Энни повернулась к Нейлу.

– Казио знает, что я принадлежу к благородному роду из Кротении, – сказала она. – Ему неизвестно наше семейное имя.

– Ты ему не доверяешь?

– Я ему верю. Но решила проявить осторожность.

Нейл кивнул, стараясь оценить изменения, произошедшие с Энни. Он почти не общался с ней в Эслене, но девушка перестала быть похожей на прежнего капризного ребенка. Она сумела быстро освоить вителлианский язык, а мозоли на ее руках говорили о том, что ей пришлось много работать. Теперь она стала женщиной, способной постоять за себя. Научилась делать то, что необходимо.

– Я принесу твои вещи, – сказала ему Васето. – Корабль, который нашел Казио, отплывает через несколько часов. Ты поплывешь с ними – графиня дала мне денег, чтобы оплатить дорогу, а Казио полагает, что капитан согласится взять еще одного пассажира.

– Ты разве покидаешь нас?

Васето состроила смешную гримасу.

– Сесть на корабль? Нет уж. Ни за что. Мне нужно было доставить тебя сюда. И не более того.

Нейл поклонился.

– Я буду всегда тебе благодарен, госпожа. Надеюсь, наше совместное путешествие не показалось тебе тягостным.

– Не слишком. Но не забудь о своей благодарности, когда мы встретимся в следующий раз.

– Надеюсь, мы еще не раз встретимся.

Васето лукаво улыбнулась.

– Тут нет ни малейших сомнений. Об этом уже позаботились. А теперь жди меня здесь. Я вернусь с твоими вещами.

– Я могу сходить за ними сам.

Васето покачала головой.

– Ты можешь понадобиться здесь, особенно если кто-то сумел нас выследить.

На это Нейл ничего не смог возразить.

– Ладно, – согласился он.

Казио подергал Энни за рукав.

– Могу ли я побеседовать с тобой наедине, каснара? – спросил он.

Энни хотела отмахнуться – ей нужно было поговорить с сэром Нейлом. Она собиралась задать ему множество вопросов – но тут она заметила искреннюю тревогу в глазах Казио и решила, что должна его выслушать. Кроме того, Нейл все еще о чем-то беседовал со странной маленькой женщиной.

– Только быстро, – предупредила она.

Они отошли во дворик. Казио сложил руки на груди.

– Кто этот человек? – спросил он.

– Я же сказала тебе, не Родерик. Он слуга моей матери.

– И ты ему полностью доверяешь? Он похож на тех рыцарей, которые напали на обитель.

– Он самый доверенный человек моей матери, – заверила она Казио.

– И сейчас?

Энни задумалась. Сэр Нейл сказал, что его прислала ее мать. Но у него не было никаких доказательств. Он появился при дворе перед тем, как Энни отправили в монастырь. Да, он спас жизнь ее матери на приеме, но это могло быть уловкой. В официальных сообщениях не упоминались имена убийц ее отца и сестер. А что, если сэр Нейл – один из них?

Она вдруг с ужасом поняла, что все сходится. Только ее мать и Эррен знали, что ее отправили в обитель Святой Цер. И, быть может, телохранитель матери, сэр Нейл. Из чего следовало, что ее предал вовсе не Родерик. Она, конечно, и не верила в это, но…

Казио заметил, как изменилось выражение ее глаз, и кивнул.

– Да, теперь ты понимаешь? Все это слишком подозрительно. Как только мне удалось найти подходящий корабль, появился сэр Нейл.

– Но мама ему верила.

– А ты – не веришь, – возразил Казио. – Не теперь, когда ты об этом задумалась.

– После того, как ты заронил во мне сомнения, – с тоской ответила Энни.

Она заметила, что маленькая женщина ушла. Нейл стоял чуть в стороне, пытаясь сделать вид, что его не интересует ее разговор с Казио.

Должно быть, он свободно говорил на вителлианском.

– Пойди разыщи Остру, – прошептала она. – И з'Акат-то, а потом все вместе отправляйтесь на корабль. Я вскоре последую за вами.

– А почему не со мной?

– Потому что он захочет нас сопровождать. Даже если он тот, за кого себя выдает, и действительно состоит на службе у моей матери, он постарается не спускать с меня глаз.

– Но он может тебя убить, как только я уйду.

Это было правдой.

– Осперо, – сказала она. – Как ты думаешь, он поможет?

Казио кивнул.

– Он останется возле дома. Я попрошу его присмотреть за тобой.

Энни кивнула, и они вернулись на улицу.

– Казио сходит за остальными, – сказала Нейлу Энни. – А я поднимусь наверх, чтобы собрать вещи. Вас можно попросить остаться здесь на страже?

– Да, конечно, – ответил сэр Нейл, он выглядел встревоженным. – Что-нибудь, о чем мне следует знать?

– Пока нет. – Он кивнул. Энни стала подниматься по лестнице наверх. К ее облегчению, Нейл остался на улице.

Энни ощутила, как ее охватывают сомнения. Если сэр Нейл сказал правду, он прошел долгий путь, чтобы ее найти, а она собирается его предать.

Но она не могла рисковать – слишком мало она о нем знала. Если она ошибается, сэр Нейл вернется домой так же, как и прибыл сюда, и она принесет ему свои извинения.

Самые искренние извинения.

Глава 9 Жизнь или смерть

В свете пламени костра Эспер разглядывал застывшее лицо Стивена.

– Как вы с ним познакомились? – спросил Эхок, протягивая руку, чтобы перевернуть насаженную на ветку тушку крупного ежа.

Эспер скупо усмехнулся и посмотрел на палку, которую вертел в руках. Вздохнув, он бросил ее в костер.

– На Королевской дороге, – ответил он, – в двух днях пути к западу от моста через Совиную Могилу. Он направлялся в Виргенью, чтобы продолжить обучение в монастыре д'Эф. Стивен пустился в путь в одиночку, полагая, что ему предстоит приключение из тех, о которых он читал в книгах. Когда я на него наткнулся, его захватили разбойники. – Эспер покачал головой. – Тогда он не произвел на меня впечатления. Постоянно твердил какие-то глупости, таскал с собой карты тысячелетней давности, словно от них мог быть какой-то прок.

– Но он был вашим другом.

– Конечно. Он не раз спасал мне жизнь – кто бы мог в это поверить?

Эспер ткнул в костер длинной веткой, и во все стороны полетели искры.

– Он же не умер, – сердито сказала Винна. – Так что перестаньте говорить о нем так, словно его уже нет с нами.

– Винна, – мягко сказал Эспер, – у него нет пульса. И он не дышит.

– Он не мертв, – упрямо повторила Винна. – Он ведь не окоченел, как это бывает с мертвецами, не так ли? Прошло четыре дня, а его тело даже не начало разлагаться.

– Те, кого убил греффин, тоже не разлагались, – заметил Эспер.

– Эспер Белый… – Винна не смогла продолжать и отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы.

Эспер встал и отвернулся в другую сторону, поскольку сам едва не расплакался.

Он вспомнил последний, ужасный крик Стивена. А потом юноша упал, словно ему перерезали все сухожилия. И с тех пор не дышал.

– Почему же ты тогда его не похоронил? – взорвалась Винна. – Ответь мне! Если ты так уверен, что он мертв, почему ты не устроил ему погребение?

Эспер повернулся и посмотрел на Винну сквозь пламя костра.

– Потому что я хочу, чтобы он был с нами, когда мы найдем Тернового короля, – тихо проговорил он. – Я хочу, чтобы Стивен был рядом, когда я прикончу этого ублюдка. – Он коснулся колчана со стрелами.

Винна замолчала, Эспер не мог и представить, о чем она думает. Она покачала головой и закрыла глаза.

– И как ты его найдешь? – спросил Эхок.

– Тропа, заросшая шипами, приведет нас к нему.

– Ты в этом уверен?

– Я чувствую, – ответил Эспер и сообразил, как глупо прозвучали его слова и как бы он сам посмеялся над тем, кто высказался бы подобным образом.

– А как насчет следов сефри?

– А какое нам до них дело? – пожал плечами Эспер. – Мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы найти сефри.

– Эсп, – вмешалась Винна, – ты говорил, что сефри специально давал нам возможность следовать за ним. Зачем?

Эспер кивнул на тело Стивена.

– Стоит ли спрашивать?

– Да, стоит. А что, если сефри хотел, чтобы мы увидели храм? Если он хотел, чтобы мы знали: кто-то пытается выстроить злой путь храмов?

– Но мы не знаем, какой именно путь они пытаются выстроить, – ответил Эспер. – Нам даже неизвестно, действительно ли они это делают или у них совсем другие цели.

– Но Стивен сказал…

– Да. Как ты думаешь, вошел бы Стивен в храм, если бы знал, что с ним случится? Он ведь мог и ошибиться.

– Может быть. Или внутри храма находился кто-то или что-то, о чем мы не знаем.

– Он выглядел нормально, когда входил в храм, и мне не показалось, что его ранили, когда он выходил. Наш друг упал после того, как спустился с кургана.

– Все равно…

– Винна. – Эспер попытался смягчить свой голос, но комок в горле помешал ему. Вздохнув, он продолжал: – Винна, я лесничий. Я ничего не знаю о храмах, святых и магии. В этом разбирался Стивен. Мне лишь известно, как выслеживать дичь, находить ее и убивать. Таков мой долг. Ничего другого я не умею.

– Да, прайфек дал тебе приказ, – сказала Винна. – Но с каких пор ты стал таким послушным?

– Он уничтожает мой лес, Винна. И единственное, что я знаю о греффинах, уттинах, нечестивых храмах и о том, что произошло со Стивеном, состоит в следующем: подобные вещи не случались до того, как Терновый король перестал быть чудищем из детской сказки и принялся разгуливать по лесу. Когда я его остановлю, все станет прежним.

– А если не станет?

– Тогда я найду тех, кто построил святилище, и покончу еще и с ними.

– Я знаю тебя, Эсп, – возразила Винна. – Ты не несешь в себе смерть.

– Может быть, так и есть, – ответил он, – но она следует за мной по пятам. – Он опустил голову, а потом взглянул Винне в глаза. – Вот что мы сделаем. Вы с Эхоком вернетесь в Эслен, расскажете прайфеку о том, что здесь видели, и передадите слова Стивена. А я пойду дальше.

Винна фыркнула.

– Ничего у тебя не выйдет. Неужели ты намерен таскать за собой по лесу несчастного Стивена?

– Его повезет Ангел. И не забывай – уттин едва не утащил тебя. С тех пор меня преследуют кошмары. Я не могу нормально соображать, когда тебе грозит опасность. Ты же знаешь, остался только один выстрел волшебной стрелы. Когда мы найдем Тернового короля, только я смогу с ним покончить, и мне будет легче, если мне не придется отвлекаться на вас. И ты права – Стивен считал, что с храмом необходимо что-то делать. Никому из нас не известно, что нужно предпринять, а если мы все сложим здесь головы, прайфек никогда не узнает, что происходит в лесу.

Винна поджала губы.

– Нет, – возразила она. – Не все так просто, как тебе кажется. Ты думаешь, что. способен сам справиться со всем? Ты полагаешь, что мы лишь обуза на твоих плечах? Вспомни, один ли ты был, когда добрел до монастыря д'Эф? Если бы Стивен не нашел тебя, ты бы умер. Если бы он не замолвил за тебя слово, монахи не стали бы тебе помогать и тебе пришел бы конец. Как ты будешь добывать себе пищу? Если ты оставишь Стивена одного, он станет добычей хищников.

– Винна…

– Прекрати. Я дала слово прайфеку – как и ты. Ты думаешь, я тут ни при чем? Мой отец живет в Королевском лесу, Эсп, – во всяком случае, я молю всех святых, чтобы он до сих пор жил. И родичи Эхока тоже здешние. Так что тебе придется привыкнуть к страху за меня. Я не умею сражаться так, как ты, и не обладаю знаниями Стивена, но я способна заставить тебя хоть немного соблюдать осторожность. Именно так я спасала твою жизнь – и не вздумай спорить со мной, большой упрямый осел.

Эспер долго не сводил с нее взгляда.

– Я командую нашим отрядом. Ты будешь делать то, что я скажу.

Ее черты будто сковало льдом.

– Вот, значит, как?

– Да. Ты в последний раз выступаешь против меня, Винна. Кто-то должен принимать решения – и это я. Я не могу постоянно с тобой спорить.

На ее лице появилось облегчение.

– Но мы не расстанемся?

– Сейчас. Однако если я снова передумаю, так и будет. Ты меня поняла?

Ее лицо превратилось в маску, и решимость едва не покинула Эспера.

– Да, – наконец ответила Винна.

На следующее утро небо накинуло серый капюшон облаков и воздух стал таким же холодным и неприветливым, как настроение Винны. Путники двигались почти бесшумно, если не считать фырканья лошадей и тихого чавканья копыт, утопающих в палой листве. Эспер каждой косточкой ощущал болезнь леса…

Или это просто суставы уже ноют в предчувствии старости?

Они вновь отыскали след черных шипов и двинулись вдоль него в сторону Лисьих топей, где древний желтый камень холмов Косых Хижин переходил в гигантские ступени, спускающиеся к берегу Ведьмы. Для людей нормального роста, таких как Эспер и его спутники, спуск оказался довольно непростым – им приходилось отыскивать места, где вода сгладила ступени. Там, где шипы не сумели задушить все живое, земля оставалась зеленой от папоротников и хвощей, которые почти дотягивались до голов лошадей.

Стояла полная тишина, словно земля затаила дыхание, отчего по спине Эспера бегали мурашки.

Как обычно, он мучился из-за того, что был слишком жесток с Винной, и от этого раздражался еще сильнее. Большую часть своей жизни он поступал по своему усмотрению, не обращая внимания на желания других людей. А теперь сладкоречивый прайфек и девчонка, годившаяся ему в дочери, заставляли его танцевать, словно ручного медведя.

Проклятье, Винна, наверное, думает, что сумела его укротить! Но как она может его понимать в таком юном возрасте? Это было невозможно, однако каким-то непостижимым образом ей это удавалось.

– Здесь прошел сефри, – негромко сказал Эхок, оторвав Эспера от мрачных размышлений.

Эспер посмотрел туда, куда указывал ватау.

– Довольно четкая отметина, – пробормотал он. – Ты раньше ничего подобного не замечал?

– Нет, – ответил Эхок.

– Я тоже.

Конечно, он был так занят размышлениями о Винне, что вообще ничего не видел вокруг себя.

– Похоже, он вновь пытается вести нас за собой, – заметил Эхок. – На юг.

Эспер кивнул.

– Он сообразил, что мы двинемся в эту сторону, следуя за шипами, и оставил для нас указатели. – Он поскреб подбородок и взглянул на Винну. – Что скажешь?

– Как что? – проворчала она. – Ты же у нас командир.

– Просто хотел проверить, не забыла ли ты об этом, – мрачно бросил он в ответ.

Эспер внимательно изучал местность. Он хорошо знал лес к югу и, кажется, догадывался, куда их ведет сефри.

– Вы оба возвращайтесь к прогалине, которую мы пересекли в полдень, – сказал он. – А я пройду по этой тропе немного дальше. Если к утру я не вернусь, значит, меня больше не нужно ждать.

– И что это должно означать? – спросила Винна.

Эспер пожал плечами.

– И что нам делать, если ты не вернешься? – не унималась она.

– Мы уже обсуждали этот вопрос. Возвращайтесь в Эслен. И сразу же отвечу на вопрос, который ты собираешься задать: я иду один только из-за того, что умею передвигаться почти бесшумно.

– А я и не спорю, – ответила Винна.

Его сердце дрогнуло, но в то же время Эспер ощутил некоторое удовлетворение.

– Ну, вот и хорошо, – заключил он.

Если Огру и не хотелось подниматься обратно в горы, откуда они только что спустились, он не подал виду. Им удалось взобраться вверх по склону, не потревожив листву дубов. К тому времени, как Эспер оказался на относительно ровном плато, он уже не сомневался, куда ведет след, и перестал идти вдоль него, опасаясь ловушки. Вместо этого он сделал круг, чтобы подойти к нужному месту с другой стороны.

Солнце уже спустилось довольно низко, когда лесничий услышал голоса. Он спешился, оставил Огра возле ручья и дальше зашагал пешком.

И хотя Эспер и ожидал чего-то подобного, зрелище, представшее его глазам, все же потрясло лесничего.

Те немногие люди, что бывали здесь, называли это место Элбретом. Земляной курган конической формы, голый, если не считать пожелтевших сорняков и одинокого искривленного дерева, чья кора напоминала черную чешую, а листья походили на поникшие зазубренные ножи.

Часть ветвей клонилась к самой земле, с них свисали обрывки сгнившей веревки, хотя обряд, о котором они напоминали, был уж много лет как запрещен королевским указом. На этом самом месте в прежние времена вешали преступников, принося их в жертву Гриму Неистовому. На этом самом месте родился Эспер, в этой чахлой траве, под свежей петлей. Здесь умерла его мать.

Церковь положила конец языческим жертвоприношениям. Однако теперь занялась собственными.

Вокруг кургана были вкопаны деревянные столбы высотой примерно в четыре королевских ярда, и к каждому был прибит человек – руки над головой, ноги вытянуты вдоль столба. Эспер видел, как сочится кровь из ран на запястьях и лодыжках, но и без того здесь пролилось немало крови.

Каждому несчастному кто-то взрезал живот, вытаскивал кишки и располагал их продуманным узором. Жертвоприношение еще продолжалось – и зло творили люди, облаченные в монашеские одеяния. Эспер не понял, из какого они ордена. А вот Стивен наверняка сумел бы ответить на этот вопрос.

Эспер насчитал шестерых монахов. Стрел у него было вдвое больше. Стиснув зубы, он вытащил первую, размышляя, как ему управиться со всем.

Он еще не успел продумать план, когда из-за кургана появился греффин.

Он был меньше своего собрата, который едва не прикончил Эспера, темная чешуя отливала зеленью, но трудно было с чем-то спутать соколиный клюв и мощные тигриные лапы с могучими мышцами. Эспер даже на таком большом расстоянии ощутил присутствие зверя, как жар, опаляющий лицо, и голова его закружилась.

Прикосновение зверя – даже взгляд – было смертельным ядом. Он узнал это на собственном страшном опыте и по следам на трупах, оставшихся после встречи с собратом твари, на которую он сейчас смотрел. Те, кто прикасался к трупам, заболевали, у них начиналась гангрена, большинство умирало. Даже черви и падальщики не трогали жертв греффина.

Но монахи не собирались умирать. Более того, появление греффина не вызвало у них ни тревоги, ни удивления. К огромному изумлению Эспера, один из них протянул руку и погладил греффина, когда тот проходил мимо.

Эспер глубоко вздохнул, пытаясь осознать увиденное, и вновь пожалел, что рядом нет Стивена. Тот обязательно вспомнил бы какую-нибудь древнюю книгу или легенду, которая помогла бы понять, что тут происходит.

Шестерых монахов будет непросто убить, особенно если они из ордена Мамреса. Справиться с шестеркой монахов и с греффином невозможно – если он не воспользуется стрелой.

Но стрела предназначена Терновому королю.

Сначала один, а потом и все остальные монахи неожиданно выпрямились и повернулись на восток, словно услышав какой-то тайный зов. Их руки потянулись к мечам, и Эспер напрягся, сообразив, что необходимо бежать за помощью.

Однако лесничий почти сразу же понял, что внимание монахов привлек вовсе не он. Вскоре и Эспер услышал далекий вой, похожий на собачий, ужасно знакомый и совершенно чуждый.

Мрак.

Лесничий вспомнил, как впервые встретил Стивена на Королевской дороге – тогда они услышали такой же далекий вой. Эспер узнал псов сэра Саймена Руксволда, но решил напугать своего спутника и сказал, что это Мрак и его псы, в которых вселились проклятые души, рыщущие в Королевском лесу. Ему удалось изрядно всполошить юношу.

А теперь у самого Эспера Белого сердце ушло в пятки. Неужели они вызвали его? Неужели сейчас появится Неистовый?

Вой усилился, Эспер уловил шорох листвы и почувствовал дрожь в руках – и ужасно рассердился на себя за такое проявление слабости. Если пробуждается скрытый мир, почему бы не появиться Мраку? Мраку, одноглазому богу, повелителю берсерков, кровавому гневу, безумному, как и положено древним языческим богам…

Греффин также обернулся на вой, и редкая шерсть у него на спине встала дыбом. Послышалось глухое рычание.

А за спиной Эспера кто-то прошептал на языке сефри:

– Жизнь или смерть, лесничий. Выбирай.

Глава 10 Предательство

Нейл все еще ждал Энни, когда солнце стало клониться к закату и вернулась Васето, ведя на поводу Урагана. К седлу были приторочены доспехи Нейла и немногие его личные вещи. Он подошел к коню и потрепал его по шее, с некоторым беспокойством отметив, что люди с большим интересом разглядывают и лошадь, и его самого. Это не укрылось и от внимания Васето.

– Не думаю, что лошади часто появляются в этой части города, – заметила она. – В особенности боевые.

– Наверное, – согласился Нейл, вспомнив, что не видел ни одного всадника с тех пор, как они пересекли большую площадь за городскими воротами.

Ураган нетерпеливо тряхнул головой.

– Ну, ничего, дружище, – прошептал Нейл. – Скоро ты сможешь размять наги. После поездки на корабле тебе это потребуется.

– Если они разрешат тебе взять с собой лошадь, – сказала Васето. – Место для человека – это одно дело, а для коня – совсем другое. – Она пожала плечами. – Впрочем, денег графини должно хватить – если, конечно, у них на борту поместится лошадь. – Она улыбнулась Нейлу. – В любом случае, теперь это твоя забота. Я возвращаюсь к своим псам.

Нейл поклонился.

– Я до сих пор не знаю, кто ты такая на самом деле, но еще раз тебя благодарю.

– Ты знаешь обо мне больше, чем многие другие, – ответила Васето. – Но на твоем месте я бы гораздо больше беспокоилась о том, кто такой ты сам. Для тебя это куда важнее.

И, бросив это таинственное замечание, Васето скрылась за углом.

По некоторому размышлению Нейл решил надеть доспехи. Если людям, которые разыскивают Энни, повезет не меньше, чем ему, доспехи могут пригодиться.

Пробил очередной колокол. Энни давно уже пора было спуститься. Кроме того, он так и не видел ни Остру, ни Казио. А Казио говорил, что им следует торопиться. Так где же они все?

Он взглянул на немолодого мужчину, которого все называли Осперо. Тот наблюдал за Нейлом, хотя и старался делать это незаметно – причем с той самой минуты, как Энни поговорила с Казио и ускользнула наверх.

– Вы не можете сказать, где комната Энни?

– Не комперумо, – пожав плечами, ответил старик. Нейл огляделся по сторонам, рассчитывая найти кого-нибудь, кто говорил бы на королевском языке. Казио еще не возвращался, хотя ушел, чтобы сделать последние приготовления.

Если только…

У Нейла вдруг потемнело перед глазами.

Почему? Почему Энни от него сбежала? Быть может, ее вителлианские друзья в союзе с врагом?

Нет, наверняка имелась более правдоподобная причина. Какой же он идиот, что не догадался раньше! Энни слышала, что ее отец и сестры убиты, но едва ли знала подробности. Почему она должна верить почти незнакомому рыцарю, который утверждает, будто прибыл, чтобы ее защитить?

«Теперь это не имеет значения», – сказал он себе, стараясь не поддаваться панике. Верит ему Энни или нет, но он должен исполнить свой долг. Так или иначе, но он обязан доставить ее домой живой и невредимой.

Он знал, где стоит корабль, однако Энни об этом не говорил. Он сумеет ее найти, если корабль еще не отплыл.

Кивнув Осперо, он вскочил в седло.

Осперо слегка усмехнулся и поднял руку.

Лишь в самый последний момент Нейл заметил вспышку стали. Он резко обернулся в седле, и что-то задело его левую руку. Мгновение назад на этом самом месте находилось его сердце.

Он круто развернул Урагана и обнажил свой клинок.

Словно повинуясь невидимому сигналу, с обеих сторон улицы появились люди. Нейл понимал, что очень скоро их станет больше, но не собирался этого дожидаться. Все они были вооружены дубинками и ножами, а один даже держал в руке копье. Если врагу удастся ранить Урагана, шансы Нейла на успех будут невелики.

Осперо что-то кричал, и Нейл вновь выругал себя за незнание вителлианского языка.

Он направил Урагана на человека с копьем и пришпорил своего скакуна.

Похоже, его противник знал, что нужно делать. Он опустился на колени, упер древко копья в мостовую, а наконечник направил в грудь Урагана.

Дыхание Нейла замедлилось, стало ровным и свободным. Он видел лица мужчин, различал шрамы и даже мог бы сказать, кто из них сегодня брился.

В последний момент Нейл увел Урагана в сторону, так что острие копья просвистело мимо. Приемом под названием «жнец» он обезглавил одного из противников, и тело рухнуло на мостовую, обагрив ее кровью. Ураган нанес мощный удар копытами в грудь второму врагу. Нейл почувствовал, как что-то скользнуло по его ноге, но уже через мгновение Ураган вырвался из кольца и поскакал по темным улицам.

Нейл ощупал ногу и убедился, что доспехи отразили удар ножа. Ураган вроде бы не пострадал, и они мчались все дальше, распугивая пешеходов. До Нейла долетали их возмущенные крики, он чувствовал волнение Урагана, да и сам был охвачен гневом.

«Ей следовало дать мне что-нибудь, – с обидой подумал он. – Чтобы я смог убедить Энни, что меня послала ее мать».

И почти сразу же ему стало стыдно. Как он мог ставить под сомнение действия своей королевы?

Он вновь пришпорил Урагана, надеясь, что еще не опоздал.

К тому времени, как Энни добралась до пристани, ей удалось забыть об уколах совести. Увидев корабли, она наконец-то поняла: она действительно возвращается домой. И ей больше не придется стирать чужую одежду, скрести полы или выслушивать непристойные предложения.

Конечно, ей еще предстоит испытать боль, когда она войдет в замок и увидит, что ее отца и сестер больше нет, но до этого было далеко. Сейчас она старалась думать только о хорошем.

– Но почему мы оставили сэра Нейла? – прошептала ей на ухо Остра.

Казио нашел ее в одном из домов на площади, где она мыла кухню. Энни работала там прежде, ей ужасно захотелось есть, когда она уловила аромат баранины, укропа и чеснока, исходивший от Остры.

– Казио ничего не объяснил?

– Объяснил, но Казио не знает сэра Нейла, – возразила Остра.

– Не верю своим ушам, – проворчала Энни. – Ты ставишь под сомнение выводы Казио?

Остра слегка покраснела.

– Он больше нас знает о Вителлио, – ответила она. – И очень умен. Однако как он может знать, что на сердце у сэра Нейла? Мне он всегда казался достойным рыцарем.

– Остра, мы сами не знаем сэра Нейла. Вполне возможно, что именно он убил моих сестер, а теперь явился и за мной.

– Но его не было среди рыцарей, напавших на обитель.

– Откуда ты знаешь? Мы видели не всех. – Энни взяла Остру за руку. – Мы не можем знать. И если я ошибаюсь – что ж, с ним все будет в порядке. Он добрался до Вителлио, значит, сумеет вернуться домой.

Остра нахмурилась.

– Не хочу вмешиваться в ваш разговор, – сказал Казио, – но корабль уже рядом.

З'Акатто, молчавший с того самого момента, как присоединился к ним в переулке, неожиданно проворчал:

– Мне известен этот герб. Если бы вы рассказали мне раньше, я бы никогда не дал своего согласия.

– Помолчи, старик, – прошипел Казио. – Я сделал то, что должен был сделать.

– Ты не так уж часто меня удивляешь, мальчик, – пробормотал учитель фехтования. – Сегодня тебе это удалось.

– О чем он говорит? – осведомилась Энни.

– Так, ерунда, – быстро ответил Казио.

Она повернулась к з'Акатто, в его глазах сверкнул гнев. И вдруг она заметила, что шпага з'Акатто только что покинула ножны. Энни не успела испугаться, ей просто стало любопытно, почему старик хочет ее убить. Но когда он схватил ее, она, хоть и с запозданием, почувствовала страх.

З'Акатто толкнул Энни, и она упала на мостовую, больно ударившись коленкой. Она вскрикнула от боли и подняла голову, пытаясь понять, что происходит.

Человек, которого Энни видела впервые в жизни, с удивлением смотрел на клинок з'Акатто, легко входящий ему в горло.

Казио с криком выхватил свою шпагу, неожиданно вокруг появились вооруженные люди.

– Бегите! – крикнул Казио. – Бегите на корабль!

Энни попыталась подняться, но неожиданно перед ней возникли тяжелые сапоги, она посмотрела вверх и встретилась взглядом с выкованным из стали лицом. Рыцарь поднял меч, словно лишь наполовину находящийся здесь, размытый, как крылышки колибри, и с каждым ударом сердца проходящий через радугу цветов.

Она застыла на месте: еще мгновение – и лезвие обрушится на нее.

Над ее головой просвистел клинок Казио и ударил в латный воротник рыцаря – и тут же возник сам Казио.

– З'остато эн перт! – закричал он.

Удар был таким сильным, что рыцарю пришлось отступить, но Казио все еще летел в прыжке и врезался в него, одновременно ударив рукоятью шпаги в забрало шлема. Рыцарь рухнул на землю. Энни с помощью Остры удалось подняться на ноги, и они вместе побежали к сходням.

Она уже видела удивленные лица матросов. Одно из них – смуглое с черными усами – показалось ей знакомым, и она закричала:

– Помогите!

Никто из матросов не пошевелился.

Между кораблем и Энни неожиданно появились еще двое, и мир вокруг вдруг застыл. Краем глаза она видела, что рыцарь со сверкающим мечом уже поднялся на одно колено и нанес Казио сильный удар тыльной стороной латной рукавицы. З'Акатто удерживал по меньшей мере четверых противников, но двоим удалось его обойти. Энни и Остра оказались в западне.

Загнанная в ловушку Энни вытащила кинжал, подаренный ей сестрой Секулой, и твердо решила нанести врагу хотя бы один удар. Враги, стоящие между Энни и кораблем, носили не такие тяжелые доспехи, как рыцарь со сверкающим мечом, – только кольчуги и кожу. И они были без шлемов.

Оба рассмеялись, когда Энни подняла свое оружие. А потом один из них неожиданно начал валиться на землю, его голова странным образом меняла форму после удара какого-то длинного шеста. Затем нечто огромное врезалось во второго врага, отбросив его в сторону, словно мешок с соломой.

Когда Энни сообразила, что это лошадь, та уже рушилась на землю. Рядом возникла еще одна фигура в доспехах, но на мгновение путь к сходням остался свободным. Она бросилась вперед, увлекая за собой Остру, так и не выпустившую ее руку.

Энни преодолела больше половины пути до корабля, когда вспомнила про Казио и з'Акатто. Она обернулась, чтобы посмотреть, что происходит.

Лошади удалось подняться, и теперь она бешено скакала вдоль причала. Упавший с нее рыцарь также сумел вскочить на ноги, и по розе на шлеме Энни узнала сэра Нейла. У нее на глазах он нанес такой сокрушительный удар рыцарю со сверкающим мечом, что тот сразу рухнул на землю. Затем сэр Нейл повернулся к одному из двух противников, которым удалось проскочить мимо з'Акатто, и обезглавил его.

Казио замешкался, но з'Акатто мгновенно принял решение. Оторвавшись от своих противников, он побежал к кораблю. Казио почти сразу же последовал за ним.

Энни вдруг почувствовала движение у себя под ногами и сообразила, что это убирают сходни. Она обернулась и поняла что двое матросов тащат ее на корабль. Сама не зная причины, она вдруг завизжала и стала отбиваться, попутно заметив что другие матросы схватили и Остру. Между тем з'Акатто с ловкостью, неожиданной для его возраста, вскочил на сходни и взбежал на палубу, за ним последовал Казио, который что-то кричал.

Сэр Нейл, чей клинок мелькал с невероятной быстротой, не давал врагам приблизиться к кораблю. Их было по меньшей мере восемь человек, не считая рыцаря со сверкающим мечом, который – вопреки законам природы – вновь поднялся на ноги.

– Сэр Нейл! – крикнула Энни. – Поторопитесь!

Между тем матросы с лихорадочной быстротой рубили канаты. Корабль медленно отходил от причала.

– В доспехах он не сможет запрыгнуть на борт, – сказал з'Акатто.

– Возвращайтесь за ним! – завопила она. – Немедленно! – Она отвесила пощечину ближайшему к ней матросу – тому самому, что показался ей знакомым. – Вы не можете оставить его там!

Он схватил Энни за руку и бросил на нее свирепый взгляд.

– Я капитан Малконио, и мой корабль покидает порт. А если ты еще раз меня ударишь, тебя повесят.

– Но он погибнет!

– Я не вижу никаких причин беспокоиться из-за этого, – равнодушно бросил капитан.

Сквозь красную пелену Нейл бил направо, потом налево, его клинок рассек на плече кольчугу одного из врагов, хлынула кровь. Перехватив меч в левую руку, он ударил рукоятью в лицо следующего врага, вновь сменил хват и вогнал острие в зазор между грудными пластинами доспеха. Раздался треск ломающихся костей, и человек, стоявший перед ним, упал.

Сжав рукоять меча обеими руками, Нейл атаковал следующего врага, но тот успел отскочить в сторону, и Нейл ощутил удар по левому плечу. Он не видел, откуда тот последовал, но широко расставил ноги и взмахнул клинком на уровне пояса. Одновременно он повернулся, чтобы противник оказался в поле его зрения. Это был еще один вражеский солдат в легких доспехах, его глаза широко раскрылись, изо рта брызнула кровь, и он упал, прижимая руки к рассеченному животу.

В результате Нейл оказался лицом к рыцарю со сверкающим мечом, который – вместо того чтобы давно умереть – шагнул вперед, собираясь снова вступить в схватку.

За спиной рыцаря Нейл успел увидеть, как корабль удаляется от пирса. На палубе мелькнули рыжие волосы Энни, значит, принцесса сумела подняться на борт.

Надвигающийся рыцарь нанес удар наискось, справа налево, Нейл шагнул вперед и принял его на самую широкую часть своего меча. Его противник оказался очень сильным, да и оружие его двигалось с невероятной быстротой. Нейл почувствовал, что Ворон стал легче – половину его клинка просто срезало. Между тем сверкающий меч начал подниматься для новой атаки. Левой рукой Нейл перехватил правое запястье рыцаря и ударил обломком Ворона в забрало вражеского шлема.

Закованный в доспехи локоть угодил Нейлу в челюсть, и тому пришлось выпустить запястье врага и отступить на шаг. На него вновь летел вражеский клинок, и Нейл уже не успевал перехватить руку рыцаря. Дьявольский меч разрубил его доспехи так же легко, как и Ворона.

Нейл отчаянно метнулся вперед, в сторону удара, вся боль мира окутала его. Он потерял равновесие, увидел небо, и земля вдруг расступилась под ним. Он понял, что упал с пристани в воду. Нейл отчаянно изогнулся, чтобы посмотреть, успел ли корабль Энни отойти подальше от берега, но вода сомкнулась у него над головой, и все звуки исчезли.

Часть III Странные отношения 2223 год эверона, месяц декмен

Тертиу, третий способ, призывает святого Михаила, святого Мамреса, святого Брайта и святого Файнва. Он порождает меч, копье, звон клинков, марш войны. И пробуждает отчаянную отвагу, гнев, ярость.

Труфо, четвертый способ, призывает святого Чистея, святую Оймо, святого Сатира, святого Ло. Он порождает изысканную лесть, остроумные шутки и удар кинжала в спину. И пробуждает ревность, ненависть, обман и предательство.

Из «Кодекса гармонии» Элгина Видселя

Глава 1 Убийца

Стараясь дышать как можно тише, Мюриель ощупью продвигалась вдоль стены, пока не нашла маленький металлический щиток. Она сдвинула его вверх, открыв светящееся отверстие величиной с ноготь, убрала с лица волосы, наклонилась вперед и приникла к глазку.

В Военном зале было пусто, но тлеющие угольки в камине озаряли статуэтку святого Файнва, стоящую на столике возле старого кресла Уильяма, и позволяли угадать – но не увидеть – очертания картин сражений и побед, украшавших стены.

Комната по-прежнему казалась пустой.

Мюриель вздохнула и постаралась успокоиться. Эррен показала ей тайные проходы в стенах замка много лет назад, вскоре после того, как Мюриель стала королевой. Проходы были очень узкими и древними. Эррен утверждала, что орден убийц, прошедших подготовку в монастыре, сумел повлиять на выбор архитекторов дворца, внесших дополнения в планировку, а потом позаботился о том, чтобы они никому не рассказали о своей работе. Таким образом, о тайных проходах знали только сестры Цер и немногие их подопечные.

Мюриель часто спрашивала себя: как удалось сохранить секрет в течение нескольких столетий? Если проходы показывали другим королевам, кто-то из них обязательно должен был проговориться мужу, дочери или другу…

И все же она никогда никого не встречала в этих скрытых проходах – из чего следовало, что Эррен знала, о чем говорит.

Проходы действительно были очень умело скрыты от посторонних, а глазки хорошо замаскированы, так что найти их можно было, только зная об их существовании. Входные дверцы закрывались так, что места стыков оставались совершенно незаметными.

После смерти Эррен Мюриель часто ими пользовалась. Теперь, когда королева никому не могла доверять, ей приходилось шпионить самой, если она хотела узнать о существовании заговоров. Но сегодня она не просто надеялась подслушать тайную беседу прайфека Хесперо или кого-то из членов Комвена со своими шпионами; нет, у нее была вполне определенная цель.

Все началось с записки, которую кто-то подсунул ей под дверь. Почерк был аккуратным, а стиль предельно простым.

Ваше величество,

Вам грозит опасность. Как и мне. Я располагаю сведениями, которые могут спасти вашу жизнь и трон вашего сына, но мне, в свою очередь, необходима защита. Пока вы не пообещаете мне помочь, я не смогу раскрыть свое имя. Если вы согласны, пожалуйста, оставьте записку со словом «согласна» под статуэткой на столике в Военном зале.

Что ж, записка лежала в условленном месте, надежно спрятанная от чужих глаз, – и теперь Мюриель пряталась в тайном коридоре, словно играя в детскую игру. Однако прошло пять часов, и никто не пришел за ответом. Конечно, Мюриель написала: «Согласна», но хотела узнать, кто прислал ей письмо – опасаясь, что оно окажется чьей-то хитроумной уловкой.

Быть может, записку забрали раньше, еще до того, как у Мюриель появилась возможность ускользнуть от исполнения своих многочисленных обязанностей. Не исключено, что они прочитали записку и положили ее на прежнее место. Но Военный зал находился в центральной части замка, и днем любой человек, решившийся туда заглянуть, привлек бы к себе внимание. К тому же зачем оставлять записку?

Наступили сумерки, и Мюриель объявила, что отправляется спать. До утра никто не станет ее искать, а сон и приходящие вместе с ним кошмары совсем ее не привлекали.

Прозвучал очередной колокол, и только после этого внимание Мюриель привлек слабый шорох – казалось, кожа трется о камень. Она прищурилась, пытаясь обнаружить источник звука, и заметила тень, промелькнувшую в западной части зала. Это показалось королеве странным – ведь вход в зал находился с восточной стороны. Она с нетерпением ожидала, когда загадочная фигура выйдет на свет. Через некоторое время королева была вознаграждена.

Это была женщина; прежде всего Мюриель заметила каштановые локоны и светло-голубой пеньюар. Что ж, ее «друг» оказался хитрым. Он послал за запиской служанку.

«Быть может, я сумею ее узнать, – подумала королева, – и так вычислю ее господина».

Впрочем, рассчитывать на удачу не следовало. В замке Эслен было слишком много служанок, и она знала в лицо едва ли десятую их часть.

Потом незнакомка подвернулась, свет упал на ее лицо, и Мюриель удивленно заморгала. Она узнала девушку, но это была вовсе не служанка. За запиской пришла Элис Берри, последняя любовница ее покойного мужа.

Элис Берри.

Гнев, ревность и воспоминания забурлили в груди Мюриель, но она заставила себя успокоиться, поскольку что-то показалось ей странным. Все знали, что ума у Элис не больше, чем у лука-порея. Она являлась младшей дочерью лорда Берри из Виргеньи, который управлял беднейшей областью королевства. Уильяму пришлись по вкусу сапфировые глаза и девичья фигурка, когда ее семья посетила замок Эслен два года назад. После смерти Уильяма Элис практически не попадалась Мюриель на глаза, и, хотя королева несколько раз собиралась выгнать девушку из прежних покоев, ее постоянно отвлекали другие неотложные дела. В результате Элис продолжала жить в замке, а королева о ней забыла.

До этой минуты. Теперь же Элис Берри привлекла ее самое пристальное внимание. Даже Эррен считала девушку слишком глупой и легкомысленной, чтобы искать в ее поведении политические мотивы. Опасность всегда исходила от Грэмми. К тому же у Берри не было детей – похоже, она даже не пыталась завести ребенка.

Получалось, что первое предположение Мюриель оказалось верным и Берри сыграла роль служанки. Вот только кому она служит? Она никогда не проявляла интереса к кому-либо, кроме Уильяма. И все же с тех пор прошло много времени. Очевидно, сейчас, во время всеобщей грызни за малейшее преимущество, кто-то нашел девушке собственное применение.

Берри вытащила записку, прочитала ее, кивнула и направилась в западную часть зала. Через мгновение послышался звук, тихий, но у Мюриель от него зашевелились волосы на затылке.

Взападной части комнаты был единственный выход – дверь в потайные ходы, в одном из которых сейчас и находилась королева. Элис Берри о них знала.

Мюриель рассказывали, что Элис иногда встречалась с Уильямом в Военном зале. Однако королева считала, что Уильям не имел ни малейшего представления о существовании тайных проходов.

Или она плохо знала своего супруга.

Мюриель вдруг ощутила такую боль утраты, что сама поразилась ее остроте. Их брак с Уильямом был заключен вовсе не по любви, но им удалось ее обрести, во всяком случае, на некоторое время. И хотя его пассии вызывали у Мюриель отвращение, она сохраняла уверенность, что однажды ей удастся вернуть любовь короля.

И она скучала по нему – по его смеху, по запаху одежды и даже по глупым прозвищам, которые он ей давал.

Теперь все ушло. Оказалось, что он все это время знал о тайных ходах, но не рассказал о них своей королеве. В этом Мюриель не видела ничего страшного – в конце концов, она сама ничего ему не говорила о них, – но то, что он раскрыл тайну Элис Берри, самой глупой и ничтожной из всех своих женщин, причинило ей боль.

И еще в ее сердце поселилась тревога. А вдруг он рассказал о ходах и Грэмми?

Мюриель немного подождала, желая и одновременно опасаясь того, что Элис пройдет рядом с ней, чтобы она могла задушить девушку и оставить тело там, где его никто не найдет. Прошло несколько минут, и Мюриель решила вернуться в свои покои, осторожно ощупывая стены в поисках ориентиров, которые помогали ей выбрать нужное направление.

Когда Мюриель слегка приоткрыла потайную дверцу, ведущую в спальню, она с удивлением обнаружила, что кто-то задул лампу и комната погрузилась в темноту. Быть может, ее служанка Унна ушла и погасила свет? Но зачем?

Она замерла на месте, продолжая всматриваться в темноту. Возможно, лампа погасла сама.

Кто-то произнес какое-то слово, Мюриель не сумела его разобрать. Она ахнула и прикрыла дверцу, понимая, что ее услышали, но страх полностью овладел ею, и королева могла только стоять и смотреть в сумрачную пустоту.

Но как она ошибалась… Если Берри знает о проходах Цер, значит, о них известно и другим. Например, мужчине в ее комнате. Впрочем, мужчина ли это?

Что-то негромко стукнуло о стену, и Мюриель услышала чужое дыхание. Рука королевы сжала рукоять кинжала, который она носила на поясе рядом с ключами, но это не придало ей уверенности.

Из-за двери доносилось осторожное постукивание, перемещающееся вдоль стены. Мюриель задрожала от страха. Кто-то искал потайную дверцу. Значит, он не знает, где та расположена. С внутренней стороны обнаружить дверцу непросто. Впрочем, Мюриель сама подсказала, где ее искать.

Стук стал стихать, видимо, человек удалялся, но вскоре вернулся обратно. Королева вновь услышала чужое дыхание, кто-то прошептал единственное слово, которое ей вновь не удалось разобрать.

Продолжая дрожать, она отступила на несколько шагов. У нее закружилась голова, поскольку она задержала дыхание. Касаясь рукой стены, она пошла прочь от своей спальни, а когда посчитала, что ее уже не могут услышать, ускорила шаг. Страх не отпускал, поскольку она так и не знала, находится ли чужак по-прежнему в ее спальне или вышел вслед за ней в туннель. Она нашла вход в Голубиный зал, заглянула внутрь, убедилась в том, что там никого нет, вошла, быстро задвинула за собой потайную дверь и побежала.

Однако Мюриель почти сразу замедлила шаг. Теперь, оказавшись в обычных коридорах дворца, она по-прежнему не чувствовала себя в безопасности, хотя здесь было светло и часто попадались слуги. Она не знала своего врага в лицо – им мог оказаться любой обитатель замка. Хуже того – она только теперь начала это понимать, – если человек в ее комнате действительно пришел ее убить, это было не просто покушением на жизнь королевы. Это была попытка переворота. Из чего следовало, что помощь ей требовалась немедленно. Но где найти людей, которым она могла бы верить?

Она продолжала размышлять на эту тему, когда едва не столкнулась с Леовигилдом Акензалом. Королева вскрикнула и отскочила назад. Сочинитель выглядел ужасно смущенным и попытался опуститься на одно колено. Получилось у него плохо, и Мюриель вспомнила, что во время их последней встречи он передвигался на костылях.

Герой Бруга.

– Не стоит утруждаться, – решительно сказала королева, стараясь успокоиться. – Что вы здесь делаете в такой поздний час, фралет Акензал?

– Ваше величество? Я просто разрабатываю ногу. Лицо его казалось бесхитростным, и Мюриель быстро приняла решение.

– Идите за мной, – приказала она. – Вы вооружены?

– В-вооружен? – удивился он.

– О, полагаю, что нет. Ладно, все равно идите за мной.

– Хорошо, ваше величество.

Мюриель устремилась вперед, но ей пришлось немного замедлить шаг, чтобы Акензал не отставал. Интересно, зачем она взяла его с собой? Он совершенно новый человек в замке – почему она должна ему доверять? Но тут она вспомнила тот день, когда композитор играл для нее, вспомнила его предельную искренность и почувствовала, что он не сможет причинить ей вред. Она редко доверялась своим чувствам, однако сейчас выбора не было.

Он молча хромал за ней. Композитор был явно удивлен, но не задавал вопросов.

– Как продвигается мой заказ? – спросила она, главным образом для того, чтобы прервать молчание.

– Очень хорошо, ваше величество.

Королева уловила волнение в его голосе, которое – даже в данных обстоятельствах – казалось очаровательным.

Она вдруг поняла, как сильно он похож на Нейла МекВрена – Нейл был пылким и горячим, настоящий рыцарь без капли цинизма. Композитор такой же, хотя его пыл совсем иной природы. Но оба истинные мужчины.

Мюриель отчаянно захотелось, чтобы рядом оказался Нейл, однако она знала, что поступила правильно, отправив его за Энни. Только ему она могла доверить дочь.

– Надеюсь, вы скоро закончите работу, – сказала она. – Я уже наметила день вашего выступления и сопутствующий торжественный обед в Роще Свечей. До него осталось три недели.

– Три недели? Да, я уже почти закончил. Но я должен начать прослушивания.

– Тогда скажите мне, что вам требуется.

– Честно говоря, я и сам хотел с вами поговорить, – признался Акензал.

– О чем?

– О размерах оркестра, ваше величество.

– Пусть он будет таким, как вы считаете нужным, – ответила королева.

– Однако я хотел изменить традициям, – с некоторым сомнением продолжил он. – Сочинение, над которым я работаю… Для его исполнения потребуется тридцать музыкантов.

Мюриель остановилась и с любопытством посмотрела на него.

– Это очень много, не так ли? – спросила она.

– Таких больших оркестров не бывало никогда, – ответил Акензал.

Он говорил так, словно это имело огромное значение, и Мюриель поразила смехотворность всей ситуации. Она опасается за свою жизнь и судьбу королевства и вместо того, чтобы что-то предпринимать, обсуждает, сколько музыкантов ей следует нанять.

Но ее сердце перестало колотиться, как безумное, и на нее снизошло почти сверхъестественное спокойствие.

– Так почему же наш оркестр будет таким большим? – поинтересовалась она.

– Потому что такое произведение никогда прежде не создавалось, – ответил композитор.

Она остановилась, чтобы заглянуть ему в глаза, отыскать в них затаенную гордость или высокомерие. Однако если они там и были, заметить это ей не удалось.

– У меня нет никаких возражений против большого оркестра, – наконец сказала она. – Даже самого большого.

– Однако возражения могут появиться у церкви, ваше величество.

– На каком основании?

Акензал усмехнулся, неожиданно очень по-мальчишески.

– На том, что раньше так никогда не делали, ваше величество.

Она почувствовала, как ее губы тронула улыбка.

– Пусть оркестр будет таким, как вы считаете нужным, – сказала она. – Или даже больше.

– Благодарю, ваше величество.

Она кивнула.

– Ваше величество? – спросил музыкант.

– Да?

– Что-то случилось?

Она закрыла глаза, постояла так несколько мгновений, а потом решительно зашагала дальше.

– Да, фралет Акензал, случилось. В моих покоях человек, которого я туда не приглашала.

– Вы думаете… ваше величество, вы полагаете, что это убийца?

– Других объяснений мне в голову не приходит.

Он побледнел.

– Но тогда… не следует ли вызвать стражу, ваше величество?

– К несчастью, – ответила королева, – я не доверяю большей части стражников.

– Но как такое может быть? Как королева может не доверять своей страже?

– Неужели вы так наивны, фралет Акензал? Разве вам не известно, сколько королей и королев погибло от рук их собственных слуг?

– Однако я слышал, что королевская стража Эслена славится своей неподкупностью.

– За последние несколько месяцев, в разное время, двое из них пытались меня убить.

В ответ он только покачал головой.

– Потом оказалось, что они околдованы какими-то чародеями, и теперь предполагается, что стража защищена от подобных атак. Тем не менее, мне трудно им верить – после гибели двух моих дочерей.

– Я понял, ваше величество. Я сожалею.

– Кроме того, один из стражников стоит на посту перед моими покоями. Из чего следует, что он либо впустил убийцу, либо сам мертв.

– О святые!

– Именно.

– Значит… теперь я ваш телохранитель?

Мюриель улыбнулась.

– Да, разумеется.

– Ваше величество, если на нас нападут, от меня не будет никакой пользы.

– Но вы же герой Бруга, фралет Акензал. Один ваш вид наверняка отпугнет большинство врагов.

– Я бы не стал на это рассчитывать, – заметил Акензал. – Я сделаю все, чтобы защитить вас, ваше величество, однако, если вы считаете, что против вас затевается заговор, лучше заручиться более надежной поддержкой.

– Вы правы, – кивнула королева. – Именно так я и собираюсь поступить. И все же мне это не нравится.

– Почему?

– Потому что мне придется принести извинения.

Файл де Лири отмахнулся от извинений королевы.

– Вы были правы, – признал он. – Я перешел все границы, более того, я поступил вопреки зову сердца. Иногда трудно сделать правильный выбор – в особенности если к тебе взывает не один долг, а несколько. Глориен де Лири – мой сеньор, но Уильям был моим императором, а вы императрица – и моя любимая племянница. Это мне следовало принести извинения и предложить свою преданность, если вы готовы ее принять.

Мюриель ужасно хотелось его обнять, но сейчас они были королевой и подданным, и ей не стоило упускать возможности.

– А теперь скажите мне, почему вы здесь, ваше величество? – спросил Файл. – У вас такой вид, словно к вам взывают мертвецы.

Он внимательно выслушал Мюриель.

Когда она закончила, де Лири мрачно кивнул.

– Вы должны пойти с нами, – наконец сказал он. – Даже если стража вам верна, они не пропустят отряд вооруженных людей в ваши покои.

– Да, я понимаю.

Файл кивнул.

– Как только вы будете готовы, ваше величество…

– Я готова. – Она повернулась к Акензалу. – Вы свободны. И спасибо, что проводили меня.

На этот раз его поклон был не таким неловким.

– Благодарю, ваше величество. Всегда рад служить.

– Когда будет готов мой заказ?

– Сделано уже больше половины, – ответил он. – Вероятно, к концу месяца.

– Буду ждать с нетерпением.

– Благодарю, ваше величество. Да пребудут с вами святые.

Королева смотрела вслед хромающему прочь Акензалу, пока сэр Файл поднимал своих людей.

Они вышли из покоев сэра Файла в сопровождении восьмерых вооруженных людей, и, хотя многие с удивлением поглядывали в их сторону, сопротивления они не встретили.

У входа в королевские покои стояли на посту двое стражников. Когда королева и ее эскорт приблизились, один из них шагнул вперед, глядя на людей Лири с нескрываемым подозрением.

– Отойдите в сторону, сэр Морис, – приказала Мюриель. – Эти люди будут сопровождать меня в мои покои.

Морис, круглолицый стражник со светлыми усами, покраснел.

– Ваше величество, я не могу этого допустить, – возразил он. – Лишь члены королевской семьи и гвардейцы Эслена могут войти сюда с оружием.

Мюриель вздернула подбородок.

– Сэр Морис, кто-то проник в мои покои под самым вашим носом. Так что дайте нам пройти!

– Проник в ваши покои? – удивился Морис. – Но это невозможно.

– Да, прежде я и сама так думала, – сухо ответила Мюриель, – но уверяю вас, дело обстоит именно так.

Морис ненадолго задумался.

– Если ваше величество позволит нам провести расследование…

Она покачала головой и прошла мимо стражника.

– Если вы атакуете одного из этих людей, вы мертвы, – сообщила она.

– Ваше величество, это… позвольте хотя бы сопровождать вас.

– Как пожелаете.

Возле двери в ее спальню они нашли лежащего на полу стражника. Его синие глаза были открыты и – мертвы.

Сэр Файл с ревом распахнул дверь и вместе со своими людьми ворвался в спальню.

По другую сторону двери лежало тело Унны в промокшей от крови ночной рубашке. Она так и не увидит свое двенадцатое лето.

Мюриель смотрела на тело девочки, пока люди сэра Файла обыскивали ее покои. Однако им ничего не удалось найти. Когда они закончили, сэр Файл положил руку на плечо королевы.

– Я сожалею, – сказал он.

Она покачала головой и заглянула в глаза дяди.

– Не будем об этом, – сказала королева. – Сэр Файл, я хочу, чтобы вы и ваши люди стали моей личной охраной.

– Будет исполнено, ваше величество.

Она повернулась к сэру Морису.

– Вам следует выяснить, что здесь произошло, – сказала она. – В противном случае покатятся головы. Вы меня поняли?

– Да, ваше величество, – сухо ответил Морис. – Но я хотел бы вас заверить, что вся стража вам предана.

– Боюсь, вам еще предстоит это доказать, сэр Морис. И вот с чего вам следует начать: немедленно приведите ко мне Элис Берри. Так, чтобы никто об этом не знал. И живой.

Она повернулась к сэру Файлу. В ее взгляде он, должно быть, прочел обуревающие ее чувства.

– С вами все в порядке, ваше величество? – спросил он.

– Нет, – покачала она головой. – И мне до смерти надоело быть мишенью. – Она подошла к окну, распахнула его и посмотрела на редкие огоньки темного города. – Пожалуй, теперь я начну искать мишени сама.

Глава 2 Игра в фидчиз

Погружаясь в изумрудные воды, Нейл услышал голоса дрэгов. В их приглушенной песне не было слов, но он ощутил горечь их одиночества и алчность. Они пели в Брю-на-Тойне, стране под волнами, где единственными проявлениями света и любви оказывались те, кто утонул здесь, чтобы быть поглощенным.

Теперь они пели о Нейле МекВрене и его прибытии.

Нейл бил ногами и греб руками, но тяжелые доспехи тянули его вниз, точно якорь, к тому же он плохо умел плавать – ведь море, возле которого он родился, было слишком холодным. Он даже перестал понимать, где верх, а где низ, такой темной стала вода вокруг. Нейл начал расстегивать доспехи, прекрасно сознавая, что все равно не успеет, – и почему он не подумал об этом раньше?

Он отчаянно пытался удержать в груди остатки воздуха, но силы его покидали. Море хотело его взять – а его желанию никто не может долго противиться.

«Ты получил меня, отец пены, – подумал он. – Я всегда принадлежал тебе. Но я еще не все сделал на земле».

Однако Лир не отвечал, погребальная песнь дрэгов звучала уже совсем рядом, и вскоре они окружили Нейла. Однако в темных глубинах моря он не мог разглядеть их холодные глаза и акульи зубы.

Нейл открыл рот, и вода хлынула в легкие. Сначала было больно – он еще не испытывал такой ужасной боли, – но вскоре это прошло, и он ощутил, как на него снисходят мир и спокойствие. Он в последний раз подвел свою королеву.

С ним все кончено.

Пальцы Нейла стали неметь, он уже не чувствовал застежек доспехов, но ему казалось, что его тело от них освобождается, словно кто-то снимает их, появился бледный свет. Ему представилось, будто он лежит на пуховом матрасе, холодном, словно волны зимнего моря. Пальцы скользнули по его обнаженной спине и руке, и, хотя в них было не больше тепла, чем в водах моря, он узнал эти прикосновения.

– Фастия, – простонал он, с удивлением обнаружив, что способен говорить, хотя его рот полон воды.

– Ты меня забыл, – прошептала она. Это был ее голос, но какой-то хрупкий и далекий, хотя раздавался, казалось, прямо у него в голове.

– Нет, любовь моя, я не забыл, – возразил он.

– Забыл. Забудешь. Это одно и то же.

Свет стал ярче. Он схватил ее за руку и потянул к себе, надеясь, что сможет хотя бы увидеть ее.

– Не надо, – сказала она, но было уже поздно. Когда Нейл ее увидел, он закричал. И продолжал кричать, не в силах остановиться.

Он все еще кричал, когда вспыхнул желтый свет и перед ним, подобно восходу солнца, возникло лицо. Это было лицо женщины, но не Фастии.

Сначала он обратил внимание на диковинные глаза. Они были такими темно-синими, что он не различал зрачков. Незнакомка казалась слепой и одновременно способной проникать в самую суть вещей. И еще в этих глазах он увидел нестерпимую печаль и в то же время несдерживаемое возбуждение. Это были глаза новорожденного и уставшей от жизни старухи.

– Успокойтесь, – сказала она. Голос звучал немного хрипло. Незнакомка держала его за руку, потом неожиданно выпустила ладонь Нейла и отступила на шаг, словно он чем-то испугал ее. Глаза скрылись в тенях от бровей, и теперь Нейл сумел разглядеть высокие скулы, словно высеченные из слоновой кости, и похожие на шелк паутины волосы, едва прикрывающие уши. Сама женщина сияла в свете фонаря, который держала бледной рукой, но одеяние ее было черным или другого темного цвета, и казалось, что на его месте вообще ничего нет.

Смущение охватило Нейла. Он лежал в сухой постели. В его легких был воздух, а не соленая вода, но он был уверен, что все еще находится в море, поскольку ощущал его присутствие и слышал потрескивание шпангоутов. Он посмотрел вверх, увидел темное полированное дерево потолка и понял, что лежит в корабельной каюте.

– Успокойтесь, – повторила женщина. – Вы живы, хотя и не вполне здоровы. Вам лишь снилась смерть.

Ее свободная рука поднялась к горлу и нащупала небольшой амулет.

Он знал, что остался жив. Сердце колотилось в груди, голова болела, а бок ощущался так, будто его рассекли острым мечом. Как оно, собственно, и было.

– Кто вы? – с трудом выговорил Нейл. Казалось, его вопрос озадачил женщину.

– Называйте меня Девой-Лебедью, – наконец ответила она.

– А где…

Нейл попытался сесть, но голова его закружилась, а боль в боку усилилась. Он проглотил стон и упал на постель.

– Лежите спокойно, – сказала Дева-Лебедь, потом сделала шаг вперед, но остановилась. – Вы получили много ранений. Неужели вы забыли?

– Нет, – пробормотал Нейл, закрывая глаза в надежде справиться с тошнотой. – Не забыл.

Ему удалось вспомнить, что он уже видел лицо этой женщины в порту – она смотрела на него с того необычного корабля. Видимо, теперь он на его борту.

– Мы в море, – сказал он.

Мысли Нейла разбегались, как непослушные мальчишки, отказывающиеся выполнять его поручения. Ему казалось, что он все еще ощущает прикосновение мертвой руки Фастии.

– Да, мы вышли в море два дня назад, – кивнула женщина.

– Два дня?

– Вы все это время не приходили в сознание. Я уже начала опасаться, что вы не очнетесь.

Нейл попытался думать. Два дня. Что произошло с Энни? Дева-Лебедь вновь приблизилась к нему.

– И не пытайтесь причинить мне вред, – сказала она. – Если я позову, сюда придут мои мужчины и убьют вас.

– У меня нет никаких оснований причинять вам вред, леди, – сказал он. – Во всяком случае, пока нет. Но даже если бы у меня имелись на то причины, я бы никогда вас не обидел.

– Весьма разумно, – заметила она. – Но во сне вы вели себя угрожающе. Наверное, продолжали сражаться. Вы помните свои сны?

– Но мне не снились сражения, – ответил Нейл.

– Значит, не помните. Жаль. Не сомневаюсь, что ваши сны должны быть интересными. – Она немного помолчала. – Я намерена вам довериться. Сейчас я немного посижу рядом с вами – полагаю, у вас есть ко мне вопросы. Если бы я пришла в себя в необычном месте, рядом с незнакомым человеком, я бы испытала ужас. – Она села на небольшой стул. – Но сначала я кое-что расскажу сама, если вы опасаетесь спрашивать. Люди, за которых вы сражались, спаслись.

Нейл вздохнул и почувствовал, как его слегка отпускает напряжение.

– Вы правы, – признал он. – Я боялся задать этот вопрос.

Дева-Лебедь осторожно улыбнулась.

– Им удалось отплыть. Одна из девушек пыталась покинуть корабль, чтобы прийти вам на помощь, но остальные ей не позволили.

– Они спаслись, – повторил Нейл и улыбнулся так, как если бы ощутил дуновение восточного бриза.

– Да, – подтвердила она, но в ее голосе появилось сомнение, – но я опасаюсь, не оказала ли я помощь преступникам.

– Я не преступник, леди. Клянусь вам.

Она пожала плечами.

– Вителлио – чужая страна, и меня едва ли встревожит, если вы нарушили какой-то местный закон. Кроме того, меня восхитило то, как вы сражались. И я поражена тем, что вы шли навстречу гибели с песней на устах. Я читала о таких людях, как вы, и все же не надеялась, что мне доведется с ними встретиться. Я не могла оставить вас в пучине моря.

– Значит, вы… но как?…

– Некоторые из моих людей умеют плавать. Они нырнули с веревкой и сумели вас вытащить, когда вы уже потеряли сознание.

– Значит, я обязан жизнью вам и вашим людям.

– Да, наверное, но на вашем месте я бы не стала особенно сокрушаться. – Она склонила голову набок. – Кто она?

– О ком вы?

– Девушка с рыжими волосами. Ведь вы сражались за нее?

Нейл не знал, как ответить на вопрос, а потом сообразил, что и не должен отвечать. Он не был уверен, что с ним происходило с того момента, как его тело упало в воду. Быть может, все, что говорит эта женщина, чистая правда. Возможно, она лжет. Вполне вероятно, его захватили в плен люди, которые на него напали. Ведь они из Ханзы, во всяком случае, некоторые из них. Дева-Лебедь похожа на ханзейку, но с тем же успехом ее родиной могли оказаться Кротения или Хериланц. И на королевском языке она говорит безупречно.

Кроме того, Нейл вспомнил, что над ее кораблем нет флага.

– Леди, – неохотно произнес он, – прошу меня простить, но я не могу рассказать, почему и за кого я сражался.

Улыбка его спасительницы стала шире.

– Что ж, я вижу, вы человек неглупый. У вас нет ни малейших оснований мне верить, не так ли?

– Вы совершенно правы, миледи, – не стал спорить Нейл.

– Тогда сменим тему. Меня лишь интересовало, из-за чего вы рисковали жизнью, что вами двигало – любовь или долг. Теперь я вижу, что любовь и долг сплетены воедино. Но вы любите не девушку, уплывшую на корабле.

Ему снова удалось увидеть ее глаза – и они больше не казались ему слепыми.

– Я устал, – сказал Нейл.

Она кивнула.

– Вам нужно время подумать. Я оставлю вас, а вы постарайтесь не двигаться. Мой целитель говорит, что стоит вам пошевелиться – и у вас открывается течь, как у дырявой лодки. А вы мне интересны. Я бы хотела, чтобы вы прожили подольше и начали мне доверять.

– Могу я у вас спросить, куда мы направляемся?

Дева-Лебедь обхватила руками колени.

– Вы можете, и я отвечу, но откуда вам знать, скажу ли я правду?

– Да, вы правы.

– Сейчас мы плывем на запад, к проливу Русими, а оттуда в Сафнию. А что будет потом, я и сама не знаю. – Она встала. – Сейчас вам необходим отдых. Если вам что-нибудь понадобится, дерните за веревку возле вашей кровати.

Тут Нейл вспомнил об Урагане.

– Леди, а что стало с моим конем?

Лицо его собеседницы опечалилось.

– Он смотрел вслед нашему кораблю, отходящему от причала. У нас нет места для перевозки лошадей. Мне очень жаль. Не сомневаюсь, что это чудесное животное найдет себе достойного хозяина.

Еще один удар судьбы, болью отозвавшийся в сердце Нейла. Ворон сломан, доспехи повреждены, едва ли их удастся починить, а теперь он потерял и Урагана. Чего еще он может лишиться, помимо жизни?

– Благодарю вас, миледи, – пробормотал он.

Дева-Лебедь повернулась и вышла, в дверном проеме Нейл успеть заметить кусочек палубы, залитой лунным светом.

Он вздохнул и попытался привести свои мысли в порядок. Он по-прежнему обязан был выполнять свой долг. Дева-Лебедь сказала, что они плывут на запад. А Энни предположительно направляется на восток, в Палдх.

Если она вообще куда-нибудь направляется.

Нейл, как мог, осмотрел свои раны и обнаружил, что Дева-Лебедь сказала правду. Сверкающий меч рассек его доспехи и два ребра. К счастью, внутренние органы не пострадали.

Значит, некоторое время он не сможет ходить и сражаться. В любом случае, сейчас он во власти Девы-Лебеди, говорит она правду или лжет.

На самом деле короткое бодрствование уже окончательно вымотало его, и, как он ни пытался размышлять над своим нынешним положением, шум моря – единственное, что ему было знакомо вокруг, – убаюкал его, словно колыбельная.

Нейла разбудили тихие звуки музыки. Лебедь сидела рядом с ним на стуле и трогала струны арфы из вишневого дерева. Окно каюты было завешено, но дневной свет проникал внутрь, и в его лучах девушка показалась Нейлу сотворенным из снега существом из детской сказки.

– Леди… – пробормотал он.

– О… Я не хотела вас будить.

– Звуки арфы – не худшее, от чего можно проснуться, особенно столь изысканные.

К удивлению Нейла, хозяйка корабля слегка покраснела.

– Я просто коротала время, – сказала она. – Как вы себя чувствуете?

– Кажется, лучше. Миледи, мне бы не хотелось вас утруждать – вам нет необходимости сидеть рядом со мной, я обещаю, что буду лежать спокойно. У меня нет выбора.

Она опустила глаза.

– Это моя каюта, – ответила она. – И мне тяжело постоянно находиться на палубе. Яркое солнце слепит глаза и обжигает кожу.

– Вы ведь не сефри, правда? – пошутил он.

– Нет. Просто я не привыкла к дневному свету. – Она с интересом посмотрела на Нейла. – Но вы встречались с сефри?

– Верно. Это не так уж трудно.

– А мне не довелось. Надеюсь, что такая встреча скоро произойдет.

– Но мне не следует оставаться в вашей каюте, леди, – не унимался Нейл. – У вас наверняка найдется для меня более Подходящее место.

– Учитывая ваше состояние, лучшего места на корабле нет, – покачала головой Дева-Лебедь.

– Но это нехорошо. Ваши люди…

Она гордо вздернула подбородок.

– Мои люди хотели оставить вас акулам. Однако на этом корабле командую я. И, как мне кажется, ваше общество мне ничем не угрожает. Вы со мной не согласны?

– Конечно, миледи, вы правы, но все же…

– Я вполне могу переодеться и помыться за ширмой. И здесь есть койка, где я могу спать.

– На койке следовало бы спать мне.

– Когда вам станет лучше, так и будет. А когда вы совсем поправитесь, то перейдете спать к мужчинам.

– Я хочу…

– Как вас зовут? – неожиданно спросила Лебедь. – Вы не назвали свое имя.

– Я… – Он немного помедлил. – Меня зовут Нейл, – наконец ответил он, ему до смерти надоело лгать.

– Нейл, – повторила она. – Хорошее имя. Значит, вы с островов Святого Лира. Или со Скерна. А вы умеете играть в фидчиз?

Нейл удивленно приподнял бровь.

– Умею, Мой отец научил меня этой игре, когда я был ребенком.

– А вы… не хотите сыграть? Никто на корабле не умеет, к тому же у них слишком много дел, чтобы учиться. Но вы…

– Да, играть я могу и лежа, – согласился Нейл. – Если у вас есть доска.

Дева-Лебедь смущенно улыбнулась и подошла к небольшому шкафчику, встроенному в стену. Она вытащила доску для игры в фидчиз и кожаный мешочек с фигурами. Доска оказалась красивой, квадратики были инкрустированы деревом. Белые клетки чередовались с красно-коричневыми. Трон в центре доски был черным.

Фигурки также были сделаны с большим вкусом. Короля вырезали из темного дерева, вместо короны на его голове красовался островерхий шлем. Каждый из воинов имел щит и меч, и все они были высокими и стройными, как и их король.

А вот рейдеры оказались разными, Нейл не нашел и двух одинаковых фигурок, и все они были выполнены немного в гротескной манере. Одни обладали человеческими телами и головами птиц, собак или свиней. У других были широкие тела и короткие ноги, а у некоторых ноги и вовсе отсутствовали – очевидно, они вполне обходились длинными руками. Нейлу никогда не приходилось видеть такого набора.

– Кем бы вы хотели играть, леди? – спросил Нейл. – Королем или рейдерами?

– Я слишком часто играла за короля, – задумчиво проговорила Лебедь. – Но, полагаю, мне следует опять играть за него, чтобы выяснить, нет ли тут какого-либо знамения.

Обронив это непонятное замечание, Лебедь принялась расставлять фигуры. Король занял место в центре, окруженный рыцарями, которые образовывали крест. Рейдеры – армия Нейла – расположились вдоль краев доски. В каждом углу имелись ворота. Если король доберется до любых ворот, Дева-Лебедь одержит победу. А Нейлу, чтобы победить, необходимо захватить короля.

Она сделала первый ход, направив одного из своих рыцарей на восток, но не так далеко, чтобы атаковать рейдеров. Нейл немного подумал и взял рыцаря.

– Я так и предполагала, что воин соблазнится этой приманкой, – заметила Дева-Лебедь и переместила другого рыцаря через всю доску, чтобы блокировать одну из фигур Нейла.

Спустя пять ходов король прошел сквозь северные ворота, а Нейлу оставалось лишь пытаться понять, как это произошло.

– Что ж, если вы ждали знамения, вы его получили, – заметил он.

– Да, – согласилась Лебедь. – Я действительно близка к своим вратам. И надеюсь, что скоро пройду через них.

Она вновь принялась расставлять фигуры.

– А вы бывали в Сафнии? – спросила она.

– Нет, миледи, не доводилось. Честно говоря, я мало где успел побывать.

– И все же вы путешествовали больше меня, – сказала Лебедь. – Единственное место, которое мне знакомо, – за исключением того, где я родилась, – этот корабль. А вы единственный человек… – Она замолчала, и на ее щеках вновь появился слабый румянец смущения. – Мне не следует говорить об этом. Вы поступили правильно, сохранив свои секреты. Но я бы хотела… нет, расскажите мне о каких-нибудь странах, пожалуйста.

Нейл задумался. О чем он может ей рассказать, не раскрыв слишком многого? Потом он решил, что его опасения выглядят глупо. Если она враг – и находится в союзе с теми, кто напал на Энни, – то она наверняка знает, кто такая Энни, и понимает, что он вассал Кротении.

К тому же она уже догадалась, откуда он родом.

– Я могу рассказать вам о Скерне, – предложил он.

– Он находится в море Святого Лира, да? И сейчас является частью Лира?

– Прежде Скерн принадлежал Ханзе, – сказал Нейл, внимательно наблюдая за лицом своей собеседницы, но та лишь с интересом слушала его. – Но теперь он под протекторатом Лира.

– Я знаю об этом из книг, – сказала Лебедь. – Но расскажите мне, что значит жить там?

Нейл лежал с закрытыми глазами, и перед его мысленным взором проходили разноцветные картины его детства.

– Море там всегда рядом, – тихо заговорил он. – И тебя повсюду преследует его запах, даже в Килсе.

– В Килсе?

– Это горная гряда, разделяющая остров на две части, там ничего нет – лишь камень и трава. Я бывал там вместе с отцом, когда мы навещали мою тетю Нейми. Она держала овец и жила в землянке. В Килсе почти постоянно идет дождь, а зимой выпадает много снега. В редкие ясные дни можно увидеть побережье Салтмарка и горы Скайпея – это соседний остров. И кажется, будто ты стоишь на небе.

– Вы жили на побережье?

– Я родился в деревушке под названием Фроук, на самом берегу, но почти все мое детство прошло на лодках.

– Вы ловили рыбу?

– Когда был мальчишкой. А потом сражался.

– Понятно. И сколько вам было лет, когда вы стали воином?

– Первый раз я был в бою рядом с отцом, когда мне исполнилось девять, – я носил за ним копья.

– Девять лет?

– У нас это нормально, – сказал Нейл. – Мужчин всегда не хватает.

– Что ж, если они начинают воевать в девять лет, в этом нет ничего странного.

– Наших врагов никак не удавалось убедить, чтобы они подождали, пока мы вырастем, – спокойно сказал Нейл.

– Извините, – слегка смутилась Лебедь. – Я не хотела будить горькие воспоминания.

– Воспоминания и шрамы напоминают человеку о том, кто он такой, – заметил Нейл. – Я не боюсь и не стыжусь их.

– Да, конечно, но они приносят боль, не так ли? – мягко сказала Дева-Лебедь. – Я никогда не воевала, но знаю. – Она посмотрела на доску. – Теперь вам играть за короля.

– Вы в беде, миледи? – спросил Нейл. – Вы от кого-то убегаете?

Дева-Лебедь ответила ему не сразу. Подождав, пока Нейл сделает ход, она задумалась над своим.

– А если бы у вас была возможность вернуться в те места, где вы уже были, или направиться туда, где не бывали никогда, что бы вы выбрали?

– Сейчас бы я поплыл в Палдх, – ответил он.

– Значит, она направляется в Палдх?

Нейл почувствовал, как холод сковал его тело, он так увлекся беседой, что забыл об осторожности. Ему удалось – несмотря на все препятствия – помочь Энни сесть на корабль, плывущий в сторону дома.

А теперь он помог врагам найти ее след.

Нейл посмотрел на прелестное белое горло девушки и задумался о том, хватит ли у него сил задушить ее, прежде чем она позовет на помощь.

Глава 3 Лешья

– На свете не так много людей, способных незаметно ко мне подобраться, – пробормотал Эспер, обращаясь к стоящему у него за спиной сефри.

Он не стал поворачиваться, но уже знал о чужаке две вещи. Во-первых, к нему подкрался не Фенд. Голос Фенда Эспер знал не хуже собственного. Во-вторых, это была женщина.

– Никогда бы не подумала, – ответила женщина. – Однако это не имеет значения. Я не собираюсь причинять тебе вред, если ты не причинишь его мне.

– Это зависит от нескольких вещей, – сообщил Эспер, медленно поворачиваясь назад.

Он больше не боялся, что монахи или греффин его заметят. То, что приближалось с востока, полностью захватило их внимание. Насущная угроза стояла прямо перед ним.

Она оказалась хрупкой даже для сефри, с фиолетовыми глазами и черной челкой, почти касавшейся ресниц. Она распустила капюшон, чтобы тот не мешал ей говорить, и Эспер увидел ироническую усмешку, изогнувшую ее губы. Она выглядела молодой, но выражение глаз наводило на иные предположения. Возможно, она старше Эспера – сефри дольше живут и медленней стареют.

Как он мог подумать, что это Фенд?

– И что же ты хочешь выяснить? – спросила она.

Он видел обе ее руки – в них не было оружия. Эспер слегка расслабился.

– Ты привела меня сюда, – сказал он. – Играла со мной. Мне это не нравится.

– В самом деле? Но тебе было вовсе не обязательно преследовать меня.

– Я принял тебя за другого.

Она задумчиво кивнула.

– А-а, ты думал, что я – Фенд.

Имя вонзилось в него, словно колючка.

– Так кто же ты? – прошипел Эспер.

Она приложила палец к губам.

– Я объясню позже, – пообещала она. – Тебе нужно посмотреть на то, что здесь произойдет.

– Ты знаешь, что будет? Ты уже видела? – нетерпеливо спросил Эспер.

Она кивнула.

– Это слиндеры. Смотри – вот они.

– Слиндеры? – Эспер обернулся.

Сначала он видел лишь лес. Но потом деревья как-то странно закачались, словно подул сильный ветер, и стая черных дроздов взмыла в серебристое небо. Монахи застыли, точно статуи.

Затем из-за деревьев появились странные существа, передвигающиеся скачками то на четырех конечностях, то на двух. Их было десять, и как только они вышли на поляну и заметили монахов, хриплый вой сразу же усилился.

Сначала Эспер решил, что они похожи на маленьких уттинов или на других чудищ из детских сказок, но когда понял, кто перед ним, внутри у него похолодело.

Это были мужчины и женщины. Обнаженные, исцарапанные, грязные, с кровоточащими ранами и совершенно безумные – но это были люди, как и рассказывал Эхок.

Подул сильный осенний ветер, зашелестела листва, и вслед за вожаками появилась остальная часть стаи – двадцать, пятьдесят, – Эспер не смог сосчитать всех. Наверное, около сотни. Они двигались как-то странно – и дело было даже не в том, что время от времени многие опускались на четвереньки. Их движения были резкими, какими-то дергаными, как у насекомых. Некоторые сжимали камни и ветки, но у большинства руки были пусты. Большая часть выглядела сравнительно молодо, но некоторые сутулились, и волосы их были седыми. Другие лишь недавно вышли из детского возраста, но ни один не видел меньше пятнадцати зим.

Они окружили монахов, продолжая отвратительно выть. Тут только Эспер уловил мелодию, а потом и искаженные слова. Детская песенка о Терновом короле, которую пели на алманнийском языке.

– Это слиндеры? – спросил Эспер.

– Так их называют усттиши, – ответила сефри. – Те, кто к ним не присоединился.

Пока она говорила, слиндеры начали падать на землю, пораженные стрелами. Монахи стреляли с нечеловеческой быстротой и точностью. Однако им не удалось даже замедлить движение наступающей волны тел. Слиндеры обходили павших, как река огибает камни. Тогда монахи вытащили мечи, образовав круг, внутри которого остались двое лучников.

Не раздумывая, Эспер потянулся к луку.

– Надеюсь, что ты не так глуп, – сказала женщина. – Зачем сражаться на их стороне? Ты ведь видел, что они делают.

Эспер кивнул.

– Да.

Монахи заслужили страшную смерть. Однако обезумевшая стая была такой отвратительной, что он едва не забыл об этом.

Более того, он забыл о греффине. Эспер вспомнил о нем только после того, как тот испустил низкое жуткое рычание. Греффин стоял и скреб лапами землю, шерсть у него на спине поднялась дыбом. Потом он принял решение и стремительно метнулся в лес.

Прямо в их сторону.

– Проклятье, – выдохнул Эспер, поднимая лук.

Он почувствовал ядовитый взгляд греффина и выстрелил.

Стрела отскочила от костистой чешуи над ноздрями. Греффин бросил взгляд в сторону Эспера, затем мгновенно развернулся и с невероятной быстротой скрылся в чаще.

Чтобы выследить одного греффина, Эсперу пришлось пройти половину Кротении. И он ни разу не видел, чтобы чудовище от кого-нибудь убегало.

Если бы греффин вступил в бой на стороне монахов, у тех были бы шансы на спасение. Эспер видел, как они умеют сражаться, к тому же меч давал преимущество в схватке с безоружными голыми безумцами.

Однако эти существа были готовы умирать, что само по себе являлось страшным оружием.

Эспер смотрел, как слиндеры бросаются на сверкающие клинки монахов, словно зерно в жернова – да и результат был таким же. Очень скоро вся поляна покрылась кровью, развороченными кишками, отрубленными головами и руками. Но слиндеры без малейших колебаний и страха продолжали свои атаки, подобно берсеркам Грима, хотя берсерки обычно вооружались копьями. Эспер видел, как один из слиндеров, лишившись ноги, продолжал ползти к монахам. А другой, не обращая внимания на клинок, по рукоять вошедший в его живот, вцепился обеими руками монаху в горло.

Да, сражаться против такого противника можно – но победить нельзя. Один за другим под напором тел монахи падали на землю, слиндеры перегрызали им глотки или разрывали животы. Затем желудок Эспера подкатил к горлу – он увидел, как слиндеры пожирают тела убитых, вгрызаясь в них, словно волки.

Он перевел взгляд на сефри, но та не смотрела на кровавое пиршество. Ее глаза были устремлены на опушку леса, откуда появились слиндеры. Он повернулся в ту же сторону и увидел, что деревья все еще дрожат и раскачиваются, и Эсперу показалось, что восходит солнце, хотя он и не видел света. Он лишь чувствовал тепло на лице и какие-то изменения вокруг.

Из леса вышло новое существо, не такое высокое, как деревья, но вдвое выше человека. Над головой у него покачивались черные рога, но лицо было человеческим, с очень бледной, точно березовая кора, кожей и бородой, подобной густому коричневому мху. Существо было обнаженным, как и слиндеры, но большую часть тела покрывала масса спутанных волос или мха. Там, где босые ноги ступали на землю, сразу же, подобно струе фонтана, вырастал терновник.

– Раньше он выглядел иначе, – пробормотал Эспер.

– Это Терновый король, – ответила сефри. – Он всегда разный и всегда прежний.

За ним следовала толпа слиндеров, и, как только прорастали первые шипы терновника, безумцы бросались на них, пытаясь вырвать из земли. Тела несчастных были залиты кровью, шипы наносили им глубокие раны, но, подобно монахам, не выдерживали упрямого натиска. Да, многие из нападавших истекали кровью и умирали, но и шипы разрывались в клочья.

Терновый король, казалось, не обращал внимания на кровавую схватку. Он решительно направился к павшим монахам, и, казалось, лес пытался последовать за ним.

Эспер мрачно потянулся к черной стреле. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять – лучшего шанса не будет.

– Тебе придется сделать выбор, лесничий, – прошептала сефри.

– У меня нет выбора, – ответил Эспер. – Он уничтожает лес.

– Ты в этом уверен? Открой глаза, лесничий.

Вместо ответа Эспер наложил стрелу на тетиву.

Ветер стих, и тут Терновый король повернулся к ним. Даже на таком огромном расстоянии Эспер видел, как блестят его зеленые глаза.

Слиндеры также повернулись в его сторону, но рогатый монарх поднял руку, и они замерли.

– Думай, лесничий, – повторила сефри. – Я прошу тебя только об этом.

– Что тебе известно, сефри?

– Немногим больше, чем тебе. Я знаю лишь то, что говорит мое сердце. Спроси у своего сердца: что оно тебе скажет? Я привела тебя потому, что никто не знает лес лучше, чем ты, – ни сефри, ни человек. Кто здесь враг? Кто дал тебе стрелу?

Ветер не мешал, Эспер мог стрелять – он знал, что не промахнется.

Он мог покончить с Терновым королем.

– Существа, которые следуют за ним, – сказал Эспер, – раньше были людьми. Они жили в деревнях.

– Да, – согласиласьсефри. – Я видела пустые селения.

– Тогда…

Но Терновый король спас ему жизнь. Эспера отравил греффин, и король остановился над ним. Лесничий помнил лишь сон о корнях, погружающихся все глубже в землю, кронах, купающихся в солнечных лучах, и об огромном зеленом колесе времен года, о рождении, смерти и разложении…

Он сказал себе, что это ложь.

Терновый король медленно повернулся и направился обратно к лесу. Эспер натянул лук и вдруг заметил, как дрожат его пальцы.

Терновый король оглянулся на лесничего. В глазах греффина Эспер видел лишь зло. В глазах Тернового короля сияла жизнь.

Тихо выругавшись, Эспер опустил лук, Терновый король в сопровождении своей свиты скрылся за деревьями.

Вой смолк, и в лесу воцарилась тишина.

– Я не уверена, что ты сделал правильный выбор, лесничий, – нарушила молчание сефри. – Но я бы поступила так же.

Эспер вернул черную стрелу в колчан.

– А теперь скажи мне, кто ты? – пробормотал он.

– Я принадлежу к клану Серн, – ответила она. – Меня нарекли Лил, но я предпочитаю имя, которое получила в Назгейве – Лешья.

– Ты лжешь. Никто из клана Серн не покидал реун халафолков в течение тысячи поколений.

– А ты встретил кого-то из моего клана в реуне Алут? Ты же и сам все видел. Я нарушила запрет много лет назад, гораздо раньше, чем кто-либо другой.

– Проклятье! – прорычал Эспер. – Откуда ты столько обо мне знаешь, если я ничего о тебе не слышал?

Она мрачно улыбнулась.

– Ты думаешь, тебе все известно о сефри, Эспер Белый? Далеко не все, а обо мне и того меньше. Как я уже говорила, много лет я жила далеко от здешних мест. Тридцать зим я провела на севере. И вернулась только после того, как почувствовала, что он пробуждается.

– Ты не ответила на мой вопрос. Откуда ты столько обо мне знаешь?

– Ты меня заинтересовал, Эспер Белый.

– Это не ответ, – не сдавался Эспер. – Моего терпения не хватает на говорящих надвое сефри. – Он прищурился. – Все сефри покинули лес несколько месяцев назад. Почему ты осталась?

– Остальные отказались выполнить свой долг и сбежали, – сурово ответила она. – А я – нет.

– О каком долге ты говоришь? Никогда не слышал, чтобы сефри имели какие-то обязательства, кроме как по отношению к самим себе.

– Боюсь, ты так и останешься в неведении. Ты нападешь на меня, если я не стану отвечать?

– Не исключено. Мой друг погиб из-за тебя.

– Я не могла предвидеть, что события примут такой оборот, – я лишь хотела показать тебе, что делает церковь. Вероятно, он обладал повышенной чувствительностью к храмам. Твой друг был священником?

– Значит, тебе не все известно.

– Конечно не все. Но если он был священником и совершил паломничество по другим святым местам, каким-то образом связанным с этим, это многое объяснит…

– Подожди, – перебил ее Эспер, неожиданно кое-что вспомнив. – Этот седос – является ли он частью паломничества, как первый, к которому ты нас привела?

Она приподняла бровь.

– Весьма возможно. Монахи сначала построили то святилище, а потом пришли сюда.

– И закончили начатое? Им удалось завершить свои ритуалы?

Лешья посмотрела на растерзанные тела, лежащие вокруг кургана.

– Наверное, но я плохо разбираюсь в подобных вещах.

– Тогда я приведу того, кто разбирается лучше, – ответил Эспер и повернулся, собираясь уйти.

– Подожди, лесничий. Нам нужно поговорить. Похоже, у нас общие цели.

– Сейчас у меня одна цель, – покачал головой Эспер, – и я сомневаюсь, что она совпадает с твоей.

– Тогда я пойду с тобой.

Эспер ничего не ответил. Он нашел Огра, вскочил в седло и поехал туда, где оставил своих спутников. Впрочем, сефри последовала за ним.

Он нашел Эхока, Винну и Стивена неподалеку от места, где они расстались, правда, им удалось поднять тело Стивена на ветку дуба и удобно устроить его на развилке. Эхок держал наготове лук.

– Это они, – сказал он, как только увидел Эспера. – Именно они напали на нас в Дат аг Пэй. Ты их слышишь?

Вновь зазвучало пение слиндеров, только теперь оно доносилось издалека.

– Да, – кивнул Эспер, – но не думаю, что они двигаются в нашу сторону.

– Ты их видел? – спросила Винна, спускаясь с дерева.

– Видел, – проворчал Эспер.

Винна спрыгнула на землю, подбежала к Эсперу и обняла его.

– Мы думали, они тебя схватили, – прошептала она, прижимаясь лицом к его груди.

Он почувствовал, что по ее щекам текут слезы.

– Все хорошо, Винна, – попытался успокоить ее Эспер. – Я в порядке.

Его радовало, что после стольких споров они наконец помирились. Однако он почувствовал, что Винна напряглась в его объятиях.

– Он здесь, – прошептала она, – у тебя за спиной.

– Да. Но это не Фенд.

Тем не менее, он бросил на Эхока выразительный взгляд, тот кивнул и остался на дереве с луком в руках.

– Нет? – Винна высвободилась из его объятий и внимательно посмотрела на подошедшую к ним Лешыо.

Сефри встретилась с ней взглядом, потом перевела его с Винны на Эхока и усмехнулась.

– Здесь водятся очень крупные белки, – сказала она.

– И весьма опасные, – добавил Эспер.

– Кто она такая? – поинтересовалась Винна.

– Сефри, – проворчал Эспер. – И лжет точно так же, как большинство из них.

– Однако она может и сама говорить за себя, – заметила Лешья.

Она уселась на бревно, сняла высокий сапог со шнуровкой, высыпала из него камешки и принялась растирать ногу.

Винна продолжала рассматривать сефри, пытаясь понять, как отнестись к незваной гостье.

– Наш друг пострадал из-за тебя, – наконец сердито проговорила Винна. – Ты привела нас…

– Я слышала, что он мертв, – прервала ее Лешья. – Или это мнение слегка преувеличено?

– Весьма возможно, – проворчал Эспер.

– Что? – воскликнула Винна. – Ты передумал? Ушам своим не верю.

Эспер развел руками.

– Давай не будем ни на что надеяться, – сказал он. – Но нечто похожее с ним уже случалось – как он мне рассказывал. Когда он совершал паломничество в честь какого-то там святого.

– Декмануса.

– Точно. Он говорил, что полностью перестал чувствовать свое тело, забыл собственное имя, даже сердце перестало биться. Быть может, сейчас произошло нечто похожее. Не исключено, что ему необходимо завершить паломничество.

Глаза Винны загорелись, но тут же потускнели.

– Мы ничего не знаем об этих вещах, Эспер. В прошлый раз он справился сам, поскольку того хотели святые. А сейчас…, – Она кивнула на неподвижное тело.

– Ты сама говорила, что он не начал разлагаться.

– Но… Да, ты прав. Мы ничего не можем сделать и все же обязаны попытаться. Но как нам узнать, что нужно, чтобы завершить паломничество?

– Нам известно, где оно начинается, – сказал Эспер.

– Подумайте хорошенько, – вмешалась Лешья, – станет ли кто-нибудь, даже ваш друг, отправляться в паломничество по подобным святым местам, созданным церковью.

– Церковью? – Винна вопросительно взглянула на Эспера.

– Да, – кивнул он. – В седосе были священники. Они убивали людей и вешали их – как мы уже однажды видели.

– Но тогда этим занимались Спендлав и другие отступники, – напомнила Винна. – Стивен говорил, что церкви ничего о них не известно.

– Значит, твой друг ошибся, – фыркнула Лешья. – Речь идет не о небольшой группе отступников. Неужели вы считаете, что Спендлав и Фенд работали в одиночку? Они не большее, чем камешек в сравнении с горой.

– А что тебе об этом известно? – спросил Эспер. – Где мне найти Фенда? – Он склонил голову набок. – И, кстати, откуда ты знаешь о черной стреле?

Она закатила глаза.

– Я видела, как ты убил уттина. Потом осмотрела его тело. Об остальном частью услышала от вас самих, пока следовала за вами, частью догадалась. Тебе дали стрелу церковники, верно? И просили тебя убить Тернового короля.

– Фенд, – уперся Эспер, не давая увести себя в сторону. – Где он?

– Я не знаю, как его найти, – ответила Лешья. – Когда я проходила через Бейргс по пути на юг, я слышала, что он побывал там. До меня дошел слух, что он направлялся к Сарнвудекой Колдунье, но кто знает, правда ли это?

– А как тебе удалось найти нас? Откуда ты узнала, кто мы такие? – осведомилась Винна.

– Вы? Я понятия не имею, кто такие ты и этот юноша на дереве. Но Эспер Белый хорошо известен в Королевском лесу.

– Только не тридцать лет назад, – возразил Эспер. – Если тебя здесь не было столько лет, это не праздный вопрос.

– Зато глупый. Я искала королевского лесничего, поэтому начала о нем расспрашивать. Среди прочего я узнала, что ты сражался с греффином и что именно ты первым увидел Тернового короля. Мне сказали, что ты ушел в Эслен, поэтому я последовала туда. Я находилась в Фелленбете, когда услышала, что ты направляешься сюда. И снова последовала за тобой.

– Но не стала представляться.

– Да, не стала. Я слышала о тебе, но я тебя не встречала. И я хотела, чтобы ты увидел то, что видела я, – мне было важно знать, как ты поступишь.

– И ты стала нашим лучшим другом, – ледяным тоном сказала Винна. – Оказав нам неоценимую помощь с уттином, ты завела бедного Стивена в ловушку, а теперь рассчитываешь, будто мы тебе поверим.

Лешья улыбнулась.

– Ты предпочитаешь юных женщин, лесничий?

– Хватит, – угрюмо бросил Эспер. – Какое отношение имеет ко всему происходящему церковь?

– Самое прямое, – ответила Лешья. – Вы видели монахов.

– Но не прайфек! – сердито выпалила Винна. – Если он все это знал, зачем ему…

– … посылать вас убивать единственного сильного врага, способного разрушить его планы? – бесцеремонно закончила за нее Лешья. – Святые знают.

– А почему ты думаешь, что Терновый король против церкви, а не заодно с ней?

– Спроси у своего любовника.

Эспер едва не подпрыгнул от этого слова, а посмотрев на Винну, заметил на ее лице странное выражение.

– О чем она, Эспер? – спросила Винна.

– Мы видели его, – ответил он. – Слиндеры – существа, с которыми встретился Эхок, ты слышала их вой – находятся под его началом. Они убили священников и могли бы покончить с нами, но он их удержал.

– Значит, Терновый король хороший?

– Хороший? Нет. Но он сражается за лес. Шипы, которые его преследуют, пытаются его уничтожить, повалить на землю, как они это делают с деревьями. И греффин не является его слугой – он враг Тернового короля.

– Тогда он хороший, – повторила Винна.

– Он сражается за лес, Винна. Но он нам не друг, его вообще не интересуют люди.

– И все же ты не стал его убивать, – сказала она. – Ты сказал, что даже не пытался.

– Я не понимаю, что происходит. Стрелу я могу использовать всего один раз – если только прайфек не солгал, и я не хочу ошибиться с выбором цели, если ты понимаешь, о чем я.

Винна бросила взгляд на Лешью.

– Получается, что мы не знаем, кому верить.

– Верно.

– Так что же нам делать? Прайфек послал нас убить Тернового короля. Ты этого не сделал. Что дальше?

– Мы отнесем Стивена к седосу и посмотрим, что произойдет. Начнем с этого. А потом разберемся, кто нам солгал – прайфек… – Он посмотрел в глаза Лешьи и закончил фразу: – Или ты.

Сефри лишь улыбнулась в ответ и снова надела сапог.

Глава 4 Третья вера

Энни удалось выбраться на палубу прежде, чем ее одолела тошнота. Она даже сумела подойти к протянутому вдоль борта лееру, но тут все ее тело содрогнулось, и у нее начался приступ жестокой рвоты. Она опустилась на палубу и заплакала.

Была ночь, и, хотя корабль продолжал раскачиваться на волнах, ветер стих. Она слышала, как негромко рассмеялся какой-то матрос и как другой тут же его одернул. Энни было все равно. Ее больше ничего не интересовало.

Она хотела только одного: умереть и покончить со своей бездарной жизнью. Ничего другого она не заслуживала.

Она убила сэра Нейла – с тем же успехом она могла бы сама столкнуть его в море. Он преодолел огромное расстояние, чтобы ее спасти – спасти их всех, а она лишь смотрела, как море смыкается у него над головой.

Энни знала, что до конца жизни не забудет его последний взгляд.

Она тяжело вздохнула. На воздухе ей становилось немного легче. Как только она спускалась в крошечную каюту, которую делила с Острой, мир начинал вращаться с невероятной скоростью. Так прошло два дня. Она не могла есть, если ей и удавалось что-то проглотить, тут же начиналась рвота, а от вина, даже разбавленного водой, становилось только хуже.

Энни легла на спину и посмотрела на звезды.

Звезды равнодушно взирали на нее. Как и оранжевый полумесяц, который показался ей слишком ярким.

Ее снова замутило.

Энни стала смотреть на луну, стараясь забыть о палубе, которая, словно живое существо, шевелилась под ней. Она изучала темные пятна, вспоминала карты, находила удивительные узоры – ничего подобного ей раньше не доводилось видеть, – пыталась разгадать их смысл.

Постепенно корабль словно замер на месте, цвет месяца из оранжевого стал желтым, а когда он повис прямо у Энни над головой, то засиял серебром.

Мягким движением корабль исчез совсем. Энни огляделась по сторонам и обнаружила, что находится в лесу, залитом лунным светом.

Она с трудом поднялась на ноги.

– Эй! – неуверенно крикнула Энни.

Никакого ответа.

Она уже дважды побывала в этом месте. В первый раз ее привела сюда странная женщина в маске – в день рождения сестры. Во второй раз она пришла сама, пытаясь вырваться из темноты пещеры, куда ее отправили сестры монастыря Святой Цер.

На сей раз она не знала, что послужило причиной. Однако сейчас была ночь, а прежде она попадала сюда при свете дня. Вокруг было пусто – никаких тебе женщин в масках, утверждающих, что ей суждено стать королевой, или предрекающих конец миру.

Возможно, они сами не знают, что она здесь.

На луну набежало облако, тени деревьев стали длиннее, и Энни показалось, – что они тянутся к ней.

Тут только она вспомнила, что здесь не было теней, во всяком случае от солнца. Так почему же они появились ночью?

Тогда Энни решила, что попала в другое место.

И еще она поняла, что ошиблась. Здесь кто-то был, но что-то мешало ей посмотреть на него. Она принялась вертеть головой, но высокая тень всякий раз умудрялась ускользнуть в сторону.

Послышался тихий смех. Мужской.

– Что такое? – заговорил незнакомый голос – Неужели меня пришла навестить королева?

Энни поняла, что дрожит. Тень переместилась, Энни невольно повернула голову вслед и стиснула зубы, когда в очередной раз не смогла его увидеть.

– Я не королева, – ответила она.

– Не королева? – удивился он. – Чепуха. Я вижу корону на твоей голове и скипетр в руке. Разве Вера тебе ничего не сказала?

– Я не знаю, о ком вы говорите, – ответила Энни. – Я не знаю никакой Веры.

Но она поняла, что говорит неправду. Женщина, с которой она здесь встречалась, ей не представилась, но это имя почему-то казалось правильным.

Мужчина также это понимал.

– Быть может, ты просто не знала имени, – промурлыкал голос, и эхо его еще долго ходило у нее в голове.

Тени приблизились к ней.

– Они известны под разными именами. Хаготсин, Ватейс, Сьюсори, Хеджвайтс – Лишенные тени. Имена не имеют значения. Назойливые ведьмы, не обладающие ни мудростью, ни силой, на которые претендуют.

– А вы? Кто вы? – спросила Энни, стараясь, чтобы голос ее звучал уверенно.

– Тот, кого они боятся. Тот, от кого ты можешь их защитить – во всяком случае, на это они рассчитывают.

– Я не понимаю, – призналась Энни. – Я лишь хочу вернуться домой.

– Чтобы тебя короновали? Чтобы предсказание Веры сбылось?

– Я не хочу быть королевой, – совершенно искренне сказала Энни, продолжая отступать назад.

Страх горячим жгутом сжимал ее сердце, но она призвала силу, которую ей удалось применить в з'Эспино. Энни знала, что может нанести удар – и без колебаний потянулась к незримому врагу. Однако ничего не произошло, она не ощутила плоти и крови, биений сердца. Только глухую пустоту.

И все же что-то там было – в следующее мгновение по зеленой траве к ней со всех сторон устремилось нечто, петля мрака стала затягиваться. Энни, дрожа, сжала кулаки и обратила лицо к луне, в единственную сторону, куда позволяла ей смотреть ее же собственная плоть.

Свет прошел сквозь ее тело, и нечто в ней изменилось, Энни показалась, что она превратилась в мрамор, в камень, испускающий свет, а тьма стала волной холодной воды, окатившей ее и исчезнувшей.

– О, – произнес стихающий голос. – Ты продолжаешь учиться. Но и я тоже. Не слишком цепляйся за жизнь, Энни Отважная. Она недолго будет тебе принадлежать.

Затем тени исчезли, и поляна наполнилась чистым лунным светом.

– Он прав, – раздался женский голос. – Ты действительно учишься. В луне заключено больше различных сил, чем просто тьма.

Энни повернулась, но увидела совсем не ту женщину, с которой встречалась прежде. У этой были серебристые волосы, подобные лунному свету, и бледная кожа. Черное платье украшали сверкающие драгоценные камни, а лицо выше рта скрывала маска из черной же слоновой кости.

– Сколько вас здесь? – спросила Энни.

– Нас четверо, – ответила женщина. – Ты встречала двух моих сестер.

– Вы – Веры, да?

– Он назвал лишь часть наших имен.

– Я о вас ничего не слышала – ни под какими именами.

– Прошло изрядно времени с тех пор, как мы являлись миру. Многие нас забыли.

– Но кто был здесь? Кто он?

– Он враг, – ответила женщина.

– Терновый король?

Она качнула головой.

– Терновый король – не враг, хотя многие из вас погибнут от его руки. Терновый король – это часть мира, каким он был и есть. А тот, с кем ты беседовала, не является его частью.

– Тогда кто же он?

– Он смертный, пока. Существо из плоти и крови, но он становится чем-то большим, чем просто человек. Он меняется вместе с миром. И если он сумеет закончить свое преображение, то все, что мы знаем, исчезнет.

– Но кто он? – допытывалась Энни.

– Нам неизвестно его смертное имя. Но вот уже тысячу лет существует возможность его появления.

Энни закрыла глаза, в ее груди разгорался гнев.

– От тебя так же мало помощи, как от твоих сестер.

– Мы пытаемся помочь, но нас ограничивает наша природа.

– Да, твоя сестра мне это объяснила, – сказала Энни. – Однако мне так и не удалось воспользоваться вашими советами.

– Всему свое время, Энни. Каждый месяц повторяется лунный цикл, каждый год дарит весну, лето, осень и зиму. Но мир изменяется и по другим законам, он подвержен более сильным течениям. Цветы, раскрывающие свои лепестки в призмен, дремлют в новмен. Так повелось с тех самых пор, как родился наш мир. Тем не менее, когда произошла очередная смена времен года, цикл едва не был нарушен, мир вышел из равновесия. Колесо заскрипело на расколотой оси, появились возможности, не существовавшие прежде. Одна из них заключена в нем. Даже не в личности, а в месте, троне, если хочешь, свободном до настоящего времени, но дожидающемся, когда его займут. А теперь появился тот, кто готов на него претендовать. Однако мы еще не знаем, кто он, мы видим лишь то же, что и ты, – его тень.

– Значит, он стоит за убийством моих сестер и отца? Это он прислал рыцарей в монастырь?

– Вполне возможно. Ясно одно: он желает твоей смерти.

– Почему?

– Он не хочет, чтобы ты стала королевой.

– Почему? – повторила Энни. – Чем я могу ему угрожать?

– Потому что существуют два новых трона, – ответила Вера. – Два.

Энни пришла в себя на палубе корабля. Кто-то накрыл ее одеялом. Она несколько мгновений не шевелилась, опасаясь, что вернется тошнота. Однако вскоре поняла, что ей стало значительно лучше.

Энни села и потерла глаза. Наступило утро, солнце уже выглядывало из-за далекого горизонта. Остра стояла у борта и о чем-то негромко беседовала с Казио. Она улыбалась, а когда Казио коснулся ее руки – порозовела.

«Глупая девчонка, – внутренне возмутилась Энни. – Неужели она не видит, что в нем нет искреннего чувства? Мальчишка, играющий в любовь».

Но почему ее беспокоит глупость Остры? Ведь если Казио перенесет свое внимание на Остру, он оставит в покое ее саму. Так будет только лучше.

И все же Остра ее подруга, и она должна за ней присматривать.

Энни ухватилась за леер и поднялась на ноги. Тошнота не возвращалась. Она чувствовала себя значительно лучше.

– О, она все-таки жива, – заметил Казио, посмотрев в ее сторону.

Остра вздрогнула и покраснела еще сильнее. Неужели у них все зашло так далеко? Быть может, пока Энни было плохо или она спала?

Ей даже не нужно спрашивать. Со временем Остра сама все расскажет. Или нет? Когда-то у них не было секретов друг от друга, но сейчас они несколько отдалились. Энни понимала, что виновата она сама, ведь у нее появились тайны от Остры. Возможно, та берет реванш.

– Тебе стало лучше? – спросила Остра. – Я не могла тебя найти. Даже испугалась, что ты выпала за борт. Потом мы отыскали тебя на палубе, и я принесла одеяло, чтобы ты не замерзла.

– Спасибо, – сказала Энни. – Здесь мне лучше. А сейчас тошнота совсем прошла.

– Вот и отлично, – заметил Казио. – А то в последнее время ты стала слегка скучноватой.

– Что сделало нашу компанию в совершенстве подходящей друг другу, – парировала Энни.

Казио открыл было рот, чтобы ответить, но его внимание притекло что-то за спиной Энни, и он нахмурился. Она повернулась, проследив за его взглядом, и, увидев капитана Малконио, стиснула зубы.

– Вижу, вам стало лучше, – заметил тот. – Мертвые восстают.

– Не все, – холодно ответила Энни. – Некоторые так и остались мертвы.

В глазах Малконио что-то промелькнуло, то ли гнев, то ли досада – трудно было определить точнее.

– Каснара, я сожалею, что вы потеряли друга на причале. Но меня не нанимали сражаться, речь шла только о проезде.

Он повернулся к Казио, и все сомнения относительно настроения капитана исчезли. Малконио был рассержен еще до того, как Энни раскрыла рот.

– Более того, никто меня не предупредил, что нам может грозить опасность, – продолжал капитан.

– Конечно, нет, – ответил Казио. – Я знал, что бесполезно рассчитывать на вашу честь или храбрость, Малконио.

Малконио фыркнул.

– А я знал, что не стоит рассчитывать на ваш здравый смысл или благодарность. Или на ваших друзей. Если бы мы задержались с отплытием еще на несколько мгновений, мой корабль захватили бы те люди. Даже если бы нас всех не прикончили, нам бы пришлось провести в порту пару десятков дней, договариваясь с местными властями. Я спас вам всем жизнь, а теперь не понимаю, что мешает мне вышвырнуть всю вашу неблагодарную компанию за борт.

– Потому что, – ответил Казио, – если вы попытаетесь, я познакомлю ваше брюхо с Каспатором.

– Вы помогаете мне принять решение, Казио.

– Во имя Диуво, прекратите! – прорычал з'Акатто, который, прихрамывая, приближался к ним со стороны кормы. – Ни один из вас не поднимет руку на другого – и вы оба это прекрасно знаете, так что избавьте нас от своих детских угроз.

Малконио кивнул мастеру клинка.

– Как тебе удавалось терпеть его столько лет?

– Оставаясь пьяным, – проворчал з'Акатто. – Но если рядом будете вы оба, мне придется отыскать что-нибудь покрепче. Кстати – не осталось ли у вас галлеанского?

– Вы знакомы? – удивленно спросила Остра, переводя взгляд с з'Акатто на капитана и с того на Казио.

– Не слишком, – ответил з'Акатто. – Но они братья.

– Братья? – ахнула Остра.

Энни удивилась не меньше подруги, хотя теперь заметила и явное сходство.

– Мой брат никогда бы не пренебрег семейной честью, – ровным голосом проговорил Казио.

– И в чем состоит мое пренебрежение семейной честью? – осведомился Малконио. – В том, что я оставил эту гниющую громадину нашего дома тебе?

– Ты продал наше поместье, чтобы приобрести корабль, – ответил Казио. – Мы владели этой землей со времен образования Гегемонии. А ты продал нашу землю, чтобы купить это. – И он обвел рукой корабль.

– Земля не приносила прибыли в течение жизни целого поколения, Казио. И я не хотел праздно болтаться по Авелле, нарываясь на дуэли, чтобы заработать себе на хлеб, каковое существование вполне устраивало тебя. И дела мои пошли хорошо. Сейчас у меня четыре судна, и скоро я смогу стать владельцем собственного поместья, причем построенного своими руками. Ты не можешь расстаться с прошлым Чиоваттио, брат. А я представляю собой будущее.

– Красивая речь, – признал Казио. – Тренируешься перед зеркалом?

Малконио закатил глаза, упер руки в бока и насмешливо улыбнулся Энни.

– Выйди за него и сделай его жизнь невыносимой, ладно? – предложил он.

Энни гордо расправила плечи.

– Вы слишком много себе позволяете, – заявила она. – Ваши шутки неуместны. По крайней мере, этим вы похожи на своего брата.

– Благодарение Диуво, на этом наше сходство заканчивается.

– Вам бы следовало гордиться сходством с братом, – взорвалась Остра. – Он отважный боец. Мы бы десять раз погибли, если бы не он.

– А если бы не я, – парировал Малконио, – вы были бы мертвы один раз, но этого, как мне кажется, вполне бы хватило.

Казио поднял указательный палец, словно собирался что-то добавить, но брат отмахнулся от него.

– З'Акатто прав – это бесполезно. Мне не следовало пускать на свой корабль брата, не говоря уже о его друзьях, но дело сделано. Остается выяснить главный вопрос: кто те люди, которые вас преследуют?

– Я полагала, что вы обещали доставить нас в Палдх, – напомнила Энни. – Почему вас вдруг заинтересовали наши враги?

– По двум причинам, каснара. Во-первых, для них я теперь связан с вами. У меня появился враг, которого я и не предполагал заводить. Во-вторых, нас преследует быстроходный корабль, и я не удивлюсь, если на нем плывут ваши знакомцы из порта з'Эспино.

Глава 5 Элис Берри

– Ваше величество?

Мюриель подняла голову. К ней обратился молодой стражник, которого сэр Файл поставил перед ее покоями.

– Что случилось? – спросила она.

– Кто-то стучит в дверь и просит позволения войти.

Мюриель протерла глаза. Она ничего не слышала.

– Узнайте, кто это.

– Слушаюсь, ваше величество.

Он исчез, а Мюриель с тревогой посмотрела на потайную дверь. Хотя теперь она знала, что убийца вошел обычным образом, она не была уверена, что он покинул ее покои тем же путем. Потайная дверь невидима, если не знать о ее существовании, но если тебе о ней известно и ты располагаешь достаточным временем, найти способ ее открыть не так уж трудно.

До тех пор, пока она не будет уверена, что убийца не прячется в стенах, она не сможет чувствовать себя спокойно.

Стражник вернулся.

– Прайфек Хесперо, ваше величество, – объявил он.

– Один?

– Да, ваше величество.

– Хорошо, – вздохнула Мюриель. – Пригласи его.

В спальню вошел прайфек в темной сутане.

– Ваше величество, – с поклоном приветствовал ее он. Мюриель всегда казалось, что прайфеку чего-то недостает, но ей никак не удавалось уловить, чего именно. Бесспорно, он был умным человеком, а когда речь заходила о государственных делах и религии, в его голосе проявлялась страсть. Прайфек прекрасно владел словом, вплоть до того, что иногда бывал слишком речист. Тем не менее, даже во время самых жарких споров Мюриель казалось, что прайфек не полностью увлечен разговором и лишь изображает качества, на деле ему не свойственные. Однако всякий раз, когда королева приглядывалась к какому-либо отдельному свойству его характера, оно представлялось ей ненаигранным.

Возможно, причина в том, решила Мюриель, что он ей просто не нравится и она не может его принять таким, каков он есть.

– Что привело вас ко мне, прайфек? – спросила она.

– Естественное беспокойство о вашем благополучии, – ответил тот.

Королева приподняла бровь.

– Пожалуйста, объяснитесь, – потребовала она.

– Мне кажется, все и без того понятно, – ответил Хеспе-ро. – Посреди ночи сэр Файл со своими вооруженными людьми врывается в королевские покои. Его величество король Чарльз прибывает сюда под охраной лирской стражи. Стража взволнована, весь замок в смятении.

Мюриель пожала плечами.

– Кто-то пытался меня убить, прайфек, – ответила она. – В такой ситуации смятение вполне объяснимо. Как, по-вашему, я должна была поступить?

– Вас пытались убить?

Его удивление показалось Мюриель таким же искренним, как и беспокойство.

– Если только они не собирались ограничиться убийством моего стража и юной служанки, я бы сделала именно такой вывод.

– Ужасно. Как им это удалось?

Мюриель мрачно улыбнулась.

– Как и в том случае, когда церковники убили моих дочерей, создается впечатление, что никто не знает.

Рот прайфека открылся, губы образовали почти идеальное маленькое «о». Он покачал головой и после короткой паузы заговорил:

– Ваше величество, если вы намекаете, что церковь имеет отношение к случившемуся, я вас прощаю. Жестокие испытания омрачили ваш разум.

– Тем не менее, здесь чувствуется тот же запашок, – не сдавалась Мюриель.

– Брат Десмонд и его люди были отступниками, – напомнил ей Хесперо. – Хуже того, еретиками, практикующими запретную магию.

– Теперь, задним числом, конечно, – не стала спорить Мюриель. – Однако я взяла на себя смелость проверить списки монастыря д'Эф и обнаружила, что брат Десмонд и его люди считались доверенными братьями практически до самой смерти.

– На самом деле, я полагаю, он потерял это доверие после того, как убил настоятеля своего ордена, – с иронией ответил Хесперо. – Я не стану отрицать, что возможность появления зла существует повсюду, даже внутри церкви. Убийство ваших детей и методы, которые при этом использовались, заставили нас посмотреть в глаза простой, но пренебрегаемой истине. Мы предприняли ряд серьезнейших расследований во многих наших орденах, чего не случалось со времен Гегемонии. Расследование начнется с самого фратекса Призмо и закончится самым скромным монахом. Если есть улики, указывающие, что покушение на вашу жизнь как-то связано с представителями церкви, я прошу вас открыть их мне.

– Таких улик нет, – пришлось признать Мюриель.

– Понятно, – спокойно проговорил прайфек. – Но что вам известно?

– Кто-то ножом убил стражника, стоявшего на посту у двери моих покоев. Затем вошел и так же расправился с моей служанкой.

– Но вы спаслись.

– Меня здесь не было, – ответила Мюриель.

– Какая удача, – заметил прайфек.

– Да, вы правы, – устало ответила она. – Прайфек, зачем вы здесь?

Он удивленно приподнял брови.

– Чтобы предложить свою поддержку и совет.

– И каким же будет ваш совет?

– Ваше величество, я должен говорить прямо. Мне понятно, что ваши действия вызваны страхом и отчаянием – поэтому их до некоторой степени можно считать обоснованными, но они провоцируют настоящий скандал. По замку расползаются слухи. Кое-кто утверждает, что это переворот, за которым стоят де Лири, что вас вынудили – или, еще того хуже, вы сами избрали такой путь – силой захватить власть.

– Прайфек, могу ли я напомнить вам, что власть и так принадлежит мне?

– Вовсе нет, ваше величество, – с преувеличенной мягкостью возразил Хесперо. – Королем является ваш сын, Отважный, а не де Лири. У вас нет прав на трон.

– Что ж, вполне откровенно, – ответила Мюриель. – Тогда позвольте мне говорить столь же прямо. Каким-то образом убийца сумел обмануть хваленых гвардейцев, проник в мои покои, убил служанку, а потом расправился бы и со мной, если бы я оказалась в спальне. После кровавых убийств в Кал Азроте я перестала в полной мере доверять моим гвардейцам, а теперь это и вовсе стало невозможным. Однако я верю Файлу де Лири и его людям. И больше никому во всем замке. Вот почему я защищаю свою жизнь, жизнь моего сына, а также его трон всеми доступными мне средствами. Если вы можете предложить мне лучший способ, я с радостью вас выслушаю.

Хесперо потер лоб и вздохнул.

– Вы неглупая женщина, ваше величество. Вы не можете не представлять последствий. Что бы вы ни делали в действительности, если Ханза предположит, что вы устанавливаете регентство Лири, они пришлют сюда армию. Мы вместе с прайфеком Ханзы неустанно пытаемся предотвратить войну. Но если вы будете продолжать действовать в том же духе, все наши усилия пойдут прахом.

Мюриель развела руками.

– Тогда посоветуйте, прайфек, что мне делать?

Хесперо ответил не сразу, после некоторых колебаний:

– Ну, история знает подобные примеры.

– О чем вы, прайфек?

– Триста лет назад де Лири управляли большей частью Кротении, но под их контролем находились лишь западные регионы, а в восточных царил настоящий хаос, пока их не уступили Виргенье.

– Да. Лордам Лира не хватало сил следить за порядком во всей Кротении, и они предпочли отдать часть Виргенье, оставив Ханзу не у дел.

– Верно, – согласился прайфек. – Вражда между Лиром и Ханзой имеет глубокие корни, она восходит ко временам Гегемонии или даже еще более ранним, когда они были лишь воинственными племенами. В любом случае пока что церковь признает законность передачи прав управления и закрепляющего ее брака, начиная с первого из череды союзов между Лиром и Виргеньей, последним примером которого являетесь вы. Однако Ханза всегда была сильнейшей страной и готовилась взять восточную Кротению силой. Или вернуть ее, как они утверждают, поскольку именно племена Ханзы первыми нарушили владычество Гегемонии на этих землях.

– Понятно, – сказала Мюриель, чувствуя, как холодеют ее руки. – Вы предлагаете, чтобы я согласилась на Паке Сакер.

Прайфек кивнул.

– Как было сделано тогда. Его преосвященство фратекса Призмо можно убедить выделить войска для поддержания мира и ослабить тем самым все подозрения относительно вашей пристрастности.

– Тем не менее, пятьдесят лет спустя Ханза покорила всю Кротению – от востока до запада.

– Верно, но только после того, как был отменен Паке.

– Иными словами, вы предлагаете впустить в город вителлианские войска?

– Войска з'Ирбины, – уточнил Хесперо. – Самых надежных воинов фратекса Призмо. И только до тех пор, пока не будет мирно разрешен политический кризис. Это наилучший вариант, ваше величество. Ханза не осмелится выступить против Церкви. Мир будет сохранен, бессчетные жизни – спасены.

Мюриель закрыла глаза. Предложение Хесперо звучало соблазнительно. Если она передаст управление церкви, то сможет отдохнуть. И сосредоточиться на защите оставшихся в живых детей.

– В течение трехсот лет церковь занимала нейтральную позицию. Почему она решила вмешаться сейчас?

– Вы должны понимать, ваше величество, что дело вовсе не в том, кто будет сидеть на троне Кротении через год. В мире поднимает голову страшное зло, сущности которого мы не понимаем, но забывать о котором не должны. Вы ведь читали последние донесения герцога Артвейра с востока? Половина его людей погибла в сражениях с обнаженными безумцами, демонами и чудовищами, подобных которым мир не видел со времен Колдовских войн. Уничтожены целые города, восток практически опустошен. Эслен переполнен беженцами, и мы продолжаем терять территории. И беды случаются не только на границах: Бруг находился в самом сердце Новых земель. Город уничтожен нечистью – никто из нас не подозревал, что подобные существа еще остались в нашем мире. Пришло время объединиться против общего страшного врага. Мы должны выступить вместе против нашествия тьмы, а не сражаться между собой, что приведет к всеобщей гибели. Вот что я вам предлагаю – шанс не просто спасти ваш трон, но сделать возможной общую борьбу с истинным врагом.

– Под властью з'Ирбины.

Хесперо потеребил бородку.

– Мы потому не вмешивались в мирские дела, ваше величество, что у нас более высокое призвание. Виргенья Отважная очистила наш мир от первого зла, от скаслоев. И все же каким бы сокрушительным ни оказывалось поражение зла, оно всегда возвращается в другом обличье. Именно церковь является продолжательницей дела Виргеньи Отважной. Когда поднялся Джестер Черный, только благодаря церкви удалось одержать над ним победу.

– Да. А потом церковь управляла миром в течение шестисот лет.

– Это был золотой век, – нахмурившись, напомнил Хесперо. – Эпоха процветания, никогда Эверон не знал такого продолжительного мира.

– И вы хотите вернуться к тем временам?

– Мы могли бы выбрать и худший путь, но я не предлагаю вернуться в прошлое. Нам необходимо очищение, ресакара-тум, которое подготовит нас к великому испытанию. Ресакара-тум начался, ваше величество, внутри самой церкви, но он должен – и так будет – охватить весь мир.

– Вы предлагаете впустить чужую армию во врата моего города и позволить ей занять всю страну без малейшего сопротивления.

– По священному праву церкви, ваше величество. Чтобы принести мир и справедливость, в которых нуждается Кротения.

– А если я откажусь? – спросила Мюриель.

Казалось, лицо Хесперо поблекло.

– Тогда вы нанесете нам смертельный удар, – ответил он. – Но мы все равно объединимся – и будем сражаться со злом. Я предлагаю лучший путь, и все же он не единственный.

– Что ж, предложите другой, – резко сказала Мюриель.

Он покачал головой, и его глаза странно блеснули.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Пожалуйста, ваше величество. Обещайте, что вы хотя бы обдумаете мое предложение.

– Конечно, прайфек, – ответила она. – Вы даете мудрые советы, однако мне нужно принять очень трудное решение, а я устала. Скоро мы вернемся к нашему разговору. Будьте готовы в деталях изложить, как будет воплощаться ваш план.

– Молю всех святых, чтобы они подсказали вам правильное решение, ваше величество.

Прайфек поклонился и вышел, и у королевы возникло отчетливое ощущение повисшей в воздухе угрозы.

Казалось, Хесперо говорил искренне. Кроме того, он был прав – в мире происходит нечто ужасное, и вполне возможно, что ему было известно об этом больше, чем ей. Не исключено, что у церкви самые чистые намерения, что Хесперо совершенно прав и введение святых войск станет лучшим из всех возможных решений.

Однако Мюриель прекрасно понимала, на что намекал прайфек. Каковы бы ни были намерения церкви, ей необходим инструмент для их осуществления. Страна. И если Кротения не подходит – остается только Ханза.

Она продолжала размышлять на эту тему, когда к ней привели Элис Берри, одетую все в тот же пеньюар, что был на ней, когда королева видела ее в последний раз.

– Ваше величество, – пробормотала девушка, кланяясь. Она неловко переминалась с ноги на ногу, пока королева изучала ее взглядом. Бесспорно, Элис была хорошенькой – даже тени под сапфировыми глазами и рассыпанные в беспорядке локоны не могли ее испортить.

– Ее обыскали? – спросила она стражника.

– Да, ваше величество, у нее нет оружия.

– Вы осмотрели волосы?

– О… нет, ваше величество. Но я сделаю это сейчас.

Он быстро ощупал голову Элис, та стояла молча, с легкой улыбкой на губах.

– Неужели я кажусь такой опасной, ваше величество? – спросила она, когда стражник закончил обыск и отступил на шаг.

Мюриель ничего ей не ответила, но кивнула стражнику:

– Пожалуйста, оставьте нас.

Когда дверь за ним закрылась, королева села в кресло.

– Леди Берри, – начала она, – за последние несколько часов произошло много событий. Несомненно, до вас доходили какие-то слухи.

– Да, ваше величество.

– Вчера ночью кто-то пытался меня убить.

– Это ужасно, ваше величество.

– Благодарю вас. Я знаю, что вы всегда желали мне доброго здоровья.

На лице Берри появилось недоуменное выражение.

– Вы совершенно правы, ваше величество. Я всегда вами восхищалась и желала добра.

– Даже когда проводили время в постели моего мужа?

– Конечно.

– А вам не приходило в голову, что меня это может беспокоить?

Берри пожала плечами.

– Это касалось лишь вас и его величества. Если вас это беспокоило, сказать об этом стоило ему. Если только я не была единственной его любовницей, которая вам не нравилась.

– Вы ведете себя слишком дерзко, – заметила Мюриель, – в особенности теперь, когда лишились защиты короля.

– У меня нет никакой защиты, ваше величество, – ответила Берри. – И мне прекрасно об этом известно.

Что-то здесь было неправильным, поняла Мюриель. Быть может, сам ход ее мыслей?

– Вы слишком дерзки, – повторила королева. – Где та глупенькая испуганная девочка, которая съеживалась всякий раз, когда видела меня?

Элис Берри вновь слабо улыбнулась.

– Та девочка умерла вместе с Уильямом.

– Вы будете упоминать моего покойного мужа как его величество, или короля, или не упоминать вообще.

– Хорошо, – легко согласилась Берри.

– Достаточно. – Мюриель начинала сердиться. – Мое время дорого стоит. Вы написали мне, что я в опасности. И всего через несколько часов после вашего письма меня пытались убить. Если вы хотите сохранить голову на плечах, расскажите мне – и немедленно – все, что вам известно.

Если Берри удивило, что королева знает, кто автор записки, она никак этого не показала. Она стояла и совершенно спокойно смотрела в глаза королевы.

– Я расскажу вам все, что знаю, ваше величество, но там упоминалось, что я и сама нуждаюсь в защите.

– В данный момент вам необходима защита от меня. И спасти вас может только правда.

Берри согласно кивнула.

– Вам известно, почему его величество оказался на мысу Аэнах в тот день? – спросила она.

– А вы собираетесь сказать, что вам известно?

– Принц Роберт подошел к королю в Военном зале. Он Довольно долго отсутствовал, выполняя секретную миссию в Салтмарке. Когда принц вернулся, он кое-что привез с собой – отрубленный палец принцессы Лезбет.

– Лезбет… – задумчиво повторила королева.

Лезбет была младшей сестрой Уильяма и близнецом Роберта. Она пропала уже давно.

– Принц Роберт заявил, что жених Лезбет, Чейсо из Сафнии, предал ее, отдав в руки герцога Острбурга, который и удерживал ее в качестве заложницы.

– И какой он рассчитывал получить выкуп?

– Салтмарк, как вы помните, собирался воевать с островами Печали. Герцог Острбург хотел, чтобы его величество тайно его поддержал.

Мюриель скрестила руки на груди.

– Острова Печали находятся под протекторатом Лира, а Лир, в свою очередь, – под нашей защитой. Король не мог так поступить.

– Однако именно так его величество и поступил, – сообщила Берри. – Вы ведь знали, как он любил Лезбет.

– Все любили Лезбет. Но помочь врагам в войне против друзей – Уильям редко допускал такие промахи.

– На него давил принц Роберт – он был весьма убедителен, поскольку у него был палец Лезбет как доказательство. Корабли Кротении под чужим флагом атаковали и потопили двадцать кораблей островов Печали. Его величество отправился в Аэнах, чтобы забрать принцессу Лезбет, и был предан.

– Кто его предал? Острбург также убит.

У Мюриель появилось ужасное предчувствие.

Возможно, лирские стрелы, которыми убиты стражники ее мужа, не подброшены. Быть может, это месть одного из лордов Лира, узнавшего о предательстве Уильяма.

Если так, знает ли об этом Файл де Лири? А что, если покушение на ее жизнь организовано лишь для того, чтобы она обратилась к нему за помощью?

– Мне кажется, я знаю, кто предатель, – сказала Берри, – но верных доказательств у меня нет.

– Итак?

Девушка сделала несколько шагов, сцепив руки за спиной. Затем резко повернулась лицом к Мюриель.

– Вам известно, что у Амбрии Грэмми был еще один любовник?

– Вопрос лишь в том, перед кем она не раздвигала ноги, – фыркнула Мюриель.

– Речь идет о тайном любовнике. И очень важном, – покачала головой Берри.

– Не томите меня, леди Берри. Кто это был?

На губах Элис мелькнула торжествующая улыбка.

– Принц Роберт, – ответила она.

Мюриель потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить ее слова. Когда первое потрясение прошло, она поняла, что ничего удивительного в этом нет. Роберт всегда мечтал получить то, чем обладал Уильям. Он даже пару раз пытался соблазнить Мюриель.

– И что с того?

– Принц Роберт убедил его величество заплатить выкуп. Принц Роберт сам выбрал место встречи его величества и Острбурга. Только принц знал все подробности.

– И вы полагаете, что Роберт предал Уильяма?

– Да, я так думаю.

– Несмотря на то что Роберт также убит?

Берри заморгала.

– Тело так и не нашли, ваше величество.

– Найдено лишь изуродованное тело Уильяма, – сказала Мюриель. – Его сбросили в море. Тогда все решили, что Роберт… – Она замолчала.

Почему она так легко поверила в гибель Роберта? Только потому, что так думали все остальные?

– А какое отношение к Грэмми имеет все, что вы мне рассказываете? – резко спросила королева.

– Недавно я слышала, как она говорила о принце так, словно знала, что он жив. Грэмми намекнула, что виделась с ним.

– Она сказала это вам?

– Нет, – признала Берри, – но я слышала. И мне кажется, что Грэмми об этом знает.

– Такое впечатление, что вы считаете своим долгом слышать очень многое, – заметила Мюриель.

– Да, ваше величество.

– И как же вам это удается?

– Полагаю, вы знаете, ваше величество, – сказала Берри, отбрасывая с лица спутанные локоны, наконец-то стало заметно, что она нервничает. – Тем же способом, каким вы узнали, кто оставил вам записку.

– Вот как. Значит, Уильям знал о тайных ходах.

К ее удивлению, Берри коротко рассмеялась.

– Его величество? Нет, он ничего о них не знал.

Мюриель нахмурилась.

– Но как же вы… – И тут она догадалась. – Вы прошли обучение в монастыре.

Берри едва заметно кивнула.

Мюриель надолго замолчала, стараясь по-новому взглянуть на девушку – неужели жизнь будет постоянно преподносить ей сюрпризы?

– А Эррен знала? – едва слышно спросила Мюриель.

– Не думаю, ваше величество. Мы принадлежали к разным орденам.

По спине королевы пробежал холодок.

– Есть только один орден Цер.

Однако Эррен предполагала, что есть и другие, запретные ордена.

– Существует и другой орден, – сказала Бери, подтвердив это предположение.

– И он послал вас сюда.

– Да, ваше величество. Чтобы держать глаза и уши открытыми, оставаясь неподалеку от короля.

Теперь пришел черед смеяться Мюриель. Только ее смех получился горьким.

– Что ж, вы неплохо справились. А разве вам не положено соблюдать обет безбрачия?

Берри смущенно отвела глаза и в первый раз за время разговора стала похожа на девятнадцатилетнюю девушку.

– В моем ордене не приняты подобные запреты, – пробормотала она.

– Понятно. А почему вы решили обратиться ко мне именно сейчас?

Берри вновь посмотрела на королеву. В ее широко раскрытых глазах появились слезы.

– Потому что все мои сестры мертвы, ваше величество. Я осиротела. И я уверена, что их убили люди, виновные в гибели Уильяма, Фастии, Элсени и Лезбет.

Сердце Мюриель вдруг наполнилось сочувствием, ее собственное горе встрепенулось, но она подавила его усилием воли. У нее еще будет время для скорби, а сейчас она уже проявила излишнюю слабость на глазах у Берри. Вместо этого королева сосредоточилась на фактах.

– Лезбет? Значит, Острбург ее убил?

– Я полагаю, что Острбург никогда ее не видел, – ответила Берри. – Думаю, Лезбет умерла здесь, в Эслене.

– Но откуда у Роберта появился ее палец?

– От того, кто стоит за всем этим, естественно. От виновника всех несчастий.

– Грэмми?

– Или Роберт. Или они оба. Тут я не могу сказать наверняка.

– Но Роберт любил Лезбет больше, чем все остальные.

– Да, – согласилась Берри. – Но его любовь была ужасной, противоестественной – такой, что та не могла на нее ответить.

Мюриель замутило, во рту у нее пересохло.

– И где же Роберт теперь?

– Не знаю. Но я уверена, что Амбрия Грэмми знает.

– А где сейчас она?

– В своем поместье, готовится к приему.

– Но я ничего о нем не слышала, – удивилась Мюриель.

– Он не слишком афишируется в Эслене.

– И кто туда приглашен?

– Пока еще я не успела узнать, – призналась Берри.

У Мюриель закружилась голова. Она закрыла глаза, но это не помогло.

– Если вы мне солгали, – пообещала она, – ваша смерть будет долгой.

– Я не лгала вам, ваше величество, – сказала Берри. Ее глаза вновь стали ясными, а голос – твердым.

– Будем надеяться, что так оно и есть, – кивнула Мюриель. – Вы можете еще что-то мне рассказать?

– Очень многое, – ответила Берри. – Я знаю, кто из членов Комвена вас поддерживает, а кто – нет. Мне известно, кто на стороне Грэмми. И еще я могу сообщить, что она намерена довольно скоро выступить против вас.

– Следует ли мне опасаться сэра Файла и его людей?

– Насколько мне известно – нет.

Мюриель села.

– Леди Берри, готовы ли вы поклясться мне в верности теми святыми, в которых верите?

– Если вы обещаете меня защищать, ваше величество.

– Вам хорошо известно, что мне с трудом удается защищать себя. – Мюриель улыбнулась.

– У вас гораздо больше сил, чем кажется, – заверила Берри королеву. – Вы просто не научились ими пользоваться. Я могу вам помочь. Меня этому учили.

– И вы станете моей новой Эррен? – с горечью спросила Мюриель. – Моим новым телохранителем, прошедшим обучение в монастыре?

– Да, ваше величество. Клянусь вам всеми святыми. – Берри коснулась большим пальцем лба и груди.

Мюриель вздохнула.

– С моей стороны будет огромной глупостью вам довериться, – сказала она.

– Если бы я уже поступила к вам на службу, то сказала бы то же самое, – ответила Берри. – У вас нет оснований мне верить. Но я вас прошу. Мы нуждаемся друг в друге. Весь мой орден уничтожен. Женщин, которых я любила, больше нет. И, верите вы мне или нет, я заботилась о его величестве. Он не был хорошим королем, но при всех своих недостатках оставался хорошим человеком, каких мало на свете. И я бы очень хотела, чтобы те, кто погубил его, с криками ужаса отправились к Мефитис, моля ее о пощаде. И еще одно.

– Что? – спросила королева.

– Не спрашивайте объяснений. На этот вопрос я не смогу ответить.

– Продолжайте.

– Ваша дочь, Энни. Она должна выжить и стать королевой.

Дрожь пронзила тело Мюриель.

– Что вам известно об Энни? – резко спросила королева.

– Что она жива. Что она находилась в монастыре Святой Цер. Что все сестры монастыря, как и сестры моего ордена, были убиты.

– Но Энни удалось спастись?

– У меня нет доказательств, однако так подсказывает мне сердце. Я видела ее в своих снах. Но у нее много врагов.

Мюриель смотрела на девушку, удивляясь, как вообще могла счесть ее пустоголовой красоткой, какой Берри притворялась. Поразительно, но даже Эррен была одурачена. Да, Элис Берри – очень опасная женщина. И может стать полезным союзником.

Мюриель встала и вызвала лакея.

– Пусть отряд стражников сопроводит леди Берри в ее покои, где она заберет свои вещи. Затем поместите ее рядом со мной. И сообщите сэру Файлу, что он мне нужен.

– Вы не пожалеете о своем решении, ваше величество, – пообещала Берри.

– Время покажет. До встречи, леди Берри.

Она посмотрела вслед уходящей девушке и вернулась в свое любимое кресло, дожидаясь появления сэра Файла.

Пришло время нанести визит другой любовнице ее мужа. Но сначала необходимо посетить еще кое-кого. Слишком долго она избегала этого.

Она подошла к комоду и, хотя решение было принято, несколько мгновений колебалась, прежде чем открыть ящик. Она размышляла о том, кто был заключен в глубоком подземелье, куда не проникают лучи солнца. О его голосе, сплетенном из шелка и кошмаров. Она не разговаривала с Узником с тех самых пор, как обнаружила ключ в кабинете Уильяма после его смерти.

Но теперь у нее появились вопросы. Без дальнейших колебаний она выдвинула деревянный ящик.

Ключ исчез.

Глава 6 Наблюдения за разнообразными вещами, такими как пребывание мертвым, сделанные Стивеном Дариджем

Мне уже приходилось заново учиться слышать. Это случилось после того, как я прошел путем Декмануса. Каждая остановка что-то у меня отнимала – сначала я перестал чувствовать руку, затем пропал слух, потом зрение, – и в конце концов от меня осталось только тело, лишенное сознания. Мне каким-то образом удалось завершить путь, и все ко мне вернулось, только в измененном, улучшенном виде.

Вот что значит быть мертвым. Сначала я многое слышал, но все казалось каким-то бессмысленным. Просто шум, похожий на стоны призраков в залах проклятых. Потом звуки обрели смысл, и постепенно я начал их узнавать.

Я слышу Эспера, Винну и Эхока, но не чувствую собственного тела. Я не могу ни заговорить с ними, ни даже пошевелить пальцем или прикрыть глаза.

Я помню, что когда-то хорошо к ним относился.

И продолжаю хорошо относиться – во многих смыслах. Когда Винна рядом, я чувствую ее запах и присутствие, я почти могу попробовать ее на вкус. Когда она ко мне прикасается, по моему телу пробегает дрожь – хотя оно и продолжает казаться мертвым.

Прошлой ночью я слышал их с Эспером. Когда они это делают, она пахнет иначе, резче. Эспер тоже.

«Наблюдения за свойствами и поведением Лесничего Обыкновенного: во время акта совокупления сей обычно молчаливый зверь начинает издавать звуки, хотя и тихие. Он придумывает рифмы к имени своей подруги – Минна-Винна, Финна-Винна, и неизбежное Винна-Винна. Он называет ее и другими глупыми прозвищами собственного изобретения, не принимая в расчет тот факт, что Винна – и без того довольно дурацкое имя».

В отряде появился кое-кто новый, сефри. Винне она не нравится, потому что нравится Эсперу, хотя тот изо всех сил это отрицает. Может быть, она похожа на его жену – ту, что умерла?

Они везут меня к следующему месту на пути паломничества, что для них довольно-таки разумно. Интересно, что там произойдет? Первый храм был очень странным, и я вряд ли смогу сказать, почему он повлиял на меня именно таким образом. Он посвящен одной из проклятых святых, известной как королева демонов. Возможно, Декманус таким способом наказывает меня за то, что я ступил на ее путь, но почему-то это объяснение не кажется истинным. Единственная иная возможность подразумевает, что она является одним из аспектов Декмануса. Это действительно интересно, хотя изрядно отдает ересью.

Могут ли святые быть еретиками?

Мы приближаемся к храму. Я чувствую его, точно жар костра.

Эспер окинул взглядом поляну и курган. Тела оставались на прежнем месте. Ни одно не пошевелилось. И никаких следов Тернового короля и его свиты, если не считать мертвых слиндеров и монахов, которых они прикончили.

– О святые, – выдохнула Винна, увидев залитую кровью поляну.

– Слабый желудок? – спросила Лешья.

– Я уже видела подобные тела, – ответила Винна. – Но вовсе не обязана делать вид, что мне нравится это зрелище.

– Нет, не обязана, – согласилась сефри.

– И что дальше? – спросила Винна.

Эспер пожал плечами и спешился.

– Думаю, отнесем Стивена на курган и посмотрим, что будет.

– А ты уверен, что это разумно? – спросила Лешья.

– Нет, – коротко ответил Эспер.

Осторожно ступая, они прошли между телами к вершине седоса, и Эспер положил Стивена в самом ее центре. Как он и ожидал, ничего не произошло.

– Ну, попробовать все равно стоило, – пробормотал он. – Вы, трое, приглядывайте за ним, а я пока осмотрюсь вокруг.

Эспер снова прошел между телами, чувствуя, как на него накатила страшная усталость и злость на себя за то, что он поддался ложной надежде. Люди умирают. Он давно знаком с этой истиной. Ему следовало бы относиться к ней спокойнее.

Черты слиндеров после смерти разгладились, искажавшая их свирепость исчезла, и они снова стали похожи на самых обычных людей. Они могли прийти из любой деревни, расположенной в пределах Королевского леса или поблизости от него. Эспер возблагодарил святых за то, что ему не довелось увидеть ни одного знакомого лица.

Через некоторое время он вышел на опушку леса и неожиданно обнаружил, что стоит под искривленными ветвями нобагма, с которых свисают куски гнилой веревки. В этом месте земля испила много крови. В том числе и кровь его матери.

Ему так никто и не сказал, что привело ее сюда. Отец и мачеха говорили о ней редко и всегда шепотом, сопровождая свои слова знаками, защищающими от сглаза. А потом и они умерли, и его подобрала Джесп.

На верхнюю ветку дерева опустился ворон, а чуть дальше Эспер разглядел черный силуэт орла, парящего среди облаков. Лесничий сделал глубокий вдох и почувствовал, как земля у него под ногами будто принялась потягиваться, пошевелила своими костями и сухожилиями из корней. Он уловил запах ее жизни и древности и впервые за долгое время испытал нечто сродни умиротворенной решимости.

«Я это улажу», – безмолвно пообещал он деревьям.

«Я это улажу» – таковы были первые слова, которые произнесла Джесп, когда нашла его. Весь в крови, исцарапанный.

Эспер бежал целый день, и лес вокруг него превратился в размытое темное облако. Даже когда он упал, ему казалось, что он продолжает бежать, но время от времени он приходил в себя и понимал, что лежит в воде, среди тростников на каком-то болоте. Эспер был в сознании, когда услышал ее шаги, и собрался достать нож, но ему не хватало сил даже на то, чтобы пошевелиться. Ему тогда исполнилось семь лет. Он до сих пор помнил, как дыхание со свистом срывалось с его губ, а он думал, что поет какая-то диковинная птица, каких ему еще не доводилось слышать.

А потом Эспер увидел лицо Джесп, бледное, древнее лицо сефри. Ему казалось, что она очень долго около него стоит, он пытался что-то сказать, а потом она опустилась на колени и прикоснулась к его лицу своими тонкими пальцами.

– Я это улажу, – сказала она. – Я тебе помогу, дитя нобагма.

Джесп так и не сказала ему, откуда узнала про него это, но она вырастила его и научила всякой чепухе сефри. А потом умерла. Эспер по ней скучал. Теперь же, когда узнал, что далеко не все истории сефри – чепуха, отчаянно жалел, что не может с ней поговорить. И о том, что не обращал внимания на ее слова, когда она была жива. И, возможно, еще он жалел, что не поблагодарил ее за все, хотя бы единожды.

Но время ушло.

Эспер вздохнул и повертел головой.

В нескольких королевских ярдах к северу из леса выскочило какое-то существо, которое передвигалось быстрее оленя.

В следующее мгновение Эспер понял, что это человек, одетый в монашескую рясу. В руках он держал лук и целился прямо в сторону седоса, где находились спутники Эспера.

Выругавшись про себя, Эспер вытащил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и выпустил во врага.

По-видимому, монах краем глаза заметил его движение – и, пока стрела летела к нему, успел присесть, развернуться и выстрелить в Эспера.

Стрела Эспера свистнула в пальце от монаха, тот тоже промахнулся.

Эспер успел спрятаться за стволом нобагма, прежде чем монах выстрелил во второй раз. Его стрела вонзилась в ствол древнего дерева.

Монах снова повернулся и помчался к кургану, оказавшись вне пределов досягаемости Эспера. Тихо бормоча проклятия – и гораздо медленнее своего противника, – лесничий бросился вслед за ним.

Монах бежал, как-то странно подпрыгивая и виляя из стороны в сторону, и Эспер сообразил, что Эхок и Лешья тоже начали в него стрелять. Оба промахнулись, и, прежде чем они успели спустить тетивы снова, церковник выстрелил в ответ. Лесничий беспомощно наблюдал за тем, как Эхок странно дернулся и упал. Винна припала к земле, но все равно представляла собой удобную мишень.

Лешья снова выстрелила и снова промахнулась:

Уловки монаха, при помощи которых он уклонялся от ее стрел, позволили Эсперу подобраться к нему ближе, и он прицелился на бегу.

И тут с глухим щелчком оборвалась тетива его лука.

Рыча от ярости, Эспер вытащил боевой топор.

Лешья натянула тетиву и выпустила стрелу. На сей раз монаху пришлось так резко дернуться в сторону, что он споткнулся и упал, но тут же перекатился вбок и вскочил, оказавшись лицом к лицу с Эспером.

Тот швырнул топор и отшагнул в сторону. Стрела монаха просвистела мимо, но и оружие Эспера не попало в цель.

Неожиданно монах метнулся вправо, и Эспер понял, что тот не собирается вступать в рукопашный бой. Он будет бежать и стрелять, пока не прикончит их всех или пока у него не кончатся стрелы.

Засунув руку в рюкзак, Эспер достал запасную тетиву и натянул ее, собираясь закрепить. И тут же в его нагрудник из вываренной кожи с глухим стуком ударила стрела. Эспер, коротко ругнувшись, упал на землю. Когда он закончил возиться с тетивой, у самого его носа землю вспорола очередная стрела, и он увидел, что монах, не обращая внимания на Лешью, мчится прямо на него.

Прижимая лук к земле, Эспер наложил стрелу – было неудобно, однако он понимал, что его враг обязательно успеет выстрелить, прежде чем лесничий поднимется на ноги.

Однако монах споткнулся, и Эспер увидел, что из его бедра торчит древко. Затем он что-то крикнул, повернулся и выстрелил в сторону кургана, но в грудь ему вонзилась новая стрела, и он тяжело осел на землю. Эспер спустил тетиву, попал монаху в ключицу, и тот повалился вперед.

Лешья мгновенно подскочила к нему и выбила у него из рук лук.

– Не убивайте его, – услышал Эспер знакомый голос и, обернувшись, увидел, что на кургане стоит Стивен с луком Эхока в руках.

Винна помчалась к нему и чуть не сбила с ног, бросившись ему на шею.

Эспер и сам не смог сдержать широкой улыбки. Он слишком обрадовался, увидев живого и невредимого Стивена.

– Проклятье, – пробормотал он. – Получилось.

– Не дай ему умереть, – попросил он Лешью, показав на монаха.

– Если получится, – сказала та, связывая руки монаха веревкой. – Я бы и сама хотела задать ему парочку вопросов.

Эспер заколебался. Она помогла им во время сражения. Возможно, спасла ему жизнь, когда явился Терновый король. Но доверять ей – доверять любому сефри – чистое безумие.

Лешья подняла голову, словно он высказал свои сомнения вслух, несколько мгновений буравила его лиловыми глазами, а потом с раздражением покачала головой и вернулась к прерванному занятию.

Эспер еще раз оглядел поляну и направился к Стивену и Винне, чувствуя, что у него заметно полегчало на душе.

Но тут он увидел Эхока. Мальчик лежал на траве и беспомощно дергал стрелу, засевшую в бедре. Земля вокруг него пропиталась кровью. Винна и Стивен были около него, пытаясь облегчить его страдания.

– Привет, Эспер, – не поднимая головы, сказал Стивен.

– Здорово, что ты снова на ногах и… да, жив, – ответил Эспер.

– Да уж, здорово, – ответил Стивен, не глядя на него. – Винна, засунь ему что-нибудь в рот, чтобы он не откусил себе язык.

– Я могу сам все сделать, если тебе трудно, – предложи. Эспер.

– Нет, – ответил Стивен. – Я этому учился. Я справлюсь. Только мне понадобится какая-нибудь трава, чтобы остановит кровотечение.

Эспер удивленно заморгал. В прошлый раз, увидев кровавую рану, Стивен едва не потерял сознание, заблевал все вокруг и был совершенно бесполезен. Теперь же он склонило над Эхоком, его руки были перепачканы кровью, но он продолжал делать свое дело быстро, уверенно и совершенно спокойно. Мальчик действительно сильно изменился за те несколько месяцев, что они были знакомы.

– Я поищу что-нибудь, – сказал Эспер. – Эхок, как ты, парень?

– Бывало и лучше, – выдохнул юноша.

– Я принесу селик, чтобы приглушить боль, – пообещал Эспер. – А ты дыши глубоко и медленно. Стивен знает, что делает.

Он отправился за травами, надеясь, что не соврал.

Как только удалось остановить кровотечение и перевязать ногу Эхока, они посадили его на лошадь, погрузили остававшегося по-прежнему без сознания монаха на Ангел и пустились в путь, чтобы до наступления ночи оказаться как можно дальше от седоса.

– Мы двигаемся не в ту сторону, – заметила Лешья.

– Я выбрал направление, и я тут главный, так что мы не можем двигаться не в ту сторону, – объяснил Эспер.

– Нам нужно ехать по следу монаха.

– По какому следу? Свора Тернового короля не заметила его, вот и все.

– Сомневаюсь, – сказала Лешья. – Мне кажется, он принес им послание.

Она показала какой-то документ с печатью.

– Печать церкви, – пояснил Стивен, ехавший рядом с Эхоком примерно в десяти ярдах от них.

– Ну, глаза у тебя по-прежнему хороши, – заметил Эспер.

– Да, – улыбнулся Стивен.

– Как ты?

– Немного озадачен. Я по-прежнему не знаю, что случилось после того… как что-то случилось.

– Ты ничего не помнишь? – удивленно спросила Винна.

Стивен подъехал к ней поближе.

– Не слишком хорошо. Помню, что вошел в седос и почувствовал себя как-то странно. Точнее, я почти ничего не чувствовал. Тела вызывали у меня тошноту – и меня действительно чуть не стошнило, – а потом вдруг оказалось, что мне совершенно все равно. Словно они превратились в камни.

– Письмо? – перебила Лешья.

– Стивен наш друг, – резко оборвала ее Винна. – Мы думали, что он умер. Так что тебе придется немного потерпеть.

Лешья пожала плечами и сделала вид, что разглядывает деревья.

– Это, наверное, когда ты начал спускаться вниз и упал, – предположил Эспер.

Стивен покачал головой.

– Я ничего не помню, кроме того, что пришел в себя в седосе и увидел, что вы сражаетесь с монахом.

– Кстати, это был отличный выстрел. Я не знал, что ты так здорово умеешь обращаться с луком.

– А я и не умею, – ответил Стивен.

– Тогда…

– Помнишь, как я ударил Десмонда Спендлава его ножом? Иногда я вижу, как нужно что-то сделать, – и делаю это. Получается не всегда, и никогда со сложными вещами. Например, я не могу посмотреть, как человек сражается при помощи меча, и перенять его мастерство, хотя, возможно, сумею нанести несколько ударов. А вот угадать самый лучший для них момент – это другое дело.

«Стрелять из лука тоже совсем не просто, – подумал Эспер. – Нужно знать, как он устроен, сделать поправку на ветер…»

Что-то в Стивене изменилось, но он не мог сказать что.

– Это один из… даров, что ты получил от святого? – спросил он.

– Да. После того как прошел путь паломничества святого Декмануса.

– А что-нибудь новенькое ты приобрел? В этом седосе?

– Понятия не имею, – рассмеявшись, ответил Стивен. – Я не чувствую, что во мне что-то изменилось. Но ведь я прошел не весь путь, а только два седоса, если я правильно понимаю, что произошло.

– Но ведь что-то же произошло, – настаивал на своем Эс-пер. – Первый тебя прикончил, второй – вернул к жизни.

– Интересно, что сделал бы следующий? – проговорила Лешья.

– Я не имею ни малейшего желания это выяснять, – ответил Стивен. – Я жив, могу снова передвигаться на своих двоих, дышать, я прекрасно себя чувствую – и больше не хочу иметь никаких дел с этим путем.

– Ты знаешь святого, которому посвящен этот путь? – спросила Лешья.

– В первом седосе я видел статую, – сказал Стивен. – На ней было написано имя – Мариребен.

– Я никогда о нем не слышала, – проговорила Винна.

– О ней, – поправил ее Стивен. – По крайней мере, в данном своем аспекте святая принадлежит к женскому полу. Если слово «святая» можно к ней применить.

– В каком смысле?

– Мариребен числится среди проклятых святых, поклонение которым запрещено церковью. Ее имя означает «королева демонов».

– Как может какой-нибудь святой быть полностью забыт.

– А ее и не забыли. Ты о ней слышала – Наута, Мать Мертвецов, Колдунья-Висельница – это только некоторые имена, дошедшие до нас.

– Наута не святая, – запротестовала Винна, – это чудовище из детских сказок.

– Про Тернового короля мы думали то же самое, – напомнил ей Стивен.

– В любом случае, кто-то помнит ее древнее имя. – Он нахмурился. – Или им его напомнили. Я встретил упоминание о ней в нескольких текстах, которые расшифровал. Другой ее аспект – Мать-Истребительница. Та, что поедает жизнь и порождает смерть. – Он опустил взгляд. – Они не смогли бы это сделать без меня, без моих исследований…

– Стивен, ты ни в чем не виноват, – попыталась утешить его Винна.

– Не виноват, – согласился Стивен. – Но я стал орудием в чужих руках, и это меня совсем не радует.

– В таком случае мы должны идти по следу монаха, – вмешалась Лешья.

– Дай мне письмо, – попросил Стивен. – Я посмотрю на него, и мы решим, что делать. Нам приказали найти Тернового короля, в нашу задачу не входит гоняться за монахами-отступниками по всему Королевскому лесу. Вполне возможно, что кому-нибудь придется вернуться и доложить прайфеку о том, что мы видели.

– Мы уже нашли Тернового короля, – сообщил ему Эспер.

– Что? – Стивен развернулся в своем седле.

– Терновый король и его создания убили тех монахов, – объяснил Эспер.

– Ты что-то говорил о своре Тернового короля, – сказал Стивен, – но я не думал, что ты его снова видел. Значит, стрела не сработала.

– Я ею не воспользовался, – ответил Эспер.

– Не воспользовался?

– Терновый король не враг, – вмешалась Лешья. – Он напал на монахов, а нас не тронул.

– Он враг, – услышали они слабый голос Эхока. – Он превращает жителей деревень в животных и заставляет убивать других людей. Может, он и ненавидит монахов, но остальных людей он ненавидит тоже.

– Он очищает свой лес, – возразила Лешья.

– Мой народ живет в горах со времен падения скаслоев, – сказал Эхок. – Мы имеем право оставаться на этих землях.

– Подумай сам, – пожав плечами, проговорила Лешья. – Он просыпается и видит, что лес болен и его болезнь порождает чудовищ, которые только ускорят гибель. Уттины, греффины, черные шипы. Он сражается с болезнью, и, с его точки зрения, люди, которые живут в лесу и рубят деревья, являются проявлением этой болезни.

– Он ведь не убил нас, – напомнил ей Эспер.

– Потому что мы, как и он, необходимы для исцеления, – сказала она.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – заметил Стивен.

И снова Лешья пожала плечами.

– Наверняка – нет. Но мои предположения звучат разумно. Вы можете предложить другое объяснение?

– Я могу, – сказал Стивен. – Ты права, с лесом происходит что-то плохое. Ужасные чудовища просыпаются или появляются на свет. Терновый король – одно из них и, как и они, безумен, стар и невероятно могуществен. Он нам не в большей степени друг или враг, чем ураган или вспышка молнии.

– Я говорила примерно о том же, – ответила Лешья.

– А ты что думаешь, лесничий? – повернувшись к Эсперу, спросил Стивен.

– Возможно, вы оба правы, – тяжело вздохнув, ответил Эспер. – Но Терновый король не виноват в том, что происходит с лесом. И мне кажется, он пытается исправить причиненное ему зло.

– Но это может означать смерть всех мужчин, женщин и детей, живущих внутри его границ, – предположил Стивен.

– Может.

Глаза Стивена расширились.

– Тебе все равно! Тебя больше заботит судьба деревьев, чем людей.

– Не нужно говорить за меня, Стивен, – проворчал Эспер.

– Тогда говори сам. Скажи мне.

– Прочти письмо, – напомнил ему Эспер, чтобы сменить тему разговора, с которым сам не до конца определился. – И тогда решим, куда нам отсюда направиться. Может, нам придется еще раз поговорить с прайфеком.

Стивен нахмурился, но взял письмо из руки Лешьи. Изучив печать, он мрачно улыбнулся.

– Ты прав, – сказал он. – Нам действительно может захотеться еще раз побеседовать с прайфеком Хесперо. Это его печать.

Глава 7 На балу

– Фралет Акензал?

Леоф посмотрел на молодого человека, появившегося около его двери. У того были голубые глаза и вьющиеся волосы, а нос слегка свернут набок – из-за чего он казался немного сбитым с толку.

– Да?

– Если позволите, я прислан проводить вас на праздник леди Грэмми.

– Я… я очень занят, – ответил Леоф и показал на нотную запись на своем рабочем столе. – У меня заказ…

Молодой человек нахмурился.

– Вы ведь приняли приглашение леди.

– Ну да, действительно, но…

Посланец леди Грэмми погрозил ему пальцем, словно Леоф был непослушным ребенком.

– Миледи дала понять, что она будет оскорблена, если вы откажетесь присутствовать. Она специально для вас приобрела новый клавесин.

– Понятно.

Леоф в отчаянии принялся оглядываться по сторонам в смутной надежде отыскать в комнате что-нибудь, что поможет ему выбраться из затруднительного положения.

– Мне нечего надеть, – предпринял он новую попытку. Посыльный улыбнулся и махнул рукой кому-то за дверью. Тут же появилась круглолицая девушка в платье служанки, которая держала в руках аккуратно сложенный костюм.

– Думаю, это вам подойдет, – сказал молодой человек. – Меня зовут Альврейк. Сегодня я буду вашим лакеем.

Леоф понял, что спасения нет, взял костюм и скрылся в своей спальне.

Леоф смотрел на медленно вращающиеся саглвики маленда, установленного на берегу канала, и его пробирала дрожь – и от холода, и от воспоминаний о той ночи в Бруге. Полная луна, бледная днем, повисла прямо за малендом, вдалеке лаяли собаки. Осенний аромат сена сменился запахом дыма.

– Я думал, бал состоится в замке, – проговорил он.

– Плащ недостаточно теплый?

– Очень красивый плащ, – ответил Леоф.

Он действительно был красивым – высокий воротник и широкие манжеты украшала искусная вышивка, – но хотелось бы, чтобы он еще и грел.

– У леди превосходный вкус.

– А могу я поинтересоваться, куда мы направляемся?

– Ну конечно же в Грэммисхью, – ответил Альврейк. – Поместье миледи.

– Я думал, леди Грэмми живет в замке.

– По большей части – да, но, естественно, у нее есть еще и поместье.

– Естественно, – повторил Леоф, чувствуя себя глупцом. У него возникло странное ощущение, будто он попал в один из тех неприятных снов, где ты постепенно удаляешься от своей цели, а потом и вовсе о ней забываешь.

Он помнил, что принял решение не ходить на праздник. После предупреждения Артвейра и странной ночной встречи с королевой он понимал, что ему не стоит иметь никаких дел с леди Грэмми.

Поэтому он придумал, что сделает вид, будто забыл про приглашение. Из этого ничего не вышло, тогда он решил, что появится на празднике, а потом постарается незаметно с него улизнуть. Однако они покинули замок, прошли сквозь городские ворота и, сев в лодку, поплыли в сторону Новых земель. Скоро спустится ночь, городские ворота закроются – так что вернуться в свою комнату в замке он сможет только завтра.

Ему следовало отказаться идти с Альврейком, но было уже поздно. Оставалось только надеяться, что королева ничего не узнает.

Тени начали постепенно окутывать землю, и Леоф плотнее запахнулся в плащ. Для него ночь больше не была исполнена мира и покоя. Она многое скрывала за своим пологом, но к нему была отчаянно несправедлива и отказывалась его спрятать. Ему стало казаться, будто он превратился в добычу для неких тварей, вышедших на охоту. Леоф даже спал с зажженной лампой.

Вскоре он заметил впереди скопление веселых огней, а когда они подплыли поближе, разглядел фонари, развешанные вдоль берега канала. Они вели к павильону на пристани, где стояло множество лодок.

Воздух был наполнен музыкой. Сначала Леоф услышал высокий мелодичный голос, похожий на флажолет, но с непривычным тембром и диковинными переливами глиссандо между некоторыми звуками. Изменчивый ритм тоже его удивил. Его непредсказуемость заставила Леофа улыбнуться.

А также сопровождающее пение кроза и яркие двухтактные вставки. Мелодия казалась легкой и веселой, однако на самом деле создавала меланхолическое настроение, поскольку основой ей служил тягучий, глубокий голос басового витхала, на котором играли смычком.

Он еще никогда не слышал ничего подобного, и это его взволновало и одновременно удивило.

Они приблизились к пристани, и фонарь осветил музыкантов – четверых сефри, те сдвинули на затылки свои широкополые шляпы, когда спустилась ночь, и их лица в лунном свете казались серебряными масками.

Двое слуг подошли к лодке, чтобы привязать ее к кольцу на причале, а Леоф, не обращая внимания на своего спутника, выбрался на сушу и подошел к сефри в надежде поговорить с ними. Он увидел диковинный флажолет: музыкант дул прямо в косой разрез, сделанный в инструменте из кости – может быть, слоновой? Другие же инструменты казались самыми обычными.

– Идемте, идемте, – поторопил его Альврейк. – Поспешите. Вы и так уже опоздали.

Музыканты не обратили на него ни малейшего внимания, а их песня не собиралась заканчиваться.

Фонари освещали низкие холмы, выстроившись вдоль дороги, что вела к маячащей вдали тени поместья. Когда Леоф и Альврейк молча зашагали к дому, к музыке присоединился голос, и все вдруг резко и неожиданно встало на свои места, так что Леоф даже вздохнул от облегчения. Он попытался разобрать слова, но текст был не на королевском языке. Неожиданно перед глазами у него возник яркий образ – маленький домик у моря, где он вырос. Он увидел свою сестренку Глинну, резвящуюся в саду – светлые волосы выпачканы в земле, на лице улыбка, – и отца, сидящего на табуретке и играющего на маленьком крозе.

Его дом превратился в груду камней. А сестра и отец – в призраков.

И вдруг, на одно короткое мгновение, Леофу показалось, что он понимает слова.

А потом шум, доносящийся из дома, заглушил песню сефри. Там тоже играла музыка, знакомый деревенский танец, показавшийся Леофу слишком тяжелым и вульгарным после чудесной мелодии. Но радостные крики и смех указывали на то, что большинству гостей она нравится.

Наконец они добрались до огромной, окованной железом Двойной двери, которая по знаку Альврейка начала медленно, со скрипом открываться. Их приветствовал лакей в ярко-зеленых рейтузах и коричневой куртке.

– Объяви, что прибыл Леовигилд Акензал, – приказал ему Альврейк.

Леоф с трудом сдержал тяжелый вздох. Его мечты о том, чтобы остаться незамеченным, рассыпались прахом.

Они последовали за лакеем по длинному, освещенному свечами коридору, прошли в другую дверь, которая так же распахнулась перед ними, и оказались в большом зале, где ярко горело множество ламп. Переполняя зал, наружу выплескивались звуки – музыка вперемешку с громкими голосами. Квартет музыкантов устроился в дальнем конце зала, сейчас они играли павану. Около двадцати пар танцевали под музыку, и еще примерно вдвое больше людей стояли у стен, занятые беседой.

Однако едва вошел Леоф, все стихло и около сотни человек повернулись к двери. Музыка смолкла.

– Я представляю вам Леовигилда Акензала, – зычным голосом объявил лакей. – Придворного композитора и героя Бруга.

Леоф и сам не смог бы сказать, чего он ожидал, но шквал аплодисментов застал его врасплох. Он, конечно, и раньше выступал при большом стечении народа, и его не раз приветствовали громкими овациями. Но сейчас – сейчас все было совсем иначе. Его лицо залила краска смущения.

Неожиданно рядом оказалась леди Грэмми и взяла его под руку. Она быстро поцеловала его в щеку и повернулась к гостям. В следующее мгновение какой-то молодой человек появился с другой стороны от Леофа, положив руку ему на плечо. Композитор мог лишь стоять на месте, чувствуя себя все более и более неуютно.

Когда толпа наконец успокоилась, леди Грэмми присела в реверансе и улыбнулась Леофу.

– Думаю, мне следовало вам сказать, что вы будете почетным гостем на моем празднике, – проговорила она.

– Прошу прощения? – выпалил Леоф.

Но Грэмми уже снова повернулась к своим гостям.

– Фралет Акензал отличается невероятной скромностью, друзья мои, и нам не стоит его смущать, да и с моей стороны не слишком красиво отвлекать его внимание только на себя, когда многие из вас хотели бы с ним поговорить. Но это мой дом, и, полагаю, мне дозволены кое-какие вольности.

Она улыбнулась взрыву смеха, последовавшему за ее словами. Однако затем, когда она снова заговорила, ее голос прозвучал очень серьезно.

– В этом зале сияет свет, – сказала она. – Но не позволяйте ему вас ослепить. Снаружи притаился мрак – и не важно, светит ли в данный момент солнце. Наступили тяжелые времена и самое ужасное заключается в том, что нас покидает отвага. Бедствия коронуют героев, как гласит старая поговорка. Однако кто коронован здесь? Кто выступил из мрака, чтобы помочь нам в трудную минуту, чья сильная рука готова сразиться с поднимающим голову злом? Я, как и все вы, скорблю о том, что такие люди больше не рождаются на свет. И лишь этот человек, чужестранец, даже не воин, стал нашим спасителем, и я короную его как героя. И пусть отныне он носит титул каваора!

Неожиданно что-то опустилось на голову Леофа, и толпа разразилась радостными криками. Он прислушался к своим ощущениям и понял, что на него надели металлический обруч.

Толпа вдруг снова затихла, и Леоф с тревогой стал ждать продолжения.

– Полагаю, они хотят, чтобы вы что-нибудь сказали, – пришла ему на выручку леди.

Леоф заморгал, оглядывая ждущие лица, потом откашлялся.

– Э-э… благодарю вас, – пролепетал он. – Все это очень неожиданно. Исключительно. Я, э-м-м… но вы не вполне правильно все поняли…

Он взглянул на Грэмми и еще больше смутился, увидев, что ее лоб прорезала крошечная морщинка.

– Вы ведь были в Бруге, не так ли? – выкрикнул кто-то.

– Я там был, – подтвердил Леоф. – Но не один. Вот почему случившееся вовсе не моя заслуга. Герцог Артвейр и Гильмер Эрксан – вот кто заслуживает славы и благодарности. И еще, леди, я вынужден с вами не согласиться. Я совсем недавно прибыл в вашу страну, но знаю, что ей посчастливилось родить множество героев. Целый город. Жители Бруга умерли ради вашего благополучия.

– Да-да, слышали, – выкрикнули несколько человек.

– Вне всякого сомнения, – вмешалась Грэмми, – и мы благодарим вас за то, что вы напомнили нам о них. – Она погрозила ему пальцем, словно порицая ребенка. – Но я присутствовала во время доклада герцога Артвейра. Если в нашем королевстве и есть человек, унаследовавший храбрость своих предков, то это он. Разумеется, я очень хотела, чтобы он присутствовал сегодня здесь, но его отправили в восточные болота, далеко от двора и Зелена. Однако, несмотря на его отсутствие, я не намерена подвергать сомнениям его слово, каваор Акензал, и надеюсь, что вы тоже не станете этого делать.

– Никогда, – ответил Леоф.

– Так я и думала. Итак, довольно разговоров. Чувствуйте себя как дома, Леоф Акензал, – вы среди друзей. И если у вас вдруг возникнет подходящее настроение, надеюсь, вы согласитесь взглянуть на мой новый клавесин и сообщить мне, так ли он хорошо настроен, как я полагаю.

– Спасибо, миледи, – ответил Леоф. – Я действительно очень взволнован. И все же я готов проверить инструмент прямо сейчас.

– Не думаю, что вам это удастся, – заметила леди Грэмми. – Однако вы можете попробовать.

Она оказалась права. Не успел он сделать несколько шагов, как его взяла за руку девушка лет шестнадцати.

– Не желаете ли потанцевать со мной, каваор?

– Э-э… – Леоф заморгал и с глупым видом уставился на девушку.

Она была хорошенькой, с милым круглым личиком, темными глазами и спадающими на плечи волной золотыми волосами. Снова заиграла музыка, и Леоф огляделся по сторонам.

– Я не знаю этого танца, – сказал он. – Мне он кажется немного чересчур быстрым.

– Вы научитесь, – заверила его девушка, берясь с ним за руки. – Меня зовут Ареана.

– Рад с вами познакомиться, – проговорил Леоф, путаясь в шагах.

Впрочем, Ареана оказалась права: танец был совсем несложным и походил на деревенские танцы его юности. Вскоре он понял, что нужно делать.

– Мне повезло, что я танцую с вами первая, – сказала Ареана. – Это настоящая удача.

– Право, – сказал Леоф, чувствуя, как шею заливает краска – не стоит придавать этому такое значение. Расскажите лучше о себе. Из какой вы семьи?

– Я из Вистбернов, – ответила она.

– Вистберн? – Леоф покачал головой. – Я недавно в этой стране.

– Вы вряд ли могли о нас слышать, – ответила девушка.

– Ну, это должна быть очень хорошая семья, раз в ней родилась такая очаровательная девушка, – неожиданно осмелев, сказал Леоф.

Ареана улыбнулась. Ему нравилось с ней танцевать. Нога у него еще немного болела, он пару раз неловко оступался, и они сталкивались. Прошло довольно много времени с тех пор, как он в последний раз бывал так близко к женщине, и Леоф наслаждался ощущением.

– А как там при дворе? – спросила Ареана.

– Вы разве не бывали при дворе?

Девушка изумленно посмотрела на него и фыркнула.

– Вы думаете, я из благородной семьи?

Леоф удивленно замвргал.

– Признаться, так я и подумал.

– Нет, мы всего лишь лендверды. Хотя мой отец – аэтил Вистберна. Теперь вы находите меня менее очаровательной?

– Нисколько, – ответил Леоф, только сейчас сообразив, что в речи девушки слышен акцент, столь распространенный в здешних местах, – конечно, не как у Гильмера, но все равно заметный и очень сильно отличающийся от напевной придворной речи аристократов. – В моих жилах тоже нет ни капли благородной крови.

– И все же в вас столько благородства.

– Ерунда. Я был напуган до смерти. И с трудом могу вспомнить, что произошло. Это вообще чудо, что я остался в живых.

– Думаю, чудо привело вас к нам, – сказала Ареана.

Песня закончилась своего рода громким ударом, и Ареана отступила от Леофа на шаг.

– Я должна отпустить вас, – проговорила она. – Иначе другие дамы мне не простят.

– Большое вам спасибо за танец, – ответил Леоф.

– В следующий раз вам придется самому меня пригласить, – сказала Ареана. – Девушка в моем положении только единожды может быть смелой.

Впрочем, смелых девушек здесь вполне хватало. Все они, как выяснилось, были из семей лендвердов. После четвертого танца Леоф взмолился о пощаде и направился к столам, где слуги разливали вино.

– Эй, каваор! – услышал он грубый голос. – Как насчет сплясать со мною?

Леоф, радостно улыбаясь, повернулся на звук.

– Гильмер! – крикнул он и бросился обнимать старика.

– Ну, ты!… – проворчал тот. – Я пошутил. Вовсе не собираюсь с тобой скакать.

– Где ты был раньше, когда леди Грэмми воздавала почести? На самом деле здесь должен быть почетным гостем ты, а не я.

Гильмер рассмеялся и хлопнул его по плечу, а потом прошептал:

– Я просочимшись внутрь с толпой. И не боись, праздник устроили не в твою и не в мою честь.

– Ты о чем?

– А ты что, не слушавши чудную речь леди? Не заметивши, кого сюда пригласили?

– Ну, мне кажется, в основном здесь собрались лендверды.

– Точно. Аристократы тут тоже имеются – ее милость, ясное дело, и грефт Нитергерда, вон тот, в голубом, а еще герцог Шейла, лорд Фэллоу, лорд Фрам Даген, их дамочки, но большинство – лендверды и фралеты. В общем, те, что живут в деревнях и маленьких городишках.

– Да, странноватый выбор гостей для приема придворной дамы, – согласился Леоф.

Гильмер потянулся к подносу проходившего мимо них слуги и перехватил два бокала вина.

– Давай-ка прогуляемся, – предложил он. – Посмотрим на этот новый клавесин.

Они направились к инструменту, стоявшему в дальнем конце зала.

– Эти семьи, что тут собрамшись, – костяк Новых земель, – сказал Гильмер. – Благородной крови в них ни капли, зато имеются денежки и отряды ополченцев да еще и поддержка тех, кто пашет землю. Они уже давно точат зуб на аристократов, но сейчас все стало много плоше, особенно после Бруга. Между королевской семьей и тутошними жителями глубокий канал, и он с каждым днем становится все глубже и шире.

– Но герцог Артвейр…

– Он другой, и, как заметила леди Грэмми, его отослали, так ведь? Императору на наши дела плевать. Он нас не слышит, и не видит нас, и никогда нам не помогает.

– Император… – начал Леоф.

– Про него-то я знаю, – перебил его Гильмер. – Но его мать, королева, – где она? От нее мы тоже ничего не слышавши.

– Она… – Леоф запнулся, сомневаясь, имеет ли он право говорить о заказе королевы. Сделав глоток вина, он спросил: – В таком случае, что здесь происходит? И почему леди Грэмми пригласила меня?

– Ведать не ведаю, – ответил Гильмер. – Но это что-то опасное. Я сюда пробравшись, только чтобы тебя предупредить. Как только будет случай, постараюсь исчезнуть.

– Подожди. В каком смысле «что-то опасное»?

– Когда аристократы вот так дружатся с лендвердами, это всегда неспроста. Особливо если никто не знает, кто же на самом деле правит страной. У леди Грэмми имеется сынуля – тот паренек, что стоял рядом с тобой. Уже догадался, кто его папаша?

– О, – пробормотал Леоф.

– Вот-вот. Послушай умного совета – сыграй им чего-нибудь на клавесине, а потом вали подальше.

Леоф кивнул, задумавшись, отведет ли его Альврейк назад в замок, если он попросит.

Они подошли к новому клавесину, красивому инструменту из клена, покрытого темно-красным лаком, с черными и желтыми клавишами.

– А что ты делаешь сейчас, когда сгорел твой маленд?

– Герцог Артвейр подыскамши для меня новое место, – ответил Гильмер. – На одном из малендов на дамбе Святого Тона, рядом с Меолвисом. Отсюда недалече.

– Рад слышать.

Леоф уселся на табурет и оглянулся. Гильмер уже исчез. Вздохнув, композитор коснулся клавиш и начал играть.

Это было его старое сочинение, которое очень нравилось герцогу Гластира. Самому Леофу оно тоже когда-то нравилось, однако сейчас казалось нескладным и ребяческим. Он добрался до конца, добавляя вариации в надежде сделать произведение более интересным, но оно так и осталось пустым.

К его изумлению, последние ноты были встречены аплодисментами, и Леоф увидел, что вокруг собралась небольшая толпа слушателей, среди которых была и леди Грэмми.

– Восхитительно, – сказала она. – Прошу вас, сыграйте еще что-нибудь.

– А что вы желаете услышать, миледи?

– Не могла бы я заказать вам сочинение?

– Я с радостью выполню ваш заказ, хотя у меня уже есть один, который я должен закончить прежде.

– Нет, я попросила бы вас сочинить что-нибудь для нашего праздника, – сказала она. – Мне говорили, вы это умеете, и я заключила с герцогом Шейла пари, что вы сможете порадовать нас необычной импровизацией.

– Я могу попробовать, – неохотно согласился Леоф.

– Послушайте, – вмешался герцог, пухлый мужчина в камзоле, который казался слишком для него тесным, – а как я узнаю, что он действительно сочинил новую вещь, а не сыграл нам старое произведение?

– Думаю, мы можем довериться его слову, – ответила Грэмми.

– Только не в тех случаях, когда речь идет о моем кошельке, – проворчал герцог.

Леоф откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

– Будьте любезны, герцог, напойте какую-нибудь свою любимую мелодию.

– Ну… – Герцог задумался на пару минут, затем просвистел коротенький мотивчик.

В толпе зрителей раздались смешки, и Леофу стало интересно, что за песенку он вспомнил.

Затем Леоф нашел в толпе Ареану.

– А теперь вы, дорогая, – попросил он. – Пропойте другую мелодию.

Ареана покраснела, испуганно огляделась по сторонам и запела:

У нее было приятное сопрано.

– Очень хорошо, – сказал Леоф, – для начала достаточно.

Он начал с мелодии Ареаны, потому что в самой первой строчке в ней звучал вопрос: «Как я узнаю свою любовь, милая мамочка? Как узнаю свою истинную любовь?» – и повел ее в печальных тонах, лишь едва-едва наметив басовый аккомпанемент, а затем и ответ матери – более глубокими, красочными аккордами: «Ты узнаешь его по камзолу, никогда не знавшему иглы».

Затем он разделил две части мелодии и начал медленно переплетать их друг с другом, а в качестве контрапункта добавил звуки, которые просвистел герцог, – почти на пределе возможностей клавесина. Услышав их, почти все рассмеялись, и Леоф тоже улыбнулся. Он предположил, что противопоставление нежной песни-загадки и другой, возможно вульгарной, мелодии развеселит слушателей, и превратил его в диалог: вопрос девушки о том, как она узнает свою будущую любовь, хитрый распутник, подслушавший ее разговор с матерью, суровое предупреждение матери и наивысшая точка композиции – мать прогоняет незваного гостя, швырнув в него горшок. После этого все остальные темы постепенно стихли и осталась только та, что принадлежала девушке.

Вей каннад мин луф?…

Раздались оглушительные аплодисменты, и Леофу неожиданно показалось, будто он выступает в таверне, и, в отличие от вежливого и нередко неискреннего признания, которым встречали его искусство при разных дворах, восхищение его нынешних слушателей показалось ему неподдельным.

– Это просто поразительно, – сказала леди Грэмми. – У вас редкий дар.

– Моим даром, – ответил Леоф, – каков бы он ни был, я обязан святым. Но я рад, что мне удалось доставить вам удовольствие.

Леди Грэмми улыбнулась и собралась сказать что-то еще, но неожиданно около двери возникла какая-то суета, привлекшая всеобщее внимание. Леоф услышал звон оружия, крик боли, и в зал ворвались мрачные солдаты, вооруженные мечами, за которыми следовали лучники. В зале мгновенно воцарился хаос. Леоф попытался было встать, но кто-то налетел на него сзади и сшиб на пол.

– По приказу императора, – прозвучал громкий голос, перекрывший поднявшийся шум, – вы все арестованы по обвинению в заговоре против трона.

Леоф попытался встать и получил сильный удар сапогом по голове.

Глава 8 Дева-Лебедь

Нейл напрягся, осознав, что любой его выбор не будет правильным. Если он убьет свою спасительницу, он защитит Энни, скрыв, куда она направляется, и послужит своей королеве единственным доступным ему способом. Но убийство женщины, которой он обещал не причинять вреда, навсегда лишит его чести.

Иными словами, в любом случае он мертв.

Он смотрел на белую шею девушки, отчаянно желая, чтобы она подошла ближе, испрашивая себя, как же он мог так в ней ошибиться.

Дева-Лебедь слегка наклонила голову, и короткие вьющиеся волосы упали на лицо.

– Я бы очень хотела выполнить вашу просьбу, сэр Нейл, – сказала она. – Но я не в силах доставить вас в Палдх. Понимаете, я почти свободна. И если я попытаюсь вам помочь еще больше, я подвергну опасности все. И вас, скорее всего, убьют, а я не хочу этого видеть.

Перед глазами Нейл а плясали разноцветные пятна, он опустил голову на подушку и на мгновение задумался, не заколдован ли он.

– Вам нехорошо? – спросила Лебедь.

– У меня закружилась голова, – ответил он. – Прошу вас, объясните, что вы имели в виду, когда сказали, что меня могут убить?

– Я говорила вам, что корабль с вашими друзьями благополучно покинул гавань, и я вас не обманула. Но их преследуют – я видела тех, кто гонится за ними. Если их не перехватят в море, то обязательно поймают в Палдхе. Думаю, будет бой, а вы не в том состоянии, чтобы сражаться.

– Умоляю вас, леди! Доставьте меня в Палдх! Я не знаю, что за беды вас преследуют, от чего вы бежите, но защищу вас от них. Я должен попасть в Палдх.

– Я не сомневаюсь, что вы попытаетесь меня защитить, – сказала Дева-Лебедь. – Но вы потерпите поражение. Неужели вы не понимаете? Люди, напавшие на ваших друзей, – я тоже бегу от них. Ваши враги – это и мои враги. Вы даже представить себе не можете, как сильно я рисковала, спасая вас. Если бы они меня заметили, увидели мой корабль, все было бы кончено. Если же я последую за ними, они обязательно меня узнают.

– Но…

– Вы прекрасно знаете, что не сможете меня защитить, – мягко проговорила она. – Носчолка нельзя убить. Он победил вас, когда вы были в полном здравии, неужели вы думаете, что сможете с ним справиться сейчас?

– Носчолк? Вы с ним знакомы? Знаете, кто это?

– Только из древних сказок. Считается, что их не существует на свете, и до недавнего времени так и было. Но сейчас нарушен закон смерти.

Ее голос звучал слегка приглушенно, словно она вдруг оказалась где-то очень далеко. Ее глаза превратились в два зеркала.

Нейл попытался сесть.

– Кто вы такая, леди, чтобы говорить о подобных вещах? Вы колдунья?

Дева-Лебедь едва заметно улыбнулась.

– Мне кое-что известно о колдовстве и прочих вещах, о которых вы даже не слышали.

– Не могу поверить, – холодея, произнес Нейл. – Вы слишком добры, леди. Вы не можете быть злой.

Лебедь нахмурилась, ее губы искривились в улыбке. Она переплела пальцы и проговорила:

– Благодарю вас. Не думаю, что я зла. Но почему вам в голову пришли такие странные мысли?

– Колдуны всегда злы, миледи. Они используют запретные знания, отрицаемые церковью.

– Правда? – спросила Дева-Лебедь.

– По крайней мере, так меня учили. И я в это верил.

– В таком случае, возможно, вы ошибались. Или, возможно, я действительно зла, просто мы с вами по-разному понимаем, что есть зло.

– Это невозможно понимать по-разному, миледи, – возразил Нейл. – Зло – это зло.

– Вы живете в простом мире, сэр Нейл. И я вас за это не виню. По правде говоря, я вам даже завидую. Однако мне он видится более сложным.

Нейл собрался ей возразить, но тут вспомнил, какой выбор встал перед ним всего несколько мгновений назад. Может быть, мир действительно сложнее, чем он себе его представляет. Он не церковник, чтобы спорить о подобном.

«Закон смерти нарушен». То же самое сказала Фастия в Тенистом Эслене.

– Прошу меня простить, леди. Вы говорите о вещах, которых я не понимаю. Что такое закон смерти?

Дева-Лебедь фыркнула.

– Тот, кто умер, должен оставаться мертвым – и не более того.

– Вы хотите сказать, что человек, с которым я сражался, был мертвецом?

– Нет, не совсем. Но он существует, потому что тот, кто должен быть мертв, таковым не является. Некто покинул земли судьбы и вернулся. Это меняет мир, сэр Нейл, разрушает в нем что-то. И происходят невозможные вещи, рождается магия, которой раньше не существовало. Именно благодаря этому я смогла бежать.

– От чего бежать, миледи? Кто вас преследует? Дева-Лебедь покачала головой.

– Это очень старая история, верно? Девушка, заточенная в башне, где она ждет принца, который ее спасет. Я ждала и исполняла свой долг, но спаситель не пришел. Поэтому мне пришлось бежать самой.

– В какой башне?

Дева-Лебедь провела рукой по волосам и опустила голову – первый ее жест, пронизанный ощущением поражения, из тех, что видел Нейл.

– Нет, – прошептала она. – Я не могу вам довериться. Я никому не могу настолько довериться.

– А ваша команда? Как насчет них?

– Здесь у меня не было выбора – и я верю, что они меня любят. Если бы я ошиблась в них, мы бы с вами сейчас не разговаривали. И все же через день, месяц или год кто-нибудь из них меня предаст. Таковы законы людей.

– Вам открылось это в видении?

– Нет. Но это очень вероятно.

Нейл вздохнул.

– Что вы, если не тайна, леди Лебедь?

– Возможно, просто ничто.

– Я так не думаю.

Она грустно улыбнулась.

– Я бы помогла вам, если бы могла, сэр Нейл. Я не могу.

– Тогда высадите меня в следующем порту, – попросил он. – Позвольте мне пойти своей дорогой. Я никому о вас не расскажу.

– Неужели мое общество вам наскучило? – спросила она.

– Нет, но мой долг…

– Сэр Нейл, поверьте мне, боль от того, что вы не выполнили свои обязательства, со временем стихнет.

– Никогда. Да и вы сами не можете так думать. Вы слишком хороши для этого.

– Несколько мгновений назад вы назвали меня злой.

– Не так. Я сказал, что вы не можете быть злой.

Лебедь задумалась над его словами.

– Думаю, сказали, только не прямо. – Она пожала плечами. – Однако ошиблись вы или нет, я все же считаю, что в жизни есть место не только долгу.

– Конечно, есть. Но без долга все остальное лишено смысла.

Дева-Лебедь встала и вышла из круга света, а затем повернулась к нему, и в ее глазах зажегся опасный огонек.

– Когда вы упали в воду, – сказала она, тщательно подбирая слова, – вы все еще находились в сознании. Однако не попытались снять доспехи. Ни одна пряжка не была расстегнута.

– Я не подумал о том, что их следует снять, а потом было слишком поздно, – ответил Нейл.

– Почему? Вы не глупы. Вы привыкли к доспехам. Любой человек, оказавшийся в вашем положении, сразу попытался бы их снять, если только…

– Что, леди?

– Если только он не считает свои доспехи такой неотъемлемой частью себя, что снять их невозможно. Если только он не готов умереть, но не расстаться с ними. Или, возможно, если только он не хочет умереть.

На мгновение у Нейла потемнело в глазах. Как она может…

– Я не хочу умирать, леди Лебедь, – возразил он.

Она вернулась в круг света.

– Кто она? Фастия?

Нейлу показалось, что его пронзила молния. Он заговорил прежде, чем здравый смысл вернулся к нему.

– Мне это имя незнакомо, – солгал он.

– Вы множество раз произнесли его во сне. Вы ведь любите ее, а не девушку на корабле? – Дева-Лебедь заговорила тише. – У короля Кротении была дочь, которую так звали. Говорят, ее убили в Кал Азроте.

– Кто вы, леди? – снова спросил Нейл.

– Никто, – ответила она. – Я не выдам вашу тайну, Нейл МекВрен. Я задаю вам эти вопросы только затем, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Я вам не верю.

– Я знаю. Вы действительно хотели умереть?

Нейл вздохнул и откинулся на подушку.

– Вы так быстро меняете мишени, леди.

– Нет. На этот вопрос я нацелилась с самого начала.

– Я не старался умереть, – ответил Нейл. – Но я… думаю, я испытал облегчение. От того, что больше ничего не могу сделать.

– А я все испортила.

– Вы спасли мне жизнь, и я вам благодарен.

Дева-Лебедь принялась разглядывать свои ногти.

– Однажды, сэр Нейл, – проговорила она, – я стояла, сжав в руке бритву и разглядывая свои запястья. А как-то раз держала в руках кубок с отравленным вином и уже почти поднесла его к губам. Думаю, вы единственный человек на свете, который в состоянии понять, что неизбежное нарушение долга может погасить в нас пламя жизни.

– Долг и есть пламя моей жизни.

– Да. Но когда вам не удается исполнить его или, того хуже, когда долг вас подводит, ничего не остается.

– Нет.

– Я сбросила свои доспехи, сэр Нейл, и не утонула. Я наполню свою жизнь другими, лучшими вещами, другими причинами, чтобы каждое утро ждать наступления нового дня.

– Но вы их еще не нашли.

– А теперь вы бьете в мою мишень.

– Мне это кажется только справедливым.

– Вы промахнулись, – ответила Лебедь. – У меня больше нет мишеней, которые вы могли бы поразить. – Она подошла и снова села рядом с ним. – Мне все равно, кто вы такой, сэр Нейл. И кому служили. Но я бы хотела, чтобы вы служили мне. Я нуждаюсь в таком человеке, как вы, в человеке, которому я могла бы доверять.

Мимолетная улыбка коснулась губ Нейла.

– Если я предам одного господина, как вы сможете мне доверять?

– Вы правы, – кивнув, согласилась Лебедь. – Но я надеялась, что вы этого не скажете.

– Однако вы об этом подумали.

– Разумеется. Только мне кажется, что предали вас, а не наоборот.

– Человек, которому я служу, никогда меня не предавал.

– Во сне вы говорили иначе, – заметила Лебедь. – Сейчас я вас оставлю. А вы подумайте над моими словами.

– Я не изменю своего ответа. И прошу вас еще раз: высадите меня в ближайшем порту.

– Если вы отклоните мое предложение, я высажу вас, когда вы поправитесь настолько, что сможете путешествовать самостоятельно. Не раньше.

Нейл смотрел ей вслед и слышал крики чаек сквозь открытую дверь. Он выждал немного, а потом, не обращая внимания на боль в боку, подошел к окну.

В лучах солнца сияло сапфировое море, а примерно в лиге виднелась полоска берега.

Значит, Дева-Лебедь его не обманула. Если бы они направлялись в Палдх, сейчас бы они находились в открытом море. В южной части моря Святого Лира не было такого большого острова.

Нейл вернулся на кровать, спрашивая себя о том, что он говорил во сне. Или Лебедь просто высказала догадку и попала в цель? Королева его не предала, но… он чувствовал себя преданным. Она отослала его от себя, оставшись одна в замке, где ее окружают опасности. Если кто-нибудь попытается ее убить, он ничем не сможет помочь. А ведь он просил оставить его рядом.

Однако когда она отослала его, он испытал облегчение, потому что знал: ее смерть останется на ее совести и он не будет виноват. В Вителлио он снова почувствовал себя по-настоящему живым и сильным, он сражался с реальными врагами, даже если они не умирали, когда он рубил их своим мечом. Даже это казалось легче, чем ощетинившиеся ножами тени дворца.

В службе Деве-Лебеди была своя притягательность, и какая-то часть его стремилась к ней.

«Ты меня забыл», – сказала ему Фастия.

«Не забыл».

«Забыл. Забудешь. Это одно и то же».

По его щекам катились слезы, узел боли в груди ослаб и начал постепенно расползаться. Нейл уткнулся лицом в подушку и заплакал.

Лебедь вернулась через шесть часов, когда солнце отправилось в леса за краем мира. Нейл сделал вид, что спит, и она не стала его будить. Он прислушивался к тому, как она устраивалась на койке за ширмой, некоторое время беспокойно ворочалась, пока ее дыхание не стало ровным. Тогда он встал, придерживая повязку на боку, и с трудом захромал к двери.

Приподняв щеколду, Нейл выглянул наружу. На залитой лунным светом палубе царила тишина. Около штурвала стояли двое и о чем-то тихо разговаривали. Еще один человек стоял на носу. На корме никого не было.

Стараясь не шуметь, Нейл пошире приоткрыл дверь.

И чуть не ударил какого-то человека, сидевшего у каюты с копьем на коленях. Человек дремал. Дева-Лебедь была права – ей нужны более надежные стражи. Но Нейл не мог стать одним из них.

Никто его не заметил, пока он шел к борту корабля. Прищурившись, Нейл попытался понять, действительно ли земля, которую он видел, достаточно близка. Ему показалось, что он разглядел далекие огни, хотя это вполне могли быть искры, плясавшие от боли перед его глазами.

Отбросив в сторону колебания, он перевалился через борт и с плеском рухнул в море. От холода у него перехватило дыхание, однако он сумел перевернуться на спину и начал колотить руками и ногами, отчаянно надеясь, что рана в боку не откроется. Он не знал, что станет делать, когда доберется до берега, но каждый день, проведенный на борту корабля, уносил его все дальше от того места, куда он должен был попасть.

– Хвас ист тата? – крикнул кто-то. – Хвас фол? Айрик?

– Не, ни мих.

Нейл упрямо продолжал двигаться к цели. Он узнал язык – ханзейский, язык врага.

Постепенно голоса стихли. В какой-то момент ему показалось, что он слышал голос своей спасительницы, но уверенности не было. А потом осталась только борьба с волнами.

Руки его устали и налились свинцом гораздо быстрее, чем ему бы хотелось, и, несмотря на пылающий в боку жар, тепло постепенно покидало его тело. Если берег окажется слишком далеко, его заберет смерть, от которой его спасла Дева-Лебедь.

Права ли она? Действительно ли он хотел умереть?

Нейл представил себе королеву, ее бледное лицо, и темные волосы, и руки, которые тянутся к ней со всех сторон, но не смог удержать в сознании ее образ. Вместо этого в свете луны он увидел голубые глаза Девы-Лебеди. Его охватило странное отчаяние и новые вопросы – множество вопросов. Если она из Ханзы – а теперь он был в этом уверен, – почему она ему помогла? И от кого бежит?

Его накрыла огромная волна, и лицо оказалось под водой. Выплюнув воду, Нейл перевернулся и поплыл на животе. Издалека доносился тихий шорох – наверное, прибой или же последние удары его сердца.

Он продолжал плыть. Больше ему ничего не оставалось.

Когда Нейл пришел в себя, над головой у него сияло голубое небо, а где-то поблизости потрескивал костер. На мгновение ему показалось, будто он спит, но тут он услышал голос Девы-Лебеди. Он чувствовал себя значительно лучше, как будто проспал дней десять. Раненый бок напоминал о себе лишь тупой болью, и на короткий миг ему представилось, что все случившееся с ним с тех пор, как он покинул Эслен, всего лишь сон.

Но тут он услышал разговор у костра на ханзейском и потянулся к мечу.

– Вы очень глупый человек, – сообщила ему Дева-Лебедь.

Нейл открыл глаза и сел. Оказалось, что он лежит на одеяле. Рядом действительно горел костер, а чуть дальше тянулся песчаный берег, на который были вытащены две большие лодки. Корабль покачивался на волнах ярдах в ста.

Дальше от воды начиналась равнина, поросшая короткой жесткой травой. Лебедь сидела у костра на маленькой табуреточке. Похоже, ее люди разбили на берегу лагерь. Двое из них разделывали маленького, странно выглядящего оленя.

Лебедь была в широкополой шляпе, словно сефри, но ее лицо показалось Нейлу усталым. Синий цвет глаз потускнел, словно она лишилась чего-то очень важного.

– Простите, – сказал он. – Я должен был попытаться.

– Теперь я это понимаю, – ответила она. – И все равно вы поступили глупо.

Нейл молча кивнул.

– Мы не смогли полностью запастись провизией в з'Эспино, – пожав плечами, добавила Лебедь. – Мои люди восполняют упущенное. – Она склонила голову набок. – Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, – ответил Нейл.

– Хорошо. Вы что-нибудь помните?

– Последнее, что я помню, – это шорох прибоя.

– Мы нашли вас у самой воды. Ваши раны открылись, и вы едва дышали. И совсем окоченели.

– Но как… что произошло?

– Я уже говорила вам, что обладаю кое-какими умениями. Я редко ими пользуюсь, потому что они имеют свою цену. – Она мрачно улыбнулась. – Вам повезло, что между жизнью и смертью очень тонкая грань.

Внутри у Нейла все похолодело.

– Я умер? Вы…

– Вы не умерли. Жизнь в вас была похожа на мерцающее пламя свечи, но еще не погасла.

– Леди, каким бы колдовством вы ни пользовались, вам не следовало этого делать. Скажите мне, какова цена, и я заплачу.

– Это не в ваших силах, – тихо проговорила она. – Кроме того, все уже сделано. – Ее голос стал тверже. – Я сама принимаю решения. Не бойтесь, вы не прокляты и не попали в плен к духам анхулта. Вы не станете разгуливать по ночам и творить зло по моему приказу.

– Я не могу представить вас причиняющей мне вред, – ответил Нейл.

– Правда? Однако вы отвергли мое общество, хотя обязаны мне жизнью. – Лебедь заговорила громче. – Вы понимаете? В з'Эспино вы отказались от собственной жизни и вместе с ней отбросили все свои прежние обязательства. Вы их отбросили, а я подобрала. Разве теперь они не принадлежат мне? Разве вы не чувствуете себя обязанным мне?

– Конечно, чувствую, – выпалил Нейл. – И меня это беспокоит. А теперь я обязан вам дважды, но не могу отплатить за вашу доброту. Это причиняет мне страшную боль, леди. Неужели вы не понимаете? Из-за вас я оказался между надвигающимся приливом и отвесной скалой…

– И потому не смогли придумать ничего лучше, чем взять и снова утопиться. – Она фыркнула. – Ладно. С меня довольно.

– Довольно?

– Теперь я вижу, что вы не собираетесь поступать ко мне на службу. Однако вы дважды мой должник. И я полагаю, вы об этом не забудете. Когда-нибудь я попрошу вас о помощи, и вы мне ее окажете. Вы меня поняли?

– Если смогу.

– Нет. Если вы действительно считаете себя моим должником, вы примете это как зарок. Я призову вас еще не скоро.

Нейл вздохнул и опустил голову.

– Вы хотите сказать, что отпустите меня, если я дам этот зарок?

– Тише. К полудню мы покинем эти места, и я доставлю вас в Палдх, вне зависимости от того, что вы мне сейчас ответите. Но если вы разделяете знаменитую честность жителей Скерна, вы примете мое условие.

– Я клянусь святыми, которым поклонялись мои предки, сделать то, о чем вы просите, – сказал Нейл. – Когда вы будете во мне нуждаться, я приду, если это не причинит вреда тем, кого я должен защищать.

– Хорошо, – проговорила Дева-Лебедь, встала и посмотрела на далекие поля.

– Я так и не вышла на берег в з'Эспино, – тихо сказала она. – Это единственная чужая земля, на которую мне довелось ступить. Здесь красиво.

– Леди…

– Подготовьте корабль! – крикнула она своим людям на ханзейском языке и, не оглянувшись на Нейла, зашагала прочь.

Глава 9 Ветер и море

– Они нас поймают? – спросила Энни, наблюдая за тем, как среди огромных волн появляются и исчезают мачты преследующего их корабля.

Бирюзу неба пятнали лишь редкие клочья белых облаков. Земли в поле зрения не было.

Капитан Малконио положил мозолистые руки на перила и наклонился вперед. Неожиданно Энни почуяла запах со слабым оттенком миндаля – такой же, как тот, что исходил от взмокшего Казио.

– Одному лорду Нетуно известно, – ответил он. – Это быстрый корабль, бримвульф, построенный в Салтмарке. Да еще и ветер им помогает.

– Они быстрее нас? – спросила Энни.

– Намного, – сказал Малконио.

– Значит, они нас догонят.

Малконио почесал бороду.

– Ну… одной скорости мало, делла. Против ветра мы проворнее, чем они, да и киль у нас ниже. Если нам удастся добраться до отмелей около Тер-на-Фата до наступления ночи, У нас будет шанс от них сбежать.

– Только шанс? – фыркнул Казио.

Малконио, прищурившись, посмотрел на брата.

– Знаешь, мне не часто приходилось убегать от боевого корабля, – язвительно сообщил он. – По правде говоря, такого со мной еще никогда не случалось. Мне нужно было связаться со своим милым братцем, чтобы получить столь восхитительную возможность. Знаешь, мне вдруг пришло в голову, что преследователи будут вполне удовлетворены, если я просто отдам им груз.

– Вы так с нами не поступите, – сказала Энни.

Малконио нахмурился, и у него сделался такой вид, словно она только что попросила его отрезать себе ногу.

– Прошу прощения? И с чего это у вас возникло такое впечатление?

– Эти люди пришли за мной, когда я была в монастыре Святой Цер, и убили всех сестер. С чего вы взяли, что они пожалеют вас?

– Кроме того, не следует забывать о морской гильдии, – заплетающимся языком добавил з'Акатто и помахал в воздухе бутылкой вина, которую он где-то отыскал. – Тебе прекрасно известно, что, если против их корабля будет выдвинуто обвинение, им не выпутаться. Капитан не станет рисковать – и не предоставит тебе возможности доложить о том, что произошло. Так что не будь идиотом.

– Успокойся, старик, – отмахнулся Малконио. – Ты же знаешь, я всего лишь сотрясаю воздух – это наше семейное проклятие. Но если нам не удастся от них убежать, сражаться я с ними не смогу. На таком корабле наверняка есть три или четыре баллисты, да еще из тех, что заряжаются огненными снарядами – специальными, для стрельбы на море. Моему братцу даже не придется пустить в дело свой клинок, если только девушка по какой-то причине не нужна им живой. – Он оглянулся на Энни. – Это возможно?

– Не думаю, – ответила Энни. – Полагаю, они хотят, чтобы я умерла.

– И вы по-прежнему не скажете мне почему?

– Я по-прежнему не знаю почему, – беспомощно сказала Энни.

– Что ж, – проговорил Малконио. – Значит, будем убегать и надеяться, что нам поможет ветер.

Они резко повернули к северу, и сначала даже показалось, что преследующий их корабль отстает, но довольно скоро он начал набирать ход. А еще даже не наступил полдень.

– Если нам не улыбнется удача, они нас перехватят задолго до того, как мы доберемся до отмелей, – наконец вынужден был признать Малконио.

– В таком случае им придется с нами сразиться, – сказал Казио брату и положил руку на рукоять своей рапиры.

– Я тебе уже говорил, – напомнил Малконио, – им нет никакой необходимости к нам приближаться, они смогут потопить нас на расстоянии. – Он упер руки в бока. – Но, предположим, они попытаются взять нас на абордаж – как ты собираешься сражаться с тем типом, у которого сверкающий меч? Твой приятель в доке нанес ему смертельный удар, после такого любого можно было бы хоронить в двух отдельных могилах. Но когда я видел его в последний раз, он был жив и здоров.

– Я сражался с такими и раньше, – с чрезмерной уверенностью, которая так раздражала Энни, заявил Казио. – Я отрублю ему голову и отправлю его на морское дно.

– В прошлый раз ты вынудил меня ронять ему на голову кирпичи, – напомнил ему з'Акатто. – Что мне ронять на этот раз?

– Может, якорь? – пожав плечами, спросил Казио. – Неужели мы не найдем ничего подходящего?

Малконио скрестил на груди руки.

– Что? Никакого поединка один на один? А как же твоя честь?

– О какой чести может идти речь, когда он использует силы преисподней? – парировал Казио. – Я поклялся защищать этих леди. И сдержу свое слово, даже если мне придется использовать не слишком честные приемы.

Малконио закатил глаза.

– Ладно, не имеет значения, – проворчал он. – Их вдвое больше, чем нас, если не считать господина неуязвимого. Можешь сбросить на него якорь, если хочешь, хотя лишних у меня нет. – Он кивнул в сторону приближающегося корабля. – Впрочем, до этого дело не дойдет. Видишь баллисты? Что я тебе говорил?

Энни разглядела какие-то неуклюжие приспособления на палубе корабля, но никак не могла сообразить, для чего они используются. Ей хотелось спросить, что такое баллиста, но ей было неловко признаваться в своем неведении. Остра пришла ей на выручку, задав этот вопрос сама.

– Огромный механический лук, – объяснил Малконио. – Швыряет камни, свинцовые шары, горшки с огнем – и все такое.

– А разве у вас нет никаких военных машин, капитан? – спросила Энни. – Чтобы мы могли ответить им тем же. Не сомневаюсь, что вам приходилось сталкиваться с пиратами.

– У нас есть одна маленькая баллиста, – покачав головой, ответил Малконио. – Вполне достаточная защита от пиратов, которые осмеливаются навлечь на себя гнев гильдии.

– В таком случае, думаю, нужно ее приготовить, – сказал з'Акатто.

– Да, ты прав, старик. Маленькое сражение лучше, чем ничего. Может быть, Нетуно мне улыбнется. Раньше он меня жаловал.

Пять часов спустя корабль преследователей швырнул в них несколько пробных камней. Те не достигли цели, но совсем чуть-чуть, и матросы Малконио приготовили свою баллисту, и в самом деле напоминающую огромный лук. Уже слышны были голоса моряков, деловито сновавших по палубе вражеского корабля.

– Они нас достанут задолго до того, как мы сможем стрелять в ответ, – сказал Малконио. – Леди, я полагаю, вам следует спуститься вниз. – Он глянул на горизонт, где собирались черные тучи. – Я редко мечтаю о шторме, но сейчас советую вам молить любых святых о том, чтобы он получил нас раньше наших преследователей. Возможно, тогда нам удастся от них оторваться.

– Я останусь здесь, – сказала Энни.

– И что будешь делать? – поинтересовался Казио. – Ты умеешь стрелять из лука?

– Я могу попробовать.

– У нас не так много стрел, чтобы ими разбрасываться, – отрезал Малконио. – Идите вниз. Это мой корабль, и я вам приказываю.

Энни собралась было выдвинуть новое возражение, но вовремя сдержалась. Сэр Нейл погиб из-за того, что она приняла неправильное решение. А Малконио знает свое дело много лучше, чем она.

– Идем, Остра, – позвала она подругу.

– Возьми это, – сказал Казио и протянул ей кинжал.

– У меня уже есть, – ответила Энни.

– А у меня нет, – сказала Остра.

– Тогда ты возьми, – согласился Казио.

Остра взяла кинжал и нахмурилась.

– Я хочу остаться здесь, с тобой, – сказала она.

Казио улыбнулся и взял ее за руку.

– Мой брат на сей раз для разнообразия прав, – заметил он. – Здесь, наверху, вы будете только отвлекать нас. Зная, что вы внизу, я смогу сражаться как подобает.

Остра опустила глаза, затем вдруг потянулась к Казио и поцеловала его в губы.

– Не умирай, – попросила она.

– И не подумаю, – заверил он ее. – Мне не суждено умереть на море. Идите и ничего не бойтесь.

Остра кивнула и, отвернувшись, чтобы скрыть слезы, побрела к каюте, которую они делили с Энни.

Казио повернулся к Энни, и она несколько мгновений не могла отвести от него глаз. Ей показалось, что ее поймали за каким-то неподобающим занятием, а она не может даже подобрать слова для извинений.

Казио разрушил чары.

– Ну, я получил один поцелуй на удачу, – объявил он. – Как насчет второго?

– Это был вовсе не поцелуй на удачу, – тихо проговорила Энни. – А ты дурак.

И она последовала за Острой.

– Она права, – сказал Малконио, когда девушки скрылись из виду. – Ты дурак и играешь в глупые игры.

– Это еще в каком смысле? – с раздражением спросил Казио.

– Две девушки. Ты явно мечтаешь завоевать расположение рыжей – одному Диуво известно почему, – но морочишь голову ее подруге.

– Энни меня ни капли не интересует, – соврал Казио. – Но даже если бы интересовала, это ни в коем случае не касалось бы тебя.

– Твой явный интерес к ней может стоить мне жизни, так что он очень даже меня касается, – возразил Малконио. – Но я не стану больше об этом говорить. И все же играть с сердцем девушки жестоко.

– У Энни нет сердца.

– Сейчас я говорю о другой.

– Ты же сказал, что нас всех скоро прикончат, так что ничего не успеет случиться.

– Это твоя единственная надежда. – К удивлению Казио, Малконио хлопнул его плечу. – Не высовывайся, братец. Пока они не возьмут нас на абордаж – если вообще возьмут, – пользы от тебя все равно никакой.

И пошел прочь.

– Погоди, – остановил его Казио.

– У тебя есть минута.

– Что тебе известно про з'Акатто?

– Думаю, меньше, чем тебе, – пожал плечами Малконио. – А что?

– Один человек в з'Эспино, знающий з'Акатто, назвал его эмратуром.

– Странно.

– Меня это тоже удивило.

– Он действительно сражался в нескольких войнах, – продолжил Малконио. – Почти все сражались, даже отец.

– Да, но чтобы командиром?… В таком случае почему он…

– Почему посвятил жизнь тому, чтобы учить дрянных сынков практически разорившегося аристократа владению оружием? Понятия не имею. Может, тебе следует у него спросить?

– А ты никогда не пытался задавать ему личные вопросы?

– Раз или два случалось, – улыбнувшись, ответил Малконио, – когда я еще был слишком молод, чтобы понимать, что этого делать не следует. Но ведь он всегда любил тебя, Казио. Ты для него особенный. Да и остался он ради тебя.

– А кто убил нашего отца, Малконио?

Лицо старшего брата слегка смягчилось.

– Казио, я никогда тебя не понимал. Разве что когда мы оба были мальчишками… В те времена мы неплохо развлекались, верно? Но ты всегда был слишком серьезным, словно маленький священник. А потом, после того как умер отец…

– Я не хочу об этом говорить, а у тебя нет времени.

– Возможно, другого времени не будет, – сказал Малконио. – После смерти отца ты взялся за фехтование, словно не видел для себя другой жизни. Как и любой мальчишка на твоем месте, ты поклялся за него отомстить. Мы ничего не говорили тебе про дуэль, поскольку боялись, что ты убежишь и попытаешься отыскать того человека.

– Я бы так и сделал.

– Но когда ты стал взрослым и, вне всяких сомнений, самым искусным дессратором в Авелле или даже во всем Теро Мефио, ты перестал спрашивать и больше не пытался узнать, как погиб наш отец.

– Потому что мне стало все равно, – ответил Казио. – Отец был дураком. Он разбазарил наше состояние и позволил себя убить.

– Ты каждый день сражаешься на дуэлях, – проговорил Малконио. – Как ты можешь винить отца за то, что он принял участие в одной? В особенности если ты ничего не знаешь про обстоятельства, вынудившие его так поступить.

– Я знаю, что он получил удар в спину, – тихо сказал Казио. – Я видел тело, Малконио. Какой дуэлянт получает удар в спину?

Малконио помолчал несколько мгновений.

– Я не видел того боя, ты тоже, – наконец сказал он. – Почему ты вдруг снова об этом заговорил?

– Не знаю, – признался Казио. – Просто вдруг пришло в голову.

– З'Акатто видел ту дуэль. Тебе нужно поговорить с ним. Но… отец был неплохим человеком, Казио. А при жизни матери – так и вовсе замечательным. Часть его умерла вместе с ней.

Они снова немного помолчали.

– А когда ты видел Ческо? – спросил Казио.

– Два месяца назад. У него все хорошо. Три собственных корабля. Знаешь, ты всегда можешь к нам присоединиться.

– Я не могу отказаться от своего имени и нашего дома, – ответил Казио. – Не могу.

Малконио закатил глаза.

– Оглянись по сторонам, – сказал он. – Ты уже отказался – только еще не знаешь этого.

Казио вздохнул и посмотрел на горизонт, где собиралась буря.

– Шторм не успеет сюда к сроку, чтобы помочь нам?

Малконио покачал головой.

– Он движется в другом направлении.

Когда Энни уселась на край своей койки, она снова почувствовала тошноту. Остра стояла около окна и смотрела сквозь толстое стекло.

– Они приближаются со стороны кормы, – сказала Энни – Ты не туда смотришь.

– Я знаю, – ответила Остра. – Просто… мы должны быть там, наверху.

– Они правы, – проговорила Энни. – Мы будем им только мешать.

– А вдруг мы могли бы помочь, – запротестовала Остра. – Мы ведь и раньше попадали в переплет.

– Попадали, но мы ничего не знаем ни про морское дело, ни про баллисты, – возразила Энни. – Наверное, капитан Малконио полагает, что, если наши враги нас не увидят, останется слабая надежда на то, что они решат, будто ошиблись и преследуют не тот корабль.

Остра покачала головой.

– Этих людей направляют демоны. Они не остановятся, пока не убьют нас.

– Пока не убьют меня, – поправила ее Энни. – Они ведь за мной охотятся, а не за вами.

Остра приподняла одну бровь.

– Ты ведь не собираешься снова сбежать? Ты обещала, что не станешь этого делать. Или теперь слово, данное мне, не имеет никакого значения?

– И что ты под этим подразумевала? – поинтересовалась Энни.

– Ничего.

– Послушай, это ведь ты все время проводишь с Казио. У тебя больше не остается для меня ни минутки.

Остра отвернулась и что-то тихо пробормотала себе под нос.

– Что? – переспросила Энни.

– Ничего.

– Скажи!

Остра, внезапно покраснев, резко повернулась к ней.

– Ты мне врала! Врала! Кто ты такая?

Энни отшатнулась под натиском ее гнева.

– О чем ты говоришь?

– Ты прекрасно знаешь, почему они тебя преследуют. Знаешь, но не говоришь мне. Ты совершенно права, меня тоже убьют, и Казио, и з'Акатто – так же как Нейла МекВрена.

– Не смей его упоминать!

– Почему? Потому что в его смерти виновата ты?

Гнев Энни вдруг превратился в комок, застрявший в горле, ее охватили ярость, сожаление и боль. Она не могла произнести ни единого слова.

Зато у Остры накопилось много слов, и она желала выплеснуть ихна нее.

– В монастыре с тобой что-то произошло. Ты видишь вещи, недоступные другим. И можешь делать то, что не под силу остальным людям. Я ждала, что ты мне все объяснишь, но ты ведь не собираешься этого делать, верно?

– Остра…

– Ты мне не доверяешь, правда? Я всегда была тебе верным другом, даже когда это было для меня опасно.

– Ты не понимаешь, Остра. Я сама ничего не понимаю.

Что-то с силой ударило в корабль, и они услышали крики на палубе.

– Хорошенькое объяснение!

Паруса «Деллы Пучии» начали опадать, когда преследовавшее их судно почти нагнало корабль и перехватило его ветер. В следующее мгновение в корпус с глухим стуком ударили первые камни и упали в воду.

– Пока они нам не причинили никакого вреда, – заметил Казио.

– Они пристреливаются, – мрачно проговорил Малконио. – Скоро будет хуже.

– Они не приближаются.

– Да. Они сообразили, что мое оружие с такого расстояния их не достанет. Они перекрыли нам ветер, и мы не можем сдвинуться с места. Они будут забрасывать нас камнями, пока мы не затонем.

– Тогда зачем ты зарядил баллисту?

– На случай, если они окажутся идиотами. Я ошибся.

На глазах у Казио две вражеские машины выстрелили в их корабль практически одновременно. Два огненных шара взметнулись ввысь, оставляя за собой шлейф из густого черного дыма.

– Теперь я понял, что ты имел в виду, когда сказал, что будет хуже, – заметил Казио.

Один из шаров упал в море, а другой приземлился прямо посреди палубы, превратившись в ослепительный оранжевый цветок. Огонь перекинулся на одного из матросов Малконио, и тот с дикими воплями принялся кататься по палубе, пока его товарищи пытались погасить пламя, набросив на него мокрую парусину.

Казио вцепился в рукоять Каспатора с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он понял, что Малконио прав – ему не удастся даже вступить в схватку с одним из врагов. Никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным.

Он взглянул на брата, собираясь спросить его, может ли тот что-нибудь сделать, но заметил, что Малконио не смотрит на вражеский корабль, а с улыбкой вглядывается в море.

– Что? – спросил Казио.

– Посмотри туда, – посоветовал брат. – На воду.

Казио проследил за его взглядом, но не увидел ничего особенного.

Малконио положил руку рулевому на плечо.

– Приготовься развернуться, – приказал он. – Видишь куда?

– Да, вижу, – ответил рулевой. – Будет сложновато.

– Что происходит? – спросил Казио.

– Следи за их парусами, – ответил Малконио.

Казио попытался, но это оказалось непросто, поскольку враг выстрелил в них новым залпом огненных снарядов. Один ударил в грот.

– Гасите! – заорал Малконио. – Он нам нужен.

А в следующее мгновение паруса корабля-преследователя бессильно обвисли.

– По местам, быстро! – гремел Малконио.

Матросы бросились исполнять его команды, и вскоре паруса «Деллы Пучии» начали наполняться ветром. Казалось, этого было недостаточно, чтобы корабль сдвинулся с места, но в возгласах людей слышалась радость.

– Что случилось? – спросил Казио.

– Нетуно забрал у них ветер, а нам послал – с другой стороны, – пояснил Малконио.

– Не то чтобы очень сильный, – заметил Казио.

– Нет, и это хорошо. Мы пойдем впереди и разовьем гораздо большую скорость, чем наши преследователи.

– А я думал, что их корабль быстрее, – озадачился Казио.

– Так и есть, когда дует сильный ветер. Но мы меньше, а значит, будем быстрее. К тому времени, как они развернутся и пустятся в погоню, мы оторвемся от них лиги на две.

И снова его брат оказался прав. Хотя Казио казалось, что они ползут как черепахи, вражеский корабль и вовсе стоял на месте. Однако баллисты продолжали обстрел. Казио присоединился к матросам, которые тушили огонь, а корабль тем временем уходил от преследователей. Когда снаряды начали падать в воду, команда снова радостно завопила.

Они шли прямо по ветру и с неторопливостью, почти сводящей Казио с ума, оставляли врага позади.

Однако к наступлению сумерек большой корабль снова начал их нагонять.

Грохот обстрела стал стихать, а потом и вовсе прекратился. После вспышки гнева Остра съежилась на своей койке и больше не произнесла ни слова.

– Они чему-то радуются, – проговорила Энни. – Похоже, хорошие новости.

Остра едва заметно кивнула, но по-прежнему упрямо не желала смотреть ей в глаза.

– Я взгляну, что происходит, – сказала Энни. – Хочешь со мной?

Остра покачала головой и закрыла глаза.

– Я больше не могу, – прошептала она.

Энни несколько мгновений смотрела на нее, жалея, что не может сказать ей~ничего утешительного.

– Ты была права, – проговорила она наконец.

– Насчет чего?

– Помнишь, когда я пыталась убежать? Когда думала, что могу переодеться мужчиной и жить самостоятельно. Когда мечтала о приключениях. Ты мне сказала, что я веду себя как дура, что не пройдет и пары дней, как я умру от голода, меня прикончат или захватят в плен.

– Да, – сказала Остра. – Я так говорила.

– Тогда я согласилась остаться только потому, что ты меня попросила, и потому, что беспокоилась за тебя – кто знает, что случилось бы с тобой без меня. Но теперь я понимаю, что ты была во всем права. Я ничего не знала о том, как устроен мир. По правде говоря, я и сейчас не слишком хорошо это понимаю. Зато я твердо усвоила одно – я больше не хочу никаких приключений. Я мечтаю лишь о том, чтобы вернуться в Эслен и чтобы самым худшим, что могло бы со мной произойти, оказался очередной нагоняй от Фастии или мамы. А еще я хочу, чтобы ты была со мной.

– Я рада, что ты наконец признала, что я могу быть в чем-то права, – проговорила Остра.

– Из-за меня погибло много людей, – продолжала Энни. – Сестры в монастыре. Сэр Нейл. Я боюсь подняться на палубу, потому что мне страшно: а вдруг убили еще кого-нибудь. Я не хочу, чтобы и дальше из-за меня умирали люди, Остра. Меня тошнит от всего, что происходит вокруг меня.

– В таком случае, почему бы тебе так и не сказать? – поинтересовалась Остра. – Когда те люди нас снова догонят, просто сообщи им, что тебе надоело играть в их игры, что ты будешь хорошей, и попроси оставить нас в покое.

Энни улыбнулась, решив, что Остра шутит и что у нее начало исправляться настроение, но тут увидела выражение лица подруги.

– Никому нет дела до того, что тебе все это надоело, – сказала Остра. – Ты ничего не можешь изменить.

Энни почувствовала, как у нее сжимается сердце.

– Прошу тебя, Остра…

– Ты так и не собираешься объяснить мне, что происходит.

Энни поняла, что сейчас расплачется, и умоляюще проговорила:

– Думаю, если я все расскажу, тебе станет только хуже. Боюсь, это знание тебя убьет.

– А меня и без того убьют, – ответила Остра. – Неужели ты сама этого не чувствуешь? Неужели ничего не понимаешь?

– О чем ты?

– Ни о чем.

– Остра…

– Я устала, – заявила Остра и повернулась к Энни спиной.

Энни беспомощно посмотрела на нее, и ее глаза наполнились слезами. Разве она может рассказать Остре о своих видениях? Разве имеет право поселить в душе подруги сомнения, сошла ли она с ума или действительно так важна для судьбы мира, что ему придет конец, если она не станет королевой? Как она может рассказать хоть кому-нибудь о том человеке в лесу?

Она и сама не слишком во все это верила, после того как видения исчезали.

В любом случае, тогда ей будет труднее нарушить свое обещание, а Остра обязательно попытается последовать за ней. Энни не солгала, признавая правоту подруги, высказавшей ей все, что думала, когда она решила убежать в первый раз. Но сейчас все изменилось. Сейчас у Остры есть Казио, он ее защитит. А сама Энни не пытается бежать от своего долга, а, наоборот, устремляется ему навстречу. И если Веры так убеждены, что она должна стать королевой, пусть они и охраняют ее.

Она больше не допустит, чтобы из-за нее умирали ее друзья.

Потому что Остра права. Те люди не остановятся ни перед чем. Никогда. И пусть Остра обидится, когда Энни снова сбежит, зато останется жива и под надежной охраной.

И, приняв это решение, Энни направилась наверх, чтобы посмотреть, кого еще она обрекла на смерть и доживет ли кто-нибудь из них до наступления вечера.

Она обнаружила, что враги продолжают их преследовать и постепенно нагоняют. К ночи небо затянули тучи, и их корабль окутал почти непроглядный мрак. Малконио несколько раз менял курс, пока ветер набирал силу. Сейчас все старались вести себя как можно тише, потому что враг мог следовать за ними по голосам.

Энни вернулась в свою каюту и попыталась уснуть, однако проснулась через несколько часов от страшного грохота. Набросив платье, она помчалась на палубу, опасаясь, что вражеский корабль их все-таки догнал.

Но оказалось, что на них обрушился страшный шторм.

Глава 10 Каналы

Леоф пришел в себя и обнаружил, что у него раскалывается голова, а кто-то шепчет ему на ухо:

– Вставайте, сэр. Пожалуйста, не умирайте.

Голос практически заглушали какофония криков и топот ног. Леоф с трудом открыл глаза и увидел размытое пятно, постепенно превратившееся в лицо Мери.

– Что происходит? – со стоном спросил он.

– Вы не умерли! – воскликнула девчушка.

– Нет, – подтвердил Леоф. – Хотя, возможно, это скоро произойдет.

Он потрогал голову рукой и посмотрел на свои окровавленные пальцы – это казалось не слишком хорошим предзнаменованием.

– Быстрее, – заторопила его Мери. – А то сюда скоро доберутся солдаты.

Леоф сообразил, что она тянет его за рукав, и попытался подняться на ноги, но у него тут же закружилась голова.

– Нет, не вставайте, – сказала девочка. – Давайте за мной.

Он пополз на четвереньках, следуя за Мери сквозь царящий в зале хаос. По-видимому, он пробыл без сознания всего несколько секунд.

Мери исчезла за гобеленом, и Леоф поспешил за ней, сам не понимая, что он делает и зачем.

Оказавшись за гобеленом, он едва успел увидеть, как голубой подол ее платья скрылся в узкой щели в стене. Примерно через королевский ярд щель вывела их в более широкий, освещенный факелами коридор.

– Подождите, – остановила его Мери. – Еще не сейчас.

Леоф замер на месте, его голова, казалось, набухала болью.

– А теперь – быстро!

Девочка встала и помчалась через коридор к открытой двери. Леоф не отставал, хотя с трудом держался на ногах. В противоположном конце коридора он заметил нескольких солдат в форме королевской гвардии, которые стояли у другой, гораздо большей двери и размахивали копьями и мечами, оттесняя столпившихся в бальном зале. Они были слишком заняты, чтобы заметить Мери и Леофа.

– Хорошо, – сказала Мери. – Кажется, они нас не видели.

– Что происходит?

– Не знаю, – ответила девочка. – Пойдемте.

В голове у Леофа немного прояснилось, но он отчаянно надеялся, что Мери знает, что делает, поскольку через пару минут, проведенных в темном лабиринте комнат, понял, что сам никогда в жизни отсюда не выберется. Однако Мери уверенно шагала вперед, сворачивала за углы, вела его через огромные апартаменты и маленькие каморки. Казалось, дом превратился в волшебный сундук, в котором умещались все меньшие и все более замысловатые ящички. Шум бального зала остался далеко позади.

Потрогав рану на голове рукой, Леоф пришел к выводу, что та не слишком серьезна и что череп цел.

Наконец он почувствовал свежий воздух. В помещении царил полнейший мрак, но Мери подвела его к какой-то шахте, под углом уходившей вниз.

– Сюда, – позвала она его. – Придется лезть сюда.

– А что это?

– Кухня, – объяснила девочка. – Сюда выбрасывают мусор.

– Может быть, нам стоит просто подождать тут, пока все не успокоится? – предложил Леоф.

– Плохие дядьки нас найдут, – сказала Мери. – Нам нужно выбраться наружу.

– Снаружи тоже могут быть плохие дядьки, – предупредил ее Леоф.

– Да, но тут есть секретные выходы, – сообщила Мери. – Разве вы не хотите вернуться в Эслен?

– Подожди, – вздохнув, проговорил Леоф, пытаясь разобраться в путающихся мыслях.

«Плохие дядьки» – это люди королевы. Стражники, что стояли в коридоре перед дверью, носили те же цвета, что и рыцарь – Файл де Лири, к которому он провожал королеву всего две ночи назад.

Кто-то попытался убить королеву, а два дня спустя ее люди ворвались на праздник леди Грэмми.

Неужели это Грэмми планировала убийство?

Святые, во что же он вляпался?

– Да, – сказал он Мери. – Думаю, нам нужно отсюда выбираться.

Иначе он окажется замешанным в очень неприятную историю, которая может грозить ему чем-нибудь похуже потери работы.

Но королева все равно может узнать, что он присутствовал на балу. Попытавшись бежать, он лишь станет выглядеть виновным.

Однако ему следовало позаботиться о Мери.

Надеясь, что не застрянет в узкой шахте мусоропровода, Леоф протолкнул себя внутрь. Здесь воняло прогорклым жиром, тухлыми овощами и еще какой-то гадостью.

Куча, на которую он приземлился, пахла еще хуже. Леоф порадовался тому, что сейчас слишком темно, чтобы увидеть, из чего она состоит.

Еще одна ночь в Новых землях. Он начинал ненавидеть эти места.

Леоф поймал Мери, когда она соскользнула вниз, чтобы девочка не угодила в кучу, остановившую его собственное падение.

– Теперь куда? – спросил он.

– Поплывем по каналу на лодке.

– Мне кажется, плохие дядьки приплыли по каналу, – сказал Леоф. – Думаю, их там сейчас очень много.

– Не по тому каналу, – объяснила девочка. – Есть другой. Идем. Сюда.

Они ступили в лабиринт темного сада, где среди аккуратно подстриженных кустов, похожих в темноте на диковинных существ, то и дело показывались мраморные бассейны неработающих фонтанов, тускло сияющие в лунном свете. Трава, прихваченная морозцем, скрипела под ногами, две совы, точно два призрака, о чем-то совещались, притаившись среди ветвей. Откуда-то неподалеку слышались голоса, но постепенно они становились все тише.

Неожиданно Леоф остановился.

– Что такое? – спросила Мери.

– Гильмер. Мой друг Гильмер был там.

– Маленький человечек? Он ушел, когда вы начали играть на клавесине.

– Правда? Хорошо.

Или нет? Как долго солдаты ждали снаружи? Вдруг они поймали его, когда он уходил?

Впрочем, сейчас, когда с ним Мери, Леоф ничего не мог сделать для своего друга. Ей, возможно, грозила большая опасность, чем Гильмеру.

– А как ты поняла, куда нужно бежать, Мери? – спросил он, неожиданно поведение девочки показалось ему подозрительным. – Похоже, ты все это давно придумала.

– Да, – ответила она, помолчав немного.

– Зачем?

– Я всегда придумываю, как можно убежать.

– Почему?

– Мама говорит, однажды они могут прийти, чтобы меня убить.

– А она сказала почему?

– Нет. Только что они могут как-нибудь прийти, люди короля, и убить меня и моего брата. Поэтому я придумываю, как можно убежать и где спрятаться. Так я нашла музыкальную комнату.

– Ты очень умная девочка, Мери.

– Вы женитесь на моей маме? – спросила она вдруг.

– Что? – На мгновение у Леофа снова закружилась голова. – Она что-то об этом говорила?

– Нет, – ответила Мери.

– Тогда почему ты спрашиваешь?

– Потому что вы мне нравитесь.

Леоф взял ее за руку.

– Ты мне тоже нравишься, Мери. Идем поищем местечко потеплее.

Они довольно легко нашли канал и несколько узких лодочек и уже направились к ним, когда Мери схватила Леофа за руку.

– Тсс! – прошептала она.

Из темноты послышались голоса, и, вглядевшись, Леоф сумел различить на берегу несколько темных фигур. Они с Мери спрятались за кустом.

– Они захватили леди Грэмми и ее сына, – хриплым баритоном сообщил один из мужчин.

– Это не важно, – ответил другой мужчина, и что-то в его голосе заставило Леофа похолодеть.

Не сам голос поразил Леофа, он был совершенно нормальным, тенор, принадлежащий образованному человеку. Но как всякая нота, сыгранная на музыкальном инструменте, имеет множество скрытых в ней тонов, так и этот голос что-то скрывал – что-то, кажущееся неправильным.

– Как вы можете такое говорить? – спросил баритон. – Все наши планы разрушены.

– Вряд ли. Меня удивляет, что Мюриель узнала об этом и, более того, что она предприняла решительные действия, однако, когда шпионы доложили об их приближении, я сделал все, чтобы их воодушевить.

– В каком смысле?

– Мои люди встретили их у пристани стрелами, прикончили нескольких человек, а затем скрылись в темноте. После этого люди королевы больше не задавали вопросов – они ворвались в бальный зал, стража у дверей, естественно, отреагировала на их появление, не сразу сообразив, с кем сражается. Мирное расследование превратилось в кровопролитие. Знаешь, сколько человек убито?

– Не уверен, милорд… но отнюдь не мало.

– Я чувствую себя дураком, поскольку не догадался сам спланировать события этой ночи именно так, – сказал тенор. – Однако все вышло как нельзя лучше.

– Я действительно не понимаю почему.

– Он прав, – вмешался третий голос, показавшийся Леофу знакомым, хотя тот и не смог вспомнить, кому он принадлежал. – Если бы там обнаружили кого-нибудь из нас, все могло сложиться иначе. А так люди Мюриель не найдут ничего существенного – почти ничего, что могло бы оправдать нападение. Выглядеть все будет так, будто они ворвались на мирный праздник и без малейшего повода начали резню среди лендвердов.

– Именно, – согласился тенор. – Даже немногие верные королеве члены Комвена не смогут поддержать ее действия. Получается, что мы продвигаемся вперед даже быстрее, чем планировали.

– Я умоляю вас соблюдать осторожность, милорд, – проговорил третий. – Прежде чем предпринимать какие-то действия, дайте королевству возможность осознать происшедшее.

– Нет, не думаю, – вмешался второй. – Настало время нанести удар.

– Вы хотите сказать, сегодня? – с сомнением спросил баритон.

– Нет, не сегодня. Но очень скоро. Возвращайся в лагерь. Пусть готовятся к переправе через каналы.

– Слушаюсь, милорд.

Один из собеседников забрался в лодку и вскоре уже выгреб на середину канала.

– Мне тоже пора, – сказал знакомый Леофу голос. – Но прислушайтесь к моему совету – торопиться не стоит.

– Нет, сейчас самое подходящее время.

– Многие продолжают симпатизировать королеве, и наберется немало людей, которые воспримут ваше возвышение, милорд, без всякой радости. Ситуация действительно сложилась Удачно для вас, но могут еще оставаться способы ее улучшить.

– Я всегда ценю ваши советы, – ответил тенор.

– После того, что случилось сегодня, лендверды будут в ярости, – продолжал знакомый голос. – Благодаря Грэмми вы можете рассчитывать на их поддержку. Однако аристократии плевать на смерть нескольких мелких землевладельцев. Более того, кое-кто из них может даже вернуться в стан королевы.

– Она достаточно их всполошила, создав собственную лирскую гвардию.

– Да. А что, если она постарается добиться того, чтобы в Кротении не осталось других наследников, кроме Чарльза и Энни?

– Вы имеете в виду, прикончив Грэмми и ее ублюдков?

– Именно.

– Но Грэмми нам нужна, да и ее сын может пригодиться. В конце концов, он ведь еще и сын Уильяма.

– Да. Убийство Грэмми и мальчишки будет ошибкой. А вот девочка нам не нужна.

– Мери? Да, пожалуй. Кроме того, она наверняка сейчас в руках королевы. Думаю, ее смерть нам не повредит. Вы сможете это устроить?

– Без труда, – ответил знакомый голос.

– До наступления завтрашнего дня?

– Вы так спешите?

– Три дня. Не больше.

– Думаю, этого хватит, – вздохнув, согласился знакомый голос. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.

– Будьте готовы сыграть свою роль, и все пройдет безупречно.

– Вот-вот. Мои люди прибудут только через месяц.

– Нам не нужны ваши люди, прайфек. Только ваше слово. Оно у нас есть?

– Разумеется.

И они расстались. Прайфек отправился пешком, а его собеседник сел в лодку. Леоф прижимал к себе Мери и отчаянно дрожал – и не только от холода.

– Я же вам говорила, – прошептала Мери.

– Этого не будет, Мери, – пообещал ей Леоф. – Они тебя не убьют.

– Если мы пойдем в замок, они меня найдут.

– Я знаю. Мы не собираемся в замок.

Они сели в одну из лодок и поплыли в направлении, противоположном тому, которое выбрал мужчина. К рассвету они добрались до маленького симпатичного городка под названием Плинз. Там Леоф, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, расспросил о пути в сторону Меолвиса. Еще он купил для Мери плащ, чтобы спрятать платье, и дальше они отправились по Леоквигской дороге на север. До Меолвиса они добрались уже к вечеру и провели ночь в заброшенном доме. На следующий день они пошли вдоль дамбы Святого Тона и через час обнаружили маленд.

Спрятав Мери за насыпью, Леоф подошел к двери и постучал.

К его огромному облегчению, дверь открыл Гильмер, удивленно вытаращивший глаза.

– Хорошо, что с тобой порядок, – сказал он, после того как они обнялись. – Я слыхал про то, что случившись в том доме. Чуть сам не влипши. Похоже, ты учел мой совет.

– Я там остался, – сказал Леоф. – Но кое-кто помог мне сбежать.

– Верно, какая-нибудь из юных леди, а?

Леоф улыбнулся.

– Мне нужна помощь, Гильмер.

– Только попроси.

– Это непростое дело, и очень опасное. Позволь, я тебе все объясню, прежде чем ты согласишься.

Он подозвал Мери и рассказал обо всем, что произошло, включая разговор, который они подслушали.

– По-твоему, кто это был? – спросил Гильмер. – Окромя прайфека. Те, другие два?

– Понятия не имею.

– Один из них – принц Роберт, – сказала Мери.

Гильмер удивленно посмотрел на нее.

– Принц Роберт умер, малышка.

– Это был он, – настаивала на своем Мери.

Гильмер тихонько присвистнул.

– Худо дело. – Он хлопнул себя по коленям. – Ты правильно поступил. Там тебе делать нечего. Они сами во всем разберутся. Но прайфек… да, иногда с ними и такое бывает.

– Я не могу допустить, чтобы с Мери что-нибудь случилось, – сказал Леоф.

– Знамо дело, – ответил Гильмер и погладил девочку по голове. – Мне вот плевать, пусть хоть сам фратекс Призмо заявится из своей з'Ирбины, я не позволю им убивать маленьких девочек. Оставайтесь здесь, а когда шум поутихнет, решим, как поступить.

– Гильмер, я хочу, чтобы ты сберег Мери. Но я собираюсь вернуться.

Гильмер погрозил ему пальцем.

– Ты спятил, приятель, – сообщил он. – Думаешь, сможешь одинешенек помешать заговору? Или что кто-нибудь тебе за это спасибо скажет? Ты был на том празднике почетным гостем. Даже если королева одержит победу, тебя она будет считать предателем. Послушайся совета, сынок, не суйся туда.

– Не могу. Королеву нужно предупредить. – Леоф расправил плечи. – И кроме того, я должен закончить заказ и сыграть концерт.

Часть IV Указующие знаки 2223 год эверона, месяц декмен

Понто, пятый способ, призывает святого Диуво, святого Фленца, святого Тунора, святого Рустера. Он порождает страстную новую любовь, шумные праздники, вино, льющееся рекой. И пробуждает восторг, головокружительную радость и похоть.

Сесто, шестой способ, призывает святую Эррен, святую Анну, святую Фьендсев, святую Эдлейн. Он порождает боль, с которой мы не хотим расставаться, тихую грусть, возникающую после плотской любви, безответную страсть. И пробуждает любовную печаль.

Из «Кодекса гармонии» Элгина Видселя

Глава 1 Дружба

Энни провела расческой по пропитанным морской солью волосам, наблюдая за чайками, которые дрались на узкой полоске песка за право обладания остатками рыбы и какими-то еще в прошлом живыми существами. Не только птиц интересовали отбросы на берегу. Несколько десятков человек – в основном дети – тоже занимались поисками сокровищ, выброшенных морем.

Чуть в стороне на леса была поднята разбитая «Делла Пучиа», а дальше виднелась кучка белых домиков галлеанской деревни Дувра.

Вспомнить шторм в подробностях Энни не могла, как ни старалась. Грохот озверевшего грома, треск ломающихся снастей, огромные волны – все слилось в один долгий кошмар. Он оставил их дрейфующими по воле волн и уже начинающими тонуть, с единственным импровизированным парусом, но, по счастью, недалеко от берега. Они плыли вдоль него целый день, прежде чем обнаружили маленькую деревеньку и место, где можно бросить якорь.

С моря дул холодный ветер, разогнавший тучи, и единственным напоминанием о минувшем шторме был разбитый корабль.

Расческа застряла в волосах, и Энни сердито выдернула ее. Она отчаянно мечтала о теплой ванне, но в деревне не было постоялого двора, только крошечная таверна. Кроме того, у них почти закончились деньги. И Казио сейчас занимался тем, что пытался на остаток купить лошадей и припасы в дорогу. Капитан Малконио сказал, что корабль снова сможет выйти в море не раньше чем через неделю, а Энни не собиралась так долго ждать.

Судя по тому, что говорили жители деревни – насколько люди Малконио сумели их понять, – Дуврэ находился в десяти лигах от Палдха. Они в любом случае намеревались добираться до Эслена посуху и потому решили не задерживаться.

Тяжело вздохнув, Энни поднялась на ноги и зашагала в сторону деревни, чтобы убедиться, что Казио занимается делом, а не любезничает где-нибудь с Острой. Краткий миг одиночества оказался весьма приятным, но теперь пришла пора отправляться в путь.

Разумеется, она нашла Казио вместе с з'Акатто, Малконио и Острой в таверне, набитой местными жителями. Здесь было тесно и дымно и отвратительно пахло сушеной треской, развешанной повсюду. Длинные столы были отполированы за долгие годы использования, а пол и стены оштукатурены слоем какого-то вещества, производимого из морских ракушек.

Малконио рассказывал о чудесном городе Шаван, а сморщенный крошечный старик, изо рта которого торчало всего три или четыре целых зуба, переводил на галлеанский. Дети в красно-коричневых шерстяных куртках и женщины, чьи волосы скрывались под черными шарфами, с интересом слушали, лишь изредка прерывая его смехом или собственными замечаниями. Когда Энни вошла, они оглянулись на нее, но тут же снова повернулись к Малконио.

Энни уперла руки в бока и попыталась встретиться глазами с Казио, но тот либо не заметил ее, либо нарочно не обращал внимания. Он беседовал с Острой, которая пила вино из общей с ним кружки.

З'Акатто сидел, положив голову на стол.

Энни нетерпеливо пробралась сквозь толпу и похлопала Казио по плечу, чтобы привлечь его внимание.

– Да, каснара? – спросил он и посмотрел на нее.

Остра отвернулась, делая вид, что ее заинтересовал рассказ Малконио.

– Я думала, ты занимаешься покупкой лошадей и припасов.

– Именно этим я и занимаюсь, – кивнув, сообщил ей Казио и показал на приземистого мужчину средних лет с обожженным солнцем лицом и необычными зелеными глазами. – Познакомься с Тангейлом МейпГованом. Мы обсуждаем сделку.

Мужчина – явно выпивший столько, что почти ничего не соображал, – улыбнулся Энни.

– Хинне аллан, – заметил он и почесал живот.

– А ты не мог бы поспешить? – спросила Энни, не обращая внимания на мерзкого типа за столом.

– Похоже, они здесь ничего не делают в спешке, – пояснил Казио. – Мне нравятся эти люди, правда.

– Казио!

– Кроме того, у нас недостаточно денег.

– Однако на вино тебе денег хватило.

Казио сделал большой глоток из своей кружки.

– Нет, – ответил он, – нам платят вином за наши истории.

– Хорошо, сколько денег нам нужно? – сердито спросила Энни.

Казио поставил кружку на стол.

– Он хочет в два раза больше, чем у нас есть, за осла и еду на четыре дня.

– Осла?

– Здесь ни у кого нет лошадей, но даже найдись они, мы бы не смогли их себе позволить.

– Ради одного осла, по-моему, бессмысленно и стараться, – заявила Энни. – Купи провизию.

– Если ты хочешь нести ее на себе, – заметил Казио, – я могу уладить это прямо сейчас.

– Нужно будет – понесу. Мы не можем здесь больше торчать.

Кто-то легко коснулся ее волос, она вскрикнула от неожиданности и обнаружила, что Тангейл поигрывает их прядями.

– Немедленно прекратите, – сказала она и оттолкнула его руку.

– Ол паннэ? – спросил тот.

Казио посмотрел на переводчика, но тот был занят историей Малконио.

– Она не продается, – ответил Казио и покачал головой.

Это было уже слишком.

– Продается? – вскричала Энни.

Малконио замолчал на полуслове, и за столом раздался смех.

– Нэ, нэ, – поспешно проговорил Тангейл. – Се венне се панне?

– Что он сказал? – потребовала ответа Энни.

Переводчик заулыбался, демонстрируя всем свой беззубый рот.

– Он хочет знать, сколько стоят ваши волосы.

– Мои волосы?

– Се венне се? – спросил он у Тангейла.

– Тэ, – ответил тот.

– Да, – сказал переводчик. – Ваши волосы. Сколько?

Краска залила лицо Энни.

– Ее волосы не… – начал было Казио, но она положила руку ему на плечо.

– Осел и провизия на девять дней, – сообщила она.

– Нет, Энни, – резко повернувшись к ней, вскричала Остра.

– Это всего лишь волосы, Остра, – ответила Энни и, кивнув переводчику, добавила: – Скажите ему.

Несмотря на храбрые речи, ей с трудом удалось взять себя в руки и не расплакаться, пока под радостные крики посетителей таверны, которые вели себя так, словно оказались на цирковом представлении, ей срезали волосы. Энни все же сумела сдержать слезы и далее справиться с почти необоримым желанием провести рукой по торчащей в разные стороны короткой щетине, оставшейся у нее на голове.

– Вот, – сказала она, встала со стула и бросилась на улицу. Там она немного поплакала – не из-за волос, а из-за пережитого унижения.

Услышав шаги у себя за спиной, она проговорила, не оборачиваясь:

– Оставьте меня.

– Я подумал, что вам это пригодится.

Обернувшись, Энни с удивлением увидела Малконио, держащего в руках черный шарф, какие носили жительницы деревни.

– Знаете, – сказал он, – вы могли попросить денег у меня. Все равно мне придется продать здесь часть товаров, чтобы починить корабль. Казио слишком горд, но вы могли попросить.

Энни покачала головой.

– Я не могу ничего у вас просить, капитан. Из-за меня погибли несколько человек из вашей команды и разбился ваш корабль. Я и так вам слишком много должна.

– В каком-то смысле это так, – не стал спорить Малконио. – Но моряки умирают, а корабли разбиваются. Спорить с судьбой и жалеть о том, что ты совершил, – пустая трата времени и сил. Лучше учиться на своих ошибках и идти дальше. Я не держу на вас зла, Энни. Я взял вас на свой корабль, потому что меня попросил брат, и, несмотря на то что я говорил раньше, я прекрасно знаю, чего следует ожидать от Казио и переделок, в которые он постоянно попадает. Представляете, как трудно ему было обратиться ко мне за помощью? Но он заставил себя, и это кое-что говорит о вас. А то, что вам удалось увезти его из Теро Мефио, говорит еще больше. Тот Казио, которого я знал, никогда ничего не делал для других людей, он всегда думал только о себе. Если он стал лучше, разве я могу вести себя иначе?

Энни вымученно улыбнулась.

– А ведь вы его любите, правда?

Малконио улыбнулся в ответ.

– Он же мой брат.

Он протянул ей шарф, и Энни его взяла.

– Спасибо, – сказала она. – Когда-нибудь я смогу расплатиться с вами за вашу доброту.

– Единственное, о чем я прошу, это присмотреть за моим братишкой, – проговорил Малконио.

– Я сделаю все, что смогу.

Малконио еще раз улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, когда он поднял глаза и взглянул за спину Энни.

А вот и они, – вздохнув, сказал он. – Мне следовало знать, что они не потонут.

Энни проследила за его взглядом. На горизонте, где встречались небо с морем, она увидела паруса.

– О нет, – прошептала она.

– Они плывут не сюда, – через некоторое время сообщил Малконио. – Наверное, ищут порт побольше. Видите, они потеряли одну мачту.

Энни ничего такого не видела, однако все равно кивнула. Малконио оказался прав – корабль двигался не в сторону земли, а вдоль берега.

– Если они увидят наш корабль… – начала она, но Малконио покачал головой.

– С такого расстояния вряд ли. «Делла Пучиа» сейчас на суше да еще и без мачт. Но даже если бы они и заметили наш корабль, они не смогли бы сюда добраться через рифы, которые мы прошли. У них слишком большая осадка. – Он повернулся к Энни. – Однако на вашем месте я бы не стал терять время и двинулся в путь. Если они видели «Пучию», они отправят людей на ваши поиски, как только найдут подходящую гавань, чтобы причалить. Может быть, у вас много времени, а может, всего один день.

– А что, если они заявятся сюда? – спросила Энни. – Они же убьют вас.

– Нет, – ответил Малконио. – Мне не суждено умереть на суше. Соберите своих спутников и уходите отсюда. До заката солнца осталось еще несколько часов.

Казио нашел брата около его корабля. Малконио нахмурился, увидев его.

– Ты еще здесь? Разве Энни не сказала тебе, что мы видели корабль?

– Сказала, – ответил Казио. – Я только…

Он неожиданно замолчал, не зная, что сказать.

– Прощаться – дурная примета, – проворчал Малконио. – Как будто ты не надеешься снова встретиться. А я еще с тобой увижусь, верно, братишка?

Казио почувствовал во рту привкус горечи.

– Мне очень жаль, что так случилось с твоим кораблем, – сказал он.

– Ну, мы поговорим об этом, когда ты разбогатеешь, – усмехнулся Малконио. – А пока это моя забота. В конце концов, это же мой корабль.

– Ты надо мной потешаешься, – сказал Казио.

– Нет, – ответил Малконио. – Нисколько. У тебя есть свое предназначение, братишка. Я чувствую это. Твое собственное – не мое, не нашего отца и даже не наших уважаемых предков. Твое. И я рад, что кто-то наконец заставил тебя заняться его поисками. А когда ты его найдешь, надеюсь, ты придешь в мой дом в Туранате и все мне расскажешь.

– Хотел бы я его увидеть, – проговорил Казио.

– Давай не теряй зря время, – улыбнувшись, сказал Малконио. – Аздей, до новой встречи.

Казио пожал брату руку и медленно побрел по берегу к тому месту, где ждали его спутники.

Из Дуврэ вела только одна дорога, больше похожая на узкую тропинку. Казио шагал впереди и вел в поводу осла. Он оглянулся на корабль брата всего один раз, прежде чем они скрылись среди деревьев за деревней. Он увидел крошечную фигурку Малконио, который работал вместе со своими людьми.

А затем взгляд Казио вернулся к дороге впереди.

Вскоре лес уступил место пшеничным полям. Вдалеке виднелись разрозненные домики – и ни одной деревни, даже такой, как Дуврэ. Когда спустились сумерки, Казио развел костер под яблоней, такой старой, что ее нижние ветви лежали на земле.

Энни почти ничего не говорила с той самой минуты, как рассталась с волосами. Казио никогда раньше не видел женщин без волос, и ему не особенно нравилось это зрелище. Стало лучше, когда она накинула на голову шарф.

Пару раз он пытался с ней заговорить, но она отвечала односложно.

Остра тоже помалкивала, и Казио догадался, что девушки на корабле из-за чего-то поссорились и еще не помирились. Ему было интересно, не из-за него ли они поругались. Остра с радостью принимала его знаки внимания, и если Энни ревновала, не показывая этого ему, она вполне могла отыграться на подруге.

Оставался только з'Акатто, который начал ворчать себе под нос, когда его разбудили и заставили пуститься в путь, и к тому времени, как они остановились на ночлег, стал почти невыносим. Когда Казио вытащил Каспатор и начал отрабатывать удары, старик с недовольным видом поднялся и достал собственную шпагу.

– Я видел, как ты атаковал при помощи з'остато, – сказал он.

– Точно, – не стал спорить Казио.

– Глупо, – заявил з'Акатто. – Я тебя этому не учил.

– Не учил, – согласился с ним Казио. – Этот удар попробовал применить против меня один из учеников Эстенио.

– Хм-м. И что, получилось?

– Не получилось, – ухмыльнувшись, ответил Казио. – Я ответил ему перо перфо, и он налетел на клинок.

– Ясное дело. Как только твои ноги перестают касаться земли, ты больше не можешь изменить направление движения. Ты жертвуешь способностью маневрировать.

– Именно.

З'Акатто сделал несколько выпадов в воздух.

– В таком случае зачем ты применил этот удар? – спросил он.

Казио задумался, пытаясь вспомнить.

– Рыцарь уже почти схватил Энни, – сказал он через некоторое время. – Я мог бы до него дотянуться в выпаде, но острие рапиры не пробило бы доспех, а силы удара не хватило бы, чтобы остановить врага. А когда я вложил в удар вес своего тела, мне удалось повалить его на землю. Мне кажется, я проткнул ему кадык, но, поскольку он – порождение демонов, это не имело последствий.

З'Акатто кивнул.

– Я не учил тебя з'остато, потому что это глупый ход, когда фехтуешь на шпагах или рапирах. А когда имеешь дело с противником в доспехах да еще с тяжелым мечом, он может помочь.

Казио с трудом скрыл изумление.

– Ты хочешь сказать, что я правильно поступил?

– Ты поступил правильно, попытавшись нанести этот удар, но все сделал не так, как нужно. Форма была неверной.

– Но у меня получилось, – запротестовал Казио.

З'Акатто погрозил ему пальцем.

– Чему я тебя научил в первую очередь, когда начал давать уроки искусства дессраты?

Казио вздохнул и оперся на рапиру.

– Что дессрата – это не скорость и не сила, секрет в том, чтобы все делать правильно, – ответил он.

– Точно! – вскричал з'Акатто и взмахнул мечом. – Пойми: иногда скорость и сила позволяют тебе добиться успеха, несмотря на неверную форму. Но может наступить момент, когда у тебя не будет ни силы, ни скорости – из-за ранения, болезни или старости, как в моем случае. Лучше быть готовым ко всему.

– Отлично, – согласился Казио. – Что я сделал не так?

З'Акатто занял боевую стойку.

– Движение начинается отсюда, с ноги, которая сзади, – сказал он. – Удар устремлен вперед, и твоя рука должна быть напряжена и на одной с клинком линии. Атаковать следует по внешней стороне, а не по внутренней, потому что так ближе. После этого ты делаешь шаг назад – чтобы либо нанести новый удар, либо отступить. Попробуй.

Казио проделал упражнение несколько раз под присмотром старика.

– Уже лучше. – похвалил его з'Акатто. – Но ты должен резче бросаться вперед и не подпрыгивать так высоко. Чем ты выше, тем медленнее атака, а самое главное, что тебе нужно, это скорость.

– А куда колоть, если противник в доспехах? – спросил Казио.

– В шею. Если рука поднята, это тоже хорошо, бей в подмышку. Если ты стоишь сзади, прицеливайся в щель под шлемом. Еще участок под коленом. Щели для глаз, если дотянешься.

– Не ты ли учил меня, что с рыцарями сражаться нельзя? – Ухмыльнувшись, поинтересовался Казио.

– С ними нельзя фехтовать, – отрезал з'Акатто. – Это не значит, что их невозможно убить.

– Если не считать наших нынешних врагов, – напомнил ему Казио.

– Большинство из них сотворены из плоти и крови, – фыркнул з'Акатто. – А остальным нужно отрубить голову. Мы же знаем, что это возможно.

Он поднял шпагу над головой, направив ее сверху вниз в лицо Казио.

– Если меч находится в таком положении и враг атакует, не отражай удар. Бей вдоль клинка и отбрось его в сторону. Никогда не пытайся парировать атаку мощного меча. Пользуйся ногами – подожди удара, а затем коли и следи за возвращающимся клинком.

Следующие два часа они тренировались при свете костра, рапира против шпаги, и впервые за очень долгое время Казио вновь испытал радость дессраты и вспомнил уроки своего местро.

Наконец старик, тяжело дыша, убрал шпагу в ножны.

– Хватит, – со вздохом сказал он. – Я становлюсь слишком стар для подобных развлечений.

– Еще немного! – взмолился Казио. – А если удар придет снизу, но…

– Нет-нет, все завтра. – З'Акатто тяжело опустился на камень и принялся вытирать со лба пот.

– А когда ты сражался с рыцарями, з'Акатто? – спросил Казио.

З'Акатто что-то пробормотал и уставился в огонь.

– Осперо назвал тебя эмратуром. Что он имел в виду?

– Это было очень давно, – проворчал старик. – Я не хочу без надобности вспоминать те времена.

– Ты никогда не рассказывал мне, что был командиром.

З'Акатто покачал головой.

– Я сказал, что не хочу об этом говорить, или нет?

– Сказал.

– Ну вот.

З'Акатто встал, улегся на свое одеяло, а через несколько минут закрыл глаза. Казио долго сидел и смотрел на него. Девушки уже давно уснули. Получалось, что ему придется стоять на страже.

Следующий день выдался холодным и ясным. Они продолжали идти по полям и примерно через час увидели вдалеке замок на холме. Казио даже разглядел белые стены и желтые крыши маленького городка, расположенного на склонах.

Наконец они подошли к развилке. Одна дорога вела в сторону замка, другая шла прямо.

– Мы пойдем прямо, – сказал Казио.

– Что-то ты сегодня чересчур веселый, – заметила Остра. Они шли впереди остальных и вели в поводу ослика. Энни немного отстала и, казалось, о чем-то задумалась. З'Акатто хромал вслед за ней.

– Наверное, – ответил Казио. – А почему бы и нет? Я путешествую в обществе красивой каснары, светит солнце, и нам удалось избежать опасности, по крайней мере на время. А самое главное, мы не на корабле.

– Да уж, – подхватила Остра.

– И все это, – добавил Казио, широким жестом указывая вокруг, – все-таки разнообразие. Совсем не как в Вителлио. А Кротения похожа на здешние места?

Остра покачала головой.

– Эти места мало отличаются от Вителлио. В Кротении гораздо более влажно. Там больше деревьев, а поля зеленее даже в это время года. А еще там холоднее.

– Что ж, я жду не дождусь, когда попаду туда. Ты, наверное, тоже. Соскучилась по дому?

Остра пожала плечами.

– Я не знаю, каким стал мой дом, – ответила она. – Все изменилось. Не уверена, что там найдется для меня место.

– В каком смысле?

– В том смысле, что я не знаю, захочет ли Энни, чтобы я снова была ее служанкой.

– Служанкой?

– Разве ты не знал? – удивленноспросила Остра.

– Не знал. Я думал, вы сестры или подруги.

– Ну, мы были подругами…

Казио оглянулся на Энни и заговорил тише:

– Я заметил, что у вас испортились отношения.

– Мы поссорились на корабле, – призналась Остра. – Я сказала то, чего говорить не следовало.

– Ты знаешь ее дольше, чем я, – сказал Казио. – Но я уже понял, что ладить с ней совсем не просто.

– Раньше мне было просто, – проговорила Остра.

– Но что-то изменилось.

– Да. Она изменилась. С ней что-то случилось, и она не говорит что.

Казио потянул за собой осла, который заинтересовался чем-то на обочине дороги.

– Ну, ты мне говорила, что ее отец и сестры убиты и кто-то охотится за ней. Наверное, дело в этом.

– Конечно. Но не только.

– Я уверен, вы скоро помиритесь, – попытался успокоить ее Казио. – По крайней мере, я на это надеюсь. Терпеть не могу грустные лица.

Некоторое время они продолжали идти молча.

– Я рад, что ты с нами, Казио, – сказала Остра. – У меня никогда не было друзей, кроме Энни.

– Надеюсь, ты и меня считаешь своим другом, – ответил он.

– Мне кажется, что ты мне друг, – проговорила Остра. – Но не как Энни.

– Нет? А какой же я тогда друг?

– О таком я даже мечтать не осмеливалась, – сказала она.

Почему-то испытывая неожиданное чувство вины, Казио взял ее за руку.

Малконио был прав. Его всегда интересовала Энни, но он и сам не смог бы сказать почему, и это безумно его раздражало. Она продолжала считать, что любит какого-то типа по имени Родерик. Казио думал, что, начав ухаживать за Острой, привлечет к себе внимание Энни – многие женщины попадаются на эту удочку. Порой ему казалось, что он добился успеха, а иногда – что зря теряет время.

Но его отношения с Острой развивались слишком успешно, она, без сомнения, уже в него влюбилась.

Неожиданно Казио понял, что начинает относиться к ней все лучше и лучше. Она была добра и умна и по-своему не менее красива, чем Энни. И, что странно, всякий раз, когда он на нее смотрел, она казалась ему еще привлекательнее. Таких, как Остра, хочется прижать к груди, успокоить и сказать, что все будет хорошо.

Но он по-прежнему желал Энни.

После полудня они выбрались на Великий вителлианский путь – настоящую дорогу, достаточно широкую для повозок и экипажей. Один промчался мимо, и Энни с тоской проводила его взглядом. Они с Острой приехали в Вителлио в подобном, с удобствами, к которым она привыкла с детства.

А теперь она возвращается домой с ослом в поводу.

В одном оба путешествия были схожи: тогда Остра тоже почти не разговаривала с ней. Сердилась за то, что она попыталась убежать. Они помирились, когда Энни дала подруге обещание не повторять своих попыток. Теперь им вряд ли удастся так легко решить свой спор.

В любом случае, у Остры есть Казио. Они держатся за руки целый день.

Ночь они провели в сарае на окраине Пакре. Хозяин сарая немного говорил на королевском языке и сообщил им, что они скоро войдут в Хорнлад. Сердце в груди Энни забилось быстрее, она спросила, где находится Данмрог. Хозяин ответил, что на востоке, но точной дороги не знал.

Всю ночь Энни не спала, мучаясь виной из-за того, что почти перестала думать о Родерике. Она знала, что любит его, но за последнее время слишком много чего произошло.

Впрочем, в глубине души она понимала, что дело не только в этом. Казио удалось заронить в ее душу зерна сомнения насчет Родерика, и, хотя Энни была уверена, что он ошибается, она не могла выбросить из головы неприятные мысли. Ей было необходимо снова его увидеть. Где он – в Эслене или вернулся домой в Данмрог?

Возможно, когда они доберутся до Палдха, ей удастся найти кого-нибудь, кто доставит Родерику сообщение о том, что она возвращается домой.

На следующий день поля уступили место громадным виноградникам, они росли на холмах, протянувшихся до самого горизонта. Энни вспомнила, как уже видела их, когда они ехали в экипаже, – она тогда еще подумала, что даже представить себе не могла такое количество винограда.

Она оглянулась на Остру, которая на этот раз шла в двадцати ярдах позади нее.

– Кажется, река Теремене впереди, – решилась она заговорить с подругой. – Если я правильно помню твои записи в дневнике.

– Думаю, да, – ответила Остра.

– Ты здорово придумала, – продолжала Энни. – С дневником. По крайней мере, мы знаем, где находимся. Как по-твоему, сколько дней пути осталось до Эслена?

– В экипаже было пять, – ответила Остра. – Но мы ехали не весь день и провели две ночи в Палдхе.

– Значит, шесть или семь дней, как ты думаешь, если мы поторопимся?

– Может быть, – сказала Остра.

– Мы и дальше будем продолжать в том же духе? – прикусив губу, спросила Энни. – Не разговаривать?

– Мы разговариваем, – ответила Остра.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду.

Остра со вздохом кивнула.

– Просто… я по-прежнему люблю тебя, Энни, но иногда мне кажется, будто ты больше не можешь любить меня.

– Ерунда, – сказала Энни. – Ты моя лучшая подруга. И всегда была. И ты мне очень нужна.

– Но ты отстраняешься от меня, и мне очень больно.

– Я знаю, – проговорила Энни.

– Однако ты не собираешься ничего менять.

– Дай мне подумать, – вздохнув, ответила Энни. – А пока не могли бы мы заключить перемирие?

– Мы и не воюем.

– Я рада это слышать, – сказала Энни, изо всех сил стараясь, чтобы ее ответ прозвучал весело.

Они немного поболтали, пытаясь угадать, что их ждет в Эслене. Им было несколько менее уютно, чем раньше, однако это все равно было лучше молчания.

Через некоторое время Остра сообщила, что должна удалиться в кусты.

– Я с тобой, – сказала Энни. – Вино, которое мы выпили утром, рвется наружу.

Казио и з'Акатто воспользовались передышкой, чтобы немного посидеть.

– Не спешите, – сказал Казио. – Ослу нужно отдохнуть.

Девушки поднялись вверх по холму и зашагали между длинными рядами виноградников. Вскоре мужчины скрылись из виду. Энни пожалела, что еще не настал сезон для ягод – сушеная рыба и черствый хлеб, оплаченные ее волосами, и поначалу не казались вкусными, а теперь уже до смерти ей надоели.

– Слушай, а что там такое внизу? – спросила Остра, когда они уже собирались возвращаться.

Энни посмотрела в направлении, указанном Острой. От того места, где они оставили своих спутников, холм полого уходил вниз, в маленькую долину, тянущуюся до следующего холма. Вдоль берега ручья росла вереница ив, а чуть ближе виднелось что-то вроде неровной стены из красного кирпича.

– Похоже на развалины, – сказала Энни.

– Давай посмотрим, – предложила Остра.

Энни не очень хотелось изучать развалины – ей до конца жизни хватило приключений и незнакомых мест. Но Остра снова начала с ней разговаривать…

– Посмотрим и сразу уйдем, – согласилась она. – Мы не можем задерживаться.

Они стали спускаться по склону холма. Виноградник закончился где-то на его середине и снова появился только на следующем подъеме, сама долина оказалась неряшливой, заросшей диким виноградом, кустами и высокой травой. На земле кое-где валялись кирпичи.

– Наверное, это был замок или большой особняк, – сказала Остра, когда они подошли ближе.

Энни кивнула. Виноградом заросло почти все строение. Одна стена оказалась высокой – выше их роста. Остальные разрушились почти до основания. Однако очертания комнат были еще различимы, и становилось ясно, что дом был довольно большим.

Теперь, когда они спустились в долину, они увидели развалины и других домов. Но какие-то странные. Даже разрушенные, здания казались знакомыми.

Охваченная любопытством, Энни перешагнула через остатки стены и оказалась внутри. Неподалеку она заметила что-то вроде насыпи, которая при ближайшем рассмотрении оказалась остатками разбитого каменного ящика.

В следующее мгновение ей на глаза попался какой-то тускло-белый предмет, и она наклонилась, чтобы его поднять. Тот! оказался тонким, но довольно тяжелым, и, вздрогнув, Энни сообразила, что держит в руках кусок свинцового листа. Она провела по нему пальцем, нащупала полустертые буквы и тут же со вскриком отбросила прочь.

– Что случилось? – спросила Остра.

– Это город мертвых, – прошептала Энни. – Как Тенистый Эслен.

Она отошла от каменного ящика, который не мог быть ничем иным, кроме разрушенного саркофага.

– Святые! – пробормотала Остра, оглядываясь по сторонам. – А где же город живых? Мы слишком далеко от Пакре, и не думаю, что мы уже дошли до Теремене.

– Никто не следит здесь за порядком, – заметила Энни. – Город живых, наверное, тоже разрушен. Может, он находится чуть дальше, за долиной.

– Исчез целый город? – вслух удивилась Остра. – Как такое могло произойти?

– Ну, всякое случается, – сказала Энни. – Может, какая-нибудь болезнь или война… – Она вздрогнула. – Пошли отсюда. Это не наши предки. А вдруг им не понравится, что мы пришли?

– Подожди, – остановила ее Остра. – Посмотри вон туда.

Энни неохотно последовала за подругой, огибая кучу мусора. Там стояло какое-то сооружение, относительно целое, прямоугольное, с четырьмя стенами, но без крыши. Дверь упала, однако проем остался. А внутри деревья и дикий виноград разрослись так сильно, что казались непроходимой чащей.

– Это хорц, – сказала Остра. – Он ужасно похож на тот, что у нас дома. На тот, где мы нашли могилу Виргеньи.

Когда Энни поняла, что Остра права, ее охватило странное ощущение. Перед глазами замелькали тени, и она услышала голоса, которые что-то шептали на незнакомом ей языке.

– Нужно уходить отсюда, Остра, – потянула она за собой подругу. – Немедленно.

Остра повернулась к ней и удивленно посмотрела на Энни.

– Твое лицо, – с беспокойством проговорила она. – Ты в порядке?

– Просто мне нужно уйти отсюда.

Когда хорц остался позади, неприятное ощущение прошло.

– Что это было? – спросила Остра.

– Я не знаю, – ответила Энни, но, увидев скептическое выражение на лице Остры, добавила: – Действительно не знаю. Но сейчас мне стало лучше.

Неожиданно Остра нахмурилась.

– Ты слышала? – спросила она. – По-моему, голос Казио.

– Я ничего не слышала.

Остра бросилась бежать вверх по склону холма, но Энни схватила ее за руку.

– Медленнее. И очень тихо.

– Почему? Мне показалось, что он вскрикнул.

– Тем более, – прошептала Энни. – А что, если он пытался нас предупредить?

– Предупредить? – В голосе Остры появились панические нотки.

Пригнувшись, они поспешили на вершину холма и глянули вниз сквозь виноградные плети.

Казио и з'Акатто были там, где они их оставили. Их окружало около двадцати всадников. Казио стоял на коленях, его рапира валялась в двадцати шагах, а один из людей вязал ему руки за спиной. Руки з'Акатто уже были связаны.

Это были рыцарь и солдаты, которых они оставили на пристани з'Эспино.

– Они нас нашли, – прошептала Энни.

– Казио! – выдохнула Остра и открыла было рот, собираясь закричать, но Энни зажала его ладонью.

– Нет, – едва слышно сказала она. – Мы должны бежать отсюда.

Остра закрыла глаза и кивнула. Энни убрала руку.

– Мы не можем их оставить, – взволнованно проговорила Остра.

– Они их не убили, – сказала Энни. – И не убьют, пока не найдут нас. Но если нас поймают, мы все умрем.

– Я…

– Они скоро будут здесь, – проговорила Энни. – Нам повезло, что они еще не отправились нас искать, они узнали Казио и з'Акатто и понимают, что мы где-то поблизости. Только оставаясь на свободе, мы сможем им помочь.

– Наверное, – согласилась с ней Остра.

Они снова начали спускаться вниз по склону холма, направляясь в сторону развалин. Сначала они крались, но, услышав топот копыт, бросились бежать.

Глава 2 Слепой, глухой и тьма

Когда Элис Берри вошла, Мюриель знаком приказала ей сесть.

– Расскажите мне, что происходит, – велела она. – Расскажите, как я могу умереть сегодня.

Берри нахмурилась и сцепила руки.

– Ваше величество, – начала она, – прежде всего я бы хотела обсудить нападение на особняк леди Грэмми.

– Слушаю, – сказала Мюриель и потянулась за чашкой с чаем.

– Вы приказали это сделать, поскольку я высказала предположение, что там находится принц Роберт и что леди Грэмми организовала против вас заговор. Боюсь, я вас подвела.

– Потому что мы не обнаружили Роберта? – Мюриель сделала глоток чая. – Меня это не удивило. Все прошло из рук вон плохо, но вашей вины тут нет. Прежде всего, нападения вообще не должно было быть. Я приказала окружить особняк, чтобы никто не смог незаметно из него выбраться. Затем сэр Файл, выполняя мою волю, должен был обыскать дом, причем без применения оружия. Однако на его людей напали, и они, естественно, отреагировали, как и полагается солдатам. Даже если на время забыть о Роберте, совершенно очевидно, что Грэмми плела против меня заговор и пыталась завоевать расположение и получить поддержку лендвердов Новых земель. Очень полезные сведения.

– Ваше величество, – с прежним беспокойством проговорила Берри. – Я могла бы выяснить это и без кровопролития.

– Вы осмеливаетесь говорить мне, что я совершила ошибку, послав своих людей в особняк Грэмми?

– Говорить вам подобные вещи – мой долг, ваше величество, – ответила Берри. – Это входит в круг обязанностей, которые вы на меня возложили.

Мюриель приподняла одну бровь. Берри была права. Эррен не боялась говорить, что королева поступила глупо, если так и было. Хотя, конечно, Эррен была старше, и они много лет дружили. То, что приходится выслушивать нарекания от этой девчонки, раздражало.

– Хорошо, я принимаю ваше замечание, – неохотно признала она. – Я знаю, что этот шаг не встретил поддержки народа, в особенности определенных слоев, но я полагала, мне следовало продемонстрировать свою силу и показать, что я не намерена сидеть и ждать, пока меня прикончат.

– Возможно, – не стала спорить с ней Берри, – но, быть может, вам следовало избрать другой способ. Лендверды сейчас не просто не поддерживают трон – они в ярости. В Комвене у вас осталось совсем мало сторонников, а народ на улицах твердит, что вы сошли с ума. Но хуже всего то, что прайфек начал выступать против вас.

– Правда? – удивилась Мюриель. – И что говорит прайфек?

– Что вы отняли власть у сына.

– Прайфек прекрасно знает, что Чарльз не способен принимать решения.

– Думаю, это как раз то, что он имеет в виду, – кивнув, сказала Берри. – Далее он заявляет, что вашего сына следует забрать из-под вашего надзора и передать ему.

Мюриель грустно улыбнулась.

– Всего несколько дней назад он предложил мне разрешить войскам из з'Ирбины войти в город. Вы знали об этом?

– Нет, но такой поворот событий можно было предугадать. Церковь перешла к действиям, ваше величество. Я не знаю, какие цели они перед собой ставят, но ясно одно – они решили, что пришла пора вмешаться в светские дела.

Мюриель поставила чашку на ручку кресла.

– Хесперо говорил что-то похожее, – заметила она. – Отлично. Убейте его.

– Ваше величество? – удивленно переспросила Берри.

– Я пошутила, леди Берри.

– Я… о, хорошо.

– Может, вы тоже решили, что я сошла с ума?

– Я вовсе так не думаю, ваше величество, – заверила ее Берри.

– Прекрасно, – язвительно проговорила королева. – Вы рассказали мне о моих ошибках. Теперь я готова выслушать ваш совет: что я должна сделать, чтобы их исправить.

– Очень важно снова завоевать расположение лендвердов и купцов, ваше величество, – ответила девушка. – Это сейчас самое главное.

– Можете мне не верить, – сказала Мюриель, – но несколько недель назад я тоже об этом подумала. Я даже заказала сочинителю музыкальное произведение для них и простых горожан. Оно будет исполнено через три недели, на пиру. Я не знала, что Грэмми меня опередила. Теперь это будет похоже на извинение.

– И именно по этой причине должно состояться, – сказала Берри. – Полагаю также, вам следует пойти дальше и подумать, какие законы имеет смысл изменить, чтобы задобрить недовольных. Я бы предложила официальное слушание, на котором они могли бы представить свои требования.

– Оно состоится завтра. Что еще?

– Вне зависимости от того, заключили вы союз с Лиром или нет, все думают, что так и есть. У вас есть два пути: либо показать всем, что это неправда, и выйти замуж за Беримунда, либо подтвердить слухи и стать женой одного, из лирских аристократов.

– Нет, – ответила Мюриель. – Дальше?

– Немедленно освободите Грэмми, – сказала Берри. – Вы выяснили, что она не совершила ничего противозаконного, а если с ней что-нибудь случится, пока она находится в ваших руках, вам это сильно повредит.

– Честно говоря, я очень рассчитывала на то, что с ней что-нибудь и в самом деле случится, пока она находится в моих руках, – ответила Мюриель.

– Надеюсь, это еще одна шутка, ваше величество.

– Естественно, леди Берри, но она не так уж далека от истины. В течение часа Грэмми будет свободна. Еще что-нибудь?

– Да. Вам следует чаще выходить из этого зала. И хотя бы немного поспать. У вас круги под глазами.

Мюриель фыркнула.

– Эррен расчесывала мне волосы. Вы тоже собираетесь?

– Если вы пожелаете, ваше величество, – осторожно ответила Берри.

– Нет, спасибо. Полагаю, это будет слишком – любовница моего мужа расчесывает мне волосы.

– Я вас понимаю.

– А ему вы расчесывали волосы?

– Я… изредка, – призналась Берри.

– А вас не раздражало его странное фырканье во сне?

– Мне нравилось, ваше величество.

– Хорошо. Спасибо, леди Берри. Мы поговорим, когда у вас появятся какие-нибудь новости.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Минуту, леди Берри, – пробормотала Мюриель, неохотно приняв решение. – Убийца, который проник в мою комнату, кое-что забрал. Ключ.

– От чего, ваше величество?

– Я покажу вам.

Берри замерла на границе света.

– Идемте, – позвала ее Мюриель.

– Но, ваше величество, там нет больше факелов. Может быть, следует вернуться за фонарем?

– Нам дадут фонарь, – заверила Мюриель и, повернувшись к девушке, добавила: – Приятно осознавать, что вам открыты не все мои тайны.

– Мне про это место не известно ничего, если не считать того, что однажды, незадолго до смерти, его величество отправился куда-то в подвалы, а когда вернулся, был очень бледен и отказался отвечать на мои вопросы.

– После смерти Уильяма я нашла ключ в его комнате, и мои вопросы привели меня сюда. Однако никто не мог мне сказать, что здесь находится.

Она вошла в темноту, и Берри последовала за ней. Мюриель нащупала деревянную дверь и нашла ручку.

– Музыки не слышно, – прошептала она.

– А должно быть? – спросила Берри.

– Обычно Хранитель играет на теорбе, – объяснила Мюриель.

– Хранитель?

Вместо ответа на ее вопрос Мюриель постучала в дверь. Когда никто не отозвался, она снова постучала, на сей раз сильнее.

– Может быть, он спит, – предположила Берри.

– Не думаю, – ответила Мюриель. – Давайте возьмем факел…

И тут дверь почти бесшумно открылась.

Лицо Хранителя, древнее, очень красивое, но непонятно – мужское или женское – казалось неестественно красным в тусклом свете, который падал из коридора. Затянутые пленкой слепые глаза, казалось, искали пришедших.

– Это королева, – проговорила Мюриель. – Мне нужно с тобой поговорить.

Хранитель ничего не ответил, только протянул вперед дрожащую руку, и Мюриель поняла, что случилось нечто ужасное.

– Хранителъ, – позвала она. – Ответь мне.

Он открыл рот, словно собирался закричать. Мюриель увидела, что у него нет языка.

– О святые, – выдохнула она.

В наступившей оглушительной тишине ее вырвало, и она без сил прислонилась к стене. Казалось, будто внутри у нее шевелится клубок червей.

Берри тут же оказалась рядом и поддержала ее на удивление сильной рукой.

– Ничего, все в… – начала было Мюриель, но ее снова вырвало, а потом еще раз и еще.

Наконец, немного придя в себя, она попыталась выпрямиться, хотя у нее отчаянно подкашивались ноги.

– Насколько я понимаю, раньше он мог говорить, – уточнила Берри.

– Да, – слабым голосом подтвердила Мюриель.

Хранитель все еще стоял не двигаясь. Берри обошла вокруг него, внимательно его разглядывая.

– Мне кажется, ему проткнули ушные перепонки, – заметила она. – Он нас не слышит.

Мюриель, дрожа, подошла к древнему сефри.

– Кто это сделал? – прошептала она. – Кто?

– Думаю, тот, кто взял ваш ключ, – ответила Берри.

Неожиданно на глаза Мюриель навернулись слезы. Она совсем не знала Хранителя – встречалась с ним лишь единожды и сама тогда угрожала ему, что лишит его слуха. Естественно, на самом деле она ничего такого не собиралась делать, просто была очень расстроена.

– Он провел здесь всю свою жизнь, – сказала Мюриель. – В темноте, лишенный зрения. Он исполнял свой долг. Но у него была музыка, а еще он мог разговаривать с теми, кто сюда приходил. Что осталось у него теперь?

– Слух может к нему вернуться, – сказала Берри. – Такое иногда случается.

– Я пришлю сюда своего врача.

Она потянулась к руке древнего сефри и взяла ее в свою. Та отчаянно сжалась, по лицу Хранителя пробежала краткая судорога, потом он выпустил пальцы Мюриель, отступил на шаг и закрыл дверь.

– А что он хранит, моя королева? – спросила Берри. Мюриель прошла несколько шагов по коридору, вынула из кольца горящий факел и начала спускаться по каменной лестнице, выбитой в скале, – Берри следовала за ней.

– Я вижу в камне кости, – заметила Берри, когда они медленно спускались по влажным ступеням.

– Да, – ответила Мюриель. – Хранитель сказал мне, что они старше самого камня.

Лестница привела их к железной двери, исписанной странными знаками. В воздухе пахло горящей смолой и корицей, а эхо их голосов, казалось, разбудило другие, едва слышные отголоски.

– Более двух тысяч лет назад, – начала Мюриель, – там, где сейчас находится Эслен, стояла крепость. Она принадлежала скаслоям, которые держали наших предков в рабстве. Здесь Виргенья Отважная и ее армия разрушили стены и убили последних демонов. Всех, кроме одного – его они оставили искалеченным, но живым.

Она подошла к двери и коснулась ее кончиками пальцев.

– Чтобы открыть дверь, требуется два ключа – тот, что украден из моей комнаты, и ключ Хранителя. За этой дверью есть другая, за ее порог нельзя вносить свет. Там он и находится.

– Последний скаслой… – тихо проговорила Берри. – Живой, хотя прошло столько времени. Я даже представить себе не могла, что такое возможно.

– Скаслои не умирают своей смертью, – сказала Мюриель. – И не стареют, как мы.

– Но зачем? Зачем было сохранять ему жизнь?

– Потому что он обладает знанием, – ответила Мюриель, – и видит то, что недоступно людям. В течение двух тысяч лет короли Кротении пользовались его советами.

– Об этом не знают даже сестры монастыря, – сказала Берри. – И церкви наверняка ничего не известно, иначе она добилась бы его смерти. – Она чуть приподняла брови. – Вы с ним разговаривали?

Мюриель кивнула.

– После того, как были убиты Уильям и дети. Я спросила, что должна сделать, чтобы отомстить убийцам.

– И он вам сказал.

– Да.

– Получилось?

Мюриель горько улыбнулась.

– Не знаю. Я прокляла того, кто стоит за убийствами, но я не знаю, кто это. А значит, не знаю, подействовало ли мое проклятие. Правда, я почувствовала, что у меня получилось. Почувствовала какое-то движение, словно ключ повернулся в замке.

– Проклятия очень опасны, – предупредила ее Берри. – От них в разные стороны расходятся волны, как по воде от брошенного камня. Вы не можете знать, каков будет результат.

– Кооорооолееева, – проскрежетал голос в голове Мюриель.

– Он заговорил со мной, – прошептала она. – Вы слышите?

– Я ничего не слышу, ваше величество, – ответила Берри.

– Королева, ты смердишь женщиной, смердишь материнством. Между нами двери. Неужели ты не придешь ко мне?

– Я не могу, – сказала она. – У меня нет ключа.

В голове у нее зазвучал черный смех.

– Нет. Ключ у него. У того, кого ты сотворила. Сердце Мюриель сжалось, словно кулак.

– Тот, кого я сотворила? Что ты имеешь в виду?

– Я пою о нем, я пою и пою. Когда мир будет разрушен, возможно, я умру.

– Скажи мне, – потребовала Мюриель. – Скажи мне, кто он. Ты не можешь мне солгать.

– У тебя нет ключа… – Голос стих, словно его унес порыв ветра, но у Мюриель осталось ощущение радостного смеха.

– Ответь мне, – выкрикнула она. – Квекскванех, отвечай!

Но он молчал, и Мюриель постепенно заставила себя успокоиться.

– Мы должны узнать, кто сюда приходил, – сказала она Берри. – И о чем он разговаривал с Узником. А еще я хочу получить назад мой ключ.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала Берри. Ее голос слегка дрожал, и она показалась королеве очень юной. Неожиданно Мюриель пожалела, что открыла ей тайну Узника, но кто еще может ей помочь? В вопросах шпионажа от сэра Файла и его людей проку никакого. Берри же доказала свои умения в данной области. Учитывая ограниченный выбор, у Мюриель просто не было другого выхода.

Кроме того, сожалеть все равно уже поздно.

Они покинули подземелье. Мюриель вернулась в свои покои, позвала личного врача и приказала ему заняться Хранителем, подписала приказ об освобождении Грэмми и ее сына и отправилась спать.

Сны о пауках, змеях и слепых стариках мучили ее всю ночь.

На следующий день, следуя совету Берри, Мюриель решила собрать двор. Она не делала этого со дня покушения на свою жизнь, но понимала, что не сможет вечно избегать своих обязанностей. Поэтому она приказала одеть Чарльза, а потом не стала ждать опаздывающую Берри и занялась собственным туалетом. Мюриель выбрала платье из пурпурного сафнита с жестким кружевным воротником и начала его надевать, хотя прекрасно понимала, что ей не удастся справиться с застежками на спине. Она знала, что ей нужна новая горничная, но смерть Унны причинила ей такую боль, что она не могла заставить себя выбрать другую девушку. Конечно, Берри справилась бы с этой ролью, но Мюриель и без того слишком во многом на нее полагалась.

«Она не Эррен, – напомнила она себе. – Она была подстилкой твоего мужа».

Но в Элис Берри было что-то, так сильно напоминавшее ей Эррен, та уверенность, которую дает только воспитание в монастыре, что Мюриель невольно начала отдаваться на волю старых привычек.

А старые привычки могут быть смертельно опасными. У нее по-прежнему нет доказательств того, что намерения Берри искренни, и к тому же та опаздывает.

Мюриель уже едва справлялась с раздражением, когда девушка наконец появилась. Королева собралась уже ее отчитать, но увидела выражение ее лица.

– Что? – спросила Мюриель.

– Он здесь, ваше величество, – сказала Берри, с трудом переведя дух. – Принц Роберт. Я его видела.

Значит, это правда. Мюриель закрыла глаза.

– В замке?

– В тронном зале, ваше величество. Ждет вас.

– Вам известно, что он собирается делать? – приподняв брови, спросила она.

Берри села и закрыла лицо руками. Мюриель еще ни разу не видела ее такой расстроенной.

– С ним стражники, ваше величество, сорок человек. Герцог Шейла и лорд Фрам Даген тоже привели с собой примерно по двадцать человек. И у каждого члена Комвена с собой охрана. Кроме того, до меня дошли слухи, что в городе появились ополчения лендвердов.

Мюриель показалось, что с каждым ударом ее сердца комната пульсирует и сжимается. Она тяжело опустилась в кресло, забыв о платье, которое ей удалось надеть лишь наполовину.

– Он явился, чтобы захватить трон, – сказала она. Во рту у нее пересохло.

– Я тоже так думаю, ваше величество.

– Иначе и быть не может.

– Мне следовало это предвидеть, – с горечью сказала Берри.

– Вы предвидели, – пробормотала Мюриель.

– Но я не думала, что это произойдет так быстро, – возразила ей Берри. – Слишком быстро. Я полагала, что у нас еще есть время, чтобы что-то предпринять, смягчить удар.

– У нас его нет. – Мюриель закрыла глаза. – У сэра Файла около тридцати человек. Еще у меня есть двадцать моих гвардейцев – если я могу им доверять – и их воины. Всего около сотни. Но я не знаю, могу ли я на них рассчитывать. А если они выберут своим королем Роберта?

– Они не могут – по закону, – сказала Берри. – До тех пор, пока Чарльз и Энни живы.

– Никто не знает, жива ли Энни, а Чарльз… они могут нарушить закон, учитывая его состояние. Роберт может пойти дальше. Если он убил отца, что помешает ему убить сына? – Она встала и повернулась спиной к Берри. – Леди Берри, вы не могли бы привести в порядок застежки на моем платье?

– Вы намерены выйти ко двору?

– Еще не знаю, – ответила королева.

Берри занялась застежками, и Мюриель чувствовала дыхание девушки на своих волосах. Постепенно сердце у нее в груди забилось медленнее, и она ощутила удивительное спокойствие – вместе с принятым решением.

– Вы знаете тайные проходы, – сказала Мюриель, когда Берри расправилась с третьим крючком. – Вам известно, как выбраться из города?

– Длинный коридор, который проходит под стеной? Тот, который можно наполнить водой?

– Другого я не знаю, – ответила Мюриель.

– Мне известно, где он находится, – ответила Берри. – Но я там никогда не была.

– Вы сможете его найти?

– Я изучала планы замка в монастыре. До сих пор мне не удалось найти в них ошибок.

Берри застегнула последний крючок у воротника.

– Хорошо.

Мюриель вышла в прихожую и подозвала стражника, стоявшего за дверью.

– Немедленно приведи сюда сэра Файла.

Рыцарь поселился в апартаментах Элсени, в дальнем конце того же коридора, так что прибыл через несколько минут.

– Сэр Файл, – обратилась к нему Мюриель, – я хочу, чтобы вы оказали мне еще одну услугу.

– Все, что пожелаете, ваше величество.

– Увезите Чарльза в Лир.

Старик от удивления раскрыл рот и несколько мгновений молча смотрел на нее.

– Что? – наконец выдавил из себя он.

Мюриель скрестила на груди руки и взглянула на дядю.

– Судьба распорядилась таким образом, что принц Роберт не вполне умер. Он вернулся и, я полагаю, сегодня захватит трон. Я хочу, чтобы мой сын был в безопасности, сэр Файл.

– Я… вне всякого сомнения, мы сможем ему помешать. Он не имеет никакого права…

– Я не намерена рисковать, – ответила Мюриель и кивком показала на Элис Берри. – Вам знакома эта дама?

– Да, конечно, леди Берри. – Сэр Файл казался удивленным.

– Из замка имеется безопасный выход, тайный. Она его знает и выведет вас наружу. Заберите Чарльза и немедленно уходите. Оставьте мне двух стражников, возьмите с собой всех своих людей на случай, если на вашем корабле будут враги.

– Но вы должны уйти с нами, – сказал Файл.

– Нет, – ответила Мюриель. – Я прошу вас об одолжении, и обсуждать его у нас нет времени. Да или нет?

– Мюриель…

– Прошу вас, сэр Файл, я уже потеряла двоих дочерей.

Сэр Файл выпрямился.

– В таком случае мой ответ – да. Но я вернусь.

– И за вами будет стоять законный король, когда вы это сделаете, – сказала ему Мюриель. – Вы меня поняли?

– Я понял.

В глазах старика блеснули слезы, он опустил голову. Вздохнув, Мюриель шагнула вперед и обняла его.

– Спасибо, дядя Файл, – сказала она.

Он сжал ее руки.

– Да пребудут с тобой святые, Мюриель, – прошептал он.

Берри схватила ее за руку.

– Я вернусь, как только покажу им дорогу.

– Нет, – ответила Мюриель. – Останьтесь с ними. Присмотрите за моим сыном.

Когда они ушли, она снова села в кресло и просидела в нем около получаса, чтобы дать им время отойти подальше. Затем, сделав глубокий вдох, Мюриель встала и, выйдя из комнаты, направилась по коридору в сторону помещения, где жил сэр Морис Лукас, капитан ее личной охраны.

Он открыл на стук, и на лице у него появилось озадаченное выражение.

– Ваше величество, – спросил он. – Чему я обязан такой честью?

– Сэр Морис, – начала Мюриель, – в последнее время я дурно обращалась с вами и вашими людьми.

– Как скажете, ваше величество, – ответил он неуверенно.

– Теперь, когда я это сказала, я хочу, чтобы вы ответили на несколько прямых и не терпящих отлагательства вопросов.

– Я отвечу на любые ваши вопросы, ваше величество, – заверил ее рыцарь.

– Верна ли гвардия мне и моему сыну Чарльзу?

Морис напрягся.

– Мы верны Чарльзу как королю и вам как его матери, – ответил он.

– А вы признаете другие притязания на трон?

Морис еще сильнее нахмурился.

– Принцесса Энни имеет право на трон, но, насколько мне известно, ее здесь нет.

– Вы слышали, что вернулся принц Роберт?

– Да, такие слухи ходят, – ответил Морис.

– А если я скажу вам, что считаю его виновным в смерти моего мужа, телохранителей и королевских всадников, которые сопровождали его в Аэнах?

– Я скажу, что это вполне правдоподобное предположение, ваше величество. А если вы хотите знать, последую ли я за принцем Робертом, мой ответ – нет.

– И вы доверяете своим людям?

Он заколебался, но ответил:

– Большинству.

– В таком случае отдаю вам следующий приказ, сэр Морис. Я хочу, чтобы вы и ваши люди покинули замок и город, даже если вам придется пробиваться силой.

Глаза капитана Мориса округлились и стали похожи на два блюдца.

– Ваше величество? Мы вас не оставим.

– И погибнете. А мне нужно, чтобы вы были живы и находились за пределами замка и Эслена, там, где вы сможете найти надежных людей, которые поддержат меня ради торжества справедливости. Возьмите с собой Песью Шапку. Да, и еще: оденьте кого-нибудь из ваших людей в большой, тяжелый плащ с капюшоном, чтобы казалось, будто с вами Чарльз.

– Но король, ваше величество…

– По-прежнему остается королем. Можете мне поверить, он будет в безопасности.

Морис несколько мгновений молчал.

– Вы хотите, чтобы мы покинули замок сейчас, ваше величество?

– Сейчас и без лишнего шума. Я не хочу, чтобы без крайней необходимости проливалась кровь.

Морис поклонился.

– Как прикажете, ваше величество. И да пребудут с вами святые.

– И с вами, сэр Морис, – ответила она.

Затем Мюриель вернулась в свои апартаменты, думая о том, что теперь, по крайней мере, узнает раз и навсегда, может ли она доверять своей гвардии. Действия всегда лучше слов.

Она надела корону, взяла двух стражников, оставленных ей сэром Файлом, и покинула свои покои.

Глава 3 Воин, священник и корона

Когда Стивен сломал печать прайфека, он знал, что окончательно разрывает свою связь с церковью. Печать была священна, и письмо мог открыть только тот, кому оно предназначалось. Ученика или священника, нарушившего этот закон, сначала исключали из ордена. Затем подвергали мирскому наказанию – от порки до казни через утопление.

Но Стивену было все равно. Чтобы покарать его, церковь должна узнать о том, что он совершил это преступление, а он понимал, что сумеет скрыть правду, если захочет. Нет, он сломал печать потому, что в глубине души знал: гниль, которую он обнаружил в монастыре д'Эф, была не маленьким пятном на груше – плод сгнил весь, вместе с деревом и его корнями.

Если отцы церкви виновны в пробуждении проклятых святых, это вызывает определенные сомнения. И если сама церковь прогнила насквозь, он не желает принимать в этом участие – по крайней мере, большее, чем уже принял. Он будет служить святым иначе, своим собственным способом.

– Стивен? – спросила Винна. – Что там написано?

Стивен сообразил, что уставился на буквы, даже не пытаясь их прочесть. Тогда он попытался прогнать посторонние мысли и сосредоточиться.

«Странно», – подумал он. Если не считать подписи и стихотворения, написанного, кажется, на вадхианском языке, письмо показалось ему полнейшей бессмыслицей.

– О. Это какой-то шифр, – сказал он.

– Клубок слов, который ты не можешь распутать? – проговорил Эспер. – Не верю.

Стивен кивнул и сосредоточился.

– Со временем я смогу в нем разобраться. Он основан на церковном вителлианском и более старом литургическом языке, который называется джедикад. Но само письмо совершенно бессмысленно. Правда, стихотворение…

Он замолчал, начав изучать его. Это действительно был древний вадхианский язык или близкий к нему диалект.

– Здесь имеется каниту, – сказал он. – На языке королей-колдунов каниту субокаум – «вызывающее заклинание».

– А кого оно вызывает? – спросила Лешья.

– Некоего Крубха Крукха, – ответил Стивен, покачав головой. – Я никогда о нем не слышал. Но не все проклятые святые широко известны. По правде говоря, это больше похоже на название места, а не на имя – означает что-то вроде «склоненного кургана».

– А может быть так, что имеется в виду седое? – спросила Лешья.

– Легко, – ответил Стивен. – И, учитывая все, что мы видели, это очень вероятно. Странно только, что перед этим стоит префикс «дхи», который обычно указывает на то, что дальше идет имя святого.

– В любом случае, – прервала его Лешья, – бессмысленно возвращаться в Эслен, чтобы рассказать вашему прайфеку о том, что здесь происходит. Похоже, он уже в курсе.

– Ну, я в этом не уверен, – откликнулся Эспер.

– Я тоже, – сказала Лешья. – Но теперь нам известно, что церковь решила восстановить древний путь паломничества, и мне кажется плохой идеей позволить им закончить начатое.

– Возможно, они уже закончили, – заметил Эспер.

– Не думаю, – проговорил Стивен. – Полагаю, здесь содержатся инструкции по освящению этого Крубха Крукха, уж не знаю, что это такое. Каниту представляется мне куском более длинного заклинания – точнее, его завершающей частью.

– Ты хочешь сказать, что мы заполучили то, что им необходимо, чтобы довершить задуманное?

– Именно это я и хочу сказать. Послушайте, я попытаюсь для вас перевести, – сказал он и откашлялся.

Некоторое время все молчали, а потом Эспер фыркнул.

– Да уж, на застольную песню не слишком похоже.

– Я не уверен, что все звучит именно так, – признался Стивен. – Например, в строчке про воина, священника и корону. Здесь употреблены слова «пир кабх», «дхеридх» и «тайкер». Первое имеет вполне определенное значение – человек, который сражается мечом. Дхеридх – это некто, прошедший путь паломничества, но вовсе не обязательно член ордена. Третье слово, «тайкер», может относиться к любому человеку с благородной кровью, а может подразумевать именно короля. Без других источников и справочников я не могу знать наверняка.

– А что там было насчет «бессмертного»? – спросила Винна.

– Мурмаки, – пояснил Стивен. – На самом деле это означает «слуга Мура» – еще одно имя Черного Джестера, но их также называли «анмири» или «бессмертные». Мы про них почти ничего не знаем, кроме того, что их больше не существует.

– Ты хотел сказать, больше не существовало, – поправила его Лешья. – Сейчас многое изменилось.

– Да уж, – рассеянно согласился с ней Стивен. Что-то в перечислении «потечет из» сильно тревожило его.

Эспер заметил его рассеянность.

– В чем дело? – спросил он.

Стивен скрестил на груди руки.

– Путь паломничества должен быть пройден в определенном порядке и, если можно так сказать, разбужен, чтобы его сила текла правильно. Вот почему, когда я ступил на него, начали происходить странные вещи – возможно, дело в том, что я уже связан с седосом.

– И что? – спросила Лешья.

– Ну, если я правильно понял заклинание, последний седос на пути – это Крубх Крукх, – пояснил Стивен. – Очевидно, мы не знаем, где он находится. Но если верить стиху, первым является Призрачный Глаз…

– Ты знаешь, где он? – спросил Эспер.

– Минуту, – задумчиво проговорил Стивен. – Я думаю.

– О, пожалуйста, не стоит спешить, – проворчал Эспер.

– Второй, Мать-Истребительница, – это храм, куда я вошел. В этом я уверен. Тот, который показала нам Лешья. Мать-Истребительница – одно из имен Мариребен. Эспер, помнишь, ты говорил, что видел жертвоприношение у седоса, когда преследовал греффина после того, как отослал меня в д'Эф? Где это было – точно?

– Примерно в пяти лигах к востоку отсюда, у Таффского ручья.

– Тафф, – задумчиво произнес Стивен и потянулся к своему седлу, где лежали карты.

Он нашел нужную, скрестив ноги, уселся на землю и расстелил ее перед собой.

– Это что за карта? – спросила Лешья, заглядывая ему через плечо.

– У Стивена есть привычка таскать с собой карты, которые устарели тысячу лет назад, – пояснил Эспер.

– Да, – сказал Стивен, – но, возможно, они окажутся нам полезными. Это копия карты, составленной во времена Гегемонии. Названия мест изменены, чтобы они стали благозвучнее для вителлианского уха и чтобы записать их с помощью древней письменности. Где находится Тафф, Эспер?

Лесничий наклонился и принялся изучать пожелтевшую бумагу.

– Лес другой, – сказал он. – Больше. А вот реки почти такие же. – Он ткнул пальцем в узкую извивающуюся линию. – Примерно здесь, – сообщил он.

– Видишь название ручья? – спросил Стивен.

– Тавата, – прочитала Винна.

Стивен кивнул.

– Думаю, это измененное алотерзианское слово «тадват» – а означает оно «призрак».

– Значит, это он, – проговорила Лешья.

Эспер скептически хмыкнул.

Стивен сдвинул палец немного в сторону.

– Получается, что первый находится около Таффского ручья. Тот, в который я вошел – второй, – примерно здесь. Последний был, похоже,тут.

Он показал на искривленную линию, обозначавшую холмы. На одном из них было нарисовано высохшее дерево.

– Тебе это что-то говорит, Эспер? Что тебе известно про это место?

Лесничий нахмурился.

– Должно быть, это там, где приносили жертвы Гриму. Их вешали на дереве нобагм.

– Хаэгриму Неистовому?

Эспер медленно кивнул, и на лице его проявилось беспокойство.

– Я никогда не слышал про Пела, – признался Стивен. – Но тот факт, что и он, и Хаэгрим связаны с яростью, представляется интересным, правда?

– Кажется, я поняла, – вмешалась Лешья. – До сих пор монахи двигались на восток, и мы видели первые три седоса. Где четвертый?

– Сухолесье. На вадхианском – Видрабх.

Он провел пальцем по карте на восток, пока не замер на реке д'Эф. Рядом находился город, отмеченный как Видраф.

– Витрафф! – воскликнула Винна. – Это деревня! Она там и сейчас есть!

– Будем надеяться, – мрачно заметил Стивен.

– Да уж, – проворчал Эспер. – Лучше посмотреть. И сообщите мне, когда наш пленник придет в себя. Может, нам удастся убедить его рассказать об этом побольше.

Но когда они взглянули на монаха, тот был уже мертв.

Они устроили ему похороны по правилам лесничих, то есть положили на спину, скрестив на груди руки, и отправили плыть по течению Брог-и-Страд.

В лесу им то и дело встречались луга, заросшие вереском и ярко-зеленым папоротником. Даже несмотря на приближение зимы, в этих местах Королевский лес кипел жизнью.

Стивен прекрасно понимал, что Эспер и Лешья видят вещи, скрытые от его глаз. Они ехали впереди, точно брат и сестра, и вели в поводу коня Эхока. Винна некоторое время провела с ними, а потом отстала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Хорошо, – ответил Стивен, хотя это было не совсем так. Что-то его беспокоило, но он не мог ей сказать что. Когда он пришел в себя на кургане и схватил лук Эхока, он чуть не выстрелил в нее вместо монаха.

В первые короткие мгновения Стивен испытал такую ненависть, какой раньше даже представить себе не мог, а сейчас был не в состоянии до конца вспомнить. Он ненавидел не Винну, а все живое. Но это чувство прошло так быстро, что временами он сомневался, действительно ли испытал его.

Стивен помнил, что, когда он первый раз пришел в себя, ему предстали некие видения, но и они исчезли, оставив только смутное, неприятное чувство.

– А ты как? – спросил он. – Никогда не видел тебя такой подавленной.

Винна едва заметно поморщилась.

– Слишком много всего произошло, – ответила она. – Ты не забыл, я ведь всего лишь дочь трактирщика? Несколько месяцев назад моей самой большой заботой было проследить, чтобы Банф Теласон не напился и не устроил драку, а Энри Флори не сбежал, не заплатив за эль. Даже когда я с Эспером гонялась за греффином, все было просто. А теперь я не понимаю, кто наш враг и с кем мы должны сражаться. Терновый король? Прайфек? Свихнувшиеся жители деревень? Кто позволил этому произойти? И какая польза от меня?

– Ты не должна так говорить, – сказал Стивен.

– Почему не должна? Эспер все время это повторяет. Я с ним не соглашаюсь, придумываю разные доводы, но в глубине души знаю, что он прав. Я не умею сражаться и ничего не понимаю в следах. Я вообще мало что знаю. И всякий раз, как возникают трудности, меня приходится защищать.

– В отличие от Лешьи, верно? – подсказал Стивен.

Винна посмотрела на него и прошептала:

– Не будь так жесток.

– Но ты же именно так и думаешь, – сказал Стивен, удивившись собственной уверенности. – Она красива и ближе ему по возрасту. Кроме того, Лешья – сефри, а его вырастили сефри. Она умеет выслеживать добычу, как волчица, и сражается, как разъяренная пантера. А еще, похоже, знает про то, что здесь происходит, больше, чем все мы, вместе взятые. И почему бы ему не променять тебя на нее?

– Я… – Винна задохнулась. – Почему ты мне это говоришь?

– Ну, во-первых, я знаю, что значит чувствовать себя бесполезным, – ответил он. – И никто, кроме Эспера, не может заставить человека настолько остро осознать собственную никчемность. Но он не нарочно – просто он хорошо делает свое дело. Он говорит, что ни в ком не нуждается, и порой ты ему веришь.

– Это ты-то бесполезный? – удивилась Винна. – Святые наградили тебя кучей талантов. Ты обладаешь знаниями о большом, о малом и обо всем, что находится между. Без тебя мы не имели бы ни малейшего представления о том, что нам следует делать.

– Я не был благословлен святыми, когда познакомился с Эспером, – пояснил Стивен, вспоминая презрение, которое лесничий даже не пытался скрывать. – И Эспер считал меня помехой. К тому времени, как мы с ним расстались, я не сомневался, что он прав. Но я ошибался. И ты ошибаешься и прекрасно это знаешь.

– Я не…

– Почему ты отправилась за Эспером, Винна? Почему покинула Колбели, своего отца и все, что так хорошо знала, что» бы последовать за лесничим?

Винна чуть скривила губы в гримаске, которую Стивен нашел весьма привлекательной.

– Ну, на самом деле я не собиралась покидать Колбели, – проговорила она. – По крайней мере так надолго. Я считала, что Эсперу грозит опасность, и хотела его предупредить, а потом вернуться домой.

– Но не вернулась. Почему?

– Потому что я его люблю, – ответила она.

От ее слов Стивена кольнуло странное чувство, но он не стал на этом задерживаться.

– Но ведь ты любила его и прежде, – сказал он. – Все произошло не настолько быстро.

– Я люблю его с самого детства, – вздохнув, призналась Винна.

– Если так, почему ты вдруг решила действовать?

– Я не собиралась, – попыталась оправдаться Винна. – Просто… я нашла его… он лежал на земле, и я подумала, что он умер и никогда не узнает.

– А с чего ты взяла, что ему будет не все равно?

Винна с несчастным видом покачала головой.

– Не знаю.

– Можно, я скажу тебе, что я думаю? – спросил Стивен.

Винна отбросила с лица упавшую прядь. Когда они только встретились, ее волосы были коротко острижены, но сейчас уже довольно сильно отросли.

– Скажи, – мрачно разрешила она. – Ты и так был настолько прям, насколько это можно представить.

– Я думаю, в тот миг ты поняла, что Эсперу чего-то не хватает. Он сильный, упрямый и очень ловкий. А еще он по-своему умен. Но без тебя его сердце молчит. Без тебя он был всего лишь частичкой леса и все дальше и дальше уходил от людей. Ты вернула его нам. – Стивен помолчал немного, повторяя в уме свои слова. – Как ты считаешь, звучит разумно?

Винна нахмурилась, но ничего не сказала.

– Именно по этой причине у нас троих так хорошо получается действовать вместе, – продолжал он. – Эспер – это сила, кинжал и стрела. Я обладаю книжным знанием – он делает вид, что презирает его, но понимает, что не может без него обойтись. А ты – наша королева, ты объединяешь нас.

– Воин, священник и корона? – фыркнула Винна.

Стивен моргнул. Она ссылалась на вадхианское заклинание.

– Ну, это древнее триединство, – проговорил он. – Даже святых объединяют по трое – например, святого Нода, святого Лоя и святую Оймо.

– Я не королева, – возразила Винна. – Я простая девчонка из Колбели, которая попала туда, где ей нет места.

– Это неправда, – сказал Стивен.

– В таком случае, какую роль здесь играет она? – спросила Винна, кивком показав на Лешью.

– Никакую, – ответил Стивен. – Она – еще один Эспер, вот что она такое. И он никогда не отдаст свое сердце ей, а она – ему.

– Эсперу никогда не нужно было сердце, – заметила Винна. – Может быть, он нуждается в женщине, которая на него похожа?

– Что ему нужно, не имеет никакого значения, – сказал Стивен. – Любви все равно, что правильно, или что хорошо, или чего человек хочет.

– Я это знаю, – проговорила Винна.

– Ну что, тебе стало немного лучше?

– Наверное, – ответила она. – Если и нет, то не от недостатка стараний. Спасибо тебе, Стивен.

После этого, к радости Стивена, который начал сомневаться, что сможет и дальше защищать Эспера, не нарушив законов дружбы, они ехали молча. Он сказал Винне правду.

Включая, к сожалению, слова о том, что любви совершенно все равно, что правильно, или что хорошо, или чего человек хочет.

Деревня Витрафф стояла на своем месте, но даже издали было видно, что она мертва. Несмотря на прохладу, из труб не поднимался дым. На улицах не было никого, и ни звука не разносилось по округе.

Большинство поселений и маленьких городков, окружавших Королевский лес, были не такими старыми – они, как Колбели, появились около ста лет назад. Дома строили из дерева, а улицы никто не мостил. Эспер помнил Витрафф и его узкие булыжные улочки, вытертые до блеска ногами многих поколений. Центр городка был образован примерно тремя десятками зданий, окружавших площадь с колокольней, дальше на восток располагалось много ферм, а по берегу реки довольно далеко тянулись дома на сваях. Симпатичное местечко, где всегда кипела жизнь. Единственный портовый городок к югу от Эвера, стоящего в двадцати лигах вниз по реке.

Сейчас предместья лежали пепелищем, хотя каменный город выстоял. Глядя на него с вершины холма, Эспер заметил, что колокольня исчезла. Пропала. Вместо нее – на земляном фундаменте, где она когда-то стояла, – он увидел уже ставшее знакомым зрелище.

– Проклятье, – пробормотал он.

– Опоздали, – сказала Винна.

– Очень сильно опоздали, – заметила Лешья. – Это сделано несколько месяцев назад, судя по сожженным домам.

Эспер кивнул. Мертвые тела, разбросанные вокруг седоса, уже практически превратились в скелеты.

– Плохая примета, – констатировал он, – строить свой город на следе проклятого святого.

– Я не понимаю, как ты можешь шутить на эту тему, – возмутилась Винна. – Эти люди… не понимаю, как ты можешь шутить.

Эспер посмотрел на нее.

– Я не шучу, – мягко сказал он.

Что бы он ни говорил в последнее время, Винна оказывалась недовольна.

– Ладно, может быть, все не так плохо и кому-то из горожан удалось спастись. – Он повернулся к сефри. – Здесь неплохое место. Вы с Эхоком оставайтесь, будете наблюдать сверху, а мы спустимся вниз.

– Согласна, – ответила Лешья.

Они въехали в город, и, несмотря на слова надежды, опасения Эспера подтвердились. Никто не вышел им навстречу. В городе царила такая же тишина, как и в его близнеце, Тенистом Витраффе, расположенном выше по течению.

И никаких признаков людей.

Эспер соскочил с коня перед «Речным петухом», когда-то самой популярной таверной в городе.

– Прикройте меня, – попросил он Стивена и Винну. – А я загляну внутрь.

Внутри не оказалось никого, даже мертвых. Впрочем, это Эспера не удивило. Зато он заметил, что кусок мяса на вертеле превратился в угли, а один из кранов на пивной бочке остался открытым и все пиво вытекло, образовав на полу липкую лужу.

Эспер вернулся на площадь.

– Они ушли из города и очень спешили, – сказал он. – Крови или чего-нибудь, что указывало бы на вооруженное столкновение, нет.

– Монахи могли бросить тела в реку, – предположила Винна.

– Возможно, или жители успели убежать. Но вот что меня удивляет – здесь не самое оживленное место, и все-таки кто-нибудь наверняка должен был заметить, что тут произошло. Лешья права, город опустел несколько месяцев назад, возможно даже раньше, чем мы сразились с Десмондом Спендлавом и его шайкой. Почему никто не убрал тела? И почему не сообщил о случившемся?

– Может быть, сообщения были, – сказал Стивен. – А прайфек решил сохранить их в тайне.

– Да, но люди, плавающие по реке, обязательно рассказали бы, что они здесь видели. Кто-нибудь непременно пришел бы сюда, чтобы посмотреть.

– Ты думаешь, что церковь оставила здесь свой гарнизон? – ^спросил Стивен.

– Никаких признаков гарнизона. В таверне полно эля и еды – солдаты непременно поживились бы на дармовщинку. Кроме того, я не видел дыма и не чувствую его запаха. Однако если здесь нет солдат, почему какой-нибудь лодочник, проплывавший мимо, не забрался в таверну?

– Потому что никто из тех, кто сюда попал, не покинул город, – сказала Винна.

– Проклятье, – проворчал Эспер, оглядывая дома.

– Может быть, здесь прячется греффин, – предположил Стивен.

– Может, – не стал спорить он. – У монахов возле виселицы Грима был греффин.

Он не сказал, что чудовище не тронуло его.

– Я пойду на берег, – решил он. – А вы идите за мной так, чтобы меня видеть, но не подходите слишком близко. Если греффин убивает тех, кто приплывает сюда на лодках, мы найдем лодки и тела.

Его сапоги глухо стучали по узкой мощеной улице, сбегавшей к реке. Вскоре он увидел небольшую пристань, где царила тишина. И никаких лодок. Скорчившись в тени последнего дома, Эспер всматривался в противоположный берег реки. Деревья подобрались к самой воде, но ничего подозрительного он не заметил. Тогда Эспер оглянулся и увидел Винну и Стивена, с беспокойством наблюдающих за ним.

Он знаком показал им, что хочет подойти к воде.

Выцветший желтый флажок трепетал на ветру, и только его шорох нарушал тишину, когда Эспер приблизился к пристани. Голоса птиц были едва слышны.

Что было очень странно. Даже в пустом городе должны быть голуби и вороны. А на реке – обязательно зимородки, цапли и тучи насекомых, даже в это время года.

Ничего.

Он заметил краем глаза какое-то движение и, быстро нырнув в тень, приготовил лук, хотя и не сумел разобрать, что же увидел. Что-то едва различимое, диковинная игра света…

Эспер начал медленно отступать, потому что вдруг почувствовал: что-то прячется под кожей земли.

Затем он снова заметил движение и понял – не под землей, а под водой. Что-то огромное шевелилось под ее поверхностью. Он продолжал отступать, хотя и помнил: жителям Витраффа не помогло то, что они находились далеко от реки.

Неожиданно вода расступилась, и над ней начало медленно подниматься существо, похожее на чудовище из сна, которое знает, что жертва не сможет от него убежать. Сперва Эспер увидел лишь стройное тело, гладкий мех или, возможно, чешую и ощутил, какое оно огромное.

А потом чудовище позвало Эспера, его голос был прекрасен, и лесничий понял, что ошибся, что это существо не может отнимать жизнь, что оно является самой жизнью. Он оказался в месте, где жизнь и смерть менялись местами, где охотник и жертва становились едины, где царил мир.

Испытывая невероятное облегчение, Эспер положил на землю лук, выпрямился и пошел навстречу существу.

Глава 4 Пограничные земли

Когда Энни и Остра снова вошли в разрушенный город мертвых, за их спинами раздался крик. Энни резко обернулась и увидела, что по склону холма скачут два всадника в доспехах.

– Они нас заметили! – без нужды крикнула она.

Затем она нырнула за ближайшее здание, буквально затащив за собой Остру, и принялась оглядываться по сторонам в поисках места, где можно было бы спрятаться.

Повсюду их ждала смерть или плен – ровные ряды виноградников по обе стороны долины не могли служить укрытием; девушки сумели бы оторваться от своих преследователей на некоторое время, но в конце концов те все равно их настигнут.

Спрятаться было негде…

Разве что в хорце. Если он действительно так сильно зарос, как кажется, возможно, им удастся забиться в какую-нибудь щель, куда не протиснется рыцарь в доспехах.

– Сюда, – позвала она Остру. – Быстрее, пока они нас не увидели.

Энни показалось, что они добирались до обнесенного стеной сада целую вечность, но, когда они прошли под разрушенной аркой, рыцарей все еще не было видно. Энни опустилась на четвереньки и начала пробираться сквозь буйные заросли, которые заполонили здесь все – даже сильнее, чем в хорце в Тенистом Эслене, где они с Острой играли в детстве. От земли исходил едва различимый аромат тления.

– Они нас найдут, – сказала Остра. – Они сюда явятся, и мы окажемся в ловушке.

Энни проползла в узкую щель между двумя корнями старой оливы.

– Они не могут прорубать себе дорогу, – сказала она. – Святой Селфан их проклянет.

– Они убили сестер святого ордена, Энни, – напомнила Остра. – Им плевать на проклятия.

– Это наш единственный шанс.

– А ты не можешь… не можешь что-нибудь сделать, как тогда у реки?

– Я не знаю, – ответила Энни. – Это просто случается, и все.

Она сказала не совсем правду. Но ведь когда она ослепила рыцаря у монастыря и остановила Эрисо в з'Эспино, она ничего не обдумывала заранее, просто сделала.

– Я боюсь этого, – призналась она. – И не понимаю.

– Да, Энни, но они нас убьют, – сказала Остра.

– Убьют, – не стала спорить принцесса.

Они забрались в хорц так глубоко, насколько могли. Они уже прижимались к земле – а впереди растения переплелись слишком плотно.

– Лежи тихо, – сказала Энни. – Ни звука. Помнишь, как мы представляли, что за нами гонятся скаосы? Вот так же.

– Я не хочу умирать, – прошептала Остра.

Энни взяла ее за руку и, притянув к себе, крепко обняла. Где-то совсем рядом переговаривались их враги.

– Влайт ин тижхай хуршай, – распорядился командный голос.

– Райш, – ответил другой.

Энни услышала скрип седла и шаги. Неожиданно она подумала о своей лошадке, и перед глазами у нее возникла яркая картинка – вот она скачет по залитому солнцем берегу реки, а воздух пропитан ароматами весны. Казалось, это было тысячелетия назад.

Сердце Остры отчаянно билось рядом с ней, звуки шагов приблизились, зашелестели ветки виноградника. Энни закрыла глаза и попыталась пробиться сквозь страх в самое темное место своей души.

Вместо этого она нащупала болезнь. Без всякого предупреждения та накатила на нее, что-то вроде лихорадки, которая превратила ее кровь в горячий поток грязи, а кости – в гниющую плоть. Энни затошнило, но она не чувствовала своего горла, и вообще ей казалось, что ее тело куда-то исчезло.

– Ик ни шайвха ийо атан са снори ванзис тику, – сказал кто-то совсем рядом с ними.

– Ита мейт, таннух, – прорычал другой голос издалека.

– Мейта? – с запинкой спросил тот, что находился рядом.

– Йа.

Наступила тишина, а затем возник звук, будто кто-то прорубается сквозь заросли. Энни затаила дыхание, неприятное ощущение усилилось.

Остра была права. Эти люди не испытывают никакого почтения к священным реликвиям.

Она еще сильнее вжалась в землю, и у нее отчаянно закружилась голова. Казалось, земля начала подаваться под тяжестью ее тела, и Энни стала погружаться в нее, минуя корни, чувствуя, как их волокна щекочут лицо. Одновременно у нее возникло ощущение, будто прямо из-под нее нечто пробивается ключом, точно кровь из раны. Ярость пульсировала в ней, словно дрожащая струна, и на миг ей захотелось удержать ее и отдаться ее власти.

А потом и это исчезло, вместе с тошнотой и ощущением погружения. Энни почувствовала тепло на щеке.

И открыла глаза.

Она лежала на лугу, заросшем зеленой весенней травой, среди дубов, тополей, амбровых деревьев, эвериков и десятка других, названий которых она не знала. За левым ее плечом веселый ручеек впадал в озеро, усеянное водяными лилиями и окаймленное камышами, среди которых в поисках рыбы бродила на длинных тонких ногах одинокая цапля. По правую руку крошечные голубые и белые цветы, служившие ей ложем, уступали место папоротникам и колокольчикам.

Остра лежала рядом с ней. Неожиданно она села, и Энни увидела в ее глазах ужас.

Энни, продолжавшая держать подругу за руку, сжала сильнее ее ладонь.

– Все в порядке, – сказала она. – Думаю, здесь мы в безопасности.

– Я не понимаю, – прошептала Остра. – Что случилось? Где мы? Мы умерли?

– Нет, – ответила Энни. – Мы не умерли.

– Тогда где мы?

– Я не уверена.

– В таком случае откуда ты знаешь… – Неожиданно в глазах Остры появилось понимание. – Ты здесь уже бывала.

– Да, – призналась Энни.

Остра встала и начала оглядываться по сторонам. Через мгновение она испуганно сказала:

– У нас нет теней.

– Я знаю, – ответила Энни. – Это место, куда попадаешь, если пройдешь по волшебной тропе.

– Как в сказках?

– Да. В первый раз я попала сюда на дне рождения Элсени. Помнишь?

– Ты потеряла сознание. А когда пришла в себя, все время спрашивала про какую-то женщину в маске. Потом ты решила, что она тебе привиделась, и отказывалась про это говорить.

– Она мне не привиделась – точнее, не совсем привиделась. С тех пор я возвращалась сюда дважды. Первый раз, когда сидела в святилище Мефитис, и еще – когда спала на палубе. – Энни огляделась по сторонам. – Здесь всякий раз все выглядит иначе, – добавила она, – но я все равно откуда-то знаю, что это одно и то же место.

– В каком смысле?

– В первый раз я оказалась в лабиринте из живой изгороди. Во второй – на лесной прогалине. А когда мы плыли на корабле – в темной чаще.

– Но как? Я имею в виду, как мы сюда попали?

– В первый раз меня привели, – объяснила Энни. – Женщина в маске. А потом я приходила сама.

Остра, скрестив ноги, уселась на землю и нахмурилась.

– Но, Энни, – сказала она, – ты ведь никуда не уходила в те, другие разы. Я не была рядом с тобой в святилище Мефитис, но в день рождения Элсени ты не покидала Том Вот. И корабль тоже.

– Я в этом не уверена, – возразила Энни. – Я могла уйти и вернуться.

– Насчет Том Вот я не знаю, – сказала Остра, – но про корабль мне точно известно, что ты никуда не исчезала. Я не спускала с тебя глаз. Это значит, что где бы мы ни находились – или не мы, а наши тени, – наши тела остались там, и рыцари могут их найти и сделать с ними все, что пожелают.

Энни беспомощно вскинула руки.

– Может быть, но я не знаю, как вернуться. Это всегда происходит само.

– А ты пыталась? В конце концов, ведь это ты нас сюда привела.

– Да, – не стала спорить Энни.

– Тогда попробуй.

Энни закрыла глаза, пытаясь снова отыскать то место. Оно было здесь, но не издавало ни звука и не собиралось шевелиться. Неожиданно Остра вскрикнула. Энни открыла глаза, однако ничего особенного не увидела.

– Что случилось?

– Здесь что-то есть, – сказала Остра. – Я его не вижу, и все-таки оно здесь.

Энни вздрогнула, вспомнив человека из тени, но вокруг них не было теней. Теплый, будто летний, ветерок набирал силу, резвился в кронах деревьев, шелестел травой. Он принес запах гниющих растений, довольно приятный.

И он дул со всех сторон, окружая девушек, заставляя склоняться к земле деревья, папоротники и траву, словно Энни с Острой были владычицами Эльфинов. Издалека доносилось едва различимое пение птиц.

– Что происходит? – прошептала Энни. Неожиданно над вершинами деревьев появились лебеди и гуси, ласточки и файели, красногрудки и еще тысячи птиц Hjr кружа, они опускались на поляну. Издавая самые разные звуки, они летали вокруг девушек, и Энни вскинула руки, чтобы прикрыть лицо, но птицы носились у них над головами, не приближаясь к ним, словно в небе вдруг возник вихрь разноцветных перьев.

Страх внезапно прошел, и Энни весело рассмеялась, а Остра посмотрела на нее так, будто та окончательно лишилась рассудка.

– Что такое? – спросила она. – Ты понимаешь, что происходит?

– Понятия не имею, – ответила Энни. – Но посмотри, какое чудесное… – Она никак не могла найти подходящее слово и вскоре перестала даже пытаться.

Продолжалось это, казалось, очень долго, и все же ветер постепенно стих и убрался восвояси, забрав с собой и птиц. Только одинокая цапля осталась на своем берегу искать рыбешек.

– Энни, я хочу спать, – со вздохом пожаловалась Остра, словно напрочь забыв о своих страхах.

Неожиданно у Энни тоже начали слипаться глаза. Солнце стало пригревать сильнее. А после лавины событий – естественных и не очень, – обрушившихся на них за последние дни, она чувствовала себя так, словно не спала несколько суток.

– Вера, ты здесь? – спросила она.

Ответа не последовало, лишь цапля подняла голову и посмотрела на нее, прежде чем снова вернуться к своему занятию.

– Спасибо, – сказала Энни.

Она и сама не могла бы сказать, к кому обращалась и за что благодарила.

Она проснулась в хорце рядом с Острой, которую по-прежнему держала за руку. Обе были засыпаны ветками и листьями. Рыцари все-таки не побоялись осквернить священный сад. Девушки лежали в самом конце прорубленной ими тропы.

«Что ж, – подумала Энни, – мы живы. Неплохо для начала».

Но если Остра права и страна Вер действительно была своего рода сном, как же получилось, что враги их не заметили?

Энни довольно долго прислушивалась, однако не услышала ничего, кроме жужжания насекомых. В конце концов она разбудила Остру.

Остра села, огляделась по сторонам и шепотом вознесла молитву святому Селфану и святой Рийен.

– Они нас не заметили, – сказала она. – Хотя я не понимаю, как такое могло произойти.

– Может быть, ты ошиблась, – предположила Энни. – И наши тела не остались здесь.

– Может, – с сомнением произнесла Остра.

– Побудь здесь, – сказала Энни. – А я выберусь наружу и осмотрюсь.

– Нет, лучше я.

– Если тебя поймают, они все равно придут за мной, – возразила Энни. – А если поймают меня, им не нужно будет охотиться за тобой.

Остра неохотно согласилась с ее доводами, и Энни вышла из хорца, пройдя по срубленным и растоптанным растениям.

У входа она наткнулась на лужу темной липкой жидкости и сразу поняла, что это кровь. Дальше ее было больше, длинная дорожка, которая вдруг резко обрывалась.

Энни осторожно выглянула из-за развалин, однако всадников нигде не было видно. Когда она забралась на холм и посмотрела вниз, оказалось, что на дороге их тоже нет.

Казио, з'Акатто и всадники исчезли.

– Мы должны их найти, – с отчаянием в голосе настаивала Остра. – Должны.

Слезы текли по ее щекам. И Энни ее за это не винила. Она и сама плакала, пока возвращалась в хорц, чтобы забрать подругу.

– Мы их найдем, – пообещала она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

– Как?

– Они не могут быть далеко, – сказала ей Энни.

– Нет-нет, – проговорила Остра. – Мы могли провести там целый год. Или десять. А может быть, тысячу. Мы же побывали в волшебной стране, правда? Там еще и не такое случается.

– В детских сказках, – напомнила ей Энни. – И на самом деле мы не можем быть уверены, что это действительно волшебная страна. Да и я ни разу не отсутствовала дольше получаса. Значит, мы вполне сможем их догнать.

– А вдруг они уже убили Казио и з'Акатто?

– Я не вижу тел. А ты?

– Они могли их похоронить.

– Не думаю, что те люди стали бы это делать. Если они не побоялись кары за убийство сестер целого монастыря, не побоялись вырубить хорц, что им стоит оставить парочку трупов на дороге? Кроме того, помнишь, они их связали. Наверное, собираются отвести их на корабль.

– Или Казио что-нибудь наврал им насчет того, куда мы подевались, – предположила Остра, немного успокаиваясь. – И они хотят проверить, а потом начнут его пытать.

– Это возможно, – сказала Энни, заставив себя не думать о том, как Казио будут пытать.

– И куда мы пойдем? – спросила Остра.

– Их корабль плыл на север мимо Дуврэ, – сказала Энни. – Поэтому мне кажется, что они пришли с той стороны, куда мы направляемся.

– Но Казио мог отправить их на юг, чтобы увести подальше от нас.

– Верно, – согласилась с ней Энни, с тоской глядя на дорогу и сожалея о том, что она ничего не понимает в следопытстве.

Даже такой большой отряд всадников почти не оставил следов на дороге, точнее, таких следов, какие она могла бы обнаружить…

И тут она заметила маленькую каплю крови. Тогда она прошла несколько шагов на север и обнаружила еще одну.

И ничего в южном направлении.

– На север, – сказала она. – Один из них истекал кровью в хорце, и, похоже, она еще не остановилась. В любом случае других следов у нас нет.

В давние времена река Теремене прорезала глубокое ущелье в бледной плоти земли, по которой несла свои воды, но теперь она была не способна на такие подвиги. Она постарела и медленно катила свои воды под зимним небом, не доставляя никаких хлопот рыбачьим лодкам, баржам и яхтам, что путешествовали на ее спине.

Она не обращала ни малейшего внимания ни на впечатляющих размеров каменный мост, выстроенный в самом узком ее месте, ни на массивные гранитные столбы, которые его поддерживали.

Энни посмотрела на деревню, пристроившуюся за мостом. Она смутно помнила, что деревня называется Теремене и что по дороге в монастырь они здесь не останавливались.

– Остра, – спросила она, – когда мы въехали в Вителлио, на границе стояли стражники. Помнишь?

– Да. Ты кокетничала с одним из них.

– Ничего я не кокетничала, – запротестовала Энни. – Я попросила его аккуратнее проверять мои вещи! Впрочем, не важно. А здесь были стражники? Тут ведь граница между Теро Галле и Хорнладом. Разве ее не должны охранять?

– Нас никто не останавливал, – немного подумав, сказала Остра. – Но и когда мы въехали в Хорнлад из Кротении, нас тоже никто не остановил.

– Правильно, но Хорнлад является частью отцовских… – Она не договорила, потому что на нее нахлынула боль. – Хорнлад – часть империи. А Теро Галле – нет. В любом случае, похоже, теперь здесь стражники есть.

– Я видела, как они проверяли караван, – кивнув, сказала Остра.

– И почему же они вдруг появились?

– Караван направляется в Хорнлад, а мы ехали оттуда. Возможно, империю беспокоит, кто въезжает на ее территорию, а Теро Галле это неинтересно.

– Может быть, – вздохнув, проговорила Энни. – Мне бы следовало знать подобные вещи. И почему я не слушала своих учителей?

– Ты боишься, что это те всадники?

– Да… или они предложили за нас награду, как в з'Эспино.

– Тогда не имеет значения, что это за стражники – настоящие или нет, – заметила Остра. – Мы не можем рисковать.

– Но нам нужно перебраться через мост, – сказала Энни. – Я надеялась, что как только мы окажемся на территории империи, нам удастся получить помощь. Или, по крайней мере, спросить, не видел ли кто-то Казио и з'Акатто.

– И добыть еды, – сказала Остра. – Рыба мне ужасно надоела, но это лучше, чем ничего.

Желудок Энни тоже жалобно урчал. Пока голод всего лишь немного досаждал, но через пару дней станет настоящей проблемой. У них не осталось даже мелкой медной монетки, а свои волосы она уже продала. Так что на продажу у них осталось совсем немногое – причем ни одна из возможностей Энни не вдохновляла.

– Может быть, когда стемнеет, – с сомнением предложила Остра.

Она услышала какой-то звук у себя за спиной – вниз по склону, мимо их укрытия, пролетел камешек. Тихонько вскрикнув от неожиданности, Энни резко обернулась и обнаружила, что на них смотрят два молодых человека с темными волосами и смуглой кожей. Они были в кожаных куртках и штанах, заправленных в высокие сапоги. Оба имели при себе короткие мечи, а один – еще и лук.

– Ишатите! Ишатите, не эк те некеме! – крикнул тот, что был с луком.

– Я вас не понимаю! – обреченно ответила Энни.

Молодой человек склонил голову набок.

– Королевский язык, да? – спросил он, спускаясь вниз по склону и целясь в нее из лука. – Значит, вы как раз те, кого ищут, готов поспорить.

– Позади нас еще один, – прошептала Остра.

У Энни сжалось сердце, но, когда два незнакомца начали к ним приближаться, страх сменился гневом.

– Кто вы? – сурово потребовала ответа она. – И что вам нужно?

– Вы нужны, – ответил мужчина. – Вчера пришли чужестранцы. Сказали: «Найдите двух девчонок, одна золотоволосая, другая рыжая. Поймайте их или убейте, все равно, но доставьте их нам – и получите много денег». Я вижу девчонку с золотыми волосами. Думаю, под косынкой рыжие. – Он помахал рукой с мечом. – Снимай.

Энни сняла косынку, и парень осклабился.

– Пыталась спрятать, а? Не слишком успешно.

– Ты дурак, – сообщила Энни. – Они не заплатят. Они вас убьют.

– Это ты так говоришь, – ответил он. – Не собираюсь тебе верить.

Он шагнул вперед.

– Не смей меня трогать, – прорычала Энни.

– Эшрийе, – бросил другой мужчина.

– Да, правильно, – отозвался лучник. – Они сказали, рыжая – ведьма. Лучше их просто убить.

И он натянул тетиву лука. Энни с вызовом вздернула подбородок и потянулась к своей силе, готовая проверить, что та сможет на этот раз.

– За это ты умрешь, – сказала она.

На лице парня появилась мимолетная гримаса страха, и он замешкался.

В следующее мгновение он вскрикнул от боли и покачнулся, а Энни увидела, что из его плеча торчит стрела. С громким стоном он выронил лук, а его товарищ закричал.

– Отойди от них, Комарре, и вы все тоже, – прозвучал новый голос, принадлежащий спускавшемуся по склону мужчине средних лет с морщинистым, выдубленным на солнце лицом и черными с проседью волосами. – Дамам вы не по душе.

– Проклятье, Арторе, – проворчал тот, в кого попала стрела. – Это не твое дело. Я первый их увидел.

– Мы с моими мальчиками решили, что это наше дело, – ответил новоприбывший.

Нападавшие попятились.

– Ладно, хорошо, – сказал Комарре. – Но мы с тобой еще встретимся.

В этот миг вторая стрела вонзилась ему прямо в горло, и он, словно мешок с зерном, рухнул на землю. Два его товарища едва успели вскрикнуть, а в следующее мгновение рядом с Энни лежали три трупа.

– Больше не встретимся, Комарре, – покачав головой, сообщил Арторе.

Энни подняла голову и посмотрела на него.

– Мне очень жаль, что вам пришлось это увидеть, леди, – сказал он. – С вами все хорошо?

Он подошел ближе.

Энни схватила Остру и крепко обняла ее.

– Чего вы хотите? – спросила она. – Зачем вы их убили?

– Они уже давно напрашивались, – ответил мужчина. – Но сейчас получалось, что, если бы я их отпустил, они бы рассказали все отряду ханзейских рыцарей, а те пришли бы за мной, сожгли бы мой дом – нехорошо.

– Значит, вы не отдадите нас им?

– Я? Я ненавижу рыцарей и ненавижу ханзейцев. Зачем мне для них что-то делать? Идем, скоро стемнеет, и, мне кажется, вы проголодались, верно?

Энни растерянно последовала за человеком по имени Арторе по разбитой дороге, поросшей кое-где можжевельником, в сторону холмов, которые тянулись вдоль реки. Там к ним присоединились четверо юношей, вооруженных луками. Солнце садилось за спиной небольшого отряда, и тени бежали впереди них в сгущающихся сумерках. В небе летали ласточки, и Энни в очередной раз задалась вопросом, что случилось в хорце и почему рыцари их не нашли.

Они прошли мимо пустых полей и крытых соломой домиков, построенных из кирпича. Арторе и его сыновья разговаривали между собой, здоровались с соседями так, словно ничего особенного не произошло.

– Это Джарне, – сообщил Арторе, похлопав по плечу тощего высокого юношу. – Он у нас старший, ему двадцать пять. Затем Котмар, тот, у которого на голове воронье гнездо вместо волос. Лочете – с большими ушами, а самого младшего зовут Сенче.

– Мы вас не поблагодарили, – осторожно проговорила Энни.

– А с чего бы вы стали? Вы же решили, что мы вас отведем в город. Как собирался Комарре, верно?

– А рыцари все еще в городе? – спросила Энни.

– Некоторые. Другие разбрелись по окрестностям, трое отправились на восток с парой связанных парней.

– Казио! – вскричала Остра.

– Я так понимаю, с вашими друзьями.

– Да, – ответила Энни. – Мы шли за рыцарями в надежде, что нам удастся их освободить.

– Интересно, как вы собирались это сделать? – рассмеявшись, спросил Арторе.

– Мы должны попытаться, – проговорила Энни. – Они спасли нам жизнь, и, как вы и сказали, они наши друзья.

– Но против таких людей? Отваги у вас больше, чем ума. А почему они за вами гоняются?

– Я знаю только, что они хотят меня убить, – ответила Энни. – Они преследуют нас от самого Вителлио.

– А куда вы пытаетесь добраться?

Энни поколебалась несколько мгновений, но все же ответила:

– В Эслен.

Арторе кивнул.

– Так я и понял. Это неблизкий путь, а те люди увозят ваших друзей в другую сторону. И что же вы выберете?

Энни много об этом думала с той самой минуты, как Казио и з'Акатто попали в плен. Она знала, что долг велит ей вернуться в Эслен. Однако у нее есть и долг перед друзьями. Пока их увозили на север, выбора перед ней не стояло. Теперь же она должна была принять решение, и Энни знала, какое ее мать – и Веры – назвали бы правильным.

Но дело было в том, что, какое бы решение она ни приняла, шансов выжить у нее оставалось немного, в особенности когда рядом Остра.

– Я не знаю, – прошептала она.

– Энни! – крикнула Остра. – Что ты такое говоришь?

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала она. – Что-нибудь придумаю.

Дом Арторе почти ничем не отличался от тех, мимо которых они проходили, только был немножко больше и беспорядочнее. Во дворе гуляли куры, а за оградой Энни увидела нескольких лошадей. Небо стало уже почти черным, и из дома лился веселый, гостеприимный свет.

Женщина в переднике, примерно одних лет с Арторе, встретила их у двери. Ее светлые волосы были собраны в пучок. А изнутри на улицу плыли дивные ароматы.

– Это моя жена, – представил женщину Арторе. – Осне.

– Значит, нашел их, – сказала Осне. – Дайе веспре, девочки.

– Вы нас искали? – испуганно спросила Энни.

– Не бойтесь, – успокоила ее женщина, – это я его послала.

– Почему?

– Заходите, поешьте. Мы сможем поговорить и позже.

Домик внутри оказался таким же веселым, каким представлялся снаружи. В одном конце большой комнаты пылал очаг, рядом с которым Энни разглядела множество горшков и сковородок, и стоял кухонный стол, где сгрудились глиняные банки с мукой, сахаром и специями. С балок свисали связки чеснока. На полу играла маленькая девочка.

Неожиданно Энни почувствовала, что хочет есть так, как никогда в жизни. Стол был уже накрыт, и женщина пригласила их к нему.

На следующие полчаса Энни забыла все на свете, кроме еды. Тарелками им служили большие ломти еще горячего хлеба. А еще было масло – не оливковое, как в Вителлио, а настоящее сливочное. Осне положила на хлеб жаркое из свинины, лук-порей и мидии, а потом еще принесла что-то вроде пирога с расплавленным сыром, печенье и яйца. Кроме того, на столе вскоре появился паштет из запеченной в хлебных корках куриной печени. И все это они запивали крепким красным вином.

Энни с трудом сдерживала слезы радости – в монастыре они питались очень скромно: сыр, хлеб и каша. По дороге и в з'Эспино практически голодали и ели то, что им удавалось купить на свои жалкие заработки. Сейчас она впервые за много месяцев, минувших с тех пор, как она покинула Эслен, могла насладиться по-настоящему вкусной едой, и эта трапеза напомнила Энни, что жизнь – нечто больше, чем просто выживание.

Поев, Энни помогла Остре, Осне и двум ее младшим сыновьям убрать со стола и вымыть посуду.

Потом они с Осне неожиданно остались одни. Энни не знала, куда подевалась Остра.

Осне повернулась к ней и улыбнулась.

– А теперь, Энни Отважная, – сказала она, – наследница трона Кротении, нам с тобой нужно поговорить.

Глава 5 Порт Палдх

Дева-Лебедь сдержала слово. Через пять дней они вошли в устье реки Теремене.

Нейл уже мог стоять и даже ходить, однако быстро уставал. Услышав крик матроса, заметившего землю, он облачился в одежду, которую ему дала Дева-Лебедь, и поднялся на палубу.

С восходом солнца небо очистилось от облаков и берег раскрасили длинные полосы света. Пролив Коркэк, размышлял Нейл, похож на Новые земли, только без каналов и малендов, которые удерживали бы воду в повиновении, – тысяча островов с невысокими холмами, поросшими древними дубами и зеленой травой. Многие островки погружались под воду во время сильных приливов. Их корабль проплывал мимо деревень – дома здесь строили на сваях, тут и там рыбаки в небольших парусных лодках вытаскивали сети, полные креветок. За устьем начинались уходящие за горизонт каналы.

Нейл нашел Деву-Лебедь на носу корабля.

– Мы почти на месте, – сказала она. – Я же вам говорила.

– А я не ставил ваши слова под сомнение, – ответил Нейл. – Вы сказали, что люди, с которыми я сражался, ваши враги. Однако они не обратили внимания на ваш корабль в з'Эспино. Почему же вы боитесь, что сейчас, в порту Палдха, будет иначе?

По ее губам пробежала тень улыбки.

– В з'Эспино они не знали, что разыскивают меня. Пройдет еще день или два, и новость до них доберется. До Палдха она уже добралась.

– Новость о вашем бегстве?

– Да.

– В таком случае мне не следует просить вас выполнить обещание, которое вы мне дали. Высадите меня здесь, до того как ваш корабль войдет в порт. Дальше я смогу идти сам.

Лебедь посмотрела вдаль, через заболоченные участки земли.

– Здесь удивительно красиво, правда? Казалось, она не слышала последних слов Нейла.

– Да, – согласился он.

– Никогда не видела ничего подобного. – Дева-Лебедь повернулась к нему. – Очень любезно с вашей стороны заботиться обо мне, сэр Нейл.

– Это ничто в сравнении с тем, что сделали для меня вы, леди. Я бы не хотел, чтобы вы пострадали.

Она пожала плечами.

– Мне не грозит физическая опасность. Они не станут меня убивать, если вас это беспокоит.

– Рад слышать, – сказал Нейл.

– Я принимаю ваше предложение, – решила Дева-Лебедь. – У меня немного шансов спастись в море Святого Лира, ведь теперь мои враги меня почти догнали. Однако надежда остается. Быть может, я еще сумею выиграть эту партию в фидчиз.

– Я буду за вас молиться, госпожа Лебедь.

– А ведь это не настоящее мое имя.

– Я не знал, – ответил Нейл. – Но я хотел бы услышать, как вас зовут на самом деле.

Она покачала головой.

– Я дам вам лодку и припасы.

– В этом нет необходимости, – ответил он.

– Мне это ничего не будет стоить, а вашу жизнь облегчит. Почему вы отказываетесь? – Дева-Лебедь подняла голову. – Однако если вы хотите отблагодарить меня за лодку, я могу вам кое-что предложить.

– Все, что в моих силах.

– Конечно. Поцелуй – всего один поцелуй. Больше я ни о чем не прошу.

В ярком свете восходящего солнца ее глаза были голубыми, точно небо. Нейл вдруг вспомнил слова песни, которую так любил в детстве, – «Элвеер квей Куерйевен»:

Но когда Элвеер наклонился, чтобы поцеловать леди Квирин, та ударила его в сердце ножом, спрятанным в рукаве.

Со своей неземной красотой Дева-Лебедь столь же легко могла оказаться Квирин, сколь и человеком.

– Но зачем вам мой поцелуй, леди?

– Потому что другого, возможно, я никогда не получу, – ответила та.

– Я… – Внезапно Нейл понял, что Дева-Лебедь не шутит.

– Вы же сказали: все, что в ваших силах.

– Да, сказал, – признал он и наклонился к ней, продолжая смотреть в удивительные, прекрасные глаза.

Нейл ощутил слабый аромат роз.

Ее губы были теплыми и непохожими на все губы, которые ему когда-либо доводилось целовать, и после их прикосновения все вокруг странным образом изменилось. Когда Нейл выпрямился, ее глаза перестали быть таинственными. Ему показалось, что он начал понимать, что кроется в них.

– Меня зовут Бринна, – сказала она. В ее руке не было кинжала.

Вскоре Нейл уже сидел в маленькой лодочке. Он смотрел на корабль Бринны до тех пор, пока его паруса не скрылись из виду. Тогда он начал грести против течения. И всякий раз, как весла касались воды, Нейлу мерещился голос Фастии, повторяющей, что ему суждено ее забыть.

Начался прилив, заметно облегчивший Нейлу путешествие, но Палдх находился в нескольких лигах вверх по течению, а он все еще не оправился после ранения, так что ему часто приходилось отдыхать. Впрочем, физический труд доставлял Нейлу удовольствие, и он с наслаждением вдыхал солоноватый воздух. Перед закатом солнца он причалил к берегу возле рыбацкой деревушки, где светловолосый мальчик лет двенадцати помог ему привязать лодку. Нейл заглянул в кошелек, который дала ему перед расставанием Бринна, и обнаружил там деньги. Выбрав медную монетку для мальчика, Нейл сначала решил рассмотреть ее. На ней был изображен лишь меч, без какой-либо подписи. Тогда Нейл достал золотой. Его украшал профиль мужчины, а ниже шла надпись: «МАРКОМИР ЭНТХАР СИУЗАН МИКИЛ». Маркомир был королем Ханзы.

Вздохнув, Нейл положил золотую монету обратно в кошелек.

Мальчик что-то сказал на хорнском, но на этом языке Нейл знал всего несколько слов.

– Мальчик, быть можешь, ты говоришь на королевском или лирском языке? – спросил он, с трудом подбирая хорнские слова.

– Конечно, я знаю королевский язык, – медленно выговорил мальчик с мелодичным акцентом. – Вам нужен ночлег? В «Мойр мак» есть комната.

Он показал на длинное здание, крытое щепой.

– Благодарю, – кивнул Нейл. – Как твое имя, парень?

– Нел МейпПеннар, – ответил мальчик.

Нейл улыбнулся.

– Почти как мое – Нейл МекВрен. Нел, ты умеешь различать корабли?

Мальчик гордо выпятил грудь.

– Да, сэр, конечно.

– Скажи, не заходило ли в порт в последние несколько дней купеческое судно из Вителлио, «Делла Пучиа»?

– Я видел этот корабль, – кивнул мальчик, – но давно.

– А как насчет большого бримвульфа без названия и флага?

– Они были здесь три дня назад. Они попали в шторм, и им требуется новая мачта.

– В шторм?

– Да, очень плохой шторм. Несколько кораблей потонуло – один неподалеку, «Тунн Карвант».

– А не могла «Делла Пучиа» пройти мимо незаметно?

– Все может быть, – с сомнением ответил Нел. – Поспрашивайте в «Мойр мак». У вас на нем родичи?

– Да, что-то вроде того, – ответил Нейл. – Спасибо.

Подобрав свои вещи, он зашагал к постоялому двору.

Возле входа красовалась вывеска с изображением дельфина, подтвердившая подозрение Нейла, что «Мойр мак» – это то же самое, что и меурмак – так на Скерне называли дельфинов. Слово означало «морская свинья», совсем неподходящее название для такого изящного животного. Впрочем, «нейл» значит «защитник» – а он едва ли заслужил такое имя. Он потерял доспехи и меч, а принцесса, за которой его послала королева, возможно, покоится на дне моря.

Среди посетителей «Морской свиньи» никто «Деллы Пучин» не видел, однако один из них сказал, что вителлианскии корабль с небольшой осадкой, спасаясь от шторма, вполне мог пристать к берегу в другом месте. Настроение Нейла улучшилось, однако его задача легче не стала: даже если Энни жива, он вновь потерял ее след.

Нейла не слишком удивило, когда оказалось, что ни у кого из жителей Торн-и-Ллага не найдется меча, но ему удалось купить рыбацкий гарпун и нож – хоть какое-то оружие. Нейл с удовольствием поужинал вареной треской и хлебом – пищей, напомнившей ему детство. На следующее утро он почувствовал, что силы к нему возвращаются, и решительно двинулся в Палдх.

Палдх был старым городом. О строительстве огромных портов Эслена и мощной стены Торнрата еще никто даже не думал, а здесь – единственная на сотни лиг вокруг – расположилась гавань, куда могли заходить тяжелые корабли. В те дни, когда еще не существовало Кротении, Хорнлада и Теро Галле, Палдх оставался главным портом на всем побережье. Из-за него не раз велись кровопролитные сражения с местными жителями еще до создания Гегемонии и Колдовских королевств.

Никто не знал, сколько кораблей догнивало на дне реки Теремене, однако самые первые из них были построены не людьми – как и древние стены города на серой скале, возвышающейся над водой даже во время прилива. Нейл впервые попал в Палдх, но теперь убедился в истинности того, что слышал: на заросшей ракушками скальной стене еще можно было различить стыки плотно прилегающих друг к другу камней. Достигнув гавани, стена изгибалась мощной дугой длиной более лиги, защищающей город от напора стихии, а за древний причал той же кладки были заякорены плавучие доки.

Причал насчитывал около сотни ярдов в ширину, и на нем вырос город моряков – за могучей стеной теснились таверны, постоялые дворы, игорные притоны и бордели. Даже издалека Нейл видел, что в порту кипит жизнь.

Он заметил бримвульф почти сразу же, поскольку миновал по пути внутрь сухие доки – где и стояло судно, вокруг суетились рабочие, раздавались удары молотков и визг пил. Там ремонтировалось еще несколько кораблей, однако среди них не было того, на котором уплыла Энни.

Он вспомнил последнюю схватку в з'Эспино. Бримвульф стоял в дальнем конце пирса, довольно далеко от «Деллы Пучин». Матросы не могли видеть схватку – к тому же тогда на нем были доспехи.

Нейл привязал лодку неподалеку от корабля и вылез на гладкий камень причала. Он помахал одному из матросов.

– Эй, привет, – неуверенно произнес он на хорнском.

– Ик ни метлия Хаурнараз, – ответил матрос.

Нейл выдавил из себя смешок и перешел на ханзейский.

– Как и я, – сообщил он. – Как приятно услышать твою речь – я жуть как устал от попыток понять местную тарабарщину.

Матрос улыбнулся и ткнул корявым пальцем в лодку Нейла.

– Ты приплыл сюда на этой посудине?

Нейл покачал головой.

– Нет, мой корабль выбросило на берег во время недавнего шторма. Я купил лодку у рыбака.

– Да, суровый был шторм, – покивал матрос. – Мы едва не затонули.

– Сильно свистело, – согласился Ней л.

– С какого ты корабля? – спросил матрос.

– С «Эсекселура», с Халла. – Такой ответ показался Нейлу безопасным – Халл был одним из самых дальних и редко посещаемых островов Печали. К тому же он находился под управлением Ханзы.

– Ясно, откуда такой акцент, – ответил матрос – И что тебе нужно?

– Может, вам не помешают лишние рабочие руки – хотя бы на то время, пока вы чините корабль. А я заработаю себе на пропитание и ночлег, дожидаясь подходящего корабля, который отвезет меня домой.

Матрос поскреб в затылке.

– Ну, капитан поручил фрумашипманну нанять людей среди местных, но я уверен, тот с удовольствием возьмет парня, который говорит на языке бога.

Нейл очень надеялся, что ему удалось сохранить невозмутимость. Большую часть жизни он провел, сражаясь с людьми, которые говорили на ханзейском. И тот факт, что они считали свой язык языком святых, лишь напомнил ему об этом.

Должно быть, ему удалось скрыть свои чувства, поскольку матрос охотно познакомил его с первым помощником капитана, который задал ему те же самые вопросы, после чего пожал плечами.

– Можешь попробовать, – проговорил он. – Вот только не могу обещать тебе ночлег. Хозяин корабля запрещает пускать посторонних на борт. Но если тебя интересует работа, получишь шиллинг в день плюс обед, а спать можешь в палатке.

– Что ж, меня устраивает, – согласился Нейл.

– Как тебя зовут? – спросил первый помощник.

– Книва, – тут же придумал Нейл. – Книва Беригсану.

– Ты когда-нибудь обтесывал мачту?

– Еще когда мне шести лет не исполнилось, – ответил Нейл.

– Хорошо. И учти, если мне не понравится твоя работа, денег ты не получишь.

Работа над мачтой вполне устраивала Нейла – она позволяла ему видеть всех, кто приходит на корабль и кто его покидает. Впрочем, он не заметил среди них ни одного знакомого липа. Здесь явно не было ни рыцарей, ни их оруженосцев. Скорее всего, это хороший знак – весьма возможно, они продолжают поиски Энни и ее спутников.

Первое время Нейл чувствовал себя неловко – он впервые работал бок о бок с врагами, – но вскоре успокоился. Большинство матросов отнеслись к нему равнодушно, а с двумя ему даже удалось завязать дружеские отношения – и никто не косился на него с подозрением. Оба дружелюбных матроса были с Селхастранта, острова Салтмарка, и, если забыть о языке и пролитой крови, детство Нейла почти не отличалось от детства ханзейцев.

В конце дня, получив деньги за работу, Нейл не удивился, когда Ян и Витиг предложили ему сходить в таверну.

Здесь подавали курм валк, горьковатый густой напиток, не слишком отличающийся от эля, который варили на островах, но Нейл хорошо знал, что ему не следует много пить. Он не особенно жаловал спиртное, к тому же прошло немало времени с тех пор, как он в последний раз выпил больше стакана вина.

Однако Ян и Витиг поглощали напиток так, словно это была вода. К тому времени, как принесли похлебку из угрей, они уже далеко продвинулись на пути к святому Лейну.

После того как они обменялись множеством историй о морских приключениях, Нейл наклонился вперед.

– Недавно мне довелось видеть странные вещи, – таинственным голосом начал он. – Жуткое дело. Я слышал пение дрэгов и видел, как мертвецы разгуливали по Тер-на-Фат. Мой отец говорит, что приближается конец света.

Оба его собеседника скорчили выразительные гримасы. Ян был крупным человеком с обширной лысиной и темными глазами, а лицо Витига было таким угловатым, словно он пытался проглотить наковальню и та застряла у него в голове.

– Не стоит нам рассказывать сказки, – проворчал Витиг. – Мы видели такое…

Ян положил руку ему на плечо.

– Не надо болтать, – предупредил он.

Витиг с многозначительным видом кивнул.

– Айе, я знаю. Но это неправильно. Я сказал его светлости, что его люди – совсем не люди, во всяком случае некоторые из них, и скажу это снова. – Он ткнул пальцем в Нейла. – Тебе повезло, что помощник капитана не предложил тебе ночлег, вот и все, что я скажу.

– Вит, помалкивай, – прорычал Ян.

– Но я не видел ничего странного на борту корабля.

– Э, да они все ушли на юг, благодарение ансу Хлера, гоняться за…

– Вит! – Ян с такой силой ударил по столу, что их кружки едва не перевернулись.

Нейл сделал глоток эля.

– Только не надо драться, ребята, – сказал он. – Я не хотел никаких неприятностей. Как это говорится? «Мудр тот, кто бережет тайны своего господина».

– Вот об этом я и толкую, – проворчал Ян.

– Хорошо сказано, – пробормотал Витиг. – Признаю, что мне не хватает мудрости, в особенности когда кровь ансу Вот кипит во мне. – Он поднял кружку. – За то, чтобы нам довелось умереть в теплых морях! – провозгласил он.

– За мудрость, – ответил Нейл и глотнул эля. – А теперь послушайте об огромном вирме, которого я видел возле островов Печали…

– Не видел ты никаких вирмов, – запротестовал Ян.

– А вот и нет, и это было огромное чудовище.

И Нейл принялся рассказывать историю, которую услышал от своего деда. Когда он закончил, Ян успокоился, а Витигу вздумалось запеть. Нейл боялся рисковать, и, хотя ему хотелось выяснить, кто владелец корабля, он понимал, что узнал уже все, что было необходимо, причем потеряв лишь один день.

Много позднее, когда они, пошатываясь, вернулись к палаткам, Ян и Витиг сразу же заснули. Сначала Нейл собирался их убить, но потом передумал. На то было несколько причин. Драка привлечет внимание, а если он перережет им глотки, пока они спят, то потеряет остатки чести. К тому же он сомневался, что матросы свяжут свою пьяную болтовню с его исчезновением на следующий день. В худшем случае они решат, что напугали его до смерти и он сбежал.

Нейл знал, что матросы не станут без особой на то причины говорить со своими господами и начальством, а их убийство неизбежно привлечет внимание к его исчезновению. Наконец, Ян и Витиг показались Нейлу неплохими парнями, не заслуживающими смерти только из-за того, что сболтнули лишнего.

Поэтому Нейл быстро собрал свои вещи, бесшумно выбрался из палатки и направился в город. Здесь на деньги, которые ему дала Бринна, он купил меч, какой мог себе позволить. Кузнец не хотел продавать ему клинок, и Нейлу пришлось показать шрам на тыльной стороне ладони и подвеску с изображением серебряной розы – последнее, что доказывало его рыцарское звание.

– Всякий может нанести себе такую рану, – заявил кузнец, – а розу ты мог снять с шеи мертвого рыцаря.

– Это так, – не стал возражать Нейл. – Но даю тебе слово, что я рыцарь Эслена.

– А платить собираешься монетами Ханзы, – усомнился кузнец.

Нейл добавил еще одну золотую монету к тем пяти, что уже лежали на столе.

– Зачем ты выковал меч, если не хочешь его продать? – спросил он. – Какой рыцарь его заказал?

– Мое оружие покупает городская стража, – сообщил кузнец. – У меня есть лицензия, позволяющая торговать с ними.

– И несомненно, с рыцарем, который потерял все свое снаряжение, – сказал Нейл. – К тому же я покидаю Палдх и не собираюсь сюда возвращаться.

Кузнец тщательно завернул меч в кусок ткани.

– Тогда не доставай его, пока не уберешься из города, ладно?

– Договорились, – ответил Нейл.

Он забрал меч и удалился. В конюшне на окраине Нейл приобрел лошадь, в глазах которой, как ему показалось, светилась толика ума, и немного корма для нее, после чего у него осталось всего несколько шиллингов на покупку провизии. Вскочив в седло, он направился на юг по Вителлианскому пути.

Конечно, меч был далек от совершенства – скорее стальная дубинка с острым краем, да и лошадь оставляла желать лучшего. Зато Нейл не был внешне похож на рыцаря – хотя снова себя им чувствовал. Он не знал, что будет делать, когда найдет жуткого рыцаря и его людей, но был готов это выяснить.

Глава 6 Возвращение

Когда Мюриель в сопровождении двух телохранителей вошла в тронный зал, ее встретила полнейшая тишина. Настоящее чудо, раньше казавшееся ей совершенно невозможным при таком количестве болтливых глупцов. После того как ее стражники встали по обе стороны от входа, тишину нарушал лишь стук ее каблуков по мраморному полу, но и он стих, когда Мюриель уселась на трон королевы-матери.

– Итак, – сказала она, улыбнувшись совершенно фальшивой улыбкой, – премьер-министр не смог присутствовать, поэтому я постараюсь решить все возникшие вопросы без него. Прайфек Хесперо, у церкви есть сегодня дела к трону?

Хесперо слегка нахмурился.

– Королева-мать, я удивлен отсутствием его величества императора Чарльза.

– Да, я напомнила ему о необходимости быть здесь, но его величество иногда бывает очень упрямым. Кстати, ваша светлость, с каких это пор вы перестали называть меня «ваше величество»?

– Прошу меня простить, королева-мать, но по нашим законам так положено обращаться только к королю или королеве, кем вы сейчас не являетесь. Придворные использовали такое обращение из уважения и сочувствия вашему горю.

– Понятно. А теперь, должно быть, уважение и сочувствие моему горю исчерпаны. Какая жалость.

Мюриель была поражена собственным спокойствием – казалось, они играют в какую-то игру вроде шарад.

– Королева-мать, – вмешался герцог Шейла, стараясь придать своему округлому лицу суровое выражение, – Комвен поднял ряд важных вопросов, связанных с последними решениями трона – более того, мы подвергаем сомнению саму правомерность этих решений.

Мюриель откинулась на спинку трона и изобразила удивление.

– В таком случае, господа, поведайте мне об этих вопросах. Я с нетерпением жду их.

– Это в большей степени вопрос правомерности, чем предмет спора, – начал объяснять Шейл, и в его темных глазах появилась неуверенность.

– Так у вас есть ко мне вопросы или же нет? – осведомилась Мюриель.

– Речь не идет о конкретных вопросах, ваше высочество, а только об общих…

– Но, мой добрый герцог, вы только что сказали, что Комвен поднял ряд серьезных вопросов относительно правомерности решений трона. А теперь вы утверждаете, что у вас нет вопросов. Вы либо лжец, либо шут, Шейл.

– Послушайте…

– Нет, – оборвала его Мюриель, голос которой зазвучал громче. – Это вы меня послушайте. По всем законам Чарльз является королем и императором, а вы – его подданные, вы, льстивые, беспомощные подлецы. Неужели вы и в самом деле рассчитываете, будто мне неизвестно, что вы задумали? Неужели думаете, что я угодила в вашу детскую ловушку?

– Королева-мать… – начал прайфек, но она одернула и его.

– А вы придержите язык. По закону вы обладаете лишь совещательным голосом, прайфек.

– Я не претендую на большее, королева-мать.

– О нет, – возразила Мюриель. – Вы сплетничаете, как ничтожная шлюха в борделе. Вы подстрекаете, строите заговоры, и все присутствующие об этом знают, поскольку они ваши соучастники. Вы предложили захватить наше королевство церковными войсками, а когда я отказалась, угрожали предоставить их помощь Ханзе. Вы приходите ко мне со словами о доброй воле, а за спиной сжимаете кинжал, вы не достойны имени человека, не говоря уже о ваших претензиях на святость. Поэтому довольно ваших слов, ваших марионеток из Комвена, хватит плести заговоры. Пусть он сам предстанет передо мной. Пусть убийца, которого вы, жалкие глупцы, хотите посадить на священный трон Кротении, покажет мне свое лицо.

Толпа зашумела – словно все они были курами, а кто-то швырнул в самую их толчею кота. Лишь прайфек молча смотрел на Мюриель с совершенно бесстрастным лицом, но это был самый угрожающий взгляд из тех, что она когда-либо видела.

Наконец толпа начала успокаиваться, а потом раздалась в стороны, и вышел он – Роберт Отважный, брат ее мужа.

Он был в черном камзоле, черных штанах, а в руках держал черную же широкополую шляпу. Его лицо стало бледнее, но сохранило прежнее насмешливое выражение. Неизменными также остались усы и бородка. Он улыбнулся, показав белые зубы, и с важным видом двинулся сквозь толпу, его узкий легкий меч покачивался, точно хвост довольного собой пса. Приблизившись, он преклонил перед ней колено.

– Приветствую вас, королева-мать.

– Поднимитесь, – сказала она.

Их глаза встретились – перед ней стоял убийца ее мужа. Роберт не мог скрыть этого – во всяком случае, от тех, кто его хорошо знал. Его ликование было слишком очевидным.

– Сожалею, что нахожу вас в таком смятении, – лицемерно обратился к ней он. – Я надеялся, что все пройдет гораздо разумнее.

– В самом деле? – задумчиво сказала Мюриель. – И именно по этой причине вы привели сюда столько солдат. Почему вокруг города собирается лендвердское ополчение, а ваши лизоблюды из Комвена принесли с собой столько мечей? Потому что вы рассчитывали, что затеянное вами разумно?

– А что я затеял? – спросил Роберт с неожиданной яростью. – Неужели королева-мать обладает даром чтения в чужих сердцах и умах? Или ей на ушко шепчут феи? И что же, по-вашему, я затеял, ваше величество?

– Захват трона, – ответила королева.

– О, – сказал Роберт. – О, ну да. Это я и собираюсь осуществить. – Он повернулся к толпе. – У кого-нибудь есть возражения?

Возражений не последовало.

– Видите ли, королева-мать, мы все любим Чарльза, но будь у него одна извилина в мозгу, это было бы на целую извилину больше, чем сейчас. И как попытался объяснить вам герцог Шейла в своей весьма изящной манере, двору не нравятся ваши решения. Более того, ему не нравитесь вы, моя самонадеянная невестка. Вы заключили союз с Лиром, убили честных лендвердов, отказались от мира с Ханзой, а сегодня оскорбили прайфека, церковь и всех, кто находится в тронном зале. И без всяких на то оснований обвинили меня в убийстве. Между тем наших граждан истребляют васил-никсы, с нами ведут необъявленную войну силы преисподней, и очень скоро нам придется сражаться с Ханзой. И вы возражаете против того, чтобы я занял трон, только потому, что цепляетесь за власть через своего тронутого святыми сына? Это уже слишком, королева-мать.

Мюриель совершенно спокойно выслушала речь Роберта.

– Я возражаю против того, чтобы ты занял трон, потому, что даже братоубийство не является самым тяжким из твоих преступлений. – Она наклонилась вперед и заговорила медленно и убедительно. – Ты знаешь, кто ты есть, Роберт. И я; знаю. Ты убил Уильяма или организовал его убийство. Вероятно, ты виновен в смерти моих дочерей – и почти наверняка Лезбет. Но ты не получишь возможности убить моего сына.

В глазах Роберта сверкнула ярость, когда Мюриель произнесла последние слова, но королева не сомневалась, что лишь она сумела ее заметить. Затем у него на лице появилось огорченное выражение.

– Где Чарльз?

– В безопасном месте.

Он огляделся по сторонам.

– Где сэр Файл и его люди? Где гвардейцы?

– Я отослала их, – спокойно ответила Мюриель. – Иначе они могли бы поднять оружие, чтобы помешать узурпатору, а я не хочу, чтобы во дворце пролилась кровь.

Не сводя с королевы пронзительного взгляда, Роберт наклонился к ней.

– Очень умно с твоей стороны, Мюриель, – выдохнул он. – Я тебя недооценил. Впрочем, в конечном счете это ничего не изменит. – Он повернулся к толпе и возвысил голос. – Найдите его величество и постарайтесь не причинить ему вреда. Арестуйте его стражу и гвардию. Если они окажут сопротивление, убейте их. С этого момента я становлюсь регентом королевства и империи. Завтра мы соберемся здесь и обсудим детали.

К Роберту подошли двое стражников.

– Отведите королеву-мать в башню Волчья Шкура. И позаботьтесь о том, чтобы она не испытывала никаких неудобств.

Когда ее уводили, Мюриель задумалась, сколько ей осталось жить.

Мюриель никогда не была в башне Волчья Шкура, чему не стоило удивляться – в замке Эслен насчитывалось тридцать башен, если быть не слишком придирчивым к определению башни. Впрочем, в случае с Волчьей Шкурой нужды в подобной снисходительности не было. Башня Волчья Шкура – или, точнее, башня Волчьей Шкуры – возносилась на высоту шестидесяти ярдов в восточной части цитадели и заканчивалась таким острым шпилем, что казалась копьем, направленным в небеса.

Был он таковым на самом деле, Тизвальд Фрам Рейксбург по прозвищу Волчья Шкура, или же нет, но он вошел в историю как кроткий и разумный человек. Во всяком случае, башню начали строить по его распоряжению. А в тот год, когда строительство было закончено, Волчья Шкура умер в Голубином зале, поверженный предательским ударом Уильяма I, основателя королевской династии, к которой относился и муж Мюриель.

Теперь Мюриель стала узницей в этой башне. Наверное, Роберт счел это остроумной шуткой.

Однако он и в самом деле позаботился, чтобы она не испытывала неудобств. Очень скоро пыльные покои преобразились – сюда принесли кровать, кресло, стулья, ковры и прочее в этом роде. Но ни одного предмета из спальни самой королевы.

В ее распоряжении был также превосходный вид наружу. Ее комнаты с двумя узкими окнами находились в верхней четверти башни. Из одного окна она видела крыши и площади южной окраины города, часть Тенистого Зелена и болотистую местность за ним. Другое выходило на восток, на место слияния двух рек – Ведьмы и Свежести.

Тем не менее Мюриель была заключена в тюрьму. Стены башни были гладкими и отвесными. Возле двери стояла стража – люди Роберта, а сама дверь была заперта на ключ снаружи. Вниз вели две сотни ступеней узкой лестницы, а чтобы добраться до других частей замка, королеве пришлось бы пройти мимо целого гарнизона. Что ж, поняла Мюриель, настало время отращивать волосы.

Она сразу же решила, что ей не следует проводить много времени возле окон – иначе наскучит даже самый великолепный вид. Мюриель вздохнула и уселась в кресло, чтобы тщательно обдумать случившееся. Однако довольно скоро она поняла, что размышлять не о чем. Она сделала все, что могла, у нее отняли право принимать решения – кроме решения положить конец собственной жизни, чего она делать не собиралась. Если Роберт хочет видеть ее мертвой, ему придется лично позаботиться об этом или, по крайней мере, отдать приказ.

Мюриель услышала, как открылась и закрылась внешняя дверь, после чего раздался негромкий стук в ее покои.

– Войдите, – сказала она, задумавшись, кого ей предстоит увидеть.

Дверь распахнулась, и на пороге встала женщина, которую королева прекрасно знала.

– Элис Берри к вашим услугам, королева-мать, – сказала она. – Я буду вашей служанкой.

Страх охватил Мюриель, она почувствовала, как казавшийся надежным иол уходит из-под ее ног.

– Вы вернулись, – сказала королева, чувствуя, как ее язык наливается свинцом – она так устала от этих игр. – Мой сын схвачен? Он мертв?

– Нет, ваше величество, – ответила Берри, понизив голос. – Все прошло, как вы и задумали.

– Не терзайте меня, – взмолилась Мюриель. – Роберт полностью овладел положением. И он может желать лишь одного – отравить мне остаток жизни. Если у вас нет причин меня ненавидеть, скажите мне правду.

Берри опустилась перед ней на колени, взяла ее руку и поцеловала.

– Это правда. Я не виню вас за недоверие, но я видела, как отплыл корабль. Вам удалось застать принца врасплох.

– Но как вы оказались здесь?

– Вам необходима служанка. Принц Роберт выбрал меня.

– Почему?

– Я ему намекнула. После того как вас увели в башню, я слышала, как он спросил у придворных, какая служанка доставит вам наибольшее неудовольствие. Я выбрала этот момент, чтобы принести ему мои поздравления, и он рассмеялся. И через несколько мгновений меня отправили сюда. Он ничего не подозревает.

– Вы остались при дворе?

– Я вошла в тронный зал сразу же после того, как вас увели – к сожалению, я не слышала ваших обвинений прайфеку. Об этом сейчас много говорят.

– Вы не пытаетесь меня обмануть?

– Я заперта здесь вместе с вами. У меня не больше свободы, чем у вас. Роберт не станет рисковать даже возможностью того, что мы подружимся.

– Если вы говорите правду, – сказала Мюриель, – если вы действительно полны решимости мне помочь, зачем вы здесь? На свободе вы могли бы принести гораздо больше пользы.

– Я думала об этом, ваше величество, но там я не смогу вас защитить. Если вас убьют, все сведения, которые я сумею собрать, станут бесполезны. Существуют тысячи хитрых способов убийства. Я сумею предотвратить многие из них. Кто знает, быть может, мне предоставят хоть какую-то свободу передвижения, если мы сумеем убедить стражу, что ненавидим друг друга.

– Я просила вас защищать моего сына, – напомнила Мюриель.

– Но у него есть защитники, – объяснила Берри, – а у вас – нет.

Мюриель вздохнула.

– Вы такая же своевольная, какой была Эррен, – пожаловалась она. – Впрочем, дело сделано. Полагаю, вам неизвестны тайные ходы в этой башне?

– Думаю, их не существует, – ответила Берри. – Это не мешает нам начать поиски, но в чертежах, как мне кажется, их не было. – Она немного помолчала. – Кстати, я полагаю, прошлой ночью в ваши покои проник сам принц Роберт.

– А почему вы сделали такой вывод?

– А почему он не оставил вас в собственных покоях? – спросила Берри. – Он мог бы с легкостью отправить вас туда, а у входа выставить стражу. Обычно поступают именно так. Зачем заключать вас в башне, где за вами труднее наблюдать?

– Это символ, – ответила Мюриель. – Последний Рейксбург, правивший Кротенией, приказал построить эту башню.

– А мне кажется, Роберт знает о тайных ходах, – не согласилась Берри. – И ему известно, что вы могли бы ускользнуть из ваших покоев. И это очень странно, ваше величество. Очень странно.

– Я не понимаю, – сказала Мюриель. – Чудо уже то, что существование тайных ходов хоть для кого-то остается секретом.

Берри рассмеялась.

– Это действительно чудо, ваше величество. Точнее, чары. Мужчины не в состоянии помнить о тайных ходах.

– Что это значит?

– Что мужчине можно показать тайный ход или даже провести по нему, но через день он забудет о его существовании. Как и большинство женщин, если уж на то пошло. Лишь те, кого отметила святая Цер, или леди, которой служу я, способны помнить о них – мы, а также те, кому мы хотим доверить это знание. Должно быть, Эррен выбрала вас – но она не могла выбрать мужчину.

– Значит, сэр Файл не сможет вспомнить, как он покинул замок? – спросила Мюриель.

– Да, они с Чарльзом обо всем забудут. Это очень древние и могущественные чары.

– Однако вы полагаете, что Роберт знает о тайных ходах?

– Это объясняет, почему он решил поместить вас сюда. Других причин я не вижу.

– Роберт очень подозрительный человек, как вы сами недавно отметили, – сказала Мюриель. – Быть может, он боится, что я сумею сбежать.

Берри покачала головой.

– Это еще не все. Ключ – кому еще мог понадобиться ключ от подземелья? Кого еще мог интересовать Узник? А жестокость, с которой обошлись с Хранителем, прямо указывает на Роберта.

– Вы привели два хороших довода, – признала Мюриель. – Но если вы правы, значит, Роберт защищен от чар.

Берри кивнула. Ее лицо приняло почти болезненное выражение, словно она только что прикусила язык.

– Он не обычный человек, – заявила Берри. – В нем есть нечто противоестественное…

– Да, я знаю, – кивнула Мюриель. – Мне это уже давно известно.

– Нет, – возразила Берри, – в нем появилось нечто новое. Некое качество, которого раньше не было. Когда я смотрю на него, то испытываю боль, и виной тому мое обостренное восприятие – этому учат в монастыре. И запах – словно что-то разлагается.

– Я не заметила запаха, – возразила Мюриель, – а я находилась рядом с ним.

– Запах есть. – Берри сжала руки в кулаки. – Вы сказали, что Узник научил вас проклятию – проклятию против тех, кто убил вашего мужа и детей.

– Да.

Берри кивнула.

– И вы прокляли убийц.

– Да. Вы полагаете, Роберт проклят?

– Несомненно, – ответила Берри. – Но это лишь часть того, что я чувствую. А какого рода проклятие открыл вам Узник? Как оно действует?

– Я точно не знаю, – призналась Мюриель. – Узник продиктовал мне слова, которые следует написать, но язык я не узнала. Я записала текст на свинцовом листе и положила его в саркофаг внизу хорца в Тенистом Эслене.

– Внизу хорца?

– Точнее, под ним. Это было так странно – не думаю, что кому-нибудь известно, что он там есть. Вход находится в глубине, там все заросло густым кустарником. Мне пришлось ползти на четвереньках, чтобы его найти.

Берри наклонилась вперед и понизила голос до напряженного шепота.

– А вы знаете, чья это могила?

– Нет, понятия не имею, – ответила Мюриель.

– А текст проклятия – вы помните хоть какие-то слова? Вам известно, к какому святому они обращены?

– Сами слова показались мне очень странными. И я никогда не слышала о существовании такого святого, Мари-что-то-там.

Берри прижала ладонь к губам.

– Мариребен? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Да, звучит похоже, – задумчиво проговорила Мюриель. – Там было несколько «р», это я помню. И еще я не знала, как произносится имя.

– Святые… – едва слышно пробормотала Берри.

– Что я сделала?

– Я… – Берри осеклась, ее лицо искажал ужас.

– Так что же я сделала? – настаивала Мюриель.

– Я не уверена, – с трудом выговорила Берри. – Но это проклятие не знает преград, вы понимаете? Его ничто не может остановить.

– Нет, я не понимаю. Вы утверждаете, что Роберт проклят. По мне, так в этом нет ничего плохого – другого я и не хотела.

– Если вы проклинаете человека ее именем, ваше величество, ничто не может его спасти, даже смерть. И если он был мертв, когда вы его прокляли…

Она опустила взгляд.

– Проклятие вернет его к жизни? – спросила Мюриель, сама не веря своим словам.

– Да, вернет, – подтвердила Берри. – И в принце есть нечто такое… мертвое.

Мюриель закрыла лицо руками.

– Подобные вещи, они нереальны… этого просто не может быть, – пробормотала она.

– О нет, ваше величество, они вполне реальны, – заверила ее Берри.

Мюриель опустила руки и посмотрела на нее.

– И все же почему вы подозреваете, что Роберт умер? В конце концов, он с самого начала планировал покушение на Уильяма.

– Далеко не все планы удается выполнить. С Уильямом были верные люди, там произошла схватка. Немало людей ненавидело Роберта. К тому же он очень долго отсутствовал.

– Все это лишь догадки, – заметила Мюриель.

– Да, конечно, – согласилась Берри. – Однако они объясняют другие вещи, ставшие мне известными. Ужасные, чудовищные события, которые не должны происходить.

– Но я лишь прокляла Роберта…

Берри решительно покачала головой.

– Ваше величество, если он вернулся из мира мертвых, то вы сделали больше, чем прокляли одного человека. Вы нарушили закон смерти, а это действительно ужасно.

Глава 7 Смена покровителей

– Пожалуйста, – умоляюще обратился Леоф к солдату, – скажите мне, что произошло, какое преступление я совершил?

– Не знаю, – ответил солдат.

Он был невысокого роста, с одутловатым красным лицом и неприятным гнусавым голосом.

– Нам приказали тебя схватить – если ты появишься. И ты появился. Больше я ничего не знаю. Так что помалкивай и не порти мне жизнь, задавая вопросы, на которые я не могу ответить.

Леоф сглотнул, ему оставалось только ждать.

Они находились в той части замка, где ему еще не доводилось бывать. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку он до сих пор плохо знал замок. Тронный зал остался позади, значит, его ведут не туда. Они прошли по длинному коридору с высокими арками и красным мраморным полом и оказались в большой комнате с белыми стенами. Свет лился из высоких окон с зелено-золотыми занавесями. Ковры и гобелены были подобраны им в тон.

Когда Леоф увидел мужчин, ожидавших его в комнате, он почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке, а сердце сжалось.

– Фралет Акензал, – обратился к нему один из мужчин, – или вас следует называть каваор?

Леоф никогда не видел этого человека, но сразу же узнал его неприятный, неправильный голос. Именно его Мери назвала принцем Робертом.

– Я… прошу меня извинить, милорд, – кланяясь и запинаясь, проговорил Леоф. – Я не знаю, как к вам обращаться.

Второй человек, естественно, оказался прайфеком.

– Вы не знакомы с принцем Робертом, – сказал он, – но теперь он наш регент. Вы можете обращаться к нему «ваше высочество» или «мой принц».

– Встретиться с вами – большая честь для меня, ваше высочество, – отозвался Леоф.

– Как и для меня, фралет Акензал. Я слышал, в мое отсутствие вы оказали большую услугу нашему королевству.

– Это такая мелочь, мой принц.

– И еще я слышал о вашей удивительной скромности, качестве, которое всегда вызывало у меня недоумение. – Он встал и заложил руки за спину. – Я рад, что вы живы, хотя я вижу небольшое ранение.

Он показал на повязку на голове Леофа.

– Вы были приглашены на бал леди Грэмми, не так ли?

– Совершенно верно, мой принц.

– Трагическое событие, – заметил принц. – Но больше такое не повторится.

– Мой принц, могу ли я спросить, что случилось с его величеством?

На лице регента появилась неприятная улыбка.

– Вас не для того доставили сюда, фралет Акензал, чтобы вы задавали вопросы мне. Со временем вы все поймете. А сейчас мне бы хотелось узнать, где вы были после бала?

– Г-где я б-был, ваше высочество? – заикаясь, переспросил Леоф.

– Именно. Когда дым рассеялся, моим людям не удалось отыскать вас в особняке леди Грэмми, а теперь, пять дней спустя, вы неожиданно появились у ворот города.

Леоф кивнул.

– Да, сир. Как и следовало ожидать, я ужасно испугался и плохо понимал, что происходит. После удара по голове перед глазами у меня все поплыло, и почти сразу я заблудился. Я бесцельно брел куда-то, пока не потерял сознание. Меня нашел какой-то крестьянин. Он ухаживал за мной до тех пор, пока мне не стало лучше.

– Понятно. И вы были одни, когда крестьянин вас нашел?

– Да, сир.

Принц кивнул.

– Вы ведь знаете дочь леди Грэмми, Мери? Вы учили ее играть на клавесине?

– Учил, мой принц.

– Вы не видели ее во время бала?

– Нет, сир. Я и не знал, что она на нем присутствовала.

Принц улыбнулся и поскреб бородку.

– Она присутствовала, а теперь никто не может ее найти. Пока леди Грэмми и ее сын находились под опекой королевы-матери, на их жизнь покушались, поэтому мы опасаемся самого худшего.

Леоф постарался принять огорченный вид – это получилось у него без особых усилий.

– Молюсь всем святым, чтобы с ней ничего не случилось, – сказал он. – Она чудесный ребенок, и у нее исключительный талант.

Принц кивнул.

– Я надеялся, что вы о ней что-нибудь знаете.

– Сожалею, мой принц.

Регент пожал плечами.

– Но как вам удалось выбраться из особняка леди Грэмми? Все выходы находились под охраной.

– Я не помню, сир, – ответил Леоф. – В голове у меня все смешалось.

– О-о, – протянул принц, – о-о.

Он пересек комнату, остановился возле кресла и щелкнул пальцами. Тут же появился слуга с бокалом вина. Регент сделал глоток и скорчил недовольную гримасу.

– Давайте я расскажу вам, что произошло, – предложил он. – Вас взяли под стражу люди сэра Файла и продержали в темнице пять дней, пока весть об этом не достигла моих ушей. И я заставил их освободить вас.

Леоф нахмурился.

– Мой принц…

– А если это было не так, – продолжал принц, внимательно изучая ногти на своей правой руке, – я буду вынужден поверить донесению, полученному мной из одной деревушки – говорят, там видели вас и девочку, очень похожую на Мери. Тогда мне придется сделать вывод, что вы мне солгали, а это серьезное преступление, даже если вы просто пытались защитить маленькую девочку от гнева королевы-матери. – Он поднял взгляд на Леофа. – Мне кажется, моя история вам больше придется по душе.

– Я… да, ваше высочество, – ответил Леоф, обмирая.

Роберт улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Тогда мы друг друга поняли, – подытожил он. – И если вы что-то узнаете о судьбе Мери или о ее местонахождении, то помните, что она больше не подвергается опасности со стороны королевы-матери. Леди Грэмми очень скучает по своей дочурке. Вы ведь поставите кого-нибудь в известность?

– Да, ваше высочество.

– Вот и прекрасно. Насколько мне известно, королева-мать заказала вам музыкальное произведение?

– Да, ваше высочество. На святки, чтобы сыграть его в Роще Свечей. Предполагалось, что будет большой пир, на который пригласят горожан и крестьян.

– Отличная мысль, – сказал принц. – Пожалуйста, покажите вашу работу его светлости прайфеку.

– Слушаюсь, ваше высочество, – сказал Леоф.

– Отлично. Тогда я закончил с вами.

И Роберт небрежно махнул рукой.

Как только Леоф остался один, он прислонился к стене, чувствуя, что ноги его не держат. Что делать? Если он расскажет, где искать Мери, что с ней будет? И с ним? Быть может, им известно, что девочка знает о заговоре? Продолжают ли они ее разыскивать?

Он должен что-то делать. Сейчас у него может быть лишь один союзник.

Он расправил плечи и зашагал дальше.

– Да? – спросил лакей. – Чем я могу вам помочь, фралет?

– Я должен поговорить с госпожой, – сказал Леоф. – По очень важному делу.

Лакей недовольно покачал головой, но кивнул и удалился. Вскоре он вернулся.

– Следуйте за мной, пожалуйста.

Он отвел Леофа в гостиную. Одну из стен полностью скрывал роскошный гобелен с сельским пейзажем. Пастухи и просто одетые женщины устроили пикник возле пруда, рядом пощипывало струны арфы существо с козлиными ногами, а три нимфы играли на лютне, флейте и свирели.

Грэмми выглядела усталой, она даже не успела причесаться – как ни странно, это лишь добавляло ей привлекательности.

Она не стала тратить время на обычный обмен любезностями.

– Вам что-нибудь известно о моей дочери, фралет Акензал? – резко спросила она.

– Она жива, и с ней все в порядке, – заверил ее Леоф.

– Вы окончательно сошли с ума? – рявкнула Грэмми. – Вы знаете, что полагается за похищение?

– Пожалуйста, миледи, – сказал Леоф. – Я ее не похищал, а лишь пытался спасти. Я опасаюсь за ее жизнь.

– Ну… – сказала Грэмми и провела пальцем по ручке кресла. Потом она глубоко вздохнула и посмотрела на Леофа.

– У вас ведь нет детей, фралет Акензал? – спросила она.

– Нет, леди.

– Вот вам мой совет: и не заводите, – сказала она. – Они ужасно досаждают. Я никогда не хотела иметь дочь, никогда. Мери постоянно мне мешала, однако вопреки собственной воле я к ней привязалась. Я решила, что она мертва, фралет Акензал, и что в этом виновны вы.

– Леди, я сожалею о тревоге, испытанной вами из-за меня, но мне кажется, если бы я поступил иначе, сейчас она действительно была бы мертва.

Грэмми вздохнула.

– Я в смятении, а в ваших словах есть резон. Когда мы находились «под защитой» королевы, моего сына и меня пытались отравить. Не сомневаюсь, что она собиралась убить и Мери. – Грэмми опять вздохнула. – Ладно, забудем об этом. Принц намерен использовать вас, и я полагаю, что не слишком разумно вставать у него на пути. Просто скажите, где мне найти мою дочь.

– Я бы предпочел привести ее сам, миледи, – сказал Леоф. – Если бы вы предоставили мне лошадь или карету…

Она вновь нахмурилась.

– Почему вы не хотите сказать мне?

– Потому что я оставил ее на попечении человека, которого хотел бы оградить от неприятностей. Надеюсь, вы меня понимаете.

После короткой паузы Грэмми коротко кивнула.

– Хорошо. Я прикажу, чтобы вам разрешили воспользоваться моим экипажем.

– Миледи… Могу я спросить о том… что произошло в мое отсутствие. Похоже, многое изменилось.

– Вы ничего не слышали?

– Нет, мадам, ничего.

Грэмми слабо улыбнулась и откинулась на спинку кресла.

– Оказалось, принц Роберт жив, и вчера он объявил себя регентом.

– А как же его величество Чарльз?

– Мюриель каким-то образом удалось вывести его из замка вместе со своей лирской стражей. Гвардия также покинула город.

– А что с королевой?

– Королева-мать осталась в Эслене, – сказала Грэмми. – Она под арестом. – Грэмми поджала губы. – Почему вы полагаете, что моя дочь все еще в опасности?

Неожиданная смена темы застала Леофа врасплох.

– Как мне кажется, я не утверждал, что ей грозит опасность, – сумел вымолвить он.

Она кивнула.

– Да, но вы так думаете?

– Я… – Леоф мучительно искал какое-то объяснение, которое позволило бы ему сохранить в тайне то, что он услышал.

Если Мери погибнет по дороге в Эслен, это будет использовано против королевы. Он уже позволил сделать из себя орудие в чужих руках – нельзя допустить, чтобы Мери умерла и стала еще одним козырем принца Роберта.

– У меня возникло предчувствие, – пробормотал он. – Но мне кажется, что после ее возвращения она окажется в безопасности.

– А там, где она сейчас, ей ничего не грозит?

Леоф задумался. Принц получил донесение, что их видели вместе, но ему не удалось отыскать Мери, из чего следовало, что никто не сумел проследить их путь к Гильмеру.

– Думаю, нет, миледи.

– Тогда пусть она проведет там еще некоторое время. Я свяжусь с вами, когда буду готова ее принять.

– Благодарю вас, леди Грэмми.

Она посмотрела ему в глаза.

– Нет, это я благодарю вас, фралет Акензал.

Он вернулся в свою комнату, рассчитывая, что сможет немного отдохнуть, но обнаружил там прайфека, который просматривал ноты на его столе. Леоф почувствовал, как его охватывает слепящий гнев.

– Ваша светлость, – приветствовал он незваного гостя, стараясь скрыть всяческий след злости в своем голосе.

– Надеюсь, вы не возражаете, – сказал прайфек. – Я позволил себе войти.

– Вашу светлость, я всегда рад видеть, – ответил Леоф.

– Это музыка, написанная по заказу королевы?

– Большая ее часть, ваша светлость.

– Я льщу себя надеждой, что немного разбираюсь в музыке, – сообщил прайфек. – До того как принять сан, я учился в академии Святого Омэ. Я изучал литературу, но музыка была одним из обязательных предметов.

– И какой инструмент вы предпочитаете? – спросил Леоф.

– Лютню прежде всего и, конечно, арфу. Я родился в Теро Галле, где преклоняются перед арфой. – Он слегка нахмурился, глядя на лист с нотами. – Но я не совсем понимаю, что означают слова, написанные ниже?

– Их следует петь, ваша светлость.

– И инструменты звучат одновременно с голосом?

– Да, ваша светлость.

– Но как подобное сочинение можно считать серьезным? – удивился прайфек. – Такое впечатление, что оно предназначено для таверны или даже улицы. Музыка, звучащая при дворе, должна возвышать души, даже если она будет исполнена для обычных граждан.

– Я обещаю вам, прайфек, что так и будет. Я задумал нечто новое.

– Наш мир наполняется новыми вещами, – задумчиво проговорил прайфек. – И лишь немногие из них хороши. Но продолжайте, фралет, объясните мне, что тут будет нового.

– Это бракосочетание, ваша светлость, драмы и музыки.

– Вроде любовных песен, которые мы слышим на улицах? – пренебрежительно спросил Хесперо.

– Нет, ваша светлость, – и да. Ее в… королева-мать просила меня написать музыку не для дворян, а для простого народа, чтобы дать им надежду в наши трудные времена. Простолюдины, как вы и сказали, знакомы с любовными песнями. Но если те уличные представления, что мне довелось видеть, отличаются вульгарностью, то я намерен создать музыку, которая должна тронуть сердца простых людей – или, как выразились вы, возвысить души.

– Так, как это случилось в Гластире, когда вы спровоцировали беспорядки?

– Тогда произошло несчастье, – возразил Леоф, – но моя музыка в этом не повинна.

Хесперо ничего не ответил, он продолжал листать страницы.

– Это трезвучие – с понижением седьмой ступени, – заметил прайфек.

– Совершенно верно, ваша светлость, вы очень наблюдательны.

– Трезвучия с понижением седьмой ступени не следует использовать, – твердо сказал прайфек. – Они оказывают дурное влияние на настроение людей.

– Да-да, – кивнул Леоф. – Именно так, ваша светлость. В этом весь смысл данного отрывка – здесь кажется, что все потеряно, что зло вскоре восторжествует. Но если вы перевернете страницу, то увидите…

– Понижение третьей ступени, – прервал его Хесперо. – Но это не просто трезвучия, это… для скольких инструментов написана эта вещь?

– Для тридцати, ваша светлость.

– Для тридцати? Какая нелепость. Зачем вам три басовых витхала?

– Роща Свечей велика. Чтобы музыка перекрыла голоса – но вот здесь, видите, каждый из них ведет свою тему.

– Вижу. Очень сложно. В любом случае использовать сначала седьмую ступень, а потом третью, этот переход…

– От отчаяния к надежде, – пробормотал Леоф.

Прайфек нахмурился и продолжал:

– … разбудит сначала одну страсть, а потом другую.

– Но, ваша светлость, именно такова задача музыки.

– Нет, задача музыки – укрепление веры. Задача музыки – поучать и радовать. Музыка не должна бередить душу.

– Мне кажется, если вы просто послушаете музыку, ваша светлость, вы найдете…

Прайфек взмахнул рукой с листом бумаги и заставил Леофа замолчать.

– На каком языке это написано?

– На алманнийском, ваша светлость.

– Зачем вам алманнийский, если древневителлианский прекрасно подходит для человеческого голоса?

– Но, ваша светлость, большинство людей, которые будут слушать это произведение, не понимают древневителлианского, а моя задача в том и состоит, чтобы они поняли.

– Коротко расскажите мне эту историю.

Леоф изложил рассказ Гильмера, к которому он кое-что добавил от себя.

– Пожалуй, я понимаю, почему вы выбрали эту легенду, – сказал прайфек. – Она будет популярна среди горожан, и, кроме того, в ней проводится идея верности своему суверену даже ценой собственной жизни. Но где же король? Где монарх, столь необходимый для своего народа в час нужды? – Он замолчал, приложив палец к губам. – Вот что я вам предлагаю, – заговорил он после долгой паузы. – Вы кое-что добавите. Король умер, отравленный своей женой. Она правит через свою дочь, которая – вопреки истине и справедливости – названа его преемницей. Город захвачен, и народ послал к ней за помощью, но она отказывает. После того как девушка приносит себя в жертву, захватчики приходят в ярость и клянутся уничтожить всех жителей города – и тут мы узнаем, что сын короля, которого все считали мертвым, на самом деле жив. Он спасает город и возвращается, чтобы занять свое законное место.

– Но, ваша светлость, это вовсе не…

– И еще следует изменить названия стран, – продолжал прайфек. – Не стоит сеять раздор, называя ханзейцев злодеями. Пусть страны будут именоваться… минутку, дайте подумать… Да, именно так. Теро Сакаро и Теро Ансакаро. Вы сами догадаетесь, кто должен быть кем.

– Что-нибудь еще, ваша светлость? – спросил Леоф, чувствуя себя обессиленным.

– Обязательно. Я дам вам список трезвучий, которые вам не следует использовать, более того, ваши аккорды будут не более чем трезвучиями. Вы можете сохранить тридцать инструментов, но лишь для достижения необходимой громкости – вам нужно будет упростить места, которые я укажу. И самое главное: голоса и инструменты не будут звучать одновременно.

– Но, ваша светлость, в этом состоит главная идея всего произведения.

– Это ваша главная идея, но не та, которую вы осуществите. Инструменты сыграют свою часть, а потом вступят певцы, без аккомпанемента. – Он сложил все листы стопкой. – Я заберу ваше сочинение. Напишите новый текст с учетом моих замечаний. Если хотите, можете использовать алманнийский, но вам придется сделать для меня полный перевод, после чего я внесу некоторые поправки. Через два дня я верну вам ваши записи. И у вас будет еще два дня, чтобы все исправить, после чего вы сразу же начнете репетиции. Вам все ясно?

– Да, ваша светлость.

– И приободритесь, фралет Акензал. Подумайте вот о чем: вы лишились покровителя, который заказал вам это сочинение, ведь он не сможет вам за него заплатить. Однако вам повезло, у вас появился новый заказчик. Теперь регент – ваш новый покровитель, не забывайте об этом.

Он холодно улыбнулся и повернулся, чтобы уйти.

– Ваша светлость…

– Да?

– Если я должен буду скоро начать репетиции, нужно пригласить музыкантов. У меня есть на примете несколько человек.

– Составьте список, – сказал прайфек. – За ними пошлют.

Когда прайфек ушел, Леоф закрыл за ним дверь и подошел к клавесину.

И тут на его лице появилась улыбка. Нет, он не был счастлив и не находил в происходящем ничего смешного, но вдруг понял, что больше не испытывает страха. Тому на смену пришла чистая, холодная ярость – ничего подобного он прежде не испытывал. Этот человек, глупец, который называет себя прайфеком, только что засеял огромное поле, и очень скоро наступит время сбора урожая. Если бы Леоф был воином, он взял бы в руки меч и прикончил прайфека, принца Роберта, а также всех прочих негодяев, до которых сумел бы дотянуться.

Он не был воином. Но после того, как он закончит, прайфек пожалеет, что оружием Леофа был не меч. Он обещал это себе и всем святым.

Глава 8 Никвер

Сначала Стивен решил, что сама вода сжала кулак, чтобы ударить Эспера, но затем кулак превратился в сидящую на толстой и длинной шее плоскую голову с желто-зелеными глазами, горящими, точно два огромных светильника. Она была оливково-черной и чем-то напоминала лошадиную.

Лошадиную. В его благословенной святыми памяти грянул колокол. Он прижал ладони к ушам.

– Винна, заткни… – начал он, но было уже слишком поздно, зверь запел.

Мелодия прошла сквозь его руки, словно раскаленный клинок, и проникла в череп, круша все на своем пути. Она была прекрасной, как и утверждалось в древних легендах, но его обостренному восприятию ее красота представлялась пугающей, она жалила, подобно шершням, не давала думать. Сквозь красное марево он увидел, как Эспер спокойно опустил лук и шагнул к чудовищу. Винна двинулась вслед за Эспером, по ее лицу текли слезы.

Стивен убрал от ушей бесполезные руки и поднял лук Эхока. Лишь мгновением раньше, чем Эспер шагнул бы в разверстую пасть твари.

Стивен закричал и дрожащими руками поднял оружие, пытаясь как-то приглушить шум в голове и вспомнить четкое движение Эспера, спускающего тетиву. Он выстрелил. Стрела отскочила от черепа чудовища, не причинив ему ни малейшего вреда.

Между тем пение твари изменилось, напряженные мышцы Стивена начали расслабляться, и его охватила странная радость, словно он был пьян, счастлив и согрет. Он уронил лук, его губы расползлись в дурацкой улыбке, а потом он начал смеяться, когда никвер – да, именно никвер – склонил свою морду к Эсперу.

Однако в последний момент шея чудовища изогнулась, точно хлыст, чудесная песня сменилась яростным ревом. Что-то просвистело мимо уха Стивена, глаз едва успел заметить летящую стрелу. Она вошла никверу под челюсть, и лишь теперь Стивен разглядел, что там, в чем-то вроде индюшачьей бородки, не замеченной им раньше, уже торчит другая стрела.

Он обернулся и увидел Лешью, бегущую к ним по улице, до нее оставалось еще не меньше пятидесяти ярдов.

Предполагалось, что сейчас сефри должна находиться на вершине холма, но Стивен обрадовался, что она здесь. Подхватив лук, он помчался к Винне.

Эсперу показалось, что все хорошее в нем вырвано с корнем: утренние пробуждения в дубовой роще, спокойствие чащи леса, касание кожи Винны – все исчезло. Осталось лишь невероятно уродливое чудовище, которое собиралась откусить ему голову блестящими черными зубами, напоминающими пилы. С хриплым криком лесничий метнулся в сторону, неожиданно почувствовав отвратительный запах падали в выдохе твари.

Он вернулся обратно, выхватив топор и кинжал, однако чувствовал себя полнейшим идиотом. Наконец у него появилась возможность лучше рассмотреть тварь, высоко поднявшуюся из воды. Голова плоская, как у выдры, клиновидной формой напоминающая змею и раза в два больше, чем у самой крупной лошади. Подобно греффину и уттину, чудовище было покрыто и чешуей, и маслянисто блестящим зелено-черным мехом. Сначала Эспер предположил, что у твари змеиное тело, но тут она поставила на причал короткие толстые лапы. Перепончатые пальцы заканчивались когтями длиной в его руку. В тишине, лишь со свистом вырывающегося из его горла дыхания оно бросилось на Эспера, вытаскивая оставшуюся часть тела из реки. Лесничий попятился, не зная, что предпринять. Если зверь снова запоет, он сам тупо пойдет прямо ему в пасть.

Что ж, теперь ясно, что случилось с жителями Витраффа. Они с улыбкой подходили к берегу реки – и их съедали. Эспер вспомнил ингорнскую легенду, в которой рассказывалось о похожем чудовище, но как оно называлось, он забыл. Его никогда не интересовали сказки про несуществующих страшилищ.

Еще одна стрела вонзилась в горло твари, однако, за исключением того, что она больше не могла петь свои чарующие песни, та не испытывала никаких неудобств. Теперь она почти полностью вылезла из воды, лишь хвост остался в реке. Задние ноги оказались такими же толстыми, как передние, и далеко отстояли от них, так что живот волочился по доскам. И хотя чудище выглядело неуклюжим, по суше оно перемещалось с поразительной быстротой. Оно бросилось на Эспера, и тот отскочил в сторону, ударив его топором по шее. К удивлению лесничего, лезвие оставило на чешуе след, хотя и не слишком глубокий.

Затем чудовище резко мотнуло головой и сбило лесничего с ног. Он покатился по земле, чувствуя, как трещат ребра, вскочил и увидел, что голова вновь метнулась к нему. Присев, Эспер ударил кинжалом в открывшееся горло – клинок оставил длинный глубокий след. Кровь брызнула ему на руку, ему удалось уклониться от новой атаки и отбежать в сторону.

Как только расстояние между ним и тварью увеличилось, в ту полетели стрелы. Большая их часть отскакивала – чудовище старалось опустить голову пониже, чтобы спрятать уязвимое горло. Эспер видел, что стреляют Стивен и Лешья.

Тварь истекала кровью, но не так быстро, как надеялся лесничий. Однако она решила, что с нее достаточно. С поразительной быстротой она помчалась обратно к реке и скрылась под водой. Задыхающийся Эспер остался стоять на прежнем месте, размышляя, не могла ли тварь оказаться ядовитой, как греффин. Но хотя кожу там, куда попала кровь чудовища, жгло, он не ощущал жара и лихорадки, которые появились сразу же после схватки с греффином.

С Лешьей и Винной дело обстояло хуже. Винна упала на колени, ее рвало, а побледневшая Лешья стояла, опираясь на лук.

Лишь Стивен выглядел нормально.

Эспер подошел к Винне и опустился рядом с ней на колени.

– Оно коснулось тебя? – спросил он.

Винна покачала головой.

– Нет.

– Тогда все будет в порядке, – пробормотал Эспер и протянул руку, чтобы погладить волосы Винны.

– Не надо, – остановила его Лешья. – Кровь.

Рука Эспера замерла в нескольких дюймах от головы Винны.

– Верно, – проворчал он.

Лешья кивнула.

– Взгляд экудскиоха не смертелен, в отличие от других седмаров, но его кровь для нас опасна. – Она склонила голову. – Странно, что она не причинила тебе вреда. И я не понимаю, почему его песня не подействовала на нашего священника так же, как на вас двоих.

– Ты знаешь, кто это был? – спросил Эспер.

– Только из легенд, – ответила сефри.

– А в легендах объясняется, как ему удается производить такое впечатление своим воем? – мрачно осведомился Эспер.

Ему все еще не хватало этих изумительных звуков и прекрасных ощущений, которые он испытал. Если бы он услышал их снова…

– Определенные музыкальные ноты и созвучия оказывают на людей такое действие, – ответил Стивен. – Говорят, Черный Джестер создавал могущественные песни, которые заставляли огромные войска направлять клинки против самих себя. Будто бы его вдохновило на это существо по имени экхак. На алманнийском это чудовище называют никвер, а на лирском – эк одч. Кажется, на королевском языке он зовется никс, если я ничего не перепутал.

– Отлично, теперь я знаю его название на пяти языках, – проворчал Эспер. – Но что это такое?

Лешья закрыла глаза и пошатнулась.

– Я уже сказала, что это седмар. Он не умер, и я сомневаюсь, что мы нанесли ему серьезные раны. А сейчас нам лучше подняться на вершину холма, если мы хотим продолжить обсуждение. И ты должен смыть кровь – хотя бы ради нас. Возможно, твое тело может сопротивляться ее воздействию, но нам лучше не рисковать.

– Да, – ответил Эспер. – Давай так и сделаем.

Оказалось, что, несмотря на свои раны, Эхок успел спуститься до середины склона.

– Песня, – выдохнул юноша. – Что это было?

Эспер предоставил все объяснения остальным, а сам отправился мыться.

Он нашел небольшой ручеек, сбегающий по склону холма. Снял кожаные доспехи и рубашку и бросил в воду, позволив им отмокать, пока сам тщательно оттирал тряпьем руки и лицо.

К тому времени, как Эспер закончил, Винна и Лешья уже пришли в себя.

Когда он вернулся к ним, Лешья указала в сторону реки.

– Я заметила его отсюда – оно плыло под водой. Мы увидим, если оно появится вновь.

– Да, – проворчал Эспер, – теперь понятно, почему ты покинула свой пост.

– Я не могла стрелять отсюда, – возразила Лешья. – Кроме того, здесь остался Эхок.

– Никто тебя не упрекает, – сказал Эспер. – Если бы не ты, мы все были бы в желудке у этой твари.

– Почему песня не подействовала на тебя? – резко спросила Винна.

– Я сефри, – спокойно ответила Лешья. – Наши уши устроены иначе. – Она улыбнулась Стивену. – Да и музыка людей мне не настолько нравится.

Винна приподняла бровь, но больше ничего не сказала.

– Тем не менее, – заметил Стивен, – откуда ты могла знать, что чудовище не сможет тебя зачаровать?

– А я не знала, – ответила Лешья. – Однако приятно было узнать, не так ли?

Винна посмотрела на сефри.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Ты нас всех спасла.

Лешья пожала плечами.

– Я же сказала, что мы союзники.

– А как мы убьем чудовище? – нетерпеливо спросил Эспер.

– Не думаю, что мы это сделаем, – ответил Стивен.

– Почему это?

– Возможно, будь у нас время, мы сумели бы изранить его до смерти, но времени у нас как раз и нет. Они уже почти закончили путь паломничества. Эспер, нам необходимо помешать им его завершить.

– Но указания для последнего храма у нас, – напомнила Винна.

– Верно, – кивнул Стивен, – однако это означает всего лишь, что им необходимо кого-то послать в Эслен к прайфеку. Значит, у нас есть немного времени. Никвер потерял голос, а это его самое страшное оружие. Предоставим рыбакам покончить с ним. – Он повернулся к Лешье. – Ты назвала его седмар. Это слово из языка сефри?

– Матушка Гастия называла так греффина, – добавила Винна.

Глаза Лешьи широко раскрылись.

– Вы говорили с матушкой Гастией? – В ее голосе звучало удивление. – Я считала, что она умерла.

Эспер вспомнил, как выглядела старуха, когда они виделись в последний раз, – кости и более ничего.

– Возможно, теперь она уже мертва, – сказал Эспер. – Но мы с ней беседовали.

Лешья поджала губы, однако спорить не стала.

– Настоящего языка сефри не существует, – пояснила она. – Мы отказались от него много лет назад. Теперь мы говорим так, как люди, живущие вокруг нас, и все же некоторые древние слова сохранили. «Седмар» – одно из них. Оно означает «демон седоса». Греффин, уттин и никвер – все они седмары.

– Они связаны с седосами? – спросил Стивен.

– Ты не можешь этого не знать, – напомнила Лешья. – Греффин шел по седосам, когда вы увидели его в первый раз.

– О, – догадался Эспер, – видимо, так церковники их и находят.

– Но ты имеешь в виду более глубокую связь, – настаивал Стивен.

– Да, они являются порождением силы седоса и питаются ею. В известном смысле седмары есть воплощение силы седоса.

Стивен покачал головой.

– Бред какой-то. Из твоих слов следует, что чудища – воплощения святых.

– Нет, – возразила Лешья, тщательно подбирая слова, – из них следует, что святые есть воплощение могущества седоса, равно как и седмары.

Эспер с трудом сдержал смех, увидев, как разинул рот Стивен. На мгновение тот снова превратился в наивного юношу, которого лесничий встретил на Королевской дороге несколько месяцев назад.

– Ересь, – наконец вымолвил Стивен.

– Да, – сухо ответила Лешья. – А разве не предосудительно выступать против церкви, когда та приносит в жертву детей, чтобы накормить темных святых? Я сгораю со стыда.

– И все же… – Стивен не закончил свою мысль и погрузился в мрачные раздумья.

– Она права, – согласился Эспер. – Если у нас нет времени на то, чтобы убить никвера, значит, у нас нет времени и на то, чтобы торчать тут и умствовать.

Стивен неохотно кивнул.

– Я еще раз просмотрел свои карты, – сказал он, – но не нашел ничего похожего на Крубх Крукх. Логика подсказывает, что нам нужно двигаться на восток.

Он опустился на колени и разложил на земле карту, чтобы все могли ее видеть.

– Почему? – спросил Эспер.

– Нам известен порядок прохождения пути паломничества, и мы знаем, где расположен первый храм. Остальные ведут прямо на восток. Большинство путей образуют прямые линии или дуги.

– Подожди, – вмешалась Винна. – А как насчет того места, где собирались принести в жертву меня? Оно находится рядом с Кал Азротом – на севере.

Стивен покачал головой.

– Там был иной ритуал и иные цели. Тот седос не является частью этого пути, он использовался только для того, чтобы завладеть телами королевских гвардейцев. Нет, этот путь ведет на восток.

Эспер проследил за указательным пальцем Стивена, описавшим пологую дугу, которая пересекала реку Галку и уходила в равнины около Данмрога.

– Это Галка, а это река Святого Сефода? – спросил Эспер.

– Да, – кивнул Стивен.

Выходит, раньше лес простирался до самого Хорнлада? Стоит ли удивляться, что Терновый король разгневан. Лес стал в два раза меньше.

– Ну, большая его часть уничтожена во время Колдовских войн, – возразил Стивен. – Терновый король не может винить в этом нас.

Лешья фыркнула.

– Конечно, может. Ему все равно, кто из людей уничтожил его лес – важно лишь, что лес погибает.

– Но в Хорнладе еще осталась дубовая роща, – сказал Эспер. – Однажды я побывал там по дороге в Палдх. У нее забавное название – Претсорукалд.

– Претсорукалд… – повторил Стивен. – Действительно, странное название.

– Я не говорю на хорнском, – признался Эспер.

– Концовка, «калд», означает «лес», – пояснил Стивен. – «Прет» – «роща». «Сору», как мне кажется, значит «вошь», или «червь», или что-то в этом роде.

– Лес-Червивой-Рощи? – предположила Лешья. – Звучит бессмысленно. Почему в одном названии встречается и роща и лес?

Стивен кивнул.

– Да, звучит не слишком осмысленно, а значит, это не было изначально хорнским словом. Просто что-то звучало похоже на «Претсору», и со временем слова превратились в более знакомые.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Лешья так же растерянно, как чувствовал себя Эспер.

– Возьмем название этого местечка – Витрафф, – принялся объяснять Стивен. – На усттише оно означает «Белый город». На старой карте видно, что прежде городок назывался Видрабх, что означает «Сухолесье», но, исказившись на вителлианский манер, его имя превратилось в Видраф. А когда говорившие на усттише люди поселились здесь, они услышали это название, решили, что оно означает «Белый город», и новое имя прижилось. Понятно?

– У меня голова разболелась от твоих объяснений, – проворчал Эспер. – И какой во всем этом смысл?

– Прет-как-там-его звучит совсем не похоже на Крубх Крукх, – осторожно заметила Винна. – Во всяком случае, мне так кажется.

– Верно, ничего похожего, – задумчиво проговорил Стивен. – Но это мне напомнило… – Он немного помолчал. – Карта вителлианская, сделана как раз в то время, когда эту местность брала под контроль Гегемония. Большинство имен алотерзианские или вадхианские. Однако позднее должны были возникнуть и вителлианские названия для городов и приметных мест.

– А у тебя есть более поздние карты? – спросила Лешья.

– Нет, других карт этой местности у меня нет, – ответил Стивен. – Но мне все равно непонятно, как Крубх… – Он осекся, его взгляд застыл.

Иногда Эспера беспокоило, насколько быстро и причудливо работает ум Стивена, особенно с тех пор, как юноша прошел путем святого Декмануса. Впрочем, нельзя сказать, чтобы до этого он работал как у всех нормальных людей.

– Да, вот оно, – пробормотал Стивен. – Должно быть, так.

– Что – так? – не вытерпел Эспер.

– Они его перевели.

– Что перевели?

– Названия мест – забавная штука, – продолжал Стивен, теперь он говорил быстро и возбужденно – как и всегда, когда ему удавалось решить трудную задачу. – Когда новые люди со своим языком приходят в какое-то место, часто они сохраняют прежнее название, не понимая его смысла. Иногда они его изменяют, чтобы смысл появился, именно так получилось с Витрафом. В других случаях, когда они знают, что значит старое название, они переводят его на собственный язык. Эхок, как твой народ называет Королевский лес?

– Ионилхоамалхо, – ответил мальчик.

– Что означает… – подтолкнул его Стивен.

– Королевский лес, – сказал Эхок.

– Именно. На языке королей-колдунов он назывался Кха-дат Рекуз. Гегемония называла его Лове Регатурейс, а во время регентства Лира лес получил имя Челдет де Рей. На уеттише – Холт аф са Конг, а когда виргенийский стал королевским языком, мы начали называть его Королевским лесом. Но смысл оставался неизменным в течение тысячи лет, понимаете?

– Ну и что с того? – спросил Эспер, слегка раздраженный из-за того, что все еще не может понять, куда клонит Стивен, но обязательно почувствует себя глупцом, когда тот закончит.

– Я полагаю, что «Претсору» произошло от вителлианского «Персос Урус», – торжествующе объяснил Стивен.

– Ура, – проворчал Эспер. – И что же это означает?

– Склоненный холм, – с довольным видом ответил Стивен. – Теперь понимаешь?

– Проклятье, ничего я не понимаю! – прорычал Эспер. – Ты строишь мост из тумана.

– Весьма возможно, – не стал спорить Стивен.

– Если я правильно тебя понял, нам следует со всех ног мчаться в Хорнлад, основываясь на глупой игре слов?

– Совершенно верно, – без колебаний ответил Стивен.

– И – давай уточним – даже ты сам не уверен, что прав?

– Выстрел наугад в темноте, – согласился Стивен.

Эспер поскреб подбородок.

– Тогда в путь, – скомандовал он. – Если вот это – ярд, то здесь не меньше двадцати лиг.

– Подождите! – воскликнула Лешья. – Если Стивен ошибается…

– Он не ошибается, – прервал ее Эспер.

– А как быть с никвером? – спросил Эхок. – Нам необходимо перебраться через реку.

– Лигой вниз по течению есть брод, – ответил Эспер. – И если он последует за нами, на мелководье мы сможем его видеть. Затем мы вернемся на Королевскую дорогу. Она ведет прямо на Данмрог. – Он кивнул Стивену и Винне. – Вы поможете Эхоку сесть в седло. Лешья, ты пойдешь со мной в таверну за припасами.

Эспер увидел, как нахмурилась Винна, и ощутил волну раздражения. Лешья единственная, кто не поддался песням никвера. Неужели Винна не понимает, что будет разумнее, если с ним в город пойдет сефри? В конце концов, там может быть и не одно чудовище.

Однако он ничего не стал говорить. Нет, он не будет унижаться и объяснять очевидные вещи. Винне еще многому предстоит научиться.

– Не спускайте глаз с реки, – предупредил он. – Кричите, если что-нибудь увидите. И постарайтесь чем-нибудь заткнуть уши.

– Тебе следовало бы сделать то же самое, – заметила Винна.

– И как тогда я услышу ваши крики? – парировал он и решительно зашатал в сторону города.

Лешья последовала за ним.

Глава 9 Сестры

На миг во рту у Энни пересохло.

– Прошу меня простить, – наконец заговорила она. – Но о чем вы говорите? Вы меня с кем-то перепутали.

– Ничего подобного, – возразила Осне. – Мне сообщили, что вы можете оказаться здесь. Неужели вы думаете, что мой муж нашел вас случайно? – Она положила руки на стол, ладонями вверх. – Сестра Ивекса, – тихо промолвила она. – Одна из сестер ордена Святой Цер не погибла во время нападения, а у монастыря немало выпускниц и союзников. Весть о ваших несчастьях и о врагах, преследующих вас, быстро разнеслась по всей стране.

Энни показалось, что она идет по лезвию меча. Одной только мысли о том, что кто-то знает ее настоящее имя и хочет ей помочь, а не пытается убить, оказалось больше, чем она способна была воспринять. Тем более что ее не оставлял страх нового предательства.

Однако Энни слишком устала, чтобы разумно выбирать.

– Если вы хотите моей смерти, вам никто не сможет помешать, – устало сказала она.

– Я не желаю вам вреда, – заверила ее Осне.

– Прошло слишком много времени с тех пор, как я могла бы поверить таким словам. – Энни положила руку на стол, ощущая твердость дерева. – Кто остался в живых? – спросила она.

– Вы знали ее не как сестру, – ответила Осне, – и в некотором смысле она не просто сестра, а нечто большее.

Энни казалось, что она знала имя с самого начала.

– Графиня Орчавия.

Осне кивнула.

– К несчастью, вы сбежали из ее поместья, прежде чем она узнала о происходящем. Но теперь вы снова среди друзей.

– Чего вы от меня хотите? – тихо спросила Энни.

Осне наклонилась над столом и взяла Энни за руку.

– Только одного: помочь вам вернуться к Эслену и вашей судьбе.

Энни ощущала ее сильную мозолистую ладонь, такую же настоящую и вещественную, как и стол.

– Вы были сестрой в монастыре, Осне?

– Я проходила обучение, не давала обета, но когда сестры ко мне обращались, я всегда им помогала. Нет, я не стану по-настоящему рисковать ради монастыря Святой Цер – ни своей жизнью, ни жизнью мужа или моих сыновей, однако ради вас, Энни Отважная, я готова рискнуть всем. Я видела. Веры посылали мне сны.

– Веры! – воскликнула Энни. – Так вы их знаете? Кто они?

– Одни утверждают, что они могущественные прорицательницы, другие называют их ровесницами мира и богинями судьбы. Даже сестры монастыря спорили об их природе. Я думаю, правда где-то посередине. Но никто не станет отрицать, что они мудры. Прожили они сотни лет или тысячелетия – какая разница, если они видели больше, чем мы, и им больше известно о будущем. – Она вздохнула. – Вы их видели? Вам довелось с ними разговаривать?

– С тремя из них, – ответила Энни.

Осне вздохнула.

– А я не удостоилась их личного внимания. Я слышала их голоса в своих снах, видела обрывки того, что открыто их взору – не более. Вы удачливая девушка.

– Я не чувствую себя удачливой, – покачала головой Энни. – Мне кажется, что я в ловушке.

– Все мы в ловушке, – отвечала Осне, – если вам хочется думать об этом именно так.

– А есть другой способ? – поинтересовалась Энни.

– Есть, – кивнула Осне. – Мы все важны. Каждый из нас может быть лишь нитью, но без нитей не будет и полотна.

– Тогда как одна нить может оказаться важнее других?

– Некоторые являются основой, другие – утком, – сказала Осне. – Основа необходима, чтобы скреплять между собой другие нити. Основа должна быть первой.

– Вы ничуть не лучше, чем Веры, – вздохнула Энни.

Осне улыбнулась и крепче сжала ладонь девушки.

– Они сказали вам, что вы должны сделать, не так ли? И лишь намекали на причины.

Энни кивнула.

– Не в том смысле, что я сопротивляюсь, – сказала она. – Я пытаюсь вернуться в Эслен.

– Теперь вы это сможете, – пообещала Осне. – Мой муж и сыновья переправят вас на другой берег реки, минуя ваших врагов в городе. И проводят до Эслена.

– Я не могу отправиться прямо домой, – сказала Энни. – Пока не могу.

– Но вы же сказали, что хотите этого, – удивилась Осне.

– Двое мужчин, спасшие меня из монастыря и с тех пор защищавшие, схвачены всадниками. Я должна их освободить.

Осне нахмурилась.

– Я сожалею о ваших друзьях, – сказала она, – однако это не первый ваш долг.

– Возможно, – согласилась Энни. – И все же я не могу бросить их умирать. Я должна что-то сделать.

– Это не тот путь, по которому вам следовало бы идти.

– А я могу выбрать другой путь?

Осне замешкалась, но ответила:

– Да. Но тогда будущее окутает туман.

– Пусть. Если я сейчас не сохраню верность друзьям, как я смогу смотреть в будущее?

Осне на мгновение прикрыла глаза.

– Сколько всадников охраняет ваших друзей?

– Арторе их видел. Он сказал, трое.

– Тогда я пошлю Арторе и моих сыновей за ними, а вас мы разместим в безопасном месте до их возвращения.

– Нет, – решительно сказала Энни. – Я хочу пойти с ними.

– Они могут потерпеть неудачу, – мягко сказала Осне. – Особенно если один из рыцарей – маревейс.

– Кто? – удивилась Энни.

– Тот, кто не может умереть. У них есть и другие имена.

– Да, – вздохнула Энни. – Один из них точно. Может быть, больше.

– Тогда риск очень велик.

– И вы пошлете на смерть своего мужа и сыновей, чтобы я могла вернуться в Эслен?

– Я бы предпочла этого не делать, – призналась Осне. – Уж лучше отправить их вместе с вами в Эслен. Тогда им тоже будет грозить опасность, но не такая, как в схватке с маревейсом.

– Вы не понимаете, – сказала Энни. – Эти люди – Казио и з'Акатто – рискнули ради нас всем.

– Как и мы, дорогая.

– Я знаю, – вспыхнула Энни. – Я устала смотреть, как люди умирают ради меня, понимаете? Я больше не в силах это выносить.

– Люди умирают ради своих королев, – торжественно произнесла Осне. – Вы должны взять на свои плечи этот груз, в противном случае нет никакого смысла стремиться в Эслен. Вам предстоит принимать куда более трудные решения, Энни.

– Казио и з'Акатто ничего не знают о моем предназначении, – сказала Энни. – И я уверена, что они умрут, если я ничего не сделаю. Однако как я могу подвергать опасности еще и вашу семью?

– Потому что мы приняли вашу судьбу и свою в ней роль. Если вы решите следовать за всадниками, мы подчинимся. – В ее глазах вспыхнул огонь. – Я могла кое-что добавить вам в вино, – продолжала она. – Арторе просто отвез бы вас домой. Но королева, не способная сама принимать решения, – плохая королева.

Энни потерла ладонями лицо.

– Я ненавижу это, – сердито проговорила она. – Я это все ненавижу.

– Возможно, они уже мертвы, – проговорила Осне. – Если всадники поверили, что ваши друзья вас потеряли, им нет причин сохранять пленникам жизнь, разве что в качестве приманки – вдруг вы сами последуете за ними.

По щекам Энни катились слезы. Она вспомнила, как в первый раз увидела Казио, порывистого и веселого, полного жизни. Она не могла представить его мертвым.

Но ее отец мертв. Элсени мертва. И Фастия.

– Я отправлюсь в Эслен, – решила она, и из ее груди вырвалось сдавленное рыдание.

Осне подошла к ней и обняла, и Энни не стала высвобождаться, хотя была едва знакома с этой женщиной. Она плакала, а Осне легонько покачивала Энни в своих объятиях, и ночь тихо просачивалась через окно и проникала ей в сердце.

Энни и Остру поселили в комнате без окон. В свете лампы штукатурка на стенах казалась темно-желтой. В комнате стояли простая кровать и лохань с водой, на деревянной подставке висело чистое полотенце, под кроватью прятался ночной горшок. Стоило отойти от камина, как становилось холодно, и Энни быстро надела ночную рубашку, которую дала ей Осне, и юркнула под шерстяные одеяла. Остра уже спала, но проснулась, как только рядом с ней оказалась Энни.

– Вы долго разговаривали, – сказала Остра. – О чем?

Энни глубоко вздохнула. Грудь болела от долгих рыданий.

– Много лет назад Осне училась в монастыре Святой Цер, – объяснила Энни. – Она знает, кто мы такие, потому что графиня Орчавия прислала ей сообщение с просьбой отыскать нас и оказать помощь.

– Графиня? Как странно…

– Ничего удивительного, – возразила Энни. – Графиня также обучалась в монастыре.

– Еще более странно, но уже имеет хоть какой-то смысл. Видимо, графиня знала, кто ты такая, если решилась так рискнуть.

– Я должна стать королевой, Остра.

Остра начала смеяться и с трудом остановилась.

– В каком смысле?

– Помнишь, отец заставил Комвен признать Фастию, Элсени и меня его наследницами? Фастия и Элсени мертвы, осталась только я.

– Но Чарльз жив, – напомнила Остра. – Мы ничего не слышали о его смерти.

– Наших врагов не заботит Чарльз, – сказала Энни. – Они не хотят, чтобы в Эслене была королева. Они боятся королевы.

– Почему?

И Энни все рассказала. О Верах, о темном человеке в лесу, о своих снах. Когда она закончила, глаза Остры широко раскрылись от изумления.

– Почему же ты скрывала все это от меня? – спросила она.

– Потому что сама не верила, – ответила Энни. – И еще мне казалось, что такое знание может быть для тебя опасным. Но теперь я понимаю, что должна открыть тебе все тайны.

– Почему? Из-за того, что я была там, где живут Веры?

– Нет. Завтра Арторе и его сыновья постараются переправить нас через реку и проводить в Эслен.

– Так это же замечательно! – отозвалась Остра, но потом ее голос дрогнул. – Ты хочешь сказать, после того, как мы спасем Казио?

Энни покачала головой.

– Нет, Остра. Мы не можем ему помочь. Мне очень жаль.

– Я не понимаю. Вместе с Арторе мы сумеем его спасти.

– Арторе и его сыновья не справятся с рыцарями, – устало проговорила Энни.

– Но мы не знаем, Энни…

– Я не могу рисковать, неужели ты не понимаешь?

– Нет! Как ты можешь даже вообразить, что мы бросим их умирать?

– Остра, я знаю, что ты чувствуешь к Казио, но…

– Нет! Нет, ты не знаешь – ты даже вообразить не можешь. – Остра заплакала. – Мы не должны сдаваться.

– У нас нет выбора, – сказала Энни.

– Нет, есть!

– Ты должна меня выслушать, – терпеливо продолжала Энни. – Мне самой очень трудно. Неужели ты думаешь, что я хочу бросить наших друзей в беде? Однако если мы отправимся за ними, то почти наверняка попадем в ловушку – и тогда погибнут не только Казио и з'Акатто, но и Арторе с сыновьями, не говоря уже о нас с тобой.

– Я никогда не думала, что ты струсишь, – резко бросила Остра.

– Если бы речь шла только о наших жизнях, я бы не колебалась. Если бы речь шла лишь об этих нескольких людях, я бы все равно попыталась. Но если верить Вере, Осне – и сестре Секуле, кстати сказать, – я не имею права рисковать собой. Я должна вернуться прямо в Эслен.

– Почему ты им веришь? Почему я должна верить тебе? Ты – королева, которая должна спасти мир от гибели. Неужели ты не понимаешь, как смешно это звучит?

– Ты права, но я начинаю в это верить.

– Конечно! Ты будешь королевой и спасешь весь мир от беды. Твоя голова распухла, словно дыня!

– Остра…

– О нет! – воскликнула Остра. – Даже не пытайся. Ничего мне не говори. И вообще никогда мне ничего не говори.

Она отвернулась и заплакала, из глаз Энни тоже хлынули слезы, хотя на этот раз она рыдала беззвучно. Она еще долго лежала без сна, пока усталость наконец не усыпила ее.

Когда утром Энни проснулась, Остра исчезла.

– Похоже, она взяла плащ и немного хлеба, – сказала Осне. – Никто не видел, как она уходила.

– Остра не воровка, – ответила Энни.

– Я знаю. Не сомневаюсь, что она намерена вернуть плащ. Не имеет значения, я бы с радостью отдала ей все, что она попросила бы.

– Она не могла уйти далеко, – сказала Энни. – Если мы поторопимся, то найдем ее.

Она понимала, что противоречит всему сказанному вчера, но это ведь была Остра, и к тому же она еще не успела догнать всадников – значит, они не будут подвергаться опасности.

– Нам в любом случае нужно двигаться в том же направлении, – заметил Арторе. – Так что не будем терять время.

– Лошади готовы, атти, – сказал Котмар, второй по старшинству сын. – Джарне собрал необходимые припасы.

– Осне, подбери принцессе костюм в дорогу, мы выступаем.

Осне предложила Энни одежду одного из мальчиков – штаны для верховой езды, которые заправлялись в кожаные сапоги, рубашку, плотный шерстяной свитер, плащ и потрепанную широкополую шляпу. Вскоре они уже скакали по дороге.

– Вот ее след, атти, – сказал Котмар, показывая на какую-то деталь, которую Энни даже не заметила.

– Наверное, кто-то рассказал ей про брод выше по течению, – задумчиво сказал Арторе. – Должно быть, она остановилась и спросила у Вимсель. Умная девочка.

– Мы знали, что не стоит показываться на мосту в Теремене, – сказала Энни. Она потрепала свою лошадку по шее. – Как ее зовут?

– Лэни, – ответил Арторе.

– Лень, – повторила Энни. – Надеюсь, она быстрее, чем ее имя.

Арторе удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал.

Они продолжали скакать по дороге, вьющейся вдоль реки, пока не приблизились к шаткому веревочному мостику. Расщелина показалась Энни даже более глубокой, чем в Теремене, и она старалась не смотреть вниз. На другом берегу они вновь обнаружили след Остры – здесь он пересекал более широкую дорогу, по которой уже могла проехать повозка.

Известковая дорога уходила все дальше в горы, кружа между скальными выступами или спускаясь вниз, в долину, когда не удавалось обойти препятствие. Склоны гор оставались голыми, здесь почти не росли деревья и кустарники. Им часто попадались белые и серыеовцы, которые паслись на склонах вместе с козами и лошадьми. Изредка встречались домики, крытые соломой.

– Могу поспорить, всадники где-то неподалеку, – неожиданно сказал Арторе.

– Откуда вы знаете? – удивилась Энни. И тут она сама заметила отпечатки копыт.

– Один из них здесь спешивался. Видите следы шпор? К тому же их подковы имеют необычную форму – а здесь целых три четких отпечатка.

– А Остра?

– Она взяла лошадь на одной из соседних ферм, – ответил Арторе. – Вот ее след. – Он указал на неясный отпечаток. – Она пустила лошадь рысью, видимо, торопилась.

– Насколько она нас опережает?

– Примерно на час, а всадники – на полдня.

– Мы можем скакать быстрее?

– Конечно, но если она свернет с дороги, мы можем ее по терять.

– Она не умеет видеть следы, как вы, и не станет съезжать с дороги. Остра наверняка рассчитывает, что рыцари, захватившие Казио, не свернут в сторону.

– Ладно, – кивнул Арторе и подстегнул лошадь.

– Давай, Лень, – пробормотала Энни.

Сначала лошадка перешла на рысь, а потом Энни заставила ее скакать галопом. Неожиданно она заметила, что улыбается. Она любила верховые прогулки, и, хотя Лень была не такой быстрой, как Резвая, она неплохо держала темп, а Энни уже давно не садилась в седло. Она успела позабыть, на что это похоже.

Однако Энни знала, что лошадка долго не выдержит такой скачки, поэтому вскоре снова перешла на рысь. Постепенно расстояние между ними и Теремене увеличивалось, как и их тени. Наконец спустилась ночь, скрыв следы лошади, украденной Острой.

Они разбили лагерь на холме, с которого открывался хороший вид на дорогу.

– Завтра мы ее догоним, – обещал Арторе. – Лошадь Остры устала, она не сможет скакать так же быстро. Вскоре мы окажемся возле дороги на Данмрог и сможем свернуть на запад, по направлению к Эслену.

– Данмрог… – вспомнила Энни. – Мы рядом с Данмрогом?

Примерно в пяти лигах. А почему вы спрашиваете?

– Просто любопытно. Я знаю одного человека оттуда. Родерик. Он поможет – у его семьи наверняка есть войска.

Они спасут Казио.

Но Родерик, скорее всего, в Эслене. И все же, раз она оказалось так близко, почему бы ей не нанести ему визит?

Но потом она вспомнила о подозрениях Казио. А что, если ее враги направляются в Данмрог? Что, если Родерик и в самом деле с ними заодно?

Энни решила больше об этом не думать.

Завтра она все узнает.

Холмы плавно перешли в равнину, которую Арторе назвал Маг-и-Херт, долиной Курганов. Энни нигде не видела курганов, лига за лигой тянулась желтая трава и случайные цепочки деревьев, отмечавших ручьи. Над головой пролетали гусиные стаи, да изредка попадались овцы, пасущиеся на обочине. Иногда в сторону ответвлялись узкие дороги, ведущие в небольшие деревушки, над которыми высились башни колоколен.

В полдень на горизонте появилась зеленая стена – они приближались к лесу. Теперь дорога шла под огромными ветвями дубов, ясеней и других, незнакомых Энни деревьев. Стук копыт смягчала палая листва. Лес казался каким-то старым и прилипчивым, точно дряхлый старикашка, пытающийся тебя обнять.

– Претсорукалд, – сказал Арторе, указывая на деревья. – Вы бы назвали это «лес Маленьких Червей».

– Какое странное имя, – удивилась Энни. – А почему его так называют?

– Я слышал легенду о чудовище, жившем в земле, но подробностей уже не помню. Говорят, что прежде эта местность была частью Королевского леса, но во время Колдовских войн армия огня прошла вдоль берега реки Святого Сефода и разделила лес на две части. С тех пор он становился все меньше. Теперь здесь находятся охотничьи угодья лорда Данмрога.

– Армия чего?

– Так гласит легенда – Сверфат о Двадцати Глазах призвал армию огня и направил ее против врага – как ее звали?… Ах да, Сефинд Ведьма Ветра. Кое-кто утверждает, что это была армия огненных демонов, другие называют ее живой рекой огня. Но кто знает, что правда в легендах, а что вымысел? Мне не приходилось читать рассудительных историков. Одно не вызывает сомнений: огонь был необычным, поскольку деревья в тех местах больше не растут. Вы увидите, когда мы окажемся на той стороне – ни одного дерева между нами и рекой!

– Атте! – крикнул один из мальчиков, Энни не успела заметить, кто именно, и почти сразу же раздался странный шум, подобный шороху дождя в листве, но в сочетании с каким-то жужжанием.

Джарне, ехавший первым, схватился за сердце, как-то неловко дернулся и упал с лошади. Только после этого Энни поняла, что в них летят стрелы.

– Вперед! – закричал Арторе и ударил Лень по крупу. Лошадь помчалась вперед. С отчаянно бьющимся сердцем.

Энни прижалась к ее шее. Мимо просвистело несколько стрел – так близко, что она ощутила легкий ветерок. И задумалась, что бы она почувствовала, если бы стрела в нее попала.

Как выяснилось, это было похоже на сильный удар – она решила, что задела какую-то ветку. Но, посмотрев вниз, увидела, что из ее бедра торчит оперенное древко. Едва она успела удивиться тому, что не чувствует боли, как та нахлынула, и голова Энни стала удивительно легкой.

Лень отчаянно заржала, и принцесса сообразила, что лошадь тоже ранена, хотя она и не видела куда.

– Мне жаль, мне так жаль… – простонала Энни, она и сама не знала, к кому обращается.

Наверное, ко всем сразу.

Однако Лень продолжала скакать вперед, и вскоре Энни заметила, что в нее больше не стреляют. Более того, она осталась одна.

– Арторе! – закричала она.

Нога мучительно болела, Энни ощущала слабость. Обернувшись, она увидела, что к ней скачет всадник.

Глава 10 Предложения

Мюриель разбудило тихое пение. Она с трудом открыла глаза и огляделась по сторонам.

– О, – послышался мужской голос. – Доброе утро, королева-мать.

Она замерла, увидев Роберта, удобно устроившегося в ее кресле. Элис Берри сидела у него на коленях.

– Выйдите из моих покоев, – приказала Мюриель.

– Ну, понимаешь ли, это вовсе не твои покои, – усмехнулся Роберт. – Они принадлежат короне, а сейчас король – я.

Мюриель ничего не ответила, поскольку ей было нечего сказать. Она не могла позвать стражу, понимая, что никто не придет ей на помощь. Она оглядела комнату, рассчитывая отыскать хоть какое-нибудь оружие, но ничего не нашла.

Берри захихикала.

– Выйди, милая, – сказал Роберт девушке. – Мне нужно кое-что обсудить с твоей госпожой.

– А я не могу остаться? – надув губки, осведомилась Берри.

– Но это будет взрослый разговор, – объяснил Роберт. – Так что отправляйся в свою комнату и закрой за собой дверь.

– Ну… ладно. Но она была очень груба со мной. Мне кажется, вам следует ее наказать.

И с этими словами Берри удалилась в свою спальню. Роберт остался на прежнем месте, лениво поглаживая усы.

– Вчера ты меня изрядно удивила, – заметил он. – Ты заслуживаешь похвалы – я никак не ожидал, что тебе будет известно о моем появлении.

– Это ты убил моих дочерей? – резко спросила Мюриель. – Относительно Уильяма у меня нет сомнений.

– Интересно, как я мог находиться в двух местах сразу? – вполне обоснованно усомнился Роберт.

– Верно. Но эту работу ты мог поручить другим. А Уильяма, я полагаю, хотел убить лично.

Роберт рассмеялся.

– Ты так хорошо меня знаешь, Мюриель. Да, мне ужасно хотелось насладиться этим самому. Но задача оказалась куда более сложной, чем я предполагал. Уильям вел себя мужественно до самого конца. Не посрамил наше имя. Конечно, не будь он таким шутом, этого бы никогда не произошло. Даже ты, моя дорогая, должна признать, что он был не лучшим королем.

– Однако все же лучшим, чем ты, – и гораздо лучшим человеком.

Роберт вздохнул.

– Что касается твоих дочерей – я не отдавал приказа, хотя и понимал, что это произойдет. Уильям сам их убил, когда сделал наследницами престола.

– Значит, в их смерти виновен прайфек?

Роберт погрозил Мюриель пальцем.

– О нет, тебе не следует слишком много знать. В любом случае, все гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. Я не стану ставить под сомнение остроту твоего ума. К тому же ты оказалась неожиданно хитрой. – Он оперся ладонями о колени и наклонился вперед. – Вот в чем суть. Я хочу, чтобы ты не питала иллюзий относительно ответного удара. Нам еще предстоит разобраться с рядом серьезных трудностей, а для этого мы должны выступить единым фронтом. Я понимаю, что сейчас ты несколько зла на меня, но ты женщина практичная…

– Неужели? – прервала его Мюриель. – Ты думаешь, что я на тебя несколько зла? Роберт, ты потерял остатки здравого смысла. Я скорее умру, чем соглашусь иметь с тобой дело.

– Вот видишь? Именно об этом я и говорю. Ты злишься. Именно поэтому я сожалею, что здесь нет Чарльза, – тогда у меня была бы жизнь, более ценная для тебя, чем твоя собственная, чтобы ты держала себя в руках. А сейчас мне остается лишь взывать к твоему здравому смыслу.

– Лезбет, – напомнила Мюриель. – Зачем ты убил Лезбет? Она не могла быть королевой.

Его лицо порозовело.

– Неужели ты сама не знаешь?

– Как я могу понять человека, убившего родную сестру?

– Никто не любил Лезбет больше меня, – сообщил Роберт, в голосе которого впервые проявился гнев. – Никто. Но некоторые вещи нельзя простить. Есть обиды, которые невозможно забыть.

– О каких обидах ты говоришь?

– Ты знаешь! – закричал Роберт, вскакивая на ноги. – Все знали! Это было чудовищно.

– Давай сделаем вид, что я ничего не знаю, – сквозь зубы сказала Мюриель.

Роберт посмотрел на нее так, словно это она сошла с ума.

– Ты собираешься делать вид, что ничего не понимаешь?

– Именно, – кивнула Мюриель.

– Лезбет… она не спросила у меня разрешения, когда решила выйти замуж, – прорычал он, с трудом сохраняя видимость спокойствия. – Да, она спросила у Уильяма, но проигнорировала меня.

Последние слова слетели с его губ с такой ненавистью, что Мюриель едва не отшатнулась. Холодок пробежал по ее спине.

– Знаешь, Роберт, ты сошел с ума, – прошептала Мюриель, внезапно напуганная – не столько самим Робертом, сколько тем, что творилось у него в голове.

По его лицу скользнуло странное выражение, а потом он горько улыбнулся.

– А кто бы не сошел? – пробормотал он. – Но хватит об этом. Почему ты отвлекаешь меня этими вопросами? Гвардейцы разбили лагерь за воротами города и отказываются вести со мной переговоры. Почему?

– Возможно, они не признают законности ваших притязаний на трон, милорд.

– Ну, тогда они умрут, что не может радовать, поскольку вместе с ними погибнет немало лендвердов. Знаешь, в результате люди будут относиться к тебе только хуже, а наш народ ослабеет.

– Ты бросишь копейщиков против рыцарей? Довольно жалко.

– Они отказались от своего рыцарства, выступив против короны, – объявил Роберт. – Я не собираюсь дожидаться, пока они поднимут оружие против меня. Я получил донесение, что гвардейцы собирают пехоту.

– И не забывай о Лире, – сказала Мюриель. – Они не станут терпеть твои преступления.

Роберт покачал головой.

– Я уже дал понять послу Ханзы, что не буду возражать, если их корабли выступят против Лира.

– Союз между Кротенией и Лиром свят, ты не посмеешь его разрушить.

– Ты сама его разрушила, когда использовала лирскую гвардию против лендвердов, – возразил Роберт.

– Чушь, – покачала головой Мюриель. Роберт пожал плечами и встал.

– В любом случае, на твоем месте я бы не стал рассчитывать на помощь Лира.

– Но и мы не сможем рассчитывать на их помощь, если Ханза нападет на нас, – холодно произнесла Мюриель. – Мы не можем разорвать союз с Лиром, Роберт, это полнейшее безумие.

– Ты все время повторяешь это слово, – усмехнулся он. – Интересно, понимаешь ли ты его смысл? – Он махнул рукой, словно отбросил прочь все ее слова. – Послушай, ты не можешь мне помешать, Мюриель. Отзови гвардейцев, верни Чарльза. Я займу трон, а ты будешь рядом со мной, и все останутся довольны.

– Неужели ты предлагаешь мне стать женой убийцы моего мужа?

– Да. Ради блага нации. Ты не можешь не согласиться, что это самое изящное решение.

Он скрестил руки на груди и прислонился к стене возле окна.

– Роберт, – промолвила Мюриель, – я испытываю страшное искушение согласиться на твое предложение, чтобы вонзить нож в твое сердце, пока ты будешь спать, но у меня не хватит сил так долго притворяться. – Она, в свою очередь, скрестила руки на груди. – А как тебе такое предложение: ты отказываешься от трона, отсылаешь свои войска и распускаешь ополчение лендвердов. Я возвращаю Чарльза и гвардию, после чего тебя повесят. Такое решение тебе представляется достаточно изящным?

Роберт ехидно улыбнулся и вернулся к постели.

– Мюриель, Мюриель… Время не стерло ни твой острый язычок, ни красоту. Твое лицо прелестно, как и прежде. Впрочем, люди говорят, что лицо дольше всего сопротивляется времени, а возраст начинает свою работу с пальцев ног. Я намерен выяснить, так ли это.

Он схватил одеяло и сбросил его на пол.

– Роберт, не смей, – приказала Мюриэль.

– О нет, не думаю, что твои слова будут приняты во внимание, – сообщил он и протянул руку к ее груди.

Она попыталась ему помешать, но Роберт схватил ее за запястья – оказалось, что его пальцы необычайно сильны, – и отшвырнул обратно на постель. Затем поднял ногу, словно собирался вскочить в седло, и уселся на Мюриель верхом. Быстро наклонившись, он одной рукой сжал оба ее запястья, а другую опустил вниз, так что она оказалось между ног Мюриель. Не отрывая взгляда от ее глаз, он начал медленно задирать ночную рубашку. А потом, надавив коленом, попытался раздвинуть ее ноги.

Мюриель казалось, что Роберт становится все тяжелее, когда он прижал ее к постели, его лицо было совсем рядом, оно исказилось, стало незнакомым. Мюриель вспомнила Роберта еще совсем ребенком, маленьким мальчиком, но не смогла связать прежние воспоминания с тем, что сейчас происходило, когда это существо касалось ее обнаженного тела. Она почувствовала, как слабеют ее руки, когда Роберт принялся расстегивать пряжки на своей одежде, и отвернулась, чтобы не видеть его лица. Его руки двигались, словно два гигантских паука, от него исходил запах разложения, как и говорила Берри.

Мюриель заметила движение за спиной Роберта – Берри подкрадывалась к нему, что-то крепко сжав в руке. Мюриель покачала головой и одними губами произнесла слово «нет».

Затем лениво, словно ей некуда торопиться, прикоснулась к рукояти кинжала, висевшего на поясе Роберта, вытащила клинок и ударила его в бок. Лезвие вошло в тело с удивительной легкостью. Мюриель всегда казалось, что это должно быть похоже на то, как режешь тыкву, но ничего общего не было и в помине.

Роберт вздрогнул, захрипел, сел, и тогда она вонзила клинок ему в сердце. Он со стоном опрокинулся, и Мюриель выскользнула из-под него, продолжая сжимать кинжал. Она начала дрожать, лишь когда Элис оказалась рядом, поддержала ее и что-то ободряюще зашептала.

Роберт поднялся с пола, дыхание с хрипом вырывалось из его груди.

– Сначала муж, потом жена, – прошипел он. – Я начинаю ненавидеть эту семейку.

Мюриель заметила, что крови почти нет. Нечто похожее на сироп сочилось из ран Роберта, но жидкость не была красной. Она посмотрела на кинжал, все еще сжатый в руке. Клинок покрывала липкая, прозрачная смола.

Она вздрогнула, когда Роберт, пошатываясь, пересек комнату и повалился в кресло, не обращая на нее внимания.

– Однако боль остается, – отстраненно проговорил он. – Меня это интересовало. – Он посмотрел на Мюриель. – Полагаю, мы не поженимся.

– Роберт, что ты сделал? – прошептала Мюриель.

Он посмотрел на рану на своей груди.

– Это? Я ничего такого не делал, любовь моя. Потихоньку умирал – Уильям, несмотря на свой слабый характер, умудрился нанести мне смертельный удар. А потом я умер, как мне кажется, теперь же… ну, я стал таким, какой я есть. – Он погрозил ей пальцем. – Это сделала ты, гадкая девчонка. Мне рассказал Узник.

– Значит, прошлой ночью в моих покоях был ты.

– Конечно, – признался он, вытирая лоб. – Удивительно, что я не знал о ходах раньше. Именно при помощи потайного хода тебе удалось вывести из замка Чарльза, верно?

Мюриель ничего не ответила. Она бросила кинжал и прижалась к Элис.

– Кажется, вы нашли общий язык, – заметил Роберт. – Элис, неужели твое внимание ко мне было лишь притворством? То есть я в этом и не сомневался, но думал, что тебе просто хочется вернуть положение придворной шлюхи.

– Пожалуйста, оставьте ее в покое, Роберт, – сказала Элис. – Если вам нужна женщина, возьмите меня.

– О нет, у меня изменилось настроение, – сообщил Роберт и откинулся на спинку кресла. – Так, посмотрим… – пробормотал он. – Я собирался сказать тебе еще кое-что. – Он поскреб подбородок. – Да, праздник, который ты собиралась устроить в Роще Свечей, – отличная идея. Я намерен ее осуществить. А поскольку все придумала ты, я дам тебе возможность присутствовать на празднике. Считай, что я приношу тебе извинения. – Он с трудом встал. – Ладно, нужно показать рану лекарю, а потом решить, следует ли его убить. Доброго вам утра, леди, – поклонился он и ушел.

Как только дверь за ним захлопнулась, Мюриель начала дрожать.

– Сядьте, – сказала Элис.

– Нет, – выдохнула Мюриель. – Только не в кресло. И не на постель, никогда – никогда больше.

– Тогда перейдем в мою комнату. Я заварю чай. Пойдемте.

– Спасибо, Элис.

Она позволила девушке увести себя в другую комнату и села на ее постель. Элис подошла к камину, чтобы приготовить чай.

– Во что он превратился, Элис? – спросила Мюриель. – Что я наделала?

Элис повернулась к Мюриель, но потом вновь занялась приготовлением чая.

– В монастыре, – начала она, – мы изучали слухи о подобных существах. Но во всех летописях описана лишь одна история о нарушении закона смерти – Черным Джестером. Он сделал себя таким же, как Роберт, бессмертным, но не вполне живым. И как только закон смерти разрушился, творить подобных существ стало проще. Одним из имен Черного Джестера было Myр. И те, кого он создавал, назывались мурмаки. В хрониках древнего Северного королевства Черного Джестера называют Hay, а его слуг – носчолки.

– Последнее слово я, по крайней мере, могу произнести, – заметила Мюриель.

Она все еще ощущала тяжесть рук и тела Роберта.

– Подожди, – попросила Мюриель, стараясь отвлечься. – Если Черный Джестер разрушил закон смерти, как я сумела нарушить его еще раз?

– Закон удалось восстановить, хотя и огромной ценой, – сказала Элис.

– Значит, восстановление возможно? – с надеждой спросила Мюриель.

– Да, только мы не знаем, как это сделать, – вздохнула Элис. – Те, кто вернул закон, решили эту труднейшую задачу, но погибли.

Мюриель склонила голову, чувствуя, как ее охватывает отчаяние.

– Тогда я заслуживаю…

Элис сделала три быстрых шага к Мюриель и отвесила ей звонкую пощечину. Мюриель пораженно посмотрела на Элис, щека горела огнем.

– Нет, – резко сказала Элис. – Не говорите этого. Никогда этого не говорите и даже не думайте.

Она опустилась рядом с Мюриель на колени, взяла ее за руку и подняла к ней наполненные слезами глаза.

Мюриель ужасно хотелось плакать, но собственных слез у нее не осталось. Она свернулась калачиком на постели, закрыла глаза и попыталась найти забвение во сне.

Леоф услышал тихий стук в дверь, распахнул ее и увидел Ареану, удивительно хорошенькую девушку, одетую в темно-синее платье.

– Вы посылали за мной, каваор Акензал? – спросила она.

– Да, – кивнул он. – Пожалуйста, называйте меня Леоф.

Она неуверенно улыбнулась.

– Как пожелаете, Леоф.

– Пожалуйста, войдите и сядьте. – Он заметил стоявшую в коридоре женщину средних лет. – И вы, леди, заходите, пожалуйста.

Ареана с досадой покачала головой.

– Прошу меня простить, – сказала она. – Дело в том, что я никогда не бывала во дворце, и все так… ну, я чувствую себя… вы и сами видите. Это моя гувернантка, Джен Юнилсда-утер. Я подумала, что будет уместно…

Она замолчала, словно не была сама уверена, что она имеет в виду, или сомневалась, не сказала ли она уже чего-то неправильного.

– Рад знакомству, леди Джен, – приветствовал ее спутницу Леоф. – В особенности если вы можете говорить от имени родителей Ареаны.

– Я вовсе не леди, молодой человек, – возразила Джен, – но я ценю ваш комплимент.

– Пожалуйста, садитесь.

Когда они расселись, Леоф вновь посмотрел на краснеющую Ареану.

– Леоф, – начала она, – я… как бы это выразиться…

Наконец он догадался, что ее тревожит.

– О нет, мне кажется, вы неправильно меня поняли, – торопливо заверил он. – Я вовсе не за тем пригласил вас к себе – из этого, впрочем, не следует, что я не считаю вас очаровательной… – Он запнулся. – Что-то разговор у нас не клеится, не так ли? – вздохнул он.

– Да, я совсем ничего не понимаю, – призналась Ареана.

– Вот в чем причина, – заговорил Леоф, похлопывая по бумагам, лежащим на его рабочем столе. – Именно из-за этого я и пригласил вас. Вы слышали о представлении, которое состоится в Роще Свечей?

– Конечно, – ответила Ареана. – Все о нем говорят. Я жду его с нетерпением.

– Это хорошо, – сказал Леоф. – Очень хорошо.

Он надеялся, что не обидел Ареану.

– И? – поинтересовалась она.

Леоф сообразил, что так ничего и не объяснил.

– Да. Так вот, я бы хотел, чтобы вы спели главную партию.

Ее глаза стали огромными.

– Я?

– О да, – кивнул он и потер руки. – В любом случае я бы хотел устроить прослушивание.

– Я не понимаю.

– Меня поразил ваш голос, когда вы пели у леди Грэмми. Он не просто чудесный – мне нужен именно такой голос. Полагаю, вы все поймете, когда посмотрите свою партию.

– Партию? – недоуменно спросила она.

– Да-да – это нечто новое, немного похожее на любовные баллады, но несколько более возвышенное.

– Надеюсь, – вмешалась гувернантка.

– О, помолчи, Джен, – остановила ее Ареана. – Тебе любовные баллады нравятся ничуть не меньше, чем мне. Мы лишь делаем вид, что презираем их, не так ли?

– Да, но девушка в вашем положении…

– Выслушайте меня, – перебил ее Леоф. – Пожалуйста. Это история Литы из Бруга. Вы знаете легенду?

– Да, конечно.

– Вы будете петь партию Литы.

– Вы хотите сказать, играть ее роль, – уточнила Ареана.

– Нет-нет, взгляните сюда, – сказал Леоф, показывая ноты. – Вы ведь умеете читать?

– Она очень хорошо читает, – провозгласила гувернантка.

Ареана быстро просмотрела листы, и Леоф увидел, что она начинает понимать.

– Теперь вам ясно? – спросил он. Девушка с сомнением посмотрела на Леофа.

– Вы хотите, чтобы звучал мой акцент Новых земель, не так ли?

– И это тоже, – признал Леоф. – А также, поскольку моя музыка предназначена для жителей Новых земель и Эслена, кому-то из них стоит участвовать в представлении. Но вы должны понимать, что я не стану ради этого жертвовать музыкой. Вы обладаете… той невинной дерзостью, которую другим певцам приходится изображать. А в вас она будет естественной.

Ареана покраснела еще сильнее.

– А теперь я и вовсе не знаю, что сказать.

– Ну, тогда попробуйте спеть этот отрывок, – предложил он.

– Хорошо.

Он предложил ей первую арию Литы, которую Ареана спела замечательно, а потом более сложный фрагмент, где пение перемежалось речитативом. Они еще не закончили, но Леоф уже знал, что интуиция его не обманула.

– Это чудесно, – сказала Ареана.

– Когда у певицы такой голос, – сказал Леоф, – иначе и быть не может. Я очень надеюсь, что вы согласитесь петь эту партию.

– Если вы считаете, что я для нее подхожу, то для меня это огромная честь, – искренне воскликнула Ареана.

– Вы идеально подходите, – сияя, ответил Леоф, но потом откашлялся, и его лицо стало серьезным. – Однако я должен сказать вам нечто очень важное. Возможно, это изменит ваше решение.

– О чем вы?

– Прайфек Хесперо категорически запретил исполнение в таком виде, как здесь написано. Когда мы закончим представление, он будет очень недоволен. Конечно, главная тяжесть удара будет направлена на меня, и я готов принять на себя всю ответственность, но существует некоторая опасность для всех участников, в том числе и для вас.

– Но почему прайфек против? – удивилась Ареана. – Ведь здесь нет ничего нечестивого, не так ли?

– Ни в малейшей степени, уверяю вас.

– Но тогда…

– Прайфек – святой человек, – неожиданно вмешалась гувернантка. – Мы не станем в этом участвовать.

– Но его возражения неразумны… – начала Ареана.

– Ареана, нет, – предупредила гувернантка. – Тебе нельзя в это впутываться.

Ареана посмотрела на Леофа.

– А почему вы идете на такой риск? – спросила она. – И почему просите меня?

– Потому что это будет великолепно, – тихо ответил он. – Я знаю, что мое сердце не ошибается, и меня ничто не остановит. Я уже говорил вам, я никогда не стану жертвовать своей музыкой – в особенности теперь, когда знаю, что написал нечто достойное того, чтобы быть услышанным.

Ареана продолжала смотреть на него, покусывая губы. Потом она опустила глаза.

– Джен права, – сказала она. – Я верю вам, Леоф. Я верю в вас. Но я не могу. Мне очень жаль.

Он кивнул, чувствуя, как его охватывает уныние.

– Что ж, спасибо, что уделили мне внимание. Приятно было послушать ваше пение.

– Вы оказали мне большую честь, сэр, – ответила она. – И благодарю вас за честность.

– Пойдем, – поторопила гувернантка. – У нас могут быть неприятности только из-за того, что мы сюда приходили.

Они ушли, а Леоф остался сидеть, мрачно глядя в потолок.

Ему пришлось довольно долго ждать следующего музыканта, но, когда он того увидел, на лице Леофа расцвела широкая улыбка.

– Эдвин!

Эдвин Милтон был высоким человеком, нескладным, как пугало, с вытянутым лицом, которое на первый взгляд казалось тоскливым, но только до тех пор, пока вы не видели его глаз, сиявших озорством и добротой. Эдвин заключил Леофа в медвежьи объятия.

– Придворный композитор, а? – воскликнул он. – Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, Леоф. – Он понизил голос. – Впрочем, тут все как-то сомнительно. В замке был переворот?

– Да, боюсь, что так, но мое представление не отменено – в некотором смысле. А как твои дела? Я никак не ожидал увидеть тебя здесь. Мне казалось, что ты все еще играешь при дворе ужасного герцога Раннеса, в сотне лиг отсюда.

– О нет, – ответил Эдвин. – Мы с герцогом несколько разошлись во мнениях. Точнее говоря, меня вышвырнули вон. Я был в Лойсе при дворе герцогини, прелестной, но ужасно капризной. А потом услышал о представлении от Ротлингейма – он получил твое приглашение, но не смог приехать. Я надеюсь, что сумею его достойно заменить.

– Более чем достойная замена, – согласился Леоф.

– Ну, не томи, покажи мне музыку.

– Один момент, Эдвин, – сказал Леоф. – Сначала я должен кое-что тебе рассказать.

И он повторил Эдвину то, что говорил Ареане, но на некоторых возражениях прайфека остановился более подробно.

– Но ведь он ничего не может сделать, этот прайфек, не так ли? – запротестовал Эдвин. – Он не наделен светской властью.

– Верно, вот только принц прислушивается к его мнению, чего я никак не могу сказать о себе. И я не представляю последствий, если прайфек узнает, что я его обманываю.

– А разве он не будет присутствовать на репетициях?

– Не сомневаюсь, что будет. Однако я намерен все очень тщательно спланировать – на репетициях он услышит то, что хочет, а во время представления мы все исполним иначе.

Эдвин кивнул.

– Насколько серьезными могут быть последствия?

– В лучшем случае меня выгонят вон. В худшем – сожгут, как колдуна. А на деле, наверное, будет нечто среднее. Честно говоря, я полагаю, что мои музыканты практически не рискуют, но обещать ничего не могу.

– Хм-м. Ладно, давай посмотрим, из-за чего шум.

Когда Эдвин увидел первую страницу, он застыл и молчал до тех пор, пока не прочитал всю партитуру до конца. Потом он посмотрел на Леофа.

– Да проклянут тебя святые, Леоф, – вздохнул он. – Ты прекрасно знаешь, что я готов пойти на смерть, чтобы это исполнить.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – ответил Леоф. – Теперь остается найти еще двадцать девять таких же смельчаков.

– Ты их найдешь, – заверил его Эдвин. – И я тебе помогу.

К концу дня они нашли восемь музыкантов, и еще столько же отказались. На следующий день дела пошли лучше, поскольку слухи распространяются быстро, – теперь к Леофу приходили те, кто был готов рискнуть. Он не боялся, что прайфек что-нибудь узнает, – Леоф доверял всем, кого приглашал, а гильдия музыкантов никогда не отличалась болтливостью.

Он уже собирался лечь спать, когда в его дверь тихонько постучали. Он открыл и увидел на пороге Ареану – но теперь она пришла без гувернантки.

– Привет, – неуверенно сказал Леоф.

Девушка гордо вздернула голову.

– Если вы еще не нашли певицу на роль Литы, – сказала она, – я бы хотела ее получить.

– Но ваша гувернантка… ваши родители…

– У меня есть собственные деньги, – прервала его Ареана. – Я сняла комнату в городе. Я знаю моих родителей, они еще долго будут ходить вокруг да около.

Леоф кивнул.

– Это замечательная новость, – сказал он. – Я лишь хочу быть уверен, что вы понимаете, как велика опасность для участников.

– Я все понимаю, каваор, – сказала она. – И готова принять любое наказание.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Леоф, – и спасибо вам за мужество. – Он указал на клавесин. – Начнем репетировать?

– С радостью, – ответила Ареана.

И все сомнения Леофа исчезли – все, кроме одного.

Глава 11 Родерик

Когда Энни свернула с дороги и въехала в лес, порыв ветра взметнул палую листву – и изящные танцоры закружились в вихревом балете. Танец сопровождал еле слышный женский хор, и чудилось, что песня падала с огромной высоты и за время падения звуки лишались окраски, так что оставалось лишь тающее эхо.

Энни послышалось собственное имя, а потом все заглушили топот копыт и ее тяжелое дыхание, которое, казалось, парило вокруг, а не вырывалось из ее груди. Словно во сне, один за другим мимо проплывали древесные стволы, ряды уходящих вдаль бесконечных колонн.

Лень перепрыгнула через лежащее бревно и едва не споткнулась на склоне, но сумела удержаться на ногах. На миг Энни померещилось, что они воспарили в небо, солнечный свет ослепительно вспыхнул, превращая деревья в зеленую траву и туманные просторы далеко внизу, и она вновь ощутила себя в седле своей любимой лошадки Резвой – она мчалась вдоль берега реки с замирающим сердцем, легкомысленная, полная восторга жизни.

Удержать это удивительное чувство Энни удалось лишь на мгновение, потом оно исчезло, и ее сердце наполнилось тоской – она поняла, что и это потеряно для нее навсегда. Прошлая жизнь и детство остались далеко позади, и даже если она сумеет вернуться домой, ничто уже не станет прежним.

Лень заржала, вновь споткнулась, ее ноги подкосились, и Энни полетела вперед в тумане золотого света, сквозь танцующие листья, пронизанные свежим ароматом близкого дождя. Она упала на землю и откатилась в сторону, услышав, как что-то треснуло, и боль, точно оглушительный гром, обрушилась на бедро. Энни чувствовала, как обдираются локти и запястья, когда она вскинула руки, чтобы защитить голову. Наконец она остановилась возле пня, окруженная резкими запахами взрыхленной земли, крови и сломанных корней.

На минуту Энни забыла о том, где она находится, с удивлением глядя на раскачивающиеся над головой ветви, а потом услышала тяжелый стук – что-то приближалось к ней, словно марширующий барабанщик.

Она увидела лицо, которое должна была знать, но никак не могла вспомнить, а потом – как ветер и ее детство – все растворилось в темноте и исчезло.

Казалось, рядом лакает воду гигантская собака или шумят волны, набегая на прибрежную полосу, ритм был неровным, но успокаивающим. Энни попыталась открыть глаза, но веки оказались бесконечно тяжелыми, поэтому она посмотрела сквозь них и увидела комнату – вот только это не было комнатой. Помещение лишь напоминало ее, но стены нависали, сквозь огромную дыру под потолком проникал красный свет, вызывавший у Энни ужас, и краем глаза она видела, как открывается дверь и входит тот, кого здесь быть не должно, на кого она не может смотреть, и тогда она поняла, что еще не проснулась и остается во власти Черной Мэри – дрёмы.

Она отчаянно попыталась сбросить сон, открыть глаза, проломить его стену и выбраться наружу. Но, добившись этого, она вновь оказалась в комнате, красный свет стал еще сильнее, дверь распахнулась шире, и внутрь вошла тень. Кожей Энни ощутила тысячу укусов, словно лежала в ванне, полной скорпионов, проснулась – и все началось снова…

Энни села и услышала крик, и прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что кричит сама. Ее грудь судорожно вздымалась и опускалась, она вцепилась в странную ночную рубашку и взмолилась о том, чтобы это оказалось подлинным пробуждением, а не очередным фокусом Мэри. Затем она ощутила боль в ноге – там, куда вонзилась стрела, и огляделась по сторонам, охваченная новым приступом паники. Она уже просыпалась раньше, не зная, где находится, ничего не узнавая и лишь постепенно понимая, что попала в уже знакомое место, которое кажется ей странным из-за длящегося сна. Но теперь, осматривая комнату, Энни не сумела отыскать в ней ничего знакомого.

Шум волн из ее сна оказался гудением огня в камине. Тяжелые шторы завешивали окна, поэтому она не смогла определить, ночь сейчас или день. На полу лежала волчья шкура, а возле камина стоял ткацкий станок и стул. Больше ничего в комнате не было.

Энни отбросила в сторону одеяло. Она была одета в янтарного цвета ночную рубашку с золотыми розами, вышитыми вдоль подола. Она приподняла край и увидела, что рана на ноге забинтована. Энни ощущала себя чистой, словно во сне ее отмыли, тело пахло сиренью.

Она немного полежала, пытаясь вспомнить, что с ней произошло, и вновь пережила падение Лени, после которого всплывали лишь неясные видения.

Те, кто ее нашел, не могли быть ханзейскими рыцарями. Ханзейцы ни разу не пытались захватить ее в плен и едва ли утрудились бы ухаживать за ней и перевязывать раны.

Энни осторожно спустила ноги с постели и поставила их на ковер. Когда она попыталась перенести на них вес, в раненом бедре вспыхнула боль, но не настолько сильная, чтобы Энни не смогла добраться до окна и отодвинуть шторы.

Снаружи царили сумерки. Солнце село, но на западе небо скрывали облака цвета королевского пурпура с проблесками золота и яри-медянки. Шел слабый дождь, и толстое холодное стекло слегка запотело. Равнина уходила вдаль и терялась в тусклой зеленой дымке – возможно, это был лес; весь пейзаж напоминал картину, погруженную в воду сразу после завершения.

Энни отпустила штору и прихрамывая подошла к двери. Как она и предполагала, дверь оказалась заперта. Вздохнув, принцесса повернулась, чтобы более внимательно осмотреть комнату, – и тут же вздрогнула, краем глаза заметив неожиданное движение.

Она оглянулась и увидела уставившуюся на нее женщину. Энни уже собралась потребовать объяснений – и тут только сообразила, что смотрит в огромное зеркало.

Отражение было худым, со впалыми щеками, под глазами виднелись синяки. Короткие завитки волос производили странное, жутковатое впечатление. Веснушки потемнели и увеличились в размерах от долгого пребывания на солнце, и, более того, само ее лицо изменилось. Оно стало старше. Даже форма его была другой, нос казался меньше, и впервые в жизни Энни уловила свое сходство с матерью.

Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз смотрела на себя в зеркало? Как сильно может измениться женщина за время с шестнадцати и до семнадцати лет?

Да, ей уже исполнилось семнадцать, хотя она и забыла о своем дне рождения. Энни родилась в новмене, восьмого числа. Этот день давно прошел – а она даже о нем не вспомнила.

В замке состоялся бы бал с танцами и пирожными. А сейчас Энни даже не могла сказать, где находилась в этот день, поскольку не знала, сколько времени прошло с тех пор. Она предполагала, что новмен еще не закончился. Приближалось зимнее солнцестояние – если только она его не пропустила.

Не в силах долго смотреть на свое новое отражение, Энни принялась изучать комнату в надежде найти хоть какое-нибудь оружие, но обнаружила только веретено. Взяв его, Энни вернулась в постель, и как раз в эту минуту где-то неподалеку зазвучали утренние колокола.

Вскоре дверь слегка приоткрылась. Вошла сутулая маленькая женщина в сером платье и черной шали.

– Ваше высочество, – пробормотала она, кланяясь. – Я вижу, вы уже проснулись.

– Кто ты? – спросила Энни. – И где я нахожусь?

– Меня зовут Веспресерн, если вам угодно знать, принцесса Энни.

– Откуда вы меня знаете? – осведомилась Энни.

– Я видела вас при дворе, ваше высочество. И хотя вы остригли волосы, я вас узнала. Я могу что-то для вас сделать?

– Расскажите мне, как я сюда попала.

– Мой господин хочет вам сам все объяснить, ваше высочество. Он просил позвать его, как только вы проснетесь. Я пойду за ним.

Она повернулась и быстро вышла, закрыв за собой дверь. Энни услышала, как ключ повернулся в замке.

Тогда принцесса вновь подошла к окну и распахнула его. В комнату хлынул холодный влажный воздух, но сейчас Энни не интересовала погода – ей хотелось понять, в какого рода здании она оказалась и как далеко до земли. То, что она обнаружила, ее не обрадовало. В обоих направлениях уходила серая каменная стена. Она увидела зубцы и ниже – еще несколько окон. До земли было никак не меньше двадцати ярдов, да и не земля там была, а зловещего вида ров с водой. На стене не было ни выступов, ни карнизов. Если порвать на полосы и связать все простыни и одеяла, падать придется с высоты вдвое меньшей – и, возможно, ров достаточно глубок, чтобы вода смягчила удар…

Закрыв окно, Энни присела на постель и задумалась. Ее сильно тревожила нога – кто знает, сколько времени потребуется, чтобы рана затянулась. Быть может, она теперь на всю жизнь останется хромоножкой.

Прошло довольно много времени, прежде чем ключ вновь заскрипел в замке. Сжимая веретено, Энни ждала.

В комнату вошел мужчина, и она сразу же его узнала. В глубине души она не сомневалась, что так и будет.

– Однажды, – сказал он, – я уже принял вас за мальчика, да и сейчас едва не совершил такую же ошибку, увидев ваши волосы.

– Родерик.

– Я рад, что вы меня вспомнили, – отозвался он. – После встречи на дороге я начал сомневаться, не забыли ли вы обо мне…

– Родерик, – повторила она, пытаясь придумать, что сказать.

Его голос слегка отрезвил Энни.

– Вы меня ужасно напугали, я думал, вы умерли.

– Я в замке твоего отца? – спросила она.

– Да, добро пожаловать в Данмрог.

– Мои друзья остались в лесу. На нас напали.

– Да, я знаю – мне очень жаль, но все они убиты. Наверное, вас атаковали разбойники. В последнее время их нападения участились. Но послушайте, Энни, вы ведь не могли оказаться здесь. Во имя святого Тарна, как вы сюда попали?

Она не отрывала глаз от его лица, о котором так долго мечтала. Если она сама стала старше, то Родерик казался удивительно юным и к тому же каким-то незнакомым. Энни вдруг сообразила, что знала его всего несколько дней, меньше месяца. Она ведь была в него влюблена? Так ей тогда казалось. Но сейчас, глядя на него, она почему-то не испытывала радости.

И дело было не только в том, что Родерик ей лгал.

– Перестань, Родерик, – устало сказала она. – Пожалуйста. Если я вообще когда-нибудь хоть что-то для тебя значила, перестань.

Он нахмурился.

– Энни, я не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю о письме, – сказала она. – О письме, которое я послала из монастыря. Казио все-таки его отправил. – Она покачала головой. – Не знаю, почему я в нем усомнилась.

– Я не успеваю за вашей мыслью, принцесса. Мне казалось, что вы будете рады меня видеть. В конце концов, мы… То есть я думал, вы меня любите…

– Теперь я не знаю, что такое любовь, – сказала Энни. – И есть еще много того, что я хотела бы вспомнить.

Родерик сделал шаг вперед, но она подняла руку и остановила его.

– Подожди, – попросила она.

– Я не причиню вам вреда, Энни, – сказал Родерик. – Напротив…

– Я еще раз прошу, не лги мне, – устало сказала Энни. – Тебе это ничего не даст. Я знаю, что ты меня предал. Все это время меня преследовали, хотели убить, но когда я сама попыталась найти своих врагов, куда это меня привело? Они здесь, не так ли?

Некоторое время Родерик молча смотрел на нее; затем прикрыл дверь и запер ее на ключ. Вздохнув, он вернулся к Энни.

– Вы не оставляете мне выбора. Долг перед семьей всегда был для меня главным. Прежде короля, прайфека и любви.

– Наша встреча не была случайной, – обвиняюще сказала Энни. – В тот день, когда мы встретились в ущелье, ты искал меня.

После коротких колебаний он пожал плечами.

– Да, – признал Родерик.

– И мое письмо – ты показал его им.

– Да, я показал его отцу. И возненавидел себя – и продолжаю ненавидеть за то, что вам пришлось вынести. Все началось как игра, в которой я должен был заставить вас мне верить. Но меня затянуло. Если бы вы знали, как я о вас мечтал все эти месяцы! Все тускнело перед моим взором, когда я думал о том, что вы погибли, и тогда я мечтал умереть сам. А потом каким-то чудом я нашел вас здесь. – Он поднес правую руку ко лбу. – Мечты, Энни. Сны о вас, о ваших объятиях – я не мог спать.

Голос Родерика дрогнул – казалось, он говорит искренне, и Энни вдруг вспомнила, как они встретились. А потом они с Острой спустились в гробницу Гении Отважной под хорцем Тенистого Эслена, где написали заклятие против Фастии и положили его в гроб, чтобы Гения смогла его отнести святой Цер, защитнице женщин. Вот только на самом деле они вовсе не проклинали Фастию, а лишь просили, чтобы ее сестра была к ним добрее. А потом, повинуясь порыву, Энни добавила: «А еще я хочу завладеть сердцем юноши по имени Родерик Данмрог. Пусть отныне он будет думать только обо мне и каждую ночь видеть меня во сне».

– О, – прошептала она.

Родерик опустился на колени и такбыстро схватил ее руку, что Энни не успела ее отдернуть. Он отчаянно сжал ее ладонь.

– Никто, кроме Веспресерн, не знает, что вы здесь, а она никому не расскажет, поскольку любит меня больше, чем родная мать. Я могу спасти вас от них, Энни. Я все готов для вас сделать.

– Да, Родерик? И вернуть мне Остру, Казио и з'Акатто? Они ведь тоже здесь, не так ли?

Он кивнул, и на его лице появилось тоскливое выражение.

– Те люди собираются с ними что-то сделать в лесу, это как-то связано с храмом Старого Червя. И тут я бессилен, Энни. Вы не понимаете – будь это в моих в силах, я бы их освободил, но уже слишком поздно.

– Кто они, те люди?

– Я точно не знаю. Они родом из разных мест, хотя многие рыцари пришли из Ханзы. Они служат тому же, кому и мой отец. Их повелитель обладает огромным могуществом, но я никогда не слышал его имени и не знаю, где он живет. – Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица. – Вы должны о них забыть, если хотите жить. Я не смогу вечно прятать вас здесь.

– Значит, ты поможешь мне сбежать? – сказала Энни.

– А какой смысл? – спросил Родерик. – Они все равно вас найдут, и тогда вас некому будет защитить. Они убьют вас, а моя жизнь превратится в ад. Я не могу этого допустить.

– И что же ты предлагаешь? – спросила Энни.

– Вы выйдете за меня замуж, – сказал он. – И будете в безопасности.

Энни удивленно заморгала.

– А с чего ты взял?…

Она прикусила губу, чтобы не сказать: «Да я скорее умру на виселице, чем стану твоей женой».

Немного подумав, она закончила вопрос:

– А с чего ты взял, что они не тронут твою жену?

– Потому что тогда вы не сможете занять трон Эслена, – ответил Родерик. – Да, мне и это известно. Они не хотят, чтобы вы стали королевой. Если вы будете моей женой, то, по закону вашего Комвена, вам не быть ею. А мой отец обязан защитить невестку. По-моему, это превосходный план, верно?

– А мои друзья?

– Их уже не спасти. Они умрут сегодня ночью.

– Сегодня?

– Да. А мы поженимся – пока мой отец будет занят проведением обряда в лесу. Я нашел сакритора, который узаконит наш союз. Утром брак будет записан в церкви, и вы окажетесь под защитой святых и моей семьи.

– Все это так неожиданно… – пробормотала Энни. Родерик энергично закивал.

– Да, я понимаю. Но я не сомневаюсь, что в своем сердце вы – так же как и я – уверены, что мы предназначены друг для Друга, Энни.

– В таком случае, – холодно поинтересовалась она, – как ты мог меня предать?

– Письмо пришло моему отцу, – не моргнув глазом ответил он. – Он вскрыл его прежде, чем я его увидел.

Вероятно, он успел забыть, как недавно сказал, что сам отдал его отцу. Родерик так сжал руку принцессы, что ей стало больно. На его глазах выступили слезы.

– Я бы не сказал им, где вы, моя любовь. Ни за что.

Энни закрыла глаза, мысли ее смешались, и тут она ощутила, как губы Родерика прижались к ее губам. На нее накатила волна отвращения, ей ужасно хотелось его оттолкнуть, но Энни понимала, что Родерик – ее последний шанс. Заклятие заставило его пойти наперекор здравому смыслу, и его безумная любовь к ней оставалась единственным оружием Энни.

Поэтому она постаралась вспомнить, как она целовалась раньше – когда ей этого хотелось. Энни обняла Родерика и ответила на его поцелуй. Ей показалось, что прошла вечность.

Когда он наконец оторвался от ее губ, взгляд его был полон нежности.

– Вот видишь, ты чувствуешь то же, что и я.

– Да, я люблю тебя, Родерик, – солгала Энни. – Но ты больше не сможешь меня предать. Ты должен поклясться. Я не перенесу новых испытаний.

Его лицо сияло от радости.

– Я клянусь святым Тарном, и пусть он поразит меня, если я лгу.

– Тогда давай поженимся, – сказала она, – и как можно скорее. Если то, что ты говоришь, правда, другого шанса у нас не будет.

Он возбужденно кивнул.

– Священник в соседней деревне. Он ждет нас за час до полуночи. Я должен проследить за последними приготовлениями. А ты пока отдохни. Я о тебе позабочусь. Ты будешь счастлива, Энни, – клянусь собственной жизнью.

И он вновь вышел, ключ повернулся в замке, а Энни осталась одна, жалея, что у нее нет воды и мыла, чтобы смыть с себя его вкус и запах.

Часть V Гармония 2223 год эверона, святки

Винахт, середина святок, есть самая долгая ночь в году. В полночь врата небес распахиваются, и людям открываются знамения предстоящего года.

Из «Альманаха отца Мантео»

Сефта, седьмой способ, призывает святого Сатро, святого Вота и святого Сслфана. Он порождает горькие воспоминания, потерянную любовь, умирающий закат. И пробуждает меланхолию и безумие.

Утаво, восьмой способ, призывает святого Брайта, святую Мери, святого Аббуло и святого Серна. Он порождает нежные воспоминания, блаженство первого поцелуя, восходящее солнце. И пробуждает радость и восторг.

Из «Кодекса гармонии» Элгина Видселя

Глава 1 Песня среди холмов

Леоф прервался, чтобы протереть глаза. Нотные знаки на бумаге начали расплываться, превращаясь в извилистые темные ручейки.

«Нет времени, – с отчаянием подумал он. – Нет времени, чтобы сделать все как следует».

Но он должен. Если он намерен так близко подойти к краю мира, то все должно быть идеально. Так и было – почти. И все же он понимал: чего-то не хватает, он не просто сделал какую-то ошибку – чего-то попросту нет!

Уставший и разочарованный, он опустил голову на крышку клавесина и закрыл глаза. Всего на несколько мгновений. Мысли перестали течь связно, они парили, точно пылинки в солнечном луче. Затем пылинки превратились в пушок семян чертополоха, и оказалось, что Леоф лежит на все еще зеленой траве ранней осени, неподалеку от очаровательного маленького городка Глеон Мелхен. Прошлой ночью он видел пурпурную луну – удивительно, что в это время он еще не лег спать. Он раздумывал, не вздремнуть ли ему сейчас, пока со стороны холмов до него не донеслась мелодия пастушьей свирели. Она завораживала своей прелестью, но в ней было нечто незаконченное…

– Фралет Акензал… о, я потревожила вас.

Леоф подскочил, как рыбка, попавшаяся на крючок, разбрасывая во все стороны свои бумаги. Он с ужасом понял, что заснул. Если прайфек обнаружит, чем он занимается…

Но это был не прайфек, а леди Грэмми. Леоф вскочил на ноги.

– Миледи… – пробормотал он поспешно.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Я просто пришла вас поблагодарить.

– Значит…

– Да, – подтвердила она. – Мои люди нашли Мери, как вы и говорили. И я даю вам слово, что вашему другу не причинили вреда.

Леоф подумал, что он сможет в этом убедиться лишь после того, как снова увидит Гильмера. Как только стали распространяться слухи, что люди регента разыскивают по окрестностям маленькую девочку, леди Грэмми все поняла и попросила Леофа рассказать ей, где найти Мери. Ему пришлось согласиться, хотя он понимал, что подвергает жизнь Гильмера опасности. Впрочем, едва ли Мери и его другу будет хуже, если их отыщет леди Грэмми, а не люди регента. После того как Мери вернется домой, принц не сможет обвинить королеву-мать в пропаже девочки. А если леди Грэмми сдержит слово, никто не узнает о роли Гильмера.

– Я бы хотел ее увидеть, когда это будет удобно, – попросил Леоф.

– Это удобно прямо сейчас, – ответила Грэмми. – Просто я собиралась сначала поговорить с вами наедине. Мне бы хотелось знать, зачем вы так рисковали – ведь вы ничего не могли выгадать.

Леоф заморгал.

– Я… просто мне это показалось правильным поступком, леди.

Она пристально посмотрела на него, тихонько рассмеялась и, прежде чем он понял, что она задумала, наклонилась и нежно поцеловала в губы.

– Мери в коридоре. Сейчас я ее к вам пришлю.

Ошеломленному Леофу ничего не оставалось, кроме как стоять, ждать и пытаться осознать, что произошло.

Увидев его, Мери сразу же бросилась к нему на руки – их встреча оказалась совсем не похожей на первое знакомство, когда она пряталась в шкафу.

– Ну, как тебе понравилось жить с Гильмером? – спросил он.

– Он такой ворчун, – сообщила Мери, – но со мной был очень добр. А когда мы вместе ходили в деревню…

Леоф внимательно слушал рассказ, но, хотя он был рад ее видеть, в его голове вновь зазвучала мелодия, и, пока девочка говорила, он начал ее наигрывать. Недостающие ноты мучительно жгли его пальцы.

Мери улыбнулась.

– Как красиво, – сказала она. – Могу я попробовать?

– Конечно, – ответил Леоф. – Только она еще не закончена…

Он беспомощно слушал, как девочка играет – безупречно, как всегда, но и ее исполнение получилось таким же незавершенным.

– Что-то не так, да? – спросила Мери.

Леоф посмотрел на нее долгим взглядом.

– Да, ты совершенно права, – наконец сказал он.

– А что, если…

Она посмотрела на него, высунула кончик языка, положила руки на клавиши и нажала.

Леоф ахнул, совершенно ошеломленный.

– Конечно, – пробормотал он. – Святая Оймо, конечно!

– Так лучше? – спросила Мери.

– Ты же знаешь, что да, – ответил он, погладив ее по голове.

Девочка кивнула.

Он протянул руки и тихонько коснулся тех же клавиш, что и она, – только теперь он сыграл всю мелодию целиком.

– Она совершенна, – прошептал он, когда звуки смолкли. – Теперь она совершенна.

Глава 2 Воссоединение

Казио закашлялся и сплюнул. Сквозь застилающую глаза пелену он увидел сгустки крови на траве. Когда его голова ударилась о землю, он ощутил странную легкость, так что на мгновение ему показалось, что он был обезглавлен, а вовсе не получил чувствительный удар кулаком.

Ему захотелось остаться лежать на земле, однако он заставил себя сесть – отнюдь не простая задача, если у тебя связаны руки и ноги.

Он вновь посмотрел на человека, который его ударил. Без скрывающего лицо шлема рыцарь выглядел молодым, пожалуй, всего на несколько лет старше Казио – года двадцать три, не больше. В карих глазах пробивалась зелень, а волосы имели цвет пыли в Теро Мефио – не рыжая медь волос Энни, а более светлый ржавый оттенок.

– Я приношу свои извинения, – сказал Казио, ощупывая языком зубы, чтобы выяснить, не расстался ли он с одним из них. – И зачем только я назвал вас трусливым жеребцом, лишенным чести. Каким глупцом я чувствую себя теперь, когда вы на деле доказали мне обратное. Как еще можно доказать свою храбрость, если не ударить в лицо связанного человека, – разве что убить женщину.

Мужчина присел рядом с Казио на корточки, схватил его за волосы и оттянул голову назад.

– Почему бы тебе не заткнуться? – спросил он на вителлианском с сильным акцентом. – Во имя всех ансу, когда ты только научишься держать рот на замке? – Он повернулся к з'Акатто. – Он всегда себя так ведет?

– Да, – вежливо ответил з'Акатто. – С того самого дня, как появился на свет. Но вы не можете не признать, что в его словах что-то есть. Ведь вы ударили его именно по этой причине – вас разозлило, что он был прав.

– Я ударил его, потому что ему следует молчать, – сообщил мужчина.

– Тогда засуньте ему в рот кляп и избавьте нас всех от его болтовни, – посоветовал з'Акатто. – И тогда вам не придется его слушать, а он избежит побоев.

– А еще лучше, – не сдержался Казио, поворачивая голову к врагу, пусть и ценой потери нескольких прядей волос, – развязать меня и дать мне меч. Почему человек, который не может умереть, боится сражаться?

– А ты рыцарь? – спросил мужчина.

– Нет, – ответил Казио. – Но я – Казио Пачиомадио да Чиоваттио, благородный по рождению. Какой отец воспитал вас, если вы отказываетесь от поединка?

– Я Эрик Вардхилмсон, а мой отец был Вардхилм Гаутсон аф Флозубург, – ответил мужчина, – рыцарь и лорд. И ни один из его сыновей не станет сражаться на благородной дуэли с таким грязным подонком, как ты. – Он еще сильнее потянул Казио за волосы, а потом отпустил. – В любом случае, мне и моим людям запрещены дуэли.

– Как удобно, – язвительно пробормотал Казио.

– Не в большей степени, чем вовремя заметить собачье дерьмо, чтобы не наступить в него, – ответил рыцарь с угрожающей усмешкой. – К тому же едва ли можно считать, что ты победил сэра Алхараи в поединке. Такое впечатление, что кто-то бросал на него сверху камни, а потом отрубил ему голову, пока тот не успел подняться.

– Речь идет о типе в блестящих доспехах возле монастыря Святой Цер? Того, что был покрыт кровью убитых сестер? Того, кто напал на меня вместе с приспешниками и с помощью лордов тьмы?

– Он был святым человеком, – возразил Эрик. – Не говори о нем плохо. И тебе следовало бы знать, что я не получил благословения ансу, как он. Только один из нас может быть избранным – эта честь досталась Хротвулфу.

Он кивнул в сторону другого рыцаря, с волосами черными, точно уголь, и кожей такой белой, что румянец на его щеках казался розовым, как у ребенка.

– Тогда пришли ко мне его. И я буду с ним сражаться – снова. И снова заставлю его сесть на задницу.

– Мне начинает нравиться предложение старика заткнуть тебе рот кляпом, – заметил Эрик.

– Вы до сих пор не заткнули мне рот с той минуты, как я стал вашим пленником, – напомнил Казио. – Не думаю, что вы сделаете это теперь.

Эрик улыбнулся.

– Верно. Мне нравится показывать тебе, насколько твои слова меня не трогают.

– И именно по этой причине ты меня ударил, – сказал Казио.

– Нет, я просто получал удовольствие, – парировал Эрик.

– Не делай из себя дурака, приятель, – вмешался з'Акатто. – Ты разрешаешь ему говорить в надежде, что он сумеет тебя достаточно разозлить и ты его развяжешь. Ты хочешь подраться с ним не меньше, чем он с тобой.

– Ну, я бы хотел посмотреть, как он сумеет меня побить при помощи своей иголки, – не стал отпираться Эрик. – Но я исполняю священную миссию. Нельзя думать о себе – долг превыше всего.

– Нет ничего священного в том, чтобы преследовать двух юных девушек по всему свету, – проворчал з'Акатто.

– С этим покончено, – заявил Эрик, удивленно приподняв брови. – Разве ты не знаешь? Мы нашли их после того, как поймали вас. На самом деле Хротвулф считает, что их убили вы.

– Убили? – воскликнул Казио. – О чем ты говоришь?

– У обеих девушек было перерезано горло – их нашли за тем Холмом, где мы поймали вас. Вороны уже начали пировать. Тогда и пострадал Оленд.

Казио не сводил с него глаз.

– Тип, который потерял глаза? И умер от заражения крови еще до заката? Неужели ты думаешь, что это из-за ворона?

– Я видел своими собственными глазами, – проговорил Эрик, на его лице появилось недоуменное выражение, как будто он сомневался в собственных словах. – Впрочем… – Он замолчал. – Нет. Я их видел. Им почти отсекли головы.

– Ты лжешь, – сказал Казио.

Девушки спустились с холма, чтобы мужчины не видели, как они справляют нужду. Они оставались вне поля их зрения всего несколько минут. И все же Казио вдруг представил лежащих на земле мертвых девушек, и к горлу подступила тошнота.

– Ах ты, сын шлюхи, – выругался он. – Вы просто чумные собаки. Я вас всех прикончу.

– Нет, – покачал головой Эрик. – Ты был бы уже мертв, если бы нам не требовался воин. Но на крайний случай сгодится и старик, если тебе так не терпится встретиться с ансу Халья. Будь спокоен, ты умрешь, и твоя смерть не будет приятной, так что молись, пока у тебя есть время, тем ансу, которых ты почитаешь.

Он накинул на шею Казио веревочную петлю и заставил его встать. Перебросил свободный конец веревки через ветку и завязал так, что Казио теперь был вынужден стоять, чтобы веревка его не задушила.

И на этом Эрик оставил его придумывать новые проклятия.

Вскоре к лагерю подъехала большая группа рыцарей. Впрочем, часть из них были больше похожи на священников. У пленников появилась надежда, но она очень скоро умерла – оказалось, что священники ведут себя так же, как рыцари.

Казио ничего не оставалось, кроме как наблюдать за их работой и стараться не заснуть.

Лагерь находился неподалеку от кургана, в Вителлио такие назывались персай, или седос, и на них часто строили храмы. Рассказывали, что будущие священники должны посещать эти храмы в определенном порядке, получая тем самым благословение своих святых. Но то, что происходило здесь, явно попахивало нечестивством. Вновь прибывшие привели с собой пленников, женщин и детей, и сразу же установили вокруг кургана семь шестов, после чего принялись выкорчевывать кустарник. Другие на вершине холма складывали из камней нечто напоминающее храм.

– Ты знаешь, что они собираются сделать, з'Акатто? – спросил Казио, продолжая наблюдать за врагами, сновавшими вокруг, точно муравьи.

– Понятия не имею, – ответил старик. – Да и думать без вина мне трудно.

– Тебе и стоять трудно без вина, – проворчал Казио.

– Точно, – ответил старик. – Мужчинам нельзя отказывать в вине, в особенности тем, кому предстоит скоро умереть.

Их разговор был прерван какой-то суматохой. Откуда-то донеслись крики, рыцари вскочили на коней и ускакали прочь, за ними последовали пятеро человек, одетых в монашеские сутаны. Через час они вернулись и привели с собой новых пленников. Все они оказались мужчинами, один был средних лет, а трое парней – совсем молодыми, младшему едва ли исполнилось четырнадцать. Все четверо имели легкие ранения.

Мужчину привязали так же, как Казио, рядом с ним.

– Вы, наверное, из Вителлио, – заговорил он на родном языке Казио. – И вас зовут Казио и з'Акатто.

– Вы нас знаете, сэр? – спросил Казио.

– Да, у нас есть двое общих друзей, очень симпатичных друзей.

– Энни и…

– Тише, – прервал его мужчина. – Попридержи язык. Похоже, это монахи Мамреса, но некоторые из них могут принадлежать и к ордену Декмануса. В таком случае они слышат даже шелест крыльев бабочки.

– Но… наши друзья, они живы и здоровы?

– Насколько мне известно. Меня зовут Арторе, и я помогал им разыскивать вас. Ну, можно сказать, что часть задачи мне удалось решить, но, честно говоря, я бы предпочел, чтобы обстоятельства сложились иначе.

– Они спаслись? Рыцари их не нашли?

Арторе пожал плечами.

– Не могу быть уверен. Мы с сыновьями задержали их, насколько могли, вот только монахи очень меткие стрелки. И они хотели взять нас живыми – в противном случае мы бы давно уже были мертвы.

– Но как церковь может в этом участвовать? – прошептал Казио. – Такого просто не бывает.

– Любого человека можно подкупить, – со вздохом ответил Арторе. – А если сказать, что ты делаешь угодную святым работу, за тобой пойдут многие. Честно говоря, я знаю о них не больше, чем ты. Вопросы следовало бы задавать моей жене. – Он помрачнел. – Хотел бы я увидеть ее еще разок, напоследок…

– Мы обязательно спасемся, – пообещал Казио. – Подожди. Я найду способ.

Но когда он в очередной раз безуспешно попытался растянуть прочные веревки, он все еще не представлял какой.

Нейл сидел на лошади, сцепив руки на луке седла, и размышлял о том, что ему не нравится лес, раскинувшийся перед ним. Начать с того, что он редко бывал в лесу – на Скерне их не росло, и, если не считать небольших рощиц, по которым он проезжал, пересекая Вителлио, он не видел больших лесов и на материке. Но однажды, когда ему исполнилось пятнадцать лет, вместе с Файлом де Лири он отправился на север, в Хериланц. У Файла были полномочия посла, но их атаковали рейдеры из Вейханда. Они вступили в морское сражение и одержали в нем победу. Впрочем, корабль получил повреждения, и они пристали к берегу для ремонта. Сразу за узкой и каменистой прибрежной полосой начинался лес, кроны сосен смыкались так тесно, что Нейлу показалось, будто он попал в пещеру. Одно дело – встретить врага на открытой местности или в море, и совсем другое – когда противник может выскочить из-за любого дерева. Им пришлось углубиться в лес, чтобы срубить сосну для мачты, – обратно они вернулись, потеряв половину людей. Моряков по пятам преследовали орды татуированных дикарей, не признающих ни короля, ни короны.

Здешний лес показался Нейлу похожим на тот, только тут было еще хуже – все-таки у сосен ветви начинались на некотором расстоянии от земли, а эти деревья больше напоминали гигантские заросли ежевичных кустов.

Он без особого труда следовал за ханзейскими рыцарями. На землях между Палдхом и Теремене не было крупных городов – здесь люди сразу же обращали внимание на все необычное. Группа рыцарей в странных доспехах, разыскивающая двух девушек, не могла передвигаться незаметно. И хотя Нейл и сам был чужеземцем, ему без труда удавалось узнавать все, что требовалось: он что-нибудь покупал, а потом вступал в вежливую беседу с крестьянами.

Возле Теремене на повороте дороги он встретил рыцарей, возвращавшихся в Палдх. К тому моменту, как он сообразил, кто они такие, было уже слишком поздно прятаться. Ему ничего не оставалось, кроме как спокойно ехать дальше, рассчитывая, что они его не узнают. Так и произошло. Девушек среди них он не видел.

Нейл понимал, что рыцари либо отыскали Энни и Остру и убили их, либо решили отказаться от погони. Последний вариант представлялся ему не слишком вероятным, поэтому он въехал в Теремене с тяжелым сердцем. Именно в городе, за кружкой отвратительного пойла, которое здесь называли пивом, ему удалось, задав несколько удачных вопросов, выяснить, что несколько рыцарей «весьма неприятного вида» отправились на север, а кое-кто даже утверждал, что с ними были два плен-ника-вителлианца.

Теперь, два дня спустя, Нейл остановил свою лошадь, которой дал кличку Надежда, перед неприветливой громадой леса.

– Ну, Надежда, – со вздохом сказал он, – посмотрим, какие ночные твари прячутся в этом лесу?

Он тронул лошадь и проехал несколько шагов, но тут его внимание привлекло золотое пятно, стремительно промелькнувшее между деревьями. Кто-то притаился за одним из толстенных дубов.

Нейл вздохнул, спрыгнул на землю и вытащил меч. Он поморщился – такого отвратительно сбалансированного клинка он давно не держал в руках. Да и Надежда не слишком тянула на боевого скакуна – Нейл совсем не был уверен, что сможет сражаться верхом, в особенности в таком густом лесу.

Из-за дерева выглянула голова – и Нейл успел разглядеть знакомое лицо. Голова тут же скрылась за стволом. Он услышал приглушенный вскрик, а потом девушка побежала прочь.

Остра.

Убрав клинок в ножны, Нейл бросился за ней. Он не понимал, чего она испугалась, ведь девушка его явно узнала.

Она больше не пыталась спрятаться, а просто бежала изо всех сил, словно ее преследовали все демоны моря.

– Остра! – позвал Нейл, опасаясь кричать громко, но она побежала еще быстрее.

Однако Нейл бегал лучше, а деревья здесь росли на приличном расстоянии друг от друга.

Между ними оставалось не больше десяти ярдов, когда на пути Остры неожиданно возник всадник. Девушка закричала и упала на колени.

Мужчина был в доспехах, но без шлема. Он перекинул ногу через конскую спину, собираясь спешиться, когда вдруг увидел Нейла.

Он даже не вскрикнул – Нейл врезался в него, точно копье, и ударил в корпус. Мужчина так и не успел нормально спешиться, потерял равновесие и с грохотом рухнул на землю. Столкновение прервало разгон Нейла, и он упал по другую сторону от лошади, прокатился у нее под брюхом, одновременно выхватывая меч. Его противник поднял защищенную кольчугой руку, чтобы остановить первую атаку, и Нейл услышал, как треснула ломающаяся кость. Теперь он не сомневался, что это один из ханзейских солдат, если не рыцарей. Нейл знал, что должен сражаться в соответствии с кодексом чести, однако эти люди уже не раз продемонстрировали отсутствие чести у них самих.

Нейл занес было меч, чтобы отрубить врагу голову, но в последний момент вспомнил, что упустил из виду коня. Он упал и откатился в сторону – и очень вовремя, копыта разъяренного скакуна ударили в то место, где он только что стоял. Нейлу пришлось отступить, и это дало рыцарю возможность подняться на ноги. Он открыл рот, и Нейл понял, что его противник сейчас позовет на помощь.

И тогда он сделал единственное, что ему оставалось, – метнул свой меч. Клинок перевернулся в воздухе и ударил рыцаря в грудь и лицо. Вместо крика из груди рыцаря вырвался хриплый стон, из сломанного носа хлынула кровь. Нейл бросился вперед, уклонился от отчаянного взмаха мечом и ударил своего врага в горло, чувствуя, как трещит хрящ. Рыцарь упал на землю, словно пугало, срезанное с шеста.

Не желая рисковать, Нейл подхватил вражеский меч и двумя ударами отсек врагу голову.

С трудом переводя дух, Нейл повернулся и увидел, что Остра, сжавшись в комок, лежит на земле и тихонько плачет.

– Остра? С тобой все в порядке? – спросил он.

– Не подходи, – задыхаясь, прошептала она. – Ты один из них, иначе и быть не может.

– О чем ты говоришь?

– Я видела, как ты умер! – со стоном прошептала Остра.

– Ах вот оно что, – с облегчением протянул Нейл, который наконец все понял. – Нет, Остра. Мое ранение было не таким серьезным, а одна леди с корабля приказала своим людям вытащить меня из воды. Да, я едва не умер, но я вовсе не носчолк.

– Я не знаю, что означает это слово, – ответила Остра. – Но Казио отрубил одному из них голову, а тот продолжал шевелиться.

Она посмотрела на Нейла глазами, полными слез. Нейл обернулся к рыцарю, которому только что отрубил голову сам. Тот вроде бы не двигался.

– Ну, я не такой, – сказал Нейл. – Обещаю тебе, что, если мне отрубят голову, я умру. – Он опустился рядом с ней на колени и обнял за плечи. – Остра, – мягко продолжал он. – Я ведь сражался с ними, помнишь? Чтобы вы могли сесть на корабль. Разве я стал бы это делать, будь я заодно с ними?

– Я… наверное, вы правы, – пробормотала она. – Но все так ужасно, с нами столько всего произошло… я не могу…

Нейлу было жаль девушку, но у них не было времени на разговоры.

– Остра, – спросил он тихо, но твердо, – где Энни?

– Я не знаю, – подавленно ответила она. – Она должна была остаться с Арторе и его сыновьями – они собирались ехать в Эслен, но я видела, как эти привели Арторе в свой лагерь, и мне показалось, что один из монахов меня услышал, хотя я и находилась далеко…

– Остра, в лесу есть другие рыцари?

Она кивнула.

– Ладно, тогда давай перейдем в безопасное место, и там ты мне все расскажешь, хорошо? Постарайся все вспомнить, пока мы будем ехать.

– Мы должны спасти Казио, – едва слышно прошептала Остра.

– Конечно. Мы всех спасем, но сначала я должен узнать, что происходит, а здесь не самое подходящее место для беседы. Пойдем.

После победы в рыцарском поединке Нейл имел полное право забрать оружие, доспехи и коня проигравшего. И хотя схватку едва ли можно было назвать рыцарской, он решил, что в данной ситуации эта правило применимо.

Меч был хорошо сбалансирован, да и сталь клинка оказалась заметно лучше, чем у того, что Нейл купил в Палдхе. Поскольку Нейл пребывал в меланхолическом настроении, он назвал свое новое оружие Кьюнслик, «Меч мертвеца», очень надеясь, что имя не окажется пророческим.

Кольчуга также подошла Нейлу, хотя оказалась немного великовата, нагрудные доспехи и латные рукавицы тоже. А вот наголенники были слишком длинными. Шлем и два копья остались притороченными к конскому седлу, а конь не подпускал Нейла к себе.

Вообще, со скакуном нужно было что-то делать. Скорее всего, он вернется в лагерь, и рыцари сразу же поймут, что их товарищ убит. Конечно, со временем они все равно заподозрят неладное, но это произойдет не сразу. И все же Нейлу не хотелось убивать несчастное животное. В конце концов он взял веревку, которой стреноживал Надежду по ночам, сделал аркан и после нескольких неудачных попыток сумел поймать вражеского скакуна. После чего он привязал коня поверженного рыцаря к дереву.

Потом они вернулись с Острой к Надежде и поехали прочь. Покинув лес, Ней л свернул с дороги и нашел укромное местечко, где им никто не мог помешать. Здесь он внимательно выслушал историю Остры.

– Тебе не следовать оставлять Энни, – сказал он, когда девушка закончила свой рассказ.

– Я не понимаю, как вы можете такое говорить – ведь она вас предала, – резко сказала Остра и с досадой добавила: – Кроме того, она находилась в безопасности, во всяком случае, я так думала. А Казио и з'Акатто попали в руки врагов.

– Да, но как ты рассчитывала в одиночку спасти Казио и з'Акатто?

– Я надеялась, что сумею незаметно пробраться в лагерь и разрезать веревки, – ответила Остра, опустив голову. – Но мне не удалось даже близко к ним подойти.

– И ты с тех пор не видела Энни.

– Не видела, – кивнула Остра.

– Как ты думаешь, они ее убили?

– Не знаю, – с тоской ответила Остра. – Они поймали Арторе и его сыновей. Должно быть, они убили кого-то из них, поскольку одна из лошадей была без всадника. Но я посчитала – для Энни лошади не осталось.

– Значит, ты полагаешь, что она сумела спастись?

– Я надеюсь, – вздохнула Остра. – Это я во всем виновата. Она вернулась из-за меня.

– Что уж теперь переживать, – попытался утешить ее Нейл. – Нужно думать о том, что можно сделать сейчас, а не о том, что нужно было сделать раньше.

Он с удивлением услышал, как произносит эти слова, – еще больше Нейла поразило, что он действительно так думает – и не только про Остру, но и про себя. Да, он уже несколько раз терпел поражение. Вполне возможно, что на этом его неудачи не закончатся, но, как наверняка сказал бы ему отец, мужчина не должен сдаваться.

– Если Энни жива, – задумчиво проговорил он, – то она находится по другую сторону леса. Мы не можем проехать по дороге – они захватят нас так же, как твоих друзей. Тем не менее, нам необходимо пересечь лес и выяснить, жива ли Энни.

– Но Казио…

– Осталось по меньшей мере два рыцаря, и один из них – носчолк. А сколько там обычных воинов и монахов? Со сколькими одновременно мне придется сражаться?

– Некоторые из них уходят и вновь возвращаются, – ответила Остра. – Всего там пятеро монахов и пятнадцать солдат.

– Слишком много, – сказал Нейл. – Они убьют меня, тебя, а потом Казио и з'Акатто, и мы ничем не поможем королеве – и Энни. Сначала мы должны выполнить свой долг, ты понимаешь?

Остра склонила голову.

– Да, – согласилась она.

– И ты больше не попытаешься сбежать?

– Обещаю.

– Хорошо. Тогда не будем терять время – скоро стемнеет.

Остра вновь кивнула, но продолжала смотреть в землю. Нейл приподнял ее подбородок.

– Клянусь всеми святыми, которых почитает мой народ, после того как мы узнаем, что случилось с Энни, я сделаю все, что в моих силах, для твоих друзей.

– Спасибо.

– Ладно, поехали.

Они вернулись в лес и обогнули дорогу по широкой дуге, ориентируясь по солнцу. К облегчению Нейла, они довольно скоро увидели просветы между деревьями. Полоса леса оказалась длинной, но узкой. Солнце уже садилось, когда в его косых лучах он разглядел замок, а еще дальше – небольшое поселение.

– Ты знаешь это место? – спросил он.

Остра покачала головой.

– Ладно, давай заглянем в деревню.

Нейл осторожно направил лошадь по дороге, но вокруг было пусто. Лишь дважды они встретили людей. В первый раз, когда оказались на развилке – одна дорога шла к замку, а другая к деревне. Солнце уже село, и их путь озаряла лишь луна. Однако они издалека услышали шум приближающейся со стороны замка кареты. Нейл различил лишь тень, их разделяло около двухсот ярдов. Нейл быстро направил Надежду к деревне, и шум кареты вскоре стих.

Вторая встреча произошла на окраине деревни, когда Нейл заметил четверых всадников, которые направлялись прямо к ним. Он напрягся и положил руку на рукоять Кьюнслика, успев разглядеть лишь, что на всадниках нет доспехов.

– Кто здесь? – произнес грубый мужской голос на королевском языке.

Нейл еще сильнее сжал рукоять меча, однако голос показался ему знакомым.

– Убери оружие, Эспер, – сказал кто-то другой. – Неужели ты не видишь, кто это?

– Только не при таком свете. У меня зрение не освященное, как твое.

– Добрая встреча, сэр Нейл, – приветствовал второй. – Полагаю, нам есть что обсудить.

Глава 3 Церемония

Энни вновь смотрела на девушку в зеркале и теперь узнавала ее еще меньше, чем несколькими часами прежде. Сейчас на ней были надеты покрывало невесты из золотой парчи, полностью скрывавшее короткие волосы, и платье оттенка слоновой кости с длинными обтягивающими рукавами и кантом в тон покрывалу. Собственное лицо казалось ей странным и незнакомым. Однако Веспресерн была довольна.

– Все отлично подошло, – сказала она. – Ничего не нужно подгонять, нам повезло, ведь времени практически не осталось. Мой господин очень торопится. – Она погладила Энни по плечу. – Вы же знаете, как он вас любит. Никогда раньше я не видела, чтобы он шел против воли отца даже в мелочах. Надеюсь, что он поступает правильно.

Веспресерн явно ждала ответа.

– Он постоянно в моих мыслях, – наконец ответила Энни. – Я мечтаю лишь о том, чтобы подарить ему счастье, которого он заслуживает.

Она говорила вполне искренне.

– Лишь немногим в вашем положении удается выйти замуж по любви, – продолжала причитать Веспресерн. – Вы даже не представляете, как вам повезло.

Энни вспомнила, что Фастия не раз говорила ей о том же, – Фастия, чей брак был таким несчастливым. Фастия, которая играла с ней и делала для нее гирлянды из цветов и с которой рассталась после ссоры, – а теперь уже никогда не сможет попросить у сестры прощения.

Фастия стала пищей для червей.

Энни услышала шаги в коридоре.

– А вот и он, – сказала Веспресерн. – Вы готовы, миледи?

– Да, – кивнула Энни. – Готова.

– Подойдите сюда, – попросила Веспресерн. – Мы завернем вас в старый плащ. Здесь вас никто не узнает, но лучше соблюдать осторожность.

Энни молча стояла, пока Веспресерн накидывала ей на плечи шерстяной плащ. В дверь постучали.

– И кто бы это мог быть? – спросила Веспресерн фальшиво – в свете предыдущего высказывания.

– Родерик, – последовал ответ. – Она готова? Время пришло.

– Готова, – откликнулась Веспресерн.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился Родерик, который выглядел по-королевски в темно-красном камзоле и белых штанах в обтяжку.

– Клянусь святыми… – пробормотал он, не спуская глаз с Энни. – Мне так хотелось посмотреть на тебя в свадебном платье.

– Это дурная примета, – ответила Энни. – Скоро ты его увидишь.

– Да, – не стал спорить Родерик. – Не могу поверить, что так долго жил без тебя, Энни. А теперь и часа не могу вытерпеть, не взглянув на твое лицо.

– И я скучала по тебе, – ответила Энни. – Долгие ночи в монастыре я проводила без сна, размышляя о тебе. И молилась о том, чтобы ты меня не разлюбил.

– Я не мог тебя разлюбить, – пылко ответил он. – Святые навеки запечатлели твой образ в моем сердце, теперь там не осталось места ни для кого другого.

«Ты даже не представляешь, насколько близок к истине», – подумала Энни.

– Пойдем, – нетерпеливо сказал Родерик. – Веспресерн, ступай вперед и проверь, нет ли кого в коридоре и во дворе.

Мы спустимся по лестнице для слуг, затем через кухню выйдем в задние ворота, где расположены конюшни. Я знаю стражника, который стоит там на посту, он нас не предаст. – Родерик взял Энни за руку. – Теперь тебе нечего бояться. Все твои несчастья позади.

– Да, я понимаю, – ответила Энни.

Родерик хорошо знал свой замок и живущих в нем людей – они встретили лишь старика, пекшего хлеб на кухне, и стражника, о котором упоминал Родерик. Пекарь не обратил на них ни малейшего внимания. Стражник похлопал Родерика по спине и что-то сказал на хорнском – наверное, пошутил. Это показалось ей странным – стражник был другом Родерика, так сама Энни дружила с Острой. Как могли другие люди любить человека, полного обмана и предательства?

Возможно, в глубине души они и не любили. Быть может, именно по этой причине Остра и покинула ее – в душе она больше не любила Энни или даже ненавидела. И вовсе не из-за того, что Энни совершила нечто ужасное – просто в ней не осталось ничего, за что ее можно было бы любить.

Но сейчас не время об этом думать. Не имеет значения. Важно лишь покончить с неприятным делом – как получится.

Потом они вдвоем оказались в карете. Веспресерн, надев тяжелый плащ, уселась рядом с возницей. Наступили сумерки, на землю легли длинные тени. Узкий серп луны завис над горизонтом.

– Поцелуй меня, Родерик, – сказала Энни, когда они отъехали от замка. – Поцелуй меня.

Он потянулся к ней, но в последний момент его одолели сомнения.

– А разве нам не следует подождать до начала обряда?

– Но мы же целовались раньше, – напомнила Энни. – Я не могу ждать, прошло так много времени – не заставляй меня страдать.

В карете не было света, и Энни не могла разглядеть его лицо, но она почувствовала, как его пальцы скользнули по ее щеке и нежно легли на затылок, а потом она ощутила его губы, мягкие и теплые. Энни вспомнила ту ночь в Тенистом Эслене, когда его руки обжигали ее, как раскаленный металл, как она начала задыхаться и как мучительно забилось сердце, как она тогда его любила – и краткий миг она вновь любила его, так, как девушка может любить в первый раз в жизни.

Он попытался отстраниться, но Энни обеими руками обняла его и вложила в свой поцелуй всю темную страсть, что накопилась в ее сердце, – и весь мрак души Энни влился в тело Родерика. Он застонал, но не сумел отодвинуться от нее – и она мысленно стерла его лицо. А потом мягко оттолкнула его. Он дрожал, по его щекам текли слезы.

– Я… Энни… о святые! – пронзительно закричал он, и карета остановилась.

– Ты – ничто, Родерик Данмрог, – бросила Энни.

Она распахнула дверь кареты и вышла в ночь, не обращая внимания на протесты возницы и Веспресерн. Прихрамывая, Энни зашагала по дороге к лесу, или в направлении, в котором, как ей казалось, тот находился. Она лишь надеялась, что рана не начнет кровоточить.

По мере того как луна поднималась выше, Энни все больше убеждалась в том, что выбрала правильное направление. И хотя свет узкого серпа был бледным, с каждым новым шагом он все лучше разгонял сумрачные тени. Послышался звон далекого колокола, казалось, его голос подхватил ветер – и тот долго не стихал. Энни была совершенно спокойна – и одновременно охвачена гневом. Она равнодушно задумалась, что она сделала с Родериком? Впрочем, сейчас ее мало интересовал ответ. Нечто плохое и необратимое – она ощущала это всем своим естеством.

Энни вступила под колышущиеся кроны деревьев, когда прозвучал одиннадцатый колокол, и остановилась. Преклонив колени на влажной земле, она сомкнула веки и заставила окружающий мир исчезнуть.

Когда Энни открыла глаза, оказалось, что она находится в другом лесу, но и здесь царила ночь, а в небе парил бледный лунный серп. Перед ней стояла женщина, которой принцесса прежде не видела. На ней была маска цвета слоновой кости и черное платье, расшитое драгоценными камнями.

– Четвертая Вера, – сказала Энни.

Женщина слегка склонила голову.

– Ты призвала меня, и я пришла. – Она подняла глаза. – Тебе не следует этого делать, Энни. Ты свободна – возвращайся в Эслен.

– Нет, – возразила Энни. – Я устала убегать. Больше я не побегу.

Женщина слабо улыбнулась.

– Ты чувствуешь, как в тебе пробуждается сила, но ты еще не созрела. Ты не готова к этому испытанию, уверяю тебя.

– Что ж, тогда я умру, и все закончится, – согласилась Энни.

– Все закончится не только для тебя, но и для мира, который мы знаем.

– Меня не слишком интересует мир, который мы знаем, – слегка высокомерно сообщила Энни.

Женщина вздохнула.

– Зачем ты пришла сюда?

– Чтобы сказать тебе. Если вы так уверены, что я должна жить, вы мне поможете.

– Мы уже тебе помогаем, Энни. Мои сестры и я сама напрягаемся изо всех сил, чтобы изменить ткань судьбы. Мы предвидели этот момент: теперь существует два пути. Один ведет домой, в Эслен. Твоя мать заключена в башне, а человек, убивший отца, сидит на троне. Там также приближается решающая минута, и если ты не вернешься, результат будет таким ужасным, что и представить себе невозможно.

– А другой путь? Тот, на котором я встречусь с моими преследователями и спасу друзей? Тот, который я намерена выбрать?

– Дальнейшее скрыто от нас, – прошептала Вера. – И нас это пугает.

– Но ты же сама сказала, что вы предвидели этот момент.

– Да, но не твое решение. Мы боялись, что ты выберешь невидимый для нас путь, и помогали тебе в меру своих сил. Но не думаю, что этого достаточно.

– Этого будет достаточно, – твердо сказала Энни. – Или вам придется найти другую королеву.

Монахи весь день собирали дрова в огромную пирамиду, а едва лишь наступила ночь, подожгли ее. Казио молча наблюдал, как языки пламени жадно лижут хворост, подбираясь к ветвям дуба.

– Как ты думаешь, они собираются нас сжечь? – спросил он у з'Акатто.

– Тогда они привязали бы нас к стволу. Нет, мальчик, мне кажется, они припасли для нас что-то более интересное.

Казио кивнул.

– Да, нечто связанное со всем этим.

Он имел в виду не только семь шестов, которые монахи установили ранее, но и кое-какие дополнительные приспособления, появившиеся совсем недавно, – три веревочные петли, свисавшие с ветвей.

– Ты всегда меня предупреждал, что я закончу свои дни на виселице, – напомнил Казио старику.

– Да, – согласился з'Акатто, – вот только мне не приходило в голову, что я присоединюсь к тебе. Кстати, как там твой план? Ты ведь обещал Арторе, что спасешь всех нас?

– Ну, в общих чертах план уже готов, – ответил Казио. – Не хватает нескольких мелочей.

– О. И как ты собираешься избавиться от веревок?

– К сожалению, это как раз одна из упомянутых мелочей.

– Ну, пока ты решаешь эту проблему, я немного вздремну, – проворчал з'Акатто.

Они довольно долго молчали, и Казио смотрел в пламя костра. Казалось, великаны, сотканные из теней, выскакивают на поляну, а потом отступают в темноту – они прекрасно работали ногами, как настоящий мастер-дессратор. Казио с тоской посмотрел в сторону Каспатора, лежащего под деревьями вместе с другими вещами.

Юноша чувствовал, что веревка на его запястьях ослабла, но опыт подсказывал, что оченьскоро кто-нибудь подойдет к нему, чтобы вновь затянуть путы.

Казио и сам дремал, когда все началось. Монахи стали подводить пленников к шестам, вкопанным вокруг кургана. Отчаянные крики подсказали очнувшемуся Казио, что пленников отнюдь не привязывают к ним.

– О нет, проклятье, нет! – прорычал Казио и вновь попытался избавиться от веревки.

Но сейчас он мог только беспомощно смотреть на монахов, которые прибивали к шесту руки пятилетней девочки.

– Нет! – закричал он. – Во имя всех святых, что вы делаете?

– Они пробуждают седос, – прошептал Арторе. – Будят Червя.

Впервые за все время знакомства Казио увидел на его лице страх.

– Но как… – прошептал охваченный ужасом Казио. – Как люди могут делать такие вещи?

– Не думаю, что сейчас мы видим самое худшее, – предрек Арторе. – Пожалуй, нам пришла пора попрощаться.

Казио увидел, как кто-то идет к ним. Он бросился на одетого в рясу монаха, но веревка на шее отшвырнула его назад.

– Прекратите! – закричал он, когда монах срезал привязь Арторе.

Арторе удивил Казио – двигаясь с неожиданной быстротой, он врезался головой в лицо монаха. Однако тот легко отскочил в сторону и тут же сильно ударил пленника в живот. Арторе упал на колени, после чего монах заломил ему руки и повел к шестам.

– З'Акатто, – позвал Казио, чувствуя, как его дыхание становится прерывистым.

– Да?

– Спасибо тебе.

– За что?

– За дессрату. За все.

Старик ответил не сразу.

– Пожалуйста, – наконец отозвался он. – Я мог бы потратить свою жизнь и хуже. Я рад, что нахожусь здесь рядом с тобой.

Монах приближался к з'Акатто, а Эрик – к Казио.

– Не нужно сентиментальности, – сказал Казио. – Я все еще намерен нас спасти – и тогда ты будешь чувствовать себя глупо из-за этих слов.

Враги уже находились совсем рядом. Казио попытался расслабиться, чтобы иметь возможность двигаться быстро. У него будет всего мгновение, когда веревка ослабнет, и он постарается в полной мере им воспользоваться.

Эрик улыбнулся и ударил его в челюсть. Казио почувствовал, как заскрипели зубы и одновременно веревка на его шее затянулась. И тут же натяжение ослабло, Казио едва не потерял равновесие, его качнуло вперед, но рыцарь уже ловко заламывал его связанные руки.

– Пока не могу тебя прикончить, – сообщил Эрик. – Ты один из почетных гостей. Сначала я думал, что твоя роль достанется мне, и был к этому готов, но затем мы нашли тебя.

– О чем ты лопочешь, вонючий мерзавец? – прорычал Казио.

– Воин, священник и корона, – непонятно ответил рыцарь. – И еще тот, кто не может умереть. У нас есть священник, особа королевской крови, – впрочем, она сама еще об этом не знает, – а теперь и воин. Ну а что касается бессмертного – ты видел Хротвулфа.

– Неужели в твоих словах есть какой-то смысл? – спросил Казио, когда Эрик подтащил его к кургану и поставил под деревом, с ветвей которого свисали веревки.

Эрик заставил Казио встать на деревянную колоду, и спустя мгновение на его шее затянулась петля. Другой рыцарь принес Каспатор и воткнул его в землю рядом с юношей. Казио жадно смотрел на свой клинок – сколь близкий, столь же и недоступный.

Теперь он мог разглядеть всех жертв, прибитых гвоздями к шестам. Мерцающий свет костра озарял их лица. З'Акатто уже висел среди них, кровь струилась по его скрещенным ладоням.

Здесь же был и Арторе – и он не ошибся, худшее ждало их впереди. Двигаясь противосолонь, монахи аккуратно вспарывали жертвам животы и вытаскивали наружу кишки. Затем их прибивали к рукам следующей жертвы, которой, в свою очередь, вспарывали живот. Стоящий на вершине кургана сакритор начал читать молитву – или заклинание – на языке, которого Казио не знал.

Между тем на поляне появились новые люди – богато одетые мужчина и женщина. Мужчина был высоким и суровым, с седыми усами и бородой. Женщина выглядела моложе, но издалека Казио не удавалось разглядеть черты ее лица – мешал кляп. Кроме того, она была связана.

– Вот наша особа королевской крови, – прозвучал голос у самого уха Казио.

Он повернулся и увидел монаха, вставшего на колоду рядом с ним и хладнокровно надевающего себе на шею петлю.

– Право, не могу поверить, – услышал Казио собственный голос. – Мне доводилось видеть много жестокости и злобы, убийств и калечащих ран. Но даже в самых страшных кошмарах мне не могло присниться столь извращенное зло.

– Ты не понимаешь, – мягко ответил монах. – Мир умирает, воин. Небо раскалывается и вскоре рухнет на землю. А мы собираемся спасти его. Тебе следовало бы гордиться.

– Если бы у меня был мой меч, – ответил Казио, – я бы показал тебе, чем и как я горжусь.

Женщину поставили на соседнюю колоду. В ее глазах застыл ужас.

Казио обратил взгляд к кругу шестов. Тот был уже наполовину пройден, приближалась очередь з'Акатто. Казио ничего не мог сделать – ему оставалось лишь смотреть.

Глава 4 Крубх крукх

Казио закрыл было глаза, когда монах с ножом приблизился к з'Акатто, но потом заставил себя смотреть. Если это единственное, что он может сделать для з'Акатто, он не станет отводить взгляд. Стиснув зубы, Казио дал себе слово, что больше не доставит врагу удовольствия своими выкриками.

Неожиданно з'Акатто проделал нечто удивительное. Он поднял ноги высоко в воздух, почти до головы, – поразительная демонстрация ловкости и силы для человека его возраста. В следующий миг его ноги ударили в шест. На его лице застыло выражение полнейшей безмятежности, несмотря на боль, которой он не мог не испытывать. Сила удара была такой, что гвозди прошли насквозь через его ладони, и он упал на землю. Однако з'Акатто тут же вскочил, и его окровавленная правая рука ударила в горло монаха. Тот выронил нож, з'Акатто моментально подхватил оружие и метнулся к Казио.

Почти все присутствующие не сводили глаз с заклинателя, так что з'Акатто успел пробежать половину расстояния, прежде чем раздались тревожные крики. Стоящий рядом с Казио монах не был связан, поскольку явно был добровольцем, так что он поднял руки, чтобы снять веревку с шеи. Со сдавленным вскриком Казио уперся подбородком в петлю, подпрыгнул и обеими ногами ударил монаха. Его собственная веревка тут же натянулась, мучительно сдавила горло – колода, на которой стояли они с монахом, перевернулась.

Черные мотыльки вихрем закружились перед глазами Казио, но он увидел, как з'Акатто поднимается с земли. Длинное древко черной стрелы торчало из его спины, и он непрерывно ругался. Вторая стрела вонзилась ему в икру, но старик устоял на ногах.

Казио развернуло, и он увидел висевшего рядом монаха, который обеими руками пытался ослабить петлю. Однако з'Акатто одним ударом перерезал ему горло, а следующим рассек веревку, на которой висел Казио.

Задыхающийся Казио рухнул на землю. Он больше не мог видеть з'Акатто, но почувствовал, как спадает с рук веревка. С хриплым криком он вскочил на ноги и вырвал Каспатор из земли. Обернувшись, он увидел третью стрелу, застрявшую в ребрах з'Акатто, тот тяжело дышал.

– Полежи немного, старик, – сказал ему Казио. – Я о них позабочусь.

– Да, – простонал з'Акатто, – отличная мысль.

Эрик и двое солдат были первыми по плану Казио. Они бежали к нему с занесенными мечами и уже находились в нескольких шагах. Казио удивился, что в него не стреляют, как в з'Акатто, но, подняв глаза, увидел лучников, опускающих оружие. Он презрительно улыбнулся, сообразив, что враги намерены взять его живьем, чтобы потом повесить.

Казио принял боевую стойку, левой рукой сорвав с шеи петлю.

Все трое не только размахивали тяжелыми мечами, но и были в доспехах, впрочем, ни один не успел надеть шлем. Казио направил свой клинок прямо в лицо Эрика. Рыцарь ударил по Каспатору, но Казио легким движением отвел свое оружие и сделал один шаг в сторону. Эрик с разбега проскочил мимо, а Каспатор проткнул горло одного из солдат. Использовав оружие как рычаг, Казио прыгнул вперед и влево, так что будущий труп на мгновение оказался между Эриком и вторым солдатом. Благодаря такому маневру фехтовальщик успел высвободить свой клинок и вновь принять стойку. Кровь брызнула из рассеченной трахеи, и солдат упал.

– Ка дола дазо ламо, – сообщил Казио своим противникам.

Второй солдат выскочил из-за спины Эрика и взмахнул мечом – очевидно, он забыл, что они намеревались повесить Казио. Тот провел быструю контратаку и поразил кисть солдата.

– З'естатито, – пояснил он раненому врагу, со стоном уронившему меч.

Между тем лезвие меча Эрика уже летело справа – вероятно, рыцарь рассчитывал ранить Казио в ногу, – но фехтовальщик легко парировал удар и неуловимым движением вогнал острие Каспатора в глаз замешкавшегося солдата, который тупо таращился на свою окровавленную руку.

– Зо пертумо сессо, ком постро эн труто.

Казио уклонился от удара Эрика, поскольку его клинок еще оставался в черепе второго солдата. Пока Казио высвобождал Каспатор, Эрик шагнул к нему, схватил за шею и нанес страшный удар рукоятью меча. Он метил в нос, но Казио успел увернуться, удар пришелся вскользь, хотя в ушах у него зазвенело. В ответ юноша с силой врезал эфесом рапиры Эрику в ухо, и противники упали.

Казио вскочил на ноги, но и Эрик не отстал от него. Краем глаза он заметил, как к ним с поразительной скоростью бегут трое монахов, и юноша понял, что у него осталось совсем немного времени.

– Тебе не спастись, – пообещал Эрик.

– А я и не пытаюсь, – ответил Казио.

А потом – как учил его з'Акатто всего несколько дней назад – он, подобно копью, устремился вперед, и его тело распласталось почти параллельно земле. Глаза Эрика широко раскрылись, он попытался защититься, но было уже слишком поздно. Острие Каспатора ударило ему в зубы, но удар оказался невероятно сильным, поскольку все тело Казио было устремлено вперед. Зубы разлетелись осколками, острие пронзило язык и вошло в мозг. Эрик успел лишь удивленно моргнуть, словно потрясенный собственной смертью.

– З'остато, – заключил Казио.

Он едва успел коснуться земли, как кто-то бросился на него сзади, поймав в борцовский захват. Казалось, вокруг шеи сомкнулся железный ошейник. Затем его поставили на ноги, и Казио увидел, что он окружен со всех сторон. Один из стоявших в круге был человеком в одежде дворянина.

– Это было великолепно, – сообщил тот. – Теперь мы не сомневаемся, что ты настоящий воин. Но нам потребуются новые священник и особа королевской крови. С моей женой произошел несчастный случай.

Казио посмотрел в сторону кургана и увидел, что женщина каким-то образом сорвалась с колоды и петля затянулась вокруг ее шеи. Казио надеялся, что не он явился причиной смерти несчастной.

– Понимаешь ли, нам необходимо повесить всех вас одновременно, – сказал дворянин.

Казио плюнул ему в лицо.

– Ты собирался принести в жертву свою жену, бешеный пес?

Мужчина равнодушно вытер лицо.

– О да, я готов принести в жертву гораздо большее, чтобы вызвать к жизни этот храмовый путь, – сказал он и неожиданно с горечью рассмеялся. – Наверное, у меня нет другого выхода – для поисков сына не осталось времени, так что я остался здесь единственным, в ком течет королевская кровь.

– Вовсе нет, – раздался знакомый голос – Здесь есть и другие с благородной кровью.

Все повернулись на голос, и Казио увидел Энни, стоящую на опушке леса. Никогда прежде Казио не слышал таких повелительных ноток в ее речи.

– Я – Энни Отважная, – сказала она, – дочь императора Кротении, герцогиня Ровийская. Я приказываю вам всем сложить оружие и освободить этих людей, в противном случае, клянусь святой Цер мстительницей, вы умрете.

Прошло несколько мгновений, в течение которых на поляне царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра и стонами умирающих. Затем стоявший рядом с Казио дворянин коротко рассмеялся.

– Ты! – воскликнул он. – Знаешь, я искал тебя повсюду. Мне пришлось уничтожить целый монастырь. Мои люди сказали, что ты мертва – а теперь ты сама пришла ко мне. Поразительно. Иди сюда, девочка, поцелуй нас.

– Ты не смеешь надо мной насмехаться, – спокойно проговорила Энни. – Не смеешь.

– Полагаю, что смею, – усмехнулся он.

Энни сделала несколько шагов вперед.

– Ты – отец Родерика, – сказала она.

Какая-то ее часть дрожала от ужаса, но ей вдруг показалось, что эта часть исчезает, тает, словно снег весной.

– Конечно. Отец Родерика и его ханзейские рыцари. И зачем же ты преследовал меня повсюду, герцог Данмрога? Какой страх гнал тебя за мной?

– Не страх, – ответил герцог. – Я лишь выполнял волю моего повелителя.

– Какого повелителя? Какой повелитель приказал меня убить?

– Как глупо с твоей стороны думать, что я когда-нибудь его назову, – сказал Данмрог.

– Глуп мужчина, который не спрашивает у своего повелителя, почему тот боится одной девушки, – презрительно бросила Энни.

Она вдруг почувствовала присутствие болезни, пульсирующую в лихорадке землю, что-то медленно поворачивающееся, открывающее один глаз. Так уже было однажды, когда она вместе с Острой убегала от рыцарей и попала в город мертвых, но сейчас ощущения заметно усилились. Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как они нарастают в ней.

– Он боится лишь королевы Эслена, – сказал Данмрог, но теперь его голос прозвучал неуверенно.

– Нет, – прошептала Энни. – Как и все люди, он боится тени луны.

Она сделала еще один вдох и ощутила, как воздух в ее легких превращается в черное, тягучее масло.

– Повесить ее! – приказал Данмрог.

Энни выдохнула – и ощутила, как Червь поднимается по ее ногам и течет сквозь нее. Данмрог завизжал, как ребенок в истерике, но Энни не остановилась.

Она послала его вперед – сквозь монахов, сквозь людей в доспехах – и услышала свой безумный смех.

Данмрог согнулся, и его вырвало кровью. Некоторые монахи двинулись к ней, но казалось, им навстречу дует невероятно сильный ветер, так что им не удавалось сделать и шага. Она пощадила Казио и теряющего сознание з'Акатто, но все остальные люди на поляне стали рабами Энни, склоняясь перед ее властью.

Кроме одного. Один человек продолжал двигаться к ней, и это был рыцарь, который ранил сэра Нейла. Воля Энни проходила сквозь него так, словно его здесь не было, Червь не видел и не знал рыцаря. Ускоряя шаг, рыцарь вытаскивал из ножен меч. Энни смутно заметила, как Казио, подняв шпагу, пытается заступить ему путь.

Потом что-то в ней сжалось, уменьшилось, и Энни показалось, что она падает. Последним, что она увидела, стал рыцарь, бегущий к ней, чтобы отрубить ей голову.

Казио увидел, как упала Энни, и в тот же миг рыцарь оказался на расстоянии удара. Казио не знал, что произошло, – и не хотел знать. Но теперь он был свободен, с верным Каспатором в руке, и враг стоял перед ним.

К несчастью, рыцарь успел надеть шлем, а в руке его сверкал меч, который-в з'Эспино с легкостью разрубал тяжелые доспехи.

Рыцарь попытался нанести удар по ногам Казио, но тот легко отвел выпад в сторону, а сам перешел в быструю контратаку, однако его клинок лишь слегка поцарапал доспехи врага. Рыцарь ударил снизу вверх, рассчитывая рассечь тело Казио от паха до плеча, но фехтовальщик уже отступил вбок и впечатал рукоять в забрало шлема, рассчитывая сорвать его с головы врага.

Однако рыцарь нанес третий удар, и, хотя Казио удалось вовремя подставить Каспатор, столкновение вышло настолько сильным, что у него подкосились колени. Кованый сапог рыцаря ударил упавшего Казио в челюсть, он почувствовал резкий запах крови и опрокинулся на спину.

Рыцарь отвернулся от Казио, словно мгновенно забыв о его существовании, и шагнул к распростертой на земле фигурке Энни. Казио поднялся на ноги, понимая, что безнадежно опаздывает.

Две стрелы ударили в рыцаря, и тот пошатнулся. Казио повернулся в ту сторону, откуда прилетели стрелы, и увидел скачущего к ним всадника. Нет, стрелял не он – в одной руке воин сжимал меч, а в другой – деревянный щит. Стреляли двое других – хрупкая фигурка в плаще с капюшоном и поджарый мужчина в кожаных доспехах.

Казио попытался опереться на Каспатор и с ужасом заметил, что в широкой части клинка осталась глубокая зарубка от удара вражеского меча. Каспатор был выкован из белбайнийской стали, самой прочной в мире.

Носчолк уже наклонился над распростертым телом Энни, когда в него ударили стрелы Эспера и Лешьи. Благодаря этому, Нейл успел до него добраться. Он нанес сильный удар Кьюнсликом и с удовлетворением почувствовал отдачу. Нейл не понимал, почему большая часть людей на поляне не принимают участия в сражении, а некоторые вообще лежат на земле, но не собирался это выяснять. К тому же кое-кто уже начал подниматься на ноги – так что очень скоро он и его спутники окажутся в меньшинстве.

Его лошадь попыталась встать на дыбы, и Нейл быстро спешился. Он не спускал глаз с рыцаря, который успел повернуться к нему и поднять свой зачарованный меч.

– Говорят, что у воинов Виргеньи Отважной было такое же оружие – мечи Рока. Клинки героев, сражающихся со злом. Я не знаю, где ты раздобыл свой, но не сомневаюсь, что ты его не достоин.

Носчолк приподнял забрало. Его лицо оказалось бледным, однако щеки покрывал румянец, а глаза были серыми, как морские волны.

– Ты, – пробормотал он, словно во сне. – Я же тебя убил, верно?

– Лишь почти, – ответил Нейл и поднял щит. – Но клянусь святым Френом и святой Фендвой, на этот раз один из нас умрет.

– Я не могу умереть, – возразил рыцарь. – Ты понимаешь? Не могу.

– Прошу меня простить, если я не поверю тебе на слово, – ответил Нейл.

Все это время он приближался, стараясь занять удобную позицию для атаки. Наконец он начал медленно кружить, не спуская взгляда с глаз носчолка, в его животе загорелся огонь – постепенно Нейла охватывала ярость битвы.

Носчолк моргнул, и в тот же миг Нейл атаковал поверх вражеского щита. Рыцарь тут же нанес встречный удар по щиту Нейла, что должно было заставить его отступить на длину клинка.

Меч Рока легко рассек деревянный щит, и Нейлу пришлось опустить его вниз, уводя вместе с ним вражеский клинок, – одновременно он нанес новый удар. Кыонслик зазвенел, ударившись о стальное сочленение доспехов между плечом и шеей, и Нейл почувствовал, как разошлись звенья кольчуги. Забрало со стуком опустилось, и лицо врага вновь исчезло из виду.

Нейл отбросил щит, прежде чем противник успел рассечь ему руку, и занес клинок для новой атаки, но волшебный меч взметнулся вверх с удивительной быстротой. Нейл не стал защищаться от удара, а отскочил назад – клинок просвистел совсем рядом. Только после этого лиранец перешел в контратаку.

Он считал, что рыцарю потребуется хотя бы несколько мгновений, чтобы вывести меч на возвратный удар, но ошибся. Должно быть, волшебный меч ничего не весил, поскольку он уже мчался по направлению к животу Нейла – и вновь тому удалось уйти от вражеского выпада лишь в самый последний миг.

Нейл чувствовал, что начинает задыхаться, ведь он еще не полностью оправился от ранения.

Носчолк продолжал наступать – он, судя по всему, совсем не устал.

– Что здесь происходит, Стивен? – спросил Эспер, останавливая Огра и прицеливаясь в монаха.

Тот еще совсем недавно лежал на земле, но сейчас начал неуверенно подниматься на ноги. Эспер выстрелил. Монах даже не заметил приближения смертельной угрозы, стрела угодила ему прямо в сердце, и он упал на колени.

Между тем и другие лежавшие на земле люди начали вставать. Лесничий принялся стрелять в тех, кто проявлял наибольшую активность.

– Возможно, они так и не получили указания от прайфека, – предположила Лешья. – И все у них пошло наперекосяк.

– Все может быть, – не стал спорить Эспер. – Как бы там ни было, нам это на руку. Стивен и Винна, приведите принцессу. И поторопитесь.

Схватка Нейла с носчолком явно развивалась совсем не так, как лиранцу бы хотелось. Меч его противника мелькал так же быстро, как кинжал в руках Десмонда Спендлава, когда тот пытался прикончить Винну, – оружие, как теперь припомнил Эспер, которое прайфек конфисковал «для изучения».

Лесничий выстрелил в очередного монаха и уже начал искать следующую жертву, но его мишень легко увернулась от смертоносной стрелы и бросилась к ним быстрее антилопы. Слева, с другой стороны поляны, Эспер заметил еще одного.

– Лешья, займись тем, что слева! – бросил Эспер.

– Хорошо, – ответила та.

Эспер тщательно прицелился и выстрелил во второй раз, но монах увернулся, не снижая скорости, и стрела лишь задела его руку. Дистанция между ними стремительно сокращалась. Эспер понял, что у него в запасе остался только один выстрел.

Он спустил тетиву, когда между ними оставалось пять ярдов. Монах дернулся в сторону, однако стрела вошла ему в живот. Он крякнул, но все же успел неловко взмахнуть мечом. Эспер развернул Огра и избежал удара, после чего пришпорил коня, чтобы получить возможность для нового выстрела. Монах продолжал его преследовать, двигаясь все с той же поразительной быстротой. Высоко подпрыгнув, он нанес новый удар, и Эспер с трудом отразил его луком. Однако удар был настолько силен, что лесничий потерял равновесие и вылетел из седла.

Когда Эспер высвободился из стремян и вскочил на ноги, сжимая в руке кинжал, монах вновь атаковал его, но теперь его движения стали медленнее – видимо, сказывалось ранение в живот. Эспер сумел уклониться от последнего взмаха меча, сократить дистанцию, перехватить запястье врага левой рукой, а кинжалом полоснуть по внутренней стороне бедра. Струя крови брызнула в лицо Эспера, и он понял, что перерезал артерию.

Однако монах будто и не догадывался, что умирает. Схватив Эспера за волосы, он ударил его коленом в лицо, а когда лесничий упал, пальцы монаха сомкнулись у него на горле. Эспер вогнал кинжал под ребра врага и повернул клинок, но сразу же ощутил острую боль в гортани, и черные звезды затмили безумные зеленые глаза, глядящие на него сверху.

К счастью, тут силы оставили монаха, его пальцы разжались, изо рта хлынула кровь, и Эсперу удалось оттолкнуть его в сторону.

И очень вовремя – в шаге от него уже стоял другой монах с занесенным над головой мечом.

Носчолк продолжал наступать, а Нейл мог лишь уклоняться от его ударов. Сражение в пластинчатых доспехах – это не столько соревнование в мастерстве фехтования, сколько проверка качества стали. Рыцарь в полных доспехах редко пытается парировать удар противника; он просто принимает его на щит или доспех и. наносит ответный удар. Однако Нейл отлично помнил: даже его прекрасные доспехи не помогли в з'Эс-пино против зачарованного меча. И хотя большую часть своей жизни Нейл сражался в кольчуге или кожаных доспехах с металлическими пластинами, а посему прекрасно умел парировать удары, он не осмеливался прибегать к этому приему, поскольку всякий раз, когда их клинки встречались, его меч мог не выдержать.

Поэтому Нейлу приходилось сдерживать ярость и беспрестанно искать возможность для решающей атаки. И найти ее он должен было до того, как окончательно выдохнется.

Рыцарь закричал и устремился вперед, и тут только Нейл понял, что отступил к самому кургану. Он споткнулся и с каким-то ленивым равнодушием стал наблюдать, как сверкающий клинок опускается на него – и лишь в самый последний миг сообразил, что следует сделать.

Подняв свой меч над головой, чтобы парировать вражескую атаку, он решил принять его на ребро клинка, а не на его плоскость, как обычно поступали рыцари. Сила удара была такова, что меч Нейла опустился вниз, ему на плечо, затем меч Рока разрубил Кьюнслик и вошел в кольчугу.

Не обращая внимания на мучительную боль, Нейл выпустил рукоять своего меча, схватил обеими руками кисть носчолка, завел ее себе за плечо и резко опустил вниз. Сочленения доспехов не дали Нейлу сломать руку врага, но сияющий меч выпал из его пальцев.

Рыцарь ударил Нейла коленом по почкам, и даже кольчуга не смогла полностью защитить его, но юноша стиснул зубы и пнул ногой голень врага, тем самым лишив его опоры. Рыцарь тяжело рухнул на землю, а Нейл подхватил меч Рока и нанес удар по плечу врагу – в этом месте доспехи уже были повреждены. Носчолк закричал – человек не мог бы издать такой пронзительный звук.

Задыхающийся Нейл вновь поднял клинок и одним яростным ударом отсек рыцарю голову.

Стрела просвистела рядом с лицом Стивена, когда он склонился над лежащей без чувств принцессой, но он даже головы не повернул, рассчитывая, что Эспер и Лешья смогут прикрыть их, пока они не окажутся в безопасном месте. Уже не в первый раз Стивен пожалел, что недостаточно хорошо владеет оружием.

– Казио! – раздался чей-то крик, и Стивен заметил, что рядом с Винной встала Остра.

На ее возглас обернулся молодой мужчина, с трудом поднимающийся на ноги.

– Остра, нэ! Кувертудо! – крикнул он.

И хотя это был современный диалект, а не язык церкви, Стивен его достаточно хорошо понял.

Но предупреждение запоздало. Уцелевшие монахи и солдаты пришли в себя. Они собрались вокруг мужчины в синих одеяниях сакритора. Стивен насчитал восемь лучников, все – монахи Мамреса, и десять воинов в доспехах. Отряд приближался к ним.

Эспер поднял руку в безнадежной попытке защититься, но в следующий миг стрела вонзилась в лоб монаха с такой силой, что того отбросило в сторону. Оглянувшись, Эспер увидел, что Лешья стреляла с расстояния в два ярда.

– Стой, или я буду стрелять, – спокойно бросила она, когда монах упал как подкошенный.

Эспер вскочил на ноги, подхватил лук – и обнаружил, что тетива порвана.

Он видел, как к Стивену и остальным приближаются враги.

– Мы еще можем спастись, – сказала Лешья. – Нужно сообщить о том, что здесь произошло.

– Для этого хватит и одного из нас, – возразил Эспер. – И это будешь ты. – Он вскочил в седло Огра. – Ну, давай, дружище, – пробормотал он.

Нейл собрал последние силы и подбежал к небольшой группе, сгрудившейся вокруг Энни. Он встал рядом с Казио, между принцессой и врагами. Казио слабо усмехнулся и произнес что-то, прозвучавшее довольно обреченно.

– Ты совершенно прав, – ответил Нейл, глядя на монахов, целящихся в них из луков.

– Подождите! – приказал сакритор. – Нам нужны живыми принцесса и один из воинов. Оставьте их, и мы не тронем остальных.

Рядом простучали копыта, рыцарь оглянулся и увидел Эспера. Вражеские воины медленно приближались.

Нейл посчитал, что ему не следует отвечать на смехотворное предложение. Судя по всему, остальные придерживались такого же мнения. Он перевел взгляд на лучников, прикидывая, сумеет ли прикончить хотя бы одного из них, прежде чем они его убьют. Вероятно, нет – они уже успели показать свое мастерство.

– Да, – сказал Эспер, словно расслышав его мысли. – Они хорошие стрелки, и хуже со временем они не становятся. Мы можем попробовать добраться до них.

– Подождите, – вмешался Стивен. – Я слышу топот лошадей, их много, и они скачут к нам.

– Не думаю, что это хорошие новости, – заметил Эспер.

Стивен покачал головой.

– Мне кажется, ты ошибаешься.

Эсперу показалось, что и он сам услышал стук копыт, но тут он увидел кое-что еще – возле опушки леса появилась тень. Как только стрела попала в затылок одного из лучников, он понял, что это Лешья. Остальные монахи разом, как один человек, повернулись и начали стрелять в сторону леса.

Эспер пришпорил Огра, решив воспользоваться тем, что Лешья отвлекла врагов. Он успел преодолеть половину расстояния, пока те не начали стрелять в него. Перед глазами поплыли черные пятна, когда стрела пробила кожаный доспех и плечо насквозь. Интересно, рассеянно подумал он, какова сила натяжения их луков? Боли он пока не чувствовал.

Еще одна стрела оставила глубокую царапину на его щеке и отсекла часть уха – и боль сразу же нахлынула. Затем Огр заржал и поднялся на дыбы, Эспера вышвырнуло из седла, он пролетел по воздуху несколько ярдов и тяжело упал на землю.

Однако он упрямо поднялся на ноги и вытащил метательный топорик. Эспер твердо решил прикончить хотя бы одного из врагов, прежде чем его превратят в ежа, утыканного стрелами.

Однако лучники перестали обращать на него внимание. Около двадцати всадников вылетело из леса. Все они были вооружены и одеты в доспехи – за исключением молодого человека в великолепном красном камзоле и белых штанах. В руке он держал обнаженный меч.

– Энни! – звал он. – Энни!

Он успел лишь дважды выкрикнуть ее имя, прежде чем стрела ударила его в грудь, и он упал с коня. Лучники рассыпались в стороны с поразительной быстротой, продолжая стрелять во всадников. Эспер выбрал ближайшего врага и швырнул свой топорик. Он успел с удовлетворением увидеть, как лезвие пробило череп его жертвы, но тут у него подкосились колени, и он вновь упал на землю.

Когда Эспер поскакал по направлению к стрелкам, Нейл и Казио атаковали мечников. Нейл решил, что лучникам будет сложнее в них попасть, если они сойдутся в рукопашной. Он так и не узнал, что думал Казио, но это не имело значения. Уже через несколько мгновений они сражались плечом к плечу. Меч Рока был легок и проворен в его руках, и Нейл успел сразить четверых, прежде чем их с Казио окружили со всех сторон. Затем кто-то сильно ударил его сзади по голове, и мир вокруг исчез.

Очнуться Нейла заставил мужской голос. Он открыл глаза и увидел отряд всадников. Их командир смотрел на Нейла из-под поднятого забрала.

Потом он что-то произнес, но Нейл ничего не понял. Он огляделся по сторонам и на королевском языке ответил:

– Я вас не понимаю, сэр.

У него за спиной застонала Энни.

– Во имя яиц святого Рустера, что здесь происходит? – осведомился всадник.

Нейл указал на плащ рыцаря.

– Вы вассал Данмрога, сэр, – и вы должны это знать лучше меня.

Рыцарь показал головой.

– Мой господин – сэр Родерик, Данмрог-младший, он привел нас сюда. Я решил было, что он безумен, когда услышал его рассказ, но, сэр, вы должны мне поверить, я ничего не знал о том, что здесь творится.

Он поднял обе руки и показал на изувеченные тела людей на шестах и на трупы воинов и монахов, устилавшие поляну. Потом взгляд рыцаря остановился на трупе герцога Данмрога, и его глаза сузились.

– Расскажите мне о том, что здесь случилось, – резко потребовал он.

– Я убила Данмрога, – раздался слабый женский голос.

Нейл повернулся и увидел поднявшуюся на ноги Энни, которую с двух сторон поддерживали Стивен и Винна. Взгляд Энни скользнул по лицу Нейла, и она изумленно ахнула.

– Сэр Нейл?

Нейл опустился на одно колено.

– Ваше высочество.

– Высочество? – эхом повторил рыцарь.

– Да, – подтвердила Энни, вновь поворачиваясь к нему. – Я Энни, дочь Уильяма Второго, и прежде всего вы должны служить мне, а уж потом Данмрогу или любому другому лорду.

Пораженный Нейл только головой покачал – Энни удивительно напоминала в этот момент королеву Мюриель.

– Как ваше имя, сэр? – осведомилась она.

– Меня зовут Маркэк МейпКавэр, – ответил он. – Но я…

– Сэр Маркэк, – перебил его один из воинов, – это действительно принцесса Энни. Я видел ее при дворе. А рыцаря зовут Нейл МекВрен, он спас королеву от нападения ее собственных гвардейцев.

Сэр Маркэк еще раз обвел смятенным взором поляну.

– Но что это? Все эти люди, что с ними произошло?

– Я и сама точно не знаю, – ответила Энни. – Но мне нужна ваша помощь, сэр Маркэк.

– Приказывайте, ваше высочество.

– Во-первых, снимите этих людей с шестов и проследите, чтобы о них позаботились, – сказала Энни. – И арестуйте всех, кто не был прибит к шестам и не является одним из моих спутников. Возьмите под свой контроль замок Данмрог, арестуйте всех священников и монахов, которых там обнаружите, после чего удерживайте его до тех пор, пока я не пришлю вам дальнейшие распоряжения из Эслена.

– Конечно, ваше высочество. Что еще?

– Мне потребуются лошади, провизия и все солдаты, которых вы сможете выделить. И доставьте моих раненых к лекарям. Завтра на рассвете я отправляюсь в Эслен.

Глава 5 Роща Свечей

Роща Свечей не была рощей, и хотя здесь имелось множество светильников, едва ли среди них нашлись бы свечи. Когда Леоф в первый раз услышал название этого места, где собирался народ Эслена, он решил, что оно получило свое имя еще в древние времена, когда барды пели под священными деревьями в мерцающем пламени свечей. Только прочитав исторические хроники, Леоф понял, какими наивными были его предположения.

Первым человеческим языком в городе стал старокаварумский, затем – вителлианский, язык Гегемонии, позднее появился алманниискии, иногда мешавшийся с лирским и ханзейским, а в последнее время здесь говорили на королевском языке. Аре-ана называла это место Каондлгрэф на своем родном языке и с готовностью признавала, что не знает смысла этого слова. Просто «старое имя».

Так или иначе, но Леофу это название нравилось, и он охотно представлял себе, какие события происходили здесь в прежние времена.

Роща Свечей была странной помесью древнего амптоком-бенуса Гегемонии – деревянных подмостков, что возводились на городских площадях и на которых разыгрывались фарсы, – и церковных хоров, где исполнялись гимны и представлялись жития святых. В каменных склонах двумя полукругами были вырублены ярусы – каждый представлял собой длинную скамью.

Над центральной частью нижних трех ярусов выдавался просторный балкон, где обычно располагались особы королевской крови. Здесь также имелось две сцены: одна – деревянная, поднятая повыше, с люками, откуда появлялись и куда исчезали актеры, и вторая – каменная, где находились музыканты и певцы. Верхняя сцена в соответствии с церковными обычаями называлась Битрейс, «Мир», а нижняя – Амбитрейс, «Другой мир».

Это были два мира, которые прайфек Хесперо желал держать разделенными. Его ожидало жестокое разочарование.

Обе сцены сверху прикрывала кровля в виде четверти сферы, на которой были нарисованы луна и звезды, – соответственно, ее именовали «Небеса». Королевская ложа также имела крышу. Все остальные рисковали попасть под дождь или снег.

Впрочем, этим вечером на небе не было ни облачка, и, хотя погода выдалась довольно прохладной, воздух оставался сухим.

Вокруг Рощи Свечей – над сиденьями, сценами и даже «Небесами» – простирался широкий зеленый луг, и с полудня на нем расположились празднующие. Леофу казалось, что здесь собрался весь город и многие крестьяне из окрестных поселений – тысячи людей. Он сам сидел за длинным столом с регентом с одной стороны и прайфеком с другой, а между ними расположились члены Комвена, герцоги, графы и лендверды.

Леоф, извинившись, спустился вниз, чтобы проверить, все ли готово. Теперь до начала представления оставалось совсем недолго; места заполнялись, в воздухе звенел гомон тысяч голосов.

Со времени его первого выступления – ему тогда едва исполнилось шесть лет – Леоф не испытывал такого трепета.

Он посмотрел на своих музыкантов.

– Я знаю, что вы справитесь, – сказал им Леоф. – Я в вас верю. И лишь надеюсь, что заслуживаю вашего доверия.

Эдвин, салютуя Леофу, поднял кроз, но большинство лишь бросило на него короткий взгляд. Все старались мысленно еще раз повторить свою партию – им чуть-чуть не хватило времени для репетиций.

Конечно, прайфек посещал прослушивания и одобрил представление, поскольку Леоф переписал свою работу так, чтобы она соответствовала нелепым требованиям церковника. Музыканты исполняли лишь вступление перед пением вокалистов, после чего всякое инструментальное сопровождение исключалось. Леоф добавил части, которые потребовал прайфек Хесперо, и отбросил все, что тот посчитал лишним.

Однако представление не будет таким, как рассчитывал прайфек. Сегодня инструменты и певцы сольют свою музыку, тональности и аккорды прозвучат иначе. И если Леоф не ошибся в своих предположениях, после того, как прозвучат первые ноты, прайфек будет уже не в силах ничего изменить.

Он посмотрел на королевскую ложу. Естественно, там находился регент, а также большинство дворян, которые обычно сидели за его столом. Но среди них он заметил еще двух зрительниц. Одну из них невозможно было не узнать – королеву Мюриель. Он по-прежнему думал о ней именно так, несмотря на то что ее статус был пересмотрен. Она была в черном платье, отороченном мехом, а ее голову не украшала ни корона, ни диадема.

Рядом сидела другая женщина, с мягкими каштановыми волосами, Леоф видел ее при дворе всего несколько раз. Их окружал отряд стражников регента.

– Я благодарю святых, ваше величество, за то, что вы сможете это услышать, – прошептал Леоф.

Он надеялся, королева не презирает его за помощь в очернении ее имени.

Регент, Роберт Отважный, поднял руку, дав сигнал к началу.

Леоф убедился, что все его музыканты не сводят с него глаз, положил руки на клавиши клавесина – и прозвучала единственная нота. Ведущий флажолет подхватил ее, потом к ним присоединились остальные инструменты, сверяя настройку. Наконец все были готовы, снова наступила тишина.

Леоф встряхнул пальцы и еще раз опустил их на клавиши.

– Предполагается, что это Бруг, – прошептала Мюриель, обращаясь к Элис, когда музыканты начали настраивать инструменты.

– Очень красивые декорации, – заметила Элис.

Так и было. Глазам зрителей предстала городская площадь с колокольней на заднем плане, слева располагалась таверна с вывеской, гласящей «Фатем Пейтера». Таверна была хитро разрезана так, что все могли видеть ее фасад и внутренние помещения. Новую, маленькую, сцену пристроили четырьмя ярдами выше «Мира», она представляла собой спальню в верхней части здания.

Правую часть сцены занимал знаменитый мост, в честь которого город Бруг получил свое название. Мост поднимался над весьма убедительно выглядевшим каналом, вдоль которого были расставлены засушенные цветы, подкрашенные, чтобы издалека казаться живыми. А на заднике сцены художник изобразил просторные зеленые поля и маленды Новых земель.

Мюриель молча наблюдала, как на площадь вышел юноша и уселся возле фонтана. Он был одет довольно скромно, но оранжевый пояс говорил о том, что он принят в гильдию мастеров ветра Новых земель.

Музыканты уже настроили свои инструменты.

– Проклятье, – пробормотал за спиной Мюриель герцог Шейла, – не понимаю, зачем нужно столько инструментов. Будет ужасный шум.

Мюриель видела, как маленькая фигурка Леофа подняла обе руки и опустила их на клавиши.

Воздух наполнился таким звуком, какой Мюриель и представить себе не могла, – высокие чистые ноты поднимались к звездам, а низкие голоса басов напоминали тайный тяжелый гул моря. Звуки с первого мгновения взяли ее за душу и воцарились там. Казалось, произнесены самые важные слова в мире.

И все же, несмотря на удивительную красоту и мощь первого аккорда, он показался Мюриель каким-то неполным – нуждающимся в завершении, – и она поняла, что не отведет от сцены глаз, не будет знать покоя до тех пор, пока не услышит все до конца.

– Нет… – Ей показалось, что это слово произнес прайфек, но потом она слышала только музыку.

На губах Леофа играла улыбка ярости, когда первый аккорд наполнил гигантскую чашу Рощи Свечей и расплескался в ночи, аккорд, который никто не вызывал к жизни в течение тысячи лет, аккорд, который Мери заново нашла для него в простой пастушеской песне.

«Вот ответ твоим пожеланиям, прайфек», – подумал Леоф.

Потому что теперь, после того как аккорд прозвучал, Леоф знал, что ни прайфек, ни даже сам фратекс Призмо не смогут остановить его музыку.

Юноша у фонтана встал, и его голос неожиданно взмыл ввысь вместе с инструментами, словно один из них. Он пел на алманнийском, а не на королевском языке, и после первого мгновения внутреннего протеста стало ясно, что именно так все и должно быть.

– Иэ канн вас из скаон, – пел он.

Его звали Гильмер, и он пел о жизни, радости и Лите Рангсдаутер, которую любил. И пока он пел, из таверны вышла девушка, юная и прекрасная. Мюриель сразу же поняла, что это и есть Лита, поскольку у нее были «косы, подобные солнцу на золотой пшенице», о которых пел юноша. А потом и она запела – это была совсем другая мелодия, но она безупречно оплетала песнь Гильмера. Пока они еще не видели друг друга, но их песни соединились – ведь Лита любила Гильмера ничуть не меньше, чем он ее. То был день их свадьбы, о чем Мюриель узнала, когда они встретились и мелодии слились. Ритм музыки ускорился, и они начали танцевать.

Когда юная пара замолчала, на сцену вышел немолодой мужчина, который оказался отцом Литы, лодочником, и он спел свою песню – забавную и грустную.

«Я теряю дочь и обретаю долги», – начиналась его партия, а потом появилась его жена, которая принялась ругать его за язвительность, и они запели дуэтом.

Затем юноша и девушка вновь начали свою песню, и неожиданно уже четыре голоса сплелись в удивительной гармонии, словно открытая книга любви всех возрастов, от первого румянца смущения через зрелость и до последнего объятия. Мюриель за один миг вновь пережила свой брак и все никак не могла успокоить дыхание.

Затем к ним присоединился аэтил города, а следом и другие горожане, прибывшие на свадебный пир. Теперь пел огромный радостный хор. Все было прекрасно, и все же, когда раздался зов труб и первое действие завершилось словами аэтила, вопрошавшего, кто еще хочет попасть на праздник, Мюриель еще мечтала о завершении первого аккорда.

Музыка стихла, но не умерла, когда исполнители ролей покинули сцену. Возникла простая мелодия, отражавшая радость застолья, но теперь в нее вплетались легкая грусть и смутный, еще далекий страх. И по мере того, как звук креп, ощутимая тревога передавалась от одного слушателя к другому. И Мюриель вдруг захотелось посмотреть вниз, чтобы убедиться, что пауки не взбираются вверх по ее чулкам.

И она отчетливо ощутила присутствие Роберта.

Второй акт начался с появления сэра Ремизмунда Фрам Вулторпа, и сопровождавшая его музыка была такой мрачной и неистовой – с пронзительным завыванием волынки и угрожающим перебором басовых струн, – что Мюриель вцепилась в подлокотники своего кресла.

И со странным удовлетворениемона отметила, что актер, игравший Вулторпа, в значительной степени похож на принца Роберта.

Между тем события продолжали разворачиваться с безжалостной неотвратимостью. Свадебное пиршество превращалось в сцену ужаса. Весь реквизит – в самом начале Мюриель воспринимала его именно так – вдруг обрел реальность, словно Роща Свечей и в самом деле парила над пустой оболочкой Бруга, словно они все подглядывали за городскими призраками, вновь переживающими свою трагедию.

Сэр Ремизмунд был изменником, изгнанным из Ханзы, он повсюду искал возможности грабить и убивать. Прямо на улице он зарезал аэтила, и его люди дикой волной хлынули в город. Ремизмунд тут же принялся ухаживать за Литой, а когда Гильмер стал возражать, того арестовали, чтобы на рассвете повесить на городской площади.

Ремизмунд, слишком гордый, чтобы взять Литу силой, отправился пировать в таверну. Так закончился второй акт.

Но музыка не смолкала, увлекая за собой слушателей. Даже Роберт, который, вне всякого сомнения, осознавал, что происходит, ничего не стал предпринимать.

Мюриель вспомнила свою беседу с композитором, когда они обсуждали причины запрета подобных сочинений, силу воздействия некоторых созвучий и пауз. И теперь она поняла. Он очаровал их всех, не так ли? Это не просто напоминало чары, это они и были. Тем не менее дурного в этом было не больше, чем во влюбленности или преклонении перед красотой. Если композитор – маг, значит, существует и добрая магия. Мюриель была уверена, что в музыке Леофа нет зла.

Третий акт начался с комической интерлюдии, в которой один из людей Ремизмунда ухаживал за служанкой из таверны, но так и не сумел добиться успеха. Затем появились Ремизмунд и его главный подручный Разовил, который должен был доставить письмо. Ремизмунд продиктовал послание императору, где обещал разрушить дамбу и затопить Новые земли, если ему не выплатят огромный выкуп. Одеяния Разовила напоминали рясу прайфека, а бородка и усы сразу же вызывали в памяти лицо Хесперо. Разовил вносил в письмо многочисленные исправления, которые должны были придать требованиям выкупа более благородный характер, повторяя, что святые поддерживают их начинание, а император должен подчиниться их воле. Беседа двух злодеев получилась забавной, но не могла не вызвать у зрителей тревоги.

Одна из служанок спряталась, когда в таверну вошел Ремизмунд, и подслушала весь разговор. После окончания сцены она убежала, чтобы сообщить новость Лите и ее отцу. Так горожанам удалось узнать о заговоре, и они собрались, чтобы решить, как поступить. Но перед самым началом встречи появился Разовил, искавший Литу.

Чтобы скрыть замыслы горожан, Лита согласилась уйти вместе с ним. И Ремизмунд вновь начал домогаться ее любви, спев самую красивую песню во всем представлении:

Несмотря на свои прежние злодеяния, он казался искренним, и у Мюриель даже возникла мысль, что она ошиблась в Ремизмунде. Теперь он виделся ей человеком, а не чудовищем. Вероятно, его прошлые действия имели какие-то достойные причины, если он оказался способен так искренне говорить о своей любви.

Лита ответила, что должна обдумать его предложение, и ушла. Как только она исчезла со сцены, Ремизмунд ухмыльнулся и обратился к Разовилу:

Какая нежная, какая бесхитростная, доверчивая, глупая.

Одна ночь любви, и с ней покончено.

Потом он и его подхалим засмеялись, и музыка стала веселой – но в ней появилось и нечто демоническое.

Так закончился третий акт, и инструменты почти умолкли. Мюриель обнаружила, что впервые с того момента, как представление началось, музыка слегка отпустила ее и что она может говорить, если захочет. Она посмотрела на Роберта.

– Замечательная пьеса, лорд регент, – сказала она. – Благодарю вас за то, что позволили мне ее посмотреть.

Роберт бросил на нее угрюмый взгляд.

– Мне кажется, вы недооценили моего композитора, – добавила она.

Роберт слегка задыхался, словно пытаясь поднять нечто очень тяжелое.

– Бессмысленный фарс, – отрезал он. – Глупое проявление бравады.

– Нет, – возразил Хесперо, – вероломный акт чародейства.

– Если вы ищете колдовство, любезный прайфек, – промурлыкала Мюриель, – вам достаточно посмотреть на нашего дорогого регента. Вонзите в него клинок, и вы убедитесь, что из него не прольется крови – во всяком случае, той красной жидкости, которая наполняет жилы обычных людей. У меня создалось впечатление, что вы своеобразно выбираете, какие дьявольские силы презирать, а какие всячески приветствовать, прайфек Хесперо.

– Помолчи, Мюриель, – грубо перебил ее Роберт. – Помолчи, пока я не приказал отрезать тебе язык.

– Как Хранителю?

Роберт вздохнул, щелкнул пальцами, и в следующее мгновение кто-то сзади засунул в рот Мюриель кляп. Когда прошло первое изумление, она даже не снизошла до сопротивления. Это было ниже ее достоинства.

Прайфек начал что-то говорить, но тут вновь зазвучала музыка, призывающая Литу на сцену.

Девушка встала рядом с темницей, где томился Гильмер, и они вновь обменялись клятвами любви. Гильмер сказал Лите, что восстание начнется в полночь. Он говорил о своих страхах, о том, что они все могут погибнуть, и о том, что его не будет рядом с восставшими. Но более всего он сожалел, что они так и не стали мужем и женой. Он просил ее, пока еще не поздно, бежать из города. Крозы и витхалы подняли его сердечную боль в небеса и унесли ее к самым звездам.

Лита запела в ответ, и Мюриель вдруг узнала эхо мелодии, которую Акензал сыграл ей во время их первой встречи – тогда у нее по щекам потекли слезы. А теперь возникло мучительное предчувствие приближения последних нот, гармония которых должна была освободить Мюриель от плена первых. Но вдруг мелодия вновь стала незнакомой, и Лита напомнила Гильмеру, что его долг – это также и ее долг. И они вместе запели «Гимн святой Сабрине», оберегающей Новые земли, и тысячи голосов подхватили его, поскольку он был известен всем. Получился могучий хор.

Лита и Гильмер расстались, и затихающую мелодию гимна унес ветер. Но прежде, чем уйти со сцены, Лита встретилась со служанкой из таверны, которая спросила у нее, куда она направляется.

– На свадьбу, – ответила Лита и скрылась.

Ошеломленная служанка принесла эту весть Гильмеру, который начал петь о своем горе, пока девушка пыталась его утешить.

Они видели, как вернулась Лита в своем подвенечном платье из серебристой сафнийской парчи, стоившем ее отцу всего состояния. Гильмер рыдал, музыка предупреждала о надвигающейся опасности, а Лита шла к Ремизмунду. Но сначала она встретилась с Разовилом, и тот насмехался над ней, одновременно делая непристойные предложения. Лита поднялась по лестнице к спальне Ремизмунда.

Увидев ее, Ремизмунд тут же стал очаровательным кавалером, обещал ей богатство и радость, а потом покинул ее, чтобы проверить посты – ведь скоро он окажется занят.

Когда он запел об этом, Мюриель ахнула, несмотря на заткнутый рот, она вновь ощутила навалившееся на нее тело Роберта, его руки, задирающие подол ночной рубашки. К горлу подкатила тошнота, и она испугалась, что ее вырвет прямо в кляп, но Элис сжала ее руку. Омерзительное воспоминание поблекло, и Мюриель стало легче.

Лита осталась одна, глядя в ночь. Пробил одиннадцатый колокол, и издалека донеслось нестройное пение горожан, собирающихся для безнадежной схватки с людьми Ремизмунда.

Зазвучала высокая мелодия, словно птица, скользящая вниз, птица, которая возвращается к земле, вновь взмывает ввысь – и всякий раз опускается снова… Наконец она стихла.

А затем одинокий голос Литы – сначала едва слышный – начал последнюю песню.

Ее голос обернулся слезами, которые обрели звучание, но теперь Мюриель почувствовала это – триумф, запечатленный в отчаянии, надежду, которая умрет лишь после того, как исчезнет вера в нее. Это была мелодия, которую Мюриель услышала в день первой встречи с Акензалом, мелодия, заставившая ее сделать ему заказ.

К одинокому голосу Литы присоединилась флейта, потом свирель, а затем вступили крозы. И уже не имели значения слова Литы – в них остались лишь страх и горечь, но теперь мелодию поддерживали все струнные, и она наполнилась мужеством и решимостью. Слезы покатились по лицу Мюриель, когда вернулся Ремизмунд, и музыка словно и не заметила его вторжения. Лита стояла у окна, сжимая в руках фату, и когда Ремизмунд обнял ее, мелодия споткнулась, словно пошатнулась решимость Литы.

Но потом ее голос стал подниматься все выше, а музыка сопровождения превратилась в скалы, став основанием мира, – и вот возник тот самый безупречный аккорд, который вобрал в себя все происходившее прежде, начало встретилось с концом, с завершением…

С триумфом.

Продолжая петь, Лита склонилась к Ремизмунду, словно намереваясь поцеловать его, обвила фату вокруг его шеи и выбросилась из окна. Ремизмунд, руки которого обнимали девушку, не успел ничего предпринять. Оба рухнули на улицу. И хотя Мюриель помнила, что сцена не так уж высока, а внизу наверняка подложено что-то мягкое, теперь это уже не имело значения. Казалось, они падали очень долго и разбились о мостовую насмерть.

Однако музыка все еще звучала, партию Литы подхватили инструменты, словно показывая, что даже смерть не сможет заставить смолкнуть ее песню. А потом на ее фоне заиграл марш, и горожане набросились на людей Ремизмунда, потерявших мужество после гибели своего предводителя. Враги бежали прочь или умирали.

Потом надолго воцарилась тишина, но кто-то ее нарушил – один из горожан, обычный человек из толпы. Это был резкий, триумфальный крик, к нему присоединились другие голоса, и все зрители, собравшиеся в Роще Свечей, вскочили на ноги и восторженно закричали.

Все, кроме Роберта и Хесперо.

Леоф смотрел на ошеломленных зрителей, а потом повернулся к прайфеку, чей взгляд вполне подошел бы васил-никсу. Леоф коротко поклонился и услышал восторженный рев. Он знал, что наступил величайший момент его жизни – ему никогда не пережить ничего подобного снова, – и ощутил, как его переполняет невыразимая гордость.

Он продолжал испытывать те же чувства и через час, когда – пока он поздравлял своих музыкантов и краснел после поцелуя Ареаны – за ним пришла стража.

Стражники Роберта бесцеремонно протащили Мюриель и Элис сквозь толпу и заставили сесть в карету, которая отвезла их обратно в тюрьму. Но на протяжении всего пути Мюриель слышала, как люди распевают гимн Сабрины. Слезы продолжали литься из ее глаз, а когда стражники освободили ее от кляпа, она присоединила свой голос к остальным.

Той ночью она слушала пение, доносящееся через окна их башни, и понимала, что известный ей мир вновь изменился – но на этот раз к лучшему.

Ей показалось – впервые за долгое, долгое время, – что победа близка.

Этой ночью она заснула. И ей снились сны, однако теперь они вместо ужаса несли радость.

Глава 6 Святки

Эспер поморщился, когда лекарь сделал последний стежок на его щеке и завязал узелок.

– Я закончил, – сказал старик. – Обе твои раны были удачными. Плечо обязательно хорошо заживет.

– Не уверен, что раны вообще могут быть удачными, – проворчал Эспер, радуясь тому, что ветер больше не присвистывает сквозь дырку в щеке, когда он говорит.

– Это такие раны, про которые можно сказать: чуть в сторону – и тебе конец, – весело сообщил лекарь. – А теперь я должен помочь и другим.

– А что будет с ней? – Эспер указал на лежавшую неподалеку Лешью.

Она была без сознания, а ее лицо побледнело еще сильнее, чем лицо самого Эспера. Лекарь пожал плечами.

– Я мало знаю о сефри, – ответил он. – Она получила серьезное ранение, и я сделал все, что было в моих силах. Теперь все в руках святых. – Он похлопал Эспера по здоровому плечу. – Тебе нужно отдохнуть, особенно если ты настолько глуп, что собираешься завтра садиться на лошадь.

Эспер кивнул, продолжая смотреть на сефри. Он смутно помнил возвращение в замок, при мысли о нем разум застил кровавый туман. Винна оставалась рядом, помогая ему держаться в седле. Она ушла только совсем недавно, поскольку ее позвала принцесса.

Эспер понимал, что сэр Нейл и вителлианцы тоже серьезно пострадали, но самое страшное ранение получила Лешья. Ее нашли в лесу – пришпиленной к дереву стрелой.

Он оперся руками о колени, с трудом встал и подошел к сефри, чтобы взглянуть на нее в мерцающем свете свечей. Его тень упала ей на лицо, и Лешья вдруг шевельнулась.

– Что?… – простонала она и открыла глаза.

– Лежи спокойно, – велел Эспер. – Тебя ранили. Помнишь?

Она кивнула.

– Мне холодно.

Эспер покосился на пылающий камин. Сам лесничий обливался потом.

– Я думал, ты убежала, – сказал он.

– Да, – пробормотала она, закрывая глаза. – Но я же не могла, правда?

– Не понимаю, почему бы и нет?

– В самом деле? Но… не имеет значения. Я осталась.

– Да. Спасибо тебе.

Она кивнула и вновь открыла глаза. Они засияли, словно два лиловых светильника.

– Завтра я должен ехать в Эслен, – сказал Эспер.

– Конечно, – ответила Лешья. – Я знаю.

– А ты не смей умирать, пока меня здесь не будет, – добавил он.

– Оставь при себе свои приказы, лесничий, – сказала она. – Но побудь со мной до отъезда, ладно?

Эспер кивнул.

– Договорились.

Он уселся на полу рядом с постелью Лешьи и очень скоро заснул. И проснулся только утром, когда его разбудила Винна.

– Пора ехать, – сказала она.

– Да, – отозвался Эспер и посмотрел на Лешью. Она все еще дышала, а ее щеки слегка порозовели. – Да.

Казио капнул воды на губы з'Акатто. Старый фехтовальщик, не просыпаясь, поморщился и попытался сплюнуть ее.

– Что ж, – сказал Казио, – это хороший знак.

– Он должен пить, – сообщил целитель. – Раненый потерял много крови, а кровь сделана из воды.

Лекарь из Хорнлада говорил на вителлианском с забавным акцентом, словно пел.

– Кровь сделана из вина, – возразил з'Акатто, приоткрыв один глаз. – Первое вино, вино святого Фуфионо, вот что течет в наших жилах. А в воде топят детей.

Лекарь улыбнулся.

– Разведенное вино ему не повредит, – сказал он. – Я принесу немного.

– Подожди, – прохрипел з'Акатто. – В какой мы стране?

– Вы в Хорнладе, в Кротении.

З'Акатто поморщился, и его рука упала на одеяло.

– Казио, – сказал он, – тебе ведь известно, что к северу от Теро Галле никогда не производили вина, которое можно было бы пить?

– Однако мы с удовольствием пьем наши вина, – возразил лекарь.

– Пожалуйста, – продолжал з'Акатто, – я не хочу вас оскорбить, но из ваших слов следует лишь, что вы полностью лишены вкуса, по крайней мере развитого. Как я попал в это ужасное место? Последний стаканчик должен напоминать мужчине обо всем хорошем, что было в его жизни, а не отправлять его к лорду Онтро рыдающим.

– Прежде всего, – усмехнулся лекарь, – я должен вас заверить, что вы не умираете.

– В самом деле? – З'Акатто удивленно приподнял брови.

– Да. Вам придется долго пролежать в постели, восстанавливая силы, но я остановил кровотечение, а ваши раны не загноились.

– Иными словами, ты почти полностью состоишь из костей и хрящей, – перебил Казио.

– Если бы у меня не было прямо противоположной уверенности, – продолжал лекарь, – я бы сказал, что стрелявшие в вас люди хотели вас ранить, а не убить. Но поскольку таких великолепных стрелков не бывает, я полагаю, вам следует благодарить святых.

– Я возблагодарю святого Фуфионо, если здесь найдется вителлианское вино, – заявил з'Акатто. – И еще больше – того, кто мне его раздобудет.

– Кажется, у нас в погребах есть немного галлеанского «Барнис эт Тарве», – ответил лекарь. – Оно должно вас устроить.

– Пожалуй, – нехотя согласился фехтовальщик, – это подойдет, пока я не найду чего-нибудь получше.

Лекарь ушел, з'Акатто немного поворчал себе под нос, а потом внимательно посмотрел на Казио.

– Я заметил, что мы оба живы.

– Действительно, – кивнул Казио. – Хотя мне до сих пор не совсем понятно, как такое могло случиться.

– А ты едва ли поцарапан.

Казио посмотрел на покрывавшие его тело многочисленные повязки.

– Ты прав, – ответил он. – И все благодаря нашим тренировкам.

И он рассказал о событиях прошлой ночи.

– Ну, – заговорил старый фехтовальщик, когда Казио закончил, – есть вещи, которые… – Он замолчал и, казалось, даже заснул, но потом приподнял голову. – Когда мы вернемся домой?

– Кажется, ты говорил, что мне следует посмотреть мир.

– Ну, мы уже достаточно повидали, – ответил з'Акатто. – Тебе не кажется, что пришло время посидеть на солнышке, попивая вино удачного урожая? Полагаю, теперь мы можем спокойно вернуться в Авеллу, а если нет – не сомневаюсь, что графиня охотно нас примет.

Его глаза сузились, когда он увидел выражение, которое промелькнуло на лице Казио.

– Что?

– Видишь ли, – ответил Казио, – выяснилось, что Энни – принцесса Кротении.

– Да что ты говоришь? – фыркнул з'Акатто. – Неужели ты не помнишь, как огорчились девочки, когда узнали о смерти Уильяма?

– Ну да, но я подумал, что они огорчились из-за смерти своего императора. Я не знал, что он был отцом Энни.

Казио вспомнил, как он познакомился с Энни – тогда он скрыл свой скромный титул, чтобы произвести на нее впечатление в подходящий момент. Теперь же он чувствовал себя полнейшим дураком.

– Ты бы мог мне сказать, – вздохнул Казио.

– Если бы я не заставлял тебя пользоваться собственными мозгами, они бы превратились в кашу, – усмехнувшись, сообщил з'Акатто.

– В любом случае, – продолжал Казио, – ее королевство узурпировано, а мать в темнице. Она попросила меня помочь ей вернуть королевство и освободить мать.

– Но это не твоя страна, – возразил з'Акатто, неожиданно становясь серьезным, – И не твое дело.

– А мне кажется, что это не так, – покачал головой Казио. – Мы зашли так далеко – я думаю, следует довести дело до конца.

– Не так-то просто довести дело до конца, мой мальчик. Предстоит война, а ты не захочешь связываться с войной – это я тебе обещаю.

– Я не боюсь войны, – заявил Казио.

– Тогда ты глупец, – презрительно бросил фехтовальщик. – Вспомни, я объяснял тебе, что драться с рыцарем – это совсем не то же самое, что участвовать в дуэли.

– Я помню, – кивнул Казио. – Ты был прав, и благодаря твоему совету я остался в живых.

– Тогда выслушай меня еще раз, пусть даже в последний, – сказал з'Акатто. – Любые твои представления о войне неверны. Она ужасна, и храбрость ничего не меняет. И самое страшное – это вовсе не умереть на войне, гораздо страшнее ее пережить.

Казио выдержал суровый взгляд з'Акатто.

– Я верю тебе, – ответил он. – И я верю, что ты говоришь на основании собственного опыта, хотя ты и не хочешь рассказывать об этом. Но я чувствую, что это стало моим долгом, з'Акатто. Это моя битва, и мне кажется, что я заслуживаю достаточно твоего уважения, чтобы ты не считал, будто я все еще принимаю решения, как мальчишка. Возможно, я не представляю, во что ввязываюсь, но я делаю это с открытыми глазами.

З'Акатто со вздохом кивнул.

– Да, Казио, ты прошел долгий путь, – наконец сказал он. – И кое-чему научился. Я вижу, как в тебе проявляется характер, зачатки которого были заложены с самого начала. Но выслушай мой совет. Возвращайся вместе со мной домой.

– Сейчас ты не можешь путешествовать, – ответил Казио. – А как только мы наведем порядок в Эслене, ты сможешь присоединиться ко мне там.

– Нет, – покачал головой старик. – Как только мои раны заживут, я вернусь в Вителлио. Если ты решил отправиться на север, на меня не рассчитывай.

Казио вытащил свой поврежденный клинок и поднял его в приветственном жесте.

– Я салютую тебе, старик, – сказал Казио. – В то, что ты сделал вчера ночью, невозможно поверить. Я никогда об этом не забуду.

– Ты едешь на север, – ровно сказал з'Акатто.

– Да.

– Тогда иди. И хватит красивых слов. Уходи. Аздей.

– Аздей, местро, – ответил Казио.

Он вдруг ужасно испугался, что сейчас расплачется.

Нейл преклонил колено перед Энни и постарался стоять ровно, но измученное, израненное тело предало рыцаря, и он упал, едва успев опереться на руки.

– Не стоит, сэр Нейл, – сказала принцесса Энни. – Сядьте, пожалуйста.

После коротких колебаний он поднялся и сел на скамью. Перед его глазами мелькали темные точки.

– Прошу меня простить, ваше высочество, – пробормотал он. – Мне нужно немножко отдышаться.

Принцесса кивнула.

– Вы многое перенесли, сэр Нейл, – мягко сказала она. – И в том моя вина. Я не поверила вам в з'Эспино.

– Я знаю, ваше высочество.

Энни убрала руки за спину и внимательно посмотрела на Нейла.

– Я приняла неправильное решение, – продолжала она. – И вы едва не погибли. Но у меня были на то причины. Вы сомневаетесь во мне?

Нейл задумался и пришел к отрицательному ответу.

– Нет, ваше величество, – ответил он. – Теперь я вижу, в каком трудном положении вы тогда оказались. Мне следовало приложить больше усилий, чтобы вас убедить.

– Я не королева, сэр Нейл, – тихо напомнила принцесса. – Вам не следует так ко мне обращаться.

– Да, ваше высочество, – сказал Нейл.

Она положила руку ему на плечо.

– Я рада, что вы уцелели, сэр Нейл. Очень рада.

И Нейл услышал в ее словах извинение. Извинение без малейшего признака слабости. Извинение, достойное королевской особы, вызвавшее у него легкий трепет.

«Я служу достойному человеку», – подумал он.

Прежде он видел Энни лишь издали, но знал, что она не была такой. За это время она глубоко переменилась. Тогда она была девочкой, а превратилась в нечто куда более сильное.

– О Казио, – сказала Энни.

Нейл обернулся и увидел, что к ним подошел вителлианец.

– Ми регатура, – сказал он немного задиристо.

Но потом с некоторым затруднением опустился на одно колено.

Энни с мгновение смотрела на него, потом кивнула и что-то ответила на вителлианском.

– Мне нужно встретиться кое с кем еще, – сказала она Нейлу.

Нейл поднял руку в благословении, и Казио повторил его жест, затем оба встали. Когда Энни ушла, Казио повернулся к Нейлу.

– Я плохо говорю на вашем языке, – с сильным акцентом сказал он. – Но я слушаю, нет? Вы храбрый человек. Вы брат.

Он протянул руку, и Нейл пожал ее.

– Для меня было честью биться рядом с вами, – сказал он.

– Она… – вителлианец показал вслед ушедшей Энни, сражаясь с непокорными словами, – не та же.

– Верно, – вздохнул Нейл. – Теперь она королева.

Энни смотрела на труп Родерика. Веспресерн уже омыла его и переодела. Когда Энни и Остра увидели ее, она стояла рядом с телом и плакала.

– Он умер достойно, – наконец сказала Энни.

Веспресерн бросила на нее тяжелый взгляд.

– Он умер за вас, – сказала она. – Не могу себе представить, чтобы вы были его достойны. Он вас любил. Он обезумел от любви.

Энни кивнула, но ничего не ответила. Постояв еще немного, они с Острой ушли.

Подруги поднялись на стену замка, где Энни подставила лицо ветру, разогнавшему тучи. Угроза дождя миновала, и в ночном небе сияли звезды.

– Я думала, что любила его, – сказала Энни, – а потом мне казалось, что я его ненавижу. Теперь же я испытываю лишь жалость.

– Почему? – спросила Остра. – Энни, его отец наверняка приказал Родерику ухаживать за тобой. Они с самого начала планировали тебя убить, а Родерик был инструментом в их руках.

– Я знаю. И если бы я не прокляла его любовью, он бы убил меня собственноручно. Но я прокляла его, а потом еще раз. И Родерик умер, так и не поняв за что. Как та лошадь, помнишь? Лошадь герцога Ориена. Она сломала ногу, а мы с тобой спрятались на сеновале и видели, как они убили ее.

И по глазам лошади было видно, что она не понимает происходящего.

– Да, наверное.

– Но если бы я не была настолько глупой, чтобы написать ему письмо, ничего бы не произошло. Сначала его любовь была фальшивкой, а потом чародейством. Для меня же это была всего лишь глупая детская игра. Так на чьи плечи должна упасть вина?

– Ты не можешь брать все на себя.

– О нет, могу, – возразила Энни. – Я должна. Я снова побывала там, Остра. И видела четвертую Веру, которая рассказала мне, что моя мать сидит в темнице, а трон отца узурпирован. Вот почему мы завтра покинем замок.

– Этого не может быть, – прошептала Остра.

– А я ей верю, – ответила Энни. – Сначала они убили половину моей семьи, а потом захватили трон. Вполне логичное развитие событий. Однако они упустили меня – и теперь им придется горько об этом пожалеть.

Остра долго смотрела на нее.

– Не сомневаюсь, что так и будет, – сказала она, а потом собралась с духом и добавила: – Мне жаль, что я тебя не послушалась.

Энни открыто встретила ее взгляд.

– Остра, ты единственный человек, которого я люблю. Теперь я в этом уверена. Я даже не могу сказать того же о Чарльзе и маме, если быть честной. Только тебя я люблю по-настоящему.

– Я тоже тебя люблю, – ответила Остра.

– Но ты не можешь снова меня ослушаться, – продолжала Энни, взяв Остру за руку. – Никогда. Я могу поступать правильно или ошибаться, и ты можешь попытаться убедить меня поступить иначе, но после того, как я сказала свое слово, – это и твое слово тоже.

– Потому что ты принцесса, а я служанка? – пробормотала Остра.

– Да, – ответила Энни.

На следующее утро они выехали в Эслен – Энни, Остра, Винна, Эспер, Нейл, Казио и двадцать всадников из Данмрога. Небо вновь затянули тучи, а в полдень пошел снег – первый зимний снег. Наступило солнцестояние; теперь дни будут становиться лишь длиннее.

Эпилог Ресакаратум

Леоф поднял глаза, когда прайфек вошел в маленькое помещение, на последние два дня ставшее домом композитора. В комнате почти ничего не было: стол, несколько свечей и никаких окон. Конечно, какие окна могут быть в глубоком подземелье?

– Ты очень умный человек, – сказал прайфек после долгой паузы. – И гораздо в большей степени политик, чем я мог себе представить.

– Я же обещал вам, что представление получится великолепным, – ответил Леоф, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.

– Да, и ты сдержал слово, – согласился Хесперо. – Даже меня оно тронуло – как если бы здесь не обошлось без колдовства.

– Это была музыка, а не колдовство, – настаивал Леоф. – Любая музыка обладает магией. Вы не можете искусственно разделить…

– О, почти уверен, что могу, – перебил его прайфек. – И боюсь, что совет прайфеков согласится со мной. Леовигилд Акензал, вы обвиняетесь в колдовстве и государственной измене.

Он подошел к Леофу и положил руку ему на плечо. От его прикосновения композитор вздрогнул.

– Нет, друг мой, – фамильярно посоветовал Хесперо, – наслаждайся своим маленьким триумфом. Он будет стоить тебе остатка жизни.

Леоф вздернул подбородок.

– Я не боюсь смерти, – сказал он.

Прайфек пожал плечами.

– Я не собираюсь тебя убивать, – сообщил он. – Но сейчас мы покинем эту комнату, и тебя заберут в некое место. – Он убрал руки за спину. – Фралет Акензал, тебе знакомо слово «ресакаратум»?

– Оно означает «освящение заново» – то есть ритуал, который позволяет снова сделать что-то или кого-то святым.

– Верно. Мир становится нечестивым, фралет Акензал, полагаю, ты со мной согласишься. Нам грозит война; вокруг бродят ужасные чудовища – кажется, ты и сам встретился с одним из них?

– Да, – признал Леоф.

– Да. Миру необходимо очищение, а когда настает такая нужда, на помощь всегда приходит церковь. Ресакаратум начался. И тебе выпала честь стать одним из первых его… примеров.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Леоф, чувствуя, как встают дыбом волосы у него на затылке.

– Ты пройдешь обряд очищения, фралет. Боюсь, процесс может оказаться болезненным, но искупление редко обходится даром.

Он по-дружески сжал плечо Леофа и покинул его. И, как он и обещал, тут же за Леофом пришли и забрали его в некое место.

Леоф пытался быть храбрым, но он не был создан терпеть боль, и очень скоро он уже кричал, и плакал, и молил, чтобы это закончилось.

Но боль осталась с ним.

Грегори Киз Кровавый рыцарь

ПРОЛОГ В ПОКОЯХ ВАУРМА

Роберт Отважный с улыбкой протянул Мюриель розу.

– Оставь ее себе, – посоветовала та. – Быть может, она хоть немного перебьет твой запах.

Роберт вздохнул, потеребив маленькую черную бородку, которая делала изящные черты его лица несколько резче, и, не сводя темных глаз с Мюриель, отдернул руку с цветком.

Он выглядел гораздо старше своих двадцати зим, и на кратчайшее мгновение в душе Мюриель шевельнулось сострадание к человеку, убившему ее мужа и дочерей, к тому, чем он стал.

Впрочем, напомнила она себе, кем бы он ни был теперь, он уже не человек больше – и волна отвращения унесла сочувствие прочь.

– Ты, как всегда, очаровательна, дорогая, – спокойно произнес Роберт и, словно кот, пытающийся уследить сразу за двумя мышками, перевел взгляд на другую женщину. – А как поживает прекрасная леди Берри?

Элис Берри, горничная Мюриель и ее защитница, одарила Роберта теплой улыбкой.

– Прекрасно, ваше высочество.

– Да, я и сам вижу, – сказал Роберт.

Он подошел ближе и протянул руку погладить рыжевато-коричневые локоны Элис. Девушка не вздрогнула и лишь слегка опустила ресницы. Элис стояла совершенно неподвижно – наверное, подумалось Мюриель, она вот так же замерла бы, увидев разъяренную гадюку.

– Ваши щеки украшает румянец, – продолжал Роберт. – Стоит ли удивляться, что мой дорогой покойный брат был так вами увлечен. Столь юная, столь полная здоровья и жизни, с такой гладкой кожей… Нет, дыхание времени еще не коснулось тебя, Элис.

Эта наживка предназначалась Мюриель, но та не собиралась на нее попадаться. Да, Элис была одной из любовниц ее мужа, и притом самой молодой, но после его гибели она стала королеве верным и надежным другом. Сколь бы невероятным это ни казалось на первый взгляд…

Девушка скромно потупила взгляд и ничего не ответила.

– Роберт, – заговорила Мюриель, прервав затянувшееся молчание, – я пленница и нахожусь в твоей власти. Тем не менее ты, надеюсь, уже понял: я тебя не боюсь. Ты – братоубийца, узурпатор, ужасное порождение мрака, которому я не нахожу названия. Вероятно, тебя не удивит, если я скажу, что твое общество не доставляет мне удовольствия. Так что буду признательна, если ты соизволишь без дальнейших церемоний перейти к очередному унижению, которое задумал на сегодня.

Улыбка на лице Роберта застыла. Потом он пожал плечами и бросил цветок на пол.

– Роза все равно не от меня, – объяснил он. – Делай с ней что хочешь. А пока, пожалуйста, присядь.

Он неопределенно махнул рукой, указав на несколько стульев, расставленных вокруг тяжелого дубового стола. Ножки мебели были выполнены в виде когтистых лап. Собственно, вся эта небольшая комната без окон, скрытая в глубинах замка и носящая название Ваурмсаль, была выдержана в подобном духе. На стенах висло два огромных гобелена. На одном красовался рыцарь в древней кольчуге и коническом шлеме и с неправдоподобно широким и длинным мечом. Воин сошелся в поединке с ваурмом, покрытым золотой, серебряной и бронзовой чешуей. Змеиное тело чудовища обвивало гобелен, образуя как бы раму картины, гигантская пасть была распахнута, сочащиеся ядом зубы готовы вонзиться в отважного рыцаря. Эта сцена была выткана столь мастерски, что казалось, еще немного – и исполинская змея соскользнет на пол.

Второй гобелен выглядел гораздо более старым – цвета успели потускнеть, ткань местами протерлась. На нем воин стоял подле поверженного ваурма. Оба были изображены куда менее реалистично, чем на первом гобелене, так что Мюриель не могла с уверенностью утверждать, тот же это рыцарь или нет и даже надеты на нем доспехи или просто кожаная куртка странного покроя. Клинок его казался скорее большим ножом, чем мечом. Рыцарь в задумчивости поднес руку ко рту, прикрыв часть лица.

– Ты бывала здесь раньше? – спросил Роберт, когда Мюриель неохотно села.

– Однажды, – ответила она. – Много лет назад. Уильям принимал здесь какого-то лорда из Скадизы.

– Когда я обнаружил эту комнату… Мне, помнится, тогда было лет девять… Так вот, когда я ее нашел, здесь все было покрыто пылью, даже присесть некуда. Зато как романтично!

– Весьма, – сухо ответила Мюриель, рассматривая причудливый ковчег, стоящий возле одной из стен.

Это была деревянная статуя, человекоподобная фигура с простертыми вперед руками. В каждой руке статуя сжимала позолоченный череп. Лицо ее было человеческим, но голова, увенчанная оленьими рогами, напоминала скорее змеиную. Короткие ноги заканчивались птичьими когтями, а живот представлял собой шкафчик со стеклянной дверцей, за которой виднелся узкий, слегка украшенный резьбой конус из кости.

– Этого раньше здесь не было, – сказала Мюриель.

– Верно, – согласился Роберт. – Я купил его у торговца-сефри несколько лет назад. Это, моя дорогая, зуб ваурма.

Он произнес это с гордостью мальчишки, уверенного, что все непременно должны разделить восторг от его находки.

Королева ничего не ответила. Роберт закатил глаза и позвонил в маленький колокольчик. Тут же появилась служанка с подносом, темноволосая молодая женщина с оспинкой на лице. Под глазами у нее темнели мешки, а губы были сжаты так сильно, что побелели.

Она поставила бокалы с вином перед Робертом и его пленницами, ушла и вскоре вернулась с блюдом сластей. Тут были засахаренные груши, пирожные с кремом, ромовые бисквиты, сырные пирожки с медом и любимое блюдо Мюриель – «девичьи луны», сладкое печенье с миндальной начинкой.

– Прошу, угощайтесь, – сказал Роберт, сделав глоток из своего бокала, и широким жестом указал на стол.

Мюриель, поколебавшись, все же отпила. Она не знала, какая выгода может быть Роберту в том, чтобы отравить ее сейчас. А если бы он все же решил сделать это, никакая осторожность не спасла бы Мюриель. Все, что она ела и пила в своем заточении, доставлялось по его приказу.

В бокале оказалось вовсе не вино, а странный напиток с привкусом меда.

– Продолжим… – сказал Роберт, поставив бокал на стол. – Пришлось ли вам по вкусу угощение, леди Берри?

– Очень сладко, – ответила девушка.

– Это дар, – пояснил Роберт. – Замечательный мед из Хаурнросена, который преподнес нам Беримунд из Ханзы.

– В последнее время Беримунд проявляет удивительную щедрость, – заметила Мюриель.

– И очень к тебе расположен, – сказал Роберт.

– Несомненно, – ответила Мюриель, даже не пытаясь скрыть иронии.

Роберт отпил еще глоток и принялся медленно крутить свой бокал, держа его в ладонях.

– Я обратил внимание, что тебе понравились гобелены, – продолжал он, не сводя взгляда с меда. – Ты знаешь, кто на них изображен?

– Нет.

– Хейргаст Ваурмслот, основатель дома Рейксбургов. Некоторые называют его бладраутином, или «кровавым рыцарем», поскольку, как говорят, после того как Ваурмслот убил чудовище, он напился его крови, смешав ее с собственной. Таким образом, он и все его потомки заполучили часть силы ваурма. Вот почему Рейксбурги так сильны.

– Они не были столь сильны, когда твой дед изгонял их из Кротении, – напомнила Мюриель.

Роберт погрозил ей пальцем.

– Однако им хватило сил отнять трон у твоих лирийских предков.

– Много лет назад.

И вновь Роберт пожал плечами.

– Сейчас Ханза гораздо сильнее, чем в те времена. Все это грандиозный танец, Мюриель, павана красной герцогини. Сначала Кротенией правил император родом из Лира, потом из Ханзы, сейчас из Виргеньи. Но, какой бы ни была кровь, он император Кротении. Трон неизменен.

– Что ты хочешь этим сказать, Роберт?

Он наклонился вперед, опираясь на локти, и уставился на нее с почти комичной серьезностью.

– Мы на грани хаоса, Мюриель. Чудовища из ночных кошмаров свободно рыщут по стране и вселяют в жителей страх. Народы готовятся к войне, а наш пошатнувшийся трон стал приманкой, на которую мало кто не клюнет. Церковь повсюду видит ересь и вешает людей деревнями – что, насколько я вижу, нисколько не помогает. Однако она – один из немногих наших союзников.

– Тем не менее ты не намерен отдать трон Маркомиру из Ханзы, – уверенно подытожила Мюриель. – Ведь ты так старался заполучить его для себя.

– Да, это было бы глупо, не правда ли? – согласился Роберт. – Нет, не намерен. Однако я поступлю так, как и многие другие короли для укрепления своей власти. Я женюсь. А ты выйдешь замуж, моя дорогая золовка.

– Я уже высказалась предельно ясно, – ответила Мюриель. – Ты можешь убить меня, если пожелаешь, но я за тебя не выйду.

Роберт передернул плечами, словно пытался стряхнуть что-то со спины.

– Да, конечно, – холодно кивнул он. – Я заметил, что ты против. Нож, вонзенный в мое сердце, был достаточно прозрачным намеком на то, что ты не расположена принять мое предложение.

– Тебе следовало бы возблагодарить судьбу, что твое сердце больше не бьется.

Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Ты вечно будешь придираться к таким мелочам? Кто жив, кто мертв? Ты считаешь себя лучше лишь по той причине, что у тебя бьется сердце. Как самонадеянно!.. И – если уж на то пошло – мелочно.

– Ты совершенно безумен, – сказала Мюриель. Роберт усмехнулся и открыл глаза.

– Ну, этот упрек я уже слышал. Но позволь мне вернуться к началу нашего разговора. На самом деле я не собирался повторять свое предложение – одного удара ножом вполне достаточно. Нет, ты выйдешь замуж за Беримунда Фрам Рейксбурга, наследника трона Ханзы. А я женюсь на его сестре Альфсван. Так мы укрепим трон – мой трон.

Мюриель горько рассмеялась.

– Боюсь, что нет, Роберт, – возразила она. – Однажды я уже отклонила предложение Беримунда.

– Ну, не совсем так, – уточнил он. – На самом деле предложение отклонил твой сын Чарльз – ведь тогда он был королем, и это было его правом. Конечно, Чарльз полоумный, и действовал он по твоей указке. Однако теперь правлю я, а не он. И это мое право – так что я отдаю тебя в жены Беримунду. Венчание состоится через месяц.

Воздух внезапно сделался густым, словно вода. Мюриель с трудом преодолела желание поднять голову повыше, чтобы не захлебнуться.

Роберт может это сделать. Более того, он так и сделает, и она ничего не в силах изменить.

– Этому не бывать, – наконец сумела выговорить Мюриель, надеясь, что ей удалось произнести это с вызовом.

– Что ж, посмотрим, – весело ответил Роберт и обернулся. – Леди Берри, что с вами?

Мюриель проследила за взглядом Роберта и заметила, что Элис сильно побледнела. Ее глаза – нет, зрачки – стали огромными.

– Ничего особенного, – отозвалась она.

– Я забыл спросить, – продолжал Роберт. – У вас было время поразмыслить о музыкальной пьесе, которая была представлена в этот Винахт? Об удивительном произведении, сочиненном нашим дорогим каваором Акензалом?

Мюриель вымученно улыбнулась.

– Думаю, это было унизительно для тебя: быть разоблаченным перед всеми жителями королевства и не иметь возможности этому воспрепятствовать. Отважусь предположить, что Леовигилд Акензал гений.

– Понятно, – задумчиво проговорил Роберт. – Значит, ты полагаешь, что злодей в пьесе изображал меня?

– Ты знаешь, что так оно и есть, как и всякий, кто видел представление. Как это удалось Акензалу? Я поражена. Не сомневаюсь, что и ты, и прайфек внимательно наблюдали за ним, читали записи, посещали репетиции – и тем не менее он выставил вас дураками.

– Ну, полагаю, прайфек был гораздо больше обеспокоен пьесой, чем я, – заметил Роберт. – Более того, он счел необходимым тщательно допросить фралета Акензала. Весьма тщательно – вместе со многими другими участниками представления.

– Это было глупо, – тихо произнесла Элис, потирая лоб.

– Вы что-то сказали, леди Берри?

– Да, ваше высочество. Я сказала, что прайфек поступил глупо, подвергнув композитора пыткам, а вы – разрешив ему это сделать. Вы ведь знаете, что вам потребуется поддержка лендвердов, когда придется защищать город. Леовигилд Акензал – их любимец, в особенности после его замечательного представления.

– Хм-м, – все так же задумчиво отозвался Роберт, – леди Берри, вы высказали очень разумную мысль. Какая политическая проницательность в женщине, которую я считал простой шлюхой.

– Можно быть очень простым, но все же понимать больше, чем доступно вашему пониманию, – парировала Элис.

– Да, пожалуй, это верно, – признал Роберт. – В любом случае, если потребуется, мы всегда сможем вернуть доверие лендвердов. К тому же, если меня будет поддерживать Ханза и святая церковь, не думаю, что мне придется считаться с их мнением. Мне нужно лишь, чтобы они сохраняли спокойствие еще около месяца, не так ли?

– Церковь? – спросила Мюриель.

– Именно. Прайфек написал фратексу Призмо в з'Ирбину, и тот любезно согласился прислать войска, необходимые для поддержания мира и проведения ресакаратума, пока трон не окажется в безопасности.

– Сначала Ханза, теперь церковь… Ты готов отдать страну любому врагу, если он позволит тебе просидеть на троне еще немного. Ты воистину жалок.

– Я и не подозревал, что ты считаешь церковь нашим врагом, – вкрадчиво проговорил Роберт. – Прайфек Хесперо может усмотреть в этом грех. Весьма возможно, он сочтет необходимым допросить тебя.

Внезапно зазвенело разбившееся стекло.

– Леди Берри, – заметил Роберт, – вы уронили свой бокал.

Элис обратила невидящий взгляд в его сторону.

– Да проклянут тебя святые, – прохрипела она. Она попыталась встать, но ноги ее уже не держали. Ужас пронзил Мюриель, словно удар клинка. Она протянула руки к Элис.

– Что ты сней сделал, Роберт? Роберт погладил бородку.

– Я сделал ее твоей служанкой, поскольку рассчитывал досадить этим тебе. Однако вы, по всей видимости, сдружились. Кроме того, у меня создалось впечатление, что милейшей Элис удалось выведать кое-какие сведения у одного из стражников – не исключено, что она поступала так и в иных случаях. Я понял, что не только неправильно оценил леди Берри, но и недооценил ее. Я лишь гадаю, на что она еще способна. Не сомневаюсь, что ты рассказала ей о тайных ходах, которыми пронизан замок, если она сама о них прежде не знала. Может быть, она рассчитывала сбежать вместе с тобой. – Он позволил себе улыбку. – В таком случае она заберет свой замысел в Тенистый Эслен.

Мюриель опустилась на колени рядом с Элис и взяла ее за руку. Кожа девушки приобрела синеватый оттенок, руки конвульсивно подергивались. Пальцы словно заледенели.

– Элис! – задохнулась Мюриель.

– Виселичное сусло, – прошептала Элис едва слышно, так что Мюриель пришлось наклониться к ней. – Я знала… – Она вздрогнула, черная пена выступила на ее губах.

Она пробормотала что-то неразборчивое, Мюриель ощутила слабое тепло на коже, и волоски на ее руке встали дыбом.

– Берегите себя, – прошептала Элис. – Сойнми. Сойнми, фьендин.

Ее дыхание стало прерывистым, она хватала воздух так, будто икала, пока наконец не затихла с последним, почти беззвучным вскриком.

Мюриель подняла взгляд на Роберта, ненависть ее была так велика, что она не находила слов.

– Пожалуй, мы положим ее в склеп Отважных, – задумчиво проговорил Роберт. – Если душа Уильяма найдет туда дорогу, он будет доволен. – Он встал. – Завтра к тебе придет белошвейка, чтобы снять мерки для свадебного платья, – с довольным видом сообщил он. – Мне доставило большое удовольствие навестить тебя, Мюриель. Доброго дня.

И он ушел, оставив Мюриель наедине с Элис, плоть которой уже начала холодеть.

ЧАСТЬ I Воды, текущие под миром

На каменистом западном берегу Ройн Иенис Френ Мек-Лир встретился со святым Джеройном Мореходом, и на его корабле они поплыли по западным волнам сквозь туман и ледяной дождь до унылого берега, поросшего темным лесом.

«Это Лес за Краем Света, – сказал святой Джеройн. – Будь осторожен и, когда станешь выходить на сушу, постарайся не ступить в воду. Иначе ты забудешь все, что знаешь».

Из «Френн Рей-эйс: Легенда о святом Френе, рассказанная на Скерне» сакритора Роджера Бишопа

Темная Властительница взяла Альзареса за руку и указала на реку.

– Испей из нее, – сказала она, – и ты станешь, словно мертвец, без воспоминаний и грехов.

Затем она махнула рукой в сторону резвого ручейка.

– Испей отсюда, и узнаешь больше, чем любой из смертных.

Альзарес посмотрел на реку, а потом на резвый ручеек.

– Но река наполняет ручей водой, – проговорил он.

– Разумеется, – ответила Темная Властительница.

Из «Са Алъзаресфилл», народного сказания Хериланца

Ne piberos daz'uturo

He пей воды.

Из вителлианской надписи на могиле

ГЛАВА 1 ПОТЕРЯННЫЕ

Энни Отважная бормотала слова песенки, которую любила с детства.

У нее дрожали пальцы, и где-то с мгновение ей даже казалось, будто они – не часть ее тела, а диковинные черви, присосавшиеся к ее рукам.

Энни уже видела кровь, много крови. Но никогда такого поразительного оттенка – ослепительно красную на фоне белого снега. Энни казалось, что только теперь она впервые познала истинный цвет крови, а все виденное раньше – лишь его бледное подобие.

По краям пятно порозовело, но в самом центре, в том месте, откуда, пульсируя, кровь изливалась на холодную белизну, она казалась прекрасной и совершенной.

Кожа мужчины посерела, а волосы были цвета соломы – ничего общего с воображаемым возлюбленным из песни. На глазах у Энни его пальцы разжались, выпустив кинжал, и он распростился с заботами этого мира. Его глаза удивленно округлились, словно там, за границей земель судьбы, ему открылось то, что не дано увидеть живым. Умирающий в последний раз выдохнул облачко пара – и все.

Где-то – казалось, очень далеко – раздался хриплый крик и лязг стали, затем наступила тишина. Между темными стволами деревьев тихо падал снег, и больше вокруг как будто ничто не шевелилось.

Кто-то фыркнул.

Изумленная, Энни повернулась и обнаружила серую в яблоках лошадь, которая с любопытством поглядывала на нее. Животное казалось знакомым, и девушка тихонько вскрикнула, вспомнив, как оно бросилось к ней. Судя по следам на снегу, лошадь много топталась вокруг, одна отчетливая цепочка сбегала со стороны холмов. Часть пути отпечатки копыт сопровождали розовые капли.

На гриве лошади тоже была кровь.

Энни с трудом встала на ноги – бедро, щиколотка и ребра отчаянно болели. Она огляделась по сторонам, но увидела только мертвеца, лошадь и голые деревья, чьи ветви раскачивались под порывами зимнего ветра.

Наконец Энни взглянула на себя. На ней было красное замшевое платье, отделанное черным горностаем, а под ним – амазонка из плотной ткани. Энни помнила, что эту одежду ей дали в Данмроге.

И сразу же в памяти всплыла битва – и смерть Родерика, первого человека, которого она полюбила, и первого, кто предал ее.

Энни провела рукой под капюшоном, коснувшись завитков медных волос. Она коротко остригла их в Терро Галле – теперь ей казалось, что это было очень давно, чуть ли не в прошлой жизни. Волосы отрасли лишь самую малость. Значит, из памяти Энни стерлись часы или дни, но не девятидневья, месяцы или годы. Однако она по-прежнему не могла определить, который теперь день, и это ее пугало.

Она помнила, как выехала из Данмрога вместе со своей фрейлиной Острой, вольной женщиной Винной и тридцатью восемью мужчинами, в число которых входили ее друг вителлианец Казио и телохранитель сэр Нейл МекВрен. Накануне они сражались с предателями и победили, но почти все из них так или иначе пострадали в этой битве.

Однако у них не было времени на то, чтобы спокойно оправиться от ран. Отец Энни, император Кротении, был мертв, а мать стала пленницей узурпатора. И Энни Отважная повела свою маленькую армию в поход, чтобы освободить мать и потребовать назад отцовский трон. Это она помнила отчетливо.

А вот где ее друзья и почему она не с ними, Энни вспомнить не могла. И кто этот мертвец, лежащий у ее ног? Его горло было перерезано, рана напоминала широко открытый рот. Но как это случилось? И кем он был – врагом или другом?

Наверное, все же врагом, решила Энни. Иначе бы она узнала его в лицо.

Она прислонилась к стволу дерева и, закрыв глаза, стала вглядываться в темные воды, затопившие ее память, нырнула в них, словно зимородок…

Она ехала верхом рядом с Казио. Молодой вителлианец практиковался в королевском языке…

– Эсне эст калдо, – сказал Казио, поймав снежинку на ладонь и разглядывая ее с детским изумлением.

– Снег холодный, – поправила его Энни, но тут же, приглядевшись к его гримасе, поняла, что Казио нарочно произнес слова неправильно.

Казио был высоким и стройным, с резкими, привлекательными чертами лица, темными глазами и извечной проказливой усмешкой.

– А что значит на вителлианском «эсне»? – строго спросила она.

– Металл цвета твоих волос, – ответил он, и что-то в том, как он это сказал, заставило Энни задуматься, каковы на вкус его губы.

Мед? Оливковое масло? Он ее когда-то целовал, но она не могла вспомнить… «Надо же, какая чушь в голову лезет…» – с досадой подумала она.

– «Эсне эст калдо» на вителлианском означает «медь горяча», верно? – перевела Энни, пытаясь скрыть раздражение.

Казио ухмыльнулся, и она поняла, что опять что-то упустила.

– Да, верно, – растягивая слова, произнес Казио, – если брать буквально. Но это своего рода игра слов. Если бы я разговаривал со своим другом Акамено и сказал: «Феро эст калдо», это означало бы «железо горячо», но железо может означать еще и меч, а под мечом, видишь ли, порой подразумевают одно очень личное оружие мужчины, и получается комплимент его мужественности. Он понял бы меня так, что я намекаю на его железку. А медь – мягче и красивее и может означать…

– Понятно, – быстро оборвала его Энни. – Давай пока закончим лекцию о вителлианском разговорном. Ты ведь хотел научиться лучше говорить на королевском языке, разве нет?

Казио кивнул.

– Да, но мне всего лишь показалось забавным, что ваше «холодно» в моем языке «горячо».

– Да, а еще забавнее, что ваше слово «свободный» на королевском языке означает «возлюбленный», – язвительно сообщила Энни. – В особенности если учесть, что нельзя одновременно быть с первым и оставаться вторым.

Взглянув на его лицо, Энни тут же пожалела о своих словах. Казио заинтересованно приподнял бровь.

– Наконец-то наша беседа приобрела любопытный оттенок, – заявил он. – Но, э-э… «возлюбленный»? Не коммренно. Что означает «возлюбленный» в королевском языке?

– То же, что и вителлианское «карило», – неохотно ответила Энни.

– Нет, – вмешалась Остра, и Энни виновато вздрогнула, поскольку совсем забыла, что та едет рядом с ними.

– Нет? – переспросила она. Остра покачала головой.

– «Карило» – так отец называет свою дочь: дорогая, милая малышка. А то, что ты имела в виду, – это «эрентерра».

– Понятно, – сказал Казио и поцеловал Остре руку. – «Эрентерра». Да, с каждым новым откровением наш разговор нравится мне все больше.

Остра покраснела, вырвала руку и убрала свои золотистые локоны под капюшон черного плаща. А Казио снова повернулся к Энни.

– Итак, если «возлюбленный» – это «эрентерра», – продолжал он, – мне придется с тобой не согласиться.

– Возможно, мужчина может быть влюблен и оставаться свободным, – сказала Энни. – Женщина – нет.

– Чепуха, – возразил Казио. – До тех пор, пока ее… э-э… возлюбленный не является еще и ее же мужем, она совершенно свободна. – Он улыбнулся еще шире. – Кроме того, не всякое рабство тягостно.

– Ты снова перешел на вителлианский, – проговорила Энни, которой в отличие от Казио эта тема совсем не нравилась. Она уже раскаивалась, что вообще подняла ее. – Давай лучше вернемся к снегу. Расскажи мне про него еще – на королевском языке.

– Для меня новый, – начал Казио. И если, когда он говорил на вителлианском, его речь звучала певуче, то слова королевского языка выходили у него неуклюжими и спотыкающимися. – В Авелле не имеется. Очень… э-э… лепновеликий.

– Великолепный, – поправила его Энни, и Остра захихикала.

На самом деле снег совсем не казался Энни великолепным – он ее раздражал. Но Казио искренне им восхищался, и Энни против воли заулыбалась, наблюдая, как он с восторгом рассматривает белые снежинки. Ему было девятнадцать, на два года больше, чем ей, но в нем еще было слишком много мальчишества.

Лишь иногда Энни замечала под этой мальчишеской оболочкой мужественную душу.

Несмотря на неприятный поворот беседы, Энни вдруг стало спокойно и хорошо. Ей ничего не грозило, рядом ехали верные друзья, и, хотя весь мир сошел с ума, она точно знала в нем свое место. Отряда в сорок с небольшим человек, конечно, не достаточно, чтобы освободить мать и вернуть Кротению, но скоро они доберутся до владений тетушки Элионор, и та обязательно им поможет. У тети есть собственные солдаты, и, возможно, она подскажет, где Энни сможет найти еще.

А потом… ну, потом можно двинуться на Эслен, попутно собирая войска. Энни не имела ни малейшего представления о том, что требуется, чтобы содержать армию, и временами – особенно по ночам – мысли об этом не давали ей покоя. Но сейчас ей казалось, что все как-нибудь разрешится само собой…

Краем глаза она заметила какое-то движение, но, взглянув туда, ничего не увидела…

Прислонившись к стволу дерева, Энни вздохнула и вдруг поняла, что уже начало темнеть. Где Казио? И все остальные? И где она сама?

Последнее она помнила. Они свернули со Старой Королевской дороги на север и двинулись через лес Шевроше в сторону Лойса. Однажды, очень давно, она проезжала через эти края с тетушкой Лезбет.

Но что же произошло?

Телохранитель Энни, Нейл МекВрен, ехал чуть впереди. Остра приотстала, чтобы поговорить со Стивеном, юношей из Виргеньи. Лесничий, Эспер Белый, отправился вперед на разведку, а тридцать всадников, присоединившихся к ним в Данмроге, окружали наследницу трона плотным каре.

Затем Казио неожиданно переменился в лице, и рука его метнулась к рукояти клинка. Свет, казалось, стал ярче, засияв желтизной…

«Может быть, я все еще в Шевроше?» – подумала Энни. Сколько прошло времени? Несколько часов?

Или дней?

Она не помнила.

И что же делать? Оставаться на месте и ждать, пока ее не найдут? А вдруг в живых никого не осталось и искать ее некому? Ведь, чтобы похитить Энни, врагу почти наверняка пришлось убить ее защитников…

Последняя мысль бросила Энни в дрожь. Сэр Нейл скорее умер бы, чем позволил врагу ее захватить, и то же самое можно сказать про Казио.

И единственный, кто, возможно, подскажет ей хоть что-то, это покойник.

Увязая в снегу, Энни неохотно вернулась туда, где лежал труп, и стала разглядывать его в сгущающихся сумерках.

Это был человек не первой молодости, возможно, лет около сорока – точнее Энни сказать не могла. На нем были темно-серые шерстяные штаны, в промежности темнело мокрое пятно – очевидно, он обмочился перед смертью; простые черные сапоги, сильно поношенные; шерстяная рубашка, а под ней стальной нагрудник, тоже старый и помятый, но недавно натертый маслом. Кроме ножа у мертвеца был короткий меч с широким клинком, кожаные ножны крепились к ремню тусклой латунной пряжкой. И никаких указаний на то, кому он служит.

Стараясь не смотреть на его лицо и окровавленное горло, Энни стала шарить по одежде покойника – вдруг найдется что-нибудь такое, что подскажет ей, кто он…

На правом запястье незнакомца она заметила черный полумесяц, выжженный или нанесенный на кожу краской. Странный знак…

Энни с опаской прикоснулась к нему, и у нее слегка закружилась голова. Она почувствовала вкус соли и запах железа, и ей почудилось, что рука по локоть погрузилась в теплую жижу. Энни с ужасом поняла, что, хотя сердце незнакомца остановилось, жилка на его запястье еще бьется, правда, все тише и тише. Сколько пройдет времени, прежде чем он весь умрет? Покинула душа его тело или еще нет?

В монастыре Святой Цер про душу почти ничего не рассказывали, зато Энни многое узнала про устройство тела. Она присутствовала и даже помогала при нескольких вскрытиях и помнила – так ей, по крайней мере, казалось, – где расположены органы и где проходят жилы, несущие основные телесные жидкости. Так она узнала, что в теле человека нет отдельного сосуда, где хранится душа, но орган, который связывает душу с телом, находится в голове.

Вспомнив монастырь, Энни неожиданно почувствовала необъяснимое спокойствие и бесстрастную уверенность. Она протянула руку и зачем-то прикоснулась ко лбу трупа.

Тут же в кончиках ее пальцев возникло легкое покалывание, которое начало подниматься выше, к рукам, а затем охватило грудь. Когда оно добралось до шеи и головы, Энни охватила сонливость.

Тело стало каким-то отстраненным и мягким, и она едва расслышала тихий вскрик, сорвавшийся с собственных губ. Мир заполнил музыкальный гул, который почему-то никак не желал разрешиться в определенную мелодию.

Голова Энни запрокинулась назад, затем упала на грудь. Лишь огромным усилием принцессе удалось разлепить ресницы.

Все изменилось, но она никак не могла уловить в чем. Освещение было странным, и мир вокруг казался нереальным, хотя деревья и снег вроде бы оставались прежними.

Затем ее зрение сделалось резче, и она увидела, как на губах мертвеца пузырится темная вода, стекает ручейком, проложившим путь по его груди, струится дальше по снегу и через несколько ярдов соединяется с другим, более широким потоком.

Поле зрения расширилось, и глазам Энни предстали сотни таких ручейков и тысячи, десятки тысяч черных потоков, вливающихся в широкие реки, которые, в свою очередь, стремятся к водной глади, бескрайней и темной, точно море. Прямо у нее на глазах утекало прочь то, что осталось от этого человека, и, словно листья на волнах, мелькал образ маленькой черноволосой девочки… Запах пива… Вкус бекона… Лицо женщины, скорее демоническое, чем человеческое, пугающее, хотя сам страх уже почти забыт…

А потом незнакомец умер. Ручеек, струящийся с его губ, истончился до еле заметной струйки и иссяк. Но темные воды продолжали истекать из мира живых.

Тут Энни заметила, что за ней кто-то наблюдает, почувствовала взгляд из-за деревьев. В ней шевельнулся страх, и она неожиданно поняла, что не хочет знать, кто на нее смотрит. Образ женщины-демона снова встал перед ее внутренним взором. Лик этот был столь ужасен, что не верилось, как покойный мог видеть его воочию…

Может быть, там, за деревьями, стоит Мефитис, святая мертвых? Может быть, она явилась, чтобы забрать его? А возможно, и Энни вместе с ним…

Или это эстрига, одна из ведьм, которые, как считают вителлианцы, пожирают проклятые души? Или нечто вовсе невообразимое?

Чем бы оно ни было, это приближалось. Собрав все свое мужество, Энни заставила себя повернуть голову…

…и подавилась собственным криком. Нет, она не смогла ничего разглядеть толком, только череда образов промелькнула перед ней. Огромные рога, простершиеся до самого неба, тело, заслонившее собой деревья…

Черные воды мгновением раньше устремились к этому созданию, словно изголодавшиеся пиявки, вцепились в него сотнями когтей, и на месте каждого отвалившегося щупальца появлялось новое, а то и два.

Энни уже видела того, кто явился к ней теперь, – среди черных роз, в лесу терний.

Терновый король.

У него не было лица, только беспрестанно сменяющие друг друга видения. Поначалу среди них не было ничего знакомого Энни, только струящиеся испарения цвета, которые имели запах и вкус и которые можно было почувствовать на ощупь. Ужас Энни нарастал с каждым мгновением, однако она не могла отвести глаз… Ей казалось, что миллионы отравленных игл пронзили ее плоть, но кричать она тоже не могла.

И неожиданно Энни поняла сразу две вещи…

Она резко пришла в себя и обнаружила, что лежит лицом в луже крови, расплывшейся на груди мертвеца. Его тело стало совсем холодным. Впрочем, то же самое можно было сказать и о самой Энни.

Задыхаясь и борясь с тошнотой, она поднялась и отошла от тела. Руки и ноги замерзли так, что едва слушались. Она тряхнула головой, прогоняя остатки кошмара Черной Мэри. Сквозь тупое оцепенение Энни понимала, что нужно взять лошадь и отправиться назад по следам копыт, но сил на это не было совершенно. Да и снег повалил сильнее, так что скоро следы все равно заметет.

Энни устроилась в углублении между корней огромного дерева, съежилась в комочек и немного согрелась. Тогда она стала собираться с силами, чтобы сделать то, что должна.

ГЛАВА 2 СЛЕД ВЕЛИКАНА

Стрела скользнула по шлему Нейла МекВрена, когда он пробивался вперед сквозь снежный занос, и боевой клич его предков эхом прогремел среди деревьев. Следующую смертоносную стрелу рыцарь отразил щитом. И следующую тоже.

Всего в нескольких королевских ярдах от него четыре лучника удерживали позиции, прячась за щитами шести мечников. Вместе они образовали маленькую крепость, которая не давала никому пройти по следам всадников, увезших Энни. А никакие другие пути Нейла сейчас не интересовали.

Он решил атаковать их в лоб, хотя это было чистым самоубийством. Впрочем, любая другая тактика обещала принести те же плоды, только чуть позже.

Нейл сосредоточенно бежал по снегу. В плохо подогнанных доспехах он чувствовал себя ужасно неуклюжим и с тоской вспоминал латы, которые подарил ему сэр Файл, лежащие сейчас на дне гавани з'Эспино, в сотнях лиг отсюда.

В подобные минуты время всегда растягивалось и разум Нейла воспринимал все вокруг удивительно четко, замечая каждую мелочь. Где-то высоко в небе кричали гуси. Пахла смолой сломанная сосновая ветка. У одного из щитников были ярко-зеленые глаза, блестевшие из-под шлема, и рыжеватые, похожие на птичий пух усы. Щеки у него покраснели от мороза, а на лице была написана знакомая решимость, какую Нейл видел множество раз на поле боя. Еще недавно этот паренек, наверно, пил вино с друзьями, танцевал с девушкой и распевал песню, которую знают только в его родной деревушке.

Еще недавно – да. Но сегодня он был готов умереть, если потребуется, и прихватить с собой всех, кого удастся, чтобы те составили ему компанию на переправе святого Джеройна.

На лицах его товарищей застыло точно такое же выражение.

Нейл споткнулся и увидел, как согнулся лук и острие стрелы нацелилось ему в глаз. Он знал, что слишком низко опустил щит и поднять его уже не успеет…

Лучник вдруг выронил оружие и потянулся к стреле, которая вонзилась в его собственный лоб.

Нейлу некогда было посмотреть, кто спас ему жизнь. Он скорчился за щитом, оценивая расстояние, которое ему предстояло преодолеть, а потом, снова взревев, бросился на стену из щитов и схватился в рукопашной с зеленоглазым пареньком.

Тот повел себя грамотно – отступил, чтобы его товарищи смогли взять Нейла в кольцо.

Но они не знали, что в руках у Нейла меч Рока. Оружие, которое он отобрал в бою у человека, не способного умереть. Клинок просвистел в воздухе, оставив за собой легкий запах, какой бывает после вспышки молнии, разрубил щит, преграждавший ему путь, железный шлем и голову под ним, изумрудный глаз, вышел за ухом и продолжил свой путь через ребра ближайшего врага.

Нейл почувствовал, что его к боевому пылу примешалась подлая злоба. В том, чтобы использовать такое оружие, нет ничего благородного. Сражаться с врагом, превосходящим тебя числом, это одно, добыть победу колдовством – совсем другое.

Но он уже давно понял, что долг и честь не всегда идут рука об руку. И сейчас именно долг заставил его поднять меч, который он нарек Дрэгом.

Однако, с другой стороны, он понимал, что даже волшебный меч не поможет ему победить в этом сражении. Кто-то, подобравшись со спины, схватил его за голени. Нейл рубанул мечом вниз и назад и тут же обнаружил перед собой нового врага в доспехах. Дрэг глубоко вонзился в тело противника, но в этот миг рукоять палаша с силой опустилась на шлем рыцаря, и Нейл опрокинулся в снег. Кто-то вцепился в его руку, не давая снова пустить в ход меч.

Мир полыхал багрянцем, однако Нейл отчаянно продолжал отбиваться. Хотя он и понимал, что это бессмысленно, что рано или поздно чей-то кинжал пробьет латный воротник или войдет в прорезь забрала. Ему почему-то вспомнилось, как он тонул в з'Эспино, когда доспехи тянули его на дно, и чувство беспомощности смешивалось с облегчением оттого, что все его испытания наконец-то остались позади.

На сей раз Нейл не испытывал никакого облегчения. Энни в опасности, и он был готов отдать последние силы, лишь бы защитить ее от беды. От еще большей беды. Если, конечно, она еще жива…

Поэтому он ударил единственным оружием, оставшимся в его распоряжении, – собственной головой, – в ближайшее лицо и был вознагражден хрустом ломающегося носа. Нос принадлежал парню, который прижимал к земле его левую руку, и теперь, освободив ее, Нейл врезал кулаком по кадыку противника, вложив в удар все свои силы и ярость.

И тут словно вся тяжесть мира обрушилась на его шлем и с белого неба просыпался черный снег.

Когда перед глазами прояснилось, Нейл увидел, что кто-то стоит над ним на коленях. Он приподнялся со злобным рычанием, человек отшатнулся и что-то забормотал на чужом языке. К своему несказанному удивлению, Нейл обнаружил, что ноги и руки у него не связаны.

Когда красный туман рассеялся, он сообразил, что перед ним вителлианец, Казио. Теперь юноша стоял на почтительном расстоянии и по-прежнему сжимал в расслабленной руке свой легкий клинок.

– Тихо, рыцарь, – произнес чей-то голос неподалеку, – ты среди друзей.

Нейл сел и, оглянувшись, увидел мужчину средних лет, с загорелым лицом и коротко остриженными темными волосами, тронутыми сединой. МакВрен тряхнул головой и узнал Эспера Белого, королевского лесничего. За его спиной он разглядел Стивена Дариджа и Винну Рафути – девушку с волосами цвета меда, оба стояли на залитом кровью снегу, чуть согнув ноги в коленях и изготовившись к бою.

– Лучше не поднимай головы, – посоветовал Эспер. – Там еще одно гнездо лучников. – Он подбородком указал направление.

– Я думал, вы все погибли, – сказал Нейл.

– Ну а мы тебя считали мертвецом, – проворчал Эспер.

– Энни есть где? – спросил Казио с жутким вителлианским акцентом.

– Ты не видел? – В голосе Нейла прозвучал упрек. – Ты же ехал рядом с ней.

– Да, – проговорил Казио, изо всех сил стараясь подобрать верные слова. – Остра ездит немного сзади, со Стивен. Потом стрелы, да, а потом на дороге появились… э-э… эпонирос с, гм, длинными хазо…

– Пиками, – помог ему Нейл.

Лучники объявились справа и слева от дороги, по которой ехал отряд, а потом им навстречу вылетел клин всадников. Кавалеристы из Данмрога не успели перестроиться, но все равно встретили врага.

Нейл лично прикончил троих, но его все дальше и дальше оттесняли от Энни. Вернувшись на прежнее место, он обнаружил там только мертвые тела и не нашел ни следа наследницы трона Кротении.

– Был обман, – сказал Казио. – Появились, м-м… аурсе-то, ударили меня здесь. – Он показал на голову, залитую кровью.

– Я не знаю этого слова, – заметил Нейл.

– Аурсето, – повторил Казио. – Как, м-м… вода, воздух…

– Невидимый, – перебил Стивен и повернулся к Казио. – Уно виро аурсето?

– Да. – Казио энергично закивал. – Как облако, цвета снега, на эпо, такой же…

– Лошадь и всадник цвета снега? – недоверчиво переспросил Нейл.

– Да, – подтвердил Казио. – Я защищать Энни, услышать шум сзади…

– И он ударил тебя по затылку?

– Да, – сказал Казио и помрачнел.

– Я тебе не верю! – рявкнул Нейл.

Он не вполне доверял этому типу еще с их первой встречи, когда тот убедил Энни оставить Нейла в Вителлио на верную смерть. Да, Казио несколько раз спасал Энни, но делал это, похоже, исключительно по воле своего влюбчивого сердца, а Нейл знал совершенно точно, что подобным побуждениям доверять нельзя, поскольку они крайне ненадежны. Кроме того, Казио любил прихвастнуть и, хотя и был довольно хорош для уличного забияки – по правде говоря, потрясающе хорош, – не имел ни малейшего представления о воинской дисциплине.

Да и вообще, к своему огорчению, Нейл уже понял, что немногие люди в этом мире являются тем, чем кажутся.

В глазах Казио вспыхнул опасный огонек, и он выпрямился, положив ладонь на рукоять шпаги. Нейл глубоко вдохнул и уронил руку на Дрэг.

– Мальчишка правду говорит, – проворчал Эспер.

– Эсп? Ты?.. – удивилась Винна.

– Верно. Их было по меньшей мере трое. Почему, ты думаешь, мне не удалось вернуться и предупредить вас о засаде? Они не совсем чтобы невидимые, скорее как парень говорит. Как дым, и сквозь них все прекрасно видно. Если знаешь, что искать, можно понять, когда они тут, но если нет, они могут изрядно удивить. И еще: если их убить, они становятся плотными, и их кони тоже, даже если на них нет ни царапины. И все-таки мне сдается, что это обычные люди, только научившиеся фокусам.

Стивен нахмурился.

– Это напоминает мне… я читал как-то раз про святой путь… – Он почесал подбородок и нахмурился, пытаясь сосредоточиться.

– Опять церковники? – возмутился Эспер. – Только этого Нам не хватало.

Казио продолжал напряженно поглядывать на Нейла, не убирая руки от своего оружия.

– Я приношу свои извинения, – сказал ему рыцарь. – Перснимо. Я слишком взволнован и поторопился с выводами.

Казио немного расслабился и кивнул.

– Лесничий Белый, а эти невидимки оставляют следы? – спросил Нейл.

– Да.

– В таком случае давайте прикончим парней, что засели там, и найдем нашу королеву.

Как оказалось, враги оставили прикрывать свой отход не два отряда, а больше.

Через несколько сотен перечи от того места, где встретились спутники Энни, они наткнулись на очередной заслон, на сей раз менее многочисленный. Они разделались с ним в два счета, но Эспер предупредил, что впереди поджидает новая засада.

Казио вспомнил сказку про мальчика, который заблудился в лесу и случайно наткнулся на большую триву. Трива оказалась домом трехголового великана-людоеда, хозяин поймал мальчика и собрался его съесть. Но дочери великана приглянулся мальчик, и она помогла ему спастись.

Они убежали, и великан пустился в погоню. Он был быстрее и вскоре их догнал. Однако у девочки оказалась в запасе парочка собственных уловок. Она бросила за спину расческу, и та превратилась в непроходимые заросли кустарника, сквозь которые великану пришлось продираться. Потом она бросила мех для вина, и он стал рекой…

– О чем ты задумался?

Казио вздрогнул и обнаружил, что в нескольких шагах от него едет молодой священник. Стивен говорил на вителлианском, только слова произносил на старомодный лад, и Казио обрадовался возможности поговорить свободно.

– О расческах и зарослях кустарника, винных мехах и реках, – с таинственным видом ответил он.

Стивен улыбнулся в ответ.

– Значит, мы – великан-людоед?

Казио удивленно заморгал. А он-то думал напустить туману…

– Ты слишком быстро соображаешь, – удрученно проговорил он.

– Я прошел по пути паломничества святого Декмануса, – пояснил Стивен. – Ничего не могу с этим поделать – святой наградил меня даром. – Он прервался и улыбнулся. – Готов поспорить, твоя версия этой истории отличается от той, что знаю я. Чем все кончилось – брат мальчика убил великана?

– Нет, он заманил его в церковь, и сакритор прикончил великана, трижды ударив в колокол.

– А вот это уже действительно интересно, – сказал Стивен с серьезным видом.

– Если тебе так хочется, – проворчал Казио. – Впрочем, ты прав, все вывернулось наизнанку. Мы преследуем великана, а он оставляет препятствия. Я хочу понять: почему? До сих пор они пытались убить Энни. Рыцари, которые нас преследовали, даже не пытались захватить ее живой. Но если бы эти мелхеос собирались ее убить, они могли сделать это без труда, когда оглушили меня.

Он осторожно прикоснулся к ране на своей голове.

– По крайней мере, ты успел его заметить, – попытался утешить его Стивен. – А мне не удалось даже ничего понять, когда они захватили Остру. Ты действительно ни в чем не виноват.

– Конечно же виноват, – возразил Казио, отмахиваясь от такого оправдания. – Я был с ней… и я ее верну. А если они причинили ей вред, я убью их, всех до одного. И все-таки почему они ее не убили?

– Причин тому может быть множество, – сказал Стивен. – Священники в Данмроге хотели использовать ее кровь для жертвоприношения…

– Да, но лишь потому, что им требовалась женщина благородного происхождения, а имевшаяся у них была убита. Кроме того, тех мы остановили.

– Возможно, это другие. Один раз нам удалось помешать нашим врагам, но в этом лесу много проклятых священных путей, и я готов спорить, что отступников, пытающихся их разбудить, не меньше. Каждый путь дарует свое благословение – или проклятие. Может быть, им снова понадобилась кровь принцессы.

– Те люди в Данмроге были в основном священниками и ханзейскими рыцарями. Среди похитителей я не видел ни тех ни других.

Стивен пожал плечами.

– Нам уже приходилось сражаться с таким врагом. Там были монахи и люди без каких-либо знаков, могущих подсказать, к какому народу они принадлежат. И даже сефри.

– Значит, наш враг – не церковь?

– Мы не знаем, кто наш враг – в целом, – вынужден был признать Стивен. – Ханзейские рыцари и церковники в Данмроге преследовали те же темные цели, что и люди, с которыми сражались мы с Эспером и Винной, – кстати говоря, было это неподалеку отсюда. Мне кажется, ими командует прайфек Кротении, Марше Хесперо. Но, судя по всему, он и сам выполняет чьи-то приказы.

– И чего они все хотят? Стивен горько рассмеялся.

– Насколько нам известно, разбудить очень древнее и могущественное зло.

– Зачем?

– Думаю, ради власти. Не могу сказать наверняка. Но люди, что напали на нас… Мне неизвестно, чего они хотят. Ты прав, они выглядят иначе. Возможно, они служат узурпатору.

– Дяде Энни? – предположил Казио.

По правде говоря, он уже мало что понимал.

– Точно, – подтвердил тот. – Вполне возможно, у него есть какие-то причины сохранить ей жизнь.

– Ну, будем надеяться… – заключил фехтовальщик.

– Она тебе небезразлична? – спросил Стивен.

– Я ее защитник, – ответил Казио, слегка рассерженный вопросом.

– И не более того?

– Нет.

– Но складывается впечатление, что…

– Нет, – повторил Казио. – Я подружился с ней еще до того, как узнал, кто она такая. Кроме того, это не твое дело.

– Да, наверное, – не стал спорить Стивен. – Я уверен, что она и ее фрейлина…

– Остра.

Стивен чуть приподнял брови и едва заметно, раздражающе ухмыльнулся.

– Остра, – повторил он. – Мы их найдем, Казио. Видишь вон того человека?

– Эспера? Лесника?

– Да. Он может пройти по любому следу. Ручаюсь тебе. Казио заметил, что с неба снова начали падать легкие снежные хлопья.

– Даже в такую погоду? – уточнил он.

– В любую, – подтвердил Стивен.

– Хорошо, – кивнул Казио.

Некоторое время они молча ехали рядом.

– А как ты познакомился с принцессой? – спросил Стивен. Губы Казио растянулись в улыбке.

– Я из Авеллы, знаешь? Это маленький городок в Теро Мефио. Мой отец был благородного происхождения, но погиб на дуэли и почти ничего мне не оставил. Только дом в Авелле и з'Акатто.

– Ты имеешь в виду того старика, которого мы оставили в Данмроге?

– Да. Моего учителя фехтования.

– Наверное, тебе его недостает.

– Этого вечно пьяного, властного, заносчивого… да, недостает. Жаль, что его здесь нет. – Он покачал головой. – Но Энни… Мы с з'Акатто решили немного проветриться и отправились навестить одну нашу добрую знакомую, живущую за городом, графиню Орчавию. Так вышло, что ее трива и поместье находятся рядом с монастырем Святой Цер. Как-то раз я пошел прогуляться и обнаружил принцессу… ну, она купалась. – Он резко повернулся к Стивену. – Ты понимаешь, я не имел ни малейшего представления о том, кто она такая. Лицо Стивена внезапно стало жестким – Ты что-нибудь сделал?

– Ничего, клянусь. – Его улыбка стала еще шире, когда он продолжил вспоминать. – Ну, немного с ней пофлиртовал, – признался он. – Встретиться в пустынной местности с весьма необычной девушкой, которая к тому же уже раздета… Я решил, что госпожа Эренда подает мне знак.

– Ты действительно видел ее обнаженное тело?

– Ну, совсем небольшую часть.

Стивен тяжело вздохнул и покачал головой.

– Жаль. Ты успел мне понравиться, фехтовальщик.

– Я же тебе сказал, что ничего про нее не знал.

– Наверное, я бы поступил так же. Но то, что ты не знал, кто она, ничего не меняет. Казио, ты видел принцессу крови обнаженной, ту самую принцессу, которая, если нам удастся добиться успеха, станет королевой Кротении. Неужели ты не понимаешь, что это значит? Разве она тебе не сказала?

– Не сказала что?

– Любой мужчина, видевший принцессу крови обнаженной – за исключением, разумеется, ее законного супруга, – должен выбирать между слепотой и смертью. Этому закону больше тысячи лет.

– Что? Ты, должно быть, шутишь?

Но Стивен хмурился.

– Друг мой, – возразил он, – я еще никогда не был так серьезен.

– Энни мне ничего не говорила.

– Конечно. Наверное, она думает, что сможет просить о снисхождении к тебе, но закон на этот счет звучит вполне определенно, и, даже став королевой, она ничего не сможет изменить. Комвен проследит за тем, чтобы он был исполнен.

– Но это же глупость, – запротестовал Казио. – Я видел только ее плечи и разве что чуть-чуть… Я же не знал!

– Про это никто не знает, сказал Стивен. – Если бы ты бежал…

– Теперь ты говоришь еще большую чепуху, – сообщил Казио, чувствуя, как волосы его медленно встают дыбом. – Я мно жество раз рисковал жизнью ради Энни и Остры. Я поклялся защищать их. Ни один человек чести не нарушит своего слова из страха перед каким-то дурацким наказанием. Особенно сейчас, когда она попала… – Он замолчал и пристально посмотрел на Стивена. – Ведь такого закона нет, не так ли?

– Есть, – ответил Стивен, который сдерживался уже с видимым усилием. – Как я уже сказал, ему тысяча лет. Впрочем, за последние пятьсот его ни разу не вспоминали. Нет, думаю, тебе ничего не грозит, приятель.

Казио наградил его сердитым взглядом.

– Если бы ты не был священником…

– Но я и не священник, – возразил Стивен. – Я был послушником и действительно прошел по пути святого Декмануса. Но мы с церковью разошлись во мнениях по нескольким вопросам.

– С самой церковью? Ты считаешь, что вся церковь погрязла во зле?

Стивен прищелкнул языком.

– Не знаю. Но начинаю опасаться, что это так.

– Ты упоминал прайфека…

– Хесперо. Да, прайфек Хесперо отправил Эспера, Винну и меня с поручением, но мы его не выполнили. Мы обнаружили, что разложение довольно глубоко проникло в церковь, вероятно, до самой з'Ирбины и фратекса Призмо.

– Это невозможно, – возразил Казио.

– Почему невозможно? – спросил Стивен. – Мужчины и женщины, служащие церкви, всего лишь люди, и их так же легко соблазнить властью и богатством, как и всех остальных.

– Но владыки…

– На королевском языке мы называем их святыми, – поправил Стивен.

– Как бы вы их ни называли, они никогда не допустят, чтобы их церковь так себя запятнала.

Стивен улыбнулся, и его улыбка совсем не понравилась Казио.

– Существует много святых, – сказал он. – И не все они чисты. – Взгляд его вдруг сделался рассеянным. – Минуту…

– Что?

– Я что-то слышу, – ответил он. – Впереди какие-то люди. И что-то еще.

– Ну да, ведь уши благословил святой… А раньше, когда мы попали в засаду, почему ты ничего не услышал?

– Понятия не имею, – пожал плечами Стивен. – Может быть, волшебство или благословение, сделавшее похитителей невидимыми, притупило и мой слух. А теперь извини, мне нужно предупредить Эспера… и Нейла.

– Да. Я буду держать клинок наготове, – согласился Казио.

– Да, пожалуйста.

Казио проследил взглядом за Стивеном, который пришпорил свою кобылу Ангел, чтобы присоединиться к остальным. Вителлианец с мрачным видом достал Каспатор и провел большим пальцем по глубокой зазубрине, оставшейся на клинке от столкновения с колдовским мечом, доставшимся потом сэру Нейлу.

Зазубрина была смертельной раной для Каспатора. Только полная перековка могла бы спасти его, однако с новым клинком это будет уже не Каспатор, а совсем другая рапира. Да и кто выкует новый клинок в этих северных краях, где все поголовно отдают предпочтение мясницким ножам-переросткам перед легкой шпагой, душой дессраты? Без правильного оружия нет дессраты, а правильный клинок можно найти только в Вителлио… Казио действительно очень недоставало з'Акатто. И он в очередной раз пожалел, что отказался вернуться в Вителлио со своим старым наставником.

Казио отправился в этот поход, гонимый жаждой приключений. И его надежды оправдались. Хотя временами приходилось несладко, он уже повидал гораздо больше чудес, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но тогда их было лишь четверо: Энни, Остра, з'Акатто и он сам.

Теперь Энни защищает рыцарь с волшебным мечом, лесник, который может вогнать стрелу в голубя с расстояния в шесть миль, и священник, способный слышать на двенадцать лиг вокруг. Лишь Винна пока не обнаружила никакого редкого дара, Казио бы не удивило, если бы она вдруг начала созывать зверей, чтобы те сражались на их стороне.

А он кто такой? Человек, позволивший врагам похитить королеву и ее фрейлину прямо у него из-под носа. Он даже не знает толком местного языка, не говоря уже о том, что его рапира неизбежно сломается и тогда от него не будет вовсе никакого прока.

Самое поразительное, что Казио это не особенно беспокоило. Ну разве что совсем чуть-чуть, хотя еще год назад он бы места себе не находил. Да, он чувствовал себя недостаточно полезным, но расстраивало его не это. Уязвленная гордость тревожила его меньше всего; Казио страдал, что не может служить Энни так, как должно.

И что Остра попала в руки какого-то злодея.

Он пытался переключиться на мысли о своей персоне, чтобы не думать о том, что действительно причиняло ему невыносимую боль, – о том, что девушки, возможно, уже мертвы.

Он заметил, что Стивен подзывает его, размахивая одной рукой и прижав палец другой к губам. Казио пришпорил своего коня. Интересно, на что будет похоже предстоящее сражение?..

Новостей было несколько. Люди, которых услышал Стивен, оказались союзниками. Четверо рыцарей Данмрога прятались за грудой камней на вершине ближайшего холма. Прятались, поскольку следующий перевал удерживали враги.

– Все было очень тщательно спланировано, – сказал Нейл Эсперу. – Основная атака, чтобы отвлечь нас, заколдованные всадники, чтобы захватить девушек, и несколько оставленных в тылу маленьких отрядов, чтобы задержать погоню. Но почему было не решить все одним ударом?

Эспер пожал плечами.

– Может, они слышали о нас и переоценили наши силы. Еще вероятнее, что ты ошибаешься. Возможно, у них что-то пошло не по плану. Я думаю, они собирались нас всех прикончить во время первого боя, и, говоря по совести, им это чуть не удалось. Когда мы выехали из Данмрога, с нами было около сорока солдат. Сейчас нас осталось всего девять, но враги об этом не знают. Пошел снег, мы разделились, иони, как и мы, могут только догадываться о силах противника. Вполне возможно, что теперь перевес уже на нашей стороне, а на том перевале засело всего трое воинов и что девушки с ними. Но сказать наверняка ничего нельзя, поскольку уже темнеет.

– Их шестеро, – уточнил Стивен. – И среди них есть девушка, но я не могу поклясться, что это одна из наших.

– Скорее всего, это Остра или Энни, – сказал Нейл.

– Наверное, – согласился Эспер. – Так что осталось только пойти туда и разобраться.

Он окинул ленивым взглядом деревья, маленькую долину внизу и перевал за ней.

– Эспер… – пробормотал Стивен.

– Да?

– Там что-то… что-то еще. Но я не знаю, что именно.

– С людьми?

Стивен покачал головой.

– Нет. Может быть, очень далеко.

– В таком случае уцепимся за нижнюю ветку, с нее уже будем тянуться к следующей, – решил Эспер. – Но если ты что-то услышишь…

– Я дам тебе знать, – пообещал Стивен. Нейл все еще изучал местность.

– Прежде чем мы до них доберемся, у них будет возможность неплохо пострелять, – заметил он.

– Угу, – буркнул Эспер. – Вот почему не стоит атаковать их из долины.

– А другой путь есть?

– Множество. Они обосновались в верхней точке перевала, но этот хребет соединяется с тем, где сидят они, вон там, слева.

– Ты знаешь эти места? Эспер нахмурился.

– Нет. Но видишь тот ручеек внизу? Он совсем маленький. И я чувствую запах источника. Если посмотреть на просвет сквозь деревья… В общем, поверь мне на слово, там есть подъем. Вот только они могут удрать, пока мы все будем подбираться к ним. Если они спустятся с другой стороны гор, то окажутся в болоте на берегу Ведьмы, и мы их там встретим. Но если они направятся на север, вдоль хребта, они выйдут из леса в степи, а дальше им придется выбирать – перебраться через реку и оказаться в долине Мей Горн или пойти на восток. В любом случае нам придется их ловить. А сейчас мы знаем, где они.

– Но чего они ждут? – спросил Нейл.

– Полагаю, они заблудились, – объяснил Эспер. – С того места, где они засели, не видно окрестностей. Но если они проедут примерно сто королевских ярдов, то смогут все разглядеть, и тогда нам будет сложнее.

– И что ты предлагаешь? Чтобы кто-нибудь потихоньку туда пробрался?

– Ну да, – ответил Эспер.

– И, полагаю, это будешь ты?

Вместо ответа лесничий вскинул лук и выстрелил. С противоположной стороны долины эхом донесся пронзительный крик боли и ужаса.

– Не-е, – протянул лесничий. – Я нужен здесь, чтобы убедить их, будто мы еще тут. Пойдете вы с Казио. Когда Стивен услышит, что вы уже близко, мы бегом пересечем долину и ударим с другой стороны. А вы постарайтесь занять их делом.

Нейл немного подумал над его словами и кивнул.

– Стоит попробовать, – признал он.

– Сможете пройти тихо?

– В лесу? Я сниму доспехи, но все равно…

– Не думаю, что наши враги в ладах с лесом, – сказал Эспер. – Да и мы, оставаясь здесь, не дадим им времени прислушиваться.

Нейл посмотрел на Казио.

– Стивен, ты можешь объяснить Казио, о чем мы сейчас разговаривали? – попросил он.

Когда Стивен выполнил его просьбу, фехтовальщик ухмыльнулся и кивнул. Нейл разделся до стеганки, которую надевал под доспехи, взял Дрэг, и вскоре уже они с Казио двигались на восток, морщась от резкого хруста ломающихся у них под ногами веток и надеясь, что Эспер все рассчитал правильно.

Волновались они зря. Как лесничий и предсказывал, хребет свернул в сторону, образовав внизу небольшой тупик. Холм на изгибе стал совсем низким, а потом снова начал подниматься к вершине, на которой засели враги.

Время от времени Нейл слышал обмен выстрелами и криками между его товарищами и людьми на противоположной стороне. Это изрядно помогало, поскольку позволяло идти на звук.

Заметив, что боится вздохнуть, Нейл мысленно выругал себя и начал дышать ровнее. Ему уже приходилось нападать на врага исподтишка: на высоких лугах и побережьях островов он множество раз сражался ночью, объявляясь неожиданно для противника. Но острова – это песок и камень, мох и вереск. Двигаться с непринужденной бесшумностью Эспера Белого среди этих предательских холмов и деревьев было Нейлу не под силу.

Покосившись на Казио, он увидел, что вителлианец ступает с той же преувеличенной осторожностью человека, непривычного к лесу.

Крики впереди становились все громче. Пригнувшись к земле, Нейл потянулся к мечу.

Эспер резко обернулся, услышав, как тихо вскрикнул Стивен.

– Что?

– Повсюду вокруг, – сказал Стивен, – движение со всех сторон.

– К похитителям идет подкрепление? Это была ловушка.

– Нет… нет, – ответил Стивен. – Они двигаются тише, чем раньше, намного тише, словно ветер шелестит в деревьях. Его сила растет, и их тоже.

– Слиндеры! – выдохнула Винна.

– Слиндеры, – подтвердил Стивен.

– Проклятье, – прошипел Эспер.

Казио остановился, заметив проблеск яркого цвета среди обнаженных деревьев. Подлесок был густым и колючим, под ногами хрустели кустики черники, распутницы и побеги крестоцвета.

Он увидел, что МекВрен, шедший справа, тоже замер.

Заросли стали для них одновременно благом и преградой. Подлесок не даст лучникам как следует прицелиться, но сквозь него невозможно двигаться быстро…

Оказалось – можно. Сэр Нейл вдруг рванулся вперед, размахивая перед собой своим жутким мясницким оружием, словно садовым ножом, и подлесок оказал его клинку не больше сопротивления, чем плоть или доспехи.

Вот если бы еще сэр Нейл соизволил заранее ознакомить Казио со своим планом!.. Раздосадованный вителлианец поспешил за рыцарем. Боевой азарт звенел в нем, словно тетива баллисты.

Как только Нейл прорубился на открытое пространство, Казио выскочил у него из-за спины – и угодил под выстрел. Стрела с черным оперением скользнула по животу, оставив после себя ослепительную вспышку боли. Казио не знал, насколько серьезно он ранен, а времени проверять у него не было, поскольку на него уже мчался похожий на борова урод, размахивающий палашом.

Казио выставил перед собой Каспатор; рапира оказалась вдвое длиннее вражеского палаша, рассчитанного на рубящие удары. Впрочем, свиноподобный детина оказался достаточно сообразителен, чтобы заметить это и с силой ударить по узкому лезвию, отбросив его в сторону. А вот на то, чтобы прервать атаку, ума у него не хватило. Видимо, он не сомневался, что сметет противника своим диким наскоком.

Казио ловким движением запястья отвел удар врага в сторону, не сменив стойку, и боров любезно насадил себя на острие Каспатора.

– Ка дола да… – начал Казио привычно объяснять врагу, при помощи какого приема дессраты только что нанес ему рану.

Однако он не договорил, потому что раненый боров собрался снести ему голову. Казио пригнулся, пропуская палаш над собой, но тем самым спровоцировал новую вспышку обжигающей боли в животе.

Удар прошел мимо, Казио перехватил правую руку противника левой и удерживал, пока не вытащил Каспатор из легких борова. Зеленые глаза врага на мгновение заслонили собой весь мир, и вителлианец вдруг с содроганием понял, что видит в них не гнев или ненависть и даже не гаснущий боевой пыл, а ужас и отчаяние.

– Не надо… – выдохнул его враг.

Казио оттолкнул его, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. От него больше ничего не зависело. Его враг уже умер, просто еще не был готов это принять.

Что он здесь делал?

Казио сражался на дуэлях с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, но почти никогда не убивал противников. В этом просто не было необходимости.

«А теперь есть», – мрачно подумал он, перерубив тетиву скорчившемуся неподалеку лучнику, который хотел выстрелить ему в лицо. Ударом ноги Казио врезал ему снизу в челюсть, отбросив в заросли кустов.

И когда фехтовальщик поворачивался, чтобы встретить следующего врага, лес вдруг взорвался.

На Казио накатила тьма, вонь немытых тел, а с ней какой-то странный дурманный душок, словно сладкий виноград гниет на ветках, и запах черной земли. А потом ему показалось, что в него вцепилась сотня рук, ввергнув его в бездну хаоса.

ГЛАВА 3 ЧУЖАЯ РОДНАЯ СТРАНА

Лошадь Энни испуганно всхрапнула, когда они приблизились к очередной стене черных шипов, так густо изранивших деревья, как если бы они не желали пропустить внутрь никого крупнее полевки.

– Тише, – сказала Энни и погладила животное по шее, но лошадь лишь дернулась под ее рукой. – Будь умницей… – девушка вздохнула, – и я дам тебе имя, ладно? Ну, что мы выберем?

«Мерсенджой», – подсказал ехидный голосок, зазвучавший у нее в голове, и на мгновение Энни стало так нехорошо, что она едва не выпала из седла.

– Нет, пожалуй, не Мерсенджой, – сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к лошади.

Насколько она помнила, так звали коня Темного рыцаря из волшебных сказок, и имя это означало «конь-убийца».

– Твой хозяин был плохим человеком, – сказала Энни как можно убедительнее, – но ты хорошая лошадка. Давай подумаем; пожалуй, я назову тебя Преспиной, в честь святой лабиринта. Она нашла выход из своего – а ты поможешь мне выбраться из этого.

Договорив, Энни внезапно вспомнила день, казавшийся ей сейчас далеким прошлым, когда ее заботы были совсем простыми, день рождения своей сестры. Там тоже был лабиринт, выращенный из цветов и ползучих растений, но в какой-то миг она вдруг оказалась в незнакомом месте, где не было теней, и с тех пор в ее жизни не осталось ничего простого.

Энни не хотелось подниматься, ловить лошадь и куда-то скакать. Она бы предпочла ждать, спрятавшись среди корней дерева, пока ее не найдут – или пока это не перестанет иметь значение.

Но страх заставил ее встать – страх, что, если она будет слишком долго оставаться на одном месте, ее догонит нечто более ужасное, чем смерть.

Она вздрогнула, когда переменившийся ветер принес отвратительный запах черных шипов, навеявший почему-то мысли о пауках, хотя пауки не пахнут… В жуткой живой стене тоже было что-то паучье, листья и длинные побеги блестели, словно натертые ядом.

Энни развернула Преспину и поехала вдоль колючих шипов, стараясь держаться от них на почтительном расстоянии. Где-то далеко слева послышался вой и оборвался так же внезапно, как и начался.

Миновал полдень, и солнце начало медленно клониться к своему дому в Лесу за Краем Света, где оно отдыхало по ночам. Даже страна, в которой спит солнце, подумалось Энни, не может быть более странной и пугающей, чем эти места. Ей казалось, что шипы указывают ей путь, подталкивают куда-то, где ей почти наверняка не хотелось бы оказаться.

Когда небо потемнело, она почувствовала чье-то присутствие у себя за спиной и поняла, что не ошиблась там, возле дерева. Кто-то действительно идет за ней. Сначала казалось, будто это всего лишь маленькое насекомое, но оно росло и сверлило ей спину жадными глазами.

Однако как бы резко она ни оборачивалась, так ничего и не увидела.

Энни, как и большинство детей, играла в эту игру. Они с Острой представляли себе, что за ними гонится ужасный скаос, чудище настолько жуткое, что стоит на него взглянуть, и ты сразу превратишься в камень. А еще порой она, когда бывала одна, воображала, будто за ней следует призрак, иногда она видела его краем глаза, но он всегда пропадал, когда она оглядывалась. Порой ее это пугало, порой приводило в восторг, а чаще всего – то и другое разом. Страх, которым удается управлять, имеет свою изысканную привлекательность.

Этим страхом Энни управлять не могла. И в нем не было ничего приятного.

Он становился все сильнее, вещественнее. Невидимые пальцы сжимались все ближе к ее плечу, а когда она быстро оборачивалась, перед глазами возникало пятно вроде тех, что остаются, если сквозь веки смотреть на солнце. Воздух вокруг становился все плотнее, деревья устало клонились к земле.

Что-то ее преследует. Но откуда оно взялось? Где находится это место, в котором текут темные воды?

Энни уже приходилось бывать за пределами мира или по крайней мере той его части, которую она знала. Чаще всего она попадала в жилище Вер – иногда это был лес, иногда поляна или высокогорный луг. Один раз она взяла с собой Остру – они едва не попались в руки убийцам, и это был единственный способ сбежать от них.

Место, где она оказалась вместе с умирающим, было другим. Может быть, она попала в страну мертвых или лишь в пограничье? Энни помнила, что считается, будто в стране мертвых текут две реки (хотя почему их должно быть именно две, никто не знает), но она видела тысячи рек.

И Тернового короля. Темные воды сковывали его, словно кандалы, точнее, пытались сковать. Что это означает? И кто он такой?

Он сказал ей кое-что, только не словами. Энни точно знала, чего он хочет от нее. Как он узнал, кто она?

В памяти Энни вспыхнуло лицо женщины-демона, и ее снова охватил ужас. Может быть, ее преследователь – это демоница? Веры сказали, что закон смерти нарушен, вот только как это понимать? Неужели она, Энни, совершила какое-то преступление против святых и этим обрекла себя на смерть?

Красно-золотые лучи вдруг обрушились на нее сквозь кроны деревьев, словно водопад, и Энни с облегчением обнаружила, что стена терновника закончилась. Впереди деревья редели, и ее глазам предстало бесконечное поле, заросшее желтеющей травой. Со смешанным возгласом страха и ликования Энни пришпорила Преспину и выехала на открытое пространство, чувствуя, как жуткое нечто у нее за спиной теряет силу, отступает в тень шипов, где оно чувствует себя уютнее.

На глаза Энни навернулись слезы, когда ветер сорвал с ее головы капюшон и взъерошил короткие волосы. Над западным горизонтом висело солнце – оранжевый глаз, полуприкрытый веком облака. Великолепные краски заката бледнели, уступая место ночной синеве, и Энни представилось, что это бескрайние океанские воды, можно нырнуть в них и спрятаться. И там, в глубине, где ей не будут угрожать опасности мира, она станет купаться в покое и безмятежности среди причудливых ярких рыбок…

Ветер разметал почти все тучи, снег перестал, и Энни воспрянула духом. И все же она не позволила Преспине перейти на шаг до тех пор, пока полоска леса позади них не скрылась из виду. Немного успокоившись, Энни погладила лошадь по шее и почувствовала, как бьется сердце кобылки, почти в такт с ее собственным.

Было холодно, кажется, даже холоднее, чем когда шел снег.

Где же она? Энни окинула взглядом незнакомый пейзаж, пытаясь отыскать хотя бы какие-нибудь ориентиры. Она никогда не обращала особого внимания на карты, которые ей показывали учителя. Последние несколько месяцев ей постоянно приходилось об этом жалеть.

Так, солнце садится на западе. Равнина от опушки плавно спускается вниз, позволяя охватить взглядом довольно обширное пространство. На востоке в свете гаснущего дня блестит гладь широкой реки, а на другом ее берегу, вдали, виднеется полоса черных деревьев. Река сворачивает на север и исчезает за горизонтом.

Чуть ближе Энни с радостью разглядела шпиль здания, очень похожего на колокольню. Поля в той стороне были усеяны невысокими холмиками, в которых она через пару мгновений узнала стога сена.

Энни довольно долго не двигалась с места, разглядывая признаки цивилизации и не зная, что предпринять. Город подразумевает людей, еду, кров над головой, тепло и конец одиночества. Или опасность. Тот человек, который теперь лежит мертвым в лесу, должен был откуда-то прийти. Человек почти наверняка был врагом. И он вполне мог явиться отсюда.

А где Остра и все остальные? Позади или впереди? А может быть, вообще мертвы?

Энни сделала глубокий вдох, пытаясь расслабить напряженные плечи.

Она разговаривала с Казио, все было хорошо – и вдруг оказалась наедине с умирающим незнакомцем. Логичнее всего предположить, что он каким-то образом ее похитил, но почему тогда она не может вспомнить, как это произошло?

Даже попытки думать об этом порождали приступы необъяснимого страха, обволакивающего разум душной пеленой.

Энни с усилием отбросила эти мысли и сосредоточилась на настоящем. Если ее друзья живы, они ее ищут. Если нет, значит, она осталась одна.

Сможет ли она сама пережить ночь в долине? Может, да, а может, и нет. Все зависит от того, насколько будет холодно. В седельной сумке Преспины она обнаружила немного хлеба и вяленого мяса, и только. Энни видела, как Казио и з'Акатто разводили костер, но не нашла в вещах мертвеца ничего похожего на трутницу.

Энни неохотно направила Преспину в сторону селения. В конце концов, должна же она понять, где находится. Удалось ли ей добраться до Лойса? Если да, то поселение должно принадлежать ее тетушке. Если же перед ней не Лойс, необходимо туда попасть. Теперь она была уверена в этом больше, чем когда бы то ни было, – она видела это на лице Тернового короля.

А еще она поняла, что знает кое-что еще. По крайней мере, Стивен Даридж жив. Она знала это, потому что знал Терновый король. И Стивен должен что-то сделать.

Вскоре Энни выбралась на разбитую глинистую дорогу, достаточно широкую для повозок. Раньше ее было не разглядеть, дорога пряталась от взгляда в изгибах рельефа. Она бежала среди возделанных полей, и Энни даже удалось разглядеть зеленые ростки, торчащие из-под снега, и ей стало интересно, что за злаки крестьяне выращивают зимой – или это просто сорняки?

Стога сена, показавшиеся ей крошечными издалека, теперь выглядели непомерно высокими. Тощие пугала в лохмотьях пялились дырами глаз, проделанными в сморщенных черных тыквах.

Холодную землю окутывал запах дыма, показавшийся Энни удивительно уютным, и вскоре она подъехала к маленькому домику с белыми глиняными стенами и остроконечной соломенной крышей. Сбоку к нему прилепился хлев, из-под нависающей кровли которого на Энни с тупым любопытством уставилась корова. Мужчина в грязной рубашке и гетрах сбрасывал с чердака вниз сено деревянными вилами.

– Прошу прощения, – робко окликнула его Энни. – Не могли бы вы сказать, как называется городок, вон там, впереди?

Мужчина оглянулся на нее, и его усталые глаза слегка округлились от удивления.

– А, да, – проговорил он. – Она зваться Севойн, госпожа. Энни сбил с толку его акцент, который она с трудом могла разобрать.

– Севойн? – переспросила она. – Это в Лойсе?

– Да, госпожа. Лойс есть тута. Где еще ей быть, прошу прощевать?

Энни не стала отвечать, сочтя вопрос риторическим.

– А вы не могли бы мне сказать, как далеко отсюда Гленчест? – продолжила она.

– Гленчест? – Мужчина нахмурился. – Она в четыре лиги, я думать. Все прям по дороге. А вы на тамошнюю герцогиню служить, госпожа?

– Мне нужно туда, – ответила Энни. – Я немного заблудилась.

– Я в такие дали не бывал, – сказал мужчина. – Но люди говорить, находить их не тяжко.

– Большое вам спасибо, – сказала Энни. – Благодарю вас.

– Пожалте, и хорошей вам пути, – пожелал ей мужчина.

Когда Энни отъехала, она услышала у себя за спиной женский голос. Мужчина ответил на незнакомом Энни языке, хотя специфический ритм его был изрядно похож на королевский.

Значит, это Лойс, расположенный в самом сердце Кротении. В таком случае почему местные крестьяне не говорят на королевском языке?

И почему она этого не знала? Энни бывала прежде в Лойсе, в Гленчесте, и горожане прекрасно владели королевским языком. Судя по тому, что сказал ей мужчина, до Гленчеста меньше дня пути верхом.

Энни так долго путешествовала в чужих землях, она так давно предвкушала, как вернется домой, в край, где люди говорят на ее родном языке, где все знакомо…

И вот она здесь – и что же? Оказывается, родная страна на самом деле куда более чужая и загадочная, чем ей представлялось.

От этой мысли Энни стало нехорошо.

К тому времени, когда Энни добралась до Севойна, появившиеся было звезды скрылись за набежавшими с востока тучами, и ее охватило то же ощущение сдвигающихся стен, что и тогда, в лесу. Ее безмолвный преследователь снова был рядом, ободренный сгустившимися тенями.

Она миновала хорц – участок земли, на котором позволялось свободно расти чему угодно и все же обнесенный древней стеной. Энни впервые обратила внимание на это противоречие, и оно остро ранило ее – еще один знакомый камень ее мира перевернулся, обнажив прячущихся под ним мерзких червей.

Хорц представлял дикую, неукрощенную природу. Святыми, охранявшими его, были Сосновый Селфан, Птичий Рийен, Цветочная Фесса и Виноградный Фленц – дикие святые. Что они должны чувствовать, оказавшись запертыми, если прежде весь мир принадлежал им? Энни вспомнила хорц в Теро Галле, где она вошла в другой мир. Она ощутила там болезненный гнев, разочарование, превратившееся в безумие…

На мгновение каменные стены показались ей зарослями черных шипов, и перед глазами встало видение могучей фигуры с рогами.

Он – дикий и, как все по-настоящему дикое, пугает. Шипы пытались его остановить… Так стены хорца ограничивают дикость. Но кто наслал эти шипы?

И сама ли она об этом подумала или он заронил это ей в голову? Как ей удалось нащупать эту связь?

На востоке Энни не могла вспомнить, что случилось с ней. На западе ее разум делал умозаключения будто сам по себе. Неужели она больше не принадлежит себе? Не сошла ли она с ума?

– Детой, мейез, – произнес вдруг кто-то, прервав ее размышления. – Квэй веретой адейре эн се зевиет.

Энни напряглась и принялась вглядываться в темноту. К ее удивлению, то, что казалось не более чем тенью, вдруг оказалось мужчиной средних лет в ливрее со знакомым гербом: солнечный луч, копье и выпрыгнувшая из воды рыба. Герб герцогов Лойсских.

– Вы говорите на королевском языке, сэр? – спросила она.

– Говорю, – ответил незнакомец. – И прошу простить мне мою дерзость. Я не разглядел в темноте, что вы леди.

Только сейчас Энни поняла, почему крестьянин так удивился, увидев ее. Ее королевский язык и произношение выдавали в ней благородную даму из Эслена или по крайней мере приближенную благородной дамы. А одежда, пусть и грязная, это подтверждала. Только вот хорошо это или плохо?

Нет, никакого «или». Она одна, без охраны. Почти наверняка это плохо.

– С кем имею честь разговаривать, сэр?

– Мехойл МеЛемвед, – представился человек. – Капитан стражи Севойна. Вы заблудились, леди?

– Я направляюсь в Гленчест.

– В одиночестве? И в такое время?

– У меня были спутники, но мы разделились.

– Заходите в тепло, леди. В койрмхезе… прошу меня простить, на постоялом дворе найдется для вас комната. Может быть, ваши спутники уже ждут вас.

Последние надежды Энни рухнули. Капитан совсем не удивился, увидев ее, и слишком охотно обещал помощь.

– Должна вас предупредить, капитан Мехойл МеЛемвед, что меня уже пытались обмануть и причинить мне вред, – сказала она. – А моя способность терпеть подобное обращение весьма ограничена.

– Я не понимаю вас, принцесса, – сказал капитан. – Какой вред я могу вам причинить?

Энни застыла.

– Уверена, что никакого.

Она пришпорила Преспину и хотела развернуться, но обнаружила, что за спиной кто-то стоит, и даже успела краем глаза уловить движение, прежде чем что-то тяжелое обрушилось ей на голову.

Энни вскрикнула, когда мир вокруг нее завертелся в бешеной пляске, затем сильные пальцы вцепились в ее руки и стащили с лошади. Энни вырывалась, лягалась и кричала, но ей заткнули рот, и сразу вслед за этим она почувствовала запах зерна – на голову ей натянули мешок. Гнев вспыхнул в ней, и она потянулась к тому месту внутри себя, где таилась болезнь, которую она могла направить на других людей.

Но вместо него она обнаружила лишь ужас, такой отчетливый, что спастись от него она смогла, только сбежав во тьму.

Энни пришла в себя и поняла, что задыхается, нос жгло как огнем, в горле стоял комок. Резкий запах алкоголя перебивал все остальные, но это ее странным образом не волновало.

Энни с трудом разлепила веки и сквозь стеклянистое головокружение сумела разглядеть, что находится в маленькой комнатке, освещенной несколькими свечами. Кто-то держал ее волосы, держал грубо и бесцеремонно, но больно почему-то почти не было.

– Пришла в себя, а? – прорычал мужской голос. – Ну, тогда пей.

К ее губам прижали жесткое горлышко бутылки, и что-то полилось ей в рот. Энни выплюнула жидкость, отчаянно пытаясь понять, что происходит. Она помнила, с ней что-то случилось – вот только что? Там была какая-то женщина, ужасная женщина-демон, Энни от нее сбежала, как и раньше…

– Глотай, – рявкнул мужчина.

– Тут Энни сообразила, что с ней: она пьяна.

Они с Острой несколько раз тайком баловались вином, и, как правило, это было приятно, однако бывало и так, что Энни становилось очень дурно.

Сколько в нее влили, пока она была без сознания?

Достаточно. К своему ужасу, Энни поймала себя на том, что едва не захихикала.

Мужчина зажал ей нос и влил в глотку содержимое бутылки. Было похоже на вино, только много резче и крепче. На сей раз оно попало внутрь и обожгло горло, горячей волной спустившись в живот, где уже все полыхало огнем. Неожиданно Энни затошнило, но вскоре это прошло. В голове что-то пульсировало – довольно приятно, – и ей казалось, что события вокруг нее разворачиваются слишком быстро.

Мужчина встал так, чтобы она могла его видеть. Он оказался молодым, всего несколькими годами старше Энни. У него были вьющиеся каштановые волосы, светлеющие к кончикам, и карие глаза. Не красавец, но и не урод.

– Ну вот, – сказал он, – пойми, тебе нет нужды сопротивляться.

Глаза Энни полезли из орбит, их неожиданно застили слезы.

– Убить меня хочешь, – с трудом ворочая языком, выговорила она.

Вообще-то она собиралась выразиться более витиевато, однако у нее ничего не вышло.

– Нет, не хочу, – возразил он.

– Хочешь.

Он молча разглядывал ее и хмурился.

– Зачем… зачем ты меня напоил? – спросила Энни.

– Чтобы не пыталась сбежать. Я знаю, что ты ведьма. Говорят, бренди мешает вам использовать ваши штучки.

– Я не ведьма, – отрезала Энни, а потом, не в силах справиться с собой, выкрикнула: – Что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего. Я жду остальных. Интересно, как тебе удалось сбежать? И что ты делаешь совсем одна?

– Скоро здесь будут мои друзья, – сказала Энни. – Поверь мне. И когда они появятся, ты пожалеешь.

– Я уже жалею, – сообщил он. – Меня здесь оставили просто на всякий случай, но я и представить себе не мог, что придется иметь дело с тобой.

– Ну, я… – Энни вдруг забыла, что собиралась сказать. Ей становилось все труднее думать, и прежние страхи, что она сходит с ума, теперь представлялись забавной шуткой. Ей казалось, что губы у нее стали огромными и неповоротливыми, а язык распух до размеров головы.

– Ты дал мне много шпир… спиртного.

– Точно.

– Я засну, и ты меня убьешь.

Энни почувствовала, как в уголке глаза появилась слеза и покатилась по щеке.

– Нет, это глупо. Я ведь уже мог тебя прикончить, верно? Нет, тебя нужно взять живой.

– Зачем?

– А мне откуда знать? Я всего лишь работаю на своего господина. А вот другие…

– Не придут, – прервала его Энни.:

– Что?

– Они все мертвы. Разве ты еще не понял? Все твои друзья мертвы.

Она засмеялась, сама не вполне понимая чему.

– Ты их видела? – беспокойно переспросил тюремщик.

Энни кивнула, подтверждая свою ложь. У нее было ощущение, будто она пытается удержать огромный чайник на конце тонкого шеста.

– Она их убила, – сообщила она.

– Кто?

– Та, что приходит к тебе в кошмарах, – язвительно усмехнулась она. – Та, что крадется за тобой в темноте. Она идет за мной. Ты будешь здесь, когда она придет, и пожалеешь.

Свет начал тускнеть. Свечи продолжали гореть, но словно где-то очень далеко. Темнота окутала Энни, словно мягкое теплое одеяло. Все вокруг вертелось, и разговаривать казалось слишком сложным.

– Идет… – пробормотала она, стараясь, чтобы он услышал предупреждение в ее голосе.

Она не то чтобы действительно заснула, но глаза ее закрылись, а в голове словно кто-то колотил по диковинным барабанам и сиял неестественный свет.

Перед глазами у нее одна картинка сменяла другую. Вот она в з'Эспино, в одежде служанки, отскребает грязное белье, а две женщины с огромными головами потешаются над ней на чужом языке.

Она на своей лошади, Резвой, мчится вперед, так быстро, что ее тошнит.

Она в доме своих покойных предков, мраморном доме в Тенистом Эслене, с Родериком, он целует ее голое колено, двигается вверх, касается бедра. Она опускает руку, чтобы погладить его по волосам, а когда он поднимает голову – видит, что его пустые глазницы заполнены червями.

Энни закричала, и ее глаза распахнулись навстречу водянистой, расплывчатой реальности. Она по-прежнему находилась в маленькой комнатке. Чья-то голова была прижата к ее груди, и с глухой яростью Энни сообразила, что лиф ее платья расшнурован и кто-то лижет ее. Она по-прежнему сидела в кресле, а его тело оказалось у нее между ног, причем ноги были уже голыми, без чулок. Он задрал ее юбки до самых бедер.

– Нет… – пробормотала Энни, пытаясь его оттолкнуть. – Нет.

– Не дергайся, – прошипел он. – Говорю же, что выйдет очень даже славно.

– Нет! – Она заставила себя закричать.

– Тебя все равно никто не услышит, – пообещал он. – Успокойся. Я знаю, как это делается.

– Нет!

Но он не обращал внимания на ее крики, не понимая, что она кричит уже вовсе не ему.

Она кричала той, поднявшейся из теней и обнажившей жуткие зубы в злобной усмешке.

ГЛАВА 4 НОВАЯ МУЗЫКА

Леоф цеплялся за свои кошмары. Какими бы ужасными они ни были, он знал, что продолжение будет еще хуже.

Иногда среди миазмов мрака и воплощенной боли, среди искаженных лиц, с чьих губ срывались угрозы – неразборчивые и оттого еще более пугающие, – среди трупов, кишащих червями, или во время полета над равниной, которая цеплялась за его ноги, точно свернувшаяся кровь, проглядывало что-нибудь приятное, словно луч солнца, пробившийся сквозь темные тучи.

На сей раз, как обычно, это была музыка – прохладное, сладостное пение клавесина проскользнуло в его мучительные сны, точно дыхание святого.

Однако это не успокоило Леофа; музыка и раньше к нему возвращалась, первые звуки всегда были мелодичными и ласкающими слух, но вскоре превращались в жуткую какофонию, от которой он лишь глубже погружался в пучину ужаса и в конце концов сдавался, прижимал к ушам руки и начинал умолять святых прекратить это.

Однако на сей раз музыка оставалась приятной, хотя и немного неуклюжей и любительской.

Застонав, Леоф выдирался из липкого брюха кошмара, пока не проснулся окончательно.

На мгновение ему показалось, что он всего лишь перебрался в новый сон. Он лежал не на холодном, грязном камне, к которому уже успел привыкнуть, а на мягком тюфяке, голова его покоилась на подушке. Вонь его собственной мочи заменил едва различимый аромат можжевельника.

И самое главное… главное, что клавесин был настоящим, как, впрочем, и человек, который сидел на табурете за ним и неуверенно нажимал клавиши.

– Принц Роберт, – прокаркал Леоф.

Собственный голос показался ему жутким хрипом, связки были словно изорваны в лохмотья постоянными криками боли.

Мужчина, сидевший на табурете, повернулся и хлопнул в ладоши, несомненно довольный чем-то, но его жесткие глаза отражали только свет свечей и больше ничего.

– Каваор Леоф, – проговорил он. – Как мило с вашей стороны составить мне компанию. Смотрите, я принес вам подарок. – Он скользнул руками по клавишам. – Мне сказали, что это хороший инструмент, – продолжал он. – Из Виргеньи.

Леоф почувствовал, как по его телу пробежала странная дрожь. Он не видел в комнате стражи. Он был наедине с принцем, с человеком, отдавшим его на милость прайфека и его палачей.

Он принялся дальше изучать обстановку, обнаружив, что находится в комнате, гораздо большей, чем та тюремная камера, где он в последний раз провалился в беспамятство. Кроме узкой деревянной кровати и клавесина здесь стоял еще один стул, тазик для умывания и кувшин с водой. А еще… – тут ему пришлось протереть глаза – книжная полка, заваленная томами и рукописями.

– Давай же, – сказал принц. – Ты должен опробовать инструмент. Прошу, нет, я настаиваю.

– Ваше высочество…

– Я настаиваю, – твердо повторил Роберт.

Страдая от боли, Леоф спустил ноги на пол. Один или два волдыря на ступне лопнули, когда он перенес на эту ногу свой вес, но эта боль была столь незначительна, что он даже не вздрогнул.

Принц… нет, он же объявил себя королем, не так ли? Узурпатор был один. Королева Мюриель мертва; все, кто был дорог Леофу, мертвы.

А сам он был даже хуже, чем мертв.

Он сделал шаг в сторону Роберта и услышал, как в колене что-то странно хрустнуло. Он уже больше не сможет бегать. Не сможет прогуляться по траве в весенний день, не сможет играть со своими детьми – хотя, если уж на то пошло, у него просто не будет детей.

Он сделал еще один шаг и оказался почти достаточно близко.

– Прошу, – повторил Роберт, встал с табуретки и схватил Леофа за плечи холодными жесткими пальцами. – Что, ты полагаешь, ты можешь мне сделать? Задушить меня? Этим?

Он схватил Леофа за пальцы, и музыканта окатила такая страшная волна боли, что из его истерзанных легких вырвался вздох.

Когда-то этого хватило бы, чтобы он закричал. Теперь же из его глаз покатились слезы, когда он взглянул на руку короля, сжимавшую его собственную.

Он по-прежнему не мог их узнать, свои руки. Когда-то его пальцы были изящными и ловкими, идеальной формы для перебирання струн или клавиш. Сейчас же они распухли и изгибались в противоестественных направлениях; люди прайфека методично сломали их между всеми суставами.

Впрочем, этого им показалось мало, и они раздробили кости обеих рук и запястья. Если бы они совсем отрубили ему руки, это оказалось бы более милосердным. Но они не стали. Они оставили их беспомощно висеть напоминанием о вещах, которые он тоже никогда больше не сможет делать.

Леоф снова посмотрел на клавесин, на его великолепные красные и черные клавиши, и у него задрожали плечи. Струйки слез обернулись потоком.

– Хорошо, – сказал Роберт. – Так, так. Дай себе волю…

– Вряд ли вы сможете причинить мне еще большую боль, – выдавил из себя Леоф и сжал зубы от стыда.

Впрочем, он знал, что пребывает уже почти за гранью стыда.

Король погладил композитора по волосам, словно ребенка.

– Послушай, друг мой, – сказал он. – Я виноват, но лишь в небрежности. Я недостаточно внимательно следил за прайфеком. Я не имел ни малейшего представления о жестокости, с которой он с тобой обращался.

Леоф почти рассмеялся.

– Простите меня, если я вам не поверю, – сказал он. Пальцы узурпатора ущипнули его за ухо и чуть повернулись.

– Ты будешь обращаться ко мне «ваше величество», – мягко проговорил Роберт.

Леоф фыркнул.

– А если не стану? Вы меня убьете? Вы уже забрали у меня все, что я имел.

– Ты полагаешь? – пробормотал Роберт, выпустил ухо Леофа и отодвинулся. – Я еще не все у тебя забрал. Поверь мне. Но оставим пустые разговоры. Я сожалею о том, что с тобой произошло. Отныне тобой будет заниматься мой личный врач.

– Ни один врач не в силах исцелить это, – сказал Леоф, подняв свои искалеченные руки.

– Возможно, – не стал спорить Роберт. – Вероятно, ты уже никогда не сможешь играть сам. Но, насколько я понимаю, музыка, которую ты создаешь – сочиняешь, – рождается у тебя в голове.

– Но она не может выйти вовне без помощи моих пальцев, – проворчал Леоф.

– Или пальцев другого, – возразил Роберт.

– Что…

Неожиданно король сделал знак рукой, и тут же распахнулась дверь, на пороге которой в свете ламп замер солдат в темных доспехах. Он держал за плечо маленькую девочку, чьи глаза прикрывала повязка.

– Мери? – выдохнул Леоф.

– Каваор Леоф? – пискнула она и рванулась было к нему, Но солдат потянул ее назад, и дверь снова закрылась.

– Мери… – повторил Леоф и заковылял к двери, но Роберт удержал его за плечо.

– Видишь? – мягко спросил он.

– Мне сказали, что она мертва! – выдохнул Леоф. – Казнена!

– Прайфек пытался сломить твою еретическую душу, – пояснил Роберт. – Многое из того, что говорили его люди, вранье.

– Но…

– Тише, – сказал Роберт. – Я уже проявил великодушие. И ничто не помешает мне проявлять его и дальше. Но ты должен мне помочь.

– Каким образом?

На лице Роберта появилась жутковатая усмешка.

– Может быть, обсудим это за едой? Похоже, ты умираешь от голода.

Вот уже довольно долго Леофа либо вовсе не кормили, либо приносили какую-то безымянную кашицу, которая в лучшем случае была более-менее безвкусной, а в худшем воняла гниющими отходами.

Сейчас же он обнаружил перед собой поднос из черного хлеба, на котором грудой лежали сочные куски жареной свинины, лук порей, вымоченный в виноградном соусе, сыр из красного масла, вареные яйца, нарезанные ломтиками и политые зеленым соусом, и оладьи со сметаной. Каждый запах представлял собой прекрасный мотив, и все вместе они сплетались в изысканную рапсодию. Бокал был наполнен красным вином с таким ярким благоуханием, что Леоф чувствовал его, даже не наклоняясь к нему.

Он посмотрел на свои бесполезные руки, затем на роскошный стол. Неужели король рассчитывает, что он зароется в еду лицом, точно собака?

Возможно. Леоф прекрасно понимал, что несколькими мгновениями позже так и сделает.

Но вместо этого в комнату вошла девушка в черно-сером платье, опустилась рядом с ним на колени и начала его кормить, предлагая кусочки того или иного блюда. Он пытался брать еду аккуратно, сохраняя хотя бы видимость приличий, но, когда во рту вспыхнул фейерверк вкуса, принялся давиться, забыв про стыд.

Роберт сидел напротив и наблюдал, но без видимого удовольствия.

– Это было умно, – сказал он через некоторое время. – То представление. Прайфек сильно недооценил тебя и могущество твоей музыки. Не могу даже описать, в какую ярость я пришел, когда сидел там и беспомощно взирал на то, как оно разворачивалось, не имея возможности заговорить, встать, остановить представление… Ты заткнул рот королю, каваор, и связал ему руки за спиной. Не думаю, что ты рассчитывал избежать наказания.

Леоф с горечью рассмеялся.

– Теперь я понимаю, что его было не избежать, – сказал он и с вызовом поднял голову. – Но я не признаю вас королем.

Роберт улыбнулся.

– Да, я так и понял из содержания твоей пьесы. Знаешь ли, я не совсем глуп.

– А я никогда не считал вас глупым, – ответил Леоф. «Порочным и жестоким, да, но глупым – нет», – закончил он про себя.

Узурпатор кивнул, словно услышал непроизнесенные мысли, и махнул рукой.

– Ну, что сделано, то сделано, не так ли? И буду откровенен: твое сочинение произвело впечатление. Выбор темы, главная роль, которую сыграла девушка из семьи лендвердов… Лендвердам это понравилось и выставило меня в невыгодном свете. – Он наклонился вперед. – Понимаешь, есть люди, которые, как и ты, считают меня узурпатором. Я надеялся объединить мое королевство, чтобы начать войну со злом, наступающим на нас со всех сторон, а для этого мне требовалась поддержка лендвердов и их ополченцев. Из-за тебя мне теперь сложно рассчитывать на их верность. Тебе даже удалось вызвать симпатию к королеве, которую не любил никто.

– И я горжусь этим. – И тут он понял: – Королева Мюриель жива, так ведь?

Роберт кивнул, затем наставил на Леофа палец.

– Ты все еще не понимаешь, – сказал он. – Ты ведешь себя как мертвец, говоришь с бесстрашием приговоренного. Но ты можешь жить и сочинять музыку. Можешь вернуть своих друзей. Разве тебе не хочется увидеть повзрослевшую Мери, наблюдать, как ее дар находит воплощение? А прекрасная Ареана? Вне всякого сомнения, ее ждет великолепное будущее, возможно, даже рядом с тобой…

Леоф с трудом поднялся на ноги.

– Вы не посмеете угрожать им!

– Правда? А что мне помешает?

– Ареана – дочь лендверда. Если вы хотите получить их поддержку…

– Если я потеряю надежду на то, что они поддержат меня добровольно, мне придется прибегнуть к помощи силы и страха, – отрезал Роберт. – Кроме того, я иногда склонен, так сказать, к черному юмору. А после твоего маленького фарса я пребываю в особенно мрачном настроении.

– О чем вы говорите?

– Ареану посадили в темницу вскоре после тебя. Я быстро осознал свою ошибку, но, будучи королем, должен быть осторожен в подобных признаниях. Так что мне приходится работать с тем, что есть.

У Леофа закружилась голова.

Однажды во время пыток ему сказали, что весь состав исполнителей, представлявших его произведение, взяли под стражу и публично повесили и что Мери тихо отравили однажды ночью. Вот тогда-то он и сломался, признавшись, что практиковал «еретические колдовские ритуалы».

И вот он узнал, что они живы, и это его несказанно обрадовало. Однако им снова угрожала опасность.

– Вы очень умны, – сказал он королю. – Вы понимаете, что я не осмелюсь снова их потерять.

– А зачем? Твоя верность Мюриель бессмысленна. Она не имеет никакого права на власть, да и способностей управлять страной тоже. Несмотря на мои недостатки, я – лучшее из того, что может предложить династия Отважных. Ханза в любой момент объявит нам войну, если я не найду способа их умаслить. Чудовища угрожают нашим границам и появляются в городах. Что бы ты ни думал обо мне, Кротения должна объединиться под рукой одного правителя, и это буду я – или никто. Потому что других нет.

– И что вы хотите от меня?

– Исправить причиненный вред, естественно. Написать новое произведение, которое заставит всех присягнуть мне. Я даю тебе клавесин и книги по музыке, все, что нашлись в нашем королевстве. Мери и Ареана смогут тебе помогать, так что даже прискорбное состояние твоих рук не помешает работе. Разумеется, мне придется наблюдать за тобой более тщательно, чем это делал прайфек. А потом мы наймем музыкантов, которые исполнят твое творение.

– Прайфек перед всем миром заклеймил меня как еретика. Как же можно исполнять мои произведения?

– Ты станешь доказательством божественного прощения и заступничества, друг мой. В то время как прежде ты черпал вдохновение из мрака, теперь его подарит тебе свет.

– Но это же ложь, – сказал Леоф.

– Нет,политика, – сухо возразил Роберт.

Леоф слегка замешкался, прежде чем задать следующий вопрос.

– И прайфек на это согласится?

– У прайфека полно собственных забот, – ответил Роберт. – Похоже, наша империя превратилась в настоящее осиное гнездо, полное еретиков. Тебе повезло, каваор Леовигилд. Сегодня виселицы исполняют свою песню, которая не смолкает ни на минуту.

Леоф кивнул.

– Вам едва ли нужно повторять вашу угрозу, ваше величество. Я и с первого раза все вполне понял.

– Значит, снова «ваше величество». Будем считать, что мы сдвинулись с мертвой точки.

– Я в вашей власти, – проговорил Леоф. – Хотелось бы знать, есть ли у вас какая-нибудь определенная тема для вашего заказа?

Король покачал головой.

– Нет. Но я видел твою библиотеку, в ней полно известных в народе историй. Уверен, ты найдешь там что-нибудь вдохновляющее.

Леоф собрался с духом и сказал:

– Одна просьба. Мне действительно понадобятся помощники. Но, пожалуйста, будьте милосердны, отправьте Мери к матери, а Ареану к ее родным.

Роберт демонстративно зевнул.

– Тебе сказали, что они мертвы, и ты поверил. Я могу сказать, что отправил их домой, но как ты узнаешь, что я не солгал? В любом случае, я не хочу, чтобы ты убедил себя, будто они в безопасности – твоими молитвами. Это может вдохновить тебя на какую-нибудь новую глупость. Нет, они составят тебе компанию, чтобы укрепить твою решимость на пути к цели.

С этими словами он встал, и Леоф понял, что разговор окончен.

Внезапно композитора охватила дрожь, страшно захотелось лечь, закрыть глаза и снова забыться в своих снах. Но тут ему вспомнилась Мери, такой, какой увидел ее в первый раз. Она пряталась в музыкальной гостиной, слушала, как он играет, и боялась, что если он ее обнаружит, то обязательно прогонит.

Так что вместо того, чтобы сбежать в сон, Леоф устало побрел к книжным полкам и начал читать названия книг, доставленных сюда волей короля.

ГЛАВА 5 ДЕМОН

Человек закричал, когда женщина-демон погрузила в его грудь когтистые пальцы и через твердые кости и тугую кожу добралась до влажной мякоти под ними.

Энни почувствовала привкус железа во рту, когда вращение замедлилось, прекратилось и сконцентрировалось в одной точке. Неожиданно страх исчез, она смотрела прямо в лицо чудовищу.

– Ты знаешь меня? – проревел демон голосом, пронизавшим кожу и кости. – Ты знаешь, кто я?

В глазах Энни полыхнула вспышка, земля сдвинулась с места, и она вдруг обнаружила, что сидит верхом на лошади…

Она снова ехала рядом с Казио. Вспомнила, как вскрикнула у нее за спиной Остра, а потом возникло какое-то пугающее движение.

Что-то сбило ее на землю, потом грубая рука схватила Энни и силой вздернула в седло. Она помнила резкий запах пота похитителя и как он горячо дышал у нее над ухом. Нож, приставленный к горлу. Она видела только его руку с длинным белым Шрамом, спускавшимся от запястья к последней фаланге мизинца.

– Езжай, – сказал кто-то. – С этими мы разберемся. Она помнила, как тупо смотрела вперед, наблюдая, как то опускается, то вздымается засыпанная снегом земля, а мимо проплывают размытые деревья, точно колонны в бесконечном зале.

– Сидите спокойно, принцесса, – приказал похититель.

Его голос был низким и мягким, довольно приятным. Произношение выдавало в нем человека образованного, хотя и иностранца, но Энни не могла понять, откуда он.

– Сидите спокойно, не мешайте мне, и все будет хорошо.

– Вы знаете, кто я, – сказала Энни.

– Ну, мы знали, что принцесса одна из вас двоих. Полагаю, вы только что рассеяли последние сомнения. Но мы доставим вас к человеку, который знает вас в лицо. Впрочем, это не важно, потому что вы обе у нас в руках.

«Остра, – подумала Энни. – Они и тебя захватили».

Значит, ее подруга жива.

– Мои друзья придут за мной.

– Ваши спутники, возможно, уже мертвы, – сказал мужчина, голос у него слегка сбивался от тряски. – Если же нет, им будет трудно нас преследовать. Однако это не должно вас беспокоить, принцесса. Меня послали не для того, чтобы вас убить, иначе бы вы были уже мертвы. Понимаете?

– Нет, – ответила Энни.

– Есть те, кто хочет вашей смерти, – пояснил мужчина. – Это вы знаете, верно?

– В этом я совершенно уверена.

– В таком случае поверьте мне, что я служу другому господину. Мне поручили позаботиться о вашей безопасности, а не убить.

– Но я не чувствую себя в безопасности, – возразила Энни. – Кто вас послал? Мой дядя-узурпатор?

– Сомневаюсь, что принца Роберта беспокоит ваше благополучие. Мы подозреваем, что он в союзе с теми, кто убил ваших сестер.

– А кто это «мы»?

– Я не могу вам сказать.

– Не понимаю. Вы говорите, что не хотите моей смерти. Намекаете, что хотите защитить от опасности, однако увозите меня от моих самых верных защитников и друзей. Таким образом, вы не можете желать мне добра.

Мужчина ничего ей не ответил, лишь усилил свою хватку.

– Понятно, – проговорила Энни. – Я вам зачем-то нужна, но вы знаете, что добровольно я на это не соглашусь. Возможно, вы намерены принести меня в жертву темным святым.

– Нет, это не входит в наши планы, – ответил мужчина.

– В таком случае объясните мне. Я же полностью в вашей власти.

– Несомненно. И не забывайте об этом. А еще верьте мне, когда я говорю, что не убью вас – если только меня не вынудят. – Он убрал кинжал от ее горла. – Прошу вас, не вырывайтесь и не пытайтесь сбежать. Возможно, вам удастся упасть с лошади. Если вы не сломаете себе шею, я легко схвачу вас снова. Прислушайтесь и убедитесь в том, что ваши друзья не преследуют нас.

– Как вас зовут? – спросила Энни.;

– Вы можете называть меня Эрнальд, – последовал ответ после небольшой паузы.

– Но на самом деле вас зовут иначе. Она почувствовала, как он пожал плечами.

– Эрнальд, куда мы направляемся?

– Мы должны кое с кем встретиться. Что будет потом, я не могу сказать с уверенностью.

– Ясно. – Энни на мгновение задумалась. – Вы говорите, что меня не убьют. А что будет с Острой теперь, когда вы узнали, что она не я?

– Ей… не причинят вреда.

Но по его тону Энни поняла, что он лжет.

Глубоко вдохнув, девушка резко откинула назад голову, ударив мужчину в лицо. Он всхлипнул, и она соскочила с лошади.

Она неудачно приземлилась и ушибла ногу, которая и без того болела из-за незажившей раны от стрелы. Задыхаясь, Энни поднялась на ноги и попыталась понять, где находится. Она нашла след лошади и поковыляла по нему, громко крича:

– Казио! Сэр Нейл! Помогите мне!

Она оглянулась через плечо – ей чудилось, что Эрнальд стоит там…

.. но не увидела никого, кроме лошади. Зачем ему прятаться?

Энни ускорила шаг, но боль почти обезножила ее. Девушка упала на одно колено, однако сразу упрямо попыталась встать.

Неожиданно впереди возникло какое-то движение, но она не могла ничего разглядеть. Словно по воде пробежала легкая тень.

– Помогите! – закричала она снова.

Чья-то рука ударила ее в висок, и, падая, она увидела перед собой расплывчатое снежное пятно. Затем ей заломили назад руку и потащили к лошади. Она вскрикнула, пытаясь понять, откуда к ней подобрался Эрнальд. Сзади? Но она же искала его.

Как бы там ни было, он снова оказался рядом.

– Не пытайтесь снова что-нибудь выкинуть, принцесса, – сказал он. – У меня нет ни малейшего желания вредить вам, однако не стоит меня вынуждать.

– Отпустите меня, – потребовала Энни.

Неожиданно кинжал снова уколол ее шею.

– Садитесь на лошадь.

– Не раньше, чем вы пообещаете не убивать Остру.

– Я же сказал вам, что ей не причинят вреда.

– Да, но вы солгали.

– Садитесь на лошадь, или я отрежу вам ухо.

– Я ушибла ногу. Вам придется меня подсадить. Эрнальд резко рассмеялся, убрал нож, схватил ее за талию, забросил в седло, а затем перекинул через него ее больную ногу. Энни закричала, и перед глазами у нее заплясали яркие пятна. К тому времени, как в голове у нее немного прояснилось, Эрнальд уже сидел у нее за спиной, прижимая лезвие кинжала к горлу.

– Теперь я вижу, что хорошее обращение до добра не доведет, – сказал он и пришпорил коня.

Энни задыхалась. Боль словно бы что-то освободила в ней, и весь мир несся на нее, словно водоворот или ураган с моря. Она вздрогнула и почувствовала, как встают дыбом волосы на голове.

– Отпустите меня… – сказала она, чувствуя, как отчаянно колотится в груди сердце. – Отпустите меня.

– Тише.

– Отпустите меня.

В этот раз он слегка ударил ее по голове рукоятью кинжала.

– Отпустите меня!

Слова прорывались из нее, и мужчина закричал.

Энни вдруг осознала, что держит в руке кинжал, причем сжимает его до белых костяшек пальцев. Тогда, движимая отчаянием, она вонзила его в горло похитителя. Одновременно она почувствовала странную боль в собственной гортани и ощущение чего-то, скользнувшего под язык. Она увидела, как его глаза широко раскрылись и потемнели, и на поверхности этих черных зеркал возник образ поднимающегося из глубин демона.

Она вскрикнула и рванула кинжал, перерезая гортань, одновременно отмечая, что ее руки пусты, что нож держит вовсе не она. И Энни поняла достаточно, чтобы бежать, туда, в зияющую черную бездну, откуда пришла ее ярость, закрыть глаза и постараться не слышать этого клокотания…

Свет потускнел, и Энни обнаружила, что сидит на прежнем месте, на стуле, лицом к человеку, который пытался ее изнасиловать. И демоница была там, склонившись над ним, совсем как тогда, когда она убила Эрнальда.

– О нет, – пробормотала Энни, глядя в жуткое лицо. – Святые, нет…

Она проснулась на маленьком матрасе, развязанной, одежда ее была приведена в относительный порядок. В голове пульсировала боль, и Энни узнала признаки подступающего похмелья.

Ее тюремщик сидел на полу неподалеку и тихонько всхлипывал. Демоницы нигде не было видно.

Энни начала подниматься, но неожиданная волна тошноты заставила ее опуститься на место. Впрочем, этого оказалось недостаточно, ей пришлось встать на четвереньки, чтобы ее вырвало.

– Я принесу вам воды, – предложил парень.

– Нет, я не стану пить ничего, что ты мне дашь, – сердито проворчала Энни.

– Как пожелаете, ваше высочество.

Сквозь тошноту и туман в голову Энни пробилось удивление.

– Мне жаль, – добавил он и снова заплакал.

Энни застонала. Время опять куда-то выпало. Женщина-демон не убила этого человека – в отличие от Эрнальда, – но что-то с ним сделала.

– Послушай меня, – проговорила она. – Как тебя зовут?

Он выглядел озадаченно.

– Как твое имя?

– Вист, – пробормотал он. – Вист. Меня зовут Вист.

– Ты ведь ее видел, Вист? Она была здесь?

– Да, ваше высочество.

– Как она выглядит?

У него чуть не вылезли на лоб глаза, он задохнулся и прижал к груди руки.

– Я не могу вспомнить, – ответил он. – Но ничего хуже я в жизни не видел. Я не могу… не могу снова ее видеть.

– Это она меня развязала?

– Нет, я.

– Почему?

– Потому что я должен, – проскулил он. – Я должен вам помогать.

– Это она тебе сказала?

– Она ничего не говорила, – ответил он. – По крайней мере, я не помню, чтобы говорила. То есть, конечно, слова были, только я никак не мог их разобрать. Но от них было больно – и теперь больно, если я не делаю, что должен.

– А что еще ты должен делать? – с подозрением спросила Энни.

– Помогать вам, – повторил он.

– В чем?

Он беспомощно поднял руки.

– Во всем, в чем захотите.

– Правда? – переспросила она. – Тогда дай мне твой нож. Он вскочил на ноги и подал ей оружие, рукоятью вперед.

Энни потянулась к нему, уверенная, что Вист отдернет руку, но вместо этого ее пальцы сомкнулись на гладком отполированном дереве.

Ее снова затошнило, она согнулась пополам, и ее вырвало.

В голове пульсировала жуткая боль, словно кто-то колотил в ней изнутри молотом. Грудная клетка, казалось, разламывалась пополам, перед глазами все плыло. Бывший тюремщик продолжал стоять перед Энни, тихонько поскуливая и протягивая нож.

Энни поправила одежду и выпрямилась, почувствовав, что боль в ноге лишь слегка притупилась.

– Пожалуй, я выпью воды, – сказала она.

Он принес ей воды и хлеба, она немного попила и поела, после чего почувствовала себя лучше и спокойнее.

– Где мы, Вист? – спросила она.

– В подвале пивной, – ответил он.

– В Севойне?

– Да, в Севойне.

– И кто знает, что я здесь?

– Я сам и капитан стражи. Больше никто.

– Но сюда идут другие, и им известно, где нас искать, – продолжала она.

– Да, – согласился он.

– Да, ваше величество, – мягко поправила его Энни; это простое действие помогло ей сосредоточиться.

– Да, ваше величество.

– Хорошо. А кто сюда идет?

– Пенби и его отряд должны были устроить вам засаду в лесу. Им уже пора бы вернуться, но… я не знаю, где они. Вы их убили?

– Да, – солгала Энни.

«По крайней мере, один из них точно мертв».

– Они должны здесь с кем-то встретиться?

Он съежился еще сильнее.

– Мне не следует…

– Отвечай.

– Да, кто-то должен с ними встретиться. Я не знаю имени.

– Когда?

– Скоро. Я не знаю точно когда. Скоро. Пенби сказал, ближе к вечеру.

– В таком случае нам лучше отсюда уйти, – сказала Энни и взяла нож.

Черты лица Виста исказились.

– Я… Да, я помогу вам.

Энни как могла строго посмотрела ему в глаза. Она не понимала, что тут происходит. Может ли женщина-демон быть ее союзницей, сколь бы ужасной она ни была? Она ведь убила одного из врагов Энни и, похоже… что-то сделала с этим парнем. Но если то, что преследует ее из страны мертвых, ей друг, то почему она так его боится?

С другой стороны, существовала возможность, что Вист ее обманывает, хотя Энни не видела причин для подобных уловок.

– Они не сказали мне, кто вы, – начал он, но осекся.

– Если бы ты знал, кто я, ты бы не попытался меня изнасиловать? – спросила она с неожиданной вспышкой гнева.

– Нет, святые, нет, конечно, – пробормотал он.

– Знаешь, это тебя нисколько не оправдывает, – сообщила Энни. – Лишь делает тебя червем.

Он лишь кивнул в ответ.

На мгновение Энни захотелось коснуться его своей властью, как было с Родериком в Данмроге и с теми людьми в Крубх Крукхе. Причинить ему боль, может быть, даже убить…

Но она заставила себя успокоиться. Сейчас он ей нужен. Но если выяснится, что это всего лишь странный трюк, пощады он не получит.

– Хорошо, – сказала она. – Помоги мне, Вист, и, возможно, ты заслужишь мое покровительство. Если же попытаешься снова пойти против меня, даже святые не смогут тебя защитить.

– Как я могу вам послужить, принцесса?

– А ты как думаешь? Я хочу выбраться отсюда. Если капитан стражи нас увидит, скажешь ему, что планы изменились и тебе приказали доставить меня в другое место.

– И куда мы направимся?

– Я скажу тебе, когда мы покинем пределы города. А теперь подай мой теплый плащ.

– Он наверху. Я схожу за ним.

– Нет, мы пойдем вместе.

Кивнув, Вист достал медный ключ и вставил его в замок. Дверь со скрипом открылась, и Энни увидела узкую лестницу. Он взял свечу и начал подниматься. Последняя ступенька упиралась в потолок. Вист толкнул доски, и крышка люка открылась в темную комнату. Энни не отставала от него.

– Это склад, – прошептал он. – Подождите минутку.

Он направился к деревянному ящику и засунул внутрь руку. Энни напряглась, но он вытащил наружу всего лишь ее плащ. Не сводя глаз с бывшего тюремщика, она оделась и застегнулась.

– Мне придется задуть свечу, иначе кто-то может увидеть свет, когда я открою наружную дверь, – сообщил Вист.

– Давай, – велела Энни и снова напряглась.

Он поднес свечу к лицу, в ее желтом сиянии его черты казались юными и невинными – ни за что не скажешь, что этот милый юноша на самом деле насильник. Он вытянул вперед губы и задул пламя. Их тут же окутала темнота, по спине Энни пробежали мурашки. Она изо всех сил вглядывалась во тьму и прислушивалась, сжимая рукоять ножа.

Затем она услышала едва различимый скрип и увидела более светлую щель, прорезавшую мрак.

– Сюда, – прошептал Вист.

Энни уже могла различить его силуэт.

– Иди первым, – сказала она и, нашарив дверь, ухватилась за косяк.

– Осторожно, тут ступенька, – прошептал Вист.

Энни заметила, что он шагнул за порог.

Она нащупала ногой землю и вышла на улицу.

Снаружи оказалось пронзительно холодно. Не было видно ни звезд, ни луны; улицу освещали лишь фонари и свечи, горя щие кое-где.

– Кто это был? – спросила Энни.

«Интересно, сколько сейчас времени?» – подумала Энни. Она не знала ответа, как не знала и как долго здесь пробыла. Алкоголь все еще бродил в крови, испуг и ярость пробились было сквозь него, но сейчас она чувствовала лишь боль и тошноту. Отвага начала угасать, а на ее место пришел тягучий страх.

Тень, в которую превратился Вист, неожиданно сдвинулась с места, и парень схватил Энни за руку. Она крепче сжала в другой руке нож. час понял, что они имели в виду. Вы заметили?

– Тише, ваше величество, кто-то приближается, – прошептал горе-тюремщик.

В следующее мгновение Энни услышала то, о чем он говорил, – цокот лошадиных копыт.

Энни ничего не видела в темноте, но почувствовала, как будто что-то неожиданно коснулось ее глаз – не свет, а чье-то присутствие, тяжесть, которая, казалось, притягивала к себе все вокруг.

Ладонь Виста, сжимавшая ее руку, теперь стала самым надежным, что осталось в этом мире.

Энни услышала, как кто-то спешился, и почувствовала, как его ноги ударили в землю, точно два огромных молота. Потом она услышала короткий разговор шепотом, из которого не смогла разобрать ни слова, и где-то совсем рядом скрипнула дверь.

Она быстро попятилась, отчаянно желая только одного – повернуться и бежать отсюда изо всех сил. Но Вист ее не отпускал. Он дрожал, а его дыхание казалось Энни невероятно громким, как, впрочем, и ее собственное.

Дверь со стуком захлопнулась, и ощущение присутствия потускнело.

Вист принялся еще настойчивее тянуть ее за руку, и они повернулись спиной к двери. Глаза Энни начали привыкать к темноте, и она уже различала смутные очертания. Беглецы добрались до центра селения, широкой площади, окруженной маячащими над ней тенями многоэтажных домов.

– Нам нужно спешить, – сказал Вист. – Они быстро обнаружат, что нас нет.

– Кто это был? – спросила Энни.

– Я не знаю, – ответил он. – Я бы сказал, если бы знал. Кто-то важный – думаю, тот, кто нас нанял. Я его никогда прежде не встречал.

– Тогда с чего ты взял…

– Я не знаю! – в отчаянии зашипел он. – Говорили, что он приедет. Никто не знал, как он будет выглядеть, но предупредили, что от него будет… такое тяжелое ощущение. Я только сейчас понял, что они имели в виду. Вы заметили?

– Да, я понимаю, о чем ты, – сказала Энни. – Я тоже почувствовала. – Она схватила его за руку. – Ты же мог позвать его. Почему ты этого не сделал?

– Я не мог, – жалобно прошептал он. – Я хотел и не смог. Куда мы теперь пойдем?

– Ты сможешь найти Гленчест?

– Гленчест? Да, это же прямо по дороге.

– Как далеко, если идти пешком?

– Мы сможем добраться к полудню.

– В таком случае идем.

– Скорее всего, именно там он и будет искать.

– Не важно.

В сером предрассветном свете Вист выглядел усталым и измученным, старше своих лет. Его одежда была в грязи, да и сам он тоже, причем грязь въелась очень глубоко. Энни казалось, что, если даже скрести его целый год, он все равно не станет чистым.

Подавленность его отчасти исчезла, и от этого Вист снова казался опасным, словно злая собака, которую побоями заставили лежать неподвижно. Он то и дело поглядывал на Энни, как будто спрашивал себя, что он делает и почему.

Ее тоже интересовал ответ.

Места вокруг производили довольно унылое впечатление, крестьянские хозяйства и поля жались к дороге, за ними тянулись скучные и унылые равнины, взгляду не за что зацепиться.

Энни снова мучили сомнения: живы ли ее друзья, действительно ли эта дорога приведет их в Гленчест, не следует ли ей вернуться на то место, где ее похитили… Но если они мертвы, она уже ничего не сможет для них сделать. Если сражаются за свою жизнь, вряд ли от нее будет какая-то польза, в особенности учитывая, что с ней всего лишь один спутник, да и тот не достоин доверия.

Нет, нужно добраться до тетушки Элионор и ее верных рыцарей.

Конечно, если они еще живы и по-прежнему находятся в Гленчесте. А что, если они отправились в Эслен, чтобы сразиться с узурпатором? Или того хуже: вдруг тетушка Элионор встала на сторону Роберта? Энни казалось это маловероятным, но она ничего не знала о том, что здесь происходит.

На самом деле ей всегда нравился дядя Роберт. Энни казалось странным, что он захватил трон, в то время как ее мать и брат живы, но именно такие новости приходили в Данмрог.

Возможно, ему известно что-то, чего не знает она.

Энни вздохнула и постаралась прогнать эти мысли.

– Тише, – вдруг сказал Вист.

Энни заметила, что в руке у него нож и что он достаточно близко, чтобы ударить ее. Однако Вист смотрел не на нее, а назад. Они вошли в небольшую рощицу, где пасся скот, и видно было недалеко.

Но Энни почувствовала и услышала приближение лошадей. Их было очень много.

ГЛАВА 6 СЛИНДЕРЫ

– Слиндеры, – сказал Стивен.

Эспер задержал взгляд на противоположной стороне долины, ожидая, пока их новые враги покажутся там.

– Они наступают с востока, – пояснил Стивен. – Идут очень быстро… и для них – довольно тихо.

Эспер напряг слух, стараясь уловить признаки надвигающейся опасности. Через мгновение он услышал звук, похожий на низкое, злое пение ветра в лесу, топот такого количества ног, что отдельные шаги сливались в единый гул, который сопровождало едва различимое гудение земли.

– Проклятье.

Слиндерами жители Усттиша называли слуг Тернового короля. Когда-то они были людьми, но те, с которыми довелось встретиться Эсперу, сохранили в себе не много человеческого.

Они ходили в лохмотьях или вовсе без одежды и выли, точно дикие звери. Он видел, как они разрывали людей на части голыми руками и пожирали окровавленную человеческую плоть, как бросались на копья и, умирая, нанизывали себя на древко, чтобы добраться до своих врагов. Говорить с ними было бесполезно.

И они были уже очень близко. Как он мог их не услышать?

И почему не услышал Стивен, с его обостренными святым чувствами? Похоже, мальчик теряет свои способности.

Эспер быстро огляделся по сторонам. Ближайшие деревья в основном были тонкими, с гладкими стволами, но примерно в пятидесяти королевских ярдах в стороне рос раскидистый железный дуб, чьи ветви тянулись к самому небу.

– К тому дереву, – скомандовал он. – Быстро.

– Но Нейл и Казио…

– Мы ничего не можем для них сделать, – рявкнул Эспер. – Мы не успеем добраться до них вовремя.

– Мы можем их предупредить, – предложила Винна.

– Слиндеры уже там, – сказал Стивен. – Видишь?

Он показал вперед. На противоположной стороне узкой долины возникла лавина тел, перехлестнувшая через гребень и спускающаяся вниз по крутому склону. Было похоже на наводнение, которое тащит целую деревню в пропасть, только без воды.

– Матушка святого Тарна, – выдохнул один из воинов Данмрога. – Что…

– Беги! – прорычал Эспер.

Они побежали. Тело Эспера отчаянно стремилось к спасительному дереву, но он заставил себя пропустить Винну и Стивена вперед. Он услышал, как дрожит земля за его спиной, и вспомнил, как однажды несколько дней подряд огромная туча саранчи бушевала в северных предгорьях, пожирая все на своем пути.

Они были на полпути к дубу, когда Эспер краем глаза уловил какое-то движение и повернул голову посмотреть. С первого взгляда казалось, что существо состоит из одних ног, напоминая огромного паука. Впрочем, он сразу понял, что это такое. У чудовища было лишь четыре длинных конечности, а не восемь, и они заканчивались подобием человеческих рук с когтями. Толстое, мускулистое тело, довольно короткое по сравнению с ногами, тоже отдаленно походило на человеческое, в особенности если не обращать внимания на чешую и густой черный мех.

Однако в его морде не было ничего человеческого – желтые выпученные глаза над двумя щелями, заменявшими нос, и впалая пасть с черными зубами, скорее напоминающая лягушачью или змеиную. Чудовище мчалось в их сторону, отталкиваясь от земли всеми четырьмя лапами.

– Уттин, – задыхаясь, крикнул Эспер, которому уже довелось однажды встретиться с подобной тварью и даже убить ее, но это было чудо.

У него осталось в запасе еще одно такое же чудо, но требовалось два, потому что примерно в тридцати ярдах следом за первым уттином появился другой.

Эспер поднял лук и сделал один из самых удачных выстрелов в своей жизни – стрела попала первому чудовищу в правый глаз, и оно повалилось на землю, а лесничий, не останавливаясь, продолжал мчаться к дереву. Однако чудовище почти мгновенно поднялось на ноги и бросилось за ним. Другое тоже почти нагнало их, и Эсперу показалось, что оно ухмыляется.

Следом появились слиндеры, просочившиеся между деревьями. Уттины принялись пронзительно верещать, когда на них набросились мужчины и женщины с дикими глазами, сначала парами, потом по трое, и вскоре уже дюжинами.

Похоже, слиндеры и уттины не слишком жаловали друг друга. Или не могли договориться, кто из них сожрет Эспера Белого.

Маленький отряд наконец добрался до дуба, и Эспер подставил руки, чтобы подсадить Винну на нижнюю ветку.

– Лезь наверх, – крикнул он. – Лезь до тех пор, пока не поймешь, что дальше не сможешь.

Стивен был следующим, но, прежде чем он успел как следует ухватиться, Эсперу пришлось встретиться с самым резвым из их врагов.

Он оказался крупным мужчиной с сильными мускулами и торчащими в стороны черными волосами. Лицо его было столь звероподобным, что напомнило Эсперу легенды про вервульфов, и он подумал, не слиндеры ли положили им начало. Все прочие дурацкие волшебные сказки уже успели ожить и сделаться реальностью. Если когда-либо и существовал человек, превратившийся в волка, это был он.

Как и все слиндеры, мужчина атаковал, нисколько не заботясь о собственной жизни, он рычал и тянул к Эсперу руки с окровавленными сломанными ногтями. Лесничий взмахнул топором, зажатым в левой руке, надеясь отвлечь врага, но тщетно. Слиндер не обратил внимания на ложный выпад и продолжил наступать, позволив топору располосовать себе щеку. Эспер вогнал ему кинжал под нижнее ребро и торопливо надавил, метя в легкое, а потом выше, в сердце, пока зверочеловек продолжал наседать, размазывая Эспера по стволу дуба.

Было больно, но дерево спасло его от падения на землю. Лесничий едва успел оттолкнуть от себя умирающего слиндера, чтобы встретить следующих двух. Они напали разом, и, когда Эспер поднял топор, чтобы отогнать их, один вцепился зубами лесничему в предплечье. Взвыв, Эспер ткнул кинжалом врагу в живот и почувствовал, как горячая кровь заливает руку. Он резанул, вспарывая брюхо, слиндер выпустил его, и Эспер вонзил свой топор в глотку второго.

Еще несколько сотен были уже всего в нескольких шагах.

Топор застрял, и Эспер оставил его в ране, подпрыгнув и ухватившись за нижнюю ветку скользкими от крови пальцами. Он попытался удержать кинжал, но, когда один из слиндеров схватил его за щиколотку, выпустил его, чтобы крепче ухватиться за толстый сук обеими руками.

Сверху вниз свистнула стрела, затем еще одна, и его противник ослабил хватку. Эспер качнулся и ловко подтянулся на ветку.

Взглянув вниз, он увидел, как слиндеры накатываются на ствол дуба, словно морские волны на берег. Из их тел уже начала образовываться большая куча, по которой карабкались все новые и новые слиндеры.

– Проклятье! – выдохнул Эспер, сдерживая тошноту. Он взял себя в руки и поднял голову. Винна была примерно на пять футов выше остальных, в руках она держала лук и стреляла в слиндеров. Стивен и два солдата ее догоняли.

– Лезьте выше! – крикнул Эспер. – Вон туда. Чем тоньше ветки, тем меньше слиндеров сможет пройти за нами разом.

Он лягнул в голову ближайшего врага, поджарую женщину со спутанными рыжими волосами. Она зарычала и свалилась с ветки, приземлившись среди своих извивающихся товарищей.

Эспер заметил, что уттины все еще живы. Их было уже трое, и они отчаянно сражались со слиндерами. Выглядело это так, словно свора собак пыталась загрызть троих львов. Безумцы падали, заливая все вокруг кровью, острые когти и зубы уттинов разрывали и вспарывали их тела, но слиндеры побеждали благодаря своему превосходству в числе. Прямо на глазах у Эспера один из уттинов упал, подсеченный под колени, и уже в следующее мгновение слиндеры с ног до головы вымазались в его багряной маслянистой крови.

Когда уттины будут мертвы, слиндеров все равно останется еще много. Эсперу пришлось отказаться от смутной надежды, что враги уничтожат друг друга.

Винна, Стивен и два солдата уже послушались Эспера, и теперь он последовал за ними, пока наконец они не добрались до ветки над длинным, почти вертикальным участком ствола. Эспер снял с плеча лук и стал ждать преследователей.

– Они другие, – пробормотал он сквозь зубы, выстрелив в слиндера, добравшегося до основания ветки.

– В каком смысле? – крикнул сверху Стивен. Волосы на голове Эспера встали дыбом – судя по всему, сверхъестественные способности Стивена были в порядке.

– Они более худые и значительно сильнее, – ответил он. – Не такие, как раньше.

– Я видела только мертвых слиндеров у холма с нобагмом, – сказала Винна, – но я не помню, чтобы они были так татуированы.

Эспер кивнул.

– Точно, то-то я и думаю, что же с ними не так. Этого тоже раньше не было.

– Такие татуировки делают горцы, – проговорил Эхок.

– Да, – согласился с ним Эспер. – Но слиндеры, которых мы видели раньше, были из разных деревень и племен. – Он попал следующему врагу в глаз. – У этих одинаковая татуировка – у всех.

У каждого из нападавших изображение змеи с бараньей головой обвивало предплечье, а бицепс той же руки украшал греффин.

– Может быть, они все из одного племени, – предположил Эхок.

– А ты знаешь какое-нибудь племя с такой татуировкой?

– Нет.

– Я тоже.

– Змея с бараньей головой и греффин – это символы Тернового короля, – сказал Стивен. – Мы полагали, что Терновый король каким-то неизвестным нам способом свел этих людей с ума и лишил разума. Но что, если…

– Что? – перебила его Винна. – Ты думаешь, они добровольно выбрали это? Они даже разговаривать разучились!

– Вам скоро придется передавать мне стрелы, – крикнул Эспер. – У меня осталось всего шесть штук. Остальные на Огре.

– Лошади! – вскрикнула Винна.

– Они смогут сами о себе позаботиться, – сказал Эспер. – Или не смогут. Мы не в силах им помочь.

– Но Огр…

– Да.

Эспер заставил себя забыть о боли. Огр и Ангел были с ним уже много лет.

Но рано или поздно все умирают.

Слиндеры продолжали появляться из леса, и, казалось, им нет конца. Их собралось внизу уже столько, что Эспер не видел землю на сотни ярдов вокруг.

– А что нам делать, когда стрелы закончатся? – спросила Винна.

– Буду отбрыкиваться, – ответил Эспер.

– Мне казалось, у тебя дружеские отношения с Терновым королем и его присными, – заметил Стивен. – В прошлый раз они оставили тебя в живых.

– В прошлый раз я держал Тернового короля на прицеле стрелой, которую мне дала церковь, – напомнил ему Эспер.

– Она еще у тебя?

– Да. Но до тех пор, пока Король здесь не покажется, я не собираюсь ее использовать, разве что у меня не останется других стрел.

Неожиданно ему пришло в голову, что в тот раз с ним была женщина-сефри Лешья. Может быть, дело в ней; на чьей она стороне – было и осталось для него загадкой.

– Этого ждать недолго, – проговорила Винна.

Эспер кивнул и огляделся по сторонам. Может быть, им удастся перебраться на другое дерево, с более прямым и высоким стволом, а потом перерубить ветку, по которой они на него попадут.

Он искал подобный путь к отступлению, когда услышал пение, диковинную мелодию, то взлетающую к небесам, то опускающуюся к земле, которая пробрала его до костей. Эспер не сомневался, что уже слышал эту песню, ему казалось, что еще немного – и он сможет представить себе певца, но воспоминания ускользали от него.

Однако сейчас источник звука был на виду.

– Святые!.. – выдохнул Стивен, который тоже взглянул туда.

Пели невысокий кривоногий мужчина и стройная бледная девочка, чьи зеленые глаза казались сверкающими даже с расстояния в пятьдесят ярдов. Девочке было на вид лет десять или одиннадцать – самый юный слиндер, которого Эспер когда-либо видел. Она держала в каждой руке по змее – отсюда они казались гремучими, – а мужчина сжимал кривой посох с единственной свисающей с него сосновой шишкой.

Оба были обнажены, как в день, когда появились на свет, если не считать все той же татуировки. Они пели, подняв головы, но требовалось не больше мгновения, чтобы понять, что их песня направлена вовсе не в небо.

У очень древних железных дубов тяжелые, могучие ветви часто склонялись до самой земли. Тот, на котором устроились Эспер и его спутники, был не настолько стар; только две ветки располагались достаточно низко, чтобы ухватиться за них, подпрыгнув вверх. Но прямо на глазах лесничего концы дальних веток потянулись вниз и начали гнуться, словно превратились в пальцы великана, решившего подобрать что-то с земли.

– Неистовый! – выругался Эспер.

Не обращая внимания на слиндера, ползущего вверх по дереву, он прицелился в поющего мужчину и выстрелил. Он бы попал, но другой слиндер встал на пути стрелы, и та угодила ему в плечо. То же самое произошло и со следующим выстрелом.

– Плохо дело, – сказал Стивен.

Огромное дерево содрогнулось, когда более толстые сучья потянулись к поющим мужчине и девочке. Окружавшие их слиндеры принялись подпрыгивать, стараясь достать до оживших ветвей. Пока что те были слишком высоко, однако было ясно, что вскоре они опустятся.

Эспер посмотрел на вооруженных спутников.

– Вы, двое, начинайте рубить ветки, – приказал он. – Все, что ведут сюда. Перебирайтесь туда, где они потоньше и их легче перерубить.

– Это наша судьба, – сказал один из солдат. – Наш господин служил силам зла, и теперь мы заплатим за то, что выполняли его приказы.

– Сейчас ты ему не подчиняешься, – сердито возразила Винна. – Ты служишь Энни, законной королеве Кротении. Вспомни, что ты мужчина, и делай, как говорит Эспер. Или дай мне твой меч, и это сделаю я.

– Я слышал, что она делала, – ответил солдат и быстро начертил у себя на лбу знак, защищающий от зла. – Эта женщина, которую вы называете королевой. Она убивала людей, даже не прикасаясь к ним – при помощи колдовства. Все кончено. Мир умирает.

Стивен, который был к нему ближе остальных, протянул руку.

– Дай мне твой меч, – потребовал он. – Быстро!

– Отдай, Ионал, – рявкнул другой солдат и посмотрел на Стивена. – Я не готов умереть. Я пойду в ту сторону. А ты давай в другую.

– Хорошо, – согласился Стивен.

Эспер окинул их быстрым взглядом, когда они разошлись в разные стороны. Он решил, что, если им удастся защитить ветку, на которой они сидят, у них появится шанс спастись.

Винна смотрела на него, и сердце его сжалось от боли. Винна стала лучшим и самым неожиданным даром, который преподнесла ему жизнь за долгие годы. Она была молода, так молода, что порой Эсперу казалось, будто она чужестранка из далекой заморской страны. Но, как правило, она понимала его удивительно хорошо, и иногда это даже смущало его больше, чем радовало. Белый слишком долго жил один.

В последние несколько дней она с ним не разговаривала. С тех самых пор, как обнаружила его сидящим у постели раненой Лешьи. По крайней мере, в этом вопросе она, похоже, его совсем не понимала. Эспер не испытывал к Лешье ни любви, ни вожделения. Это было чем-то еще, чем-то, для чего трудно подобрать название. Его чувство к ней скорее напоминало некое родство душ. Сефри была похожа на него так, как Винна никогда похожа не будет.

Впрочем, может быть, Винна как раз все понимала. И обижалась как раз поэтому.

«Все это не будет иметь значения, если слиндеры до нас доберутся», – подумал Эспер и едва не рассмеялся. Все происходящее напоминало народные пословицы. «Уж лучше подставить шею Неистовому, чем жениться». «Хороший день – это тот, который тебе удалось пережить». «Ничего не скажешь наверняка, когда приходят слиндеры»…

Проклятье, он начинает рассуждать как Стивен.

Эспер выстрелил в очередного врага.

У него осталось три стрелы.

Рубить ветки оказалось совсем не так просто, как Стивен думал. Меч был не слишком остр, а Стивен никогда не рубил дрова и даже толком не знал, как это делается.

Он заметил, что часть веток опустилась уже так низко, что слиндеры вот-вот смогут на них забраться; значит, нужно поторопиться. Он откинулся назад, чтобы как следует замахнуться, и чуть не упал. Стивен сидел на ветке верхом, сжимая ее бедрами, словно бока коня. Но, как и лошадь, ветка не желала оставаться неподвижной, а до земли было далеко.

Он поймал равновесие и снова ударил по ветке мечом. Живое дерево содрогнулось, на землю полетела маленькая щепка. Может быть, если нанести прямой удар, а потом под углом…

Он так и сделал, и у него вышло лучше.

Стивен не мог заставить себя не слышать песню слиндеров. В ней были слова; он чувствовал ритм и поток осмысленных фрагментов, но ничего не понимал, ни единого звука, а учитывая его благословенную святым память и знание языков, это было удивительно. Он сравнивал песню со всеми знакомыми ему диалектами, от древневадхианского до хадамского, из которого помнил всего пару слов, но ни один из них не подходил. И тем не менее у него было ощущение, что смысл песни совсем рядом, что он не видит его прямо у себя под носом.

Эспер считает, что слиндеры изменились. Что это значит?

«Слиндер» – слово на языке усттишей, означающее «тот, кто ест» или «тот, кто пожирает». Но кто они на самом деле? Короткий ответ таков: когда-то они были людьми, жившими в Королевском лесу или поблизости от него. А потом проснулся Терновый король, и целые племена покинули деревни, чтобы пойти за ним.

Разумеется, существовало множество легенд о таких людях. Например, в «Легенде о Галасе», единственном тексте, оставшемся от исчезнувшего королевства Тирц Эккон, имелся похожий эпизод. Великаны-вомары украли гигантского быка Феригольца, и Галаса послали его вернуть. Во время своего путешествия он встретился с великаном по имени Кервидз, у которого был волшебный котелок. Один глоток из этого котелка превращал людей в различных зверей…

Говорят, у святого Фафланса есть дудочка, пение которой наполняет человека безумием и заставляет пожирать себе подобных. Грим Неистовый – темный и ужасный дух ингорнов, чьим именем клялся Эспер, сеет в душах своих почитателей боевое безумие, превращая их в берсерков.

Ветка с треском поддалась, на миг повисла на обрывках коры и упала. Та часть, на которой сидел Стивен, резко распрямилась, точно рычаг катапульты, и он вдруг понял, что летит… и что он идиот.

«Заметки о несусветной глупости Тех-Кто-Слишком-Много-Думает», – начал он новый трактат, идея которого только что забрезжила у него в голове. Возможно, времени хватит еще на одну строчку или даже две. Дико размахивая руками и пытаясь за что-нибудь ухватиться, Стивен ударился бедром о ветку, потянулся к ней, причем, разумеется, выронил меч, но продолжил падать.

Запрокинув голову, он увидел далеко наверху лицо Винны, крошечное и невероятное прекрасное. Знает ли она, что он ее любит? Стивен сожалел, что не сказал ей об этом, пусть даже его признание могло положить конец их дружбе – и его дружбе с Эспером.

Он поймал-таки ветку, руку пронзило огнем, но он не разжал хватки. Задыхаясь, Стивен посмотрел вниз – слиндеры подпрыгивали, пытаясь поймать его за ноги, и не доставали лишь на самую малость.

«Первейшим достоинством Тех-Кто-Слишком-Много-Думает является то, что у них, как правило, не бывает потомства, поскольку их неспособность сосредоточить помыслы на происходящем вокруг в каждую минуту часто ведет к безвременной кончине. Единственными их добродетелями является любовь к друзьям и сожаления о том, что они не могут для них сделать больше, чем уже сделали».

Стивен заметил, что заколдованные ветви опустились к самой земле и люди-чудовища начали на них забираться. Подняв взгляд, он увидел перекошенную злобой морду, чьи-то руки схватили его и потащили в жаждущую крови толпу.

– Эспер, прости меня! – успел крикнуть он, прежде чем его погребли под собой тела слиндеров.

ГЛАВА 7 МЕСТЬ

Леоф задохнулся от боли, когда его пальцы приняли положение, когда-то бывшее для них нормальным.

– Я сам изобрел это устройство, – с гордостью сообщил лекарь. – И добился с его помощью больших успехов.

Леоф сморгнул слезы и взглянул на приспособление. По сути, оно представляло собой перчатку из мягкой кожи с маленьким металлическим крючком на конце каждого пальца. Руку композитора засунули внутрь и положили на металлическую пластину с отверстиями для крючков. Доктор растянул пальцы так, как им следовало лежать, и закрепил крючками.

Затем – и это было самым болезненным – он положил сверху вторую пластину и стянул их болтами. Сухожилия Леофа горели огнем. Возможно, пришла ему в голову дикая мысль, все это – новая изощренная пытка, придуманная узурпатором и его лекарями?

– Давайте лучше вернемся к пару и травам, – поморщившись, попросил он. – Это было приятно.

– Это было нужно, чтобы расслабить руки, – пояснил лекарь. – И пробудить целительные жидкости. А сейчас настал черед наиболее важной процедуры. Ваши пальцы срослись совершенно неправильно, но, к счастью, с тех пор прошло не так много времени. Мы должны придать им нужную форму, а после я смогу сделать жесткие лубки, чтобы удержать их на месте, пока не совершится подлинное исцеление.

– Значит, такое часто случается? – Леоф задохнулся, когда лекарь сильнее затянул болты. Его ладонь все еще оставалась далеко не плоской, но в глубинеповрежденной плоти что-то слегка щелкало, выпрямляясь. – Чтоб… руки были в подобном состоянии?

– Не совсем так, – признал лекарь. – Мне еще не приходилось работать с именно такими повреждениями кисти. Но руки, раздробленные булавой или мечом, – довольно заурядное явление. Прежде чем я стал лекарем его величества, я служил лекарем при дворе грефта Офтена. Он, видите ли, каждый месяц проводил турниры, а пятеро его сыновей и тринадцать племянников были как раз подходящего возраста, чтобы в них участвовать.

– Значит, вы лишь недавно прибыли в Эслен? – спросил Леоф, радуясь возможности отвлечься.

– Около года назад, хотя сначала я был подручным лекаря его величества короля Уильяма. После его смерти я недолгое время служил ее величеству королеве, а потом стал помощником личного врача короля Роберта.

– Я тоже недавно сюда прибыл, – сказал Леоф. Врач еще сильнее затянул болты.

– Разумеется, мне известно, кто вы такой. Должен сказать, что вы довольно быстро прославились. – Он едва заметно улыбнулся. – Вы могли бы проявить несколько большее благоразумие.

– Мог бы, – не стал спорить Леоф. – Но тогда мы не имели бы удовольствия выяснить, насколько эффективно ваше изобретение.

– Я не стану вводить вас в заблуждение, – проговорил лекарь. – Ваши руки могут стать лучше, но прежними не будут никогда.

– Я и не предполагал.

Леоф вздохнул и снова сморгнул слезы боли, когда очередная полузажившая кость щелкнула и со скрипом передвинулась на новое место.

На следующее утро он неуклюже листал одну из книг, доставленных по приказу узурпатора, а руки его, как и обещал врач, были в лубках – жестких перчатках из железа и толстой кожи. Его кисти с растопыренными пальцами руки большой и нелепой куклы. Леоф никак не мог решить, как он выглядит: смешно или жутко, – когда пытается переворачивать страницы этими громоздкими варежками.

Впрочем, вскоре он забыл об этом, очарованный тайной.

Книга была старой, написанной древними алманнийскими буквами. Называлась она «Лютее са Фелтан йа са Бирмен» – «Песни полей и рек», – и это были единственные вразумительные слова во всей книге. Остальное представляло собой письмена, каких Леоф никогда прежде не видел. Они чем-то напоминали символы знакомого алфавита, но как читается та или иная буква, оставалось только догадываться.

В книге имелось несколько страниц с короткими строчками, похожими на стихотворные и тоже чем-то знакомыми, но в целом казалось, что обложка книги и ее содержание не имеют друг к другу никакого отношения. Даже бумага внутри представлялась неподходящей, более старой, чем переплет.

Леоф как раз разглядывал страницу со схемами, такими же загадочными, как и текст, когда услышал какой-то шорох из-за двери. Он вздохнул, готовясь к очередной встрече с принцем или лекарем.

Но он ошибся – и ахнул от радости. Порог переступила девочка, кто-то тут же захлопнул и запер за ней дверь.

– Мери! – вскрикнул Леоф.

Она замешкалась на мгновение, а потом бросилась к нему. Леоф подхватил ее и обнял своими нелепыми руками.

– Уф! – выдохнула Мери, когда он прижал ее к себе.

– Как здорово снова видеть тебя, – сказал он и поставил ее на пол.

– Мама говорила, что тебя, наверное, жуть как убили, – проговорила Мери с серьезным видом. – Я так надеялась, что она ошиблась…

Он потянулся погладить ее по голове, и она изумленно вытаращила глаза, заметив его руки.

– Не пугайся, – тут же сказал Леоф, складывая жуткого вида лапищи на колени. – Это чтобы их вылечить. Как твоя матушка, леди Грэмми?

– Если честно, не знаю, – ответила Мери. – Я уже много дней ее не видела.

Леоф опустился перед ней на колени, чувствуя, как в ногах что-то трещит и натягивается.

– Где они тебя держат, Мери?

Девочка пожала плечами, разглядывая его руки.

– Они завязывают мне глаза. – Она улыбнулась. – Но я насчитала семьдесят восемь шагов. Моих шагов, конечно.

Композитор тоже улыбнулся, радуясь ее сообразительности.

– Надеюсь, твоя комната уютнее этой.

Мери огляделась по сторонам.

– Да. У меня хотя бы есть окно.

Окно!.. Неужели это не подземелье?

– Когда ты шла сюда, ты поднималась или спускалась по лестнице? – спросил Леоф.

– Спускалась. Двадцать ступенек. – Она так и не отвела глаз от его рук. – Что с ними случилось? – спросила она в конце концов.

– Я их повредил, – тихо проговорил Леоф.

– Бедненькие, – сказала Мери. – Жаль, что я не могу им помочь. – Она еще сильнее нахмурилась. – Ты теперь не сможешь играть на клавесине, как раньше, да?

У Леофа словно комок застрял в горле.

– Нет, не смогу, – ответил он. – Но ты ведь не откажешься поиграть для меня?

– Конечно нет, – сказала Мери. – Только, ты же знаешь, я не очень хорошо играю.

Он заглянул ей в глаза и мягко положил руки на плечи.

– Я никогда не говорил тебе этого раньше, – сказал он, – но ты можешь стать великим музыкантом. Возможно, самым лучшим.

Мери потрясенно уставилась на него.

– Я?

– Только не задирай нос.

– Мама говорит, что у меня и так нос слишком длинный. – Она нахмурилась. – Думаешь, я смогу сочинять музыку, как ты? Это было бы замечательно.

Леоф встал, моргнув от удивления.

– Женщина-композитор? Я никогда не слышал о подобном. Но я не вижу причин… – Он не договорил.

Как примет мир женщину-композитора? Сможет ли она получить хотя бы один заказ? Сумеет ли заработать этим себе на жизнь?

Скорее всего, нет. И конечно же, это не поможет ей удачно выйти замуж, а скорее помешает…

– Давай поговорим об этом, когда придет время, хорошо? А пока, может, сыграешь мне что-нибудь? Что хочешь, просто для души, а потом начнем урок. Договорились?

Мери радостно кивнула и села за инструмент, положив крошечные пальчики на красные и черные клавиши. Потом изучающе коснулась одной, нажала ее и осторожно по ней постучала, заставив дрожать. Пустую комнату наполнила такая сладостная нота, что Леофу показалось, сердце его сейчас растает, словно горячий воск. Мери смущенно кашлянула и заиграла.

Она начала с мотива, в котором он узнал незатейливую лирскую колыбельную, «Лампада в ночи», написанную почти полностью в этраме, легкую, немного печальную, успокаивающую. Мери играла ее правой рукой, а левой добавила в качестве простого аккомпанемента плавные трезвучия. Получалось нечто очаровательное, и изумление Леофа лишь возросло, когда он сообразил, что не учил девочку этому – это было ее собственной аранжировкой. Он стал ждать, как она продолжит.

Как он и предполагал, последняя нота повисла в воздухе незавершенной, потом плавно перетекла в следующую фразу, мурльгчушие звуки перешли в серию контрапунктов. Гармония была безупречной, сентиментальной, но не чересчур. Так мать, качая на руках ребенка, поет ему все ту же песню, что пела уже сотни раз… Леоф почти почувствовал прикосновение одеяла к коже, нежную руку, гладящую его по голове, легкий ветерок, влетающий с ночного луга в открытое окно детской.

Кода была тоже отрывистой и очень странной. Созвучия неожиданно растянулись, распустились цветочным бутоном, как будто мелодия вылетела в окно, оставив мать и дитя позади. Леоф заметил, что мягкая вторая тональность сменилась навязчивой седьмой, сефтой, но даже для нее аккомпанемент получился довольно неожиданным. Он становился все более диковинным, и тут Леоф догадался, что Мери перешла от колыбельной сначала к сновидению, а теперь – очень резко – к кошмару.

Главной темой звучали крадущиеся шаги Черной Мэри под кроватью – мелодия перешла в почти забытые средние тона, а высокие ноты обратились в пауков и запах горящих волос. Лицо девочки было бледным от сосредоточенности, белое и гладкое, какое бывает только у ребенка, не тронутого прожитыми годами, ужасом и заботами, разочарованиями и ненавистью. Но сейчас Леоф слышал не то, что отражало ее лицо, а музыку, рожденную ее душой, а душа этой малышки, без сомнения, не могла остаться не тронутой жизнью.

Не успел он это подумать, как мелодия неожиданно разбилась вдребезги, осколки ее хотели вновь соединиться, но у них ничего не получалось, словно мелодия никак не могла найти себя. Колыбельная превратилась в нечто новое, навевающее образ безумного бала-маскарада, где лица, прячущиеся под масками, оказываются страшнее самих масок, – чудовища, переодетые в людей, переодетых в чудовищ.

Затем, медленно высвободившись из-под накипи безумия, мелодия собралась в единое целое и усилилась, но в нижнем регистре, под левой рукой. Постепенно она вобрала в себя все остальные ноты, успокоила их, пока контрапункт не превратился в гимн, а тот не перешел в простые трезвучия. Мери снова перенесла Леофа в детскую, туда, где ему ничто не грозило, но голос изменился. На сей раз пела не мать, а отец. И только тогда наконец прозвучал последний аккорд.

Музыка смолкла, а по щекам Леофа текли слезы. Строго говоря, ученик, занимавшийся много лет, мог бы поразить учителя до слез таким сочинением. Но Леоф давал Мери уроки всего несколько месяцев! Однако ее дивная интуиция и чуткая душа воистину творили чудеса!

– Здесь приложили руку святые, – пробормотал он.

За время пыток он почти растерял свою веру в святых, по крайней мере перестал полагать, что им есть до него дело. Пальцы Мери, пробежавшие по клавишам, вновь перевернули его мир.

– Тебе не понравилось? – робко спросила она.

– Очень понравилось, Мери, – выдохнул Леоф, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. – Это… Ты могла бы сыграть это снова? Точно так же?

Девочка нахмурилась.

– Наверное… Я сейчас впервые это играла. Но оно осталось у меня в голове.

– Да, я знаю, что ты имеешь в виду, – проговорил Леоф. – Со мной так бывало. Но я никогда не встречал… Можешь начать сначала?

Мери кивнула, положила руки на клавиши и снова сыграла мелодию, нота за нотой.

– Ты должна научиться записывать свою музыку, – сказал Леоф. – Хочешь?

– Да, – ответила девочка.

– Очень хорошо. Тебе придется делать это самой. Мои руки… – Он беспомощно поднял их.

– Что с ними случилось? – снова спросила Мери.

– Это сделали плохие люди, – признался он. – Но их здесь больше нет.

– Я бы хотела увидеть тех, кто это сделал, – заявила Мери. – И как они умрут.

– Не говори так, – тихо сказал Леоф. – В ненависти нет правды, Мери. Она лишь причиняет боль.

– Я не против, чтобы мне было больно, если я смогу сделать больно им, – настаивала девочка.

– Возможно, – согласился Леоф. – Зато я против. А теперь давай учиться писать. Как называется твоя песня?

Девочка неожиданно смутилась.

– Она для тебя, – проговорила она. – «Песня Леофа».

Леоф пошевелился во сне, ему показалось, будто он что-то услышал. Он сел и попытался было протереть глаза, но тут же поморщился, вспомнив, что даже такое простое действие теперь стало для него сложным и даже опасным предприятием.

И тем не менее он уже давно не чувствовал себя так хорошо. Встреча с Мери стала для него даже более целительной, чем он смел надеяться. Разумеется, он не собирался делиться этой радостью со своими тюремщиками. Если они придумали очередную пытку – показать Мери, а потом отобрать ее у него, – у них ничего не выйдет. И не важно, что узурпатор сказал Леофу и что композитор ответил, – Леоф знал, что его дни сочтены.

Пусть даже ему не суждено снова увидеть девочку, его жизнь уже изменилась к лучшему.

– Знаешь, ты ошибаешься, – раздался шепот.

Леоф уже собрался снова лечь на свою простую кровать, но замер на месте, гадая, действительно ли слышал это или ему почудилось. Голос был очень тихий и хриплый. Может быть, это лишь шаги стражника в коридоре по вине воображения превратились в упрек?

– Кто здесь? – тихо спросил Леоф.

– Ненависть стоит усилий, – продолжал голос, на этот раз разборчивее. – По правде говоря, некоторые печи можно топить только ненавистью.

Леоф не мог определить, откуда доносится голос. Не из самой комнаты и не из коридора. В таком случае откуда?

Он поднялся, неловко зажег свечу и принялся изучать стены своей темницы.

– Кто говорит со мной? – спросил он.

– Ненависть, – услышал он в ответ. – Ло Хусуро. Думаю, я стал вечным.

– Где вы?

– Здесь всегда ночь, – проговорил голос. – А прежде было еще и тихо. Но сейчас я услышал столько прекрасного… Расскажи мне, как выглядит маленькая девочка.

Взгляд Леофа остановился в углу комнаты. Наконец он понял. Как же он глуп, что не сообразил раньше! Кроме двери в комнате имелось еще лишь одно отверстие – то, через которое поступал воздух. Это квадратное отверстие, шириной примерно в королевский фут, было слишком узким, чтобы в него пролез даже младенец.

Но не голос.

– Ты тоже пленник?

– Пленник? – пробормотал голос. – Да… Да, можно и так сказать. Мне мешают, мешают сделать то, что для меня важнее всего.

– И что же это? – спросил Леоф.

– Мщение. – Голос прозвучал совсем тихо, но теперь, когда Леоф стоял под самым отверстием, он слышал все отчетливо. – На моем языке это называется Ло Видейча. Для нас это больше чем слово – это целая философия. Расскажи мне о девочке.

– Ее зовут Мери. Ей семь лет. У нее каштановые волосы и ярко-голубые глаза. Сегодня она была в темно-зеленом платье.

– Она твоя дочь? Племянница?

– Нет, она моя ученица.

– Но ты ее любишь, – не унимался голос.

– Это тебя не касается, – отрезал Леоф.

– Верно, – ответил незнакомец. – Если бы я был твоим врагом, это знание стало бы оружием. Но, думаю, мы не враги.

– Кто ты?

– Нет, это слишком личный вопрос!.. Потому что ответ получится слишком длинным, и он целиком живет в моем сердце.

– А как давно ты здесь?

Последовал резкий смех, недолгая тишина, а потом признание:

….. Не знаю. Большая часть моих воспоминаний сомнительна. Очень много боли, и ни луны, ни солнца, ни звезд, чтобы сохранить вокруг меня мир. Я уплыл далеко-далеко, но музыка вернула меня. Может, у тебя есть лютня или читара?

– Да, в моей камере есть лютня, – ответил Леоф.

– А ты можешь мне что-нибудь сыграть? Что-нибудь, что напомнит мне про апельсиновые рощи и воду, струящуюся из глиняных трубок?

– Я ничего не могу сыграть, – признался Леоф. – У меня изуродованы руки.

– Разумеется, – проговорил тот, кто называл себя Ненависть. – Музыка – это твоя душа. Поэтому они и ударили по ней. Но, мне кажется, они промахнулись.

– Промахнулись, – подтвердил Леоф.

– Они дают тебе инструменты, чтобы мучить. Но как ты думаешь, почему они позволили девочке увидеться с тобой? Почему дали способ творить музыку?

– Принц хочет, чтобы я кое-что сделал, – ответил Леоф. – Написал для него сочинение.

– И ты напишешь?

Леоф вдруг заподозрил подвох и отошел от квадратной дыры в полу. Голос может принадлежать кому угодно: принцу Роберту, или одному из его прислужников, или святые знают, кому еще. Узурпатору, естественно, известно, как Леоф обманул прайфека Хесперо. И он не допустит, чтобы это повторилось.

– Это не он издевался надо мной, – сказал он наконец. – Принц заказал мне музыку, и я сделаю все, что в моих силах.

Наступило молчание, потом его собеседник мрачно рассмеялся.

– Понятно. А ты умен. Похоже, мне придется придумать способ завоевать твое доверие.

– А зачем тебе мое доверие? – спросил Леоф.

– Есть одна песня, очень старая песня моей родины, – невпопад сказал незнакомец. – Если хочешь, я могу попытаться перевести ее на твой язык.

– Как пожелаешь.

Снова наступило молчание, затем он запел. Его голос мучительно дребезжал – так может петь только человек, забывший, как это делается.

Слова звучали с запинками, но достаточно четко:

После последней строчки Ненависть засмеялся.

– Мы еще поговорим, Леффо, – пообещал он. – Потому что я твой маласоно.

– Это слово мне незнакомо, – сказал Леоф.

– Не знаю, есть ли оно в твоем языке, – ответил незнакомец. – Это совесть, того рода, что заставляет тебя причинять зло злодеям. Это дух Ло Видейча.

– Я не знаю слова для такого понятия, – признал Леоф. – И не хочу знать.

Но позже, когда он остался один в темноте, чувствуя, как пальцы тоскуют по клавишам клавесина, в его душу закралось сомнение.

Вздыхая, не в силах заснуть, Леоф взял странную книгу, которую разглядывал днем, и снова задумался. Так, сидя над ней, он и заснул, а когда проснулся, то куски головоломки встали на свои места, и во вспышке озарения он неожиданно понял, как может убить принца Роберта. Леоф не знал, смеяться ему или плакать…

Но знал, что убьет Роберта, если ему представится такая возможность.

ГЛАВА 8 ВЫБОР

Эспер повернулся на пронзительный крик Винны и увидел, как Стивена стаскивают с ветки.

Эта картина казалась странно знакомой, причем события разворачивались так медленно, что он даже успел понять почему. Происходящее напомнило ему кукольное представление сефри, миниатюрное изображение мира, совершенно нереальное. С такого расстояния лицо Стивена было не более выразительным, чем у вырезанной из дерева марионетки, а когда он в последний раз взглянул на Эспера, лесничий увидел только темные провалы глаз и круг рта.

И Стивен исчез.

Но вскоре среди ветвей появилась еще одна фигурка, и из-за расстояния она тоже казалась кукольной. В руке ее сверкал нож. Фигурка решительно спрыгнула в лес поднятых рук и их пятилепестковых цветов.

Эхок.

Эспер услышал оглушительный рев ярости и лишь потом, почувствовав, как саднит горло, осознал, что кричал он сам.

Он полез вперед по своей ветке, хотя ничем не мог помочь. Винна снова закричала – кажется, звала мальчика по имени. Эспер с леденеющим сердцем увидел, как из злобной массы вынырнуло на миг залитое кровью лицо Стивена и тут же исчезло.

Эхок не показывался. Лесничий натянул лук, выбирая мишень, гадая, какой чудесный выстрел может спасти его друзей.

Но холодный ком в глубине его души знал правду – они уже мертвы.

Его снова охватила ярость. Он выстрелил, чтобы прикончить хотя бы одно из чудовищ, жалея только о том, что ему не хватит стрел убить всех. Его не волновало, кем они были, прежде чем мир сошел с ума. Крестьяне, охотники, отцы, братья, сестры – все равно.

Он посмотрел на Винну, увидел ее полные слез глаза и застывшую в них беспомощность, в точности отражающую его собственную. Ее взгляд умолял его сделать хоть что-нибудь.

Инстинкт самосохранения заставил Эспера развернуться, чтобы истратить последние несколько стрел на слиндеров, подбирающихся к ним по веткам дерева, но те куда-то исчезли. Прямо у него на глазах последние из атаковавших спрыгнули на землю, и толпа, словно отступающая волна прибоя, отхлынула и растворилась в сумерках.

Спустя несколько ударов сердца о них напоминал только приглушенный гул вдалеке.

Эспер долго сидел на ветке, глядя им вслед. Он чувствовал себя невероятно уставшим, старым и потерянным.

– Снова снег пошел, – сказала Винна через некоторое время. Лесничий согласился с ее словами легким пожатием плеч.

– Эспер.

– Да. – Он вздохнул. – Пойдем.

Он встал на своей ветке и помог девушке спуститься. Она обняла его, и они несколько мгновений прижимались друг к другу. Эспер понимал, что на них смотрят два солдата, но ему было все равно. Так приятно было чувствовать ее тепло, вдыхать ее запах… Он вспомнил, как Винна впервые поцеловала его, вспомнил свое смущение и восторг, и ему отчаянно захотелось вернуться в прошлое, в те дни, когда все еще не запуталось так страшно.

В те дни, когда Стивен и Эхок были еще живы.

– Эй! – окликнул их голос снизу.

Сквозь мокрые от снега вьющиеся волосы Винны Эспер увидел рыцаря Нейла МекВрена. С ним рядом стояли вителлианский фехтовальщик и девушка Остра. В лесничем заклокотала глубинная черная ярость. Эти трое и солдаты – все они почти чужие ему. Почему им позволено жить, когда Стивена разорвали в клочья?

Проклятье. Сначала – дело.

– Отпусти меня, – мрачно пробормотал Эспер и высвободился из рук Винны. – Мне нужно с ними поговорить.

– Эспер, это были Стивен и Эхок.

– Да. Мне нужно поговорить с теми людьми.

Винна опустила руки, и, избегая ее взгляда, лесничий помог ей спуститься с дерева на землю, прыгнув, чтобы не наступить на тела, грудой сваленные у корней. Возможно, кто-нибудь из них еще жив. Впрочем, никто не шевелился.

– Вы в порядке? – спросил он Нейла. Рыцарь кивнул.

– Лишь милостью святых. Мы не были нужны этим чудовищам.

– В каком смысле? – спросила Винна. Нейл развел руками.

– Мы как раз атаковали тех, кто захватил Остру, когда из леса хлынула толпа. Я прикончил нескольких нелюдей, прежде чем понял, что они просто пытаются нас обойти. Мы укрылись за деревом, чтобы нас не затоптали. Когда они прошли мимо, мы сразились с похитителями. Боюсь, нам пришлось убить их всех.

Остра кивнула, подтверждая его слова, но от потрясения она не могла выговорить ни слова и лишь молча прижималась к Казио.

– Они пробежали мимо вас, – повторил Эспер, пытаясь осознать услышанное. – Значит, их интересовали мы?

– Нет, – задумчиво проговорила Винна. – Не мы. Им был нужен Стивен. А как только они его захватили, они ушли. Эхок… – в ее глазах вспыхнула надежда. – Эспер, а что, если они живы? Мы же на самом деле не видели…

– Хм-м, – промычал он, мысленно пробуя это предположение на прочность.

В конце концов, они уже однажды считали Стивена мертвым, а теперь у них даже нет его трупа… Винна права.

– Так пойдем за ним! – подытожила Винна.

– Секунду, – перебил ее Нейл, не отрывая взгляда от груды тел. – Что-то я слишком многого не понимаю. Твари, нас атаковавшие… это те самые слиндеры, которых вы описывали королеве в первый день нашего путешествия?

– Точно, – ответил Эспер с нарастающим внутри нетерпением.

– И они служат Терновому королю?

– И это точно, – согласился Эспер.

– А что тогда это? – Нейл показал на полуобглоданный труп уттина.

Эспер взглянул на растерзанное тело твари и подумал, что Стивен, наверное, обрадовался такой возможности изучить внутреннее строение уттина.

Вместо шкуры тело чудовища покрывали шипастые пластины, складываясь в панцирь вроде черепашьего. Из стыков торчала черная шерсть. По собственному опыту Эспер знал, что эта естественная броня достаточно прочна, чтобы ей не были страшны ни стрелы, ни кинжалы, ни топоры. Однако слиндерам каким-то образом удалось выдрать несколько шипов и вгрызться в плоть, а затем вытащить склизкие внутренности из клети толстых ребер. Глаза уттина оказались выцарапаны, нижняя челюсть сломана и наполовину оторвана. Из глотки торчала выдранная из плеча человеческая рука.

– Мы называем это уттином, – сказал Эспер. – Мы уже сражались с одним таким раньше.

– Но этих убили слиндеры.

– Верно.

– В таком случае из твоих слов следует, что из всех нас слиндеры атаковали только уттинов и брата Стивена.

– Похоже на то, – резковато согласился Эспер. – Про это мы вам и толкуем.

– Но вы думаете, что они захватили Стивена живым? Вместо ответа Эспер развернулся на каблуках и направился к тому месту, где в последний раз видел друга, туда, где неестественно изогнутые ветви дерева все еще касались земли. Остальные последовали за ним.

– Я видел, как слиндеры убивают, – сказал он. – Они либо едят людей прямо на месте, либо рвут в клочья. Здесь нет и следа подобного, значит, они забрали Стивена и Эхока с собой.

– Но почему они взяли только этих двоих? – настаивал Нейл. – Зачем они им понадобились?

– Да какая разница! – сердито крикнула Винна. – Мы должны их вернуть.

Нейл покраснел, но тут же расправил плечи и вздернул подбородок.

– Потому что, – ответил он, – я понимаю, что значит терять друзей. И прекрасно знаю, что такое, когда в твоей душе верность одному человеку вступает в противоречие с верностью другому. Но вы поклялись служить ее величеству. Если ваши друзья мертвы, им уже не помочь. Если они живы, значит, им сохранили жизнь по какой-то причине, которая тоже от нас не зависит. Я умоляю…

– Нейл МекВрен, – проговорила Винна голосом, в котором звенели яростные льдинки. – Ты был в Кал Азроте, когда Терновый король явился туда. Мы все сражались там вместе, и в Данмроге тоже. Если бы не Стивен, мы погибли бы все, включая ее величество. Ты не можешь быть настолько бесчувственным.

Нейл тяжело вздохнул.

– Мэммэ Винна, – сказал он. – У меня нет ни малейшего желания обидеть вас или причинить боль. Однако помимо прочих уз все мы здесь – кроме Казио – являемся подданными трона Кротении. И наш первейший долг служить ему. И даже если это для вас не важно, вспомните, что, прежде чем покинуть Данмрог, мы дали клятву служить Энни, законной наследнице трона, и увидеть ее на нем или умереть. Стивен и Эхок тоже дали такую клятву. – Он слегка повысил голос. – Но мы потеряли Энни. Кто-то забрал ее, а нас, ее предполагаемых защитников, стало значительно меньше. Вы же предлагаете нам разделиться еще. Прошу вас, вспомните свое обещание и помогите мне найти Энни. Ради святых, мы даже знаем наверняка, что Стивен и Эхок живы.

– Про нее мы тоже не знаем наверняка, – возразил Эспер.

– Ты королевский лесничий, – запротестовал Нейл. Эспер покачал головой.

– Строго говоря, нет. Меня сместили с этой должности. Предполагается, что теперь я подчиняюсь прайфеку, а он приказал мне убить Тернового короля. Те, кто захватил Стивена, служат Терновому королю, и я уверен, что они приведут меня к нему.

– Прайфек стоял за убийствами и колдовством в Данмроге, а также, скорее всего, действует заодно с убийцами из Кал Азрота, – напомнил Нейл. – Он враг вашей законной правительницы, а значит, вы не должны ему повиноваться.

– А я в этом не уверен, – проворчал Эспер. – Кроме того, если я лесничий, как ты говоришь, что же, этот лес в моем ведении, и я должен выяснить, что тут происходит. В любом случае решать я буду сам.

– Я знаю, что это твое решение, – не стал возражать Нейл. – Но я здесь единственный, кто готов вступиться за Энни, и я прошу тебя принять мои доводы.

Эспер встретил серьезный взгляд рыцаря, а затем повернулся к Винне. Он еще не знал, что скажет, но новый шум освободил его от необходимости говорить.

– Слышишь? – спросил он Нейла.

– Слышу, но что? – ответил рыцарь, кладя руку на рукоять меча.

– Всадники, много, – проворчал Эспер. – Думаю, наш спор подождет, пока мы не поймем, какая новая напасть на нас свалилась.

ГЛАВА 9 ВОЗРОЖДЕНИЕ

Шепот мертвых разбудил ее.

Первый вдох оказался мучительным, словно ее легкие были сделаны из стекла и от попытки расправить их разбились вдребезги. Ее мышцы пытались сползти с костей. Она бы закричала, но ее рот и горло были забиты желчью и слизью.

Ее голова колотилась о камень, но она ничего не могла с этим поделать и лишь наблюдала за искрами перед глазами. Затем все ее тело выгнулось назад, словно она превратилась в лук в руках святого, и из ее рта полетели влажные стрелы, снова и снова… Наконец судороги прекратились. Она долго лежала неподвижно, медленно, со скрежетом вдыхая и выдыхая воздух, а на смену боли приходило изнеможение.

Ей казалось, будто она тонет в чем-то мягком.

«Святые, простите меня, – безмолвно взмолилась она. – Я не хотела. Мне пришлось…»

Это было лишь наполовину правдой, но она слишком устала, чтобы объяснять это.

В любом случае не было похоже, чтобы святые слушали, хотя мертвые по-прежнему что-то шептали. Ей казалось, что совсем недавно она их понимала, вникая в странные временные формы их глаголов. Теперь же их голоса порхали где-то на краю понимания – все, кроме одного, который пытался проникнуть в ее ухо, словно язык любовника.

Она не хотела его слышать, не хотела слушать, потому что боялась, что тогда ее душа вернется в забвение.

Но голос не собирался позволить себе помешать такой простой вещи, как страх.

– Нет, клянусь проклятыми, – прохрипел он. – Ты меня слышишь. Ты меня выслушаешь.

– Кто ты? – уступила она. – Пожалуйста, скажи…

– Мое имя? – Голос тут же набрал силу, и она почувствовала щекой прикосновение руки. Очень холодной. – Кажется, меня звали Эррен. Да, Эррен. А ты кто такая? Ты кажешься мне знакомой.

Неожиданно она поняла, что забыла собственное имя.

– Не помню, – призналась она. – А вот тебя помню. Ты – личная убийца королевы.

– Да, – торжествующе согласился голос. – Да, это я. И теперь я тебя узнала. Ты Элис. Элис Берри. – За этими словами последовал звук, отдаленно напоминающий смешок. – Клянусь святыми, я тебя не разгадала, не поняла, кто ты. Почему?

«Элис! Я Элис!» – подумала она с отчаянным облегчением.

– Я не хотела, чтобы меня обнаружили, – пояснила Элис. – Но я всегда боялась, что ты меня поймаешь. По правде говоря, ты внушала мне ужас.

Рука погладила ее по щеке.

– Ты прошла подготовку в монастыре, да. – Умершая женщина вздохнула. – Но не в подобающем монастыре церкви, так ведь? Халаруни?

– Мы называем себя «верэн», – ответила Элис.

– Ах да, конечно, – проговорила Эррен. – Верэн. Знак полумесяца. Да, я о вас кое-что знаю. Значит, теперь ты стала защитницей моей королевы.

– Да, госпожа.

– Как тебе удалось спастись от смерти? Биение твоего сердца замедлилось до одного удара в день, а дыхание замерло. От твоей крови разило виселичным суслом, но теперь она чиста.

– Если бы он воспользовался не виселичным суслом, если бы выбрал ловлет, мерворт или болиголов – я была бы мертва, – ответила Элис.

– Ты и теперь можешь умереть, – проговорила Эррен. – Ты до сих пор на пороге смерти. От столь нематериального существа, как я, мало проку, но ты так близка к нам, что я, пожалуй, могла бы…

– Тогда у нее не останется ни единого союзника, – возразила Элис.

– Расскажи мне немедленно, почему ты не умерла. Я не знаю ни одного священного пути и ни одного заклинания, которое остановило бы действие виселичного сусла.

– У нас разные пути, – объяснила Элис. – А закон смерти действительно нарушен. Граница между живыми и мертвыми стала значительно шире, а переход в обе стороны – более размытым. Виселичное сусло надежнее большинства ядов, потому что действует не только на тело, но и на душу. В нашем ордене рассказывают одну очень древнюю историю о женщине, которая позволила смерти забрать себя, однако сумела вернуться. Это было во времена Черного Джестера. Так закон смерти был нарушен в прошлый раз. Я чувствовала, что могу совершить то же самое, а еще я знала необходимые сакаумы. И у меня просто не было выбора. Яд уже проник в мое тело. – Она помолчала. – Тебе не следует меня убивать, сестра Эррен.

– Понимает ли моя королева, каковы цели твоего ордена?

– Мой орден мертв. Все, кроме меня, – ответила Элис. – Я больше не связана их целями.

– Значит, не знает.

– Нет, конечно, – поговорила Элис. – Как я могла ей сказать? Ей нужен кто-то, кому бы она могла верить. И она верит мне.

– Пока что это я вынуждена тебе верить, – промурлыкала тень Эррен.

– Я множество раз могла ее убить, – сказала Элис. – Но не стала.

– Возможно, ты ждешь, когда придет ее дочь.

– Нет, – с отчаянием в голосе возразила Элис. – Ты плохо знаешь верэн, если думаешь, что мы можем причинить Энни вред.

– Возможно, ты хочешь получить власть над ней? – предположила Эррен. – Власть над истинной королевой.

– Это уже ближе к правде, по крайней мере в понимании ордена, – признала Элис. – Но я не принадлежала к внутреннему кругу и никогда до конца не сознавала целей верэн, а теперь они меня и вовсе не заботят.

– Ты сказала, что все сестры мертвы. А братья?

– Ты и про них знаешь? – с замиранием сердца спросила Элис.

– Теперь знаю. Я догадалась. Орден святой Цер имеет свой мужской аналог. Значит, такой же должен быть и у верэн. Но понимаешь ли ты, насколько это опасно, если остались только мужчины? Если лишь их голоса будут звучать на совете?

– Нет, не понимаю, – призналась Элис. – Я хочу только одного – служить Мюриель, защитить ее от опасности и помочь ей сохранить страну.

– Это правда?

Элис почувствовала легкий укол где-то внутри. Больно не было, но на нее вдруг навалилась страшная слабость, а сердце забилось странно, словно пыталось вырваться наружу.

– Я клянусь, что это правда, – выдохнула она. – Клянусь именем святой, которой клянемся все мы.

– Назови ее.

– Виргения.

Давление ослабло, но не исчезло совсем.

– Как же тяжело ждать, – сказала Эррен. – Мы, мертвые, забываем…

– Похоже, ты помнишь многое, – заметила Элис. Самообладание постепенно возвращалось к ней.

– Я цепляюсь за свой долг. Я забыла своих родителей и собственное детство. Не помню, любила ли я когда-нибудь мужчину или женщину. И не могу представить, каким было мое лицо. Но свои обязательства я знаю. И я помню ее. Ты можешь ее защитить? Станешь ли?

– Да, – еле слышно ответила Элис – Клянусь.

– А что, если мужчины верэн живы и придут к тебе? Что тогда? Что, если они придут и потребуют, чтобы ты причинила вред ей или ее дочери?

– Теперь я принадлежу королеве, – стояла на своем Элис. – Ей, а не им.

– Мне трудно в это поверить.

– Ты воспитывалась в монастыре. Если бы церковь приказала тебе убить Мюриель, ты бы выполнила это распоряжение?

Эррен рассмеялась, мягко и невесело.

– Мне приказали, – сказала она. Волоски на загривке Эллис встали дыбом.

– Кто? – спросила она. – Кто отдал приказ? Хесперо?

– Хесперо? – Голос Эррен, казалось, отдалился. – Я не помню этого имени. Возможно, он не имеет значения. Нет, я не помню, кто приказывал. Но, должно быть, он занимал очень высокое положение, иначе я бы не стала и обдумывать этот приказ.

– Ты обдумывала его? – Элис была потрясена.

– Кажется, да.

– Значит, у тебя была на то причина, – проговорила Элис.

– Ее не хватило на то, чтобы выполнить приказ.

– Что происходит, Эррен? Мир разваливается на части. Закон смерти нарушен. Кто мой враг?

– Я умерла, Элис, – ответила тень. – Если бы я знала все это, если бы понимала, чего опасаться, неужели, ты думаешь, я бы умерла?

– О…

– Твои враги – это и ее враги. Это все, что тебе нужно знать. Это все упрощает.

– Упрощает, – согласилась Элис, хотя и понимала, что все совсем не так просто.

– Ты будешь жить, – сказала Эррен. – Все думают, что ты умерла. Что ты будешь делать?

– Энни жива, – проговорила Элис.

– Энни?

– Младшая дочь Мюриель.

– Ах, да. Я ей про это сказала.

– Она жива. А также Файл де Лири и многие другие верные королеве люди. Роберт боится, что под знаменами Энни соберется армия. И боится не зря.

– Армия… – задумчиво повторила Эррен. – Дочь, возглавляющая армию. Интересно, что из этого получится.

– Мне кажется, я могу помочь, – сказала Элис. – За королевой слишком пристально следят, ее держат в башне Волчья Шкура, далеко от потайных ходов. Я думаю, ее единственная надежда на спасение – победа Энни, но лишь если это произойдет до того, как вмешаются Ханза и церковь.

– Как ты ей поможешь? Убьешь Роберта?

– Конечно, я об этом думала, – ответила Элис. – Но я не уверена, что его возможно убить. Он тоже вернулся из страны мертвых, леди Эррен, но он был совершенно мертв. Если его поранить, рана не кровоточит. И я не знаю, как убить то, во что он превратился.

– Возможно, когда-то я знала нечто подобное, – проговорила Эррен. – Но теперь нет. И что же?

– Узурпатор держит в темнице одного человека. Если я смогу освободить его и сделать это от имени Энни, думаю, даже самые упрямые лендверды перейдут на ее сторону. Я изменю равновесие сил.

– Значит, тайные ходы.

– Это рискованно, – признала Элис. – Принц Роберт единственный среди мужчин знает про них и, возможно, помнит. Но…

– Он считает тебя мертвой, – сказала Эррен. – Я понимаю. Однако этим оружием ты сможешь воспользоваться только единожды.

– Да, – согласилась Элис.

– Будь осторожна, – предупредила Эррен. – В подземельях Эслена есть сущности, которым давным-давно следовало умереть. Не думай, что они лишились своей силы.

– Я помогу ей, Эррен, – пообещала Элис.

– Поможешь, – не стала спорить та.

– Знаю, я не смогу тебя заменить, но сделаю все, что в моих силах.

– Моих сил оказалось недостаточно. Постарайся сделать больше.

Элис пробрало холодком, и голос смолк.

Ее голову внезапно заполнила вонь разлагающейся плоти, а когда к ней вернулись чувства, она ощутила ребра, впивающиеся ей в спину. Рука по-прежнему касалась ее щеки. Она дотронулась до нее; она оказалась влажной и скользкой, почти лишенной плоти.

Роберт солгал Мюриель. Да, он положил ее в склепе Отважных, но не в могилу Уильяма; она оказалась в одном гробу с Эррен.

Прямо на ней. Простое совпадение или злая шутка?

А может быть, его роковая ошибка.

Элис довольно долго лежала, дрожа, и собиралась с силами, а затем толкнула камень над собой. Он был тяжелый, слишком тяжелый, но она заглянула в глубину своего сердца, отыскала там новую решимость – и плита немного поддалась. Отдохнув, девушка снова принялась за дело. На сей раз темноту прорезала тонкая щель.

Элис расслабилась, позволяя свежему воздуху проникнуть внутрь и придать ей сил. Упираясь руками и ногами, она налегла на крышку саркофага со всей силой, на которую было способно ее хрупкое тело.

Плита со скрежетом сдвинулась еще на ширину пальца.

Элис услышала далекий звон колокола и поняла, что он отмечает полдень. Мир живых, солнца и сладкого воздуха снова стал для нее реальным. Элис удвоила свои усилия, но она была очень, очень слаба.

Только через шесть колоколов – с вечерним звоном – ей удалось сдвинуть крышку и сползти с гниющего тела своей предшественницы.

Из атриума лился тусклый свет, но Элис не стала оглядываться назад, на свой временный приют, да и сил, чтобы вернуть крышку на место, у нее не осталось. Ей оставалось лишь надеяться, что никто не придет сюда, прежде чем она наберется сил, чтобы закрыть саркофаг самой, или найдет кого-нибудь, кто ей в этом поможет.

Чувствуя себя ломкой и невесомой, точно соломинка, Элис Берри выбралась из крипты на улицу Тенистого Эслена, темного собрата живого города, расположившегося выше на холме. Подняв голову и взглянув на шпиль и стены Эслена, она на мгновение почувствовала себя испуганной и одинокой, как никогда. Задача, которую она перед собой поставила – и которую обещала призраку выполнить, – казалась превыше ее сил.

Потом, криво усмехнувшись, Элис вспомнила, что она не только выжила, выпив один из самых смертоносных ядов в мире, но и скрылась от узурпатора Роберта Отважного. Пытаясь все предусмотреть, он сам вырыл себе яму.

А Элис превратит этот просчет в кинжал и вонзит его в сердце Роберта, какую бы гадость ни толкало оно по его жилам вместо крови.

ЧАСТЬ II Яд в корнях

Fram tid du tid ya yer du yer

Taelned sind thae manns daghs

Mith barns, razens, ja rengs gaeve

Bagmlic is gemaunth sik

Sa bagm wolthegh mith luths niwat

Sa aeter in sin rots.

От века к веку, от года к году

Сочтены дни человека.

Богатый детьми, домами и самоцветами,

Он чувствует себя сильным, как дерево.

Дерево, гордое кроной своею,

Может не чувствовать яда в своих корнях.

Древняя алманнийская поговорка

ГЛАВА 1 СРЕДИ ЧУЖИХ

Стивен не знал, как долго он сражался со слиндерами, но понимал, что сил у него уже не осталось. Его мышцы превратились в вялые жгуты, сотрясаемые болезненными судорогами. Казалось, даже кости и те ломит.

Как ни странно, едва он перестал сопротивляться, руки, схватившие его, стали невероятно бережными. Ему вспомнился тот приблудный кот, которого ему как-то довелось выдворять из отцовского зимнего сада. Пока кот вырывался, его приходилось сжимать очень крепко, даже грубо, но, как только он успокоился, Стивен смог ослабить хватку и даже погладить его, чтобы показать, что не хочет ему повредить.

– Они нас не съели, – услышал он рядом с собой задумчивый голос.

Только сейчас Стивен сообразил, что одна из рук, вцепившихся в него, принадлежит Эхоку. Он вспомнил, что успел заметить лицо юноши-ватау, когда слиндеры бесцеремонно потащили его, Стивена, по земле. Сейчас его несли лицом вверх, на переплетенных руках, причем восемь слиндеров удерживали его запястья. Эхока несли точно так же, но правой рукой он цеплялся за Стивена.

– Нет, не съели, – согласился Стивен. И спросил, слегка повысив голос: – Кто-нибудь из вас умеет говорить?

Никто из носильщиков ему не ответил.

– Может быть, они собираются нас сначала поджарить, – предположил Эхок.

– Может быть. Если так, значит, они изменили свои привычки с тех пор, как Эспер видел их в последний раз. Он говорил, что они поедают свою добычу живьем – и сырой.

– Да. Так было, когда они убили сэра Онье у меня на глазах. А эта шайка, они другие. Все по-другому.

– Ты видел, что произошло с Эспером и остальными? – спросил Стивен.

– Мне кажется, все слиндеры, что были под деревом, ушли с нами, – ответил Эхок. – Они не преследовали остальных.

– Но зачем им понадобились мы двое? – удивился Стивен.

– Не мы, а вы, – уточнил Эхок. – Только вы. Они схватили меня только после того, как я в вас вцепился.

«В таком случае зачем им я? – задумался Стивен. – Что нужно от меня Терновому королю?»

Он попытался повернуться к Эхоку, но их разговор, похоже, расстроил носильщиков, и один из них с такой силой ударил юношу по запястью, что тот задохнулся и выпустил руку Стивена. Они тут же потащили его прочь.

– Эхок? – закричал Стивен, пытаясь собраться с остатками сил, чтобы продолжить сражаться. – Оставьте его в покое, слышите? Или, клянусь всеми святыми… Эхок!

Но сопротивление лишь вынудило носильщиков снова усилить хватку, а Эхок не отвечал. В конце концов Стивен охрип и умолк, погрузившись в мрачные раздумья.

За прошедший год он совершил много необычных путешествий, и хотя это было не самым страннымиз них, оно, без сомнения, заслуживало места в его «Наблюдениях причудливых и занимательных».

К примеру, ему еще ни разу не доводилось путешествовать, глядя преимущественно вверх. Не имея возможности время от времени видеть землю, чувствовать под собой ее или спину лошади он ощущал себя оторванным от реальности, словно легкий ветерок, летящий среди деревьев. Проплывающие в вышине ветви и темно-серое небо были для него единственным ландшафтом а когда снова пошел снег, вселенная его сжалась до вихря cнежинок. Тогда Стивен перестал быть ветром, собравшись в белый дым, парящий над землей.

Наконец ночь окончательно лишила его зрения, и Стивен стал чувствовать себя волной, встающей из глубин. Наверное, он задремал, а когда снова начал воспринимать мир вокруг, звук шагов слиндеров изменился, отдаваясь гулом в пустоте, словно море, унесшее его за собой, ринулось вниз в трещину и превратилось в подземную реку.

Неожиданно он увидел небо слабого оранжевого оттенка и сперва предположил, что уже настал рассвет, но затем сообразил, что тучи – это вовсе не тучи, а потолок из неровного камня, а свет падает от огромного костра, выбрасывающего вверх мощные языки пламени. Сама пещера была достаточно большой, чтобы свет бессильно таял, не достигая ее границ, помимо пола и потолка.

На огромном пустом пространстве столпилось бессчетное множество слиндеров, они спали или бодрствовали, бродили или стояли, бессмысленно уставившись в пустоту. Их было так много, что создавалось впечатление, будто здесь вовсе нет пола. Кроме вездесущего дыма воздух был пропитан вонью нашатыря, кислым запахом пота и гниющих человеческих испражнений. Раньше Стивену казалось, что самое смердящее место в мире – это канализация в Рейли, но теперь он понял, как сильно ошибался. Сырой, вязкий воздух тщательно окутывал кожу мерзкой вонью, и Стивен заподозрил, что ему придется непрерывно мыться несколько дней, чтобы очиститься.

Слиндеры, которые несли Стивена, без всякого предупреждения и довольно бесцеремонно поставили его на ноги. Ослабевшие колени юноши подогнулись, и он упал там, где его отпустили.

Приподнявшись, он огляделся по сторонам, но нигде не увидел Эхока. Неужели они все-таки его съели? Или убили? Или просто бросили, мгновенно позабыв про него, как забыли про Эспера, Винну и рыцарей?

Неожиданно вонь слиндеров перебил запах еды, который ударил в Стивена, словно могучий кулак. Он не мог понять, чем пахнет, но это было похоже на мясо. Когда он сообразил, чье это может быть мясо, его желудок завязался узлом. Стивена бы непременно вырвало, если бы было чем. Неужели Эхок прав и слиндеры изменили свои кулинарные пристрастия? И что ждет самого Стивена – его сварят, зажарят или потушат?

Какими бы ни были их намерения, пока слиндеры не обращали на него внимания, поэтому он принялся оглядываться по сторонам, пытаясь составить хоть сколько-нибудь понятное представление о переплете, в который угодил.

Сначала Стивен видел только огромный костер в центре зала и безликую массу тел, но вскоре разглядел дюжины огней поменьше. Вокруг них толпились слиндеры, как будто объединившись в кланы или отряды. Почти на каждом очаге кипятились чайники, медные или чугунные, каких полно в любой маленькой деревне или на хуторе. Некоторые слиндеры что-то помешивали в котлах, и Стивен подумал, что ничего более странного он еще не видел. Как они могут так по-домашнему кашеварить и при этом вести себя в остальном точно бессмысленные животные?

Опираясь на руки, он неуверенно поднялся и повернулся, пытаясь понять, откуда они пришли… И обнаружил, что смотрит прямо в пронзительно-голубые глаза.

Пораженный, Стивен отступил назад и увидел лицо целиком. Оно принадлежало мужчине, вероятно, лет тридцати и было разрисовано красной краской, а обнаженное его тело украшали татуировки, как и у всех остальных, но в глазах горел огонек разума.

Стивен узнал в этом человеке волшебника, заклинавшего ветви дерева.

Мужчина держал в руках миску и протягивал ее молодому ученому.

Стивен заглянул внутрь и увидел что-то вроде жаркого. Пахло оно прекрасно.

– Нет, – негромко проговорил он. Это не человечина, – сказал мужчина на королевском языке с картавым акцентом усттишей. – Оленина.

– Ты умеешь разговаривать? – спросил Стивен.

Мужчина кивнул.

– Иногда, – ответил он, – когда безумие отступает. Ешь. Я уверен, что у тебя есть ко мне вопросы.

– Как тебя зовут?

Мужчина нахмурился.

– Кажется, прошло много времени с тех пор, как у меня было имя и это имело значение, – ответил он. Я дреод. Зови меня просто Дреод.

– Что значит «дреод»?

– Ну, вожак, что-то вроде жреца. Мы были единственными, кто продолжал верить и хранить древние обычаи.

– О, я понял, – проговорил Стивен. – Слово «дхравидх» на вадхианском означало «дух леса» или нечто наподобие этого. На среднелирском диких людей, живущих в лесу, язычников, называли дройфид.

– Я не так осведомлен обо всех неправильных способах использования нашего имени, – сказал Дреод. – Но мне известно, кто я. Кто мы. Мы храним законы и обычаи Тернового короля. И из-за этого наше имя опорочено другими.

– Терновый король – ваш бог?

– Бог, святой… Это всего лишь слова. Они не имеют никакой ценности. Но мы его ждали и оказались правы, – с горечью сказал он.

– Не похоже, чтобы это тебя радовало, – заметил Стивен.

– Мир таков, какой он есть, – пожал плечами Дреод. – И мы делаем то, что необходимо сделать. Поешь, а потом мы поговорим еще.

– Что случилось с моим другом?

– Я ничего не знаю про друга. Целью похода был ты, и никто иной.

– Он был с нами.

– Если тебе от этого станет легче, я его поищу. А теперь ешь.

Стивен поковырял жаркое. Оно действительно пахло олениной, но, с другой стороны, какой запах у человеческого мяса? Ему казалось, что он где-то слышал, будто оно похоже на свинину. А что, если его хотят накормить человечиной?

Вдруг если он это съест, то станет одним из слиндеров?

Он поставил миску, стараясь не обращать внимания на боль в животе. Риск не стоил того. Человек может долго обходиться без еды. Стивен знал это наверняка.

Дреод вернулся, посмотрел на миску и покачал головой. Затем снова ушел и вскоре принес маленький кожаный мешок, который бросил Стивену. Внутри обнаружился сухой и слегка заплесневелый сыр и черствый, каменной твердости хлеб.

– Этому поверишь? – спросил Дреод.

– Не хочу, – ответил Стивен.

Однако он соскоблил плесень и быстро проглотил скудные припасы.

– Те, что тебя принесли, не помнят твоего друга, – сообщил Дреод, пока он ел. – Ты должен понять, когда звучит зов, мы перестаем воспринимать мир так, как ты. Мы не помним.

– Зов?

– Зов Тернового короля.

– Ты думаешь, они его убили?

Дреод покачал головой.

– Этот зов приказал просто найти тебя и доставить сюда, а не убивать и есть.

Стивен решил пока что не вдаваться в подробности. У него возник более важный вопрос.

– Ты сказал, что слиндеры пришли за мной. Зачем я вам?

Дреод пожал плечами.

– Точно не знаю. От тебя пахнет седмаром, и потому инстинкт подсказывает нам, что тебя следует уничтожить. Но господин леса считает иначе, и мы не можем его ослушаться.

– Седмар… я знаю это слово. Сефри называют им чудовищ вроде греффинов и уттинов.

– Именно так. А еще черные шипы, которые пожирают лес. Все создания зла.

– Но Терновый король не седмар?

К удивлению Стивена, его вопрос, похоже, потряс Дреода до глубины души.

– Нет, конечно! Он их величайший враг.

Стивен кивнул.

– И он разговаривает с вами?

– Не так, как ты это понимаешь, – ответил Дреод. – Он – сон, который снится всем нам. Мы чувствуем то, что чувствует он. Потребности. Желания. Ненависть. Боль. Как и все живое, если мы испытываем жажду, мы стремимся ее утолить. Он внушил нам жажду найти тебя, и мы нашли. Я не знаю почему, но знаю, куда я должен тебя отвести.

– Куда?

– Завтра, – сказал Дреод, отметая вопрос небрежным взмахом руки.

– Могу я идти сам или меня снова понесут?

– Можешь идти. Если будешь сопротивляться, тебя понесут.

Стивен кивнул.

– Где мы находимся?

Дреод помахал рукой в воздухе.

– Под землей, ты и сам видишь. В старом реуне, брошенном халафолками.

– Правда?

Ему стало интересно. Эспер рассказывал ему про реуны халафолков, тайные пещеры, где обитала большая часть самой странной расы, называвшейся сефри.

Сефри, которых знали все, были торговцами и циркачами – те, что жили на поверхности земли. Но они составляли лишь ничтожное меньшинство своего народа. Остальные до недавнего времени обитали в потайных пещерах в Королевском лесу. И вдруг они покинули свои древние дома, спасаясь бегством от Тернового короля.

Эспер и Винна побывали в таком покинутом реуне. А вот теперь Стивена занесло еще в один.

– А где их город?

– Недалеко отсюда. Не город, а то, что от него осталось. Мы начали его разрушать.

– Почему?

– Все, что сотворено руками человека и сефри в Королевском лесу, будет уничтожено.

– И опять же, почему?

– Потому что их здесь не должно быть, – сказал Дреод. – Потому что люди и сефри нарушили священный закон.

– Закон Тернового короля.

– Да.

Стивен покачал головой.

– Я не понимаю. Эти люди… вы… вы же, должно быть, когда-то принадлежали к деревням или племенам. Жили в Королевском лесу или поблизости…

– Да, – тихо ответил Дреод. – Это наш грех. И теперь мы за него платим.

– Каким колдовством он принуждает вас? Не все оказываются ему подвластны. Я видел Тернового короля, но не стал слиндером.

– Нет, конечно. Ты не испил из котла и не принес клятву. В горле Стивена снова пересохло, мир, казалось, оставил его, несколько раз перевернулся вокруг оси и возвратился измененным.

– Позволь уточнить, вы сами это выбрали? – сказал он, пытаясь не допустить в голос рвущуюся наружу ярость. – Все эти люди служат Терновому королю по собственной воле?

– Я не знаю, был ли у нас другой выбор.

– Давай я объясню, – проговорил Стивен. – Под словом «выбрали» я подразумеваю сознательное принятие решения. Под словом «выбрали» я подразумеваю, что однажды вы почесали в затылке и сказали: «Клянусь собственной бородой! Пожалуй, разденусь-ка я догола и примусь бегать по лесу, словно дикий зверь, жрать своих соседей и жить в пещерах». Так? Под словом «выбрали» я подразумеваю, что вы, скажем так, могли этого и не делать.

Дреод опустил голову и кивнул.

– Тогда почему? – взорвался Стивен. – Почему, ради всех святых, вы добровольно превратились в грязных животных?

– В животных нет ничего грязного, – возразил Дреод. – Они священны. Деревья священны. Это как раз святые порочны. Стивен начал было протестовать, но Дреод лишь отмахнулся.

– Среди нас всегда были приверженцы древних обычаев – Его законов. Мы приносили древние жертвы. Но то, что мы помнили, мы помнили не по-настоящему. Наше понимание не было полным. Мы верили, что он пощадит нас, когда вернется, за то, что мы его почитали. Но Терновый король не знает, что такое почести, правда, хитрость или любое другое человеческое качество. Он понимает мир, как понимают его охотник и дичь, земля и гниение, семя и весна. Наш народ заключил с ним всего одно соглашение, и мы его нарушили. И потому теперь должны служить ему.

– Должны? переспросил Стивен. – Но ты же сказал, что у вас был выбор.

– И мы его сделали. Ты бы поступил так же, будь ты одним из нас.

– Нет, – усмехнулся Стивен. – Не думаю.

Дреод резко встал.

– Следуй за мной. Я кое-что покажу тебе.

Стивен пошел за ним, осторожно обходя спящих слиндеров. Во сне они казались самыми обычными мужчинами и женщинами, если не считать того, что все они были обнажены. Стивен подумал, что до сегодняшнего дня ему редко доводилось видеть женскую наготу. Однажды, когда ему было двенадцать, он и несколько его друзей подглядывали в щелочку в стене за переодевавшейся девушкой. Недавно он случайно увидел краем глаза купающуюся Винну. Оба раза зрелище, казалось, прожгло его глаза, живот, проникнув прямо туда, где таилась похоть. А порой он всего лишь представлял себе, как может выглядеть женщина под одеждой, и ему становилось очень не по себе.

Теперь же он видел множество женщин, некоторые из них были довольно красивы, но он не чувствовал ничего, кроме отвращения.

Они прошли по мелкому ручью и вскоре оказались вне круга света.

– Положи руку мне на плечо, – распорядился Дреод.

Стивен выполнил его указание, следуя за ним сквозь кромешный мрак. Хотя святой благословил его чувства, юноша не мог видеть в абсолютной темноте. Но, вслушиваясь в эхо шагов, Стивен, казалось, слышал очертания пещеры. Кроме того, он постарался запомнить все повороты и сосчитать шаги.

Наконец наверху забрезжило бледное свечение, и они вышли на каменистый берег подземного озера, где их ждала маленькая лодочка, привязанная к пристани из полированного известняка. Дреод знаком показал, чтобы Стивен залез в нее, и уже через несколько мгновений они скользили по обсидианово-черной воде.

Свечение испускали пляшущие точки, наподобие светлячков, и в сиянии их крошечных фонариков начал обретать очертания город, изящный и подобный мечте. Вот внезапно сверкнул шпиль, словно отсвет радуги; вот проявились пустые глазницы окон, точно глаза великанов, стоящих на страже.

– Вы собираетесь уничтожить это? – выдохнул Стивен. – Но здесь же так красиво!..

Дреод ничего не ответил. Стивен заметил, что несколько парящих огоньков направились к ним.

– Ведьмины огни, – пояснил Дреод. – Они не опасны.

– Эспер рассказывал о них, – сказал Стивен и потянулся к одному из огоньков.

Они напоминали маленькие светящиеся завитки дыма и пламени, но не наделенные веществом и теплом.

К ним подплыли новые огоньки, провожая их к дальнему берегу.

Стивен уже слышал приглушенные голоса впереди. Он не мог разобрать, человеческие или сефри, но они звучали очень высоко.

Увидев невысокие фигурки на берегу, освещенные призрачным сиянием, Стивен внезапно понял.

– Дети, – выдохнул он.

– Наши дети, – пояснил Дреод.

Они выбрались на берег, и несколько младших ребят направились к ним. Среди них Стивен заметил девочку, которая пела около дерева. Она подняла взгляд на Дреода.

– Зачем ты привел его сюда? – спросила она.

– Его позвали. Я должен отвести его к ревестури.

– Все равно, зачем приводить его сюда?

– Я хотел, чтобы он увидел детей.

– Ну, вот они мы, – сообщила девочка.

– Эхок сказал, что не видел следов детей в брошенных деревнях, – проговорил Стивен. – Теперь, мне кажется, я понимаю. Он держит ваших детей в заложниках, так? Если вы не будете служить Терновому королю как слиндеры, ваши дети пострадают.

– Они служат Терновому королю, потому что мы им велели, – поправила его девочка.

ГЛАВА 2 БЕСЕДЫ С ГЕРЦОГИНЕЙ

Влажные удары копыт по мокрому снегу приближались, сопровождаемые обрывками разговора. Язык походил на королевский, но в лесу звук может обманывать…

По этой и многим другим причинам Нейл ненавидел лес. Остров Скерн, где он родился, представлял собой горы, окруженные со всех сторон морем, его можно было исходить вдоль и поперек, от высоких скалистых пиков до глубоко прорезавших их долин, и нигде не встретить больше трех жалких кустиков в одном месте.

Деревья ослепляли и оглушали Нейла, мешали правильно оценивать расстояния.

Более того, рыцарь был уверен, что лес – это место смерти, где все гниет и обитают самые древние и мерзкие существа в мире. Он предпочитал открытое, чистое море, выветренные вересковые пустоши.

«Но я в лесу, и, судя по всему, здесь я и умру», – подумал он.

Нейл поглубже забрался в заросли кустов. Лошади их отряда разбежались, если, конечно, их не съели слиндеры. А пешим против всадника никто из защитников королевы не имел и шанса, кроме разве что Эспера Белого. Но Нейл не мог представить себе, что лесничий оставит Винну без защиты.

Значит, если это новые враги или подкрепление, прибывавшее к старым, в бою Нейлу и его спутникам несдобровать. Нужно спрятаться.

И тут, когда показались первые всадники, Нейл узнал короткие рыжие волосы и лицо Энни Отважной. Сопровождавшие ее всадники ехали под знакомым знаменем с гербом герцогини Лойсской.

Облегчение накатило на него мощной волной. Он убрал в ножны меч, собравшись выйти на дорогу, чтобы их приветствовать, но тут ему в голову пришла новая мысль. А что, если их враг явился из Лойса? Что, если Элионор присоединилась к своему брату узурпатору?

Однако Энни не выглядела пленницей; она уверенно сидела на лошади, капюшон ее теплого плаща был сброшен, на лице отражалась задумчивость, а не страх. Когда она и ее новые спутники увидели следы побоища, они натянули поводья.

– Что здесь произошло? – спросила Энни.

– Не могу сказать, ваше величество, – ответил мужской голос, – но вам не следует смотреть на столь неприглядную бойню.

Нейл услышал женский смех. Смеялась не Энни, однако обладательницу этого смеха он тоже знал.

Он вздохнул и выбрался из своего укрытия. Радость от того, что он нашел Энни живой и невредимой, не рассеяла полностью его сомнений, но он решил, что прятаться дальше не имеет смысла.

– Ваше величество! – позвал он. – Это я, Нейл МекВрен. Все головы одновременно повернулись к нему, со скрипом натянулось множество луков.

– Нет! – повелительно крикнула Энни. – Это мой человек. Сэр Нейл, вы не ранены?

– Нет, ваше величество.

– А остальные? – Она неуверенно улыбнулась и подняла руку. – Тио ВИДЭО, Казио.

Нейл проследил за ее взглядом и увидел, что вителлианец тожее выбрался из укрытия. Он крикнул Энни что-то на своем язьіке, в голосе его прозвучали облегчение и радость.

– А Остра? – воскликнула Энни. – Вы видели Остру?

Но Остра уже бежала к ней, и, забыв о должном достоинстве, наследница трона Кротении спрыгнула с лошади и прижала подругу к груди. Обе тут же расплакались и заговорили одновременно, Нейл не слышал о чем, да и не пытался разобрать.

– Сэр Нейл, – промурлыкал женский голос. Голос той самой женщины, которой принадлежал и знакомый смех. – Какая удача снова вас видеть.

Нейл повернулся к обладательнице этого музыкального голоса. Синие глаза дразнили его, а на изящных губах застыла озорная улыбка. На мгновение он вернулся в другой день, когда на душе у него не было так тяжело и в нем оставалось еще что-то от прежнего мальчишки.

– Герцогиня, – сказал он и поклонился. – Я тоже очень рад вас видеть, и тем более в добром здравии.

– Мое здоровье находится под серьезной угрозой, – фыркнула она. – Отважусь заметить, что прогулки верхом по такому холоду не слишком укрепляют его. – Она улыбнулась еще шире. – Сколько героев из Кал Азрота здесь собралось! Эспер Белый и Винна Рафути, полагаю?

– Ваша светлость, – хором отозвались названные герои.

– Сэр Нейл, нам опасно здесь оставаться? – спросила Энни, выпустив Остру из объятий.

Нейла очередной раз поразила ее царственная манера держаться, которой всего несколько месяцев назад он в ней совершенно не замечал.

– Непосредственной угрозы я не вижу, миледи, но считаю, что этот лес небезопасен, – ответил он. – Почти все, кто выехал с нами из Данмрога, покинули этот мир. Те, кого вы видите перед собой, – единственные, кто остался в живых, насколько мне известно.

– А где брат Стивен?

Нейл взглянул на Эспера.

– Его утащили слиндеры, – сдержанно ответил лесничий. – Его и Эхока.

Энни посмотрела в сторону густых деревьев, словно пыталась увидеть там пропавших спутников, потом снова повернулась к лесничему.

– Думаешь, они мертвы? – спросила она.

– Нет.

– Я тоже, – сказала Энни. – Лесничий Белый, я бы хотела поговорить с тобой наедине, если ты не против.

Нейл с некоторым беспокойством наблюдал, как его подопечная и лесничий отошли в сторону от остальных. Он вдруг понял, что ему сложно отвести от них взгляд, и потому снова вернул свое внимание герцогине.

– Гленчест в порядке? – спросил он.

– Гленчест прекрасен, как и всегда, – ответила она.

– И смута последних дней его не коснулась?

– Коснулась, конечно. Поспешные действия моего брата не могли оставить в неприкосновенности хоть один уголок нашей страны. Но я не думаю, что он когда-либо считал меня опасной.

– А ему следовало? – спросил Нейл. Герцогиня сладко улыбнулась.

– Некоторые утверждают, что я представляю опасность для добродетели, – ответила она. – И, надеюсь, что для скуки и тоски тоже – где бы я их ни встретила. Но мой брат знает, что трон и все до смешного скучные вещи, с ним связанные, меня совершенно не интересуют. Я предпочитаю свои собственные развлечения.

– Значит, вы не поддерживаете ни одного из претендентов?

Герцогиня поднесла ко рту руку, чтобы скрыть зевок.

– Я забыла, сэр Нейл, что молодость и привлекательность не препятствуют вам бывать временами страшным занудой.

– Примите мои извинения, ваша светлость, – согнулся в поклоне Нейл, отметив про себя, что она не ответила на его вопрос.

Это могло быть хорошим знаком; совершенно очевидно, что герцогине многое известно. Возможно, она все-таки откроет свои намерения, даже понимая, что они придутся ему не по вкусу.

Оглянувшись, он увидел, что Энни закончила разговаривать с лесничим и Эспер Белый направляется в их сторону.

– Герцогиня, – сказал Эспер и несколько неуклюже поклонился.

– Лесничий. Как дела у тебя и твоей юной подруги?

– Все хорошо, ваша светлость. А у вас?

– Я немного соскучилась по охоте, – проворковала она. – Хочется дичи… Странное совпадение, не находите?

– Э… – начал Эспер.

– Как правило, я предпочитаю что-нибудь нежное и молочное, – продолжала она, – или, по крайней мере, совсем недавно отнятое от груди. Но иногда хочется и чего-нибудь выдержанного временем, как вы полагаете?

– Я не… из-за слиндеров и всего такого, вся дичь… ну, понимаете, ваша светлость…

– Тетя Элионор, оставь его в покое, – вмешалась Энни. – Нет нужды так его мучить. Ему пора. Он всего лишь собирался попрощаться.

– Это правда? – спросил Нейл у лесничего. – Значит, ты ее убедил?

Эспер, явно обрадованный сменой темы, поскреб подбородок и повернулся к Нейлу.

– Гм, нет, не совсем, – ответил он. – Ее величество полагает, что нам с Винной следует отправиться за Стивеном.

– Я бы тоже хотел принять участие в этом разговоре, – холодно проронил Нейл.

Лицо лесничего потемнело, но Энни вмешалась прежде, чем он успел ответить.

– Он ни в чем меня не убеждал, сэр Нейл, – сказала Энни. – У меня есть свои причины послать его на поиски брата Стивена.

Сказав это, она вернулась к своей лошади.

Нейл в растерянности выпрямился. Королева Мюриель часто ставила его в сложное положение, не договаривая самого главного. Похоже, Энни относится к тому же типу повелительниц.

– Извини, мы знакомы еще совсем недолго, – обратился он к Эсперу, – но мне кажется, я успел кое-что понять. Я вынужден сражаться на чуждой мне земле, Эспер Белый, и это делает меня раздражительным.

– Я понимаю, – кивнул лесничий. – Но ты больше подходишь для подобных дел, чем я. Я ничего не понимаю в придворных играх, заговорах или сражениях, где сходятся целые армии. Когда придет время посадить ее на трон, от меня вам будет не много пользы. Клянусь Неистовым, я даже то, что происходит здесь, в лесу, и то не всегда понимаю! Зато я знаю, что мое место тут. Полагаю, ее величество тоже это знает.

Нейл кивнул и взял его за руку.

– Ты хороший человек, лесничий. Для меня было удовольствием сражаться рядом с тобой. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Да, – согласился Эспер.

– Нере деф лейент тойф леме, – сказал Нейл лесничему на своем родном языке. – Пусть святые укрепят твою руку.

– А ты держи глаза открытыми, – добавил Эспер.

Как оказалось, слиндеры не только не стали есть их самих, но и совершенно не заинтересовались лошадьми: пока спутники принцессы разговаривали, на поляну невозмутимо вышел Огр. За ним шли остальные животные маленького отряда.

Пока люди герцогини снова седлали их, Эспер погладил морду Огра, и на лице лесничего появилось выражение, в котором при желании можно было разглядеть облегчение. Когда с приготовлениями было покончено, они с Винной сели в седла и, прихватив Ангел, лошадь Стивена, скрылись в лесу. Проводив их взглядом, Нейл поймал себя на том, что вместе с ними исчезло ощущение защищенности, ставшее уже привычным.

Отряд королевы двинулся в сторону Гленчеста.

Нейл с возрастающим ужасом слушал рассказ Энни о том, что с ней произошло, о том, как она попала в руки врага, вырвалась и снова оказалась в плену в Севойне.

– После того, как Вист помог мне сбежать, – закончила она, – мы вышли на дорогу, ведущую в Гленчест, и почти сразу наткнулись на отряд тети Элионор.

– Вам повезло. Должно быть, святые присматривали за вами, – заметил Нейл.

– Не стоит приписывать святым лишнего, – возразила Элионор, ехавшая рядом с ними. – Лойс – это мои владения, я здесь выросла. Здесь не так много мест, где у меня нет глаз и ушей. Мне доложили о людях, которые на вас напали. Они прибыли с востока, изображая солдат, уволившихся со службы у моего кузена Артвейра. Еще мне рассказали, что в Севойне появилась рыжеволосая девушка с высокородным выговором, а потом вдруг таинственно исчезла. И я решила, что это стоит моего личного внимания.

Она зевнула.

– Кроме того, в последнее ужасное время я была вынуждена развлекать себя сама. Вот уже целую вечность ко мне не заезжал никто интересный, а нынешний двор Эслена мне не слишком по душе. – Она задумчиво склонила голову набок. – Правда, мне рассказывали, что во время недавних праздников состоялось довольно любопытное музыкальное представление.

– У вас есть свежие новости о происходящем при дворе? – жадно спросил Нейл, надеясь, что Элионор поделится и более полезными сведениями.

– Ну, конечно, дурачок, – ответила герцогиня.

Нейл ждал продолжения, но она, похоже, не собиралась ничего к этому прибавлять.

– Тетя Элионор, до Гленчеста еще далеко, может быть, ты все-таки ему расскажешь? – наконец попросила Энни.

– Но, дорогая, я только что занималась этим для тебя, – пожаловалась Элионор. – Неужели ты хочешь, чтобы про меня говорили, что я завела привычку твердить одно и то же?

– Я и сама с удовольствием послушаю еще раз, – ответила Энни. – Я ведь только сейчас проснулась по-настоящему.

– Иными словами, окончательно протрезвела.

– Да, кстати, – вмешался Нейл. – Тот парень, Вист… Что с ним стало?

– Разумеется, мы его обезглавили, – весело сообщила герцогиня.

– О! – не удержался Нейл. – Надеюсь, вы сначала его допросили.

– А зачем бы мне? – поинтересовалась герцогиня.

– Она снова шутит, сэр Нейл, – вмешалась Энни. – Вон он, под стражей, – видите?

Нейл оглянулся и заметил угрюмого парня, сидящего верхом на мышастой кобыле и тесно окруженного солдатами.

– О-о, – только и сказал рыцарь.

– А теперь, может быть, вы позволите мне вогнать вас в тоску рассказом о том, что сейчас происходит при дворе? – язвительно спросила Элионор.

– Окажите любезность, госпожа.

Она вздохнула.

– Ну, главный цвет теперь черный. Якобы потому, что при дворе траур, но довольно странно, что траур не соблюдался до тех пор, пока не объявился принц Роберт, а ведь он был одним из тех, по кому следовало скорбеть. Нет, на самом деле, я думаю, причина в том, что принц носит только черное. Хотя, полагаю, мне следует называть его императором.

– «Узурпатор» будет точнее, – перебила ее Энни.

– А королева Мюриель? – спросил Нейл, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало напряжение, и страшась ответа. – Как поживает моя госпожа? У вас есть какие-нибудь новости о королеве?.

– Мюриель? – спросила Элионор. – О, она заперта в башне, как та плакса из сказки.

Сердце Нейла застучало медленнее.

– Но она жива?

Элионор похлопала его по руке.

– Мои сведения устарели на несколько дней, но никакой казни не было и не намечается. Со стороны Роберта это было бы неверным шагом. Нет, я полагаю, у него другие намерения.

– А как это произошло? Как королева лишилась власти?

– А как могло быть иначе? – удивилась Элионор. – Когда императора убили, у Мюриель осталось не много союзников, на которых она могла бы положиться. Чарльз оказался на троне, хотя он, конечно, душка, все королевство знает, что его тронули святые.

Нейл кивнул. Законный наследник трона обладал телом мужчины и разумом ребенка.

– Получалось, что Мюриель стала силой, стоящей за королем. Но других желающих взять на себя эту роль оказалось слишком много: прайфек Хесперо, любой из аристократов Комвена, принцы из Ханзы, Лири и Виргеньи… И вдобавок леди Грэмми с собственным претендентом на корону.

– Мой сводный брат, – пробормотала Энни.

– Незаконный, но все же крови Отважных, – ответила Элионор. – В любом случае Мюриель могла удержать Чарльза на троне, но она совершила слишком много ошибок. Она заменила свою личную охрану на лирских воинов под командованием ее дяди, тамошнего барона.

– Я знаю сэра Файла, – сказал Нейл. – Он мой покровитель.

– Как я слышала, почти отец, – проговорила Элионор. – Вы, должно быть, будете рады узнать, что он тоже жив и в безопасности.

Напряжение начало отпускать Нейла.

– Благодарю вас, – сказал он.

Нейлу не хватало сэра Файла больше, чем он готов был признать. Он никогда еще так сильно не нуждался в совете старика, как в последние месяцы.

– В любом случае, – продолжала Элионор, – это было расценено как признак того, что она решила передать трон своим заморским родственникам де Лири. Затем ее солдаты ворвались на бал в особняке леди Грэмми. Там в основном собрались лендверды, не аристократы, но…

– Лендверды? – спросил Нейл. Герцогиня удивленно на него посмотрела.

– Да, и что с ними не так?

– Я не представляю, кто это.

– О, мой утеночек, – проворковала герцогиня. – Знаешь ли, обычно аристократические семьи правят: король – страной, архгрефты – греффи, герцоги и герцогини – соответственно герцогствами и тому подобное. Так обстоят дела почти во всех странах и в большинстве районов Кротении. Но в провинции Новые Земли, где расположен Эслен, все устроено немного иначе. Вы знаете, что они находятся ниже уровня моря? Маленды, которые выкачивают воду, должны работать постоянно, а дамбы – поддерживаться в хорошем состоянии. Много столетий подряд корона предоставляла земли тем, кто мог обеспечить на них порядок. Этих людей называют лендвердами. Многие из них богаче знати, у них есть собственные армии, и, как правило, люди, живущие и работающие на их землях, им безоговорочно верны. Короче говоря, это сила, с которой следует считаться, но вот уже целый век двор относился к ним довольно равнодушно. И вот леди Грэмми начинает заигрывать с ними, убеждая поддержать ее притязания на трон. Конечно, Мюриель вызвала их гнев, когда ее люди ворвались на их праздник. А потом появился мой бедный покойный брат Роберт – не настолько покойный, как все полагали. К этому времени у Мюриель не осталось явных друзей, кроме ее лирской стражи; аристократы поддержали Роберта, а не Чарльза. Церковь тоже. Помимо них единственной оставшейся в живых наследницей оказалась Энни, но никто из нас не знал, где она. Мюриель держала в тайне, куда ее отослала. Думаю, ото всех, кроме Фастии.

Ее взгляд смягчился, и Нейл понял, что позволил чувствам отразиться на своем лице.

– Мне очень жаль, дорогой, – сказала она, и сочувствие в ее голосе на сей раз показалось ему искренним. – Мне не следовало ее упоминать.

– Почему? – резко спросила Энни.

Нейл вспыхнул и отвернулся, тщетно пытаясь отыскать нужные слова в хаосе, воцарившемся в его мыслях.

– Мне не стоило поднимать эту тему, – заметила Элионор. – Пока что – больше никаких разговоров об ушедших.

– Ничего, кажется, я догадалась, – проговорила Энни ровным тоном, и Нейл не смог понять, сердится она или нет.

– Как бы там ни было, – продолжала герцогиня, – Мюриель хватило дальновидности отослать Чарльза с сэром Файлом и лирской стражей, а также и свою гвардию, которая, несмотря на ее обращение с ними, сохранила ей верность. Сэр Файл забрал Чарльза в Лир, где им пока что ничего не угрожает.

– А гвардия? – спросил молодой рыцарь.

– Оглянитесь по сторонам, сэр Нейл. – Элионор приподняла бровь.

Он послушно огляделся. Нейл и раньше заметил смутно знакомые лица в отряде Элионор, но решил, что ему просто запомнились некоторые из ее телохранителей, он ведь встречал их прежде. Теперь же он понял, что некоторых он видел в Эслене.

– Они не в ливреях, – заметил он.

– Они вне закона, – пояснила Элионор. – Было бы опрометчиво для них становиться мишенями, прежде чем появится то, ради чего стоит сражаться, и тот, кто их возглавит.

Нейл кивнул. В Вителлио он и сам путешествовал без королевского герба.

– Значит, королева осталась без защиты.

– Верно. Должно быть, она поняла, что у нее нет ни единого шанса успешно справиться с заговором, поэтому она отослала своих людей туда, где они принесут больше пользы, – за стены замка. Именно тогда Роберт и заключил ее в башню. Время от времени показывает Мюриель народу, чтобы все знали, что она еще жива.

– Но зачем ему это делать, если королеву так невзлюбили в народе?

Элионор едва заметно улыбнулась.

– Потому что произошло нечто невероятное. Я уже упоминала о представлении, точнее, о своего рода музыкальной пьесе. Каким-то образом оно вернуло многих лендвердов на сторону Мюриель и ее детей. Отчасти потому, что дочь одного из лендвердов принимала участие в представлении, а Роберт приказал ее арестовать по обвинению в измене. И прайфек проклял ее за ересь и колдовство, вместе с композитором, сочинившим пьесу, человеком, уже ставшим любимым героем Новых Земель. Боюсь, временами Роберт склонен действовать по велению гнева вопреки голосу здравого смысла. И вот он обнаружил, что потерял поддержку лендвердов.

– В таком случае у нас есть шанс, – сказал Нейл. – Сколь велика армия этих лендвердов?

– Если объединить их ополчения, она будет насчитывать около восьми тысяч человек, как мне сказали, – ответила Элионорю. – Аристократы, сохранившие верность Роберту, могут собрать для него около двенадцати тысяч. А те, кто живет на востоке и на границе леса, слишком заняты, отбивая атаки слиндеров и еще более странных тварей, и не могут выделить войска, чтобы помочь Роберту или его противникам.

– А как насчет Хорнлада и Средних земель?

– Думаю, Энни удастся собрать армию, которая сможет противостоять той, что защищает Эслен, – сказала Элионор. – Вскоре мы узнаем больше.

– В таком случае мы сможем с ними сразиться, – прикинул Нейл.

– Только если не будете терять время, – заметила Элионор.

– Почему?

– Потому что Мюриель выдают замуж за наследника Ханзы, принца Беримунда. Это уже объявлено. Как только брак будет заключен, Ханза сможет послать войска, не вызвав негодования церкви. По правде говоря, Роберт уже дал согласие на размещение пятидесяти рыцарей церкви из з'Ирбины – и их сопровождения – в Эслене, чтобы поддерживать распоряжения фратекса Призмо. Сейчас, пока мы с вами беседуем, они уже выступили. Вы не сможете сражаться с Робертом, Ханзой и церковью одновременно.

– А вы, герцогиня? Какую роль в этом намерены сыграть вы? – спросил Нейл. – Вы слишком хорошо осведомлены о малейших деталях этого конфликта для человека, который не намерен принимать ничью сторону.

Элионор рассмеялась. Смех у нее был странный – одновременно ребячливый и пресыщенный.

– Я никогда не говорила, что не собираюсь принимать ничью сторону, мой милый, – ответила она. – Просто вопрос моей верности представляется мне скучным, как и все остальное, что с ним связано. Война мне не подходит. Как я уже упоминала, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое и дали заниматься тем, что мне по сердцу. Мой брат заверил меня, что это возможно столь долго, сколько я продолжу выполнять его приказы.

Только сейчас Нейл наконец расслышал тревожный звоночек, звучащий в его голове.

– А его приказ заключался?.. – начал он.

– Он был довольно конкретным, – ответила Элионор. – Если Энни появится у моего порога, я должна сделать все, чтобы она исчезла, незамедлительно и навсегда, вместе со всеми, кто ее сопровождает.

ГЛАВА 3 ДЕТИ БЕЗУМИЯ

Стивен вопросительно взглянул на Дреода, но тот не стал оспаривать слов девочки.

– Вы велели своим родителям стать слиндерами? – переспросил он, в надежде отыскать в сказанном хоть какой-то смысл. – Зачем?

Стивен разглядывал девочку, пытаясь обнаружить в ней какой-нибудь признак того, что она является чем-то иным: может быть, в теле этого ребенка живет древняя душа или существо, напоминающее человека не в большей степени, чем колибри похожи на пчел?..

Однако ему удалось заметить только, что она переживает то странное долгое мгновение, когда ребенок превращается в женщину. Дети, в отличие от взрослых, не ходили обнаженными. Девочка была в желтом балахоне, болтавшемся на ней, словно колокол. Выцветшая вышивка украшала манжеты, видимо, кто-то – мать, бабушка, сестра или сама девчушка – некогда пытался украсить платье. На ногах она носила самодельные башмачки из телячьей кожи.

Она была худенькой, но руки, голова и ноги казались слишком крупными для ее тела. Нос еще оставался детским, а скулы уже начали превращать лицо в женское. В бледном свете ее глаза казались карими. Каштановые волосы слегка выцвели на макушке и концах. Стивен мог легко представить эту девочку на лугу, в ожерелье из клевера, играющей в «шаткий мостик» или «королеву рощи». Он представил себе, как она кружится и подол ее одеяния развевается, точно у бального платья.

– Лес болен, – сказала девочка. – Болезнь распространяется. Если лес умрет, с ним умрет и весь мир. Наши родители нарушили древний закон и помогли принести деревьям болезнь. Мы попросили их исправить причиненное зло.

– Когда ты подул в рог, ты призвал Тернового короля выполнить его долг в этом мире, – объяснил Дреод. – Но его появление готовилось на протяжении многих поколений. Двенадцать лет назад мы, дреоды, исполнили древние обряды и принесли семь жертв. Двенадцать лет – одно биение сердца для дуба. Ровно столько времени понадобилось земле, чтобы наконец отпустить Тернового короля. И за эти двенадцать лет все дети, появившиеся на свет на землях, отнятых у леса, родились из чрев, отмеченных болиголовом и дубом, ясенем и омелой. Родились принадлежащими ему. И когда он проснулся, проснулись и они.

– Мы поняли, что должны сделать, все вместе и сразу, – проговорила девочка. – Мы оставили наши дома, города и деревни. Тех, кто был слишком мал, чтобы идти, несли на руках. А когда за нами пришли наши родители, мы рассказали им, что будет. Некоторые отказались; они не захотели пить мед и есть плоть. Но большинство сделали так, как мы попросили. Теперь они его войско, их задача – очистить лес от вторгшегося разложения.

– Мед? – спросил Стивен. – То, что в чайниках? Он отнимает у них разум?

– Мед – подходящее слово, – пояснил Дреод, – хотя это не тот, что делают пчелы. Это оасеф, вода жизни, оасиодх, вода поэзии. И он не отнимает у нас разум – он его восстанавливает, возвращает нас к лесу и здоровью.

– Простите меня, если я заблуждаюсь, – сказал Стивен. – Но слиндеры, которые принесли меня сюда, позказались мне… несколько безумными. Этот оасеф, случайно, делается не из гриба, напоминающего мужской корень?

– То, что ты называешь безумием, есть божественное откровение, – ответила девочка, пропустив его вопрос мимо ушей. – Он в нас. Нет ни страха, ни сомнений, нет ни боли, ни желаний. В таком состоянии мы можем слышать его слова и постигать его волю. И только он в состоянии спасти этот мир от болезни, которая поднимается по его корням.

– В таком случае я не понимаю, – признался Стивен. – Вы говорите, что добровольно стали теми, кто вы есть сейчас, что ужасающие вещи, которые вы творите, правильны, потому что мир болен. Хорошо. А в чем состоит болезнь? С чем именно вы сражаетесь?

Дреод улыбнулся.

– Теперь ты начал задавать правильные вопросы. И понимать, почему он призвал тебя и приказал доставить к нам.

– Ничуть, – возразил Стивен. – Боюсь, я вовсе ничего не понимаю.

Дреод помолчал немного и с сочувствием кивнул.

– Не нам тебе это объяснять. Мы лишь отведем тебя к тому, кто ответит на твои вопросы. Завтра.

– А до тех пор? Дреод пожал плечами.

– Это все, что осталось от поселения халафолков. Со временем оно будет полностью разрушено, но пока, если хочешь, можешь его изучить. Ложись спать, где пожелаешь; когда понадобится, мы тебя найдем.

– А можно мне взять факел или…

– Ведьмины огни будут тебя сопровождать, – сказал Дреод – А в домах есть собственное освещение.

Стивен бродил по темным узким улицам, пытаясь привести свои мысли в порядок, и вдруг обнаружил, что город его заворожил. По обеим сторонам улицы стояли дома в два, три, а то и четыре этажа. Они были поразительно изящными, и многие из них смыкались стенами, а другие разделялись узкими переулками. Каменные дома казались сотканными из паутины, а там, где к ним приближались ведьмины огни, сияли, точно полированный оникс.

Первые несколько строений были заняты детьми. Стивен слышал их смех, пение, тихое бормотание во сне. Когда он напрягал слух, ему удавалось различить присутствие тысячи, если не больше, детей. Несколько самых маленьких плакали, но, кроме этого, он не улавливал никаких свидетельств страха, боли или отчаяния.

Он мог только гадать, сколько правды было в рассказе девочки и Дреода, но в одном не сомневался: этих детей никто не держал в плену. И если кто-то и не давал им уйти отсюда, то они его нисколько не боялись.

Желая побыть наедине с собой, Стивен пошел дальше, в глубь древнего города. Он знал, что должен искать выход, но не сомневался, что, будь у него возможность сбежать, ему не позволили бы разгуливать свободно. Кроме того, его так одолело любопытство, что он на самом деле и не хотел бежать.

Если Дреод сказал правду, Эсперу и Винне ничто не угрожает, по крайнеймере со стороны слиндеров. Если же он солгал, они почти наверняка уже мертвы. Стивен запретил себе в это верить и даже думать об этом, пока не получит доказательств. Но возможность узнать, что происходит и чего хочет Терновый король… Разве не эти вопросы мучили их все последнее время?

Чем он может помочь принцессе, пытающейся вернуть себе трон? Он не воин и не стратег. Он ученый, которого интересует прошлое и языки, известные и редкие.

«Без сомнения, от меня будет больше пользы здесь, чем в Эслене», – заключил Стивен.

Движимый любопытством, он толкнул одну из дверей. Она была деревянной и не слишком старой. Он подумал, что хала-фолки, должно быть, постоянно торговали с надземными соседями. В конце концов, нужно же им было что-то есть. Конечно, в подземных озерах наверняка водится какая-то рыба, а некоторые злаки не нуждаются в свете, однако большую часть припасов они наверняка получали с поверхности.

Стивен задумался было о том, как заключались подобные торговые сделки, если халафолки стремились сохранить местоположение своих реунов в тайне, но ответ был столь очевидным, что он почувствовал себя дураком.

Сефри. Те, что путешествовали наверху, караванами, – они и доставляли все необходимое.

Дверь легко открылась внутрь. В каменном жилище витал едва различимый запах перца. На жестком полу лежал ковер, сотканный, судя по всему, из шерсти. Могут ли овцы жить под землей? Вряд ли, решил Стивен. Рисунок показался ему смутно знакомым – он напоминал яркие абстрактные завитки, украшавшие палатки и фургоны сефри. Вокруг низкого круглого стола лежало четыре подушки. В одном углу ткацкий станок терпеливо дожидался мастерицу. Возможно, ковер, что лежит на полу, здесь и был соткан. Рядом со станком стояло несколько плетеных корзин с мотками нитей и незнакомыми деревянными инструментами.

Комната казалась вполне жилой, как если бы халафолки почти ничего не взяли с собой, когда отсюда уходили. Быть может, так оно и было.

Куда они ушли? От кого бежали – от Тернового короля или загадочной болезни, о которой рассказывал Дреод?

Вскоре после того, как Стивен познакомился с Эспером, лесничий сказал что-то о том, что лес кажется ему больным. Эспер всю свою жизнь провел, ощущая пульс леса, – так что кому, как не ему, знать?

А потом они встретили греффина, зверя столь ядовитого, что даже отпечатки его лап смертоносны. Вскоре затем – черные колючки, появляющиеся там, где ступал Терновый король, и душащие все живое, до которого им удается дотянуться. И наконец – страшные чудовища, словно вышедшие из кошмарного сна: уттины, никверы – седмары, как их назвал Дреод. Лучший перевод, который мог подобрать Стивен, звучал как «демон седоса».

Может быть, чудовища, как служители церкви, проходят по священному пути и обретают новые возможности?

Что-то насчет уттинов в особенности его беспокоило. Да, уттин чуть было не убил Стивена, но к настоящему времени его чуть было не убило множество тварей. Нет, здесь есть что-то еще…

И тут Стивен сообразил, что не дает ему покоя.

Уттин, напавший на него, был единственным, которого он когда-либо встречал, однако почему-то Стивен думал о них во множественном числе. Греффин был только один, хотя Эспер видел другого после того, как убил первого. Но никто из знакомых Стивена не встречал больше одного из этих новых чудовищ единовременно.

В таком случае почему он думает об «уттинах», а не «уттине»?

Стивен закрыл глаза и воззвал к памяти, которой его благословил святой Декманус, вспоминая тот миг, когда слиндеры напали на них. В разразившемся тогда хаосе было что-то еще…

Вот. Наконец он увидел всю сцену в мельчайших подробностях, словно крайне дотошный художник изобразил ее перед его внутренним взором. Стивен оглядывается через плечо, пока подталкивает к дереву Винну. Эспер повернулся, сжав в руке нож. Позади слиндеры, появляющиеся из леса. Но куда смотрит Эспер?

Не на слиндеров…

Это маячит где-то на краю поля зрения, и Стивен видит только конечности и часть головы, но ошибки быть не может. Впереди слиндеров бежит уттин, и, возможно, даже не один.

Тогда что же случилось с чудовищами? Убили ли их слиндеры или уттины пришли за ним вместе с ними?

Последнее казалось Стивену маловероятным. Греффин, первый уттин, никвер, которого они встретили в реке у Витраффа, черные шипы…

Черные шипы росли из следов Тернового короля, однако они цеплялись за него, словно пытались его захватить и утащить в землю. Как рассказывал Эспер, когда-то он и был их пленником, в долине, спрятанной в Заячьих горах.

Слиндеры нападали и убивали людей, совершавших человеческие жертвоприношения на холмах седосов по всему лесу. Люди эти, похоже, были заодно с греффинами. Во всяком случае, они находились рядом с чудовищами, не опасаясь умереть от неведомой хвори.

«Нет», – мысленно исправился Стивен. Монахи-отступники не единственные, на кого не действовал яд греффинов. Он сам встретился с чудовищем взглядом и не пострадал. Эспер тоже, видимо, приобрел устойчивость к нему после того, как Терновый король исцелил его от прикосновения твари. Итак, что же это значит?

«Это святые порочны», – сказал Дреод.

Если слиндеры – это войско Тернового короля, то чудовища – тоже часть какого-то войска, армии его врага. Но кто это может быть?

Самый напрашивающийся ответ – церковь. Стивен знал, что несущие зло монахи имеют высокопоставленных друзей, вплоть до прайфека Кротении, Марше Хесперо. Их влияние могло распространяться и выше.

Но даже если в происходящем замешан и сам фратекс Призмо, значит ли это, что он является господином греффинов? Или он тоже лишь чудовищный слуга более могущественной силы?

Стивен мысленно перебрал все, что он читал или слышал про Тернового короля, пытаясь вспомнить, кто считался его врагом, но почти ни один источник об этом не упоминал. Король появился во времена, когда еще не было святых, до человечества, возможно, даже до скаслоев, поработивших народы людей и сефри в далекой древности. Он появился предвестником конца света.

Если у короля есть враги, значит, это должны быть – как, похоже, полагает Дреод – сами святые.

И это приводит нас обратно к церкви, не так ли?

Впрочем, на завтра Стивену были обещаны ответы. Он был не настолько наивен, чтобы воображать, будто ему раскроют все тайны, но радовался возможности добавить еще хотя бы крупицу знаний к уже имеющимся.

Стивен осмотрел дом халафолков и, не найдя ничего интересного, снова зашагал по улице, углубляясь в приговоренный к смерти город. Он проходил по изящным каменным аркам мостов над тихими каналами, казавшимися в свечении ведьминых огней угольными набросками. Далекие голоса детей слились с удаленным монотонным гулом, вероятно доносящимся из пещеры, где он очнулся.

Может быть, слиндеры готовятся к очередной вылазке, пьют свой мед и ждут, когда в них проснется жажда крови?..

Улица начала спускаться вниз, и Стивен пошел по ней в смутной надежде набрести на скрипторий, где хранятся рукописи сефри. Их раса была очень древней и стала одной из первых, покоренных скаслоями. Они вполне могли записать то, что остальные народы забыли.

Когда Стивен задумался, как может выглядеть скрипторий сефри, он неожиданно сообразил, что никогда не видел письменных источников этого народа и не слышал, чтобы у них было собственное наречие. Как правило, они разговаривали на диалекте той местности, где жили. У них имелся своего рода тайный язык, но они редко им пользовались. Эспер как-то раз немного поговорил на нем для Стивена, и тот даже сумел различить слова примерно пятнадцати разных языков, но ни одного, которое показалось бы принадлежащим собственно сефри.

Он предположил, что сефри были порабощены так давно, что забыли свой язык, перейдя на грубый диалект, разработанный скаслоями для рабов. И они так ненавидели его, что сразу же, как только их хозяева были уничтожены, отказались от него и перешли на языки людей.

Звучало вполне правдоподобно. Стивен читал в нескольких источниках, что человеческое горло и язык не в состоянии воспроизводить звуки родного языка скаслоев, поэтому те изобрели некое наречие, на котором могли разговаривать и они сами, и их рабы. Люди-рабы все должны были знать его, но многие сохранили и собственные языки, чтобы общаться между собой.

Однако из наречия рабов в современных диалектах не сохранилось почти ничего. Виргенья и ее последователи предали все творения скаслоев огню и запретили язык рабства. Они не учили ему своих детей, и язык умер.

«Скаслос» – видимо, единственное дошедшее до нас слово из этого наречия, размышлял Стивен, но и оно приобрело окончание «ос» для единственного числа и «ои» для множественного свойственные древнекаварумскому, языку людей.

Возможно, истинное имя этой демонической расы забыто.

Стивен остановился на берегу более широкого канала, чем те, что он пересекал до сих пор, и по коже у него побежали мурашки, когда ему в голову пришла нечестивая мысль.

А что, если не все скаслои умерли? Что, если они, как греффины, уттины и никверы, где-то спрятались и проспали все это время? А что, если эта болезнь, этот враг, и является древнейшим врагом человечества?

Несколько часов спустя он заснул прямо с этой тревожной мыслью на матрасе, благоухающем запахами сефри.

Он проснулся от сильного пинка, пришедшегося ему в ребра, и обнаружил, что над ним стоит уже знакомая девочка и смотрит на него сверху вниз.

– Как тебя зовут? – пробормотал он.

– Старквин, – ответила она. – Старквин Вальсдотр.

– Старквин, ты понимаешь, что твои родители умирают?

– Мои родители уже мертвы, – тихо проговорила она. – Погибли на востоке, сражаясь с греффином.

– Однако ты не испытываешь печали.

Она поджала губы.

– Ты не понимаешь, – сказала она наконец. – У них не было выбора. У меня не было выбора. А теперь, пожалуйста, следуй за мной.

Он прошел за ней к лодке, на которой сюда приплыл, и она жестом указала ему садиться внутрь.

– Только мы с тобой? – спросил он. – А где Дреод?

– Готовит наших людей к бою, – сказал он.

– С кем?

– Что-то наступает, – пожала она плечами. – Что-то очень плохое.

А ты не боишься, что я могу справиться с тобой и убежать?

– А зачем? – спросила Старквин.

В тусклом свете ее глаза казались влажными и черными, как деготь. Бледное лицо и светлые волосы делали ее похожей на привидение.

– Может быть, потому что мне не нравится быть пленником.

Старквин устроилась у руля.

– Сядешь грести? – спросила она.

Стивен занял предложенное ему место и положил руки на весла, оказавшиеся прохладными и легкими.

– Ты захочешь с ним поговорить, с тем, к кому мы сейчас направляемся, – сказала Старквин. – И я не думаю, что ты меня убьешь.

Стивен налег на весла, и лодка почти беззвучно заскользила по воде прочь от каменного причала.

– Занятно слушать, как ты говоришь про убийство, – заметил Стивен. – Знаешь, ведь слиндеры нападают не только на греффинов. Они еще и людей убивают.

– Ну… – отсутствующим тоном протянула Старквин. – Ты ведь тоже убивал.

– Плохих людей.

Она рассмеялась, и Стивен вдруг почувствовал себя ужасно глупо, словно решил прочитать сакритору лекцию о священных текстах. Но мгновением позже девочка посерьезнела.

– Не называй их слиндерами, – сказала она. – Они пожертвовали всем, а ты этим словом оскорбляешь их подвиг.

– А как вы их называете? – спросил он.

– Вотены, – сказала она. – Мы называем себя вотены.

– Это означает просто «безумные», не так ли?

– Точнее, божественно безумные, или вдохновленные. Мы – буря, которая очистит лес.

– Неужели вы действительно поможете Терновому королю уничтожить мир?

– Если его нельзя будет спасти иначе.

– С вашей точки зрения, это разумно?

– Да.

– А с чего вы взяли, что он прав? Откуда вам знать, что он вас не обманывает?

– Он нас не обманывает, – сказала она. – И ты это тоже знаешь.

Она вела лодку по темным водам, и вскоре они оказались в тоннеле с настолько низкими сводами, что Стивену пришлось наклонить голову, чтобы не удариться. Плеск воды убегал вперед и возвращался эхом.

– А откуда ты родом, Старквин? – громко поинтересовался Стивен. – Из какого города?

– Колбели в греффи Холтмар.

По спине Стивена пробежал холодок.

– У меня друг оттуда родом, – сказал он. – Винна Рафути. Старквин кивнула.

– Винна была славной. Она часто играла с нами и угощала ячменными сухариками, когда ее отец делал пиво. Но она была слишком старой. Не из нас.

– У нее был отец…

– Хозяин таверны «Свиные сиськи».

– Он тоже стал вотеном?

Старквин покачала головой.

– Он ушел, когда мы начали поджигать город.

– Вы сожгли свой родной город? Она кивнула.

– Это следовало сделать. Его там не должно было быть.

– Потому что так сказал Терновый король.

– Потому что не должно было быть. Мы, дети, всегда это знали. И нам пришлось убедить взрослых. Некоторых убедить не удалось, и они ушли. Фралет Рафути был одним из них.

Они плыли дальше в молчании. Стивен не знал, что еще сказать, а Старквин, судя по всему, не собиралась по собственной воле продолжать разговор.

Потолок снова начал подниматься и наконец сделался таким высоким, что слабое сияние ведьминых огней перестало достигать его. Через некоторое время впереди появилась далекая косая полоска света, и Стивен понял, что это луч солнца, которь пробивается сквозь отверстие в своде пещеры.

Старквин подвела лодку к очередной каменной пристани.

– Здесь вырезаны ступени, – сказала она. – Они ведут выходу.

– Ты со мной не пойдешь?

– У меня есть другие дела.

Стивен посмотрел девочке в глаза, оказавшиеся зелеными в падающем сверху солнечном свете.

– Это не может быть правильным, – сказал он ей. – Все эти смерти, все эти убийства… нет, это не может быть правильным.

Какая-то неясная тень промелькнула по ее лицу, словно проблеск серебристой рыбки в глубоком пруду, в следующее мгновение снова пустом и спокойном.

– Если присмотришься, увидишь: жизнь всегда состоит из прихода и ухода, – сказала она. – Всегда что-нибудь рождается и что-нибудь умирает. Весной рождается больше, поздней осенью больше умирает. Смерть гораздо естественнее жизни. Кости мира – это смерть.

У Стивена перехватило дыхание.

– Дети не должны так говорить, – сказал он.

– Дети это знают, – возразила Старквин. – Это взрослые учат нас, что цветок прекраснее гниющего трупа собаки. Он помог нам сохранить знание, с которым мы родились. Каждый зверь, не умея лгать самому себе, понимает это самой своей сутью.

Печаль и жалость, охватившие Стивена, неожиданно куда-то делись, и на мгновение он настолько разозлился на девочку, что ему захотелось ее задушить. Среди сомнений и неуверенности это простое и злорадное желание оказалось таким чудесным и ужасающим, что он едва не задохнулся. Спустя мгновение все прошло, однако дрожь осталась.

Это не укрылось от глаз Старквин.

– Кроме того, в тебе смерть есть в любое время года, – тихо проговорила она.

– Что ты имеешь в виду?

Но вместо ответа она оттолкнула лодку от пристани и вскоре исчезла из вида.

Стивен начал подниматься.

Через некоторое время каменные ступени вывели его на небольшую площадку. Вход в пещеру был довольно узок, а за ним Стивен мог разглядеть только тростниковые заросли. Тропинка вела сквозь заросли сухого кустарника, и он пошел по ней, пока неожиданно скалы не закончились.

Стивен смотрел вниз, на пастбище, на ровные ряды яблонь, тянувшиеся вдали. Дальше, за долиной и деревьями, высилось каменное строение. Он невольно вскрикнул, когда на него, словно старые знакомые, обрушились чувства: предвкушение, мальчишеское волнение, боль, разочарование, настоящий ужас…

И гнев.

Это был монастырь д'Эф, где Стивен впервые узнал, насколько порочной стала церковь его детства, монастырь, где он встретил и претерпел издевательства Десмонда Спендлава. Где его заставили расшифровать записи, возможно приговорившие мир к гибели.

– Вильхуман, вер лиха. Вильхуман хемц, – проскрипел голос у него за спиной.

«Добро пожаловать, предатель. Добро пожаловать домой».

ГЛАВА 4 ИСТОРИЯ РОЗЫ

– Предполагается, что вы меня убьете? – спросила Энни, глядя на Элионор.

Герцогиня Лойсская лениво улыбнулась в ответ.

Энни почувствовала, как Нейл МекВрен, ехавший рядом, напрягся, словно струна лютни.

«Она ждала, пока я не отослала Эспера, – подумала Энни. – Не то чтобы они с Винной могли что-то сделать против такой армии…»

Она подняла было руку потереть ноющий лоб, но снова уронила ее. Не стоит выдавать свою слабость.

Слишком многое произошло, и слишком быстро. Когда Энни встретилась на дороге с Элионор и ее людьми, в голове у нее все еще шумело от выпитого. Она испытала такое облегчение, увидев знакомое лицо, что не позволяла себе и подумать о том, что теперь представлялось очевидным.

Что именно Элионор послала тех, кто на них напал.

Элионор из дома Отважных всегда была для Энни загадкой, хотя и довольно приятной. Сестра отца, старше Роберта и Лезбет, она казалась Энни много моложе своего брата. Энни предполагала, что ей около тридцати.

Семейные поездки в Гленчест всегда доставляли принцессе удовольствие; причем детям казалось, что взрослых они радуют больше, чем их самих, хотя какого рода эти радости, она начала понимать значительно позже.

Это впечатление лишь усиливалось, пока она взрослела. Элионор всегда делала только то, что хотела. Хотя где-то у нее имелся муж, он постоянно отсутствовал, и все знали, что герцогиня держит при себе молодых любовников и постоянно меняет их. Мюриель, мать Энни, казалось, осуждала ее, что являлось еще одним доводом в пользу тети. Будучи великой сплетницей, Элионор тем не менее никогда не интересовалась политикой и даже не очень хорошо знала, что происходит в мире, помимо того, кто с кем спит.

Теперь Энни внезапно и болезненно осознала, что совсем не знает свою тетку.

– Убить тебя и похоронить в таком месте, где тело никто не найдет, – уточнила Элионор. – Так он распорядился. В ответ Роберт обещал, что моя жизнь в Гленчесте останется такой же, какой была до сих пор. – Она с тоской вздохнула. – Какая приятная мысль.

– Но вы не собираетесь меня убивать… так ведь? – спросила Энни.

Лазурные глаза Элионор обратились к ней.

– Нет, – сказала она. – Конечно не собираюсь. Мой брат знает меня хуже, чем он думает, и это немного огорчительно.

Ее лицо сделалось серьезнее, и она обвиняюще наставила на Энни палец.

– Но тебе не следовало мне доверять, потому что я могла это сделать, – сказала Элионор. – Согласись, что раз твой дорогой дядюшка Роберт приказал тебя убить, то и ни один из прочих твоих родственников, за исключением матери, не надежен. Встав на твою сторону, я значительно усложняю себе жизнь, а возможно, и обрекаю себя на смерть. Непростой выбор, даже ради тебя, моя сладкая.

– Но вы его сделали.

Элионор кивнула.

– После того, что произошло с Фастией и Элсени, да еще едва ли не в моей собственной гостиной, – нет, тебя я не отдам. Я любила Уильяма больше брата и сестры. Я не могла предать его единственную оставшуюся в живых дочь.

– А вам не кажется, что дядя Роберт сошел с ума? – спросила Энни.

– Я думаю, он родился безумным, – ответила герцогиня. – С близнецами такое бывает, знаешь ли. Лезбет получила все, что было хорошего в союзе ее родителей, а Роберту достались отбросы.

Она перевела взгляд на Нейла.

– Можете расслабиться, милый рыцарь. Повторю еще раз: я здесь, чтобы помочь Энни, а не затем, чтобы причинить ей вред. Если бы я желала ее смерти, я бы приказала ее убить задолго до того, как вы здесь появились, а потом воспользовалась бы вашей скорбью, чтобы сделать вас своим любовником. Или еще что-нибудь столь же порочное и восхитительное.

– Ваши речи всегда проливаются бальзамом на душу, – ответил Нейл.

Энни подумала, что этот вольный ответ подтверждает то, на что Элионор намекала чуть раньше: между сэром Нейлом и ее сестрой Фастией что-то было.

На первый взгляд это казалось невозможным. Фастия, как и сэр Нейл, превыше всего ставила свой долг, порой это доходило до смешного. Можно было предположить, что они скорее укрепят это качество друг в друге, чем откажутся от него. Но Энни уже поняла, что в сердечных делах ничего не бывает просто. Нет, точнее, в них просто все, однако последствия бывают крайне причудливыми.

В любом случае, у нее не было времени раздумывать над тем, что делала или чего не делала ее сестра с этим юным рыцарем. Ей хватало других, более серьезных забот.

– Кстати, а от Лезбет что-нибудь слышно? – спросила Энни.

– Нет, – ответила Элионор. – Ходят слухи, что ее предал жених, принц Чейсо из Сафнии, что он продал ее какому-то союзнику Ханзы, чтобы они могли шантажировать Уильяма. Именно по этой причине твой отец отправился на мыс Аэнах: что6ы вести переговоры о ее освобождении. Полагаю, только Роберт знает, что на самом деле там произошло.

– То есть вы полагаете, дядя Роберт имеет какое-то отношение к смерти моего отца?

– Разумеется, – сказала Элионор.

– А Лезбет? Что, вы думаете, случилось с ней на самом деле?

– Я не… – Голос Элионор на мгновение пресекся. – Я не думаю, что она еще жива.

Энни несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь осознать услышанное.

Снова пошел снег, так ненавистный ей. Энни казалось, будто внутри у нее что-то хрустнуло и сломалось. Что-то маленькое, но важное, и излечить это невозможно.

– Вы и правда думаете, что дядя Роберт способен убить собственную сестру-близнеца? – наконец выговорила она. – Он любил ее больше всех на свете. Он в ней души не чаял. Едва с ума не сходил.

– Ничто так легко не доводит до убийства, как настоящая любовь, – сказала Элионор. – Как я уже говорила, Роберт сделан не из лучшего теста.

Энни открыла рот, чтобы возразить, но неожиданно поняла, что ей нечего сказать. Снег пошел сильнее, и кончик ее носа начал жестоко мерзнуть на холодном и сыром ветру.

«Где я была все это время? – подумала она. – Почему я не замечала ничего, пока не повзрослела?»

Впрочем, она знала ответ. Она скакала верхом и дразнила стражников, воровала вино и пила его в западной башне, ускользала из дому и целовалась с Родериком в Тенистом Эслене…

Фастия пыталась объяснить ей. И мать. Подготовить ко всему этому.

Мать.

Неожиданно Энни вспомнила ее лицо, грустное и суровое, в ту ночь, когда Мюриель отослала ее в монастырь Святой Цер. Энни сказала, что ненавидит ее…

Энни ощутила на щеках предательскую влагу. Сама того не замечая, она прослезилась.

Стоило ей это заметить, как стало еще хуже, и из ее груди начали вырываться глухие рыдания. Она чувствовала себя страшно уязвимой, как в тот раз, когда ей пришлось остричь волосы, или как в детстве, когда ее застигли голой в зале.

Как она может быть королевой? Как она вообще могла это представить? Она ничего не понимает, не в состоянии ничем управлять – даже собственные слезы льются вопреки ее воле. За последний год она твердо усвоила только одно: мир огромен и жесток, и ей не дано его постичь. А все остальное – иллюзия судьбы и могущества и предопределение, все, казавшееся настоящим несколько дней назад, – теперь выглядело глупостью, дурацким притворством, которое разгадали все, кроме нее.

Энни вздрогнула, почувствовав тепло чьей-то руки на плече.

Это была Остра, и в глазах у нее тоже стояли слезы. Остальные всадники отъехали немного в сторону, вероятно делая вид, что они не смотрят на ее страдания. Нейл держался сразу позади, но вне пределов слышимости шепота. Казио остался рядом с Элионор.

– Я так рада, что ты жива, – сказала Энни подруге. – Я старалась не думать об этом, отвлекаться на другие вещи, но если бы ты умерла…

– Ты бы продолжала, – закончила за нее Остра. – Потому что ты должна.

– А я должна? – переспросила Энни.

Она понимала, что цепляется к подруге и ведет себя гадко, но ей было все равно.

– Да. Если бы ты могла видеть то, что я видела из леса, там, в Данмроге… Когда ты вышла, смелая, точно львица, и сказала тем убийцам, кто ты такая, – если бы ты это видела, ты бы не сомневалась в своем предназначении.

– Тебя коснулись святые? – тихо спросила Энни. – Ты слышишь мои мысли?

Остра покачала головой.

– Я знаю тебя лучше всех на свете, Энни. Мне неизвестно точно о чем ты думаешь, но, как правило, я понимаю, куда стремятся твои мысли.

– А ты все это знала? Про Роберта?

Остра замешкалась.

– Пожалуйста, – попросила Энни.

– Есть вещи, о которых мы никогда не разговаривали, – неохотно сказала Остра. – Ты всегда делала вид, что я для тебя как сестра, и это было очень мило, но я никогда не забывала, не позволяла себе забыть правду.

– Что ты моя служанка, – сказала Энни.

– Да, – кивнув, подтвердила Остра. – Я знаю, ты меня любишь, но даже тебе пришлось признать истинное положение вещей.

Энни кивнула.

– Да, – прошептала она.

– В Эслене, в замке, у слуг собственный мир. Он совсем рядом с вашим, под ним и вокруг, но он существует отдельно. Слуги знают очень много про твой мир, Энни, потому что им приходится выживать в нем, но ты почти ничего не знаешь про их.

– Не забывай, что я тоже работала служанкой, – напомнила Энни. – В доме Филиалофии.

Остра снисходительно улыбнулась.

– Меньше двух девятидневий. Но, послушай, не узнала ли ты за это время что-нибудь, о чем и не подозревала хозяйка дома?

Энни задумалась лишь на мгновение.

– Я узнала, что ее муж флиртует с горничными, хотя, думаю, она об этом знала, а то и вовсе полагала нормальным, – ответила она. – А вот о чем она не знала, так это о его связи с ее подругой, дат Оспеллиной.

– И ты узнала это только из наблюдений?

– Да.

– А другие слуги – они с тобой разговаривали?

– Мало.

– Правильно. Потому что ты была новенькая и к тому же иностранка. Они тебе не доверяли.

– Полагаю, ты права, – сказала Энни.

– Однако готова поспорить, хозяева дома не делали между вами этого различия. Для них ты была служанкой, и, пока ты выполняла свою работу, как и предполагалось, ты становилась невидимой, такой же частью дома, как окна и перила на лестницах. Они обратили на тебя внимание, только…

– Когда я сделала что-то не так, – проговорила Энни, начинающая понимать, что имеет в виду Остра.

Сколько в Эслене слуг? Сотни? Тысячи? Постоянно рядом, но, как правило, слишком незаметные, чтобы это беспокоило аристократов.

– Продолжай, – попросила Энни. – Расскажи мне про слуг в Эслене. Какие-нибудь мелочи.

Остра пожала плечами.

– Тебе известно, что мальчишка с конюшни, которого зовут Гимлет, сын Демиль, швеи?

– Нет.

– Ты помнишь, о ком я говорю?

– Гимлет? Разумеется.

«Только я никогда не задумывалась, кто его мать».

– Но при этом он не сын Армьера, мужа Демиль. Его настоящий отец – Каллен, с кухни. И поскольку жена Каллена, Хелен, крайне разозлилась, когда об этом узнала, Гимлету – кстати, его настоящее имя Амлет – не светит место в самом замке, потому что мать Хелен – Кабаниха, старая леди Голскафт…

– …командует всеми слугами замка.

Остра кивнула.

– В свою очередь, она является незаконной дочерью покойного лорда Ретвесса и девушки из семьи лендвердов.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что слуги больше времени спят друг с другом, чем работают.

– Когда черепаха всплывает, чтобы вдохнуть воздуха, ты видишь только кончик ее носа. Ты знаешь про слуг Эслена лишь то что они позволяют тебе узнать. А большая часть их жизни – интересы, страсти, связи, – все это держится в тайне.

– Однако, похоже, ты знаешь довольно много.

– Лишь столько, сколько нужно, чтобы понимать, чего я не знаю, – сказала Остра. – Я так близка с тобой, со мной обращаются, как с девочкой из благородной семьи. Поэтому мне не слишком доверяют – и не очень любят.

– И какое все это имеет отношение к моему дяде Роберту?

– Среди слуг ходят о нем довольно мрачные слухи. Говорят, в детстве он был невероятно, противоестественно жесток.

– Противоестественно?

– Одна из горничных, когда была девочкой… Она рассказывала, что принц Роберт заставил ее надеть платье Лезбет и потребовал, чтобы она отзывалась на это имя. А потом он…

– Остановись! – сказала Энни. – Думаю, я могу себе представить, что было дальше.

– Думаю, не можешь, – возразила Остра. – Этим они, конечно, тоже занимались, но его желания отличались извращенностью не только в этом отношении. А потом еще история Розы.

– Розы?

– О ней обычно умалчивают. Роза была дочерью Эммы Старте, которая работала в прачечной. Роберт и Лезбет сделали ее своей подругой по играм, они одевали ее в красивые платья, брали с собой на прогулки, катания верхом, пикники. Обращались с ней так, словно она была благородной по рождению.

– Так же, как обращались с тобой, – сказала Энни, чувствуя, как что-то болезненно шевельнулось у нее в груди.

– Да.

– Сколько им было лет?

– Десять. Так вот, Энни, о чем говорят – хотя в это и трудно поверить.

– Думаю, сейчас я готова поверить уже во все, – ответила Энни.

Ей казалось, что ее чувства притупились, точно нож, которым слишком часто рубили кости.

Остра понизила голос.

– Говорят, что в детстве Лезбет была такой же, как Роберт, жестокой и завистливой.

– Лезбет? Она самая милая, добрая и кроткая женщина, которую я когда-либо знала.

– Говорят, она стала такой после исчезновения Розы.

– Исчезновения?

– Роза пропала, и никто больше ее не видел. Никто не знает, что случилось. Но Лезбет плакала дни напролет, а Роберт казался более возбужденным, чем обычно. После этого Роберта и Лезбет почти не видели вместе. Лезбет словно стала другим человеком, старалась совершать только добрые поступки и жить как святая.

– Я не понимаю. Ты хочешь сказать, что Роберт и Лезбет убили Розу?

– Я сказала, что никто ничего не знает. Ее родные молились, рыдали и даже составили прошение. Вскоре после этого ее мать и ближайших родственников отправили служить в дом грефта Брогсвелла, за сотни лиг, и там они и остаются до сих пор.

– Это ужасно. Я не могу… ты хочешь сказать, что мой отец не расследовал это дело?

– Сомневаюсь, что эта история достигла ушей твоего отца. Она была решена внутри мира слуг. Если бы слух об этом дошел до твоей семьи, о нем так же легко могли бы узнать политические противники твоего отца. И тогда все слуги, знающие хоть что-нибудь, могли бы исчезнуть так же неожиданно и без объяснений, как и Роза. Поэтому Кабаниха объявила, что Роза уехала со своей сестрой работать в Виргенью. Домоправительница также позаботилась о наличии соответствующих записей. И родных Розы тихо отослали из замка, чтобы они в своем горе не принялись разговаривать не с теми людьми.

Энни закрыла глаза и увидела проступающее сквозь веки симпатичное личико с зелеными глазами и вздернутым носиком.

– Я помню ее, – выдохнула она. – Они называли ее кузина Роза. Это было во время праздника на Том Вот. Мне тогда было не больше шести.

– Мне было пять, значит, тебе шесть, – подтвердила Остра.

– Ты и в самом деле думаешь, что они ее убили? – пробормотала Энни.

Остра кивнула.

– Я думаю, что она мертва. Возможно, это был несчастный случай или игра, зашедшая слишком далеко. Говорят, Роберт любит играть.

– А теперь он на троне. На троне моего отца. А мою мать он запер в башне.

– Я… я слышала об этом, – проговорила Остра. – Я уверена, что он не причинил ей вреда.

– Он приказал меня убить, – ответила Энни. – Неизвестно, что он сделает с моей матерью. Именно об этом я должна сейчас думать, Остра. Не о том, стану ли я королевой, а о том, чтобы освободить мать и поместить Роберта туда, где он не сможет причинить никому вреда. Пока только об этом.

– Вот теперь ты говоришь вполне разумно.

Энни глубоко вдохнула и почувствовала, что камень на ее душе стал много легче.

Они уже выехали из леса и спускались к дороге. Энни различила вдалеке Севойн и неожиданно задумалась, удастся ли ей на этот раз проехать его без приключений.

– Энни! – окликнул ее кто-то сзади. – Каснара… э-э… редиатура!

Она оглянулась и увидела Казио, со всех сторон окруженного гвардейцами.

– Что такое, Казио? – спросила она на вителлианском.

– Не соизволишь ли ты объяснить этим людям, что я принадлежу к числу твоих высокоценимых спутников? Если, конечно, это действительно так.

– Разумеется, – ответила Энни и перешла на королевский язык. – Этот человек – один из моих телохранителей, – сказала она гвардейцам. – Он может приближаться ко мне, когда пожелает.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал один из рыцарей, миловидный молодой человек с каштановыми волосами, чем-то немного похожий на гуся. – Но мы не можем ничего принимать на веру. Она кивнула.

– Как вас зовут, сэр рыцарь?;

– С вашего позволения, ваше величество, меня зовут Джемме Бишоп.

– Хорошее имя из Виргеньи, – заметила Энни. – Я благодарю вас за бдительность. Несмотря на его поведение, этот человек пользуется моим доверием.

– Как прикажете, ваше величество, – ответил рыцарь, и гвардейцы расступились, чтобы пропустить Казио.

– У нас снова появилась свита, – проговорил он, оглянувшись на рыцарей. – Интересно, удастся ли этой продержаться дольше, чем предыдущей.

– Будем надеяться, – ответила Энни. – Извини, что нам до сих пор не удалось поговорить. Жизнь становится все сложнее и сложнее, и я уверена, что и для тебя не в меньшей степени.

– Мои дела пошли на лад, когда я узнал, что ты жива, – сказал Казио и печально почесал затылок. – Я был плохим защитником для тебя – для вас обеих. Я уже извинился перед Острой и теперь хочу извиниться перед тобой.

– Ты рисковал жизнью ради нас, – проговорила Энни.

– Жизнью может рискнуть любой, – ответил Казио. – Даже человек, который ничего не умеет и не соображает, может умереть ради тебя. Я надеялся, что могу сделать больше. Если бы я погиб, помешав врагам тебя захватить, это одно дело. Но позорно остаться на месте, когда тебя похитили…

–.. это вопрос собственной гордости, – закончила за него Энни. – Не валяй дурака, Казио. Я жива, как видишь. Нас всех застали врасплох: Эспера, сэра Нейла, брата Стивена и меня. Ты оказался в хорошей компании.

– Этого больше не произойдет, – твердо сказал Казио.

– Как скажешь, – ответила Энни.

Казио кивком указал на герцогиню.

– Эта госпожа – твоя родственница?

– Элионор? Да, тетя, сестра отца.

– Она на нашей стороне?

– Я решила ей довериться. Однако, если ты знаешь причину по которой мне не стоит этого делать, я готова тебя выслушать.

Казио кивнул.

– Куда мы направляемся? – спросил он.

– В Гленчест, ее резиденцию, – ответила Энни.

– И что мы будем там делать?

– Полагаю, собираться на войну, – сказала Энни.

– Понятно. В таком случае дай мне знать, если я смогу быть чем-то полезен, хорошо?

– Да.

– Энни! – донесся сзади голос Элионор. – Будь любезна, верни мне этого вителлианского юношу. Я начинаю находить эту поездку чрезвычайно скучной.

– Он плохо говорит на королевском языке, – сообщила ей Энни.

– Фатио Вителлионо, – ласково ответила та, – Бенос, ми делла.

– Зато она говорит на моем языке, – радостно отметил Казио.

– Да, – подтвердила Энни. – Похоже на то. И я уверена, что она хочет попрактиковаться в нем с тобой.

Он оглянулся назад.

– А следует ли мне?..

– Да, – сказала Энни. – Но будь осторожен. Моя тетушка может быть очень опасной для добродетельного человека.

Казио улыбнулся и снова надел свою широкополую шляпу.

– Если я встречу такого человека, я непременно постараюсь предупредить его, – сказал он, после чего развернулся и поехал назад.

Остра довольно растерянно посмотрела ему вслед.

– Остра, те люди, что тебя захватили, они что-нибудь говорили? – спросила Энни.

– Они думали, что я – это ты, – ответила Остра. – Хотя уверены не были.

Энни кивнула.

– У меня сложилось впечатление, что у них было не совсем точное описание моей внешности. Они упоминали какие-нибудь имена? Чьи угодно?

– Насколько я помню, нет.

– Они тебя не тронули?

– Разумеется, трогали. Они меня связали, посадили на лошадь…

– Я не это имела в виду, – перебила ее Энни.

– Нет… о нет, ничего такого. В том смысле, что они об этом говорили, даже угрожали, пытались заставить сказать, кто я на самом деле. Но ничего не сделали. – Внезапно ее глаза широко распахнулись.-Энни, они… тебя…

Энни резким кивком указала на Виста.

– Он пытался. Но кое-что помешало.

– Пусть сэр Нейл его убьет, – сквозь стиснутые зубы попросила Остра. – Или скажи Казио, и он вызовет его на дуэль.

– Нет. У него ничего не получилось, и он еще может мне пригодиться, – ответила Энни, разглядывая поводья у себя в руках. – Кое-что случилось, Остра. Человек, который меня захватил, он умер.

– Ты… ты его убила? Как тех ужасных людей в роще?

– Я убила тех людей в роще, пожелав им смерти, – сказала Энни. – Подо мной проснулась какая-то сила, словно полный воды колодец, откуда я могла черпать ковшом. Я нащупала их внутренности и вырвала их. Так же, как когда я ослепила того рыцаря в Вителлио или когда Эрисо вдруг стало плохо… только, ну, хуже. В этот раз было не так. Человека, похитившего меня, убил демон. Я ее видела.

– Ее?

Энни пожала плечами.

– Я побывала в каком-то другом месте. Мне кажется, она последовала за мной оттуда. Она помешала Висту меня изнасиловать.

– Может, тогда она не демон, а твой ангел-хранитель, – предположила Остра.

– Ты ее не видела, Остра. Она ужасна. И я даже не представляю, кого можно спросить о таких вещах.

– Ну, брат Стивен, кажется, много знает, – сказала Остра с печалью в голосе. – Но, думаю, он…

– Он в порядке, – сообщила Энни. – Но нужен где-то еще.

– Правда? Откуда ты знаешь?

Энни подумала о Терновом короле и о том, что видела в его глазах.

– Я не хочу больше об этом говорить, – сказала она. – Потом. Позже.

– Хорошо, – проговорила Остра успокаивающим тоном. – Потом.

Энни сделала глубокий вдох.

– Ты сказала, что знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, и, думаю, ты права. Вот почему мне нужно, чтобы ты за мной присматривала, Остра. Внимательно. И если тебе вдруг покажется, что я сошла с ума, ты должна мне сразу об этом сказать.

Остра немного нервно рассмеялась.

– Я попытаюсь, – пообещала она.

– Раньше у меня были от тебя тайны, – продолжила Энни. – Мне нужно… мне снова нужен кто-то, с кем я могла бы разговаривать. Человек, которому я могу доверять и который не откроет мои секреты ни одной живой душе.

– Я никогда не нарушу слова, данного тебе.

– Даже ради Казио?

Остра помолчала немного, а потом спросила:

– Это так заметно?

– Что ты его любишь? Конечно.

– Мне очень жаль.

Энни закатила глаза.

– Остра, Казио дорог мне как друг. Он несколько раз спасал нам жизни, что особенно для меня важно. Но я его не люблю.

– Даже если бы ты его любила, – словно защищаясь, заметила Остра, – Он ниже тебя по положению.

– Сейчас речь не об этом, Остра, – сказала Энни. – Я его не люблю. И мне нет дела до твоих чувств к нему, пока ты не соберешься рассказывать ему то, что я попрошу тебя держать в тайне.

– Моя первейшая верность всегда была, остается и будет твоей, Энни.

– Я верю, – сказала Энни и взяла подругу за руку, – но мне нужно было услышать это еще раз.

Они добрались до Гленчеста в сгущающихся сумерках.

Он выглядел совсем таким же, каким его помнила Энни, – множество шпилей, садов, стекла, словно замок, сотканный феей из паутины. В детстве он казался Энни волшебным. Сейчас же она задала себе вопрос, как его можно защитить – и можно ли вообще. Он не выглядел способным выдержать осаду.

У ворот их дожидались десять всадников в черных куртках. Их командир, высокий, сухопарый мужчина с коротко остриженными волосами и бородкой клинышком, отделился от группы и поехал к ним навстречу.

– О, дорогая, – прошептала Элионор. – Я надеялась, что у нас будет больше времени.

– Герцогиня, – проговорил мужчина с поклоном. – Я уже почти выехал искать вас. Мой господин будет недоволен вашим поведением. Вы должны были ждать меня в вашем поместье.

– Мой брат редко бывает доволен моим поведением, – ответила Элионор. – Но данный случай вряд ли доставит ему неудовольствие. Герцог Эрнст, позвольте представить вам мою племянницу, Энни из дома Отважных. Она, похоже, заблудилась, и все метались по окрестностям в поисках. А нашла ее я. И, насколько я понимаю, она прибыла, чтобы отобрать у вашего господина корону.

ГЛАВА 5 НА ДЕРЕВЬЯХ

– Ты собираешься мне объяснить, что все это значило? – спросила Винна, когда они перебрались через низкий гребень и покинули поле зрения принцессы – или королевы, или кто она там еще – и ее новообретенной свиты.

– Да, – сказал Эспер.

После еще нескольких минут тишины она натянула поводья и остановила коня.

– Ну?

– Ты хочешь сейчас?

– Да, сейчас. Как тебе удалось убедить ее величество отпустить тебя на поиски Стивена?

– Ну, мне не пришлось убеждать. Она сама хотела, чтоб я за ним поехал.

– Как мило с ее стороны.

Эспер покачал головой.

– Нет, это странно. Мне показалось, она знала, что его захватили. И сказала, что ему понадобится наша помощь, что нам предстоит выполнить вместе с ним некую миссию и что это не менее важно, чем возвращение ей трона. Если не более.

– А она сказала почему?

– Она сама не знает. Она сказала, что ей было видение Тернового короля, и он ей внушил, что Стивен почему-то важен. И что он в опасности.

– Ничего не понимаю, – проговорила Винна. – Его захватили слиндеры, а они – слуги Тернового короля. В таком случае почему он в опасности? И если его замшелое величество хотел, чтобы мы были с ним рядом, почему не приказал слиндерам прихватить заодно и нас?

– Вопрос не ко мне, – ответил Эспер. – Я даже в видения не очень верю. Я просто рад, что она нас отпустила. Хотя…

– Что?

– Ты ведь видела уттинов?

– Уттинов? – Винна побледнела. – Как то чудовище,которое… – Она запнулась.

– Ну. Трое, не меньше. Слиндеры их прикончили. Может быть, чудовища тоже пришли за Стивеном? И поэтому Терновый король послал слиндеров – чтобы они его защитили.

– Мне казалось, ты не веришь в видения.

– Я просто рассуждаю вслух, – сказал Эспер. – Люблю идти по следу.

– А что еще сказала ее величество?

– Только что мы должны найти Стивена. Найти, защитить и помочь. Она сказала, что я должен сам принимать решения и полагаться на себя, и добавила, что я буду ее полномочным посланником в тех краях – что бы это ни значило.

– Правда? Ее посланником?

– Ты знаешь, что имеется в виду?

– Это виргенийское понятие. Означает, что ты можешь действовать от ее имени, что она за тебя ручается. Не думаю, что она дала тебе что-нибудь в подтверждение.

Эспер рассмеялся.

– Что бы она могла дать? Письмо с печатью, кольцо, скипетр? Девушке пришлось преодолеть полмира, спасаясь от погони, и, насколько я понял, большую часть времени у нее не было ничего, кроме одежды. Думаю, с этим мы как-нибудь разберемся позже, если, конечно, потребуется. В любом случае, сейчас то, что она дала мне какие-то полномочия, не многого стоит, верно? Её могут называть королевой, но пока что она таковой не является.

– Верно, – пробормотала Винна. – Можно сказать и так. Они некоторое время ехали в тишине, Эспер не знал, что еще добавить; всякий раз, когда он смотрел на Винну, он замечал, что она выглядит все более обеспокоенной.

– Со Стивеном и Эхоком все будет в порядке, – заверил он её – Мы их найдем. Мы справлялись и с худшим, мы. четверо.

– Да, – уныло согласилась она.

Эспер поскреб щеку.

– Да, с ними все в порядке.

Винна кивнула, но ничего не ответила.

– Между тем это прекрасно. Я имею в виду, мы уже давно не были вдвоем.

Она резко вскинула голову.

– И что с того? – сердито поинтересовалась она.

– Я… ну, не знаю. – Эспер чувствовал, что падает, но не имел ни малейшего представления, обо что споткнулся.

Винна открыла рот, закрыла его и снова начала:

– Сейчас не время. Когда найдем Стивена.

– Не время для чего? – спросил Эспер.

– Ни для чего.

– Винна…

– Ты в упор меня не замечаешь вот уже два девятидневья, – взорвалась она, – и вдруг что-то на тебя нашло, и ты попытался ко мне подольститься.

– Знаешь, довольно трудно говорить о любви, когда вокруг полно народу, – проворчал Эспер.

– Я не ждала от тебя букетов и стихов, – пояснила Винна– Просто взять за руку, что-нибудь изредка шепнуть на ухо. Мы могли бы умереть и не… – Она опустила голову и поджала губы.

– Мне казалось, ты понимала, во что ввязываешься, когда… – Он замолчал, не зная, что собирается сказать дальше.

– Бросилась тебе на шею? – договорила она за него. – Да. Я не собиралась делать ничего подобного. Когда я увидела тебя у Таффского ручья, я подумала, что ты мертв. Что ты умер, так и не узнав о моих чувствах. А когда ты снова оказался жив и мы уехали от всего – от моего отца, «Свиных сисек» и вообще из Колбели… мне стало плевать на последствия, на будущее – на все.

– А теперь?

– И теперь тоже, проклятый осел. Однако у меня появились сомнения насчет тебя. Когда мы были вдвоем, мне казалось, что все замечательно. Правда, большую часть времени я ничего не соображала от страха, но если отбросить это, я в жизни не чувствовала себя такой счастливой. Как если бы ты дал мне все, о чем я мечтала: приключения, любовь и сладостные ночи. Но стоило другим людям возникнуть рядом, и я вдруг стала для тебя кем-то вроде надоедливой младшей сестры. А потом появилась она, куда больше похожая на тебя, чем я когда-либо могла бы стать…

Он перебил ее.

– Винна, неужели тебе не хочется нормальной жизни – дома, детей?

Она фыркнула.

– Спасибо, я лучше подожду заводить семью, пока мир не передумает рушиться.

– Я серьезно.

– Я тоже. – В ее зеленых глазах появился вызов. – Ты хочешь сказать, что я не смогу получить всего этого с тобой?

– Я никогда всерьез об этом не думал.

– Иными словами, сейчас ты делаешь со мной то, о чем не задумывался?

– Э-э… Получается, так.

– Ну, так давай закончим этот разговор, то-то ты обрадуешься.

Повисло неловкое молчание.

– Ты для меня вовсе не сестра-надоеда.

– Нет, конечно. Меньше часа наедине, и ты уже готов залезть мне под юбку.

– Я лишь сказал, что счастлив снова остаться с тобой наедине, и все, – попытался оправдаться Эспер. – Просто вдали от остальных. И это совсем не то, что ты подумала. Я лесничий и никогда не был никем другим. Потому что больше ничего не умею. Я работаю один, как мне хочется, и у меня получается. Я не вожак, Винна. Я не так скроен. Вчетвером уже было довольно плохо. Впятером – почти невыносимо.

– Мне не показалось, что ты расстроился, когда появилась Лешья.

– Я говорю не о ней, – с отчаянием сказал Эспер. – Я пытаюсь кое-что тебе объяснить.

– Продолжай.

– И вдруг нас стало пятьдесят, и я просто не знал, что мне делать. Я не рыцарь и не солдат. Я работаю один.

– И при чем тут я?

Он сделал глубокий вдох, чувствуя себя так, будто он собирается нырнуть в очень глубокий пруд.

– С тобой – вдвоем с тобой – это словно я один, только еще лучше.

Винна удивленно посмотрела на него.

Эспер увидел, как у нее на глазах выступили слезы, и его сердце упало. Он знал, что хотел сказать, но ему явно не хватило слов.

– Винна… – начал он снова.

Она предостерегающе подняла вверх палец.

– Тсс! Это лучшее, что ты мне сказал за очень долгое время – может быть, за все время, – поэтому лучше заткнись.

Эспера охватило невероятное облегчение. Он последовал ее совету и замолчал.

Пошел сильный снег, но лесничий не боялся, что тропу заметет: он мог бы потерять след одного или двух слиндеров, но не нескольких сотен, прошедших тут. Кроме того, люди-звери оставили не только отпечатки ног, но и кровь и изредка трупы. Возможно, слиндеры не испытывали страха или боли, но умирали они как и все остальные.

Несколькими часами позже дневной свет сдался без боя, свинцовый цвет потускнел до черноты, с неприятным обещанием сильного мороза. Эспер и Винна зажгли факелы. Снег пошел сильнее, и пламя возмущенно зашипело.

Хотя Эспер не желал этого признавать, он устал, так устал, что его колени дрожали, сжимая бока Огра. Винна не жаловалась, но он видел, что она тоже едва держится в седле. День выдался длинным, и почти все это время они играли в прятки со смертью, а от таких испытаний и железо рассыплется.

– Как ты там, еще держишься? – спросил Эспер.

– Снег засыплет следы, если мы остановимся. – Винна вздохнула.

– Не настолько, чтобы я не нашел тропы, – возразил Эспер. – Даже если не будет больше тел, есть сломанные ветки, ободранная кора деревьев… я могу пройти по ним.

– Мы остановимся отдохнуть, а они тем временем убьют Стивена.

– Если все так, как мы предполагаем, они его не убьют.

– А если мы ошибаемся? Вдруг они решат вырезать ему сердце в полночь?

– Возможно, – не стал спорить Эспер. – Но ты правда думаешь, мы сможем ему чем-то помочь, если найдем его сейчас, измотанными и обессилевшими?

– Не сможем, – согласилась Винна. – Так ты поэтому хочешь остановиться?

– Да, – подтвердил Эспер. – Я не рыцарь из детских сказок, готовый умереть только потому, что так полагается. Мы спасем Стивена, если я буду уверен, что у нас будет приличный шанс сделать это и остаться в живых. А сейчас нам необходимо немного отдохнуть.

Винна кивнула.

– Да, – сказала она. – Ты меня уговорил. Хочешь встать лагерем прямо здесь?

– Нет, позволь тебе кое-что показать. Это немного впереди.

– Чувствуешь зарубки? – спросил Эспер.

Он пошарил рукой в темноте и нащупал попку Винны.

– Да. И следи за своими лапами, старый медведь. Я совсем не такая добрая, как ты думаешь, особенно если учесть, что ты снова заставил меня лезть на дерево.

– На это должно быть проще забраться.

– Проще. А кто сделал зарубки? Они старые и уже зарастают корой.

– Да. Это я их вырезал, еще мальчишкой.

– Так ты это давно задумал!

Эспер рассмеялся бы, но слишком устал.

– Еще чуть-чуть повыше, – пообещал он. – И нащупаешь выступ.

– Есть, – сказала Винна.

Несколько мгновений спустя Эспер выбрался вслед за Винной на жесткую плоскую поверхность.

– Твой зимний замок? – спросила она.

– Что-то вроде того, – ответил он.

– Ему бы не помешали стены.

– Ну, я тогда бы ничего не видел, не так ли? – возразил Эспер.

– Мы и сейчас ничего не видим, – заметила Винна.

– Да. Зато есть крыша, которая защитит нас от снега. А еще здесь должен быть кусок холста, мы сможем натянуть его и укрыться от этого ветра. Только осторожно, не свались, я строил свой замок для одного.

– Иными словами, я первая женщина, которую ты привел домой.

– А… – Он замолчал, побоявшись ответить на это.

– Ой, прости, я пошутила, – спохватилась Винна. – Я не должна была об этом говорить.

– Это было уже давно, – сказал Эспер. – И рана уже зажила. Просто я не… – Теперь он был уверен, что ему не следует продолжать.

И тут он почувствовал ее перчатку на своей щеке.

– Я не ревную к ней, Эспер, – успокоила его Винна. – Это было еще до моего рождения, так что я не могу тебя к ней ревновать.

– Точно?

– Точно. Итак, где у нас очаг?

– Думаю, ты как раз его нащупала, – ответил он.

– О, ясно. – Она вздохнула. – Что ж, это лучше, чем мерзнуть.

К тому времени, когда его разбудил серый рассвет, Эспер знал наверняка: не просто лучше, а лучше намного. Винна уютно устроилась, положив голову ему на руку, ее обнаженное тело, прижимавшееся к нему, было горячим, и оба плотно завернулись в одеяла и шкуры. У них оставалось гораздо больше сил, чем они предполагали, и они лишь чудом умудрились не свалиться с крошечной деревянной площадки.

Эспер старался дышать медленно и глубоко, чтобы не разбудить девушку, но оглянулся и, как и в далеком детстве, восхищенно замер.

– А вот и ты, – пробормотала Винна.

– Ты проснулась?

– Раньше тебя, – сказала она. – Просто лежала и любовалась. Я и представить себе не могла, что на свете есть подобное место.

– Я зову их Тиранами, – проговорил Эспер.

– Тираны?

Он кивнул на раскидистые, переплетенные ветви огромного дерева, на котором они спали, и тех, что росли рядом.

– Да. Это самая большая и древняя роща железных дубов во всем лесу. Здесь не могут выжить другие деревья, дубы отбрасывают слишком густую тень. Они короли, императоры леса. Тут совершенно иной мир. Есть существа, которые живут среди этих ветвей и никогда не спускаются на землю.

Винна наклонилась, чтобы заглянуть за край платформы.

– А до земли далеко… ой!

– Не упади, – сказал он и сжал ее чуть крепче.

– Дальше, чем я думала, – выдохнула она. – Намного. И мы чуть… вчера ночью мы…

– Нет, никогда, – соврал Эспер. – Я следил за этим все время.

Винна кривовато улыбнулась и поцеловала его.

– Знаешь, – сказала она, – в детстве я думала, что ты сделан из железа. Помнишь, когда вы с Довелом притащили тела Черного Варга и его людей? Мне казалось, будто ты святой Михаил во плоти. И если ты рядом, волноваться не о чем.

У нее были серьезные и очень красивые глаза. Где-то рядом черный дятел застучал по коре, а потом издал гортанную трель.

– Теперь ты знаешь лучше, – сказал он. – Фенд забрал тебя, прямо из-под моего носа.

– Да, – тихо проговорила она. – И тебе удалось меня спасти, но было слишком поздно. К тому времени я уже знала, что ты тоже можешь потерпеть поражение, что, даже несмотря на твою решимость и силу, зло все еще может до меня добраться.

– Мне очень жаль, Винна.

Она сжала его ладонь.

– Нет, ты не понимаешь, – сказала она. – Девушка может влюбиться в героя. Женщина любит человека. Я люблю тебя не потому, что думаю, будто ты можешь меня защитить, а потому, что ты человек, хороший человек. И не в том дело, что ты всегда побеждаешь, а в том, что ты всегда пытаешься.

Она посмотрела вниз, на далекую землю у подножия дерева, и Эспер вздохнул с облегчением, потому что не мог придумать, что ей ответить.

Он помнил Винну ребенком, веником ног-рук и светлых волос, носившимся по деревне и пристававшим к нему с требованиями рассказать о внешнем мире. Она была одной из сотни детей, которые у него на глазах взрослели и превращались в матерей и отцов.

Эспер не знал точно, что такое любовь. После смерти первой жены, Керлы, он целых двадцать лет избегал женщин и связанных с ними затруднений. Винне удалось пробраться в его жизнь, притворившись маленькой девочкой, пока ему не пришлось узнать лучше. Но неожиданно он понял, что это сюрприз из приятных и ненадолго поддался ей, насколько мог.

Однако это было до того, как Фенд захватил Винну. Фенд убил первую любовь Эспера, и лесничий испугался, что он убьет и последнюю.

В любом случае, с тех пор Эспер все больше и больше тревожился на этот счет и все меньше и меньше был уверен в своих чувствах. Он знал, что они никуда не делись, но, пока они с Винной были в пути, сражались с врагами, пока им постоянно грозила гибель, ему было легко не думать о будущем, легко представлять себе, что, когда это все закончится, Винна вернется к своей прежней жизни, а он – к своей. Он будет по ней скучать и хранить теплые воспоминания, но это принесет ему облегчение.

Однако сейчас он вдруг понял, в какие глубокие воды заплыл, и сомневался, что сможет добраться до берега.

Сам того не желая, он вспомнил Лешью. Женщина-сефри была жесткой и мудрой и держала свои чувства при себе. С ней не было бы никаких сложностей; все честно и просто…

Неожиданно Эспер почувствовал, что дерево начало содрогаться. Не от ветра; дрожь была неестественной и поднималась от самых корней.

Винна, должно быть, заметила, что он хмурится.

– Что?

Он прижал к губам палец и покачал головой, затем принялся внимательно вглядываться в землю. Дрожь продолжалась, но он не представлял себе, чем она вызвана. Это могло быть приближением нескольких сотен всадников, столь многочисленных, что топот копыт их лошадей слился в единый гул. Это могли быть слиндеры, хотя на них это не было похоже. Продолжительность сотрясений показалась лесничему необычной, такой он еще никогда не встречал, но дрожь становилась все сильнее.

Эспер затаил дыхание, дожидаясь появления новых звуков.

Сотней ударов сердца позже он услышал скрежет и скрип. Несколько сухих листьев, отчаянно цеплявшихся за ветки деревьев, не удержались и поплыли к земле. Эспер по-прежнему ничего не видел, но отметил, что дятел смолк и все остальные птицы тоже.

Шум сделался четче, дерево задрожало сильнее, пока наконец Эспер не почувствовал тяжелый ритм, глухие удары почти на грани слышимости. Какое-то очень большое и тяжелое существо мчалось сквозь лес быстрее галопирующей лошади.

И оно тащило за собой что-то громадное.

Потянувшись за луком и стрелами, он заметил, что Винна часто и испуганно дышит. Чтобы успокоить, он взял ее за руку и сильно сжал пальцы. Затем он посмотрел на небо; оно по-прежнему оставалось серым, но тучи стояли высоко, и было довольно светло. Не было похоже, что снова пойдет снег.

Чем бы оно ни было, существо приближалось с той же стороны, откуда пришли и они, – с северо-запада. Ветви в том направлении заметно раскачивались. Эспер начал дышать глубже и медленнее, пытаясь расслабиться, сосредоточившись на Старой Королевской дороге внизу и чуть севернее.

Сначала он различал лишь что-то огромное, черное и серо-зеленое, пробирающееся среди деревьев, но его чувства никак не могли соотнести это с реальностью. Лесничий сосредоточился на арке из двух гигантских Тиранов, нависших над длинным просветом Старой Королевской дороги, решив, что именно там сможет как следует рассмотреть непонятное существо.

Первым сквозь деревья просочился туман, а вслед за ним выскочило нечто темное и извивающееся, двигающееся так быстро, что Эспер сначала подумал, будто он видит некий странный поток, реку, струящуюся над землей. Но потом оно вдруг резко остановилось. Дрожь дерева и шум как ножом отрезало.

Туман начал клубиться, и внутри его вспыхнуло зеленоватое свечение.

Эспер почувствовал, что кожу у него начало пощипывать, и в теле родилась боль, словно в приступе лихорадки. Когда туман рассеялся, лесничий разглядел, что зеленым светится глаз, и спешно прикрыл Винне лицо рукой. Глаз был сощурен, так что осталась лишь щелочка, но рисковать не стоило.

Голова существа, как Эспер теперь видел, была размером с крупного мужчину и оканчивалась длинным сужающимся рылом с мясистыми ноздрями, немного похожими на лошадиные, но ближе к шее череп расширялся и утолщался, напоминая змеиный. Сразу за глазами, выступавшими из круглых глазниц, торчали два черных роговых выступа. Ушей не было, зато имелся шипастый гребень, начинающийся у основания черепа и спускающийся вдоль спинного хребта.

Существо не было змеей, потому что очень широкая шея примерно через четыре королевских ярда переходила в туловище на невероятно толстых лапах, заканчивающихся чем-то вроде копыт с пятью пальцами. Однако чудовище по-змеиному волокло брюхо по земле, извиваясь всем телом, таким длинным, что Эс-пер не смог разглядеть, есть ли у него задние лапы, и видел лишь его часть длиной в десять-двенадцать королевских ярдов.

Тварь приподняла голову, и на мгновение Эспер испугался, что она уставится на них своими смертоносными глазами, но вместо этого она опустила ноздри к земле и начала принюхиваться к следу, изгибая шею то в одну, то в другую сторону.

«Оно преследует нас или слиндеров? И за кем пойдет сейчас?» – спросил себя Эспер.

И тут он заметил то, чего не видел раньше. В самом широком месте, на массивных плечах твари, находилось нечто странное, цветное пятно…

Неожиданно Эспер понял. На теле чудовища было закреплено седло, в котором сидели два человека, один с непокрытой головой, а другой в широкополой шляпе.

– Проклятье, – выругался Эспер.

Словно услышав его, мужчина в шляпе взглянул вверх. И хотя расстояние было огромным, а все вокруг окутывал туман, Эспер сразу понял, кто это. Повязка на глазу, этот нос…

Фенд.

ГЛАВА 6 ПРИЗРАКИ

Герцог Эрнст потянулся за мечом, но клинок Нейла уже вылетал из ножен, вспыхивая по лезвию радужным сиянием. Эрнст и его люди замерли, не сводя с него глаз, а Нейл подал лошадь немного назад, чтобы видеть одновременно Эрнста и Элионор.

– Клянусь моими отцами и отцами моих отцов! – прорычал рыцарь. – Энни Отважная находится под моей защитой, и я убью любого, кто осмелится поднять на нее руку!

В следующее мгновение еще один клинок покинул ножны, Казио спешился и встал между Энни и Эрнстом, спиной к гвардейцам. Нейл подумал, что, возможно, последнее было ошибкой.

– Колдовство! – выговорил Эрнст, не сводя глаз с Дрэга. – Злые чары. Кем бы ты ни был, прайфек с тобой разберется.

– Пусть это послужит утешением твоему трупу, – крикнул в ответ Нейл. – Кстати, я забрал этот меч у слуги прайфека, что, полагаю, покажется тебе не менее странным, чем мне.

Эрнст наконец обнажил меч.

– Я не боюсь колдовства и не верю лжи, – сообщил он. – я выполню распоряжение моего господина.

– Мой дядя узурпатор. – вмешалась Энни. – Ваш долг служитъ мне, а не ему.

Эрнст сплюнул.

– Ваш отец мог выклянчить у Комвена право наследования для вас, но не стоит заблуждаться, принцесса. Есть лишь один Отважный, чья кровь достаточно сильна, чтобы править Кротенией, и это король Роберт. В какую бы ребяческую авантюру вы ни ввязались, уверяю вас, она только что закончилась.

– О, позвольте девушке еще немного побыть ребенком, – прервала его Элионор.

– Герцогиня? – удивился Эрнст.

– Энни, дорогая, возможно, тебе стоит закрыть глаза, – посоветовала Элионор.

Нейл услышал, как запели тетивы, и его бросило разом в жар и холод. Он проклял себя за глупость.

Однако больше всех удивился герцог Эрнст – когда одна стрела пронзила ему горло, а другая на четверть вошла в правую глазницу.

Снова запели луки, и за несколько ударов сердца все люди Эрнста оказались повержены. Только после этого из-за стены появились четверо мужчин в желтых рейтузах и оранжевых куртках. Длинными острыми ножами они начали перерезать глотки раненым.

Энни удивленно вскрикнула.

– О, милая, мне казалось, я просила тебя не смотреть, – укорила ее Элионор.

– Я не впервые вижу, как умирают люди, тетя Элионор, – ответила Энни.

Она побледнела, и в глазах у нее стояли слезы, но она спокойно наблюдала за происходящим.

– К сожалению, – проговорила Элионор. – Как я вижу, несмотря на некоторые остатки наивности, ты повзрослела, не так ли? Ладно, довольно неприятных сцен, – продолжала она, натягивая поводья. – Давайте лучше посмотрим, что у нас найдется на кухне.

Когда они направились в сторону особняка, Нейл поравнялся с Элионор.

– Герцогиня…

– Да, сэр рыцарь. Я знаю, с вашей стороны было крайне неучтиво считать меня предательницей и лгуньей, однако вам нет нужды извиняться, – отозвалась та. – Видите ли, я ожидала прибытия герцога не раньше завтрашнего дня и позаботилась о том, чтобы с ним произошел несчастный случай до того, как он доберется до моих владений.

– Роберт скоро узнает, что с ними что-то произошло, – напомнил Нейл.

– Ну надо же! – Элионор вздохнула. – Ужасные времена настали. Чудовища и злодеи бродят по дорогам. Даже люди короля не могут чувствовать себя в безопасности.

– Вы думаете, Роберт ничего не поймет?

– Я думаю, у нас есть немного времени, голубчик, – уточнила Элионор. – Достаточно, чтобы поесть, чего-нибудь выпить и отдохнуть. Я полагаю, строить планы лучше поутру. Прежде чем обсуждать дальнейшие шаги, следует привести себя в порядок. В конце концов, я надеюсь, вы не собирались немедленно отправиться в Эслен и потребовать, чтобы вам открыли городские ворота?

Нейл невольно улыбнулся.

– Вот в этом как раз и состоит трудность, – ответил он. – Если я могу быть с вами откровенен, герцогиня…

– Можете, насколько пожелаете, – с хитрым видом проговорила она. – А еще вы можете меня обманывать и дразнить. В любом случае, мне это доставит удовольствие. – Ее губы слегка изогнулись в улыбке.

– Я участвовал во многих сражениях, – продолжил Нейл, не обращая внимания на ее заигрывания. – Отец в первый раз дал мне копье, когда мне исполнилось девять. Мы сражались с Рейдерами из Вейханда, нанятыми Ханзой. После того как отец погиб, барон Файл де Лири взял меня в свой дом, и я сражался за него. Теперь я рыцарь Кротении. Однако я не слишком разбираюсь в том, как следует вести войну. Я возглавлял набеги и защищал укрепления, но я не знаю, что нужно сделать, чтобы захватить город или крепость, особенно такую, как Эслен. Боюсь и Энни тоже.

– Я знаю – согласилась Элионор. – Ваша кампания, несомненно, крайне важна. И все же, дорогой мой, тем больше причин для вас провести некоторое время со мной. Так я смогу представить вас нужным людям.

– В каком смысле?

– Прошу вас, имейте немного терпения, голубчик. Доверьтесь Элионор. Разве я когда-нибудь давала вам плохие советы?

– Один пример я мог бы привести, – сдержанно проговорил Нейл.

– Нет, не думаю, – мягко ответила Элионор. – То, что из этого не получилось ничего хорошего, не моя вина. Фастия погибла не из-за вашей встречи, сэр Нейл. Ее убили злодеи. Неужели вы думаете, что не влюбленный в нее рыцарь мог бы ее спасти?

– Я отвлекся, – сказал Нейл.

– Я этому не верю. Мюриель тоже. И я уверена, что Фастия никогда не стала бы винить вас. Или желать, чтобы вы оплакивали ее столь долго. Я знаю, вы скорбите по ней, но она умерла, а вы продолжаете жить. Вы должны… О, ну надо же!

Щеки Нейла вспыхнули.

– Сэр Нейл?

– Герцогиня?

– Ваше лицо так очаровательно открыто. У вас сделался такой виноватый вид. И кто же завладел вашим воображением?

– Никто, – быстро ответил Нейл.

– Ха. Вы хотите сказать, что не желаете признавать своей влюбленности. Иными словами, кто-то вам нравится, но вы почему-то считаете, что это дурно. Чувство вины – вот ваша истинная возлюбленная, сэр рыцарь. Назовите мне имя женщины, которую вы любили и при этом не чувствовали себя виноватым.

– Прошу вас, герцогиня, не нужно это обсуждать.

– Возможно, вам стоит выпить еще немного моего травяного настоя.

Нейл в отчаянии смотрел вперед, мечтая, чтобы этот разговор закончился. Особняк находился слишком далеко от ворот. Почему-то раньше ему так не казалось.

С тех пор как он нашел Энни в Данмроге, ему удалось заставить свое сердце молчать, но Гленчест пробудил воспоминания Нейл вспомнил, как приехал сюда в первый раз во время гораздо более беззаботной прогулки. Он вспомнил, как Фастия сплела венок из цветов, чтобы Нейл надел его на шею. А потом, выпив лишнего, она пришла к нему в комнату…

«Дочь моей королевы, которую я поклялся защищать. Замужняя женщина…»

Она умерла у него на руках, и он думал, что его сердце разбито и больше никогда не сможет ощутить любви.

Пока не встретил Бринну, которая спасла ему жизнь и пожертвовала мечтой, чтобы он мог исполнить свой долг. Он не полюбил ее, по крайней мере не так же, как Фастию, но что-то произошло.

Где она сейчас? Тоже умерла? Вернулась в тюрьму, из которой бежала?..

– Бедняжка, – вздохнула Элионор, – бедняжка. Боюсь, ваше сердце предназначено для трагедий.

– Вот почему моей единственной любовью должен стать долг, – ответил Нейл сдержанно.

– И это стало бы самой большой трагедией из всех, – возразила герцогиня. – Однако я не верю, что вы сможете придерживаться такой стези. У вас слишком романтическое сердце, чтобы закрыть все его двери.

Наконец, спустя целую вечность, они добрались до ворот особняка.

Казио оперся рукой о стену, чтобы сохранить равновесие, икнул, поднес к губам графин с вином и сделал большой глоток.

Такого букета он никогда прежде не пробовал: сухого и ароматного, с абрикосовым послевкусием. Герцогиня утверждала, что его доставили из соседней долины. Получалось, что это первое кротенийское вино, которое он попробовал.

Он глянул в безлунное небо и отсалютовал ему графином.

– З'Акатто! – сказал он. – Зря ты не поехал с нами. Мы поспорили по поводу этого вина. За тебя, старик!

З'Акатто утверждал, что к северу от Теро Галле нет маломальски достойного вина. Похоже, он ошибся. Впрочем, даже если бы он убедился в этом, упрямый старик все равно не признал бы своей неправоты. Казио задумался, как там его наставник. Скорее всего, еще отлеживается в Данмроге, раны-то серьезные…

Казио оглядел сад, который нашел случайно. Еда была превосходной и непривычной. Северные земли, возможно, и диковаты, но местная пища, вне всякого сомнения, очень интересна, а в доме герцогини ее вдоволь. Однако после нескольких бокалов вина разговоры вокруг стали не слишком внятными.

Герцогиня была способна довольно сносно поддерживать беседу на вителлианском, но хотя Элионор немного флиртовала с Казио по дороге, теперь она вполне закономерно сосредоточилась на злоключениях Энни. Юный вителлианец слишком устал, чтобы продираться сквозь сложности королевского языка, поэтому после обеда решил поискать уединения и нашел его здесь.

Гленчест (какие в этом краю диковинные названия!) казался скорее садом, чем особняком, и был похож на владения меддиссо в з'Ирбине, где Казио с з'Акатто однажды стянули бутылку знаменитого «Эчи'дакруми де Сахто Роса».

Конечно, в з'Ирбине с неба не падает замерзший дождь, а в вителлианских садах не бывает вечнозеленых живых изгородей, подстриженных в форме каменных стен, но Казио здесь нравилось. Он даже обнаружил в саду статую леди Фьюссы, чье изображение украшает и площадь в его родной Авелле, и почувствовал себя так, словно оказался дома.

Юноша надел свою шляпу на обнаженную статую святого, стоящую в центре дворика – маленького дворика в форме трилистника, – и уселся на мраморную скамейку, чтобы допить вино. От холода у него болели руки, но всему остальному телу было на удивление тепло, благодаря не только вину, но и великолепной одежде, которой его снабдила герцогиня, – оранжевые рейтузы из толстой шерсти и черная куртка из мягкой кожи, отделанной мехом. Поверх своего нового костюма вителлианец накинул стеганый плащ с широкими рукавами, а на ноги натянул удобные кожаные сапоги.

Устроившись в теплом круге света фонаря, Казио уже поднес к губам графин, чтобы выпить за превосходный вкус герцогинн в том, что касалось одежды, когда его задумчивость нарушил женский голос.

– Казио?

Он повернулся и увидел, что на него смотрит Остра.

Элионор одарила и ее тоже: платье цвета индиго, а поверх него плащ из темно-коричневого меха, незнакомого вителлианцу. Капюшон был оторочен, кажется, белой норкой. Лицо девушки было слишком румяным даже для такого освещения. Возможно, от холода.

– Привет, красотка, – сказал Казио. – Добро пожаловать в мое маленькое королевство.

Остра несколько мгновений молчала. В неверном свете юноше показалось, что она покачивается на пятках, словно пытаясь удержать равновесие на чем-то узком. Так и чудилось, что она вот-вот вытянет вперед руки, чтобы не упасть.

– Ты действительно считаешь меня красивой? – выпалила она, и Казио сообразил, что она выпила не меньше, чем он сам, а то и больше.

У герцогини, несомненно, был талант поить своих гостей вином.

– Как свет восхода, как лепестки фиалки, – ответил он.

– Нет, – прервала она его немного сердито. – Ничего такого. Ты говоришь подобные вещи каждой встречной. Я хочу знать, что ты думаешь обо мне, именно обо мне.

– Я… – начал он, но она снова его перебила.

– Я думала, что умру. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. И я молилась, чтобы ты меня нашел, и боялась, что ты погиб. Я видела, как ты упал, Казио…

– И я тебя нашел, – напомнил он.

– Да, нашел, – подтвердила Остра. – И это было замечательно. Как в тот первый раз, когда ты спас меня – спас нас, там, около монастыря. Ты встал между нами и опасностью, даже ни о чем не спросив. Тогда я в тебя влюбилась. Ты это знал?

– Я… Нет, – ответил Казио.

– Но потом я узнала тебя лучше и поняла, что ты сделал бы то же самое для кого угодно. Да, ты ухаживал за Энни, но, даже не знай ты никого из нас, ты бы все равно нам помог.

– Ну, я бы так не сказал, – возразил Казио.

– Зато я говорю. Ты как актер на сцене, Казио, только ты играешь собственную жизнь. Ты сочиняешь себе речи, придумываешь манеры, словно постоянно позируешь. Но под всем этим – и не важно, знаешь ты это или нет, – ты именно такой, каким хочешь казаться. Когда я поняла это, я полюбила тебя еще сильнее. А еще я понимаю, что ты меня не любишь.

Внутри у Казио все сжалось.

– Остра…

– Нет, помолчи. Ты меня не любишь. Я тебе нравлюсь. Тебе нравится меня целовать. Но ты меня не любишь. Может быть, ты любишь Энни. В этом я не уверена. Но ты понимаешь, что тебе ее не получить, ведь так?

Она плакала, и неожиданно Казио отчаянно захотелось высушить ее слезы, но что-то мешало ему сдвинуться с места.

– Я прекрасно понимаю, что ты флиртовал со мной, чтобы заставить ее ревновать. А зная тебя, я не удивлюсь, если недостижимость Энни сделала ее еще более заманчивой. Но я здесь, Казио, и я тебя люблю. И даже если ты не отвечаешь мне взаимностью, я хочу тебя, хочу всего, что ты можешь мне дать. – Она смахнула слезы и с вызовом шагнула к нему. – За этот год я дюжину раз была на волосок от гибели. Мне пока везло, но дальше станет только хуже. Я сомневаюсь, что доживу до своего следующего дня рождения, Казио. Совершенно серьезно. Но перед смертью я хочу… я хочу быть с тобой. Ты понимаешь? Я не ожидаю свадьбы, любви или даже цветов, но я хочу тебя, сейчас, пока еще есть время.

– Остра, неужели ты действительно об этом всем думала.

– Они говорили о том, чтобы меня изнасиловать, Казио, – ответила она. – Ты думаешь, мне хочется лишиться девственности подобным образом? Я что, такая уродливая…

– Перестань. – Он вскинул руку, и Остра замолчала. Ее глаза казались огромными, на лице лежали мягкие тени. – Ты же знаешь, что это не так.

– Я ничего не знаю.

– Правда? Мне показалось, что ты знаешь про меня очень много, – возразил он. – Что я чувствую, чего не чувствую. Так вот что я тебе скажу, Остра Элейстотара… – Лаесдаутер, – поправила она.

– Не важно, как вы это произносите, – отмахнулся Казио. – Я хотел сказать…

– Что ты хотел сказать?

– Я…

Он замолчал, глядя на нее, и вдруг вернулся в мгновение перед нападением слиндеров, когда увидел ее связанной, и захвативших ее людей, и понял, что это она, а не Энни…

Казио взял ее за плечи и поцеловал. Сначала ее губы были холодными и неподатливыми, но потом они задрожали, она обхватила его руками, вздохнула и прижалась к нему всем телом.

– Я хотел сказать, – проговорил он, отстраняясь от нее через долгое, долгое время, совершенно уверенный в своих словах, – что ты не понимаешь меня и вполовину так хорошо, как считаешь сама. Потому что я люблю тебя.

– О… выдохнула Остра, когда он снова притянул ее к себе. – О!..

Когда слуга закрыл за ней дверь, Энни рухнула на кровать, прислушиваясь к тихому шороху шагов в коридоре, пока он совсем не стих.

Ужин стал для нее почти невыносимым испытанием. Прошла целая вечность с тех пор, как она ела за столом в официальной обстановке, и, хотя в доме Элионор были приняты более вольные порядки, чем в большинстве других благородных домов, Энни чувствовала себя обязанной сидеть с прямой спиной и вести глубокомысленные разговоры. Она отказалась от вина, которое помогло бы ей немного расслабиться, поскольку от одной только мысли о спиртном ей становилось нехорошо. Еда была восхитительной, судя по восторгу ее спутников, но сама она почти не замечала вкуса того, что ела.

И вот наконец свершилось то, о чем она мечтала многие месяцы.

Энни осталась одна.

Она потянулась к изножию кровати, где на одной из стоек несла свою вахту деревянная львиная голова. Энни провела рукой по гладко отполированной гриве.

– Привет, Леу. – Она вздохнула.

Все здесь было таким знакомым и одновременно чужим. Сколько раз она ночевала в этой комнате? Почти каждый год… Первый раз, который она помнила, случился, когда ей исполнилось шесть, а Остре пять. Элсени, средней сестре Энни, – восемь. Тогда Фастии, самой старшей, доверили присматривать за тремя девочками. Ей было около тринадцати.

Энни вспомнила, как сестра казалась ей тогда почти взрослой женщиной. Сейчас же Фастия, в своей хлопковой рубашке, виделась ей подростком с едва наметившейся грудью. Ее лицо, все еще детское, уже приобрело знаменитую красоту их матери. Длинные темные волосы лежали на плечах волнами, потому что перед этим были заплетены в косы.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и в первый раз погладила льва по голове.

Элсени захихикала.

– Ты влюбилась! – заявила она. – Ты влюбилась в Леохарта!

Энни с трудом вспоминала, кто такой Леохарт. Сын какого-то грефта или герцога, появившийся при дворе во время святок, симпатичный мальчик, который, несмотря на искренние старания, постоянно делал что-то не так.

– Может, и да, – ответила та. – А ты знаешь, что значит его имя? Львиное Сердце. Он мой лев, а поскольку его здесь нет, придется постараться старому Леу.

Энни положила руку льву на голову.

– О, Леу! – весело проговорила она. – Пошли и мне тоже принца.

– И мне! – захихикала Остра и погладила деревянную голову.

За следующие десять лет это стало традицией, и каждый раз они гладили Леу по голове, даже после того, как Фастия вышла замуж.

Погрузившись в воспоминания, Энни блаженно закрыла глаза, но потом вскрикнула от неожиданности и подскочила – кто-то погладил ее по руке. Перед ней стояла золотоволосая девушка.

– Элсени? – спросила Энни, отдернув руку. Это действительно была Элсени, такая, какой Энни видела ее в последний раз.

– Привет, Леу, – сказала Элсени, не обращая на Энни внимания. – Привет, старина. Мне кажется, Фастия собирается сделать что-то нехорошее, но я никому не скажу, если ты не скажешь. А еще я выхожу замуж. Представь себе!

Элсени снова погладила деревянную голову и направилась к двери. Ее дыхание гулом отдавалось в ушах Энни.

– Элсени! – позвала она, но сестра не ответила.

Энни отвернулась и увидела Фастию.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и положила руку на голову льву.

Она ничуть не изменилась с тех пор, как Энни видела ее, только лицо расслабилось, словно она сняла маску, которую носила на людях. Оно казалось мягким и грустным и очень юным, не так уж и отличающимся от лица той девочки, давшей Леу имя.

Сердце Энни сжалось. Во время их последней встречи она наговорила Фастии столько всего ужасного. Откуда ей было знать, что им больше никогда не доведется поговорить снова?

– Что мне делать? – пробормотала Фастия. – Я не должна. Не должна…

Неожиданно Энни поняла, что означает затуманенный взгляд сестры. Она была пьяна. Фастия стояла, покачиваясь, и вдруг вскинула голову. Она смотрела прямо на Энни, и Энни не сомневалась, что сестра ее видит.

– Мне жаль, Энни, – прошептала она. – Мне так жаль.

Потом Фастия закрыла глаза и мягко запела:

Она допела, и Энни смотрела на нее сквозь слезы, застилавшие глаза.

– Прощай, Леу, – проговорила Фастия.

Когда она начала поворачиваться, тихие всхлипывания Энни превратились в рыдания. Фастия подошла к гобелену, на котором был изображен рыцарь, оседлавший морского конька, и подняла его. Затем она постучала по стене, и панель отъехала в сторону.

Фастия остановилась в проеме, за которым царил мрак.

– Там, где мы живем, гораздо больше таких тайных проходов, – сказала она. – Но они понадобятся тебе позже. Пока же ты должна пережить это.

Вдруг потянуло запахом гниющей плоти, и глаза Фастии превратились в дыры, где копошились черви. Энни закричала…

…и с криком села, все еще держась рукой за стойку кровати. На глазах у нее гобелен медленно поднимался.

ГЛАВА 7 РЕВЕСТУРИ

Человек стоял так близко, что Стивен чувствовал его дыхание у себя на шее.

– Мне всегда казалось, что это всего лишь оборот речи, – пробормотал молодой человек.

– Что за оборот? – спросил мужчина.

– Гож даж, бродар Эхан, – пояснил Стивен.

– Э-э, да, это в самом деле оборот такой, значит «добрый день», – ответил Эхан. – Ты и сам знаешь.

– Я могу повернуться?

– Конечно, разрешил Эхан. – Я всего лишь хотел тебя напугать.

– У тебя получилось, – признал Стивен, медленно поворачиваясь.

Он увидел маленького, похожего на карлика, человечка с ярко-рыжими волосами, который широко улыбался ему, уперев в бока кулаки, так что его острые локти, казалось, вот-вот проткнут дыры в зеленой рясе. Эхан вдруг резко выбросил вперед руку, и Стивен отшатнулся, но тут же увидел, что она пуста.

– Какой ты, однако, нервный, – заметил Эхан, когда Стивен с опозданием пожал протянутую ладонь.

– Это ведь ты начал с того, что назвал меня предателем, брат Эхан.

– Так ведь ты и есть предатель, – ответил Эхан. – Многие из служителей церкви считают тебя предателем, но я не из их числа. В д'Эфе вообще никто так не думает. По крайней мере пока.

– А как ты узнал, что я буду здесь?

– Те, что внизу, сказали, что посылают тебя сюда, – пояснил Эхан.

– Значит, вы заодно со слиндерами?

Эхан почесал в затылке.

– С вотенами? Ну, вроде того.

– Я не понимаю.

– Э-э… Понимаешь, объяснять тебе все – это не по моей части, – ответил Эхан. – А то еще напутаю что-нибудь. Я здесь, чтобы отвести тебя к тому, кто справится с этим лучше меня, и заверить, что ты среди друзей – или, по крайней мере, не среди врагов. Здесь нет союзников прайфека.

– Так ты знаешь?..

– Конечно, – ответил Эхан. – Слушай, пойдем уже, а? И так придется торопиться, прайцерсну уже скоро.

Стивен глубоко вдохнул. Эхан был его другом или, по крайней мере, он его таковым считал. Они помогали друг другу в монастыре д'Эф, объединившись против Десмонда Спендлава и прочих монахов, вставших на путь зла. Но с тех пор жизнь преподала Стивену несколько уроков. В частности, он твердо усвоил: никто не является тем, за кого себя выдает, особенно среди церковников.

Эхан не дал Стивену ни единого повода заподозрить подвох. Монах ведь мог бы и не здороваться, а просто вонзить ему в спину нож. Но – кто знает? Возможно, он задумал злодейство куда более изощренное, чем убийство.

– Ну так пойдем, – сказал Стивен.

– Давай за мной.

Эхан провел его по тропе, которая вилась по опушке, а потом через пастбище. После они перешли по бревну ручеек, пересекли большой яблоневый сад, поднялись по склону холма и направились к монастырю. Несмотря на печальные воспоминания Стивен невольно залюбовался обителью. Над величественным храмом возвышалась часовая башня из розового гранита, сверкавшая бледным пламенем в лучах утреннего солнца. Так могла бы выглядеть истовая молитва, воплощенная в камне.

– Что тут произошло, пока меня не было? – спросил Стивен, когда они взбирались по самому крутому участку подъема.

– Ну, пожалуй, не будет вреда, если я расскажу тебе немного После того как ты спас лесничего от Десмонда Спендлава и его шайки, они бросились следом за тобой. Разумеется, позже мы узнали, что из этого вышло. А мы тем временем получили известие, что прайфек направил сюда нового фратекса. Мы знали, что Десмонд низкий человек, но нам не было известно, что он работает на гиероваси.

– Гиероваси?

– Я… нет, он объяснит лучше. А пока не бери в голову. Нехорошие люди, в общем. На самом деле большинство из нас, как и ты, до недавнего времени не знало, кто такие гиероваси. Но мы вычислили, что Хесперо один из них, а значит, и фратекс, которого он к нам послал, из той же компании. Так и оказалось. Ну, вышла небольшая драчка. И нам бы несдобровать, но унас объявились союзники.

– Слиндеры?

– Дреоды, ну и вотены, конечно, были с ними. Тебе что-то не по нраву?

– Они едят людей, – напомнил Стивен. Эхан фыркнул.

– Да, это, конечно, дурно с их стороны. Но в той потасовке они съели того, кого нужно, так что мы не слишком возражали. Когда про нас стало известно, наши ряды значительно пополнились. Гиероваси атаковали нас еще несколько раз, но у них имелось множество других забот – ресакаратум, например.

– Я что-то слышал об этом в Данмроге. По большей части слухи.

– Если бы только слухи. На самом деле это пытки, повешения, сожжения, утопления и прочее в том же духе. Всякий, кто им не нравится, кто, по их мнению, может оказаться опасным…

– «Им» – это гиероваси?

– Ну да. На беду как раз они-то и заправляют в той церкви, которую большинство людей считают единственной, как ты, наверное, и сам знаешь.

– Нет, я этого не знал, – признался Стивен. в нем вдруг затеплилась робкая надежда. Из слов Эхана следовало, что только часть церкви, пусть даже и очень могущественная, обратилась ко злу. Значит, возможно еще найти в этом противостоянии ту силу, под знаменами которой стоит сражаться.

– Ты в этом не одинок, – ответил Эхан. – Я имею в виду в своем неведении. Мы сами об этом позаботились.

– Подожди. Эти гиероваси… в обители Каилло Валлаим в з'Ирбине тоже они хозяйничают?

– Пожалуй. Фратекс Призмо – один из них.

– Неужели Ниро Лусио?..

– О нет. – Эхан покачал головой.

Тем временем они прошли в ворота под высокой аркой и направились в сторону двора западного крыла.

– Лусио умер от загадочного и неожиданного заболевания желудка, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сейчас фратекс Призмо – Ниро Фабуло.

– Значит, д'Эф больше не подчиняется святейшему из святых?

– Не-а.

– В таком случае кто сейчас им руководит?

– Фратекс, разумеется, – сказал Эхан.

– Фратекс Пелл? Но я видел, как он умер…

– Нет, – возразил ему знакомый голос. – Нет, брат Стивен, ты видел, как я умирал. Но не умер.

Стивен резко повернулся на голос.

Фратекс Пелл, настоятель монастыря д'Эф, был первым из здешней братии, с которым познакомился Стивен. Фратекс изображал старика, пытающегося тащить огромную вязанку дров. Стивен помог ему с ношей, но не удержался от соблазна похвастать своими умениями перед стариком монахом. По правде говоря оглядываясь назад, он испытывал болезненное смущение из-за того с какой снисходительностью он тогда разговаривал.

На самом деле это фратекс над ним посмеялся и довольно скоро показал Стивену, как глупо тот себя вел.

И они снова встретились: фратекс Пелл сидит в необычного вида кресле за деревянным столом, а его фиолетовые глаза под кустистыми седыми бровями искрятся весельем. Он был в простой коричневой рясе, капюшон откинут на спину.

– Фратекс!.. – удивленно выдохнул Стивен. – Я не… я думал, вы умерли. То, что я видел, а потом прайфек провел расследование…

– Да, – растягивая гласные, проговорил фратекс. – Подумай хорошенько насчет последнего.

– О! – сконфузился Стивен. – Значит, вы притворились, что умерли, чтобы скрыться от прайфека.

– Ты всегда отличался сообразительностью, брат Стивен, – сухо сказал фратекс. – Хотя мне почти не пришлось притворяться. Как только Десмонд Спендлав открыл нам свою сущность, я сразу понял, кто стоит за ним. Раньше я не мог об этом догадаться. Я доверял Хесперо, считал его одним из нас. Но все мы иногда ошибаемся.

– И тем не менее, когда вы спасли мне жизнь, то получили смертельную рану кинжалом, а потом на вас обрушилась стена, – сказал Стивен.

– Ну, не то чтобы я совсем не пострадал, – проговорил Пелл.

И только тут Стивен наконец понял, что такое странное ему все это время мерещилось в облике фратекса: ноги брата Пелла под рясой казались слишком худыми и угловатыми, да и в движениях верхней части тела было что-то не то…

А кресло, разумеется, имело колеса.

– Простите, – пробормотал Стивен.

– Ну, могло бы быть и хуже. А сейчас, насколько я могу судить, не самое подходящее время, чтобы умирать.

– Но вы пострадали, потому что спасали меня.

– Да, спасал, – не стал спорить фратекс, – хотя делал это не только по доброте душевной. Ты нам нужен, брат Стивен. Живым. На самом деле гораздо больше, чем я.

Почему-то Стивену совсем не понравилось, как это прозвучало.

– Вы постоянно говорите «мы», – сказал он. – Почему-то мне кажется, что вы имеете в виду вовсе не орден святого Декмануса. И не церковь, если учесть, что рассказал мне брат Эхан.

Фратекс Пелл снисходительно улыбнулся.

– Брат Эхан, не мог бы ты принести нам зеленого сидра, – попросил он. – И немного хлеба, который так восхитительно пахнет.

– С радостью, фратекс, – ответил тот и поспешил прочь.

– Я могу помочь? – предложил Стивен.

– Нет, останься. Садись. Нам нужно о многом поговорить, и я не хочу откладывать наш разговор. Времени слишком мало, чтобы играть в загадки. Дай мне пару минут, собраться с мыслями. В последние дни они стали не слишком послушными.

Эхан принес сидр, каравай хлеба, пахнущий черными каштанами, и твердый белый сыр. Фратекс, с трудом наклоняясь над столом, взял всего понемногу; похоже, его правой руке особенно досталось.

Сидр оказался холодным, крепким и слегка шипучим. Хлеб – теплым и очень вкусным, а сыр – острым, с послевкусием, напоминавшим запах дубовой коры.

Фратекс откинулся на спинку кресла, неуклюже сжав в руке кружку с сидром.

– Брат Стивен, как наши предки победили скаслоев? – спросил он, потягивая сидр.

Это казалось странным отступлением от темы разговора, но Стивен послушно ответил:

– Пленные под началом Виргеньи подняли восстание, – ответил он.

– Да, конечно, – довольно нетерпеливо сказал фратекс. – Но даже из наших скудных записей мы знаем, что до этого были и другие восстания. Почему рабы, которых возглавила Виргенья Отважная, одержали победу, в то время как все остальные потерпели поражение?

– Святые, – уточнил Стивен. – Святые встали на сторону рабов.

– И снова: почему тогда, а не раньше? – спросил фратекс.

– Потому что те, кто поднимал восстания до этого, оказались недостаточно набожны, – проговорил Стивен.

– Понятно. Этому ответу тебя научили в колледже Рейли? – поинтересовался фратекс.

– А есть другой?

Фратекс Пелл благожелательно улыбнулся.

– Если учесть все, что ты узнал после того, как покинул колледж, что сам ты об этом думаешь?

Стивен вздохнул и кивнул. Потом закрыл глаза и потер виски, пытаясь сосредоточиться.

– Я ничего об этом не читал, но кажется очевидным, что Виргенья Отважная и ее последователи прошли священными путями. Их сила, оружие…

– Да, – сказал фратекс. – Но что лежит за пределами очевидного? Скаслои тоже владели колдовством – и могучим. Оно было дано им святыми?

– Нет, разумеется, – ответил Стивен.

– Ты уверен?

– Скаслои поклонялись древним богам, которых победили святые, – проговорил Стивен, и лицо его просветлело. – Вероятно, святые не помогали предыдущим восстаниям, потому что к тому времени еще не успели одержать верх над древними богами.

Фратекс Пелл улыбнулся чуть шире.

– А тебе никогда не казалось возможным, что скаслои и древние боги потерпели поражение одновременно?

– Думаю, это имеет смысл.

– Это будет иметь еще больший смысл, если принять, что скаслои и древние боги суть одно и то же, – сказал фратекс.

Стивен подумал немного и кивнул.

– Вполне возможно, – не стал спорить он. – Я никогда раньше не задавался этим вопросом, поскольку он звучит святотатственно. А я все еще стараюсь избегать подобных вещей, если могу. Но это возможно. Скаслои владели магией, которая… – Он нахмурился. – Не хотите же вы сказать, что скаслои получили свое могущество от святых?

– Нет, олух. Я хочу сказать, что ни древние боги, ни святые не существуют.

Стивен потрясенно заморгал. Неужели фратекс сошел с ума? Боль, потеря крови, удушье, душевная боль, которую причиняют неизлечимые телесные увечья…

Он заставил себя призвать к порядку разбегающиеся мысли.

– Но… я сам шел по путям паломничеств. И ощутил могущество святых.

– Нет, – немного мягче возразил фратекс. – Ты ощутил могущество. И это единственное, в существовании чего мы можем быть уверены. Остальное… откуда оно берется, почему действует на нас именно так, чем отличается от силы скаслоев… все это нам неизвестно.

– И снова, когда вы говорите «мы»…

– Ревестури, – проговорил фратекс Пелл.

– Ревестури? – переспросил Стивен. – Я что-то про них читал. Еретическое движение внутри церкви, опровергнутое тысячу лет назад.

– Тысячу сто лет назад, – уточнил фратекс. – Во время Сакаратума.

– Верно. Это была одна из многих ересей.

Фратекс покачал головой.

– Все не так просто. История часто рассказывает не о прошлом, а о настоящем. Она должна быть удобна тем, кто обладает властью в те дни, когда ее излагают. Я расскажу тебе кое-что про Сакаратум, то, что ты вряд ли знаешь. Это было больше, чем священная война, больше, чем волна обращений и освящении. В своей основе она была гражданской, брат Стивен. Две группировки, обладавшие равной властью, сражались за душу церкви: ревестури и гиероваси. Начало спора было чисто научным, конец – нет. Целые ямы были заполнены костями ревестури.

– Гражданская война внутри церкви? – удивился Стивен. – Но почему я никогда ничего об этом не слышал?

– На самом деле было два таких конфликта, – продолжал фратекс. – Во главе ранней церкви, по примеру Виргеньи Отважной, всегда стояла женщина. Первый фратекс Призмо захватил это место силой, женщин изгнали из иерархии и отправили в монастыри, лишив какой-либо власти и установив за ними тщательное наблюдение.

И весь мир Стивена перевернулся, когда фратекс заставил его взглянуть под иным углом.

«Почему же все это хранили в тайне?» – удивленно подумал молодой ученый.

– Получается… все, что я знаю, ложь? – спросил он.

– Нет, – сказал фратекс. – Это история. Вопрос, который необходимо задать касательно любой версии истории, звучит так: кому выгодна именно такая точка зрения? За тысячу лет – или две тысячи – интересы власть имущих меняются, а с ними вместе меняются и исторические хроники, на которых держатся троны.

– В таком случае не следует ли мне спросить, кому выгодна ваша версия событий? – спросил Стивен, возможно, слишком резко, но ему было все равно.

– Разумеется, – ответил фратекс. – Но помни, существует еще и безусловная истина, события, которые действительно происходили. Подлинные факты, реальные тела в земле. Если ты узнал о некоторых искажениях, это не значит, что в мире нет ничего настоящего; это всего лишь требует от тебя отыскать метод, который поможет раскрыть правду, вычленить ее из массы лжи.

– Я никогда не был настолько простодушен, чтобы верить всему, что слышу, сказал Стивен. – В священных стенах всегда случались диспуты, и я принимал в них участие. И дело не в том, чтобы услышать и поверить, а в том, чтобы понять, каким образом каждое утверждение соотносится с целым. А если мне говорят нечто, противоречащее всему, что мне известно, я подвергаю это сомнению.

– Но разве ты не замечаешь? Это всего лишь использование одного сомнительного источника – или, того хуже, нескольких, – чтобы оценить другой. Я спросил тебя про восстание против скаслоев, отправную точку нашей истории, и что, по сути, ты мне ответил? К каким источникам ты можешь меня отослать? Откуда ты знаешь, что тебе сказали правду, а не извратили ее, чтобы подтвердить свои измышления? А как насчет событий прошлого года? Ты знаешь, что они действительно происходили, и часть видел собственными глазами. Как это соотносится с тем, чему тебя учили?

– Первоисточники, относящиеся ко времени восстания, утеряны, – сказал Стивен, пытаясь отмахнуться от главного вопроса, ответив на второстепенный. – Мы доверяем тому, что имеем, потому что ничего другого нет.

– Понятно. Значит, если ты запрешь в комнате трех человек с ножом и мешком золота, а потом снова откроешь дверь и обнаружишь там двух покойников, ты поверишь свидетельству оставшегося в живых только потому, что других очевидцев нет?

– Это не то же самое!

– Точно то же самое.

– Но свидетельства, имеющиеся у нас, написаны с благословения святых!

– А если никаких святых нет?

– Мы замкнули круг и вернулись к тому, с чего начали, – устало проговорил Стивен. – А вы по-прежнему предлагаете мне сделать выбор между двумя сектами: той, что пытает и приносит в жертву детей, и другой, сотрудничающей с людоедами. Вы хотите сказать, что между ревестури и гиероваси нет никакой средней позиции?

– Разумеется, есть. Самое распространенное течение – несведущие.

– К которым отношусь и я.

– До сих пор относился. Но теперь с тобой пытается связаться по крайней мере одна из сект.

Сначала вы мне говорите, что все ревестури убиты в гражнской войне, о которой я никогда не слышал, а теперь утверждаете, будто они являются могущественной группой заговорщиков, действующей внутри современной церкви. И что же из этого правда?

– И то и другое, конечно. Большинство ревестури были убиты или изгнаны за время Сакаратума. Но можно убить мужчин и женщин, а вот идею – намного сложнее.

– И какова же она, эта идея? – поинтересовался Стивен.

– А ты понимаешь это название – «ревестури»?

– Полагаю, это производное от «ревестум» – проверять, инспектировать.

– Именно. Мы считаем, что наша история, то, как мы ее понимаем, да и весь мир вокруг нас – это предмет, достойный наблюдения и изучения. Все мнения должны быть взвешены и приняты во внимание, каждый факт должен быть учтен при любом обсуждении.

– Слишком смутная идея, чтобы за нее умирать.

– Нет, если учесть, какие именно обсуждения она может вызвать, – возразил фратекс – Например, недопустимо обсуждение того, существуют ли на самом деле святые.

– А что, именно этот вопрос стал причиной гражданской войны?

– Не совсем. Дело в том, что обсуждение вопроса, приведшего к гражданской войне, было так мастерски подавлено, что мы не знаем в действительности, о чем шла речь. Зато нам известно, что вызвало шум.

– И что же?

– Дневник Виргеньи Отважной.

Стивен от изумления потерял не только дар речи, но и способность мыслить. Виргенья Отважная, освободительница, спаситель человеческой расы, женщина, открывшая седосы, пути, ведущие к святым… Ее дневник.

Он потряс головой и попытался сосредоточиться.

– Он должен быть написан на древневиргенийском, – пробормотал он. – Или, может быть, на древнекаварумском. Ее дневник?

Фратекс улыбнулся.

Стивен потер подбородок.

– Вы говорите, его удалось заполучить… задумчиво проговорил он. – Ее дневник, рукопись времен Сакаратума? Невероятно. И они не сделали с него копий… О! Значит, в дневнике есть что-то… не понравившееся гиероваси. Вы же это собираетесь сказать?

– Да, – подтвердил фратекс Пелл. – На самом деле несколько копий было сделано. Все они уничтожены. Однако оригинал – нет.

– Что? Он все еще существует?

– Разумеется. Один из членов нашего ордена бежал с ним и спрятал его в надежном месте. К несчастью, сведения о том, где именно, утеряны. Это очень плохо, поскольку я верю: единственное, что может спасти нас и сам наш мир, – записи из этого дневника.

– Подождите. Из чего это следует?

– Дреод рассказал тебе об учении вотенов?

– Вы имеете в виду их веру в то, что мир болен?

– Да.

– Рассказал.

– Тебе она показалась разумной?

Стивен неохотно кивнул.

– До некоторой степени. По крайней мере, похоже, что лес умирает. А чудовища, которые разгуливают повсюду, кажутся чуть ли не воплощением болезни и смерти.

– Точно. Думаю, тебя не удивит, если я скажу, что такое уже случалось, и эти чудовища появлялись и раньше.

– Это следует из легенд, но…

Фратекс жестом попросил его умолкнуть.

– Копий дневника Виргеньи Отважной не сохранилось, но есть несколько священных рукописей, в которых он упоминается. Я их тебе покажу, разумеется, но позволь мне пока что кратко обрисовать их содержание. Эта болезнь приходит в мир время от времени. Если ее не остановить, она уничтожит все живое. Виргенья Отважная нашла способ положить ей конец раз и навсегда но как она это сделала, мы не знаем. Если этот секрет где-то и раскрывается, то только в её дневнике.

– Согласно вашему собственному учению получается, что в отсутствие дневника эта история – не более чем пустой звук.

– В отсутствие дневника – да, – подтвердил фратекс. – Но мы не сидели сложа руки. Нам удалось обнаружить две подсказки касательно его местонахождения: первая – это очень древнее упоминание о горе под названием Велноригануз, которая, как нам кажется, находится где-то в Бейргсе. А другой перед тобой.

Фратекс поднял с колен изящный ларец из кедрового дерева и подтолкнул его к Стивену. Тот потянулся к нему и осторожно приподнял крышку. Внутри лежал потертый свиток свинцовой фольги.

– Мы не можем его прочитать, – сказал фратекс. – И надеемся, что ты сможешь.

– Почему?

– Потому что ты нам нужен, чтобы найти дневник Виргеньи Отважной, – объяснил фратекс. – Повторюсь: я опасаюсь, что без него мы все обречены.

ГЛАВА 8 СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

Леоф проснулся, услышав, что кто-то едва слышно скребется в его дверь.

Он не пошевелился, лишь слегка приоткрыл глаза, пытаясь прогнать из головы дремотный туман.

Его тюремщики никогда так долго не возились с замком. Они вставляли ключ, поворачивали его, и дверь открывалась. Он хорошо выучил скрип ключа в замке. Нет, сейчас звук был выше, словно в скважину вставили не ключ, а нечто более тонкое.

Прежде чем Леоф успел предположить, что это может означать, скрежет прекратился, дверь распахнулась, и в свете тусклой лампы он увидел тень, переступающую порог.

Леоф не видел причин и дальше притворяться спящим, так что спустил ноги с кровати.

– Вы пришли, чтобы меня убить? – тихо спросил он тень.

Это и в самом деле была тень или, по крайней мере, нечто почти неразличимое. Силуэт почти сливался с темнотой. Больше всего это было похоже на смутное пятно на самом краю поля зрения – вот только оно маячило прямо перед ним.

Леоф продолжил смотреть, и на глазах у него призрак начал обретать некую определенность. Вскоре из мрака проявились очертания человеческой фигуры в свободных черных штанах и куртке. Руки в перчатках поднялись и сбросили капюшон.

Леоф уже познал на собственном опыте, что реальность есть совокупность более или менее согласующихся между собой самообманов. Его прошлую реальность разрушили пытками, лишениями и потерями, и у него не было времени снова ввести себя в заблуждение.

Поэтому он не удивился бы, если бы его глазам предстала загадочная маска королевы фей, сочувствующее лицо святого Анемлена или клыкастая морда людоеда, явившегося, чтобы его сожрать. Сейчас для него не существовало ничего невозможного.

И потому, когда Леоф увидел лицо молодой женщины с небесно-голубыми глазами, это оказалось для него неожиданным, но не удивительным.

Она была хрупкой, невысокой – ниже Леофа на целую голову, с каштановыми волосами, зачесанными назад, и мягкой линией подбородка. Он решил, что ей еще нет и двадцати. А еще девушка показалась ему знакомой, он был уверен, что встречал ее при дворе.

– Я пришла не затем, чтобы вас убить, – ответила она. – Я пришла освободить вас именем королевы Мюриель.

– Освободить меня, – медленно повторил он, и вдруг лицо незнакомки отдалилось, словно теперь он смотрел на нее с расстояния в двадцать королевских ярдов, рядом с королевой Мюриель – там он ее и встречал, на представлении своей пьесы.

– Как вам удалось это? Стать невидимкой?

– Меня благословили святые, – ответила она. – Это монастырская тайна. Больше я ничего не могу вам сказать. А теперь просто следуйте за мной…

– Подождите, – проговорил Леоф. – Как вы сюда попали?

– С огромными трудностями и немалым риском для жизни, – отрезала она. – Прошу вас, хватит вопросов.

– Но кто вы такая?

– Меня зовут Элис Берри. Я доверенное лицо королевы. Меня прислала она. Вы понимаете? А теперь, пожалуйста…

– Леди Берри, я Леовигилд Акензал. Что с королевой?

Элис заморгала в явном недоумении.

– С ней все хорошо, – ответила она. – Пока.

– А почему она послала вас меня освободить?

– Объяснение выйдет долгим, а у нас нет времени. Поэтому прошу вас…

– Умоляю, моя госпожа.

Она вздохнула.

– Хорошо. Если коротко, королева находится в заключении в башне Волчья Шкура. Она узнала о вашем задержании и об огромной любви к вам жителей нашего города и Новых земель. Она полагает, если вы будете на свободе, это улучшит ее положение.

– Каким образом?

– Она надеется, что узурпатора удастся свергнуть.

– Правда? И все благодаря мне… Как странно. И как же вы сюда пробрались?

– Существуют проходы, потайные, которые моя… – Она осеклась, затем начала заново: – О которых я знаю. Вам придется мне довериться. И еще: если мы немедленно не стронемся с места, живыми мы отсюда не выберемся.

Леоф кивнул и закрыл глаза. Он подумал о голубом небе и теплом ветре с юга, каплях дождя на лице.

– Я не могу уйти, – вздохнув, сказал он.

– Что?

– Здесь держат в плену не только меня: есть еще Мери Грэмми и Ареана Вистберн. Если я убегу, они пострадают, а я не могу этого допустить. Освободите их, докажите мне, что они свободны, и тогда я уйду с вами.

– Я не знаю, где держат младшую Грэмми. Юная Вистберн, боюсь, находится вне пределов моей досягаемости. Иначе я бы, вне всякого сомнения, ее освободила.

– В таком случае я не могу пойти с вами, – сказал Леоф.

– Послушайте меня, каваор Акензал, – быстро проговорила Элис. – Вы должны понимать свою значимость. Есть люди, которые готовы умереть – и убивать, – чтобы вы получили свободу. То, что вы сделали в Бруге, не забыто, но ваша музыка в Роще Свечей выпустила на свободу могучий дух, который не ослабевает. Напротив, он лишь продолжает набирать силу. Песни из вашей пьесы поют по всей стране. Народ готов сразиться со злодеем узурпатором, но люди боятся, что вы пострадаете от его рук. Если вы будете на свободе, их ничто не остановит. – Она понизила голос. – Говорят, в королевство вернулась законная наследница, принцесса Энни, дочь Уильяма и Мюриель, они посадят ее на трон, но сражаться будут за вас. Вы самый важный человек в нашем королевстве, каваор.

Леоф рассмеялся, когда она замолчала. Не смог сдержаться, потому что ее слова показались ему ужасно забавными.

– Я не пойду с вами, – сказал он. – До тех пор, пока Мери и Ареана не будут в безопасности.

– Нет, только не это! – взмолилась Элис. – Вы можете себе представить, через что мне пришлось пройти, чтобы до вас добраться? Это было почти невозможно – чудо, позволяющее причислить меня к лику святых. А теперь вы отказываетесь уходить? Не поступайте так со мной. Не подводите свою королеву.

– Если вы смогли сотворить одно чудо, значит, справитесь и с другим. Освободите Мери и Ареану. И тогда я с радостью пойду с вами – когда вы предоставите мне доказательства, что им больше ничто не угрожает.

– В конце концов, подумайте о своей музыке, – настаивала Элис. – Я же сказала вам, что ваши песни стали знамениты. А знаете ли вы, что их исполнение считается колдовством? В Вистберне попытались воспроизвести всю вашу постановку целиком. Люди прайфека подожгли сцену. Но представление все равно бы провалилось, потому что изысканные гармонии вашего произведения ускользают даже от самых талантливых музыкантов. На свободе вы снова могли бы ее написать, исправить их исполнение.

– И приговорить новых несчастных к судьбе, которая выпала мне? – спросил он, подняв изуродованные руки.

– Как странно… – пробормотала Элис, кажется, лишь сейчас заметив приспособления на его кистях. – Но, послушайте, это их выбор.

Неожиданно Леофу показалось, будто он ищет шаткое равновесие. Эта женщина… а почему женщина? По меньшей мере ее история звучит крайне неправдоподобно.

Скорее всего, Роберт придумал для него очередную проверку. Пока он не совершил ничего, чтобы ухудшить положение; узурпатор понимал, что Леоф не станет для него ничего делать, если Мери и Ареане будет угрожать опасность.

И даже если Элис говорит правду, он все равно не пойдет с ней.

Но тут возникала другая трудность. То, что он скажет, может оказаться полезным для узурпатора, дать ему новые сведения, нечто для него крайне ценное.

Однако, пожалуй, рискнуть все-таки стоило.

– В Роще Свечей, – сказал он, нарушив затянувшееся молчание.

– Что в Роще Свечей?

– Под сценой, в дальнем правом углу, есть небольшое углубление над опорой. Я знал, что они сожгут все записи и будут искать копии в моих покоях. Один экземпляр я спрятал в Роще Свечей; люди Роберта, возможно, не нашли его.

Элис нахмурилась.

– Я поищу рукопись, если мне удастся выбраться. Но я бы предпочла вывести вас отсюда.

– Вам известны мои условия, – напомнил он.

Элис колебалась.

– Для меня было большой честью познакомиться с вами, – сказала она наконец. – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Буду рад, – ответил Леоф.

Элис вздохнула и закрыла глаза, а затем накинула на голову капюшон. Ему показалось, что она что-то пробормотала, а в следующее мгновение она снова превратилась в тень.

Дверь открылась и закрылась. Он услышал неловкую возню с замком, а потом наступила тишина.

В конце концов он вновь уснул.

Когда назавтра его дверь с грохотом распахнулась, это произошло уже обычным образом. Леоф не мог знать точного времени но он уже проснулся достаточно давно, и в его мире, не видевшем солнца, наступил полдень. В комнату вошли двое в черных плащах поверх черных же блестящих доспехов. У обоих на бедре висели палаши. Они не были похожи на стражников, которых Леоф видел до сих пор, и он решил, что они состоят в личной гвардии Роберта.

– Не шевелись, – приказал один из них.

Леоф ничего не сказал, когда гвардеец достал кусок черной ткани и завязал ему глаза, плотно затянув узел. Затем его поставили на ноги. Леоф похолодел, когда гвардейцы повели его по коридору. Он попытался сосредоточиться на расстоянии и направлении, как это сделала Мери, отсчитал двенадцать ступеней вверх, затем двадцать три шага по коридору и двадцать восемь по проходу столь узкому, что его плечи задевали стены. А затем ему показалось, будто они внезапно шагнули в небо: Леоф почувствовал вокруг себя открытое пространство, и лица коснулись токи свежего воздуха. Шаги перестали отдаваться эхом, и он догадался, что они вышли наружу.

Затем его повели к экипажу, затолкали внутрь, и композитора охватило отчаяние. Ему страшно хотелось спросить, куда его везут, но он сдерживался, потому что никто бы все равно ему не ответил. Иначе для чего бы ему завязали глаза?

Экипаж ехал сначала по брусчатке, потом по гравию. Неожиданно Леоф подумал, что его могли захватить союзники женщины, ночью приходившей его «спасти». Подделать форму гвардейцев Роберта совсем не трудно. Сердце композитора упало, когда он представил себе, что произойдет, когда Роберт узнает о его исчезновении.

Наверное, когда они выехали, было темно, но сейчас Леоф заметил, что сквозь повязку пробивается свет. А еще стало холоднее и в воздухе появился привкус соли.

После почти бесконечной поездки экипаж остановился. Леоф замерз, и все тело у него затекло. Ему казалось, будто в его колени, локти и позвоночник вгоняют железные гвозди. Руки отчаянно болели.

Они попытались его нести, но он начал сопротивляться, и ему позволили идти. Леоф принялся считать шаги – по гравию, камню, дереву, снова камню и, наконец, ступеням. Он отшатнулся, когда в лицо ему неожиданно ударила волна жаркого воздуха и с глаз сняли повязку.

Он заморгал в клубах дыма, поднимавшегося от невероятно огромного очага. На вертеле весело шкворчал олений бок, наполняя воздух запахом подгорающего мяса.

Комната была круглой, может быть, пятнадцать королевских ярдов в диаметре, стены украшали гобелены – их сюжетов Леоф пока не мог различить, но они переливались в свете огня золотистыми, коричневыми, ржавыми и травянисто-зелеными отблесками. Пол покрывал огромный ковер.

Две девушки только что сняли с очага толстый деревянный брус. К нему был подвешен железный котел, из которого они вылили горячую воду в ванну, утопленную в пол.

Неподалеку от нее в удобном кресле расположился узурпатор Роберт, облаченный в роскошный черно-золотой халат.

– А вот и мой композитор, – проговорил Роберт. – Твоя ванна готова.

Леоф огляделся по сторонам. Кроме Роберта и служанок в комнате находились мужчины, которые его сюда доставили, еще два солдата в такой же форме, сефри, сидевший на табурете и перебиравший струны большого сафнийского теорбо, чопорный юноша в красном одеянии и черной шапочке и, наконец, лекарь, занимавшийся руками Леофа в подземелье.

– Нет, спасибо, ваше величество, – с трудом выдавил из себя Леоф.

– Я настаиваю, – сообщил Роберт. – И не только ради твоего удовольствия. У всех здесь есть носы.

Его слова были встречены дружным смехом, но всеобщее веселье не помогло Леофу расслабиться; в конце концов, здесь собрались друзья Роберта, которых, вполне возможно, еще больше развлекло бы расчленение младенца.

Он вздохнул, и солдаты начали снимать с него одежду. У Леофа пылали уши, потому что служанки были уже вполне взрослыми девушками, и он полагал совершенно неподобающим, что им придется на него смотреть. Однако они не обращали на него ни малейшего внимания, словно он был не более чем предметом обстановки. И тем не менее он чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение, что было очень неуютно.

Впрочем, в воде ему стало немного лучше. Она оказалась такой горячей, что почти обжигала, но, погрузившись в нее, Леоф почувствовал себя уже не совсем голым, а жар начал приятно прогревать кости, прогоняя въевшиеся в них боль и холод.

– Ну вот, – проговорил узурпатор. – Разве так не лучше?

Леофу пришлось неохотно признать его правоту. А еще лучше стало, когда одна из служанок принесла ему чашку меда с пряностями, другая же отрезала большой сочный кусок мяса и начала его кормить.

– Ну а теперь, когда ты устроился, – начал Роберт, – я хотел бы представить тебе хозяина дома, лорда Респелла. Он великодушно согласился охранять твой покой, пока ты работаешь над сочинением, которое я тебе заказал, оказывать тебе любую помощь и заботиться о твоем удобстве.

– Это крайне любезно, – проговорил Леоф, – но я думал, что мне предстоит работать в моей прежней комнате.

– В той сырой дыре? Нет, она оказалась неудобной во многих отношениях. – При этих словах лицо Роберта посуровело. – Кстати, у тебя вчера не было гостей? – спросил он.

«А, ясно, – подумал Леоф, – значит, это была хитрость, а я получил награду за то, что не угодил в ловушку».

– Нет, ваше величество, – ответил Леоф, только чтобы проверить реакцию Роберта.

Тот удивил его, нахмурившись и положив руки на подлокотники кресла.

– Подземелье не так надежно, как полагали мои предшественники, – сообщил он. – Вчера в них проник непрошеный гость. Его схватили допросили и казнили, но куда смог войти один, смогут и другие. Видишь ли, в замке Эслен имеются потайные ходы, и многие из них ведут – что, я полагаю, вполне естественно – в подземелье. Я начал их заделывать.

– Неужели это правда, сир? – удивленно спросил лорд Респелл. – Потайные ходы, ведущие в замок?

– Да, Респелл, – нетерпеливо отмахнулся от него Роберт. – Я уже говорил тебе о них.

– Разве?

– Да. Сочинитель, ты меня еще слушаешь?

Леоф потряс головой. Неужели он задремал? Ему отчетливо мерещилось, будто он что-то пропустил.

– Я… забыл, что вы сказали, – проговорил Леоф.

– Конечно забыл. И, думаю, снова забудешь, как и Респелл.

– Что я забыл, сир? – спросил Респелл. Роберт вздохнул и провел рукой по лбу.

– Потайные ходы в подземельях. Их слишком много, найти все и перекрыть очень трудно. Впрочем, подробности вам ни к чему. Итак, каваор Леоф, я считаю, что здесь вам будет удобнее и к тому же вы будете защищены от нежелательных… вторжений. Так ведь, лорд Респелл?

Молодой человек справился с изумлением и кивнул.

– Многие пытались проникнуть в эту крепость, – с гордостью сообщил он. – Ни один не добился успеха. Здесь вы будете в полной безопасности.

– А мои друзья? – спросил Леоф.

– Предполагалось, что это будет сюрпризом, – ответил Роберт и подал знак одной из служанок.

Та вышла из зала и тут же вернулась с Мери Грэмми и Ареаной Вистберн.

Увидев их, Леоф несказанно обрадовался и тут же пришел в ужас. Ареане, семнадцатилетней красавице, не следовало видеть его в таком положении.

И в таком состоянии – Леоф вспомнил о своих руках и жуткого вида лубках и поглубже опустил их в воду.

– Леоф! – вскрикнула Ареана, бросилась к нему и упала на колени около ванны. – Мери сказала, что видела тебя, но…

– С вами все в порядке, Ареана? – напряженным голосом осил он. – Они вам не повредили?

Ареана посмотрела на Роберта, и на ее лицо словно набежали тучи.

– Меня держали в крайне неприятных условиях, – ответила она, – но не причинили существенного вреда. – В ее глазах появилось возмущенное выражение. – Мери сказала, что ваши руки…

– Ареана, мне крайне неловко, – в отчаянии прошептал Леоф. Меня не предупредили, что вы будете здесь.

– Это потому, что он голый, – вмешалась Мери, явно желая помочь ему. – Мама говорит, мужчины это плохо переносят, потому что быть голыми им непривычно. А еще она говорит, что без одежды они глупеют.

– Ах да, конечно, – проговорила Ареана и снова глянула на Роберта. – Не обращайте внимания, – повернувшись к Леофу, попросила она. – Он нарочно ставит нас в неловкое положение. Думает, это сделает нас слабыми и ничтожными.

– Я сразу заподозрил, что язык у вас как бритва, едва услышал, как вы поете, – сказал Роберт. – Каваор Леовигилд, я восхищен твоим выбором исполнителей.

Голос узурпатора звучал еще более странно, чем обычно. Леоф обратил на эту странность внимание, еще когда впервые услышал его. Как если бы Роберту приходилось прилагать усилия, чтобы произносить звуки, естественные для человеческой речи, однако в его голосе все равно проскальзывали какие-то холодные интонации, которых Леоф прежде никогда не встречал. Иногда ему казалось, что он слышит в его речи целые лишние предложения, звучащие одновременно с произнесенными вслух, словно бы контрапунктом.

Сейчас ему показалось, что Роберт угрожает отрезать Ареане язык.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал доброжелательно. – Я уверен, что вам понравится партия, которую я напишу для Ареаны в моем новом произведении.

– Да, твое новое… как мы его назовем? Это ведь будет не уличное представление, не так ли? И не простая театральная пьеса. Нам нужно название. Ты уже придумал?

– Пока нет, ваше величество.

– Тогда подумай об этом. И я тоже подумаю. Возможно, моим вкладом в твое произведение станет его название.

– О чем он говорит, Леоф? – спросила Ареана.

– Разве я еще не сказал? – ответил Роберт. – Каваор Леоф согласился написать для нас новую музыкальную пьесу. Меня так захватила предыдущая, что я просто умираю от желания услышать еще одну. – Он перевел взгляд на Леофа. – Скажи-ка, ты уже подобрал сюжет?

– Думаю, да, ваше величество.

– Вы, должно быть, шутите, – сказала Ареана и отступила на шаг. – Это будет предательством всего, что вы сделали. Всего, что мы сделали.

– Все собравшиеся совершенно серьезны, – сказал Роберт. – Ну, мы тебя слушаем, друг мой.

Заставив себя не обращать внимания на огорчение Ареаны, Леоф прочистил горло.

– Вам знакома история Маэрски? – спросил он.

Роберт на миг задумался.

– Пожалуй, нет.

«Нет, – прозвучало контрапунктом, – и тебе лучше не стоит пытаться выставить меня невежественным».

– Я тоже ее не знал, пока не просмотрел книги, которые вы мне дали, – быстро уточнил Леоф. – Как я понял, это произошло в Новых землях, давным-давно – на самом деле тогда их еще так не называли, тогда только строились первые каналы и осушались поэлы.

– О! – воскликнул Роберт. – Тема, близкая сердцам лендвердов, как я мог усомниться. Не так ли, Ареана?

– Это очень известная история, но только в наших краях, – холодно согласилась Ареана. – Меня не удивляет, что вы о ней не слышали.

Роберт равнодушно пожал плечами.

– Как и твой друг Леоф. Он только что это сказал.

– Но он не вырос в самом сердце Новых земель, – возразила Ареана, – в отличие от вас, ваше величество.

– Да, – немного раздраженно проговорил Роберт, – и я сделал все, что мог, для твоих сородичей. Например, парочку детишек, чтобы немного разбавить вашу густую кровь. А теперь, пожалуйста, юная леди, расскажите нам эту историю.

Ареана взглянула на Леофа, и он ей кивнул. Кожа его начала морщиться от воды, но он не собирался просить разрешения вылезти из ванны, пока в комнате находились девушки.

– Это случилось во время строительства Большого Северного канала, – начала Ареана. – Строители не знали, что, изменив течение реки, уничтожили целое королевство под названием Сетиод.

– Сетиод? Королевство водяного народа? Замечательно!

– В живых осталась только Маэрска, дочь короля, внучка святого Лира. Она поклялась отомстить и приняла человеческий облик, чтобы выполнить клятву. Когда канал был построен, она отправилась к большому шлюзу, намереваясь затопить только что осушенные земли. Но на берегу она встретила Бранделя Этельсона. Маэрска заговорила с ним, сделав вид, что ее интересует, как удалось остановить воду и как ее можно освободить. Она была умна, и он ничего не заподозрил. Хуже того, он в нее влюбился. Маэрска решила выведать у него еще больше, ведь тогда она сможет нанести больше вреда. Она притворилась, будто тоже его полюбила, и вскоре они поженились. Маэрска спрятала свою морскую кожу в сундуке под стропилами крыши в их доме и поставила мужу условие: каждый год в день святого Лира она будет купаться в полном одиночестве и он не должен за ней подглядывать. На протяжении многих месяцев она вынашивала планы мести, но месяцы становились годами, у них родился мальчик, а потом девочка, и Маэрска постепенно полюбила своего мужа и Новые земли, а ее жажда мести начала тускнеть.

– Ну надо же, – прокомментировал Роберт.

– Однако друзья ее мужа постоянно спрашивали его, куда его жена уходит в день святого Лира, – продолжала Ареана. – И в конце концов им удалось заронить в его душу подозрение что у нее есть любовник и что дети вовсе не его. Шли годы, Бранделя начали мучить сомнения, и вот однажды в день святого Лира он последовал за своей женой. Она отправилась на берег, сбросила одежду, скользнула в рыбью кожу, и он увидел, кто она такая на самом деле, и она об этом узнала.

«Ты нарушил свою клятву, – сказала Маэрска, – и теперь мне придется вернуться в воду. Если я снова выйду на воздух, я умру, потому что такое превращение может произойти только один раз».

Охваченный отчаянием, он умолял ее не покидать его, но она уплыла, оставив его с детьми и в слезах.

Прошло много лет, он искал ее во всех реках и каналах, о которых знал. Раз или два ему казалось, что он слышит ее пение. Он постарел, его дети выросли и завели свои семьи.

А потом с севера пришла армия Скелландера, они сжигали все на своем пути и уже подходили к Новым землям. Люди собрались на дамбах и приготовились спустить воду и затопить страну, потому что только так они могли защититься от захватчиков. Но замковый камень не поддавался, его слишком надежно укрепили. А армия врага приближалась.

И вот тогда-то старик снова увидел свою жену, такую же прекрасную, как в тот день, когда они встретились впервые. Она встала из воды, положила руку на камень, тот раскололся надвое, и вода смыла армию захватчиков. Но Маэрске пришлось сбросить свою кожу, чтобы выйти на берег, и проклятье предков пало на нее. Она умерла на руках старика. А вскоре и он последовал за ней.

Ареана посмотрела на Роберта.

– Их дети были среди первых лендвердов. Многие из нас считают, что происходят из рода Маэрски.

Роберт с сомнением почесал в голове.

– Довольно запутанная история, – сказал он. – Может, ты, как в прошлый раз, собираешься спрятать в ней какой-нибудь нелестный намек на меня.

– Я не стану, – пообещал Леоф. – Я просто снова намерен использовать легенду, которую любят лендверды. Именно король Эслена дал детям Маэрски земли. Он был младшим сыном короля и в молодости работал вместе с остальными на строительстве каналов. Под его образом мы будем подразумевать вас монарх, который всем сердцем любит Новые земли и его стражей.

– А кто же в этой истории злодей?

– Скелландеров, пришедших в Новые земли, привела дочь старого короля, сестра наследника Тиодрика, злая колдунья, отравившая отца и убившая всех своих братьев, кроме самого младшего, которого, как мы увидим, спасла от утопления сама Маэрска.

– И ты можешь сделать так, что эта сестра будет рыжеволосой, – задумчиво проговорил Роберт. – Очень хорошо, мне нравится. Я уже говорил, что ты достаточно умен, чтобы найти способ меня предать, даже если я сам выберу тебе историю. Поэтому тебе следует знать вот что: если ты меня еще больше опозоришь, терять мне будет уже нечего и я перережу горло этим юным леди собственноручно и в твоем присутствии. И пожалуй, буду с тобой еще более откровенен. Даже если твоя работа будет выполнена с соблюдением всех моих условий, но не сумеет вернуть мне расположение лендвердов, твоих подружек ждет то же самое. – Он похлопал Леофа по спине. – Наслаждайся жизнью. Не сомневаюсь, что тебе будет здесь очень удобно.

ГЛАВА 9 ВУРМ

Эспер наложил стрелу на тетиву лука. Пальцы не слушались, словно покрылись березовой корой.

Фенд убил его первую любовь, Фенд едва не убил Винну…

И этот Фенд восседал теперь верхом на чудовищном вурме.

Эспер прикинул расстояние, глядя вдоль стрелы. Она казалась огромной, и он видел ее всю, до самых мельчайших деталей: оперение изперьев ястреба, укрепленных вощеной красной ниткой, почти незаметное искривление древка, которое нужно учесть при выстреле, тусклый блеск слегка тронутого ржавчиной наконечника, запах масла от колчана…

Воздух тек вокруг, а сухие листья, точно сигнальные флаги армии, указывали путь к телу, крови и костям Фенда.

Однако Эспер никак не мог настроиться на выстрел. С такого расстояния и под таким углом он не мог быть уверен, что попадет. Ладно, положим, ему удастся правильно прицелиться. Но ведь есть еще вурм, невероятный и жуткий. Никакая стрела и даже сколь угодно много стрел не смогут прикончить это чудовище.

Впрочем, это не совсем верно. У лесничего еще осталась черная стрела, которую ему дал прайфек Хесперо, та, которой Эспер убил уттина. Если она может прикончить Тернового короля, значит, справится и с вурмом.

С другой стороны Эспер ничего не знал про вурмов.

Винна отчаянно дрожала, но не издавала ни звука. Вурм и Фенд перестали вглядываться вверх, и чудовище снова двинулось вперед. Эспер немного расслабился и постарался скрыться из их поля зрения, прижимая к себе Винну, пока не стихли даже звуки продвижения твари.

– О святые! – выдохнула Винна.

– Угу, – согласился с ней Эспер.

– А я только подумала, что уже видела все кошмары из детских сказок… – Она содрогнулась.

– Как ты? – спросил он, заметив, что у нее выступила испарина.

– Как будто ранена стрелой альва. Меня немного знобит, – сказала она и посмотрела на него. – Должно быть, это яд, вроде того, что у греффина.

В первый раз Эспер обнаружил греффина по следу из мертвых и умирающих растений и животных. Однако греффины лишь чуть крупнее лошадей. А это чудовище…

– Проклятье, – пробормотал он.

– Что?

Эспер положил руку на ствол дерева, жалея, что у железного дуба нет пульса, как у человека. Впрочем, лесничему это и не понадобилось – он и так все понял. Почувствовал.

– Он убил это дерево, – прошептал он. – Все эти деревья.

– А нас?

– Не думаю. Его прикосновение, туман, который он выдыхает… все осело внизу. Корни мертвы.

«Вот так просто. Тираны прожили три тысячи лет…»

– А что это было? – спросила Винна.

Эспер небрежно махнул рукой.

– Разве важно, как мы его назовем? Но я думаю, что это вурм.

– А может быть, дракон?

– Насколько я помню, у дракона должны быть крылья.

– У греффинов тоже.

– Да, правда. Да не важно, как оно называется. Важно, что оно такое и что делает. И Фенд…

– Фенд?

Ах да, он же прикрыл ей глаза.

– Да, Фенд ехал верхом на чудовище.

Винна слегка нахмурилась, словно Эспер предложил ей разгадать загадку.

– Фенд едет верхом на вурме, – выговорила она наконец. – Это так… так…

Она зябко обхватила себя руками за плечи, не в силах подобрать подходящее слово.

– А откуда Фенд взял вурма? – спросила она.

Эспер задумался. Вопрос показался ему совершенно безумным.

Большую часть своих сорока двух лет он жил и дышал в Королевском лесу, знал самые мрачные и укромные его места, от Заячьих гор до неприступных скал и топей на восточном побережье. Он разбирался в повадках и приметах всех живых существ, что обитали в этом бескрайнем лесу, и никогда – если не считать нескольких последних месяцев – не видел ничего похожего на следы греффина, уттина или вурма.

Откуда Фенд взял вурма? Откуда взялся сам вурм? Может, спал в какой-нибудь глубокой пещере или дожидался своего часа в глубинах моря?

Мрак его знает.

Похоже, Фенд тоже знал. Он нашел греффина, а теперь еще и тварь куда страшнее. Зачем? Побуждения Фенда всегда были просты, выгода и месть были среди них главными. Возможно, ему платит церковь?

– Я не знаю, – в конце концов признался Эспер и заглянул за край платформы.

Туман, который стелился за вурмом, похоже, рассеялся.

– Будем спускаться? – спросила Винна.

– Думаю, лучше подождать. И спустимся вон там, подалльше от его следа и от яда.

– А что потом?

– Мне кажется, он преследует слиндеров, а слиндеры захватили Стивена. Так что, видимо, теперь нам придется идти за вурмом.

Наконец Эспер решил, что выждал достаточно, и уже собрался спускаться, когда услышал приглушенные голоса. Он приложил к губам палец, но Винна и сама их услышала и только кивнула ему.

Вскоре показались шестеро всадников. Они ехали прямо по борозде, оставленной на земле вурмом. Трое из них были узкоплечими и стройными, в характерных широкополых шляпах, какие носят сефри, чтобы защититься от лучей солнца. Остальные – выше и крупнее, с непокрытыми головами, видимо, люди. Лошади были мелковаты, судя по всему, северных пород.

«Интересно, а что сталось с нашими лошадьми?» – подумал Эспер. Если их коснулось дыхание вурма, все они погибли, но у лошадей, а особенно у Огра, кажется, было поразительное чутье на такие вещи.

Всадники внизу помирать явно не собирались. И Фенд тоже, а ведь он сидел на твари верхом. Может быть, вурм не так ядовит, как греффин? В конце концов, уттин ведь не отравлял все вокруг. С другой стороны, на монахов на холме нобагма не действовала зараза греффина, а колдунья-сефри, называвшая себя матушкой Гастией, однажды дала Эсперу противоядие.

Эспер тихонько постучал по ветке и одними губами сказал девушке: «Жди здесь». Винне было явно не по себе, но она кивнула.

Лесничий начал осторожно пробираться по широкой ветке. Она была такой толстой, что не шелохнулась под его весом, хотя другая бы затряслась, словно хвост гигантской белки, и выдала его. Спустившись ниже, Эспер пополз дальше, пока не оказался за спинами у всадников, но при этом достаточно высоко, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности. К тому времени они замолчали, и это поставило Эспера перед выбором.

Он надеялся, что они ляпнут что-нибудь вроде: «Не забывайте, парни, мы работаем на Фенда», но, похоже, на это рассчитывать не приходилось. Насколько он мог судить, три причины могли отправить этих людей по следам вурма, преследующего, в свою очередь, слиндеров. Первая: они из одной с Фендом компании и идут за ним – с теми же злыми намерениями, только медленнее. Вторая: они – его враги, и у них та же цель, что и у Эспера, – убить Фенда. Третья: это путники, которых толкает вперед по следу дурацкое любопытство.

Если след чудовища действительно ядовит, последнюю возможность можно отбросить. Случайные путешественники вряд ли имеют при себе лекарство от яда вурма и уже должны были от него пострадать.

Значит, они либо с Фендом, либо против него.

Однако у Эспера не осталось времени на раздумья, а колебания – это худшее занятие, которому может предаваться охотник. Чужаков было слишком много, чтобы пытаться любезно расспросить их.

Он прицелился было в шею всадника, едущего последним. Если ему удастся уложить одного или двоих, прежде чем остальные поймут, что происходит, это неплохо увеличит его шансы на спасение.

Но…

Вздохнув, Эспер немного сдвинул прицел и выстрелил в правую руку всадника. Как и ожидалось, тот завопил и упал с лошади, дико размахивая руками. Почти все его спутники удивленно на него смотрели, пытаясь понять, что случилось, все, кроме одного, – теперь Эспер уже мог разглядеть, что это сефри, – который спрыгнул с лошади и натянул тетиву своего лука, внимательно оглядывая деревья.

Эспер прострелил ему плечо.

Сефри не вскрикнул, только втянул в себя воздух так резко, что даже Эспер услышал его, а взгляд раненого мгновенно нашарил стрелка.

– Лесничий! – заорал он. – Вы, болваны, там, на дереве лесничий! Фенд ведь говорил о нем!

«Вот оно, – подумал Эспер. – Я надеялся об этом узнать, прежде чем они меня обнаружат, но…»

Он заметил, что еще один противник изготовил лук к стрельбе. Эспер выстрелил в лучника, но тот метнулся в сторону, и стрела лишь отсекла ему часть уха. Лучник тут же довольно метко спустил тетиву в ответ и непременно попал бы, если бы лесничий не спрыгнул на следующую ветку.

Эспер приземлился на полусогнутые ноги, поморщился от боли в коленях (а ведь еще пять лет назад ему бы такой прыжок ничего не стоил!) и выпустил третью стрелу в лучника, который прижимал руку к раненому уху. Тот уже открыл рот, чтобы закричать, но наконечник вошел ему в горло, весьма убедительно заставив умолкнуть.

Эспер наложил новую стрелу и аккуратно прицелился в другого сефри, тоже собравшегося натянуть тетиву. Лесничий попал ему в бедро, и сефри повалился на землю, точно мешок с мукой.

И тут стрела с красным оперением ударила в нагрудник из дубленой кожи чуть выше последнего ребра, так что у Эспера вышибло весь воздух из легких. Перед глазами у него поплыли черные круги, и он вдруг понял, что больше не стоит на ветке. Его левая нога коснулась земли первой, но тело было слишком отклонено назад, чтобы он мог сохранить равновесие или смягчить приземление, упав на колени и руки. В последний момент ему все-таки удалось извернуться и принять удар о землю плечом. Это стоило ему новой вспышки боли и нового снопа искр из глаз, на этот раз – ослепительно белого.

Взревев, Эспер откатился в сторону и только тогда понял, что выронил лук. Вскакивая на ноги и доставая топор, он уже видел, что в него целится третий сефри. Лесничий метнул в него топорик и шарахнулся влево.

Он промахнулся всего на волос, да и то только потому, что сефри отшатнулся и тоже не смог удачно выстрелить. Эспер зарычал и бросился на врага выхватывая кинжал. Десять ярдов расстояния между ними вполне позволяли сефри прицелиться снова и выстрелить в упор, но тот, очевидно, этого не знал. Лучник в растерянности оцепенел, выбирая между стрельбой, выхватыванием меча или бегством.

В итоге он остановился на мече, но к этому времени Эспер уже успел одолеть эти десять ярдов; свободной рукой лесничий сгреб сефри за плечо и повернул, чтобы вонзить нож в левую почку. Первый удар наткнулся на кольчугу, тогда Белый дернул нож вверх и вспорол врагу сонную артерию. В лицо фонтаном брызнула кровь, Эспер зажмурился. Тело убитого еще не коснулось земли, а лесничий уже бежал дальше.

Он знал, что остался еще один враг. Лесничему вдруг стало не по себе, потому что он понял, что не знает, где искать последнего уцелевшего. Первые двое, которых он подстрелил, тоже могли доставить немало хлопот, но он сомневался, что кто-нибудь из них сможет поднять лук.

Четвертый враг объявил о своем присутствии громким сопением; Эспер резко обернулся и увидел, что чужак мчится к нему, размахивая палашом. У лесничего подогнулись колени, а легкие словно забились крапивой. Чувство было знакомым, таким же, как в тот раз, когда на него впервые посмотрел греффин.

«А вот и ответ на второй вопрос, – подумал он. – Все-таки яд».

Умелый мечник способен легко прикончить противника, вооруженного только кинжалом. К счастью, этот оказался совсем не умелым. Он поднял меч, чтобы нанести удар сверху; Эспер притворился, словно собирается отчаянно броситься вперед – что было бы совершенно безнадежно с такого расстояния. Враг попался на его уловку и с силой рубанул мечом.

Однако Эспер отступил за пределы его досягаемости, а когда меч стал опускаться у него перед носом с такой скоростью, что развернуть его было уже невозможно, лесничий все же прыгнул, левой перехватил руку с мечом, а правой вонзил кинжал в пах врага, чуть ниже края доспехов. Враг подавился криком и отступил на шаг назад, отчаянно размахивая руками, чтобы не упасть, и смертельно побледнев.

За спиной лесничий услышал сдавленный звук и, беспокойно обернувшись, обнаружил, что на него изумленно смотрит первый стрелявший в него сефри. В руках тот держал короткий меч, но прямо на глазах Эспера клинок медленно выскользнул из пальцев сефри, а сам лучник рухнул на колени.

Примерно в десяти ярдах позади него Винна медленно опустила свой лук. Она побледнела, вот только от яда или от страха?

Отлично, мрак их раздери…

Он уже чувствовал, как его лихорадит, и настолько ослаб, что едва удерживал в руках кинжал.

Однако он заставил себя обойти поле боя, чтобы убедиться, что враги мертвы – все, кроме одного, первого, которого он подстрелил первым. Тот полз по земле, придерживая руку и жалобно скуля. Увидев Эспера, он попытался ползти быстрее. По его щекам текли слезы, теперь усилившиеся до потока.

– Пожалуйста, – задыхаясь, пробормотал он, – прошу вас.

– Винна, – позвал Эспер. – Обыщи тела, может, попадется что-нибудь необычное. Помнишь, что мне дала матушка Гастия? Что-нибудь вроде этого.

Он поставил сапог на шею врага.

– Доброе утро, – проговорил лесничий, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее, чем он себя чувствовал.

– Я не хочу умирать, – заскулил пленник.

– Ясное дело, – согласился Эспер. – И я не хочу. Больше того, я не хочу, чтобы умерла моя девушка. Но мы все умрем, потому что ступили на след проклятой твари, которую откуда-то вытащил Фенд. Сегодня я послал всех твоих друзей на завтрак к Гриму, и они зовут тебя с другого берега реки. Я могу переправить тебя туда быстро и легко – стоит мне только вонзить тебе нож в шею.

Он опустился на колени и нажал пальцами там, где позвоночник соединяется с черепом. Раненый завопил, и от него отчетливо потянуло нечистотами.

– Чувствуешь? – спросил Эспер. – Там углубление. Нож войдет легко, как в масло. Но я могу этого и не делать. Твоя рука не слишком серьезно ранена, и ты сможешь убраться в Средние земли и найти там славную женщину и сбивать масло до конца своих дней но сначала тебе придется позаботиться о том, чтобы мы с моей подружкой не умерли.

– Фенд убьет меня.

Эспер рассмеялся.

– Это же просто глупо. Если ты мне не поможешь, ты превратишься в кучу червей еще прежде, чем Фенд узнает, что с тобой произошло.

– Да, снадобье есть, – жалобно проговорил мужчина. – Оно у Раффа, в синей склянке. Один глоток в день, чайная ложка. Но вы должны оставить мне немного.

– Разве?

– Потому что иначе я все равно умру, – объяснил мужчина. – Снадобье не останавливает действие яда, оно его только замедляет. Прекрати пить его на несколько дней – и ты мертв.

– Интересно. И какой же дурак… А, я понял. Фенд молчал об этом, пока не стало поздно, так ведь?

– Так. Но у него есть противоядие. Он обещал дать его нам, когда мы закончим дело.

– Понятно. – Эспер с трудом приподнял голову. – Винна? Оно в синей склянке.

– Нашла, – крикнула она.

– Неси сюда.

Он прижал острие кинжала к шее мужчины. Винна опустилась на колени рядом с ним, глаза у нее покраснели, а лицо залила бледность.

– Отпей, – сказал он ей и немного нажал на кинжал. – Если это зелье ее убьет, ты отправишься следом.

– Дайте мне, и я докажу, что это не яд, – предложил мужчина.

Винна поднесла к губам бутылочку, глотнула и поморщилась. Довольно долго все трое молча ждали.

– Мне уже лучше, – сказала наконец Винна. – И перед глазами все перестало кружиться.

Эспер кивнул, взял склянку и глотнул сам. Вкус был отвратительный, как у отвара из многоножек и трухлявого дерева, но лесничий почти сразу же почувствовал себя лучше. Он аккуратно заткнул бутылочку пробкой и убрал в заплечный мешок.

– Кстати, а в чем вы помогаете Фенду? – спросил он. – Что вы должны сделать, чтобы он дал вам противоядие?

– Мы должны следовать за ним и убивать всех, кого не прикончит вурм.

– О. А зачем?

– Он убивает слиндеров, – ответил он. – И еще должен кого-то найти; имени я не знаю. Предполагалось, что этот человек будет вместе с тобой.

– Фенд послал за ним уттинов? – спросил Эспер.

– Да. Они пошли вперед и не вернулись.

– Где Фенд берет этих чудовищ?

– Вурма он получил у Сарнвудской колдуньи, по крайней мере так он сказал. Но чудовища ему не служат. Они с Фендом служат одному господину.

– И кому же?

– Никто из нас не знал. Есть один священник из Ханзы, его зовут Эшерн. Думаю, он знает, но он вместе с Фендом, на вурме. Сефри нас просто нанял, сказал, что мы сможем взять себе все, что найдем, пока будем ехать по следу вурма. А потом сказал про яд и позволил Галусу умереть, чтобы доказать, что не врет. Прошу тебя, лесничий, пожалуйста…

– Это все, что тебе известно?

– Все.

Эспер перевернул его на спину, тот поморщился и закрыл глаза. Эспер встряхнул бутылочку – она была заполнена больше чем наполовину.

– Открой рот.

Мужчина послушно открыл рот, и Эспер влил в него несколько капель.

– Скажи мне еще кое-что, – проговорил он, – и получишь добавку. Если ты достаточно долго продержишься, яд вурма, возможно, сам выйдет из твоего организма. Или тебе удастся найти колдуна, который тебе поможет. В любом случае, ты получишь шанс дожить до следующего полнолуния. Больший, чем сейчас.

– Да. Что ты хочешь знать?

– Зачем Фенд приказал схватить девушек?

– Девушек?

– На границе с Лойсом. Куда он послал уттинов. Мужчина покачал головой.

– Те люди? Мы не имеем к ним никакого отношения. Вурм и уттины нашли вашего спутника – как-то учуяли. А те, другие, – мы убили нескольких, когда случайно с ними столкнулись. Фенд сказал нам, что, если мы встретим двух девушек, мы должны их убить, но не останавливаться и не отклоняться с пути. «Это не наше дело, – сказал он. – Пусть другие суетятся».

Эспер уронил еще несколько капель ему на язык.

– Что еще?

– Я больше ничего не знаю. Я не понимал, во что ввязался. Я всего лишь вор. Прежде я даже никогда никого не убивал. Я не думал, что эти твари существуют, но теперь, когда я их увидел собственными глазами, я хочу убраться отсюда подальше. Я просто хочу жить.

– Да, – проворчал Эспер, – тогда ступай.

– Но яд…

– Я дал тебе столько, сколько мог. Остальное мне нужно, чтобы найти Фенда, убить его и забрать противоядие. Ты знаешь, как оно выглядит?

– Нет.

– Я ведь и сейчас могу тебя убить.

– Я действительно не знаю.

«А это значит, что противоядия, возможно, вообще не существует», – мрачно подумал Эспер.

– Идем, Винна, – сказал он. – Похоже, нам надо торопиться.

ГЛАВА 10 ЗВОН КЛИНКОВ

Не в силах пошевелиться от ужаса, Энни наблюдала за тем, как медленно поднимается гобелен, за которым открывается темнота.

Свечи уже догорели, но, хотя комнату освещало лишь бледное сияние луны, Энни прекрасно видела все до мельчайшей детали. Кровь стучала в висках, девушка испугалась, что потеряет сознание, и ей отчаянно захотелось отвернуться от того, кто прячется в тенях.

Фастия с червями в глазницах в ее сне скрылась за этим гобеленом, за потайной дверью. Теперь Энни поняла, что дверь там действительно есть и кто-то собирается войти через нее в комнату. Сюда, в мир бодрствующих.

А может быть, она и не спала?..

Ночной гость оказался вовсе не Фастией. Сначала Энни видела лишь сгусток темноты, но потом разглядела в лунном свете, что незнакомец одет во все черное, на лице у него маска, а голову скрывает капюшон. Тонкая фигурка, женская или даже детская, с чем-то длинным, темным и заостренным в руке.

«Наемный убийца», – подумала Энни. Ужас сковал ее оцепенением, все тело налилось свинцом, двигаться не хотелось совершенно.

Тут их взгляды встретились, и девушка поняла, что обнаружена.

– Помогите! – отчаянно закричала она. – Помогите, убивают!

Без единого звука фигура бросилась к ней. К счастью, к Энни вернулась способность двигаться. Девушка скатилась с кровати, вскочила на ноги и метнулась к двери.

Что-то холодное ударило ее в плечо, и Энни обнаружила, что больше не может пошевелить этой рукой, та застыла в движении, не в силах ни подняться, ни опуститься. Взглянув вниз, девушка поняла, что нечто тонкое и темное проткнуло плоть ниже кости насквозь и вонзилось в Леу.

Энни подняла голову и увидела фиолетовые глаза на расстоянии вытянутой руки от себя. Она снова взглянула вниз и разглядела, что ее плечо проткнуто тонким клинком, который держит в руках мужчина. Она откуда-то знала, что перед ней мужчина, просто очень стройный и невысокий.

«Сефри», – догадалась Энни.

Он потянул клинок к себе, но тот основательно застрял в деревянной стойке кровати. Сефри, казалось, полностью сосредоточился на этом, но в следующее мгновение другая его рука скользнула к поясу. Пригвожденную руку Энни обожгло болью, но страх оказался сильнее, поскольку она поняла, что убийца тянется за ножом.

Она вытянулась, чтобы достать макушкой до луны, уперлась ногами в темные спутанные корни земли, свободной рукой сгребла убийцу за волосы и поцеловала.

Его губы оказались теплыми, даже горячими, и, когда Энни к ним прикоснулась, словно молния ударила вниз по ее позвоночнику, а горло наполнила вонь змей и горящего можжевельника. Внутри он оказался влажным, как все люди, но что-то в нем было ужасно неправильно: холод там, где должен быть жар, жар там, где должен быть холод, и ничего знакомого. Как будто его сломали и перекроили заново, каждое искривление в его костях – словно сросшийся перелом, каждая ткань – словно шрам.

Сефри закричал и отшатнулся. Энни почувствовала сильный рывок в плече – ему удалось вытащить клинок. Принцесса сползла на пол и села, как кукла, вытянув ноги.

Сефри отошел еще на пару шагов и встряхнулся, точно собака, которой в ухо попала вода.

Энни снова попыталась закричать, но задохнулась. Она сжала раненую руку, все было липким и влажным от крови – ее собственной крови.

И тут дверь с грохотом распахнулась, и внутрь ворвались два стражника Элионор. Факелы у них в руках горели так ярко, что Энни едва не ослепла.

Убийца, превратившийся на свету в узкий черный силуэт, мгновенно пришел в себя. Его клинок метнулся вперед и пронзил горло одного из стражников. Несчастный упал на колени, выронил факел и, схватившись руками за горло, попытался удержать жизнь в своем теле. Энни хорошо понимала его, между ее пальцев тоже сочилась кровь.

Его товарищ вел себя осторожнее. Прежде всего он криком пытался позвать на помощь. Гвардеец был в легком пластинчатом доспехе, а в руке держал тяжелый меч, которым делал выпады в сторону убийцы, практически не отводя назад для замаха. Сефри провел несколько пробных атак, которые гвардеец легко отразил.

– Бегите, принцесса, – крикнул он.

Ему удалось немного оттеснить убийцу от порога. Энни могла бы там протиснуться за спиной у гвардейца, если бы ноги ее слушались. Она попыталась встать на колени, но поскользнулась в липкой луже. Интересно, отстраненно подумала она, сколько времени нужно, чтобы умереть от потери крови?..

Сефри атаковал и споткнулся. Стражник с ревом бросился вперед. Энни не уследила, что произошло, лишь услышала звон стали, а потом гвардеец Элионор, пошатнувшись, миновал убийцу, врезался в стену, сполз на пол и затих.

Убийца уже вновь повернулся к Энни, когда в открытую дверь влетел Казио. Он выглядел очень странно, но девушка не сразу поняла, в чем дело. И лишь спустя пару ударов сердца до нее дошло: Казио был голый, в чем мать родила.

Однако в руке он держал Каспатор. Вителлианцу потребовалось всего одно короткое мгновение, чтобы оценить ситуацию, и он бросился на врага.

Казио атаковал убийцу, но тот парировал Каспатор быстрой, знакомой защитой перто, за которой последовала сильная связка в утаве.

Не задумываясь, Казио парировал ответный удар и атаковал сам, метя в горло. Но противник отступил, и оба на мгновение замерли. Казио запоздало смутился, вспомнив, что обнажен, поскольку они с Острой уединились в соседней комнате – и успели раздеться, – когда он услышал крик Энни. Если бы он стал тратить время на одевание, возможно, она была бы уже мертва.

Он заметил, что убийца успел ранить Энни, и страх за нее вытеснил смущение из-за собственной наготы. И еще Казио понял, что наконец-то, после стольких месяцев, встретил противника, владеющего дессратой.

– Давай закончим, пока нам никто не мешает, – предложил вителлианец.

Он уже слышал топот приближающейся стражи.

Его противник чуть склонил голову набок и сделал выпад. Казио отступил, заподозрив финт, но убийца неожиданно метнулся к стене, приподнял гобелен и исчез в черной дыре за ним.

Выругавшись, Казио бросился за ним и откинул гобелен в сторону. Из темноты навстречу ему метнулось тонкое лезвие, так что он едва успел отразить выпад. Юноша сделал шаг вперед, свободной рукой прижал оружие врага к стене – и получил удар кулаком в челюсть. Удар был не столько сильным, сколько неожиданным, но его хватило, чтобы Казио отпустил клинок.

Вителлианец отступил назад и вскинул Каспатор в защите, пытаясь отразить нападение невидимого противника. Однако удаляющиеся шаги сообщили ему, что враг подло сбежал, не став продолжать схватку.

Отчаянно ругаясь, Казио помчался за ним.

Через несколько секунд здравый смысл нагнал его, и юноша замедлил шаг, сообразив, что ничего не видит. Неплохо было бы вернуться за факелом, однако впереди по-прежнему раздавались тихие шаги, а Казио не хотел упускать убийцу. Держась левой рукой за стену, вителлианец поспешил в погоню, водя перед собой Каспатором, как слепой – тростью.

Вскоре он споткнулся и обнаружил, что коридор перешел в узкую лестницу, короткими маршами уходящую вниз. Впереди раздался щелчок, и лунный свет на мгновение очертил фигуру человека у основания ступеней.

А потом свет исчез.

Казио добрался до площадки и довольно быстро нащупал дверь, которую тут же толкнул. Оказалось, проход начинался в стене сада, за живой изгородью. Короткая тропинка вела на открытую, заросшую травой полянку, залитую лунным сиянием. Убийцы нигде не было видно.

Казио сомневался, что противник успел пересечь открытое пространство, поэтому не стал выходить за живую изгородь, а шарахнулся в сторону вдоль стены – и был вознагражден за свои умозаключения пением стали в том месте, где только что находилась его голова.

Он вскочил на ноги в позиции призмо.

– Какое разочарование, – проговорил он, – я проделал огромный путь по земле, по морю и снова по земле и не встретил ни одного дессратора. Меня тошнит от бойни, которую в этих варварских землях выдают за искусство фехтования. И вот наконец я нашел того, кому удалось меня немного развлечь, а оказалось, что он трус, не желающий сражаться.

– Извини, – приглушенным голосом ответил его противник, – но ты должен понимать, что мне не хотелось отвлекаться на бой с целым замком. А если я позволю тебе меня задержать, так и будет. Правильно… Они находились в комнате Энни… Казио слышал, что приближается стража, а потом…

Они оказались на улице. Как это произошло?

Он смутно помнил, что бросился за убийцей, но если они выскочили из комнаты Энни и спустились вниз по лестнице, разве они не должны были встретить солдат, спешивших на помощь? Или они выпрыгнули из окна?

Размышления Казио прервала новая атака. Его противник был маленьким и подвижным – может быть, сефри? Казио еще ни разу не доводилось сражаться с дессратором-сефри. Клинок убийцы был зачернен и практически неразличим в темноте.

Казио парировал выпад, тот оказался ложным, а настоящий удар пришел снизу. Юноша шагнул назад, чтобы выиграть время и обнаружить клинок противника, что и сделал, блокировав его защитой сефт. Сразу же за этим Казио сдвинулся в сторону, на случай быстрого повторения атаки сверху. Лезвие просвистело в воздухе, едва не задев его горло, и Казио выбросил вперед руку.

Противник отбил ее ладонью, и внезапно оказалось, что они стоят друг против друга. Казио шагнул ближе и ударил врага плечом, затем коротким выпадом ранил в руку. Он вышел в стойку, изготовившись к новой атаке, но обнаружил, что убийца снова бросился бежать.

– Да проклянет тебя Мамрес, стой и сражайся! – крикнул Казио, почувствовав обжигающий холод снега под босыми ступнями.

Он снова бросился в погоню за неуловимым убийцей. Изо рта вылетали клубы пара, пальцы и нос онемели от холода. Вителлианцу в жизни не приходилось так мерзнуть. На память пришли истории об отмороженных частях тела. Неужели такое действительно бывает? До сих пор ему казалось, что это чушь.

Они выскочили из лабиринта и промчались по саду, где статуя леди Эренды в нескромном одеянии присматривала за парочкой мраморных возлюбленных, стоящих в обледенелом бассейне фонтана. Впереди Казио разглядел замерзший канал и то, к чему так торопился его противник, – лошадь, привязанную в маленькой рощице.

Он попытался бежать быстрее, но тщетно: снег и онемевшие ноги мешали сохранять равновесие.

Незнакомец уже отвязывал лошадь, когда Казио атаковал его. Убийца повернулся, чтобы встретить его лицом к лицу. Казио с удивлением обнаружил, что враг снял маску, вероятно, чтобы не мешала дышать. Это действительно был сефри с тонкими чертами лица, светлой кожей, отливавшей синевой в свете луны, и такими светлыми волосами, что казалось, будто у него вовсе нет ни бровей, ни ресниц, а сам он сделан из алебастра.

Сефри уклонился от атаки, сдвинувшись в сторону и выставив острие своего клинка так, чтобы Казио на него напоролся. Вителлианец сумел погасить инерцию атаки и блокировать оружие противника, но не смог нанести ответный удар и потому скользнул мимо, а в следующее мгновение они снова оказались лицом к лицу.

– Мне придется тебя убить, – сообщил сефри.

– Твой вителлианский звучит довольно необычно, почти как сафнийский, – заметил Казио. – Назови свое имя или, по крайней мере, откуда ты родом.

– Ты должен знать, что мы, сефри, не бываем откуда-то родом, – сказал убийца. – Но мой клан путешествовал по дорогам между Абринией и Виргеньей.

– Да, но ты не мог научиться дессрате в Абринии или Виргенье. В таком случае где?

– В Тото да'Карнас, – ответил он. – В горах Аликсанат. Моего местро звали Эспедио Раес да Ловиада.

– Местро Эспедио?

З'Акатто учился вместе с Эспедио!

– Местро Эспедио умер много лет назад, – удивился Казио.

– А сефри живут долго.

– Назови имя, которым я могу к тебе обращаться.

– Можешь звать меня Акредо, – ответил сефри. – Это имя моей шпаги.

– Акредо, я скорее поверю, что ты охотился на кроликов на луне, чем в то, что учился у Эспедио, но давай посмотрим. Я атакую тебя, используя каспо доло дидието дачи пере… – Он направил выпад противнику в ногу.

В ответ Акредо атаковал, метя в лицо Казио, но тот ожидал его удара и встретил его Каспатором. Акредо перешел в призмо а затем уверенным движением обвел клинок Казио, намереваясь использовать каспо ан-перто.

Казио сместился вправо и сделал встречный выпад в глаза противнику, но тот уклонился и провел укол в его ступню, завершая поединок тем же приемом, каким он и начался, с той только разницей, что на сей раз сефри проткнул клинком онемевшую ногу Казио, пригвоздив ее к промерзшей земле.

– Ответ верный? – спросил Акредо, освобождая окровавленную шпагу и принимая боевую стойку.

– Неплохо сделано, – поморщившись, признал Казио.

– Моя очередь, – сказал Акредо и начал серию атакующих и ложных выпадов.

– «Рогоносец идет домой», – назвал знакомую технику Казио.

Он ответил подобающим встречным ударом, но Акредо снова продемонстрировал, что знает на одно движение больше, чем противник, и на сей раз их поединок чуть не закончился пронзенным горлом Казио.

«З'Акатто, старый ты лис!» – в сердцах подумал юноша. Наставник не показал ему завершающие контрудары из серий Эспедио. До сих пор это не имело значения, потому что Казио еще не приходилось встречаться ни с кем, кто в совершенстве овладел бы стилем старого мастера; он всегда успевал нанести решающий удар еще на середине серии. Здесь это не сработает, а на деле почти наверняка приведет к поражению. Ему придется использовать собственные хитрости.

Однако впервые за очень долгое время Казио пришлось признаться себе, что эту дуэль он может проиграть. К мыслям о собственной смерти он уже привык, пока сражался со зловещими рыцарями в тяжелой броне, вооруженными волшебными мечами. Но в поединке дессраторов только з'Акатто был для него достойным противником – с тех пор, как Казио исполнилось пятнадцать.

Вителлианец почувствовал легкий укол страха, но его затмил прилив восторга. Наконец-то настоящая дуэль, стоящая потраченного на нее времени!

Он сделал ложный выпад вниз и нанес удар сверху, однако Акредо отступил на шаг назад, поймал Каспатор своей шпагой и бросился вперед. Казио почувствовал, как в его клинке нарастает напряжение, а в следующее мгновение Каспатор с устрашающим звоном сломался.

Акредо замер на месте, а потом перешел в наступление. Казио выругался и отступил, сжимая в руке обломок старого друга.

Он готовился к последней, отчаянной атаке, надеясь перехватить клинок врага, когда тот вдруг вскрикнул и упал на одно колено. Первой мыслью Казио было, что это какая-то странная уловка вроде трехлапой собаки, но тут заметил стрелу, торчащую из бедра сефри.

– Нет! – выкрикнул Казио.

На берегу канала столпились вооруженные люди. Акредо с вызовом вновь поднял оружие, но лучник, находившийся примерно в пяти королевских ярдах, прострелил ему плечо, а в следующее мгновение в горло его вонзилась третья стрела.

Сефри прижал руку к ране и посмотрел Казио в глаза. Он пытался что-то сказать, однако вместо слов на его губах пузырилась кровь, а затем он упал лицом в снег.

Казио в ярости поднял голову и увидел сэра Нейла. Тот был без доспехов, хотя и одет несколько лучше Казио, в белой рубашке, бриджах и, самое завидное, в кожаных сапогах.

– Сэр Нейл! – крикнул Казио. – Мы сражались на дуэли! Он не должен был так умереть!

– Этот мерзавец ранил ее величество при попытке хладнокровного убийства, – ответил Нейл. – Он не заслуживает дуэли или любой другой почетной смерти.

Он посмотрел на Акредо.

– Правда, я хотел взять его живым, чтобы узнать, кто его послал. – Он наградил Казио тяжелым взглядом. – Это не состязание, – сказал он. – И если ты думаешь иначе… если твоя любовь к фехтованию важнее безопасности Энни… в таком случае у меня появляются сомнения в том, что ты на ее стороне.

– Если бы меня здесь не было, она бы уже была мертва, – напомнил Казио.

– Верно, – признал Нейл. – И тем не менее я не намерен брать свои слова назад.

Казио коротко кивнул.

Потом подобрал с земли упавший клинок сефри. Рапира была прекрасно сбалансирована и весила немного меньше Каспатора.

– Я позабочусь о твоем оружии, дессратор, – пообещал он мертвецу. – Жаль только, что оно не досталось мне в честном бою.

Кто-то набросил ему на плечи плащ, и только тогда Казио понял, что его отчаянно трясет. А еще он подумал, что вел себя глупо и сэр Нейл прав.

Но ему никак не удавалось избавиться от ощущения, что, каким бы злодеем он ни был, любой дессратор достоин смерти на острие рапиры.

– Помогите мне сесть, – приказала Энни.

И едва не потеряла сознание только оттого, что выговорила эти несколько слов.

– Вам нужно лежать, – возразил лекарь герцогини, молодой человек, красивый почти как девушка.

Энни стало интересно, насколько хорошо он знаком с медициной, не имеющей отношения к сексу. Он остановил кровотечение и наложил на руку какую-то мазь, от которой рана стала пульсировать не так сильно. Но никаких гарантий того, что Энни не умрет через пару дней от заражения крови, не было.

– Я сяду. Опираясь на подушки, – настаивала она.

– Как пожелаете, ваше величество. Врач помог ей сесть.

– Я хочу пить, – сказала Энни.

– Вы слышали приказ, распорядилась Элионор.

Тетка была в фиолетовом халате из ткани сложного плетения, названия которой Энни не знала. Герцогиня выглядела обеспокоенной и слегка пьяной.

Но гораздо больше принцессу удивила Остра, которая стояла укутавшись в постельное покрывало. Она появилась через несколько мгновений после того, как убежал Казио, и это наводило на определенные мысли, особенно если учесть, что Казио был совершенно обнажен.

– Остра, надень что-нибудь, – мягко попросила Энни.

Та с благодарностью кивнула и исчезла в соседней гардеробной.

Вскоре какая-то девушка с вьющимися светлыми локонами, в темно-коричневой юбке и красном переднике принесла чашку с разбавленным вином. Энни с жадностью его выпила. Ее отвращение к спиртному осталось в прошлом.

Девушка подошла к Элионор, что-то прошептала ей на ухо, и та с видимым облегчением вздохнула.

– Убийца мертв, – сообщила она.

– А Казио?

Элионор взглянула на девушку, та покраснела и ответила что-то, но так тихо, что Энни ее не расслышала. Элионор фыркнула.

– Он в порядке, более или менее, хотя из-за мороза может лишиться кое-каких деталей.

– Когда он оденется, я хочу его видеть. И сэра Нейла.

Энни повернулась, чтобы посмотреть, как слуги Элионор уносят тела погибших гвардейцев.

Появилась Остра, в спешке надевшая лишь нижнюю юбку и просторный халат из назгейвского войлока. Энни вспомнила, что его очень любила Фастия.

Ведь это же была Фастия?.. Ее дух или призрак пришел к Энни во сне. Если бы сестра ее не разбудила, сефри без затруднений выполнил бы свою работу, и она умерла бы во сне, даже не вскрикнув.

– Тетя Элионор, ты знала о существовании этого хода? – поинтересовалась Энни.

– Конечно, дорогая, – ответила та. – Но, помимо меня, о нем мало кому известно. Я считала его безопасным.

– Жаль, что ты мне о нем не рассказала.

– Мне тоже жаль, милая, – сказала Элионор.

– Дядя Роберт мог о нем знать, так ведь?

Элионор уверенно покачала головой.

– Нет, дорогая. Это невозможно. Я даже подумать не могла… Но, с другой стороны, похоже, я знаю про сефри гораздо меньше, чем мне казалось.

– В каком смысле?

Тут явился Казио. Хромая и изо всех сил стараясь скрыть это, он вошел в комнату. Однако повязка у него на ноге явно свидетельствовала о том, что он ранен.

– Энни! – воскликнул он и преклонил колено около ее кровати. – Насколько это серьезно?

Он взял ее за здоровую руку, и она поразилась, какие у него ледяные пальцы.

– Клинок прошел сквозь мышцы руки, – ответила она на вителлианском. – Кровотечение остановили. Яда, к счастью, не было. А ты как?

– Ничего серьезного. – Он поднял глаза и отыскал взглядом фрейлину принцессы. – Остра?

– Мне ничто и не угрожало, – ответила та, слегка задыхаясь.

Казио выпустил руку Энни, как ей показалось, немного слишком поспешно.

– Он тебя ранил? – спросила она.

– Небольшая царапина на ноге.

– Казио, вас обнаружили около канала, – сообщила Элионор. – Как ты туда попал?

– Я последовал за ним из лабиринта живой изгороди, герцогиня, – ответил фехтовальщик.

– Это там коридор выходит наружу? – уточнила Энни. – В стене грота?

– Коридор? – переспросил Казио и нахмурился.

– Да, – подтвердила Энни. – Коридор, там, в стене. За гобеленом.

Казио посмотрел на гобелен.

– За ним спрятан проход? Это через него убийца попал в комнату?

– Да, – подтвердила Энни, начиная раздражаться. – И так же и выбрался отсюда. А ты последовал за ним, Казио.

– Прошу прощения, но я ничего подобного не делал.

– Я это видела.

Казио заморгал и, наверное, во второй или третий раз за все время, что она его знала, не нашелся с ответом.

– Казио, как, по-твоему, ты оказался на улице? – мягко спросила герцогиня. – Как ты попал в грот в лабиринте?

Казио положил ладони на бедра.

– Ну, я… – уверенно начал он, затем замолчал и снова нахмурился. – Я…

– Ты сошел с ума? – поинтересовалась Энни. – Сколько ты выпил?

– Он не может вспомнить, моя голубка, – вмешалась Элионор. – Мужчины не могут. Это такие чары. Женщины помнят тайные проходы в стенах и могут ими пользоваться. Мужчину можно провести по нему, но он этого не запомнит. Через несколько мгновений бедняжка Казио даже не сможет сказать, о чем мы сейчас разговаривали. Как и все мужчины в этой комнате.

– Чепуха какая-то, – усомнился Казио.

– Что, дорогуша? – переспросила Элионор.

Казио заморгал, и у него сделался немного испуганный вид.

– Вот видишь?

– Но сефри был мужчиной. Я почти уверена.

– Мы в этом удостоверимся, – сказала Элионор. – Знаешь ли, есть способы. Но, полагаю, чары предназначались для людей. Возможно, они не действуют на сефри.

– Это все очень странно.

– Что, твоя мама не показывала тебе ходы в замке Эслен?

– Потайные?

– Да. Остра?

Энни повернулась к Остре, та смотрела в пол.

– Я слышала разговоры, – едва слышно ответила она. – И однажды побывала в таком коридоре.

– И ничего не сказала мне? – удивилась Энни.

– Меня попросили не говорить, – прошептала Остра.

– Значит, в замке Эслен тоже есть потайные ходы?

– Конечно, – подтвердила Элионор. – Он буквально пронизан ими.

– И дядя Роберт о них не знает, – задумчиво проговорила Энни. – Армия может захватить замок изнутри…

Элионор невесело улыбнулась.

– Думаю, у тебя возникнут определенные затруднения, если армия будет состоять из мужчин, – уточнила она.

– Я могу повести их, – заметила Энни.

– Возможно, – не стала спорить Элионор. – Разумеется, я расскажу тебе все, что о них знаю.

– А есть ли ходы, которые начинаются за чертой города?

– Да, – ответила Элионор. – Я знаю один такой. И еще несколько, которые выходят в город, в разных местах. Я моту рассказать тебе, где они находятся, может быть, даже нарисую карту, если меня не подведет память.

– Хорошо, – ответила Энни. – Это очень хорошо. Энни поняла, что она готова. Нет, она по-прежнему не знала, что будет делать, просто отступать ей было некуда.

Да, возможно, ей не помешали бы десять лет изучения военного искусства и методов создания армии, однако скоро ее мать выдадут замуж, и тогда придется сражаться не только с войсками Роберта, но еще и с Ханзой и церковью.

Да, Энни была готова, потому что у нее не было иного выбора.

ГЛАВА 11 ЗАВЕТ

Хотя она и была свинцовой, Стивен старался как можно осторожнее обращаться с рукописью, словно это был хрупкий младенец, из тех, что рождаются раньше срока.

– Ее почистили, – заметил он.

– Да. Ты узнаешь буквы?

Стивен кивнул.

– Я видел их всего на нескольких надгробных камнях, в Виргенье. Это были очень, очень старые могилы.

– Именно, – подтвердил фратекс. – Это древний виргенийский язык.

– Частью он. Но не весь документ. Вот эта буква и еще эта – обе из языка тиуда, однако написание адаптировано к каварумскому. – Он показал на квадрат с точкой в центре. – А здесь простейшая изменяющаяся форма из вителлианского, где данное сочетание буквпроизносится как «т» или «д» с придыханием, как в «таурн» или «дреод».

– Значит, мы имеем дело со смешением нескольких письменностей.

– Да. – Стивен кивнул. – Это… – Он замолчал, чувствуя, как кровь прилила к голове, а сердце принялось отбивать барабанную дробь.

– Брат Стивен, с тобой все в порядке? – спросил Эхан, с беспокойством глядя на него.

– Где вы его нашли? – слабым голосом поинтересовался Стивен.

– На самом деле его украли, – ответил фратекс. – Манускрипт находился в крипте в Тенистом Кайтборге. Мы воспользовались помощью человека, подготовленного в монастыре.

– Послушайте, вы меня совсем запутали, – вмешался Эхан, видимо пытаясь немного развеселить их. – Брат Стивен, может, ты скажешь нам, что у нас тут такое?

– Это завет, – ответил тот, все еще не веря самому себе. Рот фратекса приоткрылся от удивления, брат Эхан только озадаченно пожал плечами.

– Это очень древнее слово из виргенийского, которое больше не используется в королевском языке, – объяснил Стивен. – Оно означает своего рода письмо. Планируя восстание, рабы скаслоев передавали их друг другу. Они были зашифрованы, чтобы, если враги перехватят завет, его содержание осталось тайной.

– Если это шифр, как же ты сможешь его прочитать? – спросил Эхан.

– Шифр можно взломать, – ответил Стивен, все больше увлекаясь. – Но для этого мне понадобятся некоторые книги из скриптория.

– В твоем распоряжении все, чем мы располагаем, – проговорил фратекс. – Что тебе потребуется?

– Ну, так… – задумчиво протянул Стивен, – разумеется, «Тафлиукум эйнгадеикум», «Кайдекс компаракинум призмум», «Дейфтерис ветис» и «Рунабока синисте» – для начала.

– Как я и предполагал, – ответил фратекс. – Они упакованы и готовы отправиться в путь.

– Упакованы?

– Да. У нас мало времени, и ты не можешь здесь оставаться, – сказал фратекс. – Нам удалось отразить одно нападение гиероваси, но последуют и новые… Либо гиероваси, либо другие наши враги непременно явятся в монастырь. Мы оставались здесь только затем, чтобы дождаться тебя.

– Дождаться меня?

– Да. Мы знали, что тебе понадобится наша библиотека, но могли взять с собой только небольшую ее часть. Мы охраняли ее до твоего возвращения, потому что я не мог знать всего, что тебе потребуется.

– Но я ведь не единственный изучал языки…

– Ты лучший специалист из оставшихся в живых, – сказал фратекс. – И единственный, кто прошел по пути святого Декмануса. Впрочем, боюсь, это еще не все. Я не хочу, чтобы мои слова легли бременем на твою душу, но все прорицатели указывают на твою значимость в надвигающемся кризисе. Полагаю, дело в том, что ты нашел рог и разбудил Короля, хотя я не знаю, важен ли ты, потому что подул в рог, или ты подул в рог, потому что важен именно ты. Понимаешь? Мир теней всегда скрывает множество тайн.

– Но что я должен сделать?

– Собери книги и свитки, которые, по твоему мнению, могут тебе понадобиться, но не больше, чем удастся погрузить на одного мула и одну лошадь. И будь готов к утру отправиться в путь.

– Завтра? Но мне недостаточно времени. Мне нужно подумать! Неужели вы не понимаете? Если это завет, то, скорее всего, единственный сохранившийся.

Эхан откашлялся.

– Прошу прощения, но это не так. Мои знания, конечно, далеко не исчерпывающи – меня всегда больше интересовали свойства минералов, – но в ахвашезе Скефавнза я изучал письмо Джона Воттена, адресованное Сигторсу. Ведь это же и был ваш «завет», не так ли? Хотя слово это я слышу впервые.

– Да, если бы ты действительно видел письмо Воттена Сигторсу, – уточнил Стивен, – но это не так. Ты держал в руках копию данного текста, воссозданную Уисланом Фетманном четыре века назад. Он основывался на коротком обзоре его содержания, написанном одним из внучатых племянников Сигторса через шестьдесят лет после победы над скаслоями. Сигторс погиб в том сражении. Внучатый племянник получил записанные им сведения, расспрашивая оставшегося в живых сына Сигторса, Вингафта, которому было семь лет, когда его отец читал завет вслух своим соратникам, и шестьдесят семь, когда его попросили вспомнить, о чем там говорилось. Кроме того, имеется одна строчка, предположительно записанная Таниелем Фарре, доставившим завет. Но у нас нет оригинала, только копия из третьих рук, цитирующая Фарре в «Тафлес винкум маймум», через тысячу лет после его смерти. «Что бы ни произошло, ни один из моих внуков не увидит восхода солнца в рабстве. Если мы потерпим поражение, я собственными руками положу конец своему роду».

Эхан заморгал.

– Значит, это вовсе не то, что было написано на самом деле?

– Мы не можем знать наверняка, – ответил Стивен.

– Но ведь не вызывает сомнений, что Фетманна вдохновили на создание точной копии святые.

– Ну, это лишь одна из точек зрения, – сухо сказал Стивен. – В любом случае, он писал на среднеханзейском, а не в первоначальном зашифрованном виде, так что, навеян он божественным вдохновением или нет, этот «завет» не поможет нам разобраться в том, что у нас имеется. Кстати, есть еще несколько заветов, такого же сомнительного происхождения, как и тот, о котором ты вспомнил. По правде говоря, они довольно часто обнаруживаются в караванах сефри, готовых продать за хорошую цену как «оригиналы», написанные тарабарщиной, так и переводы.

– Хорошо, значит, наш завет был подделкой, местной достопримечательностью, не признанной церковью, – признал Эхан. – И что, неужели нет ни одного подлинного?

– Имеется два фрагмента, в каждом не более трех полных строк. Они похожи на оригиналы, но в библиотеке монастыря ни одного нет. Впрочем, предположительно они точно воспроизведены в «Касти нойбхи».

– У нас есть дувьенская копия этого труда, – сказал Пелл.

– Я надеялся на что-нибудь понадежнее, – вздохнул Стивен, – но, если ничего лучшего нет, придется взять это.

Неожиданно ему в голову пришла новая мысль, и он посмотрел фратексу в глаза.

– Подождите, вы сказали, что завет – если это действительно он – является ключом к местонахождению дневника Виргеньи Отважной. Как такое может быть, если дневник был спрятан через несколько веков после восстания?

– Ах, это, – проговорил фратекс и подал знак Эхану, который вытащил из-за своей скамьи том в кожаном переплете. – Это жизнеописание святого Анемлена. Находясь при дворе Черного Джестера, Анемлен услышал слух о брате Хороне, которому доверили хранение дневника. Предположительно Хорон побывал в королевстве за десять лет до того, как Джестер завоевал свой кровавый трон, и был советником при монархе, правившем в то время.

Книга некоторое время оставалась там. В одном абзаце Анемлен упоминает, что Хорон обнаружил в гробнице свиток, который ты сейчас держишь в руках. Не объясняя, что это такое, он утверждает, что там говорится о «крепости» в горе, в восемнадцати днях пути верхом к северу, и что гора эта называется Велноригануз.

Он отправился на ее поиски, видимо полагая, что самый священный из документов будет там в безопасности. И так и не вернулся. Как тебе известно, двор Черного Джестера находился там, где сейчас стоит город Вертен, хотя от прежней крепости почти ничего не осталось. Но когда церковь освободила тот район и освятила его, ее слуги собрали все записи, что удалось найти. Несущие в себе зло были уничтожены – по большей части. С остальных сделали копии.

А еще несколько отправили в скрипторий, поскольку никто не был уверен, что это такое. Этот свиток был среди них. Его привез мне брат Десмонд; благодарение святым, он не понял, что попало к нему в руки. Мы получили эту рукопись как раз перед твоим побегом. Если бы все сложилось так, как мы рассчитывали, ты бы изучил его несколько месяцев назад и в спокойной обстановке. К несчастью, вышло иначе.

– Да уж, к несчастью, – согласился с ним Стивен. Он выпрямился и положил руки на колени. – Братья, если у меня действительно так мало времени, мне стоит отправиться в скрипторий.

– Разумеется, – сказал фратекс, – а мы тем временем займемся прочими приготовлениями.

Смерть следовала за вурмом по пятам.

Усттиши называли сезон холодов зимой, и это было время года, когда крестьяне и жители деревень получали прорву свободного времени для размышлений, закрывшись в своих домах и дожидаясь появления земли, на которой можно будет снова выращивать еду. Эспер замечал, что, когда у людей появляется избыток времени на раздумья, результатом, как правило, становится чрезмерное количество слов, и Стивен был тому прекрасным примером.

Итак, усттиши называли зиму зимой, а еще ночью медведя, тусклым солнцем и тремя лунами смерти. Эспер не видел причин давать ей столько имен, но последнее казалось ему особенно невежественным. Зимой лес не умирал; он просто зализывал свои раны. Лечился. Собирал силы, чтобы пережить битву по имени весна.

Те из железных дубов, которых коснулся вурм, были молодой порослью еще во времена, когда скаслои правили миром. Они видели, как бесчисленные племена людей и сефри проходили под их ветвями и исчезали на просторах лет.

Им не суждено было увидеть новую весну. Из трещин в древней коре уже начал истекать дурнопахнущий сок, словно гной из раны. Яд вурма действовал на лес даже быстрее, чем на человека. Лишайники, папоротники, мох, украшавший деревья, уже почернели.

Эспер прикоснулся к футляру со стрелой, висящему у него на поясе. Она попала к нему из Каилло Валлаимо, храма, являющегося сердцем, центром и душой церкви. Лесничему сказали, что ею можно воспользоваться только дважды, и он уже прикончил с ее помощью уттина. Ему приказали убить Тернового короля.

Но не Терновый король уничтожает лес, который Эспер любил всей душой. Более того, хозяин слиндеров сражается за то, чтобы его спасти. Да, он убивает мужчин и женщин, но если сравнить их жизнь и жизнь железных дубов…

Эспер взглянул на Винну, однако та смотрела перед собой, стараясь не спускать глаз с тропы. Она многое в нем понимала, но этими мыслями он не мог с ней поделиться. Хотя она и чувствовала себя среди дикой природы намного спокойнее и увереннее многих, она пришла из мира теплых очагов, из мира домов за оградами, из мира людей. Она любила людей. Эспер и сам любил некоторых из них, но большинство оставляли его равнодушным. Они были для него тенями, а вот лес – вполне настоящим.

И если жизнь леса можно купить только ценой людских жизней…

И если бы это зависело от Эспера…

Ну, у него уже была возможность выстрелить, не так ли? Не делать этого Эспера убедили Лешья и сам Терновый король. Сколько жителей деревень погибло с тех пор, как он принял это решение?

Появился бы здесь вурм, если бы Терновый король погиб от его руки?

Разумеется, Белый не знал ответа и не мог узнать. Итак, если он снова увидит вурма, должен ли он потратить на него стрелу или нет?

«Да, клянусь Гримом», – подумал Эспер. Это чудовище убивает все, чего касается. А если этого мало, можно вспомнить, что им управляет Фенд. Лесничий застрелил бы его еще при первой встрече, будь у него время подумать.

Лошади ослабли и пошли медленнее, поэтому Эспер и Винна спешились и повели их за собой, стараясь не приближаться к отравленным участкам земли. Глаза Огра слезились, и Эспер переживал за старого друга, но не мог тратить на него лекарство, пока Винна в опасности. Ему оставалось только надеяться, что животные пострадали не от дыхания чудовища, что им досталась меньшая порция яда, с которой они справятся сами, лед привел их к провалу в склоне холма, и лесничий с некоторой долей удивления узнал это место.

– Когда-то здесь был реун Ройдхал, – сообщил он Винне.

– Я так и предположила, – ответила Винна.

Она была знакома с поселениями халафолков, поскольку уже побывала с Эспером в одном из них: в реуне Алут. Он был покинут. Как и все остальные.

– Это отсюда… отсюда родом Фенд?

Эспер покачал головой.

– Насколько мне известно, Фенд никогда не жил в реуне. Он был одним из странников.

– Вроде тех, что вырастили тебя?

– Да, – ответил Эспер.

Винна показала на открытый вход.

– Мне казалось, что халафолки лучше прячут свои жилища.

– Они и прячут. Этот реун был очень маленьким, но, похоже, вурм проделал дыру, достаточно большую для себя.

– Проделал дыру в скале? – удивилась Винна. Эспер потянулся и отломил кусок красноватого камня.

– Глинистый сланец, – сказал он. – Не слишком твердый. И все равно потребовалось бы много людей с кирками и лопатами и куча времени, чтобы настолько расширить проход.

Винна кивнула.

– И что теперь?

– Думаю, единственный способ проследить за ним – это войти внутрь, – сказал Эспер и начал снимать с Огра седло. – У нас еще осталось масло?

Они снова оставили лошадей и начали осторожно спускаться по осыпающемуся склону. Обломки под ногами остались, вероятно, после того, как тут проделал себе проход вурм.

Пламя факела колыхнулось под дуновением ветра, и Эспер сумел разглядеть что они спускаются в большой провал. Даже под землей идти по следу вурма было совсем не трудно. Вскоре они вышли из сланцевого прохода в уходящий вниз тоннель из древнего, более твердого камня, но чудовище, протаскивая вперед брюхо, подмяло под себя сталагмиты, а там, где его спина коснулась низко нависшего потолка, сбило и свисающие с него сталактиты.

В реуне царила тишина, если не считать шороха их шагов и дыхания. Эспер остановился, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки того, что Фенд спускался здесь на землю. Скорее всего так и было, но все следы, не стертые вурмом, терялись среди отпечатков ног сотен слиндеров.

Они продолжили идти дальше и вскоре услышали приглушенные каменными стенами голоса. Чуть впереди Эспер заметил, что тоннель выходит в более широкую полость.

– Осторожно, – прошептал лесничий.

– Шум, – проговорила Винна. – Наверное, это слиндеры.

– Да.

– А что, если они заодно с вурмом?

– Не заодно, – сказал Эспер и неожиданно поскользнулся.

– Ты уверен?

– Вполне, – мягко ответил он. – Осторожнее ставь ноги.

Впрочем, он мог бы этого и не говорить. Последние несколько ярдов тоннеля были покрыты кровью и внутренностями людей. Выглядело так, будто около пятидесяти тел растолкли в ступке, а потом размазали по полу, точно масло по куску хлеба. Тут и там взгляд натыкался на глаз, руку или ногу.

Пахло здесь омерзительно.

– О святые, – выдохнула Винна, когда поняла, что это такое.

Она сложилась пополам, и ее вырвало. Эспер ее не винил, у него самого желудок завязался узлом, а ему довелось многое повидать за свою жизнь. Он опустился на колени рядом с Винной и положил ей руку на спину.

– Осторожно, милая, – попросил он. – А то меня сейчас тоже затошнит.

Она грустно рассмеялась, быстро глянула на него и вернулась к прерванному занятию.

– Извини, – с трудом выговорила она наконец. – Теперь, наверное, вся пещера знает, что мы здесь.

– Не думаю, что это кого-нибудь волнует, – успокоил ее Эспер.

Дверь в скрипторий была такой низкой, что вынуждала входящего ползти, дабы «приближаться к знанию на коленях». Но даже выпрямившись, Стивен почувствовал себя маленьким и незначительным, когда его глазам предстали чудеса скриптория.

Стивен родился в небедной семье. Когда-то он имел обыкновение заявлять при знакомстве, что происходит «из Дариджей с мыса Чэвел». Поместье его отца было довольно старым, находилось на омываемых бушующим морем утесах над заливом Круглый Омут и было построено из того же темно-желтого камня. Самые старые помещения являлись частью крепости, хотя от первоначальных ее стен осталось совсем немного. В главном здании насчитывалось пятнадцать комнат, к нему примыкали несколько домиков поменьше, сараи и хозяйственные пристройки. Семья Дариджей выращивала лошадей, но главный доход приносили принадлежащие им пахотные земли, побережье и лодки.

Скрипторий его отца считался очень неплохим для частной коллекции. Он насчитывал девять книг, каждую из которых Стивен знал наизусть. Верхний Моррис, расположенный в лиге от их владений, самый большой город в округе, мог похвастаться пятнадцатью книгами, но тамошний скрипторий принадлежал церкви.

Колледж Рейли, крупнейшее учебное заведение в Виргенье, владел пятьюдесятью восемью свитками, табличками и переплетенными книгами.

Сейчас же Стивен стоял в круглой башне, где хранились тысячи книг. Библиотека поднималась на четыре этажа, лишь с узкими проходами на каждом. Их соединяли лестницы, а книги спускали вниз и поднимали наверх при помощи корзин, веревок и лебедок.

С тех пор как Стивен побывал здесь в прошлый раз, все разительно изменилось. Тогда тут суетились братья: переписывали, читали, изучали книги, составляли аннотации. Сейчас же он заметил лишь одинокого монаха, который очень быстро и аккуратно укладывал свитки в промасленные кожаные футляры. Он помахал Стивену рукой и тут же вернулся к своему занятию. Впрочем, Стивен его не узнал.

Довольно скоро его естественное благоговение померкло перед необходимостью действовать. С чего начать? Стивен был в замешательстве.

Очевидно, с «Касти нойбхи». Он нашел фолиант на втором этаже, прислонился к поручню и принялся перелистывать плотные льняные страницы. Стивену почти сразу удалось найти фрагменты завета, записанные, как предполагалось, в первоначальном зашифрованном виде. Он сразу заметил, что символы, как он и думал, взяты главным образом из старовиргенийского с вкраплениями языка тиуда и раннего вителлианского. Иными словами, его догадка подтвердилась, но не более того.

Кивнув себе, Стивен перешел в другой отдел и выбрал свиток, содержащий надгробные надписи и эпитафии Виргеньи. Сам свиток оказался достаточно новым, но копировал надписи с камней возрастом до двух тысяч лет.

В основе шифра завета наверняка лежал один из языков, на котором разговаривали во времена восстания. Основными тогда были: древний вителлианский, тиуда, старокаварумский и старовиргенийский. От этих четырех языков произошло большинство современных наречий.

Однако были и другие, разного происхождения, в большинстве – из дальних земель. Скаслои правили заморскими странами, и их рабы разговаривали на языках, не имевших ничего общего с диалектами Кротении. Но вряд ли они были как-то связаны с местным восстанием. Кроме того, имелся жаргон рабов, о котором позднейшие ученые почти ничего не знают. Впрочем, Стивен сомневался, что предки стали бы использовать его в качестве шифра, поскольку к нему приложили руку сами скаслои.

Еще оставались такие языки, как йежик, вилатаутан и йаохан. Йежик и вилатаутан стали прародителями диалектов, на которых теперь разговаривают в Вестране, а также в горах Иутин и Бейргс, а несколько племен, вроде того, откуда родом Эхок, используют языки йаохан.

Стивен запнулся. Эхок.

Со вспышкой чувства вины он сообразил, что совсем забыл о нем. Что случилось с юношей? Вот он держит его за руку, а в следующее мгновение…

Надо попросить фратекса узнать у слиндеров. Это все, что он может сделать. Уже давно следовало этим заняться, но столько всего нужно было успеть, а времени так мало…

Вот именно.

Чем менее распространен язык, тем больше он подходит для основы шифра. Значит, требуются все словари, какие только удастся найти, всех языков-прародителей. А если учесть, что предполагаемая цель поисков расположена в Бейргсе, то языки, родственные вилатаутанскому, тоже могут оказаться полезными…

Стивен тут же принялся искать нужные тома. Когда он спустил их в корзине на пол, ему в голову пришла другая, еще более занимательная мысль, и он бросился к географическим картам. Горы Бейргс оказались действительно необъятными. Даже после того, как он переведет завет (если вообще переведет), еще нужно будет найти самый короткий путь к горе Велноригануз, иначе все его усилия пойдут прахом.

Стивен не знал, сколько прошло часов, пока его не нашел Эхан, но стеклянный купол у него над головой давно потемнел, и работать уже приходилось при свете лампы за одним из больших деревянных столов на первом этаже.

– Вот-вот наступит новый день, – сообщил Эхан. – Тебе разве не нужен сон?

– У меня нет на него времени, – ответил Стивен. – Если я действительно должен покинуть д'Эф с восходом…

– Возможно, даже раньше, – сказал Эхан. – Что-то происходит внизу, в реуне. Мы наблюдаем, но все равно не знаем, что это. Чем ты занимаешься?

– Пытаюсь отыскать нашу гору, – ответил Стивен.

– Не думал, что это настолько просто, чтобы найти ее на карте, – удивился Эхан.

Стивен устало покачал головой и улыбнулся. Он вдруг понял, что, несмотря ни на что, счастлив, как не бывал уже давно, и жалеет, что скоро этому счастью придет конец.

– Нет – сказал он и ткнул пальцем в подробную современную карту, на которой были изображены Средние земли и Бейргс.

– Я прикинул, как далеко от Вертена может отъехать человек за восемнадцать дней, – проговорил он. – Фратекс прав: Бейргс – единственные горы, в которых может оказаться наша «крепость». Но, как ты верно заметил, если там и есть такая гора, как Велноригануз, здесь она не отмечена.

– Может быть, со временем название изменилось, – предположил Эхан.

– Конечно изменилось, – ответил Стивен и понял, что его слова прозвучали слегка напыщенно. – Я имел в виду вот что, – пояснил он, – «Велноригануз» – слово вадхианского языка, на котором разговаривали в королевстве Черного Джестера. Оно означает «Королева-предательница». На вадхианском больше никто не разговаривает, поэтому название наверняка исказилось.

– Но это всего лишь название, совсем не нужно знать его значение, когда его повторяешь или учишь ему своих детей. Почему оно должно меняться? Ну, я бы понял, если бы гору переименовали…

– Я приведу тебе пример, – сказал Стивен. – Гегемония построила мост через реку в Королевском лесу и назвала его Понтро Ольтиумо, что значит «самый дальний мост», потому что тогда он находился в пограничье, дальше прочих от з'Ирбины. Через некоторое время имя перешло на саму реку, только его сократили до Ольтиумо. Когда там появились новые поселенцы, говорившие на древнем усттише, они стали называть ее Альд Тиуб, «старый вор», потому что «Ольтиумо» звучало похоже, а виргенийские поселенцы, в свою очередь, перевели это название как Совиная Могила, и так осталось и до наших дней. Поэтому Велноригануз мог легко превратиться в… ну, скажем, Фелл Норрик или что-нибудь вроде того. Только я не смог найти на карте ничего похожего на простейшее искажение.

– Понятно, – озадаченно протянул Эхан.

– После этого я подумал, что, возможно, гора все еще носит прежнее название, Королева-предательница, только на языке, котором сейчас говорят в тех краях; иногда такое случается, хотя это довольно странное имя для горы.

– Нисколько, – проговорил Эхан. – На севере мы часто именуем горы Королями или Королевами, а та, что отняла жизни у многих путников, вполне может называться «предательницей». А на каком языке говорят в Бейргсе?

– На диалектах, родственных ханзейскому, алманнийскому и вилатаутанскому. Но, что еще больше осложняет задачу, эта карта основывается на другой, составленной во время лирского правления.

– Иными словами, ты завяз по уши.

Стивен хитро улыбнулся.

– Понятно, значит, уже выбрался, – нетерпеливо исправился Эхан.

– Ну, мне пришло в голову, что в Бейргсе никогда не говорили на вадхианском языке, так что название горы должно являться вадхианской интерпретацией вилатаутанского слова, – продолжил Стивен. – Тогда я взял словарь таутского и начал сравнивать. В таком случае Велноригануз может быть ошибочным переводом «велнойраганас», что на древнем вилатаутанском означает что-то вроде «ведьмин рог».

– А в Бейргсе есть Ведьмин Рог?

Стивен ткнул пальцем в карту рядом с изображением горы довольно странной формы, немного похожей на коровий рог. А рядом с ней крошечными буквами на лирском языке было написано «Эслиф вендве».

– Ведьмина гора, – перевел он для Эхана.

– Ну, это было легко, – решил Эхан.

– И вполне может оказаться ошибкой, – заметил Стивен. – Но пока я не переведу завет, лучших догадок, скорее всего, не будет. Думаю, я могу начать с этого.

Где-то вдалеке пропела труба.

– Тебе придется заканчивать уже в седле, – поспешно проговорил Эхан. – Это сигнал тревоги. Идем, быстрее.

Он подал знак, и к ним подбежали два монаха. Они сложили отобранные Стивеном рукописи и свитки в защищенные от непогоды сумки, а затем, сгорбившись, покинули скрипторий. Стивен успел схватить по дороге несколько томов, но даже оглянуться в последний раз у него времени не было.

Снаружи их ждали три лошади. Животные нервно переступали ногами и закатывали глаза, пока монахи грузили на них драгоценные книги. Стивен прислушался, пытаясь понять, что их так испугало, но сначала даже его благословенный святым слух не помог получить ответ на этот вопрос.

В долине под холодным ясным небом царила тишина. Огромные звезды сияли так ярко, что казались ненастоящими, как те, что видишь во сне, и на мгновение Стивен подумал, не спит ли он на самом деле или, может быть, уже умер. Кое-кто утверждал, что призраки – это заблудившиеся духи, которые не приняли свою судьбу и пытаются и дальше жить в знакомом им мире.

Возможно, все его спутники тоже мертвы. Энни и ее армия теней будут бессильно штурмовать стены Эслена, в то время как их защитники почувствуют лишь смутный холодок. Эспер отправится сражаться за свой любимый лес, превратившись в призрак, гораздо более пугающий, чем сам Грим Неистовый. А Стивен будет продолжать гоняться за тайнами по завету мертвого фратекса и мертвого Эхана.

Интересно, а когда он умер? В Крубх Крукхе? Или в Кал Азроте? И то и другое казалось ему равно вероятным.

И тут Стивен услышал шум огромных легких, что звучал ниже самой низкой ноты басового кроза. Выдыхаемый воздух стонал, перекрывая пение скал и камней, сначала его скрывавшее. А теперь Стивен скорее почувствовал, чем услышал, как скрипит песок на камнях и ломаются ветки, как по земле ползет что-то громадное…

Труба смолкла.

– Что это? – выдохнул Стивен.

Эхан стоял в нескольких шагах от него и о чем-то торопливо шептался с другим монахом, седовласым мужчиной, которого Стивен никогда раньше не видел. Они быстро обнялись, и собеседник Эхана поспешил прочь.

– Идем, – позвал его Эхан. – Если это то, что мы думаем у нас уже почти не осталось времени. В дальнем конце долины нас ждут несколько человек – следят за тем, чтобы наш путь по-прежнему был свободен.

– А как же фратекс?

– Кто-то должен побыть приманкой и ненадолго тут задержаться.

– О чем ты?

Он вспомнил, как Эхан о чем-то шепотом разговаривал с седовласым; он не обращал на них внимания, но его уши должны были их услышать.

Теперь он понял.

– Вурм? – вскрикнул он.

В голове у Стивена вспыхнули образы: с гобеленов, иллюстраций, детских сказок и древних легенд. Он уставился на склон холма.

В тусклом свете звезд он увидел, как шевелятся деревья вдоль длинной извивающейся ленты. Насколько же длинная эта тварь? Сто королевских ярдов?

– Фратекс не может остаться и сражаться с этим, – сказал Стивен.

– Он будет не один, – заверил его Эхан. – Кто-то должен задержать его здесь, чтобы он поверил, что его добыча все еще в д'Эфе.

– Добыча?

– Тот, за кем он охотится, – пояснил Эхан, уже не пытаясь скрыть раздражение. – Ты.

ГЛАВА 12 СЕРДЦА И МЕЧИ

– Огонь – это восхитительно, со счастливой улыбкой на лице сказал Казио на родном языке. Иначе бы он и сам не понял, что говорит. – Женщина – это восхитительно. Меч – это восхитительно.

Он лежал, уютно устроившись на бархатном диване рядом с огромным очагом в большой гостиной Гленчеста, левая половина его тела поджаривалась, а правая, утопающая в мягких подушках, наслаждалась приятным теплом. Если бы очаг не был растоплен, взрослый мужчина легко мог бы в него войти и выпрямиться в полный рост – вот какой большой он был, гигантская долька апельсина, ущербная луна на горизонте, перевернутая улыбка Остры.

Казио лениво потянулся к бутылке вина, дару герцогини. На самом деле это было не вино, а горький зеленоватый напиток, гораздо более жгучий, чем кровь святого Пако. Сначала он не понравился Казио, но тепло и это зелье сделали его тело похожим на шкуру из мягкого меха, а мысли приятно размягчились.

Эсверинна Таурочи дачи Калаваи… Она была высокой, почти как Казио, с длинными, неуклюжими руками и ногами. Глаза цвета меда с орехами и длинные-длинные волосы, черные у корней и светлеющие к кончикам до оттенка ее глаз. Он помнил, что она немного сутулилась, словно стеснялась своего роста. Когда он ее обнимал, он чувствовал ее всю, вытягивался вдоль нее и мог стоять так бесконечно.

Она была красивой, но не осознавала этого; страстной, но невинной в своих желаниях. Им обоим едва исполнилось тринадцать; ее уже просватали за аристократа из Эскуавина, намного старше ее. Казио помнил, что хотел вызвать его на дуэль, но Эсверинна остановила его, сказав: «Ты никогда не будешь любить меня по-настоящему. Он меня тоже не любит, но может полюбить».

Майо Дечиочи д'Авелла был дальним родичем меддиссо Авеллы, родного города Казио. Как и большинство молодых людей из состоятельных семей, живших здесь, он изучал фехтование у местро Эстенио. Казио поссорился с ним во время игры в кости. Они тут же обнажили клинки. Казио помнил, как удивился, увидев страх в глазах Майо. Сам он испытывал лишь возбуждение.

Дуэль состояла ровно из трех приемов: неубедительный ложный выпад Майо, перешедший в атаку сефт, направленную в бедро Казио, и его ответный укол призмо, заставивший Майо в панике отскочить за пределы досягаемости. Казио снова атаковал. Майо отчаянно защищался, но сам не отвечал. Тогда Казио в точности повторил предыдущую атаку, и снова Майо парировал его удар, но не ответил, очевидно радуясь уже тому, что ему удалось избежать укола. Казио, не теряя времени, снова пошел в наступление и ранил его в плечо.

Ему тогда было двенадцать, Майо – тринадцать. И Казио впервые почувствовал, как его клинок пронзил плоть человека.

Марисола Серечии да Цереса… Роскошные обсидиановые волосы, лицо ребенка, сердце волчицы. Она знала, чего хочет, а хотела она смотреть, как Казио сражается за нее, а затем отобрать у него остатки сил на шелковых простынях своей постели. Она лизала, кусалась и кричала и обращалась с его телом так, словно оно было редкостным лакомством, которым она не в силах насытиться. Она едва доставала ему до груди, но тремя прикосновениями могла полностью лишить воли. Ей было восемнадцать, ему шестнадцать. Он часто гадал, не ведьма ли она и уверился в этом, когда она его прогнала. Он не мог поверить, что она его не любит, а много лет спустя один из приятелей рассказал ему, что ее отец пригрозил нанять убийц, если она не порвет с Казио и не выйдет замуж за выбранного им жениха. Казио так и не удалось спросить у нее, правда ли это. Марисола умерла родами через год после свадьбы.

Сент Абуло Серечии да Цереса, старший брат Марисолы, жил в их родном городе Цереса, изучая письмо и владение шпагой у местро своего двоюродного деда. Узнав об отношениях Казио с сестрой, он мельком обронил оскорбительное замечание в адрес юноши в таверне «Тауро эт Пурка», не сомневаясь, что ему передадут. Они договорились встретиться в яблоневой роще за городом, с секундантами и толпой восхищенных зрителей. Сент Абуло был невысок, как и сестра, но невероятно быстр и к тому же следовал устаревшей традиции использования мано нертро, кинжала для левой руки. Поединок закончился, когда Сент Абуло неправильно рассчитал ответный удар; он ранил Казио в бедро, а Казио проколол его ухо. Обоим было ясно, что столь же легко Казио мог проткнуть его глаз. Сент Абуло признал свое поражение, но его секундант не был согласен с таким исходом и продолжил поединок с секундантом Казио. Вскоре зрители тоже разбились на пары и устроили собственные дуэли. А Казио и Сент Абуло отошли в сторонку, чтобы понаблюдать за схватками, перевязать раны и выпить несколько бутылок вина.

Сент Абуло признался, что добродетель сестры его не слишком волнует, что это отец заставил его вызвать Казио на дуэль. Они с Казио пожали друг другу руки и расстались друзьями, каковыми и оставались, пока Сент Абуло не умер от ран, полученных во время поединка с человеком, чей ребенок убил его сестру. Хотя поединок закончился победой Сент Абуло.

Найва дазо триво Абринассо… Дочь герцога Салальфо А6ринского и куртизанки из далекой Хорсу. Найва унаследовала черные миндалевидные глаза матери. Она и пахла миндалем, мёдом и апельсинами. Ее мать лишилась благосклонности двора герцога, когда он умер, но он подарил ей триву около Авеллы. Казио впервые встретился с Найвой на винограднике, где она давила виноград голыми ногами. Она была утонченной и пресыщенной и считала, что ее сослали на самый край света. Казио казалось, он не вполне соответствует ее ожиданиям, и она мирится с ним лишь за неимением лучшего. Он помнил ее бедра в солнечном сиянии, горячие под его рукой, и вздох, похожий на смех. Однажды, не сказав ни слова, она исчезла. Ходили слухи, что она вернулась в Абринию и стала куртизанкой, как и ее мать.

Ларш Пейкасса дачи Саллатотти. Первый мужчина, сказавший, что Найва немногим лучше породистой шлюхи. Казио блокировал его клинок и проткнул ему левое легкое с такой силой, что Каспатор показался у него из спины. Ларш был первым человеком, которого Казио собирался убить. Он потерпел неудачу, но Ларш навсегда остался искалеченным и ходил, опираясь на костыли.

Остра. У нее такая бледная кожа, что кажется белой даже в свете огня. Янтарные волосы, пребывающие в очаровательном беспорядке, щеки, вспыхнувшие румянцем, розовым, словно рассветная лилия… Она больше боялась сплетения их пальцев, чем поцелуя, словно прикосновение рук – это объятие, опасное для ее сердца.

Она была неловкой и восторженной, испуганной и виноватой. Она была счастлива, но, как и всегда, немного грустила, не в силах забыть, что счастье не бесконечно.

Любовь – странная и опасная вещь. После Найвы Казио казалось, что он сможет ее избегать. Ухаживать приятно, предаваться радостям плоти – приятно вдвойне, но любовь… Бессмысленная иллюзия.

Может быть, он все еще в это верит, точнее, не он, а некая часть его души верит. Но если так, тогда почему же ему так хочется взять Остру за руку и держать ее до тех пор, пока она не расстанется со своими страхами, сомнениями и недоверием и не поймет, что он действительно заботится о ней?

Акредо. Разумеется, это не настоящее его имя; это слово означает просто «острый». Первый фехтовальщик, который за долгое-долгое время оказался для Казио настоящим соперником.

Герцогиня и еще кто-то играли в карты в другом конце комнаты но их голоса звучали, точно щебет птиц, мелодичный и непонятный. Поэтому Казио не сразу сообразил, что кто-то стоит совсем рядом, а музыкальный шум, звучащий громче остальных, – это обращенные к нему слова.

Он поднял голову и увидел сэра Нейла. Казио ухмыльнулся и отсалютовал ему бутылкой.

– Как твоя нога? – спросил Нейл.

– Не могу сказать, чтобы сейчас она болела, – радостно сообщил Казио.

– Я не вполне понял.

– Понимаешь ли, герцогиня приказала, чтобы она не болела, – пояснил Казио и рассмеялся собственной шутке.

Как ни странно, Нейла это не позабавило.

– Что такое? – спросил Казио.

– Я исключительно ценю твою храбрость и мастерство владения шпагой… – начал Нейл.

– И правильно, – одобрил Казио.

Нейл запнулся, затем кивнул, скорее себе, чем Казио, и продолжал:

– Мой долг состоит в том, чтобы защищать Энни. Защищать ее от всевозможных опасностей.

– Ну, в таком случае ты должен был сражаться с Акредо, а не я. Дело в этом?

– Да, это должен был быть я, – ровно подтвердил Нейл, – но я был занят, обсуждая с герцогиней ее армию и на что еще мы можем рассчитывать. К сожалению, я не мог находиться сразу в двух местах. Кроме того, когда на Энни напали, мне не подобало быть в ее комнате.

– С ней в комнате никого не было, – сказал Казио. – Вот почему ее едва не убили. Может быть, кому-нибудь следует оставаться с ней, подобает это или нет?

– Ты не был с ней?

– Нет, разумеется. Почему, ты думаешь, я оказался там нагишом?

– Именно этот вопрос меня и интересует. Тебя поселили в другой части поместья.

– Так, – подтвердил Казио. – Но я был с Остр… – Он осекся. – Это совершенно не твое дело.

– Остра? – прошипел Нейл, понижая голос. – Но она как раз должна была находиться вместе с Энни.

Казио оперся на локоть и посмотрел рыцарю в глаза.

– Да что ты говоришь? Ты бы предпочел, чтобы погибли обе? Акредо убил стражников. Если бы меня не оказалось рядом, как ты думаешь, чем бы все это закончилось?

– Я знаю, – признал Нейл, потирая лоб. – В мои намерения не входило тебя оскорбить, только понять, почему… что произошло.

– Теперь тебе все известно.

– Известно. – Рыцарь замолчал, и его лицо забавно вытянулось. – Казио, очень трудно защитить того, кого любишь. Ты понимаешь?

Казио внезапно представилось, как он держит клинок у горла рыцаря.

– Очень хорошо понимаю, – ровным голосом подтвердил он.

Он хотел продолжить, но что-то в глазах Нейла заставило его замолчать. Поэтому он просто предложил:

– Не выпьешь со мной?

Нейл покачал головой.

– Нет, у меня еще много дел. Но все равно спасибо тебе. Он оставил Казио, который погрузился во все более яркие воспоминания, фантазии и, вскоре после этого, сон.

Когда Нейл покинул Казио, у него было ощущение, будто он в чем-то испачкался. С самого первого дня их знакомства он подозревал, что вителлианца и Энни связывают определенные отношения; он помнил о репутации Энни. Мать отослала ее в монастырь в Вителлио, потому что ее застали с Родериком Данмрог-ским при весьма деликатных обстоятельствах.

Поэтому его не удивило бы, если бы он узнал, что за время долгого совместного путешествия между принцессой и фехтовальщиком что-то произошло. Впрочем, Нейл не мог осуждать за это Казио; он и сам вступил в неподобающие отношения с принцессой, а по происхождению вителлианец стоял выше него.

Но он должен был спросить, разве нет?

Однако Нейлу совсем не нравилась эта роль. Ему не пристало спрашивать взрослых людей об их намерениях, беспокоиться о том, кто с кем ложится в постель. Такие вопросы его совсем не интересовали. Из-за этого он чувствовал себя старым, словно чей-то отец. На деле они с Казио почти ровесники, да и Энни не многим младше.

Он вспомнил, как Эррен, телохранительница королевы, предупреждала его, что он не должен любить Мюриель, что его любовь будет стоить ей жизни. Разумеется, Эррен была права, но ошиблась с женщиной. Он полюбил Фастию, и Фастия умерла.

Неожиданно Нейл почувствовал, как сильно ему не хватает Эррен; он не слишком хорошо ее знал, и все их разговоры сводились к тому, что она ставила его на место, но Энни нуждалась в человеке вроде Эррен, в смертельно опасной, умелой женщине. В той, что сможет защитить ее кинжалом и мудрым советом.

Но Эррен умерла, защищая свою королеву, и занять ее место было некому.

Нейл отправился посмотреть, как там Энни. Герцогиня перевела ее в другую комнату, и, хотя Нейл не мог вспомнить, чем это объяснялось, он не сомневался, что там она будет в большей безопасности.

Он обнаружил, что Энни уже спит, а Остра сидит рядом с ней. Фрейлина выглядела так, словно только что плакала, а увидев его, отчаянно покраснела.

Нейл вошел в спальню и, стараясь по возможности не шуметь, направился в дальнюю часть комнаты. Остра встала и последовала за ним.

– Энни спит?

– Да. Настойка, которую ей дала герцогиня, похоже, помогла.

– Хорошо.

Остра прикусила губу.

– Сэр Нейл, я бы хотела с вами поговорить, если вы не возражаете. Мне нужно кое в чем признаться. Вы меня выслушаете?

– Я не сакритор, леди Остра, – сказал он.

– Разумеется, мне это известно. Вы наш страж. Боюсь, я оставила свою госпожу одну, когда она больше всего во мне нуждалась.

– Правда? Вы думаете, что могли бы остановить убийцу? Вы обладаете возможностями, о которых мне неизвестно?

– У меня есть нож.

– Убийца расправился с двумя стражниками, вооруженными мечами. Не могу себе представить, что вы сумели бы сделать больше, чем они.

– Однако я могла попытаться.

– К счастью, этого не произошло. Меня тоже там не было, Остра. Нам очень повезло, что Казио случайно оказался рядом.

Остра замешкалась.

– Он… оказался там… не случайно.

– Вне всякого сомнения, его направили святые, – мягко сказал Нейл. – Это все, что мне нужно знать.

По щеке Остры скатилась слезинка.

– Это невыносимо, – проговорила она. – Невыносимо.

Нейл решил, что она сейчас расплачется, но девушка вытерла глаза рукавом.

– Так ведь не должно быть, верно? – сказала она. – Теперь я всегда буду с ней рядом, поверьте мне, сэр рыцарь. Больше ничто не отвлечет меня. И я не буду спать, когда она спит. Если единственное, что я смогу сделать, это закричать перед смертью, по крайней мере, я не умру, считая себя совершенно бесполезной.

– Сильно сказано, – улыбнувшись, проговорил Нейл.

– Я не сильна, возразила Остра. – Я вообще ничего особенного собой не представляю, просто служанка, и только. Я не могу похвастаться благородным происхождением, у меня нет родителей, ничего, кроме привязанности Энни. Я забыла о своем месте. Но больше это не повторится.

Нейл положил руку ей на плечо.

– Не нужно стыдиться своего происхождения, – сказал оН – Мои отец и мать владели участком земли, не более. В моих жилах тоже не течет благородная кровь, но мои родители были хорошими и честными людьми. Никто не может желать большего. И никто, вне зависимости от своего происхождения, не может мечтать о большем, чем верный друг, который его любит. Вы очень сильная. Я вижу это. Вы замечательная, Остра. Сильный ветер и дождь подтачивают даже камень, а вам пришлось пережить не одну бурю. Однако вы здесь, с нами, измученная, но готовая сражаться за то, что любите. Не стоит размениваться на пустяки. Самое постыдное – поддаться отчаянию. Уж я-то хорошо знаю это.

Остра едва заметно улыбнулась. Слезы снова катились по ее щекам, но лицо оставалось спокойным.

– Полагаю, что знаете, сэр Нейл, – сказала она. – Спасибо вам за ваши добрые слова.

Он легонько сжал ее плечо и убрал руку, снова почувствовав себя стариком.

– Я останусь за дверью, – сказал он. – И сразу приду, если вы позовете.

– Спасибо, сэр Нейл.

– И вам, миледи. Прошу вас, забудьте на время о своей клятве и поспите. Обещаю вам, я буду бодрствовать.

Энни проснулась от сна, непонятного и пугающего. Она лежала, тяжело дыша и глядя в потолок, пытаясь убедить себя, что кошмары, которых она не может вспомнить, не такие уж и жуткие по сравнению с прошлыми.

Окончательно проснувшись, она огляделась по сторонам и обнаружила, что находится в довольно большой, необычной формы комнате, которую они с сестрами прозвали Пещерой, потому в ней не было окон. Энни никогда не спала в ней, но они все здесь играли, когда она была совсем маленькой, представляя себе, что это логово скаоса, где можно отыскать сокровище, но только страшно рискуя жизнью.

Очевидно, тетя переселила ее сюда, потому что здесь ей можно не опасаться очередного покушения. Тут, наверное, нет потайных ходов, по которым в комнату может проникнуть смерть.

Остра лежала на диване, стоящем неподалеку, повернув голову и приоткрыв рот, и ее дыхание удивительным образом успокаивало Энни. Кое-где мерцали свечи, а в очаге догорал огонь.

Энни с удивлением заметила, что в комнате очень много кроватей и диванов. Немного подумав, она решила, что, пожалуй, не хочет знать, как Элионор развлекается в комнате без окон.

– Как ты себя чувствуешь, птичка моя? – спросил едва слышный голос.

Энни подпрыгнула от неожиданности, повернула голову и села на кровати. Неподалеку на табуретке расположилась Элионор и рассматривала карты, лежащие на маленьком столике пред ней.

– Рука болит, – пожаловалась Энни.

Рука действительно болела, пульсировала в такт биению ее сердца, несмотря на тугую повязку.

– Я попрошу Эльсиена ее осмотреть, чуть позже. Он заверил меня, что, когда рана заживет, ты вообще забудешь о ней. В отличие от ужасного шрама на ноге. Как ты его получила?

– Стрела. В Данмроге, – ответила Энни.

– Да, приключений на твою долю выпало немало, верно?

Энни слабо рассмеялась.

– Достаточно, чтобы понять: приключения – это выдумка.

Элионор загадочно улыбнулась и взяла новую карту.

– Конечно нет, голубушка. Так же, как существуют стихи, эпосы и трагедии. Просто в жизни их не бывает. В жизни бывают ужас, трудности и секс. Только когда кто-то начинает все это пересказывать, получается приключение.

– Именно это я и хотела сказать, – согласилась Энни. – Не думаю, что я когда-нибудь смогу читать подобные россказни.

– Может быть, – ответила Элионор. – Но как бы ни распорядилась судьба завтра, сомневаюсь, что у тебя в ближайшее время будет такая возможность. Я лишь надеюсь, дорогая, что в конце концов твоя жизнь станет скучной и тебе захочется вернуться к этим историям.

– Да, я тоже на это надеюсь, тетя Элионор, – улыбнувшись, проговорила Энни. – Итак, расскажи мне, что еще ужасного произошло, пока я спала?

– Ужасного? Нет. Твой юный рыцарь имел несколько вопросов к твоему юному фехтовальщику касательно его дуэльного костюма.

– Думаю, Казио был в соседней комнате с Острой, – пробормотала Энни, тревожно покосившись на подругу, но та продолжала дышать ровно.

– Я тоже так думаю, – согласилась Элионор. – Это тебя беспокоит?

Энни склонила голову набок и задумалась на мгновение.

– Нисколько, – ответила она. – Остра может им располагать.

– Правда? – проговорила Элионор, и в ее голосе прозвучала странная интонация. – Как щедро с твоей стороны.

Энни наградила тетушку взглядом, надеясь, что он положит конец этому разговору, потому что на деле такой поворот событий ее совсем не обрадовал. То, что Остра и Казио были обнажены и почти наверняка занимались этим за стеной ее комнаты, казалось ей… ну, скажем, неуважительным.

С другой стороны, Казио очень кстати оказался рядом. Снова. Да и вообще, ей было приятно думать, что есть человек, готовый броситься на ее защиту обнаженным, в особенности когда его сердце занято мыслями о другой. Она недооценила Казио, когда они впервые встретились; решила, что он хвастун, забияка и неисправимый бабник, готовый кокетничать направо и налево. Последнее оказалось правдой, и Энни беспокоилась за Остру, ведь Казио наверняка не отличается постоянством.

Но он был для них таким надежным защитником, и она начала думать, что он не так уж легкомысленно относится к сердечным вопросам, как она полагала. Если бы она поняла это когда они только встретились…

Неожиданно Энни заметила, что Элионор изучающе смотрит на нее, забыв о своих картах. Тетя улыбнулась шире.

– Что? – спросила Энни.

– Ничего, милая. – Элионор снова взглянула на карты. – В любом случае, Остра очень расстроена. Она просидела всю ночь, охраняя тебя, и согласилась лечь, только когда я пришла. Сэр Нейл стоит за дверью.

– Ты мне расскажешь, что произошло между ним и Фастией? – спросила Энни.

Элионор едва заметно покачала головой.

– Ничего особенного. Ничего плохого и гораздо меньше, чем оба заслужили. Давай остановимся на этом, ладно? Так всем будет лучше.

– Я ее видела, – сказала Энни.

– Кого видела?

– Фастию. Во сне. Она предупредила меня об убийце.

– Неудивительно, – без следа сомнений проговорила Элионор. – Она всегда тебя любила.

– Я знаю. Мне очень жаль, что я так отвратительно себя с ней вела, когда мы виделись в последний раз.

– Единственный способ избежать подобных сожалений – это всегда быть со всеми милой, – сказала Элионор. – Представить себе не могу, какой ужасной стала бы моя жизнь, если бы я следовала этому правилу.

– Но ты всегда мила со всеми, тетя Элионор.

– Фи! – фыркнула она, и вдруг ее глаза широко раскрылись. – О, посмотри-ка на это! Карты предрекают хорошие новости.

Энни услышала топот ног в коридоре, и волоски на ее руках встали дыбом.

– В каком смысле?

– К нам приедет любимый родственник и привезет подарки.

Кто-то постучал в дверь.

– Мы готовы принять посетителя? – спросила Элионор.

– Кто это? – с сомнением в голосе спросила Энни.

Элионор рассмеялась и погрозила ей пальцем.

– Боюсь, карты не смогут нам этого сказать, – сообщила она.

Энни плотнее запахнула полы халата.

– Войдите, – крикнула она.

Дверь скрипнула, и на пороге остановился высокий мужчина Энни понадобилось несколько мгновений, чтобы его узнать.

– Кузен Артвейр! – вскрикнула она.

– Здравствуй, маленькая Заноза-в-Седле, – ответил Артвейр, шагнул к кровати и склонился, чтобы поцеловать ей руку.

Его серые глаза были, как и всегда, суровыми, но Энни не сомневалась, что он рад ее видеть.

Ее уже давно никто не называл Занозой-в-Седле, и она вспомнила, что именно Артвейр придумал это прозвище. Он нашел ее в конюшне, где она пряталась за сваленными в кучу седлами, когда ей было восемь. Энни уже не помнила, от чего пряталась тогда, но не забыла, как он поднял ее, подхватив своими сильными руками…

Она взглянула на него внимательнее и вскрикнула.

У Артвейра была только одна рука. А вместо правой – забинтованный обрубок.

– Что случилось с твоей… О, Артвейр, мне так жаль. Он поднял культю, посмотрел на нее и пожал плечами.

– Не стоит. Такова жизнь воина. Мне еще повезло, что я лишился только руки. Как я могу жаловаться, когда у меня еще осталась другая и глаза, чтобы видеть тебя? Многие из моих людей лишились всего.

– Я… я даже не знаю, с чего начать, – сказала Энни. – Столько всего случилось…

– Многое мне известно, – заверил ее Артвейр. – Про твоего отца и сестер. Элионор меня просветила.

– А что с тобой происходило? Где ты был?

– На восточной границе Королевского леса, сражался… – он запнулся. – С тварями. Сначала это казалось важным, но довольно скоро мы поняли, что они вылезли вовсе не из леса.

А потом мне сообщили, что Роберт вытворяет в Эслене, и я решил взглянуть своими глазами.

– Думаю, дядя Роберт сошел с ума, – сказала Энни. – Он держит под замком мою мать. Ты слышал об этом?

– Слышал.

– Я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы освободить ее и вернуть трон.

– Ну, с этим я могу немного помочь, – предложил Артвейр.

– Да, я надеялась, что ты это скажешь, – проговорила Энни. – Я ничего не знаю про ведение войны, как, впрочем, и мои спутники. Мне нужен главнокомандующий, кузен.

– Для меня станет честью служить тебе в этой роли, – ответил Артвейр. – Даже один человек может изменить ход сражения. – Он улыбнулся чуть шире и ласково погладил ее по голове. – Хотя, конечно, я прихватил с собой свою армию.

ГЛАВА 13 СОНИТУМ

Серый рассвет окутал долину, пока Стивен и Эхан ехали к реке. Лошади почти не слушались поводьев, постоянно шарахались в сторону и вставали на дыбы, и им пришлось вести их в поводу.

Земля под ногами дрожала, и необъяснимый, холодящий ужас грозил завладеть душой Стивена. Все вокруг казалось слишком ярким или слишком громким. Ему отчаянно хотелось сказать своим спутникам, что ему нужно отдохнуть, побыть наедине с собой хотя бы один день.

Эхан раскраснелся, глаза у него были широко раскрыты. Стивен подумал, что именно так должны себя чувствовать мыши-полевки, слыша крик ястреба, охваченные паникой, хоть угроза им и не видна.

Он постоянно оглядывался, а когда они добрались до фруктового сада, наконец увидел его.

Монастырь возвышался на холме, его изящные линии четко вырисовывались на фоне свинцового неба, слегка подкрашенного янтарным сиянием. В одном из верхних окон колокольни мерцал необычный фиолетовый свет. Лица Стивена коснулась волна тепла, словно он смотрел на солнце.

Сверхъестественный туман медленно поднимался вверх от основания башни, и сначала Стивен решил, что это дым, но потом его благословенные святым глаза различили детали: огромные зеленые глаза, зубы в открытой пасти и длинное, мускулистое тело, обнимающее башню.

Мир померк: Эхан, подгоняющий Стивена вперед, отчаянно кричащие люди у подножия холма, далекий перезвон часов – все исчезло. Осталось только чудовище.

Впрочем, «чудовище» не было правильным словом. Греффин – это чудовище, уттин, никвер – тоже, существа из древних времен, каким-то образом возвращенные в мир, считавший себя нормальным. Но все внутри Стивена кричало, что этот… это отличается от остальных. Оно не просто больше и ужаснее, оно нечто иное по сути своей. Не чудовище, а бог, проклятый святой.

Колени Стивена задрожали, он упал, и вдруг глаза твари обратились к нему. Они встретились взглядами на расстоянии в четверть лиги, и Стивен почувствовал нечто настолько за пределами любых человеческих эмоций, что его тело было не в силах это вместить и понять.

– Святые! – пробормотал Эхан. – Оно нас видит. Стивен…

Он не договорил, его прервала новая вспышка фиолетового света. На сей раз она не ограничилась одним окном, а залила весь монастырь целиком, сияние набирало силу, и в следующее мгновение д'Эф исчез, а на его месте появился ослепительно яркий шар.

– Фратекс Пелл! – закричал Эхан.

НАБЛЮДЕНИЯ, КАСАЮЩИЕСЯ

ВИТЕЛЛИАНСКОГО ГЛАГОЛА «СОНИТУМ»

Слово это имеет очень узкое значение «оглушить громом». То, что в языке Гегемонии существовало подобное специальное слово, кажется необычным. Ведь есть глагол «делать глухим» («эхесурдум»), равно как и существительное «гром» («тони рус»). Это предполагает, что оглушение громом происходило настолько часто, что появилось самостоятельное слово для обозначения данного явления. Возможно, в прошлом было больше грома? И притом грома неестественного характера. Когда святые и древние боги вступили в войну, вероятно, стало довольно шумно…

Первая волна звука высекла из глаз слезы боли и ужаса. После этого Стивен больше ничего не слышал, лишь почувствовал, как в лицо ему ударил порыв ветра. Когда вернулись остальные чувства, Стивен сгреб Эхана и толкнул на землю. Едва он успел это сделать, как над ними пронесся горизонтальный град камней и жара, опалившего верхушки деревьев так, что те осыпались ливнем пылающих веток.

Эхан шевелил губами, но не было слышно ни единого звука, кроме оглушительного, длящегося звона, словно от самого огромного колокола в мире.

«Сонитум» – оглушать громом. «Сонифед сом» – я оглушен громом…

Стивен осторожно поднялся и посмотрел туда, где в последний раз видел монастырь. Сейчас на его месте висело облако черного дыма.

Первой его мыслью стало сожаление о книгах, драгоценных, незаменимых книгах. Затем он вспомнил о людях, которые пожертвовали собой, и содрогнулся от чувства вины.

Он поднял руки и прикоснулся к ушам, опасаясь, что у него лопнули барабанные перепонки. Навсегда он лишился слуха или лишь временно? В голове гудело так громко, что перед глазами все плыло и видимый мир казался нереальным. Стивен вспомнил похожие ощущения, которые испытал, проходя по пути святого Декмануса; у него тогда постепенно отняли все чувства, и вскоре от него осталось лишь присутствие, двигающееся через пространство. В другой раз он и вовсе, как всем казалось, умер, но при этом ощущал и слышал мир живых. И вот его снова столкнули за границы мира, словно именно там и было его истинное место.

Стивен нахмурился и вспомнил время, когда друзья сочли его мертвым. Он видел лицо, женское, с рыжими волосами и такими страшными чертами, что на него невозможно было смотреть.

Как он мог об этом забыть?

И почему вспомнил сейчас?

Головокружение одержало верх, он снова упал на колени, и его начало рвать. Он почувствовал на своей спине руку Эхана, ему было стыдно, что он стоит на четвереньках, точно дикий зверь, но он ничего не мог с этим поделать.

Когда дыхание немного успокоилось и Стивен почувствовал себя лучше, он заметил, что земля под его ладонями и коленями вновь дрожит. Он всегда соображал быстро, но сейчас лишь через несколько мгновений сумел понять то, что пыталось сказать ему тело.

Он с трудом поднялся на ноги и снова посмотрел в сторону монастыря.

Стивен по-прежнему видел только дым, но это не имело значения. Он чувствовал его приближение. Какую бы жуткую силу ни высвободил фратекс, ее оказалось недостаточно, чтобы уничтожить вурма.

Дрожа, Стивен схватил Эхана за руку и потащил к лошадям. С ними было еще два человека. Один – юноша в обгоревшей оранжевой рясе, с носом картошкой, зелеными глазами и ушами, которые смотрелись бы лучше на несколько большей голове. Другого Стивен узнал, это был охотник по имени Хенни, немногим старше его самого, наверное, лет тридцати, с загорелым лицом и плохими зубами. Стивен помнил, что Хенни знает свое дело, простоват и грубовато дружелюбен.

Сейчас все они пребывали в оторопи от собственной глухоты.

Стивен привлек их внимание, помахав руками. Затем сделал вид, что слушает землю, показал в ту сторону, где стоял д'Эф, отрицательно затряс головой и повернулся к лошадям. Молодой монах уже все понял, Хенни тоже быстро закивал, вскочил в седло и показал, чтобы все следовали за ним.

Судя по всему, лошади тоже утратили слух, но теперь не показывали норов, радуясь возможности поскорее убраться подальше. Сев в седло, Стивен больше не слышал содрогания земли, говорившего о движении вурма, но не сомневался, что тот приближается.

«Наверное, он движется по запаху, словно пес, – подумал он – Или использует еще какую-нибудь способность, нигде не описанную».

Он пожалел, что не смог рассмотреть тварь лучше.

Пока они в зловещей, абсолютной тишине скакали через лес, Стивен пытался вспомнить, что говорится в легендах о подобных существах, но ему в голову приходили только истории про рыцарей, которые сражались с ними и побеждали мечом или копьем. Теперь же, когда Стивен увидел вурма, пусть и издалека, ему пришлось признать: даже если в этих сказках была хоть толика правды, они повествовали о каких-нибудь младших родичах существа, представшего его глазам.

Что же в них все-таки говорилось…

Вурмы живут в пещерах или глубоко под водой; копят золото; их кровь ядовита, но при определенных обстоятельствах может одарить сверхъестественной силой. Они очень похожи на драконов, только у тех предположительно имеются крылья.

Кроме того, вурмы не относятся к разряду безмозглых тварей. Считается, что они наделены речью и жутким, изощренным разумом, обращенным ко злу. Говорят, что они обладают колдовской силой, а в самых древних текстах предполагается, что у них были некие особые отношения со скаслоями.

А еще Стивен вспомнил гравюру, на которой был изображен Терновый король, сжимающий в руке рогатого змея. Заголовок гласил…

Гласил…

Стивен закрыл глаза и увидел страницу. «Винкатур амбиом». «Покоритель вурмов». Значит, чтобы спастись, нужно всего лишь найти Тернового короля.

Стивен рассмеялся, но его никто не услышал. Эхан, должно быть, решил, что он корчится от боли, поскольку посмотрел на него с еще большим беспокойством, чем прежде, – что в текущих обстоятельствах было почти невозможно.

Через колокол они спустились в долину, где росли белые березы, и пересекли наезженную Королевскую дорогу. Наступил рассвет, обещавший ясный, холодный день. Теперь, когда вурм остался довольно далеко позади, лошади достаточно успокоились, чтобы слушаться наездников.

Стивен прикинул, что они двигаются примерно на север, вдоль реки Эф, которая должна была находиться справа. Вскоре под копытами лошадей начало хлюпать, а еще через некоторое время они уже медленно пробирались по стоячей воде. Деревьев стало заметно меньше, но папоротники и камыши вырастали здесь до человеческого роста и закрывали собой все вокруг, оставляя путникам лишь их узкую тропку, должно быть протоптанную зверьем.

Наконец Хенни вывел их на небольшую возвышенность. Здесь пролегала дорога, которой явно часто пользовались. Они пустили лошадей рысью и добрых два часа ехали, изредка переходя на шаг, пока совершенно неожиданно не вышли к небольшому скоплению домов.

Стивен подумал, что столь маленькое поселение не может считаться деревней, скорее, разросшимся владением одной семьи. Не вызывало сомнений, что оно давно заброшено. Свинарник обрушился кучей грубо отесанных деревянных жердей; в кедровой кровле самого большого дома зияли провалы. Сухие сорняки торчали из жесткой грязи, а на дворе кое-где лежал снег.

Хенни проехал мимо и начал спускаться по склону небольшого холма в сторону потока, слишком узкого, чтобы оказаться рекой Эф. Затем охотник спешился и подошел к какому-то предмету, подвешенному между двумя деревьями и накрытому дерюгой. На мгновение Стивен со страхом подумал, что под откинутой тканью обнаружится труп, похороненный по законам, которых, как он слышал, придерживаются некоторые горные племена.

Оказалось, что он неверно оценил размеры предмета; это была лодка, подвешенная над самой высокой отметкой уровня воды на стволе витаэка, прочная и достаточно большая, чтобы вместить весь их отряд.

Но не лошадей.

Хенни распорядился снять упряжь и седла и сгрузил их в лодку. Стивен, поразмыслив, понял, зачем это нужно: Эф течет на север, как раз туда, куда им нужно, у города Вертен она впадает в Белую Ведьму, затем поворачивает на запад, к Эслену. Если в Вертене им удастся найти подходящее судно, они поднимутся на нем вверх по реке, но рано или поздно наступит время, когда им придется искать новых лошадей, чтобы добраться до Бейргса, лежащего на северо-востоке. Так что упряжь и седла им еще пригодятся.

Покончив с этим, они забрались в лодку, Хенни сразу же сел на руль, а Эхан и другой монах взялись за весла. Стивен наблюдал за лошадьми, которые с любопытством провожали их взглядами. Он надеялся, что им хватит ума разбежаться в разные стороны, прежде чем до них доберется вурм.

Он похлопал Эхана по плечу и сделал вид, будто гребет, но маленький человечек покачал головой, показав на связки книг и рукописей. Стивен кивнул и постарался укрепить их понадежнее веревками на случай, если лодка перевернется. Покончив с этим, он погрузил руку в ледяную воду, не так давно сбежавшую с гор.

Стивену показалось, что он ощутил едва различимую дрожь приближения вурма. Впрочем, ручаться он бы не стал. Нос лодки уверенно резал воду. Начали падать первые снежинки; касаясь серебристых струй реки, они исчезали без следа. Стивен решил, что в этом заключен некий тайный смысл, но он слишком устал, чтобы заняться его поисками.

Хотел бы он знать, что сталось с Винной. И с Эспером, и с беднягой Эхоком…

Его ноги и руки словно окаменели; он не мог пошевелиться, глаза открыл только огромным усилием воли. Он зежал в своей собственной постели, дома, на мысе Чэвел, привычный матрас был застелен черными простынями, а окружавшие кровать занавеси тоже были черными, хотя сквозь тонкий полог он смог разглядеть тусклый огонек свечи.

Ему казалось, будто он погружается все глубже в себя, и при этом наливается тяжестью. Он знал, что ему, скорее всего, снится сон, но не мог прервать его, как не мог и пошевелиться или закричать.

За пологом кровати, между ним и свечой, происходило какое-то движение: тень, падающая на ткань, обходила постель по кругу, ее очертания постоянно менялись – то становились человеческими, то превращались в нечто совсем иное. Существо было не большим и не маленьким, оно было тем, чем хотело быть. Его глаза – единственное, чем он мог пошевелить, – следили за тенью, пока она не оказалась у него за спиной.

Он не мог повернуть голову, чтобы последовать за ней взглядом, но слышал тяжелые шаги, ощущал, как сгущается вокруг него воздух, когда мягко зашелестели занавески и тень упала ему на лицо.

Неожиданно он ощутил возбуждение своей мужской плоти, тепло и покалывание, нараставшие вместе с охватившим его ужасом. Кажется, что-то коснулось его, что-то мягкое…

Он поднял взгляд и увидел ее. Сердце в груди раздулось, словно легкие, причиняя ему изысканную боль.

У нее были ослепительные медные волосы, такие яркие, что, когда он зажмурился, они продолжили пылать у него под веками. Ее улыбка была порочной, возбуждающей и прекрасной, а глаза казались драгоценными камнями и сияли невиданным им доселе светом. Лицо ее было столь пугающим и одновременно восхитительным, что он не смог выносить его вид дольше, чем одно лишь короткое мгновение.

Все его тело содрогнулось от неведомых ему прежде ощущений, когда она прижалась к нему и ее плоть растеклась по нему, точно масло или мед, но он по-прежнему не мог пошевелиться.

«Дитя мое, мой мужчина, мой возлюбленный… – промурлыкала она голосом, который был голосом не более, чем ее лицо было лицом. – Ты меня познаешь».

Стивен проснулся с криком, точнее, с ощущением крика. Но не услышал ни звука.

Он увидел лица Эхана и Хенни. Он был в лодке и снова мог двигаться.

А еще он вспомнил что-то очень важное.

– Какая это река? – спросил он, по-прежнему не слыша себя.

Эхан заметил движение его губ и угрюмо коснулся своих ушей.

Стивен указал на реку. Они начали путь по какому-то притоку, но сейчас уже плыли по довольно широкой реке с высокими берегами.

– Это река Эф или какой-нибудь приток?

Эхан нахмурился, затем произнес губами слово, похожее на Эф.

Стивен выпрямился. Интересно, как долго он проспал?

– Мы близко от Витраффа? – спросил он. – Как далеко до Витраффа?

Он старательно выговаривал слова, но на лице Эхана намертво застыло непонимание.

В отчаянии Стивен начал развязывать веревку на одной из промасленных кожаных сумок, чтобы достать пергамент и чернила. Он понимал, что глупо тратить письменные принадлежности подобным образом, но другого выхода не видел.

Чернила оказались не там, где он их искал, и к тому времени, как он их нашел, по берегам стали подозрительно часто попадаться дома. С отчаянием, устроив пергамент на собственном колене, Стивен вывел:

«Около городка Витрафф прячется чудовище, никвер. Он живет в воде и очень опасен».

Стивен передал записку Эхану. Тот заморгал, кивнул и знаком показал Стивену, чтобы тот взял его весло, а сам отправился на корму поговорить с Хенни.

Точнее, попробовать объясниться знаками. Когда он показал Хенни записку Стивена, тот лишь пожал плечами. Эхан указал на берег.

За поворотом Стивен различил знакомые строения Витраффа. Эспер, Винна, Эхок, Лешья и он побывали там меньше месяца назад и лишь чудом спаслись от приставаний никвера.

Хенни подвел лодку к одному из разрушенных доков, где Эхан попытался знаками объяснить ему, в чем дело. Стивен внимательно вглядывался в воду, пытаясь разглядеть признаки пребывания чудовища, но ничего не видел.

Спорить без слов очень трудно, но Хенни показал на реку, развел ладони на пядь, а затем ткнул пальцем назад, туда, откуда они приплыли, и раскинул руки во всю длину. После недолгой пантомимы Стивен понял, что суть возражений Хенни сводилась примерно к следующему: что бы ни пряталось в воде около Витраффа, оно не может быть страшнее вурма, а сбежать от вурма можно только по реке. Так что, несмотря на предупреждение Стивена, вскоре они снова выбрались на середину потока.

Впрочем, руины Витраффа они миновали без происшествий.

Стивен снова задумался, где теперь могут быть Эспер и Винна. Может быть, они отправились его искать? Винна непременно стала бы на этом настаивать. Эспер, возможно, согласился с ней, если только не догадался о чувствах Стивена к Винне. А с другой стороны, оба обязаны выполнять приказы Энни Отважной, а той, если она хочет вернуть себе трон, понадобится каждый кинжал, меч или лук, который она сможет заполучить.

А может быть, Винна последовала за Стивеном в одиночку. В конце концов, она ведь отправилась одна на поиски Эспера. Только вот Эспера-то она любит или думает, что любит…

Стивену это казалось глупостью. Эспер на два десятка лет старше Винны. Неужели она собирается провести свои зрелые годы, вытирая стариковские слюни? Сможет ли он дать ей детей? Стивен не мог этого представить. Лесничий был достоин восхищения во многих отношениях, но вряд ли мог бы стать хорошим мужем.

С другой стороны, а чем сам Стивен его лучше? Если он действительно любит Винну, то должен был бы сейчас ее искать, стремиться оказаться рядом. Он очень этого хотел, на самом деле. Но гораздо больше ему хотелось раскрывать загадки языка и времени.

Вот почему он это делает, а вовсе не потому, что фратекс попросил его, не потому, что боится вурма, и не потому, что верит, будто сможет предотвратить появление в их мире некоего нового зла. Потому что ему необходимо знать.

Они так и не встретили никвера. Возможно, он умер от ран, может быть, начал опасаться людей. Или почувствовал, что добыча не услышит его смертоносных песен.

Но на следующий день, когда на поверхности реки стала попадаться снулая рыба, Стивен предположил, что, возможно, никвер просто знает, когда следует уступить дорогу более сильному.

ГЛАВА 14 ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Энни много раз бывала в большом зале Гленчеста. Порой она с сестрами пробиралась в него, когда он пустовал, чтобы послушать гулкое эхо, разгуливающее в темноте под высокими сводами. Порой она видела его залитым сиянием свечей и блеском драгоценностей, полным лордов в элегантных костюмах и леди в великолепных платьях.

Но никогда раньше в нем не собиралось столько воинов сразу.

Элионор приказала внести огромный длинный стол и поставить во главе его большое кресло.

В нем сейчас сидела Энни, и ей было не слишком уютно. Она вглядывалась в лица, пыталась вспомнить имена хотя бы тех из присутствующих, кого знала. Жаль, что она когда-то так мало обращала внимания на придворных. Впрочем, что толку в пустых сожалениях…

Мужчины – а здесь собрались только мужчины, тридцать два человека – смотрели на нее, некоторые прямо и открыто, другие старались не встречаться с ней взглядом, не желая, что бы она заметила их интерес. Энни знала, что все они ее изучают, проверяют, пытаются понять, что она собой представляет.

Она все еще раздумывала, что бы им сказать, когда Артвейр поднялся и поклонился.

– Вы позволите, ваше величество? – спросил он, жестом указав на собравшихся.

– Прошу вас, – ответила Энни.

Он кивнул и заговорил громче.

– Добро пожаловать вам всем, – сказал он, и гул голосов стих. – Вы все меня знаете. Я простой человек и не привык произносить длинные речи, особенно во времена, подобные этим. Пришла пора копий, а не слов, но, пожалуй, придется сказать несколько слов, чтобы собрать копья. Как я вижу положение дел. Меньше года назад наш господин, король и император, был убит, как и две его дочери. Я не знаю, виновен ли в этом Черный Роберт, но мне известно, что в Кротении был законный монарх, а теперь на его троне сидит узурпатор. Это не столь сильно обеспокоило бы меня, если бы он не пригласил в гости ханзейцев и не предложил им нашу бывшую королеву Мюриель. Всем вам ясно, что это означает.

– Не так уж и ясно, – выкрикнул какой-то крепыш с остриженными в кружок волосами и поразительно голубыми глазами. – Может быть, это означает всего лишь мир с Ханзой.

– А может быть, вороны садятся на мертвецов, чтобы благословить их и выказать уважение, лорд Кенвульф? Мне казалось, вы не настолько глупы, милорд.

Кенвульф неохотно пожал плечами.

– Кто знает, что задумал Роберт? Прайфек его поддерживает. Возможно, мы слишком мало знаем о его планах, и они лишь издалека кажутся губительными. И вам придется признать – не в обиду архигреффессе Энни, – что нам хочется получить правителя получше Чарльза.

– Думаю, мы все разделяем ваше мнение о Чарльзе, – не стал спорить Артвейр. – Святые решили осенить его своим прикосновением, и я полагаю, что даже его мать согласится, что он не должен сидеть на троне. Но есть еще одна законная наследница, и она сидит перед вами.

Все собравшиеся смотрели на Артвейра, но теперь их взгляды вернулись к Энни, более резкие и какие-то голодные.

На ноги поднялся дородный мужчина с ярко-рыжими волосами и черными глазами.

– Могу я высказаться по этому поводу, милорд?

– Разумеется, лорд Бишоп, – ответил Артвейр.

– Король Уильям сумел убедить Комвен утвердить закон, позволяющий женщине занять трон Кротении. Но до сих пор ничего подобного не случалось. Этот закон еще ни разу не опробован. И единственная причина, по которой он вообще рассматривался, это состояние юного Чарльза. В соответствии с более древним и признанным правилом, если сын не мог стать королем, корона переходила к его сыну, коего, разумеется, у Чарльза нет. Таким образом, трон вполне законно получает Роберт как единственный наследник мужского пола.

– Да-да, – сердито перебил его какой-то человек с землистым лицом.

Грефт Дилворда, вспомнила Энни, так его зовут.

– Но, лорд Бишоп, вы забываете, что тогда мы сомневались не только в Чарльзе, но и в Роберте. Вот почему мы так проголосовали.

– Верно, – признал Бишоп, – но некоторые возразят, что лучше дьявол на троне, чем неопытная девушка, особенно в такие времена, как сейчас.

– Вы хотите сказать, когда дьяволы свободно бродят по стране? – сухо поинтересовался Артвейр. – Вы хотите видеть зло и внутри, и снаружи Эслена?

Бишоп пожал плечами.

– Слухи про Роберта становятся все мрачнее. Я даже слышал, что из его ран не идет кровь, как у всех остальных людей. Но про Энни тоже много чего рассказывают. Сам прайфек объявил ее колдуньей, воспитанной в монастыре, который полностью обратился ко злу. А рассказы о том, что она совершила в Данмроге… внушают беспокойство, – закончил он.

Энни слушала это рассеянно, словно наблюдала за происходящим со стороны. Неужели они говорят про нее? Неужели все настолько перепуталось?

И перепуталось ли? Она побывала только в одном монастыре, в монастыре Святой Цер. И там ей рассказывали про яды и способы убийства. Разве это не зло? А то, что она может сделать – и ведь делала, – наверное, можно счесть колдовством?

А что, если прайфек прав и…

Нет.

– Если вы хотите меня в чем-то обвинить, лорд Бишоп, прошу вас, будьте так любезны обращаться прямо ко мне, – с удивлением услышала Энни свои слова.

Она неожиданно почувствовала, что снова вернулась в свое тело, и наклонилась вперед на импровизированном троне.

– Была ли Виргенья Отважная колдуньей, потому что владела силой святых? – продолжала она. – Человек, который выдвинул против меня обвинения, прайфек Хесперо… У меня есть свидетельство, письмо, которое доказывает, что он был заодно со священниками, участвовавшими в языческих ритуалах и совершавшими жестокие убийства. Если вы что-то слышали про Данмрог, вам известно, что не я прибивала гвоздями мужчин, женщин и детей к деревянным колам и не я потрошила их. Не я пела гимны над кровью невинных, чтобы разбудить ужасного демона. Но я и мои спутники остановили их отвратительный ритуал. Так что, лорд Бишоп и все остальные, – возможно, я действительно колдунья. Возможно, я есть зло. Но в таком случае добра вообще не существует, потому что прайфек и эти церковники не поклоняются истинным святым. Как, разумеется, и мой Дядя Роберт. Он отдаст нашу страну самым страшным и темным силам, какие только можно вообразить, и всем вам это известно. Именно поэтому вы здесь и собрались.

Она снова села и во внезапно наступившей тишине вдруг почувствовала, как ее оставляет уверенность. Но тут еще один человек, которого она узнала, – Сигбранд Хаергилд, маркгрефт Даэрата, – громко рассмеялся.

– А у этой леди острый язычок, – заметил он, обращаясь к собравшимся.

Он поднялся, сухопарый пожилой человек, который почему-то напомнил Энни деревья, растущие на береговых скалах, дуб, выстоявший под ударами ветра и волн, с древесиной твердой, как железо.

– Должен признать, я первый усомнился в том, что женщине следует править, – сказал он. – Я протестовал против проекта Уильяма и решения Комвена. Однако оно было принято. Я не понимаю всех этих разговоров о колдовстве и святых. Единственный святой, которому я когда-либо доверял, живет в моем мече. Но я провел всю свою жизнь, глядя на земли Ханзы, расстилающиеся по ту сторону реки Свежесть. Я сражался против их заговоров и не допущу, чтобы жена Уильяма вышла замуж за ханзейца, чтобы один из них сел в Эслене не то что на трон, а даже на горшок. Роберт, вне всякого сомнения, сошел с ума, решив заключить сделку с Рейксбургами, и это доказывает мне, что Уильям был прав и что эта девушка – единственная надежда Кротении. И я уверен, ее сестры были убиты в тот же день, что и Уильям, не случайно. Вы не согласны? – Он оглядел собравшихся, но никто не ответил на его вызов. – Нет, Черный Роберт расчищал себе дорогу к трону.

– Откуда нам знать? – осторожно проговорил Кенвульф. – Все эти убийства вполне могла организовать и она. – Он показал на Энни.

Эти слова ударили в нее, точно молния.

– Что… вы… сказали? – с трудом выговорила она.

– Я не… просто я хочу сказать, леди, что мы не можем знать… я не выдвигаю никаких обвинений…

Энни вскочила и почувствовала, как дрожат ее руки и ноги.

– Здесь и сейчас, лорд Кенвульф, я говорю вам, что не имею никакого отношения к гибели моих родных. Сама мысль об этом представляется мне непристойной. Те же самые убийцы прошли через полмира по моему следу. Посмотрите мне в глаза. А потом сделайте то же самое с моим дядей. Давайте проверим, кто из нас выдержит ваш взгляд.

Она почувствовала шум в ушах и услышала демонический смешок где-то у себя за спиной.

«Нет», – подумала она.

Хватит ли этой армии, чтобы защитить ее? Наверное, нет.

Неожиданно она поняла, что снова сидит, а Остра протягивает ей стакан воды. А еще ей казалось, будто она что-то пропустила. Все с беспокойством смотрели на нее.

– …раны, полученные в Данмроге и во время покушения на ее жизнь здесь, в Гленчесте, три ночи назад, – говорил Артвейр. – Она еще очень слаба, и, уверяю вас, ужасная клевета, измышленная лордом Кенвульфом, не улучшила ее состояние.

– Я не имел в виду… – Кенвульф вздохнул и добавил: – Приношу вам свои извинения, ваше высочество.

– Они приняты, – ледяным тоном ответила Энни.

– Теперь, когда с этим покончено, – продолжал Артвейр, – давайте вернемся к предмету нашего обсуждения. Милорды, маркгрефт Сигбранд сказал правду, не так ли? Большинство из вас собрались здесь, потому что знают, что мы должны сделать. Я знаком с такого рода спорами, и мне известны их причины. А еще я знаю, что у нас нет на них времени. Вот что я предлагаю, милорды: каждый из вас должен высказать, простым королевским языком, что он хочет получить от ее величества, когда она сядет на трон. Я думаю, вы убедитесь, что она справедлива и щедра по отношению к своим союзникам. Начнем с вас, лорд Бишоп, если вы не возражаете.

Остаток дня превратился для Энни в сплошной кошмар. Она с трудом понимала большинство запросов; точнее, она понимала их, но не степень их важности. Грефт Рогваэля, например, просил снизить налог на торговлю рожью, но Артвейр посоветовал ей отказать ему и дать взамен место в Комвене. Лорд Бишоп хотел получить титул и положение при дворе императора, передающиеся по наследству. Она удовлетворила его желание – также по совету Артвейра.

И так продолжалось довольно долго. Короткое мгновение, когда она почувствовала себя королевой, прошло, и Энни снова казалась себе маленькой девочкой, не приготовившей уроки. Получалось, что она собственными руками отдавала королевскую власть Артвейру, а ей это совсем не нравилось, учитывая урок, который ей преподала тетя насчет доверия к родственникам.

Но Энни пришлось признать, что сама она не в состоянии организовать такое сложное предприятие, как война.

Совет закончился лишь потому, что Артвейр объявил перерыв на ночь. Элионор подготовила для гостей развлечения, но Энни не стала принимать в них участие, а вернулась в свои покои, послав Остру на кухню за супом и вином.

Нейл МекВрен последовал за принцессой.

– Вы поняли что-нибудь из происходящего? – спросила она, когда они сели.

– Боюсь, почти ничего, – признался он. – Там, откуда я родом, война гораздо проще.

– В каком смысле?

– Моя семья служила барону Файлу. Если он говорил нам идти туда-то и сражаться, мы так и делали. И никаких сложностей.

– Наверное, я рассчитывала произнести речь о добре и зле, о чести сражаться за трон и полагала, что люди с готовностью последуют за мной.

Она вздохнула, а сэр Нейл улыбнулся.

– Это может сработать для битвы, а для войны – вряд ли. Но опять же, я больше знаю про битвы. И все же мне показалось, что вы неплохо справились со своей ролью.

– Однако недостаточно хорошо.

– Верно, но все может измениться. Одно дело просить людей рисковать своими жизнями, и совсем другое – ставить под угрозу жизни родных, фамильные земли, собственные устремления и мечты…

– Мне кажется, большинство из них просто падки до наживы.

– И это тоже верно, – не стал спорить Нейл. – Однако вероятность нашего поражения очень высока, и они все это знают. Мне бы хотелось, чтобы их преданности вашему величеству было достаточно, чтобы пойти на этот риск, но…

– Но это не так. Я для них всего лишь символ, верно?

– Возможно, – признал Нейл. – Для некоторых. Может быть, для большинства. Однако если вы победите, то станете королевой, и не только на словах. Сидя на троне, вы опять сможете позволить Артвейру или другим советчикам принимать все важные решения. Но сомневаюсь, что так будет. Мне представляется, что вы будете опираться на них лишь до тех пор, пока сами не встанете на ноги.

Энни смотрела вниз на свои колени.

– Знаете, я никогда этого не желала, – едва слышно сказала она. – Я только хотела, чтобы меня оставили в покое.

– Вам не дано выбирать, – проговорил Нейл. – Теперь не дано. И не уверен, что было дано раньше.

– Я знаю, – сказала Энни. – Мама пыталась объяснить мне это. Тогда я ее не поняла. Может, и сейчас не до конца понимаю, но уже подхожу к этому пониманию.

Нейл кивнул.

– Да, – согласился он, – и я вам сочувствую.

ГЛАВА 15 ЗАСАДА

Пробыв в реуне халафолков всего час, Винна уже ничего не соображала.

Эспер еще раньше заметил, что ее дыхание участилось, но внезапно она начала задыхаться, попыталась что-то сказать, но не смогла выдавить ни слова. Она тяжело опустилась на вывернутый из земли камень и сидела, отчаянно дрожа и потирая плечи.

Он ее не винил. Тоннель превратился в гробницу, логово смерти, перед размерами которого тускнели все бойни, когда-либо виденные Эспером. Мертвые тела лежали по обоим берегам кровавой реки, и представить себе, что здесь произошло, было совсем не трудно. Вурм продвигался вперед, а слиндеры бросались на него, вцеплялись в его броню голыми руками и зубами. Те, кого он не раздавил своим могучим телом, стали жертвами его яда.

Конечно же, не все уже умерли; некоторые еще шевелились, и они с Винной попытались было им помочь, но довольно скоро поняли, что уже ничего не могут для них сделать, и теперь просто проходили мимо. Большинство, похоже, уже не видели ничего вокруг, кровь потоками лилась из их ноздрей и ртов. По тому, как они дышали, Эспер понял, что яд каким-то образом повредил их легким и уже слишком поздно, чтобы лекарство сефри помогло им. Впрочем, в любом случае делиться снадобьем было нельзя. Все, что еще осталось во флаконе, на вес золота.

Если они встретят Стивена или Эхока…

– Стивен! – крикнул Эспер в пустоту. – Эхок!

Они могли быть где угодно. Но если они среди трупов, потребуются месяцы, чтобы их найти.

Эспер положил руку на плечо Винне, она дрожала и бормотала:

– Мы… мы не…

Снова и снова.

– Идем, – сказал он ей. – Идем дальше, Винн. Нужно отсюда выбираться.

Она подняла голову и посмотрела на него с таким отчаянием, какого он совершенно не ожидал увидеть в ее глазах.

– Мы не сможем отсюда выбраться, – тихо проговорила она. А потом в ней словно что-то взорвалось. – Мы не сможем отсюда выбраться! – выкрикнула она. – Неужели ты не понимаешь? Мы не сможем выбраться! Мы здесь были. Мы уже здесь были, и все становится только хуже, все, что мы… мы не… – Ее слова превратились в бессвязные причитания.

Эспер держал ее за плечи, понимая, что может лишь ждать, когда это пройдет. Если пройдет.

Тяжело вздохнув, он сел рядом с ней.

– Я бывал в этом реуне, – сказал он, не уверенный в том, что она его слышит. – До города уженедалеко. Мы могли бы… там должно быть чище. Ты сможешь отдохнуть.

Винна ничего не ответила. Она сидела, сжав зубы и плотно зажмурив глаза, и дыхание с шумом вырывалось из груди.

– Ну вот, – проговорил Эспер и взял ее на руки.

Она не сопротивлялась, только спрятала голову в сгибе локтя и расплакалась.

Лесничий на короткое время замешкался, не зная, что делать – вернуться назад или идти вперед, но подумал, что довольно глупо преследовать Фенда и вурма с Винной на руках. Да, он мог спрятать ее в городе сефри, но что, если Фенд и его зверушка устроили там привал? Учитывая его везение, как раз тогда, когда он отправится их искать, Фенд подберется к Винне сзади и снова с ней сбежит.

Поэтому Эспер пошел обратно.

Вурм вошел в реун; он должен его покинуть. Эспер знал лишь о трех выходах – этот, еще один, довольно далеко на севере, и третий, за следующим гребнем.

Неожиданно у него появился план, показавшийся ему разумным.

Лошади были живы и по-прежнему ждали снаружи, когда Эспер вышел из пещеры. Он посадил Винну на спину животного, убедился, что она может держаться в седле, затем взял поводья, и они начали медленно подниматься по склону холма.

Когда они оказались примерно в полулиге от пещеры, ему стало легче дышать, и он вспотел, несмотря на сильный мороз. Он зашагал увереннее. Должно быть, все дело в том, что отравленный след вурма остался позади, решил лесничий сначала.

Однако вскоре он понял, что тут скрывается нечто большее. Их снова окружала жизнь, белки прыгали по веткам деревьев, а у него над головой затрубила стая гусей. Эспер с улыбкой проследил за ними взглядом, но, когда они неожиданно повернули, его пробрало легким холодком.

– Ага, – пробормотал он, направляя Огра вверх по склону туда, куда не захотели лететь гуси. – Именно там, где я предполагал.

Два часа спустя, примерно за час до заката, они достигли вершины гребня. Винна успокоилась, Эспер помог ей спуститься на землю и усадил между корнями большого дерева. Лошадей он скрепя сердце оставил оседланными – они могли понадобиться в любую минуту. Сможет ли лошадь убежать от вурма? Возможно, но ненадолго.

– Винна? – Эспер опустился рядом с ней на колени и укутал еще одним одеялом.

– Извини, – прошептала она.

Голос ее был слабым и больным, но у Эспера камень с души свалился: Белый боялся, что она лишилась рассудка. Лесничий уже видел такое; однажды он спас мальчика, чьих родных убил Черный Варг. Эспер оставил его заботам вдовы в селении Перехожий Двор. Она пыталась выходить беднягу, но мальчик за два года так и не заговорил, а потом утопился в мельничном ручье.

– То, что было там, – жуткое и зловещее зрелище, – сказал Эспер. – И я бы гораздо больше беспокоился, если бы оно тебя не расстроило.

– Я не просто расстроилась, – всхлипнула Винна. – Я стала… обузой для тебя.

– Тише. Послушай, я хочу забраться повыше, чтобы осмотреться. Ты оставайся здесь, следи за Огром. Если что-то случится, он поймет это раньше тебя. Справишься?

– Да, справлюсь, – ответила Винна.

Он поцеловал ее, и она в ответ отчаянно обняла его. Эспер знал, что должен что-нибудь сказать, но не мог найти подходящих слов.

– Я недалеко, – только и сказал он.

Они оказались в той части гряды холмов, где на каменистой почве деревья прочти не росли. В качестве дозорной вышки Эспер выбрал робинию, притулившуюся на самом краю сыпучего каменистого уступа. Забравшись на дерево, лесничий мог увидеть другой вход в реун, точнее, не само отверстие, а чудовищного змея, если он вдруг оттуда появится.

Эспер повернулся в другую сторону, и его глазам предстала более приятная картина: река Эф резво бежала по симпатичной долине, расчерченной прямоугольниками садов и пастбищ. Примерно в лиге отсюда, на возвышении, Эспер разглядел колокольню того самого монастыря, куда направлялся Стивен в день их знакомства. Когда Эспер сам оказался там, он был ранен и несколько не в себе. Если бы не Стивен, он бы умер.

В сгущающихся сумерках, в одеянии из прозрачной дымки, которая струилась сквозь ровные ряды яблоневых деревьев, ждущих лишь поцелуя весны, чтобы вновь покрыться цветами, долина выглядела мирной.

Где сейчас Стивен? Наверное, мертв, ведь он был со слиндерами. И Эхок тоже, скорее всего, погиб…

Эспер понимал, что должен испытывать отчаяние и горе, как в ту минуту, когда Стивен и Эхок попали в лапы к слиндерам. Но сердце больше не болело, на смену боли пришла ярость.

Эспер решил, что это хорошо.

Сквозь тучи просочилась ночь, знакомый мир померк, уступив место царству звуков и запахов. Звуков по зимнему времени было совсем мало: холодящий душу пронзительный крик совы, свист ветра, обдирающего брюхо о костлявые ветви деревьев, шорох маленьких коготков по коре.

А вот запахи казались более вещественными: мокнущие в ледяных прудах листья, аромат гниения, замедленного холодами, травянистый запах коровьего навоза, поднимающийся с пастбищ внизу, и дым – орешник и старые яблони, сжигаемые в долине, и червивый витаэк, когда ветер дует со стороны Средних земель, и что-то чуть ближе – дуб, а еще еле различимый мятный привкус сассафраса, сумаха и черники, составлявших подлесок.

И сосновой лучины.

Эспер прислушался и уловил легкое потрескивание огня, чуть ниже по склону.

Стараясь не дышать, он осторожно слез с дерева. Если там есть монах, прошедший по тому же священному пути, что и Стивен…

В таком случае Эспера уже наверняка обнаружили. Члены ордена святого Мамреса – к которому принадлежит большинство их врагов-церковников – сражались, как безумные львы, но обладали не более острыми чувствами, чем он сам. А вот те, кто прошел по путям и Декмануса, и Мамреса, представляли наибольшую опасность.

Вернувшись к Винне, Эспер обнаружил, что она спит, и снова несколько мгновений не мог принять решения. Он боялся оставить ее без защиты, однако желание узнать, кто развел костер на склоне холма, оказалось сильнее страха. Кроме того, Огр, хоть и устал, по меньшей мере поднимет шум, если подойдет кто-то чужой. Огр присмотрит за Винной.

Эспер начал медленно, ползком, спускаться вниз по склону цепляясь за кусты и невысокие деревья, которые прижимались к камням и скудной земле. Он не спешил, решив, что впереди еще целая ночь. Это было хорошо, поскольку двигаться он мог только на ощупь и полагаясь на свои инстинкты.

Когда он наконец заметил едва различимые оранжевые отблески на стволе дерева внизу, было два или три часа после полуночи. Сам костер лесничий не видел, но догадывался, где он. Эспер слишком сильно взял к востоку, и теперь от цели его отделял почти отвесный склон холма.

Поэтому он снова начал подниматься наверх, забирая чуть западнее. Отблески огня исчезли, но Эспер теперь уже знал правильное направление и незадолго перед рассветом вышел к огню.

К этому времени костер уже почти прогорел, лишь жалкие язычки пламени танцевали на углях. Эспер заметил, что кто-то сидит около него, и еще один человек сидит рядом. Больше ничего разглядеть не удавалось. Стоянка находилась примерно в двенадцати королевских ярдах ниже того места, где замер лесничий, под длинным каменистым уступом.

Удастся ли ему попасть в них? Угол не слишком удачный.

Тучи рассеялись, но луны не было, только далекие, бесполезные звезды. Может быть, когда солнце встанет, удастся найти позицию получше. Эспер решил подождать, надеясь, что Винна не испугается по пробуждении. Вообще-то он никогда не считал ее пугливой, но после сегодняшнего…

Земля под ним задрожала.

Он услышал, как раскололся камень, а в следующее мгновение по склону прокатился камнепад. Не слишком близко, но и не слишком далеко.

Затем последовал грохот и рев дыхания, и до Эспера донесся пока еще едва различимый тошнотворный запах.

Как он и ожидал, вурм прополз через реун и теперь выбирался из него со стороны реки Эф. Значит, он примерно в четверти лиги слева.

Эспер по-прежнему его не видел, хотя прекрасно слышал, как он движется вниз по склону в сторону долины.

– Вот она, – произнес незнакомый мужской голос с забавам северным акцентом.

– Я же тебе говорил, – ответил его спутник.

Этот голос был лесничему отлично знаком. Фенд. Впрочем Эспер так и думал, что встретит его здесь. В конце концов, путешествовать по открытой местности верхом на вурме, наверное приятно, но когда твой скакун вгрызается в камень, вряд ли тебе захочется остаться на нем. Да и небезопасно оказаться среди толпы враждебно настроенных слиндеров. Нет, Фенд, разумеется, не настолько глуп.

Сейчас вурм удалялся от них. Фенд находился прямо внизу.

Начнем по порядку…

Эспер стал нашаривать рукой уступ, ветку, все, что угодно, чтобы получить возможность выстрелить. К своей радости, он обнаружил каменный выступ, которого раньше не заметил. Осторожно – очень осторожно – он лег на него животом, а потом наложил стрелу на тетиву.

– Нам нужно спуститься за ним? – спросил незнакомый голос.

Фенд коротко рассмеялся.

– Не все ревестури сбегут. Некоторые будут сражаться.

– С ваурмом?

– Не забывай, кто они такие. Ревестури знакомы с некоторыми очень древними священными путями и могущественными сакаумами. Да, никто из них, скорее всего, не сможет убить нашу милую крошку, но представь себе, какие сакаумы они используют, пытаясь это сделать.

– О. То есть нам лучше еще немного постоять в сторонке.

– Точно. Если все пойдет хорошо, тварь перебьет ревестури, а если юный Даридж там, принесет его нам. Но если у священников есть в запасе какой-нибудь сюрприз…

При упоминании Стивена Эспер замер.

– А что, если Дариджа убьют?

– Они не больше нашего хотят, чтобы он погиб, – ответил Фенд. – Но если это случится, что ж, так тому и быть.

– Ему это не понравится.

– Не понравится… Это будет очень серьезной неудачей – но не более, чем неудачей.

Эспер жадно ловил каждое подслушанное слово. Почему Фенд охотится на Стивена? Как может чудовище, вроде вурма, «принести» его? В пасти, что ли? И, во имя Грима, кто такие ревестури и кому служит Фенд?

Один из собеседников поворошил угли в костре, и тот разгорелся ярче. Теперь Эспер четко видел Фенда. Лесничий прицелился, стараясь дышать медленно и ровно. Он не сомневался, что попадет. И Фенд наконец будет мертв.

Возможно, его смерть оставит несколько вопросов без ответов, но с этим придется смириться. Да и в любом случае спутник Фенда, похоже, знает, кому они служат. Вторая стрела его ранит, но оставит в живых, чтобы он мог отвечать на вопросы.

Затем Эспер заберет у них противоядие и вылечит себя, Винну и лошадей. Когда вурм вернется, он встретит его стрелой, которую ему дал прайфек. Может быть, Стивен будет с ним.

Он натянул тетиву.

На краю поля зрения полыхнула лиловая вспышка. Фенд тоже ее увидел и выпрямился.

Эспер выстрелил – и тут все вокруг залил белый свет. Лесничий зажмурился, но услышал, как Фенд вскрикнул от боли. Эспер попытался открыть глаза, чтобы посмотреть…

И тут словно гигантский кулак ударил в гору. Желудок Эспера сжался, и лесничий вдруг обнаружил, что скала, на которой он лежал, выскользнула из-под него и он падает.

Он принялся размахивать руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, но ничего подходящего не подвернулось. Он успел сделать целый вздох, прежде чем упал на что-то, но оно подалось под его весом и сломалось, и Эспер продолжил полет, пока не рухнул наконец, жестоко ударившись о камень.

Эспер открыл глаза. Интересно, сколько прошло времени? Во рту стоял привкус пыли, глаза запорошило. В ушах звенело, словно всего в ярде молния ударила в могучее дерево и расколола его. Вокруг струился бледно-серый свет. Лесничий тупо уставился на свою руку.

Неподалеку кто-то отчаянно кричал. Этот вопль и привел Эспера в чувство.

Лесничий поднял голову, но увидел лишь переплетение ветвей. У него все болело, но он не мог сказать, сломано ли у него что-нибудь.

Крики стихли до хриплого дыхания.

– Удачный выстрел, – произнес незнакомый голос. – Кровь течет очень сильно.

– Будь настороже, – сдавленно распорядился Фенд. – Это Эспер. Я точно знаю, и ты никогда не услышишь его приближения, особенно теперь.

Эспер позволил себе ухмыльнуться. Во время падения он потерял свой лук, но кинжал и топорик остались с ним. Морщась, он поднялся на ноги.

Голова закружилась так сильно, что он чуть было не шлепнулся обратно в снег, но переждал дурноту, глубоко дыша. Фенд был прав. Эспер, хоть и с трудом, слышал их голоса, но шум в ушах заглушит более тихие звуки, например острожные шаги.

Итак, где же они? Он сделал шаг в направлении, которое ему показалось верным, и на мгновение ему померещилось, что впереди кто-то есть, но в тусклом свете он ничего не смог разглядеть.

Эспер уже собрался подойти поближе, когда кто-то схватил его сзади и закрыл ему глаза ладонью. Он глухо зарычал и попытался сбросить руку, но потерял равновесие и тяжело упал лицом в землю. Лесничий развернулся и принялся отбиваться ногами, чувствуя, как дрожит под ним земля, и вдруг увидел лицо. Это было знакомое лицо, но принадлежало оно не Фенду.

Эхок.

Юноша прижал палец к губам и показал вперед. Примерно в четырех королевских ярдах между деревьями скользила массивная чешуйчатая стена.

ЧАСТЬ III Книга Возвращения

Ничто не исчезает, хотя и часто меняется. Бывает, вещи теряются и долгое время их никто не видит, но воды, текущие под миром, однажды принесут их домой.

Из «Гранд Атейз», или «Книги возвращения» Автор неизвестен

Каждый храм лишал меня чего-то: слуха, зрения, речи и, наконец, собственного «я». Но по завершении ко мне вернулось все – и с ним пришло много нового.

Из «Кодекса Тереминнам» Автор неизвестен

ГЛАВА 1 ЛАБИРИНТ

Элис рассчитывала перерубить ему кинжалом позвоночник в основании черепа, но усталые ноги ее подвели, она поскользнулась на мокром камне, и острие кинжала уперлось в его ключицу.

Он закричал и повернулся к ней. У Элис хватило присутствия духа увернуться от его рук, но его сапог ударил ее по голени, от боли девушка вскрикнула, в глазах у нее потемнело, и ее отбросило на стену.

Он не выронил фонарь, и они уставились друг на друга в его кроваво-красном свете.

Ее противник оказался крупным мужчиной – более шести футов роста, – весь в черном, один из Ночных всадников узурпатора. У него было на удивление женственное лицо для такого могучего детины, с мягко скошенным подбородком и пухлыми щеками.

– Сука, – оскалился он, обнажая нож.

Девочка у него за спиной – на вид лет около одиннадцати – испуганно прижалась к стене.

Элис попыталась призвать тень; иногда это получалось совсем легко, как по мысленному щелчку пальцами, в других случаях – с большим трудом, в особенности если кто-то ее уже видел.

Сразу у нее не получилось, а больше времени не оставалось, поэтому она тяжело вздохнула, ее плечи поникли, а рука с кинжалом опустилась.

Он в ответ тоже на мгновение расслабился, и Элис, собрав остатки сил, оттолкнулась от стены, выбросив пустую левую руку ему в лицо. Странное ощущение овладело ею, когда кинжал вошел в его бок, но она не ослабила нажим.

Гвардеец снова закричал, ударил ее кулаком по голове, но она продолжала давить на кинжал, пока скользкая от крови рукоять не вывернулась из ее пальцев. Тогда Элис со стоном шагнула в сторону и наконец почувствовала боль в руке. Тут только она поняла, что и сама ранена, что враг успел ударить ее. Она отступила в тень.

Несмотря на рану, ее противник тоже не остановился. На неверных ногах он двинулся вслед за Элис, и она побежала, нащупывая рукой свой путь в темноте, пока не оказалась у входа в тоннель. Она шагнула в него, слыша лишь собственное свистящее дыхание. Она попыталась оторвать кусок ткани от своих штанов, чтобы перевязать руку, но ничего не получилось, и тогда Элис зажала рану рукой и стала ждать.

Она все еще различала свет за углом; Ночной всадник ждал.

Ей был необходим нож, чтобы отрезать полосу ткани. Скоро она потеряет так много крови, что не сможет сражаться. Значит, медлить нельзя.

Тихонько выругавшись, Элис осторожно двинулась к свету.

Он лежал на каменном полу лицом вниз, и что-то в его позе подсказывало, что враг не пытается ее обмануть. Фонарь выпал из его руки, но не разбился; он лежал на боку, огонек едва тлел. Элис поставила фонарь на землю. Мужчина выронил и свой нож, ее кинжал все еще торчал из его груди.

Стараясь не потерять сознания, Элис подняла нож и аккуратно вонзила в спину врага – как и собиралась сделать с самого начала.

Со стороны лестницы послышался сдавленный вздох. Потом тихий плач.

Девочка. Она совсем о ней забыла.

– Оставайся на месте, – глухо проговорила Элис. – Иначе я тебя прикончу.

Девочка ничего не ответила, продолжая тихонько всхлипывать.

Элис поправила фитилек лампы, отрезала кусок ткани от своих штанов, перетянула рану, чтобы остановить кровь, и присела на пол перевести дыхание. Она прислушалась. Уловил ли кто-нибудь крик Ночного всадника? И если да, смогут ли они определить, откуда он донесся?

Рано или поздно – да. Значит, нужно вернуться в тоннели, о которых мужчины не могут помнить. Там им будет очень трудно ее преследовать.

– Девочка, послушай меня…

Из тюка серых тряпок появилось лицо.

– Я не хочу умирать, – прошептала девочка.

– Сделай так, как я скажу, и ты будешь жить, – пообещала ей Элис.

– Но ты его убила.

– Да, его я убила. Так ты будешь слушать?

Короткая пауза.

– Да.

– Хорошо. У тебя есть еда? Вода? Вино?

– У Рэка, наверное, есть. Раньше я видела у него хлеб. И кажется, вино.

– Тогда принеси их мне. И все, что у него было при себе. Только не пытайся сбежать. Ты слышала, что ножи можно метать?

– Я видела, как один человек кидал ножи на улице. Он попал в яблоко.

– Я умею это делать еще лучше. Если ты попытаешься сбежать, мой нож вонзится тебе в спину. Ты меня поняла?

– Да.

– Как тебя зовут?

– Эллен.

– Эллен, сделай то, о чем я тебя прошу. Возьми его вещи и принеси сюда.

Элис молча наблюдала, как девочка приближается к телу Коснувшись его, она расплакалась.

– Он тебе нравился? – спросила Элис.

– Нет. Он был грубым. Но я никогда не видела мертвых.

«А я никогда раньше не убивала», – подумала Элис.

Да, ее учили убивать, но теперь она почему-то никак не могла поверить в произошедшее.

– Эллен, скажи, всех стражников сопровождают девочки?

– Нет, леди. Только Ночных всадников.

– И зачем вы им? Девочка колебалась.

– Эллен?

– Король говорит, что здесь, внизу, есть секретные проходы и их могут видеть только девушки. Мы должны их находить. А мужчины – нас защищать.

– От меня? – спросила Элис, с трудом растянув губы в улыбке.

В глазах Эллен промелькнул ужас.

– Н-нет, – запинаясь, ответила она. – Король сказал, что из темницы сбежал опасный убийца. Мужчина. Большой мужчина.

Эллен продолжала возиться с мертвецом, отвечая на вопросы Элис. Вскоре рядом образовалась маленькая горка его вещей. Девочка собрала их в руки, но явно опасалась приближаться к Элис, даже больше, чем к трупу. Сообразительная малышка.

– Вот так, хорошая девочка, – сказала Элис.

– Пожалуйста, – прошептала Эллен. – Я никому не скажу.

Элис постаралась ожесточить свое сердце. Пока что у нее оставалось лишь одно преимущество – Роберт считал, что она мертва. Если девочка опишет ее внешность – или, еще того хуже, ее узнает, – Элис потеряет и эту фору. И она сильнее сжала рукоять ножа.

– Просто подойди ко мне, – приказала она.

Сморгнув слезы, девочка преодолела разделявшие их несколько шагов.

– Сделайте это быстро, пожалуйста, – проговорила Эллен так тихо, что Элис с трудом ее расслышала.

Элис заглянула ей в глаза, представила себе, как из них уходит жизнь, и вздохнула. Она сжала плечо девочки и ощутила, как та дрожит.

– Сдержи свое слово, Эллен, – сказала она. – Никому не говори о том, что ты меня видела. Просто скажи, что он отошел по нужде, а потом ты нашла его мертвым. Клянусь всеми святыми, это будет хорошим поступком.

Лицо Эллен озарилось робкой надеждой.

– Ты не станешь бросать в меня нож?

– Нет. Только расскажи мне, как ты проходишь в подземелья.

– Через лестницу башни Арн.

– Ну конечно, – пробормотала Элис. – Она все еще охраняется?

– Там десять стражников, – подтвердила Эллен.

– Может, ты знаешь что-то еще, что может оказаться полезным для меня?

Девочка задумалась.

– Они закрывают подземелья.

Элис устало кивнула. Это она уже знала.

– Ладно, – сказала она, – можешь идти.

Эллен неуверенно отступила назад и побежала. Элис прислушивалась к звукам ее удаляющихся шагов, понимая, что ей следовало бы убить девочку, но она была рада, что не сделала этого.

Затем она занялась вещами Ночного всадника.

Их оказалось немного; в конце концов, он не собирался жить этих коридорах. Ей улыбнулась удача – она обнаружила завернутый в платок кусок хлеба и сыр и даже небольшой мех с вином. Она взяла еду, кожаную перевязь, фонарь и трутницу.

Элис съела немного хлеба и выпила несколько глотков вина. С трудом поднявшись на ноги, она вернулась в сравнительную безопасность древних тоннелей.

Отойдя подальше, она остановилась перевязать рану. Все оказалось не так печально, как Элис опасалась. Нож прошел между костями предплечья и застрял там – потому-то гвардеец не смог ударить ее снова или повернуть клинок в ране.

Да, пожалуй, день выдался удачным. Или ночь. Элис уже давно окончательно потеряла счет времени.

Наверное, прошло больше девяти дней с тех пор, как она оказалась в западне. Впрочем, с тех пор, как она пришла сюда, чтобы освободить Леовигилда Акензала, могло пройти и вдвое больше.

Возможно, это только к лучшему, что он отказался уйти с ней. Когда Элис попыталась выбраться из темницы, оказалось, что тоннели тщательно охраняются. Из чего следовало, что ее присутствие обнаружено, а другого надежного пути на свободу Элис не знала.

Впрочем, лабиринт был настолько разветвленным и запутанным, что наверняка существовал другой выход. Интересно, как они узнали, что она побывала в темнице? Конечно, принц Роберт неглуп. И благодаря своему… состоянию может помнить о тайных ходах. Вероятно, он повсюду поставил стражу или установил какие-то ловушки, выдающие присутствие чужаков. Может, Хесперо или какой-то другой священник ему помог, но это могло быть и что-нибудь совсем простое, вроде рассыпанной по полу муки. Ведь Элис двигалась в темноте и не могла ее заметить.

Последние девять дней узурпатор отыскивал тайные проходы и перекрывал их. Подземелья содрогались от ударов кирок и лопат – королевские инженеры вели работы.

Конечно, им не удалось отыскать еще множество тоннелей, но все они вели вниз. А выходы наверх последовательно перекрывались – во всяком случае, те, через которые можно было попасть в замок. Одна часть темницы вместе с узниками уже оказалась полностью изолирована. Там остались живые люди; иногда Элис слышала, как они молят о еде и воде. Однако крики становились все более слабыми. Кто знает, за что они попали в темницу и заслуживали ли такой судьбы?

Теперь, когда Элис поела, ей стало немного лучше, и она нашла в себе силы двигаться дальше, вглубь. До сих пор она старалась избегать дальней части подземелий, все еще сохраняя надежду, что ей не потребуется туда идти, хотя это было одно из мест, куда Роберт до сих пор не перекрыл доступ. Однако Элис больше не могла потакать своему страху; едва ли ей еще раз удастся раздобыть еду. Расскажет Эллен правду или нет, но Ночной всадник мертв, и Роберт, без сомнения, увеличит численность патрулей.

До сих пор она питалась тем, что приносили узникам, к тому же у нее имелся доступ к чистой воде, но два дня назад путь к источнику был перекрыт стеной. Теперь Элис приходилось довольствоваться грязной, гнилой водой. Девушка знала, что сможет пить ее, смешивая с вином, но вина хватит лишь на несколько дней.

И с каждым днем она будет слабеть.

Вот почему Элис пошла навстречу шепоту.

Нет, этот шепот не был похож на голоса других узников. Сначала она думала, что с ней говорят собственные мысли – первый признак надвигающегося безумия. В словах ей не удавалось уловить смысла, однако они приносили с собой образы и ощущения, которые не принадлежали человеческому разуму.

Но потом она вспомнила, как побывала в подземелье вместе с Мюриель, и поняла, что слышит голос Узника.

Так его называли, чтобы скрыть истинное имя: последний представитель расы демонов, поработившей людей и сефри, – последний скаслой.

По мере того как Элис приближалась к месту заточения Узника, шепот становился громче, образы – ярче, запахи – острее. Элис казалось, что ее пальцы превращаются в когти, а когда она прикоснулась ими к стене, раздался скрежет, словно они были медными или металлическими. Она чуяла вонь гниющих груш и серы, в ярких вспышках видела странные пейзажи с чешуйчатыми деревьями, лишенными листьев, огромным странным солнцем, черными крепостями у моря – такими старыми, что их стены и башни стали похожи на склоны древних гор. Тело Элис становилось то огромным, то крошечным.

«Это я, – повторяла она беззвучно. – Элис Берри. Моего отца звали Уолис Берри, мою мать – Уинфрид Викарс…»

Но детство казалось невозможно далеким. С огромным усилием Элис вспомнила дом, огромный особняк, который так плохо содержался, что в некоторых комнатах пол прогнил насквозь. Но когда она попыталась его себе представить, перед ее глазами возник каменный лабиринт.

Лицо матери превратилось в размытое пятно, окруженное светлыми волосами. Образ отца совсем потускнел, хотя она видела его всего год назад. У ее старшей сестры, Роуни, были голубые глаза, совсем как у нее самой, и шершавые руки, ласково гладившие ее волосы.

Элис исполнилось пять, когда леди в темном платье пришла ее забрать, и прошло целых десять лет, прежде чем она снова увидела родителей. Они привезли ее в Эслен и снова покинули.

Даже тогда они не узнали всей правды: дочь вернули им, чтобы король заметил ее и сделал своей любовницей.

Мать на следующий год умерла, а отец навестил Элис два года спустя, надеясь, что она убедит короля выделить ему деньги на осушение гнилых болот, постепенно поглощающих некогда плодородные земли. Уильям дал ему средства и инженера. С тех пор Элис больше не видела никого из своей семьи.

Сестра Марджери с ее хитрой улыбкой и вьющимися рыжими волосами; сестра Грен, длинноносая и с большими глазами; местра Катмей, темноволосая, худая, как плеть, видевшая всех насквозь, – вот кто стал ее семьей.

«И все они мертвы, – издевался голос. – Все мертвы. Да и твоя смерть уже близка…»

Неожиданно Элис показалось, что она парит, и лишь с некоторым запозданием она поняла, что падает, такими странными были ощущения, навеянные этим голосом.

Она отчаянно раскинула руки и ноги, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Как ни странно, ей это удалось, ладони почти сразу же наткнулись на стену. Руки дернуло так, словно какой-то великан решил оторвать их, боль отозвалась в потревоженной ране и с губ Элис сорвался крик. Она продолжала падать, обдирая колени и локти о стены шахты, пока белый свет не расцвел в ее ступнях, пронзил все существо, заставив покинуть собственное тело, устремиться ввысь, туда, где обитал черный ветер.

Обратно Элис вернуло пение, грубые, хриплые выкрики на незнакомом языке. Она лежала щекой на влажном липком полу. Стоило Элис пошевелиться, как голову пронзила боль и скатилась по позвоночнику.

– О-о, – простонала девушка.

Пение прервалось.

– Элис? – спросил голос.

– Кто здесь? – отозвалась она, ощупывая голову.

Та оказалась липкой и с порезом у линии роста волос. Но череп, похоже, цел.

– Это я, Ло Видейча, – сообщил голос.

Темнота была полной, стены искажали звуки, однако Элис решила, что ее собеседник находится не более чем в четырех или пяти королевских ярдах. Она потянулась к поясу, где висел кинжал.

– Похоже на вителлианское имя, – заметила Элис. Надо было заставить его продолжать, иначе она не будет знать, где он.

– О нет, моя дульча, – ответил голос. – Вителлианский – это уксус, лимонный сок, соль. А я изъясняюсь медом, вином, инжиром. Сафнийское, мидульча.

– Сафнийское. – Кинжал был уже в руке Элис, она крепко сжала рукоять и села. – Ты узник?

– Был узником, – ответил Ло Видейча. – А теперь не знаю, Они заложили кирпичами выход. Я сказал им, что они должны меня убить, но они не стали.

– Откудаты знаешь мое имя?

– Ты назвала его моему другу, музыканту, перед тем как его забрали.

Леоф.

– Его забрали?

– О да. Твой визит, похоже, всех встревожил. Они его забрали.

– Куда?

– О, я знаю. Думаешь, я не знаю? Знаю…

– Ничуть не сомневаюсь, – сказала Элис. – Но мне бы тоже хотелось знать.

– Видишь ли, я сошел с ума, – признался Ло Видейча.

– А по-моему, ты говоришь вполне разумно, – солгала Элис.

– Нет-нет, это правда. Я безумен. Но я решил не говорить тебе, куда увели нашего друга, пока мы не выберемся отсюда.

Элис принялась шарить вокруг руками, нащупала стену и села, опираясь на нее спиной.

– Я не знаю дороги наружу, – сказала она.

– Но знаешь дорогу внутрь.

– Ты имел в виду – сюда, не так ли?

– Да, хитрая моя, – согласился Ло Видейча. – Ты упала сюда.

– Но если тебе это известно, почему ты не выберешься сам? Зачем тебе я?

– Я бы никогда не бросил даму, – сообщил он. – Но дело не только в этом…

Она услышала металлический скрежет.

– Ага. Ты не можешь уйти. Ты в камере.

«Должно быть, – поняла Элис, – я упала перед дверью».

– Это дворец, мой дворец, – продолжал Ло Видейча. – Но все двери заперты. У тебя есть ключ?

– Возможно, я сумею помочь тебе выбраться. Не исключено, что мы договоримся. Но сначала ты должен рассказать, почему здесь оказался.

– Почему я здесь? Потому что святые – это паршивые ублюдки, все до одного. Потому что они помогают злым и приносят горе добрым.

– Возможно, – не стала спорить Элис, – но я бы хотела получить более определенный ответ.

– Я здесь из-за того, что любил женщину, – сказал Ло Видейча. – Я здесь потому, что мне вырвали сердце, и это – моя могила.

– Какую женщину? Его голос изменился.

– Красивую, благородную и добрую. Она мертва. Я видел ее палец.

Холодок пробежал по спине Элис.

Сафниец. Принцесса Лезбет была обручена с сафнийцем. Она исчезла. Прошел слух, что ее предал жених. Она вспомнила, как Уильям бормотал его имя во сне; казалось, король едва ли не просил у него прощения.

– Вы… вы – принц Чейсо?

– Ах! – воскликнул узник.

Наступила тишина, прерываемая тихими звуками, – должно быть, принц плакал.

– Вы Чейсо, который был обручен с Лезбет Отважной. Вздохи стали громче, но теперь они больше напоминали смех.

– Так меня звали. Прежде, прежде. Да, как умно. Умно.

– Я слышала, что вас запытали до смерти.

– Он хотел, чтобы я остался в живых, – сказал Чейсо. – Не знаю почему. Не знаю. Или он про меня попросту забыл.

Элис закрыла глаза, пытаясь осознать свое открытие и включить сафнийского принца в свои планы. Возможно, у него есть войско… Но его армии придется плыть, чтобы попасть в Эслен. Долго плыть.

И все же он может оказаться полезным.

Неожиданно Чейсо пронзительно закричал. В крике было столько животной ярости, что почти невозможно было поверить, что этот вопль исторгло человеческое горло. Элис услышала глухой удар и догадалась что Чейсо бросился на стену, продолжая что-то кричать на своем языке. Она заметила, что сжимает рукоять кинжала до онемения в пальцах.

Вскоре крики прекратились, и Чейсо разрыдался. Повинуясь внезапному порыву, Элис отпустила нож и протянула руку в темноту – ее пальцы коснулись решетки камеры.

– Подойдите сюда, – сказала она. – Подойдите к решетке Он мог ее убить, однако после знакомства со смертью накоротке Элис перестала испытывать к ней уважение. Если ее погубит вспышка доброты, что ж, так тому и быть.

Она почувствовала, что он колеблется, но в следующее мгновение услышала тихий шорох и рука узника коснулась ее руки. Элис сжала его пальцы, и на глазах у нее выступили слезы. Ей вдруг показалось, что прошли годы с тех пор, как кто-то держал ее за руку. Она ощутила его дрожь; ладонь была гладкой и мягкой, такая могла принадлежать только принцу.

– Я не человек, – простонал он. – Я много меньше, чем человек.

У Элис защемило сердце; она попыталась высвободить руку, но Чейсо лишь крепче сжал ее пальцы.

– Я не ухожу, – сказала Элис. – Просто хотела коснуться вашего лица.

– У меня больше нет лица, – возразил он, но выпустил ее ладонь.

Она осторожно подняла руку и вскоре нащупала заросшую щетиной щеку, а потом ее пальцы коснулись путаницы шрамов.

Столько боли… Она снова потянулась к кинжалу. Одно короткое движение, лезвие войдет в глазницу, и несчастный забудет о пережитых муках, о потерянной любви. Элис чувствовала по его голосу и хватке, что дух его сломлен. Несмотря на браваду и разговоры о мести, от него почти ничего не осталось.

Но она ничего ему не должна. Элис поклялась защищать Мюриель и ее детей – и, в некотором смысле, несчастного покойного Уильяма. Она по-своему любила короля; он оставался достойным человеком в положении, не подобающем достойному человеку.

Как и этот принц из Сафнии.

– Принц Чейсо, – прошептала она.

– Я был им, – ответил он.

– И остаетесь, – настаивала Элис – Послушайте меня. Я освобожу вас из камеры, и вместе мы выберемся отсюда.

– И убьем его, – сказал Чейсо. – Убьем короля. Она вдруг поняла, что он имеет в виду Уильяма.

– Король Уильям уже мертв, – пояснила Элис. – Не он ваш враг. Ваш враг – Роберт. Вы меня понимаете? Вас предал принц Роберт. Потом он убил своего брата, короля, а вас оставил гнить в темнице. Вероятно, он попросту забыл о вашем существовании. Но вы ведь напомните ему, верно?

Последовало долгое молчание, а когда Чейсо заговорил, его голос прозвучал на удивление ровно и бесстрастно.

– Да. Я напомню ему о себе.

Элис вытащила отмычки и принялась за работу.

ГЛАВА 2 ПОЭЛ

Энни несколько раз глубоко вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть палатки и скромной обстановки внутри. Она отослала Остру, и девушка ушла – как показалось Энни, с облегчением.

Что двигало маленькой кокеткой – стремление убраться подальше от Энни или желание увидеться с Казио?

«Помолчи, – сказала себе Энни. – Помолчи. Ты просто недовольна собой. Неудивительно, что Остра предпочла бы провести время с кем-то другим».

Энни уставилась в темноту, пытаясь заглянуть глубже, чтобы найти путь к Верам и спросить у них совета. В прошлом беседы с ними вызывали у нее страх, но сейчас она нуждалась в помощи – в руководстве тех, кто знает гораздо больше о сложном и запутанном мире, в котором она живет.

Вспыхнул слабый свет, и Энни сосредоточилась на нем, стараясь приблизиться, но он все время ускользал, оставаясь мучительно недоступным.

Энни попыталась расслабиться, приманить его назад, но чем сильнее она старалась, тем дальше он уходил. Тогда Энни овладел гнев, и она с яростью рванулась к свету, но мрак, в свою оче редь, сгустился, не давая ей дышать.

Что-то шершавое сжало ее тело, пальцы рук и ног онемели от холода. Нахлынула ледяная волна, прогнав все ощущения, пока не осталось лишь биение ее сердца, пугающе сильное. Не в силах вздохнуть или произнести хоть звук, она слышала смех, ощущала губы возле уха, губы, тепло шепчущие слова, смысла которых она не понимала.

Вспыхнул свет, и Энни вдруг увидела раскинувшиеся перед ней бескрайние просторы моря. На его волнах покачивались дюжины кораблей под черно-белым лебединым флагом Лира. Изображение дрогнуло и изменилось, теперь она видела, как корабли приближаются к Торнрату, огромной прибрежной крепости, охранявшей подступы к Эслену. Торнрат был столь велик и неприступен, что даже могучий флот Лира казался рядом с ним жалким.

Потом свет померк, и Энни поняла, что стоит на коленях, ее руки упираются в камень, ноздри наполняет запах земли и разложения. Постепенно сверху начал просачиваться слабый свет, и, словно проснувшись, Энни поняла, где оказалась.

Она находилась в Тенистом Эслене, в священной роще у гробниц предков, а ее пальцы касались каменного саркофага. Она знала, ей казалось, что она всегда это знала, и она закричала в отчаянии, какого прежде не испытывала.

«Тише, дитя, – произнес негромкий голос. – Молчи и слушай».

Голос немного умерил ужас Энни.

– Кто ты? – спросила она.

«Я твой друг. И ты права: она снова придет за тобой. Я могу помочь, но ты должна меня найти. И прежде помочь мне».

– Но кто ты? И как ты можешь помочь?

«Слишком много вопросов, а мы так далеки. Найди меня, и я тебе помогу».

– Где тебя найти?

«Здесь».

Она увидела замок Эслен, прямо у нее на глазах он начал распадаться на части, словно труп, с которого сдирали слой за слоем, обнажая перед ней внутренние органы и жидкости, очаги болезни и оплоты здоровья. И спустя мгновение Энни поняла.

Она проснулась с криком, на нее смотрели Нейл и Казио. С другой стороны замерла Остра, держа Энни за руку.

– Ваше величество, – спросил Нейл, – что-то случилось?

Несколько долгих ударов сердца Энни хотела рассказать ему, чтобы попытаться предотвратить грядущее. Но могла ли она?..

– Мне приснился кошмар, сэр Нейл, – ответила она. – Просто заглянула Черная Мэри.

На лице рыцаря отразились сомнения, но потом он кивнул, принимая ее объяснение.

– Что ж, надеюсь, остаток вашего отдыха пройдет без сновидений, – сказал он.

– Как скоро мы сворачиваем лагерь?

– Через четыре часа.

– И мы сегодня доберемся до Эслена?

– Если того пожелают святые, ваше величество, – ответил Нейл.

– Хорошо, – сказала Энни.

Перед ее мысленным взором все еще стояло видение кораблей – и вещей куда более ужасных. В Эслене все только начнется.

Мужчины ушли, Остра осталась в палатке и гладила лоб Энни до тех пор, пока та не заснула.

Энни множество раз ездила из Гленчеста в Эслен. Она ездила туда на своей кобылке по кличке Резвая с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Ее всегда сопровождал отряд гвардейцев, путешествие занимало два дня с остановкой в поместье ее кузена Нода в поэле Вайф. В экипаже или по каналу на дорогу ушло бы на день больше.

Однако армии потребовался целый месяц, хотя большинство припасов сплавлялось по течению на баржах.

И это был кровавый месяц.

Энни бывала на турнирах: судьи, люди, колотящие друг друга мечами, и тому подобное. Она видела и настоящие схватки, и резню. Но до того дня, как они выступили из Гленчеста, все познания об армиях и войне Энни черпала из песен менестрелей, из книг и театра. Поэтому она думала, что они промаршируют прямо к Эслену, протрубят в рога и сразятся за Королевский поэл.

Менестрели кое-что упустили в своих песнях, и первый урок Энни получила в замке Гейбл.

В песнях армиям не приходилось заботиться о доставке провианта, а значит, останавливаться, чтобы покорить каждую враждебную крепость на своем пути. Оказалось, что большинство замков враждебны, поскольку Роберт заставил, или уговорил их владельцев сражаться на своей стороне, или просто занял их верными войсками.

Никогда прежде Энни не слышала, чтобы слово «покорять» подразумевало завоевание замка и вырезание всех его защитников. Она быстро пришла к выводу, что это слово плохо подходит. Осада Гейбла стоила им больше сотни солдат и почти недели, а когда они двинулись дальше, пришлось оставить еще сотню солдат, чтобы охранять замок.

Потом последовала осада Ланграта, Талга, Ферата…

В старых песнях ничего не говорилось о женщинах, швыряющих своих детей через стены в безумной попытке спасти их от пламени или вони, идущей от сотен разлагающихся трупов по утрам, когда начинается оттепель. Или о том, что человек, проткнутый копьем насквозь, может не чувствовать боли и даже разговаривать так, словно ничего не произошло, пока его глаза не начинают меркнуть, а губы синеть.

Энни и прежде доводилось видеть кровь и убийства, и эти отличались скорее масштабами, чем своей сутью.

Но и масштабы были важны. Сотня мертвецов выглядела куда страшнее, чем единственный труп, каким бы несправедливым это ни казалось по отношению к каждому отдельному погибшему.

В балладах женщины скорбели о гибели своих любимых на коленях. Во время марша на Эслен не погиб ни один из близких Энни людей. Ей не пришлось предаваться скорби; однако по ночам она лежала без сна, пытаясь не слышать крики раненых и забыть то, что видела днем. Очень скоро Энни обнаружила, что бренди, которое вручила ей перед отъездом тетя Элионор, очень помогает.

Менестрели также упускали из виду политику в ее невыносимо скучных проявлениях: Энни четыре часа слушала рассуждения аэтила Вайфа о достоинствах коров мышастой масти сравнительно с прочими; целый день провела в обществе супруги Грэварда из Лэнгбрима, которая не слишком деликатно пыталась навязать ей своего зануду-сына в качестве жениха для «какой-нибудь девушки – конечно, не вас, ваше величество, но девушки, занимающей хорошее положение при дворе»; два часа в Пенбейле, где ей пришлось смотреть постановку музыкального театра, который «открыл глаза» лендвердов на злодеяния Роберта.

Энни не заснула только потому, что певцы безнадежно фальшивили, хотя ее и заинтересовало, каким был оригинал. Единственное, что ее позабавило, так это актер, внешне похожий на Роберта, – он нацепил маску с носом, явно намеренно напоминающим совсем другую часть тела.

И все из-за того, что овладеть замками еще недостаточно; нужно добиться расположения жителей окрестных земель. Энни требовался постоянный приток новых солдат, лодки должны были свободно плавать по каналам до Лойса, откуда ее снабжали провиантом. Пока Артвейр и его рыцари брали замки, она посещала окрестные города и деревни, встречалась с лендвердами, пыталась заручиться их поддержкой, получала разрешение оставить часть солдат для охраны дамб и малендов. Все это оказалось не менее трудным, чем ее бегство из Вителлио, хотя и совсем в другом смысле.Бесконечная череда аудиенций и обедов с главами городских магистратов и старостами деревень, постоянные угрозы или лесть – в зависимости от того, что могло лучше сработать.

В конечном счете большинство соглашалось оказать ей пассивную поддержку – они не станут мешать ее продвижению к Эслену, позволят ее войскам занять ключевые позиции и охранять их дамбы и каналы – но лишь немногие передавали под ее командование своих солдат. За месяц к армии Энни присоединилось лишь двести человек, что не шло ни в какое сравнение с их потерями.

Несмотря на все это, Энни в глубине души продолжала считать, что им предстоит решительное сражение на поэле, когда они доберутся до Эслена. Однако она никак не ожидала зрелища, представшего ее глазам, когда они достигли северного края дамбы. Рядом с ней стояли Артвейр, Нейл и Казио.

– Святые!.. – выдохнула она, сама точно не понимая, что чувствует.

Она была почти дома: остров Инис, с каменистыми берегами, затянутыми туманом, островерхие холмы, выходящие на Новые земли, город Эслен на самом высоком из этих холмов. Внутри концентрических кругов его стен находилась огромная крепость и дворец, чьи башни, казалось, достигали неба. Оттуда, где стояла Энни, он выглядел одновременно невероятно огромным и до смешного крошечным.

– Это твой дом? – спросил Казио.

– Да, – кивнула Энни.

– В жизни не видел ничего подобного, – признался Казио с благоговением в голосе.

Благодарение учителям тетушки Элионор и его быстрому уму, он произнес это на королевском языке. И Энни впервые слышала в его голосе благоговение.

– В мире нет города, подобного Эслену, – подтвердил сэр Нейл.

Энни улыбнулась – ведь сам Нейл впервые увидел Эслен всего год назад.

– И как же мы туда попадем? – спросил Казио.

– Да, будет непросто, – заговорил Артвейр, рассеянно почесывая бороду. – Это трудность, с которой мы могли столкнуться и раньше, только преумноженная. Я надеялся, что он на это не пойдет.

– Я не понимаю, признался Казио.

– Ну, все дело в том, – начала объяснять Энни, – что остров Инис находится в месте слияния двух рек, Ведьмы и Свежести. Он постоянно окружен водой. До Эслена можно добраться только на лодке.

– Но у нас есть лодки, – напомнил Казио.

Это было правдой – у них все еще оставались все пятнадцать барж и семь больших лодок, которыми они обзавелись в самом начале путешествия. К счастью, им не пришлось сражаться на воде.

– Да, – кивнула Энни. – Однако обычно нам нужно было бы лишь перебраться на другой берег реки. Озеро, на которое ты сейчас смотришь, раньше было сушей. – И она взмахом руки обвела огромный участок водной глади, расстилавшейся перед ними.

Казио нахмурился.

– Возможно, я неправильно понял, – уточнил он. – Ты сказала «суша»? Теро аридо?

– Да, – подтвердила Энни. – Эслен окружен поэлами. Так называются земли, которые удалось осушить. Ты ведь заметил, что уровень воды наших рек и каналов выше, чем земли вокруг? Только высокие валы удерживают их в искусственных руслах.

– Верно, и это кажется противоестественным, – сказал Казио.

– Так и есть. И если плотина прорвется или ее откроют специально, все осушенные земли вновь зальет вода. Вот только почему они не дождались, пока мы не окажемся на затопляемых землях? Тогда бы мы просто утонули.

– Слишком рискованно, – объяснил Артвейр. – Если бы поднялся сильный встречный ветер, вода двигалась бы медленно, и мы могли бы успеть пересечь поэл. А теперь Роберт сильно усложнил нашу задачу.

– Но у нас по-прежнему есть лодки, – напомнил Казио.

– Верно, – кивнул Артвейр. – Но посмотри туда, сквозь туман. – Он показал на основание холма.

Энни узнала темные очертания, но Казио не понял, куда нужно смотреть.

– Те корабли? – наконец спросил он.

– Корабли, – подтвердил Артвейр. – Как только туман рассеется, мы увидим целый флот. Боевые корабли, Казио. Они не способны маневрировать в речном канале, но теперь здесь озеро. Мы могли бы пересечь Свежесть и высадиться на песчаном берегу, но теперь придется переправляться на глазах у всего императорского флота, причем через целое озеро.

– А мы сможем? – спросил Казио.

– Нет, – ответил Артвейр.

– Однако есть и другие способы попасть в Эслен, – вмешался Нейл. – Как насчет южной стороны, где течет Ведьма? Там они тоже затопили поэлы?

– Этого мы пока знать не можем, – сказал Артвейр. – Но даже если они не затопили земли с той стороны, там очень неудобные подступы. Маленькая группа лучников может остановить большое войско. Так всегда бывает в холмах – их легко защищать и очень трудно захватить. Но в одном ты прав. Нужно послать разведчиков вокруг острова. Небольшую группу, которая будет двигаться быстро и скрытно.

– По-моему, дело как раз по мне, – сразу же вызвался Казио.

– Нет, – одновременно ответили Энни, Нейл и Остра.

– А какая еще от меня польза? – раздраженно проворчал фехтовальщик.

– Ты превосходный телохранитель, – сказал Нейл. – Ты нужен ее величеству здесь.

– И кроме того, – добавила Энни, – ты не знаешь этих краев. Я уверена, что у герцога найдутся подходящие люди.

– Конечно, – согласился Артвейр. – Я сам подберу несколько групп. Но ты, Энни, знаешь Эслен едва ли не лучше всех остальных. Что ты думаешь? У тебя есть какие-нибудь идеи?

– Ты послал гонца к нашим родичам в Виргенью?

– Послал, но колодец уже отравлен, как ты понимаешь. Приспешники Роберта наверняка опередили нас с россказнями, что твоя мать готова отдать трон Лиру.

– А мой дядя намерен отдать нашу страну Ханзе. Что они предпочтут?

– Будем надеяться, что они отвергнут оба варианта, – ответил Артвейр. – Я сказал им, что, если они будут сражаться на твоей стороне, нам удастся удержать династию Отважных на троне. А Отважные всегда благоволили к Виргенье. Но все очень сложно. Многие жители Виргеньи хотели бы видеть короля на собственном троне, им не нужен правящий ими император в Эслене. Даже если он – или она – из их народа. Эти считают, что Ханза удовольствуется Кротенией и оставит Виргенью в покое.

– О, – протянула Энни.

– Да. И даже если они выступят сегодня, пройдут месяцы, прежде чем войска из Виргеньи доберутся сюда по суше, и почти столько же времени займет путь по воде, учитывая, что им придется миновать пролив Русими. Нет, я полагаю, что нам не стоит рассчитывать на помощь из Виргеньи.

– Что это? – спросил Казио, показывая рукой в сторону воды.

Энни повернула голову и увидела, что к ним приближается небольшое судно, над которым развевается флаг Эслена.

– Посол Роберта, – сказал Артвейр. – Наверное, хочет организовать встречу. Пожалуй, нам стоит выяснить, что желает сказать мой кузен, прежде чем мы составим слишком много планов.

Когда лодка причалила к берегу, Энни почувствовала, как внутри у нее все сжимается – послом оказался сам Роберт.

Знакомое лицо выглядывало из-под черного кивера с золотым обручем; отец надевал этот головной убор в менее официальных случаях. Роберт сидел в установленном посреди палубы кресле, его окружали фигуры в черном. Энни не увидела лучников более того, создавалось впечатление, что гвардейцы вообще не вооружены.

Ей внезапно показалось, что произошла какая-то ошибка, Роберт был всего на четыре года старше, чем она; он играл с ней в детстве. Она всегда считала его другом. Не может быть, чтобы он и вправду был виновен во всех ужасах, которые ему приписывали. Энни вдруг уверилась, что сейчас все разъяснится и им не нужно будет воевать.

На берег соскочил человек в черных рейтузах и куртке, чтобы закрепить веревки; через мгновение Энни поняла, что это женщина. Точнее, девочка лет тринадцати. И вслед за этим Энни разглядела, что почти вся остальная свита Роберта состоит из безоружных юных женщин. Единственный мужчина с золотой изящной брошью на плаще, говорившей о его рыцарском звании, также не был вооружен.

Роберт казался совершенно спокойным.

Когда швартовка была закончена, он встал со своего импровизированного трона и улыбнулся.

– Моя дорогая Энни, – сказал он. – Позволь мне на тебя взглянуть.

Он сошел на берег, и ноги Энни задрожали. Скала под ее ступнями вдруг стала мягкой, словно теплое масло, перед глазами все поплыло…

А потом вернулось на прежние места.

Но иным. Роберт по-прежнему стоял неподалеку, красивый и улыбающийся, в куртке из тюленьей кожи, украшенной мелкими бриллиантами. Но от него воняло тухлым мясом, а под прозрачной кожей она видела темную сетку сосудов. Но самым Удивительным оказалось то, что вены не заканчивались внутри плоти Роберта, а уходили в землю и воздух, сливаясь с водами других миров.

Однако в отличие от умирающего, чью тающую жизнь уносили воды смерти, эти потоки текли в Роберта, наполняя его, словно рука – куклу, сделанную из чулка.

Энни поняла, что отступила на шаг назад, и дыхание ее участилось.

– Не стоит подходить ближе, – вмешался Артвейр.

– Я всего лишь хотел поцеловать мою племянницу, – ответил Роберт. – Я ведь прошу не слишком многого, верно?

– Только не при данных обстоятельствах, – холодно сказал Артвейр.

– Никто из вас не видит? – спросила Энни. – Вы не видите, что он такое?

Недоуменные взгляды подтвердили ее догадку. И даже для ее зрения темные потоки начали тускнеть, хотя и не исчезли окончательно.

Роберт встретился с ней взглядом, и в его глазах она также заметила нечто странное, вроде узнавания или удивления.

– Что я такое, моя дорогая? Я твой любимый дядя. Я твой дорогой друг.

– Я не знаю, что ты, но только не мой друг, – покачала головой Энни.

Роберт театрально вздохнул.

– Ты расстроена, я вижу. Но заверяю тебя, я твой друг. В противном случае зачем бы я стал охранять твой трон?

– Мой трон? – удивилась Энни.

– Конечно, Энни. Лири похитил Чарльза, и в его отсутствие я принял на себя обязанности регента. Но ты – наследница трона, дорогая.

– И ты это признаешь? – вмешался Артвейр.

– Конечно. Почему я должен это отрицать? У меня нет оснований идти против решения Комвена. Я лишь ждал возвращения Энни.

– И ты собираешься вернуть мне корону? – осведомилась Энни, недоверчиво глядя на него.

– Именно так я и намерен поступить, – согласился Роберт. – При соблюдении определенных условий.

– А, теперь мы торгуемся с гадюкой, – сказал Артвейр. В первый раз на лице Роберта промелькнуло раздражение.

– Меня удивляет твоя свита, Энни, – сказал он. – Герцог Артвейр получил приказ охранять наши границы. Он забыл о своих обязанностях ради похода на Эслен.

– Нет, чтобы вернуть трон законному владельцу, – возразил Артвейр.

– В самом деле? – усмехнулся Роберт. – Когда ты направил свою армию на запад, ты уже знал, что Энни жива и готова занять трон в Эслене? Но тогда ты ее еще не видел и не беседовал с ней. Как же ты смог об этом узнать? Он перевел взгляд на Энни.

– Как ты думаешь, откуда он узнал, что ты жива, моя дорогая? И ты когда-нибудь спрашивала себя, что наш герцог надеется выиграть на этой сделке?

Энни задавала себе этот вопрос, но сумела воздержаться от согласия с Робертом.

– Каковы твои условия? – спросила она.

Роберт одобрительно кивнул.

– Ты действительно выросла. Впрочем, не могу сказать, что мне нравится твоя короткая стрижка. Такая больше пристала мальчику. А с длинными волосами ты была так похожа на… – Он неожиданно осекся и заметно побледнел.

Роберт отвернулся, посмотрел на западное небо, а потом на далекую возвышенность Брю-эн-Трей. Наконец он откашлялся и продолжил:

– В любом случае, тебе должна быть понятна моя тревога, если учесть, как именно ты сюда пришла. – Теперь он говорил тихо.

– Да, я понимаю. Твои люди оказывали нам сопротивление, и ты затопил поэлы. Ты явно готовился к войне. В чем же причина твоей неожиданной капитуляции?

– Я понятия не имел, что армию ведешь ты, моя дорогая. И принял ее за войско восставших жадных провинциальных дворян, неудовлетворенных своим положением. То есть людей, которые воспользовались нашими затруднениями, чтобы узурпировать трон. А теперь я вижу, что они выбрали тебя в качестве своей марионетки, что в корне меняет дело.

– Марионетки?

– Неужели ты думаешь, что они позволят тебе стать королевой? – спросил Роберт. – Мне казалось, что ты умная девочка, Энни. Ведь ты каждому из них что-то обещала, не так ли? Они проливали кровь, теряли людей и лошадей – неужели ты думаешь, что они смогут умерить свои аппетиты? Ты не можешь доверять своей армии, Энни. Более того, даже если армия тебе подчинится, тебе не взять Эслен без тяжелых потерь – если это вообще произойдет.

– Я так и не услышала твоих предложений.

Он развел руками.

– Они достаточно просты. Ты входишь в город, и мы организуем коронацию. Я стану твоим главным советником.

– И как долго после этого я проживу? – спросила Энни. – Как скоро твой яд или кинжал положат конец моей жизни?

– Ты сможешь взять с собой свиту подобающего размера, конечно.

– У меня есть армия вполне подобающего размера, – заметила Энни.

– Глупо вводить всю армию в Эслен, – возразил Роберт. – Более того, я не могу этого позволить. Я им не верю, и тебе не следует им доверять. Возьми с собой надежную охрану. А остальных оставь здесь. Когда появится представитель церкви, он во всем разберется, и мы подчинимся его решению.

– Такие обещания тебе легко давать! – взорвался Артвейр. – Всем известно, что ты давно спелся с прайфеком в своих злодеяниях.

– Представитель церкви прибудет из з'Ирбины, – сообщил Роберт. – Если ты не веришь нашим святым отцам, то кому же тогда ты веришь?

– Для начала я не верю тебе. Роберт вздохнул.

– Ты ведь не станешь настаивать на необходимости этой глупой войны?

– Почему моя мать под стражей? – спросила Энни.

Роберт опустил взгляд.

– Для ее безопасности, – ответил он. – После гибели твоих сестер она погрузилась в печаль, а потом и вовсе предалась отчаянию. Она стала неуравновешенной, и это сказалось на методах ее правления. Ты наверняка слышала об избиении безвинных в поместье леди Грэмми. Но только после того, как она попыталась совершить нечто немыслимое, мне пришлось вмешаться.

– Нечто немыслимое? Он понизил голос.

– Это тайна, которую мы всячески охраняем, – продолжал он – Мы скрываем это, чтобы не вызвать волнения и отчаяние. Твоя мать пыталась покончить с собой, Энни.

– Неужели? – Энни рассчитывала, что ее голос прозвучит насмешливо, но в горле встал комок.

Могло ли это быть правдой?

– Как я уже упоминал, королева безутешна. За последнее время ничего не изменилось, но под моей защитой, по крайней мере, ее жизни ничто не угрожает.

Энни размышляла над предложением Роберта.

Она ему не верила, но рассчитывала, что, оказавшись в замке, сможет найти тайные проходы. Там Роберту и его людям будет до нее не добраться, и она приведет своих людей в город, если не в сам замок.

У нее появилась возможность, которую она не собиралась упускать.

– Я хочу встретиться с матерью, – сказала она.

– Это нетрудно организовать, – заверил ее Роберт.

– Прямо сейчас.

– За ней послать? – спросил Роберт.

Энни вздохнула.

– Лучше я сама ее навещу.

– Я уже сказал, что ты можешь взять с собой в замок свиту. Там ты первым делом повидаешься с матерью.

– Я бы предпочла, чтобы ты остался здесь, – уточнила Энни. Роберт приподнял брови.

– Я явился сюда для переговоров, без оружия и охраны, мне и в голову не могло прийти, что ты способна на столь неблаговидный поступок. Предупреждаю, тебе не войти в Эслен Мои люди сожгут город, если со мной что-нибудь случится.

– Я прошу об одолжении, – ответила Энни. – Я предлагаю тебе согласиться подождать здесь, пока я буду говорить с матерью. Я возьму с собой лишь пятьдесят человек. А ты, в свою очередь, передашь своим людям, что им следует пропустить меня во дворец, чтобы я убедилась в правдивости твоих слов. И только после этого мы сможем говорить о каком-то соглашении.

– Предположим, тебе я поверю, – протянул Роберт. – Но твои соратники, как я уже говорил, доверия у меня не вызывают. Откуда мне знать, что меня не убьют, пока ты будешь в замке?

– Мой личный телохранитель Нейл МекВрен будет тебя защищать. Ты можешь полностью на него положиться.

– Это лишь один человек, – возразил Роберт.

– Если что-то случится с сэром Нейлом, я пойму, что меня предали, – пояснила Энни.

– Для моего тела это будет слабым утешением.

– Роберт, если у тебя действительно добрые намерения, то лучшей возможности это доказать тебе не представится. В противном случае я не стану тебе верить, и война неизбежно произойдет. Большая часть лендвердов на моей стороне. И можешь не сомневаться, что очень скоро здесь появится сэр Файл со своим флотом.

Роберт пригладил бороду.

– Один день, наконец решил он. – Ты отправишься в Эслен на один день с моим разрешением, на моей лодке, а я останусь здесь под защитой сэра Нейла, в верности которого не сомневаюсь даже я. Ты поговоришь с матерью и сама убедишься, в каком она состоянии. Ты поймешь, что я искренне хочу вернуть тебе трон. А потом ты вернешься, и мы обсудим, как именно это лучше совершить. Один день, ты согласна?

Энни закрыла глаза, пытаясь сообразить, все ли она предусмотрела.

– Ваше величество, – вмешался Артвейр, – это не слишком мудро.

– Должен согласиться, – сказал сэр Нейл.

– Тем не менее, – возразила Энни, – я должна стать королевой, во всяком случае вы все это утверждаете. И это решение принимать мне. Роберт, я согласна на твои условия.

– Моя жизнь в ваших руках, ваше величество, – сказал Роберт.

ГЛАВА 3 БЕЙРГС

Стивен спиной чувствовал опасность, но ему все же пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

Чуть отставший Эхан что-то сказал, но, хотя слух Стивена начал восстанавливаться, он все еще слышал плохо, словно не вытряхнул из ушей воду после купания. Он постучал по виску, чтобы показать, что не разобрал сказанное, – знак, ставший привычным за последние дни.

– Отдых? – немного громче повторил коротышка. Стивен неохотно кивнул. За время, проведенное с лесничим, он привык считать, что его тело научилось переносить тяготы путешествия, но тропа была слишком крутой для лошадей, так что их приходилось вести в поводу. А ноги Стивена за долгие месяцы в седле отвыкли от ходьбы.

Он присел на валун, а Эхан достал флягу и хлеб, который удалось купить в последней пройденной ими деревушке. Эта жалкая дюжина хижин под названием Кротэм осталась далеко внизу, за безымянной долиной, что раскинулась у подножия гор.

– Как высоко мы поднялись, как ты думаешь? – спросил Эхан.

Теперь, когда они видели друг друга, разговаривать стало легче.

– Трудно сказать, – ответил Стивен, причем говорить было трудно и в буквальном смысле тоже. – Мы должны быть уже в самих горах.

– Беда в том, что здесь совсем нет деревьев, – заметил Эхан. Стивен кивнул. Да, в этом и состояла одна из трудностей.

Создавалось впечатление, что какой-то древний святой или бог вырвал огромный кусок лугов из Средних земель и накрыл им Бейргс, как простыней. Стивен пришел к выводу, что это результат деятельности людей в течение двух последних тысячелетий: они рубили деревья для строительства домов и на дрова, чтобы расчистить землю под пастбища для овец, коз и лохматых коров, которые, казалось, были повсюду.

Из-за отсутствия деревьев перспектива словно бы исчезала и ориентироваться становилось трудно. Трава смягчала крутизну склонов и мешала правильно оценивать расстояния. Только когда удавалось найти, за что зацепиться взгляду – стадо овец или одно из редких поселений, – Стивен понимал, какие бескрайние просторы их окружают.

Бескрайние и опасные. Склоны выглядели пологими и удобными – казалось, он мог бы съехать по ним, как маленький ребенок с горки, – а на самом деле скрывали крутые обрывы.

К счастью, те же самые столетия и люди, что уничтожили деревья, оставили и множество тропинок, которые указывали относительно безопасный путь.

– Думаешь, вурм все еще нас преследует? – спросил Эхан. Стивен кивнул.

– Только он движется не по нашим следам. Он не стал соваться в Брог-и-Страд, а плывет вверх по реке Тен, рассчитывая встретить нас позднее.

– Что ж, для такого огромного существа по рекам, должно быть, удобнее передвигаться.

– Дело не в этом, – уточнил Стивен. – Ведь в Эвере мы обнаружили, что, пока мы спускались по реке Эф к Серой Ведьме, он там уже побывал.

– Да, – кивнул Эхан, помрачнев при воспоминании об этом.

Эвер превратился в обитель мертвых. Немногие выжившие рассказали им, что несколько дней назад там прошел вурм.

– Оттуда мы могли двинуться в любом направлении. И даже если он намерен преследовать нас по рекам, он мог бы добраться по Ведьме до слияния у Вертена. Или направиться в Эслен. Но ничего подобного не произошло. Он двинулся вверх по течению Тена и едва нас не догнал.

Стивен содрогнулся, вспомнив, как голова чудовища пробивала ледяную корку на поверхности воды, словно железный корабль. Впечатление только усилилось из-за того, что на его спине сидело двое пассажиров, одетых в меха. Он как раз задумался, что станут делать эти двое, если вурм нырнет под воду, когда взгляд – ужасный взгляд твари – уперся ему прямо в глаза и Стивен сердцем понял, что ему пришел конец.

Однако они развернулись и поскакали прочь. Той ночью они едва не загнали своих коней. С тех пор они больше не встречали вурма.

– Но мы знаем, что он прошел через Эвер по пути к монастырю, – сказал Эхан. – Может быть, он решил вернуться тем же путем, а нам просто не повезло, что мы оказались рядом.

– Как бы я хотел в это верить, – со вздохом ответил Стивен. – Но таких совпадений не бывает.

– Возможно, это не совпадение, а часть какого-то замысла, – настаивал на своем Эхан.

– Я бы не стал на это особенно рассчитывать, – вмешался Хенни, пристально глядя на Стивена и Эхана. – На нем ехали двое, не так ли? Если кто-то из них знает здешние земли и имеет представление о том, как искать следы, они легко сообразят, куда мы направляемся. Святые, они могут остановиться и расспросить тех бедолаг в окрестностях Витраффа, с которыми мы разговаривали. Они нас обязательно вспомнят, поскольку в то время мы почти ничего не слышали, и я сильно сомневаюсь, что они будут запираться перед наездниками вурма. А как только они узнают, по какой дороге мы направились, то поймут, где нам пришлось перебираться через Тен: там всего пара бродов и совсем нет мостов.

– Да, это вполне возможно, – признал Стивен. – Однако он не встретил нас на переправе через Белую Ведьму. Если он продолжает нас преследовать, то снова по земле.

– Если только, как и ты предполагал, он не знает, куда мы направляемся, – заметил Хенни. – Тогда он поднимется вверх по Велпу и будет поджидать нас там.

– Какая чудесная мысль, – пробормотал Эхан.

К полудню они подошли к снежной черте, и очень скоро влажная тропа стала подмерзать до каменной твердости.

По предложению Хенни они нашли в одном селении портного и купили у него четыре пайды – местные куртки из войлока, отделанные кожей. Куртки обошлись им в половину всех денег, которые им выдал фратекс, и Стивену цена показалась чрезмерной.

Однако его мнение переменилось, когда они поднялись так высоко в горы, что оказались среди низко висящих туч, состоящих, как выяснилось, из обжигающе холодного тумана. Копыта лошадей постоянно скользили, а пешком было идти трудно, потому что тропа круто уходила вверх, а воздух казался недостаточно плотным.

Стивен читал о том, что на вершинах гор воздух не слишком пригоден для дыхания. В Заячьих горах, на самых высоких пиках, известных под именем Са'Кет аг са'Нем, дышать, как он слышал, и вовсе невозможно. До сих пор Стивен не слишком верил этим рассказам, но здесь было не так уж и высоко, а они уже начали задыхаться.

Начинало смеркаться, когда они столкнулись с пастухом, который вел им навстречу по тропе стадо коз. Стивен приветствовал его на своем лучшем северном алманнийском. Козопас – мальчишка лет тринадцати с черными как смоль волосами и светло-голубыми глазами – улыбнулся и ответил на том же языке, но с таким странным произношением, что Стивен едва его понял.

– Тама вниже, по тропше, град Демстед, – сообщил им мальчик. – Коло одной лиги. И тама стоит дум для постою. Он маво брута-отца Ансгифа, он дадет вам поживать, – добавил он радостно.

– Благодарую, – ответил Стивен, угадав местное выражение благодарности. – Послушай, а ты слышал когда-нибудь о горе, которую называют эслиф вендве?

Мальчик почесал в затылке.

– Сливенди? – наконец предположил он.

– Может быть, – осторожно ответил Стивен. – Она должна находиться где-то на северо-востоке отсюда.

– Ага, дюже далече, – ответил мальчик. – У нее другой имень… э-э… нэт гемуну… не поминать?.. Вы просить маво брута-отца, а? Он лучше говорить алманнийский.

– И его зовут Ансгиф?

– Да, в думе-постою, прозываемо «Свартбок». А мой имень Вен. Кажите, что видали мене.

– Дюже благодарую, Вен, – сказал Стивен.

Мальчик улыбнулся и помахал им рукой, а потом пошел дальше и вскоре исчез в тумане, хотя они еще некоторое время слышали звон колокольчиков его коз.

– Что все это значило? – проворчал Эхан, когда мальчик уже не мог его услышать. – Я и сначала едва тебя понимал, но после того, как ты заговорил как мальчишка, все превратилось в какую-то тарабарщину.

– В самом деле? – Стивен задумался.

Он лишь приспособился к диалекту алманнийского, на котором говорил мальчик, угадывая, как должны звучать отдельные слова.

– Я не понял ни единого слова после того, как ты с ним поздоровался и спросил, где здесь можно переночевать.

– Ну, немного дальше, в долине, находится городок под называнием Демстед. Нам нужно отыскать постоялый двор с вывеской «Свартбок» – «Черный козел», – и его дядя Ансгиф предоставит нам комнату. Мальчуган слышал о нашей горе и сказал, что у нее есть другое имя, которое он не помнит. Он по советовал мне спросить об этом у его дяди.

– Так что же, люди в этих местах все будут лопотать на этом чудном языке?

– Нет, – покачал головой Стивен, – скорее всего, станет еще хуже.

Действительно, дальше стало хуже, хотя и не из-за того, что Стивен оказался прав. Вскоре после того, как тропа пошла под гору и снег остался позади, земля у них под ногами начала медленно содрогаться. Размышления Стивена о расположении горы, которую они искали, были прерваны сдавленным криком Эхана, и ему пришлось вернуться с небес на землю.

Стивен посмотрел туда, куда указывал Эхан, и поначалу ему показалось невозможным понять, что он видит. Это было дерево, тем более бросающееся в глаза, поскольку они за последние дни почти не встречали деревьев. Он не мог разобрать, что это за порода, дерево было лишено листьев, а его шишковатые ветви изогнулись под напором горных ветров. Сейчас на его ветвях сидела большая стая птиц.

Птицы и люди, забирающиеся…

Нет, не так. Висящие. Восемь трупов с почерневшими лицами были привязаны к ветвям толстыми веревками. У них не было глаз – вероятно, их выклевали вороны, которые теперь каркали и бормотали, поглядывая на Стивена и его спутников.

– Ансуз аф се фриз йа с'увил! – выругался Эхан.

Стивен оглядел узкий перевал. Он никого не видел и не слышал, но его слух еще не полностью восстановился, так что в этом не было ничего удивительного.

– Смотрите в оба, – предупредил он. – Тот, кто это сделал, возможно, до сих пор где-то тут.

– Да, – отозвался Эхан.

Стивен подошел поближе, чтобы рассмотреть трупы.

Пятеро повешенных оказались мужчинами, трое – женщинами. Самой юной была девушка, которой едва ли исполнилось шестнадцать, а старшему мужчине минуло никак не меньше шестидесяти зим. Все они были обнажены. Смерть, похоже, наступила от удушья. Однако имелись и другие ранения: спины исхлестаны почти до кости, на коже ожоги и глубокие порезы.

– Жертвоприношение? – предположил брат Темес.

– Если и так, то не такое, как те, что я видел раньше, у храмов, – заметил Стивен. – Тогда жертвы были выпотрошены и прибиты к столбам, вкопанным вокруг седоса. Но здесь я не вижу священного пути. А эти люди выглядят так, как будто их просто пытали, а потом повесили.

Стивен ожидал, что к горлу подкатит тошнота, но у него лишь закружилась голова. Он сам удивился, что может так спокойно разглядывать столь ужасную картину.

– Некоторые древние боги и святые принимали жертвы, повешенные на деревьях, – продолжал Стивен. – И даже на землях, освященных церковью, еще несколько лет назад так поступали с преступниками.

– А что, если мальчик потому ничего нам и не сказал? – предположил Темес. – Возможно, здесь горожане вешают преступников.

– Ну что ж, такое объяснение выглядит правдоподобным, – согласился Стивен.

Но, несмотря на все эти теории, даже спустя несколько часов, когда они подошли к Демстеду, перед глазами Стивена раскачивались на ветру жуткие безглазые тела.

Почти все города, которые они видели после руин Эвера, Стивен не мог назвать настоящими городами, и он ожидал, что Демстед окажется таким же. Так что он был приятно удивлен, когда они вышли из тумана навстречу множеству огней в раскинувшейся перед ними долине. В сумерках молодой человек различал очертания часовой башни, островерхие крыши домов, которые могли похвастаться несколькими этажами, и массивные круглые стены старой крепости.

Весь город опоясывала прочная каменная стена. Нет, до Реили или Эслена ему было далеко, но если учесть, как высоко в горы они забрались, тут было чему удивиться. Как удается горстке пастухов содержать такой большой город?

Горная тропа вливалась в широкую мощеную дорогу, ведущую в город. И еще один сюрприз: последняя напоминала дороги Гегемонии, хотя, насколько Стивен знал, Гегемония никогда не простиралась до Бейргса.

Странники приблизились к городским воротам, к двум мощным деревянным створкам, окованным железом и высотой никак не меньше четырех королевских ярдов. Ворота еще не закрылись, но хриплый предупреждающий крик заставил Стивена и его спутников остановиться. По крайней мере, Стивен решил, что это предупреждение.

– Мы путешественники, – прокричал Стивен. – Вы говорите на королевском языке или на алманнийском?

– Я знаю королевский язык, – ответил сверху стражник. – Вы пришли слишком поздно. Мы уже собрались закрывать ворота.

– Мы могли встать лагерем в горах, но встретили мальчика, который сказал нам, что мы найдем здесь ночлег.

– Как зовут мальчика?

– Он назвался Веном.

– Ясно, – кивнул стражник. – Вы можете поклясться, что не являетесь колдунами, оборотнями или другими опасными и злыми существами?

– Мы – монахи ордена святого Декмануса, – вступил в разговор Эхан. – Во всяком случае, трое из нас. А четвертый – охотник и наш друг.

– Если вы согласитесь подвергнуться проверке, то сможете войти.

– Проверке?

– Пройдите в ворота.

Ворота открывались не прямо в город, а во двор, со всех сторон окруженный стенами. Как только путники вошли, створки перед ними захлопнулись. Стивен ожидал, что внешние ворота также закроются, но, как выяснилось, жители города предпочитали дать незваным гостям возможность уйти – вдруг среди них в самом деле окажутся колдуны, оборотни или еще какая нечисть.

Слева, у основания стены, распахнулась дверь, и оттуда появились два больших четвероногих существа. По спине Стивена пробежал холодок. В свете факелов глаза зверей казались красными. Стивен не смог определить, волки это или собаки, но они были очень крупными.

Прошло еще несколько мгновений, прежде чем Стивен понял, что с животными вышел кто-то еще. Его лицо оставалось в тени, он был одет в плащ и пайду.

Звери с рычанием подошли ближе, и Стивен решил, что они из породы мастиффов, хотя размером могли соперничать с пони.

– Рядом с такими зверушками как-то неуютно делается, – заметил Хенни.

– Стойте на месте, – приказал человек с собаками. Стивену показалось, что он слышит слегка осипший женский голос, – И не делайте резких движений.

Стивен постарался выполнить указания, но попробуй стоять спокойно, когда тебя обнюхивают огромные зверюги, в пасти которых блестят влажные белые зубы.

– Это и есть испытание? – спросил он, пытаясь успокоиться.

– Любая собака может уловить неестественные запахи, но наши специально выведены для этих целей, – пояснила женщина.

Собака, обнюхивавшая Стивена, неожиданно залаяла, оскалилась и отступила на шаг, шерсть у нее на загривке встала дыбом.

– Вы заражены, – сказала женщина.

– Да, – подтвердил Стивен. – В пути мы натолкнулись на вурма. Не исключено, что собаки чуют его запах.

Его слух как раз начал приходить в норму, но прежняя способность слышать шепот на расстоянии в сто ярдов еще не вернулась – если вообще когда-нибудь вернется. Однако ему не требовались особые способности, чтобы услышать, как стражники вокруг натянули тетивы луков. Когда женщина отступила на несколько шагов, собаки сразу успокоились, и женщина немного расслабилась. Стивен заметил, как она что-то прошептала собакам, и те вновь приблизились к путешественникам. На этот раз они вели себя спокойно.

Очевидно, люди в этом городе привыкли проверять незнакомцев, убеждаясь, что те не являются чудовищами; либо они слишком погрязли в суевериях, либо на то имелись серьезные причины.

Стивен и сам не знал, что бы он предпочел.

– Они заражены, – громко объявила женщина, – но это люди, а не чудовища.

– Хорошо, – ответил ей голос со стены.

Стивен представил себе, как стражники опускают луки, и вздохнул спокойнее.

– Меня зовут Стивен Даридж, – сказал он женщине. – С кем имею честь беседовать?

Капюшон слегка приподнялся, но Стивен все еще не мог разглядеть лицо.

– Смиренная слуга святых, – сказала она. – Меня называют Пейл.

– Сор Пейлс?

Она усмехнулась.

– Про сувейс номнисс…

– …сверрунс патенест, – закончил он. – В каком монастыре вы воспитывались?

– Монастырь Святой Цер в Теро Галле, – ответила она. – А ты учился в д'Эфе?

– Верно, – осторожно ответил Стивен.

– Могу я спросить, находитесь ли вы здесь по делу церкви? Вас послали, чтобы оказать содействие сакритору?

Стивен не придумал, что можно солгать, и ответил честно.

– Мы выполняем поручение нашего фратекса, – сообщил он, – и просто идем через ваш город. Я не знаком с вашим сакритором.

Наступила долгая напряженная тишина.

– Ты упомянул Вена, – наконец сказала женщина.

– Да. Он сказал, что его дядя предоставит нам комнату в «Свартбоке».

– Значит вы бы предпочли остановиться на постоялом дворе а не в церкви, где вам не придется платить за постой?

– Мне бы не хотелось тревожить сакритора, – ответил Стивен. – К тому же с рассветом мы уйдем. Наш фратекс снабдил нас деньгами, необходимыми для путешествия.

– Чепуха, – прервал Стивена мужской голос. – У нас полно места.

Стивен повернулся в сторону нового голоса и увидел рыцаря в украшенных бронзой доспехах. Шлем он снял, и в свете факелов было видно, что его лицо почти полностью скрывает борода.

– Сестра Пейл, вам следовало бы настоять.

– Именно так я и собиралась поступить, сэр Элден, – ответила сестра Пейл.

Сэр Элден коротко поклонился.

– Добро пожаловать, достойные братья, в Инг Феар и город Демстед. Я сэр Элден из ордена святого Нода, и для меня будет честью проводить вас к месту безопасного ночлега.

Стивену ужасно хотелось отказаться, но он не сумел придумать отговорки.

– Вы очень добры, – ответил он.

Улицы Демстеда были узкими, темными и по большей части пустыми. Стивен заметил, что из темных окон на них поглядывают любопытные лица горожан, но в целом здесь царила жутковатая тишина.

Единственным исключением было большое здание, из которого доносились звуки дудок и арф, хлопки и пение. У входа в дом на колышке висел фонарь – очевидно, это был «Свартбок».

– Вам не следует здесь останавливаться, – сообщил сэр Элден, возражая молчаливому желанию Стивена. – Это неподходящее место для людей, посвятивших себя святым.

– С радостью положусь на ваше слово, – солгал Стивен.

– В храме вам понравится гораздо больше. В Демстеде далеко не всегда приятно проводить время.

– Меня удивило, что такой крупный город находится в столь отдаленном месте, – сказал Стивен.

– На мои взгляд, город не так уж велик, – возразил рыцарь, – но я понимаю, что вы имеете в виду. В горах, немного севернее, добывают серебро, и на рынке Демстеда купцы покупают руду. Кроме того, здесь берет свое начало река Кай, которая впадает в Велп, а тот – в Ведьму. Если вы пришли с юга, через перевал то мне понятно ваше удивление по поводу того, что здесь вообще может стоять город.

– О. А как долго вы живете здесь, сэр Элден?

– Около месяца. Я прибыл сюда вместе с сакритором, чтобы проводить ресакаратум.

– В столь отдаленном месте?

– Самые серьезные хвори зарождаются там, куда труднее всего добраться, – ответил рыцарь. – Мы обнаружили здесь множество еретиков и колдунов. Некоторых из них вы могли видеть на дереве, по дороге сюда.

Стивен так удивился, что не сразу смог ответить.

– Да, мы их видели, – наконец сказал он. – Я думал, что это преступники.

Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение лица сэра Элдена, но по его тону Стивен понял: что-то в его ответе рыцарю не понравилось.

– Они и были преступниками, брат, самыми худшими из всех.

– Да, конечно, – осторожно ответил Стивен.

– Эти горы кишат колдовством, – продолжал рыцарь. – Мерзкие звери восстают из-под земли. Я лично был свидетелем тому, как женщина родила уттина, доказав тем самым, что имела отношения с нечистыми демонами.

– И вы сами это видели?

– О да. Ну, я имел в виду роды, а не ее сношения с демонами, но одно следует из другого. Эти земли осаждают армии зла. Думаете, что проверка, которой вас подвергла сестра Пейл, была случайной? В первые девять дней моего пребывания здесь в город вошел вервульф, убил четверых жителей и ранил еще троих. – Он немного помолчал. – Ну, вот мы и пришли.

– Я бы хотел услышать побольше об этих событиях, – попросил Стивен. – Нам предстоит долгий путь в горы. И если нас ждут опасности…

– Там множество опасностей, – заверил его рыцарь. – Что привело вас в эти варварские земли? Зачем вас послал сюда фратекс?

– Боюсь, мое поручение должно остаться тайной, – извиняющимся тоном ответил Стивен. – Интересно, а в Демстеде есть собрание записей и карт?

– Кое-что имеется, – сказал рыцарь. – Я сам не проверял, но уверен, что сакритор разрешит вам их посмотреть, как только вы заверите его в том, что вам это необходимо и у вас нет дурных намерений. А пока заходите, позвольте нам позаботиться о ваших лошадях и устроить вас на ночлег. Я позову сакритора, чтобы вы познакомились с ним.

Снаружи храм тонул в темноте. Вблизи Стивен обнаружил, что здание больше, чем он ожидал, и неф его увенчивает купол, как было заведено в Гегемонии.

«Неужели храм возвели так давно? – подумал Стивен. – Быть может, здесь располагалась забытая всеми миссия, о которой умалчивают историки…»

С другой стороны, по словам сэра Элдена, Демстед хоть находится далеко от Эслена, но не изолирован от остального мира. И если храм действительно настолько древний, один из живших здесь сакриторов или монахов обязательно упомянул бы о нем в хрониках.

Рыцарь распахнул дверь, и они вошли. Мраморный пол был тщательно отполирован, но на камне виднелись протертые ногами дорожки, что опять же говорило о его древности.

Внутренняя архитектура не имела ничего общего со стилем Гегемонии – по крайней мере, ничего похожего Стивену не доводилось видеть даже на рисунках в книгах. Дверной проем был высоким и узким, а колонны, поддерживавшие потолок, показались Стивену на удивление изящными. Центральный неф вместо обычной полусферы увенчивал конус, впрочем, тусклый свет немногочисленных свечей и факелов, освещавших алтарь и молельные ниши, не позволял как следует рассмотреть потолок.

Больше всего храм напоминал здания эпохи Колдовских войн, изображенные на нескольких попавшихся ему набросках.

Они обошли неф и оказались в тихом коридоре, освещенном несколькими свечами, но и здесь камень был тщательно отполирован и сиял, как стекло, даже в тусклом свете. Затем они вошли в уютную комнату, и Стивен сразу же узнал скрипторий. За тяжелым столом, сгорбившись над открытой книгой, сидел человек, лампа освещала страницы, но не его лицо.

– Сакритор? – негромко окликнул сэр Элден.

Сидевший поднял голову, и свет упал на лицо человека среднего возраста с маленькой бородкой. Сердце Стивена мучительно забилось, и он вдруг понял, что чувствует волк, когда попадает в капкан.

– Ах, как приятно вас видеть, брат Стивен, – приветствовал его сакритор.

Еще мгновение молодой человек надеялся, что обознался, что его ввела в заблуждение игра света и тени. Но этот голос невозможно было ни с чем перепутать.

– Прайфек Хесперо, – ответил Стивен. – Какой сюрприз.

ГЛАВА 4 НОВАЯ ТОНАЛЬНОСТЬ

Леоф вспомнил, как кровь брызжет на каменный пол, каждая капля походит на зернышко граната, если не падает на пористый камень, где тут же расплывается, превращаясь в пятно.

Он вспомнил, как размышлял о том, долго ли его кровь будет частью камня и не стал ли он в каком-то смысле бессмертным, пролив ее здесь. Если и так, это будет низшим видом бессмертия, весьма заурядным для этого места, если судить по количеству пятен на камнях.

Леоф заморгал и протер глаза запястьями. Он разрывался между яростью и крайним истощением, глядя, как капельки чернил впитываются в пергамент, будто кровь в камень. Казалось, он мечется между двумя мирами: прошлым – плеть опускается на спину, вызывая немыслимую боль, которой нет имени, и настоящим – чернила падают на пергамент с дрожащего кончика пера.

И пока длилось это долгое мгновение, стерлось различие между «тогда» и «сейчас», и Леоф забыл, где находится, – быть может, вновь в темнице? Быть может, «сейчас» – это лишь прекрасная иллюзия, плод его фантазии, попытка защититься от страха смерти.

В таком случае попытка былане слишком удачной. Он не мог как следует держать в руке перо, но Мери привязала его к пальцам. Поначалу рука быстро затекала и начинала болеть, однако это было лишь малой толикой страданий, к которым он привык.

Чтобы записать музыку, Леоф должен был ее слышать. К счастью, природа наградила его великим даром мысленно ее представлять. Леоф мог закрыть глаза и представить каждый звук любого из пятидесяти инструментов, сплетающих мелодию. Все, что он написал, Леоф сначала мысленно услышал, и всякий раз это доставляло ему радость – до сих пор.

На него накатила волна тошноты. Он рывком поднялся на ноги и поспешил к узкому окну. Желудок сжался, словно был полон червей, а кости казались ветвями старого дерева, изъеденными короедами.

Неужели его в прямом смысле убивает одна только мысль об этих аккордах? Но в таком случае…

Леоф забыл о своих размышлениях и высунулся в окно – его вырвало. Он почти ничего не ел, но организму было все равно. Когда в желудке больше ничего не осталось, судорога скрутила его целиком, и он опустился на пол, прижав разгоряченное лицо к холодному камню.

Леоф представил себе, как капелька крови, зернышко граната, постепенно превращается в пятно…

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем к нему вернулись силы, но сумел заставить себя встать и вновь высунулся в окно, глотая солоноватый воздух. Взошла круглая луна, и от холода у него онемело лицо. Далеко внизу серебро плескалось о берег – серебро и слоновая кость, – и Леофу вдруг ужасно захотелось оказаться там, обрести свободу, вырваться через окно, разбить свой изуродованный скелет о скалы, навсегда покинуть этот мир, оставив его тем, у кого больше сил и смелости. Тем, кто здоров.

Он зажмурился, гадая, не сошел ли он с ума. Несомненно, если бы его не пытали, не ломали, не унижали, даже в самых диких снах он не смог бы представить себе музыку, вызывавшую у него такой ужас. Он понимал это нутром.

Невразумительные записи в найденной им книге остались такими же неразборчивыми, как и почерк, которым они были написаны. Они не имели отношения ни к одной из музыкальных систем, известных Леофу, но, увидев первый аккорд, он каким-то непостижимым образом услышал его в своей голове, и все остальное тут же встало на свои места. Однако человек в здравом рассудке, человек, не испытавший ужасов, выпавших на его долю, никогда не услышал бы этот аккорд. И не стал бы продолжать, сознательно причиняя себе боль, как делал сейчас Леоф. Человек, любящий свою жизнь, мечтающий о будущем, не стал бы писать такую музыку.

Мечты Леофа о музыке всегда были грандиозными; сам же он никогда не отличался амбициозностью. Любящая жена, дети, вечера, когда они буду петь всей семьей, внуки и хороший дом, медленно приближающаяся старость, долгие, приятные, уютные размышления на закате жизни. Большего он не хотел.

Однако его мечтам не суждено сбыться.

Нет, его надежды мертвы, но музыка осталась. Да, он еще может кое-чего добиться, если решится пожертвовать собой. Впрочем, что от него осталось? Жертва будет невелика, и он принесет ее с радостью.

Нет, он не прыгнет на скалы. Нужно вернуться к бумаге и чернилам.

Леоф успел начать новую часть, когда услышал тихий стук, и озадаченно посмотрел на дверь, пытаясь вспомнить, что может означать этот звук. Он же знает… как забытое слово, которое вертится на языке.

Стук повторился, чуть громче, и Леоф вспомнил.

– Входите, – сказал он.

Дверь медленно приоткрылась. На пороге стояла Ареана, и на долгое мгновение Леоф лишился дара речи. Боль куда-то исчезла – так тени бегут от яркого света, – и перед его мысленным взором возникли счастливые воспоминания об их первой встрече в особняке леди Грэмми. Они танцевали; он даже помнил музыку народного танца. Леоф не знал его фигур, но Ареана быстро его научила…

Она стояла, обрамленная дверным проемом, словно картина, нарисованная кистью мастера, голубое платье сияло в лунном свете на фоне темного прямоугольника коридора. Ее рыже-золотые волосы казались чувственной темной лавой.

– Леоф, я выбрала неудачное время? – робко спросила она.

– Ареана, – наконец сумел вымолвить он. – Что вы, пожалуйста… Заходите. Садитесь.

Он попытался поправить спутанные волосы и едва не выколол себе глаз пером. Вздохнув, Леоф опустил руки.

– Вы перестали выходить, – сказала девушка. Она пересекла комнату и подошла к нему. – Я беспокоилась из-за вас. Вам не разрешают покидать комнату?

– Нет, я могу гулять по замку, – ответил Леоф. – Во всяком случае, так мне сказали. Я не проверял.

– А вам бы стоило, – сказала Ареана. – Нельзя же проводить здесь все свое время.

– У меня очень много работы, – возразил он.

– Да, я знаю, – с улыбкой сказала девушка. – Ваша пьеса о Маэрске. – Она подошла еще ближе и понизила голос до шепота. – И что вы собираетесь сделать на этот раз? На самом деле?

– Именно то, о чем он попросил.

Ее темные глаза широко раскрылись.

– Вы думаете, я вас предам?

– Нет, – ответил он. – Вы очень храбрая. А я даже не смог сказать, как превосходно вы пели в тот вечер. Вы сотворили настоящее чудо.

– Чудо – это ваша музыка, – сказала Ареана. – Я чувствовала… мне казалось, что я стала ею, Леоф. Правда. Мое сердце было разбито, и когда я выпрыгнула из окна, мне казалось, что я умру. В вас так много волшебства…

Ареана протянула руку и погладила его по лицу. Леоф был так ошеломлен, что не шелохнулся, пока она не коснулась его щеки, но затем отстранился.

– Что они с вами сделали… – Она вздохнула.

– Честно говоря, я знал, что все может так закончиться, – напомнил Леоф. – Но я обещал вам совсем другое. Простите, мне очень жаль.

– Нет, вы меня предупреждали, – возразила Ареана. – Вы всех нас предупреждали, и мы решили идти за вами. Мы верили в вас. – Она придвинулась к нему, и Леоф ощутил ее свежее дыхание. – Я до сих пор в вас верю. И хочу вам помочь, хочу участвовать в том, что вы задумали на самом деле.

– Я уже сказал, – пробормотал он.

Ее рука была теплой, а если бы он слегка повернул голову, то смог бы ее поцеловать. Одно короткое движение, и он коснулся бы ее…

Но Леоф не мог дотронуться до ее руки. Сейчас – не мог. Поэтому он слегка отвернулся.

– Я делаю то, о чем меня просили, – повторил Леоф. – И ничего больше.

Она убрала руку и отступила на шаг.

– Вы не можете, – сказала она. – Не обманывайте меня.

– Я должен. Он убьет вас и Мери, неужели вы не понимаете?

– Вы не можете сдаться из-за меня, – возразила она.

– О нет. – Он покачал головой. – Могу. Именно так я и сделаю.

– А вам не кажется, что он убьет нас в любом случае?

– Нет, – возразил Леоф. – Не думаю, что он так поступит. Это все испортит. Он хочет, чтобы ваша семья и все прочие лендверды вновь поверили в него.

– Да, но правда состоит в том, что вас пытали, а потом заставили написать музыку. Принц Роберт не может допустить, чтобы об этом стало известно. А мы трое знаем правду. Не говоря уже о том, что они сделали… ну, не важно. Неужели вы полагаете, что нас оставят в живых, когда мы знаем то, что знаем?

– Так у нас больше шансов, чем будет, если я выступлю против него, – возразил Леоф. – И вы это знаете. Если я брошу ему вызов, он станет пытать вас у меня на глазах, а потом займется Мери. Или наоборот, не знаю, но я не вынесу…

– А мне невыносимо то, что вы выполняете его приказ! – взорвалась Ареана, и он увидел в ее глазах настоящую ярость. – Это непристойное извращение вашего таланта!

Леоф несколько мгновений смотрел на нее не моргая и вдруг понял, что она чего-то не договорила.

– Что они с вами сделали? – наконец спросил он.

Ареана покраснела и отступила еще на шаг.

– Они не повредили мне, не как вам, – тихо сказала она.

– Это я вижу, – сказал он, чувствуя, что в нем нарастает гнев. – Но что они с вами сделали?

Она вздрогнула от того, как изменился его голос.

– Ничего. Ничего, о чем я хотела бы говорить.

– Скажите мне, – мягче попросил он.

Ее глаза наполнились слезами.

– Пожалуйста, Леоф. Пожалуйста, не будем об этом. Если я не скажу вам…

– О чем не скажете?

– Я никогда не видела вас таким, – призналась Ареана.

– Вы едва ли вообще меня видели, – прошипел Леоф. – Вы полагаете, что знаете меня?

– Леоф, пожалуйста, не сердитесь на меня.

Он глубоко вздохнул.

– Вас изнасиловали?

Она отвернулась, а когда снова посмотрела на Леофа, ее глаза помрачнели.

– А это важно для вас?

– О чем вы?

– Вы бы продолжали меня любить, если бы меня изнасиловали?

Леоф вдруг заметил, что стоит, разинув рот.

– Любить вас? Когда я вам говорил, что люблю вас?

– Ну, вы не говорили. Вы слишком стеснительны, слишком заняты своей музыкой. Не знаю, может быть, вы и сами не подозреваете, что любите меня. Но это так.

– В самом деле?

– Конечно. И я вовсе не считаю, что меня все любят. Но иногда девушка знает. И про вас я знаю. Или знала.

Леоф почувствовал, как по его лицу бегут слезы. Он поднял руки, но она покачала головой.

– Для меня это не имеет значения, – тихо сказала она.

– Но это имеет значение для меня, – ответил Леоф. – Что они с вами сделали?

Она опустила голову.

– То, что вы сказали, – призналась она.

– Сколько раз?

– Я не знаю. Я правда не знаю.

– Мне очень жаль, Ареана.

– Не нужно сожалеть, – сказала она, поднимая взгляд. В ее глазах загорелся огонь. – Заставьте их заплатить.

На один прекрасный миг ему захотелось рассказать ей о своем плане, обнять изуродованными руками. Но он понимал, что это лишь ослабит его решимость, а ему были необходимы худшие качества, живущие в нем.

– Роберт не будет платить, – возразил Леоф. – Роберту все сойдет с рук, а платить будем мы. А теперь, пожалуйста, уйдите. Мне нужно работать.

– Леоф…

– Уйдите. Пожалуйста.

Она отвернулась, и через несколько мгновений он услышал ее удаляющиеся шаги – сначала медленные, а потом все быстрее и быстрее.

Когда Леоф поднял голову, в комнате никого не было, а тошнота вернулась, усилившись.

Он уселся, положил перед собой партитуру и вновь взялся за работу.

ГЛАВА 5 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭСЛЕН

Энни с сомнением посмотрела на себя в зеркало.

– Ты выглядишь как настоящая королева, – заверила ее Остра.

В ответ Энни кисло рассмеялась, вспомнив о своей матери с ее изумительно белой кожей, безупречной формой рук и длинными шелковистыми волосами. Из потрескавшегося зеркала, которое где-то раздобыл Артвейр, на нее смотрела совсем другая женщина.

Она слишком много времени провела на открытом воздухе, и ее кожа стала красной и обветренной, а веснушки, и прежде многочисленные, под вителлианским солнцем еще и растолстели. Коротко остриженные волосы прятались под платком, какие вышли из моды за пределами монастырей еще до ее рождения. Впрочем, парчовое платье – красное с золотом – было превосходным, не слишком вычурным, не слишком простым.

Тем не менее она чувствовала себя жабой в шелковом наряде.

– И у тебя есть умение себя подать, – добавила Остра, явно почувствовав ее сомнения.

– Спасибо, – ответила Энни.

Она не представляла, что еще сказать. Согласятся ли с этим в Эслене? Что ж, скоро она узнает.

– А что надеть мне? – задумчиво проговорила Остра. Энни приподняла бровь.

– Это не имеет значения. Ты никуда не едешь.

– Нет, еду, – твердо заявила Остра.

– Я ведь просила тебя никогда больше не ставить под сомнение мои решения, – напомнила Энни.

– Ты этого не говорила, – запротестовала Остра. – Ты сказала, что я могу с тобой спорить, пытаться тебя убедить, но в итоге твое слово должно остаться для меня законом. Это все еще в силе. Однако с твоей стороны будет глупо не взять меня с собой.

– Интересно, почему?

– Как будет выглядеть королева без слуг?

– Как если бы я в них не нуждалась, – ответила Энни.

– Я так не думаю, – возразила Остра. – Ты проявишь слабость. Тебя должна сопровождать свита. У тебя должна быть служанка, иначе тебя никто не воспримет всерьез.

– Я беру с собой Казио. Или дело именно в этом? Остра порозовела и сердито наморщила лоб.

– Не стану делать вид, что не хочу быть рядом с ним, – сказала она, – но прежде всего я должна находиться рядом с тобой. И я не отступлюсь. Ты намерена стать королевой, ты пришла, чтобы занять трон, и ты должна вести себя соответственно. Неужели ты настолько боишься?

– Я в ужасе, – признала Энни. – Роберт согласился на мое предложение с такой готовностью, с такой уверенностью… Не знаю, что это значит.

– Разумные подозрения с вашей стороны, – послышался голос Артвейра, остановившегося перед входом в палатку. – Могу я войти?

– Входи.

Он откинул в сторону полог и вошел в сопровождении солдат.

– У тебя тоже есть сомнения? – спросила Энни.

– Конечно, клянусь святыми. Ты понятия не имеешь, что задумал Роберт. Тебя могут убить, как только ты войдешь в город.

– Тогда сэр Нейл отрубит Роберту голову, – возразила Энни. – И что он таким образом выгадает?

– Не исключено, что тебя захватят и будут пытать до тех пор, пока ты не отдашь приказ о его освобождении. Или просто задержат до прибытия ханзейских войск.

– Я ясно дала понять своему дяде, что он лишится головы, если меня где-то задержат. Кроме того, я беру с собой пятьдесят человек.

– Войско Роберта в Эслене насчитывает тысячи солдат. То, что он позволил тебе взять полсотни, это просто красивый жест, не более. Подумай, Энни! Зачем Роберту ставить себя в такое положение? Он мог бы с легкостью удерживать Эслен до прихода подкрепления.

– Значит, возможно, он не слишком уверен, что союзники успеют к нему на помощь. Что, если церковь потребует, чтобы Эсленом правил регент из Ханзы, а Роберта отправит на виселицу?

– Вполне возможно, – со вздохом согласился Артвейр. – Но в таком случае почему бы ему просто не открыть ворота и не впустить нас в город? Мне кажется, у него есть какой-то коварный план. Или все обстоит еще хуже – Роберт не имеет власти в Эслене, и его просто приносят в жертву, чтобы заманить тебя в лапы истинного хозяина города.

– И кто же это может быть? Прайфек Хесперо?

– Возможно.

– Да, возможно, – эхом отозвалась Энни.

Она посмотрела в глаза кузену, жалея, что не может рассказать ему о своих видениях, о существовании тайных ходов в стенах Зелена. Что бы ни планировали ее враги, все они мужчины, а мужчины не могут знать о тоннелях.

К несчастью, по той же причине она ничего не могла объяснить Артвейру.

– Иными словами, это может быть кто угодно, – не стала возражать Энни. – Но что еще мы можем сделать? Ты только что сам признал, что взять Эслен силой трудно. Кроме того, у меня есть преимущество, о котором Роберту ничего не известно.

– Какое преимущество?

– Я могу тебе рассказать, но ты сразу же все забудешь, – сообщила Энни.

– И что это значит? – раздраженно поинтересовался Арт-вейр.

Энни прикусила губу.

– Есть способ провести войска в город.

– Невозможно. Иначе я бы об этом знал.

– Но ты ошибаешься, – сказала Энни. – Лишь очень немногие знают об этом пути.

Артвейр задумчиво потер культю правой руки.

– Если это правда… – Он покачал головой. – Тебе стоило бы выражаться более конкретно.

– Я не могу, – ответила Энни. – Я дала клятву.

– И что с того? – сказал Артвейр. – Я не могу этого допустить.

У Энни закружилась голова.

– О чем ты говоришь, кузен?

– Если потребуется защитить тебя от тебя самой, я это сделаю.

Энни втянула в себя воздух и посмотрела на солдат. Интересно, сколько еще людей Артвейра стоит снаружи? Наверняка немало.

– И как же ты намерен защищать меня, Артвейр? Что ты предполагаешь делать?

Лицо Артвейра исказили какие-то чувства, но она не понимала, какие именно.

– Мы нуждаемся в тебе, Энни. Не станет тебя – получится, что мы зря собирали эту армию.

– Ты хочешь сказать, что вместе со мной ты лишишься армии.

Он довольно долго молчал.

– Что ж, если хочешь, можешь сказать и так, Энни. Что ты знаешь о подобных делах? Ты всегда мне нравилась, но ты всего лишь девочка. Еще несколько месяцев назад тебя не интересовали ни королевство, ни его жители, за исключением твоей собственной особы. Уж не знаю, какие наивные представления…

– Это не имеет значения, – прервал его Нейл МекВрен, входя в палатку.

Вслед за ним появился Казио, а за их спинами Энни увидела дюжину солдат Артвейра, внимательно наблюдавших за происходящим.

– Энни ваша королева, – сказал рыцарь.

– Предполагается, что ты должен охранять принца Роберта, – напомнил Артвейр.

– Он в надежных руках. Я, как и вы, пришел сюда для того, чтобы попытаться отговорить ее от столь рискованного поступка.

– Тогда тебе не следует вмешиваться.

– Вы уже вынудили меня вмешаться, – угрюмо возразил Нейл. – Нам не удастся ее отговорить, и вы не должны принуждать Энни силой.

– Сомневаюсь, что ты сможешь мне помешать, – сухо заметил Артвейр.

– Я ему помогу, – вмешался Казио.

Они вдвоем решительно подошли к Энни и встали рядом с ней. Она понимала, что даже с волшебным мечом Нейла у них с Казио нет шансов против людей Артвейра. Но ей было приятно, что они стоят рядом.

Артвейр помрачнел.

– Энни…

– И в чем же состоит твой план, герцог Артвейр? – прервала его Энни. – Как ты намерен взойти на трон?

– Я не хочу трона себе, – возмущено возразил Артвейр. – Я лишь желаю Кротении блага.

– И ты полагаешь, что у меня другие желания?

– Я не знаю, чего ты хочешь, Энни, но думаю, что стремление освободить мать помутило твой разум.

Энни подошла к выходу из шатра и указала в сторону укутанного туманом острова. Стоящие снаружи солдаты отступили.

– Трон находится там, за водной гладью, на острове. Именно ради него мы пришли сюда. У меня появилась возможность…

– У тебя нет никаких возможностей. Роберт слишком коварен. Нам лучше отступить, накопить силы, объединиться с Лиром.

– Лир уже спешит сюда, – сказала Энни. – Неужели ты думаешь, что сэр Файл еще не направил к Эслену свой флот?

– Тогда где же он?

– В пути.

– Они не смогут соединиться с нами, – возразил Артвейр. – Какой флот сумеет миновать, а тем более взять Торнрат?

–. Флот не сможет, – согласилась Энни. – Но тебе это по силам.

Артвейр ответил не сразу.

– Это возможно, но чертовски маловероятно, – вздохнул он. – Вот если бы там был лирский флот… – Он задумчиво посмотрел вдаль.

– Флот рядом, я его видела, – спокойно сообщила Энни. – Он прибудет к Эслену через два дня. И если мы не овладеем Торнратом, они погибнут, зажатые между флотом Ханзы и стеной форта.

– Видела флот?

– У меня было видение, кузен.

Артвейр коротко рассмеялся.

– Я не верю видениям, – сообщил он.

Энни схватила его за руку и заглянула в глаза.

– То, что ты сказал обо мне, правда, – признала она. – Однако я изменилась. Я уже не та девочка, которую ты знал. И я знаю больше тебя, кузен Артвейр. Конечно, не о тактике и стратегии, но о вещах, возможно, более важных. Мне известно, как провести войска в Эслен. И что скоро здесь будет сэр Файл. Ты действительно во мне нуждаешься, но вовсе не в качестве номинальной королевы. Я не стану, как выразился Роберт, твоей марионеткой. И мы будем действовать так, как я того хочу, или не будем вовсе. Если, конечно, ты не думаешь, что твоя армия последует за моим трупом. Или за твоим.

Гнев Энни набирал силу, тленное зерно где-то в глубине ее души дало ростки. Она снова чувствовала, как воды жизни и смерти пульсируют вокруг нее, и последовала за ними через щели в доспехах Артвейра, сквозь шершавую поверхность кожи к переплетению сосудов и сжимающихся мышц его сердца. Она ощутила, как оно бьется, а потом нежно его коснулась.

– Нет!.. – выдохнул он. Нет…

Энни казалось, что она все еще видит себя в зеркале. Она услышала собственный голос:

– Назови меня своей королевой, Артвейр, – промурлыкала она, – прямо сейчас. Назови. Снова.

Его лицо налилось краской, но губы начали синеть.

– Что…

– Скажи это.

– Только… не… так.

Энни почувствовала, как его сердце сжимается в судороге, и поняла, что он умрет, если она не остановится. Как все-таки удивительно хрупко человеческое сердце…

Но она не желала смерти Артвейра, поэтому со вздохом освободила его. Он застонал и обмяк, затем попытался выпрямиться, его глаза переполняли удивление и страх.

– Я совсем не то, что ты думаешь. – Она разжала пальцы, освобождая его руку.

– Да, – выдавил он, не спуская с нее глаз, – ты изменилась.

– Флот приближается – и я это знаю. Тебе известно, как вести войну. Мы сможем действовать вместе?

Артвейр долго смотрел ей в глаза, а потом кивнул.

– Хорошо, – сказала она. – Давай обсудим это, только быстро. Спустя час я отправляюсь в Эслен.

Часом позже, когда Энни подходила к лодке Роберта, она ощутила неожиданный толчок. Словно пробуждение от сна, часто снившегося ей в детстве, как будто она падает. Эти сны бывали особенно неприятными, когда она не осознавала, что спит.

Нечто подобное творилось с ней и сейчас. Она хорошо помнила свой спор с Артвейром, а также последовавший разговор, но воспоминания, до сих пор остававшиеся не вполне реальными, вдруг обрели четкость, словно картинка, запах и звук вернулись с прежней остротой. Йодистый и металлический аромат морской воды, водопады жидкого золота, низвергающиеся сквозь тучи… Она заметила мелкие морщинки в уголках глаз Артвейра, обратила внимание на шуршание сухой травы под ногами и прикосновение подошв к камню.

И Эслен. Прежде всего Эслен, белые башни, сияющие на солнце, и призрачно бледные в тени под клочьями облаков, флаги, извивающиеся на ветру подобно хвостам драконов. Справа холмы-близнецы, Том Каст и Том Вот, гордо держали желтовато-коричневые головы высоко над вечнозелеными плечами. Она чувствовала воодушевление и вместе с тем растерянность.

Она совсем не испугалась Артвейра, но сейчас страх вернулся.

Что она делает?

Ей хотелось бегом вернуться к кузену, отдать себя под его защиту, пусть он взвалит на свои плечи ответственность и власть, к которым так явно стремится. Но даже это ее не спасет, и сейчас именно это понимание вынуждало ее идти дальше. Она видела прибытие лирских кораблей, о чем честно сказала Артвейру. Она видела тайные ходы, которые может увидеть только женщина.

Но она видела и кое-что еще: чудовищную женщину из своих кошмаров, скорчившуюся под холодным камнем в городе мертвых.

Ей было восемь, когда они с Острой нашли этот склеп и, будучи маленькими девочками, вообразили, что это гробница Виргеньи Отважной, хотя никто не знал, где похоронена великая королева. Позже они нацарапали молитвы и проклятия на куске свинца и протолкнули в трещину саркофага, и обе почти поверили, что их просьбы будут услышаны.

Как выяснилось, они были правы. Энни просила, чтобы Родерик Данмрог полюбил ее, и он совершенно обезумел от любви. Она просила, чтобы ее сестра Фастия стала добрее, и так оно и вышло – в особенности по отношению к Нейлу МекВрену, если верить тете Элионор.

Ошиблись они лишь в том, кто был похоронен в склепе, кто отвечал на их молитвы.

Она отвлеклась от размышлений и обнаружила, что Роберт наблюдает за ней, опираясь на каменную дамбу.

– Ну, дорогая племянница, – спросил он, – ты готова вернуться домой?

То, как он это произнес, показалось ей странным, и Энни снова испугалась, что, сама того не зная, выполняет отведенную ей роль в его планах.

– Молись, чтобы с моей матерью все было в порядке, – ответила она.

– Она в башне Волчья Шкура, – сообщил Роберт и кивком показал на своего единственного спутника-мужчину, невысокого широкоплечего человека с грубыми чертами лица, украшенного аккуратной бородкой и усами. – Это мой верный друг, сэр Клемент Мартин. Он хранит все ключи и является моим представителем.

– К вашим услугам, – поклонился Мартин.

– Если с ней что-нибудь случится, – сообщил Нейл, – вы познакомитесь со мной очень близко, обещаю вам.

– Я человек слова, – ответил сэр Клемент, – но буду счастлив познакомиться с вами поближе, сэр Нейл, на любых предложенных вами условиях.

– Не нужно ссориться, мальчики, – вмешался сэр Роберт.

Он потянулся к руке Энни. Девушка так удивилась, что не отдернула кисть. Когда Роберт поднес ее к губам, ей с огромным трудом удалось сдержать подступившую к горлу тошноту.

– Приятного тебе путешествия, – пожелал Роберт. – Мы все встретимся здесь завтра, не так ли?

– Да, – ответила Энни.

– И обсудим будущее.

– Так и будет.

Через несколько мгновений она уже была на палубе вместе со своей свитой и лошадьми. Кораблик заскользил к Эслену. Энни вдруг показалось, что там она еще ни разу не бывала.

Когда они сошли на берег и сели в седла, это странное ощущение усилилось.

Замок Эслен был выстроен на высокой горе, и его опоясывали кольцами три стены. Внешняя стена, Твердыня, была самой впечатляющей, ее высота составляла двенадцать королевских ярдов, и она насчитывала восемь башен. Снаружи, на широкой низменности между доками и стеной, успел вырасти целый город, Причальный, со множеством постоялых дворов, борделей, складов и пивных – всего, чего мог пожелать сошедший на берег моряк, независимо от того, открыты ворота города или нет. Тут всегда было шумно, повсюду сновали люди. Считалось, что здесь довольно опасно, и в те несколько раз, когда Энни удавалось незаметно ускользнуть из дворца, она могла сама в этом убедиться.

Сегодня здесь царила тишина, и все встречные моряки носили цвета короны. Однако их было совсем немного – большинство оставалось на кораблях, сквозь ряды которых проскользнула лодка принцессы по пути к острову.

Через приоткрытые двери и окна Энни видела мужчин, женщин и детей – людей, которые здесь жили. Что будет с ними, если тут начнется сражение? Она вспомнила о маленьких деревушках вокруг замков, которые разрушила ее армия. Их жителям пришлось несладко.

После объяснений сэра Клемента и предъявления письма, написанного Робертом, ворота открылись, и кавалькада въехала в Эслен.

В королевском городе было немного оживленнее, чем в Причальном. Энни решила, что так и должно быть. Даже под угрозой войны хлеб должен выпекаться и продаваться, одежда – выстирана, пиво – сварено. Несмотря на всеобщую суету, она и ее спутники привлекали любопытные взгляды.

– Они меня не узнают, – заметила Энни. – Неужели я так изменилась?

Казио рассмеялся.

– Что такое? – спросила она.

– А почему они должны тебя узнавать? – спросил вител-лианец.

– Даже если они не признают во мне свою королеву, я семнадцать лет была их принцессой. Все меня знают.

– Нет, – поправила ее Остра. – Все в замке тебя знают. Знать, рыцари, слуги. Большинство из них тебя признают. Но как обычные прохожие поймут, кто ты такая, если на тебе нет никаких символов королевской власти?

Энни заморгала.

– Поразительно… – пробормотала она.

– Вовсе нет, – отозвался Казио. – Как ты думаешь, многие ли из них имели возможность встретить тебя лицом к лицу?

– Поразительно то, что я об этом никогда не задумывалась. – Энни повернулась к Остре. – Когда мы убегали из замка, я всегда переодевалась в одежды простой девушки. Почему ты мне не говорила, что это не обязательно?

– Не хотела портить тебе удовольствие, – призналась Остра. – Кроме того, нам могли встретиться люди, способные тебя узнать. И не все из них желали тебе добра.

Увидев улыбки спутников, Энни рассердилась: похоже, Казио и Остра словно заранее сговорились и теперь посмеиваются над ее глупостью. Однако она решительно подавила раздражение.

Петлявшая дорога поднималась вверх. Вскоре они приблизились ко вторым воротам. Город Эслен напоминал паутину, наброшенную на муравейник, одни улицы шли кругами вдоль древних стен, другие спускались вниз с холма, точно ручьи. Впрочем, самые широкие из них, которыми пользовались армия и купцы, поднимались не слишком круто, чтобы по ним могли проехать фургоны и тяжелая кавалерия.

Они двигались по одной из таких улиц, Риксплаф, и, таким образом, пересекали большинство районов Западного холма. Каждый из них был чем-то примечателен – во всяком случае, так рассказывали Энни. В некоторых случаях это казалось очевидным; дома старого Фироя увенчивались самыми крутыми крышами в городе, крытыми черной черепицей, и у путешественников, проезжающих мимо, возникало впечатление, что они смотрят на каменные волны. Люди, обитающие здесь, были бледными, а их речь – напевной. Мужчины носили двуцветные куртки, а юбки женщин редко насчитывали менее трех ярких оттенков.

Район Святого Нета казался особенным, но Энни не смогла бы объяснить, в чем эта особенность состоит. Ведь в большинстве из восемнадцати городских районов Энни видела только дома, выходящие на главные улицы, и лишь изредка ей удавалось бросить мимолетный взгляд в сторону узких переулков. Однажды они с Острой сумели пробраться в Двор Гобеленов, квартал сефри, самый причудливый уголок города, полный живых красок, чуждой музыки и диковинных пряных ароматов. Теперь, после того как Энни побывала в провинциях Кротении, она задумывалась о том, что улицы столицы, населенные людьми, возможно, покажутся ей не менее странными.

Что за народ живет в Эслене? Энни поняла, что не знает ответа. Интересно, знал ли его ее отец? Или кто-нибудь из императоров Кротении? Или вообще хоть кто-нибудь?

Сейчас они проезжали по району Ондервед, где повсюду виднелись изображения поросенка: на дверных ручках, на маленьких картинках над дверями, на флюгерах. Все дома были покрыты темно-коричневой штукатуркой, а мужчины носили широкополые шляпы, сдвинутые набок. Многие из них были мясниками, а на площадь Мимхус выходил фасад впечатляющего двухэтажного здания гильдии мясников, выстроенного из желтого камня, с черными оконными створками и крышей.

Когда они въехали на площадь, внимание Энни сразу же приковало к себе странное зрелище, а вовсе не здания вокруг. Большая толпа собралась вокруг помоста, установленного в центре площади, где множество необычно одетых людей, по всей видимости, находились под охраной солдат. Солдаты были в квадратных шапках и черных плащах со значками церкви.

А выше всех – в буквальном смысле устроившись на шатко выглядящем длинноногом деревянном стуле – человек в облачении патира, казалось, вершил некий суд. За его спиной вздымалась виселица.

Энни никогда не видела ничего подобного.

– Что здесь происходит? – спросила она у сэра Клемента.

– Церковь использует площади для открытых судов, – ответил рыцарь. – В городе много еретиков, и, судя по всему, ресакаратум нашел еще нескольких.

– Они похожи на актеров, – заметила Остра. – Уличных комедиантов.

Сэр Клемент кивнул.

– Мы обнаружили, что актеры особенно подвержены соблазнам ереси и колдовства.

– В самом деле? – спросила Энни.

Она пришпорила лошадь и поскакала к помосту.

– Постойте! – предупреждающе воскликнул сэр Клемент.

– Я слышала, как мой дядя отдал вас в мое подчинение, – бросила Энни через плечо. – Возможно, вы его не так поняли?

– Да, конечно, но…

– Да, ваше величество, – ледяным тоном поправила его Энни.

Она отметила, что Казио встал так, чтобы при необходимости оказаться между ней и рыцарем Роберта.

– Да… ваше величество, – стиснул зубы сэр Клемент.

Патир уже некоторое время внимательно наблюдал за ними.

– Что здесь происходит? – поинтересовался он.

Энни выпрямилась.

– Вы меня узнаете, патир? – спросила она.

Его глаза сузились, а потом округлились.

– Принцесса Энни, – ответил он.

– И, по закону Комвена, верховный правитель города, – добавила Энни. – Во всяком случае, в отсутствие моего брата.

– Это спорный вопрос, ваше величество, – ответил патир, чей взгляд нервно метнулся к Клементу.

– Дядя разрешил мне войти в город, – сообщила ему Энни. – Таким образом, он показал, что поддерживает мои притязания.

– Так ли это? – спросил патир у Клемента.

Клемент пожал плечами.

– Да, видимо, так.

– В любом случае, – продолжал церковник, – я занимаюсь делами церкви, которые не имеют касательства к короне. Для нас не имеет значения, кто сейчас сидит на троне, пока рассматриваются подобные вопросы.

– О нет, вы ошибаетесь, – ответила Энни. – А теперь скажите мне, пожалуйста, в чем обвиняются эти люди.

– В ереси и колдовстве.

Энни оглядела стоящих на помосте людей.

– Кто из вас главный? – спросила она у них. Лысый человек средних лет склонил перед ней голову.

– Я, ваше величество, Пендан МейпВэлклам.

– За что вы предстали перед судом?

– Мы играли пьесу, ваше величество, ничего больше – музыкальное представление.

– Пьесу придворного композитора моей матери, Леовигилда Акензала?

– Да, именно ее, ваше величество, насколько могли справиться.

– Пьеса признана колдовской, – перебил патир. – Одно это признание обрекает их на ожерелья святого Вота.

Энни приподняла брови и посмотрела на патира, а потом повернулась и обвела взглядом лица собравшихся на площади зевак.

– Я слышала об этой пьесе, – сказала она, повысив голос. – И слышала, что ее любят в народе. – Энни приподнялась на стременах. – Я Энни, дочь Уильяма и Мюриель. Я пришла, чтобы занять трон моего отца. И первым же указом я оправдываю этих несчастных актеров, поскольку мой отец никогда не стерпел бы подобной несправедливости. Что вы на это скажете, люди Эслена?

Наступила полнейшая тишина.

– Это она, я ее узнал! – раздался голос из толпы. – Я видел ее раньше.

– Освободить их! – заорал кто-то другой, и в следующее мгновение все собравшиеся, кроме солдат и церковников, принялись выкрикивать требования освободить труппу.

– Вы свободны, – сказала Энни актерам. – Мои люди выведут вас отсюда.

– Хватит! – закричал сэр Клемент. – Довольно этой чепухи!

– Энни! – окликнул Казио.

Но она уже их увидела, поскольку ждала такого поворота событий: со всех сторон, расталкивая возмущенную толпу, на площадь хлынули солдаты в цветах Роберта.

Энни кивнула.

– Хорошо, – сказала она. – Лучше узнать об этом сейчас, чем в стенах башни Волчья Шкура, не так ли?

– И что мы будем делать? – спросил Казио.

– Сражаться, конечно, – ответила Энни.

ГЛАВА 6 ПЕРЕКРЕСТКИ

– Винне плохо, – пробормотал Эхок.

Эспер вздохнул, обшаривая взглядом дальний склон холма.

– Я знаю. Она кашляет кровью. Как и ты. – Эспер показал на ряд почерневших растений. – Видишь?

– Да, – кивнул Эхок. – Он вышел из воды здесь.

Идти по такому следу было бы нетрудно, но вурм охотно пользовался реками для продвижения вперед, что временами осложняло дело, в особенности если река разветвлялась. Они чуть не потеряли его, когда он повернул вверх по реке Тен, но вовремя заметили дохлую рыбу, которую сносило к Ведьме.

Они шли по следу, стараясь держаться как можно дальше. Они никогда не ступали на него, а воду брали выше по течению, и Эспер надеялся, что яд, попавший в их тела, начнет постепенно выходить.

Однако лучше им не становилось.

Снадобье, полученное от людей Фенда, помогало, но с каждым днем приходилось сокращать порции. Лошади выглядели лучше, но животные ни разу не ступили на отравленную землю и не вдыхали отравленное дыхание твари.

Вскоре Винна закашлялась. Эхок опустился на колени и принялся изучать следы давно потухшего костра.

– Ты думаешь, здесь прошел Стивен? Эспер огляделся по сторонам.

– Их было четверо, и они двигались не от реки. Они пришли со стороны Брог-и-Страда. Если это Стивен, вурм не преследует его – но их пути пересекаются.

– Может быть, вурм знает, куда он идет.

– Может быть. Но сейчас мне бы гораздо больше хотелось найти Фенда.

– А что, если он умер?

Эспер резко рассмеялся, но смех тут же перешел в кашель.

– Сомневаюсь. Мне нужно было его прикончить.

– Не представляю как. К тому времени, как мы нашли твою стрелу, вурм уже скрылся. Не собирался же ты убивать его кинжалом.

– Нет, но я мог прикончить Фенда.

– Вурм – его союзник. Нам повезло, что мы спаслись.

– Чтобы умереть медленно.

– Нет, – возразил Эхок. – Мы его догоним. Сейчас он движется по суше, а значит, намного медленнее.

– Да, – с сомнением пробормотал Эспер.

Эхок, возможно, был прав, но они и сами с каждым днем двигались все медленнее.

– Присмотри за лошадьми и лагерем, – распорядился Эспер. – А я найду нам какой-нибудь еды.

– Хорошо, – кивнул Эхок.

Эспер нашел звериную тропу и удобное место для засады на ветвях платана. Он устроился там и расслабился, позволяя усталости завладеть телом, но глаза его неустанно обшаривали лес.

Прошло десять лет с тех пор, как Эспер в последний раз побывал в болотах низовий Тен, в одной из редких вылазок за границы Королевского леса. Он доставил пойманных им бандитов в магистрат Офтена, а по дороге слышал интересные истории о Сарнвуде и колдунье, которая якобы там живет. Тогда он был сам себе хозяином, и ему захотелось посмотреть на древний, предположительно таинственный лес. Эспер успел преодолеть лишь полпути, когда новость о Черном Варге заставила его свернуть на юг, а нового путешествия он так и не предпринял.

Однако он несколько дней охотился здесь. Дело было летом, когда все цвело и зеленело. Теперь земля заросла камышом и ломким рогозом и покрылась хрупкой коростой льда, в которой отражалось небо. Справа виднелась разрушенная стена черного камня, а дальше за ней – курган подозрительно правильной формы. Эспер слышал, что много лет назад здесь было могучее королевство. Стивен наверняка мог бы бесконечно долго об этом разглагольствовать, но сам он знал лишь, что оно давным-давно исчезло, и, хотя он и находился лишь в нескольких лигах от Офтена, это был один из самых пустынных уголков Средних земель.

Почва была здесь совсем не плодородной, даже если ее удавалось осушить, и немногочисленные местные жители занимались рыбной ловлей и разводили коз. Эспер что-то смутно помнил о землях, проклятых во время Колдовских войн, но его никогда не занимали подобные истории, хотя теперь, оглядываясь назад, он об этом жалел.

Что-то привлекло его внимание: не движение даже, а нечто странное, чего здесь не должно было быть…

Тоскливое предчувствие овладело Эспером, когда он понял, в чем дело. Черные шипы лезли из мертвых стволов кипарисов и тянулись к соседним деревьям. Он уже видел такие шипы в долине, где спал Терновый король, и в Королевском лесу, пораженном болезнью. И сюда они проникли тоже.

Значит ли это, что сюда направляется Терновый король? Или они начали распространяться повсюду?

Эспер содрогнулся, у него закружилась голова, и он едва не рухнул со своего насеста. Он судорожно вцепился в ветки, дыхание с хрипом срывалось с его губ. Перед глазами плясали яркие пятнышки. В последние несколько дней он лишь делал вид, что выпивает свою порцию лекарства, и болезнь брала свое.

Он должен настичь Фенда. Куда же направляется этот мерзавец?

Что-то не давало ему покоя, и внезапно он понял что.

Прежде чем лесничий успел додумать мысль до конца, его внимание привлекло движение. Сдерживая дыхание, он ждал, пока на тропу не вышла олениха. Он дрожащими руками прицелился и прострелил ей горло. Та бросилась бежать. Эспер вздохнул и слез с дерева, понимая, что теперь ему придется ее преследовать.

– У меня есть план, – сообщил он Винне и Эхоку, пока они поджаривали оленину.

Винна выглядела еще хуже, чем утром, и даже ела с трудом.

– Но поскольку он касается всех нас, я бы хотел, чтобы вы его обдумали.

– Что? – спросила Винна.

– Когда мы встретили Лешью, она кое-что сказала. Из ее слов выходит, что Фенд навещал Сарнвудскую колдунью.

– Да, я помню, – подтвердила Винна.

– И тот человек, которого мы поймали, – он сказал, что именно там Фенд получил вурма. Ее называют матерью чудовищ, так что все вроде бы сходится.

– Ты полагаешь, Фенд туда вернется? – спросила Винна.

– Может быть. Или нет. Не в этом дело. Если он получил вурма у колдуньи, возможно, она же дала ему противоядие.

– О… – слегка оживилась Винна.

– Ага! – протянул Эхок.

– Вот именно. Мы не догоним вурма. Не можем протянуть так долго. Он на несколько дней опережает нас и, хотя по земле, возможно, движется медленнее, лишь немногим уступает лошади. А если по пути попадется еще одна река…

– Вместо этого ты предлагаешь отыскать мать чудовищ и попросить у нее лекарство от яда ее деточки? – спросила Винна.

– Я не собирался ли о чем просить Фенда, – ответил Эспер. – И ее не стану.

– Но мы знаем, что у Фенда средство есть.

– Не обязательно. Насколько я знаю Фенда, у него есть противоядие только для себя.

– Или противоядия не существует, – продолжала Винна. – Может быть, Фенд вроде Стивена и яд на него не действует.

– Это возможно, – признал Эспер. – Но у матушки Гастии было настоящее снадобье. Матушка Гастия была колдуньей, так что, может быть, эта, из Сарнвуда… – Он замолчал и пожал плечами.

Винна немного подумала, а потом слабо улыбнулась.

– Только чтобы посмотреть, как ты будешь добывать противоядие, уже стоит пойти, – решила она. – Я согласна.

Эхок долго не отвечал.

– Она ест детей, – наконец сказал он.

– Ну, я уже не ребенок, – проворчал Эспер.

Перед самым рассветом они перешли Тен выше по течению, чем к берегу выходил след вурма. Огру пришлось взламывать тонкий лед. На другом берегу земля была тверже и поднималась пологим холмом, заросшим ивами и сассафрасами. Когда солнце поднялось выше, Эспер и его спутники уже ехали по дикой равнине. Изредка попадались пастбища и поля, где поднималась озимая пшеница. Деревья встречались редко, далеко друг от друга. Эсперу не нравились столь открытые просторы; ему казалось, что на него может что-то спикировать с неба. Кто знает, вдруг и это не выдумка? Если бывают змеи длиной в половину лиги, почему бы в небе не летать столь же огромным орлам?

В Средних землях проживало слишком много людей, во всяком случае раньше. Они не строили огромных городов, как это делали жители обоих побережий, но здесь было немало хуторов – дом, амбар, несколько пристроек и сараев, – а через каждыенесколько лиг были разбросаны рыночные площади, окруженные полудюжиной зданий. На вершине почти каждой возвышенности, которую можно было назвать холмом, стояли замки, некоторые – в руинах, над другими вился дымок, признак жилья. За прошедший день они видели три таких замка. Немало, если учесть, как редко попадались даже самые условные холмы в этих местах.

Однако в первый день им не встретилось ни одного человека, поскольку они все еще двигались вдоль следа, оставленного вурмом, и им не хотелось терять время на то, чтобы приблизиться к далеким домикам. Коров, овец, коз или лошадей тоже не было видно. Вурму требовалась еда – и, должно быть, много, тварь-то не маленькая.

Утром следующего дня след твари свернул к северу от пути, намеченного Эспером, и они остановились на развилке. Пришло время проверить его решимость. Лесничий глянул на Винну и утвердился в своем выборе. Они двинулись на северо-восток, в сторону Сарнвуда.

Очень скоро они встретили стадо пасущихся коров и двоих людей. Когда они подъехали поближе, Эспер разглядел, что это мальчик и девочка, не старше лет тринадцати. Сперва показалось, что дети собираются бежать от чужаков, но они остались на месте, пока всадники не приблизились на расстояние около пятидесяти королевских ярдов.

– Привет! – крикнула девочка. – Кто вы?

Эспер поднял пустые руки.

– Я Эспер Белый. Королевский лесничий. А это мои друзья. Мы не причиним вам вреда.

– А что такое «лесничий»? – уточнила девочка.

– Я охраняю лес, – пояснил Эспер.

Девочка почесала в затылке и огляделась вокруг, словно искала лес.

– Вы заблудились? – наконец поинтересовалась она.

– Нет, – ответил Эспер. – Но можно мне подъехать поближе? От этих криков у меня устала глотка.

Мальчик и девочка переглянулись, а потом снова посмотрели на чужаков.

– Я не знаю, – сказала девочка.

– Нам стоит спешиться, – предложила Винна. – Они испуганы.

– Они боятся меня, – уточнил Эспер. – Я спешусь. Винна, почему бы тебе не подъехать к ним первой. Но оставайся на лошади, по крайней мере пока не окажешься совсем рядом.

– Хорошая мысль, – согласилась она.

Этлод и ее брат Аосли оказались светловолосыми и розовощекими. Девочке было тринадцать, пареньку – десять. У них нашелся хлеб и сыр, к которым Эспер добавил щедрую порцию вчерашней оленины. Он не успел как следует закоптить мясо, так что его нужно было съесть как можно быстрее, пока оно не испортилось. Они устроились на склоне пологого холма под одинокой хурмой, наблюдая за коровами.

– Мы ведем стадо в Хаймет, – объяснила Этлод, – к моему дяде. И мы должны следить, чтобы по дороге коровы ели вдоволь.

– А где этот Хаймет? – спросил Эспер. Выражение лица Этлод подразумевало, что тот, кто не знает, где находится Хаймет, вряд ли вообще что-то знает.

– До него около лиги, – ответила она, указывая на северо-восток. – По дороге из Торпа в Кренрефф.

– Мы едем в ту сторону, – сказала Винна.

Эспер собрался перебить ее прежде, чем она предложит детям путешествовать вместе. У него не было желания примериваться к шагу ленивых коров. Но Винна выглядела такой истощенной и хрупкой, что он промолчал.

– Вы больны? – не сдержался Аосли.

– Да, – кивнула Винна. – Все трое. Но наша болезнь не заразна.

– Да, она от ваурма, верно?

Они покинули земли усттишей, и ее произношение немного отличалось от привычного им, но смысл вопроса сомнений не вызвал.

– Да, – подтвердил Эспер.

– Хауди его видела, – сказал мальчик.

Сестра дала ему легкий подзатыльник.

– Этлод, – поправила она. – Я уже выросла из этого прозвища. В будущем году я выйду замуж. И мама отошлет тебя жить со мной, и тогда, если ты будешь меня так звать, я заставлю тебя есть телячий навоз.

– Мама до сих пор так тебя зовет.

– Так то мама, – отрезала девочка.

– Ты видела вурма? – вмешалась Винна. – Где именно, западнее?

– Нет, я думаю, там он возвращался, – ответила девочка.

– О чем ты? – уточнил Эспер, наклоняясь поближе.

– Это было еще до святок, – сказала она. – Я пошла с братом матери в Маэл, на берегу ручья Фенн, впадающего в Ведьму. Мы видели ваурма в реке. И многие люди, которые живут в округе, заболели, как вы.

– До святок.

– Да.

– Значит, он действительно пришел из Сарнвуда.

– О да. – Глаза девочки слегка округлились. – Откуда еще ему взяться?

Ее слова немного приободрили Эспера. Его догадка оказалась верной, возможно, остальные его предположения также не промахнутся.

– А что ты знаешь про Сарнвуд? – спросил Эспер.

– Там полно призраков, альвов и бойгшиннов! – выпалил Аосли.

– И колдунья, – добавила Этлод, – не забудь про колдунью.

– А ты знаешь кого-нибудь, кто там бывал? – спросила Винна.

– Ну… нет, – ответила девочка. – Потому что оттуда никто не возвращается.

– Кроме дедушки, – поправил ее Аосли.

– Да, – согласилась Этлод. – Но он ходил на запад, в лес.

– Так вы туда идете? – заинтересовался мальчик. – В Сарнвуд?

– Да, – кивнул Эспер.

Мальчик заморгал и посмотрел на Огра.

– Когда ты умрешь, можно, я возьму твою лошадь?

Эхок, обычно сдержанный, на сей раз расхохотался. Он так смеялся, что Винна тоже развеселилась, и даже Эспер не удержался от усмешки.

– Ты норовишь откусить кусок больше, чем сможешь прожевать, – заметил он. – Огр слишком велик для тебя.

– Не-е, я с ним слажу, – уверенно сообщил Аосли.

– Как скоро вы доберетесь до Хаймета? – спросила Винна.

– Через два дня, – ответила Этлод. – Мы не хотим, чтобы коровы отощали.

– А не опасно странствовать одним? Этлод пожала плечами.

– Пожалуй, раньше было не так опасно. – Она нахмурилась, а потом продолжила чуть увереннее: – Но у нас нет выбора. С тех пор как умер отец, этим некому больше заняться. И мы уже делали это.

Винна посмотрела на Эспера.

– Может быть, мы могли бы…

– Мы не можем, – прервал ее Эспер. – Два дня…

– Отойдем, Эспер, – предложила Винна, кивком указывая в сторону.

– Ладно.

Винне было тяжело двигаться, и они отошли недалеко, но шепот дал им ощущение некоторой скрытности.

– Ты не так болен, как я, – сказала Винна. – С тобой что-то произошло, когда Терновый король спас тебе жизнь, ты стал сильнее. Ведь ты почти не пьешь лекарство, которое мы забрали у человека Фенда, верно?

Он коротко кивнул.

– Тем не менее я ощущаю яд, – признался он. – Но я не так сильно болен, как ты.

– Как далеко еще до Сарнвуда?

– Три дня, – немного подумав, ответил Эспер.

– А если идти так быстро, как теперь идем мы? – уточнила Винна.

Он вздохнул.

– Четыре или пять дней.

Винна закашлялась, и ему пришлось поддержать ее, чтобы она устояла на ногах.

– Через два дня я почти наверняка не смогу сидеть в седле, Эспер. Тебе придется меня привязывать. Эхок, как мне кажется, протянет немногим дольше.

– Но если мы задержимся здесь…

– Только я и Эхок, Эспер, – уточнила Винна. Ее глаза наполнились слезами. – Если мне осталось жить всего несколько дней, я бы предпочла помочь этим детям добраться туда, куда они идут, а не гоняться за несуществующим снадобьем.

– Но оно существует, – не сдавался Эспер. – Ты же слышала, что они сказали: Фенд взял вурма в Сарнвуде. Я уверен, что там он получил и противоядие.

– А еще я слышала, что из Сарнвуда никто не возвращается.

– Потому что туда еще не попадал я.

Она устало покачала головой.

– Нет, давай отведем их в Хаймет. Там мы сможем расспросить взрослых, побольше узнать про колдунью.

– Но мы не можем задерживаться так надолго.

– Я хочу им помочь, Эспер.

– Они не нуждаются в нашей помощи, – с отчаянием возразил он. – Они делали это раньше, ты же слышала.

– Они очень сильно напуганы. Кто знает, с чем им придется встретиться за ближайшие два дня. Если и не с вурмом или греффином, так с ворами или бандитами.

– Не они заботят меня, а ты, Винна.

– Да, я знаю. Но сделай это ради меня.

По ее щекам катились слезы. Лицо покраснело, губы отливали синевой.

– Тогда я поеду в Сарнвуд сам. Так будет проще, тут ты права. Эхок все равно не будет в состоянии сражаться, я не подумал.

– Нет, любовь моя, – не согласилась Винна. – Нет. Тогда я умру без тебя, понимаешь? Я хочу сделать свой последний вздох в твоих объятиях. Я хочу, чтобы ты был рядом.

– Ты не умрешь, – ровным голосом сказал Эспер. – Я вернусь и принесу лекарство. Мы встретимся в Хаймете.

– Нет. Неужели ты меня не слышишь? Я не хочу умирать одна! А она убьет тебя!

– А как насчет Эхока? Если ты и сдалась, у нас еще остается надежда его спасти, даже по твоему счету.

– Я… Эспер, пожалуйста, у меня не хватит мужества. У него перехватило горло, кровь застучала в ушах.

– Хватит, – отрезал он.

Он поднял Винну на руки, отнес обратно, посадил на лошадь и отвел в сторону ее протянутые руки.

– Эхок! – позвал Эспер. – Иди сюда.

Мальчик повиновался.

– Ты и Винна поедете вместе с ребятами в город. Там вы найдете лекаря, слышишь меня? Местные могут знать о чудовищах и их яде больше, чем мы думаем. Ждите меня в Хаймете, я обязательно вернусь.

– Эспер, нет! – тихо простонала Винна.

– Ты была права! – ответил он. – Поезжай с ними.

– Давай поедем вместе!

Вместо ответа Эспер вскочил в седло Огра.

– Я скажу Огру, чтобы он нашел тебя, когда я умру, – пообещал Эспер Аосли. – Но ты должен хорошо о нем заботиться.

– Да, господин!

Эспер повернулся, чтобы бросить последний взгляд на Винну, и увидел, что она совсем недалеко.

– Не покидай меня, – прошептала она, ее губы продолжали шевелиться, но лесничий не слышал больше ни звука.

– Я ненадолго, – пообещал Эспер.

Винна закрыла глаза.

– Тогда поцелуй меня, – попросила она. – Поцелуй меня еще один раз.

Скорбь росла в нем, словно чудовище, наполняя все пещеры его тела, пытаясь прогрызть дорогу к глазам.

– Береги этот поцелуй, – сказал он. – Я заберу его, когда вернусь.

Эспер развернулся и поехал прочь. Он не смотрел назад. Не мог себя заставить.

ГЛАВА 7 БЕШЕНЫЙ ВОЛК

Роберт Отважный пригладил усы, отпил вина и вздохнул. Стоя на дамбе, он смотрел через затопленные земли в сторону Эслена.

– Я всегда предпочитал галлеанские вина, – заметил он. – В них чувствуется вкус солнца, не так ли? Белый камень, черная почва, темноглазые девушки… – Он немного помолчал. – Вы бывали там, сэр Нейл? Вителлио, Теро Галле, Хорнлад – вы объехали почти весь континент. Я очень надеюсь, что вам удастся побывать и в остальных его краях. Скажите мне, верно ли, что путешествия расширяют взгляды человека, способствуют приобретению новых вкусов? Удалось ли вам узнать что-нибудь новое за время ваших странствий?

Нейл смотрел на принца со странным ощущением, что рядом с ним – насекомое. Ничего конкретного, только что-то странное в том, как он двигался.

Собака, олень, даже птица или ящерица – все эти существа двигаются плавно, в гармонии с окружающим миром. А вот движения жуков кажутся странными. Дело не в том, что они слишком быстры или имеют шесть ног; просто они перемещаются в соответствии с ритмами иного мира, куда меньшего, и, возможно, великаны вроде Нейла не могли почувствовать эти меньшие ритмы.

Так было и с Робертом. Его движения копировали нормальные, но не могли их в полной мере воспроизвести. Если смотреть на него краем глаза, даже в изгибе его губ было что-то чудовищное.

– Сэр Нейл?.. – вежливо напомнил о себе Роберт.

– Я просто задумался, как лучше описать свои впечатления, – спохватился Нейл. – Поначалу меня поразили размеры мира и то, что в нем так много разных стран. Меня восхитило, как различны люди и как много между ними общего.

– Как интересно! – проговорил Роберт тоном, подразумевающим прямо противоположное.

– Да, пока я не оказался в Эслене, – продолжал Нейл, – мне казалось, что мой мир велик. Ведь море кажется бесконечным тому, кто плывет на корабле, и островов в нем столько, что и не сосчитать. Но потом я обнаружил, что все это может поместиться в кружке, если считать мир столом.

– Поэтично, – заметил Роберт.

– В маленькой чашке мира, где я жил, – развивал мысль Нейл, – все было предельно просто. Я знал, за кого сражаюсь и почему. А когда я оказался здесь, все невероятно усложнилось. И чем больше я путешествовал, тем запутаннее становилась общая картина.

Роберт снисходительно улыбнулся.

– Как именно вы запутались? Перестали понимать, что правильно, а что – нет?

Нейл улыбнулся в ответ.

– Я вырос, сражаясь. Главным образом мне приходилось воевать с пиратами Вейханда. Они нападали на мой народ – а значит, были плохими. Они выступали на стороне Ханзы, которая нас когда-то завоевала и хотела бы завоевать снова, – а значит, были плохими. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что убивал людей, которые мало чем отличались от меня. Вероятно, они умирали с верой в свою правоту, рассчитывая, что их отцы, наблюдающие за ними с небес, будут гордиться своими сыновьями.

– Да, я понял, – сказал Роберт. – Возможно, вы об этом не знаете, но существуют целые философские системы, построенные на тех же посылках. Однако подобная философия подходит только для сильного ума, поскольку предполагает – как, по сути, сказали и вы сами, – что не существует таких вещей, как добро и зло, и что большинство людей поступают так, как они считают правильным. И лишь отсутствие общего понятия о правильном заставляет нас верить в добро и зло.

Он порывисто наклонился к рыцарю.

– Вы прошли долгий путь, сэр Нейл. Преодолели многие лиги. Однако можно путешествовать иначе – во времени, если можно так выразиться, – изучая историю. Подумайте о противоречиях, которые нас разделяют; меня обливают грязью за то, что я попытался упрочить наши дружеские связи с Ханзой, чтобы избежать войны, которой мы сейчас не можем себе позволить. Мои противники утверждают, что мои действия могут привести к тому, что через несколько лет Рейксбурги завладеют троном Эслена. Но почему мы должны считать такой вариант неверным? Потому что Ханза – это зло? Потому что Ханза хочет править нашим королевством? Однако мои предки, Отважные, отвоевали Кротению у Ханзы в кровавой бойне. Мой прапрадедушка убил императора Рейксбургов в Голубином зале. И кто тогда представлял зло, а кто добро? Бессмысленный вопрос, не так ли?

– Я не так образован, как вы, – признал Нейл. – Я плохо знаю историю и еще меньше философию. В конце концов, я рыцарь, и мне положено выполнять приказы. Я убил немало людей, которые могли бы мне понравиться, если бы мы встретились при других обстоятельствах, поскольку они, как вы верно заметили, не были злом. Мы лишь служили разным хозяевам, которые преследовали противоположные цели. В некоторых случаях все было еще проще. Чтобы выполнить долг, я должен был остаться в живых, а для этого иногда приходится убивать других. Как вы сказали, большинство людей в нашем мире стараются поступать правильно, они защищают тех, кого любят, и ту жизнь, которую знают, и живут в соответствии со своим пониманием долга и обязанностей.

– Все это совершенно разумно.

– Да, – продолжал Нейл. – Вот почему при встрече с настоящим злом я не мог его не узнать. Ведь оно подобно высокому черному дереву, выросшему посреди поля зеленого вереска.

Роберт заморгал, а потом рассмеялся.

– Значит, после всего сказанного вы все еще верите в существование по-настоящему злых людей. И обладаете способностью читать в их сердцах, позволяющей понять, что они отличны от большинства людей, которые стараются всегда поступать правильно.

– Я попробую выразиться иначе, – сказал Нейл.

– О, пожалуйста.

– Вы знаете остров Лин?

– Боюсь, что нет.

– Ничего удивительного. Это всего лишь скала, хотя и с тысячей крохотных долин и расселин. Там есть волки, но они живут в горах и не спускаются вниз, туда, где селятся люди.

Когда мне шел пятнадцатый год, я все лето провел на Лине, где служил в лирском гарнизоне. В тот год с гор спустился волк – крупный волк. Сначала он убивал только маленьких детей и овец, потом начал охотиться на подростков, женщин и даже мужчин. Нет, он не ел своих жертв; он просто калечил их и оставлял умирать. Понятно, что могло быть множество причин, по которым он так поступал; может быть, погибла его мать вместе с братьями и сестрами, и он вырос вне стаи, одиночкой, изгоем. Может быть, его кто-то укусил, и он взбесился. Не исключено, что однажды с ним плохо обошелся какой-то человек, и волк поклялся мстить всему нашему роду.

Мы не стали задавать себе все эти вопросы. Не было нужды. Тварь выглядела как волк, но вела себя иначе. Его невозможно было отпугнуть или усмирить, с ним невозможно было договориться. Оставалась единственная возможность сделать наш мир лучше – уничтожить волка. Так мы и поступили.

– Можно возразить, что для волка вы не сделали мир лучше.

– И можно ответить, что, если мир постарается соответствовать желаниям одного безумного волка, он вряд ли станет лучше для кого-то еще. И тот волк, который этого потребует, и есть это черное дерево в зеленом поле вереска.

– А почему не зеленое дерево в черном поле вереска? – задумчиво спросил Роберт.

– Почему бы и нет? – согласился Нейл. – Дело ведь не в цвете.

– Тогда я хочу задать вам вопрос, – сказал Роберт.

Он допивал остатки вина и потянулся за бутылкой, однако в последний миг остановился.

– Вы позволите?

– Как вам будет угодно.

Роберт налил себе вина, отхлебнул и вновь повернулся к Нейлу.

– Вот мой вопрос. Представим себе, что кто-то кажется вам этим вашим черным деревом, действительно злым человеком. Бешеным волком, которого необходимо убить. Разве вы могли бы доверить ему жизнь, скажем, молодой женщины, вне зависимости от того, какие обещания он дает?

– Он служит лишь себе, – ответил Нейл. – Он не признает никого выше себя. Поэтому я могу быть уверен, что он никогда не пожертвует собой.

– В самом деле? Даже из мести? В конце концов, все мы умрем. Я не знаю способа этого избежать – неужели он известен вам? Предположим, что этот человек имеет некие амбиции, удовлетворить которые невозможно. Если кто-то не может получить в наследство дом, о котором мечтает, неужели он не попытается его сжечь? Разве такое поведение не должно быть естественным для человека, которого вы только что описали?

– Я устал от всего этого, – сказал Нейл. – Если что-нибудь случится с Энни, ваша смерть будет медленной.

– Но как она сможет подать вам сигнал? Откуда вам знать, все ли с ней в порядке?

– Такой сигнал существует, – заверил его Нейл. – Мы сможем увидеть его отсюда. Если до заката ничего не произойдет, я отрежу один из ваших пальцев и отошлю его вашим людям. И так будет продолжаться до тех пор, пока ее не освободят или не станет очевидно, что Энни мертва.

– Вы окажетесь в дурацком положении, когда все это закончится, а мы с Энни станем добрыми друзьями. Как вы думаете, что случается с рыцарями, которые угрожают своему господину?

– Сейчас меня это не интересует, – ответил Нейл. – А когда придет время, я приму ту судьбу, которой заслуживаю по мнению моей королевы.

– Конечно, так и будет, – фыркнул Роберт.

Потом он посмотрел на небо, и губы его искривила улыбка.

– Вы не спрашиваете о своей прежней королеве, Мюриель. Разве вам не любопытно?

– Речь не идет о праздном любопытстве. Я не спрашиваю вас потому, что у меня нет никаких оснований вам верить. Любые ваши слова лишь посеют во мне сомнения. Придет время, и все разъяснится.

– Предположим, она пожалуется, что я плохо с ней обращался. Предположим, что все пройдет хорошо – я отойду в сторону, Энни займет трон, – а у Мюриель будут жалобы на плохое обращение…

– Тогда у нас состоится еще одна беседа о бешеных волках.

Роберт допил вино и вновь потянулся к бутылке. Однако та тоже опустела.

– Не сомневаюсь, что у вас найдется еще, – громко произнес он.

По кивку Нейла один из солдат Артвейра поспешил за новой бутылкой.

– Значит, дело не в Фастии? – спросил Роберт. – Я говорю о ваших чувствах. Надеюсь, она не имеет отношения к происходящему.

До сих пор Нейл испытывал к Роберту лишь презрение, и его это устраивало, поскольку позволяло сдерживать кровожадные порывы. Теперь ярость вновь вспыхнула в нем, и лишь огромным усилием воли Нейл сумел подавить ее.

– Такая трагедия, – продолжал Роберт. – И бедняжка Элсени как раз собиралась замуж. Будь у Уильяма чуть больше здравого смысла…

– Как вы можете винить короля? – спросил Нейл.

– Он заставил Комвен признать его дочерей наследницами. Он не мог не понимать, что превращает их в мишени.

– Мишени для кого, принц Роберт? – спросил Нейл. – Для узурпатора?

Роберт тяжело вдохнул.

– На что вы намекаете, сэр Нейл?

– Мне казалось, что это вы на что-то постоянно намекаете, принц Роберт.

Роберт наклонился вперед и понизил голос.

– Ну, и как оно? Королевская косточка? Отличается от обычной? Я всегда так считал. Но все они брыкаются и кричат, как животные, не так ли?

– Замолчите, – прорычал Нейл.

– Пойми меня правильно: Фастия нуждалась в хорошей взбучке. Мне всегда казалось, что она из тех, кто предпочитает сзади, на четвереньках. По-собачьи. Все было именно так?

Нейл слышал свое хриплое дыхание, мир повернулся яркой гранью, как в те мгновения, когда им овладевала ярость битвы. Его рука сжала рукоять меча Рока.

– Вам лучше замолчать, – сказал Нейл.

Появился молодой солдат с бутылкой вина.

– Это поможет мне замолчать, – сообщил Роберт.

Но, взяв бутылку, он неожиданно встал и разбил ее о голову юноши.

Все происходило очень медленно: тяжелое стекло ударило в висок, струей брызнула кровь, Нейл заметил, как глаз выскочил из глазницы, когда череп хрустнул, не выдержав удара. Одновременно Роберт потянулся к мечу солдата.

Нейл был счастлив. Счастлив, поскольку волшебный меч уже вылетел из ножен и устремился вперед. Роберт дернул умирающего юношу к себе, чтобы заслониться им, но клинок прорезал его и глубоко вошел в тело принца. Нейл ощутил странный толчок, словно оружие воспротивилось ему, и его пальцы инстинктивно разжались.

Краем глаза он заметил, как приближается кулак Роберта, все еще сжимающий горлышко и верхнюю треть бутылки. Нейл, не задумываясь, вскинул руку.

Слишком поздно. В голове у него словно что-то взорвалось. Нейла отбросило назад, ярость помогла ему сохранить сознание, но, когда он вскочил на ноги, Роберт уже отступил на два ярда, сжимая в руке меч Рока. На его лице застыла демоническая усмешка.

Оглушенный, Нейл потянулся за кинжалом, прекрасно понимая, что он не поможет против зачарованного клинка.

Однако в этот миг в грудь принца ударила стрела, потом еще одна, он отступил на шаг, закричал и рухнул с дамбы в воду. Нейл бросился за ним, сжимая кинжал.

Люди Артвейра успели перехватить его у самого края, помешав прыгнуть в воду с высоты в восемь ярдов.

– Нет, болван! – крикнул Артвейр. – Пусть им займутся мои лучники.

Нейл отчаянно сопротивлялся, но кровь заливала ему глаза, а мышцы отказывались подчиняться.

– Нет! – закричал он.

Наступила долгая тишина. Они ждали, что тело принца, живого или мертвого, всплывет на поверхность.

Но так и не дождались. Артвейр отправил людей нырять в воду, но они так ничего и не нашли.

Вечером над водой поднялся холодный туман, однако башня Пеликана возвышалась над белесой полосой, и ее северная сторона была отчетлива видной – и темной.

– Даже если она зажжет огонь, – сказал Нейл, прижимая чистую тряпицу к ране на голове, – это будет лишь означать, что ее пытали, чтобы заставить выдать сигнал.

– Верно, – согласился Артвейр. – Единственное, что будет что-то означать, это если она вообще не зажжет огня.

– Вас это устроит, ведь так? – резко спросил Нейл. – Погибшая от рук людей Роберта, Энни была бы для вас куда полезнее, чем оставшаяся в живых, во всяком случае теперь, когда вам стали известны ее намерения.

Артвейр немного помолчал, а потом глотнул из зеленой бутыли, стоявшей рядом с ними на скамье. Они сидели вдвоем на верхнем этаже полусожженного маленда, дожидаясь сигнала Энни.

Потом он предложил бутылку Нейлу.

– Я не стану притворяться, что утром она меня осчастливила, – сообщил герцог. – Она дотянулась до моего нутра. Я ощущал ее там. Что с ней произошло, сэр Нейл? Во что превратилась эта девочка?

Нейл пожал плечами и взял бутылку.

– Мать отправила Энни в монастырь Святой Цер. Вам это о чем-то говорит?

Артвейр с сомнением посмотрел на Нейла, который отпил из бутылки и ощутил вкус огня, торфа и морских водорослей. Он с удивлением посмотрел на бутылку.

– Такое делают на Скерне, – пробормотал он.

– Да. «Ойч де Фай». Значит, в монастырь Святой Цер? Принцесса, прошедшая обучение в монастыре… Неожиданно со стороны Мюриель.

Артвейр забрал бутылку и хлебнул еще, пока Нейл смаковал аромат. Он никогда много не пил; алкоголь притуплял чувства. Но сейчас это было ему безразлично, поскольку чувства оказались бесполезны, а все тело мучительно болело.

– Но ты неправильно меня понял, сэр Нейл, – продолжал Артвейр. – Я действительно считаю, что девушка, которой едва минуло семнадцать зим, не способна вести осаду самой могучей крепости нашего мира, но из этого еще не следует, что я стремлюсь занять трон. Обязанности герцога и без того достаточно обременительны, чтобы впрягаться еще и в телегу Комвена. Веришь ты мне или нет, но я действительно считаю, что именно Энни должна занять трон, и я пытаюсь сделать все, чтобы так и произошло. – Он еще раз приложился к бутылке. – Что ж, она поступила так, как считала нужным, посмотрим, что из этого выйдет.

– Все из-за меня, – сообщил Нейл, забирая бутылку и делая большой глоток. Он едва не задохнулся, но по телу разлилось приятное тепло. – Я не смог сдержать гнев.

– Роберт намеренно злил тебя, – заметил Артвейр. – Он хотел умереть.

– Он хотел, чтобы я с ним сражался, – продолжал Нейл, а потом отхлебнул еще, не обращая внимания на протянутую руку Артвейра. Только после этого рыцарь вернул бутылку. – Но это верно, я попался на его уловку, как последний болван. Я позволил гневу лишить меня рассудка. Однако Роберт жив; в этом все дело.

– Я этого не видел, но мои люди сказали, что твой клинок проткнул его насквозь. К тому же Роберт определенно не всплывал из воды, – заметил Артвейр.

– Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным, – возразил Нейл. – В Вителлио и Данмроге я сражался с человеком, который не мог умереть. В первый раз он едва меня не убил. Во второй я отсек ему голову, однако он продолжал шевелиться. В конце концов мы разрубили его на сотню кусков и сожгли их. Один друг рассказал мне, что таких существ называют носчолками и они могут существовать благодаря тому, что закон смерти нарушен. Конечно, я не большой знаток носчолков, но я сражался с одним из них и почти уверен, что принц Роберт из их числа.

Артвейр выругался на языке, которого рыцарь не знал, а потом они долго молчали, пока по три раза не приложились к бутылке. Это было обычной паузой для разговоров о сверхъестественных вещах – по крайней мере за выпивкой.

– Ходили такие слухи, – наконец сказал герцог, – но я им не верил. Роберт всегда славился нездоровыми наклонностями, а люди любят преувеличивать.

Нейл снова выпил. Теперь напиток казался ему добрым старым другом, который делится с ним единственным одеялом в холодную ночь.

– Вот что мы упустили, – продолжил он. – Наверное, он велел своим людям убить Энни или взять в плен, как только она войдет в ворота. А потом ему осталось лишь сделать так, чтобы мы не заперли его или не разрубили на куски. Роберту нужно было заставить меня напасть, что ему удалось в лучшем виде.

– Верно, но судьбу Энни ты все равно не мог изменить.

– Если только он не приказал ждать до его возвращения, – возразил Нейл. – Такой план кажется более разумным. Вот он вернется, тогда ловушка и захлопнется.

– Да, – согласился Артвейр. – Звучит разумно. Однако Энни не так уж беспомощна. Готов поспорить, Роберт не знает, на что она способна. К тому же с ней пятьдесят надежных солдат.

Над водой разнесся мелодичный звон вечерних колоколов. Окно в башне Пеликана оставалось темным.

– Энни может некоторое время сопротивляться, если найдет подходящее место для обороны. Но они могли подсыпать ей яду. Или пустить стрелу в глаз.

– Не думаю, что ее отравили, – покачал головой Артвейр. – В башне все еще темно. Значит, она мертва, попала в плен или по какой-то еще причине не добралась до замка. В любом случае наш долг очевиден.

– И в чем он состоит?

– Мы должны немедленно нанести удар. Наверняка слух о том, что случилось с Робертом, уже распространился. Даже если он выжил, все считают его мертвым. Если мы дадим ему время вернуться, все пропало. Так что нужно ударить, пока мы еще можем.

– И куда нам следует направить наш удар? – спросил Нейл.

– На Торнрат. После того что Энни сделала со мной сегодня утром, я склонен верить ее пророчеству касательно барона Файла и лирского флота. У нас есть два дня для того, чтобы захватить Торнрат. Если у нас получится – и если Файл прибудет, как она предсказывала, – у нас появится возможность овладеть Эсленом и спасти Энни.

– Если только она еще жива.

– А если нет, мы за нее отомстим. В любом случае, я не потерплю на троне Роберта – думаю, как и ты.

– Разумеется, – ответил Нейл, поднимая бутылку.

Напиток превратился в прилив, делающий его гнев сильнее, ночь темнее, а воду глубже.

– А мы можем захватить Торнрат?

– Возможно, – ответил Артвейр. – Однако победа дорого нам обойдется.

– Ты позволишь мне повести войска?

Артвейр встряхнул бутылку и припал к горлышку.

– Я намеревался так поступить – ведь у тебя был меч Рока. Там узкий подступ, и этот клинок мог бы многое упростить. Но теперь…

– Я все равно хотел бы, – настаивал Нейл. – Я воин. Я могу убивать. А в стратегии разбираюсь плохо. В отсутствие Энни это лучшее применение моим силам.

– Ты почти наверняка погибнешь, сказал Артвейр. – И Энни решит, что я послал тебя на смерть ей в отместку. Я не могу этого допустить.

– Я не слишком привязан к жизни, – признался Нейл. – И меня не особенно волнует, что подумает ее величество, если она все еще в состоянии думать. Именно она поставила меня в такое положение. Я уже устал от поражений и необходимости жить дальше и страдать. Позволь мне возглавить набег, и я напишу для тебя записку, чтобы показать любому, кого это заинтересует. Думаю, таковых не найдется.

– Твоя репутация даже лучше, чем ты думаешь, – заверил его Артвейр.

– Тогда позволь мне еще более упрочить ее и продолжить жизнь в песне, – ответил Нейл. Мне не нужен волшебный меч. Дай мне несколько копий и надежный меч, который не сломается от первого же удара. И подбери мне отряд людей, которые любят смерть, и я добуду для тебя Торнрат.

Артвейр протянул ему бутылку.

– Как пожелаешь, сэр Нейл, – сказал он. – Я не стану на пути хорошего человека, который сам выбрал свою судьбу.

ГЛАВА 8 ГАДЮКА БЛАГОВОСПИТАННАЯ

Хесперо улыбнулся и встал со стула.

– Прайфек? – вскрикнул Эхан.

– Похоже, ты огорчен, – заметил Хесперо, приподняв бровь.

– Скорее, удивлен, – быстро ответил Стивен. – Сэр Элден дал нам понять, что нас ожидает скромный сакритор.

– А я и есть сакритор, – усмехнулся Хесперо, поглаживая бородку. – А также фратир, патир, песлих и агреон.

– Конечно, ваша милость, – подтвердил Стивен. – Однако обычно человек известен под своим самым высоким титулом.

– Да, в целом верно, но многое зависит от цели. – Он нахмурил брови. – Брат Стивен, ты не рад меня видеть?

Стивен заморгал.

НАБЛЮДЕНИЯ ПРИЧУДЛИВЫЕ

И ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ:

КАСАТЕЛЬНО ГАДЮКИ БЛАГОВОСПИТАННОЙ

Пожалуй, самые опасные из всех представителей своего вида, эти гадюки способны быть очаровательными, заманивая добычу сладкими посулами. Это самый необычный вид хищника, убивающий не только для поддержания собственной жизни, но и для развлечения. Присмотревшись к зрачкам сей твари можно заметить, что ледяная жижа, заменяющая ей кровь, застывает в них при взгляде. Этим единственно выдает себя истинная природа гадюки благовоспитанной, однако всякий, кто приблизится к сей твари столь близко, что сможет разглядеть ее зрачки, вряд ли останется в живых.

Только тончайшее знание ее повадок – или, напротив, полное отсутствие такового – дает надежду выжить. Ибо, пока гадюка верит, что ей верно служат, она может сохранять слуге жизнь, чтобы тот выполнил следующий ее приказ. Но если она посчитает, что ее предали, проявится ее истинная натура, и горе той беспомощной синице или жабе, коя узрит вблизи ее ядовитые зубы…

– Брат Стивен? – нетерпеливо окликнул Хесперо.

– Прайфек, я…

– Наверное, твоя тревога объясняется тем, что ты должен мне сказать. Я давно не слышал от тебя новостей. Где лесничий и твоя подруга Винна? Вам не удалось выполнить мое поручение?

Впервые с тех пор, как они встретились с сэром Элденом, Стивен испытал облегчение. Опасность не миновала, но у него затеплилась робкая надежда на спасение.

– Они погибли, ваша светлость, – сказал он, постаравшись придать лицу горестное выражение.

– Значит, стрела не сработала?

– У нас не было возможности ею воспользоваться, ваша светлость. Нас окружили слиндеры. А Тернового короля мы даже не видели.

– Слиндеры?

– Прошу прощения, ваша светлость. Так усттиши называют диких мужчин и женщин, о которых докладывал Эхок.

– Ах, да, – кивнул Хесперо. – Вам хотя бы удалось узнать о них больше?

– Ничего существенного, ваша светлость, – солгал Стивен.

– Жаль. Но я по-прежнему не понимаю, как ты сумел найти меня здесь? Я прибыл сюда тайно.

– Ваша светлость, я не имел ни малейшего представления, что найду вас здесь, – ответил Стивен, разум которого слепо двигался по выбранной дороге лжи, не имея ни малейшего понятия, что его ждет за следующим холмом.

Прайфек нахмурился.

– Так почему же ты здесь? Ты не сумел выполнить мое поручение. Твоим первым долгом стало доложить о своей неудаче, а значит, тебе следовало вернуться в Эслен. Что привело тебя в это отдаленное место?

Дорога Стивена сузилась до веревки, по которой ходят канатоходцы, развлекая детей. Он и сам однажды попытался пройти по такой на площади в Верхнем Моррисе. Ему удалось сделать два шага, и он посчитал это огромным достижением. Однако то были лишь первые два шага, а потом он потерял равновесие и упал.

– Мы пришли сюда по моей просьбе, – вмешался брат Эхан.

Стивен постарался сохранить невозмутимость. Он надеялся, что ему это удалось; впрочем, внимание прайфека уже переключилось на говорящего.

– Прошу меня простить, но мы, кажется, не знакомы, – сказал Хесперо.

Эхан поклонился.

– Брат Альфраз, ваша милость, к вашим услугам. Я сопровождал фратекса Лаэра, когда тот отправился в монастырь д'Эф, чтобы расправиться с еретиками.

– В самом деле? И как поживает фратекс Лаэр?

– Так вы ничего не слышали, ваша светлость? Я-то думал, новость уже дошла до вас мы отправили гонца в Эслен. Он убит слиндерами, о которых упоминал брат Стивен. Нам лишь чудом удалось спастись.

– Сколько, однако, чудесных спасений, – заметил Хесперо. – И все же я не понимаю, как это объясняет ваше появление здесь?

– Мы прибыли в монастырь, но нашли там только груды костей. Все исчезли во всяком случае, мы так решили. Но вечером мы нашли фратекса Пелла, который заперся в одной из келий для медитаций, наверху. Он был совершенно безумен, бредил о конце света, повторял, что наша единственная надежда – найти какую-то гору в Бейргсе. Не прошло и часа, как нас атаковали слиндеры и мы едва не разделили участь монахов д'Эфа. Однако фратекс Лаэр решил, что в бреду фратекса Пелла может содержаться здравое зерно, и поручил нам спасти книги, которые он держал при себе в башне, а также отыскать гору, о которой говорил Пелл. И, едва не опоздав, мы обнаружили брата Стивена, запертого в одной из келий. Фратекс держал его в плену, заставляя переводить какие-то загадочные тексты.

– Я ничего не понимаю. Как ты оказался в башне, брат Стивен?

– Когда Эспер, Винна и Эхок были убиты, я отправился в единственное знакомое мне место в Королевском лесу, – заговорил Стивен, стараясь удержать обе ноги на бешено раскачивающейся веревке. – Но как только я там оказался, фратекс Пелл запер меня в келье.

– Но раньше ты докладывал мне, что Пелл мертв, – с подозрением уточнил Хесперо.

– Я ошибся, – ответил Стивен. – Он лишился ног и вообще сильно покалечился, но выжил. И, как и сказал брат Альфраз, сошел с ума.

– Однако вы поверили его диким измышлениям?

– Я… – Стивен запнулся. – Я потерпел неудачу, ваша светлость. Мои друзья погибли. Наверное, я был готов ухватиться за любую соломинку, надеясь искупить свою вину.

– Все это весьма интересно, – задумчиво проговорил прайфек. Весьма. – Он нахмурился, но потом черты его лица разгладились. – Утром мы продолжим этот разговор. Меня особенно интересует, что именно фратекс Пелл полагал столь неотложным. А сейчас вас отведут в ваши покои и накормят. Не сомневаюсь, что вы голодны.

– Да, ваша светлость, – подтвердил Стивен. – Благодарю вас.

Монах по имени брат Домаш проводил их в маленькую спальню без окон, попасть в которую можно было только через единственную дверь. Стивену сразу же стало несколько не по себе.

Как только они остались вдвоем, он повернулся к брату Эхану.

– Что все это значило? – спросил он, чувствуя, как отчаянно колотится сердце у него в груди.

Теперь, когда непосредственная опасность им больше не грозила, его паника прорвалась наружу.

– Нужно было что-то говорить, – защищаясь, ответил Эхан. – Брат Лаэр возглавлял монахов, которые должны были заменить нас в д'Эфе, – естественно, он был гиероваси, как и Хесперо. С помощью слиндеров мы уничтожили их всех. Я полагал, что прайфек может это знать, но вряд ли в подробностях. Похоже, я оказался прав.

– Не знаю, – с сомнением протянул Стивен. – Но единственное, что мне известно, не вызывает у меня особой радости.

– О чем ты?

– О том, что мы здесь. И Хесперо здесь. Неужели ты думаешь, что это простое совпадение?

Эхан почесал в затылке.

– Я решил, что нам очень не повезло.

– Нет, – возразил Стивен. – Либо он преследовал нас, либо его интересует та же цель. Другого объяснения я придумать не могу. А ты?

Эхан продолжал размышлять над этим вопросом, когда вновь появился брат Домаш с хлебом и похлебкой из баранины.

Домаш и двое других монахов улеглись в комнате вместе с ними, но, когда прошло больше половины ночи, Стивен определил по их дыханию, что они спят. Он осторожно спустил ноги на пол и тихо подошел к двери, опасаясь, что та окажется запертой или громко заскрипит, когда он попытается ее открыть.

Однако ему повезло.

Стивен двигался по каменному полу почти бесшумно. Другой монах, благословленный святым Декманусом, мог бы его услышать, но, когда они проходили мимо алтаря, Стивен заметил, что он посвящен святому Фроа, чьи дары не включали обострения чувств.

Он без труда нашел обратную дорогу в библиотеку и осторожно приблизился к двери, опасаясь, что Хесперо все еще там, но внутри было темно. Он прислушался, ему не удавалось уловить дыхания или биения сердца, однако Стивен еще не до конца доверял своим ушам. У Хенни слух восстановился почти полностью, у Эхана и Темеса тоже, но ни один из них прежде не был способен услышать шорох крыла бабочки.

Понимая, что рано или поздно придется рискнуть, Стивен вошел в комнату и двинулся вдоль стены к окну, где раньше видел трутницу. Он сумел ее найти и зажечь огарок свечи, а затем в ее дружелюбном свете приступил к поискам.

Довольно скоро он обнаружил первую книгу, которая его интересовала: подробную историю самого храма. Том оказался массивным и стоял на подставке. Книга сразу же понравилась Стивену, поскольку он заметил, что ее не раз заново переплетали, чтобы добавить новые страницы. Один слой времени сменял другой в виде подшитых вместе рукописей.

Последние страницы были гладкими и белыми, какие делали в Вителлио из льна, используя тайный церковный рецепт. Следующий слой был хрупким, пожелтевшим, с неровными краями; так обрабатывали бумагу в Лире.

Самые старые страницы были пергаментными, тонкими и гибкими, но Стивен знал, что они переживут своих более молодых соседей.

Первая страница интереса не представляла, там было посвящение прайфеку Кротении Тисгафу, которого посетило видение, после чего и появилась церковь в Демстеде. Тисгаф был прайфеком каких-то триста лет назад, из чего следовало, что, несмотря на кажущийся возраст здания, оно построено уже после времен Гегемонии.

Значит, здесь не найти ничего полезного…

Так Стивен думал до тех пор, пока не прочитал последний абзац посвящения.

«Нам также следует восславить здравый смысл и достоинство тех, кто содержал это место до нас. Хотя они и были лишены вдохновляющих учений церкви, им удалось сохранить свет знания многих поколений в местах, где царило невежество. До нас дошла легенда, что в те древние времена, еще до прихода Гегемонии, они жили в язычестве, приносили жертвы камням, деревьям и водоемам. И тогда сюда прибыл святой человек, обучивший их целительству, грамоте и основам истинной религии, после чего он ушел, и больше его никогда не видели. Наступили мрачные времена, армии Черного Джестера захватили эти земли, однако люди сумели сохранить веру своего наставника. Лишенные руководства, они постепенно исказили учение, но, когда мы вновь принесли им истинную веру, они с радостью приняли нас как представителей Каурона, того, кого они чтили».

Стивен едва не рассмеялся вслух. Хорон, священник, который спас дневник Виргеньи Отважной. Он не только побывал здесь, но и основал религию!

Стивен перелистнул несколько страниц и с радостью убедился, что дальше идут записи более древним вителлианским алфавитом. Язык, однако, был скорее одним из диалектов вилатаутанского. Стивен сумел бы его перевести, будь у него достаточно времени, но сейчас было некогда, и потому он лишь бегло просмотрел текст.

Он много раз натыкался на имя Каурон, и только спустя два часа ему удалось найти то, что он искал: слово «Велнойраганас», стоящее рядом с глаголом, который вроде бы означал «отправился». Стивен вернулся немного назад и принялся более внимательно читать отрывок. Вскоре он вскочил, нашел клочок бумаги, перо и чернильницу. Переписав весь отрывок слово в слово, он нацарапал рядом лучший перевод, какой мог сделать.

«Он ушел и не (захотел? смог?) объяснить почему (куда?) идет. Но его проводник позже рассказал, что они шли вдоль потока (реки, долины?) Энакалн (вверх по склону?) к ходи-вайзелю (город?), а затем к Ведьмину Рогу. Там он говорил с (старой? пузатой?) хадиварой (?)

Я пошел (последовал?) к основанию (нижней части) рога, названного безавл (где солнце никогда не садится?), и там онприказал мне уйти. Больше я его никогда не видел».

«Никогда», – прошептал ему кто-то в правое ухо. Стивен ощутил чужое дыхание, его мышцы отчаянно напряглись от ужаса что кто-то сумел так близко подойти к нему, а он ничего не заметил. Стивен ударил на звук, а сам отскочил.

Но никого не было.

Разум отказывался принять это, и Стивен отчаянно вглядывался в темноту. Но никто не мог двигаться так быстро, приложить рот к его уху и мгновенно отскочить далеко в сторону.

Однако Стивен ощутил его, двойной выдох, поскольку слово «никогда» прозвучало как «нирмху» на вадхианском языке. Он был совершенно в этом уверен, и это не был его собственный голос.

– Кто здесь? – прошептал Стивен, быстро поворачиваясь на месте, боясь оказаться к чему-то спиной.

Ответа не последовало. Единственными звуками в комнате были шорох его собственных одежд и тихое потрескивание горящей свечи. Стивен попытался расслабиться, но сердце его отчаянно трепыхалось, словно рыба, попавшаяся на крючок.

Стивен беспомощно наблюдал за переходами от темноты к яркому свету и постепенно сумел понять, что его больше всего испугало: игра теней не была случайной. С того самого мгновения, как он зажег свечу, он был окружен чем-то, что наблюдало за ним еще более внимательно, чем сам он изучал книгу. Охваченный ужасом, он смотрел на символы и буквы, появляющиеся на стенах и тающие, намекающие на некий смысл, но не говорящие прямо.

– Что ты такое? – Он решил, что ему станет легче, если заговорить вслух, но ошибся.

Стало только хуже, словно на него напал зверь, а когда он выхватил нож, оказалось, что его лезвие сделано из зеленого листа.

Вурм встал на дыбы. Уттин скорчился в углу. Греффин скользнул по краю его поля зрения. Казалось, Стивен попал в ярко раскрашенный дом, но стоило ему коснуться стены, как краска осыпалась, обнажая гнилое дерево, изъеденное муравьями и долгоносиком.

Только теперь это была уже не комната, а стены мира, яркая иллюзия реальности разбилась, и он увидел прятавшийся за ней ужас.

Чуть не плача, Стивен перевел взгляд от тени к свече.

Пламя обрисовало маленькое личико с черными круглыми глазками и ртом.

Со сдавленным криком Стивен погасил свечу, и комнату затопила успокаивающая темнота. Он отошел к окну и присел на каменный пол. Его грудь вздымалась и опадала, Стивен старался успокоиться, убедить себя, что ничего страшного не произошло, подтянул к себе колени и обхватил их руками, чувствуя, как постепенно выравнивается сердцебиение. Он старался не шевелиться, чтобы кошмар не вернулся.

И тогда Стивен услышал другой голос, но теперь он прозвучал не в его ушах. Совершенно нормальный голос, из коридора.

Книга. Стивен протянул руку и коснулся ее пальцами, почувствовав под ними гладкий пергамент. Вероятно, другой возможности увидеть ее у него не будет, но он не осмеливался снова зажечь свечу. Быть может, ему следует вырвать страницы? Сама мысль об этом вызывала у него отвращение, к тому же он понимал, что все равно не сумеет это сделать; пергамент пришлось бы резать, а у него не было с собой ничего острого. Стивен торопливо перелистнул страницы к началу, и тут что-то задело его ладонь. Он отдернул руку, но оно коснулось его одежды, а потом соскользнуло на пол.

Теперь Стивен слышал шаги. Он быстро забрался под стол. Шаги приблизились, на миг пламя свечи осветило дверной проем.

– Кто здесь? – Стивен не узнал голоса, эхом повторившего его собственный вопрос.

Стивен едва не ответил, решив, что сумеет придумать какое-нибудь оправдание, но потом услышал отдаленный шум. Он замер на месте, пол холодил ладони.

Стивен услышал, как Эхан выкрикнул его имя, советуя бежать, потом раздался топот ног, шорох извлекаемых из ножен мечей. Человек, задержавшийся в дверном проеме, выругался и убежал.

Голос Эхана смолк.

– Святые!.. – еле слышно прошептал Стивен.

Он ощупал пол, пытаясь обнаружить выпавший из книги листок. Человек в коридоре возвращался, явно торопясь.

Палец Стивена коснулся листка, а в следующее мгновение молодой человек уже сжимал его в кулаке и мчался к окну. Оно оказалось узким, и Стивену пришлось извернуться боком, чтобы выбраться на холодный ночной воздух и спрыгнуть с высоты в два королевских ярда на твердую, мерзлую землю. Удар оказался неожиданно болезненным, но Стивену казалось, что в его венах пылает огонь.

Он обогнул здание в поисках конюшен, вдруг почувствовав себя действующим лицом ночного кошмара, где он куда-то мчался и не находил выхода, и пульс оглушительно стучал в ушах, лишая его возможности слышать преследователей. Ему казалось, нечто из комнаты все еще окружает его со всех сторон, и он мог лишь бежать, надеясь, что ему удастся отыскать такое место, где солнце уже взошло и никогда не сядет.

Стивен нашел конюшни скорее по запаху, чем по памяти, и принялся разыскивать лошадь, на которой добрался сюда от Эвера.

«Если бы тут было посветлее!» – подумал он.

Неожиданно его желание исполнилось, он услышал, как со скрежетом открывается заслонка фонаря, и его огненный глаз повернулся, озаряя Стивена. Человека, направившего луч, Стивен не сумел разглядеть, но кем бы он ни был, в руке у него был меч – его клинок сверкнул в конусе света.

– Стой на месте! – раздался приказ. – Стой, именем прайфека Кротении!

Стивен замер. Фонарь был направлен в его сторону, но спустя мгновение дрогнул, упал на землю, его луч ушел куда-то в сторону.

Стивен бросился к открытой двери конюшни. Он успел сделать лишь несколько шагов, прежде чем кто-то схватил его за Руку. Задыхаясь, он вырвался.

– Тебе понадобится моя помощь, – послышался тихий голос, и Стивен сразу же узнал его обладательницу.

– Сестра Пейл?

– Твоя дарованная Декманусом память тебя не подвела, – ответила она. – Я только что убила ради тебя человека. Мне кажется, тебе стоит меня выслушать.

– Боюсь, мои друзья в опасности, – сказал Стивен.

– Да, но сейчас ты ничем не сможешь им помочь. Может быть, позднее, если они останутся в живых. Не сейчас. Идем, нам нужно спешить.

– Куда?

– Туда, куда ты направлялся.

– Мне нужны вещи с моей лошади.

– Книги? Их забрал прайфек. Его люди унесли книги еще до того, как он с вами встретился. Пойдем, или тебя он тоже получит.

– Но как я могу тебе доверять?

– А разве у тебя есть выбор? Пойдем.

Стивену ничего не оставалось, кроме как последовать за сестрой Пейл.

ГЛАВА 9 КОЖА

Леофа разбудили крики и влажная тряпица на лбу. Кричал, разумеется, он сам, и в первые мгновения ему было все равно, откуда взялась ткань. Но как только она шелохнулась, он прихлопнул ее рукой и сразу же сел на постели.

– Тише, – прошептал женский голос. – Вам нечего бояться. Просто подождите немного.

Он услышал знакомые звуки. Зажегся крошечный огонек, потом он превратился в язычок пламени, осветивший пепельные локоны вокруг лица. Как странно, подумал Леоф, что он никогда не замечал, насколько Мери похожа на мать, а при этом освещении сходство стало очевидным.

– Леди Грэмми, – пробормотал он. – Как… – Тут он сообразил, что обнажен по пояс, и натянул на себя одеяло.

– Сожалею, что мне пришлось вас потревожить, каваор Акензал, но мне необходимо с вами поговорить, – сказала леди Грэмми.

– Вы видели Мери? Как вам удалось нас найти?

Едва слова сорвались с языка, в голову Леофу пришла ужасная мысль, что леди Грэмми каким-то образом принимает участие во всей этой истории. В этом был определенный смысл.

В конце концов, леди Грэмми являлась значимой политической фигурой.

Леоф ничего не произнес вслух, но, должно быть, она разглядела это в его глазах. Она улыбнулась и вновь осторожно погладила его лоб.

– Я не в союзе с Робертом, – заверила она Леофа. – Пожалуйста, поверьте мне, я бы никогда не позволила ему вовлечь Мери в свои дела.

– Но тогда как вы сумели сюда проникнуть?

Она снова улыбнулась, но улыбка получилась грустной.

– Я почти двадцать лет была любовницей императора, – сказала она. – Вам это известно? Мне исполнилось пятнадцать, когда я впервые разделила с ним постель. Однако я далеко не все время проводила, лежа на спине. В Эслене, на Инисе или в Новых землях не много мест, где у меня нет своих глаз, ушей или людей, задолжавших мне услугу. Мне далеко не сразу удалось отыскать вас и мою дочь после того, как вас перевели из темницы сюда, но я справилась. После этого оставалось лишь раздать необходимые взятки.

– Как Мери?

– Все время хочет спать. И тревожится о вас. Ей кажется, что вам плохо. Теперь я понимаю почему.

– Я работал. Это отнимает силы.

– Несомненно. Перевернитесь.

– Миледи?

– На живот.

– Я не совсем понимаю…

– Я рискнула жизнью, чтобы поговорить с вами, – сообщила леди Грэмми. – И самое меньшее, что вы можете для меня сделать, это повиноваться любой моей прихоти, особенно для вашей же пользы.

Леоф неохотно перевернулся на живот, проследив, чтобы его тело скрывало одеяло.

– Вы всегда спите без ночной рубашки? – спросила леди Грэмми.

– Как видите, – сухо ответил Леоф.

– Как раз ее я не вижу, – заметила она.

Спине было холодно. Быть может, кто-то послал Грэмми вонзить ему в спину нож или отравленную иглу, чтобы он не смог написать пьесу для Роберта…

Леофу следовало бы опасаться за свою жизнь, но пока ему было все безразлично; ярость оставалась где-то неподалеку, но сны ее несколько затуманили. Требовалось время, чтобы ее вспомнить.

Леди Грэмми легко провела пальцами по его спине, и, к своему ужасу, Леоф застонал. Прошло очень много времени с тех пор, как его кожи касалось что-то столь же приятное, и ему вдруг стало невероятно хорошо. Кончики пальцев принялись массировать его мышцы, унося боль и напряжение.

– Меня никогда ни к чему толком не готовили, – тихо заговорила женщина. – Не отправляли учиться в монастырь. Но Уильям приглашал наставников, чтобы я освоила некоторые искусства. Этому меня научила девушка по имени Весела из Хадама, у нее были толстые пальцы и темные-темные волосы.

– Вы не должны… это не…

– Неподобающе? Мой дорогой Леовигилд, вас бросил в темницу безумный узурпатор. Вы думаете, это подобающе? Мы сами, только вы и я, решим, что нам подобает. Вам приятно?

– Да, очень, – признался он.

– Тогда расслабьтесь. Нам есть что обсудить, но я могу продолжать, пока мы будем беседовать. Вы согласны?

– Да… – простонал Леоф, и она продолжила массировать его спину уверенными мягкими движениями.

– Все довольно просто, – продолжала леди Грэмми. – Мне кажется, я могу устроить побег всем вам.

– Правда?

Он попытался сесть и посмотреть ей в глаза, но она уложила его обратно, мягко надавив на плечи.

– Просто выслушайте меня.

Убедившись, что Леоф больше не протестует, леди Грэмми продолжала:

– Эслен в осаде. Во главе нападающих стоит Энни, дочь Мюриель, – во всяком случае, насколько мне удалось выяснить, это она. Мне неизвестно, каковы их шансы разгромить Роберта. Довольно скоро ему на помощь придут церковь и Ханза, но если вмешается Лир, война может затянуться.

Теперь обе ее руки занялись его правым плечом и рукой, уверенно разминая сухожилия. Леоф застонал, когда пальцы свело судорогой – раньше ему казалось, что они окончательно потеряли чувствительность. Его глаза наполнились слезами от смеси боли и удовольствия.

– Я воспользовалась тем, что Роберт очень занят. У меня есть друзья в этом замке, и я рассчитываю воспользоваться их помощью, чтобы вытащить отсюда вас, Мери и девушку из лендвердов, а потом переправить в безопасное место.

– Ну, на это едва ли можно надеяться, – возразил Леоф. – Но если бы удалось спасти Мери и Ареану…

– Не имеет значения, – перебила его леди Грэмми. – Если мне удастся вызволить их, то я сумею освободить и вас. Но это благородная мысль. Однако я хотела просить вас об одной услуге.

«Конечно», – подумал Леоф.

– О чем же, миледи?

– Мюриель благоволит к вам. Она готова вас слушать. Я признаю, что прежде рассчитывала посадить на трон своего сына – ведь он, в конце концов, сын Уильяма, – но теперь я мечтаю только о защите для моих детей. Если Энни одержит победу и Мюриель вновь станет королевой-матерью, я прошу вас рассказать ей, как я вам помогла. И ничего больше.

– Я обязательно сделаю это, – подтвердил Леоф.

Теперь леди Грэмми массировала его только одной рукой, и Леоф успел задаться вопросом, что она делает другой, когда она прижалась к нему, и он ощутил что-то теплое на своей спине, от чего все его тело вплоть до пальцев ног задрожало. Нелепый стон слетел с его губ. Свободной рукой она расстегнула корсаж, чтобы прижаться к нему обнаженной грудью. Какой же корсаж можно расстегнуть одной рукой? Есть ли такой у каждой женщины или куртизанки носят особые платья?

А потом она оседлала Леофа и принялась целовать его спину, спускаясь вниз вместе с одеялом, и все его тело мгновенно проснулось, охваченное огнем. Он не мог это принять; Леоф отчаянно извернулся, и она оказалась недостаточно тяжелой и сильной, чтобы ему помешать.

– Леди!.. – выдохнул он, пытаясь отвести взгляд в сторону.

Леди Грэмми все еще оставалась в платье, но оно все собралось на талии, так что Леоф смог увидеть над чулками кожу ее бедер цвета слоновой кости. И конечно, груди цвета лилий и роз…

– Тише, – сказала она. – Это часть лечения.

Он поднял руки.

– Посмотрите на меня, леди Грэмми, – взмолился он. – Я калека.

– Пожалуй, учитывая обстоятельства, вы можете называть меня Амбрия, – ответила она. – И вы вполне пригодны действовать в тех областях, которые меня интересуют. – Она наклонилась и поцеловала его, уверенно и умело. – Это не любовь, Леовигилд, и не благотворительность. Это нечто среднее – дар за то, что вы сделали для Мери, если хотите. И отказ его принять с вашей стороны окажется немилосердным.

Она вновь поцеловала Леофа, в подбородок и шею. Потом быстро встала, после краткой заминки платье куда-то исчезло, и обнаженное тело прижалось к композитору. Он больше не мог возражать. Леоф старался быть деятельным, показать себя мужчиной, но она мягко не позволяла ему делать ничего, кроме как ощущать ее.

Все происходило медленно, почти беззвучно – и чудесно. Амбрия Грэмми не была первой женщиной Леофа, но ему в жизни не доводилось испытывать ничего подобного, и он вдруг понял то, о чем раньше даже не догадывался. То, что он творил музыкой, она делала своим телом!..

Он впервые узнал, что любовь может быть искусством, а любовник – художником.

И за это прозрение он будет благодарен ей до конца своих дней.

И все же он ощутил укол вины, когда в самый яркий миг перед его мысленным взором возникло лицо Ареаны, а не Амбрии.

Когда все закончилось, она налила им вина и откинулась на подушку, все еще обнаженная. При первой встрече Леоф счел ее высокой, но ошибся. Амбрия оказалась миниатюрной, талия ее и без корсета была безупречно тонка, но ее тело имело роскошные изгибы, и он с трудом различал едва заметные полосы на животе, оставшиеся после рождения детей Уильяма.

– Теперь ты чувствуешь себя лучше, не так ли? – спросила она.

– Не стану спорить, – согласился Леоф.

Амбрия потянулась и погасила лампу, превратившись в алебастровую богиню в лучах лунного света, льющегося из окна. Она допила вино и забралась под одеяло, заставив Леофа повернуться на бок и прильнув к его спине.

– Через три дня, – прошептала она ему в ухо. – Через три ночи, в полночь. Ты встретишь меня в коридоре. И я буду с Мери и Ареаной. Приготовься.

– Хорошо, – ответил Леоф и на миг задумался. – Тебя здесь не найдут?

– В ближайшие несколько часов для меня безопаснее находиться здесь, чем в любом другом месте. Если только ты не захочешь, чтобы я ушла.

– Нет, – тихо ответил Леоф. – Не захочу.

Его приятно согревало тепло ее тела, сохранившее притягательность, но ее оттенки стали мягче и спокойнее, и вскоре Леоф погрузился в крепкий сон.

Его разбудил тихий звук. Сначала он подумал, что это Амбрия смотрит на него в темноте, но та все еще спала у него за спиной.

А потом в тусклом лунном свете он узнал Ареану, в глазах которой блестели слезы.

Прежде чем он успел что-то сказать, девушка торопливо скрылась за дверью, бесшумно ступая босыми ногами.

ГЛАВА 10 ДВОР ГОБЕЛЕНОВ

Казио считал, что прекрасно понимает, что происходит, до тех пор, пока Энни не привстала на стременах, воздев короткий меч, и не закричала:

– Я – ваша королева! Я отомщу за отца и сестер; я верну свое королевство!

Конечно, от обнаженного клинка в ее руке не было никакого проку; с тем же успехом она могла размахивать куском черствого хлеба. Однако она не собиралась им сражаться, она указывала им путь.

Недружелюбного вида солдаты в одинаковых накидках заполонили площадь, но Энни не выглядела удивленной. В понимании Казио она должна была удивиться, а если нет – то, во имя лорда Мамреса, ему следовало знать почему.

Неужели она с самого начала собиралась попасть в западню на одной из людных площадей? Этот план не производил впечатления разумного.

– Что нам делать? – закричал Казио.

– Держись рядом со мной, – ответила Энни, а потом повысила голос, показывая на все прибывающих солдат: – Не подпускайте их ко мне!

Сорок из пятидесяти воинов их отряда тут же атаковали городскую стражу, или гвардию Роберта, или кем они там были. Это оказалось не так-то просто сделать: площадь была полна людей, и, хотя они пытались расчистить путь двум отрядам вооруженных всадников, разумеется, начались толкотня, спотыкания и падения.

Десяток воинов сомкнулся вокруг Энни, та спешилась и направилась к актерам. Ошеломленный Казио так поспешно спрыгнул с лошади, что едва не упал.

Однако стоило его ногам коснуться булыжника мостовой, как он сразу почувствовал себя лучше. Это вам не трава, не неровная земля, не лесная почва, не забытая святыми разбитая дорога в никуда – а городская улица. Казио едва не рассмеялся от радости.

Тут он сообразил, что неправильно определил намерения Энни. Ее интересовали не актеры, а сэр Клемент, который также спешился и встал рядом с патиром, вооружившись мечом одного из церковных стражников. Остальные опустили копья, со всех сторон окружив патира, клинков они пока не обнажали.

Но предатель Клемент был рыцарем, а значит, предпочитал меч.

Казио бегом догнал Энни и заслонил ее от врага.

– Разрешите мне, ваше величество, – сказал он, заметив странное выражение в глазах Энни, которое напомнило ему тот вечер в Данмроге.

Вителлианец решил, что оказывает Клементу услугу.

Она коротко кивнула, Казио обнажил свой клинок, и Клемент бросился на него.

В руках юноши был не Каспатор, а Акредо, рапира, которую он забрал у дессратора-сефри. Клинок казался слишком легким, с непривычным для его руки балансом, да и вообще Казио еще не успел с ним освоиться.

– Зо дессратор, нип зо чиадо, – напомнил вителлианец своему противнику. – Фехтовальщик, а не меч.

Клемент не обратил на его слова внимания, продолжая наступать.

К радости Казио, бой оказался не таким уж легким. Юноша уже понял, что с рыцарями очень трудно сражаться, когда они защищены доспехом, но это не имело ни малейшего отношения к их манере владения клинком, которая обычно была неуклюжей и скучной до слез. Отчасти это диктовалось их оружием, плоскими металлическими дубинками с острыми краями.

Меч Клемента был несколько легче и тоньше, чем большинство клинков, которые Казио видел с тех пор, как покинул Вителлио, однако оставался все тем же инструментом для рубки. Вот только обращался с ним Клемент совсем не так, как было здесь принято. Рыцари в доспехах отводили меч за спину, чтобы вложить в удар разворот всего корпуса. Они не боялись быстрого укола в кисть, запястье или грудь, обычно закованные в железо.

Однако сэр Клемент, раскорячившись по-крабьи, принял стойку, не слишком отличающуюся от классической стойки дессратора, хотя, на взгляд Казио, он слишком большую часть своего веса перенес на ногу, стоящую сзади. Меч он держал перед собой, в руке, направленной к голове противника, так что тот видел костяшки пальцев рыцаря, в то время как острие меча смотрело вниз, в сторону его коленей.

Движимый любопытством, Казио нацелил укол в открытый верх руки. Меч Клемента метнулся с невероятной скоростью – при этом рыцарь лишь повернул запястье, а его плечо даже не шевельнулось. В результате этого простого, быстрого движения сильная часть клинка приняла на себя выпад. Одновременно острие скользнуло вдоль оружия Казио, отбрасывая его в сторону и метя в кисть, и достигло бы цели, если бы фехтовальщик не отступил на шаг.

– Весьма интересно, – сообщил он Клементу.

Рыцарь тут же прыгнул вперед, отбивая шпагу в сторону. Неожиданным движением кисти он ударил справа по шее Казио. Вителлианец отступил еще и парировал, подняв рукоять шпаги почти до правого плеча, после чего метнулся влево, направив острие Акредо в лицо рыцаря.

Клемент пригнулся и с размаха нанес рубящий удар, вновь сокращая дистанцию. Казио почувствовал дуновение воздуха, проскочил мимо своего противника и быстро развернулся, надеясь, что успеет сделать выпад тому в спину.

Однако Клемент уже занял боевую стойку лицом к Казио.

– Зо пертумо тертио, ком постро перо прайсеф, – сообщил вителлианец.

– Что бы это ни значило, – ответил Клемент, – уверен, мне повезло, что твой язык – не кинжал.

– Вы неправильно меня поняли, – пояснил Казио. – Если бы я хотел как-то оценить вашу персону и назвать вас, к примеру, невоспитанной свиньей, не имеющей представления о чести, то я бы сделал это на вашем языке.

– А если бы я захотел назвать тебя смехотворным хлыщом, то сделал бы это на своем языке, поскольку использование твоего унизило бы меня.

Рядом кто-то пронзительно закричал, и, к своей досаде, Казио вспомнил, что это не дуэль, а битва. Энни уже не было рядом, и он не мог даже поискать ее взглядом, не подвергая свою жизнь опасности.

– Мои извинения, – сказал он.

На лице Клемента отразилось недоумение, но Казио уже снова атаковал.

Он начал так же, направив клинок в руку Клемента, и получил прежний ответ. Но теперь он ждал выпада и легко ушел от него скупым движением кисти. Нужно отдать должное рыцарю, тот вовремя понял, что сейчас произойдет, и быстро отступил на шаг, опустив меч, чтобы защитить руку. Дождавшись, когда Казио начнет возвращать шпагу назад, он с силой ударил поверх, в сторону его выставленного колена.

Казио пропустил чужой клинок мимо, быстро отступив так, что его ступни оказались на одной линии – теперь он стоял прямо, слегка наклоняясь вперед. Одновременно уведя клинок с линии атаки, он направил его в лицо Клемента. Меч, чуть уступавший рапире по длине, впустую рассек воздух, но движение привело рыцаря на острие Акредо, которое аккуратно вошло ему в левый глаз.

Казио открыл рот, чтобы пояснить свои действия, но противник уже умирал с выражением ужаса на перекошенном лице, и у Казио пропало желание его дразнить, несмотря на все, что тот успел сделать.

– Вы хорошо сражались, – вместо этого сообщил он, когда рыцарь рухнул на землю.

Затем он огляделся, чтобы понять, что происходит.

Осознание пришло в виде нескольких зарисовок. Остра все еще находилась там, где ей и следовало: подальше от сражения, под присмотром одно из гвардейцев. Энни стояла и смотрела сверху вниз на патира, держащегося за сердце. Его лицо было красным, губы посинели, но крови не было. Его охрана почти вся была убита, но несколько человек еще продолжали отбиваться от наседающих гвардейцев Энни.

Да и на площади, похоже, их сторона одерживала победу.

Энни посмотрела на него.

– Освободи актеров, – коротко приказала она. – А потом садись в седло. Скоро мы поедем дальше.

Казио кивнул, удивленный и воодушевленный уверенностью в голосе Энни. Это была уже не та девочка, которую он помнил по их первой встрече, – хорошенькая и напуганная, как она ему тогда приглянулась!.. Теперь же перед ним стоял совсем другой человек.

Вителлианец быстро разрезал веревки, удерживающие актеров, улыбаясь в ответ на их слова благодарности, а потом вскочил в седло, повинуясь приказу Энни. Сражение на площади практически закончилось, и воины Энни возвращались к ней. Он быстро пересчитал их – они потеряли всего двух человек. Довольно выгодный обмен.

Энни сидела в седле, расправив плечи.

– Как вы уже поняли, нас предали. Мой дядя планировал, что нас убьют или захватят в плен сразу же, как я окажусь за воротами. Я не знаю, как он рассчитывает избежать гибели, но не сомневаюсь, что он справится. Нам повезло, что мы сумели узнать о предательстве еще до того, как оказались в замке, поскольку оттуда нам было бы не прорваться.

Сэр Лифтон, командир отряда гвардейцев, откашлялся.

– А что, если нас атаковали по ошибке, ваше величество?

– По ошибке? Вы же слышали сэра Клемента: он отдал приказ. Он знал, что солдаты окружают площадь.

– Да, именно об этом я и говорю, – продолжал сэр Лифтон, отводя с влажного лба длинные черные пряди. – Не исключено, что сэр Клемент пришел в ярость от вашего разговора с патиром и отдал приказ, не соответствующий желаниям принца Роберта.

Энни пожала плечами.

– Вы слишком вежливы, сэр Лифтон, но из ваших слов следует, что во всем виновато мое решение освободить актеров. Дело не в нем, но теперь это не имеет значения. Мы не можем двигаться к замку, и я практически уверена, что мы не сумеем пробиться обратно к воротам. Помимо того, между нами и нашей армией стоит вражеский флот. Но и здесь мы больше оставаться не можем.

– Мы могли бы завладеть восточной башней Твердыни, – предложил сэр Лифтон. – Быть может, мы сумели бы ее удержать до подхода герцога.

Энни задумчиво кивнула.

– Это согласуется с моими размышлениями, но я думала скорее о Дворе Гобеленов, – ответила она. – Мы сможем его удержать?

Сэр Лифтон заморгал, открыл рот, подергал ухо, и на его покрытом шрамами лице отразилось недоумение.

– Ворота там прочные, а улицы внутри достаточно узкие, чтобы быстро возвести необходимые укрепления. Но при таком численном перевесе я не могу сказать, как долго нам удастся продержаться. Многое будет зависеть от того, насколько сильно наши враги захотят покончить с нами.

– Но несколько дней мы продержимся?

– Может быть, – осторожно ответил сэр Лифтон.

– Ну, тогда мы так и поступим. Отправляемся туда без промедления, – решила Энни. – Однако мне потребуется четверо добровольцев, которые должны будут сделать нечто куда более опасное.

Пока они ехали по извилистой улице, Энни с трудом удерживалась от искушения пустить своего коня вскачь, чтобы побыстрее покинуть площадь Мимхус и эту часть города.

Патир понимал, что с ним происходит. Она не собиралась его убивать, только припугнуть, но по мере того, как Энни все сильнее сжимала это жирное прогнившее сердце, а мольбы патира становились все более униженными, ее гнев возрастал.

Тем не менее Энни, как ей казалось, отпустила его вовремя. Он не должен был умереть. Должно быть, у него было слабое сердце.

Он бы все равно скоро умер.

– Что? – спросила Остра.

Энни сообразила, что произнесла последние слова вслух.

– Ничего, – покачала она головой.

К счастью, Остра не стала настаивать, и они продолжили спускаться по холму и вскоре миновали южные ворота, ведущие в нижний город.

– Почему здесь так много стен? – спросил Казио.

– Точно не знаю, – ответила Энни, слегка смутившись, но радуясь безопасной теме. – Я никогда особенно не слушала своих наставников.

– Они… – начала Остра, но неожиданно запнулась.

Энни увидела, как побледнела ее подруга.

– Что с тобой? – спросила она.

– Я в порядке, – не слишком убедительно ответила Остра.

– Остра!

– Просто мне страшно, – пробормотала девушка. – Мне все время страшно. Это никогда не кончится.

– Я знаю, что делаю, – заверила ее Энни.

– И это пугает меня больше всего.

– Расскажи Казио о стенах, – предложила Энни. – Я знаю, ты помнишь. Ты всегда внимательно слушала на уроках.

Остра кивнула, зажмурилась и сглотнула. Когда она снова открыла глаза, в них стояли слезы.

– Они… стены строились в разное время. Эслен начинался с замка, точнее с башни. Шли века, и замок рос, но большую его часть построили по приказу императора Финдегелноса Первого. Его сын возвел первую городскую стену, стену Эмбратура; мы только что ее проехали. Однако город продолжал расти, и через несколько сотен лет, во время регентства де Лоя, Эртеум Третий построил стену Нода. Внешнюю стену, которую мы называем Твердыня, возвели во время правления Рейксбургов, при Тившанде Втором. Только она и сохранилась полностью; в остальных стенах есть бреши, из которых брали камень для других строительных работ.

– Значит, настоящая – только внешняя стена.

– В последний раз город был захвачен прапрадедушкой Энни Уильямом Первым. Даже после того, как он преодолел Твердыню, ему потребовались дни, чтобы добраться до замка. Защитники города возвели баррикады там, где во внутренних стенах были бреши. Говорят, что по улицам текли реки крови.

– Будем надеяться, что на сей раз до этого не дойдет.

– Будем надеяться, что это будет не наша кровь, – поправила Энни, надеясь развеселить собеседников.

Казио усмехнулся, но улыбка Остры больше походила на гримасу.

– Что ж, – продолжала Энни, – пусть я не знаю истории, но мне довелось побывать во Дворе Гобеленов, и однажды отец рассказал мне о нем одну необычную вещь.

– Что же? – заинтересовался Казио.

– Это единственное место в городе, где сходятся две стены. Стена Нода примыкает к Твердыне. И они образуют длинный тупик.

– Иными словами, оттуда есть только один выход, – уточнил Казио.

– Ну, почти. Еще там есть ворота, неподалеку от места, где стены сходятся, но они небольшие.

– Так вот почему ты выбрала Двор Гобеленов? – спросила Остра. – Я не знала, что ты так хорошо разбираешься в стратегии. Ты обсуждала это с Артвейром перед отъездом? Или это твой собственный тайный план?

Энни почувствовала внезапную вспышку раздражения. Почему Остра ставит под сомнение все, что она делает?

– Я ничего не обсуждала с Артвейром, – сухо ответила она. – И это вовсе не план, а одна из возможностей. Я бы предпочла войти в замок, как мы и договаривались, но не слишком рассчитывала, что Роберт сдержит свое слово. Так что я действительно думала об этом заранее.

– Но зачем ты сюда вообще отправилась, если была настолько уверена, что нас предадут? – вслух удивилась Остра.

– Потому что мне известно то, чего не знают остальные, – ответила Энни.

– Но мне ты об этом рассказывать не собираешься, верно?

– Ты ошибаешься, – возразила Энни. – Я расскажу, поскольку мне понадобится твоя помощь. Но не здесь и не сейчас. Скоро.

– А-а, – протянула Остра.

Энни показалось, что она стала выглядеть немного спокойнее.

Казио сразу же узнал Двор Гобеленов по описанию Энни, когда они вошли в него через небольшие ворота во внушительной стене красноватого камня. За вымощенной булыжником площадью, вдоль другой стены, находившейся всего в тридцати королевских ярдах, выстроился ряд диковинных зданий. Вторая стена, возведенная из черного камня, производила еще большее впечатление. И Казио понял, что это Твердыня.

Справа он увидел то самое место, где сходились обе стены. А в самом углу располагался необычный узкий особняк, который, казалось, почти опирался на них. В нем было что-то жутковатое. Дальше пространство между стенами немного расширялось, но они все равно оставались в неуютной близости, взбираясь на холм и скрываясь из виду.

Казио не слишком разбирался в войне и стратегии, но ему не показалось, что это место будет легко удержать отряду в пятьдесят человек. Внешняя стена, вне всякого сомнения, полностью контролировалась замком. Что помешает противнику поливать их сверху горячим маслом и осыпать стрелами? Или воинам спуститься сверху на веревках?

Стена Нода была достаточно высокой, но дома жались к ее внешней стороне, что позволяло атакующим воспользоваться ими, чтобы перебраться через нее – крыши всего на несколько ярдов отстояли от верха стены, и почти наверняка в домах были и лестницы.

Иными словами, Казио показалось, что они сами забрались в ловушку.

И тем не менее зрелище завораживало. Здания, вывески, бледные лица, выглядывающие из-под широкополых шляп и вуалей, казались ему диковинными.

– Эчи'Сиеври, – сказал он.

– Да, сефри, – подтвердила Энни.

– Я никогда не видел, чтобы их так много собралось в одном месте.

– Подожди немного, – сказала Энни. – Большинство не выходят наружу до наступления ночи. Именно ночью Двор Гобеленов оживает по-настоящему. Люди также называют его кварталом сефри. Здесь их сотни.

Казио понимал, что глазеет по сторонам, но ничего не мог с собой поделать. Город за стеной выглядел грязным и скучным: ветхие хижины с дырявыми крышами, каменные дома, чьи лучшие дни миновали несколько десятилетий, если не столетий назад, улицы, полные мусора и грязных детишек.

Но Двор Гобеленов оставался аккуратным, чистым и сияющим разноцветьем красок. Высокие, узкие здания с забавными островерхими крышами, все недавно выкрашенные – в различные оттенки кирпичного, горчичного, оранжевого, фиолетового, зеленовато-голубого и других приглушенных, но веселых цветов. Яркие одежды, развевающиеся, точно знамена, на веревках, натянутых между окнами верхних этажей, темно-коричневые вывески с черными буквами, указывающие на лавки предсказателей судьбы, гадалок, аптекарей и представителей других диковинных профессий.

– Ваше величество, – заговорил сэр Лифтон, разрушив очарование, – у нас совсем немного времени.

– И что вы предлагаете? – спросила Энни.

– Твердыня для нас важнее всего, – ответил он. – Нам необходимо очистить ее и взять под контроль башни Святых Кизела и Вексела, а также все, что расположено между ними. Затем нужно возвести баррикаду с северной стороны; я полагаю, лучше всего возле перекрестка Вертона. Кроме того, нам потребуются люди на стене Нода. Это будет несложно, с этой стороны есть лестницы. С Твердыней придется потрудиться.

«И кто сказал, что я ничего не понимаю в стратегии?» – спросил себя Казио. А вслух предложил:

– Особняк в углу достает почти до самого верха. А остаток пути преодолеть несложно.

Лифтон кивнул.

– Вероятно. Я прикажу нескольким солдатам снять доспехи.

– Это займет время, – возразил Казио. – Почему бы не попробовать мне?

– Ты должен охранять Энни, – вмешалась Остра.

– Но на мне уже нет доспехов, – настаивал Казио. – Если противник успеет занять стену первым, они смогут сбрасывать на нас камни.

– Он прав, – сказала Энни. – Сэр Лифтон может охранять меня, пока Казио не вернется. Ступай. Гвардейцы скоро снимут доспехи и последуют за тобой.

Они приблизились к дому, Казио спешился и постучал в дверь. Вскоре ему открыла женщина-сефри, так закутанная в красные и оранжевые одежды, что Казио смог разглядеть лишь единственный бледно-голубой глаз, окруженный удивительно белой кожей, сквозь которую просвечивали вены. Она не дала ему и возможности заговорить.

– Это мой дом, – заявила она.

– Я Энни Отважная, – вмешалась Энни со спины лошади. – Это мой город, а значит, и мой дом тоже.

– Конечно, – совершенно спокойно ответила женщина. – Я вас ждала.

– Неужели? – холодно спросила Энни. – Значит, вам известно, что моему человеку нужно кратчайшим путем подняться на вашу крышу.

– Нет, этого я не знала, – ответила женщина. – Но охотно помогу. – Она снова взглянула на Казио. – Иди прямо. Там будет винтовая лестница. Небольшая дверца выведет тебя на верхний балкон. Оттуда ты сможешь забраться на крышу.

– Благодарю вас, госпожа, – вежливо улыбнулся Казио, снял шляпу и помахал ею Энни и Остре. – Я скоро вернусь.

Энни посмотрела вслед Казио, быстро скрывшемуся в доме, и почувствовала, как напряглась рядом Остра.

– С ним все будет в порядке, – прошептала Энни. – Такие эскапады составляют смысл жизни Казио.

– Да, – вздохнула Остра. – И именно такие эскапады его и убьют.

«Все умирают», – подумала Энни, но посчитала невежливым произнести вслух.

Вместо этого она вновь взглянула на женщину-сефри.

– Вы сказали, что ждали меня. Что вы имели в виду?

– Вы собираетесь воспользоваться ходом Креплинга. За этим вы сюда и пришли.

Энни посмотрела на сэра Лифтона.

– Вы можете повторить то, что она сейчас сказала? – спросила она.

Лифтон открыл рот, и на его лице отразилось недоумение.

– Нет, ваше величество, – сказал он.

– Сэр Лифтон, – распорядилась Энни, – организуйте оборону. Я буду здесь в безопасности.

– Меня это беспокоит, ваше величество, – возразил он.

– Сделайте так, как я говорю. Пожалуйста.

Он поджал губы и вздохнул.

– Хорошо, ваше величество, – согласился он и поспешил к своим людям.

Энни повернулась к сефри.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Меня называют матушка Уун.

– Матушка Уун, что вам известно о ходе Креплинга?

– Это длинный тоннель, – сказала сефри. – Он начинается в глубинах замка Эслен и заканчивается в Тенистом Эслене. Я его страж.

– Страж? Я не понимаю. Вас назначил мой отец? Или мать?

Старая женщина – во всяком случае, у Энни сложилось впечатление, что она стара, – покачала головой.

– Первая королева Эслена назначила первых из нас. С тех пор мы сами выбираем стражей среди сефри.

– Не понимаю. Что вы сторожите?

Единственный глаз широко раскрылся.

– Его, естественно.

– Его?

– Так вы не знаете?

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Хм-м, – пробормотала матушка Уун, – как любопытно. – Она отступила на шаг назад. – Вы не против, если мы продолжим нашу беседу в доме? Мой глаз плохо переносит солнце.

Она отошла в сторону, пропуская шестерых гвардейцев, сбросивших доспехи и оставшихся в нижних стеганых рубахах. Женщина повторила пояснения, которые дала Казио, и они прошли в дом.

– Ваше высочество! – окликнула сефри.

Но прежде чем Энни успела ответить, раздался пронзительный крик Остры. Голубые глаза девушки были обращены вверх. Энни торопливо проследила за ее взглядом.

Она увидела крошечную фигурку Казио, который взбирался вверх по крутой крыше. Ему оставалось пройти совсем немного, пару королевских ярдов.

Но на стене его поджидали двое доспешных солдат с копьями в руках.

ГЛАВА 11 САРНВУД

Мужчина окинул Эспера взглядом пронзительных серых глаз и приподнял бровь.

– Ты мертвец, – заявил он.

Он сам был изрядно похож на мертвеца. Худой, точно скелет, седые редкие волосы спутаны. Загорелая кожа лица свисала, словно бесформенная маска. Он говорил просто, без насмешки, излагая положение вещей так, как понимал его.

– Ты ее когда-нибудь видел? – спросил Эспер.

Старик посмотрел в сторону зеленой полосы леса.

– Говорят, такое лучше не поминать вслух, – ответил он.

– Я намерен ее найти, – пояснил Эспер. – Ты можешь согласиться мне помочь или отказаться. – Он немного помолчал. – Я бы предпочел, чтобы ты помог.

Старик вновь приподнял бровь.

– Это не угроза, – быстро уточнил Эспер.

– Э-э, – протянул собеседник. – Я прожил всю жизнь в броске камня от леса. Так что да, я думаю, что видел ее. Точнее, видел то, что она пожелала показать.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что она бывает разной, – ответил старик. – Однажды в лощину вышел медведь. Большой черный медведь. Я мог его застрелить – я бы обязательно так и сделал, – но тут она посмотрела на меня, дала мне понять. Иногда она превращается в стаю ворон. Говорят, иногда в женщину-сефри, но сам я этого не видел. Впрочем, те, кто видел ее человеком или сефри, долго не живут.

– Но откуда ты можешь знать? Если всякий, кто ее видел…

– Некоторые умирают не сразу, – пояснил старик. – Они рассказывают, чтобы мы знали. – Он наклонился к Эсперу. – Она говорит только с мертвыми.

– Как же люди с ней разговаривают?

– Они умирают. Или берут с собой кого-то мертвого.

– Что это значит?

– Такие ходят слухи. Она не может разговаривать как обычные люди. Или не хочет. Думаю, это ей по силам, но она любит убивать. И не отказывается от такой возможности. – Он нахмурился. – Каждый день я жду, что она придет за мной.

– Понятно, – вздохнул Эспер. – Что еще ты можешь мне рассказать?

– Есть тропа, она приведет тебя к ней. Однако с нее нельзя сходить.

– Ну, вот и отлично, – сказал Эспер, поворачиваясь к Огру.

– Путник! – позвал его старик.

– Да?

– Ты можешь провести здесь ночь. Все обдумать. Поесть супу, так ты хотя бы умрешь не на пустой желудок.

Эспер покачал головой.

– Я тороплюсь. – Он начал поворачиваться, затем вновь оглянулся на старика. – Почему ты все еще живешь здесь, если так боишься ее?

Старик посмотрел на него так, словно Эспер спятил.

– Я же тебе говорил. Я здесь родился.

Не только старик боялся Сарнвуда. Длинный частокол, увенчанный черепами коров, лошадей и оленей, показывал, что и другие со страхом посматривали в его сторону. Эспер не совсем понимал, для чего были предназначены кости, но к некоторым жердям кто-то приделал небольшие подносы из переплетенных ивовых прутьев – на них лежали гниющие останки овец и коз, бутылки, вероятно наполненные пивом или вином, и даже букеты увядшихцветов. Складывалось впечатление, что местные жители рассчитывали ублажить колдунью – вот только не знали чем.

Дальше начинался сам лес, протянувшийся от холмов к широкой долине Белой Ведьмы. Река скрывалась за зеленым пологом в двух полетах стрелы к северу от него. Эспер внимательно осмотрел линию деревьев, пытаясь оценить размеры леса.

Даже на первый взгляд он заметно отличался от Королевского. Хорошо знакомые ему дубы, орешники, витаэки, лиственницы и вязы сменились высокими зелеными копьями елей и болиголова. Тут и там виднелись голые ветви железных дубов и березовые рощицы, которые на фоне зеленой хвои казались выбеленными временем костями. Вдоль берега реки протянулись заросли черной ольхи, перемежаемые ивами, ракитами и соснами.

– Ну, Огр, – вздохнул Эспер, – что ты думаешь?

Огр не отвечал, пока они не подъехали поближе, а потом напрягся. Жеребец явно не хотел идти дальше, что было для него крайне необычно. Конечно, он устал, проголодался, сказывалось действие яда вурма, и тем не менее…

Когда они въехали под полог Сарнвуда, Эспер пытался вспомнить, сколько Огру лет. Ответ ему не понравился, и он стал размышлять о тропе – как она могла появиться, если никто не осмеливается входить в лес? И почему не зарастает? До заката оставалось еще несколько часов, но из-за нависших туч и густо переплетенных ветвей вокруг царил сумрак. Эспер натянул тетиву и приготовился выстрелить. Он чувствовал перекатывание мощных мышц на спине Огра, продолжающего неохотно двигаться вперед через мелкие ручейки, которые рождались из тающего в холмах снега. Несмотря на холод, подлесок уже зеленел папоротниками, изумрудный мох покрывал землю, а также стволы и ветви деревьев. На первый взгляд лес казался здоровым, но пахло здесь как-то неправильно. Казалось, этот лес болен еще сильнее, чем Королевский.

По прикидкам Эспера, они успели продвинуться вглубь где-то на лигу, когда стало настолько темно, что он решил разбить лагерь. Было холодно, он слышал вой волков где-то неподалеку, поэтому решил развести костер, а если колдунье это не понравится – это будет не его забота. Лесничий собрал хворост, сложил его аккуратным шалашиком и с первой же попытки разжег огонь. Не слишком большой, но достаточный, чтобы с одного боку стало тепло. Эспер устроился на поваленном стволе липы и стал смотреть в пламя, с тоской гадая, жива ли еще Винна и не следовало ли ему остаться с ней, как она его просила.

«Чтобы услышать ее последние слова? Нет уж, клянусь Неистовым!» – воспротивился он.

Самым страшным было то, что какая-то часть его уже представляла, какой будет его жизнь без Винны. Та самая часть, которая с самого начала с сомнением относилась к возможности их совместного будущего. Из чего же сделаны мужчины, спрашивал он себя, если они способны на подобные мысли? Неужели в глубине души он хотел, чтобы Винна умерла? Когда Керла…

– Нет, – сказал он так громко, что Огр скосил на него глаза.

Вот оно.

Он познакомился с Керлой, когда она была совсем юной, моложе Винны. И любил ее с такой безумной страстью, что не рассчитывал вновь испытать похожие чувства. Он до сих пор помнил ее запах, капли росы в цветущем саду. Прикосновение к ее коже, чуть более горячей, чем плоть человека. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что ее страсть к нему была еще сильнее, поскольку Эсперу нечего было терять – ни друзей, ни привычное окружение, а Керла родилась в семье знаменитых провидцев. У нее было имущество, планы на будущее и надежды на выгодный брак. Однако она убежала с ним, чтобы жить вдвоем в лесу, и некоторое время им этого хватало.

Впрочем, время это оказалось очень кратким. Может быть, если бы у них могли быть дети… Может быть, если бы сефри или люди были более терпимыми…

Может быть. Может быть.

Однако им пришлось очень непросто. И с каждым днем жизнь становилась все труднее, настолько трудной, что однажды Керла переспала со своим старым любовником. Настолько трудной, что, когда Эспер обнаружил ее тело, какая-то его часть испытала облегчение из-за того, что все кончилось.

Он ненавидел Фенда за то, что тот убил Керлу, но теперь понимал, что еще сильнее ненавидит сефри за то, что тот открыл ему темную часть его, Эспера, души. Двадцать лет Белый жил, не зная женщин, но вовсе не из-за того, что боялся забыть Керлу. Просто он знал, что недостоин любви.

С тех пор ничего не изменилось.

– Проклятье, – сказал он, обращаясь к костру.

Почему он принялся размышлять на эту тему? И что толку от подобных размышлений?

Волки его нашли. Он слышал, как они движутся во мраке, изредка ему удавалось увидеть пару блестящих глаз или серый бок. Они были заметно больше тех, которых Эсперу доводилось видеть прежде, а ему попадались и крупные звери. Он сомневался, что они осмелятся напасть – во всяком случае пока горит костер, – но многое зависело от того, насколько они голодны. Кроме того, они могли отличаться от волков, с которыми он сталкивался прежде. Он слышал, что северные их родичи совсем не боятся людей.

Сейчас они держались на расстоянии. При свете дня они могут стать опаснее.

Он подбросил в костер хвороста, повернулся за новыми ветками – и замер.

Она была всего в четырех королевских ярдах от него, но Эспер не услышал даже шороха ее приближения. Она сидела на корточках и смотрела на него глазами цвета полыни, длинные черные волосы лежали на плечах, а кожа была бледной, как кора берез. Она была обнажена и выглядела совсем юной, но верхняя пара ее шести грудей показалась ему набухшей, а это случается только с сефри старше двадцати лет.

– Керла?

«Она говорит только с мертвыми».

Керла умерла давно. От нее остались лишь кости. Люди из города видели мертвых, во всяком случае, как они утверждали, в ночь святого Темноса. Старухи сефри притворялись, что постоянно беседуют с мертвецами. Да и сам Эспер столкнулся с чем-то в темных лабиринтах реуна Алут, хотя, возможно, ему померещилось.

Но это…

– Нет, – громко сказал он.

Ее глаза были фиолетовыми, однако в остальном она очень походила на Керлу: легкий изгиб губ, переплетение вен на горле, в одном месте напоминающих прожилки листа боярышника.

Очень похоже.

Ее глаза широко раскрылись на звук голоса Эспера, и он затаил дыхание. Его правая рука все еще тянулась к хворосту; левая инстинктивно метнулась к топору, и ладонь коснулась холодной стали лезвия.

– Так ты – это она? – спросил он.

«Те, кто видел ее человеком или сефри, долго не живут», – сказал старик.

Она едва заметно улыбнулась, поднялся ветер, всколыхнув пламя костра и взметнув тонкие волосы.

И она исчезла. Словно он увидел ее отражение в огромном глазу, а потом тот закрылся.

На следующее утро Эспер все еще был жив. Он вновь двинулся в путь при первых признаках рассвета. Его тревожили мысли о волках, но очень скоро он заметил, что они не осмеливаются приблизиться к тропе, по которой он ехал.

В некотором смысле это встревожило Эспера еще больше. Волки являлись частью леса. Что же такого ужасного в этой полоске земли, что они опасаются ступить на нее?

Лесничий насчитал в стае двенадцать зверей. Сможет ли он с Огром прикончить всех в нынешнем своем состоянии? Может быть.

Лес поредел, когда деревья стали толще в обхвате, появились небольшие, заросшие мхом поляны. Когда Эсперу удавалось увидеть небо, оно бывало голубым, а лучи света казались ослепительными там, где они с трудом пробивались сквозь листву. Волки следовали за ним до полудня, а потом исчезли. Вскоре он услышал испуганные голоса диких коз и понял, что хищники нашли более подходящую добычу.

Он был рад, что избавился от волков, но что-то продолжало его преследовать. Ветви деревьев сгибались, но не так, как от ветра, а как если бы на них сверху давила некая тяжесть. Словно нечто шагало по ним – по всем сразу – или лишь по тем, что окружали Эспера. Если он останавливался, оно тоже замирало, и это напомнило ему одно дурацкое представление, которое когда-то давала странствующая труппа в Колбели. Один актер незаметно следовал за другим, точно копируя все его движения, но всякий раз, как тот оборачивался, преследователь замирал на месте, так что глупец, шедший впереди, его не видел. Эсперу эта сценка смешной не показалась. Было в ней что-то раздражающее.

Однако олени, когда пасутся, не видят охотника. Как только они опускают голову к земле, ты можешь подойти к ним вплотную, если ветер не донесет твой запах. И лягушки тебя не замечают, если ты не двигаешься.

Что ж, возможно, для своего преследователя Эспер и есть что-то вроде лягушки.

Он усмехнулся. Наверное, дело в усталости, но происходящее вдруг показалось ему забавным. Может быть, ему следовало с большим уважением отнестись к актерам и их представлению.

Внимание Эспера привлекло хриплое сопение, доносившееся откуда-то сбоку. Он не забыл о том, что старик советовал ему не сходить с тропы, но не слишком доверял подобным советам. В конце концов, если никто не вернулся из леса, какой смысл следовать чьим-то указаниям? После недолгих колебаний он направил Огра на звук.

Довольно скоро он его увидел – большое волосатое существо, дрожащее среди зарослей папоротника. Оно подняло щетинистую голову и хрюкнуло.

Огр заржал.

Существо оказалось огромной беременной свиньей. Время было не совсем подходящим – обычно поросята появляются на свет вместе с первыми цветами, – но не только это казалось неправильным. Что бы ни пыталось выбраться из ее брюха, оно было заметно крупнее поросенка. Кроме того, земля вокруг свиньи была обильно полита кровью, кровь сочилась из ноздрей, из глаз. Свинья даже не понимала, что кто-то оказался рядом; она хрюкала от боли.

Она умерла очень скоро, на глазах у Эспера, но то, что было у нее внутри, продолжало двигаться. Тут только лесничий заметил, что его трясет, но не понял от чего, только страх тут ни при чем. Ему казалось, что сверху опускается такая невероятная тяжесть, что под ее весом прогибаются ветки… а потом бок свиньи лопнул.

Наружу высунулся клюв, желтый глаз, а следом чешуйчатое тело, покрытое слизью и кровью. Греффин.

Эспер спешился, наблюдая за тем, как существо пытается выбраться из утробы матери.

– Останови меня, если сможешь, – сказал он лесу.

Чешуя детеныша все еще оставалась мягкой, она не успела затвердеть, как у взрослых особей, но глаза потускнели далеко не сразу после того, как Эспер отрубил ему голову.

Лесничий вытер топор листьями, а потом наклонился к земле, и его вырвало.

Но зато он кое-что узнал. Эспер понял, почему он прожил сорок лет в Королевском лесу, ни разу не увидев следов греффина, уттина, вурма или им подобных, а теперь их вдруг стало полным-полно.

Люди говорили, что эта нечисть «просыпается», как Терновый король, из чего следовало, что они спали, словно медведь в берлоге, только их сон продолжался тысячу лет.

Оказывается, они вовсе не спали. Они рождались. Эспер вспомнил старую сказку про васил-никса, вылупившегося из куриного яйца.

Проклятье, так оно, наверное, и происходит, подумал Эспер.

Он подождал, не обрушится ли на него гнев колдуньи, но ничего не произошло. И хотя Эспера все еще трясло, он вскочил в седло и двинулся дальше.

Он почти не удивился, когда увидел почки на деревьях. Не обычные почки, а колючки, торчащие из стволов и ветвей. Он сразу же узнал черные шипы, которые видел в Королевском лесу, а потом и в Средних землях. Здесь они пробивались прямо из деревьев, и чем дальше он продвигался вперед, тем становились разнообразнее.

Шипы в Королевском лесу все выглядели одинаково, но здесь он встретил множество видов: попадались узкие, похожие на перья, изящные и многочисленные, другие выглядели массивными и шишковатыми. Очень скоро лесничий перестал узнавать деревья, на которых они произрастали; как и свинья, они давали жизнь чудовищам и погибали при этом.

А потом тропа кончилась, и Эспер оказался перед жутковатым озером в окружении самого странного леса из всех, что ему доводилось видеть.

Наиболее крупные деревья были покрыты чешуей, от каждой их ветки отходили пять других, поменьше, и так до бесконечности, пока мельчайшие прутики не превращались в бахрому. Эсперу это напомнило водоросли в пруду или гигантский лишайник. Другие казались плакучими ивами, если не считать того, что их ветви и листва были черными и зазубренными, как хвост ящерицы. Некоторые молодые деревца выглядели так, словно безумный святой взял сосновую шишку и вытянул ее на десять ярдов вверх.

Прочие растения были чуть менее странными. Бледный, почти белый папоротник и гигантские хвощи покрывали берега водоема. Позади Эспера, слева и справа вздымались каменистые склоны, так что озеро и сам лесничий оказались на дне ущелья. Вся ложбина была украшена человеческими черепами, они свешивались с деревьев, торчали из щелей в скале и валялись вдоль берега озера.

И каждый был повернут к нему лицом.

– Ну, вот и я, – сообщил Эспер.

Он ощутил какое-то присутствие, но молчание длилось, пока вода не начала медленно подниматься и нечто не встало из водоема.

Это была не женщина-сефри, а нечто большее, масса черного меха, перемешанного с водорослями, палой листвой и рыбьими костями. Странное существо больше походило на медведя, чем на человека, но с головой лягушки, одним выпуклым слепым белым глазом на виду и другим, скрытым гривой маслянистых нитей, ниспадающих с макушки. Рот казался перевернутой аркой и занимал всю нижнюю часть лица. Руки свисали до самой воды от массивных сутулых плеч. В фигуре не было ничего женского – впрочем, как и мужского.

Несколько мгновений Эспер смотрел на существо, пока не уверился в том, что оно не намерено на него нападать – во всяком случае, прямо сейчас.

– Я пришел встретиться с женщиной из Сарнвуда, – наконец сказал он.

Он насчитал несколько десятков ударов своего сердца, но ответа не последовало. Эспер уже начал чувствовать себя глупо, когда вода вспенилась перед еще одним странным созданием.

Появилась голова. Сначала он подумал, что сейчас появится такая же тварь, просто несколько меньше. Однако сходство оказалось лишь поверхностным. Перед ним предстал мужчина, вот только глаза его покрывала пленка, а кожа была тошнотворного синевато-серого цвета. Эспер не смог понять, что явилось причиной его смерти, но если не учитывать, что мужчина стоял, не вызывало сомнений, что он уже давно мертв.

Неожиданно труп содрогнулся, и из его рта хлынула вода. Потом он хрипло застонал, все громче и громче.

Когда вода перестала литься, Эспер узнал в этом звуке человеческую речь, неразборчивую, но вполне понятную, если прислушаться.

– Те, кто приходит меня увидеть, должны принести кровь, – произнес труп. – Кровь и того, кто сможет говорить за меня. Этот мертв уже слишком давно.

– Мне некого приводить.

– Старик вполне подошел бы.

– Но я его не привел. А ты говоришь со мной.

Колдунья шевельнула огромной головой, и, хотя та была лишена человеческого выражения, он ощутил ее гнев.

– Я хочу убить тебя, – сообщила она.

Эспер поднял то, что держал в руке, – стрелу, полученную им от Хесперо, сокровище церкви, способное убить кого угодно.

– Эта стрела предназначалась для Тернового короля, – пояснил он. – Думаю, она может убить и тебя.

Труп начал задыхаться, казалось, ему не хватает воздуха. Эспер не сразу понял, что это смех.

– Что ты будешь убивать? – спросила ведьма. – Это? – Массивная лапа коснулась груди. – Или это?

Неожиданно деревья вокруг заскрипели и застонали, и Эспер ощутил присутствие, сопровождавшее его с того мига, как он вошел в лес. Теперь оно навалилось на него невыносимой тяжестью, продавилось сквозь него, так что он рухнул на колени. Он попытался поднести стрелу к луку, но оружие вдруг стало слишком тяжелым.

– Все вокруг тебя, – пробулькал труп, – все, что растет или ползает в Сарнвуде, – все это я. Ты способен поразить стрелой все это?

Эспер ничего не ответил, он изо всех сил пытался заставить себя встать, не желая умирать на коленях. Все его тело отчаянно сопротивлялось, но он сумел подтянуть под себя сначала одну ногу, потом вторую. Так ему удалось сесть на корточки, оставалось только встать. Казалось, у него на плечах сидит десять человек. Это было слишком много, и он рухнул обратно.

И тут, к его огромному удивлению, давление неожиданно ослабло.

– Я вижу, – сказала ведьма. – Он тебя коснулся.

– Кто?

– Он. Рогатый повелитель.

– Терновый король?

– Да, он. Зачем ты пришел ко мне?

– Ты послала вурма вместе с сефри по имени Фенд.

– Да, я это сделала. Ты видел мое дитя, не так ли? Разве оно не прекрасно?

– Ты дала Фенду лекарство от его яда. Оно мне необходимо.

– А. Для твоей любовницы. Эспер нахмурился.

– Если ты уже знаешь….

– Но я не знала. Ты говоришь одно, я вижу другое. Если бы ты ничего не сказал, я бы ничего не увидела.

Эспер решил не спорить.

– Ты мне поможешь?

Послышался шелест листвы, где-то далеко на деревьях закаркали вороны.

– У нас с тобой разные цели в этом мире, лесничий, – сообщила Сарнвудская колдунья. – Я не вижу никаких причин помогать тому, кто намерен убить мое дитя, кто уже убил троих моих детей.

– Но они пытались лишить жизни меня, – ответил Эспер.

– Это не имеет для меня значения, – сказала колдунья. – Если я дам средство, которое ты ищешь, ты вернешься, выследишь моего вурма и попытаешься убить его своей стрелой.

– Тот сефри с твоим ребенком, Фенд…

– Убил твою жену. Потому что она знала. И собиралась рассказать тебе.

– Рассказать? Но что?

– Ты попытаешься убить моего ребенка, – повторила ведьма, но теперь ее тон изменился, казалось, она не столько утверждает, сколько размышляет. – Он коснулся тебя.

Эспер вздохнул.

– Если ты спасешь Винну…

– Ты получишь противоядие, – прервала его ведьма. – Я передумала убивать тебя. Ты станешь преследовать моего сына в любом случае, получишь ты лекарство или нет. Я не вижу причин тебе помогать, но если ты согласишься оказать мне услугу, не вижу причин и отказать.

– Я…

– Я не стану просить у тебя жизнь тех, кого ты любишь, – заверила его ведьма. – И не потребую пощадить кого-то из моих детей.

Эспер немного подумал.

– По рукам, – наконец ответил он.

– У тебя за спиной, – продолжала ведьма, – растет колючий куст, глубоко в его листьях прячутся плоды. Сока трех достаточно, чтобы очистить от яда одного человека. Возьми столько, сколько пожелаешь.

Все еще опасаясь обмана, Эспер повернулся, сдвинул листья в сторону и обнаружил твердые красновато-черные плоды размером с дикую сливу. Он демонстративно сунул один в рот.

– Если он ядовитый, – пояснил он, – лучше выяснить это сразу.

– Как пожелаешь, – ответила ведьма.

У плода был резкий кислый запах и гнилостное послевкусие, однако Эсперу хуже не стало.

– Что ты такое? – спросил он.

И вновь труп рассмеялся.

– Древность, – ответила колдунья.

– Черные шипы. Это тоже твои дети?

– Мои дети сейчас рождаются повсюду. Но ты прав.

– Они уничтожают Королевский лес.

– О, как печально, – проворчала она. – Мой лес уничтожен уже давно. Ты видишь лишь его остатки. Королевский лес – это молодая поросль. Его время пришло.

– Почему? Почему ты его ненавидишь?

– Вовсе нет, – ответила колдунья. – Но я подобна времени года, Эспер Белый. Я прихожу, когда наступает моя пора. Над сменой времен года я не властна. Ты понимаешь?

– Нет, – ответил Эспер.

– Честно говоря, я и сама не понимаю, – призналась колдунья. – А сейчас иди. Через два дня девушка умрет, и все это окажется напрасным.

– Но что говорит твое предвидение? Спасу ли я ее?

– Ничего такого я не вижу, – ответила ведьма. – Я лишь советую тебе поторопиться.

Эспер набил плодами седельную сумку, скормил пригоршню Огру и покинул Сарнвуд.

ГЛАВА 12 СЕСТРА ПЕЙЛ

Сестра Пейл вела Стивена сквозь темноту, не зажигая факела. Она каким-то образом знала, куда идти, и крепко держала молодого человека за руку. Это было своеобразное ощущение – прикосновение едва знакомой женщины. Раньше Стивен брал за руку лишь мать и старших сестер. К его смущению, сейчас он чувствовал нечто похожее. Стивену показалось, что он снова стал маленьким и заботливая женская рука защищает его от неведомых опасностей.

Однако поскольку эта рука принадлежала другой женщине, а вовсе не матери или сестре, в нем пробуждались иные, более взрослые чувства, плохо сочетающиеся с детскими. Он обнаружил, что пытается как-то перевести для себя пожатия пальцев, легкие движения ладони, словно это какой-то тайный язык, хотя, разумеется, ничего такого не было. Сестра Пейл лишь хотела, чтобы он следовал за ней.

Он не знал, как она выглядит, но нарисовал себе образ, исходя из того немногого, что видел. Образ получился манящим. Прошел почти час, прежде чем Стивен сообразил, что образ едва ли не точь-в-точь повторяет черты Винны.

Они не были одиноки в своем пути; он слышал, как рядом сопят собаки, один раз пес ткнулся носом в ладонь его свободной руки. Интересно, каким священным путем прошла сестра, что так уверенно перемещается в полной темноте? Даже его обостренные святым чувства не давали такой возможности.

Наконец взошла ущербная луна. Ее тягучий желтый свет показался Стивену странным, зато помог получше разглядеть спутницу и окружающую местность: спину сестры Пейл, защищенную пайдой, ее накинутый на голову капюшон, зазубренные линии гор, поднимавшихся на невозможную высоту, и силуэты собак.

Стивен и его провожатая молчали с тех пор, как вышли из города через какие-то тайные ворота, которых ему никогда бы не удалось найти самому. Он сосредоточился на том, чтобы не спотыкаться, на отзвуках возможной погони и на руке, сжимающей его руку. Постепенно приглушенные звуки Демстеда стихли, но Стивен так и не услышал ни цокота лошадиных копыт, ни шагов преследователей.

– Куда мы направляемся? – прошептал он.

– В одно известное мне место, – ответила сестра, не сообщив Стивену ничего полезного. – Там мы найдем лошадей.

– Почему ты мне помогаешь? – прямо спросил Стивен.

– Сакритор Хесперо – человек, которого вы называете прайфеком, – твой враг. Тебе это известно?

– Да, я это знаю, – ответил Стивен. – Но у меня не было уверенности, что сам он об этом знает.

– Он знает, – заверила его Пейл. – Неужели ты думаешь, что он случайно явился в город незадолго до вашего прихода? Он ждал тебя.

– Но как он мог узнать, что я направляюсь сюда? Это не имеет смысла, если только… – Он замолчал.

«Если только прайфек и фратекс Пелл не договорились между собой».

Казалось, Пейл подслушала его мысли.

– Нет, кто бы ни послал тебя сюда, он не предатель, – сказала она. – Во всяком случае, появлению Хесперо есть другое объяснение. Более того, возможно, он и не знал, что придешь именно ты.

– Я не понимаю.

– Неудивительно, – заметила Пейл. – Дело в том, что до того, как Хесперо стал прайфеком Кротении, много лет он был сакритором в Демстеде. Сначала Хесперо нам нравился. Он был мудр и заботлив. С помощью церковных денег он делал жизнь горожан лучше. Среди прочего, он построил при храме большой дом, где ухаживали за стариками, лишившимися родных. Старейшины пытались ему воспрепятствовать.

– Но почему? Это кажется достойным делом.

– Старейшины с этим не спорили. Их не устраивало место. Чтобы возвести пристройку, он приказал разрушить старую часть храма, которая когда-то была древним языческим святилищем. И там он кое-что нашел. То, что наши предки спрятали вместо того, чтобы уничтожить. «Гранд Атейз».

– Книга… э-э, возвращающаяся?

Пейл сжала его ладонь, и Стивен едва не проглотил язык.

– «Книга возвращения», – поправила она. – После того как Хесперо нашел ее, он изменился, стал держаться отстраненно. Он продолжал заботиться о городе, даже уделял ему больше внимания, однако забыл о любви к нам. Хесперо совершал долгие путешествия в горы, и его проводники возвращались обратно сами не свои от страха. Они никогда не рассказывали о том, что происходило там и даже где им довелось побывать. Постепенно Хесперо забросил это и сосредоточил все усилия на том, чтобы занять более высокое положение в церкви.

Когда он наконец получил повышение и уехал, мы почувствовали облегчение, но как оказалось, радовались мы напрасно. Теперь нас преследует ресакаратум, и я боюсь, что он перевешает всех жителей Демстеда.

– Вы все еретики? – спросил Стивен.

– В некотором смысле, – ответила сестра Пейл с удивительной откровенностью. – Мы понимаем учение церкви не совсем так, как остальные.

– Из-за того, что ваша церковь основана ревестури?

Она негромко рассмеялась.

– Нашу церковь основал не брат Каурон. Именно потому, что он был ревестури, он понял, что мы следуем святым по-своему. И тогда он помог нам создать такое внешнее представление о нашей вере, чтобы церковь, когда она придет сюда, не сожгла нас как еретиков. Он помог нам сохранить прежние обряды. Он высоко ценил их и полюбил нас.

– Значит, «Книга возвращения»…

– Описывает возвращение Каурона. Точнее, приход его наследника.

– Наследника? Наследника чего?

– Я не знаю. Никто из нас никогда не видел книги. Мы считали, что Каурон забрал ее с собой. Мы из уст в уста передавали предания, в которых предсказывался приход этих времен. Так и произошло. Мы знали, что наследнику Каурона суждено прийти – змей загонит его в горы. И тот, кто придет, будет говорить на многих языках и именно ему суждено найти Алк.

– Алк?

– Так называется священное место, – объяснила Пейл. – Трон или место силы. Мы без конца спорили, является ли это реальной точкой на карте или должностью, скажем, вроде сакритора. Так или иначе, но этому суждено оставаться тайной для нас до тех пор, пока Каурон не вернется. И все указывает на то, что он – это ты. Мы знали, что ты должен появиться, но располагали лишь обрывками знаний из «Книги возвращения». Сама книга находится у Хесперо, так что ему известно больше. И он ждал тебя, поскольку рассчитывает, что ты приведешь его к Алку.

– Тогда ему нужно только следовать за нами, – заметил Стивен, невольно оглянувшись через плечо в темноту.

– Верно. Однако мы можем его опередить и помешать ему стать наследником.

– Но как он сможет это сделать? Ты ведь только что сказала, что сама не знаешь ничего об Алке, – возразил Стивен.

– Да, мы точно не знаем, – кивнула сестра Пейл. – Но нам известно, что, если наследником станет Хесперо, ничего хорошего из этого не выйдет.

– А откуда вам известно, что у меня получится лучше?

– Это очевидно. Ты ведь не Хесперо.

На это Стивен не нашел, что возразить. Кроме того, пока ход событий его вполне устраивал.

– А не говорится ли в преданиях, кто послал вурма и почему он меня преследует?

– Про кирме – вы называете его вурмом – известно немногое, да и то, что нам удалось собрать, весьма противоречиво. В одной из легенд его называют твоим союзником.

– Ну, пожалуй, я не стану на это полагаться, – невесело усмехнулся Стивен.

– Это очень спорная версия, – согласилась сестра Пейл. – И кроме кирме есть еще упоминания о враге, которого зовут Краукаре. Он – слуга Велни, который не хочет, чтобы ты стал наследником.

У Стивена закружилась голова от обилия новых сведений.

– Краукаре. Это переводится как «Кровавый рыцарь», не так ли?

– Совершенно верно.

– А Велни?

– Велни означает что-то вроде короля, повелителя демонов.

– А где все эти люди? Кто они?

– Мы не знаем. Мы не знали и кто окажется наследником Каурона до тех пор, пока не появился ты.

– А может ли Хесперо оказаться Кровавым рыцарем, слугой Велни?

– Это возможно. У Велни есть и другие имена: Ветер Молнии, Раскалывающий Небо, Разрушитель. У него есть лишь одно желание: увидеть конец нашего мира и всего, что в нем есть.

– Может быть, речь идет о Терновом короле?

– Нет. Терновый король – властелин корней и листьев. Зачем ему уничтожать землю?

– В некоторых пророчествах говорится, что такое возможно.

– Существуют пророчества, в которых говорится, что он может уничтожить людей, – уточнила Пейл. – А это не одно и то же.

– О. Верно. Но зачем бы Хесперо уничтожать мир? – спросил он.

– Я не знаю. Может быть, он безумен. Или разочаровался во всем.

– А ты, сестра Пейл? Какова твоя выгода? Откуда мне знать, что ты не заодно с Хесперо и не пытаешься обманом выведать у меня путь к Алку? Может быть, ты последовательница Разрушителя или кто-нибудь еще в этом роде?

– Да, я понимаю твои сомнения. И я не в силах ничем подтвердить свою искренность. Я могу сказать, что веду свой род от жриц, которых встретил Каурон, когда пришел сюда. Я могу сказать, что прошла обучение в монастыре, но это был не монастырь Святой Цер. И еще могу сказать, что хочу тебе помочь, поскольку всю жизнь ждала твоего появления. Но у тебя нет причин мне верить.

– В особенности после того, как ты мне солгала. Или, возможно, дважды, – ответил он.

– Один раз я знаю – относительно святой Цер. Но я так поступила не ради тебя, а для блага других людей. Но когда я солгала во второй раз?

– Когда сказала, что училась в другом монастыре. Существует много монастырей, но все они принадлежат ордену святой Цер.

– Если это так, то я сказала правду в первый раз и солгала только сейчас. Так что между нами лишь одна ложь – не так уж много для друзей.

– А теперь ты смеешься надо мной.

– Да. Меня забавляет твое самомнение. С чего ты решил, что знаешь все на свете?

– Значит, действительно существует монастырь, посвященный другому святому, не Цер? И он не является еретической сектой?

– Я не говорила, что он не имеет отношения к ереси, – ответила Пейл. – Естественно, он не получил поддержки з'Ирбины. Но ревестури также не одобрены церковью, а ты – один из них.

– Вовсе нет! – воскликнул Стивен. – Я в первый раз услышал о ревестури не больше месяца назад, когда начал эти проклятые поиски. А теперь я уже ничего не понимаю!

Он вырвал руку и на ощупь двинулся в темноту.

– Брат Даридж…

– Не подходи ко мне, – сказал Стивен. – Я тебе не верю. Всякий раз, как мне кажется, будто я начинаю понимать, что происходит, случается это.

– Что случается?

– Это! Кровавые рыцари, Разрушители, наследия, тайные сокровища, пророчества, и Алки, и…

– Ах, вот ты о чем, – протянула сестра. Теперь он уже почти различал в лунном свете овал ее лица и влажное сияние глаз. – Ты имеешь в виду знания. Ты имеешь в виду обучение. Ты бы предпочел, чтобы мир оставался таким, каким ты его себе представлял в пятнадцать лет.

– Да! – закричал Стивен. – Да, так оно и есть!

– Тогда я кое-чего не понимаю. Если познание причиняет тебе столько страданий, почему ты продолжаешь узнавать новое? Что привело тебя в скрипторий сегодня ночью?

– Дело в том…

Ему захотелось кого-нибудь задушить – лучше всего себя.

– Не надо, – мрачно попросил он.

– О чем ты?

– Не пытайся ничего объяснить. А еще лучше – вообще не разговаривай со мной.

Стивен зажмурился, а когда снова открыл глаза, сестра Пейл оказалась гораздо ближе, чем прежде, так близко, что он ощущал ее дыхание на своем лице. Теперь он различал изящный абрис ее щеки, и она показалась ему совсем молодой женщиной. Слоновая кость в лунном свете… Один глаз оставался в темноте, но второй сиял серебром. Он также видел половинку ее губ, казалось, она возмущенно надула их – или это была их естественная пухлость?

Ее дыхание было свежим и отдавало легким запахом трав.

– Ты это начал, – выдохнула она. – Ты начал говорить. Я была счастлива, держа в темноте твою руку, помогая тебе, провожая тебя туда, куда необходимо. Но ты начал задавать вопросы. Почему бы тебе просто не подождать, пока все разрешится само?

– Именно так я и поступал, – сообщил Стивен, и его голос дрогнул. – Все это напоминает мне один из снов, в которых пытаешься что-то сделать, но тебя постоянно отвлекают, и с каждым мгновением ты все сильнее и сильнее отдаляешься от цели. И я теряю людей. Я потерял Эспера и Винну. Я потерял Эхока. Теперь к ним прибавились Эхан, Хенни и Темес, и я пытаюсь сделать вид, что это не имеет значения, но оно имеет.

– Винна, Эспер, Эхок. Все они мертвы?

– Я не знаю, – с тоской ответил он.

– Винна была твоей возлюбленной?

Слова Пейл поразили его, как стрела.

– Нет.

– А, понимаю. Ты только мечтал о ней.

– А какое это имеет отношение ко всему остальному?

– Никакого, наверное.

Ее рука вновь сжала его ладонь.

Обе были холодными.

– Они отправились на поиски вместе с тобой? – продолжала расспрашивать Пейл. – Их убил вурм?

– Нет. Именно это я и пытаюсь тебе объяснить. Я приехал в Кротению, чтобы работать в монастыре д'Эф. По дороге меня похитили разбойники. Эспер, королевский лесничий, освободил меня.

– А потом?

– Ну, потом я прибыл в д'Эф, но прежде узнал об ужасных вещах, которые происходят в лесу, и о Терновом короле. А в д'Эфе… – Он замолчал.

Как он мог в нескольких словах объяснить, насколько преданным ощутил себя, когда узнал о разложении, проникшем в монастырь? И о том, как его избили брат Десмонд и его приспешники?

Да и зачем?

Сестра Пейл ободряюще сжала его ладонь.

– Там все пошло не так, – наконец заговорил Стивен. – Меня попросили перевести ужасные тексты. Запрещенные тексты. Как если бы мир, который я знал, перестал существовать. Церковь оказалась совсем не такой, как я себе представлял. А потом вновь появился едва живой Эспер, и наступил мой черед его спасать, и неожиданно получилось так, что теперь уже я сопровождал Эспера в его поисках, мы хотели освободить Винну – и спасти королеву, и всякое такое.

– И ты это сделал?

– Да. А потом прайфек отправил нас убить Тернового короля, но по дороге мы поняли, что истинное зло – это скорее сам Хесперо, что он задумал вновь открыть пути проклятых святых. И мы попытались сорвать его планы. А потом мы оказались в войске принцессы, которая хотела отобрать свой трон у узурпатора, – вот уж где от меня не было бы никакого проку. Но тут меня похитили слиндеры, и я встретился со старым фратексом, которого считал мертвым, и он сообщил мне, что только я могу спасти мир, если отправлюсь сюда… А я хотел лишь изучать книги!

Он больше не мог продолжать. Зачем он вообще начал говорить? Должно быть, его исповедь прозвучала как детское хныканье.

– Прошу прощения, – наконец выговорил он. – Наверное, все это выглядит смешно.

– Нет, – возразила Пейл, – твои слова звучат вполне разумно. Я знала одну девочку, которая мечтала изучать литературу в монастыре Святой Цер. Девочке этого хотелось с того дня, как ей исполнилось пять лет. Она тогда гостила у своей тети, которая убиралась в храмовой библиотеке Демстеда. Все казалось замечательным до тех пор, пока мальчик, которого она знала всю жизнь, но никогда не обращала внимания, не засиял вдруг, как путеводная звезда. И девочка не могла вынести мысли, что никогда не узнает его прикосновений. А потом оказалось, что она ждет ребенка, и ей пришлось забыть об обучении в монастыре. Поспешный брак – то, чего она всегда боялась, – стал для нее единственным выходом. Но только она начала привыкать к новой жизни, умер ее муж, а за ним и ребенок. Чтобы выжить, ей пришлось стать горничной у чужеземного дворянина, ухаживать за чужими детьми. И в один прекрасный день появилась женщина и предложила ей осуществить прежнюю мечту, учиться в монастыре…

Голос Пейл сделался завораживающим, и Стивен увидел оба ее глаза, два маленьких полумесяца.

– Такова жизнь, мой друг. Твоя жизнь кажется тебе странной из-за удивительных чудес, но лишь немногие остаются на том пути, с которого начинают. Да, у нас бывают сны, подобные тем, что ты описал, но все дело в том, что наши сны есть темные зеркала яви.

– Но здесь тебе повезло, – продолжала Пейл. – Я пришла, чтобы вернуть тебя на твой путь. Ведь ты присоединился к церкви из-за того, что любил знания, верно? Любил тайны, старые книги, загадки прошлого. Если мы найдем то место, которое ищем, если найдем Алк – ты получишь все это, и много больше.

У Стивена перехватило дыхание, все слова вылетели из головы.

– Девушка, которая мечтала учиться…

Пейл наклонилась вперед, ее губы ласково коснулись губ Стивена. Приятная дрожь пробежала вниз по его спине. Однако он отодвинулся.

– Не делай этого, – сказал он.

– Почему? Только потому, что тебе нравится?

– Нет. Я же только что сказал. Я не доверяю тебе.

– Хм-м, – протянула она, снова наклоняясь к нему.

Стивен хотел ее остановить, правда хотел, но ее губы вновь прижались к его губам, и ему это, конечно, нравилось. Казалось, он сходит с ума, и он вдруг выпустил руку Пейл, потянулся к женщине, прижал ее тело к себе, с удивлением понимая, какая она маленькая и как чудесно держать ее в объятиях.

«Винна», – подумал он, касаясь лица Пейл, его пальцы скользнули под капюшон, погрузились в светлые волосы, и Стивен мысленно увидел ее лицо так ясно и четко, как может лишь монах, прошедший путем Декмануса.

Пейл положила руки ему на грудь и мягко отодвинулась.

– Мы не можем оставаться здесь, – напомнила она. – Нужно пройти еще немного, и лишь тогда мы окажемся в безопасности.

– Я…

– Молчи. Старайся не думать об этом слишком много.

Он не сумел сдержать тихого смеха.

– Это будет трудно, – признался он.

– Тогда подумай о другом, – сказала Пейл, вновь взяла его за руку и повела обратно к тропе. – Вскоре взойдет солнце, и ты увидишь, что я – не она. Тебе следует приготовиться к этому.

Восход солнца застал их на белой каменистой тропе, которая вилась по лишенной деревьев пустоши. Холодные влажные тучи низко нависали у них над головами, но почва была покрыта яркой зеленью – и Стивен задумался, что это за трава. Знает ли Эспер, как она называется, или они слишком далеко ушли от растений, известных лесничему?

На вершинах окружающих гор лежал снег, но, должно быть, местами он уже таял, поскольку тропу часто пересекали ручьи, а со склонов холмов низвергались настоящие водопады. Стивен и его спутница остановились возле одного из них, чтобы напиться, и сестра Пейл откинула капюшон своего плаща.

В сером утреннем свете Стивен наконец увидел ее лицо.

Ее глаза действительно оказались серебристыми, точнее, серо-голубыми, такими бледными, что иногда в них отражался серебряный свет, а волосы вовсе не светлыми, а скорее каштановыми. Пейл стригла их совсем коротко. Щеки были округлыми, как ему и показалось в темноте, но если лицо Винны имело овальную форму, то у Пейл оно сужалось к подбородку. А еще ее губы были меньше, чем ему представлялось, когда он целовал их, но действительно пухлыми. На лбу виднелись две оспины, а на левой щеке – длинный вертикальный шрам.

Пока Пейл пила воду, она смотрела в сторону, но потом оглянулась, понимая, что Стивен ее внимательно изучает, и не собираясь ему мешать.

Он почувствовал разочарование. Она не только не была Винной, но и оказалась далеко не такой красивой, как Винна. Стивен понимал, что несправедлив к ней, но не сумел скрыть расстройства. В сказках герой всегда побеждает и в награду получает прекрасную девственницу, а всем остальным приходится довольствоваться тем, что осталось.

Но герой этой сказки – Эспер, а не Стивен; это уже давно известно. И Винна не девственница, хотя и действительно похожа на награду для героя.

Пейл испытующе посмотрела на Стивена, и он с трудом сдержал восклицание. Он вспомнил, как сакритор Верден пытался ему объяснить суть святых. Монах достал тогда длинную хрустальную призму, треугольную в сечении, напоминающую крышу домика. Кристалл показался Стивену необычным и заинтересовал его, а когда на него упали солнечные лучи, весело заискрился. Но лишь когда Верден повернул его так, чтобы хрусталь заиграл всеми цветами радуги, Стивен понял, какая красота скрыта в белом свете.

Когда их глаза встретились, Стивен увидел в них гораздо больше, чем при первом взгляде, и ее черты обрели ясность. Он наконец-то увидел Пейл такой, какой она была на самом деле.

– Вот что бывает, когда целуешься с девушкой до того, как ее увидишь, – усмехнулась она.

– Это ты поцеловала меня! – выпалил он и виновато прикусил язык.

Пейл пожала плечами и накинула капюшон.

– Да, – согласилась она.

– Подожди, – попросил Стивен.

Она повернулась и склонила голову набок.

– Что происходит? – с отчаянием спросил он.

– Скорее всего, прайфек со своими людьми уже пустился в погоню за нами. Нам нужны лошади, и не слишком далеко впереди мы сумеем их раздобыть. Тогда мы получим возможность опередить преследователей.

– Я имел в виду совсем другое.

– Я поняла, – ответила Пейл.

– Тогда что? Мы ведь едва знакомы. Это попросту неразумно.

– Там, откуда я пришла, – ответила Пейл, – все неразумно. И мы не ждем всю жизнь совершенного поцелуя от совершенного человека, поскольку тогда придется умирать в одиночестве. Я поцеловала тебя потому, что мне этого хотелось и тебе тоже. Возможно, мы оба нуждались в этом поцелуе. И пока не взошло солнце, складывалось впечатление, что ты счастлив и готов продолжить. Но теперь стало светло, жизнь идет своим чередом, и нам нет никакого смысла в этом копаться. Мы можем только сделать то, что хотим, пока нас не настигла смерть, верно? Так что идем.

ГЛАВА 13 ХОД КРЕПЛИНГА

Казио услышал, как кто-то выкрикивает его имя, издалека, едва слышно.

Он полностью сосредоточился на подъеме, отыскивая опору для рук и ног, выемки, прорезавшие камни и скрепляющий их известковый раствор. Выемки встречались достаточно часто. Интересно, кто же их сделал? Какой-нибудь древний вор? Дети, которым хотелось забраться на стену? Или волшебник-сефри? Теперь это уже не имело значения. Наверное, Казио и так сумел бы забраться на самый верх, пользуясь лишь скудными неровностями кладки, но древние верхолазы, безусловно, ему помогли.

Однако они лишь незначительно увеличили его шансы выжить, понял Казио, заметив устремившихся к нему солдат. Ему все еще оставалось преодолеть целый ярд стены, и он никак не успевал завершить подъем, не повстречавшись с холодной сталью врагов.

С неслышной молитвой, обращенной к Мамресу и Фьюссе, он согнул ноги в коленях и изо всех сил прыгнул вверх и вправо, к первому копейщику.

Главноезатруднение заключалось в том, что прыжок отбросил его от стены. Недалеко, но достаточно, чтобы он не смог уцепиться за нее вновь. Отчаянно вытянув перед собой руки, он почти ощущал, как камни мостовой жаждут размозжить ему хребет.

Как Казио и полагал, копейщик отшатнулся, заметив прыгнувшего на него безумца. Если он хорошенько подумает головой, то просто отступит на шаг и посмеется, наблюдая, как руки Казио тщетно цепляются за воздух и он падает вниз.

Однако солдат начал действовать, не думая, – машинально ткнул копьем в сторону атакующего.

Казио схватился за древко чуть выше блестящего наконечника, и, к его удовольствию, солдат дернул копье на себя. Это движение вернуло Казио к стене, он выпустил древко, навалился грудью на край и подтянулся на руках. Солдат, потеряв равновесие, оступился и упал. Стена была достаточно широкой, чтобы он не рухнул вниз, но пока он поднимался, а его товарищ не успел подбежать к ним, Казио вскочил на ноги и вытащил Акредо.

Между тем второй солдат опустил копье и приготовился к атаке. Казио с удовлетворением отметил, что на нем только кольчуга, нагрудник и шлем, а не полные рыцарские доспехи.

Когда противник атаковал, Казио парировал призмо и одновременно быстро шагнул вперед. Левой рукой он перехватил древко копья, а правая с рапирой метнулась вперед, и острие клинка вошло солдату в горло. Если бы не кольчуга, Казио мог бы нанести не столь смертоносный удар, но сейчас кроме шеи открытым оказалось только бедро, и он побоялся, что клинок может застрять в кости.

Когда солдат уронил копье и отчаянно засвистел сквозь новую пару губ, Казио повернулся к его товарищу, успевшему вскочить на ноги.

– Контро з'оста, – пояснил Казио. – Зо дессратор коматиа антер с'акра.

– Что ты лопочешь?! – закричал его противник, разъяренный и сбитый с толку. – Что ты сказал?

– Приношу свои извинения, – сказал Казио. – Когда я говорю о любви, вине или фехтовании, я предпочитаю пользоваться родным языком. Я цитировал знаменитый трактат местро Папо Аврадио Валлаимо, который утверждает…

Солдат грубо прервал его, бросившись с громким криком в лобовую атаку. Казио даже засомневался, учат ли здесь солдат чему-нибудь, или нет?

Он сделал шаг назад и быстро присел, уходя от вражеского копья, а руку с рапирой выбросил вперед. Солдат практически сам напоролся на клинок, ведомый инерцией собственного выпада.

– Когда противник атакует копьем, фехтовальщику следует сократить дистанцию, – продолжил Казио, когда второй солдат согнулся пополам.

В этот момент из башни слева появился еще один. Казио встал в стойку и принялся ждать, размышляя о том, скольких солдат ему придется сразить, прежде чем к нему присоединятся гвардейцы.

Этот противник оказался более интересным, поскольку сообразил, что Казио необходимо приблизиться, чтобы нанести удар. Так что солдат поставил ноги, словно дессратор, так, чтобы фехтовальщику якобы представилась возможность сократить дистанцию, – приманка, провоцирующая его на столь же безрассудную атаку.

Но еще интереснее Казио стало, когда он услышал крики у себя за спиной – с противоположной стороны к нему бежал еще один солдат.

С мрачной улыбкой вителлианец продолжил практическое изучение главы «Контро з'оста» из труда местро Папо.

Затаив дыхание, Энни наблюдала, как Казио, в своей обычной манере, принял самое безумное решение из всех возможных, но каким-то чудом уцелел.

Остра стояла рядом, сжав кулаки, и ее лицо все больше бледнело по мере того, как разворачивалась схватка у них над головами. Наконец на стену вскарабкались гвардейцы и присоединились к вителлианцу. Вскоре они разделились и побежали к башням. Чуть позже они показались уже там, размахивая знаменами.

Казио сжимал в руке свою широкополую шляпу.

– Святые!.. – выдохнула Остра. – Почему он всегда… – Она не закончила мысль и вздохнула. – Он гораздо больше любит сражаться, чем меня.

– Ты ошибаешься, поверь, – возразила Энни, стараясь, чтобы ее голос звучал убедительно. – В любом случае, лучше фехтование, чем другая женщина.

– Я бы предпочла иметь соперницу, – призналась Остра.

– Когда так и случится, – улыбнулась Энни, – я тебе напомню.

– Ты хочешь сказать, если это случится, – уже скорее защищаясь, поправила ее Остра.

– Да, конечно, – кивнула Энни.

Однако она сильно в этом сомневалась. Мужчины заводят любовниц, не так ли? У ее отца их было немало. И придворные дамы полагали, что такова природа этого зверя.

Энни перевела взгляд на дом сефри. Они с Острой немного отошли от двери, чтобы понаблюдать за происходящим на стене, но матушка Уун все еще дожидалась их на пороге.

– Прошу прощения, мы отвлеклись, матушка Уун, – сказала Энни. – Но сейчас я была бы рада поговорить о ходе Креплинга.

– Конечно, – ответила старая женщина. – Пожалуйста, входите.

Комната, куда привела их сефри, к их разочарованию, оказалась самой обычной. Конечно, в ней был и некий налет экзотики: разноцветный ковер, костяная масляная лампа в форме лебедя, темно-синие стекла, благодаря которым в комнате царил приятный полумрак и создавалось впечатление, что ты находишься под водой. Но, помимо этого, комната вполне могла бы принадлежать какому-нибудь купцу, торгующему заморскими товарами.

Матушка Уун указала на кресла, поставленные в круг, подождала, пока ее гости займут места, и только после этого села сама. Почти сразу же в комнату вошел сефри с подносом. Он поклонился, не потревожив чайник и чашки на подносе, а потом ловко расставил посуду на маленьком столике.

– Чаю? – вежливо спросила матушка Уун.

– С удовольствием, – ответила Энни.

Сефри казался совсем молодым, не старше семнадцати зим, сравнявшихся Энни. Он был красив странной, чуждой красотой, особенно поражали глаза – темно-синие и яркие.

Он ушел, но почти сразу же вернулся с ореховым хлебом и мармеладом.

Энни попробовала чай и обнаружила привкус лимона, апельсина и какой-то еще незнакомой добавки. Это мог оказаться яд, как внезапно представилось Энни. Матушка Уун пила чай из того же чайника, но после того, как Энни коснулась убийцы-сефри и обнаружила, что внутри он устроен совсем иначе, она вполне могла представить себе яд, смертельно опасный для человека, но лишь приятно освежающий сефри.

Второй глоток был уже притворным – оставалось надеяться, что Остра поступает так же. Впрочем, если ее служанка выпьет чай, Энни будет точно знать, отравлен ли он.

И тут Энни охватил ужас. Как она могла такое подумать? Что с ней?

Остра с тревогой посмотрела на Энни, отчего той стало только хуже.

– Энни?

– Все в порядке, – ответила она. – Просто неприятная мысль в голову пришла.

Она вспомнила, что у ее отца был человек, который пробовал всю его пищу. Ей потребуется такой человек, но пусть это будет тот, к кому она равнодушна. Только не Остра.

Матушка Уун спокойно пила чай.

– Когда мы пришли сюда, – начала Энни, – вы сказали, что кого-то сторожите. Вы не могли бы объяснить, что имели в виду?

В синем свете, льющемся из окна, кожа матушки Уун не казалась прозрачной, поскольку сквозь нее больше не просвечивали вены. Может быть, она именно потому и выбрала синие стекла, а не желтые или оранжевые, подумалось Энни. Кроме того, в помещении матушка Уун стала казаться более крупной.

– Мне кажется, вы его слышали, – ответила сефри. – Его шепот стал настолько громким, что слышен был за стенами темницы.

– И все-таки, о ком вы говорите? – нетерпеливо переспросила Энни.

– Я не стану произносить его имя, время еще не пришло, – ответила матушка Уун. – Но я прошу вас вспомнить вашу, человеческую, историю. Вы знаете, что находилось на том месте, где теперь построен этот город?

– Я была плохой ученицей во всем, – призналась Энни, – включая историю. Но то, о чем вы спросили, известно всем. Эслен построен на руинах крепости скаосов.

– Скаосы, – задумчиво повторила матушка Уун. – Как время искажает слова. Раньше оно звучало иначе: «скаслои», хотя и это было лишь попыткой произнести непроизносимое. Но, да, именно здесь ваша прародительница Виргенья Отважная одержала победу в последнем сражении против наших древних господ и поставила ногу на горло последнего из них. Так власть перешла от расы демонов к расе женщин.

– Я знаю эту легенду, – рассеянно проговорила Энни. Она обратила внимание на странность в последней фразе сефри. Ей стало интересно.

– Когда скаслои правили здесь, это место называлось Ульхеквелеш, – продолжала матушка Уун. – Оно было величайшей твердыней скаслоев, а ее властитель – самым могущественным из них.

– Да, – кивнула Энни. – Но почему вы сказали «раса женщин», а не «раса людей»?

– Потому что Виргенья Отважная была женщиной, – ответила матушка Уун.

– Да, я понимаю, но ее раса не называется «расой женщин», – возразила Энни.

– Я имела в виду расу, к которой принадлежат женщины, – уточнила сефри.

– Но вы ведь женщина, хотя и не принадлежите к расе людей, не так ли?

– Разумеется, – ответила матушка Уун, и уголки ее губ слегка приподнялись.

Энни нахмурилась, она не была уверена, что хочет и дальше углубляться в эти странные тонкости, тем более что сефри, казалось, была готова с удовольствием обсуждать любые темы, уводящие от первоначального вопроса.

– Не важно, – сказала она. – Тот, кто, по вашим словам, что-то мне шепчет. Я хочу узнать о нем побольше.

– О да, – не стала возражать матушка Уун. – Виргенья Отважная не убила последнего из скаслоев. Она оставила его узником в подземельях Эслена.

Энни вдруг почувствовала сильное головокружение; ей показалось, что ее кресло прибито гвоздями к потолку и нужно крепко держаться за него руками, чтобы не выпасть, пока комната медленно вращается.

И вновь она услышала неразборчивые слова, которые кто-то выдыхал ей в ухо, но на этот раз ей показалось, что она… почти… их понимает. Из-за окна доносились трели странных птиц.

Нет, то были вовсе не птицы, а Остра и матушка Уун.

Она сосредоточилась на их словах.

– Но это невозможно! – говорила Остра. – В историях ясно говорится, что она его убила. Кроме того, ему должно быть больше двух тысяч лет.

– Он был много старше, когда его королевство пало, – ответила матушка Уун. – Скаслои не стареют так, как вы. Некоторые из них не стареют вовсе. Квекскванех из таких.

– Квекскванех?

Как только Энни произнесла это имя, она ощутила грубое прикосновение к своей коже и запах горящей сосны. Это случилось так внезапно, что она закашлялась.

– Мне следовало предупредить вас, что с этим именем нужно быть осторожнее, – спохватилась матушка Уун. – Оно привлекает его внимание, но также дает вам право приказывать ему – если ваша воля достаточно сильна.

– Зачем? – хрипло спросила Энни. – Зачем ему сохранили жизнь?

– Кто знает, что было на уме у королевы? – отозвалась матушка Уун. – Возможно, сначала лишь чтобы торжествовать. Или из страха. Он произнес пророчество, вы ведь знаете.

– Я никогда не слышала о пророчестве, – призналась Энни.

Матушка Уун закрыла глаза, и ее голос изменился. Он стал ниже, она почти пела.

– «Вы рождены рабами, – продекламировала она. – И вы умрете рабами. Вам удалось добиться лишь смены хозяина. Вашим детям придется пожинать плоды ваших усилий, и будь уверена, они не поблагодарят вас».

Энни показалось, что сильная рука зажала ей рот и нос, и она лишь с трудом могла дышать.

– Что он имел в виду? – с трудом спросила Энни.

– Никто не знает, – ответила сефри. – Но время, о котором он говорил, пришло; в этом нет никаких сомнений. – Теперь ее голос стал прежним, но говорила она очень тихо. – Даже связанный, он очень опасен. Чтобы добраться до замка, вам придется пройти мимо него. Будьте сильной. Не выполняйте его просьб и не забывайте, что ваша кровь дает вам право ему приказывать. Если вы зададите ему вопрос, он не сможет солгать, но сделает все, чтобы ввести вас в заблуждение.

– Мой отец? Моя мать? Они о нем знали?

– Всем королям Эслена было известно об Узнике, – ответила матушка Уун. – Как настал час узнать и вам. Это ваш долг.

«Ну, во всяком случае, я не прохлопала это на уроках», – успокоила себя Энни.

– Скажите, – попросила она, – вам что-нибудь известно о неком склепе за хорцем в Тенистом Эслене?

– Энни! – воскликнула Остра, но принцесса жестом велела ей замолчать.

Матушка Уун помолчала, держа чашку в нескольких дюймах от губ, а потом ее гладкий лоб покрылся морщинами.

– Пожалуй, ничего, – наконец ответила она.

– А как насчет Вер? Вы можете мне рассказать что-нибудь о них?

– Полагаю, вы знаете их лучше, чем я, – ответила сефри.

– Но я была бы вам более чем благодарна, если бы вы рассказали мне то, что знаете, – настойчиво проговорила Энни.

– Очень древние волшебницы, – сказала матушка Уун. – Некоторые утверждают, что они бессмертны, другие полагают, что они возглавляют тайный орден и сменяются с каждым новым поколением.

– В самом деле? И какое объяснение больше нравится вам?

– Я не знаю, бессмертны ли они, но подозреваю, что живут очень долго.

Энни вздохнула.

– Все это я уже слышала. Расскажите мне то, чего я не знаю. Объясните, почему они хотят, чтобы я стала королевой Эслена.

Матушка Уун немного помолчала, а потом тяжело вздохнула.

– Могущественные силы, властвующие над миром, не осознают себя, – сказала она. – Что управляет ветром, что заставляет камень падать на землю, что наполняет жизнью наши телесные оболочки и забирает эту жизнь обратно – все это не имеет собственных чувств, у него нет воли, разума, желаний и намерений. Оно просто существует.

– Тем не менее святые управляют этими вещами, – заметила Энни.

– Едва ли. Святые… Нет, оставим их. Вот что важно: эти силы могут быть направлены при помощи особого искусства. Ветер можно заставить качать воду или надувать паруса корабля. Реку перегородить дамбой, а ее течение принудить крутить мельничное колесо. Могущество седосов можно использовать. Но сами силы обусловливают форму вещей и делают это по своей природе, а не по чьему-то замыслу.

Скаслои это знали; они не почитали ни богов, ни святых, ни подобных им существ. Они нашли источники силы и научились их использовать к собственной выгоде. Они сражались за право контролировать эти источники, сражались тысячелетиями, пока их мир не оказался на грани уничтожения.

Наконец, чтобы спасти себя, некоторые из них объединились, перебили соплеменников и начали переделывать мир. Они обнаружили троны и с их помощью взяли под управление многие силы.

– Троны?

– Это не самое подходящее слово. Это не кресла и даже не места. Скорее, нечто вроде положения короля или королевы, должность, которую нужно занять, а как только она получает хозяина, та отдает его права и власть. В мире существуют скрытые силы различного рода, и для каждого рода есть свой трон. Эти силы растут и слабеют. Трон, контролирующий силу, которую вы знаете как седосы, набирал могущество в последние несколько тысячелетий.

– Но вы говорите, что есть и другие?

– Конечно. Неужели вы думаете, что Терновый король есть плод седоса? Вовсе нет. Он восседает на совсем ином троне.

– А Веры?

– Советницы. Делательницы королев. Они сражаются за то, чтобы вы получили власть, уселись на трон седосов, они не хотят, чтобы он достался другому. Однако у них, как и у вас, есть враги.

– Но седосы контролирует церковь, – возразила Энни.

– Да, до настоящего времени так и было, насколько их вообще можно контролировать.

– Но тогда фратекс Призмо уже занимает этот трон, – сказала Энни.

– Вовсе нет, – возразила матушка Уун. – Пока что трон пустует.

– Но почему?

– Скаслои его спрятали.

– Спрятали? Почему?

– Они запретили использование могущества седоса, – продолжала матушка Уун. – Из всех известных им сил эта являлась самой разрушительной, и ее можно было эффективно использовать против других тронов. Тот, кто сидит на троне седосов, способен разрушить мир. Виргенья Отважная нашла этот трон и с его помощью освободила наши народы, а потом отреклась от него из страха перед тем, что он может сотворить. Две тысячи лет люди тщетно его искали. Но сейчас наступило его время, могущество седосов вновь усиливается, и трон вскоре себя покажет. А когда это случится, очень важно, чтобы его занял правильный человек.

– Но почему я? – спросила Энни.

– Трон недоступен первому встречному, – ответила матушка Уун. – Из всех возможных кандидатов Веры выбрали вас, решив, что именно у вас, Энни, больше всего шансов спасти мир.

– А Терновый король?

– Кто знает, каковы его желания? Но мне представляется, что он намерен уничтожить любого, кто займет трон, прежде чем могущество седоса успеет покончить с ним и всем, что он воплощает.

– И что же это?

Матушка Уун приподняла бровь.

– Рождение и смерть. Цветение и разложение. Жизнь.

Энни поставила чашку.

– Но откуда вы все это знаете, матушка Уун? Откуда вам столько известно про скаслоев?

– Потому что я одна из его хранителей. И вместе с ним мой клан хранит знания о нем, передающиеся из поколения в поколение.

– Но что, если все это ложь? Если вы ошибаетесь?

– Что ж, тогда моим знаниям грош цена, – пожала плечами сефри. – Вы сами должны решить, где правда, а где ложь. А я могу лишь рассказать вам то, что считаю таковым. Остальное зависит от вас.

Энни задумчийо кивнула.

– А ход Креплинга? Дверь в него находится в этом доме, не так ли?

– Верно. Я могу показать ее вам, если вы уже готовы.

– Я еще не готова, – сказала Энни. – Но скоро буду. – Она поставила чашку на столик. – Вы очень мне помогли, матушка Уун.

– Что-нибудь еще, ваше величество?

– Мужчины-сефри способны помнить тайные ходы, верно?

– Да. Наш народ другой.

– Есть ли воины-сефри во Дворе Гобеленов?

– Зависит от того, что вы имеете в виду. Все сефри, мужчины и женщины, проходят обучение искусству войны. Многие из живущих здесь странствовали по миру, многие принимали участие в сражениях.

– Тогда…

Матушка Уун подняла руку.

– Сефри Двора Гобеленов не станут вам помогать. Я покажу вам тайный ход и тем самым исполню единственное обязательство, лежащее на нас.

– Быть может, лучше думать не об обязательствах, а о наградах, – предположила Энни.

– У нас, сефри, свой путь в этом мире, – сказала матушка Уун. – Я не прошу вас понять его.

– Очень хорошо, – кивнула Энни, вставая.

«Но я не забуду об этом, когда окажусь на троне».

– Благодарю вас за чай, матушка Уун, и за беседу.

– Было очень приятно встретиться с вами, – ответила сефри.

– Я вернусь вскоре.

– Как пожелаете.

– Ты обещала объяснить мне, что происходит, – напомнила Остра, когда они вновь вышли на солнечный свет.

Им пришлось прикрыть глаза руками.

На дальнем конце площади что-то происходило, но Энни ничего не могла разглядеть. Небольшая группа людей отделилась от остальных и направилась к ним.

– У меня бывают сны, я тебе рассказывала, – шепнула Энни.

– Да. И в этих снах ты видела ход Креплинга? – спросила Остра.

– Я видела все тоннели, – ответила Энни. – У меня в голове появилось нечто вроде карты.

– Удобно. А кто показал тебе эти карты?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сказала, что у тебя было видение. Новая встреча с Верами? Это они рассказали тебе о тайных ходах?

– Далеко не всегда это Веры. Они чаще сбивают меня с толку, чем помогают. Нет, иногда я просто что-то узнаю.

– Значит, с тобой никто не разговаривает? – не отставала Остра, в голосе которой слышалось сомнение.

– А что тебе известно обо всем этом? – резко спросила Энни, с трудом подавляя внезапную вспышку гнева.

– Мне кажется, я была рядом, вот и все, – ответила Остра. – Ты говорила во сне, и мне показалось, что ты говоришь с кем-то. С кем-то, кто тебя напугал. И ты проснулась с криком, помнишь?

– Помню. И еще я помню, как говорила тебе, чтобы ты не расспрашивала меня столь самонадеянно.

Лицо Остры застыло.

– Прошу прощения, ваше величество, но вы сказали нечто совсем другое. Вы сказали, что я могу задавать вам вопросы и приводить свои возражения, когда мы наедине, но после того, как вы высказали свое решение, я должна вам повиноваться.

Энни вдруг заметила, что Остра дрожит и с трудом сдерживает слезы. Она взяла подругу за руку.

– Ты права, – сказала Энни. – Прости меня, Остра. Пожалуйста, постарайся понять. Не тебе одной сейчас трудно.

– Я знаю, – тихо ответила Остра.

– И ты права относительно видений. В моем сне кто-то присутствовал, он и показал мне тайные ходы.

– Он? Значит, это был сефри?

– Я так не думаю, – сказала Энни. – Мне кажется, это был кто-то другой. Не сефри и не человек.

– Ты имеешь в виду Узника? Скаоса? Но как ты можешь верить этому созданию?

– Я не верю. Я уверена, что он рассчитывает в обмен на помощь получить свободу. Но я помню, что сказала матушка Уун – приказы отдаю я. Нет, он даст мне то, чего я хочу, а не наоборот.

– Настоящий скаос!.. – удивленно пробормотала Остра. – И все это время он жил в подземелье. Мне становится дурно от одной только мысли об этом. Словно я проснулась и обнаружила, что вокруг моих ног обвилась змея.

– Если мои предки оставили его в живых, значит, у них были на то причины, – решила Энни.

Пока они говорили, пятеро гвардейцев окружили их со всех сторон. Энни увидела приближающегося к ним сэра Лифтона.

– Что происходит на той стороне площади? – спросила Энни.

– Вам лучше найти безопасное место, ваше величество, – ответил Лифтон. – Место, которое легко оборонять. Нас атакуют.

ЧАСТЬ IV Троны

Сефри известны практически повсеместно, за исключением островов, поскольку они не любят пересекать водные пространства. Но странное дело, в истории они почти незаметны. Они не сражаются в битвах, не основывают ко-ролевств. Не оставляют своих имен на вещах. Они повсюду и нигде.

И некоторые задумываются: что у них на уме?

Из «Амены Тирсон» отца Мантео

Если хочешь узнать, что представляет собой человек, дай ему корону.

Пословица, распространенная в Бейргсе

ГЛАВА 1 ШАРЛАТАН

Эспер услышал погребальный звон еще до того, как увидел Хаймет.

Красивый звук плыл над Белой Ведьмой, и стайка птиц испуганно вспорхнула в воздух. Небо на юге потемнело от дыма, но ветер дул в ту же сторону, и Эспер не мог понять по запаху, что горит.

«Она здесь чужая. Станут ли звонить в колокол из-за чужестранки?»

Он не знал. Эспер плохо себе представлял деревенские обычаи севера Средних земель.

Он пустил Огра рысью. Могучий конь постепенно набирал прежнюю силу. Пока они ехали вдоль русла Ведьмы, он охотно пощипывал рожь и осоку и где-то за пару дней почти полностью оправился от действия яда. Это дало Эсперу повод для надежды, но он старался прогнать ее прочь. Винна отравлена гораздо сильнее, чем Огр, и не существует лекарства, способного вернуть к жизни мертвого.

Дорога вилась вдоль низкого берега реки, и вскоре Эспер увидел Хаймет. Выстроенный на следующем высоком холме, город оказался на удивление большим, его окружали хутора и небольшие поместья, раскинувшиеся в низине и вдоль дороги. Он уже видел, откуда доносилась скорбная музыка – с тонкой колокольни белого камня, крытой черной черепицей. Крыша была такой островерхой, что все строение в целом походило на копье.

Вторая башня, более массивная и зубчатая поверху, стояла в самой высокой точке другого конца города, и издалека казалось, что две башни соединены длинной каменной стеной. Скорее всего, она окружала город, но пока Эспер смотрел на него снизу, он видел лишь крыши отдельных домов.

Дым поднимался над большими кострами, разведенными на берегу реки, и теперь, когда ветер переменился, Эспер сразу понял, что на них жгут.

Он пустил Огра галопом.

Многие поворачивали головы в сторону Эспера, когда они с Огром приблизились к толпе, но он ничего не ответил людям, требовавшим, чтобы он назвал себя. Эспер молча спешился и решительно зашагал к костру.

Трудно было сосчитать тела, сваленные в кучу, но их было никак не меньше пятидесяти. Два костра успели хорошо разгореться, и белые кости начали лопаться и падать в угли, но в третьем еще можно было различить лица. Его сердце мучительно билось, пока он пытался отыскать там тонкие черты Винны, дым ел ему глаза, а жар заставил отступить назад.

– Эй, – окрикнул его дородный мужчина. – Осторожнее! Что ты делаешь?

Эспер повернулся к нему.

– Как умерли эти люди? – резко спросил он.

– Они умерли из-за того, что святые нас ненавидят, – сердито ответил толстяк. – И я хочу знать, кто ты такой.

Шестеро человек сгрудились за его спиной. Некоторые держали в руках вилы или длинные шесты, но оружия Эспер не заметил. Они выглядели как торговцы или крестьяне.

– Я Эспер Белый, королевский лесничий.

– Лесничий? Единственный лес в наших краях, в пределах шести дней пути отсюда, это Сарнвуд, и в нем нет лесничего.

– Я лесничий Королевского леса, – пояснил Эспер. – Я ищу двух путников: молодую женщину со светлыми волосами и темноволосого юношу. Они пришли в ваш город с двумя пастухами.

– У нас нет времени следить за чужаками, – ответил толстяк. – В последние дни нам хватает времени только на скорбь. Кто знает, быть может, ты несешь нам новые несчастья.

– Я не причиню вам вреда, – ответил Эспер. – Я лишь хочу найти своих друзей.

– Значит, ты служишь королю? – вмешался другой мужчина.

Эспер посмотрел на говорившего краем глаза – ему не хотелось терять из виду человека, в котором он видел наибольшую угрозу. К нему обращался загорелый человек с короткими, почти седыми волосами, у которого не хватало одного из передних зубов.

– Насколько мне известно, короля больше нет, – продолжал он.

– Верно, но есть королева, – сказал Эспер. – А я – ее представитель, с правом исполнять закон от ее имени.

– Значит, королева? – не унимался седой. – Нам есть что ей сказать. Ты видишь, что с нами происходит?

– Им, в Эслене, на нас наплевать, – взорвался толстяк. – Ты, болван! Они послали этого человека вовсе не для того, чтобы нам помочь. Он просто приехал за своими друзьями, он же сам это сказал. А до остальных ему нет дела, пусть мы все здесь хоть заживо сгнием.

– Как тебя зовут? – спросил Эспер, понижая голос.

– Рауд Аченсон, если тебя это интересует.

– Полагаю, в этом костре остался кто-то из твоих близких?

– Совершенно верно. Моя жена. Мой отец. Мой младший сын.

– И ты разгневан. Тебе хочется найти виновного. Но не я их туда отправил, понимаешь? И клянусь Гримом, я отправлю в костер тебя самого, если ты скажешь еще хоть слово.

Рауд покраснел, и его плечи опустились.

– Мы с тобой, Рауд, – сказал кто-то из стоящих у него за спиной.

Эти слова словно спустили тетиву, и он бросился на Эспера. Лесничий сильно ударил его по горлу, и Рауд рухнул на землю.

Эспер тут же прыгнул к мужчине, обещавшему тому поддержку, и сгреб его за волосы. Обнажив кинжал, он прижал клинок к его горлу.

– Скажи, зачем ты пытался убить своего друга? – спросил Эспер.

– Я не… простите… – простонал мужчина. – Пожалуйста…

Эспер отпустил его и с силой оттолкнул в сторону. Лежавший на земле Рауд, с трудом дыша, начал понемногу приходить в себя. К счастью, Эспер не повредил ему дыхательное горло. Оглядев толпу, лесничий убедился в том, что больше никто не собирается на него нападать.

– А теперь скажите мне, что здесь произошло? – сурово спросил Эспер.

Седой человек опустил взгляд.

– Ты не поверишь, – сказал он. – Я все видел своими глазами, но до сих пор не могу поверить.

– Кто знает? Я постараюсь.

– Тварь, похожая на змею, но огромная. Она плыла вверх по течению. Мы решили, что она отравила воду. Грефт послал за ней рыцарей, но она убила почти всех.

– Я тоже видел эту тварь, – спокойно сообщил Эспер. – Так что мне нетрудно тебе поверить. А теперь я снова задам вам вопрос – и будет лучше, если кто-нибудь на этот раз мне ответит. Два путника. Мужчина и светловолосая женщина. Они пришли с двумя детьми, мальчиком и девочкой, пастухами по имени Этлод и Аосли. Где я могу их найти?

– Возможно, они в «Солдате и закладе», – откашлявшись, неуверенно предположила женщина средних лет.

– Эй там!

Со стороны холма послышался громкий окрик, и, обернувшись, Эспер увидел, что со стороны городских ворот к ним приближается всадник. Он был облачен в рыцарские доспехи, а на лбу его черного жеребца виднелась белая отметина.

– Да? – отозвался Эспер.

– Это ты – Эспер Белый?

– Да.

– Тогда тебе нужно говорить со мной.

Всадник протянул руку, и Эспер пожал ее, а затем рыцарь представился сэром Переном, вассалом грефта Фаустрема, правящего в Хаймете. Лесничий вскочил в седло Огра, и они вместе поднялись на холм.

– Твои друзья рассказывали о тебе, – сообщил Перен, когда толпа осталась позади. – Винна и Эхок.

– Вы их знаете? Где они?

– Не стану тебе лгать, – ответил Перен. – В последний раз я видел их сегодня утром. Они умирали. Возможно, сейчас они уже мертвы.

– Тогда отведите меня к ним, – угрюмо сказал Эспер, понимая, что его голос звучит слишком резко, но не в силах с этим совладать.

Перен взглянул на него.

– Значит, ты нашел лекарство? – спросил он.

Эспер оглянулся на погребальные костры, горевшие у них за спиной. Целый город, отравленный вурмом, а у него лишь одна седельная сумка целебных плодов.

– Грефт отравлен? – спросил он, избегая прямого ответа.

– Нет, но его сын вел нас на ваурма, – ответил сэр Перен. – Он тоже при смерти.

Эсперу показалось, что рыцарь нервничает.

Он расслабил плечи и вздохнул. Они его ждали. Эхок или Винна сказали кому-то, что он отправился за противоядием, и елух распространился.

Стал ли он пленником? Получалось, что так. Конечно, он мог убить Перена и сбежать, но тогда Винна и Эхок наверняка умрут, если, конечно, еще не умерли.

– Я взгляну на своих друзей, – сказал Эспер. – А потом мы посмотрим, что можно сделать для сына грефта.

К тому времени, как они подъехали к башне, к Перену присоединилось еще два вооруженных человека. А когда они миновали внешние укрепления, слуга увел Огра, единственного союзника Эспера. В покои грефта Эспер входил уже в сопровождении семи рыцарей.

Греффи Фаустрем было не слишком большим и процветающим, и зал для аудиенций отражал это своей скромностью. Древний дубовый трон стоял на небольшом каменном постаменте, а за ним висел флаг с изображением сокола, держащего в лапах скипетр и стрелу. Сидящий на троне человек был очень старым, с длинной седой бородой, спускавшейся ниже пояса, и серыми слезящимися глазами.

Перен преклонил колено.

– Грефт Энзил, – сказал он, – это Эспер Белый, королевский лесничий.

Тело старика затряслось, когда он с трудом поднял голову. Он долго смотрел на Эспера, прежде чем заговорил.

– Я думал, что у меня никогда не будет сына, – наконец произнес грефт. – Казалось, святые были против. Я уже почти потерял надежду, но, когда мне исполнилось шестьдесят, они сотворили чудо и подарили мне Эмфрита. Эмфрита, моего славного мальчика. – Он наклонился вперед, его глаза заблестели. – Ты понимаешь меня, лесничий? У тебя есть дети?

– Нет, – ответил Эспер.

– Нет… – повторил Энзил. – Тогда ты не сможешь понять. – Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Три дня назад он выступил против твари, которой, как я думал, просто не бывает на свете. Он сражался как герой и также пал. Он умирает. Ты можешь его спасти?

– Я не лекарь, милорд, – сказал Эспер.

– Не нужно делать из меня посмешище, – резко оборвал его старик. – Девушка нам сказала. Ты отправился в Сарнвуд, чтобы найти средство от яда. Тебе это удалось?

– Она жива? – спросил Эспер вместо ответа. Люди, окружавшие Эспера, казались смущенными.

– Она жива? – повторил Эспер, повысив голос.

Энзил покачал головой.

– Она умерла, – сказал он. – Как и юноша. Мы ничем не смогли им помочь.

И Эспер вдруг уловил запах осенней листвы и понял, что смерть рядом, но не знал, наступила она уже или еще только приближается. Горло перехватило, глаза обожгло, но он лишь расправил плечи и согнал с лица всякое выражение.

– Тогда я хочу увидеть ее тело, – твердо сказал Эспер. – Прямо сейчас.

Энзил вздохнул и подал знак.

– Обыщите его.

Эспер уронил руку на кинжал.

– Послушайте меня, грефт Энзил. И запомните мои слова. У меня есть лекарство для вашего сына, но это не простая настойка или что-то в этом роде. Его нужно приготовить определенным образом – в противном случае яд убьет его еще быстрее.

И еще одно. Если Винна Рафути мертва – и не важно, по какой причине, – вы не получите от меня помощи. Если вы попытаетесь меня заставить, я буду сражаться и, наверное, погибну, но, клянусь, такая же участь ждет и вашего сына. Вы меня поняли? Я думаю, вы говорите о смерти моих друзей, поскольку боитесь, что у меня есть средство только для них двоих. И если они еще живы, вы готовы их убить, чтобы я не узнал о вашем обмане.

Но я уже о нем знаю, и у меня есть возможность помочь всем троим. Вашего сына может спасти только одно – то, что девушка еще дышит. Поэтому сначала я увижу ее тело – мертвое или живое. Немедленно.

Энзил долго смотрел на Эспера, пока тот боролся со своими сомнениями. Он угадал? Или она действительно мертва? Он не мог в это поверить, так что решил идти до конца, даже если это приведет к его гибели.

– Отведите его, – пробормотал Энзил.

Эспер напрягся, готовясь к схватке, но увидел, что управляющий поклонился и указал влево.

– Сюда, пожалуйста.

Эспер не так уж часто плакал, но, когда слабое дыхание Винны замутило полированную сталь кинжала, одинокая слеза скатилась по его щеке.

Часовня была превращена в палату для больных. Здесь же лежал Эхок, тоже без сознания, но дышащий немного ровнее, а также еще около двадцати несчастных, часть из которых еще была в состоянии стонать и молить о помощи.

Эспер вытащил из сумки плоды и уже собрался скормить их Винне, но вовремя опомнился.

Он правильно угадал намерения грефта. Он может начать исцеление Винны, но, как только они поймут, что он солгал относительно сложности лечения, у него наверняка отберут всю сумку.

– Где сын грефта? – резко спросил Эспер. – Лечение лучше начать одновременно.

– Он в собственных покоях.

– Тогда принесите его сюда, и поскорее.

Потом Эспер опустился на колени рядом с Винной и погладил ее лицо, чувствуя, как колотится в клетке ребер его сердце.

– Держись, девочка, – прошептал он. – Потерпи еще немного.

Он коснулся ее шеи, но обнаружил лишь совсем слабый пульс. Если она умрет, пока они несут сюда сына грефта…

– Я не могу действовать под чужими взглядами, – сообщил он оставшимся слугам грефта. – Необходимо соорудить нечто вроде навеса над постелями.

– Зачем? – спросил управляющий.

Эспер мрачно посмотрел на него.

– Вы слышали про Сарнвудскую колдунью, не так ли? Многие ли выжили после встречи с ней? Однако мне это удалось, и она подарила мне одну из своих тайн. Но я был вынужден поклясться, что никто, кроме меня, не увидит лекарства. А теперь делайте, как я говорю, и не теряйте времени даром! И принесите вина и чистую белую ткань.

На лице управляющего отразилось сомнение, однако он отправил слуг выполнять указания Эспера. Вскоре в часовню внесли носилки, на которых лежал молодой человек не старше девятнадцати зим. Его губы посинели, казалось, что он умер.

– Проклятье, – пробормотал Эспер.

Если сын грефта умрет, ни он, ни Винна с Эхоком не выйдут отсюда живыми.

Но тут юноша закашлялся, и Эспер понял, что значительная доля синевы на губах объясняется какой-то нанесенной на них мазью. Местные попытки лечения, как видно.

Люди грефта быстро соорудили из шестов и простыней небольшой навес над тремя телами, а внутрь поставили маленькую жаровню и кувшин с вином.

Как только опустился полог, Эспер принялся бормотать заклинание сефри, которое запомнил еще в детстве. Его повторяла Джесп, когда делала вид, что колдует. Эспер поразился, с какой готовностью всплыли в памяти слова, особенно если учесть, насколько он старался забыть детство. Обычно выживание Эспера зависело от остроты его чувств, разума и оружия. А сегодня – от того, насколько удастся ему роль шарлатана.

Напевая и бормоча, он давил плоды и, как мог осторожно, запихивал их в рот Винны. Пять штук, потом глоток вина – и зажать ей ладонью рот, пока она не проглотит. Потом он занялся Эхоком и повторил то же, что делал с Винной. Когда он взялся за сына грефта, глаза юноши широко раскрылись.

– Глотай, – приказал Эспер.

С удивленным видом тот подчинился. Эспер повысил голос и закончил свои заклинания вычурным пассажем.

Вернувшись к Винне, он с холодеющим сердцем заметил, что ее состояние практически не изменилось. Он скормил ей еще два плода, а затем отбросил в сторону полотнище навеса.

Грефта внесли в часовню на специальном кресле, он сидел, с сомнением глядя на Эспера.

– Ну? – проворчал он.

– А теперь мы будем ждать, – честно ответил Эспер.

– Если он умрет, ты умрешь тоже.

Эспер пожал плечами и, усевшись на табурет рядом с Винной, посмотрел на грефта Энзила.

– Я знаю, что значит потерять дорогого тебе человека, – сказал он. – Я знаю, как бывает страшно, когда над тобой нависает угроза потери. Наверное, я мог бы позволить чужаку умереть ради спасения любимого человека. И я не виню вас за ложь. Но вы могли бы мне и поверить.

Лицо старика немного смягчилось.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты слишком молод, чтобы понять. Честь и храбрость для молодых. У них для этого достаточно много силы и достаточно мало разума.

Эспер немного замешкался.

– Не стану утверждать, что мне многое известно о чести, – наконец ответил он. – В особенности после представления, которое я для вас устроил.

– О чем ты? – спросил Энзил.

Эспер достал оставшиеся плоды из Сарнвуда.

– Я устал от всего этого, – пояснил он. – Я дал вашему сыну и моим друзьям больше, чем назвала достаточным колдунья. Я пробовал их сам и уверен, что они не ядовиты. Да и моей лошади они помогли. Предполагается, что достаточно трех плодов. – Он засунул руку в сумку и вытащил несколько. – Я оставлю это себе, поскольку позже, когда я выслежу вурма и убью его, мне они могут пригодиться. Но здесь осталось гораздо больше. Вы можете распорядиться ими так, как сочтете нужным.

– Но как же заклинания? Песня? Вино?

Эспер перечислил, разгибая пальцы:

– Мошенничество, обман, и мне хотелось пить. Но плоды настоящие.

Он бросил сумку управляющему, и тот поймал ее с такой осторожностью, словно в ней лежали яйца.

– А теперь я собираюсь немного поспать, – продолжал лесничий. – Я скакал без отдыха несколько дней. И если вы, благородные господа, намерены перерезать мне горло, пока я пребываю со святым Соаном, постарайтесь сделать это тихо.

Его разбудили нежные прикосновения рук, а не поцелуй бритвы, и это было приятно. Сначала Эспер боялся, что это лишь сон и что он не видит чуть приоткрытых глаз Винны, глядящей на него с соседней постели. Но, осмотревшись по сторонам, он сумел себя убедить.

Рука девушки устало опустилась на постель.

– Я так слаба… – прошептала она и снова посмотрела на Эспера. – Рада, что ты передумал и я смогла увидеть тебя еще раз.

Слезы выступили в уголках ее глаз.

– Я вовсе не передумал, – возразил Эспер. – Я нашел колдунью. И она дала мне то, о чем я просил.

– Нет.

– Да.

Винна закрыла глаза и несколько раз тяжело вздохнула.

– Я плохо себя чувствую, Эспер, – сказала она.

– Тебе уже стало лучше, – заверил он Винну. – Ты стояла у самых врат святого Дана, когда я добрался сюда. А теперь пришла в себя. – Он взял ее за руку. – Как вы оказались в замке?

– Девочка, Хауди, кому-то рассказала; я плохо помню. Они пришли и забрали нас, долго расспрашивали о тебе. – Она закрыла глаза. – Я сказала им, что, даже если ты сюда вернешься, лекарства при тебе не будет. Я не верила, что у тебя получится. Я не верила, что снова увижу тебя.

– Что ж, вот он я и лекарство со мной.

Рядом с ними кто-то застонал.

– Эхок?

Эспер посмотрел на юношу – тот крепко спал, но цвет его лица говорил, что он идет на поправку. Грефт также спал под охраной четырех рыцарей, но, к своему удивлению, Эспер обнаружил, что сын грефта смотрит на них.

– Что все это значит? – с трудом выговорил юноша. – Что происходит?

– Говорят, ты пытался сражаться с вурмом, – ответил Эспер.

– Да, – кивнул юноша. – Это так, а потом… – Он сосредоточенно нахмурился. – После этого я мало что помню.

– Эмфрит! Мальчик мой!

Стражи, разбудившие своего господина, помогли ему подойти к сыну.

– Атта! – воскликнул Эмфрит.

Эспер молча смотрел, как отец и сын обнялись.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил грефт.

– Слабым. Больным.

– Ты был не в себе и даже не узнавал меня…

Вскоре грефт выпрямился и посмотрел на Эспера. Глаза его увлажнились слезами.

– Я сожалею… – Он помолчал, словно собирался подниматься в гору с непосильным грузом на плечах. – Я сожалею, что так обошелся с вами, господин лесничий. Я не забуду, что вы для нас сделали. Когда вы покинете наш город, вы получите все, чем я могу вам помочь.

– Благодарю вас, – сказал Эспер. – Запаса пищи и стрел будет достаточно. Но они понадобятся мне скоро.

– Как скоро?

– В полдень, если вы не возражаете, грефт. Я должен убить вурма и спешу до него добраться.

Рука Винны сжала его пальцы.

– Ты понимаешь? – спросил он. – Я бы хотел остаться с тобой и подождать, пока ты не сможешь удержаться в седле…

– Нет, – признала она, – это займет слишком много времени.

– Вот теперь узнаю мою прекрасную даму.

Он наклонился, чтобы поцеловать Винну, и заметил, что она снова плачет.

– Мы не будем стареть вместе, Эспер? – прошептала она. – У нас никогда не будет детей, не будет сада, ничего…

– Нет, – прошептал он в ответ. – Боюсь, что нет.

– Но ты меня любишь?

Эспер слегка отодвинулся, емухотелось солгать, но он не сумел.

– Да, сильнее, чем могу сказать, – признал он.

– Тогда постарайся, чтобы тебя убили позже, а не раньше, – ответила Винна.

Вскоре она снова заснула, но теперь ее лицо уже не выглядело так, словно она умирает. Сын грефта уже мог садиться, и Энзил выполнил свое обещание, предоставив Эсперу двух мулов, нагруженных запасом провизии и теплой горной одеждой.

Когда пробил колокол после полудня, дым погребальных костров Хаймета остался у Эспера за спиной.

ГЛАВА 2 ВЕРХОМ НА КОЗЛАХ

ЗАМЕТКИ О ВИРГЕНИЙСКОМ

МАЛОМ ГЛУПЫШЕ

Редкое для мира в целом, это странное существо обычно находят в обособленных местах гнездовья: заброшенных кабинетах, глухих закоулках садов, а также в самых дальних уголках библиотек и монастырей.

Перед лицом опасности или же просто будучи замеченными, глупыши обычно прячутся в крепостях, существующих лишь в их воображении. Они наслаждаются одиночеством. В отличие от других животных, исполняющих определенные брачные ритуалы, виргенийские малые глупыши в подобных случаях принимают ряд неуклюжих и отчаянно напряженных поз, которые, отнюдь не способствуя продолжению рода, наоборот, приближают их вымирание.

Для них характерно…

– Стивен, – сказала Пейл, – ты здесь?

– Да, – отозвался он. – Извини.

– Твои глаза остекленели, а спуск довольно крутой. Может быть, мне снова взять тебя за руку?

– О нет, спасибо. Думаю, я справлюсь.

Он сосредоточился на узкой тропинке. Некоторое время они прошли сквозь облако, что для Стивена, привыкшего жить на равнинах, послужило потрясением. Теперь они спускались в небольшую горную долину.

Вскоре они увидели сложенные из камня не слишком аккуратные прямоугольники загонов для овец. Загоны свидетельствовали об условиях местной жизни, как, впрочем, и сами овцы. Дым поднимался над единственным человеческим жилищем поблизости, крытой дерном хижиной с парой маленьких пристроек.

– Что это за запах? – спросил Стивен, сморщив нос.

– О, тебе стоит к нему привыкнуть, – посоветовала Пейл.

Пастух оказался молодым парнем с черными волосами, темными глазами и длинными худыми руками и ногами. Он смотрел на Стивена с нескрываемым подозрением, а сестру Пейл радостно обнял и поцеловал в щеку. Стивен обнаружил, что ему это совсем не нравится.

Но еще меньше ему понравилось, когда Пейл и пастух заговорили на незнакомом ему языке. Это не был искаженный алманнийский, который Стивен слышал в Демстеде, или какой-то родственный ему диалект. Стивен решил, что он может быть вилатаутанским, хотя видел лишь письменные образцы этого древнего языка, а ведь тот мог существенно измениться за тысячелетия.

Впервые столкновение с незнакомым языком вызвало у него раздражение, а не любопытство. О чем разговаривают эти двое? Почему смеются? И почему пастух смотрит на него так странно и даже, возможно, пренебрежительно?

Прошло довольно много времени, прежде чем пастух протянул Стивену руку.

– Меня зовут Перно, – представился он. – Я помогу вам и Землэ. Можете на меня положиться. А куда вы идете-то?

Стивен украдкой глянул на Пейл – Землэ? В спешке бегства они не успели обсудить цель путешествия. Он попытался сохранить невозмутимое выражение лица, но, видимо, ему это не удалось, поскольку Пейл сразу же заметила новую вспышку его подозрительности.

– Я уже знаю, что нам нужно двигаться на север, – вмешалась она. – Это известно всем. Но сейчас ты должен выбрать: северо-восток, северо-запад или что-то еще. – Она кивнула в сторону Перно. – Если ты веришь мне, то должен доверять и ему.

– Угу. В том-то и дело… – буркнул Стивен.

Сестра Пейл пожала плечами и подняла руки вверх, словно показывая, что сдается. Стивен закатил глаза.

– У меня явно нет выбора, – заключил он.

Если бы с ним были Эхан и Хенни, вместе они, может, и сумели бы найти дорогу в горах, но без них это казалось невозможным.

– Люблю уверенных в себе мужчин, – сухо заметила сестра Пейл. – Так куда же мы направимся?

– К горе, – ответил Стивен. – Я не знаю, как она называется сейчас. Две тысячи лет назад она носила имя Велнойраганас. Возможно, сейчас она известна как Эслиф вендве или Сливенди.

– Ксал Слевенди, – задумчиво проговорил Перно. – Но мы также называем ее Ранхан, Рог. Не так уж далеко, если по прямой. Но путь туда… – Он нахмурился и начертил рукой в воздухе нечто извилистое. – Нредхе. Без лошадей. Вам нужны калбоки.

– Калбоки? – переспросил Стивен.

– Ты спрашивал про запах, – улыбнулась сестра Пейл. – Очень скоро ты узнаешь, откуда он берется.

Калбок. Неправдоподобный, как создание из сказочного бестиария, на первый взгляд калбок кажется родственником овцы или козы, у него такие же чечевицеобразные зрачки, черные кривые рога и в целом похожая косматая наружность. Однако размером он с маленькую лошадь и столь мускулист, что производит странное впечатление массивного туловища на чересчур тонких для него ножках.

Обитатели Бейргса для путешествий по горам предпочитают калбоков лошадям, полагаясь на их врожденную привычку к скалам и крутым тропам. Их можно использовать в качестве верховых или вьючных животных. Однако калбоки проявляют при этом изрядную долю упрямства, в котором превосходят даже мулов. Кроме того, они обладают еще одной неизлечимой характерной чертой.

Калбок. Ходячая вонь.

– Никогда не слышал о том, чтобы люди ездили верхом на козлах, – пробормотал Стивен.

– Полагаю, существует немало вещей, о которых ты никогда не слышал, – предположила Пейл.

– Сейчас меня снова вырвет, – сообщил Стивен.

– Брось, они не настолько плохо пахнут, – заметила Пейл.

– Я не знаю, кто, по-твоему, пахнет настолько плохо, но я не хотел бы встретиться с этим существом, – сказал Стивен, отчаянно борясь с тошнотой. – Твой друг хоть раз мыл этих тварей? Или хотя бы вычесывал личинок из шерсти?

– Вымыть калбока? Какая необычная мысль, – задумчиво проговорила Пейл. – Я буду с нетерпением ждать твоих новых предложений по улучшению жизни простых горцев.

– Теперь, когда ты об этом упомянула, у меня появилось несколько мыслей по поводу улучшения ваших дорог, – проворчал Стивен.

На самом деле его тошнота была вызвана не только запахами, исходящими от калбока; то, по чему они ехали, не счел бы дорогой даже Эспер Белый. Тот, кто попытался бы назвать это тропой, не увидит разницы между грязной хижиной и дворцом. Путь извивался между расселинами и пропастями, по уступам, которым, казалось, не дают обрушиться лишь корни полумертвого можжевельника. Даже собаки переставляли лапы с осторожностью.

– Ты сможешь высказать свои предложения прайфеку Хесперо, когда увидишь его в следующий раз. Как сакритор, он имеет некоторую власть в этих краях.

– Так и сделаю, – согласился Стивен. – И буду развлекать его подробным их изложением, пока его люди распинают нас на деревьях. – Внезапное беспокойство заставило его нахмуриться. – Твой друг. Если Хесперо преследует нас…

– Когда они туда доберутся, Перно там уже не будет. Не тревожься о нем.

– Хорошо. – Стивен зажмурился и тут же пожалел об этом – голова закружилась еще сильнее.

Со вздохом он открыл глаза.

– Он как-то странно тебя назвал. Землэ.

– Землэ, да. Это имя мне дали при рождении.

– И что оно означает?

– Так у нас называют святую Цер, – пояснила Пейл.

– А на каком языке вы говорили?

– Ксалма.

– Я бы хотел его выучить.

– Зачем? Он мало распространен. Если ты хочешь путешествовать по горам, лучше выучить миил.

– Я могу выучить оба, – сказал Стивен, – если ты согласишься стать моей наставницей. Это поможет нам скоротать время.

– Прекрасно. Который язык ты хочешь изучить первым?

– Твой. Ксалма.

– Ладно. Тогда я знаю, с чего начать урок. – Она коснулась рукой груди. – Нэн, – сказала она, а потом показала на Стивена. – Вир. Аш эсме нэн, ю эш вир. Перно эст вир. Ю бе Перно эсте абе вире…

Урок продолжался до самого вечера, пока калбоки упрямо карабкались по горным пастбищам, а потом, за линией снегов, через темный вечнозеленый лес.

Еще до того, как стало смеркаться, лес уступил место мрачной, обледенелой пустоши, где ничего не росло, и слова сестры Пейл доносились приглушенными из-под шарфа, которым она обернула лицо.

Пайда и плащ Стивена остались в Демстеде, и он кутался в длинную стеганую накидку и тяжелую войлочную куртку, с благодарностью вспоминая Перно. Островерхая шапка вызывала у него куда меньше радости – ему казалось, что в ней он выглядит глупо. Зато уши не мерзли.

Большую часть пути им пришлось двигаться в дымке облаков, но когда солнце склонилось к закату, развиднелось, и Стивен зачарованно смотрел на закрывающие горизонт гигантские вершины, покрытые льдом и снегом. Он чувствовал себя крошечным и огромным сразу и остро благодарным за то, что все еще жив.

– Что случилось? – спросила Пейл, изучая его лицо. Стивен не понимал смысла вопроса, пока не сообразил, что по его щекам текут слезы.

– Ты, наверное, привыкла к красоте гор, – сказал он.

– Да, привыкла, – согласилась Пейл. – Но от этого они не становятся менее прекрасными.

– Они не могут быть некрасивыми.

– Посмотри туда, – сказала Пейл, махнув рукой назад. Стивену показалось, что он заметил какое-то движение – темная цепочка муравьев, ползущих по белому снегу.

– Лошади? – спросил он.

– Хесперо. И с ним около шестидесяти всадников.

– Он нас догонит?

– Не скоро. Он, как и мы, будет вынужден остановиться на ночлег. К тому же на лошадях он будет двигаться гораздо медленнее. – Она похлопала Стивена по спине. – Кстати говоря, нам пора разбить лагерь. Нас ждет очень холодная ночь. К счастью, я знаю одно подходящее место.

Оказалось, что Пейл имела в виду уютную сухую пещерку. Когда они туда забрались вместе собаками и калбоками, стало тесно. Пейл развела костер, чтобы подогреть соленое мясо, которое им дал Перно, и они поели, запивая его и хлеб напитком, который Пейл называла ячменным вином. На вкус он напоминал пиво, но оказался довольно крепким, и скоро у Стивена зашумело в голове.

Он обнаружил, что разглядывает лицо женщины, и смутился, когда Пейл поймала его за этим занятием.

– Наверное, мне следовало сказать тебе об этом раньше, – пробормотал Стивен, – но, по-моему, ты очень красивая.

Ничто не дрогнуло в ее лице.

– В самом деле?

– Да.

– Я единственная женщина на ближайшие пятьдесят лиг, и мы вдвоем в пещере. Представь, как мне лестно слышать твои комплименты.

– Я… нет. Тебе не следует… – Он замолчал и потер лоб. – Послушай, наверное, ты думаешь, что я разбираюсь в женщинах. Ты ошибаешься.

– Мог бы и не говорить.

Стивен нахмурился, открыл рот, но так ничего и не сказал. Бесполезно. Он и сам не понимал, почему завел разговор об этом.

– Сколько нам еще осталось ехать? – спросил он, решив сменить тему.

– Два дня, может быть, три, в зависимости от того, сколько снега будет на следующем перевале. Это горы. Ты знаешь, куда идти после того, как мы туда доберемся?

Он покачал головой.

– Я не уверен. Каурон направился в некое место под названием Хадивайзель. Возможно, это город.

– На Ксал Сливенди нет городов, – сказала она. – Во всяком случае… – Она запнулась. – «Адивара» – это слово, означающее «сефри». Старики говорят, что там был реун.

– Значит, это должен быть он, – сказал Стивен.

– А ты представляешь себе, как его найти?

– Понятия не имею. Каурон упоминает о беседе со старым хадиваром, из чего следует, как я полагаю, что он нашел реун. Но все это происходило очень давно.

– Ты его найдешь, – уверенно сказала Пейл. – Так предначертано.

– Но если прежде нас догонит Хесперо…

– Да, это будет плохо, – согласилась она. – Значит, тебе придется отыскать реун быстро.

– Верно, – сказал Стивен без особой надежды.

Он уже начал понимать, насколько большими могут быть горы. И вспомнил выход из реуна в Королевском лесу. Стоило удалиться от него на четыре ярда, как разглядеть его не представлялось возможным. С тем же успехом можно искать каплю дождя в реке.

Стивен вытащил страницы, которые успел переписать, рассчитывая, что сумеет уточнить перевод. Пейл молча смотрела на него.

Среди прочих листочков Стивен обнаружил выпавшую страничку, о которой уже совсем забыл. Она была очень древней, буквы выцвели, но он узнал причудливое смешение алфавитов завета, который ему доверили, и с растущим возбуждением понял, что у него есть ключ к переводу.

Конечно, завет остался у Хесперо, но Стивен ведь читал его, а значит, должен вспомнить…

Его вдруг мороз продрал по коже.

– Что? – спросила Пейл.

– В часовне что-то было, ответил он. – У меня раньше не было времени об этом подумать. Но, клянусь, я слышал голос. И лампа – в ней возникло лицо.

– В лампе?

– В ее пламени, – уточнил Стивен.

Пейл совсем не удивилась.

– В горах часто блуждают призраки, – сказала она. Ветры уносят их в долины, и они не могут вернуться.

– Если это и был призрак, то очень древний. Он говорил на языке, уже тысячу лет как мертвом.

Она задумалась.

– Никто не знает, что сталось с Кауроном. Некоторые утверждают, что он так и не вернулся, пропал в горах. Другие говорят, что однажды ночью он появился в часовне, что-то бормоча как в лихорадке, хотя его кожа оставалась холодной. Нашедший его священник уложил Каурона в постель, но на следующее утро тот исчез. На постели не осталось никаких следов, и священник начал сомневаться, действительно ли он видел Каурона или все это ему лишь привиделось.

– А тебе приходилось чувствовать что-нибудь подобное?

– Нет, – призналась Пейл. – И я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь рассказывал о таких вещах. Но ты другой: ревестури и наследник Каурона. Может быть, он говорил с тобой именно поэтому.

– Я не знаю. Кто бы это ни был, он не показался мне дружелюбным. По-моему, он надо мной насмехался.

– Ну, тогда я не знаю, – пожала плечами Пейл. – Возможно, у Каурона были враги, и твое появление их привлекло. В горах прошлое и настоящее – не слишком дальние родственники, скорее, брат и сестра.

Стивен кивнул и сложил свои заметки.

– Пожалуй, стоит попробовать немного поспать, – сказал он.

– Кстати… – Она вздохнула. – Знаешь, я могу дать тебе еще один шанс.

– О чем ты?

– Я уже говорила, ночь будет ужасно холодной.

Стивен хотел что-то сказать, но Землэ заткнула ему рот поцелуем, благоухающим ячменным вином. Он не стал закрывать глаза, удивляясь, насколько иным выглядит лицо с такого близкого расстояния.

Она легонько укусила его за ухо, а потом поцеловала в шею.

– Я действительно мало что знаю о женщинах, – извинился Стивен.

– Ты это уже говорил. Значит, пришло время учиться, к сожалению, я не могу дать тебе полноценный урок; сейчас ты можешь посеять во мне ребенка, а этого мы не хотим. Но нам вовсе не обязательно заглядывать в конец книги, ведь так? Я полагаю, что и первые главы могут оказаться весьма занимательными.

Стивен не ответил; он не сомневался, что любые его слова будут неправильными.

Кроме того, он внезапно потерял всяческий интерес к разговорам.

ГЛАВА 3 НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ

Не обращая внимания на протесты сэра Лифтона, Энни решительно направилась к дальней стороне площади, где гвардейцы поспешно возвели баррикаду из ящиков, досок, кирпичей и камней между двумя зданиями, почти полностью перекрывающими проход между стенами.

За пару часов они успели сделать немало, но этого было недостаточно. На глазах Энни отряд доспешных воинов устремился на штурм баррикады. Примерно половина копьями теснила гвардейцев в сторону, пока остальные, с мечами и щитами, медленно продвигались вперед. Они уже успели подняться на баррикаду. Планы Энни рушились прямо на глазах.

Линия обороны вот-вот будет прорвана.

– Святые! – закричала Остра, вторя мыслям Энни, когда один из гвардейцев упал, получив удар копьем в лицо – острие вошло ему в рот и высунулось из затылка, словно чудовищный язык.

– Лучники! – взревел Лифтон, и на атакующих обрушился ливень стрел с крыш и из окон окружающих зданий.

Атака захлебнулась, поскольку солдатам пришлось вскинуть щиты, чтобы защититься от оперенной смерти, гвардейцам удалось сомкнуть ряды и вновь занять баррикаду.

К Энни вернулась было надежда, но ее людей по-прежнему оставалось слишком мало. Быть может, ей следует уйти сейчас, пока еще есть возможность? Взять с собой Казио и Остру и спуститься в тоннель? Так она хотя бы сможет избежать плена, и руки Артвейра не будут связаны угрозами ее жизни.

Но мысль о том, чтобы оставить своих людей умирать, была невыносима.

Противник перестроился и вновь бросился в атаку. Многие падали, но остальные продолжали теснить защитников площади.

– Ваше величество, умоляю вас, отойдите отсюда, – сказал Лифтон. – Они вот-вот могут прорвать оборону.

Энни стряхнула его руку с плеча и прикрыла глаза, ощущая, как звон стали и хриплые крики боли вибрируют в ней, и потянулась с их помощью к той силе, которая ей требовалась, чтобы вскипятить чужую кровь и мозг. Если она сумеет разбудить мощь, которая была с ней в Крубх Крукхе, то изменит ход схватки или хотя бы даст своим людям передышку.

Однако в Крубх Крукхе нечто, обладающее силой, таилось в земле, средоточие болезни, которую ей удалось выдавить на поверхность, словно гной из нарыва. Здесь она ощущала что-то похожее, но оно было дальше и не таким очевидным, а рядом она чувствовала присутствие демона, ждущего, когда она откроет ему путь. И все же она колебалась.

Неожиданно новый звук перекрыл шум сражения, и Энни открыла глаза, чтобы выяснить, что происходит.

Ее сердце сжалось, когда она увидела, что нападающие получили подкрепление и почти удвоили численность – так ей показалось сначала.

Но потом она поняла, что ошиблась: вновь прибывшие не носили доспехов, во всяком случае большинство из них. Они были одеты как ремесленники, купцы и земледельцы. В руках они сжимали дубинки и вилы, гарпуны и охотничьи луки, ножи и даже несколько мечей, и они врезались сзади в ряды ее врагов.

Гвардейцы дружно испустили боевой клич и ринулись в атаку со стены. Реки крови потекли по улицам Двора Гобеленов.

– Народ Эслена, – прошептала Остра.

Энни кивнула.

– Я послала четверых солдат, чтобы они рассказали людям о нашем прибытии. Мне хотелось проверить, могу ли я рассчитывать на их поддержку. – Она обернулась к подруге и улыбнулась. – Похоже, что некоторые готовы за меня сражаться.

– Не вижу в этом ничего удивительного, – с жаром ответила Остра. – Ведь ты же их королева!

На закате Энни стояла у окна башни Святого Кизела на Твердыне. Вечер выдался на удивление красивым; в огромное брюхо солнца вонзались далекие башни Торнрата. Залив Энсэ превратился в красное зеркало, различимое между остроконечных вершин Том Вота и Том Каста. Она видела бархатистый в темноте Выгнутый луг, а много ниже – залитые винными отблесками дома мертвых в Тенистом Эслене. Ветер дул с моря, принося свежие и чистые ароматы.

Это был ее дом, запахи и образы ее детства. Однако сейчас Энни было странно смотреть на них. Еще год назад этот вид – Торнрат, луга – составлял большую часть известного ей мира. О да, ей доводилось бывать на востоке, вплоть до Лойса, но теперь Энни знала, что это совсем недалеко. Сегодня она могла представить себе пространства, простирающиеся за лугами, холмами и лесами, бескрайние долины Хорнлада и Теро Галле до самого моря Святого Лира, до белых холмов и красных крыш Вителлио.

И каждый новый пейзаж, каждый звук, каждая пройденная лига изменяли Энни, и ее дом уже не мог казаться ей прежним.

Она обратила взор на север, в сторону города. Там находился дворец, единственное место, возвышавшееся над ней, а внизу раскинулось ее маленькое королевство – Двор Гобеленов. Добровольцы продолжали прибывать, и сэр Лифтон вместе с гвардейцами торопливо приставляли их к делу. Теперь баррикада стала намного надежней, чем во время первой атаки, а на стенах было достаточно людей для обороны.

Конечно, и люди Роберта не теряли времени даром. Энни видела их повсюду на окружающих улицах, они разбивали собственные лагеря, пытались отрезать приток помощи снаружи. Она заметила даже несколько небольших осадных машин, спускающихся с холма, но большинство улиц были слишком узкими для их использования.

– Как вы думаете, они снова нападут на нас ночью? – спросила Энни у Лифтона.

– Сомневаюсь. И утром тоже вряд ли. Думаю, нас ждет осада. Они попытаются задержать нас здесь, пока у нас не кончится продовольствие.

– Хорошо, – сказала Энни.

– Прошу прощения, ваше величество?

– Мне нужно кое-что сделать сегодня ночью, – пояснила Энни. – В доме сефри. Всю ночь я не буду никого принимать, возможно, вплоть до завтра. Меня не следует беспокоить, так что оборона Двора Гобеленов всецело ложится на ваши плечи, сэр Лифтон.

– Конечно, вам необходим отдых, – ответил Лифтон. – Но в непредвиденных случаях…

– Я не буду никого принимать, – повторила Энни. – Я возьму четверых людей по вашему выбору для охраны, но больше вы никого не должны посылать в дом. Вы меня поняли?

– Нет, я не понимаю, ваше величество.

– Я имею в виду, исполните ли вы мой приказ? – пояснила Энни.

– Конечно, ваше величество.

– Очень хорошо. Остра, Казио – нам пора. – Она положила руку на плечо Лифтона. – Вы умелый воин, – сказала она. – Я вам доверяю. Постарайтесь сохранить жизнь моим людям. Пожалуйста.

– Да, ваше величество.

Энни плохо представляла себе, как именно она попадет в ход Креплинга, но ей казалось, что вход должен быть спрятан за панелью в стене, или за книжной полкой, сдвигающейся в сторону, или за ковром.

Однако тоннель начинался в холодном погребе, за бочками с вином и свисающими с потолка мясными тушами. Вход представлял собой небольшую дверцу в скале, в которую был встроен дом сефри. Створка была выкована из какого-то темного металла, а петли и засовы сделаны из полированной меди. Матушка Уун вытащила большой ключ, вставила в замок, повернула, и дверь распахнулась почти бесшумно. Энни увидела ведущую вниз лестницу.

Она позволила себе улыбнуться. Артвейр и многие другие уверяли ее, что город и замок Эслен практически неприступны, что поэлы и могучие стены способны остановить почти любую армию. Тем не менее город не раз переходил из рук в руки. Она попыталась вспомнить стратегию, которая помогла ее предкам взять Эслен, – пожалуй, это был один из немногих уроков, когда она прислушивалась к словам наставника.

Впрочем, воспоминания были смутными, речь, кажется, шла об осаде. Было много разговоров о храбрости и решительности, но ей не удалось припомнить подробностей о том, как Уильям Первый оказался в Голубином зале, когда его меч поразил печень Тизвальда Фрам Рейксбурга.

Сколько раз повторялось подобное? Небольшая группа женщин или сефри проникала в крепость через этот потайной ход, устраивала какой-то отвлекающий маневр и открывала нижние ворота, чтобы войска могли войти в крепость. Получалось, что матушка Уун наделена значительной властью. Судьба всей династии зависит от капризов сефри.

Однако всякий мужчина, который пользовался ее помощью, не мог потом ничего вспомнить, он не понимал, как ему удалось проникнуть в замок, не представлял, какой огромной властью обладала эта одинокая сефри.

Но Энни запомнит. Она обязательно запомнит и что-нибудь по этому поводу предпримет. Когда она станет королевой, никто не сможет незаметно проникнуть в замок.

И тут Энни заметила, как пристально смотрит на нее матушка Уун. Могут ли сефри читать мысли?

– И? – нетерпеливо спросила Энни.

– У основания лестницы вы найдете проход, – объяснила сефри– Если свернете направо, выйдете из города, в луга. Если же повернуть налево, вы попадете в подземелья, а оттуда во дворец, если пожелаете. Если окажется, что нижние тоннели затоплены, вы найдете клапаны, чтобы спустить воду, в небольшом помещении слева, там, где вода почти достигает потолка. Конечно, это займет некоторое время.

Энни кивнула. Если ее видения верны, флот сэра Файла прибудет через два дня. Если к этому времени Артвейр сумеет взять Торнрат, дядя Файл сразится с флотом и откроет ей внешние ворота, чтобы она могла выйти и возглавить войска.

Она рассматривала возможность взять дворец с теми людьми, которые у нее есть сейчас, но побоялась, что их может оказаться недостаточно. В замке наверняка сотни солдат. С тридцатью гвардейцами, которые у нее остались, она не сможет одержать победу.

В любом случае будет трудно повести за собой людей путем, о котором они не смогут вспомнить, даже глядя на него. Однако эта задача вполне разрешима. Ведь сумел же Казио последовать за убегающим убийцей. И, если верить слухам, Чарльз вместе с дядей Файлом и гвардейцами, ведомые Элис Берри, смогли каким-то образом покинуть замок.

Да, это возможно, и она должна сделать первый шаг: нужно убедиться в том, что путь открыт.

– Остра, возьми Казио за руку, – велела Энни. – И остальные тоже должны взяться за руки. И не отпускайте друг друга до тех пор, пока я не позволю. Вы все поняли?

– Да, ваше величество.

– Очень хорошо. А теперь мы идем.

– Куда идем? – спросил Казио.

Казио задумался, не напился ли он, сам того не заметив? Он ощущал руку Остры и камень под ногами, видел озаренное светом фонаря лицо Энни, но остальные подробности ускользали от его внимания.

Он не помнил, что делал или где они находились. Казалось, он пробирается сквозь кошмарный сон. Он снова и снова думал, что просыпается – но лишь чтобы обнаружить, что это ему тоже приснилось.

Он помнил, как вошел в дом сефри и как Энни о чем-то беседовала со старухой. Потом они спустились в подвал, что было довольно странно.

Но казалось, что это произошло очень давно.

Может быть, это лишь сон, решил он. Или он напился.

Может быть… Казио заморгал. Энни снова с кем-то говорила. А теперь она закричала.

Он бежит. Но почему? Казио притормозил, чтобы оглядеться, но Остра дернула его за руку и крикнула, чтобы он не отставал.

Откуда-то доносился незнакомый смех. Казио почувствовал вкус крови на губах, и это показалось ему особенно странным.

ГЛАВА 4 ПЕСНИ СМЕРТИ

Нейл почувствовал, как им овладевает спокойствие смерти. Его дыхание стало ровным, и он наслаждался вкусом соленого воздуха, наблюдая за кружением орла в серо-голубом небе. Легкий ветерок дул с юго-запада, поглаживая молодую траву на склоне холма, словно миллионы пальцев расчесывали непокорные зеленые волосы. Все дышало покоем.

Закрыв глаза, он тихонько напел отрывок песни:

Ми, этнер меуф эюзетьерн рем.

Краш-той, френц, ми вивет-той дейн…

– Что это, сэр Нейл?

Он открыл глаза. К нему обращался его ровесник, рыцарь по имени Эдмон Арчард из греффи Сикселд. У него были живые голубые глаза, розовые щеки и белые, словно пушок семян чертополоха, волосы. На нем были простые, но добротные доспехи, и Нейл не заметил на них ни одной отметины.

Естественно, его доспехи были такими же новыми. Он нашел их в своей палатке на следующее утро после побега Роберта – подарок Элионор Отважной, которая сняла с него мерки «для одежды», как она тогда сообщила. И все же у Нейла создалось впечатление, что сэр Эдмон – как и его вооружение – ни разу ие участвовал в серьезных схватках.

– Это отрывок из песни, которой научил меня отец, – объяснил Нейл.

– И что означают ее слова? Нейл улыбнулся.

– «Здесь я, и отец, и брат, и мать. Смейся, ворон, кушай всласть».

– Не слишком воодушевляет, – заметил Эдмон.

– Это песня смерти, – объяснил Нейл.

– Вы думаете, что умрете?

– О да, я умру. Это несомненно, – подтвердил Нейл. – Неясно пока только когда, где и как. Но мой па всегда говорил, что лучше всего идти в бой, считая себя уже мертвым.

– И вы на это способны?

Нейл пожал плечами.

– Не всегда. Порой мне страшно, а иногда меня охватывает ярость. Но бывает, что святые даруют мне спокойствие смерти, и это нравится мне больше всего.

Эдмон немного покраснел.

– Это мое первое сражение, – признался он. – Надеюсь, что я к нему готов.

– Да, вы к нему готовы, – заверил его Нейл.

– Мне просто так надоело ждать…

Он вздрогнул, не успев закончить фразу, когда катапульта с громким звоном выпустила пятидесятифунтовый камень. Снаряд по пологой дуге перелетел через их головы и рухнул во внешний двор Торнрата. Во все стороны полетели осколки гранита.

– Ждать осталось совсем немного, – успокоил его Нейл. – Эта стена будет разрушена где-то за час. Они уже готовят конницу.

– Но почему? Почему бы им не остаться за стенами? Зачем рисковать?

Нейл довольно долго раздумывал над ответом, чтобы не слишком напугать Эдмона.

– Торнрат никому еще не удавалось взять, – наконец ответил он. – С моря это практически невозможно. Его стены слишком мощны и высоки, а корабли уязвимы для стрельбы сверху. Кроме того, со стороны моря утесы довольно круты, так что небольшое число обороняющихся способно сдержать сколь угодно большую армию, в особенности если нападающие пытаются поднять наверх лошадей и осадные машины. А без осадных машин взять бастионы нельзя.

Он показал на юг, на узкую полоску земли, отделяющую их от стены, карниз, шириной в десяток королевских ярдов, обрывающийся утесами Пенной бухты справа и заливом Энсэ слева. Он простирался на сорок королевских ярдов, а потом расширялся настолько, чтобы вместить клиновидный бастион, обращенный к ним острым углом. У бастиона было три башни, и за ним скрывались ворота в основной стене, отстоящей примерно на десять ярдов.

– Мы не можем просто обогнуть бастион, они сбросят нас вниз, используя камни, кипящее масло или расплавленный свинец. Нам не удастся даже приблизиться к воротам. Так что мы вынуждены пробить в нем брешь с этой стороны, причем желательно издалека. Здесь у нас почти бесконечный запас камней, хотя под таким углом они наносят мало вреда. Большая часть наших снарядов улетает вправо.

– Я все это вижу, – сказал сэр Эдмон. – Но все еще не понимаю, при чем здесь кавалерия.

– Когда стена рухнет, нам еще придется преодолеть открытое пространство и ворваться в пролом, чтобы взять замок. Одновременно в брешь смогут пройти только шесть или семь человек. А враги встретят нас кавалерией, прежде чем мы успеем развернуться более широким строем.

Между тем они придержат свои снаряды, пока мы не окажемся на нужном расстоянии, примерно в десяти шагах от прохода. И пока их всадники будут удерживать первые ряды, они начнут метать камни и все, что попадется под руку, в тех из нас, кто будет взбираться следом. И если они все сделают правильно, на каждого вражеского солдата у нас будет погибать четверо или пятеро. Может быть, больше. Если рыцари останутся за укреплениями, пользы от них будет не больше, чем от любого пехотинца. А вот атакуя нас, они нанесут серьезный ущерб.

Мы оставим часть солдат у осадных машин, пока будем штурмовать брешь, но после того, как мы окажемся внутри, подтянется наша артиллерия и начнет обстреливать ворота Торнрата. Однако прежде чем до этого дойдет, они могут перебить так много наших солдат, что мы начнем сомневаться, стоило ли идти на штурм. В худшем случае наши потери будут весьма значительны. – Он похлопал молодого рыцаря по плечу. – И кроме того, они рыцари. Рыцари сражаются верхом. Как, по-вашему, они будут чувствовать себя на стене, швыряя в нас камни?

– Но должен быть более простой способ попасть внутрь, – сказал Эдмон.

– Да, такой путь есть, – согласился Нейл. – Армия, высадившаяся в Кротении, должна будет отойти на пятьдесят лиг к северу и начать пробиваться с боями мимо морских крепостей или пересечь границу с Ханзой и проложить себе путь через Новые земли, а их, как вы видели, можно в любую минуту затопить. Герцог Артвейр утверждает, что это первый раз, когда Торнрат пришлось защищать с суши. Многие считают, что атаковать его с юга легче.

– Но ваши объяснения звучат так безнадежно, – вздохнул Эдмон. – С тем же успехом можно просто спрыгнуть со скалы. Получается, те, что пойдут первыми, почти наверняка погибнут.

– Но только в том случае, если все пойдет так, как хотят они, – возразил Нейл, кивая в сторону укреплений.

– А как еще может все пойти?

– По-нашему. Наша первая атака ударит по ним настолько сильно, что мы прорубимся через их кавалерию и прорвемся в брешь. И если они нас не удержат, то не смогут и долго обстреливать.

– Но для этого потребуется чудо, не так ли?

Нейл покачал головой.

– Когда я впервые увидел Торнрат, мне показалось, что его построили великаны или демоны. Однако эта крепость – дело рук людей, таких же как мы. Чтобы возвести ее, не потребовалось чуда – и чтобы взять, тоже не потребуется. Нужны люди. Понимаете?

– Верно, сэр Нейл. Как вы ему верно все сказали! Нейл обернулся и увидел, что возглас принадлежал сэру Феллу Хеммингтону.

– Вы это слышали, парни? – продолжал тот, обращаясь к остальным. – Одна атака решает все!

И к глубочайшему удивлению Нейла, весь отряд подхватил его возглас:

– Одна атака решает все!

Нейл говорил с Эдмоном, не понимая, что его слушают и все остальные. Но ведь он – их командир, не так ли? Ему в любом случае следовало произнести речь.

Крики зазвучали еще громче, когда очередной камень, выпущенный катапультой, с грохотом обрушил часть стены. Образовалась брешь шириной в пять королевских ярдов. В тот же миг вражеская кавалерия хлынула с обеих сторон от укрепления.

– Копья! – закричал Нейл, изготавливая к бою собственное.

Вдоль всего первого ряда прокатилась волна опускающихся наконечников.

– Одна атака! – выкрикнул Нейл и пришпорил своего скакуна.

Он все еще сохранял прежнее спокойствие, когда его жеребец перешел на галоп.

А море, как и всегда, оставалось прекрасным.

ГЛАВА 5 ВЕДЬМИН РОГ

– Что за вид? – усмехнулась Землэ со спины своего калбока, отставшего на несколько королевских ярдов. – Неужели тебя не гложет чувство вины?

Стивен посмотрел на нее. В льстивом свете утреннего солнца ее лицо казалось удивительно юным и свежим, и на мгновение он представил ее маленькой девочкой, гуляющей по горным лугам, присматривающей за козами и ищущей счастливый цветок клевера.

– А должно? – спросил Стивен. – Даже если ты считаешь то, чем мы занимались…

Ее вскинутые брови оборвали его рассуждения на середине. Он поскреб подбородок и начал снова.

– Я не давал обета безбрачия, – сказал он. – И не являюсь последователем святого Элепета.

– Но ты собирался стать декманианцем, – напомнила ему Землэ. – Ты бы принес обет.

– Могу я открыть тебе тайну? – спросил Стивен.

Она улыбнулась.

– Которую по счету?

Щеки Стивена залила краска.

– Продолжай, – предложила Пейл.

– Я никогда не хотел стать священником. Это было желанием моего отца. Впрочем, пойми меня правильно; тебе известны мои интересы. Я бы не смог заниматься тем, что меня увлекает если бы не имел отношения к з'Ирбине, так что никто меня не заставлял. Но я не особо думал об обете безбрачия. Наверное, я утешал себя мыслями о том, что остался бы целомудренным в любом случае, с обетом или без него.

– Это глупо, – заметила Землэ. – Тебя нельзя назвать уродливым. Быть может, немного неуклюжим…

– О, – пробормотал Стивен, – прости.

– Однако вполне обучаемым, – закончила она. – Тафлейс анскрифтейс.

Теперь уже и уши Стивена запылали огнем.

– Ну, в общем… Наверное, я смутно надеялся перейти в один из менее… строгих орденов. А теперь я вряд ли когда-нибудь принесу обеты декманианца. Или хотя бы проживу достаточно долго. Пожалуй, нам стоило встать пораньше.

– Этот перевал слишком опасен, чтобы преодолевать его в темноте, – ответила Землэ. – Мы выступили, как только стало можно. Что же до твоей скорой гибели, то сейчас ты хотя бы можешь умереть счастливым. Однако поверь: осталось еще много такого, ради чего стоило бы выжить.

– Не сомневаюсь, – согласился Стивен. – Но Хесперо все еще нас преследует, да и вурм где-то рядом. Конечно, в последнее время мы его не видели. Быть может, он отказался от погони…

– Не думаю, – покачала головой Землэ.

– Почему?

– Я уже говорила – в пророчестве сказано, что вурм загонит тебя в Алк, – напомнила она.

– А что, если в пророчестве говорится не обо мне? Не слишком ли вольные допущения мы делаем?

– Вурм шел за тобой до д'Эфа, а потом до самой реки Тен. Почему ты начал сомневаться в том, что он преследует именно тебя?

– Но почему он преследует меня?

– Потому что ты – именно тот, кто найдет Алк, – с намеком на раздражение в голосе объяснила Землэ.

– Но это довод «кател туристат суус каудам», – возразил Стивен.

– Верно, – согласилась она. – Круг замкнулся. Но из этого не следует, что все рассуждение ошибочно.

– Скажи, а должен ли погибнуть… наследник Каурона?

– Я рассказала тебе все, что знала, – заявила Землэ.

Стивен вспомнил, как чудовище смотрело на него с расстояния в половину лиги, и содрогнулся.

– Неужели все настолько ужасно? – спросила она.

– Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь, что бы там ни говорилось в пророчестве, – ответил Стивен.

– Честно говоря, мне даже любопытно. Но давай не будем об этом. И все же у тебя было странное выражение лица. Если это не вина, то что же?

– А, это.

Она прищурилась.

– Что ты имеешь в виду? И не вздумай заявить, что не хочешь говорить об этом.

– Я… – Он вздохнул. – Я думал о том, что случится, если мы просто забудем о пророчестве и спрячемся где-нибудь в горах. Может быть, Хесперо и вурм прикончат друг друга, и все забудут про Алк.

Она вскинула брови.

– Сбежим вместе? Ты и я? Как муж и жена?

– Ну, наверное, да, это я и хотел сказать.

– Это все очень здорово, однако я почти тебя не знаю, Стивен.

– Но мы…

– Да, верно. И мне было приятно. Ты мне нравишься, но что мы можем предложить друг другу? У меня нет приданого. Неужели ты думаешь, что твоя семья примет меня на таких условиях?

Стивен не успел подумать о столь дальней перспективе.

– Нет, наверное, – признал он.

– А без семьи что ты сможешь мне предложить? Любовь?

– Может быть, – осторожно предположил он.

– Может быть. Вот тут ты совершенно прав. Может быть. Ты будешь не первым, кто спутал поцелуи, объятия и любовь. Это очень глупое заблуждение. Я уже не говорю о том, что еще вчера ты был влюблен в другую. Неужели несколько пришедшихся к месту поцелуев могут все изменить? В таком случае как я могу довериться твоему постоянству?

– А теперь ты смеешься надо мной, – сказал Стивен.

– И да, и нет. Все дело в том, что если я не стану смеяться, то могу рассердиться. А нам это сейчас ни к чему. Если ты намерен сбежать в горы, тебе придется это делать в одиночку. А я сама доберусь до Ведьмина Рога и попытаюсь отыскать Алк. Потому что даже если прайфек и вурм уничтожат друг друга, есть и другие, кто его ищет, и кто-то из них может и найти.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Стивен.

– Из «Книги возвращения»…

– Но ты никогда не видела этой книги, – резко перебил ее Стивен. – Все твои познания основаны на слухах тысячелетней давности о книге, которую не видел никто, кроме Хесперо, что тоже сомнительно. Откуда ты можешь знать, что хотя бы часть всех этих предположений верна?

Землэ начала было отвечать, но он перебил ее снова:

– Ты когда-нибудь читала «Балладу Уолкера»?

– Я слышала о ней, – ответила она. – В ней речь идет о виргенийском воине, который разгромил демонический флот Тиузана Хрэйва, не так ли?

– Да. Но дело вот в чем: из истории нам известно, что Уолкер жил примерно за столетие до начала Колдовских войн и за сто пятьдесят лет до того, как Тиузан Хрэйв начал строить свой флот.

Четтер Уолкер действительно разгромил флот, если так можно назвать десяток кораблей. И пришли они из Инсгана, древнего королевства Железного моря. Но поэма была написана пятьсот лет спустя, после хаоса Колдовских войн, когда новым врагом Виргеньи стала Ханза.

Тиузан Хрэйв был родом из Ханзы, да и имя у него звучит весьма по-ханзейски. Вот почему барды – поклявшиеся, что они будут всегда хранить песни точно в том виде, в каком их услышали впервые, под страхом проклятия святой Розмари, – тем не менее поместили Уолкера в чужое столетие, где он сражался совсем с другим врагом при помощи оружия, которое еще не было изобретено. Устная традиция неизменно обещает придерживаться истины, но каждый раз поступает иначе. Так почему же ты считаешь, что ваши предки сохранили свои предания неискаженными?

– Потому, что я видела саму книгу, во всяком случае ту ее часть, где говорится о тебе, – упрямо сказала Землэ.

От изумления Стивен даже остановил своего калбока.

– Ты видела книгу? Но как тебе это удалось?

Женщина закрыла глаза и стиснула зубы.

– Я была любовницей Хесперо, – тихо ответила она.

Вечером Землэ показала Стивену вершину Ведьмина Рога. Он ожидал увидеть нечто вроде бычьего рога, уходящего в небо, окруженного грозовыми тучами, молниями и темными мечущимися силуэтами злых духов.

Однако хотя Ведьмин Рог и оказался немного выше окружающих пиков, с точки зрения Стивена он ничем не отличался от любой другой горы Бейргса.

– Мы окажемся у его подножия завтра к полудню, – сообщила Землэ.

Он кивнул, но ничего не ответил.

– Ты молчишь с самого утра, – сказала она. – Меня начинает это раздражать. Надеюсь, ты понимал, что был не первым моим любовником.

– Но Хесперо?! – не выдержал Стивен. – Мне кажется, ты могла бы упомянуть об этом до того, как я последовал за тобой в горы, до того, как доверился тебе.

– Но я ведь хотела, чтобы ты мне поверил, – заметила Землэ.

– Верно. И я верил. До сих пор – когда у меня не осталось выбора.

– Я этим не горжусь, Стивен, но святые ненавидят лжецов. Ты спросил, и я ответила. Гораздо важнее, чтобы ты верил в пророчество, чем хорошо обо мне думал.

– Сколько тебе было лет, когда это произошло? Десять?

– Нет, – терпеливо ответила она. – Мне былодвадцать пять лет.

– Ты сказала, что он покинул этот город много лет назад, – мрачно проговорил Стивен. – Тебе не может быть много больше двадцати пяти.

– Льстец. Мне и есть двадцать пять, как и на прошлой неделе.

– Ты хочешь сказать?..

– Да, с тех пор, как он вернулся, – ответила Землэ.

– Святые, это же еще хуже!

Она бросила на него свирепый взгляд. Их разделяло около трех королевских ярдов.

– Твое счастье, что ты так далеко, а то я ударила бы тебя, – сообщила она. – Я сделала то, что была должна. Я не дура. Меня переполняли те же сомнения относительно пророчества, что и тебя. Теперь я знаю.

– И тебе понравилось? – спросил Стивен.

– Он был намного опытнее, чем ты, – резко ответила она.

– О, то есть никаких тафлейс анскрифтейс? – с иронией спросил он.

Лицо Землэ исказилось, и она собралась уже ответить, но вместо этого закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Закончив с этим, она стала выглядеть практически невозмутимой.

– Это моя вина, – ровным тоном сообщила она. – Я знала, что ты молод и неопытен. Мне бы следовало предвидеть, как это на тебя подействует.

– И как же?

– Превратить в ревнивого дурака. Ты ревнуешь к человеку, с которым я спала до того, как встретила тебя. Это вообще кажется тебе разумным?

– Но дело в том, что…

– Да? – переспросила Землэ с таким подчеркнутым терпением, что Стивен вдруг вновь почувствовал себя маленьким мальчиком.

– …он – зло, – неуверенно закончил Стивен.

– В самом деле? Не знаю. Конечно, он наш враг, поскольку желает заполучить то же, что и мы. Но я не предавала тебя; напротив, я предала его ради тебя. Так что перестань быть мальчишкой и попытайся для разнообразия побыть мужчиной. Для этого не нужен опыт – вполне достаточно мужества.

Этой ночью все было иначе. Стивен долго лежал без сна, мучительно ощущая дыхание Землэ и каждое ее движение. Иногда он проваливался в неглубокую дрему, но громкий вздох или поворот ее тела тут же будили Стивена.

«Она не спит. Она меня простила…»

Однако Стивен не был уверен, что нуждается в прощении. Она спала с прайфеком. Вне всякого сомнения, это грех, даже если Хесперо – оживший скаслой. И как раз перед…

Стивен вздохнул. Дело ведь совсем в другом, верно?

Прикосновение Хесперо, опередившего Стивена. Прикосновение мужчины, который знает, как доставить удовольствие женщине.

Так он и метался между раскаянием и гневом, пока камень не расползся под ним, словно паутина, и что-то не потянуло его вниз.

Кожа Стивена вдруг стала липкой и влажной, его плоть и кости наполнила боль, словно от лихорадки. Паника заставила его искать хоть какую-то опору, но вокруг была лишь пустота. Однако он не падал, а парил в окружении невидимых ужасов.

Он попытался закричать, но что-то набилось ему в рот.

Стивен уже был на грани безумия, когда утешающий голос начал нашептывать ему какие-то слова, неразборчивые, но вселяющие уверенность. Затем перед глазами возникла полоса света, и его сердце успокоилось.

Зрение прояснилось, и он увидел Ведьмин Рог, почти таким же, каким тот был в закатном свете, только снега на нем стало больше. Стивен, словно птица, планировал к нему над долиной, над поселениями, потом у него слегка закружилась голова, и он оказался над склонами горы, приближаясь вдоль извивающейся тропы к дому на дереве. Возникло бледное лицо с глазами цвета меди, лицо хадивара, и теперь он знал, что Землэ была права, это означало просто «сефри».

Вновь послышались слова, и Стивен по-прежнему не мог понять их, но тут он приземлился. Теперь он шел по северному склону горы, заросшему мхом, к двери, искусно спрятанной в камне, он шагнул в нее и оказался в реуне.

Постепенно приходило понимание. Радость наполнила его сердце…

Стивен проснулся, ощутив осторожное прикосновение к щеке. Землэ с тревогой смотрела на него, она была так близко, и так легко было бы коснуться ее губ…

Но, увидев, что Стивен проснулся, она выпрямилась, и обеспокоенность исчезла с ее лица.

– Дурной сон? – спросила она.

– Не совсем, – ответил он и пересказал свои видения. Землэ, казалось, совсем не удивилась.

– Сначала мы поедим, – решила она. – А потом двинемся дальше. Надеюсь, мы найдем этот твой мифический город.

Он улыбнулся и протер глаза, чувствуя себя гораздо более отдохнувшим, чем должен бы.

«Хорон, – мысленно обратился он к небесам, – неужели ты стал святым? Неужели это ты ведешь меня?»

Спуск оказался куда более трудным, чем во сне, и вера Стивена в свое видение постепенно меркла по мере того, как они углублялись в густой вечнозеленый лес, наполненный ароматом смолы.

– Ты знаешь, куда идешь? – с сомнением спросила Землэ.

В первое мгновение Стивен не понял ее вопроса и вдруг сообразил, что они поменялись ролями. С тех пор как они вошли в долину, Землэ смотрела на него как на проводника.

– Кажется, знаю, – ответил он.

– Дело в том, что существует более короткий путь к горе.

Он кивнул.

– Весьма возможно, но я хочу кое на что взглянуть. Примерно час спустя появились первые приметы. Сперва они были едва заметны: необычные холмики, впадины, похожие на русла пересохших ручьев. Потом появились куски стен, хотя их высота редко достигала колена. Стивен спешился и повел калбока в поводу, и перед ним вдруг вспыхнуло видение узких причудливых зданий и фигур в яркой одежде.

– Хадивайзель, – сказал Стивен и развел руками. – Точнее, то, что от него осталось.

– Это хорошо? – спросила она.

– Ну, по меньшей мере это значит, что я действительно знаю, куда иду.

И они двинулись на восток, в сторону горы, туда, где виднелись следы тропы. Дом из его видения исчез, но Стивен узнал дерево, хотя теперь оно стало старше и гораздо толще. Оттуда он повел Землэ все выше, на север, к Безлоу, где тень горы постоянно лежала на земле и мох стал таким белым и густым, что почти полностью скрывал гниющие стволы деревьев.

Спустились сумерки, когда они добрались до древней линии тени, и Землэ предложила сделать привал. Стивен согласился, и они занялись обустройством животных.

Однако собаки не хотели отдыхать; шерсть стояла дыбом у них на загривках, они непрерывно рычали на сгущающиеся тени. Да и сам Стивен не мог успокоиться. За последние несколько дней его слух заметно улучшился, и теперь он слышал по меньшей мере часть того, что волновало животных.

И ему это не нравилось.

Во мраке двигались некие двуногие существа. И некоторые из них пели.

ГЛАВА 6 СЛЕД СМЕРТИ

Смерть указывала Эсперу дорогу. Мертвые деревья в лесу, мертвая трава, можжевельник и вереск на пустошах, мертвая рыба в ручьях и реках.

Следуя за смертью, он следовал за вурмом, и с каждым днем след становился все отчетливее, словно ядовитая природа чудовища проявлялась все сильнее.

Река Велп была запружена останками животных, ее заводи напоминали скотобойню. Весенние почки выделяли зловонный гной, и лишь слишком хорошо знакомые Эсперу черные шипы продолжали буйно разрастаться.

Странное дело, но с каждым днем Эспер чувствовал себя все лучше. Если яд вурма набирал силу, то и средство ведьмы становилось все более действенным. Огр также выглядел совершенно здоровым и бодрым, каким не был уже много лет, словно вновь стал жеребенком. И с каждым заходом солнца Эспер приближался к чудовищу – и Фенду.

За Велпом Эспер уже больше не знал названий мест и вздымающихся впереди гор. Вурм предпочитал долины, но изредка перебирался через не слишком высокие перевалы. Однажды он двигался по ручью, который ушел под гору, и Эспер провел день, выслеживая его в темноте с помощью факела. Когда вурм второй раз воспользовался такой дорогой, Эсперу пришлось вернуться, поскольку тоннель был заполнен водой. Отчаянно ругаясь, Эспер поднялся вверх по склону на перевал, откуда просматривалась соседняя долина. Он обещал принести жертву Неистовому, если вурм не успеет от него сбежать.

Наконец, отчаянно напрягая глаза в темноте, Эспер увидел голову, рассекающую поверхность воды примерно в двух лигах впереди, и начал спускаться вниз.

После этого его задача заметно упростилась, поскольку Эспер оказался достаточно близко к твари, чтобы находить еще умирающих птиц и животных.

Конечно, в конце долины маячила еще одна высокая гора, и, если бы вурм нашел дорогу и под нее, это могло бы изрядно затруднить преследование. Однако лесничий рассчитывал догнать тварь раньше.

К следующему утру Эспер все еще не настиг вурма, но не сомневался, что уже близок к цели. Он знал это по запаху. Эспер проверил стрелу – так он поступал каждое утро, – потушил костер и продолжил погоню.

Местность начала подниматься, земля здесь заросла елями и болиголовом. Он ехал по южному склону, вдоль основания желтого утеса, вздымавшегося ярдов на двадцать, на котором разглядел извилистую тропу. Эспер принялся изучать скалу, размышляя о том, что, если на нее забраться, он получит преимущество в высоте. Однако надежды на это было не много. Создавалось впечатление, что не стоит рассчитывать на пологий подъем.

Над утесом вздымались горы, частью видимые, частью скрытые обрывом.

Ему показалось, что он что-то услышал, и остановился. Вскоре звук повторился – это был человеческий крик.

Через мгновение он сумел определить источник. По верхней тропе двигалась цепочка из шестидесяти всадников; возможно, они сумели туда выйти по дороге, которую Эспер не мог разглядеть снизу. Здесь утес достигал тридцати королевских ярдов в высоту, и отряд держался чуть в стороне от обрыва. Кричавший человек показывал рукой в его сторону.

– Ишь, глазастый, – мрачно проворчал Эспер. Солнце светило из-за спин всадников, так что Эспер не мог разглядеть их лица, но предводитель был одет во что-то вроде рясы, что сразу заставило лесничего насторожиться.

– Эй там, внизу! – закричал предводитель, и Эспер вздрогнул: голос показался ему знакомым.

– Эй там, наверху! – громко отозвался он.

– Я слышал, что ты погиб, Эспер Белый, – прозвучал голос предводителя. – Кажется, теперь уже никому нельзя верить.

– Хесперо?

– Тебе следует обращаться к нему «ваша светлость», – потребовал рыцарь, находившийся рядом с Хесперо.

– О, сэр Элден, – укоризненно обратился к нему Хесперо, – это же мой лесничий. Разве вы не знали?

Судя по тому, как громко он это сказал, слова предназначались Эсперу, а не рыцарю. Сначала лесничий хотел было ему подыграть, но быстро отказался от этой затеи. Он так долго путешествовал по лесу один, что окончательно потерял вкус к лицемерию.

– Больше нет, ваша светлость! – прокричал он в ответ. – Я видел достаточно ваших дел.

– Честно сказано, – отозвался Хесперо. – А я достаточно слышал о твоих. Что ж, тогда удачи тебе, лесничий.

Эспер отвернулся и сделал вид, что намерен отъехать в сторону, но продолжал искоса поглядывать наверх. И заметил, как сэр Элден натягивает тетиву.

– Что ж, похоже, другого повода не потребуется, – пробормотал Белый себе под нос.

«Хотя разве когда-нибудь мне требовался повод?» – мельком подумал он. Хесперо избавил его от сомнений, отдав тихий приказ. Эспер успел соскочить с Огра, когда первая стрела свистнула в воздухе в ярде от него. Оказавшись на земле, Эспер спокойно прицелился и спустил тетиву, попав лучнику в горло. Второй выстрел он направил в Хесперо, но того успел загородить другой всадник. Стрела отскочила от его доспехов.

Эспер увидел, как по меньшей мере шестеро лучников спешились и натянули луки. Он успел выстрелить еще раз и с треском вломился в подлесок. И увидел тело первого убитого им лучника, свалившееся с утеса.

Эспер шагнул в ту сторону и спрятался за небольшим валуном. Земля перед ним тут же проросла красноголовой пшеницей стрел. Он дотянулся до мертвеца, затащил его в укрытие и быстро обыскал, забрав снаряды и запас провизии. А заодно и то, что никак не рассчитывал найти. В заплечном мешке лучника оказался рог, хорошо знакомый Эсперу костяной рог, покрытый странной резьбой.

Лесничий нашел его в Заячьих горах. Протрубив в рог, Стивен призвал Тернового короля. Потом они передали его Хесперо для изучения.

Эспер положил рог обратно в сумку, перекинул ее ремень через плечо, глубоко вздохнул и побежал.

Большая часть стрел пролетела мимо; лишь одна чиркнула по нагруднику и ушла в сторону, а потом он оказался под защитой деревьев, вскочил в седло Огра и пустил жеребца галопом.

Отъехав достаточно далеко, чтобы можно было не опасаться погони, Эспер придержал коня и задумался. Зачем Хесперо оказался здесь? Бывают и случайные совпадения, но это явно не одно из них.

Он продолжал размышлять об этом, пустив Огра быстрым шагом. Сначала Эспер оглядывался каждые тридцать ударов сердца, потом реже. Спускаться вниз по склону горы легче, чем подниматься наверх, в особенности если у тебя есть веревка, а он не сомневался, что у отряда Хесперо таковая найдется. Конечно, спустить лошадей будет сложнее и займет больше времени, так что он может уйти от преследования, если будет держаться подальше от скал.

Впрочем, вполне возможно, что они лучше знают эту местность. Быть может, поблизости есть более пологий и удобный для спуска склон, но с этим лесничий ничего поделать не мог.

Что, если Хесперо тоже преследует вурма? Если учесть, откуда он движется, это предположение выглядит не слишком правдоподобным. Возможно, у Хесперо и вурма общая цель – Стивен. Если, конечно, поверить на слово Фенду.

Тогда что делает Стивен здесь, в горах? И почему столь многих потянуло за ним?

На этот вопрос у Эспера не было ответа, но он рассчитывал очень скоро его получить, поскольку все дороги, похоже, сходились к одной цели. И когда они все-таки сойдутся, наверняка скучать не придется.

Лес здесь еще не погиб, хотя тропа, по которой ехал лесничий, возможно, и была смертельной раной. Эсперу стало жаль лес, местная природа успела понравиться ему. Ему и раньше приходилось бывать в хвойных лесах, но только высоко в Заячьих горах. Вечнозеленые деревья на сравнительно ровной местности были ему в новинку.

Интересно, на что похожи леса Вестраны и Назгейва? Эти страны лежали еще дальше к северу. Эспер слышал рассказы об огромных холодных топях и гигантских северных деревьях, запускающих корни в землю, которая остается промерзшей большую часть года. Ему хотелось побывать в тех местах. Почему он так долго откладывал?

Может быть, там все изменилось и прежних лесов уже нет. По сведениям Эспера, дальше к северу должно быть полно греффинов, вурмов и прочих чудовищ, отравляющих землю на долгие годы. Теперь он знал, откуда они берутся, но почему и как – оставалось для него тайной. Может быть, Стивен сумеет это выяснить, если он еще жив. Возможно, дело в болезни и разложении, которые время от времени приходят в мир? Кто знает, быть может, некоторые сезоны продолжаются столетиями, и периоды роста и умирания сменяют друг друга? Или за всем этим кто-то – или что-то – стоит?

Быть может, во всем виноват Хесперо? Или Фенд? Почти наверняка найдется кто-нибудь, кого можно убить, чтобы положить всему этому конец. Или прав Терновый король? Может быть, человечество и есть эта самая болезнь, и нужно покончить со всеми людьми.

Что ж, все это трут, но искры у него нет, и он не сумеет разжечь огонь, размышляя о нем. Эспер знал, что смерть вурма остановит часть бедствий, и не сомневался, что смерть Фенда и Хесперо также пойдут на пользу. И был готов этим заняться.

Огр выбирал путь между россыпью валунов – казалось, когда-то на этом месте была стена. Эспер заметил еще несколько нагромождений камней, выглядевших не вполне естественно. Раньше здесь жили мужчины и женщины и строили дома. А теперь лес питался их костями.

Так устроен мир: все меняется. Деревья сгорают, и на их месте раскидывается луг, луга зарастают кустарником, а потом огромные деревья возвращаются, закрывая тенью траву и более мелких сородичей. Люди создают пастбища и поля, пользуются ими на протяжении нескольких поколений, а потом лес возвращает себе обжитые территории. Во всяком случае, так было до сих пор. Теперь порядок вещей нарушен.

Он все исправит или умрет. Эспер не видел другого выбора.

Вскоре он выехал на широкую поляну, откуда открывался прекрасный вид на гору впереди. Эспер понял, что и сам уже начал подниматься по ее склону, отсюда был хорошо виден след, оставленный вурмом: узкая, но четкая линия, упорно взбирающаяся вверх.

Эспер даже видел конец следа, хотя расстояние оставалось слишком большим, чтобы разглядеть само чудовище. Оно направлялось к северному склону.

Теперь он вновь слышал голоса людей Хесперо, где-то справа. Скорее всего, их и его больше не разделяет обрыв, холмы и долина выровнялись. Судя по звуку, Эспер опережал их примерно на лигу, и, если они не воспользуются колдовством, им не найти его след, не вернувшись обратно вдоль утеса.

Он потрепал Огра по шее.

– Ты готов пробежаться, дружище? – спросил он. – Нам необходимо их опередить.

Огр радостно вскинул голову, и они устремились к горе.

Насмешливый смех Роберта звучал эхом в ушах Энни.

Как он сумел сбежать от сэра Нейла? Как догадался, где устроить засаду, и вообще о тайных ходах?

Однако Энни знала, что Роберт уже давно перестал быть человеком. Наверное, он – что-то вроде тех рыцарей из Ханзы и не может умереть.

Сражался ли с ним сэр Нейл? Убил ли Роберт рыцаря? Или армия Ханзы уже прибыла и Артвейр разбит?

Нет, она не станет так думать. Не может. Сейчас ей необходимо оказаться в безопасном месте и немного подумать. Один из ее спутников уже погиб – одурманенный чарами тайного хода, он не смог бежать вместе со всеми, и солдат Роберта пронзил его копьем. Теперь Энни сопровождало всего пять человек: трое гвардейцев, Казио и Остра.

Роберт поджидал их с двадцатью солдатами и несколькими одетыми в черное женщинами, служившими им проводниками.

Казио, благодарение святым, все еще оставался с Энни.

Она постаралась отбросить страхи и разочарования и сосредоточиться. Кажется, вскоре ход начнет разветвляться. Энни никогда не бывала здесь прежде, но она знала эти тоннели, чувствовала, куда они ведут. Если они сумеют добраться до замка, там они смогут спрятаться.

Между тем все ее люди во Дворе Гобеленов погибнут, ведь даже если Артвейр сумеет взять Торнрат и успеет впустить флот сэра Файла, штурм Эслена может сильно затянуться теперь, когда ее глупый план пошел насмарку.

Она чувствовала себя беспомощной, но смерть или плен лишь ухудшат ее вину.

– Руки! – закричала она. – Продолжайте держаться за руки!

Энни обернулась через плечо и не увидела предательского сияния фонарей. Впрочем, тоннели были достаточно извилистыми, чтобы преследователи могли находиться совсем близко, но оставаться невидимыми.

У Остры, держащейся рядом, оставался единственный их фонарь, который теперь осветил развилку тоннеля.

– Направо, – решила Энни.

Они свернули направо, но прошли шестнадцать шагов и оказались в тупике. Проход был заделан так недавно, что в нем еще пахло известью.

Этого она не предвидела. Перед ее мысленным взором правый тоннель пересекал внешнюю стену замка и после нескольких поворотов выходил к покоям ее матери.

– Он перекрыл этот проход, – с горечью пробормотала Энни. – Ну, конечно…

Она и сама собиралась так поступить.

– А другой тоннель? – с надеждой спросила Остра.

– Он ведет под замок, в подземелья.

– Но это лучше, чем попасться к ним в руки?

– Да, – согласилась Энни. – А из подземелья в замок тоже ведут ходы. Остается молиться, чтобы Роберт не успел заделать и то ответвление.

Когда они вернулись к развилке, звуки погони приблизились.

– Куда мы идем? – спросил Казио.

– Не задавай вопросов, – посоветовала Энни. – Будет только хуже.

– Хуже, – пробормотал Казио. – Куда уж хуже? Позволь мне хотя бы сражаться.

– Нет. Пока нет. Я скажу тебе, когда нужно будет сражаться.

Казио ничего не ответил. Вполне возможно, он уже забыл, о чем они только что говорили.

Тоннель вновь разветвился, но, как и предполагала Энни, тот путь, которым она хотела двигаться дальше, был перекрыт. На этот раз здесь просто обрушили потолок. Завал выглядел так, как будто был устроен в спешке, но от этого не становился менее действенным.

– Он не может знать обо всех тоннелях, – сказала Энни Остре. – Не может…

– А вдруг у него есть карта? Он мог отобрать ее у твоей матери или у Эррен.

– Может быть, – согласилась Энни. – В таком случае нам конец. – Она остановилась, и по спине ее пробежали мурашки. – Ты слышала? – спросила она у Остры.

– Я ничего не слышала, – ответила подруга.

Но Энни вновь услышала далекий шепот кто-то повторял ее имя. И тут она вспомнила.

– Есть еще один проход, – пробормотала она. – Я видела вход, но даже мне неизвестно, куда он ведет. Там туман и что-то…

– Что-то худшее, чем Роберт? Перед ее мысленным взором вспыхнул болезненно яркий образ рыжеволосой женщины-демона. Но это не она обращалась сейчас к ней.

– Ты знаешь, о ком я говорю, – ответила Энни.

Они оказались в небольшом помещении, от которого начиналось два тоннеля. Оба выхода были перекрыты.

– Ты имеешь в виду его? – прошептала Остра. – Последнего из…

Остра не закончила мысль, дыхание с хрипом вырывалось из ее груди.

– Да.

Энни приняла решение и потянулась к маленькому углублению в камне, она скорее чувствовала, чем знала, где оно расположено.

Она нашла выемку и нажала. Что-то щелкнуло, и часть стены отошла в сторону. Энни увидела, что за тонким слоем камня скрывается деревянная панель.

– Быстрее, – велела она остальным.

Она пропустила их вперед, вошла сама и задвинула за собой дверь так, чтобы хитрый механизм защелкнулся. Потом она повернулась, чтобы оценить ситуацию.

Все шестеро сгрудились на небольшой площадке у входа в тоннель, грубо высеченный в камне. Дальше он круто уходил вниз. Очень круто. Не будь он таким узким, спуститься по нему можно было только кувырком; сейчас же они могли замедлить движение, цепляясь руками за стены. Остра отдала фонарь Казио, и Энни повела их за собой, свет падал из-за ее спины, и ее тень бежала перед ней. Воздух наполнял запах гари, но в тоннеле не было жарко, наоборот – Энни зябко повела плечами.

– Он там, внизу, – пробормотала она.

– Чего он от тебя хочет? – спросила Остра.

– Понятия не имею, – ответила Энни, – но, похоже, мы скоро узнаем.

– А что, если это часть ловушки, подстроенной для нас Робертом? – предположила Остра. – Что, если видение послал он сам? Возможно, он на это способен.

– Не исключено, – не стала возражать Энни. – Однако я не думаю, что он может прикинуться кем-то другим и обмануть меня. К тому же он сзади. А голос Узника слышен впереди.

– Но скаос…

– Виргенья Отважная сделала его нашим рабом, – твердо сказала Энни. – Я – законная королева, так что теперь он стал моим слугой. Не бойся его. Верь мне.

– Да, – тихо ответила Остра и, немного помолчав, добавила: – Ты помнишь, как мы обычно играли в хорце?

– Помню, – кивнула Энни, протянула руку и сжала ладонь подруги. – На самом деле все дело как раз в тех наших играх. Все из-за того, что мы нашли могилу.

– Могилу Виргеньи Отважной?

– В этом я ошибалась, – призналась Энни.

– Ты? Ошибалась?

– Такое случается, – сухо подтвердила Энни. – Ну а теперь скажи мне, мы готовы к встрече с настоящим, живым скаосом?

– Да, – не слишком уверенно ответила Остра.

– Тогда идем. Казио, ты еще здесь? И все остальные?

– Да, здесь, – ответил Казио, и гвардейцы эхом отозвались следом. – Но, клянусь Онтро, о ком вы говорите? И как мы попали в этот дурацкий тоннель?

. – Что ты сказал? – переспросила Энни.

– Как мы попали в этот тоннель?

– Похоже, он знает, где находится. И помнит об этом, – заметила Остра.

– Что значит – помню? – раздраженно спросил Казио. – Я никогда не бывал здесь прежде. И даже не помню, как сюда попал.

– Наверное, это место древнее охранных заклинаний, – предположила Энни. – Что ж, это только к лучшему.

– Охранные заклинания? – пробормотал Казио. – Какие еще заклинания? Последнее, что я помню, – это дом сефри. Кто-то наложил на меня чары?

– И со мной то же самое! – воскликнул один из людей Лифтона, Куэлм МекВорст.

– Да, – ответила Энни, – вас околдовали, но теперь действие чар прекратилось, и у нас нет времени на объяснения. Нас преследуют узурпатор и его люди.

– Так давайте сразимся с ними, – предложил Казио.

– Нет, их слишком много, – возразила Энни. – Но те, что пойдут последними, должны быть начеку. Если кто-то из них найдет сюда дорогу, нам придется принять бой.

– Они смогут подходить к нам только по одному, – заметил Казио.

– Верно, – подтвердила Энни. – И ты сможешь их удерживать на расстоянии до тех пор, пока мы не умрем от жажды.

– Так что же нам делать? – спросил МекВорст, в голосе которого слышался страх.

– Вы пойдете за мной, – твердо ответила Энни. – Возможно, вы увидите и услышите странные вещи, но, если только на нас не нападут сзади, не вмешивайтесь до тех пор, пока я не отдам приказ. Все меня поняли?

– Не совсем, – сообщил Казио, и трое гвардейцев что-то согласно забормотали. – Куда мы идем?

– У нас нет выбора. Вниз.

Запах гари усилился, временами он становился удушающим, и Энни начало казаться, что он смешивается с кисловатым запахом страха, исходящим от ее спутников.

– Теперь я его слышу, – выдохнула Остра. – Святые, он забрался ко мне в голову.

– Мы не можем идти дальше, – испуганно запротестовал МекВорст. – Я могу сражаться с людьми, но я не хочу стать пищей огромному пауку.

– Это не паук, – возразила Энни и тут же сама усомнилась в правдивости своих слов.

В конце концов, никто не знал, как выглядит скаслой, во всяком случае она ничего не слышала и не читала на этот счет. Они были известны как демоны тени, чей истинный облик скрывает мрак.

– Сохраняйте спокойствие, – сказала она. – Он не сможет причинить вам вред, пока вы со мной.

– Я… чувствую… голос… – Воин смолк, и Энни показалось, что он плачет.

Бормотание стало громче, но оставалось невнятным до тех пор, пока они вновь не достигли уровня земли. Продолжив спуск, они попали в очередной тупик.

Но Энни снова знала, где искать скрытый проход. Она нашарила задвижку, ощущая странное покалывание в ладонях.

Стена перед ними беззвучно отошла в сторону, и свет их фонаря пролился из тоннеля в низкое круглое помещение.

Что-то сдвинулось там, что-то неправильное, и Энни с трудом сдержала крик. Остра же не справилась с собой, и ее пронзительный вопль эхом отразился от нависающего потолка.

Энни замерла на месте, ее сердце отчаянно колотилось, перед глазами все плыло.

И лишь после нескольких оглушительных ударов пульса Энни поняла, что смотрит не на чудовище, а на мужчину и на женщину. Мужчина был страшно изуродован; его лицо хранило жуткие следы порезов и ожогов. Грязные тряпки почти не скрывали тела. Лицо женщины покрывала корка грязи и засохшей крови. На ней была мужская одежда темных оттенков.

К своему изумлению, Энни ее узнала.

– Леди Берри?

– Кто здесь? – невнятно пробормотала та. Она казалась пьяной. – Вы настоящие?

– Вполне.

Леди Берри рассмеялась и сжала плечо мужчины.

– Оно говорит, что оно настоящее, – сказала она ему.

– Всякий скажет, что он настоящий, – прохрипел мужчина со странным акцентом. – Но так и мы говорим себе, разгуливая по кладбищу, не так ли?

– Вы были любовницей моего отца, – проговорила Энни. – Вы лишь немногим старше меня.

– Видишь? – сказала леди Берри. – Это Энни Отважная, младшая дочь Уильяма.

– Да, – слегка сердито подтвердила Энни. – Так и есть.

Леди Берри нахмурилась и слегка покачнулась. На ее лице появилась тревога.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Я не могу, больше не могу.

Она подошла ближе, и Энни заметила, как она исхудала. Леди Берри всегда казалась веселой и полной жизни – юная девушка, еще недавно перешагнувшая порог детства, с гладкими румяными щеками. Теперь кожа обтянула череп, а яркие голубые глаза казались темными и лихорадочными. Она протянула дрожащую руку к Энни. Ее грязные пальцы были ободраны.

Мужчина тоже пытался встать, что-то бормоча себе под нос на незнакомом Энни языке.

Как только пальцы Берри коснулись лица Энни, женщина сразу же отдернула их и поднесла ко рту, словно обжегшись.

– Святые, – проговорила она. – Она настоящая. Или более настоящая, чем остальные…

Энни протянула к ней руку.

– Я настоящая, – подтвердила она. – Вы видите мою фрейлину, Остру. Остальные – тоже мои люди. Леди Берри, как вы сюда попали?

– Прошло так много времени… – Она закрыла глаза. – Моему другу нужна вода, – сказала она. – У вас есть вода?

– Вам обоим нужна вода, – извиняющимся тоном ответила Энни. – Как долго вы здесь находитесь?

– Не знаю, – ответила леди Берри – Но можно попытаться сосчитать. Кажется, я здесь с третьего дня призмена.

– Значит, прошло дважды по девять дней.

Казио протянул ей мех с водой, и Энни передала его Берри. Элис тут же поднесла воду человеку со шрамами.

– Пей медленно, – велела она. – И осторожно, а то ты его не удержишь.

Он сделал несколько глотков, а потом закашлялся так, что вновь рухнул на землю. Берри отпила немного сама и опустилась на колени рядом с мужчиной. Она проследила, чтобы он сделал еще пару глотков, а потом заговорила.

– Я – слуга вашей матери, – начала она.

– Я очень сильно в этом сомневаюсь, – возразила Энни.

– Я прошла обучение в монастыре, ваше величество. Не в монастыре Святой Цер, но все же я – сестра. Мне было поручено стать любовницей вашего отца. Но после его смерти я пришла к вашей матери.

– Почему?

– Мы нуждались друг в друге. Я понимаю, что вам трудно мне поверить, но я служила ей так хорошо, как могла. А потом я спустилась в подземелья, чтобы освободить Леовигилда Акензала.

– Композитора. Я о нем слышала. – Энни посмотрела на изуродованного мужчину. – Так это?..

– Нет, – покачала головой леди Берри. – Акензал отказался пойти со мной. Роберт держит в заложниках людей, которыми он дорожит, и музыкант не стал подвергать их риску ради собственной свободы. Нет, это, насколько мне известно, принц Чейсо из Сафнии.

Энни ахнула, словно получила пощечину.

– Жених Лезбет?

При упоминании имени ее тети мужчина застонал, а потом прокричал что-то невразумительное.

– Тише, – сказала леди Берри, погладив его по голове. – Это ее племянница, Энни.

Изуродованное лицо повернулось к Энни, и на миг она увидела красивого мужчину, каким он прежде был. В его темных глазах плескался океан боли.

– Моя любовь, – сказал он. – Моя любовь навеки…

– Роберт обвинил его в том, что он похитил Лезбет и передал врагу. Я считала, что принца казнили. Я наткнулась на него после того, как обнаружила, что Роберт перекрыл большую часть проходов. – Тут лицо Элис исказилось. – Ваш дядя, вы знаете…

– Не человек? Да, мне это известно.

– Вам удалось отобрать у него трон? Его правление закончилось?

– Нет. Он и сейчас продолжает нас разыскивать. Лишь этот тоннель он не успел перекрыть.

– Я знаю. Я надеялась отыскать выход, обогнув место заключения Узника. Однако он поймал нас здесь.

– Вы видели Узника?

– Нет. Однажды ваша мать спускалась сюда, чтобы встретиться с ним, и я ее сопровождала. Однако единственный ключ, о котором я знаю, находится у Роберта. Нам не удалось открыть дверь.

– Значит, и мы не сможем.

Леди Берри покачала головой.

– Вы не понимаете. Речь идет о ключе от главного входа, который открывает дверь в помещение, находящееся перед этой камерой. Снаружи, понимаете? Узник находится внутри стен древней магии. Чтобы держать его под контролем. Энни, мы находимся внутри его камеры.

И как только Берри произнесла эти слова, стены начали двигаться, словно огромные витки, Остра погасила фонарь, и они оказались в полнейшей темноте.

– Что такое? – закричала Энни. – Остра?

– Он сказал мне… я не… я не могла…

Но потом голос вернулся, он больше не шептал, а дрожью проникал сквозь камень в ее кости.

– Ваше величество, – насмешливо заговорил он.

Энни ощутила едкое дыхание на своем лице, и темнота начала медленно, страшно вращаться.

ГЛАВА 7 ТРИЙ

Леоф улыбнулся, услышав изящный финальный росчерк, который Мери добавила к степенному и печальному «Трию для святой Розмир».

У нее была такая возможность – форма трия поощряла импровизации, – но большинство музыкантов добавило бы несколько грустных нот, а Мери выбрала задумчивую, но в целом веселую интерпретацию главной темы. Поскольку этот отрывок был посвящен размышлениям о памяти и забывчивости, несмотря на его новизну, он оказался совершенным.

Когда Мери закончила, она посмотрела на него, как всегда, ожидая одобрения.

– Хорошо, Мери, – сказал он. Я поражен, что ты в столь юном возрасте сумела так хорошо понять это сочинение.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, почесывая кончик носа.

– Речь здесь идет о старике, который вспоминает дни своей юности, – принялся объяснять свою мысль Леоф. – Он думает о лучших временах, но не всегда может их вспомнить.

– Так вот почему тема распадается на части? – спросила она.

– Да, и они так и не сходятся до конца, верно? Наше ухо не улавливает удовлетворения.

– Вот почему мне она нравится, – сказала Мери. – Она не такая уж и простая.

Она перелистала ноты на своем столике.

– Что это? – спросила она.

– Возможно, тебе попался второй акт «Маэрски», – предположил он. – Дай посмотреть.

Внезапно его сердце налилось свинцом.

– Послушай, – продолжал он, стараясь говорить небрежно, – дай-ка это мне.

– Но что это? – спросила Мери, не сводя глаз со страницы. – Я не понимаю. В основном здесь меняющиеся аккорды. А где же мелодическая линия?

– Это не для тебя, – сказал Леоф неожиданно жестче, чем намеревался.

– Извини, – пробормотала Мери, сутулясь.

Он обнаружил, что тяжело дышит.

«Разве я не убрал эти страницы?»

– Не стоит расстраиваться. Это не твоя вина, Мери, – сказал он. – Мне не следовало оставлять их на столе. Я это начал, но не собираюсь заканчивать. Не думай об этом.

Мери заметно побледнела.

– Мери, что-то не так? – спросил Леоф.

Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Она больная, – ответила она. – Эта музыка…

Он опустился на колени и неловко взял ее руку своими изуродованными пальцами.

– Тогда не думай об этом, – попросил он. – Не пытайся услышать эту музыку у себя в голове или заболеешь сама. Ты меня понимаешь?

Она кивнула, но в ее глазах стояли слезы.

– Но зачем ты написал такую музыку? – жалобно спросила она.

– Я считал это необходимым, – ответил он. – Но теперь сомневаюсь. Я действительно не могу больше ничего объяснить. Ты понимаешь?

Она снова кивнула.

– А теперь почему бы нам не сыграть что-нибудь повеселее?

– Я бы хотела, чтобы ты мог сыграть вместе со мной.

– Ну, – заметил Леоф, – я все еще могу петь. Мой голос никогда не был особенно хорош, но я способен вести мелодию.

Мери захлопала в ладоши.

– Что же это будет?

Он покопался в нотах на столе.

– Вот оно, – сообщил Леоф. – Это из второго акта «Маэрски». Что-то вроде интерлюдии, комическая история, не имеющая отношения к сюжету. Поет Дроип, юноша, который намерен вечером… э-э… навестить девушку.

– Как моя мама навещала короля?

– Хм-м, ну, об этом я ничего не знаю, Мери, – попытался уйти от ответа Леоф. – В любом случае, наступил поздний вечер, он пришел под ее окно и притворился принцем, сыном повелителя далекого-далекого моря. Он говорит ей, что может беседовать с рыбами и что рассказы о ее красоте пришли к нему по волнам, преодолев полмира.

– Я вижу, – подтвердила Мери. – Лещ рассказал крабу, а краб передал скатам.

– Совершенно верно. И у каждого своя маленькая тема.

– Пока историю не услышал дельфин, который и пересказал ее принцу.

– Совершенно верно. Потом она спрашивает, как он выглядит, и он отвечает, что мужчин краше, чем он, в его стране нет. Ну, тут он, кстати, не соврал, потому что страну он выдумал.

– Нет, все равно он сказал неправду, – возразила Мери.

– Зато, по-моему, забавно получилось, – улыбнулся Леоф.

– Во всяком случае, мелодия очень славная.

– А, так ты уже критикуешь! – заметил Леоф. – Но я продолжаю. Героиня хочет взглянуть на его лицо, но он клянется, что только магия позволила ему оказаться здесь, и если девушка увидит его, ему придется вернуться домой и больше никогда не возвращаться. Но если она согласится провести с ним три ночи, не видя его лица, заклинание рассеется.

– Но тогда она узнает, что он солгал, – удивилась Мери.

– Да, однако он надеется, что к этому времени ему удастся её эм-м… поцеловать.

– Сколько сложностей ради одного поцелуя, – с сомнением заметила Мери.

– Да уж, – согласился Леоф. – Но так обычно и бывает с юношами его возраста. Вот немного подрастешь и сама увидишь, как будут лезть из кожи молодые люди, чтобы привлечь твое внимание. Хотя, я полагаю, если один из них заявит, что он приплыл из далекой страны, о которой ты никогда не слыхала…

– Я потребую, чтобы он показал лицо, – захихикала Мери.

– Правильно. Так ты готова играть?

– А кто будет петь женскую партию?

– Ты сможешь?

– Для меня она слишком низкая.

– Ну, ладно, – согласился Леоф. – Тогда я буду петь как могу высоко.

– А дуэт?

– Я попытаюсь импровизировать, – обещал Леоф. – Давай пропустим эпизод, в котором он представляется, и сразу же перейдем к песне.

– Хорошо, – согласилась Мери.

Она начала играть. Музыка в ее исполнении получилась еще задорнее, чем Леоф себе представлял.

Он откашлялся, дождался нужного момента и запел.

Впервые за долгое время Леоф вдруг понял, что он счастлив. Более того, теперь он с надеждой смотрел в будущее. Ужасы последних месяцев рассеялись, и он почувствовал, что с ним еще может случиться что-нибудь хорошее.

Он понял, что поверил в обещание Амбрии, поверил, что спасение возможно, сразу же, как она рассказала ему о своем плане. Но, в известном смысле, теперь это уже не имело значения.

– Надо же, как вам весело! – послышался женский голос.

Леоф вздрогнул. Ареана стояла в дверях и смотрела на них.

Она не разговаривала с ним с того самого утра, когда обнаружила Амбрию в его постели.

– Ареана! – воскликнула Мери. – Ты к нам присоединишься? Нам нужно, чтобы кто-нибудь спел партию Талеат!

– Неужели? – с сомнением хмыкнула девушка, по-прежнему глядя на Леофа.

– Пожалуйста, – сказал он.

Она продолжала молча стоять в дверях.

– Прошу вас, – попросил Леоф. – Вы должны были нас слышать. Я знаю, что вам захотелось самой это спеть.

– Неужели? – холодно повторила она.

– Я хочу, чтобы вы ее спели, – настаивал Леоф.

– Я могу начать снова, – предложила Мери.

Ареана вздохнула.

– Ладно. Начинай.

Спустя час Мери устала и ушла спать. Леоф боялся, что Ареана последует за ней, однако она осталась и подошла к окну. После короткого замешательства Леоф присоединился к ней.

– По-моему, что-то происходит, – заметил Леоф. – В Торнрате. Над ним уже несколько дней поднимается дым.

Она кивнула, даже не посмотрев в сторону крепости.

– Мне кажется, вы замечательно поете партию Талеат, – снова заговорил он, – хотя для вас я написал совсем другую.

– Я не стану принимать участия в этой комедии, – отрезала Ареана. – Не стану.

Леоф понизил голос.

– Я работаю над ней только для того, чтобы Роберт не повредил вам или Мери. Я не собираюсь ставить эту пьесу.

– Правда? – Девушка посмотрела ему в глаза, и ее взгляд слегка смягчился.

Композитор кивнул.

– Правда. Я работаю совсем над другой вещью.

– Хорошо, – кивнула она, вновь поворачиваясь к окну.

Леоф пытался найти способ продолжить разговор, но ничего подходящего не приходило ему в голову.

– Вы поставили меня в дурацкое положение, – глухо сказала она.

– Я не хотел.

– А это еще хуже. Почему вы ничего не рассказали мне о себе и леди Грэмми? Наверное, мне следовало бы догадаться. Она покровительствовала вам, к тому же она красива и опытна, а у вас сложились прекрасные отношения с Мери.

– Нет, – возразил Леоф. – Я… до той ночи не о чем было и говорить. Она пришла – и я не был готов…

Ареана презрительно рассмеялась.

– О да, как и я. Не стану скрывать, что мне пришла в голову та же мысль. Мне казалось, что я смогу облегчить вашу боль, и я… – Ареана запнулась, и по ее щекам покатились слезы.

– Ареана?

– Я была девственницей, знаете. В Эслене это не слишком модно, но в провинции все еще ценится… – Она беспомощно махнула рукой. – В любом случае, уже поздно. Но я подумала, что, если буду с кем-то добрым и нежным, с тем, кто постарается не причинить боли, мне удастся забыть…

Она облокотилась на подоконник и спрятала лицо в сгибе руки. Леоф, беспомощно глядя на нее, погладил девушку по волосам.

– Я сожалею, что так случилось. Я никогда не хотел вас обидеть, – сказал он.

– Я знаю, – всхлипнула Ареана. – А я слишком размечталась. Кто теперь захочет прикоснуться ко мне?

– Я прикасаюсь к вам. Вот, взгляните на меня, – попросил Леоф.

Она подняла к нему залитое слезами лицо.

– Мне кажется, вы верно прочли в моей души чувства, которые я к вам испытываю, – признался он. – Но вы должны кое-что понять. То, что они сделали со мной в подземелье, изменило меня. Речь идет не только о моем теле и руках; изменилась моя душа. Уверен, вы понимаете, о чем я говорю. Очень, очень долго я мог думать только о мести, ни о чем другом. Я строил планы. Втемнице я встретил человека, точнее, слышал его голос. Мы беседовали. Он рассказал мне, что на его родине, в Сафнии, возмездие считается искусством, к нему следует тщательно готовиться и смаковать его. Это казалось таким разумным. Роберт должен заплатить за зло, которое он творит. И та, другая музыка, над которой я работаю, станет моей местью.

– Что вы имеете в виду?

Он закрыл глаза, понимая, что продолжать нельзя, но уже не мог остановиться.

– Существует более восьми тональностей, – тихо заговорил он. – Есть еще несколько запрещенных – даже в академиях о них говорят шепотом. Вы видели – чувствовали – влияние, которое оказывает музыка, если она правильно написана. Мы можем не только возбуждать и управлять чувствами, мы способны сделать так, что нас никто не сможет остановить до тех пор, пока мы не закончим. И все это возможно при помощи известных нам тональностей, но настоящую силу я обрел, когда открыл – точнее, Мери открыла – одну очень древнюю запрещенную тональность. А теперь я нашел еще одну, которой не пользовались со времен Джестера Черного.

– И что же она делает?

– Она может многое. Но правильно написанный музыкальный отрывок способен убить всякого, кто его услышит.

Ареана нахмурилась и вгляделась в его лицо – так обычно ищут в лице собеседника признаки безумия.

– Это правда? – наконец спросила она.

– Конечно, я не испытывал ее на деле, но уверен, что это так.

– Если бы я не присутствовала там, если бы я не участвовала в пьесе, поставленной вами в Роще Свечей, я бы вам не поверила, – сказала девушка. – Но теперь я знаю: вы способны совершить все, что угодно, если решитесь идти до конца. Так именно над этим вы работаете?

– Да. Чтобы убить принца Роберта.

– Но это… – Ее глаза сузились. – Но вы не можете играть.

– Я знаю. С самого начала в этом и состояла главная трудность. Однако Роберт умеет играть. И я подумал, что, если отрывок будет не слишком сложным, он сможет сыграть его сам.

– Но еще более вероятно, что его сможет сыграть Мери.

– В таком случае придется заткнуть ей уши воском, – уточнил Леоф. – Вы и сами понимаете, я был с вами согласен с самого начала – он намерен убить не только меня, но и вас с Мери. Я надеялся, что у вас будет возможность спастись, но если нет…

– Вы рассчитывали, что сумеете забрать его с собой.

– Да.

– И что же изменилось?

– Я прекратил работу над этой музыкой, – твердо сказал Леоф. – Я не стану ее заканчивать.

– Почему?

– Потому что у меня появилась надежда, – ответил он. – И даже если она не осуществится…

– Надежда?

– На нечто лучшее, чем месть.

– На что? На побег?

– Такая возможность существует. Есть шанс, что мы сможем сбежать и закончить свои дни при более благоприятных обстоятельствах. Но даже если у нас не получится… – Он положил изувеченную руку ей на плечо. – Чтобы создать эту музыку, музыку смерти, я должен полностью отдаться самым темным сторонам своей души. Я не могу позволить себе испытывать радость, надежду или любовь, иначе не смогу этого написать.

Однако сегодня я понял, что предпочту умереть, сохранив способность любить, и отказаться от мести. Возможность сказать Мери, что я люблю ее, для меня дороже гибели всех злых принцев на свете. И лучше я буду касаться вас со всей нежностью, на которую способны мои изуродованные руки, вместо того чтобы принести в мир такую чудовищную музыку. Вы понимаете, о чем я говорю? Вы меня понимаете?

Они оба тихо плакали.

– Да, я понимаю, – ответила она. – И в этом больше смысла, чем во всем, о чем я думала в последнее время. Эти слова и делают вас человеком, которого я полюбила.

Она взяла его руку и нежно поцеловала, раз, другой и третий…

– Мы оба изранены, – сказала она. – И мне страшно. Очень страшно. Вы говорите, у нас есть надежда на спасение…

– Да, – начал он, но Ареана поднесла палец к его губам.

– Нет, – остановила его она. – Если это случится, значит, так тому и быть. Я не хочу знать больше. Если меня будут пытать, я могу не выдержать. Теперь я это про себя знаю. Я вовсе не храбрая девушка из баллады.

– А я не рыцарь, – ответил Леоф. – Но есть разные способы быть смелым.

Ареана кивнула и приблизилась к Леофу.

– Может быть, нам отпущено не так много, – сказала она, – но я хочу помочь вам исцелиться. И чтобы вы помогли мне.

Леоф наклонился и коснулся губами ее губ, и они долго стояли, слившись в поцелуе.

Ареана потянулась к застежкам своего корсажа, но Леоф ее остановил.

– Исцеление происходит медленно, – нежно сказал он. – Не нужно торопиться.

– Но нам может не хватить времени, – возразила Ареана.

– То, что случилось с вами, не должно происходить ни с кем. Превозмочь это может оказаться тяжелее, чем вам кажется Я бы хотел заняться с вами любовью, Ареана, но только в том случае, если это будет первая из многих и еще из многих других вещей, которые делают мужчина и женщина вместе. Если мы попробуем сейчас и у нас ничего не получится, я боюсь того, что будет дальше. Поэтому пока что нам нужно жить и ждать.

Она положила голову ему на плечо, обняла его, и они вместе наблюдали за заходом солнца.

– Тебе лучше вернуться в свою комнату, – сказал Леоф некоторое время спустя.

Они лежали в его постели, голова Ареаны покоилась на его груди.

– Я бы хотела остаться здесь, – возразила она. – Почему мы не можем просто поспать? Я бы хотела проснуться рядом с тобой.

Леоф неохотно покачал головой.

– Сегодня та самая ночь, – сказал он. – Сегодня кто-то должен войти в твою комнату. Я не уверен, что это произойдет, если тебя там не окажется. Лучше придерживаться плана.

– Ты говоришь серьезно? Ты действительно полагаешь, что сегодня нам удастся сбежать?

– Сначала я и сам боялся в это верить, но теперь мне кажется, что это возможно.

– Очень хорошо, – согласилась Ареана, осторожно отстраняясь и поправляя платье. Потом она наклонилась и одарила Леофа долгим поцелуем. – Тогда до встречи.

– Да, – тихо ответил он.

После того как Ареана ушла, он лежал без сна до тех пор, пока не приблизилось время полночного колокола. Тогда он встал, надел темный камзол, штаны и теплый плащ. Собрал листы с написанной им музыкой и, когда колокол зазвонил, вышел в коридор и начал спускаться по лестнице.

Он изо всех сил старался не шуметь, но все предосторожности оказались напрасными – коридоры были тихими и пустыми и нигде ни одного стражника. Лишь свет его одинокой свечи рассеивал темноту.

Когда Леоф добрался до длинного коридора, ведущего к выходу, он заметил впереди слабый огонек. Приблизившись, он разглядел красное платье и ускорил шаг, сердце отчаянно колотилось у него в груди, словно оркестр, опередивший своего дирижера.

В дверях он недоуменно остановился. Амбрия сидела в кресле и ждала его. Свеча мерцала в небольшом подсвечнике на столе. Подбородок Амбрии был опущен на грудь, и Леофу показалось странным, что она заснула в такое беспокойное время.

Однако она не спала. Ее поза выглядела неестественной в каждом своем изгибе, а когда Леоф приблизился достаточно, чтобы увидеть ее лицо, оно оказалось опухшим и посиневшим, а глаза – слишком большими.

– Амбрия! – ахнул он, опускаясь рядом с ней на одно колено.

Он взял ее за руку – та была холодной.

– Леовигилд Акензал, я полагаю, – послышался голос из-за его спины.

Леоф был горд собой – он сумел сдержать крик. Он выпрямился и вскинул подбородок, решив быть мужественным.

– Да, – прошептал он.

Из тени выступил крупный мужчина с лицом, покрытым седой щетиной, и руками размером с окорока.

– Кто вы? – спросил Леоф.

Мужчина растянул губы в жутковатой кривой усмешке, и композитор содрогнулся.

– Ты можешь называть меня святым Даном, – предложил он. – Или смертью. Считай, что ты получил предупреждение.

– Вам вовсе не обязательно было ее убивать.

– Обязательно в этой жизни только умереть, – ответил он. – Но я служу его величеству, а он попросил меня сделать именно это.

– Он с самого начала все знал.

– Его величество очень занят. В последнее время я с ним не разговаривал. Но я его знаю, он бы одобрил мое решение. Как видишь, леди Грэмми ничего обо мне не знала. Я не фигурировал в ее планах. – Он подошел ближе.

– Но ты теперь знаешь, – негромко добавил он. – И, думаю, должен понимать, что меня нельзя подкупить, как некоторых других здесь. Теперь его величеству известно, кто его друзья. Во всяком случае, станет известно, когда он вернется. А что до тебя – тебе предстоит сделать выбор.

– Нет, – сказал Леоф.

– О да. – Человек показал на труп Амбрии. – Такую цену заплатила она за свою попытку. А ты заплатишь иначе: тебе предстоит выбрать, кто умрет следующим: отродье Грэмми или лендвердская девица. – Он улыбнулся и взъерошил волосы Леофа. – И не тревожься. Тебе не нужно торопиться с ответом. У тебя есть время до полудня завтрашнего дня. Я к тебе зайду.

– Не делай так, – тихо попросил Леоф. – Это неправильно.

– Мир вообще устроен неправильно, – ответил убийца. – Теперь тебе это наверняка известно. – Он кивнул в сторону двери. – Иди.

– Пожалуйста…

– Иди.

Леоф вернулся в свою комнату, посмотрел на кровать, где недавно лежала Амбрия, вспомнил о ее прикосновениях. Он подошел к окну, выглянул в безлунную ночь и несколько раз медленно глубоко вдохнул.

Потом зажег свечи, вытащил листы с недописанной музыкой и взялся за перо.

ГЛАВА 8 БИТВА ЗА БАСТИОН

Это был отнюдь не рыцарский турнир. Никаких хитрых поворотов, чтобы избежать удара – ведь лошади мчатся бок о бок. Никаких попыток отразить копье щитом – ведь отклоненное оружие рискует задеть твоих братьев по оружию, слева или справа. Конечно, кто-нибудь мог бы попытаться направить копье врага вверх, в последний момент вскинув щит, но тогда он потерял бы противника из виду.

Нет, это больше напоминало столкновение на полном ходу боевых галер, лоб в лоб. Все сводилось к одному: дрогнешь ты или нет.

Нейл не дрогнул; он принял удар вражеского копья на центр своего щита, задохнулся, но остался в седле.

Его противник, напротив, запаниковал и слегка повернул щит, так что оружие МекВрена ударило в его изогнутый край. Нейл увидел, как острие его копья отклонилось вправо и вонзилось в шею товарища его врага, разворотив тому горло и отбросив назад, на следующий ряд всадников.

Сломанное древко копья первого из противников ударило рыцаря по шлему, поворачивая его голову, а затем Нейл а крепко тряхнуло: два войска сшиблись, две стены лантиков ударили друг друга всем весом лошадей, оружия, брони, доспехов, щитов и людей. Кони падали на землю, отчаянно брыкаясь. Скакун Нейла, мерин по имени Винлауф, споткнулся, но не упал – в основном, потому что падать ему было некуда, со всех сторон подпирали.

Нейл потянулся за мечом, полученным от Артвейра, надежным клинком, который он назвал Кичетом, или Бойцовым Псом, в честь оружия своего отца. Но прежде чем он успел пустить его в ход, наконечник копья из второго ряда защитников Торнрата пробил его щит и вонзился в плечевое сочленение доспехов перед тем, как древко разлетелось на куски.

Нейлу показалось, что он нагишом провалился под лед зимнего озера; Бойцовый Пес взметнулся вверх, словно двигался по собственной воле. Лошадь врага, ударившего в него, споткнулась о жеребца первого противника Нейла, упавшего на землю. Рыцаря выбросило из седла вперед, и он летел прямо на Нейла, точно дротик, по-прежнему сжимая в руке обломок копья. Бойцовый Пес заставил держащую его руку выпрямиться, и смертоносное острие меча вошло в тело врага, пробив латный воротник.

Столкновение вышибло Нейла из седла, и он, перекувырнувшись через круп своего коня, рухнул под копыта лошадей второго ряда своих соратников.

Потом был грохот и кровь, и тело пронзила острая боль. Подняться на ноги оказалось невыносимо мучительно, и Нейл не знал, как много времени у него это заняло.

Но когда он все-таки встал, то увидел, что узкий проход завален телами людей и лошадей, но его отряд продолжает теснить врага. С небес рушились огонь, камни и стрелы, и все же атака продолжалась.

Винлауф умирал, и лишь немногие рыцари с обеих сторон все еще оставались в седлах. Наступил переломный момент; если сейчас их отбросят назад, большинство погибнет под огнем боевых машин. Здесь же их могли достать только стрелы, а присутствие собственных солдат удерживало лучников противника от стрельбы.

– Одна атака! – взревел Нейл и не услышал собственного голоса.

Он чувствовал себя так, словно половина его тела исчезла, но, по счастью, не та, которая держала Бойцового Пса.

И когда само небо, казалось, занялось огнем, Нейл собрал все оставшиеся в нем силы и бросился вперед.

– Что это? – спросил Стивен у Землэ.

Та покачала головой.

– Я не знаю. Призраки? Ведьмы?

– Тебе знаком язык песни?

– Нет. Немного похоже на древний язык. Некоторые слова звучат знакомо.

Стивен уловил какое-то мерцание, отблеск далекого огня. Собаки лаяли и выли так, словно сошли с ума.

Кем бы ни были невидимки, это оказались не слиндеры, как он успел испугаться. Они приближались слишком осторожно. Стивен не решился поклясться в этом, но, судя по поведению собак, чужаки окружали их лагерь.

– Кем бы вы ни были, мы не желаем вам зла! – закричал Стивен.

– Не сомневаюсь, что это их очень успокоит, – заметила Землэ. – Учитывая, что их никак не меньше десяти, а у нас совершенно нет оружия.

– Возможно, они испугались меня, – предположил Стивен.

– Ну да, по крайней мере, ты не законченный трус, – согласилась она.

– На самом деле я трус, – признался Стивен, хотя ее скупая похвала пролилась бальзамом на его душу. – Однако в какой-то миг страх переходит какую-то грань, и все чувства словно бы исчезают. У меня больше нет сил бояться.

Он нахмурился. Песня стихла, но за ней последовал обмен фразами, и вдруг все встало на свои места.

– Куэй ту менндзи? – закричал он.

Неожиданно на лес обрушилась тишина.

– Что это было? – спросила Землэ.

– Полагаю, язык, на котором они говорят. Вадхианский диалект. Язык Каурона.

– Стивен! – ахнула Землэ.

Собаки легли на землю, они продолжали скалить зубы, но не казались напуганными. Кто-то вышел на поляну.

В свете костра Стивену не удавалось разглядеть цвет его глаз, он видел только, что они большие. Волосы оказались такими же молочно-белыми, как и лицо, одет незнакомец был в мягкую коричневую кожу.

– Сефри, – прошептал Стивен.

– Твой хадивар, – пробормотала Землэ.

– Ты говоришь на старом языке, – сказал сефри. – Мы думаем, что ты тот самый.

– Кто ты?

Незнакомец некоторое время молча смотрел на Стивена и Землэ, потом склонил голову.

– Меня зовут Эдрек, – ответил он.

– Ты говоришь на королевском языке, – отметил Стивен.

– Довольно плохо, – признался Эдрек. – Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз им пользовался.

На границе света и тени появились новые сефри. Все были вооружены мечами, почти такими же тонкими, как клинок Казио. Кроме того, у большинства были луки, и большая часть стрел была направлена на Стивена.

– Мое… эм-м… меня зовут Стивен Даридж, – представился молодой человек. – А это сестра Пейл.

Он не знал, почему стесняется ее менее формального имени, которым называл ее в мыслях. Эдрек отмахнулся.

– Криим здесь. Ты говоришь на языке древних. Скажи мне, как его звали?

– Его? Вы имеете в виду брата Каурона? На вашем языке – Хорон.

Эдрек поднял голову, и его глаза торжествующе засверкали. Прочие сефри убрали стрелы в колчаны.

– Что ж, – задумчиво проговорил Эдрек, – значит, ты все-таки пришел.

Стивен не нашелся что ответить и решил сменить тему.

– Почему вы бросили поселение? – спросил он.

Эдрек пожал плечами.

– Мы дали клятву жить в горах, нести дозор, и мы ее выполняем. Так у нас принято.

– Вы живете в Алке? – спросила Землэ.

– Да, таково наше право.

– И это брат Хорон просил вас его охранять?

– До своего возвращения, – кивнул Эдрек. – До сих пор.

– Вы хотите сказать, до возвращения его наследника, – поправила Землэ.

– Как пожелаешь, – не стал спорить Эдрек и перевел взгляд на Стивена. – Ты желаешь увидеть Алк, патик?

Стивен ощутил дрожь, наполовину от возбуждения, наполовину от страха. Слово «патик» означало что-то вроде господина, хозяина или принца. Неужели Землэ права и он действительно тот наследник, о котором говорится в древнем пророчестве?

– Да, – сказал он. – Но подождите немного. Вы сказали, что криим здесь. Вы имеете в виду вурма?

– Да.

– Вы его видели?

– Да.

– В этой долине? Где именно?

– Нет. После того как ты привел его достаточно близко, он способен сам найти дорогу. Он ждет тебя в Алке.

– Ждет меня? – удивился Стивен. – Может быть, вы не поняли. Он опасен. Он убивает прикосновением, убивает все, что окажется рядом с ним.

– Он говорил, что наследник не поймет, – заговорила женщина-сефри с пронзительно-голубыми глазами.

– Я понимаю одно, – сказал Стивен. – Если вурм в горах, я туда не пойду.

– Нет, – возразил Эдрек с сожалением. – Боюсь, ты пойдешь, патик.

– Квекскванех, – выдохнула Энни, надеясь, что правильно запомнила, как это произносится.

Казалось, существо в темноте замешкалось, затем оно прижалось к ней, как собака, которая ластится к хозяйке. Потрясенная, Энни попыталась его оттолкнуть, однако ее пальцы прошли сквозь пустоту, а ощущение не исчезло.

– Сладкая Энни, – протянул Узник. – Запах женщины, сладкий, тошнотворный запах женщины…

Энни попыталась взять себя в руки.

– Я наследница трона Кротении. Я приказываю тебе твоим именем Квекскванех.

– Да-а-а, – промурлыкал Узник. – Знать, чего ты желаешь, совсем не то же, что обладать желаемым. Мне известны твои намерения. Элис-Запах-Смерти знает лучше. Она только что тебе сказала.

– В самом деле? – перепросила Энни. – Я прямой потомок Виргеньи Отважной. Ты действительно можешь бросить мне вызов?

Последовала новая пауза, за время которой к Энни слегка возвратилась уверенность, хотя она старалась не задумываться о том, что делает.

– Я позвал тебя сюда, – пробормотал Узник.

Она ощущала, как он сжимается, втягивается сам в себя.

– Верно, позвал. Позвал сюда, снабдил картой потайных ходов, чтобы я смогла тебя найти, обещал помощь в борьбе с демоном из склепа. Так чего же хочешь ты?

Казалось, он отступил еще дальше, но ей вдруг показалось, что в мозгу у нее копошится миллион крошечных паучков. Она поперхнулась, но когда Остра потянулась к ней, Энни решительно ее отстранила.

– Что ты делаешь, Квекскванех? – резко спросила она. «Мы можем говорить так, и они нас не услышат. Соглашайся. Ты не хочешь, чтобы они знали. Не хочешь».

«Очень хорошо», – безмолвно ответила Энни. Вновь все вокруг закружилось, но теперь ей уже не было страшно, происходящее больше напоминало танец. Потом внезапно, словно она открыла глаза, оказалось, что она стоит на склоне холма, а вокруг никого нет. Ее тело стало легким точно пушинка, таким хрупким, что даже слабейший ветерок мог унести ее прочь.

Вокруг простирались темные воды. Воды, текущие за миром. Но в этот раз ее восприятие изменилось. Вместо того чтобы ощущать волны, как нечто сливающееся воедино – струйки, впадающие в ручейки, ручейки в потоки, потоки в реки, – Энни видела реку как огромного темного зверя с тысячью пальцев, каждый из которых разделялся на новую тысячу, и так далее, и каждый утыкался в каждого мужчину и женщину, в каждую лошадь и в каждого быка, в каждую травинку, трогая, щекоча-и ожидая.

Касаясь, таким образом, всего сущего, всего, за исключением бесформенной тени перед ней.

– Что это за место? – потребовала Энни ответа.

– Инис, моя плоть, – ответил он.

И прежде чем Энни успела возразить, она поняла, что это правда. Это был Инис, тот самый холм, на котором стоял Эслен. Однако не было ни замка, ни города, никаких следов обитания людей или сефри. Ничего.

– А эти воды? Я видела их раньше. Что они такое?

– Жизнь и смерть. Память и забвение. То, что пьет один, другой возвращает. Моча слева, сладкие воды справа.

– Я бы хотела, чтобы ты выразился более определенно.

– Я бы хотел вновь почуять дождь.

– Так ты – это он? – спросила Энни. – Человек, напавший на меня в том месте, где обитают Веры? Это был ты?

– Любопытно, – задумчиво проговорил Квекскванех. – Нет. Я не могу уходить так далеко. Не в такой форме, хорошенькая паршивка.

– Тогда кто это был?

– Не кто был, кто это мог быть. Кто это будет, вероятно.

– Я не понимаю.

– Еще не сошла с ума? – отозвался он. – Всему свое время.

– Это не ответ.

– Вполне достаточно для зарока, молочная корова, – ответил он.

– Значит, она. Демон. Так?

– Что было, что надеется быть снова. Некоторые называют ее королевой демонов.

– И чего она хочет от меня?

– Как и другая, – ответил Квекскванех. – Она – это не она. Она – это место, на котором сидят, шляпа, которую надевают.

– Трон.

– Любое слово твоего ужасного языка подойдет не хуже, чем другое.

– Она хочет, чтобы я стала ею, так? Она хочет надеть мою кожу. Ты это имеешь в виду?

Тень рассмеялась.

– Нет. Она просто предлагает тебе место, куда ты можешь сесть, право властвовать. Она может ударить по твоим врагам, но не может причинить вред тебе.

– Я слышала истории о женщинах, способных принимать чужое обличье и красть чужие жизни…

– Истории, – перебил ее он. – Лучше представь себе, как эти женщины в конце концов понимают, кто они на самом деле. Люди вокруг них не осознают правды. В тебе есть нечто, Энни Отважная, ведь так? Нечто, которого никто не понимает? И никто не может понять.

– Просто скажи мне, как с ней бороться?

– Ее истинное имя – Илумуур. Воспользуйся им и прикажи ей уйти.

– Все настолько просто?

– Это просто? Не знаю. Мне все равно. И тебе должно быть все равно, поскольку ты не доживешь до той поры, когда это окажется важным. Воины твоего дяди перекрыли все выходы отсюда. Ты умрешь здесь, и я смогу насладиться твоей душой, когда она покинет тело.

– Если только… – начала Энни.

– Если только? – насмешливо переедроснл Узник.

– Не разговаривай со мной таким тоном, – потребовала Энни. – У меня есть сила, ты знаешь. Я уже убивала. Я все еще могу выбраться отсюда. Возможно, она мне поможет.

– Может быть, – не стал спорить Узник. – Я не могу знать. Назови ее истинное имя и увидишь.

Энни презрительно усмехнулась.

– Мне почему-то это представляется на редкость неудачной мыслью, несмотря на все твои уговоры. Нет, ты собирался предложить мне путь, который позволит мне обойти войска моего дяди. Так каков он?

– Я лишь собирался предложить помощь в их уничтожении, – промурлыкал он.

– О. И для этого потребуется?..

– Освободить меня.

– И как я сама не догадалась? – задумчиво проговорила Энни. – Освободить последнего из расы демонов, поработивших человечество на тысячу поколений. Какая замечательная мысль.

– Вы держали меня в заточении слишком долго, – прорычал он. – Мое время прошло. Отпусти меня, чтобы в смерти я мог присоединиться к своей расе.

– Если ты мечтаешь о смерти, расскажи, как тебя убить.

– Меня нельзя убить. Проклятие держит меня здесь. До тех пор, пока не будет восстановлен закон смерти, я не смогу умереть – как не умрет и твой дядя. Освободи меня, и я восстановлю закон смерти.

– И умрешь сам?

– Я клянусь: если ты меня освободишь, я помогу тебе выбраться отсюда. Потом уйду и сделаю все, что в моих силах, чтобы умереть.

Энни долго обдумывала его слова.

– Ты не можешь мне лгать.

– Ты и сама это знаешь.

– Допустим, что я согласна, – медленно проговорила Энни. – Как я могу тебя освободить?

Казалось, тень дрогнула.

– Поставь ногу мне на шею, – с горечью прорычал он, – и скажи: «Квекскванех, я тебя освобождаю».

Сердце Энни забилось быстрее, и она почувствовала, что в ее животе начал разгораться огонь.

– Сейчас я хочу вернуться к своим друзьям, – сказала она.

– Как пожелаешь.

И в следующее мгновение Энни снова стояла в темноте, и ее ноги упирались в твердую землю.

Эспер следовал по тропе, проложенной вурмом по склону среди молоденьких деревьев, пока не приблизился к огромной расселине, естественному тупику, шириной в пятьдесят королевских ярдов у входа и клином сужающемуся к концу, где сверху низвергался водопад. Естественно, внизу образовался глубокий водоем, и, как и следовало ожидать, след чудовища скрывался в нем.

Лесничий спешился и подошел к границе между сушей и водой, пытаясь отыскать еще какие-нибудь отметины, но смог лишь убедиться в том, что ему было известно и раньше: вурм внутри горы. Он не мог знать наверняка, добралась ли тварь до цели своего путешествия или просто снова избрала подземный путь.

– Проклятье, – пробормотал Эспер и уселся на камень, чтобы подумать.

Сидит ли все еще Фенд на спине вурма? Когда Эспер расспрашивал людей, которые последними видели чудовище, они упоминали двух человек на его спине. В таком случае либо путь под водой настолько короток, что люди способны его пережить, либо они спешились, как в долине Эф. И тогда они где-то ждут, пока вурм не выполнит свою задачу.

Возможен был и третий вариант – Фенд и его спутник утонули, но Эспер счел его маловероятным.

На случай, если они спешились, он тщательно обыскал берег, но ничего не нашел. Учитывая, что земля здесь поросла мхом, папоротниками и хвощами, даже сефри не смог бы не оставить следов.

Значит, наездники уплыли вместе с вурмом. А это, в свою очередь, значит, что Эспер может последовать за ними тем же путем. Он еще больше укрепился в этой мысли, когда заподозрил, что видит вход в очередной реун халафолков. Сефри могут задерживать дыхание не дольше, чем люди, следовательно, он сумеет проплыть необходимое расстояние, как это было, когда он проник в реун Алут.

Конечно, плыть на спине чудовища намного проще, чем проделать тот же путь самостоятельно. Тем не менее у Эспера не оставалось выбора.

Значит, он должен вновь расстаться с Огром.

Не теряя времени, он снял с жеребца седло и попону, потом уздечку и спрятал все это под камнями. Огр внимательно за ним наблюдал.

Лесничий отвел жеребца обратно к выходу из расщелины и потом к склону, противоположному тому, откуда, по его расчетам, должен был появиться отряд Хесперо.

Здесь он прижался лбом к голове Огра и погладил его по мягкой щеке.

– Ты был хорошим другом, – сказал Эспер. – Спасал мне жизнь столько раз, что я и сосчитать не могу. В любом случае ты заслужил отдых. Если я не вернусь, ты сумеешь сам позаботиться о себе. А если мне удастся выбраться оттуда живым, я найду для тебя тихое место, где тебе будет хорошо. Без стрел и яда греффина и всякого такого. Согласен?

Гнедой жеребец вскинул голову, словно пытался высвободиться из объятий Эспера, но лесничий успокоил его, ласково поглаживая по щеке.

– Оставайся здесь, – продолжил он. – Я бы не хотел, чтобы на тебе ездил один из людей Хесперо. Впрочем, ты и сам вряд ли согласишься, и тогда они тебя просто-напросто убьют, так что будь тут и отдыхай. Весьма возможно, нам еще раз потребуется быстро уносить ноги.

Эспер повернулся и зашагал прочь. Огр последовал было за ним, однако лесничий оглянулся и предупреждающе поднял палец.

– Стой, – приказал он.

Огр тихонько заржал, но повиновался и остался на месте.

Вернувшись к водоему, Эспер снял с лука тетиву и завернул его в промасленную бобровую шкуру. Тетиву он спрятал в вощеный мешочек. Потом он тщательно упаковал стрелы, в особенности – ту самую стрелу, ее он обернул в шкуру выдры и привязал сверток к луку. Проверил, насколько надежно держатся кинжал и топорик, и сел на берегу, глубоко дыша, готовясь к долгому плаванию под водой.

На его восьмом вздохе поверхность водоема вскипела пузырями, и вода неожиданно начала подниматься. Несколько ударов сердца Эспер смотрел на это, словно пригвожденный к месту, но, поняв, что происходит, сгреб свои вещи и бросился через подлесок к утесу, на который и начал карабкаться настолько быстро, насколько мог.

Подъем оказался не слишком трудным, и, когда волна ударила о камень, он был уже в четырех королевских ярдах над поверхностью озера. Однако его тревожила вовсе не вода, так что он продолжил торопливо лезть вверх, чуть ли не перепрыгивая от опоры до опоры.

Эспер услышал глухой шлепок, а через мгновение его окатило брызгами, хотя он успел подняться до верхушек меньших деревьев.

Оглянувшись через плечо, он увидел вздымающуюся голову вурма, окруженную клубами ядовитых паров. Глаза чудовища сияли, словно зеленые луны, на фоне темного неба.

ГЛАВА 9 НЕЖДАННЫЙ СОЮЗНИК

НАБЛЮДЕНИЯ ПРИЧУДЛИВЫЕ

И ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ:

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАМЕТОК

О ВИРГЕНИЙСКОМ МАЛОМ ГЛУПЫШЕ

ПОСТОЯННЫЙ ПЛЕННИК

Некоторые ученые прошлых лет задавались вопросом, зачем глупышу нужны ноги, равно как любые другие конечности. В качестве источника своих сомнений они ссылались на тот факт, что это существо проводит большую часть жизни в плену и его переносят с места на место. Чего они не принимали во внимание, так это комической стороны натуры ВМГ, суть которой состоит в том, что, хотя глупышу часто приходится быть беспомощным пленником, вся его природа восстает против такого унижения.

Поэтому его ноги служат ему единственно для того, чтобы перемещаться от одной тюрьмы в другую…

Несмотря на гнев, страх и разочарование, бурлившие в Стивене, он не мог не отметить, что сефри оказались более гостеприимными хозяевами, чем слиндеры.

Да, он и Землэ оказались пленниками в том смысле, что у них не было возможности выбирать, куда они направляются.

Однако сефри обошлись с ними благородно – и даже по-королевски: их несли в маленьких креслах, установленных на шестах и сдерживали скорее числом, нежели насилием.

Их путь углубился в темный лес, сквозь деревья, похожие на гигантские папоротники, и плотную путаницу лиан, так что тропинка становилась все уже и темнее, пока Стивен с удивлением не обнаружил, что они уже оказались в самой горе, даже не заметив входа.

Здесь путешествие стало более мучительным, и, когда вся процессия начала спускаться по узкой крутой лестнице, он пожалел, что им не позволили идти самостоятельно. Слева оставалась скала, а справа ничего, кроме пустого пространства, которое не мог преодолеть свет фонарей. Даже реун не казался таким огромным. Стивен вдруг задумался, не пуста ли вся эта гора, словно хрупкая раковина, наполненная мраком.

Но нет, не только мраком; что-то тихонько подергивало его волосы на руках и шее, едва слышный музыкальный гул исходил от самого камня. Здесь жила сила, могущество седоса, на которое лишь намекали священные пути, виденные им прежде. Даже в Данмроге, в Крубх Крукхе, где Энни Отважная выпустила на свободу дремлющую мощь древнего храма, он не замечал присутствия такой силы.

К счастью, в конце концов они достигли дна котлована, казавшегося бездонным, и сефри понесли их через менее устрашающую пещеру. Она также была огромной, но при этом достаточно низкой, чтобы Стивен мог различить блестящие каменные зубы, свисающие с потолка.

– Как красиво! – прошептала Землэ, показывая на колонну, которая сияла в свете фонарей, словно полированная. – Я никогда не видела камней, принявших такую форму. И камень ли это вообще?

– Я читал о таких вещах, – ответил Стивен, – и даже кое-где видел. Отец Мантео называет те, что свисают с потолка, «капающими», а те, что растут снизу вверх, – «каплями». Он полагает, что они образуются почти так же, как сосульки.

– Я вижу сходство, – согласилась Землэ. – Но как камень может капать?

– Камень имеет как жидкую, так и твердую суть, – пояснил Стивен. – Плотная суть преобладает, но при определенных обстоятельствах, под землей, он может становиться жидким. Возможно, эти пещеры образовались именно так. Камень стал жидким и потек, оставляя внутри полости.

– И ты в это веришь?

– Не знаю, – сказал Стивен. – Сейчас меня гораздо больше интересует, почему мы оказались пленниками.

– Вы вовсе не пленники, – повторил Эдрек. – Вы наши почетные гости.

– Замечательно, – проворчал Стивен. – Мы благодарим вас за гостеприимство, но не могли бы вы вернуть нас обратно?

– Вы проделали долгий путь, преодолели множество препятствий, патик, – проговорил Эдрек. – Как мы можем позволить вам уйти, не достигнув цели вашего путешествия?

– Я шел сюда вовсе не для встречи с проклятым вурмом, – прорычал Стивен так громко, что его голос эхом раскатился по пещере. – Будь у меня такое желание, я мог бы пообщаться с ним и в д'Эфе.

– Да, – сухо заметил другой голос. – Ты мог бы. Избавив нас от множества лишних затруднений.

Голос показался Стивену знакомым.

Когда он повернулся на звук, носильщики остановились и поставили паланкины на пол. Камень здесь выглядел обработанным рукой человека. Пахло влагой.

Взгляд Стивена остановился на знакомом лице, и сердце отчаянно забилось у него в груди.

– Фенд, – сказал он. Сефри улыбнулся.

– Я польщен тем, что ты меня запомнил, – отозвался он. – Наша последняя встреча получилась слишком суматошной, не так ли? Летали стрелы, сверкали мечи, метались греффины и Терновые короли. Не было времени на подобающие представления.

– Ты его знаешь? – спросила Землэ.

– В некотором смысле, – ровным голосом ответил Стивен. – Я знаю, что он убийца и злодей, лишенный чести, сострадания, или любых других добродетелей.

Единственный глаз Фенда широко раскрылся.

– Откуда ты можешь это знать? Ты станешь утверждать, что слышишь мои мысли? Или ты целиком полагаешься на мнение Эспера обо мне?

– Нет, не только, – возразил Стивен. – Еще на мнение Винны. Если ты не забыл, она была твоей пленницей. Я собственными глазами видел, что произошло в роще поблизости от Кал Азрота. И тела убитых тобой принцесс.

Фенд слегка пожал плечами.

– Да, я совершал поступки, которые выглядят достойными сожаления, согласен. Но я о них не сожалею, поскольку понимал, зачем я их совершал. И когда ты тоже поймешь, ты станешь думать обо мне лучше. Я очень на это надеюсь, поскольку теперь я в твоем распоряжении. – Он кивнул Эдреку. – Благодарю вас, сэр, за радушие и за помощь в обнаружении этого места.

Сефри пожал плечами.

– Мы всего лишь его хранители, – ответил он.

Поначалу Стивен не мог оторвать взгляда от злобного лица Фенда, поэтому не сразу заметил, что на нем надето – вычурные древние доспехи, отделанные металлом, похожим на латунь. Внимание Стивена привлекла нагрудная пластина с изображением бородатой человеческой головы, украшенной рогами. Он видел очень похожую гравюру, когда был в д'Эфе и пытался отыскать сведения о природе Тернового короля. Сначала он решил, что под этим и подразумевается сам Король, которого часто изображали рогатым. Но надпись на гравюре называла это чем-то совсем иным.

Стивена вдруг пробрало дрожью – сам того не замечая, он сделал несколько шагов к Фенду. Спохватившись, он незамедлительно отошел назад.

– Ты не мог бы повторить свои последние слова? – попросил Стивен. – Что-то насчет того, что теперь ты служишь мне.

– Так оно и есть, – подтвердил Фенд. – Я искал тебя долгие месяцы, чтобы предложить свои услуги.

– Ты следовал за мной, чтобы найти эту гору, – возразил Стивен. – Не дай ему себя обмануть, Эдрек. Фенд пришел сюда не с добрыми намерениями.

– Только ты мог найти гору, – сказал Фенд. – И если бы я нашел тебя раньше, мне было бы не просто убедить тебя прийти сюда. Но ты должен был оказаться здесь, так же как и я – служить тебе и сопровождать. Это перестанет тебя беспокоить, когда ты поймешь.

Он шагнул вперед, вытаскивая из-за пояса жуткого вида кинжал. Стивен дернулся, но Фенд опустился на колени, протягивая кинжал рукоятью вперед.

– Так будет лучше всего, – продолжал он. Я здесь, я нашел тайную гору и доспехи, соответствующие моему положению. Теперь я предлагаю тебе свою жизнь.

Стивен взял оружие, он не верил своим глазам. Он ни на мгновение не усомнился, что Фенд – это само зло. Какую игру он ведет?

Эспер не стал бы колебаться. Он бы ударил и только потом стал бы разбираться, чего добивался сефри. И Стивен стольким обязан Эсперу, что должен, по крайней мере, убить его врага…

Однако он не Эспер, и даже сам лесничий, возможно, не сумел бы ударить кого-то, стоящего перед ним на коленях. Стивену хотелось думать, что Белый не смог бы так поступить.

Поэтому он бросил кинжал на землю.

– Объясните мне, что все это значит, – потребовал он, сначала показав на Фенда, а потом и на всех остальных. – Хоть кто-нибудь мне расскажет, что здесь происходит?

– Ты наследник Каурона, – сказала Землэ.

Удивленный, Стивен резко повернулся к ней.

– Так тебе все было известно? Ты заманила меня в эту ловушку?

Ее глаза широко раскрылись, и Стивен увидел в них боль.

– Нет. В том смысле, что я не знала никаких подробностей, кроме того, что ты наследник Каурона. Но этого сефри я не знаю, Стивен. Я никогда не встречала никого из них.

Присмотревшись к окружающим, Стивен обратил внимание на человека, стоящего у Фенда за спиной, и с удивлением заметил на нем монашескую рясу.

– Ты! – вскрикнул Стивен. – Кто ты такой?

Мужчина выступил вперед.

– Меня зовут брат Ашерн, – с поклоном ответил он. – Я также готов вам служить.

– Ты гиероваси или ревестури?

– Ни то ни другое. Я принес клятву верности святому горы. Складывается впечатление, что это вы, Стивен Даридж.

– Вы что, все свихнулись?

– Нет, вовсе нет, – покачал головой Фенд. – Лишь задались целью. К несчастью, у нас нет времени на дискуссию, которая позволила бы нам прояснить все вопросы. Прайфек Хесперо и его люди уже рядом. Нельзя позволить им войти в гору. Даже на ее склонах Хесперо способен черпать силу семи храмов. А если он войдет внутрь, вурм не сумеет его остановить.

– Но если брат Стивен успеет пройти священный путь… – начал брат Ашерн, но Фенд покачал головой.

– Это займет несколько дней. Хесперо приближается. Я его видел. Разве не так, Стивен?

– Он преследовал нас, – признал Стивен и бросил пристальный взгляд на Фенда. – Но вы с Хесперо были союзниками.

– Мы работали вместе, – не стал отрицать Фенд. – Это было необходимо, чтобы добиться нынешнего положения. Однако теперь наши интересы перестали совпадать. Он хочет получить то, что по праву принадлежит тебе. Ты протрубил в рог, разбудивший Тернового короля. Ты нашел это место.

– Но я даже не знаю, что это за место!

– В самом деле? – спросил Фенд. – Разве ты не знаешь, кто был твоим предшественником? Первым представителем твоей расы, пришедшим сюда?

– Хорон?

– Хорон? Нет, он лишь кое-что вернул на надлежащее место. Первой сюда пришла Виргенья Отважная, Стивен. Именно здесь она прошла священный путь. Здесь овладела магией, уничтожившей скаслоев. Ты готов отдать такое могущество Хесперо?

– Нет, – ответил Стивен, в голове которого все перемешалось. – Но и тебе я его не отдам.

– А я об этом и не прошу, ты, недоумок, – прорычал Фенд. – Я лишь хочу, чтобы ты взял это могущество себе.

– Почему?

– Потому что иначе нельзя, – ответил Фенд. – Только так можно спасти наш мир.

– Я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите.

– Я в твоем распоряжении, – повторил Фенд. – Вурм также переходит под твое начало. И эти воины. Просто скажи, что нам делать.

– И ты рассчитываешь, что я этому поверю? – резко спросил Стивен, начиная терять терпение. – Меня притащили сюда вопреки моей воле. А теперь вы утверждаете, что будете выполнять мои приказы? Бред какой-то!

– Мы были вынуждены доставить тебя сюда, – ответил ему Эдрек. – И я сожалею, что нам пришлось применить силу, но дальше принуждать тебя мы не можем. Ты наследник Хорона. Если хочешь уйти, уходи. Но если ты так поступишь, твое место займет другой.

– Ты хочешь сказать, что вы подчинитесь Хесперо?

– Здесь живет дух горы, – объяснил Фенд. – Если ты не поднимешь скипетр, это сделает кто-то другой. После чего нам придется ему подчиниться. Ты должен принять решение.

– А если я соглашусь и прикажу вам уничтожить Хесперо и его силы?

– Мы попытаемся, – ответил Фенд. – И, полагаю, одержим победу. Но как я уже говорил, его могущество увеличивается. В отличие от тебя он мечтал об этом месте десятилетиями.

Стивен посмотрел на Землэ, а потом повернулся к Эдреку.

– Я хочу остаться наедине с сестрой Пейл, – сказал он.

– Только не долго, – предупредил его Фенд. – Отложенное решение может обернуться отказом.

– Здесь что-то не так, – сказал Стивен Землэ, когда они остались вдвоем.

– Да, это несколько сбивает с толку, – согласилась она.

– Сбивает с толку? Нет, это настоящее безумие. Ты знаешь, кто такой Фенд? Что он успел совершить? Одно я понимаю твердо: Фенду нельзя доверять.

– Возможно, так и есть, но если он говорит правду про Хесперо, возможно, о сефри нам стоит побеспокоиться позже.

– Иными словами, ты предлагаешь сделать то, о чем они просят? Приказать им атаковать Хесперо? Я… нет, это бессмысленно. Если Фенд чего-то от меня хочет, значит, мне ни в коем случае этого делать не следует. Кроме того, Фенд и Эдрек, судя по всему, единодушно хотят уничтожить прайфека. Фенд ехал на вурме, так что, полагаю, он может контролировать эту тварь. Эдрек и его люди действовали совершенно самостоятельно. Так зачем им нужно, чтобы я приказал им сделать то, чего они и без того хотят?

– Они что-то говорили о духе…

– Да, – сказал Стивен, – я знаю. Однако это звучит неправильно.

– Может быть… – начала Землэ, но покачала головой.

– Что? – спросил Стивен.

– Ты уже…

– Что?!

Она тяжело вздохнула.

– Несколько дней назад ты кое-что сказал. О том, что продолжаешь уклоняться от своего пути. Ты жил ради других людей, Стивен. Уже одно то, как ты говоришь об Эспере… Ты был его спутником, но не считал ровней. Может быть, ты… испугался власти, которую тебе предлагают? Ведь тогда, если что-то пойдет не так, тебе придется винить во всем только себя…Может, ты испугался ответственности?

– Это не так, – возразил Стивен.

– Вполне возможно, – не стала спорить Землэ. – Я познакомилась с тобой недавно. Но мне кажется, кое-что я о тебе поняла. Возможно, в некоторых отношениях я знаю тебя даже лучше, чем ты сам.

Она взяла его руки в свои ладони.

– Подумай, Стивен, даже если Фенд лжет, даже если Виргенья Отважная никогда не бывала здесь, какие тайны может хранить это место? Что ты можешь узнать? Я чувствую, что все вокруг переполнено силой, и ты тоже должен это чувствовать. Именно ради нее ты пришел сюда, и тебе остается лишь принять эту власть.

Он закрыл глаза.

Землэ видела его насквозь. При мысли о том, что он должен вести за собой других, Стивена охватывал ужас. Как он может послать кого-то сражаться, умирать?.. И что, если она права и все его сомнения – лишь способ оправдать свое бездействие?

В конце концов, Фенд и Эдрек не говорят ничего, слишком отличного от слов фратекса Пелла. Может быть, все это правда. Может быть, именно он должен принять это бремя на свои плечи.

Просто он никогда не верил в такую возможность. Он рассчитывал, что отыщет дневник Виргеньи Отважной и переведет его, и если при этом найдет что-нибудь полезное, то поступит так же, как и прежде: покажет текст кому-нибудь другому, кто будет знать, как воспользоваться этими сведениями.

И что из этого получалось? Десмонд Спендлав использовал его переводы, чтобы совершать чудовищные преступления. Стивен передал плоды своих изысканий прайфеку Хесперо, и еще больше людей умерло ужасной смертью. А теперь Хесперо намерен покончить с ним самим.

Может быть, действительно пришло время перестать служить источником силы других. Может быть, пора принять ответственность на себя.

Землэ права. Сначала надо избавиться от Хесперо, а потом появится время спокойно во всем разобраться. И решить, как поступить с Фендом.

Стивен взял Землэ за плечи и поцеловал ее. Она напряглась, и сначала Стивену показалось, что она его оттолкнет, но напряжение мгновенно исчезло, и она охотно ответила на его поцелуй.

– Благодарю тебя, – сказал Стивен.

Он обнаружил, что остальные ждут его, почти не двинувшись с места.

– Если вы говорили серьезно, – начал он, – что ж, пусть будет так. Остановите прайфека Хесперо – любой ценой помешайте ему проникнуть в гору. Постарайтесь взять его в плен, но если не получится, сделайте то, что будет необходимо.

– Так и будет, – с поклоном подтвердил Фенд. – Все будет исполнено по твоему приказу, патик.

Стивен стиснул зубы, вдруг испугавшись, что дал волю какому-то тайному проклятию, добровольно попался в ловушку. Но ничего неожиданного не произошло, лишь все остальные сефри тоже поклонились ему, что само по себе выглядело несколько странно.

– А где вурм? – спросил Стивен.

Фенд улыбнулся и протяжно свистнул. Вода у него за спиной разошлась в стороны, и два огромных зеленых светильника поднялись у них над головами. Тихий одобрительный шепот прокатился по ряду сефри, определенно охваченных общим безумием.

Стивен отшатнулся, пытаясь заслонить Землэ своим телом.

– Яд! – выпалил он.

– Здесь он не действует, – заверил его Эдрек. – Могущество седоса горы делает его безвредным. А когда мы окажемся снаружи, у нас будет от него средство.

Стивен не мог оторвать взгляда от твари, но после продолжительной паузы понял, что от него все еще ждут каких-то слов.

– Хорошо, – сказал он. – Я вижу вурма. А где же воины? Сколько их у вас?

– Двенадцать, – ответил Эдрек.

Этого Стивену как раз хватило, чтобы отвернуться от чудовища и проверить, не шутит ли с ним сефри.

– Двенадцать? Но вас здесь гораздо больше.

– Верно. Но большинству айтиваров запрещено сражаться. Двенадцати должно оказаться достаточно. Кроме того, с нами криим, а также кравк-хару.

– Что? – начал было Стивен, но опоздал.

Все уже пришло в движение. Фенд еще раз свистнул, и огромная голова опустилась так, чтобы он и Ашерн смогли взобраться на вурма. Эдрек и с ним еще одиннадцать воинов устремились к дальнему концу пещеры.

Стивена вновь охватили сомнения. Кто-то дернул его за рукав, и он обернулся. Перед ним стоял сефри, которого Стивен раньше не замечал, настолько древний, что даже в свете факелов мерещилось, будто его кости просвечивают сквозь тонкую кожу.

– Прости, патик, – прошептал старик, – быть может, ты хочешь наблюдать? Там, наверху, есть удобное место.

– Да, – кивнул Стивен, – пожалуй.

Он последовал за сефри, все больше поддаваясь тревоге. Он ощущал себя человеком из древней легенды про проклятого святого, запертого в бутылке. Человек имел право на одно желание, после чего святой бы его убил. И только двух вещей требовать было запрещено: избавления от смерти и гибели святого.

ГЛАВА 10 КОРАБЛИ

– Энни?

Она пришла в себя от осторожных прикосновений Остры.

– Со мной все хорошо, – сказала подруге Энни.

– Что произошло? Ты говорила с… с ним… а потом застыла, словно статуя.

– Ничего, – солгала Энни. – Я расскажу тебе позже. А пока вы все должны оставаться на месте и стоять спокойно. Мне нужно кое-что сделать, и меня не следует тревожить.

– Хорошо, Энни.

– Энни? – едва слышно прошептала Элис.

– Да, леди Берри?

– Не верьте ему.

– О, я ему не верю, – ответила Энни и уселась на полу, скрестив ноги.

Она закрыла глаза и представила себе, что находится в монастыре Святой Цер, в Лоне Мефитис. Энни сосредоточилась и попыталась вообразить там свет, выровняла дыхание и вскоре ощутила медленную пульсацию прилива под Инисом и глубокие тайные колебания земли.

Так продолжалось до тех пор, пока Энни полностью не успокоилась.

Наконец возник мерцающий свет, и ей вдруг показалось, что она распространяется вокруг, словно камень и вода Иниса и Новых земель становятся ее плотью и кровью. Узник оставался источником боли, точно гнойник, как и существо в Тенистом Эслене, но все это внезапно исчезло, когда тьма разлетелась осколками и Энни оказалась на лесной поляне. Хотя солнце стояло высоко в кристально чистом небе, она не отбрасывала тени и поэтому поняла, что наконец попала, куда хотела.

– Веры! – позвала она.

На миг ей показалось, что они не придут, но почти сразу же они вышли на поляну: четыре женщины в масках, одетые словно для бал-маскарада, похожие друг на друга и разные, как и положено сестрам.

Первая, стоявшая справа от Энни, была в темно-зеленом платье и насмешливой золотой маске. Ее волосы янтарными косами спадали почти до самых пят. Рядом с ней замерла шатенка в маске из кости и ржаво-красном платье. Третья Вера с серебристыми локонами была бледной, словно луна, в черном наряде и такой же маске. Последняя женщина скрывала свое лицо под белой маской, платье ее тоже было белым, а густые волосы – черными, как уголь.

– Вы изменились, – заметила Энни.

– Как времена года, как ветер и как ты, моя дорогая, – отозвалась первая Вера.

– Где вы были? – спросила Энни. – Я пыталась вас найти.

– Подобные посещения становятся все более затруднительными, – ответила Вера в костяной маске. – Появляются троны.

– Да, троны, – повторила Энни. – Одна из вас однажды сказала мне, что вы не в силах прозреть будущее. Но вы подобны целительницам, вы способны ощущать болезни мира и чувствуете, что необходимо сделать для его выздоровления.

– Это так, – ответила Вера в черном платье.

– Очень хорошо, – продолжала Энни. – Тогда скажите, что вы чувствуете сейчас? Я прошу вашего совета.

– Сейчас опасное время для советов, – ответила женщина, облаченная в зеленое, и развела руками.

Движение отбросило назад ее рукава, и Энни заметила то, чего не видела во время прежних встреч с Верами.

– Что это такое? – спросила она.

Женщина опустила руки, но Энни шагнула вперед.

– Все в порядке, – сказала одетая в белое сестра. – Она должна была однажды узнать.

Энни взяла Веру за руку, и у нее возникло странное ощущение, словно она коснулась чего-то скользкого. Однако рука послушно поднялась, чтобы Энни могла разглядеть вытатуированный на ней знак – черный полумесяц.

– На меня напал мужчина, носивший такую же отметину, – заметила Энни. – Возможно, ваш последователь?

Вера повернулась к сестре.

– Раз ты так уверена, что ей следует об этом знать, тебе и объяснять.

Губы под черной маской раздвинулись в улыбке.

– Энни, не думаю, что ты понимаешь, насколько важно для тебя занять троны: и трон Эслена, и тот сверхъестественный, который начинает появляться. Мы пытались тебе объяснить, но всякий раз ты рисковала собой, уступая эгоистическим желаниям.

– Я хотела спасти друзей от верной смерти. Разве это эгоистично?

– Ты все прекрасно понимаешь, но отказываешься это признать. Твои друзья не имеют значения, Энни. Судьба мира от них не зависит. Даже после всего, что тебе пришлось испытать, Энни, ты остаешься избалованной девчонкой, которая борется за то, чтобы хранить свое седло там, где оно ей не нужно, только потому, что оно принадлежит ей. Маленький ребенок, не желающий делиться своими игрушками, не говоря уже о том, чтобы с ними расстаться.

В Данмроге ты едва все не испортила. К худу или к добру, но мы решили, что ты должна расстаться со своими друзьями, чтобы иметь возможность видеть более ясно. Да, у нас есть последователи…

– Просто чудесные ребята, – прервала ее Энни. – Один из них пытался меня изнасиловать.

– Он не наш, – заговорила Вера с медовыми волосами и медоточивым голосом. – Его наняли наши слуги, ничего о нем не зная. Как бы там ни было…

– Как бы там ни было, вы убедили меня, что вам нельзя доверять. У меня и раньше были сомнения, но теперь я убедилась. Премного вас благодарю.

– Энни…

– Я дам вам еще один шанс. Вы понимаете, в каком я положении? Это вы способны увидеть?

– Да, – ответила самая бледная Вера.

– Ну, тогда, если вы так хотите, чтобы я стала королевой, укажите мне способ выбраться из тоннелей, не освобождая Узника.

– Ты не можешь его освободить, Энни.

– Неужели? И почему же?

– Это будет очень плохо.

– Это не объяснение.

– Он – скаслой, Энни.

– Да, и он обещал восстановить закон смерти и умереть. В этом есть подвох?

– Да.

– Какой?

Но они не ответили.

– Хорошо, – сообщила им Энни, – если вы мне не поможете, я сделаю то, что должна.

Вера с золотыми волосами шагнула вперед.

– Подожди. Женщина по имени Элис. Вы вдвоем можете спастись.

– Неужели? И как именно?

– Она прошла священный путь Спетуры. Если она добавит свою силу к твоей, вы сможете пройти мимо ваших врагов незамеченными.

– И это все, на что вы способны? А как насчет моих друзей? Женщины переглянулись.

– Правильно, они не имеют значения, – кивнула Энни и отвернулась. – Прощайте.

– Энни…

– Прощайте!

Лесная поляна разбилась, словно цветное стекло, и темнота вернулась.

– Ну, ты сравнила товары. Готова ли ты заключить сделку? – осведомился Узник.

– Ты можешь снять чары с тайных ходов? Заклинание, которое делает их непостижимыми для мужчин?

– Освободившись – да. Но только освободившись.

– Поклянись.

– Клянусь.

– Поклянись, что после освобождения ты поступишь так, как обещал: восстановишь закон смерти и умрешь сам.

– Клянусь всем, чем я являюсь, и всем, чем был прежде.

– Тогда опусти свою шею к моим ногам.

Последовала долгая пауза, а потом что-то тяжелое ударилось о пол рядом с Энни. Она подняла правую ногу и поставила на нечто большое, холодное и шершавое.

– Энни, что вы делаете? – спросила из темноты Элис. Ее голос звучал встревоженно.

– Квекскванех, – повысив голос, произнесла Энни, – я тебя освобождаю!

– Нет! – пронзительно закричала Элис.

Но было уже поздно.

Все конные враги были мертвы, и оставшиеся защитники внешнего бастиона бросились к бреши, пробитой катапультами Артвейра. Нейл был уже совсем рядом с проломом, когда что-то так сильно ударило его сверху по плечу, что он упал на колени.

Нейл тупо посмотрел на стоявшего над ним воина – тот поднимал меч, чтобы нанести смертельный удар. Лиранец неловко рубанул его по ногам. Клинок затупился после множества нанесенных ударов и не смог рассечь стальной сустав, но кости не выдержали и хрустнули – и одновременно вражеский меч обрушился на шлем Нейла.

В ушах у него зазвенело, но он неловко поднялся на ноги, приставил острие Бойцового Пса к горлу упавшего противника и надавил.

Нейл уже потерял счет времени, потери с обеих сторон были огромны. Он и восемь оставшихся на ногах рыцарей сражались с двадцатью воинами, вооруженными мечами и щитами. Еще были пять лучников на стене, которым угол обзора позволял вести по ним стрельбу. Подкреплению не удавалось прийти им на помощь, поскольку противник продолжал обстреливать узкий проход из баллист.

Нейл опустился на землю и прикрылся щитом, чтобы хоть немного восстановить дыхание. Защитники бастиона вели себя разумно, не пытаясь перейти в контратаку, а лишь упорно защищая брешь.

Нейл оглядел своих людей. Большинство отдыхало, как и он сам, вскинув щит и не обращая внимания на стрелы врага.

Он поднял руку, чтобы ощупать плечо, обнаружил, что из него торчит стрела, и выдернул ее. Онемевшее тело пронзила острая боль.

Он посмотрел на юного рыцаря, сэра Эдмона, который скорчился в ярде от него. Паренек был окровавлен с ног до головы, однако у него по-прежнему оставалось две ноги и две руки. Он больше не казался испуганным. Пожалуй, сейчас на его лице читалась лишь усталость.

Но, посмотрев на Нейла, юноша попытался улыбнуться. Потом выражение его лица изменилось, глаза уставились на что-то за спиной Нейла.

На мгновение Нейл испугался, что раны юноши смертельны – умирающие часто видят Тир-де-Сем перед тем, как покинуть этот мир.

Но Эдмон смотрел вовсе не за смертное небо, а поверх плеча Нейла, в сторону моря.

Рыцарь проследил за его взглядом, хотя на них вновь обрушился дождь стрел. Он был вознагражден изумительным зрелищем.

Паруса, сотни парусов. И хотя расстояние было огромным, он узнал лебединое знамя Лира, развевающееся над флагманским кораблем.

Нейл закрыл глаза и опустил голову, обращаясь с молитвой к святому Лиру, чтобы тот дал ему силы. Он открыл глаза, и его голос неожиданно обрел мощь.

– Все хорошо, парни! – закричал он. Сейчас Нейл мог бы поклясться, что слышит не себя, а отца, ведущего свой клан на сражение в Грангрете. – Это сэр Файл и флот, который поставит узурпатора на колени, если мы сделаем свое дело. А если нет, эти корабли будут уничтожены, и их команды пойдут ко дну; я достаточно хорошо знаю Файла, чтобы утверждать – он попытается пробиться в город, чего бы это ему ни стоило, будет Торнрат по-прежнему в руках Роберта или нет.

Нам нужно пройти совсем недалеко. Нас восемь против двадцати, на каждого приходится немногим больше двух врагов. Святой Ньюден любит такие расклады. Мы все умрем, сегодня или в другой день. Вопрос только в том, как: с мечом, поющим в руках или ржавеющим в ножнах?

Он встал, из его груди вырвался боевой клич МекВренов, и остальные последовали его примеру. Некоторые кричали, другие взывали к святым битвы. Сэр Эдмон молчал, но на его лице отразилась та мрачная радость, которую так хорошо знал Нейл.

Плечом к плечу они устремились вверх по склону.

На сей раз, когда два отряда сошлись, оглушительного грохота не последовало; лишь сомкнулись щиты, и защитники ответили ударом на удар. Нейл дождался вражеского выпада, а потом вооруженной рукой прижал оружие противника к своему Щиту. Эдмон тут же воспользовался этим и рассек пойманную в ловушку руку.

– Держите строй! – закричал Нейл.

Воин в его душе мечтал о том, чтобы рвануться вперед, на место павшего, в глубь рядов противника, но при таком численном преимуществе врага это было бы глупо. Только сохраняя строй, они могли на что-то рассчитывать.

Один из самых крупных людей, которых когда-либо видел Нейл, врезался сзади в ряды вражеских воинов. Он был на полторы головы выше любого из остальных, по его плечам разметалась желтая грива, а по татуировкам Нейл узнал уроженца Вейханда. Его меч был длиннее роста иного человека, и он держал его двумя руками.

Нейл мог только беспомощно наблюдать, когда великан потянулся поверх собственного строя, схватил сэра Калла за плюмаж на шлеме и рванул на себя, перебросив через стену щитов, где его товарищи тут же искромсали рыцаря на куски.

С криком бессильной ярости Нейл врезался щитом в стоящего перед ним врага. Он бил снова и снова, а когда после третьего удара противник опустил свой щит, Бойцовый Пес обрушился на его шлем с такой силой, что кровь брызнула из носа поверженного врага.

Указывая мечом на великана, Нейл закричал:

– Вейхандер! Тейн атей вас гот ат мейн пикен!

Его оскорбление возымело действие: лицо великана, и без того красное, совершенно побагровело. Он бросился к Нейлу, ломая линию щитов своих товарищей, которую должен был защищать.

– Что вы сказали? – задыхаясь, прокричал сэр Эдмон.

– Я расскажу тебе, когда ты станешь постарше, – ответил ему Нейл. – И пусть простят меня святые за оскорбление женщины, которую я никогда не встречал.

Пока вейхандец до него не добрался, Нейл вступил в схватку с воином, который занял освободившееся место перед ним. Противник слегка опустил щит – возможно, это был обманный маневр. Нейл тотчас же поднял свой щит вверх, а потом быстро опустил его – так, что его заостренный конец зацепил гарду врага, тот потерял равновесие и упал на одно колено. Нейл тут же нанес ему сокрушительный удар по шлему рукоятью Бойцового Пса.

Враг с ревом бросился на Нейла, оба потеряли равновесие и заскользили вниз по склону, образованному обрушившейся стеной бастиона. Лиранец вновь ударил, но ему не хватало сил для замаха; ноги и руки вдруг словно бы налились свинцом.

Тогда Нейл бросил меч и попытался нашарить на поясе кинжал. Он нашел его, но обнаружил, что противнику та же мысль пришла в голову чуть раньше – кончик его кинжала заскреб по нагрудной пластине Нейла. С проклятьями лиранец вытащил свое оружие, но опоздал – чужой клинок нашел сбоку место сочленения доспехов и вонзился между ребрами Нейла.

Сдержав крик, Нейл воткнул кинжал под нижний край вражеского шлема. Противник хрипло застонал, дернулся и больше уже не двигался.

Нейл со стоном сбросил с себя его тело и попытался встать, но прежде, чем ему это удалось, до него добрался великан. Лиранец лишь успел поднять щит и принять на него удар огромного меча. Щит хрустнул.

Великан изготовился бить снова, но Нейл выпрямился и ударил вейхандца в челюсть тем, что осталось от его щита. Враг отступил назад и упал.

К несчастью, Нейл не устоял тоже.

Задыхаясь, он отбросил щит и поднял Бойцового Пса. В нескольких ярдах от него вейхандец поднимался ему навстречу.

Нейл бросил взгляд назад и увидел, что Эдмон и четыре других рыцаря все еще держат строй; защитников бастиона, кажется, больше не осталось. Сэр Эдмон начал спускаться по склону в сторону вейхандца.

– Нет! – закричал Нейл. – Держитесь вместе, разыщите осадные машины. Их должны охранять, хоть немного. Держитесь вместе, убедитесь, что разрушили хотя бы одну. Только потом двигайтесь дальше.

Вейхандец посмотрел на Эдмона и остальных, а потом мрачно улыбнулся Нейлу.

– Как твое имя? – спросил Нейл у великана.

Его враг немного помедлил.

– Слаутвулф Твэйрхейсон.

– Слаутвулф, я дважды приношу извинения. Один раз за то, что сказал о твоей матери, а второй – за то, что убью тебя.

– Первого будет вполне достаточно, – ответил Слаутвулф, поудобнее перехватывая меч. – Тупой мерзавец. Ты едва способен поднять свое оружие.

Нейл прижал левую руку к ране в боку, хотя и понимал, что это бесполезно, кровь ему не остановить.

Слаутвулф устремился вперед, его меч описал сверкающую дугу, чтобы рассечь врага пополам. Нейл намеревался уклониться от удара лишь на волос, чтобы сразу атаковать в ответ, но споткнулся, отступая назад, и едва не упал. Меч просвистел мимо на порядочном расстоянии, и вейхандец снова двинулся на него.

На сей раз Нейл пропустил вражеский клинок вплотную к себе, как и собирался, и нанес ответный удар. Однако Слаутвулф это предвидел. Вместо того чтобы отводить меч для нового замаха, на что ему не хватало времени, он просто ударил его рукоятью по шлему Нейла. Нейл успел согнуть колени и рухнул, одновременно бросая тело вперед и стараясь со всей силы достать клинком противника. Он опрокинулся на спину, а удивленное лицо Слаутвулфа смотрело на него сверху.

– Мне понадобился всего один удар, – сказал Нейл.

– Да, – пробормотал Слаутвулф, выплевывая изо рта сгусток крови; огромный меч выпал из его рук.

На вейхандце под одеждой не было доспехов, и Бойцовый Пес прошел сквозь пах, внутренности и легкие.

Нейл успел откатиться в сторону, прежде чем великан рухнул на него. Некоторое время они лежали рядом и смотрели друг на друга.

– Не беспокойся, – хрипло проговорил Нейл на вейхандском. – Святой Вотен тебя любит. Я вижу, как его валькирия спускается за тобой.

Слаутвулф попытался кивнуть.

– Тогда до встречи в Валросне.

– Я немного задержусь, – ответил Нейл.

Он уперся кулаком в землю и попытался встать. Однако стрела сбила его с ног.

«Я просто немного полежу, – подумал он, – соберусь с силами…»

И Нейл закрыл глаза, прислушиваясь к своему хриплому дыханию.

«Корабли», – вспомнил он, и ему захотелось еще раз их увидеть.

Ему казалось, что кто-то зашил ему глаза. Невероятным усилием Нейл сумел их открыть, однако увидел лишь тело Слаутвулфа. С трудом втянув в себя воздух, он повернул голову в сторону моря.

Еще одна стрела ударила ему в нагрудную пластину.

«Правильно. Глупо, – устало подумал он, – теперь они знают, что ты еще жив».

Но больше ему не нужно было двигаться. Теперь он видел корабли. Лирские корабли. Удалось ли ему их спасти? Если Эдмон и остальные сумеют уничтожить хотя бы одну из осадных машин, Артвейр рискнет вновь бросить людей в атаку и захватить бастион. А если учесть, какое выгодное положение он занимает, не пройдет и дня, как ворота Торнрата будут взяты. Им даже не потребуется занимать всю стену, достаточно пропустить корабли через одну из огромных арок.

Если…

Перед его глазами все плыло, пока паруса и море не слились в единое целое. Нейл заморгал, но все лишь помутнело еще сильнее. Спустя какое-то время ему еще раз удалось сфокусировать взгляд, но вместо моря он теперь видел лицо, бледное, точно молоко, с высокими скулами и такими синими глазами, что они казались слепыми. Сначала он подумал, что это валькирия, о которой он солгал С лаутвулфу.

Но потом понял, кто это.

– Дева-Лебедь, – прошептал он.

«Бринна, – казалось, поправила она. – Помнишь? Мое настоящее имя Бринна».

Он вспомнил, как целовал ее.

Нейл знал, что ему следовало бы думать о Фастии, но когда свет померк, он смог удержать в сознании лишь лицо Бринны.

ГЛАВА 11 СВОБОДЕН!

Стивен ступил на карниз и содрогнулся. Ему показалось, что взгляду пришлось погрузиться на добрую лигу в пустоту под ногами, прежде чем тот не достиг верхушек деревьев и камней. В действительности расстояние не могло быть настолько велико, ведь Стивен различал фигурки прайфека и его людей, въезжающих в ущелье.

Он еще крепче сжал руку Землэ.

– Если я здесь останусь, меня вырвет, – сказал он.

– Под твоими ногами камень, – успокаивающе сказала она. – Просто помни об этом. Ты не упадешь.

– Но если подует сильный ветер…

– Вряд ли, – заверила его Землэ.

– Посмотри туда, – окликнул Йоне, древний сефри, который привел их сюда.

Он вытянул вперед руку и поморщился, когда на ладонь упал луч света. Фенду и его воинам было проще – клонящееся к западу солнце уже не могло проникнуть в долину.

Стивен осторожно наклонился вперед и увидел, куда указывает старик: глубокий водоем. Голубые воды вдруг расступились, и оттуда, словно по команде Йоне, вынырнул вурм – или криим?

– Святые, – взмолился Стивен, – сделайте так, чтобы я не ошибся в своем решении.

Эспер замер на мгновение, а потом схватился за висящий на спине сверток, проклиная свое невезение. Как и следовало ожидать, отличная возможность пристрелить тварь подвернулась ему как раз тогда, когда лук не был натянут.

Он вытащил водонепроницаемый мешочек и рванул завязки, но не так-то просто управиться со скользким от воска шнурком, особенно если то и дело отвлекаешься, чтобы взглянуть на вурма. Тем временем тварь ухватилась за деревья своими короткими передними лапами и вытащила себя из водоема, поднявшись почти до той высоты, где устроился Эспер. Превосходная мишень…

Он услышал резкий свист и внезапно сообразил, что вурм – не единственной, кто выставил себя легкой мишенью. Стрела ударилась о камень за спиной лесничего. Значит, единственное место, откуда она могла взяться, это…

Верно.

На загривке чудовища сидели Фенд с приятелем, причем приятель уже снова целился в Эспера. Лесничий, ругаясь сквозь зубы, полез выше, и тут стрела с красным оперением ударила в его сапог. Эспер не почувствовал боли, но потерял равновесие и качнулся к обрыву. Он замахал руками, чтобы не упасть…

…и увидел, как его лук, тетива и черная стрела падают вниз.

– Проклятье! – прорычал он.

Лишь одно биение сердца Эспер решал, что делать дальше. Затем он прыгнул к ближайшей верхушке дерева, примерно в пяти королевских ярдах под ним.

Присутствие Узника по спирали раскручивалось вокруг, распространяясь все шире с каждым мгновением, и кости Энни ныли, словно в них вгрызалась пила.

«Свободен».

Слово ударило, как будто Узник каким-то образом поместил его в свинцовый слиток и швырнул в нее. У Энни перехватило lыхание, казалось, ее сердце от ужаса растеклось водой. Уверенность, власть, сила духа – все исчезло, и Энни оказалась мышкой на открытом поле, на которую с небес падает ястреб.

«Свободен».

В слове не прозвучало ни радости, ни возбуждения, ни облегчения. Это был самый зловещий звук, что когда-либо доводилось слышать Энни. Из ее глаз брызнули слезы, она отчаянно задрожала. Она обрекла всех на гибель, разрушила все…

«Св-о-обо-о-оде-е-е-н!»

Ее пронзительный крик потонул в громовом грохоте… А потом… ничего. Узник исчез.

Энни потребовалось довольно много времени, чтобы взять себя в руки. Она услышала, как рыдают ее спутники, и поняла, что не одна, но от этого не перестала ощущать себя униженной и раздавленной.

Наконец, вечность спустя, Остра собралась с духом и зажгла фонарь.

Глаза подтвердили, что темница опустела. Помещение оказалось гораздо большим, чем предполагала Энни.

– Что вы сделали? – слабым голосом спросила Элис – О, святые, что вы сделали?

– Т-то, что сочла наилучшим, – пробормотала Энни. Я должна была что-то предпринять.

– Я ничего не понимаю, – признался Казио.

Энни попыталась было объяснить, но к горлу подступил слезы.

– Подожди, – прошептала она. – Подожди немного, и я попытаюсь…

Неожиданно что-то обрушилось на потайную дверь снаружи.

– Нас нашли! – вскрикнула Остра. Казио поднялся на ноги и обнажил клинок. Он стоял не слишком твердо, но его вид придал Энни мужества. Она решила бы сильной.

– Узник обещал убить людей Роберта.

– Боюсь, он тебе солгал, – предположила Элис.

– Посмотрим, – ответила Энни.

– Кто-нибудь, дайте мне оружие, – раздался тихий, но решительный голос принца Чейсо. – Мне нужно оружие.

Казио поймал взгляд Энни, она кивнула, и он протянул сафнийцу кинжал. Потом вителлианец посмотрел на троих гвардейцев, смутно припоминая, что еще недавно их было четверо. Что случилось с четвертым?

Впрочем, после того как ему только что завязали душу узлом, Казио уже ничего не могло удивить.

– Назовите ваши имена, – обратился он к воинам.

– Сэр Ансгар, ответил один из них, с небольшой бородкой. – А это мои товарищи, Престон Викарс и Куэлм МекВорст.

– Проход узкий, – начал Казио. – Придется идти по одному. Я пойду первым, а вы сами решайте, кто будет за кем.

– Я поклялся сэру Лифтону, что первым встречу врага, – сказал Ансгар. – Надеюсь, вы позволите мне исполнить мою клятву.

Казио хотел было возразить, но вспомнил, что Ансгар облачен в доспехи. Пожалуй, в сложившихся обстоятельствах у рыцаря больше шансов.

– Я уступаю вам очередь, – согласился вителлианец. – Но, пожалуйста, не убивайте всех, оставьте нескольких и для меня.

Ансгар кивнул, и Казио пропустил его вперед. Фехтовальщик надеялся, что в самое ближайшее время в голове у него прояснится. Хорошо еще, враг не вломился раньше, когда все они были вконец беспомощными. Возможно, людей Роберта тоже зацепило.

Надо будет потом, когда все кончится, спросить у Энни, что это за чертовщина на них накатила.

– Может быть, они не сумеют проникнуть внутрь… – начала Остра, но смолкла, когда камень прорезала полоса мерцающего света.

Спустя мгновение исчезла не только дверь тайного хода, но вместе с ней и изрядный кусок стены.

– Святые!.. – выдохнула Энни. – У него меч Рока.

Через образовавшуюся брешь в помещение шагнул Роберт Отважный. Сэр Ансгар заступил было ему дорогу, но остановился, когда узурпатор вскинул руку.

– Погодите минутку, – сказал он.

Ансгар оглянулся на Энни.

– Ваше величество?

– Делай, как он сказал, – подтвердила Энни. – Чего ты хочешь, Роберт?

Роберт покачал головой.

– Поразительно. Он исчез, не так ли? Ты его отпустила.

– Верно.

– Почему? Что он мог тебе обещать? Впрочем, я могу догадаться. Он сказал, что поможет меня победить. Однако вот он я, стою перед тобой, целый и невредимый.

– Мы еще и не начали сражаться, – вмешался Казио.

– Тебя кто-то просил высказаться? – презрительно поинтересовался Роберт. – Я понятия не имею, кто ты такой, но не припоминаю, чтобы ее величество или я позволяли тебе заговорить. Можешь ударить меня, если хочешь, только не надо пачкать мой язык своим смехотворным акцентом.

– Я позволяю Казио говорить, – вмешалась Энни. – А вот тебе – нет, если только ты не собираешься молить о прощении за свое предательство.

– Мое предательство? Дорогая Энни, ты только что спустила на мир последнего скаслоя. Ты хотя бы представляешь, как долго он это планировал? Это ведь он подучил твою мать меня проклясть, это из-за него я стал таким, каков я есть, нарушив закон смерти. И ты поддалась на его обман, предала весь свой народ. Твое предательство намного превзошло мое – так сияние солнца заставляет меркнуть звезды.

– Ты не оставил мне выбора, – ответила Энни.

– О, ну, если дело в этом… Нет, погоди, у тебя было по меньшей мере две другие возможности. Ты могла отказать ему и сдаться мне. Или сражаться со мной и умереть.

– Или сражаться с тобой и жить, – вновь заговорил Казио.

– Ты начинаешь меня раздражать, – сообщил Роберт, подняв сверкающий клинок и направив его на вителлианца. – Сдавайся, Энни, и все вы останетесь жить, обещаю тебе.

Казио так никогда и не узнал, что ответила бы ему Энни, поскольку вперед, гневно взревев, неожиданно бросился Чейсо.

Узурпатор вскинул свое жуткое оружие, но недостаточно быстро, и сафниец вонзил одолженный кинжал в грудь заклятого врага. Роберт ударил Чейсо по голове рукоятью своего меча, и перемирие кончилось. Начался бой.

Люди Роберта ворвались в комнату. Казио прыгнул к принцу, но его опередил Ансгар, чей удар вполне мог бы обезглавить Роберта, если бы тот не пригнулся, вонзив меч Рока в живот рыцарю. Клинок прошел сквозь доспехи и тело, словно сквозь масло, разрубив корпус надвое.

– А теперь твоя очередь, – сообщил Роберт, поворачиваясь к Казио.

Однако Казио уже приходилось сражаться с людьми, не способными умереть, да и с клинком, удар которого нельзя было парировать, он имел дело. Как только Роберт приготовился к атаке, фехтовальщик сделал длинный выпад и провел укол в запястье принца. Роберт зарычал и попытался разрубить Акредо, но Казио легко отвел свое оружие и еще раз проткнул руку противника. Затем, уклонившись от следующего замаха, вителлианец поразил принца в плечо.

– А мечник из тебя не очень, верно? – с усмешкой заметил Казио, упруго спружинив на полусогнутых ногах. – Даже с таким мечом.

Роберт бросился на него, но вителлианец вновь увел свой клинок в сторону, сам отступил на шаг, пропуская противника мимо себя, точно обезумевшего быка, и вывел Акредо наверх прямо на его пути. Узурпатор напоролся на острие его шпаги с такой силой, что опрокинулся на спину. Казио с удовлетворением посмотрел сверху вниз на упавшего врага.

– Зо дессратор, нип зо чиадо, – напомнил он.

Однако ему пришлось произнести эту фразу быстро, поскольку бойцы Роберта, среди которых были почему-то и женщины тоже, уже столпились вокруг. Казио встал, по возможности загородив собой Энни, и встретил двух, потом трех и наконец четырех противников. Он увидел, как пали Престон и Куэлм, и это означало, что он остался один между тремя женщинами и толпой врагов.

Что еще хуже, Казио увидел, как зашевелился Роберт, промокая куском ткани пробитую голову.

– Убейте всех! – раздался приказ узурпатора. – Мое терпение кончилось.

Эспер обхватил руками ствол ели и стиснул зубы, когда верхние ветви поддались и он съехал по стволу чуть ниже. Аромат смолы ударил ему в ноздри, верхушка дерева согнулась под его тяжестью, и лесничий вдруг почувствовал себя мальчишкой, веселья ради катающимся верхом на молоденьком деревце.

Однако ель не собиралась клониться до самой земли, поэтому он отпустил ствол до того, как дерево отбросило его назад, начав выпрямляться. Ему пришлось еще пять королевских ярдов лететь до неглубокого озерца, не успокоившегося после появления вурма.

Эсперу повезло – там, где он упал, под водой не оказалось ни валуна, ни бревна. Хотя удар о поверхность был таким сильным, словно невидимый великан с размаху отвесил Белому оплеуху.

Однако боль лишь подстегнула его, и Эспер мгновенно вскочил на ноги, подняв тучу брызг на мелководье. Для начала неплохо было бы понять, что происходит.

Вурма видно не было, зато лесничий прекрасно слышал, как тот с треском продирается через лес. Развернувшись, Эспер побежал к основанию утеса, вопреки всему надеясь, что сумеет найти свой лук и драгоценную стрелу. Но волна, отступая, оставила за собой толстый слой хвороста, листьев и хвои. Потребовалось бы немало времени, чтобы отыскать оружие.

Вурм по-прежнему еще не показался, однако Эспер, не откладывая, обнажил кинжал и потянулся к топору. И тут его рука наткнулась на рог, который он прежде засунул за пояс. Лесничий вытащил его и взял в ладони.

Почему бы и нет? В конце концов, терять ему было уже нечего.

Эспер поднес рог к губам, набрал полную грудь воздуха и извлек пронзительно высокую ноту, которую так хорошо помнил. Даже после того, как воздух в его легких иссяк, звук упрямо не хотел стихать.

Потом он все же смолк, а вурм подбирался все ближе и ближе.

Эспер добрался до основания утеса; судьба благоволила к нему – лук застрял среди нижних ветвей эверика. Однако стрелы Белый так и не нашел, а вурм…

…неожиданно свернул в сторону и устремился к выходу из ущелья.

Но кто-то продолжал приближаться, кто-то ростом с человека, но двигающийся с поразительной для такового скоростью.

– Проклятье, – простонал Эспер. – Неужели это еще один из этих окаянных…

Но тут в сгущающихся сумерках тускло блеснул клинок монаха.

Высокая чистая нота пропела в вечернем воздухе. Стивен окаменел.

– Что это? – спросила Землэ.

– Я знаю этот рог, – ответил Стивен. – Рог Тернового короля. Тот, в который я трубил, тот, которым я его вызвал.

– И кто в него трубит сейчас и зачем?

– Понятия не имею, – рассеянно бросил Стивен.

А криим внизу повел себя необычно. Вместо того чтобы двигаться прямо к прайфеку и его людям, он зачем-то пополз между деревьями в сторону утеса и лишь после того, как пропел рог, вернулся к прежнему направлению, навстречу вражескому отряду.

Стивен ощутил трепет, когда шеренга из восьми всадников атаковала чудовище. Есть ли у них хоть один шанс? Рыцарь, лошадь, доспехи, бешеная скачка – все это, сосредоточенное в стальном острие копья, было грозной силой.

Теперь он видел и воинов-сефри: двенадцать легких фигур, стремительно приближающихся к людям прайфека. Он заметил странное мерцание их клинков и понял, что они вооружены мечами Рока, как тот рыцарь, с которым ему и его товарищам довелось сражаться в Данмроге.

Ряд всадников разбился о криима, как волна о скалу, вот только волна обычно отступает обратно в море. Люди и лошади остались неподвижно лежать на земле.

Бесславный конец.

У Стивена мурашки пробежали по коже и волосы встали дыбом. Его била дрожь, и вовсе не от холода.

– Рог… – пробормотал он.

– Что это? – воскликнула Землэ, указывая в сторону приближающейся темной тучи.

Однако очень скоро Стивен сообразил, что это вовсе не туча; это была стая из летящих вместе тысяч мелких существ.

– Птицы, – ответил он.

Они были самых разных видов – вороны, ласточки, лебеди, ястребы, кроншнепы. И все они кричали или пели, поднимая страшный шум, самую странную какофонию, какую Стивену приходилось слышать. Оказавшись над долиной, птицы начали по спирали снижаться к лесу, словно живой смерч.

Но и лес вел себя не менее странно. До самого горизонта все пришло в движение; деревья, сплетая ветви, клонились друг к другу. Стивен вспомнил, что нечто похожее сотворило песнопение дреодов с железным дубом, на котором он и его товарищи спасались от слиндеров, но, если это и была та же самая магия, на этот раз она действовала куда более сильно.

– Святые!.. – выдохнула Землэ.

– Не думаю, что святые приложили к этому руку, – пробормотал Стивен, наблюдая, как птицы снижаются к ожившему лесу и исчезают в нем, словно их проглатывает огромная пасть.

И тогда лес и птицы начали словно бы лепить из себя нечто, складываться в гигантский силуэт. Стивен уже видел эту фигуру, только на сей раз она была много больше, чем раньше, около тридцати королевских ярдов высотой.

И вот уже Терновый король вырвал корни из земли и целеустремленно зашагал в сторону криима. Ветвистые оленьи рога стремительно вырастали у него на голове, пока он шел.

Эспер ждал до последнего и только потом метнул топор. Монах попытался увернуться, но очень трудно перенаправить удар, когда рубишь с размаху. Так что монах промахнулся, и его меч впустую рассек воздух, вместо того чтобы снести лесничему голову.

Эспер обернулся и увидел, что его противник уже торопится повторить попытку. Бросок топора оказался удачным, лезвие оставило глубокую рану на правой руке монаха. Брошенный меч валялся в пропитанном водой мху, по разрубленному плечу струилась кровь.

Если рана и замедлила движения монаха, Эсперу это не очень помогло. Левый кулак врага описал дугу, причем с такой быстротой, что Белому показалось, что сам еле ворочается, словно под водой. А потом костяшки пальцев монаха впечатались ему в челюсть. Лесничий почувствовал запах крови, голова загудела, словно колокол, и он с трудом удержался на ногах.

Следующий удар пришелся ему в бок и сломал несколько ребер.

С невнятным криком Эспер выбросил левую руку с кинжалом, рассчитывая вонзить его в почки врага, но лезвие рассекло пустоту – монах удивительно ловко извернулся, а сам лесничий врезался в дерево.

Перед его глазами заплясали черные и красные пятна. Эспер откатился в сторону и попытался встать, сплевывая осколки зубов. Наконец он вцепился в небольшое деревце и, опираясь на него, вздернул себя на ноги.

И только после этого Эспер понял, что одна из них сломана.

– Проклятье! – буркнул он.

Монах подобрал меч и вернулся к Белому, сжимая оружие в левой руке.

– Меня зовут Ашерн, – представился он. – Брат Ашерн. Я бы хотел, чтобы ты знал – в этом нет ничего личного. Ты хорошо сражался.

Эспер поднял кинжал и закричал, пытаясь заглушить стук приближающихся копыт, но в последнее мгновение Ашерн тоже услышал его и повернулся. Лесничий в отчаянии бросился вперед, хотя перед глазами все застила красная мгла.

Огр на всем скаку поднялся на дыбы и ударил монаха копытами. Однако Ашерн успел нанести страшный удар мечом, который рассек шею могучего жеребца и, продолжив разворот, умело блокировал отчаянный выпад Эспера.

И в этот момент его таки настиг Огр. Копыто коня опустилось на голову монаху, и череп хрустнул.

Эспер упал, а рядом рухнул на землю и его конь. Кровь ручьем вытекала из его рассеченной шеи. Задыхающийся лесничий подполз к Огру, надеясь, что сумеет как-нибудь перевязать рану, но, увидев ее вблизи, понял, что это безнадежно. Тогда Эспер обнял голову жеребца и принялся нежно гладить его морду. В глазах Огра застыло удивление. Лесничий еще никогда не видел его таким растерянным.

– Старина… – вздохнул Эспер. – Ты никогда не мог оставаться в стороне во время боя, верно?

Красная пена запузырилась на ноздрях Огра, словно он пытался ответить хозяину.

– Спасибо тебе, старый друг, – сказал Эспер. – А теперь ты сможешь отдохнуть, верно? Просто отдыхай.

Он продолжал гладить жеребца до тех пор, пока тот не испустил последний вздох и жизнь не ушла из его налитых кровью глаз.

И еще некоторое время после этого.

Когда Эспер наконец поднял голову, в четырех ярдах от себя он увидел чехол с черной стрелой.

Мрачно кивнув самому себе, Эспер натянул на лук тетиву и пополз туда, где приметил ветку, подходящую для костыля. В сломанной ноге пульсировала боль, но он старался не обращать на нее внимания. Подобрав стрелу, он заковылял на шум сражения.

ГЛАВА 12 СОВЕРШЕННЫЙ КЛИНОК

Казио сделал длинный выпад, и Акредо вошел в глазницу мечника. Справа на дессратора летел вражеский клинок, а шпага была занята убийством, и пришлось защищаться левой рукой. Ему повезло – он сумел принять на предплечье лезвие плашмя, но боль была ужасной.

Освободив окровавленный Акредо, Казио парировал следующий удар. Он продолжал отступать, и больше всего на свете его сейчас волновал один вопрос: как скоро он упрется в стену. Пользуясь преимуществом открытого пространства, люди Роберта теснилиего справа и слева широким строем, заставляя пятиться все быстрее, чтобы не оказаться окруженным. Казио понимал, что сможет убить еще одного или двух врагов, а потом чей-нибудь мясницкий тесак отрубит от него кусок настолько большой, что сражаться будет невозможно. Что он собирается делать дальше, Казио не представлял.

Нет. Такие мысли нельзя к себе подпускать. Он никогда не позволит им схватить Остру и Энни.

Он углубил и замедлил дыхание, заставив себя расслабить мышцы, которыми не пользовался.

З'Акатто пару раз рассказывал ему о «чиадо сиво», или «совершенном клинке», состоянии единения с оружием, которое позволяет истинному дессратору творить настоящие чудеса. Бывали случаи, когда Казио чувствовал, что почти достиг такого состояния. Надо забыть о победах и поражениях, о жизни и смерти, о страхе и превратиться в чистое движение…

Защита, атака, защита, отступление, вдох, чувствовать клинок продолжением руки, позвоночника, сердца, разума…

«Они не могут меня ранить, – думал он. – Здесь нет ничего, что можно ранить, только клинок».

И одно долгое, прекрасное мгновение он был клинком. Совершенство слияния… Каждое движение было верным, каждое решение лучшим. Еще двое врагов пали, и еще двое, и он больше не отступал. Он контролировал ритм, работу ногами, поверхность, по которой перемещался…

На долгое мгновение. Но, осознав это состояние, он потерял отстраненность, необходимую для того, чтобы поддерживать его, и атака Казио запнулась, когда места павших врагов заняла следующая пара. Он вновь отступил, чувствуя, как на него наваливается безысходность – люди Роберта начали его окружать.

Он понял, что потерял из виду девушек, в его душе вспыхнула отчаянная надежда, что мгновения «чиадо сиво» подарили им возможность спастись.

«Даже ты мог бы гордиться мной, З'Акатто», – подумал он, краем глаза заметив нового бойца, обходящего его сбоку.

Но нет, не его, а людей Роберта.

И это был не один боец, а целая армия.

Новоприбывшие не носили доспехов, они сражались при помощи длинных кривых ножей и стреляли из коротких мощных луков. Очень скоро все противники Казио были повержены. И он, задыхаясь, остался стоять в защитной стойке, не будучи уверен, что не окажется следующим. Лишь то, что эти люди были врагами Роберта, еще не делало их друзьями Энни.

Но те из них, что оказались к нему ближе прочих, лишь улыбнулись ему, кивнули и закончили свою кровавую работу. Казио прикинул, что их не меньше пятидесяти.

И запоздало понял, что все они сефри.

Народ Двора Гобеленов наконец-то выбрал, за кого сражаться.

Эспер остановился, хватая ртом воздух. Интересно, когда в последний раз кто-нибудь наблюдал нечто подобное? Сначала ему показалось, что его разум парализовало от потрясения, потом – что он и вовсе утратил разум.

Он видел их, потому что от леса на пол-лиги вокруг ничего не осталось. Терновый король, как и раньше, напоминал человека с оленьими рогами на голове. Только на этот раз человеческого в нем было все же меньше, чем в прошлые встречи. Гораздо меньше.

Они с вурмом намертво сцепились в схватке. Гигантский змей обвил Тернового короля тугими кольцами, как черный полоз – зазевавшуюся полевку, а король пытался придушить чудовище.

На глазах Эспера из огромной пасти змея выплеснулся поток зеленого яда – уже не просто тумана, а тягучей жидкости, окатившей властелина леса. Отрава прожгла в плоти Тернового короля дымящиеся дыры, однако раны мгновенно затянулись.

Фенда нигде не было. Седло оставалось пустым, а торопливый осмотр местности не дал результатов. Только чуть в стороне кипело сражение между людьми прайфека и еще каким-то отрядом. Подробностей Эспер разобрать не мог.

Вспышка боли и жара в ноге напомнила ему, что он может вот-вот потерять сознание. Если он хочет выполнить свое намерение, медлить больше нельзя.

А в намерении своем Белый был тверд. Он больше не собирался раздумывать; у него не осталось сомнений.

Эспер точно знал, на чьей он стороне.

Осторожно открыв футляр, он вытащил черную стрелу. Ее наконечник мерцал, словно сердцевина молнии.

Прайфек сказал, что стрелу можно было использовать семь раз. Когда ее получил Эспер, осталось только два. И однажды он уже пустил ее в ход, чтобы убить уттина и спасти жизнь Винне.

Остался один раз.

Эспер наложил стрелу на тетиву, прицелился, прикинул ветер, наблюдая за завитками испарений вокруг могучих противников, и постарался успокоить свои подрагивающие мышцы.

Один глубокий вдох, второй, третий… Наконец Эспер почувствовал выстрел и спустил тетиву. Он смотрел, как вспышка света стремительно удаляется от него, а потом исчезает в основании черепа вурма.

Лесничий поймал себя на том, что задерживает дыхание. Ему не пришлось долго ждать. Вурм издал пронзительный вопль, от которого содрогнулись скалы, и его тело выгнулось, изрыгая яд. Терновый король схватил вурма за хвост, оторвал от себя и швырнул в лес. Часть руки короля оторвалась и улетела вслед за тварью, и он пошатнулся, когда огромные куски его тела начали отваливаться. Он ухватился за дерево, чтобы устоять на ногах, но продолжал таять.

– Грим! – пробормотал Эспер и закрыл глаза. Он сполз на землю по стволу ели, на которую опирался, наблюдая, как огромные кольца вурма вздымаются над деревьями и опадают. С каждым мгновением треск ломающихся стволов становился все тише.

Тернового короля Эспер больше не видел вовсе. Изнеможение навалилось на лесничего, и вместе с ним – облегчение. Что ж, по крайней мере, одно дело сделано.

Он понимал, что должен попытаться вправить сломанную кость, но сначала ему было необходимо отдохнуть. Он вытащил флягу с водой и напился. Все запасы провизии остались в седельных сумках Огра, но есть пока не хотелось. Хотя подкрепиться было бы полезно…

Эспер вскинулся и понял, что задремал. На него смотрел Терновый король.

Теперь он был лишь вдвое выше человека, а лицо, покрытое легким коричневым мехом, обрело почти человеческие черты. Травянисто-зеленые глаза внимательно изучали лесничего, и Эсперу показалось, что легкая улыбка тронула губы владыки чащ.

– Ну что ж, я поступил правильно, да? – спросил Эспер. Он никогда не слышал, чтобы Терновый король говорил. Не услышал и сейчас. Но тот подошел ближе, и Эсперу вдруг показалось, что он окунулся в саму жизнь. Он уловил аромат дуба и цветущей яблони, соль и свежесть моря, запах лосихи в течке. Он вдруг стал огромным, словно земля была его кожей, а деревья волосами, и его душа наполнилась невероятной радостью – нечто подобное он испытывал лишь в юности, когда голышом бегал по лесу и взбирался на дубы, переполняемый любовью к миру.

– Я никогда не знал… – начал он.

А потом все кончилось – резко, как ломается кость. Блаженство вытекло из Белого, как кровь из перебитой вены, когда глаза Тернового короля широко раскрылись, а рот распахнулся в беззвучном крике.

И в его груди вспыхнула крошечная сердцевина молнии…

Король посмотрел ему в глаза, и этот взгляд пронзил Эспера насквозь. А потом стоявший властелин леса распался в прах, рухнул грудой листьев и мертвых птиц.

Эспер попытался вдохнуть, но запах осени забил ему глотку, и он прижал руки к ушам, пытаясь заглушить пронзительный плач, сотрясающий землю и деревья, словно все, что было в мире живого и дикого, скорбело по своему повелителю.

На миг, словно выхваченная из мрака вспышкой молнии, ему предстала жуткая картина: леса обращаются в пыль, огромные, заросшие травой равнины опустошаются, лиги иссохших костей белеют под безжалостным солнцем…

– Нет!.. – простонал Эспер, когда ему наконец удалось сделать вдох.

– О да, – возразил хорошо ему знакомый голос.

В нескольких королевских ярдах от того места, где только что высился Терновый король, стоял Фенд с луком в руке и злобной усмешкой на губах. Он был облачен в странные доспехи, но шлем снял. Его рот был испачкан темной кровью, в единственном глазу горел огонь, чересчур безумный даже для него.

Эспер попытался нашарить на поясе кинжал; ни топора, ни стрел у него больше не было.

– Ну что ж, – заметил Фенд. – Вот и все. Ты убил моего вурма. Однако это, пожалуй, и к лучшему. Ты знаешь, что бывает, если выпить его свежей крови?

– Ну так скажи мне, ублюдок!

– Перестань, Эспер, – сказал Фенд, – Не злись. Я тебе благодарен. Знаешь, мне ведь положено было напиться его крови. Но до сих пор зверь был мне нужен. Так что ты сослужил мне добрую службу, когда помог справиться с этим затруднением. И еще того лучше, ты дал мне то, что требовалось, чтобы уничтожить его величество сорняк.

– Нет… – возразил Эспер. – Стрелу можно было использовать только семь раз.

Фенд погрозил ему пальцем.

– Ай-ай-ай. Как это не похоже на тебя, Эспер. Вечно ты веришь сказкам. Кто тебе сказал, что ее можно использовать только семь раз? Наш старый друг прайфек? Как ты думаешь, если кто-то сумел создать столь мощное оружие, зачем ему было ограничивать его возможности?

Сефри подошел к груде гнили, оставшейся от Тернового короля, и подобрал стрелу.

– Нет, – продолжал он, – она еще долго будет служить мне. Думаю, у тебя остался футляр. О, вот и он.

– Верно. Подойди и возьми его.

– Значит, ты убил Ашерна? Эти монахи Мамреса всегда так полагаются на свою быстроту и силу… И склонны забывать, что мастерство – а в твоем случае простое твердолобое упрямство – способно на многое.

Он наложил стрелу на тетиву.

– Думаю, тебе будет не очень больно, – продолжал Фенд. – Меня это устраивает. Ты лишил меня глаза, но я считаю, что теперь мы в расчете. Сожалею, что не могу дать тебе шанса погибнуть в бою, но иначе ты долго будешь залечивать раны, а потом снова начнешь доставлять мне неудобства. Но если хочешь, я позволю тебе встать, чтобы ты, по крайней мере, умер стоя.

Эспер посмотрел на Фенда, потом оперся на свой костыль и с трудом поднялся.

– Перед тем как ты убьешь меня, ответь на один вопрос, – сказал Эспер. – Почему Керла?

Фенд ухмыльнулся.

– Правда? Не «зачем было убивать Тернового короля» или хотя бы «что все это значит»? Ты до сих пор переживаешь за Керлу? Но ведь это было так давно.

– Да. Это все, что я хочу знать.

– Знаешь, я не хотел ее убивать, – ответил Фенд. – Когда-то она была моим другом. Но у меня… точнее, у нас возникли опасения, что она расскажет тебе.

– Что?

– Главную тайну сефри, болван.

– Проклятье, о чем ты говоришь?

Фенд рассмеялся.

– Столько лет прожил с нами, но так и не догадался? Думаю, это справедливо. Даже некоторые сефри не знают.

– Чего не знают?

– Кто мы, – ответил Фенд. – Мы скаслои, Эспер. Мы то, что осталось от скаслоев.

– Но…

– О нет, извини. Я ответил на твой вопрос. Больше ты ничего не получишь.

Он поднял лук, и Эспер приготовился к последней попытке. Кинжал не был сбалансирован для метания, но…

Кажется, он услышал стук копыт? Эспер вдруг представил себе Огра, восстающего из мертвых, и едва не рассмеялся.

Глаза Фенда сузились, а затем широко раскрылись – стрела ударила в нагрудную пластину его доспехов, а следующая вонзилась в коленное сочленение. Эспер обернулся и увидел, что к ним действительно скачет лошадь, но это был не Огр. Серый в яблоках скакун, которого Эспер никогда прежде не видел.

Всадницу он узнал по бледной коже, черной челке и миндалевидным фиалковым глазам. Она вновь выстрелила, целясь в голову Фенда, но тот увернулся, метнувшись в сторону. Лошадь остановилась, всадница легко спрыгнула на землю и закинула лук за спину.

– Давай, – скомандовала она. – В седло.

– Но Фенд…

– Нет, смотри, – сказала она. – Вон еще идут. Лезь! Она помогла ему перебросить сломанную ногу через седло.

Эспер едва не потерял сознание от жуткой боли. Однако он понял, что его спасительница имела в виду: несколько вооруженных фигур спешили на помощь Фенду. Да и сам Фенд поднимался, вновь накладывая черную стрелу на тетиву.

Лешья развернула коня и пустила его галопом. Эспер хотел взять ее лук и выстрелить на прощание в Фенд а, но внезапный толчок отозвался в нем такой болью, что все вокруг потемнело и исчезло.

Энни удивленно заморгала, когда сефри опустились перед ней на колени.

– Мне казалось, матушка Уун говорила, что сефри не будут сражаться, – заметила Остра.

Энни кивнула и сжала руку подруги.

– Кто ваш командир? – спросила она. Черноглазый мужчина со светлыми волосами, одетый в серебристую кольчугу, склонил голову.

– Я капитан этого отряда, ваше величество.

– Как вас зовут, сэр?

– Каут Версиал, ваше величество, – ответил он.

– Встаньте, Каут Версиал, – велела ему Энни.

Капитан поднялся на ноги.

– Вас послала матушка Уун? – спросила она после недолгой заминки.

– Она сказала нам о том, что вам обещал Узник.

– Но это произошло только что, – возразила Энни. – Как она могла узнать? И как вы могли прибыть так быстро?

– Мы ждали, ваше величество. Матушка Уун предвидела такую возможность.

– Я не понимаю, – призналась Энни. – Матушка Уун сказала, что она – один из его стражей; она помогала держать Узника в плену. Почему он обратился к ней?

– Это все очень древние дела, ваше величество, – ответил Каут. – Я и сам понимаю не все. Только то, что это часть нашего зарока: если Узник когда-нибудь будет освобожден, он сможет отдать нам один приказ.

– И он приказал вам спасти мне жизнь?

– Защищать вас и служить вам, ваше величество.

– Значит, ваша служба не закончена?

– Да, ваше величество, она продолжается. До тех пор, пока вы не отпустите нас или мы не умрем.

– Сколько вас здесь?

– Сто пятьдесят воинов, ваше величество.

– Сто… Вы знаете, как отсюда попасть в замок?

– Да, ваше величество. – Он указал рукой в сторону. Энни обернулась и увидела прямо у себя за спиной массивную металлическую дверь.

– Он прав, – вмешалась Элис. – Принц Роберт мог перекрыть все проходы, но только не отрезать себя от Узника. Однако нам все еще нужен ключ.

Стоило ей произнести это, как дверь бесшумно отворилась и они увидели древнего сефри. Он был немыслимо тощим и хрупким, и Энни почти испугалась, что перед ней еще один оживший мертвец. Глаза старика безучастно смотрели в пустоту.

– Ваше величество, – обратился он к ней. – Итак, вы пришли. Добро пожаловать.

Элис ахнула.

– Но вам вырезали язык и проткнули барабанные перепонки, – выдавила она.

Старый сефри улыбнулся.

– Я исцелился.

– Кажется, вы не слишком расстроены тем, что Узник сбежал, – заметила Энни.

– Так было предначертано судьбой, – ответил Хранитель. – Я почувствовал, что он ушел, и направился сюда.

– Приказывайте, ваше величество, – сказал Каут.

Энни глубоко вздохнула.

– Как вы считаете, у вас достаточно людей, чтобы захватить замок изнутри?

– С преимуществом внезапности, думаю, да.

– Хорошо. Казио, ты пойдешь со мной. Остра, возьми десять сефри в качестве телохранителей. Узник сказал, что он снял чары с тоннелей. Давайте проверим. Найди сэра Лифтона. Пусть осушит нижние проходы и пошлет гонцов за подкреплением. Остальные пойдут со мной. Нет, подождите. Дядя Роберт был с этими людьми. Сперва отыщите его и приведите ко мне.

Однако Роберта им, естественно, найти не удалось.

ГЛАВА 13 ОЖИДАНИЯ МЮРИЕЛЬ

Вместе с Элис Мюриель лишилась и единственного источника новостей о внешнем мире. Конечно, у нее еще оставались два окна, да и стражники изредка обменивались несколькими фразами, если полагали, что Мюриель их не слышит, но она не слишком верила им, поскольку все, что ей удавалось «подслушать», могло оказаться частью одной из игр Роберта.

Однако Мюриель была уверена: за стенами дворца что-то происходит. Через южное окно она видела значительную часть города, и уже несколько дней возле Твердыни в квартале сефри и его окрестностях было заметно какое-то движение. Зажигались огни, и Мюриель видела, как воины в доспехах и осадные машины перемещаются по улицам в ту сторону.

Быть может, началось восстание? Или Роберт окончательно утратил разум и зачем-то решил покончить с сефри?

Существовала и третья возможность, но Мюриель не осмеливалась о ней думать. Ход Креплинга имел ответвление, ведущее в Двор Гобеленов. Быть может, вернулся сэр Файл? Нет, он не смог бы вспомнить тайный ход. Если только Элис…

Но Элис мертва. Разве нет?

В этом вопросе крылась самая отчаянная надежда Мюриель. Сидя взаперти в своей башне, она успела обдумать даже самые невероятные возможности.

Последние свои слова Элис произнесла на лирском, родном языке Мюриель: «Я сплю. Я сплю. Я вас найду».

Элис прошла обучение в монастыре и прекрасно разбиралась в тысячах ядов. Может быть, она только притворилась мертвой?

Нет. Пустые надежды…

Мюриель попыталась представить себе другие варианты развития событий. Возможно, прайфек Хесперо пришел к заключению, что все сефри являются еретиками и их нужно повесить, но те решили оказать сопротивление. Это казалось вполне разумным.

Возможно, союз Роберта с Ханзой дал трещину, и армии Ханзы удалось каким-то образом утвердиться в Эслене… Нет, это уже совершенно невероятно. Мюриель пришлось примерить свадебное платье, да и другие приготовления к венчанию шли своим чередом.

Из окна, выходящего на восток, открывался красивый вид на слияние Свежести и Ведьмы, но ничего интересного там не происходило. Мюриель сожалела, что у нее нет западного окна, откуда был бы виден Торнрат, или окна с видом на север – на Королевский поэл. Сражение, если оно произойдет, должно было начаться именно там.

Она пыталась хоть чем-нибудь себя занять и ждала, пока что-то произойдет, поскольку от нее теперь ничего не зависело.

Мюриель вдруг поняла, что ее это по-своему устраивает. Лишь одно действительно ее печалило: она ничего не знала об Энни. Тень Эррен заверила Мюриель, что ее младшая дочь жива, но это произошло несколько месяцев назад. Нашел ли ее Нейл Мек-Врен?

Но даже если ему сопутствовал успех, Нейл не стал бы возвращаться с ней сюда. Нет, он не мог этого сделать. Так что Мюриель оставалось лишь представлять себе, что Энни скрывается в безопасности где-то далеко от Эслена.

На пятнадцатый день этрамена – во всяком случае, так Мюриель казалось – она проснулась от звона оружия. Иногда ветер доносил из города лязг стали и крики. Но сейчас звук казался ближе, словно схватка шла в самом замке.

Она подошла к окну и попыталась выглянуть вниз, но башня Волчья Шкура находилась на южной стене замка, и Мюриель удалось разглядеть лишь маленький кусочек внутреннего двора. Однако слышно отсюда было лучше; теперь не было сомнений, что внизу идет сражение.

Затем ее внимание привлекло какое-то движение вдали. За стенами города она видела небольшую часть Тенистого Зелена, некрополя, где покоились ее предки, а еще дальше катились мутные воды неглубокого южного русла Ведьмы. Сначала Мюриель предположила, что у берега приземлилась стая лебедей, но, присмотревшись и оценив расстояние, поняла, что это корабли: галеры и более мелкие лодки. Однако она никак не могла различить флаги, чтобы определить их происхождение.

Стражник, который принес ей пищу, выглядел испуганным.

– Что там? – спросила Мюриель. – Что происходит?

– Ничего особенного, королева-мать, – ответил он.

– Ты уже довольно давно так меня не называл, – заметила Мюриель.

– Да, – кивнул он, хотел что-то добавить, но осекся, покачал головой и быстро вышел.

Однако почти сразу же он вернулся.

– Не ешьте это, – сказал он, понизив голос. – Его величество сказал… Просто не ешьте это, пожалуйста, ваше величество.

Он быстро вышел и запер за собой дверь. Мюриель отставила еду в сторону.

Прошло время, шум стих, а потом возобновился с новой силой, уже возле внешних стен крепости. Мюриель видела лишь малую часть Двора Хонот перед огромными воротами цитадели, но могла различить блеск доспехов и темные потоки летящих стрел. В воздухе разносились боевые кличи и вопли умирающих, и Мюриель молила святых, чтобы те сохранили жизнь дорогим ей людям.

Уже почти стемнело, когда звон оружия раздался внутри ее башни. Мюриель уселась в кресле и замерла, не зная, чего ей ожидать, но понимая, что это уже хоть что-то, причем что-то, нарушившее планы Роберта. Даже вторжение озверевших орд из Вейханда лучше, чем его замыслы.

Она с горечью поджала губы, когда сражение докатилось до ее двери и жалобный крик проник сквозь тяжелые балки и каменные стены. Потом раздался знакомый скрежет ключа в замке.

Дверь распахнулась, и окровавленное тело стражника, который просил ее не есть принесенную им пищу, упало на порог. Он заморгал и попытался заговорить, но из его рта хлынула кровь.

Вслед за ним появился человек, которого Мюриель не узнала. Он явно был родом с юга, да и клинок в его руке напомнил излюбленное оружие вителлианцев. Незнакомец быстро окинул взглядом комнату, а потом повернулся к Мюриель.

– Вы одна? – спросил он.

– Да. Кто вы?

Прежде чем он успел ответить, за его спиной появилось новое лицо.

В первые несколько мгновений Мюриель заметила лишь королевскую осанку и суровый взгляд. Святая Фендве, воплощение Ведьмы Войны…

И только после того, как женщина сняла шлем, Мюриель узнала свою дочь. Кожа Энни потемнела от солнца, волосы были обрезаны так коротко, что не доставали и до плеч. Она была в мужской одежде и доспехах, на щеке красовался ужасный кровоподтек. Она казалась ужасной и прекрасной одновременно, и Мюриель оставалось лишь гадать, что за таинственная сущность пожрала душу ее дочери и захватила ее тело.

– Оставь нас ненадолго, Казио, – спокойно велела Энни своему сопровождающему.

Тот молча кивнул и исчез за дверью.

Когда они остались вдвоем, черты девушки смягчились, и она бросилась к матери. Мюриель поднялась ей навстречу.

– Мама!.. – сумела выговорить Энни, и по ее лицу покатились слезы.

Они обнялись. От потрясения Мюриель лишилась дара речи.

– Прости меня, – наконец заговорила Энни. – За все, что я тебе тогда наговорила. Я боялась, что больше ничего не успею тебе сказать.

Она зарыдала еще сильнее, и долгие месяцы одиночества Мюриель вдруг провалились в прошлое. Вечность, которую она провела, лелея ускользающую надежду, кончилась.

– Энни… – прошептала Мюриель. – Это ты… Это ты.

А потом она заплакала вместе с дочерью. Им нужно было так много сказать друг другу, но у них еще будет на это время, не так ли?

Как ни странно, время у них было.

Леоф стер с глаз слезы и попытался взять себя в руки. Полдень был уже близок.

Подумать только, сколь много порой зависит от мелочей. А если палач Роберта напрочь лишен сердца? Скорее всего, так и есть, и тогда Леоф напрасно проработал всю ночь. Но даже если убийца Амбрии испытает к нему хоть каплю жалости, план композитора все равно останется очень уязвимым. Нужно незаметно залепить уши Мери воском, причем так, чтобы она ничему не удивилась и не переспросила вслух. И ему должны позволить встать рядом с Ареаной, чтобы в решающий миг заткнуть уши и ей.

Но даже если у него получится, Леоф не был уверен, что все это сработает. Какие-то звуки обязательно проникнут им в головы, сколь бы хорошо он ни подготовился. Их может оказаться слишком много.

Ему вдруг пришло в голову, что, если бы у него была иголка, он мог бы успеть проткнуть Ареане барабанные перепонки.

Но было уже слишком поздно – в коридоре раздались тяжелые шаги.

Миг спустя дверь распахнулась, и даже тот жалкий план, который он успел составить, рассыпался в прах. В дверях стоял Роберт Отважный.

Принц улыбнулся и вошел в комнату, оглядываясь с насмешливым интересом. На одно чудесное мгновение Леоф подумал, что узурпатор отменил распоряжение палача, но тут появились Мери и Ареана в сопровождении убийцы, четверых стражников и лорда Респелла.

– Ну, – сказал Роберт, пролистывая бумаги на столе Леофа, – Я вижу ты был занят.

– Да, ваше величество.

Роберт изобразил удивление.

– О, так я уже «ваше величество»? И чем же я обязан? – Он посмотрел на Мери и Ареану. – Ах да, как же я мог забыть. – Он постучал указательным пальцем себе по виску.

– Пожалуйста, ваше величество.

– Засунь свое «пожалуйста» сам знаешь куда, лживый пес, – резко ответил Роберт. У меня не подходящее настроение для милосердия. Аркан – мой человек. Как ему понравится, если я отниму у него права, которыми сам же и наделил? Так не завоевывают верность, разве нет?

– Я прошу лишь о том, чтобы вместо одной из них он убил меня, взмолился Леоф.

– Нет, – отрезал Роберт. – Ты ведь выполняешь для меня заказ, неужели ты забыл? Если, конечно, еще не закончил свое произведение.

– Я написал уже значительную часть, но работа еще не закончена, признался Леоф. – И мне все еще нужны помощники.

– Что ж, тебе придется сократить их число вдвое, – сообщил Роберт. – Но прежде чем ты примешь это незначительное решение, почему бы тебе не исполнить отрывок того, что ты написал. Мне говорили, что вы втроем прекрасно вместе музицируете. Не хотите ли попробовать еще один раз?

Леоф заморгал.

– Конечно, сир. И возможно, если вам понравится…

– Если мне понравится, я больше не стану наказывать тебя. После того, что произойдет сегодня, – закончил Роберт.

Леоф кивнул, стараясь, чтобы его лицо ничего не выражало.

– Очень хорошо, – сказал он. – Мери, Ареана, подойдите сюда, пожалуйста.

Они подошли. Мери казалась удивленной, но не слишком встревоженной. Ареана сильно побледнела, руки у нее заметно дрожали.

– Леоф… – прошептала она.

Композитор взял листок бумаги.

– Разрешите мне добавить пару указаний, – попросил он. – Уверяю, ваше величество получит большее удовольствие, если даст мне несколько секунд, чтобы…

– Да-да, действуй. – Роберт вздохнул, подошел к окну и, нахмурившись, выглянул наружу.

– Скоро они будут здесь, – беспокойно проговорил лорд Респелл.

– Заткнись, – велел Роберт. – Или я прикажу Аркану вырезать тебе язык.

Леоф задумался было, о чем они говорят, но у него уже не оставалось на это времени. В его голове выстраивались мрачные аккорды.

– Мери, – прошептал он, – ты должна сыграть это с выражением. Тебе это не понравится, но ты должна. Понимаешь?

– Да, Леоф, – серьезно ответила она.

– Ареана, ты будешь петь эту строку. Используй слова «Са Лут аф Эрпоэл». – Он еще сильнее понизил голос. – И – вот это очень важно.

Он вписал несколько нот в последние три такта.

– Вы обе должны напевать это, но беззвучно. «Онтро Вобо», хорошо?

Глаза Ареаны широко распахнулись, она с трудом сглотнула и кивнула.

– Ну, тогда все хорошо, – подытожил он. – Начинаем? Мери, ты начинаешь.

– Да, начинайте, – сказал Роберт, продолжая смотреть в окно.

Мери положила пальцы на клавиши, ей пришлось напрячься, чтобы взять трудный аккорд. И первые ноты прорезали воздух, слегка тревожные, но в большей степени интригующие, запретные – возбуждение от того, что делаешь что-то недозволенное, ставшее звуком.

Затем Мери заиграла увереннее, и Ареана запела текст, не имеющий ничего общего с музыкой, но звучащий с такой откровенной чувственностью, что та внезапно всколыхнула в Леофе смутные постыдные желания. А когда он сам присоединился, то вдруг поймал себя на мыслях о том, что он сделает с ней, какое наслаждение и боль подарит ее изящному хрупкому телу.

Песня была заклинанием смерти, но его требовалось выстроить с начала и до конца. Недостаточно было просто сыграть последние несколько аккордов, если слушатель не был постепенно подведен к самому краю пропасти.

До сих пор звучала модифицированная шестая тональность, но теперь Мери стремительно переходила к неистовой россыпи нот седьмой, и похоть незаметно преобразилась в безумие. Он услышал громкий смех Роберта и, обведя взглядом комнату, подмечая раскрытые рты и напряженные ухмылки, понял, что разум покидает и остальных.

Даже глаза Ареаны лихорадочно заблестели, Мери задыхалась, темп нарастал, и музыка превратилась в грохочущий вихрь, а потом смягчилась, переходя в тональность, названия для которой у Леофа не было, и разлилась могучими аккордами.

Казалось, мир опрокинулся, но голос Ареаны наполнился черной радостью. Страх исчез, осталась лишь тяга к бесконечным объятиям ночи, к прикосновению тлена, самого терпеливого, неумолимого и совершенного любовника. Леоф ощутил, как его плоть отслаивается от гниющих костей.

Конец приближался, но он больше не хотел петь дополнительные ноты. Зачем? Что может быть лучше этого? Конец боли… конец борьбы… вечный отдых…

Он почувствовал прикосновение к своей руке, Ареана наклонилась к нему, она больше не пела. Только мурлыкала ему на ухо.

Леоф с болью и ужасом втянул в себя воздух – и понял, что прежде прекратил дышать. Встряхнувшись, он присоединился к торопливо дописанному контрапункту, хотя тот и вгрызался в его мозг, словно топор. Он сложился вдвое, продолжая напевать, безуспешно пытаясь закрыть руками уши, рушась на пол, и черные пятна заплясали перед его глазами. Сердце отчаянно забилось, потом замерло – и снова заколотилось, словно пытаясь разорваться.

Он обнаружил, что его лицо вжато в камень. Ареана свернулась на полу рядом с ним, и он потянулся к ней, охваченный лихорадочным страхом – неужели она мертва? Но нет, она дышала.

– Мери…

Голова девочки лежала на клавишах, широко раскрытые глаза ничего не выражали, по подбородку стекала струйка слюны. Ее пальцы все еще блуждали по клавишам, но не могли извлечь ни звука.

Все остальные в комнате лежали на полу без движения.

За исключением Роберта, который продолжал спокойно смотреть в окно, поглаживая бороду.

Леоф заставил себя подползти к Мери и обнять ее. Ареана пыталась сесть, и Леоф вернулся к ней с девочкой на руках. Они скорчились на полу и дрожали.

Мери начала икать, и Леоф попытался погладить ее по волосам своей неловкой рукой.

– Прости, – прошептал он, – прости, Мери.

– Что ж, – заговорил Роберт, наконец поворачиваясь к ним. – Весьма приятственно, как ты и обещал.

Он подошел к палачу, которого называл Арканом. Тот лежал на полу лицом вниз в луже собственной рвоты. Роберт сильно пнул его по ребрам. Опустился на колени, коснулся рукой шеи убийцы и переместился к лорду Респеллу, который сидел на полу, опираясь спиной о стену. Глаза его были широко раскрыты, в них застыло выражение восторга. Роберт вытащил кинжал и перерезал Респеллу горло. Наружу вытекло немного крови, но было ясно, что сердце мужчины перестало биться.

– Очень хорошо, – пробормотал Роберт. – Все мертвы. Очень хорошо.

Он подошел к клавесину, взял ноты и принялся их сворачивать.

– Это именно то, чего я хотел, – сообщил он. – Ты хорошо справился с моим заданием.

– Так вы знали?

– Я рассчитывал, что та старая книга может пригодиться, – с наигранной веселостью, от которой мурашки позли по коже, признался Роберт. – Не мне, конечно, но я рассчитывал, что ты сумеешь раскрыть ее тайны, если найти для тебя подходящий стимул.

– Вы чудовище, – с трудом выговорила Ареана.

– Чудовище? – фыркнул Роберт. – И это все, что ты можешь сказать?

Он засунул свернутые ноты в промасленный кожаный футляр.

Леофу показалось, что он слышит какой-то шум за дверью. Он со стоном поднялся и поставил на ноги Мери.

– Беги, – прохрипел он.

– О, перестань… – начал было Роберт.

Леоф сосредоточился на борьбе с головокружением, на том, чтобы удержаться на ногах. Ареана стояла у него за спиной.

Они выскочили в коридор и, спотыкаясь, устремились к лестнице.

– Это действительно раздражает, – проворчал сзади Роберт. Леоф споткнулся на лестнице, но Ареана подхватила его. Его легкие горели. Ему следовало отдохнуть, но он не мог, не мог…

Почему Роберт не умер? Он проткнул себе уши? Да нет, это было бы заметно…

Леоф смотрел на свои ноги, но не чувствовал их, словно они принадлежали кому-то другому. Как в кошмарном сне, ему никак не удавалось заставить их двигаться быстрее. Леоф вспоминал кинжал Роберта, влажный от крови, и не решался обернуться назад из страха увидеть, как его лезвие перерезает изящное, нежное горло Ареаны…

И тут они столкнулись с отрядом людей в доспехах.

– Нет! – закричала Ареана и бросилась вперед, но воины поймали ее, а потом и Леофа с Мери.

И тут Леоф заметил с отрядом женщину, которая приходила в темницу, чтобы освободить его.

– Вы в безопасности, – сказал она. – Роберт еще там?

– Да, – выдохнул Леоф.

– Сколько с ним людей?

– Он один.

Она кивнула и обратилась к одному из солдат.

– Отведите их в Эслен. Устройте поудобнее и позаботьтесь, чтобы ими занялся лекарь. Ее величество захочет, чтобы с ними все было в порядке.

В полном оцепенении Леоф позволил вывести себя из замка наружу, где столпились другие солдаты и несколько повозок. Если бы он и вздумал сопротивляться, то все равно не смог бы.

Только в фургоне он позволил мышцам расслабиться, греясь под лучами солнца. Мери расплакалась, что Леоф посчитал хорошим знаком.

– Я не переставала надеяться, – сказала ему Ареана. – Я помнила твои слова.

– Ты спасла нас, – ответил Леоф. – Ты спасла меня. Они прислонились друг к другу, Мери устроилась между ними. Солнце на коже Леофа было чистым и настоящим, оно не могло быть частью кошмара. За исключением…

– Я дал Роберту нечто ужасное, – пробормотал Леоф. – Страшное оружие.

– Ты все исправишь, – прошептала Мери. Ее голос был усталым, но твердым.

– Мери? Ты в порядке?

– Ты все исправишь, – повторила она.

А потом заснула.

Она была глупой, эта вера шестилетней девочки, но помогла Леофу успокоиться. И задолго до того, как они оказались в Эслене, он задремал тоже.

Эпилог ХОЗЯИН ПОЛОЖЕНИЯ

Нейла разбудили шум и суматоха. Он лежал в просторном помещении, на чистом белье и чувствовал себя отвратительно.

Оглядевшись, он увидел вокруг множество кроватей, на которых лежали раненые. Нейл попробовал сесть, но тут же передумал. Тогда он остался лежать и попытался привести в порядок свои воспоминания.

Само сражение он помнил очень хорошо, но все, что было после, тонуло в дымке беспамятства. Кажется, он плыл в лодке и слышал знакомый голос. Деревья без листьев, черные вороны на голых ветвях… Впрочем, возможно, это был сон.

А потом – вот это уж точно во сне – Нейл долго бежал по длинному тоннелю, где было полно людей и трупов; некоторых из живых и мертвых он знал, других нет.

Нейл спохватился, что снова смежил веки, погружаясь в дремоту, и заставил себя открыть глаза. У его постели сидела девушка в монашеском платке и протягивала ему стакан воды. Нейл взял стакан и напился. Вода показалась ему удивительно вкусной, падающий из окна свет напомнил о полях и раннем детстве. О годах, когда Нейл часто лежал среди клевера и наблюдал за жужжащими вокруг пчелами. О тех далеких временах, когда он еще не брал в руки меча и не видел, как умирают люди.

– Что происходит? – спросил он у монахини.

– О чем вы? – ответила она.

– Это Эслен?

– Да, – кивнула она. – Вы в доме гильдии Лиекса. Вам очень повезло. Вы уже были в руках святого Дана, но он позволил вам вернуться.

Девушка широко улыбнулась ему, а затем, словно спохватившись, вскинула палец.

– Ой, меня же просили сообщить, когда вы придете в себя! И она торопливо выбежала, прежде чем Нейл успел задать следующий вопрос.

Очень скоро он почувствовал, что на него упала тень, и открыл глаза.

– Ваше величество… – пробормотал он, пытаясь подняться.

– Не нужно, – велела она. – Вам нельзя двигаться. Я долго ждала, пока вы придете в себя, и мне совсем не хочется убить вас своим появлением. Кстати, вы можете обращаться ко мне «королева-мать».

– Как пожелаете, королева-мать, – ответил он. – Вы хорошо выглядите.

– А вот вы раньше выглядели лучше, – невесело улыбнулась Мюриель. – Но мне сказали, что вы лишь чудом остались в живых. Если бы церковь все еще обладала влиянием в этом городе, вас бы судили за колдовство.

Нейл заморгал. Конечно, она считала, что шутит, но он вдруг вспомнил лицо явившейся ему Бринны. Бринны, которая однажды уже спасла ему жизнь, каким-то образом отдав часть своей. Могла ли она поступить так снова, оставаясь вдали отсюда? Неужели он снова обязан ей жизнью?

– Сэр Нейл!.. – окликнула его Мюриель.

Он покачал головой.

– Прошу прощения, королева-мать. Просто мне в голову вдруг пришла одна дикая фантазия…

Его глаза устали, но он заставил себя держать их открытыми.

– Вы не представляете себе, как я счастлив, что вы живы, – сказал он.

– Я и сама этому рада, – призналась Мюриель. – И крайне довольна вами, мой друг. Вы вернули мне дочь, и притом вернули ее настоящей королевой. Я не знаю, как вас благодарить.

– Никаких благодарностей…

– Конечно, – перебила его Мюриель. – Но вы должны позволить мне что-нибудь для вас сделать.

– Вы можете рассказать мне, что произошло, – сказал Нейл. – После сражения я почти ничего не помню.

Она улыбнулась.

– Я и сама все пропустила, но в отличие от вас не лежала в беспамятстве и успела расспросить других. После того как вас ранили, Артвейр довольно быстро и с малыми потерями взял бастион. И тогда взломать ворота Торнрата стало уже несложно. Сэр Файл привел свой флот с попутным ветром.

А тем временем моя безрассудная дочь с горсткой сефри ворвалась в цитадель через подземелья. В замке оставалось совсем немного воинов Роберта, поскольку большая их часть сражалась с Артвейром и Файлом в Королевском поэле или подавляла восстание во Дворе Гобеленов. Так что Энни и ее сефри легко захватили цитадель.

Сражение за внешнюю стену получилось более кровавым, но к тому времени к Энни подошло подкрепление от Артвейра.

– Подождите, – прервал ее Нейл. – Прошу меня простить, ваше высочество, но я, кажется, многого не знаю. Энни отправилась в замок с позволения Роберта, однако это было ловушкой. Как ей удалось заполучить это войско сефри? И подкрепление?

– Это гораздо более долгий рассказ, и говорить об этом следует наедине, – ответила Мюриель. – А в остальном, как только солдаты на Твердыне поняли, что оказались между двух огней, а монарх, за которого они сражались, исчез, все закончилось очень быстро и без лишнего кровопролития.

– Это хорошо, – сказал Нейл, вспомнив груды тел на подступах к Торнрату.

Он прекрасно понимал, что Мюриель имеет в виду.

– Значит, Энни теперь королева? – спросил он.

– Регент. Ее полномочия должен подтвердить Комвен, но беспокоиться не о чем, поскольку все приспешники Роберта либо сбежали, либо дожидаются суда в темнице.

– Значит, все хорошо, – подытожил Нейл.

– Да, довольно-таки, – ответила Мюриель. – Во всяком случае до тех пор, пока Роберт не вернется с армиями Ханзы и церкви.

– Вы считаете, что это возможно? – спросил Нейл.

– Более того, весьма вероятно. Но это, как говорится, тревоги завтрашнего дня. Поправляйтесь, сэр Нейл. Вы нам нужны.

Эспер крепко закусил осиновую ветку, которую сунула ему в рот Лешья перед тем, как вправить кость на сломанной ноге. От боли перед глазами у него плясали темные пятна, словно он пытался смотреть на солнце.

– Ну, худшее уже позади, – сказала Лешья, привязывая лубок.

Даже широкие поля ее шляпы не могли скрыть, как сильно она побледнела и устала.

– Тебе не следовало покидать Данмрог еще месяц, – проворчал он. – Твои раны…

– Я жива и здорова, – перебила его Лешья. – А если бы я задержалась, ты был бы уже мертв.

– Ну, насчет этого… – начал было Эспер.

– Благодарностей не требуется.

– Я о другом.

– Я знаю, – кивнула она, проверяя повязку. – Я покинула Данмрог, как только смогла встать, – пояснила она.

– Почему?

Она задумалась на мгновение.

– Мне показалось, что тебе потребуется моя помощь.

– В самом деле?

– Да.

– И это все? Никаких других причин? Лешья, в тебе наделали кучу глубоких дыр, такие раны не заживают за пару дней. А если бы ты умерла?

– Тогда я была бы мертвой, – весело сообщила она. – Но у меня были предчувствия. Я умею слушать ветер, а иногда вижу вещи, которые еще не произошли. Я увидела, как ты сражаешься с криимом, и решила помочь.

– С кем я сражался?

– С седмаром. Большой тварью, которую ты убил.

Он нахмурился.

– Ты меня видела?

– Не хуже, чем сейчас. Ты стоял на утесе и пытался натянуть лук.

Эспер с сомнением покачал головой.

– Ты не могла меня выследить, если только не отправилась в путь на следующий же день, а так быстро ты бы на ноги не встала. Ты была едва жива.

– Я не выслеживала тебя, – возразила Лешья. – Я узнала место и направилась прямо сюда.

– Узнала это место, – недоверчиво повторил лесничий.

– Гора, Эспер. В ней есть реун халафолков, первый, самый древний из всех реунов. Я здесь родилась. Поэтому – да, я узнала место. А когда я оказалась здесь, тебя уже не сложно было найти, если учесть, какой переполох вечно творится вокруг тебя.

Он немного подумал над этим.

– И ты пришла только для того, чтобы мне помочь?

– Да. Сам посуди – теперь мы уедем, и быстро.

– Но почему? Это же твой народ. Она рассмеялась.

– О нет. Больше нет. И очень надолго нет. Они убьют нас обоих, если найдут, можешь не сомневаться.

– Фенд…

– Тоже не из моих родичей, клянусь.

– Это мне известно. Я знаю, откуда родом Фенд. Но он сказал мне кое-что перед тем, как собрался убить.

– И что же именно?

– Что сефри – это скаслои.

Лешья как раз хотела спрятать нож и уже протянула было к нему руку, но, услышав слова Эспера, замерла. Впрочем, она быстро опомнилась, снова рассмеялась, подобрала нож и засунула его в ножны.

– Мне всегда было интересно, знаешь ли ты об этом, – призналась она. – Ты ведь вырос среди нас, так что думала, что, вполне возможно, тебе сказали.

– Не говорили, – покачал головой Эспер. – Иначе я бы запомнил.

– Не сомневаюсь.

– Но как?..

– Ну, я не настолько стара, друг мой. Меня там не было. Говорят, мы каким-то образом изменили свой облик, чтобы больше походить на людей. Чтобы соответствовать.

– Но всех скаслоев убили.

– Всех великих. Принцев. И многих других. А некоторые сумели изменить себя, прикинулись рабами – и выжили.

Лешья посмотрела ему в глаза.

– Но мы – не они, Эспер. Тескаслои, что поработили твоих предков, мертвы.

– В самом деле? Неужели никому из вас не приходило в голову, что неплохо было бы вернуться к прежнему раскладу?

– Вероятно, некоторые думают именно так, – не стала возражать Лешья.

– Фенд, к примеру? Твой народ, живущий в горе?

– Все довольно сложно, – задумчиво проговорила Лешья. – Сефри устроены ничуть не проще, чем люди, и столь же разобщены.

– Только не надо морочить мне голову, – мрачно сказал Эспер.

– Я даже не пытаюсь. Однако нам пора. Надо убраться подальше отсюда. Только тогда мы сможем чувствовать себя более или менее в безопасности.

– Но ты расскажешь мне по дороге?

Она кивнула.

– У нас будет много времени. Нам предстоит долгий путь.

– Ну вот и отлично. – Эспер потянулся к своему костылю.

Лешья кинулась ему помогать, но лесничий остановил ее жестом.

– Я могу это сделать, – сказал он.

После нескольких неудачных попыток он встал. А вот чтобы сесть на лошадь, ему все же пришлось принять помощь Лешьи.

Он чувствовал себя глупо, сидя на крупе коня и обняв сефри за талию. Словно он снова стал ребенком.

– Надо будет добыть вторую лошадь, – буркнул он.

– У меня есть кое-какие мысли по этому поводу, – ответила Лешья.

Она послала коня вперед.

– Он пришел к тебе, – тихо произнесла она. – Терновый король.

– Да.

– И что? Что он сделал?

Эспер немного помолчал.

– Ты не видела?

– Нет. Через просветы между деревьями я видела, как он подходит к тебе, но я скакала очень быстро. И когда оказалась рядом, Терновый король исчез, а возле тебя стоял Фенд.

– Он мертв, Лешья.

Ее спина напряглась.

– Мне показалось, что я что-то почувствовала, пробормотала она. – Я надеялась…

– Фенд застрелил его той самой стрелой, которой я убил вурма.

– О нет!

– И что теперь будет?

– Точно не знаю, – ответила Лешья. – Но все плохо. Очень плохо.

Эспер огляделся по сторонам, вспомнил опустошение, привидевшееся ему, как предсмертный крик Тернового короля.

– Может быть, тебе стоит рассказать мне все, что ты знаешь, и об этом тоже, – пробормотал он.

Она коротко кивнула. Ее плечи дрожали, и Эсперу показалось, что Лешья плачет.

Стивен поднял голову и улыбнулся – в скрипторий вошла Землэ.

– Уже зарылся в книги? – спросила она. – Мы пробыли здесь всего два дня.

– Ты только взгляни! – воскликнул Стивен. – Это великолепно!

От восторга у него на глаза наворачивались слезы. В огромном помещении, где они находились, были собраны тысячи рукописей.

– Знаешь, что мне удалось найти? – спросил он у Землэ, понимая, что ведет себя как ребенок, но ничуть не смущаясь этого. – Оригинал «Амена Тирсон». «Трактат о подписях» Феона – никто не видел копий этого труда уже четыреста лет!

– А дневник Виргеньи Отважной?

– Нет, его я пока не нашел, – признался Стивен. – Но обязательно найду, не сомневайся. Здесь столько всего…

– Это еще далеко не все, – заверила его Землэ. – Пока ты возился со своими книгами, я кое-что разведала. Здесь целый город, Стивен, и я не думаю, что он весь построен айтиварами. Некоторые строения выглядят еще древнее, такими древними, что на них наросли текучие камни, о которых ты говорил.

– Я обязательно все посмотрю, пообещал Стивен. – Ты мне покажешь.

– И еще здесь есть священный путь. Тот самый, про который не устают твердить сефри.

– А, это, – протянул Стивен. – У меня сложилось впечатление, что все они очень хотят, чтобы я по нему прошел. Однако я намерен прежде провести некоторые изыскания. Священный путь, по которому прошла Виргенья Отважная?.. Посмотрим.

– Ты не веришь сефри?

– Я не знаю, – ответил Стивен. Хотел бы я знать, что произошло в горах в тот день.

– Ты, кажется, говорил, что Хесперо вызвал Тернового короля.

– Мне так кажется, – сказал Стивен. – Несколько месяцев назад я отдал ему рог. Кроме того, Терновый король расправился с криимом – полагаю, ради этого прайфек его и призвал. И все же это кажется немного странным. Я полагал, Хесперо хотел, чтобы Тернового короля уничтожили. Он сам поручил это нам с Эспером.

– Может быть, он надеялся, что они убьют друг друга, – предположила Землэ. – Не исключено, что так и произошло. Терновый король быстро съежился после того, как пал криим.

– Может быть, – согласился Стивен.

– Нам просто повезло, что Фенд и дюжина воинов сумели разбить отряд Хесперо.

– Меня бы больше порадовало, если бы они захватили самого Хесперо, – заметил Стивен. – Он всегда может вернуться.

– Если он осмелится, я не сомневаюсь, что ты будешь готов к схватке.

Стивен кивнул и почесал в затылке.

– Так они и сказали. Он замолчал.

– Тебя что-то смущает? – спросила Землэ.

– Ты помнишь, что ты говорила о преданиях из «Книги возвращения»? Ты называла вурма «кирме», а это слово почти совпадает с айтиварским «криим».

– Конечно.

– Но ты также упоминала Краукаре, Кровавого рыцаря. Ты сказала, что он – мой враг.

– Да, так гласит легенда, – согласилась Землэ.

– В тот день, когда мы пришли сюда, айтивары сказали, что они нашли криима и кравк-хару. Они имели в виду Фенда. «Кравк-хару» и «краукаре» – родственные слова. Оба означают «Кровавый рыцарь». Но Фенд утверждает, что он на моей стороне.

Девушка с тревогой посмотрела на Стивена и пожала плечами.

– Ты сам говорил, что легендам не следует доверять слепо, – предположила она. – Может быть, она просто исказилась.

– Но это еще не все, – продолжал Стивен. – Когда я увидел доспехи Фенда, они напомнили мне гравюру, которую я однажды встретил в книге, и подпись под иллюстрацией. В ней говорилось: «Он пьет кровь змея и поднимает прилив скорбей, слуга древней ночи, воин крови вурма».

– Я не понимаю.

– Мне кажется, Фенд хотел, чтобы криим умер и он смог испить его крови и стать Кровавым рыцарем.

– Но откуда он мог знать, что прайфек призовет Тернового короля?

– Он признал, что Хесперо прежде был его союзником. Возможно, он остается им и сейчас. Может быть, все это лишь представление, которое они разыгрывают ради меня. Но я уверен – что-то здесь неладно.

Землэ взяла его за руку.

– Я испортила тебе настроение, – сказала она. – Ты был таким счастливым, когда я вошла.

Он улыбнулся и обнял ее за талию.

– Я по-прежнему счастлив, – сообщил он. – Смотри: чего бы ни добивался Фенд, он делает вид, что является моим союзником, а сейчас это почти то же самое, как если бы он действительно был на моей стороне. У меня есть все, что необходимо, чтобы понять происходящее, и я обязательно пойму. Ты была права, Землэ. Пришло время взять все в свои руки. – Он притянул ее к себе. – В частности, пришло время взять в руки тебя…

– Вы стали куда более самоуверенным, сэр, – пробормотала она.

– Я в библиотеке, – рассмеялся Стивен. – А в библиотеке я всегда чувствую себя хозяином положения.

Роберт Сальваторе «Меч Бедвира»

Пролог

Если только найдется отважный мореплаватель, который осмелится проникнуть в самое сердце бушующего, вероломного моря, перед ним откроются прекрасные в своем разнообразии Эйвонские острова. Их смело можно назвать землей противоречий: острые горные пики и округлые холмы, ласковые дожди и свирепые ветры, дующие с севера через Дорсальское море.^[3] Там располагается и тихий Барандуин, обитель людей и волшебнорожденных, земля пышной, буйной зелени и радуг. А на другом конце архипелага из волн вздымаются Пять Стражей, Ветроломы, скалистые вершины с бродящими огромными рогатыми овцами и странными многоцветными лишайниками, которые зловеще светятся после захода солнца. Мореплавателям лучше поостеречься скал в проливах этой пятерки.

Там и Претория, многонаселенный и цивилизованный остров, где много городов и поселков, а торговля с материком — обычнейшее дело.

И там же неукротимый Эриадор. Земля войн и сурового народа, знакомого с мечом так же хорошо, как с плугом. Земля кланов, где верность у людей в крови, а нанести обиду одному человеку — все равно, что обидеть весь его род.

Неукротимый Эриадор. Облака там низко нависают над холмистой равниной, покрытой густой зеленью, и даже в разгар лета дуют прохладные ветры. Там волшебнорожденные, эльфы, танцуют на вершинах таинственных холмов, а хмурые гномы куют оружие, которое непременно попробует вражеской крови еще до исхода года.

Варвары-хьюготы, дикое племя, живущее только войнами и набегами, не раз нападали на обитателей Эриадора. Но никогда захватчикам не удавалось удержаться на этой земле, никогда они не могли поработить свободолюбивый народ. За гибель каждого жителя этих земель варвары расплачивались собственной кровью.

Давным-давно из глубоких пещер Айрон Кросса вырвались циклопы, одноглазые твари, жестокие и безжалостные. Они пронеслись по земле, сжигая и грабя, убивая любого, кто не успел сбежать до вторжения их полчищ. И тогда в Эриадоре поднялся предводитель одного из кланов, Брюс Макдональд — Объединитель, который сплотил мужчин и женщин всего острова и рассеял дикие орды свирепых циклопов. Легенды повествуют, что, когда западные поля очистились, сам Брюс Макдональд прорубил проход сквозь северные отроги Айрон Кросса, так что его армии смогли прорваться на восточные земли и сокрушить циклопов, не ожидавших нападения с той стороны.

И было это шесть столетий назад.

Из-за моря пришли армии Гаскони, обширного королевства, находящегося к югу от островов. И земли Эйвона покорились захватчикам, которые поспешно начали их освоение. Но никогда гасконцы не владели Эриадором. Огромные волны Дорсальского моря выбросили один флот на берег, разнеся в щепки деревянные корабли, а гигантские киты уничтожили другой. Сплотившись под лозунгом «Брюс Макдональд», вдохновляемый примером героя древности народ Эриадора бился за каждый дюйм своей драгоценной земли. И таким свирепым было их сопротивление, что захватчики не только отступили, но и построили стену, желая отгородиться от северных земель, которые Гасконь признала неукротимыми.

И в конце концов неугасавшее сопротивление и угроза войны на юге заставили гасконцев отбыть восвояси. Их наследие отразилось на языке, религии и одежде народа Эйвона, но не в Эриадоре, не в неукротимых землях, где религия была старше самой Гаскони, а преданность ценилась выше самой жизни.

И было это три столетия назад.

А затем в Эйвоне, в Карлайле, на реке Страттон, объявился могучий король-чародей, который пожелал захватить все острова. Гринспэрроу — именовали его друзья и враги. Он был великим воином и мудрецом, но все силы свои он посвятил служению злу. И зло лежало в основе договора, который он заключил с Крезисом, правителем циклопов, даровав тому титул первого герцога и приведя воинственных одноглазых в свою армию. Гринспэрроу за две недели захватил Эйвон, сокрушив всех, кто осмелился оказать сопротивление, а затем обратил свой ненасытный взор на земли Эриадора. Сперва его воины добились не большего успеха, чем варвары, или гасконцы, или даже свирепые циклопы.

Но затем на Эриадор накатилась тьма, которую нельзя было поразить мечом, которую не могла одолеть никакая храбрость. Непобедимый прежде народ победила чума. Люди шептались, что наслал ее могучий чародей, король Гринспэрроу. И то сказать, никого в Эйвоне не поразило черное поветрие, а вот в свободном Эриадоре погибали двое из трех, а каждые двое из трех оставшихся в живых были слишком слабы, чтобы сражаться.

Вот так Гринспэрроу захватил власть, заключив соглашение, по которому к нему отходили все земли севернее Айрон Кросса. Земли эти стали восьмым его герцогством со столицей в Монфоре — городе, славящемся своими копями и именовавшемся прежде Кэр Макдональд в честь Объединителя.

Мрачные времена настали в Эриадоре: волшебнорожденные отступили, а гномов обратили в унизительное рабство.

И было это двадцать лет назад.

Тогда родился Лютиен Бедвир.

Эта история о нем.

1. НАСЛЕДНИК БЕДВИРА

Этан Бедвир, старший сын и наследник эрла Бедвидринского, стоя на высоком балконе дворца в Дун Варне, наблюдал за двухмачтовым судном с черными парусами, лениво скользящим по спокойным водам гавани. Он нахмурил брови еще до того, как ожидаемый флаг — скрещенные открытые ладони над налитым кровью глазом — появился в поле зрения. Только корабли короля или варваров с северо-востока осмеливались открыто бороздить темные и холодные воды Дорсальского моря, называемого так из-за жутких черных плавников хищных китов, прожорливые стаи которых тут и там мелькали в воде, но даже варвары не рисковали плавать по одиночке.

Вскоре появился второй штандарт — мускулистая, согнутая в локте рука с зажатой в кулаке шахтерской киркой.

— Гости? — послышался вопрос из-за спины.

Этан не обернулся, узнав голос отца.

— Флаг герцога Монфорского, — презрительно кивнул он.

Гахриз Бедвир шагнул на балкон и остановился возле сына. Этан неприязненно поморщился, взглянув на него, даже сейчас казавшегося гордым и сильным, каким он некогда был на самом деле. Карие глаза Гахриза ярко сверкали в лучах восходящего солнца. Леденящий ветер с океана отбрасывал назад густую копну серебристо-седых волос. Покрасневшее морщинистое лицо покрылось загаром за бесконечные часы, проведенные на маленьком рыбачьем судне, бороздившем воды опасного Дорсальского моря. Гахриз был так же высок, как Этан, выше большинства мужчин на острове Бедвидрине, а они, в свою очередь, превосходили ростом других мужчин в королевстве. Его плечи все еще были шире, чем талия, а руки стали жилистыми за годы юности, проведенной в беспрестанных трудах.

Но когда судно с черными парусами приблизилось к пристани, а островитяне, заслышав грубые крики звероподобных циклопов, принялись подобострастно приветствовать их, выражение глаз Гахриза перестало соответствовать его гордой осанке.

Этан вновь взглянул на гавань, избегая смотреть на униженного отца.

— Полагаю, это кузен герцога, — заметил Гахриз. — Я слышал, он отправился на отдых к северным островам. Ну что ж, мы должны позаботиться о достойной встрече и развлечениях для высокого гостя.

Гахриз повернулся, словно собираясь уходить, затем остановился, заметив, что упрямец Этан не разжал пальцы, намертво вцепившиеся в перила балкона.

— Ты собираешься сражаться на арене, дабы порадовать нашего гостя? — спросил он, уже зная ответ.

— Только если кузен герцога станет моим противником, — абсолютно серьезно ответил Этан. — И если бой будет насмерть.

— Ты должен научиться принимать существующий порядок вещей, упрекнул его Гахриз Бедвир.

Этан повернулся и гневно взглянул на отца. Подобный взгляд мог бросить сам Гахриз еще четверть века назад, до того как независимый Эриадор подпал под железное правление короля Эйвона Гринспэрроу. Старшему Бедвиру понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки, напомнить себе обо всем, что рискует потерять он и его народ. Дело в том, что на Бедвидрине, как, впрочем, и на остальных островах, жизнь была не такой уж и плохой. Главным образом Гринспэрроу интересовался землями, лежащими к югу от гор, называемых Айрон Кросс. И хотя Моркней, герцог Монфорский, осуществлял жесткий контроль над Эриадором, он оставлял в покое островитян — до тех пор, пока получал свою десятину, а его посланцы встречали подобающий прием, когда бы они ни оказались на одном из островов.

— Наша жизнь не так плоха, — осторожно заметил Гахриз, пытаясь затушить опасный пыл чрезмерно порывистого сына. Эрл не слишком удивился бы, услышав, что Этан сегодня же напал на кузена герцога при свете дня, на глазах сотни свидетелей и пары десятков преторианских стражников.

— Только для того, кто довольствуется счастливой участью раба, — прорычал Этан все с той же яростью.

— Ты живешь прошлым, — еле слышно пробормотал Гахриз. Он знал, что Этан грезит днями полной независимости, когда Бедвидрин сражался против любого, пытавшегося объявить себя правителем. История острова наполнена рассказами о войнах — против конных варваров, орд циклопов, самозваных королей Эриадора, пытавшихся силой объединить земли, и даже против мощного гасконского флота, когда бескрайнее южное королевство попыталось завоевать все земли, лежавшие за холодными северными водами. Эйвон пал под натиском гасконцев, но несгибаемые воины Эриадора сделали жизнь захватчиков настолько печальной, что те вынуждены были построить стену, отгородившую северную провинцию, объявив эти земли слишком дикими для освоения. Долгое время бедвидринцы похвалялись тем, что ни один солдат, ступивший на остров, не остался в живых.

Но теперь лишь песни и сказания повествовали о героических деяниях предков, ставших древней историей. С тех пор сменилось семь поколений, и Гахриз Бедвир склонился под порывами недоброго ветра перемен.

— Я — бедвидринец, — тихо ответил Этан, словно эта фраза служила исчерпывающим объяснением.

— Вечный бунтарь! — резко бросил Гахриз. — Черт возьми, думай о последствиях своих действий! Твоя гордость недальновидна, более того, она просто губительна!

— Моя гордость свидетельствует о том, что я — достойный сын Бедвидрина, — прервал Этан, его карие глаза, свидетельство принадлежности к клану Бедвира, опасно вспыхнули в лучах утреннего солнца.

Гневный прищур этих глаз удержал эрла от резкости.

— Что ж, по крайней мере, твой брат способен встретить наших гостей должным образом, — произнес Гахриз, сохраняя внешнее спокойствие, и отправился на поиски младшего сына.

Этан вновь посмотрел на гавань. Теперь корабль уже достиг причала, а плечистые одноглазые циклопы бросились пришвартовывать его, отталкивая прочь островитян, оказавшихся у них на пути, и даже тех, кто старался вовремя убраться с дороги. Эти грубияны были одеты не в серебристо-черную униформу преторианской гвардии, но носили мундиры личной охраны, положенной каждому аристократу. Даже у Гахриза имелась пара десятков таких солдат — дар герцога Монфорского.

С отвращением покачав головой, Этан перевел взгляд на тренировочную площадку, слева под балконом, где, как он знал, можно найти Лютиена, его единственного брата, пятнадцатью годами моложе. Лютиен почти всегда находился там, совершенствуя искусство боя на мечах и стрельбы из лука. Тренировки, вечные тренировки. Он был гордостью и радостью отца, и даже Этану приходилось признать, что вряд ли найдется в Эриадоре равный ему боец.

Этан моментально узнал брата по длинным волнистым волосам, таким же светлым, как у него самого, но с рыжеватым отливом. Даже на таком расстоянии широкогрудый и мускулистый, ростом в шесть футов и два дюйма Лютиен выглядел весьма внушительно. Благодаря частому пребыванию под открытым небом его кожа приобрела золотисто-коричневый цвет — большая редкость на этом острове, где дождь был гораздо более частым гостем, чем ласковое солнце.

Этан нахмурился, наблюдая за тем, с какой легкостью Лютиен расправился с последним противником. Затем юноша моментально развернулся и при помощи маневра, одновременно включавшего в себя толчок, вращение и удар ногой, поверг на землю нападавшего, бросившегося на него со спины, надеясь застать отважного бойца врасплох.

Воины, наблюдавшие за схваткой на тренировочном дворе, разразились возгласами одобрения, а Лютиен, согласно правилам хорошего тона, принятым на арене, прервал схватку и поклонился.

Да, Этан знал, что брат примет их «гостей» подобающим образом, и такая мысль вызвала раздражение у этого гордого человека. Однако он на самом деле не винил юношу: его брат был молод и несведущ. В свои двадцать лет Лютиен никогда не знал истинной свободы, не помнил Гахриза до возвышения короля-колдуна Гринспэрроу.

Гахриз вышел на тренировочный двор и жестом велел Лютиену присоединиться к нему. Улыбаясь и кивая, эрл указывал на пристань. Младший сын ответил, широко улыбаясь, затем побежал прочь, на ходу растирая полотенцем тугие мускулы: добродушен, открыт, всегда готов доставить удовольствие близким людям.

— Жаль мне тебя, любезный братец, — прошептал Этан.

Он искренне сочувствовал юноше, прекрасно понимая, что однажды Лютиен лицом к лицу столкнется с правдой о положении их народа и малодушием отца.

Крик в доках привлек внимание Этана, и он взглянул в том направлении как раз вовремя, чтобы увидеть, как одноглазый стражник сшиб с ног рыбака-островитянина. Два других циклопа присоединились к своему товарищу, и все трое принялись пинать и лупить несчастного рыбака, пока, наконец, тому не удалось ускользнуть прочь. Смеясь, все трое вернулись к своим обязанностям по швартовке проклятого судна.

Этан видел достаточно. Он бросился прочь с балкона, почти налетев на двух одноглазых солдат своего отца, проходивших мимо.

— Наследник Бедвира, — обнажив в улыбке желтые зубы, приветствовал его один из них.

От Этана не ускользнул снисходительный тон грубияна. Да, он действительно был наследником Бедвира, но титулы ничего не значили для циклопов, служивших на самом деле только королю Эйвона и его герцогам-колдунам. Эти охранники, этот «дар» герцога Монфорского, являлись самыми обыкновенными соглядатаями, Этан знал об этом так же хорошо, как и прочие жители Эриадора. Однако никто в Бедвидрине не решался признать сей факт.

— В обход, который вы обязаны делать, входят личные покои семьи правителя? — резко бросил Этан, радуясь возможности сорвать накопившуюся злость.

— Мы только шли оповестить вельмож о том, что прибыл кузен герцога Монфорского, — ответил другой стражник.

Этан смерил жуткое создание долгим взглядом. Циклопы не отличались высоким ростом, но были много толще большинства людей — вес даже самого маленького представителя племени достигал двухсот фунтов, в то время как вес самых крупных переваливал за триста. Их лбы, скрывавшиеся под копной густых, жестких как проволока волос, обычно скашивались к кустистой брови над единственным, налитым кровью глазом. Носы были плоскими и широкими, губы почти отсутствовали, оставляя на всеобщем обозрении желтые звериные клыки. И ни одного циклопа нельзя было обвинить в наличии подбородка.

— Гахриз знает о прибытии, — мрачно, почти с угрозой ответил Этан. Два циклопа переглянулись, нагло ухмыляясь, но их ухмылки исчезли, когда они вновь взглянули на кипевшего от ярости Этана, чья рука опустилась на рукоятку меча. Два юноши, слуги знатной семьи, проходившие через зал, наблюдали за неожиданной стычкой с более чем откровенным интересом.

— Странно, что наследник знатного имени не осмеливается снять меч даже в собственных покоях, — заметил один из циклопов.

— Всего лишь разумная предосторожность, когда поблизости болтаются вонючие одноглазые, — громко ответил Этан, приободренный появлением свидетелей-людей. Он настолько разозлился, что уже окончательно перестал контролировать свои речи и поступки.

— И больше ни слова, — резко скомандовал Этан. — Ваше зловонное дыхание невыносимо.

Обмен яростными взглядами усилился, но Этан не испугался. В конце концов, он был сыном эрла, и циклопы обязаны как минимум изображать почтение и покорность. Оба солдата развернулись и потопали прочь.

Этан посмотрел вслед юношам, торопливо направившимся прочь, — они откровенно хихикали.

«Вот она, молодежь Бедвидрина, — подумал будущий правитель. — Молодежь гордой расы».

Этан черпал некоторое утешение и надежду в их явном одобрении. Именно так, по их мнению, и следовало держаться с кошмарными циклопами. Возможно, грядущие времена сулят перемены к лучшему.

Но вне зависимости от надежды, которую он ощутил, Этан знал, что дал отцу новый повод для упреков.

2. ПРИЕЗЖИЕ ВЕЛЬМОЖИ И ИХ ДАМЫ

Воин-циклоп со щитом, на котором была изображена эмблема Монфора — согнутая рука с киркой, — вошел в парадный зал дома Гахриза Бедвира. Всю обстановку огромного прямоугольного помещения составляли несколько удобных кресел и огромный камин.

— Виконт Обри, — начал одноглазый герольд, — кузен Моркнея, герцога Монфорского, шестого из восьми, четвертый в роду…

Официальное представление заняло немало времени, циклоп не упустил ни одной, даже самой малозначимой детали при описании родословной и собственности виконта, его подвигов (изрядно преувеличенных и вовсе не казавшихся столь грандиозными Гахризу, который провел шестьдесят лет в суровых землях Бедвидрина), а также его великодушия и героизма.

«Виконт, — усмехнулся эрл про себя. — Да у нас на острове каждый четвертый имеет право на титул если не виконта, то хотя бы барона».

— И его благородный друг, барон Вилмон, — продолжал циклоп, и Гахриз глубоко вздохнул, последняя фраза слишком хорошо подтверждала его мысли. К счастью, перечисление заслуг и достоинств барона Вилмона оказалось отнюдь не таким длинным, как у Обри, что же касается женщин, сопровождавших вельмож, — циклоп просто представил их как леди, Эления и Авонеза.

— Эллен и Эйвон, — еле слышно пробормотал Гахриз, осознав уровень претенциозности, обуявшей традиционно простых и скромных обитателей острова.

Виконт и его свита торжественно прошествовали в зал. Обри холеный, с седеющими волосами мужчина лет сорока пяти окинул присутствующих мимолетным взглядом, в котором явственно читалось презрение. Вилмон — щеголеватый и напыщенный молодой человек лет двадцати пяти — с любопытством оглядывался вокруг. Оба носили оружие воинов, мечи и кортики, но Гахриз, пожимавший руки приезжим вельможам, не смог нащупать мозолей, обычных для бывалых воинов, да и само пожатие не свидетельствовало о привычке к тяжелому мечу. Леди были еще хуже — не в меру накрашенные и надушенные создания с соблазнительными формами, туго затянутые в шелка и обвешанные драгоценностями, гремевшими и звеневшими при каждом кокетливом движении. Авонезе не меньше пятидесяти, как знал Гахриз, и никакие притирания и краски в мире не способны скрыть неумолимое воздействие природы.

Хотя она старалась (да как упорно!), но вид ее, по мнению Гахриза, оставался весьма жалким.

— Виконт Обри, — вежливо, с широкой улыбкой произнес он. — Это действительно большая честь — принимать одного из тех, кто удостоился доверия нашего уважаемого герцога.

— Действительно, — отозвался Обри, выглядевший изрядно скучающим.

— Могу я осведомиться, что привело столь неожиданных гостей так далеко на север?

— Нет, — довольно резко начал Обри, но Авонеза, отпустив его руку, чтобы немедленно вцепиться в руку эрла, не позволила ему закончить фразу.

— Мы отдыхаем, конечно! — проворковала она и дохнула на Гахриза винным перегаром.

— Сейчас мы прибыли с острова Марвис, — добавила Эления. — Нам говорили, что никто в северных землях не может организовать пир так, как эрл Марвиса, и мы не были разочарованы.

— У них такие прекрасные вина! — добавила Авонеза.

Обмен любезностями, казалось, утомил Обри так же, как и Гахриза, однако Вилмон был слишком занят неподатливой заусеницей, чтобы заметить что-либо.

— Эрл Марвиса действительно заслужил репутацию прекрасного хозяина, — искренне заметил Гахриз, поскольку Брюс Даргесс был его добрым другом, товарищем по несчастью в темные времена правления короля-колдуна.

— Вполне приличного, — поправил Обри. — И я полагаю, что вы также порадуете нас знаменитым луковым супом и, возможно, столь же изысканной ногой барашка.

Гахриз не знал, как ответить на откровенную издевку. Оба блюда, вместе с разнообразными видами рыбы, действительно были основными продуктами острова.

— Я ненавижу луковый суп, — продолжал Обри. — Но на борту нашего судна достаточно провизии, а мы не собираемся задерживаться надолго.

Гахриз выглядел смущенным, и это искреннее выражение хорошо скрывало неожиданное чувство облегчения.

— Но я думал… — начал было эрл, пытаясь продемонстрировать искреннее огорчение.

— Я опаздываю на встречу с Моркнеем, — величественно пояснил Обри. — Я вообще собирался миновать этот мрачный островок, но арена эрла Марвиса показалась мне достаточно занимательной. Я слышал, что островитяне известны как одни из лучших воинов Эриадора, но должен сказать, что полуискалеченный гном из самых глубоких рудников Монфора с легкостью одолеет любого из бойцов, которых мы видели на острове Марвис.

Гахриз промолчал, но подумал про себя, что описание Обри Бедвидрина как «мрачного островка» в прошлые времена стоило бы неосторожному гостю языка.

— …Я надеюсь, что ваши воины продемонстрируют лучшее искусство, — закончил Обри.

Авонеза крепко вцепилась в руку Гахриза, с откровенным одобрением ощупывая тугие мускулы.

— Воины всегда так возбуждают меня, — прошептала она на ухо эрла.

Гахриз не ожидал утреннего сражения на арене, но был бы рад отделаться только этим. Хотелось верить, что виконт удовлетворится зрелищем и сразу отбудет, избавив таким образом Гахриза от проблем с организацией обеда — будь это барашек или луковый суп!

— Я лично присмотрю за приготовлениями, — обратился Гахриз к Обри, осторожно освобождаясь от цепкой хватки Авонезы, чьи острые ногти он ощущал на протяжении всего разговора. — Слуги покажут вам покои, в которых вы можете отдохнуть после долгой дороги. Я вернусь через несколько минут.

С этими словами он удалился по каменному коридору своего огромного дома. Вскоре он наткнулся на Лютиена, успевшего вымыться и переодеться.

— Вернемся во двор, — сказал Гахриз, к удивлению сына. — Они приехали только затем, чтобы полюбоваться на добрый бой.

— И я буду сражаться?

— А кто же еще сделает это лучше? — спросил Гахриз, грубовато прихватив Лютиена за плечо и быстро увлекая за собой. — Подготовь пару схваток, перед тем как наступит твоя очередь, и как минимум по одному циклопу в каждой. — Гахриз помедлил, нахмурив брови. — Кого лучше всего назначить твоим противником? — спросил он.

— Этана, разумеется, — без колебаний ответил Лютиен, но Гахриз отрицательно покачал головой. Этан вообще не стал бы выходить на арену, и уж конечно не для того, чтобы развлечь приезжих вельмож.

— Тогда Гарт Рогар, — сказал Лютиен, имея в виду воина-варвара, отличавшегося гигантским ростом и столь же впечатляющей силой. — В последний раз он был в прекрасной форме.

— Но ты одолеешь его?

Вопрос, казалось, задел гордость юного воителя.

— Конечно, одолеешь, — ответил Гахриз на свой собственный вопрос, сделав вид, что ему самому он показался абсурдным. — Умоляю, покажи достойную битву. Важно, чтобы Бедвидрин и ты, мой сын, высоко поднялись в глазах герцога Монфорского.

Тут Гахриз остановился, и Лютиен умчался прочь, до краев переполненный оказанным доверием и горя желанием доставить удовольствие и отцу, и приезжим вельможам.

* * *

— До чего же стыдно будет Лютиену, когда он опозорится перед собственным отцом и его почтенными гостями! — проревел мужчина огромного роста под одобрительный хохот прочих бойцов.

Они сидели в низком и пропахшем потом помещении возле входа в туннель, ведущий на арену, проверяя оружие в ожидании своей очереди.

— Стыдно? — откликнулся юный Бедвир, словно бы в самом деле потрясенный. — Что постыдного в победе, Гарт Рогар?

Комнату потряс общий громовой хохот.

Огромный Рогар, почти на фут превышавший Лютиеновы шесть футов и два дюйма, чьи руки были толще, чем ноги юноши, неторопливо поднялся. Ему потребовалось всего два шага, чтобы дойти до все еще сидящего юного Бедвира, а тому пришлось закинуть голову, чтобы посмотреть варвару в глаза.

— Ты запомнишь этот день, — пообещал гигант. Он начал медленно разворачиваться, не сводя хмурого взгляда с юного Бедвира. В помещении воцарилось напряженное молчание.

Лютиен ухмыльнулся и плашмя шлепнул Гарта Рогара по заду мечом. Все воины разразились громким хохотом, к которому присоединился и сам Гарт. Огромный северянин развернулся и сделал шутливый выпад в сторону Лютиена, но меч юноши мгновенно взметнулся и отбил удар гиганта.

Все они были друзьями, эти юные воины, за исключением нескольких циклопов, сидевших в дальнем углу и неприязненно наблюдавших за игрой. Только Гарт Рогар вырос не в Бедвидрине. Его принесло в гавань Дун Варны на обломках потерпевшего крушение корабля четыре года назад. Юношу, почти подростка, подобрали островитяне и выходили. Сейчас, как и прочая молодежь Бедвидрина, он учился сражаться. Для юных шалопаев все это было игрой, но игрой смертельно серьезной. Даже в мирные времена, а иных они пока не знали, на дорогах частенько бесчинствовали бандиты, да и чудовища нет-нет да и выбирались из Дорсала.

— Я сегодня разрежу тебе губу, — сказал Гарт Лютиену. — И ты уже никогда больше не поцелуешь Кэтрин О'Хейл.

Весельчаки притихли — Кэтрин была не из тех, кого можно оскорблять безнаказанно. Родом из противоположной части Бедвидрина, она выросла среди рыбаков, которые не боялись плавать по гораздо более опасным водам открытого Эйвонского моря. Клан Хейлов славился своей отвагой и твердостью, а Кэтрин считалась лучшей среди них. Кожаный снаряд пронесся через комнату и ударился о спину варвара. Гарт Рогар обернулся и увидел Кэтрин, стоявшую в дверях, положив сильную руку на рукоятку меча, острие которого упиралось в каменный пол.

— Если ты позволишь себе еще раз высказаться в том же роде, я отрежу кое-что у тебя, — мрачно пообещала разгневанная рыжеволосая девушка, и ее зеленые глаза засверкали опасным огнем. — И меньше всего тогда тебя будут волновать поцелуи.

Вновь раздался взрыв хохота, и Гарт Рогар, красный от стыда, понял, что ему не выйти победителем из этой словесной баталии. Он поднял руки в знак поражения и, вернувшись на скамью, вновь занялся подготовкой своего снаряжения.

Во время тренировочных боев на арене юные воины пользовались настоящим, но специально затупленным оружием с укороченными концами. Им можно было колоть, но почти невозможно поразить насмерть. По крайней мере, обычно этого не случалось. Несколько воинов встретили свой смертный час на арене, но за последнее десятилетие никто не погиб. Воинские игры были древней и незыблемой традицией Бедвидрина, да и всего Эриадора. Пользы от них было значительно больше, чем возможного вреда. Шрамы, которые юноши и девушки получали на арене за годы тренировок, учили их с уважением относится к оружию и противникам и позволяли глубже понять тех, с кем им предстоит сражаться бок о бок в случае беды. Обязательными считались три года тренировок, но многие оставались на четвертый, а некоторые, подобно Лютиену, видели в тренировках смысл всей жизни.

Он выходил на арену, быть может, сотню раз, расправляясь с каждым противником, кроме самого первого — своего брата Этана. Эти двое так и не успели сравняться, поскольку вскоре Этан покинул арену, и хотя Лютиен мечтал вновь испытать мастерство на своем безусловно талантливом братце, он не позволял глупой гордости отравлять истинное уважение и любовь к Этану. Сейчас Лютиен считался лучшим в группе. Кэтрин О'Хейл была быстрой и ловкой, как кошка, циклоп Букво отличался необыкновенной выносливостью, а Гарт Рогар значительно превосходил силой всех обычных людей. Лютиен же был лучшим: стремительный, сильный и ловкий юноша в мгновение ока мог нанести или парировать любой удар. Он научился превозмогать боль, и все равно шрамов на нем было меньше, чем на прочих, кроме самых свежих новичков.

Его считали совершенным бойцом, ярким светом стареющих очей своего отца, и потому младший Бедвир был полон решимости вызвать улыбку на лице человека, который так редко улыбался.

Он провел точильным камнем по лезвию своего прекрасного меча, снимая небольшую зазубрину, а после подержал оружие перед собой на весу, чтобы проверить его балансировку. Лютиен никогда не позволял случайной небрежности повлиять на исход поединка.

Первая схватка, в которой два циклопа лупили друг друга легкими дубинками по плечам и головам, уже началась, когда Гахриз провел четырех гостей к скамьям для почетных зрителей на переднем балконе, прямо напротив туннеля, ведущего на круглую площадку арены. Сам он сел в середине и тут же оказался между Эленией и Авонезой, крепко вцепившихся в него, в то время как их знатные спутники разместились по краям. К большому раздражению эрла, три циклопа из персональной гвардии Обри встали прямо за спинами аристократов. Один из них сжимал арбалет, как заметил Гахриз, что показалось ему весьма необычным. Одноглазые, они не могли толком оценить расстояние, а потому плохо управлялись с метательным оружием. Этот, казалось, весьма неплохо владел арбалетом, и Гахриз заметил, что его оружие снабжено любопытным приспособлением — установленными под углом друг против друга зеркальцами поверх ствола.

Гахриз вздохнул, заметив, что только горсточка островитян собралась, желая полюбоваться сражением. Он надеялся на рукоплещущую толпу и сожалел, что ему не дали времени собрать ее.

Но Обри явно проявлял нетерпение. Виконт находился здесь только затем, чтобы его докучливая спутница Авонеза прекратила свои постоянные придирки.

— Циклопы? — ныла женщина. — Если бы я хотела взглянуть на свару циклопов, то могла просто швырнуть им кусок сырого мяса в замке Монфор!

Гахриз поморщился — это не предвещало ничего хорошего.

— Действительно, вы могли бы продемонстрировать что-нибудь поинтереснее, чем два циклопа, которые молотят друг друга, эрл Бедвир, — согласился Обри, и взгляд его, устремленный на Гахриза, был одновременно просящим и угрожающим. — Кузен Моркней, герцог Монфорский, будет весьма разочарован, узнав, что мое путешествие на ваш остров не было приятным.

— Это не главное представление, — попытался объяснить Гахриз, но его слова заглушил хор возмущенных выкриков.

В конце концов эрл сдался. Он подал знак распорядителю арены, из боковых помещений появились всадники, прервав схватку и приказав циклопам вернуться в туннель. Одноглазые традиционно поклонились ложе эрла и удалились, немедленно продолжив драку еще до того, как скрылись из глаз.

Следующий бой происходил между рыжеволосой Кэтрин и юной девушкой с другого конца острова, новичком на арене, но отличавшейся многообещающей скоростью и ловкостью. Стоило им выйти из туннеля, как Эления и Авонеза разразились криками протеста.

Гахриз молча ругал себя за то, что не предусмотрел подобной ситуации. Обе юные воительницы были непростительно красивыми, полными жизни и здоровья. К тому же их воинские одежды, обрезанные так, чтобы не затруднять движений, нельзя было назвать скромными, а по лицам Обри и Вилмона было видно, что им слишком долго пришлось довольствоваться обществом двух размалеванных «прелестниц».

— Это не годится! — кричала Авонеза.

— Я так хочу увидеть потеющую мужскую плоть! — мурлыкала Эления, и ее длинные ногти оставляли кровавые бороздки на руках Вилмона.

Гахриз не знал, предвкушал ли барон, какое действие произведет вид мужского тела на его страстную спутницу, или он просто боялся Элении, желавшей, чтобы перешли к следующей схватке.

— У нас мало времени, — резко заметил Обри. — Я хочу увидеть схватку, единственную схватку между лучшими воинами, которых может представить Бедвидрин. Мне казалось, что эрл острова в состоянии понять поставленную перед ним задачу.

Гахриз по-настоящему содрогнулся, и ему пришлось по капле собирать силы, чтобы удержаться и не задушить тощего Обри. Но он невозмутимо кивнул и подал еще один сигнал распорядителю арены, сообщая, что настала очередь Лютиена и Гарта Рогара.

В нескольких шагах от ложи эрла Этан мрачно наблюдал за униженным отцом и напыщенными гостями.

Обе женщины одновременно застонали, когда Лютиен и Гарт плечом к плечу вышли из туннеля, одетые лишь в сандалии, кольчужные рукавицы, набедренные повязки, воротники и нагрудники, защищавшие жизненно важные органы.

— Бывают ли мужчины огромнее? — ахнула Эления, которую явно впечатлил светловолосый варвар.

— Бывают ли мужчины привлекательнее? — вторила ей Авонеза, бросая на спутницу сердитые взгляды. Затем она внимательно посмотрела на Гахриза и вновь, заинтригованная, перевела взгляд на Лютиена.

— Мой сын, — с гордостью объяснил эрл. — Лютиен Бедвир. А гигант — это хьюгот, которого еще мальчиком выбросило на наш берег, он действительно великолепный боец. Вы не будете разочарованы, виконт.

Очевидно, Авонеза и Эления тоже не собирались оспаривать последнее утверждение. Они продолжали отпускать весьма откровенные замечания по поводу стати и силы обоих юношей, и каждая отстаивала преимущества своего избранника.

— Варвар сокрушит его, — заметила Эления.

— Эти глаза слишком мудры, чтобы попасться в примитивные сети дикаря, — возразила Авонеза. Внезапно она вскочила с места, шагнула к перилам и бросила на арену прекрасный батистовый платок.

— Лютиен Бедвир! — крикнула она. — Ты будешь сражаться за меня. Бейся достойно, и ты почувствуешь вкус награды!

Гахриз, ошеломленный грубым натиском дамы, взглянул на виконта, опасаясь, что тот кипит от ярости. Однако эрлу показалось, что Обри почувствовал скорее облегчение, нежели гнев.

Эления, не желая отставать от соседки, также наклонилась с балкона и бросила свой платок, призвав хьюгота подойти и принять знак того, что он сражается за нее.

Лютиен и Гарт Рогар, вежливо поклонившись дамам, приняли их знаки милости и каждый заткнул платок себе за пояс.

— Не беспокойтесь, он даже не испачкается, — хвастливо сказал Лютиен Авонезе.

— Кровью — да, но не грязью, — согласился Гарт, поворачиваясь в сторону хихикающей Элении.

Лютиен в последний раз поклонился гостье и торопливо последовал за противником, направившимся к центру арены, оба надели шлемы.

— Итак, ставки стали выше, — заметил юный Бедвир.

Гарт Рогар усмехнулся:

— Не стоит думать об удовольствиях перед боем, — заметил он, и как только распорядитель хлопнул в ладоши, подавая знак к началу схватки, варвар рванулся вперед, нацелив длинное копье в живот Лютиена в расчете на быструю победу.

Дерзкая атака застала Лютиена врасплох. Он упал на бок и откатился в сторону, но все же получил жалящий укол в бедро.

Гарт Рогар отступил назад и торжествующе вскинул руки.

— Вот он и запачкался! — крикнул варвар, указывая на платок Авонезы.

Эления закричала от восторга, не обращая внимания на злобный взгляд,который метнула на нее Авонеза.

Теперь Лютиен пошел в атаку, прорываясь вперед, пригибаясь так низко, что мог использовать левую руку в качестве третьей точки опоры. Его меч метнулся к ногам Гарта, но варвар проворно отскочил. Лютиен прекрасно понимал, что если он ослабит натиск, то противник, возвышавшийся над ним, обязательно втопчет его в грязь.

Меч юноши мелькал с непостижимой скоростью, заставляя противника раз за разом отпрыгивать. В конце концов Гарт Рогар был вынужден направить копье прямо вниз, чтобы парировать удар по коленям. Лютиен стремительно вскочил, и хотя юный воин не имел возможности развернуть меч, он резко двинул вперед щит, ударив варвара по лицу и груди.

Гарт Рогар отшатнулся, из его носа и уголков рта потекли струйки крови. Но варвар лишь добродушно улыбнулся.

— Прекрасно проделано! — поздравил он.

Пока Лютиен отдавал традиционный поклон, хьюгот взревел и, воспользовавшись удобным моментом, снова ринулся в бой.

Лютиен был, однако, готов к очевидной атаке, и его меч молниеносно отбил копье в сторону. Ловкий боец бросился вперед и вновь ударил по мощной груди Гарта Рогара — на этот раз лишь вскользь.

Варвар, однако, мгновенно перешел в атаку: он обхватил свободной рукой противника и резко ударил его коленом в бедро. Юноша пошатнулся, и Гарт Рогар мог бы одолеть его, но младший Бедвир успел набраться опыта в подобных схватках. Он полоснул противника по коленям и остановил стремительную атаку гиганта.

Противники вновь выпрямились и бросились вперед. Молодые люди питали друг к другу искреннюю привязанность, но здесь, на арене, ни один не желал уступить, сражаясь из гордости и любви к состязаниям. Меч и копье скрещивались и расходились, метнувшийся вперед щит Лютиена был остановлен стремительным и мощным кулаком Рогара.

Гахриз никогда не видел своего сына и особенно Гарта Рогара, сражающихся так самозабвенно, и он явно лопался от гордости, поскольку и Вилмон, и Обри были полностью захвачены происходящим, встречая громкими криками каждый искусный удар, парированный в последнюю секунду. Но крики мужчин не могли сравниться с дикими воплями Элении и Авонезы, подбадривавшими каждая своего бойца. Обе они были не очень хорошо знакомы с правилами боя и много раз считали его законченным, полагая, что один из соперников получил неоспоримое преимущество.

Но оба воина не зря проводили долгие часы на тренировочной площадке, они были действительно достойными противниками. Молодые люди всегда успевали вовремя поставить защиту, постоянно находились в равновесии.

Гарт Рогар замахнулся копьем, но когда Лютиен парировал мечом, варвар неожиданно направил оружие вверх, прихватив с собой и меч противника. Гарт рванулся вперед и ударил Лютиена ногой в живот, от чего тот согнулся пополам.

Лютиен едва успел вскинуть щит, остановив тупой конец копья, направленный ему в голову, но затем получил новый удар ногой, на этот раз в бедро, и отступил.

— Прекрасно! — закричала Эления, и только тогда Гахриз заметил испепеляющие взгляды, которые Авонеза бросала на более молодую женщину. Он начал понимать, что назревают серьезные проблемы.

Почувствовав преимущество, Гарт Рогар, взревев, обрушился на задыхающегося противника.

Лютиен отбил щитом копье Гарта высоко вверх, поднырнул под него и обрушил стремительный меч на правую руку варвара. Стальная рукавица сохранила Гарту Рогару пальцы, но он взвыл от боли и на некоторое время потерял возможность действовать этой рукой.

Теперь Лютиен перешел в атаку, держа щит так, что Гарт не мог развернуть копье и отразить выпад. Сильный удар меча сбоку пришелся по кожаному нагруднику варвара. Гарт Рогар сморщился от боли, но не утратил бдительности, и когда Лютиен попытался нанести второй удар, Гарт отбил его кулаком.

Лютиен снова пошел в атаку, однако, когда Гарт качнулся ему навстречу, резко остановился и упал на спину. Не ожидавший этого варвар потерял равновесие и начал падать на противника, тогда Лютиен уперся ногами ему в живот.

— Отправь его полетать! — закричала Авонеза, и Лютиен сделал именно это, оттолкнув Гарта обеими ногами так, что тот перевернулся в воздухе и грохнулся на спину.

Противники моментально вскочили, так и не выпустив оружие из рук, глядя друг на друга с искренним уважением. Они утомились и покрылись ссадинами, и оба прекрасно знали, что на следующий день ослабеют от ран, но что значили подобные мелочи по сравнению с азартом схватки!

Теперь, сбоку от Гахриза, глаза Элении метали молнии.

— Расправься с ним! — закричала она Гарту Рогару так громко, что заглушила на мгновение все остальные вопли вокруг арены, и все присутствующие, включая Лютиена и Гарта Рогара, посмотрели на нее.

— Похоже, ты приобрел подружку, — заметил юный Бедвир.

Гарт Рогар громко расхохотался.

— Я постараюсь не разочаровать ее! — внезапно взревел он и взмахнул своим оружием, но неожиданно остановил занесенную руку, и тупой конец копья громко зазвенел о щит Лютиена. Юноша ответил прямым ударом, но варвар был вне пределов досягаемости. Второй удар копья пришелся над щитом Лютиена, едва не выбив ему глаз, скользнул по шлему, когда тот наклонился, следующий удар тупым концом копья пришелся Лютиену по спине.

Удар оказался весьма болезненным, но Лютиен проигнорировал его, понимая, что должен пойти в наступление, если не хочет погибнуть под мощным натиском противника. Он поднырнул под копье, развернулся и оказался прямо под замахнувшейся рукой Гарта. Край щита Лютиена ударил в подмышку гиганта, заставив его покачнуться. Вновь Гарт Рогар поймал меч Лютиена рукой, но ноги его запутались. Когда Лютиен неожиданно рванул щитом вверх, широко расставив руки и ноги, копье варвара отлетело прочь, и сам Рогар тяжело рухнул на землю.

— Сделай его! Сделай его! — кричала Авонеза.

— Сражайся, олух! — вопила Эления.

Лютиен едва успел принять боевую стойку, когда Гарт Рогар вскочил. Юноша полагал, что Рогар хочет поднять упавшее копье — и собирался позволить достойному противнику сделать это, — но Рогар, в котором взыграла свирепая кровь варваров, неожиданно обрушился на противника. Застигнутый врасплох Лютиен поднял щит, и его рука онемела от сокрушительного удара кулаком.

Бедвир отступил на шаг назад, в изумлении глядя на упавший с руки щит с лопнувшим ремешком. Он едва увернулся от второго удара, который мог поразить хуже любого копья, и отпрыгнул от третьего, швырнув разбитый щит в наседающего противника.

Гарт Рогар отбил щит в сторону и ринулся вперед, замедлив движение только для того, чтобы избежать короткого выпада меча Лютиена. Второй выпад заставил его уклониться. Лютиен был к этому готов, его левая рука обрушилась на переносицу варвара, и так уже сломанную.

Гарт Рогар помотал головой, чтобы исчезли круги перед глазами, и попытался изобразить улыбку.

— Ты сдаешься? — вежливо спросил Лютиен, и тут же они услышали протестующие крики Элении и победные восклицания Авонезы.

Как и следовало ожидать, Гарт Рогар бросился в атаку. В последний момент Лютиен метнул свой меч вверх, прямо в лицо варвару. Гарт увернулся и резко остановился, нарвавшись на встречный удар обеими руками, который мог бы свалить небольшого быка.

Лютиен поймал меч левой рукой и направил его Гарту в горло, чтобы заставить того сдаться. Разъяренный варвар поймал меч за лезвие, отшвырнул в сторону и схватил Лютиена за предплечье.

— Отруби ему руку! — кричала Эления. Авонеза перегнулась через колени Гахриза и злобно на нее зашипела.

Мускулы Лютиена напряглись, когда он сцепился с более крупным и сильным противником.

Вилмон и Обри были слегка раздражены вздохами их спутниц, явно завороженных зрелищем.

Лютиен хорошо держался против Рогара, но знал, что немалый вес противника скоро возьмет над ним верх. Он изо всех сил толкнул его вперед, затем резко отступил назад, сумев освободить левую руку, правую с мечом Гарт крепко держал. Не обращая внимания на удары в лицо, варвар нагнулся и схватил противника за промежность. Мгновение спустя юный Бедвир беспомощно болтался в воздухе, под углом, не позволяющим толком ударить, а его правая рука так и оставалась в неослабевающих тисках.

Лютиен боднул противника в лицо. Оглушенный, Гарт Рогар отшвырнул его футов на десять и попытался удержаться на ногах. Весь мир вращался перед глазами варвара.

Лютиен поднялся с земли и осторожно отступил назад, следя за тем, чтобы между ним и противником, отчаянно размахивавшим вслепую руками, оставалось свободное пространство. Силы юноши были на пределе, и он опасался, что единственный удар может свалить его на землю.

Лютиен размахивал мечом, медленно приближаясь, вынуждая мучимого головокружением варвара следить за угрожающими движениями. Выпады были ложными — Гарт Рогар знал об этом, — но таким же был и последовавший удар правой. Лютиен не довел его до конца и упал на землю, его ноги метнулись вперед и ударили варвара по коленям. Хьюгот тяжело рухнул на землю и захрипел.

Лютиен, гибкий как кошка, вскочил на ноги, но Гарт не нашел в себе сил подняться. Лютиен поставил ногу на грудь поверженного противника, а острие его меча нацелилось в переносицу Гарта Рогара, как раз между помутневшими глазами варвара.

Вопли Элении и Авонезы звучали на удивление одинаково, но чувства, вызвавшие их, естественно, были прямо противоположными.

Гахриз остался доволен выражением изумления, даже восхищения, промелькнувшим на лице Обри, но улыбка эрла исчезла, когда Авонеза вновь перегнулась через его колени, глядя на надувшуюся Элению глазами, сверкавшими от злобы.

— Прошу опустить палец вниз, эрл Бедвир, — промурлыкала она.

Гахриз чуть не задохнулся. Палец, опущенный вниз, означал, что победитель обязан прикончить проигравшего соперника. Это противоречило обычаям островитян: они сражались исключительно ради тренировки и демонстрации боевого искусства!

Эления завизжала от ярости, что только подхлестнуло жестокую Авонезу.

— Палец вниз, — вновь сказала она, медленно, не сводя глаз с протестующей Элении. Авонеза прекрасно понимала, о чем мечтала спутница, глядя на могучего варвара, и ей очень нравилась идея отнять игрушку у более юной соперницы.

— Ваш сын — мой боец, он носит данный мною талисман, и, следовательно, я получила право решить исход сражения.

— Но… — заикаясь, пробормотал Гахриз, пытаясь выпутаться из положения, когда Обри положил ему руку на плечо.

— Согласно старым традициям, это ее право, — заметил виконт, не решаясь вызвать недовольство своей порочной спутницы.

— Гарт Рогар отважно сражался, — возразил хозяин.

— Палец вниз, — с расстановкой произнесла Авонеза, выделяя каждое слово и глядя прямо в карие глаза Гахриза.

Бедвир растерянно оглянулся и заметил решительный кивок виконта. Он торопливо попытался взвесить последствия своих действий. Требование Авонезы было достаточно справедливым, согласно древним правилам. Ведь Лютиен опрометчиво согласился стать ее бойцом, так что женщина получила право решить судьбу поверженного воина. Отвергнув ее притязания, Гахриз может ожидать серьезных неприятностей из Монфора, возможно даже вторжения флота, который отберет его владения. Моркней постоянно искал причины сместить правителей островов, вызывавших столько проблем.

Гахриз осторожно отстранил Авонезу и посмотрел на арену, где Лютиен все еще стоял над поверженным противником, ожидая сигнала к окончанию боя и аплодисментов, которых они с Гартом Рогаром заслужили. К огромному изумлению Лютиена, его отец протянул руку, опустив палец вниз.

Юноша застыл от изумления, не реагируя на вопли Авонезы, требующей, чтобы он выполнил приказ. Лютиен опустил глаза на друга: в его голове не укладывалось, что он должен убить человека.

— Эрл Гахриз, — с возросшим нетерпением воскликнул Обри.

Правитель окликнул распорядителя арены, но тот застыл так же неподвижно, как и Лютиен.

— Ну же! — воскликнула Авонеза, чья жестокая улыбка сейчас напоминала оскал хищного зверя. — Обри?

Виконт щелкнул пальцами одному из циклопов, стоящих позади, тому самому стражнику с необычным арбалетом.

К этому моменту Лютиен отступил назад и протянул другу руку. Гарт Рогар дотянулся до нее, схватился и начал подниматься, но тут послышался щелчок тетивы арбалета. Варвар неожиданно дернулся и тяжело обвис на руке юноши.

Сперва Лютиен не понял, что произошло. Затем хватка Гарта Рогара ослабла, и время, казалось, почти остановилось — гордый варвар медленно осел на арену.

3. ПРОЩАЙ, БРАТ

Лютиен в шоке уставился на Гарта Рогара. Обрамленное светлыми волосами, грубоватое, покрытое ссадинами лицо оставалось удивленным даже после смерти, или, возможно, именно благодаря ей.

— Улетай, Смерть! — взвыл Лютиен, отбрасывая в сторону меч и бросаясь на колени возле друга.

— Убирайся отсюда, не тронь то, что тебе не принадлежит! Больные, старики, дети, не имеющие сил противостоять этому жестокому миру, — вот твоя добыча, но не трогай этого человека, этого юношу, который моложе меня.

Лютиен приподнял голову варвара и взял его за руку. Он чувствовал, как тепло покидает тело Рогара, а пот, покрывший тело друга за время сражения, становится липким. Лютиен пытался выдавить из себя более убедительный протест, но обнаружил, что язык не повинуется ему. Что он мог сказать Смерти, этой самой безжалостной из духов, которая издавна отказывалась внимать самым проникновенным мольбам? Да и что пользы в словах, когда тепло быстро покидало юное и сильное тело Гарта Рогара?

Лютиен беспомощно оглянулся на ложу для почетных гостей, растерянность сменилась яростью. Но компания Обри, включая Гахриза, уже скрылась из глаз. Удалился и Этан, стоявший поодаль.

Взгляд Лютиена растерянно блуждал вокруг. Многие зрители разошлись, но отдельные группки задержались, перешептываясь и недоверчиво показывая на мужчину, лежавшего на арене, и сына Бедвира, склонившегося над ним.

Лютиен повернулся к Гарту Рогару. Он увидел конец стрелы, торчавшей из бока друга между двух ребер, и осторожно потянулся к ней, словно надеялся, вытащив ее, вернуть дыхание погибшему. Лютиен попытался обхватить металлическое древко, но обнаружил, что пальцы не повинуются ему.

Какой-то шум заставил его поднять глаза, и несчастный победитель увидел остальных воинов, выбегающих из туннеля под предводительством Кэтрин. Она упала на колени перед погибшим, но мгновением позже вздохнула и нежно закрыла ему глаза. Ее грустный взгляд встретился со взглядом Лютиена, и девушка медленно покачала головой.

Лютиен вскочил на ноги, издав крик, вырвавшийся из глубины его сердца. Он дико огляделся вокруг, сжав кулаки, затем обнаружил предмет, на котором можно было сорвать ярость. Юный Бедвир сорвал шарф Авонезы со своих бедер и швырнул на землю, а затем втоптал в грязь.

— Смертью Гарта Рогара, друга и товарища, — начал он, — я, Лютиен Бедвир, клянусь…

— Достаточно, — прервала Кэтрин, вставая рядом и взяв его руку в свои. Он недоверчиво посмотрел на девушку, с трудом осознав, что она могла прервать его в столь торжественный момент. Однако, взглянув на ее лицо, Лютиен не заметил признаков раскаяния, лишь некое смутное предостережение, которое он не имел сил осмыслить.

— Достаточно, Лютиен, — мягко, полностью владея собой, сказала Кэтрин. — Гарт Рогар погиб как воин, согласно древнейшим и священнейшим традициям арены нашего народа. Не позорь его.

Ужаснувшись, Лютиен отпрянул от девушки. Он смотрел на товарищей, на бойцов, тренировавшихся рядом с ним все последние годы, но не находил поддержки. Юноше внезапно показалось, что его окружают абсолютно чужие люди. А затем он бросился прочь, пересек арену, промчался по узкому туннелю и устремился вдоль берега на север, к гавани, испытывая только одно, всепоглощающее желание — остаться в одиночестве.

* * *

— Это неприятный случай, — начал Гахриз, пытаясь преуменьшить значение произошедшего.

— Это было убийство, — поправил Этан, и его отец нервно оглянулся вокруг, словно ожидая, что один из циклопов Обри скрывается неподалеку.

— Не слишком ли сильно сказано? — прошептал Гахриз.

— Часто сила является обрамлением правды, — резко и громко ответил Этан, не отступая ни на дюйм.

— Ни слова больше об этом, — потребовал Гахриз. Все еще оглядываясь вокруг, он бросил смущенный взгляд на разъяренного сына, осмелившегося осуждать собственного отца. — Ни слова больше, слышишь!

Этан насмешливо фыркнул, глядя на этого человека, этого чужака, которого удалось настолько запугать и сломить. Он понимал осторожную позицию Гахриза слишком хорошо, понимал политическую ситуацию на их землях. Если Гахриз предпримет любые действия против Обри или кого-либо из его окружения, герцог Монфорский, разумеется, вмешается — возможно, пошлет военный флот. Однако Этан не заботился об этом и не сочувствовал тревогам Гахриза. Молодой человек считал, что за некоторые вещи следует сражаться до последней капли крови, а гибель в этой борьбе — почетна.

— А как насчет леди Авонезы? — спросил Этан, с сарказмом выделяя слово «леди».

Гахриз вздохнул, показавшись в этот момент своему сыну очень старым и дряхлым.

— Обри намекал, что хочет оставить ее, — признался правитель. — Он думает, что ее влияние окажет положительное воздействие на Бедвидрин.

— Новая жена для Гахриза, — саркастически выплюнул Этан. — Шпион Моркнея в доме Бедвира.

Старший не ответил.

— А как насчет женщины, которая с такой готовностью меняет спутника? — громко и ядовито осведомился Этан. — Должен ли я называть ее матерью?

Искра ярости вспыхнула в Гахризе, и прежде чем он успел овладеть собой, его рука протянулась и хлестнула по лицу Этана, перешедшего все мыслимые границы дозволенного.

Этан лишь слегка дернул головой и окинул отца долгим взглядом яростно горевших, сузившихся глаз. Гахриз не хотел, чтобы дела зашли так далеко, но сейчас над ним и над всем народом Бедвидрина собирались опасные тучи. На мгновение в голове седовласого эрла промелькнули воспоминания о любимой жене, умершей во время великой чумы. Припомнились и свободные времена, задолго до воцарения короля-чародея Гринспэрроу. Но те дни давно миновали, и некогда было предаваться праздным сожалениям. Гахриз резко выпрямился, и решительный взгляд ясно давал понять, что правитель знает, в чем заключается его долг перед собственным народом.

* * *

Лютиен оглянулся назад с высокого обрывистого берега на северной стороне залива лишь тогда, когда последние огни погасли в городе Дун Варна. Он все еще не мог поверить в реальность событий прошедшего дня, не мог осознать, что Гарт Рогар, его друг, мертв. Оберегаемый от всего дурного, юноша впервые почувствовал гнилостный привкус жизни под властью короля Гринспэрроу, и, неопытный во всем, что не касалось арены, Лютиен не знал, как справиться с неожиданно нахлынувшими чувствами.

Возможно, именно с этим было связано постоянно мрачное настроение Этана? Лютиен знал, что брат питал мало уважения к Гахризу, но младший сын Бедвира, который знал отца как благородного и смелого воина, всегда относил это за счет недостатков характера Этана. Для Лютиена Гахриз был выше упреков, уважаемый эрл Бедвидрина, чей народ любил своего правителя и доверял ему.

Лютиен не знал всех древних традиций арены, но понимал, что Гахриз один отвечал за события. Гарт Рогар мертв, и его кровь, конечно же, была на руках Гахриза Бедвира.

Но почему? Лютиен не мог понять причину произошедшего, а ему отчаянно хотелось найти для отца хоть какие-нибудь оправдания. Он перебрал самые невероятные варианты — возможно, стало известно, что хьюготы готовили набег на Бедвидрин, а Гарт Рогар действовал как шпион. Возможно, Гахриз узнал, что варвар планировал покушение на него!

Лютиен помотал головой, отбрасывая нелепые мысли. Он знал Гарта несколько лет. Благородный воин не был шпионом и, конечно, не мог оказаться подлым убийцей.

Тогда почему?

— Многие в городе беспокоятся за тебя, — послышался позади него голос. Лютиену не было нужды поворачиваться, чтобы узнать Кэтрин О'Хейл. — И думаю, твой отец среди них.

Лютиен продолжал молча глядеть через спокойные воды на погрузившийся во тьму город. Он не пошевелился даже тогда, когда девушка подошла, чтобы встать рядом с ним, и взяла его руку в свои, как она сделала на арене.

— Ты вернешься сейчас назад?

— Месть — не бесчестье, — прорычал Лютиен в ответ. Он неожиданно повернул голову, чтобы взглянуть в лицо Кэтрин, хотя с трудом мог разглядеть ее в сгущавшихся ночных сумерках.

Юная воительница молчала долгое время, прежде чем ответить.

— Да, — согласилась она. — Но открыто поклясться отомстить, в центре арены, перед тем, кто именует герцога Монфорского своим другом и родственником, это глупо. Ты хотел дать повод убить тебя и сместить твоего отца за неповиновение?

Лютиен отпрянул от нее, прекрасно осознавая справедливость ее упрека и от этого еще больше приходя в ярость.

— Тогда я дам клятву сейчас, — сказал он. — Только перед тобой. Могилой моей матери клянусь, я отплачу тому, кто убил Гарта Рогара. Чего бы это не стоило, какие бы последствия это не вызвало для меня, моего отца, Бедвидрина.

Кэтрин не могла поверить в услышанное, но разве смела она упрекать мужчину за слова чести? Она также пылала бессильной яростью, впервые в жизни чувствуя себя пленницей. Она выросла в Хейле, в открытом Эйвонском море. Ее жизнь проходила среди опасностей, на маленьком рыболовном суденышке, отважно сражавшемся с яростными волнами и хищными китами, — жизнь, полная опасностей. Но Хейл был укромным уголком, и сама его удаленность служила защитой от посещений неприятных гостей. Какие бы новости ни доходили из Бедвидрина или Эриадора и Эйвона, в Хейле этим не интересовались. И из-за своего неведения гордый народ Хейла чувствовал себя свободным.

Но теперь Кэтрин воочию убедилась, насколько призрачной и ненадежной была эта свобода, и на душе у нее было не намного легче, чем у Лютиена. Она развернула юношу к себе и прижалась к нему, используя тепло их тел как защиту от холодного ветра августовской ночи, одновременно пытаясь защититься от жестокой правды, так внезапно обрушившейся на них.

* * *

С утренним ветром корабль с черными парусами, на котором гордо реяли стяги Монфора и Эйвона, покинул гавань Дун Варны.

Кэтрин вернулась в казармы, но Лютиен все еще оставался на лесистом кряже. Глядя на уменьшающийся корабль, юноша осознал, что ему придется проделать долгое путешествие, если он собирается сдержать свою клятву мести. Но он был молодым человеком с долгой памятью и сейчас вновь поклялся, что не забудет Гарта Рогара.

Лютиену хотелось бы еще много дней не возвращаться в Дун Варну; он не имел ни малейшего желания встречаться с отцом, поскольку тот вряд ли мог предложить достойное объяснение. Но Лютиен продрог и проголодался, а ближайший город, в котором его к тому же узнают, был более чем в дне пути.

Едва он прошел сквозь ворота Дома Бедвиров, как к нему подошли два циклопа.

— Отец желает видеть тебя, — грубо объявил один из них.

Лютиен продолжал идти и уже почти миновал обоих, когда они скрестили на его пути длинные алебарды. Рука юноши немедленно потянулась к бедру, но при нем не было никакого оружия.

— Отец желает видеть тебя, — повторил циклоп и, протянув длинную руку, грубо схватил Лютиена за плечо. — Он велел привести тебя, даже если нам придется применить силу.

Лютиен резко отпрянул, устремив на грубияна жесткий взгляд. Очень хотелось ударом кулака напомнить мерзким тварям, с кем они имеют дело, или хотя бы просто отшвырнуть обоих, но мысль о том, что его приволокут за ноги в покои отца, не доставила ни малейшего удовольствия.

Юноша вошел в кабинет Гахриза, где тот хранил немногие книги, принадлежавшие лично их семье (большую часть весьма небольшого количества книг, имевшихся на острове Бедвидрин), вместе с другими фамильными ценностями. Старший Бедвир сгорбившись стоял возле камина, подкладывая дрова в и без того бушующее пламя, словно холод пробирал его до костей, хотя сегодняшнюю погоду нельзя было назвать особенно холодной. Над очагом был аккуратно прикреплен самый ценный предмет, принадлежавший их семье испокон веков: фамильный меч Бедвиров. Его сверкающее лезвие поражало совершенством формы, а золотому эфесу, украшенному драгоценными камнями, была придана форма свирепого дракона, чьи поднятые крылья служили необычной крестовиной. Много лет назад чудесное оружие выковали гномы Айрон Кросса, но его лезвие, изготовленное из сотен слоев стали, становилось только острее от многократного использования. Немало циклопов лишились своего единственного глаза, встретившись с этим мечом во время жестокой войны, бушевавшей шестьсот лет назад. И потому прославленное оружие получило имя «Ослепляющий».

— Где ты был? — спокойно и тихо спросил Гахриз. Он обтер запачканные сажей руки и выпрямился, но не повернулся лицом к сыну.

— Мне нужно было побыть вдали отсюда, — ответил Лютиен, пытаясь быть таким же спокойным.

— Чтобы успокоиться?

Лютиен вздохнул, но не пожелал ответить.

Гахриз повернулся к нему.

— Это было мудро, сын мой, — сказал он. — Действия, совершенные в порыве гнева, ведут к самым ужасным последствиям.

Он казался настолько спокойным и рассудительным, что Лютиен почувствовал раздражение и обиду. Ведь его друг был мертв!

— Как ты мог? — воскликнул он и бессознательно шагнул вперед, сжав кулаки. — Убить… что ты… — он беспорядочно выпаливал слова, поскольку его чувства оказались слишком пылкими, чтобы выразить их членораздельно.

Седовласый Гахриз, напротив, говорил тихо и ласково, воркуя, словно лесной голубь:

— А что, ты считаешь, я мог сделать в этой ситуации? — спросил он, словно это могло послужить достойным объяснением.

Лютиен беспомощно разжал кулаки.

— Гарт Рогар не заслужил подобной судьбы! — закричал он. — Будь проклят виконт Обри и все его нечестивые спутники!

— Спокойней, сын мой, — вновь повторил Гахриз. — Мы живем в мире, не всегда прекрасном и не всегда справедливом, но…

— Этому нет оправдания, — сквозь зубы проговорил Лютиен.

— Даже если стремишься сохранить мир? — неожиданно резко спросил Гахриз.

Лютиен коротко выдохнул.

— Ты не подумал ни о полях, политых кровью, — пояснил Гахриз, — ни о наконечниках копий, красных от крови павших врагов, ни о дерне, изрытом копытами коней. Подобные ужасы никогда не отражались в твоих ясных глазах, и пусть этого никогда не случится! А то они погаснут, понимаешь ли, — пояснил он, указав на собственные. Действительно, его взгляд был совершенно тусклым этим августовским утром.

— А глаза Брюса Макдональда также потухли? — с сарказмом спросил Лютиен, напоминая о величайшем герое Эриадора.

— Рассказы о войне полны героизма, — мрачно ответил Гахриз. — Но только тогда, когда ужасы войны уходят из памяти. Кто может сказать, какие шрамы носил Брюс Макдональд в своей измученной душе? Кто из ныне живых заглядывал в глаза этого человека?

Лютиен подумал, что эти слова абсурдны: Брюс Макдональд умер три столетия назад. Но затем он понял, что именно это и имел в виду его отец. Старший Бедвир серьезно продолжил:

— Я слышал поступь коней, видел мой собственный меч, — он взглянул на великолепное оружие на стене, — покрасневший от крови. Я слышал рассказы — рассказы других — о тех героических битвах, в которых я участвовал, и я могу сказать тебе абсолютно честно, со своей стороны, что там было больше ужаса, чем доблести, и больше сожалений, чем побед. Могу я принести подобное горе в Бедвидрин?

На этот раз вздох Лютиена свидетельствовал о покорности.

— Выдохни так же свою гордость, — посоветовал Гахриз. — Это наиболее смертоносное и опасное из чувств. Оплакивай друга, но смирись со случившимся. Не следуй примеру Этана… — Он внезапно прервался, передумав излагать последнюю мысль, но его упоминание о старшем сыне, герое младшего Бедвира, привлекло внимание юноши.

— А что Этан? — потребовал он ответа. — Какую роль он играет во всем этом? Что он сделал в мое отсутствие?

Вновь Гахриз успокаивающе заворковал, пытаясь отвлечь внимание сына.

— С Этаном все в порядке, — уверял он Лютиена. — Я говорю лишь о его темпераменте, его глупой гордости и о моих надеждах на то, что ты смягчишь свою ярость. Ты хорошо поступил, уйдя из Дома Бедвиров, я уважаю тебя за это. Мы ходим на длинном поводке у Монфора и еще на более длинном у трона в Карлайле, и хорошо бы так и продолжалось.

— Что сделал Этан? — настаивал Лютиен, не убежденный объяснениями отца.

— Он ничего не сделал, кроме того что протестовал — громко! — огрызнулся Гахриз.

— И это разочаровало тебя?

Правитель фыркнул и повернулся спиной к юноше, чтобы взглянуть на огонь.

— Он мой старший сын, — ответил Гахриз. — И по праву наследования будет эрлом Бедвидрина. Но что это может означать для народа?

Лютиену показалось, что Гахриз теперь говорил не с ним, а более с самим собою, словно пытаясь оправдаться в чем-то.

— Несчастье, говорю я, — продолжал старик, и он действительно показался Лютиену очень старым. — Несчастье Этану, Дому Бедвиров, всему острову. — Внезапно он обернулся, указав пальцем на младшего. — Несчастье тебе! — закричал он, и Лютиен, потрясенный, отступил на шаг назад.

— Ничто не научит упрямца Этана знать свое место, — продолжал Гахриз, снова понизив голос и поворачиваясь к огню.

— Став однажды эрлом, он, безусловно, накликает смерть на свою голову и принесет разрушения в Дом Бедвиров, чем привлечет внимание недремлющих очей ко всему Бедвидрину. О, как глуп гордый человек! Никогда! Никогда! Никогда! Я не допущу этого!

Гахриз взвинтил себя, размахивая кулаком во время своей речи, и первым порывом Лютиена было подойти к нему и попытаться успокоить. Однако что-то удержало юношу, и вместо этого он тихо покинул комнату. Лютиен любил отца, питая к нему огромное уважение, но сейчас его слова были для юноши пустым звуком — в ушах все еще стояли роковой щелчок арбалета и последний жалобный хрип Гарта Рогара.

4. КРАСНЫЙ ОТ КРОВИ ПАВШЕГО ВРАГА

Как могли повернуться события, если бы родители короля так и не встретились? Что, если бы герой был убит в молодости той стрелой, которая, к счастью, просвистела мимо, пронзив воздух всего в дюйме от него? Часто простейшие случайности влияют на историю наций, и именно это произошло той августовской ночью, когда Лютиен, выйдя к конюшням из Дома Бедвиров, обнаружил Этана, седлающего коня, с седельными вьюками, набитыми едой.

Лютиен подошел к брату, разглядывая его с любопытством, в котором читался очевидный вопрос.

— Меня отсылают прочь, — ответил Этан.

Лютиен, казалось, не понял.

— Я еду на юг, — продолжал Этан, с отвращением выплевывая каждое слово. — Отправляюсь вместе с солдатами короля в Гасконь сражаться на стороне гасконцев против королевства Дария.

— Благородное дело, — ответил Лютиен, слишком подавленный, чтобы осознать его слова.

— В качестве наемника, — огрызнулся Этан. — В качестве наемника для короля, не признающего законы.

— Тогда к чему ехать?

Этан перестал завязывать сумки и скептически посмотрел на своего наивного юного братца. Лютиен пожал плечами, все еще не понимая.

— Потому что эрл Бедвидрина приказал мне поехать, — внятно и медленно произнес Этан, возвращаясь к своему занятию.

Лютиен продолжал растерянно глядеть на брата.

— Я прославлю нашу семью и весь Бедвидрин, как сказал Гахриз, — продолжил Этан.

Лютиен кивнул, сперва позавидовав, что Гахриз отдал предпочтение старшему сыну в столь славном деле.

— Не лучше ли было взять «Ослепительный», если ты отправляешься во славу Дома Бедвиров? — спросил он, заметив ничем не примечательный меч, болтавшийся в ножнах у пояса Этана.

— Как ты можешь быть настолько слепым? — поразился Этан, Лютиен поморщился.

— Гахриз отсылает меня, — продолжил старший сын. — Следуя советам, нашептанным Обри, Гахриз посылает меня на смерть.

Будничный тон Этана потряс Лютиена больше, чем сами слова. Он грубо схватил брата за плечо и повернул к себе лицом.

— Будь его воля, он не выбрал бы меня наследником, — процедил Этан, и Лютиен, припомнив последний разговор с Гахризом, не мог не согласиться. — Но законы ясны. Я старший сын, следовательно, я — следующий эрл Бедвидрина.

— Я не оспариваю твоих прав, — ответил Лютиен, все еще не понимая.

— Но Гахриз оспаривает, — объяснил Этан. — А моя репутация бунтовщика, кажется, вышла далеко за пределы Бедвидрина.

— Поэтому Гахриз отсылает тебя с армией добыть славу и восстановить свою репутацию, — убеждал Лютиен, хотя и подозревал, что его мысли все еще идут по неверному пути.

— Поэтому Гахриз посылает меня на смерть, — спокойно перебил Этан. — Я стал для него проблемой — даже Обри слышал обо мне и понял, что с моим приходом к власти начнутся сложности. Возможно, это мое самомнение, но я не думаю, что единственной целью приезда кузена Моркнея в Бедвидрин было полюбоваться на спортивные состязания.

— Ты полагаешь, Обри осмелился пересечь Дорсальское море и проделал долгий путь в Бедвидрин, просто чтобы отослать тебя?

— Не только для этого, мой юный брат, — сказал Этан, и впервые за это время в его речи прозвучали нотки сочувствия. — Мой юный брат, который никогда не знал свободы. Который всю жизнь прожил под властью Карлайла и Монфора.

Лютиен нахмурился, теперь по-настоящему смущенный.

— Обри объезжал северные острова, — объяснял Этан. — Карит, Марвис, Бедвидрин, даже Даймондгейт на обратном пути, желая удостовериться, что на севере все происходит как должно, желая обеспечить безопасность во владениях Моркнея. У политиков не бывает дней отдыха. Они всегда работают, живут для работы, для увеличения своего могущества. Это их страсть и источник жизненной энергии. Обри приехал в Бедвидрин, частично чтобы разобраться со мной, а также потому, что у герцога здесь не хватает соглядатаев. Это необходимо исправить. — Завершив работу, Этан взлетел в седло.

— У тебя будет новая мать, Лютиен, — продолжил он. — Относись к ней с уважением и страхом. — Он собрался пришпорить лошадь, но Лютиен, потрясенный и разъяренный, вцепился в поводья и задержал животное.

— Кое-кто, известный тебе, — продолжил Этан, — некто, чей стяг ты однажды носил во время битвы.

Глаза Лютиена расширились от удивления.

Авонеза? Этого не может быть!

— Никогда! — воскликнул он.

— В воскресенье утром, — уверил его Этан. — Герцог вынудил Гахриза, — объяснил он. — Леди Авонеза остается и станет идеальным шпионом, будучи женой Гахриза. Это возможность ускорить падение Дома Бедвиров. Гахриз согнется под влиянием событий, или Моркней получит повод осуществить желаемое, позволив Гринспэрроу наполнить гавань кораблями под черными парусами.

— Как ты можешь уехать? — беспомощно выкрикнул Лютиен, чувствуя, что рушатся стены, ограждавшие его от жестокого мира.

— Как я могу остаться? — спокойно спросил Этан. — Гахриз отдал приказ. — Этан помедлил, мрачно глядя на брата, его спокойствие умерило возбуждение юноши.

— Ты мало знаешь о том, что лежит за пределами Бедвидрина, — негромко произнес Этан. — Ты не видел глаз бедных детей, страдающих от голода на улицах Монфора. Ты не видел крестьян, вконец разоренных непосильными налогами. Ты не сталкивался с бессильной яростью человека, чью дочь забрали, чтобы она «служила» в доме аристократа, не слышал воплей матери, чье дитя погибло от голода у нее на руках.

Рука Лютиена, державшая поводья, разжалась.

— Я не хочу принимать мир таким, какой он есть, — продолжал Этан. — Я просто знаю, каким он должен быть. А наш отец, лакей беззаконного короля, не имеет силы и храбрости восстать и согласиться со мной.

Этан понял, что его резкие рассуждения наконец начали проникать в наивное сознание Лютиена. Если бы он ударил юношу молотом гномов, тот не был бы настолько оглушен. Несмотря на все их различия, Этан любил и жалел младшего брата, никогда не знавшего жизни без Гринспэрроу, короля, который незаметно лишил их истинной свободы.

— Прощай, мой брат, — серьезно произнес Этан. — Ты — единственный из семьи, по кому я буду скучать. Держи уши и глаза открытыми, а пуще всего опасайся леди Авонезы!

С этими словами он пришпорил коня, оставив растерянного Лютиена посреди двора наедине с необычными мыслями.

Лютиен не спал в эту ночь и одиноко бродил весь следующий день, не слышал Кэтрин, которая звала его через поле. Он не спал и следующей ночью, думая об Этане, о Гарте Рогаре, о своем новом взгляде на Гахриза.

Больше всего Лютиену хотелось встретиться с отцом лицом к лицу, чтобы тот очистился от обвинений, столь смело выдвинутых Этаном.

«Возможно, существует другая сторона вопроса?» — надеялся он.

Но юноша понимал, что этой надежде не суждено осуществиться. Несколько слов, брошенных Этаном, открыли глаза Лютиену, и он не верил, что сможет закрыть их вновь.

И потому на следующее утро он отправился повидать Гахриза не для того, чтобы найти объяснения, но желая высказать собственные мысли, выразить свою ярость по поводу трагедии на арене. К тому же он содрогался при одной мысли, что такая тварь, как Авонеза, собирается стать его матерью.

Он улыбнулся, осознав, насколько совпадают его мысли с мнением Этана, и задался вопросом, не отошлет ли отец и его сражаться на дальней войне.

Он вошел в кабинет, даже не постучавшись, но нашел комнату пустой. Гахриз уже отправился на утреннюю прогулку. Лютиен собрался уйти, спуститься в конюшни и, взяв коня, догнать отца. Однако немедленно изменил намерения, осознав, что Авонеза, вероятно, поехала с отцом, а меньше всего ему хотелось видеть эту женщину.

Юноша удобно устроился в кабинете, изучая книги на полках или глядя на огонь в очаге. Он откинулся на спинку удобного кресла, положив ноги на стол. Лютиен рассеянно перелистывал какую-то книгу, когда дверь распахнулась и дюжий стражник ворвался внутрь.

— Ты здесь откуда? — рявкнул циклоп, угрожающе взмахнув трезубцем. Однако он не осмелился пройти дальше, глядя на Лютиена через комнату.

— Откуда? — с иронией переспросил Лютиен, а затем нахмурился, поскольку он не узнавал стражника, хотя юноша знал всех, принадлежавших Гахризу.

— Откуда! — прорычал грубиян. — Что ты делаешь в личных покоях эрла и эрлессы Бедвидрина?

— Эрлессы? — едва слышно пробормотал Лютиен, чуть не подавившийся этим словом.

— Я задал вопрос! — взревел циклоп, вновь взмахнув трезубцем.

— Во имя всех вулканов Пяти Стражей, кто ты такой, чтобы спрашивать меня? — требовательно спросил юный Бедвир.

— Личный охранник эрлессы Бедвидрина, — без колебаний ответил одноглазый солдат.

— Я — сын эрла, — объявил Лютиен.

— Я знаю, кто ты, боец арены, — ответил циклоп, поводя трезубцем.

И только тогда, когда тот развернулся, показав арбалет, болтавшийся за его широкими плечами, Лютиен узнал его. Он вскочил на ноги, швырнув книгу на стол.

— О тебе не докладывали, — настаивал циклоп бесстрашно. — Так что тебе нечего тут делать. Убирайся, пока я не научил тебя должным правилам поведения!

Циклоп прижал трезубец к груди и стал медленно поворачиваться к двери, как можно дольше не сводя с Лютиена налитого кровью глаза.

Лютиен замер, прикованный к месту чудовищностью ситуации, неожиданно свалившейся на его плечи. Он поклялся отомстить, и сейчас его заклятый враг, который должен был нестись прочь под черными парусами, стоял перед ним.

«Но каковы последствия?» — задавался он вопросом. И какие цели преследовал Обри, оставив здесь именно этого циклопа? Другое дело — Авонеза. Лютиен не мог поднять руку на женщину, не владевшую воинским искусством, но позволить убийце остаться в Бедвидрине — это было выше понимания Лютиена. Уж конечно, виконт должен понимать, что может случиться…

Слова Этана насчет повода ускорить падение Дома Бедвиров прозвучали в мозгу Лютиена, и он понял, что от принятого сейчас решения зависит вся его дальнейшая жизнь.

— Следуй за мной, — велел циклоп, не оглядываясь и открывая Лютиену прекрасный вид на арбалет, при помощи которого он убил Гарта Рогара.

— Скажи, — спокойно начал Лютиен. — Тебе нравится убивать людей, когда те, беспомощные, лежат на земле?

Циклоп обернулся и злобно взглянул на юношу, кривая улыбка расползлась по его физиономии, обнажив ряд желтых звериных зубов.

— Мне всегда нравится убивать людей, — сказал он. — Ты уберешься или предпочтешь убедиться в этом на собственном опыте?

Действуя почти рефлекторно, Лютиен схватил со стола камень, которым его отец прижимал листы пергамента. А затем стремительным движением швырнул его через комнату, угодив в бедро увернувшемуся циклопу. Тот, взревев, направил трезубец в сторону Лютиена.

— Это была не лучшая идея, — пробормотал юноша, осознав, что у него даже нет при себе оружия. Циклоп вошел в комнату, Лютиен поднял деревянное кресло, чтобы использовать его в качестве щита. Но первый же мощный удар обратил его в щепки, оставив Лютиена без прикрытия.

Он перескочил через стол к камину и схватил длинный металлический крюк, которым ворошили дрова, затем развернулся и принял боевую стойку — как раз вовремя, чтобы встретить второй удар. К счастью, крюк зацепился за конец трезубца, отведя его в сторону. И ловкий Лютиен вновь увернулся. Все же он получил болезненную царапину на животе, и длинная кровавая полоса окрасила его разорванную белую рубашку.

Циклоп широко улыбнулся, оскалив острые зубы.

— У меня нет оружия! — запротестовал Лютиен.

— Это еще забавнее, — ответил циклоп, наметив прямой удар, затем, изменив направление, развернул трезубец тупым концом, намереваясь ударить по ногам. Вовремя разгадав маневр, Лютиен подпрыгнул вверх, уходя от удара, затем шагнул вперед и ткнул пальцами прямо в единственный глаз циклопа.

Мощный удар трезубца вновь отшвырнул юношу, настигнув его еще до того, как тот сумел причинить какой-либо вред огромному, налитому кровью глазу, однако Лютиен ошеломил циклопа достаточно, чтобы приостановить схватку.

Теперь Лютиен хорошо знал, куда бежать.

Он изо всех сил рванулся обратно к камину.

— Тебе следовало прикончить меня, когда ты мог это сделать, — закричалон, вцепившись в драконоподобный эфес знаменитого меча Бедвиров. Он рассмеялся, рванул и освободил меч — почти.

Теперь смеялся циклоп — и снова нацеливался своим жутким трезубцем.

Лютиен сорвал крюк, на котором держался эфес, но второй, возле острия, упрямо держался на стене. Меч достаточно отклонился, но его острый как бритва конец лишь прочертил линию на каменной стене. Лютиен вновь рванул, но не добился успеха. Он отклонился назад, чтобы всем весом надавить на крюк, и под этим углом увидел атаку циклопа.

Юноша закричал и рванул изо всех сил. Освобожденный меч описал сверкающую дугу и обрушился на наконечник трезубца за какое-то мгновение до того, как тот должен был вонзиться в грудь Лютиена. Оба сражающихся теперь потеряли равновесие, их оружие невозможно было использовать для атак, поэтому Лютиен оттолкнулся ногой от камина, ударил противника плечом в грудь и вместе с ним упал на пол.

Юноша, ловкий как кошка, первым вскочил на ноги. Он развернулся и ударил мечом сверху вниз, однако на удивление проворный циклоп поймал его оружие наконечником трезубца и резко отвел в сторону.

— Я не новичок на арене, — взревел одноглазый. — Я был капитаном преторианской гвардии!

Он обрушил на Лютиена каскад молниеносных ударов и финтов, намеренно орудуя то наконечником, то тупым концом древка. Циклоп обращался с длинным трезубцем с такой необычайной легкостью, словно держал в руках крохотный ножичек, заставляя Лютиена уйти в глухую защиту.

Но и сына Бедвира нельзя было назвать новичком на арене. Он каждый раз угадывал направление следующего удара и успевал его отбить. Ни единого раза трезубцу не удалось даже поцарапать кожу юноши.

Лютиен, однако, понимал, что попал в серьезную переделку, и его уважение к циклопу росло с каждой атакой, проведенной одноглазым. Они кружили по комнате — Лютиен с более коротким оружием, поэтому вынужденный отступать и уворачиваться, и стремительно наступавший циклоп. Улучив мгновение, юноша метнулся за диван, оказавшийся прекрасным щитом, защищавшим его ниже талии.

И тут же, когда последовал удар снизу, взмахом меча припечатал трезубец к спинке дивана. Он прочел выражение сокрушительной ярости в единственном глазу циклопа и ловко отступил назад, когда противник неожиданно рванулся вперед, словно пытаясь прорубиться сквозь небольшой диван.

Циклоп предусмотрительно остановился, прежде чем проломиться насквозь, осознав, что не сможет достаточно быстро поймать ловкого юношу, и понимая, что, если его ноги запнутся о диван, проворный противник непременно использует свое преимущество. Тогда циклоп попытался оттолкнуть с пути помеху, но Лютиен, понимавший, что при его более коротком оружии диван оказывает ему неоценимую услугу, отскочил назад и взмахнул мечом, чуть не отрубив руку циклопу и оставив глубокий разрез на обивке.

— Гахриз будет недоволен, — заметил Лютиен, пытаясь говорить уверенно и спокойно.

— Ну еще бы, ему ведь придется хоронить сына! — прорычал циклоп и вновь остервенело ткнул своим жутким оружием.

Он ожидал, что Лютиен вновь попытается пригвоздить трезубец к спинке дивана, а если это произойдет, циклоп собирался рвануть вперед, прижав к стенке и Лютиена, и диван.

Но вместо этого юноша неожиданно пригнулся, и его парирующий удар последовал в прямо противоположном направлении, меч пошел наперерез удару циклопа — не вниз, а вверх. Трезубец откинуло в сторону, а проворный Лютиен стремительно перекатился через диван. Циклоп инстинктивно отскочил, пытаясь изменить направление удара, но юноша поднырнул под его руку и коротко ударил мечом.

Острие «Ослепительного» глубоко вошло в брюхо циклопа, а затем резким движением вверх распороло ему диафрагму, сердце и легкие. Одноглазый как раз поднял над головой трезубец, и юноша почти уже не сомневался, что кошмарные зубцы найдут свою цель.

Затем младший Бедвир увидел, как гаснет свет в единственном глазу циклопа, а силы медленно покидают умирающего противника. Трезубец упал на пол, его мертвый хозяин соскользнул с меча юноши и упал на собственное оружие.

Лютиен неуверенно поднялся на ноги, глядя сверху вниз на абсолютно неподвижного циклопа. Его первое убийство. Юноша не испытывал удовольствия, вовсе нет. Он смотрел на мертвого циклопа и много раз напоминал себе, что это убийца Гарта Рогара и что тварь убила бы его, не окажись он лучшим воином. К тому же убитый был циклопом. Лютиен не полностью осознавал значение этого факта, но он понимал, что циклоп не являлся человеком ни по сущности, ни по характеру. Одноглазый был жестоким, злобным созданием, лишенным любви и милосердия. Одно только это избавило Лютиена от мук совести и сняло тяжесть с души. Глубокий вздох помог юному воину взять себя в руки.

Лютиен взглянул на окровавленный меч. Его сбалансированность казалась совершенной. А смертельный удар — невероятным. Лютиен не мог поверить, насколько легко «Ослепительный» прошел сквозь толстую кожу куртки циклопа и сквозь его тело. Он одним движением прошел через несколько досок, находившихся, насколько знал юноша, на его пути. Крепко сжимая меч, он понимал, что клятва выполнена, его друг отомщен, и кровь гордых предков забурлила в жилах юноши.

Затем Лютиен успокоился и понял, что он упустил из виду множество обстоятельств — обстоятельств, которые могут стоить ему жизни, если он останется в Дун Варне. Но Лютиен не собирался проливать слезы по поводу своего тяжелого положения. Он сделал свой выбор, запустив камнем в циклопа и спровоцировав столкновение. Покорный, смирившийся с чужой волей Гахриз вряд ли нашел бы этому оправдание, если все, что говорил Этан, было правдой. Сейчас, вспоминая последнюю встречу с отцом, Лютиен воспринимал его слова в новом свете обвинений Этана. Нет, брат не солгал ему.

Лютиен с трудом мог поверить, что его жизнь настолько резко изменилась. А ведь теперь она изменится еще сильнее, потому что ему, преступнику, оказавшемуся вне закона, придется бежать прочь из Дун Варны, прочь из Бедвидрина. Он подумал, что должен перехватить Этана по дороге, поскольку его брат, безусловно, будет доволен действиями младшего и поможет ему в пути. Лютиен поежился. Возможно, Этан уже достиг переправы на Эриадор. Куда его брат отправится оттуда? Скорее всего, в Монфор? Или вокруг Айрон Кросса до Карлайла?

Лютиен выглянул из маленького окошечка и увидел, что солнце уже поднялось довольно высоко. Его отец скоро вернется; Лютиену придется искать ответы на все вопросы по дороге.

Он подумал о том, чтобы забрать меч — никогда еще юноша не видел такого великолепного оружия. Но «Ослепительный» не принадлежал ему, особенно теперь. Хотя Лютиен и считал свои действия оправданными, к тому же вызванными соображениями чести, юноша все же чувствовал себя виноватым перед Домом Бедвира. Он не хотел усугублять ситуацию, опустившись до заурядной кражи.

Он не стер кровь с клинка, заботливо возвращая меч на прежнее место над камином. Лютиен подумал, что таким образом Гахриз узнает, какое оружие отомстило за смерть Гарта Рогара.

5. НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД

Вскоре после этого Лютиен покинул Дун Варну и помчался по северной дороге верхом на своем любимом скакуне Ривердансере. Коротконогий мускулистый белый жеребец передвигался по мягкой, постоянно влажной почве Эриадора лучше, чем любое другое животное. Эта порода отличалась длинной, лохматой шерстью, прекрасно защищавшей от холода и измороси. У многих животных она выглядела колючей и спутанной, но шерсть Ривердансера была мягче самого лучшего шелка и блестела при каждом движении подобно капелькам бурлящей воды в солнечный весенний день.

Сегодня Ривердансер нес на себе немалый груз, обремененный припасами, необходимыми Лютиену в дороге, и рыболовным снаряжением, включая поставную сеть. Юный Бедвир нередко отправлялся на рыбалку, особенно учитывая, что он почти не тренировался после смерти Гарта Рогара. Разумеется, мало кто в Дун Варне ожидал, что Лютиен скоро вернется на арену.

Не многие заметили его, когда он ехал по немощеным и булыжным улочкам города. Юноша не торопил коня и даже остановился, чтобы перекинуться парой слов с капитаном рыболовного суденышка, расспросив его, кстати, что происходит на севере залива и достаточно ли спокойно море, чтобы ставить сети. Казалось, не происходило ничего необычного, что вполне согласовывалось с планами юного хитреца. Однако, когда Лютиен добрался до утесов, отъехав подальше от обитателей каменных, крытых соломой домишек, он немедленно пустил Ривердансера галопом. В пяти милях от города юноша свернул и стал спускаться к берегу, к одному из своих любимых мест для рыбалки. Там он оставил снасти и один сапог на камнях, недалеко от воды. Лютиен подумал, что желательно оставить вероятным преследователям как можно больше загадок, хотя и содрогнулся при мысли о том, какую боль испытает Гахриз, если действительно поверит, что Лютиен канул в свирепом Дорсальском море.

Но юноша благоразумно решил, что тут уж ничего не поделаешь. Вновь вскочив в седло, он принялся осторожно выбирать дорогу среди камней, пытаясь оставлять как можно меньше следов. Беглец сокрушенно вздохнул, когда лошадь, подняв хвост, уронила несколько очевидных знаков своего здесь пребывания.

Отъехав от берега, Лютиен повернул на запад, направляясь к Хейлу, а затем вновь свернул к югу. Ранним утром он вновь проехал мимо Дун Варны, углубившись на несколько миль в глубь страны, вне пределов видимости из города. Он задавался вопросом, какой переполох вызвали его действия. Что Гахриз, а особенно Авонеза подумали, когда вошли в кабинет и обнаружили мертвого циклопа? Заметил ли Гахриз окровавленный меч на стене?

Разумеется, сейчас кто-нибудь уже отправился к северу на поиски Лютиена. Возможно, они даже обнаружили его снасти и сапог, хотя он сомневался, что весть об этом достигла ушей Гахриза.

Вновь юный Бедвир решил, что тут ничего не поделаешь. Он следовал велению своего сердца. По правде говоря, Лютиен всего лишь защищался от вооруженного циклопа. Он мог остаться в Доме Бедвира и оправдаться: даже после всего, что сказал ему Этан, Лютиен с трудом мог поверить, что отец не встанет на его сторону. И потому не реальный страх перед законом погнал Лютиена прочь. Он только сейчас осознавал, что, возможно, сумел покинуть дом в самый последний момент. Этан посеял в его душе сомнения, глубоко пустившие корни, заставившие Лютиена задаться вопросом о ценности своего существования. В чем заключалась правда о короле и королевстве? И был ли он действительно настолько свободным, насколько всегда полагал?

Только дорога могла дать ответы на эти вопросы.

Обычно от Дун Варны до переправы Даймондгейт можно было добраться за три дня, но Лютиен надеялся, что сможет достичь ее за два, если будет как следует гнать Ривердансера. Конь радостно кинулся в галоп, довольный представившейся возможностью продемонстрировать свои силы, и они помчались к центральной равнине острова. Так что, когда Лютиен остановился на ночлег, он был уже далеко от Дун Варны. В первую ночь лил сильный дождь. Лютиен съежился под одеялом возле огня, который больше шипел и трещал, чем полыхал. Однако он почти не ощущал холода и сырости, слишком поглощенный вопросами, которые вновь и вновь крутились у него в голове. Он вспоминал задорную улыбку очаровательной Кэтрин и выражение ее зеленых глаз, когда они занимались любовью. Возможно, ему следовало предупредить девушку.

Беглец забылся сном лишь перед рассветом, но все равно проснулся рано, приветствуя проблески солнечного дня.

День и вправду обещал оказаться чудесным, и Лютиен, вскочив на Ривердансера, вновь отправился в путь, наслаждаясь каждым его мгновением. На небе не было ни облачка — крайне редкий случай для Бедвидрина! — и чувство восторга охватило Лютиена, ему казалось, что никогда еще он не испытывал подобной полноты жизни. Птицы бесстрашно порхали вокруг, и даже осторожные звери осмеливались выйти к самой дороге, восторженно приветствуя один из последних действительно чудесных дней перед хмурой осенью и суровой зимой. Лютиену все казалось новым и необычным, ведь ему редко случалось выезжать за пределы Дун Варны, и он всегда знал, что скоро вернется домой.

Сейчас перед ним лежала широкая дорога, которая рано или поздно должна была привести к Эриадору или к Эйвону, или даже Гаскони и в конце концов к Дари, если он сможет перехватить брата. Мир вдруг показался настолько большим и грозным, что юношу охватило возбуждение, прогнавшее прочь печаль по Гарту Рогару и страх за отца. Хотелось только, чтобы рядом скакала Кэтрин, разделяя его радостное возбуждение.

К полудню он проделал две трети пути до переправы. Ривердансер бежал легко, словно совсем не ощущая усталости. Дорога заворачивала к юго-востоку, проходя сквозь небольшой лесистый район и через поле, как раз на южной оконечности леса. Там Лютиен обнаружил узкий бревенчатый мостик, перекинутый через речку с сильным течением, а на противоположной стороне виднелся другой небольшой лесок.

Одновременно с ним на другой конец моста въехал купеческий фургон. Его возница-циклоп, безусловно, видел Лютиена и мог остановиться, позволив всаднику пересечь реку и уйти с дороги, но с типичной для циклопов бравадой и грубостью циклоп хлестнул лошадей, направляя их по бревенчатому настилу.

— Поворачивай! — рявкнул одноглазый, когда они оказались напротив Ривердансера.

— Ты должен был остановиться, — запротестовал юноша. — Я достиг моста раньше тебя и мог пересечь его быстрее!

Он заметил, что циклоп не мог похвастаться достойным оружием и не носил специальных знаков различия. Этот одноглазый принадлежал к личным охранникам, а не к преторианской гвардии, а пассажиры в повозке явно были купцами, а не аристократами. Тем не менее Лютиен собирался отступить, поскольку развернуть одну лошадь проще, чем фургон и упряжку.

Толстое лицо, угреватое и прыщавое, появилось в окне фургона.

— Скинь глупца вниз, если он не уступает дорогу! — грубо приказал купец и вновь исчез внутри фургона.

Лютиен пришел в ярость и уже собирался объявить, что является сыном эрла Бедвидрина, рука юноши потянулась к мечу, а с уст его чуть не сорвалось приказание пятиться вместе с фургоном до самой переправы. Но молодой человек предусмотрительно подавил свою гордость, напомнив себе, что сейчас не лучшее время для того, чтобы открыть свое имя. Он простой рыбак или фермер, и ничего более.

— Ну, ты уберешься, или мне сбросить тебя в воду? — рявкнул циклоп и слегка прищелкнул вожжами, заставляя упряжку из двух лошадей подойти на два шага ближе к Ривердансеру. Все три лошади недовольно пофыркивали.

Несколько возможных сценариев возникло в голове Лютиена, и большинство из них кончалось неприятностями для циклопа и его мерзкого хозяина. Однако прагматизм одержал верх, и Лютиен, не сводя глаз с возницы, принудил Ривердансера медленно попятиться назад, с моста, и отступить в сторону.

Фургон покатился следом, причем жирный купец постоянно высовывал голову и визгливо кричал:

— У меня нет времени, не то я бы остановился и поучил тебя приличным манерам, ты, грязный мужлан!

Он взмахнул мягкой, пухлой рукой, и возница поднял кнут, посылая вперед упряжку.

Лютиену понадобилось много раз глубоко вздохнуть и сосчитать до пятидесяти, чтобы смириться с оскорблением. Наконец он покачал головой и громко рассмеялся, возвращая прекрасное чувство радости жизни. В конце концов, какая разница, за кого его приняли? Он знал, кем он был и почему позволил себе уступить, и только это имело значение.

Ривердансер рысцой преодолел мостик и двинулся по дороге, заворачивавшей к северу, чтобы миновать крутой холм, и Лютиен быстро выкинул происшествие из головы. Однако чуть погодя, когда юноша оглянулся назад с холма, он заметил, что повозка купца движется по параллельной дороге, всего в паре сотен футов от него. Фургон вновь остановился, и на этот раз возница-циклоп оказался лицом к лицу с самым любопытным созданием, которое Лютиену Бедвиру приходилось когда-либо видеть.

Причиной остановки послужил хафлинг, представитель расы, довольно редко встречающейся так далеко на севере Эриадора. Он ехал верхом на рыжем скакуне, больше напоминавшем осла, чем пони, благодаря своему почти лишенному волос хвосту. Одежда хафлинга казалась еще более примечательной, чем его конь. Хотя наряд выглядел весьма поношенным, Лютиену он показался верхом моды. Пурпурный бархатный плащ с капюшоном свободно струился по плечам из-под длинных коричневых локонов. Спереди он открывал взору голубой дублет без рукавов, из-под которого виднелись пышные белые рукава шелковой нижней туники, туго перехваченные в запястьях. Парчовая перевязь, прошитая золотом и украшенная кисточками по всей длине, шла через его грудь слева направо, завершаясь еще большей кисточкой, колокольчиками и петлей, предназначенной для рапиры, которая сейчас находилась в руке, одетой в зеленую перчатку.

Его бриджи, как и плащ, сшитые из пурпурного бархата, на середине икры встречались с зелеными чулками с шелковым верхом, украшенными позади бантами. Огромная шляпа довершала картину. Ее широкие поля с одной стороны загибались вверх, а сзади болталось длинное оранжевое перо. Лютиен не мог разглядеть черты лица, но заметил, что хафлинг носил аккуратно подстриженные усы и эспаньолку.

Лютиен никогда раньше не слышал о хафлингах с растительностью на лице и не мог даже представить себе кого-либо в подобной одежде, восседающего на осле, или пони, или как там называлось это животное, угрожая рапирой купеческой повозке. Юноша направил Ривердансера вниз, к берегу, желая незамеченным подобраться поближе под прикрытием низких кустов, чтобы полюбоваться зрелищем.

— С дороги, говорю, или я растопчу тебя! — рычал дюжий возница-циклоп.

Хафлинг рассмеялся, вызвав улыбку и на губах Лютиена.

— Да ты что, не знаешь, кто я? — негодующе вопросил крошечный грабитель, и его густой акцент подсказал юноше, что хафлинг был родом не из Бедвидрина и вообще не из Эриадора. В устах хафлинга «ты» звучало как «ти-ы-ы», а «не» превратилось в двусложное «ни-е-е». — Я — Оливер де Берроуз, — объявил необычный разбойник. — Грабитель с большой дороги. Вы попались и должны сдаться без борьбы. Я сохраню вам жизнь, но ваши монеты и драгоценности объявляю своей собственностью!

«Гасконец», — решил Лютиен, поскольку он слышал много анекдотов, рассказчики которых подражали подобному акценту.

— В чем дело? — нетерпеливо закричал купец, высовывая жирное лицо из повозки. — В чем дело? — спросил он другим тоном, бросив взгляд на Оливера де Берроуза, грабителя с большой дороги.

— Легкая задержка, мой повелитель, — ответил циклоп, бросая грозный взгляд на Оливера. — Ничего больше.

— Разберись с этим! — воскликнул купец.

Циклоп продолжал глядеть через плечо, хотя голова купца уже скрылась в фургоне. Затем тварь развернулась, сделав это неожиданно и резко, в руках у него, словно бы ниоткуда, возник огромный меч, и циклоп взмахнул им над головой хафлинга. Лютиен затаил дыхание, считая этого потрясающего воображение Оливера де Берроуза покойником, но левая рука хафлинга с молниеносной быстротой метнулась вперед, сжимая кинжал с большим лезвием и защитной, в виде корзины рукояткой, — леворучный кинжал, так называли это оружие.

Оливер резко повернул кинжал и зацепил меч циклопа у самой рукоятки. Продолжив движение, он отклонил меч в сторону, а затем неожиданным выпадом заставил оружие вырваться из руки одноглазого и отлететь на дюжину футов от них. Рапира Оливера рванулась вперед, ее острие зацепило верх кожаной куртки циклопа. Клинок угрожающе согнулся в каком-то дюйме от голой шеи одноглазого.

— Крысенок! — прорычал циклоп.

Разбойник вновь расхохотался.

— Мой папа — хафлинг, и он всегда говорил, что гордость хафлингов обратно пропорциональна их росту, — ответил Оливер. — И я уверяю тебя, — продолжил он после драматической паузы, — я очень короткий.

На мгновение, казалось, возница потерял дар речи. Лютиен, скорчившийся за кустами, едва не лопаясь от смеха, сомневался, смог ли циклоп вообще осознать смысл сказанного.

— Насколько глубоко может воткнуться мой прекрасный клинок, как ты думаешь? — спросил Оливер с коротким смешком. — Итак, сегодня у меня удачный день, я выиграл и ваши монеты, и камешки.

Однако, к удивлению хафлинга, вместо единственного охранника-циклопа перед ним оказалось шестеро, поскольку еще несколько одноглазых выскочило из двери фургона, а двое даже вылезли откуда-то из-под днища. Незадачливый грабитель, осознав, что шансы стали слишком уж неравными, ослабил давление рапиры и закончил свое блестящее высказывание совсем не так, как собирался:

— Впрочем, я мог и ошибиться.

6. ОЛИВЕР ДЕ БЕРРОУЗ

Модно одетый грабитель, сидевший на странном рыжем животном, был почти на две головы ниже обступивших его циклопов. И, тем не менее, одноглазые, безусловно, столкнулись с серьезным противником. Хафлинг парировал удар копьем, моментально натянул поводья, подняв лошадь на дыбы, и развернул ее как раз вовремя, чтобы успеть отразить удар мечом сзади. Он двигался стремительно, как ветер, но возница, злобно ухмыляясь, уже достал другое оружие — заряженный арбалет.

Тут бы и пришел конец легендарному (по крайней мере, в собственных глазах) Оливеру де Берроузу, но неподалеку, в густых кустах на другом берегу речушки, юный Лютиен Бедвир вновь решился на отчаянный поступок. Юноша никогда не питал особой любви к жадным купцам, искренне полагая, что их алчность не намного лучше наглости циклопов. Хафлинг грабил на дорогах проезжих купцов — этого нельзя было отрицать, — но, по мнению Лютиена, жирные торгаши не сильно от него отличались. Юноша не отдавал отчета в эмоциях, руководивших его действиями, но просто следовал велениям своего сердца.

Изумленное выражение застыло на лице возницы, когда стрела Лютиена поразила его в грудь и опрокинула с сиденья, а арбалет выскользнул из ослабевшей руки.

Если Оливер даже и заметил выстрел, то он не подал вида.

— Ну, иди сюда, ты, с глазом, как кошачья задница! — орал он, обращаясь к одному из циклопов. При этом хафлинг не переставал стремительно (хотя и абсолютно безрезультатно) вращать рапиру, так что тонкая полоска стали превратилась в ослепительно сверкавшее облако. Циклоп, слегка растерявшись, был вынужден отступить на два шага от рыжего скакуна.

Лютиен выехал из зарослей и направил Ривердансера вниз по склону. Могучему скакуну потребовалось всего лишь мгновение, чтобы одним прыжком преодолеть поток, едва коснувшись воды. Лютиен на полном скаку выпускал стрелу за стрелой. Ему больше ни разу не удалось попасть в цель, но выстрелы, безусловно, отвлекли внимание циклопов от хафлинга.

Одноглазые разразились яростными воплями. Один сорвал длинную алебарду с борта фургона и устремился навстречу юноше, затем, под градом стрел, циклоп изменил свое намерение и укрылся за упряжкой. Оливер, занятый отражением атак с трех разных сторон, вряд ли понял, чем вызваны вопли его противников. Хафлинг, однако, заметил, что циклопы, находившиеся позади его скакуна, ослабили натиск.

— Прошу прощения, — обратился он к атакующему циклопу и швырнул свой кинжал так, что его ошеломленный противник отступил на шаг, не получив, впрочем, ни царапины. В тот же миг Оливер сорвал широкую шляпу и хлестнул ею по крупу своего скакуна. Пони немедленно взвился на дыбы и угодил передним копытом прямо в ребра замешкавшемуся циклопу. Вот тут Оливер наконец заметил Лютиена, во весь опор мчавшегося к нему. Хафлинг невозмутимо пожал плечами и вернулся к решению насущных проблем.

Однако соотношение сил все еще оставалось неблагоприятным для грабителя, к тому же он располагал теперь только одним оружием.

Другой стрелок, распростертый на крыше фургона, изменил цель, оставив в покое Оливера, и занялся новым врагом. Циклоп поднял арбалет, но не смог как следует прицелиться, поскольку Лютиен низко наклонился, используя Ривердансера в качестве щита. Циклоп выстрелил и промахнулся, а юноша выпрямился настолько, чтобы сделать ответный выстрел Его стрела вонзилась в крышу фургона чуть ниже склоненного лица циклопа. Даже на скаку Лютиен умудрился перезарядить арбалет раньше противника, и его второй выстрел, сделанный не более чем с двадцати футов, поразил одноглазого в лицо.

Но тут из-за фургона выскочил другой солдат с занесенной для удара алебардой. Лютиену оставалось только скатиться с седла. Он тяжело приземлился и только тут обнаружил, что находится в дюйме от очередного циклопа. Юноша все еще предусмотрительно сжимал в руках лук. Взмахнув им, словно дубинкой, Лютиен умудрился вскочить на ноги как раз вовремя, чтобы отбить следующий удар.

Оливер сумел развернуть пони так, что оба оставшихся циклопа оказались лицом к нему. Его рапира свистела над предусмотрительно склоненной головой скакуна, отражая удар за ударом. Хафлинг пытался демонстрировать безразличие, даже скуку, но, честно говоря, он был немало встревожен. Циклопы оказались неплохими бойцами, к тому же прекрасно вооруженными. Однако Оливер не протянул бы целых два десятка лет, занимаясь грабежами на большой дороге, не имея про запас нескольких козырей в своих пышных белых рукавах.

— Сзади! — крикнул он неожиданно, и один из циклопов, почти попавшись на примитивную уловку, начал поворачивать голову, чтобы взглянуть через плечо, — нелегкая задача, если у тебя только один глаз, помещенный в центре лица!

Другой циклоп, не моргнув глазом, отразил атаку, а более глупый вернулся назад, вдвойне раздраженный, как только осознал, как глупо он выглядел.

Но Оливер прекрасно знал, что твари не попадутся второй раз на его уловку, более того, он надеялся именно на это.

— Сзади! — крикнул хафлинг снова, просто чтобы унизить их, посмеявшись над легковерием одноглазых. Естественно, оба циклопа взревели и усилили натиск.

Оливер ударил пони пятками, и животное рванулось вперед, оказавшись как раз между циклопами. Они были так заняты своей наступательной позицией, что даже не заметили стремительного маневра, когда хафлинг отпустил поводья и перекатился через круп пони, проделав кувырок и легко приземлившись на ноги. Циклопы развернулись, когда лошадь врезалась между ними, и Оливер немедленно вонзил клинок рапиры в зад одного из них.

Циклоп взревел и отпрянул, а следующий удар рапиры вышиб у него из рук меч.

— Одноглазый глупец, нюхающий навоз! — воскликнул хафлинг, потешно разводя руками. — Я, уважаемый Оливер де Берроуз, даже предупредил тебя, что опасность сзади!

Хафлинг принял лучшую фехтовальную стойку — левая рука на бедре. Он заорал и прыгнул вперед, словно собираясь нанести удар, и раненый циклоп, развернувшись, бросился бежать, крича и потирая пораженное место.

Однако другой циклоп не ослабил натиска.

— Лучше бы ты последовал примеру своего приятеля, — насмехался Оливер, парируя один удар, подныривая под другой и перепрыгивая через третий. — Где тебе справиться с Оливером де Берроузом!

В ответ циклоп выдал свирепый шквал ударов, так что Оливеру пришлось отступить, и хотя он мог, пожалуй, дюжину раз ткнуть своей рапирой, его попытка перейти в наступление позволила бы циклопу нанести ответный удар, а это Оливера никак не устраивало. Тварь была сильной, а его меч — почти таким же тяжелым, как сам хафлинг.

— Я мог ошибаться, — снова признал хафлинг, яростно отмахиваясь, чтобы не подпустить к себе циклопа. Он коротко и резко свистнул, но циклоп не обратил на это внимания.

Мгновение спустя рыжий пони Оливера обрушился на спину циклопа, опрокинув того на землю, а затем принялся топтать орущую тварь. Невероятный скакун, воспитанный необычным хозяином, принялся подпрыгивать на месте, при каждом прыжке круша кости противника.

— Как тебе мой пони? — вежливо осведомился Оливер.

Циклоп взревел и попытался подняться, но копыто обрушилось ему на лицо.

* * *

Лютиен попал в серьезную переделку. Он не был опасно ранен, но все же кровь, струившаяся по лицу, заливала глаза, а наконечник алебарды, мелькавший перед ним, казалось, двоился.

Юноша даже не имел возможности выхватить меч, поэтому, чтобы принудить преследователя хотя бы ненадолго ослабить натиск, ему пришлось вновь использовать лук в качестве дубинки.

Отступая, Лютиен наткнулся на дерево и даже задохнулся от удивления. Проворный юный Бедвир отклонился в сторону, когда циклоп, полагая, что ему некуда деться, нанес удар, и острие алебарды оставило глубокий след на коре.

Лютиен ударил луком, но промахнулся и попал по дереву. Он посмотрел на лук и страдальчески поморщился — тот был сломан пополам.

Циклоп расхохотался; Лютиен бросил лук в него, тварь отбила его в сторону, смех сменился ревом, когда одноглазый вновь ринулся в атаку. Однако теперь циклоп обнаружил, что его противник вооружился мечом.

* * *

Пони Оливера все еще танцевал на ревущем циклопе, когда хафлинг вскочил в седло. Он собирался развернуться и броситься на помощь юноше, который столь своевременно вмешался в неравный бой, но задержался, услышав шепот внутри повозки.

— Застрели его! — требовал женский голос. — Или ты трус?

Оливер согласно кивнул, догадавшись, что неведомая путешественница разговаривала с купцом. Хафлинг был уверен, что большинство купцов трусы. Он вскочил ногами на седло, направил пони к фургону и легко вспрыгнул на крышу, чуть не наступив на распростертое тело циклопа, в лицо которого глубоко вонзилась стрела. Оливер опустил глаза на ботинок, запачканный кровью циклопа, и лицо его скривилось от отвращения. Неожиданно огромная рука шевельнулась и обхватила лодыжку хафлинга, едва не сбросив его с крыши.

Возница упрямо держался, несмотря на стрелу, торчавшую из его груди. Оливер хлестнул его сверху клинком рапиры, а когда циклоп отпустил его лодыжку, чтобы схватиться за новую рану, хафлинг двинул ему в глаз. Циклоп захрипел, попытался закричать и мешком свалился с сиденья между фургоном и лошадьми, нервно переступавшими с ноги на ногу.

— Твое счастье, что ты не запачкал мою прекрасную ворованную одежду, — сообщил ему хафлинг. — Тогда я, безусловно, убил бы тебя.

Насмешливо фыркнув, Оливер продолжил путь по крыше фургона и опустился на одно колено. Мгновение спустя купец высунулся из окна, сжимая в пухлых руках арбалет, направленный в сторону Лютиена и последнего оставшегося солдата.

Что-то стукнуло купца по макушке.

— Не думаю, что тебе в голову пришла мудрая идея, — услышал он сверху. Купец медленно повернул голову вверх, увидев хафлинга, все еще стоящего на одном колене, упершись локтем в другое. Рука в зеленой перчатке сжимала рапиру, направленную купцу в лицо, а указательный палец хафлинга небрежно постукивал его по носу.

— Я, конечно, не знаю точно, — небрежно продолжил хафлинг, — но думаю, что он может стать моим другом.

Купец заорал и попытался извернуться, чтобы навести арбалет на другого противника. Рапира неожиданно метнулась вперед, мелькнув перед глазами неудачливого воина, и тот замер в шоке. Как только купец слегка пришел в себя и понял, что даже не ранен, он попытался завершить движение, умудрившись нажать на спусковой крючок арбалета. Вот только к тому времени стрелы больше не было в ложе арбалета, поскольку ее легко извлекла оттуда умело нацеленная рапира.

Оливер развел руками и пожал плечами.

— Я молодец, ты должен признать, — сказал он. Купец снова завопил и исчез в фургоне, где на него тут же накинулась женщина, обзывая его трусом и многими другими еще более худшими словами.

Оливер удобно уселся на корточках, получая удовольствие от всего в целом, и устремил взгляд на продолжавшуюся схватку.

Циклоп свирепо размахивал алебардой. Юноша, к его чести, не получил новых ран, но он беспорядочно размахивал своим клинком, явно не привычный сражаться против такого длинного оружия.

— Бросайся вперед, когда он пойдет в атаку! — крикнул ему Оливер.

Лютиен услышал совет, но стратегия осталась для него непонятной. Юноше приходилось сражаться против копий, используемых на арене, но те были не более восьми футов длиной. Древко этой алебарды почти вдвое превышало их.

Следуя полученному совету, Лютиен рванулся вперед, когда циклоп вновь ударил, и кончик алебарды немедленно вонзился в правое плечо юноши. Тот с криком упал назад, перекинув меч в левую руку и схватившись за раненое плечо.

— Не так! — выругался Оливер. — Не бей под углом, открывающим твоему врагу линию для атаки!

И Лютиен, и его противник на мгновение застыли, недоумевая, о чем это, черт возьми, толкует этот странный хафлинг.

— Не подставляйся приближающемуся вражескому наконечнику, — поучал Оливер. — Так поступает только неразумная гадюка, неужели ты глупее ползучей твари?

Хафлинг разразился долгой речью об особых методах отражения ударов длинного оружия и о нападении гадюк, но Лютиен больше не слушал. Скользящий удар вынудил его откатиться в сторону, а прямой — отшатнуться назад. Циклоп изменил направление и вновь ринулся вперед, полагая, что юноша потерял равновесие. Впрочем, он как будто действительно потерял его. Лютиен упал лицом на землю под алебарду. Кончик оружия циклопа царапнул юношу по спине, но не нанес серьезных повреждений, и Лютиен, извернувшись, ухватился рукой за древко алебарды, а меч резко направил вверх. Длинное оружие треснуло.

— Отлично проделано! — последовал крик хафлинга с крыши фургона.

Однако циклоп не остался безоружным. Он все еще сжимал сломанное древко, которое эффективно использовал в качестве копья. Едва похвала сорвалась с уст хафлинга, как одноглазый взревел и рванулся вперед, навалившись на юношу, пытавшегося встать. Он наставил импровизированное копье на поверженного противника, вознамерившись немедленно проткнуть его.

— Ох, — выдохнул хафлинг, когда циклоп всем своим весом навалился на копье и начал безжалостно вкручивать его в распростертое тело. Лежа на земле, Лютиен извивался и вопил.

Оливер прижал свою огромную шляпу к груди и склонил голову в знак уважения. Но циклоп неожиданно дернулся и выпрямился, выпустив оружие. Он шатаясь отступил на несколько шагов и попытался повернуться, и Оливер заметил, что тот прикрывает живот, надеясь удержать вываливавшиеся внутренности. Прямо на земле лежал меч юноши, наполовину окрашенный кровью. Лютиен сел и отбросил древко в сторону. Оливер громко рассмеялся, поняв, что произошло на самом деле. Копье вовсе не проткнуло Лютиена — он зажал под мышкой оружие циклопа и перекатился на бок, чтобы обман не был замечен.

— Полагаю, этот парень может мне понравиться, — заметил хафлинг, приветствуя победителя взмахом шляпы.

— Ну, трусливый жирный купец, теперь ты признаешь себя побежденным? — заорал Оливер, распахивая дверцу повозки. — Ты можешь выйти сам — или тебя вытащит острие моей прекрасной рапиры!

Дверца со скрипом открылась, и купец вылез наружу, сопровождаемый накрашенной и надушенной дамой, облаченной в малиновое шелковое платье с очень глубоким декольте и вызывающе короткой юбкой. Женщина окинула хафлинга презрительным взглядом, но выражение ее лица резко изменилось, когда она заметила привлекательного юного Бедвира, собиравшегося присоединиться к группе.

Лютиен поймал ее похотливый взгляд и ответил презрительной ухмылкой. Он немедленно вспомнил Авонезу, и его левая рука бессознательно потянулась к эфесу окровавленного меча.

Три изящных прыжка — на сиденье, на круп лошади и на землю — привели Оливера вниз, к остальным, и он закружился вокруг двух пленников. Хафлинг свободной рукой сдернул кошель с пояса купца, а острием рапиры — ожерелье с шеи женщины.

— Ступай обыщи фургон, — велел он Лютиену. — Я не просил тебя о помощи, но милостиво соглашусь разделить добычу.

Разбойник помедлил, на мгновение задумавшись, подсчитывая улов. Сперва он записал на счет Лютиена трех циклопов, половину врагов, затем напомнил себе, что возница принадлежит ему.

— Ты расправился с двумя из шести, — признал он. — Следовательно, четыре шестых добычи — мои.

Лютиен выпрямился, пораженный.

— Ты полагаешь, тебе причитается половина? — возмутился хафлинг.

— Я не грабитель! — объявил юноша.

Все трое — Оливер, купец и дама — оглядели окружающую бойню, мертвых и раненых циклопов, валявшихся в грязи.

— Теперь ты стал им, — сказали они хором, и Лютиен вздрогнул.

— Фургон! — напомнил Оливер, нарушив наконец затянувшееся молчание. Лютиен пожал плечами и двинулся за ним, войдя в фургон. Он содержал массу отделений, заполненных съестными припасами, шалями, парфюмерией и прочими вещами, необходимыми в пути. Однако после нескольких минут поиска Лютиен обнаружил под сиденьем маленький железный сундучок. Он вытолкнул его в открытую дверь и вылез следом.

Оливер поставил купца на колени, обыскивая его одежду до нижнего белья и утомленно постанывая.

— Так много карманов, — объяснил хафлинг юноше, обшаривая огромный камзол.

— Ты можешь обыскать меня, — промурлыкала женщина, обращаясь к Лютиену, и он отступил на шаг, стукнувшись об открытую дверь фургона.

— Если ты прячешь под этим что-либо стоящее, — ответил ей хафлинг, окидывая оценивающим взглядом ее облегающий наряд, — то ты даже наполовину не являешься такой женщиной, какой прикидываешься!

Он смеялся своей собственной шутке, пока не заметил железный ящичек в руках у Лютиена. Затем глаза Оливера вспыхнули.

— Я вижу, нам пора, — сказал он, отшвырнув прочь камзол.

— Как насчет них? — спросил Лютиен.

— Мы должны их убить, — небрежно ответил Оливер. — Или они наведут на нас всю преторианскую гвардию.

Лютиен сердито нахмурился. Одно дело — схватка с вооруженными циклопами, но убийство беззащитных пленников и раненых врагов (даже если они были циклопами), побежденных на поле чести, — это совсем другое. Однако еще до того, как юноша запротестовал, хафлинг застонал и воздел руки в притворном отчаянии.

— О, но один из одноглазых удрал, — с преувеличенным ужасом воскликнул Оливер. — Так что мы не сможем устранить всех свидетелей. Может статься, милосердие сослужит нам неплохую службу.

Он оглянулся вокруг на стонущих циклопов. Возница лежал позади повозки, другой циклоп, втоптанный в землю скакуном Оливера, теперь приподнялся на одном локте, наблюдая за происходящим. Тот, которому Лютиен пропорол живот, все еще стоял на коленях, прижимая руку к брюху, а циклоп, которого отправил в полет пони Оливера, уже, хотя и нетвердо, поднялся на ноги, однако не делал попыток приблизиться к грабителям. Не считая того, которого Оливер обратил в бегство, поразив в зад, оставался только мертвый арбалетчик на крыше фургона.

— Между тем, — добавил хафлинг с ухмылкой, — ты единственный, кто действительно убил кого-то.

— Возьмите меня с собой! — неожиданно возопила дама, бросаясь к Лютиену. Она обрушилась на него, и юноша уронил сундучок — прямо себе на ноги. Вдохновляемый болью, одуряющим запахом духов женщины и вернувшимися воспоминаниями об Авонезе, Лютиен взревел и отшвырнул ее назад, а затем, прежде чем сообразил, что он делает, юноша ударил ее кулаком прямо в лицо, заставив тяжело рухнуть на землю.

— Мы должны поработать над твоими манерами, — заметил Оливер, покачав головой. — И над твоими представлениями о рыцарстве, — попенял он купцу, который даже слабо не попытался заступиться за свою спутницу.

— Но это, как и сундучок с сокровищами, может подождать, — пояснил хафлинг. — В дорогу, мой друг!

Лютиен пожал плечами, не имея представления, что делать, не отдавая отчета даже в том, что он уже успел натворить.

— Тредбар! — выкрикнул Оливер, и Лютиен понял, что так, вероятно, именовался скакун хафлинга. Сообразительный пони Оливера рысцой обежал упряжку и опустился на колени, чтобы хафлинг мог с удобствами взобраться в седло.

— Пристрой сундучок на лошадь, — командовал Оливер. — Я пойду поищу свой кинжал. А ты, — обратился он к дрожащему купцу, приподняв ему голову острием рапиры, — считай, как если бы ты считал свои монеты. И не останавливайся, пока ты не сосчитаешь их как минимум тысячу раз!

Лютиен привел Ривердансера и пристроил сундучок перед седлом. Затем он отошел и помог женщине подняться на ноги. Юноша хотел принести искренние извинения — это, в конце концов, была не Авонеза (а они с хафлингом только что ограбили ее), но женщина немедленно снова обвилась вокруг него, покусывая за мочку уха. Приложив немалые усилия (и чуть не оставшись без уха), Лютиен умудрился отодвинуть ее на длину руки.

— Такой сильный, — промурлыкала стареющая прелестница.

— Твоя дама? — осведомился Оливер, проезжая мимо коленопреклоненного купца.

— Моя жена, — кисло отозвался тот.

— Кажется, перед нами весьма покладистый супруг, — сказал Оливер. — Но все же теперь у нас есть деньги.

Лютиен так резко оттолкнулся и вскочил в седло, что чуть не перелетел на другую сторону. Он послал Ривердансера в галоп, с некоторым испугом оглядываясь на женщину, которая делала отчаянные попытки догнать пригожего грабителя.

Оливер с иронией взглянул на юношу, затем развернул Тредбара к купцу и его жене.

— Теперь вы можете рассказывать всем своим жирным приятелям купцам, что вас ограбил сам Оливер де Берроуз, — сказал он, словно это могло утешить пострадавших.

Пони взвился на дыбы, и Оливер, взмахнув шляпой, умчался прочь.

7. ПЕРЕПРАВА ДАЙМОНДГЕЙТ

— Я — Оливер де Берроуз, — произнес хафлинг, переводя пони на неспешную рысь, после того как оба всадника оставили позади не менее двух миль. — Грабитель с большой дороги, — добавил он, грациозно взмахивая шляпой.

Лютиен собирался назвать себя, но Оливер, оказывается, еще не закончил.

— Я раньше говорил «хафлинг с большой дороги», но купцы не относились к этому серьезно, так что приходилось гораздо чаще использовать клинок рапиры. Чтобы настоять на своей точке зрения, если ты понимаешь, о чем я говорю.

С этими словами он вытащил рапиру из петли перевязи и взмахнул ею, чуть не угодив в лицо спутнику.

— Я понимаю, — уверил его юноша, осторожно отводя опасное оружие прочь. Он попытался представиться, но его вновь перебил франтоватый джентльмен удачи.

— А это мой замечательный пони Тредбар, — объяснил Оливер, ласково похлопывая желтого конька. — Не самыйкрасивый, конечно, но посообразительнее многих лошадей, да и большинства людей тоже.

Лютиен потрепал собственного мохнатого скакуна и начал:

— Риверда…

— Я ценю твою неожиданную помощь, — продолжал Оливер, игнорируя попытку Лютиена заговорить. — Конечно, я и сам бы справился, понимаешь, их ведь было всего шестеро. Но как говаривал мой папаша-хафлинг: «Принимай помощь везде, где ты ее найдешь», — так что я благодарю…

— Лют… — начал юноша.

— Конечно, моя благодарность не выходит за рамки раздела добычи, — быстро добавил Оливер. — Одна четверть — твоя. — Он оглядел простое платье Лютиена с явным пренебрежением. — И в ней, возможно, будет больше монет, чем ты когда-либо видел.

— Возможно, — немедленно отозвался сын эрла Бедвидрина, пытаясь скрыть улыбку. Лютиен, однако, вспомнил, что покинул дом, не прихватив с собой достаточно денег. Ему хватило бы на переправу и на то, чтобы продержаться несколько дней, но, когда юноша покидал Дун Варну, он не слишком задумывался о том, что будет дальше.

— Стало быть, я не в долгу перед тобой, — сказал Оливер, переведя дыхание, прежде чем Лютиен смог в четвертый раз назвать свое имя. — Но я позволю тебе ехать со мной, если хочешь. Этот купчик не слишком удивился, увидев меня, — и он прекрасно понимал, что я не стану связываться с фургоном, который охраняют шестеро циклопов. Однако он спрятал их, — воскликнул хафлинг, разговаривая, казалось, сам с собою. Затем он щелкнул пальцами и так резко повернулся к Лютиену, что юноша вздрогнул.

— Я думаю, он спрятал одноглазых, чтобы заманить меня! — воскликнул Оливер.

Он помедлил мгновение, теребя бородку рукой, затянутой в зеленую перчатку.

— Да, да, — продолжил он. — Купец знал, что я на дороге, — это не первый раз, когда я граблю его. Я поймал его возле Принстауна однажды, я уверен. — Он поднял глаза на Лютиена, кивая головой. — И, конечно, в любом случае, он слышал мое имя. Итак, ты можешь ехать со мной, — позволил он. — Временно. Пока мы не вырвались из ловушки этого типа.

— Ты думаешь, опасность подстерегает впереди?

— Я только что сказал это.

Лютиен вновь спрятал улыбку, поражаясь искренней вере этого коротышки в то, что является неким легендарным разбойником. Лютиен никогда не слыхал об Оливере де Берроузе, хотя купцы, бывавшие в доме его отца в Дун Варне, часто рассказывали истории о грабителях на дорогах.

— Я уверяю тебя, — начал Оливер, но остановился и с любопытством взглянул на юношу. — Ты знаешь, — сказал он, казалось, немного смутившись, — тебе следует представиться должным образом, когда путешествуешь с кем-то, кого не встречал ранее. Это необходимый этикет, особенно для порядочных грабителей. Ну ладно, — закончил он, глубоко вздохнув. — Возможно, ты приобретешь должные манеры за время, проведенное рядом с Оливером де Берроузом.

— Я — Лютиен, — торопливо выкрикнул юноша, прежде чем Оливер смог снова прервать его. Странно, что юноша не сообразил представиться вымышленным именем. Но ни одно в тот момент не пришло ему в голову, да он на самом деле не видел в этом смысла. — Лютиен Бедвир из Дун Варны. А это Ривердансер, — добавил он, еще раз похлопав лошадь.

Оливер коснулся шляпы, затем слегка подскочил в седле.

— Бедвир? — спросил он более себя, нежели Лютиена, словно хотел еще раз услышать звук имени. — Бедвир. Это имя не кажется мне незнакомым.

— Гахриз Бедвир — эрл Бедвидрина, — пояснил Лютиен.

— Знакомое имя! — широко улыбнулся Оливер, подняв вверх палец. Затем улыбка сменилась удивлением.

— Родственник?

— Отец, — признался Лютиен.

Оливер попытался ответить, но чуть не задохнулся от возмущения.

— И ты здесь, на дороге — для забавы! — воскликнул хафлинг. В Гаскони, где Оливер провел большую часть жизни, беспутные дети из знатных семей часто влезали в разного рода авантюры, включая грабеж купцов на дорогах, зная, что семейные связи спасут их от неприятностей. — Доставай меч, ты, глупый мальчишка! — заорал хафлинг, размахивая рапирой и кинжалом. — Я терпеть не могу подобные выходки!

— Оливер! — откликнулся Лютиен, развернув Ривердансера, чтобы оставить свободное пространство между собой и разъяренным хафлингом. — О чем ты говоришь?

Когда хафлинг развернул пони, вознамерившись преследовать юношу, Лютиен нехотя вытащил оружие.

— Ты позоришь каждого порядочного грабителя в нашей стране! — продолжал хафлинг. — Зачем тебе монеты и драгоценности?

Тредбар боком приближался к Ривердансеру, и хотя хафлинг был вполовину ниже Лютиена и едва мог дотянуться до его жизненно важных органов, грабитель решительно взмахнул рапирой.

Меч Лютиена перехватил оружие и отвел его в сторону. Оливер ответил серией стремительных ударов, финтов и взмахов, включавших в себя даже ложные выпады кинжалом.

Лютиен умело парировал каждое движение, используя свое совершенное умение только для защиты.

— Но это игра для сына эрла, — саркастически заметил хафлинг. — Ему надоело изо дня в день терроризировать своих подданных.

Оливер не ослаблял натиска, явно настроившись весьма серьезно.

Однако последнее обвинение, брошенное им Лютиену, оскорбляло и его, и его отца, который никогда не стал бы действовать подобным образом. Лютиен откинулся в седле, предоставив Оливеру выплескивать ярость, затем ответил серией собственных атак, решительно скрестив меч с рапирой хафлинга. Оливер завопил и взмахнул кинжалом, полагая, что он может выбить оружие Лютиена, как он проделал с циклопом.

Юноша оказался проворнее одноглазого, и ему удалось развернуть клинок прежде, чем Оливер начал вращать кинжалом, захватившим в ловушку его меч, почти выбив оружие из руки хафлинга и освободив собственное.

Огромная шляпа Оливера свалилась на землю, и оба поняли, что голова хафлинга могла оказаться внутри нее, если бы Лютиен пожелал этого.

Рывок поводьев заставил Тредбара попятиться на несколько футов назад.

— Я мог и ошибаться, — признал хафлинг.

— Ты ошибаешься, — резко ответил Лютиен. — Я не сомневаюсь, что ты с легкостью найдешь недостатки в характере Гахриза Бедвира. Он не следует велениям сердца, если речь идет об указах короля Гринспэрроу, или герцога Монфора, или любого его представителя. Но под угрозой смерти не смей говорить о Гахризе как о тиране!

— Я же сказал, я мог ошибаться, — ответил Оливер рассудительно.

— Что касается меня… — продолжил Лютиен упавшим голосом, поскольку внезапно вся ситуация, в которой он очутился, показалась абсурдной.

«Что касается меня? — задался он вопросом. — Что произошло сегодня?» Растерянному юноше никак не удавалось собраться с мыслями.

Оливер хранил молчание, не прерывая раздумий Лютиена, понимая, что его рассказ может оказаться очень важным — и для Оливера, и для самого юноши.

— Я больше не претендую на какие-либо права, связанные с именем Бедвир, — мрачно сказал Лютиен. Я сбежал из дома, оставив позади труп циклопа-стражника. И теперь я выбрал свой путь.

Он задумчиво вертел в руках меч, так что лучи солнца отражались от блестящей поверхности клинка, все еще покрытого кровью охранника-циклопа.

— Я также вне закона, как и ты, Оливер де Берроуз, — объявил Лютиен. — Вне закона в землях, управляемых королем, не признающим законов. Так пусть мой меч послужит справедливости.

Оливер поднял рапиру, словно в салюте, демонстрируя свое согласие. Он подумал, однако, что Лютиен — глупый мальчишка, не понимающий ни правил, ни опасностей дороги. «Справедливость»? — Оливер чуть не расхохотался вслух при этой мысли. Меч Лютиена может сражаться во имя справедливости, но рапира Оливера трудилась ради выгоды. Все же юноша был мощным союзником — Оливер не мог этого отрицать. «К тому же, — размышлял хафлинг, демонстрируя Лютиену понимающую улыбку, — если молодого человека действительно интересовала в основном справедливость, то большая часть добычи придется на долю Оливера».

Внезапно хафлинг с большой дороги сообразил, что их союз может оказаться долговременным.

— Я принимаю твое объяснение, — сказал он. — И прошу прощения за свои слишком поспешные действия.

Он вновь потянулся к шляпе, но вспомнил, что она валяется на земле. Лютиен также заметил ее и хотел было нагнуться, но Оливер взмахом руки удержал его. Низко склонившись с седла, хафлинг легко подцепил шляпу острием рапиры. Затем последовало неуловимое движение рукой, и шляпа аккуратно приземлилась на макушку хозяина.

Лютиен восхищенно покачал головой в ответ на довольную ухмылку Оливера.

— Но нам небезопасно оставаться на этом острове, мой друг вне закона, — сказал Оливер, чей тон стал серьезным. — Этот купец знал меня, или обо мне, и ожидал меня. Возможно, он прибегнул к помощи твоего собственного отца, чтобы организовать охоту на Оливера де Берроуза. — Хафлинг сделал паузу и фыркнул. Он взглянул на Лютиена и громко расхохотался. — Чудесная ирония! — закричал Оливер. — Он обращается за помощью к эрлу, в то время как сын эрла ищет поддержки у меня! — Оливер продолжал хохотать, и Лютиен присоединился к нему — впрочем, более из вежливости.

Путникам не удалось достигнуть переправы до заката, на что надеялся Лютиен. Юноша объяснил Оливеру, что перевозчики не станут выходить в неспокойное море ночью. В темноте наблюдатели с острова не могут разглядеть, зашли ли дорсальские киты в узкие проливы. Описания десятитонных людоедов оказалось достаточно, чтобы убедить Оливера отказаться от планов сегодня же покинуть остров, и беглецы решили раскинуть лагерь.

Ночью Лютиен долго сидел возле шипящего и дымящего огня, не обращая внимания на мелкую изморось. Тредбар и Ривердансер тихо стояли в стороне, опустив головы, а по другую сторону костра удовлетворенно посапывал Оливер.

Наконец юноша забился под одеяло, спасаясь от холода. Он все еще не мог поверить в то, что произошло за последние несколько дней: Гарт Рогар, его брат, стражник-циклоп, а теперь нападение на купеческий фургон. Юному Бедвиру казалось, будто он свалился в реку неконтролируемых событий и теперь просто плыл по течению.

«Нет, — решил наконец Лютиен. — Просто эти события были неизбежными». Мир, открывшийся перед ним, оказался вовсе не таким, как ожидалось. Возможно, его последние действия в Дун Варне — его решение уйти и схватка с циклопом — стали чем-то вроде расставания с детством, впрочем, довольно болезненного. Наивному отпрыску знатного семейства пришла пора пробудиться от сладкого сна и лицом к лицу столкнуться с жестокой реальностью.

Пока что Лютиен твердо знал только одно: он последовал велениям своего сердца и в Дун Варне, и когда он увидел схватку Оливера с охранниками купца. Возможно, ему вскоре придется пожалеть о принятых решениях. И все же юноша не сомневался, что, если бы все повторилось, он вновь поступил бы также.

Следующий день был таким же серым и сырым, но компаньоны быстро собрались и отправились в путь. Скоро на них пахнуло свежим морским ветром, а на языке появился привкус соли.

— Если бы день был ясным, — объяснил Лютиен, — отсюда мы могли бы разглядеть северные пики Айрон Кросса.

— Откуда ты знаешь? — с иронией спросил Оливер. — Разве на этом острове случаются ясные дни?

Насмешка была легкой, и так же легко было у них на сердце. (Впрочем, казалось, Оливер вообще нечасто печалился!) Лютиен чувствовал какое-то облегчение, словно он обретет свободу, как только пересечет узкий пролив и ступит на Эриадор. Широкий мир неодолимо манил неопытного юношу.

Но сперва им следовало переправиться.

С вершины скалистого утеса парочка бросила первый взгляд на Даймондгейтский перевоз и материк, видневшийся за узким проливом. Место называлось так благодаря маленькому ромбовидному^[4] островку, глыбе мокрого черного камня в середине пролива.

Две плоских открытых баржи покачивались у длинных деревянных причалов, чьи сваи были такими же толстыми, как древние дубы. В стороне виднелись останки старых паромов, так же прекрасно сконструированных, их гибель свидетельствовала о силе и ярости моря.

Паромы, в том числе оба ныне стоящих на якоре в канале, были изобретены и построены гномами Айрон Кросса более трех столетий назад. До сих пор островитяне берегли их и чинили, когда скалам, течениям или дорсальским китам удавалось все же повредить баржи. Их конструкция была простой и эффективной: открытая плоская площадка для грузов и путешественников с закрепленными на каждом углу толстыми балками, которые аркой сходились в десяти футах над центром. Здесь балки соединялись с длинной металлической трубой, а сквозь нее проходила толстая веревка, по которой паром двигался от берега к берегу. Огромные шестеренки виднелись по обе стороны трубы, заходя внутрь нее через прорези в стенках. Установленный на палубе ворот соединялся с этими шестеренками посредством многоступенчатой зубчатой передачи, они же, в свою очередь, цеплялись за узлы на туго натянутом канате и двигали паром. Благодаря великолепно изготовленным гномами механизмам один сильный человек мог двигать паром, даже если тот был тяжело нагружен.

И все же переправа всегда оставалась опасной. Вода в этот день, как, впрочем, и в любой другой, пенилась белыми гребнями на многочисленных скалах. Одна из барж постоянно находилась в нерабочем состоянии. Ее вытаскивали на берег, чтобы поменять канат или укрепить настил палубы. Несколько дюжин человек целыми днями работали у Даймондгейта, только чтобы содержать переправу в порядке.

— Они собираются чинить вон ту, — объяснил Лютиен, знакомый с работой перевозчиков, указывая Оливеру на северную баржу. — И кажется, другая собирается отчалить. Мы должны поторопиться, или придется долго ждать, возможно, пока следующая начнет переправу.

Он причмокнул, подавая знак Ривердансеру, и конь направился по тропинке, ведущей к пристани.

Несколькими минутами позже Тредбар догнал их и взвился на дыбы, а Оливер схватил Лютиена за руку, подавая тому знак остановиться.

— Но паром… — запротестовал Лютиен.

— Впереди засада, — объяснил Оливер.

Юноша недоверчиво взглянул на спутника, затем вновь посмотрел на пристань. Более двух десятков людей бродили внизу, но среди них была только пара циклопов, да и у тех вроде бы не было оружия — просто путники, ожидавшие переправы. Правда, насколько знал Лютиен, на Бедвидрине было всего несколько циклопов, и они принадлежали лишь купеческой охране или его отцу лично. Тем не менее по указу короля Гринспэрроу циклопам дозволялся свободный проезд — как гражданам Эйвона, и происходящее на Даймондгейте вовсе не казалось из ряда вон выходящим.

— Ты должен научиться чуять такие вещи, — пояснил Оливер, заметив сомнения юноши. Лютиен пожал плечами и двинулся вперед по дороге настолько быстро, насколько позволял хафлинг.

Оба циклопа и многие люди заметили приятелей, когда те находились в сотне футов от пристани, но никто из них, казалось, не проявил чрезмерного интереса к новым путникам. Оливер, однако, еще немного замедлил ход, его глаза шныряли туда и сюда из-под полей шляпы.

Протрубил рожок, давая понять, что все должны отойти назад от края пристани, поскольку баржа сейчас отчалит. Лютиен немедленно рванулся вперед, но Оливер придержал его.

— Они отчаливают, — шепотом запротестовал юноша.

— Спокойней, — уговаривал его Оливер. — Пусть они думают, что мы просто собираемся подождать следующей переправы.

— Пусть думает кто? — спросил Лютиен.

— Видишь те бочонки вдоль пристани? — спросил Оливер.

Лютиен перевел взгляд в том направлении, но спутник крепко сжал его руку.

— Не так явно! — шепотом выругался хафлинг.

Лютиен вздохнул и незаметно посмотрел на бочонки, которые имел в виду Оливер. Они выстроились длинной линией вдоль пристани, вероятно, в ожидании обоза, который перевезет их в глубь острова.

— Они помечены крестиками, — пояснил Оливер.

— Вино, — объяснил Лютиен.

— Если там вино, почему тогда у многих открыты отверстия? — спросил хафлинг, находящийся в постоянной боевой готовности.

Лютиен взглянул более внимательно и действительно заметил, что в каждом третьем была вынута затычка.

— И если циклопы на пристани — простые путники, — продолжал Оливер, — то почему они не на отходящей барже?

Лютиен снова вздохнул, на этот раз показывая, что готов слушаться, соглашаясь с доводами хафлинга.

— Твой конь может прыгать? — спокойно спросил Оливер.

Лютиен заметил, что баржа медленно отходит от причала, и понял, о чем подумал хафлинг.

— Я скажу тебе, когда начинать, — уверил его Оливер. — И сбрось бочонок в воду, если по дороге будет возможность.

Дрожь возбуждения пробежала по телу юноши, и слегка засосало под ложечкой, словно ему вновь предстояло выйти на арену. Теперь юноша не сомневался, что жизнь рядом с Оливером де Берроузом не покажется скучной!

Их скакуны легко ступили на доски тридцатифутовой пристани, без приключений миновав двух рабочих. Третий рабочий, один из грузчиков, приблизился к ним с улыбкой.

— Следующий паром будет за час до полудня, — объяснил он приветливо и указал на небольшой сарай, начав объяснять, что там путники смогут отдохнуть и поесть, пока ожидают переправы.

— Слишком долго! — неожиданно завопил Оливер, и вслед за Тредбаром Ривердансер рванулся вперед. Грузчик бросился с дороги, два циклопа закричали, извлекая короткие мечи из-под плащей. Как и предсказывал Оливер, каждый третий бочонок начал двигаться, крышки полетели прочь, и наружу полезли циклопы.

Но благодаря осторожному хафлингу обоих приятелей не удалось застать врасплох. Ривердансер метнулся вслед за пони Оливера и пролетел мимо двух циклопов, расшвыряв их в разные стороны. Оливер двинул Тредбара к краю причала, вдоль длинного ряда бочонков, и умудрился столкнуть многие в море.

Медленно двигавшийся паром находился в пятнадцати футах, когда Лютиен достиг края пристани, не особенно сложный прыжок для мощного Ривердансера. Юноша напрягся и послал коня вперед.

Оливер последовал за ним, приподнявшись в седле и размахивая шляпой в одной руке, в то время как Тредбар перелетел через узкую полоску воды и приземлился, скользя и подпрыгивая, на палубе возле Ривердансера. Позади, на пристани, дюжина циклопов возмущенно орала и размахивала оружием, но Оливер, более осторожный, чем его неопытный товарищ, не обращал на них внимания. Хафлинг соскочил с коня, его оружие взметнулось навстречу циклопу, неожиданно появившемуся из-за штабеля грузов.

Рапира и кинжал превратились в ослепительное пятно, какой-то завораживающий танец стали, сверкающим облаком окутавший противника хафлинга. Потрясенный циклоп застыл на месте, не в силах защищаться. Но когда танец завершился, циклоп не только не был убит, но даже, казалось, не получил ни царапины. Его взгляд опустился на кожаную куртку, и тварь заметила, что хафлинг вырезал на ней изящную букву «О».

— Я мог написать мое полное имя, — заметил Оливер. — И я уверяю тебя, оно у меня очень длинное.

С яростным ревом циклон рванулся вперед, подняв тяжелый топор, но Оливер немедленно двинулся навстречу, проскочив прямо между широко раздвинутыми ногами циклопа, и извернулся, уколов циклопа в зад рапирой.

— Я мог бы еще поиздеваться над тобой, — объявил хафлинг. — Но я вижу, что ты слишком глуп и просто не поймешь, что над тобой издеваются.

Циклоп взревел и обернулся, затем инстинктивно посмотрел вперед, как раз вовремя, чтобы заметить летящий в лицо кулак Лютиена. Оливер тем временем переменил позицию и ринулся вперед, ударив плечами под колени циклопа. От удара он тяжело грохнулся на палубу. Еще мгновение он дергался, затем затих.

Всплеск заставил Лютиена повернуться. Теперь циклопы на пристани раздобыли копья и метали их в баржу.

— Попроси капитана, чтобы эта посудина двигалась побыстрее, — спокойно сказал Оливер юноше, проходя мимо. Затем протянул ему небольшой мешочек с монетами. — И заплати ему.

Оливер направился на корму, демонстративно не замечая непрекращавшегося града копий.

— Вы пахнете, как твари на скотном дворе! — насмехался он. — Неуклюжие глупцы, которые попадают в глаз, когда хотят поковырять в носу!

Циклопы взревели и стали швырять активнее.

— Оливер! — закричал Лютиен.

Хафлинг обернулся, чтобы успокоить его.

— У них только один глаз, — объяснил он. — Никакого глазомера. Неужели ты не знаешь, что циклопы не умеют метать?

Он повернулся, расхохотавшись, затем закричал:

— Привет! — И подпрыгнул, когда копье воткнулось в палубу прямо у него между ног.

— Ты мог ошибаться, — сказал Лютиен, имитируя акцент и обычную манеру хафлинга выражаться.

— Даже одноглазым иногда везет, — ничуть не смутившись, признал хафлинг, прищелкнув пальцами, затянутыми в зеленую перчатку. И желая вернуть доверие к своей точке зрения, выпустил новый залп насмешек в сторону циклопов на причале.

— Что происходит? — осведомился немолодой, видавший виды мужчина, схватив Лютиена за плечо. — Я не потерплю. — Он остановился, когда Лютиен сунул монеты ему в руку. — Что ж, тогда ладно, — сказал мужчина. — Но лучше привяжите лошадей, иначе вы сами будете виноваты в потере.

Лютиен кивнул, и жилистый старик пошел обратно к вороту.

Паром двигался удручающе медленно для встревоженных компаньонов, фут за футом преодолевая неспокойные темные воды залива, где Эйвонское море встречалось с Дорсальским. Они видели циклопов, которые суетились на причале, пытаясь спустить на воду вторую баржу, чтобы броситься в погоню. Лютиен не слишком тревожился, понимая, что баржи, рассчитанные на пересечение опасных вод, не могут развить приличную скорость. Они с Оливером сильно оторвались от преследователей, а Ривердансер с Тредбаром, коснувшись земли, оставят позади милю или больше, прежде чем циклопы сойдут с парома.

Оливер присоединился к юноше возле лошадей, хромая и жалуясь.

— Ты ранен? — встревожился Лютиен.

— Мой башмак, — ответил хафлинг, взяв его в руку, чтобы показать юноше. Башмак казался неповрежденным, хотя и очень грязным и мокрым, словно Оливер сунул его прямо в воду.

— Пятно! — пояснил хафлинг, поднимая его выше, почти к лицу Лютиена. — Когда я гулял по крыше купеческого фургона, я наступил на кровь мертвого циклопа. Теперь я не могу стереть пятно!

Лютиен пожал плечами, недоумевая.

— Я украл эти башмаки в лучшей закрытой школе в Гаскони, — ворчал Оливер. — У сына друга самого короля! Где я найду себе другие в этих диких землях, которые ты называешь домом?

— По-моему, с ним все в порядке, — возразил Лютиен.

— Он никуда не годится! — сокрушался Оливер, скрестив руки на груди и притопывая другой ногой, глядя на пострадавший башмак с истинным огорчением.

Лютиен посчитал, что лучше воздержаться от насмешек над расстроенным товарищем.

В нескольких футах от них поверженный циклоп застонал и начал шевелиться.

— Если он очнется, я дам ему в глаз, — ровным голосом предупредил Оливер. — Дважды.

Оливер устремил пылающий взгляд на Лютиена, которого распирало от смеха.

— А затем я напишу свое имя, свое полное имя, мое очень длинное полное имя на твоей толстой заднице, — пообещал хафлинг.

Лютиен уткнулся лицом в лохматую шею Ривердансера и затрясся от хохота.

Паром уже удалился на сотню ярдов и приблизился к островку Даймондгейт. Казалось, друзьям удался побег, и даже надувшийся Оливер повеселел.

Но затем канат неожиданно дернулся. Лютиен с Оливером оглянулись на берег и заметили циклона, повисшего на высоком шесте, державшем канат. Циклоп пытался перерубить канат топором.

— Эй, не смей этого делать! — заорал капитан парома, бросившись на корму. Лютиен уже собирался спросить, что же может случиться, и тут канат свободно провис. Юноша получил ответ на свой вопрос, когда паром, подхваченный течением, начал вертеться и его понесло к югу, прямо на скалы.

Капитан побежал в другую сторону, выкрикивая приказы единственному матросу. Тот бешено работал воротом, но паром не мог двигаться быстрее. Он продолжал ползти с удручающей медлительностью, и его неотвратимо увлекало к югу.

Лютиен и Оливер крепко вцепились в седла и пытались как-нибудь удержаться на ногах, когда паром резко качнуло. Он задел за несколько небольших скал, с трудом миновал огромный острый выступ и наконец врезался в скалы, обступившие маленькую узкую бухточку.

Груз посыпался в воду, циклоп, который только что начал приходить в себя, свалился вниз, ударившись о покрытый водорослями камень, где и затих. Одного из пассажиров постигла столь же печальная участь: он кувырком полетел в воду, извиваясь и вопя. Тредбар и Ривердансер удержались на ногах, хотя пони слегка наклонился на бок, наступив на босую ногу Оливера. Тот немедленно преодолел свое отвращение к испачканному башмаку и достал его из кармана.

Волны бушевали под ними, перетирая паром о камни, в щепки разбивая деревянные борта. Лютиен бросился ничком на палубу, подполз к борту, сгреб упавшего человека и выдернул его из воды. Капитан закричал, чтобы матрос вернулся к вороту, но выругался, поняв, что с незакрепленным концом управляющего каната паром не сможет вырваться из течения.

— Приведи Ривердансера! — закричал Лютиен Оливеру, поняв проблему. Он склонился с кормы парома и поймал конец каната, затем оглянулся вокруг, решив наконец, за который из множества камней лучше всего зацепить его. Юноша передвинулся на самый край и свернул канат петлей, готовясь к броску.

Волна чуть было не смыла смельчака за борт, но Оливер вцепился в пояс товарища и удержал на месте. Лютиен накинул канат на скалу и подтянул его как можно туже. Оливер вскарабкался на спину Ривердансеру и развернул лошадь, а молодой человек вскочил позади, привязав канат к задней луке седла.

Хафлинг очень осторожно двинул лошадь вперед, и веревка натянулась, выровняв качавшийся паром. Оливер заставлял лошадь двигаться вперед, не допуская ни малейшего провисания каната, пока Лютиен закреплял и натягивал его. Затем приятели освободили Ривердансера, и механизм вновь заработал, осторожно уводя паром из бухты и от скал. Вздох облегчения вырвался из груди капитана, матроса и четырех остальных пассажиров.

— Я отведу паром к Даймондгейтской пристани, — сказал капитан Лютиену, указывая на причал за скоплением скал. — Там мы подождем, пока с противоположной стороны за нами придет другая баржа.

Лютиен указал капитану назад, на пролив, где другой паром, полный циклопов, уже начал свой путь через канал.

— Нам необходимо попасть на другой берег, — сказал юный Бедвир. — Я прошу вас.

Капитан кивнул, с сомнением глядя на временно укрепленный канат, и двинулся назад, на нос парома. Однако всего через несколько минут он вернулся обратно, сокрушенно качая головой.

— Мы должны остановиться, — объяснил он. — На Даймондгейтской пристани подняли желтый флаг.

— И что? — спросил встревоженный Оливер.

— В пролив зашли киты, — объяснил Лютиен хафлингу.

— Нам нельзя туда, — добавил капитан. Он одарил парочку откровенно сочувственным взглядом, затем вернулся на нос. Лютиен и Оливер беспомощно взглянули друг на друга, затем на приближавшееся судно с циклопами.

Когда паром достиг Даймондгейтской пристани, Лютиен и Оливер помогли всем пассажирам сойти на берег. Затем хафлинг передал капитану еще один мешочек с монетами и вернулся к пони, демонстрируя нежелание покинуть судно.

— Нам нужно добраться до места, — объяснил Лютиен капитану. Оба смерили взглядом две сотни футов, отделявших их от земли.

— Флаг означает только то, что китов видели сегодня утром, — с надеждой заметил капитан.

— Мы знаем, что циклопы вполне реальны, — отозвался Лютиен, и капитан, кивнув, сошел, давая знак матросу поступить так же, предоставляя судно Лютиену и Оливеру.

Лютиен взялся за рукоятку ворота, уделяя больше внимания тому, что творится по сторонам, чем происходящему прямо перед ним. Оливер остался на корме, наблюдая за паромом с циклопами и до странности взволнованными людьми, оставшимися на острове. Выражение их лиц не на шутку встревожило обычно невозмутимого хафлинга.

— Эти киты? — спросил Оливер, присоединяясь к Лютиену. — Они очень большие?

Лютиен кивнул.

— Больше, чем твоя лошадь?

Лютиен мрачно взглянул на спутника и снова кивнул.

— Больше, чем паром?

Вновь последовал утвердительный ответ.

— Отвези меня обратно в док, — потребовал Оливер. — Я буду сражаться с циклопами.

Лютиен не отвечал, он изо всех сил крутил ворот и внимательно поглядывал из стороны в сторону, ожидая, что вот-вот над волнами поднимется зловещий черный плавник.

Циклопы миновали Даймондгейт, высадив двоих на островок. Оливер застонал, понимая, что те непременно попытаются вновь повредить канат. Но страхи хафлинга вскоре сменились восторгом. Канат был натянут очень высоко, и циклопам пришлось соорудить импровизированную пирамиду, чтобы до него добраться. Однако, как только судно с остальными циклопами отошло на безопасное расстояние, капитан парома, его матрос и другие пассажиры, включая того раненого, которого Лютиен вытащил из воды, подобрались поближе и столкнули и циклопов, и их башню с края причала в темную воду.

Слыша одобрительные возгласы Оливера, Лютиен повернулся, чтобы взглянуть на потрясающее зрелище. Юношу очень порадовала неожиданная помощь, хотя он понятия не имел, каким важным окажется этот маленький бунт впоследствии.

Оливер прошелся колесом, подскочил и застыл на месте, глядя на север и огромный плавник — раза в три как минимум превышавший его рост, — появившийся из темной воды.

Лютиен заметил выражение, внезапно появившееся на лице друга, и улыбка его погасла. Он поспешно огляделся вокруг, пытаясь определить источник тревоги.

Плавник дорсальского кита стремительно разрезал волны совсем неподалеку от них, а затем скрылся под водой. Юноша, лихорадочно пытавшийся припомнить все истории о грозных обитателях моря, которые он когда-либо слышал от местных рыбаков, оставил рукоятку и даже попытался повернуть ее в обратную сторону, чтобы притормозить паром.

— Крути! — заорал Оливер, бросаясь вперед, но Лютиен схватил его за руку и заставил остановиться.

— Молчи и не двигайся, — еле слышно прошептал молодой человек на ухо другу.

Они стояли абсолютно неподвижно, тесно прижавшись друг к другу, когда вода вокруг них потемнела и волна от проплывшего в глубине кита качнула паром, чуть не порвав канат. Когда сорокафутовая туша с кожей, испещренной черными и белыми пятнами, появилась с другой стороны парома, Оливер наконец воочию увидел его во всей красе. Десятитонный убийца! Несчастный хафлинг чуть не рухнул на палубу, ноги отказывались держать его.

— Стой спокойно, — прошептал юный Бедвир.

Теперь Лютиен подумал о циклопах. Они были обитателями горных нор и, естественно, немногое знали о повадках дорсальских китов.

Огромный плавник появился по правому борту судна, на этот раз двигаясь медленно, словно кит еще не решил, что ему делать дальше.

Лютиен посмотрел назад, на быстро приближавшуюся баржу с циклопами. Он улыбнулся и помахал рукой, показав им на огромный плавник.

Как и ожидал юноша, циклопы, слишком поздно заметившие опасность, впали в неистовство. Они заметались по палубе, а стоявший у ворота начал крутить рукоятку в другую сторону, пытаясь подать назад. Некоторые одноглазые даже начали карабкаться на канат.

— Неплохая идея, — заметил Оливер, поглядывая на их собственный направляющий канат.

Лютиен только молча указал на их преданных скакунов, и Оливер немедленно извинился.

Затем Юноша оглянулся на огромного кита, который, как он и ожидал, наконец принял решение. Циклопы, подняв панику, невольно привлекли его внимание, взбаламутив воду.

Когда курс чудовища, казалось, определился, Лютиен снова взялся за рукоятку и начал медленно продвигать паром вперед так, чтобы не привлечь внимание чудища.

С типичной для всего рода циклопов преданностью и взаимовыручкой те немедленно швырнули одного из собственных товарищей в воду, навстречу приближавшемуся киту, надеясь, что тот удовлетворится принесенной жертвой и оставит их в покое.

Одноглазые даже не подозревали, насколько прожорливы дорсальские киты.

Черно-белое чудовище приблизилось к борту парома, затем, взмахнув огромным хвостом, почти целиком обрушилось на плоскую палубу, наполовину погрузив несчастное суденышко в воду. Циклопы повалились, вопя и извиваясь. Кит ушел обратно под воду, но появился с другой стороны парома. В чудовищной пасти монстра виднелся еще живой циклоп. Несчастный кричал и отчаянно пытался вырваться.

Кит слегка сжал челюсти, и верхняя половина туловища циклопа закачалась в покрасневшей воде.

Однако столь скудная трапеза не удовлетворила дорсальского кита. Удар гигантского хвоста подбросил двоих циклопов футов на тридцать в воздух. Затем одноглазые рухнули вниз, один был вновь подброшен, а другого кит моментально перекусил пополам.

Этот ужас продолжался несколько мучительных минут, а затем неожиданно плавник кита появился вновь, с огромной скоростью разрезая воду по направлению к северу.

— Лютиен, — предостерегающе окликнул Оливер.

В нескольких сотнях футов от них кит высоко подпрыгнул, развернулся в воздухе и вновь погрузился в воду.

— Лютиен, — позвал Оливер снова, и юному Бедвиру не было нужды смотреть на север, чтобы догадаться, какую цель теперь избрал кит.

Лютиен сразу понял, что они не успеют достигнуть причала, до которого оставалось еще добрых пятьдесят футов. Он отскочил от ворота и заметался по палубе в поисках выхода из кошмарной ситуации.

— Лютиен, — вновь крикнул Оливер, застывший на месте при виде приближавшегося чудовища.

Внезапно юношу осенило. Лютиен бросился на корму парома и закричал, обращаясь к людям на Даймондгейте:

— Рубите канат!

Сперва они, казалось, не услышали или как минимум не поняли, что от них требовалось, но затем Лютиен закричал снова и указал вверх, на канат. Капитан немедленно подал знак матросу, и проворный малый, зажав в зубах большой нож, полез вверх по шесту.

Лютиен подошел и остановился возле Оливера, наблюдая за приближавшимся китом.

Оставалось сто ярдов. Восемьдесят.

Пятьдесят ярдов. Лютиен слышал тихое бормотание Оливера. «Молится», — понял юноша.

Неожиданно паром накренился и начал раскачиваться. Лютиен потянул Оливера к скакунам. Оба, Ривердансер и Тредбар, нервничали, ржали и били копытами, словно чуяли приближавшуюся опасность. Лютиен торопливо подвязал свободно обвисший канат, так что паром не мог скользить по нему.

Кит продолжал их преследовать.

Тридцать ярдов. Оливер уже мог разглядеть черный глаз кита.

Паром несся вперед на хорошей скорости, подхваченный быстрым течением, но кит все равно двигался быстрее.

Двадцать ярдов. Теперь Оливер молился вслух.

Паром подскочил, ударившись о скалу, и когда Оливер и Лютиен нашли в себе силы оторвать взгляд от кита, они увидели, что находятся вблизи береговой линии скал. Они оглянулись назад как раз вовремя, чтобы заметить, как удалялся плавник кита, чьи мечты о вкусном обеде разрушила береговая отмель.

Однако друзьям не суждено было насладиться передышкой и порадоваться своему чудесному спасению. Прибрежные скалы надвигались с угрожающей скоростью, поскольку паром двигался вперед гораздо быстрее, чем когда их канат перерезало возле Даймондгейта.

8. БЕЗОПАСНЫЙ ПУТЬ

— В седло! В седло! — кричал Оливер, вскочив на Тредбара и натянув поводья, чтобы удержать возбужденное животное.

У самого Лютиена не нашлось подходящего плана действий, поэтому он подчинился команде, не понимая, впрочем, что имел в виду хафлинг. Как только юноша вскочил на Ривердансера, он заметил, что Оливер установил своего пони как раз напротив места, где паром, вероятно, должен был удариться, и тогда Лютиен понял, что задумал его отчаянный спутник.

— Ты должен успеть вовремя прыгнуть! — кричал хафлинг. Паром неожиданно накренился, когда его днище задело за скалы. Доска обшивки в дальнем конце парома оторвалась и осталась качаться на волнах, поднятых стремительно несущимся суденышком.

— Прыгать? — крикнул Лютиен.

Приближавшаяся стена камней была всего несколько футов высотой, и юноша не сомневался, что Ривердансер мог бы совершить подобный прыжок на твердой земле. Но качавшуюся палубу парома нельзя было назвать твердой землей, к тому же Лютиен понятия не имел, что находилось по другую сторону стены. Однако он хорошо понимал, что может произойти, если он не прыгнет, и потому, когда Оливер пустил Тредбара по палубе, молодой человек последовал за ним.

Лютиен спрятал лицо в пышной гриве коня, не желая видеть, как они поднимаются вверх, оттолкнувшись от палубы парома. Он слышал, как затрещало судно, ударившись о скалы, а моментом позже понял, что они преодолели стену.

Юноша поднял голову, когда Ривердансер перешел на легкую рысь и помчался по травянистому холмику. Тредбар стоял в стороне, без всадника, слегка поранив переднюю ногу. На мгновение Лютиен испугался, что Оливер свалился на середине прыжка и разбился о камни. Затем он заметил, что хафлинг валяется на траве и дико хохочет.

Оливер вскочил на ноги и поднял упавшую шляпу. Он оглянулся на Даймондгейт и лихо взмахнул своим чудовищным головным убором, давая знать тем, кто помогал им, что они с Лютиеном спаслись.

Юноша направил Ривердансера к краю холма и посмотрел вниз, на разбитый паром. В двадцати ярдах от него свирепый кит, вернувшись, кружил вокруг обломков.

— Это было не так плохо, — заметил Оливер.

Лютиен не знал, то ли соскочить с коня и вздуть хафлинга, то ли подбросить его в воздух, радуясь победе. Его кровь бурлила в жилах, сердце отчаянно колотилось. Он чувствовал себя более живым, чем когда-либо раньше. Никакая победа на арене не могла сравниться с нынешним ощущением полноты бытия. Но если Оливер говорил правду, тогда с чем еще может столкнуться юный Бедвир, находясь рядом с хафлингом? Какие приключения ожидают их впереди?

Несмотря на радостное возбуждение, дрожь пробежала по спине Лютиена.

— Они приближаются, чтобы поздравить нас и воздать должное нашей находчивости, — сказал Оливер, привлекая внимание юноши и указывая на север от холма, назад, по направлению к причалам на этой стороне пролива. Две дюжины людей бежали к ним, крича и размахивая инструментами.

— Чтобы поздравить?! — воскликнул Лютиен.

Оливер посмотрел на разбитый паром.

— Ты думаешь, они хотят заставить нас заплатить за него?

Кивок юноши заставил хафлинга моментально взлететь на своего пони.

Он развернулся в седле и поклонился, изящно взмахнув шляпой вдоль бока Тредбара.

— Я высоко ценю ваши аплодисменты, — крикнул Оливер приближавшейся толпе. — Но теперь, боюсь, занавес закрывается!

И с этими словами они помчались прочь со всей скоростью, на которую оказались способны их утомленные скакуны. Трудно было представить себе более странных спутников: пышно разодетый хафлинг с большой дороги на уродливом рыжем пони и потомок Бедвиров на сверкающем коне.

Следующие несколько дней усталые компаньоны наслаждались передышкой. Они неторопливо двигались на юг через земли крестьян, принимая пищу и ночлег там, где находили их. Это было не особенно трудно, поскольку крестьяне северного Эриадора оказались дружелюбным народом. Они более чем охотно делились пищей и предоставляли сараи для ночлега в обмен на новости о большом мире, столь редко доходивших до их забытых богом уголков.

Оливер всегда играл первую скрипку в разговоре, рассказывая крестьянам и Лютиену байки о своей жизни в Гаскони, повествуя о приключениях, далеко превосходящих «маленькие неудобства», которые они с Лютиеном испытали со времени схватки у купеческого фургона.

Юноша молча выслушивал подобные истории, хотя и понимал, что в них было на три четверти хвастовства и только на четверть правды. Впрочем, молодой человек не видел вреда в безудержном хвастовстве хафлинга, тем более что крестьяне, казалось, получали огромное удовольствие от подобных историй и никто из них не беспокоился о достоверности. Только одно огорчало Лютиена: никто из добродушных земледельцев слыхом не слыхивал об Этане. Каждое утро, когда Лютиен и Оливер покидали очередной дом, их провожала вся семья, а иногда и соседи, так что вслед путникам несся нестройный хор голосов, на разные лады желавший им удачи.

У Лютиена хватало поводов для беспокойства, так что он не особенно прислушивался к болтовне хафлинга. Юноша все еще мысленно перебирал события последней недели, хотя и не чувствовал за собой вины. Даже когда Лютиен думал о циклопе в отцовском доме, или на крыше купеческого фургона, или о тех, на перевернутой лодке, он не испытывал угрызений совести и был уверен, что и впредь следует действовать, повинуясь велениям собственного сердца.

Он также все больше привязывался к своему спутнику. Этот хафлинг, разбойник с большой дороги, вовсе не был злодеем. Судя по его действиям и рассказам о прошлом (по той их части, в которой, как считал юноша, могли содержаться крупицы правды), Лютиен заключил, что Оливер придерживался высоких принципов. Например, хафлинг грабил только купцов и аристократов. К тому же, насколько заметил Лютиен, Оливер с большой неохотой убивал кого-либо, кроме циклопов. Поразмыслив, юноша выкинул из головы предложение спутника прикончить свидетелей их первого совместного ограбления, поскольку Оливер с видимой охотой от него отказался.

И поэтому Лютиен, не имея понятия о том, каким образом разыскать брата, решил просто ехать вместе с хафлингом с большой дороги и предоставить судьбе решать за него.

Они двигались к югу несколько дней, затем свернули к востоку, пересекая поля высокой цветущей пшеницы. Вскоре вдали замаячили высокие горы, зазубренные пики которых скрывались где-то за облаками.

— Вот и дорога, как будто специально для нас, — объяснил Оливер однажды днем, указывая на широкий просвет между двумя горами на северной оконечности Айрон Кросса. — Правда, я сошел с корабля возле дороги на Монфор, а здесь я никогда не был.

— Просека Брюса Макдональда, — ответил Лютиен, употребив имя, еще в давние времена присвоенное народной молвой этому необычному проходу.

Оливер придержал Тредбара и немного подумал.

— А этот Брюс Макдональд не ожидает отнас дани? — спросил он, встревоженно прижав руку к звенящему кошельку.

— Только если встанет из могилы, — ответил юноша со смехом. Он не удержался от искушения поведать спутнику любимую с детства легенду о Брюсе Макдональде, величайшем древнем герое Эриадора, который загнал напавших циклопов обратно в их горные норы. Согласно легенде, циклопы не ожидали увидеть перед собой его армию до того, как весна очистит горные перевалы. Но Брюс Макдональд прорубил просеку сквозь горы и неожиданно обрушился на врагов.

— А теперь одноглазые — ваши друзья? — насмешливо спросил Оливер. — У нас в Гаскони нет циклопов, — хвалился он. — Во всяком случае, они не осмеливаются высовывать свои мерзкие носы из грязных горных нор! — продолжал хафлинг, выслушав рассказ Лютиена и объясняя, как гасконцы обходятся с циклопами. Он разливался соловьем, повествуя о великих битвах — гораздо более значительных, разумеется, чем мелкие стычки какого-то там Брюса Макдональда.

Лютиен позволил хафлингу хвастать сколько душе угодно и на самом деле почти не прислушивался к его болтовне. Он настолько вдохновился им самим рассказанной легендой, что гордая кровь воинственных и независимых предков забурлила в жилах юноши. Внезапно юный Бедвир начал лучше понимать свои собственные мысли и чувства. Так вот почему его не сильно беспокоило убийство в отцовском доме! Он думал о своих чувствах к циклопу, который первым упал с парома во время переправы. Юноше не пришло в голову кинуться ему на помощь, но он немедленно бросился спасать человека, упавшего за борт.

До сих пор Лютиен не подозревал, насколько глубока его ненависть к циклопам. Осознав правду, он начал лучше понимать чувства Этана. Вот почему брат покинул арену несколько лет тому назад, сразу после того, как стражники-циклопы были подарены Гахризу герцогом Монфорским. Внезапно на юношу нахлынул целый поток воспоминаний детства: рассказы отца и других воинов о жестокостях циклопов, до того как их прогнал Брюс Макдональд. Зверские расправы с беспомощными семьями крестьян во время набегов. Лютиен был все еще глубоко погружен в свои мысли, когда Оливер остановил Тредбара и огляделся вокруг. Юный Бедвир и его конь продолжали путь, забыв о хафлинге, и не остановились, пока Оливер не свистнул.

Лютиен обернулся, с любопытством посмотрев на спутника. Заметив искреннюю озабоченность на лице Оливера, он подождал, пока Ривердансер не остановится бок о бок с рыжим пони, и тихо спросил:

— В чем дело?

— Ты должен научиться носом чуять подобные вещи, — прошептал Оливер.

Словно в ответ на его реплику, в воздухе над их головами свистнула стрела.

— Циклопы, — пробормотал Оливер, не слишком-то удивившись.

Вновь, словно в ответ, пшеница по обе стороны от них закачалась, и на дорогу вырвались циклопы верхом на свирепых вепреконях — приземистых, но мускулистых животных. Что-то среднее между лохматыми эриадорскими лошадьми и дикими вепрями.

Оливер и Лютиен пришпорили лошадей, но на дорогу выскочили еще два циклопа: первый одноглазый появился как раз возле Оливера, и еще один — чуть дальше по дороге.

Оливер поднял Тредбара на дыбы и развернул пони, когда скакун циклопа ринулся на него. Сообразительный рыжий конек ударил передними копытами, угодив по руке циклопа и его мечу. Тредбару не удалось нанести нападавшему серьезной раны, но циклоп растерялся и промедлил с ответным выпадом. Эта ошибка оказалась роковой для одноглазого. Оливер, наклонившись в седле, ткнул рапирой прямо из-под ноги взбрыкнувшего пони.

Циклоп заметил сверкающую стальную молнию слишком поздно. Он вскрикнул и попытался броситься прочь, но рапира уже сделала свое дело. Вепреконь по-прежнему несся за Тредбаром, и Оливер легко подцепил меч противника своим кинжалом и отшвырнул прочь.

Однако циклоп даже не заметил этого, обвиснув в седле и отчаянно пытаясь собрать последние, ускользающие силы.

Дальше по дороге Лютиен развернул Ривердансера навстречу приближавшемуся вепреконю. Юноша поднял меч, циклоп нацелил копье.

Казалось, что одноглазый благодаря длине копья находился в гораздо более выгодном положении. Поэтому, когда противники помчались навстречу друг другу, циклоп вознамерился одним ударом расправиться с самонадеянным юнцом.

Но рука Лютиена метнулась вниз, сверкающий клинок со свистом ударил возле самого наконечника копья, уводя его в сторону и вверх. Меч Лютиена внезапно оказался возле шеи пофыркивающего вепреконя. Юный воин неожиданно развернул меч так, что клинок полоснул циклопа по рукам и буквально отшвырнул его назад.

Лютиен не прекращал стремительного натиска, пока циклоп не рухнул на грязную дорогу. Одноглазый поднял взгляд как раз вовремя, чтобы заметить несущегося на него Оливера. Циклоп обреченно прикрыл голову раненными руками, ожидая, что его сейчас растопчут.

Однако у Оливера не было времени отвлекаться на подобные мелочи. Когда по пятам несется два десятка разъяренных циклопов, не следует останавливаться ради одного, валяющегося на земле с перебитыми руками. Слегка подстегнутый, Тредбар перескочил через поверженного циклопа и помчался по дороге вслед за Ривердансером.

Преследование продолжалось, вокруг свистели стрелы, и, хотя предсказание Оливера насчет способности циклопов определять расстояние пока оправдывалось, здравый смысл подсказывал друзьям, что они угодили в серьезный переплет.

Лютиен почувствовал, что Ривердансер споткнулся, когда стрела попала в круп лошади. Другая просвистела мимо, слегка задев плечо юноши.

— Уходим с дороги? — крикнул Лютиен, надеясь, что они смогут использовать густую пшеницу в качестве прикрытия. Однако Оливер покачал головой. Лошади, даже такие пони, как Тредбар, могут обогнать вепреконей на ровной дороге, но хрюкающие скакуны циклопов пробирались через заросли гораздо быстрее любых других существ. К тому же хафлинг указал Лютиену на то, что пшеница ходила волнами по обе стороны от дороги, поскольку к погоне присоединились новые циклопы.

— Этот купчик! — заорал Оливер. — Он действительно не понимает шуток!

У Лютиена не было времени на ответ, поскольку он заметил циклопа, выскочившего из пшеницы на дорогу перед ними. Юноша приник к мускулистой шее Ривердансера и пришпорил скакуна. Тот собрал последние силы и помчался вперед. Лютиен ощутил мгновенный порыв ветра, когда меч циклопа свистнул перед ним. Но Ривердансер промчался мимо циклопа слишком быстро, чтобы тот успел нанести удар.

Затем юноша слегка придержал коня, поджидая Оливера. Лютиен решил, что если уж им не суждено выбраться живыми из этой передряги, то они, по крайней мере, должны вместе принять последний бой. А он, похоже, действительно станет последним для отважных друзей. Еще один отряд циклонов выскочил на дорогу перед ними, а по пятам неслась свора разъяренных преследователей на свирепых вепреконях.

Лютиен взглянул на друга и, несмотря на тревогу, чуть не расхохотался вслух, заметив стрелу, торчавшую из огромной шляпы Оливера.

— Прощай! — крикнул юный Бедвир товарищу, на что Оливер только усмехнулся.

Внезапно на дороге перед беглецами появилась полупрозрачная пелена мерцающих голубых огоньков. Оба — и юноша, и хафлинг закричали от удивления и ужаса, полагая, что это какая-то дьявольская магия циклопов, и попытались развернуть лошадей, предпочитая столкнуться с врагами в открытом бою. Оливер стащил огромную шляпу с головы и прикрыл лицо.

Однако друзья уже оказались слишком близко к загадочному голубому мерцанию. Ривердансер с Тредбаром ринулись в голубое сияние.

Весь мир изменился.

Теперь они находились в светящемся коридоре, все вокруг казалось Лютиену нереальным, словно во сне. Казалось, что движения их коней замедлились. Но когда юноша взглянул вниз, он увидел, что они мчатся с бешеной скоростью, — каждый, казавшийся замедленным прыжок Ривердансера переносил его на огромное расстояние.

Коридор света сворачивал с дороги и вел к югу через поля пшеницы. Однако оба скакуна неслись, не задевая колосьев. Казалось, что они несутся по воздуху или по лучам света, не касаясь земли. Не было слышно и топота копыт. Они приблизились к широкой реке и пересекли ее без единого всплеска. Через несколько секунд беглецы достигли предгорий, и скакуны помчались вверх по склонам, с легкостью преодолевая ущелья, словно они были не больше чем трещинки в камне.

Неожиданно перед ними возникла отвесная стена, и Лютиен вновь закричал и сам не услышал своего голоса. Ривердансер и Тредбар поскакали прямо вверх по стене, обогнули ее край тысячью футами выше и помчались над засыпанной камнями землей, сквозь рощу небольших деревьев, росших слишком близко друг к другу, чтобы пробраться между ними. Но они промчались, не задев ни веточки, ни листочка.

Скоро Лютиен увидел другую стену прямо перед собой. Казалось, светящийся туннель заканчивался именно здесь, перед узором из голубых и зеленых огоньков, танцующих на голом камне. Прежде чем Лютиен успел опомниться, Ривердансер влетел в скалу.

Юноша почувствовал, как на него навалилась какая-то тяжесть: неприятное, удушающее чувство. Он не мог закричать, не мог даже перевести дыхание в этом странном месте. Лютиен подумал, что уж теперь-то наверняка пришел конец его приключений.

Но затем внезапно Ривердансер вышел с другой стороны скальной стены, вступив в освещенную факелами пещеру. Копыта коня зацокали по твердому камню.

Тредбар, двигавшийся позади, замедлил ход и остановился возле белого коня. Спустя мгновение Оливер осмелился отнять огромную шляпу от лица и осмотреться. Он недоверчиво рассматривал каменную стену, когда водоворот огоньков внезапно рассеялся. Хафлинг повернулся к Лютиену, который, казалось, собирался заговорить.

— И даже знать не хочу, — прервал Оливер юношу, не давая тому открыть рта.

9. БРИНД АМОР

Они очутились в естественной пещере, почти круглой, около тридцати футов в диаметре. Стены выглядели грубыми и неровными, свод нависал на разной высоте, но пол был довольно гладким. Деревянная дверь, ничем не примечательная, находилась слева от друзей. Возле нее располагался деревянный стол, заваленный пергаментными свитками. Некоторые были заключены в серебряные тубусы, другие просто скатаны в трубочки, а многие разложены на столе, прижатые странными пресс-папье, вырезанными в виде небольших горгулий. Дальше, слева, возвышался пьедестал, на котором покоился идеально круглый, сверкающий хрустальный шар.

Стул стоял справа от приятелей, как раз перед массивным столом со множеством полок и ящичков, возвышавшихся над ним. Как и стол, он был завален пергаментами. Человеческий череп, извивающийся древовидный канделябр, четки из чего-то похожего на сушеные циклопьи глаза и десятки чернильниц, склянок и длинных перьев для письма завершали образ. Друзья уже не сомневались, что они неожиданно оказались в личных покоях мага.

Оба спешились, и Оливер вслед за Лютиеном отправился осмотреть круп Ривердансера. Юный Бедвир вздохнул с облегчением, обнаружив, что стрела лишь поцарапала преданного коня, не нанеся серьезных повреждений.

Он кивнул Оливеру, подавая знак, что все в порядке, затем уставился на загадочный хрустальный шар, пока хафлинг обследовал письменный стол.

Ничего не трогай, предупредил Лютиен, поскольку в юности он слышал много сказок о грозных колдунах и понимал, что силу, способную создать светящийся туннель и перенести их сюда, не следовало раздражать излишне вольным обращением.

Изумление юноши возросло, когда он присмотрелся к хрустальному шару. Там был он! И Оливер, двигавшийся по пещере, тоже. Он увидел Тредбара с Ривердансером, отдыхавших после долгой скачки. Сперва Лютиен подумал, что это просто отражение, но быстро понял свою ошибку. Казалось, что он смотрит на самого себя откуда-то с потолка.

Укрывшись за столом, Оливер сунул в карман флакончик.

— Положи на место! — рявкнул Лютиен, наблюдая за каждым движением хафлинга в кристаллическом шаре.

Оливер с любопытством оглянулся, не понимая, откуда юноша узнал о его проступке.

— Положи на место, — повторил Лютиен, видя, что хафлинг не спешит расставаться со своей добычей.

Юноша грозно нахмурился.

— Неужели ты собираешься упускать такие сокровища? — разочарованно спросил Оливер, неохотно вынимая небольшой флакончик из кармана. — Знаешь, ингредиенты могут оказаться весьма экзотическими. В конце концов, это жилище чародея.

— Чародея, который спас нас, — напомнил грабителю юноша.

С глубоким вздохом Оливер поставил флакон обратно на стол.

— Ваша благодарность высоко оценена, — послышался голос справа от Лютиена. Он в изумлении уставился на пустое пространство, затем отступил на шаг, когда стена зашевелилась. Прямо из камня выступил хозяин удивительной пещеры. Сперва даже цвет его лица, казалось, совпадал со скалистой стеной. Затем постепенно лицо и руки приобрели обычный телесный оттенок.

Он выглядел очень старым. Как минимум таким же старым, как отец Лютиена, но держался с силой и грацией, впечатлившей юного Бедвира. Широкая развевающаяся мантия была ярко-голубого цвета, а волосы, свободно струившиеся по плечам, и борода — белыми, снежно-белыми, как шелковая шерсть Ривердансера. Глаза, такие же голубые, как мантия, сверкали энергией и мудростью. От углов его глаз расходились глубокие морщины — от бесконечных часов, проведенных за пергаментами, подумалось Лютиену.

Когда юноша наконец смог оторвать взгляд от одетого в мантию человека, он оглянулся и заметил, что появление их загадочного хозяина произвело впечатление даже на бесшабашного хафлинга.

— Кто вы? — спросил Оливер.

— Это не важно.

Галантный разбойник сорвал с головы шляпу, начиная традиционный грациозный поклон.

— Я…

— Оливер Берроуз, называющий себя Оливером де Берроузом, — прервал его маг. — Да, да, конечно. Так и есть, но это тоже не имеет ни малейшего значения.

Он взглянул на Лютиена, словно ожидая, что юноша назовет себя, но тот решительно, даже вызывающе скрестил руки на груди.

— Твой отец очень скучает по тебе, — заметил волшебник, одной фразой сметая возведенную Лютиеном защиту.

Оливер подскочил и встал рядом с юношей, желая поддержать его.

— Я наблюдал за вами обоими некоторое время, — объяснил волшебник, медленно проходя мимо них к столу. — Вы проявили находчивость и храбрость, как раз такие качества, какие мне требуются.

— Зачем? — поинтересовался Оливер.

Волшебник повернулся к нему и молча протянул руку.

Оглянувшись на Лютиена и пожав плечами, хафлинг извлек из кармана флакон и кинул ему.

— Зачем? — поспешно спросил Лютиен, не желая отвлекаться от темы, а также чтобы отвлечь внимание опасного чародея от выходки Оливера.

— Терпение, мой мальчик! — беззаботно ответил волшебник, казалось, ничуть не задетый попыткой воровства. Он мельком взглянул на флакон, затем ухмыльнулся хафлингу.

Оливер вздохнул и, вновь пожав плечами, достал из кармана такой же флакон и бросил его колдуну.

— Я всегда беру запасной, — объяснил он смущенному Лютиену.

— И по-моему, даже не один, — ехидно заметил волшебник, вновь взмахнув рукой.

Оливер исторг третий глубокий вздох, и на этот раз очередной флакон перелетел через комнату. Одним взглядом чародей водворил его обратно на стол и сунул в карман остальные флаконы Оливера.

— Итак, — сказал он, потирая руки и приближаясь к друзьям. — У меня есть для вас предложение.

— В Гаскони мы не очень любим колдунов, — заметил Оливер.

Маг остановился, обдумывая его слова.

— Ну, — произнес он, — я все-таки спас вас. Лютиен уже собирался согласиться с этим вполне справедливым с его точки зрения заявлением, но Оливер оборвал его.

— Ба! — фыркнул хафлинг. — Это были всего лишь одноглазые! Тех, от которых мы не смогли убежать, встретила бы моя рапира!

Маг с иронией взглянул на Лютиена. Юноша промолчал.

— Очень хорошо, — произнес колдун. Он подошел к стене, и голубые огоньки вновь заплясали. — Тогда в седло. Это займет всего минуту или две. Циклопы наверняка все еще там.

Лютиен хмуро посмотрел на Оливера, и когда хафлинг пожал плечами в знак поражения, колдун улыбнулся и убрал магический проход.

— Я только торговался, надеясь получить более высокую цену, — объяснил хафлинг шепотом.

— Цену? — изумился колдун. — Я избавил вас от неизбежной гибели!

Он покачал головой и вздохнул.

— Очень хорошо, — сказал он после минутного размышления. — Если вы настолько высоко оцениваете свои услуги, я обеспечу вам проход в Монфор и предоставлю некие сведения, которые помогут вам уцелеть, когда вы попадете туда. К тому же, я полагаю, смогу убедить ограбленного купца в том, что дальнейшие преследования недешево ему обойдутся и принесут немало неприятностей. А услуга, о которой я прошу, хотя, без сомнения, опасная, не займет много времени.

— Объясните, — мрачно сказал Лютиен.

— Разумеется, за обедом, — ответил маг, указывая на деревянную дверь.

Оливер потер руки — теперь маг заговорил на весьма приятную тему — и повернулся к двери. Но Лютиен стоял неподвижно, скрестив руки на груди и сжав челюсти.

— Я не обедаю с тем, кто не назвал своего имени, — заметил юный Бедвир.

— Я тем более, — заметил Оливер.

— Это не имеет значения, — повторил маг.

Лютиен не двинулся с места.

Колдун остановился прямо перед ним, и они, не мигая, уставились друг на друга.

— Бринд Амор, — величественно произнес облаченный в мантию старик, и его тон заставил Лютиена задаться вопросом, а не должен ли он знать это имя.

— А я Лютиен Бедвир, — ровным голосом ответил юноша, глядя на волшебника с вызовом, словно ожидая резкой реакции.

Однако Бринд Амор смолчал, и друзья без дальнейших разговоров проследовали в соседнюю комнату, примыкавшую к кабинету хозяина.

Стол был накрыт на троих, а один стул, явно предназначенный для самого малорослого из гостей, был гораздо выше остальных.

— Нас ожидали, — сухо заметил Оливер. Однако когда хафлинг увидел сверкавшее на нем столовое серебро, хрустальные кубки и белоснежные, накрахмаленные салфетки, он благоразумно решил воздержаться от презрительных замечаний. Фарфоровые тарелки, казалось, с нетерпением ожидали, когда их наполнят пищей. Судя по той торопливости, с которой Оливер уселся на высокий стул, он испытывал не меньшее нетерпение.

Бринд Амор отошел к кирпичной стене комнаты, изрядно отличавшейся от оставленной позади пещеры. Он открывал шкафчики, дверцы которых полностью сливались с кирпичами стен, и доставал блюда — жареную утку, разнообразные экзотические овощи, прекрасное вино и чистую, холодную воду.

— Неужели колдун не может создать себе слугу, — заметил Лютиен, заняв свое место, — или хлопнуть в ладоши, чтобы тарелки сами перелетели через комнату?

Бринд Амор хмыкнул в ответ на замечание.

— Мне может понадобиться моя мощь сегодня, попозже, — объяснил он. — Уверяю вас, использование магической энергии очень утомительно, и будет обидно, если наши поиски не увенчаются успехом, из-за того что я поленился пройти через комнату и принести еду.

Лютиен без возражений принял подобное объяснение. Он был голоден и, кроме того, понимал, что любые важные сведения придется потом повторять ради Оливера. Сейчас хафлинг уже ничего не слышал, закопавшись в миску с репой, приготовленной по какому-то хитроумному рецепту.

К тому времени, когда Лютиен поднял бокал для последнего глотка, он признал, что Бринд Амор накрыл лучший стол из тех, какие ему когда-либо приходилось видел.

— Возможно, нам в Гаскони следовало относиться к колдунам с большей симпатией, — заметил Оливер, похлопывая себя по раздувшемуся животу, в полном согласии с мыслями Лютиена.

— Да, вы могли бы назначить их шеф-поварами в каждом городе, — ответил Бринд Амор с добродушной усмешкой. — На что еще годятся чародеи? — спросил он Лютиена, желая вовлечь его в непринужденную болтовню.

Юноша кивнул, но не принял участия в разговоре, который вели между собой хафлинг и колдун. Оливер рассказывал байку о приключении, которое он пережил в башне некоего волшебника, а Бринд Амор добавлял кое-какие детали к описанию хафлинга, кивал и поддакивал в соответствующих местах. Теперь, когда с едой было покончено и состоялось формальное знакомство, Лютиену хотелось поскорее перейти к предстоящему заданию. Бринд Амор спас их от циклопов и проведет в Монфор (последний шанс для него разыскать Этана), и это, так же как и избавление от мстительного купца, было существенной наградой.

— Вы упоминали о задании, — наконец произнес Лютиен, стараясь говорить безразличным тоном. Непринужденность разговора исчезла в мгновение ока. — Насколько я помню, вы обещали рассказать о нем за обедом, но сейчас обед закончен.

— Не мог же я перекрикивать возбужденного хафлинга, — ответил Бринд Амор с натянутой улыбкой.

— Оливер закончил, — сурово и решительно заметил Лютиен.

Бринд Амор откинулся на спинку стула. Он хлопнул в ладоши, и из ящичка выпорхнула длинная трубка. Она сама собой зажглась, приблизившись к хозяину, затем мягко опустилась в ожидающую руку. Лютиен понял, что магическое представление рассчитано на него. Вероятно, этот маленький фокус должен был послужить напоминанием о том, что все-таки хозяин здесь Бринд Амор.

— Я потерял кое-что, — произнес чародей после нескольких длинных затяжек. — Нечто весьма ценное для меня.

— Я не брал, — заметил Оливер, в доказательство похлопав себя по карманам.

Бринд Амор одарил его дружелюбным взглядом.

— Я знаю, где оно, — объяснил он.

— Тогда это не потеря.

На этот раз юмор хафлинга не встретил достойного отклика ни у колдуна, ни у Лютиена. Юный Бедвир мог разглядеть боль на мудром лице старика.

— Это находится недалеко отсюда, в огромной замурованной пещере, — сказал он.

— Замурованной? — спросил Лютиен.

— Мною и несколькими товарищами, — ответил Бринд Амор. — Четыреста лет назад, до того как гасконцы приплыли с Эйвонских островов, когда имя Брюса Макдональда еще было на языке у всех в Эриадоре.

Лютиен собрался ответить, но застыл, пораженный услышанным.

— Вы должны были умереть, — заметил Оливер.

Лютиен свирепо нахмурился, испугавшись, что волшебник разозлится на подобную бестактность.

Однако Бринд Амор не обиделся. Он даже выразил кивком согласие с хафлингом.

— Все мои товарищи уже давно похоронены, — объяснил он. — Я жив лишь потому, что провел много лет в магическом сне.

Неожиданно он взмахнул рукой, давая понять, что желает переменить тему, так что им пришлось оставить вопросы при себе.

Лютиен видел, что старик ощущает неловкость.

— Мир был бы более спокойным местом, если бы я умер много лет назад, Оливер Берроуз, — продолжал Бринд Амор. — Конечно, тогда вы оба тоже погибли бы, — подчеркнул он, чем заслужил благодарный кивок Оливера.

— Мое задание несложно выполнить, — объяснил маг. — Я потерял нечто, а вы должны пойти в пещеру и вернуть его.

— Его? — одновременно спросили оба друга.

Чародей колебался.

— Мы должны знать, что ищем, — заметил Лютиен.

— Жезл, — признался Бринд Амор. — Мой жезл. Такой же ценный, как все вместе взятое, чем я владею.

— Тогда как же это вышло, что вы оставили его в пещере? — поразился Оливер.

— И почему вы замуровали ее? — добавил Лютиен.

— Я не оставлял его в пещере, — довольно резко ответил Бринд Амор. — Он был украден у меня и помещен туда не так давно. Но это другая история, и вас совершенно не касается.

— Но… — начал было Оливер, но поспешно замолк, как только Бринд Амор угрожающе нахмурился.

— Что касается пещеры, она была замурована, чтобы ее обитатели не бродили по Эриадору, — объяснил колдун Лютиену.

— Но кто же они? — настаивал юноша.

— Король циклопов и его лучшие воины, — немедленно ответил волшебник. — Мы опасались их союза с гасконцами, поскольку знали, что скоро те появятся на наших берегах.

Лютиен внимательно посмотрел на старика, не вполне удовлетворенный подобным объяснением. Оливера также терзали сомнения. Гасконцы ненавидели циклопов еще больше, чем эриадорцы, если такое было возможно, и любой союз между людьми из южного королевства и одноглазыми обитателями горных пещер казался совершенно невероятным.

К тому же Лютиен не мог понять, почему такие суровые меры понадобились против расы, которая была разбита незадолго до этого. Победа Брюса Макдональда казалась окончательной. Легендарный герой уничтожил тогда такое количество циклопов, что их народ не достиг прежней численности даже сейчас, спустя несколько столетий после войны.

— Теперь, если повезет, пещера необитаема, — оптимистично произнес Бринд Амор, явно стараясь оставить эту тему.

— Тогда почему вы не отправитесь туда и не заберете ваш столь драгоценный жезл? — спросил Оливер.

— Я стар, — ответил чародей. — И слаб. Я не могу держать открытым выход отсюда, из моего источника силы, если я отправлюсь через туннель в ту, другую пещеру. И потому я нуждаюсь в вашей помощи — помощи, за которую я вам уже заплатил и заплачу еще.

Лютиен продолжал внимательно разглядывать колдуна, подозревая, что тот говорит неправду, или не всю правду. Однако он не смог придумать, о чем еще можно спросить, чтобы прояснить положение, а Оливер просто откинулся на спинку стула и поглаживал живот. Сегодня они немало часов провели в седле, сражались с циклопами, а затем плотно пообедали.

— Теперь я предложу вам теплые и удобные постели, — пообещал Бринд Амор, заметив их состояние. — Отдыхайте спокойно. Наше дело может подождать до утра.

Товарищи с готовностью согласились. Навестив Тредбара и Ривердансера, помещенных в пустой комнате возле библиотеки, усталые путники скоро удобно устроились на пуховых перинах, и Бринд Амор оставил их одних.

— Четыреста лет назад? — переспросил друга Оливер.

— Я ничего не понимаю в делах волшебников, — ответил Лютиен.

— Но неужели тебе не хочется побольше узнать хотя бы об этом магическом трансе?

— Нет.

Это был простой и честный ответ. Лютиен вырос среди практичных и серьезных рыбаков и фермеров. Единственными обитателями Бедвидрина, хоть как-то связанными с магией, были знахарки да еще предсказатели погоды в порту. Даже среди этих весьма полезных людей Лютиен чувствовал себя неловко, а с существами, подобными Бринд Амору, ему вообще не приходилось сталкиваться.

— И я не понимаю, почему пещера, в которой не содержалось ничего, кроме циклопов…

Лютиен прервал Оливера взмахом руки.

— И кто украл магический жезл? — быстро произнес Оливер, прежде чем Лютиен успел вновь отмахнуться от его слов.

— Давай просто разберемся с его заданием и займемся своими делами, — начал Лютиен и замолк, ошеломленный собственными словами.

— Нашими… чем? — переспросил Оливер, изумившись.

Юноша погрузился в невеселые размышления.

Чем они с Оливером Берроузом, называющим себя Оливер де Берроуз, займутся потом? Поисками приключений? Выйдут на дорогу, чтобы продолжать грабить, или, возможно, еще хуже?

Юный Бедвир не знал ответа. Он не до конца понимал, что происходит с ним сейчас, и не умел предвидеть будущее. С того момента, как в Дун Варне появился со своей свитой виконт Обри, мир Лютиена перевернулся с ног на голову. Он покинул Дун Варну в поисках брата, но только сейчас начал понимать, насколько велик на самом деле мир. За последнюю пару дней Оливер объяснил ему, что корабли отправляются с Эйвонских островов в Гасконь из дюжины разных портов, от Карлайла на реке Страттон до Монфора. «А Гасконь еще больше, чем Эйвон, — уверял Оливер своего неопытного товарища. — В ней сотни городов, больших, чем Дун Варна, и десятки — превосходящих даже Карлайл». К тому же Дари — земля, в войне с которой предположительно собирался сражаться Этан, — находилась в тысяче миль к югу от северного побережья Гаскони.

Тысяча миль!

Как мог Лютиен надеяться перехватить Этана, когда он не знал, какую дорогу выберет его брат.

Юноша так и не ответил на вопросы Оливера, и хафлинг безмятежно засопел, словно не особенно беспокоился об ответах.

10. ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ?

Выйдя из магического туннеля Бринд Амора, Лютиен и Оливер оказались в огромной пещере. Здесь было на удивление жарко. Факел Лютиена освещал лишь одну стену, ту, через которую они вошли, и едва можно было разглядеть хрустальные отблески остроконечных, длинных сталактитов, угрожающе нависавших высоко над их головами.

Позади блеснула какая-то вспышка. Обернувшись, они заметили, как проход Бринд Амора начал съеживаться. Сперва оба рванулись к свету, полагая, что колдун собирается бросить их. Водоворот огней продолжался, уменьшившись до размеров кулака, но свет не становился менее интенсивным.

— Он просто хотел быть уверен, что циклопы, если они живы, не смогут выйти сквозь него, — заметил Оливер с облегчением.

— Или быть уверенным в том, что мы не выйдем сквозь него, пока не найдем жезл, — добавил Лютиен. — У чародея есть хрустальный шар, и он может наблюдать за каждым движением.

С этими словами юноша вновь двинулся вдоль стены, исследуя ее любопытную поверхность. Ему не часто приходилось бывать в пещерах — только в пещере мага да в морских гротах вдоль скалистого побережья возле Дун Варны, — и все же эта показалась ему какой-то странной. Скалистые стены выглядели грубыми, медно-красного цвета, как и ожидал Лютиен, но в них вплетался узор из линий более темного оттенка, гладкий на ощупь.

— Расплавленная руда, — объяснил Оливер, присоединяясь к нему. Хафлинг огляделся вокруг. Наверное, медь выделилась из камня под воздействием какого-то очень сильного жара.

Лютиен также изучал этот участок.

— Это могло произойти, когда чародеи замуровали пещеру, — решил он. — Скорее всего, они использовали магическое пламя, чтобы создать лавину.

Это заявление звучало и как вопрос, и как утверждение одновременно.

— Возможно, — согласился Оливер, но это также прозвучало неуверенно. Он легонько постучал по камню рукояткой кинжала, пытаясь определить толщину. Насколько он мог судить, стена была очень толстой. Это, в свою очередь, навело его на мысль, что нечто с этой стороны использовало магический огонь. Впрочем, хафлинг оставил эти соображения при себе.

— Пойдем дальше, — пробормотал Оливер. — Я не собираюсь оставаться здесь дольше, чем это необходимо.

Он помедлил и посмотрел на Лютиена, который все еще изучал расплавленную руду. Оливер решил, что мысли сообразительного юноши следуют в том же направлении, что и его собственные.

— Особенно когда в Монфоре меня ожидает множество толстых кошельков, — добавил он чуть громче, так что эхо вернулось к нему сразу с нескольких разных сторон. Однако эти слова, как и надеялся хафлинг, отвлекли мысли юноши от стены.

Оливер надеялся, что ему не придется убедиться в справедливости своих опасений.

Пол был неровным, с рядами сталагмитов, намного превышавших рост Лютиена. Несмотря на то, что эта пещера состояла всего из одного зала, казалось, что они идут по узкому коридору. Тени от пылающего факела Лютиена угрожающе плясали вокруг, держали друзей в напряжении, заставляя их все время оглядываться.

Они подошли к круто понижавшемуся участку и на открытой площадке внизу смогли разглядеть хорошо протоптанный проход между сталагмитами. Все вокруг было усеяно битыми камнями.

— Путь станет легче, — с надеждой заметил Лютиен.

Он осторожно двинулся вниз, так сильно отклонившись назад, что спускался почти сидя.

Оливер крепко вцепился ему в плечо.

— Неужели ты даже не догадываешься, что разрушило сталагмиты?

На этот вопрос Лютиен предпочитал не отвечать. Более того, ему не хотелось даже задумываться над ответом.

— Идем дальше, — только и произнес он, продолжая осторожно спускаться.

— Уж эти мне волшебнички, — пробормотал себе под нос Оливер, и, бросив последний взгляд назад, на стену и магический проход, он пожал плечами и последовал за юношей.

Когда Оливер завершил спуск и снова поднял глаза, он обнаружил, что Лютиен стоит неподвижно, глядя на что-то в стороне, поверх разбитого сталагмита.

— Что… — начал было хафлинг, но тут же узнал ответ, подойдя к Лютиену. Раздробленные части скелетов лежали за кучей камней. Оба друга нервно огляделись вокруг, словно ожидая, что некий ужасный и могущественный монстр выскочит и набросится на них.

— Люди, — заметил Оливер, подойдя поближе к скелетам и поднимая череп с двумя глазницами. — Не циклопы.

Они обнаружили три скелета, лежавших вместе, но только два черепа, поскольку третий, очевидно, разбился вдребезги. Кроме побелевших костей там не многое можно было обнаружить, но приятелям показалось маловероятным, чтобы эти скелеты пролежали здесь очень долго, и уж во всяком случае, не четыре сотни лет. Одна из ног, придавленная куском скалы, сохранила остаток связки и кусочек кожи, а одежда, хоть и изорванная, не полностью истлела.

— Должно быть, мы не первая группа, отправленная Бринд Амором на поиски жезла, — заметил Лютиен.

— И кто бы здесь ни скрывался, он все еще жив, — добавил Оливер. Он оглянулся вокруг на разбитые сталагмиты и размолотые скелеты. — Не думаю, что циклопы смогли бы это сделать, — заключил он. — Даже их король.

Сперва — расплавленная руда на стенках, затем ряд разбитых скал, а теперь это. Друзей охватил ужас. Лютиен мысленно повторял рассказ Бринд Амора о пещере. В свете новых открытий Лютиену показалось, что чародей, безусловно, лгал или не говорил всей правды.

Но что теперь они могли поделать? Проход не выпустит их, пока этого не позволит Бринд Амор, а юноша понимал, что он этого не сделает, пока они не отыщут потерю.

— Если жезл настолько ценен, тогда мы можем найти его среди сокровищ того, кто правит этим местом, — убежденно сказал Лютиен. — И эта дорога может привести нас туда.

— Замечательно, — с иронией откликнулся Оливер.

След вскоре вывел их из огромной пещеры, и они двинулись вниз по широкому коридору. Обе стены освещались факелом, и путники могли разглядеть потолок. Но это мало их утешало. Тот, кто ходил здесь прежде, не только повалил сталагмиты, но и обломал свисавшие сталактиты.

Воздух, казалось, стал здесь гораздо теплее, а каменные стены приобрели темно-красный оттенок. Через несколько сотен ярдов коридор пошел вниз гораздо круче, пока не привел в широкую пещеру, пол которой выглядел более ровным, хотя все еще шел под откос. Первым спустился Лютиен, Оливер последовал сразу за ним.

Они оказались на берегу подземного озера, спокойные воды которого мерцали темно-красным и оранжевым в лучах света. Факелы казались здесь гораздо ярче, поскольку стены были выложены кварцем и другими кристаллами. На другом берегу товарищи смогли разглядеть вход в другой коридор, шедший примерно в том же направлении, в котором они двигались ранее.

Лютиен низко склонился над водой и медленно, осторожно поднес к ней руку. Он ощутил жар, поднимавшийся от озера, но осмелился легонько прикоснуться к воде, тут же отдернув руку.

— Почему она такая горячая? — спросил Оливер. — Мы находимся высоко в горах, недалеко отсюда снежные пики.

— Ты уверен? — отозвался Лютиен, напоминая хафлингу, что они на самом деле не знали, куда вывел их волшебный туннель.

Оливер уставился на озеро. Оно было шириной только около сотни футов и раза в два длиннее, но сейчас это казалось непреодолимой преградой. Возможно, даже концом дороги, поскольку заполняло почти всю пещеру, а хафлинг, который не особенно любил воду, не проявлял ни малейшего желания плыть.

— Его можно обойти, — заметил Лютиен. Он указал влево, на выступ стены, находившийся примерно в десяти футах над уровнем воды.

Оливер не проявил ни малейшего энтузиазма при виде этой ненадежной дороги. Он сбросил на землю дорожный мешок и возился с его завязками, игнорируя вопросы Лютиена. Через несколько минут хафлинг извлек длинный, тонкий, почти прозрачный шнур и трехконечный крюк.

Потолок был здесь не особенно высоким, не более тридцати футов в большинстве мест, весь разбитый и неровный, с множеством трещин и зазубрин. Оливер раскрутил крюк на конце веревки, затем швырнул его вверх над озером. Крюк стукнулся о потолок, но не нашел, за что зацепиться, и с громким всплеском свалился в воду.

Лютиен негодующе смотрел на хафлинга, пока эхо от всплеска не затихло, так что тот несколько секунд не осмеливался двинуться с места.

— Я только подумал… — начал объяснять Оливер.

— Вытащи его обратно, — прервал Лютиен, и хафлинг начал медленно сматывать шнур. ()ливер объяснил, что хотел использовать его в качестве страховки, пока они будут идти по выступу, — на случай, если кто-либо из них поскользнется или им понадобится быстро выбраться.

Доводы приятеля убедили Лютиена. К тому же казалось, что неудачный бросок Оливера не принес вреда. Веревка все еще шла легко, и крюк должен был находиться недалеко от берега. Затем она внезапно застопорилась, сопротивляясь сильнейшим рывкам Оливера.

Лютиен и хафлинг изумленно посмотрели друг на друга, затем юноша взялся за веревку и тоже дернул. Шнур не подался ни на дюйм, словно крюк зацепился за что-то на дне.

— Обрежь ее, и пойдем своей дорогой, — потребовал Лютиен, и хотя Оливер дорожил этой прекрасной и легкой веревкой и не желал терять ни малейшей ее части, он неохотно потянулся к кинжалу.

Неожиданно хафлинга дернуло вперед. Он инстинктивно вцепился в веревку обеими руками, затем, осознав, что может запросто оказаться в озере, разжал руки. Только крепкие кожаные перчатки спасли его руки от серьезных повреждений, когда шнур потянуло вперед. Хафлинг оглянулся назад на стремительно уменьшавшийся моток и принялся скакать вокруг, заклиная Лютиена сделать что-нибудь.

Но что мог сделать юноша? Он низко склонился над водой, пытаясь поймать убегавшую веревку, но попытка не удалась.

У Оливера было более сотни футов шнура, и он уже совсем кончался, но внезапно яростное дерганье прекратилось.

Хафлинг также остановился, изумленно глядя то на Лютиена, то на веревку.

— Большая в этом пруду рыба, — заметил он.

Лютиен не ответил, взглянув на вновь успокоившуюся воду. Наконец юный Бедвир решился дотронуться до веревки. Он осторожно потянул, перебирая руками, в ожидании нового рывка.

Его удивление (и изумление Оливера) увеличилось, когда появился крюк, покрытый бурыми и красными водорослями. Лютиен поднял и очистил его, чтобы они с хафлингом смогли как следует осмотреть орудие. Один из наконечников слегка погнулся, но на нем не осталось ни зарубок, ни следов плоти, или чешуи, или чего-либо, дававшего возможность определить, за что он зацепился.

— Большая рыба, которой не слишком понравился вкус железа, — невесело усмехнулся Оливер. — Залезай на выступ и пойдем своей дорогой.

Но теперь Лютиен не был уверен в правильности выбранного пути. Он взглянул на потолок и, обнаружив место, где два сталактита соединялись, образуя перевернутую арку, раскрутил над головой крюк.

— Не потеряй мою замечательную веревку! — запротестовал Оливер, но еще до того, как он закончил свою фразу, юноша швырнул крюк. Он пролетел сквозь проем и вылетел с другой стороны. Затем Лютиен туго натянул веревку, проверяя, насколько крепко зацепился крюк.

— Теперь можем переходить, — объявил юноша.

Оливер пожал плечами и позволил Лютиену выбирать дорогу.

Путь по краю озера вывел их прямо на выступ, и скоро они уже осторожно продвигались вдоль каменной стены в десяти футах над водой. Озеро еще некоторое время оставалось спокойным, но затем Оливер заметил слабые волны, негромко плескавшие об основание каменной стены.

— Быстрее, — прошептал хафлинг, но Лютиен и так уже двигался со всей возможной скоростью. Ширина выступа во многих местах не превышала одного фута, а стена была неровной, так что юноше иногда приходилось выгибаться, проскальзывая мимо зазубрин.

Через несколько минут подозрения Оливера подтвердились. Высокие волны тяжело ударились об основание стены, а затем примерно в тридцати футах от стены вода забурлила и вспенилась.

— Что происходит? — недоуменно вопросил Оливер, когда столб воды поднялся на полдюжины футов вверх, словно нечто возле поверхности перемещалось по озеру.

А затем водяная гладь вновь стала ровной или показалась таковой. И тут Лютиен с хафлингом осознали, что они смотрят не на воды озера, а на изогнутый панцирь гигантской черепахи.

Когда монстр заскользил к ним, хафлинг заорал, а Лютиен попытался передвигаться быстрее. Голова черепахи с пастью, достаточно большой, чтобы проглотить целиком беднягу Оливера, поднялась высоко над водой, недобрым взглядом окидывая перепуганных компаньонов.

В десяти футах от выступа голова на невероятно длинной шее неожиданно метнулась вперед. Оливер вновь заорал и отшатнулся, выставив вперед рапиру. К счастью, черепаха промахнулась, откусив взамен кусок выступа. К изумлению и ужасу друзей, тварь преспокойно перемолола кусок скалы кошмарными челюстями. Затем огромная рептилия развернулась в сторону Оливера. Тварь вновь ринулась вперед, и хафлинг попытался увернуться, чуть не свалившись с выступа, но Лютиен бросился назад, обхватил его могучими руками и оттащил назад.

Выступ был слишком узким для подобной тактики, но юноша даже не пытался удержать равновесие. Он метнулся в сторону и, решительно оттолкнувшись от выступа, повис на веревке, не отпуская Оливера. Черепаха слишком поздно сообразила, что задумал дерзкий пришелец. Она попыталась схватить ускользающую добычу, но угол для удара был выбран неправильно, и хотя челюсти монстра щелкнули совсем рядом, оттолкнув в сторону болтавшихся на веревке друзей, тварь не смогла причинить им вреда.

— Везучая черепаха! — крикнул Оливер, расхрабрившийся теперь, когда ему удалось увернуться от монстра. — Я сварю из тебя чудесный суп, такой же, какой мы делаем у нас в Гаскони!

Они раскачивались над озером. Сперва приблизились к тому месту, где спустились к воде, затем полетели к противоположному берегу. Лютиен не был новичком в подобных играх с веревкой. Еще мальчиком, в Бедвидрине, он нередко пробирался на веревке через неширокие заливчики возле Дун Варны. Перед тем как прыгнуть с выступа, юноша предусмотрительно вцепился в веревку как можно выше. Но все равно друзья чуть не окунулись в воду.Только инерция, непредумышленно приданная им метнувшейся головой черепахи, спасла их от страшной участи, и все равно Лютиену пришлось поджать ноги.

Крепко держа отчаянно вопящего хафлинга, Лютиен плюхнулся на мелководье возле противоположного берега озера.

Юноша мгновенно вскочил и попытался поймать веревку, тем временем Оливер бросился к видневшемуся впереди выходу. Внезапно из воды появилась голова черепахи. К огромному удивлению юноши, тварь раскрыла пасть и выдохнула облако пара.

Лютиен упал на землю, спасшись только благодаря окружающим валунам, защитившим его от всей силы раскаленного дыхания. Он стремительно бросился вслед за Оливером, который отчаянно размахивал руками возле выхода. Они помчались по коридору, помедлив лишь для того, чтобы оглянуться на озеро.

Воды снова казались спокойными, гигантская черепаха затаилась на дне, поджидая менее проворную добычу.

— Моя веревка? — спросил Оливер, оглядываясь на шнур, надежно обмотанный вокруг скалы.

— На обратном пути, — ответил Лютиен.

— Она может нам понадобиться.

— Тогда иди и достань ее.

Оливер с сомнением взглянул на шнур и на обманчиво спокойные воды озера.

— На обратном пути, — согласился он, хотя оба надеялись отыскать другую дорогу назад, в туннель чародея.

Манера поведения хафлинга резко изменилась, когда товарищи оставили озеро далеко позади. Идти по этой стороне было легче, поскольку пол пещеры почти очистился от сталагмитов и камней.

— Теперь мы знаем, с проблемой какого рода столкнулись те, кто пришел сюда до нас, — с надеждой заметил Оливер. — И мы оставили позади тварь в озере.

— В озере, которое нам придется пересечь еще раз, — напомнил ему Лютиен.

— Возможно, — согласился Оливер. — А может, и нет. Как только мы найдем столь ценный жезл волшебника, он, без сомнения, выручит нас.

— А ты не думал, что жезл может оказаться в озере? — вынужден был спросить Лютиен. Он опасался, что не все опасности остались позади, поэтому им еще рано расслабляться и праздновать победу. Оливер ничего не ответил практичному юноше. Он только пробормотал невнятное ругательство по поводу «лживых чародеев» и короля циклопов, якобы замурованного в пещере. Хафлинг ворчал еще долго, пока друзья блуждали по другим, ничем не примечательным пещерам и соединявшим их коридорам. Оливер не забыл «купцов», «королей» и многих других, которые в свое время чем-то насолили воинственному хафлингу. Юный Бедвир не обращал внимания на ворчание друга, понимая, что все равно не сможет остановить словоизвержение Оливера.

Но зрелище, открывшееся обоим, когда они вошли в огромную куполообразную пещеру, заставило умолкнуть даже болтливого хафлинга.

Друзья застыли, словно пораженные громом, когда свет факелов заплясал на грудах золота и серебра, драгоценных камней и украшений, каких никто из них не видел доселе. Одна гора из серебра и золота была ростом с двух высоких мужчин, с вкраплениями сверкающих камней и редчайших древних изделий — кубков и утвари, украшенной драгоценными камнями. Вероятно, тут были собраны диковинные творения гномов. Словно во сне, друзья двинулись по пещере.

Оливер оправился от шока и ринулся к грудам, набивая карманы, подбрасывая монеты в воздух и вопя в неуправляемом восторге.

— Мы пришли сюда с определенной целью, — напомнил ему Лютиен. — И мы все равно не сможем много взять с собой.

Оливер, казалось, не услышал его, да и юноше нелегко было пройти мимо стольких сокровищ. Другого выхода из пещеры не было, и они решительно двинулись по узкой тропинке между грудами золота и драгоценностей. Вероятно, перед ними находилась сокровищница черепахи — а тварь не проявила намерения последовать за ними — или склад давно умершего правителя, возможно, того самого короля циклонов, о котором говорил Бринд Амор. Но «сначала дело», — всегда говорил Лютиену отец, и этот совет показался весьма своевременным сейчас, перед лицом стольких сокровищ, лежащих вокруг.

— Жезл, Оливер, — крикнул он снова. — Затем ты сможешь продолжить свое занятие.

На вершине самой высокой горы монет Оливер, самый счастливый в мире грабитель, заткнул уши пальцами, затянутыми в зеленые перчатки, и показал язык благоразумному юноше.

Лютиен уже собирался вновь обругать его, но что-то привлекло его внимание. Он заметил справа, на склоне соседней груды золота, большой мешок. Лютиен был уверен, что мешка не было там еще мгновение назад.

Он поднял глаза на вершину кучи, затем на потолок, отыскивая какой-либо выступ, откуда он мог свалиться. Ничего не было. Лютиен не удивился, поскольку, если бы тот свалился или съехал с горы монет, он, разумеется, услышал бы звук движения. Пожав плечами, юноша прошел несколько футов и склонился над мешком. Он ткнул в него мечом, затем подсунул лезвие под завязку и слегка подергал. Убедившись, что загадочный пакет не содержит ловушки, Лютиен воткнул факел в кучу монет и открыл мешок.

Там находился прекрасный алый плащ с капюшоном, такого красивого цвета юный Бедвир не видел никогда. Рядом лежал прямоугольный кусок дерева: две палочки бок о бок, изогнутые на концах в противоположных направлениях. Как только Лютиен присмотрелся и обнаружил, что они соединены чем-то вроде петли, стало понятно, что перед ним лук. Юноша не удержался от искушения немедленно собрать необычное оружие. Небольшое отделение на конце содержало тетиву из тонкой и крепкой жилы.

Лютиен развернул плащ и накинул на плечи, надев даже капюшон. Он взял мешок, желая убедиться, что там нет еще каких-либо занимательных предметов.

Там ничего не было, но затем Лютиен заметил под мешком небольшой колчан. Колчан был прикреплен к ремню, из чего следовало, что его носят не на плече, как обычно, а на бедре. Кроме небольшого пучка обычных стрел там находилась еще одна, весьма любопытная на вид. Она значительно превосходила остальные по длине, а чуть ниже небольшого наконечника находился выступ цилиндрической формы толщиной примерно в запястье. Лютиен повертел загадочную стрелу в руках и, к своему удивлению, обнаружил, что она прекрасно сбалансирована. Юноша изучил ее более внимательно и понял, что конец возле оперения был не деревянным, а железным, создавая противовес толстому концу возле острия. Однако, несмотря на противовес, Лютиен сомневался, сможет ли он отправить тяжелую и неуклюжую стрелу на значительное расстояние.

— Как ты думаешь, не этот ли жезл имел в виду колдун? — услышал он крик Оливера, оторвавший его от созерцания необычной находки. — Лютиен?

Юноша откинул капюшон плаща и бросился к груде драгоценностей, с вершины которой Оливер скинул дубовый жезл.

— А, вот ты где, — заметил хафлинг. Он подозрительно окинул взглядом Лютиена. Юный Бедвир положил одну руку на бедро, держа в другой странный лук, желая похвастаться новым плащом.

Оливер воздел руки, не зная, что сказать.

— Теперь я могу продолжить развлечения, — произнес он наконец и соскользнул на пол слева от Лютиена.

Внезапно хафлинг резко остановился, уставившись на пол пещеры. Прямо перед ним, на пространстве, свободном от сокровищ, он увидел тени нескольких человек. Несчастные протягивали вперед руки, словно отгоняя неведомую опасность. Оливер нагнулся и осторожно прикоснулся к ним рукой. Хафлинг с ужасом обнаружил, что непонятные силуэты состояли из пепла.

— Знаешь, — начал Оливер, выпрямившись и глядя прямо на Лютиена, — у нас в Гаскони рассказывали легенды о сокровищах, таких, как эти, и всегда при них…

Огромная груда серебра и золота внезапно зашевелилась и рассыпалась, монеты со звоном разлетелись во все стороны. Друзья неожиданно встретились взглядами с узкими, злобными глазами разъяренного дракона.

— Да, — закончил хафлинг, указывая на огромную тварь. — Именно это я и имел в виду.

11. БАЛЬТАЗАР

Лютиен провел жизнь возле океанов с гигантскими китами, видел тела великанов, принесенные с гор воинами его отца, и только что чуть не был съеден гигантской черепахой. И он, как и любой юноша в Эриадоре и Эйвоне, слышал множество сказок о драконах и храбрецах, победивших их. Но ничто из этого не смогло подготовить юного Бедвира к представшему перед ним зрелищу.

Гигантский змей медленно развернулся — какого он был размера, сотня футов или больше? — и поднялся на задние лапы, возвышаясь над беднягой Оливером. Его желто-зеленые глаза сверкали, как фонари, пылая внутренним огнем, а чешуя красно-золотого оттенка, с вкраплениями многочисленных монет и драгоценных камней, вросших в нее за долгие годы сна, выглядела твердой, как железная стена. «Каким оружием владеет монстр?» — задавался вопросом Лютиен, застыв в благоговейном ужасе. Казалось, челюсти дракона способны сокрушить камень, гигантские зубы блестели, как слоновая кость, и были такой же длины, как меч Лютиена. А его рога могли проткнуть одновременно трех мужчин. Лютиен слыхал рассказы об огненном дыхании драконов. Теперь он знал, кто расплавил руду на стенах возле того места, где они с Оливером вошли, и знал также, что это не черепаха разрушила сталагмиты. Четыре сотни лет назад там побывал дракон, и все эти годы, находясь в заточении, он копил свою злость, которой теперь суждено было обрушиться на Лютиена и Оливера.

— ТВОИ КАРМАНЫ РАЗДУЛИСЬ ОТ МОИХ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ, МАЛЕНЬКИЙ ВОР! — проревела тварь, сотрясая воздух так, что шляпу хафлинга сдуло на затылок.

Оливер машинально засунул руки в карманы. Ему хватило сообразительности, чтобы отойти от пепла несчастных людей, единственного места в пещере, свободного от сокровищ.

Лютиен стоял, раскрыв рот от изумления, — оказывается, гигантская рептилия владела человеческой речью. Конечно, драконы в древних сказаниях разговаривали с героями, но Лютиен считал это фантазиями рассказчиков.

— НУ? — продолжила тварь. Дракон смотрел исключительно на Оливера, словно Лютиена не существовало. — РАЗВЕ ТЫ НЕ СОБИРАЕШЬСЯ МОЛИТЬ МОГУЧЕГО БАЛЬТАЗАРА СОХРАНИТЬ ТВОЮ ЖАЛКУЮ ЖИЗНЬ?

— Я только мечтаю полюбоваться на великое чудо, внезапно оказавшееся передо мной, — неожиданно ответил Оливер. — Я пришел сюда, как я думал, только за сокровищами, и они действительно оказались бесценными. Но что значат золото и драгоценности по сравнению с величием непобедимого Бальтазара!

Лютиен не верил своим ушам, поражаясь нахальству приятеля. Мало того что Оливер вообще осмелился заговорить с кошмарной тварью, но он еще и не побоялся упомянуть о сокровищах, часть которых находилась у него в карманах!

— Воистину, не мечты о сокровищах привели меня сюда, могучий Бальтазар, — продолжил хафлинг, стараясь казаться безмятежным. — Я лелеял надежду хоть одним глазом взглянуть на тебя. Ты спал здесь в течение долгих веков — в наши дни осталось не так много драконов.

— ЕСЛИ БЫ БЫЛО БОЛЬШЕ ДРАКОНОВ, ОСТАЛОСЬ БЫ ГОРАЗДО МЕНЬШЕ ГРАБИТЕЛЕЙ! — ответил дракон, но Лютиен заметил, что на этот раз рев его звучал спокойнее, словно комплименты Оливера произвели некое воздействие. Юный Бедвир слыхал о тщеславии драконов — и судя по рассказам, чем крупнее дракон, тем больше его тщеславие.

— Я вынужден смиренно согласиться с вашим утверждением, — признал Оливер и начал опустошать карманы. Монеты и камни падали на пол у его ног. — Но я не знал, что вы все еще здесь. Я нашел только черепаху — в озере неподалеку. Не такая уж огромная тварь, но до сих пор мне не приходилось видеть драконов, так что я принял ее за вас.

Глаза Лютиена расширились, как и глаза дракона, и юноша подумал, что тварь собирается вытянуть шею и проглотить хафлинга целиком.

— Можете представить себе мое разочарование, — продолжил Оливер, прежде чем дракон смог нанести удар. — Я столько слышал о Бальтазаре, но если эта черепаха — дракон, то я подумал, что он не заслуживает подобных сокровищ. Теперь я, конечно, понял свою ошибку.

Хафлинг засунул руку в карман и извлек огромный драгоценный камень, словно желая подчеркнуть свои слова, и спокойно швырнул его на ближайшую груду сокровищ.

Голова Бальтазара медленно покачивалась на огромной шее, словно тварь не знала, как ей поступить. Неожиданно дракон застыл и втянул воздух, словно почуяв незнакомый запах.

— Я не собирался тревожить ваши сокровища и ваш сон, — быстро сказал Оливер, его внешнее спокойствие как-то внезапно испарилось. — Я пришел только для того, чтобы взглянуть на вас, чтобы увидеть великолепие дракона единственный раз за мою…

— ЛЖЕЦ! — проревел Бальтазар, и уши Лютиена заложило от рева. — ЛЖЕЦ И ВОР!

— Если вы дохнете на меня, то, безусловно, расплавите немалое количество своего золота! — закричал Оливер, проворно отскакивая за груду монет. — Неужели я стою так дорого?

Но Бальтазар, казалось, не слишком беспокоился о судьбе своих сокровищ. Ужасная пасть дракона раскрылась, демонстрируя подобие насмешливой улыбки. Тварь повернулась к хафлингу и втянула голову в плечи так, что шея свернулась чешуйчатыми кольцами.

Затем дракон неожиданно распрямился и вновь втянул воздух. Огромная голова развернулась — настолько стремительно, что колени у Лютиена ослабели от страха, — и устремила глаза, подобные фонарям, на юношу.

Лютиен стоял абсолютно неподвижно, застыв от самого сильного ужаса, который он когда-либо испытывал. Это был легендарный драконий взгляд. Завораживающий страх охватывал любого, кто осмеливался взглянуть в глаза подобной твари. Впрочем, до сих пор Лютиен относился к рассказам о драконьей магии так же, как и к сказкам о разговорах с людьми, просто не принимая их всерьез.

Зато теперь принял. Мозг кричал, что следует отбросить оружие и бежать прочь, но тело не повиновалось, юноша просто не мог сдвинуться с места.

Дракон снова взглянул на Оливера, который с любопытством смотрел в сторону Лютиена.

— КТО С ТОБОЙ? — требовательно спросил Бальтазар.

— Никого, — решительно ответил хафлинг. Лютиен не мог понять, о чем они говорят, — ведь оба смотрели прямо на него!

— ЛЖЕЦ! — взревел Бальтазар.

— Ты уже говорил это, — ответил Оливер. — Ну и что мы теперь будем делать? Я вернул твои сокровища и полюбовался на твое великолепие. Ты съешь меня, или я уйду и расскажу всему миру, какой ты на самом деле великий дракон?

Бальтазар слегка подался назад, явно растерянный.

— Тебя не видели четыре сотни лет, — объяснял Оливер. — Рассказы о Бальтазаре забылись, не сомневайся. Разумеется, если я уйду отсюда, я смогу возродить легенды.

«Хитрец-Оливер», — подумал Лютиен, и его восхищение хафлингом возросло в сотню раз. Оказывается, приятель не потерял дара речи под наводящим ужас взглядом, тогда как язык самого Лютиена решительно отказывался повиноваться хозяину.

Дракон испустил долгий вздох, перешедший в свист, от которого закладывало уши.

— Ах, ах, — сокрушался хафлинг, поводя перед собой пальцем. — Не дыши так, иначе ты можешь расплавить немало своего золота и серебряных монет.

Лютиен с трудом мог в это поверить, но хафлинг, похоже, овладел ситуацией. Осознав это, юноша собрался с силами и понял, что его конечности вновь начали ему повиноваться.

Но впечатление может оказаться обманчивым, когда имеешь дело с драконами. Бальтазар внимательно взвесил ситуацию. Даже предложение хафлинга выйти отсюда и возродить легенды. Подобные рассказы, безусловно, подвигнут проникнуть в логово тех, кто рвется в герои, к ним присоединятся и заурядные искатели сокровищ. Дракон задался вопросом, не сможет ли он тогда вырваться наружу из своего заключения подобным способом и свободно летать над землей, устраивая себе пиршество из целых деревень?

Однако в конце концов ленивый Бальтазар решил, что ему не хочется окончательно просыпаться и иметь дело с начинающими героями. К тому же дракон уже понял, что франтоватый хафлинг — вор и лжец.

Голова чудовища ринулась вперед настолько стремительно, что Лютиен закричал от ужаса, считая хафлинга уже съеденным. Схватившись за лук, он поспешно наложил на тетиву странную стрелу.

Но Оливер недаром обучался боевой тактике в лучших школах Гаскони. Он был знаком даже с тактиками, которые использовались в борьбе против легендарных чудовищ. Поэтому хафлинга не удалось застать врасплох. Он метнулся вперед, как только голова дракона опустилась, и, перекувырнувшись, взмахнул рапирой. Вскочив на ноги, отважный маленький воин ткнул рапирой вверх, но тонкое лезвие согнулось почти пополам, не в силах преодолеть крепчайшую броню.

Бальтазар взмахнул огромным хвостом и ударил кожистыми крыльями столь свирепо, что ветер, поднявшийся при этом, заставил хафлинга попятиться. Пурпурный плащ чуть не сорвало с плеч Оливера, бедняга зажмурился и поспешно схватился за свою любимую шляпу, водворяя ее на место. Тут бы и встретил свой конец Оливер де Берроуз, бесславно сгинув в пасти свирепого чудовища, но Лютиен уже пустил стрелу, отчаянно надеясь, что она какая-нибудь особенная.

Стрела полетела к дракону, затем отклонилась под воздействием ужасного ветра, и Лютиену показалось, что она всего лишь упадет на пол, так и не долетев до цели. Однако необычное орудие неожиданно взорвалось прямо в воздухе.

Засвистели ракеты, пещера наполнилась снопами разноцветных искр. Шары шипящего огня метались во все стороны, один из них полетел прямо в морду Бальтазара, заставив того отклониться. Красное пламя взметнулось к потолку и разорвалось с оглушительным грохотом, разметав часть драгоценностей и чуть не сбив Лютиена с ног.

Оливеру хватило присутствия духа метнуться прочь под прикрытием этого шума. На бегу хафлинг даже успел прихватить дубовый жезл Бринд Амора. Оливер несся прямо на Лютиена и пробежал бы мимо, но юноша дотянулся и вцепился в жезл, который почти вдвое превышал рост хафлинга, изрядно уменьшая его скорость.

Беглец заорал как ошпаренный, затем изумленно выпучил глаза, догадавшись, что это Лютиен. Он с готовностью отдал жезл и помчался вперед, подхватив но пути факел. Юноша припустил вслед за товарищем.

Бальтазар вновь взревел, на этот раз от разочарования, когда оба выскочили из зала и избежали струи пламенного дыхания.

Беглецы вовремя завернули за угол, но пламя все же успело опалить им спины. Камень на углу треснул и расплавился. Лютиен не мог удержаться от искушения оглянуться и увидеть легендарную ярость могучего дракона. Оливер свирепо толкнул его вперед, полагая, что даже малейшая задержка может привести к тому, что Бальтазар сожжет их своим огненным дыханием.

В сокровищнице продолжались взрывы ракет. Перекрывая их, до улепетывающих компаньонов доносился топот дракона, который вовсе не собирался отказываться от преследования.

— ЗДЕСЬ НЕКУДА БЕЖАТЬ, ВОРЫ! — проревел Бальтазар.

Огромная тварь вывалилась в коридор, когтистым лапам пришлось потрудиться, чтобы их хозяин смог протолкнуть в него свою огромную массу и вновь выдохнуть смертоносное пламя.

Друзья сломя голову неслись по узкому проходу. Лютиен хотел было остановиться и выпустить назад несколько стрел, но отругал себя за глупую мысль. Ведь оставшиеся у него стрелы могли причинить дракону вреда не больше, чем булавочные уколы. Вместо этого он сложил лук и сунул его за ремень рядом с колчаном. Беглецы достигли просторного зала, тогда как гигантская рептилия все еще протискивалась по узкому коридору, но вскоре впереди засверкали воды подземного озера. Здесь Бальтазар должен был получить огромное преимущество.

Лютиен бросился направо, на выступ, хотя и понимал, что они не успеют преодолеть весь путь по узкому выступу прежде, чем дракон доберется до них. Он видел, что веревка все еще находилась на этой стороне, свободной петлей обвиваясь вокруг валуна, и поэтому юноша развернулся и бросился к ней.

Сжимая в одной руке веревку, а в другой — жезл Бринд Амора, он вскарабкался на самую высокую скалу, которую смог обнаружить, и велел Оливеру влезть к себе на плечи.

— Ты должен влезть повыше, если хочешь перелететь на другую сторону! закричал хафлинг, и Лютиен, оглянувшись вокруг в поисках черепахи, передал жезл товарищу. Юноша как можно выше ухватился за веревку и напрягся, готовясь к прыжку.

Рев, раздавшийся в коридоре позади них, заставил Лютиена поторопиться. Юноша подпрыгнул на месте, поджал ноги, и они с Оливером полетели через пруд.

Они еще даже не достигли середины пруда, когда тянувшаяся за ними веревка замедлила их движение и ноги Лютиена коснулись воды. Понимая, что будет дальше, юноша поспешно полез по веревке прочь из горячей воды, откуда в любой момент могла появиться ужасная черепаха.

Когда Лютиен поднялся повыше, веревка перестала раскачиваться, и они начали медленно крутиться на одном месте.

— Мне это не слишком нравится, — заметил Оливер.

— Дай мне жезл, — потребовал Лютиен, и хафлинг охотно передал громоздкий магический предмет другу, используя возможность схватиться обеими руками за веревку и вскарабкаться повыше. Честно говоря, Оливер подумал о том, что, если черепаха схватит Лютиена, он успеет спрыгнуть на ее спину, пробежать вперед, а затем, если удастся, доплыть до берега.

Однако его замутило от подобной эгоистичной мысли, к тому же Оливер питал искреннюю привязанность к отважному юноше.

Тем временем Лютиен начал раскачивать веревку, все увеличивая ее размах, и чуть не уронил Оливера.

— Что ты делаешь? — возмущенно завопил хафлинг.

— По крайней мере это будет спасено, — ответил Лютиен и, еще раз качнув веревку, швырнул жезл Бринд Амора в направлении к дальнему берегу.

Тот проскользил последние несколько футов по воде и остановился неподалеку от берега.

— Я думал, ты собираешься как-то воспользоваться этой дурацкой штукой! — возмутился Оливер.

Однако фраза хафлинга перешла в визг, когда громкий рев сообщил им о том, что Бальтазар достиг озера.

— Откуда я знаю, как пользоваться волшебным жезлом? — огрызнулся Лютиен.

— Ты и не можешь знать, — последовал неожиданный ответ с берега.

Оба товарища, вцепившись в веревку, оглянулись и увидели Бринд Амора, спокойно наклонившегося над водой, чтобы выловить свою драгоценность. Когда веревка еще раз повернулась, они увидели также Бальтазара, появившегося на другом берегу.

— Оказаться между драконом и волшебником, — заметил Оливер, — это не самый лучший день в моей жизни.

Лютиен изо всех сил вцепился в веревку и попытался замедлить ее движение, переводя взгляд с одного могущественного противника на другого. Бальтазар испустил долгий громкий рев, заметив волшебника, и юноша ни на секунду не усомнился, что чудовище прекрасно помнит тот день, четыреста лет назад, когда Бринд Амор и его сподвижники запечатали пещеру.

— У нас в Гаскони мы всегда находили чародеев забавными и безобидными, — заметил Оливер, отнюдь не испытавший прилива оптимизма при виде Бринд Амора.

— Убирайся назад в свою нору! — закричал чародей дракону.

— ПРИХВАТИВ С СОБОЙ ТВОИ КОСТИ! — последовал вполне предсказуемый ответ.

Бринд Амор выставил перед собой посох, и из него ударила струя черного пламени. Лютиен и Оливер дружно заорали, думая, что оказались на линии огня, но волшебное пламя, обогнув их, обрушилось на дракона и окружавшие тварь камни.

Чудовище негодующе взревело. Скалы обрушились, прихватив с собой часть свода пещеры. На Бальтазара посыпался град обломков.

— Мы в Гаскони могли и ошибаться, — признал Оливер, и друзья замерли, отчаянно надеясь, что Бринд Амор выиграет схватку.

Однако никто из них до сих пор не имел дела с драконами. Как только волшебное пламя погасло, Бальтазар встряхнулся, освобождаясь от обломков. Он выглядел еще более свирепым, чем раньше, и практически невредимым. Не будь Лютиен настолько ошеломлен, он выпустил бы веревку, чтобы упасть в безопасную воду. В тот момент он даже не вспомнил о черепахе. Но юноша не успел ничего сделать, потому что огромная голова Бальтазара метнулась вперед, и из широко распахнутой пасти вырвался сноп раскаленного белого пламени.

Однако Бринд Амор уже успел пробормотать следующее заклинание, и, подобно огромной вспенившейся волне, вода между друзьями и тварью внезапно образовала высокую стену.

Огонь негодующе зашипел, и над озером поднялись облака пара. Раскаленные капли осыпали Оливера с Лютиеном, которым оставалось только зажмуриться и вцепиться в веревку.

Это продолжалось довольно долго. Нескончаемое дыхание Бальтазара истощило силы Бринд Амора до предела. Когда Лютиен осмелился приоткрыть глаза, ему показалось, что стена воды начала неотвратимо истончаться. Неожиданно она полностью исчезла, и юноша подумал, что уж теперь-то они обречены.

Но и дыхание дракона иссякло. Лютиен с трудом мог разглядеть кошмарную тварь сквозь клубы густого пара. Однако он расслышал всплеск, когда Бальтазар упрямо двинулся вперед.

— Что ты делаешь с моей веревкой? — услышал юноша вопль Оливера.

Он посмотрел на хафлинга, затем проследил за негодующим взглядом Оливера. Глаза Лютиена расширились от изумления. Бринд Амор каким-то образом обратил конец веревки в живую змею, которая теперь плыла по направлению к дальнему берегу и волшебнику.

Вода под товарищами забурлила — они совсем забыли о черепахе!

Веревка, превратившаяся в змею, выбралась на берег и, послушная торопливым указаниям чародея, обвилась вокруг скалы. Затем она стала сокращаться, подтягивая товарищей к берегу, прочь от черепахи.

Оливер оглянулся и чуть не потерял сознание от страха, встретившись со злобными глазами дракона не более чем в дюжине футов от них. Хафлинг попытался заговорить, но потерял от страха дар речи и вместо этого принялся отчаянно теребить Лютиена за плечи.

— ПРИВЕТ, ВОР И ЛЖЕЦ! — спокойно произнес Бальтазар, и Лютиену не было нужды оглядываться, он и так понял, что дракон вознамерился пообедать.

Чудовище неожиданно дернулось, снизу послышался всплеск. Оливер опустил глаза и увидел, как челюсти кошмарной обитательницы подземного озера крепко вцепились в огромную лапу дракона.

Тем временем веревка натянулась, и Лютиен, то ползком, то скользя, двинулся по направлению к дальнему берегу.

Горячие волны окатили товарищей, когда гиганты сцепились в озере. Дракон взревел и выпустил новые клубы пара, от пронзительных воплей испуганной и раненой черепахи задрожал воздух. Лютиен наконец осмелился выпустить веревку и рухнул на землю. Оливер все еще не решался разжать руки, намертво вцепившиеся в спину и плечи юноши.

— Бегом! — подгонял их Бринд Амор. Маг понимал, что черепаха не сможет долго продержаться против дракона. Он единственный раз оглянулся на озеро, послав еще один сноп черного пламени, и помчался велел за Лютиеном. Ему пришлось зажечь волшебный свет, поскольку Оливер оставил все еще горящий факел на дальнем берегу.

Троица едва успела влететь в пещеру и добраться до прохода между сталагмитами, когда сзади донеслись всплеск и вопль Бальтазара, выбравшегося на берег:

— ГРАБИТЕЛИ! ЛЖЕЦЫ!

Теперь ландшафт благоприятствовал дракону, поскольку беглецам приходилось перелезать через поваленные сталагмиты. Лютиен наконец разглядел первые отблески водоворота голубых огоньков. Однако рев дракона слышался теперь совсем близко, и юноша не надеялся, что у него есть шансы добраться до них.

Бринд Амор, что-то яростно бормотавший, неожиданно вцепился в плечо юноши, прихватив заодно и Оливера, и все трое оторвались от земли и стремительно понеслись к стене.

Бальтазар взревел и выпустил еще одну струю пламени. Хафлинг заорал и прикрыл голову руками, полагая, что они вдребезги разобьются о камни. Свет магического туннеля, расширяясь, метнулся навстречу, словно пытаясь защитить беглецов, и последний сноп пламени, выпущенный драконом, только опалил им спины. Друзья вместе с волшебником в последнюю минуту успели укрыться в магическом коридоре.

12. СКАЗАНИЯ О ЛУЧШИХ ВРЕМЕНАХ

От одежды всех троих валил дым, когда они кувырком ввалились в пещеру волшебника, тесно сплетясь в один большой клубок. Бринд Амор, демонстрируя удивительную ловкость, первым выбрался из клубка и встал на ноги, заливаясь хохотом.

— Старина Бальтазар будет дымиться от ярости добрую сотню лет! — веселился он.

Лютиен с каменным лицом пристально смотрел на чародея, и его суровый взгляд превратил громкий хохот волшебника в кашляющий смешок.

— Юный Бедвир, — нахмурился Бринд Амор, — тебе следует научиться смеяться по завершении опасного предприятия. Радуйся, что ты жив, мой мальчик! Смейся потому, что ты украл вещь из сокровищницы дракона, а это, поверь мне, не многим удавалось…

— И не одну, — поправил его Оливер, вынимая несколько драгоценных камней из кажущихся бездонными карманов.

— Тем более есть повод для смеха! — воскликнул Бринд Амор. Оливер начал жонглировать тремя камнями, любуясь их сверканием в мерцающем свете факела, а Бринд Амор поднял кулак, салютуя хафлингу.

Лютиен, однако, даже не пробовал выдавить из себя улыбку.

— Бальтазар? — переспросил он.

— А что Бальтазар? — эхом откликнулся Бринд Амор.

— Ты назвал дракона Бальтазаром, — объяснил юноша. — Откуда тебе известно его имя?

На секунду Бринд Амор пришел в замешательство, понимая, что угодил в ловушку.

— Ну, я, конечно, наблюдал за вами через свой хрустальный шар, — поспешно ответил волшебник, но Лютиен сразу почувствовал неискренность в его голосе. — Дракон представился… Оливеру, конечно.

— Да, это так, — подтвердил хафлинг.

— Ты знал его имя до того, как дракон объявил его, — мрачно настаивал Лютиен. Он услышал звон, когда Оливер прекратил жонглировать и один из драгоценных камней упал на каменный иол. А Бринд Амор слегка помрачнел. Атмосфера, которая минуту назад казалась волшебнику и Оливеру праздничной и пронизанной духом победы, сгустилась от напряжения. Хафлингу даже показалось, что его друг готов броситься с кулаками на Бринд Амора. — Твой рассказ о короле циклопов оказался ложью.

Чародей напряженно улыбнулся.

— Дорогой мой Лютиен Бедвир, торжественно начал он. — Если бы я сказал тебе, что в конце волшебного туннеля ждет дракон, пошел бы ты сквозь него?

— Неплохой аргумент, — признал Оливер. Он поднял глаза на Лютиена, надеясь, что его друг удовлетворится этим.

— Нас могли убить, — бесстрастно сообщил юноша. — И ты послал нас туда, зная, что мы почти наверняка погибнем.

Бринд Амор пожал плечами — его явно не впечатлило столь резкое обвинение. Подобное равнодушие только усилило ярость Лютиена. Невнятное рычание сорвалось с губ юного Бедвира.

— Лютиен, — прошептал Оливер, стараясь вернуть его в область разума, — Лютиен…

— Я что, должен принести извинения? — неожиданно резко спросил Бринд Амор, и его неожиданное возмущение охладило Лютиена. — Неужели вы настолько эгоистичны?

Теперь пришла очередь юноши изумляться, поскольку он понятия не имел, о чем говорит волшебник.

— И вы верите, что я бы подверг вас обоих такой опасности, не будь на то достаточно веской причины? — продолжал чародей, щелкая пальцами в воздухе перед лицом Лютиена.

— И твоя «веская причина» оправдывает ложь и стоит дороже нашей жизни? — рявкнул в ответ юноша.

— Да! — решительно ответил Бринд Амор. — В мире существуют гораздо более важные вещи, чем твоя безопасность, дорогой мальчик.

Лютиен уже собрался дать волю гневу, но в голубых глазах мага промелькнуло странное выражение, охладившее пыл возмущенного юноши.

— Неужели ты не веришь, что я каждый день скорблю по тем людям, которые пошли на поиски моего жезла до тебя и не вернулись? — угрюмо спросил волшебник. Огромная волна жалости омыла Лютиена, словно печаль Бринд Амора каким-то образом легла и на его плечи. Юноша оглянулся на Оливера в поисках поддержки, задаваясь вопросом, не подпал ли он под действие какого-либо заклинания, но хафлинг, казалось, был также ошеломлен и тронут словами волшебника.

— Знаете ли вы, откуда маг черпает свое могущество? — спросил Бринд Амор и внезапно показался обоим друзьям очень старым. Старым и усталым.

— Из своего жезла? — предположил Оливер, что было вполне обоснованным допущением, если принимать во внимание то задание, которое они с Лютиеном только что выполнили.

— Нет, нет, — отвечал Бринд Амор, — жезл — это только средоточие сил, инструмент, который позволяет волшебнику концентрировать свою энергию, — продолжал он, сложив пальцы руки щепоткой у лица, словно мистические силы находились у него в горсти, — знаете ли вы, откуда берется энергия?

Лютиен и Оливер обменялись вопросительными взглядами, явно не зная ответа.

— Из Вселенной! — резко, мощно выкрикнул Бринд Амор, заставив обоих друзей отступить на шаг. — От солнечных огней и мощи грозы. От небесных тел, от самих небес!

— Ты говоришь, как священник, — сухо заметил Оливер, но его сарказм был встречен неожиданным волнением.

— Вот именно! — ответил Бринд Амор. — Священники. Именно ими и считало себя древнее братство волшебников. Слово «волшебник» означает не больше чем «мудрый человек», и на самом деле только мудрый человек может постичь целиком реальность Вселенной, как физическую, так и духовную, потому что расстояние между ними не так велико, как может показаться на первый взгляд. Многие священники не понимают физической реальности. Немало ученых, которым удалось постигнуть тайны природы, не имеют чувства духовности. Но волшебники… — Его голос упал, а в глазах засияли гордость и уже знакомое странное выражение. — Волшебнику, мои мальчики, ведомо и то, и другое, он всегда держит в уме оба понятия. Существуют духовные последствия каждого физического действия, а материальное существо не может делать ничего иного, кроме как следовать зову своей души.

— Кто, по-вашему, построил эти великие соборы? — спросил Бринд Амор, имея в виду восемь огромных сооружений, находившихся на островах Эйвонского моря. Шесть — в Эйвоне, самый большой — в Карлайле и аналогичный — в Принстауне. Остров Барандуин, на западе, мог похвастаться только одним собором, а единственный собор Эриадора располагался в Монфоре.

Лютиен никогда не бывал там, но он проезжал неподалеку от этого города вдоль подножия Айрон Кросса. Оттуда все здания Монфора (а многие из них отличались немалыми размерами) и даже единственный замок города казались кукольными домиками, укрывшимися в длинной тени, отбрасываемой величественными шпилями и огромными контрфорсами массивного собора. Он назывался просто Собором и был одним из величайших источников гордости населения Эриадора. Каждая семья, даже жившая на островах, имела какого-нибудь предка, который работал на строительстве Собора, и это потомственное чувство заставило Лютиена ответить сквозь зубы:

— Их построили люди, — мрачно сказал он, как будто вызывая Бринд Амора на спор.

Волшебник охотно закивал.

— В Гаскони тоже, — быстро вставил Оливер, не желая, чтобы забывали о достижениях его родины. Хафлинг бывал в Монфоре и знал, что соборы Гаскони, какими бы величественными они ни выглядели, не могли сравниться величием с их собратьями на островах. От вида Собора у хафлинга просто перехватило дыхание, а как минимум три к югу от Айрон Кросса были еще больше.

Бринд Амор кивнул, соглашаясь с притязаниями хафлинга, затем снова посмотрел на Лютиена.

— Но кто спроектировал их? — спросил он. — Кто руководил работой многих стойких и самоотверженных людей? Уж, конечно, вы не думаете, что простые крестьяне и рыбаки, какими бы благородными людьми они ни были, смогли спроектировать эти арочные контрфорсы и великолепные витражи соборов!

Лютиен не обиделся на слова волшебника, полностью согласившись с его логикой.

— Их вдохновлял Бог, объяснил он, — через своих священников…

— Нет! — резко прервал волшебник молодого человека. — Их вдохновлял сам Бог, — продолжил Бринд Амор, — но спроектировало их братство волшебников, а не священники, которые позднее, с полного нашего благословения, заняли их.

Чародей сделал паузу и глубоко вздохнул, прежде чем продолжать.

— Мы были так могущественны тогда, — продолжал он с отчетливой ноткой сожаления. — Это случилось вскоре после того, как Брюс Макдональд возглавил армию, разгромившую циклопов. Наша вера была тверда, наш курс прям. Даже когда огромная гасконская армия вторглась к нам, мы не сошли со своего пути. Он позволил нам пережить оккупацию и, в конце концов, заставить гасконцев вернуться в собственные земли.

Бринд Амор прямо посмотрел на Оливера, не с осуждением, но объясняя ему:

— Твой народ не смог разрушить нашу веру в самих себя и в Бога.

— А мне говорили, что у нас были другие дела на юге, — отвечал хафлинг, — и мы не могли держать так много солдат на островах.

— Твой народ не решился остаться там, — спокойно сказал Бринд Амор. — В этом не было никакого смысла, никакой пользы для Гаскони. Они так и не смогли захватить Эриадор, это было совершенно ясно, а учитывая еще беспорядки на севере… Ладно, давайте согласимся на том, что ваш король не находил удовольствия в правлении смелыми и энергичными жителями островов Эйвонси.

Оливер кивнул, соглашаясь на уступку в данном вопросе.

— На самом деле есть некая ирония судьбы в том, что самая страшная язва стала разрастаться в мирное время, которое наступило после того, как гасконцы ушли, — сказал Бринд Амор, снова обращаясь к Лютиену. Юный Бедвир отчетливо ощущал, что весь этот урок истории предназначался специально для него.

— То ли потому, что нам стало скучно, — заметил волшебник со смешком, — то ли потому, что соблазн еще большего могущества проник в нас слишком глубоко. Волшебники всегда использовали магических существ более низкого уровня — адских карликов или меньших демонов — в качестве слуг, призывая их, с их знанием других уровней существования, в поисках ответов на те вопросы, которые мы не можем получить в границах земных покровов. Однако до того времени наши истинные силы черпались из чистых источников: огонь и молния, холодные ветры с северных ледников и мощь океанского волнения. Но затем некоторые члены нашего братства, включая нынешнего короля, Гринспэрроу, — он произнес это имя, как выплюнул, с видимым отвращением, — заключили союз с могущественными демонами. Потребовалось много десятилетий, чтобы эти злобные силы достигли истинного расцвета, но постепенно они вытеснили добрых волшебников, к которым я смело могу причислить и себя.

Он закончил свою речь глубоким вздохом и опустил взгляд с видом полного поражения.

Лютиен долго и пристально смотрел на Бринд Амора, его мысли вихрем неслись по вновь открытым дорогам. Ничто из рассказа чародея, не считая нескольких последних фраз, не расходилось с теми наставлениями, которые ему преподавали в детстве, с основой его восприятия мира. То, что волшебники, а не священники вдохновили людей на создание великих соборов, в общем-то, не так уж много значило. И все же рассказ Бринд Амора потряс молодого человека. Чародей обвинил короля Гринспэрроу, человека, которому его отец присягал на верность, в тяжких преступлениях — ужасных преступлениях!

Лютиену хотелось броситься на волшебника, ударить по лицу этого лживого старика. Но он сдержался и застыл неподвижно. Юноша чувствовал на себе взгляд Оливера и догадывался, что хафлинг понимает его смятение, но сам он не взглянул на Оливера. В тот момент он просто не мог этого сделать.

— Больше всего я сожалею о том, — негромко и печально произнес Бринд Амор, — что величественные соборы Эйвонси осквернены. Теперь они стали обителью восьми герцогов короля Гринспэрроу, самого молодого поколения извращенных волшебников. Даже Собор, который я, Бринд Амор, будучи еще молодым человеком, помогал проектировать.

— Сколько вам лет? — спросил Оливер, но волшебник, казалось, не слышал его.

— Когда-то эти соборы служили символом духовности и веры человека, местом для святых торжеств, — продолжал чародей, по-прежнему глядя на Лютиена. Весомость его тона разогнала зреющий в юноше гнев, заставила его выслушать старика. — Теперь они — всего лишь место общих сборищ, где оглашаются списки налогов.

Последнее заявление болезненно ужалило Лютиена, именно потому, что являлось чистой правдой. Отца юноши по разным поводам призывали в Монфор, и он рассказывал о том, что ходил в Собор не молиться и не посещать церковную службу во славу Господа, а объясняться по поводу расхождений в цифре десятины, посланной герцогу Моркнею из Бедвидрина.

— Но пусть это вас не беспокоит, — сказал Бринд Амор нарочито бодрым голосом, — ни того, ни другого!

Тон, которым маг произнес эту фразу, заставил Лютиена вздрогнуть. У гордого молодого человека возникло странное чувство, что все только что сказанное безвозвратно изменит его жизнь, изменит весь его взгляд на мир. Лютиена пугало только то, что он еще не до конца разобрался в происходящем.

— И вы оба заслужили свободу от моего… вмешательства и мою дружбу, чего бы она ни стоила. — Тень болезненных воспоминаний набежала на лицо волшебника. Он печально посмотрел на Лютиена.

— Этот плащ как раз тебе в пору, — заметил волшебник.

— Я нашел его в пещере дракона, — начал объяснять Лютиен, но остановился, уловив озорную искорку в голубых глазах волшебника. Юноша припомнил обстоятельства, при которых он наткнулся на сверток. — Это вы положили его туда! — догадался он.

— Я собирался отдать его тебе после того, как ты вернешься с моим жезлом, — признался Бринд Амор. — Мне бы не хотелось оставить еще и эти вещи — накидку и складной лук — Бальтазару. Еще не хватало! Но, видите ли, я верил в вас, в вас обоих, и я подумал, что эти вещи смогут пригодиться вам там.

Оливер громко откашлялся, прерывая разговор и привлекая к себе взоры обоих мужчин.

— Если вы могли сбросить нам эти игрушки, то почему вы не захотели просто забрать нас оттуда? — требовательно спросил хафлинг у Бринд Амора. — Ваш посох уже находился у меня — тогда бы нам не пришлось столкнуться с таким количеством весьма неприятных приключений.

Волшебник посмотрел на Лютиена, но не нашел у него поддержки, потому что аргументы Оливера, очевидно, возбудили какие-то сомнения в молодом человеке.

— Заклинание было не настолько сильно, — запинаясь, признал Бринд Амор, пытаясь сообразить, с чего начать свои объяснения. — А я не знал наверняка, где вы находитесь и с чем вам вскоре придется столкнуться.

— Выстрел наугад? — недоверчиво переспросил Оливер. — Тогда вам удалось неплохо прицелиться.

Чародей развел руками, словножелая показать, что собеседники просто неправильно поняли его.

— Конечно, я мог определить ваше местонахождение с помощью простого заклинания, хотя я и не знал, где находится это место, если вы понимаете, что я имею в виду. А потом доставить вам вещи другим, элементарным заклинанием — это очень простое перенесение. Гораздо сложнее открыть ворота, способные привести вас в пещеру и выпустить обратно. Нет, нет, это совсем другое дело!

Оливер и Лютиен молча посмотрели друг на друга — объяснение Бринд Амора оказалось вполне приемлемым.

— А что это за странная стрела? — спросил Лютиен, возвращаясь к началу разговора.

— На самом деле она безвредна, — пояснил волшебник, откровенно посмеиваясь. — Я даже не собирался отправлять ее туда — она просто лежала рядом с колчаном и случайно оказалась в поле действия заклинания. Такие стрелы назывались фейерверками и использовались для празднеств в более счастливые времена, когда Гринспэрроу еще не пришел к власти. Я должен сказать вам, что вы проявили большую изобретательность, использовав стрелу таким образом.

— Мне просто повезло, — объяснил Лютиен, — я и понятия не имел, что она может сделать.

— Никогда нельзя недооценивать фактор везения, — ответил Бринд Амор. — Разве не просто везение привело тебя к Оливеру, когда ему это было так необходимо? Не будь этой случайности, хафлингу бы вряд ли удалось уцелеть.

— А моя рапира, — запротестовал Оливер, вытаскивая оружие и держа его прямо перед лицом, чуть ли не касаясь острием своего широкого носа. Бринд Амор скептически посмотрел на него и хмыкнул.

— О, вы обижаете меня! — воскликнул Оливер.

— Вовсе нет, но циклопы, охраняющие купца, обязательно сделали бы это, — ответил волшебник, от души рассмеявшись, и Оливер после секундного размышления кивнул и убрал рапиру в ножны, тщетно пытаясь сохранить серьезность.

Поведение Бринд Амора опять внезапно изменилось, когда он взглянул на Лютиена.

— Не нужно открыто носить эту накидку, — серьезно сказал маг.

Лютиен посмотрел на мерцающую алую ткань, спадающую складками с его широких плеч. «О чем говорит этот человек?» — подумал он. Юноша не понимал, какая польза от накидки, если ее не следует носить.

— Она принадлежала знаменитому вору, — объяснил Бринд Амор, — лук тоже был его собственностью, а эти складные луки в Эйвоне запрещены законом, потому что они — оружие подпольных банд, угрожающих трону.

Лютиен смотрел на накидку и лук, пытаясь взвесить ценность этих вещей. Являлись ли предметы, данные ему Бринд Амором, дарами или тяжкой ношей?

— Просто уберите их в безопасное место, — сказал чародей, словно читая мысли Лютиена. — Возможно, вы найдете им применение, а может быть, и нет. Тогда считайте их просто безделушками, напоминанием о вашем поединке с драконом. Немногие в этом мире могут похвастаться, что видели такое чудище. Те, кому случается побеседовать с подобным монстром, нечасто остаются в живых. Впрочем, ваш поединок тоже следует держать в тайне, — добавил Бринд Амор совершенно серьезно, хотя казалось, что эта мысль только что пришла ему в голову. Лютиен чуть не задохнулся, услышав эту странную речь, и обратил по-прежнему недоверчивый взгляд на Оливера. Хафлинг, однако, прижал палец к губам и хитро подмигнул приятелю. Юный Бедвир решил, что опытный Оливер лучше разберется, в чем тут дело, и потом объяснит ему.

Остаток вечера они уже не говорили ни о драконе, ни о дарах. Они даже ни разу не вернулись к обсуждению лекции по истории, рассказанной Бринд Амором. Волшебник опять угостил их сказочным ужином и предложил ночлег на мягких кроватях, который они с радостью приняли.

Чародей пришел к Оливеру той же ночью, разбудил его и поманил за собой из комнаты.

— Прошу тебя, не оставляй своего друга и постарайся уберечь его, — сказал волшебник не совсем проснувшемуся хафлингу.

— Вы ожидаете великих дел от Лютиена Бедвира, — заключил Оливер.

— Я боюсь за него, — ответил Бринд Амор, уходя от прямого ответа. — Всего две недели назад он сражался в дружеских поединках на безопасной арене в доме своего отца. А теперь он стал изгнанником вне закона, вором и воином…

— Убийцей? — заметил Оливер, желая узнать, сочтет ли Бринд Амор такую поправку оправданной.

— Он убивал циклопов, которые собирались причинить вред ему или тебе, — твердо ответил Бринд Амор. — Он воин. — Чародей бросил взгляд на закрытую дверь в комнату Лютиена и показался Оливеру похожим на обеспокоенного родителя.

— Слишком много приключений ему пришлось пережить за последнее время, — продолжал Бринд Амор. — Юноша столкнулся с драконом! Конечно, это может показаться не бог весть чем для такого бывалого воина, как Оливер де Берроуз…

— Разумеется, нет, — перебил его хафлинг, внутренне посмеиваясь над своей наглостью.

— Но для юного Лютиена это, без сомнения, серьезное потрясение, — закончил волшебник. — Позаботься о нем, Оливер. Я прошу тебя. Сами основы этого мира уже стали или вот-вот станут зыбкими песками, которые начнут осыпаться под его ногами.

Оливер положил руку на бедро и откинулся назад, перенеся свой вес на одну ногу, а другой нетерпеливо притоптывая по полу.

— Вы многого просите, — заметил он, когда волшебник повернулся и посмотрел на него, — однако все дары, предложенные вами, предназначались не мне, а Лютиену.

— Пропуск в Монфор более ценен для тебя, чем для него, — быстро заметил Бринд Амор, осведомленный о последних похождениях Оливера в этом городе и о весьма сомнительной славе, которую хафлинг заслужил в среде весьма влиятельных купцов.

— Мне нет нужды отправляться в Монфор, — небрежно ответил Оливер, поднимая руку к лицу, словно желая тщательно исследовать свои холеные ногти.

Бринд Амор расхохотался.

— До чего же упрям! — весело заметил волшебник. — Но, может быть, это заслужит твою благосклонность? — Из шкафа у стены комнаты волшебник достал большую кожаную перевязь. Глаза Оливера заблестели. Среди городских воров эта штука называлась «взломщик». Кожаные полосы плотно закреплялись на хозяине, а другие ремешки — и маленькие кожаные кисеты для более тонких инструментов — содержали массу мелочей, необходимых в нелегком ремесле вора.

— Вот это — особо ценная вещь, — заверил Бринд Амор Оливера. Он открыл кисет, укрепленный на одном из плечевых ремней, и вынул из, казалось бы, крохотного кармашка любопытного вида приспособление — черный пупырчатый шар, прикрепленный к тонкому шнуру.

— Этот шнур гораздо тоньше, чем тот, который ты вынужден был оставить в пещере Бальтазара, — объяснил волшебник, — а эта липучка зацепится за самую гладкую стену. — В доказательство своих слов Бринд Амор небрежно метнул шар в ближайшую стену и туго натянул шнур.

— Он удержит трех крупных мужчин, — заверил Оливера волшебник. — Три быстрых рывка, — продолжал чародей, дергая за веревку, — и она отцепится. — И действительно, на последнем рывке липучка отделилась от стены.

Бринд Амор положил ее на место и открыл следующий мешочек, который висел на ремне, идущем вокруг пояса. Он поднес перевязь к лицу Оливера, чтобы тот мог заглянуть внутрь.

Хафлинг разинул рот и вытаращил глаза от изумления. Под открытым клапаном скрывалось гораздо большее пространство, чем казалось снаружи, а внутри находился очень сложный набор инструментов, напильников и отмычек, тонкая проволока и даже стеклорез — Оливер никогда раньше не видел ничего подобного.

— Ты должен лишь подумать о необходимом инструменте, — объяснил Бринд Амор, — и он появится в твоей руке.

Хафлинг не усомнился в словах волшебника, но ему ужасно хотелось посмотреть самому. Он протянул руку к открытому мешочку и беззвучно проговорил: «Отмычка», а затем чуть не выпрыгнул из ночной рубашки, когда в его руке внезапно появился ключ на длинной рукоятке.

Придя в себя от удивления, Оливер поднял хитрые глаза на Бринд Амора.

— Ну, договорились? — спросил волшебник, широко улыбаясь.

— А я никогда и не помышлял бросить Лютиена, — заверил Оливер старика.

На следующее утро, как и было обещано, Бринд Амор изготовил два пропуска в Монфор — предметы действительно ценные. Когда все трое вошли в комнату, где были привязаны Ривердансер и Тредбар, они обнаружили, что магия Бринд Амора уже работала. В стене образовалась светящаяся воронка вход в туннель, который должен был вывести друзей на дорогу рядом с Монфором.

Прощание было коротким и дружелюбным, хотя Лютиен так и не смог окончательно разувериться в своих подозрениях. Бринд Амор принял холодное рукопожатие молодого человека и подмигнул Оливеру.

В хрустальном шаре волшебник увидел, как друзья вышли из магического туннеля и оказались на дороге, ведущей в Монфор. Волшебнику хотелось бы иметь возможность и дальше защищать их. Он пошел на большой риск, отдав накидку и лук юному Лютиену, и, откровенно говоря, сам не знал, что руководило его действиями — вера или простое отчаяние.

Однако какова бы ни была причина, теперь Бринд Амор должен был предоставить действовать друзьям самостоятельно. Он не мог выйти из своей тайной пещеры, не мог даже выглянуть из нее в направлении Монфора или еще куда-нибудь, где один из герцогов-чародеев, служивших королю Гринспэрроу, мог ощутить его магический взор и выследить изгнанного волшебника.

Если король Гринспэрроу хотя бы заподозрит, что Бринд Амор жив, то волшебника, безусловно, ждет роковой конец, а вместе с ним наверняка погибнут и Лютиен с Оливером.

Бринд Амор взмахнул рукой, и хрустальный шар потемнел. Маг-отшельник медленно вышел из комнаты и побрел в спальню, где устало опустился на мягкую постель. Возможно, именно он положил начало цепочки событий, которые могут иметь самые серьезные последствия, но теперь оставалось только сидеть и ждать.

13. МОНФОР

Ривердансер откровенно радовался, вновь оказавшись на открытой дороге. Лохматый белый жеребец с поблескивающей от утренней сырости шкурой трусил вперед. Ривердансеру хотелось лететь галопом, но Лютиен сдерживал его. Местность здесь была более неровной, чем в северных полях. Они приближались к подножью Айрон Кросса, и хотя им оставалось скакать еще добрых полдня, чтобы добраться до скалистых гор, землю здесь уже усыпали валуны.

— Жаль, что он не перенес нас поближе к городу, — заметил Лютиен, стремясь поскорее увидеть Монфор. — Хотя Ривердансеру полезно пробежаться. — С этими словами он похлопал коня по мускулистому боку и ослабил поводья, позволив скакуну рвануться вперед. Через минуту Оливер на Тредбаре поравнялся с ним.

— Этот волшебник на самом деле доставил нас так близко, как мог, — ответил Оливер. Он засмеялся, заметив озадаченный взгляд Лютиена. Впрочем, хафлинг уже давно понял, насколько неопытен в житейских делах юный Бедвир. Оливер вспомнил, как Бринд Амор просил его присмотреть за Лютиеном.

— Кто бы ни заставил волшебника отсиживаться в тайной пещере, этот человек, скорее всего, находится в Монфоре, — объяснил он.

Минуту Лютиен обдумывал это.

— Моркней, — решил он. Бринд Амор упомянул, что герцоги короля Гринспэрроу развращены союзом с дьяволом, как и сам король, так что этот вывод представлялся вполне логичным.

— Или один из его пособников, — согласился Оливер.

— Тогда мне не следует жаловаться, — сказал юноша, — Бринд Амор проявил себя настоящим другом, и я полностью прощаю ему ложь насчет пещеры — в конце концов, он пришел к нам на помощь, когда мы в ней особенно нуждались.

Оливер пожал плечами — он готов был согласиться с этим, но только наполовину.

— Появись он чуть-чуть пораньше, у нас остались бы драгоценности из сокровищницы дракона, — заметил хафлинг и тяжело вздохнул при этой мысли.

— Мы получили от него дары, — ответил Лютиен и похлопал по своим седельным сумкам. Впрочем, накидка и складной лук, по правде говоря, не показались ему достойной наградой за вторжение в логово дракона. Но Оливер явно не разделял скепсиса молодого человека. Лютиен удивился, заметив на комичном лице хафлинга необыкновенно серьезное выражение.

— Не следует недооценивать то, что тебе дали, — торжественно заявил Оливер.

— Я никогда не видел такого лука, — начал Лютиен.

— Я не имею в виду лук, — перебил его Оливер. — Он достаточно хорош, можешь не сомневаться, но и только. Я говорю об алом плаще. Необычайно щедрый дар!

Лютиен с сомнением посмотрел на него, затем на свои седельные сумки, как будто ожидал, что плащ выскользнет оттуда и выскажется в свою защиту. Конечно, это прекрасный наряд, его алый цвет притягивал взор своей глубиной и мерцал при малейшем освещении, словно живой, и все же…

— Ты так и не понял, верно? — спросил Оливер, сомнение на лице Лютиена сменилось любопытством.

— А ты не заметил ничего странного там, в пещере дракона? Почему старина Бальтазар беседовал только со мной? — хитро спросил Оливер. — И как я сам реагировал, когда мы столкнулись во время моего флангового маневра?

Флангового маневра? Лютиену понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, что столь пышное наименование Оливер присвоил маневру, больше заслуживающему названия «паническое бегство».

«Да, верно, — вспомнил юноша. — Там, в пещере, дракон полностью игнорировал меня. Казалось, он даже не заметил, что у Оливера есть напарник».

— Глаза дракона зорче, чем у орла, — заметил Оливер.

— Но он не заметил меня, — сказал Лютиен, понимая, что именно этого ответа ждет от него Оливер, хотя юноша все еще не придавал этому факту большого значения.

— Это все из-за плаща, — объяснил хафлинг.

Лютиен потряс головой, пытаясь осмыслить услышанное.

— Но это правда! — внушал ему Оливер. — Я тоже не видел тебя, пока ты не вцепился в жезл.

— Ты просто был занят драконом, — рассуждал Лютиен, — а Бальтазар перенес все свое внимание на тебя, особенно после того, как твои карманы стали раздуваться от его сокровищ.

— Но я потерял тебя из виду еще до того, как мы обнаружили дракона, — возразил Оливер. Теперь Лютиен посмотрел на него более внимательно.

— Когда я впервые нашел посох, я повернулся и позвал тебя, — продолжал Оливер. — Я подумал, что ты остался за одной из этих груд или отстал, и только когда ты откинул капюшон, я смог увидеть тебя.

— Игра света, — ответил Лютиен, но теперь уже Оливер потряс головой.

— Плащ алый, а за тобой был серый каменный пол и груда золотых монет.

Лютиен опять оглянулся на седельные сумки и потер рукой щетинистый подбородок.

— Я слышал о таких вещах, — сказал Оливер, — этот наряд окажется весьма полезной вещью на улицах Монфора.

— Это инструмент для вора, — презрительно заметил Лютиен.

— А ты и есть вор, — напомнил ему Оливер.

Лютиен промолчал. Неужели он действительно вор? А если нет, то кто он тогда? И почему он скачет по дороге в Монфор бок о бок с Оливером де Берроузом? Юный Бедвир громко рассмеялся, предпочитая такую реакцию дальнейшим мыслям, которые увели бы его слишком далеко. Он давно уже потерял контроль над событиями; если Оливер де Берроуз назвал его вором, то кто он такой, чтобы спорить?

За следующим поворотом между скалистыми северными склонами Айрон Кросса появился Монфор. Друзья увидели множество строений, теснящихся по склонам холмов и спускающихся в долину. И конечно, трудно было не заметить среди них здание Собора.

Он казался скорее частью величественных гор, чем творением человеческих рук, как будто сама длань Господня придала форму этим камням. Две башни с квадратным верхом, каждая из которых поднималась футов на сто, стояли по бокам фасада, а гораздо более высокий шпиль находился сзади по центру. Огромные арочные опоры виднелись по бокам от островерхой крыши до рядов меньших шпилей, принимая на себя огромный вес строения. Каменные горгульи злобно глядели на прохожих, а огромные цветные витражи изображали множество сцен и разнообразных узоров.

Даже на таком расстоянии зрелище было весьма впечатляющим. Лютиен не мог не восхититься творением древних мастеров, но его дух был угнетен с того самого момента, как он услышал жалобу Бринд Амора на нынешнее использование соборов. Опять юный Бедвир почувствовал, что почва уходит из-под ног, и он почти ожидал, что земля расколется и он рухнет в ужасающую бездну.

Как и большинство городов, расположенных поблизости от Айрон Кросса, Монфор был окружен двумя стенами, причем обе охранялись множеством угрюмых циклопов. Двое подошли к воротам, встречая Оливера и Лютиена. Сперва они глядели с большим подозрением и крепко сжимали оружие, особенно при взгляде на разряженного хафлинга. Лютиен ожидал, что их, по меньшей мере, прогонят прочь. Честно говоря, его не удивил бы даже ливень стрел, пущенных арбалетчиками на стене.

Один из циклопов двинулся к седельным сумкам Ривердансера, и Лютиен затаил дыхание.

— Не имеете права! — резко запротестовал Оливер.

Лютиен недоверчиво взглянул на хафлинга. Конечно, у них с Оливером могли быть неприятности, если бы циклоп обнаружил складной лук, но эти неприятности нельзя сравнить с возможными последствиями проявленной хафлингом наглости.

Другой циклоп нехорошо взглянул на Оливера и сделал к нему шаг, однако хафлинг только молча протянул ему изготовленные волшебником пропуска. Циклоп развернул пергамент и внимательно посмотрел на него. (Лютиен, однако, понял, что тупица не умеет читать, потому что тот все время держал пропуск вверх ногами.) Однако выражение лица циклопа существенно смягчилось, и он позвал своего напарника. Этот циклоп оказался более сообразительным, он даже, с минуту подумав, перевернул пропуск. Но выражение лица второго циклопа тоже вскоре стало почти любезным. Стражник взглянул на стену и помахал рукой арбалетчикам; он, казалось, был почти рад впустить обоих всадников в Монфор — оба циклопа даже низко поклонились, когда Лютиен и Оливер проехали мимо них!

— О, ну и силен же этот волшебник! — засмеялся Оливер, когда ворота остались позади. — Просто мастер своего дела!

Лютиен не ответил, потрясенный размерами Монфора. Юноша никогда не видел города крупнее Дун Варны, а Монфор превосходил ее раз в двадцать.

— Сколько здесь людей? — ошеломленно спросил он у Оливера.

— Наверное, тысяч двадцать, — ответил хафлинг, и по его тону Лютиен понял, что на Оливера эта цифра не производит особого впечатления.

Двадцать тысяч людей! Весь остров Бедвидрин, площадью в пять тысяч квадратных миль, едва ли мог похвастаться четвертью этой цифры. Величина Монфора и то, как все эти люди теснились в нем, ошеломила молодого человека и заставила его ощутить изрядное беспокойство.

— Ты привыкнешь, — заверил Оливер, явно ощутив его тревогу.

Отсюда Лютиен разглядел внутреннюю стену, в одной точке соединенную с Собором и окружавшую возвышенную часть города. Монфор, рядом с которым находилось множество шахт, богатых разными видами руды, был процветающим городом, но Лютиен теперь видел, что, в отличие от Бедвидрина, где благосостояние более-менее делилось поровну, Монфор был похож на два разных города. Его нижняя часть состояла из множества рынков и скромных домов, многие из которых представляли собой не что иное, как лачуги. Когда друзья вели своих коней по булыжным мостовым, Лютиен видел детей, играющих самодельными игрушками, размахивающих отломанными ветками, как мечами, или баюкающих связанные палочки, отдаленно напоминавшие кукол. Торговцы и ремесленники, которых он видел, явно занимались нелегким трудом, их спины согнулись под бременем забот, руки покрылись сажей и мозолями. Впрочем, эти люди казались дружелюбными и довольными жизнью. Некоторые даже махали и улыбались двум достаточно необычным приезжим.

Лютиену не нужно было проходить за внутреннюю стену, чтобы вообразить, каких людей он мог бы встретить за ней. Шикарные дома возвышались над стеной, шпили некоторых взмывали высоко в небо. Он подумал об Обри и Авонезе и внезапно ощутил желание вовсе не попадать в богатую часть города. Однако юноша заметил — и это показалось ему весьма любопытным, — что внутреннюю стену охраняло больше стражей, чем обе внешние стены вместе взятые.

В то время юному Бедвиру это было непонятно, но он снова ощутил вкус общества, резко разделенного на экономические классы.

Оливер направился в юго-восточную часть Монфора, к конюшням. Лютиену показалось, что он хорошо знал тех, кто там работал. Хафлинг вручил хозяину полный кошель с монетами, не торгуясь и не давая никаких инструкций, сразу после дружеского приветствия и короткого разговора. Оливер отдал поводья Тредбара и велел Лютиену сделать то же самое с Ривердансером. Лютиен знал, как сильно привязан Оливер к своему поразительному, хотя и уродливому пони, и поэтому послушался его без колебаний. Хафлинг явно не в первый раз оставлял здесь пони и был вполне удовлетворен результатом.

— Теперь в «Гнэльф», — объявил хафлинг, когда они вышли из конюшен; Лютиен перекинул через плечо свои седельные сумки.

— «Гнэльф»?

Оливер не стал утруждать себя объяснениями. Он просто повел его в наиболее обшарпанный район города, где глаза уличных оборванцев выражали готовность на все, где каждая дверь, казалось, вела в таверну, ломбард или бордель. Когда Оливер повернул к одной из таких дверей, Лютиен понял, что это и есть их пункт назначения, а взглянув на вывеску, он вспомнил название, которое произнес Оливер. Рисунок на вывеске изображал крепкого, мускулистого гнома и эльфа, прислонившихся спинами к бочке. Оба широко улыбались и поднимали сосуды с напитками: гном — кружку с элем, а эльф — кубок, вероятно, с вином. «Гнэльф — отличные напитки и приятная беседа для гномов и эльфов», — гласила вывеска, а под ней кто-то нацарапал: «Вход для циклопов — под их ответственность!»

— Почему «Гнэльф»? — спросил Лютиен, останавливая Оливера у самой двери.

Оливер кивнул головой на двери в другие таверны:

— Что ты видишь в других тавернах? — спросил он.

Лютиен не понял смысла вопроса. Во всех тавернах казалось одинаково людно. Он уже собрался ответить, когда до него дошло, что имел в виду Оливер: все посетители других баров, стоящие у дверей, были либо людьми, либо циклопами.

— Но ты не гном и не эльф, — заметил Лютиен, — не говоря уж обо мне.

— «Гнэльф» обслуживает людей тоже, а также тех, кто ими не является, — объяснил Оливер.

Опять Лютиену пришлось пошевелить мозгами, чтобы уловить смысл сказанного. В Бедвидрине было мало эльфов и еще меньше гномов, но они никоим образом не выделялись из всего сообщества. Таверна есть таверна, и точка.

Однако Оливер был настроен решительно, а хафлинг, конечно, ориентировался в Монфоре лучше, чем Лютиен, поэтому юный Бедвир не стал протестовать и охотно вошел вслед за приятелем в таверну.

Он чуть не задохнулся, ошеломленный множеством разнообразных запахов, причем ароматы эля, вина и экзотических пряностей преобладали. Дым висел в воздухе, отчего собравшееся общество показалось Лютиену еще более зловещим. Они пробрались между сдвинутыми столиками, вокруг которых сидели группы подвыпивших мужчин или не менее пьяных гномов и таких же эльфов — расы между собой почти не перемешивались. Пять циклопов, чьи черные с серебром формы показывали, что они принадлежат к преторианской гвардии, сидели за одним столом, громко смеясь и время от времени выкрикивая что-нибудь оскорбительное по адресу соседей, явно желая спровоцировать кого-нибудь на скандал.

Из-за всего этого Лютиену показалось, что вся таверна находится на грани взрыва. Юноша был рад, что при нем находился меч, и он все время на всякий случай прижимал к себе седельные сумки, пока протискивался к стойке.

Лютиен лучше оценил притягательность этой таверны для эльфов и гномов, когда увидел, что многие из табуретов были выше обычных, со ступеньками, чтобы посетители чувствовали себя свободнее. Оливер удобно уселся на одном из них и легко смог поставить локти на полированную стойку.

— Итак, тебя еще не повесили, а, Тасман? — заметил хафлинг. Грубый на вид владелец таверны обернулся и покачал головой, глядя сверху вниз на Оливера. Хафлинг широко улыбнулся и приподнял свою огромную шляпу.

— Оливер де Берроуз, — сказал Тасман, подходя и вытирая стойку бара перед хафлингом. — Так быстро вернулся в Монфор? А я-то думал, твои предыдущие шалости удержат тебя вдали от нас хотя бы одну зиму.

— Ты забываешь о моем очаровании, — отозвался хафлинг, не слишком обеспокоенный.

— А ты забываешь, сколько ты оставил врагов, — немедленно парировал Тасман. Он полез под стойку и достал оттуда бутылку с темной жидкостью. Оливер кивнул с довольным видом. — Ну, будем надеяться, что они тоже забыли тебя, — сказал бармен, наливая хафлингу выпивку.

— Если нет, тогда давай пожалеем их, — ответил Оливер, поднимая свой стакан, словно произнес тост. — Потому что они наверняка почувствуют жало моего клинка.

Кажется, на Тасмана не слишком подействовали высокомерные заявления старого знакомого. Он опять покачал головой и поставил бокал перед Лютиеном, который придвинул нормальной высоты табурет, чтобы сесть рядом с Оливером.

Юноша закрыл рукой бокал прежде, чем Тасман успел налить ему вина.

— Просто немного воды, пожалуйста, — вежливо попросил молодой человек.

Стальные глаза Тасмана расширились от удивления.

— Воды? — переспросил он, и Лютиен покраснел.

— Так они в Бедвидрине называют легкий эль, — солгал Оливер, выручая друга из неловкой ситуации.

— А, — кивнул Тасман, хотя было видно, что он не поверил ни единому слову. Трактирщик заменил бокал на кувшин крепкого эля с пенистой шапкой. Лютиен взглянул на кувшин, затем на Оливера и понял, что отказываться не следует.

— Мне… нам понадобится комната, — заговорил Оливер. — Есть у тебя что-нибудь?

— Твоя обычная как раз свободна, — кислым тоном ответил Тасман.

Оливер широко улыбнулся — он любил свое старое жилье. Хафлинг полез в карман, — отсчитал нужное количество серебряных монет, затем хотел передать их бармену.

— Хотя я подозреваю, что она слегка нуждается в уборке, — добавил Тасман, потянувшись за монетами, но Оливер быстро отдернул руку.

— Цена та же, — решительно добавил Тасман.

— Но работа… — запротестовал было Оливер.

— …необходима, благодаря твоим собственным шалостям! — закончил фразу Тасман.

Оливер с минуту обдумывал его слова, затем кивнул, как будто не в силах опровергнуть логику трактирщика. Пожав плечами, он снова протянул руку с монетами, и Тасман забрал плату.

— Надо бы добавить по хорошей выпивке для меня и моего друга, — сказал Оливер, желая оставить последнее слово за собой.

— Это уже сделано, и выпивка перед вами, — согласился Тасман. Он забрал деньги и отошел в сторону.

Когда Оливер снова взглянул на Лютиена, он обнаружил, что молодой человек подозрительно рассматривает его. Хафлинг издал глубокий вздох.

— Мне приходилось бывать здесь раньше, — объяснил он.

— Это я уже понял, — ответил Лютиен.

Оливер опять вздохнул:

— Я прибыл сюда в конце весны на корабле из Гаскони, — начал он рассказ. Затем он поведал о «маленьком недоразумении» с некоторыми местными жителями и объяснил, что уехал на север всего несколько недель назад в поисках честной работы. Все это время Тасман стоял в стороне, вытирая стаканы, и с усмешкой слушал болтовню старого знакомого. Впрочем, Лютиен, который своими глазами видел, зачем Оливер, хафлинг с большой дороги, уехал на север, не нуждался в комментариях трактирщика. Он и без того понял, что Оливер опускает некоторые весьма важные детали и заполняет пробелы плодами собственного воображения.

Лютиен догадывался, что произошло на самом деле. Скорее всего, Оливеру пришлось бежать из города, спасаясь от каких-нибудь разъяренных купцов. И потому приятель охотно отправился на север, следуя за обозами. Чем лучше юноша узнавал хафлинга, тем быстрее таял романтический ореол, которым приятель старательно окутывал свои похождения. Лютиен не сомневался, что скоро ему удастся создать полное представление о его последнем пребывании в Монфоре. Не было никакой нужды нажимать на него сейчас.

Впрочем, юноша все равно не смог бы это сделать, потому что рассказ Оливера резко оборвался, когда мимо прошла статная женщина. У нее были большие груди, а платье с пышными оборками и низким вырезом только частично прикрывало их. Она тепло ответила на улыбку хафлинга.

— Ты, надеюсь, извинишь меня, — сказал Оливер Лютиену, не отрывая глаз от женщины, — но я должен найти место, чтобы согреть мои замерзшие губы. — Он соскользнул с высокого табурета, пустился бегом, догнал женщину в нескольких футах от бара и забрался на другое сиденье, чтобы оказаться на одном уровне с ней. Ну, не совсем на одном, поскольку глаза Оливера оказались как раз на уровне ее груди, но это обстоятельство совсем не беспокоило хафлинга.

— Дорогая леди, — изысканно начал он. — Лишь гордое сердце подсказывает слова моему неловкому языку. Конечно, вы самая прекрасная роза, с самыми большими… — Оливер сделал паузу, подыскивая слова и машинально делая жесты ладонями перед собственной грудью, — …шипами, — ему, наконец, удалось подыскать нужный эпитет, — которыми вы пронзили сердце хафлинга.

Тасман сдавленно хихикнул, да и Лютиену сцена показалась весьма забавной. Однако юноша с изумлением увидел, что женщина — раза в два больше Оливера — была искренне польщена и заинтересована.

— Перед ним ни одна не устоит, — заметил Тасман, и Лютиен услышал истинное восхищение в ворчливом голосе трактирщика. Он с иронией посмотрел на Тасмана, но тот задумчиво пояснил:

— Видишь ли, они таких никогда не видели.

Лютиен не «видел» и уж вовсе ничего не понимал. Оливер и женщина увлеклись беседой на какую-то явно занимавшую обоих тему. Юный Бедвир не имел опыта в общении с подобными женщинами. Он подумал о Кэтрин О'Хейл и вообразил, как она перевернула бы Оливера вверх ногами, держа за лодыжки, и несколько раз ударила головой об пол, решись он приблизиться к ней с подобными речами.

Но этой женщине, казалось, льстило внимание хафлинга, в какой бы форме оно ни выражалось и какими бы конечными мотивами ни было вызвано. За всю свою жизнь Лютиен ни разу еще не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Он продолжал думать о Кэтрин и обо всех своих друзьях. Ему хотелось оказаться в Дун Варне (не в первый и не в последний раз посетило его это желание), рядом со своими друзьями и братом — Лютиен запретил себе даже думать о том, что он может больше никогда не увидеть брата. Как он хотел, чтобы виконт Обри никогда не появлялся в его мире, полностью изменившемся с прибытием напыщенного вельможи.

Юноша повернулся к стойке и одним глотком выпил свой эль. Ощущая его неловкость, Тасман, который вовсе не был человеком бессердечным, наполнил кувшин снова и поставил его перед Лютиеном, затем отошел, прежде чем молодой человек успел либо отказаться, либо предложить оплату.

Лютиен принял угощение с благодарным кивком. Он повернулся на табурете, разглядывая толпу. Убийцы и воры, циклопы, нарывающиеся на драку, коренастые гномы, которые, казалось, были вполне готовы дать им отпор. Юноша еще не успел осознать своего движения, а рука уже скользнула к мечу.

Он ощутил, как кто-то легко коснулся его руки, и, резко повернувшись, увидел, что какая-то женщина подошла и оперлась о табурет, который освободил Оливер.

— Только что прибыл в Монфор? — спросила она.

Лютиен глотнул воздуха и кивнул. Он видел перед собой более дешевый вариант Авонезы. Женщина была сильно раскрашена и надушена, вырез на груди соблазнительно велик.

— И держу пари, с деньгами, — промурлыкала она и погладила Лютиена по руке, отчего молодой человек начал понимать ситуацию. Он внезапно почувствовал, что оказался в ловушке, но понятия не имел, как из нее выбраться, не выставив себя полным дураком.

Жужжание толпы прорезал вопль, сразу заставивший всех замолчать и повернуть головы в его сторону. Лютиену даже не надо было смотреть туда, чтобы понять, что Оливер как-то замешан в происходящем. Юноша спрыгнул со своего табурета и бросился мимо женщины прежде, чем та успела вновь повернуться к нему. Он протолкался через толпу и обнаружил Оливера, который стоял, выпрямившись во весь свой рост (рост хафлинга) перед огромным громилой с грязным лицом, одетым в мешковину, уличным бойцом с кастетом на руке. Парочка приятелей по бокам откровенно науськивала его. Женщина, за которой приударил Оливер, тоже стояла за спиной вора, рассматривая свои ногти и демонстрируя нарочитую обиду.

— Что, разве леди не имеет права решать сама? — небрежно осведомился Оливер. Лютиен был удивлен тем, что рапира хафлинга и его кинжал все еще мирно покоились в ножнах; если бы этот огромный и мускулистый мужчина прыгнул на него, чем мог обороняться маленький хафлинг?

— Она моя, — объявил громила и выплюнул комок какой-то жевательной травы на пол между широко расставленных ног Оливера. Хафлинг посмотрел на жвачку, потом снова на мужчину.

— Ты знаешь, что, попади ты мне на ногу, тебе бы пришлось почистить мой сапог, — заметил Оливер.

Лютиен потер рукой лицо, ошеломленный глупостью хафлинга, пораженный тем, что Оливер, против которого были как минимум трое, превосходящие его весом раз в десять, нарывался на такую невыгодную драку.

— Ты говоришь о ней так, как будто она — твоя лошадь, — спокойно продолжал Оливер. К изумлению Лютиена, хафлинг повернулся к женщине, которая стала причиной ссоры, и не обращал больше внимания на мужчину.

— Вы наверняка заслуживаете лучшего, чем этот олух, дорогая леди, — сообщил наглец, галантно взмахивая шляпой.

Нетрудно догадаться, что громила с ревом бросился вперед, но Оливер сделал движение первым, и не в сторону, а вперед. Он нанес быкообразному противнику удар головой прямо между ног, чем сразу охладил его пыл.

Неудачливый кавалер взвыл и прижал руки к низу живота.

— Похоже, ты больше не будешь думать о дамах, верно? — осведомился Оливер.

Несчастный застонал и рухнул на пол, а Оливер ловко отступил в сторону. Один из приятелей громилы, однако, уже приготовил кинжал. Оружие метнулось вперед, но было перехвачено прямо под головой Оливера мечом Лютиена и отброшено в сторону. Свободной рукой юноша нанес быстрый удар, прямо в нос, свалив его владельца на пол.

— Ox! — воскликнул Лютиен, потирая ободранные костяшки пальцев.

— Вы не знакомы с моим другом? — галантно осведомился Оливер у человека на полу.

Оставшийся приятель ринулся вперед, тоже с кинжалом, и Лютиен приготовил меч, считая, что уж этот бой — за ним, но Оливер прыгнул вперед, вооружившись рапирой и кинжалом.

Толпа попятилась; Лютиен заметил, что преторианские стражники смотрят на них с отнюдь не мимолетным интересом. Юноша понял, что если бы Оливер убил или серьезно ранил этого человека, его могли арестовать на месте.

Толпа громко ахнула, когда человек сделал выпад кинжалом, но Оливер легко уклонился, метнулся вбок и плашмя шлепнул его по заду рапирой. Упрямый громила сделал новый выпад, Оливер парировал его и снова наградил противника шлепком.

Мужчина, которого ударил Лютиен, стал подниматься, и юноша приготовился к прыжку, чтобы встретить его, но женщина, очарованная вниманием Оливера, успела первой. Она аккуратно сняла одну туфлю, ухитрившись сохранить на лице безмятежное выражение. Внезапно красотка принялась так энергично пинать мужчину босой ногой в лицо, что он снова упал на пол, извиваясь и пряча голову.

Это вызвало аплодисменты у зрителей.

Оливер прервал игру с громилой после нескольких пассов и перешел в нападение, его клинки танцевали, то со звоном перекрещиваясь, то со свистом рассекая воздух, притягивая взгляды, когда они скрещивались, и вызывая ропот, когда резали воздух. Шаг вперед и выпад скрестили клинок хафлинга с кинжалом человека. Оливер ловким движением вышиб оружие из руки противника.

Маленький храбрец отпрыгнул назад и опустил рапиру, переводя взгляд с ошеломленного громилы на валявшийся на полу кинжал.

— Довольно! — внезапно крикнул хафлинг, перекрывая шепот и вздохи толпы.

— Ты думаешь, что можешь добраться до оружия, — сказал Оливер противнику, глядя на него в упор. — Возможно, ты прав. — Хафлинг постучал рапирой по тулье своей шляпы. — Но я предупреждаю вас, сэр: в следующий раз я не только обезоружу вас, я лишу вас руки, и это не пустая угроза!

Противник взглянул на кинжал в последний раз, затем нырнул в толпу, разразившуюся хохотом. Оливер изящно поклонился и убрал свое оружие, осторожно пройдя мимо первого громилы, который все еще стонал и держался руками за поврежденное место.

Многие, особенно гномы, постарались пройти поблизости от Оливера, чтобы иметь возможность похлопать по спине храброго и веселого хафлинга. Победитель принимал эти знаки внимания с искренней улыбкой.

— Не успел вернуться — и уже затеял свару! — заметил Тасман, когда хафлинг и Лютиен вернулись на свои места за стойкой. Однако юноше показалось, что на самом деле трактирщик не сердится.

— Но, сэр, — отвечал Оливер с обиженным видом, — речь шла о репутации леди.

— Да… — согласился Тасман. — Леди с большими… шипами!

— О! — драматично воскликнул хафлинг. — Не смей оскорблять мои возвышенные чувства!

Оливер поймал взгляд Лютиена, сидевшего с открытым ртом в полном изумлении от происходящего, и захохотал снова.

— Ты научишься, — заметил Оливер. Лютиен не мог сказать наверняка, было это обещанием или угрозой.

14. ПЕРВАЯ РАБОТА

Лютиен думал, что «Крошечный Альков» — самое нелепое название для улицы, какое он когда-либо слышал. Но когда Оливер провел его по узким улочкам с ветхими деревянными строениями, повернул за угол и сообщил, что вот они и дома, Лютиен подумал, что улочку неспроста назвали так странно. Крошечный Альков был скорее переулком, чем улицей, не более восьми футов в ширину, и утопал в тени высоких зданий, главные двери которых находились с другой стороны.

Они прошли сквозь мрак безлунной ночи, осторожно переступая через тела пьяных, что не сумели добраться до собственных дверей. Возможно, впрочем, что у них просто не было дверей, которые они могли бы назвать своими. Единственный уличный фонарь горел в переулке над сломанными перилами и выщербленными ступенями, ведущими к обитой железом двери. Когда они проходили мимо, Лютиен заметил огни, мерцавшие внутри, и согнутые тени людей, двигавшихся там.

— Гильдия воров, — шепотом объяснил Оливер.

— А ты входил в нее? — Лютиен считал свой вопрос абсолютно резонным, но взгляд, который бросил на него Оливер, показал, что хафлинг совершенно не разделяет его чувства.

— Я? — высокомерно переспросил Оливер, усмехнулся и пошел дальше, из-под света фонаря в ночную тьму.

Лютиен поравнялся с ним, перейдя переулок четырьмя домами дальше, на верхней ступеньке еще одной идущей вниз каменной лестницы, которая заканчивалась узкой, но длинной площадкой и деревянной дверью. Оливер надолго остановился, внимательно изучая дом и поглаживая аккуратно подстриженную бородку.

— Здесь я и жил, — прошептал он.

Лютиен не ответил, обеспокоенный странным поведением друга. Оливер медлил, казалось, он чего-то боится.

— Нам нельзя спускаться вниз, — наконец объявил хафлинг.

— Что, нужно научиться чувствовать такие вещи? — спросил Лютиен, на что Оливер только улыбнулся и сделал шаг назад, снова поднявшись на уровень улицы. Здесь хафлинг резко остановился и щелкнул пальцами, затем повернулся и метнул свой кинжал вниз по ступеням. Тот с громким стуком вонзился в дверь и задрожал.

Лютиен открыл рот, чтобы спросить хафлинга, что это он делает, но его остановило какое-то звяканье, звук трущихся друг о друга камней и внезапное шипение. Он опять повернулся к двери, затем отпрыгнул назад, к Оливеру, когда стрелы стали рикошетом отлетать от каменных ступеней. Площадка вспыхнула жарким пламенем, а когда юноша с недоверием уставился вниз, большой камень выскользнул откуда-то сверху дверного проема и упал в пламя.

Пламя исчезло настолько внезапно, словно великан перегнулся через перила лестницы и задул свечу.

— Вот теперь мы можем спускаться, — сказал Оливер, заложив пальцы за широкий ремень, — но смотри, куда ступаешь. Стрелы могли быть отравлены.

— Кто-то не очень любит тебя, — заметил ошеломленный Лютиен, медленно следуя за хафлингом.

Оливер ухватился за рукоятку клинка и резко дернул, но не сумел вытащить его из двери.

— Это только потому, что они не знают, какой я обаятельный мужчина, — объяснил хафлинг. Он стоял прямо, уперев руки в бока, и смотрел на клинок так, словно тот был упрямым врагом.

— Очень плохо, что твой кинжал не с тобой, — язвительно заметил Лютиен, стоя позади него. — Тогда бы ты мог разоружить дверь.

Оливер неодобрительно взглянул на друга. Лютиен потянулся над головой хафлинга, чтобы выдернуть застрявший кинжал, но хафлинг шлепнул его по руке. Прежде чем Лютиен успел возразить, Оливер подпрыгнул, ухватился за рукоятку кинжала обеими руками и уперся ногами в дверь по обе стороны от рукоятки.

Рывком вытащив кинжал, Оливер и его огромная шляпа полетели назад. Хафлинг сделал обратный кувырок, легко приземлившись на ноги, одним движением поймал шляпу и вложил кинжал в ножны.

— Да, у меня действительно полно обаяния, — вновь объявил он, весьма довольный собой, и Лютиен, хотя и не собирался говорить это Оливеру, мысленно с ним согласился.

Хафлинг поклонился и указал рукой на дверь, предлагая юноше пройти первым. Юный Бедвир чуть не поймался на эту уловку, отвесив такой же поклон и шагнув к двери. Он потянулся к ручке, затем выпрямился и оглянулся на Оливера.

— Это был твой дом, — сказал он и отступил в сторону.

Оливер откинул назад плащ и храбро шагнул мимо Лютиена. Глубоко вздохнув, он резко распахнул дверь. Запах сажи неприятно ударил в нос, и хотя света почти не было, они сумели разглядеть, что дверь изнутри почернела. Оливер помедлил и сделал осторожный шаг через порог, затем быстро отдернул ногу.

Маятник с двойным лезвием просвистел мимо, прямо перед его носом. Поддерживающая маятник балка заскрипела, он еще несколько раз качнулся туда-сюда и наконец остановился в вертикальном положении точно по центру двери.

— Кто-то тебя действительно сильно не любит, — опять сказал Лютиен.

— Вовсе нет, — быстро ответил Оливер и проказливо улыбнулся юноше, — это была моя собственнаяловушка! — Оливер приподнял шляпу и бодро прошел мимо маятника.

Лютиен улыбнулся и пошел вслед за ним, но остановился, когда осознал скрытый смысл игры Оливера. Компаньон предложил ему пройти первым, но ведь хафлинг явно знал о маятнике-ловушке! Бурча что-то себе под нос и выверяя каждый шаг, Лютиен вошел в дом.

Оливер находился где-то слева, суетясь над масляной лампой. Хафлинг добавил масла и наконец сумел зажечь ее, хотя стекло в ней отсутствовало, а корпус погнулся и обгорел.

Казалось, некий смерч пронесся по обители хафлинга, превращая ее в руины. Вся мебель была переломана, ковры выгорели и превратились в клочья ничего не стоящих лохмотьев. В застоявшемся воздухе пахло дымом, хотя огонь давно погас.

— Волшебный огненный шар, — буднично заметил Оливер, — или эльфийское вино.

— Вино?

— Бутылка мощных горючих материалов, — объяснил хафлинг, пинком отбрасывая в сторону остатки того, что явно когда-то было креслом. — Затыкается подожженной тряпкой. Очень эффективно.

Юноша поразился тому, как легко Оливер воспринимает разрушение. Хотя искореженная лампа давала мало света, Лютиену было ясно, что содержимое дома не сохранилось. А оно, по всей вероятности, было весьма ценным.

— Сегодня ночью нам спать не придется, — заметил Оливер. Он открыл одну из седельных сумок и достал оттуда самую простую и недорогую одежду.

— Ты собираешься начинать уборку прямо сейчас? — спросил Лютиен.

— Я не люблю спать на улице, — будничным тоном объяснил хафлинг. — Впрочем, ночевать на помойке мне тоже не слишком нравится.

И они принялись за работу.

Им пришлось усердно трудиться два дня, прежде чем удалось избавиться от мусора и обломков. Друзья время от времени выходили в «Гнэльф», чтобы поесть, и в конюшни, чтобы проведать своих лошадей. Каждый раз, возвращаясь, они замечали группки любопытных беспризорников, грязных и голодных детей, которые болтались рядом с их домом и даже прямо в нем. От внимания Лютиена не ускользнул тот факт, что Оливер обычно раздавал им добрую половину еды, принесенной с собой.

На второй день Тасман предложил им принять ванну, в чем они сильно нуждались. Затем друзья снова переоделись в лучшие одежды и отправились в то место, которое теперь по праву могли назвать своим домом.

Их приветствовали голые стены и грубый деревянный пол. Оливер приобрел только новую лампу, да еще они принесли из конюшни свои постели.

— Завтра вечером мы начинаем заниматься меблировкой дома, — заявил хафлинг, укладываясь спать.

— А сколько у нас денег? — спросил Лютиен, заметив, что кошелек Оливера значительно похудел.

— Немного, — признался хафлинг, — поэтому мы и должны начать завтра вечером.

Тогда Лютиен понял и отнюдь не пришел в восторг от подобной идеи. Оливер вовсе не планировал покупать что-то. Они должны были с самого начала жить воровской жизнью.

— Я давно планировал побывать в гостях у одного купчика, — сказал хафлинг. — Еще до того, как события заставили меня выйти на большую дорогу. Охрана у него осталась прежней, и он вряд ли сообразил припрятать все ценное.

Лютиен по-прежнему хмурился.

Оливер остановился и взглянул на друга, затем на губах хафлинга появилась невеселая улыбка.

— Такая жизнь тебе не нравится, — полувопросительно сказал он. — Ты не считаешь воровство благородной профессией?

Вопрос казался смехотворным.

— Что ты знаешь о законах? — спросил Оливер.

Лютиен пожал плечами. Ответ казался очевидным, по крайней мере в том, что касалось воровства.

— Присваивать собственность другого человека — противозаконно, — ответил он.

— Ага! — воскликнул хафлинг. — Вот тут-то ты и не прав. Иногда присвоение чужой собственности противозаконно. А иногда это называется деловым предприятием.

— А то, что ты делаешь, — это, конечно, именно «деловое предприятие»? — с иронией осведомился юный Бедвир.

Оливер расхохотался.

— Деловыми предприятиями занимаются купчики, а то, что делаю я, — это исполнение законов. Не путай закон с юриспруденцией, — добавил Оливер, — во всяком случае, при короле Гринспэрроу.

С этими словами хафлинг завернулся в одеяло, закончив разговор. Лютиен еще некоторое время не мог заснуть, обдумывая его слова, но на душе у него было тяжело.

* * *

Они пробирались по крышам великолепных домов в верхней части Монфора. Лютиен облачился в свой новый плащ, а на Оливере был облегающий, эластичный черный костюм и подаренная ему Бринд Амором упряжь, скрытая под фиолетовой накидкой. Циклопы, в основном преторианские стражники, патрулировали каждую улицу, парочка даже торчала на крыше, но Оливер хорошо знал район и спокойно вел Лютиена за собой.

Они подошли к невысокому, примерно по пояс парапету, находившемуся на высоте трех этажей. Оливер насмешливо улыбнулся, заглянул через него, затем обернулся к товарищу и кивнул.

Лютиен чувствовал себя очень уязвимым, как ребенок, связавшийся с плохой компанией. Он нервно оглянулся и повыше натянул на плечи свою алую накидку.

Оливер вытащил маленький сморщенный шар и тонкую веревку из крайнего мешочка своей перевязи, затем швырнул необычную липучку в парапет на крыше и туго натянул веревку.

— Приободрись, друг мой, — прошептал Оливер, — сегодня ты стал учеником настоящего мастера.

Хафлинг стал спускаться, беззвучно скользя по веревке. Лютиен наблюдал, как приятель остановился перед окном, открыл другой мешочек и вытащил из него какой-то маленький инструмент, который молодой человек не мог разглядеть. Он, однако, быстро понял, что это такое, когда Оливер приложил его к окну и вырезал широкий круг, аккуратно выдавив стекло. Быстро оглянувшись, хафлинг исчез в комнате.

Как только веревка появилась снова, Лютиен перебрался через выступ и легко спустился к Оливеру.

Хафлинг держал маленькую лампу, дававшую необычайно узкий луч света. Глаза начинающего взломщика расширились, когда Оливер обвел этим лучом комнату. Хотя отец Лютиена был эрлом и весьма зажиточным по меркам Бедвидрина человеком, юноша никогда не видел такой коллекции. На всех стенах висели искусно выполненные гобелены, пол покрывали толстые ковры, и куда ни посмотришь — вазы, статуэтки, декоративное оружие и даже рыцарские доспехи.

Оливер поставил лампу на единственный предмет мебели — огромный дубовый письменный стол — и потер пухлые руки. Он начал осмотр, показывая жестами, какие вещи являлись самыми ценными. Искусство взломщика, как предварительно объяснял Оливер, состояло в том, чтобы знать, что стоит брать — как по цене, так и по размеру. Нельзя же бегать по улицам Монфора с охапкой награбленного добра!

Спустя несколько минут взгляд Оливера остановился на прекрасной вазе из синего фарфора с золотым ободком. Он взглянул на Лютиена, кивнул и замер на месте.

Сперва юноша ничего не понял, но затем он тоже услышал тяжелые шаги за дверью.

Друзья бросились к окну, и тут Лютиен неосторожно наступил на кусок стекла, который Оливер отложил в сторону. Оба сжались от громкого хруста и нервно оглянулись на дверь. Все еще держа вазу под мышкой, Оливер схватился за веревку и качнулся в сторону от окна.

У Лютиена уже не оставалось времени. Он взглянул на дверь и увидел, что ручка поворачивается, — и только тогда вспомнил, что лампа по-прежнему стоит на столе! Молодой человек метнулся через всю комнату и задул пламя, затем прижался к стене и замер, когда два циклопа вошли в комнату.

Они подозрительно принюхались, настороженно оглядываясь вокруг. К счастью, у них была с собой лампа, и Лютиен надеялся, что твари не учуют запаха от фитиля погашенного светильника. Один из циклопов даже уселся на стол в двух футах от Лютиена.

Юноша, сдерживая дыхание, положил руку на рукоять своего покоящегося в ножнах меча и чуть не вытащил его, когда циклоп повернулся к нему.

Однако злобный страж ничего не заметил, хоть и посмотрел прямо на Лютиена.

— А мне нравятся картины, рисующие победы циклопов! — с гоготом обратился одноглазый к своему приятелю, и юноша понял, что стоит прямо перед гобеленом, изображающим подобную сцену. Но хотя циклоп продолжал пялиться прямо на него, он явно не замечал никаких несоответствий в картине.

— Пойдем, — секунду спустя решительно произнес другой циклоп. — Здесь никого нет. Тебе показалось.

Стражник, сидящий за столом, пожал плечами и поднялся. Он повернулся к выходу, но внезапно остановился.

Глядя из-под капюшона, Лютиен понял, что, по несчастному стечению обстоятельств, циклоп заметил разбитое стекло. Он сильно хлопнул своего напарника по плечу, и они вместе подбежали к окну.

— Крыша! — закричал один из них, высовываясь из окна и глядя вверх.

Лютиен снова потянулся к мечу, но его инстинкт подсказал отступить и воздержаться от битвы любой ценой.

Циклопы выбежали из комнаты, а Лютиен бросился к окну — и там был встречен Оливером, который вернулся назад. Он три раза дернул за веревку и вытянул волшебную липучку. Хафлинг начал укреплять ее на подоконнике, чтобы они могли соскользнуть вниз, на улицу, но звук приближающихся шагов остановил его.

— Нет времени, — заметил Лютиен, хватая приятеля за руку.

— А я так не люблю драться, — сокрушенно покачал головой хафлинг.

Лютиен отодвинулся к стене, потянув за собой Оливера. Он плотно прижался спиной к гобелену и распахнул накидку, показывая, что его маленький друг должен спрятаться под ней. У Оливера не оставалось иного выбора, так как дверь начала открываться.

Лютиен наблюдал из-под капюшона, а Оливер приник к крошечной щелочке между полами плаща. Жилистый мужчина в ночной рубашке и колпаке, явно купец, и с ним еще несколько циклопов, все с фонарями, ворвались в комнату.

— Проклятье! — рявкнул хозяин, оглядевшись и увидев лампу на столе, разбитое окно и пустую подставку из-под вазы. Он сразу же подошел к столу, сунул ключ в скважину верхнего ящика, выдвинул его и издал облегченный вздох.

— Ну, — сказал он изменившимся тоном, — по крайней мере, украдена только та дешевая ваза.

Лютиен с иронией посмотрел вниз, и хафлинг, поймав его взгляд, пожал плечами.

— Они не взяли статуэтку, — с явным облегчением продолжал купец, глядя на маленькую фигурку человека с крыльями, стоявшую на столе. Он запустил руку в ящик стола, и друзья услышали позвякивание драгоценностей. — Или вот это. — Купец закрыл ящик и запер его. — Обыщите весь квартал, — приказал купец циклопам, — и сообщите о случае воровства городской страже. — Он взглянул через плечо и нахмурился; и Лютиен, и Оливер затаили дыхание, думая, что их заметили. — И проследите, чтобы на окна установили решетки! — рявкнул хозяин.

Затем он вышел, забрав с собой циклопов, и даже заслужил немалую благодарность друзей, заперев за собой дверь.

Оливер выбрался из-под накидки, потирая загребущие руки. Он пошел прямо к столу — купец услужливо оставил лампу на месте.

— Но ящик заперт! — прошептал Лютиен, подходя к столу вслед за хафлингом. Тем временем Оливер колдовал над другим мешочком из своей перевязи. Он вытащил несколько инструментов и разложил их на столе.

— Ты был не прав! Ты тоже можешь ошибаться! — объявил он минутой позже, гордо взглянув на юношу, и выдвинул ящик. Груда драгоценностей ожидала их: ожерелья из редкостных камней, браслеты и несколько золотых колец. Оливер в мгновение ока опустошил ящик, сложив его содержимое в маленький мешочек, который он достал из другого отделения своей невероятной перевязи. Хафлинг в самом деле начал осознавать ценность даров Бринд Амора.

— Бери-ка статуэтку, — сказал он Лютиену, а сам прошелся по комнате и аккуратно водворил вазу на прежнее место.

Они прождали у окна полночи, пока шум суетящихся в квартале циклопов не замер окончательно. Тогда Лютиен снова забросил липучку на крышу, и друзья отправились восвояси.

Благодаря тусклому свету лампы друзья не заметили самого существенного следа, который остался после них. Купец вернулся на следующий день и обнаружил, что самые ценные вещи пропали. В ярости он схватил вазу, которую вернул Оливер, и с воплем швырнул ее через всю комнату, явно намереваясь разбить о стену за письменным столом. Внезапно он замолчал и с любопытством уставился на тень на стене.

На гобелене, возле которого Лютиен прятался от циклопов, неясно вырисовывался силуэт человека в накидке — алая тень несмываемо легла поверх сцен, запечатленных на драгоценном изделии. Никакая стирка не могла удалить ее. Волшебник, которого позднее нанял купец, только беспомощно таращился на загадочный силуэт, прекратив бесплодные попытки убрать его.

Алая тень сохранилась навечно.

15. ПИСЬМО

Лютиен сидел, откинувшись на спинку удобного кресла, его голые ступни утопали в густом ворсе дорогого ковра. Он выгнул плечи и широко зевнул. Они с Оливером вернулись только перед рассветом с их третьей за эту неделю экспедиции в квартал купцов, и молодой человек не выспался, разбуженный громоподобным храпом своего миниатюрного друга. Лютиен, однако, отомстил ему, сунув босую ногу Оливера в ведро с холодной водой. Его следующий зевок превратился в улыбку, когда он вспомнил виртуозные ругательства хафлинга.

Сейчас Лютиен остался в доме один. Оливер отправился искать покупателя для вазы, которую они добыли три дня назад. Эту прекрасную темно-синюю с золотыми крапинками вазу Оливер сперва хотел оставить дома. Но Лютиен отговорил его, напомнив о надвигавшейся зиме и о том, что им понадобится много припасов, чтобы пережить ее с удобствами.

С удобствами. Это слово странно прозвучало в мыслях самого Лютиена. Юноша прожил в Монфоре чуть больше трех недель, и поначалу, кроме Ривердансера, у него ничего не было. Лютиен очутился в выгоревшей дыре, которую только Оливер, с его неистощимой жизнерадостностью, мог назвать своим домом. На самом деле, нанюхавшись сажи в первые два дня, Лютиен серьезно раздумывал о том, можно ли жить здесь — да и вообще в Монфоре. Теперь, оглядывая гобелены на стенах, толстые ковры на полу, дубовый письменный стол и другую красивую мебель, Лютиен с трудом верил, что это тот же самый дом.

Они славно поработали, избавляя купцов от лишнего имущества. Здесь находились результаты их набегов, либо взятые непосредственно на месте, либо приобретенные в результате торговли со многими перекупщиками краденого, которые частенько появлялись в Крошечном Алькове.

Улыбка Лютиена сменилась хмурой гримасой. Пока он рассматривал дела в свете настоящего или недавнего прошлого, он мог сохранять неплохое расположение духа, но мысли юного и благородного Бедвира неизменно возвращались в более отдаленное прошлое или убегали далеко вперед. Он прекрасно себя чувствовал среди предметов роскоши, добытых им вместе с Оливером, но стыдился способа, которым они приобретались. Все же он оставался Лютиеном Бедвиром, сыном Эрла Бедвидрина и героем арены.

«Нет, — подумал юноша. — Теперь я просто Лютиен, вор в алой накидке».

Лютиен вздохнул и вернулся мыслями во времена своей невинной юности. Он тосковал по тем дням, когда самой большой проблемой для него была дыра в рыбацких сетях. Тогда будущее казалось вполне определенным.

Сейчас Лютиен не мог выносить даже мыслей о будущем. Убьют ли его в доме какого-нибудь купца? Или воровской гильдии, расположенной по другую сторону переулка, надоест терпеть их проделки, а ее главари позавидуют двум независимым грабителям? Придется ли им с Оливером срочно уносить ноги из Монфора, страдая от голода и холода суровой зимой? Оливер согласился продать вазу только потому, что было необходимо сделать кое-какие запасы на зиму, и Лютиен знал, что многие закупленные хафлингом припасы предназначены для жизни на большой дороге. Просто так, на всякий случай.

Прилив энергии поднял встревоженного молодого человека из его кресла. Он перешел маленькую комнату, сел за дубовый письменный стол и развернул пергамент.

«Гахризу, Эрлу Бедвидрина», — прочел Лютиен написанную им самим фразу. Затем он осторожно вынул из верхнего ящика стола перо и чернильницу.

«Дорогой отец», — начал юноша. Он саркастически улыбнулся при мысли о том, что за несколько секунд удвоил уже написанное на пергаменте. Он начал письмо десять дней назад, если адрес можно было назвать началом. И теперь, как и тогда, Лютиен откинулся на стуле и устремил невидящий взгляд в пространство.

«Что я могу сказать Гахризу, — размышлял юноша. — Что я — вор?»

Лютиен издал громкий вздох и решительно окунул перо в чернильницу.

«Я в Монфоре. Я подружился с великолепным парнем, гасконцем по имени Оливер де Берроуз».

Молодой человек помедлил и опять хмыкнул, думая, что одно описание Оливера могло бы занять четыре страницы. Он взглянул на маленький пузырек рядом с пергаментом и усомнился, хватит ли у него на это чернил.

«На самом деле я не знаю, зачем пишу это. Похоже, что нам с тобой нечего сказать друг другу. Я только хотел сообщить, что я здоров и дела мои идут хорошо». Лютиен осторожно подул на пергамент, чтобы высушить чернила. Последняя строчка была правдивой, юноше очень хотелось успокоить отца. Он опять улыбнулся, а потом нахмурился.

«Или, возможно, не все хорошо, — продолжил Лютиен. — Я встревожен, отец, тем, что я увидел и что я узнал. Почему мы живем во лжи? Почему мы должны быть верны королю-захватчику и его псам-циклопам?»

Лютиен опять остановился. Он не хотел писать о политике, в которой мало что понимал, несмотря на уроки Бринда Амора. И когда его перо опять опустилось на пергамент, юный Бедвир рассказал о том, в чем успел неплохо разобраться.

«Вы бы видели детей Монфора. Они роются в канавах, выискивая объедки, вместе с крысами, в то время как богатые купцы становятся еще богаче трудами их разоренных родителей.

Я вор, отец. Я — вор!»

Лютиен уронил перо на стол и недоверчиво уставился на пергамент. Он не собирался открывать Гахризу правду. Конечно нет! Это вышло само по себе, как результат его растущего гнева. Юноша схватил пергамент и хотел скомкать его. Но внезапно остановился и снова разгладил лист, глядя на последние слова: «Я — вор!»

Юному Бедвиру показалось, что он заглянул в чистое и честное зеркало собственной души. Однако увиденное не сломило его. Упрямо, против воли он поднял перо, опять разгладил пергамен и продолжил.

«Я знаю, что в стране процветает ужасающая несправедливость. Мой друг Бринд Амор назвал это болезнью, и это вполне правильное описание, потому что роза, которой когда-то был Эриадор, умирает на наших глазах. Я не знаю, виноваты ли в этом король Гринспэрроу и его герцоги, но я всем сердцем чувствую, что любой, кто возьмет себе в союзники циклопов, предпочтет розе заразу.

Эта зараза, эта чума находится за внутренней стеной Монфора, и туда я иду под покровом тьмы, чтобы забрать в отместку то немногое, что вмещается в мои карманы.

Я омочил свой клинок в крови циклопов, но я боюсь, что чума проникла глубоко. Я боюсь за Эриадор. Я страшусь за детей».

Лютиен опять откинулся назад и долго смотрел на эти слова. Он ощущал пустоту в груди, общее отчаяние, «…в отместку то немногое, что вмещается в мои карманы», — прочитал он вслух, и для Лютиена Бедвира, который считал, что мир должен быть иным, это действительно показалось жалкими крохами.

Юноша бросил перо на стол и поднялся на ноги. Затем почти машинально торопливо окунул кончик пера в чернильницу и толстой линией зачеркнул заголовок письма.

— Будь ты проклят, Гахриз, — прошептал он, и эти слова больно ужалили его, невольно увлажнив карие глаза.

Лютиен уже крепко спал в удобном кресле, когда вернулся Оливер. Хафлинг весело влетел внутрь, у его пояса позвякивал кошель с золотыми монетами. Он удачно сбыл вазу и теперь был занят мыслями о том, сколько существует прекрасных способов получить удовольствие от добычи.

Он двинулся к Лютиену, собираясь разбудить молодого человека, чтобы они успели на рынок раньше, чем все лучшие товары будут раскуплены или украдены, но заметил развернутый пергамент и подошел к столу.

Улыбка Оливера исчезла, когда он прочитал мрачные слова, и взгляд, который он бросил в сторону Лютиена, был откровенно сочувственным.

Хафлинг остановился над спящим беспокойным сном молодым человеком, снова выдавил улыбку и разбудил Лютиена, позвонив монетами прямо у того над головой.

— Открывай свои заспанные глаза, — бодро заявил Оливер. — Солнце уже высоко, и рынок ждет.

Лютиен застонал и попытался отвернуться, но Оливер схватил его за плечо и с силой, удивительной для такого маленького человека, снова развернул его к себе.

— Пожалуйста, пойдем, мой-не-слишком-жизнерадостный друг! — попросил Оливер. — Северный ветер уже несет укусы зимы, а нам еще надо столько купить! Мне понадобится еще как минимум дюжина теплых плащей, чтобы одеться надлежащим образом!

Лютиен поднял отяжелевшие веки. «Еще дюжина плащей? О чем он?»

— Я говорю, дюжина! — повторил хафлинг. — Чтобы я мог спокойно выбрать из них тот, который наилучшим образом будет соответствовать моей репутации. Остальные — тьфу! — Он изобразил высокомерный плевок. — Я просто выброшу на улицу.

Лицо Лютиена сморщилось в недоумении. Зачем выбрасывать вполне хорошие теплые плащи на улицу?

— Пошли, пошли, — болтал хафлинг, не закрывая рта и направляясь к двери. — Мы должны попасть на рынок раньше, чем эти испорченные дети разворуют все товары!

«Дети»! Выбросит на улицу плащи, как же! Оливер выбросит их туда, где эти самые дети, на которых он часто жаловался, смогут эти плащи подобрать. Ну конечно, они ведь примерно одного роста! Лютиен получил ответ на свой вопрос, и восхищение тайной щедростью Оливера придало юноше сил.

Новые задачи, возникшие перед хафлингом, прояснились, когда они отправились в центральный район нижней части Монфора, на широкую рыночную площадь, окруженную киосками и крытыми палатками. Там зарабатывало на хлеб множество уличных артистов. Некоторые пели, другие играли на каких-то экзотических инструментах, жонглировали или показывали акробатические представления. Лютиен не отнимал руки от кошелька, когда они с Оливером проходили поблизости от этих людей, — первый урок, который преподал ему хафлинг, заключался в том, что почти все эти артисты использовали представления для прикрытия истинной профессии.

В этот ясный день рынок казался необычайно шумным. Большой торговый караван, последний крупный караван в этом году, прибыл прошлой ночью, проделав путь от Эйвона через Мальпьюсантову стену и вокруг северных отрогов Айрон Кросса. Большинство товаров прибыло через Порт-Чарлей, на западе, но так как в проливах хозяйничали брандуинские пираты, самые большие и богатые караваны южных купцов иногда предпочитали более длинную, но безопасную окольную дорогу.

Двое друзей какое-то время просто болтались в толпе. Оливер задержался, чтобы купить огромный кулек леденцов, затем снова остановился у киоска с одеждой, любуясь плащами на меху. Хафлинг попытался торговаться по поводу одного из плащей, предлагал половину запрашиваемой цены, но купец только нахмурился и отказался сбавлять цену. Торговля продолжалась несколько минут, после чего Оливер, вскинув обе руки, обозвал купца варваром и быстро отошел.

— Но цена была справедливой, — заметил Лютиен, догоняя своего ярко разодетого товарища.

— Он не хотел сбавлять, — кисло ответил Оливер.

— Но цена уже была вполне приемлемой, — настаивал Лютиен.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал Оливер, оглядываясь на киоск. — Варвар!

Лютиен хотел ответить, но передумал. Его опыт поведения на рынке был весьма ограниченным, но он уже знал, что большинство товаров можно купить за половину или хотя бы три четверти от явно раздутой первоначальной цены. Это была игра, в которую играли купцы и покупатели; торговаться, как понял Лютиен, и тем, и другим нравилось потому, что обе стороны считали, что они надули противоположную.

При следующей остановке, опять у продавца одежды, Оливер и купец принялись яростно торговаться из-за одежды, ничем не отличавшейся от той, мимо которой только что прошел хафлинг. Они пришли к соглашению, и Оливер вручил деньги — на целых пять серебряных монет больше, чем стоил предыдущий плащ. Лютиен собрался было указать на это Оливеру, когда они отошли с покупкой, но, увидев самодовольную улыбку хафлинга, решил, что это не имеет смысла.

И так прошло утро: они покупали, торговались, смотрели на уличных артистов, швыряли пригоршни леденцов детям, бегающим в толпе. На самом деле это было ничем не примечательное утро, но оно подняло ослабевший дух Лютиена и заставило его почувствовать, что он, наконец, делает хоть крошечное, но доброе дело.

К тому времени как они собрались уходить с рынка, Лютиену пришлось взвалить на плечи огромный мешок. Оливер шел сбоку, охраняя его, когда они проталкивались сквозь толпу, опасаясь воров, которые специализировались на срезании кошельков и вспарывании таких вот тюков. Хафлинг повернул голову, уставившись на одного подозрительного типа. Засмотревшись, он влетел головой прямо в мешок Лютиена. Оливер отпрыгнул назад и покачал головой, затем наклонился, чтобы подобрать упавшую шляпу. Воришка, за которым он наблюдал, открыто загоготал, и Оливер решил, что ему бы следовало догнать нахала и написать ножом свое имя на его грязной куртке.

— Ты, глупый мальчишка! — рявкнул рассерженный хафлинг Лютиену. — Ты должен предупреждать меня, когда собираешься остановиться! — Оливер выбил шляпу о собственное бедро и продолжал ругаться, пока наконец не осознал, что Лютиен даже не слушает его.

Глаза юного Бедвира были устремлены куда-то вдаль. Оливер уже собирался спросить, что такого захватывающего можно увидеть на обыкновенном рынке, но, проследив за немигающим взглядом Лютиена, хафлинг с легкостью догадался, в чем дело. Миниатюрная, изящная женщина была прекрасна — ее красоту не смогли скрыть даже простые изношенные одежды. Она шла, наклонив голову, ее длинные и густые волосы цвета спелой пшеницы каскадом спадали на плечи. Оливеру показалось, что среди блестящих прядей мелькнул кончик заостренного ушка. В огромных блестящих ярко-зеленых глазах читалась внутренняя сила, которая противоречила ее явно низкому социальному положению. Она шла впереди купеческой процессии. Позади выступал ее хозяин, острыми чертами лица напоминавший старого стервятника.

Оливер шагнул к своему другу и сильно толкнул его в бок.

Лютиен никак не среагировал, и Оливер вздохнул, понимая, что юноша поражен в самое сердце.

— Она рабыня, — заметил Оливер, пытаясь привлечь внимание Лютиена. — Вероятно, полуэльфийского происхождения. И этот купчик не продаст тебе ее даже за все золото Эриадора.

— Рабыня? — повторил Лютиен, обращая на Оливера изумленный взгляд, словно тот заговорил на незнакомом языке. Хафлинг кивнул.

— Теперь забудь о ней, — посоветовал он.

Лютиен обернулся и увидел, что женщина и ее спутники исчезли в толпе.

— Забудь ее, — снова сказал Оливер, но Лютиен сомневался, что это возможно.

Друзья вернулись домой и сложили купленные вещи, а затем по настоянию Оливера отправились в «Гнэльф». Мысли Лютиена вновь и вновь возвращались к женщине. Даже когда приятели уселись на привычное место у стойки трактира, он не смог выкинуть из головы неизвестную красавицу.

Лютиен вспомнил Кэтрин, свою юношескую любовь. «Юношеская любовь», — тихо пробормотал он, заметив, как странно прозвучала эта фраза. Он был с Кэтрин О'Хейл всего несколько недель назад, но та жизнь, то невинное существование в Бедвидрине казалось ему теперь таким далеким, другой жизнью в другом мире, сладким сном, полузабытым перед лицом суровой реальности.

— А как же Кэтрин? — думал он. Конечно, она ему нравилась, может быть, он даже любил ее. Но эта любовь не воспламеняла его, не заставляла сердце биться быстрее, как это произошло от одного мимолетного взгляда на прекрасную рабыню. Юноша не знал, однако, действительно ли он с первого взгляда страстно влюбился в неизвестную красавицу. Может, все дело в изменениях, произошедших за последнее время в его жизни? Или потому, что теперь он постоянно ходит по краю пропасти и сама эта жизнь находится под угрозой ежеминутно? Возможно, это всего лишь наваждение? И если бы Кэтрин в этот момент вошла в «Гнэльф» — что бы он почувствовал?

Юноша не знал ответа на все эти вопросы, да, честно говоря, и не хотел знать. Вновь перед мысленным взором возник образ прекрасной незнакомки, ее пышные золотистые кудри и ярко-зеленые огромные глаза.

Постепенно образ потускнел, и Лютиен снова стал замечать окружающее.

— Многие из потомков эльфов содержатся в положении рабов, — говорил ему Оливер, — особенно полукровки.

Лютиен бросил яростный взгляд на хафлинга, как будто Оливер оскорбил его любовь.

— Полукровки, — твердо повторил хафлинг, — наполовину эльфы, наполовину люди. Их не так мало.

— И их содержат как рабов? — резко спросил Лютиен. Оливер пожал плечами.

— Чистокровные волшебнорожденные не очень высокого мнения о них, люди — тоже. Но если ты собираешься лить слезы о судьбах какого-нибудь племени, мой наивный юный друг, тогда поплачь о гномах. Они, а вовсе не эльфы или полуэльфы стоят ниже всех в иерархии Эйвона.

— А как насчет хафлингов? — язвительно поинтересовался Лютиен. — Где их место в этой картине?

Оливер запустил пальцы в длинные кудрявые каштановые волосы на затылке:

— Там, где они сами захотят, конечно, — сказал он, щелкнув пальцами перед носом Лютиена, затем позвал Тасмана, чтобы тот наполнил пустой кувшин.

Юноша оставил спор, и его мысли опять вернулись к женщине и к рабству как таковому. В Бедвидрине не было рабов — по крайней мере, Лютиен ничего об этом не знал. Ко всем расам там относились мирно и дружелюбно — если не считать циклопов. А теперь, после указов, полученных из Карлайла, даже одноглазых нельзя было не пустить на остров. Правда, нельзя сказать, что циклопов с восторгом встречали в каждом доме, — известно, что даже владельцы постоялых дворов лгали, будто у них нет свободных комнат.

Но рабство? Лютиен считал это явление отвратительным. Одна мысль о том, что прекрасное создание, незаметно похитившее его сердце, находилось во власти жестокого купца, считалось чуть ли не его вещью, наполняла его такой горечью, которую невозможно было смыть никаким количеством эля.

После еще нескольких стаканов Лютиен все так же сидел у стойки, вслух разговаривая сам с собой о несправедливости и, к вящему неодобрению Оливера, о мщении.

Хафлинг сильно ткнул приятеля локтем. Молодой человек бросил возмущенный взгляд на друга, но, прежде чем он успел высказаться, Оливер жестом приказал ему молчать. Хафлинг указал на двух подозрительных типов, которые вели оживленный разговор за одним из соседних столов.

— Это Алая Тень, я говорю тебе! — заявил один из них. — Он вернулся, и герцог Моркней и его жуликоватые купцы очень скоро это почувствуют, можешь не сомневаться!

— Откуда ты это взял? — спросил второй вор, отмахиваясь от этой мысли. — Сколько может жить Алая Тень, по-твоему? Что ты на это скажешь, Тасман? Вот тут мой друг думает, что Алая Тень вернулась и бродит по Монфору!

— Они видели тени на стенах, говорят же тебе! — настаивал первый вор. — Один мой дружок-раб рассказал мне! И их ничем не смыть и не закрасить никакой краской!

— Слухи действительно ходят, — вмешался Тасман, вытирая прилавок перед двумя неряшливыми ворами. — Кстати, а что, если в них действительно имеется доля истины? Как по-твоему, это хорошая новость?

— Хорошая? — задумчиво пробормотал человек. — Ну что ж, я не стал бы, пожалуй, проливать горькие слезы, когда эти разжиревшие свиньи-купцы получат свое!

— Но разве ваша добыча не уменьшится, если Алая Тень крепко пощиплет купцов? — спросил Тасман. — А герцог Моркней наверняка усилит стражу на улицах верхнего города!

Вор посидел с минуту молча, обдумывая эти доводы.

— Все равно я рад! — объявил он наконец. — Я считаю, дело того стоит, если этим разжиревшим свиньям не поздоровится! — Он повернулся на табурете, чуть не свалившись на пол, и поднял свой стакан высоко в воздух. — За Алую Тень! — громко провозгласил он, и, к удивлению Лютиена, как минимум дюжина стаканов и кружек поднялись в воздух.

— Знаменитый был, видимо, вор, — пробормотал Оливер, вспомнив рассказ Бринда Амора.

— О чем они говорят? — спросил Лютиен, который к этому времени не мог похвастаться ясностью мыслей.

— Они говорят о тебе, глупый вор, — небрежно ответил Оливер, осушил свой стакан и спрыгнул с табуретки. — Пойдем, я должен доставить тебя в постель.

Лютиен сидел совершенно неподвижно, уставясь на двух воров, все еще не совсем понимая, о чем они, да и Оливер, толкуют.

Юноша думал о девушке-рабыне и тогда, и всю дорогу до дома, и долго после того, как Оливер уложил его на кровать.

* * *

Второй вор, который усомнился в возвращении Алой Тени, наблюдал за тем, как Лютиен и Оливер уходят из «Гнэльфа» с нескрываемым интересом. Вскоре после них он тоже ушел из таверны и кружным путем поспешно отправился по улицам к потайной калитке в стене, ограждающей верхнюю часть города.

Стражники, безусловно, не в первый раз видели здесь этого человека. Циклопы беспрепятственно пропустили в богатую часть города подозрительного типа, одетого в грязные лохмотья. Человек показал им свою купеческую печать и заторопился прочь.

Ему надо было о многом доложить.

16. ОПАСНАЯ РЕПУТАЦИЯ

— Тебе следует перестать отвлекаться на пустяки и подумать о том месте, куда мы идем прямо сейчас, — заметил Оливер неодобрительным тоном, когда они с Лютиеном пробирались по темным улицам Монфора к внутренней стене.

— Я даже не уверен, что мы вообще должны куда-нибудь идти, — ответил юноша. — Денег у нас более чем достаточно…

Оливер повернулся лицом к юному Бедвиру и окинул его суровым взглядом, наставительно подняв вверх палец.

— Никогда, — медленно и внушительно сказал хафлинг, — никогда, никогда не говори таких глупостей.

На лице юноши появилось выражение отвращения. Он решительно двинулся вперед, не обращая внимания на речи приятеля. Оливер, однако, бесцеремонно вцепился в его плащ и заставил остановиться.

— Никогда, — повторил Оливер.

— Скольких купцов необходимо ограбить, чтобы тебе действительно хватило денег? — спросил Лютиен.

— Ба! — фыркнул хафлинг. — Я буду красть у этих купчиков до тех пор, пока они не превратятся в нищих, и раздавать их богатства бедным. Затем наступит очередь бедняков, которые стали богачами. Я украду у них деньги и отдам обнищавшим купцам.

— Тогда в чем же смысл? — спросил Лютиен.

— Сразу видно, что ты не настоящий вор. Иначе тебе бы и в голову не пришло задавать такой вопрос, — сказал Оливер, щелкнув пальцами перед носом Лютиена, — за последние несколько дней это уже стало привычкой.

— Спасибо, — ответил юноша, не сбиваясь с шага и обгоняя Оливера.

Хафлинг постоял какое-то время на пустынной улице, тряся головой. С того дня, как неделю назад они побывали на рынке, Лютиен очень сильно изменился. Он пришел в восторг, когда Оливер раздал плащи, которые счел неподходящими для себя, и дети Крошечного Алькова накинулись на них, как стая голодных волков, — но в целом настроение юноши было угрюмым, даже подавленным. Он мало ел, еще меньше разговаривал и находил предлоги не ходить во внутреннюю часть города каждый раз, когда Оливер предлагал предпринять очередную экспедицию.

В этот раз, однако, Оливер настоял, практически вытащив Лютиена из дому. Оливер понимал смятение, охватившее гордого Бедвира, да и, честно говоря, быстро возраставшая слава Алой Тени добавляла элемент опасности в намеченные кражи. Слухи, распространявшиеся на убогих улочках рядом с Крошечным Альковом, намекали на то, что многие воры Монфора на некоторое время свернули свою деятельность, по крайней мере, до тех пор, пока паника, охватившая купцов, не уляжется.

Но Оливер знал, что Лютиена удерживает не смятение и не страх. Молодой человек испытал сильнейшее потрясение — это читалось на его мрачном лице. Оливер вовсе не был бессердечным, даже считал себя романтиком, но дело есть дело. Он легко догнал Лютиена и пошел рядом с ним.

— Если бы я заглянул тебе в ухо, то мог увидеть образ полуэльфийской девушки-рабыни, — сказал он. — С волосами цвета пшеницы и ярко-зелеными глазами.

— Ты недостаточно высок, чтобы заглянуть ко мне в ухо, — холодно напомнил ему Лютиен.

— Зато я достаточно сообразителен, так что мне нет нужды делать это, — язвительно ответил Оливер. Затем хафлинг понял, что они находятся на грани ссоры, а этого он вовсе не хотел, зная, что впереди ожидает опасная работа, поэтому он опять выскочил вперед и остановил нетерпеливого Лютиена.

— Я вовсе не равнодушен к движениям сердца, — заявил хафлинг, — и я знаю, что твое сердце болит.

Защитная броня юноши дала трещину. Ему так хотелось разделить свою печаль с другом, услышать слова утешения от близкого человека.

— Болит, — прошептал он, думая, что это слово подходит как нельзя лучше. Лютиен никогда раньше не знал любви, во всяком случае — такой. Он не мог есть, не мог спать, и все время, как правильно заметил Оливер, в его мыслях присутствовал образ несчастной красавицы. Лютиену казалось, что он заглянул в ее душу и увидел в ней свое идеальное дополнение, свою вторую половину. Обычно юноша руководствовался соображениями практичности, и он не мог не понимать, что все это пустые мечты. Но, несмотря на это, сердце болело все сильней.

— Как прекрасен полевой цветок, если смотреть на него с другой стороны поля, — спокойно сказал Оливер. — Как чарующе он кивает тебе из-под тени дерева. Вне досягаемости. Он кажется прекраснее любого цветка.

— А что случится, если ты перейдешь поле и сорвешь этот цветок? — спросил Лютиен.

Оливер пожал плечами.

— Как благородный хафлинг, я бы не стал это делать, — ответил он, — я бы восхитился такой красотой и сохранил как идеал в своем сердце навечно.

— Трус, — коротко сказал Лютиен, и, возможно, в первый раз с тех пор, как дети собрались вокруг выброшенных Оливером теплых плащей, юный Бедвир искренне улыбнулся.

— Трус? — переспросил Оливер и схватился за грудь, притворяясь глубоко обиженным. — Я, Оливер де Берроуз, который вот-вот переберется через эту стену и попадет в самую опасную часть Монфора, чтобы взять то, что ему понравится?!

Лютиен не пропустил мимо ушей не слишком тонкий намек Оливера на то, что в эту ночь у них в планах есть еще кое-что кроме обсуждения сердечных дел юноши. Он решительно кивнул хафлингу, и они двинулись вперед.

Часом позже друзьям удалось найти лазейку в патрульных маршрутах усиленной стражи циклопов, перебраться через стену и оказаться на одной из крыш внутренней части города, у южной стены в тени высоких скал. Едва они успели забраться на крышу, как на улице появился патруль. Оливер спрятался под алую накидку Лютиена, а молодой человек опустил на лицо капюшон.

— Хороший плащик, — заметил Оливер, когда циклопы ушли прочь, не заметив вторжения.

Лютиен с сомнением осмотрелся.

— Нам следует подождать, — прошептал он, искренне удивленный количеством стражников.

— Нам следует чувствовать себя польщенными, — поправил Оливер. — Эти купчики оказывают нам — то есть Алой Тени — истинное уважение. Не можем же мы просто уйти ни с чем и так подвести их.

Оливер стал пробираться по крыше. Лютиен наблюдал за ним, думая, что дерзкий хафлинг превращает обычную кражу в азартную игру.

Отважный грабитель метнул шарик через улицу на другую крышу и закрепил свободный конец веревки. Он подождал, пока Лютиен подойдет к нему, огляделся, чтобы убедиться в отсутствии циклопов, затем перелез на другую крышу. Юноша последовал за ним, и Оливер с некоторым усилием сумел освободить веревку.

— Существуют стрелы, которые втыкаются даже в камень, — объяснил хафлинг, когда они перебирались через следующий переулок. — Надо раздобыть несколько штук для этого твоего лука.

— Ты имеешь какое-нибудь представление о том, куда мы идем? — спросил Лютиен.

Оливер показал на север, на скопление домов с наклонными крышами. Юноша посмотрел на хафлинга, потом опять на дома и снова на хафлинга, удивленно моргая. Раньше они всегда ограничивали свои рейды южным районом. С его плоскими крышами и темнотой, вызванной нависающими над ним горами, он был идеальным местом для взломщиков. Однако Лютиен понял ход мыслей хафлинга; при таком количестве стражи в этом районе менее доступные дома будут слабее охраняться.

И все-таки Лютиен не мог избавиться от неотступного ощущения опасности. Дома, напоминавшие небольшие крепости, были жилищами самых богатых купцов, даже членов обширной семьи герцога Моркнея. Однако молодой человек подумал, что Оливеру, как более опытному взломщику, виднее, поэтому он молча последовал за ним, ничего не сказав даже тогда, когда самоуверенный хафлинг вывел его снова вниз, на улицу.

Улицы были широкими и вымощенными булыжником, но выступающие верхние этажи почти соприкасались друг с другом. Причудливой формы фасады были пышно разукрашены и изобиловали выступами и углублениями. По улицам болтались подростки и кучки стражников, но благодаря чудесной накидке Лютиена, а также множеству ниш и углублений друзьям удавалось пройти незамеченными.

Оливер остановился, когда они вышли к какому-то перекрестку; боковая улица обозначалась табличкой, сообщавшей, что перед ними улица Ремесленников. Хафлинг кивнул Лютиену на группу циклопов, находящихся примерно в квартале от перекрестка, и спокойно и неторопливо направился к ним.

— Я полагаю, сегодня ночью нам не придется проникать в дом с крыши, — прошептал хафлинг с мечтательной улыбкой, потирая руки.

Лютиен быстро понял суть сказанного и с сомнением посмотрел на приятеля. Одним из первых правил воров-домушников в Монфоре, которые Оливер преподал ему, было то, что богатые лавки внутренней части города лучше не трогать. Их владельцы сплошь да рядом нанимали волшебников, чтобы те накладывали охранные заклинания на их собственность. Явное отсутствие интереса со стороны патрулирующих улицы циклопов внушало некоторые надежды, но неотвязное ощущение опасности не покидало Лютиена.

Оливер схватил его за руку и проскользнул в очередной переулок. Юноша последовал за ним, как всегда доверяя суждению более опытного товарища. Через короткое время они оба ужестояли в тени углубления между двумя лавками. Оливер любовался товарами, выставленными в боковой части огромной витрины.

— Здесь более ценные товары, — решил хафлинг, разговаривая больше сам с собой, чем с Лютиеном, и разглядывая прекрасный фарфор и хрустальные кубки на витрине. — Но вот от этих, — он повернулся и взглянул на множество статуэток в другой витрине, — легче будет избавиться. К тому же мне приглянулась статуэтка воина-хафлинга, — заявил он. Было очевидно, что Оливер уже принял решение. Взломщик огляделся, желая убедиться, что циклопов нет поблизости, затем полез под свою серую накидку в одно из отделений перевязи и извлек стеклорез.

Лютиен пристально посмотрел на фигурку, которую отметил Оливер. Это была замечательная оловянная статуэтка, изображающая хафлинга, находящегося в боевой готовности. Крошечный воитель откинул назад длинный плащ, спадавший до полу. Так велико было искусство мастера, сотворившего это чудесное произведение, что казалось, будто оловянный плащ трепещет под порывами сильного ветра, как настоящий. Действительно, тонкая работа, но Лютиен не мог не заметить, как она бледнеет по сравнению с более крупными, инкрустированными драгоценными камнями статуэтками в витрине рядом с ней.

Лютиен схватил Оливера за руку как раз в тот момент, когда хафлинг дотронулся до стекла волшебным инструментом.

— Кто поставил ее туда? — спросил Лютиен.

Оливер непонимающе посмотрел на него.

— Статуэтку, — объяснил Лютиен. — Кто поставил ее среди таких выдающихся произведений искусства?

Оливер с сомнением посмотрел на него, затем повернулся и еще раз взглянул на статуэтку.

— Владелец?

Это прозвучало скорее утверждением, а не вопросом, поскольку Оливер искренне недоумевал, почему ответ неочевиден для юноши.

— Зачем?

— О чем ты там шепчешь? — спросил хафлинг.

— А не приманка ли это для вора-хафлинга? — спросил Лютиен.

Оливер снова посмотрел на него с сомнением.

— Пора научиться чуять такие вещи, — заметил Лютиен с улыбкой, прекрасно имитируя акцент хафлинга.

Оливер снова посмотрел на статуэтку и в первый раз заметил, насколько неуместной она там выглядела. Он повернулся и мрачно кивнул Лютиену.

— Давай уходить.

Лютиен почувствовал, что волосы у него на затылке стали дыбом. Он выглянул из ниши, посмотрел сперва в одну сторону, потом в другую. Когда же юноша скользнул назад и стал рядом с Оливером, лицо его омрачилось.

— Циклопы в обоих концах переулка, — объяснил он.

— Конечно, — ответил Оливер, — они были здесь все вре… — Хафлинг остановился на полуслове, неожиданно проникнувшись тем же подозрением, что и Лютиен.

— На самом деле, — сухо заметил юный Бедвир.

— Значит, мы попались на приманку? — спросил Оливер. Вместо ответа Лютиен показал наверх.

— Уходим по крышам?

Оливер убрал свои инструменты и мгновенно вынул липучку, раскрутил ее и бросил. Закрепив веревку, он вручил ее Лютиену и вежливо сказал:

— Только после вас.

Лютиен взялся за веревку и взглянул на Оливера, зная, что хафлинг пропускает его вперед, чтобы он потом втащил Оливера и тому бы не пришлось карабкаться самому.

— И оглядись хорошенько, прежде чем втаскивать меня, — заметил хафлинг.

Подавив вздох, молодой человек полез наверх по веревке. Когда Лютиен поднялся, Оливер фыркнул, заметив, что Алая Тень молодого человека осталась на витрине магазина с оловянными фигурками.

Лютиен не видел, чем занимается оставшийся внизу приятель, но он вовсе не удивился, когда, несколькими минутами позже вытащив Оливера наверх, обнаружил, что тот тащит мешок, наполненный фарфоровыми тарелками и хрустальными кубками.

— Я не мог позволить, чтобы вся наша ночная работа оказалась напрасной, — объяснил хитрец.

Они пробирались по островерхим крышам, часто проходя по углублениям между двумя сросшимися домами. В этой части города все здания были соединены вместе, составляя цельный блок — что-то похожее на горный массив, крытый кровельной дранкой, с торчащими трубами. Пробираясь по крыше, Лютиен и Оливер были вынуждены часто разделяться, и только везение помешало Лютиену шепотом заговорить с неясной фигурой, появившейся перед ним.

Фигура двинулась прежде, чем Лютиен успел заговорить, юноша сразу заметил, что она в несколько раз выше коротышки Оливера.

Циклопы поджидали на крыше.

Лютиен упал на живот, в который раз поблагодарив Бога за алую накидку. Он огляделся, надеясь, что Оливер движется где-то рядом с ним, но у него было чувство, что хафлинг прошел мимо этого места по другой стороне остроконечной крыши слева от Лютиена. Он мог только надеяться, что Оливер не забудет об осторожности и ему тоже повезет.

Осознав, что у него нет другого выхода, юноша мгновенно достал и собрал лук. Циклоп перед ним продолжал копошиться, явно не замечая чьего-то присутствия. Лютиен колебался, понимая, что если не прикончит его мгновенно, то на вопли раненого стражника сбегутся циклопы со всей округи. Он принял решение секундой позже, когда услышал крик и грохот, сопровождаемый ругательствами некоего хафлинга.

* * *

Оливер не был захвачен врасплох. Двигаясь по водосточному желобу, хафлинг заметил движение около гребня крыши. На долю секунды он принял неизвестного за Лютиена, но понял, что его друг не так глуп, чтобы стоять во весь рост там, где его можно заметить за квартал.

Оливер заторопился в поисках более безопасной позиции. Если там наверху действительно были циклопы, они могли с легкостью столкнуть грабителя вниз, соскользнув с верха крыши прямо на него. Хафлинг остановился и стал разворачиваться вправо, но замер, заметив того же циклопа, на которого смотрел Лютиен. К счастью, тупой стражник не заметил Оливера, и хафлинг бросился бежать по желобу, черпая некоторое утешение в том факте, что следующая крыша выглядит уже не такой крутой.

Он надеялся, что сможет обежать вокруг нее, вернуться назад и напасть на циклопа с противоположной стороны.

Однако блестящий план не удалось претворить в жизнь.

Циклоп огромными прыжками понесся с верхушки крыши, яростно размахивая мечом. Оливер уронил мешок с добычей, выхватил рапиру и кинжал и стал в оборонительную позицию. Когда циклоп бросился на него, выставив вперед меч, хафлинг увернулся и подцепил оружие противника своим коротким клинком. Стражник, не желая расстаться с мечом, упрямо вцепился в него. Однако его инерция, удвоенная рывком Оливера, оказалась слишком велика, и циклоп перелетел через край крыши, успев еще получить пинок в зад от Оливера. Несчастный заорал и полетел с высоты двадцать пять футов, затем внезапно смолк, рухнув на мостовую лицом вниз. Его рука подвернулась, и собственный меч по рукоятку вошел ему в грудь.

— Не бойся, одноглазый дурак, — усмехнулся Оливер. Он знал, что следовало вести себя потише, но просто не мог удержаться. — Даже мой кинжал теперь не сможет отнять твой драгоценный меч, за который ты бился с упорством, достойным лучшего применения!

Оливер обернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть еще трех циклопов, бросившихся на него с верха крыши. Решив уйти из жизни достойно, хафлинг поспешно выхватил свою знаменитую широкополую шляпу из отделения волшебной перевязи, шлепнул ею о бедро, чтобы разгладить, и водрузил на голову.

Циклоп, стоявший в углублении между крышами, прыгнул прямо на звук, затем внезапно содрогнулся, когда стрела Лютиена вошла ему в спину. Юноша собрался вскочить, чтобы бежать на помощь Оливеру, но опять лег плашмя и затаился, заслышав отчетливые щелчки тетивы арбалетов с верха остроконечной крыши.

Они стреляли вслепую, так как алая накидка надежно скрывала находившихся под ней, но у нападавших имелось представление о том, в каком направлении следует пускать стрелы. Лютиен чуть не умер от страха, когда три стрелы ударили в крышу рядом с ним, одна вообще воткнулась в нескольких дюймах от его лица.

Однако юноша имел возможность как следует прицелиться, поскольку темные силуэты арбалетчиков выделялись на фоне облачного серого неба. Он подозревал, что в его складном луке заключена какая-то магия (или сегодня ему сопутствует какая-то невиданная удача), потому что следующий выстрел оказался потрясающе точным, если учесть, что стрелять пришлось лежа на боку.

Один из арбалетчиков неожиданно замер, а затем тяжело рухнул навзничь — Лютиен мог разглядеть тонкую черную стрелу, торчавшую из его лба. Два других циклопа исчезли за верхушкой крыши.

* * *

Рапира Оливера метнулась влево, потом вправо, кинжал одновременно отражал атаку сбоку. Хафлинг пригнулся, и меч циклопа просвистел у него над головой.

Затем он нанес контрудар, вонзив свою рапиру в ногу одного из циклопов. Одноглазый взвыл от боли.

Оливер радостно расхохотался, словно исход поединка был предрешен. Впрочем, хафлинг искренне удивился тому, что в такой дикой спешке вообще умудрился кого-то ранить. Он едва успел отсалютовать рапирой противникам, как ему снова пришлось пустить ее в ход. Хафлинг волчком завертелся на месте, уклоняясь от града ударов, которые на него обрушил раненый циклоп.

Хафлинг почувствовал, что его пятки уже висят в воздухе. Клинки опять завертелись с ослепительной скоростью, держа циклопа на расстоянии достаточно долго, чтобы проскочить вперед по кромке крыши. Этот маневр позволил Оливеру тверже стать на краю, но циклопы стерегли каждый его шаг, и хафлинг быстро понял, что ему не очень нравится сражаться одному против троих, да еще повернувшись спиной к глубокой пропасти.

* * *

Два циклопа, снова зарядив свои арбалеты, высунулись из-за гребня крыши. Они огляделись, ругая ловкого вора и его накидку, затем выстрелили туда, где, по их мнению, должен был находиться Лютиен.

Однако юноша уже давно покинул опасное место. Он обогнул крышу и зашел циклопам в спину. Щелкнула тетива подаренного волшебником лука, и стрела воткнулась в спину одного из оставшихся стражников. Другой циклоп с секунду тупо пялился на упавшего товарища, затем с ужасом огляделся вокруг. Он торопливо метнулся к гребню крыши, но следующая стрела Лютиена попала ему в живот.

Циклоп с пронзительным воплем исчез за гребнем.

Лютиен приготовил следующую стрелу, удивленный тем, что циклоп, которому он попал в спину, спотыкаясь, движется на него сверху. С каждым движением инерция и скорость увеличивались, и юноша скоро понял, что тот бежит, совершенно ничего не соображая, ослепнув от боли и ярости. Циклоп упал неподалеку от Лютиена и поехал вниз, раздирая лицо о грубую дранку.

* * *

Тем временем Оливеру приходилось туго.

К счастью, три циклопа не умели сражаться вместе. Их неуклюжие удары не дополняли друг друга, и Оливер, казалось, сражался с одним быстрым и длинноруким противником, а не с тремя. Только это обстоятельство до поры до времени спасало жизнь отважному грабителю.

Однако хафлинг попал в опасное положение, и временное преимущество ему давало даже не собственное умение обращаться с оружием, а неуклюжесть циклопов. Один из них сделал выпад, но ему помешал другой циклоп, тоже рванувшийся вперед. Они сцепились, и один из них с грохотом сел на крышу. Третий циклоп отвлекся и отвел взгляд в сторону.

Клинок Оливера выбил оружие из руки циклопа.

— Ну, что ты будешь делать теперь? — поддразнил хафлинг своего обезоруженного противника. Циклоп тупо уставился на свою пустую руку, словно пораженный вероломством собственного оружия.

Разгневанная тварь зарычала и согнула пальцы, выбросив руку вперед. Застигнутый врасплох Оливер едва успел уклониться от удара.

Хафлингу пришлось согнуться пополам, а потом бешено замахать руками, чтобы восстановить равновесие. Он выпрямился и резко полоснул коротким клинком, в последнюю минуту вынудив надвигающегося циклопа отступить.

— И нужно же мне было спрашивать, — выругал себя Оливер.

Его ошибка дала циклопам преимущество, все трое наконец выпрямились и отцепились друг от друга. Тот, который потерял меч, зловеще ухмыльнулся и вытащил длинный кривой кинжал.

Оливер моментально отскочил назад.

— Дела идут не блестяще, — признался он и глубоко вздохнул.

Один из циклопов опять прыгнул вперед, и Оливер рапирой отразил нападение. Зато циклоп, к удивлению хафлинга, перелетел прямо через край крыши и рухнул вниз. Только тогда Оливер заметил стрелу, торчавшую из его спины. Хафлинг посмотрел вверх и увидел Лютиена, который бежал по гребню крыши с луком в руках, готовя еще одну стрелу.

— Нравится мне этот парень, — со вздохом заметил Оливер. — Он всегда умудряется появиться как нельзя более кстати.

Один из циклопов бросился наперерез Лютиену прежде, чем тот успел приготовить еще одну стрелу.

Юноша пожал плечами, приятно улыбнулся, бросил лук на крышу и выхватил меч. Циклоп ринулся в атаку, находясь чуть ниже молодого человека, но Лютиен отбил его меч резким ударом наискось вниз.

Лютиену удалось полоснуть одноглазого по щеке. Однако меч противника нацелился прямо в грудь храброго юноши. Но Лютиен был достаточно проворен, чтобы снова отразить удар, причем в этот раз он развернул клинок, отведя оружие циклопа вбок. Продолжая слегка поворачивать кисть, Лютиен внезапно распрямил согнутый локоть, послав конец меча вперед.

Циклоп болезненно сморщился и рывком сдернулся с меча, но лезвие полоснуло по его груди. Он взглянул на рану, сумел даже поднять руку, чтобы почувствовать тепло хлынувшей крови, затем споткнулся и упал лицом вниз на крышу.

Циклоп, оставшийся против Оливера, вооруженный только кинжалом, яростно старался удержать хафлинга в оборонительном положении. Он рубил поперек, вниз и вверх, и Оливеру приходилось подпрыгивать, втягивая свой обширный живот, когда мимо него мелькало лезвие кинжала. Хафлинг выставил перед собой рапиру, чтобы удержать циклопа на расстоянии вытянутой руки, и продолжал осыпать его издевками, надеясь, что тот рассвирепеет и допустит какую-либо ошибку.

— Я знаю, что одноглазый это не совсем точное определение, — выкрикивал хафлинг, смеясь, — я-то знаю, что у циклопов два глаза, и тот, коричневый, сзади, гораздо красивее!

Циклоп взревел и поднял меч над головой, словно собираясь разрубить Оливера пополам. Хафлинг шагнул к нему и вскинул скрещенные руки, хотя его маленькие ноги чуть не согнулись под огромным весом. Оливер резко повернулся спиной к противнику, отчего рука циклопа вытянулась еще сильнее и ему пришлось наклониться вперед. Прежде чем циклоп успел среагировать, Оливер развернул кинжал и с размаху ударил противника прямо в пах. Циклоп завопил, поднялся на цыпочки, а Оливер дополнил первый удар вторым, направленным прямо вверх.

Одноглазый перекувырнулся и рухнул с крыши. Он плашмя упал на мостовую и затих.

— Это не так уж плохо, — сказал ему вслед Оливер. — Возможно, там, внизу, тебе удастся вернуть свой меч!

— Сейчас набегут новые, — заметил Лютиен, присоединяясь к Оливеру, который с беспокойством склонился над мешком с трофеями. Хафлинг залез в мешок, вытащил блюдо и метнул его наподобие диска. Лютиен обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как вращающийся снаряд разбился о переносицу циклопа, когда тот вылез из-за верхушки крыши.

Лютиен изумленно уставился на Оливера.

— Да, это был дорогостоящий выстрел, — признал хафлинг, пожимая плечами.

Затем они оба бросились бежать по неровным крышам, а в конце квартала спустились на улицу. Друзья слышали звуки погони — очень многолюдной погони — и вскоре обнаружили, что они окружены.

Оливер рванулся к нише, но Лютиен удержал его.

— В первую очередь они заглянут именно сюда, — объяснил молодой человек и прижался спиной к плоской стене рядом с затемненным входом в нишу.

Оливер услышал шаги циклопов, свернувших в проулок, и проворно нырнул под накидку Лютиена.

Как и предсказывал догадливый юноша, одноглазые осветили каждую нишу и углубление в этом районе, затем большинство, ворча и пыхтя, ушли, а остальные стали проверять все лавки и дома поблизости. Прошло очень много времени, прежде чем у Лютиена и Оливера появилась возможность выбраться из укрытия. Они проклинали свое невезение, видя, что горизонт на востоке начал светлеть, — приближался рассвет.

Вскоре друзья обнаружили, что циклопы опять вышли на их след, а один, отличавшийся необыкновенно высоким ростом и редкостным проворством, подобрался уже довольно близко. Солнце всходило, и они не могли позволить себе остановиться и попробовать спрятаться снова. Ситуация становилась все более и более отчаянной, поскольку упрямая скотина неслась по пятам за ними и громко выкрикивала направление, в котором следовало двигаться его отставшим товарищам.

— Повернись и застрели его! Повернись и выстрели! — закричал Оливер. Еще ни разу за время их знакомства голос хафлинга не казался Лютиену настолько измученным. Юноша понимал, что идея хороша, если не считать того незначительного обстоятельства, что у него не было времени обернуться для выстрела.

Наконец беглецы добрались до стены у площади Моркнея, разделявшей город на две половины. В центре широкой рыночной площади находился огромный фонтан, а по краям стояли лавки и ресторанчики. В этот ранний предрассветный час площадь была почти пустой. Лишь немногочисленные торговцы подметали мостовую перед своими палатками и устанавливали лотки с рыбой и фруктами, да хмурый гном вырубал орнамент на основании только что построенного фонтана.

Друзья пробежали мимо казавшегося безразличным гнома, причем Оливер не преминул быстро приподнять шляпу в знак приветствия товарищу-недоростку.

Огромный циклоп уже почти наступал им на пятки, вопя от радости. Стражник не сомневался, что схватит наглого коротышку задолго до того, как тот переберется через стену.

Увлеченный погоней циклоп не заметил тяжелого молота в руках гнома до тех пор, пока сноп разноцветных искр не взорвался в его не слишком обширном мозгу.

Оливер оглянулся, уже оказавшись у стены, схватил Лютиена за руку и заставил его сделать то же самое. Они кивнули в знак благодарности гному, который никак не отреагировал на этот жест. Он лишь неторопливо подтянул к себе свой молот и вновь принялся за работу, прежде чем другие циклопы наводнили площадь.

У себя дома при ярком свете наступившего дня, Лютиен долго ворчал по поводу опасности, которой они подвергались сегодня, тогда как Оливер, роясь в своем мешке, бурчал насчет того, сколько тарелок и кубков он перебил при их поспешном побеге.

Лютиен недоверчиво взглянул на приятеля.

— Как ты мог даже думать о воровстве в такой обстановке?

Оливер поднял голову и послал Лютиену озорную улыбку.

— Разве добыча не является средством, подкрепляющим отвагу? — спросил он и вернулся к своему осмотру. В мешке обнаружился осколок еще одного блюдца, и хафлинг недовольно нахмурился.

Однако минутой позже губы Оливера растянулись в знакомой озорной улыбке, и он почти целиком скрылся в своем мешке. Затем вынырнул и с хитрой улыбкой протянул юноше оловянную фигурку хафлинга-воина.

17. ГРУБОЕ ОБРАЩЕНИЕ

Друзья провели следующие несколько дней в своем доме или поблизости, выходя только в «Гнэльф», в основном чтобы послушать разговоры о таинственной Алой Тени. Воровской мир гудел как растревоженный улей. Еще бы: дерзкий налет на две лавки и убийство нескольких стражников-циклопов! Оливер решил, что благоразумнее затаиться на время, а Лютиен вполне с ним согласился.

Хафлинг принял этот добровольный карантин вполне жизнерадостно, довольный отдыхом и гордясь тем, что стал частью растущей легенды. Однако Лютиен проводил большую часть времени сидя в кресле и занимаясь грустными размышлениями. Сперва Оливер думал, что товарищ просто нервничает из-за растущего внимания к ним или просто скучает, но затем хафлинг понял, что юноша грустил совсем по другой причине.

— Только не говори мне, что все еще думаешь о ней, — заметил он однажды. В этот день природа решила напоследок побаловать обитателей Монфора солнцем. Хафлинг приоткрыл дверь, чтобы впустить теплый сентябрьский воздух в их темное жилище.

Лютиен вопросительно взглянул на Оливера непроницаемым взглядом, но быстро понял, что приятель понимает причину его печали.

Он поспешно отвел глаза, и это сказало Оливеру больше, чем любые слова.

— Трагедия! Трагедия! — возопил хафлинг, падая в кресло и театрально прикрывая рукой глаза. — Это всегда трагедия! — Он ненароком сшиб стул, тот наехал на подставку, и Оливеру пришлось вскочить, чтобы успеть поймать оловянную фигурку воина-хафлинга раньше, чем та стукнулась об пол.

— О чем ты говоришь? — возмутился Лютиен, который был не в том настроении, чтобы играть в загадки.

— Я говорю о тебе, глупый мальчик, — ответил Оливер. Он сделал паузу, смахнул пыль с подставки и вновь водрузил на нее свой трофей. Затем, подождав реакции, которая так и не последовала, он повернулся и серьезно посмотрел на юношу.

— Ты ищешь смысл жизни, — заявил Оливер, и Лютиен с сомнением посмотрел на него. — Это естественно в твоем возрасте. Я только жалею, что ты предпочел найти его в женщине.

Юноша сердито нахмурился. Он уже собрался встать из кресла, но Оливер небрежным жестом руки остановил все его возражения.

— О, не стоит отрицать этого, — сказал хафлинг. — Я видел такое уже много раз. В Гаскони мы зовем это галантной любовью.

Лютиен снова уселся в кресло.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — заверил он Оливера и, чтобы подтвердить свое высказывание, начал с нарочитой небрежностью рассматривать окружающие предметы.

— Галантная любовь, — твердо повторил Оливер. — Тебя потрясла эта красотка. Теперь ты сердишься, потому что мы не пошли на рынок и у тебя не было возможности увидеть ее снова.

Лютиен сердито закусил губу, но не стал опровергать его слова.

— Она — королева твоего сердца, ты будешь сражаться за нее, посвящая ей все победы, ты бросишь плащ в грязь, чтобы она прошла по нему, ты подставишь свою грудь под летящую в нее стрелу.

— Скорее я двину тебе кулаком в морду, — серьезно ответил Лютиен.

— Конечно, ты смущен, — продолжал Оливер, вовсе не обращая внимания на угрозу, — потому что знаешь, как глупо это выглядит. — Лютиен посмотрел на него с явной угрозой, но хафлинг все еще не угомонился. — Ты ведь до сих пор даже не знаком с этой женщиной, полуэльфийкой. Она прекрасна, тут я не стану с тобой спорить, но ты вдобавок приписал ей множество необычайных достоинств. А ведь тебе известна только ее внешность.

Лютиен грустно усмехнулся. Он знал, что хафлинг абсолютно прав. По крайней мере, с точки зрения логики юноша вел себя глупо. Но осознание этого не помогло ему избавиться от наваждения. Он видел зеленоглазую рабыню, возможно, в течение минуты, и все-таки это видение с тех пор не покидало его и во сне, и в часы бодрствования. Теперь, в открытом разговоре об этом при свете яркого солнечного утра, его увлечение показалось нелепым.

— Кажется, ты обладаешь глубокими познаниями в этой области, — заметил Лютиен, и губы Оливера сложились в печальную улыбку, — личными познаниями, — саркастически добавил молодой человек.

— Возможно. — Это было самым полным признанием, на которое позволил себе пойти Оливер.

На этом они замолкли. Лютиен сидел спокойно, а Оливер занялся перестановкой обретенных ими трофеев. Не раз за это утро лицо Оливера внезапно светлело, как будто в хафлинге ожили какие-то нежные воспоминания. Но иногда его искажала гримаса сердечной боли, словно некоторые из этих воспоминаний были не столь приятны.

Чуть погодя Оливер бросил свой зимний плащ на колени Лютиена.

— Он погиб! — возопил хафлинг и поднял один рукав, показывая Лютиену дыру в ткани.

Юноша внимательно осмотрел порез. Он был сделан чем-то очень острым. Например, похожие порезы оставлял кинжал — любимое оружие его приятеля. Погода в последние дни была не по сезону теплой, даже после захода солнца, и насколько Лютиен помнил, хафлинг вовсе не носил этого плаща. Странно, что он был разрезан, и странно, что Оливер обнаружил разрез сейчас, при ярком солнце да еще в такой теплый денек, когда плащ был вовсе не нужен.

— Я отдам его этим жадным детям, — негодующе прорычал хафлинг. — Конечно, такая теплая погода долго не продержится. Давай-ка, пошевеливайся, — продолжал он, хватая легкую накидку и направляясь к двери. — Нам надо сходить на рынок и купить мне другой теплый плащ.

Лютиена не пришлось просить дважды.

Они провели день на шумном рынке. Оливер рассматривал товары, а Лютиен, как и следовало ожидать, не отводил глаз от толпы. Однако та, что украла сердце молодого человека, не появилась.

— Я не нашел ничего достойного, — объявил Оливер к концу дня. — Однако тут есть один купчик, который, я уверен, завтра будет в более удачном для торговли настроении.

Разочарование Лютиена прошло, и когда молодой человек вслед за своим другом хафлингом уходил с рынка, он смотрел на него с искренней благодарностью. Юноша понял, что Оливер искренне сочувствует его переживаниям. Если у Лютиена и имелись какие-то сомнения на тот счет, что лекция Оливера по поводу «галантной любви» основана на личном опыте, то теперь они исчезли.

На следующий день они также отправились на рынок и занимались тем же самым, прервавшись только на обед у одного из многочисленных лотков. Оливер поддерживал легкую беседу, в основном о различных недостатках этих купчиков. Зима уже надвигалась, а он так и не смог выторговать себе теплый плащ по более низким ценам.

Через некоторое время хафлинг понял, что Лютиен вовсе не слушает его и не ест галету, которую держал в руке. Хафлинг внимательно посмотрел на юношу и все понял раньше, чем проследил направление его взгляда. Там, на другой стороне площади, стояла девушка-рабыня со своим хозяином и его свитой.

Оливер моргнул, когда красавица бросила лукавый взгляд из-под пшеничных локонов, успев даже послать мимолетную улыбку молодому человеку. Многоопытный хафлинг понял значение такого обмена взглядами, понял, что они означают немало новых испытаний.

Оливер сморщился снова, когда купец, заметив, что его рабыня осмелилась поднять глаза без его разрешения, шагнул к ней и отвесил затрещину.

Хафлинг прыгнул и вцепился в Лютиена прежде, чем тот даже начал вставать, поспешно приведя десяток причин, по которым было бы глупо разбираться с купцом прямо сейчас. К счастью для хафлинга, несколько людей поблизости, знавших его и Лютиена по посещениям «Гнэльфа», быстро подошли к ним, поняв, что назревает неприятность.

Только когда группа преторианских стражников подошла посмотреть, что происходит, ярость молодого Бедвира слегка улеглась.

— Все в порядке, — уверил Оливер подозрительных циклопов. — Мой друг просто обнаружил таракана в своей галете, но теперь он его выбросил, да и много ли съест один таракан?

Преторианские стражники медленно двинулись прочь, оглядываясь на каждом шагу.

Когда они скрылись из вида, Лютиен вырвался из рук многочисленных доброжелателей, выпрямился — и обнаружил, что купец и его спутники покинули площадь.

Оливеру пришлось прибегнуть к помощи отзывчивых людей, чтобы «убедить» Лютиена, в основном утащив его силой, вернуться домой. Но после того как помощники удалились, юный Бедвир стал метаться, как лев в клетке, пиная стулья и стуча кулаками.

— На самом деле я ожидал от тебя гораздо большего, — сухо заметил Оливер, становясь у подставки, чтобы защитить свою бесценную статуэтку воина-хафлинга от яростных метаний молодого человека.

Лютиен одним прыжком пересек комнату и стал прямо перед хафлингом.

— Выясни для меня, кто он такой! — потребовал юный Бедвир.

— Кто? — спросил Оливер.

Рука Лютиена резко рванулась вперед, схватила фигурку, а затем он отвел ее назад, как будто собираясь швырнуть статуэтку через всю комнату. Откровенно испуганное выражение лица Оливера явно говорило, что тот больше не будет валять дурака.

— Выясни, кто он и где живет, — спокойно сказал Лютиен.

— Это не слишком умно, — ответил Оливер и осторожно потянулся за фигуркой. Лютиен поднял руку еще выше, так, что хафлинг совершенно не мог добраться до нее.

— Возможно, это ловушка, — урезонивал его Оливер. — Мы знаем, что все эти купчики хотят, чтобы нас схватили. Они могли заподозрить, что ты и есть Алая Тень, и найти превосходную приманку.

— Такую, как эта? — спросил Лютиен, показывая на статуэтку.

— Вот именно, — бодро откликнулся Оливер, но выражение его лица моментально изменилось, когда он понял мысль юноши. Предчувствие опасности не удержало Оливера от того, чтобы снять приманку с крючка.

Хафлинг поднял руки в знак поражения.

— Уж эти мне влюбленные, — проворчал он себе под нос, вылетая из комнаты и громко хлопая дверью. Но Оливер был истинным романтиком, и к тому времени, как хафлинг оказался на улице, на лице его вновь заиграла озорная улыбка.

18. НЕ СТОЛЬКО РАБЫНЯ…

— Мне никак не удастся отговорить тебя? — спросил Оливер, когда ближе к вечеру, вернувшись домой, застал Лютиена, все так же меряющего шагами комнату.

Юноша остановился и устремил решительный взор на хафлинга.

— Воровать монеты и драгоценности — это одно дело, — продолжал хафлинг. — Но украсть рабыню — это нечто совсем иное.

Лютиен молча смотрел на друга.

Оливер тяжело вздохнул.

— Упрямый дурень, — пожаловался хафлинг. — Ну что ж, хорошо. Похоже, нам немного повезло. Дом этого купчика находится в северо-западной части города, как раз к югу от дороги в Порт-Чарлей. Там не так много стражников, и стена вокруг этих новых домов еще даже не достроена. Живут там в основном более мелкие купчики. Но там все-таки есть стража, и ты можешь быть абсолютно уверен в том, что если ты украдешь рабыню, то сам герцог Моркней и вся преторианская стража сядет тебе на хвост. Когда мы отправимся туда…

— Сегодня вечером, — уточнил Лютиен, и побежденный хафлинг снова вздохнул.

— Значит, сегодняшний вечер может стать нашим последним вечером в гостеприимном городе Монфоре, — объяснил Оливер. — И мы окажемся на большой дороге, а зима будет следовать за нами по пятам.

— Значит, так и будет.

— Упрямый дурень, — вновь проворчал Оливер, прошагал через всю комнату в свою спальню и захлопнул за собой дверь.

Они добрались до переулка рядом с жилищем купца, красивым двухэтажным домом в форме буквы «Г», со множеством маленьких балконов и окон, без особых приключений. Оливер продолжал ворчать, а Лютиен по-прежнему игнорировал его ворчание. Молодой человек нашел цель в жизни, нечто помимо выбрасывания зимних плащей туда, где бедные детишки Крошечного Алькова могли найти их. Он представлял себя в роли вошедшего в поговорку рыцаря в сияющих доспехах, отважного героя, который спасет свою даму от злодея.

Юноша ни разу не задал себе вопрос, нуждается ли она в спасении.

В доме было темно и тихо — собственно говоря, тихо было во всем районе, потому что не многие воры взяли бы на себя труд отправиться сюда, и потому на улицах находилось мало стражников. Одинокая свеча горела в одном из окон дома на короткой стороне буквы «Г». Лютиен привел Оливера к стене, ограждающей основную часть дома.

— Я не смогу отговорить тебя? — спросил Оливер в последний раз. Когда Лютиен хмуро взглянул на него, он бросил свой волшебный шар, который зацепился прямо над балконом под крышей. На этот раз Оливер полез первым, не решаясь пустить взволнованного Лютиена на балкон одного. Оливер искренне опасался, что его друг вломится в дверь, прикончит всех обитателей дома, затем отправится прямо в Собор с девушкой на руках и потребует, чтобы герцог Моркней лично объявил их мужем и женой.

Хафлинг добрался до балкона и скользнул к двери. Убедившись, что поблизости никого нет, он вернулся к перилам, чтобы дать сигнал Лютиену.

Оливер даже не сильно удивился, увидев, что юный Бедвир уже проделал полпути и лихорадочно карабкается наверх.

Он уже было собрался устроить своему порывистому другу нагоняй, но нечто иное привлекло внимание хафлинга. Взглянув через двор на то окно, где горела свеча, Оливер увидел женщину — прекрасную рабыню, которую он узнал по ее длинным локонам, ярко блестевшим даже в тусклом свете. Хафлинг с любопытством наблюдал, как женщина спрятала волосы под черную шапку, затем взяла какой-то узел, задула свечу и подошла к окну.

Рука Лютиена появилась на перилах, и юный Бедвир стал подтягиваться, чтобы залезть на балкон. Когда он оседлал перила, улыбающийся хафлинг остановил его, жестом предложив взглянуть через плечо.

Самодельная веревка, то есть несколько связанных простыней, свисала из окна до земли, и изящная фигурка, одетая в серое и черное, очень похожее на воровской костюм Лютиена, ловко спускалась вниз.

В глазах Лютиена загорелись опасные огоньки. Какой-то наглый грабитель осмелился вломиться в обитель его любви!

Оливер заметил это выражение и понял, что разгневало его друга. Он положил руку на плечо Лютиена, повернул молодого человека к себе лицом и приложил палец к губам.

Изящная фигурка спрыгнула на землю и скользнула в тень.

— Ну? — спросил Оливер, указывая на веревку. Лютиен не понял.

— Ты собираешься спускаться назад? — спросил хафлинг. — У нас больше нет здесь никаких дел.

Секунду Лютиен с любопытством смотрел на него, затем изумленно моргнул и быстро обвел взглядом маленький дворик. Когда он снова взглянул на Оливера, хафлинг широко улыбнулся и кивнул.

Лютиен соскользнул по веревке вниз, Оливер быстро последовал за ним, опасаясь, что молодой человек бросится в темноту. Радость Оливера, вызванная неожиданным поворотом событий, быстро увяла, когда он начал понимать, что, хотя эта рабыня явно была не тем, кем казалась, вечер может стать длинным и трудным.

Хафлинг спрыгнул на землю, сделал три рывка, чтобы забрать липучку, и понесся за Лютиеном, догнав его только через два квартала.

Юноша топтался на углу, заглядывая в проулок. Оливер проскользнул между его ног и тоже заглянул за угол с более низкого наблюдательного пункта.

Там стояла девушка — теперь в этом не было никаких сомнений, потому что она сняла шапку и распустила свои пшеничные локоны. С ней были двое других, один такой же высокий, как Лютиен, но гораздо тоньше, другой — ростом с нее.

Лютиен посмотрел вниз на Оливера в тот же миг, когда хафлинг поднял голову, чтобы взглянуть на приятеля.

— Волшебнорожденные, — беззвучно произнес хафлинг, и Лютиен, хотя у него было мало опыта в общении с эльфами, кивнул в знак согласия.

Лютиен позволил Оливеру, более опытному в искусстве выслеживания, идти вперед, когда они вслед за этой группой отправились в более богатый район Монфора. Юный Бедвир не мог отрицать очевидное, но все-таки он был удивлен, когда три эльфа скользнули в темный переулок, бросили веревку и спокойно влезли в окно второго этажа темного дома.

— Она не нуждается в твоей помощи, — заметил Оливер на ухо Лютиену, — оставь все это, я умоляю тебя.

Юноша не мог найти слов, чтобы возразить против твердой логики Оливера. Судя по всему, женщина действительно не нуждалась в его помощи, но он не мог, просто не мог «оставить это». Он оттолкнул Оливера, не спуская глаз с окна.

Троица выбралась оттуда очень скоро — они явно были не новичками в своем ремесле, — причем один из них тащил мешок. Они спустились в проулок, и рабыня проворно сложила веревку, к которой был прикреплен обычный крюк.

Оливер юркнул под накидку Лютиена, а юноша прижался к стене, когда волшебнорожденные поспешно прошли мимо, буквально в пяти футах от друзей. Лютиену хотелось протянуть руку, схватить полуэльфийку, немедленно посмотреть ей в глаза. Он подавил этот импульс с помощью Оливера, который, явно почувствовав порыв товарища, предусмотрительно повис на обеих руках Лютиена.

Как только три вора-эльфа благополучно удалились, Оливер и Лютиен возобновили свое преследование, направляясь обратно в северо-западный район.

Трое расстались на том же месте, где встретились, двое других забрали мешок, а рабыня направилась назад к дому своего хозяина.

— Умоляю, оставь это, — опять прошептал Оливер Лютиену, хотя хафлинг не сомневался в том, что его мольба не будет услышана. Юноше теперь не было нужды идти за женщиной, поскольку он знал, куда она направляется. Не отреагировав на мольбу друга, он скользнул вперед. Юноша спрятался за последним углом перед домом купца, затаился под складками своей накидки и стал ждать. Женщина подошла совершенно беззвучно, поступью опытного вора. Она прошла как раз мимо Лютиена, оглянулась по сторонам и стала переходить переулок.

— Не очень-то похожа на рабыню, — заметил юноша, поднимая голову, чтобы разглядеть ее получше.

Он чуть не выпрыгнул из своих башмаков, пораженный невероятной скоростью ее движений. Девушка резко обернулась, неизвестно откуда в ее руках оказался короткий меч, Лютиен вскрикнул и пригнулся, когда стальное лезвие ударило по камню над его головой. Молодой человек попытался сдвинуться вбок, но женщина, ловко действуя мечом, бросилась к нему.

В мгновение ока Лютиен оказался прижатым к стене, а у его горла находилось острие меча.

— Это была не очень хорошая идея, — сказал Оливер, мгновенно появившийся позади воинственной особы.

— Возможно, — прозвучал у него за спиной мелодичный голос эльфа.

Оливер опять вздохнул и осторожно взглянул через плечо. Там стоял один из товарищей женщины, с мрачным лицом и мечом в руках, уперев его острие в спину хафлинга. Немного сбоку, чуть дальше в проулке, стояла другая женщина с луком, стрела которого метила в голову Оливера.

— Я мог ошибиться, — признал хафлинг. Он медленно сунул свою рапиру в ножны, затем еще медленнее, позволяя эльфу видеть каждое его движение, полез в отделение перевязи, достал шляпу, отряхнул ее и насадил на голову.

Зеленые глаза женщины уловили ошеломленное выражение лица Лютиена.

— Кто ты такой, чтобы преследовать меня? — требовательно спросила она. Ее подбородок отвердел, лицо выглядело суровым.

— Оливер, — взмолился о помощи Лютиен, не зная, что сказать.

— Он упрямый дурень, — охотно вставил хафлинг.

Лютиен с кислым видом глядел на друга.

Женщина слегка надавила мечом, заставив юношу сглотнуть.

— Меня зовут Лютиен, — признался он.

— Объясни, что тебе надо, — потребовала она сквозь стиснутые зубы.

— Я увидел тебя на рынке, — запинаясь, произнес молодой человек. — Я…

— Он пришел за тобой, — вмешался Оливер. — Я старался отговорить его. Я очень старался!

Женщины снова посмотрела на Лютиена, и ее лицо смягчилось. Меч уже не так крепко упирался в горло юноши.

— Ты пришел за мной?

— Я видел, как он ударил тебя, — попытался объяснить Лютиен. — Я имею в виду… Я не мог… Почему ты позволила ему сделать это?

— Я рабыня, — саркастически ответила женщина. — Полуэльфийка. Хуже, чем человек. — Несмотря на браваду, в ее голосе явно прозвучал несомненный оттенок гнева и горечи.

— Мы стоим на улице, — напомнил им эльф-мужчина и сделал жест Оливеру, показывая, что надо вернуться в проулок. К облегчению хафлинга, эльф убрал свой меч, а женщина опустила лук.

Девушка поманила Лютиена за собой и тут же с любопытством уставилась на туманный силуэт, оставшийся после него на стене. Затем она последовала за юношей в переулок, а на губах ее играла довольная улыбка.

— Вы тут все полуэльфы, — заметил Оливер, когда ему удалось получше рассмотреть странную троицу.

— Я настоящая волшебнорожденная, — ответила женщина с луком. Она оглянулась на мужчину-эльфа, между ними явно существовали весьма теплые отношения. — Но я не отказываюсь от своих полуэльфийских собратьев.

— Каттеры, — заметил Оливер как нечто само собой разумеющееся, и все трое вскинули на него удивленные взгляды.

— Дерзкая воровская шайка, — спокойно объяснил Оливер Лютиену, который явно не имел ни малейшего представления, о чем идет речь. — А молва говорит, что все они — чистокровные эльфы.

— Значит, ты слышал о нас, хафлинг? — спросила женщина, стоявшая рядом с Лютиеном.

— А кто в Монфоре не слышал? — откликнулся Оливер, и это, казалось, обрадовало всю троицу.

— Мы не все эльфы, — заметила полукровка, оглядываясь через плечо на Лютиена. Подобный взгляд мог действительно растопить любое сердце.

— Сиоба! — строго произнес мужчина.

— А ты не знаешь, кого это мы поймали? — небрежно поинтересовалась женщина, все еще глядя на Лютиена.

— Я — Оливер де Берроуз, — вмешался хафлинг, считая, что его имя известно каждому. Однако, к разочарованию Оливера, никто из них, похоже, даже не обратил внимания на его слова.

— За тобой осталась любопытная тень, — заметила Сиоба Лютиену, — вон там, на улице. Алая Тень.

Лютиен оглянулся, затем повернулся к Сиобе и виновато пожал плечами.

— Алая Тень, — повторил полуэльф-мужчина, на которого это прозвище явно произвело впечатление. Он совсем убрал меч и рассмеялся почти в голос.

— И Оливер де Берроуз! — настаивал хафлинг.

— Конечно, — примирительно кивнул мужчина, не отводя глаз от Лютиена..

— Нам известны ваши дела, — заметила Сноба с лукавой улыбкой. Сердце Лютиена готово было выпрыгнуть из груди. — Не только нам, — продолжала девушка, оглядываясь на своих друзей в поисках подтверждения, — но и всему Монфору. К удовольствию многих, вы изрядно переполошили купцов.

Лютиен был уверен, что цвет его лица теперь не сильно отличался от накидки.

— Это с помощью Оливера, — запинаясь, произнес он.

— Да что ты говоришь, — пробормотал обиженный хафлинг.

— Я думала, ты гораздо старше, — продолжала Сиоба. — Или, может быть, эльф — они ведь живут дольше.

Лютиен с любопытством взглянул на нее. Он вспомнил слова Бринд Амора о том, что накидка принадлежала знаменитому вору, — получалось, Сиоба слышала о ее прежнем владельце. Лютиен улыбнулся, представив себе, какой переполох вызывала первая Алая Тень в Монфоре.

— Скоро утро, — заметила эльфийская женщина, стоявшая подальше в проулке. — Нам надо идти, а ты, — обратилась она к Сиобе, — должна вернуться в дом своего хозяина.

Девушка кивнула.

— Среди нас не только эльфы, — небрежно бросила она Лютиену.

— Это приглашение? — осведомился Оливер.

Сиоба оглянулась на своих друзей, и они дружно кивнули в ответ.

— Считай, что так, — отозвалась Сиоба, глядя прямо на юношу, заронив в его душу слабуюнадежду, что эти слова значили нечто большее, чем приглашение присоединиться к воровской шайке.

— Приглашение тебе и уважаемому Оливеру де Берроузу, — добавила она, и по ее тону было понятно, что об Оливере она вспомнила в последнюю минуту.

Лютиен оглянулся через плечо на друга — хафлинг слегка покачал головой.

— Обдумайте это, — сказала Сиоба Лютиену. — Дружеские связи имеют немало преимуществ. — Она в последний раз сверкнула улыбкой, от которой могло растаять даже каменное сердце, как бы подтверждая тот факт, что она имела в виду нечто гораздо большее, чем воровское соглашение. Затем, кивнув своим уходящим друзьям, девушка перешла через улицу и направилась к своей импровизированной веревке.

Лютиен неотрывно смотрел на ее грациозные движения, а Оливер покачал головой и вздохнул.

19. В СВЯЩЕННЫХ ПОКОЯХ

Старательно изображая интерес, Герцог Моркней сидел в деревянном кресле, наклонившись вперед, его костлявые локти выпирали из-под свободного пурпурного одеяния, ладони лежали на огромном письменном столе. По другую сторону стола несколько разжиревших купцов пытались перекричать друг друга. Единственные слова, которые удавалось разобрать в этом шуме, были «кража» и «Алая Тень».

Герцог Моркней уже слышал то же самое от тех же самых людей по нескольку раз в неделю, и это ему начинало надоедать.

— И что хуже всего, — завопил один купец, перекрывая общий шум и заставив смолкнуть остальных, — я не могу смыть это проклятое алое пятно со своей витрины! Что я должен отвечать на насмешки всех, кто его видит? Это как клеймо, вот что я вам скажу!

— Слушайте, слушайте! — закричали остальные.

Моркней поднял костлявую руку и поджал губы, стараясь не рассмеяться.

— Он всего лишь вор, не более того, — убеждал их герцог. — Мы слишком давно имеем дело с ворами, чтобы позволить очередному грабителю — пусть он даже имеет привычку оставлять свою метку — тревожить нас.

— Вы не понимаете! — взвыл другой купец, но моментально побледнел и замолк, когда налитые кровью желтые глаза Моркнея обратились на него.

— Чернь может прийти к нему на помощь, — предупредил другой купец, пытаясь изменить направление свирепого гнева герцога.

— Какую помощь, в чем? — скептически отозвался Моркней. — Украсть несколько безделушек? По вашим собственным словам, этот вор кажется не более алчным, чем многие другие, которые обкрадывают вас в последнее время. Или дело в том, что его визитная карточка, эта смутная тень, жалит вашу непомерно раздутую гордость?

— Гном на площади… — начал было купец.

— Будет соответственно наказан, — сообщил им Моркней, откидываясь назад и энергично взмахнув костлявыми руками. Он поймал взгляд купца у стола и подмигнул. — Нам всегда не хватает рабочих гномов, верно? — хитро спросил он, и это, казалось, подняло настроение всем присутствующим.

— Возвращайтесь в свои лавки, — обратился к собравшимся Моркней. — Король Гринспэрроу намекнул, что присылаемые нами налоги существенно меньше, чем им следует быть, — и это, осмелюсь сказать, гораздо более неотложная проблема, чем какой-то маленький воришка или нелепые тени, которые, по вашим словам, нельзя удалить.

— Он выскользнул из нашей ловушки, — принялся объяснять один из купцов, сопровождаемый сочувственными кивками трех остальных, присутствовавших при инциденте на улице Ремесленников.

— Тогда поставьте еще одну ловушку, если это необходимо! — рявкнул Моркней, и сверкнувшие яростью желтые глаза герцога заставили всех четверых поспешно отступить.

Ворча, группа купцов покинула кабинет герцога.

— Как же, Алая Тень, — хмыкнул старый волшебник, шаря среди пергаментов, чтобы найти последнее сообщение от короля Гринспэрроу. Моркней принадлежал к древнему братству чародеев. Он прекрасно помнил те дни, когда настоящая Алая Тень наводила ужас на купцов по всему Эриадору, даже в Принстауне и других городах северного Эйвона. В те давно прошедшие времена об этом грабителе знали довольно много, но его так и не поймали.

И чтобы теперь он вернулся? Моркней считал эту идею совершенно абсурдной. Алая Тень был человеком, теперь уже давно покойным. Скорее всего, какой-нибудь мелкий воришка где-то наткнулся на волшебную накидку легендарного вора. Визитная карточка может быть той же самой, но оставляет ее совсем другой человек.

— Мелкий воришка, — пробормотал Моркней и громко фыркнул, думая о тех пытках, на которые, несомненно, обречена эта новая Алая Тень, когда купцы его в конце концов поймают.

* * *

— Я работаю сам по себе, — настаивал Оливер.

Лютиен в недоумении уставился на него.

— Сам по себе, но вместе с тобой! — уточнил Оливер раздраженным тоном. Хафлинг стоял выпрямившись, в своих лучших парадных одеждах, привычная шляпа с перьями довершала картину, изображавшую Оливера де Берроуза, щеголя и фанфарона. — Когда ты — часть гильдии, все меняется, — продолжал он с кислым видом. — Иногда тебе приходится отдавать больше половины добычи, и ты можешь идти только туда, куда тебе скажут. А я не люблю, чтобы мне указывали, куда идти!

У Лютиена не нашлось в ответ никаких аргументов. Юноша сам не был уверен в том, что он хочет присоединиться к Каттерам. Но Лютиен твердо знал, что он хочет видеть Сиобу, и если это можно было сделать, только присоединившись к воровской шайке, юный Бедвир охотно пошел бы на такую жертву.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Оливер.

Лютиен глубоко вздохнул.

— В жизни есть нечто большее, Оливер, чем воровство, — попытался объяснить он. — И большее, чем материальная выгода. Я не спорю против того, что объединение с Сиобой и ее друзьями может уменьшить нашу добычу и нашу свободу, но это может обеспечить хотя бы подобие безопасности. Ты видел ловушку, которую купцы поставили на нас.

— Именно поэтому мы не можем присоединиться ни к одной шайке, — отрезал Оливер.

Лютиен не понял.

— Зачем тебе разочаровывать твоих почитателей? — спросил Оливер.

— Почитателей?

— У тебя они уже есть, — объяснил хафлинг. — Они без конца болтают об Алой Тени и всегда улыбаются, произнося его имя. Разумеется, я не имею в виду этих купчиков, но от этого еще слаще.

Лютиен тупо кивал головой, не имея ни малейшего представления, о чем толкует приятель.

— Но я по-прежнему буду надевать алый плащ, — попытался заикнуться он. — Так что знак…

— Ты сдернешь завесу тайны, — сказал Оливер. — Весь Монфор узнает, что ты присоединился к Каттерам, и таким образом твоя расцветающая репутация опустится до уровня этой шайки. Я говорю — нет! Ты должен оставаться независимым вором, действующим на свой страх и риск. Мы будем водить за нос этих глупых купчиков, пока они вконец не озвереют, а тогда отправимся дальше — Алая Тень просто исчезнет с улиц Монфора. Легенда будет разрастаться.

— А потом?

Оливер пожал плечами, как будто это не имело значения:

— Возможно, мы найдем другой город — Принстаун в Эйвоне, например. А затем, через несколько лет, мы вернемся в Монфор и дадим легенде новую жизнь. Ты совершил здесь нечто чудесное, хотя ты недостаточно мудр, чтобы понять это, — пояснил хафлинг. Впрочем, Лютие-ну показалось, что речь идет о чем-то не более глубоком и серьезном, чем обычные байки Оливера.

— Но ты, Алая Тень, тот, кто оставляет в дураках туповатых купчиков и крадет их добро из-под самого их жирного носа, дает людям, которые живут по эту сторону стены, в нищих кварталах Монфора, нечто, чего им не хватало уже много, много лет.

— И что же это такое? — поинтересовался Лютиен, но в его голосе уже не было сарказма.

— Надежда, — ответил Оливер. — Ты им даешь надежду. Ну, теперь я иду на рынок. Ты со мной?

Лютиен кивнул, но простоял в комнате еще несколько минут после ухода Оливера, глубоко погруженный в свои мысли. Юноша понимал, что в словах хафлинга есть доля правды. По какой-то игре судьбы, случайный дар, полученный в результате случайной встречи с чудаковатым волшебником, и все это после случайной встречи с еще более эксцентричным хафлингом, заставил его, Лютиена Бедвира, стать продолжателем легенды, о которой он даже никогда не слышал. Он оказался знаменем тех, кто из-за короля Гринспэрроу лишился всяких прав на благополучие.

— Народный герой? — растерянно хмыкнул молодой человек. Причудливый поворот судьбы почти оглушил юношу, и хотя он еще не до конца разобрался в происходящем, его походка невольно стала более решительной. Лютиен торопливо поднялся на ноги и бросился вдогонку за хафлингом.

День был типичным для этого времени года — холодным и серым, — и рынок пустовал.

Большинство наиболее ценных товаров были раскуплены или украдены, а новые обозы не прибывали, да и не ожидались в течение многих месяцев.

Очень скоро Лютиен и Оливер пожалели, что на рыночной площади так мало народа. Друзья, в большей степени Оливер, выглядели довольно необычно и привлекали к себе внимание циклопов, особенно одного с перебинтованной головой.

Решив перекусить, они остановились у лотка и купили себе галеты, затем немного поболтали с его владельцем о погоде, о покупателях и обо всем, что пришло на ум.

— Вам не следует здесь находиться, — услышали они шепот, когда продавец отвернулся к другому покупателю.

Лютиен и Оливер посмотрели друг на друга, а затем на изящную фигурку в накидке с капюшоном, стоявшую у лотка. Из-под низко надвинутого капюшона выглядывало знакомое лицо полуэльфа, с которым они встречались предыдущей ночью.

— Они знают? — тихо спросил Оливер.

— Они подозревают, — ответил полуэльф. — Разумеется, они не обвинят вас открыто, при свидетелях.

— Разумеется, — откликнулся Оливер. Лютиен продолжал смотреть в сторону, не желая привлекать внимание к разговору и не очень понимая, о чем беседуют эти двое. Если звероподобные циклопы подозревают его и Оливера, тогда почему они просто не подойдут к ним и не арестуют? Лютиен уже пробыл в Монфоре достаточно долго, чтобы понимать, как мало значения придают здесь наличию свидетелей и прочим пустякам. Целые банды стражников из преторианской гвардии обычно болтались поблизости от Крошечного Алькова. Они частенько уволакивали с собой какого-нибудь бедолагу со связанными руками.

— Есть новости, — продолжал полуэльф.

— Так расскажи… — начал было Оливер, но замолк и уставился в сторону, так как мимо лениво брела группа циклопов.

— Не сейчас, — раздался шепот полуэльфа, как только циклопы отошли на некоторое расстояние. — Сиоба будет ждать за «Гнэльфом», когда взойдет луна.

— Мы придем туда, — уверил его Оливер.

— Только он, — последовал ответ, и Оливер оглянулся на Лютиена. Когда Оливер перевел любопытный взгляд на полуэльфа, он обнаружил, что тот растворился в толпе.

Со вздохом хафлинг снова повернулся к Лютиену и открытой площади и понял причину внезапного исчезновения полуэльфа. Группа циклопов возвращалась, в этот раз выказав больше интереса к обоим друзьям.

— Мой папаша-хафлинг частенько говаривал, — прошептал Оливер Лютиену, — толковый вор всегда попадет куда захочет, но только очень толковый вор сможет оттуда выбраться. — Он схватил Лютиена за руку и потащил прочь, но был вынужден остановиться, потому что циклопы резко бросились вперед и взяли их в кольцо.

— Холодный сегодня денек, — заметил один из них.

— Покупаете последние вещички на зиму? — спросил другой.

Оливер собрался ответить, но не успел — Лютиен внезапно вмешался, глядя прямо на циклопов.

— Именно этим мы и занимаемся, — ответил он. — Для некоторых зима в Монфоре холоднее, чем для других.

Циклоп, похоже, не понял смысла этого замечания — впрочем, Оливер тоже сомневался, что понял правильно. Хафлинг не подозревал, что его пламенные речи заронили искру гордости в душу юного Бедвира, затронули какую-то струну в его сердце. Юноша внезапно ощутил себя наследником истинной Алой Тени, защитником угнетенных, острой занозой в боку богачей.

— Как давно ты в Монфоре? — хитро спросил циклоп, рассматривая Лютиена и явно надеясь выудить из него ключи к разгадке тайны.

Однако Оливер вышел вперед и настойчиво обхватил Лютиена рукой за талию.

— С того дня, как мой сын родился на свет, — заявил хафлинг, не обращая внимания на изумленный взгляд Лютиена. — Увы, его бедной матери нет в живых. Она не смогла вынести его размеров.

Циклопы уставились друг на друга с недоверием, совершенно сбитые с толку.

— Он твой отец? — спросил один, обращаясь к Лютиену.

Лютиен обнял Оливера за плечи.

— Мой папаша — хафлинг, — ответил он, имитируя характерный акцент Оливера.

— А почему… — начал было циклоп, но партнер схватил его за руку и сделал предостерегающий жест.

Свирепая гримаса циклопа исчезла, когда он оглядел рыночную площадь. Десятки мужчин, пара гномов и несколько эльфов внимательно — слишком внимательно — смотрели на них. На всех лицах читалась мрачная решимость, и у многих на поясе висел кинжал или короткий меч.

Вскоре группа циклопов была уже далеко.

— Что произошло? — спросил Лютиен.

— Циклопы встревожены. Люди начинают собираться с духом. Иногда они даже осмеливаются дать отпор одноглазым, — ответил Оливер. — Пошли отсюда побыстрее. Каттер был прав — нам не следовало болтаться по городу.

* * *

— Поцелуй меня. — Нежный голос заставил молодого человека потерять голову, от неожиданной просьбы у него подогнулись колени.

Лютиен замер на месте, тупо уставясь на Сиобу, понятия не имея, что делать дальше.

— Ты ведь хочешь этого, — констатировала она очевидное.

— Я пришел, потому что мне сказали, есть какая-то новость, — пробормотал Лютиен. Он пожалел о сказанном тотчас же: нашел же время менять тему!

Полуэльфийка казалась еще более соблазнительной бедному Лютиену, когда серебристый лунный свет в темном переулке за «Гнэльфом» нарядил ее стройную фигурку в таинственно поблескивающие одежды. Она лукаво улыбнулась и откинула длинные локоны со своего прекрасного лица. Лютиен оглянулся через плечо, словно ожидая, что где-то поблизости скрывается Оливер и смотрит на него. Хафлинг пошел в «Гнэльф» и сказал Лютиену, что встретится с ним там, когда тот закончит свои дела с Сиобой.

Молодой человек снова посмотрел на нее и увидел, что улыбка девушки бесследно исчезла.

— Гном… — серьезно начала она, но внезапно остановилась, потому что Лютиен шагнул к ней и крепко поцеловал в губы. Смущенный молодой человек тут же отскочил назад, разглядывая выражение лица Сиобы, пытаясь понять, как она отнеслась к его выходке.

Но девушка смутилась гораздо меньше юного Бедвира. Полуэльфийка только улыбнулась и снова откинула волосы с лица. Она явно прекрасно владела собой.

— Почему ты попросила меня сделать это? — тупо спросил Лютиен.

— Потому что ты этого хотел, — ответила Сноба.

Гордо поднятые плечи Лютиена поникли.

— И я тоже хотела, чтобы ты это сделал, — призналась она. — И я подумала, что сперва нужно покончить с этим.

— Покончить с этим? — растерянно переспросил Лютиен. Это звучало не слишком многообещающе.

Сиоба глубоко вздохнула.

— Я только подумала, что тебе и Оливеру следует знать… — начала объяснять девушка. Она умолкла, словно ей было трудно подобрать слова.

Лютиен сильно встревожился.

— Что знать? — поторопил он ее и снова шагнул к Сиобе, но она подняла руку, будто защищаясь, и отступила на шаг.

— Гном, продолжала она. — Гном, который помог вам на площади Моркнея. Его забрали циклопы из преторианской гвардии и бросили в темницу.

Лицо Лютиена помрачнело, рука сама собой сжалась в кулак.

— Где? — решительно спросил он. У Сиобы не оставалось сомнений, что он собирается немедленно спасать гнома.

Она беспомощно пожала плечами — юноша видел, что красавица действительно не знает ответа, и это слегка остудило его пыл.

— У преторианской гвардии много темниц, — сказала она, качая голой. — Гнома будут судить в Соборе завтра утром вместе со многими другими, — быстро добавила Сиоба. — Его, несомненно, приговорят к каторжным работам в шахтах.

Лютиен не понял. Он постоял момент, раздумывая, стараясь разложить все по полочкам, затем вопросительно взглянул на Сиобу. Откуда она знала о гноме с площади Моркнея? Казалось, девушка прочитала его мысли, и на ее лице снова появилась лукавая улыбка.

— Я уже говорила тебе, что в дружеских связях есть свои преимущества, — сказала она, отвечая на незаданный вопрос. — Вот я и подумала, что вам следует это знать.

Лютиен кивнул.

Как нечто только что пришедшее ей в голову, Сиоба добавила:

— Гном, его зовут Шаглин, конечно, знал, что его схватят.

— Он тоже член вашей шайки?

Сиоба покачала головой:

— Он просто ремесленник, больше ничего.

Лютиен понимающе кивнул, хотя на самом деле не понял ровно ничего. Почему гном-ремесленник помог ему, зная заранее, что будет схвачен и понесет наказание?

— Я должна идти, — сказала Сиоба, взглянув на положение луны.

— Когда я увижу тебя снова? — тревожно спросил Лютиен.

— Увидишь, — пообещала девушка, исчезая в тени.

— Сиоба! — позвал Лютиен громче, чем собирался, — его желания одержали верх над благоразумием. Прекрасная дева снова сделала шаг к нему, вопросительно глядя на юношу.

Утопая в зеленом свечении ее глаз, Лютиен не мог найти слов. Впрочем, в них не было нужды.

— Еще один поцелуй? — спросила девушка. Она едва успела выговорить это, как Лютиен приник к ее губам.

— Ты увидишь меня снова, — пообещала она, отодвигаясь. А затем ушла, превратившись в одну из ночных теней.

— Все это игра, — жаловался Оливер той же ночью, когда они с Лютиеном возвращались домой. Пожалуй, в желудке молодого человека находился некоторый избыток эля. — Уж конечно, ты не настолько глуп, чтобы не понять этого.

— Мне наплевать! — Это было заявлено весьма решительно, хотя и несколько заплетающимся языком.

— Гномов всегда обвиняют, судят и приговаривают к каторжным работам в шахтах, — упрямо продолжал Оливер. — Легальное и неоспоримое рабство. Именно так Монфор достиг своего процветания, неужели тебе это непонятно?

— Мне наплевать.

Оливер боялся, что Лютиен скажет именно это.

Перед следующим рассветом двое друзей крадучись пробирались вдоль разделяющей город стены у основания Собора. Они перебрались через нее достаточно легко, и Оливер, зная порядки, решил остановиться в тени северного крыла Собора: это был трансепт, одна из двух частей длинного здания, которые придавали ему форму креста. С этой стороны несколько зданий почти примыкали к Собору, образуя открытую площадь.

— Нам надо в западный конец, — объяснил Оливер, заглядывая за угол огромного трансепта, и тут же посоветовал Лютиену снять накидку.

Юноша так и сделал. В первый раз он находился так близко от Собора, и каким же маленьким и ничтожным показался сам себе юный Бедвир по сравнению с величественным строением! Он окинул взглядом здание до огромных арок и множества горгулий, свисавших сверху и глядящих на жалких людишек — таких, как он. Зловещим и внушительным выглядел Собор в предрассветный час.

Вскоре после восхода солнца площадь заполнилась народом, купцами и ремесленниками, а также преторианскими стражниками. Лютиен заметил, что многие люди привели с собой детей.

— Последний день недели, — объяснил Оливер, и Лютиен кивнул, осознав, что закончилась еще одна неделя, а вместе с ней и весь сентябрь. — День налогов. Они приводят сюда детей, надеясь на милосердие, — Оливер хмыкнул, всем видом демонстрируя возмущение подобной наивностью.

Друзья притаились за углом, стараясь не привлекать к себе внимания. Наконец высокие и узкие дубовые двери Собора распахнулись и народ длинной вереницей потянулся в гигантское здание. Здоровенные циклопы встали по обе стороны дверей, бесцеремонно допрашивая проходивших мимо, сбивая в кучки мужчин и их семьи, как овец.

Оливер оттащил Лютиена подальше в тень стены, когда несколько обитых железом повозок подъехали к боковой двери в середине северной стены трансепта, к другому весьма впечатляющему входу, хотя и не такому огромному, как высоченные западные двери Собора. Множество преторианских стражников вышло из Собора навстречу привезенным узникам — четырем мужчинам, трем женщинам и двум гномам, которые были одеты в мешковатые серые балдахины, в основном открытые спереди. Лютиен узнал того гнома, который помог ему и Оливеру, сразу же — по лохматой иссиня-черной бороде, торчащей из капюшона, и по той же самой кожаной жилетке без рукавов, которая была на нем в то утро на площади Моркнея.

— Шаглин, — беззвучно произнес юный Бедвир, вспомнив имя, названное ему Сиобой.

Он двинулся вперед, но хафлинг твердо удержал его на месте. Лютиен бросил на него вопросительный взгляд.

— Слишком много, — беззвучно произнес Оливер и указал на строение, находящееся на площади напротив арестантских повозок. Лютиен заметил несколько фигур, болтавшихся около этого маленького здания или сидящих на мостовой подобно нищим, которые нередко встречались в нижней части города. Они кутались в плащи с капюшонами, пряча лица, но, приглядевшись к ним пристальнее, Лютиен понял беспокойство своего друга.

Все эти «нищие» отличались широкими плечами и пудовыми кулаками, напоминая воинов или циклопов.

— Неужели они ожидают нас? — прошептал Лютиен на ухо Оливеру.

— Это самая элементарная ловушка, — ответил хафлинг. — Легкий способ избавиться от возникшей проблемы. Возможно, им известно, каким глупым ты иногда бываешь.

Лютиен кинул на товарища негодующий взгляд, но стоя рядом с громадиной Собора при ярком свете дня, наблюдая за преторианской гвардией, заполнявшей улицы, он, честно говоря, не мог с ним не согласиться. Уходить не хотелось, но юноша задавал себе вопрос, что на самом деле он мог бы сделать.

Лютиен повернулся к Оливеру. Его отчаяние перешло в изумление. Хафлинг засунул свой темный камзол, черные туфли и шляпу в разные отделения волшебной перевязи, закатал штанины как можно выше и натянул на себя платье из набивной ткани, какие носили юные девушки.

Сделав это, Оливер вытащил парик из длинных и черных конских волос (Лютиен понятия не имел, где он его раздобыл), затем замотал голову несколькими слоями вуали, предусмотрительно скрыв усы и бороду.

«Добрый старина Оливер», — подумал Лютиен, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться вслух.

— Я — твоя юная невинная дочь, а ты — мой папаша-купец, — объяснил хафлинг, вручая Лютиену мешочек с позвякивающими монетами. Лютиен открыл его и заглянул внутрь. Его глаза расширились, когда он увидел, что монеты золотые.

Оливер взял его под руку и храбро повел за угол. Они обошли подальше арестантские повозки и циклопов, приближаясь к центру площади. Друзья направлялись к западной двери в Собор.

Эта западная стена привлекала внимание Лютиена все время, пока они шли. Она отнюдь не была плоской, в ней имелось множество ниш и углублений, в которых находились красивые, ярко раскрашенные статуи. Это были персонажи из религии Лютиена — герои древнего Эриадора. Он заметил, что их давно не приводили в порядок: краска шелушилась и облезала, и почти в каждой нише вили гнезда птицы.

Юный Бедвир начинал понемногу приходить в возбужденное состояние, но неожиданная выходка Оливера прервала его мысли.

— Я же говорила тебе, папа, что мы опоздаем! — завопил хафлинг тонким голосом.

Лютиен изумленно взглянул на товарища, но тут же выпрямился и смерил уничтожающим взглядом двух развеселившихся циклопов-стражников.

— А что, мы разве опаздываем? — спросил он.

— Он боится попасть в шахты за то, что опоздал к сбору налога, — заметил один из циклопов и непристойно захихикал, глядя на Оливера. — Или, может, он опасается, что Моркней заберет его маленькую дочурку. — Их отвратительный гогот показался Лютиену невыносимым. Юноша с трудом сдерживался, чтобы не потянуться за мечом.

Оливер пихнул его в бок и глазами указал на кошелек.

Лютиен кивнул и вытащил несколько золотых монет. Юноша высоко оценил жертву, принесенную другом, поскольку прекрасно знал, как тяжко было хафлингу расставаться со своими трофеями!

— Вы уверены, что я опоздал? — спросил Лютиен циклопов. Те взглянули на него с любопытством, его хитрый тон явно подогрел их интерес.

Лютиен оглянулся по сторонам на уже почти опустевшую площадь, затем протянул к ним руку с монетами на ладони. Туго соображающие циклопы наконец поняли, в чем дело.

— Опоздал? — переспросил один. — Нет, ты как раз вовремя.

Одноглазый отошел в сторону и распахнул одну из высоких дверей, в то время как его напарник жадно сгреб взятку.

Лютиен и Оливер вошли в помещение с высоким потолком, размером примерно пять на пять футов. Прямо перед ними были такие же двери, как входные. Оба с облегчением вздохнули, когда циклопы ненадолго оставили их одних.

Лютиен потянулся к ручке внутренних дверей, но Оливер остановил его, прижав палец к губам. Вместо этого они приложились ухом к дереву и сумели расслышать громкий баритон, выкликающий какие-то имена, — налоговая перекличка, догадался Лютиен.

Сюда они уже попали, но что делать теперь? Юноша посмотрел на Оливера, и хафлинг указал куда-то над плечом Лютиена. Следуя за его взглядом, Лютиен увидел, что помещение не совсем изолировано. На середине каждой боковой стены, на высоте десяти футов, виднелись отверстия, ведущие внутрь, в тайные проходы, тянущиеся в южном направлении вдоль передней стены здания.

На свет вновь появилась волшебная липучка, и друзья вскарабкались наверх. Они миновали несколько отверстий, выходивших на узкую галерею, опоясывавшую главный зал Собора. Здесь стало понятно, что по этому проходу слуги добирались до статуй и витражей Собора, когда приходило время их почистить.

Приятели поднялись по узкой лестнице, затем по другой и нашли проход, ведущий к арочному коридору. Тот, в свою очередь, выходил на соборный неф на высоте добрых пятидесяти футов от пола главного зала.

— Трифорий, — объяснил Оливер и хитро подмигнул, явно полагая, что отсюда они смогут наблюдать за событиями, находясь в относительной безопасности.

Они были, как заметил Лютиен, в пятидесяти футах от пола и при этом не более как на полпути к переплетениям гигантского свода, который и образовывал невероятную крышу всего здания. Снова юный Бедвир почувствовал себя крошечным и незначительным, ошеломленный размерами Собора.

Оливер к тому времени отошел на пару шагов вперед, но повернулся назад, увидев, что Лютиен остановился.

— Быстрее, — резко шепнул хафлинг, железной рукой возвращая юношу к действительности.

Они прокрались вдоль задней стены трифория. На передней стороне прохода, в центре каждой арки, находилась, как относительно новое добавление к убранству Собора, крылатая горгулья, ее гротескная рогатая голова глядела вниз на собравшихся. Оливер смотрел на статуи с видимым отвращением, и Лютиен от души согласился с ним, считая, что горгульи являются отвратительным пятном, пачкающим святой храм.

Друзья осторожно добрались до угла трифория, где проход сворачивал направо в южный трансепт. Наискосок от них Лютиен увидел трубы гигантского органа, а под ними место, где когда-то стоял хор, вознося гордую хвалу Господу. Теперь там копошились циклопы.

Область алтаря все еще была футах в ста от них, находясь в центре полукруглой апсиды в восточном конце Собора. Большая ее часть располагалась в нижней части Монфора, образуя часть городской разделительной стены.

Сперва взгляд Лютиена устремился вверх, привлеченный округлым, спиралеобразным устройством апсиды, хотя он понимал, что отсюда не видно более половины высоты всего здания. Он покачал головой и посмотрел ниже, на роскошные гобелены апсиды и в алтарь.

И здесь Лютиен впервые увидел печально известного Моркнея, герцога Монфорского. Облаченный в красные одежды старый негодяй со скучающим выражением лица сидел в удобном кресле сразу за алтарем.

На возвышении в углу апсиды находился глашатай, выкликавший имена и размер налогов. Это был свирепого вида человек, по бокам которого располагались два здоровенных циклопа. Пожалуй, Лютиену еще не приходилось видеть таких огромных! Глашатай неспешно выкликнул имя, затем сделал паузу, ожидая вызванного налогоплательщика — владельца таверны в нижней части города. Тот, шаркая, выбрался из-за одной из деревянных скамей с высокими спинками и поспешил вперед со своей данью.

Лютиен скривился от отвращения, когда вызванный человек вручил циклопу мешок монет. Бедолага стоял склонив голову, пока мешок выворачивали прямо на алтарь и быстро подсчитывали содержимое. Затем сумма была сообщена Моркнею, который немного помедлил (Лютиен понимал, что тот просто хотел припугнуть торговца), затем рассеянно махнул рукой. Купец поспешно бросился к своей скамье, забрал двух детей, которые пришли с ним, и вылетел из Собора.

Процедура повторялась снова и снова. Большинству налогоплательщиков было позволено отправиться восвояси, но одному бедолаге, престарелому хозяину рыночного лотка, явно не хватило денег. Моркней прошептал что-то циклопу, стоявшему рядом с ним, и старика уволокли прочь. Старая женщина, вероятно его жена, горестно завопила, и ее тоже увели.

— Приятная обстановочка, — тихо пробормотал Оливер.

Примерно через два часа после того, как друзья устроились на своем высоком наблюдательном пункте, а список дошел до половины, Моркней поднял костлявую руку. Глашатай у аналоя отступил назад, а его место занял другой:

— Заключенные! — провозгласил новый распорядитель, и из первого ряда поднялась группа циклопов, таща за собой закованных мужчин, женщин и гномов.

— Вот наш спаситель, — сухо заметил Оливер, указывая на лохматого гнома. — Ну, есть какие-нибудь мысли о том, как подобраться к нему поближе?

Явный сарказм в тоне Оливера разгневал Лютиена, но ему нечего было ответить. Юноша с унынием осознал, что хафлинг прав. Он ничего не мог сделать, совсем ничего. Лютиен видел как минимум сорок циклопов в Соборе и не сомневался, что еще не менее сорока болтаются поблизости, не считая тех, у арестантских повозок за дверью северного трансепта. К тому же Моркней пользовался репутацией могучего волшебника, что делало любой план по освобождению Шаглина просто нелепым.

Обвинения были зачитаны, и арестантов приговорили к разным наказаниям. Четверо мужчин должны были отправиться с обозом в Принстаун — вероятно, они будут проданы в армию, как только доберутся до Эйвона, объяснил Оливер Лютиену. Троих женщин отдали служанками в дома различных друзей герцога — Оливеру не пришлось объяснять товарищу, какая мрачная судьба ожидала несчастных. А гномов, как и ожидалось, присудили к долгим срокам каторжного труда в шахтах.

Лютиен Бедвир беспомощно наблюдал за тем, как Шаглина потащили к боковой двери и дальше, к повозкам.

Вскоре опять начался сбор налогов, а Оливер вместе с пылающим яростью Лютиеном пробрались обратно вдоль трифория к потайному проходу. Затем они уступили дорогу какому-то освобожденному купцу и соскользнули вниз. Оливер забрал и спрятал липучку, затем поправил закрывающие лицо вуали и сделал Лютиену знак двигаться дальше.

Стражники-циклопы отпустили какие-то непристойные замечания по поводу «купца» и его невинной дочери, когда те прошли между ними, но Лютиен вряд ли услышал их. Он не сказал ни слова за всю дорогу до Крошечного Алькова, а затем принялся мерить шагами комнату, как запертый зверь.

Оливер, все еще в женском платье, заметил, что уже почти полдень и «Гнэльф» скоро откроется, но Лютиен никак не отреагировал на его слова.

— Ты ничего не можешь сделать! — наконец закричал Оливер, вскакивая на стул, стоявший на дороге у Лютиена, чтобы сравняться с ним ростом. — Ничего!

— Они увезли его в шахты, — горестно сказал молодой человек, отворачиваясь от хафлинга. — Ну что ж, раз они повезли Шаглина в шахты, значит, я тоже еду в шахты.

— Клянусь всеми девственницами Эйвона, — пробормотал Оливер себе под нос, с размаху плюхнулся на стул и надвинул на глаза свой длинный черный парик.

20. ЦЕНА ПОЦЕЛУЯ

Друзья ждали более часа, прячась среди нагромождения валунов у скалистых подножий гор в четверти мили от южной стены Монфора. С этого места была видна узкая дорога, ведущая к шахтам. Ривердансер и Тредбар, радуясь тому, что вышли из города, паслись на маленькой полянке неподалеку. Оливер объяснил, что повозка с рабами не выедет из города, пока не закончится сбор налогов — на случай, если бы Моркней нашел других «добровольцев», которые предпочтут работу в шахтах уплате налога.

Лютиен планировал напасть на повозку здесь, задолго до того, как она доедет до шахты. Оливер придерживался другого мнения.

Лицо юного Бедвира вытянулось, когда повозка, подпрыгивая, показалась на дороге, охраняемая двумя десятками циклопов верхом на свирепых вепреконях.

— Ну, теперь мы можем отправиться в «Гнэльф»? — спросил измученный хафлинг, но по той решимости, с которой разгневанный Лютиен бросился седлать своего коня, Оливер угадал ответ.

Они помчались по дороге, держась на приличном расстоянии позади повозки с арестантами. Иногда она выезжала на открытый участок дороги, и тогда преследователи придерживали лошадей.

— Это не слишком блестящая идея, — много раз повторял Оливер, но Лютиен не отвечал. Наконец, когда они уже проехали три мили, хафлинг остановил Тредбара. Лютиен проехал еще двадцать ярдов, затем остановил Ривердансера и обвиняюще посмотрел на друга.

— Гном… — начал он, но немедленно остановился, когда Оливер поднял руку. Хафлинг замер с закрытыми глазами, наклонив голову набок, и Лютиену казалось, что он нюхает воздух.

Тредбар, подчиняясь команде хозяина, проломился сквозь кусты у обочины дороги и исчез из вида. Лютиен с изумлением проводил Оливера глазами, затем услышал приближавшийся топот вепреконей и все понял.

У него уже не оставалось времени последовать примеру хафлинга! Опустив голову в густую гриву коня, Лютиен пришпорил Ривердансера и галопом помчался обратно к Монфору. Только через милю ему подвернулось место, где можно было свернуть с дороги. Лютиен спрыгнул с седла и схватил Ривердансера за уздечку, пытаясь успокоить нервное животное.

Он зря беспокоился, потому что отряд циклопов во весь опор пронесся мимо, и грохот тяжелых копыт вместе с громыханием пустой повозки заглушил все остальные звуки.

Несколько раз глубоко вздохнув, Лютиен вывел Ривердансера назад на дорогу, подождал минуту, чтобы убедиться, что все одноглазые проехали мимо, затем галопом поскакал в другую сторону. Он нашел Оливера на прежнем месте.

— Пора, — заметил хафлинг. — Мы должны добраться до гнома раньше, чем они отведут его на более низкие галереи шахты. Когда он попадет вниз… — Оливер не стал заканчивать свою мысль, так как Лютиен уже помчался вперед.

Вход в шахту, подпертый тяжелыми бревнами, напоминал неприметную пещерку в склоне горы.

Друзья привязали своих коней подальше, у обочины дороги, и подобрались к удобному для наблюдения месту за какими-то кустами. Циклопов поблизости не наблюдалось, вокруг царили тишина и покой.

— Вход не слишком-то хорошо охраняется, — заметил Лютиен.

— А с чего бы ему охраняться? — откликнулся Оливер.

Юноша пожал плечами и хотел выйти из-за кустов, но приятель схватил его за руку, и когда Лютиен оглянулся, хафлинг указал на другое отверстие, справа от входа в шахту.

— Может быть, это бараки, — прошептал Оливер. — Или, возможно, там они держат узников, прежде чем отправить их вниз.

Лютиен переводил взгляд с одного отверстия на другое.

— Которое? — наконец спросил он, поворачиваясь к другу.

Оливер широко развел руками и наконец указал на вход в шахту:

— Даже если этот гном, Шаглин, еще не там, они должны через это отверстие отправить его вниз.

Лютиен двинулся вперед, прижимаясь к стене, Оливер — сразу за ним. Юноша низко надвинул капюшон своей алой накидки и остановился у входа. Туннель был темным, очень длинным, и Лютиену пришлось задержаться, чтобы глаза привыкли к полумраку. Даже после этого он с трудом разглядел какие-то тени внутри.

Юноша поднял полу накидки, и Оливер проскользнул в спасительное укрытие. Затем Лютиен осторожно стал пробираться по стене, завернул за угол и оказался в шахте. Они дошли до поворота — вправо отходил боковой проход, возможно, ведущий к туннелям, начинавшимся у других входов в шахту. Дальше внизу в проходе, по которому они шли, друзья заметили мерцание факела и услышали топот циклопов.

Они бросились в боковой проход и затаились там, внимательно наблюдая за туннелем. Лютиен вынул свой лук и мгновенно собрал его, пока Оливер, распластавшись на полу, заглядывал за угол.

Свет факела приближался. Два циклопа появились из-за ближайшего поворота, беспечно разговаривая. Оливер поднял два пальца, обозначая количество врагов, и задержал поднятую руку, готовясь дать сигнал к нападению.

Лютиен натянул тетиву. Свет стал ярче, а звук тяжелых шагов циклопов — громче. Рука Оливера резко упала вниз, и юноша выпрыгнул в туннель.

Циклопы, находившиеся не более чем в десяти футах от него, подскочили от удивления. Меньше всего они ожидали нападения здесь, в шахте.

Лютиен промахнулся.

Он с трудом поверил в это, но так как один из циклопов подпрыгнул и извернулся, испуганно вскинув руку, стрела пролетела у него под мышкой, не принеся никакого существенного вреда.

Лютиен растерянно топтался на месте, сжимая в руках лук, который так не вовремя подвел хозяина. Циклопы взревели и бросились вперед, и, если бы Оливер не метнулся наперерез, Лютиену пришлось бы плохо.

Рапира и кинжал начали свой смертоносный танец, нанеся серьезный удар под ребро ближайшему циклопу и оцарапав второго прежде, чем те успели осознать присутствие еще одного врага.

Раненый циклоп попытался ударить хафлинга факелом. Его товарищ отступил на шаг, затем снова бросился вперед, изрыгая ругательства и размахивая тяжелой дубинкой.

Оливер откатился влево, назад к туннелю. Лютиен, вытащив меч, нырнул вслед за хафлингом. Вооруженный дубинкой циклоп, следивший за движениями Оливера, успел только разинуть рот, когда меч молодого человека вонзился ему в грудь.

Оливер перекувырнулся и моментально вскочил на ноги. Он поднырнул под замахнувшуюся факелом руку и ударил рапирой, еще и еще. Циклоп попятился, глядя на коротышку-хафлинга с величайшим изумлением. Затем он покачнулся и рухнул замертво.

Задержавшись на секунду, чтобы затоптать факел, друзья быстро двинулись вперед. Хафлинг не смог удержаться и на ходу поздравил товарища с удачным выстрелом. Вскоре впереди опять замаячил свет факела.

Туннель заканчивался уступом на высоте сорока футов, над полом большого овального помещения. Здесь находились пять циклопов и, к облегчению друзей, два гнома, один из которых был с черными спутанными волосами, в кожаной жилетке. Обоих узников заковали в ручные и ножные кандалы, вокруг них стояли циклопы. Вся группа находилась в противоположном конце помещения перед круглой дырой, вырезанной в полу. Над дырой был установлен блок, соединенный толстым канатом с воротом на полу помещения, а два других каната спускались в само отверстие.

Один циклоп наклонился над дырой, слегка придерживая канат, пока другой крутил ворот. Лютиен уже приготовил стрелу, но Оливер с сомнением посмотрел на него, показав сперва на одну, а потом на другую стену помещения. Как минимум три туннеля выходили в него с разных сторон.

Лютиен понял опасения хафлинга. Этот высший уровень шахты, вероятно, предназначался для охраны, и те три туннеля, да и четвертый, по которому только что пришли Лютиен и Оливер, могли моментально наполниться циклопами при первых звуках битвы.

Но юноша понимал, что другого шанса не представится, поскольку этот механизм, очевидно, предназначался для отправки узников на нижние уровни. Если не поспешить, то Шаглин вместе с другим гномом навеки канут в глубины рудника.

Циклоп, склонившийся над дырой, кивнул головой, а затем что-то крикнул вниз. Ему откуда-то снизу ответил другой циклоп, потом еще один.

Первый циклоп внезапно дернулся и упал головой вниз в дыру. Четыре других циклопа, увидев стрелу в спине своего товарища, подняли глаза на выступ и увидели Лютиена, уже наложившего на тетиву новую стрелу. Юноша выстрелил, а затем поспешно выхватил из рук Оливера канат. Стрела всего лишь просвистела мимо подъемного механизма, однако крутивший его циклоп взвизгнул и отскочил.

Оливер, прицепив липучку к потолку подальше от уступа, прыгнул на спину Лютиена, и, как только юноша убрал свой складной лук, оба полетели на веревке вниз. Друзья закачались в воздухе подобно маятнику. Алый и фиолетовый плащи развевались у них за плечами. Лютиен направил прыжок к подъемному механизму, считая его сейчас самой важной целью.

Расчеты Оливера были достаточно точными. Хафлинг спрыгнул на землю, когда маятник оказался в самой нижней точке, пролетел оставшиеся три фута до земли и перекатился головой вперед, два раза перекувырнувшись.

Лютиен продолжал полет, направляясь к циклопу у подъемного механизма. Он согнул ноги и резко выбросил их вперед, пытаясь сбить циклопа в сторону, но юноша оказался слишком высоко, и, когда циклоп пригнулся, удар пришелся по пустому месту. Однако момент, в который циклоп отвлекся на юношу, дорого ему обошелся. Обернувшись, одноглазый увидел Оливера — или, скорее, кончик его рапиры. Острое лезвие пронзило живот циклопа, вспороло его до самых легких. Одноглазый упал, попытался последний раз вздохнуть, но это у него уже не получилось.

Через мгновение после своего неудачного удара ногами Лютиен оказался прямо над стволом шахты. Как и следовало ожидать, он увидел большую платформу, на которой находилось около полудюжины орущих циклопов футах в пятнадцати от горловины ствола. Но дальняя сторона отверстия была все еще вне досягаемости, когда веревка качнулась назад, туда, где ждали три вооруженных циклопа.

Лютиен успел спрыгнуть, яростно размахивая руками. Он сильно ударился подбородком о край отверстия и чуть не свалился внутрь. Застонав и откатившись в сторону, он поднялся на ноги и выхватил меч. Торопливо оглядевшись, юноша бросился к дальнему концу горловины. Один из циклопов кинулся к хафлингу. Другие, распихивая гномов, устремились навстречуЛютиену.

Циклопы вопили, рычали и призывали на помощь товарищей, крича о нападении зловещей Алой Тени.

— Я вижу, самый крупный направляется прямо ко мне, — спокойно заметил Оливер. И действительно, тварь, оказавшаяся лицом к лицу с отважным хафлингом, отличалась огромными размерами и на редкость безобразной физиономией. К тому же циклоп предусмотрительно напялил на себя прочные доспехи. Оливер сомневался, что его рапира могла проткнуть броню такой толщины. В довершение картины одноглазый размахивал огромным боевым топором.

Топор с размаху ухнул вниз, а Оливер пулей бросился вперед, прокатившись между широко расставленными ногами циклопа.

Пока циклоп с ревом разворачивался, Оливер успел проскользнуть на прежнее место. Скоро они опять оказались лицом к лицу, причем за спиной Оливера находился ствол шахты и подъемный механизм.

Лютиен храбро ввязался в драку, отвлекая на себя остальных. Эти два циклопа тоже были в доспехах. Размахивая мечами, они смогли отразить первые удары юноши и отвести в сторону его клинок.

Лютиен сделал выпад вперед, но конец меча ударился о камень. В это время один из циклопов бросился на него, размахивая огромным мечом, заставив юношу резко отклониться в сторону. Он довольно легко разоружил упрямого циклопа, а затем перешел в яростное нападение.

Но атака была вновь отражена.

Рапира Оливера уже раза три соприкоснулась с грудной пластиной доспехов его противника, ее лезвие только сгибалось и не причиняло одноглазому ни малейшего вреда. Хафлинг надеялся утомить мускулистого циклопа, но скоро сам начал задыхаться, уклоняясь то в одну, то в другую сторону, чтобы не попасть под тяжелый боевой топор.

Он судорожно пытался изобрести новую тактику и надеялся, что в доспехах циклопа обнаружится хотя бы крохотная щелочка. Вместо этого он увидел связку ключей, болтавшуюся на поясе противника. Инстинктивно хафлинг оглянулся на Лютиена и продолжал наблюдать краем глаза за молодым человеком, ожидая нужного момента.

Лютиена сильно теснили, но он яростно сражался, сдерживая натиск циклопов. На мгновение оторвав взгляд от своих противников, он увидел, что гномы сумели снять цепь, которая приковывала их друг к другу за лодыжки. Нетрудно было догадаться, что узники не собирались наблюдать за происходящим со стороны.

Меч Лютиена метался из стороны в сторону. Его удары было легко отразить, но они требовали полного внимания противников.

Гномы с налету врезались в циклопов сзади, подтолкнув их под удар Лютиена.

Меч Лютиена метнулся направо, отбив вниз клинок одного из циклопов. Затем юный Бедвир быстро отскочил в сторону. Циклоп, не ожидавший подобного выпада, с разгону пролетел мимо, бестолково размахивая мечом. Лютиен не только с легкостью отразил нападение, но и умудрился выбить меч из руки одноглазого, так что тот со звоном полетел на каменный пол.

Он услышал, как Оливер выкрикнул его имя, и снова резко обернулся, ударив локтем в ребро циклопа, напавшего сзади. Тварь с воплем рухнула в горловину ствола шахты. Затем Лютиен бросился вперед, чтобы не дать падавшему циклопу ухватиться за него и утащить за собой.

Одним молниеносным движением рапира Оливера метнулась к противнику, скользнула по его боку, сквозь кольцо связки ключей. Клинок пошел вправо, сдергивая ключи с ремня тюремщика, затем вверх и снова влево — связка ключей взлетела в воздух.

И попала прямо в подставленную руку Лютиена Бедвира.

Юноша соскользнул на пол, понимая, что наиболее важные для него кандалы — те, что сковывают гномов между собой. Ему повезло — второй ключ подошел, замок щелкнул, а Лютиен прыгнул назад с мечом в руке навстречу оставшемуся циклопу.

Однако, несмотря на приобретенное преимущество, оба друга находились в тяжелом положении. Они очень устали, а в двух боковых туннелях уже замерцали факелы, раздались крики и топот множества ног. Солдаты на платформе в стволе шахты тоже не собирались сидеть и ждать развития событий. Отвратительная физиономия циклопа появилась над горловиной, затем сбоку еще одна — циклопы карабкались вверх по канатам.

Тюремщик взревел от ярости, лишившись своих ключей. Чудовище бросилось вперед, размахивая огромным топором. Оливер изогнулся и отскочил в сторону, не пытаясь блокировать удар топора, так как знал, что любой из его клинков либо сломается, либо будет выбит у него из рук мощным ударом тюремщика.

Топор полетел вниз, и Оливер скользнул налево, к подъемному механизму, и затем вскочил на обмотанный канатом барабан. Топор снова взметнулся у него над головой, хафлинг перекатился влево, уходя от удара. Звероподобный громила отличался завидным упрямством, но не блистал быстротой реакции. Он не успел остановить замах, и топор врезался в барабан подъемного механизма, до середины перерубив канат. Туповатый тюремщик изумленно моргнул, когда разлохмаченная пенька расползлась и с треском лопнула. Ему оставалось только беспомощно наблюдать, как оборванный конец каната заскользил по блоку и платформа (с дюжиной циклопов) грохнулась вниз!

— Я тебе очень признателен, — серьезно заметил Оливер.

Тюремщик взревел, взмахнул топором горизонтально, чуть не потеряв равновесие из-за необузданной силы собственного удара. Но его удар не достиг цели, так как хафлинг успел уже снова вспрыгнуть на барабан. Он сделал резкий выпад рапирой, воткнув ее прямо в налитый кровью глаз тюремщика.

Ослепленный циклоп дико взвыл и бестолково замахал боевым топором, попадая им то по камню, то по подъемному механизму. Оливер упал и откатился в сторону, от души наслаждаясь зрелищем (разумеется, если топор не оказывался в непосредственной близости от него!), и постепенно, выкрикивая насмешки и издеваясь, хафлинг сумел подманить тюремщика к самому краю горловины шахты.

По кивку Оливера Шаглин с разбега налетел на тюремщика сзади, и тот полетел вниз.

— Эх, надо было топор удержать, — проворчал гном, когда тюремщик вместе со своим оружием рухнул в шахту и исчез из вида.

Один на один Лютиен с легкостью парировал яростные наскоки своего противника. Он дал одноглазому возможность выплеснуть всю свою ярость в первом нападении и постепенно перешел в контратаку, тесня его одним хитроумным выпадом за другим.

Понимая, что он проигрывает, одноглазый, демонстрируя типичную для циклопов отвагу, повернулся и бросился бежать, стремясь присоединиться к товарищам, которые в это время появились в помещении из боковых проходов.

Итак, в течение нескольких секунд ряды циклопов значительно увеличились. Пожалуй, теперь их насчитывалось не меньше дюжины. Оливер с сомнением заглянул в шахту, но она пропадала во тьме, а у него не было даже веревки. Лютиену удалось снять оковы с Шаглина, затем он принялся работать над кандалами другого гнома. Шаглин тем временем подбежал и вытащил меч у первого циклопа, которого убил Оливер.

Однако циклопы все еще не двигались вперед, и Лютиен понимал, что они позволяют своим врагам подготовиться к битве только потому, что ожидают подкрепление.

— Что-то надо делать, — заключил Оливер, явно придя к тому же мрачному выводу.

Лютиен сунул меч в ножны и вынул лук, быстро собрал его, натянул тетиву и наложил стрелу. Только тогда циклопы сообразили, что это у него за странные палочки, и толкаясь, попытались убраться подальше от опасности.

Юноша попал одному из них в шею, и тот с воем упал. Другие завизжали, но не бросились в укрытие. Вместо этого они пошли в атаку прежде, чем Лютиен успел достать следующую стрелу.

— Это не совсем то, что я имел в виду, — сухо заметил Оливер.

В начавшейся сумятице отчаявшиеся друзья не услышали звонких щелчков тетивы, и все четверо с удивлением оглянулись, когда несколько нападающих циклопов зашатались и рухнули на каменный пол. Увидев стрелы, торчащие из их спин, все находившиеся в пещере на мгновение замерли, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Все на том же уступе теперь находилась группа невысоких, худощавых лучников, по всей вероятности, эльфов. С поразительной ловкостью они осыпали циклопов смертоносным ливнем стрел.

Одноглазые, толкаясь, обратились в бегство, из некоторых уже торчало по одной или две стрелы. В ответ стрелы и дротики со свистом полетели из боковых проходов, и хотя заявление Оливера о том, что циклопы не могут как следует прицелиться, оказалось правдой, одно только количество летящих снарядов представляло серьезную угрозу.

— Бегите! — раздался крик с уступа, и Лютиен узнал голос.

— Сиоба, — сообщил он Оливеру, бросаясь к стене и таща за собой хафлинга.

Лютиен схватил веревку Оливера и быстро дернул три раза, отцепляя липучку от потолка. Группа Сиобы уже спустила вниз одну веревку. Товарищ Шаглина по несчастью ухватился за нее и стал быстро карабкаться вверх. Стрела угодила в мускулистое плечо гнома, но он только поморщился и решительно продолжил подъем.

Лютиен забросил липучку на стену рядом с уступом и передал веревку Шаглину. Гном посадил Оливера себе на спину и полез вверх — Лютиен только потряс головой, в изумлении глядя на то, как быстро карабкается могучий гном.

Копье ударило в камень между ног юноши. Циклопы вырвались из всех трех проходов, бегущие впереди несли большие щиты, укрываясь ими от эльфийских стрел.

Лютиен хотел подождать, чтобы дать возможность Оливеру и Шаглину вскарабкаться доверху, поскольку не знал, какой вес может выдержать маленькая липучка, но у него не оставалось времени. Юноша подпрыгнул как можно выше, схватился за веревку, на всякий случай обмотав ее конец вокруг пояса, и начал карабкаться вверх на руках, стараясь по возможности опираться ногами о стену.

Это было вовсе не так легко, как казалось со стороны. Лютиен продвигался медленно, и его бы, конечно, схватили или проткнули длинными копьями, но Шаглин, оказавшись на уступе, мгновенно стряхнул со спины Оливера и схватился за веревку вместе с другим гномом. Оба принялись подтягивать ее вверх мощными рывками.

Стрелы, летевшие с противоположной стороны уступа, свистели мимо головы Лютиена, хуже того, стрелы летели и снизу. Юноша почувствовал удар по ноге и увидел, что из его каблука торчит стрела.

Затем мозолистые руки схватили его за плечи, втащили на уступ, и вся группа бросилась бежать. Они миновали нескольких мертвых циклопов, включая тех двоих, которых убили Лютиен с Оливером, и выскочили из туннеля, слыша позади топот преследователей, которым наконец удалось также забраться на уступ.

— У нас здесь лошади! — объяснил Лютиен Сиобе, и она кивнула и быстро поцеловала его, затем подтолкнула вслед за Оливером. Каттеры вместе с Шаглином и вторым гномом бросились в другую сторону и скрылись в кустарнике.

— Не могу поверить, что они пришли за нами, — заметил Лютиен, догнав хафлинга. Оливер уже был одной ногой в стремени Тредбара.

— Должно быть, ты здорово целуешься, — ответил товарищ. Затем Тредбар вылетел на дорогу, а следом за ним и Ривердансер.

Орда циклопов вырвалась из входа в шахту, завывая от ярости, но все, что они услышали, — это топот копыт скакунов Оливера и Лютиена.

21. НЕЖЕЛАТЕЛЬНОЕ ВНИМАНИЕ

Лютиен беспечно вошел в «Гнэльф», переждав некоторое время после того, как туда же отправился Оливер. Хафлинг строго-настрого велел товарищу действовать именно так. Спустя неделю после удачного побега с шахт Оливер все еще продолжал соблюдать осторожность и старался, чтобы их с Лютиеном пореже видели вместе. Лютиен не находил в этом большого смысла. В их районе Монфора было достаточно воров-хафлингов, чтобы запутать следы. Если преторианская гвардия разыскивала человека и не отходящего от него хафлинга, друзья с легкостью могли затеряться среди десятка подобных пар.

Однако Лютиен не спорил, предпочитая лишний раз подстраховаться.

«Гнэльф» был битком набит, как это случалось каждый вечер на этой неделе. Эльфы и гномы, хафлинги и люди сидели за каждым столиком — кроме одного. Вокруг него разместилась группа преторианских стражников, увешанных оружием, с мрачными и свирепыми лицами.

Лютиен пробрался через толпу и с радостью обнаружил пустой табурет у стойки трактира рядом с Оливером.

— Оливер! — воскликнул он, изображая преувеличенный восторг. — Как я рад тебя видеть! Сколько мы уже не встречались? Месяц?

Хафлинг скептически взглянул на жизнерадостного молодого человека.

— Вы оба были здесь позапрошлым вечером, — сухо заметил Тасман, проходя мимо.

— Н-да, — слабо улыбнулся и пожал плечами Лютиен. Он оглядел толпу. — Сегодня опять куча народа.

— Они стремятся сюда посплетничать, — ответил трактирщик, придвигая Лютиену кружку эля через стойку, и повернулся к другому посетителю.

Юноша поднял кружку и сделал хороший глоток, прежде чем заметил молчание Оливера. У хафлинга было такое лицо, что сразу становилось ясно, как глубоко он погружен в свои мысли.

— Посплетничать, — начал Лютиен. Он собрался спросить, о чем говорят клиенты, но даже по обрывкам бесед, пробираясь внутрь, юноша успел уловить общий смысл и теперь знал ответ. Они говорили об Алой Тени. Один неряшливого вида тип, пьяно шаркая мимо стола циклопов, даже пробормотал: «Тень жива!» — и щелкнул пальцами у них под носом. Один из циклопов немедленно вскочил, чтобы придушить наглеца, но его напарник схватил его за руку и усадил на место.

— Наверняка будет драка, сказал Лютиен.

— И не первая на этой неделе, — мрачно отозвался Оливер.

Они оставались в «Гнэльфе» больше часа — Лютиен прислушивался к возбужденным разговорам, Оливер обдумывал ситуацию, так и не допив единственной кружки эля. Общая неудовлетворенность жизнью слышалась в речах всех посетителей трактира, и Лютиену внезапно показалось, что легенда, которой он стал, дала беднякам Монфора каплю надежды, что-то, вдохновляющее их поруганную гордость.

Легкой походкой он по сигналу Оливера вышел вслед за хафлингом из «Гнэльфа».

— Возможно, нам стоило еще посидеть там, — предположил Лютиен, когда они вдохнули свежего ночного воздуха, — там может произойти драка с циклопами, а эти скоты лучше вооружены, чем прочие посетители «Гнэльфа».

— Значит, посетители получат хороший урок и перестанут делать глупости, — резко ответил Оливер. Лютиен остановился и посмотрел на хафлинга, но тот продолжал идти. Молодой человек не знал, что именно беспокоит Оливера, но связь между возросшей тревогой хафлинга и назойливым вниманием к дружной паре, безусловно, существовала.

Оливер был на самом деле обеспокоен, он опасался, что вся история с воскресшей Алой Тенью быстро выходит из-под контроля. Хафлинга не волновало то, что население начало резко высказываться против тирании Моркнея и его разжиревших купцов, — отважный грабитель считал, что негодяи этого заслуживали. Но Оливера терзал страх, знакомый каждому вору, — они с Лютиеном привлекли слишком много нежелательного внимания со стороны могущественных врагов. Хафлинг всегда старался находиться в центре внимания, но в разумных пределах.

Лютиен быстро догнал его.

— Ты планируешь вылазку в верхний район сегодня ночью? — спросил молодой человек, и по его тону было понятно, что он надеется на отрицательный ответ.

Хафлинг посмотрел на юношу и приподнял бровь, словно высмеивая сам вопрос. Они еще не ограбили ни одной квартиры после освобождения Шаглина, и Оливер объяснил, что им лучше не соваться в верхнюю часть города как минимум месяц. Однако он понимал, почему Лютиен спрашивает об этом.

— У тебя есть свои планы? — не столько спросил, сколько подтвердил собственные предположения хафлинг. Оливер легко мог угадать ответ. Лютиен собирался на свидание с Сиобой.

— Я встречусь с Каттерами, — ответил Лютиен. — Хочу узнать, как поживают Шаглин и его товарищ.

— С ними все в порядке, — ответил Оливер. — Эльфам и гномам нетрудно поладить, так как и тех, и других преследуют люди.

— Я просто хочу убедиться, — заметил Лютиен.

— Конечно, — откликнулся Оливер с едкой улыбкой. — Но, может быть, сегодня тебе следовало бы пойти домой. На улице хорошо, а драка в «Гнэльфе» начнется еще до захода луны.

Разочарованный вид Лютиена чуть не заставил Оливера расхохотаться. Хафлинг вовсе не собирался удерживать юношу от свидания, он просто хотел немного подразнить приятеля. К тому же Оливер считал, что любовь никому не должна доставаться легко, — запретный плод слаще.

— Очень хорошо, — произнес хафлинг после длинной напряженной паузы. — Но постарайся вернуться не слишком поздно!

Лютиен бегом бросился в другую сторону, и Оливер наконец-то вслух хихикнул. Он улыбался всю дорогу до дома, его романтическая натура опять взяла верх над всеми тревогами.

* * *

В личных покоях герцога Моркнея допоздна горели многочисленные свечи. Группа купцов опять потребовала аудиенции, и герцог, слишком занятый делами, связанными с окончанием торгового сезона, не нашел времени принять их раньше.

Моркней легко мог угадать причину встречи — весь Монфор говорил только о побеге с шахты. Правитель не был сильно обеспокоен этими новостями — в конце концов, не первый узник сбежал и, вероятно, не последний. Но купцы, стоявшие перед роскошным столом герцога, судя по мрачным и обеспокоенным лицам, изрядно встревожились.

Герцог откинулся на спинку кресла и внимательно слушал вопли и жалобы купцов. Все они неизменно возвращались к таинственной Алой Тени.

— Они разрисовали алыми пятнами всю мою лавку! — пыхтел один из купцов.

— И мою! — одновременно откликнулись двое других.

— И почти на каждой улице Монфора на стенах написано: «Тень жива!» — добавил третий.

Моркней понимающе кивнул, он тоже видел наглые надписи. Кроме того, герцог понимал, что на стенах пишет отнюдь не Алая Тень. Скорее, появление таинственной фигуры послужило толчком для черни. У Моркнея вполне хватало ума понять, что подобные выходки представляли гораздо большую опасность, чем ограбления лавок.

Он вежливо выслушивал несвязные рассказы купцов еще час, хотя они уже начали повторяться. Герцог, разумеется, пообещал дать делу серьезный ход, но втайне Моркней надеялся, что эти беспорядки закончатся сами собой.

Король Гринспэрроу опять был недоволен размером налогов Монфора, и, по словам всех местных предпринимателей, зима ожидалась холодной.

И потому герцог почувствовал большое облегчение, когда капитан преторианской гвардии на следующий день прервал его завтрак сообщением, что обоз, отправленный в Эйвон, подвергся нападению. Именно к нему присоединили четырех человек, которые были осуждены в тот же день, что и гном Шаглин.

Капитан гвардии продемонстрировал потрепанную красную накидку, которая во многих местах несла на себе следы засохшей крови.

— Мы угробили этого хмыря, — заявил циклоп, — больше никаких Алых Теней не существует. И хафлинга угробили, про которого говорили, что он вечно находится в тени Тени. И еще семерых, — он поднял шесть пальцев, — которые были с ними.

— А обоз?

— Бодро движется вперед, — самодовольно ответил циклоп. — Я потерял четверых, но зато у нас теперь на два пленника больше, а Алая Тень и хафлинг мертвы, и их тащат на веревках позади.

Моркней взял порванную накидку и пообещал капитану, что он и его отряд будут должным образом вознаграждены. Затем герцог отпустил циклопа и неожиданно ощутил, что завтрак вкуснее, чем казался поначалу.

Однако позднее, по внезапному неприятному предчувствию, Моркней забрал трепаную накидку в свой личный кабинет. Он поискал в библиотеке особый том, затем порылся в ящиках стола в поисках нужных компонентов для колдовства. Алая Тень оставляла ни на что не похожие следы во время воровских экспедиций, силуэты волшебным образом возникали на стенах и витринах, и Моркней считал, что причиной этого была накидка.

Герцог разбросал экзотические травы и порошки на потрепанной ткани и прочел по книге заклинание. Компоненты мрачно засветились серебристо-синим, затем потемнели.

Моркней подождал еще минуту, затем еще. Ничего не происходило. Запятнанная кровью накидка оказалась самой обыкновенной.

Как и расписанные стены по всему городу, так и эта попытка нападения не была работой настоящей Алой Тени, а скорее неуклюжей выходкой какого-нибудь искателя славы.

Герцог Моркней уселся в большое кресло и поднес трясущуюся старческую руку к подбородку. Алая Тень быстро становилась реальной проблемой.

В тот вечер в «Гнэльфе» царило подавленное настроение. Всем моментально стало известно о том, что хафлинг по имени Коротышка Корсетбастер и вор по имени Грязный Абнер были убиты на дороге к востоку от Монфора. Алая Тень погибла, как говорили слухи, — и эти слухи Оливер де Берроуз не без удовольствия принял к сведению, когда вошел в таверну, чтобы встретиться там с Лютиеном после захода солнца.

— Да, говорят, Алой Тени больше нет, — сказал Тасман, наполняя их кружки.

Лютиену показалось, что выражение лица трактирщика не соответствует мрачному смыслу его слов. Юноша также попытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как Тасман спрашивал плату с него или Оливера. Или бесплатная выпивка предлагалась всем, кто снимал у трактирщика жилье?

Тасман отошел, чтобы обслужить другого посетителя, но позволил своему взгляду — понимающему взгляду, как показалось Лютиену, — задержаться на молодом человеке и хафлинге, сидящим рядом.

— Жаль Коротышку, — заметил Оливер. — Замечательный был хафлинг с замечательным толстым животом.

Однако, как и у Тасмана, чувства Оливера, по мнению Лютиена, не совпадали с его словами.

— Тебя это вовсе не волнует, — обвинил его молодой человек. — Несколько человек и твой замечательный хафлинг убиты.

— Воров каждый день убивают на улицах Монфора, — заметил Оливер и посмотрел прямо в карие глаза Лютиена. — Мы должны извлечь из этого выгоду.

— Выгоду? — Лютиен чуть не подавился этим словом.

— Наших денег не хватит на всю зиму, — объяснил Оливер. — А мне не нравится перспектива остаться на большой дороге и ежиться под снегом.

Лютиен обдумал его слова. Он с мрачным выражением склонился над своей кружкой эля. От всего этого во рту у него появился кислый привкус.

— Эх, если бы ты мог заставить свою замечательную накидку не оставлять следов, — добавил Оливер.

Лютиен угрюмо кивнул. «В этой недостойной жизни за все нужно платить, — думал он. — Платить своей совестью и сердцем». Люди погибали, олицетворяя собой Алую Тень и во имя ее, и теперь они с Оливером используют этот печальный факт себе во благо. Лютиен осушил свою кружку и сделал Тасману знак налить еще.

Оливер дернул его за руку и кивнул на дверь «Гнэльфа», затем прошептал, что разумнее будет смотаться отсюда.

Группа преторианских стражников вошла в таверну с самодовольными улыбками на безобразных лицах.

Вскоре после того, как Лютиен и Оливер вернулись домой, в «Гнэльфе» началось побоище. Трое людей и два циклона были убиты, многие ранены, а преторианских стражников оттеснили в верхний квартал города.

Герцог Моркней этой ночью опять бодрствовал. Полночь являлась лучшим временем для того, что он задумал. Именно тогда волшебные энергии находятся в наивысшей точке.

В своем личном кабинете герцог подошел к стене, сдвинул вбок большой гобелен, открывая огромное зеркало в золотой раме. Он сел в кресло прямо перед зеркалом, прочитал страницу из магической книги и бросил горсть хрустальной пыли в зеркало. Почти немедленно отражения в нем исчезли, взамен появилось клубящееся серое облако.

Моркней продолжал творить заклинания, посылая свои мысли — мысли об Алой Тени — в зеркало. Серое облако завихрилось и начало принимать форму, а Моркней наклонился вперед, думая, что скоро он сумеет опознать опасного вора.

Внезапно красная завеса пошла по всему зеркалу, скрывая все в его заколдованных глубинах.

Глаза Моркнея расширились от изумления. Он снова начал произносить заклинание, это заняло около часа, снова он осыпал зеркало ценным хрустальным порошком, но пробиться сквозь завесу не смог.

Герцог вернулся к своему столу, заваленному книгами и пергаментами, которые он сосредоточенно изучал весь день. Моркней нашел несколько ссылок на легендарную Алую Тень, вора, который досаждал гасконцам в дни их владычества. Но эти письменные свидетельства были так же туманны, как следы, оставляемые человеком, который носил эту накидку сейчас. Только одна ссылка упоминала о магическом свойстве алой накидки прятать ее владельца от любопытных глаз. Моркней снова оглянулся на красное зеркало. Очевидно, накидка могла спрятать своего обладателя и от магического взора.

Однако герцог не казался слишком разочарованным. Он многое узнал этой ночью, получив подтверждение тому, что воры на дороге были самозванцами, а настоящая Алая Тень по-прежнему жива. И мудрый Моркней не слишком огорчился из-за того, что накидка помешала ему увидеть желаемое. Он не смог увидеть Алую Тень в своем зеркале, но, возможно, он смог определить кое-кого еще, смог найти некую брешь в маскировке этого ловкого вора.

22. ПРИМАНКА

Пару дней спустя Оливер вошел в «Гнэльф» один. Как обычно, народу было полно и как обычно большинство разговоров касалось непрекращавшихся проделок Алой Тени.

Группа гномов за столом неподалеку от стойки, возле которой расположился Оливер, шепталась о том, что Алая Тень был убит при попытке освободить четырех узников. Мускулистые бородатые гномы подняли стаканы в память о храбреце.

— Он вовсе не убит! — яростно запротестовал человек за соседним столом. — Он выходил на дело прошлой ночью, говорю вам! Прикончил одного купца! — Говорящий повернулся к своим соседям по столику, те закивали в знак согласия.

— Проткнул этого хмыря прямо вот здесь, — добавил один из них, тыча себе пальцем в грудь.

Оливера не удивили эти споры и заявления, он уже был свидетелем таких случаев у себя в Гаскони. Вор становился легендой, и затем легенда хранилась и увековечивалась его подражателями. И это было не просто лестно. Часто обычные воры могли с легкостью выполнить работу, поскольку их жертвы были напуганы рассказами об известном разбойнике. Оливер вздохнул при мысли, что кто-то погиб, изображая Алую Тень. Кроме того, не исключено, что, если его и Лютиена схватят, их обвинят в убийстве купца, произошедшем этой ночью.

Но, с другой стороны, все это было и к лучшему. Подражатели собьют со следа тех, кто ищет Оливера и Лютиена. Если эти жадные купчики поверят, что Алой Тени больше нет, они, скорее всего, ослабят охрану.

Довольный хафлинг перестал прислушиваться к разговорам и огляделся в поисках подходящей дамы. Однако выбор был весьма небогатый, и Оливер вернулся к своей кружке эля. Затем он увидел Тасмана, стоявшего за стойкой на некотором расстоянии, — тот вытирал стаканы и мрачно на него поглядывал. Когда Оливер поймал его взгляд, трактирщик подошел и встал перед ним.

— Ты пришел один» — заметил Тасман.

— Юный Лютиен еще не умеет управлять своим сердцем, — ответил Оливер. — Он опять ушел этим вечером на свидание со своей любовью — на крыше под луной. — Хафлинг сочувственно вздохнул, вероятно, одобряя любовников. Оливер действительно был немного романтиком, и он помнил свою молодость в Гаскони, когда в каждом городе, из которого он уезжал, оставалось (по меньшей мере одно) разбитое сердце.

Тасман явно не разделял добродушного настроения хафлинга. Его лицо оставалось угрюмым.

— Ну, тогда он скоро вернется домой, — заявил он.

— О нет, — хитро ответил Оливер, неправильно поняв слова Тасмана. Однако, вглядевшись в мрачное лицо бармена, Оливер начал что-то понимать.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил он.

Тасман перегнулся через стойку бара и зашептал на ухо Оливеру:

— Сиоба, полуэльфийка, — объяснил он. — Ее взяли сегодня, и утром будут судить.

Оливер чуть не упал со своего табурета.

— Девушку обвинили в том, что она способствовала побегу с шахты, — продолжал Тасман. — Ее хозяин-купец сегодня днем отвез бедняжку во дворец Моркнея — очевидно, она даже не знала, что ее собираются арестовать.

Оливер попытался переварить эту информацию и постичь все ее последствия. Сиоба арестована? Почему сейчас? Хафлинг не мог не предположить, что здесь сыграли свою роль её отношения с Алой Тенью. Значит, волшебник-герцог узнал, кто такой Лютиен?

— Некоторые даже говорят, что она и есть Алая Тень, — продолжал Тасман, и Оливер вздрогнул, услышав это, уверенный теперь, что арест Сиобы — не простое совпадение. Они наверняка будут спрашивать ее об этом завтра утром в Соборе.

— Откуда ты это знаешь? — спросил хафлинг, хотя и понимал, что у Тасмана острый слух и он знает многое о жизни ночного «дна» Монфора. Это и было причиной того, что Оливера и Лютиена бесплатно кормили и поили в «Гнэльфе» последние недели. Вот почему мудрого Тасмана, казалось, забавляли рассказы о липовых Алых Тенях.

— Из этого никто не делает секрета, — жестко ответил трактирщик. — Во всех тавернах говорят об аресте полуэльфийки. Даже странно, что ты не услышал об этом раньше.

Заподозренных в воровстве в Монфоре арестовывали почти каждый день; так почему этот арест наделал столько шума?

Хафлинг считал, что знает ответ на этот вопрос. Слово «приманка» звучало у него в мозгу, когда он поспешно выходил из «Гнэльфа».

* * *

Оливер утратил свою «улыбку маленькой девочки», как только он и Лютиен прошли между преторианскими стражниками, стоявшими у входа в Собор на следующее утро. Хафлинг с отвращением посмотрел на свое платье, удивляясь тому, что его снова понесло в этот Собор. Конечно, Оливер прекрасно понимал еще накануне ночью, когда рассказывал несчастному Лютиену об аресте Сиобы, что он снова окажется здесь.

Однако он вовсе не обязан радоваться этому обстоятельству.

— Мы можем только навредить ей, — объяснял он в сотый раз Лютиену, забрасывая свою волшебную липучку наверх. Лютиен схватился за веревку и почти взбежал по отвесной стене, затем втащил Оливера.

— Моркней мог только подозревать, что она что-то знает об Алой Тени, — продолжал Оливер, когда они достигли потайного прохода. — Но если нас сегодня здесь поймают, это тяжело отразится на той, кого ты любишь.

Не говоря уж о том, как это отразится на них обоих! Он предпочел промолчать об этом. Взволнованный хафлинг откинул с лица длинные черные волосы парика и сердито одернул платье, которое перекрутилось и задралось, пока он поднимался по стене.

— Я должен знать, — ответил Лютиен.

— А я видывал много ловушек с аналогичной приманкой и раньше, — заметил Оливер.

— И ты бросал свою любовь на произвол судьбы? — спросил Лютиен.

Оливер не ответил. Вопрос больно задел его, потому что однажды он действительно бросил восемнадцатилетнюю девушку из хафлингов. Оливер был очень молод, жил в деревне, и его карьера вора только начиналась. Местный землевладелец (единственный в деревне, у которого было что воровать) не мог поймать Оливера, но он узнал о его романе. Девушку схватили, а он убежал, оправдывая свои действия тем, что так будет лучше и для его возлюбленной.

Он так никогда и не узнал, что случилось с ней, и много раз впоследствии задавался вопросом, не была ли его «тактическая эвакуация» произведена из чистой трусости.

Поэтому сейчас он молча пошел за Лютиеном вверх, так же, как они это сделали во время своей первой вылазки в Собор. Оливер заметил, что сегодня циклопов было больше, чем в прошлый раз, и гораздо больше сельских жителей. Моркней явно планировал представление, и поэтому злобному герцогу требовалась публика.

Оливер схватил Лютиена за плечо и велел надеть алую накидку — сам хафлинг накинул пурпурный плащ поверх платья и насадил на голову изрядно помятую шляпу, — затем они выбрались на выступ, находящийся на высоте пятидесяти футов над обрамленным горгульями трифорием.

Они тихо и без помех добрались до угла южного трансепта, где Лютиен спрятался за горгульей. Оливер притаился за его спиной.

На первый взгляд судилище выглядело так же, как в первый раз, когда друзья рискнули проникнуть в величественное здание. Герцог Моркней в красном одеянии сидел в кресле позади огромного алтаря в восточном конце Собора со скучающим видом, пока его прислужники подсчитывали жалкую дань.

Лютиен наблюдал за этим не более секунды, затем сконцентрировал свое внимание на передних скамьях Собора. Там были усажены люди в серых одеждах узников — их охранял отряд циклопов. Только один из них был гномом, и Лютиен вздохнул с облегчением, увидев, что это не Шаглин. Рядом с ним сидело трое мужчин. Но еще три стройные фигурки принадлежали либо юношам, либо женщинам.

— Где ты? — прошептал юный Бедвир, продолжая внимательно рассматривать узников. И тогда одна из фигур на скамье шевельнулась, и Лютиен заметил прядь длинных пшеничных волос, выскользнувшую из-под капюшона. Инстинктивно молодой человек шагнул вперед, как будто собрался прыгнуть с уступа.

Оливер крепко вцепился в руку друга и даже не дрогнул, когда молодой человек яростно повернулся к нему. Лицо хафлинга напомнило Лютиену, что они вряд ли могут что-нибудь сделать.

— Все так же, как было с гномом, — прошептал Оливер. — Я не знаю, для чего мы здесь.

— Я должен знать, — запротестовал Лютиен.

Оливер вздохнул. Что делать, он прекрасно понимал чувства юноши.

Сбор налогов продолжался еще полчаса, все, казалось, шло как обычно. И все же Оливер не мог избавиться от назойливого ощущения, что это был не обычный день в Соборе. Сиобу схватили с определенной целью, и слухи о ее аресте, как полагал хафлинг, тоже распространялись намеренно. И если Шаглин был арестован в качестве угрозы Алой Тени, то Сиобу арестовали, желая заманить Алую Тень в ловушку.

Оливер возмущенно взглянул на Лютиена и подумал, что молодой человек очень похож на пойманную сетью форель.

Человек, выкликавший должников с кафедры, собрал свои пергаменты и отошел в сторону, а другой занял его место, сделав знак преторианским стражникам приготовить заключенных. Семерых одетых в серое обвиняемых заставили встать и стали выкликать по именам.

Пожилого человека как минимум пятидесяти лег грубо выволокли из-за скамьи и толчком поставили перед алтарем. Он несколько раз спотыкался и упал бы головой вперед, но циклопы по бокам схватили несчастного и заставили стоять прямо.

Обвинение было вполне типичным: кража плаща из лавки. Был вызван пострадавший купец.

— Дело дрянь, — заметил Оливер. — Этот богатый человек, вероятно, друг герцога. Бедняга обречен.

Губы Лютиена сжались.

— А что, здесь когда-либо кого-то оправдывали? — угрюмо спросил он.

Ответ Оливера отнюдь не был неожиданным, но от этого он не стал менее болезненным.

— Нет.

Как и следовало ожидать, пожилой человек был объявлен виновным. Все его имущество, включая скромный домик в нижней части Монфора, отходило купцу; купцу также было дано право самолично отрубить левую руку осужденного, с тем чтобы выставить ее на видное место в своей лавке для устрашения будущих воров.

Пожилой человек слабо запротестовал, но циклопы уволокли его.

Следующим вышел гном, но Лютиен больше не пожелал смотреть на происходящее.

— Где Каттеры? — прошептал он. — Почему их здесь нет?

— Может быть, и есть, — откликнулся Оливер, и лицо молодого человека слегка просветлело.

— Однако они могут только смотреть, как и мы, — добавил хафлинг, поймав взгляд Лютиена. — Когда воров ловят, они остаются одни. Это то правило, которое люди улиц не могут нарушить.

Лютиен отвернулся от хафлинга и снова стал смотреть вниз, в сторону алтаря, где гном был объявлен виновным и приговорен к двум годам каторжной работы в шахте. Лютиен понимал практичность того, что только что объяснил Оливер. Если бы герцог Моркней ожидал, что воровская шайка попытается прийти сюда и спасти одного из своих пойманных сотоварищей, то его работа по поимке всех монфорских воров была бы весьма несложной.

Лютиен кивнул в знак согласия с его логикой — но если это действительно так, для чего он торчит здесь, в потайном коридоре Собора?

Сиобу вызвали последней — и Оливер не сомневался, что это не совпадение. Девушка встала со скамьи, и хотя ее руки были связаны, она гордо оттолкнула вцепившихся в нее циклонов, когда они потащили ее к аналою.

— Сиоба, рабыня, — громко провозгласил человек, оглядываясь на герцога. Моркней по-прежнему сохранял скучающий вид.

— Она находилась среди тех, кто совершил налет на шахту, — объявил человек.

— По чьим словам? — резко спросила полуэльфийка. Циклоп сзади сильно ткнул ее древком копья, и Сиоба, сузив зеленые глаза, яростно взглянула на него через плечо.

— Такая храбрая, — прошептал Оливер, и в тоне его явственно слышалось сожаление. Теперь он крепко держался за Лютиенову алую накидку, наполовину ожидая, что дрожащий от ярости молодой человек спрыгнет вниз с уступа.

— Заключенные говорят только тогда, когда им приказывают! — прорычал человек на возвышении.

— Какой смысл говорить в этом вместилище зла? — ответила Сиоба, и заработала еще один грубый толчок.

Лютиен испустил низкое утробное рычание, и Оливер мрачно покачал головой, более чем когда-либо ощущая, что им не стоило бы находиться в этом опасном месте.

— Она участвовала в набеге на шахту! — яростно закричал человек, оглядываясь на герцога. — И она — друг Алой…

Моркней сделал движение вперед в своем кресле, его поднятая рука немедленно заставила замолчать слишком шустрого холуя. Оливер не пропустил столь важного момента — герцог Моркней явно не хотел, чтобы это имя называли вслух.

Моркней взглянул на Сиобу. Его налитые кровью глаза словно светились каким-то внутренним магическим светом.

— Где гномы? — спокойно спросил он.

— Какие гномы? — удивилась Сиоба.

— Те двое, которых ты и твои… сообщники увезли из шахты, — объяснил Моркней, и сделанная им пауза опять убедила Оливера, что весь арест и суд были затеяны специально для них с Лютиеном.

Сиоба хмыкнула и покачала головой:

— Я — служанка, — спокойно сказала она, — и ничего больше.

— Кто хозяин этой рабыни? — спросил Моркней. Хозяин Сиобы встал с одной из передних скамей и поднял руку.

— Вы не виноваты, — объяснил герцог. — И потому вам возместят убытки. — Человек облегченно вздохнул, кивнул и снова сел.

— О, только не это, — тихо простонал Оливер. Лютиен переводил взгляд с купца на герцога и с герцога на девушку, ничего не понимая.

— А ты, — прорычал Моркней, вставая с кресла в первый раз за те два часа, что Оливер и Лютиен пробыли в Соборе. — Ты — виновна. — Моркней произнес это бесстрастно и уселся обратно, злобно усмехаясь. — Следующие пять дней наслаждайся пребыванием в моих темницах.

— Пять дней? — про себя повторил Лютиен. Неужели это весь приговор? Он опять услышал стон Оливера и понял, что Моркней еще не закончил.

— Потому что они будут твоими последними днями! — объявил злобный герцог. — Затем тебя повесят — на площади, носящей мое имя!

Толпа заволновалась, из нее даже послышался чей-то сочувственный возглас, и циклопы крепче ухватились за оружие, глядя по сторонам в ожидании беспорядков. Приговор был неожиданным. В правление Моркнея смертный приговор выносили исключительно за убийство человека, да и в этом случае, если убитый не был особо заметной личностью, приговор ограничивался пожизненным рабством.

Опять слово «приманка» застучало в мозгу Оливера. Он стал думать обо всех испытаниях, которые предстоят им обоим, потому что Лютиен, разумеется, никогда не позволит свершиться такой несправедливости. Юноша непременно попытается спасти Сиобу. Хафлинг понимал, что следующие пять дней он будет занят, устанавливая связь с Каттерами и со всеми, кто мог бы помочь им.

Однако отвлекшийся хафлинг быстро передумал, когда увидел, что Лютиен выпрямился на уступе, держа лук наготове.

С криком ярости юный Бедвир выстрелил, его стрела понеслась к креслу герцога Моркнея. Блеснула серебристая вспышка, и вот уже вместо одной воздух пересекали пять стрел. Еще одна вспышка, и каждая из пяти стрел превратилась еще в пять. Третья вспышка — и двадцать пять стрел стали ста двадцатью пятью.

И все они летели к герцогу — Лютиен и Оливер с недоверием уставились вниз.

Но град стрел оказался нематериальным — все они оказались не чем иным, как тенями первой. Пройдя сквозь герцога и не причинив тому ни малейшего вреда, стрелы растаяли в воздухе. Моркней злобно усмехнулся и указал стражникам на Лютиена, стоявшего на краю выступа.

Лютиен почувствовал себя опрометчивым дураком, и эта мысль только укрепилась, когда он услышал за собой спокойный голос Оливера.

— Я не думаю, что это была хорошая идея.

23. СКАЖИ ИМ!

Лютиен попятился и чуть не упал с уступа, когда каменная горгулья ожила. Он взмахнул луком, ломая его о твердую голову статуи, и стал звать Оливера, но скоро увидел, что хафлинг, уже со своей огромной шляпой на голове, тоже оказался в трудном положении, так как зловещие статуи ожили по всему Собору, повинуясь зову своего хозяина-волшебника.

— Почему мне всегда приходится сражаться на каком-нибудь карнизе? — жалобно спросил хафлинг, подныривая под когтистую лапу и делая выпад вперед, — тут же он печально вздохнул, потому что его гибкая рапира только согнулась, не в состоянии проколоть твердую шкуру горгульи.

К этому времени все собравшиеся в Соборе узнали о причине шума в трифории. Циклопы выкрикивали команды, человек на кафедре вопил: «Смерть преступникам!», а затем совершил серьезную ошибку, закричав:

— Смерть Алой Тени!

— Алая Тень! — закричали в разных концах зала. Люди вскакивали со своих мест, взволнованно показывая в сторону Лютиена. Момент оказался очень удачным для юного Бедвира, потому что ему удалось обрушить сокрушительный удар на горгулью, его меч скользнул по шее твари и глубоко врезался в твердое крыло. Лютиен мощно рванулся вперед, и горгулья свалилась с уступа. Она яростно махала крыльями, но из-за раны крыло не могло удержать ее в воздухе, и тварь по спирали рухнула на пол.

— Алая Тень! — завопило еще больше людей, а другие завизжали от ужаса, увидев ожившую горгулью.

Преследуемый двумя крылатыми монстрами, Оливер пронесся за спиной Лютиена к уступу на углу, где трифорий переходил в южный трансепт. Хафлинг торопливо нашарил и вытащил липучку и веревку, с тревогой прислушиваясь к нарастающемувнизу шуму.

Меч Лютиена высекал искры, со звоном врезаясь в морду одной из горгулий. Юный Бедвир яростно сражался, стараясь сдержать натиск могучих тварей. Он понимал, что они с Оливером попали в очень трудное положение, потому что новые монстры показались в трифории с другой стороны, а еще несколько поднялись в воздух и медленно летели через открытое пространство трансепта.

Циклопы внизу быстро организовались, пытаясь сдержать толпу, в которой нарастала паника, — множество людей, подхватив на руки детей, с визгом бросились к западным дверям. Один циклоп потянулся к Сиобе, но моментально получил пинок в пах. Другому, находившемуся сбоку от нее, повезло еще меньше — стрела, выпущенная из задних рядов толпы, воткнулась ему между ребер.

Люди показывали на трифорий и призывали на помощь таинственного вора в алой накидке.

Оливер, освободив к этому моменту липучку и веревку, не преминул внести свою лепту в происходящее.

— Да! — закричал он как можно громче. — Алая Тень с нами! Ваш час свободы пришел, храбрые жители Монфора!

— За Эриадор! — крикнул Лютиен, быстро поняв план хафлинга. — За Брюса Макдональда! — И тихо, с тревогой добавил: — Скорее, Оливер! — потому что горгульи двинулись вперед.

— К оружию, храбрые граждане Монфора! — крикнул хафлинг, раскрутил липучку и метнул ее в край свода. — Свобода в ваших руках! К оружию! Настало время героев! Храбрецы Монфора, к оружию!

Лютиен застонал, когда тяжелая лапа горгульи ударила его по плечу. Он полетел вперед, споткнулся и чуть не упал на Оливера. Обхватив хафлинга одной рукой, юный Бедвир схватился другой рукой за веревку и прыгнул.

Вид Лютиена и Оливера, когда они устремились к алтарю и герцогу-тирану, вытеснил панику и наполнил мужеством сердца порабощенных жителей Монфора. Торговец, бережно прижимавший к себе мешок монет, который он собирался отдать в уплату налогов, им же и нанес первый удар ближайшему преторианскому стражнику и сбил его с ног. Толпа бросилась вперед, какой-то человек схватил оружие поверженного циклопа.

Около стены еще одного циклопа свалила с ног разъяренная толпа.

А сзади друзья Сиобы, Каттеры, вытащили свое спрятанное оружие и врезались в строй идущих в атаку циклопов.

Обвинитель эльфийки ринулся с возвышения, сжимая в руках кинжал. Он явно намеревался ударить им девушку, но наперерез ему бросился какой-то гном. Чиновник метнулся в северный трансепт, визгливо созывая стражников.

Сиоба и гном быстро огляделись, увидели своего тюремщика, который попытался спрятаться под одну из передних скамей, и бросились к нему в поисках ключей от кандалов.

Оливер и Лютиен пролетели уже больше полдороги к полу и апсиде, когда их встретила горгулья. Юноша отпустил товарища и освободил руку для меча, яростно им размахивая, в то время как веревка стала описывать круги в воздухе.

Оливер видел, что все больше горгулий устремлялось к ним. По мнению хафлинга, еще хуже было то, что они висели в воздухе, оставаясь открытой мишенью для разъяренного герцога-чародея. Оливер посмотрел вниз и тяжело вздохнул, а затем три раза быстро дернул за веревку.

Горгулья вцепилась в Лютиена, и все трое рухнули с высоты пятнадцати футов на пол. Падая, хафлинг ухитрился настолько сохранить присутствие духа, что сумел вскарабкаться на горгулью и приставить кончик своего кинжала к голове твари. Удар при падении оказался настолько сильным, что оружие вошло в голову ожившего монстра.

Лютиен первым вскочил на ноги, размахивая мечом, чтобы сдержать ближайших циклопов. Сосредоточившись на нем, те не отреагировали на приближавшуюся группу мужчин, но горгульи слетели вниз, почуяв добычу. Одного мужчину подняли в воздух, голова его была зажата в лапах горгульи, а от его собственных рук было мало пользы в борьбе с толстокожей тварью.

Во всем нефе кипел бунт, люди сражались любым оружием, которое смогли найти, и крики «Алая Тень!» раздавались снова и снова.

* * *

Герцог Моркней в ярости сжал костлявые кулаки, когда вызвавшие всю эту сумятицу Лютиен и Оливер упали в толпу, и прекратил творить заклинание, которое должно было поразить эту пару огнем. Оглянувшись, он осознал, что сосредоточиться только на этих двоих было бы не слишком умно; люди в Соборе сильно превосходили численностью циклопов, и, к удивлению герцога, многие ухитрились принести с собой оружие. Горгульи Моркнея отличались немалой силой, но не ловкостью, к тому же их было слишком мало.

Еще одна стрела полетела в сторону герцога, но тоже ударилась о магический барьер, распалась на множество стрел и растаяла, превратившись в бесплотную тень.

Моркнея бунт раздосадовал, но не обеспокоил. Он знал, что рано или поздно это должно произойти, и хорошо подготовился. Собор стоял сотни лет, и в течение всего этого времени сотни людей, в основном те, кто помогал строить его или пожертвовал большие суммы на нужды церкви, погребались под каменным полом или в его толстых стенах.

Теперь мысли герцога Моркнея скользнули в обитель духов, достигли этих захороненных тел и вызвали их в мир живых. Стены и пол Собора содрогнулись. Каменные глыбы накренились, и руки, некоторые в лохмотьях, со сгнившей кожей, и другие, чья плоть окончательно истлела, вылезли на поверхность.

* * *

— Что это за кашу мы заварили? — спросил Лютиен, когда они с Оливером получили секундную передышку.

— Не знаю! — честно признался хафлинг. Затем оба в ужасе отпрянули назад, так как кошмарная голова с морщинистой плотью и глазами, утонувшими в пустых глазницах, вылезла из трещины в полу и уставилась на них.

Меч Лютиена разрубил оживший череп пополам.

— Есть только один способ! — крикнул Оливер, глядя на апсиду. — Все они сотворены Моркнеем!

Лютиен бросился вперед, обгоняя хафлинга. Два циклопа метнулись наперерез. Меч юного Бедвира пошел вперед, вверх и в сторону, выбив оружие из рук одного из циклопов. Лютиен двинулся на противника, его кулак ударил циклопа в лицо и свалил того на бок.

Затем, чисто инстинктивно, Лютиен резко наклонился, едва избежав сильного удара мечом со стороны второго циклопа. Он повернулся и ударил сам, вспоров врагу брюхо.

Оливер догнал его, перекатившись через голову и ухитрившись при этом метнуть кинжал. Тот несколько раз перевернулся в воздухе и вонзился в живот следующего преторианского стражника, пытавшегося перехватить их. Циклоп зашатался и взвыл, но его крик быстро перешел в бульканье, когда рапира Оливера пробила ему дыхательное горло.

Лютиен пролетел мимо Оливера, отбросив в сторону умирающего циклопа. На его пути стоял следующий одноглазый, который, защищаясь, поднял тяжелый меч.

Лютиен был гораздо проворнее циклопа. Он горизонтально рубанул мечом, отклонив оружие противника влево, затем, продолжая поворачиваться, совершил полный оборот и с размаху ударил одноглазого ногой по ребрам. Циклон с размаху упал на бок. Он был оглушен, но не сильно ранен. Однако стражник предпочел не связываться с Лютиеном и Оливером, а поискать добычу полегче.

Друзья прорвались уже к краю апсиды; между ними и герцогом Моркнеем больше никого не было. Герцог поднялся на ноги и спокойно наблюдал за происходящим.

Оливер нырнул под алтарь, Лютиен обогнул его слева. Внезапно герцог протянул вперед руку и швырнул горсть маленьких шариков.

Бусинки ударились об пол вокруг алтаря и взорвались, окутав друзей потоком искр и облаком густого дыма. Оливер вскрикнул, когда искры обожгли его и прилипли к одежде, но он сохранил присутствие духа настолько, чтобы метнуться под накидку Лютиена. Друзья, кашляя и задыхаясь, обнаружили, что герцог Моркней исчез.

Оливер, всегда бывший начеку, уловил легкое движение и указал на гобелен, висевший на стене. Лютиен помчался туда и отдернул его в сторону. Юноша обнаружил деревянную дверь, а за ней — узкую каменную лестницу внутри стены самой высокой башни Собора.

* * *

Сиоба и восемь Каттеров разделились и бросились в разные части Собора, пытаясь успокоить обезумевшую толпу и привести в какое-то подобие порядка взбунтовавшихся горожан. Один из Каттеров бросил девушке свой лук и колчан со стрелами, затем выхватил меч и ринулся к двум циклопам. Однако на его пути уже остался только один, потому что Сиоба не преминула тут же использовать стрелу по назначению.

Дела у циклопов шли неважно, но их союзники горгульи и ожившие мертвецы вселяли ужас в сердца тех, кто пытался противостоять им.

Одна женщина, используя свою клюку как дубинку, сшибла со скелета голову, и ее глаза расширились от ужаса, когда отвратительное создание продолжало идти на нее. Она, безусловно, была бы убита, но один из гномов-узников, освободившись от своих кандалов, бросился на безглавую тварь, свалил на пол и принялся топтать, разбрасывая кости в разные стороны.

Сиоба оглянулась и увидела женщину с тремя детьми, которые пытались спрятаться под скамью, потому что горгулья нависла над ними, размахивая когтистыми лапами. Полуэльфийка пустила стрелу в горгулью, затем еще одну, и когда та повернулась к ней, несколько мужчин подпрыгнули со скамьи, схватили чудовище и свалили его своей тяжестью.

Сиоба поняла, что нет почти никакой разницы, куда бежать: схватка шла по всему нефу. Она бросилась к апсиде, думая найти Лютиена и Оливера и надеясь выстрелить в герцога Моркнея. Девушка пробилась сквозь толпу как раз в тот момент, когда гобелен вновь опустился, скрывая проход, в который проникли ее возлюбленный со своим приятелем-хафлингом.

* * *

Узкая винтовая лестница шла по спирали вокруг башни, и Лютиен с Оливером могли видеть только на два фута перед собой. Они пробежали мимо пары маленьких окон с толстыми каменными подоконниками, на которых стояли небольшие статуи, и Лютиен на всякий случай взмахнул перед собой мечом, ожидая, что те могут ожить и ввязаться в драку.

Поднявшись примерно на семьдесят ступенек, Лютиен резко остановился и повернулся к Оливеру, который был занят сворачиванием веревки от волшебной липучки. Юноша жестом показал, что надо замереть и прислушаться.

Они услышали монотонное заклинание, произносимое не так далеко от них, на той же винтовой лестнице.

Лютиен плашмя упал на камни и попытался свалить Оливера. Прежде чем удивленный хафлинг успел отреагировать, раздалось несколько взрывов, а удар молнии срикошетил от каменных стен. Молния с шипением пронеслась вниз — Лютиен почувствовал ожог на спине — и столь же неожиданно исчезла. Юноша поднял глаза, с ужасом ожидая увидеть почерневшее тело Оливера.

Хафлинг по-прежнему стоял, пытаясь поправить растрепанную шляпу и приладить поломанное оранжевое перо.

— Знаешь, — заметил он беспечно, — иногда невысокий рост не кажется мне таким уж недостатком.

Лютиен вскочил, и они вновь помчались наверх, причем юный Бедвир перепрыгивал через две ступеньки сразу, стремясь добраться до герцога раньше, чем тот успеет устроить еще какую-нибудь пакость.

Юноша не мог не заметить глубокие выемки в каменной стене в тех местах, куда ударила молния, и он горестно подумал, какого черта он здесь делает. Как вообще ситуация могла дойти до этого? Как вообще могло случиться, что он, сын эрла Бедвидрина, теперь преследует волшебника-герцога, карабкаясь вверх по лестнице самой высокой башни самого громадного здания Эриадора?

Юноша покачал головой, выбрасывая из головы вопрос, на который у него все равно не было ответа. Наконец бесконечный подъем все же подошел к концу, и юный Бедвир едва успел пригнуться, когда в голову ему полетел тяжелый топор. Два циклопа, один за другим, загородили лестницу.

Лютиен моментально схватился за меч, но у циклопа имелся крепкий щит. К тому же он стоял на несколько ступенек выше, а следовательно, обладал немалым преимуществом. Еще более опасным казался топор циклопа, который опускался вниз каждый раз, когда Лютиен пытался приблизиться, заставляя его отступить назад по лестнице.

— Пробивайся! — закричал Оливер позади него. — Мы должны добраться до этого колдуна раньше, чем он сумеет приготовить еще один сюрприз.

Лютиен понимал, что это легче сказать, чем сделать, потому что ему не справиться с крепкими и хорошо вооруженными противниками. На ровной земле они с Оливером уже уложили бы двух циклопов, но на лестнице дело выглядело весьма безнадежным.

Он уже даже подумывал повернуть назад и присоединиться к сражению в нефе, где они с Оливером могли принести реальную пользу.

Стрела вылетела из-за поворота лестницы и свистнула над головой Лютиена. Циклоп, который опустил щит вниз, чтобы защититься от ударов меча, получил ее прямо в грудь и качнулся назад.

Одноглазый инстинктивно поднял щит вверх, и тут же Лютиен воспользовался предоставленной возможностью, нанеся удар по коленям противника. Тот рухнул на ступени, а второй циклоп мигом повернулся и бросился бежать. Летящий кинжал Оливера поразил его в спину двумя ступеньками выше.

Лютиен прикончил первого циклопа, а второй с воем развернулся — как раз вовремя, чтобы в его грудь вонзилась вторая стрела.

Друзья поняли, что происходит, когда из-за поворота позади них появилась Сиоба.

— Беги! — подтолкнул Оливер Лютиена, опасаясь, что влюбленный молодой человек остановится и будет целую вечность глядеть нежными глазами на свою возлюбленную. К чести Лютиена, оказалось, что он уже бежит наверх, перепрыгивая через лежащих циклопов.

— Мы должны добраться до этого колдуна…

— Прежде чем он приготовит следующий сюрприз, — закончил за хафлинга Лютиен.

Они уже оставили позади ступенек двести, и ноги Лютиена отказывались служить измотанному хозяину. Юноша на секунду остановился и взглянул на хафлинга.

— Если мы будем ждать, этот типчик приготовит для нас что-нибудь сногсшибательное, — сказал Оливер, откидывая с лица густые волосы парика.

Лютиен глубоко вздохнул и снова побежал наверх. Они поднялись еще на сто ступенек, и впереди явственно замерцал свет дня. Друзья вышли на площадку, затем вскарабкались на пять ступенек к самой крыше башни, круглому пространству примерно двадцати пяти футов в диаметре, которое было окружено низкой зубчатой стеной.

В центре круга стоял герцог Моркней, заливаясь хохотом. Голос его изменился, стал более низким, утробным и зловещим. Лютиен прыгнул на площадку, но тут же в ужасе остановился, потому что тело герцога резко покачнулось, начало изгибаться и вытягиваться.

И расти.

Кожа Моркнея стала темнеть и покрываться твердой чешуей на руках и шее. Его голова странно раздулась, появились огромные клыки и раздвоенный дрожащий язык. Вскоре лицо герцога окончательно превратилось в морду гигантского змея, а из верхней части головы выросли загнутые рога. Его красное одеяние к этому моменту уже казалось короткой юбочкой, потому что он стал вдвое выше, а его грудная клетка, такая узкая и костлявая раньше, теперь стала массивной, растянув до предела прежде просторную одежду. Из рукавов торчали длинные и мощные лапы, когтистые пальцы скребли воздух, было видно, как мучительно это превращение для герцога.

Слюна стекала из змеиной пасти, шипя, как кислота, когда она падала на камни между когтистыми лапами монстра. Передернув плечами, чудовище освободилось от красного одеяния, над его спиной развернулись перепончатые крылья, его черная плоть и чешуя дымились жаром Преисподней.

— Моркней, — прошептал Лютиен.

— Не думаю, — ответил Оливер. — Похоже, нам лучше снова спуститься вниз.

24. ДЕМОН

— Я больше не Моркней! — объявила тварь. — Взирайте на мощь Преотека и трепещите!

— Преотек? — испуганно прошептал Лютиен.

— Демон, ловкий колдун призвал на помощь демона, — задыхаясь, объяснил Оливер. Юноша понимал, что его одышка вызвана не только долгим бегом вверх по лестнице.

— Не хуже чем дракон, — прошептал Лютиен, стараясь успокоить и Оливера, и себя.

— Однако мы так и не победили дракона, — быстро напомнил ему хафлинг.

Демон оглянулся, его дыхание превращалось в пар в холодном октябрьском воздухе.

— Ах, — вздохнул он. — Как хорошо опять находиться в этом мире! Я хорошенько попирую — съем и тебя, и сотню других, пока Моркней не отправит меня снова в Преисподнюю!

Лютиен ни на минуту не усомнился в его словах. Ему случалось видеть таких же великанов, как Преотек, но никто, даже Бальтазар, не излучал такой могущественной и невыразимой злобы. Скольких людей поглотил этот демон? Лютиен задал себе этот вопрос и содрогнулся, не желая знать ответ.

Он услышал движение на ступенях и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как на последнюю площадку лестницы выходит Сиоба с луком в руках.

Лютиен глубоко вздохнул и выпрямился. Теперь юноша уже просто не мог отступить.

— Пойдем вместе, Оливер, — процедил он сквозь стиснутые зубы и крепко сжал меч, собираясь взглянуть судьбе в лицо.

Прежде чем хафлинг успел хотя бы посмотреть с недоверием на своего друга, Преотек вытянул когтистую руку и сжал массивный кулак.

Сильный порыв ветра внезапно подул слева от них, снося друзей в сторону. Сиоба выпустила стрелу в тот же миг, но ветер подхватил ее и отбросил в сторону.

Лютиен зажмурился и поднял руку, защищаясь от ветра. Его накидка отлетела вправо, хлестнув Оливера по лицу. Шляпа хафлинга слетела с головы и понеслась вверх по спирали. Инстинктивно Оливер подпрыгнул и поймал ее, уронив рапиру. Но через секунду он уже сам летел вверх тормашками. Когда хафлингу удалось выпрямиться, он уже находился высоко над зубчатым парапетом. Потрясенный Оливер был в добрых десяти футах от стены, когда змееподобное лицо Преотека злобно ухмыльнулось и демон испустил из зада струю отвратительного газа.

Хафлинг вскрикнул и исчез из вида.

Закричав от горя по потерянному другу, Лютиен бросился вперед, размахивая мечом. Стрелы Сиобы, одна за другой, сплошным потоком летели над его головой, нанося чудовищу удар за ударом, хотя Лютиен не мог сказать даже, ощущает ли их огромный Преотек.

Ему удалось дотянуться до врага мечом, но оружие было с силой отброшено назад. Лютиен упал на одно колено, пригнувшись, чтобы не попасть под устремленные к нему когти, затем снова вскочил на ноги и отпрыгнул назад, втянув живот, чтобы избежать удара лапы демона. Стрела ударила в шею Преотека, и демон зашипел. Лютиен сделал выпад вперед и порезал мечом мясистую внутреннюю часть огромного бедра демона. Юный Бедвир успел откинуть голову набок, когда клыкастая змеиная голова пролетела мимо него, но лапа с размаху угодила ему по плечу, прежде чем он успел восстановить равновесие, глубоко поцарапав его и отбросив в сторону.

У юноши хватило духа взмахнуть в падении мечом, удар пришелся Преотеку по пальцам.

Лютиен понял, что причинил боль демону, но почти пожалел об этом, потому что выходец из Преисподней повернулся к нему, яростно сверкая змеиными глазами.

Затем юноша увидел кое-что еще, какой-то проблеск в яростных глазах демона и легкое подрагивание змеиного брюха. Стрела вонзилась в шею демона.

Снова проблеск и дрожание, и у Лютиена возникло чувство, что Преотек был вовсе не так идеально защищен в своем временном плотском обиталище.

Демон выпрямился, возвышаясь над Лютиеном, как будто высмеивая его догадки. Он направил на него взгляд, и из глаз вылетели два потока яростного красного пламени, соединились воедино в нескольких дюймах от лица демона и, шипя, устремились через всю площадку в Сиобу, сбросив ее вниз по ступеням.

Лютиену показалось, что его сердце остановилось.

* * *

Повиснув сбоку от башни, Оливер снова плотно натянул шляпу. Она сидела на нем вполне нормально, но парик под ней развернулся задом наперед, и длинные черные пряди закрывали лицо, мешая смотреть. Его ноги и одно бедро болели от удара о камень, а руки ныли потому, что он отчаянно цеплялся за веревку волшебной липучки.

Перепуганный хафлинг понимал, что не может просто висеть здесь вечно, так что, наконец, он набрался храбрости посмотреть вверх, стряхнув с лица пряди волос. Его липучка — прекрасная, волшебная липучка — прочно зацепилась за изогнутую каменную стену, но недостаточно близко к кромке башни, чтобы хафлинг мог взобраться наверх, а у Оливера не хватало длины веревки, чтобы спуститься вниз.

Однако хафлинг высмотрел оконную нишу чуть левее и выше.

— Ты настоящий храбрец, — прошептал он сам себе, подтянулся и забросил ноги на стену. Хафлинг медленно продвигался вправо, затем, убедившись, что веревка достаточно натянулась, он наполовину побежал, наполовину полетел влево, словно маятник. Сделав рывок вперед, он ухитрился схватиться пальцами одной руки за край окна и с усилием заполз на карниз.

Оливер застонал, когда увидел, какая перед ним преграда. Он мог разбить цветное стекло, но оконный проем пересекали металлические изогнутые прутья, преграждающие доступ в башню.

Хафлинг заметил, что внизу собралась толпа, многие показывают на него, приглашая посмотреть своих сограждан. На расстоянии Оливер разглядел отряд преторианских стражников, спешивших вдоль улицы. Без сомнения, они отправлялись на подавление бунта в Соборе.

Хафлинг покачал головой и поправил шляпу, затем сделал три быстрых рывка, чтобы освободить липучку. Может, ему удастся прикрепить волшебное приспособление пониже и спуститься с башни достаточно быстро, чтобы не попасть стражникам в лапы, подумал он, но, к собственному удивлению, хафлинг обнаружил, что вместо этого бросает липучку вверх, выше по стене и ближе к следующему окну.

Связанный неразрывными узами дружбы, Оливер начал карабкаться вверх под нескончаемые крики толпы внизу.

— Иногда мне кажется, что наличие друга — не такая уж хорошая вещь, — бормотал хафлинг, но упрямо лез вверх.

* * *

Внутри Собора бунт превратился в бегство. Многие циклопы погибли, а оставшиеся рассеялись и спрятались, но толпа не могла противостоять ожившим мертвецам и злобным горгульям Моркнея. Каттеры старались теперь объединить обезумевшую толпу, чтобы она могла пробиться к выходу.

В данный момент восставших интересовало только бегство.

Циклопы, видимо, это поняли, горгульи — тоже, и куда бы ни бросалась толпа, она всюду натыкалась на преграды.

А ужасные ожившие мертвецы стерегли каждый их шаг, хватая тех, кто был недостаточно проворен, чтобы увернуться от их цепких костлявых рук.

* * *

Лютиен взревел и ринулся вперед, закричав от ярости. Он хотел поразить мерзкое создание, не заботясь больше о собственной безопасности. Две когтистые лапы потянулись к нему, но он яростно рубанул мечом, оставив глубокие раны на обеих.

Юноша опустил голову и бросился в бой, размахивая мечом и даже пиная огромного демона.

Тот явно понял, насколько опасна подобная ярость отчаяния, его перепончатые крылья расправились, поднимая тварь в воздух над башней.

— Ну, нет! — запротестовал Лютиен. Он даже не подумал о том, насколько опасно выпустить Преотека из зоны досягаемости его меча. Юноша просто рассвирепел при мысли, что адский демон может сбежать. Он прыгнул на чудовище, выставив вперед меч, и тут же получил неизбежный удар когтем по спине.

Он не почувствовал боли и даже не заметил, что рана кровоточит. Все, что ощущал Лютиен, — это гнев, и только гнев. Вся его сила сосредоточилась в мече. Клинок вонзился глубоко в брюхо Преотека. Дымящаяся зеленоватая липкая жидкость хлынула из раны на руку Лютиена, упрямый юный Бедвир закричал и стал поворачивать меч, стараясь выпотрошить тварь. Он посмотрел в глаза демона и снова увидел ту же легкую дрожь.

Тяжелая лапа Преотека ударила его по плечу, и Лютиен, оглушенный, рухнул на колени. Демон поднялся вверх, расправив крылья над Лютиеном, словно стервятник, парящий над беззащитной жертвой.

Откуда-то издалека юный Бедвир услышал голос — и узнал голос Сиобы.

— Ты, безобразный ублюдок! — закричала полуэльфийка и пустила еще одну стрелу, вонзившуюся в змеиный глаз твари.

* * *

Сиоба! Лютиен осознал это и вновь преисполнился сил. Юноша поднял меч и нанес удар, поразив тварь в воздухе.

Преотек тяжело рухнул вниз, насадившись на меч до рукояти. Демон начал метаться, но затем остановился и с любопытством посмотрел вниз на Лютиена.

А юноша потрясенно уставился на свой меч, его рукоятка пульсировала вместе с биением огромного сердца твари.

С ревом, от которого раскололись камни, и дикими содроганиями Преотек отшатнулся к парапету, переломив меч у самой рукоятки.

Сиоба пустила в него еще одну стрелу, но это уже не имело значения. Демон содрогался в конвульсиях. Из его брюха хлестала красная и зеленая кровь и вываливались внутренности.

Лютиен стоял, борясь с дурнотой и болью, и смотрел в глаза чудовища, которое он считал уже побежденным.

Юноша опоздал всего на секунду, он метнулся в сторону, но из глаз демона вырвались потоки пламени, слились воедино и с ужасающим грохотом взорвались.

Лютиен перелетел через всю площадку, а Сиоба опять исчезла из вида, в этот раз скатившись по лестнице и сильно ударившись о нижнюю площадку, где она и осталась, испуская жалобные стоны.

Юноша потряс головой, пытаясь вспомнить, что с ним происходит. Когда он снова поднял глаза, Преотек стоял во весь свой огромный рост и издевательски хохотал.

— Ты думаешь, что твое смехотворное оружие может поразить меня? — взревел демон. Он засунул когтистую лапу прямо в распоротое брюхо и, хохоча, извлек оттуда покрытый слизью клинок Лютиена. — Я — Преотек, живущий вечно!

У Лютиена больше не оставалось сил сражаться с чудовищем. Он был побежден, теперь в этом не оставалось сомнений. К тому же если у Гринспэрроу действительно много таких союзников, как Преотек (о чем говорил ему Бринд Амор и что очевидно доказал Моркней), то тень скоро накроет весь Эриадор.

Лютиен с трудом поднимался с колен. Он желал хотя бы умереть с достоинством. Юноша перенес вес тела на одну ногу, но внезапно замер и уставился на монстра.

— Нет! — зарычал Преотек. Демон не смотрел на Лютиена. Казалось, он разговаривал с кем-то, находившимся внутри него самого. — Я сам желаю прикончить этого жалкого человечка! Его плоть станет моей пищей!

— Нет! — раздался в ответ голос герцога Моркнея. — Это сладостное убийство — мое!

Змеиная морда Преотека задрожала, затем странно изменилась, превращаясь в лицо герцога Моркнея. Затем оно опять на короткое время стало мордой Преотека, затем снова — лицом герцога.

Борьба продолжалась, и Лютиен понял, что другой возможности нанести удар больше не будет. Он с трудом подался вперед, пытаясь найти какое-нибудь оружие и силы для нападения.

Когда юноша снова взглянул через площадку, он увидел не Преотека, а костлявое нагое тело герцога Моркнея, который нагнулся, чтобы подобрать свое упавшее одеяние.

— Ты уже должен быть мертв, — заявил Моркней, увидев, что Лютиен с трудом встает на ноги. — Упрямый глупец! Гордись тем, что ты продержался против такого, как Преотек, несколько минут! Гордись, а потом ляг и умри.

Лютиен чуть не последовал этому совету. Он никогда не был так измотан, изранен и близок к смерти. Опустив голову, он вдруг заметил что-то, заставившее его снова выпрямиться и забыть о боли.

Рапира Оливера.

Под пренебрежительный смех герцога Моркнея юный Бедвир сделал шаг и подобрал маленький, тонкий клинок, затем постоял неподвижно, чтобы обрести равновесие, и упорно выпрямился во весь рост. Он направился через площадку к своему врагу.

Моркней все еще был наг и все еще смеялся, когда Лютиен приблизился, нацелив рапиру ему в грудь.

— Ты не веришь, что я могу победить тебя? — с изумлением спросил герцог. — Ты думаешь, что мне нужен Преотек или какой-нибудь другой демон, чтобы уничтожить простого бойца с мечом? Я отослал демона только потому, что я хотел прикончить тебя своими руками.

Издав яростный рев, Моркней поднял костлявые руки с когтистыми пальцами и начал творить заклинание.

Спина Лютиена внезапно выгнулась, и он замер на месте, его глаза расширились от ужаса и внезапной боли. Последние силы покидали его прямо на глазах. Казалось, злобный чародей каким-то образом высасывал его жизненную энергию.

— Нет! — пытался протестовать юноша, но он знал, что ему не под силу справиться с магическими способностями злобного герцога.

Моркней продолжал насыщаться, получая от этого извращенное удовольствие, злобно смеясь, будучи таким же порождением зла, как и вызванный им демон.

— Как ты мог даже помыслить, что ты в состоянии победить меня? — спросил герцог. — Да знаешь ли ты, кто я? Понимаешь ли ты теперь могущество братства Гринспэрроу?

Опять раздался издевательский смех, а у умирающего Лютиена даже не было сил протестовать. Его сердце бешено стучало, готовое разорваться от боли и отчаяния.

Внезапно веревочная петля упала через голову герцога и туго затянулась вокруг его плеч. Глаза Моркнея расширились от изумления, он проследил взглядом по всей длине веревки, уходящей куда-то в сторону, и увидел Оливера де Берроуза, который перелезал через зубчатую стену.

Хафлинг пожал плечами с извиняющейся улыбкой, он даже беззаботно помахал герцогу рукой. Моркней зарычал, собираясь обратить свой гнев против Оливера. Чародей больше не принимал в расчет Лютиена, полагая, что покончил с дерзким молодым человеком.

В ту же секунду юноша освободился от злых чар и бросился вперед, сделав выпад смертоносной рапирой. Острие вонзилось в обнаженную грудь герцога.

Одно бесконечное мгновение они стояли лицом к лицу — Моркней недоверчиво смотрел на странного молодого человека, на человека, который только что убил его. Герцог почему-то усмехнулся, затем обвис в руках Лютиена.

Глубоко внизу, в нефе, горгульи превратились в камень и рухнули на пол, а скелеты и сгнившие тела снова впали в свой вечный сон.

Оливер посмотрел вниз, на огромную толпу и отряд преторианских стражников, выходивший на площадь рядом с Собором.

— Перекинь его через стену! — крикнул сообразительный хафлинг Лютиену.

Юноша удивленно повернулся к Оливеру, который наконец перебрался через зубчатую стену на верхнюю площадку башни.

— Перебрось его через стену! — снова сказал хафлинг. — Пусть они увидят, что его повесили за костлявую шею!

Эта идея ужаснула Лютиена. Оливер подбежал к телу и оттолкнул друга прочь.

— Ты что, не понимаешь? — закричал хафлинг. — Им нужно его увидеть!

— Кому?

— Твоему народу! — крикнул Оливер и с невероятным приливом сил ухитрился перекинуть Моркнея через зубчатую стену. Петля соскользнула с плеч и затянулась вокруг шеи, его костлявая нагая фигура закачалась у боковой стены башни примерно на высоте ста футов над землей.

Но, несмотря на расстояние, бедняки Монфора, которые прозябали под его костлявой пятой много лет, конечно, должны были узнать своего мучителя.

И они узнали.

Ликующая толпа бросилась из Собора на улицы города, сметая все на своем пути.

— Что мы наделали? — ошеломленно спросил юный Бедвир, беспомощно глядя сверху на жестокое сражение.

Оливер пожал плечами:

— Кто знает? Единственное, в чем я уверен, так это в том, что воровать в отсутствие костлявого герцога будет гораздо лучше.

Практичный хафлинг, как всегда, старался извлечь выгоду из любой ситуации.

Лютиен тихо покачал головой, опять задаваясь вопросом, во что он ввязался. Удивляясь, как все это вообще могли произойти.

— Лютиен? — услышал он с края площадки и, резко обернувшись, увидел Сиобу, которая тяжело опиралась на зубчатую стену. Ее серое платье было разорвано в клочья.

Но девушка улыбалась.

ЭПИЛОГ

Снег толстым слоем лежал на тихих улицах Монфора, но почти каждую улицу покрывали алые пятна крови. Лютиен сидел на крыше одного из высоких зданий в нижней части города, глядя сверху на дома и замок.

Жители Монфора подняли восстание, и он, Алая Тень, невольно стал их предводителем. Многие погибли, и на сердце Лютиена тяжким грузом легла печаль. Он заряжался силой от тех, кто яростно дрался за свою свободу, от тех храбрецов, которые так долго страдали под пятой тирана и теперь не желали больше возвращаться в это состояние, даже если бы свобода стоила им жизни.

И, к изумлению Лютиена, они побеждали. Могучее и хорошо вооруженное войско циклопов все еще контролировало внутреннюю часть города, защищая богатых купцов, которые процветали при герцоге Моркнее. Шли слухи, что войском командует виконт Обри.

Лютиен хорошо помнил этого человека и надеялся, что эти слухи верны.

В первые дни после гибели герцога продолжалась жестокая битва, каждый день погибали сотни мужчин, женщин и циклопов. Потом наступила зима, приостановив бои, заставив многих думать только о том, как спастись от мороза и голода. Сперва холод, казалось, был на руку купцам и циклопам в богатых кварталах города, но время шло, и люди Лютиена тоже научились находить в этом некоторые преимущества. Они контролировали внешнюю стену, а значит, любой ввоз товаров в город.

Отряд Сиобы, вместе с множеством свирепых гномов, продолжал сеять панику в стане врага. Даже сейчас они планировали устроить крупный набег на шахты, чтобы освободить порабощенных сородичей Шаглина.

Но Лютиен не мог избавиться от сомнений. Правильно ли он поступил, возглавив, быть может, безнадежное восстание? Сколько еще людей погибнет из-за того, что он выбрал именно такой путь? Люди пошли за Алой Тенью, но на что могут надеяться в будущем осажденные жители Монфора? Зима, видимо, ожидается нелегкая, а весна, скорее всего, будет обозначать приход армии из Эйвона (войска короля Гринспэрроу) в город, чтобы навести порядок.

И наказать восставших.

Лютиен глубоко вздохнул, заметив еще одного всадника, выезжавшего из ворот Монфора, — он отправлялся на север сообщить новости и попросить о помощи — хотя бы в форме продовольствия из ближайших деревень. Говорили о каких-то небольших сражениях в Порт-Чарлее на востоке, но Лютиен не слишком верил в это.

— Так я и знал, что ты здесь, наверху, — раздался голос сзади, и Лютиен, обернувшись, увидел Оливера, взбирающегося на крышу. — Осматриваешь свое королевство?

По хмурому лицу юноши было видно, что шутка не показалась ему смешной.

— Ну ладно, — примирительно сказал хафлинг, — я пришел только сказать, что к тебе — гость.

Лютиен с любопытством поднял бровь, когда на уступе крыши появилась женщина. Ее глаза были такими же темными, как у Сиобы, но из-под шляпы выбивались ярко-рыжие волосы. Она стояла, гордо выпрямившись, держа перед собой что-то завернутое в одеяло, не отводя взгляда от старого друга.

— Кэтрин, — прошептал Лютиен, не в состоянии произнести что-то большее внезапно пересохшими губами.

Девушка пересекла крышу и стала перед ним, протягивая сверток.

Лютиен с недоумением принял его.

Глаза юноши расширились от изумления, когда он снял одеяло и увидел «Ослепительный», драгоценный фамильный меч.

— От Гахриза, твоего отца и законного эрла Бедвидрина, — объяснила Кэтрин О'Хейл строгим и решительным голосом.

Лютиен внимательно смотрел в ее зеленые глаза, ища ответа сразу на множество вопросов.

— Авонеза в цепях, — произнесла Кэтрин. — И на всем острове Бедвидрин не осталось ни одного живого циклопа.

Лютиен почувствовал, что ему трудно дышать. Гахриз последовал его примеру и вступил в войну! Молодой человек огляделся, перевел взор с улыбающейся Кэтрин на сияющего Оливера, затем на покрытые снегом крыши притихшего города.

Вновь наступило время принимать решение. Но на этот раз Лютиен шел на это вполне осознанно, со всей ответственностью за сделанный выбор.

— Выйди, Оливер, — сказал молодой человек, — выйди и скажи людям, чтобы они мужались. Скажи им, что их война, война за их свободу, началась. — Лютиен опять посмотрел в глаза гордой женщины из Хейла. — Выйди к ним, Оливер, — повторил он. — Скажи им, что они не одиноки.

Роберт Сальваторе «Рискованная игра Лютиена»

ПРОЛОГ

Это были темные времена. Эриадор стонал под игом короля Гринспэрроу и его герцогов-чародеев. Преторианская гвардия, состоявшая из диких и злобных циклопов, жестоко угнетала народ. В те времена восемь величайших соборов Эйвонских островов, построенные как дань поклонения высшим силам, использовались для подсчета и сбора налогов.

Но это также были времена надежды, ведь в северо-западной части горного хребта, называемого Айрон Кросс, в Монфоре, самом большом городе Эриадора, слышались призывы к борьбе за свободу, к открытому сопротивлению. Злобный герцог Моркней, орудие в руках Гринспэрроу, был мертв, его обнаженное костлявое тело болталось на самой высокой башне Собора, главной церкви Монфора. Богатых купцов и их охранников-циклопов — главную опору трона — оттеснили и заперли в верхнем районе города. А в это время обитатели бедных домов, гордые эриадорцы, вспомнили королей древности и выкрикивали имя Брюса Макдональда, который привел свой парод к победе в кровопролитной войне с циклопами несколько веков назад.

Конечно, это восстание явилось всего лишь проблеском надежды в море мрака, одинокой звездочкой в темном ночном небе. Чародей-герцог был мертв, но король мог с легкостью заменить его. Монфор сотрясали яростные битвы, повстанцы сражались против правителей и их охранников-циклопов. Однако грозные войска Эйвона еще не появились, им мешала зима. Но никто не сомневался, что, когда Гринспэрроу ураганом обрушится на север, каждый, кто осмелится восстать против короля-чародея, узнает, что такое настоящая тьма.

Повстанцы не думали об этом, они сражались в своей нынешней битве, объединившись и не теряя надежду. Вот так всегда и начинаются революции.

Вот почему маленькая искорка, загоревшаяся в Монфоре, положила начало огромному пожару, охватившему все земли, стонавшие под игом захватчиков с юга. Народ объединяло имя величайшего героя древности, Брюса Макдональда, и призывы нового вождя, победителя самого герцога Моркнея.

Призывы Алой Тени.

1. СОБОР

Восстание началось здесь, в огромном нефе Собора, и до сих пор высохшие пятна крови тех, кто погиб в той первой битве, можно было увидеть на деревянных скамьях и каменном полу, стенах и статуях.

Собор построили прямо у стены, отделявшей район купцов и богачей от простого народа. Таким образом, здание имело важное стратегическое значение. Оно переходило из рук в руки несколько раз с тех пор, как начались бои, но революционеры были настроены столь решительно, что циклопам все еще не удавалось продержаться там настолько долго, чтобы взобраться на башню и снять тело герцога Моркнея.

В этот раз, однако, одноглазые ударили в полную силу и проломили западные ворота Собора, как и меньшие двери со стороны северного трансепта. Циклопы десятками прорывались внутрь, встречая, однако, решительный отпор со стороны повстанцев. И свежие пятна крови появились поверх высохших, забрызгав деревянные скамьи и каменный пол.

За несколько минут Собор превратился в арену ожесточенной схватки, в которой противники не щадили себя, думая лишь об уничтожении ненавистных врагов.

Шум битвы услышали в нижнем районе города, на улицах, принадлежавших повстанцам. Сиоба, полуэльфийка, и ее четыре десятка товарищей-эльфов — более трети всех эльфов Монфора — не замедлили откликнуться на призыв. В стене великого Собора был проделан секретный вход, ведущий из нижней части города. Его прорубили искусные гномы в те редкие моменты, когда бои затихали. Сейчас Сиоба и ее товарищи ринулись из нижнего района, карабкаясь по заранее подготовленным канатам в проход.

Пробираясь по грубому туннелю, они могли слышать шум битвы, доносившийся из нефа. Проход тянулся вдоль массивной стены, разделявшей город, затем поворачивал, следуя очертаниям соборной апсиды. Гномы без труда справились с задачей, поскольку толщина стен в любом месте была не менее десяти футов, а кое-где уже имелись проходы, которые использовались ранее при ремонте старинного здания.

Скоро эльфы повернули на запад. Туннель резко обрывался, переходя в лестницу, которая привела их на следующий уровень. Затем маленький отряд повернул на юг, опять на запад, и, наконец, на север, завершив обход южного трансепта. Здесь Сиоба отодвинула каменную плиту и выбралась на южный трифорий, открытый выступ в пятидесяти футах над полом, тянувшийся от западных дверей вдоль всего нефа. Она откинула с лица пшеничные локоны и тяжело вздохнула, глядя на разыгрывавшуюся внизу сцену.

— Цельтесь как можно лучше, — велела Сиоба своим товарищам-эльфам, которые проскальзывали позади нее и распределялись по всему выступу.

Впрочем, приказ оказался излишним, эльфы сами все поняли, взглянув на путаницу тел врагов и друзей, сплетавшихся в смертельной схватке. Немногие циклопы были столь любезны, что сами подставляли себя под выстрелы. Однако мало кто на Эйвонских островах мог превзойти эльфов в стрельбе из лука. Зазвенела тетива, стрелы свистнули в воздухе, безошибочно поражая циклопов внизу.

Теперь эльфийский отряд разделился. Примерно четверть отважных повстанцев с Сиобой во главе помчалась вдоль трифория в его западный конец. Здесь находился небольшой туннель, также расположенный высоко над полом и пересекавший неф, выходя на северный трифорий. Эльфы, стараясь держаться в тени статуй, украшавших выступ, пробрались в противоположный конец, к основанию северного трансепта. Именно здесь прорвалась внутрь собора большая часть циклопов, и только горсточка защитников отважно попыталась преградить им путь. Десяток эльфов натянули луки и посылали стрелу за стрелой, поражая одноглазых, заваливая северный трансепт телами врагов.

На мгновение показалось, что атаку удалось отбить. И одноглазые, к которым перестало подходить подкрепление, отхлынули назад. Но затем раздался оглушительный грохот — это рухнули под ударами тяжелого тарана двери в конце южного трансепта, сметая возведенные баррикады. Новая волна циклопов хлынула внутрь, и ни эльфийские лучники в трифории, ни люди, отважно бившиеся в нефе, не смогли остановить ее.

— Похоже, что на нас двинулись все одноглазые Монфора! — воскликнул эльф, стоявший позади Сиобы.

Девушка кивнула, соглашаясь с такой оценкой ситуации. Вероятно, виконт Обри, который, по слухам, теперь возглавил верные королю войска, посчитал, что Собор слишком долго находился в руках противника. Говорили, что Обри был обычным фигляром, одним из многочисленной толпывиконтов и баронов, кичившейся благородством своей крови, лакеев самозваного правителя Эйвона. Однако, вне зависимости от его личных качеств, сейчас Обри подчинялась вся гвардия Монфора. И теперь виконт обрушил все свои силы на повстанцев, засевших в Соборе.

— Лютиен это предвидел, — горестно вздохнула Сиоба. Она говорила о своем возлюбленном, которого сама судьба избрала на роль Алой Тени, освободителя простого народа. Действительно, еще неделю назад Лютиен сказал подруге, что они не смогут удержать Собор до весны.

— Мы не можем остановить их, — заметил один из спутников Сиобы.

Первым побуждением девушки было отругать эльфа за столь мрачный пессимизм. Однако она не могла не признать его правоту. Виконт Обри желал вновь отвоевать Собор, и он это сделает. Повстанцам не под силу защитить огромное здание. Им оставалось надеяться только на то, что удастся вывести отсюда почти всех своих людей. И, разумеется, оставить позади как можно больше трупов врагов.

Сиоба подняла лук и послала стрелу прямо в грудь одноглазому в то мгновение, когда он собирался добить человека, которого свалил на пол предыдущим ударом. Циклоп застыл, глядя единственным огромным глазом на подрагивающее древко, словно не понимая, что произошло. Человек вскочил на ноги и ударил противника дубинкой по голове, превратив лицо умирающей твари в кровавое месиво.

Затем воин развернулся и оглядел трифорий. Взгляд спасенного упал на Сиобу, все еще стоявшую с луком в руках. Человек поднял вверх крепко сжатый кулак, выражая таким образом благодарность спасительнице. Мгновение спустя он уже присоединился к новой схватке, закипевшей в центре Собора.

Один из отрядов циклопов выстроился в шеренгу и оттеснял толпу повстанцев с юга.

— Отступаем к южному трифорию, — приказала Сиоба товарищам. Те с недоумением посмотрели на предводительницу. Если они присоединятся к основной части отряда, то потеряют с таким трудом полученное преимущество, лишившись стратегически важного пункта.

— Назад! — крикнула девушка, которая, в отличие от своих товарищей, видела картину в целом и могла предвидеть дальнейшее развитие событий. Скоро неф будет потерян. И тогда все силы одноглазых обрушатся на выступ, обороняемый эльфами. Единственной дорогой, по которой отряд еще мог отступить, оставался тот же проход, который привел их внутрь, потайной ход, соединявший дальнюю западную стену с южным трифорием. Предводительница понимала, что им предстоит проделать немалый путь, но если небольшой туннель над западным входом будет отрезан циклопами, то и северный выступ, и весь ее отряд окажутся в осаде.

— Бегом! — крикнула Сиоба, и ее товарищам, хотя они по-прежнему не понимали смысла приказа, не пришло в голову тратить время на расспросы.

Опытная воительница задержалась у основания северного трифория и оглянулась назад. Она не сомневалась, что эльфы из ее отряда, называвшиеся каттерами, прорвутся. Однако девушка опасалась, что никому из людей, защищавших сейчас неф, не удастся уйти из Собора живыми.

Все остальные эльфы уже проскочили мимо нее и скрылись в туннеле. Сиоба повернулась, собираясь последовать за товарищами, но затем внезапно обернулась и в душе ее вспыхнула надежда.

Прямо на глазах девушки небольшой, абсолютно правильный квадрат стены в дальнем конце Собора, как раз под секретным туннелем, который ее отряд использовал, чтобы проникнуть в здание, наклонился и рухнул. Девушка ожидала, что раздастся страшный грохот, но, к ее удивлению, каменная плита вовсе не упала на пол, а просто повисла в воздухе, поддерживаемая цепями, подобно подъемному мосту. Из открывшегося прохода появился человек в алом плаще, развевавшемся у него за плечами. Он пробежал по платформе, соскочил на пол и в два прыжка оказался возле алтаря, в центре апсиды. Затем человек столь же легко вспрыгнул на алтарь и угрожающе поднял свой великолепный меч. Сиоба невольно улыбнулась, догадавшись, что хитроумные гномы в редкие моменты затишья занимались не только прокладкой потайного туннеля. Они также успели соорудить нечто вроде подъемного моста. Вероятно, эта идея принадлежала самому Лютиену, поскольку мудрый вождь смог предвидеть тот день, когда он непременно понадобится отважным повстанцам.

Защитники Собора продолжали сражаться, но циклопы, почуяв неладное, обернулись и впали в панику.

Появился легендарный герой, прозванный Алой Тенью.

— Дорогой Лютиен, — прошептала Сиоба. Затем ее улыбка стала еще шире, когда вслед за юношей в Соборе появился его верный товарищ — франтоватый хафлинг по имени Оливер де Берроуз. В одной руке он держал огромную шляпу, с которой умудрялся не расставаться даже в самых опасных ситуациях, в другой сжимал длинную рапиру. За плечами отважного коротышки развевался роскошный плащ из малинового бархата. Хафлинг подскочил к алтарю и изо всех сил подпрыгнул, собираясь последовать за товарищем. Его пальцы ухватились за край каменной плиты… Но при всех своих стараниях Оливер, чей рост не превышал трех футов, не мог вскарабкаться на алтарь, если бы не крепкая рука, бесцеремонно ухватившая за штаны и подкинувшая его вверх.

Когда Сиоба узнала третьего спутника вождя, улыбка на ее лице слегка увяла, хотя девушка, безусловно, была рада видеть возлюбленного, столь своевременно пришедшего на выручку. Его третьим спутником оказалась женщина. Она была родом с острова Бедвидрин, родного острова Лютиена, и знала юношу с детства. Высокая и стройная девушка далеко не в первый раз участвовала в битве. К тому же даже Сиоба не могла отрицать, что та отличалась необычайной красотой. По плечам ее разметались спутанные рыжие кудри, а ярко-зеленые глаза сверкали так же ярко, как и прекрасные очи полуэльфийки.

— Вот мы и опять встретились, Кэтрин О'Хейл, — прошептала Сиоба, пытаясь справиться с мгновенно вспыхнувшей ревностью. Она напомнила себе, что появление этих троих да еще шести десятков воинов, хлынувших в здание с платформы, может спасти жизнь многим защитникам Собора, вступившим в безнадежную схватку с циклопами, прорвавшимися в неф.

Преодолеть туннель в западной стене оказалось нелегкой задачей для эльфов. Страхи Сиобы насчет того, что циклопы постараются отрезать им путь, оправдались — одноглазые ожидали их в небольшом помещении над западным притвором. Однако они не успели организовать сопротивление, и эльфы при помощи своих соплеменников, ударивших со стороны южного туннеля, пробились к южному трифорию, отделавшись несколькими царапинами.

Выбравшись на открытый выступ, Сиоба обнаружила, что сражавшиеся внизу постепенно отступали к проходу, открытому для них Лютиеном и его отрядом.

— Бьемся до последней стрелы, — приказала девушка товарищам. — И приготовьте веревки, мы должны спуститься в южное крыло и присоединиться к союзникам.

Остальные эльфы кивнули, хотя лица их омрачились, поскольку отважные стрелки не ожидали подобного приказа. Каттеры привыкли к другой тактике: они наносили стремительный удар, издали осыпали противника ливнем стрел и отступали, прежде чем враги успевали организовать сопротивление. Однако сейчас они находились в Соборе, и он был почти потерян, а вместе с ним повстанцы могли потерять многих отважных бойцов. Сиоба торопливо объяснила, что их обычная тактика удара и отступления не подходит, ведь исход этой битвы слишком много значит для восставших.

Лютиен вступил в битву. Его знаменитый меч, «Ослепительный», без устали поражал циклопов, вселяя надежду в сердца повстанцев. Оливер и Кэтрин прикрывали вождя с флангов. Чудовищная шляпа хафлинга давно сползла на затылок, открывая длинные курчавые волосы. Свирепый коротышка пронзал одноглазых острым клинком, добивая раненых кинжалом. Девушка играючи управлялась с легким копьем. Оливер и Кэтрин были грозными бойцами, как и воины, двигавшиеся вслед за ними из полукруглой апсиды, яростный клин, поражавший врагов и прикрывающий отступающих соратников.

Однако все внимание циклопов сконцентрировалось на Лютиене, Алой Тени, убийце Моркнея. Одноглазые прекрасно знали легендарный алый плащ вождя повстанцев. Теперь им предстояло испытать на себе разящую силу его великолепного меча с золотым, украшенным драгоценными камнями эфесом, вырезанным в виде фигурки дракона, поднявшегося на задние лапы. Лютиен был самым опасным из всех, именно он объединил свободолюбивых жителей Эриадора. Если циклопам удастся сразить Алую Тень, восстание в Монфоре подавят за несколько дней. Большинство одноглазых старались побыстрее убраться в сторону, избегая смертоносных ударов Лютиена. Но находились среди них и честолюбцы, стремившиеся подобраться к храброму юноше, желая заслужить благорасположение виконта Обри, который, вероятно, станет следующим правителем города.

— Тебе следовало бы обзавестись кинжалом, — заметил Оливер, глядя, как Лютиен сражается одновременно с двумя циклопами. Словно желая придать убедительности своим словам, Оливер перехватил кинжалом направленное на него копье. Несмотря на обманчивую легкость движения, наконечник копья обломился, и хафлинг, отскочив чуть в сторону, пронзил рапирой грудь циклопа.

— Видишь ли, левую руку можно использовать не только для сохранения равновесия, — как ни в чем не бывало продолжил Оливер, становясь в позу победителя: наконечник рапиры упирается в пол, левая рука — в бедро. Казалось, хафлинг находится не в гуще яростно кипящей битвы, а на арене, принимая рукоплескания восторженной толпы зрителей. Оливер сохранял эту позу еще несколько мгновений, пока другой циклоп не налетел на него сбоку.

Невзирая на яростные атаки противников, Лютиен не удержался от улыбки. Он ощутил необходимость опровергнуть заявление своего миниатюрного приятеля.

— Но если вторая рука у меня будет занята кинжалом, — начал юноша, нанося удар «Ослепительным», а затем широко им взмахнул, отбросив противников назад, — то как тогда я смогу сделать это?

Лютиен сжал рукоять меча обеими руками, поднял тяжелый клинок над головой и бросился вперед. «Ослепительный» ринулся наискось вниз, мощь этого удара отбросила в сторону копья обоих циклопов, отрубив наконечник одного из них.

Меч снова взметнулся над головой Лютиена и снова упал, отбивая в сторону копья врагов, а юноша сделал шаг вперед.

Яростная атака продолжалась, но на этот раз молодой человек ударил слева. Кончик меча прочертил яркую красную линию на груди ближайшего циклопа. Второй противник решительно двинулся навстречу Лютиену, выставив перед собой копье.

«Ослепительный» с необычайной легкостью одним ударом рассек и копье и крепкие доспехи, глубоко вонзившись в грудь циклопа. Одноглазый пошатнулся и начал падать, но лезвие, пронзившее ему грудь, удержало циклопа на месте.

Его дружок стер ладонью кровь со своей груди и поспешно отскочил, не желая больше связываться с грозным юным воином.

Лютиен выдернул меч, и циклоп рухнул на пол.

Короткое мгновение, отпущенное для передышки, Лютиен потратил на то, чтобы бросить взгляд на приятеля. Ему хотелось узнать, удалось ли стереть с лица Оливера улыбку превосходства.

Не удалось. Рапира хафлинга описывала сияющий круг возле наконечника меча очередного циклопа, приводя в замешательство туповатого противника.

— Великолепно! — фыркнул Оливер, растягивая слово на гасконский манер. — Если бы ты соизволил последовать моему совету и вооружился кинжалом, эти двое уже валялись бы мертвыми. А теперь мне придется найти того, сбежавшего, и доделать твою работу. Уж конечно, мне достался самый уродливый из одноглазых!

Лютиен вздохнул, признавая свое поражение в словесной баталии, и развернулся как раз вовремя, чтобы парировать удар очередного циклопа. Однако прежде, чем юноша успел поднять меч и перейти в атаку, одноглазый дернулся и взревел. Копье Кэтрин О'Хейл вонзилось ему в живот.

— Если ты будешь побольше сражаться и поменьше разговаривать, мы все выберемся отсюда гораздо быстрее, — огрызнулась девушка. Она выдернула копье и развернулась, встречая нового нападающего.

Лютиен давно привык к ее ворчливости. В течение долгих лет он жил и тренировался бок о бок с девушкой и прекрасно знал, что она могла выстоять против лучших бойцов. Юная воительница немедленно прониклась симпатией к хвастливому Оливеру, и эта симпатия была взаимной. И сейчас, несмотря на ужасную битву, несмотря на то, что Собор вот-вот должен был попасть в грязные лапы Обри, Кэтрин, как и Оливер, наслаждалась опасной игрой.

В этот момент Лютиен Бедвир с необычайной ясностью осознал, что лучших друзей нельзя было бы пожелать.

Циклоп взревел и ринулся на него. Юноша пригнулся, встречая атаку. Однако одноглазый неожиданно дернулся и рухнул на пол. Во лбу у него торчала длинная стрела. Лютиен проследил взглядом направление выстрела и обнаружил Сиобу, стоявшую на небольшом выступе в пятидесяти футах над полом. Даже на таком расстоянии Лютиен ощутил раздражение, которое испытывала эльфийская лучница, видя его бок о бок с Кэтрин О'Хейл.

Но юноша прекрасно понимал, что решение этой проблемы придется отложить до лучших дней. Приближалась новая группа циклопов, и Лютиену пора было сконцентрироваться на непосредственной задаче. К этому моменту он и его бойцы уже вышли из апсиды, пересекли открытый трансепт, но не могли двигаться дальше, потому что теперь враги нападали на них с трех сторон. Многие защитники Собора присоединились к их маленькому отряду, однако группа из полудюжины осажденных все еще находилась вне пределов досягаемости, примерно в тридцати футах от Лютиена.

Всего тридцать футов! Но как минимум дюжина циклопов преграждала юноше дорогу к маленькой группке людей, оказавшихся в весьма затруднительном положении.

— Отступайте к выходу! — крикнул Лютиен Кэтрин, и, оглянувшись назад, девушка мгновенно поняла, что он задумал.

Его решение могло показаться самонадеянным, почти самоубийственным, и Кэтрин, побуждаемая инстинктивным беспокойством за судьбу возлюбленного, уже собиралась ринуться за ним. Однако она была опытным воином, и чувство долга возобладало над велениями сердца. Только трое могли провести основную группу защитников Собора сквозь апсиду, а затем через проем в стене на улицы нижнего района города, где повстанцы могли найти спасение.

— Оливер! — крикнул Лютиен, кидаясь на особенно большого и ретивого циклопа. Услышав свист рапиры позади, юноша понял, что его призыв услышан. Вложив все силы в страшный удар, Лютиен отбил вверх копье противника. В тот же миг юный воин приподнялся на носки и широко расставил ноги.

Оливер, с ходу сообразивший, что замыслил его друг, ужом проскользнул между ними, нацелившись рапирой в грудь одноглазого гиганта. Правда, из-за низкого роста свирепого воителя острие его оружия не достигло груди циклопа, как было задумано. Зато оно вонзилось в живот одноглазому, прошло насквозь и остановилось, только уткнувшись в позвоночник.

Лютиен отшвырнул тело мертвого врага прочь.

— Ты абсолютно уверен? — спросил хафлинг, указав на преграду между ними и горсткой осажденных защитников Собора. Вопрос был, безусловно, риторическим. Оливер даже не стал дожидаться ответа, а просто ворвался в густую толпу циклопов. Его клинок с привычной легкостью исполнял свой смертоносный танец, полностью приковав внимание двух ближайших противников.

— А, так вы еще не знакомы с моим замечательным другом? — ехидно вопросил хафлинг, когда «Ослепительный» обрушился на головы двум зазевавшимся циклопам, сметая их прочь. Оливер сокрушенно покачал головой, поражаясь непроходимой тупости одноглазых. За последнюю пару недель они с Лютиеном не менее двадцати раз проделывали этот фокус, и циклопы неизменно попадались на удочку.

Кэтрин, возглавлявшая основной отряд отступавших повстанцев, также покачала головой. Ее потрясала невероятная слаженность действий, достигнутая обоими друзьями. Каждый из них являлся совершенным дополнением другого, ни один не тратил времени на лишние движения. И даже сейчас, несмотря на явное превосходство сил противника, друзья неуклонно продвигались по среднему проходу Собора.

Стоя на трифории, Сиоба и ее отряд поняли, что пытались проделать Лютиен с Оливером. Эльфийская воительница осознала, что отважные воины смогут пробиться к осажденным повстанцам, только получив поддержку лучников. К тому же Кэтрин, которая возглавляла отступление основной группы, явно нуждалась в поддержке гораздо меньше. Отряд уже пересекал открытое пространство трансепта и быстро приближался к апсиде. Поэтому Сиоба и ее друзья принялись осыпать ливнем стрел циклопов, находившихся впереди и позади отважной парочки.

К этому моменту Лютиен с Оливером наконец добрались до скамей, за которыми продолжалась схватка. Из шести повстанцев на ногах оставалось только четверо. Они бешено отбивались, хотя и понимали, что положение их практически безнадежно. Еще один защитник Собора погиб, другой же пытался заползти под скамью, издавая жалобные стоны и прижимая руку к страшной ране на животе.

Огромный циклоп перегнулся через высокую деревянную спинку скамьи, уже нацелив копье, собираясь завершить начатое. Однако Лютиен успел первым, и «Ослепительный» в очередной раз подтвердил свое прозвище, данное ему много лет назад, обрушившись на лицо одноглазого.

— Бегом! К пролому! — заорал хафлинг, и трое из оставшихся повстанцев радостно подчинились команде. Они проскользнули за спиной Оливера, который размахивал своей рапирой, удерживая в отдалении циклопов, вовсе не желавших поближе познакомиться с этим грозным оружием. Четвертый повстанец повернулся и попытался последовать за товарищами, но в спину ему вонзилось копье, и несчастный, помедлив мгновение, тяжело рухнул на пол.

— Оставь его! — крикнул Оливер Лютиену, глядя на наседающих со всех сторон циклопов. — Но, разумеется, ты не можешь этого сделать, — пробормотал хафлинг, прекрасно зная своего друга. Оливер тяжело вздохнул. Впрочем, ему нередко приходилось испускать тяжелые вздохи, отдавая дань дружбе. А тем временем Лютиен отбросил прочь очередного циклопа, опустился на колени и взвалил раненого на левое плечо.

Оба друга достаточно легко выбрались из-за ряда скамей, но здесь им пришлось остановиться. Отряд циклопов, перекрывший им путь, был так велик, что товарищи даже не смогли разглядеть среди них тех троих, ушедших вперед.

— Что ж, как минимум он сможет послужить нам щитом, — заметил Оливер, указывая на раненого, бессильно повисшего на плече Лютиена.

Однако юноша не оценил мрачного юмора приятеля. Он взревел и ринулся на ближайшего циклопа столь свирепо, что прикончил его, к собственному изумлению, одним прямым ударом.

Впрочем, Лютиен прекрасно понимал, что это была всего лишь мимолетная удача, поскольку место павшего немедленно занял другой одноглазый. Юноша, обремененный тяжкой ношей, не мог оказать ему достойный прием. Лютиену пришлось уйти в глухую защиту, парируя каждый удар свирепого противника. Юный Бедвир понимал всю опасность ситуации, понимал и то, что время работает против них. Все новые и новые циклопы выскакивали из-за спинок деревянных скамей, со свежими силами обрушиваясь на отступавших. Лютиен внезапно понял, что спасение раненого повстанца, вполне вероятно, будет стоить ему жизни. Однако благородный юноша не изменил своего решения. Более того, вновь оказавшись перед выбором, Лютиен, безусловно, поступил бы так же.

Раненый, обвисший на плече юного Бедвира, закрывал ему обзор, он почти не видел циклопа, отскочившего влево. Будь тот достаточно сообразителен, чтобы напасть на Лютиена с этой стороны, он наверняка прикончил бы юношу. Однако одноглазый снова двинулся вправо. Лютиен, в отличие от циклопа, успел заметить стальной блеск изящного клинка рапиры, метнувшейся ему навстречу. Циклоп остановился и кинулся влево, напоровшись на смертоносное оружие хафлинга.

Затем клинок почему-то опустился вниз, Лютиен оглянулся и увидел, что приятель балансирует на спинке деревянной скамьи.

— Следуй за мной! — закричал Оливер, перепрыгивая на следующую спинку и взмахом рапиры вынуждая ближайшего циклопа отступить в сторону.

— За тобой?! — воскликнул Лютиен, но Оливер уже совершал следующий прыжок, не дождавшись окончания фразы. Хафлинг невероятным образом извернулся, продолжая сохранять равновесие на узкой спинке, перепрыгнул через меч следующего противника, и его рапира вонзилась прямо в глаз нападавшего.

Циклоп отбросил меч и рухнул на спину, прижимая обе руки к месту, где еще мгновение назад находился его единственный глаз.

— Тысяча извинений, но у меня нет времени прикончить тебя, — крикнул хафлинг и взмахнул рукой, призывая Лютиена последовать за ним.

Юноша собирался проделать именно это, но новая орда циклопов преградила ему путь, а позади он чувствовал горячее дыхание разъяренных преследователей. Лютиен принялся бешено отмахиваться мечом, в любую минуту ожидая смертоносного удара копья.

Шум, неожиданно наполнивший воздух вокруг него, напоминал гудение роя потревоженных пчел. Лютиен отчаянно вскрикнул и взмахнул мечом, почти вслепую прокладывая путь сквозь окружавший его кошмар.

И вдруг все стихло, так же неожиданно, как и началось. Все циклопы валялись либо мертвыми, либо умирающими, сраженные эльфийскими стрелами. У Лютиена не было времени оглянуться на трифорий, он проскользнул между рядами скамей и устремился за Оливером.

Продвигаясь вдоль северной стены, друзья с облегчением обнаружили, что трое повстанцев, ради спасения которых они рисковали жизнью, находились возле алтаря, карабкаясь на платформу, открывавшую путь из Собора, где их поджидали Кэтрин и другие воины ее отряда. Отважная воительница отчаянно отбивалась от орды циклопов, прикрывая путь к спасительной бреши.

Несколько одноглазых блокировали путь к апсиде. Один из них рухнул, пронзенный стрелой Сиобы.

Возле алтаря столпился большой отряд циклопов, и воины, прикрывавшие проход к бреши, вынуждены были отступить под натиском превосходящих сил противника.

— Нам отсюда не выйти, — заметил Оливер.

Лютиен взревел от ярости и бросился вслед за другом к основанию апсиды, затем одним прыжком преодолел несколько ступеней, ведущих к полукруглой площадке. Вблизи алтаря он неожиданно свернул влево, по направлению к северной стене.

— Закрывайте проход! — крикнул Лютиен, обращаясь к друзьям на платформе.

Оливер на мгновение застыл в ужасе, но затем постарался собраться с мыслями и понял замысел приятеля. Хафлинг торопливо просчитывал путь, который мог привести к спасению. Он подскочил к стене и рванул грубо сотканный гобелен, прикрывавший потайную деревянную дверь.

Новый ливень стрел из трифория задержал преследователей всего на мгновение, но за это время хафлинг успел нырнуть вслед за Лютиеном в узкий проход, ведущий к главной башне Собора. Именно по этой лестнице оба друга преследовали герцога Моркнея перед их роковой схваткой. Оливер захлопнул за собой дверь, но циклопы вскоре снесли ее с некрепких петель и устремились в погоню.

Первое, что заметил Лютиен, поднимаясь по темной лестнице, — это страшный холод, царивший внутри башни. Поднявшись ступенек на двадцать, он понял, почему циклопы не сняли тело герцога за те короткие промежутки времени, на которые им удавалось вновь овладеть Собором. Ступени, даже в обычное время крутые и ненадежные, сейчас были покрыты толстым слоем льда. Снег и вода, превратившаяся затем в лед, безусловно, попали внутрь башни через открытую площадку наверху.

Вокруг царил кромешный мрак, и Лютиену приходилось ощупью находить дорогу. Он старался передвигаться как можно быстрее, но приходилось постоянно останавливаться и опираться о ледяную стенку.

Затем он все-таки поскользнулся и рухнул на колени, больно ударившись о твердый камень. Лютиен заметил сбоку какое-то движение и схватился было за меч, но тут же узнал хафлинга, чей силуэт выделялся на фоне обледеневшей стены. Оливер передвигался почти ползком, используя кинжал в качестве ледоруба. Сначала он втыкал его в толстый слой льда на ступеньке, затем подтягивался и отталкивался изо всех сил, медленно, но верно продвигаясь вперед.

— Вот тебе и еще одна причина, по которой обе руки должны быть заняты оружием, — тоном превосходства заметил он.

Лютиен вцепился в плащ Оливера, пытаясь восстановить равновесие. Он слышал, как циклопы позади скользили, падали, но упорно продолжали преследование.

— Осторожней! — крикнул хафлинг, когда от ступеньки откололась глыба льда и покатилась вниз, чуть не прихватив с собой Лютиена. Юноша услышал шорох за ближайшим поворотом и понял, что преследователи приближаются.

— Кинь мне конец веревки, — попросил Лютиен, и верный друг немедленно размотал шелковый шнур, прикрепленный к поясу. Юноша поднялся на ступеньку, свободную ото льда, и подхватил конец шнура. Оливер со всей возможной скоростью пополз вверх по лестнице.

Лютиен не осмелился положить потерявшего сознание человека на пол, опасаясь, что тот соскользнет вниз, навстречу роковой кончине. Он развернулся на ступеньке, более или менее свободной ото льда, привязал себя к выступу и поднял меч.

Юноша не успел увидеть, как лицо ближайшего циклопа, выскочившего из-за поворота лестницы, исказилось от ужаса, но хорошо мог себе это представить. Одноглазый на полной скорости выскочил на ступеньку, находившуюся как раз под Лютиеном, только для того, чтобы обнаружить, что добыча больше не убегает.

«Ослепительный», как обычно, разил без промаха, и циклоп с воплем покатился вниз. Юноша содрогнулся, услышав исполненный смертной муки стон раненого.

Умирающий циклоп сбил следующего одноглазого, спешившего наверх, тот, в свою очередь, — еще одного. Вскоре преследователи сплелись в один вопящий клубок тел, катившийся вниз по винтовой лестнице.

Лютиен понадежнее перехватил потерявшего сознание раненого у себя на плечах, отвязал веревку и подождал, пока Оливер крепко обмотает ее вокруг дальнего выступа неровной стены. Затем юноша вновь принялся упорно карабкаться наверх. Друзьям понадобилось не менее получаса, чтобы преодолеть оставшиеся триста ступеней и выбраться на небольшую площадку у самой вершины башни. Здесь путь им преградила стена снега. Позади слышался топот вновь приближавшихся циклопов.

Оливер поспешно выхватил свой любимый кинжал. Его прочное лезвие вгрызалось в снежную баррикаду, круша и кромсая слежавшиеся пласты. Преграда казалась бесконечной, руки друзей онемели от усталости и холода, но, наконец, впереди все же забрезжил свет. Над Монфором поднималась бледная зимняя заря.

— Ну, и что теперь? — с трудом выговорил Оливер, стуча зубами от холода и пронизывающего ветра, когда они поднялись на вершину башни.

Лютиен опустил свою ношу на снег и попытался перевязать рваную рану, зиявшую на животе несчастного повстанца.

— Прежде всего мы избавимся от этих назойливых одноглазых, — ответил Оливер на свой собственный вопрос. Хафлинг огляделся, отыскивая самую большую и крепкую глыбу льда. Затем он подкатил ее к бреши, проделанной в снежной баррикаде, и изо всех сил толкнул плечом, так что она полетела вниз, скрывшись за поворотом лестницы.

Мгновение спустя усилия хафлинга были вознаграждены дружным воплем ошеломленных циклопов. Впрочем, вопль вскоре затих в отдалении.

— Они вернутся, — мрачно заметил Лютиен.

— Мой столь юный и столь неопытный друг, — ответил хафлинг. — Мы успеем замерзнуть до смерти задолго до их возвращения!

Эта возможность казалась вполне вероятной. Зимы в Монфоре, располагавшемся возле самого подножия гор, всегда были холодными, а здесь, на вершине покрытой снегом башни высотой не менее трех сотен футов, практически незащищенной от пронизывающего северного ветра, мороз казался невыносимым.

Лютиен подошел к краю башни, с которого все еще свисала замерзшая веревка, обвязанная Оливером несколько недель назад вокруг одного из зубцов. Юноша прикрыл ладонью глаза, защищаясь от яростных порывов ветра, и перегнулся вниз, вглядываясь в обнаженное тело герцога Моркнея. Мертвеца все еще можно было разглядеть, хотя за это время его тело покрылось снегом и примерзло к каменной стене башни.

— Липучка при тебе? — неожиданно спросил Лютиен, имея в виду необычайное приспособление, некогда подаренное хафлингу чародеем Бринд Амором. Это был сморщенный черный шар, который когда-то прикреплялся к этой самой веревке.

— Я не мог оставить ее здесь, — огрызнулся Оливер. — Хотя я вынужден был оставить здесь мою замечательную веревку, привязанную к трупу этого проклятого герцога. Веревку можно найти другую, а вот моя прекрасная липучка…

— Доставай ее, — крикнул Лютиен, у которого не хватило терпения дослушать до конца одну из легендарных тирад приятеля.

Оливер замолчал и уставился на юношу, иронически приподняв бровь.

— У меня нет достаточно длинной веревки, чтобы спуститься с башни, — ответил он наконец. — Всей ее длины не хватит даже до середины пути.

С лестницы послышалось пыхтение циклопов.

— Приготовь ее, — скомандовал Лютиен. С этими словами он начал очищать уходившую через край парапета веревку.

— Ты, наверное, шутишь, пробормотал Оливер.

Юноша торопливо вернулся назад и осторожно поднял раненого. С лестницы снова донесся яростный рев циклопов.

Оливер пожал плечами:

— Впрочем, я мог и ошибиться.

Хафлинг первым схватился за замерзшую веревку. Предварительно он снял свои добротные зеленые краги и подул на ладони, сложив их ковшиком. Затем Оливер схватил в одну руку свой любимый кинжал, а в другую веревку и без колебаний шагнул вниз. Он постарался спускаться вниз как можно быстрее, по дороге очищая веревку ото льда кинжалом. Хафлинг понимал, что его другу, обремененному тяжелой ношей, необходимо хоть немного облегчить спуск.

Достигнув конца веревки, хафлинг поморщился и осторожно ступил на окаменевшую от холода голову мертвого герцога Моркнея. Утвердившись на ней, Оливер огляделся вокруг, чтобы отыскать место, куда двигаться дальше.

Далеко внизу виднелось лишь одно крохотное окошко. К сожалению, друзья спускались по северной стене Собора. Внутренний двор под ними находился на вражеской стороне стены да к тому же был переполнен циклопами. Одноглазые вопили и указывали наверх.

— Я бывал в местах и похуже, — легкомысленно заметил Оливер, когда Лютиен со своей нелегкой ношей присоединился к приятелю. Раненый то приходил в себя, то терял сознание, издавая душераздирающие стоны каждый раз, когда его подбрасывало на плечах у юноши.

Лютиен, преодолев отвращение, ступил одной ногой на плечо Моркнея, затем он повернулся так, чтобы держаться за веревку той же рукой, которой он придерживал раненого повстанца, освободив при этом другую.

— Помнишь, как мы вот так же болтались над озером, — продолжил Оливер. — Эта огромная черепаха находилась под нами, слева бесновался огнедышащий дракон, а справа — разъяренный чародей…

Оливер внезапно замолк и издал сочувственный возглас, когда Лютиен поднял руку и продемонстрировал ему кровавый след, оставленный веревкой. За время спуска шелковый шнур успел разрезать не только довольно прочную перчатку юноши, но и его кожу. Однако крови вытекло немного — на таком морозе она моментально темнела и застывала на ладони, закрывая порез плотной коркой.

Циклопы наконец добрались до вершины башни, перегнулись через парапет и издевательски ухмылялись, глядя на Лютиена с Оливером.

— Нам некуда деваться! — крикнул отчаявшийся хафлинг.

Лютиен был несколько другого мнения.

— Кидай липучку за угол, на восток, — скомандовал юноша.

Оливер понял его: восточный угол приводил их за разделительную стену Монфора, на занятой повстанцами территорию. И все же этот совет казался невыполнимым. Даже если им удастся завернуть за угол, друзья окажутся на высоте более двухсот футов над улицей, не имея возможности спуститься вниз.

Оливер покачал головой, оба друга взглянули вверх и увидели свесившееся копье, пущенное с вершины башни и тут же устремившееся в их направлении.

Лютиен поднял «Ослепительный» (и это усилие едва не стоило ему жизни, поскольку юноша чуть было не выпустил из рук веревку), и прочное лезвие в последний момент отбило в сторону смертоносное копье.

Циклопы, находившиеся под ними и на вершине башни, одновременно взревели. Лютиен понимал, что ему просто повезло вовремя парировать удар, но рано или поздно очередное копье достигнет цели.

Юноша обернулся к Оливеру, собираясь прикрикнуть на него и повторить приказание, но обнаружил, что хафлинг уже извлек волшебную липучку. Отважный боец встал поустойчивее, размахнулся веревкой и изо всех сил швырнул липучку на восток, за угол башни. Друзья затаили дыхание, стараясь мысленно проследить путь волшебной липучки, их последней надежды на спасение.

Веревка не упала.

Оливер со страхом подергал за оставшийся у него конец шнура, выясняя, насколько надежно закрепилась липучка. Другого способа проверить это у них не было. Попытка довериться загадочному подарку волшебника и перебраться на другую сторону Собора могла привести их либо к свободе, либо к смерти.

Еще одно копье пролетело мимо, едва не задев кончик носа Лютиена.

— Ты идешь? — спросил хафлинг, перехватывая веревку, чтобы юноша тоже мог взяться за нее.

Лютиен изо всех оставшихся сил вцепился в спасительный шнур, прижимая к себе раненого повстанца. Оба сделали глубокий вдох и невольно затаили дыхание.

— Ты еще никогда не был в худшем месте, — заметил Лютиен.

Оливер открыл было рот для ответа, но отчаянно заорал, когда юноша соскользнул с головы мертвого герцога, увлекая за собой и хафлинга.

Мгновение спустя копье циклопа, которому удалось прицелиться лучше, чем другим, глубоко вошло в промерзший череп покойника.

Друзья заскользили по веревке вниз вдоль обледеневшей стены здания и обогнули угол. Затем последовал неожиданный рывок, и спуск прекратился. Друзья застыли в сорока футах под волшебной липучкой.

Им не удалось нащупать здесь точку опоры, и оставалось только беспомощно смотреть вниз на новую толпу, состоявшую на этот раз из друзей. Как раз в этот момент последний из каттеров прошел через потайную дверь в восточной стене и соскользнул по веревке, преодолев оставшиеся до земли двадцать футов. Плита, открывшая спасительный для повстанцев проход, со скрипом встала на место. Товарищи ничем не могли помочь юноше и хафлингу. Ни Кэтрин, ни даже проворным и ловким эльфам не удалось бы добраться до них по обледеневшей стене.

— Здесь намного лучше! — саркастически заметил Оливер. — Хоть погибнем на глазах у друзей!

— Не сейчас, Оливер, — хмуро прервал язвительную тираду Лютиен.

— По крайней мере, нам на головы не падают копья, — продолжал хафлинг. — Возможно, этим одноглазым тупицам понадобится не меньше часа, чтобы определить, куда мы делись.

— Не сейчас, Оливер, — вновь рявкнул Лютиен, отчаянно пытаясь сосредоточиться на поисках выхода из почти безнадежного положения.

Впрочем, ему не удавалось отыскать даже призрачную возможность спасения.

Сломленный отчаянием, он уже почти решился отпустить веревку и ускорить неизбежное.

Мимо них просвистело копье, и, когда парочка подняла глаза, они заметили на вершине башни группу циклопов. Одноглазые радостно орали и указывали вниз.

— Ты мог ошибаться, — сказал Лютиен, имитируя акцент хафлинга, прежде чем тот успел открыть рот.

— Если дернуть три раза, липучка отцепится, — припомнил Оливер. — Если бы мне удалось проявить достаточное проворство — а обычно мне удается, — я мог бы прикрепить ее на много футов ниже.

Лютиен уставился на приятеля в немом изумлении. Даже самонадеянный хафлинг должен понимать, что его сумасшедший план невозможно выполнить. Как только липучка отцепится от стены, и он сам, и юный Бедвир, и раненый повстанец полетят вниз и вдребезги разобьются о булыжную мостовую темной улицы в двухстах футах под ними.

Ни Оливер, ни Лютиен больше не произнесли ни слова, да и что они могли сказать в этой ситуации? По всей видимости, легенде об Алой Тени суждено обрести печальный конец.

Подарок Бринд Амора был воистину чудесной вещью. Сморщенный шар мог прилипнуть к любой стене, вне зависимости от того, насколько отвесной она была. Кроме того, волшебная липучка никогда не отрывалась самопроизвольно, только после того, как ее хозяин три раза дернет за веревку.

Но вдруг липучка медленно поползла вниз по стене. Друзья продолжали отчаянно цепляться за веревку, однако неожиданный спуск продолжался, шар плавно скользил по покрытой льдом стене башни.

Лютиен закричал, хафлинг тоже не удержался от вопля ужаса. Но все-таки Оливер сохранил достаточно здравого смысла, чтобы воткнуть в толстый слой льда свой кинжал и хоть немного притормозить. Ледяные крошки полетели в разные стороны, кинжал оставлял за собой глубокий след.

Сверху слышались торжествующие вопли циклопов, мимо летело еще одно копье, которое хафлинг в последний момент успел отбить своим кинжалом. Снизу слышались отчаянные крики друзей: «Ловите их!»

Лютиен попытался зацепиться за обледеневшую стену каблуками, чтобы хоть как-то приостановить падение. Теперь он не мог сказать, на какой высоте они находились и сколько проехали по стене. Иногда липучка достигала места, свободного ото льда, и скорость спуска замедлялась. И все же они продолжали скользить вниз, иногда быстро, иногда чуть помедленнее. У самой земли чьи-то руки поймали Лютиена за ноги; немного замедлив падение, он рухнул в снег и на секунду потерял сознание.

Оливер упал прямо ему на грудь, но тут же вскочил на ноги и весело прищелкнул пальцами.

— Я же говорил тебе, что мне случалось попадать и в худшие переделки, — заметил он и тремя рывками освободил волшебную липучку.

Однако Лютиену было не до споров. Со стороны плиты, закрывшей потайной проход в стене Собора, донесся глухой грохот. Циклопы, осознав, что ценная добыча вновь ускользнула от них, пришли в неописуемую ярость. Одноглазые использовали в качестве тарана одну из статуй, украшавших старинное здание изнутри; от каменной плиты начали отваливаться куски.

Лютиену помогли подняться на ноги, раненого осторожно подхватили на руки и унесли прочь.

— Пора уходить, — заметила Кэтрин, подхватывая под локоть юного Бедвира, еще не вполне пришедшего в себя.

Юноша растерянно взглянул на подругу юности и на Сиобу, стоявшую рядом с ней, и позвони себя увести.

Не успели циклопы моргнуть глазом, как эриадорцы растворились в переплетении узких улочек нижнего района Монфора. Одноглазые, которые, наконец, выбрались из Собора через потайной проход, остановились в полной растерянности, бестолково размахивая копьями. Они так и не решились последовать за ускользающей добычей и углубиться в лабиринт улиц, где из-за каждого угла мог выскочить отряд повстанцев.

Когда беглецы удалились на некоторое расстояние, Оливер замедлил шаг и потянул Лютиена за рукав. Юноша оглянулся и проследил за взглядом хафлинга, устремленным на главную башню Собора. Лед, покрывавший стену, ослепительно блестел в лучах утреннего солнца, но то пятно, на которое указывал потрясенный хафлинг, невозможно было ни с чем перепутать.

В двухстах футах над землей на стене башни виднелся красный силуэт, алая тень. Волшебная накидка Лютиена вновь проявила свои необычные качества, запечатлев на камне легендарный силуэт, послание от Алой Тени ко всему простому народу Монфора.

2. ТЯЖЕЛЫЙ ВЫБОР

— Тебе не следует находиться здесь, — заметил Оливер, при этом с его губ сорвалось облачко пара.

Хафлинг уцепился за край плоской крыши и ловко вскарабкался наверх. Затем он вскочил на ноги и похлопал в ладоши, чтобы восстановить кровообращение.

Уже стоявший на крыше Лютиен ничего не ответил, только молча кивнул в направлении Собора. Оливер подошел к нему и остановился рядом с другом, поразившись огонькам, сверкавшим в карих глазах юноши. Хафлинг повернулся к юго-западу и устремил взгляд на величественное здание, чей силуэт ярко выделялся на фоне серого зимнего неба. Оливер смог разглядеть тело герцога Моркнея, все еще примерзшее к стене, и даже копье, торчавшее в его голове. Однако веревка, обмотанная вокруг шеи мертвеца, теперь свисала вниз, ее противоположный конец больше не обвивался вокруг башенного зубца.

— Они перерезали веревку, — воскликнул хафлинг, моментально впадая в ярость при виде этой возмутительной сцены. — Но мертвый герцог все еще держится!

Действительно, циклопы обрезали веревку, надеясь освободить тело своего бывшего предводителя. Однако ниже по стене башни веревка так крепко примерзла, что одноглазые ничего больше не могли поделать. Копье, предназначавшееся Лютиену, вонзилось в голову герцога и торчало оттуда, словно чудовищный усик насекомого; и теперь Моркней напоминал огромного жука, припечатанного к стене метким ударом сказочного великана.

Лютиен вздернул подбородок, указав на вершину башни. Оливер перевел глаза в том направлении и заметил небольшую группку циклопов. Одноглазые что-то кричали и бестолково суетились. Как раз под ними на стене виднелись блестящие подтеки, а кое-где лед подтаял и отвалился. Хафлинг понял, что должно случиться, мгновением позже, когда циклопы подтащили к краю огромный котел и выплеснули его содержимое за край зубчатого парапета. Кипящая вода потекла по стене башни.

Один из циклопов поскользнулся, взревел от боли и отскочил, а горячий котел свалился вниз и полетел вслед за струей кипятка. Во время падения он вращался, но все равно держался возле стены, так что пустой сосуд наделся аккурат на древко копья, торчавшее в черепе герцога. Копье с надетым на него котлом закачалось, и циклопы на крыше закричали от ужаса, когда голова герцога наклонилась вперед. На мгновение показалось, что череп вот-вот отделится от тела мертвеца. Копье не выдержало дополнительного груза и полетело вниз, а вслед за ним во внутренний двор башни свалился и пустой котел. Падение сопровождалось яростными воплями одноглазых и торжествующими возгласами простых эриадорцев, наблюдавших за неожиданным спектаклем из нижнего района города.

Спор на вершине башни перерос в настоящую схватку, и провинившийся циклоп, все еще воющий от боли в обожженных руках, полетел через парапет. Он успел только один раз вскрикнуть, но радостные возгласы из нижнего районаМонфора зазвучали еще громче.

— Ну до чего мне нравится, как они хоронят своих мертвецов! — воскликнул Оливер, не в силах сдержать переполнявшего его восторга.

Однако Лютиен не разделял радости хафлинга. Собор опять попал в руки Обри, и именно Лютиен настоял на том, чтобы виконту хотя бы на время позволили завладеть зданием. Если повстанцы все же решат выбить циклопов из Собора, их ряды могут значительно поредеть. Юный предводитель полагал, что они не могут платить столь высокую цену.

И все же Лютиен сомневался в правильности своего решения. И вовсе не потому, что Собор был необходим ему в качестве важного стратегического пункта. Да, огромное здание хорошо приспособлено для обороны, но открытое пространство вокруг делало его неподходящей базой для дальнейших военных операций. Однако именно это творение древних зодчих, воздвигнутое во славу Господа, принадлежало простым людям, которые его построили, а не самозваному королю Эйвона и его одноглазым приспешникам. В старинном Соборе сосредоточилась душа Монфора, да и всего Эриадора. В каждой самой крохотной или дальней деревушке находилась как минимум одна семья, которая могла похвастаться своим предком, принимавшим участие в грандиозном строительстве.

Вскоре еще один котел кипятка опрокинули через парапет, и на этот раз циклопы сумели не уронить сосуд. Кипящая жидкость потекла по стене и достигла тела герцога; освобожденная ото льда веревка отстала от стены и свесилась вниз. Верхняя половина примерзшего туловища отделилась от стены, и покойник почти перегнулся пополам.

Разумеется, оба друга не могли видеть всего, что творилось на верхушке башни, но так как она надолго опустела, они поняли, что у циклопов кончилась горячая вода.

— Да уж, представляю, каково тащить на самый верх полный котел, — фыркнул хафлинг, припоминая крутую лестницу, ведущую на вершину, и толстый слой льда, покрывавший ступени и сами стены.

— Обри считает, что результат стоит затраченных усилий, — заметил Лютиен. Его мрачный тон показал Оливеру, как он расстроен. Хафлинг погладил заиндевевшую бородку и снова взглянул на башню.

— Мы можем отбить у них Собор, — сказал он, пытаясь угадать, что тревожит друга.

— Это не стоит потерь, которые мы понесем, — покачал головой Лютиен.

— Мы выиграем битву, — горячо воскликнул хафлинг. — Разжиревшие купчики заперты у себя в домах, а здесь осталось не так уж много циклопов. Оливер припомнил сцену, недавно разыгравшуюся на вершине башни, и насмешливо фыркнул: — А несколько минут назад их стало на одного меньше.

Лютиен даже не стал спорить, хотя его мысли приняли печальный оборот. Эриадорцы почти отвоевали свой город, издавна носивший имя Кэр Макдональд, у приспешников Гринспэрроу. Но как долго они смогут удерживать его? Уже были сообщения о том, что из Эйвона выступила армия на подавление мятежа. И хотя эти сведения пока не подтвердились и могли оказаться всего-навсего паническими слухами, Лютиен не исключал такой возможности. Король Гринспэрроу не потерпит неповиновения. Он не откажется так легко от Эриадора, хотя он никогда по-настоящему не владел этими землями.

Лютиен вспомнил эпидемию чумы, обрушившуюся на его родной край около двадцати лет назад, в тот год, когда юноша появился на свет. Его собственная мать пала жертвой эпидемии, как и многие другие. Погибла почти треть всего населения Эриадора. Гордый народ больше не мог сопротивляться войскам короля-чародея, почти целиком состоявшим из циклопов, и вскоре был вынужден покориться.

А затем новое бедствие обрушилось на несчастные земли: безнадежное отчаяние. Лютиен видел его в своем отце, одном из самых стойких и отважных воинов Эриадора. Юноше приходилось встречаться и с виконтом Обри, который всем сердцем принял правление короля Гринспэрроу, пренебрегая страданиями собственного народа.

Так чему же на самом деле положили начало Оливер с Лютиеном в тот день, когда они убили герцога Моркнея? Юный Бедвир вспомнил эту битву; когда Моркней отдал свое тело в распоряжение демона — еще одно подтверждение злобности Гринспэрроу и его приспешников. При одной мысли о кошмарном создании по имени Преотек по телу юноши пробежала дрожь отвращения и ужаса. Тогда Лютиен не смог бы одержать победу, не смог бы вонзить рапиру Оливера в костлявую грудь герцога, чье тело стало временным обиталищем посланца ада, если бы Моркней не посчитал юношу обессиленным и не пожелал прикончить его собственноручно. Герцог совершил ошибку, отослав своего ужасного союзника обратно в ад.

Оглядываясь назад, на события минувших недель, на короткие мгновения удачи и хитросплетения судьбы, Лютиен, сокрушаясь, задавался вопросом: сколько еще невинных людей погибнут от руки короля-чародея только потому, что они поверили в легенду об Алой Тени? Возможно, на несчастные земли обрушится новая эпидемия чумы. Или же армии циклопов войдут в Монфор и уничтожат всех повстанцев?

К тому же Лютиен понимал, что Гринспэрроу не ограничится усмирением Монфора. Кэтрин прибыла с острова Бедвидрин, родины Лютиена. Она передала юному предводителю повстанцев прославленный меч, издавна хранившийся у них в роду. Девушка рассказала юному Бедвиру, что Гахриз Бедвир, его отец, правитель острова, вдохновился успехами сына. Он возглавил восстание, охватившее весь остров. Отважные бедвидринцы истребили всех циклопов, а Гахриз заключил в темницу навязанную ему в жены Авонезу, бывшую сожительницу Обри.

При мысли об этой напыщенной, накрашенной особе в горле Лютиена поднялся комок желчи. На самом деле именно Авонеза положила начало длинной цепи невероятных событий, появившись на острове Бедвидрин. Случилось так, что Лютиен согласился повязать ее шарф на время боя на арене, тем самым признав, что является ее бойцом. В тот раз юноша сражался со своим старым другом, Гартом Рогаром, и после долгой битвы победил его. И тогда жестокая Авонеза потребовала смерти побежденного.

Гарт Рогар погиб, сраженный стрелой циклопа, которого Лютиен убил несколькими днями позже. По старинным правилам, установленным на арене, Авонеза имело право распоряжаться жизнью побежденного, однако простейшая мораль этого не допускала.

Таким образом, Авонеза, опустив вниз палец и подав знак смерти, сама толкнула Лютиена на этот путь. По иронии судьбы именно виконт Обри, который привез на Бедвидрин эту развратницу, сейчас стал смертельным врагом Лютиена в борьбе за Монфор.

Юноша жаждал заполучить голову Обри и надеялся, что это ему удастся. Однако он опасался, что его собственная голова, как и головы многих его сторонников, покатится с плеч, когда король Гринспэрроу нанесет ответный удар.

— Итак, почему же ты так печален, мой друг? — осведомился Оливер, чье терпение наконец истощилось под ударами свирепого ветра. Циклоны убрались с вершины башни, и хафлинг догадывался, что им понадобится не менее часа, чтобы спуститься вниз, вновь наполнить котел и поднять его наверх. Оливер, превыше всего ценивший собственный комфорт, не имел ни малейшего желания ждать целый час на ледяном зимнем ветру.

Лютиен поднялся на ноги, потирая закоченевшие руки.

— Идем, — наконец сказал он, к немалому облегчению хафлинга. — Я должен встретиться с Сиобой в «Гнэльфе». Ее разведчики вернулись и принесли вести с востока и запада.

Оливер бросился следом за Лютиеном, но при этих словах его шаги замедлились. Разведчики вернулись?

Хафлинг моментально догадался о причине беспокойства, терзавшего его юного друга.

Таверна, которую называли «Гнэльф», поскольку она обслуживала не только людей, но и представителей других племен, в частности гномов и эльфов, в эти дни гудела от слухов. Было слишком холодно, поэтому в ближайшее время не ожидалось серьезных схваток. Повстанцы воспользовались коротким затишьем, чтобы пополнить собственные запасы и немного отдохнуть. Таверна, расположенная в самом бедном районе Монфора, обычно не могла похвастаться обилием посетителей. Однако теперь, когда именно она стала любимым местом легендарной Алой Тени, героя и вождя революции, она почти всегда была переполнена.

Трактирщик, худощавый, но крепкий мужчина (казавшийся еще более грозным, чем обычно, благодаря густой недельной щетине), поспешно вытер руки о залитое пивом полотенце и остановился перед друзьями, как только они заняли свои привычные места возле стойки.

— Мы ищем Сиобу, — немедленно заявил Лютиен.

Прежде чем Тасман успел ответить, юноша почувствовал легкое прикосновение к мочке уха. Он прикрыл глаза, а нежные пальчики, которые могли принадлежать только Сиобе, оставили в покое ухо юноши, спустившись на шею.

— У нас деловой разговор, — пояснил Оливер Тасману, затем оглянулся на парочку. — Впрочем, я не вполне уверен, какое дело больше всего занимает моего юного друга сейчас.

Карие глаза Лютиена широко распахнулись от изумления. Он повернулся и поспешно снял руку девушки со своей шеи. Лютиен смущенно прокашлялся и тут же увидел, что эльфийская воительница пришла не одна, более того, среди ее спутников есть и Кэтрин О'Хейл. Теперь юноша понял, что нежные ласки, которыми дарила его Сиоба, были рассчитаны именно на Кэтрин.

Оливер тоже это понял.

— Полагаю, что нам грозит оказаться в самом центре военных действий, — шепнул он трактирщику.

Тасман фыркнул, затем подвинул к друзьям полные кружки эля и демонстративно отошел в сторону. Он обладал достаточно хорошим слухом, позволявшим быть в курсе любых сплетен, обсуждавшихся в самом дальнем уголке его трактира. Однако Тасман предпочитал, чтобы посетители об этом не догадывались.

Лютиен некоторое время не сводил глаз с Кэтрин, затем еще раз прочистил горло и повернулся к Сиобе.

— Какие новости из Эйвона? — деловито спросил он.

Лучница обернулась через левое плечо к другому своему спутнику, эльфу, закутанному в меха до самого кончика носа. На его покрасневших щеках и длинных ресницах поблескивали еще не растаявшие снежинки.

— Ничего хорошего, достопочтенный сэр, — вежливо сказал эльф.

Лютиен слегка поморщился, все еще не в силах привыкнуть к подобному обращению. Он был вождем повстанцев, прославленным героем Эриадора, и не очень близкие к нему люди неизменно именовали юношу «достопочтенный сэр» или «мой господин».

— Сообщения о выходе армии из Эйвона подтвердились, — продолжал эльф. — Ходят слухи о большом скоплении циклопов — полагаю, преторианской гвардии — в районе Принстауна.

Это было похоже на правду. Принстаун находился по другую сторону Айрон Кросса, к юго-востоку от Монфора. Он располагался довольно далеко, зато был ближайшим к Мальпьюсантовой стене. А только там находился перевал, через который армия могла пройти хотя бы летом. Однако попытка преодолеть его суровой зимой была заранее обречена на неудачу.

И все же переход в зимнее время от Принстауна до Монфора через крепость Дун Карит, которая прикрывала путь к Мальпьюсантовой стене, займет много недель и к тому же сильно измотает армию. Лютиен почувствовал некоторое облегчение при мысли, что король Гринспэрроу вряд ли двинется в путь, до того как весна войдет в полную силу, а основная масса снега растает.

— Есть и другой вариант, — хмуро произнес эльф, заметив блеск надежды в глазах Лютиена.

— Порт-Чарлей, — догадалась Кэтрин, имея в виду морской порт, находившийся к западу от Монфора.

Эльф кивнул.

— Что породило эти слухи — факты или страх? — спросил Оливер.

— Я не знаю, ходят ли вообще такие слухи, — ответил эльф.

— Страх, — уверенно сказал хафлинг. — И страх вполне обоснованный, — добавил он про себя.

С тех пор как бои в Монфоре слегка поутихли, повстанцы стали больше задумываться о том, что происходит вокруг взбунтовавшегося города, и тут же поползли слухи об огромном флоте, скопившемся в Порт-Чарлее. Казалось вполне вероятным, что Гринспэрроу остановится именно на этом варианте. Зимой пролив между Эйвоном и Барандуином считался очень опасным, к тому же там часто встречались айсберги. Но расстояние было не так уж велико, а огромные корабли Эйвона могли перевезти очень много циклопов.

— А что союзники… — начал было Лютиен, но эльф перебил его, угадав смысл вопроса.

— Люди из Порт-Чарлея не питают особой любви к циклопам, — сказал он. — Без сомнения, они очень рады, что столько одноглазых полегло в Монфоре, а сам герцог Моркней убит.

— Но… — начал Оливер, догадываясь, к чему клонит эльф.

— Но они не объявили себя нашими союзниками, — закончил эльф.

— И никогда не объявят, — вмешалась Кэтрин. Все глаза обратились на нее, в некоторых читался немой вопрос. Лютиен, однако, прекрасно понял, что хотела сказать девушка. Ему часто приходилось бывать в Хейле, на родине Кэтрин, и он прекрасно знал, что независимый, отрезанный от большого мира городок мало отличался от Порт-Чарлея. И все же он не был уверен, что Кэтрин права. Имя величайшего героя древности, Брюса Макдональда, было священным для всех эриадорцев, включая жителей Порт-Чарлея.

— Если флот все же отчалит, его нужно остановить у побережья, — решительно произнес юный вождь.

Кэтрин покачала головой.

— Если ты приведешь армию в Порт-Чарлей, тебе придется сражаться. Но не с союзниками Гринспэрроу.

— Позволят ли они пройти циклопам? — спросил Оливер.

— Если они не присоединятся к нам, то уж точно не станут противостоять Гринспэрроу, — вмешалась Сиоба.

Ум Лютиена разрывался между возможностями. Может ли он вовлечь в восстание Порт-Чарлей? А если нет, то есть ли у них надежда выстоять против армии Эйвона?

— Возможно, нам следует еще раз обсудить нашу тактику, — предложил Оливер мгновение спустя.

— Обсудить нашу тактику? — хором переспросили Кэтрин и Сиоба.

— Уйти в подполье, — пояснил хафлинг. — Зима не лучшее время для сражений. Поэтому мы перестанем сражаться. А ты и я, — обратился он к Лютиену, подталкивая друга локтем, — упорхнем прочь, как это делают маленькие мудрые птички.

Открытое признание того, что восстание, возможно, слегка вышло из-под контроля, отрезвило всех, кто слышал предложение хафлинга, включая любопытных посетителей трактира, которые не участвовали напрямую в разговоре. Оливер напомнил всем, какова цена возможной неудачи.

Сиоба оглянулась на своего товарища-эльфа, но тот только беспомощно пожал плечами.

— Не так уж мы плохо жили раньше, — заметил Тасман, проходя мимо Оливера и Лютиена.

— Тут есть возможность для переговоров, — задумчиво произнесла Сиоба. — Даже сейчас. Обри понимает, что он не сможет подавить восстание без помощи Эйвона, а он отчаянно жаждет стать следующим герцогом. Он может поверить, что, если ему удастся взять в свои руки Монфор, Гринспэрроу наградит его желанным титулом.

Лютиен отвел взгляд от эльфийской лучницы и внимательно посмотрел в глаза Кэтрин, в которых уже засверкали яростные зеленые молнии. Разговоры о дипломатии и сдаче явно претили гордой воительнице.

Внезапно позади девушки возникла какая-то суматоха, и несколько клиентов трактира разлетелись в разные стороны. Какая-то личность, обросшая пышной, иссиня-черной бородой, остановилась перед Лютиеном.

— Что это за дурацкие разговоры? — спросил гном Шаглин, сжимая внушительные кулаки так, словно он в любой момент был готов броситься на юного Бедвира.

— Мы обсуждаем тактику, — примирительно вмешался Оливер, заметив ярость в глазах гнома. Шаглин не раз утверждал во всеуслышание, что сейчас, когда он изведал вкус свободы и обрел надежду, он предпочитает пасть в бою — лишь бы не жить в неволе.

Шаглин насмешливо фыркнул.

— Вы выбрали тактику в тот день, в Соборе. Неужели вы всерьез думаете, что теперь можете пойти на попятную?

— Ни я, ни Лютиен, — пояснил хафлинг. — Но остальные…

Шаглин не слушал. Он протиснулся между Лютиеном и Оливером, ухватился за край стойки, подпрыгнул и оказался стоящим над толпой.

— Эй, — взревел он, и в «Гнэльфе» мгновенно воцарилась тишина. Даже Тасман, хотя его явно не приводили в восторг тяжелые ботинки гнома, царапавшие полированное дерево, отступил назад.

— Кто здесь за то, чтобы сдаться на милость врагам?! — крикнул Шаглин.

Посетители таверны ответили гробовым молчанием.

— Шаглин, — начал Лютиен, надеясь успокоить своего вошедшего в раж приятеля. Однако гном просто проигнорировал юношу.

— А кто за то, чтобы прикончить кровопийцу Обри и поднять знамя Кэр Макдональда?

Толпа разразилась криками восторга. Мечи вырвались из ножен и засверкали над головами взбудораженных горожан. Из каждого угла трактира звучали возгласы, требующие голову Обри.

Шаглин спрыгнул со стойки и приземлился между обоими друзьями.

— Вы получили ответ, — рявкнул он. Гном двинулся вперед, остановился между Сиобой и Кэтрин, не сводя глаз с Лютиена, и скрестил руки на груди.

Лютиен не пропустил ни улыбки, которой Кэтрин наградила отважного гнома, ни дружеского похлопывания по плечу.

Из всего, что сказал Шаглин, самым важным было древнее имя Монфора, Кэр Макдональд, дань памяти величайшего героя Эриадора.

— Хорошо сказано, мой друг, — начал хафлинг. — Но…

Больше ему не дали произнести ни слова.

— Брюс Макдональд — это не просто имя, — объявил Лютиен.

— Как и Алая Тень, — неожиданно добавила Сиоба.

Лютиен помедлил мгновение, не сводя с девушки изумленных глаз.

— Брюс Макдональд — это идеал, — продолжил он наконец. — Символ для всего народа Эриадора. А знаете ли вы, что значит для нас его имя?

— Уничтожение циклопов? — предположил Оливер, который большую часть жизни провел не в Эриадоре, а в Гаскони.

— Свободу, — поправила Кэтрин. — Свободу для каждого мужчины и для каждой женщины, — она взглянула на Сиобу и Шаглина. — Для каждого эльфа и гнома. И для каждого хафлинга, Оливер, — продолжила она, пристально взглянув на отважного соратника. — Свободу для Эриадора и для каждого, кто живет на этой земле.

— Как мы можем говорить о прекращении сопротивления, если при всем желании нам не удастся остановиться? — продолжил Лютиен. — Сколько циклопов и купцов было убито? Сколько преторианских гвардейцев? А как насчет самого герцога Моркнея? Неужели выдумаете, что король Гринспэрроу так легко простит нам все это?

Юноша поднялся со своего места и устремил горящий взгляд в толпу.

— Мы здесь начали нечто слишком важное, чтобы его можно было остановить из-за простой трусости. Мы начали освобождение Эриадора.

— Давайте не будем слишком горячиться, — внезапно вмешался хафлинг. — А то нас быстренько остудят… в гробах.

Лютиен обратил взгляд на своего миниатюрного приятеля и понял, насколько далеко и Оливер, и многие другие — если верить слухам, достигавшим его ушей, — отошли от первоначальных гордых замыслов.

— Именно ты посоветовал мне открыться тогда, в Соборе, — напомнил он хафлингу. — И именно ты посоветовал мне поднять восстание.

— Я? — искренне изумился Оливер. — Я просто хотел вытащить тебя оттуда живым, после того как ты сдуру выскочил на выступ и пустил стрелу в герцога Моркнея.

— Я был там, чтобы спасти Сиобу! — воскликнул юноша.

— А я был там, чтобы спасти тебя! — огрызнулся Оливер. Хафлинг тяжело вздохнул и, мгновенно успокоившись, похлопал друга по плечу.

— И все же не будем горячиться, — произнес он. — Чтобы нас не остудили.

Лютиен ничуть не успокоился. Его мысли пребывали в прошлом, он думал о Брюсе Макдональде и том примере, который отважный герой подал последующим поколениям. Он знал, что на его стороне и Кэтрин, и Шаглин, и его отец, восставший во имя свободы острова Бедвидрин. Юноша взглянул на Сиобу, но ничего не смог прочесть в ее загадочно поблескивавших глазах. Он ожидал от нее какого-то знака, поскольку за последние несколько недель девушка незаметно превратилась в одного из ближайших его советников.

— Происходящее нельзя остановить, — объявил юноша достаточно громко, чтобы каждый в «Гнэльфе» мог услышать его слова. — Мы начали войну, и мы обязаны ее выиграть.

— Из Эйвона придут корабли, — предостерег хафлинг.

— Значит, мы остановим их, — резко оборвал его Лютиен, и его карие глаза гневно блеснули. — В Порт-Чарлее.

Юный вождь оглянулся на толпу и вновь отыскал взглядом Сиобу. Ему показалось, что глаза девушки заблестели еще ярче, словно он выдержал некую проверку.

— Жители города присоединятся к нам, — продолжил Лютиен, собравшись с силами. — И так же поступит весь остальной народ Эриадора. — Лютиен умолк, но недобрая улыбка, заигравшая на его губах, говорила не хуже слов.

— Они присоединятся к нам, когда знамя Кэр Макдональда будет реять над Монфором, — продолжал он. — Когда они поймут, что мы пойдем до конца.

Оливер хотел было добавить, что этот конец может оказаться весьма горьким, однако вовремя прикусил язык. Хафлинг никогда не боялся смерти, а саму жизнь воспринимал как забавное и увлекательное приключение. Теперь же Лютиен, этот наивный юноша, которого он некогда подобрал на дороге, раскрыл ему глаза.

Шаглин ударил по воздуху мощным кулаком.

— Дайте мне добраться до рудников! — взревел он. — И я приведу вам целую армию!

Лютиен хорошо понимал чувства своего бородатого друга. Шаглин уже давно настаивал на атаке на рудники Монфора, находившиеся за чертой города, где томилась большая часть его племени. Да и Сиоба не раз требовала того же. Теперь, когда народ осознал, что они не просто подняли восстание против герцога и его циклопов, а объявили настоящую войну королю-чародею Гринспэрроу, Лютиен понял, что этот поход следует начать немедленно.

Он взглянул прямо в глаза гнома.

— На рудники, — согласился юноша, и Шаглин, взревев от избытка чувств, вновь затряс в воздухе крепко сжатыми кулаками.

Многие немедленно покинули «Гнэльф», желая первыми разнести небывалые вести по всему городу. Оливер подумал, что кое-кто может оказаться шпионом виконта Обри и поспешит к своему хозяину, чтобы раскрыть планы повстанцев. Впрочем, по здравом размышлении, хафлинг махнул рукой на эту возможность. С тех пор как в беднейшем районе вспыхнуло восстание, Обри и вся его армия оказались запертыми в верхней части Монфора. Так что они никак не могли предупредить циклопов, охранявших рудники.

— Ты сумасшедший, — шепнула Сиоба на ухо Лютиену, однако в тоне девушки явно слышалось восхищение. Она придвинулась к нему поближе и прикоснулась губами к уху юноши.

— Но это так возбуждает, — прошептала она, на этот раз гораздо громче. Эльфийка слегка прикусила мочку его уха и издала слабый стон.

Глядя через плечо девушки, Лютиен заметил грозные взгляды, которые метала на них Кэтрин. Юноша понял, что это выступление, как, впрочем, и предыдущее, было рассчитано именно на то, чтобы уязвить соперницу. Юный Бедвир не имел ни малейшего желания причинять боль Кэтрин. Некогда она была его возлюбленной и, что еще важнее, с детских лет, еще на острове Бедвидрин, оставалась ему верным другом.

Сиоба и ее товарищ-эльф покинули трактир, но сперва она многозначительно подмигнула Лютиену, а проходя мимо Кэтрин, окинула ее снисходительным взглядом.

Кэтрин, казалось, не обратила на это никакого внимания.

Юноша чувствовал себя крайне неудобно.

Вскоре Лютиен, Оливер и Кэтрин стояли возле наружной двери «Гнэльфа». Снег пошел снова, да еще такой густой, что многие посетители разошлись по домам, чтобы подкинуть дров в собственные очаги.

Все трое оживленно беседовали, и все же в воздухе витало некое напряжение. Оливер раз за разом переводил разговор на предстоящую атаку на шахты.

Напряжение между Лютиеном и Кэтрин не ослабло, и, наконец, юноша решил, что он обязан что-нибудь с этим сделать.

— Это не то, что кажется, — пробормотал он, на середине фразы прервав разглагольствования хафлинга.

Кэтрин изумленно уставилась на него.

— Я имею в виду Сиобу, — пояснил юноша. — Мы некоторое время были близкими друзьями, я хочу сказать…

Лютиен понятия не имел, что говорить дальше. Он понимал, как глупо прозвучали его слова. Уж конечно, Кэтрин, как и все вокруг, прекрасно знала, что они с Сиобой давно стали любовниками.

— Тебя здесь не было, — упавшим голосом пробормотал юноша. — Я хочу сказать…

Оливер мученически застонал, и Лютиен понял, что его речь позорно провалилась, а ситуация, возможно, только ухудшилась. Однако юноша никак не мог заставить себя замолчать, не мог не попытаться прояснить свои отношения с Кэтрин.

— Это не то, что ты думаешь, — вновь произнес Лютиен, и Оливер, заметив, что девушка начинает закипать от ярости, снова застонал.

— Сиоба и я… мы дружили, — наконец выдавил из себя юноша. Он понимал, что окончательно упал в глазах Кэтрин, особенно потому, что перевел разговор на столь щекотливую тему, прервав предыдущий, деловой разговор. Но чувства Лютиена взяли верх над здравым смыслом, и он не смог вовремя остановиться.

— В общем-то, не только дружили, — продолжал он. — Мы с ней…

— Ты абсолютно уверен, что твоя персона для меня важнее, чем свобода Эриадора? — холодно осведомилась Кэтрин.

— Я понимаю, что тебе больно, — ответил Лютиен, прежде чем осознал глупость своих слов.

Кэтрин быстро шагнула вперед, положила руки на плечи юноше и неожиданно заехала бывшему любовнику коленом в пах, заставив его согнуться пополам. Казалось, она хотела еще что-то сказать, но затем передумала и, резко развернувшись, быстро пошла прочь.

Оливер заметил, что зеленые глаза девушки заблестели от слез, которые она с трудом сдерживала. Хафлинг понял, насколько уязвили ее слова Лютиена.

— Никогда не повторяй со мной этой ошибки, — неожиданно обернувшись, процедила Кэтрин сквозь сжатые зубы.

Лютиен медленно выпрямился, лицо его побледнело от боли. Он не мог оторвать глаз от уходящей девушки. Когда Кэтрин скрылась во тьме ночи, юноша беспомощно обернулся к Оливеру.

Хафлинг только покачал головой, с трудом удерживаясь от смеха.

— Мне кажется, я влюблен в нее, — еле слышно прошептал Лютиен, с трудом выговаривая это признание.

— В нее? — переспросил Оливер, указывая в сторону, куда удалилась Кэтрин.

— В нее, — со вздохом подтвердил юный Бедвир.

Оливер задумчиво погладил свою бородку.

— Дай разобраться, — начал он медленно и задумчиво. — Одна женщина бьет тебя коленом в пах, а другая ласкает языком твое ухо. А ты предпочитаешь ту, что ударила тебя?

Лютиен пожал плечами, на самом деле не зная, что ответить.

Оливер покачал головой.

— Ты меня беспокоишь.

Лютиен тоже за себя беспокоился. Юноша не мог разобраться в чувствах, которые он питал к обеим девушкам. Ему нравилась и та, и другая. Ни один мужчина не мог пожелать лучшего друга, чем любая из этих девушек, и это лишь больше запутывало дело. Он был всего лишь неопытным юношей, испытывавшим чувства, которые он не мог объяснить. И в то же время он был Алой Тенью, вождем повстанцев, и тысячи, десятки тысяч жизней зависели от его решений.

Оливер шагнул к двери и поманил за собой Лютиена. Тот глубоко вздохнул и с готовностью подчинился.

Как хорошо хотя бы на время позволить руководить происходящим кому-то другому.

3. АТАКА НА РУДНИКИ

С полдюжины циклопов — надсмотрщики монфорских шахт — ошеломленно уставились на дверь караульного помещения. Она внезапно распахнулась, и в комнату неторопливо и спокойно вступили высокий, стройный мужчина и пышно разряженный хафлинг. На лицах их играли широкие улыбки, словно парочка ожидала самого радушного приема. Они даже заботливо прикрыли за собой дверь, а хафлинг обернулся, ткнул в замок острием рапиры и удовлетворенно кивнул, услышав ожидаемый щелчок.

Первым опомнился ближайший циклоп и кинулся к оружейной стойке, где находились копья стражников, однако юноша мгновенно выхватил из ножен необычайной красоты меч и рубанул по древку его копья. Циклоп двинулся вперед, собираясь расправиться с нахалом голыми руками. Правда, его смущало странное поведение незваного гостя: молодой человек стоял совершенно спокойно, словно не собирался сражаться.

Прежде чем одноглазые сообразили, что им делать дальше, хафлинг проскользнул между двумя скамьями и одним прыжком взлетел на стол, сжимая в руке сверкающую рапиру. Он тоже не проявлял враждебных намерений, а просто принял величественную позу.

Один из стульев отлетел в сторону, и самый большой и грозный циклоп решительно, угрожающе поднялся. Лютиен и Оливер одновременно взмахнули руками, словно призывая одноглазых к спокойствию.

— Приветствую вас, — спокойно произнес хафлинг. — Я — Оливер де Берроуз, хафлинг с большой дороги. А это мой друг, Лютиен Бедвир, сын почтенного эрла Бедвидрина Гахриза.

Циклопы явно не знали, как реагировать, и абсолютно не понимали, что происходит. Шахты находились на немалом расстоянии к югу от самого города, далеко в горах. Место было отрезано от всего мира, и одноглазые даже не подозревали, что в Монфоре кипит яростная битва. Они не получали никаких вестей с тех пор, как выпал первый снег, а ближайший караван с осужденными каторжниками должен был появиться не раньше весны.

— Конечно, этот молодой человек гораздо лучше известен вам как Алая Тень, — продолжил тем временем хафлинг.

Единственный глаз огромного циклопа возле стола налился кровью. За несколько месяцев до описываемых событий двое неизвестных совершили налет на рудник, перебили уйму циклопов и освободили троих гномов. По слухам, нападавшими были юноша в алом плаще и некий пышно одетый хафлинг. Так случилось, что этот отряд циклопов находился тогда глубоко под землей. Но, разумеется, все охранники, служившие в рудниках, получили подробное описание преступников. Однако циклопы все еще колебались, не зная, на что решиться. Уж больно неожиданным и странным оказалось вторжение обоих незнакомцев.

— Лично я планировал, что мы с другом, — объявил Оливер, — а также пара сотен наших людей снаружи, — при этих словах головы всех циклопов как по команде повернулись к двери, — всех вас здесь прикончим. Однако мой благородный юный друг пожелал сперва дать вам возможность сдаться без боя.

Еще пару мгновений циклопы переваривали витиеватую речь хафлинга, затем послышался грозный рев, и самый большой стражник одним движением перевернул стол.

Оливер, для которого это движение не явилось неожиданностью, ловко развернулся, издал боевой клич, подпрыгнул и полоснул клинком рапиры по лицам двух ближайших циклопов. Один из них лишился при этом своего глаза. Он вскочил, но тут же зацепился ногой о свой стул и рухнул на пол, слепо размахивая руками.

— Ну что ж, нет так нет, — сухо заметил хафлинг.

Циклоп, находившийся возле Лютиена, взревел и бросился на Оливера.

— Осторожно! — крикнул Лютиен.

Не блещущий умом одноглазый поспешно обернулся, но успел заметить лишь серебряную молнию, когда «Ослепительный» обрушился прямо ему на голову.

Юноша перепрыгнул через обмякшее тело.

— Я говорил тебе, что они не пожелают сдаться! — крикнул Оливер, на которого насели сразу два циклопа, в том числе один из получивших рапирой по лицу.

Лютиен выставил вперед плечо и бросился к столу, словно намереваясь использовать его в качестве тарана. Один из одноглазых, ощутимо превосходивший юношу размерами, с готовностью пригнулся и бросился к столу с противоположной стороны. Но в последний момент Лютиен отскочил, а циклоп ударился о стол, потерял равновесие и упал. Прежде чем одноглазый успел прийти в себя, лезвие «Ослепительного» воткнулось ему между ребер.

Юный Бедвир встал попрочнее, готовясь отразить нападение самого большого циклопа, который успел вооружиться огромной секирой.

— Один на один, — пробормотал юноша. Хотя, вообще-то, этот циклоп, достигавший не менее семи футов роста, стоил полутора противников.

Оба циклопа, напавшие на Оливера, не имели никакого оружия. Они скакали и метались из стороны в сторону, не теряя надежды поймать этого наглого недомерка.

Хафлинг небрежно уворачивался, нанося удары сверкающей рапирой по тянущимся к нему рукам циклопов. Казалось, все это искренне его забавляет.

— А я ведь даже не пользуюсь вторым клинком, — издевался Оливер. Одному из циклопов почти удалось схватить верткого противника, но хафлинг глубоко вонзил рапиру прямо в ладонь нападавшего.

Циклоп взревел, схватился за кисть и упал от боли на колени. Хафлинг не смог высвободить рапиру из тела врага и поспешно выхватил кинжал. Однако тут он заметил, что второй циклоп метнулся в сторону, чтобы поднять огромную секиру своего павшего товарища.

Оливер одним прыжком вскочил на плечи одноглазого, стоявшего на коленях, чтобы отразить атаку, находясь на одном уровне с новым противником.

Но все-таки хафлингу пришлось отскочить в сторону, когда стоявший на коленях циклоп попытался схватить его за ноги. Вот тут второй одноглазый и нанес сокрушительный удар секирой. Впрочем, он промахнулся, вернее, промахнулся по хафлингу и обрушил секиру на голову своего же товарища. Нападавший циклоп даже застонал в бессильной ярости, когда его приятель рухнул на пол с разрубленным почти до основания черепом.

— Ведь больно же ему, — язвительно заметил Оливер.

Тем временем Лютиен уворачивался от сыпавшихся на него ударов. Он припал на одно колено и зацепил лезвием своего меча бедро нападавшего циклопа. Однако удар оказался скользящим и не смог остановить атаку гигантского охранника. Лютиену пришлось нырнуть вперед и перекувырнуться, чтобы уклониться от следующего замаха.

Юноша вскочил на ноги, метнулся в сторону и на этот раз зацепил противника по спине. Чудовище взревело и поспешно развернулось, обрушив лезвие огромной секиры на «Ослепительный».

«Только не парировать», — напомнил себе Лютиен, чья рука онемела от сокрушительной силы удара.

— Уж лучше бы вы сразу сдались, — издевался юноша. И действительно, оглянись циклоп вокруг — он бы понял, что ему следовало прислушаться к доброму совету. Трое его товарищей были мертвы или доживали последние минуты. Четвертый, потерявший свой единственный глаз, бестолково размахивал руками и пытался подняться на ноги. В довершение всего Оливер огрел ослепленного противника по спине.

Тот развернулся и попал под ноги одноглазому, преследовавшему хафлинга. Гигант споткнулся о своего же приятеля, едва не упал и снова рванулся вперед.

Оливер отскочил в сторону, и лезвие секиры вонзилось глубоко в перевернутый стол.

Стоя на коленях, да еще из-за слепца, намертво в него вцепившегося, гигант не имел ни малейшего шанса извлечь свое застрявшее оружие.

— Позволь, я помогу тебе, — предложил хафлинг, кидаясь вперед и возвращая свой кинжал в ножны. Он потянулся было к секире, но вместо этого глубоко вогнал лезвие рапиры в горло циклопу.

— Я передумал, — пояснил Оливер противнику, медленно сползавшему на пол.

Клинок Лютиена поднялся навстречу топору гигантского охранника. Юноша понимал, что должен двигаться очень быстро, иначе циклоп возьмет верх, хотя бы благодаря своим немалым размерам. Лютиен ринулся на противника, обрушив удар «Ослепительного» на рукоятку топора. Чудесный клинок отмахнул палец с правой руки циклопа, и атака захлебнулась, так и не успев толком начаться.

Схватив меч обеими руками, Лютиен начал разворачиваться направо и тут же получил удар коленом в бедро. Он продолжал поворачиваться к противнику спиной, прекрасно понимая, что такая тактика принесет либо победу, либо смерть, без всяких промежуточных вариантов. Он пригнулся и с разворота выбросил меч вверх.

«Ослепительный» с легкостью разрубил плоть и кость руки противника, почти отделив от тела его левую конечность.

Топор со звоном упал на каменный пол, а его хозяин постоял еще мгновение, потрясенно переводя взгляд с удачливого противника на собственную страшную рану. Затем он пошатнулся, отступил на шаг назад и медленно сполз по стене, заливая все вокруг потоками крови.

Лютиен обернулся и заметил хафлинга, издевавшегося над ослепленным циклопом. Безжалостный воин с разных сторон подскакивал к беспомощному стражнику, нанося легкие уколы своим гибким клинком.

— Оливер! — рявкнул Лютиен.

— Что ж, очень хорошо, — отозвался хафлинг. Он подскочил к циклопу, подождал, пока его бестолково размахивающие руки откроют дорогу, затем нанес сразу два удара. Острие рапиры вонзилось между ребер противника, а кинжал в тот же миг пронзил горло врага.

— На самом деле тебе стоило отрастить второй глаз, — заметил Оливер, отскакивая в сторону, когда циклоп тяжело рухнул вперед, испустив дух еще до того, как достиг пола.

Оливер оглянулся на Лютиена и, почти извиняясь, пояснил:

— Нет, ну им и вправду не помешал бы лишний глаз!

В сотне футов к востоку от пещеры, в которую зашли Лютиен с Оливером, из туннеля выскочила Кэтрин О'Хейл. Почти вплотную за ней мчались десятка полтора разъяренных циклопов.

С обнаженного меча девушки еще стекали капли крови первого врага, убитого внутри. Она сделала вид, что собирается броситься по дороге, ведущей назад, к Монфору, но вместо этого развернулась и устремилась к заваленной снегом обочине.

Очередное копье, брошенное ей вслед, чуть не задело беглянку и глубоко вонзилось в снег. Кэтрин порадовалась, что одноглазые не отличались особой меткостью. Эльфы — другое дело.

Она перескочила через снежную гряду и побежала дальше; циклопы завывали всего в паре дюжин футов позади.

Как же они задергались, когда из-за снежной гряды поднялись Сиоба и все ее каттеры с натянутыми луками! Эльфийские стрелы устремились к циклопам подобно рою разъяренных пчел. Из мощной груди одного охранника торчало целых восемь! Часть одноглазых попыталась развернуться и броситься назад, к входу в шахту, но стрелы настигали их и там.

Только одному циклопу удалось добраться до пещеры, да и то из его груди и ноги торчало несколько стрел. Последняя вонзилась в плечо охранника возле самого входа, но он успел все-таки нырнуть внутрь.

Шаглин и остальные повстанцы, среди которых было еще несколько гномов, хотя основную массу составляли люди, следовали за ним по пятам. Вскоре после того, как чернобородый гном ворвался в пещеру, оттуда донесся последний, предсмертный вопль циклопа.

Позади снежной гряды Кэтрин прищурилась — сверкавший на солнце снег слепил глаза — и взглянула на запад. Дверь караульного помещения слегка приоткрылась, и оттуда высунулась рука хафлинга, в которой была зажата его знаменитая шляпа.

— Не стоит беспокоиться об этой парочке, когда они вместе, — заметила Сиоба, останавливаясь рядом с Кэтрин.

Кэтрин искоса взглянула на соперницу. Полуэльфийка, безусловно, была прекрасна. Ее пышные кудри цвета спелой пшеницы заставляли юную воительницу стыдиться своей растрепанной рыжей гривы.

— И мастерство сочетается с необыкновенной удачливостью, — закончила Сиоба, сверкнув обезоруживающей улыбкой. Внезапно Кэтрин подумала, что в предводительнице эльфийских лучников была какая-то холодность и отстраненность. Но девушка не чувствовала никакой снисходительности по отношению к себе. В общем-то, все эльфы и полуэльфы держались слегка свысока, и в этом Сиоба не отличалась от прочих. Даже их соперничество из-за Лютиена казалось менее жестким и напряженным, чем могло бы, принадлежи Сиоба целиком к человеческому роду.

Сиоба и ее спутники легко соскользнули с заваленной снегом обочины и последовали за остальными к главному входу в рудник. Полуэльфийка слегка замедлила шаги и оглянулась на Кэтрин.

— Прекрасная работа, — заметила она, указав на неподвижные тела мертвых циклопов. Кэтрин вздрогнула, поспешно возвращаясь к реальности из глубины раздумий.

— Ты здорово уменьшила количество одноглазых.

Рыжеволосая девушка кивнула и также скатилась на другую сторону насыпи. Ей ужасно не хотелось признавать этот факт, но, честно говоря, Сиоба начинала ей нравиться.

Соперницы бок о бок вошли в пещеру.

В глубине туннеля Шаглин и его отряд столкнулись с серьезным препятствием. Посреди прохода возвышалась наспех сложенная баррикада с проемами для стрельбы из лука. Конечно, циклопы не могли похвастаться особой меткостью, но в данном случае, учитывая низкий и узкий коридор, ее и не требовалось.

Шаглин и его товарищи укрылись за ближайшим поворотом в ярости на неожиданную помеху.

— Лучше подождать эльфийских лучников, — предостерег один из людей.

Шаглин только пожал плечами. Что могли поделать стрелки из отряда Сиобы в этой ситуации? Даже если несколько стрел достигнут цели, они вряд ли причинят циклопам серьезный вред.

— Нужно идти на штурм, — проворчал гном, ответом ему был хор протестующих голосов.

Шаглин осторожно выглянул из-за угла и чуть не лишился носа, когда мимо просвистела стрела. Судя по граду стрел, летевшему из-за баррикады, там находилось не менее дюжины циклопов. У него было в три раза больше бойцов. Однако мысль о том, что они потеряют хоть несколько человек из отряда еще до начала основного сражения, приводила его в ярость.

Шаглин вернулся к своим спутникам и подошел к человеку, державшему большой щит.

— Дай его мне, — коротко скомандовал гном. Человек с любопытством на него посмотрел и молча подчинился.

Щит закрыл гнома от макушки до пяток. Шаглин двинулся к повороту, намереваясь поднять свой отряд в атаку.

За баррикадой послышался сдавленный вопль, перешедший в затихающий стон, затем еще один.

Шаглин и его соратники в недоумении посмотрели друг на друга.

Затем они услышали слабый щелчок тетивы, и еще один циклоп за баррикадой издал предсмертный стон.

Гном больше не мог ждать. Ноги сами вынесли его из-за угла. Отряд, издав дружный боевой клич, последовал за предводителем.

— Одноглазые тупицы, — послышался из-за баррикады знакомый голос с сильным гасконским акцентом. — Всего один удар моей прекрасной рапирой — и вы лишаетесь зрения!

Стрела воткнулась в щит, за которым скрывался Шаглин. Сбоку от него человек, раненный в ногу, вскрикнул и свалился на пол.

Заслышав звон мечей, гном больше не стал тратить время на раздумья. Он выставил вперед плечо и с разбега врезался в баррикаду. Отважному предводителю не удалось с ходу пробить столь серьезную преграду, но его спутники, воспользовавшись спиной товарища как ступенькой, мигом пробили проход. К тому времени, как полурастоптанный гном пришел в себя и тоже перебрался на другую сторону, бой уже закончился. Повстанцы не потеряли ни одного человека из отряда. Никто даже не был ранен.

Лютиенуказал товарищам на разветвление туннеля, видневшееся вдали, как раз там, где кончалась линия фонарей.

— Свернув налево, вы попадете на нижний уровень, где томятся в неволе ваши друзья.

Лютиен знал, куда стремится воинственный гном. Некогда Шаглин сам попал в каменоломни, после того как помог Лютиену и Оливеру уйти от погони во время одного из их воровских предприятий. Затем его вместе с двумя другими гномами приговорили к каторжному труду в рудниках. Однако они так и не успели попасть на нижний уровень: друзья при помощи каттеров вытащили их оттуда в последний момент, перебив немало циклопов.

— А вы куда? — поинтересовался Шаглин, когда заметил, что Оливер с Лютиеном не собираются следовать за основным отрядом.

Юноша пожал плечами и улыбнулся. Оливер слегка приподнял шляпу.

— Здесь много боковых туннелей, — пояснил хафлинг. — Так что мы появимся именно тогда, когда в нас возникнет самая большая нужда.

Закончив свою напыщенную фразу, Оливер развернулся и поспешил вслед за уходящим другом. Они вернулись в узкий проход, который привел их сюда из караульного помещения. Они действительно обнаружили в нем несколько ответвлений, часть из которых плавно уходила вниз. Главный спуск на нижний уровень, где и томились несчастные рабы, находился слева от развилки, как Лютиен и сообщил остальным. Однако юноша думал, что туда можно пройти и другой дорогой. Товарищи надеялись незаметно спуститься вниз, освободить рабов и ударить на циклопов с тыла.

Они осторожно спустились вниз и обнаружили в одном из узких боковых туннелей множество истощенных, грязных, почти умиравших от голода гномов. Несчастных охраняла небольшая горстка циклопов, так как никто не предполагал, что умирающие рабы способны на какое-либо сопротивление. Однако появление Оливера с Лютиеном настолько вдохновило измученных узников, что они без колебаний набросились на жестоких тюремщиков, а кирки и лопаты в их руках превратились в грозное оружие.

Тем временем группа Шаглина соединилась с остальными повстанцами, включая Кэтрин и каттеров. Вскоре отряду пришлось столкнуться с серьезным сопротивлением. Возле главного спуска на нижний уровень их встретила большая группа циклопов. К тому же одноглазые успели разрушить подъемное устройство.

Используя блоки, тали и дюжину веревок, Шаглин и другие гномы на скорую руку соорудили новый механизм. Из-за отчаянного сопротивления циклопов отряд понес немалые потери во время спуска, несмотря на слаженные действия эльфийских лучников. После захвата нижней камеры повстанцам пришлось брать штурмом множество помещений, охранявшихся хорошо вооруженными и едва ли не превосходившими их по численности врагами.

К счастью, в самый опасный момент подоспели Лютиен с Оливером во главе армии освобожденных узников и ударили на циклопов сзади, что и решило исход сражения.

Той же ночью гномы выбрались из рудников Монфора. Многие из них увидели свет звезд впервые за десять лет. Несчастные рухнули на колени, призывая проклятия на голову короля Гринспэрроу, и со слезами на глазах восхваляли отважного героя, Алую Тень.

Шаглин опустил могучую руку на плечо Лютиена.

— Ну вот, ты и получил свою армию, — констатировал он.

Окруженный пятью сотнями крепких гномов, Лютиен ничуть не сомневался в силе этой армии.

А вот Оливера продолжали мучить сомнения. Он еще раньше предлагал Лютиену отправить освобожденных гномов в горы, где до них не смогут добраться сторонники Гринспэрроу. А ему с юношей и, возможно, еще нескольким особенно известным повстанцам, по мнению хафлинга, следовало отправиться в отдаленные районы Эриадора и затеряться там, стать неприметными в этом краю бродяг. Несмотря на блестящую победу и всеобщее ликование, последовавшее за ней, Оливер не отказался от своей идеи. Бывалый хафлинг повидал в своей жизни множество стран, не исключая и Эйвона, и сейчас он не мог выкинуть из головы образ армии Гринспэрроу, идущей на подавление повстанцев. Много раз за последние недели хафлинг предавался размышлениям о том, предпочитают в Эйвоне гильотину или довольствуются обычной виселицей.

Оливер всю жизнь промышлял на большой дороге, и все же еще ни разу за ним по пятам не гонялась целая армия!

— Мы не можем отступить, — обратился к нему Лютиен, правильно поняв потерянное выражение, появившееся на лице приятеля. — Настал час падения Монфора.

— И возрождения Кэр Макдональда, — быстро добавила Кэтрин О'Хейл.

4. ГЛАЗА МУДРЕЦА

Тяжесть прожитых лет давила на широкие плечи старого волшебника Бринд Амора, а морщины, избороздившие его лицо, являлись следствием множества часов ученых занятий и тревог. И сейчас он тоже тревожился, поскольку для его родины, Эриадора, наступил критический момент. Однако его плечи не выглядели сутулыми, а любой, посмотревший на лицо старого мага, вероятно, даже не заметил бы глубоких морщин, завороженный ярким светом мудрых синих глаз.

Сейчас эти глаза сверкали еще ярче. Волшебник сидел в кресле с высокой спинкой возле письменного стола, находившегося в округлой пещере с грубыми стенами. Только тщательно выровненный пол свидетельствовал о том, что это помещение не было целиком творением природы. Единственным источником света в пещере являлись лучи, исходившие из хрустального шара, стоявшего на столе между человеческим черепом и древовидным канделябром.

Когда свет начал медленно тускнеть, волшебник откинулся на спинку кресла, желая осмыслить образы, увиденные при помощи магического предмета.

Гномы из рудников Монфора обрели свободу и вошли в город вместе с Оливером и Лютиеном.

Гномы обрели свободу!

Бринд Амор погладил белоснежную бороду и провел рукой по гриве седых волос, зачесанных назад наподобие конского хвоста. Чародей напомнил себе, что увиденному можно доверять, поскольку он наблюдал те события, которые уже произошли, а не те, которые могли бы случиться.

Раньше ему приходилось заглядывать в будущее. Весьма рискованное, да к тому же изматывающее занятие. Из всех магических действий пророчество было, пожалуй, самым хлопотным и опасным. Взгляд в будущее — это не просто обуздание элементарных энергий, таких как удар молнии. И не просто перенос сознания в другое место, как при обычном ясновидении. Для проникновения в будущее требовалось свести все известные элементы настоящего в одно место, в хрустальный шар или зеркало, а затем проявить логические последствия каждого из этих элементов и возникающие между ними конфликты. На самом деле подобное занятие являлось суровым испытанием интеллекта и интуиции мага.

Бринд Амор не часто решался на подобное. Несмотря на свое немалое любопытство, волшебник понимал, что будущее — крайне ненадежная материя. Да, он мог прочесть заклинание над хрустальным шаром, а затем изучить мимолетные образы — а они всегда были именно мимолетными и давали лишь обрывки целых картин. Но чародей никогда не знал наверняка, что произойдет на самом деле, а что является лишь одним из возможных вариантов. И, безусловно, одно уже то, что любопытный чародей заглядывал в будущее, могло неотвратимо изменить естественный ход событий.

Однако сегодня Бринд Амор не смог удержаться от искушения. И один из образов показался ему весьма правдоподобным: человек на вершине высокой башни в Монфоре. Бринд Амор был более или менее в курсе событий, происходящих в городе, ему случалось пару раз мысленно посещать это место, проникнув в сознание полуэльфийки и воспользовавшись ее глазами, однако он не узнал человека на башне. Судя по его богатым одеждам и обилию драгоценностей, незнакомец принадлежал к сторонникам Гринспэрроу.

Волшебник откинулся на спинку кресла и задумался. Человек на башне. Издевается над простым народом. Аристократ, символ всего, что напоминало Монфору о короле Гринспэрроу. С этим что-то следовало сделать. И Бринд Амор подумал, что здесь он, пожалуй, может поработать сам, не затрачивая большого количества усилий и вообще ничем не рискуя. Возможно, это путешествие по просторам того, что еще только должно случиться, стоило затраченных усилий.

Цена… Он припомнил множество предостережений своих наставников, которые предупреждали его век назад о немалом риске, содержащемся в подобной деятельности.

Риск…

Бринд Амор решительно выбросил из головы эти мысли. Здесь особый случай. К тому же на этот раз он изучал события, большая часть которых уже произошла. В Монфоре началось настоящее восстание, которое вполне могло перерасти в революцию во всем Эриадоре. До некоторой степени сам Бринд Амор и начал его. Именно он передал Лютиену Бедвиру алый плащ. И именно он отправил юношу и его спутника на дорогу, ведущую в Монфор. Тогда волшебник надеялся всего лишь на то, что юноша сможет причинить вред противникам. Возможно, возродить передаваемую шепотом легенду об Алой Тени, герое древних времен. Волшебник даже осмелился надеяться, что пройдут годы и при помощи возрожденной легенды удастся подорвать во всем Эриадоре веру в могущество жестокого короля Гринспэрроу.

Однако судьба решила по-своему, и события начали разворачиваться гораздо быстрее, чем предполагал старый волшебник. Но Бринд Амора это вовсе не опечалило. Он был возбужден и полон надежды. Превыше всего благородный маг верил в силы гордого народа Эриадора и самого Лютиена Бедвира.

Его ясновидение показало, что многие поселения, включая родной город Лютиена, Дун Варну, присоединились к восстанию. Как раз в это утро флот, по большей части состоявший из рыбачьих лодок, вышел из гавани Дун Варны в холодные и опасные воды Дорсальского моря и направился к острову Марвис. Флот шел на помощь эрлу острова, который, подобно Гахризу Бедвиру, стремился освободить свои земли от ненавистных циклопов.

Бринд Амор пробормотал заклинание и трижды прищелкнул пальцами. На концах многочисленных свечей, укрепленных в древовидном канделябре, затеплились мерцающие огоньки пламени. Маг поднялся из кресла, расправил свою роскошную синюю мантию и подошел к столу, погребенному под грудами пергаментов. Он порылся в них и, наконец, извлек карту Эйвонских островов. Пергамент испещряли тысячи разноцветных точек, зеленых, желтых и красных, обозначавших скопления людей и стороны, которые они занимали в конфликте. К югу от гор, в Эйвоне, преобладал зеленый цвет сторонников короля с небольшими вкраплениями желтого, нейтрального. К северу от гор также было довольно много зеленых скоплений, в частности купеческий район Монфора представлял сплошное зеленое пятно, а все остальное оставалось по большей части желтым. Но количество красных точек, обозначавших отряды повстанцев, неуклонно росло.

Бринд Амор поставил карту перед собой, закрыл глаза и начал бормотать заклинание. Он вызывал перед своим мысленным взором то, что показал ему ранее хрустальный шар, — события в Монфоре и передвижения флота на севере. Когда маг вновь открыл глаза, все изменения запечатлелись на карте, которая теперь пестрела красными точками. На остров Марвис накатывалась красная волна, красная стена, окружавшая Монфор, стала толще.

— Что же это я начал? — думал волшебник. Сотню лет назад он никак не предполагал, что нечто подобное может случиться в ближайшее столетие, но искренне верил, что он сам и весь Эриадор встретили происходящее во всеоружии. Лютиену удалось добыть в логове дракона Бальтазара утраченный жезл чародея. Теперь же юноша вместе с верным Оливером и множеством повстанцев добились немалых успехов.

Бринд Амор вернул карту на стол и прижал ее концы пресс-папье, сделанными в виде маленьких горгулий. Он глубоко вздохнул и оглянулся на письменный стол. Пляшущие огоньки свечей в канделябре испускали свет, изрядно превосходивший возможности обычных свечей. Хрустальный шар будоражил его любопытство. На протяжении многих недель Бринд Амору хотелось выйти за пределы Эриадора и исследовать земли, лежащие по южную сторону от границы, выяснить, что происходит в Эйвоне.

Престарелый маг вновь глубоко вздохнул, понимая, что он не готов к столь опасному предприятию. Еще не готов. Ему необходимо отдохнуть, собраться с силами. Тем временем пламя революции должно разгореться в полную силу.

Он иногда сожалел, что позволял себе раньше заглядывать в будущее, теперь же, когда настоящее призывало его к себе, он не мог ответить на призыв. Наблюдение за будущим было и без того достаточно сложным и утомительным занятием. Но для чародея, подобного Бринд Амору, которому приходилось скрываться в самом сердце Айрон Кросса, попытка послать магическую энергию за много миль от своего тайного убежища, чтобы проследить за происходящими в большом мире событиями, могла оказаться просто опасной. Эту энергию могли обнаружить Гринспэрроу и его герцоги, а так как в мире оставалось совсем немного волшебников, то его убежище в тайных пещерах Айрон Кросса могло быть раскрыто.

Маг прошептал заклинание и слегка дунул. Огоньки на свечах вспыхнули ярким светом, затем погасли. Бринд Амор развернулся и направился к двери, затем прошел по узкому коридору, ведущему к спальне. Однако оставалась еще одна вещь, которую необходимо было сделать, прежде чем отдаться желанному покою. Маг вполне доверял своему видению, показавшему события, которые скоро должны произойти в Монфоре, и приспешника Гринспэрроу, стоявшего на высокой башне. Теперь он знал, что ему делать.

Бринд Амор зашел в свой маленький арсенал, покопался в груде всякой всячины и извлек оттуда особую, волшебную стрелу. При помощи простого заклинания он отправил ее прямиком в колчан полуэльфийской лучницы, в Монфор, уж эта девушка наверняка окажется в самом центре любых важных событий.

Затем чародей с чувством исполненного долга отправился спать.

Лютиен вздрогнул и проснулся. Ему понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к тусклому свету. Юноша оглядел маленькую комнату, проверяя, все ли в порядке. Камин еще тлел — так что сейчас не могло быть слишком поздно, — но пламя погасло, поленья превратились в мерцающие угольки, наполнявшие крохотную комнатку тусклым светом.

Лютиен скатился с кровати, пересек комнату и сел у камина. Его тепло приятно согревало юношу. Он отодвинул в сторону экран, взял кочергу и пошевелил угли, почти не осознавая своих действий; юношу переполняли чувства, не понятные ему самому. Он подкинул пару поленьев в очаг и принялся осторожно дуть на угли, пока пламя не разгорелось вновь.

Некоторое время Лютиен задумчиво наблюдал за его дразнящим танцем, позволив себе унестись мыслями в далекое прошлое. На остров Бедвидрин, в Дун Варну, в те времена, когда он еще не выбрал столь неожиданный путь. Лютиен вспомнил первый раз, когда они с Кэтрин остались вдвоем, на холме, высоко над городом и заливом, и любили друг друга.

Улыбка на его лице угасла. Он напомнил себе, что необходимо поспать, наступающий день, как и все предыдущие, принесет с собой множество хлопот. Юному вождю придется принимать решения, от которых будет зависеть жизнь многих людей.

Лютиен отложил кочергу и вернулся к кровати, освещенной теперь разгоревшимся пламенем.

Покрывало откинулось, одеяло сползло на пол, открывая взгляду Сиобу, которая безмятежно спала, лежа на животе, абсолютно нагая. Юноша осторожно сел на край постели, откинул край покрывала и нежно коснулся ноги Сиобы. Рука медленно поползла вверх, ощупывая каждый дюйм шелковистого тела спящей красавицы, пока не добралась до шеи. Затем Лютиен провел рукой по пышным волосам подруги. Девушка пошевелилась, но не проснулась.

Она казалась такой хрупкой и такой прекрасной! Лютиен не мог отрицать, что отважная лучница завладела его сердцем в тот же миг, когда он впервые увидел ее.

Тогда почему он думает о Кэтрин?

И почему, задавался вопросом юноша, забираясь обратно под одеяло и тесно прижимаясь к Сиобе, он чувствовал себя таким виноватым?

За те дни, что Кэтрин находилась в Монфоре, она ни разу не подала вида, что желала бы вновь быть с Лютиеном. Она не произнесла ни единого слова неодобрения по поводу его отношений с Сиобой.

Но она их осуждала. Лютиен это чувствовал. В ее зеленых глазах стояла боль. В тех самых глазах, которые сияли таким ярким светом в ту ночь, когда Лютиен стал мужчиной, на холме в Дун Варне, в том мире, который, казалось, находился за миллион миль и миллион лет отсюда.

Придворные дамы поражали воображение огромным количеством тончайших кружев, оборок и драгоценностей. Взгляд, брошенный Бринд Амором в хрустальный шар, вызвал у старого чародея приступ тошноты, но в то же самое время он ощутил и надежду. В свое время город Карлайл, расположенный на реке Страттон, был построен во время войны и главным образом для военных целей. Гринспэрроу пришел к власти в результате жестокой, кровавой войны. Первые годы его правления затмили по жестокости даже нашествие хьюготов, происшедшее много столетий назад.

Но теперь Карлайл стал совсем иным: сплошь кружева и оборки, яства и напитки.

Магический глаз Бринд Амора пробирался по пышным покоям дворца. Чародей никогда еще не осмеливался на столь неосторожный поступок, как проникновение в самое логово своего смертельного врага. Если только Гринспэрроу почувствует присутствие чужой энергии…

Даже толстые каменные стены горного убежища Бринд Амора не послужат серьезным препятствием для подручных короля-чародея, могущественных демонов из самых глубин ада.

Странная суматоха в дворцовых покоях насторожила мага. Сотни людей перемещались из зала в зал, набивая свои глотки обильной хозяйской пищей, заливая в себя хозяйские напитки. Многие парочки старались незаметно ускользнуть в темные уголки отдаленных залов. Неподвижные ряды дюжих циклопов выстроились вдоль стен. Бринд Амор в очередной раз подивился иронии судьбы: одноглазые стражники стояли перед настенными росписями, изображавшими победы жителей Эйвона над далекими предками циклопов!

Магический глаз скользил дальше, образы в хрустальном шаре менялись. Затем Бринд Амор ощутил чужую энергию. На мгновение волшебник испугался, что это Гринспэрроу почувствовал вторжение чужой магии, и уже собирался резко прервать контакт, когда понял, что это нечто иное, пассивная энергия, возможно, принадлежавшая самому Гринспэрроу.

Бринд Амор откинулся назад и обдумал происходящее. Он припоминал битву между Лютиеном и герцогом-чародеем Моркнеем на вершине башни Собора. Герцог вызвал демона, Преотека, и отдал ему свое тело. Наблюдая за сражением, Бринд Амор ощущал ту же самую силу, как и сейчас, только на этот раз она казалась гораздо более мощной.

Старый волшебник понял, и его переполнило отвращение. С тихим стоном он наклонился вперед и сконцентрировался на хрустальном шаре, посылая свой магический глаз к источнику чуждой энергии. Он поднялся по задней лестнице дворца на второй этаж, где было не так много придворных, зато гораздо больше одноглазых из преторианской гвардии, пробрался по лабиринту увешанных толстыми коврами залов и наконец приблизился к закрытой двери.

Бринд Амор ощутил неожиданный толчок, когда его магический глаз уткнулся в неприметную дверь. Чародей попытался проникнуть внутрь, но натолкнулся на неожиданное сопротивление: дверь была запечатана при помощи могущественного заклинания.

Бринд Амор понимал, что именно в этом помещении находится сам Гринспэрроу, но он также прекрасно знал, что, если попытается преодолеть магическую преграду, воспользовавшись собственными заклинаниями, король-чародей, безусловно, почувствует это.

Внезапно образ в хрустальном шаре потемнел, потому что гигантский циклоп заслонил происходящее от магического глаза. Дверь распахнулась, и чародей поспешно проскользнул внутрь таинственного помещения вслед за стражником.

Комната, в которую проник маг, выглядела сравнительно пустой по сравнению с остальными, роскошно обставленными покоями. В центре зала на небольшом округлом возвышении стоял трон. И хотя необычайное кресло украшали сверкающие зеленые, красные и фиолетовые драгоценные камни, на полу виднелись только узкие красные ковровые дорожки, ведущие к трону от каждой из четырех дверей зала.

Гринспэрроу отдыхал на троне, задумчиво поигрывая массивным кольцом, надетым на средний палец. Бринд Амор не сомневался, что это был именно он, хотя они со старым негодяем не виделись более ста лет, да и раньше не слишком хорошо знали друг друга. Волосы короля были черными и волнистыми, а лицо — обильно накрашенным. Однако никакой грим не смог скрыть длинную череду лет, проведенных в колдовских занятиях и общении с демонами ада. Бринд Амора не ввела в заблуждение кажущаяся беззаботность правителя Эйвона. Когда Гринспэрроу поднял взгляд на приближавшегося циклопа, в его янтарных глазах засверкали острый ум и кипучая энергия.

Бринд Амор предусмотрительно удерживал магический глаз возле циклопа, надеясь, что сила дюжего стражника поможет скрыть его собственную энергию.

— Какие новости, Белсен Криг? — скучающим тоном поинтересовался король.

Бринд Амор рискнул двинуть магический глаз от одноглазого, чтобы получше его рассмотреть. Старому магу редко приходилось видеть столь мощного и свирепого циклопа. Из пасти Белсена Крига торчали огромные подгнившие клыки, его верхняя губа была наполовину рассечена косым рубцом прямо под плоским носом. Над огромным, налитым кровью оком нависала кустистая бровь, напоминавшая толстую балку над дверью. Обе щеки были обезображены шрамами, а его затылок, широкий, как грудь ребенка, был сплошь покрыт рубцовой тканью. Однако серебристо-черная форма преторианской гвардии поражала аккуратностью, даже щеголеватостью. На обоих плечах виднелись нашивки из золотой парчи, а широкая грудь заслуженного воина казалась выставкой разнообразных медалей и орденских лент.

— Мы не получаем никаких вестей из Монфора, мой король, — отрапортовал Белсен Криг. В его речи почти не слышался акцент, свойственный всему племени циклопов, однако речь его была неразборчивой из-за непрестанного шмыганья носом.

— Другой Моркнея не может вернуться в город, — пробормотал Гринспэрроу скорее самому себе, чем вытянувшемуся в струнку перед троном циклопу.

— «Другой Моркнея»? — изумился Бринд Амор, находя по меньшей мере странным подобное наименование. Уж не хотел ли король-чародей сказать, что каждый из его герцогов имел связь с собственным демоном?

— Итак, по всей видимости, этот глупый герцог мертв, — продолжал тем временем Гринспэрроу.

— Досадная мелочь, — почтительно заметил циклоп.

— Мой корабль готов к отплытию? — спросил Гринспэрроу, и Бринд Амор затаил дыхание, понимая, что, если король собирается лично отправиться в Эриадор, чтобы подавить восстание, у Лютиена и его друзей не будет ни единого шанса.

— Вода очистилась ото льда на всем пути до порта Чомадор, — четко отрапортовал Белсен Криг.

Гасконь? Сердце Бринд Амора затрепетало от безумной надежды. Гринспэрроу собирается отправиться в Гасконь!

— А северные воды? — спросил король, и старый маг вновь затаил дыхание.

— Не совсем, согласно полученным сообщениям, — ответил циклоп.

— Но вы сможете пробиться, — заметил Гринспэрроу, и эта фраза прозвучала как приказ.

— Да, мой король.

— Что за дурацкая история, — покачал головой Гринспэрроу, словно все происходящее казалось ему недостойным внимания. — Мы обязаны продемонстрировать им, каковы последствия подобной наглости, — продолжил он, поднимаясь с трона и заботливо поправляя богато расшитую пурпурную перевязь и полы своей тяжелой мантии. — Убивайте мужчин, женщин, детей — всех, кого заподозрите в сочувствии к повстанцам. Позаботьтесь, чтобы урок, данный всем им, запомнился Эриадору на много столетий.

Бринд Амора поразила та небрежность, с которой были произнесены эти жестокие слова.

— Да, мой король! — воскликнул одноглазый, явно воодушевившись. Впрочем, ни одному циклопу не придет в голову задавать лишние вопросы, получив приказ убивать людей.

— И я предупреждаю тебя, — добавил Гринспэрроу, перед тем как покинуть тронный зал через заднюю дверь. — Если моя поездка прервется, ты лично ответишь за это.

— Да, мой король, — поспешно ответил гвардеец. Впрочем, он не выглядел особенно встревоженным. Более того, расстроенному старому волшебнику, находившемуся в пяти сотнях миль от королевского дворца, показалось, что циклоп загорелся энтузиазмом.

Бринд Амор прервал контакт и устало откинулся на спинку кресла. Хрустальный шар потух, и пещера погрузилась во тьму. Однако старик не спешил зажигать волшебный канделябр.

Он продолжал сидеть в темноте, обдумывая связь, существовавшую у его врагов с миром демонов. Эти отношения, по всей видимости, были давними и очень прочными. Бринд Амор подумал о роковой ошибке, совершенной членами братства волшебников много-много лет тому назад. Соборы были построены, островитяне познали вкус мира и покоя, их уже мало интересовали старые волшебники. Братство решило, что его время прошло, удалось покончить даже с засильем гигантских драконов. Многие из них погибли, а некоторых, подобно могущественному Бальтазару, заточили в глубоких пещерах. В той схватке Бринд Амор потерял свой жезл. Старый маг был настолько уверен в нерушимости мира и покоя, что даже не позаботился вернуть себе утрату.

Многие члены братства отошли от дел, одни из них обрели вечный покой. Другие, подобно Бринд Амору, удалились в глубокие пещеры и погрузили себя в магический транс. Все они… кроме Гринспэрроу. В те далекие дни он был всего лишь младшим членом братства, но лишь ему удалось найти способ продлить время чародеев.

Бринд Амор предпочел магический транс вечному покою, поскольку он опасался, что наступят дни, когда его мастерство вновь может понадобиться миру. Поэтому, удалившись в пещеру, маг создал заклинание, которое должно было разбудить его, если вновь наступят темные дни. И заклинание сработало несколько лет тому назад. Чародей проснулся и обнаружил, что Гринспэрроу захватил трон Эйвона и вступил в нечестивый союз с демонами.

Бринд Амор продолжал сидеть, не зажигая света, размышляя о своих врагах, людях и бесах. Маг задавался вопросом, прав ли он был, направляя Лютиена и весь Эриадор на борьбу со столь могущественными врагами.

5. ШАГ ЗА ШАГОМ

— Здесь не так уж глубоко, — проворчал Шаглин, конец его роскошной бороды был измазан отвратительной жижей.

— А я не так уж высок, — немедленно огрызнулся Оливер, бросая снизу вверх взгляд на Лютиена, который молча подхватил недовольного хафлинга под мышку и пошел дальше по льду и грязи.

— Оливер де Берроуз прогуливается по сточным трубам! — воскликнул хафлинг. — Если бы я знал, что паду столь низко, связавшись с вашей компанией…

Его ворчание перешло в приглушенный стон, когда Лютиен неожиданно оступился, ударился о стену и выронил Оливера, который тут же вскочил на ноги и с воплями начал отряхивать свои голубые панталоны от вонючей жижи.

— Мы находимся прямо под купцами, — заметил Шаглин. — Вам не мешало бы держаться потише!

Оливер безнадежно посмотрел на Лютиена, однако он прекрасно понимал, что его друг скорее забавляется, нежели сочувствует. А еще он понимал, что все его беды — чистая мелочь рядом с тем, что им предстоит, и ворчал скорее по привычке. Прошла всего неделя с момента нападения на рудники Монфора, а освобожденные гномы уже успели показать, на что они способны. Бывшие узники починили целую гору старого оружия, сконструировали массу полезнейших механизмов, а теперь еще докопались до канализационных труб, проходящих под районом, где укрепились купцы со своими охранниками. Сейчас Лютиен, Оливер, Шаглин и три сотни его бородатых собратьев пробирались сразу по нескольким параллельно идущим трубам, чтобы неожиданно появиться в самом центре твердыни противника.

И все же хафлингу не слишком нравился этот поход. Фонари в достаточной степени освещали узкий туннель, однако они ничего не могли поделать с пронизывающим холодом. Лед образовал толстый слой на стенках канализационной трубы и ее закругленном дне, но над ним имелось еще достаточное количество сточных вод, и требовалось нечто большее, чем мороз, чтобы избавиться от отвратительной вони.

— Они забаррикадировали выходы, — объяснял Шаглин. — Но мы просочились в дюжине мест и прикончили четверых стражников.

— Никто вас не видел? — в десятый раз с момента начала операции обеспокоенно спрашивал Лютиен.

— Никто, — терпеливо отвечал Шаглин, также в десятый раз.

— Вот будет здорово прогуляться по сточной трубе только для того, чтобы попасть в объятия врагов, ожидающих нашего появления, — саркастически добавил Оливер.

Шаглин проигнорировал реплику хафлинга и молча продолжал идти вперед. Спустя несколько мгновений гном остановился и знаком приказал остальным сделать то же самое.

— Нас заметили, — мрачно предположил хафлинг.

Шаглин взял у другого гнома фонарь и поднял его вверх, освещая конец прохода. Он указал на перекресток и поднял вверх узловатый палец.

— Всему свое время, — заметил гном, подавая остальным знак двигаться дальше.

Повстанцы вошли в небольшое помещение в боковой стене прохода. К стене была прислонена лестница — последнее изделие гномов, — ведущая к деревянному люку в дюжине футов над ними.

Лютиен сделал знак Оливеру. Было решено, что хафлинг, имеющий немалый опыт в подобных делах, вскроет выход из канализационной трубы. Оливер тут же бросился к лестнице. Он был счастлив выбраться из вонючей клоаки, даже если бы наверху его ожидали все циклопы Монфора. Однако прежде чем хафлинг добрался до верха, крышка люка со скрипом откинулась. Оливер замер на месте, оставшиеся внизу повстанцы затаили дыхание.

— О нет! — простонал хафлинг, когда в отверстии показалась пара обнаженных ягодиц, по всей видимости, принадлежавших циклопу. Оливер уткнул лицо в ладони, отчаянно надеясь, что его широкополая шляпа сможет хоть чуть-чуть защитить от новой напасти.

— Пожалуйста, пристрелите его побыстрее, — взмолился несчастный хафлинг.

Бедняга вздохнул с облегчением, когда звякнула тетива лука Лютиена и мимо него просвистела стрела. Он поднял глаза и увидел, что стрела глубоко вонзилась в мясистый зад циклопа. Одноглазый взревел, завертелся на месте и весьма опрометчиво заглянул в отверстие, немедленно получив прямо в лицо стрелу от самого расторопного из гномов. Даже не успев вскрикнуть, стражник свалился мертвым на пол сортира.

Оливер поправил шляпу и наклонился к друзьям.

— Эй, — негромко заметил он. — Одноглазые выглядят с обоих концов абсолютно одинаково!

— Не болтай, а лезь, — сурово велел Лютиен. Хафлинг пожал плечами и мигом взлетел по лестнице, оказавшись в тесном сортире.

Царивший там аромат не сильно отличался от запахов сточной трубы. Еще один циклоп постучал в дверь.

— Бергус? — позвал он.

Оливер повернулся назад и прижал палец к сомкнутым губам, подавая знак друзьям задержаться. Затем он подкрался к двери. Хлипкое сооружение сотрясалось под ударами циклопа снаружи, а слабенький крючок грозил вот-вот прекратить сопротивление.

— Бергус? — вновь взревел одноглазый, демонстрируя явное нетерпение.

Дверь задрожала, когда циклоп с разбега ударился в нее плечом. Оливер бросил мимолетный взгляд на мертвого врага, выбирая подходящую позицию для предстоящей схватки.

— Ты в порядке? — послышался зов снаружи, и дверь вновь затряслась. Оливер отступил в сторону и выхватил из ножен рапиру.

Послышалось еще три громких удара в дверь.

— Бергус?

— Помоги мне, — провыл Оливер, пытаясь подражать низкому голосу циклопа, который оказался в затруднительном положении.

Произнося эти слова, хафлинг подцепил кончиком рапиры крючок и откинул его. Мгновение спустя циклоп вынес дверь, с размаху ударившись о нее плечом, а Оливер тут же уколол его рапирой под колено и поставил подножку.

Потерявший равновесие циклоп полетел через распростертое на полу тело своего товарища. Оливер метнулся за ним и чуть не сбросил противника в люк. Однако мускулистая рука стражника уцепилась за край люка, так что в дыру свесилась только верхняя половина тела. Оливер отскочил назад и приготовился к новой схватке, но тут вновь послышался звон тетивы, циклоп отчаянно дернулся и затих. Хафлинг метнулся к двери, осторожно выглянул наружу, желая убедиться, что никого вокруг нет, и вновь накинул крючок. Затем он подошел к мертвому циклопу и брезгливо столкнул тело в дыру.

— Отличный выстрел, мой друг, — заметил он, увидев Лютиена, переступившего через тело поверженного врага и поднимавшегося по лестнице. — А ты обратил внимание, в какую часть тела, верхнюю или нижнюю, ты попал?

Лютиен опустил глаза, пытаясь скрыть невольную усмешку.

Во всех концах верхней части города повстанцы выбирались наружу из уличных и домашних туалетов. В предрассветном морозном воздухе все громче звучал шум схватки, разгоравшейся рядом с Собором.

— Точно по расписанию, — заметил Оливер.

Лютиен мрачно кивнул. Самое время. Пока все шло согласно плану. Глаза юноши привыкли к тусклому свету, и он видел суровые лица бородатых гномов. Многие годы несчастные провели в рудниках, находясь на положении рабов, страдая от тирании Гринспэрроу и его приспешников. Сейчас они неслышно, подобно теням скользили в полумраке. Юноша не сомневался, что оружие не дрогнет в руках бывших узников.

Юный Бедвир в сопровождении верного Оливера возглавил колонну повстанцев. Выстроившись в одну линию, они неслышно скользили в тени домов. Достигнув угла одного из зданий, отряд был вынужден остановиться, заслышав чьи-то шаги.

Из-за угла торопливо вышел циклоп. При виде повстанцев его единственный глаз расширился от изумления.

— Ну, это слишком легко, — заметил хафлинг, вонзая рапиру в грудь не ожидавшего нападения стражника. Секундой позже его череп раскололся под ударом «Ослепительного».

Лютиен уже собирался двинуться дальше, но тут из боковой улочки появился целый отряд циклопов и ринулся в бой. Однако и на этот раз схватка длилась недолго. Два отряда гномов под предводительством Шаглина взяли в клещи одноглазых и быстро овладели улицей.

Теперь бои кипели во всем районе. Поднявшееся солнце осветило своими лучами сражавшихся, прибавив сил отрядам повстанцев. Торопившиеся к Собору Лютиен и Оливер встретили на своем пути всего лишь пару циклопов и покончили с ними в считанные мгновения. У стены другой отряд гномов уже теснил отчаянно оборонявшихся стражников.

— Поглядывай по сторонам! — приказал юноша хафлингу. Сам он сорвал с плеча складной лук и быстро собрал его. Оливер прикрывал спину юного вождя, пока тот поражал своими стрелами одного противника за другим.

На стену полетели кошки, привязанные к тонким, но крепким шнурам. По эту сторону стены отряд гномов не давал циклопам ни секунды передышки. Толпы повстанцев прочесывали улицы верхнего района города, сметая кучки циклопов, пытавшихся оказать сопротивление. Тем временем все больше эльфов и людей преодолевали стену и присоединялись к схватке.

Лютиен заметил человека, рухнувшего под ударом одноглазого. Циклоп поднял меч, собираясь завершить начатое дело. Лютиен выхватил из колчана новую стрелу.

— Проклятье! — воскликнул юноша, понимая, что не успевает выстрелить вовремя.

Неожиданно стражник застыл на месте, выпустив из рук огромный меч. Лютиен не понял, чем это вызвано, недолго раздумывая натянул тетиву и поспешно пустил стрелу.

Однако циклоп покачнулся и упал лицом вниз на камни мостовой еще до того, как юный Бедвир успел выстрелить. Из спины стражника торчали сразу две стрелы. Проследив взглядом траекторию их полета, юноша обнаружил знакомую стройную фигурку, появившуюся на гребне стены.

— Сиоба, — отметил Оливер, до сих пор прикрывавший спину юного вождя. Хафлинга явно обрадовало появление прекрасной лучницы.

Прежде чем Лютиен вспомнил о собственном луке, Сиоба успела выстрелить снова, и еще один циклоп рухнул замертво.

— Так ты собираешься принять участие в игре? — крикнул Оливер, устремляясь вперед. Лютиен огляделся вокруг. Схватка возле стены кипела в полную силу. Юноша закинул лук за спину, выхватил свой знаменитый меч и бросился следом за другом.

Оба они заметили Кэтрин, соскользнувшую со стены в самую гущу схватки, как раз между двумя циклопами.

Оливер застонал, но Лютиен слишком хорошо знал гордую воительницу из Хейла, чтобы всерьез испугаться за нее.

Кэтрин орудовала копьем с почти невероятной ловкостью, успешно отбиваясь от насевших на нее одноглазых. Резким движением она вонзила свое оружие в брюхо одного из стражников, затем молниеносно высвободила его, отскочила в сторону и наотмашь хлестнула древком по лицу второго противника. Затем Кэтрин резко повернула копье и вонзила его наконечник в горло одноглазого. Вновь высвободив копье, она молниеносно отскочила назад и добила первого противника, придерживающего руками вывалившиеся из живота внутренности.

Лютиен, явно обрадованный, повернулся к приятелю.

— Два — два, — заметил он.

— Ты опаздываешь с подсчетами, — ответил хафлинг. Он указал приятелю на стену, где Сиоба как раз свалила своей смертоносной стрелой очередного циклопа.

— Один в ее пользу, — весело заметил Оливер; судя по всему, в этом состязании их симпатии разделились.

— А вот и нет! — откликнулся Лютиен. Оливер повернулся и увидел Кэтрин, несущуюся вперед. Девушка пригнулась и метнула копье, поразив очередного циклопа в затылок, так что тот как подкошенный рухнул на камни мостовой.

— Похоже, что они стоят друг друга, — подмигнул Оливер, и Лютиену показалось, что приятель имеет в виду нечто большее, чем схватка с циклопами.

Лютиену не понравился этот намек, что не осталось незамеченным.

— Так ты собираешься принять участие в игре? — крикнул хафлинг и бросился вперед, высоко держа рапиру.

Лютиен откинул в сторону все мысли о прекрасных девушках. Сейчас было некогда предаваться раздумьям. Он догнал Оливера, и они вместе ринулись в бой.

Дома купцов в то знаменательное утро в Монфоре захватывали дюжинами, десятки рабов получили свободу, и большая их часть с восторгом присоединилась к восставшим. Циклопов убивали сотнями.

Однако большинство купцов оставляли в живых, за исключением тех, кто отказывался сдаться и отчаянно сопротивлялся повстанцам. Лютиен приказал своим воинам давать возможность побежденным купцам сдаться. Юноша до сих пор не очень уверенно чувствовал себя в роли вождя, однако здесь он действовал без колебаний, поскольку верил в правосудие. Он знал, что далеко не все купцы Монфора были жестокими людьми и что многие, даже добившись процветания во времена Гринспэрроу, не поддерживали беззаконных указов короля-чародея.

Финальная битва за Монфор оказалась долгой и жестокой, но, в конце концов, сопротивление преторианской гвардии и прочих стражников-циклопов удалось сломить, и покорение города завершилось.

Оставался лишь Собор. Повстанцы воздерживались от атак на него до тех пор, пока весь город не оказался у них в руках, так как это здание было слишком трудно захватить. Все пять дверей, включая потайную, прорубленную в восточной стене, а также пролом в той же самой стене забаррикадировали и прекрасно охраняли. Все эти двери теперь могли выдержать удары любого, самого мощного тарана.

Но теперь Собор являлся единственным зданием, остававшимся оплотом верных королю Эйвона войск. А с момента захвата рудников запертым там циклопам неоткуда было ждать помощи.

После обхода покоренных купеческих кварталов Лютиен с Оливером вернулись к Собору. Юноша надеялся отыскать виконта Обри, но не нашел даже следа своего смертельного врага. Впрочем, его это не особенно удивило: такой хитрый лис, как Обри, имел про запас множество уловок, позволявших спасти свою жизнь. Лютиен считал, что знает, где можно его найти.

Оба приятеля присоединились к основной массе своих сторонников, собравшихся на площадке вокруг Собора. Повстанцы осыпали одноглазых, изредка мелькавших в окнах или на малых башенках, градом насмешек, а иногда и стрел, не достигавших, впрочем, цели.

— Мы можем проникнуть туда! — закричал Шаглин, подбегая и хватая вождя за руку.

— Им некуда скрыться, — успокоил его Лютиен. — Сражение окончено.

— Их там должно быть около пяти сотен, — с сомнением заметила Кэтрин О'Хейл, присоединяясь к собеседникам.

— Еще одна причина оставаться снаружи и ждать, — поспешно ответил Лютиен. — Мы не можем зря терять людей.

Друзья пошли вокруг Собора, помогая раненым и наводя порядок. Сейчас, когда циклопы не представляли больше опасности, немедленно возникло множество новых проблем. Многие жители Монфора, раньше довольствовавшиеся ничтожной малостью, теперь не могли удержаться от грабежей, и не один купеческий дом запылал в то утро, подожженный разъяренными повстанцами. Случались стычки между гномами и людьми, они отвыкли жить бок о бок с тех пор, как герцог Моркней отправил большую часть гномов в рудники. К тому же необходимо было решить судьбу пленных купцов.

Ранним вечером Лютиен наконец встретил Сиобу. Девушка решительно заступила ему дорогу.

— Идем со мной, — потребовала она, и Лютиен уловил нетерпение в ее голосе.

С противоположной стороны двора за ними наблюдали Кэтрин с Оливером.

— У них деловой разговор, и не более того, — поспешно заметил Оливер.

Кэтрин бросила на хафлинга взгляд, полный боли и раздражения.

— А с чего ты взял, что меня это волнует, — огрызнулась девушка и ушла прочь.

Оливер покачал головой, восхищаясь в этот момент Лютиеном более чем когда-либо еще.

— Сейчас наступает самое опасное время, — произнесла Сиоба, увлекая юношу в сторону от толпы. Она заговорила о грабежах и недовольном ропоте среди повстанцев.

Лютиен не понимал хода мысли девушки, но он замечал происходящее вокруг и не мог отрицать, что ее страхи вполне обоснованы. Этот миг должен был стать моментом их торжества, и он, безусловно, стал таковым, но торжество и смятение неожиданно тесно переплелись. С окончанием битвы толпа повстанцев утратила единую цель.

— Стычки будут продолжаться, возможно, еще несколько недель, — сказала Сиоба.

— Вся наша сила в единстве, — ответил Лютиен, начиная понимать ее мысль. Их цель достигнута, а Собор продержится только до тех пор, пока у циклопов есть еда. Одноглазые пойдут на прорыв, илучники повстанцев перебьют их еще до начала рукопашной схватки.

Итак, Монфор взят, но что это значит? Во время подготовки к штурму Лютиен и его соратники ясно представляли себе, что им предстоит сделать, но они ни разу не задумались, что же последует за этим.

Юный Бедвир посмотрел на запад, в сторону купеческого района, и клубы черного дыма над подожженными домами развеяли сомнения в том, что действовать необходимо быстро. Наступало действительно опасное время. Да, они освободили город, но их подвиг потеряет всякий смысл, если в Монфоре воцарится анархия.

Лютиен внимательно осмотрел себя, наконец, обратив внимание на грязь, покрывавшую его одежду еще со времени прогулки по канализационной трубе, и на кровь врагов и друзей. Однако волшебный алый плащ остался прежним, словно его магия отталкивала любую грязь.

— Я должен помыться, — обратился юноша к Сиобе.

Девушка кивнула.

— Ванну и чистую одежду уже должны были приготовить.

Лютиену хотелось бы подготовиться к выступлению получше, но время поджимало, ликующие повстанцы становились совершенно неуправляемыми.

Менее часа спустя, потратив еще меньше времени на то, чтобы привести себя в порядок, он вышел на середину главной площади перед Собором. Голова юноши закружилась от множества устремленных на него взглядов: люди, гномы, каттеры и эльфы — все они хотели услышать, что скажет Алая Тень, узнать свою дальнейшую судьбу, словно устами Лютиена вещал сам Господь Бог.

Юноша старался не смотреть на лица своих соратников, в их глаза, полные ожидания. Он не чувствовал себя уверенно в роли вождя и не понимал, как на него свалилась такая ответственность. Нужно было попросить Оливера произнести речь, уж тот-то не растерялся бы в подобной ситуации.

Или Сиобу. Лютиен взглянул на девушку, направляясь к виселицам, которые сооружались для купцов и циклопов, признанных заслуживающими подобного конца. Может, удастся уговорить Сиобу выступить.

Вздохнув, Лютиен отказался от этой мысли. В конце концов, Сиоба была наполовину эльфийкой и гораздо больше походила на волшебнорожденных, чем на людей. А среди десятка тысяч повстанцев, собравшихся на площади и на подступах к ней, подавляющее большинство составляли чистокровные люди.

Юноша поднялся по ступенькам помоста и остановился рядом с Сиобой. Ему стало чуть-чуть легче при взгляде на лица ближайших соратников — Оливера, Кэтрин, Шаглина, стоявших в первом ряду. Они верили в него.

— Не забудь об истинном имени города, — шепнула Сиоба на ухо юноше, отступая к краю платформы.

Лютиен, Алая Тень, остался в полном одиночестве.

Он еще раньше приготовил короткую речь, но сейчас не мог вспомнить ни слова из нее. Юноша видел циклопов, приникших к окнам Собора. Они глядели на вождя повстанцев с таким же ожиданием, как и воины, собравшиеся на площади. Лютиен осознал, что их судьба, как и судьба всего Эриадора, решается в этот момент.

Нельзя сказать, чтобы эта мысль успокоила юного вождя.

Он взглянул на друзей, стоявших ниже. Оливер теребил свою чудовищную шляпу. Кэтрин подмигнула Лютиену и решительно кивнула. И только Шаглин стоял абсолютно неподвижно, скрестив узловатые руки на широкой груди, и его лицо, обрамленное густой бородой, выглядело почти безразличным. И как ни странно, именно Шаглин помог Лютиену собраться с мыслями и найти недостающие слова. Ведь это его народ так страдал в рабстве под пятой герцога-тирана. Несгибаемый гном, не желавший и слышать о прекращении борьбы, пока дело не будет сделано.

Пока дело не будет сделано!

Карие глаза Лютиена сверкнули. Он больше не пытался вспомнить слова своей заранее подготовленной речи. Ему оставалось только разобраться в собственных чувствах.

— Друзья мои! — крикнул Лютиен. — Мои соратники! Я вижу перед собой не завоеванный город.

Долгую паузу после этих слов не нарушил шепот ни одного из собравшихся.

— Но город освобожденный! — продолжил юный вождь, и ответом ему стали дружные возгласы одобрения.

Ожидая, пока толпа успокоится, юноша посмотрел на Сиобу, которая, похоже, совсем не волновалась.

— Мы вернули себе лишь малую часть своего законного наследства, — продолжил юный Бедвир, постепенно входя в роль народного трибуна. Он поднял руку с чуть-чуть раздвинутыми большим и указательным пальцами и повторил:

— Лишь малую часть!

— Монфор! — выкрикнул кто-то.

— Нет! — откликнулся Лютиен, прежде чем толпа успела подхватить этот крик.

— Нет! — повторил он. — Монфор?! — это просто место на карте, на карте, висящей во дворце короля Гринспэрроу.

Ненавистное имя вызвало недовольный ропот в рядах слушателей.

— Это место вполне можно завоевать, а потом сжечь дотла, — Лютиен указал на густые клубы дыма, все еще поднимавшиеся над сожженными домами.

— Какой смысл в захвате Монфора?! — выкрикнул он, перекрывая смущенный ропот в рядах своих соратников. — Какой смысл завладеть домами, утварью, если Гринспэрроу в любой момент может отобрать их у нас? Никакого, говорю я вам, — продолжил юноша чуть тише. — Получив Монфор, мы не добились ничего!

Толпа зашевелилась. Люди перешептывались и пожимали плечами, а Лютиен молчал, все больше повергая их в недоумение.

— Но это был не Монфор! — выкрикнул он наконец. Перешептывание стихло, но любопытство в глазах собравшихся людей только еще больше разгорелось. — Здесь не было ничего, что король Гринспэрроу — нет, просто Гринспэрроу, потому что я не признаю его своим королем, — может отобрать у нас. Говорю вам, это был не Монфор. Не место, которое можно завоевать и сжечь. Мы вернули себе Кэр Макдональд!

Площадь взорвалась криками. Люди выкрикивали приветствия своему вождю и древнему городу Кэр Макдональду. Лютиен бросил взгляд на сияющее лицо Сиобы. «Не забудь про древнее имя города», — шепнула она ему, и теперь, когда эти слова были произнесены, на ее лице появилась спокойная уверенность. Нет, больше чем уверенность, внезапно осознал Лютиен. Сиоба словно скинула со своих плеч какой-то груз.

Полуэльфийка, рабыня богатого купца, давно уже тайно боровшаяся против господ, первейшая помощница Лютиена, она наконец почувствовала себя свободной.

— Кэр Макдональд! — выкрикнул Лютиен, когда народ на площади чуть-чуть успокоился. — Но что это значит? Брюс Макдональд, победитель циклопов, за что он сражался?

— За свободу! — послышался возглас совсем рядом с помостом, и Лютиен узнал голос Кэтрин О'Хейл.

Крик был подхвачен в каждом углу площади, проник за разделительную стену города и пронесся по самым отдаленным улочкам. Он достиг ушей тех, кто еще занимался грабежами и поджогами купеческих домов, и люди эти устыдились.

— Мы отвоевали не место, но символ, — объяснил Лютиен. — Мы отвоевали то, чем мы были и чем должны стать вновь. Овладев Кэр Макдональдом, мы обрели отвагу нашего величайшего героя древности, но это не более чем крохотный огонек свечи в кромешном мраке. Вновь водрузив над Собором знамя Кэр Макдональда… — он помедлил, давая время собравшимся окинуть взглядом величественное здание, в окнах которого маячили еле различимые фигуры врагов.

— А мы это сделаем! — пообещал Лютиен и еще немного помедлил, пока не затихли взволнованные возгласы в толпе.

— Мы примем на себя ответственность, — продолжил он. — Мы разожгли огонь, а теперь мы должны раздуть это пламя в пожар, который охватит весь Эриадор. Порт-Чарлей, острова Бедвидрин, Марвис, Кейрит, Бронеган в центре страны и Рролуин на крайнем севере, Чамберс и поля Эрадоха — все они вспыхнут, и спадет с нас иго Гринспэрроу, и не будут больше Айрон Кросс и Мальпьюсантова стена разделять нашу землю. Эриадор снова станет свободным!

Лютиен подумал, что вряд ли смог бы придумать лучшее завершение своей речи. Юноша чувствовал себя абсолютно измученным, но в то же время воодушевленным. Его охватила такая усталость, словно он сражался в одиночку с сотней циклопов, и такое счастье, словно он победил в этой битве.

Речь вождя снова сплотила повстанцев, их охватило чувство полного единения. И Лютиен, и Сиоба поняли, что опасность отступила, хотя бы на время.

Пусть приходят армии Гринспэрроу на Эриадор, но если Лютиен и его друзья сохранят верность высокой цели, никто их не победит.

Какую бы территорию ни захватил Гринспэрроу, сколько бы жизней ни погубили его войска, все равно он будет разгромлен.

Воодушевление, охватившее собравшихся, не угасло, они были готовы слушать своего вождя весь день и всю ночь, но тут откуда-то сверху раздался громкий насмешливый голос.

— Вы все глупцы! — кричал человек, стоявший на верхушке главной башни Собора, и, даже несмотря на разделявшие их четыре сотни футов, Лютиен не сомневался, что это виконт Обри. — Чего вы добились, захватив этот крохотный клочок земли? Что вы получили, кроме минутного ликования и скорого и страшного возмездия, которое непременно обрушится на ваши головы?

Радость повстанцев заметно увяла.

Лютиен молча изучал этого человека, своего смертельного врага. Невзирая на все случившееся, Обри выглядел все таким же самоуверенным, тщательно одетым и припудренным. Воплощенное величие и сила.

Показная сила. Закаленный в боях Бедвир напомнил себе, что, хотя виконт и носил оружие и знаки отличия воина, он куда больше преуспел в искусстве избегать сражения, чем сражаться.

Лютиен ненавидел его, ненавидел все, чему служил и поклонялся этот человек, но он не мог отрицать его влияния на эту толпу простых и бесхитростных людей.

— Вы думаете, что сможете победить? — презрительно процедил Обри, насмешливо фыркая. — Вы думаете, что король Гринспэрроу, завоевавший столько стран и ведущий сейчас войну на юге Гаскони, король, правивший уже двадцать лет, хоть чуть-чуть обеспокоится? Глупцы! Никакие снега и морозы не смогут вас защитить!

Наслаждайтесь победой, но знайте, что это вещь мимолетная и каждый из вас заплатит за свою наглость душой и телом!

Оливер окликнул Лютиена, привлекая к себе его внимание:

— Скажи им, что они поступили глупо, позабыв запереть канализационные люки.

Лютиен понял идею Оливера, но сомневался, что она поможет исправить дело. Обри владел мощным и грозным оружием — вполне реальным страхом повстанцев, что они начали дело, которого не смогут закончить. Монфор — Кэр Макдональд — был свободен, но по-другому обстояло дело со всеми остальными землями, а силы, которые они разгромили в этом городе, являлись всего лишь малой частью той мощи, которую Гринспэрроу мог обрушить на повстанцев.

Все они знали это, и это придавало уверенности Обри, стоявшему на вершине огромной башни в полной недосягаемости.

Лютиен все еще молчал, и вместо него ответил Оливер.

— Ты так смело говоришь, — прокричал хафлинг, — и так глупо сражаешься!

В толпе повстанцев раздалось несколько неуверенных смешков, но это не смутило виконта.

— Они даже не закрыли люки, — громко пояснил Оливер. — Если король будет сражаться столь же мудро, осенью мы устроим торжественный обед в Эйвонском дворце!

Это вызвало наконец взрыв смеха среди повстанцев, которого добивался Оливер, но Обри просто проигнорировал их.

— Этот король завоевал весь Эриадор, — напомнил он собравшимся.

Так не может дальше продолжаться, — понял Лютиен. Они ничего не добьются, переругиваясь с Обри. Его мрачное пророчество было куда убедительнее всех насмешек Оливера. Повстанцы с каждой секундой все больше сомневаются в достижимости поставленной цели.

— Заканчивай свою речь, — сказала неслышно подошедшая Сиоба, доставая из колчана странную стрелу. Эта стрела сильно отличалась от обычных — ее древко было ярко-красного цвета, а оперение сделано из какого-то неизвестного материала. Девушка обнаружила ее утром, и стрела сразу же каким-то образом сообщила о своем назначении. По причинам, которых Сиоба сама не могла понять, голос, прозвучавший у нее в мозгу, показался знакомым.

Благодаря эльфийской крови Сиоба была знакома с проделками волшебников, поэтому ее не удивило появление стрелы и переданное послание. Однако девушка по-прежнему относилась с подозрением к неожиданному подарку. В конце концов, ни один из известных ей волшебников не мог с симпатией относиться к повстанцам.

Однако Сиоба оставила у себя стрелу, и теперь, наблюдая сложившуюся ситуацию, точно соответствующую тому, о чем говорил незримый голос, она полностью поверила неизвестному волшебнику. Его имя прозвучало в голове девушки, имя странное и совершенно незнакомое.

Лютиен осмотрел стрелу. Ее древко было ярко-красным, а оперение — светло-желтым, и в ней ощущалась странная внутренняя дрожь. Юноша взглянул на Сиобу, не отрывавшую глаз от виконта, увидел гнев на ее лице и понял, чего она ждет.

Лютиен внезапно осознал, какое огромное влияние оказывает эта эльфийская девушка и на него, и на происходящие события. Сиоба сражалась против купцов и циклопов, против правления Гринспэрроу гораздо дольше, чем он сам. Вместе с каттерами она создавала подпольную сеть, ставшую потом костяком Лютиеновой армии. Девушка признала его как Алую Тень и направляла во всех его действиях. Именно она рассказала ему, что схватили гнома Шаглина, который помог Лютиену с Оливером ускользнуть от погони. И именно она направила его в Собор, а затем и в шахту выручать гнома, а затем, в самый опасный момент, ее каттеры пришли им на помощь.

И только из-за Сиобы Лютиен появился в Соборе в тот памятный день, когда был убит Моркней, и она последовала за ним на верхушку башни и немало ему помогла.

Сейчас полуэльфийка вручила Лютиену стрелу, которая, он был в этом уверен, непременно найдет свою цель. Сиоба заставила его произнести речь, она же велела ее закончить. Но ведь за плечами прекрасной воительницы висит гораздо более мощный лук, чем у самого Лютиена, да и стреляет она куда лучше.

Это казалось странным, но внезапно Лютиен понял, что дело совсем не в жизни этого дурацкого виконта. Сиоба развивала легенду об Алой Тени. Если этот выстрел достигнет цели, Лютиен окончательно превратится в непобедимого героя битвы за Кэр Макдональд.

Юноша начал понимать, какую огромную роль Сиоба играла во всем происходящем, а заодно осознал и свою собственную, и это его тревожило.

Однако сейчас было некогда выяснять отношения. Лютиен обернулся на толпу и прислушался к перепалке между виконтом и Оливером.

Хафлингу не раз удавалось своими остротами вызвать смех окружающих, но он так и не смог придумать действенного способа развеять страх, вызванный угрозами Обри. Дух повстанцев теперь могла укрепить лишь демонстрация силы.

Лютиен собрал свой лук, подарок Бринд Амора, и наложил необычную стрелу. Он тщательно прицелился и до отказа натянул тетиву.

Впрочем, на что он рассчитывал? Четыреста футов — большое расстояние для стрельбы из лука. Какое нужно делать превышение? А как учесть ветер?

А что, если он промахнется?

— Целься в сердце, — почувствовав его сомнения, прошептала Сиоба. И повторила резким, уверенным тоном. — Прямо в сердце.

Лютиен взглянул на своего врага.

— Обри! — крикнул он, привлекая внимание друзей и врагов. — Кэр Макдональд — это не то место, где приспешники Гринспэрроу могут безнаказанно запугивать и оскорблять людей!

— Мне не страшны твои угрозы, безмозглый сын Гахриза Бедвира! — откликнулся Обри, и Лютиен понял, что верному стороннику Гринспэрроу прекрасно известно его подлинное имя.

На мгновение юношу охватили смешанные чувства, он не понимал, нужно ли убивать этого человека, не понимал, как он сам превратился из Лютиена Бедвира в Алую Тень.

— Я говорю правду! — вновь закричал виконт, обращаясь ко всем собравшимся. — Вы не можете победить, но еще можете выторговать свои жалкие жизни.

Лютиен больше не колебался. Он вспомнил, как этот человек прибыл на остров Бедвидрин вместе с жестокой Авонезой. Именно Обри привез с собой женщину, которая потребовала смерти его лучшего друга, Гарта Рогара, во время выступления на арене. Сразу после этого жизнь наивного юноши столь резко изменилась. А сейчас именно Обри, пешка самозваного короля, не признающего законов, стоит на вершине башни, издеваясь над гордым народом Эриадора.

— Кончай разговоры, — резко потребовала Сиоба, и Лютиен отпустил тетиву.

Стрела понеслась вверх, а виконт лишь небрежно от нее отмахнулся, словно от докучливой мухи.

На полпути к верхушке башни стрела, казалось, заколебалась в воздухе, ее полет замедлился. Заметив это, Обри громко расхохотался и повернулся к стоявшим за его спиной циклопам, чтобы поделиться с ними своим весельем.

Чары Бринд Амора на лету подхватили стрелу.

Обри увидел, как она набирает скорость, устремляясь к намеченной Лютиеном цели.

Глаза виконта расширились от ужаса, он беспомощно выставил перед собой руки.

Стрела ударила его в грудь подобно сверкнувшей молнии и отбросила на несколько шагов назад. Он почувствовал, как грудная клетка треснула от страшного удара, а в сердце будто что-то взорвалось. Собрав последние силы, виконт доковылял до парапета и взглянул на стоявшего рядом с виселицей Лютиена.

Палач.

Обри попытался отринуть неизбежное, отринуть саму возможность подобного выстрела. Слишком поздно: он уже был мертв.

Его тело повисло на кирпичных зубцах.

Все глаза устремились на Лютиена. Никто в толпе не произнес ни слова, слишком сильно поразил всех невероятный выстрел. Молчали даже Оливер и Кэтрин.

— Кэр Макдональд — это не то место, где приспешники Гринспэрроу могут безнаказанно запугивать и оскорблять людей, — повторил Лютиен.

Тишина взорвалась криками. Десять тысяч людей закричали, опьяненные победой, и десять тысяч сжатых кулаков взметнулись в воздух в едином порыве.

Вождь закончил свою речь.

6. УТРО БРИНД АМОРА

— Мы можем обрушить его им на головы, — предложил Шаглин. Гном продолжал изучать пергамент, разложенный на столе, постоянно теребя свою иссиня-черную бороду.

— Обрушить его? — переспросил Оливер, ужаснувшись не менее Лютиена.

— Обрушить здание. — Казалось, гном говорит о какой-то мелочи. — Когда все камни полетят вниз, всех этих проклятых одноглазых расплющит в лепешку.

— Но это же церковь! — заорал Оливер. — Собор!

Шаглин словно не понимал возмущения собеседника.

— Только Бог может разрушить Собор, — настаивал хафлинг.

— Ну, тут я могу поспорить, — саркастически пробормотал Шаглин. Постройка была необыкновенно прочной, но гном не сомневался, что, если вынуть несколько ключевых камней, они справятся с задачей.

— А если бы Господь намеревался разрушить Собор, он бы сделал это во время беззаконного правления Моркнея, — добавил Лютиен, и его неожиданное вмешательство в разговор отвлекло Шаглина от мечтаний.

— А мы, значит, лучше всех? — раздался голос от двери, и все трое, обернувшись, увидели Кэтрин, входящую в квартиру Лютиена и Оливера в Крошечном Алькове. Это помещение все еще служило штабом повстанцев, хотя к их услугам были прекрасные особняки и собственный дворец герцога Моркнея. Однако Лютиен решил остаться в одном из беднейших районов города, поскольку считал, что это поднимет дух простого народа. Уж если он стал их вождем, следует и жить вместе с ними.

Лютиен внимательно посмотрел на Кэтрин, неспешно шедшую через комнату. Помещение находилось ниже уровня земли, в него вела узкая лестница с улицы. Честно говоря, Крошечный Альков скорее можно было назвать коридором между домами. Юноша мог видеть потертые ступеньки позади девушки и охранников, выставленных Сиобой. Сейчас они, расслабившись, отдыхали возле стены, радуясь теплому дню.

Лютиен видел только Кэтрин. Только ее. Она могла еще иронизировать! С того дня, как произошел инцидент в «Гнэльфе», от девушки так и веяло холодом. Она редко встречалась взглядами с Лютиеном, казалось, что она смотрит сквозь него.

— Разумеется! — раздраженно воскликнул Оливер. — Мы же победили.

— Ну не лучше всех, — поправил юный Бедвир, и его голос зазвучал резче, чем хотелось бы юноше. — Но я не сомневаюсь, что Моркней олицетворял зло так же, как сейчас его олицетворяет Гринспэрроу. Мы не лучше всех, но мы боремся за правое дело. Я не…

На лице девушки появилась кислая гримаса, и она вскинула руку, прерывая его тираду.

Лютиен поморщился. Поведение девушки начинало его раздражать.

— Что бы вы ни решили с Собором, нужно делать это скорее, — неожиданно жестко сказала Кэтрин. — Мы получили известия, что флот отчалил от западного побережья, южнее Айрон Кросса.

— И отправляется на север, — предположил Оливер.

— Ходят такие слухи, — ответила Кэтрин.

Лютиен не удивился. Он уже давно ожидал появления Гринспэрроу с его армией. Но хотя юноша понимал, что война не закончена, что король-чародей обязательно придет, это сообщение явилось для него тяжелым ударом. Кэр Макдональд все еще не был достаточно защищен, и перед юным вождем стояло множество других задач, гораздо более серьезных, чем те, с которыми ему приходилось сталкиваться раньше. Под его началом находились тысячи людей, и все они ожидали от него решения возникавших проблем.

— Предсказатели погоды уверены, что тепло сохранится, — сказала Кэтрин, и, хотя эти слова прозвучали как хорошая новость для уставших от зимы собеседников, ее тон не был радостным.

— На дорогах из Порт-Чарлея еще много недель сохранится непролазная грязь, — заметил Лютиен, считая, что понял причину беспокойства девушки. Снег уже не такой глубокий, но путешествовать ранней весной не намного легче, чем в морозы.

Кэтрин покачала головой. Сейчас она думала совсем о другом.

— Мы должны немедленно похоронить мертвецов, — сказала девушка. — Тысячи мертвецов, людей и циклопов.

— О циклопах позаботятся собаки, — буркнул Шаглин.

— Они уже воняют, ответила Кэтрин. И от них зараза, они могут вызвать болезни. — Впервые за долгое время девушка прямо взглянула в глаза Лютиену. — Ты должен заняться этим.

Она продолжала говорить, но Лютиен откинулся на спинку стула, стоявшего возле небольшого столика, и перестал следить за разговором. Он должен заняться тем. Он должен заняться этим. Сколько раз в течение одного часа он слышал эти слова. Оливер, Сиоба, Кэтрин, Шаглин — все они были неутомимыми и расторопными помощниками, но бремя последнего решения всегда ложилось на плечи Лютиена.

— Ну так что? — раздраженно спросила Кэтрин, возвращая его мысли к текущему разговору. Лютиен растерянно уставился на девушку.

— Если мы не сделаем этого сейчас, потом можем и не успеть, — кивнул Оливер, соглашаясь с Кэтрин. Лютиен понятия не имел, о чем говорят его друзья.

— Мы верим, что они нам сочувствуют, — добавила Кэтрин; судя по ее тону, она говорила об этом минуту назад.

— Так что ты предлагаешь? — наугад спросил юный Бедвир.

Кэтрин умолкла и взглянула на юношу, догадываясь, что он потерял нить разговора.

— Пусть Тасман соберет группу и отправится к ним, — сказала девушка. — Он знает фермеров лучше, чем кто-либо другой. Уж если кто и способен обеспечить Кэр Макдональд провизией, то это безусловно Тасман.

Лютиен облегченно вздохнул, радуясь, что понял, о чем говорили, и что хоть какое-то решение принял кто-то другой.

— Займись этим, — сказал он Кэтрин. Девушка смотрела на него с каким-то странным выражением. Она, казалось, изучала его, и…

И что? Лютиен не знал. В этих глазах, которые он знал так хорошо, было что-то еще. Боль? Гнев? Юноша подозревал, что отношения, продолжавшиеся между ним и Сиобой, больно задевают Кэтрин, хотя она демонстрировала полное безразличие.

Рыжеволосая красавица развернулась и покинула комнату, поднявшись по лестнице и пройдя мимо эльфийской охраны.

Разумеется, гордая Кэтрин О'Хейл не будет выставлять напоказ свою боль, понял Лютиен. Уж во всяком случае, не по столь мелкому поводу, как любовь.

— Мы вряд ли найдем добровольцев, чтобы похоронить циклопов, — заметил Оливер спустя мгновение.

— Этим займусь я со своими родичами, — фыркнул Шаглин. — Мы получим массу удовольствия, заваливая одноглазых грязью.

— Еще большее удовольствие вы получили бы, будь они живы, — ухмыльнулся Оливер.

— Все-таки подумайте насчет разрушения здания, — сказал гном, направляясь к выходу, эта идея явно его вдохновляла. — Если мы это сделаем, циклопы внутри получат отличную могилу, избавив нас от лишних хлопот.

Шаглин остановился у самой двери и обернулся, внезапно просияв.

— Если бы сделать так, что одноглазые скоты забрали бы своих покойников внутрь…

Лютиен нетерпеливо махнул ему рукой, и гном, пожав плечами, удалился.

— Так что же все-таки делать с Собором? — поинтересовался Оливер, прикрыв дверь.

— Мы раздаем людям оружие, — ответил Лютиен. — И проводим дополнительные учения для освобожденных рабов и остальных жителей города. Соплеменники Шаглина придумали несколько приспособлений для обороны Кэр Макдональда, и я собираюсь встретиться с ними, чтобы согласовать планы. Сейчас нам нужно похоронить павших и раздобыть пищу. Необходимо договориться с соседними деревнями о совместных действиях. Потом остается проблема Порт-Чарлея и флота, который, предположительно, придет с юга побережья. Ну и конечно, избавиться от циклопов.

— Ясненько, — сухо сказал Оливер.

— И Собор, — раздраженно продолжил Лютиен. — Я понимаю, насколько важно для нас освободить здание до прихода армии Гринспэрроу. Мы сможем сами использовать его в качестве последней твердыни.

— Давай лучше надеяться, что солдаты Эйвона не пройдут так далеко вглубь города, — предложил Оливер.

— Их шансы значительно возрастут, если нам придется держать четверть наших бойцов вокруг Собора, — ответил Лютиен. — Я знаю это и понимаю, что должен придумать какой-нибудь план для освобождения здания.

— Но… — продолжил за него Оливер.

— Слишком много дел, — сказал юноша. Он поднял глаза на хафлинга, словно надеясь найти поддержку. — Я кто, военачальник или мэр этого города?

— А кем ты предпочитаешь быть? — поинтересовался Оливер, но он уже знал ответ: Лютиен хотел сражаться с Гринспэрроу при помощи оружия, а не указов.

— Что лучше для Эриадора? — переспросил юноша.

Оливер фыркнул. Хафлинг не сомневался в ответе. Он видел Лютиена, ведущего за собой воинов, видел восхищенные лица тех, кто сражался бок о бок с юным Бедвиром, кто с благоговейным трепетом следил за каждым движением вождя.

Раздался стук в дверь, и появилась Сиоба. Ей хватило всего одного взгляда на дружную парочку, чтобы убедиться в важности их разговора. Девушка извинилась перед своими спутниками, взмахом руки отослала их обратно на улицу и прикрыла дверь. Затем Сиоба подошла к столу и молча присела. В этом не было ничего необычного, полуэльфийка давно уже принимала участие в большинстве разговоров Лютиена и Оливера.

— Не думаю, что Алая Тень останется легендарной фигурой, став мэром города, — ответил хафлинг юноше.

— Кто тогда? — поинтересовался Лютиен.

Неожиданно ответ дал не Оливер, а Сиоба, которая уже разобралась в сути проблемы.

— Бринд Амор, — четко произнесла она.

Как только друзья осознали, какое имя произнесла их боевая подруга, они чуть не упали от удивления. Уж Лютиен точно бы упал, не сиди он в кресле.

— Откуда ты знаешь это имя? — спросил Оливер, первым обретя голос.

Девушка загадочно улыбнулась.

Оливер взглянул на Лютиена, но тот только пожал плечами, он никогда не упоминал о волшебнике во время разговоров с кем-либо в городе.

— Ты знаешь Бринд Амора? — спросил Лютиен. — Ты знаешь, кто он и где он?

— Я знаю о волшебнике, который все еще живет где-то на севере, — ответила Сиоба. — Я знаю, что именно он подарил Лютиену алый плащ и лук.

— Как ты узнала?! — поразился Оливер.

— Именно он передал мне стрелу, которой ты убил виконта Обри, — продолжала Сиоба, и это послужило достаточным объяснением.

— Значит, ты говорила с ним? — предположил Лютиен.

Полуэльфийка покачала головой.

— Он… — девушка помедлила, пытаясь подобрать подходящие слова. — Он наблюдал за мной, — вымолвила она наконец. — И моими глазами.

Сиоба заметила удивление и надежду, появившиеся на лицах своих товарищей.

— Да, Бринд Амор знает обо всем, что происходит в Монфоре.

— В Кэр Макдональде, — поправил Лютиен.

— В Кэр Макдональде, — согласилась Сиоба.

— Но придет ли он? — усомнился Оливер, которому очень понравился этот вариант. Кто лучше старого волшебника позаботится о нуждах города?

Этого Сиоба не знала. Она словно ощущала подле себя присутствие чародея и опасалась этого присутствия, считая, что это Гринспэрроу наблюдает за действиями повстанцев. Затем Бринд Амор явился ей во сне и объяснил, кто он такой. Но это был ее единственный контакт со старым магом, и даже он был каким-то туманным, похожим на сон.

Однако, обнаружив в своем колчане необычную стрелу, а затем услышав разговор Оливера с Лютиеном, она, разумеется, убедилась, что все эти странные вещи происходили отнюдь не во сне.

— Ты знаешь, где он? — спросил ее Лютиен.

— Нет.

— Ты знаешь, как можно поговорить с ним?

— Нет.

Лютиен в растерянности уставился на Оливера.

— Но это замечательный вариант, — произнес хафлинг те самые слова, которые юноша хотел услышать.

Лютиен знал, что пещера волшебника находилась где-то в северных отрогах Айрон Кросса, к северо-востоку от Кэр Макдональда, на южной стороне Просеки Брюса Макдональда. Юный Бедвир был там лишь однажды, вместе с Оливером, но, к несчастью, в той ситуации никто из них ничего толком не видел. Волшебный туннель, который привел их в пещеру, унес друзей прямо с дороги, выдернув из-под носа у своры разъяренных циклопов. Парочка совершила путь при помощи волшебства, и таким же образом Бринд Амор отправил их на дорогу, ведущую в Монфор.

Исходя из того, где подхватил их волшебник и где он их выпустил, Лютиен мог примерно определить, где находится его пещера. К тому же юноша знал, что Бринд Амор умеет видеть и слышать сквозь каменные стены.

Уже через час Лютиен отправил из города дюжину гонцов, велев им ехать к северным отрогам Айрон Кросса и там разделиться. Затем каждый из них должен был выбрать подходящий высокий холм, подняться на него и громко прочитать письмо, которым снабдили каждого из них.

— Он услышит, — уверял Лютиен Оливера, когда оба наблюдали за отъездом дюжины посланцев.

Хафлинг совсем не был в этом уверен, к тому же он сомневался, что привыкший к жизни отшельника маг откликнется на их зов. Но Оливер понимал, что юноша, уставший от бесконечных дел, хочет поверить в скорое облегчение, а потому согласно кивнул.

— Так просит Лютиен Бедвир, повелитель Кэр Макдональда, некогда именовавшегося Монфором, — кричал гонец, стоявший на вершине холма.

На некотором расстоянии от него другой человек соскочил с лошади и развернул точно такой же пергамент.

— К волшебнику Бринд Амору, другу тех, кто не считает себя друзьями короля Гринспэрроу…

И так продолжалось все утро на северном краю Айрон Кросса. Двенадцать посланников, разошедшиеся по двенадцати холмам, тревожили горные склоны подобными криками.

В то утро Бринд Амор проснулся поздно, после освежающего и абсолютно необходимого отдыха: целых двенадцать часов глубокого сна. Он чувствовал в себе необычайную силу, несмотря на недавнее путешествие сквозь магическое пространство, что всегда стоило ему недешево. Волшебник много дней не заглядывал в свой хрустальный шар, а потому еще не знал, что виконт Обри мертв, убит той самой стрелой, которую он отправил в колчан Сиобы.

Старик все еще не был уверен в Лютиене и в исходе мятежа, в том, как долго продержится Монфор против армии Гринспэрроу, которая вскоре высадится на побережье, да и в своей роли в происходящем. Возможно, это все было лишь прелюдией, сказал он себе в предыдущую ночь, перед тем как забраться в постель. Возможно, волнения в Эриадоре вскоре затихнут, но не забудутся, и через несколько десятков лет…

Да, решил старый волшебник. Через несколько десятков лет. Это казалось безопасным и наиболее мудрым выбором. Позволить крохотной революции затихнуть самой. Лютиена, конечно, убьют или принудят к бегству, но он уже сделал свое. О, разумеется, юного воина с острова Бедвидрин будут с любовью вспоминать в течение многих лет. И в следующий раз, когда Эриадор решит испытать силы Эйвона, имя Лютиена поставят в один ряд с именем Брюса Макдональда. И имя Оливера тоже. И это, возможно, побудит Гасконь помочь будущим повстанцам.

Да, лучше всего подождать.

Сразу после пробуждения, чувствуя легкость на сердце, почти счастье, Бринд Амор сказал себе, что он счастлив потому, что принял, наконец, решение. Мятеж, конечно же, захлебнется. А он выбрал самую верную дорогу и может оправдать свое бездействие заботой о будущем Эриадора. Он хорошо сделал, передав Лютиену алую накидку, а Лютиен хорошо ее использовал. Они все поступили правильно, и, хотя Гринспэрроу вряд ли состарится — этот человек уже прожил не одну сотню лет, — все эти беспокойства могут его утомить. За двадцать лет правления хватка Гринспэрроу слегка ослабла, иначе никто не смог бы поднять восстание в Монфоре, и кто может знать, что принесут последующие десятилетия? Но народ Эриадора уже никогда не забудет эти времена, будет воспринимать их как проблеск надежды, как легенду, укрепляющуюся при каждом новом пересказе.

Старый волшебник отправился готовить себе завтрак, переполненный восторгом, энергией и надеждой. Возможно, ему удастся сделать что-нибудь еще, например, когда начнется битва за Монфор. Что, если он найдет способ помочь Лютиену и тем внесет свою лепту в создание легенды? Конечно же, армия Гринспэрроу захватит город, но возможно, Лютиен доберется до этого жуткого скота, Белсена Крига, и прикончит его.

— Да, — произнес маг, поздравив себя с великолепной идеей. Он взмахнул сковородкой и перевернул лепешку прямо в воздухе.

Волшебник услышал свое имя и застыл на месте. Лепешка зацепилась за край сковородки и упала на пол.

Он услышал его вновь.

Бринд Амор опрометью бросился в свой кабинет. Он вновь и вновь слышал свое имя и каждый раз пытался двигаться быстрее, но только спотыкался и путался в полах своей мантии.

Маг подумал, что его вызывает сам Гринспэрроу, или один из служивших ему колдунов, или, возможно, даже демон. Совершил ли он ошибку, отправившись в ментальное путешествие по дворцу в Карлайле? Неужели Гринспэрроу отложил намеченный отдых в Гаскони, чтобы разобраться с назойливым Бринд Амором?

Наконец старый волшебник добрался до стола, несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться, а затем снял с хрустального шара матерчатую покрышку и всмотрелся в его глубины.

И испытал огромное облегчение, увидев, что его вызывает не колдун, а самый обычный человек.

Облегчение сменилось гневом, когда Бринд Амор обнаружил, что его вызывает даже не один человек, а несколько.

— Глупец! — проворчал волшебник, осознав, что тут происходит. — Безрассудный глупец.

О чем, спрашивается, думает этот мальчишка? Здесь ему не Монфор, эти земли все еще находятся в руках циклопов и прочих сторонников Гринспэрроу. Никто здесь и не пытается бунтовать, во всяком случае, Бринд Амор ничего не слышал о подобных попытках.

Нет, надо же, выкрикивать его имя настолько громко именно там, где за каждым углом уши короля! Если Гринспэрроу поймет, что Бринд Амор каким-то образом связан с беспорядками в Монфоре, если он узнает хотя бы, что престарелый маг проснулся после своего многовекового сна, то сразу займется Эриадором. Уж конечно, король не поедет в Гасконь. Он бросит все свои силы и внимание на северные земли. И раздавит восстание.

Восстание.

В течение долгого, долгого времени осторожный Бринд Амор пытался убедить себя в том, что происходящее было не таким уж важным, что битва в Монфоре служила всего лишь прелюдией к тому, что может случиться через много десятилетий. Но сейчас, испугавшись того, что повстанцы оказались в опасности, осознав, сколь глубокие чувства захватили его самого, волшебник задавался вопросом, не дурачил ли он сам себя? Он мог оправдывать себя за то, что позволил восстанию угаснуть, но только короткое время. Когда это случится, когда кровь омоет поля и стены города, Бринд Амор будет горько сожалеть, что возможность обрести свободу сейчас — утеряна.

Однако какой бы путь он ни избрал, Бринд Амор знал, что нужно заставить замолчать этих глупых мальчишек с их глупыми свитками. Сегодня он чувствовал себя очень бодро и не прочь был испытать свои возможности.

Волшебник подошел к письменному столу, открыл ящик, вытащил оттуда огромный, обтянутый черной кожей том и осторожно его открыл.

Затем он принялся читать заклинания, погружаясь в древние руны, начертанные на страницах, уходя в магический мир глубже, чем когда-либо за последние четыреста лет.

Двенадцать человек на двенадцати холмах читали и перечитывали свои свитки более двух часов. Но ведь им было велено делать это от рассвета до заката, день за днем, пока на их зов не ответят.

И ответ пришел, но совсем не такой, на какой рассчитывал Лютиен.

С юга, со скалистых пиков Айрон Кросса, накатилось черное облако. Это было самое черное из всех черных облаков, шар полночной мглы среди ясного голубого неба. Налетел порыв сильного ветра, вырывая из рук гонцов пергаментные свитки.

Но все двенадцать сознавали важность порученного им дела, а потому держались стойко.

Черное облако целиком закрыло солнце, собирая весь его свет в двенадцать концентрированных лучей. Бринд Амор направлял эти лучи, глядя в хрустальный шар, и, яркие, они безошибочно находили цель, проникая сквозь облако и поражая развернутые свитки пергамента.

Хрупкие листы вспыхивали и сгорали. Посланцы роняли обугленные, бесполезные теперь обрывки и бежали к своим скакунам, оставленным неподалеку; один за другим они галопом вылетали на равнину. Некоторым из них удалось собраться в группу, но те, что бежали, неслись вперед не оглядываясь, позабыв о своих товарищах.

Сидевший в потаенной пещере волшебник откинулся на спинку кресла и позволил хрустальному шару погаснуть. Всего несколько минут назад он был полон силы и мощи, но теперь вновь ощутил себя старым и беспомощным.

— Глупый мальчишка, — пробормотал он себе под нос, но внезапно обнаружил, что сам не верит в собственные слова.

Лютиен совершил ошибку, отправив сюда гонцов, но сердце юноши оставалось чистым и правдивым. Мог ли Бринд Амор сказать то же самое о себе? Он вновь подумал о восстании, о его размахе и значении, о своих упорных стараниях убедить самого себя, что оно — лишь прелюдия.

Может статься, он выбрал не самый надежный путь, а всего лишь самый легкий.

7. АЛАЯ ТЕНЬ

— Неужели мы не могли проникнуть сквозь нижнюю дверь? — проворчал Оливер. Он уже насквозь промерз, а лезть оставалось свыше сотни футов.

— Дверь забаррикадирована, — прошептал Лютиен, приблизив губы к уху хафлинга. Полы его алой накидки целиком прикрывали их обоих. — Никто не заставлял тебя идти со мной.

— Я не хотел лишиться своей чудесной веревки, — огрызнулся хафлинг.

Они карабкались по восточной стене Собора. Ночной воздух был не таким уж холодным, но ветер, особенно сильный на такой высоте, все время грозил оторвать их от стены и швырнуть на землю. Лютиен туже обмотал полы своего волшебного плаща. Еще не хватало, чтобы ветер сорвал накидку в самый неподходящий момент, оставив их без всякого прикрытия на середине стены!

С того момента, как началось восстание, юноша постоянно носил этот плащ, ведь именно он служил для простого народа символом свободы. Но этот знаменитый плащ был не просто символом. Он делал своего хозяина невидимым. Лютиену уже приходилось использовать плащ-невидимку в те дни, когда начались бои с циклопами. С его помощью юноша перебирался через стену, чтобы узнать расположение сил противника. Некогда он даже предполагал проникнуть в Собор и прикончить виконта Обри, но Сиоба отговорила его от этой идеи. Она считала, что надменный вельможа столь мало смыслит в военном деле, что его бестолковые приказы, скорее, сыграют на руку повстанцам.

Однако на этот раз Лютиен не дал бы никому себя отговорить; впрочем, о его намерении знал один Оливер.

В результате они очутились здесь, взбираясь под покровом ночи на главную башню Собора. Хотя прямо над ними находились караульные посты циклопов, оба прекрасно знали, что одноглазые, скорее всего, собрались вокруг костра. И в самом деле, зачем им было заглядывать вниз? Они все равно не могли разглядеть передвижения людей на улицах города и уж никак не думали, что кто-то к ним снизу полезет!

Оливеру удалось закинуть липучку на всю длину веревки, но когда они поднялись на пятьдесят футов, то не нашли места, где можно было бы закрепиться. На такой высоте не оказалось ни единого окна, однако в каменной кладке нашлось несколько трещинок.

Лютиен изо всех сил вцепился пальцами в край узкой щели, ноги скользили по гладкой стене.

— Скорее, — поторопил он товарища.

Оливер поднял глаза и вздохнул. Крепко прижатый Лютиеном к стене, он примеривался зашвырнуть липучку на всю длину веревки, чтобы добраться наконец до верхушки башни.

— Скорее, — отчаянно прошептал юноша, и хафлинг понял, что тот держится из последних сил. Бормоча ругательства на родном гасконском языке, Оливер бросил липучку. Она прилипла к стене не более чем в двадцати футах над ними.

Вновь последовал залп цветистых гасконских проклятий, но Лютиен пропустил их мимо ушей, поскольку заметил нечто, не видимое товарищу.

Оливер угомонился и крепко вцепился в Лютиена. Юноша подтянулся на веревке и встал на выступавший камень несколькими футами выше.

— Постарайся, чтобы следующий бросок оказался последним, — прошептал Лютиен, пристраивая ноги понадежнее.

Хафлинг три раза дернул за веревку, и волшебная липучка послушно отцепилась от стены. Она неслышно соскользнула вниз, и Оливер приготовился к следующему броску. Сейчас, при более надежной опоре, он мог позволить себе тщательно прицелиться.

Отлично! Липучка коснулась стены всего футом ниже края парапета.

Лютиен был уже готов лезть вверх, когда Оливер внезапно тронул его плечо, подавая знак замереть на месте. Впрочем, юноша тоже услышал наверху какое-то движение и сжался под плащом, стараясь полностью прикрыть себя и друга. Спустя некоторое время он рискнул посмотреть вверх и заметил силуэтциклопа, смутно маячивший на краю парапета.

Лютиен подумал было, что игра окончена, но одноглазый, похоже, не заметил ничего подозрительного.

— Тихо, — пробурчал он и исчез из виду.

Друзья облегченно вздохнули и продолжили подъем.

Добравшись до верха, они услышали голоса как минимум трех циклопов, находившихся в дюжине футов от них.

Оливер осторожно выглянул и подтвердил как количество врагов, так и расстояние до них. Удача оставалась на стороне хафлинга, и ему вовремя удалось заметить четвертого циклопа, скучавшего на небольшой площадке, двумя ступенями ниже верхушки башни.

Оливер шепотом сообщил о своих наблюдениях другу, а затем неслышно, словно осторожная лесная ласка, скользнул вдоль парапета.

Лютиен считал про себя: было решено, что он двинется вперед, только сосчитав до пятидесяти. Выждав время, юноша поднял голову над парапетом и увидел трех циклопов, сидевших вокруг огня. Перебравшись через парапет, он осторожно обнажил меч. Необходимо было расправиться с тремя дозорными быстро, а главное, тихо, чтобы не встревожить остальных. Лютиену оставалось только надеяться, что Оливер позаботился о четвертом и на лестнице не было ни пятого, ни шестого.

Однако сейчас не было времени предаваться раздумьям. Они находились в трехстах футах от земли, полностью отрезанные от товарищей, и рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось.

Лютиен глубоко вздохнул и бросился вперед.

«Ослепительный» поразил на месте первого циклопа, разрубив его от плеча до окончания позвоночника. Одноглазый рухнул без единого звука, а Лютиен немедленно развернулся, оказавшись лицом к лицу со следующим. Меч поразил противника в грудь, но застрял под ребром и не сразу освободился, несмотря на отчаянный рывок Лютиена.

Третий циклоп развернулся и кинулся к лестнице, но на полпути споткнулся, замер на месте и упал на спину. В груди у него торчал любимый кинжал Оливера.

Хафлинг выступил из тени, небрежно переступил через мертвого циклопа и высвободил свое оружие.

— Интересно, чем они питаются? — поинтересовался отважный воин, подходя к огню. Он поднял палку, на которую был насажен кусок жареной баранины.

— Так, неплохо, — заметил он, с удобством устраиваясь у огня.

Прошло несколько мгновений, прежде чем хафлинг поднял глаза и встретился с негодующим взглядом друга.

— Поторопись, — заметил он небрежно.

— Ты не идешь? — поинтересовался Лютиен.

— Я говорил, что заберусь с тобой на вершину башни, — ответил Оливер, вновь занявшись жареной бараниной.

Лютиен хмыкнул. Он сбросил с плеч небольшой тюк и вытащил из него еще одну веревку, гораздо длиннее предыдущей. Ее должно было хватить на всю башню. Лютиен бросил веревку к ногам хафлинга.

— Подготовь спуск, — сказал он хафлингу.

Занятый мясом Оливер махнул рукой.

— Тебе понадобится больше времени, чем мне, — заверил он приятеля.

Лютиен вновь фыркнул и шагнул к лестнице. Конечно, ему не очень хотелось спускаться вниз в одиночестве. С другой стороны, внутри Собора следовало передвигаться быстро, а с Оливером, забравшимся под его плащ, это было довольно сложно сделать.

Он обнаружил четвертого циклопа, убитого ударом рапиры в грудь, на маленькой лестничной площадке. Невольная дрожь пробежала по телу юноши, когда он в очередной раз осознал, насколько стремительно и эффективно умеет Оливер убивать. «Но все это ради благого дела», — напомнил себе Лютиен и направился вниз по длинной, извилистой лестнице. На протяжении всего спуска по тремстам крутым ступеням он не встретил никакого сопротивления и возблагодарил судьбу, обнаружив, что нижняя дверь, находившаяся в стене соборной апсиды, приоткрыта.

Лютиен осторожно заглянул в огромный неф. Там горели факелы и слышался разноголосый храп нескольких дюжин циклопов, спавших на скамейках. Бодрствовало всего несколько одноглазых, да и те больше чесали языками, чем несли стражу.

Осажденные были уверены, что повстанцы вряд ли решатся на штурм, который будет стоить им десятков, а то и сотен жизней. Хороший знак, решил Лютиен.

Юноша проскользнул в дверь и бесшумно двинулся вперед, стараясь не выходить из тени. Он заметил несколько циклопов, засевших на трифории, но и они не проявляли особой бдительности. Юноша повернул вправо и окинул взглядом северный трансепт. Дверь, ведущая наружу, была тщательно забаррикадирована, а перед ней сидела куча одноглазых, занятых какой-то азартной игрой.

Они соскучились и устали — а скоро еще и ослабеют от голода.

Лютиен собирался обойти трансепт, но передумал и вместо этого вернулся к апсиде, обогнул ее и вышел в южный трансепт.

И здесь он обнаружил то, что искал: огромную гору провизии. На лице юного Бедвира появилась недобрая улыбка. Неслышно подобравшись поближе, он извлек из-под плаща небольшую черную коробочку, изготовленную для него Шаглином, и еще шесть маленьких мешочков, наполненным тем самым черным порошком, который гномы используют в своих шахтах. Юноша некоторое время изучал гору продуктов, выбирая место, где бы получше разместить мешочки. Два он засунул между тремя бочонками воды, обнаруженными на одной стороне кучи, — возможно, это была единственная питьевая вода, оставшаяся у осажденных.

Затем он вытащил несколько фляжек масла, плотно обернутых в тряпки, чтобы не звякали. Лютиен осторожно вытащил пробки и вылил содержимое фляжек на продукты. Один из циклопов, стоявших у двери трансепта, подозрительно принюхался, но запах масла было не так-то легко различить за запахом горевших внутри Собора факелов.

Когда циклоп вернулся обратно на свой пост, Лютиен укрылся под плащом-невидимкой и занялся черной коробочкой, квадратной и совершенно непримечательной, если не считать маленькой дырки, проделанной в ее крышке. Он осторожно раскрыл коробочку. Там находились два крохотных стеклянных пузырька, между которыми располагались кресало и фитиль.

Лютиен поднял глаза и огляделся вокруг, желая убедиться, что поблизости нет ни одного циклопа. Затем он согнулся за кучей провизии, удостоверившись, что плащ-невидимка и гора еды прикрывают коробочку. Затем он слегка щелкнул по кресалу. Оно ударило по кремню, сверкнула искорка, но фитиль не вспыхнул.

Лютиен вновь огляделся вокруг, затем повторил движение.

На этот раз на кончике фитиля затеплился небольшой ровный огонек. Теперь Лютиен мог рассмотреть изделие Шаглина поподробнее: янтарную жидкость в одном из сосудов, красновато-рыжую в другом и кожаный мешочек, скорее всего с тем самым порошком.

Все это было крайне интересно, но времени на разглядывание не оставалось. Шаглин гарантировал, что фитиль будет гореть не меньше чем до счета двадцать пять, а за дальнейшее не ручался.

Лютиен закрыл коробочку, бесшумно перебежал к апсиде и нырнул в дверь, ведущую в башню. Там он помедлил, наблюдая.

С шипением и треском черная коробочка взорвалась, куча провизии вспыхнула ярким пламенем. Циклопы взвыли и заметались по Собору.

Раздался второй взрыв, затем третий и четвертый, почти одновременно, бочонки с водой разлетелись на куски.

— Насколько я понимаю, мы покончили с делом, — промямлил Оливер набитым бараниной ртом, когда Лютиен, пыхтя и отдуваясь, вывалился на верхнюю площадку башни.

— Нужно предупредить охрану вокруг башни, чтобы они были начеку, — ответил Лютиен. — Скоро циклопы захотят пробиться наружу.

Оливер откусил еще баранины, обтер жирные руки о плащ одного из мертвых циклопов и двинулся к стене, где к прежней веревке была уже привязана новая, спускавшаяся до самой земли.

Внутри Собора циклопы обнаружили, что лишились провизии и почти всех запасов питьевой воды. Они переругались и передрались между собой, каждый обвинял в случившемся другого. Однако вскоре осажденные нашли объяснение случившемуся — один из них обнаружил на стене апсиды силуэт человека в алом плаще, навсегда запечатленный на камне.

Волшебная накидка Лютиена вновь оставила свой знак.

Вести прокатились по западному побережью Эйвона, перелетели через горы в Эриадор и двинулись дальше, от деревни к деревне, пока не достигли Кэр Макдональда. На север отправился огромный флот, как минимум пятьдесят кораблей, — вполне достаточно, чтобы перевезти более десяти тысяч солдат преторианской гвардии. И эти корабли глубоко сидели в воде, до краев переполненные людьми.

В «Гнэльфе» это известие выслушали стоически. Лютиен и его товарищи, разумеется, ожидали появления армии, но, когда развеялась последняя надежда, что это всего лишь слухи, когда выяснилось, что Гринспэрроу действительно собирается обрушить на восставших свой железный кулак, это подействовало на всех как холодный душ.

— Утром я отправляюсь в Порт-Чарлей, — объявил Лютиен собравшимся друзьям. — Придется скакать почти без передышки, если я хочу попасть туда раньше Эйвонского флота.

— Ты не можешь, — коротко и безапелляционно ответила Сиоба.

Лютиен мрачно посмотрел на нее — так же, как и Оливер, который хотел напроситься Лютиену в спутники и не терял надежды уговорить друга повернуть к северу и скрыться в диком краю.

— Ты управляешь Кэр Макдональдом, — пояснила Сиоба.

— Неужели правители навечно прикованы к своим землям и никогда их не покидают? — язвительно поинтересовался Оливер.

— Только не тогда, когда их владения в опасности, — ответила Сиоба. — Мы ожидаем прорыва из Собора со дня на день.

— Да лучники расстреляют одноглазых еще на открытом пространстве вокруг Собора! — воскликнул хафлинг, разделяя уверенность большей части повстанцев.

— И Лютиен Бедвир должен находиться здесь, — без колебаний продолжила Сиоба. — Когда эта битва завершится, город целиком окажется в наших руках. Нехорошо, если в такой важный момент вождь будет где-то на полпути к Порт-Чарлею.

— Порт-Чарлей очень для нас важен, — вмешался Лютиен, которому надоело, что его мнением никто вроде и не интересуется. — Он может сыграть решающую роль в судьбе восстания и Кэр Макдональда. Сейчас, в этот момент, когда мы сидим и чешем языками, Шаглин и его соплеменники работают не покладая рук, готовясь к обороне города. Если верить слухам, армия Гринспэрроу, как минимум не уступающая по размерам нашей собственной, скоро окажется у ворот Кэр Макдональда.

— При равном количестве воинов шансы обороняющихся выше, — заметила Кэтрин О'Хейл.

— Но это преторианская гвардия, — напомнил Лютиен. — Крепкие, прекрасно вооруженные и подготовленные бойцы. К тому же, без сомнения, ветераны многих кампаний.

— Ты сомневаешься в наших силах? — резко спросила девушка.

— Я просто хочу еще повысить наши шансы, — поправил юноша. В душе, однако, он действительно сомневался в способности неопытных горожан выстоять против десяти тысяч преторианских гвардейцев. Впрочем, подобные сомнения терзали всех, находившихся в этой комнате, не исключая и гордой Кэтрин.

— Таким образом, Порт-Чарлей является ключевым местом, — продолжал Лютиен. — Они не объявили себя нашими союзниками, и, как ты сама говорила, — обратился он к Кэтрин, — их будет не так легко убедить.

Рыжеволосая девушка откинулась на спинку стула, явно отрешившись от разговора.

— Мы должны держать этот флот на рейде, — объяснял тем временем Лютиен. — Если народ тех мест не позволит циклопам сойти на берег, они будут вынуждены отчалить и потратят много дней в поисках другого места, где можно высадиться.

— А чем больше времени одноглазые проведут в море, тем больше у них шансов угодить в шторм, — вставил Оливер.

Лютиен кивнул.

— И каждый лишний день будет истощать их провиант, а поскольку речь идет о циклопах — терпение, — продолжил юноша. — И каждый выигранный день позволит Шаглину и его соплеменникам увеличить число ловушек вокруг стен Кэр Макдональда. Так что нужно постараться не пускать этот флот в Порт-Чарлей. Мы не можем упустить подобную возможность.

— Согласна, — ответила Сиоба. — Но ты не единственный, кто может поехать.

Лютиен вскинул голову, собираясь возразить, но полуэльфийка не дала ему такой возможности.

— Вести переговоры могут и другие, и ты зря думаешь, что так уж это здорово, если вождь восстания лично появится в Порт-Чарлее, не говоря уж о возможной реакции живущих там циклопов. Ты надеешься произвести на них впечатление, — продолжала Сиоба с жесткой прямотой, — но единственное, что действительно произведет на них впечатление, так это твоя глупость и наивность. Твое место здесь — старейшины Порт-Чарлея знают это, — и если ты появишься там, то не покажешься им человеком достаточно мудрым, чтобы идти за ним в бой.

Лютиен поник в кресле и обернулся к Оливеру в поисках поддержки.

— Она кой-чего понимает, — признал хафлинг.

Юноша не мог не согласиться с элементарной логикой. Его вновь посетило чувство, что всем руководит не он, а Сиоба, а сам он — не более чем марионетка в ее руках. Нельзя сказать, чтобы это было приятное чувство, хотя Лютиен безусловно радовался, что Сиоба всегда рядом с ним и удерживает его от совершения глупейших ошибок. Затем он вновь подумал о Бринд Аморе, еще яснее осознав, что напоминает рыбу, вынутую из воды, и отчаянно нуждается в помощи.

— Кто же тогда поедет? — поинтересовался Оливер у Сиобы, поскольку Лютиен, очевидно, отказался от дальнейших споров. — Ты сама? Мне кажется, что лучше уж поручить это кому-нибудь из людей.

Он совсем не намеревался обидеть Сиобу, да она и не обиделась.

— Поеду я, — вмешалась Кэтрин. Все глаза устремились на нее, и даже Лютиен вновь выпрямился, неожиданно заинтересовавшись и встревожившись.

— Я знаю народ Порт-Чарлея лучше, чем любой из присутствующих, — пояснила Кэтрин.

— Ты когда-либо была там? — спросил Оливер.

— Я родом из Хейла, этот городок не сильно отличается от Порт-Чарлея, — ответила девушка. — Мой народ рассуждает так же, как эти независимые люди. Мы никогда не признавали владычества Гринспэрроу, равно как и любой власти, исключая собственную. Мы терпим королей и герцогов только потому, что плевать на них хотим.

Лютиен покачал головой. Ему вовсе не хотелось именно сейчас остаться без Кэтрин. К тому же он беспокоился о девушке, которой придется скакать на запад одной. Слухи о битве в Кэр Макдональде прошли по всему южному Эриадору, и никто из них не знал, какие опасности таятся на пути.

— И еще одна причина, по которой тебе не следует ехать, — обратилась Кэтрин к Лютиену. — Если люди из Порт-Чарлея не присоединятся к нам, они смогут добиться от Гринспэрроу чего угодно, захватив в плен знаменитую Алую Тень.

— Ты сомневаешься в их честности? — недоумевающе спросил Лютиен.

— Я знакома с их прагматизмом, — ответила Кэтрин. — Ты им абсолютно безразличен, во всяком случае — пока.

Слова девушки отнюдь не убедили Лютиена в том, что именно ей следует ехать. Ведь она также является для короля Эйвона ценной добычей!

— Она права. — Поддержка Сиобы явилась для Кэтрин полной неожиданностью. — Ты ехать не можешь, а она сделает то, что нам нужно, гораздо лучше, чем кто-либо в Кэр Макдональде.

Кэтрин взглянула на Сиобу с нескрываемым подозрением. На мгновение у нее даже мелькнула мысль, что полуэльфийка настаивает на ее отъезде, надеясь, что соперницу убьют по дороге или возьмут в плен. Однако в зеленых глазах Сиобы не было и следа враждебности, а только надежда и дружелюбие.

Лютиен хотел было возразить, но Сиоба его оборвала.

— Ты не имеешь права ставить под угрозу общее дело в угоду своим чувствам, — резко заметила она. — Кэтрин — это наилучший выбор. Ты знаешь это не хуже любого другого.

Сиоба обернулась к сопернице, улыбнулась и кивнула, Кэтрин ответила ей тем же. Затем полуэльфийка вновь взглянула на Лютиена.

— Ты ведь понимаешь, что я права?

Лютиен вздохнул, вновь отступая перед простой логикой.

— Возьми Ривердансера, — сказал он Кэтрин, имея в виду своего собственного жеребца, одного из лучших во всем Эриадоре. — Утром.

— Сегодня вечером, — хмуро поправила его Кэтрин. — Флот Эйвона не опускает паруса с заходом солнца.

Лютиену по-прежнему не хотелось, чтобы она ехала. Его охватило почти непреодолимое желание пересечь комнату и сжать девушку в объятиях, защищая от всех опасностей мира. Однако он понимал, что Кэтрин с Сиобой правы и рыбачка из Хейла — наилучший выбор, да к тому же она вовсе не нуждалась в защите.

Не промолвив больше ни слова, Кэтрин повернулась и покинула «Гнэльф».

Лютиен взглянул на Оливера.

— Я вернусь, когда вернусь, — пояснил хафлинг, тронув поля своей шляпы, и двинулся следом за Кэтрин.

Лютиен наблюдал за Сиобой, ожидая, что та остановит Оливера, как остановила его самого.

— Счастливого пути, — сказала Сиоба, и Оливер, еще раз тронув поля шляпы, вышел из таверны.

Оставшимся в «Гнэльфе» в ту ночь хватало серьезных тем для обсуждений, однако они или молчали, или говорили о всяких мелочах. Внезапно внутрь ворвался запыхавшийся человек.

— Собор! — крикнул он.

Больше ему ничего не потребовалось говорить. Лютиен сорвался с места и чуть не упал, бросившись к двери. Сиоба поймала его за руку, помогая удержать равновесие, и юноша остановился, пристально взглянув ей в глаза.

Улыбка Сиобы была чарующей, и Лютиен знал, что, хотя Кэтрин с Оливером уже находились в пути, ему в эту ночь не придется сражаться в одиночестве.

Отчаявшиеся циклопы попытались вырваться из Собора через северные, западные и южные двери одновременно. Они рычали и ревели, надеясь пересечь открытое пространство около Собора и затеряться в лабиринте узких улочек. Однако со всех сторон на осажденных обрушился ливень стрел. Затем повстанцы, не дожидаясь, пока циклопы пойдут в атаку, ринулись им навстречу.

Лютиен и остальные, приближавшиеся из «Гнэльфа», не стали присоединяться к общей схватке, а проникли внутрь оставленного циклопами Собора через не слишком надежно забаррикадированный пролом в восточной стене. Поняв, что вышедшим на открытое пространство не избежать гибели, многие циклопы развернулись и кинулись обратно, под защиту прочных каменных стен. Внутри еще оставалось немного пищи, и они надеялись, что, если небольшой горстке удастся вновь забаррикадировать двери, ее хватит на всех и они смогут продержаться до прихода помощи.

Однако маленький отряд Лютиена встретил их у входа и не позволил закрыть двери до тех пор, пока остальные повстанцы также не ворвались внутрь. Вновь благословенные полы великого Собора покраснели от пролитой крови, вновь его огласили не молитвы, а яростные вопли и стоны раненых.

Все закончилось той же ночью. В городе Кэр Макдональд не осталось в живых ни одного циклопа.

8. ПОРТ-ЧАРЛЕЙ

Белые, аккуратные дома Порт-Чарлея стояли ровными рядами на террасных уступах, вырубленных в горном склоне, близко подступавшем в этом месте к Эйвонскому морю. Говорили, что в солнечные дни от самых верхних домов были видны на западе белые с зеленым скалы Барандуина.

Порт-Чарлей был сонным местом, однако в те редкие дни, когда светило солнце, белые домики с белыми же изгородями казались веселыми и приветливыми.

Когда здесь появились Оливер с Кэтрин, стоял именно такой день, яркий, солнечный и веселый. Путники заметили, что снега не осталось ни в самом городке, ни вокруг него, только серые, истертые ветром скалы и белые прямоугольники домиков. Кое-где виднелись зеленые пятна оживающей травы, но немногие одинокие деревья все еще чернели голыми ветвями.

— Слишком рано для цветения, — заметил Оливер. Он стукнул пятками Тредбара, своего рыжего пони, и тот перешел на быструю рысь.

Кэтрин пришпорила Ривердансера, и великолепный белоснежный скакун с легкостью догнал своего миниатюрного товарища.

— Я бывал здесь весной, — объяснил Оливер. — Такая красота, просто залюбуешься.

Он принялся вдохновенно описывать цветущие деревья и множество прекрасных цветов, выглядывающих из каждой трещины в скалах, из каждого ящичка на окнах коттеджа. Однако Кэтрин слушала вполуха, не нуждаясь в описаниях. Для нее Порт-Чарлей был тем же самым Хейлом, только побольше. Она прекрасно помнила свою родину, ветер, налетающий порывами со стороны ледяного моря, яркие, по большей части пурпурные пятна цветов на фоне серых скал. Она слышала низкий рев прибоя и вспоминала родной остров Бедвидрин и выходы в море на суденышке, таком гордом и внушительном, когда оно стояло у причала, и таком хрупком и незначительном по сравнению с бушующими волнами сурового моря.

Но лучше всего Кэтрин помнила запахи, приносимые ветром, воздух, наполненный солью и свежестью. Хейл и Порт-Чарлей, только в таких местах и живешь по-настоящему, соприкасаешься душой с реальным, осязаемым миром.

Оливер заглянул в отрешенные, задумчивые глаза девушки и примолк.

Они подъехали к городу с северо-востока. Здесь дорога раздваивалась. Правая вела к песчаным дюнам и морю, левая — к нижнему уровню селения. Оливер свернул было влево, но Кэтрин лучше понимала, что надо делать.

— Нам к пристани, — сказала она.

— Нам же нужен мэр, — крикнул ей вслед Оливер, но Кэтрин не остановилась.

— Старшина порта, — поправила она, прекрасно зная, что в Порт-Чарлее, как и в Хейле, тот, кто заправлял гаванью, заправлял и всем городом.

Копыта лошадей громко стучали по выложенной досками дорожке, идущей по песчаной отмели, но когда путники приблизились к причалам, этот звук затерялся в плеске воды и неумолчном крике чаек. Лодка на приспущенных парусах плавно входила в гавань, и, судя по огромным стаям чаек, носившихся над ним, у судна был сегодня неплохой улов.

Прищурив глаза, Оливер разглядывал мужчину и женщину, слаженно трудившихся на палубе. Опустившись на колени, они обрубали огромными ножами головы рыбам. Ненужные части просто подбрасывались вверх, и рыбаки даже не поднимали глаз, ничуть не сомневаясь, что они даже не успеют коснуться воды, подхваченные проворными чайками.

Кэтрин уверенно направилась по длинному деревянному настилу, на сваях тянувшемуся вдоль берега. Семь длинных причалов глубоко врезались в гавань, давая достаточно места сотен для двух рыбачьих лодок. В Хейле их было меньше. Кэтрин представила себе, как эти лодчонки шныряют меж грузных военных галеонов. Ей не часто приходилось видеть военные суда, только те, что изредка заходили в Дун Варну, да еще одно, которое обогнало лодку ее отца в открытом море у западного побережья Бедвидрина. Она не знала точно, на что они способны, однако легко могла представить себе их сокрушительную мощь, и от этого образа по ее спине пробежал холодок.

Кэтрин выкинула из головы тревожные мысли и взглянула на гавань. Она надеялась, что возле берега мелко, слишком мелко для таких огромных кораблей. Если же враги пересядут в шлюпки, жители Порт-Чарлея могут изрядно затруднить высадку.

Кэтрин поняла, что она слишком забегает вперед. Разработать план битвы можно будет позже, при помощи местных жителей, которые гораздо лучше знают здешние воды. А сейчас им с Оливером следовало убедить рыбаков восстать против Гринспэрроу и не допустить вражеский флот в гавань.

Копыта Ривердансера мерно стучали по настилу, Тредбар не отставал от приятеля. Кэтрин видела, что здесь все устроено примерно так же, как в Хейле, а потому уверенно направилась к четвертому, центральному причалу.

— Неужели мы и дальше поедем верхом, — нервно осведомился Оливер, испуганно глядя на темную холодную воду, видневшуюся в щелях пастила. Был отлив, а потому Оливер и Кэтрин находились в добрых тридцати футах над уровнем воды.

Кэтрин не ответила, все с той же уверенностью направляясь к небольшому домику, построенному рядом с причалом. До вечера было еще далеко, а потому пристань пустовала, если не считать пары лодок да нескольких старых рыбаков, которые с любопытством разглядывали чужаков, особенно франтоватого хафлинга, весьма экзотичного для здешней суровой обстановки.

Навстречу им вышла старая женщина с загорелым, морщинистым лицом. Ее седые волосы выглядели такими редкими, словно непрекращавшийся морской ветер вырвал половину и унес прочь. Она улыбнулась спешившимся всадникам, показав десны с немногими оставшимися зубами. Ее глаза были светло-голубыми, почти бесцветными. Кривые узловатые пальцы свидетельствовали о долгих годах на море, проведенных в непрестанном тяжелом труде.

Но при всем при том в ней чувствовались доброта, благородство и честность человека, чей путь, несмотря на искривленные пальцы, всегда был прям.

— Боюсь, вы не найдете судна, отплывающего на юг раньше чем через две недели, — произнесла она с характерным носовым акцентом. — А если на север, так разве что через месяц.

— Мы вовсе не ищем судна, — ответила Кэтрин. — Мы ищем старшину порта.

Старуха окинула девушку внимательным взглядом, изучая ее крепкие, привычные к труду руки и уверенную осанку. Затем она протянула руку и сказала:

— Вы нашли ее. Гретель Суини.

— Кэтрин О'Хейл, — ответила Кэтрин.

Упоминание о портовом городе на севере заставило Гретель улыбнуться и понимающе кивнуть. Старая рыбачка, она с первого взгляда узнавала собрата по ремеслу. Однако она не знала, что подумать об Оливере, пока не покопалась как следует в памяти, вернувшись на много лет назад. Гретель была комендантом этого порта уже добрые двадцать лет и непременно наблюдала за разгрузкой каждого пристававшего здесь иностранного судна. Разумеется, невозможно было запомнить всех путников, однако хафлинг не относился к тем, кого легко забывают.

— Гасконь, — воскликнула она, протягивая ему руку.

Оливер галантно прижал эту руку к губам.

— Оливер де Берроуз, — представился он и склонился в поклоне, подметая деревянный настил полями своей шляпы.

— Гасконь, — повторила Гретель и подмигнула Кэтрин.

Девушка сразу перешла к делу.

— Вы слышали о беспорядках в Монфоре? — спросила она прямо.

Бесцветные глаза Гретель понимающе сузились.

— Странно видеть посланцем гасконца, — заметила она.

— Оливер — наш друг, — пояснила Кэтрин. — Мой друг и друг Лютиена Бедвира.

— Так значит, это правда. Сын бедвидринского эрла. — Гретель покачала головой и чуть помрачнела. — Он забрел довольно далеко от дома, — добавила она, пока Кэтрин с Оливером растерянно смотрели друг на друга, пытаясь понять ее реакцию. — Да и вы оба тоже.

— Мы пытаемся вернуть себе наш дом, — ответила Кэтрин.

— У меня закипает чайник, — сказала Гретель, поворачивая к своему дому. — Вы ведь наверняка многое хотите мне сказать, да и предложить тоже. Так что нам ничто не мешает устроиться поудобнее.

Гретель скрылась в домике, Оливер с Кэтрин еще некоторое время глядели друг на друга.

— Трудно будет, — заметил хафлинг.

Девушка задумчиво покачала головой. Она прекрасно знала, что народ Порт-Чарлея не слишком заинтересуется восстанием. Это место сильно походило на Хейл. А зачем им восставать, когда они и так свободны? Рыбаки городка отвечают только перед морем, а имея стихию в качестве господина, что им до Лютиена и его битвы за Монфор? Даже сам король Гринспэрроу вряд ли кажется им чем-то важным.

Друзья привязали коней. Мальчик-подросток выскочил из коттеджа и помчался к городку.

— Гретель созывает друзей, — объяснила Кэтрин.

Рука Оливера немедленно и инстинктивно потянулась к эфесу рапиры, но он моментально отдернул ее, вспомнив врожденное благородство, читавшееся во взгляде Гретель, и ощутил глупость и неуместность подобных страхов, пусть даже мимолетных.

— Чай? — вздохнула Кэтрин. Она думала о задаче, стоявшей перед ней, о том, как убедить Гретель и ее сограждан в необходимости восстания. Как придется просить людей рисковать своими жизнями в борьбе, которая их мало интересует. Внезапно она почувствовала себя очень усталой.

Оливер вошел в дом первым.

Пока не подойдут друзья, Гретель и слушать не хотела ни о событиях в Монфоре, который Кэтрин упорно именовала Кэр Макдональдом, ни о старинных легендах, получивших новую жизнь.

— Старые рыбаки, — пояснила она. — Слишком старые для плаваний, но все же нам, в Порт-Чарлее, необходима их мудрость. Они знают море.

— Наши проблемы связаны не только с морем, — вежливо вмешался Оливер.

— Ну а нас интересует только море, — ответила Гретель, еще раз довольно резко напомнив хафлингу и особенно Кэтрин, как трудно им придется.

Гретель хотелось поговорить о Хейле. Она знала некоторых старых рыбаков из этого городка, встречалась с ними в море во время лова лосося много лет тому назад, когда была еще юной девушкой и командовала собственным судном. При всей своей нетерпеливости и нелюбви к пустым разговорам (особенно в тот момент, когда к побережью Эриадора приближаются суда циклопов), Кэтрин обнаружила, что наслаждается рассказами рыбачки о могучем Эйвонском море.

Оливер тем временем отдыхал, мелкими глоточками попивая чай и вбирая в себя запахи и звуки рыбацкого дома. Затем стали подходить старые морские волки, по одному, по двое одновременно, пока слишком просторное жилище Гретель не заполнилось обветренными жилистыми людьми, пропахшими солью и рыбой. Оливеру показалось, что он узнал одного из них, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Его подозрения только укрепились, когда этот человек заговорщицки ему подмигнул. Возможно, он был членом команды того судна, на котором Оливер приплыл в Порт-Чарлей несколько лет тому назад. Или они виделись в прибрежной гостинице, где хафлинг прожил несколько дней, до того как соскучился в этом городишке и отправился в Монфор.

Поразглядывав немного этого старика, кутавшегося зачем-то в одеяло, несмотря на то, что он сидел возле горящего очага, Оливер пожал плечами и сдался. Ну не вспомнил, так не вспомнил.

Несмотря ни на что, хафлинг подумал, что ради них собралась весьма почтенная компания. Кэтрин и вообще чувствовала себя как дома — впервые, пожалуй, с того времени, когда она покинула в четырнадцать лет родной Хейл, чтобы тренироваться на арене в Дун Варне.

— Ну что ж, — произнесла Гретель после особенно залихватской истории о судах, которые однажды ночью не смогли толком разойтись в море. — Кажется, все в сборе.

— Это совет, который управляет городом? — спросил Оливер.

— Это все те, кто недостаточно молод, чтобы выходить в море, но еще не настолько стар, чтобы не вставать с постели. Вскоре вернутся с лова остальные и выслушают то, что мы им скажем.

Она повернулась к Кэтрин и кивнула, предоставляя ей слово.

Девушка медленно поднялась со своего места. Она пыталась представить собственную гордую деревню и реакцию ее жителей, столкнувшихся с подобной ситуацией. Люди Хейла не слишком интересовались Гринспэрроу и редко о нем говорили — то же самое относилось и к обитателям Порт-Чарлея, — но сейчас требовались от них не слова, а действия.

Кэтрин медленно вышла на середину комнаты и оперлась на маленький столик. Она подумала о Лютиене в Кэр Макдональде и его зажигательной речи, произнесенной возле Собора. Ей захотелось, чтобы юноша, такой эффектный и умеющий убеждать, оказался здесь. Неожиданно девушка обвинила себя в самонадеянности: с чего это она решила, что сможет его заменить?

Но затем она выкинула эти расслабляющие мысли из головы. Лютиен не смог бы убедить этот народ, народ Кэтрин. Его речи действовали на тех, кого волновало, кто станет правителем Эриадора — Лютиен Бедвир или король-чародей Гринспэрроу. Но здесь, в Порт-Чарлее, народ признавал единственного владыку — Эйвонское море.

Кэтрин не спешила начать, а рыбаки, мужчины и женщины, привыкшие проводить бесчисленные часы в ожидании, с уважением относились к ее молчанию и не выражали никакого нетерпения.

Девушка попыталась вызвать в памяти образ Порт-Чарлея: аккуратные ряды домиков на вырубленных в скале террасах, уют, отвоеванный у суровой негостеприимной земли. Так похоже на Хейл.

Но они очень сильно отличались от городов на юге Эриадора, внезапно поняла Кэтрин. Особенно от тех, которые лежали в тени Айрон Кросса. Лицо девушки просветлело, когда она поняла, о чем должна говорить в своей речи. Люди Порт-Чарлея мало интересуются политикой, но они так же, если не больше прочих жителей Эриадора и Эйвона, ненавидят циклопов. Собственно говоря, в самом городе, да и вокруг него, жило очень мало одноглазых — даже здешние купцы обычно набирали в качестве охранников обычных людей.

— Вы слышали о восстании в Кэр Макдональде, — начала девушка. Она помедлила, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но ее не последовало.

Глаза Кэтрин сузились: она выпрямилась и оторвалась от стола.

— Вы слышали, что мы поубивали множество циклопов?

Все закивали, загорелые, морщинистые лица озарили улыбки, и Кэтрин поняла, что не ошиблась в выборе темы. Она говорила более часа, прежде чем последовал первый вопрос, но зато потом они посыпались градом. Девушка подробно ответила каждому, никого не обидев невниманием.

— Все, что нам нужно, — это время, — закончила она, обращаясь более всего к Гретель. — Задержите флот Эйвона в гавани хотя бы на неделю. Вам нет необходимости рисковать жизнью даже одного человека. Клянусь, вы не пожалеете. Кэр Макдональд отразит атаку, разобьет армию Гринспэрроу и принудит его к заключению мира. И тогда Эриадор вновь станет свободным.

— И попадет под власть другого короля, — прервал ее один из рыбаков.

— Лучше любой другой, чем тот, что сейчас, — ответила Кэтрин. Она подумала, что прекрасно знает, кто будет следующим правителем, но не сочла нужным упоминать об этом сейчас.

— Лучше кто угодно, чем чернокнижник, связавшийся с демонами. Чего можно ждать от короля, который пригласил ко двору циклопов и назначил их своими личными охранниками, назвав преторианской гвардией.

Все присутствующие согласно закивали, а Кэтрин, оглянувшись на Оливера, обнаружила, что он также кивает и улыбается. Вполне довольная своей речью, она повернулась к Гретель, ожидая от нее ответа.

В этот момент в комнату ворвался, задыхаясь, средних лет мужчина с пегими волосами и давно не бритым подбородком.

— Ты видел их, — произнесла Гретель скорее утвердительно, чем вопросительно.

— В пяти милях к югу, — задыхаясь, пояснил мужчина.

— Военные корабли? — спросила Кэтрин.

Мужчина с любопытством взглянул на незнакомцев, затем вопросительно повернулся к Гретель. Старая женщина молча взмахнула рукой, давая знак продолжить рассказ.

— Весь проклятый Эйвонский флот, — ответил он.

— Пятьдесят? Больше? — нетерпеливо спросила Кэтрин.

— Я бы сказал, около семидесяти, миледи, — ответил мужчина. — Большие корабли, и сидят глубоко.

Кэтрин вновь взглянула на Гретель, поражаясь, насколько спокойно и она, и все прочие, собравшиеся в этой комнате, восприняли дурные вести. Старая женщина ответила юной посланнице спокойной, дружелюбной улыбкой. Она кивнула, и Кэтрин вздохнула с облегчением, поняв, что получила положительный ответ.

— Вы оба останетесь с Фелпси Дозье, — сказала Гретель. — На его «Горизонте», надежной старой посудине.

Дозье, самый старый из собравшихся, а возможно, и самый старый человек, какого Кэтрин когда-либо приходилось видеть, встал и тронул рукой шерстяную шапочку, демонстрируя в улыбке единственный оставшийся у него зуб.

— Теперь мой «Горизонт» все больше стоит у причала, — сказал он почти извиняющимся голосом.

— Я пошлю мальчиков приглядеть за вашими лошадьми, — продолжила Гретель, и ее тон ясно продемонстрировал, что собрание окончено. Кто-то из рыбаков распахнул дверь, и внутрь коттеджа ворвался порыв холодного ночного ветра с моря.

— Но ведь нужно многое сделать, приготовиться, — попыталась возразить Кэтрин, но Гретель сразу ее оборвала.

— Народ Порт-Чарлея подготовился ко всему за много лет до того, как ты родилась, детка, — заметила старуха. — Ты сказала, вам нужна неделя, и мы знаем, как ее предоставить.

— Глубина гавани? — спросила Кэтрин, оглядываясь вокруг. Она не сомневалась в словах Гретель, но с трудом могла поверить, что семьдесят военных кораблей можно с легкостью задержать.

— Мелководье, — ответил человек возле очага, тот, которого Оливер пытался припомнить. — Корабли будут иметь для швартовки только последние сорок футов двух самых длинных причалов. Но их легко разобрать.

Произношение у этого старика было не совсем такое, как у прочего здешнего населения, но это обстоятельство только еще больше сбило Оливера с толку. Он понимал, что знает этого человека, но почему-то не мог вспомнить его имени, словно кто-то забрался ему в мозг и похитил память.

Бросив эти размышления — а что еще он мог сделать? — Оливер вышел вместе с Кэтрин и Фелпси Дозье. Они нашли «Горизонт», пришвартованный у ближнего к берегу конца соседнего причала, и Фелпси провел их в каюту, на удивление хорошо обставленную и удобную для такого потрепанного и старого судна.

— Отдыхайте, — предложил он, вытаскивая из шкафчика подушки, а затем дружелюбно кивнул и направился к двери.

— Куда вы идете? — удивился Оливер, ничуть не сомневавшийся, что судно служило старику домом.

Дозье издал нечто напоминавшее сдавленный смешок.

— Гретель предложила мне переночевать у нее, — сказал он и вновь прикоснулся к шапочке. — Увидимся на рассвете.

После его ухода Оливер уважительно поклонился захлопнувшейся двери в вящей надежде сохранить в старости такую же шустрость. Он скинул сапоги, завалился на одну из двух имевшихся в небольшой каюте коек и потянулся к фонарю, чтобы прикрутить фитиль, однако поймал взгляд Кэтрин, напоминавший взгляд зверя, посаженного в клетку, и заколебался.

— Я думал, ты чувствуешь себя здесь как дома, — заметил он.

— Слишком много следует сделать, — с отчаянием в голосе произнесла девушка.

— Но не нам, — ответил Оливер. — Мы проделали длинный и трудный путь. Пользуйся последней возможностью поспать, глупая девочка, поскольку дорога назад ничуть не короче.

Кэтрин не торопилась воспользоваться его советом, но Оливер все равно прикрутил фонарь. Скоро и девушка откинулась назад на своей койке, а ритмичный плеск волн навеял ей сны о Хейле.

Их обоих разбудил свет пробуждающегося дня. Друзья услышали снаружи топот множества ног и возбужденные голоса и поняли, что флот, вероятно, уже показался. Они одновременно вскочили с коек, но Кэтрин успела подскочить к двери, пока Оливер натягивал башмаки.

Однако дверь не открывалась, запертая снаружи.

Кэтрин нажала плечом, все еще надеясь, что дверь просто заклинило.

Она не поддавалась.

— Что еще за глупость! — воскликнул Оливер, подходя к девушке.

— Это не глупость, отважный хафлинг, — послышался голос сверху.

Оливер и Кэтрин подняли глаза и заметили крышку люка, открывшуюся над ними. Они невольно прищурились от яркого света, бившего снаружи, и неприятно удивились, увидев, что люк забран решеткой. Гретель стояла у люка на коленях, внимательно глядя на них.

— Вы обещали! — воскликнула Кэтрин. Гретель покачала головой.

— Я сказала, что мы знаем, как помочь вам выиграть время, но не говорила, что мы это сделаем.

В этот миг Кэтрин захотелось выхватить у Оливера из-за пояса кинжал и швырнуть его в лицо коменданту порта.

Но Гретель улыбнулась, словно прочитала ее опасные мысли.

— Я тоже была молодой, Кэтрин О'Хейл, — спокойно сказала старуха. — Молодой и полной боевого задора. Мне знаком огонь, бурлящий в твоих жилах, заставляющий сердце биться быстрее. Но все это в прошлом. Моя любовь к мечу со временем уступила место мудрости. Сиди тихо, девочка, и сохраняй доверие к миру.

— К миру, в котором правит обман?! — воскликнула Кэтрин.

— Пойми, что ты не знаешь всего на свете, — ответила Гретель. — Пойми, что твоя дорога — не обязательно самая лучшая.

— Вы позволите одноглазым пройти через Порт-Чарлей? — возмущенно спросил Оливер.

— Два корабля из Эйвона уже причалили, — ответила старуха. — Пусть себе сходят на берег, решили мы. Сходят на берег и двигают дальше, и скатертью дорога.

— Вы погубите Кэр Макдональд! — в отчаянии воскликнула девушка.

На мгновение лицо старухи исказилось от боли. Затем она захлопнула крышку люка.

Кэтрин взревела, с разбега ударила в дверь плечом, но вновь безуспешно. Те, кто их запирал, сделали это вполне основательно.

Вскоре они услышали слаженный топот и барабанную дробь первого отряда циклопов, сходившего на причал. Пленники различили один голос, чей обладатель говорил не в пример членораздельнее прочих.

Белсен Криг Ужасный привел с собой почти пятнадцать тысяч опытных воинов, чтобы сокрушить повстанцев и принести голову Лютиена Бедвира своему королю в Карлайл.

9. ПОДГОТОВКА

Лютиен обходил линию укреплений, опоясывавших Кэр Макдональд. Город имел три линии оборонительных сооружений. Самая толстая и высокая стена находилась внутри поселения, отделяя район богачей от нижних, бедных кварталов. Следующая стена, тоже толстая и широкая, опоясывала весь город. И наконец, в пятидесяти футах от нее находилось последнее оборонительное сооружение, тонкая стена в полтора человеческих роста, которая в некоторых местах представляла собой просто груду камней.

Дальше, за внешней стеной, лежало голое поле, где виднелись всего несколько деревьев и небольших домиков. Лютиен подумал, что наклон поля благоприятствует обороняющимся. Циклопам придется наступать в плотном строю — en masse, как говорил Оливер, — потому что город можно было атаковать только с севера и запада. С юга и востока к нему подступали горы, покрытые глубокими снегами и льдом, и, хотя небольшие группы циклопов могли бы пройти этим путем, чтобы попытаться взять жителей города в кольцо, основным силам придется наступать вверх по склону, пересекая открытое пространство.

Шаглин и его гномы, трудясь не покладая рук днем и ночью, постарались сделать это пространство еще более опасным и труднопроходимым для врагов. Неутомимые и изобретательные, они и сейчас работали на укреплениях. Каждый из них приветствовал Лютиена, проходящего мимо, но большинство при этом даже не поднимало глаз, не желая отрываться от своей важной и сложной работы. Некоторые рыли заградительные траншеи, дюйм за дюймом вгрызаясь в промерзшую землю. Траншеи были глубиной не более двух футов и довольно узкие, однако циклопы в пылу атаки вполне могли влететь в них и переломать ноги. Другие гномы рыли траншеи чуть подальше, вбивая в ближний к городу край зазубренные колья.

Лютиен преисполнился надеждой,наблюдая за спокойной, методичной работой гномов. Вообще-то говоря, на полях вокруг Кэр Макдональда находилась только небольшая часть всего клана. Большинство работало на стенах, и именно там юный Бедвир нашел Шаглина.

Чернобородый гном стоял вместе с несколькими своими соратниками возле небольшого столика, заваленного свитками пергамента, оглядываясь время от времени на стену и неопределенно хмыкая. Шаглин обрадовался приходу вождя, хотя заметил его только тогда, когда почувствовал на плече знакомую крепкую руку.

— Как дела? — поинтересовался Лютиен.

Шаглин покачал головой, и на лице его появилось недовольное выражение.

— Слишком уж хорошо они построили эту проклятую стену, — пробурчал гном, однако Лютиен не вполне понял суть проблемы. Разве крепкая стена не послужит на пользу обороняющимся?

— Только восемь футов высотой и не слишком-то толстая, — объяснил Шаглин. — Она не задержит одноглазых надолго. Вепреконь проломит эту проклятую штуку копытом.

— Мне показалось, ты только что сказал, что стена хорошо построена? — недоуменно вопросил Лютиен.

— Это я про фундамент, — пояснил гном. — Они хорошо положили фундамент.

Лютиен только покачал головой. О чем он говорит?

Шаглин умолк, понимая, что лучше начать с самого начала.

— Мы решили не оборонять эту стену, — пояснил он, указывая на вторую стену, опоясывавшую Кэр Макдональд.

— Кто решил?

— Мои родичи и я, — ответил Шаглин. — Мы спросили Сиобу, и она согласилась.

И снова у Лютиена появилось неприятное чувство, что он всего лишь марионетка в руках Сиобы. На мгновение он пришел в ярость, что такие решения принимают без него, однако затем успокоился, осознав, что, если его соратники будут бегать к нему по поводу каждой мелочи, они скоро собьются с ног, а главное, ничего не успеют сделать.

— Итак, мы решили принять бой здесь и быстро отступить к городу, — продолжил Шаглин.

— Но если циклопы завладеют этой стеной, они смогут укрепиться, перестроиться и отдохнуть, — возразил Лютиен.

— Вот потому-то мы и думаем, как завалить эту треклятую стену! — раздраженно сказал гном.

— А как насчет того порошка, который ты насыпал в коробочку? — спросил Лютиен после минутного размышления. — В коробочку, которой я уничтожил припасы в Соборе.

— Его у нас слишком мало, — пробурчал гном в ответ, и Лютиен покраснел, устыдившись собственной несообразительности. Неужели гномы не воспользовались бы чудесным порошком, будь на то хоть какая-то возможность?

— К тому же его трудно делать, — добавил Шаглин. — Опасно.

Гном снова взглянул на пергамент, задумчиво теребя свою бороду. Он напомнил себе, что Лютиен просто пытался помочь и озабочен обороной Кэр Макдональда уж никак не меньше, чем сам Шаглин и его родичи.

— Мы используем этот порошок, чтобы разрушить самую прочную часть стены, — пояснил гном. — Но, проклятье, они хорошо строили!

— Так ведь можно разрушить ее сейчас и начать оборону прямо со второй стены, — предложил Лютиен, но Шаглин начал качать головой еще до того, как он закончил свою мысль.

— Обрушить ее — пустое дело, — уверил гном юношу. — Весь фокус в том, чтобы завалить ее наружу, прямо на головы одноглазым.

Шаглин вернулся к пергаментам, чтобы ответить на вопрос одного из своих подручных. Лютиен кивнул и пошел прочь, полностью уверившись в компетентности искусных строителей. Гномы приложат все силы, чтобы лишить врагов всех преимуществ, нанести им максимальный ущерб.

Лютиен знал, что они должны будут сделать это. Они должны.

Двое друзей, попавшихся в ловушку, все утро мрачно сидели, прислушиваясь к мерной поступи войска. Топот тысяч ног, звяканье и бряканье тяжелых доспехов и щитов, цокот копыт: это проходили вепрекони, любимые скакуны циклопов, меньше обычных лошадей и не столь быстрые, но зато более мощные и выносливые. Оливер с Кэтрин слышали, как катятся тележки, без сомнения, наполненные оружием и провизией.

Это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось, а они ничего не могли поделать, чтобы помешать этому. Даже если бы нашелся способ выбраться наружу и удрать с «Горизонта», друзья никак не смогли бы остановить этот бесконечный поток.

— Когда они пройдут, мы получим свободу, — предположил Оливер, и Кэтрин согласилась, уверенная, что Гретель и ее друзья не питают неприязни к повстанцам. Они просто хотели избавить свой город от неприятностей. Однако для гордой девушки такая позиция была неприемлема. Война пришла, и, по ее мнению, любой эриадорец, не присоединившийся к повстанцам, был по меньшей мере трусом.

— Потом нам придется ехать очень быстро, — продолжал Оливер. — На северо-восток, в обход армии, чтобы предупредить наших друзей.

Он хотел сказать «наших друзей из Кэр Макдональда», но в тот момент, прислушиваясь к нескончаемому шуму армии, которая высаживалась в доках, хафлинг подумал, что, пожалуй, город в горах скоро вновь будет именоваться Монфором.

— Что нам это даст, — ответила Кэтрин голосом, полным горечи. Она вновь ударила кулаком по запертой двери и рухнула обратно на койку.

Высадка армии продолжалась все утро и некоторое время после полудня. Настроение Оливера поднялось, когда он обнаружил еду в ящике под койкой, но Кэтрин даже не могла есть, настолько ее рот был полон горечи.

Наконец суматоха снаружи начала стихать. Гул, ранее беспрерывный, сменился отдельными всплесками, и голоса циклопов стали слышаться гораздо реже.

И наконец послышался стук в дверь.

Она распахнулась прежде, чем друзья успели ответить. Лицо Гретель было серьезным, но отнюдь не виноватым.

— Хорошо, — сказала она. — Я вижу, вы нашли еду, которую мы для вас оставили.

— Прекрасная рыба, — довольным голосом ответил хафлинг и тут же сник под гневным взглядом Кэтрин.

— Вы обещали, — почти крикнула девушка.

— Мы делаем то, что нужно, — пожала плечами Гретель. — Делаем то, что нужно.

— Даже если это означает гибель собратьев-эриадорцев? — резко спросила Кэтрин.

— Мы были вынуждены обращаться с циклопами по-дружески и позволить им беспрепятственно пройти через нашу гавань, — попыталась объяснить Гретель.

Но Кэтрин не желала ничего слушать.

— У нас оставалась одна надежда: продержать их в гавани до тех пор, пока оборонительные работы в Кэр Макдональде не будут завершены, а из других мест не подоспеет подкрепление! — воскликнула девушка.

— И что мы могли сделать?

— Не дать им высадиться! — выкрикнула Кэтрин. — Разобрать причалы!

— А что потом? — язвительно поинтересовалась Гретель. — Одноглазые бы сидели на кораблях, строгая палочки? Подумай головой, девочка. Они бы двинулись дальше, нашли другое место для высадки, и мы не могли бы им помешать.

— Но мы бы выиграли время, — ответила Кэтрин без колебаний.

— В нашем городке только три тысячи жителей, — объяснила Гретель. — Циклопы вернулись бы в Порт-Чарлей, и мы не могли бы их остановить.

Старуха не закончила фразу, предоставляя Кэтрин возможность самой вообразить себе эту ужасную картину, однако та не желала слушать никаких доводов.

— Свобода Эриадора, вот что важнее всего, — процедила Кэтрин сквозь сжатые зубы, ее глаза метали зеленые молнии. Она яростно откинула назад копну рыжих волос.

— Гретель повторяет мои собственные слова, — раздался голос из-за двери, и в каюту вошел старик. Его борода была снежно-белой, а такие же волосы собраны сзади в конский хвост, на плечи накинута роскошная голубая мантия.

Оливер разинул рот от изумления, внезапно сообразив, кем был тот старик возле очага. Отличная маскировка!

— Я не знаю вас, — отмахнулась от старика Кэтрин, несмотря на пышные одежды и особенно манеру поведения, позволявшие счесть его не простым человеком. На какое-то мгновение она даже испугалась, что это один из герцогов Гринспэрроу.

— Зато я знаю тебя, Кэтрин О'Хейл, — произнес старик. — Знаю как лучшего друга Лютиена Бедвира.

— Точно, что ли? — воскликнул Оливер, вскакивая с койки.

Кэтрин взглянула на хафлинга и заметила, что они со стариком обменялись улыбками, какими могут обмениваться только друзья. Внезапно девушку осенило.

— Бринд Амор! — выдохнула она.

Старик склонился в низком, старомодном поклоне.

— Добрая встреча, Кэтрин О'Хейл, и сильно запоздавшая, — произнес он. — Я старик, — он подмигнул хафлингу, — и становлюсь старше с каждым днем, но все же еще могу оценить такую красоту, как твоя.

Сперва Кэтрин захотелось его ударить. Как он смеет говорить о такой ерунде — сейчас? Но она чувствовала, что в речи старика не было никакого высокомерия, что красота, о которой он говорил, была чем-то большим, нежели внешность. Старый волшебник был похож на заботливого отца, который беспокоится о юных и неопытных потомках, принимающих участие в серьезных событиях. Именно так старые рыбаки в Хейле обучали новичков, как вести себя в море. Бринд Амор был похож на этих рыбаков, но только учил он, как следует вести себя в жизни. Кэтрин почувствовала это инстинктивно и, вспомнив, что он полностью поддерживает Гретель, загорелась надеждой, что у него есть другой план, лучший план, что не все еще потеряно.

— Мы должны были пропустить циклопов в Порт-Чарлей. — Бринд Амор обращался преимущественно к девушке, понимая, что убедить ее будет не так легко. — Чтобы они и Гринспэрроу решили, что восстание в Монфоре…

— Кэр Макдональде, — поправила Кэтрин.

— Нет, — сказал волшебник. — Еще нет. Пусть они думают, что восстание в Монфоре значит очень мало. Что оно коснулось только одного города и не выйдет за его пределы. Мы должны смотреть далеко вперед.

— Но оборонительные сооружения не успеют закончить вовремя! — почти простонала Кэтрин.

— Далеко вперед, — резко повторил маг. — Если Эриадор действительно желает стать свободным, то это войско циклопов — самая малая из наших проблем. Задержи мы их в гавани, покажи мы им, что весь край захвачен восстанием, они бы просто послали один из кораблей на юг, чтобы оповестить Гринспэрроу и вернуться с подкреплением. А тем временем оставшиеся здесь циклопы заняли бы Порт-Чарлей и укрепились в нем, давая Гринспэрроу безопасную гавань к северу от Айрон Кросса.

— Как ты думаешь, скольких воинов потеряет Лютиен, пытаясь выбить четырнадцать тысяч преторианских гвардейцев из Порт-Чарлея? — хмуро спросил волшебник, и Кэтрин сникла. Действительно, ни она, ни Лютиен не подумали о подобной возможности. Однако сейчас, когда об этом заговорил Бринд Амор, она показалась очевидной и столь же ужасающей.

— Мы не враги вам, Кэтрин О'Хейл, — вмешалась Гретель.

Девушка устремила на старуху тяжелый взгляд, на лице ее явственно читался очевидный вопрос.

— Но мы враги одноглазым, — продолжила Гретель. — И кто бы ни стал правителем нашей земли, он должен быть уроженцем Эриадора, а не Эйвона.

Кэтрин прочитала на лице старухи искреннее сочувствие и поняла, что Порт-Чарлей действительно присоединился к повстанцам. Кроме того, только благодаря знанию своего родного городка она понимала, что Гретель не стала бы говорить с такой определенностью без поддержки всех жителей своего города.

— Мне кажется, что не нужно было пускать их к причалам, — вздохнула Кэтрин. — Возможно, нам удалось бы потопить один или два корабля, отправив вместе с ними на дно с полтысячи циклопов.

— Ну да! — согласился Бринд Амор. — Но тогда у циклопов остались бы те корабли, которые бы вам не удалось потопить.

По его лицу скользнула зловещая улыбка.

— Не этой ночью, но следующей, — сказал волшебник, и они с Гретель понимающе кивнули друг другу.

Бринд Амор вновь повернулся к ничего не понимающим друзьям.

— Следующая ночь будет очень темной, — объяснил он. — Достаточно темной, чтобы проникнуть на борт эйвонских кораблей. Через пару дней у Эриадора появится свой флот.

Улыбка мага была необыкновенно заразительной.

— Мне нравится ход ваших мыслей, — сказал Оливер.

10. МОСКИТЫ

Вести бежали впереди армии подобно лесному пожару, неслись от города к городу, летели по дорогам, передавались через горные перевалы и достигли Кэр Макдональда еще до того, как преторианская гвардия пересекла восточную границу Порт-Чарлея.

Лютиен воспринял новости стоически; делая вид, что ничего особо страшного не произошло, он сообщил соратникам, что этого следовало ожидать и что, хотя он надеялся получить немного побольше времени, город готов отразить атаку армии циклопов. Каждая его фраза встречалась приветственными криками. После того как повстанцы подняли над Собором древний флаг Кэр Макдональда, косой белый крест на зеленом поле, они рвались в бой, жаждали пролить еще больше крови циклопов.

Лютиен приложил все силы, чтобы воодушевление соратников не угасло. Он даже принял участие в празднике, который Шаглин организовал в «Гнэльфе». Выпив вволю пенистого эля, горожане заранее похвалялись своими будущими воинскими подвигами. Однако юноша ушел довольно рано, сославшись на огромное количество дел.

Но он не вернулся в Крошечный Альков, а отправился на задворки таверны и взобрался по водосточной трубе на крышу.

— Что за кашу мы заварили? — спросил юный Бедвир у звездного неба.

Воздух был свежим, но не очень холодным, яркие звезды сверкали подобно бриллиантам на черном бархате. Юноша постарался спокойно обдумать новости с запада. Войско циклопов не задержалось в Порт-Чарлее. Это могло означать только одно: рыбаки не пожелали встать на сторону повстанцев.

— Нам необходимы они все, — сказал Лютиен, словно обращаясь к толпе. Он понимал, что должен найти самые лучшие слова, которые смогут поднять боевой дух его сторонников, да и его собственный. — Весь Эриадор. Каждый мужчина, каждая женщина. Иначе все усилия, которые мы приложим, чтобы добиться победы, все наши жертвы окажутся напрасными. Если каждый эриадорец не поднимется на собственную защиту, если они не воспримут древний флаг Эриадора как свой собственный, они никогда не почувствуют себя по-настоящему свободными.

Лютиен подвинулся к западному краю крыши, столкнул вниз пласт слежавшегося снега и сел на освободившееся место. Отсюда он ясно видел огромный силуэт Собора, где полегло столько храбрецов, отдавших свои жизни ради общей свободы. Здание, возведенное как символ преклонения перед величием Господа, как знак людской любви к мудрости творца, при Гринспэрроу использовалось для сбора налогов и для вынесения приговоров в суде. Впрочем, о каком суде можно было говорить в те дни, когда городом управлял ставленник самозваного короля, алчный и жестокий герцог Моркней?

Звезды сверкали прямо над главной башней Собора. Казалось, величественное здание стремится в небо, к подножию трона самого Господа. Ночь была прекрасной, спокойной и тихой. В городе светилось всего несколько окон, на улицах не было ни души. Только из дверей трактира, где продолжался импровизированный праздник, иногда доносились крики и обрывки песен. Возле стены горели костры. Там располагался лагерь гномов, которые не прерывали работы даже по ночам, работая посменно. Кое-где пламя взвивалось вверх, но по большей части это было просто тусклое мерцание непрогоревших головешек.

— Отдохните хорошенько, — прошептал Лютиен. — Ваша работа еще не закончена.

— Как и наша собственная, — прозвучало у него за спиной.

Лютиен продолжал смотреть на звезды, сиявшие над Собором. Он даже не вздрогнул, не напрягся, когда рука Сиобы погладила его по затылку.

— Кэтрин и Оливер потерпели неудачу, — горько вздохнул юноша. — Мы потерпели неудачу.

Сиоба прочистила горло, и этот звук показался юноше скорее фырканьем, чем кашлем. Он обернулся и взглянул ей в лицо.

Как она была красива в мягком ночном свете! Как подходила она к этому времени! Глаза девушки напоминали звезды в небесной выси, ее бледная кожа казалась почти прозрачной, струящиеся волосы, пышные и искрящиеся, составляли потрясающий контраст с резкими чертами эльфийского лица.

— Ты сдался еще до начала сражения, — бесстрастно сказала Сиоба.

— Но сколько там циклопов?! — воскликнул Лютиен. — И ведь это не просто одноглазые дикари. Это преторианская гвардия, лучшая часть армии Гринспэрроу. Десять тысяч? Пятнадцать? Я не уверен, сможем ли мы сдержать хотя бы половину этого количества.

— Пока циклопы дойдут до Кэр Макдональда, их станет гораздо меньше, — уверила его Сиоба. — А наши ряды пополнятся жителями западных городов.

Девушка провела рукой по груди Лютиена, наклонилась и поцеловала его в висок.

— Ты вождь, — сказала она. — Символ свободы Эриадора. Ты не можешь позволить себе колебаний.

И снова Лютиен Бедвир почувствовал себя пешкой в игре, слишком большой для того, чтобы он мог ее контролировать. Вновь он ощутил себя марионеткой в руках Сиобы. Прекрасная Сиоба! Однако на этот раз Лютиен не противился ее объятиям, не возмущался, что она дергает его за ниточки. Сейчас присутствие полуэльфийки, ее непоколебимая уверенность и сила послужили ему долгожданным облегчением.

Без Сиобы рядом, вернее — сзади, он не смог бы пережить этой ночи, окончательно потерял бы надежду и ощущение цели. Без Сиобы его чувство вины перед павшими и теми, кто еще должен пасть, заставило бы его отказаться от всех прошлых планов, потому что рядом с огромной силой, надвигавшейся с востока, будущая свобода Эриадора казалась недосягаемой, как звезды, сиявшие над башней Собора.

Сиоба взяла Лютиена за руку и отвела его домой, в Крошечный Альков.

Беспокойство о судьбе родного края всю ночь не давало Кэтрин уснуть, а тут еще сопение Оливера за стеной в удобном номере крошечной гостиницы, расположенной в верхнем районе Порт-Чарлея. Однако на следующее утро воительница из Хейла не ощущала усталости, слишком возбужденная видом вражеской армии, когда они с хафлингом присоединились к Бринд Амору возле восточной дороги.

Основная часть войск Эйвона уже скрылась из глаз, уйдя на много миль от городка, а теперь проходил обоз, фургоны с оружием и провизией. Гретель направляла уходящие войска на пару с самым огромным и страшным циклопом, какого Кэтрин с Оливером приходилось видеть.

— Ну точно самый жуткий, — уверял хафлинг товарищей. — А уж я-то повидал циклопов.

— Не так много, как я, — вмешался Бринд Амор. — А Белсен Криг, как его зовут, действительно, наиболее впечатляющий.

— Жуткий, — поправил Оливер.

— Его нрав не лучше внешности, — добавил Бринд Амор.

— Он скоро уедет, чтобы присоединиться к основному отряду, — встревоженным тоном произнесла Кэтрин.

— Белсен Криг поведет их, — кивнул волшебник. Он указал на могучего вепреконя, одетого в тяжелую броню с торчавшими отовсюду острыми шипами. С первого взгляда Оливер и Кэтрин поняли, что он принадлежит предводителю циклопов. Только самый ужасный из одноглазых мог выбрать для себя столь кошмарного скакуна.

— Как только Белсен Криг и его воины уедут, мы сможем остановить обоз, — осенило Кэтрин, и лицо ее просветлело. Затем, когда она взглянула на волшебника, ее улыбка погасла.

— Повозки будут идти весь день, — объяснил Бринд Амор. — А меньшая группа отправится завтра. Но вся пища у этой второй группы будет испорчена, а в питьевую воду будет добавлена морская. Белсену Кригу хватит припасов чуть больше, чем на половину дороги до Монфора, главное — чтобы они не вернулись в Порт-Чарлей. Пусть они достигнут цели голодными и измотанными, не готовыми к бою. Впереди их будет поджидать армия Лютиена, а наши войска — наступать им на пятки.

Оливер и Кэтрин одновременно подняли головы, пораженные последней фразой волшебника.

— Да, — пояснил Бринд Амор. — Жители Порт-Чарлея пошлют вслед одноглазым порядочные силы. Кроме того, каждая деревушка, отсюда и до Монфора, присоединится к восставшим. Они смогут нанести немалый урон армии циклопов.

Кэтрин не стала спорить с волшебником, хотя и опасалась, что тот выдает желаемое за действительность. Обида и гнев, скопившиеся в ее сердце, призывали любым путем вредить одноглазым и королю Гринспэрроу. Однако Бринд Амор уже успел заслужить ее доверие и уважение. Кэтрин понимала, что это ему удалось склонить на сторону повстанцев жителей Порт-Чарлея еще до того, как появились они с Оливером. Если все, что говорил маг, — правда, то он к тому же успел обеспечить союз с южными деревнями Эриадора. А если Порт-Чарлей сдержит слово, Эриадор вскоре получит мощный военный флот, возможно, не уступающий оставшемуся у короля Гринспэрроу.

И все же Кэтрин не могла забыть армию, идущую на восток, в Кэр Макдональд, на ее возлюбленного Лютиена. Сможет ли город выстоять?

Однако она должна была признать, что Бринд Амор правильно позволил циклопам пройти через Порт-Чарлей. Ведь если они действительно хотят увидеть весь Эриадор свободным, войска под предводительством Белсена Крига — малая часть той армии, которую может обрушить на них Гринспэрроу, — окажутся далеко не самой серьезной проблемой.

Эта мысль заставила ее зябко поежиться.

Предсказания Сиобы подтвердились уже на следующий день, когда жители окрестных деревень хлынули в город. В основном это были старики и совсем зеленая молодежь, они несли с собой припасы и были готовы при необходимости принять участие в защите стен Кэр Макдональда. И каждая группа рассказывала о своих самых крепких односельчанах, которые отправились навстречу армии циклопов, на запад.

Лютиен и не спрашивая понимал, что все это организовала Сиоба, что, пока он сидел на крыше, заранее переживая неизбежное поражение, эта девушка и ее верные эльфы поднимали жителей окрестных городов, убеждали их, что настало время сбросить иго захватчиков.

Народ откликнулся на призыв, и очень активно. За два дня гарнизон Кэр Макдональда с шести тысяч воинов вырос до десяти. И хотя многие из новых бойцов были слишком стары, чтобы выстоять врукопашную против мощных циклопов, все они выросли на суровых равнинах, охотясь на оленей и лосей, и великолепно обращались с длинными тисовыми луками. Не уступали им в меткости и юные воины, выступавшие мелкими отрядами навстречу одноглазым карателям. Таким образом, армия Белсена Крига впервые подверглась нападениям уже в двух днях пути от Порт-Чарлея.

Нельзя сказать, чтобы огромное войско несло серьезные потери. Иногда из-за отдаленной скалы вылетала зажженная стрела, втыкаясь в повозку с припасами, иногда падал раненый, а то и убитый циклоп. Однако гораздо важнее были задержки и падение боевого духа. Циклопы не могли сражаться с противником, который налетал внезапно, жалил подобно рою разъяренных ос и тут же уносился прочь. Его невозможно было не только поймать, но даже увидеть.

Белсен Криг не давал своим воинам разбредаться и гнал их вперед, обещая, что, как только они захватят город, он позволит им убить тысячу людей за каждого мертвого циклопа.

Оливер наблюдал за туманом, опустившимся на город этой ночью, третьей после того, как войско циклопов высадилось в Порт-Чарлее, ничуть не сомневаясь в его магическом происхождении. Бринд Амор объяснял, что это очень простое волшебство, но Оливер находил его потрясающим. Идеальный покров для намеченного на эту ночь!

Семьдесят кораблей из Эйвона неподвижно застыли в гавани. Огромные суда, многие из которых были снабжены катапультами и баллистами, установленными на кормовых палубах. Изучая огромные плавучие крепости, Оливер и Кэтрин сошлись во мнении, что Бринд Амор вовремя появился в рыбачьем городке. Если бы они следовали первоначальному плану, это живописное поселение превратилось бы в груду развалин.

Кэтрин, волшебник и Гретель присоединились к Оливеру чуть позже. Девушка немедленно бросила грозный взгляд на хафлинга, но тот сделал вид, что ничего не заметил.

Кэтрин сорвала огромную шляпу с головы приятеля и дернула за его пурпурный плащ.

— Неужели ты не мог одеться более подходящим образом? — прошипела она.

Оливер отобрал у нее свою шляпу и прижал свободную руку к сердцу, словно зажимая смертельную рану.

— Но я и оделся! — вскричал он. — Неужели ты не понимаешь, как важно навести страх на врага?

— Если этой ночью все будет как надо, — вмешался Бринд Амор, — наши враги нас так и не увидят.

— Еще как увидят, — заверил Оливер. — Я обязательно разбужу хотя бы одного и позволю ему взглянуть в глаза роковой судьбе, прежде чем моя рапира проткнет ему глотку.

Кэтрин улыбнулась. Ей нравился акцент испытанного боевого товарища, то, как смешно он растягивал слово «рапира». На самом деле она не сердилась на хафлинга за его наряд, а просто хотела немного поддразнить приятеля, чтобы отвлечься и успокоить собственные взвинченные нервы. Кэтрин привыкла к открытому и честному бою, и ей претило подкрадываться ночью, убивать спящих.

Однако она понимала, что другого выхода нет. Семьдесят кораблей, около тысячи циклопов. Они не могли ошибиться, ни один корабль не должен был ускользнуть и вернуться к Гринспэрроу.

Жители Порт-Чарлея не ложились этой ночью. Многие одноглазые сошли на берег, и даже оставленные на вахте, соблазнившись предложенным угощением, решились оставить свои посты. Все три таверны, имевшиеся в городке, гостеприимно распахнули свои двери. Несколько дюжин хозяев частных домов также зазывали к себе гостей.

Избиение началось около полуночи, когда циклопы были слишком пьяны, чтобы понять, что происходит. К этому времени около сотни маленьких лодочек уже скользили сквозь туман к стоявшим на якоре кораблям.

— Сигнал! — прошептала Гретель, указывая на огонек, мерцавший на севере. Она подняла вверх прикрытый чехлом фонарь и несколько секунд им помигала, сдергивая и снова опуская чехол. Послание отправилось дальше, от дозорного к дозорному.

Бринд Амор, Оливер и Кэтрин ступили на борт маленькой лодки, управляемой двумя жителями Порт-Чарлея, мужем и женой.

— В Гаскони есть такие насекомые, очень похожие на нас, — начал Оливер и осекся, когда волшебник и девушка хором шикнули на него. — В основном они появляются из Эспана, оттуда же и их название, — продолжил он уже шепотом. — Москиты. Хитрые твари. Ты слышишь их около собственного уха и шлепаешь ладонью, но они уже не там. Они уже где-то на другом месте, пьют твою кровь. Вот и мы такие же москиты, — закончил хафлинг. — Москиты на заднице Гринспэрроу.

— И будем надеяться, что москитов достаточно, чтобы выпить всю кровь из тела, — добавил Бринд Амор. Дальше они плыли молча, еле касаясь веслами воды; этой ночью скрытность была важнее скорости.

Когда лодка стукнулась о борт корабля, Оливер ухватился за якорный канат и быстро, с обезьяньей ловкостью полез наверх. Добравшись до огораживающего палубу леера, он на мгновение задержался, а затем, к полному ужасу всех остальных, заговорил.

— Приветствую тебя, мой одноглазый, кривоногий и уродливый мореход, — сказал он, извлекая из-под плаща фляжку. — Ты пропустил все веселье, но не грусти, я, Оливер де Берроуз, привез его прямо сюда!

Рыбаки на лодках встревожились, но Кэтрин, уже знакомая с манерами хафлинга (и наконец начавшая понимать, за что Лютиен так его любит), выпрямилась в лодке и сняла с плеча лук.

Они не могли видеть, что происходит на палубе, — только спину Оливера и его развевающийся на ветру плащ.

— А еще я привез тебе женщину, — говорил хафлинг. — Но это обойдется тебе в несколько ваших прекрасных эйвонских золотых.

Как и следовало ожидать, заинтересованный циклоп перегнулся через леер, чтобы ознакомиться с предлагаемым товаром, и тут же получил в голову стрелу.

Оливер мгновенно сгреб его за воротник и швырнул за борт. Тело рухнуло вниз и скрылось в волнах.

Бринд Амор собирался как следует отругать хафлинга за поднятый шум. А что, если на палубе были и другие циклопы? Но Оливер уже скрылся из виду.

Оказалось, на палубе и вправду был еще один циклоп, но к тому времени, как по канату вскарабкалась Кэтрин, он был уже мертв, а Оливер, стоя на груди поверженного противника, обтирал полой плаща запачканный кровью клинок.

— Москиты, — прошептал он. — З-з-з!

Нечто подобное происходило на палубах всех кораблей, бросивших якорь в гавани, казавшейся столь гостеприимной.

Дела на берегу шли ничуть не хуже. Только в одной из трех таверн да еще в паре домов из дюжины циклопы сохранили достаточно мозгов, чтобы хотя бы попытаться сопротивляться.

Когда волшебный туман рассеялся, оказалось, что погибло около двадцати жителей Порт-Чарлея, да еще семеро получили ранения. Но в городе не осталось в живых ни одного циклопа, а у повстанцев появился флот из семидесяти мощных военных кораблей.

— Это было слишком легко, — сказал Бринд Амор Оливеру и Кэтрин, перед тем как лечь спать.

— Они не ожидали никаких неприятностей, — ответила девушка.

Волшебник кивнул.

— Эти ребята нас недооценивают, — добавил Оливер.

— Да, — согласился Бринд Амор, — и если они не поумнеют, Монфор не будет взят. — Он очень надеялся, что так оно и будет, но не мог выкинуть из головы образ мощного, злобного, хитроумного Белсена Крига, а потому сомневался, что предстоящие дни окажутся столь же легкими, сколь прошедшая ночь.

Чуть позже утром, когда москиты хорошенько отдохнули после ночных подвигов, горожане Порт-Чарлея сформировали отряд в тысячу бойцов. Во главе колонны, направлявшейся на восток, встали Кэтрин на Ривердансере, Оливер на Тредбаре и Бринд Амор верхом на отличном чалом жеребце, в сопровождении Фелпси Дозера, который командовал ополчением во время первой войны с Гринспэрроу двадцать лет назад.

Они отправлялись в Монфор, который Бринд Амор пока не позволял называть Кэр Макдональдом.

11. ДИВЕРСИЯ

Белсен Криг, чье уродливое лицо представляло собой маску бешеной ярости, рванул веревку, перетягивавшую один из тюков с провизией, сваленных на повозку, и запустил внутрь огромную волосатую ручищу. Остальным циклопам, стоявшим вокруг, не было нужды дожидаться, пока их командир вытащит руку обратно, чтобы догадаться о содержимом тюка.

— Испорчено! — взревел главнокомандующий. Он швырнул высоко в воздух горсти ни к чему не пригодной провизии — муки пополам с песком.

Монфор находился всего в тридцати милях от Порт-Чарлея — если по прямой, однако труднопроходимая, особенно в такое время года, местность заставила Белсена Крига положить на эту дорогу пять дней. Армия продвигалась успешно — к третьему утру они преодолели более половины пути. Теперь перед ними открывалась прямая дорога на восток, проходившая по большей части в стороне от гор.

Но у них было очень мало пищи. Солдаты оставили Порт-Чарлей, почти не захватив с собой припасов. Согласно плану, повозки должны были нагонять их в пути. Так и происходило в течение первых двух дней, однако, когда на второй день, после полудня, обоз отправился обратно в порт, чтобы пополнить запасы, на повозки напали и подожгли их.

Белсен Криг немедленно снарядил отряд из тысячи лучших воинов, чтобы встретить следующий обоз, двигавшийся на восток. Обоз без особого труда прорвался через несколько организованных повстанцами засад, и его встретили приветственными криками. Однако радость сменилась унынием, когда одноглазые обнаружили, что провизии на повозках практически нет.

Предводитель циклопов долго, очень долго смотрел на запад, воображая картины пыток и казней, которым он подвергнет этих безумцев. Судя по тому, что обоз беспрепятственно вышел из Порт-Чарлея, там действовала всего лишь маленькая группка сочувствующих повстанцам. Но он, Белсен Криг, не станет тратить время на поиски виновников, о нет! Он сравняет с землей этот город, потопит все их драгоценные рыболовные посудины! Он будет убивать…

Циклоп придержал разбушевавшееся воображение. Сейчас не время для подобных мечтаний. У него слишком много других, очень серьезных проблем. Белсен Криг подумал было вернуться назад, в Порт-Чарлей, снести городишко и накормить своих людей человечиной, если не найдет ничего другого. Затем он оглянулся на восток, на ровную дорогу, идущую почти до самого Монфора. Оставалось всего двенадцать миль, как минимум десять из которых находились за пределами вероломных гор. Если поднажать, армия подойдет к стенам города на следующий день под вечер. Возможно, им даже встретится пара деревень, где удастся пополнить запасы.

Тогда они смогут устроить пир.

Предводитель циклопов задумчиво кивнул огромной головой, и глаза воинов, окруживших его тесным кольцом, загорелись надеждой. Уж наверное, их потрясающий командир нашел выход из этого положения!

— У нас осталось чуть больше двух часов светлого времени, — объявил Белсен Криг. — Удвоить шаг!

Из толпы воинов раздалась пара разочарованных стонов, но единственный грозный взгляд командира моментально утихомирил собравшихся.

— Удвоить шаг, — вновь повторил он ровным, спокойным голосом. Если бы это было обычное племя циклопов, одна из тех диких шаек, которые периодически спускаются с гор, чтобы вволю поразбойничать, за жизнь Белсена Крига в этот момент нельзя было бы дать и ломаного гроша. Но он командовал преторианской гвардией: большая часть ее бойцов провела многие годы жизни на службе у короля Гринспэрроу. Поэтому недовольный ропот быстро стих, бурчали только пустые желудки, а одноглазые, моментально построившись для похода, бодро двинулись вперед. Они успели пройти около двух миль, прежде чем солнце скатилось за горизонт, а в воздухе повеял прохладный ночной ветерок.

Посланные Белсеном Кригом разведчики вернулись вскоре после того, как был разбит лагерь. Они сообщили, что обнаружили впереди, не слишком далеко от дороги, деревню, всего в нескольких милях к северу от Монфора. Разведчики уверяли, что поселение обитаемо, поскольку, когда спустились сумерки, во всех окнах загорелся свет.

Грозный предводитель циклопов улыбнулся, обдумывая полученное известие. Однако он все еще не знал, как быть с этими повстанцами и насколько распространилось их влияние. Поход в маленькую деревушку может оказаться рискованным, в результате еще больше эриадорцев могут присоединиться к борьбе против короля Гринспэрроу. Белсен Криг хорошо знал своих солдат и понимал, что их моральные принципы падают вместе с уменьшением количества припасов. Наконец он решил, что его люди все равно пойдут в деревню и возьмут то, что им потребуется. А если при этом погибнет несколько людишек да пара домов сгорит дотла, значит, так тому и быть.

Слухи быстро распространились по лагерю, и усталые воины укладывались спать, окрыленные надеждой наполнить пустые желудки.

Однако спустившаяся ночь, как и предыдущая, не принесла ни покоя, ни отдыха, а надежда сменилась растерянностью. Отряды повстанцев кружили вокруг лагеря, засыпая циклопов стрелами, иногда зажженными, иногда обычными, которые свистели в темноте, вонзаясь в землю, деревья, палатки и даже в самих циклопов, порождая в лагере полную сумятицу. Несмотря на то, что ни один из циклопов не погиб, сотни зажженных стрел, сверкавших на фоне ночного неба, изрядно подорвали боевой дух целой армии.

Белсен Криг понимал, что мелкие группы повстанцев не способны нанести серьезный урон мощной, хорошо вооруженной армии. Понимал он и то, что его бойцы нуждаются в отдыхе. Однако из соображений дальнейшей безопасности необходимо дать хороший урок этим оборванцам. Подобная наглость не могла остаться без ответа. Были сформированы отряды и высланы в темноту, но они не увидели ничего среди заснеженных полей, а услышали только насмешки неуловимых повстанцев, которые прекрасно знали этот край, свою родину.

Один из отрядов, возвращаясь в лагерь, был коротко, но открыто атакован при подъеме на небольшой холм. Группа людей налетела из укрытия этого самого холма, молотя одноглазых дубинками и старыми дедовскими мечами, накалывая на вилы и полосуя серпами. Они пронеслись сквозь отряд, не имея ни малейшего намерения ввязываться в бой, и растворились во тьме. Несколько секунд суматохи, еще один шип, воткнутый в бок огромной армии.

Собственно говоря, была убита всего дюжина преторианских гвардейцев да около сорока получили легкие ранения. Но не многие циклопы спали в ту ночь, да и тем, которым все же удалось заснуть, вряд ли снились сладкие сны.

— Наживка проглочена? — спросил Лютиен у Сиобы вскоре после того, как наступил дождливый, серый рассвет следующего дня. Он смотрел с северной стены Кэр Макдональда, через поля и живые изгороди.

— Феллинг Даунз, — ответила полуэльфийка. — Весь вчерашний день мы держали там пятьдесят бойцов, которые жгли лампы всю ночь напролет. — Мы ожидали, — ухмыльнулась она, — что нас атакуют разведчики, высланные циклопами, но они так и не осмелились.

Лютиен окинул ее уважительным взглядом. Он недоумевал, где девушка провела предыдущую ночь, а сейчас поражался собственной глупости. Можно было догадаться, что она лично поведет группу воинов в маленькую деревушку севернее Монфора, избранную в качестве приманки. Где бы ни кипело сражение, Сиоба всегда была впереди. Даже Шаглин и остальные гномы, настрадавшиеся под владычеством Гринспэрроу, не были столь фанатичны. Все в жизни Сиобы вращалось вокруг восстания и уничтожения циклопов.

Абсолютно все.

— Сколько человек шло? — спросил Лютиен.

— Три сотни.

И вновь юноша поднял на нее недоумевающий взгляд. Три сотни? Войско циклопов превосходило их числом в пятьдесят раз, а они собирались отправить в бой всего три сотни воинов? Высоко поднятые брови над карими глазами заменили очевидный вопрос.

— Мы не можем достаточно хорошо спрятать там много народа, — пояснила Сиоба, и в ее тоне явственно слышалась уверенность, что они отлично справятся и так. Она, возможно, еще больше, чем Лютиен, хотела нанести максимальный урон армии циклопов. — Мы не можем рисковать многими жизнями на открытом пространстве.

Лютиен кивнул. Все это было правдой. Собственно говоря, сперва он вообще был против того, чтобы покидать укрепленные стены города. Но уж слишком красивым был план засады. Циклопы наверняка изберут самую легкую дорогу к Кэр Макдональду, а значит, им придется пересечь небольшую речушку к западу от Феллинг Даунза, затем повернуть на юг, пройти сквозь поселение и направиться прямо к подножию гор и стенам города. Существовал всего один мост через речку, на северо-западе от Феллинг Даунза, но Лютиен со своим отрядом могли пересечь ее вброд, чуть к западу от Кэр Макдональда. Затем они смогут направиться на север и укрыться среди живых изгородей южнее моста, который Шаглин и его соплеменники уже подготовили к обрушению. Когда основная часть армии перейдет реку, мост обрушится, а циклопы, отрезанные на западном берегу, лицом к лицу столкнутся с отрядом Лютиена.

— Это очень важный день, — заметил юный Бедвир. — Первая настоящая проверка армии Эйвона.

— И нашей собственной, — добавила Сиоба.

Лютиен хотел было возразить, напомнить, что проверкой для них явилось взятие Монфора, но остановился, осознав правоту слов девушки. В первый раз повстанцы столкнутся с большим отрядом преторианской гвардии, тренированной и подготовленной армией.

— Отряд ушел? — спросил Лютиен.

Сиоба кивнула, машинально взглянув на запад.

— И ты скоро отправляешься за ними? — продолжал Лютиен. Впрочем, вопрос являлся почти риторическим, поскольку Сиоба наверняка поспешит туда, где скоро начнется битва. — Тогда нам нужно поторопиться, — добавил он.

От Сиобы не укрылся тот факт, что Лютиен внезапно включил себя в отряд, отправлявшийся в засаду. Она окинула юношу долгим взглядом, и тот не мог определить, читалось в нем осуждение или одобрение.

— Твоя жизнь — слишком большая ценность, — начала было она.

— Жизнь любого эриадорца большая ценность, — возразил Лютиен, твердо решивший не уступать. В последнее время каждый раз, когда он пытался принять участие в бою, кто-нибудь, а чаще всего Сиоба, обязательно напоминал, что вождь слишком ценная фигура, чтобы рисковать собой.

На этот раз Сиоба не стала спорить. Она во многих случаях могла управлять действиями Лютиена, могла удержать его от многих неверных решений, но со дня взятия Монфора полуэльфийка знала, что ничто не сможет удержать его от участия в бою.

— Это проверка для армии Эйвона, — пояснил Лютиен. — И я должен видеть, как они ее пройдут.

В голову Сиобе пришло несколько аргументов против. Ведь боевой дух повстанцев будет подорван, если Лютиен Бедвир, Алая Тень, погибнет еще до того, как циклопы хотя бы подойдут к стенам города. Однако она удержала свои сомнения при себе и решила, что ничего с Лютиеном не случится. В городе он не раз попадал в самые опасные ситуации, и, то ли благодаря воинскому искусству, то ли по слепому везению, всегда выходил из них практически без царапинки.

Они уехали вместе, направившись сперва на запад, а затем на север, в сопровождении только нескольких эльфийских лучников. Менее чем через час после рассвета три сотни воинов, тщательно отобранных для этой операции, залегли в миле от моста через реку, носившую имя Феллинг Ран. Глядя через реку, одноглазые мародеры могли увидеть клубы дыма, поднимавшиеся из труб крохотного городка, — еще одна для них приманка.

А вскоре после этого затаившиеся повстанцы впервые увидели эйвонскую армию — огромную черную с серебром массу, взрывавшую землю и потрясавшую ее мерной поступью. Лютиен надолго затаил дыхание, впервые осознав истинную мощь противника. Он подумал об Оливере с его планами покинуть повстанцев, ускользнув в северные земли, и впервые усомнился, так ли уж неправ был хафлинг?

12. ФЕЛЛИНГ ДАУНЗ

Клубы дыма, поднимавшиеся из труб Феллинг Даунз, попали в поле зрения циклопов, двигавшихся на юго-восток. Они подошли к Феллинг Ран, крохотной речушке — просто разбухшему ручью, не более двадцати футов шириной и глубиной по пояс человеку среднего роста. С высокого берега можно было разглядеть бегущую воду, но большая часть реки еще была замерзшей, покрытой серым льдом, присыпанным белым снежком.

Белсен Криг направил своего могучего вепреконя прямо к берегу, южнее единственного мостика, видневшегося по всей длине речушки, и принялся разглядывать поток и городишко по другую его сторону. Можно было переправиться здесь, а затем повернуть к Монфору или повернуть на юг прямо сейчас, направляясь к предгорьям на западе от Монфора. Грозный предводитель циклопов все еще хотел ограбить этот городок, все еще считал, что его войску пойдут на пользу пища и кровь мирныхжителей, которых они там наверняка найдут. Однако он колебался по причинам, которые сам понимал не до конца. Возможно, этот городок выглядел слишком соблазнительной добычей. Здешние жители знали, что подходит армия циклопов, Белсен Криг не сомневался в этом, особенно учитывая ночные атаки, не прекращавшиеся уже несколько суток. Каждый эриадорец знал о походе, и, конечно, мало кто из них относился с симпатией к интервентам. Так почему же обитатели этой деревни остались в своих домах, зная о приближении армии?

— Задержка, мой господин?

Белсен Криг обернулся и увидел четырех младших офицеров, сидящих на вепреконях. Офицеры смотрели на своего не склонного обычно к долгим раздумьям командующего с некоторым недоумением.

— Солдаты начинают роптать, — заметил один из них, худощавый циклоп с длинными, волнистыми седыми волосами и огромными бакенбардами, — и то, и другое было редкостью у их племени. Этого прозвали Длинным Рукавом за его любовь к дорогим рубашкам с длинными рукавами, достававшими ниже запястья.

Белсен Криг вновь бросил взгляд за Феллинг Ран, на клубы дыма. Они выглядели весьма соблазнительно. Предводитель циклопов знал, что Длинный Рукав говорит правду — его воины должны были истекать слюной, глядя на столь близкую добычу.

— Мы должны отдать приказ к продолжению марша, — вмешался другой офицер.

— Через реку или к югу? — спросил Белсен Криг скорее у себя самого, чем у окружающих.

— На юг? — изумился Длинный Рукав.

— Мы можем свернуть на юг, к предгорьям, и подойти к Монфору с западной стороны, — ответил другой циклоп, адъютант одного из офицеров. Длинный Рукав двинулся было вперед, желая заткнуть рот наглецу, но его командир оттолкнул назад своего ретивого помощника, объяснив, что этот циклоп лучше всех знает здешние края, поскольку долгие годы служил в гарнизоне Монфора.

— Продолжай, — приказал Белсен Криг адъютанту.

— Феллинг Ран не очень широка здесь, — продолжил одноглазый, указывая на юг. — Просто несколько ручейков, слившихся вместе. Мы можем подняться по течению, перейти речушку вброд, и тогда до Монфора останется всего несколько миль.

Офицеры отнюдь не разделяли его воодушевления. Им очень хотелось занять городишко и предоставить оголодавшим солдатам возможность подкрепиться и развлечься. Белсен Криг понимал это, как и опасения офицеров, что среди их подчиненных может начаться массовое дезертирство. Городок был на другом берегу, в какой-нибудь полумиле, нужно было только пересечь ровное поле. Быстрая и легкая нажива.

Но оставалось еще это мучительное чувство. Белсен Криг повидал много, очень много битв. И, как у всякого опытного воина, у него имелось некое шестое чувство, предупреждавшее об опасности. Что-то здесь было не так.

Однако прежде, чем он успел прислушаться к нему, разобраться в ситуации или хотя бы просто приказать армии двигаться к югу, офицеры забросали его аргументами в пользу переправы и захвата городка. Они видели, к чему склоняется их командир, и очень боялись, что им не удастся поразвлечься перед тяжелой битвой под стенами Монфора.

Белсен Криг выслушал их очень внимательно. Он всерьез опасался, что стал жертвой мании преследования, шарахается от собственной тени. Многие эриадорцы определенно находились на стороне повстанцев — ночные атаки служили тому убедительным доказательством, — но в целом вся страна вела себя вполне прилично. Не слишком лояльно по отношению к Гринспэрроу, но тихо, робко.

Офицеры продолжали сыпать доводами: они хотели попробовать вкус крови и раздобыть провизию. Белсен Криг не думал, чтобы на другом берегу их ждала слишком уж богатая добыча, но все же был вынужден сдаться. В конце концов, он возглавлял армию, состоявшую из почти пятнадцати тысяч преторианских гвардейцев, а самый удобный подход к Монфору был на другом берегу.

— Мы переправимся здесь, — решил полководец, и лица четырех офицеров просветлели. — Разрешаю сравнять городишко с землей, но, — продолжил он, глядя в радостно ухмыляющиеся лица своих подчиненных, — к закату мы должны быть под стенами Монфора.

Офицеры, не сговариваясь, взглянули на знатока здешних краев, который утвердительно закивал головой. Монфор находился всего в пяти милях легкого пути от деревни Феллинг Даунз.

А чуть подальше на юг, притаившись в кустах, в бороздах, оставленных гигантскими валунами, в окопах, вырытых вдоль невысокого горного хребта, Лютиен и три сотни его воинов напряженно ждали. Они планировали, что циклопы пересекут Феллинг Ран по мосту, но по непонятным причинам армия медлила.

— Проклятье, — пробормотал Лютиен, когда ожидание стало совсем уж невыносимым. Они сделали ставку на переправу одноглазых, но, если те повернут к югу, юноше и его бойцам придется сломя голову нестись обратно в город. Даже если они доберутся туда без особых стычек с циклопами, вся эта операция будет чистым проигрышем. Три сотни воинов принесли бы гораздо большую пользу под стенами Кэр Макдональда, участвуя в строительстве оборонительных сооружений.

— Проклятье, — повторил юный Бедвир, и Сиоба, прятавшаяся рядом с ним, на этот раз не нашла слов для утешения. Она тоже прекрасно понимала ситуацию, а потому задумчиво пожевывала свою нижнюю губу.

Затем от замершей в ожидании приказа армии отделилась маленькая группа циклопов. Сперва разведчики гнали своих вепреконей галопом, но, приближаясь к мосту, они перешли на рысь, затем на шаг и начали величественно изучать деревянные конструкции.

— Проклятье, — почти простонала Сиоба.

Мост через Феллинг Ран был целиком построен из дерева и возвышался над замерзшим потоком всего на какие-то пятнадцать футов. Однако он выглядел вполне надежно и, насколько помнили местные жители, с момента постройки всего несколько раз подвергался незначительному ремонту. Десять лошадей или семь вепреконей могли проехать по нему в ряд, а его деревянный, слегка изогнутый помост был укатан колесами бесчисленных купеческих повозок, пересекавших речушку на пути из Порт-Чарлея в Монфор.

Пятерка циклопов, посланных на разведку, не выглядела очень обеспокоенной — в конце концов, падение с высоты пятнадцать футов в не особенно глубокую и быструю реку не казалось таким уж страшным происшествием. На мосту они спешились и разделились — двое шли слева, двое справа и один посередине. Затем крайние опустились на колени и перегнулись вниз, пытаясь рассмотреть, что находится под ними.

Массивные дубовые балки казались прочными и надежными. Даже циклопы, мало знакомые с инженерными работами, могли оценить прочность моста. Сперва один из двигавшихся по правому краю, а затем и другой издали вопль «Ек-хо!», их обычный сигнал, что все в порядке.

Внезапно один из левых циклопов, осматривавший край моста, неподалеку от восточного берега, заметил нечто странное. Среди серых и обветрившихся брусьев в глаза бросались два новых колышка, вокруг которых еще даже виднелись свежие опилки.

— Ек-хо! — крикнул левый задний циклоп, направляясь к своему бдительному товарищу, находившемуся возле восточного берега, единственному из всех не подавшему сигнала.

— Ек-хо? — спросил он, наклоняясь пониже, чтобы понять, что привлекло внимание приятеля.

Тот указал на свежие колышки.

— Ну и что? — удивился второй. — Зима была суровой, и мост нуждался в починке.

Другой циклоп не разделял его уверенности. Снедаемый каким-то безотчетным предчувствием, он совсем уже было собрался спуститься вниз, чтобы рассмотреть подозрительное место повнимательнее. Только его товарищ не пришел в восторг от этой идеи.

— Подавай сигнал, — потребовал он.

— Но колышки…

— Если ты не подашь сигнала, мы повернем к югу, — проворчал второй.

— Если мост провалится… — попытался объяснить бдительный циклоп.

— Тогда те, кто будет на нем, полетят вниз, — закончил за него другой. — Но те, кто успеет перейти, а мы будем в первых рядах, доберутся до городишка и получат еду. У меня целый день бурчит в животе, да и вчера было то же самое. Так что подавай сигнал, или получишь кулаком в глаз!

— Что там такое? — спросил циклоп, стоявший на середине моста.

Бдительный одноглазый бросил последний взгляд на подозрительные колышки, затем посмотрел на товарища, который тайком показывал ему кулак.

— Ек-хо! — крикнул он наконец, и одноглазый с середины моста не стал задавать ему дальнейших вопросов.

Клич достиг томящейся в ожидании армии, и та немедленно двинулась вперед, сомкнув ряды как можно теснее, чтобы пересечь опасное место с максимальной скоростью.

Под мостом, скорчившись в замаскированных кабинках между огромных балок, три гнома, которые прекрасно слышали разговор наверху, облегченно вздохнули. Теперь над их головами раздавались мерная поступь пехоты и топот копыт вепреконей. Каждый из гномов сжимал в руках тяжелую киянку. Когда с юга придет сигнал, они должны будут выбить специальные колышки, которые сейчас удерживали всю конструкцию, и обрушить мост.

Чуть дальше к югу Лютиен и все остальные тоже облегченно вздохнули, увидев, что армия Эйвона двинулась на восток. Лютиен достал и собрал свой лук, остальные достали из колчанов длинные стрелы. Теперь оставалось только ждать.

Переправилась уже половина войска, включая всю кавалерию, но все же отряд, сидевший в засаде, не спешил с выстрелами.

Передние ряды циклопов приближались к Феллинг Даунзу. Скоро одноглазые обнаружат, что городок пуст, и уйдут. Однако его жители оставили немало силков и ловушек, а пропитанные маслом дома, к дверным косякам которых были прикреплены стальные кресала, только и ждали, когда захватчики войдут внутрь.

Ожидавшим в засаде воинам было очень важно правильно рассчитать время. Они не хотели оставить на этой стороне слишком уж много циклопов, должны были учесть и ту пару минут, которая потребуется им, чтобы спуститься вниз и завязать бой. Но они не могли и слишком долго ждать, позволяя всем одноглазым перейти через реку. Одна эльфийка затаилась менее чем в двух сотнях футов от моста, в норе под одиноко стоявшим деревом. Ей поручили считать оставшихся врагов и в нужное время подать сигнал остальным. Поэтому Лютиен и его воины напряженно ждали солнечного зайчика, пущенного маленьким зеркальцем.

Большая часть войска переправилась. Теперь циклопы двигались гораздо увереннее и не очень-то соблюдали строй. Сиоба кивнула, и длинные луки натянулись в ожидании сигнала.

Блеснуло зеркальце. Воздух наполнился свистом стрел. Первый залп обрушился на восточный берег, сразу за мостом; три сотни стрел должны были помешать тем циклопам, которые попытаются вернуться назад, до того как мост провалится.

Среди одноглазых началась паника, воздух наполнился криками, стонами и ржанием вепреконей, где-то на западе трубил рожок.

В общем шуме и суматохе невозможно было расслышать удары киянок в умелых руках гномов, одноглазые метались, не зная куда укрыться от смертоносных стрел.

Следующий залп накрыл те три сотни циклопов, которые остались на западном берегу.

Командиры надрывались, выкрикивая приказы, войско пыталось развернуться, чтобы встретить лицом к лицу неожиданного противника. Циклопы на обоих берегах поспешно загораживались щитами, чтобы укрыться от эльфийских выстрелов.

Одна группа всадников, около дюжины одноглазых верхом на вепреконях, включая офицера по кличке Длинный Рукав, галопом влетели на мост, чтобы вернуться на западный берег.

Балки пронзительно заскрипели. Снизу раздался ужасающий грохот ломающегося льда и всплески. Кавалерийский отряд находился уже на середине пути, безжалостно топча пехоту, спихивая в воду тех, кто не успевал убраться с дороги.

Мост рухнул.

Теперь все выстрелы с юга сосредоточились на тех невезучих циклопах, что так и застряли на западном берегу. Каждый залп наносил им все меньший и меньший урон, так как одноглазым удалось, наконец, сомкнуть свои массивные щиты и укрыться за импровизированной стеной.

С криками «Свободный Эриадор!» и «Кэр Макдональд!» повстанцы выскочили из своих укрытий. Звенела тетива луков. Между противниками оставалось всего двадцать футов, циклопы выбрались из-за стены сомкнутых щитов и ринулись вперед. Однако подобная тактика была хорошо известна повстанцам. Все как один они опустились на колено и в упор, почти не целясь, выпустили еще по одной стреле.

Этот залп оказался самым смертоносным, поразив не менее сотни одноглазых и заставив остальных метаться в беспорядке.

Из ножен появился «Ослепительный», и Лютиен повел своих воинов в атаку.

Оставшиеся на противоположном берегу циклопы выли и ревели. Некоторые швыряли длинные в тяжелые копья, остальные вели беспорядочную стрельбу из арбалетов. Но одноглазые воины никогда не могли похвастаться особой меткостью, так что их стрелы, хоть и многочисленные, не причиняли почти никакого вреда.

И все же циклопы наконец встретились с доселе неуловимым противником и теперь жаждали крови. Многие карабкались по тем балкам моста, которые еще не успели обрушиться вниз, в то время как другие, побуждаемые приказами неумолимого Белсена Крига, пытались пересечь речушку по хрупкому весеннему льду.

Большинство из них не успели добраться даже до середины, когда лед под ними провалился и одноглазые оказались в ледяной воде.

На западном берегу бойня была в полном разгаре. Хотя на каждого циклопа теперь приходилось как минимум два повстанца, закаленные бойцы преторианской гвардии сражались отчаянно.

Но когда большая их часть погибла, а остальные поняли, что вряд ли получат какую-либо помощь с восточного берега, циклопы дрогнули и побежали. Они мчались назад с небывалой скоростью, словно надеялись без остановок добраться до Карлайла!

Однако им не удалось отойти далеко. Всего в сотне ярдов от моста они столкнулись с новым противником. На растерявшихся циклопов налетел тот самый отряд повстанцев, который донимал войско с момента выхода из Порт-Чарлея.

Воины из Кэр Макдональда, получив неожиданную помощь, еще больше воодушевились, а циклопы сникли. Лютиен успевал повсюду. Он метался среди сражавшихся, рубя мечом налево и направо, вдохновляя на битву своих воинов, а его алый плащ развевался на ветру.

Циклопы, оставшиеся на противоположном берегу, особенно один, огромный и ужасный, сидевший верхом на столь же кошмарном вепреконе, также обратили внимание на Алую Тень. Белсен Криг потребовал арбалет.

Сиоба и остальные эльфы, принимавшие участие в набеге, вышли из боя, как только стало очевидно, что уничтожение циклопов превратилось в простую мясницкую работу. Они выстроились вдоль берега реки, сосредоточив внимание на циклопах, барахтавшихся в воде или цеплявшихся за обломки моста. Половина занималась тем, что прикрывала троих отважных гномов, пока те выбирались на берег.

В короткое время мост очистился от одноглазых. Те, что оказались во внезапно покрасневшей воде (вернее, небольшая их часть, оставшаяся в живых), бросив все мысли о сопротивлении, вылезали на западный берег.

Лютиен приблизился к реке и остановился рядом с Сиобой. «Ослепительный» в его руках покраснел от крови врагов. Он поднял глаза на девушку, а затем оба отпрянули в разные стороны, когда стрела из арбалета рассекла воздух между ними. Обернувшись, чтобы взглянуть на противоположный берег, они заметили Белсена Крига и поняли, что стрелял он, и стрелял именно в Лютиена.

Эльфы продолжали пускать стрелы, но армия Эйвона оставила своих менее удачливых товарищей на волю судьбы и быстро отходила назад, даже и не пытаясь соревноваться в стрельбе.

Остался лишь Белсен Криг, неподвижно застывший на гигантском вепреконе. Предводитель циклопов и юный Бедвир долго не могли отвести друг от друга глаз. Очень скоро, разумеется, их армиям предстоит столкнуться в полномасштабном сражении, но внезапно Лютиену показалось, что все эти армии, все люди, эльфы, гномы и циклопы являлись всего лишь пешками в игре полководцев. Грядущая схватка за Монфор, за Кэр Макдональд, вдруг стала поединком двух смертельных врагов.

Прежде чем юноша успел остановить ее, Сиоба натянула тетиву и выстрелила. Ее стрела перелетела через реку и вонзилась в широкое плечо Белсена Крига.

Предводитель циклопов даже не вздрогнул. Не сводя немигающего глаза с Лютиена, он рванул стрелу из раны и мрачно кивнул; юноша ответил тем же. Затем Белсен Криг развернул вепреконя и галопом помчался прочь, проносясь среди ливня стрел так, словно ни одна из них не могла задеть ни его, ни чудовищного скакуна.

Лютиен молча стоял на берегу, наблюдая за удалявшимся предводителем армии противника. Теперь враги стали для него реальными, очень реальными. Те ужас и отчаяние, которые он испытал, впервые увидев длинную серебристо-черную ленту, которой казалась издали армия Эйвона, только усилились, когда юноша лицом к лицу столкнулся с мощью предводителя этих сил.

На западном берегу царило ликование. Повстанцы потеряли всего нескольких бойцов, а большую часть раненых наверняка удастся вылечить. Более трех сотен тел циклопов неподвижно лежали на покрасневшем снегу, покрывавшем поле.

Победа повстанцев была полной, но, когда армия Эйвона потекла прочь, направляясь к Феллинг Даунзу, а, следовательно, к Кэр Макдональду, Лютиен задался вопросом, насколько эта небольшая схватка повлияет на исход окончательного, решающего сражения.

Тем же утром, чуть позже, Оливер, Кэтрин и войско из Порт-Чарлея, все еще находившееся на много миль западнее, увидели на востоке клубы черного дыма. Циклопы пытались сорвать злость на Феллинг Даунзе, предав городок огню.

Зрелище доставило повстанцам горькую радость, поскольку они уже знали от отряда, преследовавшего армию Эйвона с момента выхода из Порт-Чарлея, о засаде возле этого небольшого города и знали, что битва завершилась удачно. И все же эти клубы дыма напомнили им о том, что никакая война не обходится без потерь и что им еще предстоит долгий и тяжелый путь, а затем — жестокая схватка.

Когда над Эриадором сгустились сумерки, люди из Порт-Чарлея в последний раз перед боем разбили лагерь. Оливер вскочил на Тредбара и помчался прочь от товарищей через поля, подернутые сероватым вечерним туманом. Он поднялся на высокий холм и увидел огни.

Сотни, тысячи костров, необозримое море войска циклопов. Такого количества врагов, собранных в одном месте, ему еще не приходилось видеть. Оливер почувствовал отчаянный страх, и не столько за себя, сколько за Лютиена и оставшихся в Монфоре товарищей. Хафлинг понимал, что, как бы ни спешил их отряд, он не попадет к стенам города раньше следующей ночи.

— Лютиен продержится, — голос позади раздался столь неожиданно, что Оливер чуть было не свалился с коня. Рядом с ним стоял Бринд Амор.

Хафлинг огляделся вокруг, но не заметил поблизости никакого скакуна. Он понял, что старый волшебник использовал чуть-чуть магии, чтобы разом перенестись в это место.

— Лютиен выдержит первый бой, — уверил Оливера Бринд Амор, словно прочитав его мысли, почувствовав его тревогу.

Однако эти слова мало успокоили верного друга юного Бедвира, когда он вновь бросил взгляд на море огней, сиявшее на юго-востоке.

Костры циклопов ничуть не хуже можно было разглядеть с вершины башни Собора в Кэр Макдональде. Лютиен и Сиоба, поднявшись туда, долго смотрели на них, не произнося ни слова.

Они также понимали, что если им видны костры противника, то темные стены города столь же хорошо видны голодным и разъяренным циклопам.

В эту ночь в осажденном городе царила мертвая тишина.

13. У СТЕНЫ

Наступивший рассвет нельзя было назвать ярким и радостным. На сером небе появились высокие темные облака, предвестники надвигавшейся грозы. Изредка пробивавшееся солнце рассыпало искры по мокрой земле, а также по шлемам, наконечникам копий и щитам армии Эйвона, выстроившейся в огромных квадратах по четыре-пять тысяч солдат в каждом.

Лютиен наблюдал за этим зрелищем с крыши низкого строения над городскими воротами. Он и его отряд едва успели вернуться в город до прихода армии Эйвона, да и то лишь потому, что на всем пути от Феллинг Даунза до Монфора циклопам пришлось преодолевать сопротивление. Ни один из партизанских отрядов не ввязывался в открытый бой с огромным воинством, однако они доставляли одноглазым достаточно неприятностей, чтобы группа Лютиена смогла беспрепятственно отойти далеко к югу, переправиться через реку и стремительным броском вернуться под защиту городских стен.

Юноша внимательно разглядывал сотню футов абсолютно пустого пространства, с которого гномы предусмотрительно убрали все строения и повозки. Расчищенная полоса тянулась до внешней стены, фундамент которой гномы подрубали с наружной стороны. Стену удерживали от падения толстые, туго натянутые канаты. Концы канатов были привязаны к прочным кольям, вбитым в землю примерно на середине расчищенной полосы. У каждого каната дежурил гном с топором.

Лютиен надеялся, что гномам придется ждать долго. Первое сражение должно было состояться возле внешней стены. На ее низком парапете плечом к плечу выстроились лучники и воины с копьями. Разумеется, среди них находилась и Сиоба. Лютиен разглядел пшеничные локоны, выбивавшиеся из-под серебряного шлема с крылышками. Отважная воительница сжимала в руках огромный лук.

Юный Бедвир попытался отыскать Шаглина, но не смог. Впрочем, гномов и вообще не было видно, за исключением тех двадцати, которые стояли у канатов, да двоих-троих, стоявших на внешней стене. Лютиен окинул взглядом собственный отряд, стоявший у внутренней стены, но гномов не было и там. Он снова посмотрел на Сиобу, еще раз восхитившись ее красотой и необычайной силой характера. Повстанцы подчинялись ей с той же готовностью, что и Алой Тени.

Его отвлек от размышлений о прекрасной полуэльфийке свист снаряда из катапульты. Лютиен поднял глаза и застыл, потрясенный открывшимся зрелищем. Три черных с серебром прямоугольника медленно и неотвратимо приближались к городу. Первый ряд каждого прикрывали шестьдесят — семьдесят плотно сомкнутых щитов. Оливер предупреждал юношу, что одноглазые, скорее всего, изберут именно этот строй, называемый «черепахой», но никакие слова не могли подготовить Лютиена к жутковатому великолепию подобного зрелища. Первая «черепаха» находилась на севере, вторая — на северо-западе, а последняя — на западе от осажденного города, трехсторонняя атака на две основные внешние стены. К счастью, врагам не удалось взять город в окружение, да это и сделать-то было почти невозможно, поскольку южная и восточная части Кэр Макдональда упирались в высокие горы, совершенно непроходимые в это время года.

Лютиену не пришлось долго упиваться этой успокоительной мыслью. Армия Эйвона приближалась. Скопище циклопов напоминало грозовую тучу и надвигалось столь же медленно и неотвратимо. Ритмичная монотонная дробь барабанов заглушала и тяжелую поступь войска, и возбужденные возгласы защитников города.

Пылающий смоляной снаряд ударился о землю, раскаленные брызги достигли первого ряда наступавших гвардейцев. Однако плотно сомкнутые щиты надежно защищали одноглазых, они продолжали наступать с прежней скоростью и четкостью.

Горло Лютиена сжалось, ему хотелось незаметно выскользнуть через задние ворота, скрыться в горах, бежать. Лютиен ожидал, что главнокомандующий армии Эйвона зачитает приказ, потом затрубят рога, и ревущая орда бросится вперед, а увидел вместо этого умелое, тщательно продуманное наступление.

Преторианская гвардия двигалась плотным строем, ее ряды не дрогнули даже тогда, когда следующий снаряд катапульты попал в самую середину «черепахи». Кого-то ранило, кто-то погиб, иначе просто не могло быть, но эти потери никак не сказались на мерной поступи. В этот момент Лютиен ничуть не сомневался в неизбежном падении Кэр Макдональда.

Судя по тому, как притихли бойцы его отряда, все они испытывали те же чувства. И тогда Лютиен понял, что наступил критический момент и ему пора показать себя вождем, настоящим вождем. Нельзя допустить, чтобы боевой дух повстанцев упал еще до начала битвы.

Юноша торопливо вскарабкался на стену и выхватил из ножен «Ослепительный».

— Кэр Макдональд! — воскликнул он. — Свобода Эриадору!

Воины, стоявшие на наружной стене, оглядывались, на лицах многих читалось недоумение, но другие, подобно Сиобе, поняли и оценили порыв юного Бедвира.

Не смолкая ни на секунду, Лютиен помчался по гребню стены к главным воротам, и вскоре его крик подхватили все воины второй линии обороны.

Защитники внешней стены, которые уже ясно видели каждую заклепку на щитах преторианцев, молчали, но боевой клич вдохнул мужество и в их сердца.

Армия циклопов продолжала медленно, неуклонно приближаться. Пятьдесят футов. Сорок.

Однако Сиоба и ее товарищи не спешили — бессмысленно тратить стрелы на прочную металлическую стену сомкнутых щитов. Еще один снаряд катапульты врезался в самую гущу циклопов, затем баллиста, установленная на одной из башен Собора, пробила брешь в переднем ряду, ее тяжелая стрела убила наповал одного циклопа и сшибла с ног еще нескольких, по обе стороны от него.

Лучники воспользовались моментом, проворные стрелы понеслись в гущу нападавших, взимая кровавую дань.

Первыми пошли на штурм циклопы, наступавшие с северо-запада; на расстоянии двадцати футов от стены они разомкнули ряды и бросились вперед, взорвавшись дикими воплями. Запела тетива луков, защитники города нацелили копья, готовясь к смертельной схватке.

Сиоба, стоявшая со своими эльфами на севере, подала команду еще до того, как надвигавшаяся на них «черепаха» разомкнула ряды. Это был риск, но вполне оправданный. Стрелы, выпущенные искусными эльфийскими лучниками с близкого расстояния, пробивали даже прочные щиты циклопов, а проворные эльфы достаточно быстро прилаживали следующую стрелу и стреляли почти без перерыва.

Третий и четвертый залпы лучников последовали раньше, чем циклопы успели приблизиться на двадцать футов, но даже шквал стрел не мог существенно уменьшить количество врагов — ведь в одном этом квадрате было не менее пяти тысяч солдат. К тому же закаленные ветераны преторианской гвардии не впадали в панику, не скорбели по погибшим товарищам и даже использовали их трупы, чтобы как можно ловчее взобраться на стену.

Эльфы под предводительством Сиобы проявляли чудеса храбрости и стойкости, то же самое можно было сказать и о людях, стоявших на северо-западе стены, но их было мало, слишком мало, и буквально в секунды нападавшим удалось пробить несколько брешей.

Три раза протрубил рог, и защитники наружной стены бросились назад, к воротам Кэр Макдональда. Отважные гномы, стоявшие наготове со своими топорами, ждали до последнего, давая им время отступить, и начали рубить канаты лишь тогда, когда циклопы прорвались за внешнюю стену.

Канаты лопались один за другим, еще мгновение — и воздух заполнился зловещим треском рвущегося камня.

Лютиен затаил дыхание: казалось, что накренившаяся стена застыла на долгое, долгое мгновение, подпираемая огромной массой циклопов, навалившихся на нее с другой стороны. Но наконец, подобно могучей морской волне, которая с грохотом выплескивается на песчаный берег, она рухнула.

Собственно говоря, не так уж много одноглазых погибло под обломками, многие успели своевременно отскочить на безопасное расстояние, но строй циклопов распался, и, когда отряд Лютиена выпустил первый залп, стрелы попадали уже не в щиты, но в самих циклопов.

Лютиен всего этого не видел, он и еще пятьдесят повстанцев были уже во внутреннем дворе, у главных ворот, верхом на лучших конях, которые только нашлись в осажденном городе. Ворота широко распахнулись, со стены опустили веревки и лестницы, приготовленные для храбрецов, которые первыми приняли бой. Лучники тщательно целились, стараясь поражать тех циклопов, которые вырвались вперед и почти уже догнали отступающих.

А затем из ворот вылетел кавалерийский отряд под предводительством Лютиена. Рыжеватые волосы юного вождя и его алая накидка развевались на ветру, в его руке сверкал «Ослепительный».

За развалинами внешней стены Белсен Криг и его офицеры быстро перестроили своих бойцов и бросили их в новую яростную атаку. Кавалерийская вылазка должна была задержать противника и дать возможность всем защитникам города укрыться за внутренней стеной. Лютиен раскинул свой отряд в атакующую цепь, поскольку циклопы уже находились на расстоянии шестидесяти футов от него, в двадцати футах от развалин внешней стены.

Но тут земля на пути наступавших врагов зашевелилась, и прямо перед ними появился Шаглин с пятью сотнями своих соплеменников. На опешивших циклопов обрушились удары тяжелых боевых топоров.

Новая волна стрел со свистом пронеслась над головой Лютиена, а баллиста, установленная на башне Собора, пробила огромную брешь в рядах нападавших.

— Свободу Эриадору! — воскликнул юноша и бросил свой отряд в самую гущу серебристо-черных воинов армии Эйвона.

Ему никогда еще не приходилось попадать в такую жуткую кровавую неразбериху, оглашаемую криками насмерть рубящихся противников, пронзительным свистом стрел, ржанием лошадей и предсмертными хрипами. Куда бы ни поворачивался Лютиен, всюду он видел очередного циклопа, новую работу для своего меча. Под ним убили коня, а его самого спас какой-то незнакомый гном, но у Лютиена даже не было времени поблагодарить отважного соратника — спустя мгновение они потеряли друг друга в суматохе боя.

Лютиена несколько раз ранили, но он почти этого не заметил. Юноша глубоко вогнал клинок в тело одного циклопа, затем высвободил оружие и наотмашь ударил следующего врага. Однако первый циклоп, поддерживаемый одновременно яростью и ужасом, еще не собирался умирать. Лютиен почувствовал, как по его ноге потекла новая струйка крови, и обернулся, намереваясь прикончить упрямого одноглазого, но их уже разделила новая волна боя.

Во всех предыдущих битвах, и даже в Соборе, он всегда находился лицом к лицу с врагом, бок о бок с друзьями, а следующая схватка начиналась только после того, как заканчивалась предыдущая. Здесь же все происходило по-другому. Половина циклопов, с которыми сражался Лютиен, уже были ранены его соратниками, а те, в свою очередь, бились далеко от него, повинуясь неумолимому ходу сражения.

Количество лучников на внутренней стене увеличилось за счет бывших защитников внешней стены, и теперь стрелы сыпались на циклопов еще гуще, нанося им еще больший урон, тем более что кавалерия Лютиена и гномы, рубившиеся в самой гуще серебристо-черных полчищ, не давали им возможности организовать защитный строй.

Однако преторианская гвардия довольно быстро опомнилась от шока, вызванного неожиданной атакой гномов. Повстанцам так и не удалось остановить наступление противника и расстроить его ряды. Конники Лютиена отступали, за ними следовали те немногие гномы, которым удалось выжить в неравном бою.

Небольшие группки уцелевших повстанцев пробивались к своим, и, если бы не поддержка лучников, осыпавших циклопов ливнем стрел, ни одному не удалось бы добраться до внутренней стены.

Лютиен не сомневался, что ему осталось жить считанные мгновения. Его меч застрял в ключице очередного убитого циклопа, и прежде, чем юноша успел освободить свое оружие, он получил удар по ребрам тяжелой дубинкой, покачнулся и упал. Потом вдруг оказалось, что кто-то поддерживает его под руку и они бегут к стене. Он слышал за спиной рев разъяренных циклопов, свист стрел над головой. Но все это словно не имело к нему никакого отношения.

Затем его втащили вверх по лестнице и перенесли через стену. Теряя сознание, он заметил над парапетом иссиня-черную бороду Шаглина.

— Ты нужен наверху, на стене, — услышал Лютиен и сразу узнал этот голос. Он открыл затуманенные глаза и увидел над собой лицо Сиобы.

— Ты можешь встать? — спросила она.

Лютиен не понимал, чего от него хотят, но и не сопротивлялся, когда Сиоба взяла его за голову и руку и начала поднимать с одеяла.

— На стене? — переспросил Лютиен, с усилием садясь и мотая гудящей головой. Все воспоминания об этом утре, ужас скоротечной схватки, кровь, стоны и вопли опять захлестнули его сознание подобно видениям из ночного кошмара, не забытым при свете дня.

— Мы устояли, — сообщила Сиоба, помогая Лютиену встать на ноги. — Мы рассеяли преторианцев и заставили отступить. Все поле завалено их трупами.

Лютиена обрадовала эта новость, но в голосе девушки кроме радости и гордости чувствовалась смутная тревога. Казалось, она пытается убедить не столько его, сколько себя саму. Поэтому дальнейшие ее слова не стали для него неожиданностью.

— Но они перегруппировались и снова пошли в наступление. Твои раны не так уж опасны, и тебе необходимо быть на стене.

Не дожидаясь ответа, она потащила его за собой. Лютиен чувствовал себя неодушевленным предметом, декорацией, неживым человеком, символом восстания. Он ничуть не сомневался, что Сиоба никому не сообщила бы о его смерти, просто прислонила бы мертвое тело к стене, привязала к его руке «Ослепительный» и спрятала под алым плащом какого-нибудь гнома, чтобы громкими криками звал повстанцев на бой.

Однако когда Лютиен вновь появился на стене, он понял, что Сиоба была абсолютно права. Все поле перед Кэр Макдональдом, вплоть до развалин внешней стены, покрывали мертвые тела. Промерзшая земля не могла впитать в себя такое количество крови, а потому везде стояли огромные багрово-черные лужи. Время от времени кто-нибудь из повстанцев швырял со стены камень, и тогда с недавнего поля сражения в серое, тусклое небо взмывали бесчисленные стаи стервятников.

Лютиен с ужасом изучал эту сцену чудовищной бойни. Большинство мертвецов были в черных с серебром мундирах преторианской гвардии, но среди них виднелись также тела мужчин, женщин, эльфов-лучников и много, очень много бородатых соплеменников Шаглина.

Именно это первым бросилось в глаза Лютиену — мертвые гномы. Самоотверженные бойцы, которые внезапно появились в самой гуще вражеской армии, сея в ней панику и смерть. А ведь они прекрасно понимали, что дорого заплатят за свою смелость. Вначале юному Бедвиру даже показалось, что здесь полегли все гномы, отдав жизнь всего лишь ради того, чтобы отразить первую атаку армии Эйвона.

— Сколько? — спросил он стоявшую рядом Сиобу.

— Более трехсот, — мрачно ответила девушка. — И двести из них — гномы. Но мертвых циклопов, — продолжила она уже совсем другим тоном, — в пять раз больше.

Лютиен перевел взгляд на развалины стены и дальше, на огромную черно-серебряную массу — армию Эйвона, вновь идущую в наступление. И будет новая бойня, и на прежние трупы лягут новые, не менее, если не более, многочисленные.

— И все это за одно утро, — горестно прошептал юноша.

Он оглядел молчаливые ряды своих воинов. На этот раз не приходилось рассчитывать ни на падение стены, ни на засаду отряда Шаглина. На этот раз циклопы пойдут прямо ко внутренней стене, и, если им удастся преодолеть сопротивление повстанцев и ворваться в город, Кэр Макдональд будет взят, восстание подавлено, а гордый Эриадор еще долгие годы не станет свободным. Лютиен не задумывался о том, чем это грозит ему самому, и даже не задавался вопросом, что случится, если город падет, а сам он не погибнет. Теперь, с этой стены, ситуация виделась по-другому, слишком многое было поставлено на карту.

Ослабевшие руки и ноги Лютиена вновь налились силой, он взмахнул мечом, привлекая внимание всех, находившихся неподалеку.

— Свободу Эриадору! Кэр Макдональду!

Сиоба одобрительно кивнула. Она понимала, каким трудным для ослабевшего от ран Лютиена окажется предстоящий бой. Отважный молодой человек выполнил свое предназначение, и, если ему предстоит погибнуть в битве, он навсегда останется в памяти народа. Воины воспрянут духом и бросятся на защиту Кэр Макдональда, присоединив имя легендарного вождя к боевому кличу борцов за свободу Эриадора.

«Сейчас неподходящее время для подобных мыслей», — оборвала себя девушка. Ухали катапульты, звенели баллисты, но серебристо-черные прямоугольники — теперь их осталось только два, а не три, как во время первой атаки, — упрямо продвигались вперед. Тысяча лучников на стене раз за разом выпускали град стрел, изредка попадая в случайную щель между щитами.

Но армия Эйвона неумолимо приближалась. Серебристо-черный поток пересек развалины внешней стены, не обращая ни малейшего внимания на тела павших товарищей. Мерный топот, лязганье стрел по металлу превратились в монотонный гул, в котором невозможно было различить отдельные звуки.

Преторианская гвардия сломала строй менее чем в пятидесяти футах от стены. Откуда-то возникли длинные лестницы, в воздух взметнулись дюжины веревок с тяжелыми кошками на концах. Небольшая группа циклопов бросилась к главным воротам с тяжелым бревном наперевес.

Лучникам удалось рассеять этот отряд, но таран, подхваченный множеством других рук, не упал на землю.

По всей длине стены слышался звон мечей. Крики ярости смешались со стонами раненых и умирающих, ликующие вопли сменялись воплями ужаса и боли, когда противник наносил очередной удар.

Сперва циклопы валились сотнями, на одного павшего защитника города приходилось не менее десяти одноглазых. Но по мере того как все больше кошек закидывалось на стену и все больше гвардейцев взбиралось наверх, оттесняя повстанцев, соотношение стало меняться. Вскоре один мертвый эриадорец уносил с собой жизни пятерых циклопов, затем — только двоих.

Лютиен, казалось, успевал повсюду. Он метался вдоль всей линии укреплений, нанося молниеносные и точные удары, перерубал веревки и поражал одноглазых, которые уже успели вскарабкаться наверх. Юноша давно потерял счет убитым врагам. Он чувствовал, что и на этот раз им удастся отстоять город, но какой ценой?!

Стена содрогнулась от мощного удара, смешавшего в одну кучу людей и циклопов и чуть не сбившего с ног Лютиена. За первым ударом последовал второй, а потом — стук яростно работавших молотов.

— Ворота! — раздался отчаянный вопль кого-то из повстанцев, и Лютиен понял. Толпа циклопов сгрудилась возле ворот, а на земле валялось бревно, выполнившее свою задачу.

Юноша спрыгнул со стены во двор, в самую гущу боя. Он понимал, что идет на смерть, но не мог остановиться. Циклопы уже проникли сюда, мощный поток врагов вливался через разбитые ворота. Именно здесь решалась судьба осажденного Кэр Макдональда, а значит, здесь и должен был находиться Лютиен Бедвир.

Во внутреннем дворе не было четкого строя нападавших, лишь толпы воинов, убивавших и умирающих.

Лютиен споткнулся о чей-то труп, и это спасло ему жизнь, так как над его головой просвистел меч циклопа, с которого еще капала кровь предыдущей жертвы. Юноша понимал, что если он остановится, то погибнет раньше, чем успеет повернуться лицом к противнику, поэтому стремительно рванулся вперед. И оказался в окружении трех циклопов.

Наверху, на стене, Сиоба и ее эльфы продолжали осыпать градом стрел одноглазых, которые еще не проникли во двор, в то время как более крупные и сильные люди сражались с циклопами, упорно карабкавшимися по веревкам и лестницам.

— Цельтесь в их командиров, — крикнула девушка, но многие лучники уже сами это делали. Они вглядывались в толпу нападавших, отыскивая тех, кто отдавал приказы. Именно в них летело самое большое количество стрел со стены.

Один за другим офицеры Белсена Крига падали на землю.

Лютиен рухнул на колени, взмахнул мечом, заставляя двоих циклопов отпрянуть назад, и тут же вскочил, отбил меч третьего одноглазого высоко вверх, а свой вогнал ему прямо в глаз.

Мгновение спустя он освободил «Ослепительный», резко развернулся, заслоняясь от двух уцелевших циклопов телом мертвого, и перешел в наступление.

Первый циклоп был вооружен мечом, а второй — трезубцем, но Лютиену удалось одним яростным ударом отвести в сторону и то, и другое. Циклоп с трезубцем отскочил назад и метнул свое оружие прямо в голову юноше. Ловкий как кошка Лютиен резко пригнулся и ударом меча отбил смертоносный снаряд, но не позволил ему просто пролететь мимо, а поймал свободной рукой за древко, упер тупым концом в землю и направил зубцы в сторону противника с мечом. Циклоп успел остановиться, но все равно зубцы вонзились ему в плечо.

Однако юноша развернулся в другую сторону и кинулся к противнику, метнувшему трезубец. Тот замешкался, пытаясь выхватить из ножен короткий меч, а тем временем «Ослепительный» наискось располосовал ему лицо от подбородка до лба. Затем обоюдоострый клинок изменил направление движения и разрубил одноглазому ключицу. Однако тот упорно держался на ногах и упал только тогда, когда Лютиен вонзил ему меч в живот.

Юный Бедвир вихрем развернулся и едва успел отбить удар циклопа, который ранее наткнулся на трезубец. «Ослепительный» зазвенел, столкнувшись с клинком противника, затем снова и снова… И каждый раз Лютиен заставлял циклопа отступить еще на шаг. Юношей двигала чистая, слепая ярость: это была его родина! Он колол и рубил, слева и справа, сверху вниз и снизу вверх, кричал: «И сколько еще ты сумеешь парировать?» — и заставлял циклопа отступать все дальше и дальше.

В конце концов циклоп споткнулся и чуть не упал, но в тот же самый момент случайно выпавшая из чьей-то руки дубинка ударила Лютиена по ноге, и он чуть было тоже не упал. Его противник попытался воспользоваться моментом и перейти в наступление. Он сделал выпад своим коротким мечом, но не достиг цели. Лютиен отскочил, затем бросился на противника мимо выставленного вперед меча и направил «Ослепительный» прямо в сердце врагу.

Все это произошло за какие-то секунды. Первые капли крови еще не успели сорваться с клинка юноши, а противники уже неподвижно застыли у его ног. Юный Бедвир поспешно развернулся, ожидая следующего нападения, и с удивлением обнаружил, что циклопов во дворе стало существенно меньше. Оглянувшись назад, он увидел, что триста отважных гномов из отряда Шаглина плечом к плечу бьются возле ворот, сдерживая напор одноглазых. Другие в это время налегли на тяжелые створки мускулистыми плечами, возвращая ворота на прежнее место. Однако Лютиен помнил, что вначале во двор ворвалось гораздо больше циклопов. Он бросился к груде мешков, сложенных неподалеку, и, глядя с нее, понял, что многие циклопы, вместо того чтобы сражаться наограниченном пространстве внутреннего двора, прорвались сквозь ряды повстанцев и рассеялись по городу.

В это время громкий крик со стены известил, что войско Эйвона отступает. Защитники города встретили радостное известие громкими возгласами восторга. Сражение во дворе быстро превратилось в избиение.

Однако Лютиен отнюдь не ликовал.

— Умно придумано, — прошептал он, отдавая дань полководцу вражеской армии — без сомнения, тому самому огромному и уродливому циклопу, которого он видел на берегу Феллинг Ран.

Секундой позже рядом с юношей появилась Сиоба, ее плечо было красным от крови.

— Они отходят, — сообщила она.

— Но многие просочились в город, — мрачно добавил Лютиен.

— Мы их всех отловим, — пообещала Сиоба; юноша в этом и не сомневался. Однако оба они понимали, что охота на циклопов, проникших в город, потребует немало времени и сил. Придется сформировать довольно большой отряд, бойцы которого могли бы принести немалую пользу на стенах.

— Пожар! — завопил чей-то голос, и Лютиен заметил столб черного дыма, поднимавшийся к небу откуда-то из центра города. Циклопы не теряли времени даром! Лютиен подумал, что тот огромный циклоп оказался гораздо более умелым стратегом, чем можно было ожидать от представителя его племени. В предстоящих сражениях будут участвовать, с той и другой стороны, около двадцати тысяч бойцов, а несколько тысяч уже погибло, и все же Лютиен опять почувствовал, что это его личная битва. Он против того чудовищного циклопа.

И если он проиграет, по счету заплатит весь Кэр Макдональд. И заплатит очень дорого.

14. СУМЕРКИ

— Сегодня вечером пойдет снег, — сообщила Сиоба Лютиену и всем, находившимся на стене.

В городе полыхало несколько пожаров. Большинство циклопов удалось выловить, но некоторые еще скрывались в темных закоулках.

— Снег его не остановит, — мрачно заметил Лютиен.

Сиоба внимательно вгляделась в глаза молодого человека, ничуть не удивленная тем, что он заговорил не обо всей армии Эйвона, но только о ее полководце. Она оглянулась и заметила новую группу воинов, которая появилась из переулка, ведущего к стене. Их лица толстым слоем покрывали сажа и копоть. Гномы Шаглина упорно трудились, укрепляя ворота, но они изначально не были рассчитаны на серьезную осаду. До сих пор на город лишь изредка нападали небольшие племена варваров или диких циклопов, поэтому главные ворота не имели даже опускной решетки. В последние дни перед штурмом города об этом не раз заходила речь, но рук катастрофически не хватало, а прочие оборонительные приготовления, например подготовка внешней стены к обрушению, были признаны более важными.

— Разместите их на стене, — сказал Лютиен, глядя на отряд, возвратившийся из города. — И пошлите им на смену новых воинов, чтобы выловить оставшихся циклопов и помочь старикам и детям тушить пожары.

Один из повстанцев молча кивнул и отправился выполнять приказ.

— Ну, давай же, — прошептал Лютиен, смотря в поле, и Сиоба поняла, что он обращался к своему врагу. Битва с каждой минутой становилась все более яростной. Все здоровые мужчины и женщины давно уже сражались на стенах, но теперь даже старикам, детям и легкораненым приходилось тушить пожары. — И покончим с этим поскорее.

— Ты уверен, что одноглазые снова пойдут на приступ? — спросила Сиоба.

— Приближается снежная буря, — пояснил Лютиен. — И он об этом знает не хуже меня. Утром им будет гораздо тяжелее пробиться к стенам города, если они вообще смогут преодолеть пургу. Ведь нужно подняться на холм, а ветер со снегом замедлит их продвижение. Нет, — продолжил он. — Наш противник не станет ждать. Он нападет сейчас, пока светит солнце, в городе бушуют пожары, а ворота едва держатся.

— Гномы работают изо всех сил, — заметил один из воинов, которому очень хотелось сообщить хоть что-то хорошее. Впрочем, все это и так знали.

— Да, они придут, — согласилась Сиоба. — Но сможем ли мы выстоять?

Лютиен взглянул на нее, затем на окружающих, которые явно интересовались их разговором.

— Мы выстоим! — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Мы снова отбросим их от ворот и будем убивать в поле, а тех, кто останется в живых, прикончит мороз. Свободу Эриадору!

Все воины, находившиеся рядом, поддержали его воинственными криками. Но Сиоба к ним не присоединилась, а только окинула Лютиена долгим, пристальным взглядом. Она знала, что вождь просто хотел поднять боевой дух воинов, хотя сам он отнюдь не ощущал уверенности в их силах. Юноша прекрасно понимал обстановку. Да, конечно, циклопы потеряли убитыми и тяжелоранеными три, четыре, может, даже пять тысяч солдат, но ряды защитников стены тоже значительно поредели, и за счет потерь, и за счет того, что приходилось отлавливать просочившихся циклопов и тушить пожары. А ведь каждый лучник, способный выпустить в наступающую армию Эйвона с дюжину стрел, стоил нескольких циклопов.

При последнем штурме повстанцы едва не потеряли стену, а ведь условия тогда были гораздо лучшие, да и оборонительные сооружения еще не пострадали.

Лютиен вновь взглянул на Сиобу, словно читая ее мысли.

— Оповести всех в городе, — сказал он. — Пусть те, кто не занят на тушении пожаров и охоте на циклопов, спрячутся в купеческом районе и в Соборе.

Сиоба закусила губу. Ее трясло от холода и потери крови, а то, что Лютиен разделял опасения девушки, ничуть не прибавляло ей сил. Он готовится к отступлению, значит, вполне допускает, что внешняя часть города будет потеряна еще до наступления ночи.

— И раздайте всем оружие, — добавил Лютиен, когда Сиоба уже собралась уходить, чтобы выполнить приказ. — Даже детям. Даже старикам.

Девушка не оглянулась, потому что не хотела, чтобы он видел ее лицо. Они оба понимали, каким кошмаром обернется возможное поражение. От циклопов не приходится ждать милосердия к побежденным противникам.

Серебристо-черная масса вновь приняла форму двух огромных квадратов и начала медленно приближаться. Впрочем, за целый день повстанцы успели привыкнуть к подобным атакам, поэтому на стене не возникло ни малейшей паники.

Грохот барабанов, мерный топот. То здесь, то там звенели луки, но на таком расстоянии даже эльфийские стрелы не могли пробить сплошную стену щитов. Лютиен хотел уже заорать на нетерпеливых лучников, но в последний момент сдержался. Он понимал, что причинами его раздражения являются крайняя усталость и страх. Те лучники, которые выпустили стрелы раньше времени, руководствовались теми же чувствами. Конечно, они не могли нанести циклопам реального ущерба, но зато подбодрили самих себя.

Лютиен внезапно подумал, что храбрость и глупость не так уж несовместимы.

Он помотал головой, избавляясь от несвоевременных мыслей. Позади, за его спиной, находились Кэр Макдональд и весь Эриадор. И не так уж глупо отдать жизнь за не очень понятную вещь, называемую «свобода».

Циклопы добрались до развалин внешней стены и перекатились через них, как неумолимая волна серебристо-черной смерти. Вот теперь настало время для луков запеть свою смертоносную песню, к ним подключились баллисты и катапульты. Воины едва успевали заряжать их корзинами камней и тяжелыми дротиками.

«Но сколько циклопов погибнет под обстрелом? — спросил себя Лютиен. — Сотня? Пятьсот? Армия Эйвона вполне может позволить себе подобные потери».

Пение луков слилось в сплошной непрерывный звон, но ряды циклопов не дрогнули. Одноглазые притерпелись к обстрелу столь же быстро, сколь и защитники города привыкли к многочисленным атакам. А у эриадорцев в запасе больше не осталось никаких трюков, способных поразить ветеранов преторианской гвардии.

Ровные ряды наступавших рассыпались. На стены города бросилась дикая орда, снабженная веревками, кошками, лестницами, десятками стволов деревьев с коротко отпиленными ветвями, которые предполагалось использовать в качестве дополнительных лестниц. Циклопы явно не бездельничали в часы передышек. Стена была недостаточно высокой, чтобы задержать противника. Ее защитники не успевали убивать вылезающих на гребень циклопов, не успевали обрубать все веревки, отпихивать все лестницы.

Лютиен спрашивал себя, не следует ли ему немедленно подать сигнал к отступлению, броситься под защиту прочных стен Собора, отдать врагам внешнюю часть города? Но пока он колебался, битва закипела вовсю.

Изрядно поредевшие ряды гномов Шаглина заняли внутренний прорыв через главные ворота. Бросив взгляд сверху, Лютиен понял, что их там явно недостаточно. Толпа циклопов вновь попыталась снести наспех починенные ворота. Кавалеристы ждали снаружи — самые крупные и крепкие бойцы верхом на тяжеловесных вепреконях. Лютиен разглядел среди них и безобразного полководца. Он уже собирался приказать лучникам поразить эту соблазнительную мишень, но, оглядевшись вокруг, понял, что опоздал. На стенах осталось уже слишком мало луков, да и те в основном использовались в качестве дубинок против циклопов, которые упорно карабкались вверх.

Лютиен помчался вдоль стены. Он обрубил одну веревку, другую, затем услышал крик снизу и решил, что ему пора присоединиться к гномам. Конечно, прорывы через стену представляли немалую опасность, но если циклопам удастся захватить двор, то с ним вместе повстанцы потеряют и большую часть города.

Спустившись вниз, к отряду Шаглина, юноша обнаружил, что битва уже кипит возле самых ворот. Одна из створок, сорванная с петель, была похоронена под шевелящейся массой нападавших, а в проеме скопилось множество тел в серебристо-черных мундирах и бородатых гномов.

Лютиен пробился к Шаглину и сжал его плечо в прощальном приветствии.

— На этот раз нам их не удержать, — признал гном. Лютиен молча кивнул, поскольку ему нечего было возразить на это мрачное, но, очевидно, совершенно справедливое пророчество.

Циклопы отвоевывали территорию возле ворот, упорно оттесняя гномов. И каждый их шаг расширял арену боя, позволяя включаться в него все новым и новым одноглазым.

— Свободу Эриадору! — сказал Лютиен Шаглину. Они улыбнулись друг другу и плечом к плечу ринулись в гущу боя, навстречу смерти.

Слезы застилали зеленые глаза Сиобы, которая металась по стене, перерубая веревку за веревкой. На ее мече образовалось множество зазубрин от ударов о каменную стену, но их почти не было видно под густым слоем крови, покрывавшей лезвие. Сиоба ринулась к следующей веревке, но резко остановилась, едва не поскользнувшись в луже кровавой слизи, когда заметила серебряный шлем, появившийся из-за гребня стены. Меч взметнулся вверх и с силой обрушился на циклопа, разрубая и шлем, и голову под ним.

Сиоба позволила себе на мгновение остановиться, чтобы восстановить дыхание и осмотреть стену. Циклопы карабкались наверх неудержимым потоком. Вскоре начнется настоящий водопад из тел, которые хлынут в Кэр Макдональд, уничтожая все, чего добились повстанцы. Над городом снова взовьется флаг Монфора вместе с вымпелом Гринспэрроу, и тогда народ Сиобы, волшебнорожденные эльфы, снова вернется в рабство.

Полуэльфийка встряхнула головой и издала боевой клич. Нет, она не станет добычей какого-нибудь похотливого купца, лакея Гринспэрроу. Она постарается умереть здесь и сделает все, чтобы забрать с собой как можно больше ненавистных врагов. Возможно, те, кто придет следом, хоть что-то выиграют от ее самопожертвования. Еще один серебряный шлем появился над парапетом, еще один циклоп бездыханным полетел на поле.

Теперь Лютиен сражался рядом с Шаглином, но им пришлось отступить от разбитых в щепки ворот. Гномов было слишком мало, чтобы остановить бесчисленных врагов. А циклопы все напирали и напирали. Казалось, их поток никогда не иссякнет. На их пути оставалось все меньше и меньше повстанцев.

«Интересно, — подумал Лютиен, — когда настанет очередь кавалерии противника?» Он хотел встретиться с безобразным полководцем и выиграть хотя бы свой личный поединок, если уж им не суждено победить в бою всю армию противника.

«Ослепительный» описал сверкающую дугу, в последний момент отразив удар вражеского копья. Лютиен с ужасом понял, что прижат спиной к стене, без всякой возможности для маневра, и все потому, что не вовремя размечтался!

Циклоп тоже заметил его оплошность и ринулся вперед. Однако внезапно одноглазый покачнулся и рухнул лицом вниз, а на его месте возник Шаглин.

— К воротам? — крикнул гном сквозь чащобу своей черной бороды.

— А куда нам еще деваться? — вздохнул Лютиен, и они дружно развернулись, отыскивая возможность проскользнуть в передние ряды повстанцев.

Внезапно все, и нападавшие, и защитники города, застыли на месте. Каменная кладка над разбитыми воротами резко зашипела, над ней взметнулось зеленое пламя, посыпались зеленые искры.

Затем появились клубы серовато-зеленого дыма, а когда они рассеялись, на месте обычного камня оказался край огромной опускной решетки.

— Откуда, во имя Брюса Макдональда… — начал Шаглин, перекрывая своим громким голосом вопли остальных воинов, даже тех невезучих циклопов, которым случилось оказаться прямо под массивной, унизанной шипами конструкцией. Решетка поползла вниз, круша одноглазых и перекрывая проход во внутренний двор. Теперь оставшиеся снаружи циклопы не могли прийти на помощь товарищам, запертым во дворе и не имеющим возможности отступить.

Гномы не стали ждать объяснений, а яростно бросились в атаку, надеясь быстро очистить двор и ринуться на защиту стен.

Лютиен потратил несколько секунд, любуясь на подъемную решетку, столь кстати появившуюся в воротах. Было ясно, что тут дело не обошлось без магии, но оставался вопрос, сотворил ли ее кто-либо из участников сражения, или это какая-то неизвестная магия самого Кэр Макдональда, заранее заложенная в его камни, чтобы помочь законным хозяевам в самую трудную минуту.

Но думать об этом было некогда — где-то вдалеке, за полем, звонко протрубил рог, а со стены раздались радостные крики воинов. Лютиен выбрался из толпы, торопливо поднялся на стену и увидел, что к осажденному городу пришла помощь.

Его взгляд сразу же остановился на белоснежном скакуне и нескладном рыжем пони. И хотя и кони, и их всадники на таком расстоянии казались всего лишь маленькими пятнышками, Лютиен сразу понял, что это Оливер с Кэтрин.

И это на самом деле были они, вместе с отрядом, который вырос за время пути почти до двух тысяч, — к ополченцам из Порт-Чарлея присоединилось множество мелких повстанческих групп.

Со стен на растерявшихся одноглазых посыпался град стрел, время от времени над их головами вспыхивало пламя, рассыпавшееся множеством острых, раскаленных осколков, которые секли их, обжигали и ослепляли.

Глядя на это несомненное волшебство, Лютиен понял, кто еще откликнулся на призыв Кэр Макдональда.

— Бринд Амор, — прошептал он голосом, полным благодарности и надежды.

Стоявшая рядом Сиоба крепко его обняла и чмокнула в щеку.

— Кэтрин пришла! — воскликнула она. — И Оливер! И они привели с собой друзей!

Однако эриадорцам некогда было предаваться ликованию. Сражение продолжалось. Лютиен осмотрелся, пытаясь срочно придумать новый план битвы. Хотя защитники города все еще были в меньшинстве, юноша уже лелеял мечты разбить вражескую армию на этом поле, здесь и сейчас. Если бы только смятение в ее рядах продолжалось подольше, если бы появились дезертиры…

Но это была преторианская гвардия, а не какое-нибудь дикое племя, и Лютиен не мог недооценивать мужество гвардейцев и хитроумие их полководца.

Белсен Криг тоже приостановился и оглядел поле битвы, а затем развернул свои войска, всех, кто не был заперт в стенах города.

— Они их сомнут, — горестно прошептал Лютиен, глядя, как серебристо-черная масса поспешно перестраивает ряды, поворачиваясь в сторону приближавшегося отряда. Даже на таком расстоянии он мог оценить численность союзников: их было не больше двух тысяч. А врагов, которые вот-вот атакуют эриадорцев, как минимум в четыре раза больше!

Лютиен приказал лучникам стрелять в отступавших от стен циклопов. Он хотел организовать отряд, который выйдет из города и отправится да помощь друзьям, но об этом не могло быть и речи, потому что битва у стен и во дворе еще далеко не закончилась.

— Бегите, — шептал юноша внезапно пересохшими губами и успокоился лишь тогда, когда отряд из Порт-Чарлея начал организованный отход.

Армия Эйвона бросилась в погоню, однако Оливер и его товарищи заранее предвидели подобный поворот событий. Более того, они рассчитывали именно на это и с радостью отступили к Феллинг Ран, пересекли реку по заранее сооруженным временным мостам и заняли удобную позицию на противоположном берегу.

Затем мосты были разобраны, и циклопы уткнулись в естественную преграду, которую было не так-то легко преодолеть, особенно учитывая множество искусных лучников, которые осыпали их ряды градом стрел.

Белсен Криг рассвирепел, однако происходящее его не обескуражило. Он зря потратил целый день и, возможно, потерял около двух тысяч солдат, но теперь появилась уверенность, что в запасе у мятежников не осталось никаких трюков. Несмотря на подошедшее к противнику подкрепление, военачальник циклопов не опасался поражения.

Завтра начнется новая битва.

А пока воинство циклопов повернуло на север. Последние лучи заходящего солнца изредка прорывались сквозь сгустившиеся тучи, освещая стены города, который по-прежнему называли Кэр Макдональдом.

По крайней мере еще одну ночь.

15. ШАХМАТНАЯ ПАРТИЯ

Битва в городе не закончилась даже к сумеркам. Стену и внутренний двор удалось очистить достаточно быстро, но множество циклопов проскользнуло в город. Несколько раз в переулках вспыхивали схватки, кое-где загорались дома.

Однако вскоре после захода солнца предсказанная Сиобой снежная буря разбушевалась в полную силу. Ей предшествовал ледяной дождь, который барабанил по крышам домов и заливал лагерные костры как эйвонцев, так и эриадорцев. Ночью дождь сменился густыми хлопьями мокрого снега.

Лютиен наблюдал за разбушевавшейся стихией из помещения над городскими воротами, а позднее — с крыши «Гнэльфа». Ему казалось, что сам Бог не выдержал тошнотворного зрелища массовой бойни и наслал снег, желая хоть немного скрыть ужасную картину. Однако, чтобы стереть кошмарные воспоминания из памяти юного Бедвира, требовалось нечто большее, чем снег.

— Лютиен? — послышался снизу знакомый голос Шаглина. Лютиен осторожно подобрался к самому краю скользкой крыши и посмотрел на гнома.

— Гонец из лагеря Оливера, — объяснил тот, кивнув на дверь трактира.

Юноша кивнул и направился к водосточной трубе вниз. Он давно ждал гонца от друзей, рассчитывая выяснить, смогут ли те пробиться в город.

Однако миновала уже немалая часть ночи, а огни лагеря все еще пылали где-то далеко на западе, за Феллинг Ран. Гонец разъяснит ему планы союзников, так что они сумеют скоординировать свои действия. Лютиен почувствовал бешеные удары собственного сердца, когда соскользнул по трубе на улицу, уже покрытую двухдюймовым слоем снега.

А вдруг это сама Кэтрин? До этого момента он даже не сознавал, что очень соскучился по рыжеволосой воительнице из Хейла.

Вбежав в трактир, Лютиен не обнаружил там ни Кэтрин, ни Оливера, ни даже Бринд Амора. Посланцем оказалась молодая девушка, почти девочка, рыбачка из Порт-Чарлея по имени Жанна Делфинброк. Ее светлые глаза засияли при виде легендарного вождя, известного как Алая Тень, — к немалому смущению его самого.

Жанна говорила кратко и торопливо, ведь ей было нужно вернуться в лагерь задолго до рассвета, обходя по дороге патрули циклопов. Оливер де Берроуз хочет ввести отряд из Порт-Чарлея в город, но пока что они застряли за Феллинг Ран. Циклопы стоят совсем рядом, чуть севернее, и никак не допустят такого маневра.

Лютиена это не удивило. Многие защитники Кэр Макдональда погибли или получили слишком серьезные ранения, чтобы сражаться на стенах. Если подкрепление сможет пробиться в город, новые бойцы закроют образовавшиеся бреши, и циклопам придется начинать все сначала.

— Огромное спасибо и тебе, и всему вашему отряду, — сказал он Жанне. Теперь настала ее очередь густо покраснеть. — Передай нашим друзьям, что они оказали нам неоценимую помощь и мы не сдадим Кэр Макдональд. А еще, от меня лично, передай Оливеру, что я уверен, он появится именно там, где мы будем больше всего в нем нуждаться. И попроси Кэтрин позаботиться о моей лошади.

Упомянув Кэтрин, Лютиен искоса взглянул на Сиобу, но та не выказала ровно никакой реакции.

Жанна Делфинброк встала и отправилась в обратный путь по заснеженным полям, сквозь яростную пургу, мимо вражеских патрулей.

Чуть позже, той же ночью, Лютиен и Сиоба обсуждали в постели события минувшего дня и все, что им предстоит сделать завтра. Домик в Крошечном Алькове содрогался от порывов ветра, ветер задувал в трубу, и в комнате пахло дымом.

Сиоба полулежала, опершись на локоть, и внимательно изучала его сосредоточенное лицо. Лютиен лежал на спине, устремив взгляд в темноту, но девушка понимала, о чем он думает.

— С ними все в порядке, — прошептала Сиоба. — Они развели огонь и знают, как укрыться от непогоды. Кроме того, среди них есть волшебник. Судя по тому, что ты рассказывал о могущественном Бринд Аморе, у него найдется способ победить пургу.

Лютиен тоже на это надеялся.

— Мы могли направить их к югу и провести в город с той стороны, — сказал он.

— Но мы до прихода Жанны даже не знали в точности, где их лагерь, — возразила Сиоба.

— Это могло занять всего пару часов, — быстро ответил Лютиен. — Даже в пургу. Большая часть нижних троп защищена от ветра, и их вряд ли занесло снегом, — он огорченно вздохнул. — Мы могли их сюда привести…

Сиоба понимала, что юноша прав, но ей хотелось избавить его от чувства вины.

— Оливер знает эти места не хуже тебя, — напомнила она. — Если бы люди из Порт-Чарлея хотели войти в город, они бы так и сделали.

Лютиен не был в этом так уж уверен, но спорить ему не хотелось, все равно ничего уже невозможно изменить.

— Шаглин говорил мне, что гномы соорудили новые ловушки для циклопов, — сказала Сиоба, стараясь перевести разговор на что-нибудь радостное. — Когда циклопы снова пойдут на приступ, они обнаружат, что стена укреплена лучше, чем раньше. Это их задержит, и тогда Оливер сможет напасть на них сзади.

— У Оливера недостаточно сил, — возразил Лютиен.

— Наши друзья нанесут удар, не приближаясь, — настаивала девушка. — Постреляют циклопам в спины и отступят через поля.

Лютиен не был уверен и в этом, но опять не стал спорить, а молча смотрел в потолок, на пляску теней и отблесков мечущегося в камине пламени. Вскоре он услышал ровное дыхание Сиобы, а затем и сам провалился в глубокий сон.

Юноше приснился военачальник противников, огромный безобразный циклоп. И все тактические приемы вчерашнего дня — первое мощное прощупывание, второй приступ, маневр, в результате которого в Кэр Макдональд проскользнуло множество врагов. И наконец, последнее решение, принятое полководцем противника, когда подошел отряд из Порт-Чарлея, — стремительный и безупречно выполненный разворот огромной армии. Помешкай он хоть несколько минут — его армия попала бы в кольцо и была бы уже вчера разгромлена наголову.

Лютиен вздрогнул и проснулся, хотя проспал не более часа. Сиоба чуть приоткрыла один глаз и поудобнее устроилась на его груди.

— Они не вернутся! — сказал юноша, и его голос прозвучал неожиданно громко, заглушив даже непрерывные завывания ветра.

Сиоба недоуменно подняла голову.

— Циклопы, — пояснил Лютиен. Он чуть отодвинулся от Сиобы и приподнялся на локтях, глядя на тлеющие в камине угли. — Они не вернутся!

— О чем ты говоришь? — изумилась Сиоба, садясь на постели и отбрасывая волосы с лица.

— Их командир слишком умен, — продолжал Лютиен, объясняя свою мысль не столько девушке, сколько себе самому. — Он знает, что новый отряд принесет им немало хлопот, когда циклопы опять пойдут на приступ.

— Но он пришел, чтобы взять город, — напомнила Сиоба.

— После всего, что произошло вчера, да еще учитывая пургу, он вполне может проиграть битву. И, уверяю тебя, наш противник прекрасно это понимает.

На лице Сиобы читалось явное сомнение. Циклопы славились своим упрямством и целеустремленностью. Ходило много рассказов о том, как они, оказавшись в почти безнадежной ситуации, все равно лезли напролом и сражались до последнего солдата.

Лютиен потряс головой, возражая против ее невысказанных доводов.

— Это преторианская гвардия, — напомнил он. — А их командир очень хитер. Завтра он не пойдет на приступ.

— Сегодня, — поправила Сиоба, поскольку полночь давно миновала. — А почему ты так думаешь?

— Потому что я сам не пошел бы на приступ завтра, то есть сегодня.

Сиоба долго и пристально смотрела на юношу, явно сомневаясь в силе этого аргумента.

— Ну и что же он сделает? — спросила она.

До этого момента Лютиен понятия не имел, что на уме у безобразного циклопа, но теперь ответ показался ему абсолютно очевидным.

— Он пересечет реку, — уверенно сказал юноша и задохнулся, осознав, к чему это приведет.

Сиоба с сомнением покачала головой.

— Он перейдет через реку и застигнет отряд из Порт-Чарлея в открытом поле, — настаивал Лютиен, все больше впадая в панику.

— Его цель — город, — напомнила Сиоба.

— Вот именно! — ответил Лютиен более жестко и резко, чем собирался. — Сперва он их разгромит, а потом вернется к нам.

— Если у него достанет сил, чтобы вернуться, — не согласилась Сиоба. — А за это время мы сможем получше укрепить город.

Девушка покачала головой, не понимая, о чем тут спорить.

— Время работает против наших врагов, — убеждала Сиоба. — У них уже почти не осталось съестных припасов, они находятся далеко от дома, измотанные и израненные.

Лютиен уже собирался опять напомнить ей, что это не обычные циклопы, а закаленная преторианская гвардия, но она продолжала развивать свою мысль.

— Даже если ты прав, — сказала Сиоба, — то что следует делать нам? Оливера и его отряд тоже нельзя обвинить в глупости. Они вовремя заметят приближение врагов и двинутся к городу.

— Противник не даст им подобной возможности, — угрюмо отозвался Лютиен.

— Ты должен верить в наших друзей, — возразила Сиоба. — А наш долг — защита Кэр Макдональда.

Она умолкла и теперь заметила, как тяжело дышит Лютиен.

— Мы ничего не можем сделать. — Сиоба наклонилась, поцеловала юношу и снова выпрямилась, не делая ни малейшей попытки прикрыть свою наготу. — Верь в них, — повторила она. Ее рука погладила юношу по щеке, скользнула по шее, и мускулы Лютиена невольно расслабились от этого нежного прикосновения.

— Ты не права, мы можем кое-что предпринять, — внезапно сказал он, садясь на постели и глядя Сиобе прямо в глаза. — Еще до рассвета мы можем пройти этими северными тропами. Если мы отойдем…

Лютиен умолк, заметив на лице девушки крайнее изумление.

— Выйти из города?! — потрясенно переспросила она.

— Наш враг захватит их на открытом месте, — убеждал Лютиен. — А потом, даже если он решит, что у него не хватит сил для захвата города, он повернет на Порт-Чарлей, который остался абсолютно беззащитным. Циклопы перебьют всех жителей и укрепятся там. Таким образом, Гринспэрроу получит полностью подвластный ему порт в Эриадоре. Тогда он пошлет на нас новую, огромную и могучую армию.

— И какой отряд ты хочешь послать на эту вылазку? — спросила Сиоба, встревоженная упорством Лютиена.

— Большую часть наших воинов, — без колебаний ответил он.

На лице Сиобы появилось угрюмое выражение.

— Если ты уведешь большую часть воинов, а противник все-таки повернет на город, он укрепится в Кэр Макдональде раньше, чем мы успеем ударить по нему снаружи. Мы будем разбиты и рассеяны по полям Эриадора.

Конечно, в словах Сиобы содержалась немалая доля истины, но Лютиен не верил, что противник повернет на город. Он сердцем чуял, что циклопы пойдут через реку.

— Это из-за нее? — внезапно спросила Сиоба.

Лютиен растерялся. Такое подозрение причинило ему боль, тем более что он и сам на секунду задумался, а нет ли в нем некоторой доли правды.

Сиоба заметила его обиду.

— Прости, я сама не знаю, что на меня нашло, — искренне сказала она, а затем наклонилась и вновь поцеловала юношу.

— Я знаю, что ты всем сердцем предан Кэр Макдональду, — шептала Сиоба. — Я понимаю, ты считаешь, что твое решение послужит на благо общему делу. Я никогда не сомневалась в этом.

Она подарила Лютиену еще более страстный поцелуй, а он крепко прижал к себе девушку, отчаянно нуждаясь в ее поддержке.

Однако, по всей видимости, для него эта ночь поистине стала ночью удивительных прозрений.

Внезапно Лютиен отодвинул девушку от себя, пристально на нее посмотрел и спросил:

— Я ведь тут ни при чем, верно?

Сиоба, казалось, не поняла.

— Я говорю о наших отношениях. Ты ведь любишь не меня, Лютиена Бедвира, но Алую Тень, вождя повстанцев.

— Но это одно и то же, — возразила Сиоба.

— Нет, — покачал головой Лютиен. — Восстание закончится так или иначе, а возможно, погибну и я. Но что, если я останусь в живых? Как ты отнесешься к Лютиену Бедвиру, когда в Алой Тени больше не будет нужды?

Даже в темноте юноша заметил, что плечи Сиобы бессильно обвисли. Он понимал, что не только обидел ее, но и заставил задуматься.

— Никогда не сомневайся в моей любви, Лютиен Бедвир, — прошептала она.

— Но… — продолжил юноша.

Сиоба отвернулась, глядя на тлеющие в камине угольки.

— Я никогда не знала своего отца, — сказала она, и Лютиена изумила столь резкая смена темы. — Он был эльфом, а моя мать — обыкновенной женщиной.

— Он умер?

Сиоба покачала головой.

— Он покинул нас еще до моего рождения.

Лютиен услышал в ее голосе боль, и сердце его чуть не разорвалось от жалости.

— Но тогда существовало множество проблем, — попытался объяснить он. — Волшебнорожденные…

— Были свободными в те времена, — перебила его Сиоба. — Потому что это случилось еще за три десятилетия до того, как Гринспэрроу захватил власть.

Лютиен растерянно замолк, осознав, что Сиобе сейчас около шестидесяти лет! Молодой человек внезапно понял очень многое из того, о чем он никогда раньше не задумывался.

— Я — полуэльфийка, — продолжала Сиоба. — Мне суждено прожить триста, возможно даже четыреста лет, если, конечно, меня не поразит оружие врага.

Девушка повернулась лицом к юному Бедвиру, и он отчетливо разглядел в тусклом свете очага ее прекрасное лицо и сверкающие зеленые глаза.

— Мой отец ушел, потому что не мог смириться с тем, что его возлюбленная и ребенок состарятся и умрут у него на глазах. Именно поэтому нас, полукровок, так мало, — объяснила она. — Волшебнорожденный может полюбить человека, но он знает, что это обрекает его на несколько веков одиночества.

— Значит, я — временный спутник, — заметил Лютиен, но в его голосе не было горечи.

— Кто знает, что может случиться, когда вокруг бушует война, — сказала Сиоба. — Я люблю тебя, Лютиен Бедвир…

— Но важнее всего восстание, — закончил ее фразу юноша.

Это было правдой, которую Сиоба не собиралась отрицать. Она действительно любила самого юношу, любила и Алую Тень, но совсем не так, как один человек может полюбить другого. Эльфы и полуэльфы, которые жили гораздо дольше, не могли позволить себе столь сильных чувств. Но Лютиен заслуживал большего, и Сиоба это понимала.

Она выскользнула из постели и начала одеваться.

Лютиену хотелось кричать, умолять ее остаться. Он желал ее с того момента, как впервые увидел в образе бесправной рабыни.

Но юноша понимал и признавал все, что она сказала этой ночью. Они любили друг друга, но их союзу не суждена была долгая жизнь.

Кроме того, существовала другая женщина, которую Лютиен тоже любил. Они оба знали это.

— Завтра циклопы не пойдут на город, — повторил Лютиен, когда Сиоба завернулась в тяжелую накидку.

— Соглашаясь с твоим решением, мы идем на огромный риск, — заметила она.

Лютиен кивнул и сказал единственное, что мог сказать:

— Верь в меня.

16. РИСКОВАННАЯ ИГРА ЛЮТИЕНА

Лютиен почти не спал остаток ночи, просто лежал в постели, наблюдая за тенями на потолке, и размышлял о Сиобе, Кэтрин и о противнике. В основном о противнике — его личном враге, огромном безобразном циклопе, самом хитроумном из всех одноглазых, которых когда-либо знавал Лютиен.

Сиоба вернулась домой за час до рассвета и обнаружила, что юноша, полностью одетый, сидит у камина, глядя на вновь разожженный огонь.

— Он не придет сегодня, — сказал Лютиен ровным, уверенным голосом. — Он собирается повести свою армию через реку и застать отряд Оливера врасплох.

Подождав ответа несколько секунд, Лютиен оглянулся. Сиоба стояла в дверях, держа его накидку.

Лютиен оделся и вышел вслед за ней на улицу.

Город уже проснулся и гудел, как растревоженный улей. Сиоба собрала практически всю армию, готовую вслед за вождем покинуть относительно безопасные стены. Снег снова превратился в холодный дождь, но ветер не утихал. Отвратительная погода ничуть не уменьшила решимости ополченцев отправиться на запад, чтобы выручить попавших в беду товарищей. И Лютиен знал, кто их вдохновил.

Юноша взглянул на Сиобу, спокойно стоявшую рядом с ним, и на глаза навернулись слезы благодарности. Лютиен осознавал всю глубину риска — если враг все-таки бросит свои силы против Кэр Макдональда, город будет взят. Сиоба тоже прекрасно это понимала, как и все мужчины и женщины, все эльфы и гномы, которые пришли сюда этим утром. Они были готовы рискнуть; они верили своему вождю.

Лютиен ощущал огромный груз ответственности, но он позволил себе лишь секунду колебаний. Всю ночь он проигрывал ситуацию в мозгу и теперь не сомневался, что понимает своего противника, правильно разгадал его намерения.

Сиоба и Шаглин отвели его в сторону.

— Я не иду с тобой, — сообщил ему гном.

Лютиен с любопытством посмотрел на Шаглина, не зная, как отнестись к этому неожиданному заявлению.

— Гномы составят костяк защитников, остающихся в Кэр Макдональде, — объяснила Сиоба. — Они лучше всех управляются с баллистами и катапультами, к тому же именно гномы приготовили ловушки, с которыми больше никто не сможет разобраться.

— И от нас не много пользы в глубоком снегу, — добавил со смешком Шаглин. — Бороды леденеют.

Было ясно, что решение Шаглина никак не связано с сомнениями, которые могли у него появиться. Кэр Макдональд нельзя оставить совсем без защиты. Даже если Лютиен рассчитал все правильно, циклопы могли послать один отряд на город, чтобы держать повстанцев в постоянном напряжении.

— Ты заберешь всех лошадей, — начал Шаглин, переходя непосредственно к делу и разворачивая карту. — Среди вас есть несколько человек, которые хорошо знают все тропы. Мы даже выслали вперед разведчиков, чтобы сообщали в город о твоем продвижении, на случай, если погода заставит тебя свернуть на другую дорогу.

Рассказывая, гном водил узловатым пальцем по карте, по предгорьям за южными воротами Кэр Макдональда, в западном направлении, вокруг лагеря повстанцев из Порт-Чарлея, а затем обратно на север, в поле, где они и встретят циклопов.

Отряд отправился в путь без промедления, длинная вереница из шести тысяч на все готовых воинов. В его рядах находились все эльфы и вся кавалерия, хотя в городе удалось найти не более двухсот пригодных лошадей. В предрассветной тьме повстанцы походили на привидения, они шли без огней, не переговариваясь, совершенно бесшумно.

Многие несли луки; каждый лучник был обвешан несколькими колчанами стрел. Одна группа тащила тюки перевязочных материалов и мазей, а две дюжины гномов, которые все-таки пошли с отрядом, разбились на группы по четыре человека, и каждая группа несла на плечах огромное бревно. Обледеневшие, покрытые скользкой грязью тропы замедляли продвижение — Лютиен и другие всадники вынуждены были всю дорогу ехать шагом, к тому же по снегу барабанил дождь. Время от времени они натыкались на снежный занос и пробивались сквозь него с помощью мечей и топоров.

Когда небо посветлело с приближением рассвета, в полях к северу прямо за рекой Феллинг Ран они увидели лагерь Порт-Чарлея. Лютиен поднялся на бугор и долго и напряженно смотрел в этом направлении, ища какие-нибудь признаки циклопов.

Однако поле казалось абсолютно пустым.

В душу юного Бед вира закрались сомнения. Что, если он ошибался? Что, если циклопы все-таки отправились на Кэр Макдональд?

Лютиен выбросил эту мысль из головы, сосредоточившись на выбранном пути. Через несколько сотен ярдов земля становилась ровней, всадник мог добраться до лагеря за двадцать минут. Юноша отправил к Оливеру гонцов, приказав им пересекать ровное поле раздельно, из опасения сидящих в засаде циклопов.

Гонцы ускакали, но через несколько минут Лютиен снова увидел их в колонне. Он подъехал к ним, чтобы узнать, в чем тут дело, и услышал от гонцов, что Сиоба отменила приказ.

— Мои разведчики обнаружили в поле шпионов-циклопов, — объяснила она.

Лютиен снова взглянул на север, на лагерь.

— Наши друзья должны знать, где мы находимся, — сказал он.

— У нас тут и так совершенно нет укрытия, — ответила Сиоба, — если нас здесь обнаружат… — Неоконченная фраза тяжело повисла в воздухе, и Лютиен не стал продолжать эту тему. Если противник обнаружит маневр повстанцев прежде, чем армия Эйвона выступит, его целью безусловно станет Кэр Макдональд.

И опять в его душе зашевелились сомнения. Если шпионы циклопов находились между его колонной и лагерем Порт-Чарлея, то не может ли быть, что они уже разгадали его маневр?

Сиоба заметила, как омрачилось лицо Лютиена, и ободряюще похлопала его по плечу.

Их отряд занял позицию на северо-востоке от лагеря Порт-Чарлея, рассредоточившись у кромки поля так, чтобы их не было видно, но в полной боевой готовности. Лютиен решил, что это самая удобная позиция, ведь, когда наступит момент атаки, циклопы будут наступать по скользкой, неровной земле, а они обрушатся на них сверху.

«Когда наступит или если наступит», — думал Лютиен. Он продолжал всматриваться в пустынное поле, поливаемое дождем.

Прошел долгий час. День стал светлее, дождь превратился в холодную мелкую морось. Люди в лагере Порт-Чарлея зашевелились, сворачивая палатки и готовя снаряжение.

Еще час — и никаких признаков приближения циклопов.

Сиоба ждала, стоя рядом с Лютиеном.

— Наши друзья не начинают переходить реку, — раз за разом повторяла она, а это значит, что на Кэр Макдональд еще не нападают, циклопы не двигаются.

Это мало утешало Лютиена, предполагавшего, что его противник начнет атаку, как только рассветет, резко и решительно. Он думал, не пошли ли циклопы на город другим путем, с востока. Если им удастся преодолеть нелегкую для марша дорогу, армия Эйвона не окажется между защитниками города и отрядом из Порт-Чарлея. И тогда подкреплению, приведенному Оливером, придется обходить город или проходить сквозь него, чтобы добраться до поля боя.

Ощущая нечто весьма похожее на панику, Лютиен оглядел свой лагерь — кавалеристов, обтиравших вымокших под дождем лошадей, гномов, которые снова и снова пропитывали маслом свои бревна, лучников, проверявших, хорошо ли натянуты луки. Он внезапно почувствовал себя глупцом, который привел их всех к катастрофе, и был уже близок к тому, чтобы отдать приказ об отходе к Кэр Макдональду.

Но нет. Было уже поздно менять планы и решения. Оставалось только сидеть, ждать и наблюдать.

Еще час, опять дождь с мокрым снегом. Из Кэр Макдональда все так же ни слова, хотя в сером небе над городом поднялся шлейф черного дыма.

Какой-то одиночный поджигатель, уговаривал себя Лютиен. Но не настоящее большое сражение — конечно нет.

Однако беспокойство оставалось — и росло.

Он взглянул на Сиобу, которая тоже выглядела встревоженной. Время работало против них, разрушая надежды на удачу засады. Ведь если циклопы не атакуют, то, вероятно, они собирают информацию.

— Мы должны попытаться послать гонца в отряд из Порт-Чарлея, — сказал Лютиен.

— Это рискованно, — возразила девушка.

— Но они должны знать, — убеждал Лютиен, — и, если циклопы пойдут на город, необходимо узнать об этом немедленно, чтобы ударить им в спину прежде, чем падет стена.

Сиоба задумалась. Она понимала, что, если циклопы всей своей силой обрушатся на город, никакие предупреждения не помогут, но понимала и то, что Лютиен ощущает необходимость сделать хоть что-нибудь. Она и сама ощущала ту же необходимость.

Сиоба уже собиралась кивнуть в знак согласия, когда по цепи пронесся взволнованный шепот:

— На север!

Лютиен выпрямился во весь рост, как и все, кто находился рядом с ним, напряженно вглядываясь сквозь пелену дождя. Там двигалась черная с серебром масса, наконец-то направляясь на юг с расчетом окружить лагерь повстанцев и отрезать им отступление к западу. Сердце Лютиена бешено забилось.

Белсен Криг был высокого мнения о своем уме. В отличие от большинства своих соплеменников, он обладал достаточной храбростью и сообразительностью, чтобы импровизировать. Его целью был Монфор, и, если не взять этот город, ему безусловно придется отвечать перед безжалостным Гринспэрроу.

Но Белсен Криг знал, что он не сможет взять Монфор, пока сзади находится второй отряд, к которому могут присоединиться и новые мятежники. И поэтому военачальник циклопов сымпровизировал. Он разделил оставшиеся одиннадцать тысяч преторианских солдат, отправив три тысячи прямо на юг, к восточному берегу Феллинг Ран, чтобы использовать реку как оборонительную позицию, так же как отряд из Порт-Чарлея использовал ее против него. Этой группе вряд ли придется много сражаться сегодня, но они удержат армию повстанцев на западном берегу, где Белсен Криг и его оставшиеся восемь тысяч солдат быстро с ней расправятся.

Основная часть циклопов выступила в поход еще с утра, сперва они направились на север, затем переправились через Феллинг Ран и повернули на юг, далеко обходя противника, чтобы тот их не заметил, пока не будет слишком поздно. Командир циклопов знал о существовании удобной площадки на западе от лагеря. Он раздавит там мятежников, а затем, взависимости от своих потерь и от погоды, сможет принять решение: опять идти на Монфор или повернуть на запад и раздавить Порт-Чарлей.

Теперь враги были уже видны; скоро они поймут, что не могут перейти реку, а к тому времени, когда эти простаки распознают ловушку и сумеют отреагировать, у них уже не останется времени организованно отступить в горы. Конечно, некоторые смогут вырваться и рассеяться по окрестностям, но, в общем, это будет полный разгром.

Да, Белсен Криг в это утро мог по праву гордиться своей сообразительностью, но, в отличие от Лютиена, он недооценивал противника. Когда отряд циклопов свернул к удобной позиции на западе, повстанцы уже занимали еще более удобную позицию, гораздо выше, у отрогов гор на юге.

— Дела идут не слишком хорошо, — заметил Оливер, обращаясь к Кэтрин, когда сообщение о продвижении циклопов дошло до них. Они стояли вместе под одиноким деревом, рядом с ними переминались с ноги на ногу Тредбар и Ривердансер.

— Похоже, что они заблокировали реку. — Кэтрин указала на запад. Там, за Феллинг Ран, происходило какое-то движение. — Нам надо уходить в горы, и быстро.

— Хитрые ребята, — удивленно пробормотал Оливер. Ему совсем не понравилась подобная перспектива. Если циклопы оттеснят их к югу, на пересеченную местность, повстанцы не смогут удержать свой отряд в каком-нибудь разумном порядке. Многие погибнут, а остальным придется беспомощно блуждать в горах, замерзая или умирая от голода. В конце концов, тех, кто не погибнет в первые дни, выловят патрули циклопов.

Но что же тогда делать? Конечно, они не могли сражаться с армией Эйвона на ровной, открытой местности.

Хлопок, вспышка и запах серы. Друзья оглянулись в тот самый миг, когда Бринд Амор, материализовавшись на ветке ближайшего дерева, обнаружил, что этот насест слишком скользкий, и свалился на землю.

Старый волшебник вскочил, хлопнул в ладоши и поправил одежду так, словно падение было намеренным.

— Ну, — бодро сказал он. — Вы готовы к бою?

Оливер и Кэтрин не понимали его легкомыслия. Они не знали, что волшебник наблюдал за происходящим всю ночь и утро своим магическим глазом. Бринд Амор уже давно знал о приближении циклопов, а также о том, что их друзья затаились на юге.

«Не стоит говорить об этом Оливеру и Кэтрин, — рассудил Бринд Амор. — Еще не стоит».

Кэтрин отбросила с лица мокрую прядь волос и взглянула на Оливера. Оба беспомощно пожали плечами — однако казалось, Бринд Амор знает что делает, — сели на своих коней и последовали за волшебником. Весь лагерь Порт-Чарлея активно работал, строя укрепления, готовясь встретить атаку циклопов.

— Я очень надеюсь, что он заготовил для них какие-нибудь сюрпризы, — сказал Оливер, глядя через открытое поле на приближающуюся массу черного с серебром.

— Не так уж их и много, — саркастически заметила Кэтрин, хотя отряд циклопов превышал их численностью как минимум вчетверо.

— Очень большие сюрпризы, — повторил Оливер. Им обоим показалось примечательным то, что снежная буря усилилась, когда циклопы начали свое продвижение вперед.

К чести отважных рыбаков из Порт-Чарлея, они не сломали ряды и не бросились бежать. По их рядам прошел слух, что группа циклопов укрепилась на восточном берегу. Повстанцам казалось, что ревущая масса врагов просто сравняет их с землей. Но они не дрогнули. Тетива луков запела свою монотонную песню, и рыбаки запели тоже, считая, что это их последняя битва.

Бринд Амор отошел назад, его худые руки взметнулись к небу, голова запрокинулась, и он принялся творить заклинания, сквозь бурю обращаясь к энергии плотных туч. Многие из простых рыбаков вокруг него напугались, поскольку эти люди не знали магии и выросли в сознании того, что это какая-то дьявольщина. Однако никто не посмел попытаться перебить заклинания волшебника, а старый Дозье, который помнил времена до Гринспэрроу, остался рядом с волшебником, пытаясь успокоить своих напуганных товарищей.

Бринд Амору казалось, что все его тело удлиняется, вытягиваясь прямо в небо. Конечно, это было не так, но его дух действительно воспарил высоко, проникая в тучи, захватывая и собирая энергию, концентрируя и придавая ей форму, а затем бросил ее в виде ослепительной молнии в передние ряды наступающих циклопов.

Одетые в черное с серебром в ужасе отпрянули назад. Один неудачливый циклоп получил полновесный удар, и по его металлической броне засверкали и забегали голубые огоньки.

— Приличная работа! — отметил Оливер. Он скосил глаза на Кэтрин, однако та не смотрела вперед и даже не оглянулась через плечо на волшебника. Вместо этого она устремила взгляд налево, над головой Оливера, на юг.

— А вот это еще лучше! — широко улыбнулась Кэтрин.

Оливер повернулся как раз в тот момент, когда раздался звук рога и показалась кавалерия Лютиена. Хафлинг разглядел четыре веера черного дыма, когда гномы зажгли свои бревна, настолько промасленные, что дождь не мог их загасить. Гномы — по четыре на каждое бревно — удерживали свои пылающие тараны за толстые, насквозь промоченные веревки и стремглав неслись с ними по склону.

— Лютиен, — выдохнула Кэтрин.

— Ну так бы его и расцеловал, — объявил Оливер.

— И я тоже, — почти беззвучно пробормотала Кэтрин, но Оливер уловил каждое слово и улыбнулся, согретый этой мыслью (и немало завидуя своему светловолосому другу!).

Отряд циклопов превратился в обезумевшую массу. Одноглазые падали друг на друга, пытаясь убраться с дороги, многие швыряли в нападающих копья и даже мечи.

Но крепкие гномы упорно держались своего курса и добежали почти до вражеского строя и лишь тогда выпустили зажженные бревна. Одноглазые посыпались на землю десятками, как сбитые кегли.

Прямо за гномами следовали, стреляя на бегу из луков, эльфы Сиобы, а также множество мужчин и женщин из Кэр Макдональда. Невозможно было остановиться на скользком склоне, но отряд и не собирался останавливаться или даже замедлять движение. Они неслись вперед, с налету втаптывая попадавшихся на пути циклопов в грязь, а остальных обращая в бегство.

Зажатый в середине одного из последних рядов своего отряда, Белсен Криг с отчаянием наблюдал за происходящим. Безобразному генералу никогда не приходило в голову, что люди смогут решиться выйти из Монфора.

Еще одна молния ударила в его войско. Она убила не многих, но вселила ужас в сердца тех, кто находился поблизости. Битва только началась, отряд из Порт-Чарлея еще даже не вступил в нее, но Белсен Криг уже осознал опасность. Его солдаты были слабы и истощены от голода. Некоторые дезертировали предыдущей ночью — явление неслыханное для преторианской гвардии.

Им нужна была победа, и Белсен Криг полагал, что он ее легко завоюет, сражаясь против небольшого лагеря.

Так он полагал.

Еще одна молния опалила землю около генерала циклопов, настолько близко, что его забрызгала кровь разорванного солдата.

Огромный одноглазый вытащил меч. Он сконцентрировался на сражении, которое происходило рядом с ним. С типичной для циклопов яростью Белсен Криг решил вдохновить солдат собственным примером.

Он встретился с первым врагом минутой позже. Стремительный бросок вперед, взмах мечом — и его меч обагрился первой кровью.

Первыми врезались в строй противника сто семьдесят кавалеристов во главе с Лютиеном. Как и те, кто бежал вслед за ними, всадники не смогли бы замедлить продвижение на скользком склоне, да они и не пытались, используя вес своих коней, чтобы смести первые ряды одноглазых.

Здесь не было отдельных мишеней, только сплошная серебристо-черная масса, которую надо было рубить, и Лютиен делал именно это, разрубая шлемы и черепа, поворачивая коня то туда, то сюда, поражая мечом все, что двигалось внизу. Он слышал вопли ужаса с востока, грохот горящих бревен и яростные вопли бородатых гномов. Он слышал свист стрел и звон стали о сталь и знал, что весь его отряд вступил в сражение.

Удар молнии опалил землю, затем еще, и Лютиен, которому приходилось быть свидетелем гнева волшебника, порадовался, что Бринд Амор на его стороне.

Затем откуда-то спереди раздались новые вопли, опять зазвенела сталь, и Лютиен понял, что в схватку вступил отряд из Порт-Чарлея. Он подумал о Кэтрин с Оливером, о Тредбаре и Ривердансере и от всей души понадеялся, что они выйдут из схватки живыми.

Но все это были мимолетные, на краю сознания обрывки мыслей, поскольку главным все равно оставалось колыхавшееся под ним море черного с серебром. Лютиен получил удар в ногу, скользящий удар, который больше пришелся по его лошади. Он сделал широкий взмах «Ослепительным», чтобы рассчитаться с одноглазым, но тот уже исчез, затерялся в сумятице боя. Но это не имело особого значения, потому что вокруг него и так хватало циклопов. Его огромный меч обрушился на чей-то шлем сбоку с такой силой, что сломал владельцу шлема шею.

И это продолжалось довольно долго. Треть всадников были сброшены с коней, но мертвых циклопов было гораздо больше, а многие другие бежали куда глаза глядят.

Лютиен преследовал отступающих врагов, тесня и круша их. Время от времени он кричал: «Свободу Эриадору!» — и облегченно вздыхал всякий раз, когда ему отвечали, тем самым находя подтверждение, что его еще не отрезали от друзей.

Битва была недолгой — совсем не такой, как бойня у стен Кэр Макдональда или беспорядочное побоище во дворе, после того как снесли городские ворота. Циклопы, с их весьма слабыми понятиями о моральном духе, видя, что предполагаемая легкая победа оборачивается ужасным кровопролитием, сломали строй и рассеялись по полю. Они еще пытались организовать какую-то оборону, но каждый раз повстанцы сносили их вновь образовавшиеся крошечные формирования и рассеивали их по полю.

К тому времени, как циклопы полностью осознали силу неожиданно подошедшего с юга отряда, несколько сотен уже погибли, а присутствие в рядах противника волшебника вселило в их сердца ужас. Они выросли в эпоху Гринспэрроу, были личной гвардией волшебника-короля, и они знали, на что способны разъяренные чародеи.

Они знали.

Там, где появлялись Белсен Криг и конные младшие офицеры, было больше порядка и организованности, но даже огромный одноглазый генерал понимал размеры катастрофы. Он продолжал надеяться, что отряд в три тысячи циклопов из-за реки вступит в сражение, но он сам не давал им таких приказаний. Белсен Криг понимал недостатки собственной расы. Преторианская гвардия состояла из крепких воинов, дисциплинированных и храбрых (для циклопов), но они не умели принимать самостоятельные решения. Ими руководил один командир (в данном случае Белсен Криг), и они действовали, подчиняясь его воле, выраженной прямыми и простыми приказами. Циклопам за рекой было приказано окопаться и удерживать территорию, именно так они и сделают, тупо сидя там, пока их главные силы гибнут на поле боя.

Белсен Криг высмотрел Лютиена и кавалерию Кэр Макдональда, которые крушили ряды армии Эйвона южнее его позиции. Как только он узнал юного Бедвира, человека в алой накидке с речки Феллинг Ран, то сразу понял, кто разрушил его планы.

Циклоп был слишком переполнен яростью, для того чтобы поклониться искусству противника. Ему хотелось сбить Лютиена с ног и растоптать своим вепреконем, изрубить в куски! Но Белсен Криг был достаточно умен. Его отряда, классического квадратного формирования, каким он являлся в начале боя, больше не существовало, и он не мог вновь перестроить сколько-нибудь существенное количество своих напуганных и ослабевших солдат. Не сейчас. Не тогда, когда тебя теснят с двух сторон, а волшебник швыряет в тебя молнии.

Белсен Криг подумал о том, чтобы собрать столько воинов, сколько он сможет, и отправиться прямо на восток, к реке, чтобы попытаться объединиться с другим отрядом, но разведчики, которых он выслал вперед, вернулись, испуганно качая своими глупыми головами, поскольку основная часть отряда из Кэр Макдональда свернула на юго-восток и уже соединилась с отрядом из Порт-Чарлея.

Белсен Криг опять взглянул на юг, на секунду увидел Лютиена с высоко поднятым мечом, в развевающейся алой накидке. «Опять он, — подумал циклоп. — Все из-за этого поганого человечишки, все из-за него».

И тогда последовал приказ, абсолютно непривычный для преторианской гвардии:

— Отступаем!

Лютиен постепенно выбрался из толкучки, или, скорее, толкучка постепенно рассеялась вокруг него. Теперь он уже с трудом находил себе цель, а когда все-таки находил, то пускал коня вскачь и вбивал одноглазого в грязь конскими копытами, без помощи меча.

Юноша как раз скакал к одному из противников, когда тот неожиданно взвыл и рухнул, обеими руками вцепившись в пах. Откуда-то сбоку выскользнула знакомая фигурка хафлинга; широкие поля его шляпы обвисли под тяжестью снега.

Оливер обежал циклопа и несколько раз ткнул его рапирой.

Лютиен был настолько обрадован и взволнован, что еле успел заметить второго циклопа, нацелившегося в спину хафлинга.

— Оливер! — крикнул он, испугавшись, что опоздал.

Но бдительного хафлинга трудно было застать врасплох. Он резко отвернулся от циклопа, с которым сражался, упал на одно колено и, пока одноглазый заносил меч, вонзил рапиру ему в пах. Как и его сотоварищ перед этим, циклоп согнулся и взвыл, и Оливер следующим выпадом проделал в его горле ровное отверстие.

Затем хафлинг посмотрел вверх и увидел, как юный Бедвир на коне расправляется с первым раненым циклопом одним мощным ударом «Ослепительного».

— Я потерял своего коня! — крикнул Оливер другу.

— Сзади! — завопил Лютиен, потому что за спиной Оливера возник еще один преторианец с огромной шишастой дубиной.

Хафлинг молниеносно упал на землю; Лютиен бросил коня вперед, направив свой меч на циклопа. Тот попытался защититься, но мощный удар выбил дубину у него из рук. Теперь ему было уже нечем блокировать выпад Оливера, снова нацеленный вниз, в наиболее чувствительную часть тела.

Лютиен развернул коня и прикончил согнувшегося пополам циклопа.

— Почему ты только туда и целишься? — спросил он, несколько шокированный пристрастием Оливера к ударам ниже пояса.

— О, — возмутился хафлинг, как будто его обидело обвинение. — А будь ты моего роста, ты бы что, целился им в глаз? — Лютиен вздохнул, а Оливер щелкнул пальцами, отмечая очередную победу в словопрениях.

— И, кроме того, — невинно добавил он, — мне казалось, что тебе по вкусу такие удары.

Глаза Лютиена сузились, когда он уловил намек на поведение Кэтрин той ночью в «Гнэльфе».

— А этот одноглазый, — продолжал Оливер, — вдруг он влюбится в меня? — Фыркнув, хафлинг взглянул на мертвого циклопа, пожал плечами и снова повернулся к Лютиену. — Теперь-то уж нет, но ведь мог…

Внезапно мимо друзей с топотом пронесся кавалерийский отряд, и один из всадников остановил коня рядом с Лютиеном.

— Командиры одноглазых… — сказал он, задыхаясь. — На своих вепреконях… уходят!

Лютиен развернул коня и схватил приятеля за руку.

— А как же мой пони! — запротестовал хафлинг, но Лютиен уже вздернул его наверх и посадил перед собой. Оливер пронзительно свистнул и огляделся, но рыжего пони нигде не было видно.

Битва растянулась по полям далеко на север, циклопы бежали. Лютиен и его кавалерийский отряд, примерно двадцать всадников, не обращая внимания на бегущих пеших циклопов, сосредоточились на том, чтобы догнать кавалеристов противника. Вепрекони могли двигаться быстро, особенно по покрытым грязью полям, но все же не так быстро, как обычные кони, и вскоре они увидели Белсена Крига и десяток его сопровождающих.

Кавалерия рванулась вперед с боевым кличем повстанцев. Офицеры циклопов знали, что их увидели, знали, что они не смогут опередить быстроногих скакунов, поэтому они повернули, готовые к бою.

Лютиен заметил огромного одноглазого генерала, а Белсен Криг увидел его. И сразу показалось, что они остались на поле одни, потому что юный Бедвир выехал вперед на своем коне, то же сделал командир циклопов, и ни один воин с обеих сторон не двинулся, чтобы вмешаться в их схватку.

Лютиен натянул поводья, то же самое сделал и Белсен Криг. Они испепеляли друг друга взглядами.

— Слезай, — скомандовал Лютиен Оливеру.

До огромного циклопа было не более дюжины ярдов. Оливер ощущал ледяную ненависть, возникшую в сердцах обоих командиров. И это чувство могло исчезнуть только со смертью одного из соперников.

— Пожалуй, пора, — согласился он и скатился со спины коня, сделав полное сальто и бодро приземлившись на ноги — ну, почти приземлившись, потому что попал на особенно скользкий участок земли, ноги его разъехались, а сам он сел в грязь. Смущенный хафлинг оглянулся, приходя в ужас от своего позора, но никто из присутствующих не обратил на это ни малейшего внимания.

— Кэр Макдональд! — прорычал Лютиен в лицо генералу циклопов.

Белсен Криг склонил свою огромную голову, словно пытаясь понять услышанное, а затем улыбнулся и поправил противника:

— Монфор.

Лютиен взревел и бросился в атаку. Белсен Криг поскакал ему навстречу. Их огромные мечи зазвенели друг о друга, не нанеся никому существенного ущерба, но рука Лютиена сразу ощутила тяжесть удара циклопа.

Оливер с ужасом осознал, что теперь огромный циклоп ближе к нему, чем Лютиен, и никого больше рядом нет. Он тоскливо взвыл и взглянул на свою рапиру, казавшуюся такой крошечной по сравнению с конным чудовищем, но, к его величайшему облегчению, жуткий монстр даже не заметил его, только развернул вепреконя и начал второй заход.

Опять мечи скрестились высоко в воздухе. Но на этот раз Лютиен уже не пытался отбить удар, а лишь слегка отклонил его и пригнулся, когда тяжелый клинок Белсена Крига промелькнул рядом с его головой. Ловкий Бедвир даже позволил мечу на мгновение выпасть из руки, но тут же перехватил его, сделал колющий выпад, целясь в бедро противника, но слегка промахнулся и вогнал свой клинок в бок вепреконя.

Могучее животное отпрянуло, и Лютиену пришлось отпустить поводья и схватиться за рукоять меча обеими руками, чтобы не потерять его. Он удержал свое оружие и даже сумел его выдернуть, но в ходе этого вылетел из седла. Лютиен шлепнулся в грязь и успел вскочить на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как Белсен Криг освобождает ноги из стремян упавшего вепреконя.

— Теперь ты умрешь! — пообещал циклоп, без малейших колебаний направляясь к противнику. Взметнулся его огромный меч, затем быстро пошел вниз, и Лютиен едва успел парировать удар.

Белсен Криг продолжал атаку рубящим ударом сверху и прямым выпадом. Лютиен блокировал удар и в последний момент отпрыгнул в сторону.

Циклоп яростно наседал, а юноша ограничивался в основном тем, что уклонялся от ударов и отводил их в надежде, что противник в конце концов вымотается. Он находил в обороне Белсена Крига брешь и делал длинный жалящий выпад, но тут же снова принимал защитную стойку, чтобы отразить очередную яростную атаку.

Хотя Лютиен видел тонкие струйки крови на своем противнике, он понимал, что это, в сущности, ерунда. Он казался себе разъяренной, но ничтожной осой, которая жалит великана, а не сражающимся с кем-то на равных. Лютиен попытался обуздать подступавшую панику и напомнил себе, что и оса может победить.

Но только если не допустит ни единой ошибки.

Это продолжалось довольно долго, Лютиен жалил и уклонялся, но Белсен Криг, казалось, ничего не чувствовал, и его напор не ослабевал под влиянием усталости. Да, это был самый сильный противник из всех циклопов, с какими доводилось встречаться Лютиену. Юноша понимал, что нельзя пропускать ни одного удара, что, если меч циклопа коснется его хоть раз, он просто будет разрублен пополам.

А потом это произошло; Лютиен, кружа по полю, поскользнулся и упал на одно колено. Белсен Криг тут же очутился над ним, его меч пошел вниз.

«Ослепительный» взметнулся вверх, пошел горизонтально над головой Лютиена. Меч Белсена Крига ударился о него возле рукояти и остановился, но рука Лютиена не выдержала удара и выронила меч. Никаких повреждений, вроде бы, не было, однако руку пронзила жгучая боль, и она отказывалась слушаться.

Лютиен перехватил «Ослепительный» левой рукой и почти не глядя ткнул им вперед, пытаясь заставить одноглазого монстра отступить. Удар попал Белсену Кригу в живот, но недостаточно сильно, чтобы его остановить.

Лютиен пытался встать, но снова упал от внезапного толчка и почувствовал, что кто-то (или что-то?) пробежал по его спине.

Спрыгнув с плеч Лютиена, Оливер захватил Белсена Крига врасплох. Глаз циклопа расширился, являя собой замечательную мишень, но Оливер, потерявший равновесие из-за того, что Лютиен даже и не думал лежать спокойно, промахнулся, и его рапира вонзилась чуть ниже и левее глаза, в щеку Белсена Крига.

Циклоп взвыл, замахал огромными ручищами и отпрянул назад. Он выпрямился, но в тот же момент поднялись и Лютиен с Оливером.

— Ты, одноглазый урод, — издевательски сказал Оливер. — Тебе никогда не понять цену дружбы!

И словно чтобы подчеркнуть слова хафлинга (он специально подгадал момент), сверкающий белый конь, чья длинная шерсть поблескивала от влаги, гремя копытами, возник позади циклопа и толкнул его в плечо, отчего тот полетел прямо в грязь лицом.

Когда Белсен Криг поднялся, отплевываясь от грязи, то обнаружил, что вокруг него стоят Лютиен, Оливер и прекрасная Кэтрин О'Хейл, верхом на Ривердансере. Рыжие волосы девушки, потемневшие от дождя, разметались по плечам. Она широко улыбалась, ее зеленые глаза сверкали ярче, чем кристаллики льда, образовавшиеся на концах густых волос, — она явно понимала ситуацию, ощущала победу, завоеванную сегодня.

Белсен Криг оглянулся в поисках поддержки. Он увидел, как последний из его офицеров медленно свалился со своего вепреконя, открывая торжествующего всадника с мечом, покрасневшим от крови. Вокруг собралось более десятка кавалеристов Лютиена с теми несколькими, которые прискакали вместе с Кэтрин, включая изящную женщину верхом на рыжем пони с облезлым хвостом.

При виде своего любимого Тредбара Оливер расплылся в улыбке, но затем взглянул на командира циклопов и сразу стал серьезным.

— Я думаю, тебе следует сдаться, — заметил он.

Белсен Криг обвел всех долгим взглядом. Лютиен практически слышал его мысли — мысли загнанного животного, думающего о побеге. Но бежать было некуда. Лютиен не знал, что сделает Белсен Криг, куда повернется, но вдруг, совершенно неожиданно, тот бросил свой меч на землю.

Вся группа как один расслабилась, а Лютиен сделал шаг к циклопу. Его правая рука все еще болела, но не настолько, чтобы он не мог держать «Ослепительный», осторожно напрягая мышцы и морщась от боли.

Белсен Криг бросился вперед, в его руке блеснул появившийся словно ниоткуда нож.

— Лютиен! — в один голос закричали Кэтрин и Оливер. Но прежде чем это слово слетело с их губ, свободная левая рука юноши стремительно поднялась, перехватив запястье циклопа. Лютиен вряд ли мог удержать движение массивной руки Белсена Крига, но он использовал ее как опору, чтобы увернуться от ножа, а затем его собственный меч пронзил нагрудник Белсена Крига и вошел ему в легкие.

На одну длинную минуту они застыли, а затем Белсен Криг зарычал — рты свидетелей открылись от изумления — и, медленно преодолевая сопротивление Лютиена, двинул нож к его груди.

Лютиен вздернул руку, державшую меч, вверх, и движение Белсена Крига резко остановилось. Опять оба замерли, не мигая. Их лица находились на расстоянии нескольких дюймов друг от друга.

— Один — ноль, — прорычал Лютиен, и умирающий Белсен Криг ничего не ответил, потому что в течение всей битвы юный Бедвир действительно опережал его на один шаг.

Лютиен снова вздернул меч, и тогда ноги Белсена Крига медленно подломились и он упал на колени. Юноша чувствовал, как из огромной руки циклопа уходит сила; нож упал на землю.

Лютиен освободил «Ослепительный», но даже без него Белсен Криг не упал. Мертвый генерал циклопов остался стоять в грязи на коленях.

Его быстро занесло снегом.

17. ПЛАНЫ И РАЗДУМЬЯ

Разгром закончился очень быстро, половина отряда Белсена Крига была убита, а вторая половина в беспорядке бежала в поля. Потери эриадорцев оказались относительно малы. Рыбаки из Порт-Чарлея могли сосчитать своих погибших на пальцах шести рук, однако группа Лютиена, которая бросилась в самую гущу циклопов, была несколько потрепана.

Обе армии Эриадора объединились в поле неподалеку от лагеря повстанцев. Они перевязали своих раненых, добили умирающих циклопов, а остальных построили в колонну. К счастью, пленных оказалось не слишком много, не больше сотни, и с ними, пережившими разгром гордой преторианской гвардии, проблем было немного.

Снежная буря крепчала, небо темнело, хотя было всего лишь около двенадцати. Бринд Амор организовал колонну для марша, поставив всех лучников впереди. Они вступили в небольшую схватку при переходе Феллинг Ран, но обошлось только стрельбой из луков. Циклопы отвечали, швыряя тяжелые дротики, но при этом проявили типичную для них меткость, и ни один из эриадорцев не был ранен.

В душах оставшихся солдат армии Эйвона сохранилось не слишком много боевого пыла — они сломали свои ряды и обратились в бегство еще до того, как эриадорцы подошли к реке. Весь остаток дня самой большой проблемой для армии Эриадора оставалось возвращение под защиту стен Кэр Макдональда, так как буран бушевал в полную силу.

Подъезжая на Ривердансере к городу, Лютиен уже издалека услышал приветственные крики, потому что новость о разгроме врага летела впереди возвращавшейся армии. Юный Бедвир потерял сегодня нескольких друзей, женщину и двух мужчин, которые часто бывали в «Гнэльфе», но его печаль утешала вера в то, что друзья погибли не напрасно. Они победили, Эриадор победил! Торжествующая армия вместе с союзниками из Порт-Чарлея вошла в город, рассыпалась по улицам, разбилась на маленькие группки, вновь и вновь припоминая славные события этого дня.

Лютиен, Кэтрин и Оливер вернулись в свой дом, расположенный в Крошечном Алькове, чтобы поделиться событиями последних недель. Юный Бедвир был счастлив вновь увидеть своих дорогих друзей, особенно Кэтрин. Он даже не осознавал, как сильно он скучал по ней. Конечно, юноша подумал о Сиобе и их разговоре накануне ночью, но он еще не успел разобраться в том, что это будет означать для него самого.

Сейчас Лютиен знал только одно — он рад, просто счастлив снова видеть Кэтрин О'Хейл. Некоторое время спустя к ним присоединились Бринд Амор, Сиоба и Шаглин, который тоже был очень занят весь день.

— Мы убили всех циклопов, разбежавшихся по улицам Кэр Макдональда, — заверил его гном. — Больше ничего гореть не будет.

Бринд Амор, погрузившись в самое удобное из трех кресел в маленькой гостиной, поднял чашу с вином, приветствуя эту новость. Сиоба и Оливер, которые тоже сидели, попивая вино, присоединились к нему, то же самое сделали остальные трое, подняв кружки с золотым медом.

Сидя у камина, Лютиен посмотрел поверх пламени на Кэтрин, и их обоих согрело нечто большее, чем пылающее между ними пламя.

— Ну, — поправился Шаглин, пододвигаясь к камину, — я имел в виду, что ничто не будет гореть без нужды!

Эта поправка вызвала легкий смешок у всех собравшихся.

— Однако несколько тысяч циклопов все еще шатаются где-то по полям, — заметил Оливер.

— Вот уж холодно им, бедным, — фыркнула Кэтрин.

— А тех, кто переживет снежную бурю, мы переловим, — мрачно пообещала Сиоба.

Лютиен кивнул. На обратном пути в Кэр Макдональд были организованы группы преследования. Циклопам никуда не уйти.

— Поблизости нет городов, кроме Феллинг Даунза, — продолжала Сиоба. — И эти скоты не найдут там себе пристанища, потому что все дома были разрушены. Скорее всего, они повернут на Порт-Чарлей.

Лютиен не столько слушал ее слова, сколько голос, каким они произносились. Тяжелое сражение было выиграно, но Сиоба не позволяла себе расслабиться. Да, для этой девушки восстание было важнее всего, оно поглощало ее всю. Она готова на все, лишь бы освободить Эриадор и своих собратьев от Гринспэрроу.

На все, вплоть до того, чтобы делить постель с Алой Тенью? Лютиен попытался отбросить эту мысль, как только она появилась, укоряя себя за то, что так плохо думает о Сиобе. Между ним и полуэльфийкой проскользнуло что-то настоящее, что-то теплое и чудесное, и, хотя они оба знали, что это никогда не перейдет в нечто большее, Лютиен готов был поклясться, что он никогда не будет вспоминать свои утраченные отношения с Сиобой с сомнениями или сожалениями. Он стал лучше, узнав ее, его жизнь обрела новую радость, потому что она превратилась в ее часть. И, глядя сейчас на девушку, Лютиен верил всем сердцем, что она чувствует то же самое.

Юноша перевел взгляд с Сиобы, которая продолжала говорить о неотложных делах, на Кэтрин. Он понял, что Кэтрин все это время смотрела на него, потому что рыжеволосая воительница покраснела (что редко случалось с ее покрытым загаром лицом) и отвела зеленые глаза.

Лютиен постарался улыбнуться, чтобы скрыть боль, закрыл глаза, стараясь удержать в памяти образ женщины из Хейла, и откинул голову назад. Затем он задремал, а разговор продолжался и стал еще горячее, сосредоточившись на нем самом.

— Наш бесстрашный вождь, — сухо заметил Оливер, обратив внимание на позу юноши и его ровное дыхание.

Все пятеро рассмеялись, Кэтрин протянула руку, чтобы растолкать Лютиена.

— Пусть спит, — остановила ее Сиоба. В воздухе немедленно повисло напряжение, когда Кэтрин повернулась и посмотрела на полуэльфийку.

— Он трудился день и ночь, — продолжала Сиоба.

Кэтрин выпрямилась и опустила руку.

— Ну, разумеется, те циклопы, которым удалось сегодня бежать, не причинят больших неприятностей, — вмешался Бринд Амор громко и значительно, что заставило всех отвлечься и посмотреть на старого волшебника. — Многие погибнут в пурге, а те, кто останется в живых, вряд ли смогут сопротивляться, когда мы их догоним. Конечно, они отправятся на запад, к своему флоту, который уже не их флот!

— А сможет Порт-Чарлей справиться с ними? — серьезно спросил Оливер, потому что самые крепкие жители городка находились сейчас в Кэр Макдональде.

— Немногие циклопы доберутся туда, — пообещала Сиоба.

— И мы успеем перебросить в Порт-Чарлей достаточно воинов, прежде чем туда доберутся циклопы, — добавил Бринд Амор. — Их будут преследовать на каждом шагу, а нам известны самые короткие тропы. Нет, с ними будет немного хлопот. Армия Эйвона, которая пришла к нашим берегам, разбита.

— Но что это значит? — задал Шаглин вопрос, который вертелся у каждого на языке.

Мертвая тишина. Рассматривая далеко идущие последствия сегодняшней победы, каждый из них осознавал, что, в конце концов, она, возможно, всего лишь мелочь, крохотное светлое пятнышко во тьме, называемой Гринспэрроу.

— Это значит, что сегодня мы выиграли битву, — сказал Бринд Амор после долго молчания. — И теперь у нас есть флот, чтобы затруднить любое будущее вторжение через Порт-Чарлей.

— Но теперь Гринспэрроу начнет принимать нас всерьез, — предупредил волшебник. — Снег глубок, это нам на руку и дает некоторое время, но дни сейчас станут теплее, и снег долго не пролежит. Мы можем ожидать, что, как только снег растает, к нам пожалует армия от Мальпьюсантовой стены и, возможно, еще одна армия, через перевалы Айрон Кросса, и каждая из них будет больше той, которую мы только что разгромили.

Радостное настроение пропало, полностью развеялось мрачным, но необходимым вопросом гнома и очевидной правдой ответа волшебника.

Бринд Амор внимательно разглядывал своих товарищей. Он знал, что эти пятеро были представителями Эриадора. Здесь находилась Кэтрин, гордая Кэтрин, отчаянно стремившаяся вернуть дни свободы Эриадора, дни его славы. Большинство островитян были похожи на нее — на Бедвидрине, Марвисе и Карите, — равно как и рыбаки Порт-Чарлея, и племена на север от Эрадоха, в области залива Колтуин.

Здесь была Сиоба, гневная Сиоба, уязвленная несправедливостью и лелеющая мысли о мщении. Она являлась законным представителем исконного населения Монфора — нет, Кэр Макдональда; теперь город можно называть так, подумал волшебник. Она была душой и мозгом восстания, гордая, но не настолько, чтобы отказаться от вмешательства волшебника, когда поняла, что это вмешательство пойдет на пользу ее народу.

И Шаглин, чей народ пострадал больше всего. Этим двигали не ярость и не смирение, и Бринд Амор прекрасно понимал его чувства. Те гномы, которые погибли в самоубийственной засаде около рухнувшей стены, не гневались и не ощущали печали. Они просто делали то, что считали своим долгом. Они просто надеялись, что и Эриадор, и их народ после самопожертвования небольшого отряда обретут лучшую судьбу. И вот он сидел здесь, чернобородый гном, до мозга костей воин. Бринд Амор думал, что, если бы у него была армия из десяти тысяч таких, как Шаглин, он мог бы стереть Гринспэрроу с лица земли.

И тут же сидел Оливер, олицетворение столь многочисленных в Эриадоре чужеземных бродяг. Эти дикие края притягивали к себе всех, кто не вписывался в мирную жизнь ни в Эйвоне, ни в Гаскони. В ценности Оливера на поле боя не приходилось сомневаться. К тому же он очень много значил в качестве надежного друга Лютиена. Но истинная ценность Оливера и многих, подобных ему, которые безусловно всплывут на поверхность, когда восстание распространится, — в его знании других земель и других людей. Если это восстание достигнет того уровня, когда Гасконь сочтет возможным его поддержать, знания Оливера об этой стране окажутся бесценными. Оливер — дипломат? Бринд Амор уже давно обдумывал и эту возможность.

И наконец, Лютиен. Юноша все еще дремал, прислонившись спиной к камню камина. В нем объединились они все, подумал Бринд Амор. Гордый, как островитянин, яростный, как житель Кэр Макдональда, чистый, самоотверженный воин и вождь, в котором так отчаянно нуждался Эриадор. После своих подвигов на поле битвы Лютиен стал тем краеугольным камнем, на котором Эриадор устоит — или падет. Рассказ о «рискованной игре Лютиена» уже распространился далеко за городскими стенами, смешиваясь с историями об Алой Тени, таинственном борце против того зла, которое олицетворял Гринспэрроу. Кто бы мог подумать, что молодой человек из Бедвидрина обретет такую славу?

— Я бы мог! — ответил Бринд Амор на собственный вопрос, неожиданно для себя самого — вслух, а затем смущенно откашлялся и огляделся по сторонам.

— Что случилось? — потягиваясь, спросил проснувшийся Лютиен.

— Ничего, пустяки, — извинился волшебник. — Видимо, моим мозгам потребовалось упражнение для челюсти.

Остальные пожали плечами и не обратили на это внимания, кроме проницательного Лютиена, который задержал свой взгляд на Бринд Аморе, словно читая его мысли.

— А знаете, — начал Оливер, привлекая всеобщее внимание, — я как-то был в диких землях Ангарота. — Видя, что это заявление не произвело особого впечатления, он пояснил:

— Это жаркий и пыльный край к югу от Гаскони.

— Ангарская война? — осведомился Бринд Амор, более сведущий, чем все остальные, несмотря на тот факт, что большую часть нескольких последних веков он провел во сне в пещере.

— Что это за война? — хмыкнул Лютиен.

— Ангарская война, — повторил Оливер с обиженным видом. — Более того, — сказал он, обращаясь уже к одному волшебнику, — я сражался под командованием самого де Буа, в четвертом Кабалезском полку.

Волшебник приподнял бровь и уважительно кивнул, хотя для всех прочих эта справка ровно ничего не значила. Оливер раздулся от гордости и огляделся по сторонам, но быстро сник, когда осознал невежество своих слушателей.

— Четвертый Кабалезский, — значительно продолжал он. — Мы забрались в самую глубину Ангарота, преследуя Красных Копейщиков, главную военную силу этой страны.

Бринд Амор встретил любопытные взгляды всех остальных и кивнул, придавая вес рассказу Оливера, хотя сам волшебник сильно сомневался в том, что тот когда-нибудь добирался до Ангарота. Немногие гасконцы, побывавшие в этих диких землях, смогли вернуться назад. Но Бринд Амор был наслышан об Ангаротской операции де Буа — одной из самых блестящих побед в истории военного дела.

— Мы не могли победить, — продолжал Оливер, — нас было двести против нескольких тысяч, и ни один из нас не надеялся выйти оттуда живым.

— И что же вы сделали? — спросил Лютиен после долгой театральной паузы, подавая приятелю ожидаемую им реплику.

Оливер щелкнул пальцами и надменно присвистнул:

— Конечно, мы атаковали.

— Все так и было, — вмешался Бринд Амор, прежде чем выражение глубокого недоверия успело появиться на лицах слушателей. — Де Буа распределил своих солдат в зарослях по периметру лагеря противника, снабдив их барабанами. Они стучали палками по деревьям, изображали крики огромных слонов и других боевых животных — и все это чтобы заставить врага поверить, что их очень много, целая армия.

— У Красных Копейщиков, уже достаточно потрепанных, — добавил Оливер, — была позиция, неудобная для ведения боя. И они отступили к горам.

— Де Буа следовал за ними и обманывал их пустыми угрозами, — закончил Бринд Амор. — К тому времени, когда командиры Красных Копейщиков разобрались в его обмане, четвертый полк получил необходимые подкрепления. Красные Копейщики Ангарота спустились с гор, ожидая схватки с небольшим отрядом, но все оказалось не так. Это была единственная победа Гаскони в той войне.

Оливер кисло взглянул на старика при этом последнем утверждении, но его недовольство вскоре растаяло, так как хафлингу слишком хотелось рассказать о своей роли в этом шедевре стратегии.

— Они собирались назвать это «Блефом Оливера», — заявил он.

Бринд Амор с трудом скрыл усмешку.

— Прекрасная история, — заметил Шаглин, явно не слишком поверивший в нее.

— Ну, и какой из нее можно сделать вывод? — поинтересовалась Кэтрин.

Оливер вздохнул и покачал головой, как будто вопрос был просто смешным.

— А разве мы не похожи на Четвертый Кабалезский полк? — спросил он.

— Объясни все как следует, — потребовал Шаглин.

— Вот и нам сейчас нужно атаковать, — без колебаний откликнулся хафлинг. Глаза едва ли не всех присутствующих расширилась от недоумения, но Оливер смотрел на одного волшебника, надеясь найти у него поддержку.

Бринд Амор кивнул и улыбнулся — он все время надеялся, что кто-нибудь предложит именно это и тем самым избавит его от множества проблем. Он знал, что гораздо лучше согласиться с планами соратников, чем навязывать им свои.

Кэтрин поднялась и отряхнула пыльные штаны.

— Атаковать где? — спросила она, явно считая саму идею смехотворной.

— Атаковать стену, — ответил Бринд Амор, — нанести удар по Мальпьюсантовой стене, до того как Гринспэрроу сможет привести расквартированную в Принстауне армию на север.

Внезапно план перестал казаться Лютиену нелепым.

— Взять Дун Карит и разрезать страну пополам, — сказал он. — Удерживая горы и стену, имея флот, чтобы охранять наши порты, мы навяжем Гринспэрроу сражение там, где это будет выгодно для нас.

— И наша смелость заставит его думать, что мы сильнее, чем это есть на самом деле, — хитро заметил Оливер.

Зеленые глаза Сиобы засверкали надеждой.

— А мы и станем сильнее, — сказала она уверенно, — когда до северных земель долетит весть о нашей победе здесь, когда весь Эриадор поймет размах нашего восстания. — Она оглядела всех, голос ее охрип от сдерживаемой страсти. — Когда весь Эриадор вспыхнет надеждой.

— Блеф Оливера? — предложил Бринд Амор.

Никто не возразил, и хафлинг просиял улыбкой — на секунду. До Оливера, который конечно же никогда не сражался в полку де Буа, в Ангароте, вдруг дошло, что он предложил им всем очень смелый и опасный ход. Он откашлялся, и выражение лица выдало его тревогу.

— Только я боюсь, — признался он и ощутил на себе тяжесть взглядов Лютиена, и Сиобы, и Шаглина, и Кэтрин. — У них есть эти колдуны, — продолжал он, пытаясь оправдать свое внезапное высказывание. Он чувствовал, что должен выразить какие-то сомнения, чтобы его не слишком винили, если разразится катастрофа. Но если все произойдет по плану и особенно если их ждет удача, хафлингу ужасно хотелось, чтобы этот маневр назывался «Блеф Оливера». — Я не слишком-то приветствую идею разворошить все осиное гнездо этих колдунов.

Бринд Амор отмахнулся от этого довода.

— Магия уже не та, что когда-то, мой дорогой Оливер, — уверил он хафлинга и всех остальных. — Иначе Моркней оставил бы от Лютиена только пепел на башне Собора, а тебя бы заморозил, как горгулью, на стене башни! Да и я сам смог бы сделать побольше.

В словах волшебника звучала убежденность. С тех пор как он покинул пещеру, которая так долго служила ему домом, Бринд Амор осознал, что сама суть магии изменилась. Она все еще присутствовала, висела в воздухе, но была уже отнюдь не так сильна, как раньше. И волшебник понимал причину этого. Сделка Гринспэрроу с демонами извратила искусство чародейства, сделала его чем-то злым и темным, и это, в свою очередь, ослабило саму ткань вселенной, источника магической силы. Бринд Амор глубоко сожалел об этой потере, испытывая ностальгию по прежним временам, когда искусный волшебник был так могуществен, когда лучшие из магов могли противостоять на поле боя целой армии и обратить ее в бегство. Но Бринд Амор хорошо понимал, что в этой войне с Гринспэрроу и его герцогами-чародеями, где он оказался единственным волшебником к северу от гор, явный недостаток магических сил является единственной надеждой Эриадора.

— Итак, к стене, — сказал он.

Лютиен взглянул на Кэтрин, затем на Шаглина и, наконец, на Сиобу, но в этот раз он не нуждался в подтверждении своих друзей. Кэр Макдональд наконец свободен, но он не останется таковым, если они станут ждать, пока Гринспэрроу сделает следующий шаг. Война была шахматной партией, и они играли белыми.

Наступило время сделать очередной ход.

18. В ПУТЬ

К следующему дню снегопад прекратился, оставив одеяло толщиной в двадцать дюймов на южных полях Эриадора, а сугробы могли поглотить всадника целиком.

Огромное войско уходило из Кэр Макдональда; оно в основном состояло из людей Порт-Чарлея, и именно они должны были преследовать те семь тысяч циклопов преторианской гвардии, которые бежали с полябоя. В овчинных рукавицах и плотных шерстяных накидках, надев под башмаки из оленьей кожи несколько пар чулок, с мешками сухой растопки, эриадорцы не боялись ветреной зимы, а вот бежавшие из битвы циклопы явно не были к ней готовы. Усталые и голодные, а зачастую израненные, многие из них стали легкой добычей первой же морозной ночи. Едва отойдя на две мили от ворот Кэр Макдональда, эриадорцы начали натыкаться на окоченелые трупы и дрожащих, с синими губами циклопов, руки которых распухли и онемели настолько, что не могли держать оружие.

И это было только начало — вскоре колонна пленников растянулась на несколько миль назад к воротам Кэр Макдональда. К середине дня в город вошло более тысячи пленных, и вернувшиеся гонцы доложили, что на заснеженных полях валяется вдвое или втрое большее количество трупов. Однако оставалось еще немало беглецов, прямиком направившихся в Порт-Чарлей.

Бринд Амор использовал свое магическое зрение, чтобы обнаружить остатки разбитой армии Эйвона. Благодаря его заклинаниям многие циклопы были пойманы и убиты.

Преторианский офицер Длинный Рукав, израненный при столкновении у моста, с глубоко застрявшим в плече наконечником эльфийской стрелы, повел основную массу из трех тысяч солдат преторианской гвардии. Их преследовали по пятам, а у них не осталось сил для отражения нападений. Каким-то образом одноглазые еще брели вперед, питаясь своими собственными мертвецами и ежась под порывами ледяного ветра.

Скоро беглецов осталось всего две тысячи, немногим больше, чем в преследующем их отряде, но погода стала улучшаться, и снега с каждым часом становилось меньше. Длинный Рукав гнал и гнал своих подчиненных вперед, пока наконец впереди не показались высокие мачты эйвонских судов, стоявших на рейде.

В рядах циклопов это вызвало большую радость, хотя каждый из них понимал, что вблизи от города преследователи начнут атаковать их в полную силу.

Солдаты даже не догадывались, что, пока они ликовали при виде кораблей, наблюдатели из Порт-Чарлея разглядывали их самих, определяя мишени для команд, которые быстро научились управляться с катапультами захваченных кораблей.

Один за другим корабли выбрасывали сгустки пламени и корзины заостренных камней. Длинный Рукав собирался дать команду атаковать город, но судьба распорядилась иначе. Первый же снаряд катапульты, пылающий шар липкой черной смолы, попал в командира и сжег его, начиная от волос и бакенбардов и кончая рукавами.

В страхе и смятении лишившиеся командира циклопы разбежались кто куда. Некоторые бросились к городу, другие повернули назад, где и встретились со старым Дозье и его отрядом. Бойня длилась всего час, и хватило лишь одного из захваченных кораблей, чтобы отвезти пленных на север, где Даймондгейт должен был служить для них тюрьмой.

А в Кэр Макдональде готовились к походу к Мальпьюсантовой стене. Было решено идти двумя отрядами. Шаглин и его бойцы должны отправиться к Айрон Кроссу, чтобы прикрыть перевалы, а заодно поискать там своих соплеменников, которые присоединились бы к восстанию. Основной отряд, ведомый самим Бринд Амором, должен был ударить, обойдя по периметру горы.

В процессе подготовки к походу дерзость этих планов становилась все более очевидной. Силы повстанцев заметно уменьшились из-за того, что рыбаки вернулись к себе в город. Кроме того, пленных преторианцев в таких количествах было просто опасно держать в городе, а потому их следовало повозками отправить на запад, а затем погрузить на корабль и переправить на Даймондгейт в компанию их сотоварищей, захваченных в плен на поле у Порт-Чарлея.

Поэтому Лютиену и Бринд Амору оставалось для задуманной ими операции всего несколько тысяч солдат, и было совершенно очевидно, что успех Блефа Оливера полностью зависит от того, удастся ли эриадорцам получить в ближайшие дни сколько-нибудь значительные подкрепления. Они знали, что весть об освобождении Кэр Макдональда докатилась до многих северных городов и деревень и всюду бурно приветствовалась. Но не следовало ожидать, что слишком уж многие фермеры поспешат на помощь повстанцам. Приближалось время посевов, равно как и рыболовный сезон для тех эриадорцев, которые жили морем. И даже учитывая их блестящие победы, одну — при взятии города, другую — когда его удалось удержать против преторианской гвардии, эриадорцы прожили под правлением злобного Гринспэрроу достаточно долго, чтобы понимать, что до полной победы еще очень далеко.

— Оливер и я пойдем вместе, — объявил Лютиен Бринд Амору как-то утром, когда они вдвоем шагали по городской стене, наблюдая за приготовлениями, рассматривая скопище повозок и горы припасов.

— Пойдете? — удивился волшебник. — Куда пойдете?

— Впереди армии, — объяснил Лютиен, — по дуге ближе к северу.

— Чтобы заручиться поддержкой, — докончил за него волшебник и замолчал, обдумывая этот план.

— Я не буду держать в секрете, кто я такой, — сказал Лютиен. — Я пойду открыто, как Алая Тень, враг трона.

— В этих деревушках довольно много циклопов, — напомнил Бринд Амор, — и множество купцов и рыцарей, поддерживающих Гринспэрроу.

— Только потому, что они процветают при короле-злодее, тогда как весь остальной Эриадор страдает! — скрипнул зубами Лютиен.

— Не важно почему, — откликнулся Бринд Амор.

— Я знаю эриадорцев, — заявил Лютиен, — истинный народ моей родины. Если они не убивают циклопов и купцов, то лишь потому, что у них нет надежды, ведь эти несчастные считают, что, скольких бы они ни убили, придут другие и расправятся с ними и их семьями.

— Весьма понятные опасения, — ответил Бринд Амор. Собственно говоря, сомнения волшебника были чистым притворством. Он уже пришел к выводу, что намерения Лютиена вполне разумны, дерзкое добавление к дерзкому плану. А им наверняка понадобится помощь. Мальпьюсантова стена была построена гасконцами много веков назад, чтобы отгородиться как раз от такого восстания, когда южное королевство, после завоевания Эйвона, решило, что оно не может усмирить дикий Эриадор. Стену построили для защиты от северных племен, и она была не очень серьезной преградой!

— Но теперь они обретут надежду, — настаивал Лютиен. — В этом, и только в этом, весь смысл Алой Тени. Что я делал в этой накидке много времени назад — сейчас совершенно не важно. Важно то, что, видя ее на мне, они начинают думать, будто я — тот самый герой прошлых времен, который вернулся, чтобы повести их к свободе.

Бринд Амор смотрел на Лютиена так долго и пристально, что тому стало несколько неуютно. Затем лицо волшебника смягчилось, и он стал казаться юноше похожим на отца — отца, каким Лютиен надеялся его увидеть.

Во всей сумятице нескольких последних недель Лютиен осознал, что он вряд ли вспоминал о Гахризе Бедвире с тех пор, как Кэтрин принесла ему «Ослепительный», фамильный меч Бедвиров, вместе с вестью о том, что на острове Бедвидрин разгорелось восстание. Лютиену захотелось узнать, как дела у Гахриза сейчас. Его кольнула тоска по дому, однако мысль об Этане, его брате, которого Гахриз отправил на верную смерть, и о варваре Гарте Рогаре, друге Лютиена, который был убит на арене после того, как тот победил его в бою, быстро развеяла это чувство. Лютиен покинул Бедвидрин, покинул отца, имея на то веские основания, и теперь безумный круговорот событий не оставлял ему времени на беспокойство о человеке, которого он больше не считал своим отцом.

Он увидел Бринд Амора в другом свете. Внезапно юный Бедвир ощутил необходимость в одобрении этого старого мудрого человека, необходимость увидеть его улыбку, такую же, какой улыбался Гахриз, когда Лютиен побеждал на арене.

И Бринд Амор сделал это и положил руку Лютиену на плечо.

— Отправляйтесь сегодня же, — сказал он молодому человеку.

— Я направлюсь к Бронегану и дальше, до полей Эрадоха, — пообещал Лютиен. — А когда я присоединюсь к вам на восточном краю Глен Олбин, я приведу с собой отряд не меньше того, который вскоре выступит из Кэр Макдональда.

Бринд Амор кивнул и похлопал его по спине, после чего Лютиен помчался разыскивать Оливера и их лошадей, чтобы как можно быстрее отправиться в путь.

Старый волшебник еще долго стоял на стене, глядя вслед Лютиену, а потом уже просто в пространство. Он сам вывел юношу на этот путь — в тот день в пещере дракона, когда отдал ему алый плащ. Он был ответственен, по крайней мере отчасти, за возвращение Алой Тени. И когда он смотрел на Лютиена, который так охотно взял на себя ответственность, предложенную ему, его старая, хрипящая одышкой грудь вздымалась от гордости.

Той гордости, которую испытывает отец, глядя на сына.

19. ПРИХОД ВЕСНЫ

— Он правильно поступил, — заметила Сиоба, взбираясь на стену рядом с Кэтрин. Кэтрин не обернулась на полуэльфийку, хотя и была удивлена, что та выбрала именно эту часть стены, рядом с ней.

Внизу Оливер с Лютиеном выезжали из ворот. Оливер трусил на своем желтом пони, а Лютиен гордо восседал на сверкающем белоснежном Ривердансере. Они уже попрощались со всеми, с кем могли, и теперь скакали вперед, не оглядываясь. Бок о бок, друзья пересекали внутренний двор, где все еще валялись трупы циклопов, до которых не дошли пока руки похоронной команды, — черно-серебряные пятна на подтаявшем снегу.

— Перед ними долгий путь, — заметила Сиоба.

— Перед кем? — спросила Кэтрин, подчеркнуто глядя в противоположном направлении, на восток, где только-только занималась заря.

— Перед нашими друзьями, — терпеливо объяснила Сиоба.

Теперь Кэтрин взглянула на Лютиена и Оливера, вернее — бегло скользнула по ним глазами.

— Лютиен всегда в пути, — ответила она, — то туда, то сюда, куда конь понесет.

Сиоба смотрела на свою соперницу, пытаясь понять смысл ее поведения.

— Такой уж он есть, — пожала плечами Кэтрин. — Он едет, куда хочет и когда хочет, и ни одна женщина не должна быть настолько глупа, чтобы надеяться удержать его при себе. — Кэтрин быстро отвернулась, и это выдало ее еще больше. — Лютиен Бедвир есть Лютиен Бедвир, и нужно быть последней дурой, чтобы пытаться его изменить.

Эти слова были сказаны с совершеннейшим спокойствием и полным самоконтролем, но Сиоба легко услышала за ними горечь. Кэтрин страдала, ее холодное спокойствие было чисто показным, а слова были произнесены как раз таким тоном, чтобы превратить их в отравленную стрелу, направленную в сердце соперницы. Но стрела эта прошла мимо цели, потому что Сиоба ни в коей мере не была задета отъездом Лютиена: с ее точки зрения, она и юный Бедвир уже пришли к соглашению во всем, что касалось их взаимоотношений.

Сиоба немного помолчала, сочувствуя Кэтрин и обдумывая ее слова. Словесная стрела вылетела только в целях самообороны, и Сиоба это знала, но все-таки ее удивили нападки Кэтрин, ее стремление испортить сопернице настроение из-за отъезда Лютиена.

— Перед ними лежит долгий путь, — снова сказала Сиоба. — Но ты не бойся, — добавила она, перехватывая взгляд Кэтрин. — Я-то хорошо знаю, что Лютиен легко выдерживает долгую скачку.

У Кэтрин отвалилась челюсть от неприкрытой и непривычной двусмысленности и хитрого, даже непристойного тона.

Сиоба повернулась и скользнула вниз по лестнице, оставив Кэтрин наблюдать за друзьями, скачущими к северо-востоку.

Кэтрин снова взглянула на уже далеких всадников, на Лютиена, товарища всех ее лет, проведенных в Бедвидрине, где они вместе потеряли невинность — и в том, что касалось любви, и в том, что творилось в мире. Она действительно хотела побольнее ударить Сиобу, пусть словами, а не физически. Ей нравилась полуэльфийка, она глубоко уважала ее и даже считала своим другом. Но девушка не могла справиться со своей ревностью.

Она проиграла этот словесный поединок. Кэтрин сознавала это, стоя на стене Кэр Макдональда и ежась от прохлады раннего весеннего утра, глядя, как Лютиен скачет прочь. Ее лицо сморщилось в безуспешной попытке удержать подступившие к глазам слезы.

— Ты хорошо умеешь убегать от проблем, — заметил Оливер Лютиену, когда они оказались вдалеке от стены Кэр Макдональда.

Лютиен с любопытством оглядел своего крошечного спутника, не понимая, что тот имеет в виду.

— По-моему, мы отправляемся за проблемами, — сказал он, — а вовсе не от них.

— Битва с циклопами — это вовсе не проблема, — разъяснил Оливер, — или, во всяком случае, не та проблема, чтобы ее бояться.

Лютиен подозрительно уставился на него, ожидая, что за этим последует.

— Но ты очень ловко избегаешь проблем другого рода, более тонких и болезненных, — объяснил Оливер. — Сперва ты отправляешь Кэтрин в Порт-Чарлей…

— Но она сама вызвалась, — запротестовал Лютиен, — она настаивала на этом!

— А теперь ты устроил так, что будешь отсутствовать, возможно, две недели, — продолжал без колебаний хафлинг, игнорируя его протесты.

Однако протесты не возобновились, потому что Лютиен осознал справедливость предъявленных обвинений.

— Да-да, — ворчал Оливер, — как биться на мечах — так ты герой, но в любви — увы…

Лютиен собирался спросить, что за глупости болтает хафлинг, и сурово отклонить его нападки, но тут же сообразил, что это следовало сделать раньше.

— Как ты смеешь? — резко спросил юный Бедвир, и Оливер понял, что зацепил его за больное. — Что ты знаешь об этом? — требовательно спросил Лютиен. — Что ты вообще в этом понимаешь?

— Я весьма опытен в вопросах любви, — холодно сообщил ему хафлинг.

Лютиен взглянул на своего товарища ростом в три фута, и на его лице отчетливо отразилось сомнение.

Оливер негодующе фыркнул.

— Глупый мальчишка, — сказал он, щелкнув пальцами, — в Гаскони есть поговорка, что купца оценивают по его кошельку, воина — по его оружию, а любовника — по его…

— Оливер! — перебил Лютиен, густо краснея.

— …сердцу, — закончил хафлинг, с любопытством глядя на шокированного юношу. — И откуда только у тебя такие грязные мысли?

— Я просто подумал… — запинаясь, начал Лютиен, но остановился и безнадежно махнул рукой. Тряхнув головой, он послал Ривердансера в легкий галоп и обогнал Тредбара.

Оливер напрягся и погнал своего пони, чтобы поравняться с могучим конем.

— Ты сам не понимаешь своего сердца, друг мой, — сказал он, снова двигаясь бок о бок с Лютиеном. — Поэтому ты бежишь, но невозможно убежать от самого себя!

— Поэт Оливер, — сухо заключил юноша.

— Ну, меня обзывали и похуже.

Лютиен промолчал, и Оливер тоже оставил эту тему, но, хотя разговор закончился, мысли Лютиена все время возвращались к нему. Его действительно мучили страсть и чувство вины, он любил и Кэтрин, и Сиобу, но по-разному. Он не сожалел о своих отношениях с полуэльфийкой — как он мог вспоминать эти прекрасные моменты с грустью? — и все-таки ему никогда не хотелось причинить боль Кэтрин. Никак, никогда, ни за что. Его просто захлестнуло возбуждение долгой дороги, большого города, зреющего мятежа. Бедвидрин и Кэтрин, казалось, отодвинулись на миллион миль и миллион лет.

Но затем она приехала к нему, чудесный друг из другого времени, его первая любовь — и, как он начал понимать, его единственная любовь.

Но как он мог сказать об этом Кэтрин сейчас, после всего, что было? Захочет ли она выслушать его? Смог бы он сам выслушать ее, если бы они поменялись ролями?

У Лютиена не находилось ответов на тревожные вопросы. Он опять пустил коня в галоп, направляясь к самой северной точке Айрон Кросса и оставляя Кэр Макдональд далеко позади.

Снег, который оставил такое множество одноглазых лежать мертвыми в поле, когда они пытались спастись бегством, стал только далеким воспоминанием, последние остатки белого покрывала поглотила размокшая весенняя земля. Прошло всего две недели после битвы, а снег повсюду, кроме гор, где упрямо держалась зима, быстро сходил, и на деревьях набухли почки, их четкие серые силуэты стали красными, коричневыми и расплывчатыми.

Лютиен и Оливер покинули Кэр Макдональд пять дней назад, и теперь, с несколькими сотнями солдат, подошедшими с запада, чтобы присоединиться к очередной военной кампании — в основном это были люди из Порт-Чарлея, — Бринд Амор начал свой поход. Они выступили длинными колоннами, было много конных, но большинство — пеших, и все они двигались под старым знаменем Эриадора — косой крест на зеленом поле.

В это же время Шаглин и его гномы, примерно две сотни бородатого народа, вышли из южных ворот Кэр Макдональда, отправляясь в горы, — их мускулистые спины согнулись под тяжестью огромных мешков.

— Лютиен прошел через Бронеган, — сказал волшебник Кэтрин, ехавшей рядом с ним.

Кэтрин кивнула, понимая, что это факт, а не просто предположение, и вовсе не удивилась тому, что волшебник может знать такие вещи.

— Сколько солдат присоединилось к нему? — спросила она.

— Обещала присоединиться сотня, — ответил волшебник, — но только в том случае, если он вернется в город, ведя за собой множество других добровольцев.

Кэтрин закрыла глаза. Она понимала, что сейчас подходит самая непредсказуемая и потенциально опасная часть восстания. Они победили при Кэр Макдональде и подняли древнее знамя Эриадора, и это дает людям некоторую надежду, однако фермеров и простых людей, живущих своей спокойной жизнью, мало заботят Гринспэрроу и вопросы политики, и эти люди присоединятся к восстанию исключительно в том случае, если поверят не только в его справедливость, но и в реальную возможность победить.

— Конечно, им надо увидеть численность армии, — продолжал Бринд Амор так, как будто эта новость не была ни неожиданной, ни неприятной. — Мы все время этого ожидали. Я ненавижу Гринспэрроу сильнее, чем кто бы то ни было, — признался старый волшебник. — И я более могуществен, чем большинство людей, но, в конце концов, я бы тоже не присоединился к армии из двух человек!

Кэтрин слабо улыбнулась, но здесь оставалась логическая задача, от которой непросто было отмахнуться. Ни один город севернее Кэр Макдональда, ни один другой город во всем Эриадоре, кроме, возможно, Порт-Чарлея, не мог сам по себе собрать значительное ополчение. Кроме того, города были независимы друг от друга, у них не имелось общего правителя. Каждый представлял собой свое собственное маленькое королевство, их ничто не объединяло, и так было даже в так называемые «славные» времена Брюса Макдональда. Эриадор был суровым краем одиночек, и именно это обстоятельство и использовал Гринспэрроу в своем первом завоевании, и это же он захочет использовать и сейчас. Кэтрин тряхнула копной рыжих волос и оглянулась на тех, кто сомкнутыми рядами двигался за ней. Это был сильный отряд — возможно, достаточно сильный, чтобы захватить стену… Но если Гринспэрроу нанесет ответный удар, то, даже укрывшись за стеной, даже с учетом защитного барьера гор, даже со вновь приобретенным флотом, который сможет воспрепятствовать усилиям короля, все равно им понадобится больше солдат, чем у них есть.

Гораздо больше.

— Куда повернет Лютиен? — спросила Кэтрин.

— К полям Эрадоха, — уверенно ответил Бринд Амор.

— И что он сможет найти в таком диком месте? — удивилась Кэтрин. — Что видит ваш глаз в горах?

Бринд Амор покачал головой, и его косматая седая грива и борода разлетелись на ветру, мотаясь из стороны в сторону.

— Я могу послать свой глаз во множество мест, — ответил он, — но только если у меня есть какие-то зацепки. Время от времени мне удается разглядеть Лютиена, потому что я могу расслышать его мысли и воспользоваться его глазами. Я могу найти Гринспэрроу и нескольких других его придворных, поскольку они мне известны. Но, как это было, когда я пытался разглядеть флот, который вышел из Эйвона на север, мое магическое зрение бессильно при отсутствии каких-либо зацепок.

— И что же ваши глаза говорят о том, что делается в горах? — наседала Кэтрин, ощущая, что слышит только полуправду.

Бринд Амор виновато усмехнулся:

— Лютиен не подведет.

Это было все, что он сказал.

20. ПОЛЯ ЭРАДОХА

Случайному наблюдателю северо-западная окраина Эриадора могла показаться не слишком отличной от остальной страны. Холмистые поля, покрытые густой зеленой травой, простирались во все стороны подобно мягкому зеленому одеялу. В ясный день на горизонте виднелись ближние горы и даже вершины Айрон Кросса.

Однако в этой северо-восточной местности, полях Эрадоха, нагорьях, все было немного иначе. Ветер здесь был чуть похолоднее, дожди более затяжными, а люди — более суровыми. Скот, который пасся на равнинах, обладал косматыми густыми шкурами, и даже лошади, как конь Лютиена Ривердансер, выводились с более длинной шерстью, для защиты от непогоды.

Этой зимой в нагорьях не выпало столько снега, сколько обычно, хотя все-таки гораздо больше, чем в южных районах Эриадора, снежный покров оказался не очень глубоким и к тому времени, когда Лютиен и Оливер оставили Просеку Макдональда позади, лежал уже отдельными пятнами. Насколько мог видеть глаз, все вокруг было серым и коричневым, с немногими вкраплениями зеленого. Печальная и мрачная картина умирающей зимы, которая через короткое время должна смениться весенним возрождением.

Этой ночью друзья заночевали в десятке миль восточнее Бронегана, на самом краю полей Эрадоха. Когда они проснулись на следующее утро, в необычайно теплом воздухе висел густой туман — это последний снег растворялся в воздухе.

— Сегодня мы будем продвигаться медленно, — заметил Оливер.

— Вовсе нет, — покачал головой Лютиен. — Здесь мы почти не встретим препятствий.

— Как далеко ты намерен забираться? — спросил хафлинг. — Ты ведь знаешь, что они уже вышли из Кэр Макдональда.

Лютиен понимал, что Оливер прав. Скорее всего, Бринд Амор, Кэтрин, Сиоба и вся армия уже вышли из городских ворот, направляясь на север, затем на запад тем же курсом, что ехали Лютиен и Оливер. До тех пор, пока они не достигнут Просеки Макдональда. Здесь они повернут на юг, в Глен Олбин, тогда как друзья свернули на север, к Бронегану, и дальше, в поля Эрадоха.

— Ну так докуда же? — снова спросил Оливер.

— Если потребуется, так и до залива Колтуин.

Оливер прекрасно понимал, что это невозможно. До холодных и темных вод бухты Колтуин не меньше трех дней пути. К тому времени, как они доберутся туда и обратно, Бринд Амор будет уже у стены и битва останется позади. Но хафлинг понимал и чувства, которые вызывали такой ответ Лютиена. Их тепло встретили в Бронегане, было много дружеских похлопываний по спине и много эля. Однако обещания помощи от населения Бронегана и нескольких соседних общин, которые прислали своих представителей на встречу с Лютиеном, были в лучшем случае предположительными. Жители центральных земель соглашались пойти за Алой Тенью в открытом восстании с королем Гринспэрроу только в том случае, если Лютиен сумеет доказать участие всего Эриадора в этой войне. На обратном пути Лютиен должен был снова пройти через Бронеган или, по крайней мере, прислать гонца, и, если они с Оливером не соберут к тому времени более-менее внушительных сил, им придется отправляться к Глен Олбин одним.

И сейчас они находились в нагорьях, чтобы столкнуться с самым сложным испытанием единства Эриадора. Горцы Эрадоха всегда оставались обособленной группой, жесткой и суровой. Многие назвали бы их дикими. Они жили племенами, родовыми кланами, и часто воевали друг с другом. Эти люди были охотниками, а не фермерами, и лучше обращались с мечом, чем с плугом, потому что именно сила являлась олицетворением полей Эрадоха.

Этот факт был хорошо известен юному Бедвиру, полководцу, который руководил разгромом армии Белсена Крига у Кэр Макдональда. Все горцы, даже дети, прекрасно умели ездить верхом на своих мощных косматых конях, и, если Лютиену удастся завербовать хоть небольшую часть из тех тысяч, что населяли эти нагорья, у него окажется кавалерия, превосходящая самую обученную и сильную часть преторианской гвардии короля Гринспэрроу. Но горцы были суеверным, непредсказуемым народом. Вероятно, они слышали о Лютиене — Алой Тени, и поэтому молва об их с Оливером появлении в полях Эрадоха прилетела впереди них. Так что прием, который им окажут, плохой ли, хороший ли, был уже, наверное, решен.

Двое друзей скакали большую часть дня. Лютиен старался держаться северо-восточного направления, к Меннихен Ди, единственной деревне в этом районе. Это был торговый поселок, пункт сбора, и многие из горских кланов вскоре отправятся к этому месту с лишними лошадьми и тюками меховых шкур, чтобы обменять их у приезжих купцов на соль, специи и самоцветные камни.

Туман не рассеивался весь день, и, хотя друзья старались не падать духом, сырой воздух и унылая местность (когда они ухитрялись видеть хоть часть ее) сделали этот день длинным и напряженным.

— Нам скоро придется разбить лагерь, — заметил Лютиен, и это были первые слова, сказанные им за несколько часов.

— Да где же тут разжечь костер, — вздохнул Оливер, и Лютиен ничего не смог возразить. Ночь действительно будет холодной и неуютной, потому что вряд ли им удастся зажечь костер из тех тощих промокших прутиков, которые только и можно найти в нагорьях.

— Завтра мы доберемся до Меннихен Ди, — пообещал Лютиен. — Там всегда может найти укрытие любой путник, пришедший с миром.

— Да, в том-то и загвоздка, — заметил хафлинг. — Ты уверен, что мы пришли с миром?

Путешествие показалось Лютиену еще длиннее, потому что у него опять не нашлось ответа на слова его непривычно угрюмого друга.

Они ехали до тех пор, пока бледное пятнышко солнца не оказалось у них за спиной, и Лютиеном все больше овладевало неуловимое чувство тревоги. Что-то в глубине его подсознания подсказывало ему быть начеку. Он взглянул на Оливера и увидел, что тот тоже более напряженно сидит в седле, готовый натянуть поводья или выхватить оружие.

Ривердансер прядал ушами; Тредбар зафыркал.

Они появились из тумана подобно призракам, беззвучно скользя по мягкой траве. Их тела были покрыты множеством слоев меха и шкур, на головах — рогатые или крылатые шлемы, и они казались даже не людьми, а продолжением своих косматых лошадей, явлениями из ночного кошмара.

Оба товарища резко натянули поводья, но не схватились за оружие, завороженные зрелищем призрачной засады. Горцы, огромные люди, любой из которых возвышался даже над Лютиеном, приблизились со всех сторон, медленно сжимая кольцо.

— Скажи мне, что я сплю, — прошептал Оливер.

Лютиен покачал головой.

— В некоторых случаях следует говорить то, что от тебя хотят услышать, — сварливо сказал Оливер. — Даже если это ложь!

Горцы остановились достаточно далеко от них, чтобы остаться неразличимыми, и казались скорее чудовищами, чем людьми. Оливер молчаливо поаплодировал их тактике — они знали местность, они были знакомы с туманом и, безусловно, знали, как произвести впечатление.

— Они хотят, чтобы мы сделали первое движение, — прошептал Лютиен уголком рта.

— Я мог бы упасть на землю и задрожать, — саркастически предложил хафлинг.

— Трусов они убивают.

Оливер честно проверил свои ощущения, глядя на устрашающие фигуры, маячившие в каком-то десятке ярдов от него.

— Тогда мне крышка, — признал он.

Лютиен фыркнул, несмотря на весьма затруднительное положение, в котором они находились.

— Мы знали, куда направляемся, — сказал он после паузы, в основном чтобы подкрепить свою собственную решимость.

— Привет вам от Кэр Макдональда, — произнес он самым сильным и звучным голосом, на который оказался способен. — От города, который был незаконно переименован в Монфор человеком, объявившим себя королем всего Эйвона и всего Эриадора.

В течение долгого времени ответа не было. Затем один из всадников выдвинулся вперед из неподвижного ряда, проехал на своем черном коне мимо всех остальных и оказался достаточно близко от Лютиена и Оливера, чтобы они могли его рассмотреть.

Брови юного Бедвира удивленно вскинулись, потому что этот не был похож на горца. Он также отличался огромным ростом, но носил вместо шкур и мехов черные доспехи, подобных которым Лютиен Бедвир никогда не видел раньше. Их части соединялись при помощи шарниров, а металлические рукавицы надежно пристегивались к рукавам. Даже ступни этого человека были в броне! Его шлем был цилиндрической формы с плоским верхом — Лютиен заметил, что в нем имелись две прорези для глаз, а не одна, так что это был не циклоп. Огромный щит, черный, как и все остальные доспехи, украшал неизвестный Лютиену герб: скелет с широко раскинутыми руками, в одной руке меч острием вверх, в другой — острием вниз. Стяг с тем же гербом свешивался с верхушки длинного копья. Даже конь был покрыт броней — голова, шея, грудь и бока.

— Монфор, — объявил человек глубоким голосом, — назван так по праву законным королем.

— Ох-хо-хо… — простонал Оливер.

— Вы не горец, — заметил Лютиен.

Человек в доспехах чуть поерзал на своей лошади, и та нервно переступила с ноги на ногу. Лютиен понял, что его слова задели незнакомца, и по вполне очевидной причине. Он не принадлежал к жителям Эрадоха, а значит, его власть над горцами была сугубо призрачной. Он получил какую-то степень власти и авторитета благодаря своей силе, возможно — победив несколько величайших воинов Эрадоха. Любой, кто, в свою очередь, возьмет верх над ним, унаследует и его положение, и у Лютиена сразу возник план.

Однако при впечатляющих размерах и бронированных доспехах этого человека юноша не слишком обрадовался появившейся возможности.

— Кто же ты такой, ты, который звякает от ударов сильного весеннего дождя? — осведомился Оливер.

— Сильного весеннего дождя? — шепотом поразился Лютиен словам хафлинга.

— Звякает, звякает, — так же шепотом подтвердил Оливер.

Человек в доспехах расправил плечи и выпрямился во весь рост.

— Я — Темный Рыцарь, — объявил он.

Друзья секунду обдумывали его заявление.

— А как же иначе, — удивился Оливер.

— Ты слышал обо мне?

— Нет.

Темный Рыцарь недоуменно хмыкнул.

— Ночь всегда темная, — наставительно сказал Оливер.^[5]

— Что? — раздраженно переспросил сбитый с толку рыцарь.

— Ну, разве что при полной луне, — пояснил ему Лютиен.

Оливер фыркнул, приятно удивленный.

— Да ты прямо на лету хватаешь, — сказал он своему другу.

— О чем вы там? — ворчливо поинтересовался рыцарь.

— Эх, звякальщик ты, звякальщик, — покачал головой Оливер. — Да не будь ты таким темным, ты был бы днем.

Хотя лицо рыцаря было скрыто за забралом, Лютиен и Оливер почти видели, как у него отвисла челюсть.

Двое друзей посмотрели друг на друга и пожали плечами.

— Деревня темная, — сказали они в один голос.

— Я — Темный Рыцарь! — снова заявил человек в доспехах.

— Вперед? — предложил Лютиен.

— Конечно, — ответил Оливер. Они оба громко гикнули, Лютиен выхватил «Ослепительный» и одним движением послал Ривердансера вперед, однако Тредбар не последовал за ним, Оливер остался сидеть неподвижно.

Лютиен понял, что он в нешуточной опасности, как только копье рыцаря склонилось в его сторону, понял, что длинное оружие с легкостью пробьет защиту и вонзится ему в грудь раньше, чем он подберется достаточно близко, чтобы пощекотать острием меча хотя бы нос бронированного коня. Юноша опустил меч и обеими руками схватился за уздечку Ривердансера — сейчас его могло спасти только искусство наездника, но не бойца.

Лютиен выжидал до последней секунды, затем резко направил Ривердансера влево, под углом от рыцаря, и сильный, ловкий конь чутко и точно отреагировал, резко повернувшись, так что из-под его копыт взлетели комья земли. Рыцарь, однако, явно ожидал подобного маневра, потому что он тоже повернулся, и копье зацепило плечо Лютиена. Юный Бедвир поморщился и сильно натянул уздечку Ривердансера.

И опять могучий конь послушался, глубоко зарываясь копытами в грязь. Лютиен стал поднимать «Ослепительный», но ощутил резкую боль в правом плече, мгновенно перехватил меч левой рукой и с силой рубанул по середине копья. Затем он размахнулся вторично и ударил острием по нагрудной пластине рыцаря.

Меч отскочил, не нанеся никакого вреда.

Всадники отскочили друг от друга на некоторое расстояние, рыцарь выбросил обрубок копья, оставшийся в его руке, а Лютиен выпрямился в седле, снова взял меч в правую руку и покрепче перехватил рукоять. Разворачивая коня рядом с группой, он заметил одобрительные взгляды. Юный Бедвир понимал, что пока все идет неплохо, поскольку гордый народ оценил его мужество и, вероятно, любовался великолепным скакуном. Ривердансер был ниже, чем жеребец Темного Рыцаря, но крепче. К тому же конь Лютиена принадлежал к здешней горской породе. Гахриз Бедвир заплатил за этого сверкающего белого скакуна целое состояние, и, заметив одобрительные кивки в свой адрес, Лютиен подумал, что оно того стоило.

Противники снова стали сближаться. Темный Рыцарь потянулся за своим мечом и наполовину вытащил его из ножен, но внезапно на его лице появилось весьма кислое выражение. Секунду он смотрел на свой меч, затем убрал его и вместо этого взялся за кистень. Незнакомец поднял над головой грозное оружие, с легкостью раскручивая шипастый металлический шар на тяжелой черной цепи. Ну, это лучше, чем копье, подумал Лютиен, теперь хотя бы можно не опасаться, что тебя проткнут, даже не дав приблизиться на расстояние удара мечом.

Лютиен вздохнул, соображая, какая от этого будет польза. В первый раз он ударил своего противника достаточно сильно, чтобы уложить нормального человека. Но Темный Рыцарь не издал ни звука, и если и чувствовал сейчас какую-нибудь боль, то никак этого не выказывал.

Противник двинулся к нему, Лютиен пожал плечами и сжал каблуками крепкие бока Ривердансера. На этот раз они проскакали друг мимо друга настолько близко, что юноша ощутил пар из ноздрей жеребца Темного Рыцаря.

Лютиен коротко ударил рыцаря под взметнувшую кистень руку, а затем едва успел отбить в сторону металлический шар, опускавшийся ему прямо на голову.

На этот раз Лютиен не стал давать себе передышки. Он знал, что его конь обладает преимуществами, а потому развернул Ривердансера, вплотную прижимаясь сзади к жеребцу Темного Рыцаря. Через секунду он снова скакал мимо своего противника и сумел нанести три быстрых удара мечом, прежде чем тот успел обернуться и поднять свой кистень. Они поскакали рядом, бок о бок, молотя друг друга. Удары Лютиена по большей части достигали цели, а «Ослепительный» каждый раз брал основную силу удара кистеня на себя, но все равно юному Бедвиру изрядно доставалось, а его меч отскакивал от стальной брони без всякого видимого эффекта.

Наконец, тяжело дыша, соперники оторвались друг от друга. Лютиен резко направил Ривердансера в сторону. Он понимал, что так ему не победить, поскольку конная схватка была слишком суматошной, чтобы найти щель в доспехах противника. Темный Рыцарь, очевидно, тоже это знал, он развернул коня, крикнул: «Съезжаемся!» — и поскакал вперед.

— Ты мне очень нужен сейчас, — шепнул Лютиен Ривердансеру. — Крепись и прости меня.

Противники сближались, направляя своих коней так, чтобы разъехаться почти впритирку друг к другу.

Лютиен низко припал к шее Ривердансера и повернул его прямо навстречу приближающемуся противнику. Темный Рыцарь удивленно выпрямился, его конь сбился с шага.

Именно этого и хотел Лютиен.

Он ничуть не замедлил движения. Ривердансер врезался в жеребца Темного Рыцаря с такой силой, что тот практически сел на землю, прежде чем успел обрести какое-то подобие равновесия. Рыцарь в доспехах едва удержался в седле.

Лютиен, у которого от столкновения закружилась голова, тоже держался из последних сил. Он сконцентрировался на своей цели, твердо зная, что ему теперь нужно делать, и направил удар не в грудную пластину рыцаря — что толку? — и даже не в прорези его шлема, которые находились вне досягаемости, потому что, защищаясь, рыцарь отклонился назад. Лютиен ударил рыцаря по пальцам, так что тот уронил поводья. Когда спотыкавшийся Ривердансер отпрянул в сторону, юноша кинул эти поводья на свой меч, сильно их дернул, и конь рыцаря встал на дыбы.

Сам Лютиен с трудом удержал равновесие и оглянулся назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как Темный Рыцарь скатился с крупа своего коня и тяжело брякнулся о землю.

Лютиен соскользнул с Ривердансера и чуть не упал, потому что весь мир продолжал вращаться вокруг него. Спотыкаясь на каждом шагу, он подошел к лежащему навзничь противнику, который тщетно пытался встать в своих тяжелых доспехах и едва успел отклониться от удара кистенем.

Глаза Лютиена расширились от удивления, он отпрянул назад, поскользнулся и тоже плюхнулся на землю.

Рыцарь перекатился на живот и сумел встать одновременно с Лютиеном лицом к лицу.

— Ты применяешь низкие, запрещенные приемы, — заявил Темный Рыцарь. — Ты ударил мою лошадь!

— Моя лошадь ударила твою лошадь! — возмущенно поправил его Лютиен.

— Существуют правила боя!

— Существуют правила выживания! — возразил Лютиен. — Как мне прикажешь сражаться с человеком в доспехах вроде тебя? Ты ведь ничем не рискуешь.

— Таковы преимущества моего положения, — загрохотал Темный Рыцарь. — Хорошо, сойдемся sans equine.

Сидя поблизости, Оливер удивленно вскинул брови. Это было гасконское выражение, употребляемое в основном аристократией и означавшее пеший поединок. Кем же был этот рыцарь? Оливер терялся в догадках.

Лютиен осторожно приблизился. Он мог сколько угодно долбить этого человека мечом, и все без толку, но один удачный взмах кистеня раскроил бы ему череп или переломал ребра. И его правая рука почти вышла из строя — удар копьем не прошел даром. Некоторое время они кружили, обмениваясь осторожными ударами, но затем Темный Рыцарь взревел и пошел в наступление, размахивая кистенем.

Однако он был не очень подвижен в своих неуклюжих доспехах, и Лютиен легко отскочил в сторону, ударив его сзади по плечу. Рыцарь повернулся и попытался преследовать его, но проворный Лютиен всегда был на шаг впереди, наотмашь лупя по его доспехам «Ослепительным» скорее чтобы раздразнить противника, чем в надежде нанести реальный вред. Он уже слышал из-за забрала учащенное дыхание.

— Благородный человек стоял бы и на месте принял бой! — воскликнул Темный Рыцарь.

— Дурак стоял бы на месте, и ты бы его убил, — возразил Лютиен. — Ты говоришь о чести, а сам прячешься за железной стеной. Ты видишь мое лицо, а я — только темные провалы в прорезях твоего шлема!

Это произвело впечатление на рыцаря, поскольку тот резко остановился и опустил кистень.

— Верно подмечено, — признал он, и, к изумлению Лютиена, принялся отстегивать свой тяжелый шлем. Когда шлем был снят, причин для удивления стало еще больше, потому что этот человек оказался гораздо старше, чем можно было ожидать, раза в три старше самого Лютиена! Его лицо было широким и обветренным, испещренным глубокими морщинами и складками. Седые волосы коротко подстрижены, но при этом он носил огромные усы, тоже седые, целую щетку кустистых волос от середины одной щеки до середины другой. Темно-коричневые, большие, широко посаженные глаза, широкий нос; только подбородок выглядел узким и гордо выставленным вперед.

Темный Рыцарь бросил шлем на землю.

— А теперь, — сказал он, — сражайся как положено, юный выскочка.

Он снова пошел в атаку, и на этот раз Лютиен принял бой. «Ослепительный» по косой взметнулся в воздух, угол его движения и время были рассчитаны так, чтобы перехватить кистень как раз посередине между шаром и рукоятью. Цепь с шаром туго обмоталась вокруг меча, Лютиен резко дернул, надеясь обезоружить противника, но тот оказался невероятно силен и не уступил.

Лютиен ощутил пульсирующую боль в плече, но забыл о ней, когда рука Темного Рыцаря в железной рукавице с размаху ударила его по лицу. Из носа юноши хлынула теплая кровь, и он ощутил на губах ее солоновато-сладкий вкус.

Лютиен, шатаясь, попятился, но затем весьма разумно шагнул вперед, прежде чем противник успел нанести еще один тяжелый удар. Темный Рыцарь выбросил вверх колено, и так как Лютиен успел повернуться, чтобы защитить пах, то получил удар в бедро.

Лютиен ответил на этот выпад резким ударом открытой ладони под подбородок, а затем отпрыгнул назад, отчаянно пытаясь вырвать у противника кистень, намертво обмотавшийся вокруг его меча.

Он снова получил удар, на этот раз в грудь, и снова прямо в раненое плечо. Юноша ответил тем же и болезненно поморщился, разбив себе руку о броню Темного Рыцаря.

Удар слева обрушился Лютиену в солнечное сплетение, он отскочил в сторону и рванул на себя меч, пытаясь вывернуть рукоятку кистеня из железной рукавицы рыцаря.

В конце концов «Ослепительный» высвободился из клубка с такой скоростью, что Лютиен пролетел мимо своего противника и упал на одно колено. Темный Рыцарь повернулся к нему и раскрутил кистень над головой, желая воспользоваться удачным моментом для атаки, но лезвие «Стремительного» оказалось гораздо острее и крепче, чем он себе представлял, а цеп был старым оружием, не моложе, чем его хозяин. Железная цепь, ослабленная возрастом и ударом острейшего во всем Эриадоре меча, лопнула, шипастый шар просвистел в воздухе и попал прямо в руки Оливера, защищенные зелеными рукавицами.

Темный Рыцарь, явно не заметив потери своего оружия, взревел и бросился вперед, размахивая рукоятью с половиной цепи. Он замедлил свой бросок, только заметив ироническое выражение на лице Лютиена.

— Простите меня, благородный сэр рыцарь, — раздался сзади голос хафлинга. Темный Рыцарь медленно обернулся и увидел, как Оливер раскачивает шипастый шар за обрывок цепи. Он перевел недоумевающий взгляд с Оливера на свое оружие и тут же тяжело рухнул навзничь, поскольку Лютиен подсек ему ноги.

А еще через мгновение юный Бедвир стоял над ним, приставив к горлу острие «Ослепительного».

— Прошу тебя, — заговорил Темный Рыцарь, и Лютиен понял по его просительному тону, что тот потерял мужество. — Пожалуйста, благородный сэр, позволь мне принести прощальную молитву Богу, прежде чем ты убьешь меня, — продолжал Темный Рыцарь. — Ты честно победил, я не имею к тебе никаких претензий, но я прошу тебя, позволь мне уйти с миром.

Услышать такие слова от одного из сторонников Гринспэрроу было еще удивительнее.

— Кто ты? — спросил Лютиен.

— Конечно, конечно, мое имя, — торопливо произнесТемный Рыцарь. — И я, разумеется, должен узнать твое имя, прежде чем ты убьешь меня… — Он вздохнул и не закончил свою мысль.

— Я — Истебрук из Ньюкасла, — объявил он, — Лорд Протектор, Первый из Шести Кавалеров.

Лютиен оглянулся на Оливера, его губы беззвучно произнесли: «Первый из Шести?» Юный Бедвир слышал об этом отряде, в котором служили личные телохранители короля Эйвона и правителей шести крупных городов южного королевства, но всегда считал, что отряд был распущен, когда к царствованию пришел Гринспэрроу, ведь теперь телохранителями служили циклопы из преторианской гвардии. Очевидно, он ошибся.

Лютиен медлил, понимая, что ему необходимо как следует обдумать ситуацию. Он отвел острие «Ослепительного» от горла рыцаря и стер кровь со своего лица, не переставая вглядываться в странного старика, который лежал перед ним на земле.

— Далеко же ты забрался от Ньюкасла, — сказал Лютиен.

Истебрук встал и вновь обрел часть прежнего своего величия.

— Я облечен миссией, — сообщил он. — Впервые за… — он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, сколько времени кавалеры пребывали в полном забвении. — Ну, не важно, — вздохнул Истебрук после долгой паузы. — Я уже помолился. Теперь ты можешь сказать мне свое имя и убить меня. — Он еще раз вздохнул и твердо взглянул Лютиену в глаза.

Лютиен оглянулся. Конечно, он не убьет этого человека, но вот только хотелось бы знать, как его действия — или отсутствие таковых — будут расценены этой компанией.

— Я что-то не помню, чтобы мы договаривались сражаться до смерти, — сказал Лютиен, отступая в сторону и протягивая руку. Темный Рыцарь недоверчиво взглянул на него, затем принял его руку, и Лютиен помог ему встать на ноги.

— Я позабочусь о наших лошадях, — предложил Истебрук и пошел прочь, заметив приближение Оливера.

Лютиен тоже увидел хафлинга.

— Ты сказал, что тоже в этом поучаствуешь.

— Ничего я такого не говорил, — возмутился Оливер.

— Ты подразумевал это! — зарычал Лютиен.

Оливер глубоко вздохнул и пожал плечами:

— Я передумал.

Их разговор оборвался моментом позже, когда кольцо горцев внезапно сузилось, огромные всадники со смертоносным оружием, двусторонними пиками и непомерно огромными боевыми топорами прижали их друг к другу, лишив возможности обороняться.

Лютиен прокашлялся.

— Благородный сэр Истебрук, — сказал он просительно. — Не мог бы ты поговорить со своими… друзьями?

21. ГЛЕН ОЛБИН

Разнообразные слухи циркулировали среди эриадорцев, когда они разбивали лагерь в широкой долине Глен Олбин, на северо-востоке от Айрон Кросса. Они почти уже ее пересекли. Дун Карит, опорный пункт Мальпьюсантовой стены, еще не был виден, но гора, укрывающая крепость, уже появилась в поле зрения. Битва начнется не позже чем через два дня, а то и завтра к вечеру.

Эриадорцы полагали, что смогут взять Дун Карит и всю стену только силами войска Кэр Макдональда, теми пятью тысячами, которые пришли в Глен Олбин. Их надежду усиливали слухи о подкреплении. Лютиен уже был на пути к ним, если верить молве, а с ним — тысяча грозных всадников Эрадоха и столько же фермеров из маленьких деревушек центрального Эриадора. Весь край восстал против Гринспэрроу — так казалось повстанцам, когда они разбивали этим вечером свой лагерь.

Слишком много тревожных мыслей роилось в голове Кэтрин, не давая ей заснуть. Эриадор восстал и будет насмерть бороться за свою свободу. Именно об этом она мечтала с самой ранней юности, и все-таки теперь, когда ее мечта начинала у нее на глазах превращаться в реальность, Кэтрин чувствовала, что ее радость омрачена.

Она потеряла Лютиена. Она слышала шепот друзей за своей спиной, и, хотя в их словах не было злобы, а только сочувствие, это уязвляло Кэтрин еще сильнее. Она знала, что Лютиен и Сиоба были любовниками, знала уже давно, но только теперь, когда восстание подходило к концу и возникли перспективы мирной жизни после войны, тяжесть этой правды обрушилась на нее со всей силой.

Она тихо брела мимо часовых и групп солдат, собравшихся вокруг костров. Многие играли в какие-то игры, некоторые пели песни старого Эриадора. Иногда воины замечали ее и махали руками, широко улыбаясь, но по выражению лица Кэтрин тут же понимали, что девушке сегодня не до них, и предоставляли ей желанное одиночество. Кэтрин вышла за северную оконечность лагеря в темные поля, где звезды казались ближе, — и здесь она наконец осталась наедине со своими мыслями.

Война длилась около шести месяцев, маловероятно, что она продлится еще столько же, и что будет с Кэтрин О'Хейл потом? Победят они Эйвон или потерпят поражение — все равно ее жизнь без Лютиена будет неполной. Она проехала двести миль, чтобы оказаться рядом с ним, и провела в разъездах по делам восстания еще двести, включая путешествие в Порт-Чарлей и этот поход, а теперь ей казалось, что все эти усилия были напрасны.

Только здесь, в полях, Кэтрин позволила горьким рыданиям вырваться из глубины ее исстрадавшегося сердца.

Как ни странно, девушка совсем не удивилась, когда изящная фигурка молча шагнула к ней из темноты.

Кэтрин не знала, что сказать. Она пришла помечтать о том, чего не могло случиться, примириться с горькой реальностью, и вот появляется Сиоба, которая явно идет за ней от самого лагеря.

Сиоба!

Кэтрин не нашла в себе сил взглянуть на нее, а только негромко всхлипнула, откашлялась и повернулась, чтобы вернуться в лагерь.

— Какой же глупой и упрямой нужно быть, чтобы позволить мужчине, который любит тебя и которого любишь ты, уйти прочь, — внезапно сказала Сиоба.

Кэтрин резко повернулась, недоверчиво разглядывая свою соперницу. «Как глупо будет с твоей стороны позволить мне забрать его», — подумала она про себя, но ничего не сказала, слишком смущенная тем, на что намекала полуэльфийка.

Сиоба закинула волосы за спину, взглянула на звезды, а затем снова на Кэтрин.

— Он не первый мужчина, которого я любила, — сказала она.

Кэтрин не могла скрыть болезненную гримасу, получив столь откровенное подтверждение их отношений. Она знала, что это правда, но продолжала цепляться за последние крупицы надежды.

— И он не будет последним, — продолжала Сиоба. Ее взгляд опять обратился к звездам, и в этот момент Кэтрин поняла, что уже не может ненавидеть ее с прежней силой, увидев откровенную боль, которая отразилась на прекрасном лице. — Я никогда не забуду Лютиена Бедвира, — продолжала Сиоба, и ее голос превратился почти в шепот. — И тебя не забуду, Кэтрин О'Хейл, и, когда вы оба будете лежать в могилах, я, все еще молодая по меркам моего племени, постараюсь посетить место вашего последнего упокоения или, по крайней мере, остановлюсь и вспомню о вас.

Сиоба снова посмотрела на ошарашенную Кэтрин, и та увидела в зеленых глазах соперницы слезы.

— Да. — Сиоба закрыла глаза и глубоко вздохнула, ощущая теплый ветер и первые, еще робкие ароматы наступающей весны. — Да, я запомню именно эту ночь, — объяснила она. — Запахи и краски, теплый воздух, вновь пробуждающийся мир, и, когда в грядущих веках придет такая же ночь, она напомнит мне Лютиена и Кэтрин, двух любовников, двух героев легенды.

Кэтрин уставилась на нее, не зная, как воспринимать эту неожиданную речь и неожиданную откровенность.

Та твердо выдержала ее взгляд и выставила подбородок.

— Тебе, должно быть, больно оттого, что мы с Лютиеном были любовниками, — сказала полуэльфийка, вновь повергая Кэтрин в полное замешательство. — И все же, — продолжала она, — лишь благодаря мне юный Лютиен Бедвир стал тем человеком, которого ты теперь знаешь. Мужчиной, который умеет понять любовь и может взглянуть на Кэтрин О'Хейл глазами мужчины, а не блестящим взглядом вожделеющего мальчишки.

Кэтрин отвернулась, закусив губу.

— Попробуй возрази, если можешь, — сказала Сиоба и передвинулась так, что девушка вынуждена была посмотреть на нее. — И пусть твоя глупая гордость превратит твое сердце в лед, если ты стремишься именно к этому. Но знай, что Лютиен Бедвир любит тебя, только тебя, а я не представляю угрозы твоему счастью.

Затем Сиоба тепло улыбнулась, ставя точку в разговоре, и ушла, оставив Кэтрин наедине с ее мыслями, наедине с ночью.

Тем вечером Лютиен и Оливер разбили лагерь в поле чуть южнее Бронегана; с ними был отряд почти в половину армии повстанцев, стоявших в Глен Олбин. После победы над Истебруком тот действительно переговорил со своими «друзьями», как просил его Лютиен, и это сразу же сняло напряжение.

Благородный до мозга костей Истебрук беспрекословно уступил Лютиену свое положение вождя горцев. Юноша с тревогой смотрел, как Темный Рыцарь объясняет это тысячному отряду всадников, понимая, что такая передача власти не может пройти просто и гладко.

Кэйрин Калтуэйн, огромная и яростная женщина, лучшая наездница во всем Эрадохе, которую Истебрук победил в поединке всего несколько дней назад, немедленно заявила свои притязания на этот пост. Согласно древним порядкам, титул не мог быть передан от чужака к чужаку.

Лютиен, сыр эрла, знакомый с вопросами этикета, хорошо понимал основные традиции Эрадоха. Истебрук приобрел свое положение, победив в поединке прежнего вождя, но это положение всегда оставалось временным.

И очень ненадежным. Истебрук был чужаком, и, как только горцы решили бы, кто первым вызовет его на поединок, кто вторым и так далее, Темный Рыцарь был бы вынужден сражаться против каждого из всадников, одного за другим. Рано или поздно чужак будет побежден, и тогда пощады ему не будет.

— Является ли Кэйрин Калтуэйн законным вождем? — спросил Лютиен собравшихся.

— И по крови, и по заслугам, — ответил один из мужчин, а другие закивали в знак согласия.

— Я пришел в Эрадох не затем, чтобы стать вашим вождем, — заверил Лютиен всех собравшихся, — а чтобы просить вас о помощи, просить, чтобы вы пошли со мной и моими воинами из Кэр Макдональда против Гринспэрроу, которого мы не признаем королем.

Мужчины и женщины Эрадоха не отличались сложностью характера. Их жизненный путь был прямым и честным, они следовали простому набору правил, которые защищали их честь и гарантировали выживание. И Лютиен сказал все, что должен был сказать. Когда он вновь повернул на Бронеган, всадники Эрадоха пошли не за ним, а рядом с ним — и как Лютиену, так и Оливеру казалось, что лишь влияние Темного Рыцаря мешало им присоединиться к восстанию раньше.

Теперь оба друга, рыцарь и всадники стали лагерем южнее Бронегана вместе с сотнями фермеров, которые тоже взялись за оружие, когда узнали, что Эрадох пошел за Лютиеном.

Лютиен просидел с Оливером до поздней ночи. Хафлинг закутался в одеяла и упорно трудился, чтобы привести в порядок свой роскошный гардероб, отполировать пряжку ремня и рапиру. К несчастью, он положил свои пурпурные штаны слишком близко к огню, и Лютиен с затаенным ехидством наблюдал, как они начинают дымиться.

Оливер взвизгнул, отдернул штаны от костра и бросил сердитый взгляд на ухмыляющегося Друга.

— Я как раз собирался тебе сказать, — невинно заметил Лютиен.

— Но не сказал! — закричал Оливер.

Лютиен пожал плечами, примерно так же, как это сделал Оливер в тот же день, но раньше, после схватки Лютиена с Темным Рыцарем.

— Я передумал, — сказал юный Бедвир, подражая гасконскому акценту своего миниатюрного друга.

Оливер швырнул в него палкой, но Лютиен вовремя поднял руку, чтобы отбить ее, — и это движение болью отразилось в раненом плече. Он засмеялся и застонал одновременно.

Словно в ответ на этот звук, Истебрук, который без своих впечатляющих доспехов стал заметно меньше, шагнул в круг света от костра с маленьким горшочком в руках.

— Бальзам, — объявил он, подходя к Лютиену. — Чтобы раны очистились и не болели. Пусть они заживут получше. — Как заботливая мать, старик склонился над Лютиеном и зачерпнул из горшочка горстью пахучую серую мазь.

Юноша наклонил голову набок, убирая с плеча свою густую гриву, чтобы Истебрук мог втереть мазь. Все это время они с Оливером пристально наблюдали за этим человеком, все еще не понимая, почему Истебрук, Первый из Шести Кавалеров, вообще оказался в это время в Эриадоре. До сего момента Лютиен не затрагивал эту тему, потому что было просто не до того. Сейчас же он не мог больше сдерживать любопытство.

— Почему ты здесь? — прямо спросил он.

Взгляд Истебрука выразил удивление. Он поджал губы так, что огромные усы полезли вверх и стали щекотать кончик его носа.

— Я — Лорд Протектор, — ответил он так, как будто этим все объяснялось.

— Но король Гринспэрроу, он же в Гаскони, — откликнулся Оливер. — С чего ему вздумалось послать тебя так далеко на север?

— Гринспэрроу? — эхом повторил Истебрук. — О нет, это не он послал меня. Меня послал сюда Парагор, герцог Принстауна и окрестностей.

— Когда? — перебил его Лютиен.

— Я был там с визитом — красивый город Принстаун. Там прекрасные зоопарки и сады!

Оливер был бы не прочь послушать про зоопарки, но Лютиена интересовало совсем другое.

— Так что там насчет герцога? — напомнил он.

Истебрук вскинул глаза, словно не понимая вопроса.

— Ах да, конечно, Парагор, такой костлявый малый, — сказал он наконец, вспомнив, по-видимому, о чем говорил раньше. — Ему бы следовало иногда отрываться от книг и переключаться на мясной пирог, вот что я вам скажу!

— Две недели назад, — быстро добавил он в ответ на хмурую гримасу Лютиена, — герцог пригласил меня на шикарный прием, затем попросил поехать на север, в Эра… Эрадой? Нет, правда, как называется это место?

— Эрадох, — откликнулся Оливер.

— Да, Эрадох, — продолжал Истебрук. — Поезжай в Эрадох, так сказал мне Парагор, разберись там с этими головорезами. Да здравствует король, разумеется, ну и все прочее в этом же духе. Я должен был повиноваться, будучи Лордом Протектором Первым из Шести, потому что Парагор — представитель законного короля Эйвона.

Теперь все стало совершенно ясно. Герцог Парагор видел, что в Эриадоре зреет смута, и находился достаточно близко от северных земель, чтобы понимать ценность армии всадников. Сам он не произвел бы никакого впечатления на суровых горцев, равно как и его обычные приспешники, волшебники и циклопы. Но затем появляется в Принстауне Истебрук, рыцарь старой закалки, воин и человек безупречной чести, — и представитель найден.

— Почему ты перешел на другую сторону? — спросил его Оливер.

— Ничего подобного! — возмутился Истебрук, как только понял, что Оливер имеет в виду. — Твой друг победил меня в честном поединке, и я обязан служить ему сто дней. — Он взглянул на Лютиена. — Конечно, ты понимаешь, что не сможешь использовать меня как оружие против моего короля. Мой меч безмолвствует.

Лютиен кивнул и улыбнулся, вполне удовлетворенный.

— За это время, добрый сэр рыцарь, — пообещал он, — ты узнаешь правду о своем короле Гринспэрроу и о том, за что мы боремся здесь, в Эриадоре.

Теперь настал черед Сиобы оплакивать потерю Лютиена, хотя она еще с той ветреной и дождливой ночи в Кэр Макдональде знала, что их любви не суждена долгая жизнь. Теперь это было признано должным образом и произнесено вслух.

Однако боль оставалась, и Сиоба поняла, что сегодня ей тоже не уснуть. Некоторое время она бродила по лагерю, иногда задерживаясь и присоединяясь то к тем, кто пел у костров, то к игрокам. Дойдя до юго-восточного конца лагеря, она увидела довольно большую палатку Бринд Амора. Внутри горела лампа, и, судя по теням, старый волшебник не спал.

При виде Сиобы он захлопал в ладоши и широко улыбнулся. Она заметила, что маг только что накинул покрывало на круглый предмет на маленькой подставке — хрустальный шар, как догадалась девушка.

— Ты видел Лютиена, — предположила она, — и теперь знаешь, что слухи о собранном им подкреплении верны.

Бринд Амор с любопытством взглянул на нее.

— О нет, нет, — ответил он. — Там слишком много тумана. Слишком густой туман. Мне кажется, я видел мальчика раньше, но это мог быть горец. Или даже олень. Слишком много тумана.

— Значит, мы не можем быть уверены… — начала Сиоба.

— Слухи обычно несут в себе определенную долю правды, — перебил ее волшебник.

— Нам придется обдумать два возможных тактических варианта, — вздохнула Сиоба. — Два плана битвы. Один — без помощи Лютиена, а другой — если он приведет им подкрепление.

— Никакой необходимости, — коротко сказал Бринд Амор.

Сиоба молчала. У нее не было настроения разгадывать загадки.

Бринд Амор понял это и на секунду задумался о том, что может так сильно беспокоить полуэльфийку.

— Весть о нашей победе в Кэр Макдональде летит, опережая нас, — объяснил он, стараясь вернуть улыбку на лицо полуэльфийки. — Над Дун Каритом развевается флаг с косым крестом на зеленом поле!

Это было слишком неожиданно, и Сиоба наморщила лоб, пытаясь понять, о чем говорит Бринд Амор. Постепенно она начала понимать. Бринд Амор только что сообщил ей, что крепость, являющаяся опорным пунктом Мальпьюсантовой стены, подняла флаг старого Эриадора!

— Стена взята? — выпалила она.

— Стена наша! — подтвердил волшебник.

Сиоба не могла произнести ни слова. Каким образом они получили в подарок столь значительную победу?

— Большинство тех, кто живет в Дун Карите и охраняет сторожевые башни, — это не циклопы и даже не жители Эйвона, а эриадорцы, — объяснил старый волшебник. — В основном они прислуживали воинам, занимались ремеслами и разводили скот, но все имели доступ к оружию.

— И они услышали об Алой Тени, — предположила Сиоба.

Бринд Амор закинул руки за голову и удобно откинулся на центральный кол палатки.

— Похоже на то, — согласился он.

22. ВЗГЛЯД ИЗДАЛЕКА

Он был настолько худ, что казался тяжело больным, кожа болталась у него на костях, вокруг глаз темнели круги. Когда-то густые, темные волосы поредели и сильно поседели, макушка облысела. Остаток волос он зачесывал назад, и казалось, что за ушами у него маленькие крылья.

Однако хрупкая внешность бывает обманчивой. Герцог Принстаунский Парагор являлся вторым после Гринспэрроу и самым могущественным из оставшихся семи герцогов. Только Крезис, вождь циклопов и единственный герцог, который не был волшебником, занимал более высокое положение и стоял ближе в порядке престолонаследия — решение чисто политическое, и Парагор не сомневался, что он сумеет его изменить, если с королем случится что-то плохое.

Однако сейчас Парагор не думал о наследовании престола. События в Эриадоре становились все более тревожными. Принстаун был ближайшим из всех эйвонских городов и наиболее тесно связанным с суровым северным краем, так что Парагора больше всех волновало разгоравшееся в Эриадоре восстание. Поэтому волшебник, искусный в ясновидении, наблюдал за ним с самым живым интересом. Он знал о разгроме армии Белсена Крига под Монфором; он знал, что флот Эйвона захвачен и ушел на север. И герцог знал о собственной неудаче, Истебруке, которого он отправил на север с наказом удержать Эрадох от мятежа.

В это самое утро угрюмый герцог Парагор наблюдал, как тысяча всадников отправлялась за Алой Тенью к постоянно увеличивавшемуся лагерю мятежников в Глен Олбин.

— И именно сейчас Гринспэрроу отдыхает в Гаскони! — рявкнул герцог, обращаясь к Товаттлу, низкому, мускулистому циклопу с кривыми ногами, кривыми руками и только одной кистью — вторую вместе с половиной предплечья он потерял тогда, когда скармливал одного из собственных детей льву в знаменитом зоопарке Принстауна. Одноглазый попытался заменить утраченные пальцы металлической чашечкой с шипом, однако культя была слишком чувствительной для такого приспособления, и он не мог его носить. Однако даже с одной рукой Товаттл был самым опасным циклопом в Принстауне, необычайно сообразительным и необычайно жестоким даже для представителя своего племени.

— Они же просто эриадорцы, — ответил Товаттл, презрительно выплевывая это слово.

Парагор покачал головой и запустил руки в волосы, отчего они еще сильнее встали дыбом.

— Не повторяй ошибку нашего короля, — предупредил герцог циклопа. — Он недооценил врага на севере, равно как и размах восстания.

— Мы сильнее, — настаивал Товаттл.

Парагор был согласен с ним. Даже если весь Эриадор объединится против Гринспэрроу, армия Эйвона все равно гораздо сильнее, а что касается украденных кораблей, оставшийся у Эйвона флот более многочислен и укомплектован командами, которые умеют вести бой с крупных судов куда лучше, чем какие-то рыбаки. Но сейчас, когда множество солдат Эйвона находились в южной Гаскони, сражаясь против королевства Дюрей, война обошлась бы слишком дорого. А поход через горы или Мальпьюсантову стену, а затем сражение на родной земле Эриадора могли уравновесить силы.

— Достань мою чашу, — распорядился Парагор.

— Из красного железа? — переспросил Товаттл.

— Разумеется, — рявкнул Парагор и ухмыльнулся, когда лицо Товаттла выразило сомнение. Однако циклоп вышел и вернулся минуту спустя, неся требуемый предмет.

— Вы слишком часто ею пользуетесь, — осмелился предупредить Товаттл.

Глаза Парагора сузились. Только представить себе, что какой-то циклоп ворчит на него по поводу использования магии!

— Вы сами говорили мне, что ясновидение — дело тонкое и опасное, — возразил циклоп.

Взгляд Парагора не изменился, циклоп пожал широченными плечами и умолк. Парагор не стал наказывать наглеца, потому что знал, что в его словах была правда. Ясновидение, пересылка собственного зрения и слуха на расстояние во много миль, действительно являлось сложным и тонким процессом. Можно многое услышать и узнать, но часто это оказывалось только полуправдой. Парагор мог посетить конкретно знакомое ему место или конкретно известного ему человека — в данном случае, как и в нескольких последних, это был Истебрук, но такой магический шпионаж имел свои пределы. Настоящий шпион или разведчик собирал информацию еще до того, как он добирался до цели, и затем мог использовать то, что узнал от объекта, в правильном контексте. Однако взгляд чародея обычно был направлен прямо на объект, слепой ко всем деталям и мелким событиям, часто очень важным, которые происходили вокруг намеченной личности или места.

Процесс ясновидения имел свои ограничения, свою цену и свои опасности. В нем тратилась колоссальная магическая энергия, и, как наркотик, это действие могло стать затягивающим. Часто во время этого процесса возникало больше вопросов, чем ответов, и поэтому волшебник вновь и вновь возвращался к своему хрустальному шару или заколдованной чаше и снова и снова отправлял вдаль свой слух и зрение. Парагор знал о чародеях, которых находили мертвыми, обвисшими в креслах перед устройствами для ясновидения.

Но герцогу надо было еще раз посетить Эриадор. Он видел поражение у Порт-Чарлея, разгром на полях у Монфора, передвижение всадников Эрадоха, и все эти силы направлялись к Мальпьюсантовой стене, которая находилась в его владениях.

Товаттл поставил чашу на маленький круглый стол в рабочем кабинете герцога — скупо обставленной комнате, в которой имелись только этот столик, большой, без всяких украшений письменный стол, кресло, маленький шкаф и стеллаж с несколькими сотнями отделений. Затем циклоп подошел к шкафу и вынул кувшин с приготовленной водой. Он начал наливать воду в чашу, но она слегка расплескалась; разгневанный Парагор вырвал кувшин из единственной руки приспешника и отпихнул его в сторону.

Товаттл только скептически покачал безобразной головой: он никогда не видел герцога таким возбужденным.

Парагор закончил наполнять чашу, затем извлек из складок своей желто-коричневой мантии узкий нож и начал тихо творить заклинание, помахивая одной рукой над чашей, а затем воткнул нож в собственную ладонь, чтобы кровь закапала в воду.

Заклинание длилось много времени, Парагор медленно склонял лицо все ниже и ниже над чашей, пристально вглядываясь в возникший алый водоворот.

В чаше стал вырисовываться расплывчатый образ…

— Легкая победа, — говорил молодой человек. Парагор понял, что это Алая Тень, по накидке, которую он носил. Он находился в большой палатке, окруженный очень странной компанией: пышно разряженный хафлинг, старик, которого Парагор не знал, и три женщины очень разной наружности. Одна была высокой и сильной, с волосами цвета яркого заката, другая, гораздо меньше — наверняка в ней текла кровь эльфов, — с изящными чертами лица и длинными, пшеничного цвета локонами, и третья, мускулистая, с обветренным лицом, одетая в меха, на манер горцев. Парагор знал ее, это была Кэйрин Калтуэйн, которую победил в поединке Истебрук, чтобы получить главенствующую роль среди людей Эрадоха.

— Но эта армия была настроена на сражение, — ответил разодетый хафлинг с сильным гасконским акцентом. — А с кем им теперь сражаться!

Парагор не совсем понял, о чем шла речь, но не стал отвлекаться на мелочи. Он обвел взглядом чашу, ища опорный объект своего ясновидения, и наконец увидел Истебрука, который спокойно сидел у стены палатки на табуретке. «Что произошло с несгибаемым рыцарем, что заставило его так затихнуть?» — недоумевал герцог-волшебник. Смирение на лице Истебрука было, пожалуй, самым тревожным признаком!

Постепенно Парагор осознал, что сбился с курса. Он уже ощущал тяжесть магии, его время заканчивалось. Около центра палатки, в самой середине чаши, Алая Тень заговорил снова.

— Люди Эриадора собрались, как пальцы руки, — говорил он, используя поэтический образ и поднимая вверх руку. — Собрались в кулак.

— Кулак, который врезал королю Гринспэрроу прямо в нос, — сказал старик. — Удар крепкий, но нанесли ли мы ему реальный вред?

— Эриадор — наш, — заявила рыжеволосая женщина.

— Надолго ли? — скептически спросил старик.

От этого замечания вся компания несколько смолкла.

— Гринспэрроу в Гаскони, — продолжал старик. — Это все, что мы знаем. И Гринспэрроу вернется.

— Напоминаю тебе, что это был твой план, — возразил хафлинг.

— Однако все пошло не по плану.

— Цель была достигнута гораздо легче, — заявил хафлинг.

— Но не с тем же эффектом, как Блеф Оливера, — отрезал старик. — Боюсь, что мы не закончили дело. Еще не закончили.

— Что же осталось? — спросил хафлинг.

— Сорок пять миль — не такой уж длинный поход по такой погоде, — многозначительно заметил старик.

Изображение в колдовской чаше предсказаний дрогнуло, сосредоточенность Парагора разрушилась от внезапной пугающей догадки, он побледнел и отпрянул от чаши. Принстаун — наглые глупцы говорили о походе на Принстаун!

Парагор осознавал серьезность происходящего. Войско у повстанцев немалое, а Гринспэрроу не предпринял достаточно быстрых шагов. Армии Эйвона не готовы к походу и находятся далеко от Принстауна. И о какой еще победе говорили эти люди?

Мальпьюсантова стена?

Костлявый герцог опять запустил руки в волосы. Ему необходимо подумать. Нужно посидеть в темноте и сосредоточиться. Кое-что прояснилось, но далеко не все, а он устал.

Таковы были ограничения и цена ясновидения.

— Принстаун, — догадалась Сиоба. — Жемчужина Эйвона.

— Ставки для Блефа Оливера поднимаются все выше, — подтвердил Бринд Амор.

— Подобное ни за что не придет в голову Гринспэрроу, он просто никогда не поверит в это, — сказал Оливер и тихо, для одного Лютиена добавил: — Потому что даже я, стоя здесь, не верю в это.

— Принстаун изолирован, — объяснял Бринд Амор. — Никаких военных сил в радиусе двухсот миль.

На лице у Сиобы появилось сомнение, смешанное с явным интересом.

— Они могут выслать другой флот, — сказала она. — Обойти стену и отрезать нас от родных земель.

— Могут, — согласился Бринд Амор. — Но не стоит недооценивать мнение тех эриадорцев, которые еще не присоединились к нам. Население Чамберса, довольно крупного города, тоже не останется слепым к событиям в предгорьях и вдоль стены. Кроме того, — добавил он, потирая сморщенные пальцы, — мы ударим быстро, не позже чем через неделю.

Оливер понял, что это может стать его шансом войти в историю, дать свое имя дерзкому нападению. Он также понимал, что и он, и все остальные могут погибнуть в замышляемом походе. Огромный риск, особенно если учесть тот факт, что основная цель восстания (которое и началось-то по чистейшей случайности!) уже достигнута.

— Принстаун? — громко спросил он, привлекая всеобщее внимание. — А зачем?

— Чтобы заставить его заключить перемирие, — без колебаний ответил Бринд Амор. От старого волшебника не ускользнуло то, что по лицу Лютиена пробежало облачко.

— А ты что, думал драться до ухода? — обрушился Бринд Амор на юного Бедвира. — Думал пройти с победами весь Эйвон и захватить Карлайл? Тогда придется воевать всему Эриадору — и все равно нас будет в три раза меньше!

Лютиен не знал, как реагировать, не мог разобраться в своих мыслях и чувствах. Завершение произошло легко — стена принадлежала им, Эриадор был освобожден от власти короля Гринспэрроу. Просто, как щелчок пальцев Оливера.

Но вот надолго ли? Это был вопрос Бринд Амора. И тогда Лютиену показалось, что битва далеко не закончена, что Гринспэрроу будет нападать на них снова и снова. Смогут ли они победить по-настоящему? Может быть, им и следует дойти до Карлайла, подумалось Лютиену, и положить конец темному правлению Гринспэрроу раз и навсегда?

— Простой народ Эйвона присоединится к нам, — сказал он дрогнувшим голосом. — Как это сделали эриадорцы.

Бринд Амор хотел было возразить, но Оливер остановил его, подняв руку.

— Вот в этом я кое-что понимаю, — сказал он волшебнику и начал сам убеждать Лютиена: — Они будут смотреть на нас как на захватчиков, защищать от нас свои дома.

— Тогда почему поход на Принстаун — это нечто иное? — резко спросил Лютиен, которому явно неприятно было слышать очевидную правду.

— Потому что это всего лишь Блеф Оливера, — ответил хафлинг и, как и следовало ожидать, прищелкнул пальцами. — Кроме того, я хочу посмотреть зоопарк.

— А вот тогда мы предложим королю Эйвона перемирие, — объяснял Бринд Амор. — Захватив Принстаун, мы сможем торговаться.

На лице Лютиена читалось явное сомнение, и Бринд Амор понял, в чем тут дело. Этот юноша вырос на острове, вдали от интриг королей и властителей. Лютиен считал, что, если уж Гринспэрроу настолько могуществен, он может просто двинуть армию из Карлайла и забрать Принстаун силой, но этот юноша не понимал, что такое престиж, что такое потеря лица. Единственным шансом Эриадора было стать таким шипом в боку Гринспэрроу, такой помехой в его делах с южными королевствами, особенно с Гасконью, чтобы он просто не захотел больше связываться с этим государством. Завоевав Принстаун, этого можно добиться. Но, конечно же, можно и не добиться.

— Так что в этом весь смысл, — сказал Бринд Амор. — Мы возьмем Принстаун, а затем предложим вернуть его.

— Но не раньше чем мы отпустим зверей на свободу, — добавил Оливер, вызвав улыбки у всех присутствующих.

Все это звучало очень просто и логично. Но ни один из них, ни Лютиен, ни Оливер, ни Кэтрин, ни Сиоба, ни Кэйрин Калтуэйн, ни даже сам Бринд Амор не думали, что это будет просто.

Армия подошла к Мальпьюсантовой стене, одному из самых впечатляющих сооружений во всем Эйвоне, на следующий день. Эта стена имела высоту в пятьдесят футов и толщину в двадцать, и она протянулась почти на тридцать миль от восточных отрогов Айрон Кросса до Дорсальского моря. Сторожевые башни возвышались через каждые пятьсот ярдов, самой могучей из них являлась крепость Дун Карит. Она лепилась к отвесному обрыву, сочетая натуральную скалу с каменной кладкой стены. Половина Дун Карита находилась под землей, высокие башни и стены с плоским верхом были оснащены катапультами и баллистами, а подземные туннели наполнены оружием и припасами.

Разглядывая крепость, Лютиен оценил, как важна была эта бескровная победа. Если бы его армии пришлось сражаться с преторианской гвардией, охранявшей Дун Карит, она могла понести ужасные потери, и никакая осада не была бы достаточно долгой, чтобы выкурить циклопов из крепости. Однако восстание произошло внутри стен крепости, и теперь Дун Карит, как и вся Мальпьюсантова стена, принадлежал повстанцам.

Их встретили тепло и радостно, эриадорцы чувствовали себя неуязвимыми, словно имя Гринспэрроу стало самым заурядным ругательством.

Бринд Амор знал, что это не так, но даже его захватила волна всеобщего ликования, когда победившие армии объединились. Престарелый маг, неожиданно для себя превратившийся в стратега, понимал, что это празднование еще больше скрепляло их союз, — момент очень важный, если учесть непредсказуемость некоторых отрядов, да хоть бы тех же самых всадников Эрадоха.

Они провели прекраснейший день у стены, обменивались рассказами о трудно добытых победах и о друзьях, отдавших жизнь за свободу. В ту ночь армия из Кэр Макдональда и северных земель расположилась лагерем на равнине к северу от Дун Карита.

Они чувствовали себя непобедимыми.

В Принстауне герцог Парагор мерил шагами покрытый ковром пол своей спальни. Усталый, почти истощивший свои магические силы, он все равно хотел переговорить с Гринспэрроу.

Парагор покачал головой, понимая, что получится из этого общения на расстоянии. Гринспэрроу отмахнется от него, будет говорить, что выскочки из Эриадора — всего лишь жалкая чернь, и ничего больше.

Парагор обдумывал свои возможности. Ближайшие герцоги, сотоварищи по магии, находились в Эвенсхорне, далеко к югу, и в Уорчестере, за южными отрогами Айрон Кросса, на берегах тихого Спейтенфергюса. Им потребуется несколько недель, чтобы собрать свои армии, а затем еще несколько недель, чтобы добраться по раскисшим дорогам в Принстаун. Конечно же, герцоги-чародеи могли прибыть к Парагору, используя магию, — возможно, они даже могли бы захватить с собой некоторую часть преторианской гвардии. Но выстоят ли они против той армии, которая идет на него из Эриадора? И как он будет выглядеть, если обратится к ним с мольбой о помощи, а потом непредсказуемые эриадорцы не придут?

— Но у меня есть и другие союзники! — внезапно рявкнул Парагор, заставив вздрогнуть Товаттла, который сидел на коврике в углу роскошной комнаты.

Товаттл внимательно оглядел своего господина и узнал особое, дьявольское выражение на его лице. Парагор собирался призвать на помощь демона, понял циклоп, и, возможно, даже не одного.

— Ну-ка посмотрим, нельзя ли поуменьшить их воинственность, — продолжал злобный герцог. — Если, скажем, прикончить Алую Тень…

— Это лишь укрепит легенду, — предупредил осторожный циклоп. — Ты сделаешь из него мученика, и он только станет еще могущественнее!

Парагор хотел было поспорить, но не нашел никаких доводов. Чрезмерно проницательный одноглазый опять оказался прав. Но, с другой стороны, существуют же способы убить дух человека, не убивая его самого.

— А что, если мне удастся сломить волю Алой Тени, — сказал Парагор, и его голос прозвучал чуть громче шепота.

Возможно, ему удастся разбить сердце этого человека.

23. УЖАСНЫЕ СОЮЗНИКИ

Комната была совершенно пустой, без какой бы то ни было мебели, если не считать жаровни, установленной на прочном треножнике в юго-восточном углу. На каждой из стен виднелся кронштейн с горящим факелом. Стены были такими же гладкими и серыми, как и потолок. Пол, однако, казался гораздо более примечательным. Разноцветные кусочки смальты образовывали круглую мозаику, средняя часть которой изображала пентаграмму. Мозаику обрамляли две окружности, между ними были начертаны руны власти и защиты.

Сейчас Парагор стоял в центре круга, а Товаттл — у жаровни. На массивной шее циклопа висел небольшой ящик со множеством отделений. Герцог сам составлял мозаику много лет назад, сам прилаживал каждый крошечный кусочек — весьма трудоемкий процесс. Очень часто Парагор, закончив какую-то часть, после тщательного изучения обнаруживал, что она несовершенна. Тогда он снова разбирал мозаику и начинал все сначала, потому что Магический Круг, защита чародея против любого злого демона, которого он призывал, должен быть совершенным. Данный магический круг выдерживал испытание уже несколько лет, устоял против многих демонов.

Стоя абсолютно неподвижно, Парагор творил длинное и сложное заклинание — сам призыв к демону перемежался тысячами защитных заклятий. Время от времени он протягивал левую руку к Товаттлу и называл номер, а циклоп запускал руку в соответствующее отделение ящичка, вынимал требуемую траву или порошок и бросал в огонь жаровни.

Иногда от брошенного в огонь компонента поднимался удушливый дым, иногда взвивались языки пламени. Через несколько часов огни жаровни стали подниматься вверх. Сперва там виднелся только язычок пламени. Но теперь в центре жаровни разгорелся изрядного размера костер, и от его жара и без того вонючий циклоп начал обильно потеть.

Парагор, казалось, не замечал этого, хотя на самом деле истинными источниками огня жаровни были он и его магия. Существовали два типа колдовства: одалживание и настоящий вызов. Первый тип, одалживание, был гораздо легче, при нем волшебник позволял демону завладеть на время его телом. Настоящий вызов, который сейчас и пытался осуществить Парагор, был гораздо сложнее и опаснее. Парагор собирался вызвать демона во всем его адском могуществе в эту комнату, а затем послать во внешний мир с целым набором инструкций, данных ему самим чародеем.

Демоны ненавидели рабство, а еще больше — тех, кто заставил их повиноваться, но Парагор был уверен в крепости своих заклинаний. Он призовет Кознекалена, малого демона, с которым он уже несколько раз успешно имел дело.

Огни жаровни из оранжевых превратились в желтые, а затем — в сверкающие белые, их интенсивность и ярость нарастали, когда Парагор начал свой танец. Чародей крутился в защитном круге, никогда не переступая его границу, он вкладывал в заклинание всю свою душу; его голос взмывал все выше, взламывая ворота ада.

Внезапно он остановился, выбросив левую руку по направлению к Товаттлу, выкрикивая цифру шесть трижды, и циклоп, отнюдь не новичок в этих ужасных экспериментах, полез в шестое отделение в шестом ряду и извлек оттуда коричневое липкое вещество.

Оно полетело в жаровню, и огонь разгорелся еще жарче, так что циклопу пришлось отступить на несколько шагов. В центре круга Парагор упал на колени, вытянул левую руку, слезы мешались на его бледном лице с потом.

— Кознекален! — воззвал он, когда вокруг белого пламени заплясали черные молнии.

Товаттл бросился в северо-западный угол комнаты и в ужасе съежился на полу, зажмурив глаз.

Из пламени мелькнул раздвоенный язык, затем появилась огромная голова с тяжелыми изогнутыми рогами. Сбоку от пламени показалась чудовищная мускулистая рука, а за ней — огромное кожистое крыло!

На лице Парагора появилось удивление. Кознекален был изящным демоном размером с человека, с крохотными острыми рожками, этот же демон оказался гораздо больше и, как сразу ощутил чародей, гораздо могущественнее.

Когтистые пальцы заскребли в воздухе, появилась вторая рука, а затем из пламени возник и весь демон, гигантское, двенадцати футов в высоту чудовище с дымящейся черной плотью, защищенной чешуей. Его морда напоминала змеиную, над нижней челюстью нависали длинные хищные клыки, с них сбегала слюна и шипела, как кислота, падая на каменный пол. Ступни с тремя когтями нетерпеливо скребли по полу, оставляя на камне глубокие царапины.

— Кознекален? — спросил Парагор почти шепотом.

— Нет.

— Но я звал Козне… — начал чародей.

— Вместо Кознекалена явился я! — зарычал демон, и его ужасный голос, одновременно визгливый и хриплый, эхом отразился от голых стен.

Парагор изо всех сил старался собраться с мыслями. Нужно было проявить власть, иначе демон вырвется из комнаты и разбушуется, круша все на своем пути.

— Мне нужна только одна услуга, — начал герцог, — и она может быть вполне приятной…

— Я знаю, что тебе нужно, Парагор, — зарычал демон. — Я знаю.

Парагор выпрямился.

— Кто ты? — требовательно спросил он, потому что ему надо было знать имя демона, прежде чем требовать от него службы. Опытный чародей понимал, что это может оказаться сложным и опасным моментом, но, к его удивлению и облегчению, демон охотно ответил.

— Я — Преотек, — гордо сообщило чудовище. — Который был с Моркнеем, когда тот погиб.

Парагор кивнул, — он уже слышал этот рассказ от Кознекалена. Кознекален был счастлив, рассказывая всю историю с массой подробностей, и Парагор чувствовал, что между демонами существует яростное соперничество.

— Тогда мне было отказано в удовольствии, — продолжал Преотек, с трудом подавляя кипящую ярость. — Но в этот раз я не откажусь от него.

— Ты ненавидишь Алую Тень, — заключил Парагор.

— Я съем сердце Алой Тени, — прорычал Преотек.

Парагор злобно улыбнулся. Он знал, как сделать это сердце беззащитным перед демоном.

Видение Парагора было узко сконцентрировано на событиях, происшедших к северу от Принстауна, в Глен Олбин и севернее, в Бронегане и полях Эрадоха. Но эта сосредоточенность, эти добровольные шоры, которые он сам на себя наложил и которые были необходимы для ясновидения, не позволяли ему бросить взгляд на северо-запад, в горы Айрон Кросса.

А в этих горах стоял Шаглин, глядя на восток, в сторону стены и Принстауна. Он и его бородатые соплеменники, около трехсот гномов, покинули Кэр Макдональд вместе со всей армией, но повернули на юг, в самое сердце высоких гор, где толстым слоем лежал снег, где зима еще не разжала своей ледяной хватки. Шаглин отправился охранять перевалы в горах, хотя и он сам, и пославший его Бринд Амор знали, что эти перевалы будут блокированы снегом еще как минимум месяц, а может, и дольше.

Бринд Амор был единственным, кроме гномов, кто знал настоящую цель опасного похода Шаглина и возлагал на этот поход большие надежды. Эти надежды осуществились меньше чем через неделю после выхода из Кэр Макдональда, в глубокой пещере высоко над городом. В течение многих лет порабощенные и бесправные гномы Монфора жили слухами о своих соплеменниках, сохранивших свободу среди горных вершин Айрон Кросса. Большинство соплеменников Шаглина были достаточно старыми, чтобы помнить горных гномов,которые приходили в город торговать еще до царствования Гринспэрроу. А один из них, седой старик, который трудился в шахтах с первых дней правления короля-чародея, сам принадлежал к этому племени, потомкам Бурсо Айронхаммера. Он пережил двадцать лет каторжных работ в шахте, затем яростные сражения в Монфоре. Именно он, а не Шаглин вел отряд к заснеженным снегом перевалам, через тайные туннели, и, в конце концов, в глубокую пещеру, прибежище племени Бурсо.

То, что Шаглин и другие городские гномы увидели в этой пещере, наполнило их сердца ликованием, заставило их понять, может быть, в первый раз, что это значит — быть гномом. Далеко под покрытой снегом поверхностью, в дымных туннелях, где было больше тени, чем света, гномы встретились со своим народом, своими соплеменниками. Место называлось Дун Дарроу, Хранилище Слитков, целый лабиринт туннелей и огромных подземных пещер, растянувшийся на много миль. Пять тысяч гномов жили и работали здесь, в полной гармонии с камнем, который являлся основой самого их существования. Шаглин увидел вокруг такие сокровища, которые он и вообразить себе не мог: горы золотых и серебряных изделий, блестящее оружие и прекрасные доспехи, которые могли соперничать с самыми прочными и прекрасными доспехами рыцарей на всех Островах Эйвонси.

Хотя они были городскими гномами, их с распростертыми объятиями принял король шахт, Беллик дан Бурсо, и сотни горных гномов собирались каждую ночь в нескольких огромных пещерах, чтобы послушать рассказы о битвах, об Алой Тени и победе в Монфоре. Теперь, закутанный в меха, Шаглин стоял на высоком перевале, ожидая короля Беллика. Повелитель гномов, моложе Шаглина, с ярко-рыжей бородой и такими кустистыми бровями, что они наполовину скрывали его голубые глаза, не заставил себя ждать, и стремительность его шагов вселила в Шаглина надежду.

Городской гном знал, что он просит многого у короля и его клана. Шаглина радовало то, что повелитель был молод, полон огня и ненависти к Гринспэрроу.

Беллик остановился на гребне горы рядом с чернобородым гномом и кивнул ему в знак приветствия.

— Мы не рисковали торговать с Монфором с тех пор, как на трон сел этот король-чародей, — сказал Беллик. Шаглин уже много раз слышал это за те два дня, что он гостил в Дун Дарроу.

Беллик фыркнул.

— Многие из нас не выходили десятки лет, — продолжал король гномов. — Но мы любим наши горы изнутри, а потому довольны жизнью.

Шаглин взглянул на него, не вполне поверив этому заявлению.

— Довольны, — повторил Беллик, но его голос не соответствовал значению слова. — Но не счастливы. Многие не испытывают ни малейшего желания выходить наружу, но даже тем, кто вполне доволен своей долей, не нравится факт, что мы не можем безопасно спуститься с гор, если захотим.

— Пленники в своем собственном доме, — заметил Шаглин.

Беллик кивнул.

— И нам не нравится то, как обращаются с нашими соплеменниками. — Произнося эти слова, он положил руку на крепкое плечо Шаглина.

— Значит, вы пойдете со мной, — заключил чернобородый гном. — На восток.

Беллик снова кивнул.

— Над горами опять собирается буря, — заметил он. — Зима не хочет отступать. Но у нас есть свои, особые пути — подземные проходы, которые выведут нас в восточную часть Дун Дарроу.

Шаглин улыбнулся, но постарался сдержать свои эмоции. При всей важности этой миссии он страдал, что его друзья сейчас сражаются, а он, в полной безопасности, занимается переговорами. А так, может, и удастся еще повоевать. Он вернется к Лютиену и Сиобе вместе с пятью тысячами вооруженных воинов-гномов в крепких доспехах.

Лютиен сидел один на пеньке, позволив грустному дню просочиться в его мысли. Он понимал, что Оливер прав. Все последние недели юноша бежал от своих чувств. Сперва он отослал Кэтрин в Порт-Чарлей, затем сам отправился вместе с Оливером в путешествие и прибыл в Глен Олбин кружным путем. Он мог бы и дальше оправдывать свою трусость в любви, компенсируя ее храбростью в бою.

Мог бы — но не сейчас. В лагере Эриадора царило большое возбуждение, ходили слухи, что скоро они пересекут Мальпьюсантову стену и пойдут на юг, но для Лютиена битва внезапно отодвинулась на второй план. Он верил, что они могут победить, могут захватить Принстаун и заставить Гринспэрроу заключить перемирие, гарантирующее их независимость, но что дальше? Станет ли он королем Эриадора?

А если так, будет ли Кэтрин его королевой?

И все мысли неизменно возвращались к единственному вопросу, волновавшему его в последнее время. Сидя здесь на пеньке, глядя на неприступный Дун Карит, темнеющий на фоне серого неба, Лютиен разрывался между ответственностью перед своей страной и ответственностью перед самим собой. Он хотел быть Алой Тенью, вождем восстания, но также хотел и оставаться Лютиеном Бедвиром, сыном эрла с далекого северного острова, который вел только бескровные спортивные бои на арене и бродил по лесам с Кэтрин О'Хейл.

Он ушел так далеко, так быстро, но путь не стоил своей цены, если в нее входила потеря его любви.

— Трус, — обругал он сам себя, вставая и потягиваясь.

Лютиен повернулся и почти побежал к лагерю. Он знал, где искать Кэтрин, — в маленькой палатке ближе к северному краю. И он знал, что должен посмотреть ей в лицо и положить конец своему страху.

К тому времени, как юноша добрался до палатки Кэтрин, солнце зашло. В палатке горела единственная лампа, и он видел силуэт девушки, которая стаскивала кожаную куртку. Он долго наблюдал за ее движущейся, изгибающейся тенью, полный восхищения и страсти. Лютиен знал, что Сиоба права, — она очень ему дорога, но истинной любовью остается Кэтрин. Когда схлынет бешеная сумятица мятежа, даже полная победа не доставит Лютиену Бедвиру радости, если с ним не будет Кэтрин.

Он знал, что должен войти прямо в палатку и сказать ей об этом, но не мог. Он снова отошел в темноту, проклиная себя, ища логические аргументы, которые помогут преодолеть страх.

Ему потребовалось два часа, чтобы собраться с мужеством и вернуться. Теперь он нес свой фонарь, одежда его отсырела от вечернего тумана, а сам он продрог до костей.

— Кэтрин, — негромко окликнул Лютиен, подходя к входу в палатку. Он откинул брезентовую дверку, сунул голову внутрь и замер от ужаса.

Кэтрин косо лежала на койке, плечи ее свисали с края, голова и одна рука доставали земли. Лютиену только через несколько секунд удалось оторвать взгляд, перевести его хоть чуть-чуть в сторону.

И увидеть гигантского демона, скорчившегося в ногах койки Кэтрин. Огромное туловище чудовища заполняло весь угол палатки.

— Помнишь меня, глупец? — прорычал Преотек и сделал шаг вперед.

Одним молниеносным движением Лютиен поставил лампу на пол и, выхватив «Ослепительный», с воплем бросился вперед. Его нападение удивило демона, который больше привык к тому, что один его вид обращает людей в бегство.

Лютиен попал мечом по одной из поднятых рук Преотека, и струя шипящей, брызжущей серо-зеленой крови ударила в пол и задымилась.

Ярость Лютиена нарастала. Он не боялся своего противника, не боялся собственной смерти. Он думал только о том, что Кэтрин, дорогая ему Кэтрин, лежит на полу, возможно мертвая, убитая злобным чудовищем.

Нападение длилось несколько секунд, Лютиен успел нанести с десяток ударов, прежде чем выдохнутый Преотеком шар огня швырнул его на землю, ударив спиной об опорный столб палатки. Юноша мгновенно вскочил, волосы его стояли дыбом, карие глаза сузились.

— Я сожгу шкуру на твоих костях, — заорал Преотек резким скрипучим голосом, — я…

Лютиен закричал во всю силу своих легких и бросился вперед. Демон взметнул огромным крылом, отклонив удар, так что меч лишь слегка оцарапал его.

Лютиена отбросило в сторону, он перекатился вбок и вскочил, яростно размахивая мечом, понимая, что демон последует за ним.

Однако Преотек находился на прежнем месте. Он издевательски ухмылялся, но затем внезапно вздрогнул, выпрямился, и его огромные плечи заполнили всю палатку.

Лютиен заметил блестящее острие рапиры, проткнувшее брезент прямо над койкой Кэтрин и точно нацеленное в заднюю часть Преотека.

— Ага! — раздался торжествующий вопль из-за стенки палатки.

Преотек взмахнул когтистой ручищей, и струя огня уничтожила ткань палатки в этом месте, открывая крайне удивленного Оливера де Берроуза.

— Возможно, я был не прав, — признал хафлинг.

Стрела просвистела над плечом Оливера, ударив прямо в безобразное, змееподобное лицо демона.

Преотек дико взревел, и волосы на затылке Лютиена зашевелились. Юный Бедвир бросился вперед, потому что мысль о Кэтрин была сильнее страха.

Он успел нанести только один удар «Ослепительным», а затем его отшвырнуло прочь, и весь мир вокруг него закружился. Лежа ничком в углу, Лютиен потряс головой и заставил себя подняться на колени. Демон угрожающе приближался, из его клыкастой пасти капала ядовитая слюна.

Еще одна стрела, затем еще одна, свистнув, попали в демона, но Преотек не обращал на них внимания. Оливер наскакивал на него и отпрыгивал, вонзая свою рапиру, но демон даже не реагировал.

Парагор велел чудовищу не убивать Лютиена, но могущественный Преотек не терпел приказаний от тщедушных людишек.

Лютиен, уверенный в своей гибели, собрался, однако, с силами, пытаясь нашарить оброненный меч. Не найдя меча, он встал на колени и сжал кулаки, но тут его ослепил внезапный яркий свет. Лютиен упал на спину, уверенный, что демон опять пустил в ход свою магию.

Он ошибался.

В палатку влетел Бринд Амор, и Преотек, получив еще один удар молнией и раздраженный непрерывным потоком стрел, понял, что игра подходит к концу. Он прыгнул вперед и схватил бесчувственную Кэтрин.

— Хорошенько подумай о последствиях похода на Принстаун! — проревело чудовище.

Бринд Амор задержался со следующим ударом, потому что мог попасть в Кэтрин. Сиоба выпустила в спину Преотека еще одну стрелу, но тот уже выпрямился, поднял свободную руку высоко вверх и сорвал легкую палатку. Яростно забили по воздуху огромные складчатые крылья, и демон начал подниматься в ночное небо.

— Кэтрин! — закричал Лютиен, пытаясь найти свой меч и заставить чудовище спуститься. Безоружный, он бросился вперед и высоко подпрыгнул, вцепившись в одну из когтистых ступней Преотека.

Другая нога отшвырнула его прочь. Лютиен упал на землю и потерял сознание.

Бринд Амор швырнул в демона сияющее копье; достигнув цели, оно взорвалось с оглушительным грохотом. Еще две стрелы, выпущенные Сиобой, больно ударили демона по ногам.

Но Преотек оказался слишком силен, чтобы его можно было сбить на землю такими ударами. Чудовище улетало прочь, унося Кэтрин, под беспомощные крики друзей и всех прочих обитателей лагеря, которые прибежали узнать о причинах шума.

Крики протеста и боли. Музыка для дьявольского слуха.

24. ЭТО ЕГО ДОЛГ

— Он унес ее! — кричал Лютиен, приходя все в большее отчаяние по мере разговора в палатке Бринд Амора. Они все — волшебник, Оливер, Сиоба и Кэйрин — обсуждали последствия набега демона. Речь шла о том, идти им теперь на Принстаун, или похищение Кэтрин означает призыв к перемирию.

Истебрук тоже находился в палатке. Рыцарь сидел на табуретке в стороне и казался очень подавленным.

— Не надо забывать, что демон ее не убил, — ответил Бринд Амор Лютиену. Волшебник изо всех сил старался сохранять спокойствие. — Она — пленница, и будет еще более ценной для…

— Для кого? — пожелал знать Оливер.

Бринд Амор не был уверен в ответе. Возможно, король Гринспэрроу узнал об их успехах и дотянулся до них из Гаскони. Однако, скорее всего, кошмарный посланник прибыл с гораздо более близкого расстояния, от Парагора, герцога Принстаунского.

— Мы не можем долго засиживаться на этом поле, — сказала Сиоба, и Кэйрин поддержала ее тем, что подошла и встала рядом. — Это не армия наемников, а мужчины и женщины, которым надо работать на своих фермах. Если мы будем сидеть здесь и ждать у моря погоды, мы растеряем многих союзников.

— Ее похитил герцог Принстаунский Парагор, — решил Бринд Амор. — Он знает, что мы идем на него и что ему не продержаться против нашей армии.

— Нам придется несколько изменить наши планы, — заметила Сиоба. — Может быть, стоит выслать вперед разведчиков или предложить герцогу перемирие, когда мы встанем у его стен.

Все эти разумные рассуждения начинали приводить Лютиена в бешенство. Парагор украл Кэтрин, а его друзья обсуждают какие-то там планы и дела. Но для Лютиена Бедвира во всем мире не было ничего более важного, даже включая свободу Эриадора, чем благополучное возвращение Кэтрин. Бринд Амор и Сиоба, конечно, принимают это в расчет, делая все, что они могут, чтобы обеспечить безопасность пленнице, но для них на первом месте — восстание, а уж потом — Кэтрин.

Лютиен понимал умом, что так и должно быть, но сам так не мог. Только не сейчас. Юноша взмахнул руками, признавая свое поражение, взглянул на подавленного Истебрука и вылетел из палатки — все остальные на несколько секунд замолкли, чувствуя себя неловко.

— Именно на это и надеялся герцог Парагор, — заметил Бринд Амор. Он не осуждал Лютиена, а просто констатировал факт.

— Вы знаете, куда он собирался идти? — спросила Сиоба.

— Уже идет, — ответил Оливер, слишком хорошо зная своего друга. Никто из присутствующих не усомнился в его словах.

Бринд Амор не знал, как реагировать. Попытаться разубедить Лютиена? Или предложить ему поддержку, согласиться с мнением юноши о том, что безопасность Кэтрин самая важная вещь? Старого волшебника раздирали сомнения. Однако он знал, что не может броситься преследовать демона ни ради Кэтрин, ни ради кого-то еще. Он отвечал не за одного человека, но за весь Эриадор.

— Он должен идти, — неожиданно сказала Сиоба, привлекая всеобщее внимание. При этих словах она взглянула на дверь палатки, словно видела, как Лютиен скачет прочь. — Его место — там.

Вновь переведя взгляд на собравшихся, она заметила, что Оливер подозрительно ее разглядывает.

— Это только укрепит легенду об Алой Тени, — настаивала Сиоба.

— А может, это отвергнутая женщина хочет видеть своего любовника мертвым? — резко спросил Оливер.

Бринд Амор страдальчески поморщился — только и не хватало, чтобы они начали ссориться!

— Справедливый вопрос, — спокойно ответила полуэльфийка, сразу снимая напряжение. — Только ведь я не принадлежу к людскому роду, я не простая женщина, — напомнила она хафлингу. — Кэтрин в смертельной опасности, и Лютиен должен ее спасать. Если он этого не сделает, то весь остаток своих дней будет считать себя трусом.

— Справедливо, — признал Бринд Амор.

— А мы не пойдем за трусом, — холодно добавила Кэйрин из Эрадоха.

Оливер, такой же подавленный, как Лютиен, посмотрел на соратников, обвел их взглядом одного за другим. Он знал, что все сказанное здесь — правда, но это мало утешало. Он был рядом с Лютиеном с самого начала, еще до того, как Бринд Амор дал тому алую накидку, до того, как по улицам Монфора поползли слухи об Алой Тени. Теперь Лютиен поступил как должно, он отправился спасать любимую женщину, а значит, Оливер тоже должен следовать велению своего сердца и находиться рядом с другом.

Он коротко поклонился всем присутствующим и вышел из палатки.

Истебрук, благородный человек, рыцарь, вся жизнь которого была основана на строжайших принципах, молча приветствовал Оливера и того храбреца, который покинул их еще до хафлинга.

Лютиен ехал легкой рысью вдоль тени, отбрасываемой Мальпьюсантовой стеной. Солнце стояло низко, появившись из-за горизонта на востоке и отбрасывая косую, узкую тень на Эриадор. Однако тень все же была не такой черной, как та, что накрыла сердце юного Бедвира. Ему казалось, что прошлой ночью весь мир остановился, что восстание, планируемый поход — все это куда-то исчезло, и так оно и будет, пока ему не удастся освободить Кэтрин из рук демона и его злобного господина.

Он хотел поспешить, пустить Ривердансера мощным галопом, но боялся привлечь к себе внимание друзей, которые могут попытаться остановить его, или шпионов, которые могут предупредить герцога Принстаунского.

Лютиен и его конь были привычным зрелищем для стражников в сторожевой башне, ближайшей к Дун Кариту, и они позволили ему беспрепятственно миновать ворота и попасть в Эйвон.

К удивлению юноши, по ту сторону стены его встретил пышно разодетый хафлинг на рыжем пони.

— Хорошо хоть, ты дождался утра, — пробурчал Оливер и чихнул — вид у него был несчастный, а нос побагровел. Он еще раз чихнул, так что содрогнулось все его маленькое тело, затем вынул красно-желтый клетчатый платок и высморкался.

— Ты что, всю ночь здесь ждешь? — спросил Лютиен.

— С того момента, как ты ушел из палатки, — ответил Оливер, — я боялся, что ты отправишься немедленно.

Лютиен не нашел в себе сил для улыбки, хотя его тронула такая преданность. Однако в этот раз он не хотел, чтобы Оливер или кто бы то ни было другой ехал с ним.

— Это мое дело, — сказал он твердо, а когда хафлинг не ответил, Лютиен негромко цокнул, пришпорил Ривердансера, и белоснежный жеребец рысью снялся с места.

Оливер на Тредбаре тут же его догнал. Маленькому пони приходилось очень стараться, чтобы не отставать от могучего товарища.

Лютиен нахмурился и пустил Ривердансера побыстрее, Тредбар тоже увеличил скорость. Наконец Лютиен резко осадил коня и уставился на хафлинга. Оливер с интересом взглянул на него и снова чихнул.

— Это мое дело, — повторил Лютиен.

— Не спорю, — согласился Оливер.

— Только мое, — уточнил Лютиен.

— Ты можешь ошибаться.

Лютиен вздохнул и огляделся, словно пытаясь найти какой-то выход. Он знал, каким упрямым может быть Оливер, и знал, как быстро эта обманчиво мелкая тварь, Тредбар, может скакать.

— А ты знаешь еще кого-нибудь такого маленького, чтобы спрятаться под твоей накидкой? — спросил Оливер.

Лютиен долго смотрел на друга, затем вскинул руки в знак поражения. По правде сказать, юный Бедвир чувствовал огромное облегчение. Он был решительно настроен отправляться за Кэтрин, и ему не хотелось брать кого-то в это опасное, возможно самоубийственное, путешествие. Однако юноша понимал, что на самом деле место Оливера рядом с ним, как и он должен был находиться рядом с другом, если бы ночью украли его любимую. Итак, теперь у него имелся спутник для предстоящей поездки, и не просто спутник, а верный друг, который выручал его во многих переделках.

Прежде чем друзья снова двинулись в путь, они услышали за спиной цокот копыт, оглянулись и увидели двух всадников: одного крупного, в рогатом шлеме горца, и другого — гораздо более хрупкого и изящного.

— Сиоба, — догадался Оливер; когда пара приблизилась, Лютиен убедился в его правоте. Теперь юный Бедвир ощутил раздражение. Он и вправду обрадовался Оливеру, но это было уж чересчур!

Сиоба и ее спутник остановились рядом с друзьями.

— Ты не поедешь, — заявил Лютиен, заранее отметая все возможные доводы.

Сиоба окинула его насмешливым взглядом, как будто не понимая смысла произнесенных слов.

— Конечно нет, — сказала она спокойно, — я должна думать не о Лютиене или Кэтрин, а об Эриадоре.

По не совсем понятной для Лютиена причине эти слова его сильно укололи.

— Но я понимаю тебя, — продолжала Сиоба, — и желаю тебе победы. Я надеюсь увидеть тебя, и тебя, — добавила она, поворачиваясь к Оливеру, — и Кэтрин, ожидающих нас, когда мы возьмем ворота Принстауна.

Лютиен почувствовал себя лучше.

— Я принесла тебе вот это. — На ладони Сиобы лежал янтарного цвета камень размером с куриное яйцо. — Это от Бринд Амора, — объяснила она юноше. — Когда твоя цель будет достигнута или когда возникнет самая отчаянная необходимость, волшебник просит тебя бросить этот камень о стенку и три раза произнести его имя.

Лютиен некоторое время подержал камень, удивляясь его легкости. Он не знал, что это за штука, но видел уже достаточно проявлений магии Бринд Амора, чтобы осознать ценность подобного дара.

— А как насчет него? — спросил юный Бедвир, глядя на горца.

— Ты ведь собираешься ехать в Принстаун? — спросила Сиоба.

Лютиен начал понимать, в чем дело.

— Маламус поскачет с вами до восточного края долины Глен Дуррич, оттуда уже виден Принстаун, — продолжала Сиоба. — И там же он будет ждать с вашими лошадьми. — Неожиданно полуэльфийка соскользнула с седла и передала поводья Маламусу. — Для Кэтрин, — объяснила она. — Я могу вернуться к стене пешком, это совсем рядом.

Она кивнула Лютиену, затем Оливеру, похлопала своего коня по спине и отправилась назад к своим обязанностям, которые не позволяли ей сопровождать друзей.

Лютиен смотрел на нее с откровенным восхищением. Он понял, что Сиобе хотелось поехать с ними. Они с Кэтрин были соперницами, но все равно питали глубокое уважение друг к другу.

Юный Бедвир перевел взгляд со спины Сиобы на ее дар, или, скорее, на дар Бринд Амора, а затем на Оливера, который терпеливо ждал, когда они отправятся в путь.

Прошлая ночь была темной, но занимающийся день обещал быть светлым и ясным.

Стоя на верхней площадке сторожевой башни, Истебрук, Первый из Шести Кавалеров, смотрел на маленькие фигурки к югу от стены, на эриадорцев в Эйвоне, мятежников, злоумышлявших против его родной страны. В глазах Истебрука все еще стоял образ адского демона, Преотека. Двадцать лет благородный рыцарь жил под темной властью короля Гринспэрроу, слушая рассказы о зверствах и жестокости, о союзе с дьяволом. Некоторые говорили, что ужасная эпидемия чумы, которая сломила боевой дух Эриадора двадцать лет тому назад, была наслана королем Эйвона, но Истебрук не верил этим рассказам, считая их деревенскими глупостями.

Некоторые говорили, что Гринспэрроу был чернокнижником, другом демонов, говорили даже, что и сам он — демон.

Но Истебрук не желал слушать сплетни и слухи.

А теперь он увидел все собственными глазами. Слухи оказались правдой и привели в смятение бедного Истебрука. Они материализовались в фигуру злобного демона, и благородный воин не мог об этом забыть.

Он смотрел, как уезжают Лютиен и Оливер. Тайно и вопреки всему, чему он посвятил свою жизнь, Истебрук надеялся, что им повезет, что они благополучно вернутся вместе с Кэтрин и оставят герцога Парагора, того самого герцога, который послал рыцаря в Эриадор, мертвым в луже его собственной крови.

25. ПРИВИДЕНИЯ

Горец Маламус не произнес ни слова за все время путешествия — друзьям понадобилось два дня, чтобы попасть в Глен Дуррич, широкую, неглубокую лощину на юго-востоке от Принстауна. Здесь уже не было деревьев, чтобы укрыться под ними, и проходила единственная дорога, коричневой змеей извиваясь по густой зеленой траве.

Лютиен, опять ощутивший себя полководцем, изучал местность как поле возможного будущего сражения. Справа и слева края лощины переходили в пологие холмы, заросшие деревьями. Прекрасные укрытия и возвышения. Эльфийские лучники могли бы держать под обстрелом дорогу, укрывшись за деревьями, соображал он, а здесь, внизу, некуда спрятаться от их смертоносных стрел.

Юный Бедвир настолько погрузился в эти мысли, что вздрогнул от неожиданности, когда Оливер постучал по его плечу рапирой. Он натянул поводья и, оглянувшись, увидел, что хафлинг спешивается.

— Западный конец Глен Дуррич, — объяснил Маламус.

Оливер указал подбородком на запад, и Лютиен сощурился, глядя против заходящего солнца. На заднем плане высились горы, темные и холодные, а перед ними…

— Что это? — изумился Лютиен, заметив россыпь белого и розового.

— Осталось пять миль, — сказал подошедший Оливер. — И мне не хочется идти в темноте!

Лютиен соскочил с Ривердансера и отдал поводья Маламусу.

— Да хранит тебя Сол-Юнда, Алая Тень, — внезапно сказал горец, разворачивая трех коней без всадников. — Я жду вашего возвращения.

Лютиен нечленораздельно хмыкнул, не в силах придумать подходящий ответ. Сол-Юнда являлся богом горцев, их собственным богом, который заботился только об их народе, не обращая ни малейшего внимания на кого-нибудь еще, будь это друг или враг. Горцы охраняли Сол-Юнду, как дракон охраняет золото, и то, что Маламус произнес эти простые слова, служило для Лютиена самым вдохновляющим напутствием, которое он когда-либо слышал.

Несколько мгновений юноша стоял и смотрел вслед Маламусу, затем повернулся и устремился вдогонку хафлингу, который уже шел вперед, к бело-розовой россыпи у линии горизонта.

Меньше чем через час, когда солнце было уже совсем низко, друзья подошли достаточно близко, чтобы увидеть истинный блеск Принстауна и понять, почему этот город называют Жемчужиной Эйвона.

Он был примерно того же размера, что и Кэр Макдональд, но если Кэр Макдональд строился как крепость, был окружен кольцом высоких каменных стен, то Принстауну следовало в первую очередь радовать глаз. Он располагался на слегка холмистой равнине, как раз у подножия гор, и был не скученным, как Кэр Макдональд, а просторным и полным воздуха, и окружала его низкая, не более восьми футов в высоту стена из светлого гранита. Нигде не было видно сторожевых башен или вообще каких-либо оборонительных строений. Большинство домов казались достаточно большими. Деревянные здания были побелены, а более роскошные дома, явно принадлежащие дворянам и купцам, строили из белого с розовыми прожилками мрамора.

А самым большим и великолепным зданием был не Собор, как в большинстве крупных городов Эйвонси. Собор был, конечно, весьма внушительный, ничуть не меньше, чем в Кэр Макдональде, но даже он бледнел на фоне роскошного дворца. Дворец находился на западе Принстауна, на самом высоком участке, ближайшем к горам, и представлял собой четыре этажа сияющего мрамора и листового золота, с разукрашенными колоннами по всему фасаду и с огромными крыльями на северо-восток и на юго-восток, подобными невероятных размеров рукам, которые протянулись, чтобы обнять весь город. Над центральной частью ослепительно сверкал огромный золотой купол.

— Этот герцог, он, небось, там? — спросил Оливер, и Лютиену не понадобилось следовать за его взглядом, чтобы понять, о каком здании идет речь. — Нам бы следовало захватить с собой лошадей, — продолжал Оливер, — чтобы кататься из одного конца дворца в другой.

Лютиен фыркнул, было не совсем ясно, шутит Оливер или нет. Это ж сколько здесь комнат? Сто? Триста? Если пустить Ривердансера галопом, так и то быстрее чем за полчаса этот дворец не объедешь! Ни один из друзей не сказал этого вслух, но оба подумали об одном и том же: как в таком мрачном королевстве могла появиться такая красота? В этом городе было величие и совершенство, дух здесь воспарял в небеса, и на сердце становилось легче. Возможно, в Эйвоне крылось нечто большее, чем думал Лютиен, который никогда не забирался так далеко на юг. Вид Принстауна совершенно не вязался со всем, что он знал о злобном Гринспэрроу. Этот сказочный город словно смеялся над восстанием и даже, более того, над гневом незваного гостя. Разумеется, Лютиен знал, что Принстаун построили задолго до Гринспэрроу, но все равно он не ожидал увидеть ничего подобного.

— Мой народ, это он построил этот дворец, — объявил Оливер, выводя Лютиена из транса. Юноша взглянул на хафлинга, который кивал своим мыслям, словно тоже пытался понять происхождение Принстауна.

— Здесь ощущается гасконское влияние, — объяснил Оливер, — влияние юга и запада Гаскони, где производят самые сладкие вина. Там тоже есть такие здания.

«Такие, да не совсем», — подумал Лютиен. Возможно, гасконцы построили или расширили Принстаун во времена своего владычества, но, даже если Оливер говорит правду и архитектура зданий была аналогична той, что встречалась на юго-западе Гаскони, изумленный взгляд хафлинга ясно говорил, что Принстаун гораздо величественнее.

Потрясенный неожиданной красотой, но не забывая, что Кэтрин находится во власти демона, Лютиен повернул к северу и быстро зашагал вперед. Оливер последовал за ним, с трудом оторвав взгляд от прекрасной картины. Откуда-то из города, кажется неподалеку от дворца, донесся низкий, рокочущий звук. Львиный рев.

— Тебе нравятся кошки? — спросил Оливер, подумав о зоопарке и жалея, что не посетил Принстаун при более благоприятных обстоятельствах.

К тому времени, когда друзья вышли на противоположную сторону города, небо стало совсем темным, и на нем появились черные облака. Они завернули еще за один поворот стены, и Лютиен остановился, пораженный. Ему раскрылся грязный секрет Принстауна.

С востока город казался чистым и привлекательным, истинной жемчужиной, но здесь, на западе, друзья увидели истинное положение вещей. Земля за дворцом спускалась вниз, и восьмифутовая стена, ограждавшая город, огибала здесь неглубокую впадину, застроенную убогими хижинами. Лютиен и Оливер не сумели много разглядеть в темноте, потому что район был почти не освещен, но они слышали стоны бедняков, крики тех несчастных, которые называли эту грязную трущобу своим домом.

Странным образом это зрелище подняло дух Лютиена, послужив подтверждением его мыслей о самом Гринспэрроу и его беззаконном и злобном правлении. Он сочувствовал людям, которые жили в этом спрятанном от глаз котле к западу от городского великолепия, но само их существование являлось оправданием всех его действий.

Оливер дернул юношу за плащ и остановил.

— Мы уже почти пришли, — прошептал хафлинг, указывая на стену дворца. Темная и высокая, она находилась уже довольно близко.

— Эй, там! — раздался со стены утробный голос циклопа, и оба друга пригнулись, Лютиен накинул на голову капюшон плаща, а Оливер спрятался под широкими алыми складками.

На стене вспыхнуло несколько фонарей, затененных с трех сторон, чтобы направить луч света на четвертую. Лютиен затаил дыхание, напоминая себе, что накидка надежно их скрывает. Пятно света упало на землю перед ним и, не задерживаясь, поползло дальше.

— Возвращайтесь по своим норам! — заревел циклоп, и со стены начали стрелять из арбалетов.

— Я бы предпочел, чтоб одноглазые нас увидели, — заметил Оливер.

После нескольких залпов со стены раздался громкий гогот.

— Грязные нищие! — презрительно фыркнул один из циклопов, вызвав у своих дружков новый приступ смеха.

Оливер вылез из-под алой накидки, поправил свою великолепную широкополую шляпу и пурпурный плащ. Он показал на юг, на возвышавшуюся над ними стену дворца, и друзья продвинулись вперед еще на несколько десятков ярдов.

Оливер подошел к стене вплотную, напряженно замер и удовлетворительно кивнул, услышав доносящийся сверху храп. Он распахнул плащ и полез в плечевое отделение своего «взломщика», кожаной перевязи, которую ему когда-то подарил Бринд Амор. Оливер носил ее всегда, хотя это было практически незаметно из-за пышных рукавов и ярких просторных одежд. Казалось, что это простая, ничем не приметная перевязь, но, как и у самого Бринд Амора, ее внешний вид был обманчив. Перевязь была заколдованной, как и многочисленные предметы, которые хранились в ее отделениях, — инструменты квалифицированного взломщика. Из крошечного мешочка на плече Оливер извлек волшебную липучку — пупырчатый шар с тонкой веревкой. Но прежде чем он успел изготовить свое орудие к действию, подошедший Лютиен закинул его наверх.

Оливер понял: стена была всего в восемь футов вышиной, и Лютиен мог без труда поднять его на ее гребень. Хафлинг подвесил липучку к поясу так, чтобы можно было легко достать, и ухватился за верхний край стены, заглядывая на противоположную сторону.

Парапет шел по всей длине стены, всего в четырех футах ниже ее края. Оливер, ухмыляясь, оглянулся на Лютиена, прижал палец к губам, а затем поднял его вверх, показывая, что юноше следует чуть подождать. Еще раз оглянувшись по сторонам, хафлинг соскользнул со стены бесшумно, как кошка — маленькая кошка, а не та, чей рев они слышали час назад.

Минутой позже, когда Лютиен уже забеспокоился и собирался лезть через стену, Оливер снова появился наверху и протянул ему руку. Лютиен подпрыгнул, ухватившись одной рукой за гребень стены, другой — за руку Оливера. Он низко пригнулся и беззвучно скатился на парапет.

Глаза Лютиена чуть не вылезли из орбит, потому что они с Оливером находились прямо между двух сидящих циклопов! Однако он быстро взял себя в руки, сообразив, что Оливер уже был здесь и знает обстановку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ни один из циклопов больше не храпит. Лютиен взглянул на Оливера и увидел, как тот вытирает кровь со своей рапиры о меховую куртку одного из стражников.

Примерно в тридцати футах от них другая группа циклопов, те, кто стрелял в друзей со стены, продолжала увлеченно играть в кости и так и не заметила их вторжения.

Оливер скользнул под накидку Лютиена, и они стали медленно отходить от азартных игроков, направляясь к темневшему впереди дворцу.

Друзьям предстояло соскользнуть со стены и пересечь маленький внутренний двор, но, так как вокруг двора тянулась аккуратно подстриженная ограда, а на крайний случай у них был Лютиенов плащ, они достигли дворца без особых сложностей. Прямо перед ними был вертикальный ряд из четырех окон. Свет ярко горел в первом и втором, третье было гораздо более тусклым, а четвертое — совершенно темным.

Хафлинг поднял вверх три пальца, оглянулся вокруг, желая убедиться, что поблизости нет циклопов, и бросил вверх липучку, прикрепив ее к мраморной стене рядом с окном третьего этажа.

Мрамор был гладким, как стекло, но пупырчатый шар прилип намертво; Оливер подергал для верности веревку и полез вверх. Лютиен наблюдал снизу, как хафлинг снова залез в свою перевязь и достал длинный стержень, на одном конце которого был закреплен стеклорез, а на другом — большая присоска. Осторожно прислушавшись, он прилепил присоску к стеклу и медленно, но твердо описал стеклорезом полный круг.

Секундой позже Оливер спустился вниз, держа в руках вырезанное стекло.

— Комната пус… — начал он, но остановился и замер, услышав приближение стражников в доспехах.

Лютиен шагнул вперед, накинул на Оливера плащ, а затем отступил и прижался к стене.

Из-за угла появилась группа циклопов в серебряно-черной форме преторианской гвардии; тот, что шел дальше всех от стены, нес горящий факел. Лютиен низко нагнулся, чтобы капюшон полностью скрыл его лицо. Он полностью доверял магической накидке, но ведь эти скоты могли заметить тонкую веревку, свисавшую с дворцовой стены, а то и попросту на него наткнуться!

Стражники прошли мимо Лютиена и Оливера не более чем в четырех футах, так, словно их тут и вовсе не было. Впрочем, для циклопов их и на самом деле не было, так как накидка делала друзей абсолютно невидимыми.

Как только патруль скрылся из виду, Оливер подпрыгнул и стал быстро взбираться по веревке. Лютиен подождал, пока Оливер доберется до второго этажа, а затем тоже полез вверх, желая убраться с земли как можно быстрее.

Казалось, что прошло много минут, но на самом деле друзья оказались во дворце буквально через несколько секунд. Оливер вернулся к продырявленному окну и три раза коротко дернул за веревку, отцепляя липучку и втаскивая ее за собой. Они не оставили никаких следов, кроме стеклянного круга, лежащего внизу в траве, и алой тени, несмываемо въевшейся в белую стену дворца.

Лютиен стоял и ждал, пока его глаза привыкнут к темноте. Они были во дворце, но куда теперь идти? Сколько десятков комнат им удастся обыскать?

— Он где-нибудь в середине, — решил Оливер, который хорошо знал образ жизни дворянства. — В комнатах по ту или другую сторону от купола. Купол находится над часовней; комнаты герцога должны быть где-то поблизости.

— Я думал, что они ходят молиться в Собор, — сказал Лютиен.

— Все эти герцоги да князья страшно ленивы, — объяснил Оливер. — Они обычно заводят часовню прямо в своем дворце.

Лютиен кивнул, принимая этот довод.

— Но темницы находятся внизу, — продолжал Оливер. Он увидел выражение ужаса на лице друга и поспешно добавил: — Правда, я не думаю, что герцог Парагор поместил такую ценную пленницу, как Кэтрин, в темницу. Скорее уж, она с ним или где-то поблизости.

Лютиен не ответил, стараясь выровнять дыхание, и Оливер принял это за знак согласия.

— Стало быть, к герцогу, — сказал он и собрался было идти, но Лютиен придержал его за плечо.

— Герцоги Гринспэрроу не следуют божьим законам, — напомнил юный Бедвир, внезапно усомнившись в доводах друга. — Им плевать на любую церковь.

— Да, но дворец-то был построен до Гринспэрроу, — ответил Оливер без малейшего колебания. — А прежние властители, они верили в Бога. И поэтому самые роскошные комнаты расположены возле купола. Так ты что, собираешься сидеть здесь в темноте и обсуждать планировку дворца, или мы все-таки отправимся и проверим, кто прав?

У Лютиена не было ни вопросов, ни ответов, так что он пожал плечами и подошел вслед за Оливером к закрытой двери комнаты, различимой только потому, что через замочную скважину пробивался снаружи свет.

Скважина находилась на уровне глаз хафлинга. Он заглянул в нее, а затем смело открыл дверь.

При свете Лютиен увидел, что дворец Принстауна изнутри такой же роскошный, как и снаружи. На стенах висели огромные, искусно вытканные гобелены, а вдоль всего коридора стояли деревянные резные постаменты, на каждом из которых виднелось какое-нибудь произведение искусства: бюсты королей, героев, или просто скульптуры, или даже драгоценные камни и украшения в стеклянных футлярах.

Не один раз Лютиену пришлось силой оттаскивать Оливера прочь — хафлинг был просто загипнотизирован видом таких сокровищ на расстоянии протянутой руки.

Но для Лютиена Бедвира существовало только одно сокровище, которое он хотел забрать из дворца.

Постепенно друзья приблизились к центру здания. Переходы становились все более роскошными и разукрашенными, сокровища все дороже и все ближе друг к другу, что вроде бы подтверждало рассуждения Оливера о местоположении герцога. Но одновременно с этим становилось все светлее, через каждые двадцать шагов с потолка свисали хрустальные канделябры, в которых горели сотни свечей. Многие двери были распахнуты, и все боковые комнаты освещены. Время подходило к полуночи, но дворец отнюдь не спал. Этот шум и оживление застали обоих, и особенно Лютиена, врасплох, он даже подумывал повернуть обратно и дождаться более позднего времени, но Оливер и слышать об этом не хотел. Теперь они находились внутри, и любое промедление было смертельно опасно и для них, и для Кэтрин.

— Кроме того, — спокойно добавил Оливер, — мы ведь даже не знаем, когда это сборище закончится. В Гаскони господа иногда не ложатся спать до утра, и так каждую ночь.

Лютиен не стал спорить; он просто последовал за своим крошечным другом в бальный зал. Купцы и их разряженные дамы танцевали в боковых комнатах, часто выходя в коридор, чтобы тут же присоединиться к веселью в соседней комнате. И, что было еще хуже для Лютиена с Оливером, здесь было полно преторианских гвардейцев.

Хафлинг предложил двигаться в открытую, притворяясь участниками бала. Лютиен понимал, что даже его волшебная накидка не поможет им в густой толпе, а потому неохотно согласился. В конце концов, он был хорошо одет, особенно если учесть свисавший с плеч мерцающий алый плащ, а уж Оливер всегда был одет с достаточной пышностью. Они смешались с толпой и продолжили свой путь по коридорам. Оливер небрежным движением прихватил два кубка вина с подноса первого же встретившегося слуги-циклопа.

Атмосфера была еще более опьяняющей, чем вино, с музыкой и возбужденными разговорами, обещаниями любви от похотливых купцов чрезмерно податливым дамам. Оливер чувствовал себя как дома, и это беспокоило Лютиена, который всегда предпочитал открытый бой. Однако вскоре стало окончательно ясно, что их маскировка, или, вернее, отсутствие оной, срабатывает, и тогда Лютиен почувствовал себя настолько лучше, что даже сумел выдавить улыбку, когда в его объятия упала молодая особа, которая, пьяно спотыкаясь, вышла из боковой комнаты.

Улыбка Лютиена быстро растаяла; накрашенная и надушенная женщина очень напоминала ему леди Элению, даму из свиты виконта Обри, который приезжал в Дун Варну, его родной город на далеком острове Бедвидрин. С этих двух дам, Элении и Авонезы, сопровождавших виконта, все и началось; их поведение повлекло за собой смерть Гарта Рогара, друга детства Лютиена.

Лютиен поставил женщину на ноги и твердо отстранил ее, хотя она тут же опять на нем повисла.

— О-о-о, какой сильный! — Красотка прошлась пальцами по мускулам руки Лютиена; в ее глазах зажглась похоть.

— Сильный и вполне доступный, — пообещал Оливер, сразу поняв, что это может закончиться неприятностью. Он встал между ними. — Но сперва нам с моим сильным другом нужно увидеть герцога, а мы, — хафлинг беспомощно оглянулся, — никак не можем его найти!

Женщина, казалось, вовсе не заметила болтовни Оливера. Она снова потянулась, чтобы погладить руку Лютиена, не обращая внимания на откровенную неприязнь, светящуюся в его глазах.

— Да, да. — Оливер потянул любвеобильную даму за руку так сильно, что она вынуждена была наклониться и взглянуть на него. — Вы сможете погладить все его сильное тело, но только после того, как мы встретимся с герцогом. Вы знаете, где он?

— О, Парри ушел давным-давно, — сказала дама, и друзья нахмурились. Тысяча вопросов обгоняли один другого в мыслях Лютиена. Куда мог уйти герцог? И где тогда Кэтрин?

— В свою спальню, — добавила леди, и Лютиен чуть не вздохнул вслух от облегчения. Значит, Парагор все-таки во дворце!

— Говорят, он там с дамой! — заговорщицки шепнула леди.

Оливер расслышал нотку ревности в ее голосе и, хорошо зная нравы придворных, которые заводили романы только в своем узком кругу, что нередко приводило к кровосмешению, ничуть не удивился, услышав продолжение.

— Иностранка, — сообщила леди с крайним презрением.

— Значит, мы должны найти его раньше, чем… ну, до того… — хафлинг подыскивал наиболее деликатный способ для выражения своей мысли. — В общем, раньше, — просто сказал он и подмигнул, желая показать, что он имел в виду.

— Куда-то туда, — ответила леди, тыкая пальцем вдоль коридора, в том же направлении, куда друзья двигались ранее.

Оливер улыбнулся и приподнял шляпу, затем повернул женщину и подтолкнул ее назад в ту комнату, из которой онавышла.

— Эти люди мне отвратительны, — сказал Лютиен, когда они пошли дальше.

— Конечно, — поддержал его хафлинг. Но он хорошо помнил не столь давнее время, когда ему тоже случалось принимать участие в подобных забавах, всегда подставляя сочувствующее плечо тем дамам, которым не удавалось заарканить самых богатых, или самых могущественных, или самых шикарных джентльменов (впрочем, Оливер всегда считал самым эффектным себя). Конечно, эти люди отвратительны, как сказал Лютиен, а их страстишки мелочны и недолговечны. Немногие из дворян Гаскони или Эйвона, которых сейчас наблюдал Оливер, делали что-нибудь существенное. Чаще всего они проводили время в подобных пьяных увеселениях, с роскошной едой и десятками раскрашенных молодых женщин. Эти ежедневные сборища являлись оргиями похоти, жадности и обжорства.

Но, с точки зрения Оливера, иногда это было очень даже приятно.

Друзья стали проявлять большую осторожность, по мере того как они подходили к центру дворца, потому что там встречалось все меньше пьяных гуляк и все больше циклопов, особенно стражников из преторианской гвардии. Музыка становилась тише, свет — мягче, и наконец Лютиен решил, что им следует прекратить передвигаться в открытую и пора прибегнуть к защите магического плаща.

— Но как тогда мы получим информацию, которая приведет нас к этому человеку? — запротестовал Оливер.

Это было резонным возражением, поскольку они по-прежнему не имели понятия, в какой комнате может находиться герцог Парагор, и даже не были уверены, что «иностранка», о которой говорила дама, — это действительно Кэтрин. Но Лютиен не переменил своего решения.

— Слишком много циклопов, — сказал он. — И мы тут явно неуместны, даже в качестве приглашенных во дворец гостей.

Оливер пожал плечами и спрятался под накидку. Лютиен двигался вдоль стены коридора, осторожно переходя из одной тени в другую. Вскоре они подошли к лестничной площадке. Вот теперь друзья действительно оказались перед дилеммой, потому что понятия не имели, куда идти. На четвертый этаж или на второй? Или стоит оставаться на этом же уровне, потому что коридор тянулся дальше?

Теперь им явно нужна была хоть капля удачи, и удача, как обычно, вовремя вспомнила о своих любимцах. Пара служанок, женщин, а не циклопов, поднималась по лестнице, сплетничая о герцоге. На них были простые белые одежды, и Оливер решил, что они либо кухарки, либо горничные.

— Сегодня у него такая хорошенькая! — говорила старуха, чей единственный зуб, кривой и желтый, под странным углом нависал над нижней губой. — Рыжая-рыжая, ну прямо огонь!

— Вот же старый паскудник! — сказала другая, не намного моложе и привлекательней первой. — Он старше в два, если не в три раза!

— Ш-ш-ш! — зашипела первая. — Нельзя так о герцоге!

— Ба! — фыркнула другая. — Ты прекрасно знаешь, что он делает. Не сомневайся, он нарочно отослал нас прочь!

— А я рада, что на эту ночь мы свободны, — сказала первая старуха. — И я иду наверх, спать!

— А герцог с девушкой будут спать внизу! — взвизгнула вторая, и обе захихикали. Они миновали друзей, не обратив на них внимания.

Лютиену пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы дождаться, пока служанки поднимутся наверх, а затем он бросился к лестнице. Оливер пытался удержать его, но Лютиен уже летел вниз, перепрыгивая через три ступеньки.

Хафлинг вздохнул и отправился за ним, но задержался ровно настолько, чтобы успеть полюбоваться еще одним очертанием алой тени на стене.

Когда друзья спустились на второй этаж, перед ними оказался не столь широкий выбор. На площадку выходили три двери, каждая примерно в десяти футах от них. Две по бокам были ничем не примечательными и, судя по всему, вели в коридоры. Лютиен подошел к третьей, борясь с желанием ворваться внутрь, но вместо этого попробовал осторожно повернуть ручку. Дверь была заперта.

Лютиен отступил назад и оскалился, собираясь выломать дверь, но Оливер сдержал его и вытащил из очередного кармашка своей замечательной перевязи тонкую стальную отмычку. Минуту спустя он снова перевел взгляд с двери на Лютиена и злорадно ухмыльнулся — замок сдался. Молодой человек отодвинул друга в сторону и открыл дверь — перед ним находился еще один коридор, гораздо короче, сказочно разукрашенный разноцветной мозаикой. Вдоль каждой стены располагалось еще по три двери.

Перед одной из них, средней слева, стояла пара здоровенных циклопов преторианских гвардейцев.

— Эй, сюда нельзя! — зарычал один из циклопов, приближаясь к ним и поднося руку к тяжелой дубине, которая торчала у него из-за пояса.

— Моему другу нужно срочно найти место, где бы облегчиться, — экспромтом выдал Оливер, толкая Лютиена в бок.

Юноша качнулся вперед, как пьяный, делая вид, что его сейчас стошнит, и циклоп в ужасе шарахнулся в сторону. Он повернулся было к Оливеру, чтобы тот утихомирил своего дружка, но тут же упал с маленькой, аккуратной дыркой в горле.

Второй стражник, который не видел, что происходит за спиной Лютиена, повернулся, намереваясь оттолкнуть распоясавшегося гуляку. Юноша схватил его за руку и рванул на себя. Стражник поднялся на цыпочки, продолжая сохранять изумление на лице, когда «Ослепительный» вошел ему в брюхо наискосок вверх, разрубая легкие и сердце.

Оливер закрыл дверь, ведущую на лестницу.

— Будем надеяться, что мы попали в нужное место, — прошептал он, но Лютиен уже не слушал его и не ждал, пока приятель пустит в ход отмычку. Юный Бедвир разбежался, затем резко ударил в левую дверь, и та послушно распахнулась — это была личная спальня герцога Парагора.

Парагор сидел в правом углу комнаты, спиной к письменному столу, лицом к кровати, на которой сидела Кэтрин, — ее кисти и лодыжки были крепко связаны, а по бокам девушки стояло по стражнику.

В комнате имелось и нечто еще, темнее и больше, со складчатыми крыльями и красными огнями в темных глазах.

26. ДЕМОН И ПАЛАДИН

Первым побуждением Лютиена было броситься к девушке, но он сумел сохранить самообладание и сообразить, что их с Кэтрин единственный шанс — это быстро избавиться от герцога, в надежде, что демон исчезнет вместе с ними. Юный Бедвир стремительно прыгнул к кровати и резко повернулся направо, обеими руками сжимая «Ослепительный».

Парагор подпрыгнул и взвизгнул, выбрасывая перед собой костлявые руки в жалкой попытке защититься. Лютиен испустил победный клич, меч полетел по дуге как раз под взметнувшимися руками, ударил волшебника в бок, разрубая его дряхлое тело; было видно, как одеяния чародея, желто-коричневые, весьма подходящие по цвету болезненно выглядящему человеку, сложились под силой удара и потянулись за мечом.

«Ослепительный» проделал весь путь слева направо, волоча за собой какие-то коричневые тряпки, прежде чем Лютиен понял, что Парагора в них нет, что волшебник каким-то образом выскользнул из своей одежды. Юный Бедвир качнулся вперед, поскольку его меч не встретил никакой существенной преграды. Он восстановил равновесие и резко развернулся; коричнево-желтое одеяние свисало с клинка.

У противоположной стены, за изножьем кровати, воздух призрачно мерцал; еще мгновение — и там возник Парагор, одетый точно так же, как и прежде. А затем Лютиен увидел Преотека, с горящими глазами, сосредоточившего всю свою ярость на давнем враге. Демон перепрыгнул кровать, едва не зацепив сидевшую на ней Кэтрин и сбив по дороге одного из циклопов; его огромные крылья хлестнули по девушке и второму одноглазому стражу.

Лютиен понял, что он погиб.

Как и его друг, Оливер знал, что главным в этой битве было уничтожение волшебника. И подобно своему другу Оливер понимал, что это задача не из легких. Сперва он двинулся направо, вслед за Лютиеном, затем, видя, что первый же удар «Ослепительного» достиг цели, он бросился на середину комнаты, к Кэтрин. Глаза хафлинга выпучились, когда он заметил волшебное исчезновение Парагора, а затем чуть не вылезли из орбит при виде Преотека, огромного и ужасного Преотека, перемахивающего через кровать!

Пискнув, Оливер нырнул ласточкой, проскочил под падающим циклопом и скользнул под кровать. Ловкий хафлинг быстро пришел в себя, развернулся на животе, выскочил наружу и вонзил в упавшего одноглазого рапиру. Он вонзил ее раз, другой, третий, но живучий циклоп поднялся на колени и с диким ревом развернулся.

Оливер еще раз вонзил в него рапиру, еще раз пискнул и снова спрятался под кровать, преследуемый разъяренным циклопом.

С самого начала Кэтрин трудно было назвать покорной пленницей, и сейчас она поддержала свою репутацию. Девушка стремилась быть рядом с Лютиеном в его безнадежной борьбе с адским демоном, умереть рядом с ним. Но напоследок ей хотелось принести как можно больше вреда проклятому Парагору; падая, когда Преотек походя ударил ее крылом, Кэтрин постаралась напрячь свои мышцы так, чтобы пружинящая кровать отбросила ее снова в сидячее положение. Второй циклоп, всем телом рухнувший на кровать и полуоглушенный крылом Преотека, был более занят своим напарником, который охотился за Оливером, чем пленницей.

Одноглазый почувствовал, как руки девушки скользнули по его широким плечам к шее; цепь, сковывавшая ее запястья, оцарапала ему лицо. Мгновение спустя Кэтрин уперлась ему в спину ногами, изо всех сил затягивая цепь на его шее.

Ускользнув от могучего удара меча Лютиена, Парагор подумал, что нужно было давно отпустить Преотека. Еще до того, как волшебник снова принял свою телесную форму, он понял, что демон захочет убить Лютиена, разорвать его на части в наказание за свою неудачу на главной башне Собора.

Парагор помнил рекомендацию Товаттла не превращать этого мальчишку в святого мученика, а потому его первый выпад, луч раскаленной белой энергии, был нацелен не в Лютиена, не в его товарищей, но в Преотека.

К тому времени демон находился уже настолько близко от юноши, что удар волшебника оказался не совсем точным. Белая молния ударила Преотека в крыло, не нанеся чудовищу реального вреда, а только отбросив к дальней стене комнаты.

Собрав все свое мужество, Лютиен рванулся вперед и изо всех сил сделал выпад «Ослепительным». Могучий меч выковали гномы Айрон Кросса в давние века, его клинок был сделан из стали, которую тысячекратно расковывали в тонкую пластину, складывали пополам и снова расковывали. Теперь, после многих сотен битв, он стал даже лучше, чем сначала, потому что лезвие постепенно снашивалось, а каждый следующий его слой был тверже предыдущего. Меч глубоко вонзился в плоть демона. Не обращая внимания на горячую зеленую жижу, хлынувшую из широкой рваной раны, Лютиен нажал на меч всем своим весом; «Ослепительный» вошел в тело демона по инкрустированную драгоценными камнями позолоченную рукоять в форме дракона.

Лицо юноши исказил яростный оскал, он взглянул в огненные глаза демона, считая, что победил, что ни одно существо, пусть даже чудовище из преисподней, не может выжить после такого удара.

Преотек, казалось, бился в агонии, из раны сочилась зеленая жидкость, но постепенно злобная ухмылка на змеином лице монстра становилась все шире. Дрожащая когтистая лапа потянулась к Лютиену, который мог отступить только на длину вытянутой руки, не решаясь выдернуть меч. Из пасти демона вырвалось низкое болезненное рычание. Когти Преотека вцепились в кожаную куртку юноши, отталкивая его прочь. Двенадцатифутовый монстр все вытягивал свою лапу, заставляя Лютиена отступать шаг за шагом, а так как тот не осмеливался отпустить рукоять меча, «Ослепительный» следовал за ним, выскальзывая из раны.

Когда Преотек вытянул лапу во всю ее длину и в его груди осталось всего несколько дюймов клинка, Лютиен выдернул меч и направил вверх, достав до нижней челюсти демона. Однако прежде чем юноша успел сделать что-нибудь еще, демон мощным рывком отшвырнул его к двери. Лютиен перекатился, встал на ноги, а затем, увидев, что устремленные на него глаза Парагора разгораются ослепительным огнем, нырнул в открытую дверь и захлопнул ее за собой.

И тут же в дверь ударила посланная Парагором молния, проломив ее прямо посередине и засыпав коридор щепками. Лютиен вскочил на ноги, чтобы вернуться в комнату, но ему пришлось отскочить, так как дверь разлетелась от чудовищного удара, и в коридор вырвался Преотек.

Лютиен метнулся за спину демона и оказался перед дверью. Он увидел, что Кэтрин на кровати изо всех сил затягивает цепь на шее задыхающегося циклопа. Он увидел, что второй одноглазый тщетно пытается забраться под кровать, а рапира Оливера наносит ему удар за ударом.

— Уходи! — крикнул Лютиен Оливеру, а затем выхватил янтарный камень из кармана и бросил под кровать, надеясь, что хафлинг увидит его и найдет способ увести Кэтрин с собой, если этот камень действительно что-то может.

Парагор приближался, его темные глаза были устремлены на Лютиена, как будто никто и ничто в этом мире больше не имело для него значения. Волосы герцога развевались как крылья летучей мыши, в нем уже было не больше человеческого, чем в демоне Преотеке.

Лютиен понимал безнадежность своего положения, но ничуть этим не тревожился. Главное — это предоставить Оливеру и Кэтрин возможность выбраться отсюда. Он развернулся, скалясь от ярости, и рубанул Преотека по спине, прямо между крыльев.

Демон взвыл и обернулся, протягивая когтистую лапу. Но Лютиена уже не было на месте, он перекатился вбок, и когти Преотека хлестнули по дверному косяку и обломкам двери, швырнув Парагору в лицо град щепок.

— Глупец! — завопил герцог, поднимая руки к окровавленному лицу. — Не убивай его!

Парагор не успел еще закончить фразу, когда «Ослепительный» нанес сокрушительный удар по голове низко пригнувшегося демона. Преотек взвыл, и теперь уже его не могли сдержать никакие приказания волшебника, никакие резоны. Он резко развернулся, заполнив собой весь коридор, так что теперь Лютиен не мог зайти ему в спину.

Они стояли лицом к лицу, демон все в том же согнутом положении, с прижатыми к спине крыльями, так чтобы не задевать стен. Коридор был узкий и довольно низкий, Преотек не мог выпрямиться здесь во весь рост, однако это не доставляло ему особых неудобств.

Лютиен тоже согнулся, пятясь по коридору от надвигающегося Преотека. Когтистые лапы тянулись вперед, а юный Бедвир только и мог, что отмахиваться от них мечом. Он споткнулся об одного из мертвых циклопов и чуть не упал, с ужасом подумав, что это был бы верный конец.

Обретя равновесие и взглянув на своего врага, Лютиен изумлением увидел, как из сверкающих глаз Преотека возникли два красных, длиной с кинжал, луча. Жутко ухмыльнувшись, демон скосил глаза, чтобы направить лучи под углом. Как только они соприкоснулись, возник третий луч, красная линия, ударившая Лютиена в грудь, как струя расплавленного металла.

Лютиен пытался отдышаться, ощущал ожог, сгусток острой боли, и видел, что ухмыляющееся чудовище приближается. Он пытался отступить, все его существо приказывало немедленно спасаться бегством, но дверь позади была достаточно прочной и открывалась только в коридор.

Если бы Лютиен сохранил ясность мыслей, он мог отступить в сторону и распахнуть дверь, чтобы выскочить наружу и затеряться в коридорах дворца. Но он не мог остановиться и подумать, ему мешали боль и Преотек, который снова тянулся к нему своими огромными лапами. А затем эта возможность вообще оказалась потерянной, так как Преотек с помощью заклинания намертво заклинил дверь.

— Ты собираешься, наконец, упасть и сдохнуть, ты, безобразный ублюдок камбалы и свиньи? — орал Оливер, снова и снова тыча рапирой. Он проткнул эту скотину не меньше двадцати раз. По лицу, груди и вытянутым рукам циклопа текли струйки крови, но он не орал, не жаловался и не отступал.

Что-то упало рядом с Оливером, и он услышал, как Лютиен кричит ему, чтобы он уходил. Хафлинг почти не глядя подобрал брошенный предмет, а затем сменил тактику. Оливер колол циклопа и тут же чуть отползал, завлекая его все глубже под кровать. Когда циклоп втиснулся почти целиком, Оливер, гораздо более подвижный в этом узком пространстве, еще раз ткнул его рапирой в лоб, выбрался из-под кровати с другой стороны и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы заметить, что Кэтрин все еще продолжает душить явно задушенного циклопа.

— Я думаю, ты теперь можешь остановиться, — сухо заметил хафлинг, выводя Кэтрин из транса. — Но если тебе так уж хочется подраться, — продолжал он, оттаскивая девушку от кровати, из-под которой уже вновь показался разъяренный циклоп, — то подожди секунду.

Оливер отскочил в сторону. Кэтрин поднялась на ноги. Она посмотрела на дверь, и то же самое сделал Оливер. Оба они увидели Парагора, который почему-то держался за лицо.

Затем внимание Кэтрин переключилось на сиюминутную проблему: циклопа, вылезающего из-под кровати. Она нагнулась, подождала, пока одноглазый встанет, и окликнула его. Как только тупой охранник повернулся, девушка прыгнула, поддела своей кандальной цепью его подбородок и перекатилась ему за спину.

Кэтрин упала, сильно ударившись коленями об пол, и изо всех сил потащила циклопа на себя, выгибая назад его шею и спину. Она считала этот маневр очень удачным, однако противник оказался крепче, чем можно было подумать, а ее собственный вес был невелик. Окровавленные руки циклопа потянулись назад, схватили Кэтрин за локти и сдавили так сильно, что она, при всем своем мужестве, вскрикнула.

Оливер, разглядывавший тем временем янтарный камень, небрежно шагнул и оказался прямо перед одноглазым, но тот, за своими попытками повернуться к Кэтрин, даже его не заметил.

— Эй, — сказал хафлинг и постучал рапирой по макушке циклопа.

Тот ослабил хватку на локтях Кэтрин, медленно повернул голову и уставился на острие рапиры Оливера.

— Будет больно, — пообещал Оливер, и его клинок метнулся вперед. Циклоп отпустил девушку и яростно замахал руками, пытаясь перехватить удар, но хафлинг двигался слишком стремительно, и рапира вонзилась прямо в глаз циклопа, сделав его безглазым.

Оливер снова отступил, рассматривая волшебный камень и пытаясь припомнить все, что говорила Сиоба, передавая его Лютиену. Пользуясь тем, что ослепленный циклоп воет и бестолково машет руками, Кэтрин повернулась к нему лицом и туго сдавила цепь на его шее.

Если бы циклопу удалось снова схватить девушку, он мог бы разжать удушающую хватку, но одноглазый уже ничего не соображал, обезумев от боли. Он дергался и бился, крутясь то туда, то сюда. Кэтрин продолжала давить, заканчивая свою смертельную работу.

Оливер на них не смотрел. Он подошел к кровати, бросил камень о стену и трижды произнес имя Бринд Амора. Ударившись о стену, камень раскололся, но прежде, чем осколки упали на пол, они превратились во что-то нематериальное, взвихрились туманом, проникая в стену, преобразуя ее.

Оливер узнал волшебный туннель и понял, что они с Кэтрин могут уйти по нему.

— Ах, Бринд Амор, Бринд Амор, — вздохнул хафлинг, переводя взгляд со спасительного прохода на выломанную дверь. Никого из троих — ни Лютиена, ни демона, ни волшебника — не было видно.

— Ну и паскудное же дело быть другом, — пробормотал Оливер, направляясь к двери.

Но прежде чем он успел сделать три шага, сквозь янтарный туман в комнату ворвались два человека. У Оливера отвисла челюсть. В сердце Кэтрин, душившей очередного циклопа, вновь затеплилась надежда.

Бринд Амор и Истебрук.

Яростные удары следовали один за другим, «Ослепительный» взлетал и опускался, двигался влево и вправо, неизменно перехватывая лапу демона раньше, чем она успевала дотянуться до Лютиена, или чуть позже, но до того, как чудовище успевало крепко его схватить или запустить свои ужасные когти слишком глубоко. Лютиен знал, что долго ему не продержаться и что у него нет ни малейшего шанса перейти от глухой обороны к наступлению.

Из сверкающих глаз Преотека вновь потянулись лучи красного света.

Лютиен закричал, оттолкнулся ногой от двери и бросился на чудовище, проскочив между протянутыми когтистыми лапами. Он прыгал вверх, но мгновенно пригнулся, когда Преотек скосил глаза, объединяя лучи. Красная молния сверкнула над головой Лютиена и проделала в массивной двери дыру размером с кулак.

Лютиен нанес Преотеку колющий удар в брюхо, а затем рубанул мечом направо, по огромному крылу чудовища, и сам нырнул в том же направлении, чтобы проскочить между ним и стеной в более длинную часть коридора.

Огромный Преотек не смог среагировать достаточно быстро, чтобы остановить прошмыгнувшего у самых его ног Лютиена, но все же успел болезненно ударить его коленом и отшвырнуть к стене.

Лютиен выпрыгнул с другой стороны, все еще на четвереньках, обдирая костяшки пальцев и хватая воздух ртом; он хотел вернуться к дверям комнаты волшебника, хотя и ощущал такую боль, что не мог даже поднять голову.

Перед его глазами мелькнул край коричнево-желтой мантии — тошнотворный цвет, вполне подходящий для этого тошнотворного чернокнижника.

Лютиен заставил себя подняться на колени, прислонился спиной к стене и начал вставать. Но прежде чем он успел выпрямиться, прежде чем смог взглянуть Парагору в глаза, раздался громкий прерывистый треск. Между пальцами Парагора плясали голубые раскаленные линии, и, когда тот протянул руки к Лютиену, эти линии вытянулись, окутав юношу трескучим подвижным покровом.

Лютиен судорожно задрожал, его волосы встали дыбом, а зубы застучали так, что он несколько раз прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Юноша пытался взглянуть на своего противника, он хотел собрать всю свою волю для сопротивления, но мышцы его не слушались. Судороги не утихали. Лютиен так сильно ударился затылком о стену, что едва не потерял сознание.

Он даже не заметил, как Преотек наконец повернулся и начал угрожающе надвигаться.

С торжествующим ревом чудовище потянулось к Лютиену, собираясь размозжить ему голову, однако энергетический колпак, окружавший юного Бедвира, затрещал и заискрился, отбросив лапу демона в сторону. Преотек взглянул на Парагора, его змеиное лицо исказилось от ярости.

— Ты не убьешь его, — твердо сказал герцог. — Он мой. Иди лучше к его возлюбленной и делай с ней все, что хочешь.

Лютиен услышал это. Несмотря на треск и боль, на звук собственных дергающихся костей и связок, он услышал. Парагор послал Преотека к Кэтрин. Он позволил демону убить Кэтрин… или еще хуже.

— Нет, — закричал Лютиен, с трудом произнося это слово. Он выпрямился, используя стену в качестве опоры, и непостижимым образом, одной только силой воли, сумел взглянуть злобному герцогу в глаза.

И Парагор, и Преотек смотрели на юного Бедвира даже с некоторой долей уважения. И тут Лютиен увидел за спиной герцога волшебника в голубом одеянии. Руки Бринд Амора двигались кругами, он творил заклинание. Старый маг набрал воздуха, закинул руки за голову, а затем выбросил их вперед и одновременно дунул изо всех сил.

Лютиен неожиданно представил себе волшебника, как мальчишку, задувающего свечи на именинном пироге.

Вспыхнул яростный взрыв, и резкий порыв ветра прижал Лютиена к стене и одновременно освободил его, уничтожив энергию, исходившую от рук Парагора. Парагор вздрогнул, обернулся к новому противнику и узнал того старика, которого видел в магической чаше. Теперь, когда этот человек явил свое могущество, Парагор связал все известное ему воедино.

— Это ты! — яростно зарычал он, и Бринд Амор понял, что герцог, который слышал рассказы о старинном братстве магов и был, несомненно, предупрежден о нем самим Гринспэрроу, узнал своего противника. С диким звериным воплем Парагор поднял руки, и они засияли болезненным коричнево-желтым свечением. Герцог-чародей бросился вперед, пытаясь вцепиться в горло старика.

К тому времени, когда Лютиен пришел в себя настолько, чтобы открыть глаза, он лежал на полу, а в воздухе над ним висел золотой сияющий покров. Сквозь него юноша увидел гигантскую туманную фигуру Преотека, увидел, как над ним поднялась огромная ступня демона.

Лютиен закрыл глаза, попытался схватиться за меч, но не успел и закричал, думая, что вот-вот будет раздавлен.

Но тут Преотек отчаянно завопил. Как только его нога коснулась золотого покрова, она была смята и отброшена в сторону.

Руки Бринд Амора, сияющие ярким голубым светом под стать его одеянию, взметнулись вверх, встречая нападение герцога. Старый волшебник схватил Парагора за руки и ощутил, как они излучают болезнь, распространяют гниение. Бринд Амор защитился единственным известным ему способом — целительным ледяным заклинанием, которое могло парализовать невидимые болезнетворные эманации Парагора.

Парагор рычал и изгибался, давил изо всех сил. И Бринд Амор не уступал ему, он гнулся и изворачивался, следуя за каждым движением герцога. Затем Парагор внезапным рывком выдернул одну руку и ударил Бринд Амора по лицу.

Старый волшебник принял удар рукой, его предплечье тут же сморщилось, пошло трещинами и превратилось в открытую язву. Бринд Амор ответил ударом ладони по носу и щеке Парагора; яркое голубое сияние коснулось кожи герцога, мгновенно превратив нос и щеку в лед.

Глотая ртом воздух, Парагор вновь схватился за руку Бринд Амора, и борьба продолжилась.

Парагор пытался отбросить Бринд Амора в сторону; к его удивлению, старый волшебник легко поддался, даже бросился вперед всем весом, и оба они полетели через холл, прочь от Лютиена и Преотека.

Юноша потрясенно наблюдал, как Преотек, не в силах остановиться, увязал в золотом свете ступней, а затем и лодыжкой.

Нет, понял Лютиен, не в свете. Это не был однородный слой света, как сперва ему показалось, но кипящая масса крошечных огоньков, похожих на маленькие алмазы с острыми кромками, которые вращались так быстро, что производили впечатление единого светового поля.

И как же они вгрызались в плоть демона, разрезая ее, поглощая и превращая в ничто!

Внезапно все вокруг стало красным — глаза Преотека метнули молнию, — а мгновение спустя Лютиен ощутил, что на него хлынула кровь демона. Он сжался от отвращения и, взглянув вверх, обнаружил, что защитный слой, сотворенный Бринд Амором, исчез вместе с половиной ноги Преотека. Едкая жижа хлынула потоком, забрызгивая стену, пол и самого Лютиена.

Юноша поднял меч и выкатился из-под раненого демона, поднявшись на колени как раз в тот момент, когда мимо него проскользнул Оливер вместе с Истебруком; огромный меч Темного Рыцаря полыхал яростным белым свечением.

Лютиен попытался встать и присоединиться к ним, но обнаружил, что у него не осталось сил, а затем рядом с ним оказалась Кэтрин, которая обхватила возлюбленного за плечи и крепко обняла. Она поцеловала его в щеку, и он заметил, что девушка взяла у одного из мертвых циклопов дубинку.

— Я должна идти, — шепнула она и побежала, но не к Оливеру, Истебруку и демону, а в противоположную сторону.

Лютиен оглянулся и увидел, что Бринд Амор и Парагор сцепились и катаются по полу, по очереди вскрикивая. Это зрелище вывело юного Бедвира из ступора: теперь он мог управлять своими мышцами, но как же они болели! Однако Лютиен не мог сидеть здесь без дела; он знал, что битва еще не выиграна.

— Тьфу! — сказал Оливер, резко останавливаясь, чтобы не попасть в лужу крови демона.

Преотек, прислонившись к стене, казалось, даже не заметил хафлинга. Он смотрел прямо поверх его головы на сверкающий меч и человека в доспехах, на этого рыцаря, благородного воина, осколок прошлого, более достойного века. Демон понял, кем был этот человек, самый ненавистный для него из всех людей.

— Паладин, — прорычал Преотек, забрызгивая все вокруг слюной. Он распахнул огромные крылья и распрямился, насколько позволял коридор.

Вид демона поверг Оливера в некоторый трепет, но Истебрук, громко и нараспев обращаясь к Богу, бросился в атаку и с размаху ударил мечом сверху вниз. Брошенное Преотеком слово объяснило хафлингу, кем на самом деле был человек, которого они встретили на полях Эрадоха, а его мужество было лишним тому подтверждением.

Истебрук отрубил поднятую руку Преотека.

Преотек передернулся всем своим чудовищным телом, глаза демона вспыхнули, прожигая броню рыцаря, нацеливаясь ему в сердце. Превратив обрубок лапы в оружие, Преотек принялся размахивать им, посылая в прорези шлема Истебрука струи ядовитой крови.

Однако, несмотря на ослепление и боль, Истебрук не прервал свою песнь, рыцарский меч пробил крыло демона и глубоко вошел ему в грудь.

Преотек, стоявший на одной ноге, качнулся в сторону и чуть не упал, но тут же оправился и нанес сокрушительный удар по шлему Истебрука. Рыцарь отлетел к разломанной двери и рухнул на пол.

Наконец волшебники расцепились и встали на ноги. На коже Бринд Амора виднелось несколько язв, а рукава его голубой мантии были изодраны в клочья. Парагор выглядел не лучше: одна его нога заледенела и не сгибалась, лицо и руки были в потеках льда. Герцога била крупная дрожь, но Бринд Амор не мог определить, от холода или от ярости.

Оба творили заклинания, собирая всю свою мощь. Бринд Амор позволил Парагору ударить первым, и, когда герцог испустил энергию в виде ярко-желтой молнии, престарелый маг ответил ударом ярко-синей.

Ни одна из молний не остановила и даже не ослабила другую, мощные заряды энергии жестоко встряхнули обоих противников, уйдя затем в землю возле их ног.

— Будь ты проклят! — прорычал Парагор. Казалось, он сейчас упадет. То же самое ощущал Бринд Амор, старый волшебник был поражен тем, насколько силен оказался герцог.

Но Парагор к тому времени почти истощил свои возможности, как, впрочем, и Бринд Амор. Их схватку закончила не магия и даже не магическое оружие.

Кэтрин О'Хейл пробралась за спину герцога-волшебника и изо всех сил опустила дубинку прямо ему на макушку, между торчащими «крыльями» редких волос. Парагор дернул шеей, череп его раскололся. Он слегка подпрыгнул, но в этот раз смог удержаться на ногах только долю секунды и упал мертвым.

Для Преотека не было ни секунды покоя. Прежде чем демон успел обернуться, рапира Оливера сделала аккуратное отверстие между ребер в его неповрежденном боку, но еще более сокрушительной оказалась ярость Лютиена Бедвира.

Лютиен никогда еще не слышал слова «паладин», но успел уже хорошо познакомиться с Истебруком и понимал, что этот человек не просто воин, но святой воитель, несокрушимый в своих принципах и вере в Бога. Лютиена глубоко потряс вид поверженного тела рыцаря. Это послужило напоминанием о зле, которое распространилось по всей земле, о святотатстве, творимом в великих соборах, где теперь собирали налоги, о рабстве гномов и эльфов. Теперь весь его гнев выплеснулся наружу, подавляя любые мысли о страхе. Лютиен безжалостно рубил мечом, наносил демону удары по плечам и шее, заставляя его опираться на обрубленную ногу, которая не могла выдержать вес огромного туловища.

Преотек грудой свалился на землю, но Лютиен ничуть не ослабил напора, выплескивая все, что у него накопилось на сердце. А затем, к его изумлению, Истебрук оказался рядом с ним, и его сияющий меч тоже обрушился на демона, нанося чудовищу ужасные раны.

И опять ярость Преотека устремилась на рыцаря. Демон ударил его здоровой ногой и одновременно широко открыл пасть, затопив Истебрука потоком огня.

Рыцарь упал и уже не поднялся.

Следующий удар Лютиена, как только пламя перестало извергаться, пришелся по открытой пасти демона, меч прошел через заднюю стенку его змеиного рта и проник в мозг. Преотек передернулся всем своим чудовищным телом, отбросив Лютиена прочь, а затем растаял, оставив на полу массу клейкой, отвратительной зеленой жижи.

Лютиен бросился к Истебруку и осторожно поднял забрало его шлема. Невидящие глаза рыцаря были устремлены вверх, кожа вокруг них обожжена едкой кровью демона. Лютиен слышал удары по двери, вопли циклопов, зовущих герцога Парагора, но не мог отойти от смертельно раненного человека.

Внезапно Истебрук улыбнулся.

— Прошу вас, — сказал он, извергая при каждом слове сгусток крови, — похороните меня в Кэр Макдональде.

Лютиен оценил, как велико значение этой просьбы. Истебрук, этот благородный воин, освятил революцию, пожелав, чтобы его похоронили вдали от родины, в той земле, которая, как он понял, более справедлива, а значит, более угодна Богу.

Лютиен кивнул, не в силах говорить из-за комка в горле. Ему хотелось сказать что-нибудь утешительное, уверить Истебрука, что он не умрет, но юноша видел страшные раны и понимал, что любые его слова будут ложью.

— Свободу Эриадору! — громко сказал Истебрук, все еще улыбаясь, и умер.

— Паладин? — прошептал Оливер, склонившись вместе с Лютиеном над покойным. — Святой человек.

Удары о дверь все усиливались.

— Пойдем, Лютиен, — тихо сказал Оливер, — больше мы ничего тут не можем сделать. Пойдем.

— Ложитесь и притворяйтесь мертвыми, — внезапно сказал Бринд Амор, оттаскивая друзей от тела рыцаря. Они взглянули друг на друга, а затем, с любопытством, на волшебника.

— Быстрее! — резким шепотом приказал Бринд Амор. — И ты тоже, — обернулся он к Кэтрин, которая, как и те, ничего не понимала.

Все трое подчинились волшебнику, и ни один из них не почувствовал себя уютнее, когда их кожа побледнела, а на Кэтрин и Оливере, которые, в отличие от Лютиена, не были ни изранены ни избиты, появились кровавые пятна.

Их недоумение перешло в полное изумление, когда они увидели, как знакомая фигура волшебника расплывается, его белоснежные волосы редеют и становятся пегими, поднимаясь странными крыльями под ушами, а борода вообще исчезает. Когда же его голубая мантия превратилась в коричнево-желтую, все трое поняли, в чем дело, и как один оглянулись туда, где тело мертвого герцога приняло вид Бринд Амора.

Волшебник хлопнул в ладоши, и дверь, разбухшая от магии Преотека, съежилась и распахнулась под ударами циклопов, которых привел лакей герцога Товаттл. Одноглазые резко остановились, потрясенные ужасной сценой — два мертвых циклопа, трое убитых людей и один хафлинг и лужа пузырящейся зелено-серой слизи.

— Господин? — обратился Товаттл к Бринд Амору.

— Все закончено, — ответил Бринд Амор скрипучим голосом Парагора.

— Я сейчас же приберу здесь, мой господин! — пообещал Товаттл, поворачиваясь к выходу.

— Некогда! — отрезал Бринд Амор, резко останавливая однорукого слугу. — Собирай ополчение! Немедленно! Эти шпионы развязали языки, прежде чем я прикончил их, и рассказали мне, что их армия действительно стоит у Мальпьюсантовой стены.

Трое друзей, неподвижно лежа на полу, не могли взять в толк, что это делает волшебник.

— Будет сделано, — кивнул Товаттл. — Я пришлю слуг убрать…

— Они останутся со мной! — взревел Бринд Амор и, размахивая пальцами в сторону трех распростертых на полу друзей, начал тихо творить заклинание. Лютиен, Оливер и Кэтрин вскоре почувствовали сокращение мышц, а в их мыслях зазвучал телепатический призыв волшебника с просьбой довериться ему и делать все, что он говорит. Они поднялись один за другим, по виду ничем не отличаясь от зомби.

— Есть ли худшая пытка для этих обреченных эриадорцев, чем увидеть своих героев не мертвыми, но рабами их врага? — спросил поддельный герцог, и Товаттл, большой любитель кошмаров, злобно ухмыльнулся. Верный слуга коротко поклонился, и циклопы сделали то же самое. Когда они ушли, Бринд Амор взмахом руки закрыл за ними дверь и снова наложил заклинание.

— К чему это все? — недоверчиво спросил Оливер, который на секунду даже усомнился, действительно ли это Бринд Амор, а не Парагор стоит в коридоре.

— Глен Дуррич, — объявил Бринд Амор. — Пока мы сидим здесь и прохлаждаемся, наша армия под предводительством Сиобы уже наверняка заняла высоты у Глен Дуррич. Этот одноглазый олух прикажет солдатам нестись, высунув язык, к Мальпьюсантовой стене, чтобы встретиться там с эриадорцами.

— И гарнизон Принстауна будет разбит в долине, — заключил Лютиен.

— Все лучше, чем выковыривать их из-за городских стен, — добавил хитроумный волшебник и оглянулся на Оливера. — Мы с тобой как-то говорили о том, какую пользу ты можешь принести Эриадору не на поле боя.

Оливер кивнул, хотя ни Лютиен, ни Кэтрин не знали, о чем толкуют эти двое.

— Это время пришло, — продолжил Бринд Амор. — Хотя мне понадобится остаток ночи, чтобы восстановить силы и вновь обрести магическую энергию.

Затем Бринд Амор пристально посмотрел на Истебрука и тяжело вздохнул, болезненно воспринимая потерю. В течение последних двух дней он много беседовал с рыцарем и совсем не удивился, когда тот пожелал остаться рядом с магом и ждать на случай, если волшебный туннель откроется. Бринд Амор без малейших колебаний позволил рыцарю сопровождать его, полностью доверяя этому человеку, понимая, что всеми действиями того руководит благородство. Смерть Истебрука явилась громадной потерей для Эриадора и для мира вообще, но Бринд Амора поддерживала мысль о том, что этот человек искупил свои действия под началом злобного Парагора, узнал правду и выступил на ее защиту.

— Пошли, — сказал Бринд Амор после долгого молчания, — посмотрим, какие удобства может предложить дворец Парагора четырем усталым путешественникам.

27. ДИПЛОМАТИЯ

Лютиен не знал, как подойти к ней. Она тихо сидела на кровати в своей — на это время — комнате, через коридор от спальни Парагора. Она впустила его, не споря, но и без особой радости.

И сейчас юный Бедвир стоял спиной к прикрытой двери, глядя на Кэтрин О'Хейл, девушку, которую он знал с детства и все-таки никогда по-настоящему раньше не видел. Она уже помылась после сражения, и теперь на ней была только легкая атласная сорочка, черная с кружевами, которая нашлась в шкафу. Сорочка была с большим вырезом и несколько ей маловата.

Весьма соблазнительный наряд для такой красавицы, как Кэтрин, однако весь ее вид сразу отгонял любые игривые мысли — спина прямая, руки сложены на коленях, лицо вялое, апатичное.

Она не получила серьезных ран во время схватки и не пострадала от рук герцога Парагора. Конечно, похищение нанесло тяжелую душевную рану, но, безусловно, Кэтрин могла пережить вещи и похуже. Однако после победы, после нескольких первых секунд ликования она почти сразу стала тихой и задумчивой. Только один момент она вела себя с Лютиеном как со спасителем, затем отстранилась от него и продолжала держаться на расстоянии.

Лютиен понимал, что она в равной степени боялась того, что он придет к ней этой ночью, и того, что не придет. До этой минуты Лютиен еще не осознавал полностью последствий своей связи с Сиобой. Ревность Кэтрин, ее внезапный взрыв той ночью в «Гнэльфе» возбуждали Лютиена и льстили ему. Но теперь это бешенство прошло, сменилось в ней смирением, упадком духа, и Лютиен не мог этого видеть.

— Я привязан к Сиобе, — начал он, ища, с чего бы начать.

Кэтрин смотрела в сторону.

— Но люблю я только тебя, — добавил он и шагнул вперед.

Кэтрин не повернулась к нему.

— Ты это понимаешь? — спросил Лютиен.

Никакого ответа.

— Я должен заставить тебя понять, — настаивал он. — Когда я попал в Монфор… Мне было нужно…

Он замолчал, потому что Кэтрин повернулась к нему: зеленые глаза полны слез, зубы стиснуты.

— Сиоба мне друг, и ничего больше, — сказал Лютиен.

На лице девушки появилось что-то вроде скуки.

— Она была для меня больше чем другом, — признал Лютиен. — И я не жалею… — Он снова замолк, понимая, что говорит что-то не то. — Мне жаль, что я сделал тебе больно, — мягко сказал он. — И если я нанес неисправимый вред нашей любви, то я буду вечно скорбеть об этом, и тогда все остальное, слава и победы, станет пустым для меня.

— Ты — Алая Тень, — бесстрастно сказала Кэтрин.

— Я — Лютиен Бедвир, — поправил ее молодой человек, — который любит Кэтрин О'Хейл, только Кэтрин О'Хейл.

Девушка не моргнула, не ответила ни словами, ни жестом. После долгого неловкого молчания Лютиен, подавленный, повернулся к двери.

— Прости, — прошептал он и вышел в коридор.

Лютиен был уже в противоположном конце коридора, подходил к своей комнате, когда услышал, что Кэтрин его зовет. Он повернулся и увидел, что она стоит у своей двери, высокая и прекрасная, и на ее удивительном лице — отблеск улыбки.

Юноша медленно, осторожно вернулся к ней, не желая подталкивать ее, не желая спугнуть, что бы она ни собиралась сделать.

— Не уходи, — сказала Кэтрин, взяла его за руку и притянула к себе. — Никогда не уходи.

Через щелку приоткрытой двери на другой стороне коридора Оливер наблюдал за этой сценой со слезами на глазах.

— Ах, что может быть лучше, чем молодость весной в Принстауне, — пробормотал сентиментальный хафлинг, закрывая дверь, когда Кэтрин и Лютиен скрылись.

Он выждал еще минуту, затем вновь открыл дверь и вышел из комнаты, облаченный в свой лучший костюм для путешествий, с туго набитой сумкой за плечом, потому что этой ночью его ждала встреча с Бринд Амором, а затем длинный, но невероятно быстрый путь.

На следующее утро отважный гарнизон Принстауна под звуки фанфар вышел из города. Длинная колонна быстро двигалась на юго-восток, собираясь пройти по удобным дорогам Глен Дуррич и затем свернуть на север, к Мальпьюсантовой стене, чтобы разгромить там мятежников.

Но мятежники находились вовсе не у стены. Они ждали, окопавшись на высотах вокруг долины, и гарнизону Принстауна так и не удалось ее пройти.

Колонна циклопов была встречена плотным обстрелом, каждый лучник успевал выпускать по три стрелы, пока первая достигала цели. После нескольких ужасных мгновений вначале, циклопы попытались перестроиться для обороны, но на них вихрем налетели всадники Эрадоха, прорубая огромные бреши в их рядах и увеличивая смятение.

Не было ни обороны, ни организованной контратаки, сражение превратилось фактически в бойню. Некоторые циклопы пытались бежать к восточному концу долины, но клещи яростной эриадорской армии сомкнулись вокруг них. Другие, находившиеся ближе к концу колонны, вырвались из долины без особого труда, но затем этих счастливчиков ожидал неприятный сюрприз, поскольку за время их отсутствия армия гномов окружила Принстаун.

В это роковое утро ни один циклоп не вернулся к городским воротам.

Гринспэрроу ерзал на своем месте, стараясь сохранить улыбку на лице и казаться спокойным и беспечным, хотя стильное гасконское кресло с высокой спинкой было каким угодно, но только не удобным.Однако королю Эйвона приходилось держаться соответственно. Он находился в Касприоле, в юго-западной Гаскони, на встрече с Альбером де Бек Фиделем, важным сановником, одним из самых крупных феодалов во всей Гаскони.

По какой-то не совсем понятной для Гринспэрроу причине де Бек Фидель затронул тему событий в Эриадоре, о которых Гринспэрроу знал не слишком много. Король Эйвона желал насладиться отдыхом. Насколько ему было известно, Белсен Криг находился в Монфоре, хотя последнее сообщение от одной из его помощниц, герцогини-волшебницы Дианы Велворт из Мэннингтона, содержало намек на какие-то новые неприятности.

— Что вы собираетесь делать? — спросил де Бек Фидель со своим сильным акцентом, и этот прямой вопрос застал Гринспэрроу врасплох. Обычно де Бек Фидель производил впечатление весьма тонкого дипломата, настоящего гасконского аристократа.

— С мятежниками? — удивленно спросил король Эйвона, как будто этот мелкий вопрос даже не требовал ответа.

— С Эриадором, — уточнил де Бек Фидель.

— Эриадор — герцогство Эйвона, — подчеркнул Гринспэрроу.

— Герцогство без герцога.

Гринспэрроу достаточно держал себя в руках, чтобы не вздрогнуть. И откуда только де Бек Фидель узнал об этом? Интересно…

— Герцог Моркней подвел меня, — признался он. — И поэтому он довольно скоро будет заменен.

— После того, как вы найдете замену герцогу Принстауна? — осведомился де Бек Фидель.

Гринспэрроу ничего не ответил, но выражение его лица явно показывало, что он не имел понятия, о чем идет речь.

— Герцог Парагор мертв, — объяснил де Бек Фидель, — а Принстаун — ах, это мой любимый город, он так прекрасен весной — находится в руках северной армии.

Гринспэрроу хотел спросить, что это еще за чушь, но понял, что де Бек Фидель не стал бы делиться этой информацией, если бы не получил ее из надежных источников. А собственное положение Гринспэрроу могло показаться весьма ненадежным, если он не притворится, что прекрасно осведомлен о столь важных событиях.

— Говорят, весь гарнизон Принстауна уничтожен, — продолжал де Бек Фидель. — Полная победа, самая разгромная изо всех, о которых я слышал.

От Гринспэрроу не ускользнула нотка злорадства и угрозы в голосе де Бек Фиделя, словно он был чрезвычайно доволен этими новостями. Король-чародей понял, что сюда уже прибыл гонец из Эриадора с обещанием выгодных условий торговли и свободных портов для солидного рыболовецкого флота Касприоля. Союз между Эйвоном и Гасконью был временным явлением, коротким перемирием после нескольких веков бесконечных стычек и даже войн. Хотя в данный момент большая армия Гринспэрроу находилась в землях южнее Гаскони, сражаясь на стороне гасконцев, король ничуть не сомневался, что, если эриадорцы предложат более выгодную сделку относительно богатых рыбой вод Дорсальского моря, двуличные гасконцы перекинутся на их сторону.

То, что началось как бунт в Монфоре, быстро превратилось в крупную политическую проблему.

За одной из дверей этой же комнаты, прижав ухо к замочной скважине, Оливер де Берроуз радостно слушал, как де Бек Фидель продолжал рассказывать Гринспэрроу о всех преимуществах заключения мира с мятежниками, о том, что Эриадор надо предоставить самому себе.

— Они приносят слишком много беспокойства, — настаивал сановник. — Так было, когда Гасконь правила в Эйвоне. Вот почему мы построили стену — пусть эти дикари остаются на своем диком севере! Так лучше для всех, — завершил де Бек Фидель.

Улыбка Оливера стала еще шире. В качестве посла гасконского происхождения, который прекрасно знал нравы и образ жизни дворян южного королевства, хафлинг выполнил свою работу превосходно. Взятие Принстауна могло чуть подтолкнуть Гринспэрроу к перемирию, но весьма откровенный намек на то, что могущественная Гасконь может в этом вопросе встать на сторону мятежников, а то и прямо послать им помощь, безусловно заставит короля-волшебника всерьез задуматься.

— Приказать приготовить для вас покои? — услышал Оливер вопрос де Бек Фиделя после длинной и весьма неуютной паузы.

— Нет, — резко ответил Гринспэрроу, — я должен отправляться в путь сегодня же.

— Назад в Карлайл, — ухмыльнулся Оливер. Хафлинг вынул из кармана янтарного цвета камень — в чем-то Гринспэрроу прав, ему тоже пора отправляться в обратный путь.

28. СЛОВО

Лютиен и Кэтрин, сидя верхом на конях, любовались с холма сверкающим бело-розовым мрамором Принстауна. Солнце на востоке стояло низко, отбрасывая лучи из-за их спин и зажигая отсветы на стенах прекрасного города. В прославленном зоопарке Принстауна проснулись экзотические животные, приветствуя восход солнца ревом и рычанием.

За исключением этих звуков, город казался тихим и спокойным, и паника, которая началась после сообщения о том, что герцог Парагор убит, а гарнизон уничтожен, уже улеглась.

— Бринд Амор пообещал жителям Принстауна, что ни эриадорцы, ни армия гномов не войдут в город, — заметил Лютиен. — Они доверяют старому волшебнику.

— Им ничего не остается, кроме как поверить ему, — ответила Кэтрин. — Мы могли бы войти в город и прикончить всех за день.

— Но они знают, что мы этого не сделаем, — твердо сказал Лютиен. — Они знают, почему мы пришли.

— Они нам не союзники, напомнила Кэтрин, — и если бы у них было достаточно сил, чтобы прогнать нас отсюда, они бы так и сделали, ты уж не сомневайся.

Лютиен не ответил. Он с самого начала знал о намерении Бринд Амора отступить назад в Эриадор и все равно втайне надеялся, что после разгрома в Глен Дуррич жители Принстауна присоединятся к восстанию. Тогда эриадорцы могли бы продолжить войну и даже дойти до Карлайла. Но все случилось так, как предсказывал Оливер в тот день, когда они составляли свой план. Жители Принстауна успокоились, радуясь, что их безопасности ничто уже не угрожает, но ничуть не рвались заключить союз с Эриадором.

— И знай также, — хмуро добавила Кэтрин, желая довести до конца свою мысль, — что, если только Гринспэрроу пошлет свои войска на север, против нас, наша армия войдет в город и уничтожит любого, кто будет им мешать.

Лютиен почти не слышал ее слова, отчасти потому, что не хотел их слышать, а отчасти потому, что увидел Оливера на Тредбаре, скакавшего к ним вверх по склону холма. Кроме того, он заметил вдали, на юге, ожидаемую процессию, которая приближалась к захваченному городу. Несколько экипажей двигались один за другим, развевались флаги, спереди и по бокам скакали на вепреконях циклопы в парадной форме преторианской гвардии. Лютиен не знал этих флагов, но он заметил среди них знамя Эйвона и заключил, что остальные принадлежат к лучшим родам южного королевства и, вероятно, шести главным городам. Наиболее заметным был голубой стяг, на котором огромные руки протянулись друг к другу через пролив.

— Наверное, Мэннингтон, — заметила Кэтрин, тоже обратив на него внимание.

— Еще один герцог? — спросил Лютиен. — На переговоры или чтобы заняться темной магией?

— Герцогиня, — последовала поправка снизу от подъехавшего Оливера. — Герцогиня Диана Велворт из Мэннингтона. Она будет представлять Гринспэрроу, который все еще в Гаскони.

— Где ты был? — хором спросили Лютиен и Кэтрин, потому что за последние пять дней, с тех пор как погиб герцог Парагор, ни один из них не видел хафлинга.

Оливер негромко хмыкнул, думая о том, поверят ли ему друзья. Он воспользовался магическим туннелем Бринд Амора, чтобы перенестись на расстояние в тысячу миль, а затем вернуться. Хафлинг встречался с важными людьми, самыми значительными сановниками Гаскони и даже, проходя по залу, чуть приподнял шляпу перед самим королем Гринспэрроу.

— Мне было нужно наведаться домой, — сдержанно сообщил он и больше ничего не добавил, а Лютиен и Кэтрин, слишком занятые обсуждением предстоящей встречи, не стали настаивать на подробном рассказе.

Лютиен хотел присутствовать на переговорах, но Бринд Амор наотрез ему отказал, напомнив, что прибывающий посредник будет, вероятно, волшебником и может узнать его или как минимум сообщить о нем своему королю на юг. Там, где дело касалось Гринспэрроу и его сообщников, Бринд Амор полагал, что для Эриадора будет лучше, если Алая Тень останется таинственной и интригующей фигурой.

Поэтому Лютиен согласился остаться вне города и не показываться на переговорах. Но теперь, глядя на экипажи, исчезающие за серой гранитной стеной, он пожалел, что не смог переубедить Бринд Амора.

По всем меркам герцогиня Диана Велворт могла считаться красивой женщиной, ее длинные золотые волосы были зачесаны на один бок и скреплены заколкой с бриллиантами. Хотя она была молода — безусловно, не старше тридцати — и безукоризненно элегантна, Бринд Амор ощущал в этой женщине силу и какую-то неукротимость. Он знал, что она была волшебницей, и довольно могущественной, а к тому же, вероятно, использовала для достижения своих целей не одну только магию.

— Флот? — резко спросила она. С того момента, как герцогиня уселась за длинный дубовый стол, она сразу же дала понять, что хочет завершить переговоры как можно скорее.

— Позорно бежал, — не моргнув глазом ответил Бринд Амор. Прекрасные черты Дианы Велворт, подчеркнутые самой дорогой косметикой, но не размалеванные в типичной эйвонской манере, исказила недоверчивая гримаса.

— Вы обещали, что будете честно вести переговоры, — ровным голосом заметила она.

— Флот стоит на якоре около Даймондгейта, — признал Бринд Амор. Старый волшебник выпрямился, расправил плечи и поднял подбородок. — Под флагом свободного Эриадора.

Его тон безошибочно подтвердил герцогине, что Гринспэрроу не получит обратно своего флота. В общем-то, она и не ожидала, что Эриадор вернет корабли.

— Преторианская гвардия, которая находится в плену на этом острове? — спросила она.

— Нет, — коротко ответил Бринд Амор.

— Но у вас около трех тысяч пленных, — запротестовала Велворт.

— Это наша проблема, — ответил волшебник.

Диана Велворт хлопнула ладонью по полированному столу и поднялась, сделав знак преторианским стражникам по бокам от нее. Но в этот момент еще один участник переговоров, гном с иссиня-черной бородой, громко откашлялся, и это прозвучало как весьма откровенный намек на дополнительное войско, стоявшее лагерем в горах неподалеку отсюда. Принстаун потерян, противник хорошо укрепился, и, если соглашение не будет достигнуто, в нарушение инструкций Гринспэрроу, Эйвон окажется втянутым в дорогостоящую войну.

Диана Велворт снова села.

— Как насчет пленных циклопов, захваченных в Глен Дуррич? — спросила она с ноткой отчаяния в голосе. — Я должна привезти моему королю хоть какие-то уступки!

— Вы получите назад город, — ответил Бринд Амор.

— Это было известно еще до того, как меня послали на север, — запротестовала Диана. — Так что же с пленными?

Бринд Амор взглянул на Шаглина и слегка кашлянул в знак согласия, а затем объяснил с широкой и искренней улыбкой:

— У нас нет ни малейшего желания тащить тысячу одноглазых к себе в Эриадор!

На это Диана Велворт чуть не засмеялась вслух, и выражение ее лица удивило Бринд Амора. Это не было облегчением, внезапно понял волшебник, но скорее согласием. Только тогда старый волшебник начал понимать подоплеку происходящего. Мэннингтон всегда был вторым городом Эйвона после Карлайла и резиденцией наследников престола.

— Велворт? — спросил Бринд Амор. — А не Велворт ли сидел на троне — до короля Гринспэрроу, конечно?

Намек на улыбку исчез с красивого лица Дианы.

— Какой-то там дядя, — быстро сказала она. — Дальний родственник.

Ее тон подсказал проницательному волшебнику, что за этим скрывалось нечто гораздо большее. Без сомнения, Диана являлась наследницей престола — до того, как его захватил Гринспэрроу. Каковы могли быть чувства этой женщины по отношению к чернокнижнику, который стал теперь ее королем? Бринд Амор отбросил эти мысли. У него сейчас имелись другие дела, более неотложные и важные для Эриадора.

— Теперь у вас есть что преподнести вашему королю, — сказал он, завершая таким образом встречу.

— Конечно, — ответила Диана, к которой после разговора о ее королевской родословной вернулась прежняя немногословность.

Лютиен и Кэтрин, Оливер и Сиоба и вся армия Эриадора и гномов Айрон Кросса наблюдали, как Бринд Амор, Шаглин и герцогиня Диана Велворт поднимаются на самую высокую башню Принстауна, огромный шпиль Собора. Взойдя наверх, волшебник обратился ко всем жителям этого края, эриадорцам и эйвонцам. Его голос, усиленный магией, отдавался эхом во всех уголках Принстауна.

— Пришло время жителям Эриадора вернуться на север, — объявил Бринд Амор, — а гномам Айрон Кросса отправиться домой.

А затем он произнес те слова, которые так давно стремились услышать Лютиен Бедвир и Кэтрин О'Хейл:

— Эриадор свободен!

ЭПИЛОГ

— Монархия? Демократия? — с отвращением говорил Оливер. — Правительство — тьфу! — Они находились в дороге целую неделю, и, хотя весна была уже в полном разгаре, погода стояла довольно скверная — не такой они ожидали для триумфального возращения в Кэр Макдональд.

Теперь, когда на горизонте появились наконец стены города и огромный Собор, их разговор коснулся коронации короля свободного Эриадора.

Лютиен ни на минуту не сомневался в том, кто им должен стать. Некоторые считали, что бразды правления должен взять в свои руки их вождь, Алая Тень, но Лютиен хорошо знал свои возможности — как таланты, так и недостатки. Королем будет Бринд Амор, к вящему благу Эриадора!

— Тьфу? — удивилась Кэтрин.

— Правительство, — опять сказал Оливер. — Вы знаете разницу между монархией и демократией?

Кэтрин пожала плечами — она даже не была уверена в том, что понимает идею демократии, о которой заговорил Бринд Амор вскоре после того, как они оказались на земле Эриадора.

— При монархии, — объяснил хафлинг, — один человек использует свою власть, чтобы эксплуатировать другого. А при демократии — все наоборот.

Лютиену и Кэтрин понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл его слов.

— Значит, тебе кажется, что Эриадору было бы лучше вообще без короля? — спросил Лютиен. — Мы можем просто дать городам возможность самим разбираться со своими делами…

— Они так и так будут это делать, — перебил его Оливер, и Кэтрин вынуждена была согласиться. Немногие из гордого люда Эриадора согласились бы подчиниться кому-то, кто не принадлежит к их городу или деревне.

— И все равно нам нужен король, — решительно заявил Лютиен. — Необходим тот, кто будет выступать от лица всей страны в отношениях с другими странами. Так было всегда, задолго до того, как люди услышали имя Гринспэрроу.

— И Бринд Амор сумеет объединить народ Эриадора, — согласился Оливер. — Он будет справедлив и к гномам, и к эльфам — в этом нет сомнений. Но все равно правительство…

— Тьфу! — хором сплюнули Лютиен и Кэтрин, и все трое весело захохотали.

Коронация Бринд Амора прошла превосходно, в яркий и солнечный день, меньше чем через неделю после того, как армия вернулась в Кэр Макдональд. Если кто-то и был не согласен с этим выбором, он не подал голоса, и даже суровые горцы остались довольны церемонией и празднованием.

Теперь роль вождя перешла к Бринд Амору, потому что битвы на мечах, очевидно, закончились, а дипломатические дуэли только начинались, и Лютиен был рад отдыху, рад, что может снять со своих плеч груз ответственности.

Временно. Юноша не питал иллюзий, что все его обязанности выполнены и война закончена. Он долго обсуждал это с Бринд Амором, и оба они пришли к выводу, что Гринспэрроу так легко пошел на перемирие, только желая выиграть столь необходимое ему время. Оба они знали, что впереди их ждут новые, более серьезные битвы.

Потом Лютиен подумал об Истебруке, который отдал столько лет служению королю Эйвона. Он подумал об Истебруке, который был похоронен в Кэр Макдональде. Этот благородный рыцарь всю жизнь служил Эйвону, но похоронить себя он завещал в Эриадоре. Лютиену придется как следует обдумать эту иронию судьбы.

Но все эти трудные мысли можно было отложить на другое время, напомнил себе юноша, когда изукрашенный экипаж достиг помоста, установленного на широкой площади около Собора. Бринд Амор, который выглядел очень по-королевски, в длинной пурпурной мантии, с аккуратно расчесанными волосами и бородой, вышел из экипажа и поднялся по ступеням под ликующие крики тысяч собравшихся.

Собравшихся, чтобы отпраздновать этот день, напомнил себе Лютиен, заставив себя отбросить все мысли о Гринспэрроу.

Этот день. Эриадор свободен.

Роберт Сальваторе «Король-Дракон»

Пролог

Эйвонские острова познали мир, но мир ненадежный, основанный на соглашении, которого на самом деле не желали ни Эриадор, ни королевство Эйвон. Перемирие было подписано лишь потому, что дальнейшие военные действия могли слишком дорого обойтись беззаконному королю Эйвона и сулили слишком малую надежду на успех обессиленному и истощенному, только что зародившемуся королевству Эриадор.

В северных землях на престол взошел чародей Бринд Амор, и велика была радость всего независимого и мужественного народа. Однако король Бринд Амор, за долгие века обретший истинную мудрость, не позволял беспочвенным надеждам взять верх над здравым смыслом и осторожностью. Он с горечью сознавал, что в могущественном Эйвоне королем остается жестокий Гринспэрроу. Двадцать лет весь Эриадор и окрестные острова стонали под властью безжалостного владыки, и Бринд Амор понимал, что тот вряд ли смирится с потерей значительной части своих владений, какое бы соглашение ни было подписано. К тому же Гринспэрроу был чародеем не менее могущественным, чем сам Бринд Амор, и мог рассчитывать на помощь демонических союзников, да и в его окружение входили четверо герцогов и герцогинь, обладавших значительными магическими возможностями.

Однако, хотя во всем Эриадоре лишь Бринд Амор мог противопоставить зловещим ратям Эйвона свою колдовскую мощь, новый владыка юного королевства утешался тем, что и у него имелись могучие союзники. И самым известным среди них, безусловно, был Лютиен Бедвир, Алая Тень, ставший народным героем и символом свободы Эриадора. Именно Лютиен победил герцога-чародея Моркнея, возглавил восстание в Монфоре, завоевал город и вернул ему древнее имя: Кэр Макдональд.

Теперь как минимум Эриадор обрел свободу, и весь его народ — моряки Порт-Чарлея и трех северных островов, свирепые всадники Эрадоха, мужественные гномы гор Айрон Кросс, волшебнорожденные эльфы, а с ними и все фермеры и рыбаки, издавна жившие в этих суровых, но прекрасных землях, — в едином порыве встал на защиту своего короля и своей родины.

Если Гринспэрроу пожелает вновь подчинить Эриадор своей беззаконной воле, ему придется сражаться с ними, с каждым из них, за каждую пядь древней земли.

1 ВРАГ СТАРЫЙ, ВРАГ НОВЫЙ

Простейшее заклинание помогло ему пройти незамеченным мимо стражи, за главные ворота величайшего города королевства Эйвон, могущественного Карлайла на реке Страттон. Под покровом безлунной ночи человек ринулся прочь, подавляя внутреннее сопротивление, возмущение своего второго «я», нетерпение существа, слишком долго находившегося в плену.

— Сейчас! — безмолвно умолял внутренний голос, выражение воли Дэнсаллигнатоса. — Сейчас!

— Не сейчас, ты, глупец! — взревел Гринспэрроу. Он понимал, насколько опасно подобное путешествие, ведь если он обнаружит свою подлинную природу перед народом Эйвона, люди ужаснутся и отвернутся от него. Дэнсаллигнатос, вторая половина человека, ставшего королем, возражал. Впрочем, как и всегда, на протяжении всех лет правления Гринспэрроу, на протяжении всех предыдущих столетий, с того самого момента, когда они оба — маг и его вторая сущность — стали единым целым. Для Дэнсаллигнатоса обнаружить себя означало заставить всех прочих еще больше пресмыкаться, возвеличить Гринспэрроу в глазах жалких людишек, запугать правителей соседних держав, вынудить их склониться перед несокрушимой мощью, которой являлось королевство Эйвон.

Однако Гринспэрроу понимал, что так может рассуждать лишь Дэнсаллигнатос, поскольку подобные мысли отражают сущность тварей его породы.

Король мчался по полям, его ноги стремительно двигались благодаря несложному заклинанию. Мимо окрестных ферм, мимо крохотных хижин, свечки в окнах которых говорили о том, что их обитатели уже проснулись. Он чувствовал напряжение в позвоночнике, кожа, готовая лопнуть, нестерпимо зудела.

— Еще рано, — умолял Гринспэрроу Дэнсаллигнатоса, но было слишком поздно. Тварь уже не могла сдержать себя. Гринспэрроу пытался бежать дальше, но острая боль в ногах вынудила его упасть в густую траву. Тогда он пополз, дюйм за дюймом преодолевая расстояние до гребня горы, надеясь скатиться оттуда в заросшее травой ущелье.

Его вопли заставили фермеров из близлежащих домишек прижаться к окнам, с ужасом и любопытством вглядываясь в кромешную тьму ночи. Один из них даже взял старый меч предков, заржавевшую железяку, и осмелился выйти из дома. Храбрец медленно пошел в ту сторону, откуда доносились ужасающие вопли.

Никогда в жизни бедному крестьянину не приходилось слышать криков, преисполненных подобной муки, подобного страдания! Кошмарные звуки доносились спереди, из заросшего травой ущелья.

Внезапно наступила тишина, и фермер подумал, что несчастный, должно быть, погиб.

Только тогда он осознал собственную глупость. Нечто за гребнем горы, по всей видимости, только что прикончило человека. Что же заставило его, простого фермера, не умеющего обращаться с мечом, думать, что ему повезет больше? Крестьянин начал медленно отступать назад.

И тут он замер, пораженный.

Чудовищная рогатая голова поднималась и поднималась из тени: на десять футов, на двадцать выше него… Сверкающие выпученные глаза, желто-зеленые, змеиные, уставились на человека, предвещая ему роковую кончину.

У фермера перехватило дыхание. Он отчаянно жаждал повернуться и броситься бежать, но страшное великолепие твари заворожило его. Дракон выполз из-за гребня горы, его гигантские когти вспарывали землю, широко распростертые крылья и огромное тело заслонили собой ночное небо; длина твари от рогатой головы до извивавшегося хвоста была не меньше восьмидесяти футов.

— До чего же славно, Гринспэрроу, — внезапно произнесла тварь.

— Не произноси этого имени! — сказала она тем же самым громовым голосом, но с совершенно другой интонацией.

— Гринспэрроу? — умудрился прошептать потрясенный и испуганный фермер.

— Гринспэрроу, — настойчиво повторил дракон. — Или ты не знаешь своего короля? На колени!

Невероятная мощь ужасающего голоса подействовала на дрожащего фермера как удар. Он рухнул на колени, склонив голову перед самой кошмарной тварью из всех, когда либо рождавшихся в этом мире.

— Видишь? — спросила часть короля, являвшаяся Дэнсаллигнатосом. — Они боятся меня, поклоняются мне!

Едва прозвучали эти слова, как морда дракона причудливо исказилась. Голос Гринспэрроу попытался возразить, но его слова заглушил рев пламени, вырвавшегося из пасти дракона.

Обугленный труп, лежавший рядом с оплавленным мечом, никто теперь не смог бы узнать.

Дэнсаллигнатос пронзительно взвизгнул, недовольный тем, что забава с крестьянином оказалась такой короткой, но Гринспэрроу тут же заставил себя взлететь, и пьянящая свобода прохладного ночного воздуха, обвевавшего кожистые крылья, так обрадовала его, что все остальное показалось не важным.

Толпа фермеров, собравшаяся на следующий день возле обрыва, в ужасе таращилась на выжженную траву и обугленное тело. Вызвали преторианскую гвардию, но от грубых, неприятных циклопов, как обычно, толку было немного. Посмеиваясь над убитой горем семьей погибшего, они обещали, что сообщение о случившемся будет послано в Карлайл.

Несколько крестьян заявили, что видели прошлой ночью парящую в небе огромную крылатую тварь; об этом тоже следовало бы сообщить в Карлайл.

Гринспэрроу своевременно вернулся к изнеженному, почти женоподобному облику, столь хорошо знакомому его подданным, темной, тайной стороной которого являлся Дэнсаллигнатос. Умиротворенный ночью свободы, он отмахнулся от донесений, объявив их плодом разыгравшегося воображения невежественных крестьян.

— Будьте уверены, в эти дни даже рыба ловится лучше! — заявил дородный Шамус Макконрой, первый помощник капитана «Морского дьявола», рыболовного судна из деревни Гайби, самого северного порта залива Колтуин на северо-восточном, обдуваемом всеми ветрами побережье Эриадора. Названный так за свою способность легко прыгать по высоким волнам, наполовину погружаясь в воду, «Морской дьявол» считался одним из лучших судов немалого рыболовецкого флота залива Колтуин. Судно длиной в тридцать футов, оснащенное единственным прямым парусом, несло на себе команду из восьми старых, просоленных морских волков, среди которых не нашлось бы ни одного, чьи волосы не поседели.

Старому капитану Арану Тумзу это нравилось, и он упорно отказывался заняться обучением молодой смены.

— Некогда мне возиться с сопляками, — огрызался капитан каждый раз, когда кто-либо замечал, что его судно ожидает роковой конец. «Оно ведь смертно, как человек», — говорили люди. Тумз всегда встречал насмешки многозначительным фырканьем. В заливе Колтуин и в Дорсальском море встречались огромные стаи китов-убийц, а погода резко менялась без предупреждения, и рыбаки часто оставляли своих жен вдовами, а «сопляки» нередко тонули, не успев стать взрослыми. А команда «Морского дьявола» состояла из бесшабашных холостяков, отчаянных пьяниц и отчаянных авантюристов, бросавших вызов могучему Дорсальскому морю, — они словно бы полагали, что Господь, посылая им навстречу волны, испытывает их храбрость. День за днем их корабль скользил вперед, двигаясь быстрее и забираясь дальше всех других судов рыболовецкого флота.

Так было и в этот летний день. «Морской дьявол», распустив парус, несся по бурным волнам Дорсальского моря. Погода, казалось, была готова меняться каждый час, яркое солнце то и дело закрывали черные тучи, так что людей охватывали то жар, то холод, как это всегда бывает в открытом море. Более молодые и менее опытные моряки стояли бы, вцепившись в леера и распрощавшись с надеждой удержать в себе завтрак, но команде «Морского дьявола» море было домом родным, и она без труда брала препятствия, притопывая косолапыми ногами.

И настроение моряков было в этот чудный денек куда лучше обычного, потому что их родина, любимый Эриадор, вновь свободна. Подгоняемый армией повстанцев, ударным маршем прошедших до самого Принстауна, король Эйвона Гринспэрроу вынужден был выпустить Эриадор из своей железной хватки, вернув его земли народу. Старый чародей Бринд Амор, уроженец Эриадора, был коронован в Кэр Макдональде в начале лета. Нельзя сказать, конечно, что жизнь рыбаков из залива Колтуин от этого особо изменилась, — не считая, разумеется, того, что им больше не приходилось выплачивать грабительские налоги отвратительным циклопам. Обитателям суровых земель северного Эриадора никогда на самом деле не доводилось ощутить на собственной шкуре всю полноту тиранической власти Гринспэрроу, и разве что одному из пятидесяти жителей побережья случалось хоть раз в жизни побывать дальше северных границ полей Эрадоха.

Лишь народ южного Эриадора, живший у подножия величественного горного хребта Айрон Кросс, в полной мере ощутил значительные изменения в повседневной жизни, но дело было совсем не в этом. Эриадор скинул оковы, и радостный клич свободы и независимости эхом прокатился по всей земле, от Айрон Кросса до Глен Олбин, от сосновых лесов на северо-востоке до источенных морем скал залива Колтуин, достиг он и трех северных островов: Марвиса, Кейрита и величественного Бедвидрина. Простая надежда, эта наиболее важная составляющая счастья, пришла в дикие земли, воплощенная в короле, которого мало кому севернее Просеки Макдональда приходилось видеть, а также в ожившей легенде, называемой Алой Тенью.

Когда весть о свободе достигла залива, весь флот вышел в море; моряки пели и плясали на палубах, словно они и вправду ожидали, что воды наполнятся рыбой, а дорсальские киты обратятся в бегство, едва завидев флаги старого Эриадора, словно ярость штормов уменьшится, а сама природа склонится перед новым королем.

Надежда — прекрасная штука, и потому команде «Морского дьявола» казалось, что их судно подпрыгивает немножко выше и режет темные воды чуть быстрее обычного.

Рано утром Шамус Макконрой заметил первого кита, черный плавник которого, выше человеческого роста, взрезал воду едва ли в пятидесяти футах по правому борту. Восемь морских волков встретили его с привычной беспечностью, осыпав насмешками, проклятьями и градом бутылок из-под виски, а когда плавник скрылся под водой, удаляясь от судна, они бросили ему вслед несколько одобрительных восклицаний и тут же забыли о ките. Наименее опытные из них провели на море как минимум тридцать лет, и их страх перед чудовищными китами давно пропал. Они прекрасно изучили опасных животных и знали, когда можно позволить себе насмешки, а когда следует развернуться и бежать, когда нужно вывалить за борт всю наловленную рыбу в качестве отвлекающего средства, а когда браться за длинные остроги.

Вскоре после того, как последние признаки земли скрылись из вида, Аран Тумз, оставив утреннее солнце за правым плечом, направил «Морского дьявола» на юго-восток, к проливу между побережьем Эриадора и Пятью Стражами, линией островков, больше похожих на простые скалы. Тумз намеревался провести в плавании добрую часть недели, преодолев за это время сотни миль. Он предполагал пройти на север от Колонси, самого большого и северного из Пяти Стражей, а затем вернуться в залив. Вода там была холоднее, и старый капитан знал, что именно это привлекает туда огромные стаи макрели и трески. Впрочем, остальные рыбаки флота Колтуина знали об этом не хуже, но не многие обладали отвагой команды «Морского дьявола» или могли поладить с опасным и вероломным морем так же хорошо, как Аран Тумз.

Тумз сохранял заданный курс в течение трех дней, пока впереди не появились вершины отвесных гор острова Колонси. Затем он начал неторопливый, долгий поворот по дуге в сто восемьдесят градусов, направляя судно к северо-западу. За его спиной яростно работали, не менее яростно пили и орали от восторга семь членов его команды, вытягивая сети, полные рыбы: прекрасной, сверкающей, пахучей, барахтающейся трески и макрели и даже блюзов, отвратительных маленьких хищников. Эти твари только и делали, что плавали и кусались, плавали и кусались, никогда не останавливаясь и не прекращая поглощать невезучих рыб, которым случалось угодить к ним в пасть. Шамус Макконрой работал на страховочном кофель-нагеле, топча головы блюзов, пока полные зубов пасти не прекращали свою безостановочную работу. Один из хищников цапнул его за лодыжку — укус почувствовался даже сквозь толстую кожу сапога, и Макконрой ответил тем, что поднял десятифунтовую рыбину за хвост и приложил ее об леер, под смех и одобрительные возгласы остальной команды.

Вот так морские волки представляли себе рай.

«Морской дьявол» осел в воде до ватерлинии, не пройдя и половины дуги, его трюм почти наполнился. Моряки спустились в трюм, и пока двое вели корабль, остальные пятеро сортировали груз, отбирая мелкую, еще живую рыбу и выбрасывая ее за борт, в надежде заполнить освободившееся пространство более крупными экземплярами. Все это было просто игрой, шуточным соревнованием, поскольку дюжина мелких рыб стоила столько же, сколько восемь крупных, которые позже займут их место в трюме, но опытные моряки знали, что долгий день пройдет быстрее, если занять руки работой. Вот так они и плыли, нагрузившись рыбой, в трех сотнях миль от порта, не обремененные заботами, но распустив парус на полную мощь и управляя чертовой лодкой.

— Ага, так мы не единственная посудина, у чьей команды хватило мозгов добраться сюда, чтобы вернуться с полным трюмом, — заметил Шамус Арану. Усмехнувшись в ответ на скептический взгляд капитана, Шамус показал на север, где от сине-серой линии горизонта отделилось темное пятно.

— Жаль, что у нас трюм маловат, — беззаботно ответил Аран. — Мы могли бы очистить от рыбы все море еще до того, как они подойдут! — Суровый капитан подтвердил свои слова, сильно хлопнув товарища по спине.

Шамус лишь усмехнулся в ответ.

«Морской дьявол» продолжал свой веселый бег, погода была свежей и ясной, волны высокими, но не бурными, и рыбачили они теперь больше ради забавы, чем для выгоды. Вскоре после полудня, однако, беспокойство Арана Тумза возросло.

Пятно у горизонта значительно выросло, и, к удивлению капитана, на единственной мачте не виднелось паруса, так что это судно не могло принадлежать рыболовецкой флотилии залива Колтуин.

Однако оно двигалось, и быстро, причем, казалось, наперерез «Морскому дьяволу».

Тумз повернул судно к порту, взяв курс на запад.

Через несколько минут другое судно тоже изменило свой курс.

— В чем дело? — спросил Шамус, подойдя к стоявшему у штурвала Тумзу.

— Я не знаю, — мрачно ответил капитан. — Именно это заставляет меня задуматься.

К настоящему моменту команда «Морского дьявола» уже могла разглядеть пену по бокам приближавшегося судна, что могло означать только одно: ряды больших весел, работавших изо всех сил. Во всем Дорсальском море лишь один народ использовал суда, оснащенные не только парусами, но и веслами.

— Хьюготы? — спросил Шамус.

Аран Тумз не нашел в себе сил для ответа.

— Что они делают так далеко к юго-востоку? — задал риторический вопрос Шамус.

— Мы не знаем наверняка, хьюготы ли это! — рявкнул Аран Тумз.

Шамус застыл, онемев от изумления, уставившись на Тумза. Капитан, который лишь смеялся при виде дорсальских китов, казалось, по-настоящему занервничал при мысли о том, что приближавшееся судно могло оказаться галерой хьюготов.

— Только хьюготы передвигаются с такой скоростью на веслах, — заметил один из моряков. Все уже и думать забыли о переборке рыбы.

Аран Тумз пожевал нижнюю губу, пытаясь найти хоть какой-нибудь ответ.

— Красиво идет, — заметил Шамус, заглядевшись на галеру. И действительно, галеры варваров-хьюготов были самыми изящными судами во всех северных морях. Грациозное судно семидесяти футов длиной выглядело одновременно мощным и проворным и разрезало волны, даже не оставляя ряби.

— Опустошить трюм, — решил Аран Тумз.

Напряжение на лицах остальных семи моряков сменилось недоверием. Кое-кому этот приказ показался просто невозможным, глупым. Они сильно рисковали, забравшись так далеко на юго-запад, на такое расстояние от родного порта, но этот риск с лихвой окупился бы деньгами, вырученными за рыбу. А теперь капитан приказывает выкинуть их добычу?

Но остальные, включая Шамуса Макконроя, которому приходилось ранее иметь дело с жестокими варварами, всем сердцем откликнулись на призыв капитана. Нагруженный несколькими тоннами рыбы, «Морской дьявол» не имел возможности сбежать от галеры. Даже опустошенный, он мог надеяться только продержаться впереди достаточно долго, чтобы утомить гребцов-хьюготов, сидевших на веслах. Но и в этом случае варвары могли распустить парус.

— Выбросить все! — взревел Аран, и команда взялась за работу.

Тумз более внимательно приценился к ветру. Он дул с юга, что было не очень хорошо, если учесть, что варвары, не зависевшие от ветра, шли с севера. Если он попытается сейчас развернуть «Морского дьявола», корабль встанет против ветра, а значит, почти неподвижно застынет на воде.

— Посмотрим, насколько хорошо ты умеешь поворачивать, — пробормотал капитан и повернул назад, к северу. Он собирался перерезать путь хьюготам, пройдя справа. Если «Морской дьявол» уцелеет после этого маневра и избегнет подводного тарана, который, без сомнений, торчит из передней части судна варваров, Тумз поймает попутный ветер, пока галера будет разворачиваться.

С расстояния в несколько сотен ярдов, разделявших суда, Тумз смог разглядеть суету на верхней палубе галеры и огромных людей, бегавших туда-сюда. Он увидел даже высокий изогнутый полубак, напоминавший волка.

Затем он заметил дым, неожиданно поднявшийся из центра галеры. На мгновение капитан понадеялся, что на галере почему-то начался пожар, например, один из рабов устроил диверсию против налетчиков-варваров. Однако Тумз быстро сообразил, в чем дело, и понял, что его дорогое судно находится в еще худшем положении, чем раньше.

— Всем закрыться! — крикнул капитан команде в тот момент, когда корабль находился менее чем в сотне ярдов, так что он мог разглядеть отдельных хьюготов, перегнувшихся через леера с кровожадным выражением на лицах.

К нему подбежал Шамус с огромным щитом, обычно лежавшим в трюме. Шамус поставил щит так, чтобы понадежнее прикрыть капитана возле штурвала, а сам присел на корточки рядом.

Тумз намеревался подойти к галере как можно ближе, почти соприкоснуться с кораблем хьюготов, прежде чем совершить резкий поворот, обойдя вражеский корабль справа или слева, в зависимости от того, какой путь покажется легче. Однако ему следовало поспешить. Увидев поднимавшийся черный дым, он это понял.

Капитан повернул вправо, и когда левая скамья галеры начала погружаться в воду, перекашивая вражеское судно на левый борт, Тумз переложил руль влево более резко, чем ему когда-либо приходилось делать при повороте «Морского дьявола». Прекрасный корабль, казалось, заколебался, словно застыл на воде, бимсы трещали, мачта стонала. Но судно повернуло, его парус на мгновение повис, затем наполнился ветром и повлек корабль в новом направлении — по счастью, прямо к заливу Колтуин.

Ливень огня хлынул с галеры, десятки зажженных арбалетных стрел оставляли черные линии дыма. Многие стрелы упали в воду, не долетев до цели, многие пронеслись мимо, но одна угодила в нос «Морского дьявола», а другая пылала на палубе по правому борту, угрожая мачте и парусу.

Шамус Макконрой мгновенно очутился там и принялся гасить пламя. Еще двое моряков помчались к нему с ведрами, чтобы залить огонь, пока он не причинил настоящего вреда.

Стоявший у штурвала капитан не сводил глаз с противника. Теперь весла с левой стороны галеры погрузились в воду, застыв, пока гребцы с правой стороны бешено гребли в обратном направлении, вращая семидесятифутовое судно подобно гигантскому вороту.

— Слишком быстро, — пробормотал старый Аран, увидев чудовищный разворот и осознав, что «Морскому дьяволу» придется нелегко, когда он будет проходить мимо вращавшегося тарана. Но Аран вынужден был смириться с нынешним курсом, он не мог развернуть свой корабль в другую сторону и обойти галеру с правого борта.

Это были настоящие гонки, ветер надувал парус «Морского дьявола», весла вспенивали воду по обе стороны галеры. Крохотное рыбацкое суденышко проскочило мимо носа галеры и постаралось оторваться от все еще разворачивавшегося корабля хьюготов. На мгновение всем показалось, что смелый маневр увенчался успехом.

Но затем полетела вторая волна горящих стрел, преодолев почти тридцать футов водного пространства, и больше половины их угодили в самое уязвимое место несчастного суденышка — парус. Шамусу, который все еще пытался ликвидировать последствия первой огненной лавины, стрела угодила прямо в спину, под лопатку. Он сильно пошатнулся, а один из моряков принялся колотить его по спине, чтобы сбить огонь.

Однако огонь меньше всего волновал в тот момент Шамуса Макконроя. Он с трудом дотащился до штурвала, тяжело навалился, почти упал на него и взглянул прямо в мрачное лицо Арана Тумза.

— Похоже, она задела сердце, — произнес Шамус с очевидным удивлением и умер.

Аран осторожно опустил старого товарища на палубу. Он обернулся назад как раз вовремя, чтобы заметить, как пламя охватило парус «Морского дьявола», а гребцы галеры, которой удалось наконец развернуться, дружно вспенили веслами воду, приближаясь с огромной скоростью.

Он взглянул на Шамуса, беднягу Шамуса, — а затем судно резко накренилось, потеряв управление, когда чудовищный таран галеры перебил рулевое весло и застрял в корпусе.

Чуть позже — казалось, не прошло и секунды — Аран Тумз осознал, что его тащат по палубе и перебрасывают на вражескую галеру. Он с трудом открыл глаза и успел увидеть «Морского дьявола», нос которого задрался кверху, а корма уже погрузилась в темную глубину моря. Спустя мгновение его славное судно целиком скрылось под водой, унося с собой в морскую пучину тела Шамуса и Грейзи Соларни, старого морского волка, который плавал с Араном более двадцати лет.

С трудом оторвавшись от кошмарного зрелища, Аран попытался сосредоточиться на происходящем. Он услышал крики хьюготов, требовавших его смерти и смерти остальных членов команды.

Но тут раздался еще один голос, не столь хриплый и глубокий, перекрывший возбужденные вопли варваров и постепенно заставивший их умолкнуть.

— Эти люди не из Эйвона, — произнес незнакомец. — Они эриадорцы. Добрая порода, и слишком ценная, чтобы их убить.

— На галеру! — взревел один из варваров, крик тут же подхватили остальные.

Пока его тащили по палубе, Аран окинул взглядом своего спасителя. Хотя тот уступал ростом гигантам-хьюготам, он отнюдь не был коротышкой и обладал сильным телом, стройной фигурой и глазами цвета корицы.

Этот человек был эриадорцем!

Аран хотел что-то сказать, но у него не хватило на это сил.

Да и что тут можно было сказать? Его жизнь и жизни членов его команды были спасены, но Аран Тумз прожил на свете немало лет, и ему не раз приходилось слышать рассказы о кошмарной жизни галерных рабов хьюготов. Он не знал, то ли поблагодарить земляка-эриадорца, то ли плюнуть ему в лицо.

2 ДИПЛОМАТИЯ

— Оливер, а ну, вылезай из кровати! — послышался громкий крик, сопровождаемый стуком. — Просыпайся, ты, интриган-недомерок!

Сиоба вновь хлопнула по запертой двери ладонью, затем разочарованно сжала кулаки и наполовину прорычала, наполовину завизжала во всю силусвоего голоса:

— Ну почему ты не отправился с Лютиеном? — и снова начала колотить в дверь. Затем сила, казалось, покинула стройную и прекрасную полуэльфийку. Она привалилась спиной к запертой двери, в изнеможении отбросив с лица роскошные пряди цвета спелой пшеницы, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Время приближалось к полудню, Сиоба встала уже несколько часов назад, приняла ванну, позавтракала, присмотрела за тем, как украшали аудиенц-зал, обсудила их стратегию с королем Бринд Амором, успела даже тайком встретиться с гномом Шаглином, чтобы выяснить, какие неожиданности могут подстерегать их в пути.

А Оливер, оставшийся в Кэр Макдональде, чтобы помочь Сиобе во всех приготовлениях, даже не соизволил до сих пор выбраться из пуховой постели!

— Мне действительно противно это делать, — пробормотала Сиоба, затем покачала головой, осознав, что за несколько коротких дней, проведенных в компании Оливера, она уже привыкла разговаривать сама с собой с удручающей регулярностью. Она повернулась лицом к двери и, опустившись на одно колено, осторожно сунула в замочную скважину тонкий, плоский кусочек металла. Недаром в свое время Сиоба входила в число каттеров, банды эльфов и полуэльфов, которые грабили богатых купцов Кэр Макдональда, когда городом еще правил приспешник Гринспэрроу, герцог Моркней. Сиоба часто хвасталась, что против нее не может устоять ни один замок, так что теперь ей представилась возможность доказать это на деле. Она орудовала отмычкой до тех пор, пока ее слегка заостренные эльфийские уши не услышали, как замок в двери Оливера открылся с тихим щелчком.

Полуэльфийка понимала, что теперь предстоит самая опасная часть дела. Оливер провел немало лет, избавляя богатых купцов и аристократов от лишнего имущества, его репутация умелого взломщика лишь немногим уступала прославленным каттерам. А фатоватый хафлинг не раз предупреждал окружающих о последствиях проникновения в его жилище без приглашения. Медленно и осторожно Сиоба чуть-чуть, всего на дюйм, приоткрыла дверь, затем провела отмычкой по ее краю. Она прикрыла зеленые глаза и предоставила чувствительным пальцам самим заняться поиском. Так и есть: на середине двери она обнаружила нечто необычное.

Девушка поднялась и улыбнулась, догадавшись о природе ловушки. Простая тонкая бечевка, натянутая между ручкой двери и косяком, без сомнений, соединялась с шестом или иным аналогичным приспособлением, на конце которого болталось ведро, по всей вероятности полное воды.

Ледяной душ для незваного гостя — это вполне в стиле Оливера.

Грациозная взломщица осторожно приоткрыла дверь еще немножко, потом еще, пока не дотянулась до наброшенной на ручку петли. Затем, придерживая ее отмычкой, она очень осторожно сдвинула дверь еще на пару дюймов. Теперь предстояла довольно сложная часть: Сиобе нужно было проскользнуть в комнату, изогнувшись и затаив дыхание, чтобы не задеть дверную ручку и бечеву. Она едва не застряла, так что пришлось открыть дверь еще чуть шире, едва не сместив петлю и не задев ведро, — теперь она убедилась, что там действительно болталось большое ведро, подвешенное к потолку, что могло означать холодный душ, который испортит ее прекрасное платье.

Она застыла на мгновение, решив, что если из-за шутки Оливера пострадает ее наряд — лучшее платье, которое у нее было, — она украдет его драгоценную рапиру, отнесет к приятелю-кузнецу и попросит завязать в узел!

Дверь скрипнула. Сиоба затаила дыхание и медленно шагнула в комнату.

Платье зацепилось за дверную ручку.

С тяжелым вздохом сожаления по поводу того, каким непрактичным на самом деле является этот наряд, Сиоба просто расстегнула пуговицы и выскользнула из платья, оставив его на ручке двери. Очутившись внутри, она отцепила платье, осторожно прикрыла дверь — и вытаращила зеленые глаза, увидев, что творится в спальне.

Закрываясь, дверь издала тоненький звенящий звук, отвлекший внимание незваной гостьи от комнаты. На ручке двери с внутренней стороны болталась перевязь Оливера, расшитая золотой парчой и украшенная крохотными колокольчиками. На полу, прямо у входа, валялся зеленый чулок с шелковым верхом. Дальше виднелась пара зеленых же краг, одна из них примостилась прямо на знаменитом плаще из пурпурного бархата. Возле плаща расположилась пара начищенных до блеска черных башмаков. Затем следовали голубой камзол без рукавов, второй чулок и белая шелковая нижняя рубаха, приютившаяся возле ножки огромной кровати с балдахином. Широкополая шляпа Оливера, с лихо загнутыми полями, украшенная огромным оранжевым пером, висела на стойке балдахина; как миниатюрному хафлингу удалось забросить шляпу футов на семь в высоту, Сиоба могла только гадать.

Девушка задержалась на секунду, разглядывая перо на шляпе, обвисшее так, будто и оно слишком перебрало предыдущей ночью на молодецкой пирушке.

Со вздохом сожаления Сиоба перекинула платье через руку и подошла ближе. Она прикрыла глаза и фыркнула, обнаружив хафлинга, рухнувшего лицом вниз прямо поверх огромного теплого одеяла, раскинув руки и ноги, обняв подушку, размерами превосходившую самого Оливера. При хафлинге остались только бриджи из пурпурного бархата, под цвет плаща, но они, вместо того чтобы пребывать на положенном месте, обмотались вокруг головы спящего. Полуэльфийка поднялась по пяти ступенькам, без которых маленький хафлинг не добрался бы до постели, и остановилась в задумчивости.

Как же ей разбудить коротышку? Хафлинг громко всхрапнул, и Сиоба фыркнула.

Потом протянула руку и легонько шлепнула по обнаженной блестящей ягодице.

Оливер снова всхрапнул.

Сиоба пощекотала его под мышкой. Хафлинг попытался откатиться в сторону, но Сиоба, угрожающе вскрикнув, схватила его за плечо и вернула на место.

— О мой маленький лютик, — пробормотал Оливер, уставившись на полуэльфийку. — Меня так возбуждают твои груди.

Сиоба решила, что с нее хватит, и на этот раз наградила хафлинга весьма ощутимым шлепком.

Оливер подскочил, одна штанина упала ему на лицо. Он пару раз дунул на нее, но ткань оказалась слишком тяжелой, чтобы сбросить ее таким образом. Наконец бедолаге удалось с трудом поднять руку и убрать с лица неожиданную помеху.

И как же расширились его карие, налитые кровью глаза, когда он увидел Сиобу, одетую лишь в нижнюю юбку, с платьем, перекинутым через руку, стоявшую возле его постели! Оливер медленно опустил взгляд на собственное обнаженное тело, затем вновь посмотрел на Сиобу.

— Лютик? — растерянно спросил хафлинг, и на лице его расплылась сияющая улыбка.

— Даже не думай, — сухо произнесла Сиоба.

Оливер пробежался рукой по холеной бородке, затем по длинным, кудрявым волосам, попутно отшвырнув прочь штаны, и попытался собрать воедино обрывки воспоминаний о событиях прошлой ночи. Большая их часть казалась туманным пятном, но он помнил какую-то горничную…

Глаза хафлинга чуть не выскочили из орбит, когда он понял, что Сиоба пришла к нему в комнату вовсе не по причине каких-либо нежных чувств, ей пришлось разбудить его, и ничего более, и что он был…

— Ох! — взвыл Оливер, резко поворачиваясь и садясь. — Ах ты, бесстыдница… — он даже заикался от смущения. — Ох, где же мой меч?

Взгляд Сиобы скользнул по груди хафлинга, опустился ниже, она злорадно улыбнулась и слегка пожала плечами.

— Моя шпага! — уточнил хафлинг слегка смущенно. — Ах ты… — разъяренный Оливер пулей слетел с кровати, запутался в бриджах и чуть не рухнул, пытаясь натянуть их на ходу. — У нас в Гаскони есть имечко для таких женщин, как ты!

Улыбка Сиобы превратилась в зловещий оскал.

— Опасность, — сказала она, напоминая хафлингу кое о чем.

Оливер замер, примеряя это слово к прекраснейшей из известных ему женщин. В конце концов он сдался и пожал плечами. «Опасность» — это действительно правильная оценка Сиобы, и далеко не в единственном смысле.

— Ты могла постучать, прежде чем врываться ко мне в комнату, — произнес хафлинг уже более спокойным голосом.

— Постучать?! Да я чуть было не вышибла дверь, — огрызнулась Сиоба. — Ты, должно быть, забыл о встрече с королем Белликом дан Бурсо из Дун Дарроу?

— Забыл? — возмутился Оливер. Он расправил смятую шелковую рубаху и поспешно накинул ее на плечи. — Да я всю ночь к ней готовился! Почему, как ты думаешь, ты застала меня таким слабым и измученным?

— Подушка оказалась весьма требовательной? — с притворным сочувствием осведомилась Сиоба, окидывая взглядом разворошенную постель.

Оливер издал тихое рычание, но не стал вступать в спор. Внезапно он упал на одно колено, отшвырнул в сторону одеяло, обнаружив под ним рукоятку шпаги, затем выдернул клинок, вонзившийся в матрас.

— Я вовсе не отношусь спустя рукава к своему важному положению, — сказал он. — Хафлинги весьма привычны…

— При-ивычны? — насмешливо перебила Сиоба, подражая гасконскому акценту и растягивая слоги.

— Да, привычны, — сердито ответил Оливер. — Хафлинги привычны к любым трудностям и больше похожи на гномов, чем на людей и паршивых эльфов!

— Паршивые эльфы? — пробормотала Сиоба, но не потрудилась ответить громко на выпад Оливера, поскольку тот сел на любимого конька. Он принялся рассуждать о цене дипломатии хафлингов, о том, как презирает он «идиотских человеческих королей» со всеми их «ценностями» вроде семьи и прочего. Продолжая говорить, хафлинг огляделся вокруг, затем поднял глаза, обнаружив свою шляпу, висевшую на столбике балдахина. Не замолкая ни на минуту, он перевернул шпагу, схватив ее за клинок, и подбросил вверх рукояткой. Она подцепила шляпу, сняла со столбика и рухнула вместе с ней вниз. Оливер, поймав шпагу за рукоятку над самой своей головой, удивительно ловко направил ее вниз так, что острие вонзилось в пол возле его босой, заросшей волосами ноги, и принял галантную позу.

— Вот так-то, — закончил хафлинг, чувствуя, что шляпа безупречно обосновалась у него на голове, символизируя таким образом его восстановленное достоинство.

— У тебя есть стиль, — вынуждена была признать Сиоба, но затем, фыркнув, добавила: — И ты неплохо смотришься без одежды.

Оливер моментально оставил свою героическую позу.

— Ох! — взвыл он, поднимая рапиру и еще глубже вонзая ее в пол, но на этот раз задев край собственной ступни.

Пытаясь восстановить вновь рухнувшую репутацию, хафлинг развернулся и ринулся прочь, собирая по дороге камзол, чулки, туфли и краги.

— Я тебе отомщу за это! — пообещал он.

— Я вообще-то тоже сплю без одежды, — поддразнила его Сиоба.

Оливер остановился так резко, что чуть не упал. Он понимал, что девушка просто играет с ним, дразня его любвеобильную душу в тот момент, когда он не может защититься, но богатое воображение, возбужденное ее словами, взяло верх, заставив беднягу задрожать с головы до кончиков волосатых пальцев. Он повернулся, пытаясь найти ответ, но тут же признал свое поражение и бросился к двери, по пути схватив перевязь.

И забыв о своей собственной ловушке.

Шест, на котором болталось ведро, сорвался с места, и на хафлинга обрушился ледяной водопад, окатив его с головы до ног, так что огромные поля знаменитой шляпы печально обвисли.

Оливер, мгновенно остывший, обернулся к Сиобе.

— Именно этого я и хотел, — заявил он и вышел за дверь.

Сиоба покачала головой и рассмеялась. Она некоторое время стояла на месте, размышляя о том, что, несмотря на все доставляемые им неприятности, Оливер де Берроуз отличался невероятным обаянием.

Оливер успел прийти в форму к моменту начала чрезвычайно важной встречи в особняке, еще недавно бывшем частью владений вельможи, преданного Гринспэрроу. Владелец бежал из Эриадора, и Бринд Амор превратил его дом в место официальных приемов в Кэр Макдональде, хотя большинство дел велось в Соборе, огромном сооружении, возвышавшемся над городом. Оливер обсушился и каким-то чудом умудрился вновь придать широким полям своей шляпы надлежащий лихой вид — даже перо гордо реяло над знаменитым головным убором. Сиоба изумилась этой трансформации и даже подумала, не было ли у хафлинга в запасе нескольких одинаковых невообразимых головных уборов с перьями, которые он называл «шапо».

Оливер сел на один из самых высоких стульев слева от короля Бринд Амора. Сиоба заняла место за дубовым столом справа от чародея.

Напротив них расположилась четверка гномов с суровыми лицами. Король Беллик дан Бурсо сидел напротив Бринд Амора, устремив внимательный взгляд голубых глаз на чародея, хотя тот с трудом мог разглядеть их под лохматыми бровями, такими же рыжими, как и знаменитая борода гнома. Эта борода была настолько яркой и пышной, да еще длинной, до самого пояса, что люди частенько поговаривали, будто король гномов носит наряд из живых языков пламени. Шаглин, друг повстанцев, захвативших Кэр Макдональд, сидел подле Беллика, спокойный и уверенный. Именно Шаглин, гном из Кэр Макдональда, а не с гор Айрон Кросс, являлся инициатором этой встречи и всех обсуждений, которые велись его горными сородичами и новым правительством Эриадора. Шаглин понимал, что любой союз между группами принесет выгоду обеим сторонам, поскольку оба короля, Беллик и Бринд Амор, отличались умом и благородством.

Еще два гнома, широкоплечие генералы, поместились по бокам от Беллика и Шаглина.

Официальные приветствия благополучно закончились, эту часть разговора вел в основном Оливер, как и планировал Бринд Амор. Это, в конце концов, была их вечеринка: именно Бринд Амор, а не Беллик при посредничестве Шаглина просил о встрече.

— Вам известно, насколько мы благодарны за вашу помощь при взятии Принстауна, — начал Бринд Амор тихо. Разумеется, гномы знали, поскольку чародей отослал множество писем и даров в твердыню Дун Дарроу, главную обитель гномов, располагавшуюся в глубине горного хребта Айрон Кросс. Народ Беллика появился на поле боя возле Принстауна, самого северного города Эйвона, как раз вовремя, чтобы отрезать дорогу отступавшему войску Эйвона, разбитому эриадорцами в Глен Дуррич. При помощи войска Беллика, перекрывшего дорогу, была одержана окончательная победа. — Эриадор в немалом долгу перед королем Белликом дан Бурсо и его воинами, — закончил Бринд Амор.

Беллик кивнул и вежливо заметил:

— Принстаун в любом случае пал бы, даже без нашей помощи.

— Да, но если бы солдаты Принстауна вновь укрылись за высокими стенами… — вмешался Оливер, хотя его замечание было явно не к месту.

Бринд Амор только хмыкнул, давно привыкнув к не слишком безупречным манерам хафлинга.

Беллик, впрочем, не выглядел довольным, что заставило мага с любопытством присмотреться к нему. Сперва чародей подумал, что тот счел вмешательство Оливера оскорбительным, но затем понял, что гнома беспокоило что-то другое.

Король горного народа взглянул на Шаглина, кивнул, и тот решительно встал и откашлялся.

— Двадцать волшебнорожденных были убиты вчера вечером у подножия Айрон Кросса, — сообщил он. — Менее чем в двадцати милях отсюда.

Бринд Амор откинулся на высокую спинку стула, бросив взгляд на Сиобу, которая горестно кивнула, закусив губу. До полуэльфийки уже дошли слухи об этой битве, поскольку ее народ, волшебнорожденные, не отличался многочисленностью, и они старались не выпускать друг друга из вида. Теперь, похоже, их стало еще меньше…

— Всадники-циклопы, — продолжал Шаглин. — Их была как минимум сотня.

— Никогда прежде одноглазые не выступали столь организованно, — добавил Беллик. — Похоже, ваша небольшая война выгнала тварей из глубоких горных нор.

Бринд Амор прекрасно понимал ярость гостя и суть обвинения — если именно обвинение хотел предъявить король гномов. Активность циклопов возле северного подножия Айрон Кросса действительно значительно возросла с момента подписания соглашения с Эйвоном. Бринд Амор надолго задержал взгляд на Сиобе, спрашивая себя, каково ей сейчас. Затем перевел взгляд на Оливера и понял, что старый товарищ тоже не считает возросшую сразу после заключения перемирия активность случайностью.

Шаглин подождал, пока Бринд Амор повернется к нему, и лишь после этого снова сел. Чародей заметил слабый кивок чернобородого гнома и расценил его как сочувствие, выраженное королю Эриадора, оказавшемуся в столь тяжелом положении. И надо сказать, тот весьма в нем нуждался.

— Одноглазые разрушили несколько деревень, — объяснил Бринд Амор Беллику.

— Возможно, они решили, что, если эти земли не принадлежат больше королю Гринспэрроу, их можно безнаказанно грабить, — сказал Беллик, но по его тону было ясно, что он и сам не верит в собственное предположение. Оба короля знали, кто стоит за рейдами циклопов, но не говорили об этом открыто прежде всего потому, что еще не заключили друг с другом официального соглашения.

— Возможно, — согласился Бринд Амор. — Но какова бы ни была причина налетов одноглазых, совершенно ясно, что оба народа — и гномы, и эриадорцы — выиграют от союза.

Беллик кивнул.

— Я знаю, чего вы хотите от меня и моих сородичей, король Бринд Амор, — сказал он. — Вам требуется горная армия, защита от одноглазых и поддержка против Гринспэрроу, если король Эйвона решит вновь заявиться. Но я хочу знать, что вы можете предложить моему народу.

Бринд Амор был слегка удивлен прямотой и напором гнома. Дипломатическая встреча, подобная этой, могла продолжаться несколько дней, прежде чем подразумеваемые вопросы будут заданы откровенно. Шаглин предупреждал чародея о грубоватом стиле короля гномов, но теперь, когда заварилась такая каша да еще в связи с сообщением о рейдах циклопов, Бринд Амор обнаружил, что ему все больше нравится прямота Беллика.

— Рынки, — ответил чародей. — Я предлагаю вам рынки. И Кэр Макдональд, и Дун Карит будут открыты для вас, а поскольку Эриадор стремится упрочить свою независимость, мы создадим постоянную армию, которой понадобится много оружия.

— И никто не выкует лучшего оружия, чем вы, гномы, — быстро добавила Сиоба.

Беллик поставил локти на стол и скрестил пальцы перед заросшим волосами лицом.

— Вы хотите, чтобы Дун Дарроу вошел в состав Эриадора, — сказал он прямо и как-то грустно.

— Мы рассчитываем на союз двух независимых королевств, — без колебаний ответил Бринд Амор. — Но я от души надеюсь, что…

— Что держа под своим контролем Дун Дарроу, вы получите припасы, в которых столь отчаянно нуждаетесь, гораздо дешевле, — прервал Беллик.

Бринд Амор вновь откинулся назад, устремив внимательный взгляд на короля гномов. После короткой паузы он собрался ответить, но Беллик остановил его, резко подняв руку.

— Это достаточно искренне, — сказал гном. — И я признаю, что сделал бы то же самое, окажись я в столь же слабой позиции. Король Эйвона хочет получить Эриадор, а не Дун Дарроу — благодаря скалам он в любом случае не сможет до нас дойти, а если и дойдет, не достанет! — Голос рыжебородого гнома от возбуждения повысился, а три его спутника одобрительно кивнули.

Оливер, желая высказаться, дернул Бринд Амора за рукав, но Беллик вновь заговорил, прежде чем чародей разобрался, чего хочет хафлинг.

— Так что я вас не осуждаю, — продолжил король гномов. — Мы спустились с гор и подошли к Принстауну в благодарность за то, что вы сделали для моих сородичей, освобожденных из рабства в этом городе, в шахтах и во всем Эриадоре. Мы знаем вас как друга гномов, а это высокая оценка. И, честно говоря, Дун Дарроу тоже выиграет с точки зрения безопасности, заключив такой тесный союз с Эриадором, какого хотите вы.

— Никто, кроме короля Дун Дарроу, не может править в Дун Дарроу, — сказал воин гномов, сидящий рядом с Шаглином.

— И любой, кто будет править в Дун Дарроу, должен принадлежать к роду Бурсо, — добавил другой генерал. — В его жилах должна течь кровь гномов, и только гномов.

Бринд Амор, Сиоба и Оливер поняли, что это вмешательство было запланировано, слова тщательно продуманы. Беллик хотел, чтобы Бринд Амор ясно видел его позицию, но на этот раз Оливер вскочил со стула и вскарабкался на стол.

— Мои дорогие бородатые друзья! — начал хафлинг.

Шаглин застонал, Сиоба тоже.

— Я также гражданин Эриадора, — продолжал Оливер, проигнорировав протестующие возгласы товарищей. — Я служу королю Бринд Амору! — Он произнес это столь драматично, словно ожидал аплодисментов, но когда таковых не последовало, он несколько растерялся и на мгновение умолк. — Но никто не может управлять Оливером де Берроузом, кроме самого Оливера де Берроуза! — С этими словами хафлинг выхватил шпагу и замер в торжественной позе.

— Ваше предложение? — сухо поинтересовался Беллик.

— Дуократия, — пояснил хафлинг.

Последовал шквал возгласов и вопросов, поскольку никто не имел представления, что же такое «дуократия».

— Эриадор принадлежит Бринд Амору, — продолжал Оливер. — И он правит в Эриадоре. И, однако, он не указывает всадникам Эрадоха, что делать в Меннихен Ди. Не указывает он и Гахризу, который правит островом Бедвидрин, как руководить делами своих владений.

— Если только его не вынуждают к этому, — вмешалась Сиоба, бросая предостерегающий взгляд на хафлинга.

— Сейчас я говорю! — рявкнул на нее Оливер.

Сиоба подмигнула ему, подумывая, не спихнуть ли его со стола, но вместо этого позволила товарищу продолжить.

— Так будет и с гномами, и даже более, — пояснил Оливер. Ему пришлось сделать паузу, пытаясь сообразить, что значили угрожающие сигналы Сиобы. Может, она просто поддразнивает его? Обдумав подобную возможность, редкую красоту и ум самой прекрасной полуэльфийки, Оливер понадеялся, что это не так.

— Ты хотел что-то сказать, — напомнил Бринд Амор.

— Я?

— Так будет и с гномами, и даже более, — повторила Сиоба.

— Ах да! — просиял хафлинг и улыбнулся еще шире, когда Сиоба вновь ему подмигнула. — Дуократия. Дун Дарроу станет частью Эриадора, но король Эриадора не будет вмешиваться в его внутренние дела.

И Беллик, и Бринд Амор выглядели заинтригованными и слегка смущенными.

— Я никогда не слышал о подобном правлении, — заявил Бринд Амор.

— Как и я, — согласился Беллик.

— Как и я! — признал Оливер. — И поскольку раньше такого никогда не было, это сработает еще лучше!

— Оливер не сторонник правительств, — пояснил Бринд Амор, заметив смущенное выражение на лице Беллика.

— Ах вот как? — откликнулся гном, затем повернулся к Оливеру. — При этой дуократии, кем буду я? Слугой Бринд Амора или королем Дун Дарроу?

— И тем, и другим, — пояснил хафлинг. — Хотя я никогда не назвал бы одного из рода Бурсо-молотобойцев слугой. Нет, не так. Союзником Эриадора, позволяющим Бринд Амору определять общий курс посредством великой… то есть сильной, хотя и скучной внешней политики.

— Звучит как слуга, — с отвращением пробормотал один из гномов.

— Ну, это как посмотреть, — ответил Оливер. — Король Беллик вряд ли захочет возиться с такими дипломатическими вопросами, как, например, правила рыболовства или шпионы Гаскони. Нет-нет, король Беллик скорее предпочтет проводить свои дни в кузнице, я уверен, как и положено любому порядочному гному.

— В общем верно, — признал огненнобородый король.

— В этом смысле, мне кажется, король Бринд Амор станет слугой короля Беллика, взяв на себя все беспокойные мелочи правления, пока король Беллик бьет своим молотом, или чем там бьют гномы.

— И, разумеется, в любой ситуации, которая прямо или косвенно касается Дун Дарроу, я первым делом проинформирую вас и буду ждать вашего совета и решения, — вмешался Бринд Амор, стремясь удержать в узде кипучую энергию Оливера.

Четверо гномов попросили сделать перерыв и, отойдя в угол зала, о чем-то возбужденно заговорили. Но они очень быстро вернулись к столу переговоров.

— Имеются детали, с которыми следует определиться, — сказал Беллик. — Мне бы следовало сохранить неприкосновенным суверенитет Дун Дарроу…

Бринд Амор вдруг почувствовал, как его охватила слабость.

— Но, — продолжил Беллик, — я с удовольствием посмотрел бы на выражение мерзкой рожи Гринспэрроу, когда он услышит, что Дун Дарроу и Эриадор стали одним целым!

— Дуократия! — завопил Оливер.

Затем в переговорах был объявлен перерыв. Они достигли такого успеха, на какой Бринд Амор даже не смел надеяться. Чародей остался с Оливером и Сиобой, все трое пребывали в превосходном расположении духа. Хафлинг, разумеется, без устали хвастался своим вдохновенным вмешательством, безбожно приукрашивая рассказ многочисленными подробностями.

— Я, однако, заметил, — произнес Бринд Амор, дождавшись, пока обессиленный хафлинг сделает паузу достаточно длинную, чтобы хоть кто-нибудь мог вставить слово, — что в своей маленькой речи ты обращался к моему собрату как к «королю Беллику», в то время как меня ты именовал просто Бринд Амором.

Оливер было захихикал, но тут же умолк, увидев серьезное выражение лица мага. На свете существовало не слишком много людей, с которыми Оливеру хотелось бы враждовать, и могущественный чародей Бринд Амор, безусловно, возглавлял список.

— Это была не речь, — заикаясь, пробормотал хафлинг. — А представление. Да, представление для наших волосатых друзей, малышей-гномиков. Вы заметили мою небольшую ошибку, и Беллик тоже…

— Король Беллик, — поправил Бринд Амор. — И я заметил, что это была единственная оговорка.

Оливер на мгновение замялся.

— Да, но я знал вас задолго до того, как вы стали королем, — нашелся он наконец.

Бринд Амор мог бы еще долго изображать притворную ярость, наслаждаясь заискиванием хафлинга, но уж больно заразительно хихикала Сиоба, и Оливер расхохотался громче всех, сообразив наконец, что чародей просто подшутил над ним. В конце концов, он довольно удачно влез со своей дуократией, так что, похоже, жизненно важное соглашение между Белликом и Бринд Амором оставалось только подписать.

Оливер заметил также странные взгляды, которые бросала на него Сиоба. В них определенно читалось нечто новое.

Быть может, уважение?

Менстер, располагавшийся в юго-западном уголке Глен Олбин, ничем не отличался от сотен подобных крохотных поселений Эриадора. В нем, разумеется, не было войска, ведь Менстер являлся не чем иным, как скоплением домишек, окруженных частоколом из вбитых в землю бревен. Его жители — в основном одинокие мужчины — потихоньку ковырялись в земле, возделывая небольшие огороды, усердно охотились и ловили рыбу в чистой, бурной речушке, сбегавшей со склонов Айрон Кросса. Обитатели Менстера мало общались с внешним миром, хотя двое из них присоединились к армии Эриадора, когда она маршировала через Глен Олбин, направляясь к Принстауну. Оба новоиспеченных воина благополучно вернулись, принеся радостную весть о победе, когда армия шла обратно в Кэр Макдональд.

Радость и ликование надолго поселились в Менстере с тех пор, как война закончилась. В прошедшие годы деревушку часто посещали сборщики налогов Гринспэрроу, и, как и большинству независимых эриадорцев, народу Менстера совершенно не улыбалось жить под мрачной властью чужеземного короля.

Со сменой правительства, с тем, что Эриадор вновь оказался в руках эриадорцев, их жизнь могла измениться только к лучшему — во всяком случае, обитатели деревни искренне в это верили. Возможно, они так и останутся незамеченными новым королем Эриадора — не беспокоимые ни сборщиками налогов, ни кем бы то ни было еще, — что их вполне устраивало.

Но Менстер не остался незамеченным грозной ордой циклопов, и, хотя жители деревни были народом стойким и мужественным, живущим к тому же почти в изоляции благодаря крутым склонам Айрон Кросса, они не были готовы, просто не имели возможности подготовиться к событиям той роковой летней ночи.

В ту ночь, как и в большинство прочих, на стене, охраняя покой горячо любимой деревушки, находились Тонки Макомер и Мииген Комбер, ветераны принстаунской кампании. Мииген первым заметил циклопов, пробиравшихся сквозь подлесок ярдах в сорока от стены.

— Грациозны, как подвыпивший одноногий медведь, — прошептал долговязый малый Тонки, заметив, куда указывала рука приятеля.

Не происходило ничего необычного — циклопы часто болтались возле Менстера, в основном подбирая павших животных, выброшенных за ограду. Впрочем, иногда они проверяли бдительность жителей деревушки. Поселение располагалось на плоской равнине, а вся растительность на сотню футов вокруг частокола была уничтожена. Учитывая, что циклопы из-за одного глаза весьма плохо умели обращаться с оружием, действующим на расстоянии, а тридцать или около того деревенских охотников все как один являлись великолепными лучниками, защитники Менстера могли положить сотню одноглазых еще до того, как те успеют пересечь открытое пространство. К тому же циклопы отличались столь буйным и скверным характером, что ненавидели всех вокруг, не исключая собственных собратьев, поэтому они редко объединялись в группы хотя бы в сотню особей.

— Опа, вон еще один, — сказал Тонки, указывая вправо.

— И еще один, позади, — добавил Комбер. — Пожалуй, пора поднимать народ.

— Большая часть и так не спит, — заметил Тонки. Оба обернулись и взглянули на центральную постройку деревушки, дом собраний и по совместительству таверну, длинную и низкую постройку, прекрасно освещенную и изрядно шумную.

— Хочется верить, что они не слишком набрались для меткой стрельбы, — заметил Комбер. Впрочем, тон разговора оставался прежним, легким и не особенно тревожным.

Комбер развернулся, собираясь пробежать по периметру стены, спуститься вниз и сообщить жителям деревни о потенциальной опасности. Менстеру приходилось действовать по подобному сценарию как минимум тысячу раз, так что все тридцать охотников (за исключением парочки, которые и в самом деле оказались бы слишком пьяными, чтобы рискнуть взяться за луки) через несколько секунд должны были бы занять свои места, обрушивая смертоносный ливень стрел на одноглазых, которые рискнут высунуться на открытое пространство.

Однако Комбер, успевший пробежать около половины расстояния, вдруг застыл на месте и уставился за стену.

— Что ты видишь? — спросил Тонки, стараясь говорить как можно тише.

Комбер испустил громкий крик.

В то же мгновение в таверне началась суматоха, оттуда выскакивали мужчины и женщины и мчались к стене, держа в руках луки.

Комбер и Тонки стреляли снова и снова, почти не целясь. Впрочем, в этом не было особой нужды, так велика была толпа одноглазых, выскочивших из-за кустов и ринувшихся через открытое пространство.

Все больше жителей деревни взбиралось на стены, сжимая в руках луки, и циклопы валились дюжинами.

Однако отряд циклопов насчитывал не менее тысячи тварей, так что они могли позволить себе подобные потери.

Казалось, стена застонала и закряхтела, когда кошмарная масса навалилась на нее, приставляя лестницы и прорубая проходы чудовищными топорами.

Жители Менстера продолжали обороняться, они почти опустошили колчаны и громко требовали новых стрел, в упор поражая лавину одноглазых тварей. Однако в стене уже зияли бреши, нескончаемый поток циклопов лез вверх по приставным лестницам, так что большинству обитателей деревни пришлось отбросить луки и схватиться за мечи, копья и все, что в данной ситуации могло послужить дубиной.

Вблизи, однако, защитники утратили свое преимущество, а это, как хорошо понимали обе стороны, означало потерю Менстера.

Через несколько минут все было кончено.

Вот так, неожиданно, Менстер, а вернее, море крови на том месте, где он некогда находился, перестал быть просто незначительной и незаметной деревушкой для короля Бринд Амора или любого, живущего вдоль южной границы Эриадора.

3 ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ

Первые, еще слабые лучи утреннего солнца разбудили Кэтрин О'Хейл. Она окинула взглядом лагерь: серые круги пепла, оставшиеся от костров, горевших предыдущей ночью, две лошади под огромным вязом, скатка, уже свернутая и готовая к навьючиванию. Это вовсе не удивило Кэтрин, она подозревала, что ее товарищу по путешествию не удалось поспать долго.

Молодая женщина заставила себя выбраться из-под одеяла, выпрямилась и потянулась, ощущая боль во всем теле из-за ночевки на твердой земле. Ныли стертые в кровь ноги и ягодицы. Они с Лютиеном пять дней почти не покидали седел, мчась к северу, через весь Эриадор, к самому краю материка. Сейчас, повернувшись спиной к утреннему солнцу, Кэтрин могла разглядеть туманную дымку над проливом, там, где Эйвонское море встречалось с Дорсальским. А сквозь дымку уже проступали призрачно-серые очертания острова Бедвидрин, его округлых, печальных холмов.

Дом. И Кэтрин, и Лютиен выросли на этом острове, самом большом в Эйвонском море, оберегавшем материк и гигантский Барандуин с юга и с запада. Оба провели там почти всю жизнь: Лютиен — в Дун Варне, самом большом городе, средоточии силы, а Кэтрин — на противоположной стороне, на западном берегу, в суровой деревушке Хейл. Достигнув подросткового возраста, девушка отправилась в Дун Варну, чтобы стать бойцом, и там встретила Лютиена.

Она полюбила сына эрла Гахриза Бедвира и отправилась за ним через всю страну, дойдя до Эйвона во главе армии.

Теперь война закончилась, или, по крайней мере, приостановилась, и оба отправились домой. Не ради отдыха, но желая увидеть Гахриза, который, судя по последним сообщениям, лежал при смерти.

Глядя на остров, теперь такой близкий, и размышляя о цели их путешествия, Кэтрин понимала, что Лютиен вряд ли хорошо спал прошлой ночью. Впрочем, как и последние несколько дней. Молодая женщина огляделась вокруг, пересекла небольшой лагерь и взобралась на холмик, пригнувшись, когда приблизилась к вершине.

На соседней поляне стоял Лютиен, обнаженный до пояса, сжимая в руках «Ослепительный», фамильный меч Бедвиров.

Этот меч был настоящим чудом; его безупречный клинок из прекрасно закаленного металла сверкал в лучах утреннего солнца, затмеваемый лишь золотым, украшенным драгоценными камнями эфесом, выкованным в виде фигурки дракона, чьи распростертые крылья образовывали замысловатую крестовину.

Однако сияющие зеленые глаза Кэтрин не задержались на чудесном оружии, гораздо более привлекательным зрелищем являлся сам Лютиен. Его рост на два дюйма превышал шесть футов, широкую грудь и плечи покрывал ровный золотой загар, мускулы на руках перекатывались при каждом движении. Фигура его изменилась с тех пор, как Кэтрин увидела его впервые на арене в Дун Варне, стала более внушительной и сильной. Внезапно Кэтрин поняла, что прежний юноша канул в прошлое, теперь перед ней стоял могучий мужчина, истинный воин. Изменились даже светло-карие глаза, знак принадлежности к роду Бедвиров. Они сохранили, правда, юношескую ясность, но теперь в них читалась еще и мудрость.

Казалось, «Ослепительный» описывал невидимые фигуры в воздухе, порхая вокруг Лютиена, который то управлялся с ним одной рукой, то сжимал обеими. Лютиен подпрыгивал и наклонялся, грациозно и ловко изгибался в разные стороны, но хотя он часто поворачивался лицом к девушке, она не боялась, что он заметит ее. Он был совершенным бойцом, полностью сосредоточенным на своем занятии. Его не останавливали ни усталость, ни печаль, ни то, что подобные упражнения давно уже стали ежедневной рутинной работой. «Ослепительный», сжатый обеими руками, взметнулся над головой Лютиена, руки и тело молодого человека образовали прямую линию. Лютиен застыл на мгновение, затем медленно повернулся вбок, разжав пальцы правой руки. Левой он начал медленно, дюйм за дюймом, опускать меч, а пальцы правой руки при этом скользили по запястью, локтю, предплечью левой, пока не коснулись наконец плеча. Теперь левая рука была вытянута горизонтально, а правая согнулась в локте, кончики ее пальцев лежали на левом плече.

Кэтрин не могла оторвать от него глаз все то время, что он стоял, застыв в этой позе. Меч был очень тяжелым, особенно если держать его на весу, но сильная рука Лютиена не дрожала. Кэтрин всматривалась в мельчайшие детали картины, разглядывая сверкающие глаза и длинные, волнистые волосы любимого, отливавшие в лучах солнца красным золотом.

Кэтрин невольно поднесла руку к собственным ярко-рыжим волосам, откинув их с лица. Как же она любила Лютиена Бедвира! Он всегда присутствовал в ее мыслях, ее снах, неизменно полных наслаждения, если она сжимала его в своих объятиях. Ему пришлось покинуть ее, покинуть Бедвидрин вскоре после трагического происшествия, когда его лучший друг погиб. Лютиен отомстил убийце и отправился в путь — путь, на котором он встретился с Оливером де Берроузом, хафлингом с большой дороги, путь, который привел его к Бринд Амору, волшебнику, все это время жившему отшельником в пещере. Именно Бринд Амор отдал Лютиену алый плащ, возродив таким образом легенду об Алой Тени.

И именно этот путь привел его к Сиобе, прекрасной Сиобе, ставшей его возлюбленной.

Это все еще причиняло боль Кэтрин, хотя они с Сиобой давно уже стали подругами, и полуэльфийка клялась, что Лютиен любит лишь Кэтрин. И в самом деле, Сиоба больше не являлась угрозой для отношений Кэтрин и Лютиена, но гордой женщине не так-то легко было выкинуть из памяти образ этих двоих, сплетающихся в тесном объятии.

Но это следовало забыть. Кэтрин так решила, а она была не из тех, кто отступает от принятого решения. Сиоба стала ее подругой, а Лютиен снова стал ее возлюбленным.

Снова и навсегда, обещал он, и Кэтрин поверила его клятве. Она знала, что Лютиен любит ее столь же сильно, как и она его. И, любя его, Кэтрин сейчас испытывала нешуточную тревогу. Несмотря на гордую позу, Лютиен был абсолютно измучен. Сегодня они доберутся до переправы Даймондгейт, достигнут берегов острова Бедвидрин и окажутся в Дун Варне через три или четыре дня.

Лютиен снова увидит Гахриза. Отца, к которому он питал горячую привязанность, и человека, который некогда страшно разочаровал молодого Бедвира. После гибели своего друга Лютиен узнал ужасную правду о жизни в мире, где царил Гринспэрроу. Юноша также узнал, что Гахриз утратил мужество и уверенность, которых от него ожидали, и отправил старшего брата Лютиена на смерть — из страха перед злобным незаконным королем. Это был удар, от которого Лютиен так и не оправился даже после того, как в Кэр Макдональде появилась Кэтрин, передавшая ему фамильный меч и сообщившая, что Гахриз поднял восстание.

— Если мы хотим попасть на первый паром, следует отправляться немедленно, — крикнула Кэтрин, прерывая сосредоточение Лютиена. Он повернулся, окинул ее взглядом, расслабил напряженные мускулы и позволил острию «Ослепительного» воткнуться в землю. Ничуть не удивленный ее вмешательством и командным тоном, он ответил простым кивком.

С тех самых пор, как весть о болезни Гахриза, эрла Бедвидринского, достигла Кэр Макдональда, Кэтрин принялась торопить Лютиена. Она понимала, что молодому человеку необходимо застать отца в живых и примириться с ним, иначе он никогда не обретет мира с самим собой.

Твердо намереваясь попасть на первый паром — в противном случае следующего пришлось бы ждать несколько часов, — Кэтрин начала поспешно сворачивать постель, а Лютиен отправился взглянуть на лошадей. Всего через несколько минут маленький отряд уже мчался на запад.

Переправа Даймондгейт, или Алмазные врата, изрядно изменилась с тех пор, как молодой человек видел ее в последний раз. Это место назвали так благодаря плоскому, похожему на бриллиант островку, состоявшему из голых черных камней, — он находился в сотне ярдов от берега, на полпути через канал, отделяющий остров Бедвидрин от материка. Здесь ходили паромы — две баржи, изготовленные гномами, они дюйм за дюймом преодолевали пенистую темную воду благодаря тянущим их веревкам. Эти потрясающие плоские конструкции отличались огромными размерами, но они были столь легкими в управлении, что один-единственный человек мог перегонять их, вне зависимости от того, насколько тяжело они нагружены. Один паром всегда находился в действии, разве что погода была слишком плохой или же в канале замечали огромных дорсальских китов, а другой в это время ремонтировался. Люди не боялись показаться слишком осторожными, когда бороздили темные, опасные воды вокруг острова Бедвидрин.

Все главные приметы этого места остались прежними: паромы, многочисленные камни, гигантские действующие причалы и обломки старых, свидетельство мощи моря. Даже погода стояла прежняя, сырая и хмурая, и вода была черной и опасной, и по ней бежали мелкие белые барашки. Теперь, однако, здесь виднелось гораздо больше военных судов, стоявших на якоре: почти половину флота Эриадора составляли корабли Эйвона, захваченные, когда армия врага высадилась в Порт-Чарлее. К тому же на острове появилось несколько новых строений: огромные бараки, в которых разместились три тысячи пленных циклопов. Впрочем, большая часть их уже исчезла: на Даймондгейте произошло известное восстание, в ходе которого множество одноглазых погибло, а оставшихся Гахриз Бедвир приказал разделить на мелкие группы и поместить в небольшие лагеря, гораздо более приспособленные для содержания военнопленных.

Однако постройки на Даймондгейте по приказу Бринд Амора не стали разрушать и поддерживали в должном состоянии на случай захвата новых военнопленных.

Путники спустились к причалам и направились прямо на баржу вместе со своими скакунами. Кэтрин ехала на светло-сером выносливом Спейтенфере, а Лютиен — на Ривердансере, прекрасном коне породы Горный Морган. Могучий Ривердансер был замечательным жеребцом, ослепительно-белым, с более длинной шерстью, чем прочие лошади его породы. Немногие во всем Эриадоре владели столь приметными скакунами, и, уж конечно, такого коня не было ни у кого на Бедвидрине, так что Ривердансер более чем что-либо, привлекал к Лютиену внимание.

Молодой человек слышал шепот на берегу, еще до отправления парома, и разговоры о сыне Гахриза и Алой Тени.

— Тебе даже не было нужды надевать плащ, — сказала Кэтрин, заметив его смущение.

Лютиен лишь пожал плечами. Его слава опередила его. Он был Алой Тенью, живой легендой, и, хотя молодой человек искренне считал, что не заслужил ничего подобного, простой народ демонстрировал уважение к нему, даже благоговейный страх.

Шепот продолжался на протяжении длинного и медленного путешествия через канал. Когда паром проходил мимо бараков, десятки циклопов выстроились на прибрежных скалах, осыпая его проклятиями и угрозами. Он просто необратил на них внимания, воспринимая ярость пленных врагов как признание его героизма. Юноша чувствовал себя виноватым перед соратниками не менее храбрыми, чем он сам, и все же встречал угрозы и проклятия с широкой улыбкой.

Паром причалил к Бедвидрину под гром аплодисментов, раздававшихся из всех доков и адресованных Лютиену. Предыдущая переправа молодого человека, дерзкий побег от разъяренных циклопов, а затем и от гигантского дорсальского кита стали здесь легендой, и путники услышали немало рассказов — весьма преувеличенных, как это знал Лютиен, — о тех событиях. Вскоре Лютиену и Кэтрин удалось ускользнуть от восторженной толпы, и они помчались вперед по мягкой торфяной земле острова Бедвидрин, своей родины. Однако Лютиен все же ощущал некоторую неловкость.

— Неужели все, что я делаю, обязательно должно заноситься в хроники и становиться общим достоянием? — заметил он спустя небольшое время.

— Надеюсь, не все, — игриво ответила Кэтрин, невинно хлопая ресницами в ответ на вопросительный взгляд Лютиена. Женщина из Хейла весело расхохоталась, удивляясь в душе, насколько легко ей удается вызвать краску смущения на щеках любимого.

Три последующих дня пролетели быстро и спокойно. И Кэтрин, и Лютиен знали дороги Бедвидрина достаточно хорошо, чтобы объехать стороной любое поселение, — они предпочитали оставаться наедине друг с другом и собственными мыслями. Что касается юного Бедвира, то его мысли напоминали скорее бушующий ураган чувств.

— Я был в Кэр Макдональде, — решительно сказал он Кэтрин, когда наконец вдали появились Дун Варна и белые стены поместья, много лет бывшего ему родным домом. — Случалось мне бывать в Эрадохе, я проделал весь путь до Принстауна бок о бок с нашим королем. Но теперь весь тот мир кажется таким далеким, таким чужим миру Дун Варны…

— Кажется, будто мы никогда не покидали этого места, — согласилась Кэтрин. Она повернулась к Лютиену, и они посмотрели друг другу в глаза, испытывая одни и те же чувства. Для молодых людей путешествие через остров напоминало прогулку в прошлое, в потайные уголки, хранимые в памяти. Эта прогулка привела их в более простые и, со многих точек зрения, более счастливые времена.

Эриадор, безусловно, зажил теперь более счастливой жизнью, он освободился от Гринспэрроу, и жителей Бедвидрина, как и всех прочих земель, не угнетали больше жестокие циклопы. Однако на протяжении многих лет Гринспэрроу был пустым звуком, именем, лишенным значения, далеким королем, не влияющим на повседневную жизнь Лютиена Бедвира и Кэтрин О'Хейл. До тех пор, пока в Дун Варне не появились два сановника, виконт Обри и барон Виллмон, принеся с собой правду о жестоком короле и заставив Лютиена понять, какова на самом деле была участь его страны.

Глядя на белые стены поместья, стоявшего на обращенном к морю склоне холма, Лютиен понял, что то был мир, основанный на невежестве. Прошло всего полтора года с тех пор, как он узнал правду об этом мире и отправился в дорогу. Всего полтора года, и вся жизнь юного Лютиена перевернулась с ног на голову. Он вспомнил свое последнее спокойное лето в Дун Варне два года назад, когда он проводил дни, тренируясь в борьбе на арене, или рыбача в одной из многочисленных укромных бухточек, или носясь на Ривердансере по полям, свободный и одинокий. Или воркуя с Кэтрин О'Хейл. Они вместе учились и веселились и впервые познали любовь.

Лютиен осознал, глядя на молодую и прекрасную женщину, что даже это чувство теперь изменилось. Его любовь к Кэтрин стала глубже, поскольку теперь он мог честно признаться самому себе, что действительно любит ее, что она стала его спутницей на всю оставшуюся жизнь.

И все же было нечто гораздо более волнующее в тех минувших днях, в неловких словах, в первом поцелуе, первом прикосновении, первом утре, когда они проснулись, сжимая друг друга в объятиях, хихикая и пытаясь придумать какую-либо историю, чтобы Гахриз, отец Лютиена и официальный опекун Кэтрин, не наказал их или не отправил девушку обратно через весь остров в деревушку Хейл.

Это были хорошие времена.

Но затем появились Обри с Авонезой, разукрашенной шлюхой, которая отдала приказ об убийстве Гарта Рогара, лучшего друга Лютиена. Они оба открыли юноше глаза на подчиненное положение Эриадора, на «благородство», свойственное Авонезе, как и прочим аристократам. Эти претенциозные хлыщи вынудили Лютиена пролить первую кровь — того стражника-циклопа — и выбрать участь беглеца.

— Надеюсь, Авонеза все еще в цепях, — заметил Лютиен, хотя и собирался придержать эти мысли при себе.

— Эрл Гахриз отправил ее на юг, — ответила Кэтрин. — По крайней мере, именно так сказал мне один из рабочих на верфи.

Глаза молодого человека расширились от изумления. Неужто его отец освободил эту тварь, из-за которой погиб его дорогой друг? На мгновение Лютиен ощутил такое же всеобъемлющее презрение к Гахризу, как и в тот миг, когда узнал, что тот из чистой трусости отослал его старшего брата Этана погибать на войне, боясь, что он послужит причиной недовольства приспешников Гринспэрроу.

— В цепях? — осмелился спросить молодой человек, молясь, чтобы было именно так.

Кэтрин уловила его тревогу.

— В гробу, — ответила она. — Похоже, пребывание в подземной темнице Дун Варны не пошло на пользу леди Авонезе.

— В Дун Варне нет подземных темниц, — возразил Лютиен.

— Твой отец построил одну специально для нее, — пояснила девушка.

Лютиен был удовлетворен этим ответом, и все же он миновал городские ворота, проехал по мощеным улицам мимо стен из красного песчаника и приблизился к дому Бедвиров со смешанными чувствами.

Они с Кэтрин встретились у дверей с теми, кого знали в прошлом, с мужчинами и женщинами, которых они не видели более года, — и на всех лицах улыбки смешивались с печалью. Люди были рады возвращению младшего Бедвира, но сожалели, что причиной послужили столь печальные обстоятельства.

Лютиену сообщили, что состояние Гахриза ухудшилось. Войдя в комнату, молодой Бедвир увидел отца, глубоко утонувшего в подушках огромного ложа.

Подойдя к Гахризу, Лютиен заметил, что его глаза цвета корицы утратили свою живость. Густая копна седых волос пожелтела, как и обветренное лицо, лицо человека, который провел бесчисленные часы под солнцем Бедвидрина. Тугие мускулы на руках Гахриза Бедвира ослабели, грудь опала, отчего плечи казались еще шире, хотя и лишились прежней силы. Гахриз был человеком высоким, на три дюйма выше Лютиена, такого же роста, как и старший брат молодого человека, Этан.

— Сын мой, — прошептал Гахриз, и лицо его на мгновение прояснилось.

— Что ты делаешь в постели? — спросил Лютиен. — Вокруг столько дел. Рождается новое королевство.

— Которое будет лучше, чем во времена Гринспэрроу, — ответил Гахриз едва слышным шепотом. — И лучше того, что существовало до Гринспэрроу. Я знаю, так будет, потому что мой сын участвовал в его создании, — говоря это, он протянул руку и взял ладонь Лютиена. Пожатие старика оказалось неожиданно сильным, что внушило молодому человеку некоторую надежду.

— Со мной Кэтрин, — сообщил Лютиен и повернулся, чтобы подозвать девушку к постели. Она склонилась над больным, и его лицо вновь посветлело, даже просияло.

— Я надеялся увидеть своих внуков, — произнес Гахриз, вызвав краску смущения на лице сына, но не девушки. — Но вы расскажете им обо мне.

Лютиен собрался возразить, не желая признавать, что отец умирает, но Кэтрин заговорила первой.

— Я расскажу им, — пообещала она решительно. — Я расскажу им об эрле Бедвидринском, которого любил народ и который вышвырнул с острова проклятых циклопов!

Лютиен переводил глаза с девушки на отца во время ее речи и понял, что любые возражения против очевидного приближения смерти Гахриза прозвучат фальшиво и неестественно. В этот миг молодому человеку пришлось признать страшную правду: его отец умирал.

— Расскажете ли вы им о Гахризе-трусе? — спросил старик. Он попытался издать слабый смешок. — О том, как я склонился перед злой волей Гринспэрроу, — фыркнул он. — И Этан… о мой дорогой Этан. Вы что-нибудь слышали?..

Голос Гахриза затих, когда он взглянул в глаза младшего сына. Он понял, что Этан и в самом деле потерян для него, что Лютиен не нашел брата.

— Если ты когда-нибудь увидишь его, — продолжил Гахриз еще более тихим голосом, — расскажешь ему о том, как я закончил свою жизнь? Расскажешь о том, что в конце я твердо стоял за правое дело, за свободу Эриадора?

Текли мгновения, и Кэтрин пристально смотрела на Лютиена, понимая, что ее возлюбленный находится перед ужасной дилеммой, на перепутье, которое может определить всю его дальнейшую жизнь. Он был здесь, он снова встретился с отцом и получил один, и только один, шанс простить Гахриза. Кэтрин знала, что Гахриз нуждался в этом прощении, но самому Лютиену оно было еще более необходимо.

Не говоря ни слова, молодой человек обнажил «Ослепительный» и положил его на кровать, к ногам Гахриза.

— Сын мой, — вновь прошептал Гахриз, глядя на фамильный меч глазами, полными слез.

— Это меч рода Бедвиров, — произнес Лютиен. — Меч истинного эрла, Гахриза Бедвира. Меч моего отца.

Кэтрин отвернулась и вытерла выступившие слезы. Лютиен с честью выдержал, возможно, самую серьезную проверку в своей жизни.

— Ты займешь мое место, когда я уйду? — с надеждой спросил Гахриз.

Как ни хотелось Лютиену успокоить отца, он не мог пойти на это.

— Я должен вернуться в Кэр Макдональд, — сказал он. — Мое место ныне рядом с королем Бринд Амором.

Гахриз, казалось, на мгновение ощутил разочарование, но затем кивнул в знак согласия.

— Тогда ты возьмешь меч. — И голос его показался более сильным, чем в тот миг, когда Лютиен вошел в комнату, сильнее, чем за все последние дни.

— Он твой… — начал протестовать Лютиен.

— За мной право передать его, — перебил Гахриз. — Тебе, мой избранный наследник. Твой дар прощения принят и оценен, а теперь ты примешь от меня фамильный меч, отныне и навсегда. Война с Гринспэрроу не окончена, и ты найдешь дело для «Ослепительного» лучше, чем я, в твоих руках он принесет большую пользу. Сражайся отважно за весь род Бедвиров, мой сын. Сражайся за Эриадор!

Лютиен почтительно поднял меч с кровати и вложил его в ножны. Столь длинная речь стоила Гахризу огромных сил, и поэтому Лютиен попросил у отца позволения удалиться, чтобы тот смог отдохнуть, обещая вернуться, когда помоется с дороги и поест.

Он сдержал свое обещание и провел всю ночь с отцом, беседуя о хороших, а не о плохих временах, о прошлом, а не о будущем.

Гахриз Бедвир, эрл Бедвидринский, мирно скончался перед самым рассветом. Все уже было приготовлено, и очень скоро гордого воина положили в небольшую лодку и пустили в Дорсальское море, столь важное для всех, живущих в Дун Варне. Его преемник не был назван, напротив, Лютиен назначил временным правителем старого и верного друга семьи, поскольку сам он, как и объяснял отцу, не мог остаться в Дун Варне. Более важный долг призывал его в Кэр Макдональд, его место было рядом с Бринд Амором, его другом и королем.

На следующий день Лютиен и Кэтрин покинули Дун Варну, и оба не знали, доведется ли им когда-либо увидеть это место вновь.

Кэтрин сразу заметила перемены в поведении молодого человека. По дороге на юг, к переправе Даймондгейт, и позже, на материке, он спокойно спал по ночам и выглядел веселым.

Девушка довольно долго тревожилась, видя, что Лютиен как будто вовсе не скорбит о смерти отца. Сперва она не могла понять этого — ведь когда ее собственный отец погиб во время шторма на Эйвонском море, она целых две недели плакала по ночам. Лютиен, однако, пролил всего несколько слезинок, сложил руки Гахриза на груди и стоически оттолкнул лодчонку от берега, отпуская ее в суровое Дорсальское море, словно выталкивая мертвого отца из своих мыслей.

Но постепенно Кэтрин все поняла и обрадовалась. Лютиен не скорбел об отце, поскольку он уже мысленно похоронил и оплакал его еще тогда, когда вынужден был бежать из Бедвидрина. Для молодого человека Гахриз, или тот человек, которым его считал сын, умер в тот день, когда юноша узнал правду о своем брате Этане и о трусости отца. А потом, когда Кэтрин появилась в Кэр Макдональде, принеся «Ослепительный» и весть о том, что Гахриз возглавил восстание против Гринспэрроу, отец для Лютиена ожил вновь.

Теперь Кэтрин понимала, что молодой человек смотрел на все это как на второй шанс, неожиданную возможность попрощаться с истинным Гахризом, отважным воином, сумевшим избавиться от пелены трусости, застилавшей его глаза долгие годы. Скорбь Лютиена прекратилась задолго до того, как он преклонил колена перед ложем умирающего отца. Теперь глаза цвета корицы больше не туманила боль. Гахриз обрел мир, как и его сын.

4 ГАЙБИ

Проктор Биллевин одиноко стоял на наклонном парапете монастыря Гайби, со своего каменного наблюдательного пункта вглядываясь в воды залива Колтуин. В туманной дымке скользило более сотни серых, призрачных силуэтов, в основном это были колтуинские рыбачьи лодки. Все они поворачивали и маневрировали стремительно, хотя нигде в мире больше не использовали столь устаревшие конструкции. Зрелище это легло тяжелым грузом на плечи старого проктора. Там были его люди, мужчины и женщины, ждавшие от него совета и руководства, готовые по первому его слову отдать жизнь. Именно Биллевин решил отправить рыбачьи суденышки навстречу захватчикам, чтобы попытаться удержать свирепых хьюготов в холодных и темных водах, подальше от деревни.

Теперь Биллевин мог только стоять и смотреть. Капитаны старались держаться поближе к гигантским галерам хьюготов, чтобы стрелы могли поражать врага, однако рыбакам приходилось соблюдать предельную осторожность, чтобы не угодить под удар чудовищных подводных таранов, которыми были оснащены вражеские галеры. Но все равно, к сожалению, слишком часто то одно, то другое суденышко, не проявившее достаточной скорости и маневренности или настигнутое внезапным порывом ветра, напарывалось на таран, и тогда слышался страшный треск расщепленного дерева, эхом разносившийся над водой, перекрывая крики моряков и яростный визг их противников.

— По последним подсчетам, в залив вошло двадцать пять галер хьюготов, — произнес брат Джеймесис, останавливаясь рядом с Биллевином. — Но это только приблизительно, — добавил Джеймесис, поскольку проктор ни единым движением не отреагировал на его слова.

Старик стоял все так же неподвижно, даже не моргая, и только густые седые волосы, собранные в длинный хвост по обычаю тех мест, развевались на ветру. Биллевину приходилось видеть хьюготов ранее, когда он был еще ребенком, и он прекрасно помнил безжалостность и жестокость налетчиков. В придачу к рабам-гребцам, по двадцать вдоль каждого борта, семидесятифутовая галера несла на себе не менее пятидесяти воинов-хьюготов, чьи сверкающие щиты заполняли всю верхнюю палубу. Это означало, что в заливе находилось не менее двенадцати сотен свирепых варваров. Колтуинские рыбачьи суденышки ничего не значили по сравнению со смертоносными галерами, и люди на берегу могли только надеяться, что отважные рыбаки при помощи своих луков нанесут врагу достаточный урон, чтобы хьюготы раздумали высаживаться на землю.

— На одной из галер видели флаг «Морского дьявола», он висит вверх тормашками на рее, — печально сообщил Джеймесис, и теперь Биллевин вздрогнул. Аран Тумз и вся команда «Морского дьявола» были его давними дорогими друзьями.

Биллевин посмотрел вниз, на юг, в направлении деревни Гайби. Многие ее жители, самые старые и самые юные, уже шагали по вымощенной красным песчаником дороге длиной в милю — на холм, к стенам монастыря. Все, кто был покрепче, давно находились внизу, на причалах, ожидая момента, когда придется поддержать команды рыболовецких судов. Разумеется, небольшой флот даже не надеялся потягаться с галерами хьюготов на море, они просто хотели выиграть время, чтобы мирные жители успели укрыться за надежными стенами монастыря.

— Сколько мы потеряли лодок? — спросил Биллевин. Проктор думал, что теперь, когда все беженцы были уже совсем близко, можно бы и начать звонить в главный колокол Гайби, призывая суденышки обратно.

Джеймесис пожал плечами, не зная ответа.

— Там, на воде, люди из Колтуина, — хмуро сказал он.

Биллевин вновь взглянул на залив, затянутый туманной дымкой. Он надеялся, что туман рассеется хотя бы на мгновение и он сможет получить более четкое представление о ходе битвы, но понимал, что этот покров благоприятствует рыбакам. Уроженцы Колтуина знали каждый дюйм своих вод, могли маневрировать вслепую, не рискуя угодить на мели или напороться на единственный риф в этом районе — длинный ряд зазубренных скал, торчавших из залива к северу от монастыря. Моряки хьюготов, конечно, прекрасно ориентировались в море, но здесь они были чужаками.

Биллевин не стал звонить в колокол. Он доверял рыбакам, истинным хозяевам залива, так что бой продолжался и продолжался.

Шум все усиливался.

Рыбаки упорно сопротивлялись, их гордость, рожденная морем, не отступала; их лодки парами шныряли вокруг больших судов хьюготов, так что если галера внезапно разворачивалась, чтобы нанести удар одной из лодок, со второй мгновенно летел град стрел в открывшихся со стороны скошенной кормы гребцов. И все же рыбакам приходилось признать, что они не смогли нанести варварам достаточно серьезного урона. Дюжина колтуинских судов уже скрылась под темной водой, но ни одна галера хьюготов не затонула.

Лиари, капитан отличного судна «Файнвокер», с большим сожалением отметил этот факт. Конечно, рыбаки заставили хьюготов поработать, осыпая их градом стрел. Возможно, удалось ранить или даже убить часть врагов, но исход битвы казался очевидным. Чем больше судов терял флот Колтуина, тем быстрее он терял следующие. Когда потонула дюжина рыбачьих корабликов, военные припасы на оставшихся значительно уменьшились, и скоро должен был наступить момент, когда флотилии защитников придется вернуться в порт и в суматохе искать убежища за стенами монастыря.

Защитникам требовалась эффектная победа, нужно было во что бы то ни стало отправить на дно хоть одну из этих галер, казавшихся неуязвимыми. Но как? Суда варваров нельзя потопить стрелами, а любая попытка приблизиться приведет лишь к тому, что на дно отправится колтуинское судно.

Пока капитан размышлял, «Файнвокер» проскочил мимо носа галеры, украшенного волчьей головой, настолько близко, что моряк смог разглядеть подводный таран. Галера как раз совершала поворот, и команда «Файнвокера» осыпала противника градом стрел, получив всего несколько в ответ.

Лиари взглянул на женщину, стоявшую у штурвала.

— К северу, — скомандовал он.

Женщина, Джинни Бинз, оглянулась через плечо на галеру и два колтуинских суденышка, действовавших в связке с «Файнвокером». Если она повернет к северу, рыбачьи лодки останутся позади, поскольку одна из них будет вынуждена пойти на юго-восток, а другая — на запад. И при этом нос галеры смотрел на север, так что она на всех сорока веслах устремится в погоню.

— К северу, — повторил Лиари решительно, и женщина у штурвала повиновалась.

Как и ожидалось, галера хьюготов последовала за ними, и хотя ветер дул с юго-востока, наполняя паруса «Файнвокера», варвары быстро приближались. Более того, как только основная битва и два колтуинских суденышка остались позади, хьюготы поставили свой единственный прямой парус, твердо решив отрезать «Файнвокер» от остальных, настигнуть и потопить.

Лиари не дрогнул. Он приказал лучникам стрелять без передышки, затем объяснил рулевой, какого курса ей следовало придерживаться.

Джинни Бинз недоумевающе взглянула на капитана, когда поняла, чего тот от нее хочет. Лиари приказал ей маневрировать, выйти из залива, а потом повернуть назад, держась с южной стороны как можно ближе к берегу.

Он хотел, чтобы их судно прошло над рифом!

Вода стояла высоко, и скалы казались почти невидимыми. В рифе имелся узкий проход, который называли Брешью Никера, — там во время прилива вполне могла проскочить лодка, но найти крохотную брешь, когда камни скрыты водой, — нелегкая задача.

— Ты бороздишь эти воды десять лет, — сказал капитан Лиари женщине у руля, видя ее сомнения. — Ты найдешь брешь, но варвары, чужаки в этих местах да к тому же увлеченные преследованием, наткнутся прямо на риф и наверняка останутся без правого борта. — Лиари хитро подмигнул женщине. — Посмотрим, насколько хорошо держится на воде половина галеры.

Джинни Бинз расставила ноги пошире и крепче сжала штурвал. На ее обветренном и обожженном солнцем лице появилось выражение решительности. Дважды в жизни ей приходилось проходить через Брешь Никера. В первый раз только потому, что капитан хотел, чтобы она удостоверилась в собственном мастерстве, а второй — во время особенно буйной вечеринки по поводу того, что они прямо в заливе поймали дорсальского кита. Однако в обоих случаях прилив был ниже и скалы виднелись более отчетливо, а лодки являлись гораздо более легкими плоскодонками, имевшими осадку всего в пару футов. У «Файнвокера», одного из самых больших рыболовных судов, осадка достигала девяти футов, и, если бы капитан попытался провести его через Брешь, когда вода стояла ниже, судно, безусловно, зацепило бы дно и треснуло. Впрочем, даже сейчас такая возможность существовала. Хуже всего для Джинни был этот проклятый туман, порой сгущавшийся до такой степени, что полностью закрывал обзор.

Когда темная громада монастыря скрылась за ее левым плечом, Джинни описала широкую дугу, направляясь назад, к югу. Как и предполагал Лиари, хьюготы повернули за «Файнвокером», догоняя его и заходя с левого борта. Теперь лучники варваров находились в более выгодной позиции, и их луки безжалостно осыпали несчастное суденышко ливнем стрел, как простых, так и горящих.

Два моряка упали замертво, третий, пытаясь потушить огонь возле мачты, свалился за борт и без звука пошел ко дну. Самого Лиари ранило в руку.

— Так держать! — крикнул он Джинни.

Женщина старалась не оглядываться на преследователей и не обращать внимания на вопли варваров, раздававшиеся со стремительно приближавшейся галеры. Ветер больше не благоприятствовал «Файнвокеру», теперь он дул в правый борт в результате поворота. Команда старалась развернуть паруса наилучшим образом, чтобы поймать в них хоть немного ветра, но хьюготы дружно взялись за весла, вспенивая темные воды. И галера ринулась вперед с еще большей скоростью.

Ливень стрел усилился, «Файнвокер» лишился еще нескольких человек команды. Джинни слышала крики варваров, слышала даже ритмичные удары весел галеры, на которые налегали послушные рабы.

Хьюготы выкрикивали насмешки и угрозы, не сомневаясь, что судно рыбаков уже у них в руках.

Джинни забыла обо всем, сосредоточившись на линии берега, его очертаниях, едва видимых сквозь туманную дымку. Там был некий скалистый выступ, на который ориентировались рыбаки, — это был их особый знак, предвещавший близость рифа. Джинни вызвала его из своей памяти, стараясь поточнее припомнить, когда именно он появлялся в те два раза, когда она проходила через Брешь Никера. Она сосредоточилась также на колокольне монастыря и шпиле зала собраний в городке, припоминая правильный угол. Ей нужно было увидеть ориентиры так, чтобы между ними оказалось расстояние в три пальца… и именно в этот момент «Файнвокер» должен проскочить сквозь брешь и очутиться за рифом.

Лиари вскрикнул и рухнул на колени возле нее, зажимая кровоточивший лоб. Джинни заметила стрелу, которая, задев капитана, глубоко вонзилась в поручень судна; древко ее дрожало.

— Держись твердо, — подбодрил ее Лиари. — Держись… — и опустился на палубу.

Джинни слышала шум весел, вспенивавших воду; дым вокруг становился все гуще, все больше горящих стрел достигало цели. Она слышала обращенные к ней вопли варваров — хьюготы явно возбудились, обнаружив на борту противника женщину.

Джинни не смогла удержаться и оглянулась назад — и увидела на носу галеры двух здоровенных хьюготов, которые готовились перепрыгнуть на «Файнвокер». Джинни понимала, что галера не рискнет подойти ближе к их судну, поскольку ее весла заставляли корабль варваров держаться на расстоянии. Но если они подойдут немного сбоку, нос галеры может оказаться всего в нескольких футах от рыболовецкого судна…

Сейчас они находились не слишком далеко друг от друга, и Джинни недоумевала, почему ее товарищи не поразят насмерть меднокожих хьюготов. Затем, к своему ужасу, она обнаружила, что никто из команды не в состоянии взяться за луки. Большинство моряков, раненые или мертвые, лежали на палубе, а оставшиеся были слишком заняты борьбой с огнем, чтобы отвлечься на схватку со свирепыми уроженцами Айсенленда.

Джинни вновь взглянула на риф и линию берега, поспешно прикинула угол и слегка повернула штурвал, оставляя между своим судном и галерой несколько необходимых ей футов.

Она увидела скалу, инстинктивно подняла руку, прикидывая расстояние между воображаемыми колокольнями, отогнув большой палец и мизинец.

Три пальца — почти то, что нужно.

«Файнвокер» застонал и вздрогнул, зацепив скалу правым бортом, однако проскочил мимо, и хотя ее репутация морского волка чуть было не оказалась под угрозой, Джинни все-таки проскочила сквозь риф.

Однако галере не так повезло. Ее нос налетел на камни, судно швырнуло вправо, и оно пропахало скалы левым бортом, весла застревали и ломались, закрутив галеру вокруг собственной оси. Брешь Никера была узким проходом, и когда семидесятифутовое судно завертелось на месте, его корма тоже врезалась в острые камни. Огромная галера раскололась на две части и начала погружаться в темную толщу воды, хьюготы тонули дюжинами; не лучше пришлось и несчастным рабам, прикованным к веслам.

Джинни Бинз ничего этого не видела, но слышала радостные крики уцелевших товарищей по команде. Она резко переложила штурвал на правый борт, беря курс к берегу, поскольку знала, что на судне появилась течь и оно не может больше сражаться.

Крохотное суденышко победило в схватке один на один, но гораздо важнее было другое: героический бой «Файнвокера» не остался незамеченным ни для рыбаков залива Колтуин, ни для налетчиков-хьюготов. Лиари решился на это потому, что был уверен в результате, а еще он надеялся, что в залив явились не все силы захватчиков, а лишь отряд, который должен был проверить защитников Гайби. Без сомнения, варвары собирались войти в городок, но Лиари не думал, чтобы у хьюготов достало наглости для штурма монастыря, к тому же враги явно не собирались задерживаться здесь.

Как выяснилось, он был абсолютно прав. Хьюготы не рассчитывали понести на воде значительный урон и, уж конечно, не верили, что могут потерять галеру, так что вскоре после этого происшествия носы судов захватчиков развернулись в открытое море и они скрылись в туманной дымке.

Однако рыбаки Гайби не могли радоваться победе. Они потеряли почти двадцать судов, еще двадцать получили серьезные повреждения, и более сотни отважных моряков нашли последний приют в холодных водах залива Колтуин. Для городка, население которого насчитывало около трех тысяч, это означало, что почти в каждой семье этой ночью оплакивали погибших.

Но отвага Лиари и мастерская уловка Джинни Бинз дали им необходимое время, чтобы придумать план отражения новой атаки или заблаговременно скрыться.

— Хьюготы вернутся на этот раз во всеоружии, — заявил брат Джеймесис на совещании в монастыре этой ночью.

— Где-то неподалеку у них имеется база, — предположил капитан Лиари голосом слабым и дрожащим, поскольку отважный моряк еще не оправился от потери крови. — Они не могут проделать весь путь от Айсенленда, затем покрутиться здесь, развернуться и уйти обратно, даже не пополнив припасы в нашем городке.

— Согласен, — произнес проктор Биллевин. — И если их лагерь неподалеку от Колтуина, вполне вероятно, что они вскоре вернутся, прихватив побольше народа.

— Нам следует предполагать худшее, — добавил один из монахов.

Проктор Биллевин откинулся на спинку стула, позволяя разговору течь без его участия, и попытался разложить происходящее по полочкам. Такого количества хьюготов у берегов Эриадора не видели много-много лет. Однако теперь, как раз через несколько месяцев после подписания перемирия с королем Гринспэрроу, угроза со стороны варваров возникла вновь. Было это случайностью или закономерностью? В мозгу Биллевина возникла неприятная мысль. Он задавался вопросом, не являлись ли хьюготы тайными союзниками Гринспэрроу? Конечно, все могло обстоять и не так уж сложно, но не менее неприятно: например, обитатели Айсенленда просто пришли к заключению, что, поскольку два народа разделились и нет угрозы возмездия со стороны могучего флота Эйвона или страшного короля Гринспэрроу с его чародеями-герцогами, разбой станет делом гораздо более легким. Проктор Биллевин припомнил инцидент, произошедший несколько лет назад, когда он возвращался из паломничества в Чамберс. Он стал свидетелем того, как галеру хьюготов захватил военный корабль из Эйвона. Галера была полностью разбита, а оставшиеся в живых варвары брошены в воду, где они либо пошли ко дну, либо стали добычей дорсальских китов. А тех нескольких хьюготов, которых все-таки выловили из воды, ожидал гораздо более страшный конец: их протащили под килем. Только одного уроженца Айсенленда оставили в живых. Его усадили в крохотную лодчонку и предоставили самостоятельно добираться назад, чтобы рассказать своему королю о том, насколько глупо грабить цивилизованные побережья. Это воспоминание заставило Биллевина всерьез усомниться в возможности союза короля варваров и Гринспэрроу.

— Насколько известно хьюготам, Эриадор мало смыслит в военных кораблях, — произнес брат Джеймесис, вернув таким образом проктора к текущему разговору.

Биллевин оглядел собравшихся и заметил, что опасные семена начинают давать всходы. Люди начинали задаваться вопросом, а так ли уж хорош был разрыв с Эйвоном и могущественным королем Гринспэрроу? Большинство мужчин и женщин в этой комнате, кроме самого Биллевина и капитана Лиари, были молоды, они не помнили или как минимум не могли оценить жизнь в Эриадоре до Гринспэрроу. Перед лицом столь грозной опасности, которой являлись хьюготы, годы жизни под властью короля Эйвона легко было увидеть в другом свете. Возможно, чрезмерные налоги и присутствие отвратительных циклопов не так уж плохи по сравнению с большим злом.

Биллевин, яростный сторонник независимости, понимал, что это не так, Эриадор всегда вынужден был защищать себя самостоятельно и не нуждался в защите Эйвона. Но его уверенность не могла развеять реальную угрозу, столь внезапно нависшую над суровыми обитателями Гайби.

— Мы должны отправить гонца в Меннихен Ди, в Эрадох, — произнес проктор. — И просить помощи у всадников.

— Если они не крутятся возле Айрон Кросса вместе с добрым королем Бринд Амором, — саркастически заметил кто-то из присутствующих.

— В этом случае, — сказал Биллевин, заставляя замолкнуть поднимавшийся ропот несогласия прежде, чем он закрепится на подходящей почве, — нашим гонцам придется проделать весь путь до Кэр Макдональда.

— Да, — вмешался тот же скептически настроенный рыбак. — Чтобы припасть к подножию трона и молить прислушаться к нашим нуждам.

Проктор Гайби не мог не заметить ярости, звучавшей в этом голосе. Многие возражали против провозглашения таинственного Бринд Амора королем Эриадора, считая, что Биллевин, бессменный проктор Гайби, явился бы лучшим выбором. Эти разговоры эхом прокатились по большей части северо-восточного Эриадора, но заглохли после того, как сам Биллевин решительно положил им конец. Теперь он задавался вопросом, как скоро ему придется возражать против этих идей снова.

— Тогда в Кэр Макдональд! — взревел другой рыбак. — Посмотрим, обеспокоится ли этот новый король?!

— Верно, верно! — раздался дружный хор голосов, и Биллевин печально опустился на стул, прикрыв глаза руками. Он не сомневался, что Бринд Амор — как и любой, кто смог бы совладать с Гринспэрроу, — отнесется участливо к их бедам. Но он был в достаточной мере прагматиком, чтобы понимать: королевство, только что отвоевавшее независимость, могут счесть уязвимым многие старые враги — хьюготы, циклопы. Нашествие варваров станет самым серьезным испытанием для короля Бринд Амора, испытанием, которое тот не имеет права не выдержать.

Проктор Гайби, человек с малыми амбициями и большим сердцем, молился за нового короля.

5 ДОЛИНА САГЛЕСА

— Эх, ну и наедимся же мы, когда денежки потекут из Кэр Макдональда! — воскликнул Саглес Беллбангер, коренастый гном с волосами и бородой цвета крепкого чая. Он поднял свою флягу вверх, в ночную свежую прохладу.

Десять его товарищей, сидевших вокруг весело трещавшего огромного костра, сделали то же самое, глядя на звезды, ярко сиявшие над узкой горной долиной и отлично видимые с поляны, где расположилась компания.

— Эй, потише там! — заорал другой представитель бородатого народца, лежавший неподалеку, завернувшись в одеяло. Рядом с ним громко храпел еще один гном, и поскольку пирующая вокруг костра компания оставила без внимания призыв любителя тишины, он крепко хлопнул по плечу спящего товарища, просто чтобы получить хоть какое-то удовлетворение.

— Спать в такую ночь! — насмешливо взревел Саглес. — У нас будет море времени выспаться после того, как мы все продадим!

— Сначала спустим то золото, которое выручили, а потом уже станем продавать! — поправил его один из пирующих, и вновь в воздух взлетели кружки.

— Ну, к тому времени вы слишком ослабеете, чтобы с толком потратить денежки, — пробурчал гном из-под одеяла. — А уж я-то со своими делами сам разберусь, будьте уверены.

Это заявление вызвало новый взрыв крика и шума, и те, кто сидел у костра, зафыркали еще презрительней. Здесь собрались крепкие и закаленные гномы из Дун Дарроу, и они могли пировать всю ночь напролет, намереваясь утром добраться до небольшого поселения, называемого Менстер. Там они надеялись провести остаток дня, продавая свои изделия, а потом возвратить поселянам большую часть полученного у них золота в обмен на эль и хорошую еду, затем отоспаться и отправиться назад в горы, к ближайшему входу в Дун Дарроу. Так они и жили теперь, когда королем стал Бринд Амор, а Беллик дан Бурсо вот-вот подпишет в Кэр Макдональде соглашение, по которому Эриадор и Дун Дарроу станут единым целым.

Так они веселились, пели, пили, отрывали огромные куски оленины и швыряли обглоданные кости в спящего товарища. Пирушка продолжалась почти всю ночь, но завершилась неожиданным образом — в лагере вдруг появился человек в изодранной одежде, с окровавленным лбом, едва державшийся на ногах.

В одно мгновение гномы вскочили, схватив каждый свое оружие, — это были огромные топоры, широкие мечи и тяжелые молоты, способные вращаться в воздухе и поражать цель в тридцати шагах.

Но человек, похоже, ничего не замечал вокруг себя. Он переставлял дрожащие ноги, пока чуть не упал в костер. В последний момент два гнома подхватили его под мышки.

— В чем дело? — резко спросил Саглес.

Человек прошептал что-то, но слишком тихо, его слова заглушили голоса встревоженных гномов. Саглес потребовал тишины и придвинулся ближе, наклонив ухо к губам неизвестного.

— Менстер, — повторил человек.

— Менстер? — громко спросил Саглес, и это слово шепотом повторили его товарищи. — Что случилось в Менстере?

— Они… — пробормотал человек и тяжело опустился на землю.

— Они? — громко переспросил Саглес, поворачиваясь к товарищам.

— Они! — заорал один из гномов в ответ, указывая на темную линию деревьев и на неуклюжие силуэты, выступавшие из тени.

На всех Эйвонских островах, да что там, во всем мире не было двух народов, ненавидевших друг друга так же сильно, как гномы и циклопы. Поэтому, когда одноглазые выскочили из леса, надеясь захватить лагерь гномов врасплох, они натолкнулись на бешеное сопротивление. Несмотря на то что на каждого гнома приходилось не менее десятка циклопов, отважные обитатели гор, когда на них с ревом помчалась орда одноглазых тварей, образовали кольцо вокруг костра, сражаясь бок о бок, рубя и коля с энергией отчаяния да еще и распевая песни, словно наслаждаясь схваткой. Время от времени кому-нибудь из гномов удавалось отступить назад и выхватить из огня пылающую головешку. Ни от чего другого не получали горные мастера такого наслаждения, как от удачной попытки воткнуть раскаленный конец головни в выпученный глаз циклопа.

Держа в каждой руке по мечу, Саглес Беллбангер подрубал колени циклопам, которые имели неосторожность подойти слишком близко к нему. Достаточно часто ловкий гном успевал вонзить свой второй меч в тело циклопа прежде, чем тот падал на землю.

— Отличное развлечение! — часто восклицал Саглес, и хотя многие гномы уже были ранены, а двое упали замертво, остальные вторили предводителю дружными возгласами. Спустя несколько мгновений с десяток циклопов уже валялись мертвыми или умирающими, однако из-за деревьев выскакивали все новые и новые, вступая в бой.

Битва продолжалась и продолжалась. Те гномы, которых захватили без сапог, скользили в лужах крови. Упав, они поднимались на колени и продолжали драться. Спустя полчаса они все еще сражались и все еще пели. Казалось, выпитое спиртное зажгло огонь ярости в их крови. Каждый раз, когда один из гномов падал, его оттаскивали назад, и кольцо вновь сжималось. Но бойцов оставалось все меньше. Саглес почувствовал, как языки огня лижут ему спину, но в этот миг под руку ему подвернулся новый циклоп, неосторожно сунувшийся под страшный удар меча, и отважный гном выкинул из головы все прочие мысли. К тому же ряды одноглазых, похоже, редели. Новые циклопы, выскакивая из-за деревьев, уже не решались ввязываться в бой с неутомимым отрядом горных мастеров.

Саглес верил, что им удастся победить, — все гномы верят в то, что они наделены непреходящей удачей в бою. Костер, который уже давно никто не поддерживал, начал затухать, превратившись в груду тлеющих головешек и серого пепла, над которыми в прохладный ночной воздух изредка вздымались одинокие языки пламени. Саглес отчаянно пытался придумать план, которым могли бы воспользоваться он и его товарищи. Возможно, они смогут отступить за линию угасающего костра, используя как оружие угли, которые можно швырять в одноглазых. В конце концов гном решил, что так им и следует поступить: воздвигнуть пылающую преграду между ними и противниками, а затем выскочить из-за нее и с ревом обрушиться на растерянных циклопов.

Однако прежде, чем Саглес успел шевельнуться, огонь, казалось, осуществил свой собственный план. Голубые языки пламени взметнулись высоко в воздух, изменив цвет на ярко-белый, и все оставшиеся угли обрушились на спины гномов, обжигая их, жаля, подпаливая волосы. И что было еще хуже, удивление заставило гномов разомкнуть плотное кольцо защиты. Гномы шарахнулись в разные стороны, а циклопы, которые, похоже, вовсе не удивились происходящему, поспешили вклиниться между своими бородатыми противниками, оттеснив их подальше друг от друга. Скоро Саглес, как и прочие его соратники, обнаружил, что циклопы наседают на него со всех сторон, так что ему приходилось действовать одновременно двумя мечами, подпрыгивать высоко в воздух, пригибаться и уворачиваться. Он действовал неплохо, убил еще одного одноглазого. А другому подрубил ноги, однако опытный гном понимал, что он не может сражаться так вечно и что один хороший удар…

Саглес почувствовал, как наконечник копья глубоко вошел ему в предплечье. Как ни странно, он не ощутил сильной боли, лишь тупое жжение, словно его просто ткнули кулаком. Он попытался поднять руку для ответного удара, но, увы, та ему не повиновалась. Заметив его замешательство, второй одноглазый взревел и ринулся вперед.

Наперерез ему взметнулся второй клинок Саглеса, отважный гном умудрился каким-то образом парировать удар и повергнуть одноглазого на землю.

Но затем на Саглеса напали с другой стороны, а копье, нанесшее удар сзади, вошло глубже, толкнув гнома вперед, а затем повалив, когда сверху на него рухнул мертвый циклоп.

В отдалении от места схватки предводитель циклопов перевел взгляд на особу, стоявшую рядом с ним, его единственный взгляд пылал яростью.

— Вам следовало проделать все это раньше, — фыркнул он.

Молодая женщина встряхнула головой, но ее белокурые волосы, плотно прилегавшие к голове, не растрепались при этом.

— Магию нельзя творить на скорую руку, — пояснила она, развернулась и пошла прочь.

Циклоп посмотрел женщине вслед, не вполне уверенный в ее мотивах. Казалось, герцогиню никогда особенно не беспокоила смерть одноглазых.

Едва вернувшись в Кэр Макдональд, Лютиен поспешил сообщить Бринд Амору о смерти эрла Гахриза, правителя Бедвидрина. Старый маг по-настоящему опечалился и поспешил принести молодому человеку свои соболезнования, однако тот едва кивнул и попросил разрешения удалиться, что чародей охотно позволил.

Покинув Собор, когда солнце уже клонилось к западу, а на небе замерцали первые звездочки, Лютиен не долго колебался, размышляя, куда ему следует пойти, чтобы отыскать Оливера. «Гнэльф», таверна в бедной части города, славившаяся гостеприимным отношением к нечеловеческим расам еще во времена герцога Моркнея, стала сейчас одним из самых популярных мест. По слухам, именно здесь Алая Тень обдумывал планы взятия города, так что маленькая таверна приобрела огромную известность. Теперь перед входом выстроился ряд суровых гномов, а избранные эльфы прохаживались туда-сюда, решая, кто из клиентов может войти.

Лютиена, разумеется, пропустили внутрь без единого вопроса, и гномы, и эльфы пытались даже салютовать, когда он проходил мимо. Лютиен настолько привык к подобным знакам почтения, что едва обратил на них внимание.

Он нашел Оливера и Шаглина, сидящими на высоких табуретах возле стойки. Гном только что поднял кружку пенистого эля, а хафлинг откинулся назад, изучая оттенок вина в своем стакане на свет ближайшей свечи. Тасман, трактирщик, заметил появление Лютиена и хмуро кивнул ему, затем указал на обоих приятелей.

Лютиен вклинился между ними, положил руки им на спины и тихо сказал:

— Рад вас приветствовать.

Оливер взглянул в карие глаза молодого человека и мгновенно сообразил, что произошло.

— Как дела у твоего отца? — спросил он, полагая, что юноше необходимо выговориться.

— Гахриз ушел, — ровным голосом ответил Лютиен.

Оливер принялся было выражать соболезнования, но, взглянув на лицо молодого человека, понял, что тот в этом не нуждается. Тогда хафлинг снова поднял стакан с вином и громко провозгласил:

— За Гахриза Бедвира, эрла Бедвидринского, верного друга Кэр Макдональда, колючку в заднице у Гринспэрроу. Да удостоится он в лучшем из миров той награды, которой заслуживает!

Прочие посетители «Гнэльфа» подняли свои кружки и ответили дружными возгласами: «Да будет так!», «Ура Гахризу!». Лютиен окинул долгим, пристальным взглядом своего миниатюрного друга, который, казалось, всегда знал, как сделать окружающий мир чуть светлее.

— Подписано ли соглашение о союзничестве? — спросил он, желая, а точнее, нуждаясь в перемене темы.

Сияющее лицо хафлинга омрачилось.

— Мы были близки к этому, — сказал он, для наглядности сдвигая большой и указательный пальцы так, что между ними осталось меньше дюйма. — Но затем эти проклятые одноглазые…

— Пятнадцать гномов, — добавил Шаглин, — убиты возле деревушки, которую прежде именовали Менстером.

— Прежде именовали? — переспросил Лютиен.

— Слово «пепелище» теперь подходит больше, — пояснил Оливер.

— Соглашение было у нас в руках, — продолжал Шаглин. — Оливер назвал его дуократией, и оба короля, Бринд Амор и Беллик дан Бурсо, сочли это наиболее подходящим названием.

— Гринспэрроу бы это не понравилось, — заметил хафлинг. — Поскольку вскоре он бы обнаружил, что горы блокированы армией гномов, дружественных Эриадору.

— Но после убийства в долине Саглеса — теперь мы называем то место так — король Беллик решил повременить с соглашением, — сообщил Шаглин и запил горечь сообщения огромным глотком эля.

— Но в этом нет смысла, — запротестовал Оливер. — Эта битва яснее ясного свидетельствует о необходимости союза!

— Подобная битва яснее ясного свидетельствует о том, что, возможно, нам не следует входить в состав другого государства, — пробурчал Шаглин. — Король Беллик подумывает о том, чтобы отступить к нашим шахтам и заняться своими делами.

— Это будет такой несусветной глупостью… — начал было Оливер, но угрожающий взгляд Шаглина дал ему понять, что это не предмет для обсуждения.

— Где Беллик? — спросил Лютиен. В отличие от Оливера, чей ум затуманивала надежда, а также собственные честолюбивые мечты о том, что его предложение о дуократии войдет в историю, молодой Бедвир понимал колебания Беллика. Похоже, король гномов не вполне доверял эриадорцам. Возможно, он даже задавался вопросом, кто стоял за тем убийством: Гринспэрроу или сам Бринд Амор, который хотел использовать сложившуюся ситуацию в качестве политического рычага.

— Все еще в доме Бринд Амора, — ответил Оливер. — Он отправляется в свои шахты завтра, но обещает вернуться через десять дней.

Эти новости отнюдь не удивили Лютиена. Налеты циклопов настолько участились, что многие печально называли это лето сезоном кровоточащих деревушек. Однако сей факт делал союз гномов и народа Эриадора еще более очевидной необходимостью, по мнению Лютиена. Сейчас было нужно лишь уничтожить недоверие, возникшее между двумя народами, возложить вину на истинных виновников — циклопов и тех, кто их науськивал.

— Король Беллик хотел бы отомстить за долину Саглеса? — спросил молодой человек Шаглина, и лицо сурового гнома, почти скрытое пышной иссиня-черной бородой, немедленно просияло.

— Тогда собирай войско наших гномов, я пойду с ними в горы, — продолжил юноша.

— Ты говорил об этом с Бринд Амором? — вмешался Оливер.

— Он не станет возражать, — уверил Лютиен хафлинга.

Оливер пожал плечами и снова принялся за вино, очевидно не убежденный.

Впрочем, Лютиен и сам не чувствовал особой уверенности, но он привык решать очередную проблему только тогда, когда она реально возникала.

Однако, встретившись тем же вечером с Бринд Амором, он обнаружил, что его поджидает еще одна. Чародей стоял на самой высокой башне Собора, наедине со звездами. Маг вежливо выслушал все планы и аргументы Лютиена, кивая головой, пока тот говорил, и Лютиен далеко не сразу понял, что его друг чем-то глубоко обеспокоен.

— Все правильно, — кивнул Бринд Амор, когда Лютиен решил, что сказал уже вполне достаточно. — Прекрасная мысль — включить в экспедицию гномов. В конце концов, они лучше всех ориентируются в горах и жаждут крови циклопов. Если Гринспэрроу стоит за этим — а мы оба знаем, что так и есть, — пусть народ Беллика получит доказательство этому, если они найдутся, и это главное.

Но спустя мгновение улыбка Лютиена погасла.

— Ты не можешь идти с ними, — сказал король.

Лютиен разинул рот.

— Но…

— Ты нужен мне, — пояснил Бринд Амор. — Нам грозит новая опасность, и опасность куда более серьезная, она надвигается с востока.

— Что может быть серьезнее циклопов?

— Хьюготы.

Лютиен начал было протестовать, но внезапно до него дошел смысл сказанного. Хьюготы! Древнейшие враги Эриадора на Эйвонских островах, самый страшный из кошмаров.

— Когда? — пробормотал юноша. — Одинокое судно или запланированный набег? Где? Сколько кораблей?

Иссохшая рука старого мага взметнулась в воздух перед лицом молодого человека, призывая его к молчанию.

— Я говорил с посланцами деревни Гайби, что на берегу залива Колтуин, — пояснил король. — Это был серьезный набег, более двух десятков галер. Они не сошли на берег, хотя и собирались, им помешал героизм жителей Гайби.

Лютиен ответил не сразу, пытаясь прийти в себя после услышанного.

— Мы уверены, что Гринспэрроу подбивает циклопов вносить раздоры в наше королевство, — продолжил Бринд Амор. — И помешать потенциальному союзу Эриадора с Дун Дарроу. Я подозревал, что король Эйвона в любом случае не оставит Эриадор эриадорцам, что теперь и подтверждается.

— И ты к тому же веришь, что Гринспэрроу вошел в сговор с варварами? — предположил Лютиен.

Бринд Амор с сомнением покачал головой. Он действительно этого опасался, но не понимал, как король Эйвона мог бы заключить подобный союз. Хьюготы уважали физическую силу. Они не видели большого прока в «цивилизованном» народе Эйвона и открыто ненавидели колдунов. Бринд Амор, сам суровый северянин, возможно, и сумел бы поладить с ними, но не Гринспэрроу, франтоватый и слабый, который не делал секрета из своих магических способностей. Таким образом, хотя подобный союз и упрочил бы позиции Эйвона, Бринд Амор сомневался, что Гринспэрроу стал бы иметь дело с варварами Айсенленда.

— Этот человек гораздо охотнее имеет дело с тупыми одноглазыми, — озвучил свою мысль Лютиен.

— Он охотнее правит одноглазыми, — поправил Бринд Амор. — Но король, не являющийся хьюготом, не сумеет согнуть волю свирепых уроженцев Айсенленда.

— Даже при помощи волшебства?

Бринд Амор вздохнул, не зная, что ответить.

— Отправляйся в Гайби, — сказал он Лютиену. — Возьми с собой Кэтрин и Оливера.

Это приказание разочаровало молодого Бедвира, который все еще надеялся отправиться в горы на поиски банд циклопов, но он не стал возражать. Лютиен понимал необходимость обуздать хьюготов, хотя и продолжал надеяться, что нападение на Гайби было одиночным налетом, а не частью большого плана.

— Я уже послал весть всадникам Эрадоха, — пояснил Бринд Амор. — Один их отряд расположился возле Гайби, чтобы обеспечить рыбакам безопасность, а разведчикам приказано наблюдать за всем восточным побережьем, до самого Чамберса на юге.

Теперь Лютиен понял, насколько серьезно король отнесся к угрозе со стороны варваров, и не стал возражать.

— Пойду собираться, — сказал он, поклонился и уже повернулся, собираясь уйти.

— Сиоба и каттеры пойдут с Шаглином в горы, — сообщил ему Бринд Амор. — Чтобы разузнать о циклопах все, что удастся. Они будут ждать твоего возвращения. — Бринд Амор подмигнул. — Я пущу в ход кое-что из колдовских штучек, чтобы ускорить твое путешествие. Так что у тебя еще будет шанс напоить «Ослепительный» кровью циклопов.

Лютиен оглянулся на старого короля и улыбнулся, испытывая искреннюю благодарность. Ответная улыбка Бринд Амора растаяла, едва молодой человек скрылся из виду. Даже если Гринспэрроу и не стоял за набегом хьюготов, у возрожденного королевства Эриадор возникли серьезные проблемы. Бринд Амор приписывал немалую часть успеха в войне с Эйвоном Гаскони, которая отнеслась к Эриадору настолько доброжелательно, что даже выступила в войне на стороне молодого королевства. Это нанесло Гринспэрроу серьезный удар. Однако Бринд Амор получил эту не слишком значительную помощь от обширного южного королевства, пообещав несколько весьма выгодных сделок. Теперь, с появлением хьюготов, новый король вынужден послать на юг сообщение, что ко всему восточному побережью, включая важнейший порт Чамберс, нельзя приблизиться без сильного эскорта мощных военных судов.

Бринд Амор знал, что гасконцы будут недовольны, что они могут даже прийти к заключению, что под защитой Гринспэрроу Эриадор будет более безопасным местом для их торговых кораблей. Одно слово об этом, обращенное к королю Эйвона, может вновь вовлечь Эриадор в открытую войну. И Бринд Амор опасался, что эту войну им уже не выиграть. В Эйвоне гораздо больше жителей, гораздо более обученная и лучше экипированная армия, не говоря уж о союзниках-циклопах. И хотя старый маг считал себя более могучим чародеем, он не мог игнорировать тот факт, что являлся единственным волшебником Эриадора, в то время как при дворе Гринспэрроу находились как минимум четыре герцога-чародея да еще герцогиня Мэннингтон.

И если еще и хьюготы заключили союз с Гринспэрроу…

С ситуацией в Гайби следовало разобраться немедленно и с полным вниманием. Лютиен, Кэтрин и Оливер были лучшими посланцами для этой миссии, и король уже отправил туда около сорока военных судов, почти половину флота из Даймондгейта. Кораблям следовало пройти вдоль северного побережья Эриадора и встретиться с Лютиеном в Гайби.

Король возрожденного Эриадора провел всю ночь на башне Собора, размышляя и тревожась, ища ответа в звездах, но не нашел ничего, что могло бы помочь устранить возникшую опасность.

6 ГЕРЦОГИНЯ МЭННИНГТОН

Она была миниатюрной женщиной, худощавой, с аккуратно подстриженными золотыми волосами. Она носила много дорогих украшений, включая бриллиантовую заколку для волос и брошь, сверкавшую даже при самом слабом свете. По любым меркам Диана Велворт, герцогиня Мэннингтон, была весьма утонченной, элегантной женщиной, настоящей красавицей. Именно поэтому она выглядела совершенно неестественно в холодных и суровых горах Айрон Кросса, в окружении вонючих и грубых циклопов.

Вожак одноглазых, громила весом фунтов в триста, чей рост приближался скорее к семи, чем к шести футам, нависал над Дианой. Казалось, верзила с легкостью может обхватить и придушить миниатюрную женщину одной рукой, тем более что Диана ругала его на все корки и ему явно хотелось прихлопнуть ее на месте.

Но Диану Велворт это едва ли могло обеспокоить. Она была герцогиней Эйвона, одной из придворных дам самого Гринспэрроу, и наряду с герцогом Парадором Принстаунским, убитым лично Бринд Амором, она, возможно, являлась одной из самых могущественных чародеек, не считая, разумеется, самого Гринспэрроу. Она и сейчас находилась под защитой специального заклинания, и посмей Маклес, вожак циклопов, только протянуть к ней руку, он немедленно вспыхнет ярким пламенем — пламенем, потушить которое можно, лишь прыгнув в Эйвонское море.

— Твои убийцы вышли из-под контроля, — ругалась Диана, ее голубые глаза, из-за неопределенности оттенка иногда казавшиеся серыми, яростно впились в отвратительное лицо Маклеса.

— Мы убиваем, — ответил циклоп просто, поскольку только такой способ ведения беседы и был доступен туповатому одноглазому. Больше всего в этом секретном поручении в богом забытых горах Диану раздражало то, что тупой Маклес являлся, возможно, еще самым сообразительным циклопом из всей группы!

— Беспорядочно, — недовольно добавила Диана, но покачала головой, заметив, что одноглазый не понимает значения этого слова. — Вы должны убивать более выборочно, — попыталась объяснить она.

— Мы убиваем! — настаивал Маклес.

Диана представила себе сладостную картину, как она вызывает Такнапотина, фамильного демона, и тварь из другого мира откусывает по маленькому кусочку от Маклеса. Увы, этого она себе позволить не могла.

— Вы убили гномов, — сказала герцогиня.

Это заявление вызвало бурю восторженных воплей со стороны циклопов, болтающихся поблизости, поскольку именно гномов те ненавидели больше всего на свете. Эта шайка жила в Айрон Кроссе на протяжении нескольких поколений и не раз имела весьма неприятные столкновения с бородатым народцем из таинственного Дун Дарроу. Циклопы решили, что слова женщины являются наилучшим комплиментом из слышанных ими когда-либо.

Диана едва ли имела в виду именно это. Последнее, чего желал Гринспэрроу, так это союза между Эриадором и Дун Дарроу. По ее представлению, любая угроза государству гномов могла только сильнее подтолкнуть их к союзу с Бринд Амором.

— Если результатом убийства гномов…

— Вы сами помогали! — возразил Маклес, начиная догадываться, что Диану по-настоящему разозлила недавняя резня.

— Мне пришлось закончить то, что начали вы, глупцы, — отрезала женщина. Маклес хотел было что-то сказать, но Диана щелкнула пальцами, и одноглазый отшатнулся назад, словно его ударили по губам. Впрочем, с уголка его нижней губы и в самом деле потекла струйка крови.

— Если ваша глупость подтолкнет гномов к союзу с Эриадором, — резко произнесла Диана, — то знайте, вы столкнетесь с гневом короля Гринспэрроу. Я слыхала, что он питает слабость к коврам из шкур циклопов.

Маклес побледнел и оглянулся на ворчащих циклопов. Подобные слухи о свирепости Гринспэрроу постоянно бродили среди одноглазых.

Диана взглянула на другой конец лагеря, где в дыму костра коптилась дюжина голов гномов. В раздражении она ринулась прочь, оставив перепуганного Маклеса в окружении пары десятков смущенных подчиненных. Герцогиня даже не побеспокоилась оглянуться, проходя через небольшую прогалину, ведущую на более широкую поляну, где ее ожидали.

— Вы действительно думаете, что эта резня подтолкнет Дун Дарроу к союзу с Эриадором? — спросила Селна, служанка Дианы, единственное человеческое существо, сопровождавшее госпожу в дикие горы.

Диана, по-настоящему встревоженная, только пожала плечами на ходу.

— Вы и вправду обеспокоены? — вновь спросила Селна.

Диана застыла на месте, с изумлением рассматривая женщину, которая нянчила ее в детстве. Неужели Селна настолько хорошо ее знала?

— Что значат твои вопросы? — спросила Диана откровенно недовольным тоном.

— Ничего, моя госпожа, — ответила Селна, опустив глаза. — Там, в сосновой рощице, я приготовила вам ванну, как вы и приказали.

Виноватый тон Селны заставил Диану пожалеть о своей резкости по отношению к той, что служила ей столь долго и преданно.

— Большое тебе спасибо, — произнесла герцогиня и подождала, пока Селна поднимет глаза и ответит ей улыбкой примирения.

Диана была рада окружающей полутьме, когда раздевалась возле фарфоровой лохани, от которой шел пар. При мысли о всем известной похотливости циклопов у нее все внутри переворачивалось. Диана всем сердцем ненавидела одноглазых. Она думала о них как о грубых, диких скотах — именно это определение казалось ей наиболее подходящим, и недели, проведенные среди циклопов в горах, стали воистину жестокой пыткой для цивилизованной, утонченной женщины.

Что же такое произошло с ее гордым Эйвоном, думала герцогиня, погружаясь в воду и вздрагивая от ее жара. Она дала Селне зелье, способное нагреть ванну, и испугалась, что служанка плеснула его слишком много, что вода может прожечь ее до костей. Впрочем, Диана быстро приспособилась к температуре воды и затем плеснула в ванну другое зелье. Вода тут же начала пениться и пузыриться, и герцогиня утомленно опустила голову на бортик, глядя на полумесяц, сверкавший между кронами сосен.

Память увела ее на двадцать два года назад, когда она была всего лишь семилетней малышкой, принцессой, живущей в Карлайле при дворце отца-короля. Она была младшей из семи детей, пяти мальчиков и двух девочек, а, следовательно, не имела никаких надежд на трон, но все же принадлежала к королевской семье, а теперь осталась ее единственным выжившим представителем. Она никогда не была близка ни с родителями, ни с братьями и сестрами. Диана-дикарка, называли они ее, поскольку девочка предпочитала одиночество, скрываясь в темных уголках, где она оставалась наедине со своими мыслями, а атмосфера таинственного полумрака давала простор богатому воображению.

Уже тогда Диане нравилось мечтать о магии. Она научилась читать в четыре года и провела еще три, погрузившись в изучение огромных запыленных томов, подробно повествующих о братстве чародеев. Еще ребенком она узнала о Бринд Аморе, который теперь стал ее врагом, хотя давно уже считался покойным, и о Гринспэрроу. Как же затрепетала юная девушка, когда сам Гринспэрроу, загадочное проклятие дворца ее родителей, явился к ней под покровом ночи и предложил учить искусству магии. Какой это был чудесный момент для юной Дианы! И до чего же странно и замечательно, что единственный, как тогда полагали, оставшийся в живых член древнего ордена чародеев выбрал ее своей ученицей!

Каким же образом она, Диана Велворт, единственная законная претендентка на трон, оставшаяся в живых, оказалась в горах Айрон Кросса, служа советником для банды кровожадных циклопов? А как быть с жителями эриадорских деревушек, разгромленных уродами, и как быть с убитыми гномами? Неужели это резня из чисто политических соображений?

Диана прикрыла глаза, но не смогла избавиться от стоящего перед внутренним взором кошмарного зрелища бойни. Она заткнула уши. Но не смогла заглушить вопли, отдававшиеся эхом в горах. И не смогла остановить поток слез.

— С вами все в порядке, миледи? — резко прозвучал вопрос, заставивший Диану вздрогнуть. Она широко раскрыла глаза, увидев Селну, наклонившуюся к лохани. Женщина выглядела обеспокоенной, однако эта озабоченность показалась выбитой из колеи Диане необычной.

— Ты шпионишь за мной? — спросила герцогиня более резко, чем собиралась. Она осознала свою ошибку, поскольку чувство вины, испытываемое ею, стало очевидным для служанки.

— Ничего подобного, миледи, — возразила Селна неубедительным тоном. — Я просто принесла вам полотенце и одеяло и увидела следы слез на ваших щеках… луна-то как ярко светит!

Диана поспешно вытерла лицо ладонями.

— Брызги из ванны, только и всего, — уверила она.

— Вы тоскуете по Мэннингтону? — спросила Селна.

Диана изумленно уставилась на женщину, затем огляделась вокруг, словно ответ был очевидным.

— Как и я, — призналась Селна. — Я рада, что вас тревожит только это. Я боялась…

— Чего? — переспросила молодая женщина еще более резким тоном, в глазах появился опасный блеск.

Селна тяжело вздохнула. Диана никогда не видела ее такой таинственной, и это зрелище ей совсем не понравилось.

— Я только боялась… — вновь начала горничная, но замолкла, подыскивая слова.

Диана выпрямилась, наклонившись вперед.

— Чего? — спросила она вновь.

Селна вздрогнула.

— Скажи!

— Что вы сочувствуете Эриадору, — призналась служанка.

Диана вновь опустилась в горячую воду, не сводя глаз с Селны.

— Неужели вам действительно жаль Эриадор? — осмелилась спросить горничная. — Или, избави бог, гномов?

Диана довольно долго молчала, пытаясь понять эту загадочную женщину, которую, как ей казалось, она так хорошо знала.

— Неужели это так ужасно? — прямо спросила она.

— Они наши враги! — воскликнула горничная. — Симпатия к Эриадору…

— Сочувствие нашим собратьям-людям, — поправила Диана.

— Кое-кто может счесть это слабостью, — без колебаний ответила горничная.

И вновь Диана не нашлась с ответом. Что имела в виду Селна? Диана много раз доверялась этой пожилой женщине, но сейчас Селна, похоже, уходила от разговора, словно знала нечто, неизвестное молодой женщине. Внезапно герцогиня поняла, что больше не доверяет этой особе, и испугалась, что и так уже слишком раскрылась.

Вода уже остыла, и Диана выбралась из ванны, позволив Селне окутать ее теплым одеялом. Она оделась под покровом сосновых лап и отправилась в свою палатку. Селна не отставала ни на шаг.

Герцогиня заснула беспокойным сном, полным туманных образов, которые она не могла ни прогнать, ни объяснить. Внезапно она почувствовала, как по коже пробежали мурашки, а тьма вокруг показалась более глубокой, чем ночная.

Она проснулась, вся в холодном поту, и увидела пару светящихся красных глаз, смотревших прямо на нее.

— Мистрис, — послышался свистящий знакомый голос, голос Такнапотина, семейного демона Дианы.

Перепуганная герцогиня сразу расслабилась, однако ее облегчение тут же вновь сменилось тревогой. Диана вдруг сообразила, что и не думала вызывать демона. Похоже, монстр явился из глубин ада по собственной воле!

Она увидела впечатляющий ряд сверкающих зубов, мелькнувший, когда демон, заметив ее тревогу, широко улыбнулся.

Нет, поняла Диана, не по собственной воле. Такое просто невозможно. Демоны были созданиями, которых в этот мир приводило желание человека, но кто, кроме самой Дианы, мог вызвать Такнапотина? На мгновение молодая женщина задалась вопросом, уж не вызвала ли она каким-то образом обитателя ада во сне. Впрочем, она тут же отвергла подобное предположение. Перенос выходцев из ада в материальный мир — не такое уж простое дело.

В таком случае, оставался один-единственный ответ, и он прозвучал в следующих словах Такнапотина.

— Вы освобождены от своих здешних обязанностей, — сообщил демон. — Возвращайтесь обратно, в свое герцогство Мэннингтон.

Гринспэрроу. Только он обладал достаточным могуществом, чтобы вызвать фамильного демона Дианы без ее ведома.

— Ресмор, герцог Ньюкасла, будет руководить набегами отряда циклопов, — продолжал Такнапотин.

— По чьему приказу? — спросила Диана, просто потому что желала, чтобы это имя было произнесено вслух.

Такнапотин расхохотался.

— Гринспэрроу знает, что у вас не лежит сердце ко всему этому, — ответил демон.

Селна, поняла Диана. Горничная, которой она в последние двадцать лет доверяла больше всех, не теряла времени и уже успела сообщить о ее симпатиях Гринспэрроу. Эта мысль взволновала Диану, но женщина была достаточно прагматичной, чтобы отбросить прочь эмоции. Новые знания могли принести определенную выгоду.

— Когда я могу покинуть это отвратительное место? — оживленно поинтересовалась Диана. Она, хотя и с трудом, сумела взять себя в руки, не желая, чтобы проклятая тварь обнаружила ее замешательство и сочла, что молодая женщина и вправду виновна в изменнических мыслях. Разумеется, то, что утонченная придворная дама не была в восторге, мотаясь по горам со сворой отвратительных циклопов, казалось совершенно естественным — она протестовала против этого поручения еще с той минуты, как Гринспэрроу возложил дело на нее.

— Ресмор уже здесь, беседует с Маклесом, — с усмешкой ответил демон.

— Если ты выполнил задание, ради которого тебя вызвали, тогда уходи, — приказала Диана.

— Я помогу вам одеться, — ответил Такнапотин, зловеще ухмыляясь.

— Вон!

Тварь немедленно испарилась во вспышке пламени, на мгновение ослепившей Диану, оставив после себя ощутимый запах серы.

Когда дым развеялся, а молодая женщина вновь обрела ясность зрения, она обнаружила у входа в палатку Селну, державшую в руках одежду герцогини. Молодая женщина задумалась, сколь многое успела пронюхать служанка.

Спустя час Диана пожелала Ресмору удачи и покинула горы при помощи магического туннеля, который предусмотрительно создал для нее герцог Ньюкасла. Пытаясь действовать так, словно ничего необычного не происходило, или, по крайней мере, продемонстрировать, что ее настроение улучшилось с тех пор, как она оказалась в своих личных покоях в мэннингтонском дворце, она отослала Селну и в одиночестве уселась в спальне на огромной кровати под балдахином.

Ее взгляд устремился на бюро, где хранилась драгоценная корона, последнее свидетельство принадлежности Дианы к древнему королевскому роду. Ее мысли вновь вернулись к тому дню, когда много лет назад, опьяненная обещанием магической силы, она сделала свой роковой выбор.

Она заново прошла в памяти весь путь от того дня к сегодняшнему. Диана понимала, что это логический процесс, ведущий к возможным неприятностям, ожидавшим ее впереди. Циклопов не радовали ее действия в горах, и они были правы. Похоже, Маклес за ее спиной жаловался каждому посланцу Эйвона. Когда до Крезиса, герцога циклопов в Карлайле, дошли сведения о недовольном ворчании, он, по всей видимости, обратился к Гринспэрроу, который не задумываясь добрался до Селны и решил проблему.

— Раз так, — громко сказала Диана, и в голосе ее прозвучал хмурый вызов, — пусть Ресмор получает одноглазых и все гадости, с ними связанные.

Она знала, что будет наказана могучим Гринспэрроу, возможно, даже вынуждена отдать на время свое тело Такнапотину, — весьма болезненная и изнурительная процедура.

Диана содрогнулась. Да, сейчас она могла лишь пожать плечами и принять приговор Гринспэрроу, своего короля и повелителя. Но не об этой жизни мечтала Диана Велворт. В тот первый год, когда она лишилась семьи, Гринспэрроу оставил ее в покое, он навещал ее редко и не просил ни о чем, кроме как играть при дворе роль первой дамы, единственной герцогини Мэннингтон, хотя это и было невероятно скучно. И она по-настоящему взволновалась, когда Гринспэрроу поручил ей серьезное дело — заключить перемирие с Бринд Амором в Принстауне. Добившись нужного соглашения, она сказала себе, что теперь ее жизнь изменится. Так и случилось, поскольку вскоре Гринспэрроу послал ее в горы, к циклопам, обагрив ее руки кровью. И затуманив сердце вероломными мыслями.

Она вновь сосредоточилась на своих сверкающих драгоценных камнях, на неисполненных обещаниях.

Гном взвыл от боли и попытался увернуться, но нора, в которую он забился, была неширокой, и дюжина циклопов, тыкавших в него длинными копьями, наносили ему один жалящий укол за другим.

Скоро гнома выволокли на поверхность. Он пытался бороться, стоя на коленях, но копье ударило его в лицо, опрокинув на землю. Несчастный дернулся и застыл, выпрямившись. Циклопы развлекались, заканчивая дело.

— Ах ты хитрец, Маклес! — взревел герцог Ресмор, широкоплечий, тучный мужчина с копной густых седых волос и обманчиво-добродушным лицом. — Ты отлично знаешь, как можно повеселиться!

Маклес вернул смешок и дружески хлопнул огромного мужчину по спине. На взгляд грубого циклопа, жизнь теперь повернула в лучшую сторону.

7 ХОЗЯЕВА ДОРСАЛЬСКОГО МОРЯ

— Хьюготы! — закричал один из матросов, крик подхватил другой, стоявший на перекладине грот-мачты.

— Они подняли парус наполовину, а обе скамьи у них битком набиты гребцами! — добавил матрос с перекладины.

Лютиен перегнулся через поручни на носу судна, вглядываясь в морскую даль, не переставая изумляться тому, что моряки могут видеть все до мелочей там, где его глаза различают один лишь серый туман.

— Я не вижу, — заметил Оливер, останавливаясь рядом с Лютиеном.

— На то, чтобы глаза привыкли к морю, уходят многие годы, — попытался объяснить молодой человек. (И чтобы привык желудок, хотелось ему добавить, поскольку Оливер по выходе из Гайби провел добрых полторы недели, перевесившись через поручень.) Они находились на борту «Страттонского ткача», одного из самых больших эйвонских галеонов, захваченного в Порт-Чарлее. Теперь судно плавало под флагом Эриадора. При благоприятном ветре трехмачтовый «Ткач» мог обогнать любую галеру хьюготов и при любых обстоятельствах стоил трех судов противника. Длиной почти в сотню футов, с опытной командой, в которую входило более двух сотен моряков, галеон нес на себе огромное орудие, способное потопить галеру с расстояния в триста ярдов. Орудийный расчет, приписанный к катапульте, стоявшей на кормовой палубе, уже принялся нагружать ядра в корзину, в то время как остальные возились с огромной вращающейся баллистой, установленной позади фок-мачты, сосредоточившись на огромных копьях, которые скоро полетят в варваров.

— Я не вижу, — вновь сказал Оливер.

— Ничего страшного, поскольку Лютиен прав, — поддержала друга Кэтрин, чьи глаза больше привыкли к открытой воде. — Необходимы годы, чтобы приучить зрение к морю. Тем не менее перед нами действительно хьюготы, это очевидно даже для меня, хотя я уже много месяцев не выходила в море.

— Доверимся зрению наших спутников, — сказал Лютиен хафлингу, который, похоже, был весьма недоволен подобной точкой зрения и нервно притоптывал по палубе своим черным лакированным башмаком. — Если они говорят, что приближающееся судно принадлежит хьюготам, — значит, так оно и есть.

— Я не вижу, — в третий раз сказал Оливер, — потому что прямо передо мной стоят две огромные обезьяны и все закрывают!

Лютиен с Кэтрин взглянули друг на друга и фыркнули, довольные, что перед неминуемой битвой могут немного развеселиться благодаря присутствию такого замечательного существа, как Оливер де Берроуз. Затем, преувеличенно вежливо, они расступились, дав место хафлингу.

Оливер немедленно вскарабкался на поручень, встал в гордую позу, вцепившись одной рукой в леер, а другую приложив ко лбу, в чем, впрочем, не было ни малейшего смысла, поскольку огромные поля его знаменитой шляпы и так заслоняли глаза от солнца.

— Ах да, — начал хафлинг. — Так и есть, хьюготы. Любопытное судно. Один, два, три… восемнадцать, девятнадцать, двадцать весел с каждой стороны, двигаются дружно. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Лютиен и Кэтрин, раскрыв рты от изумления, вновь уставились друг на друга, затем на крохотное пятнышко у горизонта.

— Эй, а что там за великан стоит на носу? — спросил Оливер, заметно вздрогнув. Демонстративность этого жеста навела Лютиена на определенные подозрения, он вздохнул и с сомнением посмотрел на Кэтрин.

— Не хотел бы я встретиться с ним в бою, — продолжал хафлинг. — Одна только его желтая борода выглядит так, словно способна ободрать всю мою нежную кожу!

— И вправду, — согласился Лютиен. — Но больше всего меня пугает кольцо на его пальце. Видите, оно похоже на львиную лапу? — Теперь уже Лютиен старательно, всем телом изобразил дрожь. — И так и кажется, что ее когти, повинуясь жестоким и неумолимым хьюготам, могут расцарапать лицо врага! — Лютиен снова демонстративно вздрогнул и собрался было уйти вместе с улыбающейся Кэтрин.

Девушка весело подмигнула ему, полагая, что Лютиен должным образом ответил на розыгрыш Оливера.

— Глупый мальчишка, — крикнул им вслед неугомонный хафлинг. — Ты что, не видишь, что в кольце на место когтей вставлены драгоценные камни? А серьги?.. — добавил он, подняв в воздух палец.

Лютиен обернулся, собираясь ответить, но заметил, что Кэтрин покачала головой, и понял, что все равно не победит в этом словесном поединке.

— Отличные глаза, — заметил Валлах, капитан «Страттонского ткача», подошедший к Лютиену и Кэтрин вместе с братом Джеймесисом из Гайби. Сарказм капитана был направлен на Оливера.

— Отличное чувство юмора, — поправила его Кэтрин.

— Как скоро мы сблизимся с ними? — спросил Лютиен.

Валлах взглянул в сторону горизонта и неопределенно пожал плечами.

— Может, через полчаса, а может, к концу дня, — сказал он. — Наши друзья на галере идут не прямо к нам. Они движутся к юго-востоку.

— Они нас боятся? — поинтересовался молодой человек.

— Мы превосходим их, — уверенно ответил капитан. — Но я никогда не слыхал, чтобы хьюготы уклонялись от боя. Больше похоже на то, что они хотят перехватить нас возле Колонси, в неглубоких водах. Там они могут посадить нас на мель или, по крайней мере, обойти в маневрах.

Лютиен понимающе улыбнулся Валлаху. Этот капитан из деревни Гайби был выбран для командования «Ткачом», поскольку он лучше, чем кто-либо другой, изучил здешние воды. Валлах добрую часть своих пятидесяти лет жил в поселении Окраина на Колонси и все это время почти ежедневно бороздил воды Дорсальского моря.

— Они считают, что получат преимущество, если мы окажемся возле острова, — с хитрым видом заметила Кэтрин.

Валлах усмехнулся.

— Мы не хотим сражаться с ними, — напомнил Лютиен. — Наша цель — только переговоры, если, конечно, из этого что-то выйдет.

Действительно, их план был именно таков, и именно поэтому «Страттонский ткач» вышел один, отказавшись от поддержки флота из тридцати галеонов, стоявших сейчас в заливе Колтуин.

— Хьюготы не любят много говорить, — заметила Кэтрин.

— И уважают только силу, — добавил Валлах.

— Ну, если нам придется потопить их галеру, значит, так тому и быть, — решительно произнес Лютиен. — Но мы постараемся обойтись малой кровью, и нам ни в коем случае нельзя позволить им ускользнуть.

— Ни в коем случае, — подтвердил брат Джеймесис, чье лицо сохраняло хмурое выражение с тех пор, как в заливе появились свирепые хьюготы, а его мирное существование в монастыре было нарушено.

Лютиен внимательно посмотрел на монаха. Он подумал о том, что народ Гайби находился под слишком сильным впечатлением от недавних событий, чтобы позволить ему осуществить план переговоров. Получив в свое распоряжение тридцать галеонов, они не желали ничего иного, кроме как отомстить за гибель своих сограждан в заливе Колтуин. Но каковы бы ни были их желания, колокол Гайби громко звонил, приветствуя Лютиена и его товарищей, явившихся как ответ на обращение деревни к новому королю. И празднование разгорелось с новой силой, когда с севера на всех парусах подошел флот Эриадора. Именно поэтому проктор Биллевин был вынужден пойти навстречу пожеланию молодого человека, и «Страттонский ткач» вышел в море, вооруженный представитель флота, но в первую очередь парламентер, а уж во вторую — военный корабль.

— Поднимите парламентерский, — велел Лютиен Валлаху. Взгляд молодого Бедвира не отрывался от брата Джеймесиса, ожидая одобрения монаха. Тот возражал против того, чтобы Лютиен сам отправлялся в плавание, и его поддержали многие, включая даже Оливера и Кэтрин.

— Белый флаг с синей каймой известен даже хьюготам, — хмуро признал Джеймесис. — Это международный сигнал переговоров, хотя варвары известны тем, что пользуются им, чтобы подобраться поближе к противнику.

— Глаза этого человека такие синие! — воскликнул Оливер, самым что ни на есть удачным образом разрядив возникшее напряжение. Джеймесис и Валлах косо взглянули на хафлинга, но Лютиен и Кэтрин лишь понимающе усмехнулись. Оливер не мог разглядеть глаза варвара, впрочем, как и сосчитать весла галеры. Он вообще вряд ли видел судно, скрытое в тумане. Но как замечательно хафлинг разыгрывал свою роль! Лютиен с достаточным основанием мог назвать приятеля величайшим мастером блефа.

Спустя несколько минут флаг переговоров уже развевался на грот-мачте «Страттонского ткача». Валлах и прочие внимательно следили за действиями противников, однако, несмотря на то, что впередсмотрящие заверили капитана в том, что хьюготы находятся достаточно близко и наверняка видят сигнал, галера не изменила курса и даже не замедлила хода.

— Идут к Колонси, — повторил Валлах.

— Ну, тогда и мы за ними, — решил Лютиен.

Капитан окинул взглядом юношу и недовольно сдвинул брови.

— Вы боитесь пускаться в погоню? — спросил его Лютиен.

— Я чувствовал бы себя намного уверенней, не находись у меня на борту правая рука моего короля, — сказал Валлах.

Лютиен ответил ему сердитым взглядом.

Валлах понимал, что его простая логика жалит молодого человека, однако это еще дома не удержало его от того, чтобы высказать свое мнение.

— Если хьюготы, как мы опасаемся, являются союзниками Гринспэрроу, разве Лютиен Бедвир не станет для них ценной добычей? Мне не хотелось бы видеть ликование короля Эйвона, если Алая Тень попадет к нему в руки.

Этот аргумент уже изрядно надоел Лютиену, ему пришлось слышать его еще в Гайби, когда наконец было решено, что прежде всего нужно попытаться поговорить с хьюготами. Лютиен настаивал на том, чтобы в море вышел сначала только один корабль-парламентер и чтобы он сам находился на его борту. Но даже Кэтрин, столь преданная Лютиену, возражала, считая, что молодой человек представляет для королевства слишком большую ценность и не должен рисковать.

— Алая Тень была тем призом, которую Моркней, герцог Монфорский, хотел преподнести Гринспэрроу, — ответил Лютиен. — Именно Алую Тень пообещал в подарок зловещему королю Эйвона генерал Белсен Криг. Именно этот приз предпочитал получить герцог Принстауна Парагор.

— И все они в результате погибли, — закончил за него брат Джеймесис. — И потому вы почувствовали себя бессмертным.

Лютиен начал было возражать, но Оливер пихнул его в бок, заставив умолкнуть.

— Неужели вы не понимаете? — спросил хафлинг, становясь рядом с молодым человеком. — Да, мой иногда столь неразумный друг весьма ценен, но его ценность как раз и заключается в том, от чего вы стремитесь его защитить!

— Оливер прав, — добавила Кэтрин, внезапно превратившись в союзницу Оливера. — Если Лютиен спрячется за мантию Бринд Амора, если его алый плащ не увидят там, где это более всего необходимо, тогда весь смысл Алой Тени будет утерян.

Валлах взглянул на брата Джеймесиса и поднял руки в знак поражения.

— Не нам решать вашу судьбу, — признал монах.

— Тогда идем к Колонси, — сказал Валлах и направился к штурвалу.

— Только если вы сочтете этот курс безопасным для корабля, — резко произнес Лютиен, заставив капитана обернуться. — Я не хочу, чтобы мои слова привели к гибели корабля. «Страттонский ткач» — ваш, и только вы здесь командуете.

Валлах одобрительно хмыкнул в ответ.

— Мы знали об опасности, когда выходили в море, — напомнил он Лютиену. — Каждый человек на борту пришел сюда по собственной воле, и я в первую очередь. Как и все прочие мужчины и женщины, мы понимаем, какая угроза нависла над Эриадором, и мы готовы отдать жизнь, защищая свободу родного края. Если бы вас, друзья мои, не было на борту, я без колебаний пустился бы в погоню за галерой, чтобы настоять на переговорах, даже если бы меня поджидал весь флот варваров!

— Тогда вперед, — подбодрил его Лютиен. Валлах и брат Джеймесис, разом кивнув, удалились.

«Страттонский ткач» начал обходить галеру, поворачивая к востоку, но хьюготы работали веслами изо всех сил, так что галеон не мог перерезать им путь. Но все же они подошли к варварам достаточно близко, и флаг переговоров теперь, без сомнения, видел каждый на галере — и реакция хьюготов служила тому лучшим доказательством.

Галера ни на мгновение не замедлила ход, продолжая держать курс на юго-восток. Гигантский галеон устремился в погоню, и скоро впереди показались серые скалистые пики гор Колонси.

— Вы все еще считаете, что они надеются посадить нас на мель? — чуть позже спросил Лютиен Валлаха.

— Я полагаю, они рассчитывают на поддержку, — пояснил капитан, указывая за правый борт, где показалась еще одна галера, подходившая к острову.

— Похоже, она просто болталась в море, поджидая нас, — заметил Лютиен. — Очень похоже.

— Обычная засада, — пожал плечами капитан.

Третья галера хьюготов вскоре показалась со стороны кормы корабля, за ней появилась и четвертая. Гребцы первого судна подняли весла с одного борта, резко разворачивая корабль.

— Мы не знаем, что они собираются делать, — быстро сказал Лютиен. — Возможно, теперь, когда галера находится под защитой союзников, хьюготы согласятся на переговоры.

— Я могу лишь позволить, чтобы они подошли ближе, — возразил Валлах. — И только если они поднимут флаги согласия на переговоры.

Он окликнул людей возле катапульты, приказав им нацелить орудие на галеру с правого борта. Если начнется битва, Валлах собирался потопить ее в первую очередь, дав «Ткачу» возможность вырваться в более глубокие воды.

Лютиен не мог не согласиться с капитаном, несмотря на свое желание закончить дело миром. Он вспомнил Гарта Рогара, своего лучшего друга, хьюгота, еще ребенком выброшенного на остров Бедвидрин после кораблекрушения. Лютиен невольно стал виновником его гибели, победив великана на арене. Если бы проигравшим оказался сам Лютиен, Гахриз никогда бы не подал знака прикончить побежденного.

С точки зрения логики, в смерти Гарта Рогара не было вины юноши, но в том-то и беда, что чувство вины логике никогда не поддается.

И именно поэтому молодой человек решил ради памяти о погибшем друге отправиться из порта Гайби в открытое море и постараться разрешить конфликт с хьюготами по возможности мирно. Однако, несмотря на свое желание, Лютиен не мог требовать от мужчин и женщин, составлявших команду «Ткача», чтобы они просто позволили четырем галерам уничтожить себя. Валлах и его команда и без того проявили достаточный героизм, добровольно вызвавшись отправиться сюда без мощного прикрытия всего флота.

— Возможно, нам придется вступить в бой, — сказал Лютиен Кэтрин и Оливеру, когда вернулся на нос, к поручню, у которого они стояли.

Оливер посмотрел на галеру, на белые пенистые барашки там, где ее весла врезались в воду, затем окинул взглядом галеон, уделив особенно пристальное внимание команде у катапульты.

— Я надеюсь, они хорошие стрелки, — заметил хафлинг.

В связи с внезапно обнаружившимся численным превосходством врага Лютиен и Кэтрин надеялись на то же самое.

Крик наблюдателя с мачты сообщил им, что показалась пятая галера, а затем и шестая, обе следовали в кильватере судна с правого борта.

— Возможно, это была не самая лучшая идея, ближайшему советнику короля не следовало забираться так далеко, — заметил Оливер.

— Я должен был пойти, — ответилЛютиен.

— Я говорю о себе, — сухо уточнил Оливер.

— Мы никогда не бежали от схватки, — произнесла Кэтрин настолько решительно, насколько могла.

Лютиен взглянул в зеленые глаза девушки и прочел в них тревогу. Юноша вполне понимал ее. Кэтрин не пугала предстоящая схватка, вовсе нет, но на этот раз, в отличие от яростных боев за свободу Эриадора, в отличие от всех тех битв, в которых ей приходилось участвовать вместе с Лютиеном, драться предстояло не с циклопами, а с людьми. Но Кэтрин так же не хотелось убивать их, как и быть убитой самой.

Капитан Валлах беспрестанно мерил шагами палубу, инструктируя команду перед боем.

— Цельтесь вон в ту галеру, — приказал он расчету катапульты, имея в виду судно, подходившее справа, — оно было ближе всех к галеону и шло быстрее других.

— Да спустите же наконец этот чертов парламентерский флаг! — пробормотал капитан, подойдя к носовому поручню, у которого стояли все трое друзей.

Словно в ответ, весла гребцов приближавшейся галеры поднялись в воздух, длинное и изящное судно быстро потеряло скорость. Затем протрубил горн, издав чистый и громкий звук, разнесшийся по воде и достигший ушей встревоженной команды «Страттонского ткача».

— Боевой сигнал, — сказала Кэтрин, обращаясь к Валлаху. — Они не собираются вступать в переговоры.

Звуки горна послышались и с остальных пяти судов, последовав вскоре за боевыми криками и воем. Галеры двинулись вперед — все, кроме первой, за которой гнался «Ткач»; это судно словно бы выжидало, не предпримет ли что-нибудь галеон, первым проявив инициативу.

— Мы не можем ждать, — сказал Валлах явно разочарованному Лютиену.

— Еще три за кормой! — послышался с мачты крик вахтенного.

— Нам отсюда не уйти, — пробормотала Кэтрин, оглядывая море и видя, как вокруг галеона затягивается петля ловушки.

Валлах вернулся назад, к центральной части палубы, приказав приспустить перед боем паруса, чтобы корабль все же мог маневрировать, не представляя при этом слишком уж заманчивой мишени для лучников хьюготов и их горящих стрел.

Лютиен отправился следом за ним и заметил брата Джеймесиса, приближавшегося с таким же хмурым, как всегда, выражением лица. Лютиен на мгновение встретился с ним взглядом… но ведь это именно он, Бедвир, принял решение о переговорах, именно из-за него, Лютиена, команда оказалась теперь в таком тяжелом положении. Молодой Бедвир отвел глаза и повернулся к морю; но тут же почувствовал на своем плече руку брата Джеймесиса.

— Мы будем делать то, что должны сделать, — неожиданно произнес монах. — И если нам не останется ничего, кроме битвы, мы станем биться с врагом. Но забудьте о страхе, милорд Бедвир, и помните лишь то, что каждое судно, которое мы потопим сегодня…

— А их будет немало, — решительно вмешался Валлах.

— …уже никогда не сможет терроризировать побережье залива Колтуин, — закончил брат Джеймесис.

Валлах поднял глаза на Лютиена и указал на ближайшее судно, словно ожидая одобрения юноши.

Это был нелегкий выбор для такого человека, как молодой Бедвир, но хьюготы достаточно ясно продемонстрировали, что собираются напасть на галеон. Горны на всех кораблях, окружавших «Страттонского ткача», громко трубили, призывая бога войны хьюготов спуститься к водам.

— Они смотрят на битву как на дело чести, — заметила Кэтрин.

— Черт бы побрал их за это, — отозвался Лютиен.

Пылающее ядро пронеслось по полуденному небу, описало аккуратный полукруг, а затем, подобно хищной птице, спикировало на жертву. Галера попыталась увернуться — гребцы на одном борту опустили весла в мгновенно вспенившуюся воду.

Слишком поздно. У канониров галеона было целых десять минут, чтобы прицелиться в не слишком отдаленную цель. Галера успела развернуться на четверть прежде, чем снаряд врезался в правый борт галеры, чуть не снеся его напрочь.

Лютиен увидел, как несколько хьюготов в пылающей одежде прыгнули за борт. Он слышал вопли тех, которые не смогли увернуться от удара. Но галера, хоть и получившая серьезные повреждения, еще не была прикончена, и весла вновь вспенили воду, понуждая ее двигаться.

Вскоре после того показался сам предводитель варваров, выскочивший на нос своего дымящегося судна; он размахивал мечом и выкрикивал угрозы в сторону галеона.

Лютиен прекрасно видел, что этот человек настолько же горд, насколько и глуп. Остальные десять галер (уже появились еще две, усилившие флот противника) находились еще слишком далеко, чтобы оказать ему поддержку. Возможно, варвары не понимали мощи военного галеона, а скорее, погибавшего в бою человека это и не волновало.

Валлах развернул галеон бортом к галере. В воздухе пронеслось еще одно ядро и возмущенно зашипело, когда, переломав несколько весел, упало в воду. Но галера продолжала двигаться. Капитан варваров вскарабкался на носовую фигуру судна и воздел руки к небу.

Он находился в этом положении, взывая к своему богу войны, когда горящее копье, выпущенное из баллисты, пробило его грудь, отбросив искалеченное тело к середине палубы.

И все же галера приближалась и уже оказалась слишком близко для катапульты, которую Валлах приказал навести на другую цель. Тем не менее обе баллисты продолжали действовать, как и сотня лучников, натягивавших тетиву гигантских луков, наклоняясь назад, осыпая стрелами палубу судна хьюготов.

И все же оно приближалось.

Команда баллисты сконцентрировалась на ватерлинии возле весел, копья глубоко вонзались в корпус галеры.

— Вперед! — крикнул капитан Валлах рулевому, и тот приложил все усилия, чтобы выполнить команду, как и все, работавшие на такелаже. Матросы Эриадора просто не в силах были поверить в решительность хьюготов. Большая часть команды варваров явно уже погибла. Эриадорцы отчетливо видели тела, густо усыпавшие палубу. Но, тем не менее, они слышали ритмичные удары весел рабов, и хотя несчастные пленники теперь во много раз превосходили численностью своих поработителей, они не знали об этом!

«Страттонский ткач» скользнул вперед на несколько десятков ярдов, и галера, на верхней палубе которой не осталось никого, кто мог бы встать у руля, не смогла свернуть в сторону. И потому галера подошла к корме галеона достаточно близко, чтобы ее весла с правого борта были раздавлены рулевым веслом галеона и трое матросов смогли выплеснуть пылающее масло на ее палубу.

С этим врагом было покончено, однако уже бок о бок подходили другие суда хьюготов, десять галер, двигавшихся на удивление слаженно. Команда катапульты трудилась с бешеной яростью, баллиста метала одно пылающее копье за другим, и еще одну галеру отправили на дно, а третьей нанесли такие сильные повреждения, что она уже не могла поддержать своих собратьев.

Лучники облепили поручни, но в ответ на их залпы летели стрелы и копья хьюготов, часто пылающие. Лютиен также схватился за свой лук и поразил одного из варваров за мгновение до того, как тот успел швырнуть в галеон гигантское копье. Оливер, Кэтрин и многие другие тем временем пытались помочь раненым и одновременно тушили горящие снаряды, пока те не причинили действительно серьезного вреда.

Капитан Валлах, казалось, одновременно был повсюду, ободряя команду, выкрикивая приказы рулевому. Но все же слишком скоро огромный галеон содрогнулся от удара тараном, из открытых люков «Ткача» послышался ужасающий звук затрещавшего дерева.

Через поручни дюжинами полетели абордажные крюки. Лютиен выхватил «Ослепительный» и побежал вдоль борта, с бешеной скоростью обрубая, пока лучники, откинувшись назад, осыпали противника стрелами, почти не целясь.

Молодой Бедвир просто не в силах был осмыслить безумную храбрость и безоглядную ярость хьюготов. Они наступали, ничуть не заботясь о собственной жизни, наступали, уверенные в том, что нет ничего лучше, чем смерть в бою, что об этом можно только мечтать.

Затем корабль вновь вздрогнул, когда вторая галера протаранила его корму, и в третий — когда другое судно зашло на таран спереди, врезавшись в нос «Ткача» и почти развалившись от удара. Скоро на борту галеона, похоже, оказалось столько же хьюготов, сколько и эриадорцев, и еще большее число варваров стремительным потоком преодолевало поручни.

Лютиен пытался пробиться к Валлаху, который свирепо рубился на носу.

— Нет! — закричал молодой Бедвир и ринулся вперед, в ужасе глядя на то, как один из варваров зацепил капитана крюком «кошки». Веревка немедленно натянулась, перекинув кричащего Валлаха через поручни.

Лютиен с криком прыгнул на хьюгота сбоку. Он знал, что варвар превосходит его в силе и что малейшая неуверенность при столкновении со столь могучим воином будет стоить ему жизни.

Но неожиданно варвар на мгновение замер и с любопытством оглянулся на пышно разряженного хафлинга, балансировавшего на поручне, или, вернее, на рапиру хафлинга, поскольку ее изящное лезвие пронзило ребра варвара.

Хьюгот взревел и подскочил, пытаясь поймать Оливера и прихватить его с собой, но внезапно опрокинулся от резкого удара нок-гафеля под колено. Он перегнулся через поручень, и Кэтрин сумела еще раз ткнуть его, прежде чем он скрылся из виду.

— Мне гораздо больше нравится сражаться верхом на моем дорогом Тредбаре, — заметил Оливер.

— Вспомните лучше о битве в Соборе, — сказал им обоим Лютиен. — Наш единственный шанс — собрать вместе как можно больше защитников.

Кэтрин кивнула, но Оливер покачал головой.

— Друг мой, — ровным голосом сказал он. — Там, в Соборе, мы выжили потому, что убрались оттуда прочь.

Оливер огляделся вокруг, и остальные проследили за его взглядом, осознав, что на этот раз, в открытом море, им некуда отступать.

Героическая команда «Страттонского ткача» сражалась более часа, получив первую передышку лишь тогда, когда они добрались до мостика. Лютиен, Кэтрин, Оливер и еще пятьдесят мужчин и женщин держались на высокой рулевой палубе, пока сотня хьюготов ниже, на главной палубе, стаскивала пленников и груз с опасно накренившегося галеона. Перспективы для хьюготов, если те решили бы проложить себе с боем путь по двум узким трапам, ведущим на рулевую палубу, были мрачными, но им и не было нужды делать этого. Галеры быстро грузили пленников и трофеи, а «Ткач» должен был скоро наполниться водой.

Лютиен понимал, что приближается конец, и потому они намеревались ринуться на врага с энергией отчаяния. Эриадорцы знали, что у них нет шансов победить и нет шансов сбежать.

Затем на переднюю палубу могучий хьюгот вытащил фигуру в коричневой мантии.

— Брат Джеймесис! — закричал Лютиен.

Монах с усилием поднялся с колен.

— Сложи оружие, мой друг, — сказал он Лютиену. — Реньер из Айсенленда уверил меня, что примет вашу капитуляцию.

Лютиен с сомнением оглянулся на своих товарищей.

— Лучше жизнь раба на галере, чем страшная смерть в воде! — призывал миролюбивый Джеймесис.

— Никогда! — крикнула одна из женщин Эриадора. Она схватилась за канат и героически прыгнула в толпу хьюготов. Прежде чем товарищи успели пошевелиться, чтобы удержать ее или последовать за ней, длинное копье ударило ее, швырнув на палубу. Хьюготы навалились на несчастную, словно стая волков. Наконец она показалась из свалки, в руках у гигантского варвара, который протащил ее до поручней и ударил о них лицом.

Затем он отошел, и несчастная, каким-то образом найдя точку опоры, умудрилась встать, но лишь на мгновение, пока другой варвар не поразил ее в живот трезубцем с длинной рукояткой. Могучий воин высоко поднял женщину над палубой и, приняв угрожающую позу, долгое мгновение держал, прежде чем швырнуть за борт.

— Будь проклят! — закричал Лютиен, шагая к трапу. Костяшки его пальцев, яростно сжимавших рукоять могучего меча, побелели.

— Довольно! — умолял брат Джеймесис. Отчаянный призыв монаха привел Лютиена в чувство. — Я заклинаю тебя, сын Бедвира, ради жизни людей, которые последовали за тобой!

— Бедвир? — с любопытством пробормотал Реньер, слишком тихо, чтобы кто-нибудь мог его услышать.

Оглянувшись на стоявших за ним пятьдесят мужчин и женщин, Лютиен не нашел возражений. Отчасти именно он был виноват в этой катастрофе, поскольку более других настаивал на том, чтобы их корабль зашел так далеко в одиночку. Единственный опыт Лютиена в общении с хьюготами ограничивался дружбой с Гартом Рогаром в Дун Варне, и тот человек был одним из самых достойных и благородных воинов, известных юноше.

Возможно, из-за этой дружбы Лютиен не был готов к жестокости уроженцев Айсенленда. Теперь сотня или даже больше эриадорцев погибли, и еще около полусотни уже погрузили на галеры в качестве пленников. Карие глаза Лютиена увлажнились, он швырнул «Ослепительный» вниз, на главную палубу.

Чуть позже Лютиен и его товарищи наблюдали с палубы галеры хьюготов, как «Страттонский ткач» тихо ушел под воду.

8 ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ

Лютиен слышал поскрипывание галер хьюготов, слышал крики и стоны несчастных эриадорских моряков, которых тащили в трюмы и приковывали к скамьям. С некоторыми пленниками на его собственной галере поступили так же, и похоже, Лютиен и его товарищи не могли надеяться сбежать. Мрачные перспективы жизни в качестве галерного раба встали перед молодым Бедвиром, но он гораздо сильнее тревожился за своих лучших друзей, чем за себя. Что сделают хьюготы с Оливером, который, очевидно, был слишком мал ростом, чтобы управляться с веслом? Станет ли франтоватый хафлинг источником забавы, галерным шутом, предметом грубых шуток варваров? Или свирепые уроженцы Айсенленда просто вышвырнут его за борт, как абсолютно бесполезный груз?

А как же Кэтрин? За Кэтрин и еще полдюжины женщин, захваченных в бою, Лютиен боялся больше всего. Варвары-хьюготы были оторваны от дома подолгу, очень подолгу, их походы длились скорее месяцы, чем недели. Какое удовольствие получат безжалостные варвары, наслаждаясь таким деликатесом, как Кэтрин О'Хейл!

Свирепый толчок оторвал его от мрачных раздумий, заставив сосредоточиться на настоящем, а не на будущем. К счастью, Кэтрин и Оливер оказались на одном с ним корабле. К тому же они, как и Лютиен с братом Джеймесисом, отделались всего лишь царапинами. И молодой Бедвир решительно пообещал себе, что так оно и останется. Он рассчитывал, что, если варвары соберутся прикончить Оливера или попытаются причинить какой бы то ни было вред Кэтрин, он вновь станет сражаться с ними, на этот раз с гораздо более печальным для хьюготов результатом. У него не было никакого оружия, за исключением голых рук, но молодой человек верил, что, защищая Оливера и особенно Кэтрин, эти руки станут поистине смертоносными.

Лютиен скоро понял, что хьюготы оказались весьма профессиональными тюремщиками, поскольку его, как и всех остальных, тщательно обезопасили при помощи крепких веревок, а также двух десятков огромных воинов. Когда всех пленников погрузили на самой большой галере, которую Лютиен счел флагманом эскадры, начался процесс замены гребцов. Старых и слишком утомленных рабов, уже неспособных выдерживать гонку по желанию хьюготов, выволокли на палубу, а вниз, к гребным скамьям, отправили новых пленников и приковали на освободившихся местах. Лютиен прекрасно понимал, что именно затеяли варвары, все его существо кричало, требуя предпринять… ну хоть какие-то действия. Но окончательные намерения варваров оставались тайной и для Лютиена, и для всех остальных, да к тому же рабы, освобожденные от цепей и впервые за долгие недели увидевшие солнце, вроде бы проявляли какую-то надежду на лучший исход… Эта надежда да еще трусливые мысли о том, что послушанием можно купить какие-то поблажки, а при сопротивлении что-то потерять, действовали парализующе.

А потому Лютиен смог лишь закрыть глаза, когда замененных рабов, изношенных и бесполезных по мнению бесчувственных хьюготов, просто-напросто выбросили за борт.

— Меня также постигнет эта участь, — обреченно произнес Оливер. — А я как назло терпеть не могу воду!

— Мы этого не знаем, — прошептал брат Джеймесис дрожащим голосом. В конце концов, именно он способствовал сдаче в плен и теперь наблюдал за плодами своих действий. Возможно, для него, как и для всех прочих, было лучше остаться на палубе тонущего «Ткача», сражаясь до последнего.

— Я слишком мал, чтобы грести, — ответил Оливер. Он искренне удивился, что сейчас его больше всего печалило то, что он не нашел времени испытать свое счастье, попытавшись покорить Сиобу.

— Тише, — шепотом прикрикнул Лютиен на них обоих. — Еще не хватало подать хьюготам подобную идею.

— Как будто они сами не догадаются! — заметил Оливер.

— Они могут посчитать тебя ребенком, — вмешалась Кэтрин. — Хьюготы известны тем, что оставляют в живых захваченных в плен детей, и те вырастают в Айсенленде.

— Ну до чего славная мысль, — саркастически заметил Оливер. — Скажи-ка, а что со мной станет, когда я не вырасту?

— Достаточно! — скомандовал Лютиен, от злости повысив голос настолько, что привлек внимание ближайшего хьюгота. Гигант окинул Лютиена недовольным взглядом и предостерегающе заворчал. Юноша ответил надсмотрщику кривой улыбкой.

— Не следовало позволять связывать нас, — прошептал Лютиен одними губами.

— Мы что, могли остановить их? — поинтересовался Оливер.

Приятели затихли, когда группа, возглавляемая Реньером, вождем хьюготов, направилась к ним.

— Я протестую! — немедленно воскликнул брат Джеймесис, обращаясь к огромному варвару.

Белоснежные зубы Реньера блеснули под пышной светлой бородой. Глумливое выражение его лица говорило о том, что ему случалось слышать подобные речи и раньше, что он повидал «цивилизованных» людей, ставших свидетелями справедливости хьюготов. Он столь решительно направился к брату Джеймесису, что монах отпрянул назад и прижался к поручням. Лютиен и все остальные решили, что Реньер просто отправит Джеймесиса к другим несчастным, барахтавшимся в воде.

— Мы заключили соглашение, — пробормотал монах гораздо менее уверенно, когда вождь хьюготов остановился прямо перед ним. — Вы гарантировали жизнь…

— Твоим людям, — с радостью закончил Реньер. — Я ничего не говорил о тех рабах, которые уже находились на моей галере. Куда бы я поместил вас всех? — Хьюгот обернулся через плечо, одарив своих родичей, одобрительно хихикавших за его спиной, хитрой улыбкой.

Брат Джеймесис отчаянно пытался придумать хоть какой-то разумный довод. Действительно, хьюготы твердо придерживались если не духа соглашения, то его буквы.

— Вы не должны казнить тех, кто служил вам, — пробормотал монах. — Остров Колонси не так далеко отсюда. Вы могли высадить их там.

— Оставить врагов за спиной? — изумился Реньер. — Чтобы они могли снова воевать с нами?

— Вы наживете меньше врагов, если сумеете сохранить человеческие души, — вмешался Лютиен, вызвав тем самым злобный взгляд Реньера. Варвар медленно, угрожающе направился к молодому Бедвиру, однако молодой человек, в отличие от брата Джеймесиса, не отпрянул назад. Лютиен гордо выпрямился, упрямо сжал губы и развернул плечи, а взгляд карих глаз смело встретился с серыми глазами Реньера. Вождь варваров остановился прямо перед Лютиеном, и хотя ростом варвар превышал его на несколько дюймов, не возникало ощущения, будто он нависает над пленником.

Обмен угрожающими взглядами продолжался несколько мгновений, ни один из соперников не произнес ни слова, даже не мигнул. Затем Реньер, казалось, заметил нечто — нечто во внешности Лютиена, — что заставило вождя хьюготов заметно расслабиться.

— Ты не из Гайби, — заявил Реньер.

— Я прошу тебя вытащить тех людей из воды, — ответил Лютиен.

Несколько варваров захихикали, но Реньер вскинул руку, и на лице его не отразилось ни малейших признаков веселья, оно оставалось неимоверно серьезным.

— А ты проявил бы милосердие, если бы в жилах тех, кто сейчас тонет в море, текла кровь уроженцев Айсенленда?

— Проявил бы.

— Правда?

От неожиданного вопроса Лютиен по-настоящему растерялся. Ради всего святого, о чем толкует Реньер? Лютиен отчаянно искал каких-то объяснений, понимая, что от его ответа зависит жизнь несчастных рабов. В конце концов он смог только кивнуть головой, не понимая настойчивости хьюгота.

— Как твое имя? — спросил Реньер.

— Лютиен Бедвир.

— С острова Бедвидрин?

Лютиен снова кивнул, оглянувшись на Кэтрин и Оливера, которые в ответ только и смогли, что пожать плечами, поскольку растерялись не меньше Лютиена.

— Тебе случалось так поступать? — вновь спросил Реньер.

Что-то щелкнуло в мозгу Лютиена. Гарт Рогар! Этот человек имеет в виду Гарта Рогара, лучшего друга Лютиена, который был вытащен им из воды и вырос в доме Бедвиров как брат юноши! Но откуда об этом узнал Реньер? Лютиен не мог не изумиться.

Однако сейчас, в критический момент, это не имело значения, а у Лютиена не было времени на размышления. Он еще шире расправил плечи, взглянул прямо в серые глаза Реньера и твердо ответил:

— Да.

Реньер повернулся к товарищам.

— Вытащить рабов из воды, — приказал он. — И передайте на остальные галеры, чтобы никого не топили.

Реньер вновь повернулся к Лютиену, на его грубом лице появилось дикое, пугающее выражение.

— Больше я тебе ничего не должен, — заявил он и пошел прочь. Проходя мимо Кэтрин, он окинул девушку похотливым взглядом и усмехнулся.

— Ты еще должен мне место рядом с моими людьми, — крикнул Лютиен, заставив Реньера на мгновение остановиться. — Если они гребут, я тоже буду!

Хьюгот размышлял над этим в течение секунды, затем откинул назад голову и расхохотался от всей души. И ушел к своим товарищам, не потрудившись оглянуться еще раз.

Галера двигалась по широкой дуге вокруг западного побережья Колонси. Это несколько удивило Лютиена и его друзей, которые предполагали, что варвары выйдут в открытое море. Они все поняли только тогда, когда галера скользнула в укромную бухту, пройдя узким проходом, практически невидимым с моря, и очутившись в широком, спокойном заливе.

Сотня галер стояла на якоре вдоль каменистого пляжа. Дальше, на голом берегу, за линией скал, красовались десятки каменных и деревянных хижин, от множества открытых очагов поднимался дымок.

— Когда они успели сюда забраться? — испуганно пробормотал брат Джеймесис.

— И как насчет Окраины Земли? — ни к кому в особенности не обращаясь, спросил Лютиен, имея в виду небольшое эриадорское поселение на восточном побережье острова. Если такое множество хьюготов разбило лагерь на Колонси, это не сулит ничего хорошего сотне поселенцев из суровой, открытой всем ветрам деревушки. Лютиен понимал, какие неприятности могут доставить варвары, и догадывался, что хьюготы не ограничатся небольшими набегами на берега залива Колтуин. У варваров явно имелся большой запас дров, хотя дерево нелегко добыть на скалистом Колонси. Кроме того, Лютиен заметил, что среди тех, кто вышел встретить вернувшихся воинов, оказалось немало женщин. Итак, это было самое настоящее вторжение, и Лютиен угрюмо нахмурился, подумав о многочисленных бедах, которые вскоре обрушатся на его дорогой Эриадор.

Рабов не перевозили на берег даже тогда, когда судно находилось в гавани. Едва галеры добирались до мелководья, часть варваров садилась в лодки, чтобы добраться до берега, а часть просто прыгали через борт и плыли сами, оставив на судах всего нескольких охранников. Лютиен немедленно вернулся к мыслям о побеге, однако юношу тут же постигло разочарование. Лодка Реньера, высадив хьюготов, перевезла на берег его и троих товарищей. Варвары грубо выбросили пленников на скалистый берег.

Ступив на камни, Лютиен едва успел открыть рот, чтобы задать рвавшиеся наружу вопросы, как Реньер схватил его за воротник и поволок к самой большой хижине поселка.

— На колени перед королем Асмундом! — закричали хьюготы, когда, миновав стражу, Реньер втолкнул пленника в просторное строение, состоявшее из единственного зала.

Поскольку руки его были все еще связаны за спиной, Лютиен споткнулся и упал на одно колено. Он быстро восстановил равновесие, уговаривая себя не оглядываться, слыша, что за ним притащили, возможно, Кэтрин или монаха. Как можно более спокойно юноша выпрямился, пытаясь вернуть себе чувство собственного достоинства, прежде чем поднять глаза на короля хьюготов.

Фигура Асмунда и правда выглядела впечатляюще. Широченная грудь, пышная седая борода, коричневая, обветренная кожа. А светло-голубые глаза настолько ярко сверкали, что, казалось, могли прожечь твердое дерево насквозь.

Но Лютиен едва заметил короля. Юноша застыл, устремив взгляд на человека, стоявшего рядом с великим Асмундом.

Человека с глазами цвета корицы.

9 РОДСТВЕННЫЕ УЗЫ

— Этан, — недоверчиво пробормотала Кэтрин.

С трудом переведя дыхание, Лютиен начал подниматься, но был немедленно схвачен Реньером. Юноша взревел и рванулся прочь из рук гиганта, твердо решив приблизиться к Асмунду, а в особенности к стоявшему рядом с королем человеку. Без сомнения, это был Этан, но как же изменился его брат! Пышная борода скрывала прекрасные черты Бедвиров, и волосы были гораздо длиннее, чем прежде. Однако самые серьезные изменения коснулись его глаз, сверкавших диким, опасным блеском.

— Ты знаешь его? — прошептал Оливер, обращаясь к Кэтрин.

— Этан Бедвир, — громко произнесла та. — Брат Лютиена.

— А, я так и подумал, — сказал Оливер, обративший внимание на отдаленное сходство, имевшееся между двумя мужчинами, особенно на редкий оттенок глаз. Затем, осознав всю невероятность происходящего, хафлинг изумленно разинул рот.

Асмунд, явно забавляясь, повернулся к Этану и подал знак эриадорцу, позволяя ему говорить.

Лютиен вновь преисполнился надежды.

— Брат мой, — задыхаясь выговорил он, когда Этан направился к нему.

Старший Бедвир толкнул Лютиена на пол.

— Больше нет, — сказал он.

— Что ты делаешь? — закричала Кэтрин, бросившись к упавшему.

— Сильная духом женщина! — проревел Асмунд, когда Реньер мощными руками схватил бьющуюся Кэтрин.

— Что с тобой? — требовательно спросил Лютиен, поднявшись на одно колено и окинув брата тяжелым взглядом. Он посмотрел на Реньера, затем снова на Этана и попросил:

— Останови его.

Этан медленно покачал головой.

— Больше нет, — повторил он, но все же повернулся к Реньеру и жестом приказал отпустить девушку.

— Если ты думаешь, что я буду благодарить, то ты ошибаешься! — выкрикнула Кэтрин прямо в лицо Этану. — Ты встал не на ту сторону, сын Гахриза!

Этан откинул голову назад, его взгляд стал одновременно отрешенным и высокомерным. Он даже не моргнул, не то чтобы ответить Кэтрин.

— Так ты с ними, — утвердительно произнес Лютиен.

Этан насмешливо взглянул на брата, как будто не видел смысла говорить об очевидном.

— Предатель! — воскликнула Кэтрин.

Рука Этана взлетела в воздух, и девушка невольно отпрянула, не сомневаясь, что сейчас ее ударят.

Однако удара не последовало, Этан быстро взял себя в руки.

— Кого я предал? — спросил он. — Гахриза, который прогнал меня, послал на смерть?

— Я искал тебя, — перебил его Лютиен.

— Ты меня нашел, — хмуро ответил Этан.

— С хьюготами, — добавил Лютиен презрительно. Большинство варваров вокруг откликнулись возмущенным ревом.

— С храбрецами, — возразил Этан. — С людьми, которыми не правит чужеземный король, не признающий законов!

Эти слова подали Лютиену некоторую надежду в более широком смысле. Возможно, вторжение хьюготов совсем не означало, что они вступили в союз с Гринспэрроу.

— Ты — эриадорец! — воскликнула Кэтрин.

— Нет! — крикнул в ответ Этан. — Не считайте меня больше в числе трусов, согнувшихся из страха перед Гринспэрроу. Не считайте меня в числе тех, кто смирился со смертью Гарта Рогара! — Он взглянул прямо в глаза младшего брата и закончил: — Не считайте меня среди тех, кто мог надеть цвета размалеванной шлюхи, леди Авонезы!

Лютиен тяжело вздохнул, пытаясь привести в порядок мысли. Этан здесь! Это слишком невероятно, слишком неожиданно. Но Лютиен напомнил себе, что брат не знает ничего о происшедшем. Похоже, Этан считает, что с момента его отъезда в Эриадоре ничего не изменилось: им по-прежнему правит Гринспэрроу, а Гахриз является одной из пешек в его руках. Но что делать с этим Лютиену? Даже если он сможет объяснить Этану, как обстоят дела реально, сможет ли он сам простить брату союз с жестокими хьюготами против Эриадора?

— Как ты посмел! — взревел Лютиен, вскакивая на ноги.

— Гринспэрроу… — начал было Этан.

— К черту Гринспэрроу! — перебил младший брат. — Те корабли, которые грабили твои новые друзья, принадлежали эриадорцам, а не эйвонцам. На твоих руках кровь собратьев, земляков!

— Черт тебя подери! — рявкнул в ответ Этан, с такой силой налетая на младшего брата, что чуть было не опрокинул его вновь на землю. — Теперь я — хьюгот, а не эриадорец. А все корабли в море Эйвона служат Гринспэрроу.

— Ты убивал…

— Мы воевали! — свирепо выкрикнул Этан. — Что, позволить флоту Гринспэрроу пробиться на север, раз уж мы могли потопить его? А если в битве погибали уроженцы Эриадора, значит, так тому и быть!

Лютиен перевел взгляд с Этана на короля хьюготов, Асмунда. Тот улыбался широко и самодовольно, словно от души наслаждался этим маленьким представлением. Внезапно младшего Бедвира осенило, что, возможно, его брат являлся не столько приближенным советником, сколько пешкой, и ему тут же больше всего на свете захотелось немедленно придушить Асмунда.

Но вновь посмотрев на Этана, Лютиен понял, что брат не нуждается в защитниках. Его манеры слишком изменились, в глазах сверкали огоньки дикой ярости. То, что сотворил Гахриз, изгнав старшего сына, похоже, полностью переломило натуру молодого человека. В отчаянии Этан нашел новую опору: он воспитал в себе несокрушимую ярость. Он казался своим среди хьюготов настолько, что по спине Лютиена, наконец осознавшего это, пробежали мурашки. Он задался вопросом, был ли перед ним действительно его брат, или же тот человек, которого он знал и любил в Дун Варне, давно умер.

— Гринспэрроу не придет на север, — тихо сказал Лютиен, пытаясь хотя бы отчасти восстановить душевное равновесие, в надежде разумно объясниться с братом.

— Но он этого желает, — настаивал Этан. — Он будет посылать свои корабли на север один за другим или все сразу. В любом случае мы будем топить их, отправлять на дно, и таким образом ослаблять чародея, который незаконно захватил трон. Будь он проклят!

Он собрался уйти, но внезапно охвативший Лютиена приступ истерического хохота заставил его задержаться. Этан склонил голову набок, пытаясь понять, почему смеется его брат, но Лютиен хохотал, не глядя в глаза старшему. Тогда Этан повернулся к Кэтрин и прочим товарищам Лютиена, но они не могли ничего объяснить.

— Ты сошел с ума? — спокойно спросил Этан, но Лютиен, похоже, не слышал его.

— Довольно! — неожиданно взревел Асмунд, и Лютиен резко оборвал смех, пристально глядя то на Этана, то на короля хьюготов.

— Ты не знаешь, — произнес младший Бедвир скорее утвердительно, чем вопросительно.

В диких глазах Этана сверкнуло любопытство, он тряхнул головой так, что его ничем не перевязанные волосы, казавшиеся сейчас даже светлее, чем раньше, рассыпались по плечам.

— Гринспэрроу больше не правит Эриадором, — резко сказал Лютиен. — И его лакеев тоже вышвырнули прочь. Монфора больше нет, поскольку восстановлено древнее имя, Кэр Макдональд.

Этан старался выглядеть равнодушным, но как расширились его глаза цвета корицы!

— Это Лютиен убил герцога Моркнея! — вмешалась Кэтрин.

— С помощью моих друзей, — быстро добавил юноша.

— Ты? — недоверчиво пробормотал Этан.

— Ты, глупец, изображающий из себя варвара! — вмешался Оливер, прищелкнув затянутыми в зеленые перчатки пальцами. — Ты что, никогда не слышал об Алой Тени?

При звуке этого имени в глазах Этана что-то мелькнуло. Похоже, легенды и мифы разлетались по свету куда быстрее политических новостей.

— Ты? — повторил Этан, указывая пальцем на брата и делая шаг по направлению к нему.

— Я получил это прозвище случайно, — смущенно заметил Лютиен.

— Но уж конечно, ты слыхал об Оливере-хитреце, — вмешался хафлинг и, выскочив вперед и гордо напыжившись, встал перед Лютиеном, так что его голова практически упиралась в живот Этану.

Этан опустил глаза на Оливера и покачал головой.

— Это было задумано для Мальпьюсантовой стены, — начал хафлинг. — Но поскольку стена была взята еще до того, как мы туда пришли, мы испытали эту самую чудесную из стратегий на самом Принстауне. Вот так! — Оливер поднес руку к самому лицу Этана и вновь щелкнул пальцами. — Главная драгоценность Эйвона взята силой хитрости Оливера де Берроуза!

— А ты и есть Оливер де Берроуз? — сухо уточнил Этан.

— Если бы я получил назад свою замечательную рапиру, я бы доказал тебе это!

Опасная гримаса исказила черты Этана, что не укрылось от взгляда Асмунда.

— Это можно устроить, и немедленно! — со смехом заметил король хьюготов, и все варвары, находившиеся в зале, тоже зашлись смехом и загомонили, явно воодушевленные идеей подобного поединка.

Рука Лютиена обвилась вокруг Оливера, стоявшего в театральной позе, и оттолкнула его назад. Юноша прекрасно знал боевую мощь своего брата, и его совершенно не радовала мысль лишиться миниатюрного друга, каким бы надоедливым он ни бывал порой.

— Это все правда, — твердо сказал Лютиен Этану. — Эриадор получил свободу, теперь им правит король Бринд Амор.

Этан обернулся и встретился с вопросительным взглядом Асмунда; король явно желал услышать объяснения по поводу неизвестного имени. Этан смог только пожать плечами, поскольку он тоже никогда не слыхал о человеке, который, по утверждению Лютиена, теперь правил самым большим государством Эйвонского моря.

— Он принадлежал к древнему братству, — пояснил Лютиен, ощущая скептицизм слушателей. — Очень могущественному… — молодой человек помедлил, сомневаясь, можно ли открывать истинную сущность Бринд Амора хьюготам, весьма подозрительно относившимся к магии. — Очень сильный и мудрый человек, — закончил Лютиен, но он уже и так поведал слишком много.

— Древнее братство, — сказал Этан, повернувшись к Асмунду. — Значит, новый король Эриадора тоже чародей.

Асмунд презрительно фыркнул.

То, что Этан с такой небрежностью выдал секрет, окончательно дало понять Лютиену, как сильно изменился его брат и как далеко они ушли друг от друга. Лютиену было необходимо как-то увести разговор в сторону от опасного предмета, и у него оставалась для этого единственная возможность.

— Гахриз мертв, — сказал он спокойно.

Этан слегка поморщился, но потом кивнул, показывая, что ему все ясно.

— Он почил с миром, — сказал Лютиен, но его брата и это вроде бы ничуть не задело.

— Гахриз умер много лет назад, — заметил Этан. — Он скончался, когда умерла наша мать, когда чума, посланная Гринспэрроу, пронеслась по Эриадору.

— Ты лжешь! — резко выкрикнула Кэтрин. — Гахриз сделал так, что на Бедвидрине не осталось ни одного живого циклопа, а леди Авонеза…

— Шлюха, — презрительно бросил Этан.

Кэтрин фыркнула, соглашаясь с этим определением.

— Она умерла в подземной тюрьме дома Бедвиров.

— В доме Бедвиров нет подземной тюрьмы, — с сомнением заметил Этан.

— Эрл Гахриз построил хорошую камеру специально для этой особы, — ответила Кэтрин.

— Что все это значит, Виндальф? — спросил Асмунд.

Этан повернулся к своему королю и вновь пожал плечами, и в самом деле слишком удивленный, чтобы вот так сразу разобраться со всеми новостями.

— Виндальф? — повторил Лютиен. Этан расправил плечи.

— Мое истинное имя, — с вызовом сказал он.

Теперь уже Лютиен не смог сдержать свой гнев.

— Ты Этан Бедвир, сын Гахриза, который был эрлом Бедвидрина, — заявил младший.

— Я Виндальф, брат Торина Рогара, — возразил Этан.

Лютиен дернулся, собираясь ответить, но последнее имя застало его врасплох.

— Рогар? — спросил он.

— Торин Рогар, — пояснил Этан. — Брат Гарта.

Это известие подействовало на Лютиена подобно удару грома. Ему отчаянно захотелось встретиться с этим человеком. Однако он подавил первое побуждение, понимая, что такая встреча должна произойти в более подходящее время. Сейчас перед Лютиеном стояла важная задача, ясная и очевидная. От него прямо сейчас зависели пятьдесят жизней, а если хьюготы продолжат набеги на побережье Эриадора, то и многие сотни. Все то, что Лютиен узнал во время этого разговора, особенно тот факт, что варвары понятия не имели о происшедших на его родине изменениях, свидетельствовало, что они не могли вступить в союз с Гринспэрроу. Следовательно, у Лютиена оставалась некоторая надежда. Эта надежда, однако, уменьшалась из-за призрака человека, стоявшего перед ним, из-за Этана, который больше им не был.

— Тогда приветствую тебя, Виндальф, — торжественно произнес Лютиен, к удивлению Кэтрин, которая стояла в стороне, недовольно нахмурившись. — Я прибыл в качестве посланца короля Эриадора Бринд Амора.

— Мы не просили о переговорах, — заявил Асмунд.

— Но теперь вы знаете, что ваши нападения на корабли и побережье Эриадора не наносили вреда Гринспэрроу. Мы не враги вам.

Это вызвало множество смешков у хьюготов, находившихся в помещении, а потом смех послышался и снаружи, давая Лютиену понять, что встреча братьев, давным-давно потерявших друг друга, превратилась в публичный спектакль.

— Этан, — серьезно произнес Лютиен. — Виндальф, я твой брат, или был им.

— Это было в мире, из которого меня изгнали, — перебил его Этан.

— Я искал тебя, — горячо заявил младший. — Я прикончил циклопа, убившего Гарта Рогара, а затем отправился на поиски на юг, куда, по моим представлениям, ты направлялся.

— Там я его и подобрал, — сообщил Оливер — по той единственной причине, что не в состоянии был так долго молчать.

— Я также много думал о смерти нашего отца, — продолжал Лютиен. — Могу поклясться, перед смертью этот человек искупил все свои грехи.

— Он думал о тебе в ночь перед смертью, — вмешалась Кэтрин. — Вина перед тобой лежала на нем слишком тяжким грузом.

— Так и должно было быть, — сказал Этан.

— Согласен, — ответил Лютиен. — И я совсем не пытаюсь оправдать тот мир, из которого тебя изгнали. Но того мира больше не существует, клянусь. Теперь Эриадор свободен.

— Какое отношение все мы имеем к вашей маленькой перебранке? — скептическим тоном поинтересовался Асмунд. Насколько Лютиен успел понять этого человека, тот просто опасался, что Лютиен может добиться некоторого успеха. — Ты говоришь о Гринспэрроу и Эриадоре так, словно это не одно и то же. Для нас все вы просто демдже-алфер, и ничего больше!

Демдже-алфер. Лютиен знал это слово, на языке островитян обозначавшее любого, кто не являлся хьюготом.

— А я — хьюгот, — решительно заявил Этан, прежде чем Лютиен смог что-либо сказать насчет крови эриадорцев, текущей в его жилах. Этан взглянул на одобрительно кивнувшего Асмунда. — Хьюгот навеки и до смерти.

— Ты — хьюгот, который понимает всю важность того, о чем я говорю, — поспешил уточнить Лютиен. — Эриадор свободен, но если вы продолжите свои набеги, вы поможете Гринспэрроу, лелеющему мечту вновь окутать нас своими зловещими крыльями.

Впервые Лютиену показалось, что он пробился сквозь крепкую броню, которой мысленно окружил себя его брат. Он знал, что Этан, какие бы заявления о своей верности другому народу он ни делал, был поражен известием о том, что Эриадор освободился от власти Эйвона. К тому же младший Бедвир понимал: мысль о том, что действия хьюготов, собственные действия Этана служили во благо человеку, который, наслав чуму, убил их мать и сломил отца, являлась для Этана поистине мучительной.

— И о чем ты просишь меня? — спросил старший Бедвир после короткой паузы.

— Прекратить набеги, — заявил Оливер, выступая вперед. Лютиену захотелось пристукнуть хафлинга, влезшего в разговор в столь серьезный момент. — Забирайте свои идиотские лодочки и отправляйтесь туда, откуда заявились. У нас восемь десятков больших военных кораблей…

Лютиен отшвырнул Оливера в сторону, а когда хафлинг попытался сопротивляться, Кэтрин сгребла его за воротник и, волоком оттащив в сторону, окинула таким взглядом, что хафлинг послушно уселся на пол рядом с женщиной.

— Присоединяйтесь к нам, — воскликнул Лютиен, повинуясь внезапному импульсу. Он понял, насколько глупо это прозвучало, едва слова успели сорваться с его губ, но понимал также, что ничего не могло быть хуже в разговоре с хьюготами, кроме попытки задеть их гордость, что только что сдуру позволил себе Оливер. Угрожать королю Асмунду восемьюдесятью галеонами означало вынудить свирепого воина немедленно объявить войну.

— С почти восемью десятками кораблей и вашим флотом мы могли бы…

— Ты просишь об этом меня? — произнес Этан, ударив себя кулаком в грудь.

Лютиен выпрямился.

— Ты — мой брат, — сказал он горячо. — И был эриадорцем, кем бы ты ни объявлял себя ныне. Я хочу, чтобы ты попросил своего короля прекратить набеги на побережье Эриадора. После всего, что произошло в нашей стране, мы с вами больше не враги!

Этан фыркнул и даже не потрудился оглянуться на Асмунда.

— Не возлагай слишком больших надежд на мою возможность повлиять на братьев-хьюготов, — сказал Этан. — Король Асмунд, а не я решает, как им поступать.

— Но ты с охотой шел с ними, — обвиняюще заявил Лютиен, и его лицо невольно исказилось от ярости. — Пока эриадорцы умирали, Этан Бедвир сидел сложа руки!

— Этан Бедвир мертв, — ответил человек, которого называли теперь Виндальфом.

— А разве Виндальф забыл все то хорошее, что было у них с Лютиеном Бедвиром в юности? — спросила Кэтрин.

На мгновение широкие плечи Этана сгорбились, и это можно было счесть свидетельством того, что слова Кэтрин угодили в цель. Этан, однако, поспешно выпрямился и устремил тяжелый взгляд на Лютиена.

— Я буду просить короля о милости по отношению к вам, — ровным голосом произнес Этан. — Повинуясь могущественному слову Асмунда, мы сохраним вам жизнь и даже отвезем тебя, Кэтрин и вашего напыщенного и потешного друга назад, на берег залива Колтуин, к югу от Гайби.

— А остальные? — хмуро спросилЛютиен.

— Останутся у нас, — ответил Этан.

Лютиен выпрямился и покачал головой.

— Всех, — настоятельно произнес он. — Каждый мужчина, каждая женщина вернутся в Эриадор, к себе домой.

На долгое мгновение все умолкли, почувствовав, что зашли в тупик. Затем Реньер, который, похоже, откровенно наслаждался всем происходящим, пересек комнату и протянул Этану «Ослепительный». Этан окинул долгим и внимательным взглядом меч, самую важную реликвию своей бывшей семьи. Спустя мгновение он хмыкнул и, глядя на Лютиена с откровенным вызовом, засунул прославленное оружие себе за пояс.

— Ты сказал, что не принадлежишь больше к роду Бедвиров, — заметил Лютиен, пытаясь отыскать какой-нибудь выход из сложившейся ситуации и при этом не позволить выплеснуться наружу вскипавшей в нем ярости. Видеть Этана, нет, Виндальфа, прицепившего к поясу этот меч, было слишком, этого Лютиен уже не мог вынести.

— Верно, — небрежно ответил Этан, словно это не имело ни малейшего значения.

— И все же ты готов носить меч Бедвиров?

Теперь пришла очередь Этана расхохотаться. К нему присоединились Асмунд, Реньер и все остальные хьюготы.

— Я готов носить меч, отнятый у побежденного врага, — поправил Этан. — Выигранный, бесспорно, как и люди, которые станут рабами. Прими мое предложение, бывший братец. Уходи и забирай Кэтрин. Я не могу гарантировать ей безопасности здесь. Что же касается твоего маленького дружка, уверяю тебя, его ожидает еще более ужасная судьба в руках людей с Айсенленда, они ведь не любят слабаков.

— Слабаков? — взревел Оливер, но Кэтрин заткнула ему рот прежде, чем он напросился, чтобы его прикончили.

— Всех, — твердо сказал Лютиен. — И еще я заберу меч.

— Почему я вообще должен тебе что-то давать? — поинтересовался Этан.

— Не должен! — взревел Лютиен так, что заставил весельчаков заткнуться и шагнуть к нему поближе. — Я ничего не прошу у человека, столь трусливого, что он отказался от наследства. Но я получу то, что желаю, пролив кровь, которая больше не является кровью моего родича!

Этан резко откинул голову назад, услышав такой откровенный вызов.

— Мы уже сражались прежде, — сказал он.

Лютиен промолчал.

— Я выиграл, — напомнил Этан.

— Я был моложе.

Этан взглянул на Асмунда, но тот не шевельнулся.

— Рабы не твои, ты не можешь их отдавать, — вмешался Реньер. — Пленников взял я.

Этан кивнул, признавая возражение справедливым.

— Тогда сражайся за меч, — предложил Асмунд.

— За все, — твердо повторил Лютиен.

— За меч, — поправил Этан. — И за свою свободу, а также свободу Кэтрин и этого коротышки, и ничего более.

— Все это, за исключением меча, ты уже предлагал, — напомнил Лютиен.

— Все предложения отменяются, — сказал Этан. — Ты вызвал меня на бой. Теперь ты получишь сполна, хотя выигрыш будет не намного больше того, что ты мог бы получить и без вызова, а проигрыш — а ты проиграешь — обойдется тебе очень дорого!

Лютиен взглянул на Асмунда и понял, что не дождется от того ни сочувствия, ни лучшего предложения. Он осознал, что вступил в реку событий, суть которых не понимал до конца или не понимал вовсе. Лютиену почудилось, что король желал этого поединка с того момента, как узнал, что Лютиен и Этан — братья. Возможно, это проверка лояльности Этана, однако куда более вероятно, что подобный поединок просто кажется грубому варвару отличной забавой.

За спиной Лютиена раздался голос Кэтрин, звучавший так мрачно, что это удивило Лютиена, — он никогда прежде не слышал от девушки подобного:

— Убей его.

Эти слова и вызванная ими картина воображения обрушились на Лютиена, словно камнепад. Он едва не лишился сознания, он задыхался, когда его друзей оттолкнули подальше в сторону, когда Реньер протянул ему меч, а Этан выхватил «Ослепительный» и с решительным и угрожающим видом шагнул к своему брату.

10 ПОЕДИНОК БРАТЬЕВ

Первый же выпад Этана мгновенно прояснил сумбурные мысли Лютиена, сделав их кристально чистыми, инстинкт самосохранения возобладал над безумием последних часов, на первое место выступила страстная жажда жизни. Меч, который дал ему Реньер, был плохо сбалансирован и даже тяжелее шестифунтового двуручного «Ослепительного». Он перехватил незнакомый меч обеими руками и начал вращать, опустив правое плечо и повернув лезвие вниз.

«Ослепительный» мощным ударом обрушился на поставленный им при помощи меча блок, и Лютиен понял, что, не отрази он удар в последнюю секунду, его разрубило бы пополам.

— Этан! — выкрикнул он инстинктивно, когда поток воспоминаний обрушился на него: бои на арене, тренировки мальчика под руководством старшего брата, тихие часы, наполненные душевной близостью с Этаном… там, в полях за Дун Варной…

Но человек, которого ныне называли Виндальфом, не откликнулся на зов. Он отступил на шаг и попытался направить острие «Ослепительного» в бок Лютиена.

Юноша сменил точку опоры, и перехватил меч по-другому, на этот раз опустив левое плечо, и направил тяжелое оружие другим путем, и точно отбил атаку. Левая нога Лютиена скользнула вперед; теперь логично было ожидать прямого удара и следовало предупредить его.

Этан уже двигался, отступил назад, ушел с опасного места, так что у него даже не возникло необходимости парировать короткую атаку. Сделав это, он схватил замечательное оружие, чудесный меч Бедвиров, обеими руками и начал вращать его вправо.

Лютиен развернулся вместе с ним. Он едва мог поверить, что готов был нанести подобный удар собственному брату и что, не окажись Этан столь проворным, он уже валялся бы на полу с выпущенными кишками. Лютиен постарался выбросить из головы эти образы. Все происходило на самом деле, он сражался за собственную жизнь и, что еще важнее, за жизни своих лучших друзей. Он не мог отвлекаться на посторонние мысли, не мог позволить себе думать о противнике как о брате. Теперь он вновь припомнил арену в Дун Варне, пытаясь восстановить в памяти боевой стиль Этана.

Этан опустил плечо и стремительным шагом двинулся вперед, нацелив выпад в левое колено Лютиена. Однако атака быстро прекратилась, еще до того, как «Ослепительный» коснулся парирующего клинка Лютиена, и Этан метнулся в сторону, его другая ступня придвинулась к ведущей ноге, так что он совершил полный разворот. Он упал на одно колено и, схватив меч обеими руками, нанес ужасающий удар.

Лютиену случалось раньше видеть этот трюк, и потому он оказался вне опасности прежде, чем старший брат завершил маневр.

Когда они сражались в последний раз, Этан уже был матерым бойцом, и Лютиен полагал, что его тактика не сильно изменилась с тех времен. Сам же юноша тогда считался начинающим, и его манеру боя Этан вряд ли мог изучить по единственной схватке.

И в этом было сейчас его преимущество.

Этан вскочил на ноги, опустил одну руку, чтобы лучше сохранять равновесие, и в мгновение ока «Ослепительный» метнулся влево, вправо, вперед, затем опять вправо. Сталь звенела, соприкоснувшись со сталью, Лютиен яростно старался удержать в стороне смертоносный клинок. Когда его атаки были отбиты, Этан перехватил меч обеими руками и обрушил на голову юноши град ударов: один, второй, третий, потом еще и еще.

Лютиен отбил их все, но под яростным натиском был вынужден отступить назад. Он хотел рассчитаться, но его меч, в полтора раза тяжелее привычного, не позволял ответить достаточно быстро. И потому он продолжал отступать, пока Этан, бешено сверкая глазами, забыв обо всем на свете, яростно ломился вперед.

Теперь Лютиен предельно сосредоточился, желая сберечь силы, он старался отбивать выпады максимально короткими и точными движениями. Он охотно отступал, приближаясь к стене помещения, и постепенно продвигался к выходу. Отбив еще один жестокий удар при очередном яростном натиске, он выскочил за дверь, на слепящий солнечный свет.

Толпа хьюготов двинулась за сражавшимися братьями. Лютиен видел, как к двери подошли Оливер и Кэтрин, но были немедленно отброшены в сторону Реньером, освобождавшим дорогу ухмылявшемуся Асмунду.

Лютиен понимал, что этот поединок стал великолепным зрелищем для свирепых уроженцев Айсенленда.

Неровная и каменистая почва лишила Этана, имевшего более легкое и подвижное оружие, части преимуществ. Теперь на первое место вышли стремительность и изворотливость бойцов, а в этом смысле Лютиена мог, пожалуй, превзойти один лишь проворный и миниатюрный Оливер де Берроуз. Лютиен легко прыгнул к самой неровной площадке, искусно действуя тяжелым мечом и отражая атаки преследовавшего его Этана. Младший Бедвир добрался до места, где площадка имела небольшой наклон, и увидел в этом свой шанс. Юноша увернулся от очередного взмаха «Ослепительного», ринулся вверх по склону, а когда Этан оказался под ним, неожиданно яростно накинулся на брата, обрушив на того серию ударов.

Однако Этану, обладавшему прекрасным чувством равновесия, удалось либо отразить их все, либо увернуться. И тут Лютиену, трезво оценившему свои преимущества, пришло на ум, что исход поединка в любом случае будет печальным. Проиграет он или победит, он в любом случае окажется в непростой ситуации. Закончится ли все гибелью Этана? И если так, неужели он может убить собственного брата? И даже если дело не кончится смертью, младший Бедвир понимал, что он многое потеряет, так же, как и Этан, поскольку тот завоевал некоторое уважение среди свирепых варваров только благодаря своему искусству воина. Теперь, если Этан утратит уважение в результате этого поединка…

Лютиена не радовали перспективы, но у него не было времени остановиться и попытаться отыскать другой путь. Старший брат поднимался по склону, пытаясь обойти Лютиена, и тому приходилось прилагать отчаянные усилия, чтобы удержать его.

Внезапно на него обрушился ужасающий удар «Ослепительного». Юноша не успел бы ни увернуться, ни вовремя подставить свой тяжелый и неудобный клинок. Поэтому он просто упал на землю и покатился вниз по склону. Затем легко вскочил на ноги, оказавшись на двадцать футов ниже своего брата.

Он услышал вой толпы, состоявшей из доброй сотни кровожадных хьюготов, и отчаянный крик Кэтрин и стон Оливера.

Этан, подстегнутый воплями своих соратников, ураганом ринулся вниз, но Лютиен не собирался дарить ему более выгодную позицию. Младший Бедвир помчался прочь, в сторону от склона. Этан взревел и ринулся в погоню, зайдя так далеко, что принялся обзывать брата трусом.

Лютиен не был трусом, но он научился извлекать преимущество из местности, на которой сражался. Так было и теперь, когда за ним гнался взбешенный Этан. Лютиен повернул к берегу, к небольшому утесу, и легко вскарабкался на его камни. Теперь он оказался на высокой площадке, но Этан, переполненный яростной энергией, даже не притормозил. Он приблизился, рубя воздух «Ослепительным», бросаясь то в одну сторону, то в другую, чтобы отыскать брешь в обороне Лютиена.

Ему это не удалось, блокировка Лютиена была совершенной, однако старший принялся обходить скалу сбоку, пытаясь взобраться на нее, — он рассчитывал оказаться почти на одном уровне с младшим братом.

Конечно, Лютиен без труда разгадал его маневр. Он мог воспрепятствовать брату, поставив прямой блок, но у него было на уме кое-что другое.

Этан приближался. Меч младшего Бедвира нацелился на колени противника, и тот отпрыгнул назад, собираясь нанести жестокий удар сверху вниз.

Однако маневр Лютиена был уловкой. Прежде чем меч хотя бы приблизился к цели, а Этан начал очевидный замах в противоположном направлении, Лютиен отступил на шаг, сменил захват на рукоятке тяжелого меча и передвинул его так, чтобы не блокировать, но отклонить «Ослепительный». Когда клинок Этана скользнул в сторону, Лютиен развернул свое оружие, направил клинок противника вниз, на скалы, а потерявший равновесие Этан не смог сопротивляться. От острейшего конца «Ослепительного» полетели искры, когда он скользнул в щель между камнями.

Этан замер, наклонившись. Он не мог выдернуть застрявший клинок сразу же. Один шаг вверх позволил бы ему извлечь свое оружие, вот только он не мог сделать этого шага. Он потерял всего долю секунды, но для проворного Лютиена и доли секунды было более чем достаточно.

Схватка закончилась.

Лютиен понимал этого, но не знал, что делать дальше. Образы Кэтрин и Оливера в качестве пленников хьюготов вспыхнули в его мозгу, и еще он подумал, что неоперившемуся Эриадору вряд ли пойдет на пользу его победа. Внезапно ноги у него подломились, и он упал с камня, уронив меч. Юноша перекатился на бок и сел, прижимая к себе ушибленную и окровавленную руку.

Этан встал над ним, наставив на брата «Ослепительный». Взглянув в его глаза цвета корицы, те самые, обозначавшие принадлежность к роду Бедвиров, Лютиен на мгновение поверил, что брат действительно убьет его.

Этан помедлил, ощущая смесь растерянности и ярости. Он не мог этого сделать, не мог убить родного брата, и чувство это встревожило человека, столь долгое время именовавшего себя Виндальфом.

Острие «Ослепительного» прижалось к шее юноши.

— Я объявляю победу! — вскричал Этан.

— Довольно! — взревел Асмунд прежде, чем Этан завершил положенную фразу. Король хьюготов приказал что-то человеку, стоявшему рядом с ним, и толпа варваров повалила к братьям.

— В королевский зал! — приказал один из них Этану, в то время как еще двое грубо поставили Лютиена на ноги и почти поволокли вдоль берега под сотнями любопытных взглядов, в том числе и Кэтрин с Оливером. Они направлялись в покои короля Асмунда. Там Лютиена швырнули на пол, справа от стоящего рядом брата, а затем все хьюготы, за исключением короля, быстро вышли.

Лютиен некоторое время переводил взгляд с короля на собственного брата, затем медленно поднялся. Этан не смотрел на него.

— Умный мальчик, — поздравил юношу Асмунд.

Лютиен скептически взглянул на него, не понимая, что тот имеет в виду.

— Ты мог побить его, — резко сказал Асмунд.

— Думаю, да, но… — начал было Лютиен.

Его прервал короткий и резкий смешок Асмунда.

— Я победил! — взревел Этан.

Асмунд внезапно оборвал смех и пристально взглянул на Этана.

— Нет бесчестья в том, чтобы проиграть искусному воину, — сказал хьюгот. — А по-моему, твой брат сражается так же мастерски, как и ты сам!

Этан опустил глаза, затем тяжело вздохнул и повернулся к Лютиену.

— Ты провел меня дважды, — сказал он. — В первый раз, заклинив мой меч между камнями, и затем, когда притворился, что споткнулся.

— Камни были скользкими, — возразил Лютиен. — На них водоросли налипли.

— Ты не спотыкался, — сказал Этан.

— Нет, — согласился Асмунд. — Он упал, потому что посчитал это наилучшим выходом. — Король вновь расхохотался, глядя на изумленное выражение, появившееся на лице Лютиена. — Ты не желал убивать Этана, — пояснил вождь хьюготов. — И ты сохранил веру в то, что он не убьет тебя. К тому же ты боялся, что, если ты побьешь его, мы выполним соглашение, касавшееся твоего меча и свободы твоих друзей, однако не останется шансов на то, что мы прекратим набеги на побережье.

Лютиен воистину потерял дар речи. Асмунд с такой легкостью и полнотой проник в его замыслы! Он не нашелся что ответить и потому просто стоял молча, изо всех сил изображая спокойствие и ожидая приговора свирепого островитянина.

Этан, похоже, еще больше изумился речам Асмунда. Но и он не мог найти слабого места в рассуждениях короля. Когда «Ослепительный» застрял между камнями, младший брат приобрел неоспоримое преимущество, но потом Лютиен упал… Восстанавливая в памяти картину боя, Этан был вынужден признать, что брат, столь хорошо сохранявший равновесие и в совершенстве владевший своим телом, не мог поскользнуться в критический момент.

Асмунд довольно долго изучал стоявшую перед ним пару.

— Вы — единственные эриадорцы, которые, должен признать, пришлись мне по сердцу, — наконец произнес он. — Отпрыски доброго рода.

— Несмотря на то, что я притворно поскользнулся? — осмелился спросить Лютиен и расслабился, когда Асмунд расхохотался вновь.

— Отлично проделано! — взревел король. — Побей ты Этана — выигрыш составил бы твою жизнь и жизни твоих ближайших друзей. И меч, что тоже немаловажно.

— Слишком дорогой ценой, — решительно заявил Лютиен. — Поскольку тогда наши переговоры были бы закончены, а Этан упал бы в ваших глазах.

— Ты согласился бы умереть за Эриадор? — спросил Асмунд.

— Конечно.

— А за Этана, которого ныне именуют Виндальфом?

— Разумеется.

Та простота, с которой отвечал Лютиен, сильнейшим образом поразила Этана. Он невольно перенесся мыслями в прошлое, в Дун Варну, к своему младшему брату, сначала мальчику, потом юноше, которого он всегда любил. Теперь Этан искренне удивлялся собственным действиям, тому, что он мог даже помыслить о том, чтобы убить собственного брата на поединке. Как он мог позволить ярости взять верх над сердцем и разумом?

— А Этан умер бы за тебя? — спросил Асмунд.

— Да, умер бы, — ответил Лютиен, даже не побеспокоившись обернуться к брату за подтверждением.

Асмунд снова разразился хохотом и сказал:

— Ты мне нравишься, Лютиен Бедвир, и я уважаю тебя, как и твоего брата.

— Я не брат ему! — бросил Этан прежде, чем успел обдумать свои слова.

— Брат, — поправил Асмунд. — Не считай ты все еще его своим братом, победу объявил бы твой меч, а не уста.

Этан опустил глаза.

— А я чуть не стал виновником вашей смерти! — взревел Асмунд, шагнув вперед и сверля взглядом одновременно обоих братьев. Однако король быстро успокоился и отступил назад, на прежнее место. — Когда мы говорили с тобой, до схватки, ты заявил, что мы больше не враги, — напомнил он Лютиену.

— Так и есть, — решительно подтвердил Лютиен. — Эриадорцы сражаются с хьюготами лишь тогда, когда те нападают первыми. Но существует большее зло, нежели любые разногласия между нашими народами, я говорю о темной тени, нависшей над землей…

Асмунд поднял руку, останавливая пламенную речь юноши.

— Тебе нет нужды убеждать меня в виновности короля Эйвона, — пояснил хьюгот. — Твой брат рассказывал мне о Гринспэрроу, да и самому мне приходилось быть свидетелем его зловещих деяний. Чума, пронесшаяся по Эриадору, не остановилась на его границах.

— Айсенленд? — спросил Лютиен еле слышно.

Асмунд покачал головой.

— Нет, она так и не добралась до наших берегов, потому что те, кто заболел в море, так и не вернулись. Наши священники отыскали источник чумы, и с тех пор имя Гринспэрроу предано проклятию. Ты был лучшим другом Гарта Рогара, — неожиданно сменил тему разговора король, глядя юноше прямо в глаза. — А Торин Рогар числится одним из моих ближайших друзей.

В душе Лютиена вспыхнула надежда, что дела повернули наконец к лучшему. Он был уверен, что он, Оливер и Кэтрин получат свободу. Но ему хотелось перевести разговор на более высокий уровень.

— Гарт Рогар был единственным хьюготом, которого мне случилось узнать близко, — сказал он. — Побег славного древа, говорю я!

И вновь Асмунд разразился хохотом.

— Мы не враги вам, — настойчиво повторил Лютиен, приведя короля в более серьезное настроение.

— Да неужели? — изумился тот, наклоняясь вперед. — А является ли вашим врагом Гринспэрроу?

Лютиен понимал, что ступает на опасную почву. Внутренний голос настаивал, чтобы он ответил «да», однако подобное заявление, сделанное официально в присутствии короля чужого государства, могло привести к серьезным проблемам.

— Ты предлагал союз между нашими народами, чтобы объявить войну Гринспэрроу, — продолжал Асмунд. — Подобный договор мог бы оказаться весьма полезным.

Надежду Лютиена глушили сомнения. Он хотел ответить, пообещать, но не мог. Еще нет.

Асмунд наблюдал за каждым его движением: как сжались кулаки, как он открыл рот, чтобы начать говорить, затем передумал.

— Отправляйся к своему королю Бринд Амору, Лютиен Бедвир, — сказал вождь хьюготов. — Предоставь мне через месяц официальный договор, объявляющий Гринспэрроу нашим общим врагом. — Асмунд откинулся назад, хитро улыбаясь. — Мы пойдем на войну, во имя нашего Бога и во исполнение воли Его, — объявил он, что послужило для Лютиена не столь уж тонким напоминанием о том, что он имеет дело со свирепым народом. — И будем сражаться. Привези договор, или наши галеры продолжат набеги на ваше восточное побережье, как мы и собирались.

Лютиену хотелось ответить на этот вызов, пообещать, что множество военных кораблей Эриадора защитят его жителей от хьюготов. Однако он мудро решил пропустить последнюю фразу мимо ушей.

— Месяц? — спросил он недоверчиво. — За месяц я едва ли успею добраться до Кэр Макдональда и обратно. Неделя до Гайби…

— Три дня на галере, — поправил Асмунд.

— И десять дней быстрой скачки, — добавил Лютиен, пытаясь не думать о страданиях рабов на галере, которым придется везти его так быстро и так далеко.

— Я пошлю твоего брата в Гайби в качестве эмиссара, — заявил Асмунд.

— Пошли его лучше в Чамберс, прямо к западу отсюда, — попросил Лютиен. — Самый короткий путь назад для меня по возвращении из Кэр Макдональда.

Асмунд кивнул.

— Месяц, Лютиен Бедвир, и ни днем больше!

Лютиен не нашелся что возразить.

С этими словами Асмунд покинул его и Этана, который отправился распорядиться насчет возвращения Лютиена, Кэтрин, Оливера и брата Джеймесиса назад в Эриадор. Остальные пятьдесят эриадорцев оставались пленниками, но Лютиен сумел получить обещание, что их не будут угнетать и освободят, если и когда Лютиен привезет договор.

Не прошло и часа, как корабль был готов к отплытию. Три товарища Лютиена поднялись на борт, но юноша медлил позади, надеясь остаться наедине с братом.

Этан казался растерянным, смущенным и всем происшедшим в целом, и своим выбором, и своей ролью в набегах хьюготов.

— Я не знал, — признался он. — Я думал, что все идет по-прежнему, что Эриадором все так же правит Гринспэрроу.

— Это извинение? — спросил Лютиен.

— Объяснение, — ответил Этан. — И ничего более. Я не властен над действиями моих братьев-хьюготов. Совсем нет. Они всего лишь признали меня, благодаря тому что я продемонстрировал воинское искусство и смелость, да еще в память о Гарте Рогаре.

— Я отправился на юг искать тебя, — сказал Лютиен.

Этан кивнул и, казалось, оценил этот факт.

— Но я никогда не был на юге, — ответил он. — Гахриз приказал мне ехать в Порт-Чарлей, затем плыть в Карлайл, где я должен был принять командование небольшим отрядом и отправиться в королевство Дари.

— Чтобы сражаться бок о бок с гасконцами, — перебил Лютиен, поскольку прекрасно знал, о чем шла речь.

Этан кивнул.

— Сражаться и, по всей вероятности, погибнуть в этом отдаленном королевстве. Но я не пожелал признать это изгнание. И взамен выбрал свое собственное.

— С хьюготами? — спросил Лютиен.

Этан покачал головой и улыбнулся.

— Окраинные Земли, — поправил он. — Некоторое время я ехал к югу от Бедвидрина, затем повернул к Гайби и там неплохо заплатил за то, чтобы меня тайком переправили на остров Колонси. Я верил, что смогу тихо провести остаток жизни в Окраинных Землях. Там не задают лишних вопросов.

— Но пришли хьюготы и разрушили поселение, — заключил Лютиен, помрачнев при мысли о вероятной гибели многих эриадорцев.

Этан покачал головой, давая брату понять, что его выводы ошибочны.

— Окраинные Земли не тронуты по сей день, — ответил он. — Ни один мужчина, ни одна женщина там не ранены и не уведены в плен.

— Тогда как?

— Моя лодка так и не добралась туда, поскольку угодила в шторм. И я очутился неподалеку от судна хьюготов, они выловили меня из моря, это просто случайность, невероятная удача, что капитаном того судна оказался именно Торин Рогар.

Лютиен помедлил мгновение, обдумывая рассказ Этана.

— Тебе повезло, — сказал он. — И, похоже, повезло Эриадору.

— Я рад, что ты рассказал о происходящем там, — сказал Этан, отстегивая от пояса «Ослепительный» и возвращая его Лютиену. — И я горжусь тобой, Лютиен Бедвир. Именно тебе следует носить фамильный меч Бедвиров. — Внезапно лицо Этана стало мрачным и упрямым. — Но пойми, что теперь я — хьюгот и не принадлежу к твоей семье. Привези договор моему королю, или мы — и я — будем сражаться с вами.

Лютиен понимал, что эти слова были обещанием, а не угрозой, и он поверил этому обещанию.

11 ПОЛИТИКА

Пусть это казалось невероятным, но менее чем через две недели после того, как они оставили лагерь хьюготов в Колонси, Лютиен и Оливер увидели великий Собор Кэр Макдональда. Они преодолели сотни миль по суше и по морю, Ривердансер и Тредбар выбились из сил. Кэтрин не вернулась с ними, напротив, она отплыла из Гайби на галере к югу с Этаном и братом Джеймесисом, направляясь в эриадорский порт Чамберс.

— Путешествие обратно будет легче, — заметил Лютиен своему измученному товарищу. — Магия Бринд Амора поможет нам преодолеть сухопутную часть дороги. А может быть, наш король и сам отправится с нами, чтобы лично подписать договор с Асмундом.

Оливер скорчил гримасу в ответ на оптимистическое заявление друга. Всю дорогу хафлинг только и делал, что пытался успокоить своего молодого приятеля, умерить его бурный восторг и обратить внимание Лютиена на реальные обстоятельства, которые тот, очевидно, не учитывал. Тем не менее, Оливер пытался действовать тонко, но, по всей видимости, его тактика не возымела действия.

Он придержал Тредбара, и юноша сделал то же самое с Ривердансером, остановившись бок о бок с хафлингом и проследив за его взглядом, направленным на Собор. Юноша полагал, что Оливер просто хочет задержаться на мгновение, любуясь городом, который стал их домом.

— Бринд Амор не согласится, — резко сказал Оливер.

Лютиен чуть не свалился с коня, изумленно вытаращившись на своего миниатюрного товарища.

— Ты ужасно неотесан, друг мой, — сообщил хафлинг. — Это дело с договором вряд ли выгорит.

Лютиен подумал, что Оливер имеет в виду задержку подписания договора с Асмундом. Не хотел же хафлинг сказать, что Бринд Амор вообще не согласится иметь дело с хьюготами? Юноша попытался обратиться к простой логике, но Оливер просто опустил глаза, пришпорил Тредбара, и тощий желтый пони рысцой потрусил вперед.

Спустя час друзья уже стояли перед Бринд Амором в аудиенц-зале Собора, и юноша с восторгом описывал во всех деталях предложение хьюготов, особенно подчеркивая потенциальные возможности соглашения. Старый маг, ставший королем Эриадора, просиял, услышав, что хьюготы действовали не заодно с Гринспэрроу, но затем широкая улыбка постепенно угасла, и большую часть времени Бринд Амор смотрел на молчащего Оливера, а не на Лютиена, пока рассказ юноши не подошел к концу.

— И все, что требуется, — это доставить соглашение в течение месяца королю Асмунду, — закончил Лютиен, недоумевая по поводу мрачности присутствующих. — И Гринспэрроу не поздоровится!

Если молодой Бедвир ожидал, что Бринд Амор пройдется по залу колесом от восторга, то его ждало горькое разочарование. Король Эриадора откинулся назад в своем огромном кресле, задумчиво теребя седую бороду, устремив взгляд в пространство.

— Набросать для вас проект? — с надеждой спросил Лютиен, хотя уже и начал понимать, что тут что-то не так.

Бринд Амор взглянул прямо на него.

— Если начнешь это делать, то набросай заодно и подробные объяснения для наших гасконских союзников, — ответил он.

Казалось, Лютиен не понял. Он взглянул на Оливера, который лишь пожал плечами, и напомнил товарищу, что уже существует некое соглашение, которое следует выполнять.

Тут наконец юноша сообразил, что Оливер сомневался не по поводу будущего договора с хьюготами, а по поводу уже подписанного ранее.

— Не всегда все так просто, как представляется нашему неотесанному другу, — сухо пояснил хафлинг.

Лютиен решил непременно в ближайшее время поговорить с Оливером по поводу упоминаний о его неотесанности, в более подходящий, чем сейчас, момент.

— Вопрос в договоре, подписанном мною и герцогиней Мэннингтон, касательно отношений с Гринспэрроу, — пояснил Бринд Амор, подтверждая сказанное хафлингом. — Мы не воюем с Эйвоном, и в нашем договоре нет пункта о поддержке возможных агрессоров.

Сарказм больно ужалил Лютиена. Он понимал прагматизм всего этого, но, по его мнению, Гринспэрроу нарушил договор множество раз.

— Долина Саглеса, — хмуро напомнил он. — И Менстер. Вы забыли?

Бринд Амор резко подался вперед, глаза его яростно засверкали.

— Я — нет! — взревел он, и оглушающая сила его голоса заставила юношу отступить на шаг назад. Но старый маг уже в следующее мгновение взял себя в руки и опустился на прежнее место.

— И то и другое — набеги диких циклопов, — сказал Бринд Амор.

— Но мы знаем, что за ними стоит Гринспэрроу, — решительно заявил Лютиен, закипая от ярости.

— То, что мы знаем и что можем доказать, — две абсолютно разные вещи, — заметил Оливер.

— Верно, — согласился король. — Да, с точки зрения морали я полностью с тобой согласен, — сказал он Лютиену. — Я не испытал бы ни малейшей неловкости, объявив войну Гринспэрроу в союзе с хьюготами. Однако с политической точки зрения это навлечет на нас немалые беды. Любое нападение на Эйвон вызовет недовольство гасконцев, поскольку это поставит под угрозу их корабли, которые делают рейсы в оба королевства, и они могут принести нас в жертву в предстоящей войне, лишив своей помощи. На этот раз, боюсь, они нас не поддержат. Вполне возможно, они даже предложат Гринспэрроу свои военные суда, чтобы избавиться от угрозы со стороны хьюготов и поскорее закончить войну.

Лютиен в бессильной ярости сжал кулаки. Он взглянул на Оливера, который лишь пожал плечами, затем перевел взгляд на Бринд Амора. Впрочем, красная пелена ярости, стоявшая у него перед глазами, не давала возможности ясно разглядеть собеседников.

— Если мы не заключим союз с Асмундом, — произнес он медленно, взвешивая каждое слово, — то будем вынуждены начать войну с хьюготами.

Бринд Амор кивком выразил согласие с его заявлением. Затем хмыкнул.

— Горькая ирония, — ответил он. — Возможно, нам придется заключить в данном случае союз с Эйвоном против хьюготов.

Лютиен даже покачнулся от подобного заявления.

— О да, — уверил его Бринд Амор. — Пока вы были в пути, эмиссар короля Гринспэрроу добрался до меня, предлагая союз против доставляющих всем немалые хлопоты варваров с Айсенленда.

— Но как насчет Менстера? — возразил Лютиен. — И долины Саглеса, как и всех прочих кровавых деяний, совершенных…

— Одноглазыми, — перебил Оливер. — Прошу прощения, — быстро добавил он, поймав недобрый взгляд юноши. — Я просто играю роль, становлюсь на точку зрения гасконского посла.

— Циклопов натравливает Гринспэрроу! — взревел юноша.

— Ты это знаешь, и знаю я, — ответил Оливер. — Но гасконцы — другое дело.

— Оливер хорошо играет роль, — заметил Бринд Амор.

Лютиен глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Гринспэрроу действительно являлся вдохновителем этих набегов, — успокаивающе произнес король Эйвона.

— Гринспэрроу никогда не смирится с тем, что Эриадор обрел свободу, — ответил Лютиен.

— Так тому и быть, — сказал Бринд Амор. — Мы разберемся с ним, как сможем. Пока вы отсутствовали, мы тоже не сидели сложа руки. Сиоба и каттеры работали с гномами короля Беллика дан Бурсо и добыли сведения о большом лагере циклопов.

— Итак, мы объединимся с Гринспэрроу против хьюготов на море и одновременно будем сражаться с его союзниками в горах, — с отвращением произнес Лютиен.

— Я говорил тебе, что политика — не такая уж веселая вещь, — заметил Оливер.

— А сейчас я не знаю, что нам делать, — признал Бринд Амор. — Но когда речь идет о целом королевстве, приходится весьма тщательно обдумывать каждый свой шаг.

— Разумеется, мы должны напасть на циклопов, — сказал Лютиен.

— Это мы сделаем, — с радостью уверил его Бринд Амор. — Не думаю, что гасконцы станут возражать против войны между Эриадором и циклопами.

— Одноглазые ублюдки! — сплюнул Оливер. — В Гаскони мы считали глаз циклопа прекрасной мишенью для лучника.

Лютиен далеко не был удовлетворен результатом, но понимал, что существуют гораздо более важные вещи, чем его собственные желания. Но он сможет получить хотя бы частичное удовлетворение: по крайней мере, в ближайшее время ему представится возможность расквитаться за жителей Менстера.

Но имелось нечто, беспокоившее его гораздо сильнее. Покидая аудиенц-зал вместе с Оливером, чтобы отправиться на поиски Сиобы, он не мог отделаться от мысли, что до срока, назначенного Асмундом для подписания договора, осталось всего две недели. Через две недели ему придется начать воевать с хьюготами — и с собственным братом.

Оливер держался подле своего впавшего в задумчивость друга весь остаток дня, они долго молча сидели в «Гнэльфе», затем направились через весь город к внешней стене. Лютиен почти ничего не говорил, и хафлинг не понуждал его, понимая, что юноша пережил гораздо большее потрясение, чем он сам, ведь он встретился с Этаном, оказавшимся по другую сторону барьера, и осознал жестокую реальность политических интриг…

Незадолго до заката, когда они узнали, что Сиоба прибудет в город этой ночью, лицо юноши неожиданно просветлело. Взглянув на него, Оливер понял, что у Лютиена родился некий новый план. Оливер лишь молил бога, чтобы он оказался более разумным, чем предыдущий.

— Как ты думаешь, Бринд Амор согласится на союз с хьюготами, если Гринспэрроу первым нарушит договор? — спросил Лютиен.

Оливер пожал плечами.

— Я мог бы найти союзников и получше, чем работорговцы, — сказал он. — Но если результатом станет падение Гринспэрроу, тогда, я полагаю, он может и согласиться. — Оливер внимательно вгляделся в лицо друга и особенно в хитрую улыбку, на мгновение тронувшую его губы. — У тебя появилась идея, как подтолкнуть Гринспэрроу к открытым действиям против Эриадора? — спросил хафлинг. — Думаешь, ты сможешь вынудить его нарушить договор?

Лютиен покачал головой.

— Гринспэрроу уже его нарушил, — решительно заявил он. — Просто натравливая на нас циклопов. Единственное, что требуется, — это добыть доказательства, тайно и быстро.

— И как ты собираешься это сделать? — поинтересовался Оливер.

— Мы отправимся к самому истоку, — пояснил юноша. — Сегодня ночью вернется Сиоба и принесет сведения о лагере циклопов. Без сомнения, Бринд Амор прикажет немедленно выступить против этой шайки. Все, что требуется от нас, — это добраться туда первыми и отыскать доказательства.

Оливер слишком сильно удивился, чтобы немедленно найтись с ответом. Надо сказать, больше всего ему не понравилось употребленное Лютиеном слово «мы».

12 ЖИВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Лютиен и Оливер бок о бок ползли к вершине огромного валуна. Они слышали гудение лагеря циклопов, расположенного немного ниже, на каменистой прогалине, окруженной соснами, валунами и утесами. Приблизившись к краю, Лютиен огляделся по сторонам, затем быстро сорвал широкополую шляпу с головы приятеля.

Тот собрался протестующе завопить, но юноша, предвидевший подобную реакцию, одной рукой зажал ему рот, а другой подал знак соблюдать тишину.

— Я сказал, отдай мою шляпу, — прошипел хафлинг.

Лютиен передал ее другу.

— Имей в виду, — продолжал хафлинг. — И твоей подруги это касается, — добавил он поспешно, припомнив, сколько раз Кэтрин проделывала то же самое. — Если вы еще раз сунете свои грязные руки к моему рту, я вас покусаю.

Лютиен прижал палец к сжатым губам, затем указал в сторону лагеря циклопов.

Оба поднялись повыше, причем Лютиену оказалось достаточно просто вытянуться во весь рост, а вот коротышке Оливеру пришлось искать новую точку опоры для ног. Они одновременно выглянули за край валуна, чтобы посмотреть вниз, на своих противников. С этой точки лагерь казался зрелищем почти сюрреалистическим, слишком ярким по сравнению с окружавшей его ночной тьмой. Друзья видели несколько горящих костров, но костры не могли создать тот сильный, похожий на дневной свет, сиявший в лагере, к тому же непонятно было, почему это странное свечение ограничено пределами лагеря и не просачивается в окружающее пространство.

Лютиен быстро сообразил, что источник такого света должен быть магическим, но циклопы магию не использовали. У одноглазых тварей просто не хватило бы ума, чтобы разобраться в хитросплетениях древнего искусства.

Но Лютиен не мог отрицать того, что видели его глаза. Все в лагере — десятки циклопов, расположившихся на отдых, неровные очертания множества камней, пирамида с оружием возле каменной стены напротив его укрытия — было ясным и отчетливым благодаря странному свету, даже издали не составляло труда разобрать мельчайшие детали.

Лютиен вопросительно взглянул на Оливера, но тот, не менее озадаченный, лишь пожал плечами.

— Циклопы-чародеи? — пробормотал он неуверенно.

Оба вновь взглянули на лагерь и тут же нашли ответ на свой вопрос, увидев появившегося неподалеку широкоплечего человека с внушительным брюхом; человек громко расхохотался, обменявшись несколькими словами со здоровенным циклопом. На незнакомце был темный, богато расшитый плащ, свисавший до колен. Даже с такого расстояния Лютиен мог разглядеть блеск его чулок, свидетельствовавший о том, что они были изготовлены из шелка или иного экзотического и дорогого материала, пряжки же на его башмаках сверкали так, как может сверкать лишь чистое серебро.

— У этого я насчитал два глаза, — прошептал Оливер.

Лютиен кивнул. Он не узнал этого человека, но присутствие магии, а также богатое платье заставили юношу подумать, что он сможет с уверенностью угадать титул незнакомца. Это был один из герцогов Гринспэрроу, и именно о таком доказательстве и мечтал Бринд Амор.

Мужчина, все еще смеясь, хлопнул по спине товарища-циклопа, затем надел на седую голову отороченную мехом шляпу с вышитой спереди золотой эмблемой. Еще один циклоп подошел и протянул ему огромную кружку, которую незнакомец поднес к гладко выбритому лицу и почти опустошил одним глотком.

Часть содержимого кружки пролилась и потекла по мощному подбородку незнакомца. Циклопы снова разразились хохотом, и мужчина присоединился к ним, грохоча не хуже их.

— Бринд Амор будет смеяться еще громче, когда мы приволочем этого типа в Кэр Макдональд, — прошептал Лютиен.

— Но как мы его отловим? — задал сам собой напрашивавшийся вопрос Оливер. Ведь если перед ними действительно стоял чародей, то захватить его в плен обычным способом было бы просто невозможно.

Лютиен хитро усмехнулся и приподнял край своего чудесного алого плаща. Алая Тень могла пробраться в лагерь незамеченным, как бы ярок не был заливавший все вокруг свет!

— Ты собираешься пробраться туда и выкрасть его? — изумленно спросил Оливер.

— Мы вполне можем сделать это, — ответил Лютиен.

Оливер негромко застонал, повернулся, чтобы оказаться спиной к валуну, и соскользнул вниз.

— Почему всегда «мы»? — спросил он. — Возможно, тебе следует найти кого-то другого, кто пойдет с тобой.

— Но, Оливер, — возразил юноша, спрыгнув с камня и оказавшись рядом со своим другом. Его улыбка стала еще шире. — Ты единственный, кто поместится под плащом.

— О счастливчик Оливер, — вздохнул хафлинг.

Они двинулись прочь от лагеря, чтобы сообщить ближайшим эльфам о своих планах. Вокруг лагеря затаилось более двух сотен гномов да еще около сорока эльфов и полуэльфов, включая Сиобу, которая теперь возглавляла отряд разведчиков, известных как каттеры. Первоначальный план гномов заключался в том, чтобы стремительно ворваться в лагерь с криками «Долина Саглеса!», убивая всех циклопов без разбора. Лютиен с помощью Сиобы с трудом сумел убедить обозленных гномов в том, чтобы они постарались сдержать свою ярость, пока Лютиен не раздобудет столь необходимые ему доказательства, — он все же сумел втолковать им, что такой вариант более выгоден для будущего.

Вскоре после того Лютиен и Оливер вернулись на свой наблюдательный пост, ожидая, пока большая часть одноглазых погрузится в сон или как минимум огни слегка померкнут. Серп убывающей луны опустился ниже, к западу, а скоро его и совсем поглотили черные грозовые облака. Далекие удары грома отдались слабой дрожью земли под ногами друзей.

Человек, которого Лютиен счел за герцога, продолжал пить и хохотать, сидя у огня с горсточкой циклопов и обгладывая кости. Даже при помощи волшебного плаща Лютиен вряд ли мог подобраться к нему без схватки.

Но вот наконец пиршество закончилось. Человек громко рыгнул и поднялся, отряхивая пыль и мусор с плаща. Он допил остатки из своей кружки, вновь рыгнул и пошел прочь, к границе лагеря, чуть правее от затаившихся наблюдателей.

— Ну, будь что будет… — прошептал Оливер.

Они с Лютиеном соскользнули с валуна и под покровом ночи двинулись ползком, дюйм за дюймом преодолевая расстояние до противника. Скоро они услышали журчащий звук и обнаружили незнакомца, стоявшего опершись одной рукой о ствол дерева, а другую засунув под плащ. Он находился ярдах в двадцати от лагеря, среди густых деревьев и кустов.

— Не стоит подбираться слишком близко, — предупредил Оливер. — Похоже, у него имеется метательное оружие.

Лютиен издал еле слышный нервный смешок и пополз дальше. Он застыл, наступив на хрустнувшую веточку. Оливер также замер, и на лице его появилось выражение ужаса.

Однако вскоре товарищи поняли, что им не о чем беспокоиться. Подвыпивший мужчина не заметил их, хотя они находились менее чем в десяти футах. Лютиен поспешно обдумал дальнейший план действий. Если он ринется вперед и огреет незнакомца по голове, но тот не потеряет сознания сразу, его крик, безусловно, всполошит всех циклопов в округе. Разумеется, юноша не мог воспользоваться мечом, поскольку пленник нужен был им живым.

Пожалуй, достаточно будет пригрозить ему, решил наконец Лютиен и оглянулся в поисках Оливера, неожиданно скрывшегося из глаз. Юноша не осмелился окликнуть исчезнувшего товарища. Он выхватил из ножен «Ослепительный», сделал глубокий вздох и, преодолев одним прыжком оставшееся расстояние, приставил меч к груди незнакомца.

— Молчать! — хриплым шепотом потребовал молодойБедвир и прижал к губам палец свободной руки.

Мужчина с любопытством взглянул на него и продолжил свое занятие, словно возможность пленения даже не приходила ему в голову.

Лютиен взмахнул в воздухе мечом. Человек, неожиданно выйдя из ступора, расширил глаза и выпрямился. Решив, что тот собирается закричать, Лютиен ринулся вперед, собираясь прижать меч к горлу незнакомца.

Но незнакомец действовал быстрее, а его движение оказалось более простым. Его рука оторвалась от дерева и нырнула под полу плаща, чтобы выхватить талисман. Герцог взмахнул им в воздухе сверху вниз, и, откуда ни возьмись, перед ним появилось голубое искрящееся сияние.

Сила инерции оказалась слишком велика, чтобы юноша успел остановиться. Наконечник «Ослепительного» коснулся голубого поля, высек искры и отлетел назад, больно ударив по руке Лютиена. Однако юноша все еще продолжал двигаться вперед и видел, что ему не миновать щита. Он вскрикнул и выставил вперед плечо, пытаясь прикрыться, так что в итоге он едва коснулся голубого свечения. Однако этого оказалось вполне достаточно. И молодой Бедвир полетел спиной вперед, врезавшись прямо в гущу деревьев.

Довольный смех чародея оборвался почти мгновенно, когда тот ощутил укол в живот. Он опустил глаза и увидел Оливера, стоявшего по его сторону голубого щита, уперев ему в живот острие шпаги.

— Ага! — вскричал хафлинг. — Я обошел твою глупую магию, и вот я внутри твоего такого хитрого барьера! — Сияющее выражение на лице Оливера внезапно померкло, и он опустил глаза. — И мои прекрасные башмаки промокли! — взвыл он.

Человек действовал быстро. Но и Оливер не медлил, собравшись более ощутимо уколоть противника. Но к ужасу хафлинга, единственное слово мага превратило лезвие его шпаги в змею, которая повернула к нему голову, явно намереваясь напасть.

Да еще к нему приближались огромные и могучие руки чародея! Прямо к горлу!

Оливер вскрикнул и отшвырнул шпагу, затем попытался увернуться. Однако нападения не последовало, поскольку клинок, превратившийся в змею, ударился о голубой щит, отскочил от него и полетел прямо в лицо чародею. Теперь настала очередь герцога Ресмора кричать, панически шарахнувшись от извивавшейся змеи.

Оливер проскользнул между ног противника и вцепился в полы его плаща. Он вскарабкался по ним, заняв место змеи, когда человек швырнул ее на землю. Оливер схватился за одно ухо человека в поисках поддержки, и голова чародея откинулась назад, а рот широко открылся в крике. Оливер немедленно засунул туда свою свободную руку.

Лютиен обежал вокруг края щита, сжимая в руках «Ослепительный». Некоторые из оставшихся позади циклопов двигались в их сторону, крича: «Ресмор! Ресмор!» Лютиен понимал, что им пора уходить, и быстро, а если этот колдун Ресмор начнет взбрыкивать, Лютиен просто-напросто убьет его.

— Мои перчатки, они кожаные, не так ли? — спросил Оливер.

— Да.

— Но он прокусил их насквозь! — взвизгнул Оливер. Он вытащил руку, и чародей не стал терять времени.

— Та Аррефи! — закричал он.

Почти в двадцати футах от них откликнулась толпа циклопов.

Лютиен в два прыжка подскочил к человеку и ударом в челюсть уложил того на месте, заставив Оливера отскочить в сторону, прямо в колючие кусты.

— Одноглазые! — заорал хафлинг, вскакивая на ноги, однако он обрел некоторую надежду, обнаружив, что змея вновь стала нормальной шпагой. — Хватай его идиотскую шляпу — и бежим!

Лютиен потряс окровавленной рукой и быстро шагнул вперед, сообразив, что значок на шляпе и вправду может пригодиться. Однако юношу остановила следующая фраза хафлинга:

— Ты чувствуешь, чем тут завоняло?

Лютиен на мгновение замер и действительно ощутил до боли знакомый запах. Серный, ядовитый. Молодой Бедвир взглянул на Оливера, затем повернулся через плечо, чтобы проследить за взглядом приятеля, и увидел вращавшийся шар оранжевого пламени, быстро принявший форму двуногого пса с козлиными рогами и глазами, светившимися красными, демоническими огнями.

— О, только не это, — в отчаянии простонал хафлинг.

Рев монстра потряс ночную тьму.

— Позволь-ка, — сухо поинтересовался Оливер. — Ты и есть Та Аррефи?

Тварь не казалась особенно большой, не более четырех футов с головы до хвоста, но его аура — то чувство, которое окружало, пожалуй, каждого демона, — была почти подавляющей. Лютиен и Оливер достаточно сталкивались с подобными созданиями, чтобы понимать, что они угодили в серьезные неприятности. И факт сей стал гораздо более очевидным, когда чудище разинуло свою отвратительную пасть, достаточно широкую, чтобы проглотить Оливера целиком.

Над ними всеми сквозь плотное черное облако пролетело сверкающее копье, которое показалось недостающей частью этой дьявольской пьесы. Неожиданный отблеск света показал, что вокруг них собрались уже все циклопы. Твари прятались за деревьями, стараясь держаться на почтительном расстоянии, перешептываясь, что здесь Алая Тень.

Лютиен едва заметил циклопов, сконцентрировавшись, как и следовало, на демоне в собачьем обличье.

Из огромной пасти высунулся раздвоенный язык, раздалось хриплое шипение, и со скоростью, поразившей друзей, Та Аррефи ринулся вперед, словно танцуя под злобную симфонию яростного шторма.

Оливер заорал. Лютиен также не удержался от крика, выхватывая из ножен «Ослепительный», хотя и понимал, что никакая, даже сверхъестественная, реакция не поможет отразить нападение.

А затем он ослеп, и то же произошло с Оливером, впрочем, как и с циклопами, когда прямо перед ними в землю ударила молния. Лютиен почувствовал, как напряглись его мускулы, как зашевелились и встали дыбом волосы и как его неким чудовищным рывком подняло с земли. Каким-то образом он вновь встал на ноги и даже удержался на них, хотя и шатаясь, но, впрочем, тут же сообразил, что при нападении демона, наверное, гораздо разумнее было бы упасть на бок.

Но ожидаемой атаки так и не последовало, и прежде, чем к Лютиену вернулось зрение, он услышал, что вокруг, среди деревьев, уже кипит схватка. Он слышал звон эльфийской тетивы, громоподобные крики гномов, вопли изумленных циклопов, встречавших скорую погибель.

Наконец зрение Лютиена окончательно прояснилось и он увидел, что Та Аррефи больше не было, — не осталось ничего, кроме раздвоенного языка, валявшегося на земле возле ног младшего Бедвира.

Столь же неожиданно, как и удар молнии, на землю обрушился ливень. Дождевые струйки зашумели среди деревьев. Лютиен машинально натянул на голову капюшон своего алого плаща, совершенно не осознавая, что делает, поскольку был полностью выбит из колеи.

Стон Ресмора вновь вернул Лютиена к действительности. Он мгновенно взял себя в руки и подошел к пленному герцогу. Юноша не смог удержаться от смеха, взглянув на Оливера, сидящего возле пленника: курчавые волосы хафлинга распрямились и стояли дыбом.

— Молния… — пробормотал легкомысленный хафлинг и обессилено повалился прямо на герцога. Толчок привел пленника в чувство. Лютиен поспешно навалился на него сверху, чтобы удержать на месте.

— Я лично передам вас в руки короля Гринспэрроу, — взревел пьяный и ничего не понимающий Ресмор.

Лютиен ударил его, чтобы заставить замолчать, и, когда пленник затих, прикрыл их всех волшебным алым плащом. Ему хотелось вскочить и ринуться в бой, но он прекрасно понимал, что для него сейчас куда важнее оставаться на месте, оберегая бесценного пленника и не давая ему возможности вновь пустить в ход свою колдовскую силу, которая могла бы повлиять на исход сражения.

Кроме того, Лютиен скоро понял, что эльфы и гномы прекрасно справятся сами. Чаща наполнилась звуком топоров, ударами молотов. Да и кто мог сражаться во тьме лучше эльфов, кто лучше них мог пускать смертоносные стрелы. Циклопов застали врасплох, и, что было куда важнее, они находились в ярко освещенном пространстве и почти ничего не могли разглядеть сквозь ночь, скрывавшую их врагов.

Однако Лютиену показалось, что ему все же придется вступить в схватку, когда один из циклопов проломился сквозь кусты и, шлепая по увеличивающимся лужам, ринулся прямо к невидимой груде тел. Младший Бедвир медленно повернулся, чтобы не нарушить маскировки, и заметил, как циклоп, нервно оглянувшись назад, вломился прямиком в защитное поле Ресмора.

Одноглазого отбросило назад, и он сшиб с ног сразу двух гномов, выскочивших из кустов.

— Вот не думал, что у него хватит смелости напасть! — взревел один из гномов, вскакивая на ноги и поднимая топор, вознамерившись перерубить позвоночник циклопу.

— Да и я тоже, — откликнулся второй, занося молот над черепом ошарашенного циклопа.

— Его детям следовало бы гордиться своим отцом! — объявил первый гном.

— Его дети будут сиротами! — заорал второй, и оба, счастливые донельзя, ринулись искать новых противников, чтобы сполна насладиться местью.

Лютиен отполз назад, как можно более тщательно окутавшись плащом. Он решил, что гораздо лучше оставаться на прежнем месте.

13 ДОКАЗАТЕЛЬСТВА И ОШИБКИ ПРОШЛОГО

Возвращение в Кэр Макдональд сопровождалось криками, выражавшими удовлетворенную месть, и звуками труб, триумфально звеневших на стенах города. Слух об их победе предшествовал Лютиену и его отряду, как и пересуды о том, что во время боя был захвачен в плен чародей, один из эйвонских герцогов.

Лютиен и Оливер ни на шаг не отходили от пленника, держась по обе стороны от него с обнаженным оружием наготове. Герцог был не слишком разговорчив, собственно, он вообще не произнес ни единого слова, кроме угроз, нередко включавших в себя имя Гринспэрроу, как будто один лишь звук этого имени должен был повергнуть в трепет его стражей. Герцог был надежно связан и постоянно спотыкался, и все же Лютиен держал «Ослепительный» в опасной близости от горла пленника, поскольку младший Бедвир, приобретя гораздо больший опыт, чем ему бы хотелось, в общении с подобными чародеями, понимал, что у него нет шансов выстоять против этого человека. Лютиен не имел ни малейшего желания встретиться лицом к лицу с Та Аррефи или с каким-либо еще демоном или позволить Ресмору, служившему доказательством того, что Гринспэрроу нарушил договор, ускользнуть.

Мужчины, женщины и множество детей выстроились вдоль улицы, по которой процессия вступила в Кэр Макдональд. Сиоба и Шаглин возглавляли шествие, каттеры шагали следом за своим вождем, а двадцать гномов следовали за Шаглином. Посреди мощного отряда шли Лютиен, Оливер и их драгоценный пленник. Замыкали шествие еще два десятка гномов, охранявшие дюжину пленных циклопов. Если бы бородатому народцу позволили поступить согласно их страстному желанию, все циклопы простились бы с жизнью еще в горах, но Лютиен и Сиоба сумели убедить товарищей, что пленники могут стать решающим доказательством, а следовательно, они значат очень много для всей их земли. Не считая этих сорока солдат, вернувшихся в Кэр Макдональд, остатки бородатого народа с еще одной дюжиной пленных циклопов остались в Айрон Кроссе и держали путь в Дун Дарроу, чтобы принести весть о победе королю Беллику дан Бурсо.

Процессию на протяжении всего пути по главной улице города встречали приветственными криками, многие швыряли серебряные монеты или протягивали кубки с прекрасным вином, элем, тарелки с едой.

Оливер моментально расцвел, даже в какой-то момент вскочил ногами на седло своего пони, чтобы торжественно раскланяться перед зрителями, размахивая своей широкополой шляпой. Лютиен как ни старался держаться спокойно и равнодушно, все же не мог сдержать улыбку. Однако шедшие впереди Сиоба и Шаглин почти не обращали внимания на толпу. Эти двое словно бы олицетворяли страдания своих народов под властью Гринспэрроу. Те представители народа Шаглина, которые были захвачены в плен, долгое время оставались рабами и трудились в качестве ремесленников на аристократов и купцов, пока не переставали приносить пользу или не давали повода своим угнетателям отправить их мучиться в шахтах. Народу Сиобы пришлось не многим легче в последние два десятилетия. Эльфов в Эйвонси было не так уж и много — большинство покинуло острова, удалившись в неизвестные земли, за несколько лет до прихода к власти Гринспэрроу; но тех, кого схватили в годы правления злобного тирана, отдали в богатые дома, где они исполняли роль слуг или наложниц. Сиоба, чья кровь не была ни чисто человеческой, ни чисто эльфийской, в глазах приспешников Гринспэрроу занимала самое низкое место и провела много лет в доме богатого купца, который часто избивал и насиловал ее.

Поэтому эти двое не улыбались и не ликовали. Для Лютиена победа пришла, когда Эриадор был объявлен свободным. Для Сиобы и Шаглина свобода означала голову Гринспэрроу, надетую на высокий шест.

И не меньше.

Король Бринд Амор встретил их на площади перед Собором. Король преднамеренно прошел мимо Сиобы и Шаглина, жестом показав им, что он выслушает их рассказ позже. Он прошел вдоль строя, его взгляд был сосредоточен лишь на одном человеке, и король остановился, оказавшись лицом к лицу с пленником.

Бринд Амор протянул руку и вынул кляп из его рта.

— Он чародей, — предупредил Лютиен.

— Его имя Ресмор, — добавил Оливер.

— Один из герцогов Гринспэрроу? — спросил Бринд Амор мужчину, но Ресмор лишь негодующе фыркнул и вызывающе поднял голову.

— Он носил это, — пояснил Оливер, передавая дорогой головной убор с золотой эмблемой королю. — Было не так уж сложно сбить шапку с его головы.

Недовольное выражение на лице Лютиена не стало неожиданностью для хафлинга, и он намеренно впился глазами в лицо короля. Бринд Амор взял шляпу и повертел ее в руках, изучая эмблему: нос корабля с вырезанной на нем фигуркой вздыбленного коня с раздувшимися ноздрями и дикими глазами.

— Ньюкасл, — спокойно сказал король Эриадора. — Ты — герцог Ньюкасла Ресмор.

— Друг короля Гринспэрроу, повелителя всего Эйвонского моря! — возбужденно заявил Ресмор.

— И короля Гаскони, надо полагать, — саркастически заметил Оливер.

— Не соответствует договору, — спокойно ответил Бринд Амор. Старый маг улыбнулся ошибке герцога. — Наше соглашение объявляет Гринспэрроу королем Эйвона, а Бринд Амора — королем Эриадора. Или ты считаешь договор несущественным?

Ресмор явственно растерялся, осознав свою ошибку.

— Я только хотел сказать… — промямлил он, но затем умолк. Пленник сделал глубокий вздох, чтобы сосредоточиться, и вновь гордо вздернул подбородок. — У вас нет права задерживать меня, — объявил он.

— Ты был захвачен честно, — заметил Оливер. — Мною.

— Незаконно! — запротестовал Ресмор. — Я находился в горах абсолютно по праву, на территории, нейтральной для обоих наших королевств!

— Ты находился на стороне гор, принадлежащей Эриадору, — напомнил Бринд Амор. — Меньше чем в двадцати милях от Кэр Макдональда.

— Я не знаю пункта договора, который бы препятствовал … — начал было Ресмор.

— Ты был с циклопами, — немедленно прервал Лютиен.

— И вновь, согласно договору…

— Черт бы побрал договор! — взревел Лютиен, хотя Бринд Амор пытался успокоить его. — Одноглазые разоряют наши деревни, убивают невинных, даже детей. По наущению вашего злобного короля, я уверен!

Сотня голосов подхватила крик молодого Бедвира, но среди них не было голоса Бринд Амора. Вновь королю Эриадора, искусному политику, пришлось потрудиться, чтобы успокоить своих сограждан, поскольку он опасался, что толпа возьмет верх и пленника вздернут прежде, чем тот сможет дать показания.

— С каких это пор одноглазым требуется наущение короля людей, чтобы убивать и грабить? — саркастически спросил Ресмор.

— Мы можем доказать, что эта конкретная шайка, с которой вас взяли в плен, действовала по наущению, — сказал Бринд Амор.

— О чем я не имею ни малейшего понятия, — холодно ответил Ресмор. — Я был с ними всего несколько дней. И за это время они не покидали гор, пока не явились вы. Так кто же из нас является налетчиком?

В синих глазах Бринд Амора загорелись опасные огоньки при этом последнем замечании.

— Хорошие слова, герцог Ресмор, — мрачно сказал он. — Но бесполезные, уверяю вас. В местечке, именуемом долиной Саглеса, была использована магия, ее следы может определить знакомый с этим искусством.

Не слишком тонкий намек Бринд Амора на то, что он также является колдуном, похоже, взволновал наконец пленника.

— Вашу роль в нападении можно доказать, — продолжил Бринд Амор. — А шея чародея сопротивляется веревке не лучше, чем шея крестьянина.

Толпа вновь взорвалась криками, требуя смерти пленника через повешение, или на костре, или при помощи любого метода, который можно прямо сейчас пустить в ход. Многие, похоже, были готовы смять ряды охраны и прикончить эйвонца. Однако Бринд Амор не стал прислушиваться к ним. Он подал знак Лютиену, чтобы Ресмора и остальных циклопов отвели в Собор, где их следовало поместить в отдельные подвалы. Ресмору выделили двух персональных стражей, эльфов, чувствительных к магии, которые должны были постоянно стоять над ним с обнаженными мечами.

— Нам следует поблагодарить вас за вашу роль во всем этом, — обратился Лютиен к Бринд Амору, следуя по внутреннему проходу в небольшое помещение в огромном строении вместе с Оливером и королем.

— Ох да, — воскликнул Оливер. — Такой замечательный удар!

Бринд Амор замедлил шаг и окинул соратников внимательным взглядом. На его лице читалось непонимание.

— В горах, — пояснил Лютиен. — Когда Ресмор вызвал демона.

— Вы столкнулись еще с одним выходцем из ада? — спросил Бринд Амор.

— Как раз перед тем, как прилетела ваша замечательная грохочущая молния, — ответил Оливер. — К счастью для Лютиена, она отогнала от него чудище, оно, видите ли, не могло справиться с клинком моей рапиры.

— Та Аррефи — демон, его вызвал колдун, — прервал Лютиен, не желая выслушивать россказни Оливера.

И все же Бринд Амор, похоже, ничего не понимал.

— Он был похож на собаку, — добавил Лютиен. — Хотя и передвигался как человек.

— И у него был раздвоенный язык, — добавил Оливер, и его двум товарищам понадобилось некоторое время, чтобы разобрать последнее слово, так как из-за сильного гасконского акцента оно прозвучало, как два отдельных. Жестикуляция хафлинга помогла при переводе, поскольку он выставил два пальца перед ртом.

Бринд Амор пожал плечами.

— Ваша молния, — настаивал Лютиен. — Она не могла быть простой случайностью!

— Изъясняйся понятнее, мой мальчик, — попросил маг.

— Демон Ресмора стремительно приближался к нам, — ответил Лютиен. — Он был всего в пяти шагах от меня, когда разразилась буря и на него обрушилась молния.

— Молния!!! — воскликнул Оливер. — Прямо в голову.

— И от Та Аррефи остался лишь почерневший, обугленный язык, — закончил Лютиен.

— Раздвоенный, — добавил Оливер.

Бринд Амор задумчиво теребил свою белоснежную бороду. Он не имел представления, о чем говорят эти двое, поскольку даже не следил за происходившим в горах. Он полностью сосредоточился на событиях на востоке и юге, а потому и понятия не имел о том, что Лютиен, Оливер и Сиоба отправились в горы да еще встретились там с демоном! И все же ему казалось абсолютно невероятным, чтобы такая молния оказалась естественным, природным явлением. Разумеется, эта парочка отличалась необыкновенным везением, но не до такой же степени! Очевидно, вмешался некий неведомый чародей. А может быть, это был даже сам Гринспэрроу, который целился в Лютиена, но по ошибке поразил демона Ресмора.

— Да, конечно, — только и сказал он друзьям. — Действительно, выстрел оказался удачным. Впрочем, в демона попасть нетрудно. Они так же резко выделяются среди смертных, как великаны среди хафлингов.

Лютиен неуверенно улыбнулся, слегка сомневаясь в искренности слов Бринд Амора. Впрочем, у молодого Бедвира все равно не было лучшего объяснения, и потому он решил остановиться на этом. Если произошла какая-то ошибка с магической точки зрения, то это дело Бринд Амора, а не его.

— Идемте, — предложил Бринд Амор, направляясь к боковому проходу. — Возможно, мы обнаружили связующее звено между Гринспэрроу и циклопами, а, следовательно, договор между нами и Эйвоном нарушен. Давайте набросаем проект договора между нами и королем Айсенленда и займемся обсуждением наших планов.

— Мы начнем войну с Гринспэрроу? — жадно спросил Лютиен.

— Еще не знаю, — ответил Бринд Амор. — Я должен поговорить с нашими пленниками и с послами Гаскони. Необходимо еще многое сделать, прежде чем окончательное решение будет принято.

Лютиен понимал, что король прав во всех отношениях, но при этом младший Бедвир отчаянно надеялся, что ему не придется сражаться против родного брата. Предательская натура Гринспэрроу проявилась в полной мере, Ресмор вполне годился в качестве доказательства. В мозгу Лютиена явственно возникли картины флота, поднимавшегося по течению Страттона к Карлайлу вместе с галерами хьюготов.

Это нельзя было назвать неприятным видением.

Бринд Амор, облаченный в богато расшитую голубую колдовскую мантию, решительно вошел в тускло освещенную комнату. В каждом ее углу мягким светом мерцали свечи, стоявшие на особых подставках. В центре комнаты красовался небольшой круглый стол с единственным табуретом рядом с ним.

Бринд Амор сел на табурет. Слегка дрожащими руками он приподнял и убрал кусок ткани, укрывавший тот предмет, что лежал на столе, — его хрустальный шар. Чувствуя волнение и нервное возбуждение, маг начал творить заклинание. Бринд Амор не слишком-то верил, что Гринспэрроу мог послать молнию, собираясь поразить Лютиена, и вместо того случайно уничтожил фамильного демона Ресмора. Нет, старый маг видел другое и единственно возможное объяснение невероятной истории Лютиена: один из его товарищей по старинному братству чародеев пробудился и помог им. Как еще можно было объяснить эту молнию?

Маг вошел в транс, сосредоточив свой взгляд на шаре, и сквозь шар начал обозревать горы, пустоши и чащобы Эриадора, а потом проник сквозь границу самого времени.

— Бринд Амор?

Вопрос слышался издалека, но звучал настойчиво.

— Бринд Амор?

— Серендай? — спросил старый маг, полагая, что он, наконец, нашел одного из своих собратьев, веселого парня, бывшего одним из его ближайших друзей.

— Лютиен, — послышался ответ издалека.

Бринд Амор порылся в памяти, пытаясь припомнить, кто из колдунов носил столь знакомое имя. Он почувствовал прикосновение к плечу, потом его слегка встряхнули.

Бринд Амор вышел из транса и обнаружил, что находится в своем кабинете в Соборе, а рядом стоят Лютиен и Оливер. Он зевнул и потянулся, полностью истощенный ночной работой.

— Который час? — спросил он.

— Петух прокричал, — заметил Оливер. — Склевал свой завтрак, потоптал нескольких дурочек-курочек и, наверное, уже отправился на насест, чтобы хорошенько отдохнуть после обеда.

— Мы все гадали, куда вы делись, — пояснил Лютиен.

— И где же вы были? — спросил Оливер.

Бринд Амор хмыкнул, услышав прямой вопрос хафлинга. Физически он находился в этой самой комнате всю ночь и, похоже, добрую часть дня, но на самом деле он посетил множество мест. Он нахмурился, припоминая это путешествие. Последним пунктом был остров Далсен Берра, центральный из Пяти Стражей, и это посещение вымотало его окончательно. Видения в хрустальном шаре показали ему прошлое, хотя он и не мог сказать, насколько далекое. Он увидел циклопов, карабкавшихся по скалистым холмам острова. Затем он увидел их предводителя: человека, которого он сразу узнал, хотя тот не был тогда еще таким толстым и не обладал столь внушительным двойным подбородком, человека, которого сейчас Бринд Амор держал в качестве пленника в своем подвале!

В видении Ресмор держал в руке странный предмет: раздвоенный жезл, а точнее, рогатку. Так называемые волшебники в наиболее отдаленных деревнях Эйвона и на всех пространствах дикого Барандуина использовали подобные предметы для поиска воды. Обычно в такой рогатке содержалось чрезвычайно мало магической силы, но жезл Ресмора оказался поистине волшебной вещью. При его помощи герцог со своими одноглазыми приятелями нашел потайную долину и замаскированный вход в пещеру. Сработали защитные заклинания, уничтожив множество циклопов, однако этих тварей было здесь более чем достаточно, чтобы добиться желаемого. Вскоре вход в пещеру был открыт, и циклопы ворвались внутрь. Они вернулись к Ресмору, сидевшему на травянистой полянке, волоча за собой неподвижное тело. Это был Дюпарт, дорогой Дюпарт, еще один ближайший друг Бринд Амора, который помогал строить Собор и научил многих рыбаков Эриадора управляться с дорсальскими китами.

Всю долгую ночь Бринд Амор страдал, наблюдая подобные сцены убийств его товарищей, когда их, беспомощных, погруженных в волшебный сон, извлекали из потайных убежищ и предавали безжалостной смерти Ресмор и Гринспэрроу, Моркней и Парагор, и еще один колдун, которого он не знал.

Бринд Амор ощутимо содрогнулся, и Лютиен заботливо положил ему руку на плечо.

— Боюсь, они все мертвы, — сказал тихо Бринд Амор.

— Кто? — спросил Оливер, нервно оглядываясь вокруг.

— Древнее братство, — ответил старый маг, и в этот момент он выглядел поистине старым! — Только я, совершивший столько деяний, идущих против правил, похоже, избежал вероломного Гринспэрроу.

— Вы сами видели все эти смерти? — изумленно спросил Лютиен, глядя на хрустальный шар. По рассказам Бринд Амора, многие чародеи погрузились в магический сон несколько веков назад.

— Не все.

— Зачем вы заглянули туда? — спросил Оливер.

— Из-за вашего рассказа о поединке с Ресмором, — ответил Бринд Амор.

— Вы не посылали молнии, — догадался Лютиен. — И потому решили, что кто-то из древнего братства пробудился и пришел нам на помощь.

— Но этого не случилось, — сказал Бринд Амор.

— Вы сказали, что нашли не всех, — напомнил Оливер.

— Но никто не пробудился, уж в этом-то я полностью уверен, — ответил Бринд Амор. — Если бы это был кто-то из них, мой шар нашел бы его или хотя бы уловил намек.

— Но если вы не посылали молнии… — начал Лютиен.

Бринд Амор пожал плечами, не находя объяснения.

Глубоко вздохнув, старый маг покачал головой.

— Мы ошиблись, друзья мои, — сказал он. — Жестоко ошиблись.

— Не я, — поспешно возразил Оливер.

— Древнее братство? — спросил Лютиен, помедлив только для того, чтобы покачать головой по поводу бесконечной самоуверенности Оливера.

— Мы думали, что оставляем землю в безопасности и в надежных руках, — пояснил Бринд Амор. — Время магии быстро уходило, а, следовательно, уходили и мы, погружались в сон, чтобы сохранить остатки нашего могущества, пока мы вновь не понадобимся миру. Мы все погрузились в сон, — продолжал маг, и голос его упал почти до шепота. — Кроме Гринспэрроу, который, будучи самым слабым из нас, не способен думать о последствиях. Даже великие драконы были уничтожены или замурованы, как я и мои товарищи поступили с Бальтазаром.

Лютиен и Оливер содрогнулись при звуках этого имени, имени дракона, которого они знали слишком хорошо!

— Я потерял свой посох в пещере Бальтазара, — продолжал маг, поворачиваясь к Лютиену и внимательно глядя на него. — Но я не предполагал, что когда-либо он понадобится мне вновь, до тех самых пор, пока я, пробудившись, не обнаружил, что страна окутана зловещей тьмой Гринспэрроу.

— Многое из этого мы знали, — сказал Лютиен. — Но если Гринспэрроу такой слабый маг, то как же он возвысился?

— Какая грандиозная ошибка, — пробормотал Бринд Амор, ни к кому не обращаясь. — Мы полагали, что магия слабеет, и так оно и было, согласно стандартам древнего искусства. Но Гринспэрроу нашел иной путь. Он заключил союз с демонами, черпал силы, которых нельзя было касаться, чтобы восстановить источник мощи. Нам следовало предвидеть это и принять меры, прежде чем погрузиться в магический сон.

— Вот это точно! — воскликнул Оливер, который не мог так долго позволять говорить другим, не участвуя в разговоре. Однако он поспешно опустил глаза, заметив сердитый взгляд Лютиена.

— Если бы вы меня видели в молодости! — внезапно воскликнул Бринд Амор, и на его лице отразились отблески давно минувшей юности. — О, насколько моя тогдашняя мощь превосходила нынешнюю! Я мог использовать искусство весь день, спокойно проспать ночь, а затем использовать его весь следующий день. — Его взгляд затуманился, на лоб набежали морщины. — Но теперь я не так силен. Гринспэрроу и его соратники приобрели свои силы, другие, в основном благодаря помощи из ада — но это источник, которым я не могу, да и не хочу воспользоваться.

— Вы победили герцога Парадора, — напомнил Лютиен.

Бринд Амор фыркнул, но все же слабо улыбнулся.

— Верно, — признал он. — И Моркней мертв, а у герцога Ресмора каким-то образом отняли демона, и теперь он больше не представляет угрозы. — Король вновь окинул взглядом Лютиена, его лицо опять омрачилось. — Но они не принадлежали к древнему братству. Это все просто-напросто смертные приспешники Гринспэрроу, все эти герцоги, да и герцогиня Мэннингтон. Жалкие трюкачи, которые доверились Гринспэрроу.

Лютиен видел, что его старый друг сейчас очень нуждается в поддержке.

— Когда Гринспэрроу погибнет, — торжественно объявил он, — вы, Бринд Амор, король Эриадора, станете самым могущественным чародеем в мире.

Оливер захлопал было в ладоши, но Бринд Амор лишь тихо ответил:

— А вот этого я никогда не желал.

— Оставьте нас, — приказал Бринд Амор, входя в темницу под Собором. Небольшая комната была наполнена чадом единственного факела, укрепленного на стене возле двери.

Два охранника-эльфа нервно переглянулись, потом с сомнением посмотрели на пленника, но не осмелились возразить королю. Они поклонились и вышли, однако остановились у самой двери в камеру, чтобы быть под рукой в случае необходимости.

Бринд Амор запер дверь, не сводя глаз с герцога Ресмора. Несчастный герцог сидел посреди камеры на полу, его руки были связаны за спиной и притянуты к лодыжкам надежной цепью. К тому же во рту у него торчал кляп, а глаза были завязаны.

Бринд Амор хлопнул в ладоши, и запястья узника освободились. Человек медленно пошевелился, затем сорвал повязку с глаз и вытащил кляп, разминая затекшие конечности.

— Я требую лучшего обращения! — взревел он.

Бринд Амор обошел камеру, негромко начитывая что-то и рассыпая по периметру помещения желтый порошок.

Ресмор окликнул его несколько раз, но старый маг не ответил, и герцог умолк, с любопытством глядя на старика.

Бринд Амор завершил линию из порошка, обойдя всю комнату, затем взглянул прямо на пленника.

— Кто уничтожил твоего демона? — прямо спросил старик.

Герцог не мог поверить в свою удачу, ведь он, как и Лютиен с Оливером, полагал, что демона уничтожил сам Бринд Амор.

— Если Та Аррефи… — начал Бринд Амор.

— Чародею следует соблюдать осторожность, произнося это имя, — перебил Ресмор.

Бринд Амор медленно и спокойно покачал головой.

— Не здесь, — пояснил он, показывая на линию желтого порошка. — Твой демон, если он выжил, не может услышать ни твой зов отсюда, ни даже мой. К тому же ни ты, ни твоя магия не выйдете из этой комнаты.

Ресмор откинул голову назад, зайдясь в диком приступе хохота. Он резко вскочил на ноги и чуть было не свалился вновь, поскольку его ноги затекли от длительной неподвижности.

— Тебе следует обходиться более уважительно с равными себе. Ты, претендующий на трон этой забытой богом земли.

— А тебе следует придержать язык, — предупредил Бринд Амор. — Или я его вырву и швырну тебе в лицо.

— Как ты смеешь?!

— Молчать! — взревел старый маг, и вся его мощь прозвучала в голосе. Глаза Ресмора расширились, он отступил на шаг.

— Ты не ровня мне! — продолжал Бринд Амор. — Ты и твои товарищи, лакеи Гринспэрроу, — просто тени былых богатырей, входивших в братство.

— Я…

— Сражайся со мной! — приказал Бринд Амор.

Ресмор фыркнул, но насмешка застряла у него в горле, когда Бринд Амор начал плести заклинание, монотонно напевая. Ресмор затянул собственное заклинание, потянувшись к светильнику, и зачерпнул кусочек огня, язычок пламени, чтобы ужалить старшего чародея.

Огонек по приказу Ресмора полетел к Бринд Амору, разгораясь по пути и нацеливаясь прямо в крупный нос короля. Ресмор щелкнул пальцами, завершая заклинание, добавляя последнюю каплю энергии, которая должна была превратить язычок пламени в миниатюрную шаровую молнию. Но надежды Ресмора не оправдались, его постигло горькое разочарование, когда пламенный снаряд упал на пол и увеличился, хотя он не прилагал к тому ни малейших усилий.

Бринд Амор продолжал плести чары, нацелив свою магию на разгоравшееся пламя, подчиняя его своей воле, увеличивая его силу, трансформируя его. Оно разбухло и постепенно приняло форму льва, огромной и свирепой кошки со сверкающими глазами и развевающейся огненной гривой.

Ресмор побледнел и отступил еще на один шаг, затем развернулся и бросился к двери. Он ударился о магическую стену, столь же твердую, как камень, отлетел назад, на середину комнаты, постепенно приходя в себя, и оказался лицом к лицу с магом и его огненным питомцем.

Бринд Амор наклонился и потрепал гриву огненной твари.

Ресмор тряхнул головой.

— Иллюзия, — объявил он.

— Иллюзия? — эхом откликнулся Бринд Амор. Он взглянул на кошку. — Он назвал тебя иллюзией. Смахивает на оскорбление. Можешь убить его.

Глаза Ресмора готовы были вылезти из орбит, когда львиный рев разнесся по комнате. Гигантская кошка присела перед прыжком — герцогу было некуда бежать, — а затем прыгнула, полетев на Ресмора. Человек закричал и упал на пол, прикрыв голову руками, готовый расстаться с жизнью.

Но он шлепнулся на грязный пол, и никто не навалился на него… а когда герцог наконец осмелился приоткрыть глаза, то увидел лишь Бринд Амора, спокойно стоявшего возле стены комнаты, и не обнаружил никаких следов огненной кошки и даже признаков того, что она вообще здесь появлялась.

— Иллюзия, — повторил Ресмор, отчаянно пытаясь восстановить остатки чувства собственного достоинства. Он встал и отряхнулся.

— А я — иллюзия? — спросил Бринд Амор.

Ресмор изумленно уставился на него.

Старый маг резко взмахнул руками, и на герцога обрушился страшный порыв ветра, завертел его и с размаху швырнул на магический барьер. Ресмор, шатаясь, сделал несколько шагов вперед и поднял глаза как раз в тот момент, когда Бринд Амор хлопнул в ладоши, затем, сложив пальцы, ткнул ими в сторону Ресмора. Черная стрела с треском ударила герцога в живот, заставив его сложиться пополам от боли.

Бринд Амор взревел и опустил руку. Его магия, усиленная яростью, обрушилась зарядом энергии на склоненный затылок Ресмора, снова опрокинув его лицом в самую грязь.

Он лежал там, ослепленный и окровавленный, даже не пытаясь подняться. Но затем он почувствовал нечто. Как будто невидимая рука сжала его горло, заставив подняться, а потом оторвала от земли, лишая дыхания, по капле отбирая саму жизнь.

Его выпученные глаза заметались в поисках противника. Бринд Амор стоял, вытянув одну руку, ладонь сжимала воздух.

— Я видел тебя, — мрачно произнес чародей. — Я видел, что ты сделал с Дюпартом на острове Далсен Берра!

Ресмор попытался сказать что-то в свое оправдание, но не смог набрать воздуха для ответа.

— Я видел тебя! — вскричал Бринд Амор, усиливая хватку.

Ресмор дернулся и подумал, что его шея, безусловно, вот-вот разорвется пополам. Но Бринд Амор разжал руку, и Ресмор перелетел через всю комнату, снова ударился о магический барьер и упал на колени, закричав от боли в сломанной переносице. Ему понадобилось немало времени всего лишь на то, чтобы снова повернуться лицом к этому чудовищу Бринд Амору. Справившись, наконец, с этой задачей, герцог обнаружил, что король стоит спокойно, держа в руках перо и доску с приколотым к ней листом пергамента.

Бринд Амор бросил оба предмета в воздух, и они, словно вися на невидимых веревках, поплыли к Ресмору.

— Это твое признание, — пояснил Бринд Амор. — Твое признание в том, что ты по приказу своего короля Гринспэрроу подбивал циклопов нападать на Эриадор и поселения гномов.

Оба предмета остановились в воздухе прямо перед коленопреклоненным герцогом. Он взглянул на них, затем перевел глаза на Бринд Амора.

— А если я откажусь подписать? — осмелился он спросить.

— Тогда я раздеру тебя на мелкие кусочки, — спокойно пообещал Бринд Амор. — Я сдеру с тебя кожу и вырву твое сердце так, что ты еще сможешь услышать его последние удары. — Спокойствие, с которым он говорил, еще больше напугало Ресмора.

— Я видел, что ты сделал, — вновь произнес Бринд Амор, и несчастный герцог понял: ужасный старый чародей не блефует. Он схватил перо и доску и поспешно нацарапал свое имя.

Бринд Амор подошел к герцогу и сам забрал из его рук бумагу, не прибегая к помощи магических фокусов. Он хотел, чтобы Ресмор увидел его ярость вблизи и ощутил ее, хотел, чтобы этот человек понял: Бринд Амор видел его преступления и никогда не забудет и не простит.

Затем Бринд Амор покинул комнату, пройдя через магическую стену при помощи единственного слова.

— Больше вы там не нужны. — Услышал его слова, обращенные к эльфам, Ресмор. — Герцог Ресмор — бессильный дурак.

Дверь подземной камеры с треском захлопнулась. Единственный факел, освещавший это мрачное место, внезапно зашипел и погас, оставив Ресмора, одинокого и несчастного, в полной тьме.

14 ПРИНЦЕССА И ЕЕ КОРОНА

Она сидела перед зеркалом, расчесывая щеткой свои шелковистые волосы, а мягкий взгляд рассеянно устремился сквозь время и пространство. Перед женщиной на туалетном столике лежала украшенная драгоценными камнями корона, связующее звено с прошлым маленькой принцессы. Рядом с короной находился мешок с порошком, при помощи которого Диана усиливала пламя в жаровне до такой степени, чтобы открыть проход из ада демону Такнапотину.

Она была еще почти ребенком, когда этот мешочек стал для нее важнее, чем корона, когда Гринспэрроу оказался ближе, чем родной отец, король Эйвона. Гринспэрроу, одаривший ее магией. Гринспэрроу, давший ей Такнапотина. Гринспэрроу, который занял трон ее отца и спас королевство от предательского бунта, затеянного горсткой мятежных лордов.

Это была история, рассказанная Диане Велворт теми, кто был предан новому королю, и повторяемая самим Гринспэрроу чуть ли не при каждой их встрече. Гринспэрроу выражал сожаление по поводу того, что с его восхождением на престол Диана лишилась права наследования власти. По правде говоря, это не имело большого значения, поскольку чародей Гринспэрроу принадлежал к древнему братству, и в этом качестве он был одарен долгими годами жизни, так что обязательно пережил бы и Диану, и всех ее детей, появись они у нее, и даже детей ее детей. Но Гринспэрроу совсем не был жесток к осиротевшей девочке. Мэннингтон, немаловажный крупный портовый город на западном побережье Эйвона, стал ее владением, ее личным королевством.

Да, эту историю Диана Велворт слышала с детства и на протяжении всей своей взрослой жизни; такова была версия, предложенная ей благосклонным и сочувствующим Гринспэрроу.

Только теперь, дожив почти до тридцати лет, Диана усомнилась, да что там, просто отвергла привычное объяснение событий. Она пыталась вспомнить роковую ночь мятежа, но все смешалось в ее памяти. Такнапотин пришел к ней и стремительно унес прочь под покровом темноты, девочка только и помнила, что затихающие за ее спиной крики родных.

О благородный спаситель… демон.

Почему же Такнапотин, дух ада, обладающий немалым могуществом, не спас также ее братьев и сестер? И почему тот же демон и, что еще более важно, Гринспэрроу, который явно тогда был самой могущественной фигурой во всем мире, просто не остановили мятеж? Король предоставил объяснение, показавшееся очевидным и прямым: «Не было времени, мы были захвачены врасплох».

Эти вопросы часто приводили Диану к непроницаемой завесе тайны, и только много лет спустя герцогиня Мэннингтон стала задавать себе вопросы более важные. Почему ее пощадили? Именно ее? И если уж она осталась жива после того, как предполагаемые убийцы были казнены, почему она не заняла свое место в Карлайле как законная королева Эйвона?

Жесткая щетка резко царапнула кожу на голове, в душе поднималась хорошо знакомая ярость. Вот уже несколько лет Диана подозревала предательство, и каждый раз при мысли о нем в ней вспыхивал гнев, но до недавнего времени она старалась подавлять это чувство. Если то, чего она боялась, действительно произошло два десятилетия назад, тогда вряд ли ей удастся с легкостью простить самое себя за то, что она, по сути, сама виновата в убийстве своих матери и отца, пятерых братьев и сестры.

— Ты так похожа на нее, — раздался голос от дверей.

Диана посмотрела в зеркало и увидела отражение Селны, пожилой горничной, входившей в комнату с ночной рубашкой Дианы, перекинутой через руку. Герцогиня повернулась, чтобы посмотреть в лицо женщине.

— Копия твоей матери, — объяснила Селна с обезоруживающей улыбкой. Она подошла к Диане и нежно провела рукой по ее щеке. — У тебя такие же глаза, мягкие, синие.

Для горничной это было чем-то вроде религиозной церемонии. Как минимум раз в неделю в течение последних двадцати лет Селна, которая была ее няней, еще когда Эйвоном правил отец, проводила рукой по щеке Дианы и говорила, как сильно она похожа на убитую мать. В течение стольких лет Диана сияла улыбкой от этого комплимента и умоляла Селну рассказать ей о Беттиен, ее матери.

Какой ужасной иронией казалось это теперь прозревшей женщине!

Диана встала, забрала свою ночную рубашку и отошла.

— Не бойтесь, моя госпожа, — сказала Селна ей в спину. — Я не думаю, что наш король накажет вас за слабость, проявленную в Айрон Кроссе.

Диана резко повернулась к женщине, заставив ту вздрогнуть от неожиданности.

— Он тебе лично это сказал? — спросила она.

— Кто, король?

— Конечно, король, — раздраженно произнесла Диана. — Ты говорила с ним после того, как мы вернулись в Мэннингтон?

Селна выглядела изумленной.

— Но, моя госпожа, — запротестовала она. — С какой стати его величество король Гринспэрроу стал бы говорить с…

— Так ты говорила с ним после того, как мы покинули Айрон Кросс? — перебила ее Диана, отчетливо выговаривая каждое слово, так что Селна не могла не понять, что кроется за этим вопросом.

Селна глубоко вздохнула и решительно вздернула подбородок.

«Она чувствует себя в безопасности под защитой Гринспэрроу», — подумала Диана. Герцогиня осознала, что гнев может заставить ее переступить соображения здравого смысла. Если Гринспэрроу может быстро откликаться на сообщения Селны — возможно, он дал ей какого-нибудь мелкого демона в качестве курьера, — тогда гнев Дианы мгновенно навлечет на нее всевидящий глаз Гринспэрроу, а этого она решительно не желала, особенно сейчас.

— Прости меня, милая Селна, — сказала Диана и, подойдя к горничной, коснулась ее руки. Герцогиня потупила глаза и глубоко вздохнула. — Единственное, чего я опасаюсь, так это того, что моя слабость в деле с циклопами уронила меня в твоих глазах.

— Ну что вы, моя госпожа, — весьма неубедительно ответила служанка.

Диана подняла мягкие голубые глаза, влажные от слез. С самого детства маленькая обманщица с легкостью вызывала на своих глазах слезы, она называла их «капли сочувствия».

— Поздно уже, моя госпожа, — сказала Селна. — Вам следует лечь спать.

— Это было слабостью, — признала Диана, слегка шмыгнув носом. Она заметила, что замкнутое выражение лица Селны сменилось любопытством.

— Я не могла этого вынести, — продолжала герцогиня. — Я не питаю никакой любви к эриадорцам и, уж конечно, к гномам, но даже их бородатый народец кажется гораздо симпатичнее по сравнению с одноглазыми чудовищами.

Селна, похоже, слегка расслабилась, даже сумела улыбнуться, и эта улыбка показалась Диане вполне искренней.

— Я опасаюсь только, что мой король и спаситель теперь станет сомневаться во мне, — пожаловалась Диана.

— Никогда, моя госпожа, — твердо заверила ее Селна.

— Он заменил мне родных, он — все, что у меня осталось, — сказала Диана. — Кроме тебя, конечно. Я бы не вынесла его разочарования и все-таки боюсь, именно это и произошло.

— Это была задача, для которой вы, с вашим характером настоящей принцессы, не очень хорошо подходили, — сказала Селна.

Характер настоящей принцессы. В разговоре с Дианой старая служанка часто употребляла это любопытное выражение. Молодой женщине иной раз хотелось завизжать, когда она в очередной раз слышала его. Если ее происхождение так уж сразу бросается в глаза, то почему Гринспэрроу, а не она, королева по праву рождения, сидит на троне в Карлайле?

Диана с трудом взяла себя в руки, чтобы не дать крамольным мыслям отразиться на лице. Она опять увлажнила глаза слезами и крепко обняла Селну, сжимая ее до тех пор, пока женщина не сказала, что ей пора идти.

Герцогиня осушила слезы в одно мгновение, как только служанка вышла из комнаты. Час был поздний, а ей надо было так много сделать этой ночью! Молодая женщина целую минуту глядела на туалетный столик, на корону и мешочек с порошком, собираясь с силами.

Прошло несколько часов. Диана выскользнула из своей комнаты, чтобы убедиться в том, что в ближайших покоях все до единого крепко спят. Потом она вернулась к себе, закрыла и запечатала дверь с помощью магии, а затем подошла к шкафу и из потайного отделения в его дне достала маленькую латунную жаровню.

Вскоре после этого на ее кровати удобно устроился Такнапотин.

— Та Аррефи оказался не таким уж могущественным, — заметил самоуверенный демон.

— Конечно, если учесть тот мощный шторм, который я наслала вместе с тобой, — холодно откликнулась Диана.

— Не такая уж трудная вещь — послать по каналу энергию, — признал Такнапотин. — Так что Та Аррефи исчез, ф-фу — и нету!

— И Ресмор убран с дороги, то ли мертв, то ли находится в темницах Кэр Макдональда или Дун Дарроу, — сказала Диана.

— И мы на шаг ближе к трону, — с энтузиазмом подхватил Такнапотин.

Диана все еще не могла поверить, какой легкой оказалась эта часть плана. Она всего лишь поманила Такнапотина игрушкой верховной власти, и демон просто растаял от мысли о том, чтобы свалить Гринспэрроу. В этом слабость зла, поняла Диана. В союзе с этими дьявольскими созданиями никто не может быть уверен ни в чьей преданности.

Если, конечно, он достаточно умен.

Диана подошла к столику и взяла корону — звено, связующее ее с королевским наследием, единственную вещь, которую Гринспэрроу сумел вернуть после поражения узурпаторов. Единственную вещь, которую Гринспэрроу отдал ей собственноручно, умоляя сохранить ее как воспоминание о несчастной семье.

— Я не думаю, что придется еще кого-то убивать, — заметил Такнапотин. — Безусловно, ты теперь ближе всех к трону, когда Парагора и Ресмора не стало.

— Да, но как насчет герцога Макленни из Эорн Фаста в Барандуине? — спросила Диана. — Он самый мудрый в этом мире, малыш. Уж так мудр… — Герцогиня тихо хихикнула, осознавая всю иронию этого заявления.

— Он что-то подозревает?

Диана пожала плечами.

— Он наблюдает за всем из своих диких земель, — сказала она. — Он далеко от места основных событий и со стороны может лучше судить о действующих лицах.

— Тогда он представляет для нас опасность, — решил демон.

Диана покачала головой.

— Это не так. — Она отвернулась от зеркала, держа в обеих руках изящную корону. — Не для нас.

Такнапотин окинул молодую женщину любопытным взглядом. Особое внимание он уделил рукам, сжимавшим корону.

Внезапно голос Дианы изменился, стал ниже на целую октаву. Герцогиня начала творить заклинание.

— Демона отзываю… — мелодично произносила она.

Глаза Такнапотина вспыхнули, тварь ощутила всю энергию заклинания, страшные слова, которые пронизывали болью любое адское создание до глубины его черного сердца.

— Что ты делаешь? — воскликнул демон, но он сам прекрасно знал ответ. Диана произносила слова изгнания, могучее заклинание, которое изгоняло Такнапотина из этого мира на сотню лет!

Она храбро продолжала распевать, хотя демон резким движением поднялся с кровати и его клыки блеснули. Заклинание было могущественным, но не всесильным. Диана не могла быть стопроцентно уверена, что оно сработает, частично потому, что в глубине души, как и любой другой волшебник, изведавший подобное могущество, она не могла полностью желать избавления от союзника-демона. Однако женщина продолжала творить чары, и когда Такнапотин, борясь с заклинанием и дрожа, ухитрился шагнуть к ней, она высоко подняла корону, которая была ее наследством, даром Гринспэрроу, предметом, который, как она сейчас понимала, был ценен не только драгоценными камнями, украшавшими ее, или воспоминаниями. С понимающей улыбкой Диана резко сжала металл.

С шипением и треском из короны вырвался заряд черной энергии, изумив Диану и на секунду прервав ее заклинание. Но на Такнапотина случившееся произвело еще большее впечатление. Именно корона по-настоящему связывала демона с этим миром. Гринспэрроу, истинный мастер, наделил корону могуществом и вручил Диане отнюдь не из желания потешить ее.

— Ты не можешь этого сделать! — зарычал Такнапотин. — Ты сама себя лишаешь могущества, ты лишаешься шанса взойти на трон!

— Убирайся в ад! — закричала Диана в ответ и вновь, воодушевленная зрелищем извивающейся в агонии твари, стала творить заклинание, проговаривая отчетливо каждый слог сквозь стиснутые зубы.

Вскоре от Такнапотина осталось только черное пятно на толстом ковре, покрывавшем пол комнаты. Диана бросила изуродованную корону и раздавила ее ногой. Это был символ ее глупости, узел, связывавший ее с королевством — ее королевством — и семьей, которую она невольно предала.

Хотя она совершила, возможно, самый трудный и мощный в смысле магии поступок за всю свою молодую жизнь, и хотя Такнапотин, демон, который давал ей большую часть могущества, покинул ее навсегда, Диана Велворт чувствовала себя до странности полной сил. Она подошла к зеркалу и взяла флакон, похожий на флакон с духами, но на самом деле содержавший должным образом завороженную жидкость. Молодая женщина щедро обрызгала этой жидкостью зеркало, вызывая своего самого близкого друга.

Зеркало затуманилось, и туман, казалось, проник внутрь стекла. Постепенно середина очистилась, оставив в туманной рамке отчетливое изображение.

— Дело сделано? — спросил красивый мужчина средних лет.

— Такнапотина больше нет, — подтвердила Диана.

— О Ресморе позаботится Бринд Амор, как мы и надеялись, — сказал мужчина, герцог Эшаннон Макленни Барандуинский.

— Жаль, что ты не здесь, — сказала Диана.

— Ну, я не так уж и далеко, — ответил Эшаннон, и это, в общем, было правдой. Герцог Барандуин жил в Эорн Фасте, городе, который находился непосредственно напротив Мэннингтона на другом берегу пролива Мэн. А их духовная связь делает их еще ближе, — напомнила себе Диана, и хотя она была сейчас больше напугана, чем когда-либо в своей жизни, исключая ту ужасную ночь двадцать лет назад, молодая женщина постаралась улыбнуться.

— Теперь наш путь определен, — решительно сказала Диана.

— А что Бринд Амор? — спросил Эшаннон.

— Он ищет какого-нибудь старого друга, — ответила Диана, которая слышала призыв волшебника. — Он невольно ответит на мой зов.

— Примите мои поздравления, принцесса Диана Велворт, — произнес Эшаннон с церемонным поклоном, и в голосе его слышалось искреннее уважение. — Спокойной вам ночи.

Затем они прервали связь, оба нуждались в отдыхе, ведь использование любой магии требует огромного количества энергии, а демонов-союзников у них больше не было. Диана действительно была польщена уважением, оказанным ей мужчиной, к тому же она чувствовала себя в неоплатном долгу перед ним. Именно Эшаннон раскрыл ей глаза. Он стал герцогом Барандуина и правителем крупнейшего клана на острове, еще когда отец Дианы был королем Эйвона, и именно он рассказал всю правду о заговоре.

Теперь Диана верила ему, верила каждому его слову. Эшаннон также рассказал молодой герцогине правду о короне: именно она являлась ключом к Такнапотину, связующим звеном в том нечестивом треугольнике, который включал в себя Гринспэрроу и давал королю возможность держать Диану под неусыпным наблюдением. Эта корона была тем звеном, которое позволило Гринспэрроу так легко вызвать демона той ночью в Айрон Кроссе. Эта корона как в силу заклинания, так и из-за тончайшего чувства вины, которое непрерывно поддерживалось в бедной Диане, была ключом, помогавшим Гринспэрроу держать ее запертой в границах его заклинания.

— Нет, — вслух напомнила сама себе Диана. — Корона была только одним из ключей.

Она решительно прошла через комнату и подобрала свое платье. Комната Селны располагалась всего через три двери от ее собственной, дальше по коридору.

В своих личных покоях в Эорн Фасте герцог Эшаннон Макленни, наблюдая, как затуманивается его зеркало, глубоко вздохнул.

— Назад теперь нет дороги, — произнес за его спиной голос, принадлежавший Шемусу Хею, его другу и доверенному лицу.

— Если бы я когда-либо думал о том, чтобы повернуть назад, то не рассказал бы Диане Велворт всю правду о Гринспэрроу, — спокойно ответил герцог.

— И все-таки страшновато, — заметил Шемус.

Макленни не мог не согласиться с ним. Он, возможно, лучше всех других людей в мире понимал, сколь огромна мощь Гринспэрроу, как велика сеть его шпионов, как людей, так и дьявольских порождений. После мятежа в Эйвоне Эшаннон Макленни надеялся освободить Барандуин из-под восточного соседа, но Гринспэрроу положил этому конец раньше, чем что-то успело начаться, использовав собственного демона Эшаннона Макленни против него же. Только значительный ум и личное обаяние герцога позволили ему пережить эти события, и следующие десятилетия он провел, доказывая королю Эйвона свою ценность и преданность.

— Я все еще не понимаю, почему Гринспэрроу оставил девочку в живых, — пробормотал Шемус. — Мне представляется, что он должен был стереть всех Велвортов с лица земли.

— Она была нужна ему, — ответил Макленни. — Гринспэрроу не знал, как пойдут дела после мятежа, и если бы ему не удалось захватить трон, он мог посадить на него девочку. В таком случае, оставаясь в тени, он все равно являлся бы истинным правителем Эйвона.

— То есть в свое время он поступил достаточно умно, но, похоже, сейчас его уже трудно назвать мудрецом, — заметил Шемус со смешком.

— Хочется надеяться, что это так, — отозвался Макленни. — Гринспэрроу поскользнулся, мой друг. Он утратил часть своего искусства правителя, возможно, просто расслабился от скуки. События в Эриадоре являются достаточным тому доказательством, и, возможно, предвестником и нашей свободы.

— Опасный путь, — заметил Шемус.

— Гораздо более опасный для Дианы, чем для нас. И если она преуспеет в своих чаяниях, если она сумеет всего лишь нанести рану Гринспэрроу и отвлечь его внимание на достаточное время, тогда Барандуин наконец узнает вкус независимости.

— А если нет?

— Тогда нам хуже не станет, хотя я, безусловно, буду скорбеть о потере Дианы Велворт.

— Ты готов вот так запросто прервать отношения с ней и забыть о ее маленьком замысле?

Эшаннон Макленни кивнул, однако лицо его омрачилось при мысли о возможной неудаче.

Шемус Хей не стал допытываться дальше. Он полностью доверял суждениям Эшаннона — этот человек пережил мятеж Гринспэрроу в Эйвоне, в то время как все остальные дворяне, занимавшие крупные посты, погибли. И Шемус понимал, что Макленни, каковы бы ни были его личные чувства к Диане (а судя по всему, он отнюдь не остался равнодушным к чарам молодой красавицы), на первое место ставил интересы Барандуина. Он видел, как просветлело лицо Эшаннона, как вспыхнула в его глазах надежда, когда они впервые узнали от Дианы, что волшебник Бринд Амор из древнего братства жив и противостоит Гринспэрроу.

Да, Шемус понимал, что Макленни был одним из тех редкостных людей, которых больше заботит то, что они оставят после себя, а не то, чем они обладают сию минуту. А Макленни хотел оставить после себя свободный Барандуин.

15 ГОТОВ К БИТВЕ

— Да, мой дорогой де Жюльен, — рассеянно сказал Бринд Амор, откидываясь на спинку своего трона и подпирая подбородок ладонью. «Де Жюльен», — едва слышно повторил он. Вообще-то этого человека звали просто Жюль.

Его собеседник, разодетый в шелка и кружева и уделявший больше внимания своим наманикюренным ногтям, чем новому королю Эриадора, продолжал жаловаться.

— Они отпускают такие безвкусные замечания, — говорил он с ужасом. — На самом деле, если вы не можете заставить этих свиней вести себя цивилизованно, тогда, возможно, нам стоит установить вдоль стены широкую полосу — зону молчания.

Бринд Амор кивнул и выпрямился на троне. Спор был уже не новым, если иметь в виду период времени после образования нового эриадорского королевства. Гринспэрроу прислал к Мальпьюсантовой стене преторианскую гвардию, чтобы она охраняла границу со стороны Эйвона, и с первого же дня начались жестокие словесные распри между циклопами и эриадорской стражей, находившейся по северную сторону стены.

— Не цивилизованно, — небрежно повторил Бринд Амор. — Да-да, Жюльен, возможно, это удачное слово для нас, эриадорцев.

Щеголь, посол Эйвона в Кэр Макдональде, закинул голову и принял высокомерную позу.

— И если вы еще когда-либо назовете моих людей свиньями, — закончил Бринд Амор, — я докажу и подтвержу подобную точку зрения, прислав вашу голову обратно в Карлайл в почтовой посылке.

Раскрашенное лицо вытянулось, но Бринд Амор, увидев, что в тронный зал входят его друзья, вряд ли заметил это.

— Лютиен Бедвир и Оливер де Берроуз, — сказал король. — Позвольте представить вам нашего достопочтенного посла из Карлайла, барона Гая де Жюльена.

Друзья подошли ближе. Оливер поспешно направился к послу.

— Де Жюльен? — переспросил хафлинг. — Вы гасконец?

— С материнской стороны, — ответил щеголь.

Оливер подозрительно оглядывал его, не поверив ни одному слову. Среди эйвонских дворян было принято менять имена, чтобы они звучали больше по-гасконски, такое происхождение сейчас было самым модным. Для истинного гасконца, каким и являлся Оливер, такое подражание вовсе не казалось уместным.

— Понятно, — протянул Оливер. — Значит, ваш отец был насильником-циклопом.

— Оливер! — воскликнул Лютиен.

— Как вы смеете! — завопил де Жюльен.

— Истинный гасконец вызвал бы меня на дуэль, — заметил Оливер, положив руку на рапиру, но Лютиен схватил его за плечи, мягко оторвал от земли и оттащил в сторону.

— Я требую, чтобы этот коротышка был наказан, — обратился де Жюльен к Бринд Амору, который с трудом удерживался от смеха.

— Острием своей рапиры я напишу мое весьма длинное имя на твоей толстой эйвонской груди! — закричал Оливер.

— Он пострадал на войне, — прошептал Бринд Амор де Жюльену.

— Липовый гасконец! — вопил Оливер. — Если ты хочешь выглядеть воистину великим, почему бы тебе не упасть на колени и не притвориться хафлингом?

— Я бы сбил его с ног одним ударом, — заявил де Жюльен.

— Конечно, — ответил король. — Но будьте милосердны. Оливер лично убил около сотни циклопов в одном бою и, боюсь, все еще переживает это.

Де Жюльен кивнул, а затем, когда смысл последней фразы полностью дошел до него, стал еще бледнее, чем размазанные по его лицу белила.

— Тогда я пощажу его, — быстро сказал он.

— Я полагаю, что ваше дело завершено? — спросил Бринд Амор.

Эйвонский посол коротко поклонился, повернулся на каблуках и вылетел из комнаты.

— Жюль! — крикнул Оливер ему вслед. — Эй, Жюль!

— Ты действительно не мог без этого обойтись? — спросил Бринд Амор, когда Оливер и Лютиен подошли и снова остановились перед ним.

Оливер задумчиво склонил голову набок.

— Нет, — не сразу ответил он. — Но это было забавно. Кроме того, я сразу понял, что вы хотели, чтобы дурень убрался восвояси.

— Для этого его достаточно было просто отправить прочь, — сухо заметил Бринд Амор.

— Барон Гай де Жюльен, — фыркнул Лютиен, недоверчиво качая головой. Лютиен навидался напыщенной эйвонской аристократии, и его не забавляли такие претенциозные дураки. В первую очередь он вспомнил женщину из Дун Варны, из-за которой он в свое время оказался на большой дороге, супругу еще одного барона-самозванца — она очень походила на де Жюльена, выглядела такой же раскрашенной и надушенной. Она называла себя Авонезой, хотя на самом деле мать дала ей имя Авон. Встреча с послом Эйвона вновь подтвердила, что Лютиен правильно поступил, уступив трон Бринд Амору. После войны легендарный герой, носивший имя Алая Тень, мог бы справедливо претендовать на трон, и многие призывали его сделать это. Но Лютиен уступил трон Бринд Амору для блага Эриадора и, как напомнили ему сейчас вид и запах де Жюльена, для блага самого Лютиена.

— Мне следовало ударить его по надутой груди, — вновь пробормотал Оливер.

— И к чему бы это привело? — спросил Бринд Амор. — Этот, по крайней мере, безвреден. Слишком глуп, чтобы шпионить.

— Возможно, это только видимость, — предупредил Лютиен.

— Я скармливал ему информацию с тех пор, как он прибыл, — объяснил Бринд Амор молодому человеку. — Или правильнее сказать, я скармливал ему дезинформацию. Де Жюльен уже сообщил Гринспэрроу, что почти весь наш флот вовлечен в войну с хьюготами и что более двадцати эриадорских галеонов потоплены.

— Дипломатия, — сказал Лютиен с видимым отвращением.

— Правительственная политика, тьфу! — поддержал его Оливер.

— Обратимся к другим делам, — сказал Бринд Амор, откашлявшись. — Вы молодцы, я вновь поздравляю вас и выражаю благодарность от имени всего Эриадора.

Лютиен и Оливер посмотрели друг на друга с любопытством, сразу не сообразив, что за перемена произошла с Бринд Амором. Затем их лица просветлели — друзья все поняли.

— Герцог Ресмор, — сказал Лютиен.

— Этот наш волшебник признал правду, — добавил Оливер.

— Полностью, — подтвердил Бринд Амор. Затем король дважды хлопнул в ладоши, и старик, одетый в коричневое, вышел из-за гобелена.

— Примите вновь мои приветствия, Лютиен Бедвир и Оливер де Берроуз, — сказал он.

— Примите и вы наши приветствия! — ответил молодой человек. Проктор Биллевин из Гайби! Одного присутствия этого человека было Лютиену достаточно, чтобы понять: договор с хьюготами подписан.

Бринд Амор встал с трона.

— Пойдемте, — поманил он остальных. — Я уже говорил с Этаном и Кэтрин, а затем отослал весть в Дорсальское море. Король Асмунд, должно быть, к этому времени уже прибыл в Чамберс, так что я открою проход, чтобы они с Этаном могли присоединиться к нам.

«И Кэтрин», — мысленно молил Лютиен, ведь он так соскучился по своей возлюбленной!

Это стало серьезным испытанием, почти подвигом для подозрительного короля Асмунда. Ему пришлось пройти сквозь магический туннель, который Бринд Амор создал между Собором Кэр Макдональда и отдаленным городом Чамберсом. Даже после того, как Кэтрин и брат Джеймесис прошли сквозь него, даже после того, как король хьюготов дал свое согласие, Этану пришлось практически тащить беднягу сквозь вихрь синих огней.

Проход был бодрящим и очень эффектным, каждый шаг в туннеле означал ровно милю в реальном пространстве. Чамберс находился в добрых трехстах милях от Кэр Макдональда, но с помощью заколдованного прохода, сотворенного Бринд Амором, шесть человек (включая двух сильных стражников-хьюготов, старых знакомых, Реньера и Торина Рогара) вошли в Собор через считанные минуты.

— Я не одобряю вашу магию! — заявил Асмунд, отмахиваясь от всех приветствий еще до того, как они были произнесены.

— Время поджимает, — ответил Бринд Амор. — У нас срочное дело.

Реньер и Торин Рогар заворчали.

— Тогда почему вы сами не пришли по голубому мосту к нам? — подозрительно спросил Асмунд.

— Потому что эйвонский посол находится в Кэр Макдональде, — ответил Бринд Амор. — Так что центр событий здесь, вне зависимости от того, захотят хьюготы присоединиться к делу Эриадора или нет.

Лютиен посмотрел на старого волшебника с истинным удивлением — резкая речь Бринд Амора вряд ли была подходящим способом приветствовать хьюготов, особенно потому, что они предлагали союз, который шел вразрез с традициями обоих народов.

Однако Бринд Амор не собирался отступать ни в малейшей степени.

— Я устал, — заявил Асмунд. — Я хочу отдохнуть.

Бринд Амор кивнул.

— Проводи наших гостей в их покои в северо-восточном крыле, — сказал он Лютиену, делая жест в указанном направлении. Лютиен понял его совершенно правильно — покои де Жюльена находились в юго-восточном крыле, и старый король решил держать послов Эйвона и Асмунда как можно дальше друг от друга.

— Я провожу, — предложил Оливер, опережая Лютиена. Он повернулся и подмигнул юноше, затем прошептал:

— А ты проводи леди Кэтрин в ее покои.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — тихо спросил Лютиен.

Кэтрин отвернулась, пряча лицо от молодого человека.

— А что, разве есть необходимость спрашивать? — поинтересовалась она со смешком.

Лютиен не шутил. Он положил руку на плечо Кэтрин и нежно, но твердо повернул ее лицом к себе. Молодой человек не произнес ни слова, но, взглянув в его лицо, девушка моментально оборвала смех.

— Этан был со мной все время, — ответила она совершенно серьезно. — Он все еще твой брат, несмотря на все его заявления, и мой друг. Он помог бы мне, но, по правде говоря, мне не понадобились ни помощь, ни защита. На мой взгляд, какими бы неотесанными они ни были, хьюготы обладают чувством чести.

— Там, на Колонси, ты рассуждала по-другому — напомнил ей Лютиен, и девушка вынуждена была признать, что это правда. Когда их впервые захватили в плен, когда «Страттонский ткач» был пущен на дно, Кэтрин ни на секунду не усомнилась, что отныне ей суждено влачить жалкое существование бесправной рабыни у диких обитателей Айсенленда.

— Я совершенно не понимаю этих людей, — призналась девушка. — Но их поведение изменилось, как только Асмунд предложил заключить союз. Я провела много времени с Этаном и хьюготами в Чамберсе, много часов на их судне, и мне ни разу не угрожали, ни разу даже не попытались оскорбить, — ни в малейшей степени. Нет, мой любимый, хьюготы — яростные враги, но преданные друзья. Если союз будет заключен, им можно довериться.

Лютиен перекатился на спину и лежал неподвижно, глядя в потолок. Он всегда доверял суждениям Кэтрин, и потому душа его переполнилась радостным волнением.

Но его также одолевала и тревога, ведь предстоящая война окажется жестокой, гораздо более тяжелой, чем те битвы, которые вел Эриадор, чтобы завоевать независимость от Эйвона. Силы процветающих южных королевств значительно превосходили числом эриадорцев, даже заключивших союз с хьюготами. Несмотря на галеры Айсенленда и захваченные эйвонские галеоны, эриадорский флот не будет владычествовать в морях.

Молодой человек тихо усмехнулся, осознав иронию своих нынешних страхов. Когда Принстаун пал, этой же весной, всего несколько коротких месяцев назад, Лютиен хотел идти с войсками дальше, на Карлайл. Бринд Амор предостерег его от столь опасного курса, напомнив своему юному другу о мощи Гринспэрроу.

— Успокой свое сердце, любимый, — сказала Кэтрин, поворачиваясь так, что ее лицо оказалось над лицом Лютиена, а шелковистые рыжие кудри каскадом упали на его обнаженную шею и плечи.

Лютиен прижал ее к себе и крепко поцеловал.

— Ты мое сердце, — сказал он.

— Как и Эриадор, — быстро добавила Кэтрин. — Свободный от Гринспэрроу и войны.

Лютиен потерся подбородком о ее плечо. Постепенно на лице девушки вновь возникла улыбка, а в его глазах цвета корицы разгорелся огонь.

— Ну, практически дело сделано, — заметил Лютиен, когда они с Бринд Амором встали из-за стола после длинного приватного разговора с Асмундом и Этаном.

— Твой брат выказывает гораздо большую мудрость, чем свойственно его тридцати годам, — заметил чародей. — Это он убедил Асмунда заключить союз с нами.

— Но именно Асмунд первым предложил заключить союз, — напомнил Лютиен.

— И с того времени Этан сделал все, чтобы превратить смутное желание Асмунда в реальность, — ответил Бринд Амор. — Он предан своему королю.

Это замечание укололо юного Бедвира, которому не хотелось думать о старшем брате как о хьюготе, что бы ни заявлял сам Этан. Юноша остановился в коридоре, пропуская Бринд Амора вперед на пару шагов.

— Обоим королям, — сказал он, и маг остановился и вопросительно взглянул на своего юного соратника.

Бринд Амор секунду обдумывал слова Лютиена, вспоминая участие Этана в обсуждениях, и, наконец, кивнул в знак согласия. Действительно, старший Бедвир сослужил Эриадору неплохую службу. Несколько раз он открыто выразил свое несогласие с Асмундом и даже пару раз сумел убедить хьюгота изменить свое мнение.

Кивок Бринд Амора заставил Лютиена шагнуть вперед. Он поравнялся со своим королем и даже перегнал старого мага, погруженного в свои мысли, по дороге в комнату военного совета, где их в тревоге поджидали Сиоба, Кэтрин, Оливер и Шаглин.

— Все будет закончено и подписано сегодня вечером, — сообщил им Бринд Амор.

Сидевшие вокруг овального стола, на котором была разложена карта Эйвонси, обменялись улыбками. Однако их радость несколько увяла, когда они взглянули на Оливера, — хафлинг решительно взгромоздился на табурет, явно готовясь произнести отнюдь не хвалебную речь.

— Что тебя огорчает? — прямо спросил Лютиен. — Союз с хьюготами дает нам хороший шанс.

— А вы знаете, сколько невинных людей — этих балбесов из Эйвона — уничтожат варвары-хьюготы? — спросил хафлинг, напоминая всем, каковы на самом деле их новые друзья. — И сколько уже сейчас приковано к веслам на их судах? И скольких бы они бросили в воду, когда взяли вас в плен, если бы тот, кого зовут Реньер, не оказался должником Лютиена?

Что ж, приходилось признать горькую правду. Похоже, они собирались лечь в постель с самим дьяволом.

— Мы не можем изменить образ жизни хьюготов, — наконец сказал Бринд Амор. — Помните, однако, что Гринспэрроу является более серьезной и близкой угрозой нашей независимости.

— Вы имеете в виду Эриадор в целом, — возразил Оливер, не собираясь отступать. — Но я бы не советовал торопиться с суждениями, если речь идет о следующем человеке, который будет сброшен в воду, потому что жизнь в качестве раба на галере Асмунда высосала все его силы.

Кэтрин в гневе ударила кулаком по столу. Шаглин, который не имел опыта общения с хьюготами и считал рабов несчастными людьми, но слишком далекими, чтобы принимать их во внимание, во все глаза уставился на разгневанного хафлинга.

Однако Лютиен кивнул своему маленькому другу, немного удивленный гуманностью его взглядов. Оливер раньше никогда не колебался, если представлялась возможность избавить богатого купца от его кошелька, но именно Оливер, мысленно напомнил себе Лютиен, имел обыкновение покупать множество зимних плащей, а затем находить в них какие-то крошечные недостатки, чтобы тут же выбросить якобы негодную одежду на улицу, где ее проворно подбирали бездомные сироты.

Сиоба тоже не могла не признать правоту слов верного товарища. Она подошла к нему и поцеловала у всех на виду.

Оливер покраснел и покачнулся, чуть не свалившись с табурета. Однако, как обычно, хафлинг быстро восстановил самообладание.

— Хьюготы — не лучшие союзники с точки зрения морали, — согласилась Кэтрин. — Но мы можем положиться на то, что они будут честно соблюдать условия договора.

— Но стоит ли нам вообще связываться с ними? — спросила Сиоба.

— Да, — немедленно ответил Бринд Амор, и его тон не оставлял никакого места для споров. — Я тоже презираю многие обычаи хьюготов, и в первую очередь рабство. Возможно, через некоторое время мы сумеем как-то повлиять на них. Но в настоящий момент наша главная проблема — Гринспэрроу и его циклопы, которые — и с этим должен согласиться даже Оливер — гораздо хуже хьюготов.

Все посмотрели на хафлинга, и тот с важным видом кивнул, подтверждая слова Бринд Амора.

— Мы не можем победить Гринспэрроу без помощи хьюготов, — продолжал король Эриадора. Даже принимая во внимание помощь свирепых воинов с Айсенленда, Бринд Амор сомневался в исходе войны, но не высказывал эту мысль вслух. — Когда Эриадор будет действительно свободен, когда Гринспэрроу падет, тогда наша мощь и влияние увеличатся во много раз.

— Но мы воюем не за власть, а за свободу, — заметил Лютиен.

— Истинная свобода даст нам могущество и за пределами нашего государства, — объяснил Бринд Амор. — Но в качестве союзников мы сможем сильнее повлиять на Асмунда. Не в наших силах изменить обычаи хьюготов, разве что вступить с ними в войну, а я не думаю, чтобы кто-то из вас захотел бы пройти с боями по Айсенленду. — Чародей помедлил, наблюдая за присутствующими. Все до единого молча покачали головами, соглашаясь с его мнением.

— Я тоже предпочел бы хьюготам каких-нибудь других союзников, будь перед нами богатый выбор, — продолжал Бринд Амор. — Твоя родная Гасконь, Оливер, никогда не станет открыто помогать нам, хотя лорд де Жильбер пообещал в случае войны дать Эриадору кредиты на выгодных условиях.

— Полагаю, что такое же обещание он дал и Эйвону, — фыркнув, признал Оливер, и эта фраза разрядила всеобщее напряжение.

— Итак, мы пришли к соглашению, — подвел итог Бринд Амор, когда нервный смех замолк. — Асмунд — наш союзник?

Лютиен присоединил свой голос, лишь на секунду опередив Шаглина, затем подняла руку Кэтрин, следом Сиоба, и наконец, с тяжким драматическим вздохом, Оливер. Бринд Амор знал, что при обсуждении следовало учесть еще один голос, но решил разобраться с этой проблемой позже.

Чародей придвинулся к столу поближе и взял в руки указку.

— Этан очень помог нам, — заметил волшебник, который внезапно перестал казаться Лютиену слишком старым. — Он тоже понимает, что хьюготов надо держать как можно дальше от суши.

— Мой брат теперь осознал правоту Эриадора, — вставил Лютиен.

— Следовательно, и Асмунд пока с этим согласился, корабли хьюготов в боевом строю отправятся восточнее эриадорского дорсальского флота, который обойдет Пять Стражей с востока, — Бринд Амор обвел указкой восточные берега острова.

— А как насчет Бангира, Леммингбери и Корбина? — спросила Кэтрин, имея в виду три прибрежных эйвонских города, четко обозначенных на подробной карте волшебника. — И как насчет Ивершорпа, на северной окраине Солтуоша? Если корабли должны плыть вокруг Пяти Стражей, то как мы должны вести войну со всеми восточными городами Эйвона?

— Никак, — без колебаний ответил Бринд Амор. — Эйвон — это Гринспэрроу. Эйвон — это Карлайл. Когда падет Карлайл, падет и все королевство! — он ткнул концом указки в ту точку, где реки-близнецы, обе носящие имя Страттон, сливались в юго-западной части южного государства.

— Пять Стражей далеки от Карлайла, — заметила Сиоба. — Круговой поход, и этот путь, безусловно, длиннее и опаснее, чем простое плавание вдоль побережья Эйвона.

— Но этот курс удержит хьюготов на воде, вдали от суши, — возразил Оливер.

— И вдобавок, — хитро прищурился Бринд Амор, — это уменьшит шансы на столкновение с эйвонским флотом.

— А я думал, что мы хотим с ним встретиться, — с озадаченным видом заметил Шаглин.

Бринд Амор покачал головой и взмахнул свободной рукой, ведя указку вдоль широкого пролива между Пятью Стражами и восточным побережьем Эйвонси.

— Если мы сразимся с флотом Гринспэрроу здесь, — объяснил он, — и они победят, у них все еще останется достаточно времени проделать весь путь на юг и столкнуться с нашим вторым флотом прежде, чем он войдет в реку Страттон.

Все остальные тоже придвинулись поближе к столу, стараясь не упустить ни слова из речи волшебника, который, похоже, тщательно продумал план предстоящей кампании.

— Кроме того, — объяснял король, — следует пока что держать наш союз с варварами в секрете от Гринспэрроу. Уж конечно, присутствие кораблей хьюготов так близко заставит его понервничать. А нервные полководцы обычно совершают ошибки!

Бринд Амор сделал паузу, видя, как слушатели согласно кивают; это явно ободрило короля. Было ясно, что волшебник одновременно и старался заразить всех азартом, и просил о поддержке.

— Атака пойдет в четырех направлениях, — объяснял он. — Половина нашего флота и хьюготы поплывут вокруг Пяти Стражей, огибая внешние острова, а затем свернут на запад к устью Страттона. Второй флот, который будет уже на пути к Порт-Чарлею от Даймондгейта, пойдет на юг, через пролив Мэн, и зайдет в Страттон с востока.

Вот тут Лютиен и Кэтрин обменялись нервными взглядами. Оба понимали опасность этого второго маршрута, ведь флот мог угодить в ловушку, оказавшись в узком проливе между двумя крепостями — Мэннингтоном и Эорн Фастом.

— Самый большой сухопутный отряд, — продолжал Бринд Амор, взмахнув указкой, — ударит от Мальпьюсантовой стены, возьмет Принстаун, затем двинется по открытым фермерским землям между Девервудом и южными отрогами Айрон Кросса — это прямой путь до Карлайла.

— А не могут они задержаться у Принстауна? — спросил Оливер.

— Судя по последним донесениям, город оставлен практически без защиты, — уверенно сказал Бринд Амор. — Ни герцога-волшебника, ни гарнизона не заменили.

— А четвертое направление? — нетерпеливо спросил Лютиен, догадываясь, что этот последний и, вероятно, самый важный рывок произойдет под его, Лютиена, руководством.

— Прямо на юг от Кэр Макдональда, — ответил Бринд Амор. — Нужно будет соединиться с гномами короля Беллика и ударить с гор.

Лютиен рассматривал линию на карте. Айрон Кросс сам по себе являлся нелегким отрезком пути, даже если дорогу будет прокладывать армия гномов, но что еще хуже, всем известно, что основная часть циклопов — союзников Гринспэрроу, включая прекрасно обученную и экипированную преторианскую гвардию, расположилась лагерем как раз где-то в этих местах. Даже если удастся преодолеть все препятствия, то, спустившись с гор, армия Эриадора все равно окажется в нелегком положении. Часть Эйвона, размещавшаяся между проливом Мэн и южными и западными отрогами Айрон Кросса, была самым населенным и укрепленным районом во всем Эйвонси. Города и селения теснились на берегах всех трех рек, стекавших с гор и впадавших в озеро Спейтенфергюс, и среди них красовался могучий Уорчестер, второй по величине город Эйвона, окруженный такими же высокими стенами, как и сам Карлайл! Наконец, смирившись со своей участью, Лютиен взглянул на Кэтрин, пожал плечами и выдавил улыбку.

Женщина только покачала головой. Теперь, когда их взору открылся истинный масштаб всего предприятия, оно внезапно показалось отчаянным и даже почти безнадежным.

16 ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Все снова собрались в комнате военного совета в этот же день позднее, причем в этот раз к ним присоединились еще и проктор Биллевин и брат Джеймесис. Оба человека из Гайби возбужденно говорили о перспективах войны с Эйвоном, однако у обоих, особенно у проктора Биллевина, как казалось Лютиену, имелись какие-то серьезные соображения и оговорки. Младший Бедвир не знал, что рассказал им Бринд Амор о предыдущих совещаниях, но мог догадаться, что именно их беспокоит.

Все глаза обратились на дверь. Вошел Бринд Амор — с замкнутым и отрешенным выражением лица.

— Это наше последнее совещание, — сказал он, и в голосе его прозвучала непоколебимая уверенность. — Следующее состоится, когда мы вновь соединимся у ворот Карлайла.

Над столом прокатился рокот одобрения. Лютиен взглянул на людей из Гайби — улыбка проктора Биллевина показывала, что он немало заинтригован.

— Я скоро приглашу послов из Гаскони и Эйвона, — объяснил Бринд Амор. — О наших намерениях следует объявить открыто.

— Не следует объявлять войну, пока наши армии не будут готовы к маршу, — вскользь заметил Биллевин.

— Но они уже готовы, — настаивал Бринд Амор. — Даже войско из Гайби.

Выражение лица Биллевина стало суровым.

— Нам с вами еще многое надо обсудить, — спокойно заметил он.

— Ну, не так уж и много, — ответил Бринд Амор. — При всем моем уважении к вашей позиции и при том, что я отчетливо осознаю, как отчаянно необходимо нам ваше влиятельное сотрудничество, я не могу отказаться от того, что уже сделано.

— Вы подписали договор с Асмундом? — резко спросил Биллевин.

«Вот в чем дело, — подумал Лютиен. — Люди из Гайби, которые совсем недавно претерпели осаду хьюготов, вовсе не пришли в восторг от перспективы заключить союз с королем Асмундом».

Бринд Амор отрицательно покачал головой, и его пышная белая борода качнулась из стороны в сторону.

— Разумеется, нет, — ответил он. — Моя подпись появится на этом документе только после подписи проктора Биллевина.

— Вы хотите сказать… — начал проктор.

— Что вы, безусловно, выберете то, что принесет наибольшую пользу Эриадору, — перебил его Бринд Амор. Биллевин откинулся на спинку стула, не зная, как реагировать на это неожиданное заявление.

Бринд Амор повернулся, свистнул, и дверь немедленно отворилась. В зал вошла высокая женщина, в красоте которой было что-то неприятное, с черными как смоль волосами, черными глазами и уверенной походкой истинной воительницы.

— Кэйрин Калтуэйн, вождь всадников Эрадоха, — сообщил Бринд Амор, хотя она не нуждалась в представлении. Она была хорошо известна всем присутствующим, и особенно двоим мужчинам из Гайби.

— Мои приветствия, — произнес Биллевин, поднимаясь, чтобы поздороваться с воительницей, близким союзником народа залива Колтуин. Биллевин встречался с Кэйрин множество раз в Меннихен Ди на больших ярмарках и карнавалах, и они питали друг к другу чувство дружбы и уважения.

— Кэйрин Калтуэйн, — опять произнес Бринд Амор. — Герцогиня Эрадоха.

Титул заставил всех на минуту изумленно затихнуть.

— Герцогиня? — наконец недоверчиво повторила Кэтрин.

— Пришло время определить линию наследования в нашем королевстве, — объяснил Бринд Амор. — Разве вы не согласны со мной, герцог Биллевин, являющийся вторым на пути к трону Эриадора?

Биллевин ошеломленно рухнул в свое кресло. Брат Джеймесис, улыбаясь от уха до уха, утешающе положил руку на его плечо. Лица всех остальных, сидевших за овальным столом, приобрели самые разные выражения — от восторженных до смущенных.

— Вполне логичный выбор, вы не находите? — обратился ко всем Бринд Амор. — Кто в стране более опытен в государственных делах, чем наш дорогой проктор Биллевин из Гайби?

— Лесть, чтобы скрепить необходимый союз? — хитро прищурился Биллевин.

— Не лесть, а заслуженное уважение, — уверил его Бринд Амор. — Хотя я признаю, что этот союз нам действительно необходим.

— Никто в этом зале, никто во всем Эриадоре не стал бы оспаривать этот выбор, — поддержал Лютиен, и его слова сыграли, пожалуй, самую важную роль. Ведь их произнес именно этот человек, Алая Тень, возможно единственный в Эриадоре, который имел больше прав, чем Биллевин, унаследовать трон. Лютиен понимал значение происходящего не хуже Бринд Амора, поскольку большая часть северного Эриадора рассматривала Гайби как духовный центр королевства.

— Я требую, чтобы хьюготы находились под неусыпным надзором, — наконец сказал проктор. — Я не допущу, чтобы они убивали и обращали в рабство невинных людей, будь то жители Эриадора или Эйвона!

— Именно это мы имели в виду, разрабатывая наши планы, — заверил его Бринд Амор, прекрасно понимавший, что Гайби навсегда останется оплотом морали в государстве. — Хьюготы будут находиться вдали от суши так долго, насколько это будет возможно, а если им все же придется выйти на берег, их будут сопровождать войска Эриадора, по меньшей мере равные им по силе.

Некоторое время Биллевин обдумывал услышанное.

— Мы встретимся с Асмундом по окончании нашего разговора, — наконец согласился он. — Однако мои люди не поплывут бок о бок с хьюготами!

Бринд Амор кивнул, соглашаясь.

— Я надеюсь, что ополчение Гайби отправится вместе с всадниками Эрадоха в наступление от Мальпьюсантовой стены, — объяснил Бринд Амор. — Если их поведут Биллевин и Кэйрин Калтуэйн, марш на Карлайл пройдет гладко.

Биллевин кивнул в знак одобрения, и Бринд Амор вместе с Лютиеном облегченно вздохнули, осознав, что им только что удалось преодолеть главное препятствие к началу войны, которая должна навсегда освободить многие народы от зловещего владычества Гринспэрроу. Без поддержки Гайби вряд ли можно было рассчитывать и на поддержку Эрадоха. Теперь, когда проктор Биллевин и Кэйрин Калтуэйн полностью выразили свое согласие, независимый и гордый народ северо-восточного Эриадора примет активное участие в военной кампании.

— Этан будет моим связующим звеном с хьюготами, — объяснил Бринд Амор. — И с восточным эриадорским флотом.

— Я думаю, что вы слишком рассчитываете на человека, который дал клятву верности королю Асмунду, — вмешался Оливер. Бринд Амор, однако, не стал спорить.

— Он Бедвир, — ответил король Эриадора так, будто одного этого слова было вполне достаточно.

— Я отправлюсь с хьюготами, — неожиданно вызвался брат Джеймесис. — Я хорошо знаю их обычаи, — объяснил он, видя сомнение на лицах людей. — И знаком с их понятиями чести.

Бринд Амор взглянул на Биллевина, тот утвердительно кивнул.

— Ну что ж, очень хорошо, — согласился король. — Таким образом, состав двух восточных армий определился. — Он сделал паузу и обратил свой взор на Кэтрин. Женщина понимала, чего он попросит от нее. В предыдущую войну Кэтрин была его представителем в Порт-Чарлее. Кэтрин лучше всех присутствующих знала моряков западного Эриадора, ведь она и сама вела свой род от столь же гордых и суровых тружеников моря.

— Я прямо сегодня выеду в Порт-Чарлей, — согласилась она, стараясь не смотреть на удрученное лицо своего возлюбленного.

— Я доставлю тебя туда быстрее любой лошади, — улыбнулся ей Бринд Амор.

— Я поеду с ней, — заявил Лютиен, и его слова отнюдь не удивили Бринд Амора. Чародей улыбнулся и постарался скрыть усмешку.

— Ты отправишься на юг, — ответил ему король. — Ты пойдешь со мной, Шаглином и его гномами, с Сиобой и ее эльфами, с ополчением Кэр Макдональда. Преторианская гвардия поджидает нас, мой молодой друг, и у них, безусловно, испортится настроение, когда они узнают, что Алая Тень, человек, победивший легендарного Белсена Крига, сражается против них.

Лютиен не мог ни опровергнуть логику этого высказывания, ни отвергнуть зов своей страны.

— Тогда Оливер отправится с Кэтрин, — решил он, и это было не лишено смысла, потому что хафлинг сопровождал Кэтрин во время ее первого путешествия в Порт-Чарлей.

Оливер попытался протестовать, но Сиоба, сидевшая рядом с ним, стукнула его по лодыжке. Хафлинг внимательно посмотрел в глаза прекрасной воительницы и умолк, понимая, что в ее сердце первое место занимает Эриадор, а лишь на втором находится он.

— Я ненавижу корабли. — Это была единственная жалоба, которую присутствующие услышали от бедняги. Его синие глаза, полные тоски, не отрывались от прекрасной Сиобы.

— Значит, решено, — сказал Бринд Амор. — Теперь давайте обсудим встречу с послами, она предстоит нам очень скоро. Каждому из нас придется сыграть в ней определенную роль.

Фелиз Реймарис де Жильберт оказался высоким и изящным человеком с мягкими серыми глазами и темными волосами, очень аккуратно причесанным, с гладко выбритым невозмутимым лицом. Его осанку можно было назвать безупречной, этот человек выглядел подтянутым и собранным, но отнюдь не чопорным. Модная и дорогая одежда не делала его фатом. И в отличие от многих гасконских (и эйвонских) лордов, от него не разило духами за целую милю. Его руки, хотя и со свежим маникюром, не выглядели руками богатого бездельника.

Гасконские лорды выбрали Фелиза в качестве своего представителя перед несговорчивыми эриадорцами именно по этим причинам. Гасконец обладал внешностью лорда и здравым смыслом трудящегося человека — сочетание редкостное, но как нельзя более подходящее ко двору Бринд Амора.

Сейчас он стоял рядом с напыщенным Гаем де Жюльеном в аудиенц-зале Бринд Амора, напряженно вглядываясь в угрюмого короля Эриадора. Впрочем, взгляд де Жюльена был скорее обращен на приближенных короля, державшихся позади трона. Особенно пристально он разглядывал пышно разодетого хафлинга, который стоял рядом с прекрасной полуэльфийкой по имени Сиоба. Оливер тоже поглядывал на щеголеватого эйвонца, время от времени подмигивая ему и посылая воздушные поцелуи.

Эта сцена казалась странной двум послам, но Фелиз был достаточно светским человеком, чтобы понимать: происходит нечто важное. Бринд Амор, как обычно, сидел на троне, но рядом с ним было поставлено большое кресло. Оно пока пустовало, и Фелиз, встревоженный и томимый подозрениями, надеялся, что Бринд Амор собирается объявить о своем предстоящем бракосочетании или о чем-нибудь в этом роде, столь же безобидном.

Но, глядя на приближенных короля, выстроившихся по-военному за двумя креслами, он понимал, что дело не в этом. Замыкая ряд, слева от Бринд Амора стоял коренастый гном с косматой иссиня-черной бородой — гном, которого звали Шаглин. Рядом с гномом посол увидел проктора Биллевина из Гайби, а это была весьма значительная фигура в Эриадоре, а возле проктора стояла грозного вида черноволосая женщина, явно воительница. За левым плечом короля посол заметил Кэтрин О'Хейл, страстную женщину, которую Фелиз был бы не прочь узнать поближе. Но, поглядев направо от Бринд Амора, посол напомнил себе, что его мечты тщетны, потому что там стоял Лютиен Бедвир, знаменитая Алая Тень, победитель герцога Моркнея и герой последней войны.

А также возлюбленный Кэтрин.

Рядом с Лютиеном стоял Оливер де Берроуз, соотечественник-гасконец, самый любопытный из всех соотечественников. Фелизу нравился Оливер, в основном потому, что он дразнил де Жюльена, которого Фелиз изрядно недолюбливал. Замыкала ряд справа от Бринд Амора полуэльфийка Сиоба, бывшая рабыня, вождь легендарных каттеров — банды эльфов, которые долгие годы словно заноза торчали в боках беззаконных правителей Эриадора. Фелиз еще раз внимательно оглядел всех, пытаясь разгадать их намерения. Именно присутствие Кэйрин Калтуэйн, единственной, кого он не знал, наконец подсказало ему решение. Фелиз понял, что речь пойдет вовсе не о представлении будущей королевы Эриадора, потому что перед ним стояли военачальники армии Бринд Амора!

— Я очень благодарен за то, что вы явились сюда столь спешно, — небрежно сказал Бринд Амор.

— Мы ждем высокого гостя? — спросил его де Жюльен, кивая на пустое кресло.

— Короля, нашего союзника, — ответил Бринд Амор.

— Хьюгота? — с надеждой спросил Фелиз, поскольку новость об окончании войны на восточных берегах пришлась бы весьма кстати для Гаскони.

От Бринд Амора не укрылось его волнение, он также заметил, что де Жюльен отнюдь не выглядит довольным.

Король Эриадора покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Не хьюгота.

Затем, не желая больше продлевать тревогу ожидания, чародей подал знак одному из стражников, стоявшему перед боковым входом. Тот распахнул дверь, и гном с бородой апельсинового цвета, одетый в пышный пурпурный плащ, ниспадавший поверх блестящей серебряной кольчуги, решительными шагами вошел в комнату.

Оба посла опустились на одно колено, и гном с апельсиновой бородой величественно прошествовал в зал и занял свое кресло рядом с Бринд Амором.

— Я полагаю, вы оба знакомы с королем Белликом дан Бурсо из Дун Дарроу? — спросил Бринд Амор и постарался спрятать улыбку, увидев, как скривились уголки рта Гая де Жюльена.

— Я весьма польщен, добрый король Беллик, — искренне сказал Фелиз.

— Мой друг Бринд Амор хорошо отзывался о вас, — ответил Беллик, и оба посла оценили всю важность того факта, что Беллик не назвал правителя Эриадора королем Бринд Амором.

— Для меня это большая честь, — сказал де Жюльен. Беллик презрительно фыркнул и взглянул на Бринд Амора.

— Я собрал вас здесь, чтобы сообщить о заключении мирного договора, — объяснил Бринд Амор, затем взглянул на своего друга-гнома. — Больше чем мирного договора, — поправился он. — Знайте же, что отныне королевства Эриадор и Дун Дарроу составляют одно целое.

Фелиз дипломатично улыбнулся, хотя и понял, что положение в Эйвонси вскоре может измениться к худшему. Де Жюльен, однако, откровенно вытаращил глаза, явно не обрадованный перспективой сообщить такую неприятную новость своему безжалостному королю!

— Под флагом Эриадора? — спросил Фелиз.

Бринд Амор взглянул на Беллика, и оба пожали плечами.

— Возможно, у нас будет новый флаг, — усмехнувшись, заметил Бринд Амор, потому что они еще не думали о таких незначительных деталях.

— Но вы, ваше величество, будете выступать и от лица Дун Дарроу в торговых сделках Эриадора с Гасконью? — настаивал Фелиз, думая, что это может принести выгоду его меркантильному государству.

— В разумных пределах, — ответил Бринд Амор.

Гай де Жюльен уже с трудом сдерживался, его нервно заколотившееся сердце подсказывало ему, что здесь кроется нечто большее.

Бринд Амор заметил тревогу посла и продолжал, искренне наслаждаясь спектаклем.

— Все товары, которыми будут обмениваться Гасконь и Дун Дарроу, пойдут через Порт-Чарлей, — объяснил он. — Затем в Кэр Макдональд, а оттуда будут доставляться в поселения гномов в Айрон Кроссе.

Гай де Жюльен заметно содрогнулся.

— А что на востоке? — нажимал Фелиз. — Когда Чамберс будет открыт для торговли с Гасконью?

— Сражения на востоке закончены, — объявил Бринд Амор, и ему показалось, что де Жюльен с трудом переводит дыхание. Король Эриадора получал от этого истинное удовольствие! — Люди Айсенленда не станут выступать против эриадорского флота.

— Украденного флота! — выпалил де Жюльен, прежде чем успел сдержаться.

Бринд Амор пожал плечами и усмехнулся, не собираясь обсуждать это.

— Каким бы путем он нам ни достался, этот флот теперь ходит под эриадорским флагом, и воинственные хьюготы не станут сражаться с нашими кораблями, потому что у них нет никакого желания оказывать помощь Гринспэрроу, врагу Эриадора.

Эти слова вызвали волнение всех собравшихся, в строю приближенных эриадорского короля возник шепот, который дошел даже до стражников, стоявших у трех входов в зал. Все эти волны, казалось, тяжело опустились на плечи щеголеватого дипломата из Эйвона.

Барон Гай де Жюльен с превеликим трудом овладел собой, постарался выровнять дыхание. Не означало ли происходящее, что Бринд Амор только что объявил войну его государству?

— Конечно, раз уж мы собрались здесь по такому славному поводу, незачем обмениваться оскорблениями, — сказал Фелиз, пытаясь смягчить обстановку. Новость о союзе между Кэр Макдональдом и Дун Дарроу была превосходной, известие о прекращении военных действий с хьюготами — еще лучше, и Фелиз не хотел, чтобы постоянная вражда между Эриадором и Эйвоном испортила такое замечательное положение. С точки зрения финансовых интересов Гаскони, этим двум государствам следовало как можно скорее заключить мир.

— Оскорблениями? — заикаясь произнес де Жюльен. — Или угрозами?

— Ни тем, ни другим, — резко ответил Бринд Амор, вставая со своего места и нависая над щеголем. Фелиз попытался вмешаться, но могучий волшебник просто отмахнулся от него. — Так вот, знайте, что не будет мира между Эриадором и Эйвоном, пока на троне сидит Гринспэрроу, — объявил Бринд Амор, и более открытого провозглашения войны невозможно было представить.

— Как вы смеете? — задыхаясь спросил де Жюльен.

— Мой добрый король Бринд Амор, — попытался урезонить его шокированный посол Гаскони.

Бринд Амор, видимо, расслабился, но не сел снова, и его нахмуренное лицо не разгладилось.

— Мы просили мира, — объяснил он. — В надеждах на лучшее некоторое время назад в этом же году мы подписали в Принстауне документ, обязывающий обе стороны хранить мир, — от лица короля эйвонского Гринспэрроу документ подписала герцогиня Диана Велворт.

— Обязывающий хранить мир! — громко повторил де Жюльен, обвиняюще подняв палец и, казалось, готовый рвануться вперед.

Оливер послал ему воздушный поцелуй, эта мелочь на мгновение отвлекла внимание посла, чем немедленно воспользовался Бринд Амор.

— Договор разорван! — взревел король Эриадора, сделал шаг вперед, и ошеломленный Жюльен отступил, споткнулся и чуть не упал. Бринд Амор остановился, но его слова пронеслись по залу подобно могучему урагану. — Договор разорван, нарушен циклопами, которые служат вашему вероломному королю! Договор разорван из-за невинных эриадорцев, погибших в деревушках у подножия Айрон Кросса!

— Разорван! — бушевал Бринд Амор, делая жест в сторону гнома с суровым лицом, спокойно сидевшего на втором троне. — Из-за крови, пролитой гномами Дун Дарроу!

— Не будьте дураком! — взмолился де Жюльен. — Нам надо еще сражаться с хьюготами и многими другими…

Бринд Амор взмахнул рукой, и напуганный посол умолк.

— Мы, эриадорцы, столкнулись ныне с более опасным врагом.

Затем, решив продемонстрировать свой главный козырь, Бринд Амор снова подал знак двум стражникам, стоявшим у бокового входа в зал.

Дверь вновь отворилась, и два эльфа втащили жалкого Ресмора.

Фелиз задумчиво отступил назад, теребя свою модную бородку.

— Теперь ты знаешь своих врагов, глупая пешка в руках Гринспэрроу, — сказал Бринд Амор де Жюльену. — Возвращайся к своему королю. Война стоит у тебя на пороге!

Эйвонский посол в ужасе выбежал из зала, но Фелиз остался, действительно очень заинтригованный.

— Это друг Гринспэрроу? — спросил он, указывая на Ресмора, который скорчился на полу, почти теряя сознание от страха.

— Это герцог Ньюкасла, — ответил Бринд Амор. — Которого Гринспэрроу послал в горы, чтобы побудить циклопов начать войну против Эриадора и Дун Дарроу. Я передам вам полное признание герцога Ресмора, чтобы вы показали его вашим лордам.

Посол кивнул. У него не было никакого желания втягивать Гасконь в войну, но Бринд Амор и не просил этого, да и не ожидал от посла такого обещания. Королю Эриадора нужно было только, чтобы Гасконь поддерживала его морально или хотя бы сохраняла нейтралитет.

— Я сейчас же пошлю своих гонцов, — сказал Фелиз, поклонился и повернулся к выходу, но прежде взглянул на Бринд Амора и кивнул. Ничего другого королю Эриадора не требовалось. Посол вышел из зала, поспешно обдумывая открывшиеся возможности. Для Гаскони такое положение дел вполне могло оказаться прибыльным. Каков бы ни был исход войны, обеим сторонам скоро понадобятся тонны всяческих припасов.

А в аудиенц-зале Бринд Амор махнул стражнику, стоявшему у дверей в противоположном конце, и когда тот отпер ее, она с треском распахнулась и в зал ворвались король Асмунд и Этан.

— Вы не представили еще одного своего союзника, — объяснил Этан. — Мой король считает, что им пренебрегают.

— Я не мог открыть секрет самого мощного своего оружия, — ответил Бринд Амор, жестом приглашая Асмунда занять трон рядом с Белликом — собственный трон Бринд Амора.

Гордый хьюгот выпятил грудь и занял почетное место, вполне удовлетворенный и оказанной честью, и определением своих воинов как «самого мощного оружия» Бринд Амора.

17 ПЕРВЫЕ ШАГИ

— Я удержу Асмунда и моих людей от лишнего кровопролития, — негромко уверил Этан Лютиена. Они стояли вдвоем у стены маленькой пустой комнаты. В нескольких футах от них Бринд Амор творил магию, открывая туннель в камне на много миль вперед, чтобы быстро добраться до Чамберса. Король Асмунд, проктор Биллевин и брат Джеймесис стояли рядом со старым волшебником, причем мужчины из Гайби терпеливо ждали, тогда как король хьюготов явно нервничал.

Этан взглянул на Асмунда и с трудом подавил улыбку. Ему пришлось долго убеждать своего повелителя отправиться через туннель в Кэр Макдональд. А теперь, хотя Асмунд отчаянно рвался попасть назад к Дорсальскому морю и своему флоту, казалось, придется снова выдержать сражение с ним.

Лютиен слишком внимательно вглядывался в лицо брата, чтобы обращать внимание на зрелище, вызвавшее улыбку на лице Этана. Младшего Бедвира очень радовало то, что старший вновь возвращается в их семью. Добровольное обещание Этана сдержать кровожадность хьюготов во время войны показывало, что этот человек глубоко озабочен судьбой Эриадора. Но насколько глубоко? Лютиен спрашивал себя об этом, но не находил ответа. Этан говорил о хьюготах «мои люди», и Лютиен понимал, что пока не может позволить себе оспаривать это заявление.

Они подошли к остальным в тот момент, когда Бринд Амор, явно измотанный частым использованием магии в последние дни, завершил сотворение туннеля. Это был уже второй магический туннель, который старый волшебник создал сегодня, поскольку раньше он таким же образом перенес Кэйрин Калтуэйн обратно в Эрадох, где ей предстояло собирать свое войско.

— А мои люди присоединятся ко мне в Чамберсе, — объяснил проктор Биллевин.

— Они уже плывут из Гайби, — добавил Джеймесис. — И их сопровождают тридцать галеонов дорсальского флота.

— Наши рыбацкие суда останутся там, в доках, — продолжал проктор. — Расстояние не так уж велико — придется пройти маршем из Чамберса до Мальпьюсантовой стены, где мои люди из Гайби соединятся с войсками Дун Карита и Глен Олбин, а также с Кэйрин и ее воинственными всадниками.

— Тогда отправляйтесь, — сказал Бринд Амор. — Капитан Лиари возглавляет эриадорский флот и ждет вашего возвращения.

Проктор Биллевин и брат Джеймесис коротко поклонились, попрощались, обещая победу, и без колебаний вошли в туннель.

— Один из боевых кораблей ждет вас в доке Чамберса, — сказал Бринд Амор королю хьюготов, нервно переступавшему с ноги на ногу.

— Я надеюсь, он дождется, пока я дойду туда? — спросил Асмунд, выдавив смешок. Реньер последовал за ним, от души смеясь, но другой телохранитель короля хьюготов задержался.

— Лютиен Бедвир, — позвал Торин Рогар, подходя к Лютиену и Этану. — Мы так и не имели возможности поговорить о моем брате, который был твоим другом.

— Мы еще встретимся, — пообещал Лютиен.

— На праздновании победы, — решительно сказал Торин. Он хлопнул Лютиена по плечу, затем кивнул Этану и направился к своему королю. Два отважных воина плечом к плечу шагнули в вихрящийся голубой туман, прокладывая дорогу для Асмунда.

— Я буду ждать нашей встречи, когда война кончится, король Бринд Амор, — сказал Асмунд. — У нас есть чему поучиться друг у друга.

Бринд Амор твердо и искренне пожал руку огромного мужчины. Лютиен и Этан при этих обнадеживающих словах обменялись взглядами.

— Не мешкай, — приказал Асмунд Этану, и, глубоко вздохнув, чтобы успокоить нервы, король хьюготов вошел в магический туннель.

— Свобода Эриадора, — торжественно произнес Лютиен, когда они с Этаном подошли ко входу в туннель.

Старший повернулся к нему сперва с любопытством, но затем выражение его лица изменилось, оно отразило настоящее волнение.

— Свобода Эриадора, — откликнулся Этан и добавил: — Брат мой.

Они крепко обнялись, и в этот короткий миг Лютиен ощутил, что Этан так же близок ему, как в те годы, когда они оба жили в Дун Варне. В это мгновение юноша понял, что Этан может провозглашать себя кем угодно, но истина состоит в том, что он и Лютиен одной крови, что они действительно братья.

— До встречи, — коротко произнес Этан.

— У ворот Карлайла! — закончил Лютиен, глядя, как брат исчезает из виду в вихре голубого тумана.

— Жаль, что вас не больше! — негромко усмехнулся Бринд Амор. Лютиен с любопытством взглянул на него, не понимая, что он имеет в виду.

— Твой отец произвел на свет двух прекрасных сыновей, — объяснил старый волшебник. — Жаль, что не больше. — Бринд Амор прошел мимо Люти-ена, попутно хлопнув его по плечу, утешая, затем вышел из комнаты — ему необходимо было отдохнуть.

Юноша еще долго стоял, глядя, как тает сотворенный волшебником туннель. Ему уже недоставало Этана! С тех пор как они с Оливером ввалились в уединенную пещеру Бринд Амора в горах, молодого человека захватил вихрь событий столь стремительных, что ему не часто удавалось выкроить минутку даже для того, чтобы вспомнить о пропавшем брате. Они с друзьями начали мятеж против герцога Моркнея, и мятеж быстро перерос в открытое восстание против Эйвона. Этан, как он думал, находился далеко, в королевстве Дюрей, где дрался с наемниками Гринспэрроу в рядах армии Гаскони.

Только когда Лютиен наконец вернулся в Дун Варну и обнаружил Гахриза на смертном одре, у него нашлось время обратиться мыслями к прошлому, к своему потерянному брату и искупившему свои ошибки отцу.

Затем Этан вновь возник в жизни Лютиена. Чувства юноши бурлили и перемешивались, как туман в магическом туннеле, двигаясь не менее быстрыми скачками, но было совершенно непонятно, к чему они придут в конце. Возможно, Этан вернется, но Гахриза уже не вернуть. Это было совершенно ясно.

Отец Лютиена мертв.

Младший Бедвир закусил губу, стараясь сдержать слезы. Он напомнил себе, что Эриадор нуждается в нем. Он — Алая Тень, герой прошлой войны, и ему предстояло стать полководцем в нынешней. Он не мог позволить себе стоять, уткнувшись лицом в стену в пустой комнате, и оплакивать прошлое. Он не мог…

Но делал это.

— Я доставлю вам голову Бринд Амора, — пообещала женщина.

Король Гринспэрроу удобно прислонился к спинке своего обитого бархатом трона, перекинув обе ноги через подлокотник и пристально изучая ногти на своей холеной руке. Однако его поза не развеяла подозрений Дианы — король, несомненно, пребывал в сильном возбуждении. Он вызвал ее через магическое зеркало, и герцогиня сперва решила не откликаться на его зов. Однако тревожный тон и срочность вызова нельзя было проигнорировать, и Диана быстро сообразила, что, если она не подойдет к магическому зеркалу в своих личных покоях, Гринспэрроу, вероятно, сам появится в Мэннингтоне, а этого герцогиня решительно не хотела!

— Где Такнапотин? — спросил Гринспэрроу. Этого вопроса Диана опасалась больше всего.

На лице женщины появилось недоуменное выражение.

— А где, собственно, может находиться демон? — ответила она.

— Вот это я и хочу знать.

— Полагаю, в аду, где и есть его настоящее место, — ответила Диана. По кислому выражению королевского лица герцогиня поняла, что Гринспэрроу не поверил ее объяснению. Он поддерживал тесную связь с демоном, которого, как она и подозревала, приставил к ней в качестве наблюдателя. Теперь король загнал ее в угол, потому что он не мог вступить в контакт со своим демоном-шпионом.

Диана мысленно поздравила себя с той ловкостью, с которой она сумела избавиться от Такнапотина. Ее заклинание и сломанная корона явно изгнали демона из этого мира и навеки отправили туда, откуда даже Гринспэрроу было трудно его извлечь.

«Если только король не блефует, — внезапно испугалась Диана. — Если Такнапотин не спрятался где-то в тронном зале Гринспэрроу, вне поля ее зрения, забавляясь этой дьявольской шуткой вместе с безжалостным королем Эйвона».

Диана поняла, что страх отчетливо отразился на ее лице. Она быстро взяла себя в руки и постаралась обернуть это невольное выражение в свою пользу.

— Я не могу вступить с ним в контакт с тех пор… с тех пор, как Селна…

Глаза Гринспэрроу расширились — слишком расширились, поняла Диана. Похоже, произнесенное ею имя глубоко задело его, подтверждая подозрения герцогини. Да, ее горничная была на самом деле еще одним шпионом Гринспэрроу.

— …с тех пор, как Селна сломала мою корону, — солгала Диана. — Я боюсь, что Такнапотин обиделся, потому что демон находится где-то вне досягаемости для меня…

— Сломала твою корону? — перебил Гринспэрроу, медленно и ровно выговаривая каждое слово.

Несколько мгновений Диана ожидала, что сейчас он впадет в ярость, но чародей взял себя в руки и опять расслабился, удобно усевшись в кресле.

Диана сказала себе, что маг разгневан из-за Селны и короны. По всей вероятности, он поверил в историю, рассказанную молодой герцогиней, и по-прежнему считает ее своей марионеткой.

— Корона действительно является связующим звеном между тобой и твоим демоном, — подтвердил Гринспэрроу.

«А также между тобой и моим демоном», — мысленно уточнила Диана.

— Я заколдовал ее много лет назад, когда ты впервые получила ее.

«Когда ты убил мою семью», — гневно подумала Диана.

— Я найду другой способ вернуть Такнапотина, — предложил король, — или другого демона, не менее злобного.

Диана хотела отказаться, но сообразила, что вступает на скользкую почву.

— Я не стану ждать, — сказала она. — Я могу уничтожить Бринд Амора без Такнапотина, потому что я могу призвать на помощь моих собратьев-волшебников и их демонов.

— Тебе нельзя потерпеть неудачу! — внезапно с силой сказал Гринспэрроу, подаваясь вперед на троне и так близко придвинувшись к зеркалу, что его внешность исказилась, заостренный нос и щеки увеличились и стали выпуклыми. — Все разрешится, когда Бринд Амор погибнет. Армии Эриадора впадут в панику и беспорядок, и мы уничтожим их одну за другой.

— В течение недели Бринд Амор погибнет, — пообещала Диана, опасаясь в душе, что она может оказаться права.

Затем, к несказанному облегчению Дианы, взмах руки Гринспэрроу разрушил контакт.

У себя в тронном зале Карлайла король махнул рукой двум огромным и безобразным циклопам, которые держали заколдованное зеркало, приказывая им удалиться, затем повернулся к герцогу Крезису. Де Жюльен, вернувшийся из Кэр Макдональда, стоял рядом с чудовищем, нервно передергиваясь. В конце концов, он принес плохие новости, а это при дворе Гринспэрроу могло означать серьезные неприятности!

Смех Гринспэрроу позволил послу чуть расслабиться, даже воинственный Крезис, казалось, слегка успокоился.

— Вы ей не доверяете? — решил уточнить циклоп.

— Диане? — легко откликнулся Гринспэрроу. — Безобидной Диане? — Последовал еще один взрыв смеха, и де Жюльен тоже подхихикнул, но тут же замолчал и нервно откашлялся, когда Гринспэрроу резко выпрямился, и его лицо стало суровым. — Диана Велворт слишком исполнена чувства вины, чтобы представлять собой угрозу, — объяснил Гринспэрроу. — И поделом. Чтобы восстать против меня, она должна исследовать свое прошлое и открыть там правду о себе самой.

Де Жюльен заметил, что Крезис кивает на каждое слово, и понял, что звероподобный герцог Карлайла явно слышал подобные разговоры раньше. Однако де Жюльен столкнулся с этим впервые и теперь озадаченно соображал, на что намекает король.

— Диана была моим связующим звеном с троном, — прямо заявил Гринспэрроу, глядя в глаза де Жюльену. — Она невольно предала членов своей семьи, дав мне предметы, принадлежавшие каждому из них, личные вещи.

Де Жюльен чуть было не задал напрашивавшийся вопрос, но удержался, понимая, что если то, на что намекает Гринспэрроу, говоря о прошлом Эйвона, действительно правда, то тогда его король — узурпатор и убийца.

— Единственное, что меня напугало в связи с Дианой, — это исчезновение Такнапотина, — объяснил Гринспэрроу, снова глядя на Крезиса. — Но если дура горничная сломала корону, тогда ясно, почему я не смог вступить в контакт с ним, и положение легко исправить.

— А что насчет грядущей войны? — спросил Крезис. — Эриадорцы скоро выступят и на суше, и на море.

— Ты боишься Эриадора? — усмехнулся Гринспэрроу. — Оборванных фермеров и рыбаков?

— Которые выиграли последнюю войну, — напомнил де Жюльен и тут же пожалел о своих словах, поскольку на ястребином лице Гринспэрроу появилось опасное выражение.

— Только из-за моего отсутствия! — гневно взревел король. Гринспэрроу выпрямился, весь дрожа, костяшки его костлявых ладоней побелели, когда он сжал подлокотники трона.

— Конечно, мой могущественный король, — сказал де Жюльен с униженным поклоном, но было уже поздно. Гринспэрроу выбросил кулак в воздух, затем разжал длинные пальцы. Лучи света, целая радуга оттенков, вылетели из каждого пальца, сливаясь и скручиваясь в один белый луч длиной и шириной с лезвие меча.

Король резко махнул рукой вниз, луч последовал за жестом.

Левая рука де Жюльена упала на пол, отрубленная по плечо.

Посол взвыл от боли и ужаса.

— Мой король! — задохнулся он в крике, зажимая истекающий кровью обрубок.

С рычанием Гринспэрроу провел рукой в воздухе горизонтальную линию ниже.

Левая нога де Жюльена была отсечена, и он рухнул на пол, кровь хлестала из ужасных ран. Несчастный пытался выкрикнуть слова мольбы, но в горле у него забулькало. Он приподнял оставшуюся руку в слабой попытке защититься от следующего удара.

Рука тут же была отсечена до локтя.

— Только мое отсутствие было причиной поражения, — заявил Гринспэрроу Крезису, не обращая внимания на дрожащий, извивающийся обрубок на полу. — Это да еще некомпетентность тех, кто должен был отвечать за дело!

— И, пожалуй, из-за Гаскони, — продолжал рассуждать Гринспэрроу. — Гасконцы сочли, что свободный Эриадор выгоднее для них; они не понимали, насколько важна защита Карлайла от хьюготов и тому подобных напастей.

— Но теперь, — продолжал Гринспэрроу, вставая и назидательно помахивая пальцем, — теперь гасконцы узнали всю правду о жалком Эриадоре и не станут просить нас заключить мир. — Король равнодушно переступил через уже мертвого де Жюльена. Затем он взглянул на Крезиса, отметив встревоженное выражение безобразного лица своего герцога.

— Именно этого мы и хотели! — воскликнул Гринспэрроу и разразился смехом. — Мы подтолкнули Эриадор, и глупец Бринд Амор объявил войну.

Крезис немного успокоился, припомнив, что именно к такому результату они и стремились, когда вместе с Гринспэрроу посылали племена циклопов в набеги на поселения Эриадора и Дун Дарроу.

— У них, возможно, осталось пятьдесят наших кораблей, — продолжал Гринспэрроу, — считая и те двадцать, которые, по сообщениям, хьюготы пустили на дно. Сам факт, что такое множество прекрасных военных кораблей было потоплено дикарями, говорит о том, что рыбаки Эриадора просто не умеют управляться с огромными галеонами. — Гринспэрроу опалил Крезиса диким, безумным взглядом. — Однако у нас осталось еще больше сотни, и на них плывут опытные моряки и воины-циклопы. Половина флота Эриадора вскоре войдет в пролив Мэн. У меня есть нужное количество боевых кораблей, которые встретят их и обратят в позорное бегство.

— Эта битва дорого обойдется, — осмелился вставить практичный Крезис.

— Не так уж и дорого! — взревел Гринспэрроу. — Когда к ней присоединятся корабли Барандуина, то есть еще сотня, тогда никакой угрозы больше не останется. — Король распалялся с каждым словом, смакуя предвкушение полной победы. — Тогда Бринд Амор поймет, что наиболее уязвимое место для него — западное побережье, и он вынужден будет повернуть свои войска на Монфор еще раньше, чем выйдет из горного района.

Это казалось достаточно несложным и логичным, и Крезис позволил себе немного расслабиться. Гринспэрроу подошел к нему, положил руку на плечо.

— Это в том случае, если старый волшебник к этому времени будет еще жив, — прошептал он в ухо циклопа. Затем он отскочил, стараясь не ступить в запекшуюся лужу крови того, кто еще недавно был его послом в Кэр Макдональде.

— Не следует недооценивать Диану Велворт, мой одноглазый друг, — объяснил Гринспэрроу. — С помощью моих герцогов и их демонов, которые будут в ее распоряжении, Диана поймает старого волшебника и покажет ему, что время его магии давно прошло.

Внезапно Гринспэрроу остановился и замолчал. Ему надо еще раз попытаться вступить в контакт с Такнапотином. Или раздобыть Диане другого демона, если контакт не получится.

— Это несложно! — вдруг воскликнул он, хотя Крезис не имел понятия, о чем он говорит.

Но циклоп все же успокоился. Крезис был с Гринспэрроу все двадцать два года правления короля. На самом деле, именно Крезис, будучи когда-то послом от племен циклопов у законного короля Эйвона, способствовал восхождению Гринспэрроу на престол. Одноглазый лично убил четырех из пяти сыновей короля, братьев Дианы Велворт. В награду он получил титул и пост герцога Карлайла и за годы своей службы научился верить в безжалостное могущество Гринспэрроу. Мудры были те, кто боялся короля Эйвона.

Судьба де Жюльена стала очередным подтверждением этой истины.

Когда Лютиен вновь увидел Бринд Амора, волшебник занимался сотворением очередного магического туннеля. В этот раз он был направлен не на восток, а на запад, в Порт-Чарлей.

Это расставание оказалось для юноши не менее трудным, чем предыдущее. Оливер и Кэтрин терпеливо ждали, пока серая стена превращалась в голубоватый туман и постепенно закручивалась вихрем. К удивлению Лютиена, хафлинг держал в руке поводья Тредбара, своего безобразного желтого пони, также не проявлявшего ни малейшего нетерпения.

Взгляд Оливера постоянно обращался к дальней стене комнаты, возле которой стояла Сиоба, — полуэльфийка выглядела спокойной и бесстрастной. Хафлингу довольно долго не удавалось даже привлечь ее внимание. Наконец он с покорным видом поднял руку, в которой держал свои зеленые перчатки, к широким полям шляпы, приветствуя ее.

Сиоба слегка кивнула, и сердце Оливера подпрыгнуло, потому что он поймал отблеск настоящей боли в зеленых глазах Сиобы. Ей было грустно оттого, что он уезжает!

Подбодренный этой мыслью, хафлинг выпрямился и решительно взглянул на расширявшийся туннель. Кэтрин заметила это и слегка смущенно улыбнулась. Она отошла от Оливера к Лютиену и увлекла его за собой в дальний угол комнаты.

— Оливер и Сиоба? — недоверчиво прошептала она.

— Я ничего не знаю, — честно ответил тот.

— Но как она посмотрела на него! — заметила Кэтрин.

— Точно так же, как я смотрю на тебя, — ответил Лютиен.

Кэтрин умолкла. Она была так занята многочисленными и беспорядочными событиями, предшествовавшими началу войны, что даже не успела осознать, какую боль испытывает ее возлюбленный. Изучая лицо Лютиена, сейчас она наконец поняла. Он нашел Этана только для того, чтобы снова разлучиться с ним, — а теперь и ей самой предстояла разлука с любимым, — и всех их ожидали опасные битвы.

— Тебе нет необходимости уезжать, — взмолился Лютиен, — Оливер мог бы служить глазами Бринд Амора.

— Тогда наш король не увидел бы ничего, кроме поручней корабля и воды под его килем, — ответила Кэтрин, напоминая Лютиену о том, что хафлинг не слишком-то жалует корабельную качку.

Возникла долгая пауза, в течение которой они стояли, пристально вглядываясь друг в друга. Можно было найти другого представителя Бринд Амора, они оба знали это, и Кэтрин осталась бы рядом с Лютиеном. Но это могло повредить общему делу. Среди небольшого числа приближенных Бринд Амора Кэтрин больше всех подходила для выполнения столь важной миссии. Узкий круг близких к королю людей состоял из вождей недавней революции, и теперь они по праву должны были стать полководцами в грядущей войне. Им предстояло в очередной раз выполнить свой долг перед Эриадором, а личные чувства приходилось оставить для времен более мирных.

И Лютиен, и Кэтрин молча пришли к полному пониманию сего печального факта.

— Возможно, тогда я мог бы отправиться с тобой, — предложил Лютиен, повинуясь внезапному порыву. — Я ведь тоже с острова Бедвидрин и знаком с морем не понаслышке.

— И тогда рядом со мной опять будет сын Бедвира, чтобы защищать меня, — заметила Кэтрин, и в ее мягком голосе прозвучала легкая насмешка. — Может быть, Бринд Амору следует снова вызвать Этана, потому что он тоже родом с нашего острова.

Укол ревности пронзил Лютиена, и это отчетливо отразилось на его лице.

— И Этан, безусловно, гораздо проницательней, — продолжала Кэтрин.

Глаза Лютиена расширились, он так и не понял, что его дразнят, пока Кэтрин не расхохоталась и не поцеловала его в щеку.

Однако ее лицо стало серьезным, когда она сделала шаг назад.

— Твое место — рядом с нашим королем, — твердо сказала она. — Ты — Алая Тень, символ свободного Эриадора. По правде говоря, я думаю, что и Оливеру, твоему лучшему другу, тоже следовало бы остаться с тобой и Бринд Амором, но, возможно, твоего присутствия здесь будет достаточно, а его присутствие на борту поможет мне постоянно напоминать прибрежному люду о нашем короле.

Ее слова подвели итог, ясно обозначив долг и самой Кэтрин, и Лютиена. Однако лицо девушки слегка омрачилось, когда она бросила взгляд на Сиобу, неподвижно стоявшую у двери.

— Ты пройдешь всю страну вместе с ней, — произнесла Кэтрин.

Лютиен вздохнул и попытался понять чувства, которые должна была испытывать его возлюбленная. В конце концов, некогда их с Сиобой связывали особые отношения, и Кэтрин прекрасно знала об этом. Но Лютиен считал, что болезненность этой ситуации уже канула в прошлое, думал, что теперь и для него, и для Кэтрин Сиоба является просто верным другом.

Он попытался осторожно возразить, но Кэтрин опять рассмеялась и крепко поцеловала Лютиена, подойдя вплотную и дотянувшись до его губ.

— Будем надеяться, что ты не окажешься таким же доверчивым, встретившись с представителями Гринспэрроу, — прошептала женщина.

Лютиен крепко обнял ее, прижал к себе и не отпускал до тех пор, пока Бринд Амор не объявил, что туннель готов и Оливеру с Кэтрин пора отправляться.

— Ты собираешься взять с собой пони? — спросил Бринд Амор Оливера, и по усталому тону короля Лютиену показалось, что он уже много раз задавал этот вопрос упрямому хафлингу.

— Мой Тредбар очень любит корабли, — ответил Оливер. Он взглянул на Лютиена и щелкнул пальцами в воздухе. — А ты не верил мне, когда я говорил, что проделал на своем коне весь путь из Гаскони! — заявил он. Затем он взмахнул рукой и шепнул что-то на ухо желтому пони. Тредбар послушно опустился на колени, чтобы маленький Оливер мог забраться в седло. Бросив последний взгляд на Сиобу, хафлинг въехал в туннель, и Кэтрин, в последний раз посмотрев на Лютиена, последовала за ним.

Вот так все и началось: в один прекрасный день, словно могучие грозовые тучи, войска союзников двинулись каждый в своем направлении — к востоку от Пяти Стражей, вдоль Мальпьюсантовой стены, из южных ворот Кэр Макдональда и от доков Порт-Чарлея.

Официальное объявление войны состоялось, началось вторжение в Эйвон.

18 ИДУЩИЕ ПЕРВЫМИ

Из всех дорог, по которым двигались войска Эриадора, та, по которой направился отряд Лютиена, была, пожалуй, самой неприятной. На востоке и западе армия передвигалась вдоль моря по хорошо наезженным дорогам, где проходило великое множество путников. От Мальпьюсантовой стены всадники Эрадоха и ополчение проктора Биллевина стремительно передвигались по открытой, легко проходимой местности. Но уже через час после выхода из южных ворот Кэр Макдональда авангард отряда Лютиена, включая его самого, Сиобу и других каттеров, очутился в опасных местах. Их поджидали каменные завалы и предательски осыпающиеся тропы, по одну сторону которых часто поднималась вверх отвесная голая скала, а по другую — точно такой же обрыв.

Отряд, состоявший почти из шести тысяч воинов, двигался не как единое целое, но скорее напоминая с трудом бредущую толпу, направляемую с флангов координирующими патрулями. В такой ситуации организованность имела первостепенное значение. Если бы высланные вперед маленькие отряды разведчиков проявили небрежность, если бы они пропустили хоть одну из едва заметных тропинок в пересекающих друг друга горных кряжах, могла произойти катастрофа. Основная группа, примерно треть воинов во главе с самим королем, все повозки с припасами и лошади, включая блистательного жеребца Ривердансера, принадлежавшего Лютиену, в случае засады врагов оказалась бы особенно уязвимой. Опытные воины гораздо больше беспокоились о том, как провести лошадей и снаряжение по немыслимым тропам и как построить временные мосты и укрепить осыпавшиеся камни, чем о встрече с врагом. Большинство из них несли не мечи, а лопаты и молоты, а если бы какой-нибудь отряд циклопов, особенно из хорошо обученной преторианской гвардии, ухитрился просочиться мимо передовых групп, то марш всего войска мог на том и закончиться.

В обязанности Лютиена входило наблюдение за тем, чтобы ничего подобного не произошло. Он разделил оставшиеся четыре тысячи на группы разной численности. Пятьсот воинов составили головной отряд основного войска, они отмечали те тропы, по которым должен был следовать Бринд Амор. Другие пятьсот воинов следовали за основным отрядом, прикрывая его. На еще более сложных участках, где и вовсе не было троп, марш организовывали несколько иначе. Патрульные группы состояли из разного числа воинов — от разведчиков-одиночек (в основном это были угрюмые, замкнутые горцы, много лет жившие среди скал и лесов Айрон Кросса) до отрядов поддержки, насчитывавших до ста воинов, — они прочесывали район перед войском, будучи готовы к любой неожиданности в этой малопроходимой части гор. Лютиен и Сиоба двигались вместе, с ними было двенадцать эльфов — каттеров. Иногда они находились в пределах видимости друг для друга, но время от времени Лютиен и Сиоба чувствовали себя в совершенном одиночестве перед лицом обширных, величественных гор.

— Я почувствую себя гораздо лучше, когда мы встретимся с людьми Беллика, — заметил Лютиен. Сейчас отряд пересекал открытое место, петляя между россыпями огромных камней. Взглянув наверх, на гору, Лютиен увидел, как примерно в ста футах над ним из маленькой рощицы появились двое эльфов и легко побежали по крутому склону. Он подивился их грации и, споткнувшись в сотый раз, пожалел, что в нем нет ни капли эльфийской крови.

Сиоба, следуя за младшим Бедвиром, ничего не ответила, но Лютиену показалось, что Сиоба совсем не в восторге от такой перспективы. Он остановился и внимательно взглянул на спутницу. Она тоже остановилась и посмотрела ему в лицо.

Почти двести эльфов, шедшие в составе армии Кэр Макдональда, совсем не скрывали своего беспокойства касательно маршрута, которым, возможно, им придется идти, когда они объединятся с армией гномов. Король Беллик объяснил, что его гномы упорно работают, пытаясь открыть туннели, чтобы войско могло без труда пройти прямо сквозь Айрон Кросс. Но несмотря на то, что вообще-то эльфы и гномы хорошо ладили между собой, рожденные от фей имели мало желания пробираться сквозь темные, глубокиетуннели. Это было просто не в их характере.

Сиоба выдвинула этот аргумент, когда шли последние приготовления к маршу, и сумела убедить всех в своей правоте. Даже если войско Беллика сможет открыть туннель, было решено, что только основная группа, вместе с повозками и снаряжением, пойдет под землей, остальные же отправятся на юг поверху. Поэтому Лютиена удивило то, что сейчас Сиоба показалась очень мрачной.

— Оливер? — спросил младший Бедвир.

Сиоба не ответила, только сделала движение своим изящным подбородком, показывая, что Лютиен должен идти вперед. Он подчинился, уверенный, что попал в точку. Юноша помнил, какую боль он испытывал, когда ему пришлось разлучиться с Кэтрин, особенно когда он понял, что его любовь плывет навстречу большой опасности. Возможно, Сиоба чувствует что-то похожее из-за разлуки с Оливером?

Эта мысль вызвала смешок у Лютиена. Он откашлялся и даже нарочно споткнулся, чтобы замаскировать смех, не желая раздражать полуэльфийку.

Однако Сиоба разгадала его уловку. Прекрасная воительница поняла, что смешок Лютиена показывает ей, как другие отнесутся к подобной новости. Она приняла это стоически и продолжала идти, не сказав ни слова.

Солнце опустилось за вершины, быстро сгущались тени. И хотя август еще не закончился, ночной воздух стал гораздо холоднее и послужил всем воинам напоминанием о том, что они не могут позволить себе застрять в горах или быть загнанными назад в Айрон Кросс после того, как ворвутся в северные области Эйвона.

Лютиен и Сиоба вновь объединились с другими каттерами, находившимися в этом районе, и договорились о том, как именно им следует прикрывать отряды с флангов и как действовать, чтобы убедиться, что каждая проходимая тропа в окрестностях взята под наблюдение. Примерно в ста ярдах за ними группа из семидесяти воинов разбивала лагерь.

Сиоба нашла для себя и Лютиена небольшую лощинку, окруженную с трех сторон высокими камнями и частично прикрытую сверху нависающим земляным козырьком. В ней они были укрыты от ветра. Лютиен даже отважился развести маленький костерок в самом дальнем углу, зная, что из глубокой лощины он будет практически не виден.

Молодой Бедвир и его спутница ощущали некоторую неловкость, оставшись наедине в этот тихий летний вечер. Когда-то они были любовниками, страстными любовниками, и между ними оставалось притяжение, которое невозможно было отрицать.

Лютиен сидел, прислонившись к камню, напротив входа в лощину, плотно закутавшись в свой алый плащ, чтобы защититься от ночной прохлады. Он старался смотреть только на темную линию тропы внизу, но время от времени бросал быстрые взгляды на прекрасную Сиобу, которая наклонилась над тлеющими в костре ветками. Он вспоминал те времена, когда они с Сиобой были вместе в Кэр Макдональде, и город еще назывался Монфором. Во времена герцога Моркнея жизнь казалась проще. Лютиен широко улыбнулся, вспомнив свою первую встречу с Сиобой. Он отправился спасать ее, считая, что она — бедная, забитая рабыня, и обнаружил, что бесправная невольница богатого купца — предводитель одной из самых известных воровских банд во всем Монфоре! Одно воспоминание о том, как он принял Сиобу за беспомощное создание, заставило Лютиена почувствовать себя дураком — никогда в жизни он не встречал никого, менее нуждающегося в спасении!

Теперь она стала его другом и одним из самых дорогих существ на земле.

Просто другом.

— Они не сунутся в горы в такой поздний час, — заметила Сиоба, отвлекая его от печальных мыслей.

Лютиен согласился:

— Горные тропы слишком опасны ночью. Разве что одноглазые зажгут столько факелов, что все солдаты Эриадора схватятся за оружие. Да, можно считать, что наше дежурство на сегодня закончено.

Сиоба кивнула и отвернулась.

Опершись на холодный камень, Лютиен Бедвир думал о том, как ему повезло. Кэтрин знала, что они с Сиобой будут путешествовать вместе, и все-таки она отправилась в Порт-Чарлей, хотя и опечаленная разлукой с Лютиеном, но не проронив ни слова касательно его отношений с Сиобой. Кэтрин полностью доверяла ему, и в глубине сердца Лютиен понимал, что ее доверие абсолютно обоснованно. Его чувства к Сиобе были по-прежнему сильны, он не мог отрицать ни ее красоту, ни то, что раньше он по-настоящему любил ее. Но теперь Сиоба была другом, дорогим и проверенным товарищем — и никем более. Потому что для Лютиена Бедвира единственной женщиной в мире стала Кэтрин О'Хейл.

Он знал это, чувствовал, не испытывая никаких сожалений о прошлом, а Кэтрин знала его достаточно хорошо, чтобы полностью доверять.

На самом деле, сидя здесь этой ночью в полной тишине, нарушаемой изредка только треском ветки в костре и завыванием ветра, глядя на красоту звезд и прекрасную Сиобу, Лютиен Бедвир полностью оценил ту удачу, которая выпала ему в жизни. С теплыми мыслями о Кэтрин, наполнявшими его душу, он погрузился в сон.

Сиоба была вовсе не так спокойна. Она безмолвно наблюдала за Лютиеном, и только убедившись, что тот спит, она вынула из кармана сложенный пергамент. Все еще наблюдая за Лютиеном, полуэльфийка развернула его и поднесла к огню, чтобы прочитать еще раз.

Моей драгоценной полуэльфийке Сиобе

От хафлинга, такого галантного и верного.

Дует ветер войны, значит, я должен идти,

Больше я не вижу мою прекраснейшую розу.

Но не бойся, потому что ни мили, ни море,

Ни горы, ни реки, ни одноглазые

Не могут помешать нам думать друг о друге

И чувствовать сердцем друг друга.

Летний ветерок щекочет мой заросший подбородок,

Которым я оперся на ладонь, чтобы лучше видеть твою красоту.

Если бы я не был так нужен сейчас стране!

Увы! Герой должен выполнить свой долг.

Я ухожу, но ненадолго!

Оливер

Полуэльфийка аккуратно сложила письмо и снова спрятала его в карман.

— Глупый Оливер, — прошептала девушка и встряхнула головой, удивляясь сама себе. Она взяла палку и пошевелила угольки, ухитрившись вновь раздуть костерок из почти прогоревших веток.

Она задавалась вопросом, о чем думает Оливер, и глубоко вздыхала, понимая, что ухаживания хафлинга могут заставить ее казаться смешной. Оливер пользовался заслуженной репутацией обаятельного любителя женщин среди судомоек и других менее опытных и умных женщин, но те, кто лучше знал мир, кто знал истинную цену хвастовству хафлинга и украденной роскоши, видел в этой стороне характера Оливера нечто большее, чем просто повод для шуток. Его обрывочные стихи, наподобие тех, что содержались в письме, могли произвести сильное впечатление на юную девушку или женщину, занятую тяжелой, грязной работой, которая не читала стихов признанных бардов. Но Сиоба не была глупой школьницей. Она видела хафлинга насквозь.

Почему же тогда она так сильно скучает по Оливеру?

Полуэльфийка взглянула на Лютиена и хмыкнула, услышав его оглушительный храп. Огонь окончательно угас, костер превратился в горку светящихся оранжевых угольков, но от него исходило успокоительное тепло. Сиоба улеглась, бросила последний взгляд на тропу и, убедившись, что она пуста, позволила сну завладеть собой.

И снился ей некий веселый хафлинг, грабитель с большой дороги.

Следующий день обрушил на усталых путников холод и проливной дождь. Тяжелый туман окутал горы, поднявшись от горных рек до низко висящих облаков, так что весь мир казался серым. Плотная пелена заглушала звуки и затрудняла передвижение. Лютиен и Сиоба потратили немало времени, чтобы найти каттеров, которые разбили свой лагерь поблизости.

Один из эльфов предложил подождать, пока туман рассеется, но Лютиен не мог согласиться с этим.

— Корабли плывут вперед, — напомнил он. — И всадники отправились в путь от Мальпьюсантовой стены. Пока мы здесь болтаем попусту, они приближаются к Принстауну.

Других аргументов не понадобилось, и группа, тщательно разработав пробные маршруты, разделилась, оставив двух эльфов у основной троны поджидать передовую часть отряда, поддерживавшего тылы.

Лютиен и Сиоба упорно шли вперед, их друзья-разведчики пропали из вида, как только они отправились в путь. Они чувствовали себя очень одинокими, оторванными от всех, хотя и понимали, что кругом немало друзей, готовых прийти на помощь в любую минуту. Они уже зашли глубоко в Айрон Кросс, гораздо дальше, чем тогда, когда Лютиен захватил герцога Ресмора. Другие отряды разведчиков находились неподалеку. По всей видимости, где-то рядом бродили и банды циклопов.

Вскоре опасения подтвердились. Лютиен поднялся на скалистый утес, осторожно подобрался к его краю и огляделся.

Под ним был короткий крутой склон, уводивший к окруженной скалами долине; и в этой долине устроили свой лагерь циклопы. Горстка одноглазых суетилась вокруг почерневших остатков костра предыдущей ночи, собирая снаряжение. Один из них чистил огромный меч, другой точил острие тяжелого копья, а еще двое, чуть в стороне, облачались в черную с серебром форму, во многих местах подбитую щитками и накладками, — эта форма была очень хорошо известна и Лютиену, и Сиобе.

— Преторианская гвардия, — прошептал младший Бедвир, когда Сиоба с луком в руках встала рядом с ним. — Жаль, что они нам не попались, когда мы искали доказательства предательства Гринспэрроу. Это лучше, чем иметь дело с волшебником!

— Наличие преторианской гвардии в нейтральных горах ровно ничего не доказывает, — заметила Сиоба. Она замолчала и пригнулась, когда один из циклопов направился в их сторону с ведром грязной воды. Он выплеснул воду на камни у подножия склона и вернулся назад в лагерь.

Лютиен кивнул, соглашаясь с умудренной опытом воительницей, затем лукаво взглянул на полуэльфийку.

— Но теперь-то мы официально в состоянии войны, — заметил он. — И враг перед нами.

Сиоба внимательно осмотрела лагерь.

— Их как минимум семеро, — ответила она. — А нас только двое.

Она осмотрелась, Лютиен сделал то же самое, но никого из друзей не было видно.

Их взгляды наконец встретились, и оба одновременно улыбнулись и пожали плечами.

— Убей их быстро. — Это было все, что посоветовала Сиоба.

Лютиен вынул из ножен «Ослепительный» и оценил расположение циклопов. Один находился у костра, собирая теплые угольки в кисет, а остальные рассредоточились по периметру долины и казались не более чем серыми тенями в тумане.

— Скоро их будет шесть, — пообещал молодой Бедвир и, перебравшись через гребень утеса, быстро и бесшумно спустился по склону вниз.

Циклоп справа от него взревел, и Лютиен бросился в атаку. Он прыгнул на одноглазого сверху, тот отскочил и вытащил меч, чтобы отразить нападение. Стрела просвистела прямо над мечом младшего Бедвира, заставив его вздрогнуть и отклониться влево. Ошеломленный циклоп в панике выбросил вверх руки, попытался увернуться, завопил, и стрела глубоко вонзилась ему в плечо. Лютиен ловко использовал его замешательство. Младший Бедвир, держа «Ослепительный» обеими руками, сделал полный оборот, одновременно опускаясь на колено. Прекрасный меч угодил одноглазому под ребра и прошел через всю грудь, нанеся ужасную широкую рану.

Циклоп забился в предсмертных судорогах, но Лютиен вряд ли даже заметил это. Он вскочил на ноги и отлетел в сторону, сделав несколько молниеносных шагов вправо, и высоко поднял меч, чтобы отразить удар боевого топора другого циклопа. Лютиен быстро повернул лезвие меча по диагонали, широким движением отбивая оружие врага, затем сделал резкое движение вперед, так что искусно выточенная рукоять «Ослепительного» ударила циклопа в лицо. Легендарная крестовина меча, заостренные концы крыльев дракона, врезалась в лицо противника рядом с его единственным глазом, и тот, спотыкаясь, отступил на пару шагов, кровь хлынула ручьем, ослепив его.

У Лютиена не было времени наблюдать за ним, потому что еще один одноглазый яростно вступил в бой, заставив юношу стремительно повернуться налево, резко взмахнув мечом, чтобы защититься от удара копья.

Сиоба, держа наготове следующую стрелу, последовала за Лютиеном направо, думая опередить его убийственным выстрелом. Однако боковым зрением она уловила какое-то движение и подняла лук, нацелив его так, чтобы выстрелом защитить товарища сзади. Еще один циклоп появился из-за скал и теперь бросился к Лютиену, намереваясь напасть на него со спины.

Враг попал в поле обстрела, и полуэльфийка выпустила стрелу, понимая, что выстрел должен быть точен, — она не успеет выстрелить второй раз, чтобы спасти друга.

Стрела глубоко вонзилась в голову циклопа, и он рухнул на землю, не успев издать ни звука. Руки Сиобы двигались с безупречной точностью. Она натянула тетиву и выпустила еще одну стрелу, в этот раз лишь оцарапав грудь шатавшегося циклопа, которого Лютиен ранил в лицо. Он отлетел назад на несколько шагов, что дало юноше драгоценное время.

Но на этом поддержка Сиобы закончилась. Полуэльфийка резко повернулась налево, заметив движение по другую сторону лагеря. Парочка циклопов пересекала открытую площадку, направляясь к склону, над которым затаилась Сиоба. Полетела стрела, попав прямо в брюхо одному из них, и заставив его согнуться от боли.

Сиоба даже не успела усмехнуться тому, как его сотоварищ в панике нырнул под укрытие каких-то скал, — она увидела еще одного циклопа, выскользнувшего из тумана и остановившегося прямо над ней, высоко подняв топор.

— Восьмой, — сокрушенно заметила полуэльфийка.

Острие копья нанесло подряд три быстрых удара, но Лютиену удалось парировать их и уклониться, каждый раз уворачиваясь все с большим трудом. Теперь он стоял спиной к Сиобе, но понимал, что она не может помочь ему, потому что сзади появился еще один одноглазый. Лютиен отскочил в сторону в самый последний момент, едва избежав удара копья. Циклоп, потеряв равновесие, полетел вперед, чуть не сбив с ног своего товарища.

Младший Бедвир бросился за ними, рассчитывая нанести пару ударов, но это была преторианская гвардия, хорошо обученные ветераны. Пока споткнувшийся циклоп восстанавливал равновесие, его товарищ выступил вперед, размахивая копьем, чтобы отразить серию ударов Лютиена.

Юноша несколько раз парировал удары противника, затем резко взмахнул мечом вниз и в сторону, отражая выпад копьем второго одноглазого. Он бросился назад и влево, заставив первого отступить, затем откинулся назад, широко размахнувшись.

Удары копья не достигли цели, и Лютиен сделал полный круг в другую сторону, низко наклонившись, пытаясь нанести удар мечом ниже оборонительных ударов одноглазого. В ответ циклоп вонзил свою пику прямо в землю и бросился за блокирующее оружие. Лютиен прокатился направо, уходя из-под удара, используя свой меч, чтобы сдержать вытянутую руку циклопа. Другой циклоп быстро возвратился, и молодой Бедвир нанес ему сильный и молниеносный удар свободной рукой, сломав врагу нос.

Затем Лютиену пришлось отскочить назад и принять боевую стойку, снова сражаясь против двоих. Они пошли в атаку, на этот раз отнесясь к противнику с гораздо большими уважением и опаской. Они пытались измотать его, нанося удары, которые Лютиен мог легко отразить, но не давая ему перейти в атаку. Циклопы теснили его и загоняли в угол. Постепенно одноглазые наращивали темпы, работая очень слаженно, не давая Лютиену никакой возможности изменить ситуацию и преследуя его по пятам.

Тем временем Сиоба вскинула лук в воздух и схватила обеими руками за один конец. Она размахивала им, словно необычной изогнутой дубиной, затем изо всех сил ударила циклопа по лицу, заставив того отклониться назад. Не мешкая ни секунды, быстрая, как молния, полуэльфийка снова вскинула лук, перехватив его одной рукой, тогда как другая метнулась к колчану и вытащила стрелу.

Прежде чем циклоп с топором успел сделать шаг вперед, чтобы добраться до нее, Сиоба отклонилась назад и пустила стрелу почти в упор.

Циклоп упал назад в туман.

Сиоба резко обернулась и увидела другого циклопа, выходившего из-за скалы в полной боевой готовности. За ним вылезал его сотоварищ, все еще держась за брюхо в безуспешной попытке распрямиться.

Сиоба поняла, что у нее нет времени выхватить следующую стрелу, поэтому она бросила лук и рванулась вперед, выдергивая из ножен свой короткий, тонкий меч. Она подбежала к краю обрыва и одним длинным, изящным прыжком перескочила через взметнувшийся меч противника. Встречным движением она изо всех сил опустила свой собственный меч, попав одноглазому по плечу. Однако удар оказался слишком слабым, так что рану циклопа нельзя было назвать серьезной.

Сиоба бросилась бежать, с легкостью передвигаясь по осыпающемуся склону. Она двигалась так быстро, что одноглазый, еще не выпрямившийся после полученного удара, не успел даже оценить опасность, и Сиоба на бегу прикончила его одним ударом меча в затылок.

Другой циклоп кинулся было в погоню, но предпочитал держаться на почтительном расстоянии. Тем временем стремительная полуэльфийка выскочила в долину, слева от неустанно сражавшегося Лютиена.

К тому времени юноша успел осознать, что ему надо предпринять что-то решительное — и быстро, поскольку третий одноглазый, оглушенный и истекающий кровью, но не убитый, скоро присоединится к своим друзьям. Лютиен совершил «Ослепительным» целую серию хитроумных и сложных выпадов и взмахов, все они были отражены, но ловкий юноша использовал силу инерции, чтобы оторваться от наседавших циклопов и броситься вперед, к другому концу маленькой долины. Он взобрался на огромный валун, доходивший ему до пояса, затем прыгнул с него далеко в сторону, с трудом избежав выпада одного из преследовавших его циклопов. Лютиен оказался рядом с одноглазым, а впереди лежало открытое пространство. Он бросился назад — циклоп растерялся, поскольку не ожидал ничего подобного. Но одноглазый быстро пришел в себя и, не веря собственному счастью, замахнулся копьем, собираясь пронзить им Лютиена.

Не слишком сообразительный циклоп слишком поздно распознал ловушку. Лютиен резко повернулся, и копье пролетело мимо, не нанеся ему никакого вреда. Молодой Бедвир пригнулся, «Ослепительный» сделал движение по диагонали, нанеся сильный удар по бедру циклопа. Тот прыгнул в сторону, перелез через валун, на который вскарабкался Лютиен, и скатился с другой стороны, опасаясь, что яростный меч вскоре найдет его здесь для смертельного удара.

Но Лютиен не мог преследовать его, потому что рядом возник второй одноглазый и младшему Бедвиру снова пришлось обороняться.

Во всем Эйвонси мало кто мог сравниться с волшебнорожденными в умении передвигаться вслепую. Недаром они так часто ночи напролет танцевали среди деревьев в своих лесах. Поэтому густой туман лишь помогал Сиобе, когда ей наконец удалось оторваться от преследовавшего ее циклопа и уйти вперед. Девушка тут же сделала круг, мрачно улыбнувшись, когда увидела тело циклопа, которого она застрелила в упор. В нескольких футах от него на земле валялся ее лук.

Полуэльфийка услышала, что хриплое дыхание преследующего ее циклопа приближается. Она схватила лук, поспешно наложила стрелу, и когда циклоп, сопя, показался из тумана, он лицом к лицу столкнулся со своею роковой судьбой.

Циклоп беспомощно вскинул толстые руки, прося пощады, и, если бы бой уже закончился, если бы Лютиен находился не в столь отчаянном положении всего в нескольких ярдах отсюда, Сиоба, возможно, не выпустила бы стрелу. Но сейчас было не время проявлять жалость. К тому же она не сомневалась, что стоит хоть на секунду отвести глаза от «пленника», тот не замедлит броситься в атаку и вышибет из нее дух.

Стрела просвистела между поднятыми руками, ударилась в тяжелую нагрудную броню, отскочила и рикошетом угодила прямо в горло циклопу. Еще секунду он стоял, глупо размахивая руками, затем упал на колени и что-то неразборчиво булькнул.

Сиоба немедленно перенесла свое внимание на Лютиена, сражавшегося с двумя циклопами, к которым явно собирался присоединиться третий. Она хотела снова бросить лук и взяться за меч, но побоялась, что не успеет.

— Ложись! — закричала она, молясь, чтобы друг понял, в чем дело.

Лютиен не был до конца уверен, что правильно понял Сиобу, но размышлять было некогда, и он упал на землю и резко перекатился назад. Он едва успел: перед его лицом, прямо над головой, воздух разрезала стрела и с силой ударила в грудь одного циклопа. Тот сделал несколько шагов назад, странно дергая руками, как обезглавленная курица крыльями, и рухнул в грязь.

Другой циклоп, рванувшийся было за Лютиеном, совершил роковую ошибку, отвлекшись на своего товарища. Эта секунда колебания и дала младшему Бедвиру необходимый шанс. Он вскочил на ноги и, низко пригнувшись, взмахнул мечом, целя ниже, чем проходила линия обороны отвлекшегося циклопа. «Ослепительный» погрузился в брюхо одноглазого, затем двинулся под прямым углом вверх, через диафрагму и легкие.

Циклоп упал назад, и Лютиен, не успев выдернуть меч, свалился на уже мертвое тело.

Стрела, просвистевшая сбоку, подсказала молодому Бедвиру, что оставшийся в живых циклоп готов сражаться до последнего. Он заметил с тревогой, что Сиоба промахнулась, но, к счастью, стрела пролетела достаточно близко, чтобы заставить циклопа отчаянно дернуться и потерять равновесие. Лютиен изо всех сил потянул «Ослепительный», но безрезультатно — меч застрял всерьез. Зарычав от разочарования, юноша вскочил на ноги, готовый драться голыми руками.

Вновь обретя равновесие, одноглазый попытался нанести сокрушительный удар, но Лютиен схватился за рукоятку его тяжелого топора и резко отвел его в сторону. Затем он нанес ему целую серию резких ударов, слева и справа, снова слева и справа, и циклоп попятился.

Упрямый одноглазый держал сверху топор, пытаясь защищаться им от ударов Лютиена, и тряс головой, чтобы прийти в себя. Злобная ухмылка появилась на его лице, когда он понял, что человек безоружен.

Лютиен не заметил выстрела, не слышал ни свиста стрелы в воздухе, ни треска кости при ударе. Просто в колене циклопа вдруг появилась стрела, словно бы возникшая из ниоткуда, и ее древко торчало невинно и скромно. Циклоп с ревом пошатнулся, а Лютиен бросился вперед и легко вырвал у него топор. Нанеся несколько тяжелых ударов, Лютиен поверг одноглазого в грязь.

Сиоба встала рядом с ним, с усмешкой озирая поле битвы.

— Шесть мертвых и один пленный, — заметил Лютиен, подмигивая и обнимая свою изящную спутницу за плечи.

Сиоба вывернулась из-под его руки.

— Семь мертвых, — поправила она, указывая на линию утеса, — еще один вылез там из тумана.

Лютиен кивком выразил свое одобрение.

— Четырех убила я, — объявила Сиоба, — а троих и пленного мы должны разделить между собой.

Улыбка Лютиена увяла.

— Значит, шестерых я могу приписать себе, — продолжала подсчет полуэльфийка. — И всего двое достанутся легендарной Алой Тени! — Она отбежала в сторону, очень довольная собой.

Ошеломленный Лютиен смотрел, как она оглядывает лагерь. Улыбка медленно вернулась на его лицо.

— Вызов принят! — громко объявил он, совершенно уверенный, что в ходе этой кампании у него будет возможность сравнять счет и даже перегнать Сиобу.

Пленный циклоп был по цепочке передан в головной отряд, где Бринд Амор, погрузив его в транс, с легкостью раздобыл необходимые сведения. Другие передовые отряды тоже доставили несколько пленных, которые только подтвердили сведения, сообщенные первым: большой отряд циклопов, в основном преторианская гвардия, движется по широкой долине примерно в двадцати милях отсюда к югу.

Имея только общее представление о враге, Бринд Амор использовал свой хрустальный шар, чтобы увидеть происходящее впереди. Он определил местонахождение войска циклопов и остался доволен. Эриадорцы должны встретиться с армией гномов Беллика на полпути до одноглазых, и тогда циклопов ожидает действительно теплая встреча!

Лютиен и Сиоба были отправлены вперед как представители Бринд Амора. Они вскоре увидели своих союзников — пять тысяч мрачных гномов в сверкающих доспехах и со щитами, вооруженных в основном боевыми топорами и молотами; они расположились на просторном, открытом каменистом плато. Беллик тоже был там вместе с их другом Шаглином. У Лютиена и Сиобы перехватило дыхание при виде этого зрелища. Надежда наполнила душу молодого Бедвира — с такими союзниками поражение Эриадора просто невозможно!

— Наверняка одноглазых ожидает веселенький сюрприз, — прошептала стоявшая рядом с ним Сиоба.

— Воины-гномы, — ответил Лютиен, имитируя сильный гасконский акцент Оливера. — Но, о боже, как же ужасно они пахнут!

Он повернулся, чтобы подмигнуть своей спутнице, но при виде печального лица полуэльфийки веселье оставило его.

Лютиен откашлялся и ничего больше не сказал, в очередной раз задав себе вопрос, что же, собственно, происходит между Сиобой и Оливером.

19 ДОЛИНА СМЕРТИ

— Их вождь умен, — заметил Бринд Амор, осматривая неровную местность к югу от них. Никто из собравшихся вокруг старого волшебника не возразил ни словом. Циклопы быстро передвигались даже после заката солнца и не стали разбивать лагерь, пока крутые стены долины не оказались за их спиной.

Бринд Амор сел на камень, поглаживая густую белую бороду, и принялся обдумывать план атаки.

— Их не так много, — предположил гном Шаглин. — Мы сосчитали костры, и, если у каждого их было даже штук по пятьдесят, их все равно в два раза меньше, чем нас.

— Их все-таки достаточно, — вмешался Лютиен.

— Ба! — фыркнул рвущийся в бой гном. — Да мы их сровняем с землей!

Бринд Амор рассеянно прислушивался к их разговору. Он не сомневался в том, что его прекрасное войско, да еще вдвое превышающее врага по численности, победит преторианскую гвардию, но во что обойдется открытое сражение? Эриадор не может позволить себе потерять даже четверть своих воинов здесь, в горах, когда им нужно преодолеть еще столько укреплений территории, прежде чем они доберутся до Карлайла.

— А если мы сильно ударим по ним прямо в лоб и с обоих флангов? — предложила Сиоба. — Мы можем растянуть нашу линию нападения так, чтобы они решили, что нас вдвое больше, чем на самом деле. Что бы они предприняли в таком случае?

— Они тут же нарушат строй и бросятся бежать, — без колебаний ответил Шаглин. — Одноглазые всегда были трусами!

Лютиен покачал головой; то же самое сделал Беллик. Бринд Амор выразил их мысли вслух:

— Эта группа хорошо обучена, и ею хорошо командуют, — сказал старый волшебник. — Они оказались достаточно умны и дисциплинированны, чтобы не разбивать лагерь, пока не выйдут из этой долины. Их нелегко будет обратить в бегство.

Едва заметная искра сверкнула в голубых глазах волшебника.

— Но они вернутся, — добавил он.

— В эту долину, — подхватила Сиоба.

— Используем скалы вокруг долины, чтобы спрятать наши отряды, — согласился Беллик, развивая идею.

— Они вернутся в долину, — эхом откликнулся Лютиен, — где их будут ждать команды стрелков.

Наступила длинная пауза, собравшиеся обменялись полными надежды улыбками. Они знали, что эти циклопы дисциплинированны, но если удастся заставить их отступить в долину, а затем дать им понять, что они попали в ловушку, хаос, который начнется сразу после этого, может подтолкнуть их к бегству, а враг, бегущий в панике, представляет наименьшую опасность.

— Но если они не отступят после первой атаки, наших сил может не хватить, — вставил Бринд Амор, просто желая напомнить, что их план может оказаться не столь легко выполнимым, как это представляется в теории.

— Мы опрокинем их в любом случае, — сурово пообещал Шаглин, хлопая молотом по ладони, чтобы подчеркнуть свои слова. Посмотрев на его мрачное лицо, Бринд Амор поверил гному.

Осталось только расставить войско соответствующим образом. Лютиен и Сиоба собрали большую часть разведчиков, включая всех каттеров, и бесшумно направились на юг двумя отрядами, проскользнув мимо лагеря циклопов и двигаясь по краям долины, чтобы занять оборонительные позиции на склонах. Беллик и Шаглин распоряжались на передовой линии, состоящей из девяти тысяч воинов, — больше половины из них составляли гномы.

Бринд Амор потребовал спланировать все в деталях, потому что волшебник понимал, что ему придется найти для себя наиболее подходящее место. Магия должна была стать необходимой составляющей, особенно при первом ударе, если они хотели заставить одноглазых двигаться. Но волшебник также понимал, что должен быть осторожен, потому что, если он полностью раскроет себя, те циклопы, которым удастся выбраться из ловушки, распустят слухи, которые полетят перед его войском на всем пути до Карлайла.

У старого волшебника имелось в запасе одно заклинание, тонкое, но дьявольски эффективное. Ему нужно было только сообразить, как наиболее полно использовать его.

Два отряда воинов по пятьсот человек вышли в путь этой ночью, обходя циклопов с флангов. Безмолвные лучники передвигались стремительно. Лютиен и Сиоба держались вместе. Они вели тот отряд, который обходил лагерь циклопов с востока. Союзники обогнули долину перед рассветом, осторожно спустились по склонам и заняли позицию как раз в тот момент, когда на севере раздались первые звуки битвы.

Около двух тысяч воинов Эриадора наступали справа, еще две тысячи — слева, но именно центральный отряд атакующих — пять тысяч мрачных, яростных гномов, налетевших на циклопов как лавина, — довели преторианскую гвардию до безумия. Передовые отряды циклопов были просто ошеломлены, похоронены под весом топающих башмаков, но, как и предполагал Бринд Амор, войско оказалось хорошо обученным и быстро перегруппировалось, приготовившись к решительному отпору.

Вот тут Бринд Амор и начал действовать. Циклопы понимали, что враг превосходит их численностью, но явно были готовы сражаться насмерть. Держа две кружки, наполненные чистой водой, волшебник откинул одну руку влево, другую вправо, ни на миг не прерывая заклинание и слегка пританцовывая, — его ноги двигались так, как это было предписано законами магии.

Вода выплеснулась из кружек и, казалось, рассеялась в воздухе, но на самом деле она распространилась таким тонким слоем, что стала невидимой.

Завеса расширилась, когда Бринд Амор вложил в нее еще больше магической энергии, и охватила всю линию гномов и эриадорцев. В пыли и сутолоке магическая жидкость приняла форму неразличимого глазом зеркала, иллюзорно удвоившего численность наступающего войска.

Вожди циклопов не были дураками. Конечно, они не могли посчитать нападавших, но им быстро стало ясно, что наступающая армия в три, а то и в четыре раза превосходит их числом и они будут просто сметены. Как ожидали и надеялись нападавшие, в рядах циклопов раздалась команда: отступать через горловину долины к югу.

Те циклопы, что не успели повернуть и обратиться в бегство с достаточной скоростью, очень скоро оказались вовлеченными в схватку с яростными гномами, обычно с двумя или тремя одновременно.

Но большинство преторианских гвардейцев, наклонив головы, пустились наутек и успели вырваться из навязанной им схватки. Приказы передавались командирам групп быстро и эффективно, как и ожидали Бринд Амор и его друзья. Когда одноглазые добрались до входа в глубокую долину, план вырисовался целиком. Две трети войска циклопов образовали линию обороны у входа в долину, чтобы задержать яростного противника, тогда как остальные одноглазые начали карабкаться вверх по западному и восточному склонам, подыскивая высоты, с которых можно было бы обороняться, — это поставило бы эриадорцев и гномов в очень невыгодное положение.

Находившиеся в засаде Лютиен, Сиоба и тысяча лучников терпеливо ждали, давая одноглазым перестроиться, создать линию обороны и одолеть часть склона.

Яростная битва почти немедленно завязалась у горловины долины, где сошлись в одной точке три отряда эриадорцев. Однако впереди по-прежнему оставались свирепые гномы, бесстрашно нападавшие на циклопов, бывших гораздо выше их ростом. Циклопы и гномы погибали в равной мере, но объединенный удар передового отряда заставил преторианскую гвардию медленно отступить.

Одноглазый военачальник, стоя на склоне чуть ниже, не так далеко от Лютиена, выкрикивал приказы, призывая своих солдат укрепить каменистый выход горной породы, который должен был послужить первым оборонительным препятствием здесь, на восточной стене.

Лютиен взял лук и наложил на него стрелу. Сегодня предводитель-военачальник станет его первым убитым врагом.

— Свобода Эриадора! — крикнул он, подавая сигнал, и выпустил стрелу, безошибочно угодившую в спину врагу; циклоп рухнул со склона вниз головой. Вокруг Лютиена и по всему склону эриадорские лучники выскочили из своих укрытий, и рой смертоносных стрел обрушился на ошеломленных циклопов.

— Свобода Эриадора! — опять выкрикнул Лютиен, выскакивая из-за камня. Он выхватил меч и прыгнул вниз, на площадку. Сиоба, выпустив вторую стрелу и убив второго циклопа, хотела спросить его, куда это он помчался, но не стала и лишь громко рассмеялась над своим взволнованным другом.

Дождь стрел продолжался, кое-где циклопы и эриадорцы перешли в рукопашную. Однако люди удерживали более высокие позиции, и при поддержке лучников основная часть схватки закончилась тем, что множество циклопов были убиты, а другие бросились бежать вниз.

Но дно долины тоже оказалось не лучшим местом для ошеломленных одноглазых. Отряд у горловины продержался некоторое время, но так как ему неминуемо пришлось отступить под напором гномов и эриадорцев и войти в долину, вся видимость порядка тут же нарушилась, перемешалась в плавильном котле подлинного хаоса. Облака пыли поднимались со дна долины, камни с грохотом срывались с окружавших ее скал, и победные крики вместе с воплями агонии эхом отдавались от суровых камней.

Вскоре Сиоба обнаружила, что не в состоянии прицелиться, ей закрывали обзор густая пыль и циклопы, валившиеся вниз со склонов. Она подняла лук и перебралась через каменный козырек, осторожно спускаясь вниз и зовя Лютиена.

Внезапно полуэльфийка заметила группу циклопов, которые упорно лезли вверх. Они находились в нескольких ярдах сбоку от нее и в десятке ярдов ниже. Сиоба немедленно вскинула лук и натянула тетиву, но помедлила мгновение, обшаривая взглядом тропинку перед одноглазыми в отчаянной попытке найти Лютиена. Безусловно, циклопы поднимались как раз по той тропе, по которой он спускался, и следовательно, эти твари неизбежно наткнутся на него, и очень скоро!

Первый одноглазый, огромный, трехсотфунтовый мускулистый циклоп, ухватился рукой за камень, затем забросил туда ногу и подтянулся, чтобы стать во весь рост на высоком валуне. Но тут же он пошатнулся и яростно вскрикнул, и Сиоба без труда поняла причину его бешенства, потому что из-за валуна показалось лезвие знакомого меча. «Ослепительный» проткнул одноглазого насквозь, и наверху быстро очутился Лютиен; он выдернул меч из тела циклопа и столкнул одноглазого вниз.

Тот упал на следующего, который, в свою очередь, повалил третьего.

Младший Бедвир бросился наверх, опустил меч и поднял лук. Три стрелы вылетели одна за другой, и каждая нашла свою цель в копошащемся клубке тел.

— Черт побери, — пробормотала Сиоба, выпуская стрелу, которая немедленно пригвоздила одного из циклопов, отделившегося от группы. Затем полуэльфийка с изумлением и восхищением увидела, как Лютиен снова поднял меч и, издав боевой клич: «Свобода Эриадора!», прыгнул через каменную бровку вниз, в самую гущу копошащихся циклопов, щедро раздавая удары.

Сиоба быстро поняла, что ее беспечный молодой друг вполне справляется с положением, поэтому принялась высматривать другие цели. Впрочем, она скоро поняла, что это не самая легкая задача, потому что бой был в самом разгаре. Обе линии обороны циклопов к тому времени не выдержали, поскольку умелые воины-гномы Беллика организовали тесные боевые группы, больше похожие на живые изгороди, которые разрезали на части любые формирования одноглазых. На отставших циклопов, отделившихся от своих рядов, немедленно налетали эриадорцы, входившие в отряды поддержки, и враги попадали под удары мечей и боевых топоров, их пронзали копьями или же просто сминала своей массой армия эриадорцев.

У входа в долину за всем происходящим удовлетворенно наблюдал Бринд Амор. Он хорошо потрудился — они все хорошо поработали, — и теперь те циклопы, которым удастся унести ноги из этой бойни, будут бежать без остановки до самого Эйвона, распространяя слухи о вступившей в их земли армии, причем вдвое большей, чем на самом деле.

«В несколько раз больше», — тут же подумал волшебник. Уж он-то знал, что в панике отступления солдаты имеют обыкновение увеличивать количество вражеских воинов как минимум вдвое, а если добавить к этому незамысловатый трюк волшебника…

Чародей обратил внимание на схватку, завязавшуюся на нижних склонах западной части долины, где группа циклопов укрылась в кольце больших валунов. Небольшой отряд эльфов пытался справиться с ними, но позиция одноглазых была более выгодной.

Бринд Амор вновь начал творить заклинание, раскинув руки, и когда его слова породили магическую энергию, свел руки вместе, хлопнув в ладоши.

Камни оборонительного кольца циклопов внезапно сдвинулись и покатились, придавив парочку одноглазых, а других оставив без прикрытия.

Эльфы тут же налетели на них, тонкие шпаги пробили отчаянную оборону пораженных циклопов, уложив их на месте за несколько секунд. Один из эльфов выпрямился на упавшем камне, покачав головой. Он взглянул на восток, увидел спокойно стоявшего Бринд Амора и отсалютовал старому волшебнику шпагой.

Затем он и его товарищи бегом бросились вниз, потому что еще не все циклопы были уничтожены.

Бринд Амор вздохнул и спустился в долину, цитируя про себя старое стихотворение, весьма возвышенное, которое он запомнил в дни своей юности, много веков назад, когда использовал магию, чтобы помочь построить легендарный Собор.

Стихотворение называлось «Долина Смерти», и буквально через несколько шагов волшебнику пришлось переступать через тела циклопов, гномов и людей.

Подходящее название.

Лютиен бежал по узкому карнизу над долиной, ища какую-нибудь другую тропу или площадку, потому что следом за ним продвигалась группа убегавших циклопов. Одноглазые не подозревали о его присутствии, но скоро они это обнаружат. Лютиен взглянул налево, на отвесную стену, куда нечего было и пытаться вскарабкаться. Затем он посмотрел направо, вниз, на дно долины, надеясь увидеть Сиобу или кого-нибудь еще из друзей-лучников, которые могли бы пристрелить тех, кто топал за ним. Однако юноша увидел только густое облако пыли. Как назло никого из друзей было не рассмотреть.

Тропинка, петляя, вела дальше, узкая и опасная.

Лютиен не знал, сколько циклопов за его за спиной, но, в любом случае, у него не было ни малейшего желания принимать неравный бой здесь, наверху, где практически не было места для маневра. Однако ему, похоже, было не избежать этого, так что следовало прикинуть шансы: он должен ударить сильно и быстро, чтобы хотя бы немного уравнять возможности. Выстрел из лука мог бы убить первого, а если повезет, то первый, падая, прихватит с собой второго или хотя бы замедлит продвижение вражеских солдат, так что Лютиен успеет выпустить еще пару стрел. Но что, если он промахнется или если первый выстрел не свалит циклопа, а лишь слегка ранит его?

Лютиен миновал еще один поворот и решил, что будет драться только мечом, не используя лук. Он остановится и примет бой. Тем более что в этом месте карниз наконец-то расширился, образовав каменистую площадку в несколько квадратных футов.

Со вздохом облегчения Лютиен прижался спиной к стене, надвинул на голову капюшон своего волшебного плаща и замер. Через несколько секунд он услышал топот циклопов, те неуклюже двигались по карнизу, обмениваясь замечаниями о том, как бы перевалить через край долины и сбежать.

Одноглазые завернули за поворот. Выглядывая из-под капюшона, Лютиен сосчитал их, когда они проходили мимо него. Седьмой и последний появился в поле зрения, когда первый уже дошел до противоположного края небольшой площадки.

Юноша подумал, что ему, пожалуй, следовало прибавить ходу и не останавливаться, чтобы сражаться с этой отчаянной командой. Однако эта мудрая мысль мгновенно исчезла, когда храбрый молодой Бедвир сообразил, что задний конец цепочки циклопов представляет собой легкую мишень. Едва осознав, что делает, Лютиен выскочил из расщелины в стене и плечом столкнул последнего циклопа вниз. И тут же отважный воин развернулся с «Ослепительным» в руке и ударил следующего циклопа в бедро, когда изумленный одноглазый повернулся посмотреть, что происходит.

Лютиен удвоил силу удара, вцепившись в меч обеими руками, и сбросил с карниза и второго циклопа. Третий, стоя уже на узкой части тропы, заревел и повернулся, держа меч наготове. Лютиен бросился вперед, не давая ему ступить на более широкий участок, где к нему могли бы присоединиться товарищи. Двое шедших впереди одноглазых, думая, что их преследуют злобные эриадорцы, только ускорили бег, исчезнув так быстро, как только позволял им бежать узкий карниз. Другие двое остановились и повернулись, крича что-то своему сражавшемуся товарищу. Лютиен быстро работал мечом, не давая циклопу ни секунды передышки.

— Они здесь! — заорал он, оглядываясь через плечо, как будто ожидая подкрепления.

Его выпады и хорошо знакомый плащ дали понять циклопу, с кем он столкнулся.

— Алая Тень! — завопил глупец. Его товарищам этого оказалось достаточно. С типичной для циклопов преданностью они бросили своего друга сражаться одного и удрали.

Ужас заставил одноглазого, дерущегося с Лютиеном, очертя голову ринуться в атаку. Он отступил на полшага, затем бросился вперед, опустив плечо, в надежде, что его смелая тактика застигнет противника врасплох.

Этого не произошло. Лютиен всего лишь отступил назад и в сторону и выскочил на более широкий участок. «Ослепительный» легко пронзил ребра циклопа, когда тот, спотыкаясь, отступил назад.

Молодой Бедвир быстро отдернул меч и, отпрыгнув, занял оборонительную позицию. Циклоп постоял неподвижно, стеная и пытаясь повернуться лицом к противнику. Наконец ему удалось сделать это как раз вовремя, чтобы увидеть ступни Алой Тени, потому что молодой человек подпрыгнул и ударил его обеиминогами, спихнув с карниза.

В следующую секунду Лютиен уже стоял на ногах.

— Да, ты прав, именно Алая Тень, — сказал он вслед летевшему вниз циклопу. Юноша восстановил дыхание и побежал по узкой тропе, преследуя четверых сбежавших циклопов. Уверенный, что они не станут стоять и дожидаться, Лютиен сунул «Ослепительный» обратно в ножны и достал из-за спины лук, на бегу наложив на тетиву стрелу.

Испуганные циклопы и думать забыли о том, что на опасной тропе следует соблюдать осторожность, и у Лютиена возникло некоторое преимущество. Он успел выпустить одну стрелу и попал последнему циклопу в голень как раз в тот момент, когда тот пытался скрыться за поворотом тропинки. Циклоп споткнулся и исчез из поля зрения, но Лютиен понимал, что он не мог убежать дальше. Юноша достал меч и пошел вперед, замедлив шаги у поворота.

Он обнаружил, что циклоп, тяжело привалившись к скале и согнувшись, одной рукой держит меч, другой зажимает кровоточащую рану на ноге. Его товарищ, в десяти футах впереди, на карнизе, с тревогой ожидал дальнейшего развития событий.

Лютиен осторожно шагнул вперед и сделал выпад. Раненый одноглазый отбил прямое нападение, но чуть не упал от сильного удара. Его товарищ взревел и сделал шаг вперед, но младший Бед вир положил этому конец, всего лишь перехватив «Ослепительный» левой рукой, а правой потянувшись к луку, висевшему на плечах. Второй циклоп обратился в бегство.

— Твой товарищ сбежал, — сказал он раненому циклопу. — Я советую тебе сдаться.

Циклоп опустил оружие и хотел было встать, затем внезапно бросился вперед, храбро размахивая мечом.

Одним движением Лютиен повел луком справа налево, затем наверх и назад, отведя меч нападавшего в сторону. Вновь «Ослепительный» появился в руке Лютиена и ударил потерявшего равновесие циклопа прямо в сердце. Тот тяжело упал на каменную стену и медленно сполз по ней вниз, его безжизненный глаз холодно уставился на Лютиена.

Молодой Бедвир посмотрел вперед и увидел, что узкая часть карниза кончается, выводя на более широкую тропу. У него явно не было шансов догнать убежавших циклопов прежде, чем они отыщут подходящее местечко для драки на широкой тропе. Лютиен со вздохом глянул на дно долины, затем обвел взглядом тропу, которая могла привести его туда. Однако непонятный шум быстро заставил его повернуться: к его изумлению, два сбежавших циклопа сломя голову неслись назад по карнизу, то и дело оглядываясь назад и совсем не обращая внимания на то, что могло оказаться перед ними.

Лютиен отпрыгнул от тела одноглазого, которого он убил минуту назад, и вжался в стену, опять используя волшебный камуфляж своего великолепного плаща. Выглянув из-под капюшона, он увидел, как последний циклоп споткнулся, затем, мгновением позже, упал лицом вниз.

Оставшийся циклоп опустил голову и в ужасе завопил, перепрыгивая через тело товарища, которого он оставил лежать мертвым у стены.

Лютиен прыгнул вперед, одноглазый на секунду замешкался, затем бросился на нового врага.

Крепко сжимая «Ослепительный» обеими руками, Лютиен сделал выпад назад и упал, пронзив циклопа, оказавшегося над ним. Тот сделал кувырок и соскользнул с окровавленного лезвия. Циклоп рухнул спиной на карниз и уже не смог подняться, потому что Лютиен бросился к нему и его меч погрузился в тело циклопа, закончив начатую работу.

Лютиен ничуть не удивился, когда из-за поворота карниза с луком в руке появилась именно она.

— Сегодня я убила восьмерых, — гордо объявила Сиоба.

— Значит, ты отстаешь, — сообщил ей усталый Лютиен, поднимая меч, с которого капала кровь. — Мой сегодняшний счет — четырнадцать, стало быть, шестнадцать — четырнадцать в мою пользу.

Полуэльфийка сурово взглянула на молодого человека.

— Путь до Карлайла еще долог, — мрачно заметила она.

Друзья обменялись улыбками.

— Они отступают, — сообщил Шаглин двум королям, Беллику и Бринд Амору, когда обнаружил их среди группы эриадорцев и гномов в середине длинной долины.

— В полном беспорядке, — добавил другой гном. — Бегут, как и следовало ожидать от таких трусов, как они!

— Значит, полный разгром, — констатировал Беллик, и все согласились с ним. Потери у объединенной армии людей и гномов были на удивление невелики, но циклопы, судя по сообщениям, потеряли убитыми около двух тысяч.

Король гномов повернулся к Бринд Амору.

— Мы должны поскорее начать преследовать их, — сказал Беллик, — настичь их, пока они бегут в полном беспорядке, прежде чем эти твари успеют занять оборонительные позиции.

Старый волшебник долго обдумывал его слова. Существовало множество различных соображений, и не последним из них был тот факт, что основная часть их припасов все еще находилась на пару миль северней долины. Однако доводы Беллика казались весьма существенными, потому что, если они позволят панике разгрома улечься, преторианская гвардия быстро перегруппируется и тогда ее невозможно будет застать врасплох.

— Я поступлю так, как вы скажете, — клятвенно произнес Беллик, понимая сомнения старого волшебника. — Но я молю вас позволить моим гномам довершить то, что они начали.

Все гномы, слышавшие эти слова, разразились криками, и Бринд Амор понял, что если он станет удерживать на месте страстных воинов Дун Дарроу, это вызовет у них чувство негодования, совершенно ненужное в данный момент и даже опасное для армии.

— Ведите свое войско, — сказал он Беллику. — Но не слишком спешите. Пусть одноглазые побегают как следует. Мои солдаты подберут раненых и доставят припасы, и мы станем лагерем вот там, — Бринд Амор указал на южный конец долины. — Возвращайтесь к ночи, чтобы мы могли обсудить планы на завтра.

Беллик кивнул, скрывая под огненной бородой широкую ухмылку. Он, хотя и с трудом, дотянулся до плеча Бринд Амора и хлопнул по нему, а потом отошел в сторону, и его обступили рвущиеся в бой подданные.

— Наш путь ведет в Карлайл, — запели в толпе, и негромкое пение постепенно перешло в грозный рокот.

20 ВИДЕНИЕ

В этот день Лютиен командовал основным отрядом солдат Эриадора — они разбивали лагерь, перевязывали раненых, хоронили мертвых. Хотя юноша сомневался, что циклопы перегруппируются и вернутся, чтобы напасть на них, он предпочитал проявить максимум осторожности. К узкой части долины были высланы разведчики, лучники заняли позиции на склонах, над лагерем.

Бринд Амор провел остаток дня в своей палатке один, хотя солдаты, проходившие мимо, слышали, как волшебник негромко разговаривает с кем-то. Он вышел только после заката солнца и обнаружил, что Сиоба и Лютиен расставляют ночные патрули по периметру лагеря. Многие из гномов Беллика, включая Шаглина, вернулись переполненные рассказами о нападениях на бегущего врага.

— Все идет хорошо, — обратился Бринд Амор к Лютиену и Сиобе, когда все трое улучили наконец минутку, чтобы поговорить.

Лютиен с любопытством посмотрел на волшебника, подозревая, что Бринд Амор провел день в магическом контакте с другими армиями вторжения, и секундой спустя тот подтвердил его предположения.

— Проктор Биллевин со своим отрядом спустились со стены и окружили Принстаун, — сказал волшебник. — И осажденное население, у которого с прошлой войны по-прежнему нет ни гарнизона, ни герцога-волшебника, близко к тому, чтобы сдаться. Сегодня ночью полномочный мэр Принстауна встретится с проктором Биллевином и Кэйрин Калтуэйн, чтобы обсудить условия.

Лютиен и Сиоба обменялись удовлетворенными кивками, на это они и рассчитывали. Принстаун, окажи он серьезное сопротивление, мог стать основным препятствием для войск восточных земель. Стоило задержаться даже на несколько дней — и они могли бы не успеть к Карлайлу вовремя.

— Восточный флот находится у берегов острова Далсен Берра, — продолжал Бринд Амор, — третьего из Пяти Стражей.

— Потери? — спросила Сиоба.

— Ничего существенного, — ответил волшебник. — Похоже, что гораздо больше независимых островитян встали на нашу сторону, чем взялись за оружие против нас.

— К недовольству хьюготов, без сомнения, — саркастически заметила Сиоба.

Лютиен укоризненно взглянул на нее, не одобряя подобный пессимизм, но полуэльфийка оставалась непоколебимой.

— Должны же они пополнять запас рабов, — произнесла Сиоба как нечто само собой разумеющееся. Младший Бедвир понял, что отважная воительница вторит Оливеру. «Оливер де Берроуз, моя совесть», — подумал Лютиен и передернулся от этой мысли.

— Не совсем так, — возразил Бринд Амор на слова Сиобы. — Хьюготы держатся далеко в море, следуя за нашими судами и надеясь остаться незамеченными Гринспэрроу. Пока они не участвовали ни в каких операциях и не подали ни единой жалобы на капитана Лиари.

Новости были удивительными, но благоприятными. Даже Лютиен, хранивший веру в перемирие, не ожидал, что хьюготы будут так хорошо себя вести в течение длительного времени.

— Твой брат, конечно, знает правду, — продолжал Бринд Амор. — Он понимает наше стремление оградить ни в чем не повинных мирных жителей от жестоких варваров. Но Этан убедил короля Асмунда, что кружной курс придуман для его галер лишь затем, чтобы Гринспэрроу не заметил раньше времени новых союзников Эриадора.

— И Асмунд верит ему? — несколько скептически поинтересовался Лютиен.

— Хьюготы свято блюдут договор, — ответил Бринд Амор, и на этом обсуждение закончилось.

— А как насчет западного флота? — спросила Сиоба, и в ее голосе ясно слышалась тревога, хотя девушка и пыталась ее скрыть. Лютиен представил миниатюрного хафлинга рядом с величественной воительницей и с трудом скрыл ухмылку. Однако это видение исчезло раньше, чем успело принять четкие формы, потому что одно упоминание об их флоте на западе всколыхнуло воспоминания о Кэтрин. Лютиен быстро напомнил себе о своем долге и расправил плечи, но так и не смог избавиться от страха за свою любовь. Лютиен никогда не пытался удержать Кэтрин в стороне от битвы, особенно сейчас, когда победа была так важна, но он хотел, чтобы она хотя бы находилась рядом с ним, чтобы он каждую минуту мог знать, что с ней все в порядке. Лютиена поразила мысль, что, возможно, Бринд Амор намеренно отослал Кэтрин так далеко от него. И молодой Бедвир вынужден был признать, что, может быть, это не так и плохо. Как бы он мог воевать, как бы он мог бросать свой отряд в рискованное сражение, зная, что Кэтрин — среди его воинов? Она стала храбрым и умелым бойцом, и за ней не было нужды присматривать, но если у него так болит сердце за нее, разве Лютиен смог бы не охранять ее поминутно?

— От северо-восточных земель и Трех островов подошли все силы, — сообщил им Бринд Амор. — Они уже готовы и выйдут из Порт-Чарлея утром, когда начнется прилив.

Да, для них обоих сейчас лучше быть врозь, признался себе Лютиен, но это отнюдь не успокоило его страхи.

— Все на месте, отличное начало для военной кампании! — бодро сказал Бринд Амор, и его заросшее бородой лицо озарилось белозубой улыбкой.

На этом встреча завершилась. Когда они с Сиобой вышли, Лютиен заметил выражение лица полуэльфийки и понял, что она скрывает ту же тревогу за далекого друга, что и он сам. Однако, без сомнения, Сиоба более сдержанна в своих мыслях об Оливере. Лютиен не стал упоминать об их общем волнении — какой смысл?

— Наш путь ведет в Карлайл, — внезапно сказал он, повторяя строку песни гномов.

Сиоба удивленно взглянула на него, а затем на ее лице появилось выражение благодарности за напоминание о неотложном деле.

— Я пойду на восток, — сообщила она. — И проверю посты.

— А я на запад, — сказал Лютиен, и, кивнув друг другу, они расстались.

Каждый был признателен другому за то, что остался в одиночестве.

Улыбка Бринд Амора исчезла, как только он вошел в свою палатку. Обстоятельства действительно выглядели благоприятными и вдохновляющими, первые победы достались легко. Разгром преторианской гвардии в горах превзошел их самые смелые ожидания, равно как и поведение их союзников хьюготов. Но волшебник успел приобрести достаточный опыт, чтобы умерить свое ликование. Ни один из эриадорских флотов еще не сталкивался с боевыми кораблями Эйвона, и хотя Принстаун вот-вот сдастся (если уже не сдался), этот северный город вражеского государства никогда не рассматривался как серьезный фактор, от которого зависел их дальнейший успех. В конце концов, перед последним перемирием Эриадор уже захватывал Принстаун, и тогда там тоже не было ни гарнизона, ни кого-либо из волшебников-герцогов, приближенных Гринспэрроу.

Первые, легко доставшиеся победы… но ведь именно на это они и рассчитывали еще до вторжения. Однако было бы глупо со стороны эриадорцев и их союзников преисполниться самоуверенности теперь, когда эти запланированные победы стали явью.

Волшебник хорошо знал, что предстоящий путь с каждым шагом будет становиться труднее и опаснее.

Скоро основному отряду Бринд Амора предстоит нелегкий спуск по реке Данкерн, в самом сердце Эйвона, к Уорчестеру.

— Уорчестер, — вслух произнес Бринд Амор. Он знал этот город, потому что бывал в нем множество раз в далеком прошлом. Он больше походил на крепость, а стены — такой же высоты, как у самого Карлайла.

По сравнению с этим участком пути недавняя битва с преторианской гвардией покажется всего лишь пустяковым столкновением, потому что, когда они встретят организованное сопротивление, враг будет сильно превосходить численностью армию Бринд Амора. Даже если они пробьются, эриадорцам придется пройти еще двести миль по враждебной территории, прежде чем они достигнут высоких стен укрепленного Карлайла.

И перспективы западного эриадорского флота представлялись равно сомнительными. Смогут ли сорок галеонов с эскортом рыбацких судов благополучно пройти через узкий пролив Мэн, прямо между мощными укреплениями Мэннингтона и Эорн Фаста? Барандуин мало учитывался при всех военных приготовлениях, но, говоря по правде, дикий зеленый остров обладал гораздо более сильной флотилией, чем Эриадор, если даже собрать воедино все их боевые корабли.

Еще хуже, по расчетам Бринд Амора, выглядело магическое противостояние. Он был один, а его вид магии — могущество, приобретенное путем использования природной стихии: яркого солнца и ветра, силы шторма или крепости дерева, — миновал стадию наивысшего расцвета много веков назад. Бринд Амор вступил в схватку с герцогом Парагором и его демоном и едва уцелел. Как сможет он выступить против других союзников Гринспэрроу, полных дьявольской силы? И как он сможет противостоять самому Гринспэрроу, который был так же стар, как он, но бодрствовал все эти века, набираясь могущества?

Исход предстоящей войны внезапно показался Бринд Амору почти безнадежным, но он понимал, что у него нет выбора. После того как его открыто провозгласили королем в Кэр Макдональде, в то время как на троне Эйвона восседал злобный чародей Гринспэрроу, сохранить мир все равно стало невозможно. Теперь, когда герцоги Моркней и Парагор погибли, а Ресмор сидел в темнице Кэр Макдональда, когда Принстаун дрогнул, обессиленный недавней войной, именно теперь настало время, может быть, последний истинный шанс для Эриадора стряхнуть власть мрачного короля Гринспэрроу.

Бринд Амор сел на раскладную кровать и потер усталые глаза. Минутой позже ему показалось, что у него начались галлюцинации, — большая птица резко сложила крылья и безмолвно проскользнула сквозь складки полога палатки.

Сова?

Птица порхнула к перекладине столба в центре палатки, на которой висел фонарь. Она прямо смотрела на Бринд Амора, как будто узнавая его, и маг догадался, что это не случайная встреча.

— Ну, и что же тебе надо? — спросил волшебник, задаваясь вопросом, не нанес ли ему визит Гринспэрроу собственной персоной, желая отомстить.

Сова слегка повернула голову, и Бринд Амор замолчал, прочитав нечто странное в огромных глазах ночной птицы. Не отражение, а образ каменной башни, высокой и узкой, с плоской площадкой наверху, стоявшей среди диких гор. Величественная колонна из выветренных камней.

— Бринд Амор!..

Зов был отдаленным, очень отдаленным, подобным шепоту ночного ветерка.

— Что тебе надо? — снова спросил старый волшебник у птицы, на этот раз почти беззвучно.

Сова сорвалась с перекладины и вылетела из палатки, не издав ни звука.

Бринд Амор снова потер глаза и оглядел палатку, размышляя, не задремал ли он. Волшебник посмотрел на свой хрустальный шар, думая, что, возможно, там он найдет какие-то ответы, но затем покачал головой. Он провел много часов, вступая в контакт со своими военачальниками на западе и востоке, и был сейчас слишком утомлен, чтобы снова посылать свои мысли в хрустальный шар.

Он лег на кровать и вскоре заснул глубоким сном.

Проснувшись на следующее утро, он почти поверил, что случай с совой был не более чем сонным видением усталого старика.

21 СЕМЯ БУНТА

Как прекрасно чувствовал себя Лютиен — ветер бьет в лицо, земля стелется под копытами Ривердансера! Отряд наконец покинул горы, и теперь перед ним расстилалась местность, где Лютиен мог скакать во весь опор на своем бесценном коне!

Ривердансер, после того как ему пришлось много миль тащиться по мучительной каменистой дороге, теперь, казалось, наслаждался галопом еще больше, чем его хозяин. Юноше постоянно приходилось сдерживать могучего белого жеребца, иначе он легко перегнал бы всех остальных всадников, спускавшихся со склонов гор вместе с ним, даже Сиобу и остальных каттеров.

Как обычно, они составляли авангард, острие эриадорской армии, и единственный ее кавалерийский отряд. Из-за трудностей пути через горы взяли только двести лошадей, и более трети из них сейчас не могли нести всадников из-за разных проблем, возникших на тяжелой дороге, многие лошади повредили копыта.

Однако Ривердансер находился в прекрасном состоянии и рвался скакать галопом. Лютиен натянул поводья и пустил лошадь спокойной легкой рысью, когда они выехали на последний, пологий участок склона. Сиоба, верхом на высоком и изящном гнедом, поравнялась с ним и тут же указала на дымок, поднимавшийся над поселением к югу от них. Рядом с ней извивалась огромная серебряная змея — река Данкерн.

— Согласно карте Бринд Амора, перед нами Пипери, — сообщил ей Лютиен. — Самое северное из поселений на берегах Данкерн.

— И наша следующая цель, — мрачно заметила Сиоба. Она оглянулась по сторонам на сотню всадников, скачущих рядом, затем вновь повернулась к Лютиену.

— Надо ли нам разделиться на более мелкие отряды или остаться вместе?

Лютиен секунду обдумывал ее слова. Сперва он собирался разделить отряд на несколько разведывательных групп, но когда Пипери замаячил впереди, путь для армии казался очевидным.

— Вместе, — решил он наконец. — Мы отправимся к югу, затем свернем на северо-восток, чтобы подойти к Данкерн там, где она стекает с гор. Затем опять на юг вдоль реки, чтобы разведать дорогу до города.

Сиоба взглянула на простирающиеся перед ними южные земли, проверяя маршрут, и кивнула в знак согласия.

— Циклопы не станут ждать, пока мы войдем в город, — заметила она.

Эта мысль, казалось, нисколько не обеспокоила Лютиена.

Пару миль отряд двигался на юг, заходя к Пипери с запада. В тени сосновой рощицы они дали лошадям долгожданный отдых, пока Лютиен отправил нескольких всадников разведать местность, особенно путь на северо-восток, по которому им предстояло вскоре направиться.

Разведчики, ушедшие прямо на восток, к городку, вернулись очень скоро — с сообщением, что к ним быстро приближается отряд численностью от двухсот до трехсот циклопов, включая сорок кавалеристов верхом на яростных вепреконях.

— Мы могли бы обогнать их и вернуться в горы, — напомнил разведчик.

— Мы могли бы обогнать их и ворваться в Пипери, — предложила Сиоба.

Мысли Лютиена склонялись к чему-то среднему. Его отряд был меньше, но имел огромное преимущество маневренности. Вепрекони, напоминавшие кабанов-бородавочников размером с пони, были злобными животными с сильными ногами и хищными мордами, а циклопы — хорошими наездниками, но все же свирепые скакуны уступали в скорости настоящим лошадям.

— Мы не можем позволить себе потерять ни одного всадника, — сказал Лютиен Сиобе. — Но если это часть ополчения Пипери, тогда лучше столкнуться с ними здесь, на открытом пространстве, чем дать им вернуться в укрепленный город.

— Нет сомнения, что они считают нас разведывательным отрядом, — ответила Сиоба. — Который не решится ввязаться в драку.

— Придется преподать им урок, — решил Лютиен.

Затем младший Бедвир послал примерно половину своего отряда на север, в обход, тогда как они с Сиобой повели оставшихся навстречу циклопам. Лютиен выстроил всех в цепочку поперек горного кряжа, так что, когда вражеский отряд приблизился, циклопы увидели их, но и он смог оценить силы противников.

Сведения, принесенные разведчиками, оказались верными. Оба кавалерийских отряда были примерно равными по силе, по подсчетам Лютиена. Однако циклопы не знали, что отряд эриадорцев в основном состоит из эльфов, которые повсеместно слыли лучшими наездниками и лучниками.

Лютиен обвел взглядом зеленые поля на севере, но второй отряд еще не появился в поле зрения. Ему оставалось только надеяться, что они не встретили противника, иначе весь его план мог провалиться.

— Кавалерия впереди, — заметила Сиоба, глядя на быстро перестраивающиеся ряды циклопов: наездники на вепреконях заняли первый ряд, пешие воины шли за ними. Полуэльфийка улыбнулась, потому что именно такое развитие событий и предсказывал Лютиен.

Молодой Бедвир понял, что пора начинать атаку. Он выхватил из ножен «Ослепительный» и высоко поднял его над своей головой. В ответ в воздух взлетели более пятидесяти мечей.

Пролетело несколько долгих мгновений, и казалось, сам воздух дрожит от напряжения.

Лютиен взмахнул мечом, и они ринулись вниз с холма.

Циклопы взревели в ответ, и грохот копыт бегущих лошадей слился с топотом вепреконей.

Эльфийские мечи и «Ослепительный» неожиданно опустились, умелые эриадорские всадники молниеносно вложили их в ножны. Оружие ближнего боя было в данном случае не чем иным, как ловушкой, чтобы раззадорить диких циклопов, поскольку эриадорцы не собирались биться с ними врукопашную. По команде Лютиена вверх взлетели луки.

Глаз циклопа и так представлял собой нечто огромное и выпуклое, а глаза преторианских гвардейцев еще и расширились, когда они осознали, что попались на уловку и теперь окажутся под сильным обстрелом гораздо раньше, чем поравняются с врагом.

В течение последующих нескольких секунд Лютиен Бедвир чувствовал себя просто новичком среди опытных воинов. Он вскинул лук и выпустил стрелу, которая прошла в непосредственной близости от цели, но все же мимо. Хотя юноша считался прекрасным наездником и замечательным лучником, к тому времени, как он был готов выпустить вторую стрелу, большинство эльфов, скакавших рядом с ним, уже выпустили по три стрелы, а то и по четыре.

И большая часть попала в цель.

Хаос воцарился в рядах циклопов, когда вепрекони стали спотыкаться и падать или в ужасе попятились. Жалящие стрелы попадали и в животных, и в их седоков, ломая строй наступления циклопов. Некоторые одноглазые продолжали двигаться вперед, другие повернули и обратились в бегство.

А затем новая волна шума и топота коней прокатилась через поле, когда вторая половина эриадорских всадников вылетела с севера, стреляя из луков в пеших циклопов.

Лютиен вновь выхватил «Ослепительный», приближаясь к первому ряду циклопов. Он направил Ривердансера к одному из вражеских командиров, но стрела опередила его, свалив одноглазого. Лютиен легко изменил направление, проскочив мимо оставшегося без седока вепреконя, и направился к другому циклопу. Одноглазый повернулся в седле, пытаясь выхватить меч и отбить удар, но юноша отвел «Ослепительный» в сторону и, пролетая мимо, ударил врага по почкам.

Со стоном циклоп рухнул вперед, тяжело ударившись о мускулистую шею вепреконя.

Лютиен заметил еще одну цель и бросился к ней; его алый плащ, развеваясь на ветру, летел за ним. Циклоп, как и большинство его товарищей, не захотел вступить в схватку и обратился в бегство.

Лютиен пустил Ривердансера в галоп и помчался вдогонку. Спустя несколько мгновений он опустил меч на толстый затылок одноглазого. Затем пришлось поспешно отскочить в сторону, чтобы не столкнуться с вепреконем, хозяин которого соскользнул на землю.

Многие из пеших циклопов бросились бежать, но другие выстроились квадратом, закрывшись со всех сторон тяжелыми щитами и выставив длинные пики, готовые проткнуть любого всадника, который рискнет приблизиться к ним. Этот квадрат решительным маршем отправился прямо туда, откуда они появились, к Пипери.

Эриадорцы продолжали атаковать одноглазых, особенно заинтересованные в уничтожении каждого всадника, который отбился от основной группы, но когда эльфы-разведчики, наблюдавшие за дорогами дальше к востоку, сообщили, что на помощь первому отряду из Пипери идет подкрепление, Лютиен понял, что нужно остановиться и дождаться подхода основных сил.

Он окинул поле удовлетворенным взором, отправляясь со своими всадниками на запад. Погибла пара лошадей, три всадника были ранены, но лишь один из них — серьезно. Циклопы же так легко не отделались. Более десятка вепреконей лежали мертвые или умирающие на траве, и еще двадцать бродили без всадников. Меньше четверти из сорока циклопов-кавалеристов смогли уйти, почти половина лежали на поле мертвые, рядом с несколькими пехотинцами.

А самое главное, отряд Лютиена еще раз встретился с врагом на чужой территории и обратил его в бегство. Теперь Лютиен снова был готов выполнять свою разведывательную задачу, но у него не оставалось сомнений, что армия Эриадора с легкостью проделает этот путь. Дорога до Пипери, во всяком случае, будет несложной.

В маленькой церкви Пипери брат Соломон Кейз опустился на колени, склонил голову и сложил руки, погрузившись в молитву. Сильно отличаясь от огромных соборов крупных городов Эйвонси, церковь имела всего два помещения: небольшой зал для молитвенных собраний и келью самого Соломона Кейза. Квадратное каменное строение не могло похвастаться пышным убранством: церковные скамьи были на самом деле простыми деревянными лавками, алтарь представлял собой стол, пожертвованный церкви после смерти одной из наиболее состоятельных вдов Пипери. Однако для многих в крошечном городишке церковь служила таким же источником гордости, какими были великолепные соборы для жителей Принстауна и Карлайла. Несмотря на то что циклопы — сборщики налогов для Гринспэрроу, включая одного особенно отвратительного по имени Аллаберксис, использовали церковь для сбора налогов, Соломон Кейз изо всех сил старался сохранить святость этого места.

Он надеялся, он молился, что теперь его усилия будут вознаграждены, что вторгшаяся армия, которая, если верить слухам, приближалась с невероятной скоростью, пощадит набожных людей из его небольшой паствы. Кейзу было всего двадцать пять лет. Практически всю свою жизнь он прожил при царствовании короля Гринспэрроу и, следовательно, как и большинство жителей Пипери, никогда раньше не встречался с эриадорцами. Они слышали истории о диких жителях севера, о том, как эриадорцы едят детей в покоренных деревнях прямо на глазах их родителей. Кейз также слышал рассказы о злобных гномах — головорезах, как их звали в Эйвоне, хотя, по слухам, они не резали голов, но имели склонность давить своими башмачищами головы мертвых и раненых врагов. И он слышал об эльфах, рожденных от фей, «дьявольской икре», которые маскируют свои рога под уши и бегают голыми при свете звезд, вознося нечестивые дары дьявольским силам.

А еще Кейз слыхал шепот об Алой Тени, и эти рассказы, более чем какие-нибудь другие, заставляли жителей городка дрожать от страха. Алая Тень — ночной убийца, приходивший безмолвно, как сама Смерть.

У Соломона Кейза хватало ума понять, что большинство слухов, которые распространялись о злейших врагах его королем, были, скорее всего, враньем или как минимум сильным преувеличением. Однако повсюду говорили, что около десяти тысяч этих страшных врагов приближаются к Пипери, а все ополчение городка, включая немногих представителей преторианской гвардии, спустившихся с гор, составляло не более трех сотен. Так что из каких чудовищ ни состояла бы вражеская армия, Пипери все равно нечем было обороняться от ужасного вторжения.

Размышления Кейза были грубо прерваны, так как дверь церкви распахнулась и группа одноглазых ворвалась внутрь. Священник сразу понял, что это преторианская гвардия, а не регулярное ополчение Пипери.

— Все готово, чтобы развернуть здесь госпиталь, — спокойно сказал священник, не поднимая глаз.

— Мы пришли за десятиной, — объявил Аллаберксис, врываясь вслед за своими здоровенными стражниками. Вся группа, не замедляя шага, пересекла молитвенную комнату, пинками отшвыривая скамьи к стенам.

Соломон Кейз окинул недоуменным взглядом старого морщинистого циклопа, самого старого и морщинистого из всех, кого видели люди в этих краях. Его глаз был налит кровью и выцвел, обычная похоть циклопа давно покинула иссохшее тело. Однако сейчас в глазу Аллаберксиса сверкала какая-то особая искра, и Соломон Кейз распознал в ней простую жадность.

— У меня есть бинты, — растерянно произнес Кейз. — Какой сейчас прок от денег?

Один из преторианских стражников подошел прямо к нему и, оттолкнув священника, свалил его на пол.

— Там есть коробка, за алтарем, — дал указание Аллаберксис. — А ты, — велел он другому циклопу, — обыщи жилье этого дурака-священника.

— Но это деньги паствы, на покупку семян! — запротестовал Кейз, вскакивая на ноги. Однако он получил удар от другого циклопа, который сшиб его с ног и несколько раз пнул в ребра беднягу, беспомощно скорчившегося на полу.

Соломон Кейз осознал, что слухи были правдивы. Эта группа, как и многие преторианские стражники, спустившиеся с Айрон Кросса, собиралась бежать на юг, возможно, по приказу треклятого Аллаберксиса.

Кейз не мог сопротивляться циклопам, поэтому он лежал очень тихо и молился, прося Бога наставить его. Он глубоко вздохнул, когда вся команда убралась из церкви.

Однако чувство облегчения было недолгим, потому что священник быстро понял суть действий Аллаберксиса.

Пипери был отдан в жертву. Гвардия короля Гринспэрроу не считала, что стоит спасать крошечный городишко.

Армия Эриадора стала лагерем неподалеку от Пипери, растянув свои ряды далеко на восток и запад. Кавалерийский дозор был выслан на юг от городка, чтобы убедиться, что немногие оставшиеся одноглазые бежали. У Бринд Амора не было намерений позволить разбитой северной армии Гринспэрроу пробежать весь путь до Карлайла или, возможно, до Уорчестера, где они могли перегруппироваться под прикрытием высоких городских стен.

В одной из таких разведывательных вылазок быстрый кавалерийский отряд Лютиена наткнулся на странную группу преторианских гвардейцев, которой руководил самый старый одноглазый из всех, что когда-либо видел молодой Бедвир. Циклопы были убиты, и, пробираясь между их тел, Лютиен нашел кошель, на котором было помечено, что это вклад в общинную казну.

Младший Бедвир счел это обстоятельство немаловажным и усмотрел здесь некую возможность, благодаря которой его надежда на успех похода увеличилась. Он ничего не сказал об этом по возвращении в лагерь, желая обдумать все получше, прежде чем доложить о своих соображениях Бринд Амору, который по неизвестной Лютиену причине казался в этот вечер каким-то рассеянным.

— Вы опасаетесь за исход предстоящей битвы? — спросил Лютиен, пытаясь прощупать мысли своего старого друга, когда они вдвоем обходили территорию огромного лагеря.

Бринд Амор усмехнулся в ответ на эти слова.

— Если бы я боялся Пипери, я бы никогда не отправился на юг, зная, что впереди находятся Уорчестер и Карлайл! — ответил волшебник. Он остановился у маленького водоема и наклонился, чтобы освежить лицо водой. Он сделал паузу, прежде чем его рука коснулась воды, и замер, потому что на воде вдруг появилось любопытное видение, уже знакомая ему узкая и высокая каменная колонна с плоским верхом.

— Бринд Амор.

Зов принесло ветром. Бринд Амор оглянулся, пытаясь понять, что за скалы отразились в воде, но нигде поблизости не было видно такой башни.

— Что это? — встревожившись, спросил Лютиен. Он тоже огляделся, хотя не имел понятия, что он ищет.

Бринд Амор отмахнулся, и на этот раз Лютиен ничего больше от него не услышал. Волшебник обдумывал призыв, тонкий и сугубо личный, вспомнил о сове и о видении в водоеме и внезапно понял, что он знает ответ.

Он надеялся, что не ошибся, поскольку, если его догадка подтвердится, эти любопытные события вполне могут изменить ход предстоящей битвы.

— Хорошенько следите за периметром лагеря, — сказал старый волшебник и быстро зашагал прочь от Лютиена.

Лютиен окликнул его, но без толку, Бринд Амор даже не замедлил шага.

Вернувшись в палатку, волшебник поспешно достал хрустальный шар. Образ странной каменной башни отчетливо проступал в мыслях, и примерно через час утомительнейшего, сосредоточенного блуждания он смог восстановить его в хрустальном шаре. Затем Бринд Амор позволил сотворенному образу стать реальным местом действия и медленно изменил перспективу внутри хрустального шара, ища какие-нибудь приметы около башни, которые могли бы помочь ему определить ее местонахождение. Вскоре он был уверен, что башня находится в горах Айрон Кросса, не слишком далеко на северо-восток и наверняка ближе к побережью.

Волшебник убрал изображение из хрустального шара и расслабился. Он тщательно обдумал свои действия, понимая, что все происходящее может оказаться ловушкой. Да, возможно, это один из его друзей, равных ему, из давно прошедших веков, который вновь бодрствует и готов присоединиться к справедливому делу Эриадора. А возможно, это Гринспэрроу, который хочет заманить его в ловушку, и тогда Эриадор останется без короля и без волшебника, способного противостоять магии герцогов, герцогини и самого короля Эйвона.

— Сейчас не время проявлять чрезмерную осторожность, — вслух произнес Бринд Амор, собираясь с силами. — Не время праздновать труса!

Бринд Амор мысленно прикинул их шансы в предстоящей войне, вспомнил, как рисковали все храбрые люди Эриадора, поставив на карту свою истинную свободу.

Старый волшебник знал, что он должен сделать.

22 ЛОВУШКА ДЛЯ ОХОТНИКА

Той же ночью Бринд Амор тихо выскользнул из палатки. Луна уже зашла, и звезды чуть поблескивали там, где их можно было разглядеть сквозь разорванный полог густых черных туч. Волшебник, возбужденный мыслями о сложной задаче, стоявшей перед ним, энергично прошагал через весь лагерь, мимо спящих воинов, слыша богатырские раскаты храпа нескольких тысяч гномов, и вышел за внешнюю границу лагеря, по пути сотворив простое заклинание, чтобы даже особенно бдительные часовые-эльфы не смогли обнаружить его. Сейчас у Бринд Амора не было ни времени, ни желания отвечать на какие-либо вопросы.

Он прошел еще около полумили, направляясь к каменистому плоскогорью, к некоей поляне, окруженной кленами, вязами, березами и соснами. Внезапно маг заметил, что некоторые листья на деревьях уже слегка пожелтели, — осень быстро приближалась.

Глубоко вздохнув, Бринд Амор вызвал в памяти заклинание — на этот раз отнюдь не простое. Затем он закружился в медленном танце, тщательно выверяя каждое движение. Каждый его жест был символичен и характерен для того, во что он собирался превратиться. Вскоре его руки широко раскинулись, чародей начал вращаться быстрее, наклоняясь и распрямляясь при каждом повороте. Теперь его руки изгибались в плавных взмахах — возможно, слишком плавных для человека.

Тьма вокруг Бринд Амора постепенно рассеивалась, пейзаж стал четким и ирреальным. Обострилось не только зрение, но и слух: он услышал шуршание мыши в траве, наверное, футах в двадцати от него, а пение сверчков внезапно загремело так, словно этот звук усиливался огромными трубами органа в Соборе.

Обе его руки словно вдруг кто-то принялся колоть булавками, колдун взглянул на них и увидел, что его роскошное одеяние превращается в густые мягкие перья. Через секунду уколы перестали ощущаться, так как все тело волшебника стало изменяться и перья оказались естественной частью его новой анатомии.

Земля стремительно ушла вниз, и огромная сова помчалась прочь, беззвучно разрезая воздух мощными, но мягкими крыльями.

Теперь Бринд Амор ощущал свободу, истинную свободу. Как он любил подобные трансформации! Особенно ночью, когда весь мир людей спит, когда все это кажется просто чудесным сном.

Двигаясь совершенно естественно, волшебник повернулся на бок, так что концы крыльев стали перпендикулярно к земле, и пролетел между двумя близко растущими деревьями. Вылетев с другой стороны, он взмыл вверх, сильно работая крыльями, перья на животе встопорщились от мягкого порыва ветра: приближались горы. Широко раскинув крылья, волшебник медленно поднимался в ночном воздухе, поеживаясь от смены воздушных потоков и их температур. Он парил в ночи, стараясь поймать теплые струи воздуха. Бринд Амор направлялся к северо-западу, где горы были наиболее суровыми и непроходимыми, — только волшебная сова могла добраться туда.

Еще час промелькнул почти незаметно, волшебная птица не ощущала ни малейшей усталости. Затем маг оказался среди отвесных склонов и изломанных, иссеченных всеми ветрами каменных колонн. Чародей узнал эту местность, именно ее он ясно видел в своем хрустальном шаре.

Теперь волшебник замедлил полет и постарался держаться ближе к скалам. Именно такой пейзаж проступил сквозь сверкающие грани магического шара, поэтому маг ничуть не удивился, когда, завернув за скалу и поднявшись над зубчатым утесом, он увидел одинокую каменную колонну, похожую на башню с плоской крышей. Она напоминала голый ствол старого узловатого дерева, если не считать того, что углы, изгибы и повороты на протяжении всех пятисот футов ее высоты выглядели более четкими и острыми. Да и вся конструкция в целом производила впечатление неестественности, как будто какая-то огромная неведомая сила выдернула ее из недр земли и поставила в центре скалистой площадки.

Бринд Амор поднялся до середины колонны и пролетел мимо, предпочитая для начала осмотреть все плато с другой стороны. Потом поднялся выше, и оказался почти на одном уровне с плоским верхом загадочной конструкции.

На камнях, в центре небольшой круглой площадки диаметром примерно в пятьдесят футов, виднелась одинокая фигура. Незнакомец смотрел на тлеющие угольки догоравшего костра, съежившись под темным плащом, низко надвинутый капюшон которого полностью скрывал лицо.

Бринд Амор пролетел не более чем в тридцати футах над съежившейся фигуркой, но она не шевельнулась, не подала никакого знака.

«Спит? — удивился старый волшебник. — А почему бы и нет? Чего можно бояться в таком неприступном месте?»

На этот раз волшебник снизился совсем резко, сделав крутой поворот в воздухе. Бринд Амор размышлял, стоит ли еще раз облететь площадку, и попытаться выяснить, что его там ожидало.

В конце концов он решил, что не может позволить себе тратить время на подобные предосторожности, собрался с духом и спикировал вниз, на камень, приземлившись по другую сторону костра от укутанной фигуры.

— Отлично проделано, король Бринд Амор, — произнес знакомый женский голос, когда волшебник начал превращение обратно в человека. Фигурка распрямилась и отбросила назад огромный капюшон. — Я знала, что ты сумеешь найти меня.

Сердце Бринд Амора упало, когда он узнал герцогиню Диану Велворт. Он даже не слишком удивился, поскольку уже почти смирился с тем, что никого из древнего братства чародеев нет в живых. И все же он ощутил укол уязвленного самолюбия: это надо же, с такой охотой ринуться в расставленную ловушку! К тому же на плечи тяжелым грузом опустилось чувство одиночества.

— Приветствую тебя, — спокойно произнесла Диана, и ее тон дал Бринд Амору время прийти в себя. Кроме того, чародей осознал, что она обратилась к нему как к королю Бринд Амору, но он пока не знал, как это следует понимать. Маг оглянулся, размышляя, не следует ли ему вновь превратиться в сову и убраться отсюда, пока не поздно.

Однако старый маг решил довериться собственным силам и посмотреть, к чему приведет эта встреча. В конце концов, рано или поздно нечто подобное должно было произойти. Возможно, лучше покончить с этим сейчас, прежде чем слишком много жизней будут отданы напрасно.

— Тебя приветствуют также герцог Эшаннон Макленни из Эорн Фаста на Барандуине, — продолжала Диана, — и герцог Мистигал из Ивеншорна, и герцог Тередон Риз из Уорчестера.

Диана называла имена, и их владельцы появлялись в поле зрения, словно выходя из-за завесы ночного неба.

Бринд Амор почувствовал себя глупцом. Почему он не рассмотрел их сквозь такую простую магическую маскировку? Конечно, от совы, пусть даже волшебной, трудно ожидать способностей провидца, но ведь он просто мог долететь до ближайшего горного пика и вновь превратиться в человека, а затем оглядеть плато сверху, прежде чем спуститься туда. Его нетерпение, его отчаянная надежда на то, что один из его собратьев присоединится к нему, привели к такой ужасной ошибке.

Три герцога стояли на равном расстоянии друг от друга. Бринд Амор окинул их взглядом, выискивая слабое звено, которое даст ему возможность спастись. Однако Диана Велворт вновь удивила не только его, но и трех своих товарищей. Она подняла перед собой круглый сосуд с голубой жидкостью, произнесла всего одно слово и бросила его вниз. Сосуд угодил прямо в костер, разлетелся вдребезги, огонь изверг сноп белого пламени. Потом пламя почти исчезло, но из шипящих угольков поползла волна густого тумана. Волна распространилась во всех направлениях, обойдя четырех изумленных людей. Затем она достигла края плато и двинулась вверх и назад, к центру.

Туман исчез, но вместо него возник светящийся синий полог, энергетический колпак, который охватил все плато. Теперь оно было ярко освещено мрачным светом.

На Бринд Амора это действительнопроизвело впечатление, он понимал, что Диана, должно быть, провела много дней, а возможно, и недель, изобретая такое заклинание. Он не был уверен в свойствах колпака, но полагал, что это нечто вроде барьера, который нельзя разрушить ни физически, ни при помощи магии и который не даст ему уйти. Однако насколько он окажется эффективным — ну, это уже другое дело, волшебник не сомневался, что он может противостоять любому трюку, сотворенному любым из приближенных Гринспэрроу.

Но сколько у него осталось времени?

— Вы прибегли к вероломству? — сказал Бринд Амор, и в его голосе явственно прозвучало презрение. — Как низко может пасть волшебник, забыв о своей чести. Вы что же, превратились в обычных воришек?

— Уж конечно, ваше древнее и святое братство никогда бы на это не пошло, — саркастически откликнулся Тередон Риз из Уорчестера.

— Никогда, — ровным голосом подтвердил Бринд Амор. Старый король долгим, пристальным взглядом окинул выскочку-волшебника. Тередон оказался плотным, мускулистым мужчиной средних лет. У него были густые, вьющиеся, черные волосы, темные глаза смотрели напряженно. По правде говоря, мужчина скорее напоминал воина, чем мага, как внешне, так и по характеру. Бринд Амор подумал, что, возможно, он сумеет обернуть это качество против Тередона.

Он перевел взгляд на Мистигала. Мистигал! Какие амбиции заставили его поменять имя? А ведь он, разумеется, поменял его, потому что никакому ребенку в век, последовавший после гибели братства волшебников, не дали бы имя Мистигал! Казалось, он старше Тередона, изящный и воспитанный, с ястребиными чертами лица. Судя по некоторым признакам, этот человек частенько злоупотреблял магией. Бринд Амор определил его как ричера, вспомнив старый термин, который использовался в братстве для определения тех волшебников, которые стремились к большему могуществу, чем им позволяли интеллект и магические способности. Любые нападения со стороны такого волшебника, как правило, грандиозны по своему характеру, на вид весьма впечатляющи, но реальной силы за ними кроется очень немного.

Герцог Барандуина выглядел самым спокойным и, следовательно, наиболее трудным противником из трех мужчин. Эшаннон Макленни был красивым мужчиной, а если судить по глазам, он отличался ровным характером, любопытством и спокойствием. Ясно мыслит; возможно, в прошлые века он был бы принят в братство. Бринд Амор помедлил, окинув Эшаннона оценивающим взглядом, затем посмотрел на Диану. Он достаточно хорошо знал ее, чтобы относиться к ней с уважением. Диана обладала всеми необходимыми качествами: она была умна, хорошо воспитана, прекрасна собой, опасна, и у волшебника не оставалось сомнений, что в древние времена она рвалась бы к высшим магическим доблестям и вполне могла их достигнуть. Возможно, эта женщина окажется самым сильным противником, и не случайно Бринд Амор, составляя план военной кампании Эриадора, не стал посылать войско против города Дианы, Мэннингтона.

В те несколько секунд, что он провел, обводя взглядом своих противников, Бринд Амор беззвучно шептал заклинания, творя скромную магическую защиту. Моток проволоки оказался у него в руке и стал постепенно раскручиваться в рукаве, затем под туникой, и вот наконец проволока впилась в башню рядом с его башмаком, зацепившись за камень. Затем волшебник беззвучно вызвал и собрал всю влагу из воздуха вокруг себя, но не стал концентрировать ее. Еще не время. Бринд Амор наложил условное заклинание, чтобы завершить то, что он начал, и ему оставалось только надеяться, что магические приемы при названных условиях сработают достаточно быстро.

— А где Гринспэрроу? — внезапно спросил Бринд Амор, когда заметил, что все остальные, особенно Тередон и Мистигал, обменялись кивками, как будто приготовившись к первой атаке.

Тередон презрительно фыркнул.

— Зачем нам беспокоить нашего короля по такому пустяку, как выдернуть занозу — этого короля-самозванца из пустыря, называемого Эриадором?

— Парагор тоже так говорил, — спокойно ответил Бринд Амор. Это на мгновение сдержало заносчивого Тередона.

— Но нас четверо! — зарычал Мистигал, подбадривая Тередона и самого себя этим заявлением.

Теперь Бринд Амор сотворил заклинание, которое слегка изменило его зрение, так что он смог видеть магическую энергию. Сила шатра, созданного Дианой, вновь поразила его, когда он увидел частоту магического плетения. Однако больше всего волшебника удивило то, что он не обнаружил иных магических завес, за которыми могли прятаться новые противники. Не было ни Гринспэрроу, ни, к его изумлению, демонов.

Затем он уловил в глазах Дианы лукавую искорку, значение которой осталось для него неясным.

— Бежать невозможно, — сказала она, а затем добавила, как будто читая его мысли. — Никакая магия и никакое вызванное магическое существо не смогут пройти через синий барьер. Вы не можете уйти или вызвать союзников.

Как будто бы в подтверждение слов Дианы, жуткая фигура прижала насекомообразную физиономию к верхней части колпака и яростно уставилась на всех выпученными глазами.

Бринд Амор узнал в существе демона и недоуменно почесал в затылке, размышляя, почему выходец из ада оказался по ту сторону колпака.

— Диана! — внезапно вскрикнул Мистигал.

Бринд Амор перевел взгляд с демона на ястребообразного волшебника.

— Ваш друг? — осведомился он с широкой улыбкой.

И Мистигал, и Тередон слегка передернулись, очевидно, они испугались, что главный заговорщик совершил ошибку, отгородив их непроходимым барьером прежде, чем их союзники, их могущественные помощники, успели присоединиться к ним.

— Демон ада, — ответила Диана Бринд Амору, — мои товарищи стали сильно полагаться на подобных духов зла.

«Мы вовсе не друзья короля Гринспэрроу, и мы больше не можем считать справедливой его власть, порожденную злом», — услышал вдруг Бринд Амор чье-то мысленное сообщение. Он взглянул на Эшаннона, герцога Эорн Фаста, догадавшись, что это он отправил сообщение, а затем маг осознал, что Диана вовсе не сделала ошибки! Да, женщина действительно действовала коварно, но у нее имелась иная цель — вовсе не та, которую первоначально предположил Бринд Амор.

Второй демон, похожий на ящерицу с двумя головами, появился рядом с первым, оба прижались к пузырю и бешено зацокали по нему когтями — безрезультатно.

— И в этом их ошибка, — мрачно ответил Бринд Амор Диане.

Мистигал взглянул вверх на купол, на его лице появилось выражение глубочайшей тревоги.

— Что все это значит? — требовательно спросил он у Дианы, которая теперь стояла, покачиваясь, опустив голову и плечи, как будто сотворение чудесной сферы истощило все ее силы.

Конец заданного вопроса утонул в шипящем взрыве синей молнии, запущенной Тередоном, — наиболее распространенная форма атаки, известная любому волшебнику.

Но Бринд Амор предвидел это. Старый волшебник выбросил руку вперед, по направлению к Тередону, в момент зарождения удара, ощутил покалывание в пальцах, когда его защитная магия начала противодействовать, принял молнию Тередона концом сотворенной им проволоки и пропустил ее вниз, в камень под ногами. Бринд Амор почувствовал, как все волоски на его теле встали дыбом от удара, сердце забилось в несколько раз быстрее, но потом сердцебиение выровнялось. Говоря по правде, удар был не слишком силен, больше хвастовства, чем дела.

— Щекотка — и ничего больше, — сказал Бринд Амор Тередону. Старый волшебник посмотрел вверх, на купол. — Похоже, заклинание герцогини Мэннингтон вполне подействовало. Ты не можешь воспользоваться могуществом своего демона, или, возможно, твой демон не так уж могуч.

— Но я-то принадлежу к старой школе, к школе истинной магии, — продолжал Бринд Амор, решительно шагнув к Тередону. Он бросил несколько взглядов сбоку на Эшаннона и Диану, размышляя, что они предпримут дальше. — Мне не нужны дьявольские союзники!

— Диана! — взревел Тередон, быстро отскакивая в сторону, чтобы оставить между собой и опасным Бринд Амором как можно большее расстояние.

Старый волшебник остановился и закрыл глаза, тихо творя нараспев заклинание.

— Диана! — взвизгнул в ужасе Тередон, понимая, что Бринд Амор собирается поразить его каким-то магическим трюком.

Когда Бринд Амор открыл глаза, никакая энергия не выплеснулась наружу, но хитрая улыбка старого волшебника не принесла утешения Тередону. Крепкий мужчина отступил к заднему концу сферы. Он увидел своего помощника-демона, прижавшего обе свои чудовищные головы к неподатливому пузырю. Тередон поднял к нему руки, стараясь коснуться его, зарядиться его мощью. Прошло несколько секунд, и волшебник в отчаянии начал колотить кулаками по магическому куполу.

Бринд Амор снова сделал шаг по направлению к Тередону, затем, замерцав, исчез и внезапно вновь появился прямо за спиной коренастого волшебника. Король Эриадора схватил Тередона за плечо и резко повернул его, затем, прежде чем более молодой и сильный мужчина успел даже крикнуть, неожиданно ударил его открытой ладонью. Трескучие красные искры мгновенно вылетели из пальцев Бринд Амора и вонзились в лицо противника. Тередон закричал и дрожащими руками вцепился в руку Бринд Амора.

Двуглавый демон Тередона отлетел, затем вернулся на полной скорости, со страшной силой ударившись о прозрачный купол, но купол устоял, а демон отпрыгнул, как мяч.

За своей спиной, сквозь вопли демона и Тередона, Бринд Амор услышал, как Мистигал творит заклинание, и секундой позже огненный шар взорвался в воздухе прямо между Бринд Амором и его противником.

Огонь, та единственная стихия, против которой успел принять меры Бринд Амор, являлся одним из самых предсказуемых средств нападения волшебников. В ту же секунду, когда появился огненный шар, вся влага, которую собрал Бринд Амор, образовала защитный покров вокруг него. Когда пламя не очень мощного огненного шара исчезло, старый волшебник даже не обжегся, однако дым поднимался сразу из нескольких мест на теле бедного Тередона и таял в водяных испарениях, которые теперь окружали обоих.

Бринд Амор оглянулся через плечо и увидел, что Диана и Эшаннон устремились к бедному Мистигалу. Старший, похожий на ястреба чародей пятился, выкрикивая имя Дианы.

Боковым зрением Бринд Амор поймал движение, когда подобный жуку демон бросился к куполу, затем упал, явно ударившись о камни. Секундой позже земля под ногами Дианы дрогнула, и женщина отшатнулась в сторону, благодаря чему Мистигал получил некоторое пространство для маневра. Безумный демон Тередона присоединился к сотоварищу, и вскоре площадка зашаталась, как на бурных волнах, так что все пятеро внутри купола с трудом удерживались на ногах.

Но заклинание Дианы было сотворено на совесть, так что защитный купол уцелел и демоны не смогли причинить ему сколько-нибудь значимый ущерб.

К этому моменту Тередон стоял на коленях, слабо цепляясь за руку Бринд Амора, почти не в состоянии сопротивляться гораздо более могущественному истинному волшебнику. Зная, что тот находится полностью в его власти, Бринд Амор обратил свой взгляд на Мистигала, который по-прежнему взывал к Диане, требуя, чтобы она пришла в себя. На всякий случай маг постарался держаться подальше от нее и Эшаннона.

Бринд Амор начал творить другое заклинание и протянул свободную руку в сторону Мистигала.

Диана и Эшаннон теперь работали вместе, так что вскоре они загнали в угол и стали медленно приближаться к человеку с ястребиным лицом; Эшаннон заходил справа, Диана — слева.

Земля вновь покачнулась под ногами Эшаннона, и он отлетел к Диане, а Мистигал с воплем бросился направо, чтобы спрятаться за спиной оступившегося герцога. Однако он успел сделать только пару шагов, до того как Бринд Амор завершил свое заклинание и щелкнул пальцами. Словно привязанный к невидимой веревке, Мистигал внезапно полетел вперед, так что его ноги почти не касались земли. Он пронесся прямо между Дианой и Эшанноном, сбив их с ног, и продолжил свой невольный полет через всю площадку, упав лицом в открытую ладонь поджидающего его Бринд Амора.

Из ладони чародея снова вылетели красные искры, и Бринд Амор, не тратя даром времени, заставил ослабевшего человека опуститься на колени у задней стены купола.

Диана и Эшаннон вновь обрели равновесие и теперь с безопасного расстояния наблюдали за проявлением могущества Бринд Амора. Эшаннон вопросительно кивнул в сторону этой троицы, но Диана покачала головой и не стала приближаться.

Старый волшебник склонил голову набок и закрыл глаза, полностью сконцентрировавшись на выбросе энергии. Тередон все еще цеплялся за его руку, но хватка этого крепкого мужчины была уже не так сильна. Мистигал вовсе не оказывал никакого сопротивления, лишь беспомощно взмахивал руками, когда красные искры попадали ему в голову.

Бринд Амор настроил себя на магию противников — внутреннюю область волшебного могущества. Он чувствовал здесь линию энергии, связь с яростными демонами. Он чувствовал, как эта линия начала прогибаться и затем, сперва у Мистигала, а следом и у его товарища, распалась окончательно.

С жутким воем, эхом отдававшимся от окрестных скал, демон-насекомое отправился обратно в ад, и земля под куполом Дианы перестала трястись так сильно. Тередон, казалось, стал меньше ростом, но все же зарычал и заставил себя встать на ноги.

Бринд Амор выпустил Мистигала, который немедленно рухнул на каменистую площадку, и сосредоточил все свое внимание на более сильном противнике. Оба замерли на какое-то время в напряженных позах, но затем стержень энергии Тередона, как и Мистигала, развалился. Бринд Амор отпустил его, и тот стоял, покачиваясь, недоверчиво уставясь на старого волшебника. Затем, когда вся его сила, физическая и магическая, покинула тело, Тередон упал лицом вниз на землю.

Камни под ногами старого волшебника неожиданно перестали качаться, так как двухголовый демон исчез, как и его похожий на жука товарищ, — их связь с этим миром явно оборвалась.

Бринд Амор повернулся лицом к герцогу и герцогине, не вполне уверенный в том, чего следует от них ожидать. Он старался сохранить угрожающее выражение лица, но на самом деле опасался, что Эшаннон, Диана, или они оба, теперь бросятся на него, а сил для сражения у престарелого мага почти не осталось.

Двое переглянулись, затем сделали осторожный шаг вперед. Диана высоко подняла открытые ладони, демонстрируя мирные намерения.

Мистигал жалобно застонал. Тередон лежал беззвучно и неподвижно.

— Он не придет в себя, — твердо сказал Бринд Амор. — Я лишил его магии, уничтожив того убогого волшебника, которым он был! — Бринд Амор постарался, чтобы его слова звучали угрожающе, но Диана только кивнула, как будто ожидала чего-нибудь подобного.

— Мы не враги тебе, — сказала она, правильно поняв тон и язык жестов старого волшебника. — Наш общий враг — Гринспэрроу, а он, похоже, потерял еще двоих из своих герцогов-волшебников.

С шипением и хлопком синий купол исчез.

— Удачное заклинание, — похвалил Бринд Амор.

— Оно оттачивалось годами, — ответила Диана. — В ожидании того дня, который, как я знала, обязательно придет.

Бринд Амор с любопытством взглянул на нее.

— И ты сумела сотворить такую могущественную магию без помощи своего демона? — подозрительно спросил он.

— У меня нет демона, — спокойно ответила она.

— У меня тоже, — добавил Эшаннон.

Бринд Амор скептически оглядел герцога Эорн Фаста, чувствуя, что этот человек не так уверен в своем положении или, возможно, не так хорошо себя в нем чувствует, как Диана.

— Я предпочитаю старые методы, — сказала молодая женщина. — Методы братства.

Бринд Амор понял, что верит ей, хотя если бы и не поверил, все равно ничего прямо сейчас не смог бы изменить. Он слишком устал как для нападения, так и для побега с плато. Диана тоже выглядела измученной. Она медленно подошла и низко наклонилась, рассматривая двух лежащих на земле герцогов.

— Тередон мертв, — сообщила она без каких-либо чувств в голосе, оглянувшись на Эшаннона. — Но Мистигал жив.

Эшаннон кивнул, подошел к краю плато и прыгнул прямо в ночное небо. Бринд Амор уловил трепет воздуха, когда мужчина превратился в какую-то большую ночную птицу, а затем исчез.

Чародей вопросительно взглянул на Диану.

— Разговорчивый парень, — заметил он.

— Герцог Макленни многим пожертвовал ради этого дня, — ответила она. — Возможно, слишком многим, и вы должны быть довольны тем, что он не присоединился к Тередону и Мистигалу против вас.

— Но он не присоединился и ко мне, — подчеркнул Бринд Амор. Диана не ответила, она просто вернулась в центр площадки и вылила какую-то жидкость в угасающий костер. Огонь немедленно возродился, омывая женщину своим теплым оранжевым свечением.

— Подтащите Мистигала к огню, — попросила она Бринд Амора. — Он не заслуживает смерти от холода в таком отдаленном безымянном месте.

Это были последние слова, произнесенные молодой женщиной за эту ночь. Диана долго сидела, глядя на огонь, казалось, даже не замечая Бринд Амора, который, уложив Мистигала у костра, сел напротив нее.

Старый волшебник не стал задавать ей вопросов. Он понимал, сколь противоречивые чувства терзали Диану, понимал, что молодая женщина только что отбросила верования, которые поддерживали ее большую часть жизни.

23 ЗНАЙ СВОИХ ВРАГОВ

В прохладной предрассветной темноте Лютиен и Беллик вместе подошли к палатке Бринд Амора. Оба были полны энтузиазма и готовы к новым битвам. Фонарь на столбе у входа в палатку почти прогорел, а внутри было абсолютно темно. Они вошли внутрь, собираясь разбудить Бринд Амора. Атака на рассвете стала привычным делом, тогда у армий впереди имелся целый день на сражение.

Слабый свет фонаря проник в палатку вместе с ними, но его было достаточно, чтобы увидеть, что волшебника здесь нет.

— Должно быть, уже вышел и бродит поблизости, планирует атаку, — сказал Беллик, но Лютиен внезапно усомнился. Что-то было не так, он это сразу почувствовал.

Лютиен подошел к койке волшебника и понял, что на ней не спали предыдущей ночью, что подтвердило его подозрения. Одного этого обстоятельства уже было достаточно, но Лютиена не покидало ощущение, что еще что-то выглядит не так, как всегда. Он осмотрелся, но не увидел ничего необычного. Вся мебель была в порядке, стол посредине, рядом табурет, на столе лежал хрустальный шар. Маленький письменный стол Бринд Амора стоял в глубине, напротив кровати, и на нем грудились пергаменты, в основном карты, и несколько мешочков, наполненных снадобьями и компонентами для заклинаний.

— Пошли, — сказал Беллик от входа. — Нам надо отыскать старика и выработать единый план.

Лютиен кивнул и медленно двинулся за ним, продолжая оглядываться через плечо, уверенный, что здесь что-то не так. Он вышел из палатки на слабый свет догорающего фонаря, Беллик опережал его на несколько шагов.

— Хрустальный шар! — внезапно сказал молодой Бедвир, разворачивая гнома к себе.

— Что?

— Хрустальный шар, — повторил Лютиен, уверенный, что он подметил что-то важное. — Хрустальный шар Бринд Амора!

— Он был там, я уверен в этом, — сказал Беллик. — Прямо на виду, на столе.

— Вот именно. Он же никогда не оставляет его просто так, — сказал Лютиен, быстро возвращаясь в палатку. Он услышал ворчание Беллика, но гном последовал за ним и вошел как раз в тот момент, когда Лютиен уселся на табуретку и сосредоточенно уставился в шар.

— Слушай, может, не стоит? — спросил Беллик. Как и многие из его народа, Беллик всегда настороженно относился к тому, что касалось магии.

— Я не понимаю, почему он не закрыт, — ответил Лютиен. — Бринд Амор никогда…

Лютиен замолчал, когда в шаре внезапно появилось знакомое бодрое лицо старика, обросшее огромной белой бородой.

— А, ну хорошо, — произнес Бринд Амор. — Значит, уже утро, и вы готовитесь к взятию Пипери. Поторопитесь, друзья мои. Я не сомневаюсь в исходе схватки. Не знаю, сколько мне придется отсутствовать, но я удалился, твердо зная, что войско Эриадора в безопасности. Действуйте быстро, но не теряйте головы!

Образ истаял так же внезапно, как и появился. Лютиен взглянул на Беллика, чей коренастый силуэт четко вырисовывался на фоне откинутого полога палатки.

— Итак, волшебник удалился, — сказал гном. — Не сомневаюсь, что по важному делу.

— Бринд Амор никогда бы не оставил нас, не будь в этом необходимости, — согласился Лютиен.

— Возможно, дело в хьюготах, — размышлял Беллик. При мысли о том, что беда могла случиться с Этаном, у Лютиена сжалось сердце. Или, возможно, беда подошла с другой стороны, с запада, где сейчас находились Оливер и Кэтрин.

Лютиен снова уставился на потемневший хрустальный шар. Он напомнил себе, что выражение лица Бринд Амора было бодрым, а вовсе не мрачным.

— Ну, не важно, — продолжил король гномов. — Нам уже приходилось сражаться под предводительством сразу двух полководцев!

Лютиен понимал, что Беллик имел в виду координацию всех сил союзников, и не мог спорить с гномом, который безусловно превосходил его в этом вопросе. Однако была одна вещь, которую Лютиен хотел обсудить с Бринд Амором до начала атаки. В конце предыдущей войны с Эйвоном, когда он хотел двинуться на Карлайл, Лютиен считал, что несчастные подданные Гринспэрроу поддержат их справедливое дело. Однако затем ему пришлось признать, что его надежды были необоснованными. И все равно юноша до сих пор не мог поверить, что народ Эйвона, мужчины и женщины, во многом похожие на эриадорцев, точно так же страдавшие от жестокости Гринспэрроу и его подручных, циклопов, захотят воевать против Эриадора.

Беллик заворчал и повернул к выходу.

— Не можешь ли ты сам сформировать отряды для наступления? — спросил Лютиен. Гном резко повернулся к нему, и, хотя он не мог разглядеть лицо Беллика, Лютиен почувствовал его удивление.

— Ты собираешься отправиться на поиски Бринд Амора? — недоверчиво спросил Беллик.

— Нет, но я надеялся получить разрешение короля Бринд Амора войти в Пипери до рассвета, до битвы, — ответил Лютиен.

Беллик оглянулся через плечо, затем снова вошел в палатку, явно встревоженный.

— Я хочу разведать их оборонительные линии, — немедленно объяснил Лютиен. — В алом плаще меня не унюхает ни один циклоп.

Беллик окинул юного Бедвира долгим взглядом.

— Ты не поэтому хочешь пойти, — заключил гном, потому что за последние несколько недель он не один раз слышал, как Лютиен говорил о народе Эйвона как о потенциальном союзнике.

Лютиен вздохнул.

— Возможно, у нас есть друзья за стенами Пипери, — признался он.

Беллик не ответил.

— Я пришел просить разрешения короля Бринд Амора, — сказал Лютиен, выпрямляясь. — Но его сейчас здесь нет.

— И, следовательно, ты поступишь, как тебе нравится, — проворчал Беллик.

— И, следовательно, я прошу разрешения у короля Беллика дан Бурсо, который по праву возглавляет армию, — возразил Лютиен, и для приосанившегося Беллика эти слова значили очень много.

— Возможно, тебя ожидает горькое разочарование, — предупредил Беллик.

Лютиен пожал плечами.

— Как минимум я разведаю их укрепления, — ответил он.

— А как максимум?

— Я узнаю правду о настроении жителей Эйвона, — без колебаний ответил Лютиен.

— Иди, и побыстрее, — велел ему Беллик. — До рассвета осталось меньше двух часов, а я собираюсь в полдень пообедать в Пипери!

На самом деле Лютиен не имел четкого плана действий, когда под покровом темноты и алой накидки беззвучно перебрался через стену Пипери, представлявшую собой всего-навсего полуразвалившуюся кучу камней.

Он шел от одного темного дома к другому, удивляясь тому, как мало циклопов встречалось ему по дороге. Судя по донесениям разведки и по их последней схватке в предгорьях, Лютиен полагал, что маленький гарнизон увеличился численно и укрепился теми преторианскими гвардейцами, которые смогли убежать после разгрома в горах. Но где же они?

Разгадка пришла тогда, когда Лютиен пересек главную дорогу, на которой виднелись глубокие выбоины после прохода огромного каравана. Караван, судя по всему, направлялся на юг, и не далее, как два дня назад. Перейдя дорогу, молодой Бедвир подошел к городским конюшням, двум зданиям, обнесенным общим длинным забором. Двери конюшен были распахнуты, но оттуда не доносилось ни звука — помещения пустовали. Внутри нашлось лишь несколько лошадиных скелетов — несчастных кляч, похоже, забили на мясо.

Лютиен глубоко вздохнул, отнюдь не вдохновленный горькой реальностью тяжелого военного времени. Он задал себе вопрос, какие еще невзгоды пришлось пережить за последние несколько дней обитателям Пипери, невольным пешкам в крупной игре Гринспэрроу.

Он постарался встряхнуться, напомнив себе, что не имеет права терять ни секунды. Лютиен быстро прошел вдоль главной дороги, прячась в тени, затем вышел к развилке — отсюда дороги шли на юго-запад и на восток — и остановился. Прямо перед ним, в окошке большого строения — по всей вероятности, церкви — горела свеча. С тех пор, как молодой человек вошел в городок, это был первый свет, увиденный им.

Воспрянув духом, Лютиен поспешно перешел дорогу и оказался у стены здания. Он знал, что в Кэр Макдональде Собор всегда и для всех прежде был духовным прибежищем, но проклятый герцог Моркней, подручный короля Гринспэрроу, избрал Собор в качестве своей штаб-квартиры. Может ли действовать та же модель в маленьких городах? Может ли оказаться так, что внутри часовни находится граф или барон, преданный королю Гринспэрроу и держащий все население Пипери в своем железном кулаке?

Быстрый взгляд на восток снова напомнил Лютиену, что у него мало времени. Он скользнул к боковой двери, заглянул в крошечное окошечко, прорезанное в центре ее, и, не увидев поблизости врагов, медленно повернул ручку.

Дверь даже не была заперта, и Лютиен легко открыл ее, четко осознавая, что внутри может оказаться гарнизон циклопов.

К его удивлению и облегчению, помещение оказалось пустым. Он тихо закрыл за собой дверь и оказался в маленькой боковой комнате, жилище местного священника или, возможно, сторожа. Другая дверь, открытая настежь, вела в молитвенный зал. Лютиен поправил плащ, убедился, что тот закрывает его целиком, затем бесшумно подошел к распахнутой двери и заглянул в помещение.

Он увидел одинокую фигуру, стоявшую на коленях в центре церкви, спиной к Лютиену. Белые одежды незнакомца говорили о том, что это священник.

Лютиен кивнул и осторожно вошел, передвигаясь от скамьи к скамье и часто останавливаясь, прижимаясь к стене, когда ему казалось, что человек вот-вот обернется. Приблизившись к центру церкви, он вынул из ножен «Ослепительный», но держал его пока что под плащом.

Теперь он слышал, как священник молится о спасении Пипери. Наиболее интересной показалась Лютиену та часть молитвы, в которой священник просил Бога «оставить маленький Пипери подальше от битв королей».

Лютиен откинул капюшон.

— Пипери лежит на дороге в Карлайл, — неожиданно произнес он.

Священник задохнулся и, с трудом поднявшись на ноги, повернулся лицом к незнакомцу, глаза его расширились от ужаса, рот раскрылся. Лютиен заметил синяки на его лице, разбитую губу и распухшие глаза. Помня о том количестве циклопов, которые недавно прошли через город, юноша без труда догадался, откуда эти отметины на лице священника.

— Быть врагом или другом Эриадора — выбор за населением Пипери, — закончил Лютиен.

— Кто ты?

— Посланец короля Бринд Амора Эриадорского, — ответил юноша. — Я пришел, чтобы дать надежду отчаявшимся.

Человек внимательно рассматривал Лютиена.

— Алая Тень! — наконец прошептал он.

Лютиен кивнул, а затем протянул руку, чтобы поддержать священника, поскольку тот побелел и покачнулся.

— Я пришел не для того, чтобы убить тебя или кого-нибудь еще, — объяснил Лютиен. — Мне просто необходимо понять, что собираются делать жители вашего города.

— И узнать наши слабые места, — осмелился сказать священник.

Лютиен хмыкнул.

— У меня пять тысяч рвущихся в бой гномов и примерно столько же людей, — объяснил он. — Я видел вашу стену и то, что осталось от гарнизона.

— Большинство циклопов сбежали, — подтвердил священник, глядя в пол.

— Как тебя зовут?

Человек поднял глаза, храбро расправил плечи.

— Соломон Кейз, — ответил он.

— Отец Соломон?

— Еще нет, — признался священник. — Брат Соломон.

— Ты человек Церкви или короны?

— Почему ты думаешь, что это не одно и то же? — ответил Кейз уклончиво.

Лютиен тепло улыбнулся и откинул свой плащ, открыв обнаженный меч, который поспешил вложить в ножны.

— Я знаю, что это разные вещи, — ответил он.

Соломон Кейз не стал спорить.

Пока Лютиен был вполне доволен тем, как складывается разговор. У него возникло четкое ощущение, что для Кейза Бог и Гринспэрроу — это не одно и то же.

— Циклопы? — спросил он, указав на украшенное синяками лицо священника.

Кейз опять опустил глаза.

— Вероятно, преторианская гвардия, — продолжал Лютиен. — Явились с гор, где мы их разгромили. Они прошли через ваш городок весьма поспешно, украли и забили ваших лошадей, забрали все ценное, чтобы это не досталось нам, эриадорцам, и приказали жителям Пипери и, возможно, гарнизону циклопов сражаться до последнего.

Кейз поднял глаза, его мягкие черты отвердели, он пристально смотрел на проницательного юношу.

— Вот так все и происходило, — закончил Лютиен.

— Ты ожидаешь, что я буду это отрицать? — спросил Кейз. — Я не впервые столкнулся с жестокостью циклопов, и для меня она не стала сюрпризом.

— Они — твои союзники, — сказал Лютиен, и в его слегка поднявшемся голосе прозвучало обвинение.

— Они — воины моего короля, — поправил Кейз.

— Это не слишком хорошо характеризует его, — быстро отреагировал Лютиен. Оба мужчины замолчали, давая схлынуть напряжению. Ни одному из них не хотелось ссоры, потому что каждый быстро пришел к выводу, что эта неожиданная встреча может привести к положительным результатам.

— Это была не только преторианская гвардия из Айрон Кросса, — признался Кейз. — Многие циклопы принадлежали к нашему собственному гарнизону. Даже старый Аллаберксис, который живет в Пипери с самых давних…

— Старый? — перебил его Лютиен. Пожилые циклопы были большой редкостью.

— Самый старый одноглазый из всех, кого я когда-либо видел, — сказал Кейз, и резкая интонация его голоса подсказала Лютиену, что этот Аллаберксис тоже принимал участие в нанесении побоев бедолаге священнику.

— Старый и морщинистый, — добавил Лютиен. — Бежал на юг с небольшой командой преторианских стражников. — Выражение лица Кейза подсказало ему, что он попал в цель.

— Увы Аллаберксису, — ровным голосом продолжил юноша. — Мой конь оказался быстрее.

— Он мертв?

Лютиен кивнул.

— А где его кошель? — негодующе спросил Кейз. — Общинные деньги на приобретение семян для жителей, деньги, честно заработанные и необходимые…

Лютиен поднял руку, прервав его:

— Их вернут, — пообещал он. — Позже.

— После того как Пипери будет разграблен! — воскликнул Кейз.

— Этого вполне может не произойти, — спокойно сказал Лютиен, подавив взрыв со стороны священника еще до того, как тот по-настоящему созрел.

Последовала еще одна пауза, пока Кейз ждал объяснения этому более чем интригующему заявлению, а Лютиен обдумывал, как ему начать важный разговор. Он догадывался, что Кейз обладает определенным влиянием на горожан; церковь содержалась в хорошем состоянии, и жители Пипери явно доверяли священнику, раз у него хранились общинные деньги.

— Мы, армия Эриадора и Дун Дарроу, пришли сюда не как захватчики, — начал Лютиен.

— Но вы силой вторглись к нам, перейдя границу!

— Мы защищались, — объяснил Лютиен. — Хотя между нашими королями было подписано перемирие, война Эйвона с Эриадором не закончилась. Наши деревни вдоль всего Айрон Кросса постоянно уничтожались.

— Но это набеги циклопов, — возразил Кейз.

— По приказу Гринспэрроу, — ответил Лютиен.

— Ты уверен?

— Ты видел преторианскую гвардию, спустившуюся с гор? — спросил Лютиен. — Они что, только что явились в Айрон Кросс, чтобы противостоять нашему маршу, или они были там все время, провоцируя войну с Эриадором?

Кейз не ответил. Честно говоря, сказать ему было нечего. За последние несколько недель на север не прошел ни один отряд гвардейцев.

— Гринспэрроу сам вынудил нас двинуться маршем на юг, — настаивал Лютиен. — Он заставил нас вести войну только потому, что мы хотим сохранить нашу свободу!

Кейз расправил плечи. По его лицу было видно, что он верит Лютиену или, по крайней мере, не считает его слова сплошной ложью, но поза священника оставалась по-прежнему напряженной.

— Я предан Эйвону, — сообщил он юному Бедвиру.

— Но не Гринспэрроу! — парировал Лютиен без малейших колебаний. — Он даже не почитает нашего общего бога. Послушай, его союзники — демоны, я знаю это, потому что не однажды сам сражался с этими порождениями ада, на себе ощутил ауру зла, которая их окружает, видел, как дьявольское создание вселилось в тело одного из герцогов, приверженцев Гринспэрроу.

Кейз вздрогнул. Лютиен понял, что тот и раньше слыхал разговоры о дьявольских союзниках и потому не мог оспаривать его слова.

— Откуда мне знать, что ты не принадлежишь к захватчикам, сеющим смерть? — спросил Кейз.

Лютиен вынул меч, перевел взгляд с его блестящего острия на побелевшего священника.

— Почему же тогда ты еще жив? — спросил он.

Младший Бедвир торопливо опустил меч обратно в ножны, не желая еще больше пугать и без того испуганного человека.

— Пипери должен сам решить свою судьбу, — сказал он. Затем оглянулся на восточные окна и увидел, что небо стало светлеть. — Я не требую от вас помощи или присяги на верность моему королю, и я даю слово, что ваш город не будет разрушен, а ваши деньги возвратят. Но если вы выступите против нас, не сомневайтесь, мы убьем вас. Эриадор вступил в войну, и мы ведем ее против любого, кто сохраняет верность дьявольскому королю Гринспэрроу.

С этими словами Лютиен поклонился и пошел к выходу.

— Что же мне делать? — воскликнул Кейз. Лютиен остановился у двери и повернулся к нему лицом.

— Как я могу помешать людям, которые хотят защитить свои собственные дома? — спросил священник.

— Им не придется обороняться, — мрачно сказал Лютиен и вновь повернулся к выходу.

— Но ведь времени не осталось! — взмолился Кейз. — Посмотри, уже почти рассвело!

Лютиен остановился в дверях.

— Я сумею задержать их, — пообещал он, хотя сам сомневался в собственных словах. — Я могу дать тебе время до полудня. Церковь объявляется святым убежищем для всех, кроме одноглазых.

— Тогда иди к своей армии, — сказал Кейз, Лютиен поверил, что тот, по крайней мере, сделает все возможное.

Когда Лютиен покинул церковь, на улицах уже появились люди и циклопы, и ему пришлось постоянно петлять, меняя направление. Однако он вышел к стене еще до полного рассвета. Разгоравшаяся заря помогла юноше разглядеть, что позиция Пипери абсолютно безнадежна. Стена находилась в очень плохом состоянии — во многих местах она представляла собой всего-навсего груды камней. Даже на самых крепких участках она была не выше восьми футов и недостаточно толстая, чтобы выдержать напор гномов Беллика, с легкостью крушивших камень.

— Поработай на совесть, Соломон Кейз, — взмолился про себя Лютиен, когда вышел из города и быстро направился через открытые поля. Молодому Бедвиру и думать не хотелось о том, что здесь может произойти кровавая бойня.

Спокойствие царило на полях между лагерем эриадорцев и Пипери — обе стороны ждали боя, который, как они знали, должен был произойти в этот день.

А какой это был прекрасный день! По мнению Лютиена, слишком радостный и светлый для безжалостной битвы. Взошло яркое солнце, дул легкий свежий ветерок, птицы и животные радовались жизни каждый на свой лад.

Ривердансер тоже пребывал в прекрасном настроении, могучий скакун фыркал и бил копытом о землю, когда Лютиен подошел к нему с седлом в руках. Белый жеребец сорвался с места, как только хозяин очутился на его спине.

Лютиен ощутил внезапный приступ тошноты. Он всегда нервничал перед битвой, но на этот раз его терзали особые чувства. Во всех предыдущих битвах Лютиен рвался в бой, зная, что сражается за справедливость. В свете борьбы за правое дело вторжение эриадорцев в Эйвон казалось совершенно необходимым. Однако теперь юноша не мог выбросить из головы мысли о разграбленном и разгромленном Пипери и о таких людях, как Соломон Кейз, лежащих в лужах собственной крови.

Убивать злобных циклопов — это одно, убивать простых людей — это совсем другое, и Лютиен сейчас прекрасно понимал разницу.

Он поднял Ривердансера в галоп и помчался вдоль строя к королю Беллику и Шаглину, которые осматривали ряды гномов.

— Хорошо, что ты вернулся, — заметил Беллик. — Не пристало тебе находиться среди солдат Эйвона и псов-циклопов, когда мы обрушимся на них!

— Мы должны отложить атаку, — кратко сказал Лютиен. Король гномов повернулся так резко, что его пышная огненная борода выскочила из-под широкого ремня.

— До полудня, — продолжил Лютиен.

— День недостаточно длинен для этого! — загрохотал Беллик. — Они увидят нас сейчас, увидят все наши сильные и слабые стороны и изменят свои осторожные пла…

— Пипери ничего не сможет предпринять, — уверил Лютиен короля. Он увидел Сиобу и еще нескольких каттеров, которые приближались к ним вместе с группой командиров эриадорской армии.

— Они абсолютно беспомощны против наших сил, — закончил Лютиен достаточно громко, чтобы подошедшие тоже услышали его.

— Это прекрасная новость, — ответил Беллик. — Тогда давайте войдем и быстро справимся с задачей, а затем поспешим к следующему городу.

Лютиен решительно покачал головой, и Беллик изумленно взглянул на него.

Младший Бедвир выпрямился в седле и огляделся, потому что теперь он обращался ко всем, кто его слышал.

— Пипери почти не окажет сопротивления, — сказал он. — А если мы подождем до полудня, оно будет еще меньше.

Хор стонов раздался со всех сторон в ответ на его предложение.

— И обдумайте как следует все, что нам предстоит, — твердо продолжил Лютиен. — Мы пройдем через дюжину таких городков, прежде чем доберемся даже до стен Уорчестера, а Карлайл еще гораздо дальше. Семена поддержки зреют для нас, я видел их собственными глазами.

— Ты разговаривал с кем-то в Пипери? — спросил Беллик весьма недовольным тоном.

— Только с одним человеком, — уверил его Лютиен. — Со священником, который опасается за сохранность своего города.

— И правильно делает! — раздался крик из толпы, который подхватили многие.

— Сколько ждать? — просто спросила Сиоба, и толпа затихла.

— Дай им одно утро, — попросил Лютиен, в первую очередь обращаясь к Беллику. — За это время они не смогут укрепить свою убогую крепостную стену, а мы окружили городишко, так что не проскочит даже мышь, не то что одноглазые.

— Я опасаюсь отсрочки, — ответил Беллик, но теперь его голос звучал уже не так уверенно. Король гномов не был дураком. Он понимал, какое влияние имеет Лютиен на эриадорцев, каттеров и даже многих его собственных гномов, ведь они отлично помнили, что именно Лютиен возглавил набег, освободивший множество их собратьев от ужасов монфорских рудников. И хотя Беллик сомневался в правоте юноши, он понимал, что опасно открыто противостоять предложениям народного героя.

— Мы потеряем шесть часов до полудня, — признал Лютиен. — Но если я не ошибаюсь, большая часть этого времени ушла бы на битву. И даже если мы не наверстаем эти часы, мы сможем просто ускорить марш к следующему городку.

Лютиен снова напряженно выпрямился в седле и обратился к стоявшей вокруг него толпе:

— Я прошу вас об этом, — крикнул он. — Поверьте мне и сделайте это для меня.

Ответ был мгновенным и единодушным. Беллик понял, что было бы глупо пытаться противостоять молодому Бедвиру. Ему ненавистна была даже мысль о том, чтобы удерживать своих яростных гномов, и о том, что придется потерять зря такое прекрасное утро. Но еще больше Беллику не нравилась мысль об открытом несогласии между ним и Лютиеном, потенциальный раскол в армии, которая никак не могла себе этого позволить.

Он кивнул Лютиену, но его взгляд отчетливо говорил о том, что теперь молодой человек у него в долгу. Ответный кивок Лютиена, полный благодарности, ясно говорил о том, что он не замедлит вернуть долг.

— Кроме того, — заметил Лютиен, подмигнув Беллику и Сиобе, когда толпа вокруг них рассеялась, — теперь я знаю, где стена Пипери в наихудшем состоянии.

Когда по Пипери распространились слова надежды, Соломон Кейз вместе со многими другими побежал к стене и, взобравшись на нее, посмотрел в поле.

— Они остановились! — ликующе завопил какой-то человек прямо в лицо молодому священнику.

Кейз сумел выдавить ответную улыбку. Впрочем, он действительно ощущал благодарность к загадочному чужаку. Но у него оставалось всего несколько часов, а сделать надо было так много. Он взглянул на солнце, как будто пытаясь упросить его на некоторое время задержаться.

Беллик, Лютиен, Сиоба и все остальные командиры их армии отнюдь не бездельничали этим неспокойным утром. Учитывая сообщение Лютиена о состоянии оборонительных сооружений, а также о смятении, царившем в городке, они быстро выработали новый план сражения, проанализировали, отполировали каждую часть его и мысленно проиграли каждый его кусочек, пока он намертво не закрепился в памяти тех, кому нужно было воплощать его в действие.

Перед полуднем они снова вернулись на поле, численность армии составляла около десяти тысяч. Мечи и наконечники копий сверкали на солнце, а начищенные до блеска щиты превратились в полыхающие зеркала.

На этот раз вся кавалерия была собрана в единый отряд, более сотни человек, и расположилась с севера от города. Лютиен верхом на белоснежном Ривердансере находился в центре строя, Сиоба — рядом с ним. По команде все головы повернулись на восток, туда, где стоял король Беллик дан Бурсо в превосходных боевых доспехах.

Одинокий всадник галопом пронесся к северным городским воротам.

— Вы сдаетесь или будетесражаться с нами? — просто спросил он у зарычавших циклопов, собравшихся здесь.

Как и ожидалось, в него полетело копье и, естественно, воткнулось в землю далеко от предполагаемой цели. Король Беллик получил ответ на свой вопрос.

Как только всадник вернулся на свое место в боевых рядах, все глаза опять обратились к королю гномов. Сильной рукой Беллик поднял высоко в воздух короткий и толстый меч, а затем резко опустил его.

Рев атаки разнесся по всему строю, Лютиен и его кавалерия пустили коней в громоподобный галоп.

Однако не весь ряд двинулся вперед. В атаку бросились только те гномы, которые располагались непосредственно за кавалерией, и их движение напоминало скольжение волны.

Лютиен привел свой отряд к стене Пипери, но на расстоянии нескольких шагов от нее повернул налево, к востоку, явно сворачивая строй. Из пыльного облака, поднятого копытами кавалерии, возник головной отряд гномов. И по мере того как отряд Лютиена скакал вокруг городской стены, за кавалеристами возникали яростные бородатые воины. Лютиен назвал этот маневр открыванием шлюзов, и действительно, так он и выглядел. Всадники как бы открывали путь пешим бойцам, следовавшим за кавалерией подобно хлынувшему сквозь шлюз потоку.

Как только схема движения стала понятна оборонявшимся, тактику изменили. Пехота дружно ринулась к западу. К этому времени кавалерия Лютиена растеклась вдоль юго-восточной части городской стены и начался обстрел — луки эльфов против копий циклопов. Однако ни один из кавалеристов не был ранен, что еще раз убедительно доказало неспособность циклопов правильно оценить расстояние. Сам Лютиен надеялся, что среди обороняющих Пипери нет, или почти нет, людей.

Молодой Бедвир отыскал нужную часть стены, представлявшую собой кучу камней, довольно широкую, но низкую. Лютиен повернул Ривердансера, отъехал подальше в поле, затем круто развернулся и направился прямо к цели. Сиоба скакала бок о бок с ним, а позади неслись эльфы.

Лютиен увидел, как циклопы подняли копья и пики, подождал до последнего момента, затем резко натянул поводья Ривердансера и развернул его влево, тогда как Сиоба поскакала вправо.

Тем самым путь для эльфийских лучников был открыт. Десятки стрел взвились в воздух, большинство ударилось о камни, но многие попали в цель. Защитники города отскочили, кто-то упал мертвым, кто-то раненым, кто-то просто свалился от страха, а Лютиен и Сиоба призвали своих друзей и снова бросились вперед. Юноша напрягся, приподнялся в седле и сжал коленями бока коня. Он склонился над гривой коня, посылая того вперед, прямо в центр груды камней. Могучий жеребец взвился вверх, легко взяв препятствие высотой в четыре фута, и Лютиен оказался в Пипери.

Сиоба влетела следом, и они, развернув лошадей, галопом помчались по дороге. Лютиен увидел двух бегущих циклопов и немедленно расправился с ними — одного затоптал Ривердансер, другого срубил «Ослепительный». Младший Бедвир, ухмыляясь, обернулся к Сиобе, желая сообщить, что он открыл счет на сегодня; однако юноша тут же передумал, увидев, что Сиоба тем же способом уложила двоих.

Циклопы в ужасе скрючились у основания низкой стены, через которую один за другим перелетали всадники: двадцать, пятьдесят, девяносто… Ни один из них не задержался, и наконец циклопы смогли встать, думая, что они спасены, и надеясь удрать.

Но прежде чем они успели подняться по первым камням, стена Пипери, казалось, выросла на несколько футов, потому что циклопов встретили сотни пеших воинов Эриадора.

Хаос выплеснулся на улицы Пипери: во все стороны мчались всадники, циклопы пытались собраться в оборонительные группы, но прежде чем им удавалось это сделать, они в большинстве случаев замечали, что половина группы уже убита. Однако кое-где оставались участки упорного сопротивления, особенно на севере, куда и отправились Лютиен, Сиоба и около шестидесяти всадников.

Зажатые между сильными отрядами группы оборонявшихся циклопов быстро рассеялись, каждый одноглазый думал уже только о собственном спасении. Их убивали поодиночке.

Именно Лютиен самолично распахнул северные ворота города, и король Беллик дан Бурсо, уже находившийся рядом с ними, вошел в городок. Лютиен приветствовал его, а потом снова вскочил в седло и подал руку королю, чтобы помочь невысокому гному вскарабкаться в седло и сесть позади. Бой быстро угасал, превращаясь из общей схватки в преследование одиночных циклопов, и Лютиен с Белликом отправились осматривать поле сражения.

— Не слишком сильная оборона, — фыркнул король гномов, обнаружив, каким тонким был оборонительный ряд. Тела циклопов — почти одних циклопов, с удовольствием отметил Лютиен — растянулись тонкой линией, как правило по одному или по два.

— Где же они все? — спросил гном. — Неужели из города ушло больше народа, чем мы рассчитывали?

Однако Лютиен догадывался, куда ушли остальные защитники Пипери. Он выстроил свой кавалерийский отряд, и они рысью отправились на юг по главной дороге к развилке, на которой стояла городская церковь.

Когда все воины собрались вокруг церкви и слегка угомонились, они услышали тихое пение множества голосов, доносившееся изнутри.

Беллик спешился и выстроил своих гномов и солдат Эриадора, велев привести сюда пленных. Лютиен тем временем медленно объехал вокруг церкви, успокаивая своих рвущихся в бой товарищей. Когда он вернулся назад к развилке дороги, король гномов ждал его, и план, придуманный Лютиеном, вовсе не удивил Беллика.

— Пока ты все угадывал правильно, — заметил гном, вовсе не собираясь отвергать предложение юноши.

Лютиен соскочил с Ривердансера, передав поводья ближайшему воину. Он стряхнул с себя пыль и пошел прямо к главному входу церкви, по дороге раздавая приказания.

Без колебаний, без стука Лютиен вошел и увидел сотни глаз, устремленных на него. Они выражали такую смесь чувств, что молодой человек не стал даже пытаться разобраться в них. Он обвел взглядом собравшихся и наконец остановился на Соломоне Кейзе, стоявшем у кафедры в передней части церкви.

— Свершилось, — объявил молодой Бедвир. — Пипери свободен.

Какая-то женщина вырвалась из толпы и бросилась на Лютиена, но несколько рук перехватили ее прежде, чем она успела сделать два шага, и, не обращая внимания на ее дикие вопли, втащили назад, в толпу.

— У многих там, снаружи, остались родные, — ровным голосом объяснил Кейз.

Лютиен оглянулся через плечо, кивнул, и длинная цепочка плененных людей вошла в часовню и тут же разрушилась — люди бросились к своим семьям.

— Возможно, это не все, — объяснил Лютиен. — Мы еще не разобрались со всеми пленными.

— И каким будет наказание для них? — спросил Кейз.

— Никакого наказания, — ответил Лютиен без малейших колебаний. — Они полагали, что защищают свои дома и семьи. — Он сделал паузу, дожидаясь, пока стихнет поднявшийся гул. — Мы не враги вам, — объявил он. — И я уже говорил об этом раньше.

Толпа, как один человек, обернулась и взглянула на Кейза. Священник поспешно закивал головой.

— Пипери свободен, — продолжал Лютиен. — И больше не воюет. Ваши ворота открыты, как южные, так и северные, и вы не станете мешать проходу войск из Эриадора. Кроме того, вы позволите нашим судам спокойно пройти по реке мимо ваших пристаней.

Опять раздался гул, но быстро утих, перекрытый громким голосом Лютиена:

— Мы ничего у вас не просим, — объяснил он. — Если вы что-то подарите нам, то только по собственной воле.

— Воры! — завопил один из мужчин, вскакивая на ноги и проталкиваясь к проходу между скамьями. — Воры и убийцы! — продолжал он, медленно продвигаясь к Лютиену.

Внезапно горожанин резко замолк. В дверях появился Беллик дан Бурсо и встал рядом с Лютиеном.

— Мы не враги вам, — объявил король гномов. Ни пятна крови на его шикарных доспехах, ни пыль, покрывающая пламя огненной бороды, не смогли уменьшить впечатление от его внушительной фигуры. Сердце благородного гнома преисполнилось сочувствия к несчастным горожанам, но взгляд и голос оставались суровыми.

Беллик оглядел церковь, затем посмотрел на Лютиена, тот кивнул, призывая его продолжать.

— Мы не враги вам, если вы сами не превратите нас в своих врагов, — мрачно пообещал Беллик. — Тогда знайте, что в этом случае Пипери будет разрушен и сожжен до основания!

Ни один человек в помещении не усомнился в словах внушительного гнома.

Беллик снял два больших кисета, висевших на его перевязи.

— Ваши деньги на семена, — объяснил он, швыряя их на пол к ногам опровергнутого подстрекателя толпы. — Отобраны у циклопов, бежавших из Пипери. У циклопов короля Гринспэрроу, которые бросили город на произвол судьбы. Вот и решайте, кто ваши враги, а кто союзники.

— Или ничего не решайте, — добавил Лютиен. — И храните нейтралитет. Нам от вас ничего не надо, только больше не поднимайте свои мечи против нас.

Он взглянул на Беллика, а тот — на него.

— Мы перевяжем раненых, — объявил Беллик. — И уберем с поля боя наших мертвых, чтобы они не гнили бок о бок с мертвыми циклопами. А затем мы уйдем. — Друзья повернулись к выходу, но их остановил голос Соломона Кейза.

— Вы можете принести ваших раненых сюда, — предложил священник. — А я прочитаю молитву над вашими мертвыми и приготовлю их к погребению так же, как и погибших жителей Пипери.

Лютиен повернулся к нему, немного удивленный.

— Мой бог и ваш бог, — сказал Кейз, — разве это не одно и то же?

Лютиен кивнул, с трудом улыбнулся и вышел из церкви.

24 ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО

Беллик дан Бурсо, конечно же, заметил множество разъяренных и подозрительных взглядов, которые горожане бросали на короля гномов, шествовавшего в сопровождении телохранителей по узким улицам Пипери. Лютиен верил, что однажды придет день, когда все простые люди Эйвона станут друзьями Эриадора, но Беллик знал, что сразу после битвы на это рассчитывать не приходится; кроме множества циклопов погибли и воины Пипери, и теперь многим семьям в городке нужно было хоронить своих родных, а все из-за вторгшихся эриадорцев.

Такое начало редко приводит к дружбе.

Однако были в городке и другие. Они улыбались и кивали, когда по улице проходил славный король гномов, а когда Беллик подошел к церковному крыльцу, он обнаружил, что его собственные солдаты, оставленные охранять раненых гномов и людей Эриадора, отдыхают на ступенях, наслаждаясь едой, напитками и беседой с небольшой группой граждан Пипери. Солдаты Беллика поспешно вскочили на ноги, но король лишь рассеянно махнул рукой. Сейчас, когда армия вновь готовится к длинному и тяжелому маршу, не до формальностей.

Беллик вошел в церковь, оставив свою охрану на пороге вместе с остальными солдатами. Как гном и ожидал, он обнаружил внутри Лютиена, который склонился над одной из скамей и тихо разговаривал с раненым воином.

— Это Брендон из Феллинг Даунза, — объяснил Лютиен, когда Беллик подошел к ним.

Гном с уважением кивнул, заметив, что воин потерял руку. Однако его вроде бы вполне удобно устроили на скамье, превратив ее в ложе для троих раненых.

Беллик осмотрелся.

— Где наши и где те, кто из Пипери? — спросил он.

— Они все вперемешку, — объяснил Лютиен.

Гном бросил хитрый взгляд на молодого Бедвира.

— Это была твоя идея?

— Ну, отчасти, — ответил Лютиен. — Но вообще-то места распределял Соломон Кейз.

Беллик фыркнул и пошел дальше.

— Вы с ним подельники, товарищи по преступлению, — тихо сказал он.

Тремя рядами дальше Беллик увидел скамью, предназначенную для четырех гномов. Один из них лежал, но трое сидели, играли в кости и болтали. Они заулыбались, когда Беллик обратился к ним; один даже принялся будить спящего товарища.

— Оставьте его в покое, — попросил Беллик, затем обратился к остальным троим. — Мы выходим сегодня, идем на юг вдоль реки. Кто-нибудь из вас в состоянии присоединиться к нам?

Все дружно попытались встать, но Беллик уже видел, что ни один из них пока что не сможет выдержать марша.

— Сидите! — приказал король гномов. Затем назначил старшим самого здорового. — Через этот городок пойдет обоз с припасами, — объяснил он. — Вы присоединитесь к нему, когда придете в себя и оправитесь от ран.

— Но не раньше чем будете готовы, — подчеркнул Беллик, заметив выражение надежды на лицах своих жадных до битвы воинов. — Ни минутой раньше!

Затем король двинулся дальше, подходя к каждому раненому, останавливаясь на короткую молитву возле самых тяжелых, обращаясь к верным соратникам со словами благодарности и ободрения. Он уже закончил свой обход и попросил Лютиена не задерживаться слишком долго, когда у дверей церкви встретил Соломона Кейза.

Молодой священник вытер грязные руки и протянул одну из них королю гномов.

Беллик взял ее, но вместо того, чтобы пожать, перевернул и увидел грязь на пальцах.

— Ты хоронил мертвых, — заключил король.

— Вообще-то этим занимались другие, — возразил Кейз. — Я просто читал молитвы и освящал землю, в которую они лягут.

— А как насчет одноглазых? — спросил гном, и в его резком голосе появилась нотка угрозы. — Для них у тебя тоже нашлись молитвы?

— Мы разожгли общий погребальный костер, — возмущенно ответил Кейз. — И сожгли их тела. И я действительно помолился за их души.

Беллик поднял кустистые брови.

— Я молился за то, чтобы в загробной жизни они осознали ошибочность своих действий и обрели спасение.

— Ты что же, любишь их?

Теперь Кейз негодующе фыркнул, почти так же, как фыркали, сердясь, гномы.

— Я не питаю никакой любви к делам и образу жизни циклопов, — ответил он. — Но это не значит, что я ненавижу их всех до единого.

— Может быть, в мире можно многое ненавидеть, — заметил Лютиен, подходя к ним.

— Может быть, в моем сердце вообще нет места ненависти, — легко ответил Кейз.

— Однако они тебя здорово избили, — заметил Беллик. Кейз лишь пожал плечами.

Лютиен окинул священника долгим взглядом и понял, что немного завидует этому человеку. Он восхищался Кейзом, и не только потому, что у того хватило мужества поверить эриадорцам. Кейз обладал щедрым сердцем.

— Вы выступаете уже сегодня? — спросил Кейз у Беллика. — Но ведь ваши солдаты устали после битвы, а через пару часов солнце сядет.

— У нас нет времени на усталость, — ответил Беллик. — Впереди длинная дорога, и каждая зря потраченная нами минута дает Гринспэрроу время, чтобы укрепить свои позиции.

— Я буду готов через двадцать минут, — неожиданно сказал Кейз. И Лютиен, и Беллик уставились на него, широко раскрыв глаза.

— Вы встретите много деревень по дороге на Уорчестер, — объяснил священник. — У многих из Пипери есть там родня. Мы не хотим, чтобы они погибли.

— Я думал, ты останешься с ранеными, — сказал Лютиен.

— Здесь найдется достаточно людей, которым можно доверять, и они позаботятся о раненых, — объяснил Кейз. — А я сам и еще несколько человек считаем, что наше место — в колонне короля Беллика. — Он задумчиво посмотрел в сторону юга. — Там я смогу спасти больше жизней.

Беллику потребовалось несколько минут, чтобы обдумать неожиданное предложение, но вскоре гном согласился. Если Кейзу удастся ослабить оборону других деревень хотя бы наполовину так успешно, как он это сделал в Пипери, дорога на Уорчестер будет легче и обойдется дешевле. Радость Лютиена была еще сильнее, потому что он видел не только тактические преимущества наличия в войске этих людей, но и моральные. Представители Пипери, конечно, уменьшат количество павших с обеих сторон.

Однако молодой Бедвир постарался умерить свой оптимизм. Он не знал, насколько велико будет влияние Кейза вне Пипери. Он также понимал, что, каким бы быстрым и легким ни оказался марш, все равно у стен Уорчестера, большого и хорошо укрепленного города, они задержатся надолго, ведь оборонительные сооружения этой цитадели дополнялись еще наличием герцога-волшебника.

И в который уже раз Лютиен спросил себя: куда же подевался Бринд Амор?

После сотворения могущественного заклинания, которое пришлось так долго оттачивать, она совсем лишилась сил. И все же Диана Велворт не спала остаток той ночи на плато. Она сидела у костра, который старый маг поддерживал простым магическим трюком, хотя он тоже явно был очень утомлен. Диана положила голову Мистигала к себе на колени, наблюдая, как Бринд Амор постепенно погружается в дремоту.

Что же такое она затеяла? Диана привела в действие события, которые теперь вышли из-под контроля. Она восстала против своего короля и наставника, вступив в заговор, который нельзя было ни скрыть, ни повернуть вспять. Даже убей она Бринд Амора этой ночью — а эта мысль не однажды приходила ей на ум, — она не смогла бы утаить правду от Гринспэрроу. Из-за нее еще три герцога выбыли из игры: один погиб, а еще двое, Мистигал и Ресмор, сломлены.

Диана постаралась не сосредоточиваться на событиях этой ночи. По правде говоря, происходящее стало естественным и закономерным продолжением пути, на который она встала, использовав Такнапотина против Ресмора в горах Айрон Кросс. Гринспэрроу войдет в контакт с изгнанным демоном, если уже не вошел, и узнает всю правду о Диане Велворт и Эшанноне Макленни. Так или иначе, ее путь определился, и эта ночь значила для ее собственного спасения столько же, сколько и для спасения Бринд Амора.

Старый волшебник проснулся вскоре после того, как первые косые лучи восходящего солнца коснулись его лица.

— Я думаю, он будет жить, — сказала Диана, показывая на Мистигала, который все еще лежал без сознания.

— Но его магия исчезла, — ответил Бринд Амор и широко зевнул. — Лопнул магический стержень.

— Как у герцога Ресмора?

Бринд Амор хмыкнул, удивляясь сообразительности Дианы. Однако его улыбка быстро исчезла, когда он заговорил о том, что могло составить проблему в будущем.

— А как насчет герцога Эорн Фаста? — прямо спросил он.

— Здесь он свое дело сделал и потому удалился, — просто ответила Диана.

Бринд Амор полагал — и опасался, — что тут крылось нечто большее. Эшаннон держался отчужденно, даже холодно. Герцог Эорн Фаста явно смирился с заговором Дианы, но потому ли, что был согласен с ней, или просто у него не оставалось выбора? Впрочем, Бринд Амор подозревал худшее — не имелось ли у того своих скрытых мотивов?

Сомнения старого волшебника легко читались на его морщинистом лице.

— Поверь в Эшаннона Макленни, — попросила Диана. — С ним иногда трудно иметь дело, но он не может питать любви ни к кому, кто бы вознамерился править его возлюбленным Барандуином, будь то Гринспэрроу или Бринд Амор.

— Но у меня никогда не было таких намерений, — поспешно возразил маг.

— Но не возникнут ли они, если война закончится удачно для тебя?

Бринд Амору пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы попытаться взглянуть на вещи глазами отчаявшейся женщины и пропустить мимо ушей оскорбление, крывшееся в ее словах.

— Я никогда не претендовал на то, чтобы править Эйвоном! — настойчиво повторил он. — И никто из правителей Эриадора ни в какие времена не стремился к этому! Когда Брюс Макдональд правил единым Эриадором, а разрозненный Эйвон был в его распоряжении, он никогда не притязал ни на что, кроме дружеского союза с Барандуином.

— В любом случае, это не имеет отношения к делу, — спокойно сказала Диана. — Имеет значение только то, во что верит Эшаннон.

— И во что же он верит?

Диана пожала плечами.

— Он согласился изгнать демона, — сказала она уверенно. — И сделал это. И этот план был настолько же его, насколько мой. Долгие годы он оставался мне верным другом.

— Но разве не в его интересах, чтобы могущество Гринспэрроу ослабло? — спросил Бринд Амор. — Чем труднее будет вести войну королю Эйвона, тем легче Барандуину уйти из-под его власти.

Диана снова пожала плечами.

— Мы скоро получим ответы на эти вопросы, — сказала она. — А теперь я должна вернуться в Мэннингтон и отчитаться перед Гринспэрроу.

Бринд Амор скептически взглянул на Мистигала, задаваясь вопросом, что Диана собирается делать со сломленным волшебником.

— Я бы хотела, чтобы ты сопровождал меня, — сказала Диана. Бринд Амор искренне удивился. — Нам еще надо многое обсудить, — продолжала герцогиня.

— Обсудить, что делать, когда Гринспэрроу не станет?

Диана хмыкнула.

— У нас еще много дел до того момента, когда мы сможем хотя бы надеяться на это, — сказала она. — Но сейчас есть вещи, которые ты должен знать, и я обязана объяснить тебе, насколько глубоко увязла в происходящем.

Бринд Амор не стал спорить. Пока что все события этой ночи вполне могли оказаться изощренной ловушкой, предназначенной для того, чтобы возбудить его доверие к заговорщикам, которым было наплевать на Эриадор. Он обвел долгим взглядом возвышавшиеся вокруг горы, размышляя, где сейчас Лютиен с Белликом и пал ли Пипери.

Затем он встал, потянулся, и они с Дианой объединили усилия для создания магического туннеля.

Чуть позднее Мистигал был удобно устроен в постели в личных покоях Дианы, а сама она предоставила Бринд Амору возможность встретиться с живым доказательством того, что у нее есть причины выступать против Гринспэрроу.

Селна была немало удивлена, когда увидела свою госпожу и сопровождавшего ее человека с кустистой бородой, но когда Диана представила незнакомца как короля Эриадора, служанка просто онемела от изумления.

— Гринспэрроу был спасителем Эйвона, — объяснила Диана Бринд Амору. — Во всяком случае, в этом меня уверяли на протяжении двадцати лет.

— Не делайте этого, моя госпожа, — взмолилась Селна, но, посмотрев в глаза Дианы, не увидела в них сострадания.

— Расскажи королю Бринд Амору всю правду, дорогая моя, — сказала Диана, и в голосе ее прозвучала угроза. — Иначе мне придется заставить тебя говорить, как я уже делала это раньше.

Бринд Амор заметил, как побелела старшая из женщин. Он положил руку на плечо Дианы.

— Прошу, расскажите мне, дорогая леди Велворт, что вы сделали с этой горничной.

— Когда я изгнала Такнапотина, моего демона, я знала, что один из шпионов Гринспэрроу удален от моего двора, — объяснила Диана. — Но только один. Тогда я навестила нашу дорогую Селну.

— Не очень тактично использовать магию таким образом, — заметил Бринд Амор, вспомнив, как сам он применил свои магические силы при допросе герцога Ресмора.

— Да, это неприятно, — согласилась Диана. Она взглянула прямо на горничную. — Но если у меня не останется другого выхода, я сделаю это снова и снова.

Старая служанка затряслась от ужаса.

— Это Гринспэрроу, — внезапно выпалила она. — Он убил их, он убил их всех! Той ночью! О моя госпожа, почему вы все время заставляете меня вспоминать ту страшную ночь?

— Гринспэрроу убил всю мою семью, — сказала Диана, и в ее голосе, до странности ровном, не слышалось никаких эмоций.

— Не всех, — заметил Бринд Амор.

— Меня оставили в живых только потому, что Гринспэрроу опасался, — его не примут в качестве короля, — объяснила Диана. Она взглянула на Селну, жестом приказав ей продолжать.

— Хотя она была еще ребенком, Гринспэрроу собирался посадить ее на трон, если возникнет необходимость, — призналась горничная, опустив взор, потому что не могла смотреть Диане в глаза. — Конечно, он сам собирался править от ее имени, а затем, когда она стала бы достаточно взрослой, женился бы на ней.

Бринд Амор искренне удивился, узнав, что план завоевания Эйвона был проработан столь тщательно. И вновь волшебник пожалел о решении братства уйти на заслуженный отдых.

— Конечно, до этого не дошло, — добавила Диана. — Потому что народ Эйвона боготворил Гринспэрроу. Его просто умоляли спасти государство.

— Тогда почему Диану и позже оставили в живых? — спросил Бринд Амор, адресуя свой вопрос непосредственно Селне. Он уже подметил некий момент, который Диана, в своем яростном стремлении узнать правду, возможно, проглядела.

— Причина — Эшаннон Макленни из Эорн Фаста, — резко ответила Диана. — Он питал ко мне личный интерес, охотно присоединился ко дворцу Гринспэрроу и принял титул герцога, а также согласился на союз с демонами, как и все остальные герцоги-волшебники Гринспэрроу, кроме Крезиса, циклопа из Карлайла. Эта тварь слишком глупа, чтобы иметь дело с демонами ада. Эшаннон был истинным волшебником и дружил с моим отцом. Хотя у него вызывала отвращение одна мысль о том, чтобы иметь дело с Гринспэрроу, он понимал, что следующей целью злобного чародея станет Барандуин, а у него не хватало сил, чтобы сопротивляться вторжению.

Теперь в мыслях Бринд Амора все встало на свои места. Он понимал холодную отчужденность Эшаннона Макленни и пламенную ярость Дианы. Кроме того, имелся еще один игрок, которого Диана недооценила.

— А как Эшаннон Макленни узнал о предстоящем вторжении? — спросил волшебник.

Диана пожала плечами, но тут же изумленно ахнула, услышав ответ Селны:

— Я рассказала ему.

Выражение, появившееся на лице Дианы, заставило старшую женщину съежиться.

— Я предала мой дорогой Эйвон, — открыто призналась та. — Но я вынуждена была пойти на это, моя госпожа! О, я так боялась Гринспэрроу и того, что он мог сделать с вами! Я знала, что я должна защищать вас до тех пор, пока все это не отойдет в прошлое и вы не перестанете представлять угрозу для Гринспэрроу.

Бринд Амор усмехнулся, и женщина замолкла на полуслове, уставившись на старого короля.

— Да уж, она не представляет угрозы! — засмеялся волшебник.

Диана улыбнулась, но Селна смотрела на него с изумлением и ужасом. Теперь старый маг понял, какие чувства двигали несчастной служанкой. Больше всего на свете ей хотелось уладить все имевшиеся противоречия, она мечтала о мире, а следовательно, могла представлять опасность для своих близких в период политических волнений. Селна предала короля Эйвона, послав сообщение Эшаннону, а теперь вполне могла предать Диану Гринспэрроу только ради сохранения хотя бы жалкого подобия благополучия. Селна изо всех сил старалась положить конец распрям, однако упорно продолжала надеяться на милость владык. Уж кто-кто, а Бринд Амор прекрасно знал, что сильные мира сего крайне редко обладают этим качеством в достаточной мере. Короче говоря, Селна совершала глупость за глупостью, являясь невольной пособницей зла, хотя сердце ее не было испорчено никакими амбициями. Взглянув на Диану и заметив, как сурово та обходится со старой служанкой, Бринд Амор понял, что та давно шпионила за своей хозяйкой по приказу Гринспэрроу, и Диана знала об этом.

«Что ж, раз Диана начеку, следовательно, Селна больше не представляет угрозы», — подумал Бринд Амор.

— Начиная войну, я больше всего опасался магического противостояния, — честно признался Бринд Амор, когда они с Дианой вышли из комнаты Селны. Диана заперла дверь снаружи и наложила на нее небольшое заклинание, чтобы другие волшебники не могли мысленным взором проникнуть туда.

— Отнесись к ней милосердно, — посоветовал Бринд Амор.

— Она останется целой и невредимой, — ответила Диана, в особенности подчеркнув последнее слово. — Когда все кончится, она вернется к обычной жизни, хотя и где-нибудь вдали от моего двора.

— Теперь у Гринспэрроу остались только два волшебника, — заметил весьма удовлетворенный этим Бринд Амор. — И из них по меньшей мере один на моей стороне, а другой, я надеюсь, останется нейтральным.

— На вашей стороне? — переспросила Диана. — Я никогда не говорила этого.

— Тогда вы, по крайней мере, против Гринспэрроу, — заключил Бринд Амор.

— Я — законная королева Эйвона, — дерзко заявила молодая женщина. — Почему бы мне не восстать против человека, захватившего мой трон?

Бринд Амор кивнул и поскреб огромную бороду, пытаясь сообразить, насколько ценной может оказаться для него Диана Велворт.

— И не думайте, что равновесие магических сил сильно изменилось, — предупредила герцогиня. — Мистигал, Ресмор и Тередон умели только творить мелкие заклинания, они были скорее проводниками могущества их демонов, чем серьезными магами сами по себе. А мы с Эшанноном утратили большую часть могущества, изгнав наших демонов.

Бринд Амор вспомнил магический барьер, который Диана сотворила вокруг плато, и подумал, что она недооценивает свои силы, но предпочел не высказывать эту мысль вслух.

— И все-таки, — заметил он, — я бы хотел сразиться с Гринспэрроу один на один, чтобы рядом с ним не болтались прочие маги.

— Наши возможности были велики из-за связи с демонами, — объяснила Диана. — Если мы достигали полного слияния с ними, даже нашу жизнь можно было продлить.

— Как, очевидно, была продлена и жизнь Гринспэрроу, — понял Бринд Амор рассуждения Дианы. Сам Бринд Амор прожил столько лет лишь потому, что он впадал в магический сон, но Гринспэрроу бодрствовал много веков. К этому времени он уже должен был умереть от старости, этого не мог избежать даже волшебник.

— Значит, Гринспэрроу и его демон очень близки, — продолжал Бринд Амор, побуждая Диану говорить дальше. — Вероятно, это предводитель демонов.

— Мы тоже когда-то так считали, — мрачно заметила Диана. — Но нет, Гринспэрроу близок не с демоном, а с иным магическим существом.

Бринд Амор снова поскреб бороду, не вполне понимая, о чем идет речь.

— Он отправился в Солтуош много веков назад, чтобы добыть себе могущество, — объяснила Диана. — И он добыл его, заключив союз с существом высшего порядка.

Бринд Амор чуть не потерял сознание. Он знал, какое существо правило в Солтуош давным-давно, и думал, что его братство уничтожило или хотя бы взяло в плен всех обитателей Солтуош, как он сам держал дракона Балтазара глубоко в горной пещере.

— Дракон, — сказал он, бледнея.

Диана мрачно кивнула.

— И теперь Гринспэрроу и дракон — одно целое.

— Циклопы, — мрачно пробормотал Лютиен, увидев убитых лошадей, валявшихся в поле. Одинокий дом фермера, казавшийся отсюда жалкой скорлупкой, стоял на холме в отдалении, и над ним поднимался черный дым.

Лютиен вел в поводу Ривердансера, шагая рядом с Белликом, Шаглином и Соломоном Кейзом. Он поднял руку и погладил шею коня, как будто сочувствуя верному товарищу, вынужденному смотреть на трупы лошадей.

— Может быть, этим они облегчают нашу задачу, — заметил Шаглин.

— Народ Данкерн Велли никогда не питал особой любви к одноглазым, — объяснил Соломон Кейз. — Мы терпели их, поскольку у нас не было выбора.

— Значит, вы не слишком отличаетесь от всех прочих жителей Эйвонси, — заметил Лютиен.

Чуть дальше ряд воинов расступился, пропустив пару всадников — Сиобу и одного из каттеров. Оба натянули поводья, увидев Лютиена и Беллика.

— Впереди городок, не очень отличающийся от Пипери, — сообщила Сиоба. — В четырех милях отсюда.

— Аланшир, — вставил Соломон Кейз.

— Насколько крепка стена? — спросил Беллик у Сиобы, но ответил опять Кейз.

— Там вообще нет стены, — сказал он. — Дома в центральной части города стоят близко друг к другу. Людям в случае необходимости нетрудно закрыть промежутки между ними сваями и камнями.

Сиоба кивнула, соглашаясь с этим соображением.

— Сколько воинов? — спросил Беллик.

— Я могу пойти в город и узнать, — ответил Кейз. Он оглянулся через плечо и сделал знак другому мужчине из Пипери, державшемуся поблизости.

Беллик взглянул на Лютиена, и по выражению его лица гному стало ясно, что Бедвиру кажется сомнительной идея священника отправиться вперед в одиночку.

— Я могу сам войти в город в сумерках, — предложил молодой Бедвир.

— А я уже буду там и встречу вас, — улыбнулся Кейз. — И дам подробный отчет о том, чего можно ожидать от Аланшира.

— Некоторые сочли бы тебя предателем, — заметил Беллик. Кейз прямо взглянул на него и не отступил ни на шаг.

— Я только хочу спасти как можно больше человеческих жизней, — твердо заявил он.

Жители Пипери — четверо мужчин и одна женщина — ускакали на трех лошадях. Беллик и остальные принялись растягивать ряды эриадорцев, чтобы окружить городок. Королю гномов страстно хотелось атаковать в тот же день, но после того, что произошло в Пипери, он стал считаться с мнением Лютиена и Кейза. Если промедление в одну ночь облегчит последующую битву, значит, время потеряно не зря.

Лютиен выехал в сумерках, по настоянию Беллика взяв с собой Шаглина. Король гномов не вполне доверял Кейзу, открыто сказал об этом и решил, что, если священник организовал какую-то ловушку для Лютиена, воинственный Шаглин окажется ценным спутником. Кроме того, алая накидка была достаточно велика для того, чтобы скрыть и гнома, и Лютиена.

Товарищи с легкостью добрались до окраин Аланшира, а потом прошли по пустынным улицам к обороняемому центру. Лютиен был уверен, что они смогли бы попасть туда даже без волшебной накидки. Теперь Шаглин выбрался из-под нее, а Лютиен откинул капюшон. Вскоре они отыскали Кейза, с которым был какой-то пожилой господин с седыми волосами и великолепной осанкой, одетый в простое платье купца старой закваски.

— Алан О'Данкерн, — представил его Кейз, — мэр Аланшира.

— Это родовое имя, — кратко объяснил мужчина, предупреждая вопрос, который могли задать Лютиен или Шаглин.

— Старших сыновей всегда называли Алан, — добавил Кейз.

Серьезность тона священника, похоже, не заинтересовала Шаглина, но не ускользнула от Лютиена. Этот город назван родовым именем Алана, возможно, вся речная долина названа в честь его семьи, а не наоборот. Значит, это важный человек даже за пределами своего маленького городка, понял Лютиен, и тот факт, что Кейз сумел убедить Алана прийти на встречу, обнадежил молодого Бедвира.

— Брат Кейз заверил меня, что Аланшир не будет ни разгромлен, ни разграблен и что никого из наших мужчин не убьют и не заставят насильно присоединиться к армии, — резко заговорил Алан О'Данкерн, и его тон отнюдь не напоминал униженную мольбу побежденного.

— Мы не станем сражаться с теми, кто не поднимет оружие против нас, — ответил Лютиен.

— За исключением циклопов, — пробурчал Шаглин. Лютиен строго взглянул на гнома, но Шаглин не собирался отступать. — Мы не оставим живых одноглазых у себя за спиной, — сказал он решительно.

Лютиен не стал поправлять прагматичного гнома.

— Вы их здесь почти не найдете, — спокойно сказал Алан. — Большинство бежало на юг.

— Прихватив с собой немалую часть скота и припасов Аланшира, — подчеркнуто добавил Кейз, напоминая Шаглину, что в городе потенциальные союзники или по меньшей мере нейтральные жители.

— Сколько осталось циклопов? — прямо спросил Лютиен; это была первая военная информация, которую он потребовал. Момент оказался весьма тонким, и Лютиен понимал это. Ответь Алан О'Данкерн откровенно и правдиво, это значило бы, что он выдал сведения, которые могли помочь Эриадору. — И если они собираются защищать стену, предупреди всех мужчин и женщин, которые намерены присоединиться к ним. В пылу битвы наши воины не станут различать, человек перед ними или одноглазый.

Алан покачал головой еще до того, как Лютиен договорил.

— Все оставшиеся циклопы в этом здании, — сказал он, указывая на высокое квадратное строение, которое занимало юго-восточный угол внутренней части города. — Я бы сказал, что они прячутся, но в любом случае мы не позволим им выйти.

Шаглин чуть не задохнулся от такого открытия.

На следующий день эриадорская армия вошла в Аланшир. Не было ни фанфар, ни теплых приветствий — многие жители изрядно пострадали при бегстве циклопов. Но и сопротивления никто не оказал. Беллик приказал своим солдатам окружить крепость циклопов и сделал одноглазым только одно предложение — он готов принять их капитуляцию.

На это циклопы ответили дождем копий и чудовищными угрозами из всех окон. С разрешения Алана О'Данкерна эльфы-лучники подожгли здание и затем перебили всех одноглазых, когда те беспорядочно хлынули наружу.

Алан О'Данкерн и Соломон Кейз встретились с Лютиеном, Сиобой и королем Белликом в тот же день, чтобы поговорить о следующем городе, лежавшем на пути армии. Мэр поведал о влиятельной женщине, которая им управляла, и об общем настрое жителей.

Для людей Северного Эйвона главной целью в этой войне было выжить с минимальными потерями. Лютиен полагал, что Гринспэрроу сильно просчитался, не отправив свои войска на север, навстречу вторгшейся армии. Люди здесь ощущали себя брошенными и беззащитными, и король не должен был рассчитывать на то, что они окажут сопротивление нахлынувшей армии.

Марш на Уорчестер продолжался.

— Мистигал и Тередон? — злобно переспросил Гринспэрроу. — Оба мертвы?

— Не стоит недооценивать ту силу, которую проявил Бринд Амор там, в горах, — ответила Диана Велворт. — Древнее братство не зря славилось могуществом.

Костлявый, пышно разодетый король откинулся на спинку своего трона, почесывая безволосую щеку и подбородок.

— Ты уверена, что он уничтожен?

— Я ни в чем не уверена, — ответила Диана. — Возможно, дух волшебника уцелел, хотя его тело сгорело и превратилось в пепел. Я не разбираюсь в трюках древних волшебников, и я достаточно видела, чтобы оценить Бринд Амора в деле и питать к нему большое уважение, но подозреваю, что в ближайшем будущем мы о нем больше не услышим. Я уверена, мой король, что армия Эриадора осталась без предводителя.

В Карлайле вроде бы должны были обрадоваться этой новости, но Гринспэрроу угрожающе нахмурился. Бринд Амор ниже пригнулся за гобеленом, опасаясь, что король Эйвона каким-то образом сумеет проникнуть сквозь туман магического зеркала Дианы и преодолеет его собственное заклинание невидимости. Старый волшебник знал, что герцогиня Мэннингтона тоже нервничает, судя по тому времени, которое она провела перед зеркалом, собираясь с духом, прежде чем откликнуться на магический зов своего короля. Но даже когда Диана наконец обрела достаточно мужества, ее голос вначале дрожал и лишь постепенно обрел твердость.

— Возможно, я отправлюсь к Ресмору, чтобы освободить его, — продолжала Диана, стараясь отвлечь короля новой идеей и помешать ему задавать коварные вопросы.

Однако это не сработало.

— Где Эшаннон Макленни? — резко спросил Гринспэрроу.

— Вернулся в Барандуин организовывать оборону против эриадорского флота, — без колебаний ответила Диана.

Темные глаза Гринспэрроу блеснули, и Диана поняла, что он не замедлит проверить это.

— Гномы и люди Эриадора прошли маршем через северные городки, — Диана говорила правду, уверенная, что Гринспэрроу уже знает о последних событиях. — Я полагаю, они идут на Уорчестер. Я отправлюсь туда лично, вместо Тередона, чтобы организовать оборону.

Ответа не последовало.

— Кого сможет прислать мне в помощь Карлайл? — спросила Диана. — Крезиса с преторианской гвардией?

Гринспэрроу фыркнул.

— Ты не слышала? — спросил он. — Вторая армия отправляется на юго-запад от Принстауна. Уже сейчас они приближаются к долине между Девервудом и Айрон Кроссом.

Бринд Амор за гобеленами вздохнул с облегчением.

— Мне понадобится весь гарнизон Карлайла, чтобы разобраться с ними, — закончил Гринспэрроу. — А силы Уорчестера вместе с твоим войском разгромят тех, кто сумеет пройти сквозь горы. И еще я должен присматривать за рекой южнее Карлайла, — признал король. — Та часть флота Эриадора, что находится на западе, несомненно будет закупорена в проливах и уничтожена, но другая его часть повернула на юг от Пяти Стражей.

— А у тебя не осталось судов, чтобы остановить их? — осмелилась спросить Диана, надеясь, что в ее голосе нет и намека на надежду.

Гринспэрроу нахмурился.

— Да у меня втрое больше судов, которые только и ждут приказа, и ими командуют самые лучшие капитаны. И все-таки, если два или три корабля мятежников проскользнут сквозь заслон моих галеонов, я должен быть готов встретить их. Так что тебе придется обходиться собственными силами, герцогиня Велворт, — величественно сказал он, давая знать, что разговор заканчивается. — Поверни их назад или, еще лучше, уничтожь их совсем. Хотелось бы, чтобы ничто не помешало нашему триумфальному возвращению в Кэр Макдональд — в Монфор!

Гринспэрроу взмахнул руками, образ в зеркале затуманился и растворился. Стекло быстро очистилось, и Диана увидела собственное отражение.

— Пока все идет превосходно, — с надеждой сказал Бринд Амор, выходя из-за гобелена и становясь видимым.

Диана покачала головой.

— Он найдет доступ к Такнапотину, к моему изгнанному демону, — объяснила она. — Или сумеет вступить в переговоры с демонами Мистигала и Тередона. Я опасаюсь, что мы недолго сможем скрывать от него правду.

Бринд Амор кивнул, признавая справедливость ее опасений. Старый маг приблизился к герцогине и положил руку на ее плечо, стараясь утешить.

— Нам хватит времени, — сказал он. — Ты сделала все, как надо, удовлетворила его любопытство, выдав правду, переплетенную с ложью, которую у него нет времени распутать. К тому времени, когда Гринспэрроу поймет, что я жив, а у него не осталось союзников-магов, будет уже слишком поздно.

— Даже если он узнает обо всем этой же ночью? — мрачно спросила Диана.

Бринд Амор не ответил. Его армия быстро приближалась к Уорчестеру, флот вошел в пролив Мэн. Многие военные корабли Мэннингтона уже находились в море. Диана не могла отозвать их, ведь тогда Гринспэрроу мигом догадается, что его водят за нос. Но даже если бы Гринспэрроу узнал правду прямо сию минуту, даже если бы весь Эйвон и сотня драконов поднялись против вторгшейся армии, назад дороги уже не было.

25 ПРОЛИВ МЭН

Безобразный маленький желтый пони отпрыгнул вправо, затем отпрянул влево, яростно работая, чтобы компенсировать бортовую качку корабля в бурном море. Оливер, похоже, чувствовал себя на спине Тредбара вполне комфортно. Его щеки порозовели, глаза горели, что составляло разительный контраст с предыдущим плаванием, которое он в основном провел, свесившись за борт.

— Мой конь, он любит воду, — сообщил хафлинг Кэтрин, когда та подошла к нему. Девушка только недоверчиво покачала головой.

Впрочем, у нее не было времени на разговоры с любопытным и общительным хафлингом, потому что корабль «Мечта Дозье» и сорок других судов, плывущих с ними, скоро должны были повернуть и обогнуть северо-западное побережье Эйвона, войдя в самую узкую часть пролива Мэн. Крепость Эорн Фаст стояла менее чем вдвадцати милях от них, на противоположной стороне пролива, а Мэннингтон располагался еще в нескольких милях далее по эту сторону темных вод.

Флагманский корабль, находившийся не более чем в двухстах ярдах впереди «Мечты Дозье», еще не успел завершить поворот, когда обнаружился противник. В воздухе замелькали шары горящей смолы, плюхаясь в воду вокруг первых эриадорских судов. Корабли поспешно меняли курс, возвращаясь в открытое море. Команды судов, которые не имели возможности ускользнуть, спускали паруса, готовясь к бою.

— Кэтрин, ко мне! — крикнул из-за штурвала Фелпси Дозье.

Девушка бросилась к немолодому моряку. Это был его корабль, отданный ему под командование из уважения к старейшему морскому волку Порт-Чарлея, но мудрый Фелпси прекрасно понимал свои слабые стороны.

— Пусть все приготовятся! — сказал он Кэтрин. Потом капитан оглянулся и так же, как Кэтрин незадолго до того, покачал головой. — А ну-ка слезай со своего дурацкого пони! — крикнул он Оливеру.

— С коня! — поправил тот, и когда Тредбар, словно поняв оскорбление, сильно ударил копытом по палубе, хафлинг поспешно добавил: — И мой Тредбар вовсе не глуп!

Большинство судов сворачивали к западу, стараясь держаться подальше от побережья. Только теперь Кэтрин поняла, насколько силен противник. Эйвонский флот как минимум не уступал эриадорскому — в нем было от сорока до пятидесяти военных галеонов, без сомнения управляемых опытными командирами, как циклопами, так и людьми. Товарищи Кэтрин были отличными моряками, но только горстка людей во всем эриадорском флоте когда-либо сражалась против судов такого размера и мощности.

Однако эриадорцы твердо решили компенсировать недостаток опыта беспримерным мужеством. Кэтрин всем сердцем верила в то, что отвага ее соотечественников способна творить чудеса. Она увидела, что многие корабли направлялись в открытое море, а наперерез им немедленно устремились эйвонские суда. Однако флагман флотилии эриадорцев вот-вот должен был угодить в окружение, ему вряд ли удастся вырваться. В корабль попал пылающийй шар, затем еще один, и команда была слишком занята тушением огня, чтобы обращать внимание на быстро приближавшиеся эйвонские суда.

Кэтрин скомандовала:

— Полный вперед!

Со своего достаточно высокого наблюдательного пункта Оливер увидел, что она собирается делать, и догадался, на какой рискованный поступок решилась женщина из Хейла.

— И почему это я всегда выбираю себе в друзья исключительно сумасшедших? — жалобно спросил Оливер.

— И это говорит хафлинг, сидя верхом на пони на палубе корабля! — не замедлила с ответом Кэтрин.

— На коне, — поправил Оливер.

— Если уж ты сидишь там с таким важным видом, то сделай важную вещь, — нахмурилась Кэтрин. — Выстрой всех лучников у левого борта и скажи им, чтобы они не стреляли, пока мы не окажемся совсем близко. И то же самое скажи расчету у катапульты!

Оливер кивнул, затем молча взглянул прямо на Кэтрин.

— Левый борт, — повторила женщина.

— Так я и знал, — заметил Оливер, бодро разворачивая Тредбара и пуская его вдоль палубы.

— Левый, — снова повторила Кэтрин ему вслед. Флагманский корабль Эриадора отбивался всеми доступными средствами — катапульта, баллиста и луки — от двух судов Эйвона, обошедших его с флангов. Ни на одном из трех кораблей не были подняты паруса; никто и не решился бы поднять их в этом вихре арбалетных стрел и огня. Одному из эйвонских кораблей уже сильно досталось от прилива — тому, который находился с внешней стороны эриадорского флагмана, то есть дальше всех от побережья. Волны безжалостно бились о его борт, разворачивая и его, и корабль Эриадора к берегу, заставляя все три судна сдвигаться теснее.

Кэтрин пыталась на глаз прикинуть расстояние между своим кораблем и тремя дрейфующими судами. К тому же приходилось учитывать скорость. Она и сама не знала, возможно ли осуществить задуманное ею, то есть втиснуться между кораблями противников.

— Ты храбрая, как рыба-барракуда, — сказал ей на ухо старый Фелпси Дозье. — Или очень умная! — добавил он, хмыкнув.

Кэтрин по-настоящему привязалась к этому старику, даже любила его. Она встретила Дозье во время своего первого путешествия в Порт-Чарлей, приехав туда в качестве посланца от Лютиена. В те дни революция еще не выплеснулась за городские стены Кэр Макдональда. Любой при первом взгляде на Дозье решил бы, что перед ним хилый и, пожалуй, простоватый старик. Однако этот простак ухитрился устроить ловушку и для Кэтрин, и для Оливера на своем собственном судне. Теперь же, когда смерть смотрела им в лицо, на него можно было положиться как на лучшего из друзей, каких когда-либо имела Кэтрин.

Старик не дрогнул даже тогда, когда корабль Эйвона, поняв замысел противника, открыл по нему огонь, даже тогда, когда стрела из арбалета вонзилась в дерево грот-мачты в футе над головой Фелпси.

— Циклопы никогда не умели метко стрелять, — пробурчал он.

Кэтрин черпала силу в усмешке старого Фелпси, и эта сила помогала ей сосредоточиться на задаче. Прилив безжалостно толкал их судно к берегу, и девушке приходилось постоянно корректировать курс. Часть такелажа оборвалась, и один из парусов бешено хлопал в воздухе, но судно не замедлило хода из-за этого.

Когда их разделяло не более двадцати ярдов, стало очевидно, что «Мечта Дозье» просто не может втиснуться между кораблями.

— Натяни поводья! — крикнул Оливер Кэтрин. — Или что там у корабля можно натянуть!

— Слезай с пони, — предупредила Кэтрин. Она повернула к порту, чтобы не мешать другому кораблю Эриадора, хотя новый курс еще больше приблизил их к эйвонскому галеону.

— Мне верхом безопаснее! — откликнулся хафлинг.

Поток стрел прокладывал путь приближающемуся кораблю Эриадора, заработала катапульта, метнув тяжелый камень на палубу эйвонского судна, и «Мечта Дозье» вломилась между кораблями. Такелаж обоих судов спутался и рухнул. Перекладины мачт бились друг о друга и разлетались в щепки.

Тредбар взбрыкнул и резко подпрыгнул, и Оливер перелетел через голову пони, перекувырнулся раз, другой, третий и даже четвертый, катясь вдоль палубы, прежде чем сумел встать на ноги. Он тут же повернулся к Кэтрин, но потерял равновесие и растянулся на палубе во весь рост.

— Только не говори, что ты меня предупреждала! — крикнул хафлинг, но Кэтрин не обратила на него внимания, у нее не было времени думать об Оливере. Вокруг женщины в воздухе жужжали стрелы, и хотя «Мечта Дозье» все еще продвигалась вперед, круша дерево, пока оба судна не сцепились намертво в невообразимом беспорядке, циклопы уже лезли через поручни палубы.

Радостные крики моряков с другого эриадорского судна вдохновили команду «Мечты Дозье», и она встретила атаку циклопов сперва градом стрел, потом мечами. Оливер вновь оседлал Тредбара и налетел на тройку циклопов, с ходу сбив одного из них в бурлящую воду между кораблями.

Один из циклопов быстро пришел в себя, но на секунду замешкался, глядя на Оливера, явно потрясенный тем, что на корабле кто-то разъезжает верхом.

— Эй, — завопил одноглазый. — Чего это ты взгромоздился верхом на эту уродливую желтую собаку?

В ответ Оливер пришпорил Тредбара, и тот одним коротким прыжком сбил циклопа с ног. Пони привычно вспрыгнул на него и принялся приплясывать, ничуть не смущенный непривычным полем боя. Когда желтый скакун остановился, циклоп оказался между его задними ногами.

— Это конь! — поправил Оливер противника. — Но я надеюсь, что теперь, под этим углом, ты и сам смог разглядеть!

Циклоп отвел от лица ладони, чтобы дотянуться до своего упавшего меча. Но прежде чем его рука успела дотянуться до оружия, он вынужден был снова закрыть лицо, потому что Оливер шлепнул Тредбара по крупу шляпой. Пони давным-давно усвоил этот сигнал. Умное животное откликнулось, лягнув упавшего циклопа, а потом опять проскакав по нему.

— Тебе не кажется, что это красивый конь? — спросил Оливер.

— Безобразный пес! — зарычал циклоп.

— Какие же вы упрямые! — пожаловался Оливер, снова опуская свою шляпу на круп Тредбара и побуждая пони к действию.

— Красивый конь! — завопил циклоп, как только смог набрать воздуха в легкие. Но он опоздал. Теперь ждать пощады от Оливера не приходилось. Хафлинг снова заработал шляпой, и копыта Тредбара заставили циклопа замолчать навечно.

Однако потеря этих драгоценных минут поставила Оливера в трудное положение. Оглянувшись, он понял, что большинство циклопов уже успело перебраться на их судно. С типичными для него хладнокровием и рассудительностью хафлинг заставил своего пони перепрыгнуть через поручни.

На палубе эйвонского корабля Тредбар по приказу Оливера рысью пустился к двери каюты, находившейся под верхней задней палубой. Дверь уже была разбита, видимо ударом катапульты.

Огромный и толстый циклоп выбирался из этой дыры. Он был слегка растерян да к тому же ранен, но все еще намеревался сражаться и держался за огромный молот, торчавший у него из-за пояса. Выпученный глаз еще больше расширился, хотя одноглазый не выказал страха, увидев Оливера, скачущего по палубе на пони. Толстый циклоп напружинился, широко расставил ноги и злобно ухмыльнулся.

Оливер искренне задавался вопросом, правильную ли дорогу он выбрал. Увидев разрушения, причиненные ударом катапульты, хафлинг решил, что каюта пуста — или, по крайней мере, там нет живых циклопов — и он сможет в ней слегка расслабиться и даже, возможно, найти вина и сыру.

Теперь выхода не было. Сперва Оливер решил сбить противника конем, но побоялся, что могучий одноглазый весит больше, чем они с пони, вместе взятые. Он придержал Тредбара, низко наклонился и шепнул что-то ему в ухо.

Перед тем, как сделать последние несколько шагов, Оливер сильно пришпорил скакуна, и тот ринулся вперед. Циклоп взревел и напружинился, но Оливер ушел от столкновения, соскользнув с седла и клубком прокатившись под брюхом пони.

По сигналу — хафлинг хлопнул своего пони по груди — Тредбар развернулся задом и лягнул одноглазого. Циклоп был слишком занят, чтобы заметить Оливера, когда тот выскочил из-под пони и пробежал прямо между широко расставленными ногами циклопа.

Хафлинг перекувырнулся и вскочил на ноги, снова бросаясь в нападение, взяв наизготовку рапиру и леворучный кинжал. Оба острия вонзились в ягодицы циклопа, и тот инстинктивно прыгнул вперед, прямо под передние ноги желтого пони, взметнувшиеся в воздух. Циклоп поднял мускулистые руки и отскочил в сторону, сбитый с толку и ошеломленный. Тредбар преследовал его по пятам, хватая зубами за затылок.

— Я надеюсь, ты умеешь плавать, — сухо заметил Оливер, когда циклоп навалился на поручень, согнувшись пополам, но еще пытаясь обрести равновесие.

Тредбар, не замедляя хода, опустил голову и как таран налетел на циклопа, сбросив его в воду. Затем он опять повернулся задом, возбужденно заржал и только после этого повернулся к хафлингу.

— Как насчет того, чтобы выпить со мной чаю? — спросил Оливер, указав на пустую каюту.

Желтый пони фыркнул.

Оливер огляделся и глубоко вздохнул. Битва была в самом разгаре. Схватка кипела в основном на палубах «Мечты Дозье», циклопы еще пытались сопротивляться, но было уже видно, что его друзья побеждают.

— Что ж, ладно, моя верная совесть в лошадином обличье, — вздохнул хафлинг.

Тредбар подпрыгнул, а Оливер быстро нагнулся, когда стрела, пущенная из арбалета, расщепила дерево над его головой. Затем хафлинг отскочил в сторону, а через поручни кормовой палубы перевалился циклоп и рухнул замертво к ногам Оливера. Хафлинг оглянулся и увидел Фелпси Дозье. Старик, похоже, был весьма доволен собой: он похлопывал по своему старому арбалету, кивал и широко улыбался, демонстрируя оставшиеся несколько зубов.

Еще целых полчаса по палубам всех четырех судов эхом разносился звон стали. Наконец битва закончилась. Выяснилось, что циклопы побеждены, но и эриадорцы понесли большие потери.

Флот Эриадора, бившийся в более глубоких водах, пострадал еще сильнее, потому что опытные моряки эйвонских галеонов маневрировали лучше.

Кэтрин собрала тех, кто остался, постаравшись распределить их на два своих судна. К несчастью, тот единственный корабль из четырех, которому удалось быстро уйти в море, принадлежал Эйвону. Команда взялась за работу, латая пробоины, исправляя такелаж и заменяя погибших. Они оставили позади три поврежденных корабля, своих павших товарищей и более шестисот мертвых циклопов, подняли паруса и храбро двинулись на запад, под перекрестный огонь яростного сражения.

Битва длилась еще несколько часов, большинство людей и циклопов погибало из-за невероятной усталости, а не от стрел. Из участвовавших в бою восьмидесяти семи кораблей семнадцать либо пошли на дно, либо потеряли управление. Беспомощные корабли со спущенными флагами, болтались на волнах, поднятых проходящими судами.

И больше половины из этих семнадцати принадлежали Эриадору.

Кэтрин еще питала надежду на победу, но понимала, что ее флот станет гораздо слабее, когда они выйдут из южного устья пролива Мэн, слишком потрепанные для того, чтобы считаться значимой силой, даже если им удастся достичь реки Страттон и набережных Карлайла.

Но решительная женщина знала также, что они должны сражаться, ибо с каждым эйвонским судном, пущенным на дно, уменьшалось количество кораблей, которые двинутся к Порт-Чарлею, Даймондгейту, или даже к ее родине, острову Бедвидрин.

— Одноглазые крепко воюют, — заметил старый Дозье. Он остановился между Кэтрин, сжимавшей штурвал, и Оливером, который по-прежнему восседал верхом на пони.

На самом деле лоцманами на эйвонских судах служили в основном люди, но Кэтрин не могла не согласиться с Фелпси, хотя ей не хотелось ни в чем отдавать должное ненавистным циклопам.

— Есть старая гасконская поговорка, — прервал ее размышления Оливер. — Мой папаша-хафлинг не раз повторял ее при мне: «Битва сперва ведется умением, а затем — сердцем». И он же сказал мне однажды, — продолжал хафлинг, принимая героическую позу, чтобы подчеркнуть свои слова: — «У одноглазых широкая грудь, но сердце в ней такое маленькое!» Мы победим.

Непоколебимая уверенность в тоне хафлинга, когда он произнес: «Мы победим!» — глубоко тронула Кэтрин. Она поспешно прикинула курс пересечения с ближайшим эйвонским кораблем и решительно скомандовала:

— Полный вперед!

На этот раз Кэтрин позаботилась о том, чтобы избежать столкновения, — им противостояло слишком большое количество эйвонских кораблей, чтобы какое-либо из эриадорских судов могло сражаться с ними в одиночку. Ее экипаж значительно увеличился, под ее командой находилось более четырехсот матросов, и когда «Мечта Дозье» скользнула наперерез вражескому судну, на палубы противника обрушилось множество стрел, мгновенно поразивших двух людей и циклопа возле штурвала.

Эриадорские мореходы трудились слаженно и быстро, катапульта выстрелила как раз в тот момент, когда смелая женщина резко повернула корабль, — прежде чем противник успел заменить рулевого и вообще опомниться. Теперь Кэтрин зашла с кормы, ураганный обстрел смел циклопов, лучников и обслугу катапульты с кормовой палубы. Эриадорцы выпустили по второй стреле, затем по третьей, катапульта дождалась подходящего момента и метнула шар горящей смолы прямо в грот-мачту эйвонского корабля, — и мачта вспыхнула, словно огромная свеча.

Команда противника еще не пришла в себя, но Кэтрин решила, что не следует и ожидать этого, поскольку ее судно под всеми парусами было слишком уязвимым. Она повела галеон прочь, воспользовавшись попутным ветром. Девушка понимала, что сражаться против такого множества судов в здешних водах безрассудно: один горящий смоляной шар — и всю палубу охватит огонь, одна пылающая стрела — и мачта может быть уничтожена.

— Может, нам стоит опустить парус перед боем, — предложил Оливер, когда корабль на большой скорости приблизился к двум другим эйвонским судам.

— Помнится, ты сам всегда говорил, что циклопы не умеют обращаться с луком, — ответила Кэтрин. — Ты говорил, что они не попадут и в склон горы.

Оливер поднял глаза, и ему показалось, что распущенные паруса являют собой мишень покрупнее любой горы. Но Кэтрин упрямо сжала губы, и хафлинг лишь беспомощно покачал головой.

Кэтрин спиной ощущала его неодобрительный взгляд, но она была готова выдержать и любой взгляд, и любой риск. Однако сейчас пора было проявить смелость, даже дерзость, граничащую с безрассудством. Она высмотрела пару эйвонских судов и соответственно сменила курс.

Но даже решительной Кэтрин пришлось отступить, когда она поняла, что на галеонах тоже увидели ее корабль и тут же начали осторожно маневрировать, сближаясь. Разочарованно фыркнув, девушка резко положила руль налево, едва не зачерпнув воду бортом. Ее воины схватились за луки, стрелы полетели и с эйвонских кораблей, но они пока что находились слишком далеко от врага, и ни один из выстрелов не попал в цель.

Однако спустя несколько минут команда Кэтрин завопила от восторга, а разочарование в душе девушки уступило место радостной надежде. Тройка кораблей, принадлежавших флоту Эриадора, подошли к эйвонцам с другой стороны как раз в тот момент, когда враг уже готов был напасть на корабль Кэтрин, и эйвонцы не сумели правильно оценить обстановку. Оба вражеских корабля попытались развернуться бортами к новой опасности, но повернули в разные стороны и в результате столкнулись, с треском и грохотом. Теперь их экипажи были больше заняты битвой с пламенем, чем приближавшимися эриадорцами, а те не теряли времени даром. Корабли эриадорцев окружили противника, лучники взялись за дело, катапульта заработала. Они успели выпустить сотни стрел, десятки пылающих шаров и тяжелых камней, прежде чем на помощь подоспели другие эйвонские суда и заставили эриадорцев обратиться в бегство.

«Значит, мне следует стать мышкой для эйвонских котов», — подумала Кэтрин. Что ж, она станет смелой, шустрой маленькой мышкой, которая отвлекает на себя котов и изо всех сил старается не попасть в их когти, а корабли ее друзей пойдут за ней в кильватере и выберутся из пролива.

Из следующих восьми судов, которые спустили флаги или отправились на дно, шесть принадлежали Эйвону.

Моряки Эриадора воспряли духом, они готовы были сражаться до последней капли крови, но тут солнце стало клониться к западу. Кэтрин была полна энергии. Отважная женщина решила, что не остановится до тех пор, пока не лишится всех парусов, и тогда она найдет эйвонское судно, протаранит его, а затем постарается захватить.

Внезапно за ее спиной раздался стон Оливера. Что-то в его голосе заставило Кэтрин внутренне дрогнуть — она никогда не слышала из уст хафлинга таких жалобных восклицаний. Оливер смотрел на север, и девушка тоже повернулась туда.

И тут она поняла, что их войне суждено бесславно окончиться, а флот Эриадора никогда уже не вернется в родные гавани. Казалось, весь горизонт закрывала сплошная стена парусов. Корабли, приближавшиеся к месту битвы, уступали размерами галеонам, но их вряд ли можно было спутать с маленькими рыбацкими суденышками.

— Сколько их? — выдохнула Кэтрин. — Сотня?

— Зеленый флаг! — крикнул один из матросов, который взобрался на грот-мачту, чтобы заняться починкой такелажа, и первым увидел новый флот. — С белой окантовкой!

Кэтрин ничуть не удивилась. Она ожидала появления этих кораблей, хотя и не в таком количестве.

— Барандуин, — беспомощно прошептала она.

Фелпси Дозье подошел к ней.

— Они не такой плохой народ, эти барандуинцы, — сказал он. — Это не то что проклятые циклопы! Я часто встречался с ними в открытом море. Возможно, мы сможем достойно сдаться.

Один лишь звук этого слова заставил Кэтрин заскрипеть зубами. Разве они могут сдаться, тем самым оставив открытыми все западные побережья Эриадора? Что станут делать Бринд Амор и его войско, если Гринспэрроу подкрадется с тыла и сравняет с землей Кэр Макдональд?

Внезапно на палубе прямо перед рулевым колесом возник невесть откуда столб оранжевого дыма, светящегося и непонятного. В первое мгновение Кэтрин ошеломленно застыла, но тут же подумала, что, возможно, получит ответ на свой вопрос. Не сам ли Бринд Амор явился на ее корабль?

Однако когда дым рассеялся, на палубе возник вовсе не король Эриадора. Перед Кэтрин стоял незнакомец, немолодой, но, безусловно, красивый. Его одежда, весьма подходящая для моря и битвы, выглядела тем не менее модной и дорогой.

— Приветствую вас, — вежливо сказал он, отдавая легкий поклон. Его взгляд остановился на пышно разнаряженном Оливере — пурпурный плащ, зеленые лосины и перчатки с крагами, широкополая шляпа с пером, — восседавшем на верном Тредбаре. — Я — герцог Эшаннон Макленни из Эорн Фаста, на Барандуине.

Кэтрин и старик Дозье застыли с открытыми ртами.

— А меня вовсе не забавляют ваши глупые магические трюки, — заявил хафлинг, который никогда не лез за словом в карман. — Этикет требует, чтобы вы спросили разрешения, прежде чем подняться на борт корабля.

Его слова вызвали улыбку на лице Эшаннона.

— У меня просто не было возможности, — объяснил он. — И, говоря по правде, я таким образом поднялся на борт уже третьего эриадорского корабля. Мне нужно переговорить с женщиной по имени Кэтрин О'Хейл, мужчиной из Порт-Чарлея, которого зовут Дозье, а также с хафлингом… — Он замолчал, продолжая рассматривать Оливера, который просто сгорал от любопытства.

— Вы — Оливер де Берроуз, — заключил Эшаннон, потому что во всем Эйвонси просто не могло быть двух таких хафлингов.

— А я — Кэтрин О'Хейл, — перебила Кэтрин, вновь обретя дар речи и загораясь гневом. Ее ладонь твердо легла на рукоять меча, висевшего на поясе. Перед ней стоял один из герцогов-волшебников Гринспэрроу, и, учитывая свои прошлые встречи с этими людьми, она не сомневалась, что демон Эшаннона тоже находится неподалеку.

— Не бойтесь, — поспешил сказать незваный гость. — Будь я вашим противником, я бы не рискнул свалиться в самую гущу врагов. Возможно, некоторые считают меня дураком, но это не так.

— Почему вы здесь? — спросил Оливер.

Эшаннон махнул рукой на север, заставив всех снова посмотреть на подходивший флот.

— Сотня боевых кораблей… — начал он.

— Вы пришли предложить нам капитуляцию, — мрачно произнесла Кэтрин, не будучи уверенной, что она вправе отказываться от такого предположения. Суда Барандуина быстро приближались к группе из нескольких кораблей Эйвона, команда которых, состоявшая в основном из циклопов, выстроилась вдоль бортов, издавая приветственные вопли.

Эшаннон улыбнулся.

— Вы сейчас увидите, — сказал он, поворачиваясь к северу.

Когда в воздухе перестали мелькать дымящиеся шары, которые взрывались, едва коснувшись палубы, и прекратился ливень стрел, большая часть циклопов на трех эйвонских кораблях была убита, а на палубах самих галеонов бушевало ревущее пламя.

Кэтрин, Дозье и Оливер уставились на герцога Эорн Фаста.

— Я встречался с Бринд Амором, — объяснил Эшаннон. — Барандуин не питает дружеских чувств к королю Гринспэрроу. Передайте сообщение вашему флоту, — распорядился он. — Я предупреждаю, любое из моих судов, которое будет атаковано, ответит ударом на удар.

Опять возник столб дыма — и герцог исчез, а точно такой же дым, возникший где-то в центре флота Барандуина, подсказал трем изумленным друзьям, какой корабль Эшаннон выбрал в качестве флагмана.

Несколько часов спустя, уже в темноте, бой завершился. Тридцать эйвонских галеонов были потоплены, десять других обратились в бегство, а флот вторжения, усталый и потрепанный, но увеличившийся втрое, был готов двигаться дальше. Барандуинцы прислали на помощь эриадорцам опытных лоцманов, и те осторожно и ловко провели их мимо торфяных бомб — коричневых шаров, взрывавшихся от удара.

Кэтрин и Оливер охотно приняли приглашение Эшаннона подняться на борт его флагманского корабля и плыть вместе с ними — обоих переполняли любопытство и радостная надежда.

Незадолго до рассвета изрядно выросший флот Эриадора прошел мимо огней Мэннингтона и покинул пролив.

26 НОЧЬ ТРЕХ ПОБЕДНЫХ СРАЖЕНИЙ

Хотя он никогда не бывал в этих краях прежде, Лютиен Бедвир не нуждался в карте, чтобы понять, какой именно город лежит у них на пути. С тех пор как эриадорская армия покинула горы, она стремительно преодолела сотню миль и миновала несколько городов. Сопротивление было слабым, кое-где и вовсе сдавались без боя, потому что циклопы, особенно та часть преторианской гвардии, что была разгромлена на выходе из Айрон Кросса, продолжали бегство на юг, грабя по дороге все, что могли. Это бесславное отступление сыграло на руку Лютиену, обращая население против Гринспэрроу. А с помощью Соломона Кейза, Алана О'Данкерна и других влиятельных граждан Эйвона человеческие потери с обеих сторон удалось свести к минимуму.

Но теперь…

Лютиен направил Ривердансера к вершине небольшого холма. В угасающем свете дня он устремил взгляд на юг, следуя вдоль серебристой змеи, реки Данкерн, до того места, где она расширялась и превращалась в сверкающее пятно на горизонте. Там лежало озеро Спейтенфергюс, и на его северном берегу, на полосе земли между реками Данкерн и Эрн, стоял за высокими стенами Уорчестер, чье ополчение, несомненно, увеличилось на те тысячи циклопов, которые, бросив маленькие городки, бежали на север.

Под ним, справа, довольно быстро двигалась армия Эриадора. Марш продолжится и после захода солнца, воины разобьют лагерь только тогда, когда увидят могучий город.

Смогут ли воины Эриадора и горные гномы справиться с укреплениями могучего Уорчестера? Лютиену и его войску еще никогда не приходилось осаждать город или пробиваться сквозь высокие каменные стены, окружавшие крепость. Повстанцы взяли Кэр Макдональд, отбивая дом за домом, но к началу битвы они уже находились внутри городских стен. Эриадорцы выиграли битву под Принстауном, обманным маневром заставив гарнизон выйти из-за городских стен на равнину под названием Глен Дуррич. Но что им делать с укрепленным городом, который ожидает их прихода и готовится к нему?

В голову Лютиену даже закралась на мгновение безумная идея — убедить Беллика миновать Уорчестер, обойти с востока озеро Спейтенфергюс и двигаться прямо на Карлайл. Впрочем, молодой Бедвир прекрасно понимал, что они не могут оставить у себя за спиной целую армию циклопов.

Итак, им волей-неволей придется идти на Уорчестер, потратить много сил на укрепленный город и, возможно, даже повернуть на восток, к побережью, чтобы атаковать Мэннингтон. Не в первый раз и, конечно, не в последний Лютиен размышлял о явном безумии подобного марша и тосковал по тихим пологим холмам острова Бедвидрин.

— В отсутствие герцога Тередона здесь командую я, — брызгая слюной, заявил злобный циклоп, тыча жирным и грязным большим пальцем в свою грудь шириной с бочонок.

Диана Велворт внимательно разглядывала одноглазого. Она всегда считала циклопов уродливыми и отвратительными, но этот, заместитель командующего Крейник, был хуже всех прочих. Из его выпученного глаза текла противная желтая жидкость, пачкая жирный, много раз сломанный нос циклопа. Зубы Крейника выглядели слишком длинными, они были изогнутыми и выпирали под странным углом, нависая над разорванными, перекошенными губами. Левая скула циклопа пострадала в бою, и теперь половина лица Крейника оказалась вдавленной, его асимметричность пугала и вызывала отвращение.

— Я герцогиня, равная по рангу вашему отсутствующему господину, — напомнила Диана, но не успела она договорить, как Крейник затряс своей уродливой головой.

— Не в Уорчестере, — прорычал урод.

Диана знала, что не может выиграть эту словесную битву. С того момента, как она появилась здесь прошлой ночью, пройдя через магический туннель, к ней относились с прямым неуважением. Как и остальные страдающие паранойей приспешники Гринспэрроу, Тередон обзавелся множеством телохранителей, дабы уберечься от вмешательства других волшебников. Приказы мертвого герцога для Крейника и, возможно, для любого из подчиненных ему циклопов были нерушимы; даже сам Гринспэрроу с трудом заставил бы одноглазого подчиниться. Вероятно, Крейник оказался не первым циклопом, которому удалось дослужиться до такого звания в Уорчестере. Люди, подобные Тередону, испытывали своих подчиненных, принимая, например, обличье другого герцога и затем проверяя лояльность своих офицеров-циклопов. Того, кто не выполнял особых распоряжений Тередона, ждала ужасная, мучительная смерть.

Крейник, вероятно, не раз бывал свидетелем таких случаев. Ни угрозы, ни логические доказательства, пущенные в ход Дианой, не могли поколебать упрямого одноглазого.

— Я же говорил вам, что заместитель командира Крейник не подведет в трудную минуту, — раздался голос из-за спины циклопа. Одноглазый резко повернулся, и за его массивной спиной Диана увидела герцога Тередона, неспешно идущего по залу.

Герцогиня невольно вздрогнула. Хотя Бринд Амор и принял обличье Тередона, ему не удалось полностью скопировать его манеры. Король Эриадора шаркал, как пожилой человек, тогда как сильный герцог имел уверенную и властную походку.

— А вы боялись, что мои солдаты не подготовятся! — грохотал фальшивый Тередон, хлопая Крейника по спине, — жест, совершенно несвойственный Тередону, отчего Диана снова вздрогнула. — Готовы? — ревел Бринд Амор. — Ну, если учесть, сколько наших циклопов прибежало сюда с севера, мы готовы к чему угодно!

Диана заметила скептическое выражение лица Крейника и поняла, что нужно срочно спасать ситуацию.

— О, мой дорогой Тередон, — сказала она со смехом. — Я вижу, вы попробовали то эльфийское вино, которое я привезла вам в подарок!

— Что? — Бринд Амор слегка растерялся, заметив, что Диана, нарочито усмехнувшись, снова плотно сжала губы. — О да, — немедленно подыграл ей старик. — Но я не так-то много и выпил.

— Я предупреждала вас, что оно ударяет в голову, — сказала Диана, и Бринд Амор почувствовал, что ей самой отчаянно хочется дать ему по голове прямо здесь и сейчас. — В таком состоянии толку от вас в грядущем бою будет немного.

— Немного? — нахмурился старый волшебник и постарался принять королевскую осанку. — Считая преторианскую гвардию, пришедшую из Айрон Кросса, я полагаю, мы численно почти вдвое превышаем этих эриадорских дурней. И мы защищены крепчайшими стенами! — Он щелкнул пальцами в воздухе перед немигающим взглядом Дианы. — Да им не взять Уорчестер и за сто лет!

Казалось, Крейнику так понравилось это самодовольное заявление, что его безобразное лицо разгладилось. Циклоп даже осмелился протянуть руку и похлопать по спине герцога-самозванца, но Бринд Амор мгновенно окинул одноглазого таким сердитым взглядом, что тот отступил.

— Тогда, возможно, они не станут наступать, — подсказала Диана, — а поведут осаду города.

Бринд Амор рассмеялся, Крейник подобострастно вторил мнимому господину, но герцогиня не разделяла веселого настроения собеседников. В конце концов, они должны были убедить циклопа, что удерживать войско внутри городских стен глупо и опасно. Бринд Амор абсолютно прав, даже при их магической помощи у армии Эриадора мало шансов вломиться через укрепленные стены или ворота Уорчестера в город, переполненный отступившими сюда циклопами. Даже если Лютиену и Беллику каким-то образом удастся ворваться в город и покончить с циклопами, их армия, безусловно, понесет сильнейшие потери, а до Карлайла оставалось еще двести миль.

По коже Дианы пробежали мурашки от охватившей ее тревоги. Внезапно смелый план показался безрассудным; как они могли вознадеяться, постоянно побеждая, дойти до самого Карлайла? Как могла она, даже вместе с Бринд Амором и Эшанноном, вознадеяться победить Гринспэрроу? Однако герцогиня твердо отогнала эти мысли, напомнив себе, что главная сила Гринспэрроу — в страхе перед ним и в ордах циклопов, над которыми он взял власть. Магия, демоны и драконы были сильным оружием, но в конечном итоге войну выигрывает твердость духа простых солдат и мудрость их полководцев.

Успокоив себя в очередной раз, Диана сосредоточилась на непосредственно стоящей перед ней задаче — убедить Крейника вывести войско из Уорчестера. Она уже собиралась зайти с другой стороны, когда Бринд Амор внезапно прекратил смеяться.

— Вот именно! — выкрикнул старый волшебник прямо в лицо Крейнику.

Циклоп отступил на шаг, по его лицу было видно, что он совершенно сбит с толку.

— Разве ты не видишь, какая блестящая возможность открывается перед нами? — крикнул Бринд Амор, пританцовывая перед циклопом. — Мы можем не обороняться, а наступать, Крейник! — объяснил он. — Мы выйдем в поле и разгромим их! А потом захватим этих глупцов — Алую Тень и Бринд Амора, если он тоже где-то там, в их рядах. О, как наградит нас король Гринспэрроу, когда пленники будут доставлены к нему!

Похоже, Крейник не попался на эту удочку, хотя ему явно с трудом удалось сохранить на лице скептическое выражение, отвергая возможность прославиться.

— У нас просто нет другого выхода, — быстро вставила Диана. — По сообщениям разведчиков, есть еще и вторая эриадорская армия, которая идет сейчас с южных склонов Айрон Кросса. Если та армия, что стоит сейчас у наших ворот, задержится надолго на полях под Уорчестером, то вторая может присоединиться к ней. Или еще хуже, обе армии обойдут Уорчестер и направятся прямо на Карлайл.

— Тогда мы пойдем вслед за ними, — заявил Крейник. — Мы ударим им в спину и раздавим о стены Карлайла.

Бринд Амор обхватил рукой широкие плечи циклопа.

— Тебе бы хотелось лично доложить королю Гринспэрроу, что мы добровольно открыли армии Эриадора путь на Карлайл? — спокойно спросил он.

Циклоп дернулся, словно ему дали пощечину.

— Мы встретимся с ними в поле! — заявил он. — Десять тысяч преторианских воинов выйдут за стены города сегодня же ночью!

Бринд Амор слегка подмигнул Диане, и женщина успела кивнуть и улыбнуться, прежде чем Крейник вновь повернулся к ней. Внезапно Бринд Амор замер на месте, улыбка исчезла с его мгновенно побелевшего лица. Он встревоженно огляделся по сторонам, но Диана не поняла, что послужило причиной такой перемены.

— Эльфийское вино, — запинаясь проговорил старый волшебник. — Мне нужно… — Он издал стон и выбежал, оставив Диану теряться в догадках.

Но уже в следующую минуту ее недоумение рассеялось. Из-за угла появился король Гринспэрроу, сопровождаемый эскортом из пяти преторианских стражников.

Диана едва не лишилась сознания от ужаса.

— Мой король, — пробормотала она, опускаясь в почтительном реверансе.

— Какие меры вы приняли, герцогиня Велворт? — резко спросил Гринспэрроу. — И почему вы не вернулись в Мэннингтон, чтобы повести флот против кораблей Эриадора?

— Я… я не думала, что такая маленькая флотилия сможет причинить какие-то неприятности, — объяснила Диана. — Мои капитаны более опытны… а герцог Эшаннон, без сомнения, уже вышел в море. — Диана вряд ли понимала, что говорит, отчаянно пытаясь что-то сочинить на ходу. — Мне казалось, эриадорская армия представляет более серьезную угрозу. Скорость и успех их наступления встревожил меня… я не могла оставить Уорчестер без присмотра.

Она заметила, что уродливое лицо Крейника исказила гримаса. Циклоп был вовсе не глуп. Как могла Диана, сама участвуя в так называемом испытании лояльностью, теперь заявлять, что полагала, будто Уорчестер остался без присмотра? Сердце Дианы бешено заколотилось, все висело на волоске. Однако циклоп ничего не сказал, возможно опасаясь гнева Гринспэрроу, — король терпеть не мог, когда кто-то без дозволения вмешивался в разговор.

Гринспэрроу на мгновение задумался, затем кивнул, хотя ни на минуту не отвел взгляда своих немигающих темных глаз от лица Дианы.

— Итак, вы прибыли в Уорчестер и приняли руководство, — сказал король.

— Как мы и договаривались, — ответила Диана, намеренно не глядя на Крейника.

Гринспэрроу кивнул и повернулся к циклопу.

— Каковы ваши планы?

— Мы выйдем из города и уничтожим врага в открытой схватке, — заявил заместитель командира.

Диана затаила дыхание, не зная, как Гринспэрроу отнесется к столь дерзкому плану. Ведь король понимал, что эриадорцам не удастся взять Уорчестер, к тому же он считал Бринд Амора мертвым.

— Это была идея Дианы? — спросил Гринспэрроу.

В его голосе слышались нотки подозрительности, и Диана сразу поняла, что король хочет что-то выведать. Она задалась вопросом, решится ли Бринд Амор раскрыться прямо сейчас, вступит ли в открытый бой с Гринспэрроу. Одна мысль о подобной схватке вызвала у нее дурноту. Магическая энергия заговорщиков истощилась, ведь им пришлось проделать немалый путь по волшебному туннелю, а эриадорскому чародею пришлось еще и перевоплощаться в герцога Тередона. Да и вообще сражаться с королем Эйвона здесь, в самом сердце укрепленного города, когда его окружало более пятнадцати тысяч преданных циклопов, было бы просто верхом глупости.

Крейник выпрямился.

— Я только подумал, что… — запинаясь начал он. — Герцогиня не… я хочу сказать… — одноглазый заикался все сильнее, ибо темные глаза короля опасно блеснули, и Гринспэрроу взмахнул руками.

Крейник глубоко вздохнул, явно пытаясь собраться с мыслями, но прежде чем циклоп успел произнести следующее слово, он упал замертво, просто рухнул тлеющей кучей на пол. Диана уставилась на него широко открытыми глазами, а затем оборотила ошеломленный взор к Гринспэрроу, который стоял, сердито качая головой.

Наблюдая за развитием событий через зеркало в одной из небольших комнат, отделенных от зала длинным коридором, Бринд Амор следил за неожиданной сценой с не меньшим изумлением. Старый волшебник понимал, что ему следовало бы прервать связь, — он сильно рисковал, занимаясь ясновидением так близко от Гринспэрроу, — но он боялся, что эйвонский король раскроет их заговор, и тогда Диане понадобится его помощь. Он ощутил некоторое облегчение, взглянув на желтый порошок, защищавший от чар, который он рассыпал по периметру комнаты предыдущей ночью. Во всем дворце было открыто только одно это зеркало, но даже тут таилась опасность, и Бринд Амор осознавал это. Он заметил, ощутил приближение Гринспэрроу совершенно случайно, просто повезло, и теперь ему оставалось только надеяться, что король Эйвона окажется менее удачлив. Потому что Бринд Амор не хотел сражаться сейчас, здесь, когда Лютиен стоит с армией под стенами города и даже не подозревает о том, что происходит во дворце. Но в первый момент он был готов даже открыто броситься на короля Эйвона, в отчаянной попытке покончить с этим отвратительным демоном раз и навсегда. Однако тогда его собственная гибель была бы неминуема, да и Диане вряд ли удалось бы уцелеть. Бринд Амор горько сожалел о нынешнем упадке древнего искусства магии. В прежние времена, если бы он вступил в поединок с другим волшебником, все солдаты, оказавшиеся поблизости — как люди, так и циклопы, — бежали бы в поисках укрытия, будучи абсолютно бессильными и неуместными в магическом сражении. Но сейчас меч мог оказаться вполне подходящим оружием против волшебника, а те циклопы, которые кольцом стояли вокруг Гринспэрроу, защищая его, конечно, умели владеть мечом!

Поэтому сейчас Бринд Амор мог только наблюдать и молиться — молиться, чтобы Диана не допустила ошибки и чтобы Гринспэрроу случайно не заметил его.

— Циклопы! — возмущался король Эйвона. — Этому был дан совершенно определенный приказ: только герцог Тередон Риз или я сам можем отдавать какие бы то ни было приказания относительно гарнизона Уорчестера. И, тем не менее, этот олух вздумал подчиняться требованиям герцогини Мэннингтон.

— Так вы не одобряете мой план? — спросила Диана, стараясь, чтобы ее голос звучал искренне. — Я думала, вы согласитесь…

— Конечно, я ничего не имею против, — рявкнул Гринспэрроу, явно возбужденный. — Эриадорцы наседают на меня со всех четырех сторон. Вы должны разгромить здесь среднюю часть, Эшаннон разобьет их фланг в проливах, и тогда угроза, если она и существовала, будет ликвидирована. Но не думайте, что на этом ваши обязанности будут закончены! — неожиданно вскричал Гринспэрроу, и Диана даже подскочила от удивления. — Я ожидаю, что вторгшаяся армия будет уничтожена полностью, не останется в живых ни человека, ни гнома, а затем я поручу вам и Эшаннону перейти в контратаку. Вам придется пройти по всему пути Бринд Амора назад на север, когда Эшаннон поведет флот к Порт-Чарлею. Ваши войска встретятся в Монфоре, который эти наглые мятежники зовут Кэр Макдональдом. Во второй раз в вашей жизни над городом поднимется мой флаг! — Он замолчал, и смерил женщину гневным взглядом. Диана знала, что он припоминает ее неудачу в Айрон Кроссе. — Убейте каждого, кто осмелится сопротивляться, а заодно уничтожьте и их детей! — закончил он, прищурившись.

Диана кивала в ответ на каждое его слово, довольная тем, что Гринспэрроу по-прежнему исполнен обычной для него самоуверенности, а, следовательно, вряд ли разгадает игру, которую они с Бринд Амором затеяли здесь, в Уорчестере. Кроме того, приказы короля не оставили в душе Дианы сомнений в том, что она выбрала правильный путь. В сердце Гринспэрроу не было места милосердию, недаром он приказал убивать даже детей.

И точно так же много лет назад, той самой ночью, он уничтожил братьев и сестру Дианы в Карлайле…

Женщине понадобилась вся ее выдержка и годы тренировки, чтобы не позволить магу догадаться об ее истинных мыслях и чувствах. Герцогине хотелось броситься на злобного короля прямо здесь и сейчас, заставить Бринд Амора вступить в битву, чтобы она могла наконец отомстить этому страшному человеку за гибель своей семьи.

Но она еще раз кивнула, постаравшись изобразить самую злобную ухмылку, на которую оказалась способна.

— Ты, — рявкнул Гринспэрроу, обращаясь к одному из преторианских стражников из своего эскорта. Циклоп немедленно выскочил вперед, опасаясь той же судьбы, что постигла Крейника.

— Твое имя?

— Акрасс.

— Заместитель командующего Акрасс, — поправил Гринспэрроу. — Ты должен исполнять приказания герцогини Велворт так же, как ты исполнял приказания герцога Тередона Риза.

Акрасс покачал головой.

— Я не могу, — ответил циклоп. — Мой долг — охранять вас, и тольковас, до самой смерти.

Гринспэрроу усмехнулся и кивнул.

— Ты прошел испытание, — уверил он циклопа. — Но оно закончено, а теперь выполняй приказ. Диана Велворт теперь герцогиня Уорчестера, — продолжал он, и добавил, обращаясь к Диане: — Временно.

Это сообщение застало врасплох пятерых преторианских стражников, а Акрасс даже осмелился оглянуться на товарищей.

Диана кивнула.

— Я приложу все усилия, — заверила она вполне искренне, однако миссия, которую она намеревалась выполнить, вовсе не совпадала с той, что имел в виду Гринспэрроу.

Ни в коей мере.

— Вы покидаете нас? — спросила Диана, когда Гринспэрроу вдруг резко направился к выходу.

— Я отправляюсь на побережье, следует проверить, как идут дела у Эшаннона, — рявкнул он.

Диана слабо порадовалась тому, что он повернулся спиной прежде, чем заметил, как она побелела.

— Может, вам бы лучше слетать на восток? — выпалила она, заставив Гринспэрроу резко остановиться. Затем он медленно повернулся и посмотрел на нее.

— Я получила кое-какие новые сведения, — запинаясь, проговорила герцогиня, судорожно размышляя, что можно соврать тирану. — Я опасаюсь, что хьюготы объединились с нашим врагом. Их западный флот…

Лицо Гринспэрроу исказилось от ярости.

— Я хотела проверить это еще раз, прежде чем сообщить вам, — попыталась объяснить Диана. — Я не вполне уверена. Но теперь, когда у меня существуют более важные новые обязанности… — Она расправила плечи, собрав все свое мужество. — Возможно, вы сможете отправиться на восток и сами выясните, верны ли эти известия. Эшаннон без труда справится с эриадорским флотом, а я нанесу удар по врагу здесь и пойду на север. А потом мы будем ждать вас в Монфоре!

Гринспэрроу еще на секунду задержал на женщине свой взгляд, затем повернулся и вышел, расталкивая преторианских стражников.

Диана чуть не лишилась чувств от радости. В своей комнате неподалеку отсюда Бринд Амор испустил глубокий вздох облегчения.

Лютиен уже слыхал рассказы о том, что некое огромное крылатое создание опускалось на землю где-то в полях южнее Уорчестера. Описания звучали весьма расплывчато — армия все еще находилась в нескольких милях от города, между нею и теми полями, о которых шла речь, лежало немало миль, но молодой Бедвир понимал, что имеют в виду его разведчики.

На этот раз он сам увидел огромную ящероподобную тварь, сумел разглядеть широко раскинутые крылья и длинный змеевидный хвост — чудовище направлялось к юго-востоку. Те, кто стоял на холме рядом с ним, решили, что это птица, но Лютиен понял, в чем дело.

Вдали, высоко в небе, парил дракон.

Сердце Лютиена упало. Он принадлежал к тем немногим, кому уже приходилось встречаться с драконом раньше, и только невероятное везение и старания Бринд Амора позволили ему уйти живым. Молодой Бедвир даже представить себе не мог, как сражаться с таким врагом, он задавал себе вопрос, сможет ли целая армия причинить какой-нибудь вред кошмарной твари, если той вздумается внезапно повернуть на север и атаковать.

Лютиен постарался выкинуть из головы эту мысль, ведь если его опасения подтвердятся, то дракон может повернуть на север и, дохнув огнем, уничтожит людей и гномов. Молодой Бедвир оглянулся на свое войско и вновь обрел мужество. «Пусть чудище только попробует появиться! — решил он. — Его встретит такой град стрел, что от одного их веса дракон рухнет на землю!»

Но дракон все так же летел на восток, постепенно превращаясь в крохотную точку на далеком горизонте.

— Вот туда и отправляйся, — тихо молил Лютиен. Однако он подозревал, что ему вскоре придется увидеть чудовище снова. Ведь оно явно приземлилось южнее Уорчестера, а это означало, что среди союзников Гринспэрроу не только циклопы и горстка волшебников.

— Зачем вы сказали ему? — спросил Бринд Амор, вновь вернувшись к куда более удобному собственному облику, когда они с Дианой оказались одни в запертой изнутри и магически защищенной комнате.

Герцогиня воздела руки к небу.

— О хьюготах, — нетерпеливо объяснил Бринд Амор, хотя Диана прекрасно знала, что он имеет в виду. — Как вы могли рассказать Гринспэрроу о хьюготах?

Диана пожала плечами.

— В тот момент это показалось мне наименьшим злом, — объяснила она как нечто само собой разумеющееся. — Если бы Гринспэрроу отправился на запад, как он намеревался, тогда Эшаннон и наши корабли были бы раздавлены, возможно уничтожены совсем, если принять во внимание то, что волшебник может сотворить с деревом и парусиной. А самое ужасное, отправься Гринспэрроу на запад, он бы сразу узнал всю правду. На востоке же он потратит немало времени, чтобы проверить новость о хьюготах, если они находятся так далеко в море, как вы полагаете. Именно это время нам и необходимо, если мы рассчитываем добраться до Карлайла.

Бринд Амор был расстроен, но признавал справедливость аргументов Дианы. Старый маг прекрасно понимал, что в паутине лжи должна содержаться какая-то доля правды, и эта правда должна быть убедительной. Диана бросила Гринспэрроу косточку, сообщив кое-что ценное, и сумела завоевать его доверие, а в этом и она, и Бринд Амор, естественно, очень нуждались. Только самоуверенность Гринспэрроу и слепая вера в преданность тех, кого он поработил, до сих пор мешали ему распознать обман. Однако Бринд Амор не обманывался на тот счет, что его цели и цели Дианы совпадают не во всем. Оба хотели уничтожить Гринспэрроу, но Бринд Амор сознавал, что герцогиня не станет лить слезы, если при этом войска гномов и хьюготов понесут колоссальные потери.

— Есть ли у вас силы для перевоплощения? — спросила Диана, отвлекая волшебника от его размышлений.

Бринд Амор взглянул на нее, не понимая.

— Уже почти стемнело.

Бринд Амор кивнул. Акрасс занимался подготовкой десятитысячного войска, которое должно было выйти из Уорчестера под покровом темноты.

— Мантия герцога Тередона готова, — уверил ее Бринд Амор.

Диана сомневалась в том, что это так уж необходимо… или мудро, ведь им тогда придется сочинить еще одну историю, чтобы удовлетворить любопытство Акрасса. В конце концов, Гринспэрроу официально передал ей командование всем гарнизоном Уорчестера, так что в появлении Тередона не было необходимости.

Бринд Амор также прекрасно понимал это, но он не собирался позволить десяти тысячам циклопов выйти из Уорчестера под командованием Дианы, в то время как его собственные войска окажутся слишком уязвимыми, если не удастся решить дело одним ударом. Нет, не сейчас.

Вскоре они оба вышли из комнаты, чтобы встретиться с Акрассом. Диана объяснила, что, поскольку Тередон возвратился, — не правда ли, Гринспэрроу будет очень рад узнать, что на самом деле его герцог жив? — она передает командование ему, но, разумеется, распоряжение Гринспэрроу о ее собственной власти остается в силе, поэтому она станет его заместителем.

Акрасс поверил ловкой обманщице — впрочем, что еще ему оставалось?

Они вышли из ворот после заката солнца, когда на востоке появилась полная луна. «Тередон» и Диана возглавляли марш, постоянно держа под присмотром циклопа, шагавшего, выпятив грудь от гордости. Одноглазый, не тратя даром времени, раздавал удары каждому, кто осмеливался подойти слишком близко или выказать хоть малейший оттенок неуважения к нему.

Еще до того, как ворота миновал длинный хвост отряда циклопов, Бринд Амор коротко и негромко свистнул. Минутой спустя на его призыв откликнулась маленькая сова, усевшаяся на ладонь волшебника и вопросительно склонившая голову набок.

Бринд Амор пошептал что-то птице на ухо, и сова, сорвавшись с руки мага, помчалась на север.

— Что это вы делаете? — спросил Акрасс.

Бринд Амор хмуро взглянул на него, давая понять, что его недавно обретенный чин все же не позволяет задавать вопросы герцогу Уорчестера. Циклоп поспешно опустил взгляд.

— Теперь у нас есть глаза, — сказал Бринд Амор Диане.

— Глаза и план, — ответила герцогиня.

План был весьма прост. Циклопы разбились на три отряда; три тысячи отправились к реке Данкерн, чтобы обойти эриадорцев с правого фланга, еще три — к реке Эрн, на левый фланг вторгшейся армии, а оставшиеся четыре тысячи, включая и большую часть кавалерии на вепреконях, двигались на север, по междуречью. Они направлялись к главному лагерю Эриадора, чтобы начать атаку. Именно этому отряду предстояло отвлечь внимание противника на себя, а остальные одноглазые должны были тем временем перейти Данкерн и Эрн и сжать эриадорцев, как в тисках. Так считал Акрасс.

Разумеется, у Бринд Амора и Дианы имелись свои представления на этот счет.

Лютиен, Беллик и Сиоба встрепенулись, услышав, что в лагере появилась говорящая птица. Молодой Бедвир молился, чтобы это оказался гонец от Бринд Амора или даже сам Бринд Амор в преображенном виде.

Он был слегка разочарован, когда обнаружил сову, сидевшую на нижней ветке дерева. Казалось, перед ними была обычная птица, и, хотя Бринд Амор часто появлялся в обличье совы, Лютиен сразу понял, что это не он. Однако не было сомнений, что дело не обошлось без магии, так как птица действительно говорила, произнося, правда, только одно слово — «Принстаун».

— Бринд Амор отправился в Принстаун? — спросила Сиоба у птицы.

— Принстаун, — ответила сова.

— По крайней мере, теперь мы знаем, куда отправился волшебник, — кисло заметил Беллик, отнюдь не обрадованный новостью о том, что Бринд Амор не собирается присоединиться к ним в столь важной битве против Уорчестера. Все в лагере прекрасно знали, что в городе находится герцог-волшебник, готовый отразить нападение.

Однако Лютиен желал полностью удостовериться. Он попытался спросить сову по-другому: «Мы должны идти на Принстаун?» и «Не объявил ли Принстаун себя союзником Эриадора?» Но птица в ответ твердила все то же слово.

Твердила до тех пор, пока Лютиен и двое других не повернулись, чтобы уйти. Тогда сова внезапно проскрипела:

— Глен Дуррич.

Все трое как один вновь повернулись к птице.

— Принстаун, Глен Дуррич, — пробормотал Беллик, не понимая смысла.

— Налево, направо, прямо, — добавила птица, а затем, словно наложенное на нее заклинание иссякло, сорвалась с ветки и беззвучно улетела во тьму.

Лицо Лютиена просветлело.

— Ты понял? — спросила Сиоба.

— Только однажды мы сражались против укрепленного эйвонского города, — ответил Лютиен. — И одержали сокрушительную победу.

— Принстаун, — вставил Беллик.

— Но на самом деле мы не сражались против города, — возразила Сиоба.

— Мы сражались в Глен Дуррич, — напомнил Лютиен. Лицо Сиобы тоже просветлело, но Беллик, появившийся под Принстауном уже в конце битвы, не знал многих подробностей и потому пока еще ничего не понял.

— Бринд Амор тогда принял обличье герцога Принстауна Парагора и выслал гарнизон города за стены, — объяснил Лютиен.

Взгляд Беллика обратился к югу, к Уорчестеру.

— Ты ведь не думаешь… — начал было гном.

— Именно это я и думаю, — перебил его Лютиен.

Сиоба позвала разведчиков и отправила их к войску с приказом сворачивать лагерь и готовиться к сражению.

— Это было предупреждение от Бринд Амора, — настойчиво повторял Лютиен, подойдя вплотную к Беллику, по-прежнему смотревшему на юг. — Гарнизон выходит из города, и мы должны быть к этому готовы.

Из трех групп циклопов та, что должна была форсировать быструю реку Данкерн, находилась в самом трудном положении.

И к несчастью для одноглазых, Беллик это отлично понимал.

Фланг циклопов раскололся — треть уже перешла реку, треть находилась в воде, а остальные выстроились вдоль восточного берега, готовясь к переправе. И тут ударили эриадорцы. Кавалерия под руководством Лютиена и Сиобы обрушилась на восточный берег. И одновременно лучники осыпали градом стрел тех циклопов, которые еще не успели выйти из воды; их массивные фигуры представляли собой отличные мишени при свете полной луны. Одновременно гномы Беллика атаковали тех, кто уже вышел на западный берег, сбросив их назад в воду.

Воды реки окрасились кровью циклопов, многие утонули, сбитые с ног стремительным течением, поскольку гномы перерубили канаты, за которые цеплялись одноглазые. Тем, что остались на восточном берегу, повезло больше — кое-кому удалось скрыться под покровом ночи, но это было не правильное отступление, а хаотичное бегство. Ночной воздух оглашали вопли ужаса.

Трехтысячный отряд Эйвона прекратил свое существование в считанные минуты.

И все же ночная работа для эриадорцев только началась. Ведомые кавалерией Лютиена, они бросились к югу, полные решимости попасть в Уорчестер раньше двух оставшихся отрядов циклопов, надеясь заманить врагов в засаду.

— Пусто! — взревел Акрасс, пиная скатку с постелью, — она была набита листьями и камнями, и потому казалось, что там кто-то спит. В опустевшем лагере догорали костры, и под каждым одеялом, в каждой скатке не было ничего, кроме листьев.

Прежде чем циклоп успел дать выход своей ярости, с востока, от реки Данкерн, до него долетели звуки битвы.

— Они вышли навстречу нашему флангу! — закричал Бринд Амор. Он все еще пребывал в обличье Тередона, хотя и чувствовал себя изрядно вымотанным, поскольку поддержание образа требовало немалого количества магической энергии.

Акрасс отдал приказ к построению, намереваясь ринуться на восток и устроить там засаду. С благословения своего герцога, как считал заместитель командующего, он так и поступил.

Луна может вести себя любопытным образом, если поблизости находятся волшебники. Простые отражательные заклинания способны создать иллюзию, будто бледное светило изменило свое положение. И точно так же заклинания могут отвести в любую сторону эхо, так что будет казаться, что источник шума находится совсем не там, где он расположен на самом деле. И потому сбитый с толку Акрасс повел свой отряд в четыре тысячи бойцов не на восток, а на север.

— Красивая луна, — заметил Бринд Амор, когда они развернули своих коней для марша. Чародей отдавал должное изящному заклинанию герцогини.

— Простой фокус, — смущенно ответила женщина.

Бринд Амор был по-настоящему доволен.

— Простой, но действенный.

Последний из уорчестерских отрядов без приключений перебрался через мелкую и грязную реку Эрн. Эти воины находились слишком далеко, чтобы услышать звуки битвы или грохот отряда циклопов, топавших на север, и потому, как и отряд Акрасса, изрядно растерялись, когда вышли на лагерь Эриадора, ожидая попасть в разгар битвы, но не найдя ничего, кроме пустых скаток.

К этому времени поля на востоке снова были спокойны и безмолвны.

Циклоп, командовавший этой группой, оставшись без руководства Тередона, Дианы или хотя бы Акрасса, поспешно скомандовал отступление, и отряд снова отправился к реке Эрн. Каждую минуту они оглядывались через плечо, надеясь, что вот-вот появятся их товарищи, и опасаясь увидеть внезапно возникших ниоткуда эриадорцев.

Отступление совершалось в полном порядке, и циклопы были готовы отразить любой удар с тыла.

Однако на этот раз их ожидала атака спереди, а затем с обеих сторон, когда превосходящие силы противника сомкнулись, словно челюсти голодного волка. Прошло несколько минут, прежде чем одноглазые поняли, что оказались в окружении. Сперва они решили, что на них по ошибке напал гарнизон, оставшийся в Уорчестере!

Постепенно до тех, кто оставался в живых, доходила правда, но к этому времени было уже слишком поздно. Смятение переросло в панику, циклопы очертя голову бросились в разные стороны, хотя темный силуэт высоких стен Уорчестера ясно виднелся на юге. Некоторые отчаянно призывали гарнизон выйти им на помощь, но одноглазые, оставшиеся за высокой стеной, с типичной для них эгоистичной трусостью не осмелились покинуть укрепленный город ради спасения своих сородичей.

— Должно быть, пора, — решили Бринд Амор с Дианой, хотя оба мага и сомневались в правильности своего решения. Передовая часть отряда циклопов, в котором находился и Акрасс, вошли в деревушку, она называлась Биллинсби и лежала в пяти милях севернее Уорчестера.

Диана пустила своего коня рысью, опередив основной отряд, чтобы встретиться с Акрассом, когда он вылетел обратно из Биллинсби.

— Волшебник король эриадорцев Бринд Амор нанес удар по нашим силам, — сказала она с отчаянием. — Он обманул нас, он хитростью заманил не туда, куда следовало!

Акрассу отчаянно хотелось ударить женщину, и Диана прекрасно это понимала.

— Гринспэрроу обвинит во всем меня, — сказала она, и намерения одноглазого сразу изменились.

Озверевший циклоп тут же попятился назад, сообразив, что, если он сейчас набросится на Диану, возможно даже убьет ее, гнев Гринспэрроу обрушится на его собственные плечи.

— На Уорчестер! — взревел циклоп. Уже не дожидаясь приказов от волшебников, Акрасс галопом поскакал на своем вепреконе вдоль шеренг, подгоняя марширующих циклопов. Под грохот копыт он понесся назад на юг.

К тому времени, когда битва закончилась, на востоке появились светло-голубые тени — рассвет стремительно приближался. Разведчики-каттеры Беллика прискакали к королю гномов с сообщением, что третий и самый большой отряд развернулся и ускоренным маршем направляется на юг, прямо к Уорчестеру.

Король Беллик почесал растрепанную рыжую бороду, прикидывая возможные варианты. Его армия явно устала, поскольку они уже побывали сегодня в двух яростных сражениях. А при дневном свете и предупреждающих сигналах, которые, без сомнения, раздадутся со стен Уорчестера, этот третий отряд не удастся застать врасплох.

Беллик разделил свое войско на две части, восточную и западную, и отправил их туда, где их не будет видно из города, с приказом пропустить одноглазых, а затем ударить по ним сзади.

Люди, гномы и эльфы, страшно усталые, покрытые кровью друзей и врагов, охотно согласились. Отряд циклопов сильно растянулся, одноглазые стремились вернуться под защиту стен Уорчестера и занять оборонительные позиции. Когда силы Эриадора внезапно ударили с флангов, отступление превратилось в полный разгром. Гномы и люди преследовали и уничтожали циклопов всю дорогу до ворот Уорчестера.

Именно здесь Беллик и Лютиен намеревались остановиться для краткого, но столь необходимого отдыха, но неожиданно в железные ворота с треском ударила синяя молния, и они распахнулись.

На мгновение Лютиен испугался, что весь гарнизон Уорчестера сейчас обрушится на них. Но затем, когда преторианские стражники, стоявшие у ворот, повалились, сраженные новыми молниями, молодой Бедвир понял, в чем дело: это Бринд Амор открыл для них ворота города. Лютиен забыл об усталости, как и все остальное его войско, когда они поняли, какая возможность им предоставлена. По приказу Беллика воины бросились вперед, крича и стреляя из луков.

27 СТЕНЫ УОРЧЕСТЕРА

Кавалерия ворвалась в ворота и, к своему изумлению, обнаружила, что за ними пусто, — даже те одноглазые, которые только что вошли в город, ринулись на поиски более безопасного места. А его, к горькому разочарованию Лютиена, отыскать было нетрудно. Уорчестер окружала не одна стена, а несколько. Они правильной спиралью шли вокруг города, создавая десятки удобных оборонительных позиций. Циклопы очень плохо управлялись с луками и не умели метко бросать копья, но обороняли город не только циклопы, и Лютиен прекрасно понимал, что эйвонские лучники имеют немало шансов удачно выпустить стрелы во вторгшуюся армию. Лютиен жалел, что у него не было возможности как следует подготовиться, что они с Сиобой, Белликом и другими не могли спокойно посидеть у костра над картой города и выработать надежный план. Молодой Бедвир участвовал в достаточном количестве крупных битв и понимал, что теперь каждый действует на свой страх и риск. Он задал своим солдатам изначальное направление, но теперь, в беспорядке боя, каждый воин должен сам выбирать свой путь, каждый маленький отряд будет встречаться с новыми препятствиями и должен будет найти способ преодолеть их.

Лютиен с ужасом думал о перспективе боя в городе, когда впереди оставалось еще столько миль пути, но перед эриадорцами открылись главные городские ворота, и такой возможностью нельзя было пренебречь. Юноша направил Ривердансера вправо, где имелся небольшой подъем. Кто-то последовал за ним, другие повернули налево. Однако часть отряда, в основном гномы, ринулись вперед, на следующую стену, приставляя лестницы и забрасывая веревки с крепкими крюками, затем они бесстрашно полезли вверх, словно не замечая множества одноглазых, готовых оборонять высокую стену.

Лютиену не пришлось далеко ходить в поисках схватки. Сразу за поворотом он увидел острый выступ стены, за которым укрепился десяток циклопов. Окликнув Сиобу, он ринулся вперед, сбив ближайшего циклопа могучим взмахом тяжелого меча. Ривердансер затоптал еще одного, и Лютиен резко бросил коня вперед, оставив одноглазых своим воинам, несущимся за ним.

За следующим поворотом юноша обнаружил выгодную позицию, откуда была хорошо видна та часть внутренней стены, что находилась прямо напротив разбитых ворот. Он обернулся как раз в тот момент, когда какой-то гном рухнул с высоты, пронзенный мечом циклопа. Однако тут же одноглазый и еще несколько его приятелей полетели вниз под напором десятка других бородатых гномов. Стена была взята.

Стрела просвистела перед лицом юноши, и он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она вонзилась в грудь одноглазому. Тот споткнулся и сразу же отлетел в сторону, когда между стенами появился отряд циклопов, которые, выстроившись клином, двинулись к Лютиену.

Молодой Бедвир и его кавалерийский отряд бросились им навстречу и разбили за несколько минут.

В центральной и самой высокой части Уорчестера, как и во всех больших городах Эйвонси, красовался огромный Собор, который назывался Лейдидансер. Вокруг здания раскинулась огромная площадь. В мирные дни на ней шумел и бурлил рынок. Теперь площадь тоже была забита людьми, напуганные жители отчаянно стремились укрыться в Соборе.

Но двери его оставались запертыми.

Диана Велворт, Бринд Амор и циклоп Акрасс стояли на открытом балконе над главными дверями Собора. Бринд Амор, все еще в облике герцога Тередона, вновь и вновь требовал тишины, и постепенно взбудораженная толпа угомонилась. Теперь до всех отчетливо доносились звуки битвы у внешней стены города.

Успокоив толпу, старый волшебник отступил назад и встал рядом с Акрассом, а вперед вышла Диана.

— Вы знаете меня, — воскликнула женщина, обращаясь к толпе. — Я — Диана Велворт, герцогиня Мэннингтон.

Снизу раздались крики горожан, кто-то просил открыть двери Собора, кто-то спрашивал, не придет ли гарнизон Дианы на помощь Уорчестеру.

— Но вы не знаете того, — продолжала женщина, и голос ее, подкрепленный магией, приобрел необычайную силу, — что я являюсь законной наследницей эйвонского трона.

Люди весьма вяло отреагировали на ее слова, казалось, они просто не поняли их смысла. Конечно, горожане знали о происхождении Дианы, по крайней мере те, кто постарше, но какое это имело значение в данный момент, когда город находился на грани гибели?

— Я — законная королева Эйвона! — повторила Диана. Она взглянула на Бринд Амора, кивнула, и, прежде чем Акрасс хотя бы начал переваривать ее слова, одноглазый был мертв — Бринд Амор твердой рукой вонзил кинжал ему в спину.

— Я больше не желаю терпеть несправедливость! — продолжала Диана, перекрывая гул толпы. — Я не могу больше выносить ни союза с грязными одноглазыми, ни тиранию Гринспэрроу! Вы слышали разговоры о драконе, который поджег поля на юге от города. Слушай меня, мой народ! Это были не враги из Эриадора, а наш собственный король в его истинном обличье!

Как гигантская волна, бушующая между двумя огромными скалами, толпа качнулась вперед и назад, зашумела, кое-где взрываясь отдельными выкриками.

— Слушайте меня, мои подданные из гордого Уорчестера! — вскричала Диана. — Не существует никакой армии захватчиков, но есть дружественное войско, которое призвала сюда ваша законная королева! Это моя армия, она пришла сюда из Эриадора, чтобы возвести на трон Эйвона законную правительницу!

Бринд Амор услышал шум за спиной и, мимоходом обернувшись, направил магическую энергию на огромную дверь балкона, заколдовав дерево и плотно запечатав дверь.

— Вы подбиваете их к мятежу, — констатировал Бринд Амор, слыша, как резко усилился шум внизу, на площади.

— А нам и нужен мятеж, — твердо заявила Диана. Бринд Амор не мог не согласиться с ней. Он видел оборонительные укрепления крепости под названием Уорчестер и знал, что там осталось несколько тысяч циклопов, готовых сражаться до последнего. Добавьте к ним тридцать тысяч людей, для которых город Уорчестер — родной дом, и армия Беллика окажется в незавидном положении.

Старый волшебник сделал шаг вперед, волоча за собой мертвого Акрасса. Новое заклинание — да, Бринд Амору приходилось в последние дни тратить немало энергии на такого рода чудеса — и тело циклопа стало легким, как пуховая подушка. Бринд Амор поднял труп высоко в воздух над своей головой.

— Беритесь за оружие против своих истинных угнетателей! — призвал народ поддельный герцог Тередон. — Смерть одноглазым!

Этот крик эхом разнесся по толпе, и площадь внизу мгновенно забурлила. Там было не так уж много циклопов, большая их часть находилась на нижних стенах, но ведь и не все люди откликнулись на призыв Дианы. Так что мятеж, предсказанный Бринд Амором, разразился в полной мере.

— Наведите тут порядок, — обратился он к герцогине. — Найдите союзников и охраняйте Собор. Соберите в нем раненых и слабых.

Мысли Дианы двигались в том же направлении, поэтому она кивнула, соглашаясь, но Бринд Амор уже исчез в облаке оранжевого дыма, торопясь найти Лютиена.

Диана продолжала говорить со своими сторонниками, призывая их объединиться, ясно определить, против кого они сражаются. Однако ее речь прервалась, когда тяжелое копье вонзилось в балкон как раз рядом с ней. Обернувшись, Диана увидела, что несколько одноглазых засели на высокой башне прямо над балконом.

Герцогиня отреагировала мгновенно. Трескучая молния, выброс черной энергии — и башня мигом очистилась от одноглазых. Это чудо изрядно подбодрило сторонников Дианы.

Снова повернувшись к толпе, Диана почти сразу увидела, как ее сторонники, действуя вполне организованно, стараются оттеснить к дверям Собора всех тех, кто не годился для военных действий, — старых и малых. Законная королева Эйвона повернулась и вскрыла запечатанные Бринд Амором двери еще одним ударом молнии, заодно опалив огнем изумленных циклопов, карауливших снаружи. Вскоре двери Собора широко распахнулись, и количество горожан Уорчестера, поддержавших Диану, стало стремительно расти.

Мятеж выплеснулся с площади на улицы города.

Бринд Амор знал, что на сегодня его запас магии подходит к концу. Несмотря на возбуждение, вызванное схваткой, старому волшебнику хотелось только лечь и заснуть. Но вместо этого ему приходилось напрягать все силы, используя свое маскировочное обличье, чтобы расколоть отряды циклопов, которые удерживали укрепления на стене, отдавая им совершенно бессмысленные приказы, заставляя уйти с занятых позиций и ослабляя таким образом оборону.

Прошло больше часа, прежде чем старый волшебник наконец увидел отряд своих друзей — около сотни гномов, которые яростно сражались, стоя по щиколотку в воде на краю небольшого рва, окружавшего одно из сторожевых помещений. Но у Бринд Амора уже не осталось магической энергии, и он не сумел помочь им. А еще через полчаса до него донесся наконец громовой грохот копыт.

Подойдя к краю высокой стены, Бринд Амор увидел отряд, выстроившийся по обе стороны длинного и узкого прохода между оборонительными стенами: с одной стороны Лютиен и сотня всадников, в основном эльфов, с другой стороны — такое же число циклопов на вепреконях.

Казалось, от шума и грохота схватки задрожал весь огромный город. Кавалерия Лютиена получила некоторое преимущество, стреляя из луков, но если в открытом поле они могли бы ударить, а потом развернуться и уйти в сторону, то здесь у них такой возможности не было. Отряды поневоле сшиблись в жестокой рукопашной схватке, многие упали просто под весом нападающих, другие удержались в седлах потому, что падать было некуда.

В гуще сражения утомленный старый чародей высмотрел Лютиена на великолепном белом коне; могучий меч Бедвира без устали рубил врага, голос Лютиена звучал над шумом схватки, взывая к боевому духу друзей, бившихся за свободу Эриадора.

«Но какой ценой, — с горечью подумал Бринд Амор, — какой ужасной ценой достается эта свобода!»

Лютиен и около половины его отряда прорвались сквозь гущу циклопов, и туча эриадорских пеших воинов бросилась за ними в проход между крепостными стенами, добивая одноглазых, вытаскивая эриадорских раненых, устремляясь в прорыв вслед за Алой Тенью.

Сражение становилось все тяжелее, потому что во многих местах люди сражались против людей.

В основном битва закончилась поздно днем, лишь отдельные схватки еще кипели в дальних уголках оборонительных сооружений, но победа уже была одержана, Уорчестер взят. Однако Эриадор заплатил слишком высокую цену. Северная армия потеряла четырех человек из каждого десятка. Почти половина бесстрашных гномов Беллика были убиты или ранены.

Среди населения оказалось много сторонников Дианы Велворт, но имелись и недовольные. Женщину обвиняли в нападении на город, а почти каждая семья в Уорчестере имела потери. Однако эйвонцы, покинувшие Собор глубокой ночью, говорили о жестокости Гринспэрроу и о всеобщей ненависти к циклопам, а позднее и о милосердии победивших эриадорцев, которые ухаживали за уорчестерскими ранеными так же самоотверженно, как и за своими.

Бринд Амор несказанно радовался возможности вернуться в свое обличье, хотя он был так измучен, что с трудом держался на ногах. Маг представил Диану Лютиену, Беллику и другим эриадорским командирам и рассказал им обо всем, что произошло.

— Сегодня мы выиграли, — подвела итог Сиоба. — Но дорогой ценой.

— Мы готовы двигаться дальше, — поторопился вставить решительный Шаглин. — Карлайл уже не так далеко!

— В свое время, — осадил Бринд Амор нетерпеливого гнома. — Все в свое время. Сперва мы должны выяснить, каких союзников приобрели здесь.

— А я должна вернуться в Мэннингтон, — добавила Диана. — Чтобы посмотреть, какое войско я могу снарядить в поход на Карлайл.

Бринд Амор кивнул. Впрочем, похоже, старый маг был настроен не особенно оптимистично.

— Мэннингтон все еще остается эйвонским городом, — напомнил он. — И такая же битва вполне может повториться на его улицах, но уже без поддержки армии Эриадора.

— Не совсем так, — сказала Диана. — Многие из моих преторианских стражников отправились с флотом, так что кое-кто, без сомнения, уже гниет на дне пролива. Кроме того, я уже давно сеяла бунт среди наиболее влиятельных людей города. — Она слегка улыбнулась. — В основном среди трактирщиков и владельцев постоялых дворов, к которым всегда прислушиваются простые люди. Битва за Мэннингтон не будет такой кровавой, и много народа, я полагаю, последует на юг, в Карлайл, где они присоединятся к вам в решительном сражении.

Конечно, это были ободряющие вести, но у эриадорцев, которые прошли с боями пятьдесят миль в горах и сто миль по равнине, сражавшихся в четырех битвах в течение одних суток, одна только мысль о немедленном продолжении марша вызвала долгие глубокие вздохи. Они очень устали, а впереди лежала длинная и нелегкая дорога.

— Приготовьте заклинание переноса, — предупредил Диану Бринд Амор, — на тот случай, если Гринспэрроу решит взглянуть на вас и узнает правду.

— Он узнает ее достаточно скоро, — ответила Диана. — И это не доставит ему удовольствия.

Только что провозглашенная королева Эйвона мягко улыбнулась, похлопала старого мага по сгорбленному плечу и вышла.

— Поставьте стражу вокруг города и нашего лагеря, — напомнил Беллику Бринд Амор. — Мы останемся здесь как минимум на пять дней.

— Время работает на Гринспэрроу, — предупредил гном.

— Кто мог предположить, что Уорчестер падет за один день? — возразил Бринд Амор. — Я полагал, что мы застрянем здесь по меньшей мере на неделю, а то и на несколько. Думал даже, что придется оставить здесь половину армии, чтобы вести осаду. У нас еще есть время, и нам необходим отдых.

Беллик поворчал, кивнул и ушел вместе с Шаглином и другими командирами-гномами выполнять задание.

Лютиен и Сиоба тоже вышли, чтобы определить, что осталось от кавалерийского отряда, и узнать, сколько свежих лошадей можно раздобыть в Уорчестере. А заодно выяснить, каков нынче счет в их соревновании, скольких врагов уничтожил сегодня каждый из них, — впрочем, сразу решив, что не будут даже упоминать о тех людях, которых им пришлось убить. Одно дело — считать мертвых циклопов, это было нечто вроде игры, отдых от тягот войны, стимул к точной стрельбе и умелому ведению боя. Подсчет же убитых людей напоминал об ужасах войны, и этого они просто не могли себе сейчас позволить.

— Шестьдесят три, — после некоторого раздумья сообщил Лютиен, и Сиоба состроила недовольную гримаску, вынужденная признать, что на ее счету только шестьдесят один циклоп.

Ни одни из них не стал говорить об этом вслух, но оба понимали, что полуэльфийка найдет возможность сравнять счет в те дни и недели боев, которые им еще предстояли.

Шесть дней спустя хорошо отдохнувшая, возобновившая припасы армия выступила из Уорчестера. Ряды воинов пополнились, поскольку многие горожане решили присоединиться к битве против Гринспэрроу и поддержать законную королеву.

— Я вам говорил, что так и будет, — с улыбкой сказал Лютиен Бринд Амору, когда они тронулись в путь. — Эйвон восстанет против Гринспэрроу, когда поймет, что мы боремся за справедливость. Наверное, нам нужно было продолжить ту прошлую войну, прямо от Принстауна, после того как мы покончили со злобным герцогом Парагором.

— Ты и в самом деле предсказывал это, — согласилась Сиоба, которая ехала верхом рядом с ними. — Хотя я никогда бы не поверила, что жители Эйвона признают армию захватчиков освободительной.

— Они и не признали, — серьезно сказал Бринд Амор. — Те, кто присоединился к нам, сделали это только из-за одного человека. Если бы Диана Велворт не восстала против Гринспэрроу, то наше сражение за Уорчестер стало бы куда более тяжким и кровавым. К тому же вскоре подошло бы подкрепление из Мэннингтона.

Это замечание отрезвило всех и напомнило, каким хрупким было их положение совсем недавно. Впрочем, возможно, оно и сейчас не слишком упрочилось. Бринд Амор ничего не знал о битве в проливе Мэн. Старику не хватило времени или магической энергии разглядеть, как поживает его флот.

Старый волшебник мог только гадать, что происходит в море. Вообще-то он предчувствовал нечто хорошее, но не собирался говорить об этом, пока не узнает обо всем наверняка.

Разгром Эйвона продолжался.

Гринспэрроу в тревоге мерил шагами зал перед своим огромным троном, то и дело сжимая кулаки. Один раз он подошел было к трону и сел на него, но через несколько минут вновь вскочил и принялся вышагивать по залу.

Герцог Крезис никогда не видел короля таким взволнованным, и циклоп, который уже многое знал из донесений, заподозрил, что дела обстоят куда хуже, чем можно было предположить.

— Предательство, — бормотал Гринспэрроу. — Подлые, вероломные крысы. Я еще увижу их трупы, и проклятого Эшаннона, и этой уродины Дианы. Да, Диана, я еще успею вволю потешиться, прежде чем прикончу тебя, как собаку, предательница!

«Стало быть, это правда, — сообразил Крезис. — Герцог Барандуина и герцогиня Мэннингтон заключили союз с врагом против Гринспэрроу». Злобный одноглазый, однако, оказался достаточно умен, чтобы придержать иронические замечания при себе, отлично понимая, что одно неосторожное слово заставит весь гнев Гринспэрроу обрушиться на его собственную голову. Когда король Эйвона пребывал в таком настроении, все, кто имел в мозгах хоть половинку извилины, предпочитали убраться как можно дальше. Но сейчас Крезис не мог позволить себе подобную роскошь. На Карлайл надвигались по суше две армии Эриадора, и еще одна, похоже состоявшая из двух флотов, приближалась с моря.

Гринспэрроу наконец вернулся к трону и плюхнулся на него, ничуть не заботясь о внешнем величии. Он даже перекинул ногу через подлокотник пышного кресла. Гринспэрроу понимал, что королевство уплывает у него из рук, и, похоже, он мало что мог сделать, чтобы замедлить продвижение противника. Конечно, можно ринуться в бой очертя голову, пустив в ход все свое могущество, но король страшился столь решительного шага, не зная всех магических возможностей Бринд Амора.

«Всегда можно сбежать», — твердил себе король, и драконья половина Гринспэрроу отчаянно стремилась в безопасные трясины Солтуоша.

Он постарался взять себя в руки. Слишком рано думать об отречении, слишком рано сдаваться. Возможно, ему и придется отправиться в Солтуош, но только тогда, когда эриадорцы понесут тяжкие потери. Он должен найти способ…

— Эриадорский и барандуинский флот приближаются к устью Страттона, — начал Крезис. — Наши боевые корабли ударят по ним на реке, в самых узких местах, где большие береговые катапульты смогут поддержать нас…

Гринспэрроу отрицательно покачал головой еще до того, как циклоп изложил хотя бы половину идеи.

— Они пройдут мимо устья реки, — объяснил король, уверенный в своих словах, так как он многое увидел, летая в обличье дракона. — Бой завяжется в открытых водах южнее Ньюкасла.

— Тогда в сражение включится наш восточный флот, и мы поймаем в ловушку суда Эриадора и предателей Барандуина! — заявил циклоп с пылким энтузиазмом. — Наши военные корабли гораздо сильнее!

— А как насчет хьюготов? — резко спросил Гринспэрроу и беспомощно откинулся назад, на спинку трона. Он уже знал, что в этом Диана сказала ему чистую правду. Огромный флот хьюготов шел вместе с флотом Эриадора на восток. В обличье дракона Гринспэрроу позволил себе снизиться и дохнуть огнем на одну галеру, но шквал стрел, копий, даже смоляные огненные шары и огромные камни, которые полетели ему навстречу, заставили его повернуть к дому.

Сперва он отправился к Эвенсхорну и обнаружил, что Мистигал так и не нашелся. Затем взлетел высоко в небо и быстро двинулся к западу, где разглядел вторую эриадорскую армию, стремительно двигавшуюся по равнине между Девервудом и Карлайлом, напоминая океанский прилив, который невозможно остановить или задержать. Однако дух Гринспэрроу пошатнулся только тогда, когда он вернулся в Карлайл, в свой дом, в свою крепость. Пока король Эйвона летал на восток и обратно, многие вернулись в Карлайл из района озера Спейтенфергюс с донесениями о катастрофе в Уорчестере, а вдоль побережья и вверх по реке Страттон стали распространяться слухи о том, что в проливе Мэн герцог Эшаннон перешел на сторону врага.

Кажется, Крезис действительно пришел в ужас.

— Хьюготы? — заикаясь произнес циклоп, хорошо знакомый с этим жутким словом.

— Злобные союзники превратились в заклятых врагов, — фыркнул Гринспэрроу.

Циклоп растерянно заморгал и нервно облизнул толстые губы, пытаясь осмыслить ошеломляющие вести. Для полководца-циклопа реальным представлялся только один путь.

— По одной армии за раз! — настаивал Крезис. — Я с гарнизоном отправлюсь маршем на север, чтобы встретиться с ближайшим противником. Когда с ними будет покончено и, если время будет поджимать, я вернусь в Карлайл и стану готовиться к обороне города.

— Нет, — коротко ответил Гринспэрроу, поскольку знал, что, если гарнизон Карлайла уйдет на север, вторая армия Эриадора может повернуть на запад и ударить по нему с фланга. Гринспэрроу даже подумал, что, может быть, ему сейчас следует сосредоточить свое внимание на Мэннингтоне и проверить, собрала ли вероломная Диана свою армию для похода на юг.

— Готовься к обороне города сейчас, — приказал Гринспэрроу после долгой паузы. — Ты должен защищать Карлайл до последнего.

Крезис отметил, что Гринспэрроу не сказал: «Мы должны защищать город до последнего».

Щелкнув каблуками и коротко поклонившись, циклоп ушел.

Оставшись в одиночестве, Гринспэрроу вздохнул и снова принялся размышлять о том, сколь хрупким оказалось его королевство. Как он мог не заметить измены Дианы Велворт или, что еще хуже, как он мог не предвидеть выступления против него герцога Барандуина? Как только Диана сообщила о предполагаемом сражении с Бринд Амором, Гринспэрроу следовало тут же заняться поисками Такнапотина или одного из демонов других герцогов и найти подтверждение ее рассказу.

— Но откуда я мог знать? — вслух произнес король. — Маленькая Диана, как ты меня удивила!

Король признался себе, что недооценил ее, и сильно недооценил. Он ведь был уверен, что ее собственное чувство вины, его таинственные рассказы вкупе с рассказами Селны, награда в виде правления Мэннингтоном, а в будущем, возможно, и Уорчестером смогут удержать в узде ее амбиции, привяжут к нему Диану до конца жизни. Гринспэрроу уже давно приказал своей подручной, Селне, подливать в пищу Диане колдовские зелья, чтобы у той не было детей. Король надеялся, что род Велвортов прекратится. Он искренне верил, что в течение всей той недолгой жизни, что ей осталась, Диана не сможет ничем досадить ему. А на разные мелочи, на незначительные шипы и занозы можно просто не обращать внимания!

Однако какой болезненной оказалась эта заноза теперь!

Его северные владения потеряны, и против него двигались четыре армии. Конечно, Карлайл оставался могучим, укрепленным городом, да и сам Гринспэрроу был не слабым противником.

Но разве можно считать слабаками Бринд Амора, Диану, Эшаннона Макленни, и эту Алую Тень, и хьюготов, и…

Каким же длинным показался этот список осажденному королю Эйвона! Опять драконья половина вызывала в его уме образ теплых болот Солтуоша, и от этих образов становилось все труднее отмахнуться. Гринспэрроу подумал, что он так сильно ошибся именно потому, что устал от эйвонского трона, устал от человеческого облика, тогда как другая его часть была настолько сильнее, настолько свободнее.

Король Эйвона взревел испрыгнул с трона.

— Ну, хватит, Дэнсаллигнатос! — заорал он и пнул ногой трон.

— Я мог бы просто расплющить его о стену, — напомнил ему дракон.

Гринспэрроу закусил губу и пошел прочь.

28 ЗАХВАТ

Они вышли прямо между параллельными притоками, носившими название Страттон; здесь все напоминало окрестности Уорчестера, с той лишь разницей, что открытое пространство вокруг Карлайла было не таким обширным. Да и сами города, хотя и были оба не на шутку укреплены, не могли бы выглядеть еще более непохожими, чем это было в действительности. Уорчестер казался мрачной крепостью, его стены из серого и черного камня были усилены черным железом, его башни были угловатыми и приземистыми, и множество амбразур прорезало его бастионы. Карлайл же больше походил на Принстаун, со сверкающими белыми гладкими стенами и взмывающими в небо шпилями. Его башни были не квадратными, а круглыми, а стены плавно изгибались, следуя течению извилистого Страттона. Огромные арочные мосты нависали над рекой на западе и востоке, соединяя город с маленькими замками, похожими на отражения замка короля. Однако прекрасный город представлял собой силу, которую невозможно было отрицать.

Лютиен чувствовал эту силу, даже рассматривая город с расстояния в две мили, через холмистые поля. Он мог представить себе бой за Карлайл: белые стены станут коричневыми от вылитого на них масла, красными от брызг крови. Молодой Бедвир содрогнулся. Да, дорога к Карлайлу сплошь состояла из тяжелых битв — в горах, на равнинах, в Уорчестере, — но, как оказалось, ни одна из них не подготовила Лютиена к тому, что должно было произойти вскоре: к самому грандиозному из всех этих сражений.

— Ты, похоже, боишься, — заметила Сиоба, скакавшая рядом с молодым воином.

— Это очень сильный город, — тихо сказал Лютиен.

— Он падет, — спокойно откликнулась полуэльфийка.

Лютиен взглянул на нее, внимательно изучая прекрасную женщину. Да, сейчас Сиоба, отмытая и в чистой одежде, выглядела совсем иначе, нежели сразу после очередного боя, когда ее локоны прилипали к плечам, мокрые от крови врагов, когда в ее глазах не было ни сочувствия, ни милосердия — только пламя сражения. Лютиен восхищался ее несгибаемым духом, любил ее за способность делать то, что необходимо, скрывать свои тонкие и нежные чувства тогда, когда они могли бы обернуться слабостью.

Затем молодой Бедвир позволил себе немножко помечтать о том, как они с Кэтрин, Оливером и Сиобой когда-нибудь поскачут по мирным долинам в поисках приключений.

— Не мешкайте, — раздался голос позади них, и, обернувшись, друзья увидели догоняющего их Бринд Амора. — Беллик уже за работой, и нам тоже пора заняться нашими оборонительными укреплениями.

— Вы думаете, Гринспэрроу вылезет из своего логова? — скептически поинтересовалась Сиоба.

— Я бы вылез, окажись я на его месте, — ответил Бринд Амор. — Он, должно быть, уже знает о приближении флотов, ему наверняка сообщили о хьюготах, — и, полагаю, разведчики успели донести о второй армии, которая движется с северо-востока. Я бы вышел и ударил по нашему войску изо всех сил, — закончил волшебник. — Изо всех сил.

Лютиен оглянулся на высокие стены Карлайла, сиявшие в лучах дневного солнца. Аргументы Бринд Амора звучали, как всегда, весомо, и армии лучше было бы принять все возможные меры предосторожности.

Поэтому они выкопали траншеи и выслали разведчиков, укрепили стражу вокруг лагеря и спали, не расставаясь с оружием, особенно суровые гномы, которые улеглись на ночь в полном боевом снаряжении.

Но вообще-то они не ожидали начала событий раньше рассвета — циклопы любили воевать в темноте не больше, чем люди или гномы. Зато эльфы, с их острым ночным зрением, не имели ничего против ночного боя, по сути дела они даже предпочитали его.

То же самое можно было сказать и о драконе. Гринспэрроу выбрался из Карлайла после полуночи, тихо, без фанфар. Благополучно оказавшись по другую сторону городской стены, король обратился к своей второй половине, огромному дракону Дэнсаллигнатосу, той твари, с которой он объединился много веков назад в Солтуоше. Тело короля начало меняться, расти, и вскоре король стал огромным, черно-зеленым, широко раскинул чешуйчатые крылья и взмыл в ночное небо.

Несколько минут спустя он уже сделал первый круг над лагерем Эриадора, изрыгая языки пламени.

Но армию не удалось захватить врасплох, потому что эльфы неустанно наблюдали за ночным небом. Град стрел полетел в устремившегося вниз дракона, а Бринд Амор, успевший отлично отдохнуть за десять дней марша от Уорчестера и за те дни, что они оставались в захваченном городе, материализовал свой гнев в форме нескольких ударов жгучей энергии, сперва синей, затем красной, потом желтой, мерцающей, и, наконец, ослепительно-белой, прорезавших ночное небо подобно молниям.

Дэнсаллигнатос в полной мере ощутил все четыре удара и метнулся на север, его чешуя дымилась, глаза жгло. Но тварь отчасти утешалась той паникой, которая воцарилась позади, — из бушевавшего на земле пламени доносились стоны и крики. Отлетев подальше, он заложил вираж к западу, затем повернул на юг, готовясь ко второму заходу.

И опять его встретил град стрел и удары энергии, насылаемые старым волшебником, но дракон пролетел сквозь все это, убивая и выжигая землю под собой.

На третью атаку у него уже не осталось сил, Гринспэрроу был слишком потрепан и утомлен. Однако в город он вернулся довольным, зная, что его раны быстро заживут, а вот те, кого он десятками уложил на равнине, уже никогда не восстанут из мертвых.

Рассвет был таким же мрачным и ненастным, как настроение в лагере армии Эриадора. Многие погибли при нападении дракона, включая более сотни гномов, а раны тех, кто выжил, были ужасны.

Эриадорцы приготовились к атаке, подозревая, что нападение дракона было лишь подготовкой перед полновесным ударом армии. Они ожидали, что ворота Карлайла вот-вот распахнутся, выпуская оттуда гарнизон, который, по всем донесениям, составлял более двадцати тысяч воинов.

Это действительно входило в намерения Гринспэрроу, но ему пришлось отказаться от своего плана, а сердца эриадорцев преисполнились бодрости и надежд, когда внезапно широкая лента Страттона южнее Карлайла заполнилась парусами! Десятки парусов, сотни парусов, наполненные южным ветром, летели на север.

Сиоба высмотрела знамя Эриадора, Бринд Амор заметил зеленый, окаймленный белой полосой стяг Барандуина, а Лютиен увидел пену, взбитую веслами хьюготов.

— Дракон выйдет им навстречу и подожжет прямо на воде, — сказал Лютиен.

Однако Бринд Амор усомнился в этом.

— Не думаю, что наш враг захотел раскрыть себя перед теми, кем он командует, — объяснил старый волшебник. — Ты думаешь, народ Карлайла знает, что вместо короля у них дракон?

— Все равно он может появиться, — настаивал Лютиен. — А потом списать это на магический трюк.

— Тогда нам остается лишь надеяться, что вчера мы его достаточно серьезно ранили, так что сегодня он не сможет взлететь, — вздохнула Сиоба.

Первые суда, не замедляя хода, прошли под высокими мостами на восток от Карлайла. Циклопы столпились на мостах, швыряя копья и камни, но корабли продолжали двигаться, отвечая огнем, расчищая целые секции мостов при помощи сплошного потока стрел. Из самого Карлайла и из небольшой крепости на восточном берегу реки ударили катапульты. Один галеон получил несколько пробоин и пошел ко дну.

Но маневренные суда хьюготов моментально оказались рядом с ним, вылавливая из воды уцелевших, а затем резко повернули к северу, мощно работая веслами, чтобы не отстать от своих товарищей.

Несмотря на то, что течение в Страттоне было довольно сильным, корабли прошли опасную зону слишком быстро для того, чтобы защитники Карлайла успели причинить им большой вред. Словно откликнувшись на молитвы тех, кто смотрел на корабли с севера, дракон Гринспэрроу не появился. Почти треть всего эриадорского флота прошла по реке, взрезая волны. Еще несколько раз ударили катапульты, но ядра с плеском упали в воду, не причинив никакого вреда судам, ушедшим уже слишком далеко.

Лютиен заметил, как на лице Сиобы появилась широкая улыбка, и проследил за ее сияющим взглядом. Девушка смотрела на один из головных кораблей флота, барандуинское судно, которое, похоже, устроило гонки с галерой хьюготов. Оба корабля были еще слишком далеко, чтобы рассмотреть отдельных людей на палубе даже при остром зрении Сиобы, — за исключением одного весьма примечательного силуэта.

— Он по-прежнему верхом на своем пони! — воскликнул Лютиен.

— Всегда должен быть в центре внимания! — усмехнулась Сиоба.

Лютиен широко улыбнулся, глядя на нее, и опять попытался представить себе полуэльфийку рядом с Оливером.

Воины радостно кричали, приветствуя приближение судов к большой защищенной заводи, где они могли бросить якорь, а галеры хьюготов и самые маленькие корабли Барандуина могли даже подойти к берегу. Швартовы полетели на берег, были приняты и закреплены, и войска объединились.

— Лютиен! — Этот зов, этот знакомый голос заставил сердце молодого Бедвира забиться сильнее. Несколько недель Лютиену приходилось подавлять страх за свою дорогую Кэтрин, приходилось доверять способности этой женщины постоять за себя. Теперь его вера была вознаграждена, потому что Кэтрин О'Хейл, потемневшая от загара, но не ставшая от этого менее красивой, сбежала по сходням головного корабля Барандуина, флагмана герцога Эшаннона Макленни. Женщина пробилась сквозь толпу и бросилась в распахнутые объятия Лютиена, запечатлев жаркий поцелуй на губах молодого человека.

Лютиен густо покраснел, слыша приветственные крики собравшихся, но это только подтолкнуло Кэтрин, и она снова поцеловала его, еще более страстно.

Приветствия перешли в хохот, заставив парочку разомкнуть объятия. Они повернулись и увидели Оливера, по-прежнему верхом на Тредбаре, величественно спускавшегося по длинному трапу.

— Мой конь, он так любит воду, — объяснил хафлинг. Возможно, это и было правдой, но его конь, как и все остальные, сходящие с корабля после многих недель, проведенных в море, с трудом двигался по суше. Тредбар сделал два шага вперед, затем один в сторону, затем два обратно, чуть не свалившись с узких сходен. Так он и шел, покачиваясь, ступая то туда, то сюда, очень медленно спускаясь на берег.

При всем этом Оливер старался казаться спокойным и собранным, сдерживая пони и моля Бога, чтобы самому не оказаться в воде на глазах у всего народа! Очень осторожно хафлингу наконец удалось свести пони на берег под хор приветственных возгласов.

— Никаких проблем! — воскликнул хафлинг, победоносно щелкнув пальцами, перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю.

К сожалению, ноги Оливера не менее чем копыта Тредбара привыкли к качке на палубе, и он тут же пошатнулся влево, затем отступил на три шага назад, потом вправо и снова назад. Он нерешительно попытался ухватиться за довольно-таки жидкий хвост пони, но руки хафлинга соскользнули, и он шлепнулся прямо в воду.

Тут уже встречающие просто завизжали от восторга. Двое мужчин подбежали к Оливеру, помогли ему встать и выбраться на сушу.

— Я это сделал нарочно, — настаивал хафлинг. Это вызвало еще более громкие восторженные крики, но они резко замерли, перейдя в приглушенный шепот, когда к отважному мореходу подошла Сиоба. Слухи об этих двоих уже давно бродили и нарастали в течение многих недель, и теперь все, а больше всех, наверное, Лютиен и Кэтрин (и конечно, широко открывший глаза Оливер) хотели видеть, что станет делать Сиоба.

— С возвращением, — сказала она, беря Оливера за руку, поцеловала в щеку и увела прочь.

Толпа была откровенно разочарована.

Однако пришла пора заканчивать приветствия, слишком много планов следовало разработать и скоординировать. Карлайл пока что не был взят, и одно только появление подкрепления еще не меняло ситуацию.

Через час Бринд Амор, Беллик, старый Дозье, Эшаннон, Лютиен, Кэтрин, Сиоба и Оливер собрались на совет. Бринд Амор устроил так, чтобы Этан на некоторое время задержал короля Асмунда, так как он хотел сперва поговорить со своими ближайшими советниками и герцогом Эшанноном, который все еще во многом оставался для них загадкой.

Сперва говорили Эшаннон и Кэтрин, а Оливер ежеминутно стремился поведать о собственном героизме.

— Флот Эйвона не вступил с нами в схватку южнее Ньюкасла, как мы ожидали, — сообщила Кэтрин.

Бринд Амор казался озабоченным этим сообщением, но Кэтрин быстро развеяла его очевидную тревогу.

— Мы сильно превосходили их числом, и они не решились сражаться, особенно когда увидели, что за нашим восточным флотом следуют боевые корабли хьюготов, — объяснила она. — Они прошли дальше на юг и попросили убежища у Гаскони.

— Которое им Гасконь и предоставила, — добавил Эшаннон. — Но на определенных условиях.

Оливер демонстративно откашлялся, и Эшаннон уступил ему место.

— Я встретился с моими соотечественниками, — объяснил хафлинг. — Этим типчикам гарантировано убежище, но только при условии, что они сохранят нейтралитет. Флот Гринспэрроу вышел из войны.

— Замечательная новость, — обрадовался Бринд Амор. — Просто великолепная!

Все вокруг заулыбались, кроме Кэтрин.

— Я слышала сообщение о том, что сюда с севера движется войско в пять тысяч воинов, — серьезно сказала она.

— Это герцогиня Диана Велворт и ее гарнизон из Мэннингтона, — объяснил Лютиен, и по его тону Кэтрин поняла, что это не враги.

— Диана нам друг, — заверил ее Эшаннон. — И что еще более важно, она заклятый враг короля Гринспэрроу.

Совет прошел прекрасно, все собравшиеся ощущали необычайный подъем духа. Теперь, когда клещи армии вторжения замыкались вокруг Карлайла, Лютиен и все остальные осмелились питать надежду на победу.

Эта надежда еще более окрепла с рассветом, когда к ним присоединились воины Дианы Велворт, и в тот же день с северо-востока прибыл передовой отряд всадников Эрадоха во главе с Кэйрин Калтуэйн, возвестивший о приближении второй эриадорской армии, значительно увеличившейся с тех пор, как она выступила в поход от Мальпьюсантовой стены.

Таким образом, на следующий день Бринд Амор располагал войском численностью в пятьдесят тысяч воинов. Все они расположились на равнине, окружавшей Карлайл, причем отряды обеспечения растянулись в глубь Эйвона, а плодородное южное побережье было открыто для военных судов.

Из всех союзников Эриадора только вождь хьюготов выражал несогласие с планами, и с этим следовало разобраться безотлагательно.

Лютиен сопровождал Бринд Амора, когда тот направился к кораблю Асмунда. Младший Бедвир вряд ли заметил, как короли приветствуют друг друга, он смотрел только на своего старшего брата. Этан протянул Лютиену руку, но не сопроводил этот жест улыбкой, ничто в его глазах цвета корицы не говорило о том, что он рад видеть брата. Даже после многих недель борьбы за общее дело Этан, казалось, сохранил в душе тот же холодок, как и в тот день, когда братья впервые встретились на острове Колонси.

Неужели Этан не помнил или не хотел вспоминать о том, кто он на самом деле?

Однако у них не было времени обсуждать свои личные взаимоотношения, потому что Асмунд напустился на Бринд Амора, как огромный медведь.

— Мы воины! — ревел король хьюготов. — И, тем не менее, мы неделями болтаемся на волнах, а запасы продовольствия нам доставляют эриадорские суда, которые подходят за ним к берегам Эйвона!

— Мы не могли открыть… — начал Бринд Амор, но Асмунд резко перебил его.

— Воины! — опять взревел варвар, оглядываясь за поддержкой на Торина Рогара, стоявшего рядом с ним. Огромный Рогар кивнул и что-то проворчал.

— Я не поднимал копье уже много дней, — пожаловался Торин. — Эйвонские суда уклонились от сражения.

Бринд Амор попытался сделать сочувственный вид, но, по правде говоря, после того как его войску пришлось сражаться весь путь от Кэр Макдональда, такое стремление лезть в битву вызывало у него легкое раздражение. Старый волшебник питал не слишком большую любовь к хьюготам и на миг даже всерьез задумался, не стоит ли удовлетворить желания Асмунда, отправив короля и его звероподобных воинов на штурм высоких стен Карлайла.

— Я жажду битвы, — свирепо заявил Асмунд.

— Чтобы пополнить запасы рабов? — прямо спросил Лютиен. Он заметил, как нахмурились и Бринд Амор, и Этан, и прекрасно понял, в чем дело. Благоразумие подсказывало младшему Бедвиру, что в этот критический момент не следует ссориться с союзником, но Лютиен больше не мог сдерживать своей ярости и досады — и на хьюготов, и на Этана.

Асмунд схватился за рукоять огромного топора, висевшего за его спиной, Лютиен немедленно положил ладонь на рукоять «Ослепительного».

— Как ты посмел?! — начал Асмунд. Он поднял кулак в воздух, подавая сигнал своим могучим воинам, что переговоры подошли к концу. Бринд Амор тяжело вздохнул, но Лютиен даже глазом не моргнул.

— Возможно, Эриадору теперь придется как следует охранять свое побережье, — угрожающе заявил Асмунд.

— Неужели твое слово чести так хрупко, что может быть разбито несколькими словами, сказанными в гневе? — спросил Лютиен, давая Асмунду время одуматься.

Король расправил плечи, шагнул вплотную к Лютиену, угрожающе глядя на него. Молодой Бедвир не дрогнул и не отступил ни на дюйм.

— Друзья не боятся указывать друг другу на недостатки, — очень серьезно заявил Лютиен и был захвачен врасплох секунду спустя, когда Асмунд внезапно разразился громоподобным смехом.

— А ты мне нравишься, молодой Лютиен Бедвир! — загрохотал король, и его воины слегка расслабились.

Лютиен собрался ответить довольно резко, но на этот раз хмурое выражение лица Бринд Амора сменилось откровенно угрожающим, и молодой Бедвир предпочел попридержать язык.

На этот раз союз был сохранен, и после того, как Асмунд получил от Бринд Амора обещание, что хьюготы возглавят штурм крепости Гринспэрроу — обещание, которое король Эриадора дал весьма охотно, — Бринд Амор и Лютиен отправились к себе.

— Когда мы разберемся с Гринспэрроу, нам придется заняться хьюготами, — заявил Лютиен, как только они с Бринд Амором отошли достаточно далеко.

— И что ты собираешься делать? — спросил Бринд Амор. — Идти войной против всего света?

— Пообещайте мне сейчас, что вы не позволите им выйти из Страттона в море на галерах, где на веслах будут сидеть рабы, — взмолился Лютиен.

Бринд Амор долго и пристально смотрел на принципиального молодого человека. Лицо Лютиена хранило упрямое и решительное выражение, которое старый волшебник не мог проигнорировать. Эта преданность принципам свободы была силой юноши. И разве он, король свободного Эриадора, мог отказаться следовать такому примеру?!

— С Асмундом мы разберемся должным образом, — пообещал Бринд Амор.

29 ОСАДА КАРЛАЙЛА

Они замерли на своих позициях — на военных судах, подошедших вплотную к городу, и на холмах вокруг него. Некоторые особенно храбрые пускали коней в галоп в опасной близости от стен города и вступали в перепалку с защитниками Карлайла.

— У нас собрано против вас пятьдесят тысяч бойцов, — говорили смельчаки, наученные Бринд Амором и Дианой Велворт. — В наших рядах законная королева Эйвона. Откажитесь от Гринспэрроу, убийцы короля Энати Велворта!

Каждый день, час за часом, эти слова доносились до ушей осажденных жителей Карлайла. Бринд Амор на самом деле не надеялся, что горожане восстанут против короля, но он хотел использовать все возможные шансы, когда битва начнется. А это потребует времени, что старый волшебник прекрасно понимал. Армия просто не могла взять стены такого сильного, укрепленного бастиона, как Карлайл.

Они уже успели завязать несколько мелких стычек, в ходе которых эриадорцы испытывали на прочность разные точки по периметру Карлайла.

Заводилами были хьюготы Асмунда, но даже яростные обитатели Айсенленда знали, когда следует остановиться, и потери с обеих сторон оставались незначительными. Тем временем иные, более важные приготовления шли беспрерывно, и среди них почетное место занимали усилия старого волшебника, старавшегося не давать скучать Гринспэрроу. Эриадорцы не могли позволить, чтобы дракон летал над ними каждую ночь или чтобы король-волшебник осуществлял магические нападения на их ряды. Поэтому Бринд Амор взвалил на себя нелегкую ношу — занять Гринспэрроу, испытать его могущество, проверить силы древнего братства против этого чародея нового типа. В уединении своего шатра, в первую же ночь осады, Бринд Амор создал магический туннель до башни, о которой Диана сказала, что это и есть обитель Гринспэрроу. Этот туннель значительно отличался от тех, которые волшебник использовал, чтобы транспортировать Асмунда, Кэтрин или Оливера. Сейчас в пространстве перемещался лишь дух, чтобы лицом к лицу встретиться с королем-чародеем.

Гринспэрроу был удивлен, но не захвачен врасплох, когда увидел прямо перед своим троном призрачную фигуру старого волшебника.

— Пришел поругаться? — зарычал король Эйвона. — Рассказать мне о том, как гадко я поступаю?

Бринд Амор не медлил с ответом — взрыв трескучих красных искр прожег не тело Гринспэрроу, но его душу. Секундой позже осажденный король тоже покинул свою телесную оболочку, его дух прыгнул вперед и схватился со старым волшебником. Бринд Амор вступил в поединок с равным по силе противником, как некогда с Парагором, правителем Принстауна. Только теперь бились не телесные оболочки, но лишь души магов. Поединок продолжался много часов подряд. Ни один из них не мог по-настоящему ранить другого, лишь истощая силы противника, и, когда Бринд Амор на следующее утро разорвал связь, он действительно был очень слаб и сидел на краю кровати с измученным видом, уронив голову на грудь.

В таком положении и нашла его Диана.

— Ты встречался с ним, — почти в ту же секунду сообразила она. Бринд Амор молча кивнул.

— Он обладает немалой силой, — подтвердил король Эриадора. — Но никакого сравнения с тем, чем мы, волшебники, были когда-то. Гринспэрроу пришел к власти через предательства и обман, потому что не мог получить трон одной только силой. Так и сейчас. Он правит железным кулаком, но это не кулак магии, это даже не его второе «я» — дракон. Он правит с помощью союзников, в основном циклопов.

— Не стоит недооценивать его силу, — предупредила Диана.

— Вот уж этого во мне нет, — ответил Бринд Амор. — Именно поэтому я и отправился к нему, и пойду этой ночью снова, и потом, столько раз, сколько потребуется.

— Ты можешь победить его?

— Не вполне, — объяснил Бринд Амор. — Ибо я являюсь к нему только духовно. Но я могу отвлекать и утомлять его! А по-настоящему все равно придется биться на мечах.

Эта перспектива нравилась Диане гораздо больше, чем мысль о том, чтобы развязать магическую войну против Гринспэрроу. Пять армий объединились против Карлайла, и осажденный город не имел ни малейших шансов получить подкрепление.

В этом положении огромным преимуществом эриадорцев стали союзники-гномы. Карлайл был построен так, чтобы выдержать штурм любой армии, скорее всего армии циклопов, но проектировщики не предвидели опыт строительства туннелей со стороны таких врагов, как бородатый народ Дун Дарроу. Гномы работали неутомимо, сменяя друг друга, так что подкоп непрерывно увеличивался. Они ушли глубоко вниз, копали прямо под рекой, так что жители города даже не слышали, как работают гномы. Эшаннон тоже неустанно трудился, используя свою магию для того, чтобы как щитом укрыть работу бородачей от встревоженного Гринспэрроу.

На шестой день осады произошла первая серьезная схватка — в маленьком городе-крепости, стоявшем на берегу восточного притока Страттона, который отделял его от самого Карлайла. Асмунд повел в наступление хьюготов с севера, его поддерживала кавалерия Сиобы и всадники Эрадоха. Несколько галеонов храбро встретили обстрел из катапульт с обоих берегов, но подошли к городу с запада, в то время как Шаглин повел две тысячи гномов сквозь пробитые ими туннели, выходившие на поверхность в разных стратегически важных пунктах внутри крепости. А самое главное, сделанные гномами подкопы разрушили основание стен.

Северная стена, чей фундамент также был подрыт, рухнула под силой удара нападающих, яростные хьюготы и кавалерия ворвались в город. Лютиен, Оливер и Кэтрин, которые уже находились в городе, проникнув туда через туннели гномов, потратили больше времени на то, чтобы отделить мирных жителей и убрать их с дороги, чем на саму битву, ибо схватка оказалась весьма короткой. Гарнизон бежал из города по мостам в Карлайл почти сразу же после того, как нападающие ворвались внутрь, а Гринспэрроу, который, видимо, изнемог от ночных столкновений с Бринд Амором, так и не появился.

Городок был завоеван в течение часа и полностью укреплен до исхода дня.

Кольцо вокруг Карлайла сжималось.

В ту же ночь Лютиен с Оливером, воспользовавшись алым плащом и магической «кошкой» хафлинга, складчатым шаром, который прилипал к любой поверхности, тайком пробрались в Карлайл и прогулялись по владениям Гринспэрроу. Они заходили в таверны, встречались на улицах с разными людьми, всюду нашептывали имя Дианы Велворт и распространяли слухи о том, что армия захватчиков на самом деле является войском законной королевы.

Задолго до рассвета друзья снова покинули город. В эту же ночь Бринд Амор опять в виде духа отправился на встречу с королем Эйвона, но потерпел неудачу — путь был блокирован барьером против его заклинания, сродни тому, который он сам употребил против Ресмора и в замке Уорчестер. До этого момента Гринспэрроу охотно сражался со старым волшебником, но теперь, похоже, коварный эйвонский король разгадал замысел противника. Ведь следствием его встреч с Бринд Амором стало падение городка за рекой, он не мог больше позволить себе ночные драки со своим врагом.

Однако это не слишком обеспокоило Бринд Амора. Он теперь лучше знал своего врага, его силу и слабость, и был уверен, что войска смогут ударить крепко и решительно, а он сам, вместе с союзниками-волшебниками Дианой и Эшанноном, сможет справиться с переутомленным королем Эйвона.

Как он и сказал Диане на второе утро осады, это должна быть битва мечей, а не магии.

— Он не может напасть на нас из-за реки, когда наши корабли удерживают фарватер, — объяснял Бринд Амор на стратегическом совете утром следующего дня. — А при том, что мы стоим под самыми его стенами, он не осмелится открыть городские ворота, чтобы сделать попытку пробиться на север.

— Тогда мы вошли бы в Карлайл за несколько минут, — заявила Кэтрин, и хотя ее оценка казалась слишком оптимистичной, по сути девушка была права.

— Время работает на нас, — сочла нужным добавить Сиоба.

— Вот как? — удивилась Диана Велворт.

— Семена восстания уже посеяны в Карлайле, — ответил Лютиен прежде, чем Сиоба успела что-то сказать, — Оливер и я нашли множество людей, которые с охотой слушали рассказы о законной королеве Эйвона и о предательстве Гринспэрроу.

— Уверен, нас слушали только потому, что я был весьма убедителен и красноречив, — добавил хафлинг.

Это вызвало смешок у всех, кроме угрюмого Асмунда, которому быстро надоела осада.

— Я не собираюсь сидеть на равнине и ждать первого зимнего снега, — пробурчал хьюгот.

И в самом деле, Асмунд и его войска больше не могли ждать. Им ведь предстоял еще долгий путь домой, а коварные морские воды с каждым днем становились все более негостеприимными. Скоро ветра повернут к северу, задуют навстречу галерам варваров, которым нужно будет прорываться к Айсенленду и Колонси, где их ждут жены и дети.

Бринд Амор откинулся на спинку стула, не вмешиваясь в разговор. Асмунд рвался в бой. Его поддерживали Кэйрин Калтуэйн и особенно Беллик, уверявший, что как минимум двадцать подземных ходов в Карлайл будут закончены этой ночью и что фундамент нескольких ключевых точек вдоль восточной и южной стен уже находится в критическом состоянии.

— Они думают, что мы придем с севера и востока, — заметил король гномов, подмигнув Бринд Амору. — Но они правы только наполовину. Всадники Мэннингтона и кавалерия Лютиена осуществят отвлекающую атаку с севера, тогда как наши корабли высадят армию на отмели дельты реки южнее города. А мои ребята моментально проскочат в город, пока одноглазые будут стоять у северной стены, размышляя, когда же начнется атака вашего войска, — обратился он к Диане. — А уж тогда и все остальные ударят по ним с тыла!

Конечно, Бринд Амор понимал, что все не так просто, но план был хорош. Карлайл созрел, и его пора было срывать, а если они атакуют и потерпят неудачу, то всегда можно отступить на нынешние позиции и снова вести осаду, но город будет уже ослаблен, и основательно. Труднее всего скоординировать силы, ведь на поле боя соберется огромное количество разных отрядов. Но старый волшебник, король Эриадора, решил, что время действовать наконец настало — здесь и сейчас.

— На рассвете, — неожиданно сказал Бринд Амор, и все разговоры смолкли, и все глаза устремились на него. — Даже перед рассветом, — поправился он, а затем вновь сделал паузу, чтобы лучше сформулировать план и учесть чувства и желания всех, смотревших сейчас на него.

И так оно все и началось, на восьмое утро осады, с того, что гном Шаглин вышел из подземного туннеля в тихом доме, к востоку от площади перед Собором. По всему спящему городу войска Беллика занимали боевые позиции, в то время как на равнине, к северу от Карлайла, пять тысяч воинов Дианы Велворт вместе с первой эриадорской армией, включавшей Лютиена, Сиобу, Кэтрин и Оливера, а также всю кавалерию каттеров, образовали длинную и широкую линию фронта. На юге от Карлайла хьюготы столпились на своих длинных судах, готовые штурмовать дельту реки, а на востоке Кэйрин готовила своих храбрых всадников к ураганной атаке на мосты.

Рассвет сопровождался звуками тысячи рогов — в них дули эриадорцы, хьюготы, воины Мэннингтона — и грохотом лошадиных копыт на севере и по камню восточных мостов, а также ревом наступающих армий.

Лютиен возглавлял ложную атаку с севера, совершая отвлекающий маневр, которым предстояло удерживать внимание огромного войска циклопов вдоль северной стены Карлайла до тех пор, пока гномы внутри города не сумеют организоваться. Затем южная стена Карлайла рухнула сразу в нескольких местах, и на приступ пошли хьюготы, а вслед за ними ворвалась армия Барандуина. Кэйрин сама повела свой отряд через укрепленные мосты.

В течение первого часа дело не слишком продвинулось вперед, так как Лютиен и его товарищи застряли на севере, не сумев найти бреши в цельной и хорошо защищенной стене. На юге хьюготы Асмунда встретили упорное сопротивление сразу за стеной, а всадники Эрадоха несли жесточайшие потери на узких мостах. Воды Страттона окрасились красным; белые стены Карлайла обагрились кровью как наступавших, так и осажденных.

Пятеро командующих — Бринд Амор, Беллик, Диана и Эшаннон, вместе с проктором Биллевином из Гайби, в течение всего этого ужасного часа наблюдали за происходящим, терзаясь вопросом: не ошибка ли все это?

«Неужели я недооценил Гринспэрроу?» — много раз спрашивал себя Бринд Амор.

Но затем наступил перелом. Гномы Беллика под командованием могучего Шаглина захватили площадь перед главными воротами Карлайла и распахнули их. Теперь Лютиен мог по-настоящему вступить в бой. Молодой Бедвир и его отряд ворвались в город и рассыпались во всех направлениях, словно искры лесного пожара.

Гринспэрроу тоже наблюдал за всем этим из окна одной из верхних комнат Собора. Герцог Крезис приходил к нему несколько раз в течение первого часа, уверяя, что город держится.

Затем циклоп явился с сообщением, что северные ворота пали, и Гринспэрроу понял, что пришла пора ему самому начинать действовать. Он отпустил Крезиса (одноглазый был счастлив убраться подальше от опасного и непредсказуемого тирана) и поднялся по лестнице главной башни Собора.

С этой крыши король Гринспэрроу мог полюбоваться гибелью дела всей своей жизни. Во всех районах города шел бой. Север был потерян, а гномы стремительно продвигались на восток, чтобы открыть мосты. Кавалерия грохотала на улицах, прокладывая себе дорогу, спеша принять участие в яростном сражении у южной стены.

— Чертовы идиоты, — фыркнул король-волшебник.

Гринспэрроу рассмотрел одну любопытную группу всадников, отметив воина на сияющем белом жеребце. За спиной незнакомца развевалась алая накидка.

— По крайней мере, этого достану, — произнес король, и его руки начали ткать полуокружности в воздухе, большой палец соединился с большим пальцем, мизинец с мизинцем, темп постоянно нарастал, пока Гринспэрроу собирал магическую энергию, которая могла поразить смертельным ударом надоедливую Алую Тень раз и навсегда.

Но прежде чем Гринспэрроу успел сотворить заклинание, он ощутил, что почва уходит у него из-под ног, потому что вся башня задрожала от сильнейшего магического удара.

Посмотрев на восток, Гринспэрроу увидел три фигуры — старый волшебник в синем одеянии, с дубовым посохом в руке, герцог Барандуина и женщина, которой предстояло стать королевой. Бринд Амор непрерывно посылал заряды энергии, зигзаги молнии вылетали из его посоха, расшатывая фундамент башни под Гринспэрроу. Диана и Эшаннон не обладали подобным могуществом, но и они обратили все свои силы против короля.

Башня опасно покачнулась.

Оглянувшись вокруг, Гринспэрроу увидел, что он стал объектом всеобщей атаки. Даже Алая Тень и его всадники остановились и, сидя верхом на своих конях, целились в него.

— Все вы глупцы! — крикнул злобный король, и тут, прямо среди бела дня, под взглядами множества глаз, король Эйвона проявил свою истинную сущность. Он ощутил боль, мучительную боль, когда его конечности затрещали, вытягиваясь, а кости отчасти сплавились между собой, а отчасти расщепились. Мучительный зуд терзал его тело от головы до пальцев ног, кожа трескалась и сминалась, затвердевая и превращаясь в черные и зеленые чешуйки. И он перестал быть Гринспэрроу. Та его часть, что звалась Дэнсаллигнатосом, широко раскинула чешуйчатые крылья. И как раз вовремя, потому что башня Собора содрогнулась и обрушилась.

По всему городу атакующие и оборонявшиеся прекратили сражаться, наблюдая за этим падением, и все увидели, как король, превратившийся в дракона, взмыл в воздух над облаком поднявшейся пыли.

Синий зигзаг молнии примчался с другой стороны реки и поразил Гринспэрроу, и с воплем боли король-дракон полетел вниз. Циклопы, хьюготы, эриадорцы, гномы — все, над кем проносилась огромная тварь, превращались в кучки пепла. Та часть чудовища, которая оставалась Гринспэрроу, мечтала уничтожить Алую Тень, затем повернуть на восток через реку и спалить недругов-чародеев. Но Дэнсаллигнатос уже не мог выбирать, захваченный всепоглощающей страстью к убийству.

Однако люди быстро пришли в себя, организовав оборону. Потоки жалящих стрел поднимались в воздух навстречу каждому взмаху его крыльев, военные корабли подошли ближе, чтобы открыть огонь из катапульт в пролетающую тварь, магические удары из-за реки усилились. Король-дракон увидел развалины своей столицы и понял, что пора спасаться.

Гринспэрроу промчался над рекой, напоследок дохнув огнем на тот дом, в котором расположились его главные враги. Однако Диана Велворт сотворила сферу, похожую на ту, которую она создала на высокогорном плато, чтобы поймать в ловушку Мистигала и Тередона. И хотя воздух вокруг них раскалился, хотя бородатое лицо Беллика заливал пот, а Биллевин упал в обморок от недостатка воздуха, когда король-дракон улетел далеко на восток, никто из них не был по-настоящему ранен.

— Отречение! — завопил Беллик. — Уж я-то могу различить, когда король удирает с трона прямо на моих глазах!

В голубых глазах Дианы сверкнули слезы, она в восторге обняла могучего гнома.

Бринд Амор, однако, не присоединился к общему ликованию. Маг поспешно бросился вперед, велев остальным следовать за ним. Он направился к ближайшему мосту и приказал срочно восстановить оборону по другую сторону.

Чародей ничего не объяснил, и никто не осмелился задать ему вопрос.

Далеко к югу от этого места Лютиен Бедвир несказанно удивился, когда Ривердансер остановился так внезапно, что Оливер на Тредбаре, ехавший прямо за ним, чуть не врезался в приятеля. Сиоба и Кэтрин проехали немного вперед, с любопытством оглядываясь на Лютиена.

Однако юноша не мог ничего им объяснить, поскольку не мог заставить Ривердансера сдвинуться с места. Блистательный конь на несколько мгновений застыл совершенно неподвижно, он даже не заметил, когда Тредбар укусил его за зад.

Затем, несмотря на все уговоры хозяина, яростно дергавшего поводья, Ривердансер развернулся и поскакал невесть куда.

— Отправляйтесь на юг! — закричал Лютиен, но друзья не оставили его, не зная, несет ли его конь к друзьям или к врагам.

Могучий Ривердансер вскоре перегнал их, и Лютиен вздохнул с величайшим облегчением, когда тот повернул в лощину, где его ждали Бринд Амор и другие полководцы. Старый волшебник жестом приказал юноше спешиться и стал нашептывать что-то в ухо Ривердансеру.

— Что происходит? — начал было Лютиен, но Диана подтолкнула его и покачала головой.

Внезапно Ривердансер заржал и попытался ускакать, но Бринд Амор не отпускал его, пока не закончил творить заклинание, и лишь потом стал нашептывать лошади что-то успокаивающее.

Глаза Лютиена вытаращились от изумления — впрочем, то же самое произошло с Оливером и остальными, когда хафлинг вместе с Кэтрин и Сиобой появился в лощине. Бока Ривердансера выпятились и раздулись. Лошадь ужасно взвизгнула, а Бринд Амор, словно прося прощения, прижал к себе голову животного.

Но боль прошла, а выпуклости на боках превратились в прекрасные, могучие, но в то же время мягкие крылья.

— Что вы наделали? — ужаснулся Лютиен, потому что, несмотря на восхищение крылатым конем, юноше хотелось вернуть прежнего, обычного Ривердансера, своего дорогого друга.

— Не бойся, — сказал ему Бринд Амор. — Действие заклинания долго не продлится, и никаких дурных последствий для Ривердансера не будет.

Лютиен все еще с открытым ртом смотрел на крылатого коня, но он доверял своему королю и принял его объяснение.

— Этому надо положить конец здесь и сейчас, — объяснил Бринд Амор. — Гринспэрроу не должен уйти! — Он подошел к великолепному животному, и послушный Ривердансер низко наклонился, чтобы помочь ему забраться в седло.

— Город скоро падет, — сказал Бринд Амор Диане. — Эйвон примет законную королеву. Я не могу присутствовать при вашем триумфальном восшествии на престол. Поэтому я прошу вас, не забывайте о тех, кто пришел к вам на помощь.

— Нам еще предстоит исправить много зла, — ответила Диана.

— Если я не вернусь, тогда знайте, что Гринспэрроу навечно останется вашей проблемой. Следите за Солтуошем и остерегайтесь нападения сверху.

Диана кивнула.

— Как бы ни повернула ваша судьба, Бринд Амор, я обещаю независимость Эриадору, — ответила она старому магу. — Ваша армия не уйдет на север, пока не будет выбран достойный правитель, будь то король Беллик из Дун Дарроу или Лютиен Бедвир, проктор Биллевин из Гайби или Сиоба, полуэльфийка.

Лютиен пришел в ужас от того, что они так просто обсуждают возможность гибели Бринд Амора, но смирился с суровой реальностью. Эриадор не должен вновь погрузиться в хаос, что бы ни случилось. Внезапно юноша почувствовал, что он верит обещанию Дианы, что Эйвон больше не будет пытаться завоевать господство над его родиной. Все-таки, учитывая последние слова Дианы, Лютиен видел реальную угрозу в том, что, если Бринд Амор не вернется, Эриадор погрузится в пучину гражданской войны, уж слишком разные народы населяли его. Лютиен опасался конфликта между Кэйрин Калтуэйн и Белликом, оба они были горды и упрямы. Возможно, вспыхнет ссора между ними обоими и проктором Биллевином…

Взгляд Лютиена вернулся к Бринд Амору; храбрый волшебник наклонился, поглаживая крепкую шею Ривердансера. Повинуясь внезапному импульсу, Лютиен бросился к своему коню, отодвинув Бринд Амора к самой холке.

Бринд Амор поднял руку, пытаясь остановить его.

— Что ты задумал? — требовательно спросил волшебник.

— Я отправляюсь с вами, — решительно ответил Лютиен. — Это мой конь, и мое место здесь!

Бринд Амор долго и пристально смотрел в глаза младшего Бедвира — необычные, цвета корицы… Он понял, что не может не согласиться с ним. Лютиен заслужил право участвовать в этом последнем, отчаянном сражении.

— Если конь не выдержит нас обоих, тогда возьмите еще одного, — потребовал Лютиен. Он оглянулся на Оливера, который нервно поглаживал своего желтого пони. — Тредбара, например, — предложил юноша.

— Ты хочешь отрастить крылья моему бесценному коню, чтобы лезть в трясины Солтуоша за драконом? — недоверчиво спросил Оливер.

— Да, — ответил Лютиен.

— Нет! — решительно поправил его Бринд Амор, и эта поправка вызвала у хафлинга вздох облегчения. — Ривердансер выдержит нас обоих, — объяснил Бринд Амор, и молодой человек успокоился.

— Лютиен! — воскликнула Кэтрин О'Хейл.

Молодой Бедвир мгновенно соскользнул с коня, подошел к девушке и крепко обнял ее.

— Это и есть достойный конец, — сказал он от всего сердца. — Это достойный конец того, что я начал, убив герцога Моркнея на башне Собора.

Кэтрин собиралась просить его не уезжать, хотела выругать за то, что он так мало думает о ней, раз решился на такое самоубийственное предприятие, как преследование дракона в его топях. Но, как и Бринд Амор, женщина взглянула в глаза молодого человека и поняла, что он действительно должен довести дело до конца, каким бы этот конец ни оказался.

— Я просто испугалась, что ты улетишь, не попрощавшись со мной, — солгала она.

— Я и не прощаюсь, — поправил ее Лютиен. — Просто хочу поцеловать тебя и попросить, чтобы ты была цела и невредима к тому времени, когда я вернусь к тебе сюда, во владения королевы Дианы Велворт.

Его оптимизм тронул Кэтрин, хотя девушка понимала, что сам он не до конца верит в свои слова. И все равно она не смогла попросить его остаться. Девушка поцеловала его и сжала губы, чтобы с них не сорвалось ненужного слова.

И вот двоедоблестных воинов отправились в путь. Ривердансер несся по воздуху так же уверенно, как и по твердой земле. Конь поднялся высоко над сражавшимся городом — похоже, дела у союзников шли неплохо. Затем Карлайл оказался далеко позади, под ними расстилались бескрайние поля Эйвона.

Впереди ждали топи Солтуоша.

30 КОРОЛЬ-ДРАКОН

Серое и туманное утро встретило друзей, когда могучий крылатый конь опустился на клочок мягкого торфа. Они летели весь остаток дня и ночь прямо на восток, но нигде не увидели стремительного дракона.

Лютиен боялся только одного: а что, если Гринспэрроу на самом деле отправился не в Солтуош, а просто вылетел из Карлайла отдохнуть перед новым нападением?

Бринд Амор даже слышать не хотел о такой возможности.

— Гринспэрроу знает, что все потеряно, — объяснил он. — Злой колдун открыл свою истинную сущность, и теперь население Эйвона никогда не примет его как своего короля. Нет, тварь отправилась к себе домой, в болота.

Хотя уверенность волшебника утешала, Лютиен понимал, что прочесывание «дома» Гринспэрроу в поисках бежавшего волшебника — не такое уж легкое дело. Солтуош представлял собой обширные легендарные топи, это название слыхали даже в Эриадоре. Топи занимали около пятнадцати тысяч квадратных миль на юго-востоке Эйвона. На востоке они подходили вплотную к Дорсальскому морю, так что иной раз было трудно понять, где заканчиваются топи и начинается море, а на западе, где сейчас стоял Лютиен, простиралось глубокое и мрачное болото, полное ползучих гадов и бездонных трясин.

Лютиену вовсе не хотелось идти туда — сама мысль о том, что придется углубиться в болота и искать там дракона, казалась молодому человеку почти невыносимой.

Но Бринд Амор был настроен решительно.

— Отдохни пока, — приказал он Лютиену. — У меня есть заклинания, с помощью которых я могу обнаружить, где находится король-дракон, и мне надо укрепить заклинание, наложенное на Ривердансера. Мы найдем Гринспэрроу еще до захода солнца.

— И что тогда? — поинтересовался молодой Бедвир.

Бринд Амор прислонился к крылатому коню, подыскивая разумный ответ.

— Я не хотел, чтобы ты шел сюда, — наконец тихо ответил он. — Я не знаю, будет ли от тебя много проку в битве против такого противника, как Гринспэрроу, и я не знаю, смогу ли я победить короля-дракона.

— Тогда почему мы здесь, мы оба? — спросил Лютиен. — Почему мы не в Карлайле, где мы нужны, чтобы завершить сражение и помочь Диане занять трон?

Бринд Амору не понравился резкий тон молодого человека.

— Сражение не будет завершено, пока не будет покончено с Гринспэрроу, — ответил он.

— Вы только что сказали… — попытался возразить Лютиен.

— …Что у меня может не хватить сил победить короля-дракона, — закончил за него Бринд Амор, и глаза старого волшебника опасно вспыхнули. — Вполне вероятное допущение. Но, по меньшей мере, я могу ранить тварь, и достаточно серьезно. Нет, мой молодой друг, в Карлайле ничто не может завершиться, пока не будет покончено с истинным источником падения Эйвона. Мы смогли бы победить гарнизон циклопов и поднять народ в поддержку Дианы — и это, без сомнения, происходит сейчас, пока мы здесь разговариваем, — но дальше что? Если мы выведем свою армию и уйдем назад в Эриадор, сможет ли Диана чувствовать себя в безопасности, когда Гринспэрроу затаился и выжидает всего в нескольких десятках миль к востоку?

У Лютиена не нашлось достойных аргументов для ответа.

— Я пойду в топи уже сегодня, — закончил Бринд Амор. — Возможно, будет лучше, если ты подождешь здесь или даже отправишься обратно на запад.

— Я иду с вами, — без колебаний ответил Лютиен.

Едва юноша произнес эти слова, как подумал обо всем, что может потерять. О своих дорогих друзьях Оливере и Сиобе, об Этане и о том, что они могли бы снова стать настоящими братьями, и, конечно, о Кэтрин. Как ему недоставало ее сейчас! Какой притягательной казалась ее теплота в этом холодном и страшном месте! Однако мысли о возможном счастье, о безоблачной мирной жизни не заставили младшего Бедвира изменить решение.

— Мы были вместе с самого начала, — сказал он, положив руку на плечо старого волшебника. — С тех пор, как вы спасли Оливера и меня на дороге, с тех пор, как вы послали меня в логово Бальтазара за вашим посохом и дали мне алый плащ.

— С тех пор, как ты начал революцию в Монфоре, — добавил Бринд Амор.

— В Кэр Макдональде, — поправил Лютиен с улыбкой.

— И с тех пор, как ты уничтожил герцога Моркнея, — продолжал Бринд Амор.

— А теперь мы закончим это, — твердо сказал Лютиен. — Вместе.

Они молча отдыхали в течение двух часов. Однако друзья и даже могучий Ривердансер чувствовали такое возбуждение, что просто не могли усидеть на месте дольше, чем требовалось, чтобы восстановить силы. Затем они осторожно отправились в топи. Бринд Амор тихо напевал какой-то звучный мотив, посылая его вперед, в заросшие мхом тени, а затем прислушиваясь к эху, звуки которого могли бы быть искажены присутствием мощной магической силы.

Солтуош впустил обоих путников, сомкнулся у них за спиной и закрыл от них яркий и радостный дневной свет.

Лютиен чувствовал, как грязь сочится через верх его башмаков, слышал протестующее шипение болотных созданий под ногами, чувствовал укусы москитов. Слева от него на коричневой воде появилась рябь, и какое-то большое животное скользнуло под воду раньше, чем он успел разглядеть его.

Молодой Бедвир сосредоточенно смотрел прямо вперед, в спину Бринд Амора, и старался ни о чем не думать.

Битва в Карлайле продолжалась всю ночь. В городе больше не существовало четких рубежей обороны, просто группы упрямых защитников тут и там держались до последнего. В основном это были циклопы, и они продолжали сражаться просто потому, что знали: им, после двадцати лет жестокого обращения, вряд ли следует ожидать пощады от народа Эйвона. Одноглазые служили в отборных полицейских частях Гринспэрроу, были палачами и сборщиками налогов, и теперь, когда король сбежал из города, приняв обличье дракона, циклопы должны были стать козлами отпущения за все бесчинства, творимые Гринспэрроу.

Не то чтобы все жители Карлайла приняли сторону вернувшейся королевы. Отнюдь нет. Большинство попрятались в своих домах, желая только одного: чтобы их никто не трогал. Но, хотя многие просто отступили перед событиями, а некоторые даже решили сражаться на стороне Эриадора, немалая часть эйвонцев еще продолжала сражаться, особенно в южных частях Карлайла, против свирепых хьюготов.

Оливеру, Сиобе, Кэтрин и многим другим, пришедшим из Кэр Макдональда, все происходившее напоминало повторение мятежа в Монфоре, только в гораздо более крупных масштабах. Эта троица уже была свидетельницей уличных боев за каждое здание, и, хотя им пришлось разделиться этой ночью, все они понимали неизбежность конца и знали, к чему это приведет. Поэтому Оливер ничуть не удивился, когда, подъехав на Тредбаре к главным дверям карлайлского Собора, нашел там Сиобу и Кэтрин — каждая привела туда свой отряд, и сражение уже происходило внутри, между церковными скамьями. Косые лучи восходящего солнца прорезали тускло освещенный Собор, пробиваясь через множество дыр в стенах полукруглой апсиды, там, где рухнула башня.

— Я так рада, что ты решил присоединиться к нам! — крикнула Кэтрин хафлингу, когда он проскакал мимо нее. Копыта его пони грохотали по проходу центрального нефа.

Оливер резко остановил Тредбара, так что пони проехал несколько футов по гладкому каменному полу.

— Мы не можем позволить им занять Собор, — сказал он, эхом повторяя те аргументы, которые привели сюда и Кэтрин, и Сиобу, и многих других. Сущая правда, во всем Карлайле, как и в любом другом крупном городе Эйвонси, не было более укрепленного места, чем Собор. Если бы циклопам удалось укрыться в Соборе Карлайла, могли пройти недели, прежде чем удалось бы выбить их оттуда, и даже тогда армия осаждавших могла понести огромные потери.

Полководцы прекрасно понимали это, и потому не похоже было, что хотя бы одному циклопу удалось скрыться в Соборе. Каттеры Сиобы захватили трифориум и с этого высокого выступа уже поливали дождем стрел циклопов в нефе, так что количество одноглазых неуклонно уменьшалось. Отряд Кэтрин отвоевал две трети рядов скамей в главном нефе, а северный трансепт впереди и слева от Оливера был захвачен полностью. В южном трансепте оборону удалось сломить, и одноглазые в ужасе выскакивали из дверей и разбегались по городским улицам.

— За мной! — крикнул Оливер, направляя Тредбара вперед, на толпу циклопов. Несколько одноглазых бросились бежать, но продвижение Оливера было остановлено другими, сдвинувшими ряды, и хафлинг был вынужден остановиться. Рапира хафлинга блеснула слева, ткнув одного в глаз, затем взмахом справа прочертила красную линию на щеке другого.

Но Оливер вскоре осознал, что его призыв застиг товарищей врасплох и он вырвался слишком далеко вперед, чтобы рассчитывать на скорую поддержку.

— Возможно, я был не прав! — быстро произнес хафлинг, яростно отражая удары в попытке защитить себя и своего пони. Мощные руки циклопов хватались за одежду и сбрую, волосы и гриву, в надежде свалить и всадника, и пони. Другие одноглазые выскочили из-за рядов скамей позади Оливера, отрезая дорогу отряду Кэтрин, который пытался прийти на помощь хафлингу.

— О горе мне! — завопил Оливер, а затем вспомнил, что на него смотрит Сиоба и, что еще важнее, он не должен погибнуть трусом. — Но я должен запеть в момент своего самопожертвования! — объявил он, и так и сделал, затянув древнюю гасконскую песнь о героях и трофеях войны, но не прекращая при этом отчаянно отбиваться:

Едва закончив, хафлинг вскрикнул и пригнулся, потому что воздух вокруг него внезапно наполнился жужжанием. На секунду Оливер даже подумал, что каким-то образом угодил в рой пчел, а когда он наконец сообразил, что вокруг него просто свистят стрелы, эта мысль его мало утешила!

Но затем жужжание прекратилось так же внезапно, как началось, и напор циклопов на Оливера и его желтого пони оказался уже не так силен. Потом рядом с ним очутилась Кэтрин, на все корки ругая приятеля за безрассудство.

Оливер вряд ли расслышал хоть одно ее слово. Он поднял глаза на трифорий, на Сиобу и ее эльфов, которые уже двинулись вперед, отыскивая следующую подходящую мишень.

Хафлинг приподнял свою роскошную шляпу перед прекрасной полуэльфийкой, но Сиоба даже не улыбнулась.

— Мои друзья, они не так хорошо стреляют! — крикнула она, подражая гасконскому акценту Оливера.

Хафлинг в изумлении уставился на нее.

— Она слышала твою балладу, — сухо заметила Кэтрин. — Я думаю, она приказала им застрелить тебя.

— А… — понял хафлинг, снова приподнимая шляпу и улыбаясь еще шире.

— Гасконская свинья, — фыркнула Кэтрин и отвернулась.

— Но я так тяжело ранен! — внезапно взвыл Оливер, и Кэтрин обернулась. — Можно мне перевязать раны твоей юбкой?

Пожалуй, Кэтрин еще не случалось любоваться столь впечатляющим искусством верховой езды. Стоило Кэтрин О'Хейл сделать всего лишь один угрожающий шаг в сторону Оливера, хафлинг резко направил Тредбара вбок, заставил его вскочить на узкую деревянную скамью и пробежать по ней, безупречно сохраняя равновесие.

Кэтрин беспомощно взглянула на Сиобу, и обе они широко улыбнулись своему неисправимому маленькому другу.

Затем им пришлось вновь вернуться к делу, приканчивая одноглазых на самом нижнем этаже Собора, защищая неф, трансепты и то, что осталось от апсиды. Вскоре двойные передние башни тоже были взяты, но не раньше, чем циклопам удалось осуществить прорыв под началом огромного и ужасного создания, одетого по-королевски и размахивавшего роскошно изукрашенным мечом. Герцог Крезис во главе свежего отряда прорвался через полукруглую апсиду в восточном конце Собора, затем повернул в южный трансепт. Когда же предводитель циклопов обнаружил, что путь прегражден стеной эриадорцев, он опять бросился на восток по узкому проходу, а затем в хорошо замаскированные двери в левой стене. Крезис и его двадцать бойцов захватили подвалы.

— Сбросим с лестницы горящие вязанки хвороста, — предложил один из эриадорцев. — Либо мы их выкурим оттуда, либо они там погибнут — пусть выбирают сами!

Другие поддержали его, но у Сиобы нашлись возражения. Она узнала в командире этого отряда герцога Крезиса, и потому полуэльфиика усомнилась в том, что ему следует давать хотя бы призрачную возможность побега.

— Возможно, существует еще один выход из подвалов, — предположила она. — Мы не можем позволить такому могучему циклопу вновь оказаться на улицах Карлайла.

— Неужели кто-нибудь захочет преследовать одноглазых по темным подвалам? — прямо спросил другой воин.

Кто-то сказал, что следует позвать гномов, но Сиоба утихомирила спорщиков.

— У нас нет времени искать воинов Беллика, — объяснила она. — Пойду я.

С десяток эльфов мгновенно присоединились к ней.

— Ужасно не хочется оставлять такого прекрасного коня, — пожаловался Оливер, но тоже подошел к Сиобе. Последней к отряду присоединилась Кэтрин.

— Четыре по три! — скомандовала Сиоба, и двенадцать лучников заняли места перед закрытой дверью; четыре ряда, по три воина в каждом.

— Не дожидайтесь, пока вы кого-нибудь увидите, — объяснила полуэльфиика и кивнула двум мужчинам, стоявшим у двери.

На счет «три» они распахнули двери и отскочили с дороги, а первый ряд лучников выстрелил. Эльфы тут же упали и откатились в стороны, а второй ряд выпустил свои стрелы, в то время как первые побежали назад, вновь натягивая свои луки. Затем выстрелили третий, четвертый ряды, потом снова первый, и так оно и шло непрерывными волнами, и стрелы падали на ступени и бились об камень стен.

И Оливер, и Кэтрин держали фонари, но Сиоба велела им прикрутить фитили.

— Эльфы стреляют в темноте лучше, чем одноглазые, — объяснила она и вдруг замолчала, пристально глядя на своих друзей, которые не принадлежали к эльфийской расе.

— Мы идем вниз вместе с тобой, — решительно сказала Кэтрин, заканчивая спор раньше, чем Сиоба успела начать его. Отряд выстроился в восемь рядов, в каждом из которых стояло по три воина, а затем медленно и осторожно двинулся вниз по грубым, неровным ступеням.

Они прошли мимо нескольких мертвых циклопов, неудачливой первой линии обороны, сраженной стрелами, и очутились на дне подвала.

Фонарь Оливера почти не давал света. Потолки оказались очень низкими, Кэтрин и несколько самых высоких эльфов вынуждены были пригнуться, чтобы не задевать головами за камни. Массивные балки перекрытий опускались еще ниже, и потому все это подземелье, построенное так, чтобы удержать огромный Собор над ним, производило впечатление извилистого лабиринта.

Друзья старались держаться вместе, но им часто приходилось идти цепочкой по одному. Пол был ужасно неровным, а за каждым арочным проходом коридор разделялся на четыре части, так что, идя в затылок другу, можно было не заметить врага. Свет факела был не в силах рассеять вечную мглу, толстая паутина свисала с потолка, а арки были столь многочисленны и впечатляющи и так низки, что подземелье казалось скорее переплетением множества проходов, чем огромным помещением, уставленным колоннами.

— Здесь стояло старое аббатство, — сообщил Оливер, причем голос его прозвучал тихо и приглушенно из-за многочисленных слоев паутины и выпиравших отовсюду камней. — Они построили Собор прямо над ним. — С этими словами хафлинг завернул за угол и уперся в подъем, где три или четыре стертые временем ступени вели к каменной коробке алтаря или, возможно, к подземной часовне. Он обернулся, чтобы спросить мнения Сиобы, и обнаружил, что каким-то образом отбился от остальных.

— А я так люблю, когда вместо потолка надо мной небо, — вздохнул хафлинг.

— Одноглазый! — раздался отозвавшийся эхом крик откуда-то издали, за ним последовали звон стали и утробное ворчание, а затем голос эльфа:

— Они все еще здесь!

— Сиоба! — тихо позвал Оливер, пытаясь вернуться обратно по своим следам. — Левый поворот, правый поворот, средний проход, все прочее — к черту, — запел Оливер. Затем, как того требовал гасконский обычай, он отправился по тому пути, который вел «к черту».

Хафлинг услышал звуки битвы, вернее поединка, поскольку в сражении явно участвовали всего двое. Циклопы были действительно здесь, прятались поодиночке, рассчитывая напасть на кого-нибудь.

Оливер повернул налево, в следующую низкую арку, затем ему показалось, что он узнал небольшую площадку, и вышел из-за угла с широкой улыбкой, ожидая увидеть лестницу, ведущую назад, на первый этаж Собора.

Но его фонарь вдруг высветил две ноги, слишком длинные, чтобы принадлежать эльфам, и слишком мощные, чтобы принадлежать Кэтрин. Хафлинг вскрикнул и ткнул рапирой вперед, пытаясь одновременно поставить фонарь на пол, чтобы успеть вытащить леворучный кинжал. Он думал, что его тонкое острие дотянется до ближайшей ноги, но их обладатель двигался с безупречной ловкостью прирожденного воина и потому быстро и легко уклонился от удара.

Оливер подумал, что он сейчас погибнет, однако в слабом свете фонаря блеснула загорелая кожа, а вовсе не сероватая, как у циклопов. Кроме того, у его противника имелось два глаза цвета корицы…

— Лютиен… — начал было Оливер, но тут же умолк, поняв свою ошибку.

— Аккуратнее со своей рапирой, глупец! — зарычал Этан Бедвир, живо отстраняясь от все еще торчащего вперед острия.

— Что ты здесь делаешь?

— Мне сказали, что сюда пошла Кэтрин, — мягко ответил Этан. — Я обещал своему брату, что присмотрю за ней.

Хитрая улыбка тронула губы Оливера.

— Твоему брату? — переспросил он.

Но Этану было некогда пускаться в дипломатические игры. Он подал знак двум хьюготам, показывая, что они должны идти направо, а сам еще с одним устремился вперед.

Оливер, наклонившийся, чтобы поднять фонарь и сунуть за пояс леворучный кинжал, обнаружил, что снова остался в одиночестве. Он взглянул на лестницу, испытывая искушение вернуться на верхний уровень, но тут услышал в отдалении крик и узнал голос.

Сиоба и один из эльфов спустились вниз на десяток ступеней и завернули за угол, оставив всех остальных далеко позади. Затем они решились согнувшись проползти в низенькую квадратную дверь не выше трех футов, сквозь которую с трудом мог бы протиснуться крупный циклоп. Туннель за дверкой был не намного шире, чем вход, и им пришлось низко нагибаться, кое-где даже ползти.

Тьма была полной даже для чувствительных глаз эльфов, и Сиобе пришлось зажечь ручной фонарик, крошечную лампу, которую она часто использовала в Монфоре, стонавшем тогда под властью Моркнея.

Она кивнула своему товарищу, шедшему впереди, чтобы он продолжал движение.

Наконец они выбрались в более высокую часть подземелья, наверное самую старую во всем Соборе. Открытые склепы смотрели на них со всех сторон, демонстрируя скелеты первых священников и настоятелей Карлайла, а может быть, и всего Эйвонси. Большинство лежало на спине, но некоторые, в наиболее пышных склепах, сидели на каменных тронах.

Сиоба изо всех сил старалась восстановить дыхание, заметив совсем рядом одного из покойников, гордо и прямо сидевшего много веков. Вот только череп его валялся на полу, вероятно став жертвой голодных крыс, чьи кости, наверное, тоже были разбросаны сейчас в этом пристанище смерти. Полуэльфийка с трудом отвела взгляд от жуткого зрелища и заметила, как ее товарищ сильно ударился головой о закругляющийся верх следующей арки.

— Осторожно, — прошептала Сиоба, но тут же вскрикнула, когда ее товарищ повернулся и упал.

Даже в тусклом свете фонаря Сиоба увидела яркую струю, хлынувшую из груди эльфа, которая оказалась рассечена от подмышки до позвоночника.

Перед Сиобой стоял звероподобный герцог-циклоп, с его легендарного палаша капала кровь. Безобразное лицо Крезиса исказила жуткая ухмылка, словно обещание близкой и неизбежной кончины.

Сперва вдали прозвучал одинокий крик, затем они стали повторяться все чаще и чаще — все больше и больше охотников сталкивалось с прячущимися циклопами. Но Оливер никогда в жизни не был так сосредоточен. Его ум, его душа — все сконцентрировалось на том единственном возгласе, и лабиринт, казалось, расступился перед ним, когда он помчался вперед, прибавив огонь в фонаре так, чтобы видеть трещины в неровном полу.

Он лишь чуть задержался в одном из залов, чтобы воткнуть рапиру в ягодицу сражавшегося с кем-то циклопа. Затем, увидев, что укол отвлек одноглазого в должной мере и его противник-эльф получил неоспоримое преимущество, Оливер помчался дальше.

Он пробежал еще через одну арку, даже не взглянув по сторонам, в ушах звучал этот крик, сердце гнало влюбленного хафлинга вперед.

Кэтрин увидела его, закричала и кинулась следом. Этан с хьюготами помчались за ней.

Но они не смогли догнать юркого Оливера в узких проходах. Друзья добрались до поломанной и неровной лестницы и успели только заметить, как хафлинг нырнул в крохотную дверцу под ней.

Звон стали подсказал им, что они на правильном пути.

Сиоба была лучницей, причем одной из самых искусных во всем Эйвонси. Но в битве на мечах она тоже была не новичком, и герцог Крезис быстро обнаружил это.

Циклоп думал, что застал ее врасплох, поэтому сразу сделал выпад вперед, целясь в сердце полуэльфийки.

Молнией блеснул короткий меч, отводя клинок одноглазого так же мгновенно, как извернулось тело полуэльфийки. Удар прошел мимо цели, и Сиоба стремительно нанесла контрудар, повернув запястье так, чтобы направить свой меч по диагонали в безобразное лицо Крезиса.

Циклоп, споткнувшись о выступ неровного пола, упал назад, в более просторную часть подземелья, где находился самый старый алтарь древнего аббатства.

Сиоба быстро последовала за ним, стремясь развить преимущество, но тот же камень замедлил ее продвижение, и одноглазый успел встать в оборонительную позицию.

— Герцог Крезис? — усмехнулась Сиоба.

Циклоп фыркнул и не потрудился ответить.

— Я предлагаю вам сдаться, — сказала Сиоба. Чистый блеф с ее стороны, и потому она молилась, чтобы могучий одноглазый согласился. — Город наш; вам некуда бежать.

— Тогда я умру с мечом в одной руке и с твоей головой в другой! — пообещал Крезис и перешел в нападение.

Палаш сверкнул справа, слева, снова слева и затем пошел прямо вниз, одноглазый вцепился в него обеими руками, готовясь к последней атаке. Сиоба отбивалась и уворачивалась, низко пригибаясь под ударами, затем резко выпрямляясь, держа меч горизонтально над головой. Она хотела блокировать палаш и развернуть его, затем сделать шаг вперед, ближе к противнику, и использовать преимущество своего более короткого меча в ближнем бою.

Однако напор Крезиса был слишком силен для такого маневра, и Сиоба почувствовала, что у нее просто подгибаются ноги под тяжестью давящего сверху меча. Но ее закаленный эльфийский клинок не гнулся, задерживая удары прямо над головой, и отважная воительница перекатилась в сторону, нанеся два быстрых укола. Впрочем, только один из них слегка поцарапал бедро циклопа.

Крезис рассмеялся над таким пустяком и снова перешел в нападение, делая один выпад за другим. Сиобе приходилось двигаться с невероятной скоростью, чтобы избежать ударов. Она сильно ударилась о камень, когда-то бывший основанием алтаря, и Крезис, считая, что она в ловушке, бросился вперед.

Но Сиоба обладала прекрасным чувством равновесия, она перепрыгнула через камень, доходивший ей до бедра, и упала ничком по другую его сторону, когда меч циклопа просвистел в воздухе.

Крезис тоже перепрыгнул через камень, но проворная полуэльфийка уже вскочила на ноги. Она тут же развернулась, заняв наступательную позицию, и ударила своим коротким мечом в пах одноглазого, затем бросила клинок вверх так, что меч Крезиса, сужавшийся к концу, не смог удержать удар.

Циклоп упал, поперек его подбородка шла глубокая рана, нос картошкой был разрублен почти пополам. Сиоба могла опять предложить ему сдаться, и он, возможно, согласился бы, но к этому времени ее уже захватил азарт боя. Она вновь пошла в наступление, продолжая наносить удары. На этот раз полуэльфийка вонзила лезвие меча глубоко в левое предплечье циклопа и подошла так близко, что приколола руку Крезиса к его торсу.

Но только на секунду, потому что Крезис взревел от боли и рванулся вперед изо всех своих могучих сил, протащив Сиобу футов на десять вперед. Каким-то образом она ухитрилась удержаться на ногах и приготовиться к следующей атаке одноглазого, которую он провел в уже хорошо известной ей манере.

Направо, налево, снова налево и затем вниз, но в этот раз он держал свой палаш только одной рукой.

Сиоба отбила удар, резко отклонилась назад, втянув живот, затем нырнула вниз, выпрямилась и увидела, что одна рука у Крезиса не действует.

Лезвия мечей встретились с оглушительным звоном. Сиоба рванула меч в сторону изо всех сил, затем шагнула вперед в предвкушении победы, когда палаш вдруг ушел в сторону.

Свет стал ярче, в помещение вбежал Оливер и увидел, что его дорогая Сиоба сражается в ближнем бою с огромным безобразным циклопом. Меч Крезиса странно отклонился в сторону и замер, но по какой-то непонятной причине занесенный клинок Сиобы тоже не наносил удара по одноглазому.

Оливер все понял, когда его любимая соскользнула с груди одноглазого, а точнее, с левой руки Крезиса, сжимавшей окровавленный кинжал.

Сиоба сумела еще взглянуть на Оливера, затем ее меч с оглушительным звоном ударился о камни, а за ним быстро последовала и его владелица.

Оливер вряд ли мог стать достойным соперником для Крезиса, к тому же могучий одноглазый был не так уж тяжело ранен, но в этот ужасный момент у хафлинга не возникло и мысли об отступлении. Он взревел от ярости, увидев, как падает его возлюбленная, и прыгнул вперед, яростно работая рапирой с такой скоростью, что Крезис не мог заметить отдельных движений и получил несколько жалящих уколов в предплечье, попытавшись отразить удары палашом.

Циклоп отчаянно защищался, но разъяренный хафлинг не прекращал атаку. Им двигала чистая ярость, Оливер наносил удар за ударом, хлестал по палашу леворучным кинжалом, в какой-то момент даже зажав его лезвие поворотом рукоятки кинжала, хотя у него не было возможности сломать оружие циклопа или выбить его из мощной хватки Крезиса.

И все равно не Оливер, а Крезис продолжал пятиться и отступать. Миниатюрный воин увидел свой шанс, когда циклоп приблизился к каменному алтарю. Хафлинг подпрыгнул, вскочил на камень, и теперь Крезису пришлось потрудиться, отражая удары, потому что рапира Оливера оказалась на одном уровне с уже и так изуродованным лицом циклопа.

— Ты так безобразен! — издевался хафлинг, выплевывая ядовитые слова. — Даже собака не стала бы играть с тобой, не привяжи ты кусок мяса к толстому животу!

— Я бы сам съел собаку! — рявкнул Крезис, но его ответ был прерван еще одной серией молниеносных атакующих ударов.

Крезису хватило ума понять, что ярость хафлинга не шла тому на пользу. Если бы Крезис смог заставить Оливера непрерывно двигаться, нападать и размахивать рапирой, хафлинг скоро выдохся бы.

Поэтому циклоп лишь отражал удары и пятился от алтаря, но затем его единственный глаз широко раскрылся от удивления, когда леворучный кинжал, вращаясь, полетел к нему, но это был не единственный приближавшийся снаряд, потому что Оливер оттолкнулся от края древнего алтаря и бросился на врага.

Крезис опять взвыл от боли, его предплечье горело от удара кинжалом. Он попытался действовать палашом, надеясь поймать на острие летевшего на него хафлинга, но из-за раны реакция одноглазого замедлилась, так как мышцы были порваны и сведены болью.

Оливер с силой врезался в циклопа, хотя трехсотфунтовый противник успел немного отступить назад. Но это не имело значения, потому что хафлинг прыгнул, выставив вперед рапиру.

Теперь он как будто прилепился к могучей груди Крезиса, точно так же, как малыш прижимается к сильному отцу. Но его рапира попала точно в цель и по рукоять вошла прямо в толстую шею Крезиса.

Циклоп захрипел, кровь хлынула изо рта и раны на горле. Он сильно сжимал Оливера, словно пытаясь напоследок выдавить из него жизнь. Но вскоре его силы иссякли, легкие переполнились кровью. Крезис медленно опустился на колени, и Оливер отскочил в сторону, увернувшись от последнего взмаха палаша противника.

Циклоп рухнул на четвереньки, задыхаясь, пытаясь набрать воздуха в легкие.

Но Оливер больше не обращал внимания на умирающего врага. Он бросился к возлюбленной, подложил руку под голову девушки и зажал другой рукой кровоточащую рану на ее груди.

В помещение ворвался Этан, за ним Кэтрин.

— О моя любовь! — услышали они рыдания хафлинга. — Не умирай!

— Мы не можем дальше идти в этом направлении, — сообщил Бринд Амор Лютиену. Молодой Бедвир пробрался через заросли, подошел к волшебнику и увидел водную гладь, окружавшую их с трех сторон.

Они потратили почти полчаса, пробираясь через густой подлесок к оконечности полуострова.

Лютиен уже собирался предложить отправиться назад, но удержался, когда маг повернулся и направился к коню. Волшебник внимательно осмотрел Ривердансера.

— Жеребец вполне отдохнул, — решил Бринд Амор. — Мы полетим.

Лютиен не стал спорить. Он чувствовал себя совершенно несчастным, ноги вымокли и разболелись, голова чесалась от сотен комариных укусов, а нервы окончательно растрепались. И хотя ни одно чудовище до сих пор не решилось напасть на них, любая из топей Солтуоша выглядела так, словно скрывала самых зловещих тварей.

Так что Лютиен испустил вздох облегчения, наполняя легкие чистым воздухом, когда они, наконец, вырвались из-под влажного полога. Некоторое время он щурился, чтобы глаза привыкли к слепящим солнечным лучам, время от времени прорывавшимся сквозь густые облака. Молодой человек понимал, что они, вероятно, более уязвимы в воздухе, чем в топях; ведь Гринспэрроу мог с легкостью заметить их, стоило ему лишь потрудиться обозреть небеса над своим мрачным домом. Но Лютиен был рад любой перемене, равно как и Ривердансер, радостно вскинувший голову. По просьбе Бринд Амора Лютиен заставил коня лететь низко над верхушками деревьев.

— Вы видите… что-нибудь? — спросил юноша через несколько минут, оглядываясь на чародея.

Бринд Амор разочарованно покачал головой, затем, после минутного размышления, ткнул большим пальцем вверх.

— Мы не найдем эту тварь в таких зарослях, — сказал он. — Давай посмотрим, увидит ли дракон нас!

Эти слова громом отозвались в мозгу Лютиена, вызвав воспоминания о его предыдущей встрече с драконом, — эти видения до сих пор иногда будили его по ночам. Но он напомнил себе, что они пришли сюда за Гринспэрроу и не могут уйти, пока не найдут злобного короля-дракона и не победят его.

Ривердансер взмыл над деревьями футов на сто, потом на двести, и топи под ними разительно изменились, став мешаниной из сливающихся верхушек деревьев и пятен темной воды. Они поднялись еще выше, Солтуош еще больше расширился, и все оттенки, соединяясь, превратились в огромное серо-зеленое лоскутное одеяло.

Все выровнялось, сгладилось, избавившись от острых углов и отчетливых границ цвета, все смягчилось и расплылось… все, кроме некоего разрыва в общей картине, словно Солтуош, подобно огромному луку, выстрелил своей единственной полосатой стрелой.

Лютиен помедлил, завороженный этим зрелищем.

Как дракон может лететь так быстро, пытался понять Лютиен, ведь могучая тварь лишь время от времени взмахивала крыльями… резкий удар по воздуху, затем крылья прижимаются к бокам, а дракон летит вверх с такой скоростью, словно он не поднимается, а стремительно падает!

Ривердансер фыркнул и шарахнулся в сторону, но слишком поздно. Сердце Лютиена упало, когда он понял, какой ошибкой было его промедление. Он заглянул в пасть приближавшейся твари, как в зев своей судьбы.

Затем мир как будто свернулся вокруг него и втянул в сине-белый вихрь магического туннеля. Он закончился так же внезапно, как и начался, и Лютиен обнаружил, что смотрит снизу вверх на улетающего от него дракона.

Посох Бринд Амора коснулся плеча юноши, и волшебник выпустил поток трескучей черной энергии, которая захватила дракона и встряхнула его.

Крылья Гринспэрроу широко раскинулись в стороны, тварь отчаянно пыталась затормозить.

На этот раз Лютиен отреагировал быстро, резко подняв Ривердансера вверх, надеясь облететь дракона и очутиться позади него.

Но Дэнсаллигнатос, он же Гринспэрроу, в стремительном падении наклонил голову и изогнул змеевидную шею.

Ривердансер сложил одно крыло и сделал полный разворот, когда дракон выдохнул огненный столб. Выпрямившись, пытаясь удержаться на своем месте и не потерять поводья, Лютиен проводил недоверчивым взглядом зеленый бестелесный кулак, вылетевший из-за его плеча. Он преодолел разделявшее противников расстояние в считанные секунды, сильно ударил дракона в брюхо и взорвался там с такой силой, что тварь отбросило на много ярдов в сторону.

— Ха! — фыркнул Бринд Амор и щелкнул пальцами в воздухе. Затем гораздо менее уверенным тоном волшебник прошептал: — Тебе надо держаться поближе к этой твари, парень. Настолько близко, что Гринспэрроу не смог бы дохнуть огнем, не опалив собственные крылья.

Лютиен понимал, что это правильное соображение, но одно дело — сказать, другое — сделать, особенно когда говоришь о драконе!

Волшебник метнул второй магический кулак, затем третий, а вслед за ними помчался к дракону и Лютиен.

Гибкая шея Гринспэрроу дернулась вбок, и второй кулак пролетел мимо. Последний, однако, попал в цель, так что голова дракона сильно качнулась. Однако Гринспэрроу, похоже, сумел не выпустить из поля зрения главную цель — живой снаряд, состоявший из коня и двух всадников, и Лютиен чуть не потерял сознание от мысли, что он привел себя и своих товарищей прямо в лапы смерти.

— Не сбивайся с курса! — закричал Бринд Амор, и юноша, не в силах сдержать вскрика ужаса, повиновался.

Второй летающий кулак, тот, что проскочил мимо цели, вернулся, как бумеранг, и крепко ударил дракона по затылку, прежде чем Гринспэрроу успел выдохнуть огонь. Тварь качнуло вперед, Ривердансер оказался как раз у его согнутой шеи. Лютиен даже попытался выхватить меч, ведь теперь он находился достаточно близко для того, чтобы нанести удар по чудовищу, но Бринд Амор снова взмахнул посохом, выпустив еще одну молнию, на этот раз ярко-красную, и по чешуе дракона рассыпались брызги искр.

Дракон взревел и, наклонив голову, стремительно спикировал к болоту. Бринд Амор испустил победный клич, и Лютиен вторил ему, пришпоривая Ривердансера, чтобы броситься в погоню, но ни один из них не догадывался, сколь разнообразно оружие, которым может владеть подобная тварь. Да, дракон устремился к надежному убежищу, родным топям, но Гринспэрроу вполне сохранил присутствие духа и с размаха хлестнул преследователей своим чудовищным хвостом.

Ривердансер как раз поворачивал, и это спасло жизнь коня и его седоков, но все-таки крылатый скакун получил мощный удар сзади.

Все трое отчаянно закружились, с трудом удерживаясь от падения. Бринд Амор соскользнул со спины лошади и вынужден был обеими руками уцепиться за плащ Лютиена. Он громко выругался, потому что его посох отлетел и пропал из вида, исчезнув где-то в подлеске Солтуоша.

Лютиен наконец выровнял коня и протянул руку волшебнику, беспомощно болтавшемуся в воздухе у бока Ривердансера.

И тут над ними померкло солнце. Дракон зашел сверху, вытянув свои огромные когтистые лапы. Лютиен резко дернул поводья, уводя коня влево, но когтистая лапа успела полоснуть по правому крылу Ривердансера.

Они опять перевернулись в воздухе, и на этот раз Лютиену не удалось спасти положение. Они камнем летели вниз, а Гринспэрроу, распахнув жуткую пасть, несся следом за противниками. И вновь возник синий вихрь, Бринд Амор открыл для них магический туннель. Они находились там какую-то долю секунды, но за этот краткий миг успели перенестись на двести футов ниже и чуть в сторону.

Растерянный, заблудившийся во времени и пространстве, Лютиен отчаянно закричал, вцепившись в гриву коня. Двое людей и раненый крылатый скакун с силой плюхнулись в грязную лужу.

Казалось, прошло немало времени, прежде чем мужчины и раненый жеребец выбрались на мягкий дерн у края лужи. Грязь покрывала синие одежды Бринд Амора и превратила белую шкуру Ривердансера в грязно-коричневую. Лютиен тоже перепачкался с головы до ног, но его чудесный плащ остался чистым, он, похоже, сам сбрасывал любые пятна, сразу же возвращая себе пылающий алый цвет.

Однако у друзей вряд ли имелось время, чтобы обращать внимание на грязь. Правое крыло Ривердансера было сломано и разорвано, несчастный конь беспомощно прижимал его к боку. Бринд Амор схватил поводья и повел жеребца в густую рощу, где сотворил какое-то заклинание и дал знак Лютиену следовать за ним.

— Я не могу оставить Ривердансера… — запротестовал молодой Бедвир.

— Конь должен обрести свой естественный вид, — объяснил Бринд Амор, делая пассы руками. — Раны Ривердансера не покажутся такими уж серьезными, когда исчезнут крылья, но все равно ему необходим отдых. К тому же бессмысленно пытаться ехать верхом в этих зарослях да еще и сражаясь с таким противником, как Гринспэрроу.

Как будто в ответ на его слова, раздался оглушительный рев, и над их головами промчалась огромная тень.

— Пошли, — сказал Бринд Амор, и в этот раз Лютиен не стал с ним спорить.

К удивлению и некоторому облегчению Оливера, Сиоба открыла прекрасные зеленые глаза и даже попыталась улыбнуться.

— Мы его прикончили? — спросила она прерывисто, задыхаясь.

Оливер кивнул, слишком потрясенный, чтобы говорить.

— Герцог Крезис из Карлайла — теперь лишь дурное воспоминание, — наконец удалось произнести ему.

— И это наполовину моя заслуга, — прошептала Сиоба.

— Вся твоя, — поспешно ответил Оливер.

Полуэльфийка с трудом покачала головой.

— Только половина, — прошептала она. — Мне этого довольно.

Оливер оглянулся на Кэтрин и увидел, что по ее прекрасному лицу текут слезы.

— Моя — половина, — продолжала Сиоба. — Сегодня пятнадцать с половиной.

Оливер не знал, что ответить, не понимая смысла ее слов.

— Скажи… Лютиену вот что, — с трудом произносила Сиоба. — Сегодня у меня пятнадцать с половиной. Конечный итог… девяносто три с половиной… у меня… только девяносто три… у Лютиена… даже если он убьет… Гринспэрроу.

Оливер крепко обнял ее.

— Я победила, — прошептала Сиоба, и в ее голосе на мгновение послышались прежние, бодрые нотки. А затем тембр ее голоса внезапно изменился. — Оливер? — позвала она. — Ты здесь?

Свет продолжал гореть, и Оливер знал, что глаза его возлюбленной не пострадали. Но она его не видела, и хафлинг понимал, что это значит.

— Я здесь, любовь моя, — отвечал Оливер, обнимая ее и стараясь сохранить в голосе прежнюю бодрость. — Я здесь.

— Холодно, — сказала Сиоба. — Так холодно…

Прошло чуть больше минуты, и Кэтрин наклонилась и закрыла незрячие глаза Сиобы.

— Пойдем с нами, Оливер, — попросила она потрясенного хафлинга, стараясь говорить твердо, потому что знала, что теперь ей надо быть твердой за двоих. — Мы ничего больше не можем сделать.

— Я останусь с ней, — решительно ответил Оливер.

Кэтрин взглянула на Этана, который лишь пожал плечами.

— Я закончу дела тут, в подземелье, — пообещал Этан, — и вернусь за вами.

Кэтрин кивнула, и Этан ушел обратно тем же путем. Тогда женщина, из уважения к горю Оливера, отошла в сторонку и села на алтарный камень. Ее сердце разрывалось от сочувствия к бедному Оливеру и от потери дорогой подруги.

— Мы должны найти мой посох, — прошептал Бринд Амор.

— Как? — удивился Лютиен, оглядывая бесконечные заросли и тени Солтуоша. — Это нереально.

— Ш-ш-ш! — зашипел Бринд Амор. — Потише! Драконы обладают превосходным слухом!

И опять, как по сигналу, налетел сильный порыв ветра, и зеленый полог над ними взорвался от яростного вихря. Бринд Амор замер на месте, глядя на внезапно возникший пожар, и только молниеносная реакция Лютиена, который повалил волшебника в неглубокую лужу, накрыв его своим телом и магическим плащом, спасла старика от падающих головешек. Огромные куски древесного мха посыпались на землю, скручиваясь, как змеи, и их верхние концы запылали, словно фитили свечей. Неподалеку от друзей дерево, чей сок вскипел от пожара, взорвалось, рассыпав град миниатюрных огненных шаров, они шипели и разбрасывали искры, попадая в лужи или на сырой дерн.

— Встаем и бежим! — воскликнул Бринд Амор через несколько мгновений, видя, что горящие ветви быстро затухают во влаге болота.

Лютиен попытался последовать этому приказанию, но несколько раз подряд оступился на скользком краю лужи. Вдалеке послышалось отчаянное ржание Ривердансера, и юноша, повернувшись туда, где он оставил коня, увидел приближение смерти.

Он схватился за Бринд Амора, собираясь толкнуть его снова в грязь, но волшебник отпрыгнул в сторону. Укрытие было не таким уж и глубоким — во всяком случае, недостаточно глубоким, чтобы их не обнаружил всепроникающий взгляд дракона, — а Бринд Амор знал, что прятаться — значит быть пойманным.

Нет, решил старый волшебник, они пришли сюда, чтобы сразиться с Гринспэрроу, и они это сделают, встретившись с ним лицом к лицу.

Бринд Амор прижался к стволу древней ивы, огромного прекрасного дерева, которое приняло первый удар дракона так, словно это был всего лишь порыв легкого ветерка…

— Поделись со мной своей силой, — прошептал дереву старый волшебник и осторожно обхватил егоруками.

Дракон промчался над их головами, оглядывая жестоко выжженный участок болот. Монстр пронзительно взвыл, пролетая над Бринд Амором, и тут же начал плавный, грациозный поворот.

Лютиен крикнул, предупреждая чародея, но Бринд Амор, казалось, не услышал. Похоже было, что волшебник вообще не обратил никакого внимания на дракона. Он стоял с закрытыми глазами, обнимая дерево и что-то тихо нашептывая.

Лютиен подошел поближе, не желая тревожить его, но и не сводя глаз с возвращавшегося дракона. Он хотел вновь позвать Бринд Амора, но, ошеломленный, остановился, когда увидел, что пальцы рук волшебника исчезли, как будто они просто погрузились в иву! Лютиен посмотрел на лицо друга и повелителя, пораженный его безмятежностью, затем снова взглянул на руки Бринд Амора и увидел, что кисти рук уже целиком ушли в дерево!

— Одолжи мне твою силу, — вновь прошептал Бринд Амор, но на языке, который Лютиен не мог понять, на языке музыки, а не слов, на языке той вечной гармонии, которая вдохнула жизнь во все сущее, которая дала дереву его силу и долгую жизнь, на языке всех тех сил, что питали этот мир.

Лютиен не знал, что ему делать. Вновь подняв глаза на подлетавшего дракона, он смог только беспомощно окликнуть своего зачарованного друга и броситься в сторону от Бринд Амора и ивы, под другое большое дерево.

Гринспэрроу испустил оглушительный рев и огромный язык пламени. В тот же момент Бринд Амор закричал, как будто в экстазе, и зеленое свечение охватило всего волшебника, побежало по его рукам к дереву, затем вверх по стволу, усиливаясь по мере того, как распространялось по веткам.

Горячее пламя дракона окутало их, Лютиен прижался к земле. Глаза жгло, юноша чувствовал, что его легкие вот-вот разорвутся. Он боялся даже представить себе мрачную судьбу Бринд Амора, которого не защищала чудесная алая накидка.

Пламя действительно охватило волшебника, но Бринд Амор ощутил его не больше, чем древняя ива. Ибо маг стал теперь частью дерева, а оно — частью волшебника, и если он взял от дерева его способность восстанавливаться, то оно приобрело его чувства. Изгибаясь, ветки поднялись над болотом, раскачиваясь и оплетая дракона, пролетавшего мимо.

Гринспэрроу был захвачен врасплох, когда одна огромная ветвь размахнулась и ударила его прямо между глаз, а другая вцепилась в левое крыло. Дракон закрутился на месте. Дерево гнулось, изворачивалось и ломалось.

Теперь Бринд Амор вскрикнул от боли, шок от столкновения с драконом разрушил его слияние с деревом, и теперь чародей сидел на земле, удивляясь тому, что от его одежды в нескольких местах идет дым. Маг застонал, взглянув на иву, — многие ее ветви были сломаны, ствол наполовину вывернут из земли и склонился набок, и все древнее дерево почти выдернуто из земли силой схватки.

Бринд Амору хотелось подойти к иве, поблагодарить и утешить ее, использовать свои силы, чтобы вылечить дерево. Однако у него имелись и более насущные проблемы, потому что дракон тяжело обрушился на землю, проделав просеку ярдов в сто длиной. Однако тварь еще отнюдь не собиралась сдаваться. Гринспэрроу выпутался из сломанных кустов и деревьев и выпрямился, повернувшись лицом к противнику. Одно крыло его было разорвано, и чтобы залечить его, явно требовалось время, а пока что дракон не мог летать. Словно гигантский кот, Гринспэрроу припал к земле, подогнув задние ноги, его желто-зеленые зрачки сконцентрировались на маленьком человеке, который причинил ему такую сильную боль.

Одним прыжком он подобрался достаточно близко, чтобы опять выдохнуть язык огня, окутавший Бринд Амора.

Но старый волшебник был наготове. Своей магией он вытянул влагу из земли под ногами и встретил дракона водяной стеной. Затем чародей выпустил сверкающий заряд энергии, который пролетел сквозь пламя и ударился в Гринспэрроу.

Лютиен, дрожа, свернулся в комок, зажав уши, чтобы не оглохнуть от громоподобного рева чудовища. Рев продолжал нарастать, сливаясь с ревом пламени, секунды казались часами. Юноша страстно мечтал о единственном глотке воздуха, но его не было. Ему хотелось вскочить и убежать, но ноги отказывались его держать. Затем Лютиену показалось, что весь мир скользит в черноту, в бездонную яму, и он сам сползает в бездну.

Рев стал затихать.

Затем он смолк окончательно, исчезло пламя, иссякли заряды энергии, а Гринспэрроу и Бринд Амор стояли лицом друг к другу. По тому, как змеиная шея внезапно качнулась назад, и по расширенным глазам твари Бринд Амор понял, что его стойкость удивила дракона.

— Ты предал все, что было свято для древнего братства, — резко произнес старый волшебник.

— Для древних глупцов! — ответил дракон глубоким, утробным голосом.

Бринд Амор удивился тому, что дракон говорил с трудом, спотыкаясь после каждого слога и перемежая свою речь рычанием.

— Глупцы, говоришь? — бросил волшебник. — Однако именно в братстве ты впервые обрел свое могущество.

— Мое могущество — гораздо древнее! — взревел в ответ дракон. — Древнее, чем ваше братство, древнее, чем ты сам!

И тут Бринд Амор все понял, он догадался, что две воли слившихся существ борются между собой.

— Ты — Гринспэрроу! — воскликнул он, пытаясь форсировать события.

— Я — Дэнсаллигна… Я — Гринспэрроу, повелитель Эйвонси! — зарычала тварь.

Затем дракон непроизвольно содрогнулся, и Бринд Амор поспешил перейти в наступление, отправив еще один заряд, на этот раз белый и сверкающий, как молния. Дракон взревел, волшебник закричал от боли, потому что вся его энергия, вся его жизненная сила ушли в этот заряд. Магия всегда была силой, подчиненной здравому смыслу, но сейчас Бринд Амор не желал сдерживаться, только не в схватке с подобным врагом! Он чувствовал, как бешено бьется его сердце и слабеют ноги, но все же вложил всего себя в этот заряд энергии, собрав все силы своего тела и швырнув их в огромное чудовище.

Он почти не видел ни дракона, ни чего-либо еще, но где-то в глубине сознания Бринд Амор понимал, что он всерьез ранил монстра и тот трансформируется.

Наконец выброс энергии закончился, и волшебник стоял, покачиваясь, в полном изнеможении. Через секунду ему удалось сконцентрироваться на своем противнике, и его глаза расширились.

Перед ним теперь не было ни дракона, ни его врага, надменного короля Гринспэрроу. Гринспэрроу и Дэнсаллигнатос были захвачены его последним ударом на середине трансформации, и Бринд Амор увидел двуногое существо в половину человеческого роста, но с чешуйчатыми черно-зелеными когтистыми руками, с хвостом, яростно рассекавшим воздух, и змеевидной шеей, по длине равнявшейся росту Бринд Амора.

— Ты думаешь, что победил меня? — взвыла тварь.

Лютиен услышал этот крик как будто издалека, и сам голос чудовища, воющий, резкий, жужжащий, ранил его, ужалил слух и сердце.

— Ты глупец, Бринд Амор, и глупцами были все твои братья-волшебники, — проревел Гринспэрроу.

— Гринспэрроу когда-то тоже был одним из нас, — с трудом произнес волшебник.

— Нет! — взревела тварь. — Только Гринспэрроу и был достаточно мудр, чтобы дождаться подходящего момента.

У Бринд Амора не нашлось на это ответа. Он и сам не раз жалел о том, что братство волшебников слишком быстро и слишком беспечно рассталось со своим могуществом.

— А теперь ты умрешь, — небрежно заявила тварь, шагнув вперед. — И весь мир будет открыт для меня.

И опять Бринд Амору нечего было возразить в ответ на слова короля-дракона, по крайней мере на их первую часть, потому что у него не осталось сил даже поднять руку. Однако он не был уверен в том, что притязания Гринспэрроу на мировое господство станут реальностью.

— Теперь все знают, кто ты такой, — вызывающе крикнул он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже и убедительней. — И что ты собой представляешь.

Гринспэрроу злобно рассмеялся, как будто спрашивая, какое это может иметь значение.

— Диана Велворт получит назад свой трон и королевство, а самозванец Гринспэрроу останется ни с чем! — заявил маг.

— Если я могу легко победить таких, как Бринд Амор, то как слабая женщина или кто-то из ее неразумных союзников выстоят против меня?

Гринспэрроу продолжал продвигаться вперед и теперь находился уже в нескольких футах от Бринд Амора, который был просто слишком измучен, чтобы отступить.

— Я заберу назад все, что было моим! — пообещало чудовище, и стало ясно, что время разговоров кончилось.

Змеиная шея Гринспэрроу резко дернулась вперед, пасть широко распахнулась. Бринд Амор жалобно вскрикнул, руки старика взметнулись, прикрывая лицо. Клыки порвали рукава, поцарапали кожу, но благодаря жесту Бринд Амора Гринспэрроу промахнулся и вместо того, чтобы вцепиться в старика зубами, он лишь толкнул его, и волшебник упал на землю.

В тот же миг король-дракон уловил какое-то движение позади, чья-то фигура отделилась от корней дерева и бросилась на него.

«Друг Бринд Амора!» — догадался король-дракон.

Но как же он не заметил его раньше?

Лютиен сделал два огромных прыжка и, держа «Ослепительный» обеими руками, описал им дугу, нанеся удар по вытянутой шее твари. Он рубил снова и снова, пока Гринспэрроу пытался сосредоточиться на этом новом, внезапно возникшем противнике. Зеленая чешуя крошилась и отлетала в разные стороны. Когтистые задние лапы чудовища оставили в земле глубокий след, когда оно попыталось резко развернуться.

Лютиен, ослепленный яростью, выкрикивал десятки проклятий и яростно рубил мечом, не останавливаясь ни на мгновение. Он прекрасно понимал, что если позволит чудовищу опомниться, то подпишет себе смертный приговор. Снова и снова он взмахивал могучим мечом, и каждый взмах заканчивался ударом, иногда прямым, иногда скользящим. Отважный юноша заставлял Гринспэрроу пятиться, неустанно продолжая наносить удары по извивающейся шее твари.

Но затем он поскользнулся, запнулся всего лишь на мгновение, однако этого мгновения королю-дракону хватило на то, чтобы уйти из-под ударов и твердо встать на ноги.

— Алая Тень! — прорычал Гринспэрроу. — Ты вечной занозой торчишь на моем пути!

Лютиен выпрямился и вновь пошел в нападение, но вынужден был резко остановиться, понимая, что нырнуть в этот клубок когтей и клыков означало неминуемую смерть.

— Много месяцев я ждал этого момента, — заявил Гринспэрроу. — Ждал возможности отплатить тебе за все беды. За Белсена Крига и Моркнея, за Бела из Принстауна и за смехотворный клич «Свобода Эриадора!», который достиг моего слуха.

Лютиен шагнул вперед и размахнулся, но обнаружил, что падает на спину раньше, чем лезвие меча проделало полпути, потому что змееподобная шея ударила его. Он упал в грязь и пополз в сторону. Гринспэрроу смеялся так громко, что не мог преследовать его.

— Смотри, как он умирает, Бринд Амор, — взревел король-дракон. — Смотри, как рушатся все твои надежды.

Лютиен оглянулся на мага, молясь, чтобы у того нашлись силы вмешаться в схватку. Но на этот раз Бринд Амор не мог помочь ему. Волшебник сидел на земле, с трудом удерживаясь от того, чтобы не упасть плашмя. Его магические силы иссякли, были полностью растрачены, большая часть ушла в последний удар, в последнюю атаку. Она забрала много сил и у дракона, даже низвела его к нынешней форме, но все-таки не уничтожила Гринспэрроу.

Лютиен внимательно посмотрел на своего врага. Король-дракон, безусловно, был серьезно ранен, его основательно потрепало дерево, ему досталось от зарядов магической энергии, а также от бешеных атак самого юноши. Глубокие рубцы исполосовали шею Гринспэрроу и половину лица. Одно из крыльев было аккуратно сложено на спине, но другое, явно сломанное, торчало под странным углом.

Медленно, очень медленно Лютиен подтянул ноги.

— Или, возможно, мне не стоит убивать тебя, — говорил Гринспэрроу, рассеянно глядя куда-то в пространство. — Возможно, мне следует отвезти тебя обратно в Карлайл, лжеца и врага трона. Возможно, я использую тебя для того, чтобы дискредитировать Диану Велворт, — задумчиво произнесла тварь и, оглянувшись, осознала, что Лютиен вскочил на ноги и собирается напасть.

Гринспэрроу резко выбросил голову на длинной шее вперед, к молодому Бедвиру, но опоздал. Лютиен проскочил под разинутой пастью, выставив перед собой лезвие меча, и собственная инерция движения Гринспэрроу сработала против него, когда «Ослепительный» нанес удар под нижнюю челюсть короля-дракона, пройдя прямо сквозь чешую и кожу, прямо сквозь дрожащий раздвоенный язык в верхнее нёбо.

Лютиен пролетел вперед, вложив в удар всю свою силу и отчаянно стараясь при этом уклониться от рук монстра.

Гринспэрроу зашипел, заметался, и Лютиен не смог ни удержать меч, ни остаться на ногах. Земля поехала под ним, когда Гринспэрроу метнулся в сторону, но «Ослепительный» засел прочно, и Лютиена потащило следом.

Когтистая лапа прошлась по его ребрам, разрывая кольчугу и плотную кожаную куртку с такой легкостью, словно это была сухая, ломкая бумага. Появились яркие полоски крови, одна из ран оказалась такой глубокой, что в ней виднелось ребро.

И все равно он держался, рыча от боли, но затем его настиг еще один удар, прямой, а не скользящий, и настолько сильный, что Лютиен отлетел прочь вместе с мечом.

Голова короля-дракона бешено мотнулась в сторону, когда «Ослепительный» освободился и Гринспэрроу упал на одно колено, давая испуганному Лютиену время отползти в болотные заросли.

Но тварь немедленно кинулась в погоню, фыркая, рыча и рассыпая проклятия, звеневшие в ушах младшего Бедвира.

Никогда раньше он не убегал с поля боя, ни от Моркнея, ни от демона Такнапотина. Но это чудовище, даже раненое, было сильнее тех двоих, вместе взятых, на него надвигалось нечто слишком злобное и слишком ужасное.

И Лютиен бежал, спотыкаясь, прижимая к боку ладонь в попытке остановить льющуюся кровь. Он слышал сопение позади, знал, что Гринспэрроу без труда следует за ним по дорожке льющейся крови.

Тварь уже находилась у него за спиной. Лютиен побежал изо всех сил, но споткнулся о корень и полетел головой вперед.

Все его чувства кричали о том, что ему пришел конец и сейчас он погибнет.

Прошло мгновение, которое показалось необыкновенно длинным. Лютиен слышал дыхание чудовища не дальше чем в нескольких футах от себя. Почему Гринспэрроу еще не прикончил его?

Плащ. Должно быть, дело в его плаще. Лютиен осмелился выглянуть из-под капюшона и увидел яркий свет чудовищных драконьих глаз, обшаривавших землю. Лютиен задержал дыхание, заставил себя замереть.

Конечно, дракон должен был его найти; Лютиен знал, что Гринспэрроу не понадобится много времени на эту загадку, и так бы оно и случилось, если бы где-то впереди не раздался громкий треск… и мимо Лютиена промелькнула белая шкура Ривердансера.

Гринспэрроу взвыл, решив, что молодой противник каким-то образом опередил его и добрался до своего коня. А если этот чертов конь поднимется в воздух, он окажется вне досягаемости короля-дракона!

Этого Гринспэрроу допустить не мог, поэтому он прыгнул вперед — и споткнулся о какое-то невидимое препятствие.

Гринспэрроу даже не обратил на него внимания, но его тяжелый башмак чуть не вышиб дух из Лютиена. Молодой Бедвир мог остаться на месте, позволив королю-дракону броситься вдогонку за Ривердансером, а затем вернуться к Бринд Амору.

Но Лютиен увидел свой шанс и не собирался упускать его, несмотря на страх и боль. С криком «Свобода Эриадора!» молодой Бедвир бросился вперед и поравнялся с чудовищем. Острие «Ослепительного» сильно ударило между крыльев, разрывая чешую и проникая внутрь до позвоночника.

Лютиен прыгнул на спину Гринспэрроу, крепко вцепившись в поломанное крыло и не выпустив его даже тогда, когда тварь попыталась обернуться.

Гринспэрроу свернулся в клубок, опустив плечо так, чтобы перекатиться прямо через жалкого человечка. Лютиен попытался увернуться, выдернул меч из спины твари и отпустил крыло. Он отлетел прочь, но Гринспэрроу прыгнул следом, и дыхание прервалось в груди Лютиена, когда король-дракон всем своим весом навалился на него.

Лютиен беспомощно распластался на земле, а ужасная морда короля-дракона теперь находилась всего в нескольких дюймах от его лица. Они сохраняли это положение в течение нескольких секунд, и на лице Гринспэрроу появилось странное выражение, похожее на замешательство.

Лютиен понимал, что покалеченная пасть не может укусить его, но руки юноши были прижаты к груди, и он не мог даже заслониться, если бы Гринспэрроу впился в его лицо клыками. Он отчаянно боролся, но тщетно. Лютиен не мог даже вздохнуть как следует, поскольку нечто сильно давило на его грудь… и вдруг он понял, что это рукоять его собственного меча!

Глаза Лютиена расширились. Если это рукоять меча, тогда «Ослепительный» направлен острием прямо вверх. А сверху распластался король-дракон…

— Проклятый сопливый юнец… — пробурчал Гринспэрроу, и его голос прозвучал слабо, а слова сопровождались звуками капающей крови. Тварь издала тихий недоверчивый смешок. — Ты убил меня.

Лютиен был слишком ошеломлен, чтобы ответить.

— Но и тебе не жить, — пообещал Гринспэрроу, а у Лютиена не осталось слов, и он ничего не мог сделать, чтобы защитить себя, потому что рогатая голова высоко поднялась на змеевидной шее и оказалась вровень с лицом юноши. Даже если король-дракон умрет раньше, чем ударит, одного его веса хватит, чтобы прикончить Лютиена.

Он попытался храбро взглянуть в лицо смерти, попытался не кричать. Но тут его мысли разлетелись вдребезги, разбитые оглушительным ржанием, раздавшимся откуда-то сбоку. Противников окатила струя грязи, Ривердансер встал на дыбы, развернулся, а затем лягнул задними ногами голову дракона как раз в тот момент, когда она начала опускаться.

Шея Гринспэрроу стремительно дернулась в сторону, голова тяжело ударилась о землю.

Король-дракон замер.

ЭПИЛОГ

Лютиену потребовалось некоторое время, чтобы выбраться из-под мертвого чудовища. А освободившись, он потратил несколько минут, просто лежа в грязи и пытаясь восстановить дыхание, молясь, чтобы жгучая боль ослабла. Затем ему как-то удалось встать на ноги. А потом, почти теряя сознание, он привалился к своему драгоценному Ривердансеру, который опять был просто конем (крылья, данные Бринд Амором, бесследно исчезли), и крепко обнял его.

Лютиен оглядел мертвого короля-дракона и увидел, что из спины твари торчит острие «Ослепительного». Подведя поближе Ривердансера и используя силу коня, Лютиен ухитрился перевернуть мертвого короля-дракона так, чтобы освободить меч. Затем Лютиен повел коня обратно к Бринд Амору и почувствовал огромное облегчение, когда увидел, что хотя волшебник и лежит на спине, без сознания, дышит он глубоко и ровно. Потребовалось немалое время, чтобы уложить Бринд Амора на спину Ривердансера. Но наконец труд юноши завершился, и, обуреваемый желанием к ночи оказаться как можно дальше от болота, Лютиен повел коня прочь, прямо на запад.

Удача не отвернулась от него, и вскоре после захода солнца Лютиен вышел из Солтуоша на холмистые поля юго-восточного Эйвона. Он хотел разжечь костер, но без сил рухнул на траву и уснул.

Пробудившись в косых лучах рассветного солнца, он обнаружил, что рядом с ним стоит бодрый Бринд Амор.

— Пора садиться в седло, — подмигнул ему волшебник. — Нас ждет долгий путь, мой мальчик.

Бринд Амор помог ему встать на ноги, и Лютиен понял, что его раны уже не столь болезненны. Он взглянул на свое ребро и увидел на нем толстый слой мази — ему не понадобилось задавать вопросы, чтобы понять, что Бринд Амор добавил к лекарству немножко магии.

— Долгий путь, — повторил волшебник и вновь подмигнул. — Но на этот раз дорога приведет нас в более приятное место!

Так оно и было, потому что к тому времени, как товарищи вернулись в Карлайл, Диана Велворт уже заняла свое законное место королевы Эйвона. Она обратилась к сомневающимся и напуганным жителям с речью ободряющей и примирительной, но твердой. Она заняла трон по праву рождения. Народ признал это право, но Диана оказалась достаточно мудрой, чтобы понять, что реальным испытанием ее могущества и истинной причиной возвращения являлась обязанность изменить к лучшему жизнь тех, кем она собиралась править.

Ее правление, пообещала она, будет таким же, как правление ее отца, мягким и справедливым, во имя всеобщего блага.

Но насколько же увеличились надежды и чаяния новой королевы и тех, кто ее поддерживал, в то утро, когда Лютиен и Бринд Амор проехали верхом на выздоровевшем Ривердансере через сверкающие ворота Карлайла, принеся весть о том, что король-дракон, злобный Гринспэрроу, наконец-то мертв!

Узнав об этом, Диана не стала терять время даром. Она официально объявила Бринд Амора законным королем свободной земли Эриадор и предоставила такую же автономию королю Барандуина Эшаннону Макленни и королю Дун Дарроу Беллику дан Бурсо. Затем эти четверо заключили перемирие с Асмундом из Айсенленда, хотя потребовалось слегка пригрозить, чтобы убедить яростного и гордого короля хьюготов пойти на это. Дело в том, что три короля и королева Эйвонси выступили единым фронтом, требуя, чтобы воины Асмунда не захватывали в рабство их подданных.

Трюмы его галер опустели, люди, которые не надеялись когда-либо вновь увидеть дневной свет, опустились на колени на берегу Страттона и вознесли благодарственные молитвы Богу.

Теперь воинам Асмунда предстояло самим сесть на весла, чтобы увести корабли домой. Когда с этим было покончено, Бринд Амор обратился к своим собственным делам, организуя достойные похороны павшим эриадорцам, включая храбрую полуэльфийку, которая была его дорогим и бесценным другом и внесла такой огромный вклад в великие перемены, произошедшие на их родине.

Лютиен не мог сдержать слез, когда хоронили Сиобу, и только вид сломленного горем Оливера и Кэтрин, которая держалась с огромным трудом, помог Лютиену понять, что он должен беречь силы, чтобы помочь своему другу-хафлингу.

Первая неделя после восхождения Дианы на трон была полна скорби, вторая началась с празднований, которые, по объявлению королевы Эйвона, должны были продлиться две недели. Празднования начались с прощания с Асмундом и хьюготами, но практичный варвар изменил планы и позволил своим измученным воинам задержаться в Эйвоне подольше.

В первую ночь веселья, после пира, на котором сотни гостей сидели за столами Дианы, Бринд Амор отозвал в сторону Лютиена и Оливера, Кэйрин Калтуэйн и проктора Биллевина.

— Гринспэрроу был прав в одном: в том, что разделил свое королевство между герцогами, — объяснил король. — Невозможно увидеть все государство, сидя на троне в Кэр Макдональде.

— Мы принимаем тебя как короля, — уверил его проктор Биллевин.

Бринд Амор кивнул.

— А я нарекаю тебя снова, и официально, герцогом Гайби, — объяснил он. — А тебя, Кэйрин Калтуэйн, — герцогиней Эрадоха. Правьте своим народом мудро и справедливо и знайте, что Кэр Макдональд поддержит вас во всем.

Двое низко поклонились.

— А теперь вы, мои дорогие друзья, — продолжал Бринд Амор, повернувшись к Лютиену и Оливеру. — Мне сообщили, что в Бедвидрине нет ни герцога, ни графа, а только наместник, временно исполняющий обязанности правителя.

— Это верно, — кивнул Лютиен, стараясь, чтобы его тон соответствовал той чести, которую, как он понимал, ему сейчас окажут, однако сердце юноши воспротивилось. Лютиен уже сполна насладился прелестями обязанностей, командования и ответственности, и больше всего ему хотелось сейчас свободно скакать по бесконечной дороге.

— Итак, я жалую тебе титул герцога Бедвидрина, — провозгласил Бринд Амор, — и власть над всеми тремя островами — Бедвидрином, Марвисом и Карифом.

— Но на Марвисе и Карифе есть свои графы, — попытался протестовать Лютиен.

— Которые будут подчинены тебе, а ты будешь отчитываться передо мной, — спокойно закончил Бринд Амор.

Лютиен ощутил, что его загнали в ловушку. Как он мог не подчиниться приказу своего короля, особенно такому приказу, который каждый счел бы великой честью и наградой? Он взглянул на Оливера, затем его взгляд перешел с хафлинга на Кэтрин, которая танцевала в середине зала. Глядя на мужчину, с которым плясала его подруга, Лютиен нашел решение своей проблемы.

— Я не могу принять подобную честь, — твердо сказал он. Кэйрин и Биллевин изумленно ахнули.

Оливер сильно ткнул его под ребро.

— Он не хочет сказать… он не имеет в виду того, что пытается сказать… — забормотал хафлинг, пытаясь оттащить Лютиена в сторону.

Юноша улыбнулся своему миниатюрному другу; он знал, что больше всего Оливеру хотелось спокойной и беззаботной жизни, а предложение Бринд Амора обеспечило бы избыток удобств для них всех.

— Это действительно большая честь для меня, — сказал Лютиен королю. — Но я не могу принять титул. Наши пути не подчиняются указам любых королей, наши корни — в обычаях тех давних времен, когда даже ваше братство еще не возникло.

Бринд Амор, не оскорбленный, но очень заинтересованный, склонил голову набок и задумчиво поскреб седую бороду.

— Я не являюсь законным наследником Бедвидрина, — объяснил Лютиен. — Им может стать только старший сын Гахриза Бедвира.

Все взгляды устремились на танцевальную площадку, к Кэтрин и ее партнеру Этану Бедвиру. Бринд Амор призвал к себе молодых людей и Асмунда, вождя хьюготов.

Сперва Этан ответил резко, впрочем, иного никто и не ожидал.

— Я — хьюгот, — заявил он, ничуть не удивив присутствующих.

Кэтрин рассмеялась ему в лицо, и глаза молодого человека, глаза цвета корицы, этот очевидный признак его законного права на титул эрла, вспыхнули, когда он с гневом взглянул на нее.

— Ты — Бедвир, — сказал женщина, не собираясь отступать ни на дюйм. — Ты — сын Гахриза и брат Лютиена, что бы ты ни говорил.

Этан дрожал от гнева, готовый взорваться.

— Ты покинул Бедвидрин только потому, что не мог смириться с тем, что творилось у тебя на родине, — продолжала Кэтрин.

— Теперь ты можешь править по своему собственному усмотрению, — добавил Бринд Амор. — Неужели ты бросишь свой народ сейчас, в эпоху великих перемен?

— Свой народ? — нахмурился Этан, взглянув на Асмунда.

Какая-то часть Оливера де Берроуза, любящего комфорт хафлинга, страстно желала, чтобы Этан отверг это предложение, и тогда Лютиену пришлось бы принять его, а Оливер мог поехать с ним и прожить всю жизнь в истинной роскоши. Но даже этого искушения было недостаточно для того, чтобы любящий хафлинг предал своего лучшего друга и потребовал от него невозможного.

— Даже Асмунд согласится, что неплохо иметь такого друга, как Этан Бедвир, в роли властителя трех островов, — вставил Оливер, увидев свой шанс. — Может статься, именно в этом твое предназначение, Этан, сын Гахриза. Ты, который подружился с хьюготами, можешь скрепить в договоре и в своем сердце союз и дружбу, которая переживет и тебя, и всех твоих будущих кареглазых детей.

Этан открыл было рот, собираясь ответить, но Асмунд крепко хлопнул его по спине и разразился смехом.

— Ты был мне сыном, — громогласно заявил король хьюготов, который явно немного переборщил с выпивкой. — Но если ты думаешь, что у тебя есть шанс усесться на мой трон!.. — И он опять громко захохотал.

— Прими этот титул, парень! — сказал Асмунд, отсмеявшись. — Возвращайся к своему народу, но не забывай и нас!

Этан глубоко вздохнул, перевел взгляд с Кэтрин на Асмунда, затем на Лютиена и, наконец, на Бринд Амора, а затем сдержанно, но благодарно кивнул в знак согласия.

Возможно, причина крылась в надеждах на перемены, которые зародились в душах жителей Эйвонси, но подошедшая зима оказалась вовсе не такой уж суровой. Даже в тех удивительно редких случаях, когда выпадал снег, он казался легким, пушистым и окутывал землю мягчайшим одеялом. И объятия зимы тянулись совсем недолго, последний снег выпал еще до того, как закончился второй месяц года, а к середине третьего месяца поля вновь зеленели и пахнуло теплым ветром.

И вот как-то ясным утром Лютиен, Кэтрин и Оливер выехали из Карлайла. Бринд Амор и армия Эриадора уже давно вернулись в Кэр Макдональд, Этан Бедвир — в Бедвидрин, Эшаннон Макленни и его флот — в Барандуин, а Беллик дан Бурсо — в Дун Дарроу; все они были готовы принять на себя свои новые обязанности. Но для Лютиена и двух его друзей обязанности закончились с падением Гринспэрроу и официальной коронацией королевы Дианы Велворт Эйвонской. Поэтому вся троица задержалась в Карлайле, наслаждаясь блеском и роскошью самого большого города Эйвона. Они провели зиму, залечивая боевые раны и позволяя скорби о павших друзьях перерасти в прекрасные воспоминания о них.

Но даже Карлайл, такой огромный, полный развлечений и достопримечательностей, не мог победить жажду приключений, которая жила в сердцах всех троих, а более всего — в сердце Лютиена Бедвира. И потому, когда снега сошли и подули теплые ветры, Лютиен верхом на Ривердансере поскакал впереди своих друзей на север.

Они были в пути уже несколько дней, предпочитая общество друг друга, хотя их ожидал теплый прием в любой деревне и на любой ферме. Они видели зверей, пробуждавшихся от зимней спячки, и каждую ночь их путь освещали яркие звезды, сиявшие над тихими темными полями.

Все трое вроде бы и не думали о том, куда они направляются, но неуклонно продвигались на север, к Айрон Кроссу, за которым лежал Кэр Макдональд. Горы уже были хорошо видны, а озеро Спейтенфергюс осталось далеко позади, когда они, наконец, заговорили о том, куда держат путь.

— Я не думаю, что Кэр Макдональд так уж сильно отличается от Карлайла, — заметил Лютиен однажды утром, вскоре после того, как они свернули лагерь. День опять был не по сезону теплым и приветливым, над головами сияло солнце, а с юга дул мягкий ветерок.

— О да, но ведь Бринд Амор, мой дорогой друг, правит именно в Кэр Макдональде, — весело сказал Оливер, понукая Тредбара и стараясь обогнать гнедого скакуна Кэтрин, чтобы поравняться с Ривердансером.

Кэтрин даже не улыбнулась. Она тоже с грустью размышляла о неизбежной скуке, которую сулило мирное существование.

— Ну, это правда, — заметил Лютиен.

— Поэтому, — начал рассуждать Оливер, — если, например, мы заберемся в дом какого-нибудь купчишки и нас поймают… Нет-нет, я не утверждаю, что кто-то способен поймать прославленного Оливера де Берроуза и его оруженосца Алую Тень! — быстро добавил Оливер, когда его товарищи резко остановили своих коней и весьма скептически взглянули на него.

— Оруженосца Алую Тень? — переспросила Кэтрин.

— Мы не вернемся в Кэр Макдональд как воры, Оливер, — сухо напомнил Лютиен, хотя хафлинг и сам отлично это понимал. Оливер пожал плечами; Кэтрин и Лютиен взглянули друг на друга и понимающе улыбнулись, затем вновь пустили своих коней вперед.

— В самом деле, зачем нам это? — сказал Оливер. — Конечно, мы будем жить во дворце, окруженные удовольствиями, роскошной едой и красивыми женщинами! Разумеется, я просто шутил, с чего бы мне отправляться воровать, если мне столько всего дано?

Следующий вопрос Лютиена опять заставил его спутников резко остановиться.

— Тогда что мы будем делать? — спросил молодой Бедвир.

— А что мы, собственно, должны делать? — не понял Оливер.

— Должны ли мы с тобой создать свой семейный очаг и растить детей? — спросил Лютиен у Кэтрин, и ошеломленное выражение ее лица показало, что она вряд ли размышляла об этом больше, чем сам Лютиен. — Тогда должны ли мы все служить Бринд Амору, — продолжал Лютиен, — перетаскивая нескончаемые свитки пергаментов из комнаты в комнату?

Оливер покачал головой, все еще не догадываясь, куда клонит Лютиен.

Однако Кэтрин отлично поняла мысль своего возлюбленного. По правде говоря, Лютиен затронул проблему, которую молодая женщина еще как следует не обдумывала.

— Что же мы должны делать? — спросила она больше у Лютиена, чем у Оливера.

Молодой Бедвир окинул подругу внимательным взглядом. Он явно считал, что их очевидное будущее как-то не сочетается с напряженностью их недавнего прошлого.

— Что нам остается делать в Кэр Макдональде? — спросила женщина.

— Кэр Макдональд — столица Эриадора, а наш друг там правит, — ответил Лютиен, но констатация очевидного факта никак не являлась ответом на вопрос женщины. Кэтрин кивком головы выразила свое согласие, но знаком попросила Лютиена продолжать и объяснить поточнее, что это может для них означать.

— Существуют важные… — начал молодой Бедвир. — Мы можем понадобиться… Бринд Амору понадобятся эмиссары, — наконец выговорил он. — Чтобы ездить в Гайби, Эрадох, Дун Карит и Порт-Чарлей. Ему понадобятся гонцы, чтобы доставлять его эдикты в Бедвидрин. Ему понадобятся…

— И что из этого? — Простой вопрос Кэтрин застал врасплох Оливера и прервал произносимую по обязанности речь Лютиена прежде, чем в ней прозвучали какие-нибудь убедительные моменты, — правда, и сам молодой Бедвир не очень старался сделать ее убедительной!

— Война закончена, — просто сказала Кэтрин.

Оливер застонал, наконец осознав, к чему клонят эти двое. Он начал протестовать, напоминая им о роскоши, ожидающей их, обряде посвящения в рыцари, прекрасных дамах… Но, говоря по правде, Оливер вскоре обнаружил, что ему недостает аргументов, потому что в глубине души он был согласен с ними, хотя натура хафлинга, всему на свете предпочитавшая комфорт, громко возмущалась его безрассудством. Война закончилась, угроза со стороны Гринспэрроу миновала навечно. И угроза со стороны циклопов тоже исчезла, во всяком случае, в обозримом будущем. Три королевства самого крупного острова Эйвонси заключили мир и прочный союз, а любые проблемы, которые могли сейчас возникнуть, наверняка показались бы мелкими по сравнению с той великой борьбой, в которую они когда-то вступили и победили.

Вот почему Лютиен отказался от короны Эриадора, когда его имя назвали в качестве возможного претендента вскоре после того, как северное королевство обрело независимость от Эйвона, управляемого Гринспэрроу. Оливер смотрел на своего молодого друга и кивал: вот теперь ему все стало ясно. Вот почему Лютиен уступил Этану высокий пост, предложенный ему Бринд Амором. Вот почему, говоря по правде, Лютиен и Кэтрин согласились провести столько времени в Карлайле. Они потратили много месяцев, ведя справедливую войну, кровь бурлила в их жилах. Они были молоды и полны жажды приключений; что мог дать им Кэр Макдональд?

— Я провела много часов в обществе герцога Макленни… короля Макленни, на борту его флагманского корабля, когда мы огибали западный и южный берега Эйвона, — сказала Кэтрин чуть позже. Все трое снова ехали вперед, но теперь уже не спеша. — Он много рассказывал мне о Барандуине, диком и неукрощенном.

Лютиен посмотрел на девушку, на его лице засияла озорная улыбка.

Оливер застонал.

— Неукрощенном, — подчеркнула Кэтрин, — и явно нуждающемся в нескольких настоящих героях.

— Мне нравится направление мыслей этой женщины, — заметил Лютиен, резко поворачивая Ривердансера к западу.

Оливер застонал снова. По многим соображениям ему хотелось убедить Лютиена и Кэтрин принять роскошную жизнь, он мечтал, чтобы друзья остепенились и завели детей, а он бы толстел в роскоши дворца Бринд Амора. Однако Оливер не только понимал, но против собственной воли соглашался с тем путем, на который они свернули. Дикий Барандуин, непредсказуемый и безнаказанный, был как раз тем местом, где хафлинг с большой дороги мог найти и приключения, и сокровища. Внезапно Оливер вспомнил беззаботные дни, которые они проводили с Лютиеном, когда впервые встретились, как они забирались в глубь Эриадора, живя за счет купцов, встреченных на дороге. Теперь хафлинг вновь вообразил бродячую жизнь с Лютиеном в его чудесном плаще и с Кэтрин — о таких друзьях любой хафлинг с большой дороги мог только мечтать. Они двигались дальше, а он грезил наяву, и его мечты становились все более яркими и восхитительными — до тех пор, пока хафлинг не увидел изъян в своих видениях.

— Ах, моя дорогая Сиоба, — вслух пожаловался Оливер, потому что на самом деле в его фантазиях группа, скачущая по зеленым лесистым холмам Барандуина, состояла не из трех, а из четырех человек. — Если бы ты была с нами…

Лютиен и Кэтрин окинули хафлинга сочувственными взглядами, разделяя его горе. Насколько лучше было бы им всем, находись с ними прекрасная полуэльфийка!

— Тогда бы мы стали парой пар! — объявил Оливер уже более бодрым тоном, на пухлом лице возникли ямочки и появилась улыбка. — Уж мы вчетвером дали бы прикурить этим купчишкам!

Лютиен и Кэтрин лишь беспомощно улыбнулись — их радость омрачали шрамы войны, которые никогда полностью не зарубцуются.

Майкл Стэкпол Война темной славы (Война темной славы — 1)

Автор благодарит за вклад в этот труд:

Тома Дюпре, Энн Лесли Гроэлл

и

Рицию Майнхардт

за возможность написать это эпическое произведение.

Денниса Л. Мак-Кирнана

и

Дженнифер Робертсон

за понимание идеи и сюжета.

Лиз Дэнфорд,

которая позволяла мне делиться с ней — отрывками из этой сказки и терпела мои ворчание и маниакальную болтовню, хотя любой другой на ее месте давно бы вызвал бригаду психиатрической помощи.

Глава 1

В тот день, когда мне вручили маску, я впервые почувствовал себя по-настоящему живым.

Более двадцати лет минуло с тех пор, но я все еще отчетливо помню события этого дня. Зима, казалось, никак не хотела уходить насовсем. Приближалась пора летнего солнцестояния, но дни были намного прохладнее, чем обычно. Никто не сетовал на такую погоду — напротив, многие были ею довольны, поскольку предыдущий год выдался невыносимо жарким. Некоторые даже дерзко предполагали, что, возможно, эта мягкая прохлада предвещает конец эпохи власти жестокой Кайтрин — бича Северных земель. Мне же не было дела ни до погоды, ни до судьбы злобной правительницы Авролана, потому что наступило мое восемнадцатое лето, что и делало его особенным, а меня — неугомонным.

Маска, которую я тогда получил, была не первой в моей жизни — как, впрочем, и не последней. Она представляла собой обычную лунную маску, белую, словно луна, имени которой она и была обязана своим названием. А с наступлением следующего полнолуния мне должны были даровать первую маску жизни — если, конечно, боги улыбнутся мне и я сумею доказать, что достоин такой награды. Таким образом, лунная маска олицетворяла мое перевоплощение — из беспечного ребенка в серьезного человека.

В то утро я намеревался встать пораньше и одеться подобающим образом, в ознаменование начала новой поры жизни. Я хотел поприветствовать отца уже как взрослый человек, надев маску, которую он принесет. Но, к сожалению, проснулся я слишком рано, провалялся в постели, не в силах решить, встать мне или еще немного поспать, затем снова уснул и спал до тех пор, пока сквозь пелену сна не услышал тяжелые шаги отца на лестнице. Прежде чем я успел протереть глаза, дверь отворилась, и он вошел в комнату.

Воспоминание об этом летнем утре до сих пор не покидает меня, и это одно из моих самых дорогих воспоминаний об отце. Тем летом по всей Ориозе маски получали все юноши и девушки, которым исполнялось восемнадцать. Церемония вручения маски происходила, как правило, в присутствии всех членов семьи, но в роду Хокинсов дело обстояло иначе. Сыну маску вручал отец, а дочери — мать, и событие это приобретало, таким образом, особый оттенок таинства и торжественности. Я знал, что мне предстоит пережить целый месяц сдержанного безумия, прежде чем наступит благословенный день, когда я получу мою маску жизни.

Отец стоял возле моей кровати и смотрел на меня сквозь прорези своей маски — маски жизни. Дома он надевал ее очень редко, только по особым случаям. Выглядела маска устрашающе грозно. По бокам ее, у висков, торчали белые перья темерикса, они переливались на свету всеми цветами радуги. Нос походил на ястребиный клюв (лорд Норрингтон, а до него — его отец часто брал с собой моего отца, собираясь выступить против врагов, — так иногда выпускают из клетки ястреба, давая ему возможность поохотиться на мелких грызунов). Прорези для глаз были в зазубринах, а на лобной части к коричневой коже маски пришиты две тесьмы. То были награды за храбрость, одну из которых отец получил от лорда Норрингтона, а вторую — из рук самой королевы Ориозы. Со лба маски, как раз посередине, свисала прядь посеребренных сединой волос. Отец отказывался носить капюшон, хоть и имел на это полное право, предпочитая, чтобы все лицезрели копну его густых волос. Сквозь узкие прорези маски я мог видеть карие глаза отца. Мне даже показалось на какое-то мгновение, что в них блеснули слезы. Мой отец никогда не плакал от боли — по крайней мере, от физической. Но моральные страдания (или, напротив, радости жизни) иногда могли выжать из него слезу.

Хоть я уже перерос отца, он все же был крупнее меня, намного шире в груди и плечах. В детстве отец казался мне огромным. Да и теперь, когда я вырос, он все равно был намного больше, чем я сам. Несмотря на свои немолодые годы, отец не утратил силы, и все еще состоял на службе у лорда Норрингтона в качестве Стража Мира в Вальсине.

Отец медленно поднял руки, держа в них полоску из обычной белой кожи, которую мне предстояло носить весь последующий месяц.

— Вставай, Таррант Хокинс! Закончились беззаботные дни твоей юности! На этой маске, как и на многих других, будет написана история твоей жизни!

Я откинул одеяло и встал без слов — только солома в матрасе затрещала, да скрипнули доски под ногами. Я вытащил соломинку из рукава спальной сорочки, еще одну — из волос на затылке и бросил их на пол.

Казалось, я целую вечность ждал этого момента. В ближайшее ко дню летнего солнцестояния полнолуние мы должны были получить наши маски. Все мои ровесники прекрасно знали, что в этом году полнолуние придется как раз на сам день летнего солнцестояния, и это означало, что мы необыкновенные и что на нас — особое благословение. От нас ждали чего-то особенного, и я надеялся, что смогу оправдать эти ожидания. Уже с того момента, когда я узнал, что полнолуние выпадает на день солнцестояния, я начал готовиться к нему и ко всей своей будущей жизни, которая последует за этим днем.

Но готовиться к тому, о чем ты понятия не имеешь, — задача не из легких. Ну, конечно, кое-что о Лунном месяце я все-таки знал. Хоть мне и непозволяли присутствовать на всех торжествах, связанных с вручением масок моим братьям и сестрам, результаты Лунного месяца каждого из них было не так уж трудно заметить. Для Нони, моей старшей сестры, эта пора закончилась замужеством. Один мой старший брат получил пост улана в приграничном эскадроне, а второй — в разведывательном. Таким образом, я понял, что в Лунный месяц решалась их дальнейшая судьба, определялась дорога, по которой они пойдут.

Отец поднес маску к моему лицу, затем взял мою левую руку и направил ее так, чтобы я мог придержать маску. Я молча повиновался ему. Я чувствовал, как отец затягивает узел, потому что туда попала прядка волос, и я знал, что это не случайно. Маска теперь стала такой же неотъемлемой частью меня, как и мои волосы. Я — маска, и она — это я.

— Повернись-ка, сын, дай мне взглянуть на тебя.

Я встал к отцу лицом. Он улыбался, и в его улыбке чувствовалась какая-то необыкновенная гордость.

— Маска неплохо смотрится на тебе, Таррант.

— Спасибо, отец.

Он указал мне рукой на кровать.

— Присядь на минутку, я должен кое-что сказать тебе.

Отец произнес эти слова очень тихим голосом, затем взглянул на дверь и присел напротив меня на корточки, обхватив мои колени.

— Ты последним из моих детей получаешь маску, но ты готов к ней больше, чем были готовы все остальные. Ты тренировался очень усердно. Ты, конечно, еще допускаешь некоторые ошибки, и тебе многому нужно учиться. Но ты не сдаешься. А твоя преданность друзьям, особенно Норрингтонам, восхищает меня. Гордость твоей матери за тебя безгранична, но так же безграничны могут оказаться ее страдания, если она тебя потеряет. Помни об этом всегда, Таррант, и пусть тебя не смущает порой чрезмерная забота твоей матери. Когда ты, наконец, станешь мужчиной, она научится немного сдерживать себя в проявлениях любви к тебе, а ты научишься лучше понимать ее. Пока что мама переживает твое взросление так же болезненно, как и ты сам.

Я кивнул головой в знак согласия и почувствовал, как о шею мягко ударяются шнурки маски.

— Я бы никогда не посмел сделать ничего такого, что может причинить боль ей или тебе.

— Я знаю, ты славный малый.

Он похлопал меня по ноге своей грубой ладонью, испещренной шрамами.

— Помни также, что ты должен носить маску везде и всюду и снять ее ты можешь только здесь, дома, в кругу семьи. Да, я знаю, что сейчас некоторые могут позволить себе обнажить лицо, находясь в компании друзей, но только не мы! В нашей семье маски носят с тех самых дней, когда их впервые пришлось надеть, и мы не собираемся отказываться от традиции, за которую наши предки проливали кровь. Пообещай мне, мой мальчик, что твое лицо всегда будет спрятано под маской.

Я положил свою ладонь на его руку.

— Обещаю.

— Хорошо.

Какое-то время он молча глядел в пол, затем кивнул.

— Твои братья — отличные парни, но ты их во многом превосходишь. Вместе с их масками я дал своим старшим сыновьям множество советов по поводу предстоявшего им Лунного месяца. Тебе же я не могу сказать ничего такого, чего бы ты еще не знал. Для кого-то Лунный месяц — повод измениться в лучшую сторону, для кого-то — шанс начать все заново. А для тебя это лишь продолжение роста из ребенка в мужчину, которым ты хочешь стать.

Он поднялся и выпрямился, взглянул на меня.

— Знаешь, Таррант, у меня нет любимчиков. Все вы, мои дети, мне одинаково дороги, но вот что я тебе скажу: если бы я заблудился в лесу в лютый зимний мороз, я уверен, что один из вас нашел бы и спас меня — ты! Остальные пытались бы, но только тебе удалось бы это сделать. Любой ценой — ты бы спас меня! Поэтому, и по многим другим причинам, я горжусь тобой!

В этот момент я тоже гордился собой. От волнения к моему горлу словно подступил комок, и я не мог ничего сказать. Я лишь улыбнулся отцу, и он кивнул мне в ответ.

— Пойдем, мой мальчик, теперь я представлю тебя семье.

Он открыл передо мной дверь, и мы прошли в коридор, ведущий в комнаты верхнего этажа дома. Здесь нас уже ожидали мама и братья. Я лишь взглянул на них. Они, в свою очередь, как и подобает по старинному обычаю, сделали вид, будто встретились со мной впервые и даже не подозревали никогда о моем существовании.

Я спускался по лестнице впереди отца, затем уступил ему дорогу. Он прочистил горло, я улыбнулся.

— В пятнадцатый день Золотого месяца разрешите мне представить вам нового Хокинса. Его имя — Таррант.

Я слегка склонил голову в знак приветствия.

— Весьма рад познакомиться с вами.

Мой старший брат Доук протянул мне руку и промолвил с наигранной серьезностью в голосе:

— Доук Хокинс, капитан приграничного эскадрона, к вашим услугам.

— А я Саллит Хокинс, лейтенант разведывательного эскадрона.

Произнеся это, Саллит смахнул со лба прядь рыжих волос и пожал мне руку.

— Таррант, говорите? Знавал я когда-то Тарранта Хокинса. Он приходился мне братом.

Мама осадила его:

— Прекрати, Сал! Польщена встречей с вами, Таррант.

— Взаимно.

Я взял нежную руку мамы в свою и поцеловал. Мама вдруг резко отвернулась, спрятав от меня свое лицо. Лучи восходящего солнца, струящиеся сквозь окно, освещали ее каштановые волосы. В них мерцали серебром седые нити. Я уже давно приметил эти серебристые прядки и даже подшучивал по этому поводу над мамой. Но теперь, смотря на них через прорези своей лунной маски, я впервые ощутил холод страха перед смертью. Отец и мать навечно были частью моей жизни — или, точнее, я был частью их жизни до этого дня. Теперь мне предстояло идти по своей собственной тропе, которая могла увести меня далеко от родного дома и от моих родителей. Словно семя, оброненное цветком, я должен был теперь сам прорасти и расцвести — или погибнуть.

Мама указала мне на грубо сколоченный стол, стоявший возле кухонного очага.

— Добро пожаловать в наш дом, Таррант. Пожалуйста, присоединяйтесь.

Я прошел в кухню и занял за столом место гостя. На столе были буханка хлеба, зеленое яблоко, крошечная плошка с солью, маленькая головка сыра и кувшин эля. Стояли также пустые кубки и тарелки еще для четверых. Сначала сел я, за мной все остальные, и глаза каждого при этом светились радостью.

Я взял яблоко и отрезал небольшой кусочек. Поскольку яблочный сезон еще не начался, оно было недозрелым и кислым. Но я, тем не менее, с удовольствием ел эту первую после моего рождения (или, точнее, перерождения) твердую пищу. Я прожевал, а затем проглотил один кусочек, потом разрезал на четыре части оставшееся яблоко и роздал семье.

То же самое я проделал с хлебом и сыром. В каждый кубок я налил немного эля и бросил по щепотке соли. Подняв свой кубок, я произнес традиционный лунный тост.

— За этот дом, чтоб был он, как твердыня, и за узы крови, чтобы они сплотили семью!

Выпив, мы с торжественным видом поставили на стол кубки. Секунду все молчали, лишь дрова потрескивали в очаге. Но вот оба моих брата усмехнулись в один голос, и Доук потянулся за кувшином с элем.

— Ну что, братишка, готов ли ты к испытаниям Лунного месяца? Не страшишься ли грядущих приключений?

— Страшусь ли? Нет.

Я улыбнулся и почувствовал, как моя щека упирается в маску.

— А чего мне бояться?

Братья засмеялись снова, и на этот раз к ним присоединился и отец. Мама с укором посмотрела сначала на него, потом на братьев. Смех отца плавно перешел в какое-то невнятное бормотание и закончился кашлем. Он протянул кубок Саллиту.

— Вам, наверное, хочется поддразнить его сейчас своими вопросами, рассказать ему множество страшных историй. Вы уже, конечно, взрослые и немало повидали в своей жизни.

Отец поднес кубок ко рту и потянул пену.

— Не забывайте, однако, о том, что во время вашего Лунного месяца Таррант проявил к вам обоим необычайное понимание и оказывал вам всевозможное уважение.

Помню, как одергивал меня отец, когда наступил Лунный месяц Доука. Тогда я был еще мальчишкой, на десять лет младше брата, и отец предупредил меня, чтобы я не докучал Доуку какими бы то ни было просьбами или вопросами:

— Он твой брат, вот и все. Ты должен оставить его в покое и ни о чем его не спрашивать. Понял?

Я сказал, что все понял, хотя на самом деле не понял ровным счетом ничего. Тем не менее, все свои вопросы я старался держать при себе. И сейчас, за столом, мне вдруг вспомнилось, как я увидел Доука с синяком под глазом — таким огромным, что его даже было видно из-под маски, а белок глаза затек кровью. Помню я, и как Саллит двумя годами позже хромал добрую половину своего Лунного месяца. Это его очень расстраивало, поскольку в таком состоянии Сал не мог принимать участия в танцевальных вечерах.

Безусловно, эти воспоминания заставляли призадуматься о том, что в ближайшее время ожидает меня самого. Мне были известны лишь результаты Лунного месяца обоих моих братьев, но по-прежнему оставалось тайной, через что они прошли за это время. Я, конечно, имею в виду не празднества и застолья — уж про это-то каждый знает. Будучи ребенком, я не мог на них присутствовать, зато наблюдал, как к ним готовятся. А вот своих братьев в это время я видел крайне редко.

Все известные мне рассказы о том, что восемнадцатилетний человек делает в пору Лунного месяца, я слышал от купцов или лавочников. Была, например, история о девушке, которую заперли в комнате наедине с веретеном и огромным ворохом шерсти. Целый месяц бедняжка пряла пряжу. Ходили слухи о сыне пекаря, который сутки напролет выпекал хлеб. Понятно, что такие истории не слишком-то обнадеживали. Да я, в общем-то, и не верил в эти байки, поэтому не придавал им особого значения. Меня все же немного пугало это чувство неизвестности, от которого сжималось все внутри.

Доук лукаво улыбнулся мне, будто заметил, что его вопрос заставил меня задуматься. Он дружески потрепал меня по шее своей большущей рукой.

— Не волнуйся, Таррант. С тобой не произойдет ничего такого, через что до тебя не проходили другие. Они выжили, и ты выживешь.

— Выживу? Этого мне мало.

— Все так говорят, — улыбнулся мне отец, — а между тем сначала надо выжить. Помни об этом, и ты всегда будешь на шаг впереди остальных. Будь собой, и тогда ты не оставишь им шанса обойти тебя.

Глава 2

В Вальсине, как в любом другом городе Ориозы, в канун летнего солнцестояния городские власти устраивали торжество. Кроме того, самые различные гильдии и религиозные братства проводили свои собственные праздники. На пиршество же, устраиваемое властями города, можно было попасть лишь по специальному приглашению. На него приходили дети из благородных семей, несколько представителей процветающих гильдий и с десяток счастливчиков, выбранных жребием. Однако тогда я еще не понимал, что этих «счастливчиков» приглашали потехи ради. Хозяев торжества забавляло присутствие простолюдинов, для которых, как считалось, эта ночь была самым ярким событием в их незатейливой жизни. Я же, пребывая в состоянии чрезвычайного, восторга, совершенно не замечал жестокой сути происходящего.

Как многие другие мои ровесники, день я провел, совершая положенные ритуалы, связанные со вступлением в новую жизнь. Сначала я принял горячую ванну и тщательно натерся специальным мылом, содержащим крупные песчинки, очень едким. Таким мылом запросто можно было бы стереть лошадиное копыто. От этого купания тело мое раскраснелось и невыносимо зудело. Братья попытались облегчить мои страдания, облив меня холодной водой.

Я также вымыл волосы, но не пожелал полностью сбривать их, как это делали многие мои ровесники. Я лишь позволил маме слегка укоротить мою довольно густую от природы шевелюру, и это получилось у нее очень неплохо. В наших краях находились и такие родители, которые не прочь были выбить зуб-другой у своих заново народившихся и одаренных лунной маской детей, поскольку ведь младенцы не рождаются с зубами. Но жители Вальсины в такие крайности не впадали — в конце концов, перерождение было всего лишь символическим и свою новую жизнь мы начинали уже взрослыми людьми, а не Трудными детьми.

Я оделся во все новое — от туники и брюк до чулок, ботинок и ремня. Туника была зеленая, такого же оттенка, как и у слуг лорда Норрингтона, брюки — коричневые, чуть светлее ботинок и ремня. Надел я, конечно, и маску. Носить с собой нож мне не дозволялось. По старой традиции молодые люди, только что получившие свои лунные маски, должны были оставаться безоружными, что символизировало их чистоту и невинность. Думаю, у этого обычая имелось и более практическое объяснение: многие новоиспеченные обладатели лунных масок так зазнавались, что способны были даже на такую глупость, как дуэль.

Из дома я направился в Годфильд, один из районов города. Вальсина возникла когда-то в долине, меж двух рек, и теперь, спустя многие годы, она простиралась уже на все близлежащие холмы. К юго-западу от нее возвышались горы Бокагула, где жили урЗрети, которых я почему-то так ни разу и не встретил, когда бывал в горах. Многочисленные реки брали из этих мест свое начало и несли воды по равнинам на северо-восток. В Вальсине реки Сут и Кар сливались в одну — Карст, которая текла на северо-запад через землю Мурозо и впадала в Лунное море.

Вальсина существовала на протяжении уже пяти столетий. Историческим центром города была стена, имевшая форму треугольника. По мере разрастания Вальсины архитектура города становилась все менее громоздкой, менее воинственной. На Южном холме ныне располагались роскошные владения, такие, например, как поместье лорда Норрингтона. Далее вниз по реке ютились мрачные полуразрушенные домишки. Годфильд лежал к северу от Старого Форта, и со всех сторон его окружали храмы и святые места. Несмотря на то, что это был один из самых старых районов города, в нем располагались достаточно новые, впечатляющие по своей красоте здания. Старые дома здесь давно уже развалились или сгорели при пожарах, и их сменили новые строения, одно другого роскошнее.

Храм Кедина, бога войны, просторный и прочный, был сложен из необработанного серого и белого камня. Его привозили сюда с близлежащих полей. Некоторые особенные, с мест самых достопамятных битв, камни преодолевали огромные расстояния, прежде чем оказывались на месте строительства. Затем все камни обтачивались так, чтобы их боковые срезы могли плотно прилегать друг к другу, состыковываясь в огромный монолит. Наружная поверхность их оставалась при этом совершенно нетронутой, то есть естественно шероховатой и неровной. Такая конструкция производила впечатление каменной глыбы гигантских размеров, Однажды Доук рассказал мне, что создатели этого сооружения хотели таким способом подчеркнуть, что если самых разных людей объединяет общая цель, то каждый из них становится от этого во сто крат сильней. Думаю, эта идея не лишена смысла.

Конечно, любой житель Ориозы, которому предстояло получить маску, почти в каждом окружавшем его предмете находил для себя нечто символическое. Во всем мы искали какой-то скрытый подтекст, пытаясь проследить некую закономерность там, где имело место лишь стечение обстоятельств. Мой отец частенько говорил о том, что другие народы очень не любили эту нашу черту и считали, что мы помешались уже на всяких тайных смыслах. Но отец также говорил и другую вещь, а именно то, что наиболее злостные наши критики наверняка вынашивали какие-нибудь планы против нас и, конечно, не хотели, чтобы их замыслы были раскрыты.

Я взбирался по ступенькам храма и, когда оказался у входа, преклонил голову. Здесь моему взору открылись огромные колонны, поддерживающие высокий потолок. Каждая из них расширялась кверху, и это делало колонны похожими на гигантские секиры. Ступеньки в углу зала вели на просторный балкон. Эту лестницу называли «тропой священника», поскольку она вела в верхние помещения храма, где находились личные владения священника, а также служебные комнаты и кладовые для хранения различных ритуальных принадлежностей.

Под куполом, по форме напоминавшим щит, располагалась громадная статуя Кедина. К округлому каменному основанию скульптуры, которое находилось в специальном углублении и было покрыто песком, вели ступеньки. Раскаленные угольки мускусного ладана тлели на песке, курились струйками дыма, устремлявшегося ввысь, обволакивая статую. Тело Кедина пестрело многочисленными шрамами в тех местах, где его не покрывала мантия, сделанная из дракона. Под тенью шлема, увенчанного драконьими лапами, невозможно было разглядеть лица. Здесь, в Ориозе, Кедина изображали без маски, а знаки отличия, которыми ее можно было бы украсить, находились на самом теле бога войны.

Фрески, изображавшие самые выдающиеся сражения и ратные подвиги знаменитых воинов, украшали внутренние стены храма. На полу большого зала были расставлены скульптуры героев. Кое-где виднелись каменные плиты — надгробья воинов Вальсины, а также многих других близлежащих городов Ориозы. За свою выдающуюся храбрость эти люди удостоились чести быть захороненными в самом храме. Никого из Хокинсов здесь не было. Отец объяснял это тем, что никому из нашего рода просто не довелось погибнуть на поле героического сражения и тем снискать себе погребенье в храме. Мама, воспитывая нас, старалась привить нам любовь к этой хорошей семейной традиции.

В правой части зала стояла маленькая скульптура. Это был Гесрик, божок воздаяния, один из многочисленных детей Кедина. За ним, чуть левее, располагалась святыня старухи Фесин, сводной сестры Гесрика, появившейся когда-то на свет от союза Кедина с женщиной из смертных. Фесин управляла болью, и молиться ей приходили больные и калеки, просившие об облегчении своих страданий. От статуи Фесин веяло метолантовым ладаном, запах которого не очень-то сочетался с ароматом, который источала статуя Кедина.

Я прошел туда, где один из прислужников продавал меленькие пластинки угля, похожие по форме на щит, и порошки мускусного ладана. Я предложил прислужнику совсем недавно отчеканенную из золота лунную монету, которой я мог расплатиться лишь раз с одним из продавцов божественных реликвий в городе. Тот отказался от платы и, благословляя меня, дал мне уголек и ладан. Подразумевалось, что в будущем я смогу расплатиться, делами или деньгами, за щедрость каждого, кто откажется взять у меня мою лунную монету.

Я спустился к подножию изваяния Кедина и поднес к огню крохотный щиток уголька, подождал, пока пламя охватит его краешек, затем легонько подул на ладан, искорки взвились ввысь. Огонь постепенно захватывал весь уголек, разгоравшийся теперь ярко-красным цветом. Я аккуратно положил пластинку на песок, держа ее за конец, еще не охваченный огнем, затем встал на колени и преклонил голову.

Говорят, что первая молитва обладателя лунной маски, обращенная к богу, обязательно будет услышана и исполнена. В народе это объясняется тем, что, вероятно, богам, которых, конечно же, никто никогда не видел и не слышал, нравятся та чистота и то простодушие, с которыми произносится такая молитва. Некоторые шутят, будто первую молитву боги исполняют потому, что на самом деле просимое восторженным обладателем лунной маски потом оказывается ему совсем не нужным. Есть и такие, кто осмеливается утверждать, что боги так же глупы, как и лунные новобранцы — поэтому они, боги, готовы исполнять молитвы новоиспеченных обладателей лунных масок, в то время как истинным верующим не дождаться божьей милости.

Я долго размышлял перед этой молитвой. Род Хокинсов поклонялся богу воинов, и мы были не в обиде на Кедина. Молитва, которую я произнес тогда, была такой же, как если бы я молился на поле битвы. Я должен был просить лишь одну-единственную из шести Военных Добродетелей, и выбрать какую-то одну из них было заданием не из легких.

Никто не просил у богов Терпения, хотя отец говорил, что оно иногда очень нужно на войне, что бывают такие моменты, когда умение выждать оказывается важнее умения сражаться. Многие молились о Стойкости — сюда входили и сила, и ловкость, и выносливость, которые так важны в бою. Мужество и Храбрость также были излюбленными добродетелями, как, впрочем, и Дальновидность, то есть способность ясно представлять себе и планировать те или иные военные действия. Я останавливался попеременно на каждой из них, но в конце концов отказался от всех пяти. У меня были все физические данные воина. Я понимал суть войны и знал, как ее нужно вести. Я также знал, что со временем придет и опыт. Мне казалось, что Мужеством и Храбростью я обладал от природы, хотя, конечно, можно ли быть абсолютно уверенным в этом, когда тебе только восемнадцать?

Молился же я о Самообладании. Я не хотел иллюзий — ни в жизни, ни на войне, — чтобы никакое замешательство или временное помешательство не могли сломить меня или заставить задуматься над тем, где я, почему я здесь и что я должен делать. Я просил ясности ума, которой лишены многие, но без которой все остальные умения бесполезны. Я знал, что, если мою просьбу исполнят, мне придется жить с памятью обо всех ужасах войны, но лучше жить так, чем не жить вообще.

Я сжал левую руку в кулак и поднес ее к груди, словно держал перед собой щит. Правой рукой я посыпал уголек порошком ладана, а затем опустил ее, будто воткнул в землю воображаемый меч. Уголь начал тлеть, и в воздух взвилась лента серого дыма.

— Бог Кедин, услышь мою молитву! — я старался говорить тише, чтобы не мешать воинам, стоявшим рядом. — Ты — источник, дающий жизнь любому подвигу на этой земле. Своим разумом ты, словно острой бритвой, отделяешь выдумку от действительности, слухи от правды, страх от реальности. Научи же меня видеть четко, думать ясно, понимать и сердцем, и умом, что я должен делать, когда и как это сделать лучше всего. С твоей помощью никогда не уклонюсь я от битвы, не откажусь от своего долга, не брошу тех, кто вверит мне свою жизнь. Клянусь своей честью, ныне и навеки.

Я поднял голову и взглянул на статую. Над ней тучей сгущался дым. Мне казалось, что вот-вот я услышу гром или увижу блеск молнии. Ничего этого не произошло — не последовало никакого знака, который свидетельствовал бы о том, что моя молитва услышана. Я улыбнулся, подумав о том, что если бы я даже увидел что-то сверхъестественное, это вовсе не означало бы, что Кедин даровал мне Самообладание. А может, как раз наоборот?

Я встал, снова поднялся вверх по ступенькам и представился прислужнику. Он взял маленькую, высеченную из камня печать, обмакнул ее в чернила и прижал к моей маске, под правым глазом. Печать оставила след в виде трезубца, означавший мое воссоединение с Кедином. Я преклонил голову перед служителем храма и направился к выходу.

Выйдя из храма, я увидел двух лунных новобранцев, которые сидели на ступеньках у входа. Они поднялись и направились в мою сторону. На обоих была одежда такого же цвета, как моя, только шелковая, поэтому она переливалась на солнце. Парни улыбались, на их масках были такие же печати храма, как на моей.

Я сразу узнал этих молодых людей, но, как и полагалось, сделал вид, что мы не знакомы.

— Добрый день, друзья мои! Кто вы?

— Я Раунс Плейфир.

Раунс был примерно того же роста, что и я, но не такой сильный. Однако недостаток силы он сполна компенсировал необычайной быстротой и проворностью. Его темные волосы были коротко подстрижены. Я знал, что такая прическа очень нравится его отцу. Раунс, по-моему, тоже был ею вполне доволен. На его лунной маске виднелась печать Кедина. Я очень удивился, увидев трезубец, поскольку я всегда считал, что Раунсу больше была по сердцу Эрлинсакс, богиня мудрости — или Грегон, бог справедливости.

— А я, — промолвил второй человек, светловолосый, чуть пониже ростом, — я — Босли Норрингтон. — Глаза Ли сверкнули, когда он кивнул — отрывисто, но очень изящно. Он уступал мне почти двадцать фунтов в весе и был ниже почти на ладонь. Печать на своей маске Ли, как и мы, получил в храме воинов, — а иначе и быть не могло. Хоть мой друг и был невысок и не очень-то ловок, он все же являлся сыном лорда Норрингтона, и это означало, что его могла ждать только карьера воина. К счастью для самого Ли, он всегда хотел им стать. Никто не ждал, что в воинском мастерстве он превзойдет своего отца, но все надеялись, что Ли сможет поддержать славу, заслуженную Норрингтонами.

— Познакомиться с вами — большая честь для меня. Я Таррант Хокинс. — Я выпрямился в полный рост и слегка нахмурился.

— Зачем же печать Кедина, Раунс? Не думал, что тебя может привлекать жизнь воина.

Раунс пожал плечами.

— Добродетели воина годятся всем, кому приходится разрешать конфликты, Таррант. Торговое дело — это тоже разрешение конфликтов, отсюда и выбор. Кроме того, у трезубца три острия, не означает ли это, что мы, все трое, должны держаться друг друга? Так мы будем намного сильнее.

— Это верно, — сказал я, взглянув на Ли. — Куда путь держишь, мой лорд?

Ли важно приосанился и выглядел теперь довольно нелепо, поскольку он стоял ступенькой ниже меня и от этого казался еще меньше ростом.

— Сначала я должен буду расплатиться лунным золотом с портным, который дошивает мне костюм для сегодняшнего вечера. Затем я отправлюсь в поместье, чтобы перекусить перед праздником. Ты, конечно, пойдешь со мной. Раунс тоже идет, и еще некоторые парни. Ведь ты же пойдешь, правда? И не вздумай отказываться!

Я вздохнул.

— Я постараюсь, Ли, но не обещаю. Приедет моя сестра Нони со своими детьми. Мама надеется, что прибудет и Аннас.

— Разве я похож на того, кто может испортить семейную встречу Хокинсов? — Ли оживился. — Вы должны прийти все вместе, и Нони со своим выводком. Ведь твой отец — Страж Мира на службе у моего отца, все вы — желанные гости в нашем доме. Вы просто обязаны прийти — все вместе!

— Я постараюсь, Ли.

Раунс положил руку на плечо Ли.

— Он говорит это всегда, когда знает наверняка, что на самом деле не пойдет с нами.

Я улыбнулся.

— Мой отец во всем соблюдает обычаи. А это — обычай его поколения, возможно, немного непривычный для лорда Норрингтона или для нас с вами. Единственным поводом пойти в поместье лорда для отца мог бы стать служебный долг или если бы лорд Норрингтон пригласил его. Пришлось бы задействовать целый эскорт, чтобы привезти еще и всю нашу семью.

— Знаешь, Таррант, когда мы сменим наших отцов на их постах, мы поменяем и правила. Открытые двери и все такое. Иначе и быть не должно.

Ли резко убрал свое плечо из-под руки Раунса и засмеялся, увидев, как тот чуть не упал. Я поддержал Раунса.

— Пойдем, Плейфир, у нас много дел. Таррант, увидимся вечером.

— Я поговорю с отцом, Ли, но ничего не обещаю. Если мы не встретимся в поместье, я найду вас на празднике.

— Договорились.

Ли отдал мне честь.

— Сегодня мы начинаем жить по-настоящему, и мир навсегда изменится для нас.

Глава 3

Откровенно говоря, не хотел бы я, чтобы мир менялся резко, и не только потому, что мне было больно видеть слезы мамы, когда она разглаживала мой камзол в тот вечер. Я понимал, что мама очень болезненно переживает мое взросление, и меня пугало, что я ничем не мог ей помочь. Мне казалось, что визит в поместье Лорда мог бы немного отвлечь маму от ее грустных мыслей, поэтому я рассказал отцу про приглашение. Однако убедить его, как я и полагал, было невозможно. Так что этот вечер я провел в кругу семьи, то и дело ловя на себе печальный взгляд мамы.

Праздник проходил во дворце Сената. Все лестницы этого огромного, роскошного здания сходились наверху, в круглой комнате под куполом. Ее украшали портреты и статуи правителей. Самым же увлекательным зрелищем была галерея масок, точнее — копий, сделанных с масок членов Верхней и Нижней палат Сената. Шестнадцать сенаторов Верхней палаты являлись представителями дворянских сословий. Их избирала Нижняя палата, состоявшая из торгового люда и военных дворян. Каждому из них необходимо было знать собственное генеалогическое древо начиная с эпохи Великого Бунта. А поскольку сведениями о своем происхождении располагали очень многие жители Ориозы, в Сенат могли попасть лишь те, у кого имелось еще и определенное состояние.

В ту ночь небольшая галерея Верхней палаты, находившаяся как раз над помещением Нижней палаты, была переполнена музыкантами. Они исполняли множество самых различных песен, обладавших, как издревле считалось, священными свойствами. Чтобы попасть на праздник, мне пришлось пройти по длинному коридору, который заканчивался небольшим лестничным пролетом, ведущим вниз, в прямоугольное помещение палаты. Вдоль стен комнаты размещалась галерея, оснащенная широкими перилами, откуда желающие могли наблюдать за работой палаты. В эту ночь вдоль стены были расставлены стулья для зрителей.

Прежде чем войти, я дождался, пока управляющий праздником, одетый во все красное, дважды ударит жезлом об пол и произнесет мое имя.

— Господин Таррант Хокинс!

Я услышал негромкие аплодисменты, в основном зрителей, а не участников праздника, и спустился по ступенькам.

Моему взору открылся огромный зал. У его дальней стены располагались скамейки. Они спускались от стены подобно ступенькам, по которым я прошел в зал. Одна над другой возвышались деревянные трибуны, на которых обычно восседал спикер палаты вместе со своими советниками. В эту ночь трибуны были украшены гирляндами цветов. Большое серебряное зеркало, напоминавшее луну, висело как раз за креслом спикера. В этом зеркале мы могли видеть собственное, но до чрезвычайности уменьшенное отражение. Трибуну спикера окружали столы, уставленные яствами и напитками. За ними сидели лунные новобранцы.

Я быстро нашел глазами Раунса и занял место рядом. Слуга поднес мне кубок. В нем было самое лучшее красное вино, сухое, но в то же время очень хмельное, с легким сладковатым привкусом. Вино источало аромат ягод, было хорошо выдержано, что удивило меня, поскольку лунным новобранцам всегда давали молодые вина — такие, которым еще предстояло окрепнуть и набрать вкус.

Я улыбнулся Раунсу.

— Хорошее вино.

— Я знаю. Я его сам выбирал.

В этот момент управляющий объявил имя еще одного вновь прибывшего, и раздались аплодисменты.

— Спикер попросил моего отца дать вина для праздника. Отец собирался достать запасы урожая прошлого года, но я попробовал уговорить его спуститься пониже в погреб. Сначала он наотрез отказал, но потом все-таки согласился выполнить мою просьбу — после того как я напомнил, что лунной монетой сейчас платят за то, что позже купят за настоящее золото. Пусть нам запомнится хорошее вино, а не символическое.

— Что верно, то верно.

Я отпил еще немного и поднял кубок.

— Славно рассуждаешь. Но зачем тебе все-таки понадобилась печать трезубца на своей маске?

Раунс ухмыльнулся.

— Начальники хозяйственного снабжения тоже нужны в армии.

— Не припоминаю что-то, чтобы отец рассказывал мне о хорошем вине, выпитом на поле сражении.

— А я внесу изменения в армейские правила.

Он обхватил свой кубок обеими руками и заглянул в него.

— Подумывал я, как ты и предполагал, о Грегоне и даже о Турике.

— О Турике? И ты бы давал клятву верности смерти?

— Этой богине скорее подвластны перемены, а не смерть, но разве смерть не изменила мою судьбу? Я родился сыном торговца, двоюродный брат которого был дворянином. Всю эту благородную ветвь нашего рода свела в могилу какая-то болезнь, а к нам тем временем перешло все их состояние, и таким образом мы поднялись. Я, конечно, с тех пор не изменился, хотя…

Я кивнул в знак согласия. Впервые я встретился с Раунсом в Вальсине еще до того, как его семья получила дворянский титул. Я частенько сопровождал маму, когда она ходила на базар. Там я и узнал о торговцах «Плейфир и сыновья», славящихся своей честностью. Тогда Раунс и я были еще детьми, мы с недоверием смотрели друг на друга. Когда его отец стал дворянином, семейное дело превратилось в торговую компанию «Плейфир и сыновья». Теперь Раунсу предстояло войти в новое общество. Его определили в тот же учебный корпус, в котором учились Ли и я. И поскольку мы трое были крупнее остальных ребят, многие задания нам приходилось выполнять вместе. Так зародилась наша дружба.

— Как говорит мой отец, Раунс, вознагражден будет не тот, чей мундир перед сражением был самым дорогим, а тот, кто устоит в бою. Так вот ты из тех, кто устоит.

— Только если ты будешь рядом.

Раунс хлопнул меня по руке.

— Кстати, готовься. На ужин ты не пришел, так что Ли может быть не в духе.

— Что случается с ним крайне редко, ведь…

Раунс рассмеялся и указал рукой в сторону лестницы.

— Гляди-ка, а вот и малыш Ли.

Удары жезла эхом отозвались в зале. Один, второй… Гул голосов смолк только после третьего удара, а с четвертым в зале воцарилась полная тишина. Управляющий выдержал короткую паузу, чтобы убедиться, что разговоры окончательно умолкли, затем объявил:

— Лорд Босли Норрингтон!

Ли, стоя на верхней ступеньке лестницы, важно кивнул, и зал разразился аплодисментами. Правила праздника обязывали нас надеть в эту ночь что-нибудь белое, в тон белым лунным маскам. На мне и Раунсе были белоснежные сорочки. Ли и тут превзошел всех, надев белый атласный камзол с кружевами на шее и манжетах, белые брюки из такого же атласа, доходившие до коленей, а также белые чулки. На нем были невысокие туфли из белой кожи, на них сверкали серебряные пряжки.

Ли степенно спускался по лестнице, улыбаясь. Он поприветствовал жестом зрителей в нижних рядах, а потом кивнул головой сидящим наверху. Ли был в своей стихии, сотни глаз восхищались им в этот момент. Отец говорил мне, что так повелось с самого рождения, поскольку Ли был первенцем и сыном лорда Норрингтона. Из мальчика вырос мужчина, привыкший к постоянному вниманию к собственной персоне, испытывавший дискомфорт, если такового не получал.

Мы с Раунсом переглянулись и засмеялись. Ли спустился с лестницы и направился в нашу сторону, то и дело останавливаясь, чтобы кивнуть головой какой-нибудь хихикающей девице. Пока он пробирался к нам, я успел допить вино, а Раунс уже принялся за новый кубок.

Ли возник передо мной совершенно неожиданно — и улыбнулся.

— А вот и Таррант! Надо же, и Раунс здесь!

Я усмехнулся.

— Скажи еще, что ты нас не искал и не ожидал здесь встретить.

— Ну что вы, конечно, искал, мои дорогие друзья, но они не должны об этом знать. — При этих словах Ли обвел глазами галерею зрителей. — Не то им почудится, будто я такой слабый, что и минуты не могу прожить без моих друзей.

— Еще пара слов в том же духе, и друзей ты лишишься, — ответил ему Раунс.

— Не обижайтесь. Вы же знаете, что я шучу.

— Да, только чересчур много.

Я посторонился, чтобы пропустить Ли к столу с кубками.

— Чего изволите, лорд?

Ли втянул воздух носом и прошел мимо меня.

— Очень хочется пить.

В этот момент я взглянул на галерею зрителей, и вдруг мне сделалось немного не по себе от той картины, которую я увидел. Все они были облачены в дорогую одежду ярко-красного цвета. Маски, лишенные всяких знаков отличия, полностью скрывали лица. Таким образом, совершенно невозможно было угадать, кто есть кто. Хотя, конечно, некоторых нельзя было не узнать в силу неординарной внешности или же тучности, как, например, толстяка Спикера. Большинство же людей сливалось в одно огромное красное море безликой и безымянной публики.

Эти люди пришли сюда не для того, чтобы показать себя, но для того, чтобы посмотреть на нас и решить нашу судьбу. От их мнения зависело, в каком полку или торговом предприятии мне нести службу. Но Ли играл на публику не для того, чтобы произвести впечатление. Он не заискивал перед ними — напротив, то была своего рода насмешка, поскольку судьбу его решили еще задолго до праздника. Я-то понимал, что мое будущее еще не определено, поэтому, допив вино, принялся искать глазами подходящую партнершу для танца, чтобы показать зрителям, что умею быть галантным кавалером.

Ли тем временем продвигался вдоль стола, склоняясь почти над каждым кубком и нюхая вина. Раунс следовал за ним и слушал, как тот безошибочно угадывал год урожая и место, где был собран виноград. И каждый раз Раунс кивал, подтверждая слова друга. Так продолжалось до тех пор, пока Ли не натолкнулся на какого-то человека и, не поднимая глаз, надменно не проговорил:

— Посторонитесь-ка, сэр, у меня здесь дела поважнее ваших.

— Да уж, пока остальные пьют вино, вы его просто нюхаете.

Тут Ли обернулся, чтобы посмотреть на того, кто дерзнул ему так ответить, — и увидел перед собой огромные ноги в черных штанах из грубой ткани и лакированных, хотя не новых ботинках. Поскольку Ли стоял, склонившись над кубками с вином, он, вероятно, даже не понял сразу, какого роста был этот человек.

— Я, кажется, попросил тебя посторониться, парень.

— Уже не «сэр»?

Ли развернулся и выпрямился, и вот тут-то ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в глаза этому широкоплечему и широкогрудому великану. Густая прядь рыжих волос закрывала лоб верзилы, а на не спрятанной под маской части лица рябили многочисленные веснушки. Сквозь прорези грозно сверкали изумрудно-зеленые глаза. Под левым глазом на его маске я заметил трезубец. Великан был одет в черную льняную тунику, на левой руке у него был кусок белой материи. Человек зло ухмыльнулся.

— Пожалуй, парень, — ответил Ли, — мне придется преподать тебе урок хороших манер.

Громила поднял руку и сжал ладонь в кулачище размером с миску.

— А мне, пожалуй, придется познакомить тебя вот с этим кулаком.

— Эй, друг, не горячись. — Я сделал шаг вперед, очутившись таким образом между верзилой и Ли. — Тебе посчастливилось оказаться здесь этой ночью. Продли миг удачи и не устраивай перепалки.

— Я тебе не друг.

— Нет, но на всех нас печать Кедина, и это кое-что значит.

Я улыбнулся и протянул ему правую руку.

— Таррант Хокинс.

Великан слегка наклонил голову, разжал кулак, протянул мне правую руку и крепко стиснул мою ладонь в своей.

— Нейсмит Карвер, ученик оружейного мастера. Желаю, чтобы вы довольствовались тем, что я уже смастерил, и чтобы не возникло нужды делать это еще и еще раз.

Лицо громилы расплылось в улыбке, я охотно пожал ему руку. Когда он отпустил мою ладонь, я обернулся и подозвал стоявших сзади Ли и Раунса.

— Это Босли Норрингтон, а это — Раунс Плейфир.

— Очень рад, — произнес Раунс.

— Я тоже, — Нейсмит покосился на Ли. — В конце стола вино самое лучшее, если вы собираетесь продолжить свое занятие.

Ли сощурился, затем кивнул и направился к другому краю стола. Минуя нас с Неем, он самодовольно ухмыльнулся.

— Эй, Ней, не робей! Ух ты, рифмуется!

И пробурчал себе под нос:

— Как поэтично!

Ней сощурил глаза.

— Извини его, пожалуйста, Нейсмит, — сказал я. — Мой друг просто слишком взволнован, оттого так ведет себя. Знаешь ведь, пора летнего солнцестояния и все такое.

— Может, хороший удар приведет его в чувство?

Ли взял кубок и повернулся к нам:

— Меня — только самый хороший!

Я видел, как правая рука Нейсмита снова сжалась в кулак. Не было сомнений, что от одного хорошего удара великана голова Ли завертелась бы, словно флюгер при сильном ветре. Я снова попытался успокоить громилу.

— Куда ты хотел бы попасть, Нейсмит?

— Можешь звать меня просто Неем.

Великан пожал плечами.

— Во внутреннюю гвардию, если придется. Конечно, пехота Норрингтона — вариант поинтереснее, можно повидать другие земли.

— А почему не в приграничный или разведывательный эскадрон?

Ли наблюдал за нами, с его лица не сходила надменная ухмылка.

— Ты мог бы поступить на службу в тяжелую кавалерию, хотя сомневаюсь, что тебе вообще можно подобрать лошадь.

— А что, было бы неплохо.

Ней допил вино, вытер губы рукавом и добавил:

— Кавалерист — он что, только пикой ковыряет. А я всю жизнь провозился с молотом, так что по мне булава — в самый раз.

— Да, твоя сила тебе пригодится.

Ли поставил на стол пустой кубок.

— А как насчет танцев? Публика уже убедилась в том, что пить мы умеем. Может, пойдем спляшем с девицами, покажем им, что и в этом деле мы парни не промах.

Я знал Ли слишком хорошо, чтобы не заметить в его голосе нотки насмешки. Любая из присутствующих девушек сочла бы за счастье танцевать в паре с юным Норрингтоном или Раунсом. Но вряд ли на всем празднике можно было найти такую, которая пожелала бы составить компанию Нею. Каждая девушка, будь то дворянка или представительница купеческого сословия, рассчитывала прежде всего найти на вечере жениха. Конечно, все они утверждали, что выйдут замуж исключительно по любви. Но, разумеется, титул, деньги или земли добавляли претенденту привлекательности.

Ней окинул взором кружащие в танце пары.

— Эти па мне неизвестны.

Его отказ прозвучал не слишком категорично, и Ли не преминул этим воспользоваться.

— Тогда выбор танца за тобой, а я закажу музыку.

— Не знаю, как он называется. — Ней поднес к груди мускулистую руку, как бы пытаясь изобразить танец. — Мы плясали его под песню «Огненные пальчики».

Раунс попробовал напеть тихонько мотив, затем кивнул.

— Ли, танец называется «Брызги огня».

— Тогда пусть будут «Брызги огня». Господа! — жестом пригласил нас Ли.

Я пропустил Нея между Раунсом и мной, Ли взглянул на меня неодобрительно.

— Тебя я тоже пригласил, Хокинс.

— А я и собирался, мой лорд.

Ней обернулся и спросил:

— Не расслышал, как его звать?

— Таррантом, если он ведет себя хорошо, Хокинсом в остальных случаях.

— Тогда, наверное, чаще звучит Хокинс.

— Это точно.

Ли резко обернулся и показал мне язык:

— И шли они вместе, Ней и Таррант, страшный гигант и муравей.

Ли поднялся по ступенькам, подошел к управляющему, сказал ему что-то, а тот переговорил с главным музыкантом. Норрингтон стремительно сбежал по лестнице.

— Готово. — Он улыбнулся и указал рукой туда, где стояли девушки. — Господа, пора выбирать оружие.

Ли и Раунс в мгновение ока затерялись в толпе хихикающих девиц. Ней же направился в другую сторону, к небольшой кучке девушек, одетых, как и он сам. Я остановил Нея, схватив его за руку. Великан посмотрел на меня недоумевающим взглядом, я ободряюще улыбнулся ему.

— Есть у меня идейка, если, конечно, не боишься.

Ней ухмыльнулся. И я повел его к двум к двум сестрицам-близняшкам, Мэй и Мод Лэмберн, белокурым и голубоглазым красавицам. Обе они были небольшого роста, всегда держались рядом и постоянно соперничали друг с дружкой. Если бы я пригласил одну из них, вторая сестра согласна была бы танцевать с первым, кто попросил бы ее об этом. Кроме того, обе былинедурными плясуньями.

— Мэй, позвольте пригласить вас на этот танец.

Девушка протянула мне руку и, приветливо улыбнувшись, кивнула в знак согласия:

— Весьма польщена.

Я обратился к ее сестре:

— Мод, знакомьтесь, мой друг Нейсмит Карвер.

— Позвольте пригласить вас…

Ней предложил ей свою руку, и Мод не ответила отказом.

Мы препроводили партнерш к танцевальной площадке, встали как раз за Раунсом и Ли.

Раунс пригласил на танец Линдсей Коттер, что вовсе не было для меня неожиданностью. Вот уже полгода питал он нежные чувства к этой девушке. Ли же выбрал себе в партнерши Нольду Диспер, которая по комплекции больше подошла бы Нею. Тем не менее эта белокожая голубоглазая блондинка неплохо смотрелась рядом с Норрингтоном.

С того самого момента, когда скрипач впервые провел смычком по струнам, партнерши догадались, что между нами происходит некое состязание. «Брызги огня» — быстрый и энергичный танец, и шаги в нем должно делать довольно крупные.

Длинные юбки девушек были тут совсем некстати, но мы с Неем нашли способ справиться с этим неудобством. Наш немалый рост позволял нам при кружении слегка приподнимать девушек над полом, чтобы не запутаться в их юбках и не оттоптать друг другу ноги.

Ли с самого начала понял — в этом танце победы ему не одержать, так что он переместился к центру площадки, а мы продолжали кружиться вокруг него и Нольды. Они исполняли этот танец немного иначе, более грациозно, не так быстро. Ли кружил Нольду, и ее волосы развевались изумительным шлейфом, а сам он отвешивал искусные поклоны. Их пара очень скоро сделалась предметом всеобщего внимания. Однако ради ее же блага Ли проводил Нольду раньше, чем стихла музыка, в то время как мы продолжали плясать, кружась в безумном вихре белых юбок.

Надо отдать должное Ли: он сумел быстро оценить свои шансы и вовремя ретироваться. И все же мне было жаль его, потому что Ней, Раунс и я неплохо повеселились в этом танце.

Все мои тревоги развеялись, когда заиграла музыка. Стремительный танец полностью захватил нас и наполнил наши сердца неуемным весельем. Все мы смеялись от души, и мне даже показалось, что песня закончилась слишком рано.

Это испытание было пройдено. Мэй с достоинством выдержала такого неуклюжего партнера, как я, и даже одарила меня улыбкой в конце танца. Мы с Неем поклонились близняшкам, а они в ответ присели в реверансе. Затем мы проводили их в то место, где тесным кружком толпились девушки, от многозначительного хихиканья которых мои щеки вдруг вспыхнули румянцем.

Ней похлопал меня по плечу.

— А эта Мод неплохо танцует.

— Спасибо, что помог мне разрядить обстановку.

— Так ты разряжал обстановку или танцевал?

Ней ухмыльнулся и почесал подбородок.

— Мы могли бы пригласить еще пару девушек, если хочешь. Видишь, вон там, дочь моего хозяина с подругой? Покружились бы еще.

— Я — тебе, ты — мне?

Когда мы направились к группе девушек, нам преградили путь Раунс и Ли.

— И куда это вы собрались?

Я вопросительно взглянул на Ли.

— Праздник в самом разгаре, и мы рассчитываем хорошо повеселиться на нем.

— А я возлагал на тебя большие надежды, Таррант.

Ли произнес эти слова с наигранной грустью в голосе.

— Это не праздник, а базар, на котором торгуют людьми. Люди смотрят, люди выбирают.

Я наморщил нос.

— Не очень-то мне нравится это слово — базар.

— Да и мне, в общем, тоже, мой мальчик. Но за нас готовы платить. Друзья, мне тут кое-что передали.

Норрингтон показал сложенный в несколько раз лист бумаги. Я взял его у Ли и развернул. Я решил не дожидаться, пока он предложит Нею прочитать послание вслух, поскольку не был уверен, что тот умеет читать:

— «Ваша манера держаться впечатляет. В полночь, в западном саду, у Северных ворот».

Ней запустил руку в свои рыжие волосы.

— По-моему, нас приглашают подраться в кустах.

— Не думаю, — Ли забрал у меня записку. — Нас приглашают заглянуть в будущее, которое, как мне кажется, обещает быть довольно интересным.

Глава 4

Мы ждали у Северных ворот сада. От полной луны струился холодный свет. В лунном свете Ли, одетый во все белое, был похож на привидение. Раунс все оглядывался на темную громаду здания Сената, про себя сокрушаясь, что его планы провести этот вечер с Линдсей Коттер, скорее всего, рухнут. Я присел на резную гранитную скамью и втянул в себя ночной аромат цветущего жасмина.

Ней нервно мерил шагами аккуратную дорожку из крошеного мрамора, ведущую к воротам. Дойдя до Ли, он разворачивался на каблуках и шел обратно к воротам. Мы уверяли нашего нового товарища, что его тоже имели в виду авторы записки.

Ней отказывался в это верить:

— У трезубца только три острия.

— Но у него еще и рукоятка имеется, а она-то будет больше любого острия — как раз про тебя, Ней. — Я дружески похлопал его по руке; она была твердая, как железо. — Тебя наверняка тоже имели в виду.

Ли подтвердил:

— Да брось, дружище, думаешь, я могу ошибаться в таких делах? Приглашение было для моих друзей, а ты — один из них. Ты танцевал с одной из этих ужасных сестер Лэмберн, так что ты определенно герой.

Ней усмехнулся:

— Не нравятся мне эти приглашения неизвестно от кого.

Ли ответил бархатным смехом:

— В том-то и смысл, Ней! В том-то и тайна. Взгляни на зрителей, которые спрятались под алым облачением. Ты ведь знаешь, почему они одеты в красное, не так ли? Это цвет крови и жизни. Так они подчеркивают свою значимость — то, что они могут распоряжаться нашими жизнями и даже сломать их.

Ли понизил голос, так что нам пришлось слегка нагнуться, чтобы услышать продолжение его речи.

— Человек, передавший эту записку управляющему, наверняка из воинов, это ясно по почерку. Так должен писать офицер, чтобы подчиненным не составило труда разобрать его приказания. И мы совершенно правильно поняли его приказ. Выпили мы не много, просто потанцевали, так что мы не пьяны и полностью владеем собой. Здесь нас ждет победа, всех четверых — три острия и рукоятка.

Ли встал на пути Нея, чтобы тот перестал ходить взад-вперед. Думаю, Карвер очаровал Норрингтона тем, что не испугался его. Нея в его желании проучить нашего задиристого друга не остановило бы даже то, что последний являлся сыном самого знатного дворянина в городе. Но и Нею, видимо, не чужд был страх, потому что сейчас он боялся. Да, он именно боялся теперь, что его мечта может не осуществиться. Находясь сейчас здесь, с нами, Карвер действительно многим рисковал, но и бросить нас теперь, когда мы в нем так нуждались, Ней тоже не мог. Так что он метался меж двух огней, пока Ли не отрезал ему путь к отступлению.

Хотя, судя по улыбке на лице великана Карвера, он и сам в этот момент уже сделал свой выбор, решив остаться с нами.

Северные ворота не представляли собой ничего примечательного — маленькая, окованная железом дубовая дверь под арочным сводом. Стена вокруг была густо затянута зарослями плюща, простиравшего к двери свои любопытные усики. Мне никогда не приходилось видеть ворота с этой стороны. Я много раз проходил по Верхней улице, но теперь что-то не мог припомнить, чтобы я вообще когда-либо замечал их.

Ней с хрустом ступал по гравию дорожки, тревожа сверчков, отвечавших на каждый его шаг звонким стрекотанием. Вдруг Ли зашипел:

— Тихо, слушайте!

Сначала я ничего не услышал, но вскоре уже смог различить звук, похожий на приглушенный удар лошадиных копыт о камни мостовой, и доносившийся изредка скрип повозки. Копыта лошади наверняка обвязали тряпками, иначе звук был бы намного четче и громче. От этой мысли у меня все сжалось внутри.

Ней не сводил глаз с двери.

— Не нравится мне все это.

— Все идет как задумано, дружище.

Ли старался говорить уверенно, но все же нервно вытер ладони о камзол.

Я привстал, услышав скрежет ключа в замочной скважине. Ветки плюща качнулись и заиграли в свете луны, когда отворилась дверь. Я стоял так, что мне ничего не было видно, но Ней кивнул мне и дал знак, показав два пальца.

Я улыбнулся. Славный малый. Заметил двоих, сам оставшись незамеченным.

Хриплый шепот приказал:

— Ну-ка, вы, четверо! Не будем терять время!

Ли бросил взгляд на Карвера и уверенной походкой зашагал к двери. За ним прошел и Раунс, которому пришлось наклонить голову, чтобы не удариться об арку, а Ней и вовсе был вынужден сгорбиться и протиснулся боком. Я пропустил его вперед, на всякий случай. Я замыкал шествие, за мной дверь со скрипом захлопнулась.

Повозка, приближение которой мы и слышали, оказалась низкой, но внушительных размеров. В таких повозках обычно и живут, и торгуют, разъезжая на них по окраинам больших городов. Я увидел, что копыта лошадей, запряженных в повозку, действительно были замотаны в тряпки, равно как и колеса. Окон я не заметил. На торце повозки находилась дверь, которая снизу крепилась петлями и служила еще и откидной лестницей. Двое в длинных мантиях с накинутыми капюшонами и масках приказали нам залезть внутрь. Так мы и сделали, воспользовавшись лестницей-дверью.

Затем лестница поднялась, что не было для нас неожиданностью, и в повозке стало темно прежде, чем я смог разглядеть ее изнутри.

И все же кое-что я успел заметить, а именно, две мягких лавки вдоль каждой стены. И окно здесь тоже было. Находилось оно в верхней части передней стенки, что позволяло переговариваться с возницей, но сейчас его закрывала откидная дощечка. Когда лестница поднялась, я услышал стук перекладины, которой подпирали дверь снаружи. И вдруг мы тронулись так резко, что я свалился на пол, в ноги моим товарищам.

— Хокинс, да что ты, в самом деле! У тебя еще будет время сказать мне спасибо за то, что я включил тебя в это предприятие. Так что не надо пока падать ниц и рассыпаться в благодарностях…

Я нарочно посильнее вцепился в ногу Ли, когда поднимался.

— Очень уж не хотелось бы, чтобы ты счел меня неблагодарным.

— Да, я это заметил, — процедил тот сквозь зубы и отпихнул меня.

Я плюхнулся на колени Раунса, затем перебрался на свободную часть лавки слева от него, оказавшись теперь напротив Нея.

— Что ж, неплохое начало, господа, не так ли?

Я устроился поудобней, прислонившись спиной к задней стенке повозки.

— Уверен на все сто, что Раунс предпочел бы горячие поцелуи Линдсей этому холодному ящику.

— У меня появился шанс проявить храбрость и мужество, Таррант, она это оценит.

— Совершенно верно. Так держать, — в голосе Ли чувствовался холодок. — Ты как считаешь, Ней?

— Не знаю, что и думать, — Ней чихнул два раза. — Если мы будем так нестись, то совсем скоро окажемся за городом.

Я кивнул. Мы продолжали ехать прямо, никуда не сворачивая с Верхней улицы, лишь пару раз немного забрав вбок, повторяя изгиб дороги. Мы, видимо, направлялись к Западным воротам.

— Если мы движемся на запад, то очень скоро очутимся в лесу. У кого-нибудь есть соображения, что они собираются с нами делать?

— Дорогой мой, их намерения нам неизвестны, но мы ведь и не должны этого знать. — Ли беззаботно рассмеялся. — Если хочешь, я мог бы выдвинуть некоторые предположения насчет планов наших похитителей.

Норрингтон начинал злить меня, и я уже был исполнен решимости хорошенько осадить его, как вдруг повозка заехала в колдобину, меня подкинуло, и я больно ударился спиной о стенку и невольно взвыл.

— Награду подражателю волчьего воя! И как натурально!

— Ли, почему бы тебе не поделиться с нами своими предположениями и не оставить Тарранта в покое?

— Все очень просто, дорогой мой Раунс, они везут нас поглубже в лес, чтобы выкинуть там на какой-нибудь поляне, и нам придется самим добираться домой. Объединив наши усилия на обратном пути, мы покажем, что способны выжить. Мы будем искать пищу и воду, ну и так далее. Неплохой получится отдых на природе.

Я заподозрил неладное.

— Ты все это знал заранее, да?

— Знал? Нет, что ты!

Я наклонился вперед.

— А если нет, то почему же ты надел сегодня тунику, достаточно теплую, чтобы в ней можно было провести пару ночей в лесу вместе с нами?

— Ну, допустим, я догадался, что теплые вещи могут пригодиться.

Ли ударил рукой по стенке.

— Эта повозка движется вдвое быстрее пешего, а может, и втрое. У меня нет чувства времени…

— Это верно, — ухмыльнулся Раунс. — Потому-то ты всегда и умудряешься опаздывать.

— Зато ты, или Хокинс, или даже наш новый друг, когда нас выпустят, сможете без труда определить по луне, сколько времени мы провели в дороге. В лучшем случае, как мне кажется, нам придется потратить часов восемь на обратный путь.

— Сам сосчитал?

— Да, представь себе, сам, Ней. — Норрингтон ухмыльнулся. — Завтра отец устраивает званый ужин в мою честь — то есть в нашу честь, — и он бы не стал назначать прием, если бы думал, что я могу на него опоздать — ну, или опоздать больше обычного.

— Не нравится мне все это, — сказал Ней, когда повозка сотряслась от мощного раската грома. — Тебе следовало предупредить нас.

— Дорогие друзья, а разве я не говорил вам, чтобы вы поосторожней обращались с вином и что вы должны сохранить трезвость ума для этого приключения? Ведь говорил, не правда ли? Если бы не я, все вы сейчас уже были бы пьяны.

— Да уж лучше бы я напился хорошенько перед этим путешествием, — недовольно пробурчал я, — Если бы ты только намекнул, Ли, мы бы поели получше. Мы могли бы прихватить с собой сыру.

— Да, и насовать хлеба в рукава твоей сорочки.

— Ну и зануды же вы. Поосторожней, друзья, не то я передумаю вести вас назад в Вальсину.

— Сам как-нибудь дойду. Обойдусь без твоей помощи, Ли.

— А вы двое тоже пойдете за Неем?

— Почему бы нам не успокоиться? Вспомните о трезубце с его тремя остриями и рукояткой. — Слова Раунса прозвучали твердо, разрядив все нараставшее напряжение. — Если они хотели, чтобы мы поехали вчетвером, значит, на то имеются свои причины, значит, будут такие испытания, в которых пригодятся умения каждого из нас. Например, Хокинс, Ли и я не раз бывали в лесу, охотясь, отыскивая пищу и питье. А ты что умеешь делать, Ней?

— А я всю жизнь выполнял работы по дереву. — Он смолк на мгновение, затем добавил: — Моя мать готовит лекарства, так что мне известны целебные свойства многих трав, кореньев и ягод.

— Хорошо, это как раз то, чего не умеем мы. — Раунс зевнул. — Не знаю, как у вас, а у меня день был тяжелый. Возможно, заснуть в этом ящике будет не так уж легко, но попытаться, по-моему, стоит. Если Ли прав, что вполне вероятно, завтра нам предстоит очень долгий путь.

— Я полностью за, господа. Если мы поспим, то вернемся домой вдобавок и бодрыми. Разве это не замечательно?

Я покачал головой.

— Просто великолепно, Ли, только я спать не собираюсь. Не думаю, что смогу уснуть в такой обстановке.

Как я ни старался ускользнуть от цепких объятий сна, усталость, накопившаяся во мне за день, все-таки дала о себе знать — я уснул. Но прежде того я успел заметить, что повозка повернула на юго-запад. Начался подъем — наверняка мы поднимались к предгорью Бокагула. Это все, что мне удалось запомнить. Проснулся я от того, что повозка остановилась и из открытой двери пахнуло холодным воздухом.

Полусонный, я встал с лавки и сошел по спущенной лестнице. На залитой лунным светом лесной дороге я увидел тех двоих. Я зевнул и, кивнув, дал моим друзьям знак выходить. Взглянув на луну, я мигом сообразил, что дорога заняла у нас примерно три часа.

Я хотел было потянуться, распрямить затекшие руки, но в этот момент ко мне приблизился человек в мантии — он сильно ударил меня в бок. Я споткнулся, отлетел к краю дороги, и вдруг земля ушла у меня из-под ног.

Я скатился в овраг, наскочив сначала на колючие кусты ежевики, потом больно ударился коленом о какие-то ветки и кубарем скатился вниз по крутому склону холма. Я умудрился зацепиться правой ногой за молодое деревце, и меня бешено закрутило вокруг него, затем отбросило в сторону, и я приземлился на торчавшие из земли корявые корни сосны.

Я услышал треск и всплеск воды, попытался встать, но моя правая нога, которой неплохо досталось, отказывалась меня слушаться. Я упал головой вниз и сполз на животе к речушке, протекающей на дне оврага. Мои пальцы уткнулись в холодную грязь, но сам я не намок. Я снова услышал всплеск, а затем смех.

— Хорошо, что вы не насовали мне хлеба в рукава, не то он превратился бы сейчас в грязное месиво.

— Вместо мозгов у тебя месиво!

— Совсем неплохо, Ней! Да ты, оказывается, остроумен. Эй, наш Ней меня в сто раз умней! Надо же, снова рифмуется!

— Раунс, ты с нами?

Я огляделся и увидел Ли, сидящего в воде, и Карвера на скале у края речушки.

— Раунс!

— Да здесь я! — Он ковылял с дальнего склона в нашу сторону, приложив левую руку к груди и хватаясь то и дело за деревья. — Кто-нибудь еще ранен?

— Только моя гордость!

— О, для тебя это смертельная рана, — Ней бросил небольшой камешек в Ли. — Нет, все целы.

Я отодвинулся от воды и попытался подняться на ноги. Наконец мне это удалось, но двигать ступней правой ноги было очень больно.

— Скоро я буду в полном порядке. А с тобой-то что, Раунс?

— Ударился о дерево, когда катился сюда. Думаю, сломал ребро.

Ней тоже встал.

— Кашляешь кровью?

— Нет, все не так плохо.

— Ясно. — Ней спустился к Раунсу, затем немного забрал в сторону. Он отломал веточку с низенького кустика, аккуратно снял кожицу с верхней части толстого округлого листа, стебель разломил надвое и сорвал с него лист. Ней протянул стебель и лист Раунсу.

— Что это?

— Яд Фесин. Стебель сломан так же, как твое ребро. Прижми их друг к другу, боль пройдет. Разжуй лист так, чтобы получилась кашица, и пусть он остается у тебя за щекой.

Я понюхал.

— Это же метолант.

Раунс взял лист, пожевал его, но отмахнулся от сломанной веточки.

— Хватит с меня и листа.

Ней поднял голову.

— Стебель снимет боль.

Ли тоже подошел к нам.

— О, да наш большой друг еще и суеверен. Ней, а не поблагодарить ли мне дух этой реки за то, что я приземлился живым и невредимым?

— Духи не боги. — Ней втиснул стебелек в левую руку Раунса и приложил ее к ребру. — Стебель снимет боль.

Раунс вопросительно взглянул на меня, но я лишь пожал плечами. Раунс кивнул.

— Да, так получше.

Ли смахнул со лба мокрую прядь волос.

— Оставь вас в лесу, и вы превратитесь в дикарей, все вы трое. Ну, прочь страхи, я выведу вас к цивилизации.

Раунс пошел за ним.

— Думаешь, Ли знает дорогу?

— Понятия не имею, — я захромал за Раунсом. — По крайней мере, предположения, которые он высказал раньше, оказались верны.

Ней похлопал меня сзади по плечу.

— Не такой уж он и догадливый.

— Что ты там сказал? — Ли оглянулся. — С чего это ты усомнился в моей догадливости?

— Твои туфли подсказали.

Я разразился смехом, и Раунс тоже рассмеялся, но потом зашипел и схватился за бок.

— Знаешь, дружище Ли, а ведь Карвер прав, не очень-то твои туфли годятся для похода по лесу.

— Тогда он, наверное, знает, и как лечить водянку на ногах.

— Разве что страданием. — Ней подоспел мне на выручку. — Страдание воспитывает безразличие к боли и выносливость.

— Выносливость? Вздор! Я достаточно вынослив, чтобы…

Вдруг раздался ужасный крик, и мы, все четверо, тоже невольно вскрикнули. Ней и я быстро обогнали Раунса. Ли и Ней продолжали бежать туда, откуда раздался крик, а я остановился и смотрел, как они вскарабкались на небольшой пригорок — их силуэты были хорошо видны в лунном свете. Вдруг Ней отпрянул вправо и упал на колени. Я видел, как его тело сжимается в судорогах — Нея рвало.

Я взобрался на вершину холма и встал рядом с неподвижным Ли. Он смотрел на труп мужчины, лежавший в небольшом углублении в луже крови. Разорванная мантия валялась неподалеку, не покрытое маской лицо бессмысленно уставилось в небо. Даже без маски узнать этого человека было невозможно — лицо его было изуродовано. Рукоятка меча, лежавшего на земле, находилась прямо у правого бедра мужчины. Казалось, он мог бы вот-вот выхватить меч, если бы, конечно, был жив — и если бы у него была правая рука.

Раунс приблизился ко мне справа.

— О боги! Он мертв, не так ли?

— Определенно мертв, но тот, кто его убил, наверняка еще жив. — Я посмотрел на своих друзей. — Этот тест на выживание становится опасным. Боюсь, мы можем не успеть на завтрашний ужин.

Глава 5

— То, что мы можем опоздать на ужин, — ерунда. Главное — чтобы мы на него все-таки попали. — Ли наклонился и поднял меч. — Хокинс, сними у него с портупеи кинжал. Для тебя, Раунс, в ботинке мертвеца тоже есть такой же.

— Я сейчас, Ли.

Я подошел к Нею и присел на одно колено рядом с ним. Карвер стоял на четвереньках. Он вздрогнул, когда я положил руку на его широкую спину.

— Как ты?

Ней обернулся, чтобы посмотреть на меня. В холодном свете луны его лицо было мертвенно-бледным.

— Никогда не видел ничего подобного.

— Мы тоже.

Ней вымучено улыбнулся, потом сплюнул. Тягучие струйки слизи медленно опустились на настил из сосновых игл, всюду покрывавший землю.

— А ведь я молился о мужестве.

— Не сетуй на Кедина. В конце-то концов, ты всего лишь отошел на пару шагов и тебя стошнило. Не будь у тебя мужества, ты бы, наверное, с воплем бросился наутек. — Я взял его под правую руку. — Ну что, встаешь? Вытри-ка рот.

Карвер еще пару раз сплюнул и вытер рот рукавом, затем, пошатываясь, встал на ноги, повернулся, посмотрел на труп, и его снова чуть не вырвало. На этот раз Ней сдержал порыв тошноты.

— Спасибо, Хокинс. Теперь я в порядке.

Раунс кинул мне портупею мертвеца, в ней я обнаружил нож. Я перебросил портупею через правое плечо.

— Мы будем его хоронить?

— Думаю, не стоит, — сказал Раунс, засовывая кинжал, вынутый из ботинка убитого, в свой собственный ботинок. — А ты как считаешь, Ли?

Норрингтон, который ползал тем временем на четвереньках, изучая небольшой участок земли, вдруг схватился за меч и выпрямился.

— На мой взгляд, теперь это неважно, да и не найти нам здесь достаточного количества камней. Думаю, существо, которое убило этого человека, без особого труда извлечет его из любого укрытия, где бы мы беднягу ни схоронили.

— Ты нашел след?

Я обошел тело и взглянул туда, где сосновые иголки располагались таким образом, словно по ним прошлись огромными когтями, — на дне следов виднелась почва. Я присел на корточки и провел пальцами вдоль трех параллельных друг другу рытвин. Мне не приходилось раньше видеть ничего подобного.

— Что это?

Ли пожал плечами.

— Не могу сказать наверняка, но, по-моему, отец рассказывал мне про нечто похожее.

— И все-таки, что это?

— Темерикс.

Я вскочил на ноги. По спине у меня прокатилась волна ледяной дрожи. Существо, обитающее в холодном климате, — и вдруг здесь, на юге? Сейчас ведь лето!

— Эта догадка нравится мне не больше, чем тебе, дорогой Хокинс. Но лето было очень холодным. — Ли указал мечом на труп. — Переверни тело и увидишь следы когтей на спине мертвеца.

— Этого не может быть! Нет перьев! Невозможно, чтобы это был темерикс!

Ли покачал головой.

— Ну хорошо, ты можешь оставаться при своем мнении. По-твоему, это, наверное, был медведь, у которого на лапе всего три пальца. Он искромсал человека, убил его, оторвал ему руку и убежал раньше, чем мы успели примчаться сюда.

Я отказывался верить, что снежное существо могло оказаться здесь, в Ориозе. Но Ли, похоже, был прав, так что наши шансы добраться домой становились все меньше. Безусловно, я никогда не видел темериксов, и мне всегда казалось, что в рассказах этих существ наверняка описывают страшнее, чем они есть на самом деле. Но в одном я был уверен — тот, кто убил этого человека, действовал так же быстро и бесшумно, как это делают темериксы.

Концом ботинка Ней потрогал ногу мертвеца.

— Но что бедняга здесь делал?

— Он одет в красное, как все зрители праздника. — Раунс поднял с земли мантию убитого и накинул ее себе на плечи. — Возможно, его оставили тут следить за нами.

— Мне кажется, — я застегнул на себе портупею, — неплохо бы нам смыться отсюда прежде, чем это чудовище вернется доедать свою жертву.

Раунс нахмурился:

— Но мы же не можем оставить беднягу здесь, на съедение зверю.

Ней неодобрительно фыркнул:

— Что-то я не в восторге от идеи таскать за собой ужин темерикса. Да еще и мантию, залитую кровью.

Мантия слетела с плеч Раунса.

— Спасибо, что сказал.

— Ну что ж, господа, наш курс известен. Мы как можно быстрее направляемся сначала на восток, потом на север и затем снова на восток, — Ли указал мечом в сторону Вальсины. — Мы должны быть ловкими и осторожными.

Карвер скрестил руки на груди.

— Ты несешь меч. Ты, должно быть, лучше всех знаешь, как им пользоваться?

— Я несу меч, дорогой Ней, потому что я Норрингтон.

По голосу Ли было ясно — возражение Нея ошеломило его. Ведь Ли и в голову не приходило, что кто-то может с ним не согласиться.

— Уж не кажется ли тебе, что ты должен нести его?

— Нет, — Ней подошел к дереву и сломал ветку длиной ярда в полтора. — Но если Хокинс больше знает толк в этом деле, лучше сразу отдай меч ему.

Я поднял вверх руки.

— Нет, пусть он будет у Ли. Может, я и не хуже его умею орудовать мечом, но Ли — парень не промах. К тому же он сын своего отца и слышал много рассказов о том, как сражаться с темериксами, так что Ли сможет использовать это оружие лучше нас всех.

Ли развел руками.

— Будут еще замечания, или, может, пойдем наконец?

— Только после вас, мой лорд. — Я уступил Ли дорогу и последовал за ним. Сзади меня ковылял Раунс, а Ней замыкал шествие.

Может, то была не самая теплая летняя ночь, но и холодной ее не назовешь. Однако я продрог до самого мозга костей. Левой рукой я все время держался за рукоятку кинжала, будучи готовым в любую минуту выдернуть его из ножен. Я пытался уловить малейший шорох, который мог бы таить в себе угрозу для моих друзей и меня самого. В небе светила полная луна, но нам было темно, поскольку мы спускались по северному склону холма. На какое-то мгновение я даже потерял из виду силуэт Ли, идущего впереди меня.

Мы шли, не говоря ни слова. Я тешил себя мыслью, что мы просто стараемся избежать лишних звуков, которые могут привлечь темерикса. Я очень хотел верить в то, что это поможет, но знал, что дела обстоят плохо. Я боялся. Я ужасно боялся и не хотел, чтобы это заметили остальные. Не знаю, испытывали ли они тогда такой же страх, но я истолковал их молчание вот как: каждому из нас понятно, насколько опасно наше положение.

Как бы я ни старался, вряд ли мне удалось бы почувствовать приближение темерикса. Тогда я был совершенно не готов к встрече с этим коварным существом. Мы двигались по направлению ветра, так что я никак не мог бы учуять его грозный, еле различимый запах. Мы не разговаривали друг с другом, но тем не менее шумели так, что не услышали бы и приближения конной гвардии. Что же тут говорить о существе, которое перемещается тише падающего снега. Увидеть темерикса мы бы тоже не смогли, потому что он всегда прячется, прежде чем напасть. Ну а поскольку даром прощупывать насквозь взглядом холмы я не обладал, у меня не было практически никаких шансов заметить врага.

Мы вышли на оленью тропу, проходившую вдоль холма, когда монстр напал на нас, неожиданно появившись из-за пригорка. Я вдруг услышал истошный крик Нея и резко обернулся назад. Я уловил надвигавшуюся тень, она приближалась с такой скоростью, что я даже не успел ее толком разглядеть. Темерикс набросился на Раунса, схватив его ногу задними лапами. Мгновенно развернувшись, я уже несся вниз по склону, пытаясь настигнуть уносившее Раунса существо.

Как выглядел темерикс? Он был длиной футов в десять, от кончика зубастой морды и до хвоста, а высотой, наверное, футов в шесть. Задние лапы у него были расположены так же, как у птиц, а передние представляли собой маленькие когтистые клешни, которые не столь сильны, сколь цепки, чтобы ими можно было намертво ухватить добычу. Задние лапы были очень мясистые и сильные, а на внутреннем пальце каждой из них — по одному загнутому в форме серпа когтю, которым темерикс кромсает тело своей жертвы, словно мечом. У чудовища этого небольшая голова с выпученными глазами, а в вытянутой пасти — ряд острых зубов. Из-за огромных черных перьев темерикса пасть почти не видно.

Payнс истошно кричал. Зверь немного наклонил вперед голову, чтобы схватить нашего друга за левую ногу, затем поднял морду и зашипел, широко открыв рот, заметив, что Ней и я несемся на него. Язык темерикса извивался в воздухе, как змея, а от звука, который издавал этот ужасный монстр, по всему моему телу пробежали ледяные мурашки, но я двигался слишком быстро, чтобы остановиться теперь по какой бы то ни было причине.

Дубина Нея поднялась в воздух и с силой врезалась монстру в челюсть. От этого удара существо отшатнулось на пару шагов от Плейфира, качая головой и вцепившись в нее своими маленькими передними лапами, затем попыталось повернуться в мою сторону, но его жесткий хвост цеплялся за дерево, и от этого монстр не мог некоторое время двинуться с места.

Я набросился на темерикса, стараясь не задеть Раунса, и вцепился чудовищу в правый бок. Потом я обхватил его шею правой рукой, а ногами зацепился за лапы. Я глубоко вонзил в грудь монстра кинжал, который держал в левой руке.

Темерикс издал пронзительный визг и попытался вывернуться вправо, чтобы сбросить меня. Своими маленькими копями он изорвал в клочки правый рукав моей рубашки. Я усилил хватку. Я пытался попасть ножом в горло чудовища, но его шея была такой твердой и мясистой, что мне никак не удавалось этого сделать. Темерикс бился о дерево, стараясь стряхнуть меня. Удар приходился как раз на мою правую ногу, но я не сдавался и все продолжал колоть монстра ножом, пока, уже не чувствуя левой руки, не выронил свое оружие. Нож упал и исчез в темноте.

Монстр истекал кровью, но не прекращал попыток избавиться от меня, брыкаясь, подпрыгивая и ерзая на месте. Темерикса встряхивало каждый раз, когда он ударялся хвостом или боком о деревья. Спина монстра выгибалась дугой при прыжках. После каждого его приземления меня слегка подбрасывало, а темерикс тут же начинал крутиться, снова и снова стараясь сбросить меня. Но я вцепился в него мертвой хваткой и пытался теперь просунуть пальцы левой руки в дыру между ребер монстра, которую я проделал ножом. Ребра ломались и кололи мне руки, но я не сдавался, потому что знал, что если отскочу, чудовище тут же набросится на меня и разорвет на куски.

Месяц ожидания летнего солнцестояния длился для меня как целый год, но он казался теперь мгновением по сравнению с этим бесконечным сражением с темериксом. Моя правая нога отцепилась на какой-то миг от тела чудовища, и я ненадолго потерял равновесие, чуть наклонившись влево. Темерикс было уже сбросил меня, но в это время он снова задел хвостом дерево. На этот раз ему удалось вцепиться в мою руку когтями, но и теперь монстр все равно не смог бы ее вырвать. Наконец темерикс споткнулся и свалился на правый бок. Таким образом и его спина, и моя оказались на земле. Мы покатились вниз по склону, и я, напрягшись из последних сил, приподнял немного эту громадину и перекатился, оказавшись, таким образом, под монстром. Я видел, что мы скоро врежемся в дерево, и в этот момент я не хотел очутиться между стволом растения и темериксом.

Этот удар стал для монстра роковым. Лапы чудовища задрожали, он изо всех сил пытался глотнуть воздуха. Я еще сильнее сжал колени у него на груди, и после нескольких тщетных попыток вдохнуть темерикс прекратил борьбу. Поскольку пальцы моей левой руки все еще оставались втиснутыми в его плоть, я мог чувствовать, как бьется сердце зверя. Сначала оно ухало, потом застучало неровно и, наконец, стихло. Но даже этого доказательства смерти страшного существа мне было мало, и я разжал объятия, только когда его тело задергалось в предсмертной судороге. И пока крики Раунса не заглушили громкого биения моего собственного сердца, я все еще отказывался верить, что темерикс мертв.

Наконец я вытащил у него из-под спины свою левую ногу и разжал левую руку. Я перекатился на спину. Тело мое содрогалось, меня тошнило, челюсти тряслись, от окровавленной руки взвивались вверх струйки пара. Я взглянул на убитого монстра, отодвинулся от него и встал на четвереньки.

Я пополз вверх по склону холма. Ли и Ней склонились в это время над Раунсом и даже не взглянули в мою сторону. Наверняка они подумали тогда, что чудовище разделалось со мной и им уже никогда меня не увидеть. Да уж, весь залитый кровью, его и своей, я был похож больше на мертвеца.

Когда я прополз полпути, я все-таки нашел в себе силы подняться и шаткой походкой направился к друзьям. Ли чуть не лишился дара речи, когда я дотронулся сзади окровавленной рукой до его плеча, оставив на жакете друга кровавый след.

— Он мертв.

— На тебе, по-моему, тоже живого места не осталось.

Он быстро поднялся и осмотрел меня.

— Ты убил его? В одиночку? Ты убил его?

— Мне здорово помог Ней.

Я упал на колени и посмотрел на Плейфира.

— Раунс ведь жив? Скажи, ведь он жив?

Карвер, тоже стоявший возле него на коленях, промолвил:

— Потерял сознание от болевого шока.

Я кивнул. По паре глубоких царапин на правом боку можно было определить, где вцепился в него монстр во время первого нападения. Но эти ранения, так же как и мои раны, казались пустяковыми по сравнению с тем ужасным зрелищем, которое представляло теперь собой левое колено Раунса — чудовище изуродовало его, превратив в кровавое месиво. Кости были сломаны — темерикс раздробил их своими мощными челюстями. Из ран сочилась кровь и заливала штаны. Ней с помощью ножа Раунса пытался освободить ногу от кусков материи.

Ли уставился на ногу.

— Это моя вина.

Я взглянул на него.

— Это еще почему?

— Я шел впереди и в первый момент растерялся. Моя вина.

Ли грыз ноготь большого пальца, и казалось, он вот-вот заплачет.

— Я должен все исправить. Я должен ему помочь.

— Хочешь помочь ему?

Ней вытер нож о тунику.

— Можешь начать прямо сейчас. Видишь, вон там Ядовитый Фесин? Пойди-ка сломай ветку.

Ли покорно выполнил приказание Карвера. Тот взял растение, сорвал с него листья и засунул их себе в рот. Он отломил от ветки стебельки поменьше и отдал их нам.

— Разжевывайте листья в кашицу. Ею нужно обложить рану.

Мы подчинились беспрекословно, и я заметил, когда жевал листья, что моя боль стихает.

Я выплюнул кашицу на ладони Нея, он наложил ее на рану и сказал, чтобы мы продолжали пережевывать листья. Наконец Ней обвязал обильно смазанную кашицей ногу тканью брюк, затянув ее потуже. Затем он огляделся вокруг, нашел две толстые палки и приложил их к ноге Раунса, потом оторвал рукава своей рубашки и привязал ими палки чуть ниже колена и над ним, чтобы зафиксировать шины в одном положении.

Я нашел еще немного метоланта, разжевал его, наложил на раны на своей руке, потом хорошенько обмотал ее остатками рукава рубахи. Сделав это, я огляделся вокруг, ища глазами Ли, и увидел, как он взбирается на холм. Норрингтон шел оттуда, где оставался лежать убитый темерикс. Ли кивнул и бросил на землю передо мной и Неем то, что было у него в руках.

Оказалось, что наш друг отрубил лапы темериксу и вытащил с полдюжины зубов у него из пасти. Он также содрал приличный кусок шкуры монстра. Ли воткнул свой меч посреди этой груды трофеев, опустился на колени и начал расстегивать жакет.

— Господа, у меня есть план.

Он снял с себя жакет и положил его Плейфиру на грудь.

— Вы вдвоем сделаете носилки или какие-нибудь сани и потащите на них Раунса.

Ней нахмурился.

— А ты?

Ли поднялся на ноги.

— А я побегу в Вальсину за подмогой.

Он выставил вперед руку, чтобы пресечь возможные возражения.

— Спроси у Хокинса, кто из нас самый выносливый и лучше бегает на длинные расстояния. Меч останется у него, на случай, если вам снова придется отбиваться от какого-нибудь нежданного гостя. Будь у Хокинса кинжал, я бы захватил его с собой.

Я кивнул.

— Прости. А то, что ты придумал, действительно разумно. Ней, я не хочу тебя обидеть, но Раунсу срочно нужна серьезная помощь.

— Что верно, то верно. И все же кое-чего вы не учли.

Ли вопросительно вскинул брови.

— Чего же?

Ней перевернул нож, который он вытащил из ботинка Раунса, острием к себе и протянул его Ли рукояткой вперед.

— Дубинка для меня — в самый раз. На вот, возьми его.

Ли обхватил рукоятку ножа.

— Спасибо. Я приведу подмогу. Обязательно приведу. И постараюсь сделать это как можно быстрее.

Он отдал честь нам обоим. Потом нагнулся и взял заднюю лапу темерикса.

— Они придут еще быстрее, если увидят это. Не сбейтесь с курса — восток-север-восток. В лесу я буду делать зарубки на деревьях, а там, где придется переходить реки вброд, — накидаю больших камней, так мы сможем найти друг друга.

— Иди, Ли. И пусть боги помогут тебе побыстрее добраться до Вальсины.

Я встал, вытащил меч из земли и вставил его в ножны портупеи.

— Берегись темериксов.

— Ха, — засмеялся Ли уже на бегу, — Я же Норрингтон. Это они должны бояться меня!

Я смотрел, как Ли несся сквозь заросли кустарника, пока темнота не поглотила его.

— Как думаешь, мы еще увидим Норрингтона?

— Если мы не увидим его больше и если лес кишит этими чудовищами, то очень может быть, что и нас больше никто не увидит. — Ней пожал плечами. — Не знаю. Мне известно лишь то, что если мы будем тут строить догадки, то вряд ли этим поможем Раунсу добраться до города.

— Золотые слова.

Я улыбнулся ему, и мы начали собираться в путь.

Глава 6

Мы срубили мечом два молодых деревца и соорудили из них сани, которые можно было тянуть за собой. Мы окончательно распотрошили темерикса, содрав с него всю шкуру и срезав с задних лап длинные сухожилия, благодаря которым хвост монстра был жестким. Сухожилиями мы закрепили сосновые ветки на жердях из стволов. На сани мы положили шкуру темерикса перьями вверх и разместили на них Раунса, привязав его к саням с помощью собственного ремня. Свои ремни и портупею меча мы использовали в качестве упряжи, с помощью которой один из нас мог тянуть сани.

Ней первым впрягся в сани, а я искал зарубки Ли на деревьях и указывал Карверу дорогу. Надо сказать, что Ли выбрал для нас самый удобный путь, подумав и о том, что нам придется нести или тащить за собой Раунса. Маршрут проходил по ровной местности среди холмов, так что мы смогли бы — хотя бы до захода солнца — заметить темериксов, которые могли на нас напасть. Заросли деревьев не препятствовали нашему продвижению, но маневры твердохвостого монстра оказались бы там невозможны.

Я оглянулся на Нея.

— Могу подменить тебя в любой момент.

— Да ничего, я еще не устал.

Ней провел рукой по мокрому лбу, оставив на нем полосу грязи.

— А я уж думал, что тебе конец, когда ты ухватился за темерикса.

— Да уж. Но у меня не было выбора.

— Выбор есть всегда. У него была добыча. Мы могли бы продолжить путь.

Я развернулся и остановился.

— Добычей мог оказаться Раунс, но я не собирался оставлять его на съедение этому монстру. И ты, по-моему, тоже не намерен был этого делать. Ты же сам первым набросился на темерикса.

— Да, страх способен на многое. Я рад, что рядом оказался ты, а не Ли.

Я снова зашагал.

— Если бы там был Ли, то на темерикса набросился бы он. Норрингтон бывает занудой, но храбрости ему не занимать.

— Я не об этом, Хокинс, — пробурчал Ней. Мы в этом момент начали взбираться на небольшой холмик. — Ли попытался бы пустить в ход свой меч, а это совсем не то оружие, которым нужно сражаться с темериксом. С этим монстром нужно биться так, как это сделал ты, всадить в него кинжал, или, наоборот, действовать с большого расстояния копьем.

— Это ты верно подметил.

Действительно, если биться с темериксом вблизи, так, как это делал я, чудовище оказывается лишенным возможности воспользоваться своим грозным оружием — когтями. А вонзить в темерикса копье или пику возможно с приличного расстояния, тогда он не сможет достать воина и покалечить его. Но если бы Ли воспользовался своим мечом в тот момент, когда темерикс напал на Раунса, то он оказался бы как раз на самом опасном среднем расстоянии от монстра, так что темерикс набросился бы на Норрингтона и разорвал бы его своими когтями, даже если бы Ли сумел достать зверя мечом.

— Но я бы не одолел темерикса без твоей помощи, Ней.

— Да, здорово я его саданул, — усмехнулся Ней. — В следующий раз огрею его чем-нибудь помощнее простого куска дерева.

— Ты не прочь встретиться с темериксом снова?

— Что ты! Но вполне вероятно, что нам еще придется с ним столкнуться.

На этом мы прекратили нашу беседу. Я шел и молча думал над тем, что сказал Ней. Он так и не дал мне тащить сани, но я помогал Нею, приподнимая их над водой, когда мы переходили вброд горные потоки. Здесь было неглубоко, не выше колена, и пронести Раунса так, чтобы он не намок, не составляло особого труда. Но зато вода была очень холодной, почти ледяной, поэтому мы старались идти потом очень быстро, чтобы согреться.

К рассвету, когда восточная часть неба загорелась красным маревом восходящего солнца, мы уже мили на три продвинулись в сторону Вальсины.

Payнс так и не проснулся за все то время, пока мы были в пути. Я был обеспокоен этим, но Ней сказал, что так действует Яд Фесин, что Раунсу лучше поспать сейчас, а не бодрствовать, страдая от боли.

Рассвело. Раунс был ужасно бледен — его лихорадило! В одной из речушек Ней смочил водой клочок мха и приложил его ко лбу Плейфира, чтобы немного сбить жар.

Мы преодолели еще пару миль до того, как нас нашли. Это были люди лорда Норрингтона, кое-кто верхом на лошадях, большинство же — пешие. Они двигались на запад по дороге, которой нас привезли в лес в повозке. Ли предусмотрительно привязал свою рубашку к дереву у края дороги в том месте, где она пересеклась с его маршрутом, а потом снова продолжил свой путь через лес, чтобы сократить расстояние. Спасательный отряд прибыл сюда на нескольких повозках, стоявших теперь у края дороги и ожидавших возвращения людей, предположительно вместе с нами. Люди Норрингтона также привели с собой запасных лошадей.

Нас обнаружил один из охотников лорда. На нем была одежда из зеленой кожи, на правом бедре висел небольшой медный горн. Охотник просигналил один раз, затем снял соспины рюкзак, достал из него серебряную фляжку и протянул ее мне. Я понюхал, немного отпил и почувствовал, как бренди приятным теплом согрел мне пищевод и желудок.

Тыльной стороной ладони я вытер рот и протянул флягу Нею.

— Это бренди.

Ней взял фляжку и жадно хлебнул. Вдруг глаза у него полезли из орбит. Ней чуть нагнулся вперед, закашлялся, вытер выступившие на глазах слезы. Он недобро взглянул на меня и прохрипел:

— То есть ты имел в виду, что это самый настоящий бренди.

— Ну да.

Карвер взглянул туда, откуда доносился стук копыт. На вершине холма появился красивый черный жеребец. Из-под его копыт разлетались в разные стороны брызги грязи и сосновые иглы. На жеребце была уздечка и седло из черной кожи, украшенные серебром, на левом его боку висели ножны и колчан.

Верхом на жеребце скакал высокий стройный мужчина. На голове у него был капюшон из зеленой кожи, который гармонировал с маской из замши такого же оттенка. Маску украшали ленты и когти темерикса, изогнутые над прорезями для глаз и походившие на брови. Карие глаза сверкали из прорезей маски, губы вытянулись в суровую, тонкую линию.

Всадник не сводил глаз с нас обоих, таких оборванных и измученных.

Я тотчас опустился на колено и учтиво склонил голову. Взглядом я дал Нею понять, что он должен сделать то же самое. Ней последовал моему примеру, и мы, склонив головы, ждали, пока человек обратится к нам.

Кожаное седло скрипнуло, всадник спешился. Конь фыркнул и замотал головой, позвякивая удилами. Я слышал, как трещали ветки под сапогами всадника. Человек остановился возле меня, и я почувствовал его руку в перчатке на своем плече.

— Встань, Таррант Хокинс. Сегодня тебе незачем стоять передо мной на коленях.

— Милорд Норрингтон слишком добр.

Я медленно поднялся, сделал шаг назад и положил левую руку на плечо Нея.

— Это Нейсмит Карвер.

— Встань, Нейсмит Карвер. Вы оба отличились.

Я отрицательно замотал головой.

— Не больше, чем Ли… Босли. Ведь это он…

Лорд Норрингтон сделал жест, чтобы я замолчал.

— Я прекрасно знаю, что сделал мой сын, и я очень горжусь им, но вы вдвоем… Мой сын сказал мне, что вы набросились на темерикса, вооруженные лишь палкой и ножом, к тому же в темноте.

Ней нервно переступил с ноги на ногу.

— Случись это днем, а не ночью, милорд, все могло быть иначе.

— На моем веку, господин Карвер, мне нечасто встречались такие, кто, проявляя бесстрашие ночью, при свете дня убегали бы с поля брани.

Он развернулся и взял коня под уздцы.

— Вы оба пойдете со мной. У нас есть для вас лошади, или же вы можете поехать в повозке, как пожелаете. Для вас, господин Карвер, мы тоже подыскали лошадь.

Ней нахмурился.

— А как же Раунс?

Норрингтон повернулся и посмотрел на Нея.

— Мои люди позаботятся о нем. Сандес!

Охотник, который нашел нас, стоял теперь на коленях рядом с санями Раунса. Он взглянул исподлобья.

— Да, милорд.

— Перенеси господина Раунса в повозку. Сани можешь оставить здесь. Но обязательно возьми шкуру темерикса и остальные трофеи. Нам это пригодится.

— Как прикажете, милорд.

Остальные охотники, которые тоже услышали звук горна, теперь бежали в нашу сторону. Ней сбросил с себя упряжь, обошел меня слева и встал между мной и отцом Ли.

Я знал лорда Норрингтона с малых лет. Он был для меня отцом моего друга и хозяином моего отца, и мой отец всегда держался официально, когда имел дело с лордом Норрингтоном. Лорд же мог позволить себе больше раскованности в общении, поэтому меня ничуть не удивило, что Норрингтон предложил нам пойти вместе с ним. Но я был поражен тем, что лорд разговаривал с нами совсем не как с лунными новобранцами, кем мы, по сути, и являлись, а как с товарищами. В голосе чувствовалось симпатия, словно мы были друзьями не сына Норрингтона, а его собственными.

— Перья на шкуре, которую вы принесли с собой, черные. Я слышал, что они могут быть такого цвета, но сам никогда не видел.

Он взялся левой рукой за подбородок.

— Может быть, это был птенец, но шкура большая, как у взрослых темериксов. Или, вероятно, они меняют оперение летом, а зимой снова линяют и становятся белыми.

Я кивнул.

— Полагаю, такое возможно, милорд.

Норрингтон откинул голову и рассмеялся.

— Отлично, Хокинс. Не выражай свою точку зрения, если таковой не имеется. Отец неплохо тебя подготовил. Ну а вы, господин Карвер, что думаете на этот счет?

— Лучше промолчать и показаться глупцом, чем сказать что-то и развеять всякие сомнения в этом.

— Послушайте-ка меня, ребята. — Норрингтон замолчал и покачал головой, затем сказал потише: — Я назвал вас ребятами, хотя вы уже настоящие мужчины. Не обижайтесь и слушайте внимательно. То, что вы сделали, случается редко, очень редко. Я знаю некоторых людей, которым доводилось сражаться с темериксами. Твой отец — один из них, Хокинс. Я сам убил с полдюжины этих чудовищ, в основном стреляя по ним из лука. Одного я сразил копьем, сидя верхом на лошади, — это его когти у меня на охотничьей маске. И еще одного я достал пикой, стоя, но только потому, что конь мой сломал ногу и я вынужден был с него встать.

Он внимательно смотрел на нас обоих.

— Найдутся такие, кто попытается принизить ваши заслуги, кто скажет, что вы ошибаетесь или лжете, что ваш подвиг преувеличен. От таких людей нужно держаться подальше. Другие же — настоящие мужчины, такие, как твой отец, и как многие другие в Вальсине, — увидят в этом поступке вас самих, вашу храбрость. Так что не сомневайтесь в себе, что бы вы ни услышали. За один лишь день своего лунного месяца вы проявили себя так, как многие не смогли бы и за целый век.

Ней потихоньку прочистил горло.

— Спасибо большое за вашу доброту, лорд Норрингтон, но и преувеличивать наши заслуги тоже неправильно. Мы сделали то, что и должны были сделать, даже не задумываясь о том, насколько это опасно. А вот Ли, он понимал, на что идет, и сам выбрал для себя эту миссию, чтобы спасти нас.

— Я говорил уже, что знаю о поступке своего сына.

— Кстати, как Ли?

— Можете сами посмотреть.

Норрингтон улыбнулся. Он указал рукой в сторону дороги, которую отделяла от нас небольшая равнина. На дороге стояли три повозки.

— Мой сын в первой повозке. Он настоял на том, чтобы показать нам путь сюда. Ступайте, Ли будет рад видеть вас.

Мы с Неем побежали в сторону дороги, через равнину и небольшой холм, туда, где стояли в ряд повозки. Нам навстречу шли два мага — они направлялись к Раунсу.

Ли мы нашли в первой повозке. Он сидел на кровати, огороженной по бокам бортами высотой фута в два, откинувшись на несколько подушек. Над кроватью футов на шесть возвышался деревянный каркас, накрытый холщовой тканью. У Ли был очень усталый вид. На его правой щеке алела огромная царапина, испещрены царапинами были также руки и ноги, ниже коленей не прикрытые ни штанами, ни чулками. На белой ткани, обмотанной вокруг его ступней, местами проступала кровь — в основном, на пятках и подошве.

Ли улыбнулся нам.

— Я знал, что они вас нашли. Я слышал горн, один сигнал. Хорошо, что вы оказались так близко к дороге. Я знал, что вы живы. Что с Раунсом?

— Тоже жив. Люди твоего отца сейчас принесут его. Мы видели, как к нему шли два мага.

— Хорошо. Я говорил им, Ней, что ты лечил его метолантом. Они утверждали, что это лучшее средство, которое только можно было применить в такой ситуации, особенно учитывая, где мы находились. — Ли пожал плечами. — Они и мне на ноги наложили этой смеси.

Ней улыбнулся.

— Я же предупреждал, что с туфлями ты намучаешься.

— Да уж, так оно и было. Туфли разлетелись через милю. — Ли задумчиво хмыкнул. — Я заплатил за них лунным золотом, так что жаловаться мне нечего. Может, темерикс позарится на мои туфли и подавится ими.

Я громко рассмеялся.

— Не думаю, что такое возможно. Твои туфли сгниют раньше, чем темерикс снова появится в этих местах.

Ли отрицательно покачал головой.

— Отец разве не сказал вам?

— Не сказал чего?

Я взглянул на Нея, который тоже в недоумении смотрел на меня.

— А что он должен был нам сказать?

— Друзья мои, вы, конечно же, не думаете, что отец привез сюда всех этих охотников только лишь для того, чтобы найти вас? Нет, нет, нет. Вот как обстоят дела: темериксы охотятся стаями. Там, где есть один из них, непременно должно быть еще по меньшей мере три таких же монстра. Нет, дорогие мои, мы здесь затем, чтобы найти остальных темериксов и уничтожить их. История, которая приключилась с нами вчера ночью, — это всего лишь прелюдия. Нам предстоит присутствовать на этой кровавой опере, пока не отзвучит ее самый последний аккорд.

Глава 7

Охотники вернулись вместе с Раунсом. Повозка, куда его поместили, в сопровождении эскорта из четырех всадников двинулась в сторону Вальсины. С Раунсом уехал один из магов, которых мы видели. В двух оставшихся повозках разместились все остальные. Ней и я сели в повозку к Ли. Мы отправились по дороге туда, где вчера ночью обнаружили тело убитого дозорного.

Пока ехали, я задремал и проснулся, когда мы уже были на месте. Там нас ожидали еще две повозки и несколько всадников. Когда мы взобрались на холм, трупа там не было — лишь разорванный в клочья плащ валялся в луже крови. Охотники нашли еще несколько следов от когтей, причем один был в виде двух параллельных линий, а не трех. Скорее всего, темерикс, оставивший этот след, был ранен.

Сандес осмотрел место убийства и кивнул.

— Здесь явно побывали сородичи темерикса-убийцы. Они и унесли его добычу.

Лорд Норрингтон потер подбородок рукой.

— Можешь сказать, сколько их здесь было?

— Думаю, не меньше двух. А то и четверо.

Я был не в восторге от такого предположения.

Затем мы с Неем повели охотников туда, где темерикс напал на нас. Тело животного мы обнаружили там же, где оставили. Было очевидно, что кто-то пытался растормошить его или, может, поднять. Сандес спросил лорда Норрингтона, следует ли потрошить тело животного, чтобы употребить его в пищу, на что лорд ответил:

— У нас достаточно запасов еды, и будет еще больше, когда мы найдем остальных членов стаи. Совсем скоро мы полакомимся свежим мясом темерикса.

Мы вернулись к повозкам. За время нашего отсутствия охотники, которые не пошли с нами в лес, переместились на противоположную от оврага сторону дороги и, выбрав довольно ровное место, разбили там лагерь. Они также развели три костра и поставили несколько палаток. От одной из них, довольно большой, словно спицы от втулки колеса, отходили палатки поменьше.

Мы увидели Ли, который выходил из большого шатра. Он шел очень медленно и улыбался. Пока нас не было, Норрингтон успел снять с себя лохмотья, оставшиеся от праздничного наряда, и переоделся в охотничий костюм из кожи темно-зеленого цвета. Лунная маска скрывала его лицо. На ремне вокруг пояса у него были меч и кинжал, а на ногах — сапоги из мягкой кожи, зашнурованные спереди и украшенные бахромой у кромки голенища. За пояс была заткнута пара перчаток.

— Добро пожаловать в наш дом вдали от дома. — Он указал рукой на большой шатер. — Каждому из вас отведена здесь своя палатка, Хокинсу — в правом крыле, а Нею — в левом. Там вы найдете и одежду.

Ней зевнул, прикрыв рукой рот.

— Сейчас в самый раз пришлась бы ночная пижама.

Сзади подошел лорд Норрингтон и похлопал по плечу сначала меня, потом Нея.

— Да, конечно, можете отдохнуть немного. Охота начнется в полдень, в вашем распоряжении еще целых три часа.

Чтобы добраться до своей маленькой палатки, я должен был пройти через главный шатер. То, что я там увидел, впечатляло. Ковры, положенные внахлест один на другой, создавали некое подобие пола. На некоторых из них не было никаких орнаментов или рисунков, большинство же ковров, привезенных, скорее всего, из Нализерро или Саварры, украшали замысловатые узоры — но все они порядком поистерлись. Вдоль длинного обеденного стола стояли двенадцать стульев, они разбирались при перевозке. В одном углу я заметил стойку с прикрепленной к ней картой местности, на которой торчали булавки как раз в тех местах, где темерикс совершил два своих нападения. Эта скромно обставленная комната одновременно и удивила, и не удивила меня. Я не раз бывал в поместье лорда Норрингтона и поэтому прекрасно знал, что лорд мог позволить себе самую лучшую мебель из любого уголка света. Здесь же я увидел лишь простые и самые необходимые вещи, что могло бы свидетельствовать о скупости хозяина, но я знал, что Норрингтон таковым не был. Сюда лорд привез только самое необходимое для охоты. Большой любитель изысканных вещей, он умел, однако, довольствоваться малым.

Моя маленькая палатка была обставлена очень просто. Ковер застилал землю, а на сундуке, в котором, как я полагал, должна была находиться моя одежда, лежали три сложенных одеяла.

Я снял с себя праздничный костюм и завернулся в одеяло. Из двух других я соорудил подушку и, несмотря на то, что было уже утро, мгновенно уснул. Мне ничего не приснилось.

Когда я вышел из палатки, солнце стояло в зените. Мой новый охотничий костюм из кожи сидел на мне лучше, чем на Нее его одежда. Камзол жал Карверу в плечах и слишком плотно облегал руки, но Ней, похоже, не обращал на это особого внимания. Мы оба взяли со стола, где находилась провизия, по небольшой буханке хлеба, головке сыра и яблоку, затем присоединились к остальным охотникам.

Мы все сели полукругом под открытым небом. Лорд Норрингтон предстал пред нами в сопровождении сутулого морщинистого старика с длинными седыми волосами, с маски которого свисала завязанная узелками тесьма мага. Я догадался, что это был маг высокого ранга.

Лорд Норрингтон дождался, пока несколько опоздавших солдат усядутся, затем обратился ко всем нам:

— Мы прибыли сюда, чтобы начать охоту на темериксов. Мы должны обнаружить их сегодня, до захода солнца, потому что при дневном свете мы имеем перед ними преимущество. Эти твари пришли из страны вечной зимы, вечного мрака. Их зрение очень чувствительно к солнечному свету. Темериксы прекрасно видят ночью, в темноте. Большая поверхность глаза позволяет им улавливать максимум света. Мы начнем искать логово темериксов прямо сейчас, когда света намного больше, чем эти чудовища могут выдержать.

Лорд нагнулся и поднял с земли шкуру убитого животного.

— Темериксы охотятся стаями, а стаи составляются из особей одного выводка. Так что все представители одной стаи связаны узами кровного родства, и это облегчит их поиск. Сейчас вам все объяснит архимаг Хеслин.

Старик прошел чуть вперед и выдернул перо из шкуры темерикса.

— Узы крови крепки. Если бы вы умели видеть свои эфирные оболочки, то смогли бы заметить, что у некоторых из вас они пересекаются. — Он с прищуром посмотрел на нас, широко открыв один карий глаз и при этом зажмурив второй.

— Ты и ты — вы двоюродные братья, а вот ты и ты — родные, так?

Охотники, на которых он указал своим скрюченным пальцем, охнули от изумления. Старик довольно ухмыльнулся.

— Между пером этого темерикса и опереньем его собратьев существует невидимая связь. Я сделаю так, чтобы эти перья привели вас к остальным темериксам стаи.

Один из охотников поднял руку, чтобы задать вопрос.

— Может, вы нам и оружие заговорите так, чтоб оно само убивало монстров?

— Если бы такое заклинание существовало, зачем бы вы мне нужны были здесь?

Колкий ответ старика вызвал у охотников одобрительный смех. Хеслин дождался, пока они угомонились, и продолжил:

— Убить темериксов будет нелегко, но и не так уж трудно. Их будет сложно найти, но я позабочусь об этом. Поешьте и собирайтесь, я дам перо каждому из вас, и вы отправитесь в путь.

Норрингтон поднял руку и описал ею круг в воздухе.

— Разбейтесь на группы, возьмите оружие. Через четверть часа мы выступаем.

Два младших мага присоединились к Хеслину и начали выдергивать перья из шкуры. Сандес подошел к нам и указал рукой на самую большую повозку у дороги.

— Вы трое в моей группе. Пойдем, я выдам вам оружие.

Повозка оказалась оружейным и продовольственным складом на колесах. Припомнив наш с Неем разговор о том, с каким оружием лучше идти на темерикса, я попросил длинный кинжал. Я вставил его в ножны на поясе. На правое бедро я повесил колчан, в котором было тридцать черных стрел с широкими заточенными кромками и красным опереньем. Я взял также небольшой изогнутый лук, короткий, но очень тугой, из которого можно было бы насквозь пронзить стрелой человека, одетого в кольчугу, с расстояния примерно в сотню ярдов. Такими луками обычно вооружены всадники. Сандес недоумевающе взглянул на меня.

— Разве ты не возьмешь меч?

Я отрицательно покачал головой.

— Чтобы не споткнуться об него, если придется бежать. Кроме того, мы с Неем считаем, что идти с мечом на темерикса — это самоубийство. Так что меч мне не нужен.

Ли усмехнулся в ответ на мои объяснения, но все же не преминул подтянуть портупею повыше под грудь. Ножны он закрепил так, что рукоятка меча торчала за правым плечом. Ли попробовал вытащить из-за плеча широкий обоюдоострый меч, и это вышло у него довольно ловко. Кроме того, Ли вооружился еще и арбалетом с так называемой «козьей ножкой» — специальным приспособлением, которое позволяло очень быстро натянуть тетиву. Колчан арбалетных стрел он повесил на правом бедре, а зачехленный кинжал — на левом.

Ней не взял лук, но зато выбрал из груды оружия восьмифутовую пику для охоты на диких кабанов, с широким, как у кинжала, лезвием и мощной крестовиной, которая не позволит зверю сползти вниз и придавить человека. Крепкое дубовое древко наверняка не сломалось бы под весом даже очень крупной жертвы. А тупым концом можно было упереться в землю. В дополнение к пике Ней прихватил топорик и кинжал.

Вооружившись, мы направились туда, где уже трудились Хеслин и его помощники.

Меня очень интересовало, в чем именно будет заключаться их магическое вмешательство. Я знал, что очень немногие маги из смертных могут оказывать непосредственное магическое влияние на живых существ. Я слыхал немало рассказов о колдунах, которые накладывали смертельные проклятия на разбойников и авроланских чудовищ, насылая на них взрывающиеся шаровые молнии. А вот о заклинаниях перед сражением мне ничего не было известно.

Но, как оказалось, суть волшебства, о котором говорил Хеслин, заключалась не в том, чтобы подействовать на темериксов, а как раз наоборот — в том, чтобы они подействовали на нас.

Ней первым подал свою пику магу. С помощью льняной нити ученик Хеслина подвесил перо темерикса к крестовине. Затем архимаг поднял левую руку и сомкнул вокруг пера кольцо, образованное большим и указательным пальцами. Хеслин что-то пробормотал очень тихо и провел сомкнутыми в кольцо пальцами вдоль пера.

От ладони мага струилось золотистое сияние, в котором черное, как смоль, перо играло золотыми переливами. Когда рука Хеслина опустилась до кончика пера, сияние потускнело, а потом исчезло, словно впиталось — так вода уходит в песок. И вдруг перо закружилось и запрыгало, словно подгоняемое легким ветерком, хотя в воздухе в тот момент не было ни малейшего движения.

Хеслин кивнул и указал движением головы в ту сторону, куда, казалось, рвалось перо.

— Иди за пером. Оно указывает путь. Когда ты приблизишься к темериксам, перо начнет вращаться быстрее, если оно сильно задергает, приготовься к нападению.

Архимаг заколдовал перья для всех остальных охотников, каждый раз повторяя свое напутствие. Мое перо Хеслин прикрепил к луку, а перо Ли — к эфесу его меча. У Сандеса и еще двух охотников из нашей группы были такие же пики, как у Нея. Остальные трое взяли себе луки, такие же, каким вооружился я.

Мы разделились на три группы. Две из них — во главе одной был сам лорд Норрингтон, а другой руководил один из его помощников — верхом на лошадях поскакали в противоположных направлениях по дороге. Обе они должны были встретиться в том месте, где предположительно находилось логово темериксов. Мы же — третья группа из девяти человек — двинулись пешим ходом прямо от лагеря к обиталищу этих монстров, чтобы преградить им путь, если они побегут от охотников конных групп в нашу сторону.

Перед самым отправлением я спросил у Сандеса:

— Вам не в тягость нянчиться с нами, в то время как остальные будут по-настоящему охотиться на темериксов?

От улыбки его и без того круглое лицо стало еще круглее.

— Лорд Норрингтон удостоил меня большой чести, вверив вас в мои руки.

— Вы уклоняетесь от ответа.

Ли похлопал Сандеса по правому плечу.

— Хокинс, оставь его в покое. Этот человек уже два года служит главным охотником у моего отца. А через месяц у него свадьба, верно я говорю, Сандес?

— Да, милорд.

— То, что ему выпала миссия оберегать нас, юнцов, — это для Сандеса своего рода практика, возможность попробовать себя в той роли, в которую ему предстоит вжиться совсем скоро. Кроме того, если нам и не посчастливится увидеть темериксов, я уверен, что Сандес придумает, на кого бы нам поохотиться, и мы принесем с собой пару-тройку каких-нибудь рогатых туш для празднования победы.

Я нахмурился.

— А как же мы узнаем, что охота закончена?

Ли указал рукой на перо, привязанное к моему луку.

— Когда все темериксы будут убиты, перья прекратят вращаться.

— Не скоро же это, наверное, произойдет.

Ней указал пикой туда, куда устремлялось его перо.

— Дорогой дядюшка Сандес, мне кажется, что гулять вон в той рощице, где у темериксов нет пространства для маневров, было бы намного безопаснее.

Сандес кивнул в знак согласия, и мы изменили маршрут, чуть забрав вбок, выбирая более удобные для обороны позиции. На это ушло время, но никто не возражал.

Я двигался вслед за Сандесом, наблюдая, как он выбирает для нас новый курс. Сандес старался идти там, где возможность нападения темериксов на нашу группу была бы минимальной. У него было чему поучиться. Пожалуй, именно благодаря способности Сандеса правильно выбрать маршрут мы остались живы.

Вопреки нашим предположениям темериксы, как оказалось, не прятались в своем логове в дневное время. Первое подозрение на этот счет возникло у нас, когда наши медленно парившие в воздухе перья вдруг начали кружиться более энергично. Сандес тотчас приказал остановиться. Мы с ним в этот момент оказались на вершине небольшого пригорка, еще пятеро охотников — в рощице на другом холме, а Ней с Ли в это время переходили вброд ручей, протекавший в ложбине между этими двумя возвышенностями.

И хотя мы остановились, перья продолжали кружиться все сильнее и сильнее.

— Они движутся прямо на нас! — Сандес махнул рукой Ли с Карвером. — Давайте поднимайтесь сюда быстрее.

Я взобрался на бревно, лежавшее на северо-западной стороне холма. Я почувствовал какое-то движение, и я знал, что оно будет посерьезнее колыхания пера на моем луке.

— Что-то движется на нас. Очень быстро.

Я вложил стрелу в лук и натянул тетиву.

Я услышал всплеск воды и увидел, как один темерикс пересек ручей примерно в двадцати пяти ярдах от Нея ниже по течению. Я выстрелил, но попал ему не в грудь, а в левую лапу. Животное издало пронзительный крик и рухнуло со скалы в воду. С трудом поднявшись на ноги, монстр накренился вперед, потом резко отпрянул назад — стрела Ли высекла искру, ударившись о скалу прямо перед ним.

Пока темерикс взбирался вверх по дну ручья, появились еще два его собрата. Охотники с другого холма выстрелили по ним, поразив одного сразу тремя стрелами в правый бок. Раненый темерикс грохнулся на спину и задергался в конвульсиях на берегу, загребая когтями грязь и камни. Второй перепрыгнул через него и бросился наутек.

Я вставил в лук еще одну стрелу и прицелился ему вслед, но монстр успел скрыться за деревьями. Я снова оглянулся в ту сторону, откуда появился первый зверь. Темериксов я не увидел, зато показалась другая цель, и я тут же отпустил тетиву, хотя и не успел разобрать, в кого я стреляю. Я просто подумал, что если это существо бежит с темериксами, а не от них, то добра от него ждать нечего.

Моя стрела попала в какую-то тварь ростом с ребенка, пронзив ее насквозь от правого плеча через грудь до левого бедра. Наконечник стрелы торчал из бурой, покрытой пухом кожи. Существо открыло пасть, и вместо крика изо рта у него брызнула кровь. Волчком завертевшись на месте, тварь свалилась меж скал.

В это время первый темерикс набросился на Ли, издавая истошные вопли. От его крика кровь, казалось, застыла в моих жилах. На помощь Норрингтону подоспел Ней. Он опустился на колено и уперся тупым концом пики в дно ручья. Слегка откинувшись назад, Карвер направил острие пики прямо в живот темерикса. Зверь с силой налетел на крестовину, и пика соскользнула с упора. Выпущенные когти его задних лап оказались совсем рядом с головой и плечами Нея. Рывком вывернув пику влево, Ней отшвырнул монстра на огромный камень на берегу ручья, и тот испустил дух. Ней же не устоял на ногах и плюхнулся в воду лицом вниз.

С последним темериксом пришлось повозиться. Один из охотников попал ему стрелой в хвост. Ли пронзил из арбалета левую переднюю лапу монстра. Еще две стрелы не достигли цели. Темерикс прижался к земле, лучники не могли видеть его. Чудовище злобно зашипело, обнажив страшные зубы, поднялось и ринулось на Нея.

Глава 8

Карвер распластался на камнях животом вверх, пытаясь вытащить из ножен топор. Завидев несущегося на него монстра, Ней издал истошный вопль. Стрелять я не мог, как, впрочем, и охотники, стоявшие на холме на противоположном берегу ручья. И Сандес, бежавший с пригорка вниз к ручью, тоже не мог ничем помочь Нею.

И вдруг я увидел, как Ли, держа в руках играющий на солнце золотыми и серебряными бликами меч, бросился к Карверу и закрыл его собой, оказавшись теперь между Неем и темериксом. Ли громко кричал и размахивал своим оружием перед мордой чудовища. Чуть подавшись вперед, он попытался вонзить меч в темерикса.

Зверь выпрямился во весь свой огромный рост, встав на задние лапы и воткнув хвост в землю. Ли немного соскользнул по гладкому дну ручья, но остановился, опершись на левое колено и руку, все еще держа меч в правой руке, вытянутой вперед. Зубы темерикса лязгнули о сталь оружия Норрингтона. Ли попытался нанести удар в горло чудовищу, но промахнулся — монстр успел отпрянуть назад. Темерикс сделал рывок вперед, Норрингтон умудрился нанести монстру удар сбоку мечом плашмя, затем поднялся на ноги и начал медленно пятиться назад.

Чудовище уставилось на него огромными желтыми глазами. Ноздри темерикса затрепетали, втягивая человечий запах. Животное сделало один нерешительный шаг в сторону Норрингтона, затем еще один. Ли шел все быстрее, монстр рысью двинулся на него.

Вдруг Норрингтон наскочил пяткой на камень и споткнулся. Он по-прежнему крепко сжимал меч. Пытаясь сохранить равновесие, Ли взмахнул руками, но все же не удержался и, распластавшись, упал на спину. Его живот оказался открытым и незащищенным. Темерикс мигом заметил это, взвизгнул и прыгнул на Ли.

Охотники с другого берега ручья вонзили в грудь зверя три стрелы, но это не остановило его. Зверь продолжал двигаться на Норрингтона, устремив на жертву свои серповидные когти. Чудовище умирало. Оно было уже в футе от Ли и вот-вот свалилось бы на него и разодрало бы его своими когтями.

Но этого не произошло.

Сандес, стремглав бросившись на темерикса, успел воткнуть пику ему в брюхо. Охотник налег на монстра с такой силой, что тот даже немного подлетел в воздух, крутнулся вбок и упал не на Ли, а на противоположный берег ручья. Сандес выпустил из рук древко, оно билось о воду, взбивая ее в пену вокруг темерикса — тот трясся в предсмертной агонии. Охотник рванул к Ли, чтобы помочь ему встать.

Я всматривался, стараясь заметить какое-либо движение в лесу, но так ничего и не увидел. Тем временем перо темерикса, привязанное к моему луку, прекратило колыхаться. Не вынимая стрелу из лука — на всякий случай, — я поспешно спустился к ручью, скользя по склону холма. Ли забрался на небольшой камень, отряхнулся, замотал головой, и с его волос на меня и Нея полетели брызги воды.

Я вопросительно взглянул на Норрингтона.

— Это был самый отважный, но и самый глупый бой, который мне когда-либо доводилось видеть.

— Неужели? — Ли поднял подбородок. — Ты поэтому так долго раздумывал, принимать ли тебе в нем участие?

— О чем это ты?

— Я, мой дорогой Таррант, о темериксе, в которого нужно было стрелять. Ты же не думаешь, что я рассчитывал убить этого монстра мечом? Нет, я всего лишь хотел отвлечь его от Нея, чтобы вы за это время успели сразить его стрелами.

Я прищурился.

— Все понятно. Однако, если бы тебе удалось заколоть темерикса мечом, ты бы уж наверняка не сказал, что это просто случайность, не так ли?

На лице Ли возникло некое подобие улыбки, но он не ответил на мой вопрос. Норрингтон повернулся к Нею.

— Ты в порядке?

Карвер устало кивнул головой.

— Не знаю, как и благодарить тебя. Ну и чудовище. Я был на волосок от смерти.

Ли махнул рукой.

— Да ладно тебе, Нейсмит. Я горазд на всякие глупости, спроси у Хокинса, он подтвердит. При первом знакомстве мы с тобой не поладили, но ты оказался хорошим человеком. А я как Норрингтон считаю своим долгом защищать хороших людей. — Ли улыбнулся. — Кроме того, для меня огромное удовольствие помочь тому, кого я почитаю своим другом.

Ней нахмурил брови, задумавшись над словами Ли, затем кивнул.

— Мой друг Норрингтон? Такого я и ожидать не мог от Лунного месяца.

— О, это ведь еще не все. Ты, Ней, станешь героем поэмы, которую я собираюсь сочинить. Ты, кстати, тоже, Хокинс. — Ли потер ладони. — Я назову ее «Как биться с темериксом». Неплохо, правда?

— Буду ждать с нетерпением. — Я покачал головой и, разбрызгивая воду, пошел через ручей к Сандесу. — Я убил какое-то существо, оно упало там, вниз по течению ручья. Не знаю, что это было, но, по-моему, ничего хорошего.

— Пойдем-ка посмотрим.

Мы с Сандесом добрались до того места, где в небольшой луже лежало неизвестное мне существо. Расстояние от макушки головы до пальцев его ног составляло всего фута четыре. Конечности у этой твари были более мускулистые, чем у ребенка того же роста. Я увидел огромные, совершенно черные глаза, морду с треугольным носом, похожую на собачью. На ней, а также на ладонях и ступнях проступала не покрытая пухом плоть, по цвету напоминавшая кровавый водяной пузырь. У существа были острые зубы, длинные нижние клыки прикрывали более короткие верхние. Руки его очень походили на человеческие, только без мизинцев. Уши у твари были огромные, как у летучих мышей. Проще всего это существо можно было бы описать как Маленького мальчика в костюме медвежонка, только медвежонка не жирного, а очень мускулистого.

На руке у него я заметил расшитую бусинами повязку, с которой свисало с полдюжины перьев темерикса. На запястье имелся тонкий ремешок, к которому были прикреплены два мешочка, наполненные травами, камнями и кусочками мяса каких-то животных в аккуратных маленьких пакетиках.

Сандес вытащил существо из воды и присел возле него на корточки.

— Не думаю, что мне доводилось видеть этих существ раньше, по крайней мере, с мехом такого цвета. — Он протянул руку и дотронулся до пуха на плече маленькой твари. Затем кивнул. — Шерсть белая у корней.

— И это означает?

— И это означает, что существо посредством линьки приспособилось к обитанию в темном лесу.

Сандес вытер руку о штанину.

— Думаю, ты убил вилейна.

По мне прокатилась волна холодной дрожи.

— Но ведь они живут в Авролане, за Черными Пределами, далеко на севере.

— Как, впрочем, и темериксы. Все они — питомцы Кайтрин, будь проклята ее черная душа.

Сандес поднес ко рту охотничий горн, коротко протрубил три раза, а потом, выждав немного, еще три. Спустя пару мгновений из леса, с двух разных сторон, донеслись сигналы — два раза по три гудка.

Сандес пнул носком ботинка тело вилейна.

— Лорд Норрингтон сам разберется, что с этим делать.

Вскоре прибыл лорд Норрингтон со своей группой. На двух лошадях я заметил глубокие царапины, у одного всадника была перевязана рука — в нее угодила стрела. Охотники вели под уздцы двух лошадей, на которых лежала добыча — один темерикс и еще три неведомых существа.

Лорд Норрингтон спешился возле нас, отдал Сандесу поводья и встал на одно колено рядом с вилейном. Он задумался, вдруг резко поднялся и взглянул на меня.

— Твоя стрела, Хокинс?

— Да, милорд.

Я повернулся и указал рукой на пригорок.

— Я был вон там, когда заметил это существо. Я подумал, что если кто-то убегает с темериксами, а не от них, значит, этот кто-то тоже наш враг.

— Прекрасный выстрел, Хокинс. И ты не ошибся — вилейны действительно заодно с темериксами. Хеслин еще проверит это, а пока я позволю себе предположить, что вилейн был связан с чудовищами посредством браслета. У этих тварей очень высокий голос — его слышат собаки и, полагаю, темериксы тоже. Возможно, вилейн руководил этой стаей, раздавая им приказания, в том числе и насчет того, как получше напасть на вас.

Норрингтон похлопал меня по плечу.

— Убийство вилейна спасло вас.

— Кстати, о спасении — ваш сын только что вырвал Нея из рук верной смерти.

— В самом деле? Ну, тогда о сегодняшнем дне можно сложить легенду, которая обещает развиваться с каждым последующим днем вашей жизни.

Лорд обратился к Сандесу.

— Сколько у вас?

— Три темерикса, милорд. Одного убили лучники, другого заколол пикой Карвер, а третьего задержал ваш сын, пока лучники не всадили в зверя несколько стрел, а я — свою пику.

Сандес кивнул головой в сторону охотников, ведущих лошадей.

— Вижу, вы убили одного.

— Да, Джемпсон пронзил его пикой с лошади. Остальные три трупа — бормокины.

Лорд Норрингтон взглянул на меня и по моему удивленному взгляду, вероятно, понял, что я не имею о названных им существах ни малейшего представления.

— Они похожи на вилейнов, только чуть крупнее и во сто крат зловреднее. У бормокинов пестрый пух, большие морды и огромные зубы. Люди прозвали их так, потому что они постоянно что-то бормочут и завывают. Эльфы зовут их оминирами. Те бормокины, которых убили мы, могли только шептать низким басом — как будто кто-то изменил их голос. Один из них попал стрелой в Свинбрука, но, думаю, с ним все будет в порядке.

— Да, милорд.

Сандес похлопал жеребца по шее.

— Что прикажете мне сделать с вилейном и темериксами?

— Пусть твои люди сдерут с них шкуры, и с бормокинов тоже. Сохраните их зубы и лапы. Тела вилейна и бормокинов сожгите, а темериксов мы зажарим на костре.

Я прищурился.

— Мы что, действительно будем их есть?

— Если ты станешь воином, таким, как, например, твой отец, тебе и не такое придется есть на поле сражения. А у темерикса, между прочим, мясо очень вкусное, не правда ли, Сандес?

— Не хуже куриного, милорд.

Сандес вытащил из-под седла жеребца свернутую кольцом веревку и кинул ее мне.

— Свяжи зверю лапы — мы потащим его в лагерь. Потрудись немного, и получишь славный кусок темериксовой печени, поджаренной с диким луком. Это будет незабываемый ужин.

Сандес был прав. Ужин действительно оказался незабываемым, но дело тут не только в печени и луке. Еда и впрямь была очень вкусной, а в компании, в которой мы ужинали, она казалась еще вкуснее. В лагере мы снова разбились на группы. Каждая получила свое задание — одни собирали дрова для костра, другие разделывали темериксов, кто-то перевязывал раны людям и лошадям.

Третья группа охотников, которой руководил помощник лорда, принесла в лагерь двух бормокинов и еще одного темерикса. Таким образом, вместе мы убили шесть этих пернатых чудовищ, что соответствовало числу перьев на браслете вилейна. Это давало надежду, что мы истребили всю стаю. Было бы, конечно, неплохо, если бы и убитых бормокинов оказалось шестеро, но, в конце-то концов, мы и не знали наверняка, сколько их бывает в стае. Один из охотников высказал предположение, что, возможно, шестого бормокина сожрали сами же темериксы, чтобы не сдохнуть с голоду.

Хеслин подтвердил предположение лорда о том, что у браслета магическое предназначение. Он нашел также довольно простое объяснение тому, почему темериксы не прятались от дневного света в своем логове. Как только две конные группы достигли их обиталища, внлейн смог с помощью браслета определить, какое заклинание привело охотников к логову. Самым удобным для отступления направлением, учитывая особенности местности, было как раз то, откуда двигалась наша группа. Нас же вилейн не смог заметить сразу, поскольку мы находились на большом расстоянии от него.

— Это была не просто охота, но нечто большее, — губы волшебника сжались в тонкую линию.

— Хеслин, мы обсудим это позже, — поспешил прервать его лорд Норрингтон. — Когда мы вернемся в Вальсину, ты попробуешь разузнать побольше о колдовстве вилейна.

То, что вилейн оставил двух темериксов и кучку бормокинов сражаться с конными охотниками, а сам тем временем бросился наутек прямо навстречу нашей группе, казалось, говорило о том, что и сами авроланские чудовища не слишком-то нас боялись и не ожидали, что мы окажемся хорошими охотниками. Нас троих не оставили в лагере, а взяли на охоту, скорее всего, чтобы не обидеть. Хотя, конечно, тем, как мы прошли испытания нашей первой лунной ночи, мы заслужили уважение охотников.

Мы с Ли как-то раз уже были на охоте. И сидеть у костра примерно так же, как в эту ночь, нам тоже доводилось. Поскольку тогда мы были для всех лишь детьми, в традиционных масках с изображениями на них гербов наших семей, охотники придумывали для нас, юнцов, всякие небылицы. Помню рассказы о пернатой форели — рыбе, которая пряталась в кустах и убить которую можно было лишь с помощью стрелы и лука; об оленевидных зайцах с парой оленьих рогов на голове, которые были очень опасны и запросто могли побороть волка или медведя. А когда мы, в свою очередь, рассказывали об убитом нами олене и пойманной рыбе, охотники слушали так, словно им впервые доводилось узнать о подобных вещах. Потом они вдруг взрывались дружным смехом.

После охоты на темериксов в нас больше не видели детей. Вместе с этими людьми мы сражались против самых ужасных чудовищ в мире — чудовищ, которых прежде никто не встречал в наших южных краях. Сандес похвалил меня за то, что я так ловко воспользовался своим луком, другие охотники говорили, что они прежде никогда не видали, чтобы темерикса с такой силой проткнули пикой, да еще и повалили набок. Нас и побранили слегка, но все это произносилось так же добродушно, как и замечания в адрес других охотников, включая Сандеса.

Ли, конечно, оказался в центре внимания. Сидя у костра, те из нас, кто был свидетелем его отчаянного поступка там, у ручья, по очереди рассказывали свою версию увиденного. Всех потрясло его нападение с мечом на чудовище, одновременно и ужасающее, и смешное. Когда же Ли начал пятиться назад, каждый из нас знал, что должен найти способ помочь ему, уберечь этого человека, проявившего только что такое безупречное мужество.

Юный Норрингтон слушал молча, и лишь на какое-то мгновение тень смущения мелькнула на его лице. Думаю, что тогда люди впервые увидели в нем Ли, а не сына лорда. Совершив этот поступок, он в эту ночь вышел из тени своего отца. Не думаю, что ему было так уж плохо в этой тени. Но ведь в тени-то всегда темно. Должно быть, он неплохо себя чувствовал, выйдя наконец на свет.

Повествования о поступке Ли завершил он сам:

— Ну вот, стою я, значит, и вижу, что этот чертов зверюга только что очухался от арбалетной стрелы, которую я в него всадил, и даже не заметил рваной раны в своем хвосте. Он вытаращился на лежащего в воде Нея и, должно быть, решил, что это огромнейшая зеленая форель. Наш темерикс вдоволь набегался и очень проголодался, поэтому и двинул прямо на Карвера, но я ведь не мог оставить друга в беде! Так что я рванул вперед, размахивая мечом, пытаясь втолковать этому авроланскому недоумку, что Ней вовсе не форель и что рук и ног у него больше, чем у форели плавников. А этот зверюга шипит мне в ответ: нет, мол, форель. Я ему опять свое: не форель, говорю. Ах, вы не знали, что я владею языком темериксов? Я и сам узнал об этом, только когда дело дошло до объяснений с этим тупоголовым созданием. Я, значит, стараюсь втолковать ему подоходчивей, что происходит, а он опять на меня шипит. Тут-то я понял, что познания мои в авроланских языках весьма невелики. Так что дал я задний ход и быстренько повалился на спину, в надежде тоже замаскироваться под форель. Тут-то и подоспели вы мне на выручку и продырявили стрелами эту неуемную тварь.

Произнося свою речь, Ли расхаживал взад и вперед. В руках у него была палка с раскаленным концом, которую он вытащил из костра и которой размахивал, как мечом, будто сражался с каким-то невидимым противником. Мы все хохотали, а Ли продолжал нас веселить.

Даже его отец пару раз не сдержал смех. В конце представления Ли поклонился и, швырнув свой деревянный меч в костер, сел рядом с отцом.

Лорд Норрингтон встал и потрепал сына по светлым волосам.

— Господа, все вы хорошо потрудились сегодня. То, что мы обнаружили темериксов в этих местах, — дурное предзнаменование, я в этом не сомневаюсь. Но было бы хуже, если бы мы их вовсе не заметили. Не знаю, какое будущее сулят нам эти открытия, но сегодня каждый из вас — герой, и ваши подвиги будут долго помнить.

Глава 9

По дороге назад, в Вальсину, я вдруг начал понимать, насколько невероятно все, что произошло с нами за последние два дня. Во время охоты, полностью захватившей нас, мы ощущали себя частью единого целого, членами большой охотничьей семьи. Там, в лесу, нас сплотило общее дело. У нас не было времени раздумывать над необычайностью происходящего. Теперь же, возвращаясь домой, мы встречали людей, которые и представить себе не могли, что мы пережили.

Прибытие Раунса в город породило слухи о разгуливающих по деревням темериксах, так что фермеры и пастухи, завидев нас, подходили и интересовались, как прошла охота. Лорд Норрингтон был неизменно вежлив и отвечал им, что он вполне доволен тем, как мы справились со своей задачей.

— Теперь вообще не о чем беспокоиться.

На окраинах Вальсины люди собирались на улицах, чтобы посмотреть на нас. Не так уж много они могли разглядеть — лишь величественную процессию охотников на лошадях и несколько повозок. Мы убрали от посторонних глаз шкуры и другие трофеи, лишивлюбопытных наблюдателей повода для оханий и аханий. Даже наш раненый охотник держался молодцом, повязок его видно не было. В общем, выглядели мы так, словно наш поход не доставил нам никаких неприятностей.

Когда мы добрались до Старого Города, лорд Норрингтон отправил Ли, Нея и меня по домам, чтобы там нас увидели живыми и невредимыми. Мы собирались сразу же по прибытию в Вальсину отправиться в храм Кедина, чтобы принести свою благодарственную молитву, но лорд сказал, что это может подождать. После храма мы собирались пойти повидать Раунса, но лорд Норрингтон заметил, что было бы лучше, если бы мы отложили этот визит до вечера или даже до следующего утра, поскольку Раунс тяжело ранен и, вероятно, не скоро оправится от своих ран.

Я улыбнулся и потрепал лошадь за гриву.

— Тогда пойду повидаю отца и по дороге в храм отведу лошадь в ваше поместье.

Лорд Норрингтон отрицательно покачал головой.

— Эта лошадь теперь твоя, юный Хокинс. И к вам, господин Карвер, это тоже относится. В первую ночь вы оба спасли господина Плейфира, себя и моего сына. Это самое малое, что я мог бы для вас сделать, чтобы выразить свою благодарность.

Ней застыл в изумлении.

— Вы так добры, милорд.

Ли нахмурился.

— Вот, значит, как. Мое спасение оценивается в лошадь с седлом.

Норрингтон взглянул на сына.

— Я же сказал, что это наименьшее, что я могу сделать, Босли. Я не говорил, что это все, чем я готов отблагодарить их, но остальное позже. Прощайте. Надеюсь, скоро снова буду иметь приятную возможность увидеться с вами.

Я кивнул лорду, затем развернул лошадь и направился к дому. По дороге я остановился у ближайшей конюшни, показав свою лунную монету, договорился о месте на месяц для моей лошади. Когда я подошел к дому, у передней двери толпились мальчишки — одного из них я видел по дороге сюда. Я прикрикнул на них, чтоб уходили, мальчишки неохотно побрели прочь от нашего дома, а самый старший презрительно крикнул мне, что история об убитом мною чудовище — это явная выдумка.

Я постучал и вошел внутрь, минуя занавесь масок за дверью. Мама была на кухне. Увидев меня, она бросилась мне на грудь, повисла на мне, крепко обняла, и я чувствовал, как ее тело содрогается от плача. Я почувствовал влагу маминых слез на своей шее, поцеловал ее в ухо и обнял покрепче. Вскоре мама перестала всхлипывать, слегка отстранилась от меня, вытерла глаза большими пальцами рук и обтерла руки о фартук.

— Ты голоден, Таррант?

Она указала рукой на очаг.

— У меня там бобы варятся и хлеб печется. Я не знала, когда ты вернешься. Эскадроны твоих братьев приведены в состояние боевой готовности. Отец в усадьбе, в замке господина мэра. Они разрабатывают план дальнейших действий на случай массового вторжения Северной Орды.

— Я в порядке, мама, всего лишь пара синяков да несколько царапин.

Она подошла к черному чугунному горшку, висевшему над очагом, подняла крышку, обернув ее фартуком, и помешала ароматные бобы.

— Я знаю, Таррант, но после того, как я узнала о Раунсе… Любая мать волновалась бы.

Она снова повернулась ко мне лицом, держа в одной руке, как щит, крышку горшка, а в другой — ложку, сверкавшую, словно меч.

— Я всегда останусь твоей матерью и всегда буду переживать. Знай это. Потому, что я люблю тебя.

Я кивнул.

— Я знаю.

Я отодвинул стул от стола и сел на него.

— А как Раунс?

— Дочь пекаря носила хлеб в семью Плейфиров и сказала, что Раунс выживет. Ногу он не потеряет, потому что ему вовремя оказали необходимую помощь в лесу.

— Это Ней сделал ему припарку.

— Ней?

— Нейсмит Карвер. Я познакомился с ним на празднике. Ней был помощником оружейного мастера, но захотел стать воином. Думаю, теперь ему представится возможность осуществить свою мечту.

Я улыбнулся, когда мама поставила передо мной миску с бобами, от которой поднимался в воздух аппетитный пар.

— Спасибо, но я могу дождаться отца.

— Не знаю, когда он вернется, так что поешь сейчас.

На лице мамы появилась улыбка.

— Когда мы узнали, что произошло с вами, твой отец сказал мне, что ты и в одиночку из всего этого выпутался бы. Он говорил, что с тобой все будет хорошо. Я верила ему, но…

Она осеклась на полуслове, словно вспомнив что-то, чего очень боялась, и шмыгнула носом, скорее решительно, нежели грустно.

— Неважно. Ты обязательно поешь сейчас…

— Да я и в самом деле проголодался. Лагерная еда довольно неплохая, но…

— Правильно, Таррант Хокинс. Возможно, твой ум переполнен сейчас всеми этими мыслями о войнах, сражениях, всей этой жестокой романтикой, но для того, чтобы выжить, нужно еще и кое-что посущественней, например, бобы в желудке.

— И мама, которая позаботится о том, чтобы я их съел.

— Совершенно верно, Таррант, совершенно верно.

Она кивнула головой, а затем снова помешала бобы.

— Думаю, отец был прав.

Ли, Ней и я встретились в храме на закате. У меня был с собой накрытый крышкой глиняный горшочек с бобами — мама настояла на том, чтобы я отнес его Плейфирам. Я попросил одного из прислужников присмотреть за горшком. Мы же втроем купили угли и ладан, заплатив на этот раз настоящие деньги, и спустились к подножию статуи Кедина, чтобы вознести ему свои молитвы в благодарность за наш успех.

Я, как и полагалось, стал на колени, приставив к груди левую руку, держа ею воображаемый щит, а другой рукой словно воткнул в землю меч. Я начал было читать благодарственную молитву, но тут почувствовал сквозняк и мне в лицо пахнуло дымом. Помню, как я глубоко вдохнул его, потом закашлялся, и вдруг мне показалось, что меня от моего тела словно отделяет какое-то незримое расстояние. Я как будто снова вернулся назад, в то наше лесное приключение, снова прочувствовал ту боль и тот страх, какое-то напряжение и волнение, припомнил даже кое-какие подробности, которых, как мне казалось, я не видел и не слышал там. Пальцы мои дрожали, я опять почувствовал, как трепетало сердце темерикса и как оно прекратило биться. И вдруг я очнулся.

Я поднял глаза и увидел, как тонкая струйка дыма от моего уголька, извиваясь, взметнулась ввысь, к лицу Кедина. Она словно несла ему волнения, которые я только что заново пережил. Теперь я не ожидал от Кедина какого-либо знака в доказательство того, что он меня слышит. Я и не получил его. Известно, что боги не часто вмешиваются в людские дела, предоставляя это божкам и вейрунам — духам места. Но внезапно вернувшись в события прошлого, я вдруг понял, что моя молитва о Самообладании услышана.

Я встал, сделал поклон и направился в главное помещение храма. Там я увидел, что Ли с Неем разговаривают со священником. На служителе Кедина была надета черная мантия из грубой шерсти. Священник носил усы и узкую остроконечную бородку, такие же черные, как его мантия, а голова служителя была гладко выбрита. В одной руке священник держал мой горшочек с бобами, другой он сделал мне знак, чтобы я подошел ближе.

Он промолвил тихим голосом:

— Прошу прощения за то, что помешал вам, господин Хокинс, но меня попросили проводить вас. Я объяснил вашим друзьям, что ваша слава идет впереди вас. Люди видели, как вы трое зашли в храм, и теперь за его дверьми собралась толпа, желающая выведать у вас подробности происшедшего. Идите за мной.

Священник развернулся, Ли последовал за ним. Мы с Неем обменялись недоумевающими взглядами, пожали плечами и присоединились к ним. Священник провел нас через арку, а затем по лестнице, спускавшейся куда-то вниз, в подземелье, в темный коридор. Мы нырнули в темноту.

Впереди я видел едва различимый силуэт священника. Он указывал рукой куда-то вдаль.

— Эта винтовая лестница ведет вниз и за пределы храма. Когда будете спускаться, держитесь за центральную ось.

Ли шел впереди всех, затем Ней, а я замыкал шествие. Спуск всего лишь на пару ступенек вызвал у меня головокружение. Вдруг я понял, что священника уже не было с нами, а значит, не было и маминого горшочка с бобами, который он нес. Я развернулся и поднялся вверх на несколько ступенек. На стене коридора сверкнуло ярко-зеленое изображение птицы с развернутыми крыльями. Через мгновение мерцание исчезло.

Снизу раздался голос Ли.

— Я немного по-другому представлял себе выход из храма.

— Да уж, — согласился с ним Ней.

Я быстро спустился и вошел в маленькую комнатушку. И снова появилась птица — на этот раз она была из полупрозрачного зеленого камня, врезанного в стену. От камня струился свет, озаряя висевшие на противоположной стене три мантии с капюшонами зеленоватого оттенка — вероятно, из-за света, излучаемого птицей. Я полагал, что на самом деле они были такими же белыми, как наши лунные маски.

Ней взглянул на нас.

— Что бы это могло значить? Есть какие-либо предположения?

Я отрицательно покачал головой. Ли прищурился.

— Это же очевидно. Мы привлекли внимание какого-то братства.

— Братства? — Ней пожал плечами. — Что-то не припомню я никакого братства с такой символикой.

— Тебе, Ней, известны лишь Малые братства, открытые, имеющиеся у каждой гильдии, куда принимаются только лучшие ее представители. Они появились после Великого Бунта, в ответ на существование Высших братств. Задолго до Великого Бунта секретные сообщества собирали вместе тогдашних лидеров, позволяли им вести переговоры, разрабатывать совместный план действий. Говорят даже, что эти сообщества даже предвосхитили Эстинскую империю. Не знаю, правда ли это, но, конечно, некомпетентность правителей империи обусловила распространение и процветание этих сообществ.

— Это ни для кого не секрет, Ли. — Ней скрестил руки на груди. — Тогда и возникла традиция носить маски, но после Бунта все братства были расформированы.

— Не совсем. Они не исчезли, а наоборот, распространились среди других наций, которые никогда не входили в Эстинскую империю. Эти сообщества являются своего рода средством общения для людей различных наций, иногда даже враждебных друг другу. Так они могут обмениваться идеями и опытом. Братства выступают в роли негласных посольств, которые, если понадобится, займутся улаживанием официальных конфликтов.

Я тоже вмешался в разговор:

— Что же им нужно?

Ли улыбнулся.

— Им нужны мы, по всей видимости.

Птица вдруг засверкала золотистым светом. По всей комнате эхом прокатился голос, доносившийся словно из глубокого колодца.

— Вы стоите на пороге будущего. Избавьтесь от прежних себя и наденьте эти мантии, чтобы превратиться в мужчин, которыми вам уготовано стать.

Ли оперся о стену и начал снимать с себя сапоги. Он стянул один, отбросил его в сторону и посмотрел на нас.

— Ну, чего же вы, снимайте с себя одежду и надевайте мантии.

— Ли, а ты уверен, что нам нужно это делать? — Я нервно затеребил пальцами шнуровку на рубашке. — Мы ведь даже не знаем, кто они.

— Верно, Хокинс, не знаем, но кое-что нам все-таки известно. — Ли принялся за второй сапог. — Чем мы привлекли их внимание? Участием в охоте на темериксов, вилейнов и бормокинов. Думаю, молва об этом обошла уже всю Вальсину, но эти люди вряд ли пригласили нас сюда, полагаясь на какие-то там слухи. Мы здесь потому, что они не понаслышке знают о наших подвигах.

Я кивнул и снял с себя тунику.

— И это значит, что они говорили с твоим отцом или с Хеслином.

Ней улыбнулся и сел на пол, чтобы снять с себя сапоги.

— Кроме того, они вывели нас из храма. Не многие знали, что мы пойдем сюда и когда именно пойдем.

— Точно. — Ли снял подштанники, тунику, аккуратно стянул чулки со своих исцарапанных ног. Полностью раздевшись, он потянулся за мантией. — Два дня назад они наблюдали за нами, вчера они оценили нас, а сегодня уже хотят заполучить. Мы далеко продвинулись всего лишь за три дня Лунного месяца, мои друзья. А впереди у нас еще целая жизнь.

Глава 10

Мы стояли перед сияющей золотом птицей, одетые лишь в мантии, с лунными масками на лицах. Я не имел ни малейшего представления, что нам делать дальше. Голос тоже смолк и больше не давал никаких указаний. Я собирался дотронуться до эмблемы, чтобы узнать, излучает ли она какое-либо тепло, потянулся к ней рукой, но Ли быстрым движением опередил меня. Он прикоснулся к птице и тотчас отдернул руку, словно укололся иголкой.

Каменная плита начала медленно подниматься, и нашему взору открылась маленькая клетушка, в которой мог поместиться только один из нас. Мы с Неем отступили на шаг и наклоном головы дали Ли понять, что пропускаем его первым. На какое-то мгновение он застыл в изумлении, затем кивнул И вошел в комнатку.

Степа снова опустилась.

Криков не последовало, и это немного приободрило меня. Да и, в конце-то концов, если нас хотели убить, то зачем тогда столько премудростей, когда намного проще было бы напасть с кинжалом в темноте или подмешать яд в вино. И хотя здравый смысл подсказывал мне, что бояться нам нечего, я все же никак не мог отделаться от какого-то дурного предчувствия.

Ней жестом предложил мне пройти вперед, но я отрицательно покачал головой.

— Только после тебя.

— Не уверен, что их интересует человек такого низкого происхождения, как я.

— Если бы ты не был им нужен, тебя бы сейчас здесь не оказалось. Священник мог запросто разъединить нас, или они могли бы забрать нас в другое время. — Я улыбнулся ему. — Кроме того, Нейсмит по алфавиту предшествует Тарранту, как, впрочем, и Карвер — Хокинсу. Так что если они там составляют какой-то список, то этим мы облегчим им задачу.

Ней нахмурился.

— Тогда Ли не должен был идти первым, ведь он же Норрингтон.

— Будем считать, что Ли заслужил эту честь быть первым благодаря своему имени. Увидимся по ту сторону.

Ней дотронулся до эмблемы, и стена поглотила его.

Еще какое-то мгновение я не решался последовать их примеру, оглядывая последний раз комнату, груду одежды, в которой мы сюда пришли. Нам приказали избавиться от того, что связывало нас с прошлым, чтобы мы превратились в тех, кем нам предначертано стать. Я знал, что подобное и должно случаться в течение Лунного месяца, но с нами это происходило так стремительно, так быстро, что, казалось, скоро я перестану поспевать за своими собственными ногами.

Я надавил рукой на камень и намеренно не убрал ее сразу, несмотря на то, что мои пальцы пронзила волнообразная боль. Это была моя маленькая победа над Ли, и я радовался этой победе, хоть Ли никогда и не узнал бы о ней. Он всю жизнь был для меня спутником и другом. Я смирился с эгоизмом Ли, научился не обращать внимания на мелкие проявления этой черты характера моего друга и предостерегать его от менее безобидных. Но иногда Норрингтону все же удавалось досадить мне — в такие моменты я утешался воспоминанием о своих маленьких победах.

Я ступил в комнатушку, и плита опустилась у меня за спиной. Здесь было душно. Я мог дышать, но при вдохе грудь и спина упирались в стенки комнаты. Руки я мог поднять только дюйма на два. Ногами тоже невозможно было двигать. Становилось все труднее дышать, от этого я ощущал себя словно похороненным заживо. В какой-то момент мне даже захотелось кричать.

Но ведь не кричал же Ли, поэтому и я решил не сдаваться.

Я снова услышал голос.

— Ты избран стать членом почетного братства мужчин и женщин, многих из которых ты не знаешь и, возможно, никогда не узнаешь. Все они трудятся на благо общего дела, направленного на предотвращение крушения цивилизации. Справедливость их миссии вне всяких сомнений, как и твое желание присоединиться к ним. Ты хочешь этого?

— Да.

— Ты, Таррант Хокинс, дашь торжественную клятву. Если ты предашь нас и расскажешь то, что ты знаешь о нас, твоя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, ты подавишься своим собственным языком, а из ушей твоих хлынет кровь. Повтори это.

— Я, Таррант Хокинс, клянусь, что, если я предам сообщество и расскажу то, что я о нем знаю, моя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, я подавлюсь своим языком, а из моих ушей хлынет кровь.

Над головой у меня появилось золотистое сияние. Опускаясь вдоль тела, оно щекотало меня. Вдруг ноги и руки у меня обмякли, словно затекли после долгого сна. Не знаю как, тем более в этой тесной комнатушке, но я вдруг оказался сидящим на полу, положив подбородок на колени и обхватив их руками.

То, что я написал об этом и вы теперь это читаете, могло бы, наверное, расцениваться как нарушение моей клятвы. Но моя рука по-прежнему крепка, мой правый глаз все еще не ослеп, язык не застрял в горле, а уши не истекают кровью. Из всего этого я могу сделать лишь два заключения: либо в сообществе на самом деле не могли сделать так, чтобы клятва вступила в силу, — в чем я очень сомневаюсь, — либо то, что я здесь написал, не является предательством.

Жара в камере становилась невыносимой и наконец разразилась извивающимся потоком зеленого огня. Он все быстрее кружился вихрем вокруг меня, выжигая воздух из легких. Через мгновение моя мантия вспыхнула, в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание.

Проснулся я мокрым от пота, вокруг меня все было залито прозрачным голубым светом. Я по-прежнему сидел поджав ноги, с опущенной на колени головой, теперь уже совершенно голый. Я на пару дюймов вытянул руку и прикоснулся к светящейся голубой стене, которая отделяла меня от мира. Она была довольно прочная, но когда я надавил посильнее, мне вдруг показалось, что эту стену можно разрушить. Я сильно уперся в нее пальцем. Я видел, как мой ноготь на какой-то миг побелел от нажима, потом стена треснула. Я пустил в дело остальные пальцы и надавил еще сильнее — от стены отлетел треугольный кусочек.

Прохладный воздух хлынул на меня из этой дыры, и я невольно улыбнулся. Я продолжал увеличивать отверстие. Наконец я проделал продолговатую прореху в своей овальной камере, приставил к ней локти и с силой вжал их в стену. Отвалился еще кусок скорлупы. Я задвигал головой вверх и вниз, затем обхватил ее руками, еще раз сильно ударил головой. Верхушка яйца отлетела, и я поднялся во весь рост.

Слева от меня Ней кулаком пробил макушку своего голубого яйца, затем разворотил скорлупу перед собой и вышел из нее. Вскоре из верхушки еще одного яйца высунулось туловище Ли. Я стоял и смотрел, как они выбираются. Я попытался стряхнуть с себя пепел, оставшийся от моей мантии, но только размазал его по потному телу. Мы трое оказались в центре углубления, напоминавшего по форме дно чаши. Стояли мы на специальных площадках — всего в этом углублении их было пять. Чаша опустилась тремя резкими движениями, и мы увидели вокруг себя стоявших в три ряда мужчин и женщин, одетых в блестящие плащи с красными, желтыми и оранжевыми капюшонами. Из центра углубления поднялся круглый помост, на нем — двое мужчин. Мантия одного из них было оторочена голубым, а второго — черным. За этими людьми, в стене чаши, виднелся арочный проход куда-то в глубь помещения.

Один из мужчин, тот, что был поменьше ростом, поднял руку и указал на нас.

— Смотрите, мои собратья, из огня появились яйца, из них — Вновь Вылупившиеся Птенцы. Вы будете называть их Босли Норрингтон, Нейсмит Карвер и Таррант Хокинс. Заботьтесь о них, направляйте их, обращайтесь к их помощи. Не посвящайте их раньше времени в тайны, рассказывайте обо всех их поступках, достойных или низких, и старайтесь, как только можете, следить за тем, чтобы они не причинили нам вреда.

Все собравшиеся одновременно подняли правые руки, дотронулись ладонями до лба, опустили руки, держа ладони вертикально и внутренней стороной наружу, задержав их на некоторое время на уровне пояса, и снова спрятали под плащи.

Маленький человек заговорил снова:

— Только что вы трое увидели наш первый и самый важный знак. Он обозначает, что сказанное понято вами и что вы согласны выполнять названные требования. Если бы, опуская руку, вы сжали ладонь в кулак, или отвернули бы лицо от поднимающейся руки, это означало бы, что вы не соглашаетесь подчиняться или не понимаете, чего от вас требуют. Вам понятно это?

Я дотронулся правой рукой до лба, опустил ее, развернув ладонь внутренней стороной наружу. Так же поступили и мои друзья.

— Хорошо, очень хорошо. — Старик одобрительно кивнул головой. — Мы — Древнейшее Тайное Общество Рыцарей Феникса. Наш мир населяли самые разные волшебные звери в те времена, когда вейруны только появились в нем, а боги еще не пробудились ото сна.

— Драконы дожили и до наших времен, но другие существа превратились в легенду. Одно из них, птица Феникс, строит гнездо, сжигает себя, а затем восстает из пепла. Мы же объединились для того, чтобы обеспечить возрождение этого мира, если его разрушат катаклизмы. Для достижения своих целей мы руководствуемся мудростью Эрлинсакс, чтобы соблюсти справедливость Грегона, зачастую пользуясь умениями, дарованными нам Кедином. Вам понятны мои слова?

Мы снова повторили жест, которому только что научились.

— Очень хорошо. — Маленький человек распростер руки. — Кто из вас предложил принять этих Вновь Вылупившихся Птенцов в нашу стаю?

Мужчина, стоявший с ним рядом, заговорил, и я сразу же узнал голос лорда Норрингтона.

— Я. Почтеннейший Вождь Стаи.

— Каковы ваши доводы?

— Хоть они и юны летами и не закалены войной, они втроем убили темериксов и вилейна. Находчивостью и самоотверженностью каждый из них спас жизни друзей. Кроме того, они предупредили власти об опасности, возникшей в западном лесу, и с их помощью эта опасность была устранена, а теперь нам известно о более тяжелой угрозе, нависшей над миром.

Маленький человек, которым, как я теперь догадался, был Хеслин, сделал полный оборот на месте и окинул взором всех собравшихся в зале.

— Кто-нибудь имеет сказать что-либо против них?

В зале воцарилась тишина.

— Кто-нибудь может сказать что-либо в их пользу?

Один рыцарь сделал шаг вперед.

— Я бы хотел просить слова в их защиту, Почтеннейший Вождь Стаи.

— Говори, Старший Белый Феникс.

— Братья и сестры, все мы слышали о том, что сделали эти трое. Мы вправе признать, что их поступки превосходят те требования, которые мы предъявляем нашим Вновь Вылупившимся Птенцам. Предлагаю принять их в стаю как Младших Оперившихся Птенцов, обязав в скорые сроки научиться всему, что они должны знать в соответствии со своим новым рангом и с рангом, через который они перешагнули.

Хеслин снова обвел глазами присутствующих.

— Кто-нибудь возражает против этого повышения? Зал безмолвствовал.

Хеслин медленно опустил голову в знак согласия, затем взглянул на нас.

— Вас только что удостоили великой чести. Как Оперившиеся Птенцы, вы прямо сейчас должны узнать три вещи. Вот первая из них.

Хеслин откинул капюшон. На его лице была надета простая черная маска такого же размера и такой же формы, как наши лунные маски. Он закрыл левый глаз и дотронулся до него указательным пальцем левой руки.

— Если на ваших глазах проделают это, а потом человек укажет на что-то рукой, будь это разлитое вино или пролитая кровь, вы сделаете вид, будто не заметили того, на что вам указали, и никому не расскажете об этом, пока Собрание Рыцарей не прикажет вам это сделать. Вы стерпите любые мучения и пытки и не разгласите никому этой тайны, зная, что таким образом вы способствуете продвижению нашего дела.

Затем он дотронулся указательным пальцем левой руки до внешнего уголка левого глаза и провел им по виску, до мочки левого уха.

— Если на ваших глазах сделают так, знайте, что этот человек желает беседы с вами с глазу на глаз. Вы как можно скорей постараетесь встретиться и поговорить с ним, не обратив при этом на себя внимания окружающих и соблюдая вашу клятву о неразглашении тайных сведений о нас.

Затем маг указательным пальцем правой руки описал в воздухе какие-то причудливые очертания, и они вспыхнули золотистым светом. Сначала Хеслин изобразил длинную горизонтальную черту, сверху на равном расстоянии от обоих концов подвел к ней две короткие вертикальные линии, а с левого края нарисовал одну короткую вертикальную черту под горизонтальной.

— Этот символ будет служить для вас знаком того, что вы, Оперившиеся Птенцы, должны присутствовать на нашем собрании, куда вы сможете попасть, дотронувшись до эмблемы. Она также сможет перенести вас туда, где своими делами вы будете служить на благо нашего общества. Вы запомнили эти символы?

Подняв и опустив руку, я подтвердил, что мне все понятно. То же самое проделали Ли с Неем.

— Хорошо. Вас будут обучать нашим правилам здесь, в этом зале, или в других наших залах. Пока ваши обязанности довольно просты: подчиняйтесь старшим по рангу, выполняйте их требования, помогайте тем, кто попросит вас об этом. Древнейшее Тайное Общество Рыцарей Феникса гордится тем, что приняло вас в свои ряды.

Хеслин захлопал в ладоши, и остальные присоединились к нему. Мы трое улыбались. Люди начали выходить по одному, и их мантии слились в одну пеструю массу. Тут я вдруг спохватился (я как-то не задумывался об этом все это время) — я был совершенно нагим. Я опустил глаза и почувствовал некоторое облегчение, увидев, что мое тело густо измазано серым пеплом. К тому же верхняя часть чаши была ярко освещена, в то время как дно ее, где мы и стояли, пряталось в тени.

Хеслин, лорд Норрингтон и третий человек, в котором я сразу же узнал моего отца, спускались к нам по лестнице. Отец улыбался. У каждого из них в руках была мантия коричневого цвета, сшитая из длинных лоскутов, напоминавших птичьи перья. Только нижний ряд перьев на мантии был желтого цвета.

Хеслин протянул мантию Нею.

— Здесь вы будете появляться в этих мантиях Оперившихся Птенцов. Когда подготовят шкуры темериксов, которых вы убили, вы получите еще и накидки из темериксовых перьев.

Отец отдал мне мою мантию.

— Ты и представить себе не можешь, Таррант, как я горжусь тобой.

Я улыбнулся ему.

— А ты не представляешь, как я рад слышать это. Обещаю, что буду продолжать радовать тебя.

— Не сомневаюсь, что все вы еще не раз дадите нам повод гордиться вами. — Лорд Норрингтон достал из-под полы своей мантии три черных темериксовых пера. — Каждый из вас имеет полное право прикрепить перо к своей лунной маске. Это положит конец слухам о том, что вы делали и чего не делали в Западном лесу.

— Перо не остановит пересуды.

Лорд Норрингтон кивнул.

— Верно, Ней, но оно может их уменьшить. — Лорд обернулся и указал нам рукой на лестницу. — Можете смыть с себя пепел и одеться в те вещи, в которых вы пришли в храм. Вы, кажется, собирались навестить своего друга, господина Плейфира. Раунса предупредили, что вы задержитесь. Горшок с бобами уже у него.

— Спасибо. — Я хотел было воскликнуть, что Раунс будет очень удивлен, узнав о том, что тут произошло с нами, но осекся, поняв, что ему нельзя рассказывать ничего про эту церемонию. — Раунс никогда не станет Рыцарем Феникса?

Мой отец нахмурился и покачал головой.

— Его нога очень сильно повреждена, Таррант. Раунс не лишится ее, но никогда не сможет двигаться, как прежде. Его отец собирается пригласить эльфа, чтобы тот попытался восстановить ногу Раунса, но неизвестно, согласится ли какой-нибудь эльф приехать в Вальсину и сможет ли он помочь Раунсу.

Лорд Норрингтон положил руку на плечо отца.

— Его травма не является препятствием для вступления в наше общество, но обычно мы предпочитаем включать в свои ряды воинов. Ваш друг — хороший человек, и у него есть будущее. Возможно, он не станет Рыцарем Феникса, но его могут оценить по достоинству другие Великие братства.

Ней поднял голову.

— Другие Великие братства?

— Да, они существуют. Эти сообщества преследуют те же цели, что и мы, только способы достижения их у нас немного разнятся. — Хеслин сложил ладони вместе. — Мы не враждуем ни с одним из этих братств, хоть порой и трудно бывает добиться взаимопонимания, очень уж мы все разные. Но пусть это сейчас не тревожит вас.

Маг поднял руку.

— Есть еще кое-что, о чем вы не должны забывать. Вы знаете, кто вы, и, возможно, познакомитесь с другими рыцарями братства. Никогда ни у кого не спрашивайте, является ли он одним из нас. Будьте осторожны, когда делаете знаки и выполняете свои обязанности. Хоть у нас и нет врагов, нас не все считают друзьями. Учитесь выжидать и наблюдать. Пока что этого будет достаточно.

Я, как и Ли с Неем, дотронулся рукой до лба, развернул ладонь. Хеслин кивнул.

— Наши птенцы схватывают все на лету. Они подают большие надежды. Это хорошо. И памятуя о том, что послужило основанием для принятия вас в наши ряды, скажу, что мы никогда прежде не нуждались в таких, как вы, так сильно, как нуждаемся сейчас.

Глава 11

В тот вечер мы отправились повидать Раунса. Мы навешали его несколько раз и в последующие два дня. Помню, как светилось лицо Раунса, когда он нас видел. Раунс снова и снова благодарил нас за то, что мы спасли ему жизнь и сохранили его ногу. Я никогда не сомневался в искренности этих слов, но всегда чувствовал в них и какую-то горечь. Лекари плотно обвязали ногу Раунса холщовой тканью, зафиксировав ее с помощью дубовых планок. Хоть Раунс и мог вставать и даже опираться на свою ногу — совсем немного, в основном он передвигался на костылях, — все мы знали, что он никогда не сможет ходить, как прежде.

Раунсу не суждено было стать воином. Этот путь был отрезан для него окончательно и бесповоротно. Впоследствии Раунс часто задавался мыслью о том, как могла бы сложиться его судьба, если бы не эта травма. Во всех хрониках, описывающих события того рокового для Раунса дня, он упоминается как охотник или лесник, чью жизнь спасли мы трое. И хотя темерикс не убил Раунса, но он убил человека, которым наш друг мог бы стать. И Раунс не переставал задумываться над тем, как все могло бы сложиться, окажись он на месте Ли или на моем.

В течение двух дней после нашего возвращения в Вальсину было решено, что кто-то должен донести новости о появлении авроланских чудовищ в наших краях до королевского двора, находившегося в столице Ориозы — Мередо. Путешествие в этот город, расположенный в шестидесяти лигах от Вальсины, заняло бы у нас двенадцать дней, то есть чуть больше недели, учитывая, что в день мы бы проезжали пять лиг. Но мы узнали, что королева совсем недавно выехала в Ислин, столицу Альциды, для того чтобы встретиться с правителями других земель на Фестивале Урожая, который проводился каждые четыре года, всякий раз в разных городах.

Лорд-мэр и его помощники решили, что королева и ее окружение должны узнать о нависшей над Ориозой угрозе как можно скорее. Лорду Норрингтону поручили составить группу послов, и он включил в нее Ли, Нея и меня.

Для меня это, конечно, было большой честью, но мне показалось, что это не совсем правильно, и я сначала намеревался отказаться. Ведь я не занимал никакой должности, разрешавшей мне встречаться и говорить с представителями королевской власти. Кроме того, мой Лунный месяц только начался и мне еще предстояло собрать свой урожай, и потом, мне ничуть не хотелось покидать Вальсину, зная, что вокруг нее, может быть, бродят эти омерзительные авроланские чудовища.

Мой отец молча выслушал мои возражения и покачал головой.

— В этом деле ты не можешь выбирать, Таррант. Лорд Кенвик Норрингтон — мой сеньор. Мы обязаны подчиняться любым его приказаниям и просьбам. Я бы с радостью поехал с вами, но я Страж Мира в Вальсине. Я должен оставаться здесь и готовить город к худшему, чего только можно ожидать после того, что вы обнаружили в лесу. Твое место рядом с лордом Норрингтоном, на пути в Ислин.

— Но как же мой Лунный месяц?

— Ах, вот что тебя беспокоит! — Отец ухмыльнулся. — Все эти празднования, слова восхищения тем, что ты сделал, веселье, которое ты пропустишь, свидания. По-твоему, это несправедливо?

Я уставился в пол.

— Конечно, несправедливо.

— Жизнь часто бывает несправедлива, — сказал он сурово. — То, что случилось с Раунсом, тоже несправедливо. Ему придется жить с этим всегда, и в Лунный месяц никто не освободит его на время от этой участи — это очевидно, как то, что в неделе десять дней. Жизнь — это не только забавы. У тебя есть долг, Таррант, перед лордом Норрингтоном, перед народом Вальсины и Ориозы, перед самим собой. И если ты останешься здесь, то никогда не узнаешь, как далеко ты можешь продвинуться.

Я нахмурил брови.

— Но ты же остаешься здесь.

— Но я ведь не всегда оставался здесь. Я уже спускаюсь с обратной стороны холма своей жизни, а ты только начинаешь подъем на него. Тебе надо идти вверх.

Я был согласен со всем, что он мне сказал. Я понял, что веду себя эгоистично и что на самом деле я просто боюсь. Лунный месяц должен был ознаменовать переход в новую, взрослую жизнь, и я немного пугался того, что мне предстоит совершить этот переход прямо сейчас, в первые его дни.

Лорд Норрингтон быстро собрал группу для этого путешествия, включив в нее Хеслина с его двумя помощниками, четырех солдат и десять охотников. Каждый из нас взял с собой трех лошадей и самые необходимые вещи, такие как одеяла, непромокаемую одежду, приспособленную для дождливой погоды, амуницию и оружие, еду, зерно для лошадей. Съестные припасы готовил для нас отец Раунса. Он даже отнес некоторые свои товары оружейному мастеру, чтобы мы с Неем смогли выбрать оружие, которое нам больше всего понравится. Отец Раунса сказал, что не возьмет с нас денег, но мы с Неем все же отдали ему свои лунные монеты, поскольку в дороге они бы нам все равно не понадобились.

Что касается доспехов и оружия, то здесь я выбирал такие, которые не повлияли бы на мою скорость и маневренность. Я взял длинную кольчугу свободного покроя (она надевалась поверх доспехов) и защищающий затылок открытый шлем, перчатки, наручи и наголенники, а также кожаную куртку на подкладке и брюки, которые можно было носить под доспехами каждый день. Из оружия я выбрал такой же лук, с каким ходил на охоту, три пучка стрел, по тридцать штук в каждом, меч, небольшой топорик и два кинжала. Меч был чуть больше ярда в длину, с тридцатидюймовым обоюдоострым стальным лезвием. Его рукоятка была достаточно длинной, чтобы при необходимости можно было ухватиться за нее обеими руками.

Ли с Неем снарядились так же, как и я, только Ней отказался от меча и взял вместо него огромную булаву длиной фута в четыре с полуфутовым треугольным стальным острием на конце. Восьмидюймовая вершина булавы была обита сталью, что вдвое увеличивало диаметр ее прочной дубовой сердцевины. Четыре узкие полоски стали тянулись по всей длине рукояти, защищая от мечей и топоров нападающих. Булава весила вдвое больше, чем мой меч, но Ней орудовал ею так, словно размахивал ивовым прутиком.

Прощаться с родителями было нелегко, и хорошо, что я попрощался с ними еще дома, а не на глазах у моих будущих спутников. Отец, мать и я позавтракали в то утро без масок на лице. Мама постаралась накормить меня поплотнее и все утро давала мне советы, как лечить раны, сыпь, шишки, синяки, порезы и что делать, если я обгорю на солнце. Она также взяла с меня обещание, что я буду незамедлительно чинить свою одежду, если на ней появятся дырки или прорехи, чтобы не походить на нищего, и что при любой возможности я буду стараться подать весть о себе.

Отец же рассказывал мне о каждом из моих будущих спутников и велел мне научиться как можно большему у лорда Норрингтона. Он также наказал мне, чтобы о своих лошадях я заботился прежде, чем о себе самом, и чтобы я старательно выполнял свои лагерные обязанности. Отец пошутил, сказав, что никто не жалуется на быстро наполненные водой ведра, на излишки дров, собранных для костра. Он предупредил меня, чтобы я никогда не сетовал на еду, какой бы отвратительной она ни была, и поведал мне с дюжину различных способов не уснуть во время ночной вахты.

Он предостерегал меня от жестоких слов и просил, чтобы я заботился о Ли, как о родном брате. Я знал, что между этими двумя советами была определенная связь. Злые языки пустили по Вальсине слух, будто родители Ли приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой, отсюда, мол, и его недостатки — маленький рост и бахвальство. Эти сплетни всегда злили моего отца. Я знаю, что они также ранили Ли, поэтому я всегда воздерживался от упоминания об этом, даже если злился на него, и действительно относился к Ли как к брату.

Теперь, когда я покидал родной дом, я чувствовал, что отец хочет передать мне то же уважение к Норрингтонам, которое испытывал он сам, переложить на меня какую-то часть своего долга перед ними. Кивком головы я дал ему знать, что с радостью принимаю на себя эту ношу. Отец улыбнулся и больше ничего не сказал.

Я поцеловал их обоих на прощание, смахнул слезы с маминых щек. Прежде чем скрыться за занавесью масок, я еще раз взглянул на них — они обнимали друг друга, мужественно улыбались и махали мне вслед. Я тоже махнул им рукой. Я зашел за занавеску, открыл дверь, и грохот закрывающегося за мной засова поглотил глухие рыдания мамы.

Мы встретились у Южных ворот Вальсины и немедленно отправились в путь. Мы собирались объехать Бокагул, но не потому, что нас страшила встреча с урЗрети, а потому, что мы не хотели пробираться через горы. Между людьми и урЗрети несколько веков назад велась жестокая война, и хотя теперь между нами был заключен мир, оба народа предпочитали держаться подальше друг от друга. Несмотря на то, что всю свою жизнь я прожил у подножия гор Бокагула, я никогда не видел урЗрети. Только от отца я слышал пару раз, что он сталкивался с ними.

Обогнув горы, мы направились на запад, мимо северной части разрушенного города Атвала, затем по приграничной дороге в Ислин. Путь в девяносто восемь лиг должен был занять у нас восемнадцать дней, и в Ислине мы должны были появиться как раз в самый разгар Фестиваля.

Путешествие началось без всяких происшествий. Несколько ночей мы разбивали для ночевки лагерь. Когда на нашем пути встречались деревни, мы останавливались ночевать на постоялых дворах. Поскольку наше дорожное продовольствие состояло в основном из вяленой говядины, камешков — маленьких круглых печеньиц, таких твердых, что ими можно было бы вымостить улицу, — муки, риса и проса, мы радовались возможности перекусить в трактире и таким образом разнообразить наше меню. Кроме того, здесь мы могли поставить лошадей в конюшню и вдоволь накормить их зерном, которого они не ели в пути, питаясь только тем, что росло на лугах.

Когда владельцы постоялых дворов спрашивали, зачем мы едем на юг, лорд Норрингтон говорил, что везет нас, лунных новобранцев, на Фестиваль Урожая в Ислин, чтобы мы побольше узнали об окружающем нас мире. Услышав это объяснение, хозяева тут же принимались рассказывать всевозможные истории о Фестивалях прошлых лет, Некоторые из этих рассказов были довольно интересными, большинство же — скучными, тем более что выслушивать одно и то же приходилось каждую ночь.

Мы также узнавали о многом из того, что происходило в самих деревнях. Пока что новости из Вальсины не распространились на юг, и здесь никто не знал, что произошло у нас. Черные темериксовые перья на наших лунных масках люди принимали за перья каких-нибудь огромных воронов, и некоторые даже подшучивали над нами. Ли сердился на эти шутки, но отец заставлял его помалкивать. Нам же с Неем пришлось выдумать историю о сражении с воронами. Рассказывая ее, мы каждый раз добавляли новые подробности, и, честно говоря, эта сказка получилась у нас намного интересней, чем все рассказы хозяев постоялых дворов о Фестивале Урожая.

Однажды, когда мы были в пути, я спросил лорда Норрингтона, когда в последний раз в Ориозе встречали темериксов, вилейнов и бормокинов. Тогда мы трое, Ли, Ней и я, ехали верхом рядом с лордом.

Отец Ли на минуту задумался, затем взглянул на меня.

— Честно говоря, я и сам не знаю. Я слышал, что в деревнях пастухи время от времени находили мертвых овец, а у крестьян исчезали коровы. Не знаю, чьи это были проделки — волков или темериксов. Возможно, что эти монстры уже много лет обитают в наших краях, а мы до сих пор об этом не знали. Хотя сомневаюсь. Они такие наглые и кровожадные, что вряд ли смогли бы оставаться долгое время незамеченными. Что же касается их открытого появления в наших землях, то последний раз они были здесь столетие назад, во время авроланского нашествия. Авроланов возглавил тогда Крикук — наполовину вилейн, наполовину урЗрети, если истории, которые я слышал, не врут. Он собрал огромную армию и, преодолев горы Бореаля, захватил Нориву — то, что мы называем сейчас Призрачными Границами, — и завоевал Воркеллин. Никто и предположить не мог, что авроланы способны на такое, никто не ожидал, что они смогут построить корабли и управлять ими, но авроланам это удалось. Они двинулись на юг, через Крепость Дракона, и напали на Себцию и Мурозо.

Ли нахмурился.

— А мне казалось, что Крепость Дракона была воздвигнута как раз для того, чтобы защищать южные земли.

Его отец покачал головой.

— Крепость Дракона расположена так, чтобы не пустить на юг все, что может двигаться с севера. Эльфы уничтожили большую часть авроланской флотилии, которая должна была доставить провиант авроланам. Не получив продовольственной поддержки с моря, Крикуку и его армии пришлось питаться подножным кормом. Они двинулись на Ориозу, но урЗрети из Бокагула и Саренгула остановили их продвижение. На помощь урЗрети через Сапорцию подоспели войска людей, и общими силами они заставили армию Крикука отступить через Черные Границы. Войска из Крепости Дракона гнали их всю дорогу до перевала, но авроланы все же продолжали оказывать мощное сопротивление.

— Крикука убили на Иватсенской Излучине, — улыбнулся Ней. — Он думал, что занял то единственное на ближайшие несколько лиг место, где реку можно было перейти вброд. Крикук решил, что теперь, когда его от нашей армии отделяет лишь захваченными ими участок реки, они, авроланы, в полной безопасности.

Лорд Норрингтон утвердительно кивнул.

— Ты знаешь историю Сумрачной кампании?

— Отец моей матери рассказывал мне о ней, а он слышал об этом от своего отца. Отсюда, наверное, из этих рассказов деда, и мое желание стать воином.

— Если твой прадед принимал участие в Сумрачной кампании, то ты принадлежишь к благородному дворянскому роду. — Лорд Норрингтон улыбнулся Нею. — И ты абсолютно прав. УрЗрети сделали новый брод, переместив для этого тонны камней, затем напали на Крикука с тыла, отогнали захватчиков к реке и вскоре разгромили авроланскую армию и убили ее предводителя. Затем наша армия направилась на север, объединилась с войсками Крепости Дракона и продолжила наступление. Они собирались уничтожить мерзкую повелительницу Крикука —Катрин. Но она быстро собрала армию и преградила путь нашим войскам.

Ли снова сдвинул брови:

— Если нам удалось разбить авроланскую армию, почему же мы не освободили Призрачные Границы и Воркеллин?

Лорд Норрингтон пожал плечами.

— Это происходило задолго до того, как я появился на свет, так что я не знаю этого наверняка. Непосредственной причиной того, что не велось решительных боевых действий, была погода — начиналась зима. Наши войска вернулись домой. Сумрачная кампания и без того унесла много жизней и причинила массу страданий. Немногие властители были готовы снова подвергнуть своих людей подобным трудностям. Позже появились и другие осложнения. Правитель Окраннела чувствовал себя в безопасности за горами Призрачных Границ и не хотел впускать армии на свою территорию. А поскольку воины объедают обычно местных жителей, его нетрудно понять. Кроме того, Норива и Призрачные Границы были давними врагами. Предметом этой вражды являлся пролив, который они никак не могли поделить. Поэтому Окраннел не был заинтересован в том, чтобы прежний правитель Норивы вернулся в свои владения.

Ли посмотрел куда-то вдаль.

— А что если бы армия приблизилась к Воркеллину и Призрачным Границам с Лунного моря?

— Возможно, из этого кое-что и вышло бы, но сделать это было очень трудно. Тыл и снабжение…

Я пристально взглянул на лорда.

— А сейчас никто не думает об освобождении этих земель?

— Полагаю, такие мысли спасли от скуки не одного воина, несущего службу в какой-нибудь отдаленной крепости. — Лорд Норрингтон усмехнулся. — Возможно, мы с вами разработаем за время путешествия детальный план освобождения Воркеллина и Призрачных Границ.

— Теперь мне понятно, почему Воркеллин так и не освободили. — В разговор снова вступил Ней. — Это остров.

— Это действительно остров, но не только поэтому над Воркеллином до сих пор развевается флаг Авролана. — Лорд Норрингтон откупорил флягу, отпил из нее, затем вытер рот ладонью правой руки. — Эльфы по-прежнему обитают там, где жили всегда, в том числе и в Воркеллине. Конечно, раньше их владения были намного обширнее, но постепенно эльфы сосредоточились в прежних анклавах, по мере того как люди захватывали у них все больше и больше земли. Когда эльфы достигают определенного возраста — это что-то вроде вашего Лунного месяца, — они совершают обряд, который как бы привязывает их к родной земле. Это магические узы. Если их родина страдает, они тоже страдают. Они заботятся о своей земле так, как никакие другие существа. Когда захватчики вторглись на территорию Воркеллина, эльфы, населявшие его и связанные волшебными узами со своей землей, — те из них, кто выжил после вероломного нападения мерзких авроланов, — ужасно страдали. Некоторые из них умирали от печали. Другие же направились на запад. Что произошло с этими эльфами, когда они добрались до океана, никому не известно, — они просто исчезли. Те же из воркеллинских эльфов, которые были еще молоды, не могли связать себя священными узами ни с какой другой землей, хотя другие эльфы и предлагали им убежище в своих владениях. Поэтому нынешние эльфы Воркеллина — они совсем другие, не такие, какими они были раньше.

Лорд откинулся в седле.

— Вы трое никогда не встречали эльфов, как, впрочем, и урЗрети, или кого-нибудь еще не из человеческого рода?

Я улыбнулся.

— Не считая бормокинов и вилейнов?

— Конечно.

— Я не встречал.

Ли и Ней тоже отрицательно покачали головами.

— Возможно, в Ислине вы кого-нибудь увидите. На Фестиваль Урожая часто приезжают представители разных земель. — Лорд Норрингтон потер рукой подбородок. — К концу своего Лунного месяца вы уже увидите и узнаете больше, чем многие люди за всю свою жизнь. Возможно…

Окончания этой фразы мы так и не услышали. Норрингтона прервал подъехавший к нам всадник с нашего левого фланга.

— Милорд, мы наткнулись в лесу на следы проследовавших здесь до нас существ.

— Это люди?

— Думаю, бормокины. Следы оставлены день назад. Их не меньше дюжины.

Лорд прищурился.

— Дорога довольно открытая. Бормокины наверняка собираются напасть на нас ночью. Они бы не стали медлить, если бы хотели сделать это сейчас.

К нам приблизился Хеслин.

— Что-то не так?

— Всадники впереди заметили следы бормокинов в лесу. Они преследуют нас.

Маг кивнул.

— Это означает, что бормокинам известно, кто мы. Они, скорее всего, наблюдают за нами от самой Вальсины. Думаю, один бормокин все-таки ускользнул от нас в Западном лесу.

— Похоже на то. Значит, это была не единственная стая в Ориозе. Возможно, они будут преследовать нас, пока не соберут достаточно сил или пока не встретится подходящее для засады место. — Отец Ли привстал в стременах и окинул взором равнину, через которую проходила наша дорога. — Никакого укрытия, здесь невозможно держать оборону. А леса, возможно, кишат авроланскими чудовищами.

Хеслин указал рукой на юг, в сторону невысоких холмов, начинавшихся за равниной.

— До руин Атвала отсюда миль десять.

— Атвал? — лорд Норрингтон отрицательно покачал головой. — Лишь безумный станет искать там спасения.

— Или тот, кто находится в отчаянном положении. — Старый маг улыбнулся. — Если они и знают об Атвале, то они наверняка даже не позаботились перерезать нам путь к нему, потому что и вообразить себе не могли, что мы туда направимся. Только в Атвале мы сможем разбить их. И даже если Атвал обрушит на нас свое проклятие, то и авроланское войско тоже погибнет вместе с нами.

— Да, это лучше, чем умереть на лугу. — Лорд Норрингтон обратился к всаднику. — Купер, собери всех. Мы направляемся в Атвал. Вооружитесь и смените лошадей. Мы будем скакать быстро, чтобы успеть туда к ночи.

— Как прикажете, милорд.

Норрингтон снова взглянул на Хеслина.

— Ты уверен, что мы поступаем правильно?

— Если нам суждено умереть, то лучше уж сделать это в сиянии славы.

Маг усмехнулся, развернул лошадь и поскакал к своим помощникам.

У меня пересохло во рту.

— О чем это он?

— Сияние славы? Это шутка, не слишком удачная.

— Нет, что он имел в виду под проклятием Атвала? Он сказал, что оно может и нас постигнуть. Это ведь невозможно?

— Очень даже возможно, Хокинс. — Лорд Норрингтон тяжело вздохнул. — Ведь проклятие Атвала — это драконы. Они опустошили город и заявили, что больше в нем никогда не будет жить ни один человек. Если мы укроемся в Атвале, мы, может быть, спасемся от бормокинов, но не исключено, что драконы исполнят свое обещание…

Я кивнул.

— И наш Лунный месяц померкнет.

— Окончательно и бесповоротно, Таррант.

Глава 12

Мрачный Атвал черной тучей повис на горизонте. Поскольку он стоял на возвышенности, мы увидели город сразу же, как только поднялись на холмы. Я все ждал, что по мере приближения к Атвалу начну различать детали, но город не становился ближе. Он весь казался какой-то размытой черной тенью, хотя его западная часть пылала красным заревом в лучах заходящего солнца.

Основанный задолго до Великого Бунта, Атвал был обычным поселением посреди равнин. В этих местах драконы охотились на протяжении многих лет, но когда был основан город, его властители заключили сделку с этими чудовищами. Они сумели одомашнить диких бизонов и начали их разводить. Каждый год они отдавали на съедение драконам тысячи этих животных. Город процветал. Вскоре его деревянные стены сменились на новые — мощные каменные стены с бойницами, и люди решили, что город теперь достаточно могуч и ему больше не нужны драконы.

Один из правителей поднял народ на восстание против драконов. Жители Атвала отказались платить чудовищам очередную дань и напали на драконов, посланных за нею в город. Легенда гласит, что по меньшей мере один дракон был убит. Но народ Атвала недолго праздновал победу и славил своего предводителя.

Когда мы, наконец, приблизились к городу, мы воочию убедились, что это был недальновидный поступок. В Атвале можно было различить огромные стены, открытые ворота, широкие улицы, монументы на центральных площадях, здания, высокие и низкие. Но пугало и восхищало в облике города то, что все это было словно вылеплено из черного воска, а потом близко поднесено к огню, так что все острые края слегка расплавились и стали гладкими. Бойницы на стенах как будто растаяли, и теперь на стенах можно было видеть тонкий след из расплавленного, а потом снова застывшего камня. Черепица крыш стекла, словно вода, и замерзла, превратившись в длинные каменные сосульки. Квадратные окна были перекошены и залеплены этим каменным воском, а некогда величавые арки выглядели как узкие щели в стенах.

Когда мы въехали в город, Ли заметил балки, которые каким-то образом уцелели после нападения драконов.

— Как же дерево могло уцелеть?

— Как здесь вообще что-то могло уцелеть? — Хеслин резко остановил лошадь. — Огонь драконов обладает волшебными свойствами. Он может разрушать, в чем мы уже могли убедиться, а также изменять форму камня — так драконы делают свои громадные пещеры в горах. Они изгнали отсюда людей и затем изменили облик города, чтобы для всех он стал грозным предупреждением — ни одному человеку, ни одному двуногому существу никогда не будет позволено поселиться здесь. Драконы, поверив людям однажды, теперь не простят предательства.

Ли вздохнул.

— Но мы же ничего им не сделали.

Хеслин засмеялся.

— А ты бы стал разбираться, что перед тобой за драконы и к какому клану они принадлежат, узнав, что эти чудовища напали на твой родной город?

— Конечно, нет.

— Вот и они не разбираются, по крайней мере в Атвале. Здесь был убит дракон. Те, кто это сделал, думали, что напугают этим остальных его собратьев. Но они просчитались. Здесь все пропитано драконьими чарами. Драконы наверняка узнают о нашем присутствии, но как быстро они отреагируют, я не могу сказать.

Купер — всадник, который заметил в лесу бормокинов, — указал рукой туда, откуда мы только что прискакали.

— Они приближаются. Похоже, передвигаются огромными толпами. Бормокины, темериксы и, возможно, вилейны.

Отец Ли вернулся к воротам и осмотрелся.

— Их не меньше сотни. Нужно найти здание, в котором мы сможем обороняться.

— Может, храм Кедина? — Ней указал на центр города. — Если там мы сможем сражаться с этими мерзкими тварями, то боги хотя бы развлекутся.

— Неплохой выбор. Купер, Альдер и Дарби останутся с тобой. Пароль — луна, отзыв — солнце. Вы должны будете сосчитать, сколько их, и затем присоединиться к нам в храме. И не ждите, пока они наступят вам на пятки. Уж пусть лучше ваш подсчет окажется неточным, чем вы вообще не успеете его завершить.

Мы взяли запасных лошадей оставшихся у ворот всадников и поскакали в центр города, а потом — вверх, по широким ступеням храма Кедина. Внутри этого здания, которое было намного меньше храма в Вальсине, нас ожидало первое потрясение. Столы и стулья полурастаяли и окаменели. Статуи Кедина, Фесин и Гесрика растеклись по постаментам, словно замки из песка, размытые волнами на берегу озера. То, что разрушение было таким изысканным, подчеркивало ненависть драконов ко всем человеческим вещам. Драконы не разрушили само здание, но уничтожили все то, что определяло его назначение.

Проникнув внутрь храма, мы спрятали лошадей внизу, в углублении для поклонения, и принялись воздвигать баррикады в дверях. Лорд Норрингтон послал разведчиков, в том числе и Ли, найти все входы в здание. Несмотря на то, что каменная мебель была очень тяжелой, нам все же удалось поставить ее так, чтобы преградить этим авроланским тварям проход внутрь храма. Меня с еще четырьмя лучниками лорд отправил на второй этаж, на «тропу священника». Отсюда я мог стрелять из окон или вниз, в помещение храма, если авроланы прорвутся внутрь.

Внизу Хеслин и его помощники пытались разжечь некоторые обрядовые светильники, которые когда-то освещали весь храм. Полурастаявшие и потерявшие прежнюю форму подсвечники горели очень тускло, отбрасывая по всему храму дрожащие тени. Эти огни рассеяли полумрак, но все же света от них было не больше, чем от солнца за полчаса до рассвета.

Хоть лорд Норрингтон и возглавлял охоту на темериксов в Западном лесу, в настоящем бою я видел его впервые. Лорд принимал решения быстро и без колебаний, советовался при этом с остальными и вносил изменения в планы, прислушиваясь к тому, что мы ему говорили. При этом он, как мне казалось, делал всегда самый разумный выбор. Поскольку Норрингтон тут же предложил пароль, отзыв и придумал, как нам лучше рассредоточиться, чтобы обезвредить врага, я как-то сразу почувствовал, что у нас есть настоящий командир. Я знал, что нам предстоит страшная битва, но при этом мне вовсе не казалось, что мы сооружаем военные укрепления, на которых всем нам суждено умереть.

Глава 13

Сперва рассыпался ровный строй наступавших на меня бормокинов. А через несколько секунд прекратили свое существование они сами. Те двое, что находились слева от меня, резко остановились, словно наскочили на невидимую стену. Какие-то предметы округлой формы, отражающие серебристый лунный свет, со свистом мелькнули в воздухе и вонзились сначала в горло одному, а затем в грудь другому. Первый захрипел, и оба они с треском и хрустом повалились на неподвижные розовые кусты.

Третий бормокин набросился на меня через баррикаду из кустов роз, норовя проткнуть меня саблей. Я увернулся от направленного на меня оружия и ударом снизу вверх пронзил авролана кинжалом. Кончик лезвия вылез из спины бормокина, и оттуда на мою левую руку полилась теплая струя крови.

Но авролан не сдавался. Он пихнул меня левым плечом в грудь, и мы с грохотом повалились вниз вместе. Я напрягся и с силой отшвырнул бормокина. Мой кинжал так и оставался торчать в его теле. Авролан отлетел, и я услышал треск его черепа, расколовшегося о невидимую преграду.

Я обернулся налево, ища глазами последнего бормокина, но вдруг увидел его над собой. Неожиданно верхняя часть тела авролана рывком согнулась вперед, голова ударилась о колени, затем он разогнулся и рухнул мордой вперед на каменный галечный настил. Авролан секунду постоял на четвереньках, опираясь на морду и колени, потом свалился набок, и вместе с последним выдохом из его распоротого живота вывалились внутренности.

За бормокином я увидел своего спасителя. Кровь стекала с клинка его меча. В лунном свете невозможно было определить цвет кожи незнакомца, но зато видны были многочисленные татуировки на его обнаженных руках. Были видны также заостренные кверху уши, потому что голова этого существа была обрита по бокам и только по центру проходила узкая полоска волос. По профилю и форме его ушей я решил, что это эльф. Я слышал, что эльфы — высокие и изящные. Незнакомец действительно был высоким, очень высоким, но и очень мускулистым. Думаю, по размерам он превосходил Нея.

Эльф встал возле меня на одно колено. Я улыбнулся ему.

— Я хотел бы поблагодарить вас…

Он закрыл мне рот своей липкой от крови рукой.

— Тихо!

Голос у незнакомца был очень низким и хриплым.

Я стер кровь с губ тыльной стороной ладони. Эльф рассматривал тела бормокинов. Он прошел мимо одного, разрубленного почти надвое, и присел на корточках рядом с тем, которого убил я. Оттянув вниз нижнюю губу авролана, мой спаситель проворчал что-то и пошел дальше. Он вытащил свое оружие из тел двух бормокинов и проделал с ними то же самое, что и с предыдущим. Он слегка усмехнулся, разглядывая бормокина, заколотого в грудь.

В лунном свете трудно было разглядеть, что именно он проделывал там с этим авроланом. Я заметил только, что незнакомец надавил кончиками больших пальцев на морду бормокина, а остальные пальцы наложил на его открытые глаза. Он пробормотал что-то нараспев. Рисунки на его руках стали более яркими, и вскоре один из них засиял голубоватым блеском. Он был похож на эмблему богини Фесин — сломанный стебель растения, только у эльфа это было растение с шипами.

Тело бормокина затряслось, незнакомец убрал руки, и авролан поднялся на ноги. Губы его растянулись в яростном оскале. Эльф тоже состроил похожую гримасу, затем горловым звуком, от которого мурашки поползли по моему телу, выкрикнул какой-то приказ. Бормокин развернулся и побежал к храму, размахивая болтавшимися по бокам руками.

Эльф повернулся ко мне, и в его глазах блеснул лунный свет.

— Ты цел?

Я кивнул.

— Сколько их?

— Бормокинов? Сотни две.

— Вилейны и темериксы есть?

— Да, немного.

— Хорошо. — Он махнул мне рукой. — Пойдем.

Я встал и наклонился над авроланом, намереваясь вытащить из него свой кинжал, но эльф остановил меня.

— Не трогай его. — Он протянул мне саблю одного из бормокинов. — Убивать лучше вот этим.

Я взял оружие и последовал вслед за эльфом к окну, через которое я попал сюда.

— А как вам удалось…

Он снова прикрыл мне рот своей рукой.

— Тихо. Объясню, если останемся живы.

Незнакомец первым пролез в окно, я последовал за ним. Я услышал скрип металла, царапающего камень, затем почувствовал, как мне в бок уперлась рукоятка меча. Я взял свое оружие и кивнул эльфу в знак благодарности. Он пригнулся и прошел в дверной проем, я следовал за ним.

В храме было полно трупов. Волшебный свет Хеслина все еще тускло мерцал, давая возможность разглядеть то место, где наши люди, не сумев сдержать напор авроланов, начали отступление. Теперь они переместились к входу в боковую комнату, вокруг которого мы предварительно расположили полукругом перевернутые столы и другую мебель. Из-за этой баррикады бормокины наступали на наших людей не толпой, а поодиночке. Лорд Норрингтон и его помощники продолжали сражаться с ними. Время от времени уставших воинов сменяли другие, отдохнувшие в комнате. Потом они снова менялись.

Лорд Норрингтон и Ней находились сейчас за баррикадой и, несмотря на заметную усталость, успешно расправлялись с наступавшими авроланскими тварями. Лезвие меча лорда сверкало серебром, Норрингтон неумолимо продолжал рубить им врагов. В стороны разлетались их косматые лапы и брызги крови, трещали расколотые черепа. Ней орудовал булавой с какой-то нечеловеческой скоростью. Он громил ею морды бормокинов, и из пастей этих тварей градом сыпались выбитые зубы. Острым наконечником Ней пронзал авроланов насквозь, кроша им ребра и протыкая внутренности.

Мертвые и умиравшие висели повсюду на этом нагромождении из мебели, их стягивали и сваливали в кучу на лестнице, откуда авроланы скатывались под лестницу, где были укрыты наши лошади, шарахавшиеся от них.

Бормокин, которого заколдовал эльф, пробежал перед нами по «тропе священника» и бросился в толпу своих разъяренных собратьев. Он повалил наземь с полдюжины бормокинов, а затем вцепился зубами в горло вилейна. Тот выпустил в него когти, но бормокин не сдавался и трепал вилейна. Он разделался с этим небольшим авроланом, свернув ему шею, с такой же легкостью, как пес расправился бы с крысой.

Пока остальные бормокины кромсали на части своими саблями этого авроланского убийцу, эльф, широко раскинув в стороны руки, шел крадущейся походкой по «тропе священника». Он издавал громкий лай, похожий на тот звук, который доносился снизу, из толпы бормокинов. Эльф произносил что-то отрывисто, резко и громко. Я не мог разобрать, что именно он говорил, но звучало это отвратительно. На незнакомце были надеты лишь короткие кожаные штаны, кожаный камзол без рукавов, высокие сапоги с пристегнутыми к ним наголенниками. Он стоял в таком виде на «тропе священника», раскинув голые руки и воя на авроланское войско.

Какой-то вилейн пронзительным голосом выкрикивал приказания бормокинам. Я заметил, как несколько авроланов отделились от толпы и направились к обеим лестницам, ведущим наверх, к «тропе священника».

Эльф указал на то место, которое я защищал раньше.

— Не пропусти ни одного.

— Только через мой труп.

Глаза эльфа превратились в узкие щелочки. Он усмехнулся и поспешил к дверному проему, ведущему на другую лестницу.

Я метнулся вниз, спустившись на несколько ступенек, и рубанул мечом первого бормокина, показавшегося на лестнице. Сражаться здесь мне было удобнее, чем у самого дверного проема. Ось этой узкой спиральной лестницы всегда находилась справа от того, кто по ней поднимался. Таким образом, правше было очень нелегко орудовать здесь мечом, в то время как я мог беспрепятственно наносить правой рукой удары по авроланам.

Отрубив первому бормокину занесенную в ударе руку, я еще раз замахнулся, и клинок моего меча вонзился в плечо авролана, возле шеи, затем вышел обратно с хлюпающим звуком. Саблей в левой руке я окончательно разделался с этой живучей тварью, из последних сил пытавшейся еще броситься на меня. Затем я отпихнул правой ногой труп бормокина вниз, на кучку его взбиравшихся по лестнице собратьев.

Авроланы отшвырнули труп и устремились на меня. Тут я осознал, что допустил ошибку еще тогда, в самом начале сражения, не защитив лестницу. Здесь я имел огромное преимущество над бормокинами. Мои удары обрушивались им на головы и плечи, в то время как они могли достать только мои защищенные латами ноги. Незащищенной оставалась только спина, но сейчас я был уверен, что мой спаситель не пропустит этих тварей на «тропу священника».

Бормокины же продолжали двигаться на меня снизу, даже не задумываясь над тем, каким безнадежным было для них это наступление. Я делал обманное движение, будто собираясь нанести удар мечом сверху, авролан в попытке защититься поднимал руку. В это время я круговым движением менял направление атаки и вонзал бормокину свой меч прямо в горло. Затем, слегка пригнувшись, я делал резкий выпад вперед и ударом саблей в грудь или в морду бормокину завершал свою расправу над авроланской тварью. Один бормокин попытался схватить зубами мой меч — но тут же захрипел, харкая кровью, и рухнул вниз.

С первого удара я попадал обычно в ухо или плечо авролана, но второго или третьего было достаточно, чтобы тот покатился с лестницы, упав в кучу бездыханных собратьев, с которыми я расправился до него.

Последнему бормокину я вспорол шею, и из нее бурным потоком хлынула черная кровь. Он съехал вниз, подскакивая на залитых кровью ступеньках и трупах своих соотечественников, и исчез за поворотом винтовой лестницы. Снизу раздался его слабый страдальческий стон.

Я поднялся вверх и оглядел помещение храма. Снизу все еще раздавались звуки борьбы, и я понял, почему бормокины прекратили свое наступление на меня. В дальнем конце «тропы священника» я увидел эльфа, поднявшегося со своей лестницы. Внизу мои товарищи все еще продолжали держать оборону за баррикадой у боковой комнаты.

В задней части храма, с той стороны, откуда на нас напала первая волна темериксов, я увидел нечто новое. Сначала это было золотистое свечение, которое не показалось мне таким уж ярким. Постепенно оно становилось все сильнее, а тени на стенах, отбрасываемые бежавшими от этого сияния бормокинами, — все более четкими. Золотистое свечение продолжало двигаться в глубь храма, авроланы разлетались от него в стороны, истекая кровью.

И вдруг я увидел Ли. В его руках был золотой меч, которым он пронзал и рубил бормокинов с такой свирепостью, которой я никогда прежде не замечал в нем. Лезвие меча устремлялось то вверх, то вбок, вонзаясь в одного авролана, снося голову другому. Держа свое оружие обеими руками, Ли отрубил туловище одному бормокину, затем разрубил пополам еще двоих, подобравшихся к нему с разных сторон.

В каждом ударе я узнавал манеру Ли. Он не делал ничего такого, чему бы нас не учили раньше, но сейчас у него это получалось как-то необыкновенно быстро и ловко. Он, словно фрукты, кромсал ноги бормокинов, вскрывая артерии, пронзал этим тварям то пах, то горло, то грудь.

В это время вилейн отделился от толпы авроланов. У него в руках появился светящийся шар. Эльф сделал резкое движение левой рукой, вилейн метнулся налево, и серебристая звезда настигла авролана, поразив его в череп. Вилейн упал, так и не наслав на Ли проклятия — магический огненный шар обжег лапы своему же создателю.

Эльф взвыл и, пригнувшись, устремился к «тропе священника». Нечеловеческие звуки, которые он издавал, и золотая жатва Ли, казалось, подорвали решимость бормокинов. Лишившись вилейна, руководившего войском с помощью магии, заметно поредевшая орда бормокинов превратилась в разрозненную и разобщенную кучку трусов. Остатки авроланской армии обратились в бегство. Я смотрел из окна, как бормокины выбежали из храма и затерялись среди теней развалин Атвала.

Я огляделся. Эльфа нигде не было видно. Я осторожно спустился по лестнице, которую только что защищал. Я прошел мимо дюжины мертвых бормокинов. Некоторые из них еще издавали глухие стоны и слабо дышали. От вони, которая стояла здесь, меня затошнило, но я, подавляя приступы тошноты, продолжал перебираться через груды тел. Под ногами у меня хлюпала липкая черная кровь.

Я почувствовал сильную руку у себя на спине. Я обернулся и увидел эльфа.

— Спасибо.

Он кивнул, затем взглянул на тела бормокинов, распластавшиеся на лестнице.

— Неплохая работа.

— Да уж, работа. Мясника, а не воина.

Эльф повел бровью.

— Мясник бы погиб у дверного проема. А воин в тебе сумел защитить лестницы.

— Откуда вы узнали?

— Догадался. Сначала ты защищал дверной проем, и тебя из него вытеснили. — Он закашлял, прикрыв рот левой рукой. — Ты неплохо поработал. Но сначала представлюсь. Меня зовут Резолют.

Я на мгновение уставился на эльфа, удивившись его имени. У всех эльфов, о которых я слышал из рассказов или песен, были длинные, труднопроизносимые имена — Рондельцин, Арианвелле, Симсаран или Винфеллис. Резолют, насколько я знал, — такого имени у эльфов вообще не было.

Резолют скрестил руки на груди.

— А у тебя есть имя?

— Да, извините. Хокинс, Таррант Хокинс. Я, то есть мы, из Вальсины.

Эльф вытянул руку и дотронулся до пера темерикса на моей лунной маске.

— Украшение?

— Я его заслужил.

— Правда?

— С моими друзьями. — Я указал рукой в сторону баррикады, из-за которой появились наши воины. — Пойдемте.

Пока мы шли к боковой комнате, я кое-что заметил. Во-первых, из нашей группы в живых осталось намного меньше, чем я полагал. Скрюченная левая рука Хеслина беспомощно висела на боку. Лорд Норрингтон и Ней выглядели так, будто они спали на ходу. Выжил также один помощник Хеслина и четыре солдата.

Ли сидел на полу, сжав в руках золотой эфес меча. Он склонил голову, коснувшись теменем лезвия меча. Грудь его сотрясалась, словно он никак не мог отдышаться. Приблизившись к Ли, я услышал его рыдания, и от этого звука у меня запершило в горле.

Лорд Норрингтон подошел к сыну и опустился рядом с ним на колени. Они говорили о чем-то очень тихо, и Ли кивнул один раз. Отец похлопал его по шее, затем медленно встал и направился ко мне.

— Ты цел?

— Всего лишь пара синяков, милорд. Ничего серьезного. — Кивком головы я указал на Резолюта. — Если бы не он, бормокины поужинали бы мной.

Лорд Норрингтон снял окровавленную перчатку и протянул правую руку.

— Кенвик Норрингтон. Спасибо, что спасли его.

Резолют пожал руку Лорду.

— Встречал я как-то Мальборо Норрингтона из Ориозы.

— Это старший брат моего отца.

— Умер уже?

— Лет десять назад.

Эльф опустил голову.

— Я — Резолют. Что это за мальчик с золотым мечом?

Лорд Норрингтон полуобернулся в сторону Ли и улыбнулся.

— Мой сын, Босли.

— О! — промолвил эльф сочувственно. Я нахмурился.

— Что? В чем дело?

— Ничего особенного, если мои догадки насчет этого меча не верны. — Резолют пожал плечами. — Но если же это он, тот самый меч, о котором я думаю, то превратиться так рано в ходячего мертвеца — большое несчастье для юноши.

Глава 14

По моему телу прокатилась волна дрожи, и я почувствовал холодную липкую сырость крови, пропитавшей мою одежду и испачкавшей мое лицо. На меня пахнуло смертью, и вся эйфория от счастливого спасения в тот час умерла во мне от слов Резолюта. Я обвел взглядом храм и увидел повсюду обреченность, смерть и боль. Как-то сразу я осознал, что слезы Ли лучше всего выражали наше отношение ко всему тому, что нам пришлось пережить.

Я направился к нему. Лорд Норрингтон и Резолют последовали за мной. Перешагнув через обезглавленного бормокина, я вплотную подошел к Ли. Трясущейся правой рукой я коснулся его, но рыдания лишь больше расстроили меня — я еле сдерживался. Опустившись на колени рядом с ним и обняв его за плечи, я прижался лбом к его левому виску.

— Мы выжили, Ли. И будем жить дальше.

Его шлем стукнулся о мой, когда он повернулся, чтобы взглянуть на меня своими воспаленными глазами.

— Я знаю. Убивай или умирай сам. И мы их убили.

— Многих и многих, да. — Я стиснул его за плечи. — Мы переживем это. Все кончено, к чему эти слезы?

Ли через силу усмехнулся.

— Ты думаешь, я плачу из-за этой резни?

— А разве нет?

— Нет. — Он резко обернулся, посмотрел на меня и прижал меч к груди. — Я плачу потому, друг мой, что все это было так здорово. Каждый удар, каждый выпад. Я знал, откуда они будут нападать, и масса возможностей ответного удара открывалась мне. Это было невероятно, Хокинс, я даже не мог себе представить, что так бывает. Мне и не мечталось, а теперь все кончено. Я плачу потому, что я больше никогда не испытаю ничего подобного.

— Да, понимаю! — Я встал. Не сказал бы, что в его голосе я почувствовал радость, но и сожаления в нем не было. Ли сидел на полу, с его волос на лицо струйками стекала черная кровь авроланов, а он все вспоминал, переживал заново события своего совсем недавнего прошлого.

Эльф протянул руку.

— Дай-ка меч.

Ли прищурился и крепче вцепился в лезвие. Только когда он отвернулся от Резолюта, я наконец смог в первый раз внимательно разглядеть оружие.

— Босли, дай ему взглянуть на меч. Он ему не нужен, он просто хочет опознать его.

— Хорошо, отец. — Ли повернулся обратно к Резолюту и протянул ему оружие. — Ну что, знаком он вам?

Эльф принялся молча изучать меч. Его серебристые глаза не имели зрачков, так что было трудно определить, куда именно он смотрит. По движению его головы я предположил, что он читает сперва снизу вверх, затем сверху вниз. Когда он возился со знаками, я заметил, что одна из татуировок на его правом предплечье, казалось, была выполнена очень похожим шрифтом.

Резолют поднял голову.

— Где ты его взял?

Ли указал на груду тел.

— Там.

— Покажи мне.

Ли поднялся, мы последовали за ним.

— Я попал сюда, когда искал другие входы в храм. Я спустился вниз по этим ступенькам и увидел знакомую мне эмблему.

Ли указал рукой на кирпичную стену, где виднелась трещина, напоминавшая символ допуска Оперившегося Птенца на собрание Рыцарей Феникса. Я взглянул на лорда Норрингтона. Я ждал, что он даст мне знак, чтобы я сделал вид, будто не знаю, о какой эмблеме говорит Ли. Но лорд не сделал этого.

Резолют вгляделся в стену, затем достал небольшой кинжал и обвел им кирпич, располагавшийся под горизонтальной линией.

— Ты дотронулся до этого кирпича?

— Да.

Эльф надавил на кирпич рукой. Стена поднялась, и мы трое проследовали за Резолютом в открывшуюся нашему взору небольшую комнатку. Здесь мы обнаружили каменный гроб, крышка которого была сдвинута набок, так что мы могли видеть покоящийся в гробу скелет.

Ли указал на крышку.

— Я ее не трогал. Она так и лежала, когда я попал сюда. Меч был на груди скелета. Я просто почувствовал, что должен взять его. А когда я забрал этот меч, я знал, что мне нужно делать теперь. Я вышел отсюда и начал истреблять бормокинов.

Резолют сдул пыль с крышки гроба и ощупал пальцами вырезанные на камне буквы.

— Вот и вся тайна.

Лорд Норрингтон взглянул на письмена и покачал головой.

— Я не могу прочесть, что здесь написано. Не могли бы вы мне объяснить?

Эльф выпрямился в полный рост, почти упершись головой в потолок.

— Перед вами последний правитель Атвала, барон Дордин Ор. Он был непревзойденным воином, потому что обладал этим древним мечом. Барон Дордин Ор считал себя непобедимым, он думал, что сможет уничтожить драконов. Барону действительно удалось убить одного из них…

Я застыл от изумления.

— Значит, это из-за него драконы разрушили Атвал? Это Дордин Ор предложил не платить им дань?

— Да, это был он. Или этот меч. Обычно письмена на одной грани лезвия — зеркальное отражение надписи на другой. На этом же мече одно и то же слово читается сверху вниз, от эфеса к острию, как «герой», а снизу вверх — как «горе».

Нижняя губа Ли задрожала.

— Что это значит?

— У этого оружия длинная история. Ему давались разные имена. Теммер — самое известное из них. Легенда гласит, что давным-давно один воин из смертных — эльф, урЗрети или человек, неважно — обратился к вейруну одного вулкана с просьбой создать меч, который сделал бы его владельца несокрушимым в битве. Вейрун предупредил, что за такой меч должна быть заплачена неслыханная цена. Герой сказал, что согласен, и вейрун сотворил Теммера. Воин, сражающийся этим мечом, действительно непобедим.

Лорд Норрингтон старался говорить спокойным голосом.

— А какова же цена?

— Меч начинает уничтожать своего владельца с того момента, как воин вытягивает его из ножен и вступает в бой. — Резолют говорил это так непринужденно, что я не сразу осознал, какая опасность угрожает теперь Ли. — Этот юноша — почти мертвец.

Отец Ли резко вскинул голову.

— Меч убьет его? Он умрет, да? Так гласит ваша легенда?

— Думаю, так. Говорят, что последняя битва сломает воина — физически, духовно, эмоционально, неважно как, но ясно одно — он погибнет. Ваш сын умрет. — Резолют обернулся и указал на меч. — Теперь он твой, Босли Норрингтон, ты принял его, ты окропил его кровью. Этот меч твой, пока он не уничтожит тебя.

Лорд Норрингтон тяжело вздохнул. Я почувствовал спазм в желудке. Я взглянул на Ли, ожидая увидеть ужас в его глазах.

Но Ли спокойно улыбнулся, вытянул из ножен меч, который он взял в Вальсине, и вставил на его место Теммера. Я был уверен, что Теммер намного длиннее старого меча, но, к моему удивлению, он прекрасно уместился в ножны.

— По Ориозе разгуливают авроланские твари. Хорошо, что этот меч теперь у нас, и плевать мне на его цену.

Я положил руку на плечо друга.

— Ли, ты разве не слышал, что сказал эльф?

Резолют бросил взгляд на Ли.

— Насколько мне известно, всем предыдущим владельцам этого меча его цена была известна еще до того, как они в первый раз брали Теммера в свои руки. Возможно, твое незнание и чистота спасут тебя.

— Может быть. — Ли равнодушно пожал плечами, поглаживая эфес меча. Он улыбнулся и направился к выходу из комнаты. — Владея Теммером, мы сможем в Авролане устроить кровавую жатву. По сравнению с этим цена меча кажется ничтожной.

Все мы безмолвно последовали за Ли.

Среди бесчисленного количества авроланских трупов мы нашли наших убитых воинов. Мы постарались отыскать все принадлежавшие им вещи — оружие и некоторые другие предметы. Мы сняли одежду с тел воинов, положили наших убитых людей вместе, и помощник Хеслина, Шейлз, произнес заклинание, от которого тела загорелись. Личное имущество каждого из погибших мы должны были доставить в Вальсину, их семьям.

Затем мы осмотрели трупы авроланов. Я вынул из черепа вилейна оружие, которым его убил Резолют. Оно состояло из пары двухдюймовых лезвий, отломанных от сабель бормокинов и прикрепленных друг к другу. Лезвия были очень острые, и в желобке, проходящем по центру этого оружия, как раз на стыке двух лезвий, я увидел какое-то черное вещество, должно быть, яд.

Я направился с этим предметом к Резолюту, который стоял на коленях, склонившись над убитыми им бормокинами. Он взглянул на меня, не отрывая рук от трофея, который он сдирал с головы авролана — скальпа.

— Не надо было вытаскивать это.

— Но я решил, что он вам может понадобиться.

Эльф покачал головой и принялся снимать скальп со следующего бормокина.

— Я сделаю еще много таких штуковин из сабель этих тварей, которые валяются тут повсюду. Оставь его. Я хочу, чтобы они знали, что здесь был Резолют.

— А как вы здесь оказались?

Он пожал плечами.

— Я охотился в горах Призрачных Границ и заметил полчище авроланских тварей, движущихся на юг. Я пошел за ними. Потом к этим авроланам присоединились другие. А неделю назад они стали двигаться быстрее и направились в сторону Атвала.

— А зачем вам скальпы? Собираете трофеи?

— Трофеи? Не совсем так. — Резолют, не отрываясь от своего занятия, сделал надрез над бровью, а затем над ухом бормокина, содрал скальп с передней части головы и подрезал кожу авролана на затылке. — Я пущу их в дело. Ты, если хочешь, можешь сделать то же самое со своими.

Я посмотрел туда, где лежала груда убитых мной авроланов.

— У меня к вам вопрос.

— Еще один?

Я взглянул на него и кивнул.

— А что вы сделали с тем бормокином в саду? И потом, я заметил у вас на руке татуировку, похожую на эмблему Фесин.

Резолют воткнул свой кинжал в труп авролана и дотронулся рукой до рисунка на плече.

— Эмблема Фесин. Да, нечто в этом роде. Но ваша Фесин — всего лишь тень по сравнению с кое-чем более темным и старым. Я из Воркеллина, и, лишившись родины, которой я мог бы поклоняться, я обзавелся другими покровителями. — Он ухмыльнулся. — А над бормокином я поколдовал немного. По клановой татуировке на нижней губе я узнал, что этот авролан родом из Воркеллина. Он был связан с островом, а значит, и со мной. Я мог им управлять. Я послал этого бормокина за его предводителем.

— Но вы же воин, а воин не может пользоваться магией.

— Человек, может быть, и нет, но у эльфов все иначе. — Резолют сделал мне знак рукой, чтобы я оставил его. — Иди, Хокинс, займись делом, нам нужно поскорей выбираться из Атвала. Когда драконы явятся сюда, мы должны быть подальше от этого проклятого места.

Несмотря на дикую усталость, мы сели на лошадей и к рассвету покинули Атвал. Резолют высказал предположение, что, возможно, драконы не позволили бы людям жить в этом городе, но это не значит, что они вовсе не пускают в него никого. Напротив, путешественники, увидев Атвал, на многие лиги разнесут о нем страшную славу, и о каре, которую драконы обрушили на город, узнает весь мир. Хеслин согласился с эльфом и одобрил наше решение покинуть Атвал как можно скорее. Наша группа из двадцати одного человека поредела вдвое. Печальное преимущество состояло в том, что теперь продовольствия у нас было столько, хоть отбавляй, и лошадей оказалось более чем достаточно. Мы снова держали курс на Ислин. Резолют пожелал поехать с нами. Он тоже вел за собой своих лошадей, их было три. Эльф предпочел ехать позади всех нас, чтобы следить, нет ли за нами авроланской погони.

За неполную неделю — точнее, за восемь дней — мы добрались до Ислина. Нам начали встречаться повозки, движущиеся на юг по приграничной дороге, но мы старались не вступать в разговоры ни с кем из проезжавших мимо. И делать это было нетрудно, поскольку из-за нашего оборванного и измученного вида нас принимали, видимо, за утомившихся разбойников и старались держаться от нас подальше.

Нас это вполне устраивало, потому что своими рассказами мы могли лишь перепугать местных жителей. Мы обсудили это с лордом Норрингтоном, остановившись однажды на ночевку. Я спросил его, не стоит ли нам известить Стражей Мира в близлежащих деревнях о возможном нападении авроланов. В конце концов, мой отец ведь тоже нес службу на этом посту в Вальсине. Без предупреждения деревушки могли оказаться неготовыми к борьбе с авроланским полчищем, подобным тому, которое довелось встретить нам.

Но на мои доводы лорд Норрингтон отрицательно покачал головой.

— Может быть, наше предупреждение и спасет жителей этих деревень, но лишь в том случае, если они будут действовать разумно. Для этого им понадобится предводитель, руководитель, а поскольку властители Ориозы еще ничего не знают и узнают только после того, как мы попадем в Ислин и сообщим им наши прискорбные новости, то и предводитель, стало быть, у населения пока не появится.

— Но разве этими предводителями не должны стать Стражи Мира? Они ведь есть в каждом городе, в любой деревне.

— Да, Таррант, должны. — Лорд Норрингтон улыбнулся мне добродушно. — Твой отец, например, может стать таким предводителем. Поэтому я и не боюсь за Вальсину. Твой отец — воин, и он знает, как поступать в случае авроланского нападения. Что бы он сделал, если бы узнал, что враги атаковали Бельоз?

— Эта деревня находится совсем недалеко от Вальсины. Думаю, он собрал бы группу воинов и направился бы туда, чтобы помочь жителям Бельоза справиться с авроланами.

— Верно. Твой отец знает, что нужно немедленно остановить неприятеля, не дожидаясь, пока он подберется к Вальсине. Но, повторяю, он воин, чего я не могу сказать обо всех Стражах Мира в Ориозе. Возможно, им и удастся поднять горстку людей на защиту собственной деревни, но вряд ли они станут помогать жителям окрестных сел, если над теми нависнет угроза авроланского нашествия. Думаю, будет лучше, если королева издаст указ о создании народного ополчения, которое, находясь в центральной деревне, сможет реагировать на сигналы тревоги в соседних.

Резолют разломил надвое сухую толстую ветку и бросил ее в костер.

— Значит, вы бы пожертвовали благом немногих ради блага большинства?

— В данном случае — да.

— Примерно такой жертвой была моя родина, которая до сих пор остается под гнетом Авролана.

Лорд Норрингтон почесал щеку.

— Не совсем согласен с тем, как было определено благо большинства в случае с Воркеллином и Призрачными Границами, или даже Черными Пределами. Многие полагают сейчас, что Крепость Дракона неприступна и не пропустит иноземных захватчиков в Южные Земли. Но столетие назад она не остановила армию Крикука. А этот единственный авроланский островок на юге гор Бореаля просто побуждает мерзкую правительницу Кайтрин начать военную кампанию по завоеванию всего мира.

В глазах Резолюта мелькнул отсвет огня.

— Вы можете повлиять на своих властителей?

— Могу ли я уговорить их собрать армию для освобождения Воркеллина? — лорд Норрингтон медленно покачал головой. — Все мои предыдущие попытки оказались тщетными. Но раньше мне никогда не приходилось сталкиваться со стольнеоспоримыми доказательствами того, что авроланы разнюхивают уже, как к нам подступиться. Настораживает и то, что они смогли проникнуть так далеко на юг, подобраться к Вальсине и остаться незамеченными на пути к ней.

— Мир — это всего лишь иллюзия. — Эльф развел руками. — Мы знаем, что близится война. Мы уже провели первое сражение. Но все же наши доказательства будут отвергнуты.

— Нет, я не позволю, чтобы это произошло. — Норрингтон поднял руку. — Я клянусь вам, что сделаю все возможное, чтобы этот поход с целью освобождения Воркеллина все-таки состоялся.

— Клятва ваша искренняя, да только задание непосильное, так что на победу особо надеяться не приходится.

— И все же он сделает это. Мы сделаем это. — Я тоже поднял руку вслед за лордом Норрингтоном. — Я клянусь вам, Резолют, своей жизнью и своей честью перед всеми богами мира. Я увижу Воркеллин свободным.

Эльф запрокинул голову и рассмеялся. Мои щеки зарделись от смущения. Я, наверное, выглядел нелепо. Резолют, взглянув на меня снова, должно быть, увидел выражение боли на моем лице. Он тотчас перестал смеяться.

Эльф бросил взгляд на лорда Норрингтона.

— Эти молодые ребята очень храбрые. И такие же наивные.

— Я знаю, что говорю, Резолют, и не отрекусь от своих слов.

— Правда? — Эльф посмотрел на меня своими серебристыми глазами. — Когда ты произносишь такую клятву, она связывает не только тебя, но и всех, перед кем ты клянешься. Ты привел в движение огромные силы — силы, которые будут стараться разгромить тебя, навредить тебе, извести тебя. Они возненавидят тебя за то, что ты сделал. Они любыми путями будут стараться уничтожить тебя, и если им это удастся, то твоей клятве никогда не сбыться. Я выпрямился.

— Резолют, ты лишился родины еще тогда, когда был жив мой прадед, но ты все еще не перестал бороться. Теперь авроланы угрожают моему дому, угрожают мне потерей всего, что я имею сейчас. Ничего в моей клятве не может быть хуже этого. Единственный способ разгромить этих гадких тварей — выгнать их далеко на север, за горы. И я обязательно это сделаю.

— Надеюсь, так оно и будет, Таррант Хокинс. — Эльф кивнул мне в ответ. — Но я надеюсь на это скорее ради твоего же блага, нежели ради своего собственного.

Глава 15

Мы проезжали небольшие деревеньки и фермы, и какая-то грусть за людей, живущих в этих местах, переполняла мое сердце. На своем веку они повидали, наверное, меньше, чем я за одно это путешествие. Кроме того, я ведь родился и вырос в Вальсине. В моем распоряжении были все культурные возможности большого города, такие как театр или другие виды искусства, и все мои занятия не зависели от восхода и захода солнца.

В общем, после того как я увидел этих людей с их чумазыми, целиком открытыми лицами, потому что таких, кто имел право носить маску, здесь почти не встречалось, — я сам себе показался утонченным.

И вот, наконец, перед моими глазами предстал Ислин, столица Альциды.

Первое, что бросилось мне в глаза в этом городе, — это его необычайные размеры. В пределах городской стены — а Ислин простирался далеко за ее пределы — могли уместиться три, а то и четыре Вальсины. Фестиваль Урожая проводился в низине, южнее города. На расстоянии нескольких миль от Ислина я мог видеть его стену с тремя крепостями, напоминавшую треугольный Старый Город Вальсины, и многочисленные рынки, и жилые кварталы.

Склоны холмов, живописно спускавшихся к Морю, пестрели огромными особняками, рядом с которыми поместье лорда Норрингтона показалось бы маленьким картонным домиком. В центре города я видел трех — и четырехэтажные здания. Это были не храмы или крепости, а дома, в которых жили люди, с магазинчиками на первом этаже и жилыми помещениями наверху. Там, как я узнал потом, обитали не только владельцы магазинов и те, кто их обслуживал, но и люди, работавшие в самых разных местах.

В Ислине имелся и морской порт. Прежде мне никогда не приходилось видеть моря, и теперь я был поражен его красотой. Мы прибыли в город не в солнечный день. Небо было густо затянуто облаками, и с моря дул северный бриз и гнал небольшие волны на берег. Вода от этого казалась совершенно серой и сердитой. Далеко в море, которому не было конца и краю, виднелись острова. В Вальсине я знал только озера, которые были не такими большими; там, стоя на одном берегу, всегда можно было увидеть другой.

В заливе находилось бесчисленное множество кораблей, больших и маленьких. Корабли нагружали или, наоборот, разгружали с длинных пирсов, товар же хранился на складах, расположенных прямо на берегу. Тут же, у моря, я увидел мили рыболовных сетей, развешанных для просушки. Здесь же неподалеку находился и оживленный рыбный рынок.

Множество самых разнообразных предметов привлекало мое внимание, но больше всего я удивился, увидев в небе над городом разноцветные шары. К каждому из них снизу была привязана корзина, а к земле спускалась длинная веревка. Резолют сказал, что видел раньше подобные вещи, и назвал их воздушными шарами. Пара таких шаров летала над местом, где проходил праздник, и судя по тому, что они то опускались, то снова поднимались, это был своего рода аттракцион.

Меня также поразили корзины, висевшие в воздухе на тросах, натянутых между крепостями и другими высокими зданиями. Корзины двигались от одного строения к другому, и в них находились люди. Из этих корзин можно было увидеть город с высоты птичьего полета. Наверняка такое путешествие по воздуху было намного приятнее прогулки по грязной, заляпанной конским навозом улице.

Норрингтон провел нас через город к его южной части. Лорд взял с собой Ли, и оба Норрингтона поскакали к палаткам, над каждой из которых развевался флаг Ориозы — белый ястреб на зеленом фоне. Мы остались ждать их на южной окраине города. Через час лорд с сыном вернулись. Норрингтон отдал Куперу приказ поставить лошадей в конюшню и объяснил, где она находится. Тот забрал всех лошадей, а мы отправились пешком в гостиницу «Одноногая Лягушка». Там мы и расположились. Нас с Ли и Неем поселили в небольшой комнате, в которой была одна не очень большая кровать.

Резолют покинул нас, несмотря на предложение лорда Норрингтона остаться в гостинице. Эльф пообещал, что обязательно найдет нас, и ушел. Владелец гостиницы, Квинт Северус, сказал, что, возможно, Резолют хочет остановиться в нижней части города, там, где живет его народ. Я предположил, что это, наверное, эльфийский район, но, чтобы не показаться невежественным, решил не спрашивать об этом у хозяина гостиницы.

Труднее всего здесь было привыкнуть к тому, что народ Ислина и всей Альциды не носил масок. Конечно, и в Ориозе находились те, у кого их не имелось, но это были в основном приезжие и крестьяне. Они подчинялись любому, на ком была маска. И мы знали, как вести себя с людьми без масок. Здесь же, в Ислине, граф, барон или герцог, который превосходил лорда Норрингтона по знатности, мог, как вор, разгуливать с непокрытым лицом, так что нам было очень трудно понять, как себя вести с тем или иным человеком. К тому же на нас здесь смотрели, как на диковинку, разглядывали, показывали на нас пальцем и перешептывались.

Мы думали, что Резолюту, не носившему маски, удастся влиться в общую толпу. Но не тут-то было. Рисунки на руках эльфа так привлекали внимание горожан, что остаться незамеченным ему было трудно. Зато лицо Резолюта оставалось невозмутимым. Оно само было словно маска. Мы провели рядом с ним достаточно времени, но так и не поняли, кем был этот эльф, о чем думал, какие планы вынашивал.

Оказавшись наконец в своей комнате и следуя приказаниям лорда Норрингтона, мы попросили принести нам большую кадку с горячей водой для купания. Мы трое бросили жребий, и мне посчастливилось купаться первым. Я тщательно вымылся щеткой, так что кожа моя раскраснелась и даже начала зудеть. Вылезая из воды, я обернулся огромным полотенцем и один его конец накинул себе на голову, как капюшон, чтобы не было видно моего лица.

Маску я снял и нес теперь ее в правой руке. Дойдя до дальнего угла комнаты, я повернулся спиной к Ли и Нею. Я взял небольшую миску, немного воды, мыло и щетку. Я приступил к отмыванию маски от всего того, что осталось на ней после сражения в Атвале. Я смыл черные пятна авроланской крови, но бледные следы от них все же были видны на белой коже. Синевато-черное перо темерикса я отмыл без труда.

Я снова завязал маску на затылке, намеренно захватив в узел несколько прядей волос. Я поскорей надел на себя более или менее чистый костюм из запасов дорожной одежды и направился в гостиничную таверну. Я заказал большую кружку местного эля. Он оказался довольно крепким и острым, но не горьким, а, напротив, сладким. Я также съел немного хлеба, сыра и большую миску куриного супа, в котором овощей было гораздо больше, чем мяса.

Вскоре в таверну спустился Ней, а когда он уже почти все доел, к нам присоединился и Ли. Но заказать еду он так и не успел — в гостиницу вернулся Лорд Норрингтон в сопровождении двух слуг в масках, одетых в красно-синие камзолы. Это были люди с королевского двора Ориозы. Они понесли в нашу комнату набитые какими-то вещами мешки. Лорд Норрингтон распорядился, чтобы мы последовали за королевскими слугами. Он тоже поднялся вслед за нами. Слуги поставили мешки на пол и покинули комнату. Лорд, Ли, Ней и я остались.

— Я хотел встретиться с королевой. — Лорд Норрингтон закрыл дверь за ушедшими. — Я не смог поговорить с ней, но мне все же удалось увидеться с управляющим королевским двором, герцогом Ридом Ларнером. Я рассказал ему, почему мы здесь. На это Рид Ларнер ответил мне, что с похожими вестями прибыли на этот праздник и посланцы других земель. Герцог сказал, что впервые за долгое время у правителей, собравшихся на Фестивале Урожая, есть серьезный повод для разговора. Тем не менее, пока не придет время, мы не должны рассказывать кому бы то ни было о том, что с нами произошло.

Я ощупал свое перо темерикса.

— А как насчет этого? Что мне говорить, если кто-нибудь спросит, откуда у меня на маске это перо?

— История о сражении с воронами сослужила нам в пути неплохую службу. Почему бы вам не воспользоваться ею снова, юноши? — Лорд Норрингтон заговорил более серьезным тоном. — Вы же знаете, что я бы не стал просто так просить вас об этом. То, что мы уже совершили, было не такой уж трудной задачей. Мы столкнулись лицом к лицу с врагом, который хотел убить нас, и нам пришлось помешать ему в этом. Я надеюсь, что правители всего мира поймут наконец, что авроланы задумали истребить всех нас. Я думаю, что они объединятся против нависшей над Южными Землями общей угрозы. Но здесь мало воинского мастерства. Это сложный политический вопрос. Пока королева не решит, как и где воспользоваться своим влиянием, чтобы убедить остальных правителей присоединиться к нам в наших планах, ей нужно, чтобы мы хранили молчание.

— Но это расходится с моими планами! — возразил Ли. — А я рассчитывал неплохо заработать за этот вечер, декламируя свой опус «Как сражаться с темериксом».

Его отец рассмеялся.

— У меня и в мыслях не было расстроить твои планы. Но боюсь, что твоя поэзия может посеять смуту среди посетителей этой таверны. Кроме того, сегодня вечером ты будешь занят кое-чем другим, и сейчас я расскажу, чем именно. Оказывается, как раз сегодня Ориоза устраивает торжество, на котором, согласно правилам, мы обязаны присутствовать.

Ли поднял голову, и глаза его заблестели.

— Ну, надо так надо.

Ней кивнул в мою сторону.

— А мы с Хокинсом тоже пойдем на праздник, чтобы поболеть за тебя, когда ты будешь участвовать в состязании поэтов.

— Не выйдет, — вздохнул лорд Норрингтон. — Поскольку всем нам известно, что произошло в Атвале, Купер и остальные донесут эти известия до казармы, где остановилась почетная гвардия Ее Величества. Хеслин и его помощник встречаются сегодня с Магистрами Магии в городском Арканориуме. Мы с Ли отправимся на торжество, а вы будете сопровождать нас в качестве советников. Герцог Ларнер сказал, что не может себе представить, чтобы рядом с Норрингтоном не было Хокинса, и выразил мнение, что Ли тоже нужен советник. Герцог приказал слугам поискать в багаже других дворян подходящую одежду для нас. Так что мы отправимся все вместе, но говорить вы будете, только когда вас об этом попросят. Постарайтесь хорошенько отдохнуть.

К нашему удивлению, для каждого из нас в принесенном слугами мешках нашлась одежда, которая сидела на нас как влитая. Я отдал предпочтение голубым брюкам, красной шелковой рубашке и черному кожаному камзолу с голубой оторочкой. Я попросил мальчишку в гостинице, чтобы он натер мне ботинки сажей и воском, отчего они заблестели. Думаю, я выглядел в этом наряде довольно эффектно.

Нею достались красные штаны, голубая рубашка и черный камзол. А Ли умудрился одеться во все красное, от воротника до коленей и запястий.

Пока мы ехали в экипаже на праздник, который проводился в парадном зале крепости Грипс, нас кратко ознакомили с правилами дипломатического этикета. Мы с Неем были по рангу ниже всех остальных гостей праздника, кроме прислуги, так что мы должны были вести себя с ними весьма почтительно. Ли превосходил по положению только нас двоих. Тем не менее, будучи представителем благородного дворянского рода, он обязан был официально засвидетельствовать свое почтение королеве и поздравить ее с праздником.

Ли откинулся на сиденье и погрузился в размышления над предстоящей речью. Его глаза блестели. Я решил, что мой друг старается придумать какой-нибудь дифирамб, и надеялся, что он выйдет довольно неплохим. И все же мне казалось, что юный Норрингтон не до конца понимает всю важность грядущей встречи, не осознает, куда мы едем и что мы там будем делать. От меня требовалось лишь присутствие и невмешательство, но я знал, что мне будет очень трудно сдержаться.

Дорога заняла у нас не много времени. По приезде нас проводили в боковую залу. Крепость Грипс, из всех трех крепостей ближайшая к порту, была массивным кирпичным сооружением и казалась совершенно неприступной. Внутри мощные колонны поддерживали сводчатые потолки, которые, очевидно, возвели совсем недавно, поскольку камень, из которого потолки были сделаны, отличался от кирпича в стенах крепости. В окна были вставлены витражные стекла. Когда-то это, наверное, считалось модным, но в наши дни вряд ли кто-либо из архитекторов пожелает украсить ими крепость. Грипс казалась старым, повидавшим виды воином, который теперь, на склоне лет, мог поведать молодым поколениям историю былых времен.

Из боковой залы люди постепенно начали проходить в парадный зал. Когда мы, после часа ожидания, тоже, наконец, приблизились к проходу, я услышал голос, объявляющий о прибывших на праздник гостях. Когда мы оказались так близко, что было видно, что там делается, я понял, что все обстоит именно так, как нам рассказывал лорд Норрингтон. Его объявят, я последую за лордом, он опустится на одно колено перед королевой, поприветствует ее, и мы пройдем в глубь зала.

И вот мы в конце концов оказались в самом проходе. Управляющий королевским двором, худощавый человек без маски с несколькими прядями черных волос на голове и горстью зубов во рту, ударил жезлом об пол.

— Лорд Кенвик Норрингтон Вальсинский, из Ориозы.

На лорде, как и на нас, была одежда, которую принесли слуги, а не его собственная, но на нем была официальная маска, — и это являлось его правом и обязанностью, — носить маску было его привилегией. Она представляла его как великого воина и отважного предводителя. Хотя многие гости праздника были разряжены в такие туалеты, которых я прежде не видел и вряд ли еще когда-нибудь увижу, никто из них не производил такого глубокого впечатления, как лорд Норрингтон.

Маска закрывала его лицо от уголков рта до висков и сзади переходила в длинную накидку из шкуры убитого лордом Норрингтоном темерикса. Белые перья переливались на свету всеми цветами радуги — так на воде блестит и переливается тонкая масляная пленка — и колыхались, когда лорд шел. На этой накидке не было ни одной цветной тесьмы, которая бы отмечала боевые достижения, но зато на голове у Норрингтона сверкали крупные перья, раскрашенные в соответствующие его ратным заслугам цвета.

Маска держалась с помощью белой с золотом пряжки на шее лорда. Когда Норрингтон опустился на одно колено перед королевой и склонил голову, темериксовая мантия полностью окутала его.

— Ваше величество, присутствовать на вашем празднике такая же великая честь для меня, как и служить вам. Я надеюсь, что этот Фестиваль принесет хорошие плоды и обеспечит беззаботное будущее, полное достатка.

Королева Ланиветта, стройная и грациозная, взглянула на лорда Норрингтона своими проницательными голубыми глазами. Ее волосы были такими же белыми, как и его плащ. Лицо королевы озарилось приятной улыбкой. Она чуть подалась вперед и провела рукой по перьям, закрывающим левую щеку лорда.

— Кенвик, вы всегда желанный гость на моем празднике. Видеть вас для меня большое удовольствие, приятное вдвойне, если вы появляетесь неожиданно. — Королева говорила тихо, почти что шепотом, но мне казалось, что каждому из присутствующих в зале было известно, что она рада встрече с Норрингтоном. — У нас еще будет время поговорить.

Лорд поднялся и направился в правое крыло зала. Я последовал за ним. Я обернулся посмотреть, как будут объявлять Ли, и предвкушал, какую поэму он прочтет, но вместо этого заметил какое-то смятение в толпе. Вперед выдвинулась какая-то высокая фигура, заслонив Ли. Фигура была облачена в оленьи шкуры горчичного цвета — сапоги, брюки и камзол без рукавов, спереди небрежно зашнурованный. По татуировкам на руках и копне белых волос я узнал Резолюта. Я даже удивился — как это я не признал его с первого взгляда.

И тут же понял причину — на Резолюте болтался плащ без подкладки, выполненный из разноцветных кусочков меха. Плащ летел за ним, а когда он остановился, плащ окутал его ноги. Кусочки меха были сшиты полосками сыромятной кожи, и когда Резолют подошел ближе, я понял, что этот пестрый плащ изготовлен из скальпов побежденных им бормокинов.

Резолют ступил на то место, где только что стоял лорд Норрингтон, но не опустился на колено. Он прижал к груди правую руку и поглядел по сторонам, охватывая взглядом не только королеву Ланиветту, ее сына Скрейнвуда и дочь Райгопу, но всех толпящихся там лиц королевской крови и дворян, объявленных еще до нас. Он медленно кивнул и заговорил:

— Я — Резолют, воркэльф. У меня нет ни титула, ни высокого положения, тем не менее я пришел сюда. — Он опустил руку, и плащ из бормокинов сомкнулся, укрывая его. — Я пришел сказать вам, что полчища авроланов наводнили даже Ориозу, проникли на юг до самого Атвала, и я желаю знать, что вы намерены предпринять, чтобы покончить с этим бедствием раз и навсегда.

Глава 16

Королева Ланиветта поднялась со своего кресла и сделала знак своему сыну, положив правую руку с сапфировым кольцом на пальце на его плечо, чтобы тот не вмешивался. На ее длинной шее сверкало огромное сапфировое ожерелье, которое гармонировало с кольцом. Оба украшения прекрасно сочетались с платьем из синего атласа, которое зашуршало, когда королева встала. Ее величество подняла подбородок и улыбнулась, хотя сквозь прорези маски было видно, как помрачнел ее взгляд.

Она старалась говорить спокойно, но в голосе королевы все же чувствовалось сильное возмущение. Я вдруг не на шутку испугался за Резолюта.

— Мне известно то, о чем вы только что сказали. И я намереваюсь обсудить это с моими помощниками.

— Вы до сих пор так и не зашли дальше разговоров, целых три поколения вашей династии. — Резолют указал пальцем на лорда Норрингтона и меня. — Спросите их, помогают ли разговоры, когда сталкиваешься с бормокинами, вилейнами и темериксами. Меня лишили родины столетие назад, и за этот век я слышал бесконечное множество слов, но не видел ни одного действия.

Прежде чем королева могла ответить, из толпы придворных появился другой эльф, быстрым шагом подошел к Резолюту и на каком-то очень певучем языке произнес несколько фраз, обрывающихся резкими паузами. Этот эльф был ниже Резолюта и весил, думаю, на треть меньше, чем мой мускулистый спаситель. Он был намного тоньше Резолюта, и с головы эльфа длинные черные волосы ниспадали на его плечи и на темно-синий атласный плащ. Под плащом виднелась белая одежда, примерно такая же, как у Ли на празднике в Вальсине, только кружевная рубашка и чулки эльфа были красными. Таким образом, этот незнакомец был одет в те цвета, которые надлежало носить при королевском дворе Ориозы.

Больше всего в эльфе меня удивило то, что глаза его очень походили на человеческие. У него были зрачки, их окаймляла очень тонкая золотистая радужная оболочка. Глаза эльфа не были белыми, как белки у человека. Они отливали золотистым цветом, и от этого его взгляд был таким же ослепительным, как солнце в жаркий летний полдень.

Резолют даже не повернул головы в сторону эльфа, взглянув искоса, как собака, обиженная на жестокого хозяина.

— Говорите на языке, который все понимают.

Незнакомец положил левую руку на грудь и кивнул королеве.

— Ваше величество, простите, пожалуйста, этого воркэльфа. Он не умеет сдерживаться и вести себя должным образом при дворе.

— Я прекрасно знаю, как мне себя вести…

— Замолчи, племянник.

Резолют повернулся к другому эльфу.

— Как ты смеешь мне приказывать, дед? Ты виноват в этом не меньше, чем они.

Темноволосый эльф снова заговорил с Резолютом на певучем, вероятно, эльфийском языке, и тот ответил незнакомцу на нем же. Они обменялись несколькими отрывистыми фразами. Было ясно, что Резолют хотел обидеть незнакомца своими репликами, но тот, похоже, не придавал им никакого значения. Его ответы в конце концов вывели Резолюта из себя. Воркэльф ткнул пальцем в своего противника, развернулся на пятках и стремительно направился к выходу.

Оставшийся эльф тут же опустился на колено перед королевой Ланиветтой и склонил голову.

— Ваше величество, молю вас о прощении. Мне нечего сказать в его оправдание, кроме того, что воркэльфам недостает зрелости. Они неспособны увидеть или понять причину.

Королева доброжелательно улыбнулась эльфу.

— Не беспокойтесь, дорогой Джентеллин. Мне тоже часто приходится иметь дело с теми, кому свойственна импульсивность молодости.

Сказав это, королева бросила взгляд на сына и дочь. Я обратился к лорду Норрингтону.

— Я ничего не понимаю. Этот эльф назвал Резолюта племянником, а тот в ответ сказал ему «дед». И они говорят о Резолюте так, будто он несмышленый юнец, который еще даже не получил своей лунной маски.

— Все так сложно, Хокинс, я и сам не знаю, что тебе на это сказать. — Он улыбнулся мне: — Прости, Таррант, я обратился к тебе так же, как привык называть твоего отца.

Я пожал плечами и улыбнулся.

— А я и не возражаю. И надеюсь, что смогу служить вам так же, как он.

— Конечно, сможешь. Ты будешь служить и мне, и Ли, как твой отец служил когда-то моему отцу, прежде чем поступить ко мне на службу. Норрингтон непобедим, пока рядом с ним Хокинс. — Лорд кивнул мне и повернулся к движущемуся в нашем направлении черноволосому эльфу. Когда тот приблизился, Норрингтон поприветствовал эльфа, положив правую руку на грудь.

— Милорд Джентеллин, это большая честь для меня.

Джентеллин в ответ на это приветствие скрестил обе руки у себя на груди.

— Для меня тоже большая честь встретить вас, лорд Норрингтон. Ваш советник — это, наверное, Хокинс.

— Да, его зовут Таррант. Вы виделись с его отцом лет, думаю, двадцать назад.

— В Джеране, на Фестивале Урожая. Да, да, я помню. Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания вашему отцу, когда увидите его.

— Обязательно, сэр, то есть милорд. — Немного замешкавшись, я тоже скрестил руки на груди, все еще не переставая удивляться тому, что отец, оказывается, знаком с эльфом. Наверняка это было еще до моего рождения, но мне казалось, что отец рассказал бы об этом.

Джентеллин улыбнулся мне, затем взглянул на лорда Норрингтона.

— Воркэльф утверждал, что вы видели то же самое, что и он. Можно ли принимать темериксовое перо на маске юного Хокинса за доказательство его слов?

— Это перо можно принимать за доказательство начала тех событий, в которых нам всем довелось поучаствовать позже, в Атвале.

— Да, Резолют спас меня, и если бы не Ли и его меч…

Я не договорил, потому что увидел, как лорд Норрингтон дотронулся пальцем до своего закрытого левого глаза.

Эльф немножко подался назад и заложил руки за спину.

— Меч, найденный в Атвале? Я бы хотел побольше узнать о нем.

— Узнаете, и, думаю, очень скоро. Но можно, сначала я тоже задам вам вопрос? Мой советник интересовался, почему вы так говорите с Резолютом.

Эльф вскинул бровь.

— И что же вы хотите знать?

— Вы обращаетесь с ним так, словно он ребенок.

— А он и есть ребенок.

Я нахмурился.

— Но ему же сто лет.

Лорд Норрингтон засмеялся.

— Возраст еще не показатель зрелости, Хокинс. Оглядись, и ты увидишь множество седовласых стариков, которые ведут себя, как мальчишки или маленькие девочки.

— Да, согласен.

Эльф тихо усмехнулся.

— Резолют, будучи воркэльфом, у которого нет родины, по нашим эльфийским законам и традициям еще совсем ребенок. Возраст, когда эльф принимает связь с родной землей, очень похож на ваш Лунный месяц. На этом этапе своей жизни мы осознаем и принимаем на себя ответственность за судьбу нашей земли. Мы приобретаем родину, поддержку и опору в ее лице. У Резолюта нет этой опоры, его лишили родной земли. Он ребенок, импульсивный и безрассудный. Вы видели глаза Резолюта? Это ребячьи глаза. Они бы стали такими же, как мои, если бы у него была родина, Воркеллин. А поскольку он смотрит на мир детскими глазами, он видит его довольно простым. — На лице эльфа появилась мягкая улыбка. — Я благодарен ему за то, что он спас вас в Атвале, и я прекрасно понимаю ваши теплые чувства к нему.

Джентеллин взглянул на лорда Норрингтона.

— Меч, который вы нашли…

— Его обнаружил мой сын, Босли.

— Да, ваш сын. Думаю, это был не обычный меч?

Норрингтон медленно кивнул.

— В нем есть какая-то магия. Я не раз наблюдал за своим сыном, когда он тренировался с мечом, всегда мечтал, чтобы он научился владеть этим оружием в совершенстве, но в то же время понимал, что из моего Босли не выйдет хорошего фехтовальщика. Когда же я увидел своего сына с этим мечом, я не мог оторвать глаз от него, он был изумителен. Все техники, которыми Босли овладел раньше, он выполнял теперь безупречно. Ни разу за свою жизнь я не встречал никого, кто бы так искусно обращался с мечом.

— У оружия есть имя?

— Резолют сказал, что этот меч наречен Теммером.

На какое-то время эльф замолчал.

— А ваш сын окропил его кровью?

— Да.

Джентеллин закрыл глаза и пробормотал что-то по-эльфийски, потом снова открыл их и улыбнулся лорду Норрингтону.

— Я уверен, что Резолют поведал вам ужасную историю этого меча. Это страшное оружие. В течение семи веков никто не знал, где находится Теммер. Когда я последний раз видел этот меч в бою, он оказывал на воина, сражавшегося им, как раз то волшебное воздействие, о котором вы только что сказали.

Я произвел в своей голове нетрудные математические вычисления.

— Значит, вам более… но вы не выглядите… нет седых… хм, ну, я имею в виду, да, по сравнению с вами Резолют действительно ребенок.

Улыбка эльфа стала шире, и вдруг он разразился громким смехом.

— Да, Хокинс, мне столько и даже больше, намного больше.

— А вы на самом деле дед Резолюта?

— Нет. — Длинные черные волосы Джентеллина задвигались на плечах, когда он покачал головой. — В нашем языке это слово используется для уважительного обращения к взрослому эльфу мужского пола. А я назвал его племянником потому, что на эльфийском языке мы называем так наших молодых эльфов. Между мной и Резолютом нет кровного родства, хотя у меня действительно есть племянник воркэльф, так что я хорошо понимаю боль Резолюта.

Капитан Королевской гвардии, если я правильно определил его титул по маске, подошел к нам и отдал честь. Лорд Норрингтон тоже салютовал ему в ответ.

— Господа, королева хочет удалиться на некоторое время и просит вас последовать за ней.

— С удовольствием. — Лорд Норрингтон повернулся ко мне и положил руку мне на плечо. — Разыщи моего сына и Нея. Держитесь вместе. Скажи им, что я встречаюсь с королевой. Если мы еще увидимся до наступления полуночи, то вернемся в гостиницу вместе. Если нет, то я приду туда сам и отдам приказания слугам в гостинице насчет завтрашнего утра. Все ясно?

Я кивнул, затем сложил руки на груди.

— Для меня было огромной честью познакомиться с вами, милорд Джентеллин.

Он тоже скрестил руки на сердце и кивнул мне. Затем оба они ушли с солдатом. Я отправился на поиски своих друзей. Через несколько мгновений я уже отыскал в толпе рыжую голову Нея. Я пошел к нему.

Ней встретил меня улыбкой и протянул мне кубок с вином.

— Припас его для Ли, но, по-моему, он сейчас занят.

Я посмотрел туда, куда движением глаз указал мне Ней. Я увидел Ли, сидящего на стуле в окружении шести молодых девушек. Только на двух из них были маски. Думаю, все они были старше нас года на четыре, за исключением разве что эльфийки. Я затруднялся определить ее возраст, но эта юная особа была чрезвычайно очаровательна. По ее стройной фигуре и отсутствию татуировок на руках я решил, что она не из воркэльфов.

Ли теребил пальцем перо, висевшее на его маске.

— О ад, наши приключения были необычайно интересными, равно как и необычайно опасными. Я расскажу вам обо всем, что произошло с нами, но боюсь, что от моих рассказов вы можете упасть в обморок и так и не прийти в себя. Я содрогаюсь уже при мысли о том, что нам довелось пережить.

Я почувствовал легкое волнение, когда девушки восторженно защебетали, но за их сочувственными репликами последовали просьбы рассказать поподробнее о наших приключениях. Ли отказывался, ссылаясь на то, что даже от воспоминаний его бросает в дрожь. Девушки клюнули на этот ловкий прием и снова обрушили на нашего героя порцию сочувствия, которую Ли слизнул, как кот сметану.

— Ну, мои милые дамы, не хочу, чтобы вы обвинили меня в черствости и равнодушии к вашим просьбам. Но должен для начала сказать вам, что я склонен считать себя обладателем некоего поэтического таланта. Меня влечет поэзия, возможно, как способ описать эти ужасные недавние события. — Ли закрыл глаза, опустил голову и потер лоб ладонью левой руки. Когда рыжеволосая особа, сидевшая справа, начала растирать ему правый висок, Ли открыл глаза.

— Ну, если вы настаиваете, прочитаю вам свое последнее произведение. Оно называется «Как сражаться с темериксом».

Я залпом осушил кубок. Ли, похоже, был готов преступить запрет своего отца. Ведь лорд Норрингтон просил нас, чтобы мы никому пока не рассказывали о том, что произошло. Конечно, после выступления Резолюта наша тайна перестала быть таковой. И все равно мне казалось, что Ли нельзя рассказывать того, что он собирался поведать этим девушкам. От этой мысли у меня скрутило желудок.

Вдруг я понял, что не только Ли был виной этому неприятному ощущению. Желудок заболел от вина, которое подсунул мне Ней. Этим ужасным напитком мне обожгло рот и пищевод. Теперь вино бурлило у меня в желудке и, казалось, рвалось наружу.

Я взглянул на Нея.

— Как ты можешь его пить? Это же почти уксус!

Ней улыбнулся мне в ответ.

— Я вообще-то это вино для Ли припас. — Он поднял свой кубок. — У меня совсем другое.

— И ты дал его мне?

— Мне показалось, что это поможет тебе придумать способ остановить Ли.

Я кивнул, отдал Нею кубок и направился к Ли.

— Милорд, неужто вы собираетесь вот так вот взять и прочесть этим милым созданиям свой страшный опус?

Ли поднял глаза и призадумался на мгновение.

— Ну, я подумал…

— Не слишком ли это жестоко? — Я, улыбаясь, окинул взором его милых слушательниц. — Мне кажется, вы могли бы развлечь дам чем-нибудь более остроумным, например, каламбурами с именами, которые вы так умело сочиняете, ну или что-то в этом роде.

Ли кивнул и похлопал пальцем по кончику своего носа.

Возможно, мой друг решил, что я просто хочу узнать, как зовут девушек, чтобы потом пригласить их на танец, но он охотно согласился с моим предложением обыграть в стихотворной форме их имена. На первые попытки Ли девушки отреагировали игривым смехом, и это подзадорило его. Ней передал ему кубок с вином, чтобы у нашего друга не пересохло во рту.

Я улыбнулся Нею.

— Еще пара кубков, и наш друг окончательно забудет о своем опусе.

— А что, это идея, — ответил он, положив свою тяжелую руку мне на плечо. — Видел, как ты разговаривал с тем черноволосым эльфом.

— Это был лорд Джентеллин. — Я вздохнул и рассказал Нею все то, что узнал от эльфа. Он выслушал меня внимательно. — Мне жаль Резолюта.

— Да, хотя этот воркэльф вел себя довольно дерзко. — Ней кивнул в сторону юного Норрингтона, вокруг которого собиралось все больше и больше хохочущих слушательниц. — Он ударил управляющего, который объявлял гостей. Ли рассердился, поскольку его лишили торжественного выхода на поклон королеве. Наш Норрингтон сам отправился туда, где находится сейчас, а мне наказал быть послушным советником и помощником и принести ему вина. Зря я, конечно, напоил им тебя.

— Ну, хотя бы скажи мне теперь, как скоро подействует твой яд.

Мы оба рассмеялись над моей шуткой и приступили к поиску крепкого сладкого вина. Выбрав подходящий напиток, мы вернулись к Ли, который уже читал свои стихи стоя, и начали подсовывать ему кубок за кубком. Постепенно он успокоился и ограничился лишь глупыми стишками из слов, время от времени подкидываемых публикой. К полуночи Ли заснул.

Мы отвезли его в гостиницу, закутали в одеяло и уложили на пол.

Я поинтересовался у Нея, почему мы, собственно говоря, положили его не на кровать, в которую, как мне показалось, за время нашего отсутствия подложили соломы, и она уже была не такой твердой, как днем.

— Если мы оставим его здесь, он проснется утром разбитым.

Ней засмеялся.

— Он проснется более чем разбитым, но сон на полу здесь ни при чем. Боюсь, ночью юному Норрингтону может стать дурно, и я бы предпочел, чтобы это произошло на полу. Нечего ему спать с нами, потому что нам нужно хорошенько выспаться, чтобы быть в состоянии справиться с нашим другом завтра утром.

Глава 17

Утро наступило скоро, но для нас все же чуть позже, чем для Ли. Проснувшись, мы увидели его серое лицо. Ли, обхватив голову обеими руками так, словно это была переспелая тыква, которую кто-то зачем-то водрузил ему на плечи, издал страдальческий стон. Я хотел было поддразнить немного моего друга, но потом вспомнил, что это ведь мы с Неем напоили его вином. Мне вдруг стало совестно, и я решил пока воздержаться от колких шуток в адрес Ли.

— Я знаю, как тебе помочь. — Ней быстро оделся и направился к выходу. — Вернусь в один миг.

Ли пополз по полу, волоча за собой хвост из одеяла, и медленно взобрался на кровать. Судя по тому, как он передвигался, даже одно мгновение могло показаться ему сейчас целой вечностью. Мой бедный друг уткнулся лицом в матрас, со слипшихся прядей его светлых волос стекали капельки пота. Ли повернулся ко мне и взглянул на меня правым глазом.

— Вчера я, наверное, выставил себя полным болваном?

— В экипаже тебя не рвало.

— Уже хорошо. Но я имею в виду праздник.

Я облокотился на спинку кровати и подтянул ноги к груди.

— По-моему, ты понравился дамам, особенно двум, как мне показалось, окраннелкам.

— Высоким и светловолосым, как Нольда Диспер?

— Вот-вот. Думаю, в своем Окраннеле этим двум особам не доводилось слышать поэзии.

— Может быть, и так. — Ли закрыл глаза. — Кажется, у меня в голове целая орда бормокинов, которые пытаются вырваться наружу.

— Не переживай, юный Норрингтон, ты не сделал ничего такого, что могло бы запятнать честь твоего отца или Ориозы.

— А королева меня не видела?

— Нет, ее не было. Королева Ланиветта давала аудиенцию твоему отцу.

— А принцесса?

Я хлопнул Ли по плечу.

— Уж не влюбился ли ты в нее? Только ведь у Райгопы темные волосы, а ты, мне казалось, предпочитаешь белокурых девушек.

— Возможно, но у принцессы такие голубые глаза, такие, словно…

— У нее-то, может, и голубые, а вот у тебя красные. — Ней вернулся. Пройдя в комнату, он захлопнул за собой ногой дверь и бросил мне кожаный мешочек, в котором зазвенели монеты, когда я его поймал. В руках у Нея был какой-то кувшин. Карвер протянул его Ли. — В этом сосуде содержится твое спасение.

Ли заерзал на матрасе, как неуклюжая свинья в луже грязи, перевернулся на спину, приподнялся немного и облокотился плечами о спинку кровати. Норрингтон потянулся к кувшину, вдохнул поднимавшийся от него пар и тут же отпрянул от спасительного, по словам Нея, сосуда.

— Воняет просто отвратительно!

— Это нужно пить, а не нюхать. — Ней пожал плечами и поднес кувшин к своему рту. — Значит, ты не хочешь, чтобы тебе стало легче.

— Нет, нет, что ты, дай его мне, дай его мне!

Ли протянул руки. Ней вложил в них кувшин, но свои руки убрал лишь после того, как окончательно убедился, что Ли его не уронит. Затем Карвер зажал пальцами нос Норрингтону.

— Ты должен выпить все до дна. Залпом. И прожевать то, что окажется на дне этого благословенного сосуда.

Ли немного подул на горячую жидкость. Мне было видно, как в темно-лиловом напитке заколыхались какие-то белые хлопья. Норрингтон обреченно вздохнул и, пожал плечами, потом закрыл глаза и поднес кувшин ко рту. Я видел, как ходил вверх-вниз его кадык и как слеза выкатилась из-под лунной маски, но Ли выпил все, затем прожевал что-то и проглотил. Ней разжал ему нос и улыбнулся.

— Ну, вот и все.

Ли затрясся так, будто увидел змею у себя на ноге.

— О, это было омерзительно. Теперь у меня в животе пожар. — Он посмотрел на Нея. — И как же действует твое лекарство? Оно, наверное, рассчитано на то, что головная боль покажется пустяком по сравнению с тем, что станет с желудком.

Ней забрал кувшин, заглянул в него и кивнул.

— Здесь всего лишь вино, чеснок, ивовая кора и кое-что еще. Мама неплохо зарабатывает на этом зелье после праздников летнего солнцестояния.

Я рассмеялся, увидев, как Ли резко плюхнулся на матрас и закрыл рукой глаза.

В мешочке, который бросил мне Ней, я обнаружил несколько серебряных монет и записку. Я быстро прочитал, что там было написано, и передал ее Ли.

— Это от твоего отца.

— Прочти вслух, Ней не умеет, а я не в состоянии.

Ней нахмурился.

— Я умею читать. Немного.

— Здесь все просто. — Я прочистил горло. — «Господа, обстоятельства сложились так, что мы с вами увидимся теперь не раньше полудня. Я оставляю вам денег, чтобы вы смогли поучаствовать в празднике. Желаю хорошо провести время. В гостиницу вы должны вернуться не позже четырех часов после полудня. Ваш К. Н.».

Ли убрал руку и устремил на меня вопросительный взгляд.

— Неужели он позволил нам немного поразвлечься?

— Да, насколько я понял.

Ли усмехнулся и выпрямился на кровати, спустив ноги на пол.

— Ну что ж, тогда не будем терять времени, друзья!

Я вопросительно вскинул бровь.

— А мне показалось, что ты не совсем хорошо себя чувствуешь.

Ли встал, немного покачиваясь, и выпрямился.

— Это было еще до того, как я узнал, что нам сегодня предстоит. Долг зовет. Нас ждут великие дела. — Он посмотрел на серебряные монеты, лежавшие на кровати. — Значит так, шесть серебряных мне и по три каждому из вас. Мы здорово повеселимся.

Ней недовольно нахмурился.

— Может, читаю я не очень-то хорошо, но зато со счетом у меня все в порядке. С чего это вдруг тебе шесть?

— Ну перестань, Ней, разве ты когда-нибудь ходил на праздник с тремя серебряными монетами в кармане? Я ведь знаю, что нет. Зато тебе, наверное, известно, каково это — быть ограниченным в деньгах, когда вокруг столько возможностей их истратить.

Карвер еще более помрачнел.

— Нет и еще раз нет.

— Ну что ж, так тому и быть. Вы пойдете на праздник с суммой большей, чем когда-либо имели, и будете расточительны. Мне же предстоят лишения и страдания от нехватки денежных средств. Ну ничего, я сдюжу, я перенесу эту боль благодаря твоему чудодейственному напитку. — Ли похлопал Нея по спине и шатающейся походкой направился к умывальнику. — Друзья, вот увидите, мы славно повеселимся. Они еще не раз вспомнят нас троих — самых выдающихся гостей праздника!

Мы прошли через город в ту сторону, где с шумным весельем проходил Фестиваль Урожая. Ни одного угрюмого лица не встретили мы на празднике. Здесь улыбались все — даже страж, который проверял, не несем ли мы с собой оружия. Бесчисленное множество торговцев предлагало свои товары, привезенные из их родных земель. Жонглеры и акробаты исполняли удивительные трюки, публика собиралась вокруг и по окончании представления благодарила их, в основном мелкими монетами. Один мужчина водил на ремне пляшущего медведя. Проходили мы и мимо шатра, надпись на котором гласила, что здесь можно полюбоваться роскошными танцовщицами из Мальки, которые откроют посетителю секрет своего соблазнительного, спрятанного под длинной чадрой танца. Тем, кто не умел читать, нетрудно было догадаться о назначении шатра, увидев волнообразные изгибы фигуры девушки, стоявшей на небольшом помосте у входа в него.

Были здесь и еда, и питье. Виноделы предлагали свои напитки и продавали их кувшинами, ведрами и бочками. На празднике можно было отведать каши, свежего хлеба, вареного, жареного, копченого, вяленого или тушеного мяса разных сортов. Здесь готовили и рыбу самых разных видов. Я не очень-то разбирался в них, поскольку вся рыба здесь была из Лунного моря, я никогда не ел такой в Вальсине. Сначала я решил, что не буду ее пробовать, но все же не устоял, почуяв запах готовящегося рыбного блюда, от которого у меня потекли слюнки.

Ли, как и ожидалось, взял на себя обязанность подыскивать нам всякого рода развлечения. Он повел нас туда, где устраивались различные игры — на сноровку и удачу. Победителей награждали самыми разнообразными призами, например маленькими безделушками-талисманами с эмблемами божков удачи и судьбы или богини любви Еврис. Одним из самых распространенных подарков были венки из цветных лент, с вплетенными в них маленькимивысушенными цветочками и веточками ароматных трав. Такой венок можно было не только носить, но еще и использовать в качестве доплаты. Если принести его торговцу, то вместо маленького кувшина вина тот за такую же плату отдавал большой, вместо одной куриной ножки — полторы.

На празднике мы не остались незамеченными. Публика обращала на нас внимание благодаря ярко-красному одеянию Ли, которое особенно бросалось в глаза на нашем с Неем фоне, поскольку я и Карвер, надев более или менее чистые из наших дорожных вещей, походили, наверное, в таком наряде на нищих или бандитов. Привлекали внимание народа и наши лунные маски. Не знаю, было ли известно тем, кто показывал на нас пальцами и усмехался нам вслед, о том, что случилось прошлой ночью. Возможно, что никто из них тогда и не подозревал о назначении темериксовых перьев на наших масках.

Ли, казалось, не обращал внимания на эти любопытные взгляды. Он вел нас прямо к балагану, в котором можно было выиграть приз, поразив стрелой цель, которая, на мой взгляд, находилась на нелепо близком расстоянии от стрелка.

За медный грош здесь давали десяток стрел, так что на одну серебряную монету их можно было взять целую тысячу. Приз в виде венка доставался тому, кто попадет пятью стрелами в сердце мишени, а поскольку до нее было рукой подать, то сделать это, как мне сначала показалось, мог бы даже ребенок.

Ли улыбнулся мне.

— Ты у нас, кажется, стрелок, так ведь, Хокинс? Не хочешь ли испытать удачу?

— С удовольствием. — Я достал монету и бросил на прилавок. — Мне, пожалуйста, десять стрел.

Человек за стойкой взял монету и изучил ее недоверчивым взглядом, затем выдал мне десяток стрел и лук. Пока Ней следил, как тот отсчитывает сдачу, я встал у отмеченной линии и окинул взором мишени.

— Я буду стрелять в оленя.

— Как вам угодно, сэр, — пробормотал человек за прилавком.

Все это действительно выглядело, как детская игра, поскольку с луком, который мне дали, мог бы забавляться разве что ребенок. Тетива на нем обвисла, а сам лук, сделанный из дерева, почти не гнулся. Я бы мог бросить стрелу дальше, чем выстрелить ею из лука, но я все-таки надеялся, что сумею попасть в цель.

Стрелы выглядели не лучше. Они были кривыми и почти без оперения, с тупыми наконечниками. Так что на праздник не только не разрешалось приносить оружие с собой, но и здесь найти его было невозможно.

Ли лукаво улыбнулся мне.

— Что-то не так, Таррант?

— Вовсе нет, милорд. — Я заправил стрелу, прицелился в мишень и выстрелил.

На олене — точнее, на его чучеле, сделанном из мешковины, набитой соломой и натянутой на раму, напоминавшую контуры этого животного, — было нарисовано красное сердце. Моя стрела устремилась прямо в него, не долетела фута четыре и упала, воткнувшись в землю.

Ли покашлял в кулак.

— Ветер, Хокинс?

— Да, наверное, ветер, — Я вставил еще одну стрелу, прицелился и выпустил ее. Кривая стрела закрутилась в полете, но все же попала в грудь мишени, прямо под сердцем. — У нашего зверя пробито легкое, теперь он далеко не убежит.

— Возможно, Хокинс, но мне бы и вовсе не хотелось за ним бежать. — Ли взял следующую стрелу и покрутил ее в ладонях. — Может, эта попадет в цель.

— В самое сердце, я надеюсь. — Я снова проделал серию необходимых движений. Стрела, как и предполагалось, попала в цель, в самый центр нарисованного оленьего сердца, но вдруг звякнула и, отскочив, упала на землю.

Ли повел левой бровью.

— Но какой же все-таки сильный ветер, правда, Хокинс?

— Ну да, ветер.

— Возможно, — сзади послышался мужской голос — это ураган слухов об отважных подвигах лучников из Ориозы.

Все мы трое разом обернулись, чтобы посмотреть на нашего обидчика, и тут же каждый из нас опустился на колено. Ли немного приподнял голову и улыбнулся.

— Ваше Высочество, какая честь для нас.

Принцесса Райгопа тоже улыбнулась. Она и в самом деле была очень красива. Голубые, как летнее небо, блестящие глаза сверкали из-под маски. Черные волосы принцессы были заплетены в косу и перевязаны лентами небесно-синего цвета. Райгопа была старше нас на четыре года. На ее бледных щеках и кончике носа я заметил россыпь неярких веснушек, скулы и лоб принцессы закрывала желтовато-коричневая маска из оленьей кожи. Райгопа была одета в простое коричневое платье, подходящее больше для езды верхом, нежели для королевских приемов. В правой руке она держала маленький веер. Вокруг шеи принцессы был повязан синий шарф того же оттенка, что и ленты, вплетенные в косу, ниспадавшую на грудь с ее правого плеча.

Райгопа стояла в окружении слуг и придворных. Один мужчина без маски сделал шаг вперед в нашу сторону. Он был примерно на дюйм ниже меня ростом и чуть потоньше, но тем не менее выглядел, как воин. По коротко остриженным черным волосам я понял, что наш кареглазый обидчик был родом из Альциды. Концы его роскошных усов закручивались кольцами вдоль щек, а в левом ухе этого человека я заметил золотую серьгу. Его одежда, от сапог и коротких штанов до простой туники и камзола, была коричневого цвета разных оттенков, от песочного до бурого, и гармонировала таким образом с нарядом принцессы.

Райгопа сложила веер и нежно похлопала по плечу этого человека.

— Принц Август, в Ориозе действительно есть настоящие лучники, а вот делать луки и стрелы в Альциде, похоже, не умеют.

— Но, принцесса, как говорит ваш брат, хороший стрелок должен уметь попадать в цель и из плохого оружия.

Ли поднял голову.

— Ваше Высочество, не осуждайте принца Августа за плохое оружие.

Принц Альциды бросил взгляд на юного Норрингтона, отвернулся, а потом снова посмотрел на Ли. В ухмылке нашего друга читалось: «Да, я осмелился это сказать». Райгопа открыла веер, чтобы скрыть за ним свою улыбку. Из группы придворных послышались смешки, и я тоже еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

Ли поднялся и кивнул, опустив подбородок очень низко.

— Ваше высочество, меня удручает тот факт, что стрельба одного из моих людей могла бросить тень на славу лучников Ориозы. Я бы хотел это исправить. Здесь и сейчас, я выстрелю из лука и попаду в сердце оленя.

Август ухмыльнулся.

— Ваш человек и так только что это сделал.

— Да, но я сделаю это вслепую.

Я покосился на Ли, а он — на меня.

— Ли, ты что, все еще пьян? — прошептал я.

— Помоги мне, и это сработает, Хокинс. — Он улыбнулся. — Ваше высочество, я могу взять у вас шарф?

Райгопа отдала свой веер одной из девушек свиты и развязала шарф. Август взял его у нее и поднес к глазам.

— Да уж, вслепую, да через него же все видно.

Ли забрал шарф у Августа и сложил его несколько раз в полоску шириной примерно в дюйм.

— А вот так ничего не видно. — Он протянул шарф Августу. Принц Альциды согласился, недовольно хмыкнув. Ли повернулся ко мне и наложил полоску мне на глаза. — Ты видишь что-нибудь через нее, Хокинс?

— Нет, милорд.

— Хорошо. — Он повернулся к Нею и вручил ему эту повязку из шарфа. — Покажи это тем, кто пожелает лично убедиться, что через нее ничего не видно.

Ней понес полоску в сторону свиты, а Ли снова повернулся к прилавку, на котором лежали оставшиеся семь стрел. Он выбрал одну и показал ее мне. В то время, когда внимание публики было приковано к Нею и его почетной ноше, Ли сказал мне шепотом:

— Ты будешь стоять рядом со мной, очень близко, и смотреть на мой лук. Большой палец своей правой ноги направь на сердце оленя.

Я кивнул.

— Эта стрела полетит прямо в цель, милорд.

— Хорошо. — Он повернулся к зрителям и показал им ее. — Взгляните-ка, это самая обычная стрела, не так ли?

Все они закивали ему в ответ. Затем Ли отдал стрелу мне, внимательно оглядел лук, проверил тетиву. Он изготовился к выстрелу, поставив как следует ноги, и взяв лук в левую руку. Правой же он, обернувшись, сделал знак Нею, чтобы тот принес ему шарф.

— Повязку для глаз.

— Нет, так дело не пойдет. — Принц Август ухватился за кончик шарфа. — Это ваш помощник.

— Даю вам слово, ваше высочество, что не стал бы подглядывать, даже если бы мог. — Ли прикоснулся к своей маске, чуть приподняв ее. — И так я почти ничего не вижу из-за этой маски.

— Ну что ж, Август, — принцесса Райгопа взяла шарф у Нея. — Я завяжу ему глаза.

— Ваша красота и без того уже ослепила меня, ваше высочество.

Райгопа улыбнулась и завязала шарфом глаза нашему другу. Узел она затянула покрепче, затем похлопала Ли по плечу.

— Не промахнитесь, на кон поставлена честь Ориозы.

Ли поднял лук.

— Стрелу, Хокинс. Помоги мне ее заправить.

Я вложил стрелу в его левую руку и вставил ее в лук. Правую руку Ли я поднес к тетиве. Как мы и условились, правой ногой я указал на цель. Ли повернул голову к левому плечу, чуть приподнял левую руку, натянул тетиву и выстрелил.

Стрела вылетела и устремилась прямо в цель. Это был, наверное, лучший выстрел Ли, который я когда-либо видел. Наконец стрела вонзилась в самое сердце оленя, и я услышал изумленные вздохи у нас за спиной. Но тут она отскочила, и зрители разом разочарованно выдохнули.

Лицо принца Августа приняло довольное выражение.

— Она не воткнулась.

Ли спокойно повернулся к нему, не снимая повязки.

— Я всего лишь предложил попасть в сердце мишени, а не воткнуть туда стрелу. Зачем убивать то, что нельзя убить?

Принцесса Райгопа прикоснулась к руке Августа.

— Вы хотели, чтобы лучник продемонстрировал вам свое мастерство. Дайте ему лошадь, колчан стрел и хороший лук, и он принесет вам любую добычу, которую вы пожелаете.

Ли низко склонил голову.

— Вы так добры, принцесса. — Он снял повязку и протянул Райгопе. — Ваш шарф.

Она покачала головой.

— Оставьте его себе, благородный человек, вы его заслужили.

— Я, Босли Норрингтон, всегда в вашем распоряжении и в долгу перед вами.

— От такого долга я несомненно стану богаче.

Принцесса улыбнулась Ли, затем повернулась и ушла вместе со своей свитой.

Мы проводили ее взглядом. Норрингтон рассмеялся и отдал лук владельцу аттракциона.

— Ну что ж, друзья, вот это приключение.

Ней удивленно моргал глазами, глядя на Ли. Он смотрел то на оленя, то снова на Норрингтона, вероятно, не переставая думать о выстреле, который он только что видел.

— Но как… ?

— О, это было очень просто, Ней. Прежде чем принцесса завязала мне глаза, я поставил ногу так, чтобы она указывала на цель. Таким образом, я уже мог попасть по меньшей мере в грудь оленя. Затем я немного приподнял маску, чтобы можно было видеть ногу. Хокинс в это время большим пальцем своей правой ноги указал мне на сердце мишени. Я прицелился под таким углом, под которым стрелял бы он, и выпустил стрелу.

Ней изумленно мотал головой. Я засмеялся.

— Да брось ты, Ней. Ничего удивительного в этом нет. Ли, ты вот лучше скажи мне, думал ли ты, что скажешь в случае промашки?

Норрингтон почесал подбородок.

— Вариантов было очень много. Например, что олень своей грациозностью напомнил мне принцессу Райгопу, и я бы не смог выстрелить в столь прекрасное существо. В общем, в голове у меня крутилось множество идей.

Я покачал головой.

— По-моему, олень был не единственной твоей целью.

— Ну, конечно, нет. И, похоже, я попал одной стрелой сразу в обе мишени. — Ли втянул носом запах шарфа, который он держал в руках. — Два метких попадания.

— Будем надеяться, что ее сердце не такое жесткое, как у этого чучела. — У меня забурлило в животе. — Может, поедим?

— Не мешало бы. — Ли расправил шарф и повязал его вокруг своей шеи. — А после обеда мы отправимся в Ислин. За этот выстрел я должен отблагодарить Кедина. Думаю, придется потратить немного серебра и на Еврис, и еще на Арель.

— Да уж, богине удачи Арель ты должен принести хорошее подаяние, потому что этот твой выстрел, на мой взгляд, был просто везением. — Ней похлопал Ли по спине. — А поскольку ты хочешь завоевать сердце принцессы, удача тебе еще понадобится, поэтому можешь рассчитывать и на мои серебряные монеты.

Глава 18

Нам не составило особого труда найти храм Кедина, или, точнее сказать, ближайший храм Кедина, поскольку всего в Ислине их имелось целых три. Тот, в который попали мы, был величественным сооружением с высокой колоннадой снаружи и фресками на стенах, изображающими битвы прошлых лет. Массивные двойные двери из бронзы, почерневшие от времени, были открыты настежь, но тем не менее выглядели довольно грозно и как-то не очень дружелюбно.

Внутри же все было примерно так, как и в храме Кедина в Вальсине, хотя этот храм, конечно, превосходил наш по размерам. И все же мы заметили некоторое отличие. За статуей Кедина — там, где в нашем храме была просто стена, по обе стороны которой находились ниши, куда люди приходили поклоняться Фесин и Гесрику, — располагалась длинная галерея, уводящая куда-то в глубь помещения. После того как мы купили ладан и принесли его Кедину вместе с нашими молитвами, мы решили осмотреть ее.

Я никогда не видал ничего подобного. Здесь один за другим стояли ряды маленьких статуй, застывших в воинственных позах. Тут были и женские скульптуры, и мужские. Воины отсекали, мечами головы своим врагам или вонзали пики в драконов, грифонов, гигантских змей или еще каких-нибудь тварей. Внизу вокруг каждой статуи в песчаных ямках стояли ладанные палочки и свечи, дрожащее пламя которых отбрасывало тени на стены храма и на сводчатый потолок.

Привлекло нас в эту галерею то, что очень много людей, в основном молодых, входя в храм, шло прямиком сюда, даже не задерживаясь у статуи Кедина. Они останавливались перед тем или иным изваянием, опускались на колени, склоняли головы и руками проделывали те движения, которые обычно делаем мы, молясь Кедину.

Никто из нас троих не мог понять, что здесь происходит. Я чувствовал себя так, словно, заснув, пробудился в каком-то мире, похожем на мой, но все-таки другом.

Мы вернулись в гостиницу, но не нашли там лорда Норрингтона. Зато мы обнаружили записку, в которой говорилось о том, что мы должны поскорее кое-куда прибыть. Северус указал нам, как пройти в то место, о котором написал лорд, и мы отправились в путь. Сначала нам пришлось пробираться сквозь толпу жителей и гостей города, потом мы поднялись на одну из башен, от которой был протянут трос к другому зданию. Мы сели в корзину вместе с перевозчиком и поехали. Наш транспорт покачивало из стороны в сторону, и Ли совсем не хотелось посмотреть, что там, внизу. А вот мы с Неем все же набрались храбрости и, ухватившись руками за края корзины, выглянули из нее.

Мы перемещались из новой части города в старую, и тот способ передвижения, который лорд Норрингтон выбрал для нас, был намного приятнее и быстрее, чем если бы мы шли по многолюдным улицам. Расстояние, отделявшее нас от земли, было не более пятидесяти футов, так что мы могли без труда разглядеть, что происходило внизу. Мы видели белье, вывешенное для просушки, играющих детей, а также наблюдали, как два городских стражника гнались за убегавшим от них вором.

Когда наше путешествие в корзине закончилось, мы спустились с башни в старую часть города и дошли до угла Рыбного рынка и Жемчужных улиц, но так и не встретили ни одного знакомого лица. Никто не подошел к нам. Я не понимал, зачем мы вообще туда пришли, пока Ней не заметил на одной из дверей тот самый знак, который указывал на необходимость присутствия Оперившихся Птенцов на собрании Рыцарей Феникса. Мы направились к нему.

Такие же вырезанные эмблемы мы обнаруживали то на деревянной раме окна, то на почтовом столбе. Мы шли туда, куда вели нас эти знаки. Наконец мы оказались у закрытой двери с узенькой решеткой, через которую хозяин мог увидеть своих посетителей и которая тоже была закрыта.

Я постучал в дверь, окошко за решеткой отворилось, кто-то взглянул на нас оттуда и произнес:

— Знаете ли вы, зачем пришли сюда?

Я дотронулся рукой до лба, потом опустил ее.

Окошко снова затворилось, но теперь открылась сама дверь. Мы вошли и зашагали по небольшому коридору вслед за человеком в мантии, который позвал нас за собой жестом. Незнакомец провел нас в небольшую комнатку, где мы получили от него коричневые накидки, затем он попросил нас расписаться в толстой книге для записи гостей.

Ли наставил множество крючочков и загогулин, я не стал тратить так много чернил, а Ней просто начертил свой вензель. Карвер ставил раньше такой знак на сделанном им оружии.

Наш проводник предложил провести нас по ислинскому залу для собраний Рыцарей Феникса, и мы трое молча последовали за ним. Парадный зал был здесь намного больше, чем в Вальсине, вокруг него амфитеатром высоко вверх поднимались трибуны, облицованные белым мрамором. Потолок, имевший форму купола, поддерживали две дюжины мраморных колонн. Его украшали фрески с изображением всего цикла жизни Феникса. Эпизод возрождения птицы из пепла находился как раз над теми трибунами, где, как я догадался, должны были сидеть новобранцы рыцарского братства.

За этим залом располагались комнаты поменьше, предназначенные для собраний, столовая, в которой, думаю, могло уместиться человек триста, к ней примыкала кухня. За левым крылом парадного зала начинались помещения, в которых размещались прибывавшие на собрания издалека. В завершение обхода мы попали в галерею за правым крылом зала, которая была очень похожа на ту, что мы осматривали в храме Кедина.

Здесь мы обнаружили великое множество изваяний. Большинство из них были небольшими, и только примерно дюжина статуй, выполненных в человеческий рост, находилась в отдельных нишах. Возле каждой скульптуры горели свечи, и лишь у нескольких дымился ладан. Маленькие статуи были вроде бы и похожи на те, которые мы видели в ислинском храме Кедина, но все же отличались от них. Одно сходство было очевидно — воинственные позы фигурок.

Я почесал затылок.

— Простите… — Я не знал имени нашего проводника, поэтому решил использовать обращение, которое бы его точно не обидело. — Господин, в такую же галерею мы попали и в храме Кедина, но мы не понимаем ее назначения.

Он поднял руку.

— Вы здесь затем, чтобы научиться понимать то, чего не знали раньше.

Незнакомец повел нас в одну из комнат, предназначенных для собраний, жестом пригласил сесть на громадные деревянные стулья, а сам опустился на пол. Мантия окутывала его скрещенные ноги.

— Каждый из вас троих знает, что около двух тысячелетий назад многочисленная армия завоевателей, пришедшая с Пустынных Земель, в которые, кстати, входили когда-то и Черные Пределы, захватила большую часть мира. Они основали Эстинскую империю, и даже Ориоза была ее провинцией. На протяжении многих веков императоры мудро и разумно правили своими владениями. Однако примерно тысячу лет назад война между людьми и урЗрети обнажила неспособность аристократии справляться с теми обязанностями, которые возлагал на нее император. Тогда он отменил старые порядки и наградил предводителей военных действий титулами и землями и создал таким образом новое дворянское сословие.

Через два с половиной века Кирун возглавил авроланскую орду и повел ее на север. Он был могуч и силен, потому что обладал Короной Дракона. Кирун завоевал центральные провинции империи, включая вашу Ориозу. Люди, на помощь которым пришли эльфы и урЗрети, вытеснили захватчика, но аристократия снова сделала неверный шаг. Вместо того чтобы изгнать захватчиков с этих земель, как это сделали его предки несколько веков назад, император Баланикус послал войска в провинции, чтобы подавить народные бунты.

Дальше я уже кое-что знал об истории Ориозы. Как раз в это неспокойное время ориозцы, мурозцы и алозцы — народы центральных провинций, которым приходилось тяжелее всего, — восстали против властей. Они поднялись на так называемый Великий Бунт, скрыв свои лица под масками. Власти империи были свергнуты и наши народы провозгласили себя независимыми. Они сформировали Конфедерацию, дав клятву защищать друг друга, и этот союз существует и по сей день.

Наш учитель продолжал:

— Брат императора Валентин понимал, что действия Баланикуса могут привести к полному краху империи. Он сам поднял восстание и сверг своего брата. Баланикус бежал в Мадазозу, город в Райманции, и заявил, что лишь в восточной части империи власть осуществляется законным путем, а все, что творится в западных и центральных провинциях, — сплошное беззаконие и произвол. Вот почему Себция, Байлазия, Райманция и Виарка до сих пор называют себя Эстинской империей. Что же касается Валентина, то он предоставил автономию всем западным провинциям, но объединил их под Лигой Валентина и правил ею до самой смерти, а когда Валентин умер, он не оставил после себя преемника. Так что трон Лиги после самого Валентина никто так и не занял. Правители тех провинций, которые вошли в Лигу, разместили в столицах союзников своих послов. Совет Лиги каждый год перемещался из одной столицы в другую, возглавляемый властителем той провинции, в которой он находился в том или ином году. И лишь Большой Совет мог избрать нового правителя Лиги Валентина.

Столь благолепный образ Валентина не совсем соответствовал моему представлению об истории той эпохи. Я знал, что он, стараясь защитить границы Лиги, хотел сместить их на север к Мурозо и на запад к Райманции. Армия Валентина встретила сильное сопротивление в Ориозе. Его генералы, попав на нашу землю, нашли ее очень красивой, но в их планы не входило сражаться в Ориозе целую вечность, поэтому армия вернулась в Сапорцию и Альциду.

Но главным достижением Валентина было то, что он уничтожил Корону Дракона, разбив ее на мелкие кусочки, и роздал их тем народам, которые участвовали в освободительной войне против Кируна. Оставшиеся части Короны хранились в крепости Дракона, которую воздвиг сам Валентин и разместил в ней свои войска. В основном там служили войска Лиги, но периодически отряды из каждой страны должны были нести там службу в качестве части гарнизона.

— Валентина провозгласили богом, — продолжал учитель, — но он отказался от такой почести, сказав, что он всего лишь простой смертный, которого, возможно, боги и наделили некоторым своим могуществом. Главная заслуга Валентина перед народом заключалась в том, что своим примером он показал им, как молитвами и верностью богам можно достигнуть божественных добродетелей.

— После его смерти открылось, что на Валентине действительно было благословение богов. Они сделали его чем-то большим, чем просто человек. Валентин теперь меньше, чем божок, но больше, чем вейрун, он стал покровителем для тех, кто мечтал о добродетелях, которыми обладал он сам. Более того, боги принимали в легион его последователей тех, кто достиг целомудрия. Теперь их образам — то есть тем фигурам, которые вы видели в храме Кедина и здесь, — поклоняются семьи этих людей и те, кто считает их своими покровителями. В подобных галереях собраны статуи героев, достигших той или иной добродетели. Здесь вы увидели изваяния Рыцарей Феникса, а в храме — тех, кто посвятил свою жизнь Кедину. Когда боги открывают священникам тайну о вознесении на небеса какого-либо человека, те сообщают об этом людям — чаще всего его семье.

Помню, как по моей спине пробежал холодок, когда учитель рассказывал нам эту историю. Я вдруг задумался, почему священникам Лиги боги открывали тайну о вознесении людей, а нашим — нет. Только потом, спустя много лет, мне хватило цинизма предположить, что это самое откровение богов было не чем иным, как попыткой прикрепить ту или иную богатенькую семью к определенному храму, чтобы те несли в него свои деньги, продолжая поклоняться покойным предкам. Некоторые семейства доходили даже до того, что полностью оплачивали экипировку, обучение и содержание армии, чтобы та только сражалась под флагами их предков, и это намного сокращало расходы государства.

После этой беседы с одним из Рыцарей Феникса я как-то спросил у Нея, не думает ли он, что Ориоза что-то делает не так. Он пожал плечами:

— Может, всяким там лигам и нужна дополнительная помощь, а за нас боги, наверное, не переживают, знают, что мы и так со всем справимся.

Во время рассказа учителя я вдруг задумался и о том, смог ли бы я когда-нибудь так возвыситься. Мне хватило одного взгляда на Ли, чтобы понять, что он давно уже сам погрузился в подобные размышления. Я знал, что такого положения могли бы достичь лорд Норрингтон или мой отец, а мы оба? Мне казалось тогда, что мы и так уже сделали немало, чтобы удостоиться такой милости богов. Но, с другой стороны, если ее так легко заслужить, то так ли ценна эта милость, как считают?

Я также должен сказать, что отсутствие в Ориозе подобных галерей в каждом храме не означает, что мы не чтим своих предшественников. Мы храним их маски и достаем их в годовщины смерти наших праотцов. Истории об их подвигах и заслугах передаются из поколения в поколения, мы почитаем наших предков, но не поклоняемся им, словно богам.

Наш учитель поведал нам и кое-что еще, в том числе и историю возникновения Братства Рыцарей Феникса после окончания войны между людьми и урЗрети и о его расцвете во времена Эстинской империи. Валентин тоже был Рыцарем Феникса и достиг ранга Великого Господина. Как я понял, это самое высокое звание, которое только можно приобрести в Братстве. Учитель показал нам также еще пару условных жестов, а именно: приказы следовать за кем-либо и взять что-либо, включая их секретный и несекретный варианты. Затем он снова повел нас в галерею, где мы поднесли горящий ладан Валентину, который, как сказал учитель, является воплощением всех военных добродетелей. Затем он приказал нам снять накидки и проводил нас к выходу.

Вернувшись в гостиницу, мы наконец-то встретились с отцом Ли. Лорд Норрингтон дал нам время съесть немного хлеба, сыра и жареной свинины, после чего мы направились в крепость Грипс.

— До меня уже дошли слухи о том, что вы сделали сегодня утром на празднике. Окажись я рядом с вами в тот момент, я бы не позволил вам устроить это. Но, к счастью, меня там не было. Я сказал «к счастью», потому что случившееся пошло вам на пользу, превратив вас из простых лунных новобранцев в воинов незаурядных способностей. Ваша проделка также развеяла некоторые сомнения насчет того, с чем нам пришлось столкнуться в Атвале.

Когда мы добрались до крепости Грипс, нас проводили в тот самый парадный зал, где вчера проходил прием королевы Ориозы. Однако теперь помещение выглядело по-другому, совсем не так, как на празднике. Несколько столов в центре зала были составлены в большой круг, за каждым из них развевался флаг той нации, представители которой сидели за этим столом, а также виднелся ее герб. Сзади делегации стояли стулья, но лишь немногие из них были заняты. Думаю, они предназначались для советников тех представителей королевской знати, которые сидели за столами.

Нас посадили за королевой Ланиветтой, ее сыном, дочерью и управляющим королевским двором. Принцесса Райгопа обернулась и взглянула на нас. Она тепло улыбнулась Ли. Он не преминул ответить принцессе тем же вдобавок еще и подмигнув ей. Щеки Райгопы вспыхнули алым румянцем.

Ее брат Скрейнвуд наблюдал за нами, пока мы садились. Мне бы, наверное, лучше воздержаться от описания принца, но все же совсем ничего не рассказать о нем было бы неправильно, потому что в моей истории он сыграл далеко не последнюю роль. Скрейнвуд был также красив, хотя и совсем не похож на свою сестру. Разница в возрасте между ним и Райгопой составляла тринадцать лет. Это значит, что принц был старше меня почти вдвое. Высокий и стройный, но все же ниже меня ростом, с каштановыми волосами и карими, слишком близко, на мой взгляд, посаженными глазами — так можно вкратце описать его внешность.

Не так уж много я знал о Скрейнвуде тогда. Мне, как и любому жителю Ориозы, было лишь известно, что принц женат, что у него двое сыновей, которым еще очень далеко до Лунного месяца. Жена Скрейнвуда, принцесса Мурозо, и дети находились в Мередо. Поговаривали, что этот брак носил чисто политический характер.

Садясь, я поймал на себе взгляд принца. Когда я появился на празднике в роли помощника лорда Норрингтона, Скрейнвуд ни разу даже не посмотрел на меня. Здесь я впервые заметил, что он обратил на меня внимание. И с этого момента я понял, что принц не любит меня, а я — его. Я не знаю, как по одному только взгляду я мог определить враждебность Скрейнвуда по отношению к себе. Пожар ненависти разгорелся в нем, пожалуй, с того самого момента, как принц узнал о моем существовании.

Как раз напротив нас разместилась делегация из Альциды — принц Август и его отец Пенезиус. Посланники остальных государств сидели под флагом Лиги Валентина, слева от них я увидел представителей Окраннела. Райманция прибыла на встречу от лица правителей всей Эстинской империи, Хаорра представляла Древний Союз, а под сверкающим флагом с эльфийскими письменами расположился Джентеллин. Король Пенезиус поднялся.

— Похоже, дорогая королева Ланиветта, прибыли ваши удивительные молодые воины.

Королева даже не пошевелилась, но герцог Ларнер повернулся к нам и рукой сделал нам знак, чтобы мы встали. Мы так и сделали, лорд Норрингтон поднялся вместе с нами.

Правитель Альциды улыбнулся:

— От лорда Норрингтона мы слышали о тех поступках, которые вы совершили. Нам также сообщили, что в черном городе Атвале вы разгромили войско из более чем двухсот бормокинов. Мы все, конечно, понимаем, насколько ужасной была эта битва, и то, что вы в ней выжили, говорит о том, какие вы прекрасные воины. Но все же многие из нас никак не могут поверить в то, что такая небольшая группа могла разбить орду, в десять раз превосходящую вас по численности, и остаться в живых. Разве может быть правдой то, что нам сказали?

Я не знал, что на это ответить, но Ли тут же нашелся:

— Ваши величества, мне неизвестно, что именно поведал вам мой отец, но, зная его, могу предположить, что лорд Норрингтон проявил чрезвычайную скромность, упоминая свои заслуги, и преувеличил наши, оправданием чему может служить лишь его гордость за нас. Ориоза, как известно, пострадала не от одного захватнического нападения — сначала урЗрети, потом Кирун, затем — всего лишь век назад — Крикук. Поэтому наша нация давно стоит перед необходимостью воспитывать хороших воинов, чтобы быть в состоянии справиться с авроланской угрозой. Возможно, более доказательным, чем то, что выжили мы и еще несколько наших товарищей, для вас окажется тот факт, что одиннадцать наших людей погибли в Атвале.

И если честно, мы не знаем точно, сколько авроланов на нас напало. Разведчики действительно насчитали две сотни, но, возможно, их было больше или, напротив, чуть меньше. В битве за жизнь некогда пересчитывать мертвых врагов.

Мы с Неем просто кивали, пока Ли произносил свою речь.

Король Пенезиус прищурил карие глаза.

— Смелые слова, но они не дают ответа на мой вопрос. Можно ли считать правдой то, что вы говорите о нависшей над нами угрозе?

Ли поднял подбородок, наверное, затем, чтобы всем было виден шарф Райгопы у него на шее.

— Один ли, два ли, пять, двадцать или двести бормокинов — не имеет значения. Вы все признаете, что мы с ними сражались, но спрашивать здесь об их количестве — все равно что интересоваться у вымокшего под дождем человека о том, сколько капель на него упало. Я могу уверить вас, что в этой битве наша одежда насквозь пропиталась кровью как авроланских врагов, так и наших друзей. Неважно, сколько бормокинов, вилейнов и темериксов мы уничтожили, главное — то, что мы сражались с ними в Ориозе и по пути сюда. И еще важнее то, что авроланы, которые напали на нас в Атвале, явно имели своей целью не дать нам добраться до Ислина. Если вам не совсем понятно это предзнаменование, то я позволю себе предсказать кровавый ливень, страшный кровавый ливень, поток, который может смыть всех нас.

Я был восхищен ораторским искусством моего друга и старался изо всех сил сдержать улыбку, но Райгопа, похоже, и не собиралась скрывать свое впечатление от выступления Ли. Она счастливо улыбалась ему. Герцог поблагодарил нас кивком, затем поднялся принц Скрейнвуд. Я видел, как его губы вытянулись в тонкую линию.

— Нет сомнения, ваши высочества, что нам предстоит серьезное обсуждение, но дети не должны в нем участвовать, поэтому, думаю, этих мальчиков можно отпустить, хотя на то, что рассказал Босли Норрингтон, конечно, нельзя не обратить внимания. — Принц поднял голову и выпрямился. — Мы стоим на пороге кризиса. А то, что он когда-либо наступит, было ясно уже в начале этого века. Если мы не сможем справиться с ним сейчас, то не сделаем этого никогда.

Лорд Норрингтон похлопал сына по плечу, и Ли повел нас к выходу. Когда двери зала захлопнулись за нами, он оперся спиной о стену и чуть не сполз на пол, но мы с Неем удержали Ли. Его руки тряслись, губы пересохли.

— Не могу поверить, что я сказал это.

— Отличная речь. — Ней улыбнулся. — По-моему, она произвела впечатление на принцессу.

Лицо Ли озарилось улыбкой.

— Да, я это заметил. Как думаешь, Хокинс, я и впрямь неплохо выступил?

Я кивнул.

— Ты все верно изложил. Они, видимо, никак не хотели верить твоему отцу, боялись признаться себе, что их собственная жизнь, их будущее в опасности. Ты втолковал им, что это неправильная позиция, и принц тебя поддержал.

— А ведь поддержал, правда? — Ли выпрямился. — Интересный он человек, этот наш будущий король.

— Довольно быстро, однако, он нас оттуда выпроводил.

Я вздрогнул.

— По-моему, он меня невзлюбил.

— Думаю, Скрейнвуд нас всех невзлюбил, ведь мы отвлекли внимание публики от его собственной персоны. — Ли тронул пальцем перо темерикса на своей маске. — Видели его маску? На ней только почетные ленты военных подразделений. Принц вдвое старше каждого из нас и еще ничего не сделал за свою жизнь. А мы, юнцы из провинции, которые еще даже не миновали свой Лунный месяц, уже убивали темериксов и прочих авроланских тварей.

Я нахмурился:

— То есть ты хочешь сказать, что он нам завидует?

— Ну конечно! Надо будет понаблюдать за Скрейнвудом.

— Я бы лучше понаблюдал за его сестрой.

Ней кивнул:

— Я тоже не прочь.

— Да, друзья мои, тут я с вами полностью согласен. — Ли похлопал по плечу меня, потом Нея, и повел нас по коридору к выходу из крепости. — Но эту обязанность я, пожалуй, возьму на себя.

Глава 19

В течение нескольких последующих дней лорд Норрингтон участвовал в заседаниях Совета Королей. Мы же провели это время, гуляя по городу, участвуя в празднике, а также посещая залы Рыцарей Феникса, где нам рассказывали об истории Братства. В уроках, которые давали нам наши учителя, чувствовалось, что те или иные события освещаются с позиций Лиги. Тем не менее мы не заметили никакой предвзятости по отношению к Ориозе со стороны наших наставников. Их поражала наша способность быстро усваивать все, чему нас учили. Мы, как губки, впитывали тот материал, которым должен владеть каждый Оперившийся Птенец.

Атмосфера праздника заметно переменилась за эти несколько дней. Фестиваль больше не казался нам веселым и оживленным. Одной из причин этого, наверное, было мрачное настроение Ли. Погруженный в раздумья о Райгопе, он с каждым днем становился все более угрюмым. Мне и раньше доводилось видеть Ли таким, и последней виновницей его меланхолии была Нольда Диспер. Каждый раз Норрингтон, лишенный возможности лицезреть объект своего обожания, впадал в беспросветное уныние. Я научился не обращать внимания на подобные вещи, а вот Нея это огорчало и беспокоило. Он раздражался и злился на Ли, и из-за этого у нас постоянно возникали какие-то трения.

Мне было интересно наблюдать за жизнью Ислина. Чем ближе я узнавал город, тем чаще вспоминал напутственные предостережения моего отца. Здесь были и мошенники, ловко надувающие народ во всякого рода азартных играх, и убийцы, нападающие на подвыпивших горожан или гостей Ислина в узких переулках. Лжекалеки выманивали деньги у сострадательных прохожих, а воры-карманники, обходясь без подобных жалостливых представлений, просто отбирали у народа то, что хотели получить.

Балаган, в котором Ли с завязанными глазами произвел свой знаменитый выстрел в оленя, сделался необычайно популярным. Его хозяин передвинул оленя футов на двадцать подальше от стрелка, сам нахлобучил маску на лицо и принялся зазывать народ попытать удачу — попасть в цель вслепую, как это могут делать лучники из Ориозы. Желающие спасти репутацию своей нации повалили к нему толпами, пополняя медными монетками карманы предприимчивого хозяина лавки.

Когда мы проходили мимо него, тот или и в самом деле не признал нас, или просто сделал вид, что больше похоже на правду. Ней собирался было сорвать маску с обманщика и разоблачить его, но я удержал друга от этого жестокого поступка. Ли тоже меня поддержал.

— Ну подумай, Ней. Этот человек тут из кожи вон лезет, чтобы раструбить на весь мир о нашем мастерстве. Никакая история о бормокинах не сравнится с его славными рассказами о нас.

Однажды днем мы разделились и пошли поодиночке в разные части города. Не подумайте, что мы поссорились, просто каждый из нас отправился на поиски подарков двум другим. Лунный месяц подходил к концу. Совсем скоро нам предстояло получить первые взрослые маски и, по традиции, принять подарки от друзей. Дарили, как правило, что-то необычное, но в то же время не очень дорогое — хотя принц Скрейнвуд, например, получил титул и замок в день окончания Лунного месяца.

На подарки нам, конечно, нужны были деньги, но эта проблема решилась для нас очень просто. Лорд Норрингтон вручил каждому из нас по три золотых монеты и сказал, что это — награда от королевы Ланиветты за наши заслуги перед Ориозой. Итак, щедро одаренные ее величеством, мы разошлись в разные стороны.

Я выбрал извилистую дорожку и прошел по ней чуть ли не через весь Ислин. Я надеялся купить каждому из своих друзей что-нибудь особенное, такое, чтобы оно было и полезным, и запоминающимся, и прослужить могло долго. Мне хотелось, чтобы этот подарок напоминал им о прекрасном времени, проведенном нами вместе. Множество самых разнообразных вещей, встретившихся мне на пути, отвечало этим пожеланиям.

Все товары, привезенные на праздник из других земель, уже разобрали. Одежда, сделанная в Альциде, не подошла бы для Ориозы, и дело тут не в пестрых красках, а в том, что материя, из которой вся она была сшита, оказалась чересчур тонкой. Эти вещи Ли с Неем проносили бы пару недель, а потом забросили бы до следующего лета, тем более что в Вальсине оно было довольно прохладным и коротким.

Наконец в нижней части города, у пристани, я нашел то, что искал. Моряки с разных кораблей распродавали здесь всякие вещицы, привезенные ими из дальних путешествий. У одного мужчины, только что вернувшегося из Сварской, портового города в Окраннеле, была куртка из шерсти черной овцы мехом наружу. Те, кому он пытался ее предложить, шарахались в сторону от этого человека и, прибавляя шаг, уходили прочь. Из увиденного я сделал вывод, что в Альциде к черной шерсти относились с недоверием и даже с опаской. Наверное, она считалась плохой приметой и поэтому каждый старался держаться подальше. Куртка показалась мне достаточно большой, она вполне бы подошла Нею. Я выждал, пока человек окончательно убедится в том, что его товар никто не хочет покупать, и подошел к продавцу как раз в тот момент, когда тот уже отчаялся получить за куртку хоть какие-то деньги.

Я знал, как нужно торговаться, — научился этому у мамы, когда ходил с ней на рынок. Как и подобает, мне пришлось выслушать слезливую историю торговца о том, что эту вещь он привез для своего любимого отца, но тот скончался, пока сын был в море. Теперь этот человек нуждался в деньгах, чтобы похоронить как следует своего родителя и сделать пожертвования в Храме Смерти для поминовения отца. Я, конечно, посочувствовал бедняге и выразил готовность ему помочь. Тут-то мы и начали торговаться.

Человек назвал мне цену в четыре золотых, а я сбил ее до одного золотого и пяти серебряных и пообещал, что заплачу два золотых, если в придачу к куртке он отдаст мне еще и резную малахитовую подвеску — фигурку Ареля, божка Удачи. Торговец согласился, и сделка состоялась.

Куртка так на мне болталась, что я даже удивился, каких же огромных размеров была, наверное, та овца, из которой сшили эту вещицу, — думаю, с крупного медведя.

Я поспешил в гостиницу. Там я попросил Северуса спрятать на время мой подарок Нею. Он согласился, но весьма неохотно.

— В Альциде, мой молодой господин, черная овца — дурное предзнаменование.

— Я знаю. — Я дотронулся рукой до фигурки Ареля на шее. — Но я не боюсь, потому что у меня есть этот амулет, который приносит удачу. Я теперь удачливее любого присутствующего в этой комнате.

Я произнес эти слова довольно громко, обратив тем самым на себя внимание приземистого толстяка, сидящего в углу.

— Удачливее?

— Именно.

Северус покачал головой, давая мне понять, чтобы я не связывался с этим человеком. Я улыбнулся хозяину гостиницу и снова дотронулся до амулета.

Мне повезло, что я нашел эту куртку, и повезет еще раз, я чувствую это.

— Не желаете ли попытать удачу? — человек поманил меня рукой, чтобы я присел за его столик, на котором стояли в ряд три перевернутых кубка и лежал деревянный шарик размером с виноградину. Он взял шарик и положил его под центральный кубок, затем начал двигать все три, как бы перемешивая их. Толстяк проделывал это движение довольно медленно, так что мне не составило труда проследить за кубком, под которым находился шарик. Он перестал передвигать их и спросил:

— Ну что, найдете шарик?

Я указал на кубок справа, человек приподнял его — деревянный шарик, действительно, был там.

— Прекрасно, попробуйте еще раз.

Я улыбнулся и потеребил пальцами свой амулет.

— Я не проиграю.

И снова толстяк перетасовал кубки, и снова я выбрал правильный.

— Да это же и ребенок сумеет.

— Ну что ж, — предложил тот, — можно сделать нашу игру более интересной.

— Как же?

— Поставить на кон деньги. Я заплачу вам втрое больше, чем предложите вы мне, если вы выиграете.

Я захлопал глазами.

— У меня есть только одна золотая монета.

Толстяк засунул руку в небольшой мешочек на ремне, извлек из него три золотых, положил их стопочкой на стол и добавил сверху мою монету.

— Итак, начнем, следите за шариком.

Толстяк снова поместил шарик под центральный кубок и начал перетасовку, только на этот раз он двигал кубки гораздо быстрее. Я изо всех сил старался неупустить из виду нужный, но все-таки не смог этого сделать. Человек прекратил переставлять кубки и посмотрел на меня.

— Какой на этот раз, сэр?

Правой рукой я поглаживал амулет, а левой указал на один из кубков.

— Вот этот! Нет, постойте-ка, думаю, этот! Нет, нет, подождите немного. Я знаю, который!

Я привстал и двумя руками поднял два крайних кубка. Под ними ничего не оказалось.

— Ну конечно, я так и знал. Шарик в среднем!

Толстяк заморгал и потянулся правой рукой за монетами. Я нагнулся к нему и схватил его левую руку, сжатую в кулак. Я налег на нее всем своим весом и прижал руку к столу.

— Думаю, мой друг, если я разожму ваш кулак, то обнаружу в нем шарик, маленький деревянный шарик. Ну, разве не везение, а?

— Возможно, но только не для тебя. — Жулик повернул голову в сторону и кивнул. Со стула тут же привстал жирный громила и направился к нашему столику. — Ты проиграл, мой мальчик, уходи отсюда поскорей, пока еще можешь ходить.

— Нет, нет, нет, мой дорогой господин, вы все неправильно истолковали, совершенно неправильно. — Я услышал смех Ли, он тоже шел к нам. — Вы не учли, что мой друг необыкновенно удачлив.

Жулик ухмыльнулся:

— А мой друг очень большой.

— Да, действительно, зато он не такой беспощадный, как наш. — Ли оглянулся через плечо. В это время в дверном проеме появился Резолют, который пригнулся, чтобы не задеть головой балку. Жирный пособник мошенника замер на месте. Резолют зло глянул на него, и тот отступил на пару шагов.

Ли подошел к нам и извлек четыре золотых монеты из кулака жулика. Затем правой рукой взял его за толстые щеки и сильно надавил на них.

— Думаю, мой друг не просто везучий, он еще и обладает способностью отбирать везение у таких, как вы. И пока мы здесь, мне кажется, что вам стоит попытать счастье где-нибудь в другом месте. Вы ведь со мной согласны, правда?

Хотя голова толстяка задвигалась вверх и вниз при помощи рук Ли, жулик не переставал кивать и после того, как мой друг разжал пальцы. Собрав свои кубки и прижав их к груди, мошенник бросился к выходу. Рычание Резолюта, несомненно, помогло толстяку передвигать ногами как можно быстрее, вслед за жуликом смылся и его жирный дружок.

Ли протянул мне монеты.

— Твой выигрыш, Хокинс.

— Спасибо. — Я кивнул Резолюту: — Рад снова встретиться с вами.

— Резолют нашел меня, и мы отправились искать тебя и Нея. Он не здесь?

— Не знаю, не видел.

Резолют нахмурился.

— Нам нельзя терять времени. Пойдемте со мной.

Ли пожал плечами.

— Он и мне не сказал, зачем мы ему вдруг понадобились.

Мы без слов шли за Резолютом через весь Ислин. Мы двигались на север, к докам, но, не доходя до моря, повернули на запад и попали в старую часть города. Мы пробирались мимо обшарпанных домов, перед которыми над зловонными лужами нечистот кружились целые тучи самых разных насекомых. Потрескавшиеся стены зданий покрывал густой слой плесени.

Эта был район Ислина, известный как Низина. Уже по названию можно было предположить, что это за место. Оно находилось в углублении, и поэтому именно сюда устремлялись все канализационные стоки и вода. Любой уважающий себя народ уже давно покинул бы такое место, но воркэльфы сделали его своим домом. А правители Ислина, похоже, намеренно не принимали никаких мер по улучшению условий жизни этих несчастных, в надежде что воркэльфы рано или поздно просто покинут этот район и уйдут из города.

Промозглый воздух, казалось, проникал под кожу, обдавая холодом все мое тело до самых костей. Но, думаю, дело тут было не только в сырости. Вокруг нас шныряли странные субъекты в грязной одежде. Все они были эльфами, худыми и довольно невысокими, ниже Джентеллина. Я не заметил у них свойственных обычно эльфийскому народу сильных мускулов. У некоторых на руках были татуировки. Одни носили длинные волосы — распущенные или заплетенные в бесчисленные косички, у других они были коротко острижены. От этих личностей несло потом и еще чем-то менее приятным. Глаза эльфов не имели зрачков и были самых разнообразных оттенков, от обычного белого до угольно-черного, у некоторых с серебристым отливом, как у Резолюта.

Глубже в Низине нам начали встречаться эльфийские блудницы, которые зазывали нас, поднимая перед нами юбки. Куда ни глянь, всюду валялись в грязи пустые винные бутылки вперемежку с пьяными эльфами. Некоторые из тел дергались, изрыгая все, что ими было выпито за этот день, другие же лежали неподвижно — наверное, спали. В дверях закоптелых хибар то и дело появлялись эльфы. Они, казалось, не замечали, что происходит вокруг, и, выйдя на улицу, брели куда-то наугад, унося за собой шлейф сладкого запаха морфия.

Некоторые кричали что-то нам вслед, в основном по-эльфийски. Я, естественно, не понимал, что они говорят, но мог догадаться о содержании по интонации. От Резолюта я не услышал ни перевода, ни угроз в адрес орущих эльфов. Мне вдруг пришло в голову, что эльфы недовольны не только нашим присутствием в Низине, но и Резолютом, который нас сюда привел.

Наконец мы добрались до хорошо освещенного здания, бывшего, как я догадался, таверной.

Внутри, за стойкой бара, толстый эльф — я, кстати, больше никогда не встречал в своей жизни эльфов-толстяков — разливал в кружки пенящийся эль, а эльфийки разносили их посетителям. Столы были составлены у дальней стены зала. В противоположной части помещения находился один стол, вокруг которого в несколько рядов стояли стулья. Там сидели самые разные эльфы и среди них — одна эльфийка с черными волосами и золотистыми глазами. Татуировок у нее на руках было, пожалуй, больше, чем у Резолюта.

За самим столом сидели четыре эльфа — точнее, воркэльфа, как я догадался по их глазам, — хорошо и даже модно одетые. Они выглядели ухоженными до кончиков ногтей. На столе перед воркэльфами стояла чернильница, рядом с ней лежала пергаментная бумага и перья. Из этого я сделал вывод, что они грамотные. Один из четырех, рыжеволосый эльф, указал нам на места в переднем ряду.

Резолют разместился на одном из двух стульев возле стойки бара. Рядом с ним сидела эльфийка с такими же, как у Резолюта, белыми волосами. У нее были глаза цвета меди, и они как-то странно переливались, будто это был расплавленный металл с течениями в глубине. Она не повернулась к нему, когда Резолют уселся рядом, только накрыла своей ладонью его руку.

Рыжеволосый встал и протяжно сказал что-то по-эльфийски, потом перешел на человеческий язык, который являлся общим для всех наций. Думаю, он сделал это для того, чтобы мы тоже поняли, о чем пойдет речь.

— Резолют привел вас сюда, потому что над ним прямо здесь и сейчас состоится суд. Резолют обвиняется в злостном преступлении. В свою защиту он говорит, что на это его толкнули серьезные обстоятельства. Резолют утверждает, что его поступок оправдывается важностью его миссии. Меня зовут Амендс. Я вместе с тремя своими товарищами предъявляю обвинение Резолюту и буду его судить. Рядом с Резолютом сидит наша ведунья, Оракла. Она будет определять, кто здесь прав. Если Оракла не вынесет никакого решения, тогда мы сами будем думать, как поступить.

Не очень-то мне понравилась такая расстановка сил, когда обвиняющая сторона будет выполнять еще и роль судьи, определяя, виновен Резолют или нет. Не слишком это было похоже на справедливый суд. Я взглянул на Резолюта, тот не сводил глаз с Амендса.

Амендс посмотрел на лежавший перед ним пергамент.

— Вы были свидетелями того, как обвиняемый говорил с Джентеллином из Крокеллина.

Я кивнул.

— Да, только я не понимаю эльфийского языка, поэтому мне неизвестно содержание их разговора.

— Это не имеет значения. Скажите, Резолют был груб?

Я почесал лоб.

— Скорее он был разозлен, но на это у Резолюта имелась веская причина. Груб — нет, я бы так не сказал.

Рыжеволосый эльф ухмыльнулся.

— А разве проявление злости на приеме у королевы — это не грубость?

— Кричать «Пожар!», возможно, тоже не слишком вежливо, но если здание в огне, то находящиеся в нем не осудят такой поступок. — Я вытянул руку в сторону Резолюта: — Он был с нами в Атвале, сражался против авроланов, спас мне жизнь. У Резолюта хватило мужества первым заговорить о нависшей над миром угрозе, первым закричать «Пожар!»

Ли улыбнулся мне:

— Неплохо сказано.

— Спасибо.

Амендс хмуро взглянул на нас.

— Скажите, пожалуйста, а не показалось ли вам, что поведение Резолюта нарушало ход событий и испортило вечер?

Я вздохнул.

— Нам говорили, чтобы мы никому не рассказывали о том, что произошло в Атвале, пока этот вопрос не обсудят политики. Резолют просто ускорил это обсуждение, добился, что теперь этот факт не проигнорируют и не забудут. Может, его поступок и не понравился кому-то, но это был совершенно необходимый шаг.

Резолют слегка кивал головой. Оракла оставалась неподвижной и безмолвной.

Амендс молча смотрел на ведунью, ожидая ее решения. В комнате никто не говорил, раздавались только пошлые смешки пьяных эльфов, которые, вероятно, думали сейчас лишь о том, что было спрятано под складками ее юбки. Черноволосая эльфийка шикнула на них, чтобы они замолчали. Однако Оракла так ничего и не сказала.

Амендс кивнул.

— Ну что ж, значит, в ваших словах нет неправды. Но нам еще предстоит выяснить истину, к этому мы сейчас и приступим. Резолют останется здесь, пока мы не вернемся.

Четверо эльфов поднялись со стульев и прошли в заднюю комнату.

Как только дверь закрылась за ними, Резолют вынул свою руку из-под ладони Ораклы и направился к стойке бара. Мы устремились к нему, увидев, что воркэльф заказал три кружки эля.

Бармен налил только одну.

— Мне нужно три. Одну для меня и еще пару для этих двоих людей.

Отблески сальных свечей играли на лысой макушке эльфа и кончиках его ушей.

— Этот эль не для таких, как они.

Я поднял руку.

— Резолют, не надо.

— Он небось еще и кислый и воняет червивым деревом. — Ли неодобрительно фыркнул. — Я и так уже выпил плохого эля больше, чем мне положено выпить за всю мою жизнь.

Изумрудные глаза эльфа сузились в щелочки.

— Может, человек и клюнул бы на такую уловку, но только не я.

Он отвернулся от нас к другим посетителям.

— Резолют, что здесь вообще происходит?

Эльф слизнул пену с верхней губы.

— Воркэльфы, как правило, объединяются в небольшие группы. Амендс и его компания — миротворцы. Они думают, что вежливым поведением и учтивостью можно повлиять на людей и эльфов, чтобы они сплотились для общего дела — освобождения Воркеллина. А я — я просто хочу справедливости. Всех, кого смогу, я буду стыдить за то, что они не способны освободить мой дом. Если из этого ничего не выйдет, я просто пойду и буду убивать этих авроланских тварей. Вы видели здесь немало эльфов. Они сдались, они опустились, они отчаялись, потеряли надежду и упиваются жалостью к самим себе.

Резолют поднял подбородок и кивнул им в сторону Ораклы.

— А еще есть такие, как она, посвященные в тайны. Им дано видеть то, чего не могут видеть другие, — кусочки мозаики будущего, по которым можно понять, что наш дом все-таки обретет свободу. Только вот мне кажется, что не скоро наступят эти времена.

— Амендс и его помощники имеют над тобой какую-либо власть?

— Нет, Ли, хотя им хочется так думать. Все, что они на самом деле могут, — выгнать меня из Низины и запретить мне что-либо здесь покупать. Амендс и его компания злятся, потому что я грубо разговаривал с Джентеллином, а они рассчитывают на его помощь.

— Резолют, уведи-ка своих дружков туда, откуда ты их привел. — Худой эльф в грязной одежде из серой кожи стоял в середине зала, указывая пальцем на нас с Ли. — Мы не хотим их здесь видеть.

— Спокойно, друг. — Ли улыбнулся эльфу во весь рот. — Мы здесь всего лишь для того, чтобы помочь товарищу.

— Я тебе не друг, человек! — То, как эльф произнес слово «друг», мне очень не понравилось. — Или вы убираетесь отсюда по-хорошему, или у вас здесь огромные неприятности.

Улыбка исчезла с лица Ли.

— Значит, мы уйдем отсюда по вашему приказанию, а потом ваши друзья набросятся на нас на улице. Таков ваш план?

Эльф запустил пальцы в собственные волосы.

— Я тебя здесь по стенке размажу!

Я покачал головой и встал между ним и Ли.

— Нет, не размажешь.

— Хокинс, я с ним сам разделаюсь.

— Нет, я. Я ведь твой должник, разве ты не помнишь? — Я повернулся и уперся взглядом в сапфировые глаза эльфа. — Как тебя зовут?

— Я — Хищник. — Он злобно ухмыльнулся. — Я предводитель Серых Хозяев. Низина — это наши владения.

— Вот и хорошо, значит, ты передашь мои слова всем своим дружкам. Если ты или кто-нибудь из Серых Хозяев хоть пальцем дотронется до Норрингтона, обещаю, вам будет больно, и вам хватит времени подумать, что вы сделали не так.

— Хорошо сказано, Хокинс. Просто отлично.

Я обернулся к Ли, чтобы кивнуть ему, прекрасно зная, что произойдет дальше. По широко раскрывшимся глазам Норрингтона я понял, что на меня направлен удар, поэтому я резко пригнул голову. Правый кулак Хищника просвистел мимо моего левого плеча. Я тут же сделал шаг назад и левым локтем ударил эльфа в грудь. Услышав его стон, я развернулся на левой ноге и замахнулся правой рукой, но эльф увернулся от моего кулака.

Я чуть подался вправо, чтобы он не мог броситься на Ли. Правый кулак Хищника снова взметнулся вверх и больно впечатался в мою левую щеку, но этого было недостаточно, чтобы сбить меня с ног. Левой рукой я ухватился за тонкую руку эльфа, толкнул его вперед и плашмя ладонью правой руки ударил его в солнечное сплетение. Эльф повалился на пол. Норрингтон чуть отступил от нас назад.

Хищник старался подняться на ноги. В это время Ли сел на стул, который до этого занимал Резолют. Теперь эльф наступал более медленно, более осторожно, и это было его ошибкой. Я сделал обманное движение, как будто собираюсь нанести удар снизу левой рукой, в это время завел назад правую руку и с размаху заехал Хищнику в челюсть. От моего удара эльфа крутануло на месте, его ноги заплелись одна за другую. Хищник рухнул сначала на стойку, а потом — на пол.

Еще два эльфа с серебристыми глазами двинулись на меня, и тут раздался громкий эльфийский голос, от которого смолкли разом все угрозы и крики. Я обернулся и взглянул на Ораклу. Ее ладонь лежала на руке Ли, и говорила эльфийка уверенным голосом. Я не понимал ее слов, но зато мог наблюдать, как они подействовали на эльфов: одни повисли на стойке бара и начали рыдать, другие в изумлении уставились на Ли.

В это время Амендс с помощниками показались в двери задней комнаты, выражение удивления застыло на лице каждого из них.

— Вы слышали, что она сказала? Кто-нибудь слышал оба куплета?

Резолют подошел к Оракле и встал перед ней на колени, протянув к ней свои испещренные шрамами руки.

— Я слышал. Они врезались мне в память.

Он повторил слова Ораклы, но тихо и благоговейно, затем обернулся и посмотрел на меня.

— Мой перевод будет звучать не так поэтично, как то, что Оракла произнесла на эльфийском, но не менее обнадеживающе. На вашем языке это означает следующее:

Их Норрингтон возглавит,

Бессмертный и огнем побед омытый,

От моря южного до самых льдов,

Власть севера он свергнет,

Убьет бича всех наций

И Воркеллин спасет.

У меня пересохло во рту.

— Что это значит?

Резолют хотел ответить мне, но Амендс перебил его:

— Либо это значит очень много, либо это полная чушь. Мы посовещаемся и решим. Если это должны услышать за пределами эльфийских собраний, тогда мы сами всем об этом расскажем.

Резолют встал и зло глянул на Амендса.

— Только решайте правильно и поскорей. Мы все слышали эти слова и все знаем, что это правда. Если не расскажете вы, то это сделаю я. И меня услышат.

Глава 20

Пророчество воркэльфийки, безусловно, подтолкнуло правителей, собравшихся на Фестивале Урожая, к принятию решительных мер. Но самым веским доводом послужили многочисленные арканслатовые послания, которые не переставали получать представители делегации из Окраннела. В них сообщалось о тревожной ситуации, сложившейся в этой провинции.

Поскольку я далек от магии, мое понимание механизма действия арканслатовых посланий довольно примитивно. Однако рискну объяснить это читателю хоть в самых общих чертах. Насколько мне известно, для их приготовления используются очень редкие и поэтому чрезвычайно дорогие компоненты, а также сильнодействующее заклинание. Изготовленная по особому рецепту грифельная доска делится на две равные части. Между двумя этими дощечками существует некая магическая связь, посредством которой зеркальное отображение написанного на одной половинке мгновенно появляется на второй. Таким образом, чтобы прочесть арканслатовое послание, дощечку необходимо поднести к зеркалу. Такой способ обмена информацией исключает возможность того, что новость услышит кто-то, кому она не предназначалась. Мне говорили, что здесь применяется магический закон Мгновенного Распространения и что заклинания, с помощью которых арканслатовые послания передаются от одной дощечки к другой, входят в число самых сложных приемов магии.

В посланиях из Окраннела говорилось о том, что набеги авроланских чудовищ со стороны Призрачных границ и Воркеллина учащаются день ото дня. Об этом докладывают оборонительные крепости, расположенные в горах. Пираты уже захватили город Крозт, находящийся на северном побережье Окраннельского полуострова. Кроме того, авроланы были замечены в водах Сварского залива. Таким образом, факт нападения Авролана на Окраннел стал очевиден, и если в кратчайшие сроки не предпринять никаких мер, то провинция, вместе с прилегающей к ней нижней частью Лунного моря, будет захвачена вражескими войсками, а все расположенные поблизости земли станут уязвимыми для авроланских монстров.

Итак, послания из Окраннела убедили всех, что нужно срочно действовать. А пророчество воркэльфийки подсказало, вокруг какой фигуры необходимо сосредоточить силы. В самом Ислине имелось достаточно военных кораблей и элитных войск — в основном это были войска личной Королевской гвардии, — чтобы направить солидное подкрепление защитникам Окраннела. Одновременно Восточные земли могли послать войска на север, к крепости Дракона, а Западные провинции — перебросить свои флотилии к побережью Окраннела, чтобы очистить воды Лунного моря от авроланских пиратов.

Из пророчества стало ясно, что возглавить поход предстоит лорду Кенвику Норрингтону. Все также соглашались, что для успеха экспедиции необходимо определить группу его помощников. Все присутствующие на Фестивале правители выдвигали представителей своих наций, своих прославленных героев. Просто отправиться в этот поход — и то уже было огромной честью, даже если бы и не пришлось воевать.

Лорд Норрингтон позаботился о том, чтобы Ней, Ли и я присутствовали при обсуждении состава войск. Судя по тем вопросам, которые он задавал нам после того или иного заседания, у меня сложилось впечатление, будто наши замечания помогали лорду найти золотую середину между политикой и армией. И там, где политические интересы могли помешать ведению военных действий, Норрингтон вносил свои поправки, возражения и предложения, которые, как нам казалось, восстанавливали необходимое равновесие.

Например, король Стефин, правитель Окраннела, высказал мнение, что нужно послать гонца в Гирвиргул с обращением к гиркимам присоединиться к освободительной миссии, но Джентеллин возразил на это предложение, что гиркимы — это, на его взгляд, всего лишь животные, и поэтому они не могут участвовать в походе. Сейчас я склонен думать, что польза от этих существ, представлявших собой, по сути, крылатых эльфов, была очевидна. Но Джентеллин привел резкий довод против, сказав, что эльфы не согласятся участвовать в кампании, в которую также вовлечены гиркимы.

По-моему, я понял, в чем тут дело. Когда-то Кирун, правитель Авролана, захватил несколько благородных эльфов и принудил их, посредством магических заклинаний, лечь в постель с арафтиями, ну, как мужа с женой. Арафтии — это дикие существа, звери, тела которых похожи на человеческие, только они полностью покрыты пухом и перьями, и вместо рук у арафтий крылья, а на пальцах ног — огромные когти. Одни утверждают, что у них красивые лица, другие считают, что эти существа способны зачаровывать с помощью колдовства. Но в одном все сходятся: все арафтии — женского пола, а особей мужского пола у них нет. Так вот, те самые арафтии, которым Кирун отдал захваченных эльфов, впоследствии сделали несколько кладок яиц, и так на свет появились гиркимы.

Эльфы отказались признавать всю популяцию этих потомков своих захваченных в плен собратьев. Так бы, наверное, люди отказались считать своими сородичами потомков овцы, на невинность которой посягнул бы одинокий пастух.

Панки — еще один вид существ, которых все единодушно сочли слишком жестокими и звероподобными, чтобы сделать своими союзниками. Сприты же были слишком маленькими, чтобы представлять собой какую-либо угрозу противнику, и слишком беззаботными, чтобы участвовать в военных действиях. Что же касается драконов, никто не хотел привлекать их, какой бы значительной ни была их помощь. Вопрос о доверии между людьми и драконами после того, что случилось в давние времена в Атвале, оставался открытым; были, кроме того, и другие причины.

Никто не сомневался, что одной из главных целей авроланских войск, наступавших на Окраннел, было вернуть хранившуюся здесь часть Короны Дракона Кируна. Корона некогда позволяла Кируну управлять армией драконов. С помощью маленького кусочка этого некогда мощного оружия маг смог бы подчинить себе по меньшей мере одного дракона. Таким образом, союзник мог в одночасье превратиться во врага.

Помимо людей и эльфов, единственным народом, который также мог принять участие в кампании, были УрЗрети — существа небольшого роста, по телосложению похожие на человеческого ребенка. Их тело могло приобретать оттенки различных минералов — черно-зеленый, как малахит, угольно-черный, красный, как киноварь. Среди руководителей похода была Фариа-Це Кимп — урЗрети женского пола с черными волосами, кожей ядовито-желтого цвета и ярко-красными белками глаз. Несмотря на свою стройность и маленький рост, Фариа-Це Кимп, которую издалека можно было принять за девочку, имела довольно округлые, даже пышные формы тела.

Надо сказать, что урЗрети и эльфы обычно стараются избегать друг друга и не иметь общих дел, но на этот раз Джентеллин приветствовал участие урЗрети в коалиции. Думаю, это потому, что они несли гарнизонную службу в крепости Дракона. Без них эта твердыня, наверное, давно бы сдала свои позиции. Дело в том, что урЗрети были превосходными строителями, в искусстве сооружения туннелей равных им не сыскать. Так что урЗрети были просто незаменимы в деле обороны крепости и борьбы с подрывниками из Авролана. Фариа-Це Кимп предстояло руководить подразделением урЗрети по прибытии нашей экспедиции в крепость Дракона. До этого момента она должна была выполнять функцию советника лорда Норрингтона.

Планирование кампании заняло довольно много времени, и как водится, было немало разногласий и споров, а также дотошных и скучных обсуждений всевозможных деталей, во время которых мне жутко хотелось спать. В такие моменты мне становилось особенно жаль Нея, поскольку он совсем ничего не понимал во всех этих военных тонкостях. Мы с Ли были более или менее образованными, чтобы разбираться, о чем идет речь, но от этого такие обсуждения подробностей операции не казались нам более интересными, чем нашему другу Нею. А поскольку собрания начинались рано утром и затягивались до поздней ночи, спать приходилось урывками и я чувствовал, как во мне накапливается усталость.

Наш Лунный месяц подходил к концу, и от этого во мне нарастало странное чувство меланхолии. Ведь конец Лунного месяца по всем законам должен был стать порой праздников и торжеств в кругу семьи и друзей. К моменту получения своей первой взрослой маски мой жизненный путь должен был уже определиться. Пора бы мне уже было получить приглашение от какого-либо военного подразделения, но ничего этого у меня пока не было, а Лунный месяц заканчивался. Я, конечно, не сомневался, что стать членом Братства Рыцарей Феникса — само по себе уже большая честь и заслуга, и что это наверняка сулит мне определенный успех, но какой — этого я тогда еще не знал. За первые две трети своего Лунного месяца я сделал немало, а за последнюю — почти ничего.

Кроме того, я вдруг осознал, что скучаю по родным местам, по дому, по семье. Точно так же, как я получил лунную маску от своего отца, я должен был принять маску урожая — от него, либо от старшего брата, либо от самого старшего родственника по мужской линии. Этому явно не суждено было произойти, поскольку вся моя родня находилась сейчас так далеко от меня. Еще более обидным для меня было сознание того, что мне не посчастливится принять участие в кампании против авроланских захватчиков, поскольку я ведь еще не состоял на службе ни в одном из военных подразделений. Иное дело такие герои, как, например, лорд Норрингтон. Нас же — Ли, Нея и меня — никто даже не упоминал в Собрании Королей.

События, которые начали разворачиваться в ту ночь, когда я получил свою лунную маску, теперь подходили к своему завершению. И мне оставалось лишь отправиться назад в Вальсину.

Что касается Ли, его тогда не мучили подобные мысли, поскольку юный Норрингтон не сомневался в том, что отправится в поход вместе с отцом. Кроме того, у Ли теперь было еще и золотое кольцо, которое принцесса Райгопа подарила ему в честь празднования конца Лунного месяца. Эта вещица, должно быть, стоила целое состояние, поскольку ее украшал крупный рубин. На две золотые монеты я купил Ли серебряный латный воротник, и он носил мой подарок, но не переставал восхищаться даром принцессы — то и дело тер камень о камзол, а потом разглядывал его на свету, наслаждаясь красотой красного сияния, которое источал рубин.

Нея, похоже, тоже не особо расстраивало, что наш Лунный месяц подошел к концу. Когда мы, поздравляя друг друга с окончанием этой славной поры, обменивались подарками, он поделился со мной своими рассуждениями по поводу всего, что произошло с нами за этот месяц:

— Я всего лишь рассчитывал на карьеру солдата — и думаю, моим ожиданиям суждено осуществиться. Но все то, что случилось с нами, — я имею в виду Атвал и Ислин, — это для меня целая жизнь. И если бы даже я вдруг умер завтра, все равно мной уже сделано и пережито столько, сколько многие не рассчитывают повидать за долгую жизнь.

Мой подарок — куртка — понравился Нею. Он, в свою очередь, вручил мне небольшой нож, который он носил в сапоге еще в Вальсине и на протяжении всего нашего долгого и полного приключений пути в Ислин.

— Хотел купить тебе похожий здесь, но ничего стоящего не нашел. Этот нож я смастерил сам. Может, он и не самый лучший, но лезвие приделано намертво, так что эта штуковина тебя никогда не подведет, ты уж мне поверь.

— Спасибо, — сказал я и вставил нож в правый сапог. — Если обратная дорога окажется такой же, как путь сюда, то эта вещица может оказаться более чем полезной.

Ли подарил нам обоим толстые черные шерстяные одеяла, сотканные в Нализерро. Мастерство нализеррских ткачей вошло в поговорку, от одного уже взгляда на одеяла уже становилось тепло. Зная, какую сумму торговцы запрашивали за эти вещи на празднике, я понимал, что Ли потратил на них больше, чем дал ему отец. Мне также было ясно, что выбор его был не случайным, что наш друг купил нам в подарок не первый попавшийся на глаза предмет. Конечно, он хотел, чтобы одеяла согревали нас на пути домой, и я оценил заботу Ли о нас.

Но в то же время это сводило меня с ума, поскольку такой подарок красноречиво свидетельствовал, что нам придется оправиться в Вальсину, в то время как Ли предстоит путешествовать по всему миру и громить авроланских монстров. Я спустился в питейный зал трактира и сидел там в одиночестве, потягивая горький эль, размышляя над всем этим, когда сын Северуса — увалень Десид, — спустившись с лестницы, подошел ко мне.

— Прошу прощения, сэр, но вас просит зайти к нему милорд.

Я кивнул, поставил на стол кружку эля и медленно поплелся вверх по лестнице. Мое сердце словно опускалось все ниже и ниже по мере того, как я преодолевал одну за другой ступеньки, и когда я оказался на вершине лестнице, оно, казалось, уже плескалось беспомощно в кружке оставленного мною эля. Но, несмотря на это горькое чувство пустоты внутри, я нашел в себе силы выпрямиться и изобразить на лице улыбку. Я постучал в дверь и, услышав разрешение войти, вошел в комнату лорда.

Норрингтон, сидевший за письменным столом, повернулся вместе со стулом ко мне и отложил в сторону перо.

— Спасибо, что пришел, Хокинс… Таррант, садись, пожалуйста.

Я присел на край кровати.

— Вы хотели меня видеть?

— Да, хотел. — Голос лорда Норрингтона показался мне спокойным, даже, я бы сказал, довольным. — Сегодня завершается твой Лунный месяц, а значит, ты должен получить свою маску урожая. Принц Скрейнвуд — полагаю, по просьбе своей сестры — попросил у меня разрешения вручить маску Босли. Это для меня честь, от которой я не мог отказаться, тем более что Ли не простил бы мне, если бы я не дал на это своего согласия. Так что сейчас мой сын находится в крепости Грипс. Я захлопал глазами.

— Но почему вы не с ним? То есть, я имел в виду…

Лорд Норрингтон поднял руку.

— Ли известно, что я горжусь им, и я хочу, чтобы сегодня в центре внимания был мой сын, а не я. Ведь, в конце концов, если мне суждено погибнуть в этом походе, он окажется тем самым Норрингтоном, который должен будет осуществить миссию, о которой говорила воркэльфийская предсказательница, не так ли?

Я утвердительно кивнул.

— Герцог Ларнер вручит маску Нейсмиту. Если я не ошибаюсь, оружейный мастер, у которого Ней был учеником, когда-то выковал герцогу какой-то особенный меч, отсюда этот выбор. — Лорд улыбнулся и открыл расположенный в центре стола ящик. — Я, конечно, знаю, что маску урожая должен вручать старший родственник по мужской линии. Как тебе известно, мой отец умер, когда я был еще ребенком, и меня тренировал и воспитывал твой отец. Он, можно сказать, заменил мне моего родителя. Несмотря на то, что маску урожая я получил из рук моего дяди — человека, который также впоследствии стал моим отчимом, — я всегда знал, что заслужил я ее именно благодаря твоему отцу. Вы с Ли выросли вместе, стали друг другу как братья, и я считаю, что… В общем, я надеюсь, что твой отец не стал бы возражать, что я заменю его сегодня, в этот столь важный для тебя день.

Норрингтон достал из ящика коричневую кожаную маску, не очень-то отличавшуюся, на первый взгляд, от той, которую я носил на протяжении Лунного месяца, — только лобная часть была раза, наверное, в два больше. Над прорезями для глаз была нашита полоса бормокиньего меха шириной примерно в дюйм, а по бокам свисало по одному черному темериксовому перу. Если бы я взглянул на эту маску сегодня, я бы счел ее самой что ни на есть скромной и незамысловатой, но тогда она показалась мне самой красивой вещью, которую мне когда-либо доводилось видеть.

Я развязал шнурки своей лунной маски. Я никогда не забывал наказа отца не показывать никому своего лица, кроме членов семьи, но я и подумать не мог, что отец запретил бы снять маску перед лордом Норрингтоном. Отец Ли опустил глаза, когда я ее снимал, не желая, видимо, смущать меня. Я взял из его рук свою маску урожая и приложил ее прохладной замшевой стороной к лицу. Лорд подошел ко мне сзади и завязал шнурки у меня на затылке.

— Отныне и вовеки, — сказал он, — эта маска будет говорить другим, кто и что ты есть. Маска прячет нас от врагов, то открывает нас друзьям. Носи ее с гордостью и всегда чти предков, которые сражались и умирали за твое право носить эту маску.

Я торжественно склонил голову и заулыбался, когда Норрингтон вернулся к письменному столу.

— Спасибо, милорд.

— Для меня это было большой радостью, Таррант. — Он улыбнулся мне в ответ, чуть подался вперед и похлопал меня по колену. — Разумеется, я знаю о традиции дарить подарок тому, кто получает маску урожая. Но у меня, честно говоря, не было времени обдумать, что тебе подарить. Если бы ты подсказал мне, чего бы ты хотел, я был бы благодарен тебе за эту подсказку.

В моей груди затеплилась надежда, и я снова ощутил, как бьется внутри сердце.

— Милорд, самым желанным подарком для меня была бы возможность, шанс для меня и… и Нея. Пожалуйста, милорд, позвольте нам увидеть, как закончится то, что мы начали месяц назад, разрешите нам отправиться с вами в этот поход. Мы не причиним хлопот, мы сделаем все, о чем бы вы ни попросили, все, что только от нас понадобится.

Лорд Норрингтон откинулся на спинку стула.

— Боюсь, не смогу этого сделать.

— Но…

Он поднял руку.

— Выслушай меня, Таррант. Это желание слишком просто исполнить, потому что вы с Неем так или иначе будете участвовать в окраннельской экспедиции и пойдете вместе со мной и Ли — это решено давным-давно.

— Что? Когда? Почему?

— Насколько мне известно, в эльфийском языке у одних и тех же слов существуют различные оттенки. Например, слово «омытый» во фразе «огнем побед омытый» можно перевести и как «рожденный».

— Вы имеете в виду наше посвящение в рыцари Феникса?

— Да, именно так считают те, кто о нем знает. Кроме того, существует эльфийское предсказание о трех друзьях, которые освободят родину эльфов. — Норрингтон пожал плечами. — Но имей в виду, что даже если бы не это, я все равно просил бы вас пойти со мной. Я не могу представить себе, чтобы Норрингтон отправился в военную экспедицию без Хокинса, а Нейсмит как раз достаточно крепок и благоразумен, чтобы не позволить вам с Ли ввязаться во какие-либо передряги.

Я снова кивнул.

— А передряг, наверное, будет немало. — Я прищурился. — Хотя многие, в том числе принц Скрейнвуд и принц Август, полагают, что поход будет окончен еще до первого снега.

— Будем надеяться, что они не ошибаются, но я все-таки собираюсь запастись теплой одеждой. — Лорд Норрингтон обмакнул перо в чернила и написал что-то на листе бумаги. — Однако это не столь важно. Сейчас меня волнует другое — что я могу тебе подарить?

Я покачал головой.

— Сам не знаю, милорд. Может быть, мне кажется, в общем… — Я набрал воздуха в легкие, затем медленно выдохнул и облизал пересохшие от волнения губы. — Я нуждаюсь лишь в вашем доверии, милорд. Я бы хотел, чтобы вы знали, что я никогда не подведу и не предам вас. Если бы я рассчитывал на ваше доверие, ни о чем большем я бы и мечтать не мог.

Лорд Норрингтон на мгновение словно застыл, потом прикусил верхнюю губу и вымолвил.

— Ну что ж, ты вполне его заслужил. Кое-чего я, может, не решусь раскрыть тебе, но не потому, что я тебе не доверяю, а потому, что хочу дать тебе время это понять. Я не буду говорить тебе ничего такого, что может причинить тебе боль, пока не возникнет необходимости тебе узнать об этом.

— Благодарю вас, милорд. — Я преклонил пред ним колено, взял в свои руки его правую руку и поцеловал его кольцо, на котором был изображен семейный герб Норрингтонов. — Я буду хранить ваше доверие так же, как вашу жизнь, до своего последнего вздоха, до последней капли крови, до последней мысли.

Он встал и поднял меня на ноги.

— Итак, Норрингтон и Хокинс отправляются на север, чтобы дать достойный отпор Кайтрин и авроланской орде. Если бы она только знала, какая угроза движется ей навстречу, то уже сейчас обратилась бы в бегство и наша славная война завершилась бы прежде, чем в ней прольются потоки крови.

Глава 21

Мысль о том, что я стану участником этого похода, пылала во мне жарким огнем восторга на протяжении последующих двух недель. Если бы в тот момент какой-нибудь предсказатель подошел ко мне и принялся внушать, что вскоре в моей жизни произойдет нечто страшное, я бы не поверил ни одному его слову. Мне предстояло участвовать в величайшем походе, который навсегда избавит мир от гнусного бича всех земель, холодной черной тени, пожирающей свет и тепло. Впереди нас ожидали события, которым суждено было стать важной вехой в истории мира.

Две недели, посвященные подготовке и организации похода, были довольно сумбурными, полными одновременно радостей и разочарований. Для меня они стали еще и порой важных открытий. Сначала я занялся осмотром и изучением кораблей флота. Впервые нога моя ступила на морское судно. Корабли флота в основном принадлежали Джеране, Альциде и Сапорции. Среди них встречались и громоздкие торговые корабли, и длинные узкие военные галеры. Первые были, как правило, парусниками, однако на всякий случай их также снабдили парой длинных весел, с помощью которых корабль становился более маневренным, что было особенно ценным при входе в порт или при полном штиле. Все торговые суда нагружали продуктами, вином, зерном для лошадей; и лишь два из них предназначались для перевозки тяжелых конных подразделений из Джераны и Альциды под командованием принца Августа. Сам принц находился на борту корабля «Бегущий ручей», названного в честь поместья, где располагалась Конная гвардия принца.

Военные галеры представляли собой одномачтовые парусные суда, но в морских баталиях паруса не использовались — здесь за дело брались гребцы. На одно весло налегали трое мужчин, по двадцать весел с каждого борта. Таким образом корабль мог развивать скорость до пяти узлов в час и до двенадцати при сближении с судном противника. С высоких башен на корме и на носу галеры лучники могли буквально засыпать стрелами палубы атакующих кораблей противника. Бушприт на носу судна заканчивался длинным выступом, который при сближении с вражеской галерой помогал уклоняться от ее весел. И что особенно важно, им можно было крушить борт корабля противника, а при абордаже воины могли пробежать по этому выступу, как по трапу, поскольку он был довольно широким, и спрыгнуть с него на палубу вражеской галеры.

На корме и носу корабля располагалось по две пары огромных арбалетов на подвижной опоре; стрелами длиной в один метр они могли пробить борт и палубу корабля противника. На прочную веревку или стальную цепь были насажены крюки, при помощи которых производилось сцепление, а затем — сближение с вражеским судном. Две небольшие баллисты можно было свободно перемещать по палубе на колесных платформах и метать из них жестянки, начиненные напалмом — смолистым веществом, которое разгоралось в мгновение ока, молниеносно распространяя огонь по всему вражескому кораблю. Кроме того, с помощью все тех же баллист разбрасывались мелкие металлические «ерши» — колючки, которые вцеплялись в палубу судна и ранили босые ноги противников.

С пристани разглядеть весь флот было просто невозможно. Мне же посчастливилось пролететь над ним на воздушном шаре, сидя в прикрепленной к нему специальной корзине. В воздух мы поднялись вполне благополучно и набрали очень большую высоту — так высоко я еще никогда не поднимался. Произошло это довольно быстро, отчего у меня появилось странное ощущение, будто желудок мой так и остался где-то там, на земле. Но в тот момент меня занимало не это — я не мог оторвать глаз от невероятнейшего зрелища внизу. Люди становились все меньше и меньше и вскоре уже походили на муравьишек, а здания напоминали игрушечные домики. Мне вдруг пришла в голову мысль, что гиркимы видят мир таким с высоты своего полета всю жизнь. Интересно, кажется ли им эта способность такой же магической, какой она показалась мне?

Команда каждой галеры состояла из ста сорока человек плюс отряд солдат морской пехоты — еще тридцать человек; кроме того, галера могла принять на борт также отряд из тридцати воинов. Сверх этого мы брали формирования, состоявшие из двух отрядов телохранителей, так что для перевозки одного подразделения требовалось две галеры. Одно торговое судно могло перевозить провиант для десяти галер, так что нашему конвою понадобилось четыре таких судна. Но мы взяли вдвое больше, предполагая, что провиант потребуется населению Окраннела, а может, и нам самим, если наша кампания затянется. А теперь еще прибавьте к этим восьми торговым судам два корабля с табунами коней.

Сорок восемь кораблей с разноцветными корпусами и парусами стояли на якоре в гавани Ислина, ожидая отплытия. Мы знали, что к нам присоединятся еще корабли из Локеллина, но не знали их точного количества. У урЗрети кораблей не было, и, честно говоря, по виду Фариа-Це Кимп я не сказал бы, что ее место в океане. Людей же в конвое было двадцать четыре сотни в линейных войсках и в два раза больше матросов, которых при необходимости можно было вооружить мечами и послать в бой. Это была значительная армия и для защитников Окраннела — серьезная помощь.

По крайней мере, так полагал я, но среди готовившихся к выступлению солдат ходили и другие слухи. Болтали, что Кайтрин, бывшая не то дочерью, не то супругой Кируна, а может, и тем и другим, одновременно собрала огромную орду тварей, которые уже наводнили всю провинцию Окраннел. Высказывалось даже подозрение, что из Сварской нам поступают подложные депеши, что никакие войска там не ждут нападения, а просто Кайтрин заставила жителей посылать нам просьбы о помощи, чтобы завлечь нас в ловушку.

Лорд Норрингтон немедленно отверг эти подозрения:

— Глупо было бы ей посылать нам депеши, не станет же Кайтрин нас предупреждать, что там уже находятся ее орды. Ведь это только было бы нам на руку. А если бы Окраннел сдался, то поток беженцев оттуда хлынул бы в Джерану, и нас давно бы об этом известили. Более того, король Стефин убежден, что эти депеши отправлены его сыном Кириллом. Он говорит, что если бы Кайтрин смогла обучить кого-то думать и писать так, как Кирилл, она была бы способна и на многое другое, более трудное, и уж тогда нам всем осталось бы только впасть в отчаяние.

Но лорд Норрингтон не преуменьшал важности других сообщений о том, что Кайтрин создала элитную группу вождей для своих войск, которых она называет сулланкири. Среди людей их называют обычно Темные Наемники; говорят, что это перебежчики, хитрые вилейны или какие-то бормокины, умные и способные колдовать. Этих злобных воителей встречали в Окраннеле, но подробности до нас не дошли. По слухам, Кайтрин их кормила их же собственными тенями, отчего они стали могучими и бессмертными, и каждый из них обладает своим особым талантом, пригодным дляпобеды над врагом.

— Этим слухам я верю, — признал отец Ли, — но не следует придавать им такое уж большое значение. Хеслин вам скажет, что на всякий магический прием есть свой контрприем и что заклинания — дело хитрое, но при этом они могут действовать буквально. Скажем, какое-то заклинание способно ослепить пятьдесят мужчин, но тут же, рядом с ними, будут стоять женщины, или же дети, или эльфы, и они сохранят зрение. И во всяком случае, если в мага вонзилась стрела, он вряд ли будет в состоянии наслать в этот момент заклинание.

Я одновременно и боялся встретить врагов, магическим путем приобретших какую-то необыкновенную силу, и в то же время хотел с ними встретиться. В конце концов, если бы Кайтрин была в состоянии создать по-настоящему бессмертных воинов, она бы давным-давно добралась до Юга и всех победила. Возможно, в последнее время удалось разработать или усовершенствовать те особые виды магии, но если бы в ее распоряжении таковые имелись, ей не потребовались бы группы разведчиков, которых мы встречали в Ориозе. Нет, пришел я к выводу, ее магические способности могут дать некоторый перевес ее войскам, но ее возможности не беспредельны.

Приготовления к выступлению шли быстро, без каких-либо недоразумений, вплоть до кануна отплытия. За день до этого план окончательно утвердили в Королевском Совете. Руководство всем походом поручили принцу Скрейнвуду, хотя лорд Норрингтон был назначен военачальником с полномочиями принимать все решения, касающиеся боевых действий. Его флагманом будет корабль Альциды «Непобедимый», а принц Скрейнвуд поплывет на корабле «Охотник» из Джераны. Меня это вполне устраивало — чем дальше от него, тем лучше.

Флотилии предлагалось с максимальной скоростью дойти до Окраннела с целью оказать помощь городу Крозту. Оттуда предполагалось спуститься по течению в Сварскую и там сразиться с авроланами. После чего, согласно сообщениям из крепости Дракона, нам следовало или пойти под парусами на восток и укрепить гарнизон крепости, или совершить набег на Призрачные границы и там разгромить гавани пиратов.

Накануне отплытия я в обществе Ли, Нея, лорда Норрингтона и еще нескольких человек посетил самый большой храм Кедина в Ислине. Когда мы поднимались в храм по гранитным ступеням, уже настала ночь. Мысленно перебирая все свои впечатления — все виденное и слышанное, стараясь сообразить, о чем мне следует молиться, я вдруг наткнулся на кого-то. Я отскочил на нижнюю ступеньку и, улыбнувшись, машинально извинился:

— Прошу прощения.

— Я так и понял, что ты поглощен мыслями, — спокойно кивнул мне Резолют.

Ней обернулся ко мне с верхней ступеньки, но я махнул ему рукой — мол, иди.

— Ты зачем приходил, жертву приносил, что ли?

— Кедину? Нет, — покачал головой эльф. — Я знаю бога, который в нашем пантеоне занимает нишу Кедина, но он не вдыхает фимиам и не собирает вокруг себя мертвых воинов, подобно старикам, которые собирают голубей, насыпая им сухие крошки.

Я постарался не выдать своих чувств, услышав, с каким презрением это сказано, но не уверен, что у меня получилось.

— Тогда зачем ты тут?

— С тобой поговорить. — Он высоко вздернул подбородок. — Джентеллин передал Амендсу ваши планы похода.

— Правда ведь, очень интересно?

— Видимо, очень интересно, но я этого не увижу.

— То есть как?

— Я с вами не еду.

Я отступил назад и споткнулся о нижнюю ступеньку.

— Не едешь? Почему? Ведь нам дается шанс нанести удар Кайтрин. Это наш шанс ее уничтожить.

— Знаю. — В его серебряных глазах отражался тонкий полумесяц растущей луны. — Я никогда не ставил себе целью добиться ее смерти. У меня другая цель — освободить родину. Пусть ваша задача благородна и хороша, но это не мое дело. Я знаю, ты достойно выполнишь свой долг. Кайтрин пожалеет о своих действиях, но Воркеллин останется в ее руках.

— Ты что, не понял? — Я покачал головой. — Как только мы разобьем ее армию, мы выгоним пиратов из Призрачных границ. А уж тогда мы отрежем Воркеллин и сможем забрать его назад. Это будет шаг к освобождению Воркеллина. Ты должен это понимать, Резолют.

— Нет, Хокинс, мне не надо этого понимать. Я понимаю другое: ровно век назад такого же успеха достигли наши, но Воркеллин нам это не вернуло. Если я отправлюсь с вами, если я соглашусь, значит, я признаю, что достаточно частичного успеха, а я с этим не согласен. А если соглашусь, тогда Амендс и Джентеллин будут считать, что я потерял свою решительность. А я никогда ее не потеряю. Недаром ведь меня зовут Резолют. Я очень хотел бы отправиться с тобой, но не могу, я пойду только в поход за освобождение моей страны.

Я проглотил комок в горле:

— Все ясно. Хотелось бы мне тебя переубедить: сам понимаешь, ведь если бы с нами был хоть один воркэльф, Кайтрин бы так напугалась, что сразу бы ретировалась.

— С вами поедут воркэльфы, они будут сражаться рядом с вами. Некоторые из наших меня считают выскочкой, но я это переживу. — Он раскрыл кошелек, висевший на поясе, достал клочок меха и подал его мне. — Это от одного из тех бормокинов, которых ты одолел. Лорд Норрингтон просил у меня клочок для твоей маски. Вручаю тебе его перед храмом, чтобы ты принес его в жертву.

— Да зачем, я куплю ладан… — нахмурился я.

— Послушай, Таррант Хокинс, внимательно послушай. Здесь Кедин — пастырь для теней, и даже в твоей стране он — гордый страж. Ты забыл, что он — воплощение войны. Он есть плоть, и кровь, и кость — все то, что мы видели и сами совершали в Атвале. Он господин всего этого, и предлагать ему ладан — излишняя вежливость. Сожги для него это, Хокинс, и пусть зловоние пойдет от тебя к нему. Он поймет, что ты знаешь правду о войне. И запомнит тебя. Когда Смерть вручит ему список тех, кого пора призвать, он вычеркнет твое имя из этого списка. Ты окажешься спасенным для свершения дел и великих, и страшных.

Я вздрогнул, потом взглянул ему прямо в глаза:

— А сам ты выжил таким способом?

Эльф засмеялся не очень приятным смехом:

— Да, это один из способов. — Он хлопнул меня по руке: — Удачи тебе, Хокинс — храброе сердце, ясные глаза и острый клинок. Когда этот поход окончится, твое имя будет на устах у каждого.

— Ладно. И тогда мы с тобой отправимся освобождать Воркеллин.

— Так и сделаем. — Эльф вскинул руку в кратком приветствии и сбежал по ступенькам.

Я вошел в храм, провел пальцем по пестрому кусочку меха. Купил две плашки из древесного угля и ладан, спустился к статуе Кедина. Опустился на колени у ее подножия и поднял голову, взглянул в невидящие глаза на прекрасном лице. Нагрудник доспехов, покрывающий торс, был весь покрыт рельефными изображениями множества лиц, и было несложно представить себе, что каждому изображению соответствуют меньшие статуэтки, находящиеся в длинном зале позади статуи Кедина. Выглянув из-за статуи в тот зал, я увидел толпящихся там воинов: они воскуривали ладан и зажигали свечи.

Я нахмурился. Своими плашками из древесного угля я сгреб в кучку тлеющие угольки, насыпал на нее ладана так, чтобы привлечь внимание Кедина, и швырнул сверху клочок меха. Мех тут же начал сворачиваться по краям. Когда он вспыхнул, мне в лицо пахнуло острым запахом горящей шерсти. Я закашлялся, глаза у меня наполнились слезами, но я неотрывно следил, как струйка Дыма поднимается и окутывает лицо статуи.

Сложив руки, как положено, я склонил голову:

— Сейчас, накануне великого похода, я не прошу у тебя, Кедин, ничего, чего не просил бы раньше. Дай мне возможность проявить себя человеком храбрым и добрым товарищем для моих соратников. Пусть я всегда буду сознавать свой долг и выполнять его без колебаний. Если в твоей воле оставить меня в живых, я буду рад. Если мне суждено погибнуть, пусть это произойдет в честном бою. Укрепи мою руку, защити меня от боли, и пусть вся слава и честь будут твоими.

Снова подняв голову, я не заметил никакого знака, что моя молитва услышана. Конечно, может, Резолют и прав, что, получив такую жертву, Кедин обратит на меня свое высочайшее внимание, но в глубине души я понимал, что нет особой разницы — замечают ли тебя боги или нет. Мы слышали бесчисленные рассказы о том, как боги даровали человеку жизнь. Я иду на войну, так что вряд ли теперь моя жизнь может стать интереснее с помощью богов.

Скажу лишь, что то, что я в конце концов получил, и то, что мне было нужно, — оказалось совсем разными вещами.

Глава 22

Мы отплыли рано, с отливом, и были уже в открытом море, когда восходящее солнце окрасило спокойные воды кроваво-красными бликами. Рассвет сопровождался криками чаек, глухим стуком поршней судовых двигателей и хрустом разворачивающихся парусов, и все это на фоне непрерывного свиста воды, разрезаемой бортами корабля. Я стоял на полубаке «Непобедимого», подставив лицо ветру.

Мы выступили наконец; мы шли на войну добывать себе славу.

На всех лицах читался энтузиазм, даже на лицах матросов-гребцов. Мы были отборным войском, которому предстояло спасти мир. Наша миссия понятна и проста, и мы ее выполним. Солдаты заранее похвалялись, сколько тварей они убьют и сколько добычи захватят. Еще до снегопада все мы вернемся домой, будем греться у очага в кругу семьи и друзей и повествовать о наших приключениях.

Однако даже сейчас, вспоминая то первое утро, я понимаю, что можно было заметить тревожные признаки. Прежде всего — в то утро мы чуть не отложили выход в море из-за ссоры капитанов. Кто-то из них — кажется, из Джераны — считал, что наша флотилия должна принести жертву вейруну — богу моря, Таготче. Без этой жертвы Таготча может наслать неблагоприятные ветры и неподходящие морские течения, и тогда наш недельный переход затянется как минимум на месяц. А чтобы умилостивить его, достаточно галлона вина, зарезанной свиньи, горсти золотых монет — чего угодно.

Капитаны из Альциды считали, что Таготча летом спит, и если предложить ему жертву в такой момент, он может проснуться. Ежегодные осенние шторма показали, что невыспавшийся Таготча всегда в плохом настроении. Все знают, что волны на поверхности океана — это морщины на нахмуренном лбу Таготчи, и когда он спит, то волны совсем мелкие. Но если он просыпается не в духе и хмурится, то может потопить корабли.

Лорд Норрингтон, мало знакомый с привычками Таготчи, поскольку наша земля не имеет выхода к морю, встал на сторону капитанов из Альциды. Никто из нас не сомневался в существовании вейруна и в том, что он будет грозным врагом, если настроится против нас, но нам показалось, что более мудро оставить его в покое.

Мы отплыли тихо, надеясь, что вейрун воспримет нас всего лишь как свой сон.

Действительно, для меня и Нея само путешествие казалось сказочным сном. Мы с ним без труда переносили колыхания корабля вверх и вниз, когда он стоял на якоре, а когда был на полном ходу — подъем и опускание с волны на волну. Не так было с Ли: его лицо приобрело неестественный серый оттенок, и он проводил почти все время у вельса, принося свои собственные жертвы Таготче, как посмеивались матросы. Вид у него был жалкий, а самочувствие, по его словам, еще хуже. Ему удавалось задержать в себе немножко разбавленного вина и каши, совсем чуть-чуть, и он начал худеть.

В конце первого дня мы проплывали мимо острова Вильвана, объявленного магами своей собственностью. Конечно, у каждого народа и даже в каждом городе были один-два мага, способных научить творить чудеса тех, в ком была искра, но Вильван — это такое место, куда съезжаются самые одаренные, они там учатся, творят и преподают. Мы не осмелились приблизиться к острову, да и скалистые откосы его выглядели не очень-то гостеприимно. И что интересно: холмы, покрывавшие остров, которым следовало в это время года обрасти зеленой травой, на самом деле пестрели желтыми, красными, пурпурными и синими зарослями. Хеслин рассказал, что один раз был на этом острове, еще в ранней молодости, и стал уверять меня, что в такой окраске растений нет ничего особенного. Я посмеялся над его словами, но все же при взгляде на остров меня бросало в дрожь.

Вслед за нами с Вильвана отплыл кораблик. Над ним развевался небольшой парус, у него не было весел, но догнал он нас довольно легко и не отставал от флотилии. Команда корабля составляла не более двадцати человек — почти все люди, как мужчины, так и женщины, вахту они несли впятером, сменяясь каждые два часа. Мы вскоре сообразили, что их корабль движется под действием магии, и когда сравнили усилия, прилагаемые нашей командой и их сменой из пяти человек за одно и то же время, мы вдруг обрадовались, что у нас будут такие союзники в предстоящих сражениях.

Утром второго дня я встретил на полубаке нашу воркэльфийку. Ветер раздувал ее длинные черные волосы, в горящих золотых глазах отражались лучи восходящего солнца. На ней был охотничий кожаный костюм темно-синего цвета, в правом ухе болталась золотая серьга. Я узнал ее: она присутствовала на суде над Резолютом, мне говорили, что ее зовут Сит, что значит «смятение».

Я прислонился к поручням палубы рядом с ней, и она улыбнулась мне:

— С добрым утром, мастер Хокинс.

— И вас, госпожа Сит.

— Можно просто Сит. У взрослых воркэльфов нет почтительных обращений.

Она сказала это спокойно, просто констатируя факт, без недовольства или сожаления.

— Ничего, если я спрошу, как вы оказались у нас на корабле? Я подумал — в вашем имени, как и в имени Резолюта, скрыт некий смысл; вы, как и он, вполне могли отказаться ехать с нами.

Она легко рассмеялась и отвела от губ прядь волос, раздуваемых ветром.

— Мне было сказано, что таково мое предназначение — ехать, как, впрочем, и ваше. Оракла — та женщина-эльф, с которой общается ваш друг, — она моя сестра. Она сказала мне, что я должна сопровождать вас. Это нас обеих не слишком обрадовало, но предсказание есть предсказание.

— Я рад, что вы с нами, — я постучал по поручням ногтем большого пальца. — Оракла — такое красноречивое имя, сразу понятно, кто она, и имя Резолюта такое же. Откуда вы берете ваши имена? Боюсь, вас рассердил мой вопрос?

— Вы просто еще не видели меня рассерженной. Но все впереди. — Полузакрыв глаза, она улыбалась, искоса поглядывая на меня. — Некоторым у нас имена присваивают, некоторые сами их себе выбирают. Поймите, что когда эльф рождается на своей родной земле, а у эльфов несколько земель, он по ритуалу навечно связан со своей родиной. Так что мы как бы заключаем договор с этой землей, и она дает нам силу, но требует от нас ответственности. Наша земля, Воркеллин, была завоевана врагами, и те из нас, кто был в то время еще очень юн, не заключили ритуальной связи с родиной, так что теперь не получают от нее силу. — Она кивнула на суденышко с Вильвана. — Магия и магическая сила — тонкое дело. Хеслин вам расскажет, что когда он прошел свой курс обучения, то получил другое имя, тайное. И это имя можно считать ключом, открывающим дверь к получению силы. У Хеслина есть лишь маленький ключик и небольшая дверь, но ему хватает. Когда мы ритуально связаны со своей родиной, мы тоже получаем тайное имя, и оно позволяет нам обрести силу. Имена, конечно, хранятся в тайне, потому что тот, кто узнаёт наше тайное имя, отнимает от нас какое-то количество силы.

Воркэльфы, у которых была связь с нашим островом, очень страдали, оказавшись в изгнании. С острова они ушли на запад, они всегда идут на запад. Среди нас существует поверье, что миров много и что, уйдя из этого мира, мы найдем другой, где живут эльфы. И если тот мир предназначен для нас, мы там останемся и будем процветать. А если не найдем, то так и будем блуждать из одного в другой в вечных поисках своего истинного дома. Но, лишенные связи с родиной, мы потеряли эту способность перемещаться в другие пределы. Поскольку эта способность перемещаться и есть почти самое важное отличие, сама суть эльфа, значит, мы уже не эльфы. — Она вздохнула. — Мы выбрали себе имена из обыденного языка людей, такие имена, которые раскрывали бы нашу суть. И эти имена мы не скрываем, потому что, хоть это и риск, но такое имя дает нам больше возможностей, чем дало бы тайное имя. Игра опасна, конечно, но наша сила нас в какой-то степени защищает.

— Если у вас так много силы, почему бы вам просто не вернуть себе Воркеллин?

Она посмотрела на море и покачала головой:

— Каждый сам находит применение своей силе. Например, Амендс ищет примирения и сотрудничества. Оракла всматривается в будущее. Хищник растрачивает свою силу, пытаясь управлять городским болотом. А Резолют пользуется своей, чтобы убивать, убивать, убивать. И вы правы, я недалеко ушла от него, потому что и моя цель — убивать, убивать и убивать. Но поскольку силы воркэльфов уходят на разные цели, они распыляются и мы не можем направить их на достижение той единственной цели, которую мы все лелеем в мечтах.

Пока мы разговаривали, наш конвой скользил мимо густо заросшей твердыни Веля. Высокие горы — узкий центральный горный хребет острова — уходили вдаль, их серые вершины скрывались за скоплениями облаков. Все, что могли рассказать нам об острове моряки, — что это обитель драконов и панков. Панки, по их словам, — массивные, неуклюжие, туго соображающие животные, их создали драконы как пародию на человека. Панки мирно обитают в горных цитаделях, которые драконы похитили у народа урЗрети; по крайней мере, так рассказывается в старинных сказках, и панки достаточно сильны и обороняют доступ на остров, люди не могут одолеть их, и, таким образом, панки охраняют драконов от человеческого нашествия.

По рассказам матросов, панки-пираты производят впечатление крайне жестоких существ, но все эти рассказы были одинаково неправдоподобны, поскольку никто из рассказчиков не только сам не сражался с панком, но даже не видел его ни разу. Лично у меня не было желания видеть нападающие на нас пиратские галеры, полные вооруженных и бронированных чудовищ, особенно если эти чудовища находятся под покровительством драконов. Тем не менее я не спускал глаз с Веля и оглядывал его в тщетной надежде заметить что-нибудь необычное.

Но не увидел ничего и был разочарован, даже не предполагая, что в самом ближайшем будущем я буду радоваться, когда мне на глаза не будет попадаться ничего, из ряда вон выходящего.

На третий день нашего плавания мы обогнули с востока остров Вруна. Здесь имелась хорошо известная пиратская гавань с запутанными отмелями и скрытыми бухтами, которые было очень трудно обнаружить. Мы прошли мимо острова безо всяких приключений, однако лорд Норрингтон заметил, что если у флибустьеров Вруна есть соглашение с Кайтрин, то не исключено, что они с помощью арканслатового сообщения дадут ей знать о нашем приближении.

И меня очень обрадовало, когда попозже, к вечеру, уже на закате, к нам присоединились две серебряные галеры из Локеллина. Галеры были изготовлены из серебряного дерева — у него древесина серебряного цвета, и оно растет только на родине эльфов. Все поделки из него — типа коробочек, рамочек, сундуков или стульев — очень ценятся. Их редко дарят людям, и то только тем, кто, по мнению эльфов, оказал им большую услугу.

В кораблях с Локеллина меня больше всего заинтересовала форма корпуса. У людей галеры напоминают лебедей, они так же плавно скользят по водной поверхности. У эльфов же форма корабля воссоздает контуры морской твари под названием акула. Нос корабля отвесно падает вниз и ниже уровня воды переходит в широкий таран. В центре корабля перед мачтой высится одна стрелковая башня, на корме — другая. Весел в воде не видно, но гребцы, как и у нас, сидят в корпусе корабля и даже тянут за длинные ручки весел. Позже я узнал, что весла, которые они тянут, соединены со шкивами и зубчатыми передачами, они приводят в движение массивные скрытые лопастные колеса, придающие кораблю скорость.

На заре последнего дня мы как раз объезжали мысы Локеллина. С запада мы миновали берега Окранса и свернули на север к городу Крозту. Нам оставалось плыть один день, когда с юга поднялся бриз, позволивший нам сохранять скорость пять узлов в час. Верхом это расстояние мы преодолели бы за две недели, и то при условии, что нам не пришлось бы перебираться через горы, реки и прочие преграды.

Незадолго до вечера на севере стали собираться темные тучи, ветер стих. Корабли еще шли вперед на веслах, но вскоре вспыхнули споры: не следует ли нам приблизиться к берегу и поискать убежища в гавани. Но не успели мы еще принять решение, как наблюдатели на мачтах закричали, что впереди они видят корабли авроланов, идущие под надутыми ветром парусами в нашу сторону.

Немедленно были отданы приказы, и каждый занял свою позицию. Торговцев отправили с эскортом из четырех галер в укрытие — в безопасную гавань. Остальные корабли выстроились колонной и двинулись на север навстречу приближающемуся врагу. Из океана черпали ведра воды и обливали палубы — мокрые палубы не воспламенятся, если враг закидает нас напалмом. В то же время наш капитан начал сам разогревать эту горючую жидкость.

Все воины на борту облачились в свои доспехи, а я решил было обойтись без наголенников и наручей или кольчуги: ведь если я в полном облачении упаду в воду, то камнем пойду ко дну. Проходивший мимо матрос явно угадал мои мысли по выражению лица и смеясь посоветовал:

— Вот отсекут тебе ногу или отрубят руку, тогда уж не поплывешь, так что лучше надень-ка доспехи.

Я последовал его совету и направился на полубак, вооружившись луком.

Матросы навешивали стальные щиты вдоль вельсов и поднимали ставни амбразур для защиты от вражеских стрел. Они вооружились короткими мечами, а некоторые — секирами, чтобы рубить абордажные канаты с другого корабля. Группа матросов в тяжелых доспехах поджидала на полубаке, пока наш корабль не протаранит галеру авроланов. Как только выступ бушприта нашего корабля протянется над вражеской палубой, они бросятся вперед и займут их корабль. Тогда те из нас, кто останется на полубаке, перебросят абордажные канаты и закрепят связь между кораблями, после чего остальные члены нашей команды кинутся туда и помогут морякам.

Согнувшись за башенным вельсом, выглядывая в щели между щитами, я видел, как надвигается вражеский корабль. Флотилия состояла из нескольких больших кораблей, похожих на подпрыгивающие на волнах ведра, но сквозь щели люков и иллюминаторов пробивался зловещий красный свет, как будто в их чреве горел адский огонь. Основу флотилии составляли две дюжины галер, по двенадцать на каждом фланге, они специально рассредоточились так, чтобы напасть на нас с флангов. В центре в основном были мелкие суденышки, более быстрые и маневренные. На каждом из них находились баллиста для стрельбы самовозгорающимися снарядами, дюжина стрелков-лучников и в два раза больше бормокинов, ожидающих возможности вскарабкаться на наши корабли и устроить там неразбериху.

Я кинул взгляд на корму и увидел Нея рядом с лордом Норрингтоном, он был полностью экипирован и стоял, подняв свою булаву. Ли не было видно, но, зная его плохое самочувствие, я не удивился. Я скорее удивился бы, если бы он смог сам одеться, да и это усилие настолько ослабит его, что вряд ли он сможет поднять меч.

Где-то внизу орал капитан — отдавал приказы. Был взят риф, потом парус совсем спустили. Стал громче грохот судовых двигателей, ход корабля ускорился, и мы приблизились к вражескому флоту. Лорд Норрингтон выкрикнул еще один приказ, его повторил сержант на полубаке, и мы, лучники, вскочили на ноги. Мы прицелились и послали стрелы.

Арбалетчики выпустили залп по одному из больших бригов. Торчавшие на его носу бормокины рассыпались в стороны. Одна тварь возле баллисты — по-моему, вилейн — упала на спину и всей тяжестью тела потянула вниз вытяжной шнур, замотавшийся вокруг ее лапы. Поднялся рычаг осадной машины, выбросил в воздух камень, и вместе с ним взлетел в воздух, вращаясь, и бормокин, заряжавший баллисту, и полетел по более короткой и плоской траектории, чем положено.

Мой лук бьет не на такое расстояние, как арбалет, и я выбрал цель поближе. Я всадил стрелу в живот рулевого небольшого суденышка. Он, спотыкаясь, попятился назад и перевалился через кормовой вельс, при этом хватаясь за румпель. Его суденышко быстро свернуло налево и развернулось бортом к нашей надвигающейся колонне. Команда бормокинов оглянулась посмотреть, что случилось, но никто из них не успел взять в руки управление, как одна галера эльфов нанесла им удар в середину судна. Корабль из серебряного дерева просто врезался в бок меньшего корабля, переехал его киль и оставил за собой плавающие разбросанные обломки.

Снова громче стал грохот судовых механизмов, и наш корабль ринулся вперед со скоростью тарана. Я выпустил еще одну стрелу, на этот раз поразив одного матроса из команды брига. И быстро нырнул назад, потому что в полубак полетел ответный шквал, затем зарядил еще одну стрелу, поднялся и сделал выстрел.

Мы находились так близко друг от друга, что мне было видно, как по их белой дубовой палубе расплескалась черная кровь из пронзенной стрелой шеи бормокина.

И тут «Непобедимый» всем корпусом вломился в бриг, меня швырнуло вперед на поручни. Нос нашего корабля прорвал вельсы брига, попутно раздавив одного бормокина и разметав остальных в стороны деревянной шрапнелью. Под нами моряки с нечеловеческим боевым кличем ринулись по выступу бушприта вперед, спрыгивая на вражескую палубу. Вытащив оружие, они начали сеять вокруг смерть, а мы стреляли так быстро, как только могли.

Итак, мы вступили в битву на Лунном море.

Глава 23

Я мог бы сказать, что небо потемнело от густо усеявших его стрел, но из-за быстро приближающихся туч небо и само по себе было довольно темным. Скорее стрелы из луков и самострелов мелькали, как молнии, поражая жертвы то там, то здесь. Полубак был утыкан черными стрелами, как дикобраз иглами. Одна стрела со звоном отскочила от моего шлема, столкнув меня на палубу. Рядом со мной упал человек, из груди которого торчали, дрожа, две стрелы, еще один шатаясь побрел прочь — стрела пронзила ему глаз — и через поручни рухнул на палубу.

Минуту-две я тряс головой, приходя в себя. При этом я бросил взгляд на колонну наших кораблей на западе. Вдали горели корабли, но было не разобрать, наши это или чужие. Вблизи я заметил, как небольшой корабль авроланов, оказавшись рядом с нашей галерой, перебросил абордажные крюки через вельсы. Матросы на борту «Непобедимого» били секирами по канатам, соединенным с крюками, но прикрепленные мощными цепями кошки не ломались и толпа бормокинов уже сыпалась к нам на палубу.

Лорд Норрингтон и Ней спустились с кормы и яростно накинулись на высадившихся противников. Серебряный клинок лорда Норрингтона сверкал во все стороны, рассекая ребра и мышцы, разрезая животы и полосуя зубастые морды. Брызги крови разлетались из-под его клинка широкой дугой. Раненые и умирающие бормокины хватались за свои отрезанные конечности и плотно зажимали лапами зияющие раны в своих телах.

Ней со своей булавой был рядом, он молотил с такой же силой, с какой, наверное, раньше ковал горячее железо. Выпад — и бормокин оказывался пронзенным его клинком, затем он выдергивал оружие, парировал удар меча древком оружия, потом сильно бил по голове, разбивая плечо или ребра. Когда он размахивал клинком на уровне ног, у нападающих сгибались и со щелчком ломались колени, переламывались ноги с таким же треском, как ломаются весла, зажатые между корпусами двух кораблей. Боевые кличи бормокинов переходили в болезненные стоны, когда он одним ударом крушил им морды.

Я поднялся на одно колено и зарядил стрелу, выстрелил в толпу бормокинов, лавиной скатывающихся через вельсы на нашу палубу. Определенную цель найти было трудно, потому что палуба кишела сражающимися. Схватившиеся в единоборстве фигуры могли быстро развернуться — и стрела, нацеленная в спину бормокина, могла поразить своего. Поэтому я выбирал цели среди тех, кто еще спускался на палубу или кто норовил проскользнуть позади моих друзей. Хорошо, что я был неплохим стрелком, но худо, что целей оказалось больше, чем стрел у меня в запасе.

Я уже собрался вытащить меч и спрыгнуть на палубу, когда спиной почувствовал приток горячего воздуха. Я обернулся в испуге, что на полубак выплеснули ведро пылающего напалма, но яркого пламени не было видно. Хотя быстро нарастало тепло, но от увиденного зрелища я похолодел.

Из трюма брига воздвиглась огромная человекообразная фигура, схватившаяся за мачту огромной рукой. От такой хватки дерево затрещало. Это был, без сомнения, человек — по размеру крупнее Нея, — но его тело было черным, как чугун. Видны были торчащие космы длинных рыжих волос и длинная рыжая борода. А сверкающие глаза и тени, обрисовывающие мышцы его обнаженных конечностей и торса, были такого густого и яркого багрового цвета, что больно было смотреть.

Один из наших моряков кинулся на него, высоко подняв меч. Пока он опускал клинок, существо подняло правую руку и подставило клинку предплечье. Клинок вонзился в его тело неглубоко, и раздался долгий звон, как при ударе металла о металл. Моряк отскочил назад, взглянул на свой зазубренный клинок, и тут существо своими металлическими ладонями сжало и расплющило шлем моряка, превратив его в диск не толще обеденной тарелки.

Кровь и мозг, брызнувшие во все стороны, зашипели, как жир на горячей сковородке. Густой дым окутал его бороду и волосы. Существо откинуло голову назад, как бы смеясь, хотя из его горла не вылетело ни звука. Оно минуту постояло, потом двинулось поперек палубы.

Это был сулланкири, Темный Наемник. Его металлическое тело двигалось, мускулы под кожей сжимались и расслаблялись. Безоружный, он прошел по палубе брига, осыпаемый стрелами, которые выбивали искры при попадании в него и рикошетом отскакивали. Кто-то с другой галеры выстрелил по нему из большого арбалета, но существо на лету перехватило стрелу длиной в ярд и пригвоздило ею моряка к палубе.

И вдруг в испуганные крики наших моряков вплелись визгливые вопли бормокинов на борту «Непобедимого». С нижней палубы на корму поднялся обнаженный до пояса Ли: на нем была только маска, сапоги и черные кожаные бриджи. Он размахивал Теммером, описывая золотой круг. Хотя под глазами у него были темные тени от усталости, но он двигался с такой энергией, какой я не замечал у него уже много дней. Уклонившись от направленного на него удара, он разрубил бормокина от бедра до позвоночника, потом сделал бросок налево и проткнул другого через нагрудник до сердца. Его клинок крутился, парируя все встречные удары, потом рывком ударил назад и вверх, как будто рука Ли была на пружине. Он разрубил врага от бедра до бедра — скользящим шагом двинулся вперед, рассекая того, протыкая другого, попутно отсекая конечности.

Кто-то за моей спиной вскрикнул. Я развернулся и тут же упал на свой зад, потому что сулланкири в прыжке пролетел по воздуху к полубаку. Он так сильно ударился о башню, что она затряслась, а меня отбросило поперек палубы. Руками он схватился за поручни. Щиты, смонтированные на поручнях, при этом отогнулись назад и заскрипели. Темный Наемник броском оказался наверху, на палубе полубака, потом потянулся и положил руку на голову оцепеневшего человека.

Сдавленный крик человека заглушило шипение кипящей плоти. Раздался резкий треск, и меня окатило чем-то влажным и липким. Тело человека обмякло. Сулланкири разжал кулак, взглянул на комок металла, который раньше был шлемом и отбросил его в сторону с презрением ребенка, отбрасывающего некрасивый камешек.

Существо ударило себя в грудь металлическим кулаком, и раздался звон, не заглушаемый грохотом битвы. Бормокины подняли головы к полубаку и завыли. Ли вызывающе взмахнул окровавленным мечом. Темный Наемник поманил Ли к себе, но мой друг только презрительно рассмеялся. Он не глядя махнул клинком назад, между делом обезглавил бормокина, сунувшегося было к нему, потом указал на главную палубу.

Сулланкири спрыгнул вниз с полубака, круша дубовый настил палубы и разбрасывая бормокинов. И кинулся вперед. Страшное ликование осветило лицо Ли, он переступал через лежавшие тела, двигаясь навстречу сулланкири. Я вскочил на ноги в тот момент, когда Ли выбросил Теммер вперед защищаясь, и впервые заметил, что на золотом клинке тем же густым багровым светом, что и глаза Темного Наемника, горели рукописные знаки — руны.

Ли нанес удар так быстро, что я успел увидеть только неясное движение клинка. Темный Наемник подставил правую руку, блокируя удар. Золотой клинок, опускаясь по дугообразной траектории, частично врезался в железное тело воина и почти отсек конечность чуть выше запястья. Сулланкири отпрянул, зажимая левой рукой предплечье своей правой руки. Из-под его пальцев вырвалось багровое пламя, оно текло безостановочно, засыпая палубу искорками.

Ли громко рассмеялся и сделал мгновенный выпад клинком в направлении толпы бормокинов. Выплеснулось багровое пламя, и мех на бормокинах загорелся. Свободной рукой Ли поманил Темного Наемника вперед:

— Ты встретил равного себе. Подойди и умри.

Сулланкири хоть и молчал, но был не так глуп. Он топнул правой ногой, и вверх взметнулось несколько планок из настила палубы. Одна попала по правому колену Ли, другая поднялась под его левой ногой, и он катапультировался в воздух. При приземлении он сильно ушибся — угодил спиной на шлем. Один раз его подбросило, и Теммер вылетел из его руки. Сразу погасло исходившее от меча золотое свечение, а Ли словно оцепенел.

Я наклонился, подобрал с палубы пару кошек, взяв по одной в каждую руку. Раскрутив одну за цепь, я метнул ее в Темного Наемника. Кошка дугой перелетела через его правое плечо, а привязанная к ней цепь начала наматываться на его тело. Звенья цепи издавали металлический звон, стукаясь о его грудь, затем кошка обогнула левое бедро сулланкири и всеми тремя остриями зацепилась за намотанную на нем цепь.

Я один раз сильно дернул цепь, и вся ее масса загремела, ударяясь о подбородок существа. «Пожалуй, теперь мне пора».

Сулланкири развернулся внутри намотанной на него цепи, потом протянул руку к своему раненому предплечью. Цепь слегка натянулась, и меня снесло на поручень полубака. Я ослабил цепь, пропустив между пальцами еще некоторое количество ее звеньев, не давая ей стащить меня вниз, на палубу. Существо улыбнулось и снова подергало за цепь.

Я кивнул, проскользнул через поручень и спрыгнул на палубу, оказавшись в тени полубака. Цепи от обеих кошек лежали горой у моих ног. Позади Темного Наемника я видел Ли — он полз по палубе и тянулся правой рукой к эфесу Теммера. Только Ли с его мечом мог уничтожить это существо — я в этом был уверен, но не знал, как долго Ли будет приходить в себя.

Я просто должен был выиграть для него время. Я упал на одно колено, подгреб кошкой, которую держал в другой руке, звенья первой цепи и потом якорную цепь. Взмахнул правой рукой, сорвав тормоз с брашпиля, и бросил свое тело вперед кувырком через вертящиеся цепи. Под тяжестью якоря цепи вылетели из небольшого отверстия, подтянув провисшую цепь, которую я намотал на сулланкири.

Какой-то миг мне казалось, что моя тактика удачна. Под натяжением цепи отошло правое предплечье сулланкири, и кровь из раны в нем потекла еще сильнее. Темный Наемник, шатаясь, сделал два шага к носу. Я откатился налево, чтобы он на меня не наступил, но создание Кайтрин сгорбилось, согнуло свои мощные ноги и уперлось пятками в палубу. Под его пятками настил палубы искрошился в желтые древесные стружки, пока он, перекинув цепь через правое плечо, тянул тяжесть назад; потом он развернулся и потянул ее снова к центру корабля.

И, развернувшись, он оказался лицом к лицу с Ли.

Ли, держа Теммера обеими руками, разрубил ему левое колено поперек. При падении отсеченной конечности палуба вздрогнула и ее настил треснул. Из обрубка выливалась пульсирующая огненная струя, от нее загоралась деревянная палуба и воспламенялись трупы бормокинов. Под тяжестью якоря потерявшая равновесие фигура не могла устоять на оставшейся целой ноге. Сулланкири шлепнулся на спину, якорь волоком тащил его к вельсам, багровое пламя тянулось за ним. Ли прыгнул сквозь струйки огня, в полете поднимая меч кверху. Он пронесся по воздуху, в золотом сиянии с пурпурными бликами, напоминая статую какого-то героя в храме Кедина. Он изо всех сил вогнал Теммера вертикально вниз, в грудь монстра. Клинок, сопровождаемый багровыми языками пламени, вошел по самый эфес и пригвоздил сулланкири к палубе.

Ли испустил победный крик, встав коленом на грудь монстра. В золотом сиянии и багровых отблесках огня его лицо казалось маской воинской ярости. Одного выражения его лица хватило бы, чтобы полдюжины бормокинов нырнули за борт. Дерзко смеясь, он поднял вверх кулаки в знак победы.

И при этом выпустил из рук меч.

Зашатался, рухнул на левый бок и свалился мне на руки.

Глава 24

Я опустил Ли на палубу, вытащил свой меч и рассек надвое первого же бормокина, который прыгнул ко мне, перескочив через тело сулланкири. Он отлетел налево, скорчившись и держась за рассеченный живот, ударился о стенку полубака и осел на палубу. Матросская секира раздробила голову следующего, и через стену бормокинов ко мне пробился Ней. Бок о бок мы отражали их атаки, защищая Ли.

Смерть сулланкири охладила боевой пыл многих бормокинов. На нас нападали немногие, но даже они постарались скрыться в свои суденышки, потеряв опору. Мы сбросили за борт их кошки, с радостью дав им уйти, и расхохотались, когда кто-то выпустил стрелу из арбалета: стрела пробила борт, и вода гейзером ворвалась в их судно.

Тут над нами с грохотом столкнулись черные штормовые тучи и полил пронизывающий до костей дождь. Гремел гром, ходуном ходила палуба корабля. Завывающий ветер нес на нас полосы дождя, смывавшие кровь с палуб. В этом было и еще одно преимущество: дождь потушил огонь на горящих участках палубы.

Натиск погоды был и неожиданным, и грозным, и у лорда Норрингтона не оставалось выбора: он приказал флотилии укрыться в портовом городе, где нас ждали торговцы. На бриг он отправил особую команду, велев захватить корабль авроланов и вести его вслед за нами. Мы захватили еще несколько вражеских кораблей, в том числе две галеры. Несколько наших галер тащили за собой на буксире суденышки.

Мы направлялись в город Мирвосток, подгоняемые ветром. Мы обогнули небольшой мыс и вошли в узкий залив, в который впадала небольшая речка. Шторм все еще продолжался, но тут, в гавани, вода была гораздо спокойнее. Мелкие рыболовецкие суда немедленно устремились к нам и проводили нас в безопасные места для швартовки. Поскольку якорь «Непобедимого» был поврежден, мы пришвартовались к «Охотнику». Многие считали, что нам следует просто отрезать старый якорь и вместо него пользоваться мертвым сулланкири.

Оказавшись в порту, мы перетащили Ли в гостиницу, устроили ему горячую ванну, дали поесть супа и выпить немного эля. Мы с Неем не отходили от Ли, пока он не пришел в себя. К нему вернулся нормальный цвет лица, серая кожа немного порозовела. Несмотря на строгий приказ отца не вставать с кровати, Ли тепло оделся и отправился на «Непобедимый» за своим мечом, который так и торчал в теле сулланкири, как в соломе; засунул его на место — в ножны — и вернулся вместе с нами в гостиницу.

У себя в комнате он рухнул на постель, не раздеваясь. Ней стащил с него сапоги, и Ли забрался под шерстяное покрывало. Он подпихнул под себя подушки и кивком указал на Теммера, висевшего на поясе для меча на ближайшей стойке кровати:

— Хокинс, пожалуйста, подай его мне. — И похлопал ладонью по постели рядом с собой. Я положил клинок на указанное место.

Он опустил руку на меч и на секунду прикрыл глаза. По лицу его разлилось спокойствие.

— Спасибо, друг.

— Не за что.

Ли открыл глаза. Рукой он поглаживал эфес Теммера:

— Да, ты тоже молодец, Хокинс. Если бы не твое умение быстро шевелить мозгами, все оказалось бы намного труднее.

— Если бы не Хокинс, — нахмурился Ней, — ты бы вытек потоком из-под ступней Железного Принца.

— Неплохо сказано, — засмеялся Ли, — Но я довольно быстро успел схватить Теммера.

— Твое «быстро» мне показалось просто ленивым шевелением. Если бы Хокинс не накинул цепь на Резака, тебе пришел бы конец. И всем нам.

— Резак… — хлопал глазами Ли. — Да, это был Резак.

— Ты знаешь, как зовут сулланкири? — взглянул я на Нея. — Откуда?

— Мы, оружейники, все знаем, нам многое рассказывают. У короля Норива был больной сын по имени Резак. И вот король велел мастерам создать, ну, такой металлический футляр, что ли, для его сына, который сыграл бы для него такую же роль, что и меч для Ли. Но принцу не понравилось в этом футляре. Он только один раз его и надел. Футляр оставался в замке Норива, пока на них не напал Крикук. И младший праправнук Резака, тоже по имени Резак, решил воспользоваться Железным Принцем для защиты от орды авроланов. Сначала он сражался с ними, потом желание захватить власть возобладало, и он стал игрушкой Кайтрин. Он уничтожил братьев, уничтожил свой народ.

— Знаю я эту историю, — медленно кивнул Ли. — Но мне почему-то казалось, что я видел это во сне. Может, снилось, когда я спал с Теммером в руках.

Ней нахмурился в ответ на шутку Ли, потом пожал плечами:

— По крайней мере, мне кажется, что это он и был. А если я ошибаюсь, значит, здесь где-то бродит еще один такой.

Ли оживился:

— Давай его сюда. Я и с ним разделаюсь в два счета.

Обменявшись быстрым взглядом с Неем, я похлопал Ли по коленке:

— Лучше поспи. — Взглянув в окно за его спиной, я увидел, что дождь льет как из ведра. — Мы еще немного тут побудем.

Мы с Неем раздобыли себе поесть и отправились искать лорда Норрингтона. Нашли мы его в другой гостинице, в обществе принцев Августа и Скрейнвуда, с ними были еще и другие советники. Принц Скрейнвуд возражал против нашего присутствия, но лорд Норрингтон отверг его возражение:

— Если бы не они, меня бы тут не было. Они останутся.

Руководители похода с озабоченным видом рассматривали карты побережья Окраннела. Мирвосток расположен на восточном берегу, грубо говоря, в 30—40 милях от Крозта. До столицы Окраннела, города под названием Сварская, быстрее всего можно было добраться по суше по прибрежному шоссе, идущему вверх до Крозта и потом вниз в объезд. А если бы мы направились прямо в глубь страны, нам пришлось бы перебираться через самые высокие горы Окраннела, а у нас не было пропусков, которые позволили бы нам двигаться быстрее. Подняться по прибрежному шоссе не представляло труда, разве что глубокое ущелье реки Днивепмогло отрезать перешеек полуострова Крозт. На этом прибрежном шоссе ущелье реки пересекал мост Радуйя, и всего один отряд мог удерживать этот мост против целой армии противника.

Но добираться до Сварской морским путем — выплыть в море и обогнуть полуостров Крозт — довольно сложно. Местные жители рассказали, что море бывает таким, как мы сейчас видели, только в то время, когда Таготча не спит, и не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что войска Кайтрин разбудили морское божество. Местные считали, что Кайтрин подкупила его сказочными дарами и подговорила выступить против нас. Хотя вейрун — бог гавани — мог обеспечить нашу безопасность и тихие воды благодаря приношениям местных жителей, но гнев Таготчи означает, что мы будем заперты здесь, в гавани, пока ему не надоест держать нас тут.

И что еще хуже, беженцы из Крозта уже проследовали по прибрежному шоссе и собрались в Мирвостоке. Они рассказывали всякие ужасы, вряд ли преувеличенные. Казалось, все располагало к тому, чтобы часть наших войск, высадившихся в Крозте, направить в Мирвосток. Город могла защитить его пехота, весьма неплохая, но она вряд ли смогла бы сдержать решительно настроенную орду авроланов. Врагам не было необходимости захватывать Мирвосток, им достаточно было запереть нас тут для его защиты. И тогда у армии Кайтрин оказалась бы уйма времени для осады Сварской.

Принц Скрейнвуд ткнул пальцем в то место карты, где был изображен мост:

— Предлагаю послать войска вперед для защиты моста. Не так много сил требуется, чтобы удержать его против войск, преследующих беженцев. Кавалерия принца Августа и гвардия Ориозы должны справиться. Тогда мы все сможем обойти вокруг и освободить Сварскую.

Принц Август улыбнулся:

— Уверен, справимся. И до моста добираться совсем недолго.

Остальные собравшиеся в комнате согласно улыбались и кивали, казалось, одобряя план, но лорд Норрингтон не отводил взгляда от карты. Левой рукой он прикрыл рот, а правую опустил на бедро, на эфес кинжала. Я подумал — интересно, что он высматривает, и вдруг мне показалось, что я понял.

— Ну да, конечно, — прошептал я и, извиняясь за свой шепот, поднял руку: — Прошу простить меня.

— Да что вы, Хокинс, не в чем извиняться. — Лорд Норрингтон жестом указал мне на карту: — Давайте, высказывайтесь.

Я протиснулся к столу, раздвигая толпу.

— Я заметил кое-какие детали. Та флотилия, которая встретила нас на море, скорее всего, вышла из Крозта, то есть они плыли добрых восемь часов до начала битвы. Значит, шпионы с острова Вруна, видно, арканслатовым способом сообщили им о нашем приближении. Выбрав место нападения, имея Лунное море на своей стороне, они знали точно, что нам некуда будет спрятаться, кроме порта Мирвосток. Если их флотилия была предупреждена за восемь часов, следует допустить, что и пешие войска были предупреждены тогда же. Значит, вполне возможно, что они уже добрались до моста Радуйя, и не исключено, что стоят сейчас по эту его сторону.

Лорд Норрингтон поднял глаза на принца Скрейнвуда:

— Я согласен с Хокинсом. Если я отправлю вас двоих, вы вполне можете нарваться на большие силы, которые уже заняли дорогу.

Скрейнвуд презрительно скривил губы в мой адрес и кивнул лорду Норрингтону:

— Я понимаю, что, безусловно, риск есть, но есть ли у нас выбор? — Не скрывая сарказма, он спросил: — Возможно, у вас, Хокинс, есть другой план?

Не следовало мне попадаться на эту удочку, но я попался:

— Ну, если бы мы сумели высадиться на северной стороне моста и удержать его или разрушить, тогда мы отрезали бы путь войскам, которые сейчас движутся в нашу сторону. И сразу уменьшилось бы число врагов, с которыми придется столкнуться у Крозта или Сварской.

Скрейнвуд провел пальцем по линии побережья вблизи моста:

— Тут места непроходимые, если верить карте. Самое ближайшее место высадки может быть в двадцати милях севернее моста.

— Прошу прощения, ваше высочество, ошибочка тут получается. — Поседевший старый рыбак из местных почесывал шею. — Карта — это, конечно, хорошо, но вот только местные контрабандисты, как мне говорили, знают, где можно пристать кораблю севернее моста. Конечно, утесы тут крутые, но на них гнездятся птицы и туда ходят овцы, так что взобраться на них можно. Может статься, конечно, что контрабандисты просто болтают.

Принц Август усмехнулся, а Скрейнвуд покраснел:

— Ну, Хокинс, ваш план годится. Правда, пристать кораблю к этим утесам невозможно, при таком волнении на море. Или у вас и на это есть решение?

Я смущенно пожал плечами:

— Откуда Таготча знает, чьи корабли принесли ему жертву для свободного прохода по морю?

Рыбак засмеялся, демонстрируя несколько пожелтевших зубов, кое-где торчавших в его челюсти:

— Мы обычно предлагаем вино. Таготча не особенно разбирается в сортах вина, его нетрудно надуть. В неурожайный год можно обойтись и уксусом. Мы выливаем его за борт корабля. И Таготча на ощупь определяет, с каких кораблей это выливалось.

— И для него не имеет значения, кто в команде?

— Как я понимаю, он пропускает суда, а не людей.

Я захлопал в ладоши:

— Отлично! Хеслин, когда объяснял мне секрет арканслаты, говорил о магическом законе Инфекции — при материальном соприкосновении предметов между собой на каждом из них остается некоторое количество вещества другого. Мы ведь для разрушения моста можем послать на север войско на нескольких малых трофейных кораблях. Зато, если мы сумеем надуть Таготчу, прорвутся и остальные наши корабли. Надо разломать некоторые захваченные нами суда противника и приколотить по одной-две их доски к бортам наших кораблей, и по магическому закону это вполне может обеспечить проход всем нашим кораблям.

Лорд Норрингтон слушал меня прищурившись:

— Ты что, Хокинс, настолько хорошо знаком с магией?

— Вовсе нет, милорд. Спросите Хеслина, он подтвердит.

— А как же…

Я покраснел:

— Да это просто такой камуфляж, милорд. Если нас примут за флот авроланов, мы будем в безопасности. А когда ошибка обнаружится, мы уже окажемся в Сварской, а дело может обернуться еще лучше — Кайтрин разозлится и перестанет приносить жертвы Таготче и этим даст нам шанс перетянуть его на свою сторону.

— Ага, теперь понял. Спасибо.

Принц Август нахмурился:

— Насколько я понимаю, суть этого плана в том, что в случае нашего успеха армия авроланов попадает в ловушку тут, на юге, по пути к Мирвостоку.

— Согласен, значит, нам надо спасать город. Мы организуем это, пока наши силы будут двигаться на север. — Лорд Норрингтон кивнул, затем обратился к принцу Августу: — Верхом вы туда не проедете, но я бы поручил вам возглавить особую группу, направленную на север. Себе в помощь возьмите принца Скрейнвуда. И сами отберите тех, кто умеет взбираться на горы.

— Отберу. И еще я хотел бы взять тех, кто четко мыслит. — Принц кивнул мне: — Если вы позволите, лорд Норрингтон, я взял бы с собой вашего адъютанта, вашего сына и также мастера Карвера.

— Август, ведь они еще мальчишки, — насупился принц Скрейнвуд.

— Это в Атвале они были просто мальчишками, Скрейнвуд, а сулланкири они распотрошили уже как вполне взрослые люди. Не спрашивай меня, почему я хочу их взять с собой, лучше поставь вопрос так: почему бы мне их не взять?

Лорд Норрингтон посмотрел на Нея, на меня и кивнул: — Были бы вы мальчишками, я бы вас оставил тут, но в этом походе рискуют все. Отправляйтесь, и да благословит вас Кедин.

Глава 25

Мы отправились на следующий день после захода солнца. Два маленьких суденышка, из трофейных, подняли якоря и распустили паруса. Дождь все еще полоскал нас, и иногда вспыхивали молнии. Из баллист с других кораблей высоко в небо взлетели шары горящей смолы, но наши суденышки сумели увернуться. Раздались крики, что дескать пленники убегают, но мы быстро оставили позади преследователей и, обогнув мыс, вышли в Лунное море.

В открытом океане качка усилилась, волны немилосердно бились о берег полуострова. Мы заметили одну из галер преследователей, и волны ее отогнали. Ей пришлось повернуть обратно, причем она чуть не села на мель в дальнем углу гавани.

Для нас плаванье было спокойным, хотя все мы чувствовали себя неуютно. Дождь все еще лил, нас промочило насквозь, не помогали и новые плащи. Мы целый день снимали шкуры с мертвых бормокинов и натягивали их поверх своих кожаных доспехов. Хеслин не был уверен, что переодевание в бормокинов поможет обмануть Таготчу, но знал, что хуже не будет. К счастью для нас, отсутствие солнца и прохладная погода означали, что шкуры не начнут вонять слишком сильно.

Экипаж каждого корабля составлял тридцать шесть человек. Смена гребцов состояла из двенадцати человек.

Среди членов команды были и добровольцы, и представители всех родов войск. Принцы Август и Скрейнвуд возглавляли поход, но в экипаже каждого корабля, кроме людей, было около дюжины воркэльфов. На нашем плыли Сит и урЗрети Фариа-Це Кимп.

Меня удивило, что в команду включили урЗрети. Меня смущали ее габариты: мне казалось, что такое существо, с внешностью ребенка, вряд ли сможет взобраться на утес высотой в три сотни футов, тем более на такой, который считается непроходимым. Я сомневался в ее возможностях, тем более что на ее тело было намотано более ста ярдов линя.

Мы с моей спутницей, кожа которой была ярко-желтого цвета, словно сера, стояли на носу корабля. Я улыбнулся ей и спросил:

— Ты уверена, что сможешь взобраться на утес?

— Я же из Цагула. Я всю жизнь провела в горах.

— Знаю, но я всегда считал, что урЗрети проводят все время внутри гор, а вовсе не карабкаясь по их поверхностям.

— И внутри тоже нужно умение карабкаться, Хокинс. — Она провела левой рукой по вельсу, потом постучала пальцем по доске, которая покоробилась и отставала от нижней. — Вот почему я полезу первой.

Она напрягла пальцы левой руки. Скорее быстро, чем медленно, все ее пальцы слились с большим. Вся ладонь приняла форму острого клина, который она сунула в прореху между досками. Я услышал треск, доска расщепилась, часть ее отогнулась кверху. Правой рукой она отвалилась эту часть доски. Острый конец левой руки расширился и превратился в кувалду, которая раздробила кусок дерева. Когда она вытащила руку, клин изогнулся, И я ахнуть не успел, как она уже махала мне пальцами.

У меня отвалилась челюсть. Но сказать было нечего.

Фариа-Це широко улыбалась:

— У всех урЗрети есть такое свойство — гибкость формы. Мы считаем его… полезным.

— Понял, — я неловко передернул плечами. — И у вас нет никакого оружия или доспеха, потому что…

Я глазом не успел моргнуть, как она удлинила левую руку и превратила ее в прочный клинок короткого меча:

— Зачем иметь что-то ненужное, что можно потерять? Я не могу послать часть себя, как стрелу, но в основном свои сражения я веду в пределах полета стрелы.

— А если тебя ударят, не больно?

Фариа-Це пожала плечами, ее рука приняла обычный вид.

— А по-твоему, нам никогда не должно быть больно?

— Интересная мысль.

Наша поездка на север заняла не более трех часов. Мы заметили небольшую пещерку контрабандистов и высадились. Вытащили корабли на берег и привязали их линями к скалам, поскольку был отлив, а ко времени нашего возвращения они всплывут. Вооружились. Я взял только меч и длинный нож, какой носят бормокины. Луки мы предоставили локэльфам.

Фариа-Це вскарабкалась на вершину утеса так же легко, как я пробежался бы по пляжу на четвереньках. Я не видел, как она поднималась наверх, на высоту в сто футов, но почти сразу же бухта каната, обмотанная вокруг ее тела, опустилась к нам с вершины утеса. Вторым поднимался Ней, неся еще две бухты веревки, потом поднялись двое воинов родом из Западной Альциды. Когда все пять веревок были закреплены на вершине, начали подниматься остальные. Кто мог, карабкался сам, а кто не мог — например, Хеслин, — тому помогали, подтягивая его.

Три сотни футов — вроде бы немного, но когда скалы скользкие от дождя, пальцы у тебя замерзли, а все, что на тебе надето, пропитано водой, это расстояние кажется бесконечным. Мои ступни дважды соскальзывали, и я прижимался ногами к скале. Однажды чуть не упал, но зацепился поясом за выход породы и продержался, пока не нашел упор для сапога. Когда я добрался до верха утеса, у меня горели плечи и спина, а ноги дрожали.

Ней схватил меня за загривок надетой поверх снаряжения шкуры бормокина и втащил на плоскую площадочку на верху утеса. Прямо передо мной пара локэльфов сидела на корточках на холме, через который нам предстояло выходить на главное плато. Если верить картам, то прибрежное шоссе было в двух дюжинах ярдов, за гребнем холма.

Впереди них, в слабом сером свете луны, просачивавшемся время от времени в прорехи между облаками, вырисовывался мост Радуйя. Он величественно изгибался каменной аркой над рекой Днивеп. Мост опирался на четыре каменных столба, выступавших из речного тумана. Маленькие обелиски увеличивали изгиб моста, они оказались жилыми помещениями, в их окнах мерцал свет.

Сначала было непонятно, какого размера сам мост, пока я не сообразил, что нам до него еще идти не меньше мили. Его длина, видимо, составляла не менее пятисот ярдов. Меня утешало одно: обелиски слишком малы, в них не мог бы поместиться гарнизон солдат.

К полуночи мы все собрались на вершине утеса. Вперед пошли локэльфы, они пробирались через лес, росший с северной стороны ущелья, а мы неуклюже спустились к дороге. Мы предполагали, что у бормокинов и вилейнов, оставленных для охраны моста, должно быть хорошее ночное зрение, но насколько оно у них хорошее — мы не знали. Мы надеялись, что они нас примут за смену, поэтому вперед пустили Фариа-Це — на ней была шкура вилейна.

Сит вернулась из разведки, в которую ходили локэльфы, и нашла нас прежде, чем мы сделали последний поворот на дорогу к мосту:

— В этом конце моста двадцать бормокинов и судя по всему, столько же должно быть в том конце. Нам их не видно из-за арки моста, хотя два вилейна стоят на середине и наблюдают за обоими концами.

Принц Август выслушал ее и кивнул:

— Лучники смогут застрелить вилейнов?

— С двухсот пятидесяти ярдов, а то и больше? — фыркнул принц Скрейнвуд. — Ночью, в дождь? Это вряд ли.

Ли так сильно замотал головой, что уронил свою маскировочную шкуру бормокина:

— Не имеет значения. Пусть стреляют в ближний гарнизон. Мы тогда пройдем мимо них на мост и уничтожим вилейнов.

— План вполне осуществимый. — Принц Август отправил Сит назад к локэльфам с новыми поручениями.

Ли оттащил в сторону меня и Нея:

— Слушайте, останьтесь со мной. В этом деле ключ ко всему — скорость. — С улыбкой он оперся на эфес Теммера. — Побеждает самый быстрый.

По приказу принца Августа мы отправились ускоренным маршем вдоль дороги. Оказавшись в пределах видимости моста, я заметил, что гарнизон бормокинов в основном лежал на мосту и спал. Небольшая группка прохаживалась у подножия моста или стояла, прислонившись к обелискам на этом конце. В мерцающем свете видны были их влажные шкуры, но из-за стука капель дождя по нашим маскарадным обличьям нам было не слышно ни слова, даже если они и разговаривали.

Мы подобрались примерно на тридцать ярдов, и только тогда стража, казалось, заметила нас. Двое направились к нам, болтая по пути, один из них поднял руку. Он что-то негромко провыл и явно ожидал ответа.

Не успели мы ему ответить и не успел отдать приказ принц Август, как Ли выхватил Теммера и помчался на мост. Из-под его ног брызгала грязная вода из выбоин, оставленных колесами фургонов. Меня заразило безумие его порыва, и я побежал, отставая от него всего на шаг. Я вытащил свой меч одновременно с ним и услышал, как Ней что-то кричит мне вслед. Капли дождя сильно били по дорожному покрытию моста и заглушали все звуки, кроме моего собственного хриплого дыхания.

Впереди бормокины зашевелились и сбросили промокшие одеяла. И тут же лихорадочно задергались под градом стрел. Один бормокин, двумя руками схватившись за стрелу, пронзившую его горло, рухнул лицом вниз, из лужи полетели брызги. Остальные крутились волчком, натыкались на столбы моста или стенки, прежде чем рухнуть. Двое, не успев подняться, упали на вымощенное дорожное покрытие, а один свернулся клубком вокруг стрелы, попавшей ему в живот.

Отчетливо и ясно помню изумленный взгляд одного из поднимавшихся. Стрела просвистела около самой его морды. И рикошетом отскочила назад, вверх, пока он в изумлении выпрямлялся, все еще сидя.

И этот изумленный взгляд так и остался на его морде, когда клинок Ли снес ему голову. Голова бормокина неторопливо разворачивалась в воздухе. Капающая из отрубленной шеи кровь смешивалась со струями дождя, а тело осело на землю.

Ударом моего двуручного меча я поразил другого бормокина в правое бедро. Я аккуратно разрезал его и отшвырнул. Он влетел в стенку моста, потом тяжело рухнул на землю раной вниз. Я видел, как он старался подняться, но ноги не находили опоры на мокром камне. После одной-единственной конвульсии он упал мордой вперед.

Не дрогнув, мы прорвали кордон бормокинов и устремились к вилейнам, в центр моста. Один отвернулся от нас и поднял руку. Из его руки вылетел шквал зеленого огня. Он махнул рукой в нашу сторону, и я решил, что он вызывает помощь с дальнего конца моста. Другой двинулся к нам и остановился как вкопанный. Его не испугали колкости, выкрикиваемые Ли.

Какой был ему смысл ждать нас? Я не мог сообразить, почему он не двигается, хотя мы приближаемся. У меня мелькнула было мысль, что его обманула наша маскировка, но тут я заметил блеск в его темных глазах и понял, почему он выжидает.

Мы подошли еще недостаточно близко.

Ли бежал в одном-двух шагах передо мной, и я знал, что он и был целью вилейна. Золотое сияние Теммера, крики — все это делало Ли главным противником. И, каким бы мощным ни был меч Ли, спасет ли он его от заклинания?

Ли бежал прямо в ловушку, не понимая этого. Я пригнул голову и прибавил скорости. Ли еще ни разу не мог меня перегнать. Пусть у него заговоренный меч и фора во времени, но если я дам ему опередить меня сейчас, я его погублю.

Мне и в голову не пришло, пока я не отпихнул Ли в сторону и не увидел, как в правой руке вилейна что-то вспыхнуло, что, удаляя Ли как цель нападения, я принял эту честь на себя. Ли начал падать. Я рывком отпрыгнул направо, стараясь избежать удара его меча. Но все же он зацепил меня эфесом меча за лодыжку, отчего я завертелся и подставил спину вилейну.

Я на миг увидел бежавших за мной. Ней перепрыгнул через упавшего Ли, позади него в пяти-шести шагах бежали Фариа-Це, принц Август и группа воинов из Альциды. И тут же меня подхватила горячая волна и зеленый огонь замелькал перед глазами. Задыхаясь от густого запаха горящего меха, я тяжело упал на спину, задрав пятки поверх головы. Перекувырнулся и приземлился на колени.

Прямо позади меня раздалось мокрое «хрясть» — такой звук бывает при рубке мяса, — и, поднявшись на одно колено, я обернулся на звук. Вилейн, подскакивая, катился по мощеному мосту, и справа его телу чего-то не хватало — настолько, что, казалось, у него плечо начинается там, где обычно кончаются ребра. Справа от меня промелькнула Фариа-Це — она засовывала лопасть, в которую превратилась ее рука, в грудь другого вилейна.

Вокруг меня валялись рваные, обгорающие и дымящиеся клочья тел бормокинов. Я чувствовал колющий жар где-то сзади, между лопаток, и догадался, что туда было направлено поразившее меня заклинание. Моя маскировка хоть и не одурачила вилейна, но сгорела, приняв на себя всю силу заклинания, а я остался жив и сравнительно цел.

Ли вскочил на ноги, в глазах его горел безумный огонь. Он двинулся было ко мне, занес клинок назад для удара, но тут слева донеслись завывания нападающих бормокинов, и он рывком повернул голову. Ответил им тем же криком и побежал на врага.

За ним бежали все остальные. Мы знали, что Ли нельзя считать неуязвимым, но он, казалось, этой мысли не допускал. Если бы он был верхом на боевом коне, да еще во главе отряда тяжелой кавалерии, в таком запале он запросто проскочил бы через ораву бормокинов, идущих на нас. Но пеший, вооруженный одним мечом, да еще при его малом росте, он вполне мог налететь на эту стену.

Но с другой стороны, на нападающих бормокинов, казалось, произвел сильное впечатление меч Теммер, по клинку которого бегали золотые огоньки пламени. Они уже видели гибель двух вилейнов, видели меня, охваченного пламенем, но все же двигающегося на них. Когда Ли заорал на них и завертел над головой мечом, они замедлили свой шаг, а потом их фланги развернулись назад. Ряд бормокинов сломался.

Ли влетел в их толпу. Теммер описывал сверкающие круги, отсекая конечности, головы и спины. Первая жертва еще дергалась в конвульсиях на земле, когда я добежал до стаи. Я быстрым ударом меча рассек одного, потом поднял кверху клинок и описал им круг, держа меч обеими руками, нанес удар, которым расщепил другого от плеча до задницы.

Наш боевой запал позволил нам пронестись через их стаю, и мы развернулись лицом к ним. Бормокины с флангов норовили ускользнуть прочь, но их перехватывал Август со своими людьми. Ней своей булавой молотил по черепам. Фариа-Це превратила свои руки в когти и протыкала врагам животы и горла. Я перерезал горло бормокину и от его теплой крови перестал чувствовать холодный дождь.

И все это время раздавались боевые кличи Ли, заглушавшие стоны и хныканья умирающих. Эти вопли вгоняли меня в дрожь, но не потому, что казались мне безумными. Я вздрагивал оттого, что где-то в глубине души разделял это безумие. Мы стояли под омывавшим нас дождем, кровь стекала с наших ног, и я ощущал себя счастливым и гордым.

У меня было такое ощущение, что я рожден именно для этого — чтобы убивать.

Я опять вздрогнул, а потом начался долгий трудный путь на северный конец моста. Когда мы перевалили за гребень моста, от трупа какого-то бормокина поднялся сидевший на корточках человек и направился к нам. Я узнал Скрейнвуда по его свисавшим, влажным от дождя длинным локонам. В правой руке у него был кинжал, меч покоился в ножнах. В левой руке он держал скальп бормокина.

Скрейнвуд угрожающе размахивал кинжалом:

— Все мертвы. Я сам проверил.

Август кивнул назад, в ту сторону, откуда мы пришли:

— В том гарнизоне все тоже мертвы или обратились в бегство.

Принц Ориозы повертел клинок между пальцами:

— Пойду удостоверюсь.

Я поднял руку:

— Все мертвы.

Скрейнвуд собрался что-то мне сказать, но Хеслин его прервал:

— Нет времени на всякие глупости. Идите сюда. Нам теперь нужно разрушить этот мост.

Сойдя с моста, мы встретились с Сит и эльфами-лучниками. У нас было только двое раненых, с довольно неглубокими ранами — например, один воин попал себе по ноге, промахнувшись при нанесении удара топором. Мы выиграли сражение, но вовсе не чудом: правильный план, неожиданность нападения и магический меч Ли — вот что принесло нам победу.

Маг опустился на одно колено и прижал свою уцелевшую руку к основанию моста:

— Это первое заклинание ослабит строительный раствор. Вы можете убрать камни дорожного покрытия, потом мы спустимся к опорам. Если они из дерева, мы их подожжем. Если нет — придется прибегать еще к магическим заклинаниям.

Под его ладонью возникло сине-белое сияние, потом искорки выскочили, словно жуки, и запрыгали по мосту. Они метались налево и направо, обегая некоторые камни, застревая между другими. Если бы мост был изо льда, а они — трещинами, то вся конструкция распалась бы за миг. Но в нашем случае искорки разбегались всего на шесть футов от того места, где Хеслин прикоснулся к мосту.

Маг откинулся назад и сбросил с головы капюшон из шкуры бормокина:

— Странно.

— В чем дело? — нахмурился принц Август.

— Это заклинание должно ослабить строительный раствор, и оно должно распространиться на все сооружение.

— А почему не вышло?

Хеслин пожал плечами и встал:

— По-моему, мост живой.

У Скрейнвуда отвалилась челюсть:

— Что за бред? Как мост может быть живым?

Маг обернулся и холодно посмотрел на принца:

— У него есть свой вейрун.

— Это невозможно. Он сделан людьми. — Скрейнвуд замахал обеими руками, отметая предположение мага. — Давай, разрушай мост поскорее.

Хеслин заговорил раздраженно:

— Я человек. Моя магия хорошо действует на неодушевленные предметы. Был бы я старше, более учен, я смог бы разрушить его заклинанием.

— Старше? — Скрейнвуд обернулся к эльфам: — А вы, у вас есть дар магии? Вы все старше нас.

Локэльфы смотрели на Скрейнвуда с разным выражением: от мягкого изумления до холодного презрения. Сит только покачала головой.

— Посмотрите, — Фариа-Це Кимп протянула к мосту свой желтый палец.

Я сразу увидел то, на что она указывала, и сначала мне показалось, что мелкая волна омывает камни и искажает их вид. А потом понял, что искажается сама поверхность камней. Что-то продвигается к нам, как будто пробивается изнутри, из толщи камня. Когда это приблизилось к нашему краю моста, оно остановилось и осторожно потрогало тела бормокинов. На миг оно осело в каменной кладке, потом снова появилось.

По мере того как бугор рос, он принимал форму, напоминающую человека. У него была голова — наподобие кривой шишки, посаженной прямо на широкие плечи. Кривизна рук общей формой повторяла арку моста. Замковый камень совершенной формы размером с мой кулак находился в центре его груди. От плеч фигура шла конусом к тонкой талии, затем расширялась, создавая мощные бедра и ноги с широкими устойчивыми ступнями.

У вейруна моста оказалась точно такая же фигура, как и форма моста, все составляющие его камни были подогнаны и скреплены строительным раствором. Природные углубления камня на его лице служили глазными впадинами, но в них лежали только тени. Дух расправил плечи, чтобы взглянуть на нас, потом опустил руку и потыкал мертвого бормокина.

— Почему они не просыпаются? — хрипло проскрипел его голос, напоминающий завывание ветра в колоннах и обелисках. Несмотря на нечеловеческую природу этого голоса, интонация вопроса была по-детски наивной. — Что это из них течет?

— Ну, принц Скрейнвуд, — Хеслин кивнул головой в сторону божества, — видите? Мост живой.

Скрейнвуд ничего не ответил, а Август нахмурился:

— Как такое могло быть, Хеслин? Этому мосту пятьсот лет. Как он может иметь вейруна?

— Возможно, — пожал плечами маг, — духи тех людей, которые умерли при постройке моста, напитали мост своей сутью. Возможно, мост был так важен, что его потребовалось наделить духом. Не знаю.

УрЗрети наклонила голову, кланяясь божеству:

— Прости нашу грубость. Они не просыпаются, потому что они мертвы. Из них течет кровь потому что мы их убили.

Божество сложило ладони вместе так, что полетели искры. Все мы, кроме урЗрети, отступили назад, причем Скрейнвуд подальше остальных.

— Они меня охраняли. Зачем их убивать?

Фариа-Це заговорила ласково:

— Они не охраняли тебя; они сделали из тебя ловушку.

— Нет, нет. Не ловушку, — вейрун топнул ногой. — Они следили за тем, чтобы проход был безопасным.

— Для таких, как они.

— Не спорьте со мной!

Скрейнвуд фыркнул:

— Он безумен и явно на стороне Кайтрин.

Сит взглянула на Скрейнвуда, сощурив свои золотые глаза:

— Если, по-вашему, он безумен, может ли он отвечать за свои поступки?

— Крайне неуместный вопрос, Сит. — Принц ухмыльнулся ей. — Нам надо снести мост, живой он или нет. У этого духа не все дома. Отсталое развитие. — И он ткнул пальцем в сторону Ли. — У тебя есть магический меч. Убей его. Тогда и мост рухнет, так ведь?

Я протянул руку, чтобы остановить Ли, но тот и сам не собирался доставать Теммер.

— Нет! — Ней шагнул между Ли и божеством и воткнул свою пику в землю, чуть не пришпилив к земле ногу Скрейнвуда. — Не имеет значения, умный он или глупый. Убийства не будет.

— Но нам надо снести мост.

Ней зарычал и ткнул указательный палец в нос Скрейнвуду:

— Будет по-моему — или вовсе не будет ничего.

— Прошу вас, мастер Карвер, — кивнул ему Хеслин. Широко разведя руки, Ней подошел к вейруну:

— Убийство было неизбежно. Вы помните, до них были другие.

— Помню.

Ней говорил тихо, с такими же интонациями, с какими, я вспомнил, разговаривали со мной родители в детстве. Хотя вейрун мог родиться вместе с мостом, но по меркам духов, богов и божков он был еще ребенком.

Ней рискнул улыбнуться:

— А вы помните, те были испуганы, далее очень.

Вейрун провел каменной рукой по своей щеке:

— Да, из их глаз на меня лился дождь.

— Потому что они боялись, очень боялись. Их преследовали. — Ней говорил медленно, как будто рассказывал сказку ребенку. Он правильно вычислил, что этот вейрун наивен, как ребенок, а вовсе не отстал в развитии, как предположил Скрейнвуд. Да, он замедлен, но так же замедлена река, которая прокладывает ущелье. Ней разговаривал с этим вейруном единственно возможным способом.

Ней уселся, скрестил ноги перед собой, и так же уселся вейрун.

— Друзья этих, которые теперь мертвы, гнались за испуганными людьми. Они ушли отсюда. Пока. Но они вернутся. А выше по дороге еще больше тех, кто испугался. Когда плохие люди вернутся, испуганные убегут, или из них потечет кровь, и они умрут.

— Потечет кровь, и они умрут, — вейрун протянул руку и погладил труп одного бормокина, как мертвого котенка. — Мертвые — плохо.

— Вы всегда помогали людям. Вы сильнее их. Вы переносили их через реку. Вы их защищали. — Ней улыбнулся. — Вы очень хорошо их защищали.

— Защищал, — медленно кивнул вейрун.

— Но сейчас плохие вернутся. Они воспользуются вашей силой, чтобы нанести вред другим. Вы поможете плохим. Вы поможете им сделать так, чтобы другие протекли и умерли. — Голос Нея задрожал. — Умрет еще больше человек — и это потому, что вы поможете плохим.

— Мертвые — плохо.

— Мертвые — очень плохо. — Слова Нея подчеркнул отдаленный раскат грома. — Если хотите, можете помочь нам остановить плохих.

— Да, помогу.

— Цена велика. Цена — вся жизнь. Но это не так страшно, как боль от сознания, что вы нанесли вред другим. Понимаете? — Вейрун поворачивал голову из стороны в сторону, охватывая взглядом весь мост:

— Если я тут, другие будут мертвыми?

— Да.

— Если я тут не буду, я мертв.

Нижняя губа Нея задрожала, и он молча кивнул.

— Вы останетесь живым в нашей памяти, если совершите этот смелый поступок.

— Этого недостаточно.

— Что?

— Я был плох. Меня больше не будет. Я никому не причиню боли, но я знаю боль. — Вейрун протянул руку и дотронулся до того места, где у Нея было сердце. — Помоги мне. Помоги искупить боль, которую я принес.

— Помогу.

— Обещай.

Хриплым шепотом Ней ответил:

— Обещаю.

Вейрун поднялся на ноги и одной рукой поднял на ноги Нея. Своей рукой дух затем дотронулся до своей груди и достал оттуда ключевой камень. Камень сверкал и сиял внутренним огнем, мгновенно превратившись из безжизненного в сверкающую драгоценность. Вейрун протянул камень Нею и впихнул ему в руки. Потом легонько подтолкнул его, и Ней волчком отлетел от моста.

Камень за камнем вейрун начал разрушаться. Позади него мост разошелся в своей самой верхней точке. Обелиски зашатались и упали, при своем падении высекая огонь. Исчезли из виду целые куски дорожного полотна. Воздух заполнили треск и грохот ломающегося строительного раствора и расщепляющихся камней. Разрушение шло все быстрее и быстрее, захватывая уже куски дороги. Камни каскадом летели в темное ущелье внизу, подпрыгивая и толкая друг друга.

И наконец рухнули последние куски, представлявшие собой тело вейруна, увлекая за собой трупы бормокинов и остатки гравия. Даже массивные каменные опоры моста вырвались от земли, осыпая нас грязью и кусками дерна. Когда они шлепнулись в ущелье, они вывернулись из каменных откосов и ударили по опорным столбам. Камни опор переломили столбы пополам, разбрасывая обломки камней, как сеятель разбрасывает семена.

— Ну, — фыркнул Скрейнвуд, — по крайней мере, дело сделано.

Я прошел мимо принца и опустился на колени возле Нея. Он прижимал к груди сияющий ключевой камень, явно не замечая, что сидит в луже.

— Тебя не ушибло?

— Его звали — то есть зовут — Цамок. — При этих словах Нея свет камня чуть потускнел. Ней улыбнулся и кивнул, как будто услышал слова, неслышные мне, потом обратил взгляд на меня. — Немного промок, немного опустошен. Вот так.

Я взял его за одну руку, Ли — за другую. Мы заставили его встать. Я слабо улыбнулся ему:

— Я понял про опустошенность. Я и сам ее чувствую.

Подошел принц Август, положил правую руку на плечо Нея:

— Всегда помни, что ты спас много жизней.

— Это он спас, — у Нея раздулись ноздри. — Когда эта война закончится, победителям воздадут почести. Смотрите же, не забудьте тех, кто принес жертвы, чтобы дать вам победить.

Принц Август кивнул и в молчании отправился назад к пещере. По его лицу я понял, что он близко к сердцу принял слова Нея. За ним шел Скрейнвуд, и хотя почти все его лицо было под маской, но его ухмылка и то, как он нес скальп бормокина, подсказали мне, что если он и слышал слова Нея, то их не помял.

Только позже я смог понять, почему ему тогда надо было во что бы то ни стало разрушить мост.

Глава 26

Обратный путь на корабль был намного легче, ведь скатываться по веревкам — это не карабкаться наверх по скользким скалам. На обратном пути мы все больше молчали. В момент отплытия я скорчился на носу корабля, у вельсов, и дрожал, но не от холода или дождя.

Интересно, отметил я, что у меня не возникает сомнений, правильно ли мы поступили. Воинов-авроланов надо было уничтожить. Мост должно было разрушить. Мы сделали единственное, что могли сделать для спасения людей Крозта и Сварской. Наши действия в данный момент и в данном месте все же спасли бесчисленные жизни — те жизни, которые бы с радостью отняло войско авроланов.

И все же нехорошо, что я почувствовал восторг, убивая других, ощутил власть над ними. Конечно, каждая слышанная мной история о героях воспевала их триумф, — но такое впечатление производили только песни и рассказы, творцы которых, вероятно, никогда не знали того героя, плоды трудов которого они… ну, потребляли. Эти рассказы и песни делали поступки и чувства воспеваемых ими более значительными, чем на самом деле.

У фальшборта рядом со мной тяжело опустился Ли, его ножны с мечом торчали между коленей. Эфес доставал до головы, кончик меча уткнулся в неровный настил палубы. Руками он держался за перекрестье меча. Лицо его снова обрело сероватый оттенок. Единственным ярким пятном на нем были еще не смытые дождем следы крови.

— Готов поспорить, ты уже состряпал поэму о сражении у моста Радуйя.

— Ты пробовал когда-нибудь найти рифму к слову «сражение»?

— Нет.

— Это еще труднее, чем к слову «битва». — Он потер лоб правой рукой. — Хокинс, там, на мосту…

— Да брось ты.

— Да нет, я просто должен. — Голос Ли замер, как будто он обессилел. — Ты спас мне жизнь. И чуть не погиб при этом.

Я передернул плечами:

— Да, немного побаливает. Меня шкура спасла.

— Послушай, Хокинс, прошу тебя. — Он глубоко втянул в себя воздух. — Когда ты меня отпихнул в сторону, я, признаюсь, поначалу не врубился. Каким-то краем сознания воспринял это как нападение на меня. Ты причинил мне боль. Ты меня предал. Нет, постой, дай досказать. И когда я вскочил, мне захотелось тебе за это отплатить. Хотел тебя наказать. Тут завыли бормокины, и я понял, откуда идет угроза. Тогда и кинулся на них. — Темный цвет его маски составлял резкий контраст с пронзительной синевой глаз. — Это Теммер меня заставляет так поступать. Он ускоряет мои движения. Он придает мне уверенности в себе. Это он делает меня героем.

Я толкнул его левым плечом:

— Ты и до того был героем, Ли. Помнишь, в Западном лесу ты привел людей нам на помощь? Ты напал на темерикса и спас жизнь Нею.

— Слышу, слышу, но в душе я никогда не считал себя героем. Я вызвался побежать за помощью, потому что боялся оставаться на том месте, с вами. А на помощь Нею я бросился, потому что представил, что будут говорить, если он погибнет, а я ему не помогу спастись. — Ли прислонился головой к деревянным вельсам. — Тогда мной руководила не храбрость, а трусость. А когда мне в руки попал Теммер, она исчезла. Почти совсем.

— Как это — почти совсем?

— Не помнишь предсказания? — Ли похлопал по ножнам и Теммеру. — В последней своей битве я погибну.

— Ну да, но ведь твоя последняя битва будет, когда ты состаришься и праправнуки будут драться за право посидеть у тебя на коленях, чтобы послушать твои рассказы.

Ли засмеялся каким-то неестественным смехом:

— Да, Хокинс, неплохо бы, но все будет не так. Видишь ли, друг, этот клинок ударил мне в голову. Он пожирает меня. В Атвале я всех спас, это верно, но теперь из-за него на меня смотрят как на чудо. В Атвале я зарезал десять бормокинов, а теперь вот думаю — разве настоящий герой не должен зарезать как минимум дюжину? Смогу ли я затмить отца или героев Великого Бунта? Этот меч толкает меня вперед, придает мне бесстрашие. И вынуждает быть безрассудным.

Я обернулся к нему:

— Ну так выбрось его.

— Не могу.

— Можешь.

— Нет! — Он сощурился и стал гладить эфес меча. — Без него я стану ничем.

— Ну уж моим-то другом ты всегда останешься.

— Ну, спасибо, это уже кое-что, — по лицу его я увидел, что напряжение в нем ослабло. — Но на кон поставлено нечто более ощутимое, Хокинс. Если я сейчас выброшу этот меч, его тут же подберет кто-то другой. А вдруг союзник? Тогда он погибнет.

— Можешь отдать его Скрейнвуду, он вряд ли будет вынимать его из ножен.

— Смотри, какой ты коварный и злобный, — Ли снова рассмеялся, на этот раз более естественно. — А если его подберет кто-то из людей Кайтрин, например другой сулланкири, всем нам конец.

— Ли, должен существовать какой-то способ вытащить тебя из этой ловушки. Ты же не знал, что делаешь, когда брал этот меч.

— Может, и знал, — вздохнул он. — Сам сообрази: единственная ценная вещь оставлена в городе, который драконы расплавили, в городе, через который даже проходить — смертельный риск. Я сразу сообразил, что это штука непростая и могучая и, вероятно, опасная, если судить по тому, что ее сторожили. Но если драконы боялись, что она окажется в чьих-то руках, значит, эта штука как раз для меня, согласен?

— Этот твой поступок — вроде того, как, помнишь, ты тогда рискнул пригласить на танец Нольду, да? Все стараешься прыгнуть выше головы.

— Вот именно. — На миг его глаза блеснули. — Однако Нольда — это уже дело прошлое. Как по-твоему, Райгопа оценит мои подвиги?

В его голосе прозвучала такая надежда, что я не мог не солгать:

— Только такой герой, как ты, и может рассчитывать завоевать такую принцессу.

Ли хлопнул меня по правому плечу и закрыл глаза:

— Будем надеяться, что она разделяет твое мнение. И если так, Хокинс, то я тебе обещаю вот что. Клянусь, что во всех рассказах о герое Ли Норрингтоне будет упоминаться и Таррант Хокинс, лучший друг, какой только может быть у человека.

Через час после восхода солнца мы соединились с остальной флотилией. Это действительно был восход, потому что шторм переместился к югу и мы смогли увидеть солнце. Часть кораблей увезла беженцев на юг, остальные пришли на встречу с нами. Сигнальщик передал на «Непобедимый» подробности нашей победы, и лорд Норрингтон прислал нам свои поздравления.

Да, слышать это было приятно, но у каждого из нас сердце упало, когда на горизонте показалось черное пятно в том месте, где находился Крозт. Я раньше не видел Крозта, но даже по почерневшим руинам можно было понять, что город был великолепным. В архитектуре его преобладали высокие башни, теперь рухнувшие или извергающие дым и огонь. Оставались еще кое-какие арочные переходы, соединявшие эти башни, большинство же арок простиралось навстречу друг другу над пропастями, которых им было не преодолеть. Белые стены местами обрушились, а в доках горели склады.

Даже несмотря на яркий свет полуденного солнца, в городе царил полумрак и казалось, что от него веяло холодом. Мы не стали высаживаться на берег, обогнули гавань широкой дугой, несмотря на то, что город явно опустел. На берегу я видел только ворон и бродячих собак, выискивающих падаль. Судя по размеру стай, заполонивших город, смерть от голода животным не грозила.

Мы доплыли до Сварского залива и направились на юго-запад к столице Окраннела. С наступлением сумерек мы случайно натолкнулись на обгоревшие обломки корпусов кораблей — должно быть, тут состоялся страшный морской бой. Было видно, как между обломками плавали трупы бормокинов и людей. Мелкие рыбешки их поклевывали, а крупные рыбины типа акул самозабвенно пировали. Труп всплывал на миг и тут же уходил под воду. Вода закипала в том месте, где он нырнул, и труп тут же снова оказывался на поверхности, но уже без руки или ноги, а то и без головы. Или был вырван кусок из живота; и за трупом по воде тянулись кишки, похожие на нити для зашивания раны.

За обломки цеплялись два оставшихся в живых человека. Оба были в самом жалком состоянии. Губы растрескались, кожа покрыта пузырями, оба почти ослепли. Им дали пить, и они смогли рассказать, как флот Окраннела вышел из Сварской и сумел в бою одержать победу над кораблями противника, пришедшими сюда после разграбления города Крозта. Хотя армия авролонов успешно осаждала город с суши, гавань оставалась в руках жителей Окраннела. Оба спасенных рассказали, что южные и западные ворота города еще не разгромлены, но они не были уверены, что положение не изменится к моменту нашего прибытия туда.

В ту ночь мы видели на юго-западе отдаленное зарево. Мы знали, что горит по крайней мере часть города, и к полуночи встретили конвой кораблей, вышедших из-за стен. Мы пригласили перейти на наши корабли нескольких лоцманов порта, чтобы обеспечить себе безопасное вхождение в гавань Сварской. Эти мужчины и женщины охотно согласились вернуться с нами, что свидетельствовало о благородстве жителей Окраннела.

Желание лоцманов вернуться в немалой степени объяснялось тем, что во главе обороны стоял принц Кирилл, представитель очень отважного рода. С началом эвакуации он отправил из города всю свою семью, кроме новорожденной дочери Алексии. Как рассказывали, принц Кирилл сказал своему другу, гиркиму Прейнозери: «Я не допущу, чтобы моя дочьпогибла в этом городе».

Гирким, как говорили, ответил: «Обещаю, что она не погибнет. Но все же это твоя дочь. Пусть останется здесь и полюбит этот город, как ты. И пусть плачет о нем, как и ты. Когда-нибудь она сюда вернется и снова освободит его».

Принц согласился, и защитники города дали обет: всеми силами продлить время пребывания маленькой принцессы в городе. Наружные стены города были разрушены, но внутренние еще держались, и защитники не собирались сдаваться. Кайтрин дорого платила за свое вероломное нападение.

Мы прибыли в Сварскую ранним утром, солнце только еще выглядывало из-за мыса, на котором стоит город Крозт. В центре города Сварской мы еще смогли увидеть высокие гордые башни, которыми отличалась архитектура Окраннела. Я отметил одну поразившую меня особенность: башни были ярко раскрашены, а вокруг окон и дверей стены были инкрустированы кафельными плитками. Нарядная резьба, которую я видел в Ислине, тут уступила место чему-то более утонченному и менее подверженному износу в условиях суровых северных зим. Здесь крытые пешеходные дорожки между зданиями были как нельзя кстати, поскольку позволяли жителям ходить по улицам, даже занесенным глубоким снегом после метели.

Защитники города приветствовали нас громкими радостными криками. Мы подвели галеры к местам стоянки и высадили свои войска как можно быстрее. Ли, Ней и я присоединились к лорду Норрингтону и вместе с обоими принцами, Сит и Фариа-Це Кимп отправились по полуразрушенным улицам искать принца Кирилла. Силы гарнизона дислоцировались в нескольких зданиях, и мы углублялись в город все дальше.

Пробираясь из гавани к стенам внутренней части города, я убедился, что все здесь спланировано так, чтобы препятствовать передвижению войск авроланов, когда они ворвутся в город. Если принять гавань за ступицу колеса, то улицы расходились в разные стороны, как его спицы. «Спицы» соединялись между собой пересекающими их улицами, и план города имел вид паутины. Но ни одна «спица» не шла от стен внутреннего города по прямой к наружной стене, то есть линии улиц были сдвинуты; это означало, что осаждающему войску пришлось бы входить в город по улицам, параллельным стенам внутреннего города, что давало возможность защитникам мешать им добираться до ворот.

Мы довольно легко отыскали принца Кирилла, и он мне сразу понравился. Он стоял прямо и улыбался нам во весь рот. Его вьющиеся черные волосы дополнялись соответствующими усами и бородкой, а глаза у него были такого насыщенного зеленого цвета, какой бывает у сосновых иголок. На нем было надето черное верхнее платье поверх полного снаряжения; на груди — правда, запачканное кровью, — было украшение: вздыбленный белый крылатый конь. Этим же геральдическим изображением был украшен каждый флаг, реющий над башнями внутреннего города.

Принц Кирилл приветствовал лорда Норрингтона как друга, с которым не виделся много лет.

— Милости прошу в мой город, лорд Норрингтон. Вашего прибытия мы очень ждали. Жалею, что не удержал побольше территории города к вашему прибытию.

— Радуйтесь, что хоть что-то удалось удержать.

Достаточно было просто выглянуть за крепостные валы, чтобы убедиться в справедливости слов лорда Норрингтона. Насколько внутренний город был еще ярко раскрашен и укреплен, настолько же наружное кольцо стен имело такой вид, будто там только что закончился обстрел. В крышах из красной черепицы зияли дыры, через которые виднелись обугленные стропила. Башни были в пятнах крови, и прежние обитатели многих домов — или их куски — болтались в окнах или висели на остриях балюстрад балконов или на гребнях крыш. Там и тени казались гуще, там бормокины, вилейны и подобные существа крались по переулкам и брели вдоль шоссе, нагруженные добычей — любыми трупами: от лошадей и собак до маленьких детей.

И над всем этим реяли флаги авроланов. Там, где цивилизованный мир стремится на своих штандартах изображать благородных животных или представлять другие духовно возвышающие образы, северная орда предпочитает иные источники вдохновения. Я увидел на одной башне развевающийся флаг с изображением девяти черепов, другой представлял изображение красного четвертованного тела на зеленом фоне. Одно знамя было просто куском красного шелка, разорванного темериксом; другое поднималось на древке, украшенном скальпами.

Принц Кирилл откровенно смеялся:

— Польщен, что Кайтрин сочла необходимым послать против меня две армии. Большая часть представителей одной ее армии уже валяется на тех улицах. Когда я выбираю план атаки, то бросаю пару игральных костей, так что враги никогда точно не знают, на каком участке обороны меня ждать. Потеря города неизбежна, я бы всех эвакуировал, но тут есть одна проблема.

— Что за проблема? — Лорд Норрингтон скрестил руки на груди.

Кирилл указал на одну из старинных башен у гавани:

— В этой башне хранится фрагмент Короны Дракона, она хранилась у нас раньше. Ясно, что это и есть их цель, а мы не хотим отдавать им этот фрагмент.

— Так в чем дело?

Принц Кирилл развернулся в другую сторону и показал нам зеленую башню всего в трех кварталах от того места, где мы находились:

— В этой башне размещается консульство Вильвана. Год назад несколько магов пожелали изучить этот фрагмент, и было достигнуто соглашение — под большим секретом передать его им на время. Даже мой отец не знал, что фрагмент был перенесен сюда. Его колдун согласился на это от имени моего отца, считая, что втайне проще договориться. Мой отец и сейчас не в курсе, а я знаю только потому, что его советник путем арканслатового сообщения передал мне эти факты.

Лорд Норрингтон провел рукой по губам:

— Вы хотите сказать мне, что войско авроланов уже захватило здание, в котором находится фрагмент Короны Дракона?

— Ну да. Для них оказалось слишком трудным снять нанесенные на него заговоры, но рано или поздно они и этого добьются. Я намерен осуществить набег на это здание и отнять этот кусок Короны.

Лорд Норрингтон медленно покачал головой:

— Безрассудно и опасно.

Принц Кирилл поднял брови:

— Поможете?

— Если сумеем разработать подходящий план, тогда да, — улыбнулся лорд Норрингтон. — Если учесть, что мы знаем больше, чем они, у нас есть шанс. Давайте сначала посмотрим планы башни.

Глава 27

План, составленный принцем Кириллом и лордом Норрингтоном при помощи принцев Августа и Скрейнвуда, был основан на том, что мы хорошо знали тактическую ситуацию в Окраннеле. Принц Кирилл сообщил, что Железный Принц — единственный из сулланкири Кайтрин, которого видели в рядах наступающей армии. Насколько известно Кириллу, во всей армии у Кайтрин есть всего четыре сулланкири, так что смерть Железного Принца нанесла серьезный удар ее планам. Но, поскольку каждый сулланкири командует одной армией, а сюда, к Окраннелу, пришло две армии, не следует сбрасывать со счетов возможность, что еще один Темный Наемник будет руководить наступлением противника.

Однако мы знали, что даже сулланкири здесь, в Сварской, может потерять свое преимущество.

После того как мы разрушили мост Радуйя, мы знали, что та часть армии, которая ушла на юг, доберется до Окраннела не раньше, чем через неделю. Мы также рассчитывали, что если Кайтрин прибегла к помощи Таготчи, чтобы запереть наш флот в гавани Мирвостока, вейрун сообщил ей о нашем местоположении. И даже если войска авроланов, направляющиеся на юг, дойдут до Мирвостока и доложат, что нас там нет, и Кайтрин наконец догадается, что мы в Сварской, — то вряд ли она сможет помешать осуществлению наших планов на следующий день, разве что пришлет арканслатовые сообщения.

А если ее возможности этим не ограничиваются, то тогда лучше не думать, что она будет делать.

Разработанный план казался таким легким и осуществимым, что его можно было назвать отчаянным. Таким он и был. Началось все с сигнала горнов, сообщившего о всеобщем отходе вдоль всей линии обороны Окраннела. Наши люди начнут исчезать с постов на стенах и в башнях, особенно в восточной части города, вдоль той линии, по которой войскам авроланов можно быстрее всего добраться до башни Короны. Авроланы не могли не заметить прибытия нашего флота, и поскольку из Окраннела уже многие эвакуированы морем, то они выберут самое простое объяснение — что войска защитников намерены бежать.

Понятно, что уносящая ноги армия ни за что не оставит тут фрагмент Короны Дракона, то первоочередной задачей авроланов будет — прорваться и захватить башню. И тут уж им придется бросить в атаку все свои силы, а значит, и вывести войска из остальных районов города.

Отступая перед их атакой и впустив их в тот район города, в котором находится Башня Короны, мы нападаем на них с флангов. Сопротивление защитников Окраннела замедлит их передвижение, и тут с флангов ударят наши войска специального назначения. Этим мы их отвлечем, и небольшая группа сможет добраться до консульства Вильвана и забрать фрагмент Короны Дракона. Если все пойдет как задумано, мы вернемся вовремя и успеем ко всеобщему отходу и эвакуации. К тому моменту, как толпы авроланов поймут, что их одурачили, мы уже будем далеко.

Принца Августа оставили командовать обороной башни Короны, и он попросил Скрейнвуда себе в помощь. Лорд Норрингтон, видно, сообразил, что если и раньше у нас — Ли, Нея и меня — с принцем Скрейвудом особой дружбы не было, то наши отношения еще ухудшились после боя на мосту, поэтому назначил нас в группу похищения фрагмента. Сит, Хеслин, Фариа-Це Кимп и горсточка воинов-эльфов тоже оказались в нашем отряде. В остальных войсках были распределены поровну окраннельцы, воины специального отряда, все они — крепкие мужчины и женщины. Двадцать четыре человека из нашей группы должны были передвигаться по земле, а еще шестеро — гиркимы — проникнуть в башню по воздуху, но только после того, как мы в нее ворвемся и обезопасим ее. Они смогут унести фрагмент по воздуху, пока мы будем с боем прорываться назад.

Эльфы не хотели иметь никаких дел с гиркимами и отказались бы участвовать, если бы не понимали, что это вопрос жизни и смерти. Принц Кирилл придумал, как выйти с честью из этой ситуации: он объяснил эльфам, что в их задачу входит лишь добраться до башни и захватить ее. Задача же гиркимов — просто улететь с фрагментом, так что действия тех и других ни в коей мере не пересекаются. Этой шитой белой ниткой хитрости оказалось вполне достаточно, чтобы убедить эльфов.

До сих пор я никогда не видел живого гиркима. Внешне они походили на эльфов — заостренными ушами, резкими чертами лица и длинными, жилистыми телами. Они были целиком покрыты пухом, и на них почти ничего не было надето — кроме изящного ювелирного украшения или пристегнутого к руке или бедру кинжала. Более длинные перья у них росли на крыльях, спине, голове и шее, причем на голове перья часто образовывали гребень, который встает дыбом, когда гирким возбужден. Складные крылья раскрываются над головой гиркима и имеют в размахе двадцать восемь футов. Окрас их различен: некоторые совершенно белые, другие черны, как вороны, а их вождь Прейнозери окрашен, как птица пустельга, — спина коричневая, лицо и живот белые, только вокруг глаз и ниже, у носа, отчетливый темный окрас.

У гиркимов всего по четыре пальца на руках и на ногах. Их ступня похожа на человеческую, только пальцы длиннее и ими можно цепляться. Каждый палец на ноге заканчивается загнутым когтем; я даже подумал, что они ничем не отличаются по убийственной силе от когтей темериксов. На пальцах рук тоже имеются когти, но гиркимы подстригают их на большом и указательном пальцах, и они тогда имеют вид маленьких наростов. Лучники подстригают коготь и на втором пальце, чтобы натягивать и отпускать тетиву, иначе они когтем перережут ее пополам.

Голова Прейнозери повернулась, как на шарнирах, когда я вошел в штаб принца Кирилла с посланием от лорда Норрингтона, и он стал рассматривать меня большими янтарными глазами. Он ничего не сказал, но один раз медленно моргнул и снова развернул голову в сторону Кирилла. Принц улыбнулся и перевел взгляд с него на меня.

— Пора?

— Скоро начнем.

Принц кивнул и опять стал созерцать вертящийся на его руках сверток.

— Хокинс, ты знаком с моей дочерью?

— Нет, ваше высочество.

Он посадил ее на свою левую руку, правой рукой поддерживая ей головку и спинку.

— Это Алексия, моя дочь и наследница. — Младенец дергал браслет, сплетенный из белокурых волос, на правом запястье принца. — Волосы у нее от матери — храни Господь ее душу. Она — счастливое дитя. Она — мое сердце.

Как трудно судить о будущей форме дерева по его семечку, так мне трудно было прочитать будущее этого ребенка по лицу. Я сравнил Алексию со своими племянниками и племянницами и прикинул, что ей, наверное, от силы полгода. Волосики у нее были очень светлые, почти белые, в косичку на левом виске были вплетены два пера гиркимов. Таких светящихся фиолетовых глаз, как у нее, я до сих пор не встречал; у нее была широкая улыбка, она хихикала и агукала.

— Понятно, почему вы ею гордитесь.

— Она — это все, что у меня есть, — Кирилл снова покачал ее на руках, позволив ей маленькой ручкой потаскать его за бородку. Он рассмеялся, потом поцеловал ее в лобик и передал Прейнозери: — Пора доверить ее тебе.

— Для этого будет время позже, друг Кирилл. — Голос гиркима удивил меня — я ожидал услышать высокий и резкий звук, а услышал глубокий звучный голос. — Я вместе с тобой сяду на корабль, и мы вместе уплывем.

Кирилл покачал головой:

— Нет, друг мой, я хочу, чтобы ты и вся стая улетели отсюда, как только начнется бой. Тогда у вас будет больше шансов уцелеть. Отвези Алексию к себе домой. Я туда за ней приеду.

Гирким взял ребенка на руки, а Кирилл потянулся погладить ее по головке:

— Бедное дитя. У тебя еще при рождении украли мать, а когда тебе и года не исполнилось — украли твой город. Твой жизненный путь начинается у подножия могучей горы, но ты на нее поднимешься.

Он снова ее поцеловал и отвернулся.

— Отправляйся, друг Прейнозери. Теперь она твоя дочь. Иди, пока Сварская в наших руках. Всегда напоминай ей, что это ее город.

Прейнозери встряхнул головой, глядя на спину принца, и выскользнул из комнаты. Кирилл не смотрел, ушел ли его друг, он прицепил к поясу меч, взял в руки шлем и с улыбкой обернулся ко мне:

— Пойдем, друг Хокинс. Кайтрин желает получить мой город. Цена все растет, и нам пора получить с нее кровавую плату.

Все члены группы похищения были верхом, кроме Фариа-Це Кимп. Она просто превратила свои ноги в задние лапы темерикса. От этого ее походка стала таинственной — какой-то подпрыгивающей и позволяла ей делать огромные прыжки. Я повидал темериксов в бою и поэтому не усомнился, что она может двигаться очень быстро, но сам ее вид был настолько странным, что враг, прежде чем напасть на нее, неизбежно оцепенеет.

С запада до нас донесся звук наконец-то открывшихся ворот. После сильного треска раздался победоносный клич. Звук этот заглушали стены зданий, но нетрудно было вообразить себе, как в ворота вливается поток вилейнов и бормокинов. Они попадут в узкий проход, тянущийся вдоль широкого бульвара, потому что непроходимые развалины перегораживали вход в переулки и поперечные улицы, но башня Короны будет прямо перед ними, так что на свои фланги они вряд ли станут обращать внимание.

Теперь поднялись лучники на стене над южными воротами и начали выпускать стрелу за стрелой в авангард шествия врагов. Воины притащили массивную балку, служившую для запирания ворот, и ею выбили ворота. Мы галопом рванули туда, мечи наголо, нас вели Кирилл и лорд Норрингтон; слева ехал Ли, мы с Неем — справа, вместе с Сит. Фариа-Це была в середине, она подпрыгивала и скакала, а остальные наши всадники замыкали образованный нами клин.

Не следует недооценивать бросок всадников против пехоты, он все сметает на своем пути. Кое-кто, например барды, участие которых в сражениях ограничивается периодическими драками в салоне бара, считают, что конь и всадник весьма уязвимы перед пехотинцем. Конечно, если пехотинец сделает быстрый финт в сторону щита всадника, то удар меча всадника пойдет вкось, пехотинец же может мечом нанести рану коню, и тот рухнет. Всадник скатится наземь, и пехотинец сможет разделаться с ним, пока тот не очнулся.

Однако уклониться от стены скачущих в атаку всадников невозможно. Более того, сам по себе вес коня в момент скачки таков, что если он зацепит пехотинца даже боком, тому раздробит все кости. В лучшем для пехотинца случае его просто подбросит в воздух — если не убьет сразу. А поскольку упавший человек становится препятствием, которое любой конь лучше перепрыгнет, чем наступит на него, то сбитый пехотинец никак не может преследовать кавалерию. Если он вообще поднимется на ноги, то скорее всего станет мишенью для следующей атаки.

Ли и Ней полагались соответственно на Теммера и на булаву, я же вооружился конным луком и выпускал стрелу, как только видел цель. Я попал стрелой в одного бормокина за миг до того, как заряжающий лорда Норрингтона попал зверю в плечо. Бормокин с обмякшими конечностями волчком завертелся в воздухе и шлепнулся спиной об угол здания.

Сит управлялась с тяжелым мечом, на котором были чуть заметные изгибы, — почти такой же я видел у Резолюта. На расстоянии в две трети длины от эфеса клинок расширялся, потом снова сужался по конусу до острого кончика, которым можно было протыкать предметы. Одна кромка была заточена полностью, другая — на одну треть, что позволяло наносить рубящие удары и вперед, и назад. Эфес из твердой древесины представлял собой простое перекрестье и был слегка изогнут, в остальном же меч был очень простым.

На предплечье Сит была вытатуирована руна, сиявшая флуоресцирующим красным светом, который быстро распространился и охватил всю ее правую руку. Она отбила в сторону древко пики и стала вращать запястьем, и ее клинок стал вращаться с такой скоростью, что его не было видно. Только стекающая с меча кровь да отлетевший прочь бормокин с отрубленной головой свидетельствовали, что она делала свое дело.

Туча стрел, сыпавшихся со стены, прикончила тот отряд бормокинов, через который мы проскакали. Копыта наших коней грохотали по всему городу, когда мы мчались к башне Вильванского посольства. Мы добрались до башни, до выбитой двери в окружающей ее простой стене. Проезжая под аркой, я наклонился, потом застрелил вилейна, который норовил взобраться по садовым решеткам для вьющихся растений, окружавшим башню. Остальные члены нашего отряда повыпрыгивали из седел, пустили в ход мечи, топоры, дубинки. Фариа-Це плавно перелетела через стену сада и раздавила оказавшегося под ногами вилейна, потом взмахнула рукой и одним ударом обезвредила бормокина: свою правую руку она превратила в двойной клинок с крюками.

Небольшой садик башни был усеян трупами вилейнов, большинство из них погибло задолго до нашего прибытия. Один, обуглившийся до хруста, еще цеплялся за решетки и низкий балкон. По обгорелым останкам вокруг двери легко было догадаться, в каких местах смерть настигла остальных, пытавшихся ворваться в башню. Сама дверь представляла собой массивное изделие из обсидиана, без ручки или каких-то иных приспособлений, чтобы ее открывать, хотя сгоревшие и расщепленные остатки стропил показывали, что тараном эту дверь не возьмешь.

Хеслин поднялся по ступенькам к двери и поводил рукой по воздуху перед ней. Вслед за его рукой, как я заметил, будто тянулись нити паутины, светящиеся, как молочно-зеленый янтарь; эти нити извивались и колыхались, словно я видел их под струящейся водой. Одну минуту маг изучал форму этих нитей, потом протянул руку и прикоснулся к двери. Из-под его руки вырвалось пурпурное свечение, и тут каменная дверь испарилась.

Хеслин повел нас внутрь. Я вошел в башню вслед за принцем и лордом Норрингтоном. Наш маг шел с уверенной непринужденностью и силой, которых я в нем не замечал после ранения при Анвале. Казалось, что он черпает энергию у самого здания, что меня не удивило, поскольку это место показалось мне весьма странным.

Башня хоть и была круглой, но внутри как будто вся состояла из углов. Изнутри она оказалась просторней, чем нам показалось снаружи, и это меня обеспокоило. Мне не понравилось, что по мере того как Хеслин заводил нас все глубже, верхние лестничные пролеты и окна, камины и арки исчезали, а вместо них возникали точно такие же, но уже расположенные в других местах.

Не успел я это как следует обдумать, как справа послышался шепот Сит:

— Тут все смахивает на мираж. Хеслин, сделай что-нибудь!

Маг фыркнул и взглянул на нее через плечо:

— На снятие заклинания требуется много времени, испортить-то недолго. И потом, тут расставлено столько ловушек; ведь авроланы придут сюда, чтобы узнать, зачем мы заходили в эту башню, и будут уничтожены.

— Тогда, пожалуй, лучше оставить все как есть.

— Рад, что ты согласна, — улыбнулся ей Хеслин. — Тебе, видно, тут тяжелее, чем остальным, если ты почувствовала магию.

Сит пожала плечами:

— Дело того стоит.

Хеслин повел нас наверх по винтовой лестнице, прорезанной в толще стены. Мы поднялись наверх и через две площадки оказались в верхней комнате башни, занимавшей весь этаж. По всему периметру комнаты шли окна и дверь, выходящая на балкон. Пол в комнате был сделан из планок светлого дуба, подогнанных настолько хорошо, что они совсем не скрипели.

В центре комнаты в воздухе висел фрагмент Короны Дракона. Это был кусок металла, по виду золота, который был инкрустирован камнем размером с кулак. Он казался таким гладким, что я усомнился — не жидкий ли он и не исходит ли от него каким-то образом тепло. Инкрустированный камень светился таким же звездным светом, какой бывает в сапфире, но сам камень был насыщенного зеленого цвета с золотым отливом. Он был захватывающе красив, кроме того, от него исходила ощутимая энергия.

Корону окружал ряд столов, заставленных стеклянной посудой, непонятными инструментами, цветными минералами и высушенными препаратами существ, которых я в жизни своей не смог бы распознать. В этом ряду столов было три прохода. Хеслин поднял руку, задерживая нас в дверях, потом медленно приблизился к стоявшим кругом столам. Он застыл возле одного прохода, потом помахал рукой в воздухе так же, как перед входной дверью.

В воздухе замелькала более эфемерная паутина. Вокруг фрагмента появились три сферы — синяя, красная и желтая, одна внутри другой. Они медленно вращались: синяя — направо, красная — налево, желтая — сверху вниз. Можно было просунуть руку сквозь паутину и ухватить фрагмент, но рука запуталась бы в движущихся нитях паутины. Я вспомнил, что случилось с вилейнами, пытавшимися войти в башню, и смутно вообразил, какие неприятности вызовут эти заклинания.

— Мои собратья — умные люди, но только отчасти, — Хеслин протянул руку и ухватил синюю сферу. Он с легкостью остановил ее вращение, но обе другие завертелись еще быстрее. — Это неплохая ловушка.

Кирилл нахмурился:

— Вы что хотите этим сказать — «умные отчасти»?

— Ну, будь они совсем умными, они забрали бы фрагмент с собой, когда убегали, а не оставили бы его тут. А при нынешнем положении дел его хорошо защитит это заклинание, потому что одному его никак не утащить. Давай-ка, Сит, если не возражаешь…

Эльфийка убрала в ножны меч и сделала шаг вперед.

— Я магии не обучена. Я просто пользуюсь теми приемами, которые мне заклеймили на теле.

— Это неважно; у тебя есть выход к энергии. — Он левой рукой взял ее за правую и подвел к тому месту, где держал синюю сферу. — Просто схвати его и не давай двигаться.

Кивнув, она обхватила ладонью светящийся синий луч света. Хеслин убрал руку, и Сит ахнула. Синяя сфера начала двигаться, и, казалось, вот-вот собьет девушку с ног, но та потянула сферу назад, и сфера остановилась.

— Давай побыстрее выполняй свое дело, мудрец.

Хеслин улыбнулся и подошел к другому столу. Он взял серебряное устройство с двойными крючками на каждом конце. Протянув его сквозь неподвижную синюю сферу, он зацепил красную. Быстро присоединил ее к синей, остановив ее вращение, но Сит буркнула что-то и удвоила усилия, не давая двигаться обеим сферам, тогда желтая стала вращаться еще быстрее.

Хеслин быстро обошел круг столов снова и громко рассмеялся. Желтая сфера кувыркалась и мелькала с такой скоростью, что создавалось впечатление желтого занавеса, окутывающего фрагмент короны. Тогда маг подошел к ней со стороны одного из полюсов оси, вокруг которой вращалась сфера. Он протянул серебряный прибор сквозь синюю и красную сферы, ввел правую руку в отверстие полюса и схватил зеленый камень. Высвободил его, затем кивнул Сит. Та отпустила сферы, и они завертелись.

Я наклонился, когда в дверь, вращаясь, полетел серебряный прибор, которым пользовался Хеслин. Сит, спотыкаясь, попятилась на меня, а Хеслин с принцем вышли на балкон. Кирилл замахал руками, и не более чем через минуту на балкон приземлился один гирким и засунул кусок Короны Дракона в кошель, пристегнутый лямкой к его правому бедру. Возле него кружились еще три гиркима, вооруженные луками. Четвертый из их команды полетел в сторону внутреннего города и кораблей, которые увезут нас отсюда.

Снаружи, под стенами башни, раздался жуткий вопль, мы заторопились вниз по лестнице к выходу. Ворота осаждал отряд бормокинов. Некоторые пытались перелезть через стены, но слева локэльфы стрелами отгоняли их от стен и ворот, а справа Ли танцевал на стене, Теммер в его руках горел золотом. Ли перерубал летящие в него стрелы, отбивал камни, пики, разрезал руки и лица бормокинов, пытавшихся вскарабкаться на стену.

Одним прыжком Фариа-Це снова взяла высоту стены, на этот раз приземлившись на собравшуюся на улице группу. Я выпускал стрелы над головой Нея и вокруг него, он же стоял в воротах и булавой оглушал бормокинов. Наконец он закружился и отскочил в сторону, на его левом бедре зияла огромная ножевая рана. Сит ринулась вперед, заполняя освобожденное им место, тут и Ли спрыгнул на улицу. Кирилл, прочно держась в седле, приказал очистить ворота.

Лорд Норрингтон следовал за ним на своем коне, сдерживая волну бормокинов, чтобы они не могли окружить Кирилла и стащить его с седла. Отставив лук, я вытащил меч, кинулся в толпу и напал на бормокинов с фланга, когда они развернулись и стали преследовать всадников. Кирилл и лорд Норрингтон били клинками направо и налево, рассекая морды и руки, поднятые в попытке защититься от ударов меча. Вслед за ними двигалась Сит. Ее клинок вылетал со скоростью змеиного жала, протыкая живот, разрезая бедро, забираясь под щит и пронзая сердце.

По сравнению с изящными движениями ее меча я сам себе напоминал дровосека, рубящего деревья тупым топором. Я отбил удар, нацеленный на мою голову, потом перехватил меч по-другому и разбил головкой эфеса морду бормокина. Когда он упал на спину, я взмахнул мечом сверху вниз, глубоко разрезав его грудь. Я вскрикнул, когда бормокин длинным ножом ударил меня в грудь слева, но его удар только разрезал кожу. Кулаком левой руки в кольчужной рукавице я врезал ему по горлу. Он попятился, зацепился пятками за умирающего товарища и упал. Один солдат-окраннелец проткнул мечом его кишки.

Бормокины разбежались, а среди наших было восемь жертв. Фариа-Це помогала кому-то подняться на ноги, Ней возвращался прихрамывая. У принца Кирилла были разрезаны сапоги, а у его коня текла кровь из резаной раны на правом плече. Кровь пропитала левый рукав лорда Норрингтона, и даже у Сит капала кровь из раны на правом предплечье. В сущности, из нас только Ли, казалось, вышел из сражения без единой царапины.

Мы свернули к внутреннему городу и увидели зрелище, от которого у нас застыла кровь. Гирким лежал на дороге, крылья его были раскинуты, а спина неестественно выгнута из-за черной стрелы, пронзившей его. Белый темерикс передними лапами раздирал правое бедро гиркима и когтями тянул кошель, в котором находился фрагмент Короны Дракона. Зверь оторвал кошель и поскакал на восток.

Кирилл пришпорил коня и галопом помчался по дороге. Я побежал за ним; Ли, Фариа-Це и Сит — тоже, причем все они меня обогнали. Когда Кирилл оказался на перекрестке, где лежал гирким, с востока прилетела черная стрела и проткнула бок его коня. Конь рухнул, сбросив Кирилла на мертвого гиркима. Принц пытался подняться, но поскользнулся ногой в луже крови и опять упал.

Еще одна стрела пролетела как раз над ним и попала в здание на противоположной стороне улицы, раздробив кирпичную кладку.

Я оказался на перекрестке через одну-две секунды после Ли, Сит и урЗрети. На восток убегали четверо темериксов; одного оседлал вилейн, державший в руках кошель. Фариа-Це кинулась вдогонку, но дальше по улице, в ста ярдах, из переулка вышла темная фигура, высокая и гибкая. Между нами лежали растерзанные темериксами тела других воинов-гиркимов.

Темная фигура была похожа на эльфа, вне всякого сомнения, — это впечатление усиливалось формой лука в ее руках. Но, в противоположность лукам локэльфов, сделанным из серебряного дерева, лук незнакомца был черным в золотых пятнах. За его плечами развевался на ветру плащ, хотя я не чувствовал ни малейшего ветра. Смущало другое: края плаща невероятно быстро сворачивались и разворачивались, как струйки пламени, и испарялись в никуда.

Волосы у незнакомца были в тон плаща и остальной одежды, а глаза сверкали тем же пурпурным блеском, что и у Железного Принца. Несомненно, и этот сулланкири был из орды авроланов. Он, способный поражать на расстоянии, мог убить всех нас, прежде чем Ли приблизится к нему со своим волшебным мечом.

Темный Наемник зарядил еще одну стрелу и выстрелил. Я заметил, что черная стрела направлена прямо на меня, и ничего не мог сделать, чтобы ее избежать. Я следил, как она растет на моих глазах, и знал, что она пробьет мой нагрудник и пронзит сердце. Я хотел отойти, отвести плечо назад, в надежде, что она пролетит мимо, но слишком хорошо знал, что эта стрела не упустит своей цели.

И тут траектория полета стрелы изменилась, она завернула за угол улицы и полетела прямо к башне Вильвана. Хеслин поднял голову, и черная стрела попала в него. Стрела ударила мудреца прямо в грудь, в правую сторону, он развернулся и рухнул на землю.

— Ли, давай же! Вперед!

Ли поднял голову, услышав мой вопль, потом взглянул на свой меч и побежал вниз по улице, по ее правой стороне, и Фариа-Це тоже помчалась — по левой. Наклонившись к трупу гиркима, я схватил его лук. Мне было наплевать, что он длиннее моего конного лука и натягивать его тяжелее. Я заправил стрелу, натянул тетиву изо всех сил и выстрелил.

Моя деревянная стрела, золотая с ярким красным оперением, вонзилась в плащ Темного Наемника. Я мог бы поклясться, что она вошла в его бок, но он этого даже не почувствовал. Я зарычал от разочарования, понимая, что его может сразить только магическое оружие. Я обмакнул следующую стрелу в кровь гиркима, надеясь, что от этого она обретет магическую силу, но и эта стрела пролетела мимо, он не удостоил меня даже взгляда.

Сулланкири натянул лук и выстрелил в Фариа-Це. Она подпрыгнула, чтобы избежать стрелы. Стрела резко изменила направление полета, вошла в ее левое бедро и прошла до правого. Раненая взвилась в воздух и шлепнулась на спину, крича от боли.

Ли уже пробежал полпути до Темного Наемника. Золотое пламя обвивало клинок Теммера, как будто меч был факелом, светящим в бурю. Ли кричал сулланкири непонятные мне слова и все бежал к нему, не меняя направления, не уклоняясь в сторону.

Темный Наемник выпустил стрелу в Ли и промазал. Не знаю, как это вышло, ведь стрелы были явно заговорены на определенную цель. Фариа-Це ведь подпрыгнула совершенно неожиданно, тем не менее стрела ее нашла. А в Кирилла стрела не попала потому, что он поскользнулся, чего вовсе не собирался сделать. И вдруг я понял, что стрелы эти каким-то образом угадывают мысли своей жертвы.

Тем не менее Ли проскочил так близко, что застрелить его можно было, не прибегая ни к какой магии. Темный Наемник натянул тетиву так, что его ладонь коснулась щеки, и ждал, пока Ли приблизится. Никто из нас не мог его ни ранить, ни убить, — значит, он вполне мог убить Ли по своему желанию.

Я не мог допустить смерти Ли. Не знаю, откуда приходят мысли, но когда я заряжал и натягивал третью стрелу, я точно знал, что я должен сделать. Я прицелился, пробормотал короткую молитву Кедину и выпустил стрелу. И пока моя стрела летела к цели, Темный Наемник выпустил свою.

Моя стрела попала в широкий торец лука сулланкири, немного повыше уха эльфа. От удара его лук немного сдвинулся кверху. Немного, но вполне достаточно, чтобы его стрела изменила направление полета и пролетела над левым плечом Ли. Стрела задела его левую щеку и рассекла мочку уха, но Ли этого не заметил.

Теммер описал круг. Воздух сотряс нечеловеческий крик — это огненный клинок разрезал сулланкири пополам. Золотое пламя вспыхнуло в глазах Темного Наемника, потом вылилось, как расплавленный металл. Он выдохнул золотое пламя, потом наклонился вперед, как будто его тошнило, и из него вышло еще больше золотого пламени. После чего фигура упала лицом вниз на мощеную мостовую. К небу поднялся золотой столб пламени, превратившийся в колонну густого черного дыма.

От самого Черного Наемника не осталось и следа, хотя его лук лежал на земле. Ли опустился на одно колено рядом с луком, опираясь на свой меч. Ней подбежал к Фариа-Це, Сит бросилась помогать Ли. Лорд Норрингтон затащил Кирилла на свое седло, за спину к себе, и тут прибежали остальные члены нашего отряда.

Я искал глазами Хеслина: где маг?

Один из локэльфов покачал головой:

— Хеслин сказал, что умирает, его не спасти. Он сказал, чтобы его оставили в башне, и он позаботится, чтобы авроланы дорого заплатили за ее захват.

Лорд Норрингтон жестко сжал губы:

— Помогите раненым. И прикажите всех собрать во внутреннем городе.

Я посмотрел на него снизу вверх:

— А фрагмент Короны Дракона?

— Людей у нас нет, да и времени, чтобы организовать поиск, тоже, — покачал он головой. — Кайтрин потеряла двух сулланкири тут, в Окраннеле. Пока что преимущество на ее стороне, но теперь хода назад нет и что-то исправлять поздно. А что касается фрагмента, то, может, мы еще сумеем отнять его прежде, чем он попадет в руки к Кайтрин.

Я слышал и понимал все, что он говорил, но где-то в глубине души меня начало охватывать чувство обреченности. Фариа-Це страдала от боли на руках Нея, Ли тяжело опирался на Сит, Хеслин и другие мертвы или умирают в башне, да и сам я ранен. Великий поход, в котором мы замахнулись на то, чтобы спасти Окраннел, оказался неудачным, и в то время я уже понял, что такое начало — это зловещее предзнаменование.

Глава 28

Когда мы возвращались во внутренний город, громко трубили трубы, возвещая всеобщее отступление. Наш отряд шел через город медленно, неохотно. Хотя многие были ранены, а лучники расстреляли все свои стрелы, все ликовали. Воины рвались снова в бой, как свора собак рвется с поводков. Каждый из них знал, что помог поставить врага на грань разгрома, и одержать полную победу им помешало только то, что их отозвали. Они ухитрились даже наше поражение считать поводом для торжества. В этом я не мог их упрекать, ведь гибель сулланкири была, конечно, на пользу нашему делу. Не все понимали, что значит утрата фрагмента Короны Дракона, или, возможно, старались не задумываться, насколько ужасно, что он оказался в руках врага. Но сейчас Ли был героем, ведь это он уложил двух сулланкири. Он сидел на полубаке «Непобедимого», где ему зашивали рану на лице, а солдаты, возвращаясь к своим кораблям, приветствовали его криками.

Многие отмечали, как стоически он держался, не дрогнул, не шевельнулся, когда послушная в руках Сит игла протыкала кожу и мышцы его лица и крепко затягивала шов. Стрела попала ему в левую щеку, проткнула маску, почти оторвала мочку уха. Сит ловко пришила мочку на место, извиняясь, что без шва никак не обойтись.

Ли как бы в летаргии покивал головой:

— У твоих чудодеев хватит работы, надо спасать тех, кто ранен серьезно. А мой шрам из-под маски вообще не будет виден.

Да, раненых хватало, и многие были ранены серьезно, так что маги-эльфы из команды Вильвана и с кораблей локэльфов, а также крокэльф Винфеллис, сопровождавший нас с самого начала, без работы не сидели. Раненых разделили на три группы: безнадежных; тех, у кого есть шанс выжить, и таких, как Ли, Ней или я, у кого раны были небольшие. Маги-эльфы занимались тяжелоранеными, потом пытались оживлять безнадежных. Нам же оставались игла, нитки и целебные припарки.

Задача магов-людей сводилась к изготовлению припарок или подготовке кораблей к плаванию в открытом океане. Как мне объяснили, трудно научиться наводить чары, воздействующие на живых существ, поэтому маги-люди занимались в основном воздействием на неодушевленные предметы. А эльфы живут намного дольше, поэтому успевают освоить более серьезные магические приемы и могут научиться применять их на практике. При каждой возможности они объясняли своим пациентам, что в их силах лишь ускорить процесс исцеления, но организм лечит себя сам. Исцеленным требовалось много есть и отдыхать, чтобы организм набрал силу, необходимую для заживления ран.

Сит затянула узелок на нитке, наклонилась к щеке Ли и откусила кончик нити:

— Все в порядке, мастер Норрингтон.

— Спасибо.

Она повернулась ко мне:

— Снимай снаряжение, будем зашивать тебя.

Я развязал завязки своей короткой кожаной куртки, вытащил из рукава левую руку и скинул куртку с плеча. Поднял руку, чтобы она могла хорошо рассмотреть резаную рану, еще кровоточившую, но уже не сильно. Сит опустилась на колени рядом со мной, обтерла кровь влажной тряпкой и начала обрабатывать рану. Я отвернулся, чтобы не видеть, что она делает, надеясь, что если не смотреть, то будет не так больно.

Ли дрожащими пальцами ощупывал свою разорванную щеку.

— Он мог меня прикончить.

Я хмыкнул, но тут же зашипел от боли: Сит воткнула в меня иголку.

— Уф-ф-ф. Послушай, Ли, да он стрелок-то был никакой. Он не мог попасть в цель без магических приемов.

Ли, прищурившись, обернулся ко мне, и от злости его лицо исказилось:

— Не надо, Хокинс, не смейся. Я знаю, что ты для меня сделал. Я чувствовал, когда твоя стрела летела мимо меня. И видел, как она попала в его лук. Если бы не ты, меня бы в живых не было.

— Если бы не ты, Ли, нас всех бы не было в живых. Он чуть сгорбился, потом как будто приободрился, выпрямился и рассмеялся лающим смехом:

— Ватендир Критрон убил бы меня и присвоил бы моего Теммера.

— Кто?

— Этот сулланкири. Его звали Ватендир Критрон.

— А тебе это откуда известно?

Ли закрыл глаза и встряхнул головой:

— Сам не знаю. Наверное, от Теммера. Точно так же было с Железным Принцем. Просто в тот момент, когда я оказался рядом с ним, я знал про него все. Такое было ощущение, что пока я приближался к нему, мне как будто какой-то бард рассказывал историю его жизни. Сначала он был благородного рода, из Харкеллина. Он взял на себя дело воркэльфов и организовал мирный поход, чтобы заставить Кайтрин вернуть их земли. Она заключила с ним договор, обнадежила его, продемонстрировала ему свои чудеса и соблазнила его, предложив власть. Она сыграла на его слабости — он ненавидел гиркимов. Он согласился и стал Темным Наемником. И наша сегодняшняя схватка была боем тьмы против света. Я был обязан убить его, иначе все бы рухнуло. — Ли устремил взгляд куда-то вдаль, и я заметил, как он левой рукой непроизвольно взялся за эфес Теммера. Исчезла дрожь, сотрясавшая его до сих пор. — Я уже был на грани смерти. Ведь известно, что свое последнее сражение я проиграю.

Ли смотрел на меня прищурившись. Улыбнулся мне, потом откуда-то справа вытащил лук Темного Наемника:

— Ты там свой лук посеял. Возьми этот.

— Да ведь его прикончил ты! — Я поднял обе руки. — Он твой по праву.

— Нет, Хокинс, убили его мы вместе, и ты имеешь такое же право на эту добычу. Учти, он заговорен. Ты им сможешь прикончить следующего сулланкири, который нам попадется.

— Честно говоря, Ли, я бы предпочел заговоренные стрелы; можно было собрать их на улице, но я прохлопал эту возможность.

Ли поднял брови:

— Да, я заметил, ты был несколько занят.

— Надо же, заметил!

— Да, представь себе, а если тебе нужна заговоренная стрела, то в Фариа-Це воткнулась как раз такая, — и он протянул мне стрелу. — Возьми, пригодится.

Я взял от него стрелу и, сжимая в руке ее гриф, почувствовал, как трепет пробежал по всему моему телу. Поверх головы Сит я бросил взгляд на город и выбрал цель — какое-то окно. Взяв в руки лук, я смутно ощутил расстояние до выбранной цели, и меня охватило нетерпеливое желание поднять руку на должную высоту и послать стрелу в это окно. Я не мог бы сказать, сколько до него ярдов, футов или дюймов, — при выстрелах я привык полагаться на интуицию.

Я сразу ощутил, какое ценное мне попалось оружие, но у меня похолодело все внутри. Если я стану рассчитывать на его магическую силу, тогда могу утратить присущее мне внутреннее ощущение расстояния до цели. С другой стороны, мы оказались в такой безнадежной ситуации, что я просто не мог отказываться от такого мощного оружия. Хорошо или плохо пожертвовать своей интуицией ради нашей великой цели?

Я не знал, хорошо это или плохо, но решился принять оружие:

— Спасибо, Ли.

Он рассеянно кивнул, явно не слыша моих слов, потом оторвал висящий лоскут кожи с левой щеки своей маски, натянул маску и завязал ее:

— Пойду посплю немного.

— Отличная идея.

Пошатываясь, он спустился по трапу на главную палубу и тяжело оперся о поручни обеими руками. Он поскользнулся бы и упал, но его подхватил и удержал Ней, который в это время шел наверх по трапу. Я видел рыжую макушку Нея: он вел Ли на нос, в кают-компанию, потом Ней вернулся и, хромая, поднялся по трапу.

Наверху Ней плюхнулся на бочку, на которой до того сидел Ли, и вытянул левую ногу. Через прореху в штанине виднелся шов. Он тяжело вздохнул и, не снимая маски, почесал уголок правого глаза.

— Фариа-Це выздоровеет.

— Приятно слышать.

— Рана от стрелы была ужасно болезненной, — продолжал Ней. — Она собрала все силы и только чуть-чуть двигалась. И им хватило одного разреза на коже, чтобы вытащить стрелу.

Я нахмурился:

— А почему нельзя было сломать стрелу, один ее конец вытащить, а другой выдавить?

— Нельзя. Неизвестно, из чего онаизготовлена. На ощупь кажется, что из свинцовой руды.

— Мы с Ли как раз говорили об этих стрелах. Я бы посмотрел на нее. Может, подойдет к этому луку. — Я поморщился — в этот момент Сит как раз потянула за нитку, завязывая ее узелком. — Как твоя нога?

— Да так же, как твои ребра. — Ней криво улыбнулся. — Нам троим повезло. У нас только царапины. А Хеслин-то мертв. Фариа-Це прострелена насквозь. У принца Кирилла болит плечо — еще бы, после такого падения! У него сердце болит от страха, вдруг дочь погибла.

— Ничего удивительного, но не сомневаюсь, что она жива. Ведь Темному Наемнику нужна была не она, а Корона Дракона.

— Почему ты так уверен? — Сит смотрела на меня исподлобья.

Я даже содрогнулся:

— Если бы Прейпозери вынудили приземлиться, тогда сулланкири стал бы предлагать обмен: Алексию на фрагмент Короны Дракона. Живую или мертвую, представляете, как ужасно это было бы для Кирилла?

Сит минуту помолчала, осмысливая мои слова, потом кивнула соглашаясь. Наклонилась и перекусила нитку, которой зашила мою рану. При этом губами коснулась моей кожи. От этого по всему моему телу пробежал трепет. Я протянул руку, хотел похлопать ее по плечу в знак благодарности, но рука попала на ее темные волосы и красивую щеку. Наши взгляды встретились, и я затрепетал еще больше.

Сит поднялась не спеша:

— Пойду, надо и другим помочь.

— Спасибо, Сит. — Я неуверенно помолчал. — Может, и я смогу отплатить тебе чем-нибудь…

Она беззаботно рассмеялась:

— Подумаю об этом, мастер Хокинс. Когда-нибудь, может, и воспользуюсь вашим добрым предложением.

Кивнув, я бросил взгляд на Нея: не заметил ли он, что между Сит и мной что-то промелькнуло. Меня вовсе не беспокоило, что он что-то заметил и станет теперь меня поддразнивать; наоборот, я боялся, что вдруг он ничего не заметил, а у меня не было иного способа проверить, не показалось ли мне.

К счастью или к несчастью, его веки отяжелели и он раскачивался, сидя верхом на бочке. Я подхватил его и опустил на палубу. Он свернулся калачиком у фальшборта и начал похрапывать. Я его чуть не пнул: нашел время храпеть, когда корабль готовится к бегству; но тут до меня дошло, что его храп как раз был вполне естествен, это обстоятельства были неестественные, и я решил оставить его в покое.

Я поболтался по кораблю, пытаясь хоть чем-нибудь заняться, но только мешал всем. Я отправился на поиски лорда Норрингтона, чтобы спросить, не могу ли я быть чем-нибудь полезен. Я нашел его на волнорезе, разделяющем гавань и залив. Волнорез был сделан из огромных камней, состыкованных вплотную, он поднимался на добрых шесть футов над уровнем спокойных вод гавани, а ширина его была в два раза больше. Лорд Норрингтон разговаривал с тремя принцами, и хоть и неприлично мне замечать такое, но я обратил внимание, что из них только Скрейнвуду удалось выйти из боя без единой царапины. С ними был и лоцман, я узнал его — он был у нас на борту при входе в гавань Сварской.

Лоцман указывал на залив. Там собирались черные тучи, пронизываемые молниями по всей толще, и ветер медленно относил их в нашу сторону. Волны бились о волнорез, их брызги окатывали нас и покрывали рябью спокойную поверхность гавани.

— Видно, Таготчу несколько огорчило то, как вы его одурачили давеча.

Лорд Норрингтон кивнул:

— Кайтрин, несомненно, знает, что мы сыграли шутку с этим вейруном, и она решила принять все меры, чтобы мы не доплыли до крепости Дракона.

Скрейнвуд широко развел руками:

— Но здесь-то оставаться нельзя. Даже если мы соберем корабли в гавани, нас могут уничтожить стрелами с огнем и брандерами.

У Августа вся голова была забинтована, кое-где бинты пропитались кровью. Он положил руку на плечо Скрейнвуда:

— Никто не говорит, что мы останемся тут. Нам надо отплывать, но вот в чем вопрос: сможем ли мы перетянуть вейруна на свою сторону?

Скрейнвуд переплел пальцы рук и заткнул большие пальцы за пояс меча:

— Наверное, тут все дело в приношениях? Что потребует вейрун?

Кирилл нахмурился:

— До сих пор я не видел Таготчу таким рассерженным, по крайней мере так рано, в месяц Листопада.

Возле меня возникла Сит:

— Этот вейрун отличается сердитым характером.

Лорд Норрингтон заметил ее:

— Мы как раз обсуждаем, что лучше предложить Таготче. У вас есть какие-нибудь соображения? Наверное, требуется что-то особенное.

Сит рассмеялась, потом повернулась к заливу и плюнула в воду.

— Видите, я предложила то, чего он стоит: ничего. Он на своей спине принес корабли, из-за которых погиб Воркеллин. От меня он ничего не получит, разве что яд.

Высокая волна налетела на волнорез, и Сит окатило галлонами морской воды. Волна была такой силы, что Сит зашаталась, но я ее подхватил и не дал упасть в воды гавани.

Лорд Норрингтон почесал подбородок:

— Все это очень интересно, но я попросил бы говорить по делу. Есть другие мнения?

Я отошел на шаг на ту сторону волнореза, где был залив, и снял с плеча лук сулланкири. И снова во мне возникло ощущение, что цель находится где-то в глубине взбаламученных черных вод. Я знал, что если я вставлю стрелу в лук и натяну тетиву, то смогу пронзить стрелой вейруна, который следит за нами оттуда, из глубины. Ладонь моя скользнула по стволу стрелы, и я наклонил лук так, что его кончик смочили брызги от следующей волны:

— Ну, Таготча, я предлагаю тебе магическое оружие. С его помощью я вряд ли прикончу тебя, но ранить мог бы. Это всякий может, а я предлагаю тебе обмен: ты остаешься в безопасности. И прошу тебя ответить нам тем же: сохранить нас в безопасности.

— Нет! — закричал Скрейнвуд из-за моей спины.

Я зашвырнул лук как можно дальше. Волна поднялась и выхватила его из воздуха. Лук ушел под воду беззвучно, без всплеска.

Море стало чуть-чуть спокойнее.

Я с улыбкой обернулся к остальным:

— Вроде сработало.

Глаза Скрейнвуда были полны ярости:

— Выбросил ценное оружие. Если лук тебе не был нужен, отдал бы мне.

— Очень даже нужен, вот именно поэтому моя жертва такая ценная.

— Дурак ты, Хокинс. Может, этот лук помог бы нам выиграть войну.

— Если бы этот лук мог поразить Кайтрин, она никогда не отдала бы его в руки сулланкири. — Сит отжимала морскую воду из промокших волос. — И оружие такого рода — не для воина.

— Это как же понимать? — Ноздри Скрейнвуда раздулись.

— Да так и понимать, — пояснил ему лорд Норрингтон, — что у Хокинса была веская причина отказаться от этого лука, верно, Хокинс?

— Вы правы, милорд, — я развел руками. — Конечно, лук заколдован и, стало быть, промахнуться невозможно. Но вот в чем штука: я тогда перестану доверять своей интуиции. Постепенно, раз за разом, я перестану быть самим собой. Такой лук не предназначен для рук смертного, и теперь он вне пределов досягаемости смертных.

Медленная улыбка расползлась по лицу Кирилла:

— Личные дары, вещи, которые имеют значение для нас, то, от чего трудно отказаться… Таготча ценит такое. Причем отданные бескорыстно — а дары Кайтрин бескорыстными не бывают, как мы знаем. — С запястья правой руки он стащил браслет, сплетенный из волос его умершей жены. Ему было больно стаскивать его — и не из-за раненого плеча, ему было жалко с ним расстаться.

Он швырнул браслет в море:

— Вот это — последнее, что осталось у меня от жены, не считая воспоминаний и дочери.

Таготча принял дар, море стало еще спокойнее.

Принц Август упорно смотрел на черные, как вулканическое стекло, воды, потом кивнул:

— Послушай меня, Таготча. Ты меня знаешь, я Август из Альциды. Даю слово, что мой дар будет особенным, это правда. Как только смогу, я отправлю приказ слугам, чтобы они — там, в Ислине — загнали в твою пучину моего любимого коня, Керсуса, я сам вырастил его из маленького жеребенка.

Ветер унес вдаль голос Августа, и море перестало биться о волнорез. Принц кивнул, потом извинился перед нами и пошел узнать, нельзя ли прямо сейчас отправить в Ислин свой приказ по арканслатовому сообщению.

Мы все смотрели на Скрейнвуда. Он утер губы, и в его прищуренных глазах отразилось, как он мысленно быстро просчитывает варианты. Его взгляд перебегал с меня на Сит, на принца Кирилла, на лорда Норрингтона. На секунду он прикрыл глаза, потом сорвал с левой руки золотую обручальную цепочку:

— Бери это, символ моей бессмертной любви к жене и матери моих детей.

Волны приняли дар, и, кажется, волнение на море немного унялось.

Кривая улыбка исказила лицо лорда Норрингтона. Он опустился на одно колено и зачерпнул морскую воду из лужи, согнув ладони ковшиком. Опустил лицо в эту воду, и возле его ушей на поверхности воды забулькали пузыри. Он снова поднял лицо; с подбородка его вода капала хрустальными каплями, и эту воду из ладоней он вылил в океан, откуда она пришла.

Рябь от вылитой воды распространялась все шире и шире, перекатываясь через волны и оставляя за собой гладкую поверхность. При виде этого я задохнулся, у Кирилла отвисла челюсть. Лицо Сит было бесстрастным, но зато глаза Скрейнвуда раскрылись необычайно широко — и за себя, и за нее.

Кирилл схватил лорда Норрингтона за левое предплечье:

— Что вы сделали, мой друг?

— Я ему пожертвовал самое для меня дорогое, — медленно улыбнулся лорд Норрингтон и утер подбородок тыльной стороной ладони. — Я сказал Таготче свое настоящее имя.

Сит низко поклонилась лорду Норрингтону:

— Приветствую вас — вы принесли такую жертву ради дела, которое для меня превыше всего остального. — Поднявшись, она сказала несколько саркастически: — Вы, конечно, знаете, что значит ваш поступок.

Он медленно кивнул:

— Какое это имеет значение, если мы должны любой ценой добраться до крепости Дракона?

— Возможно, вы правы.

Я встряхнул головой:

— Настоящее имя? О чем вы?

Лорд Норрингтон рассмеялся и, проходя мимо меня, игриво взъерошил рукой мои волосы:

— Твои познания о мире, Хокинс, восхитительны, но они неполны. Я тебе доверяю, и в ответ на твой вопрос когда-нибудь ты узнаешь эту тайну. Когда будешь к этому готов. — Он взглянул в морскую даль. — Вейрун готов нас впустить. Вперед.

Глава 29

Мы покидали горящий город Сварскую. Наступили сумерки, и я до сих пор помню то незабываемое зрелище — как принц Кирилл стоял на корме, на фоне зарева. По краю берега, у самой воды, бормокины и вилейны плясали и скакали, хотя трудно было сказать, радовались ли они победе или же злились, что мы для них недосягаемы. Один отряд бормокинов помчался по волнорезу, надеясь достать нас, и этим они дали стрелкам-окраннельцам из Почетной гвардии принца последнюю возможность отомстить. Стрелки сбили выстрелами многих, и это была еще одна жертва для мокрых объятий Таготчи.

Попутный ветер позволял нам идти с предельной скоростью в направлении крепости Дракона. Таготча сделал наш путь настолько гладким, что даже Ли больше не страдал от морской болезни. Он был еще слаб и опирался на Теммер, как на костыль, но к нему частично вернулось его остроумие. Он развлекал окраннельцев-солдат в средней части судна своей поэмой о темериксе и даже экспромтом придумал несколько рифм к их именам.

В сумерках на второй день мы уже оказались очень близко от Воркеллина. Лорд Норрингтон приказал вести корабли к северной части этой страны, опасаясь, что могут появиться какие-нибудь военные корабли авроланов из гаваней острова, но Таготча так направил течения, что мы легко проскочили через буруны, обрушивающиеся на пляжи Воркеллина. Однако он не подпустил нас ближе к берегу, так что у нас не оказалось возможности высадиться на остров.

Я, как и все на флоте, знал, что нечего и мечтать о высадке войск на Воркеллин. Не говоря уж о том, что мы не имели представления, сколько и каких вражеских войск там находится, освобождение острова не сняло бы осаду крепости Дракона. Любые военные действия на острове, даже если бы они завершились полным успехом, были бы бесплодной победой.

Но, осознавая все это, я очень хотел рискнуть. Мне казалось, что это было бы моим ответом на обещание Резолюту, хотя я знал, что один ничего не добьюсь. И другие с тоской глядели на берег, некоторые — со страхом, но никто не страдал больше, чем Сит.

— Таготча подогнал нас так близко назло мне, — Сит опиралась о верхушку мачты «Непобедимого», ее черные волосы рассыпались по плечам, — потому что я показала ему свое презрение, и теперь он хочет разбить мое сердце.

Я стоял рядом с ней, сжавшись под холодным бризом, и изучал остров, который когда-то был ее домом. Его трудно описать, потому что многое я воспринимал под аккомпанемент ее печального голоса или затаенной тоски в ее глазах. По ее словам получалось, что лучше страны не найти. Понятно, что она рассказывала вовсе не о том, сколько приходится урожая на акр, или кубометров собранного лесоматериала, или сколько воды требуется для ведения хозяйства. Ей был нужен Воркеллин так же, как мне — воздух для дыхания и вода для поддержания жизни.

Сам по себе остров казался тенью того, что возникало из ее описаний. Весь он был черным, как склон холма после лесного пожара. С деревьев облетела листва, и хрупкие черные ветви угрожающе торчали в небо. Перед нашими глазами разворачивались долины, одна чернее другой; холмы, казалось, отбрасывают за собой черные тени. К морю по темным откосам скал сбегали ручьи, вода в которых была чернее скопившейся в трюмах судов.

Пока солнце освещало остров, не было заметно никаких признаков жизни, но с наступлением темноты земля ожила. По всему острову тускло засветились миллионы красных огоньков, как будто в сердцевине мертвых деревьев еще горели красные угли. Я вытянул руки вперед — не почувствую ли тепло? Но нет, рукам стало холоднее. По острову двигались какие-то фигуры, время от времени загораживая красные огоньки. С холмов раздавались ужасные крики, сопровождаемые рычанием. Но это не был благородный вой хищников или гордое победное рычание над пойманной добычей. Нет, в этих звуках слышался страх быть сожранным или страх, что отнимут пойманную добычу.

Воркеллин стал мертвой зоной, где царили грубость и жестокость.

Я погладил Сит по спине:

— Очень тебе сочувствую в твоей утрате!

Минуту она молчала, покусывая нижнюю губу, потом подняла глаза на меня. По щеке ее стекала одна-единственная слеза.

— Когда они пришли к нам, я была на три года младше, чем ты сейчас. Всего за несколько дней до того я прошла ритуал связи с родной землей. Сначала нам сказали, что мы можем не волноваться, что наши воины выстоят, но так говорили потому, что никто не мог поверить, что Крикук сможет долго продолжать осаду. Но его корабли все приходили, приставали на севере, и на юге, и на западе. Мы рассчитывали, что море послужит нам крепостью, но Таготча нас предал.

Мне поручили сестру и младшего брата, и я не отпускала их от себя. Мы уехали с большой флотилией. Нас увезли в безопасное место. Себция, Сапорция, Мурозо, торговые флотилии всех стран и даже рыбаки, те мужчины и женщины, которые никогда не приближались к Воркеллину, наслушавшись диких рассказов о том, что мы с ними сделаем, если поймаем за рыбной ловлей в наших водах, даже они пришли к нам на помощь.

Она засопела, и еще одна слезинка поползла из глаза. Я протянул к ней руку и стер эту слезинку.

— А Локеллин? Они дали корабли?

— Мне говорили, что они несколько кораблей дали, хотя локэльфы твердят, что их корабли были заняты — громили флот авроланов. Может, это и так, может, они помешали прийти подкреплениям армии Крикука на Воркеллин, но к тому времени было уже поздно. Нашу родину захватили, и началось ее осквернение.

Сит заставила себя чуть улыбнуться.

— Хочешь знать, почему большинство воркэльфов терпят такие условия жизни в человеческих городах, как в Низине? Почему мы называем себя человеческими именами? Потому что, спасая нас, люди проявили храбрость и доброту. Мы ценим эту честь и уважаем ваше понимание крайней необходимости.

— Не понял.

Тут она, в свою очередь, протянула руку и погладила меня по щеке:

— Долгая жизнь предоставляет эльфам достаточно свободного времени, так что они могут наблюдать цикличность событий жизни: время и явления приходят и уходят, как прилив и отлив. Мы ждем, пока не наступит самый подходящий момент для чего-то, а не хватаемся за простую возможность. Вот люди, например, работают, когда надо выполнить работу, и радуются, как легко у них это вышло, если работа сделана в нужный момент. Но они не выжидают, пока наступит соответствующее время. Воркэльфы не могут ждать, пока наступит лучшее время для возвращения им Воркеллина. Эльфы говорят нам, что сейчас не то время, а люди… ну, трудно понять, какая им выгода проливать кровь ради освобождения страны, на которую они не претендуют. У Резолюта нет особой надежды на успех кампании по освобождению Воркеллина. Вот лично я присоединилась к этому походу, сражаюсь вместе с тобой за спасение людей, потому что надеюсь, что вдохновлю и остальных оказать нам помощь.

Я торжественно кивнул:

— Я пообещал Резолюту, что до своей смерти обязательно увижу Воркеллин освобожденным. И тебе это обещаю.

Сит молча смотрела на меня своими неподвижными золотыми глазами. Потом широко улыбнулась, но брови ее оставались сдвинутыми, что придавало ее лицу озадаченное выражение.

— Интересный ты человек, Таррант Хокинс. Ты и молод, и в то же время очень стар, но ужасно глуп. Ты ясно видишь все происходящее, но ты недальновиден. И тем не менее, ты предан своим друзьям и своим идеалам и ты их не бросаешь.

Я с трудом проглотил комок в горле.

— Не знаю, что тебе ответить.

— Значит, согласен с моими словами, — усмехнулась она. — Это одно из твоих самых подкупающих качеств.

Я чуть не разразился быстрым бойким замечанием, на которые так горазд Ли, но предпочел промолчать.

— Спасибо и на этом.

— Да пожалуйста, Таррант, всегда с удовольствием. — Она опять повернулась лицом по ходу корабля, оперлась локтями на вельсы и рассматривала красные огоньки, горевшие на земле ее родины. — Я знаю, что ты выполнишь свое обещание, и мечтаю оказаться вместе с тобой в сердце обновленного Воркеллина.

Мы целый день плыли вдоль берегов Воркеллина. И все это время я простоял рядом с Сит. Я завернул ее в одеяло, которое мне подарил Ли, и вместе с ней подремал у фальшборта. Я принес нам поесть и попить. Мы особенно не разговаривали. У нас просто не было в этом необходимости. Время от времени мы касались друг друга, я чувствовал, что она прислонилась ко мне, — больше ничего и не надо. Я думаю, вполне естественно и правильно в ее положении было надеяться, что люди спасут Воркеллин, и так же естественно — надеяться, что они утешат ее, когда корабль проплывает вдоль родных берегов.

Когда наши корабли миновали остров Воркеллин, было решено, что мы встанем на стоянку в какой-нибудь из многочисленных бухточек и гаваней, усеивающих побережье Призрачных Границ. Мы высадим небольшие группы разведчиков и узнаем все, что сможем, о войсках авроланов в этой местности. Арканслатовые сообщения из крепости Дракона показали, что войско авроланов — размером в две армии — отрезало полуостров от материка. Этого и следовало ожидать, поскольку Кайтрин не могла себе позволить оставить крепость Дракона в тылу, где наши войска могли бы разорвать линии снабжения и двинуться вперед.

Ее флот блокировал гавань в крепости Дракона, и хотя считалось, что мы сможем прорвать эту блокаду, подобные действия не привели бы к снятию осады. Высказывалось мнение, что снять осаду мы сможем, если высадимся на берег на западе и подойдем к крепости сухопутным путем, а наш флот тем временем займется флотом авроланов. Наземные войска Кайтрин могут счесть, что к крепости Дракона на этом участке подошла вся наша армия, тогда они будут уязвимы для атаки с тыла.

Однако первым делом мы должны были убедиться, что через Призрачные границы не проходят никакие авроланские войска, которые могли бы напасть на нас сзади. От каждого корабля отошла лодка с дюжиной воинов, нас высадили в разных точках побережья. Наша задача была — оглядеться, как следует запомнить все, что там увидим, и доложить результаты на корабль. На разведку нам давался один день.

Ли, Ней, Сит и я попали в третью разведгруппу с «Непобедимого». Лорд Норрингтон тоже хотел поехать, но его положение ему не позволяло, а принца Кирилла задержали на борту его ранения. С нами было двое гиркимов, к которым Сит отнеслась довольно прохладно, но не отказалась поехать в одной группе. Другие разведчики-локэльфы отказались работать в одной группе с гиркимами, несмотря на то, что те не только могли легко слетать на корабль и сообщить разведданные, но и полетать над местностью и увидеть гораздо больше, чем мы с земли.

Но не все локэльфы были недоброжелательны. Среди них распространился слух о том, как я отдал Таготче свой лук, отнятый у сулланкири, несмотря на то, что свой собственный потерял в Сварской. Один лучник-эльф из болванки из серебряного дерева вырезал для меня нечто очень похожее на конный лук, каким я привык пользоваться. И таким же образом выстругал мне две дюжины стрел, подходящих для этого лука — с более короткой тетивой. Он оперил стрелы в цвета Ориозы — зеленый и белый — и прислал их мне в подарок.

Я не знал, как реагировать на такую его доброту и приобретенную мной популярность. Когда я вспоминал все, что сделали Ней, Ли и я, а мы много чего достигли, мне казалось, что я не понимал истинного смысла наших успехов. Да, мы уложили темерисков в Западном лесу, но это потому, что у нас не было выхода; то же можно сказать и о битве в Атвале. А выстрел Ли из лука в мишень вслепую на фестивале в Ислине уже стал легендой, но я-то знал, как знали Ней и Ли, что это везенье не было результатом умения, но ловкой игрой. Наши действия на мосту и убийство двух сулланкири — да, это были серьезные успехи, но и тут у нас просто не было выбора. Исключительно по своей наивности мы вляпались в приключение, в которое более мудрые, более опытные люди не стали бы ввязываться.

Ней выслушивал похвалы молча или улыбался и краснел. Ли, придя в себя, принимал восхваления с присущим ему юмором и хвастовством, уменьшая свои подвиги, но преувеличивая при этом опасности, развлекая всех и производя на всех впечатление своей бесшабашностью. Мне было ужасно неловко, когда упоминали обо всех этих случаях, но в душе я гордился. Я благодарил доброжелателей и старался избежать этих разговоров, но должен признаться, что получал удовольствие, видя, как широко раскрывались глаза слушателей, когда я повествовал о некоторых наших подвигах. Похвалы, когда часто их слышишь, развращают, и хотя я не напрашивался на них, но особенно и не уклонялся, когда их обращали в мой адрес.

Полдюжины солдат в нашей лодке, по два человека из Ориозы, Альциды и Окраннела, тупо глядели на нас с Ли, ожидая от нас указаний. Я передал руководство Сит и убедил Ли сделать то же, учитывая, что у нее опыта на век больше, чем у каждого из нас. Ли поднял брови, услышав мое предложение, потом кивнул и подмигнул, явно намекая, что я желаю произвести впечатление на Сит, доверяя ее суждению, потому что к ней неравнодушен.

Мы пристали ранним вечером к небольшой песчаной бухте, от которой была протоптана тропа в глубь леса, подступающего почти к самой кромке воды. Перевалив через небольшой гребень, мы спустились на болото, заросшее кошачьим хвостом, осокой, с завалами из упавших деревьев. Мы попытались его обойти, и один из гиркимов взлетел посмотреть, нет ли тут тропы через болото. В конце концов мы смогли перебраться, переходя по стволам упавших деревьев с островка на островок, перепрыгивая через вязкие лужи, переходя вброд журчащие потоки.

Отклонившись немного на запад, мы все же обнаружили признаки тропы, по которой сможем вернуться назад через болото, не промочив ног. Параллельно ей шла извилистая тропа под гребнями холмов. Мы, вероятно, пошли бы по ней, но Ней заметил небольшую купу метолантовых деревьев и решил набрать листьев. Он обнаружил, что на некоторых ветках листья уже ободраны, и нашел отпечаток ноги в сапоге, и по этому следу, идя на запад, он пришел к узкой охотничьей тропе, проложенной с другой стороны холмов, но в том же направлении что и более широкая тропа.

Вот по этой охотничьей тропе мы и направились на север. Шли мы тихо, Сит — впереди, потому что могла видеть в темноте. За ней шел Ли, потом я и Ней, а остальные растянулись цепочкой за нами; шествие завершали гиркимы. Густая листва мешала им взлететь, они тоже умели видеть в темноте, так что иметь такой арьергард ночью было очень утешительно.

Вдруг впереди раздался слабый хлопок, Сит развернулась и упала, из нее торчала дрожащая стрела. Ли рванул к себе эфес Теммера, рванулся вперед, клинок блестел, как факел. Он перепрыгнул через Сит, описал мечом широкую дугу снизу вверх, попутно срезав ствол молодого деревца, как будто это всего лишь соломенное чучело. Деревце рухнуло, в его ветвях что-то завозилось. Ли поднял клинок и опустил его, возня в кроне прекратилась, а он поспешил вперед.

Я же опустился на колено возле Сит. Стрела проткнула мышцы ее левого предплечья. Она шипела от боли, но схватила меня за куртку и толкнула вслед за Ли:

— Иди за ним. Иди! Все идите туда!

Я поднялся и прыжками помчался за ним, чуть не наступая на пятки Нея. Ли оставлял за собой отрубленные расщепленные ветви и умирающих врагов. У двоих были разрублены лица и разрезаны животы, но гораздо больше существ лежали лицом вниз, с разрубленными черепами или спинами. Ясно, что клинок поразил их, когда они убегали, но даже это не вызвало у меня к ним сочувствия. Они устроили засаду для нас, и у них не вышло, так что они получили свое.

Мы летели через гребень и вниз, по густо заросшему лесом склону холма. Я почуял запах дыма еще до того, как увидел пламя. Мчась вниз на полной скорости, я налетел плечом на дерево. От удара меня завертело волчком, и я с треском перелетел через куст, зацепившись за него щиколотками. Лицом вниз я упал на опушку поляны. В центре поляны горел костер, в свете которого я увидел Ли.

Сияние Теммера не уступало огню костра, длинная тень клинка металась по палатке и дереву, потом клинок разрубил надвое и то и другое. Ли был великолепен: тело напряжено, ни одного лишнего движения. Он парировал низкий выпад, потом потянул клинок вверх и разрезал тело противника от промежности до грудной кости. Быстрый шаг в сторону позволил ему избежать удара сверху, и он вонзил Теммера в живот противника. Вытащив клинок, он прыжком развернулся, нырнул, чтобы избежать удара, направленного ему в голову, и перерезал коленное сухожилие еще одному противнику, старавшемуся проскочить мимо него. От боли тот выгнул спину, и Теммер снес ему голову с плеч.

Ли еще раз развернулся, высоко поднял сверкающий клинок, глаза его блестели в свете костра.

— Стой, Ли! — я вскочил на ноги и рванулся к нему. — Не надо, Ли!

Теммер упал в мгновение ока, как будто мой крик его подстегнул. Ни секунды размышления, ни на миллиметр не сдвинулась смертельная траектория. Клинок упал четко, прямо куда намечено, без усилий разрубив грудную кость и грудь, и пульсирующая кровь из раненого сердца толчками била вверх, омывая золотой клинок.

Испуганная девочка, мать которой уже умирала перед ней, взглянула на Ли снизу вверх огромными глазами и заплакала.

Теммер поднялся снова, и тут я с размаху врезался в колени Ли. Я прижал к груди его щиколотки и выпустил их только тогда, когда мы вместе упали на землю. Ли вскочил, как пружина, и наставил Теммер на меня. Лицо его было искажено яростью, он рычал на меня на таком древнем языке, что у меня мурашки поползли по коже. Теммер был направлен на мои глаза, и Ли начал делать низкий выпад.

И тут Ней опустил свою булаву на голову и плечи Ли, потом отступил и придавил менее рослого Ли к своей широкой груди. Согнув спину, оттащил Ли, упавшего ему на ноги. Ли пытался лягаться, чтобы пятками врезать Нею по ногам, но Ней широко расставил ноги. Потом снова сдвинул их и зажал между ними щиколотки Ли, развернулся и упал на бок. Откатился направо, подминая Ли под себя, а я наступил ему на правое запястье, лишив Теммер возможности двигаться.

Ли разжал ладонь, и Теммер выпал из его руки. Ней подождал одну-две секунды, потом ослабил свою хватку и пинком отбросил меч:

— Что это с ним? Почему…

Один из окраннельцев носком ноги пнул труп женщины в спину:

— У нее был нож.

Да, он прав, у нее действительно был нож. Тупой, с коротким лезвием, на нем еще висел кусок грязной кожуры от лесного корнеплода, выкопанного из лесной канавы. Невдалеке мы заметили горсть кожуры, горшок, какие-то корни, приготовленные для варки. Судя по состоянию корнеплодов, уже брошенных в горшок, своим ножом она могла лишь оцарапать кожаную одежду Ли, но никак не ранить его.

Я перевел взгляд с лежащего без сознания Ли на сидящего на его спине Нея:

— У нее был нож. Она была врагом.

Ней покачал головой:

— Только не для Ли. Это просто несерьезно.

— Да уж. — Я пнул ногой Теммер. — Но тот, кто держал в руках этот клинок, — это не Ли. Не знаю, кто он или что, но надеюсь, ради всех богов, что он не уничтожил нашего друга.

Глава 30

Результаты нашей разведки совпали с тем, что узнали другие разведчики. Армии Кайтрин пришли на юг через перевал в горах Бореаля и двинулись прямиком к крепости Дракона. Ежедневно через этот перевал проходили все новые войска, и некоторые из солдат превратились в бандитов. Те, кто напал на нас, грабили любого, кто оказывался в этом регионе, — авроланов, людей, им было наплевать, кого убивать.

Банда, которую мы захватили в плен, состояла в основном из женщин и детей. Нападения Ли на ту женщину было бы достаточно, чтобы запугать любого, но почти все они не проявили никакого волнения. После того, чего они насмотрелись, при их образе существования они давно уже потеряли представление о человеческой жизни. Их искренне изумило, что мы хоронили мертвых; у меня создалось такое впечатление, что если бы мы оставили их в покое, мясо покойников оказалось бы в их горшках вместе с кореньями.

Из собранных нашими разведчиками слухов вырисовывалась угрожающая картина войск, осаждающих крепость Дракона. Армии, шедшие на запад и напавшие на Окраннел, состояли в основном из вилейнов, бормокинов, горсточки эльфов-перебежчиков и нескольких темерисков. Для них главным были скорость и способность к быстрому передвижению. На юг шли армии вилейнов и бормокинов, и там эти армии пополнялись за счет дриербистов, хогунов и людей, попавших в рабство.

Про дриербистов и хогунов я знал только из легенд. Дриербисты больше всего были похожи на медведей и жили на ледяных полях к северу от гор Бореаля. Говорили, что они огромны, у них длинные саблезубые клыки и белые шкуры, украшенные голубыми полосками. В какой-то истории рассказывалось, что один урЗрети-сулланкири ездит в военной колеснице, которую тащат дриербисты, но я в этом сомневаюсь: по-моему, они не похожи на тягловых животных. Правда, если верить слухам, у них в избытке силы, хотя и недостает скорости, и уж совсем невероятны были слухи, будто они предпочитают охотиться на темерисков.

На языке авроланов слово «хогун» означает ледяных гигантов. Некоторые рассказывают, что они сделаны из льда, но я думаю, такое впечатление создается оттого, что у этих неповоротливых созданий белые волосы и бороды и бледная кожа. Рост их вдвое-втрое превышает человеческий, массивные ноги позволяют им ходить по снегу не проваливаясь. Говорят, что они предпочитают булавы, как наш Ней, и я сразу представил себе, как надо мной нависает эдакое существо и размахивает окованным железом стволом дуба.

От такой картины глухой ночью будешь просыпаться, весь дрожа.

И уж совсем плохо то, что один из этих хогунов — сулланкири. Те, кто его видел, рассказывали: это сразу понятно, потому что, хоть у него черная кожа, но борода, волосы и глаза остались белые. И даже сейчас, спустя годы, от одной мысли о гигантском сулланкири у меня мурашки бегут по спине.

Мы связались по арканслатовому сообщению с Дотаном Каварром, бароном Дракона, и разработали простой план, основанный на данных разведки, — план, который мы сумеем осуществить с большим успехом и с малым риском для нас. Наши главные силы мы сосредоточили на северо-западе полуострова, в десяти милях западнее реки Дюргру. Войска авроланов, направляющиеся на юг, обычно проходили восточнее нее, и шли они длинными колоннами через леса, ведущие к равнинам, окружающим крепость Дракона. Как показала разведка Каварра, в этом районе колонны шли через леса без всякого опасения и были готовы к нападению.

Каварр приготовил для войск авроланов еще один сюрприз, но держал его про запас до поры до времени. Река Дюргру когда-то впадала в солончак, находящийся северо-западнее крепости Дракона, но после последнего нашествия с севера солончак осушили и воздвигли дамбы, чтобы задержать разливы рек и наводнение из моря. У барона там уже работали военные инженеры из числа урЗрети, они заготовили глубокие туннели, по которым будут затоплены осушенные земли, когда река вновь направится в свое прежнее русло. При нашем нападении генералам авроланов придется перебросить свои войска в низину, чтобы отрезать нас от крепости, тогда барон сможет ее затопить и захватить их там врасплох.

Мы высадили три с половиной тысячи воинов на указанном нам месте и встретились с разведчиками из крепости Дракона — эльфами из Крокеллина и Харкел-Дина, а наши корабли тем временем шли на юг, чтобы оттуда прорвать блокаду. У нас было всего сто двадцать всадников, принц Август сформировал из них два батальона и использовал как прикрытие для нашего северного фланга. Эльфы, конечно, — и наши, и новые — отказывались даже признавать существование гиркимов, но у нас были гиркимы-разведчики, целых полдюжины. Остальные силы были разбиты на отряды но национальному признаку, а такие, кто остался за бортом, вроде Ли, Нея, Сит, Фариа-Це Кимп и меня, служили в отряде командира, лорда Норрингтона.

Когда я рассказывал о засаде, устроенной нам бандитами с Призрачных границ, я, кажется, говорил, что вообще-то считаю засады признаком малодушия. В том случае так оно и было — бандитов интересовал только грабеж. Целью их было зарезать нас ради личной выгоды. Они напали на нас с таким же рвением, с каким старатель начинает разрабатывать землю, надеясь найти золото или драгоценные камни.

Засада же, которую мы устроили для авроланов, была отнюдь не актом трусости, и я говорю так не из лицемерия. Нашей целью было уничтожить силу, которая собиралась устроить резню в крепости Дракона, где находились наши товарищи. Мы задумали добиться полного истребления войска авроланов, чтобы сломить дух осаждающих. Конечно, мы действовали не совсем честно, позже барды воспоют результаты наших подвигов, но никак не подробности.

То, что мы намеревались сделать, было вызвано необходимостью.

Место для засады мы выбрали на довольно ровном участке дорога, шедшей через лес. Это было прекрасное место, немного повыше дороги, его достоинством было, что тут авроланы как раз выходили из опасного участка. Они расслабятся от радости, что им удалось благополучно миновать рискованное место, и уж здесь-то они никак не ждут нашего нападения. Холмы западного отрога долины подходили прямо к дороге, по другую же ее сторону бежал неглубокий ручей, а дальше, ярдах в двадцати за ручьем, возвышался холм. Деревья тут росли так, что с дороги просматривались лишь первые десять ярдов откоса, значит, не видно будет тех, кто засядет на гребне.

Лорд Норрингтон прекрасно разместил свои войска. На гребне холма — гвардию Окраннела, вооруженную копьями, топорами и мечами. По обе стороны южного гребня он спрятал воинов из Ориозы и Альциды. На западном холме поставил своих лучников, оттуда они прекрасно могли посылать стрелы вниз на авроланов. Принц Август спрятал своих всадников подальше от дороги, на прогалине с востока. Когда враги попадут в засаду, всадники объедут холм и спустятся сверху, нападут на те части авроланов, которые попытаются скрыться в обратном, северном направлении. Остальные полки должны будут перерезать путь на север и не дать подойти любым другим подразделениям, пока мы не покончим с теми, кто попал в засаду.

Я находился среди лучников и арбалетчиков, то есть вблизи лорда Норрингтона, по сигналу которого мы должны были начать нападение. Ли, Ней и Сит с отрядом из Ориозы были тут же, их задачей было — не дать авроланам добраться до стрелков. Это не значило, что мы не можем сражаться сами по себе, но тут наши выстрелы сверху в толпу на дороге принесут больше пользы, чем наше единоборство на мечах с бормокинами на склоне холма.

Сит была недалеко от меня, с мечом в руках. Вчерашнюю стрелу без особых трудностей извлекли из ее мышц, и я ответил ей любезностью на ее давешнюю любезность — зашил ее рану сам. Я, конечно, не так ловок, как она, но старался изо всех сил, не хотел, чтобы шрамы портили ее гладкую кожу.

Ней, с булавой на правом плече, стоял возле Ли. Ли еще не доставал Теммера из ножен, но на правой руке у него висел арбалет. Однако левая рука его покоилась на эфесе меча. Вчера, на борту «Непобедимого», Ли рассыпался передо мной в извинениях и благодарил нас с Неем за то, что мы удержали его от дальнейших глупостей. Он отрешенно смотрел в пространство, вытянув руку вперед, как будто смахивал слезы с лица девочки. «Ведь я был на грани… — вздыхая, все повторял он. — Больше это не повторится».

Теперь, глядя на него, ожидающего боя, я видел, как решительно он настроен. Он, видимо, знал, что в бою меч заставляет его выложиться полностью. И настроился не дать мечу увлечь себя. На лице его появилось знакомое мне выражение решимости — часто я наблюдал на его лице такое, когда мой отец задавал нам какие-либо задания. Я обрадовался, что опять увидел его таким именно сейчас.

Орда авроланов расслабленным шагом двигалась вниз по дороге, походка их подходила скорее для прогулки через деревню, чем для марш-броска по вражеской территории. Я определил, что у них батальон — восемь отрядов по тридцать единиц, во главе каждого по два вилейна, а знамена несли несколько молодых бормокинов. За ними следовало несколько самодельных фургонов, загруженных оружием, снаряжением, едой и всем, что требуется армии в походе. В составе замыкающего отряда неуклюже шагал хогун, волочивший за собой массивную дубинку.

Каждый из нас заранее выбрал себе цель, так что когда середина их колонны поравнялась с нами, каждый их отряд составлял шесть рядов по пять в каждом; по взмаху руки лорда Норрингтона мы заняли боевые позиции. С первыми звуками боевого рожка мы послали свои стрелы, луки звенели, арбалеты гудели. Стрелы из луков и арбалетов со свистом разрезали воздух, при поражении цели слышался чмокающий звук, или глухой удар, или громкое бренчанье. Авангард рассыпался, как игрушечные солдатики, прихлопнутые рукой рассерженного ребенка.

Я стрелял по центру и не мог нарадоваться на сделанный эльфом лук. Тетива натягивалась легко, и стрела из него летела прямо в цель. Я попал в вилейна, он закрутился на одном месте, прежде чем рухнуть на землю. Из ослабевшей руки в воздух при этом взлетел его командирский жезл, потом прямо сверху на него свалился бормокин с простреленной насквозь головой.

Я стрелял и стрелял, загоняя стрелу в бормокина с простреленным животом. Заметил еще одного, карабкающегося к нам по откосу холма, и прострелил ему лапу, пригвоздив его к дереву, цепляясь за которое, он старался подняться. Еще две стрелы вонзились ему в грудь, и минуту он так и болтался подвешенным к дереву, пока не сполз наземь под тяжестью собственного тела.

На дороге царил ад кромешный. Лошади, тащившие фургоны, рванули, когда им в крупы начали попадать стрелы. Фургоны накренились, съехали с дороги, перевернулись и рассыпались на части. Лавина раздавленных и лязгающих предметов — снаряжение и упаковки провиантом — накрыла убегающих бормокинов. На моих глазах по крайней мере один возчик успел выпрыгнуть из обреченного фургона, хотя к тому моменту, как он приземлился, полдюжины дрожащих стрел вонзилось в него.

Бормокины скатывались с края дороги прямо в ручей, чтобы убежать от нас. Когда они мчались на всех четырех лапах, охваченные паникой, они смахивали на настоящих животных. Они быстро скрылись из виду за деревьями, но с той стороны дороги в воздухе прозвучал сигнал трубы, а за ним раздался боевой клич множества человеческих голосов. С воплями и стонами бормокины, спотыкаясь, побежали вниз по холму, держась за разбитые головы.

Часть бормокинов мчалась наверх, прямо на нас, так что Ли отставил арбалет и направился в самую гущу их толпы. Ярко блеснул Теммер, и Ли хладнокровно, с рассчитанной скоростью двинулся по склону холма. На него налетел бормокин, сделав нижний выпад длинным ножом. Ли отступил на полшага назад, вихрем взмахнул Теммером, описывая им круг, причем Теммер отсек врагу по локоть руку с мечом; он поднялся вверх, описал дугу и снова пошел вниз, и нападавший был обезглавлен. Голова его, подскакивая, покатилась вниз, к ногам тех бормокинов, которые в ужасе наблюдали за движениями Ли. Мой друг сделал обманное движение головой, наклонился в их сторону, глядя на них искоса, словно вызывая их на бой.

Арьергард войска, за исключением хогуна, убегал на север, прямо в пасть группы Августа. Против пехоты стояли круп к крупу боевые кони. Всадники били врага мечами, догоняли и кромсали в лапшу тех, кто пытался убежать. Они врывались в ряды убегавших, расталкивая их, рассеивая группы бормокинов и догоняя многих убегавших по дороге.

Хогун одним прыжком перескочил с дороги на откос холма и стал прорываться наверх, к нам. Свободной рукой он прокладывал себе путь среди молодых деревьев и широко шагал прямо по кустам и мертвым бормокинам. Стрелы тучей летели в него, поражали его лицо, грудь, живот и ноги, но он неутомимо шагал, как бы не замечая их. Ногами он разворачивал землю. Его безостановочное продвижение вперед заставило разбежаться толпу бормокинов, окружавших Ли. Хогун поднял свою дубину, взмахнул ею, задевая ветви, и задрожал, приблизившись на опасное расстояние к человеку с золотым мечом.

Ли смотрел на него, угрожающе размахивая мечом.

Бросающий вызов.

Испуганный.

Готовый к смерти.

Увесистая дубина гиганта начала свое движение вниз, но до того, как был нанесен удар, с вершины холма слетел Ней; он взмахнул своей булавой, та описала плоскую дугу и ударила гиганта сбоку в левое колено, раздробила ему кость, разорвала сухожилия. Хогун взревел от боли, и его дубинаврезалась в землю между Неем и Ли. От удара вздрогнула земля, а Ли опрокинулся на землю и покатился с холма лицом вниз.

Ней ухитрился удержаться на ногах и отпрыгнул вправо, раскручивая свою булаву и нанося удар снизу вверх. Булавой он врезал гиганту по левому локтю, и локоть заходил ходуном, раздался звук как бы ломающейся корабельной мачты. Пытаясь взять себя за левую руку, гигант рухнул на землю и покатился влево. Подбородком он пропахал борозду в лиственном суглинке и остановился, только зацепившись за толстый ствол дуба.

И последний, сильный удар Ней нанес ему в правый висок. Резкий треск кости смягчил чмокающий звук, но ошибки тут не было: в голове хогуна появилась вмятина. Чудище вздрогнуло всем телом, и при его последнем прерывистом вздохе на Ли посыпалась туча листьев.

Опять полетели стрелы, снова заорали бормокины — теперь заорало еще больше тварей, потекло еще больше крови, но за несколько минут мы расправились с батальоном авроланов. Наша засада быстро принесла свои плоды. У нас были раненые, но всех их можно было излечить при помощи шины и нитки с иголкой. Менее чем за четверть часа мы уничтожили вражеское подразделение. Мы, конечно, радовались, но знали, что это только начало.

То, что мы сделали после победы, было задумано с целью лишить смелости армию Кайтрин. Откровенно говоря, я не уверен, можно ли вообще говорить о смелости ее армии. И наши действия продемонстрировали ей и нам, до какого предела мы можем и должны дойти в этой войне. Я и раньше подозревал, что мы должны были сделать что-то подобное. Но слишком уж наглядно было продемонстрировано, на что мы способны, — теперь не обойдется без ночных кошмаров.

Все срежиссировал принц Скрейнвуд. По его указанию мы перетащили хогуна и прислонили его к дереву, будто он просто сошел с дороги и присел отдохнуть. На колени ему положили его дубинку, сверху — руки. Голова его так приникла к стволу дерева, что не была видна разбитая часть черепа — полное впечатление, что он просто уснул.

Хотя, конечно, вряд ли кто-нибудь мог уснуть, глядя на живописную картинку, размещенную ниже, под склоном горы.

Мы отсекли головы каждому бормокину и вилейну, потом расположили их, ряд за рядом, в том же строевом порядке, в каком они пришли сюда. Флаги отрядов вкопали в землю, чтобы сразу было видно, кто есть кто. Мы восстановили два их фургона, загрузили их оружием, снаряжением, всем, что осталось. Скрейнвуд настоял, чтобы мы срезали с бормокинов полоски шкуры: по одной для каждого из нас и еще по одной — для королей и королев наших стран. Потом трупы оттащили и сбросили в овраг.

Когда мы уходили, между деревьев медленно сгущались сумерки. Я обернулся: издали в угасающем свете дня впечатление было такое, будто батальон авроланов каким-то образом по самую шею погрузился в дорожную грязь. Картина выглядела в высшей степени мирной, хотя я знал, что это не так.

И опять-таки, и на этот раз, мне даже в голову не пришло, что здесь что-то не так.

Сит схватила меня за руку, потащила за собой вперед:

— Лучше уйти отсюда.

— Боишься привидений, Сит?

— Нет, Таррант, привидений я не боюсь. — Она обернулась, бросила взгляд на ряды голов, и я почувствовал, как она вздрогнула всем телом.

— Я боюсь, что все время буду их вспоминать.

Глава 31

К крепости Дракона мы подошли через полтора дня. Мы двигались вниз по дороге, вдоль реки, и уложились вовремя. Кавалерия принца Августа переправилась через реку вброд примерно на милю севернее того места, где пехота должна была переходить по мосту. Когда разведчики-гиркимы вернулись и сказали нам, что кавалерия на месте, мы подошли к мосту и начали переправу с восточной и западной сторон. Операция прошла довольно быстро, и когда мы перебрались на другой берег, мы уничтожили мост.

Мост был не вековой давности, поэтому у него не было своего вейруна, так что под действием магии он разлетелся довольно быстро.

День был по-прежнему прохладным, до полудня накрапывал мелкий дождик; в полдень мы оказались в той части холмистых равнин, которые отделяли лесистую горную местность от полуострова на западном побережье. К востоку равнина расширялась и широким полукругом охватывала земли от северо-востока до юго-востока, совершенно отрезая полуостров Дракона. От края леса до низины — самого близкого к крепости места, насколько хватало зрения, виднелись палатки орды авроланов. Они усеивали ландшафт точками, как грибы, и среди них двигались группки бормокинов, как муравьи, снующие из дому за едой и обратно.

Между вражеским лагерем и низкими стенами внешнего города крепости Дракона был прорыт ряд траншей. Траншеи авроланов шли параллельно стенам, с боков подходя совсем близко. Цель осаждающих состояла в том, чтобы придвинуть свои осадные машины поближе и расстрелять стены крепости и чтобы саперы смогли подойти достаточно близко и прорыть под стенами туннели, куда заложат заряды, тогда стены рухнут. От стен города в сторону траншей авроланов отходили другие траншеи, их назначение было — не позволить врагу прорыть туннели для закладки зарядов и дать возможность нашим саперам обнаружить вражеские заряды и обезвредить их.

Траншей не было только в одном месте, и по этому участку мы сейчас и входили. Войска авроланов еще не добрались до этого места, и по вполне понятной причине. Дотан Каварр мог бы эвакуировать крепость, если бы он надумал, только на север, что ему совсем не подходило. Армии авроланов были сосредоточены на южном и восточном направлениях, там они могли предотвратить бегство из крепости и не дать подойти пешим подкреплениям. Когда сюда доберутся остальные их войска, они смогут окружить город сплошным кольцом, и уж тогда начнется настоящая осада.

Осада была нелегкой — это было видно при первом взгляде на крепость Дракона. Прошу прощения, что сразу не описал ее. Конечно, она возвышалась над всем равнинным пейзажем, но я намеренно умолчал поначалу о ее величии, а то у читателя могло бы создаться впечатление, что войска авроланов просто не могут представлять для нее какую-то угрозу. При первом взгляде на нее я почувствовал, что воспрял духом, — и даже Ли выдавил из себя улыбку, несмотря на то, что после того как едва избежал смерти, находился словно в летаргии. Если бы нам не было приказано молчать, мы бы единодушно заорали всем отрядом.

Крепость Дракона была основана семь веков назад и с тех пор непрерывно строилась. Она расположена на полуострове, выдающемся в Лунное море, он возвышается над уровнем моря на высоту сто ярдов. В северо-восточной части имеется природная гавань, к которой пристроена дамба, служащая волнорезом. В западном конце дамбы стоит массивная башня, с которой ведутся наблюдения за всеми подходами к гавани.

Низкая толстая стена с башнями через каждые двести ярдов наглухо закрывает подступы к полуострову с суши. Скалистый рельеф полуострова сам по себе является достаточной защитой со стороны моря, но вдоль всего побережьям еще построены башни, позволяющие обороняющимся отражать атаки. Эти башни соединены между собой выстроенными на высоких основаниях дамбами, а в основаниях дамб имеются открытые арки, как бы приглашающие войти в город. Любой, кто попытается взобраться на утесы, как мы это делали при разрушении моста, будет встречен защитниками, которые сверху, с этих арочных пролетов, обрушат на нападающего расплавленный свинец, или тучи стрел, или кипящее масло, так что захватить крепость очень сложно.

Вторая стена, еще более высокая, почти целиком окружает сердцевину полуострова. Между берегом и этой второй стеной располагается город Дракона. Это город каменщиков и оружейников, музыкантов и священников, владельцев таверн и проституток, — словом, обычный портовый город. Сам по себе он ничем не примечателен, разве что тем, что улицы в нем изогнуты и искривлены и пересекаются под самыми невероятными углами, — кошмар для любого водителя. Только позже меня осенило — эта путаница улиц не бессмысленна: ведь достаточно обрушить какой-то дом или перегородить какую-то улицу баррикадой, и город станет непроезжим, а осаждающая армия не сможет по нему передвигаться с легкостью.

Между двумя стенами крепости располагается гарнизон. Здесь находятся казармы, склады оружия и воинского снаряжения, храм Кедина и заполненные провиантом продуктовые склады: винные, масляные и другие; словом — тут есть все необходимое, чтобы выдержать осаду. Архитектура этой части города уже другая: у каждого здания фасад прочный, облицованный каменными блоками. Окна представляют собой узкие щели для стрел, двери железные, глубоко вставленные в стены, над ними вырезаны специальные отверстия для поражения нападающих. Каждое из этих зданий, построенных из серых гранитных блоков, само по себе является крепостью. Как я узнал позже, целый лабиринт туннелей связывал склады и амбары с башней, давая возможность при необходимости перемещать товары и войска.

Башенный комплекс — древней постройки, прочный, потемневший от времени, величественный — мог соперничать по своей архитектуре с городами Сварской и Ислином. Облик зданий тех городов отличался художественностью исполнения, здесь же незамысловатая мощь контрфорсов, возвышающихся высоко в небе, доминировала над окружающим пейзажем. Здание было окружено по периметру балконами. Коническую свинцовую крышу венчал шпиль, на нем развевался голубой флаг с изображением герба: дракон на задних лапах.

Основание башни окружала более высокая и толстая стена, и между этой стеной и подножием самой башни хватало места для нескольких городских улочек и обычных зданий; я подозревал, что все они должны быть такими же тяжелыми и мощными по конструкции, как и здания в гарнизонной части. Кроме того, в самых важных точках стены этого внутреннего города было восемь башен поменьше. Из них можно было вести наблюдение за всеми окрестностями.

Если бы у крепости Дракона был вейрун, я думаю, это был бы дух войны, которого Кедин с радостью признал бы своим сыном.

Крокэльф, командир разведчиков Каварра, показал нам тропу через насыпь, за которой слышался шум морских волн:

— Вот по ней мы и войдем в город через гавань.

Лорд Норрингтон нахмурился:

— О наружную стену бьются волны. Любое нападение авроланов сгонит нас с насыпи прямо в море. В наших доспехах мы не сможем плыть.

Крокэльф засмеялся:

— Не бойтесь, Снежный Лис все продумал.

— Снежный Лис? — нахмурился принц Кирилл. — Это вы о Дотане Каварре?

— Да. До него бароном был его отец, по прозвищу Лис. Сын — истинный наследник его, да вы и сами увидите.

Над нижней зубчатой стеной поднялся флаг, и эльф призвал нас идти вперед по насыпи. Тропа была достаточно широкой, как дорога, и шла на одном уровне, так что мы могли двигаться довольно быстро. Хотя между нами и ордой авроланов была низина — ровная местность, вполне пригодная для нападения, мы помнили о словах крокэльфа и перестали беспокоиться. В конце концов, низину предполагается затопить, когда враг двинется на нас.

И он двинулся. Как только мы отправились по насыпи, затрубили трубы и взвились флаги. Бормокины и вилейны, отряд за отрядом, метались туда-сюда и строились в боевом порядке. Перед нами выстроилось порядка десяти отрядов, и если я точно подсчитал флаги, то нам противостояли девять батальонов по девять отрядов в каждом или приблизительно — войско из двух с половиной тысяч тварей. Эта цифра меня ошеломила, но еще страшнее было другое — это едва ли составляло одну десятую всего лагеря авроланов.

Мы двигались, не замедляя шага, и я все ждал, что откроются тайные туннели, отведенные от реки. Я хотел увидеть, как белая пенящаяся вода смоет передние ряды, как вода унесет бормокинов и они, как поплавки, закачаются на волнах. Я хотел увидеть, как последующие ряды в панике повернутся вспять, сминая идущих за ними. Я хотел увидеть, как в низине образуется озеро, усеянное телами бормокинов, как бы испещренное множеством островков.

Но наводнение все не начиналось. Бормокины же шли и уже подобрались ближе. Нас было больше, но мы растянулись цепочкой по всей дамбе. Их нападение на нас оказалось бы таким же смертельным, какой была наша засада. Я привел лук в боевую готовность, вертя в пальцах стрелу. Как я заметил, и другие наши лучники подготовились, и даже лорд Норрингтон был готов достать меч из ножен.

Наш проводник, казалось, не обращал внимания на все это, что смущало меня еще больше. Принц Август па северном конце дамбы приказал своей кавалерии быть в боевой готовности, его воины рвались напасть на фланги врага и нарушить их строй, что было бы равносильно самоубийству. Всадников разобьют, прежде чем они успеют далеко зайти.

Бормокины, находившиеся уже всего в тысяче ярдов от нас, ускорили шаг. Они все надвигались, пространство между нами уменьшалось. Я натянул тетиву, ругая себя за то, что волнуюсь. Стрелки-эльфы, шедшие за мной, еще не вставили стрелы в луки, зная, что даже наши лучшие стрелки не поразят цель, пока она не приблизится хотя бы на сотню ярдов. Я сглотнул и облизал губы, согнул правую руку и все шел, но был готов остановиться в любую секунду и выпустить стрелу.

Когда до нас оставалось пять сотен ярдов, бормокины побежали, и в этот момент со стен крепости прозвучал сигнал труб. На шестах, установленных на башнях, взвились флаги. Послышались отдаленные крики — это отдавались приказы, и я впал бы в отчаяние, если бы наш проводник не рассмеялся, увидев флаги и услышав крики.

Осадные машины, большие и малые, спрятанные позади стен и бойниц, выпустили в воздух заряды, дугой взлетевшие в воздух. Я увидел, как вылетели бочки, тащившие за собой толстую веревку. Когда она туго натянулась, бочки взорвались, их клепки раскрылись, как лепестки цветка. Из них посыпались бесчисленные «ежики» — сваренные вместе горсти гвоздей, так что какой бы стороной они ни приземлились, всегда вверх торчало острие. Такой дождь заостренного металла пролился на пути следования бормокинов, и те, кто был в первых рядах, тут же захромали, бегущие сзади подталкивали их вперед или переступали через них лавируя, но тут же неизбежно сами наступали на острия.

Над полем боя летали тучи стрел и дротиков. Острия стрел были утяжелены свинцом в большей или меньшей степени, так что дождь метательных снарядов разлетался по всему полю боя. Враги гибли целыми отрядами, оставляя огромные бреши в своих рядах.

В воздух взлетали огромные бревна, но они летели так далеко, как стрелы. Они плашмя падали на ряды бормокинов и всмятку давили тех, на кого приземлились, и катились дальше, прочь от стен, сминая целые отряды. Одна колода, крутясь на лету, сначала ударила одним концом, потом другим, и каждый раз в воздух взметались раздавленные тела и дерн.

По небу проносились камни разных размеров, соединенные цепью. Я видел, как подобные снаряды использовались при нашем морском бое с целью сбить мачту с парусами, но на равнине это оружие давало другой, более интересный эффект. Сначала удар наносил более тяжелый камень, он подминал бормокинов под себя и тянул за собой другой, меньший. Под действием крутящего момента цепь туго натягивалась, и второй камень катился по большой дуге и косил воинов, разбрасывая вокруг себя окровавленные тела.

Но страшнее всего были выбросы напалма. Бронзовые сопла были устроены в виде змеиных головок и установлены вдоль городских стен на середине их высоты. В ноздрях змеиных головок горели факелы. Они рассеивали вокруг себя большой поток напалма, изрыгаемый факелами, и темная жидкость превращалась в каскад пламени. С одной башни выбросили завесу огня перед воинами авроланов, с двух других потоки пламени выливались поверх бормокинов. Охваченные огнем воины орали и убегали — или корчились, свернувшись клубком, и сгорали.

Через стену огня никто не мог подобраться к нам и напасть. Из крепости в бормокинов летел неиссякаемый поток стрел, дротиков, камней и колод, но их строй уже распался. Их бегство было быстрым и стремительным.

Через горящее поле я взглянул на остальное войско авроланов. Уже не имело значения, сколько их там было — двадцать, тридцать тысяч воинов. Им нечего было рассчитывать на успех осады крепости Дракона. Кайтрин следовало бы это знать, ей пора бы понять, что ее армии не взять эту крепость.

Я вздрогнул: она прекрасно это знает, но тем не менее все же продолжает слать войско за войском; значит, есть что-то еще, мне неведомое. Тогда во мне впервые зародилось предчувствие несчастья.

Глава 32

Когда мы по дамбе приблизились к наружной стене города, три связанные баржи выстроились в ряд, создавая плавучий мост. По нему-то вся наша команда и вошла в город. Эльф-проводник повел лорда Норрингтона, принца Кирилла, Нея, Ли, Сит и меня на встречу с Дотаном Каварром, бароном Дракона.

Сразу становилось ясно, откуда у барона такое прозвище — Снежный Лис: он был невелик ростом, а волосы его были такими светлыми, что казались почти белыми. Его резкие черты лица подчеркивали тщательно подстриженные белые усы и бородка, от которой подбородок казался заостренным. У него были высокие скулы и ввалившиеся щеки. Беспокойные серые глаза с голубыми искорками непрестанно менялись — то широко раскрывались в изумлении, то сощуривались, когда он что-то рассматривал.

Он был невысокого роста — на целую голову ниже меня и казался еще ниже, поскольку на нем были просторная шелковая туника синего цвета, черные шелковые панталоны и черные кожаные сапоги до колен. Слишком большой для него пояс криво сидел на талии, а ножны с кинжалом болтались у правого бедра. Слева их не уравновешивал меч, там была только пара сложенных перчаток. У него были длинные тонкие пальцы, без признаков мозолей, будто он не занимался физическим трудом ни единого дня в жизни.

Судя по отсутствию морщин на лице, он был довольно молод. Может, всего лет на пять старше меня. Да я и сам бы с удовольствием плевался пламенем в бормокинов и смотрел, как они убегают. Не представляю, как такой молодой человек мог стать командующим крепости Дракона. И как раз в тот момент, когда я усомнился было в его достоинствах, порыв ветра донес До нас запах поджаренного бормокина, и мне пришлось отдать должное действенности его методов.

— А-а, наконец-то, лорд Норрингтон, — обеими руками он схватил гостя за руку и с силой потряс ее. — Я с большим удовольствием читал ваши арканслатовые сообщения. Рад, что вы прибыли. С вами тридцать пять сотен человек, так? Отлично. Теперь наш гарнизон составит почти десять тысяч, не считая посадской милиции. От них толку не так много, но… Слушаю вас!

Лорд Норрингтон свободной рукой указал на нас:

— Я тоже рад, что добрался, но прежде позвольте представить вам принца Кирилла из Окраннела…

— Очень приятно, ваше высочество, — Белый Лис пожал ему руку с улыбкой, но улыбка тут же исчезла. — Сочувствую вам, слышал, вы потеряли жену и город свой сдали. — Лицо его снова вспыхнуло улыбкой: — А до меня дошли слухи, что ваша дочь в безопасности добралась на юг.

Лицо Кирилла просияло:

— Спасибо за такую весть.

Подойдя к Сит, Дотан поднес к губам ее правую руку:

— Вы из воркэльфов. Видимо, Сит, сестра Ораклы, которая сделала предсказание Норрингтону?

— Вы правы, — глаза Сит широко раскрылись в удивлении.

— Хорошо, очень хорошо. Мне понравился перевод этого предсказания, но хотелось бы услышать его на эльфийском языке. Я, конечно, говорю плохо. Практики нет, и у меня ужасный акцент крокэльфов, но если вы не возражаете, я бы побеседовал…

— Спасибо, милорд, — по голосу Сит было понятно, что она смущена. — Возможно, для этого будет время…

— — Не сомневаюсь, — Дотан выпустил ее руку и широко развел руками, одновременно охватывая Нея, Ли и меня. — А вот и они, все из одной стаи. Вы, конечно, Нейсмит Карвер, каратель гигантов, если отчеты не врут.

— Да этого гиганта и стрелой можно было прикончить.

— И при этом скромный; хвалю. А вы — вы Босли Норрингтон. Вы владеете Теммером и убили двух — двух! — сулланкири. Возможно, ваше присутствие тут нагонит страху на двоих оставшихся.

— Будем надеяться, — устало кивнул Ли.

— Конечно, будем надеяться, мой мальчик, конечно. — Снежный Лис повернулся теперь ко мне: — А вы — Таррант Хокинс. Я слышал, как вы запустили руку в грудь темерикса и сжимали его сердце, пока он не скончался. Судя по вашему луку, вы произвели впечатление на стрелков локэльфов — а человеку это не просто.

— Я самый обычный парень.

— В необычное время от каждого требуются необычные поступки. — Он хлопнул в ладоши, повернулся к лорду Норрингтону: — Ну, теперь, если не возражаете, я покажу вам крепость. Мои люди отведут ваши войска на квартиры, у нас места на всех хватит. Их накормят и уложат спать, потом они получат назначения и таким образом ознакомятся с крепостью. Никаких трудных задач, пока: пусть немного расслабятся, так ведь?

Лорд Норрингтон кивнул:

— Здравая мысль. Ах да, вот и принцы Август и Скрейнвуд. Милорды, это наш хозяин, Дотан Каварр.

— Принц Август, вы свою кавалерию очень толково построили там, на равнине. Я чуть не упустил некоторых бормокинов, пока следил за вашими действиями. Ох, простите, я слишком заговорил вас.

Принц Август заулыбался:

— Не сомневаюсь, у нас будет еще возможность продемонстрировать вам свое умение.

— Да уж. — Дотан перевел взгляд на принца Скрейнвуда: — Надеюсь, вам у нас понравится.

Принц Кирилл поправил свою пращевидную повязку на левой руке:

— Вы говорите, что чуть не пропустили некоторых бормокинов. Мы-то думали, что вы собираетесь их затопить.

— Да я и собирался…

— Неудачно пошли приготовления?

— Да нет, принц Кирилл, вовсе нет. Все пошло хорошо. — Дотан улыбался. — Я вам все покажу. Просто решил оставить наводнение до другого раза. Видите ли, если почва станет сильно заболоченной, «ежики» не сработают. Я хотел продемонстрировать им нечто запоминающееся, ну вот, дал им попробовать на зубок, что у нас для них заготовлено.

Лорд Норрингтон кивнул:

— Да, впечатление было потрясающее.

— Значит, вам понравилось? Тогда пойдемте, покажу все остальное. — Снежный Лис направился к наружной стене, но увидел, что нам придется пробираться через толпу входящих войск, и выбрал другое направление, потом сменил и его: — Вот сюда пойдем.

Ту крепость Дракона, по которой он нас провел, трудно представить себе человеку, не бывавшему там раньше. Изменения, сделанные за несколько лет, не то чтобы затмили блеск первоначальный блеск, но оказались просто лишними. Это все равно как окунать свечу в воск еще и еще, то целиком, то частично, так что в конце концов получится нечто заплывшее, потерявшее элегантность исходных очертаний.

Например, он показал нам, как у него малые катапульты установлены на поворотном круге, позволяющем разворачивать их во все стороны. А разбрызгиватели напалма представляют собой сопла в центре башни, которые могут перемещаться вверх и вниз или из стороны в сторону, но прочным шлангом соединены с цистерной, размещенной выше их в башне. Под действием собственной тяжести жидкость сама стекает через шланг, позволяя обходиться без насосов. В других же местах по длинным параллельным металлическим рельсам протаскиваются тележки, развозящие стрелы или дротики или камни и канистры с «ежиками» к баллистическим снарядам.

Трудно точно цитировать Дотана Каварра, поскольку у него слова перегоняли друг друга. В каждом из своих монологов он затрагивал сразу не менее дюжины аспектов проблемы, и мне было довольно трудно выделить суть дела из множества второстепенных сведений — так что я сохранял молчание во время всей ознакомительной прогулки. Я сумел выяснить, что он старше меня всего на четыре года, то есть ровесник принцессы Райгопы, но его познания превосходили эрудицию самого старого человека в Вальсине.

Он стал бароном дракона, потому что его отец, Раакин, до него тоже был бароном Дракона, хотя должность и не наследовалась по кровному родству. Когда его отец готовился уйти в отставку, он сообщил об этом в Совет, и ему стали подыскивать замену. Дотан, проведший всю жизнь в крепости Дракона, подал заявление с просьбой занять эту вакансию, подписав заявление псевдонимом. Отец помогал выбрать себе преемника, но он не знал, что одним из кандидатов был его сын.

— Я, видите ли, не имел воинского опыта, как другие кандидаты, это точно. Но в то время уже целых сто лет никому не приходилось отражать атаки авроланов, так что нужного опыта не было ни у кого. Но я всю жизнь провел тут, вырос в крепости, знаю тут каждый уголок. Наблюдал за всеми войсками, некоторые даже считают меня своим талисманом. Выучил языки — эльфийский и урЗрети — а для человека это та еще пытка, пробовать говорить на них — и понял, что у меня нет таланта в обращении с оружием, я могу только создавать его и усовершенствовать и представляю себе, как им пользоваться.

Дотан широко улыбнулся, зашагал более крупными шагами. Размахивая руками, он огибал углы, ведя нас через крепость. Правой рукой любовно оглаживал центральную опору башни Короны, поднимаясь по винтовой лестнице в центре башни. На каждой площадке лестницы приглашал нас выйти на балконы, чтобы мы лучше рассмотрели резьбу на стенах, или висевшие на них гобелены, или какие-то ценные предметы искусства, подаренные тем или иным народом.

Он всем этим гордился, и я вполне его понимаю.

На меня самое сильное впечатление произвели арочные контрфорсы. Они не были резными, а были выплавлены из смеси известняка и песка, которая в полужидком состоянии заливалась в деревянную опалубку, внутри которой и были вырезаны узоры. Он называл их акротектонами. Внутри этой смеси помещались металлические столбы, смесь затвердевала и оседала, потом заливали следующую порцию. Из форм вынимали камень в виде дракона, стоящего на голове другого дракона, и так далее до самой земли, на самом верху контрфорса драконы были немного поменьше. Когда мы дошли до верха башни, то увидели, что самые верхние драконы наклонены внутрь, чтобы башня была вертикальной. Мы запросто могли прогуляться по их широким спинам — Дотай как раз и предложил нам воспользоваться случаем, — но я заколебался.

— Конструкция достаточно прочная, Хокинс. Может выдержать огромную тяжесть.

— Прекрасно. Я вам верю. — Я поднял руки вверх. — После всего, что мы уже испытали, мне осталось только воспользоваться возможностью прогуляться тут.

— Хороший довод, Хокинс, — Дотан громко рассмеялся. — Зачем пить из бочки удачи сейчас, если позже тебе может потребоваться всего глоток?

В самом верху башни находилась Комната короны, как и следовало ожидать. На прочные деревянные стропила опиралась освинцованная коническая крыша. Сама комната ничем не была украшена, в ней не было мебели, только круглая яма для огня в полу в центре комнаты; там горел небольшой жертвенный огонь, вокруг него — три небольших постамента. На каждом постаменте покоился ослепительный камень в оправе из золота — почти такой же я видел в обломке Короны Дракона в Сварской. Один камень — рубин, другой — яркий золотистый камень типа сапфира, последний — зеленый, такой я уже видел. В нем мелькали голубые искры, значения которых я не знал.

Мы заглянули в эту комнату через решетчатую стенку, выполненную из железных стержней, такие же решетки были на окнах. Дотан улыбнулся и положил руку на дверь в центре стены, закрытую на железный засов:

— Я пригласил бы вас подробнее рассмотреть эти обломки короны, но слишком долго надо разряжать ловушки, поставленные для защиты от воров. Но если вам хочется рассмотреть их подробнее, я могу взять вас с собой, когда пойду с еженедельной проверкой.

Лорд Норрингтон сразу кивнул:

— Я бы с радостью, но только если это не вызовет лишних хлопот.

— Абсолютно никаких, — и владелец крепости Дракона повел нас назад на лестницу. — Вы долго добирались и много потрудились. Позвольте проводить вас в ваши комнаты. Считайте крепость своим домом. Располагайтесь — гуляйте в садах, навещайте мои винные погреба, когда вам захочется.

— Вы невероятно щедры, — улыбнулся принц Кирилл.

— Хотелось бы так думать о себе, но все, что у нас тут есть, доставлено нам от разных народов — и от ваших в том числе. Ваши подарки часто превышают наши потребности, так что излишек нам кстати в такое время, как сейчас. Самое меньшее, что я могу сделать — это предложить вам пользоваться всем этим в ответ на ваши добрые поступки.

Ничего себе, самое меньшее — да я в жизни не видел подобной роскоши! Дотан отвел нас в довольно небольшие помещения, но меблированы они были изысканно. В моей спальне стояла огромная кровать с балдахином, покрытая тяжелым пушистым стеганым одеялом. По обе стороны двери, как часовые, возвышались комод и шкаф в одном стиле, затем — сервант, столик, четыре обитых тканью кресла, все это занимало более половины комнаты. Вместо камина горела небольшая железная печурка, втиснутая в стену прямо рядом с кроватью, дымоход был выведен в стену и, как я сообразил, соединялся там с другими вытяжными трубами. Почти весь пол покрывали два ковра. Из узкого окна вдали виднелась гавань.

В серванте я обнаружил три графинчика с вином и четыре кубка, немного сыра и корзиночку сухофруктов. Только я открыл крышку хрустального графинчика и понюхал налитое в него красное вино, как раздался осторожный стук в дверь и вслед за стуком в комнату проскользнул слуга. Он был старше меня, но ненамного, с хорошей выправкой — я даже подумал, может, он солдат и его прислали сюда временно.

— Прошу прощения, сэр, но барон просил отвести вас в купальню.

Я снова закрыл графинчик, поставил его назад в сервант и последовал за слугой. По лестнице, встроенной в наружную стену, мы спустились на первый этаж. Он ввел меня через арочный дверной пролет в огромное помещение, выложенное кафелем цвета слоновой кости, стены и дно бассейнов были украшены мозаиками. Из множества бассейнов поднимался пар, мешая рассмотреть эти произведения искусства, но все же был заметен основной сюжет — повержение чудовищ авроланов.

Я разделся в указанном слугой алькове. Свою маску повесил на крючок и надел купальную коричневую маску из тонкой ткани. Пройдя прохладным коридором, забрался в бассейн с теплой водой — их было тут несколько, низкая стенка отгораживала их друг от друга и от остального помещения. В нишах по ободку бассейна лежали щетки и мыло, и я понял, что мне предлагается отскоблить себя в этом пруду, прежде чем пойти в другие, а стенка позволяла мне сохранить инкогнито и снять маску в процессе мытья. Я принял намек близко к сердцу, стянул маску и стал яростно натирать тело мылом и щеткой. И довольно скоро мое тело потеряло тот коричневый оттенок, который я до сих пор ошибочно считал солнечным загаром, приобретенным за время путешествия.

Почувствовав себя по-настоящему чистым впервые за долгое время, я снова натянул коричневую маску и перешел из этого бассейна в другой, где вода была горячее, а оттуда — в третий, где температура воды была еще выше. Закрыв глаза, я блаженно колыхался на воде, глубоко вдыхая теплый влажный воздух. В тепле расслабились все мышцы и пришло ощущение покоя, о существовании которого я почти забыл.

Я подпрыгивал в воде, и вдруг по всему бассейну прошла рябь — это еще кто-то вошел в воду. Перекатившись на бок, я заулыбался, увидев, что это Ли и Ней. Ней, широко улыбаясь, рычал от восторга, погрузившись в дымящуюся воду по горло. Ли еще двигался замедленно, но даже его лицо просияло, когда вода обволокла его горячим коконом. А я был просто счастлив, увидев его одного, без Теммера.

Ней громко вздохнул:

— Иногда ночами, на корабле, под дождем, мне казалось, что такое возможно только во сне.

Ли кивнул:

— Холод просто до костей пронизывал, а сейчас его оттуда выжигает. — Он погрузил в воду все лицо, а когда вылез — с лица капало, синие глаза сияли. — Ну, ребята, кто бы мог подумать, что мы тут окажемся всего через три месяца? Ты, Хокинс, собирался стать разведчиком, а Ней — ну, его планов я не знаю.

— Тоже не возражал бы стать разведчиком.

— Все это для нас еще достижимо.

Я насупился, глядя на Ли:

— А ты чего ждешь от будущего?

Он пожал плечами:

— Какая разница! У меня теперь новая цель — жениться на принцессе, основать династию, знаешь, как обычно бывает.

— Ну да, — я поддержал его насмешливый тон. — Убить дракона, победить авроланов: все как положено, большое дело.

— Ну да, ну да, — Ней с большим энтузиазмом тоже попытался собезьянничать голос Ли, чтобы разрушить возникшую неловкость. Я ждал, что он скажет дальше, но он умолк и побледнел. Я рывком развернулся посмотреть, на что это он уставился, но тут же был вынужден ухватиться за край бассейна, чтобы удержаться на воде.

Сквозь поднимающийся от воды пар виднелась фигура человека в церемониальном плаще Рыцаря Феникса. Он поднял левую руку, дотронулся до щеки под левым глазом, поклонился и выпрямился — это был сигнал, что нам следует идти за ним. Он развернулся на каблуках, видимый сквозь туман плащ взвился вслед за ним, и исчез из комнаты.

Мы трое быстро пришли в себя от изумления и выбрались из бассейна. Я сразу кинулся в нишу, где оставил свою основную маску. Мне было наплевать, что я голый, меня больше беспокоило, что на мне купальная маска. Друзья следовали за мной. Мы разыскали свои маски и плащи Рыцарей Феникса там, где оставили свою одежду. Одевшись, побежали через зал, чтобы попытаться догнать человека, который нас вызвал, но он исчез.

Ли обратил внимание на влажные следы сапог на каменном полу. По следам отпечатков мы спустились по лестнице и нашли на камне, лежащем возле стены в узком коридоре, выгравированный знак Оперившихся Птенцов. Ней толкнул этот камень и отдернул руку, как будто его ужалило:

— Что-то мне здесь не нравится.

Камень засиял магическим светом. Далее вдоль коридора часть стены отодвинулась назад и опрокинулась, перед нами оказались мостки в другой коридор. Я первым перешел туда и тут же повернул налево, чтобы идти дальше, хотя мне показалось, что прямо перед нами бесконечный коридор. Но это было только искусное изображение продолжения коридора. Если бы в этой стене открылась брешь и я бы попытался перепрыгнуть через пропасть, то врезался бы лицом в стену. У меня или мозги бы выбило, или я провалился бы вниз и погиб — не знаю, что лучше.

Мы спустились по винтовой лестнице и вышли на узкую площадку. С нее крутые ступени вели вверх на более обширную площадку, возвышавшуюся над нами. На этом уровне находился первый из пяти рядов амфитеатром поставленных скамеек. На них сидели мужчины и женщины в радужных плащах с капюшоном.

В середине стоял небольшого роста человек, и он не мог быть никем другим, кроме как бароном Дракона. На нем был красный плащ с золотой отделкой. Он протянул к нам руку в перчатке, и я поразился силе заполнившего комнату его голоса.

— Посмотрите, перед вами трое, они несколько недель назад в Ориозе прошли все испытания для Оперившихся Птенцов. В Альциде они получили инструкции и с тех пор служат миру. Первый убил двух сулланкири, в нашей истории еще не бывало таких героев. Второй убил гиганта тремя ударами. А третий встретился лицом к лицу с сулланкири и проявил себя как стрелок настолько ловкий, что локэльфы изготовили для него лук из серебряного дерева. Бескорыстные подвиги этой троицы навлекли большую славу на нас всех.

Собрание рыцарей вежливо поаплодировало. Судя по разным деталям их плащей, это были представители разных народов. У некоторых плащи были отделаны мехом бормокинов. Других украшали белые перья темериксов, а капюшон одного был сделан из меха вилейна. Мне вообще было странно слышать их аплодисменты в наш адрес — ведь эти мужчины и женщины, судя уже по тому, что они оказались в крепости Дракона, несомненно, повидали и достигли побольше, чем мы когда-либо сможем. Если же говорить о предыдущей похвале Каварра, я не считал, что мои деяния достойны такого одобрения.

И Ней чувствовал себя явно не в своей тарелке, зато Ли сиял от гордости. Нельзя укорять его за это — он устранил половину сулланкири Кайтрин, причем за короткий промежуток времени. Он-то, несомненно, и был героем, и одобрение, казалось, вливало в него часть той жизни, которую отнимал меч.

— Будучи исполняющим обязанности Лорда Стаи в крепости Дракона, я спрашиваю: кто хочет сказать свое слово?

В первом ряду со скамьи поднялся и сделал шаг вперед мужчина в алом плаще с черной оторочкой: нашитые на плащ перья тоже были черными по краям. Пока он не заговорил, я не мог догадаться, кто это, но голос его можно было узнать безошибочно.

Принц Август откашлялся:

— Я лично наблюдал действия всех троих. Они проявили себя намного лучше, чем можно было ожидать от юношей их возраста или ранга. По моему мнению, они заслужили повышения в ранг Крыла.

— Спасибо, Большой Черный Феникс, — Каварр медленно повернулся и обвел глазами комнату. — У кого-нибудь есть возражения?

Остальные молчали.

Исполняющий обязанности Лорда Стаи снова повернулся к нам:

— С удовольствием поздравляю вас с переходом в ранг Крыла.

По его сигналу трое рыцарей встали со своих мест и выстроились в ряд перед ним. Каждый держал в руках сложенный плащ. Лорд Стаи сделал нам знак выйти вперед, и мы шагнули к ступеням, застежки на наших плащах расстегнулись и упали с наших плеч, и мы обнаженными поднялись по ступеням, чтобы участвовать в обряде посвящения.

Нам накинули на плечи наши новые плащи, коричневого цвета, украшенные рядом красных перьев, нашитых поверх ряда желтых, который был на наших прежних плащах, Каварр встал перед каждым из нас и сам лично застегнул пряжки на плащах. Потом отступил назад и отвесил нам поклон.

Он говорил торжественным голосом, легко достигавшим всех уголков амфитеатра:

— За время вашего пребывания здесь, в крепости Дракона, вы узнаете все, что вы должны знать для выполнения своих обязанностей и несения ответственности, налагаемой вашим новым рангом. Вы должны гордиться — редко человек достигает этого ранга так быстро. До сих пор, насколько я знаю, не было таких трио рыцарей, которые бы поднялись так быстро и так высоко. В канун битвы, которая нам тут предстоит, мы считаем это в высшей степени символичным.

Глава 33

После нашего повышения — которое меня приятно удивило — я перекусил, один вернулся к себе и тут же завалился поспать. На борту корабля я, конечно, спал, да и в пеших переходах при случае старался отдыхать, но нельзя отрицать, что я был переутомлен. Солнце как раз садилось, когда я вполз под одеяло, а проснулся я, когда солнце давно уже встало.

В шкафу не было тех оборванных одежд, в которых я выезжал из Ислина, и я надел то, что там нашлось: кто-то заполнил его вполне подходящими мне по размеру туниками и брюками зеленого цвета — цвета униформы Ориозы. Сверху в правом сапоге я пристроил подарок Нея — нож.

Я побрел в обеденный зал, где оказалось довольно много народу. Накануне Каварр объяснял, что гарнизонные войска едят по сменам, так что всегда можно перекусить. Я прихватил миску с жирной тушенкой и полкаравая хлеба и пристроился поесть на незанятом конце стола. Я не сомневался, что мог бы подсесть к любой компании мужчин и женщин, но намеренно отстранился от всех.

Конечно, в собрании Рыцарей Феникса нам пели дифирамбы, но я знал, что такое жизнь. Мужчины и женщины, служащие тут, связаны общим опытом. Они вместе обучались и каждый день были готовы сражаться и даже умереть, защищая крепость. Их жертвы не идут ни в какое сравнение с принесенными мной. Я просто юнец в поисках приключений, и неправильно было бы навязываться, считая себя равным или даже превосходящим их.

В душе я очень хотел бы подсесть к ним, и меня очень успокаивал звучавший в комнате доброжелательный смех. Столы хвастались друг перед другом: солдат перед солдатом и одна воинская часть перед другой. Заключались пари на число врагов, которых предполагалось убить и взять в плен, на число полученных благодарностей, почестей, наград и даже на число стежков на зашитых ранах. От собравшихся тут воинов исходила бодрая уверенность, которая при защите крепости Дракона значит больше, чем ощущение родных стен и оружие.

Я быстро позавтракал, очистив миску до крошки, последний кусок хлеба предложил одной из многочисленных дворняжек, снующих вокруг. И начал ходить среди народа и спрашивать, не видел ли кто Нея. Сначала все отвечали отрицательно, но потом один гвардеец с нашего корабля сказал, что видел его в крепостном арсенале.

Сам арсенал располагался не в башне, но туда вел огороженный стенами проход под крышей. Еще не дойдя до нужного мне здания, я унюхал дым кузницы и почувствовал жар. Поднявшись по ступеням, я еще от входа всем телом ощутил вибрацию молотов, обрабатывающих лязгающий металл, — звук чистый и неумолимый, как грохот военных барабанов.

У меня слезы выступили на глазах, пока я стоял на пороге. Прямо передо мной Ней, раскрасневшийся от жары, взмокший от пота, бил молотом по полосе желто-оранжевой стали. При каждом ударе вылетали искры, и удары падали в правильном непрерывном ритме. Ни быстрее, ни медленнее, чем ритм сердцебиения человека, занятого тяжелой работой.

Сталь потускнела, приняла темно-красный цвет, и Ней сунул ее назад в горн. Два помощника раздували мехи, и из горячих углей вылетало ярко-желтое пламя. Левой рукой, не снимая рукавицу, Ней утер пот со лба, полез в карман своего кожаного фартука и вытащил камень — Цамок. Всмотрелся в пего внимательно. Изнутри, из камня как будто стал исходить слабый намек на сияние. При этом Ней улыбнулся. Снова положил камень в карман, снова схватил щипцы и извлек клинок меча из горна. Внимательно осмотрел его и опять стал бить по нему.

Он был так поглощен работой, что меня не заметил — он, правда, и не смог бы, я был только силуэтом в дверях. Я решил не отвлекать его и вышел. И даже заулыбался, вдруг осознав, что Ней вернулся к своему всегдашнему делу, которым занимался до наступления своего Лунного месяца. Я догадался, что его не меньше, чем меня, смущало наше положение, и обрадовался за него — надо же, нашел способ разрешить свое смятение, занялся настоящим делом.

Я решил, что тоже что-нибудь придумаю, а поскольку я раньше все свое свободное время проводил вместе с Ли, то и сейчас поспешил отыскать его.

Я до сих пор еще ни слова не сказал об одной особенности крепости Дракона — с запада башню окружали пять садов. Два из них были обычными огородами, где росли травы, овощи и цветы. В садувозле арсенала даже была парочка яблонь, но яблоки созреют еще не скоро.

Сады разделялись высокими густыми живыми изгородями. Я обошел по кругу, вошел в ворота из витого железа во второй сад. Белые камни были разбросаны по земле и так гладко отполированы, что это место казалось покрытым снегом. Два дерева — одно у наружной стены, другое забилось в угол у стены башни — давали небольшую тень, но сад был весь залит солнцем. Плоские камни были выложены извилистой дорожкой, связывающей эти ворота со следующими и со входом в башню. Сухая река из камешков пересекала это белое пространство, над которым висела арка каменного мостика. Повсюду более крупные камни стояли как острова в белом океане.

Тут я и нашел Ли, он сидел скрестив ноги на перилах мостика. На нем было только просторное одеяние и какие-то шелковые штаны — ни обуви, ничего другого. И Теммера нигде не было видно. Мой друг просто сидел, уставясь на русло сухого ручья, как будто видел бурлящую воду, глаза его были обведены темными кругами.

Я попытался тихо закрыть ворота за собой и думал, что у меня получилось, но, обернувшись, увидел, что Ли смотрит на меня.

— Прости. Не хотел тебя беспокоить.

Он покачал головой:

— Ты и не побеспокоил. Я просто размышлял. Много думал. О разном. О том, как все получилось.

В его голосе была такая печаль, что у меня защемило сердце.

— И пришел к интересным выводам?

Ли осторожно улыбнулся:

— На меня в этом саду нисходит глубокое спокойствие. Не знаю, есть ли у тебя такое ощущение, но я тут чувствую себя в безопасности. А до сих пор у меня было довольно тягостное состояние. Чувствовал себя в безопасности только с Теммером в руках.

— Да, я тоже чувствую тут какой-то покой, — переступая с камня на камень, я медленно приближался к мостику. — По-моему, ты прав, что пришел без меча.

— Согласен, но это не так-то просто, — он вытянул вперед правую руку, держа открытую ладонь параллельно земле. Рука его чуть дрожала, как у старика. — Хоть он мне тут не нужен, но я чувствую в нем потребность. Я без него словно больной.

— Странная штука этот меч. Он совершает великие поступки, но цена… — Я дошел до мостика и прислонился к перилам, на которых он сидел. — Если бы ты знал это раньше, когда его нашел.

Ли слабо улыбнулся и снова устремил взгляд на устланное камешками русло.

— Но ведь я знал, Таррант, знал. Когда я его там нашел… ты бы видел, как в него вцепились руки скелета! И я понял, что до него дотрагиваться не следует. Скелет одной рукой его тащил к себе, а другой отталкивал. Я понял, что тут что-то не так, какое-то зло, но меня это не удержало. Я снова почувствовал себя ребенком, я смотрел на что-то чужое, что, я знал, брать не должен, — ну все равно как когда пирог остывает на подоконнике. И знал, что меня поймают, накажут, но пошел и схватил.

Я покачал головой:

— Но ты ведь не знал тогда историю, которую нам рассказал Резолют, про сделку меча с его владельцем. Цена не стоит выигрыша.

Ли негромко рассмеялся, раскачиваясь взад-вперед:

— Стоит, Тарант, стоит. Когда ты берешь в руки Теммера — молю всех богов, чтобы ты никогда этого не делал, — ты чувствуешь в себе такую мощь и осознаешь, что перед тобой ничто не устоит. Я уже в Атвале знал, что враги падут, а друзья выживут. Ты сам выбираешь между жизнью и смертью — и в тот момент, на то время Теммер стоил боли, которую я испытал в будущем.

— Постой, а что было в Призрачных Границах…

— Да, там женщина защищала ребенка. — Ли закрыл глаза и вытер рукой губы. — Хочу, чтобы ты знал, — я не собирался убивать ребенка. Я знал, что девочка для меня не угроза. Но… у матери был нож, я это увидел… Думать было некогда, я просто ударил, и потом вдруг — она мертва, а девочка вот-вот заплачет.

Он оглядывал меня секунду, посасывая нижнюю губу.

— Я должен тебя поблагодарить, ты меня остановил. Ты дважды рисковал, чтобы спасти меня, хотя мог вызвать гнев Теммера. Повезло мне с другом.

Я ухмыльнулся:

— Мы всегда были друзьями, Ли. Не вижу повода, чтобы волшебный меч лежал между нами. Я просто не хочу, чтобы тебе было больно.

— Мне? Больно? — Он пожал плечами: — Это входит в условия владения мечом…

— Но больно может быть по-разному.

— Ты о чем? — он сощурил свои синие глаза.

Я сложил руки на груди.

— На Призрачных Границах дело было вовсе не в женщине и ребенке. Я говорю о хогуне. Ты там стоял и ждал, пока он тебя сомнет.

Голос Ли превратился в шепот:

— Ты считаешь, что я ждал смерти?

— Не знаю, о чем ты тогда думал, Ли, я только хочу, чтобы ты опомнился. — Я положил руку ему на плечо. — Хочу, чтобы ты понял: есть и другие способы преодолеть Теммера, не только смерть.

— Ну да, просто не вытаскивать его из ножен. — Левой рукой он указал на восток. — Конечно, это значит дать им победить. Это будет стоить жизни тебе, Нею, моему отцу, зато я буду победителем. Я останусь в живых и буду наслаждаться своей победой до конца моих дней.

— Ладно, ты прав, это решение не годится, но ведь есть другие. Мы все хорошенько обдумаем и найдем выход.

— Найдем ли, Таррант? — Ли смотрел сквозь меня. — Пока я тут сидел, мне в голову пришел стишок. Хочешь послушать?

— Давай. — Я улыбнулся и снял руку с его плеча. Если Ли настолько пришел в себя, что может сочинять стихи, значит, не все потеряно. — Ну, что там вышло?

— Это только часть стихотворения. Слушай:

Слабое сердце замирает

В час, когда приходят беды.

Храброе сердце воспаряет,

Суждены ему победы.

Ну а если сердце лживо,

Не найти ему спасенья:

Нет радости лжецу в день мира

И в страхе нету исцеления.

Он улыбнулся мне:

— Ну, как тебе?

— Серьезнее, чем все, что ты написал до сих пор, Ли. — Я вздохнул и попытался разглядеть за этим лицом с ввалившимися глазами того друга, с которым рос вместе. — Мы обязательно найдем выход.

— Конечно, Хокинс, найдем, — Ли медленно кивнул. — На это я и рассчитываю.

Он снова стал смотреть на сухой ручей, и я оставил его там. Мне вспомнилось замечание Резолюта о том, что Ли — ходячий мертвец. Но разве можно искать смерти, пусть далее он и попал в ловушку. Будь у него выбор, и он бы выбросил меч, но тогда Кайтрин бы выжила. Ловушка заключалась в том, что надо спасать или себя, или весь мир, и Ли упал духом.

Я перешел в следующий сад, где над прудами стоял пар и в горячей влажной атмосфере цвели самые разные растения. Оттуда — в низинный участок, залитый водой. Торчащие из воды скалы казались островками, их соединяли деревянные мостики и переходы. В чистой прозрачной воде прудов было видно, как лениво плавают рыбы. Я не узнал ни одной из них, но я ведь был знаком только с рыбами наших озер и рек, гибкими и быстрыми. У этих же рыб были многоцветные плавники, и они двигались медленно, покрытые ярко блестевшей золотой чешуей.

Наблюдая за ними, я вновь обрел спокойствие духа, и мне показалось дурным знаком, что Ли проводит время в голом саду вместо этого, полного жизни. Ли, каким он был прежде, сидел бы тут, на переходах, болтая в воде пальцами ног, как жирными червячками. Он придумал бы имя для каждой рыбки, сочинил бы, длинные истории про них. Он бы дразнил их — и ту, которая успела бы схватить его за палец, наградил бы прозвищем и стихотворением.

— О чем задумался, Хокинс?

Я обернулся на голос и заставил себя улыбнуться:

— Сит! Я не слышал, как ты подошла.

Она подмигнула мне золотым глазом:

— С нами, воркэльфами, надо держать ухо востро. Мы научились подкрадываться.

— Вот поэтому, говорят, Кайтрин и не спит ночами.

— Да что ты! Вот хорошо! — Она усмехнулась мне, и в моей душе растаял холод от встречи с Ли. Ее золотые глаза бурлили жизнью, и своей улыбкой она разделяла это чувство со мной. Может, Ли и был рад, что я его друг, но насколько больше радовался я, что у меня есть она.

Свои длинные черные волосы она заплела в одну толстую косу, змеей вьющуюся по ее правому плечу. Обеими руками она теребила кончик косы. На Сит тоже была шелковая одежда, синяя с черной отделкой по краю, гармонирующая с длинной юбкой. И она тоже была босиком, как и Ли.

Я нахмурился:

— Наверное, я не заметил таблички, что сюда нельзя входить в обуви.

— Да вряд ли, Хокинс, — улыбнулась она и игриво замахнулась на меня своей косой. — Просто ты, по-моему, всегда хочешь заранее быть готовым к непредвиденным ситуациям. Ты всегда смотришь вперед. Например: у тебя есть с собой нож, у меня — нет. Ты в сапогах, я — босиком. В голове у тебя какие-то заботы; у меня в данный момент — никаких.

— Никаких? — Я заморгал: — То есть совсем ничего не беспокоит?

Сит наморщила нос и чуть пожала плечами:

— Ну, может, какие-то мелочи и есть, но сейчас я все свои заботы оставила в комнате, — и она облокотилась о перила мостика. — Нет, одну захватила с собой, а именно: меня беспокоит, что я так и не поблагодарила тебя за то, что ты был рядом со мной, когда мы плыли мимо Воркеллина.

— Тоже мне, нашла заботу.

— Ты правда так думаешь, Хокинс? — Она улыбнулась мне, потом перевела взгляд на рыбок. — Ты же знаешь, я побывала в Воркеллине раньше. Много лет назад, задолго до твоего рождения и, возможно, до рождения твоих родителей. Я там была с другими воркэльфами, и Резолют тоже был в маленькой лодке с нами, остальных ты не знаешь. Мы направлялись к Призрачным Границам, чтобы перейти через них на север и попытаться убить Кайтрин. Мы уже почти добрались, но не высадились. Мы знали, что наше предприятие равносильно самоубийству, и поэтому были готовы к боли и разочарованию. Нашей целью было сделать первый шаг в освобождении нашей родины.

— Но на этот раз, когда у нас есть флотилия и воины, я знала, что мы способны совершить нападение. Мы могли бы отогнать армию авроланов от Воркеллина. Могли спасти страну, сделать ее нашей снова, да вот только цель у нас сейчас другая.

Она повернулась ко мне и так посмотрела мне в глаза, будто ее взгляд мог проникнуть через маску прямо мне в душу.

— И тогда я рассердилась на всех, кто участвует в походе. Поняла, почему Резолют отказался ехать. Как никогда раньше поняла его, его настойчивость, его воинственность. Я пережить не могла, что мы проплываем так близко, но оставляем Воркеллин позади, я была готова возненавидеть всех за их бездействие все эти годы.

Но этого не случилось — благодаря тебе. Ты был со мной рядом. Ты обо мне заботился. Уже во второй раз я уплывала прочь от Воркеллина, и снова мужчина помог мне это перенести. — Сит выпрямилась, и расстояние между нами исчезло. Она потянулась вперед, и я ощутил легкое, как перышко, прикосновение ее дыхания на своем лице за секунду до того, как она меня поцеловала.

Я и раньше целовал девушек, и меня тоже целовали, но тут было другое — и не потому, что Сит была воркэльфийкой. Ее поцелуй был светлым и неторопливым. Какой-то миг я сомневался, соприкасались ли наши губы, но по всему моему телу прошел трепет, значит, это было. Она снова поцеловала меня немного крепче, и я обхватил ее руками. Я привлек ее к себе, и мы поцеловались в третий раз.

Я запомнил на всю жизнь ощущение ее теплого тела всем своим телом, то как ее руки держали мое лицо, вкус ее губ и теплоту дыхания. Ее упругое тело прекрасно вписалось в мои объятия. Я изо всех сил прижал ее, она прижалась ко мне, в этот момент нас сближало общее участие в походе, общий опыт боев, и это было важнее, чем все различия, разъединявшие нас.

Держась за руки, украдкой целуясь при любой возможности, мы удалились из сада и укрылись в ее комнате. Утро перешло в полдень, затем в вечер, а мы все лежали рядом, касаясь друг друга, шепчась, хихикая над пустяками, которые любовникам кажутся забавными. Мы немного выпили, чуть-чуть перекусили, но ни один из нас не замечал хода времени, не чувствовал голода. Мы дарили друг другу тепло и ласку так страстно, что физический голод казался пустяком.

Ночь застала нас вместе, ее голова лежала на моей груди, я укрыл ее плечи простыней и гладил ее распущенные волосы. Потянулся и поцеловал ее в макушку.

— Сит, хочу тебя спросить вот о чем.

— Да?

— Как мы… все заметят, что ты и я… Что мы тогда скажем?

Она поцеловала меня в грудь, потом перекатилась на живот и улыбнулась. В ее золотых глазах отражался приглушенный свет закатного солнца.

— Тебя волнует, что кто-то начнет сплетничать о нашей связи? Что моя репутация будет небезупречна?

Я покраснел:

— Не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль.

Ее грудной смех согрел меня, как и быстрые поцелуи, которыми она его перемежала:

— Не бойся, мой рыцарь, воркэльфы все разные. Некоторые эльфы из тех, кто находится тут, воспримут наш флирт как признак моей незрелости, трагическое следствие моей бездомности. Ваши люди — ревнивые и поэтому склонные к жестокости — поймут, что мы черпаем друг в друге силу и спокойствие. Значит, позавидуют, но тоже поймут.

Я поднял брови:

— Гм-м-м, я вижу, ты лучшего мнения о людях, чем я.

— Видишь ли, я стала больше доверять людям благодаря тебе, Таррант. — Она прикрыла глаза, потом оперлась подбородком о мою грудь.

— Да плевать, что они скажут. Нас ничто не ранит, пока мы сами не позволим себе почувствовать боль. Но с тобой рядом я выше всякого унижения, а это главное. Другие эльфы избегают связей с людьми, потому что боятся мимолетного удовольствия. Меня это не пугает, и тебя не должно. Мы сейчас нужны друг другу, а это — вполне веская причина быть вместе. Ты это навсегда запомни, что бы ни случилось, и тогда никто никогда не сможет тебя обидеть.

Глава 34

Здесь, на далеком севере, где находится крепость Дракона, осенние утра стали прохладными, и мне еще больше не хотелось вылезать из теплой постели. Никто словом не попрекнул меня за мою связь с Сит, разве что поздравили. Из замечаний Сит я понял, что лорд Норрингтон беседовал с ней о наших отношениях. В конце концов, мне было даже лестно, что он не стал говорить об этом со мной, — для меня это был знак его доверия.

Ли немного поддразнивал меня, но это тоже было неплохо — свидетельствовало о возвращении прежнего Ли.

— Ну, Хокинс, неплохая добыча. Я и сам бы на нее заглядывался, если бы не нацелился жениться на принцессе. Но это пусть тебя это не смущает.

— Вот еще не хватало! А знаешь, что ухаживать за человеком, который старше тебя на целый век, — редкое искусство.

— Действительно, но я не уверен, что хотел бы приобрести подобный опыт.

Я улыбался:

— Женщины ведь — как вино: с годами все изысканнее…

— И молодое вино имеет свои достоинства, — в улыбке Ли не было ни следа той обреченности, которая тяготела над ним давно. — Вот снимем осаду и уничтожим Кайтрин, тогда, думаю, я смогу нормально поухаживать за Райгопой. Скрейнвуд сказал, что посодействует мне.

— Ну, имея при дворе таких друзей…

Взгляд Ли стал острым, и голос его перешел в шепот:

— Я знаю, вы друг друга не сильно любите. Он плохо говорил о тебе, так что я оценил его по достоинству, друг мой. Можешь не сомневаться. Но какой бы ни был слабый мост, а при переходе реки и он сгодится, если не хочешь вымокнуть.

Мне пришлось согласиться, что его посылка правильна, хотя мне все-таки было неприятно видеть, как Скрейнвуд и Ли гуляют вдвоем по парапетной стенке или смеются над чем-то, обедая вместе. В этом их заговоре, целью которого стало женить Ли на Райгопе, я не видел ничего плохого: это отвлекало Ли. Он прекрасно умел разыгрывать роли и принимать позы, и это позволяло ему добиваться всего желаемого, а пока он искал расположения Скрейнвуда, он отвлекался от Теммера и связанных с ним мрачных мыслей.

Меня вдруг осенило: может быть, именно умение Ли представать в иной личине в любой новой ситуации и было причиной, что меч смог подчинить его своей власти до такой степени. Хоть мне и нравилась эта мысль, но она представлялась мне тонким льдом над очень глубокой темной пучиной. Решением проблемы для Ли могло стать одно: он должен был стать более зрелым, более жестким, сильнее умом и душой. Конечно, при такой перемене это уже будет не тот Ли, которого я знал, но ведь и меч меняет его до неузнаваемости.

Я отвлекся от этих зловещих мыслей, обдумывая ситуацию в крепости. Я нес вахту вместе с мужчинами и женщинами гвардии Ориозы. Подразделения из разных стран в крепости Дракона проходили срок службы один год, после чего происходила ротация — они возвращались домой. Тогда не было так, как сейчас, когда подразделения постоянного гарнизона подкрепляют пушечным мясом — свежими рекрутами. Положение не было еще таким отчаянным, так что у тех воинов, с которыми я служил вместе, еще не появилось того угрюмого чувства обреченности, которое позже стало преобладающим в крепости Дракона.

Время от времени Дотан Каварр вызывал меня и брал с собой в компании с лордом Норрингтоном, принцами Августом и Кириллом инспектировать отдельные участки крепости. В основном эти инспекции были чисто формальными, но на меня очень большое впечатление произвели штабеля продуктов питания и оружия в складах. Все народы участвовали в снабжении крепости, так что в итоге накопилось запасов как минимум на дюжину лет.

Через три дня после нашего прибытия барон Дракона провел для нас самую интересную экскурсию. Он прислал мне сообщение, чтобы я надел воинское снаряжение, вооружился одним-двумя кинжалами и встретился с ним в наружном городе. Я сделал, как мне сказали, прицепил к поясу еще один длинный нож бормокинов из трофейных, так что я был вооружен как следует, не только кинжалами. По указанному мне адресу я обнаружил штабеля грязи от пола до стропил, свободны были только несколько лестниц, идущих вниз, в землю. Возле лестницы я увидел Каварра, лорда Норрингтона, принца Августа, принца Кирилла и Фариа-Це Кимп. Все они были в воинском облачении и вооружены, а у урЗрети из правого запястья торчали две устрашающих пики длиной почти в два фута, если не считать длины самих рук. Даже Каварр был в стеганом шелковом камзоле поверх кольчуги, имел при себе два кинжала, так что было ясно: нам могло что-то грозить.

Каварр повел нас вниз по лестницам, по армированному бетоном туннелю в северо-восточном направлении. В туннеле было светло из-за висевших на стропилах ламп, но я все равно не видел ничего впереди, потому что шел замыкающим. Потолок в туннеле был низким, и мне постоянно приходилось наклоняться, чтобы не удариться головой. Шедшие впереди заслоняли свет. Туннель был узким, и я сообразил, что при схватке тут мечом не размахнешься, можно только тыкать им вперед; хорошо, что я сообразил запастись длинным ножом.

Туннель стал пошире, отсюда он расходился на три стороны. Когда мы вошли на этот перекресток, навстречу нам цепочкой двигалось не менее дюжины урЗрети, на их спинах были пристегнуты мешки с грунтом. Они отличались от Фариа-Це более тусклой окраской: красный на них был цвета глины, серый — цвета золы, черный — угольного оттенка. Их руки заканчивались лопастями типа лопат, а глаза и уши были неестественно велики. Не обращая на нас внимания, они шли своей дорогой, видимо, выносили очередную порцию грунта, прежде чем копать дальше.

Каварр полуприсел, согнув ноги и указал нам на туннели:

— Сейчас мы вышли за пределы городских стен, мы на глубине порядка двадцати футов. Подкоп ведется посменно круглые сутки, наша цель — отыскать те туннели, которые прокопали саперы авроланов, чтобы заложить заряды и обрушить наши стены. Мы, конечно, наши туннели копаем сверху, чтобы не делать работу за авроланов, и сверху мы их выследим. Копальщикам — урЗрети нужны большие уши, чтобы услышать саперов и копать в их направлении. Мне сообщили, что тут, на восточном направлении, вроде бы стали слышны их копальщики; есть подозрение, что они собираются сегодня утром прорваться к нам. Я подумал, что вы захотите быть свидетелями.

Он приложил палец к губам, потом указал вниз, на центральный туннель, идущий прямо на восток. Первой пошла Фариа-Це, за ней Август, лорд Норрингтон и Кирилл. За ними шел я, а Каварр замыкал шеренгу. Сначала мне это показалось странным, потом я вспомнил, что он совсем не умеет сражаться. Если в наш туннель попадут какие-нибудь авроланы, им будет не просто добраться до его, и это правильно, ведь это он командует обороной крепости.

Туннель делал несколько зигзагов, потом круто шел вниз и снова поднимался. Это снижение уровня было предусмотрено, чтобы затормозить лавину нападающих, далее туннель так и шел на этом низком уровне, и в нем были боковые ответвления, опять же для торможения атаки, а защитникам это давало время задержать их. Мне также пришло в голову, что защитники могут отступить назад и очень легко обрушить туннель и этим закрыть доступ в крепость.

Воздух в туннеле был затхлый, даже лампы светили более тускло. До сих пор я никогда не боялся тесных закрытых пространств, но когда я то и дело стукался спиной о потолок туннеля, то наконец, начал ощущать клаустрофобию. Бедняге Каварру на голову так и сыпались комья земли, ободранные с потолка моей спиной, но он не жаловался.

В дальнем конце туннеля — не имею представления, как далеко мы забрались — мы остановились позади группы урЗрети. Сначала эта группа имела такой же вид, что и встреченные нами копатели, но их внешний облик менялся прямо на наших глазах. Под кожей из глубины тела как будто прорастали шишки и твердые углы, впечатление было такое, будто мокрая ткань натягивается, облегая находящееся под ней снаряжение. Они покрылись пластинками, похожими на панцирь черепахи; на плечах, локтях и запястьях выросли крюки и шпоры. Ушные раковины почти исчезли, глазные впадины углубились. Лица превратились в вытянутые вперед морды, и вдоль каждой проходил твердый костяной гребень. Нос принял форму конуса и стал не таким тупым, как морды бормокинов, такой нос можно было засунуть куда угодно. Некоторые отрастили клыки или бивни, другие оттянули губы, демонстрируя ряды зазубренных зубов. Ладони свернулись и стали копьями, обычно короткими и очень прочными. Многие сделали из своих рук захваты из трех пальцев с большими когтями, таким можно ударить достаточно сильно, как кулаком, но можно и проткнуть насквозь грудь и вытащить внутренности. Ноги их стали толще и короче, а сам корпус раздался, и предплечья обросли мышцами.

И минуты не потребовалось, как они из копателей превратились в воинов, абсолютно пригодных для сражения в тесных туннелях. Быстро бегать они не могут, но им это и не требуется. Битва будет омерзительной — лицом к лицу, с кусанием, вырыванием кусков тела, ударами ножом.

Как можно тише я извлек свой длинный нож. Потом, спохватившись, снял левую рукавицу и затолкал ее под куртку.

Наблюдавший за мной Каварр кивнул:

— Все правильно, придется действовать на ощупь. Отлично придумано, Хокинс.

— Бить буду в того, на ком нащупаю мех.

Перед нами у стены туннеля Фариа-Це сияла, как маяк, на фоне других урЗрети. Ее облик не изменился с тех пор, как она присоединилась к нам, и выглядела она совсем молоденькой и наивной девочкой. Она подняла руки и скрестила их, потом резко развела.

Двое копателей впереди туннеля погрузили руки глубоко в грунт и извлекли горсть земли. Открылось небольшое отверстие, но не успели они его расширить, как воины урЗрети ринулись вперед, разнося плечами остатки стены.

— За Борагул! — взревел один, и ему откликнулось полдюжины голосов: «Победу Борагулу!» Остальных воинских кличей я не разобрал, хотя гортанное ритмическое «канг-ват-ки-дет» не требовало перевода. Воины потоком переливались через стену во вражеский туннель, а с той стороны их встречали рычанием, укусами и воем.

В этой драке я мало что разглядел, потому что свет раскачивающихся ламп выхватывал из тьмы только отдельные эпизоды. Я запомнил в основном запах: густой мускусный — бормокинов и сладкий острый запах крови. Помню и звуки: рычание, переходящее в хныканье, ритмический плеск льющейся крови, хруст ломающихся костей, хрюканье от выходящего из легких воздуха и вздохи умирающих тварей, падающих с разбитыми черепами.

Я отодвинулся к правой стенке туннеля и переместился чуть вперед, но мне было нечего делать. Мы прибыли сюда в качестве наблюдателей, и урЗрети не давали нам вступить в бой. Я подозреваю причину, что нас пригласили, чтобы мы лично убедились, какие хорошие воины урЗрети, чтобы рассеять какие-либо сомнения в этом, если они у нас были, после давней — много веков назад — войны людей с урЗрети. Могу сказать лишь одно: виденное мной зрелище вызвало во мне лишь удивление — как это людям в той войне с урЗрети вообще удалось прекратить военные действия.

Сражение было недолгим. Вслед за группой копателей мы вошли в туннель и убедились, что хотя они были вооружены, но при близком соприкосновении с врагом им не хватало места для размаха. УрЗрети уложили их всех, а своих потеряли только двоих. Количество трупов авроланов никто не считал, резали также и вилейнов, и бормокинов. Судя по числу длинных ножей, захваченных в качестве трофеев, погибло не менее двух дюжин врагов.

Полдюжины трупов на веревке втащили назад в туннель авроланов. Их привязали к опорным балкам. Вернувшись в наш туннель, урЗрети встали в ряд и потянули за веревки, вытащив подпорки и балки, и туннель осыпался. Оттуда в нас лавиной пошла пыльная воздушная волна, и я долго прокашливался и протирал от пыли глаза.

Вверху над нами, довольно далеко к востоку от крепости, извилистой линией опустился дерн — след могилы авроланов.

Барон Дракона вывел всех нас на поверхность, вид у нас был, как у чертей из преисподней. Мы с головы до ног были осыпаны пылью, только на лицах белели по две чистые полоски от слез. Август долго выплевывал землю, потом вместе со мной пристроился к уличной цистерне, куда я окунул голову, чтобы отмыться.

Я с удовольствием ощущал, как вода течет по шее и спине. Хорошо оказаться вне туннеля, снова на свежем прохладном воздухе. Мне хотелось только одного — убежать и расслабиться в дымящемся бассейне в саду башни Короны, но я остался со всеми, наблюдая за Каварром и урЗрети.

Когда урЗрети вышли из дома, худощавый малорослый барон поприветствовал каждого в отдельности.

Всех поблагодарил, обращаясь к каждому по имени. Меня это поразило: ведь они снова изменили свой внешний вид. И все-таки он способен узнать каждого, может поговорить с каждым, так же, как приветствовал лично каждого из нас при нашем первом появлении, — вот вам и объяснение, почему гарнизон верит в него, несмотря на его молодость и неопытность военном деле.

Я подошел к Фариа-Це, опустился возле нее на колено:

— Как вы помянете тех двоих, погибших?

Она покачала головой:

— Они погребены там, где погибли. Такова судьба воинов, они должны вернуться в землю там, где умерли, или по возможности близко к тому месту. Ведь мы изменяем свой облик и умираем в измененном виде, в нашей культуре нет такого, как у людей, — прощаться с умершим перед тем, как его хоронить. Мы просто уходим, устраиваем пир, обмениваемся рассказами и воспоминаниями, чтобы потом рассказать их родне, как они ушли.

— Памятный пир, это неплохо, — кивнул я. — И люди так же поступают.

— Для нас это особенно важно, — она смотрела на меня черными глазами. — Нам не так легко менять свой облик. Очень утомительно, для тела это сильное напряжение. Надо поесть, чтобы собрать силы, чтобы вернуться в свой облик. Иначе мы такими измененными и останемся.

— Надо же, — я встал, когда мимо нас пошли назад кривоногие урЗрети. Некоторые опустились на передние лапы и шли на четвереньках, но большинство с трудом двигалось на задних. — Не стану тебя задерживать. Рад, что ты на ногах.

— Да и я рада, что на ногах. — Улыбка промелькнула на ее лице. — Разыщи меня попозже: у меня кое-что для тебя есть, реликвия на память о наших приключениях, она тебе может пригодиться. А пока — всего тебе хорошего.

— И тебе.

Я смотрел ей вслед и думал: интересно, о чем же это она говорила. Я обернулся, не успев додумать эту мысль: ко мне подходил лорд Норрингтон.

— Что скажешь, Хокинс, об этой драке в туннеле?

— Для меня это было как драка в могиле. Не скажу, что в восторге.

— Да и я не в восторге, но зато я теперь вполне уверен, что стены выстоят, пока Кайтрин не разрушит их. — Он засмеялся: — Но до того еще пройдет немало времени. Нам еще долго терпеть осаду.

Я кивнул соглашаясь, не зная, как скоро мы оба с ним окажемся неправы.

Позже в тот же день из лагеря противника донеслись громкие крики. Мы с Сит гуляли в дальней части города, и когда послышались эти крики, мы быстро поднялись на стену у главных ворот. Народу было полно, и мы оказались всего в сотне ярдов от зрелища. Оттуда нам хорошо было видно происходившее, и мы быстро поняли причину ликования войска авроланов.

Прибыла Кайтрин.

Шесть великолепных дриербистов тащили ее позолоченную карету, с вилейнами в роли кучеров и лакеев. Похожий на луковицу экипаж имел форму белого дракона, голова и длинная шея которого вздымались над тащившей его грозной командой. Крылья были сложены сзади и образовывали крышу, а хвост парил позади, как противовес голове. Все четыре лапы когтями цеплялись за оси, в боках были прорезаны окошки, но занавески закрывали Кайтрин от любопытных взглядов. Вся чешуя и края экипажа были позолочены, и полуденное солнце сверкало, отражаясь от них, как от легкого морского прибоя.

Над экипажем струилось белое знамя с черным изображением человека в венке из красного, желтого и оранжевого языков огня дракона. Я и раньше видел это знамя на стенах некоторых крепостей и знал, что под ним Кирун совершал набеги на Юг. Он мертв уже несколько веков, но Кайтрин все же пользуется этим знаменем, и я подумал — наверное, ее интересует не столько победа, сколько месть. В таком случае, по-моему, она для нас еще опаснее.

Сит рукой заслонила глаза от солнца:

— Значит, вот она. Стало быть, скоро жди событий.

— Согласен, но, думаю, выстоим. — Я указал на ее свиту: — Смотри, она не взяла с собой войск сопровождения. У нее сил не хватит взять эту крепость.

— Будем надеяться, что ты прав, надеюсь, у Кедина нет причин испытать твою веру в него.

Часть отряда, сопровождавшего Кайтрин, отделилась и выехала вперед, подъехала к пирамидальной горе круглых каменных ядер. Эти камни лежали тут уже давно, но находились слишком далеко от осадных механизмов, установленных солдатами, да и легкие они были для такого использования. Два дриербиста подтащили и поставили возле этих камней длинную, узкую, укутанную брезентом повозку, потом вилейны заорали на бормокинов, те развернули ее и начали выгружать бочки из одного фургона.

Один вилейн снял брезент с повозки с серьезно-торжественным видом, отчего защитники захихикали. И перед нами предстала крепкая платформа, на ней длинная бронзовая труба, задний конец которой был закруглен; судя по внешнему виду, вряд ли она заслуживала такой любовной заботы, какую проявил к ней вилейн. Весь цилиндр был украшен изображением драконьей чешуи, на выходе из трубы сидела большая голова дракона с разинутой пастью. Голову нельзя было назвать красивой или страшной, и никто из нас не представлял себе, что могла бы значить эта конструкция.

— Что же это? — Каварр протолкался между мной и Сит. — Что это она нам привезла?

Я пожал плечами:

— Представления не имею. Может, она хранит в ней фрагмент Короны Дракона?

— А может, это чашка для драконов, — размышляла Сит. — Я ничего подобного до сих пор не видела.

Каварр с напряженным молчанием рассматривал конструкцию.

Группа вилейнов притащила ведра с черным порошком и всыпала этот порошок в пасть дракона. Один вилейн затолкал длинную палку с толстым концом в глотку дракона, утрамбовав там порошок. И наконец четыре бормокина подняли одно каменное ядро и вкатили его в трубу, но я догадался, что они сделали это недостаточно тщательно, потому что два вилейна опять взяли палку и протолкнули ядро поглубже.

Позади них, на холме, открылась дверца в стене экипажа и вышла Кайтрин. Конечно, с расстояния более мили трудно было ее рассмотреть, но сразу видны были золотые волосы, казалось, длиной до середины спины. На ней были сапоги, юбка и блуза, и хоть я знал, что ей за сотню лет, этот возраст не проявлялся ни в ее осанке, ни в походке. Казалось, у нее нет возраста, как у Сит, и меня это немного испугало.

Кайтрин прошла вперед, к металлическому дракону, и вилейн вручил ей факел, уже разожженный от ближайшего костра. Она помахала им взад-вперед, как бы салютуя крепости. Все, кто стоял на стене, и я тоже, помахали ей в ответ. Некоторые из нас еще заорали ругательства, давая знать, что мы понимаем, кто приехал. Солдаты-авроланы тоже начали браниться в ответ, но по приказу вилейнов смолкли.

Кайтрин осторожно прикоснулась к хвосту трубы-дракона факелом, и мир изменился навсегда.

В пасти дракона на моих глазах вспыхнул огонь, и дракон изрыгнул огромное облако серо-белого дыма. Через долю секунды громкий гул резонансом отдался в моей груди. Я почувствовал, как меня ударило сильнее, чем порывом ветра, и все мое тело задрожало. Впечатление было такое, будто меня швырнуло о стену неожиданно и быстро, но вроде бы я с места не сдвинулся.

Потом полетело каменное ядро. Оно попало в стену над воротами, сбив один зубец. Ядро раздробило камень и само разлетелось на тысячи смертельных осколков. Те, кто стоял там, превратились в красный туман. Летели руки и ноги. Разорванные пополам тела, соединенные только внутренностями, сыпались со стен. Под ними, на самой улице, осколки камня протыкали людей насквозь, размалывая кости, разрывая тела. Камни ударялись в стены домов, выбивая кирпичи из каменной кладки, влетали в окна и расщепляли двери.

Желчь клокотала у меня в горле, я протянул к Сит дрожащую руку:

— Что это?

— Понятия не имею.

Каварра прижало к парапету стены, он высунулся из амбразуры, чтобы рассмотреть получше, что происходит, и покачал головой:

— Вот это орудие уничтожит крепость. Провалиться мне на этом месте, если я знаю, каким способом его можно остановить.

Глава 35

Было очень интересно, хоть и малоутешительно, узнать, что драгонель по сути своей орудие не волшебное. Будь он волшебным, наши маги могли бы вычислить, какие заклинания заставляют его работать, и разработали бы антизаклинания. Но, не будучи волшебным, на большом расстоянии он был неуязвим для наших орудий, а его орудийная команда — для боевых заклинаний. Возникла мысль — может, маги сумеют воздействовать на летящие ядра, но для этого им требовались черепки этих ядер, чтобы найти с ними точки соприкосновения.

Нам повезло хоть в одном, и это заранее предвидел Каварр.

Улицы и дома, находящиеся у наружной стены, давно были пусты, и многие заброшенные дома уже заполнились грязью и обломками. Ядра драгонеля перелетали через стену и плюхались прямо в эти здания, разрушали фасады и крыши, черепица с которых летела во все стороны, сами же здания не обрушивались. По сути дела они создали собой стену внутри стены, и город не разрушался вглубь, что заставило Кайтрин посылать ядра по более высокой траектории, пока они не стали отлетать рикошетом от второй стены крепости.

Скорость стрельбы из драгонеля была невелика, но точность его попадания — ужасающая. Когда из катапульты или требушета летят камни и горшки с огнем и обломки, они могут быть направлены не точно в цель, а всего лишь в ее сторону; в зависимости от веса летящего предмета может случиться перелет или недолет, а часто и значительное отклонение в сторону. Но драгонель посылал свои снаряды точно в цель. Двумя выстрелами он расшатал городские ворота. Последующими выстрелами превратил в пыль баррикады, которые мы воздвигли на месте ворот. Команда драгонеля стреляла по любой Цели, какая попадалась им на глаза, и это сильно осложняло и делало рискованным оборону крепости.

Авроланы покатили вперед осадные башни, которые они сами построили. Это были замечательные сооружения, они возвышались над уровнем наружной стены на добрых десять футов. Сверху на этих деревянных башнях с зубцами располагались бормокины-стрелки. Сами башни были задрапированы длинными кусками мокрого брезента, что предохраняло их от попадания напалма. Передние стенки этих башен были на шарнирах, так что они могли откидываться и превращаться в платформы, по которым воины из башни могли переходить на нашу городскую стену.

Всю первую ночь стрелял драгонель. Его низкий непрерывный ритмический гул не давал нам спать. Ядро за ядром пробивало здания и крепостные стены. Тщательно направленными выстрелами были проделаны бреши в северных и южных главных воротах, и для армии авроланов при поддержке осадных башен, открылись три пути вторжения в город. Их армия сама в течение ночи перегруппировалась, разделившись на три части.

На заре мы ожидали атаки.

На меня сильное впечатление в сложившейся ситуации произвели собранность и спокойствие Дотана Каварра. Он разделил свои войска на три отряда, поставив лорда Норрингтона поставил защищать северную часть города, а принца Августа — южную. Сам он возглавил оборону в центре, сражаясь против отряда под личным командованием Кайтрин.

Всю ночь рабочие ломали дома в наружном городе, создавая бреши для проникновения авроланов. Там, где ожидалось нашествие деревянных башен, воздвигались баррикады с таким расчетом, что люди из башен окажутся в тупиках и в мертвой зоне. Осадные машины со стен второй линии были готовы расстрелять их там. В крепких домах были поставлены засады из отборных войск, и по сигналу трубы им надлежало выйти на свои позиции.

Заря была холодной и тусклой, густой туман покрыл землю. Я ждал принца Кирилла, лорда Норрингтона, Сит, Ли и Нея на парапетной стенке возле бреши в северной стене. Перед нами в пятистах ярдах легионы авроланов развертывались в полном великолепии. Во главе каждого отряда реяли знамена, огромные барабаны на колесиках гудели, а массивные трубы оглушительно вопили. Время от времени раздавались гортанные воинственные крики, и от этого вражеская армия казалась сворой охотничьих собак, удерживаемых на поводках, — да и вид и запашок от них были не лучше.

Во главе их образования двигалась фигура, которую я сразу распознал — сулланкири. У него был огромный человеческий торс, взгроможденный на гигантского коня. На верхней части тела было четыре руки, каждая состояла из зазубренного костяного клинка длиной во все предплечье и двух более длинных клинков, изогнутых на расстоянии трех футов от его массивных кистей с когтями. Из-за нависающих бровей и саблезубых клыков он совсем не был похож на цивилизованное существо. От головы до хвоста он был покрыт чешуйчатыми доспехами, похожим на панцирь черепахи.

Но особенно захватывающее зрелище сулланкири представлял собой потому, что испускал белое сияние. Все урЗрети, которых я видел до сих пор, имели окраску минералов или грунта, и этот не составлял исключения, он смотрелся так эффектно за счет особой обработки его железного панциря. Ближе к центру преобладал ослепительно яркий цвет, поскольку панцирь накалили добела, в более прохладных местах он был чуть желтоватым. Я не ощущал исходящего от него тепла, возможно, из-за большого расстояния между нами, но мне не хотелось бы оказаться ближе, чтобы удостовериться, так ли это.

Я отыскал на ощупь руку Сит — или она мою, теперь уже не вспомнить. Я постарался храбро улыбнуться ей:

— Ничего, прорвемся.

— Да уж, как-нибудь придется. — Она немного оттянула от моей груди тетиву лука. — На самый крайний случай, оставь для меня стрелу. Не дай им захватить меня живой.

Я замотал головой:

— Обещаю, этого не случится. — Я чуть прикоснулся к ней губами, она же превратила это в долгий поцелуй. Когда мы оторвались друг от друга, я покраснел, а принц Кирилл отвернулся, пряча улыбку.

Ли напряженно смотрел на сулланкири и сжимал эфес Теммера так же, как Сит — мою руку.

— Ага, теперь я все понял… Это Ванкдей Инл. Его изгнали из Борагула за подстрекательство к бунту. Это первый Темный Наемник у Кайтрин. Полагаю, он будет моим.

Лорд Норрингтон положил руку на плечо Ли:

— Не только ты будешь сражаться сегодня, сынок.

— Но убить этого могу только я.

— Если он вступит в бой, — улыбнулся отец Ли, — тогда, прошу, займись им, но этот бой мы выиграем, только убивая бормокинов.

— Не хотелось бы, чтобы было наоборот: — Ней вскинул на плечо свою булаву. — Предоставим Хокинсу вилейнов пострелять, а мы с тобою будем бормокинов убивать.

Ли повернул к нему голову:

— Да ты никак рифмовать умеешь?

— Представь себе, — чуть ухмыльнулся Ней. — Когда куешь металл, думать особо не надо. Вот и поиграешь немного со словами.

Ли просиял:

— Отлично, Ней, просто здорово. Значит, пари. За одну убитую тварь каждый получает одно очко; проигравший сочиняет поэму во славу победившего.

— Годится.

— Отлично. — Ли перевел взгляд на меня. — Давай и ты, Хокинс, любой труп, убитый твоей стрелой, — очко в твою пользу.

Я пожал плечами:

— Можно. Хотя боюсь, что я просто умру от счастья, если вы оба начнете петь мне хвалы. Удачи вам.

Ли кивнул:

— Да будет воля Кедина.

Я посмотрел на Нея:

— Думаешь, чтобы выиграть это состязание, тебе не понадобится тот меч, который ты ковал давеча?

Ней улыбнулся и потупился:

— Неплохо было испробовать Цамок, но его сперва надо наточить. В следующий раз, а сначала отобьем эту атаку.

— Ладно, пусть будет в следующий. — Я кивнул и вернулся к созерцанию орды авралонов. На востоке прозвучал крикливый вопль трубы, рожки на севере и юге вторили ему. С востока эхом донесся громовой удар, потом каменное ядро ударило по башне над воротами, опрокидывая тех, кто толпился внизу на улице. В моей памяти навеки запечатлелось зрелище: как они падают и из их колчанов дождем сыплются стрелы.

— Идут, — лорд Норрингтон вытащил меч и сделал знак стоявшим за стеной внизу катапультам и требушетам. — Готовьте снаряды; стрелять по моей команде.

Северная армия авроланов двинулась вперед. И исчезла, торчали из тумана только знамена их авангарда — армия оказалась в окутанной туманом низине перед стенами. Мы следили, как знамена приближаются, впечатление было такое, будто их несет авангард армии призраков. По ту сторону заполненной туманом низины сулланкири размахивал руками, понукая войска резким противным голосом, ломким и отрывисто щелкающим, настолько высоким, что он резал слух.

Лорд Норрингтон поднял меч, затем рывком опустил.

— Пли!

Сухой шорох бревен и камней, взвившихся в воздух, показался невероятно низким по сравнению с издаваемыми сулланкири звуками. В небодугой взлетели «ежики», звеня и брякая, как монеты в кошельке. Резкий треск рычагов катапульт при ударе о стопорные балки не был похож на звуки битвы, скорее на них были похожи вопли, издаваемые оружейным расчетом, заводящим на место рычаги для следующего выстрела.

Я увидел, как взлетевшее бревно исчезло в тумане, подпрыгнуло, вынырнув из тумана, покрытое дымящейся кровью, и снова куда-то кануло. Знамена с треском рвались и падали под яростные крики, устилая путь перед собой. Огромный камень прокатился по подразделению авроланов, за ним в воздух взлетали переломанные тела. А потом в действие вступили «ежики», причинявшие еще больше боли.

Тут враг применил свои осадные машины, выбрасывавшие куски камня и тучи стрел. Я нырнул под зубец стены, и по стенам вокруг меня застучали, отскакивая, стрелы. Стена задрожала от угодившего в нее камня прямо под тем местом, где был я, но камень тут же рикошетом отскочил и укатился в туман, раздавив одного из врагов. Это было хорошо, потому что мы недооценили хитрость сулланкири.

Знаменосцы, как положено, шли в первых рядах каждого отряда и, оказавшись в тумане, продолжали двигаться медленно, а солдаты, шедшие позади них, побежали и вырвались вперед. И когда мы стреляли в самую толпу, мы действительно попали в каких-то бегущих воинов, но все они были из последних рядов. И теперь прямо перед нами из тумана выскочил как раз авангард бормокинов.

Я натянул тетиву и выстрелил, попал в вилейна. И другие стрелки посылали стрелы в бегущих бормокинов и вилейнов, но те неслись слишком быстро. Они стремились к пролому в стене, пробитому снарядами драгонеля. Гора булыжника снаружи, перед проломом, служила превосходной насыпью. Зажав длинные ножи в зубах, они забирались на нее на всех четырех лапах, перепрыгивая через тела своих простреленных стрелами товарищей или скидывая их вниз, в туман.

Орда авроланов без колебаний проникала через пролом. Эти безмозглые твари даже не задумывались, почему навстречу им не выходят защитники крепости. Они добрались до пролома с неровными краями в стене и стали спускаться по такой же насыпи с внутренней стороны стены, и тут лорд Норрингтон отдал команду баллистам. Натянулись вытяжные шнуры, тормозы соскользнули и закрутились торсионные стержни, подталкивая широкий плоский молот к концам копий, установленных в штабеле труб. Копья, крутясь, взлетели в воздух и вместо того, чтобы дугой пролететь по воздуху и проткнуть свои жертвы, на этот раз поразили их, почти те затратив никаких усилий на перелет. Многие копья, проткнув насквозь одного бормокина, попадали в того, который следовал за ним. Поскольку прицел каждой баллисты был установлен под разным углом, вся площадь пролома оказалась обстрелянной, очищены оказались гребень насыпи и пространство по нашу сторону стены.

Но враг все наступал; это был невероятный сброд, воющий и рычащий. От заклинаний вилейнов стены охватывало яркое зеленое пламя, они также выплескивали брызги дымящейся кислоты на защитников. Я посылал стрелу за стрелой и знал, что каждая найдет свою цель в клубящейся подо мной массе тварей. Пораженная стрелой жертва падала под ноги товарищей, и ряды наступающих смыкались вновь.

Когда я истратил последнюю стрелу — дар Фариа-Це, я начал собирать стрелы авроланов с парапета и посылать их назад в них же. Но очень быстро и эти стрелы кончились, и я повесил лук на грудь и вытащил меч, что было как раз вовремя, потому что авроланы кишмя кишели уже на стенах и приближались к нам.

Сит вышла вперед им навстречу, и она была великолепна. Ее верхняя одежда — посеребренная кольчуга — сияла в слабых лучах солнца, выглядывавшего из-за облаков. Она была в шлеме с крылышками, с шипом на макушке, из-под шлема выбились черные волосы. Ее меч рубил и резал с безупречной точностью. Бормокины врассыпную разбегались от нее, хватаясь за разрубленные лица, кровь ручьями текла из разрезанных артерий и открытых ран в груди. Она крутилась волчком во все стороны и рубила, разворачивалась и наклонялась, ускользая от ударов, как будто одновременно видела все, что делается и спереди, и позади нее. Вокруг нее громоздилась гора трупов, и пятна крови на камнях парапетной стенки показывали предел досягаемости ее смертельного оружия.

Ней и Ли заняли позиции внизу, защищая одну баллисту, пока команда ее перезаряжала. По своей свирепости Ней не уступал бормокинам. Его булава молотила, раздробляя конечности, пробивая дыры в головах, вдавливая доспехи в шкуру и тело. Кольчуга и кожаная куртка Нея были в прорехах, но ни одному бормокину не удалось подступить к нему поближе и нанести смертельный удар. Слишком близко сунувшимся тварям он наносил ужасные раны или острием клинка, или рукоятью, или тяжелым концом булавы раздроблял им кости.

На этом участке стены все сражались, смело, но равных Ли не было. Как будто вдохновляемые присутствием сулланкири, Ли и Теммер сверкали золотом, и я просто физически ощущал жар, испускаемый клинком. Когда Ли отсекал конечности или отрубал голову, тело жертвы шипело. Хватило бы и одного удара, чтобы повергнуть наземь авролана, но Ли успевал нанести ему еще два, а то и три, пока тело падало. Кровь оставалась на клинке Теммера не долее секунды и тут же превращалась в омерзительно удушливое облако. Ли громко смеялся, жестами подзывая бормокинов поближе, дразня их болтовней, упрашивая их подойти к нему и умереть, что многие и делали.

Внизу, под нами, поток воинов-авроланов вливался в узкий проход между домами и кучами обломков зданий и щебня. Из окон верхних этажей их осыпали стрелами лучники — люди и эльфы. Копьеносцы из Окраннела защищали горы щебня, протыкая насмерть тех бормокинов, которые пытались прорваться мимо них. И повсюду, дальше вдоль узкого прохода, отчаянно сражалась гвардия Ориозы, вооруженная топорами и мечами. Однако люди вынуждены были неохотно уступать, и орда авроланов продвигалась вперед густой сплоченной толпой.

Повсюду шло сражение, и мне пришлось рубиться всерьез. Бормокины поднимались на стену, и я наносил им резаные удары. Я обменялся ударами с одним, и когда он кинулся на меня, я отскочил в сторону, и он, не рассчитав прыжок, свалился с крепостного вала. Другой бормокин разрезал мне ногу над правым коленом, но я проткнул ему живот и сбросил его тело вниз с крепостного вала.

Трубы взвыли по ту сторону стен, и на приступ пошел последний отряд авроланов. Один наш трубач возвестил об этом своим горном. Я бросил взгляд в сторону наступающих, но сулланкири не увидел. И тут же в животе у меня похолодело, потому что донесшиеся снизу счастливые вопли бормокинов подсказали мне, где он.

Сулланкири выпрыгнул из гущи тумана к верху пролома в стене, из-под его копыт во все стороны летели камни, поражая и своих, и чужих. Магический клинок Ли скосил бесчисленное количество бормокинов, в группе врагов образовалось пустое пространство, и в эту брешь и кинулся Темный Наемник. Сулланкири пронзительным голосом выкрикнул команду, и бормокины отступили, освободив место вокруг противников. Подняв все четыре руки, сулланкири авроланов прокричал вызов.

Из горла Ли вырвался низкий смех. Его дымящийся клинок свободно болтался в правой руке. Ли непринужденно двинулся вперед разболтанной походкой, как пьяный, и небрежно левой рукой поманил сулланкири к себе. Выражение его лица было скрыто под маской, но глаза горели жестоким огнем.

Сулланкири ответил на вызов, бросив на Ли клинки своих правых рук. Ли поднырнул под верхние клинки и тут же сделал движение клинком вниз и налево, сам переместившись в ту же сторону. Его противник пустил в ход нижние свои клинки, раздался звон стали о сталь, тут Ли подпрыгнул вверх, поджав ноги в полете, и перемахнул через нижнюю руку Темного Наемника. Теммер взметнулся вверх и описал круг сверкающей золотой дугой, которая отсекла нижнее правое запястье сулланкири, а Ли отпрыгнул влево.

Кулак с клинком откатился к рядам бормокинов, и первого, до кого он дотронулся, тут же охватило пламя. Расплавленный металл капал с обрубка, и лужа крови, в которой он лежал, пузырилась. Темный Наемник заорал от боли и развернулся лицом к Ли. Мой друг, в свою очередь, хлестнул клинком по толпе авроланов, обрызгивая их воспламеняющей кровью их командира.

Прижимая раненую конечность к груди, сулланкири снова пошел на Ли. Нацелился ударить его верхней правой рукой, желая разрезать Ли наискось от левого плеча до правого бедра, но Ли танцующей походкой без труда ускользнул из пределов его действия, а потом кинулся вперед. Он воткнул кончик Теммера в бок Темному Наемнику. Ручьем хлынула жидкая кровь. Сулланкири пронзительно завопил, потом нанес удар.

Он ударил нижней правой рукой и попал Ли по ребрам пониже его правой руки, и Ли, завертевшись волчком, полетел в сторону пролома в стене. Он споткнулся и упал, но меч не выпустил. Левой рукой он зажал правый бок, и я видел, что он закашлялся и скорчился от боли. Он был далеко от меня, я не мог разобрать, выступила ли у него кровь на губах, но я знал, что никогда раньше у него не было такой серьезной раны.

Сулланкири заголосил, победно вздымая свои три здоровые руки. Он медленно топал вперед и оглядывался, не осмелится ли кто из нас сунуться. Под его горящим взглядом люди отступали, и тут его взгляд упал на меня.

В моих глазах он увидел насквозь всю мою душу.

В его глазах отражалось полное отсутствие души.

Отбросив клинок, я взял в руки лук и выпустил в него свою последнюю стрелу. Натягивая свой лук из серебряного дерева, я не отводил глаз от взгляда сулланкири. Я целился ему в грудь, но смотрел вверх, в лоб. Он насмешливо улыбался мне, делая жевательные движения губами, желая этим сказать мне, что съест мое сердце, когда покончит с Ли. Я чуть заметно покачал головой в ответ и выпустил свою последнюю стрелу, которую так берег.

Эта стрела, извлеченная из тела Фариа-Це в Окраннеле, полетела по прямой и попала точно в цель. Она и впрямь оказалась волшебной — то ли потому, что ее заколдовал другой сулланкири, или потому, что она не убила урЗрети, которой предназначалась, или просто потому, что такова природа заклинания. Черная стрела попала высоко в грудь сулланкири, между двумя парами плеч, и когда он вскрикнул, кипящая кровь каскадом хлынула из его рта, подобно тому как вытекает из тигля расплавленный свинец.

Он не глядя прыгнул вперед, чуть не затоптал Ли своими копытами, попал в пролом и кинулся за стену. Руками он схватился за стрелу, пытаясь сломать ее, но она не ломалась. Он в злобе гарцевал, прыгая вперед и назад в самой настоящей агонии, его торс достаточно высоко торчал над рассеивающимся туманом.

Он бросил свои попытки сломать стрелу и попытался ее вытащить, но и это ему не удалось. Тварь Кайтрин улыбнулась — зрелище противнее этого трудно найти — и подняла взгляд на меня. Его улыбка стала шире, он ударил кулаком по концу стрелы и вогнал ее глубже в свое тело. Это причинило ему такую боль, что он стал прыгать и скакать, он вертел эту стрелу во все стороны, и я видел, что кончик стрелы вылез из его спины. Еще один удар — и она вылезла еще на шесть дюймов, и тут сулланкири завернул руку назад и начал вытаскивать стрелу из себя.

По спине и животу потекло еще больше крови, когда он смеялся, кровь выплескивалась изо рта. Я не представлял себе, как долго он будет залечивать эту рану, но понимал, что если в нем брезжит хоть искорка жизни, он обязательно вылечится. Он может быть уязвим для меча Ли или этой одной стрелы, но как только оправится, он нас уничтожит.

К счастью для нас, времени ему не хватило.

Звук трубы, предупредивший нас о введении в бой подкреплений авролонов, давно уже призвал остальных наших бойцов к действию. Были открыты туннели, позволяющие реке Дюргру затопить низину. Вода хлынула из шахт на поверхность земли обильными бурыми потоками, подбрасывая в воздух дерн и камни, тела и обломки. Вода впитала туман, превратила его в бежевую пену, и волна покатилась дальше и обрушилась на сулланкири.

Он стал со свистом испускать большие клубы пара. То, что было раскаленным добела, потускнело, стало красным, потом серым, черным и треснуло. Вокруг него образовался вихрь, плескавший ему в лицо, охладил кровь, и черные сосульки повисли у него на подбородке. Темный Наемник откинулся назад, как бы готовясь встать на дыбы, но поскользнулся задними ногами. Передние ноги растопырились и поднялись над поверхностью воды, потом он опрокинулся на бок и взорвался.

Поток бесследно поглотил его, ничем не отметив место упокоения, и уволок вместе с немалым количеством вздувшихся бормокинов и вилейнов. Несколько темериксов клекотали и когтями хватались за бормокинов, как за насесты, пытаясь выбраться из потока, но те пошли ко дну, поскольку были уже мертвы. Когтями темериксы били по воде, как бы пытаясь оттолкнуть ее, но она их тащила и перекатывала вместе с отплевывающимися барахтающимися авроланами.

Звук трубы заодно вызвал и наши подкрепления из засад. В ряды копьеносцев влились арбалетчики и лучники. Своими выстрелами они пробивали бреши в рядах бормокинов, и приток входящих в город войск авроланов прекратился. У нас стало больше стрелков, и перезаряженные баллисты поражали врагов целыми группами. Ней вместе с отрядом из Ориозы клином врезались во фланг авроланов и пробились к Ли, тот уже поднялся на ноги и, перехватив Теммер левой рукой, успел убить еще нескольких бормокинов.

Из двух башен, расположенных по обе стороны пролома, начали лить потоки напалма, и воду покрыл пылающий слой. Бормокины, пытавшиеся выбраться на поверхность, и те, кто уплывал, надеясь на спасение, вдруг поняли, что низина непроходима. Подальше у стены стала падать одна осадная башня — под ней размякла почва из-за поднявшегося уровня воды. Башня рухнула в воду величественно, сверху с нее веером посыпались стрелки. Оказавшись в горящей воде, башня загорелась.

Менее чем за час мы разгромили армию в северной части города и сделали неприступной нашу брешь в стене, создав яростно пылающее озеро. Но в городе еще шли сражения, и как там обстояло дело, было пока неизвестно. Мы одержали победу, теперь нам предстояло помочь другим бойцам. В случае успеха можно было считать нашу задачу выполненной.

Глава 36

Мы оставили гарнизон охранять пролом, а сами переместились в южную часть города, вломившись в правый фланг войска Кайтрин. Ее войско, вливавшееся в город по таким же узким проходам, как на севере, стало рассеиваться. Навстречу нашему нападению она выпустила стаю крупных темериксов. Эти, отличающиеся блестящим ярким оперением, были немного крупнее виденных нами до сих пор. Их налет на наше центральное войско был чистым самоубийством, однако им удалось замедлить темп нашего наступления и сдержать наши попытки разбить часть войска Кайтрин.

Еще она подожгла наружную часть города. Я собственными глазами видел, как вилейны магическими приемами раздули пламя. После ходили слухи, что пожар устроил Каварр или наши войска. Но это не так. Барон, конечно, заранее просчитал, что делать в подобном случае, и до того, как дым окутал все удушающим туманом, трубы проиграли нам сигнал отхода и все мы ушли во внутренний город. Кайтрин также отвела свои войска, в том числе и от южной части города, где они с переменным успехом сражались с принцем Августом.

Пожар дал передышку войскам Кайтрин и нам, кстати, тоже, хотя расслабляться и пытаться дышать во внутреннем городе, куда доходил дым, было очень трудно. Вся еда казалась подгоревшей, и невозможно было уберечься от частиц пепла, проникающих повсюду. Многие ветераны только улыбались и предрекали, что теперь у нас на груди вырастут волосы и что у нас будут хорошие певческие голоса; правду сказать, я так и не понял, какая здесь связь.

Я долго разыскивал Ли, по ошибке решив, что он должен быть на станции скорой помощи для войск Ориозы. Многие наши там получали помощь те, у кого были незначительные ранения вроде моих — небольшие порезы. Некоторым проткнуло легкие стрелой или мечом, еще больше человек пострадало от когтей темериксов, но у всех было хорошее настроение: кто занимался зашиванием ран, кто ставил себе припарки, как велели врачи, а кто просто успокаивал раненых друзей, ожидавших своей очереди на прием к магам-эльфам.

Ли я обнаружил в небольшом срубе у ворот внутренней крепости. Меня послали туда, объяснив, что это центр медицинской помощи для дворян. Среди них оказалось мало раненых, и будь я циником по натуре, я бы сказал, что большинство наших дворян просто не подвергали себя опасности. Но будучи молодым и видя перед собой примеры принца Кирилла и лорда Норрингтона, я решил, что хорошая военная подготовка и умение вести себя на поле боя позволили им сохранить здоровье.

Ли лежал на раскладушке в углу комнаты, у ног его примостился принц Скрейнвуд. Принц сердито посмотрел на меня, но Ли при виде меня улыбнулся и, опираясь на Теммера, приподнялся со своего ложа. Он был обнажен до пояса, бинт обматывал весь его торс. Весь его правый бок представлял собой сплошной темно-красный кровоподтек, и хоть он храбро улыбался, я знал, что ему ужасно больно.

— Знаешь, метолант мог бы облегчить твою боль.

Ли отмахнулся от моего предложения:

— Другим он нужнее.

Скрейнвуд, рукой придерживавший припарку на украшавшем его лоб синяке, злобно глянул на меня:

— Эта палатка для дворян. Твою ногу могут посмотреть в другом месте.

Я взглянул на него, вложив в свой взгляд как можно больше презрения, потом встряхнул головой и кивнул Ли:

— Очень больно?

— В ребрах, похоже, трещины. Но кровью не кашляю. — Он сморщился, дыхание его было неглубоким и затрудненным. — Ко мне придет эльф. Как только осмотрит принца…

— Ясно. — Я снова обратил внимание на Скрейнвуда. — А с вами что случилось?

— Меня сбросили с коня, и я ушибся головой.

Я постарался скрыть изумление: я знал, что он был в группе Августа, но я не видел, чтобы Скрейнвуд участвовал в бою. Из его слов я понял, что ранил его не вражеский воин. Как мне рассказали впоследствии — не принц, разумеется, — Скрейнвуд завел небольшую группку людей не туда и не тогда, когда надо было. На них напала группа кочевых бормокинов, его конь упал, и он ушиб голову о желоб для воды. Его, конечно, отбили, но ценой потери двух человек.

Ли слабо закашлял, потом зашипел от боли:

— Ты знаешь, принц рассказал мне, что сулланкири, возглавляющий южную армию, — хогун. Он говорит, у него самая большая сила. Он при помощи миазмов распространяет страх. И что еще хуже, убить его нельзя.

Скрейнвуд с энтузиазмом подтвердил:

— Да, он уже мертвец, так что его снова убить невозможно. Наши стрелы на него не действовали. В узких улицах ему было не размахнуться своей дубиной, иначе он всех нас стер бы в порошок.

— А что Август?

— Все нормально.

Принц Скрейнвуд рассказал мне, что Августу удалось поразить сулланкири напалмом из катапульты и поджечь его. Ему пришлось отступить, но он не уничтожен.

Я кивнул на Теммера:

— Против них действует только заговоренное оружие. Тебе надо бы поправиться к его следующему приходу.

— Ну да, я и сам собираюсь. — Он с улыбкой смотрел мимо меня на дверь. — А вот и первый шаг к выполнению моего плана.

Я обернулся на шелест юбок и тут же забыл, где я нахожусь. В комнату вошла эльфийка в коричневом платье, которое хоть и не было нарядным, но делало ее пришельцем из другого мира — не мира войны. Вот тут стоял я, пропахший дымом, в одежде, покрытой сажей и кровью, а она была такая чистая, свежая, с яркими глазами и прекрасной улыбкой. Полная противоположность всему тому, что воплощали мы.

Она сразу же подошла к Ли, но он затряс головой:

— Сначала принц Скрейнвуд.

Она терпеливо улыбнулась:

— Простите, но тут решаю я, кого лечить и от чего. Мои силы ограничены, и их надо использовать по максимуму.

— Но у меня болит голова! — Скрейнвуд сдвинул компресс, показывая ей свою шишку.

— И я вижу единственную причину этого. — Она средним пальцем левой руки потерла шишку на его лбу. Я заметил вспышку синего цвета, такая бывает, когда загорается шерсть. Скрейнвуд вскрикнул и отскочил назад, ударившись затылком о стену.

— Что это вы делаете? — зарычал он на нее.

— Магические приемы требуют энергетической подпитки. Я могу взять энергию из своих запасов или, если есть рядом источник, могу воспользоваться его собственной энергией в помощь мне. В вашем случае я уменьшила вздутие и устранила повреждение, но все это не так просто. В этот момент вы почувствовали всю ту боль, какую причинила бы вам рана, если бы она лечилась естественным путем. За все надо платить.

Скрейнвуд насупился и прислонился к стене, потирая затылок.

Девушка улыбнулась Ли:

— Меня зовут Джиландесса. В вашем случае я должна знать, что повреждено, прежде чем выбирать магический способ лечения.

— Я в вашем распоряжении, — улыбнулся Ли. Джиландесса отбросила свои иссиня-черные волосы за спину, вытянула вперед длинные пальцы и провела ими вдоль его ребер. Ее пальцы испускали мягкое красное свечение, но оно не касалось грудной клетки Ли. И вдруг она отпрянула, сузив свои сине-стальные глаза.

— Чувствую помеху. Не могу воздействовать заклинаниями.

Ли нахмурился, потом взглянул на свой меч, эфес которого сжимал правой рукой:

— Это не может быть причиной?

— Вполне возможно, — кивнула эльфийка. — У вас с ним есть связь. Пока вы держитесь за него, я не могу вас лечить. Простая магия тут не действует.

Ли с улыбкой посмотрел на меня:

— Слышь, Хокинс, зря ты, оказывается, поджаривался на мостике.

— Что уж теперь говорить.

— Ну, если я должен тебя передать… — обратился Ли к мечу.

Скрейнвуд встал на колени справа от Ли, протянул руку, готовый ухватиться за эфес:

— Я подержу его за тебя.

— Вы очень добры, принц Скрейнвуд, но… — Ли покачал головой, — я не могу делать из вас слугу. — Он перебросил меч в левую руку и протянул его мне: — Хокинс, подержишь его за меня?

Мне не очень понравился скрытый намек, что, выходит, я ему слуга, но я понимал, что он не это имел в виду. Я взял меч из его руки, крепко ухватившись за ножны и стараясь не прикасаться к самому клинку. Клинок был легче обычных и на редкость пропорционален. Он и без всякой магии был отличным оружием.

Как только Ли выпустил меч из рук, лицо его расслабилось, в глазах появилось болезненное выражение. Расслабилось и все его тело. Он пытался улыбнуться, но у него стучали зубы.

— Я готов.

Джиландесса быстро приступила к делу, и на этот раз красное свечение проникло в его тело. Я видел, как на его правом боку вспыхнула серебряная полоска, ее было видно даже через повязку, казалось, она обрисовывает линию перелома ребер. Похоже на молнию и, наверное, больно так же, как при ударе молнией.

Красное свечение превратилось в зеленое, от которого серебряная полоска потускнела, потом совсем исчезла — перешла в зеленую. Синяки на груди Ли побледнели, они уходили вглубь, как отходят войска. Ли стал легко дышать, у него расслабленно отвалилась челюсть. Он так и лежал в постели расслабленный, но, казалось, это из-за усталости, а не из-за неспособности двигаться.

Он сонно кивнул целительнице:

— Чувствую себя намного лучше. Спасибо.

Джиландесса улыбнулась:

— Вам теперь поспать надо, недолго, но проснетесь совсем здоровым.

Ли улыбнулся, потом протянул ко мне левую руку.

— Теммера верни, пожалуйста.

Это прозвучало как просьба ребенка отдать любимую игрушку перед сном. Я заколебался не потому, что сильно желал себе этот клинок, но потому хотел, чтобы Ли отдохнул в покое, какого он уже давно не знал. Что-то во мне говорило, что такого покоя ему не суждено изведать никогда, поэтому я отдал Ли Теммера и постарался улыбнуться, когда он прижал клинок к груди в такой же позе, в какой, но его описанию, он его нашел в склепе.

Девушка обернулась ко мне:

— Давайте посмотрю вашу ногу.

Я с удивлением взглянул на нее:

— Видите ли, миледи, я не дворянин.

— Для заклинаний это безразлично. — Она чуть-чуть пожала плечами. — И лук ваш, я вижу, из серебряного дерева. Значит, вы своими поступками доказали, что заслуживаете нашего лечения.

— Но я не хотел бы утомлять вас. Это рана поверхностная — для нее хватит нитки и иголки, зачем еще магия.

Джиландесса осторожно улыбнулась:

— Тогда я вылечу вас вашей собственной энергией, как я сделала с принцем Скрейнвудом.

Ну, я не мог упустить такой возможности. Я кивнул ей и заранее напрягся в ожидании боли. Я всегда считал, что у меня высокий болевой порог — я не так чувствителен к боли, как другие, и пользовался этим своим достоинством, создав себе репутацию стоика. Я сделал соответствующее выражение лица и смотрел мимо нее на Скрейнвуда.

Джиландесса слегка похлопала пальцем по разрезу у меня на бедре. Мне показалось, что она ввела в рану стеклянный бурав и все вращает и вращает его там, загоняя боль все глубже. Прошел один миг, второй, я думал — вот сейчас уже все кончится, ан нет, все продолжалось. Мне хотелось проклинать боль, я хотел богохульствовать, проклинать богиню Фесин, но я сдержался. Заставлял себя изображать на лице безучастность и дышать так же ровно, когда боль достигла предела, но потом не мог скрыть облегчения, когда она начала убывать.

— Вот и все, боль ушла. — Джиландесса улыбнулась мне, отошла на шаг и сделала реверанс принцу и Ли. — Будьте здоровы, милые мои.

Я кивнул ей:

— Большое вам спасибо за помощь.

Она выплыла из комнаты. Я смотрел ей вслед, потом обернулся к Ли — он уже спал. Я заметил, что Скрейнвуд смотрит на меня сердито. У него было такое выражение лица, будто перенесенная мною боль была горьким лекарством, которое его принудили выпить. Я решил не обращать внимания, наклонился, поцеловал Ли в лоб:

— Выспись как следует, Ли. Завтра от твоих действий будет зависеть судьба крепости Дракона.

Каким-то чудом в хаосе внутреннего города я разыскал Сит, и мы отправились в башню Короны. Мы искали спасения в ее комнате. Мы оба были перепачканы сажей, голодные и усталые, но разделись и рухнули в ее постель. Мы набросились друг на друга с яростной страстью, сходной только с пылом сражения, и я получил такое удовольствие, какого не испытывал никогда до тех пор.

Мне доводилось слушать объяснения, почему людей так тянет совокупляться в подобных обстоятельствах. Кто-то считает, что сражение, несущее с собой ужасы, кровь и гибель, напоминает нам, что все мы смертны. Зная, что им вот-вот придется взглянуть в лицо собственной смерти, люди стремятся зачать ребенка, оставить после себя продолжение рода. Другие считают, что радость от того, что остался в живых, так велика, что одни лишь слова, мысли и песни не могут целиком ее выразить. Человек стремится отреагировать всесторонне, и телом и душой. А кое-кто говорит, что это — способ прикоснуться к нормальной жизни для того, кто прошел через горнило войны, где мутнеет и извращается ум.

Я согласен со всеми этими объяснениями, но считаю их недостаточными. Хотя я был молод и полностью пленен Сит, но благодаря ясности ума, полученной мной от Кедина, прекрасно понимал, чем закончатся наши отношения. Даже если мы оба переживем эту войну, я-то состарюсь, а она — нет. Возможно, со временем она устанет от меня или, если мне повезет, будет держать меня за руку, когда я буду лежать на смертном одре. Я мечтал делить с ней страсть все это время, повсюду, при любых обстоятельствах, так, чтобы остаться хоть частично в ее памяти. Я хотел, чтобы она не смогла забыть меня, потому что знал — я-то ее никогда не забуду.

О том, что влекло ее ко мне, я мог только догадываться. Среди безумных ласк она все же заметила, что моя рана на бедре запечатана магией, и игриво обвинила меня в том, что я встречался с другой дамой-эльфом:

— Неужели мы настолько избаловали тебя, Хокинс, что тебе мало одной женщины?

Мы посмеялись вместе и снова предались любви, но от меня не ускользнул тот оттенок печали, с которым она меня пожурила. Быть воркэльфом — значило ощущать себя посторонней, так что мысль о том, что другая, как-то связанная с моей родиной, в чем-то окажется привлекательнее для меня, чем она, легко укоренилась в ее сердце. И словами, и не только словами я сделал все, чтобы искоренить эту мысль из ее головы — и мне кажется, под конец эта мысль зачахла и умерла. Я даже думаю, что Сит толкнуло ко мне желание быть кому-то нужной, не быть посторонней в этой жизни.

Пока мы были вдвоем, мир продолжал существовать вокруг нас, и отгородиться от него мы не могли. С наступлением сумерек — преждевременным, потому что дым застлал небо, загораживая от нас солнце, — громкий взрыв раздался в наружном городе и так сотряс башню, что я выкатился из постели. В ушах у меня звенело и от звука взрыва, и от смеха Сит. Я бросил на нее преувеличенно сердитый взгляд, содрал с постели простыню и завернулся в нее. Я слышал, что в зале суетятся люди, и выглянул спросить, что там случилось.

Никто толком не знал, но Дотан Каварр сопоставил события и дал вполне правдоподобное объяснение случившемуся. Возможно, спеша затащить драгонель в город, чтобы взрывом снести ворота во внутреннюю крепость, вилейн, ответственный за фургон с порохом, загнал его в горящий город. Он неловко развернулся, оказался в тупике горящих зданий, и одно из них рухнуло на фургон. Порох загорелся, и вот результат — взрыв, сровнявший с землей шесть кварталов города.

Этот взрыв дал нам некоторые преимущества, он погасил некоторые пожары, но рано или поздно они закончились бы и сами по себе. Когда солнце село и взошла луна, дым начал рассеиваться и его понесло назад — на лагерь Кайтрин. Из-за этого нам было трудно подсчитать, насколько мы ослабили ее армию, но валявшиеся на улицах трупы, а также отчеты разных командиров заставляли предположить, что она потеряла как минимум половину своих сил.

Взрыв также лишил ее пороха, без которого не мог работать драгонель. Конечно, не исключено, что у нее были еще запасы, но драгонель перестал стрелять — и это было приятным отдыхом уже само по себе. Мы в любое время были готовы к возобновлению этой стрельбы, но ее не было, и наша уверенность в недоступности крепости возросла.

Потеря такого орудия как драгонель заставила Кайтрин прибегнуть к тому, чего она, по-моему, предпочла бы избежать. Первое слабое подозрение, что она предпринимает некие действия, зародилось в нас, когда какой-то предмет с крыльями на миг заслонил луну. Я сам его не видел, но другие завопили, что видят дракона. Каварр немедленно изолировал и допросил тех, кто это утверждал, но слухи пошли, и они смутили даже эльфов и урЗрети. Я знал о драконах из легенд, но трудно бояться того, что ты считаешь порождением мифов.

Осмысливая свои атвалские впечатления, я, похоже, тронулся умом от страха. Я видел, что драконы могут сделать с городом, и не мог не понимать, как легко им опустошить крепость. И все же только на заре, когда это массивное создание развернуло крылья, похожие на крылья летучей мыши, и взлетело в воздух, — только тогда я затрепетал.

В легендах и песнях бардов дракон описывается как огромное огнедышащее существо, покрытое чешуей, с клыками и заостренным хвостом, когтями и крыльями, и это так и есть. Авторы грешат против истины только в двух отношениях: во-первых, дракон вовсе не движется с той легкостью и грациозностью, о какой они болтают. Я бы никогда не описал дракона как существо игривое, но при полете его хвост сворачивался и разворачивался, а голова вертелась во все стороны при перелете через крепость, как у любопытных кошек и собак или гибкой куницы.

Во-вторых, легенды не сообщают, что в глазах дракона светится ум. Когда он приземлился перед воротами внутренней крепости, когтями выворачивая камни мостовой, движениями тела разметая дымящиеся развалины домов, он поднял глаза на нас. В огромных зеленых глазах мелькали золотые искорки, этим же узором была . украшена его чешуя. Он наблюдал за нами, и когда я встретился взглядом с этими бездонными очами, я понял, что он видит меня насквозь, а за мной — целую череду моих предков, вплоть до начала начал. В этих глазах я не увидел сочувствия или сострадания. Простое любопытство, несомненный ум и, пожалуй, удовлетворение от созерцания того, как некоторые династии мельчают с течением веков.

Потом его глаза потускнели, живот раздулся. Стоя на парапете достаточно далеко к северу от ворот, я ощущал движение воздуха, вдыхаемого драконом. Потом движение воздуха прекратилось. Как перед бурей. Молчание нарушали только крики людей, сбегавших со стенки вблизи ворот.

И тут дракон выдохнул.

Меня обожгло горячим воздухом, как будто я вступил в нагретую печь холодной зимней ночью, только было горячее и труднее. Из глаз у меня потекло, я прищурился, когда из пасти животного вырвалась струя сверкающего огня. Железные скобы, скрепляющие дубовые балки в воротах, из черных стали красными и вмиг распались. Балки еще минуту посопротивлялись, подпираемые массивным брусом, сдерживающим половинки ворот в закрытом состоянии. Потом они вспыхнули, а через секунду загорелся и брус. Я слышал, как они треснули, и обгорелые куски дуба рассеялись по двору, как будто кто-то небрежно раскидал головешки от костра.

Те, кто не успел убежать, были снесены порывом воздуха с парапета и, еще не успев упасть, превратились в пепел. Но что особенно интересно — тут я вспомнил Атвал, — что камни у ворот начали как бы плавиться, а потом замерли в полурасплавленном состоянии. У ворот был такой вид, будто на них выплеснули каменную волну, но до того как камень с них стек, он затвердел. Эти новые зубцы придавали воротам изумленный вид, как будто ворота не могли поверить, что же будет проходить сквозь них.

Дракон взлетел в воздух, один раз вызывающе крикнул, сделал круг над крепостью и улетел назад, в лагерь Кайтрин. Там он уселся позади ее павильона и в восторге заорал.

Сит, дрожа, укрылась в моих объятиях. Вдоль стены ко мне шел лорд Норрингтон.

— Кайтрин получила из Окраннела фрагмент Короны Драконов, поэтому может им управлять. А если заполучит остальные, которые хранятся тут, ее сила умножится. Она сможет управлять не одним драконом, а легионами их.

— Но ведь нельзя же этого допустить.

— Нельзя.

Как бы в насмешку над нашей решимостью, в лагере авроланов забили военные барабаны и легионы Кайтрин двинулись вперед. Передышка кончилась.

Глава 37

Сит, лорд Норрингтон и я помчались вниз по ступеням, где Каварр и принц Кирилл расставляли людей у баллист, чтобы защищать открытый проем ворот. Все — Ли, Ней, Август, даже Скрейнвуд — активно участвовали в возведении баррикад. Подкатывали и переворачивали фургоны, выкладывали деревянные жерди с остриями со всех сторон — даже пинками и палками подгребали горящие останки ворот, — все это с целью удержать вражескую армию, которая была на подходе.

С земли нам не было видно линии авангарда войск авроланов, пробирающегося по развалинам наружного города, но нам были видны катапульты и огневые башни, по ним мы могли судить, на каких позициях враги прорвались ближе. По небу летели камни, летели тучи «ежиков», струились потоки огня. Мы слышали отдаленные крики и видели столбы жирного черного дыма, но грохот барабанов — бум-бум-бум! — не смолкал.

В дыму маячила фигура — высокая, раскачивающаяся, все сметающая тяжелой палицей, которую волочила за собой. Когда фигура приблизилась, она была вся окутана дымом, который неторопливо рассеивался. Цвет кожи фигуры соответствовал цвету дыма, сквозь раны виднелись почерневшие мышцы. Когда она неловко осела на здание, плечами зацепив раму второго этажа и сломав ее, я понял, как она велика. Это был хогун, и когда я ощутил исходящее от него зловоние, я понял, что это вовсе не мертвец, а оживленный труп сулланкири.

С появлением этой фигуры произошло два события. Первое было того же рода, что я испытал после первого выстрела из драгонеля. Но на этот раз движение стены, которая рухнула прямо на меня, было заторможено чем-то неосязаемым. Физически я ее не почувствовал. Она меня не всколыхнула, но я знал, что она прошла сквозь меня. От этого я сперва начал дрожать, а потом почувствовал боль.

Заболела правая нога, внизу, где была рана. Та самая, которую вылечили.

Через прореху в штанах я увидел, что рана открылась снова. Вокруг меня повсюду — на стенах, во дворе — люди падали, как придавленные. Кровь хлестала из ран, вылеченных магами. Ли рухнул, обхватив руками живот.

Лорд Норрингтон прищурился:

— Кайтрин удалось свести на нет все магические действия. Выводи раненых. Сгони их со стен, пусть идут в башню. Давай, уводи их!

Я посмотрел на Ли. Ней помог ему подняться. Еще кто-то подставил плечо под левую руку Ли и уже тащил его прочь. Тут я увидел, кто помогает Ли, и сразу рассвирепел. Надо же, Скрейнвуд! Этот трус, под видом оказания помощи Ли, намерен смыться с поля боя.

Я помчался за ними, перепрыгнул через фургон, потом через горящие бревна, и тут произошло второе событие. От сулланкири волнами распространялся страх, как эхо в большом зале. В глазах всех окружающих появилась дикая паника. Некоторые бросали оружие и закрывали лицо руками, слишком страшно было смотреть на то, что надвигалось. Другие разворачивались, и их тошнило, а некоторые просто орали от страха.

Я тоже ощутил магическое воздействие сулланкири на себе, он старался нащупать какой-то страх, который нашел бы отклик в моей душе. Любой страх годился — хоть большой, хоть нет, но это обязательно должно затронуть больное место в душе. И оттуда этот страх будет разрастаться, вводя человека в состояние паники. Сейчас я потеряю голову и стану беспомощной жертвой орды авроланов.

Я пулей промелькнул мимо баллисты, когда принц Кирилл натягивал вытяжной шнур и посылал пики длиной в полтора ярда, которые вертясь летели в неуклюжего гиганта. Многие попали в цель, впились ему в бедра и руки, проткнули живот и грудь. Одна насквозь пронзила ему горло. Под этим напором сулланкири зашатался, сделал шаг назад и рухнул в очаг. Тот развалился под сулланкири, но тварь медленно собралась и встала.

Я галопом скрылся из поля видимости этой твари, хотя страх еще меня не покинул. Мне кажется, я тогда не сошел с ума лишь потому, что меня больше беспокоил Ли, чем я сам. То есть, я подозреваю, в какой-то степени магия меня коснулась, но мы с сулланкири были одинаково озабочены — каждый своей целью, поэтому я не ощутил большого вреда.

Я почти потерял их из виду, потому что Скрейнвуд затащил Ли в переулок и прислонил его к стене. Принц присел рядом с ним на корточки и обеими руками схватился за ножны с Теммером. Ли одной рукой держался за эфес меча, а другой слабо пытался отпихнуть Скрейнвуда.

Тыльной стороной ладони я врезал Скрейнвуду по физиономии и отшвырнул его в глубь переулка. Он рухнул на задницу, подняв согнутые ноги. Я рассек ему губу. Он высунул розовый кончик языка, но, почуяв кровь, тут же его спрятал, как будто это была не рана, а пчела, которая могла ужалить.

Я опустился на колено возле Ли и положил руки ему на плечи:

— Ли, Ли! Тебе надо встать. Надо убить сулланкири.

Он сильно встряхивал головой, глядя на меня и через мое плечо:

— Нет, нет, нет!

— Ли! — Я поднял руку и ударил его.

Он зарычал и чуть не вытащил меч, но тут же закашлялся и согнулся от боли. И от этого пришел в себя.

— Хокинс, я просто не могу.

— Должен. У тебя Теммер. Ты сможешь.

— Нет, Хокинс. — Ли вцепился в мое кольчужное одеяние. — Не видишь разве, меч не защитил меня от магии. Он не защищает. Если я… но сулланкири… нет, Хокинс, не могу. Я сейчас умру. Проклятие сбывается.

— Но если ты его не вытащишь, значит, твои друзья и отец погибнут! — Я его тряс, не очень сильно, но настойчиво. — Ты обязан, Ли!

— Не могу!

К нам на четвереньках подполз Скрейнвуд.

— Да оставь ты его, Хокинс. Ты же видишь, он не может. Ли, отдай мне меч. Я сделаю это.

У Ли широко раскрылись глаза, и в голосе его зазвучал страх.

— Нет, нет, нет, нет! — Он крепко держал меч. — Нет, нет, нет!

— Ли! — Я положил ему руки на голову и заставил смотреть мне в глаза. — Ты должен идти сражаться.

Его глаза стали бессмысленными.

— Нет, нет, нет, нет…

— Хокинс, он не пойдет. Дай мне меч.

Я фыркнул и врезал ему еще:

— Дурак.

Он снова отлетел и упал на правое бедро, левой рукой держась за лицо.

— Это я дурак? Без этого меча…

— Да знаю я. — Я смотрел на своего друга, скорчившегося на земле. Он, как плющ, обвился вокруг меча, приник к нему, как ребенок к матери. Я вспомнил Ли — веселого, смешливого, рифмующего слова, открывающего празднества, галантно принимающего шарф в награду от Райгопы. Тот Ли был мне близок, как брат. А этот, что скорчился вокруг меча у моих ног, это был не Ли.

— Прости меня, я очень виноват. — Я сильно саданул Ли правой рукой по ребрам, и он взвыл. От боли он обессилел, и мне было нетрудно вырвать Теммера из его рук.

Я рявкнул, угрожающе взмахнув Теммером на принца Ориозы:

— Ты дурак, потому что просил меч, Скрейнвуд. А такой меч не просят, его берут.

Я вытащил Теммера из ножен и на поверхности его золотого клинка увидел свое отражение. Сердце мое истекало кровью от жалости к Ли, потому что я вдруг понял все, с чем он жил. Теммер одновременно и чудесен, и страшен, лучший друг и злейший враг. Я его страстно желал, я его ненавидел, он у меня вызывал благоговение.

Держа эфес в руках, обнажив клинок, я увидел перед собой перевернутый мир. Вдруг я увидел радугу красок, которые до сих пор для меня не существовали. Страх и боль окрашивали Ли, а ненависть ярко горела на всем облике Скрейнвуда. В один миг я понял, что он — враг, и знал, что убийство его будет оправдано, но у меня было ощущение более важной добычи вблизи, и Теммер требовал от меня идти на поиски.

Я отбросил свой прежний меч. У меня был Теммер. Другого мне не нужно. Старый меч меня только задержит и украдет у меня славу, которую я завоюю вместе с Теммером.

Я выбежал из переулка и перегородил дорогу потоку убегающих воинов. Когда я свернул за угол и очутился во внутреннем дворе замка, сулланкири как раз наклонил голову и вплыл в ворота. В него полетели несколько стрел, скорее всего, выпущенных эльфами. Стрелы рассердили гиганта, но на его лице с отвисшей челюстью и пустыми глазами не проявилось признака боли.

Когда он приблизился, каждым тяжеловесным шагом расшатывая камни мостовой, сильнее почувствовались импульсы страха. Он посылал в нас более сильные и быстрые волны страха, ища слабые головы, таящие в себе любой возможный страх, который он мог бы обернуть себе на пользу. За одну секундупередо мной пронеслось бесчисленное количество страшных опасностей, и я мог бы поддаться любой из них, если бы не Теммер в правой руке.

У меня есть Теммер. Чего мне бояться?

Через баррикаду перепрыгнул кто-то с мечом в руке и кинулся вперед. Это был Кирилл, и Теммер показал мне его в новом свете. Смелость бурлила в нем, как пар над озером, а в сердце его, как огонь, горела ярость. Он размахивал мечом направо и налево, разрезая мышцы, рассекая кости, вот он нырнул под дубинку, которой размахивал хогун, и резанул ему ноги поперек. Он заскочил за спину гиганта и всадил меч ему в ногу сзади, надеясь заставить того захромать. Если бы хогун был простым существом из плоти и крови, Кирилл добился бы своей цели.

Но это было другое существо. Это был сулланкири, и его самое вероломное оружие попало в цель.

Страх. Страх за дочь, за то, что будет с ней, если он проиграет. Страх заполз внутрь Кирилла и ужалил его, как змея. Кирилл замешкался на миг. Я увидел, как в нем поднялся страх никогда не увидеть свою дочь и как на один лишь миг этот страх парализовал его.

Но этого мига оказалось достаточно.

Дубина Темного Наемника сделала оборот и придавила Кирилла к стене крепости. Ногами он ударился оземь. А все тело вытекло из вмятины, оставленной в стене ударом дубины.

Я побежал вперед, влетел в поле действия сулланкири. И тут я почувствовал, какую силу может придать Теммер. Казалось, сулланкири движется медленнее меня, и я видел заранее какие-то флюиды его движений: куда он намерен ступить, где окажется дубина в следующую долю секунды. Уклониться в сторону мне не составляло труда. Я поднырнул под дубину и оказался между ног этой твари. Я взмахнул клинком вверх и описал им круг, держа меч двумя руками, ударил по левому колену Темного Наемника. Когда кончик меча врезался в тело твари, его кожа и мышцы стали для меня почти прозрачными. Мне стало видно, как клинок перерезал сухожилие, и я, где разворачивая клинок, а где раскачивая, протащил его до коленного сустава, ни разу не зацепив кость. Кончик Теммера выглянул с противоположной стороны колена, и тут же струя зловонной жидкости — крови сулланкири — брызнула через стену.

Когда хогун начал падать, я кинулся вперед, развернулся и снова наскочил на него. Я полоснул сзади его левое бедро, причем Теммер почти не зацепил кость. Я подпрыгнул вверх и, когда его бедра оказались на земле, приземлился на его ягодицы и побежал по его спине вперед. Он старался подняться на руках, но я быстро вонзил клинок в левую подмышку, немного попилил Теммером, и эта рука отвалилась.

Сулланкири свалился на левый бок и сбросил меня, но я легко соскочил на землю, свернувшись, как шарик, и покатился. Откатившись, я опять оказался на ногах и танцующей походкой вернулся, стал обходить голову чудовища. Теперь он встал на дыбы, размахивая правой рукой. Ему удалось поднять голову от земли почти на шесть футов. Он был большой и безобразный и вонял смертью, но я кинулся вперед и бросил Теммер вверх, прямо в глазницу его пустого левого глаза и глубже — туда, где было то, что осталось от его мозга.

Оттуда полилась и окатила меня густая зловонная жидкость. Я старался вытащить Теммер, но не мог, и из-за жирной жидкости моя рука соскользнула с эфеса меча. Сулланкири так метался, что клинок вырвался из моих рук, и я полетел назад, тяжело перекатываясь и подпрыгивая на камнях мостовой. Раздавленный страхом, я завертелся волчком и увидел, как хогун поднимается на ноги.

Лишь благодаря своей устрашающей силе эта тварь, у которой осталась всего одна рука, все-таки смогла подняться. Правая нога выпрямилась, и гигант так и остался бы стоять, но без левой руки он не мог себя уравновесить, не мог также опереться о ворота. Головой он ударился о зубчатую стену над воротами, потом дал крен направо, воткнул обрубок левой ноги в землю и во второй раз растянулся во весь рост, лицом вперед.

Головой он сильно ударился о брусчатку внутреннего двора замка. Я услышал хлопок и треск и увидел, что кончик клинка Теммера торчит сзади из черепа гиганта. Секунду спустя эфес меча, вместе с парой дюймов клинка, оторвался, запрыгал по камням и улегся возле моей правой руки.

Стая бормокинов у ворот завыла и кинулась на меня, размахивая своими длинными ножами.

— Хокинс, ложись!

Я распластался по земле, и позади меня раздался выстрел из баллисты, пославший копья и стрелы поверх трупа сулланкири. Залп пробил бреши в ряду авроланов, но бормокины упорно рвались вперед. Я пытался вскарабкаться на ноги, но залитая кровью Темного Наемника земля стала скользкой, и мне было не встать. Я растянулся там, имея на руках всего два дюйма сломанного меча для самозащиты.

И тут надо мной возник лорд Норрингтон, разрезавший мечом морду ближайшего бормокина. Он парировал удар другого врага, отбросив его в сторону пинком в живот, потом расшиб ему голову головкой эфеса. Клинок лорда Норрингтона описывал широкую дугу, рассекая черепа, отрезая конечности, вспарывая животы и проливая кровь — один человек сражался против стены бормокинов, не давая им напасть на меня.

Я перекатился направо, стараясь не попасть под дугу его меча, потом схватил длинный нож. Крутанулся налево, всем телом сделал длинный прыжок и нанес удар в горло бормокина, нацелившегося на спину лорда Норрингтона. Бормокин булькнул и умер, но сначала мне пришлось отшвырнуть его пинком, чтобы он не схватился за ноги Норрингтона. Мы с лордом встали спиной к спине. Он кивнул, одобряя мое решение. Вместе мы стояли и резали всех, кто к нам приближался.

Мы погибли бы там, потому что вся армия авроланов вливалась в эти ворота — по крайней мере, мне так казалось. Я слышал вокруг крики мужчин и женщин. Гудели натянутые и отпущенные тетивы, трещали катапульты, мечи резали, топоры рубили, копья протыкали, и слышалось шипение от магических заклинаний, но вокруг нас с лордом Норрингтоном я видел одних бормокинов — ряд за рядом они кружились вокруг нас, как поток вокруг скалы. Нас уже окружал вал из трупов, непроходимый барьер, а наши клинки все сверкали, нанося как можно больше вреда противнику.

Наши силы были рассеяны, и я думал. , что день сложился не в нашу пользу. Но оказалось наоборот — мужчины и женщины, лишившись чувства страха вернулись в бой. После затоплявшего их страха, теперь для них что угодно было передышкой и даже переменой к лучшему. У очень многих отсутствие страха заменяет смелость, так что они вернулись, и приток врагов вокруг нас стал меньше, стал иссякать и развернулся в обратную сторону.

Теперь по брусчатке двора загрохотали копыта: это Август со своей кавалерией врезались в толпу бормокинов через брешь, которую они пробили в баррикадах. Стрелки со стен, или с высоких мест вроде лестниц или ближайших крыш стреляли вниз в бормокинов. Боевые кличи перешли в болезненные стоны, потом где-то вдали трубы принялись играть отбой, и бормокины убежали.

Наши сначала подняли радостный крик, но он быстро стих. Оказалось, что труба возвещала не только отход авроланов, — по ее сигналу дракон замахал крыльями и начал парить над нами. Он вызывающе кричал, потом стал делать все меньшие круги и сел на башню Короны.

Я сразу понял, что случилось. Кайтрин намеревалась снести город с лица земли, потому что он был для нее оскорблением. Он был выстроен после поражения Кируна как вечный вызов вторжениям с севера. Само его существование было ей как бельмо на глазу, и она решила его уничтожить. Однако он оказался более стойким, чем она рассчитывала, а после гибели всех ее генералов армия стала распадаться.

Однако она не забывала, что в случае успеха награда могла быть очень велика. Три фрагмента Короны Дракона хранились тут. Вместе с той частью, которую она уже заполучила, они составляли половину всей короны. Власть над одним драконом уже дала хорошие результаты, и с его помощью несложно раздобыть остальные три фрагмента.

Мы победили на земле, но свою награду она все-таки получит.

Дракон взмахнул крыльями и опустился на башню. Все четыре его когтя нашли достаточную опору на контрфорсах, а кончик башни как раз чуть-чуть касался его живота. Он изогнул голову назад, победно заорал и стал изгибать свою длинную шею вперед и назад. Как собака, пожирающая куриное яйцо, он лязгнул зубами и захватил в них крышу башни, сминая ее и пытаясь оторвать. Голову он то откидывал, то опускал, разбрасывая обломки вокруг по крепости, забрасывая далеко в океан осколки свинца.

До сих пор во мне с кристальной четкостью запечатлелись два воспоминания. Одно — как свет от фрагментов короны играл на золотой чешуе на брюхе дракона. Дракон посмотрел на них вниз, под себя, по его морде разлилась нежность, какая бывает у собаки, вылизывающей сосущих ее щенков. Казалось, на секунду его ослепил этот свет.

И еще мне вспоминается спокойное выражение лица Дотана Каварра, который вместе со всеми нами задрав голову смотрел наверх. Все вокруг открыли рты от ужаса, понимая, что проиграли, он же мирно наблюдал все это и спокойно ждал. Он знал, чем это закончится, и хотел посмотреть, окупятся ли века подготовки.

Имело смысл прятать ценные вещи в башне, чтобы сохранить их от людей, потому что люди не парят в воздухе. С другой стороны, не следовало хранить их наверху башни, если есть риск, что за ними прилетит дракон. С самого начала архитекторы, строившие ее, понимали это и приняли предохранительные меры, которые веками хранились в тайне от всех, кроме баронов Дракона и нескольких их доверенных помощников.

При снятии крыши с башни освобождались четыре массивных противовеса, они падали вниз по шахтам, построенным в наружных стенах башни. Эти противовесы натягивали кабели, магическим способом сплетенные из стали. Кабели через систему шкивов соединялись с острым, как игла, стальным острием длиной более тридцати футов, оно размещалось в центральной шахте винтовой лестницы, по которой мы поднимались в башню. Когда противовесы падали на землю, острие взлетало из глубины. В своем движении наверх оно протыкало яму, где горел огонь, в Комнате Короны и вонзалось в сердце дракона.

Дракон подпрыгнул вверх и отлетел, и если бы им не управляла Кайтрин, он мог бы отделаться всего лишь дырочкой в теле. Он дважды сильно взмахнул крыльями, поднялся с башни и двинулся на север, потом его хвост стал извиваться от боли. Дракон снова взревел, хотя уже приглушенно, и внезапно смолк. Потом одно крыло стало бить вхолостую, другое наполовину свернулось, и дракон упал на землю.

Он приземлился в новое, искусственное озеро севернее крепости. Никто из нас не видел, как он упал, хотя капли воды от всплеска долетели даже до нас. Мы все стояли молча в оцепенении, не веря своим глазам. Потом мало-помалу стали раздаваться ругательства. Восклицания и радостные крики заглушили стоны и хныканье раненых и умирающих. Я засмеялся и толкнул в бок лорда Норрингтона, а он меня.

Все мы, выжившие в осаде, орали от радости. А потом вся эта шумиха так же быстро, как возникла, прекратилась: нам еще предстояло изгнать армию авроланов с наших земель.

Глава 38

Дракон умер после полудня. Принц Август со своей кавалерией провел серию изнурительных атак на арьергард авроланов, но Кайтрин не позволила превратиться отступлению в беспорядочное бегство. Она заставляла вилейнов и темериксов как следует биться на флангах, но, когда кавалерия напала на соединение бормокинов, угроза нападения с вражеских флангов заставила ее прекратить действия. Но все же всадники разогнали охрану драгонеля, и небольшой эскадрон кавалерии Налеска смог захватить это оружие как трофей. После этого люди Августа еще два часа преследовали авроланов в лесах и на дороге к северу.

К тому времени флот авроланов был разбит и наши корабли смогли пристать к берегу. И самое приятное — что с юга к нам подошли подкрепления: разведчики Ориозы, до зубов вооруженные гвардейцы Мурозо и легкая пехота Себции. Хотя мы уже сами сняли осаду, но их помощь была не лишней.

Я искал Ли, чтобы извиниться за то, что натворил. Сначала отправился на станцию скорой помощи, где нашел его в прошлый раз. Эта станция была переполнена ранеными: кто-то сидел, глядя в пространство остекленевшими глазами, кто-то причитал нечеловеческим голосом, полным боли. Всюду лежали раненые. Те, мимо которых я проходил, хватались за меня, ошибочно принимая за потерянного друга. Я высвобождался из их рук и продолжал поиски.

Наконец я нашел его в комнатушке, которую он занимал раньше, увидев его через полуоткрытую дверь. Он сидел на кровати и дрожал — по крайней мере, я убеждал себя, что это простая дрожь, а не мучительное болезненное вздрагивание, от которого его мог излечить только Теммер. Он был закутан в серые простыни, оттеняющие бледность его лица. Он сидел, раскачиваясь взад и вперед, прижимая к себе палку, лаская ее, как будто это был его меч. Он даже разговаривал с ней.

Я хотел войти в комнату, но меня не пустили: кто-то схватил меня за запястье и оттащил в другую сторону. Ко мне наклонилась измученная Джиландесса, вся в пятнах крови:

— Туда нельзя. — Но Ли…

— Его жизнь сейчас вне опасности, Хокинс. — Девушка на минуту опустила глаза. — Но я лечу не все раны. Требуется время.

— Может, я…

— Нет, Хокинс. Сейчас ему не поможет встреча с вами. — Она потрепала меня по плечу. — Дайте ему время…

От ее слов, хотя сказанных сочувственно и мягко, я ощутил внутри пустоту. Ли дорого заплатил Теммеру, как и те, кто держал его в руках ранее: сломался в своей последней битве. И хуже всего было то, что это произошло благодаря моему участию. Я нарушил его доверие, я его предал, и теперь, хоть убей, я не представлял себе, как исправить причиненное мною зло.

Я оглянулся через плечо на Ли, раскачивающегося на кровати, и меня охватила дрожь.

— Спасибо, Джиландесса. Заботься о нем хорошенько. — Она в ответ кивнула и посторонилась, выпуская меня на солнечный свет.

Нея найти было проще; к счастью, у него было хорошее настроение, хоть он и ждал своей очереди на прием к магам на станции скорой помощи. Он сидел на обломке стены, вытянув вперед левую ногу. У него была разодрана лодыжка. Бинты, которыми она была обмотана, хорошо пропитались кровью, даже брюки промокли от крови. Он опирался на свою булаву, как старик на трость, и улыбался мне:

— Ты убил сулланкири и даже ни одной царапины не получил? Ну, ты и впрямь герой, Хокинс.

— Просто повезло, Ней. А с тобой что случилось? Он засмеялся, превозмогая боль.

— Крушил бормокинов направо и налево, а один прополз по земле, вцепился зубами в мою лодыжку и разгрыз ее. Когда сижу, не так больно.

— Тебе ее вылечат. — Я оглянулся на домик, где лечили Ли. — Ты Ли еще не видел?

— Заглянул, когда ковылял мимо его комнаты, — Ней был серьезен. — Думаю, он выживет.

— И мне так сказали, — я потупился. — Говорят, ему не поможет встреча со мной.

Ней тоже потупился:

— У него с головой плохо, Хокинс, он запутался и испугался. Скрейнвуд сидит с ним там все время, но Ли от этого не легче.

— Надо же, а я его не, заметил. Ну и ну. — Я печально покачал головой, вертя в руках эфес. — Знаю, не надо мне было…

Ней сильно ударил по земле рукояткой своей булавы:

— Надо, надо. Ты сделал то, что было нужно всем. И Ли это понимает. Я сам ему сказал, и мне показалось, что он услышал. — Ней заговорил шепотом: — Давно, еще, в первый день нашего Лунного месяца, я молился, чтобы мне даровали Смелость. Кедин дал ее мне, но когда этот сулланкири подошел близко, моя смелость испарилась. И знаешь что? Я дрожал и трясся; представь себе, описался!

Он засмеялся и поднял левую ногу повыше.

— В этом укусе тоже свои плюсы: теперь у меня дырка в сапоге, и я не буду болтаться где попало.

— Нет худа без добра.

Глаза Нея стали суровыми, он взял у меня из рук эфес:

— Когда этот вошел в ворота, я просто весь на дерьмо изошел, но тут смотрю — ты выходишь из-за угла с Теммером. И видел, как ты его прикончил. Видел, как сломался меч. Я все думал об этом и кое-что надумал.

— Ты догадался, почему он сломался?

Ней раздумчиво кивнул:

— Сказано ведь было, что этот меч в последней битве переломает всех. Я про других не знаю, но Ли он сломал. Ли взял этот клинок, рассчитывая стать героем. Он взял его для себя, поэтому клинок и смог его сломать. А ты — ты его взял не для себя, а чтобы спасти других. Ты был ему неподвластен, он не мог сломать тебя, вот он и сломался сам.

У меня мурашки пробежали по коже.

— Хорошо бы ты оказался прав. Не могу сказать, что жалею о Теммере.

— Ну, он был просто меч. Опасный в умелых руках. — Он встряхнул головой и засмеялся: — А в случайных руках еще опаснее.

Я подумал и согласился с ним, а когда он хотел отдать мне эфес, я отказался:

— Нет, пусть будет у тебя. Мне он не нужен. Я не представляю себе, как можно починить клинок, но если и можно, после того, что я сделал с Ли, я считаю себя не вправе им владеть.

— Ну, положим, я другого мнения, но… — Ней кивнул и запихнул эфес за пояс. — Ага, уже идут за мной. Ты поступил правильно, Хокинс. Не сомневайся. Увидимся позже.

Я постоял с ним, пока не подошли двое, которые должны были помочь ему дохромать до станции скорой помощи, и, ускользнув из внутреннего города, отправился в северную часть — побродить по руинам внешнего. Вокруг меня кипела жизнь — дворняжки терзали трупы, оборванные мужчины и женщины грабили мертвецов, вороны выклевывали глаза. Город прочесывали специальные отряды — собирали тела, складывали их штабелями, обрызгивали напалмом и поджигали. Я старался держаться с наветренной стороны от этих костров, потому что от сладкого запаха горелой плоти меня выворачивало.

Я поднялся по ступеням и взобрался на верх парапетной стены, с которой я послал в сулланкири стрелу урЗрети. Там, в залитой водой низине, лежал на левом боку наполовину затонувший дракон. Его голова наконец согнулась, так что вода заливала нижнюю челюсть. Язык вывалился и повис, как коврик, покрыв правую сторону морды и уходя в воду.

Трое парнишек на самодельном плотике, отталкиваясь шестом, приближались к дракону. Грязная вода омывала плотик и их грязные ноги. Они спорили о том, как лучше подобраться, причем самый маленький громко настаивал, что подъехать надо со стороны полуоткрытой пасти, потому что он хочет забраться внутрь. Другие два, постарше, обменялись взглядами и послали плот в сторону пасти, а малыш нетерпеливо ждал, стоя на самом краю плотика.

И я вдруг подумал, что эти трое — это как мы: Ли, Ней и я, когда мы все вместе отправились навстречу грандиозным приключениям. Мы были тогда полны такого же благоговения, как эти трое, совершенно не думая о возможных опасностях. Мы тогда приняли вызов, не представляя, какую цену впоследствии придется заплатить.

Я приложил руки рупором к губам:

— Эй, ребята, не надо туда! Стойте! Это может плохо кончиться.

Они обернулись на мой голос, посмотрели на меня с презрением, как молодые смотрят на старших. В их глазах читалось: «Это ты бойся, а не мы. Мы бессмертны».

К счастью для меня и для них, именно в этот момент труп бормокина всплыл вдруг прямо перед плотом. Малыш взвизгнул и отскочил от края. И столкнул товарищей в воду. От ужаса все трое заорали. Двое промокших мальчишек снова взобрались на плот и лежали там дрожа, пока течения, вихрившиеся вокруг дракона, не отнесли их медленно прочь.

— Хорошо, что ты это сделал. Они и вправду могли влипнуть во что-нибудь.

Я развернулся на голос и тут же склонил голову:

— Милорд, я не слышал ваших шагов.

Лорд Норрингтон улыбнулся и положил мне руку на плечо:

— Мы с тобой спина к спине оборонялись в бою. Многое мы вместе вынесли, и еще нам предстоит не меньше. Можешь звать меня просто по имени — Кенвик.

Я от изумления разинул рот и поднял на него глаза:

— Милорд, спасибо! То есть Кен… нет, не могу.

Улыбка лорда Норрингтона перешла в озадаченную ухмылку:

— Почему это?

— Отец с меня шкуру спустит, если услышит, что я обращаюсь к вам так фамильярно. Его это заденет и…

Лорд Норрингтон стиснул мне плечо:

— Понял тебя, Таррант. Я и сам не хочу задеть твоего отца. Но, может быть, когда мы с тобой наедине, как сейчас, можно отбросить официальность?

— Как хочешь, Кенвик, — я попробовал произнести имя, это оказалось несложно. — Однако не слишком ли просто я получил эту награду?

Он скрестил руки на груди:

— Это как же понимать?

— Что я сделал твоему сыну…

Он поднял голову, сощурился и кивнул:

— Ты избавил его от проклятия, Таррант, и за это я просто не знаю, как тебя благодарить. Я с самого Атвала боялся, что он погибнет в этой кампании. Я знаю, мой сын далеко не совершенство, но ведь я его люблю. Мне больно видеть его в таком состоянии, но все лучше, чем сгореть на поминальном костре, вот почему я счастлив. Он вылечится, Таррант, род Норрингтонов продолжится. Знаешь, что ты сделал сегодня? Ты спас наш род, так могу ли я тебя в чем-то упрекать!

— Вы его любите и боялись за него, но позволяли ему вступать в битвы?

Лорд Норрингтон кивнул, оперся о зубец стены и стал смотреть на север.

— Мой долг перед моим народом и перед Советом королей, да что там — долг перед всем цивилизованным человечеством — требовал, чтобы я послал лучшие силы, какие мог собрать, на предстоящую битву. Благодаря этому мечу Ли стал единственным орудием, с помощью которого я мог уничтожить сулланкири. Как бы я ни хотел уберечь его от опасностей, я должен был посылать его в бой. Я мог только всякий раз надеяться, что эта битва не окажется для него последней.

Я и вас с Неем отнюдь не хотел подвергать тем опасностям, которым пришлось подвергнуть, но только благодаря вам двоим Ли поступал так, как ты сам видел. Ты знаешь, когда Ли прибежал через лес за помощью для вас и Раунса, я подумал — ведь это его первый бескорыстный поступок на моей памяти! Что-то заставляло его держаться, пока вы были в опасности. Пусть в ту ночь у него очень болели ноги, пусть он был страшно измучен, но я видел, как он волнуется за вас и как рад, что помог вас спасти. Побежав за помощью, он взял на себя ответственность за вас, и во всей этой кампании им руководило это чувство ответственности.

Я стоял, прислонившись к соседнему зубцу. Он искоса взглянул на меня:

— Когда-нибудь, Таррант, когда у тебя будут свои дети, ты поймешь возможности и пределы каждого. Ты захочешь, в меру своего разумения, нацелить их на то, что в их возможностях, и защитить от того, что не в их силах. Но беда в том, что у них другой взгляд на вещи. Они не согласятся с твоим пониманием их возможностей и их пределов. И вдруг в какой-то момент они удивят тебя поступком, которого ты от них никак не ждал. Так и получилось с Ли в этом походе. Хотя борьба предстоит еще долгая, но ведь Ли жив и еще сможет многое сделать.

В наш разговор вмешался новый голос, резкий и ворчливый:

— Как ты смеешь, Кенвик Норрингтон, лишать меня моего законного права! — На парапет влетел принц Скрейнвуд, размахивая сжатыми кулаками. — Ты не позволил мне принять участие в твоем походе на север. А почему? Чтобы взять вместо меня этого ублюдка, который оскорбил твоего сына и оскорбил меня?

— Чего? — нахмурился я.

Лорд Норрингтон положил руку мне на грудь, не дав сделать ни шага вперед:

— И кто вам такое сказал, мой принц?

Скрейнвуд махнул рукой в сторону башни:

— Да все говорят. Ты оставляешь меня тут, но берешь Августа и других. Август должен был потребовать, чтобы ты взял меня с собой, но он сказал, что ты твердо решил не брать меня. И так же твердо решил, что с тобой едет Хокинс.

— Ясно. — Слова лорда Норрингтона прозвучали так холодно, что я вздрогнул. — Принц Скрейнвуд, советую вам кое-что вспомнить. Первое и самое главное — походом в войне с Кайтрин командую я, а не вы.

— Из-за этого дурацкого предсказания эльфов.

— Не так уж важно — почему, и учтите, немалую роль тут сыграл мой опыт. Вы, принц Скрейнвуд, по сути дела в этом походе делали, пожалуй, только одно: — пускали в расход раненых или сами падали с коня. Ну, можете нанимать бардов, пусть слагают песни о ваших успехах, но и вы, и я, и любой, кто видел, как вы убегали, знает, что я говорю сущую правду.

Лицо Скрейнвуда, насколько позволяла видеть маска, побледнело.

— Но ведь это… это… это низкая клевета! — Он ткнул пальцем в мою сторону: — Вот кто забил тебе голову ложью обо мне. Я сам видел, как он напал на твоего сына, как украл у него меч. Я пытался остановить его, но…

— Но не вышло, как и все остальные ваши потуги в военном деле. — Лорд Норрингтон отмахнулся от несвязного лопотанья Скрейнвуда. — А о вас я слышал не только от Хокинса, а от всех остальных. Мой сын рассказал мне, что произошло там, в переулке, и даже из его слов понятно, что верить вам нельзя. Ваше присутствие обходится нам слишком дорого, мой принц, и я не хочу подвергать моих людей опасности, спасая вас. Если вы будете настаивать и подадите жалобу, и добьетесь своего, вы все равно в походе погибнете. Это я вам обещаю.

— Вы мне угрожаете, сэр?

— Вовсе нет, я просто реально смотрю на вещи. — Лорд Норрингтон крепко сжал кулаки. — Предлагаю вам выбор. Или вы распускаете слухи, что я оставляю вас тут с разведчиками Ориозы помогать в восстановлении крепости Дракона, или я созову все армии, какие тут есть, и принародно назову вас трусом. Более того, в награду за наши успехи я потребую, чтобы вашу сестру выдали замуж за моего сына и чтобы ваша матушка в обход вас передала корону Райгопе. И можете ни секунды не сомневаться, именно так она и поступит.

Скрейнвуд зашатался, сделал шаг назад и прижал обе руки к сердцу:

— Вы этого не сделаете!

— Сделаю, даже колебаться не стану. — И он обратился ко мне: — Хокинс, попрошу вас принести таблички арканслата и прислать ко мне мага, чтобы отправить сообщение.

— Нет! Постой, Хокинс, не уходи. — Глаза Скрейнвуда стали такими же напряженными, как и голос. — Значит, вы предоставляете мне выбор? Я останусь тут, и обвинений в мой адрес не будет?

Лорд Норрингтон кивнул:

— Вы и этого-то не заслуживаете, но не думайте, что так легко отделаетесь. Если когда-нибудь мне не понравится, как вы правите Ориозой, я распространю свои «мемуары», и вы потеряете доверие.

— Вы настаиваете, чтобы ваш сын женился на моей сестре?

Лорд Норрингтон поколебался минуту.

— Этот вопрос будем решать, когда мой сын выздоровеет. Обсудим, когда я вернусь.

Скрейнвуд дулся некоторое время, потом кивнул:

— Неужели вам нравится из себя разыгрывать политика?

— Нет, но если вы желаете разыгрывать из себя солдата, то у меня нет выбора. — Лорд Норрингтон махнул рукой. — Идите, мой принц. Если вам так хочется, позлите кого-нибудь другого.

Скрейнвуду явно не понравилось, что его отсылают, но он ушел. Напоследок принц бросил на меня выразительный взгляд, на который я ответил равнодушным молчанием. Последнее, что я видел, — как он, тяжело топая, спускается по лестнице, окутанный дымом погребального костра.

Лорд Норрингтон с улыбкой обернулся ко мне:

— Ну, ты сам слышал, мы посылаем на север отряд вдогонку за Кайтрин. Выступаем утром. Хочу, чтобы ты поехал со мной. С нами будут Сит, Фариа-Це Кимп, и еще несколько наших.

— И Ней?

— Нет, боюсь, он не сможет. — Он вздохнул. — Нею будут лечить ногу магическими средствами. Если, пока мы будем в Авролане, Кайтрин сумеет наслать заклинания, которые сведут на нет все наше лечение, мы не сможем никак помочь ее жертвам. Мы взяли в отряд тех, у кого ранения совсем легкие и заживут без магии. Остальные войдут в состав здешнего гарнизона, или их отошлют домой. Ней в конечном счете вернется в Вальсину.

— Вы посылаете его сопровождать Ли?

— Да.

Я кивнул:

— Как Кайтрин наслала это заклинание?

Он пожал плечами:

— Я ведь многого не понимаю в магии. Заклинания — как узелки на веревке. Если знаешь, как ее завязывал, развязать нетрудно. Некоторые узлы очень сложные, значит, их трудно развязать. А заклинания на исцеление сравнительно просты, так что доступны любому. Конечно, чтобы изучить магию, понадобятся годы, но у Кайтрин были в распоряжении все эти годы, и даже больше. Маги считают, что ученые в Вильване могут изобрести новые исцеляющие заклинания, которые она не сумеет расколдовать, но на это нужно время.

— Времени-то у нас и нет, если мы хотим ее поймать.

— К сожалению, ты прав.

Я кивнул, потом засунул большие пальцы за пояс:

— Но если уезжать надо завтра утром, я лучше побегу собираться.

— Мысль неплоха, но время еще есть. — Лорд Норрингтон кивнул на башню: — С разведчиками приехал твой брат Саллит. Я подумал, что ты захочешь повидаться с ним до нашего отъезда, и заказал для вас обед.

— Вы тоже будете?

— Нет. Хотелось бы, но пока ты будешь со своей семьей, я побуду со своей. — Он сделал неопределенный жест в сторону севера: — Запасайся добрыми впечатлениями, Таррант, ведь там, куда мы едем, их будет мало и они будут крайне редки.

Глава 39

Я немного нервничал перед встречей с братом, сам не знаю почему. Я вернулся в свою комнату в башне, вымылся, переоделся в легкие одежды, которые предпочитал Каварр. Я знал, что в дороге такого не надену; одеваясь в штатское, я словно бы убеждал себя, что мы на самом деле разбили войско Кайтрин.

Мои дурные предчувствия рассеялись, как только я встретил брата — он ждал меня перед обеденным залом в башне вместе с несколькими разведчиками из Ориозы. Саллит взглянул на меня неуверенно, но тут же расплылся в широкой улыбке, когда один из друзей вытолкнул его вперед. Мы обнялись, похлопали друг друга по спинам, он познакомил меня с друзьями. Я тут же забыл, кого как зовут, да это было и неважно — они тут же извинились и оставили нас вдвоем. Нам надо было взять еду и найти спокойный столик, а таковых было полным-полно из-за больших наших потерь за время осады.

У Сала был усталый вид, что неудивительно — ведь разведчики шли пешим ходом почти целый месяц. Но его ореховые глаза ярко блестели, и пока мы разговаривали, к нему вернулось его привычное оживление.

— И когда стало известно, кто стоит во главе похода, то папаша чуть не лопнул от гордости. А уж когда он узнал про вас с Ли, мы с трудом уговорили его остаться на своем посту Стража Мира — он ведь хотел сформировать свой отряд милиции и отправиться с нами на север.

Я улыбнулся:

— Вот было бы здорово, если бы он сюда явился.

— Еще бы. — Брат похлопал меня по руке. — Ничего, скоро его увидишь, ведь ты возвращаешься с Ли.

— Нет, — я отрицательно покачал головой, — я как раз отправляюсь на север с лордом Норрингтоном. С Ли вернется Ней.

Сал по моему бесстрастному тону понял, должно быть, что тут были какие-то заморочки, но с вопросами не приставал.

— Мы получили назначение — некоторое время придется послужить тут в гарнизоне, под командованием принца Скрейнвуда.

— Послушай меня, Сал, пусть он не знает, что ты мой брат. А если он об этом услышит, скажи, что ты всегда меня не любил.

— Что такое? — расхохотался Сал. — Как это я не любил тебя? Ты ведь герой. Ты, может, не в курсе, но когда мы сюда прибыли и капитан Кросс однажды окликнул меня то фамилии, все вокруг как завопили — приветствовали меня. Они приняли меня за тебя, одного упоминания имени Хокинса хватило, чтобы они все заулыбались. Что принц имеет против тебя?

Я чуть не сказал ему правду:

— Видишь ли, Сал, мы никогда не ладили. Я для него просто деревенский мужлан, я ведь даже не дворянин. Ты тоже, пожалуйста, держись от него подальше.

Мой брат некоторое время изучающе смотрел на меня, потом кивнул:

— Ты, Таррант, здорово вырос, я просто горжусь тобой.

— Ну спасибо.

И до самого конца обеда мы говорили о вещах более заурядных, чем принцы и войны. Сал слегка подшучивал, что я выбрал себе любовницу из эльфов, но признался, что сам в Вальсине ухаживает за двумя дамами, так что мы быстро оставили любовную тематику и перешли к другому. Он много рассказывал мне о разведчиках и о том, как они добирались сюда, я очень смеялся. Я был ему благодарен за его рассказы — ведь благодаря им мне самому не пришлось вдаваться в подробности о своем боевом опыте, мои-то истории смеха не вызовут.

После обеда мы расстались и я вернулся к себе. Упаковал все свое снаряжение и подготовился к выступлению. Дольше всего я связывал узлом одеяло, подаренное мне Ли. Хотя мне казалось, что я его не заслуживаю, я тем не менее не желал оставить его тут. Когда все вещи были уложены, за ними пришел носильщик. Он же отнес мои длинные ножи на заточку.

Потом я отправился в комнату Сит, и мы провели вечер в роскошном забвении, как будто завтрашнее утро никогда не наступит. Мы вместе приняли ванну, вернулись к ней и долго, не спеша занимались любовью в сиянии множества свечей. Оба мы знали, что нас ждет завтра отъезд, но мы отгоняли эти мысли и каждое движение старались продлить как можно дольше. Я помню, как золотился свет свечей на ее теле, с какой силой она приникала ко мне и двигалась вместе со мной, помню я и сладкую теплоту слов, которые она шептала. Наши руки сплетались, как и наши тела, и я знал, что никогда уже мне не забыть этой ночи.

Мы проснулись с зарей, оделись, поели и встретились с остальными из нашего отряда во дворе перед башней. Там собрались все, кто хотел проводить нас. Дотан Каварр, прервав обследование трофейного драгонеля, пришел пожелать нам счастливого пути. Он дал лорду Норрингтону серебряную фляжку прекрасного бренди. Мне он подарил колчан с тридцатью стрелами с широкими посеребренными головками.

— По-моему, Хокинс, это самый подходящий размер головок для темериксов. Удачной охоты тебе.

— Спасибо. — Я привязал колчан к седлу и вдел лук в ножны. Я уже был готов сесть в седло, но заметил, что мой пояс накинут петлей на луку седла вместе с моими длинными ножами, но меча на поясе нет. Нахмурившись, я собрался уже возмутиться, как меня остановил чей-то голос:

— Чего-то не хватает, Хокинс?

Я обернулся и заулыбался: ко мне шагал Ней. Он протягивал мне клинок в ножнах. Это был не тот меч, который я бросил во время последней битвы, но и не Теммер.

— Это что?

Ней нерешительно улыбнулся:

— Я тебе наобещал тогда, на мостике, но ничего не вышло. Знаешь, я ведь возвращаюсь домой вместе с Ли. Хочу просить тебя о любезности. Возьми Цамока. Этот клинок тебя не подведет.

Я принял от него меч и медленно, с некоторой опаской, достал его из ножен. В сам клинок был встроен ключевой камень, который раньше был сердцем Цамока. Внутри него мерцали искорки, и я знал, что он заколдован, но у меня не возникли те незабываемые ощущения, которые я испытал, держа в руках Теммер. В том месте, где в клинок был вставлен камень, клинок был укреплен, и я не боялся, что он сломается. На головке и перекрестье медного эфеса повторялся узор из камня. Эфес был обмотан кожей, и я знал, что клинок не вылетит из рук, даже если обе мои руки будут пропитаны свиным салом или остынут до потери чувствительности.

Я снова затолкал меч в ножны и проглотил комок в горле.

— Ты позаботься о Ли, а я буду заботиться о Цамоке.

— Идет, — кивнул Ней. Он ухмыльнулся уголком рта, хлопнул меня по плечу: — В тот вечер, когда мы познакомились, я сразу понял, что ты из нас — лучший. Но никак не думал, что Ли кончит так. Не думал, что я заберусь так далеко. Но не сомневался, что тебя ждут великие дела. Рад, что мое впечатление оказалось верным.

Я с сомнением покачал головой:

— Слышь, ты, убийца гиганта, великие дела мы осуществляли все вместе, только вместе. Вот это и останется в памяти людей, а не моя скромная личность.

Ней придержал моего коня, пока я взбирался в седло, и хлопнул меня по ноге:

— Когда вернешься в Вальсину, разыщи меня. Я с удовольствием послушаю, как Цамок себя проявил и как умерла Кайтрин.

— Согласен, на этом и порешили. — Я потряс ему руку, потом тронул поводья и поскакал за остальными, уже выезжавшими со двора.

Когда мы въехали во внутренний город, нас приветствовали крики, раздававшиеся на обочинах дорог, из открытых дверей домов, с крыш и из окон. Нас так приветствовали, будто мы были победителями, вернувшимися с победой, а не армия, выступающая вдогонку за врагом. И что еще показалось мне совсем странным: их восторг звучал как насмешка на фоне черных развалин наружного города и усеянных трупами полей за городскими стенами. Опьяненные радостью от того, что остались в живых, они приветственными криками провожали нас в поход, который унесет еще больше жизней.

Но это будут не их жизни.

Я пожал плечами, пришпорил коня и выехал из крепости Дракона рядом с Сит. Я хотел обернуться, посмотреть, не стоит ли Ли в окне, не следит ли за нашим отъездом, но удержался, боясь прочесть известно что на его лице. Вместо этого я просто представил себе, как он сидит на мосту в саду возле башни, рассматривает русло реки, не несущей воды, и начинает выздоравливать.

Барды, воспевшие этот второй поход, обессмертили наш отряд в бесчисленных песнях. Я много писал о лорде Норрингтоне, Сит, Фариа-Це Кимп и принце Августе. Находившаяся с нами с самого начала Винфеллис, маг крокэльфов, тоже была взята в этот поход. Остальные были настоящими героями и не участвовали в наших предыдущих приключениях лишь потому, что воевали в других местах.

Герцог Бренсис Галакос нес службу в крепости Дракона с гвардейцами Короны Джераны, и их срок службы как раз заканчивался, когда началось нашествие Кайтрин. В первом же сражении гвардейцы Короны понесли большие потери на юге, где прорвался враг, но седовласый воин отвел их назад в полном порядке и предотвратил резню остальных своих людей. Он был с нами не только потому, что нам нужен был толковый военачальник, но участие в походе было оказанной ему честью в память тех жертв, которые понесли его воины в крепости.

Леди Джетурна Костази из Виарки была в некотором роде наемником. Она возглавляла гвардию своего родового гнезда в войне против бормокинов, ворвавшихся в Виарку, так же, как лорд Норрингтон. Она изгнала их на север, в Нибаль, где объединила свои силы с губернатором Нибали и отправилась в крепость Дракона. По пути они встретились с нашим отрядом и были готовы вместе с нами ехать за Кайтрин.

Арен Асвальджет был губернатором Нибали, он скакал вместе с леди Джетурной. Меньше меня ростом, худой, с длинными белокурыми волосами и синими глазами, он напоминал мне волка, и не только потому, что его плащ был сделан из волчьих шкур. Он был шаман, я так понял, что по сравнению с вильванским магом это то же, что уличный драчун по сравнению с обученным воином. Его важным достоинством, не считая веселого нрава, было прекрасное знание северных земель, а также знание растений и их целебных свойств. Я считал, что он в этом отношении как бы заменил нам Нея.

Последние два представителя отряда нечасто упоминаются в песнях, и я не думаю, чтобы это их сильно огорчало. Други Олдач был воин из Вальсогона, он остался жить в крепости Дракона после того, как отслужил там свой срок в качестве наемника. Живя в наружном городе, он выезжал на север и там проводил большую часть года, ставя ловушки на зверей, отыскивая золото или охотясь за редкими растениями, которые он сушил и отвозил на юг. Он говорил, что ему всего сорок пять лет, но, видя его седые волосы и задубелую кожу, я заподозрил, что он просто умел считать только до сорока пяти и давно оставил всякие попытки научиться дальнейшему счету. Он предпочитал топор с обоюдоострым лезвием, и его плащ и заплаты на одежде состояли из огромного количества меха бормокинов, так что не приходилось сомневаться, что он умеет пользоваться своим орудием с выгодой для себя.

Золотоволосая Эдамис Вилькасо добралась сюда аж из Нализерро и привела эскадрон кавалерии Налеска, это они сделали вылазку из крепости и захватили драгонель Кайтрин. И держали его у себя, несмотря на всеобщие возражения. Это обстоятельство и заставило лорда Норрингтона пригласить Эдамис в наш отряд: она была достаточно умна, чтобы понять, что драгонель, пожалуй, — самое ценное имущество нападающей армии. Другие командиры об этом не подумали — когда драгонель прекратил стрелять, а бормокины были разбиты, все про него сразу забыли и занялись своими Делами. Она же продумала все заранее, и я не сомневался, что ее умение предвидеть пригодится нам в нашем походе.

Армия наша складывалась трех соединений: тяжелая гвардия из Мурозо, легкая пехота Себции и кавалерийская часть, состоявшая из тех, кто прошел с нами весь путь, и тех, кого смогли взять из гарнизона крепости Дракона. Они назывались уланы Дракона и у них были щиты, наспех украшенные гербом — копьем, которое поразительно напоминало башню Короны. Их возглавлял принц Август. В целом у нас было около тысячи пеших солдат и пятьсот кавалеристов. Плюс обоз — это еще три сотни человек, сорок фургонов и более тысячи лошадей.

Солнце прорвалось сквозь тучи и согрело своими лучами нас, шествующих на север. Многие приняли это за добрый знак. Я в то время, кажется, тоже так думал.

Но, как я вспоминаю теперь, в тот последний день я не чувствовал ничего, кроме холода.

Глава 40

Но все наши трудности до перехода на север — это были просто детские игрушки. До перевала через горы Бореаля было недалеко, и в крепости Дракона нам в изобилии выдали провианта, припасов и теплой одежды. Мы могли бы проделать весь путь за полнедели. И все же через пять дней мы прошли только половину расстояния до нашей цели.

Я помню, как, выезжая из ворот крепости Дракона, обернулся и взглянул на город. Наружный город окружал внутреннюю часть, как черное угольное кольцо. В лучах солнца блестела игла, пронзившая дракона. Вокруг дракона кишела толпа людей, растаскивавших его на части. Я, конечно, знал, что Каварр приказал расчленить его, чтобы узнать, какой он внутри, но с такого расстояния мясники смахивали на насекомых, питающихся трупом.

Итак, мы ехали на север и были все время настороже. Здесь нам пригодился наш предыдущий опыт, поэтому мы предприняли меры предосторожности против засад. Приближаясь к месту, где могла быть засада, мы высылали вперед подразделения, которые рассыпались во все стороны и прочесывали леса в поисках притаившихся там авроланов. Мы обнаружили и разогнали много засад, установленных с целью убить лорда Норрингтона и других наших командиров. Мы страшно радовались, когда нам удавалось разрушить планы Кайтрин.

Но и Кайтрин училась на своем опыте. Когда мы высылали подразделения, их подстерегали замаскированные группы бормокинов, и это замедляло наше продвижение. Иногда схватки были ужасно жестокими, по бормокины в каждом случае оказывались разбиты. Плохо было, что в глубине леса нашакавалерия и стрелки-лучники не могли быть использованы на все сто процентов. Мы могли только рубиться, и, конечно, наши воины действовали отлично, но предполагаемая скорость нашего передвижения не соблюдалась — ведь нам приходилось развертывать войска, подбирать раненых и лишь потом снова двигаться дальше.

Через три дня после выхода отряда, к полудню, погода испортилась, холодный ветер с севера принес с собой снег. Перед нами лежал перевал. Мы могли добраться до него к концу недели, но сейчас мы его почти не видели. Тучи окутали торчащие, как клыки, безжизненные скалы, и белый снег покрывал все откосы перед нашими глазами. Если бы снег растаял, мы могли бы одолеть перевал. Но если бы после этого его опять занесло снегом, нам пришлось бы пережить там долгую зиму — целых пять месяцев, прежде чем снова вернуться на юг.

И в этот момент Кайтрин заставила нас принять решение, которое оказалось таким же роковым, как и все, какие мы принимали до сих пор. Наши разведчики точно установили, что основная масса ее армии ушла на запад, в Призрачные Границы. Принц Август и лорд Норрингтон сразу же сообразили, что она отослала свою армию в том направлении, чтобы отвлечь нас. Ее войска вполне могли добраться до Окраннела и связаться с армией, оставленной там. Это подвергало опасности Джерану, не говоря уж обо всех народах, живущих на Призрачных Границах.

В то же время мы получили доказательства, что Кайтрин и ее свита продолжают идти на север. Преследуя ее, мы могли успеть ее изловить и уничтожить, а могли и не успеть. Никто не сомневался, что главным злом была именно она и что ее смерть обеспечила бы всему нашему миру безопасность на долгое время. В любом случае, поймаем мы ее или нет, армия авроланов все же действовала бы в нашем тылу. Они могли двинуться назад и устроить нам засаду у гор Бореаля; они могли снова напасть на крепость Дракона или вторгнуться в Окраннел. Пока они там, люди будут гибнуть.

Именно эта мысль подсказала лорду Норрингтону решение: разделиться и отослать обратно часть наших сил под командованием принца Августа. Всадники были отосланы назад в крепость Дракона с приказом привести разведчиков Ориозы — правда, без принца Скрейнвуда — и наш флот и высадиться на Призрачных Границах. Не стану сейчас входить в подробности об этой кампании, об этом рассказывается во многих популярных песнях. Ни одна из слышанных мною песен не может преувеличить героические успехи принца Августа и его отряда, вынужденного выследить и уничтожить орду авроланов. Они с боями пробились от реки Дюргру до границы Джераны. В пути ему удалось раздобыть себе жену и спасти беженцев из Окранннела, которые сейчас образовали муниципалитеты во всех цивилизованных городах, и все это благодаря его смелости и уму.

Мы, все оставшиеся, известные как оперативный отряд, вынуждены были двигаться на север со всей возможной скоростью, чтобы изловить и уничтожить Кайтрин. Нас было десять человек, у каждого по два запасных коня и много припасов, чтобы хватило на месяц перехода. Мы все шутили, что надо бы нам есть побольше, поскольку нашего возвращения ждут через неделю, после чего нам следовало доскакать и соединиться с людьми Августа. Те, кто отправлялся на запад, поддерживали нашу шутку, хотя все знали, что мы вполне могли и вообще не вернуться.

Возможно, мой дальнейший рассказ покажется вам нескромным, тем более что я все-таки выжил, но мне не даст соврать Август — ныне король Август. Я помню, как он подошел ко мне накануне разделения наших групп. Весь оперативный отряд собрался вокруг огромного костра и ел вареные бобы и соленую свинину, когда Август наклонился вперед и сказал, тыча вилкой в сторону лорда Норрингтона:

— Милорд, я хочу еще кое о чем попросить вас — это просто необходимо для успеха моей кампании.

Лорд Норрингтон слегка поднял глаза от тарелки:

— О чем вы, принц Август?

— Мы знаем, что воины авроланов — глупые и упрямые существа, они склонны впадать в панику и от страха терять разум. — Август прищурился и посмотрел на меня. — Я хотел бы иметь при себе того, кто убил сулланкири. Отдайте мне вашего помощника, молодого Хокинса. Одно его присутствие заменит целый батальон людей.

— Здравое рассуждение, принц, — кивнул лорд Норрингтон.

Дрожащими руками я поставил на стол тарелку:

— Не надо, милорд, не отправляйте меня.

Лорд Норрингтон поднял глаза и посмотрел на меня с сочувствием:

— Ты, небось, думаешь, я готов отдать тебя, потому что мы идем на верную гибель, так ведь? Думаешь, я хочу сохранить твою жизнь?

— Да, лорд Норрингтон.

— Вот и ошибаешься, Хокинс. — Он обвел глазами всех, сидевших вокруг шипевших, прыгающих и щелкающих языков пламени. Все перестали жевать и внимательно прислушивались. Я помню, как Други тыльной стороной ладони утирал следы ужина со своей белой бороды и следил за мной. Все они знали, что лорд Норрингтон в сущности старался спасти мне жизнь, и были готовы помочь ему в этом замысле.

— Ты ошибаешься, Хокинс, потому что в боях под командованием принца Августа ты так же легко можешь погибнуть, как и в нашем предприятии. Выполняя свой долг, ты не минуешь опасности. Ты будешь там сражаться наравне с другими.

Я медленно поднялся, сдерживая слезы.

— Прошу прощения, милорд, должен сказать, что вы не правы. Я лишаюсь шанса положить конец злу, которое нависло над моей жизнью. Вы ведь не забыли, как в первую ночь, когда я надел лунную маску, я убил темерикса, спасая друга, и в результате из-за этой твари его жизнь совсем разрушена. Моя семья там, в Вальсине, беспокоится, слыша об этом походе, представляю, как они боятся нашествия авроланов. Из-за Кайтрин погибли мои друзья, и теперь, когда я стал взрослым, смысл всей моей жизни — остановить ее любой ценой. Принц Август идет на дело благое и необходимое, чтобы ослабить ее дьявольскую деятельность, но то, что сделаете вы, — это положит конец всему злу. Если я отправлюсь с ним, а ваш поход окончится неудачей, я этого себе никогда не прощу.

Лорд Норрингтон прищурился:

— А если мы проиграем, Хокинс? А если мы погибнем от холода? А если мы ее просто не отыщем и попадем в ловушку в горах и там медленно умрем? Для нашей неудачи есть тысячи причин. Мы все уже, считай, прожили свои жизни и можем позволить себе рисковать. Мы знаем, что делаем. А ты — нет.

Я задрал подбородок:

— Я на это отвечу вам, милорд, что за последние месяцы я тоже прожил целую жизнь. И понимаю, что такое риск. Да, тысячи причин могут привести нас к неудаче, но тысяча первой причиной поражения может оказаться то, что меня там не будет. Позвольте же мне хоть немного уменьшить риск.

Лорд Норрингтон какое-то время смотрел в огонь, потом перевел взгляд на принца Августа:

— Благодарю вас, мой друг, за оказанную честь. Мне очень жаль, что ничего не получилось.

Август энергично кивнул:

— В конце концов все мы делаем общее дело. А ты, Хокинс, знай, что я сказал о тебе правду. Я бы с радостью взял тебя к себе.

Лорд Норрингтон улыбнулся и снова оглядел сидевших вокруг костра.

— Не знаю, правильно ли я поступил, возможно, не следовало устраивать это прилюдное обсуждение. Я знаю этого Тарранта Хокинса с тех пор, как он ходить научился. Не сомневаюсь, друзья мои, вам всем известно, что когда молодой человек получает свою первую взрослую маску — как та, какая надета на нем, — друзья обычно одаривают его. Я предложил ему выбрать любое из того, что я мог предложить. Хокинс попросил в подарок только одно: мое доверие. Я всегда доверял ему и сейчас это подтверждаю. Я надеюсь, что вы разделите со мной это доверие, потому что Хокинс будет всем вам достойным товарищем в наших приключениях.

Те, кто сидел у костра, те, кому предстояло бросить вызов авроланам, заворчали и закивали в знак согласия и вернулись к своему ужину. Время от времени кто-нибудь из них поглядывал на меня и кивал, но не как взрослый снисходительно кивает детенышу, а как равный — равному. В этом костре сгорели все сомнения, какие у них могли оставаться на мой счет.

Впоследствии я много думал об этом разговоре. Я и сейчас не знаю, хотел ли лорд Норрингтон действительно дать мне шанс остаться в живых или же он хотел, чтобы я показал остальным, что я готов к приключениям не меньше, чем они. Возможно, и то и другое, но суть была в том, что он разрешил мне взять на себя ответственность за свою жизнь.

Возможно, тогда я сам поверил в свою исключительность. Поневоле станешь скромным в обществе таких героев, но легкость, с которой меня приняли, заставила меня поверить, что я заслуживаю места среди них. Я на самом деле верил, что сыграю решающую роль в охоте за Кайтрин, хотя и представить тогда не мог, что со мной впоследствии так коварно поступят. Не буду говорить, что ни разу не пожалел, что не поехал с Августом, но все же я считаю правильным решение, принятое мной у того костра, несмотря на то, как все в конце концов обернулось.

На следующее утро мы все прощались под аккомпанемент веселых восклицаний и сердечных пожеланий. В то утро, как я полагаю, прозвучало не менее тысячи обещаний добыть локоны Кайтрин и в два раза больше — пронзить мечом ее сердце. Я уверен, большинство провожающих считало, что мы едем за славой и почестями, но вряд ли, думаю, хоть горстка из них поехала бы с нами, если бы им предложили.

Через три дня мы добрались до перевала. Эти дни прошли без приключений, падал легкий снежок, и пейзаж был так хорош, что можно было забыть, по какому делу мы едем. Вместе со снегом пришла тишина, и каждый перелесок на пути казался мирным храмом. Я позволил себе вспоминать все хорошее, что было у меня в прошлом, и мечтать о таком же будущем, в котором видел рядом с собой Сит. В такие минуты я не сомневался в своей способности выжить и, как это ни глупо, почему-то не сомневался, что если выживу я, то и все остальные тоже.

Из-за снега мы не так спешили, как могли бы. Я привык к зимам в Ориозе и видел снег не впервые, но Други и Арен научили меня тонкостям выживания на холодном севере. Особых сложностей в этом не было, например, не следовало разжигать костер под усыпанными снегом ветвями дерева, потому что снег от тепла растает, начнет стекать в костер и погасит его. Они же научили меня читать следы на снегу, и мы все радовались, что следов темериксов нам не встретилось, так что я их так и не изучил.

Но были и вещи посерьезнее. При растапливании снега, чтобы добыть воду, его надо размешивать, иначе можно обжечься. И еще важнее — мы никогда не ели снег и пили по возможности только чай или нагретую воду. Для этого мы держали бурдюки с водой под плащом, согревая воду своим телом. От холодной воды замерзнешь, а в наших условиях можно было даже умереть.

Ночами мы спали по двое в палатках, согревая друг друга под теплыми одеялами и шкурами. Други показал нам, как делать укрытия из снега, и мы часто выстраивали стенку из снега с наветренной стороны палатки. Мы с Сит ночевали вместе. Мы были не столько любовники, сколько близкие товарищи. Хоть мы лежали обнявшись, плотно прижавшись друг к другу обнаженными телами, но не соединялись. В этом не было необходимости — мы принадлежали друг другу, и этого было более чем достаточно. Мы спали в объятиях друг друга, просыпались и от души приветствовали друг друга, а потом присоединялись к нашим спутникам и продолжали путешествие.

На третий день, в полдень, когда мы взобрались на гребень холма, лорд Норрингтон объявил привал. Небо прояснилось, и перед нами, едва ли в половине дня езды, виднелся перевал. Снег скрывал его крутые откосы, но все равно создавалось впечатление, будто горы разрублены гигантским топором. Перевал утопал в снегу, и, несмотря на хорошую видимость, не было никаких следов Кайтрин.

— Или она уже его проскочила, или укрылась в нем. — Други откусил кусочек сушеного мяса и затолкал его языком за щеку. Оставшимся куском он указал на перевал: — Может, попала под лавину.

Дыхание лорда Норрингтона белым облачком вылетало из-под его зеленого шерстяного шарфа.

— Да это и неважно, главное, что она не повернула назад. Вопрос в том, сможем ли мы проскочить?

Арен Асвальджет откинул свой капюшон, сделанный из волчьей головы, и посмотрел на север:

— Лавина могла ее пропустить, но нас застигнет. Видите, вон на востоке ветер наносит снежные вихри на уступы скал? Они обрушатся, и нас никогда не отыщут.

Други согласно кивнул.

Лорд Норрингтон тронул поводья, объехал нас:

— Фариа-Це, восточная часть перевала сложена из гор, которые являются частью Борагула, так?

Крошечная урЗрети кивнула:

— Из-за похолодания урЗрети давным-давно ушли на юг. Бросили Борагул.

— Совсем бросили? Никого там не осталось?

Други покачал головой:

— Но в этих горах я сам видел следы — кто-то тут живет.

Фариа-Це подняла руку:

— Я имела в виду, что ушли на юг те, кто был достаточно смел. Остались лишь слабые, незначительные личности. Не знаю, может, они вымерли.

— Через Борагул пройти можно? — Лорд Норрингтон похлопал своего коня по шее. — А не могла Кайтрин вернуться на север через Борагул или через Борагул прислать подкрепления на юг?

УрЗрети откинулась в седле, подняв левую ногу и положив голень на холку коня.

— Через Борагул пути есть, если они не разрушились от времени. Я предполагаю, что мы даже можем найти вход. А могла ли Кайтрин воспользоваться Борагулом, не имею представления. — Она помолчала, потом пустилась в объяснения: — Вы, люди, считаете, что урЗрети и эльфы — это одно и то же. Я вам признаюсь, что и мне люди часто кажутся все на одно лицо. Но ведь вы все — разные народы, и у вас разные обычаи. Вас ведь не удивит, если некто из Вальсогона ничего не знает об Ориозе? И у нас так же. Я лично из Цагула. Мы гордимся тем, что вторглись на юг дальше всех. А те, кто остался, — те нас не интересуют.

— Понял и ничуть вас за это не осуждаю. — Лорд Норрингтон развел руками. — Значит, принимаем одно из решений: сейчас разворачиваемся назад или идем вперед и ищем вход в Борагул. Посмотрим, можно ли отсюда пройти на север, и если там еще живут какие-то урЗрети, мы узнаем, что им известно о перемещениях Кайтрин. Я за то, чтобы поспешить, но подчинюсь решению большинства.

Никто не возражал, и мы под руководством Фариа-Це Кимп двинулись вперед, навстречу судьбе, которая могла привести к гибели нас всех.

Глава 41

Вслед за Фариа-Це мы целый час шли на восток, а потом на север к Борагулу, вдоль берегов потока, журчавшего под снегом и льдом. Перед нами лежал глубокий, узкий каньон, южная стена которого освещалась солнцем. Оседающий в каньоне снег таял и питал ручей, вдоль которого мы ехали. С наступлением ночи мы оказались у входа в каньон.

— Надо тут остановиться, — урЗрети обернулась и подняла руку. — Сейчас дальше не проедем.

Други стащил с головы свой серый шарф и сплюнул:

— Да тут нет никакого входа. Я тут уже бывал, но никакого тут входа не видел.

— Что меня вовсе не удивляет, — Фариа-Це перебросила мне свои поводья и сняла сапоги. Не успели мы спросить ее, что она делает, как ее ступни приняли форму широкой лопасти, а ноги удлинились настолько, что ей не надо было спрыгивать с коня. Она стояла на снегу и не проваливалась. По скрипящему под ногами снегу она подошла к вертикально стоящему камню на западной стороне входа в каньон, дотронулась до него, потом перешла на другую сторону входа, с восточной стороны, и там тоже дотронулась до такого же камня. Потом вернулась в центр каньона и поманила нас.

Я не замечал ничего особенного, пока не дошел до линии, соединяющей эти два камня. Когда я пересекал эту линию, меня ослепил свет, как если бы заходящее солнце снова взошло и у меня наступила снежная слепота. Я почувствовал, как у меня сжалось все внутри, и ощутил вкус своего завтрака, но загнал его назад в желудок. Оглядевшись, я увидел тот же самый каньон, что и раньше, но сзади, где-то внизу, он сворачивал на запад.

Фариа-Це забрала у меня поводья и повела своего коня под уздцы:

— Теперь недалеко.

Други оглянулся и чуть не свалился с седла:

— Надо же, ведь бывал здесь, но этого не видел. УрЗрети глянула на него:

— Други Олдач, тебе и не положено было этого видеть. Ни человеку, ни эльфу. Это только для глаз урЗрети.

Когда мы завернули за угол и смогли разглядеть западный отрог, у меня перехватило дыхание. Всего в ста ярдах перед нами был массивный каменный портал, вырезанный из скалы. Он был сферический, и от воды, сочащейся откуда-то сверху, край обледенел. Закругленный край портала был сделан из естественной скалы и украшен вырезанными незнакомыми рунами и оккультными знаками. Сама дверь, оказавшаяся большой круглой глыбой из черной скалы, находилась в нише глубиной в несколько футов. К площадке перед дверью вели широкие ступени.

Но большее впечатление, чем портал, производили парные статуи по обе его стороны. Это были две коленопреклоненные обнаженные женские фигуры. Вместо рук у них были крылья, поднятые высоко над головой, как бы в попытке достать до солнца. Фигуры излучали спокойствие и мощь.

— Кто они?

Фариа-Це обернулась ко мне:

— Есть у нас такой миф, что по-настоящему сильный и совершенный урЗрети сумеет принять форму, которая позволит ему летать. Дело не в размере крыльев, а в природе духа, который позволит этому существу воспарить. Наверное, нет ничего в том удивительного, что те, кто живет в основном в глубине земли, хотят летать.

Я кивнул и задумался: не объясняет ли этот миф, почему урЗрети навлекли на себя гнев эльфов, когда создали дом для гиркимов — Гирвиргул. Насколько эльфы воспринимают гиркимов как омерзительных тварей, возможно, настолько же для урЗрети гиркимы воплощают их мечту. Тем не менее даже у Винфеллис, казалось, захватило дыхание от красоты статуй.

Мы подъехали к порталу в торжественном молчании. Лорд Норрингтон спешился и вместе с Фариа-Це поднялся по ступеням. УрЗрети изучила руны, обрамляющие портал, вход в который был не менее дюжины футов в высоту, потом сбросила рукавицу и протянула руку, дотронулась до ключевого камня арки. Оба они отступили, когда изнутри послышался скрежет, черный камень, загораживающий дверной проем, откатился налево и изнутри на нас хлынул поток теплого воздуха.

Тепло нас обрадовало, чего нельзя сказать о запахе. Острый запах плесени напомнил мне давно нечищеный хлев. Наверное, надо было принять этот запах за добрый знак, он свидетельствовал о том, что тут есть кто-то живой. Думаю, так я и воспринял бы его, но очень уж быстро явились перед нами урЗрети гор Борагул.

Прихрамывая, наружу вышли четверо. Цвет их кожи был различным — от желтого цвета старой кости до серо-белого холодной золы. У некоторых ноги были неодинаковые, у кого-то — лишний сустав в ноге, а у одного даже на поясе болталась еще одна пара рук — меньшего размера. Все, похоже, были женского пола, по крайней мере, у некоторых были груди, хотя у почти всех — непонятно по сколько штук. Глаза, как правило, располагались по одну сторону носа, и часто один под другим, то же можно сказать и об ушах — у кого они, конечно были.

Их деформации были очевидны для любого, кто имел глаза, тела их были едва прикрыты потрепанными одеждами. И все же я не сразу смог сообразить, в чем собственно дело. Я вспомнил, как Фариа-Це рассказывала, что менять форму утомительно и требует расхода энергии. Мне все они казались заморышами, и я заподозрил, что они застряли в процессе перехода из одной формы в другую.

Один, вооруженный ржавым копьем и тем, что в прошлом, видимо, было круглым щитом, выступил вперед и с вызовом спросил:

— Кто осмелился открыть вход в Борагул?

Фариа-Це выбросила вперед свою тонкую, как веточка, желтую руку и прижала ее к сердцу:

— Это я. Я — Фариа-Це Кимп, приехала издалека, из Цагула. Прошу для себя и моих спутников гостеприимства в Борагуле.

Главный урЗрети никак не дал понять, что Фариа-Це произвела на него впечатление, но трое его подчиненных заколебались. Они рассмотрели ее ноги и правую руку, потом широко раскрыли глаза при виде того, как она укоротила одну руку до размеров второй. Затем они указали на небо и залопотали, совещаясь на своем языке.

Их вождь вихрем развернулся назад и шлепнул одного из них по затылку рукояткой копья:

— Уймись. Успокойте языки или подавитесь ими. Все будет решать королева.

Он снова повернулся к нам, сделал шаг, споткнулся и выпрямился:

— Все решит королева. Идите за мной.

Мы спешились и повели коней за уздцы внутрь горы. Сит от изумления раскрыла рот и прижала руку к груди, глядя по сторонам. Я мало что видел, потому что было довольно темно. Похоже, мы шли через галереи с высокими потолками, с арками, и все стены были покрыты сложной резьбой, но на меня произвело впечатление даже то немногое, что я успел заметить на нижней части стен: фризы с изображениями битв, вырезанные настолько искусно, что фигуры на них, казалось, меняют расположение по мере нашего продвижения. Из каждого угла и ниши ухмылялась игривая маска или хмурился воин. Я увидел статуи, изображавшие урЗрети с такими же нормальными формами, как у Фариа-Це, и другие, изображающие мутации, пригодные для сражения, или горнорудных работ, или любого другого из бесконечного множества занятий.

То, что я еще заметил в залах Борагула, не вызывало восторга, а наоборот, только жалость, удивление и гнев. Залы можно описать одним словом — хлев. Полуобглоданные кости и осколки разбитой посуды усеивали коридоры. Перья, пыль и волосы, скатавшиеся клочьями, сопровождали наше передвижение. Мухи роились над горами отбросов и кружились над кучками экскрементов. Какие-то звери рычали из темноты, и дикие коты — их легко было узнать по светящимся глазам — шипели и плевались. Птичий помет усеивал пол и громоздился на статуях, и где-то вверху, во тьме, я слышал хлопанье крыльев летучих мышей.

Только я удивился — откуда тут перья и птичий помет, как испытал потрясение, какого еще не было в моей жизни: из тьмы вышла стайка миниатюрных темериксов и поковыляла за нами. Я невольно схватился за эфес Цамока и был готов вытащить клинок, но проводник протянул руку и пощекотал одного под подбородком. Малыш, равномерно окрашенный в коричневый цвет толченого гриба, при таком обращении довольно затрубил.

Наш проводник провел нас через ряд залов, то и дело сворачивая в меньшие, в которых я почти сумел различить потолок, потом снова — в более обширные и, наконец, в огромные. Стало понятно, что по мере нашего приближения к тому месту, где королева устроила свою берлогу, помещения становились чище и даже были лучше освещены. И все же я не мог избавиться от ощущения, что тут просто оттащили хлам в ближайшие углы, которые мало использовались.

При лучшем освещении я, наконец, увидел, что до сих пор рассматривала Сит. В коридорах урЗрети создали громадные мозаики с изображением великих битв, сцен из романов и истории и даже мифов — такие как история развития урЗрети от их первоначальных форм до способности взлетать. Каждая, хоть и маленькая, мозаика была изготовлена из драгоценных камней, малой доли которой человеку хватило бы для безбедной жизни не на одно десятилетие. Но даже когда эта мысль пришла мне в голову, я не мог представить себе, что такую красоту можно испортить.

Наконец мы добрались до еще одного круглого портала, сияющего золотым светом. Несколько урЗрети забрали у нас поводья наших коней и отвели их прочь, а нас ввели в тронную комнату королевы. Я назвал это круглое помещение «комнатой», так оно и было, но внутри это слово как-то сразу забывалось.

Первое, что я заметил, было немыслимое количество золота. Не было ни одного не позолоченного участка, ни одной горизонтальной поверхности, на которой не было бы водружено золотой урны, статуэтки или драпировки из золотой ткани. Даже трон, имевший вид гигантского яйца с одной вырезанной стороной, был покрыт золотом и инкрустирован драгоценными камнями. Сиденье заполняли золотые бархатные подушки.

Вторая особенность комнаты, которую нельзя было не заметить, — сюжеты, изображающие птиц: эти птицы всюду лезли вам в глаза. Стенные панели от пола до самого верха были покрыты экраном из позолоченных веток и сучков. Они были гораздо больше натуральной величины, но переплетены таким образом, как это делают птицы для своих гнезд. Они даже расширялись у основания, предполагая чашу гнезда, и на золотой мозаике паркета продолжалась эта тема. Над головой, на потолке, были подвешены на почти невидимых нитях золотые листья, а над ними были звезды, луна и солнце. Узор из перьев покрывал ковры и подушки, а скульптуры и другие предметы меблировки были сделаны в виде птиц, или несли на себе изображения птиц, или были украшены каким-то птичьим атрибутом.

Даже платье королевы было изготовлено из золотой ткани и расшито птицами. Но я это понял не сразу, а через одну-две минуты, потому что я увидел торчащие из рукавов руки, покрытые перьями. Перья по цвету сочетались с окраской ее серого лица и других обнаженных частей тела, так что я решил, что эти перья — часть ее тела. У нее ни на волос не было достоинства или стати гиркимов, которых я видел в Окраннеле и в крепости Дракона, но перья были.

Наш проводник вышел вперед и неровными шагами проскользнул к подножию трона. Он быстро заговорил с королевой, которая ответила резким, как у вороны, — кар! Наш проводник отпрянул, потом покрутился и опустился на колени, склонив голову к полу, а королева встала.

— Я Циндр-Кораксок Влей, королева Борагула, — и королева, сутулая и напоминающая фигурой бочку бренди, взглянула на нас. — Мне сказали, что среди вас есть изгнанница, проживающая в Цагуле, которая просит нашего гостеприимства.

Фариа-Це замерла при слове «изгнанница», но только наклонила голову:

— Щедрость Борагула и его королевы хорошо известны даже в далеком Цагуле, хотя мы так дрожим от вашего величия, что не осмеливаемся произносить ваше имя.

Казалось, Циндр-Кораксок умилостивил этот комплимент:

— Я рассмотрю вашу просьбу. А пока предлагаю вам жилище. Вы должны пообещать оставаться тут, пока вас не вызовут.

Фариа-Це кивнула:

— Как прикажете.

Королева отрывисто отдала приказ нашему проводнику, и нас немедленно погнали назад из тронной комнаты и повели по лестнице вниз, в темный коридор. Оттуда по широкой лестнице мы поднялись на несколько пролетов, и нам было указано на круглый дверной проем.

— Ждите в этих комнатах.

Фариа-Це ввела нас в этот дверной проем. Помещение внутри представляло собой круглый туннель, длиной ярдов около десяти. Полоса в середине потолка засветилась желто-оранжевым светом, и в этом свете я смог разглядеть образы, изображенные на стенах. Они напомнили мне древние статуи, виденные в Альциде, и я предположил, что они все из одного рода. Хоть я и не умел читать руны урЗрети, я все же заметил, что какое-то слово повторяется — видимо, это была фамилия изображенных лиц.

Портреты, хоть и покрытые грязью и паутиной, были вполне героические — на них изображались люди, крушащие врагов, или цветы, растущие вокруг них, каждый цветок обращен к человеку, как к солнцу. Изображенные на всех стенах люди имели разные оттенки кожи, при таком свете трудно было рассмотреть как следует, но у большинства цвет кожи напоминал Фариа-Це.

Туннель заканчивался необычной комнатой, состоявшей из двух сфер, связанных, как мыльные пузыри, посередине. Первая сфера, в которую мы вошли, была огромной, с большим очагом сразу слева от входа. Выше уровня моей головы по всему периметру комнаты висели раскаленные докрасна панели, в том числе — над круглым порталом, обозначавшим место соединения двух сфер. Дно — нижняя часть обеих сфер — было отрезано плоским полом из подогнанных камней, но уровень пола во второй сфере был фута на три повыше. Из обеих сфер круглые порталы вели в боковые помещения, и стены обеих сфер были разрисованы цветами и животными — не только птицами; все изображения были включены в сложный орнамент из ног, хвостов и тел. Когда рассматриваешь последовательно один рисунок, впадаешь в некое оцепенение — гипноз, и рассматривать его можно часами.

Фариа-Це встала в центре первой сферы, и тут же камни в очаге засветились мягким красным пульсирующим светом и оттуда пошло тепло. Она улыбнулась теплой, знакомой улыбкой, какая появляется при светлых воспоминаниях или когда неожиданно поймешь что-то. Она протянула руки к очагу и кивнула нам:

— Чувствуйте себя как дома.

Мы разбрелись по комнате и начали сбрасывать тяжелые зимние одежды. Лорд Норрингтон расстегнул шерстяной плащ и стряхнул капли растаявшего снега:

— Ты таким тоном сказала «дома», как будто узнала это место.

— Я — узнала, а оно меня — не очень. — Она отвернулась, и ее силуэт выделился на фоне разгорающегося пламени очага. — Очень давно эта комната была заколдована определенными заклинаниями, и эти заклинания должны включаться при появлении в комнате кого-либо из рода Кимпов. Мы уехали отсюда на юг десять поколений назад, мы не думали, что вернемся, — по крайней мере, мне так рассказывали. То, что королева поместила нас в этих комнатах — это либо знак уважения, либо насмешка надо мной, вернувшейся чистокровной представительницей рода.

Бренсис Галакос поглаживал свою белую бородку:

— Чистокровной, говоришь?

Фариа-Це минуту размышляла, потом повернулась к очагу и уставилась в огонь:

— УрЗрети не так входят в жизнь, как люди или эльфы. Эти помещения, которые нам предоставили, называются корик. Здесь должна обитать глава рода — матриарх семьи, там, в глубине, позади внутреннего помещения. С ней должны жить ее дочери, сестры, и все они заняты воспитанием ее детей. Время от времени, когда появляются желающие войти в эту семью, другим сестрам или дочерям позволяется вынашивать детей, создавая связи между родами.

Сит смотрела на нее, подняв брови:

— Мужчин отсылают, они живут отдельно, с семьей каждой жены?

— Обычно да, после того как достигнут зрелости. — Она развела руками и указала на комнаты нижней сферы: — В этих комнатах живут мужчины — и члены семьи, и гости, те, кто приходит сюда, чтобы получить женщину с ребенком. Большинство мужчин согласны с таким порядком, но если они восстают, их изгоняют. Вы слышали рассказы о таких изгнанниках — это одинокие урЗрети, они работают на шахтах или обитают под мостами.

— Но в этих рассказах о них говорится как о чудовищах, — нахмурился я.

— Они такие и есть, вернее, такими они становятся. — Фариа-Це пожала плечами. — Вне цивилизации они становятся злобными, предполагаю, что именно такими и стали местные урЗрети. — Она повернулась спиной к очагу и отошла немного в сторону, чтобы нам было видно ее лицо: — Представьте себе, что вот вы покидаете город — скажем, Ислин, и в нем остаются только хромые, увечные и негодяи. Что вы получите через тысячу лет?

Джетурна громко рассмеялась:

— Ты, я вижу, недооцениваешь талант человека испоганить общество. У нас это произойдет через месяц-два.

Все мы рассмеялись, и люди, и урЗрети, и эльфы, и напряжения как не бывало. Объяснения, понятно, нелегко дались Фариа-Це, но из них я почерпнул больше сведений об урЗрети, чем услышал бы, прожив целую жизнь в подземельях Борагула. Было известно, что урЗрети очень замкнуты. Она многое нам поведала, и я это принял как доказательство того, что она стала нам очень доверять.

Носильщики урЗрети вскоре доставили наш багаж, и мы разнесли вещи по своим комнатам. Мы с Сит поселились в одной из верхних комнат. Они выглядели элегантнее, чем длинные скучные комнаты, предназначенные для мужчин урЗрети. Хотя все элементы убранства были вырезаны из камня, в нашей комнате углы были закругленными, стены расписаны. У нас имелся небольшой очаг, немного согревавший комнату, и более чем достаточно пространства под нашей платформой-ложем, где можно хранить имущество.

Комнаты для мужчин смахивали на склады, в них были полки, служившие ложами. Там хватало места для десятерых людей — а урЗрети тут поместилось бы раза в два больше углы и ребра комнаты были твердыми и жесткими, как оружие. Эти комнаты не обогревались, но тут, в глубине горы, особого холода не ощущалось, так что одеял и мехов вполне хватало для тепла и уюта.

Когда мы устроились, Циндр-Кораксок послала за нами. Уродливый проводник приковылял по коридорам и отвел нас в другую комнату, которая, видимо, была в прошлом связана с родом Кимп, потому что в присутствии Фариа-Це она сразу же нагрелась. Это была длинная комната с выгнутым потолком, разрисованным изображениями урЗрети, рисунки переходили на стенные панели и были выполнены в том же стиле, что мы видели в корике. В центре комнаты стоял каменный стол, он был явно вырезан из скалы одновременно с комнатой. Деревянные стулья и скамьи окружали стол, вдоль стола были расставлены толстые свечи. Каждому поставили столовый прибор, состоявший из побитых тарелок, чаш и золотых кубков, а дымящаяся еда — частично продукты, как я заподозрил, были изъяты из наших припасов — была нагромождена на блюдах размером с боевые щиты.

Циндр-Кораксок занимала кресло с высокой спинкой в дальнем конце стола. Она поднялась с места и широко развела руки:

— Вы просили гостеприимства Борагула, и мы его вам оказываем. Вот лучшее, что мы можем предложить.

К каждому из нас был приставлен персональный слуга. Моя служанка взяла меня за руку и отвела на предназначенное мне место за столом. Когда я уселся, то колени мои поднялись выше бедер, поскольку стул был рассчитан на урЗрети. Это было смешное зрелище, так что я просто отодвинул стул и сел на пол.

Королева Борагула холодно взглянула на меня и что-то буркнула на непонятном языке.

Фариа-Це, сидевшая по правую руку от нее, наклонилась вперед:

— Не считайте это неуважением, моя королева, но наши мужчины принесли клятву, что они не будут садиться нигде, за исключением седла, пока не завершат свою миссию.

Королева кивнула, и все остальные наши мужчины тоже отодвинули свои стулья, только Сит и Винфеллис остались сидеть на скамье вдвоем. Чуть придвинувшись к столу, они подвернули под себя ноги и оказались чуть ли не на коленях. Други промямлил что-то насчет каменного пола, откуда холод просачивается в его старые кости.

Бренсис взглянул на него и фыркнул:

— Ты вспомни, где мы только ни побывали, друг мой. Тут скорее кости просочатся в камень, чем наоборот.

Эта шутка понравилась даже королеве, так что она посмеялась, потом хлопнула в ладоши, и пошел пир. Еда была тут не самым странным, больше всего нас Удивляли слуги, которые изменяли свои конечности, превращая их в нужную посуду. Моя служанка сделала из ладони правой руки черпак, чтобы подать мне суп. Потом превратила ее в щипцы, подавая мне мясо. Я заметил, что она следила за тем, как я ел, голодным взглядом. Я догадался, что урЗрети здесь не очень-то наедаются и поэтому застревают при переходе из одной формы в другую, так что я все время оставлял что-то на тарелке, чтобы она доела попозже.

Как ни причудливы были обстановка обеда и слуги, но сама еда была очень хорошей и очень острой. В качестве супа подали жидкий мясной бульон с грибами, какими-то овощами, сверху плавало что-то непонятное, я не хотел задумываться, что это такое; однако суп был очень питательный и такой горячий, что у меня губы обожгло. Оставить даже небольшое его количество служанке оказалось труднее, чем я себе представлял.

Остальные блюда были в основном приготовлены под разными вариантами коричневого соуса, и я, честно сказать, был рад, что не знаю, что за кости попались мне с мясом. Вкус был экзотический и вовсе не плохой, но я был уверен, что это не цыпленок, не свинина, не говядина и даже не баранина. Но, что бы это ни было, оно было вкуснее сушеной говядины, так что я сожрал все.

Вино оказалось на удивление хорошим. Я никогда не умел так, как Ли, угадывать сорт и выдержку по одному запаху, но оно мне очень понравилось. Темное вино было должной крепости и имело привкус ягод. Его явно не выдерживали в бочонках десять веков, значит, или у урЗрети Борагула есть виноградники на высокогорных лугах, или же они ведут ограниченную торговлю с народами, проживающими вне гор.

Главное блюдо пира внесли позже, после супа и нескольких закусок. Наверное, оно понравилось бы гурманам, хотя его так сервировали, что его происхождение не оставалось тайной. Главный зверь лежал на блюде, как он лежал бы перед очагом. В него было запечено меньшее животное, а в него — еще меньшее, так что мы не удивились бы, обнаружив в желудке самого меньшего еще что-то, как будто проглоченное целиком. Но весь ужас был в том, что перед нами была собака, фаршированная кошкой, а та — крысой, причем все было так восхитительно приправлено, что у меня слюнки потекли, хоть я и хотел отвернуться от стола. Королева взглянула на меня:

— Как я понимаю, ты, Таррант Хокинс, тут самый младший. Значит, тебе принадлежит честь выбрать первый кусок.

Я кашлянул и прикрыл рот рукой, чтобы скрыть изумление. Посмотрел на Фариа-Це, но она только кивнула мне без лишних слов. Я почувствовал, что мысли у меня путаются. Я до сих пор никогда не ел собак и не мог представить себе собаку в качестве пищи. А что считать самым лакомым куском? Я же не мясник, это он знает, что считается лучшим куском у животного. Я не знал, что выбрать, но знал, что уклоняться от выбора нельзя; у меня в памяти промелькнули все собаки, которых я ласкал в жизни, но от этого легче не стало. Я ощущал голову каждой под моей рукой, видел, как они преданно смотрят на меня снизу вверх. Я растерялся.

Фариа-Це опять кивнула мне, заставляя принять решение.

— Королева Циндр-Кораксок, у нас в Ориозе только один кусочек сочли бы самым вкусным. — Я указал на череп собаки. — Маленький срез мышцы с верхушки черепа. Я возьму кусочек слева, а правый пусть достанется кому-нибудь другому.

— Прекрасный выбор, — расплылась в улыбке королева.

— Спасибо. — Я поклонился ей. Она постучала пальцем по столу:

— А теперь объясните мне, почему этот кусочек считается самым лучшим.

У меня свело челюсти, я старался скрыть свое изумление и оцепенение. Один раз удалось выкрутиться, а теперь что делать?

Я посмотрел на нее и успокоился: на меня нашло вдохновение.

— Это лучший кусочек, потому что это у собаки жевательный мускул, и мы должны его прожевать. Это единственный мускул, который функционирует у нас так же, как у собаки.

Королева захлопала в ладоши:

— Ну просто великолепно! А теперь все будем смаковать наше главное блюдо.

Мы все отъели от него, но понемногу. Меня поразило, что тут едят собак, кошек и крыс, в то время как темериксы у них — домашние животные. Представляю, как странно было бы услышать борагульским урЗрети, что я ел темерикса, и можете вполне мне поверить, что темерикс хоть и дичь, но не в пример вкуснее собаки.

Когда с главным блюдом было покончено, нам подали сладкое вино и пирожные с ягодами и орехами. Десерт вытеснил последние ощущения вкуса собачьего мяса, и я даже ничего не оставил для служанки. Вино расслабило нас и развязало языки. Мы расхвастались о наших приключениях, королева хлопала глазами, слушая о наших подвигах и о том, как издалека мы пришли.

В вечном сумраке, царящем в Борагуле, мы потеряли всякое представление о времени. Но уже скоро смех стал перемежаться зевками, и мы поняли, что пора на покой. Поблагодарив хозяйку, мы вслед за Фариа-Це вернулись в свои комнаты, и, кроме Друга, желавшего побродить, пока содержимое желудка не утрамбуется, все остальные улеглись спать.

В ту ночь мы с Сит были близки; отчасти наш пыл объяснялся выпитым вином, а отчасти — колдовством урЗрети, которое было применено к этим помещениям для удобства урЗретских дам, желавших продолжать род. В ту ночь все у нас происходило не спеша, ласково и с большой теплотой. Нам некуда было спешить, у нас не было ощущения, что надо преодолевать страх смерти или судьбу, просто нам обоим выпал шанс разделить радость побыть друг с другом.

Я проснулся, считая, что уже утро, определить это было невозможно. Я натянул одежду и вышел в главную комнату, наши уже поднимались и протирали глаза, в которые словно насыпали песка. Никто не страдал от похмелья, и это было хорошо, но все соглашались, что собак мы наелись на всю жизнь.

Бренсис оглядел всех и нахмурился:

— Хокинс, Други не видел?

— Нет, — покачал я головой, — а он что, не пришел в комнату?

— У него постель расстелена, но он это сделал еще до ужина.

Лорд Норрингтон спустился по ступенькам из верхней сферы:

— Кто-нибудь слышал, как ночью возвращался Други?

Никто не слышал. Я вздрогнул:

— Не нравится мне это.

— И мне, — сказал лорд Норрингтон. Он оглядел тех, кто уже проснулся. — Надо его найти. Значит, ищем, если что спросят — объясняем, что любуемся великолепием Борагула. Лучше идти по двое.

Арен Асвальджет поднял руку:

— Без Други я остался один. Мне идти одному?

— Нет, один пойду я, — улыбнулся лорд Норрингтон. — Ты сработался с Эдамисом, вот вместе и идите. Всем вооружиться. Мы не знаем, что произошло. Если повезет, все обойдется, но я не хочу рисковать.

Я вернулся в нашу комнату, разбудил Сит и рассказал ей, что случилось. Она быстро оделась, я прицепил Цамока. На правое бедро пристроил в ножны длинный нож бормокинов, а в правый сапог сунул специальный кинжал, подаренный Неем. Сит прицепила пояс с мечом и кинжалом, и мы отправились на розыски.

Предлог, который нам посоветовал лорд Норрингтон, был не таким уж притянутым за уши: залы действительно были великолепны, и хотя я не видел многого, но Сит все мне описывала до мельчайших подробностей. Я слышал в ее голосе благоговение от того, что она видела, отвращение от того, до какой степени все запущено, и жалость, что такая красота замызгана летучими мышами и другими ночными тварями.

— Эта их запущенность похожа на то, во что авроланы превратили Воркеллин. Это и есть проявление зла.

Во время своих блужданий по залам я был настороже: оглядывался вокруг и запоминал, где и куда мы сворачивали. Там, где толстым слоем лежала пыль, я пяткой рисовал на пыли крест. Пыль была нам кстати, на ней оставались следы, и я искал отпечатки ног Други там, где пешеходные тропы уходили в сторону от главного прохода.

Поднявшись на какие-то лестницы, завернув за какие-то углы, я заметил незнакомые мне подозрительные следы. Это были следы босых ног; почти все урЗрети ходят босиком, но у них ноги мельче; более того, эти следы оставлены кем-то, кто шел ровно, что необычно для здешних мест, ведь все урЗрети хромые. Сит пригнулась и минуту изучала их, потом молча махнула мне — пошли, мол, в темный коридор, куда они ведут.

Следы продолжались еще ярдовдвадцать; мы миновали несколько порталов, потом свернули в один, справа. Его загораживала большая каменная дверь, и из-за нее не слышалось ни звука. Я изобразил знаками, что стучусь в дверь, но Сит отказалась от этой мысли. Вместо этого она велела мне наклониться и поднять ее, подхватив под коленки. Я выпрямился, поднял ее, и она смогла подтянуться кверху и прикоснуться к ключевому — камню в круглом портале.

Когда камень откатился, из комнаты волной выплыл мускусный запах, который я прекрасно узнал. Я зашатался и отступил, упал, Сит свалилась прямо на меня. Я кашлянул, не удержавшись, и помог ей отпрыгнуть налево. Я развернулся, поднявшись на одно колено, и вытащил Цамок.

— Невероятно, — выдохнула она вооружаясь.

— Да, но сомневаться не приходится. — Желчь подкатила мне к горлу. — Все это была ловушка, Сит.

За порталом находилась большая комната, в глубине которой светился приглушенный свет. Пол был уставлен поднятыми платформами, но его едва было видно из-за того, что на первый взгляд показалось одним покрывающим весь пол толстым ковром. Однако этот ковер двигался — по сути дела извивался — то там, то здесь, и что-то выползало из него наверх, на каждую платформу. На платформах лежали огромные создания, жирные, как свиньи, по размером с быка. На белом мехе их животов красными точками выделялась дюжина сосков. Матери-производительницы практически не двигались, но их потомство, сотни пищащих пестрых котят, хватали друг друга когтями и огрызались друг на друга, вырывая себе кормежку.

— Понял, да? Борагул, детская для бормокинов, — Сит покачала головой. — Бежим, Хокинс, надеюсь, мы сможем убежать достаточно далеко и достаточно быстро.

Глава 42

Мы действительно убежали, но недостаточно далеко и недостаточно быстро. Цамок запел, парируя стремительные атаки, потом прокалывая животы бормокинов.

Один из них сделал выпад, целясь мне в живот, но я двумя руками взялся за эфес Цамока, высоко поднял его и с силой нанес рубящий удар сверху вниз. Ударом я разрубил морду бормокину, и он отлетел, крутясь, стараясь удержать равновесие.

Сит страшно оскалилась, белые зубы ее сверкали, лицо было залито кровью врага. Мы убежали от этой группы бормокинов, мертвых и стонущих, и мчались по коридорам. В основном нам попадались бормокины, но иногда за нами бежали урЗрети с группками маленьких темериксов. Они преобразились в воинов, в соответствии со своими представлениями, и теперь носились за нами без оружия или вооруженные плохо. Вот бы посмеялась Фариа-Це, если бы увидела.

С их стороны было опрометчиво нападать на нас. Я думаю, они были искренне уверены в своем превосходстве. Мы, пользуясь их самоуверенностью, рубили их на мелкие кусочки и оставляли на холодном каменном полу, и их любимцы темериксы начинали осторожно пробовать хозяев на вкус.

Мы знали, что нам пришел конец, и просто выли от сознания того, как все нелепо получилось. Наши вопли не уступали воплям преследовавших нас бормокинов. Мы орали на них все громче, с вызовом, и они отвечали нам своим воем.

Если бы это были люди, я бы мог сказать, что их удивляли жестокость и смелость наших нападений, но эти твари были лишены ума. Их удивило, что мы не испугались их рычания, а наоборот, осмелились напасть, и еще то, что мы были залиты кровью их сородичей.

Я мчался за Сит, изо всех сил бежал, чтобы не упустить ее из виду. Ее ночное зрение позволяло ей видеть больше, но я даже радовался, что не вижу всего. Только мелькали лохмотья ее туники, значит, на ней так же разодрали одежду, как и на мне. Смертельных ран у меня не было, но имелось много мелких, чего оказалось вполне достаточно, чтобы я ослабел и замедлил бег, а это давало им возможность схватить меня.

Сит бежала впереди, понукая меня не останавливаться. Она выбежала на перекресток, свернула направо, и бормокин швырнул копье и сбоку попал ей в грудь. Я услышал ее крик и увидел, что копчик копья торчит из спины, проткнув тунику. Он поднял ее на копье, ноги Сит дергались, руки размахивали по сторонам; когда он стряхнул ее с копья, крики ее стали громче.

Я тотчас накинулся на ее противника. Цамок ударом сверху вниз разрубил его копье. Я ударил бормокина правым плечом, оттолкнул его назад и свалил на пол.

Я развернулся вокруг своей оси влево и поднял Цамока, и его клинок скользнул по другому копью — оно было направлено на меня. Я ударил бормокина поперек живота, широко взмахнув клинком, парировал еще одно копье слева. Отпрыгнув направо, я пропустил мимо себя бормокина, несшегося прямиком на меня, потом размахнулся клинком, описав им плоскую дугу. Меч запел и оторвал от его затылка кусок черепа размером с чашу.

Меня ударили сзади по левой ноге, но удар пришелся по мышце, не затронув кость. Я вращался волчком по-прежнему и рубил, бросая Цамока сверху вниз. Я зажал бормокина своей шеей и плечом и разрезал его так, что кровь забила гейзером. Он рухнул, а я повернулся и нанес режущий удар сверху вниз, справа налево. Удар достался первому бормокину, тому, который проткнул Сит, у него были отсечены руки и разрезана шея. Если бы он не стоял на коленях, мяукая о помиловании, я разрезал бы его от плеча до бедра.

Я помчался к тому месту, куда отползла Сит, к стене. За ней тянулась полоса крови, и сломанное древко копья вздрагивало при каждом ее вдохе. По древку катилась блестящая черная жидкость. Я потянулся зажать ее рану, надо было что-то сделать, но она схватила меня за руки:

— Уходи, Таррант, уходи, оставь меня. Я тебя не оставлю.

Ее грудь тяжело вздымалась, каждый вздох давался Сит с трудом.

— Ты меня не донесешь. А самой мне не убежать. Иди, иди!

Слезы мешали мне видеть ее лицо, только смутно белело пятно.

— Не уйду. Я тебя люблю.

Она засмеялась, и если бы не отзвук боли, этот смех показался бы мне прекрасным:

— Таррант, милый. Ты должен идти. Если ты меня любишь, сделай для меня вот что. — Она слабо кашлянула, и у нее на губах выступила кровь. — Позволь мне умереть, зная, что ты свободен.

— Сит, я не могу тебя оставить.

— Должен. — Протянув руку, она погладила меня по щеке. Пальцем смахнула слезинку. — Иди, Таррант. Приведи ко мне помощь, ладно?

Я кивнул:

— Не умирай до моего прихода. Я вернусь за тобой.

— Я знаю, что вернешься. — Она слегка подтолкнула меня. — Поспеши, Таррант, найди остальных. И возвращайся.

Я поднял Цамока и встал, потом отвернулся, не желая видеть, что она умирает. Я смотрел вокруг и не узнавал места, так что я выбрал наугад направление и рванул вперед. Я бежал очень быстро, так что она должна была видеть, что я спешу за помощью. Ну и что, что мы оба знаем: помощь никогда не приходит вовремя. Я просто хотел, чтобы она умерла с надеждой, и успокаивал себя тем, что это мне удалось.

Как и просила Сит, я нашел кое-кого из остальных, кого — где, все они оказались разбросаны. Винфеллис оставила за собой хороший след — за ней тянулся хвост обгоревших и растерзанных бормокинов и вилейнов. Но в конце, как я догадался, она потеряла силы, и бормокины поймали ее и растоптали.

Бренсис Галакос и Джетурна Костаси погибли, сражаясь плечом к плечу. Его достали полдюжины копий. Она лишилась руки, в которой держала меч, потом ей отрубили голову. Не знаю, где была ее голова, но тело ее лежало на его ногах. Я закрыл ему глаза и побежал дальше.

В своих поисках я наскочил на бормокинов, но я чувствовал себя скорее не добычей, а хищником. Я играл по простым правилам: я должен убивать каждого встречного, иначе погибну. У меня не было причин осторожничать. Я рычал и рявкал на них с той же жестокостью, что и они. Я рубил их мечом, прокалывал моим длинным ножом, лягал и бил кулаком, кусался и ругался. Я делал все, что мог, пользовался всеми своими преимуществами, какими только мог, и поэтому сумел бежать вперед.

Наконец я нашел свои метки, которые делал в самом начале, и спустился по лестнице. Я был на пути к нашему жилью. Возле портала лежал труп бормокина, и по его позе я понял, что с ним все кончено. Я осторожно переступил через него и вошел в туннель. Там еще были трупы, все бормокины.

В нижней сфере валялось пять трупов, еще один труп был на ступеньках входа в другую сферу. Капли крови вели в ту комнату, где ночевал лорд Норрингтон. Я кинулся к порталу, не смог удержать вздох, нырнул туда и опустился на колени.

Лорд Норрингтон лежал, неуклюже привалившись к полке, на которой спал в прошлую ночь. Край полки был испачкан кровью — значит, он пытался забраться на нее, но сил не хватило. В первый момент я решил, что он мертв, но у него задрожало и поднялось веко.

— Хокинс? — с трудом выговорил он. — Жив?

— Да, жив.

— А остальные?

— Некоторые погибли, остальных я не нашел. — Я зацепил его правую руку за свою шею: — Держитесь, я вас подниму на кровать.

Я стал его поднимать, он зашипел от боли. Левой рукой он сумел дотянуться до живота, и я увидел, что она сломана — поперек предплечья. Я помог ему лечь, и он вздохнул и выпрямился. При этом я заметил, что и правая лодыжка у него не действует.

— Милорд, я сейчас достану травы из сумки Арен. Я сумею найти метолант.

— Нет, Таррант. — Правой рукой он сжал мою руку. — Не уходи.

— Но вам нужно лекарство, станет легче.

Он медленно качал головой:

— Лучше мне не станет. — Он поднял локоть левой руки. — Меня ранили в живот. Без магии я не выживу. Я уже чувствую разрушительное действие.

— Но метолант всегда помогает.

— Слишком слабое средство, да и вообще поздно. — Лорд Норрингтон стоически улыбнулся. — Мне нужно, чтобы ты сделал вот что. Рыцаря Феникса положено сжечь. Не схоронить, а сжечь. Тебе придется меня сжечь.

— Ясно, — кивнул я. — Сжечь. Но сейчас я пойду отыщу травы, чтобы оказать вам помощь. — Я постарался не думать о том, что Винфеллис умерла, потому что должен же быть какой-то способ спасти его. — А когда-нибудь потом, через много лет, в Вальсине, я сожгу ваш труп. Обещаю от всего сердца.

Его карие глаза сверкнули:

— Сними с меня маску. Я хочу, чтобы ты меня увидел.

— Нет, милорд, не могу.

— Надо, Таррант. И называй меня по имени.

Я кивнул и стащил с его маску. И не увидел ничего особенного. Хотя я и не предполагал, что нос у него окажется таким уж прямым или лоб таким уж высоким. Я, правда, думал, что увижу совершенно чужого человека, но вовсе нет: мне показалось, что это лицо я знаю всю свою жизнь.

— Ну, Кенвик, так лучше?

— Да. Спасибо. — Он стал совать маску мне в руки, прижатые к груди. — Отнеси эту маску Ли.

— Как скажете.

И он закрыл глаза.

— Таррант, и еще одна просьба.

— Что, Кенвик?

Он поднял руку, дотянулся до моего левого запястья и крепко схватился за него:

— Хочу, чтобы ты меня убил.

— Что?! Нет!

— Да, Таррант. Просто вскрой артерию. Я истеку кровью и усну.

— Не могу.

— Так надо. — Рот его открылся широко, глаза вытаращились, все тело затряслось. Выражение лица не оставляло сомнений — агония, и когда его тело обмякло, ослабла и его хватка. — Боль невыносимая…

— Но ведь вы — лорд Норрингтон. Как вы можете поддаваться боли?

С губ сорвался короткий смешок:

— Ты все легендами живешь. Я такой же человек — из плоти и крови. И моя плоть болит. Надо выпустить кровь. Не дай мне умереть вот так.

— Нет. Вы мне доверились, и я оправдаю ваше доверие. Я найду, как вас спасти. Доверьтесь мне в этом.

— Хокинс, Хокинс, — он улыбнулся мне и закрыл глаза. — Ты должен меня убить. И вот почему.

Умирая, лорд Норрингтон раскрыл мне тайну, которая, как он сказал, известна только еще одному живому существу. В этой тайне, сказал он, и заключается причина, почему последняя часть нашего приключения оказалась неудачной. Он сказал, что знал об этом с самого начала, но убедил себя, что все обойдется, — ведь до этого мы одержали столько побед. В своем высокомерии он приговорил всех нас. Он был причиной смерти Сит. Он даже меня подверг риску, и все это потому, что ему нужно было что-то доказать себе и всему миру.

Когда я услышал его рассказ, у меня внутри все похолодело. Но зато теперь я нашел ответы на множество мелких вопросов, задавать которые раньше не считал нужным. Я не стану раскрывать здесь его секрет, потому что еще живы многие, которым это может повредить. Я вообще счел нужным упомянуть об этом лишь потому, что когда я узнал эту тайну, которая, как он надеялся, убедит меня в том, что я должен убить его, я, наоборот, утвердился в том, что обязан принять все возможные меры к спасению его жизни.

Исповедь утомила его, так что я осторожно вытащил свою руку, за которую он схватился, и сбегал за травами из багажа Арен. Я смешал метолант с водой и приложил смесь к его ранам, в том числе к двум ужасного вида колотым ранам на животе. Перевязал, как мог, и начал стаскивать в его комнату все наши вещи и припасы. Еды нам хватило бы надолго, но воды было маловато. Конечно, Циндр-Кораксок оставалось сделать только одно: наслать на нас побольше бормокинов, и тогда они меня прикончат.

Сидя там рядом с лордом Норрингтоном, я в какой-то момент уснул. Я понял, что спал, когда проснулся от того, что в меня тыкала длинным пальцем урЗрети. Я вскочил и чуть не разрубил мечом эту урЗрети, но вовремя узнал ее: это была служанка, прислуживавшая мне накануне за обедом.

— Вам надо идти, — она отвернулась и зашаркала к выходу из комнаты.

Я встал, вложил Цамок в ножны. Посмотрел на лорда Норрингтона и успокоился — он очень ровно дышал.

Поцеловал его в лоб, убедился, что возле его правой руки стоит чаша с водой — на случай, если потребуется, и побрел из комнаты. Я старался спокойно шагом обходить трупы и не отставать от урЗрети.

Почему я вообще доверился какой-то урЗрети? Да просто выхода другого не было. Если им нужно меня убить, прекрасно могли бы, пока я спал. А если они собираются беседовать со мной, значит, есть шанс, что лорд Норрингтон выживет, и этим шансом надо воспользоваться. Эта надежда была последней.

Мы долго шли по залам, как-то в обход, длинными коридорами, поднимались и опускались по лестницам, проходили через галереи. Я с удовольствием слышал, как стучат мои сапоги по каменному полу и как эхо моих шагов отдается от стен. Высматривал следы боя, но их не было. Удивительно, но куда-то исчезла даже грязь, засорявшая углы и закоулки коридоров. Чисты были и скульптуры, которые я сам видел накануне заляпанными пометом птиц и летучих мышей. Свет, казалось, стал ярче, тени — контрастнее, и теперь это место производило впечатление более холодного и угрожающего, чем до сих пор.

Холодное.

Стерильное.

Мертвое.

Служанка ввела меня в длинное помещение, показавшееся мне настоящим тронным залом. Потолок опирался на колонны, вырезанные в виде тел урЗрети, с их толстыми плечами и руками. В стенных нишах стоял целый пандемониум статуй, они изображали великих урЗрети — героев легендарных сражений. В одном — урЗрети воткнул руки, превращенные в копья, в нижнюю челюсть дракона, приблизившись к нему. Меня потрясла сама мысль о том, что живое существо может настолько приблизиться к дракону, чтобы убить его голыми руками.

Служанка оставила меня у входа, но прямо от дверей шла отчетливая дорожка к золотому трону в центре комнаты, и мое назначение, несомненно, было — идти туда. Я приложил все силы, чтобы не смотреть на ряды бормокинов и вилейнов, заполнивших все пространство между колоннами. Темериксы — от маленьких коричневых, которых выращивали урЗрети, каких я недавно убивал, до огромных, в их пестром оперении — прогуливались туда-сюда за рядами бормокинов, а малыши время от времени просовывали головы между их коленями и смотрели на меня. В тени последних колонн стояла парочка хогунов. Их мышцы вздулись от усилий удержать на цепочках пару дриербистов.

Как ни страшно было мне проходить сквозь их строй, но то, что ждало меня, оказалось еще ужасней. Циндр-Кораксок мешком валялась на огромном троне, слишком большом для нее. А за ней, по пять в ряд, висели мои товарищи, в том числе лорд Норрингтон и маг Хеслин. Сит, лорд Норрингтон и Хеслин казались живыми, как и все остальные, кроме Бренсиса и Джетурны, эти были явно мертвы. Други тут, правда, не было, но меня это не приободрило.

Когда я приблизился к трону на расстояние двенадцати шагов, Циндр-Кораксок подняла голову и ее тело стало изменяться. Перья с ног и рук исчезли, конечности стали толще, более красивыми. Ее бочкообразное тело выпрямилось, и ей стало впору все облекающее ее одеяние из позолоченной ткани. Волосы, прежде короткие и седые, струились золотым каскадом. Черты лица заострились, исчезла дряблость кожи. Глаза приняли экзотический сине-зеленый цвет с переливами и омутами.

Она тяжело оперлась на один из подлокотников трона и посмотрела на меня сверху вниз.

— Ты меня позабавил, Таррант Хокинс, — голос ее был бархатно мягким, но лишенным тепла, свойственного бархату.

— Не подумал бы, что что-то может позабавить тебя, Кайтрин.

— Тебе удалось: ума хватило, как в случае с собакой. — Она легко рассмеялась, словно ветер прошелестел в кроне дерева, хотя для меня этот смех прозвучал, как шорох змеи, проползающей по опавшей листве. — Я вижу все то, что видят мои сулланкири, и меня развлекало наблюдение за тобой. Ты, всего лишь человек, нападал на моих сулланкири. Здорово ты придумал тогда с кошкой и якорем. Я уж не говорю про стрелы. Воспользоваться моей стрелой против моего же подчиненного — это было отлично задумано. А в последнем случае, тогда, с мечом, — я и сама бы лучше не сумела.

— Очевидно, это надо воспринимать как похвалу.

Она прищурилась, и глаза ее задвигались быстрее:

— Вот именно, парнишка, ты правильно догадался. Именно так и воспринимай.

— Ты оказываешь мне слишком большую честь. — Я изо всех сил старался выдержать ее взгляд, и мне удалось только потому, что я был в маске. — Твоего сулланкири убил Ли, а я всего лишь сделал, что мог, чтобы спасти Ли и остальных.

— О да, Таррант, я все знаю. Меня глубоко трогает твое бескорыстие. — Говоря это, она засовывала руку глубоко между грудями. — Поэтому даю тебе возможность спасти друзей.

Она махнула рукой в сторону висящих, и все наши, кто висел позади нее, задергались, будто из ее пальцев вылетела невидимая молния. Сит полуоткрыла глаза и смотрела вниз, прямо на меня, но не уверен, что она меня видела. Лорд Норрингтон увидел меня и нахмурился, но ненадолго. Головы других просто болтались на шеях, даже у Джетурны, тело которой было грубо зашито.

— Но некоторые из них уже умерли.

— Они и останутся мертвыми, но есть вещи похуже смерти, и все они пройдут через ужасные пытки, если ты проиграешь. — Она небрежно взмахнула рукой, потом кивнула и провела согнутыми пальцами по ладони своей вытянутой правой руки. Я услышал справа от себя фырканье, и из-за дриербистов вышел один огромный темерикс. Его когти клацали по полу, потом он остановился рядом со мной, чуть ли не положив морду на мое правое плечо. Он громоподобно дышал прямо мне в ухо. Кайтрин пронзительно глядела на меня.

— Правила игры таковы: если ты не проиграешь, те, кто жив, выживут, ну а кто мертв, таким и останется. Понял?

— Да.

— Согласен?

Я посмотрел на всех висящих позади нее и кивнул.

— Отлично, а теперь от тебя требуется всего лишь показать мне свою выдержку. Не произноси ни звука во время испытания, не двигайся — и спасешь своих друзей.

Она что-то прошипела, и темерикс вышел, встал передо мной, чуть справа. Он поднял правую ноту и протянул ко мне огромный изогнутый коготь. Я чувствовал, как когтем он зацепил мой череп и потащил вниз; капли крови медленно падали вниз, опережая движение когтя. На миг коготь задержался, потом снова пополз вниз, царапая кожу, по поверхности моей маски. Когда коготь миновал глаз, я увидел, что с него, сворачиваясь, свисает ленточка кожи. Пропоров маску, коготь снова вонзился в щеку.

Он процарапал лицо ниже скулы и двигался к челюсти. Лапа темерикса целилась схватить меня за горло и нанести мне удар в районе ключицы. Кайтрин просвистела еще один приказ, и в ответ еще два когтя приняли участие в игре. Когти гребли вниз, царапая мое тело, разрывая на полоски одежду, пропахивая кровавые борозды на теле.

Боль вряд ли можно было назвать неописуемой, ровно такие же царапины я уже получил раньше в тот же день. Да и похуже ранения у меня бывали, но тут их было больше. Каждый процарапанный дюйм добавлял боль к уже имеющейся. Я хотел заорать, завопить, сделать что-нибудь, что угодно, лишь бы отвлечься, не зацикливаться на болезненных полосах, горящих на моем теле.

Переведя взгляд с Кайтрин назад, я нашел, на что мне отвлечься. Вот Арен Асвальджет, у него такой вид, будто враги раздробили каждую кость в его теле; в груди Сит все еще вздрагивало копье; левая рука лорда Норрингтона висела неподвижно, лодыжка его была вывернута неестественным образом; вот Хеслин, проткнутый стрелой сулланкири, — всем им было хуже, чем мне, и они ничего не говорили. Держась стойко, я мог спасти их, и я это сделаю. Кайтрин победит, если я позволю себе вздрогнуть, вскрикнуть, а до сих пор я не давал ей повода торжествовать.

Мне казалось, что я существую вне своего тела. Я не мог выйти из него и посмотреть на него со стороны, но я отстранился от тела, как будто это была маска, надетая моим духом. Боль все еще я ощущал, но чувствовал лишь, как кап-кап-кап — стекает кровь с челюсти на грудь. Боль была частью меня — того, чем я стал. Она была неизбежна, и я не видел и причин ее избегать. Если бы я ее избежал, пострадали бы мои друзья, а этого я допустить не мог.

Когти большого темерикса процарапали мои сапоги и убрались. Зверь отпрыгнул на шаг и с любопытством смотрел на меня, потом вытянул нос вперед и понюхал кровь, сочащуюся из длинных царапин, которые он оставил на моем теле. Его горячее дыхание лишь отдаленно напоминало огонь, сжигающий меня вдоль всего тела — от черепа до промежности.

Короткие отрывистые звуки падения капель крови с челюсти отмечали для меня ход времени. Мне показалось, что кровь стала капать медленнее, потому что стала сворачиваться, но я не мог доверять своим ощущениям.

Кайтрин не спускала с меня глаз, и взгляд ее становился все более злым по мере того, как кровь собиралась в моих сапогах. Из-за прорех в одежде тело мое остывало, но кожа горела по-прежнему, и я понимал, что раны загноятся.

Наконец она зашевелилась на своем троне, и глаза — ее широко раскрылись:

— Раньше ты меня забавлял, теперь просто поразил. Твой стоицизм меня изумляет.

Я позволил себе кивнуть один раз, и мне удалось удержаться, не заметаться в безумном танце, чтобы нейтрализовать боль. Я не сомневался, что такие прыжки ее позабавили бы, но я подумал, что в создавшихся обстоятельствах лучше постараться произвести впечатление.

— Не забудь про уговор.

Она кивнула:

— Я его выполню. Те, кто уже мертв, мертвыми и останутся. А те, кто жив, те будут жить. — Она позволила себе сдавленный смешок. — Конечно, твое поведение определило их дальнейшую судьбу.

— Я уже поняла, что вторгаться на юг было преждевременно. Но у меня такие безголовые военачальники, да и войск недостаточно, чтобы осуществить все мои замыслы. Ты уничтожил моих сулланкири, значит, теперь мне придется найти новых, и военачальников найду хороших — героев, не то что прежних. Мне прекрасно подойдут твои друзья.

— Нет, нет, ты что… — Я сжал руки в кулаки. — Они заслуживают лучшей судьбы. Они заслужили свою свободу.

— Ты так думаешь? — она фыркнула, раздула ноздри и сразу стала некрасивой. — Может, заключим еще одну сделку? Я дам им свободу в обмен на кое-что, что могу получить только от тебя.

У меня возникло такое ощущение, будто мое сердце обвивают колючие виноградные лозы.

— И что же ты потребуешь взамен?

— Чтобы ты стал моим слугой и союзником. — Она наклонилась вперед и соблазнительно улыбалась. — Ты станешь моим новым сулланкири. Ты заслужил это право, несомненно, после того как уничтожил прежних. Ты станешь тем, чем захочешь, а твои друзья получат свободу. Ты станешь моим главнокомандующим и супругом, и весь мир станет нашим.

Кому-нибудь может показаться, над подобным предложением стоит как следует подумать, прежде чем принять какое-то решение. Если бы я согласился, мои друзья получили бы свободу. Они — знавшие намного больше, чем я, и знавшие меня, — без сомнения, соберут силы и придумают, как можно победить меня. А появиться на юге с армией, при виде которой Скрейнвуд превратится в дрожащую лужу, — привлекательная идея. Я даже смог бы подготовить вторжение таким образом, чтобы оно принесло минимальный вред моим друзьям.

Эти мысли молнией пронеслись в моей голове, но тут же испарились, потому что я знал, что никогда нельзя доверять Кайтрин. Я согласился на ее условия спора в первый раз, и она сдержала слово, но подготовила новую ловушку. Она меня один раз уже надула, и я знал, что и второй трюк наготове, она так и ждет, чтобы облапошить меня. Я уступил ей победу в малом, но во второй раз решил не уступать победу даже ценой своей жизни, сознавая, что за нее можно дорого запросить.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, я не стану твоим союзником. Никогда.

Кайтрин выпрямилась на своем троне:

— У каждого есть своя цена. Я решила, что спасти друзей — это и есть твоя цена.

— Не спорю, цена хорошая, но не сомневаюсь, что твое предложение окажется ловушкой и ты меня надуешь в пределах этой цены.

Она хохотнула, и у нее это получилось более хрипло, чем она рассчитывала.

— Отлично, Хокинс, просто здорово. А теперь я тебе расскажу, что каждый из твоих друзей сам пришел ко мне. Я заплатила каждому его цену. Сит в последнюю минуту позволила убедить себя, что ты ее бросил, так что согласилась на мою дружбу. И твой лорд Норрингтон, страдая от сильной боли, искал любого избавления от нее, в чем ты ему отказал. Я обещала ему, что боль прекратится, и он поклялся служить мне. И так же было со всеми, даже с мертвыми, которые просто хотели остаться в этом мире.

— Итак, ты оказался прав. Если я предоставлю им свободу, они все же будут служить мне как сулланкири. Они служили бы тебе в этом качестве, но ты выбрал противостояние мне. — Она прикрыла свои толстые веки. — До сих пор ты проявлял себя умным и непоколебимым, но хватит ли у тебя мужества встретить грядущее?

Я сопоставил свою личную боль с теми страданиями, которую она причинила многим другим, и гнев вдохновил меня на следующую речь:

— Если это значит победить тебя, я с радостью выполню свою роль. Я всегда буду противостоять тебе.

— Не сомневаюсь, что ты искренне верить в себя, но советую тебе остерегаться такой безоглядной веры. Иначе ты станешь жертвой глупости. — Она раскинула руки, обводя ими весь зал: — УрЗрети Борагула были искренне убеждены, что только они достойны обрести оперение. Я явилась к ним в виде Циндр-Кораксок, с оперенными конечностями, и они приняли меня как вождя. Вы, люди Юга, так же глупы, к тому же вас так легко натравить друг на друга, а это мне на пользу.

— Даже самый глупый правитель на юге, Кайтрин, сумеет понять, как ты опасна.

— Так ли? Посмотрим. — Она снова улыбнулась мне и наклонилась вперед всем телом, как взрослый, желающий приласкать малыша. — Даю тебе два дня на дорогу, а уж потом пошлю за тобой своих охотников. Если доберешься до Юга, можешь предупредить своих королей и королев, что я в пути. Можешь высказать им самые страшные прогнозы, какие только измыслишь, да скажи им, что мое следующее появление будет не в пример страшнее. Их герои теперь — мои герои, и если они сумеют так же быстро вырастить новых героев, как я умею выращивать бормокинов (так вы их, кажется, называете), — ваши нынешние дети не успеют вырастить своих детей.

Откинувшись на спинку трона, Кайтрин смотрела на меня, подняв брови.

— Понял, что я тебе сказала?

— Понял, я все передам.

— Передашь, если мои охотники не поймают тебя раньше? — Она следила за мной, кипя от гнева. — Хотя я почти уверена, что ты выживешь.

— Выживу, и ты об этом пожалеешь.

— Никогда, Хокинс, — она встала и спустилась с трона. — Я всегда побеждаю, а победу над тобой просто предвкушаю.

Наклонившись ко мне, она слизнула кровь с моей щеки. Я отпрянул от прикосновения ее языка, но недостаточно быстро. Одной рукой она схватила меня за челюсть и поцеловала в губы.

Губы мои запылали так, что я даже перестал чувствовать боль от ран, и все вокруг меня почернело.

Глава 43

Каким-то необъяснимым чудом я все-таки очнулся. Возможно, какой-то божок — Арель, бог удачи, или Нилин, бог извращенности, или Фесин, богиня боли, — решил, что я уже настрадался достаточно и не стоит продолжать мои жестокие пытки. Возможно, клятва, какой я поклялся Резолюту помочь ему освободить Воркеллин, оказалась достаточно сильной, чтобы вернуть меня к жизни. Впрочем, каковы бы ни были причины, главное — я очнулся.

Кайтрин вряд ли на это рассчитывала. Меня подобрали у ее трона, отнесли за пределы Борагула и вышвырнули вон в том, в чем я был. Пальцы ног и рук, нос и щеки у меня онемели и были отморожены, и я мог бы замерзнуть совсем, если бы не пришел в себя. Холод притупил боль от шрамов на моем теле, но это мало утешало.

Я оказался в тени, отбрасываемой горами Борагула, и меня это беспокоило — тень от этих гор ложилась на север. В том направлении простиралось огромное ледяное поле, усеянное одними только сугробами, различимыми по их едва заметным голубоватым теням. Чтобы добраться домой, мне надо было пробиваться на запад, к перевалу, который мы раньше считали непроходимым, и проложить себе путь на юг через легионы бормокинов, препятствующих каждому моему шагу.

Я с усилием встал на ноги и зашатался, сохраняя равновесие на толстой корке снега. Я вытащил Цамок и начал рассекать толстые куски снега, складывая так, как показывал нам Други, чтобы сделать себе снежную берлогу. Я мало знал о том, как это делается, но Цамок отрезал «кирпичи» вполне равного размера. За время работы я согрелся, и через два часа у меня была берлога из снега, немного просторнее, чем гроб.

Трудно представить себе, что построенное из снега убежище может предотвратить замерзание человека, но на самом деле тело само источает тепло, а такое убежище удерживает в себе теплый воздух. Мне было ясно, что, устроив себе защиту от северных ветров, которые уже начали завывать, я не так быстро замерзну до смерти, хотя и медленное замерзание меня не привлекало. Я старался двигаться, по крайней мере, насколько позволяло мое убежище, но с наступлением ночи усталость и боль сломили мою решимость. Я сказал себе, что прикрою глаза на минутку-две, чтобы набраться сил, и как-то сумел убедить себя, что раз уж я сумел проснуться один раз, то проснусь и во второй.

Я действительно проснулся, и мне было намного теплее. Неудивительно, ведь у моего изголовья горела сальная свеча, а сам я был накрыт толстым шерстяным одеялом. У ног своих я обнаружил теплые зимние одежды, в которых я ехал на север, и мешок с продуктами — в том числе бурдюк с вином, пакет сушеного мяса, еще один — с сыром и немного бисквитов. Но главное — там был мешочек с травой метолант. И мой лук из серебряного дерева, с колчаном стрел, подаренных Каварром, лежали рядом с Цамоком на снежной полке, которую я вырезал специально для меча.

Так же кстати оказалась золотая тарелка с большой горой мяса, а рядом с ней еще одна — с яблочным пирогом. Я прикинул, кто может быть моим благодетелем — разве та урЗрети, которая прислуживала мне на пиру и с которой я делился частью еды. Мясо явно было не собачье, судя по его исключительному вкусу. А пирог, и раньше бывший великолепным, теперь показался мне просто пищей богов.

Я смешал метолант с небольшим количеством вина и приложил эту смесь к самым открытым участкам ран. Разорвал на полоски тунику и брюки и перевязал раны этими тряпками, потом надел теплую одежду. Подержал руки над маленьким желтым огоньком, впитывая его тепло. Я пробормотал молитву Арелю, прося, чтобы моя благодетельница не попалась, избежала бы наказания, и до сего дня я надеюсь, что моя молитва была услышана.

На следующее утро я собрал свои пожитки и пустился в путь. Снег был твердым, по нему легко было передвигаться, и, оставляя Борагул слева, я знал, что двигаюсь на запад. Ландшафт был настолько безлик, что мне трудно было сообразить, насколько далеко я продвинулся. Но я не жаловался, понимая, что зато тут моим врагам негде спрятаться. Любой, пожелавший задержать меня, — во всяком случае, первые тридцать человек — должен был оказаться лучшим стрелком, чем я, и я сомневался, что такое возможно.

Соблюдая свое обещание, Кайтрин не посылала своих охотников за мной в течение двух дней; это значило, что я мог бы опередить их, если бы не стал пытаться перейти через перевал. Но с севера надвигался страшный буран. Я сумел выкопать себе еще одно убежище и нырнул в него как раз вовремя, чтобы переждать буран. Не знаю, как долго он тянулся, но за это время раны начали гноиться и меня залихорадило.

Я понимал, что это очень плохо, но мой запас метоланта почти закончился. Вместе с лихорадкой начался бред, и я был уверен, что живым отсюда не выйду. Но, как оказалось, именно болезнь меня спасла.

Я плохо помню дни после бурана, а если и помню — то лишь отрывочно. Оказалось, буран так хорошо замел мои следы, что охотники Кайтрин просто проскочили мое убежище, так и не заметив меня. А потом, в своем лихорадочном состоянии, я брел прямо на запад и проскочил мимо входа на перевал. Каким-то образом я понял свою ошибку и свернул на юго-восток, где и встретился с флангом охотничьего отряда.

От стрелка, охваченного лихорадкой, не приходится ждать хороших выстрелов, и я просто не помню, как и где я стрелял, хотя мой запас стрел сократился до пяти штук. Знаю только, что не убил ни одного из тех, кто охотился за мной, потому что мы вели бой на бегу. Я почти превратился в животное, инстинктивно понимавшее, как лучше спрятаться от охотников, когда они охотятся толпами, потом кинулся и перестрелял тех, кто отстал.

Я уже добрался до северного подножья гор Бореаля, как раз с запада от перевала, и уже двигался через редкий лесок, когда меня выследило, наконец, основное ядро их своры. Я помню, как заметил тени, перелетающие от одной сосенки к другой, и услышал хруст наста под ногами. Камень, вплавленный в Цамок, мягко светился, отражая слабый свет луны. Это свечение выдавало меня врагам, но мне было наплевать, потому что я мог достать их единственным способом — если они окажутся в пределах действия меча.

Последняя четверка была ловкой и упорной. Я парировал копье, направленное на меня справа, потом поднял Цамок и взмахнул им, описав широкую дугу, и этим взмахом рассек позвоночник бормокина в области талии. Он рухнул, проломив толстый наст, а я вихрем развернулся налево и левой рукой нанес сильный удар своим длинным ножом. Я неглубоко разрезал врагу бок. Я все старался еще повернуться налево, чтобы закончить начатое, но тут наст проломился под моими ногами, и я по колено ушел в мягкий снег. Всем телом я мог вертеться в разные стороны, но ноги мои оказались связанными, и я свалился на правый бок, а Цамок глубоко ушел в снег.

Бормокин навис надо мной сверху, обеими руками занес свой длинный нож, нацеливаясь вогнать его мне в живот. Я зарычал и стал доставать Цамок. Я старался вытащить ноги, но они провалились глубоко. Я взглянул в зловещие глаза бормокина и понял, что мой бой закончен.

Потом в меня врезался жужжащий вихрь и что-то блеснуло в ночи. Бормокин вскрикнул и схватился за глаза. И бросился прочь, спотыкаясь и ломая наст. Снова послышался жужжащий звук, почти такой же, и иссяк, напоследок издав влажное чмоканье. Ослепший бормокин перестал стонать и дугой выгнул спину — в нее до середины воткнулся металлический крест. Враг шлепнулся мордой вперед и замер.

Снова раздался жужжащий звук, и я понял, что у меня, вероятно, смертельный приступ лихорадки, потому что только в бреду можно было увидеть существо, которое уселось мне на живот. Существо ростом в полтора фута, целиком одетое в скафандр из блестящих черных сегментов — как у насекомого, сложило на груди все свои четыре лапы. Его четыре крыла, как у стрекозы, сложились на спине и отогнулись книзу. Изо лба торчали две антенны, позади них всю голову покрывала жесткая щетка волос. Существо рассматривало меня двумя блестящими многогранными глазами.

— Скорее, скорее! — пропищало оно тонким голосом. — Жив, он жив. Скорее!

Я слышал приближающиеся тяжелые шаги, с хрустом ломающие корку наста.

— Вот свиньи эти бормокины, весь наст проломили.

Я узнал голос и повернул голову в сторону идущего.

В лунном свете белые волосы и серебряные глаза Резолюта радужно светились. Я протянул к нему левую руку. Я хотел позвать его по имени, но слова застряли в горле. Я опустил руку на грудь и заплакал.

Резолют с улыбкой присел на корточки рядом со мной:

— Да успокойся ты, Хокинс. Ты ведь обещал освободить Воркеллин, и я должен позаботиться, чтобы ты жил долго и выполнил свое обещание.

Резолют взвалил меня на длинные сани — на таких ездят зимой. Их обычно тянут собаки, но в данном случае — я могу ошибаться, учитывая мое состояние, — я совершенно уверен, что часть пути нас тащили бормокины, которых Резолют магическим способом вернул к жизни.

Его магии не хватало, чтобы вылечить меня, но его товарищ помог мне восстановить здоровье. Спринт был на самом деле эльфом, он собирал метолант и другие травы, скрытые под толстым слоем снега — глубиной в фут. Он каким-то образом чуял, где они растут, и еще Резолют рассказал мне про такое свойство эльфов: бывает, они просто чувствуют, что им надо оказаться в каком-то месте, и они сразу туда отправляются.

— После твоего отъезда из Ислина Спринт разыскал меня и сказал, что он точно знает — вместе со мной он должен быть в Авролане, чтобы спасти тебя. — Воркэльф покачал головой: — В его словах сомневаться нельзя, и представь себе, если будешь от него отмахиваться, он пристанет, как чума.

— Да, я отличаюсь очень большим упорством, — эльф положил нижние лапы на бедра, пока верхними лапами зашивал разрез в моем черепе. В мерцающем свете Небольшого костра, разложенного Резолютом, я увидел, что Спринт вовсе не черный, а темно-красный, а глаза у него рубиновые. Волосы черные, кожа между сегментами скелета имеет цвет сухой крови. Это существо часто улыбалось и обращалось со мной очень осторожно; его огорчало, что на месте ран у меня останутся шрамы, и он не хотел меня ничем больше расстраивать.

Резолют пришел на север через перевал. Сначала сани тащили заговоренные волки, но когда он убил одного из них, остальные превратились в бормокинов.

— Мне так неловко, что я воспользовался услугами волков.

Он считал — и я согласился с ним, когда оправился от лихорадки, — что Кайтрин непременно устроит засаду на перевале, чтобы помешать моему бегству. Чтобы расстроить ее планы, мы двинулись на юг через горы Бореаля. В пути мы перешли через высокогорные перевалы, которые хоть и ненадежны, но нас не предали. В результате мы спустились на Призрачные Границы почти на севере Воркеллина. И тут Спринт подвел нас к коням, на которых мы добрались до крепости Дракона.

Наверное, всему причиной была моя крайняя слабость, но крепость показалась мне самым прекрасным на свете зданием. Меня не было всего месяц, но почти все бреши в стенах были расчищены от обломков, стены перестраивались. Более того, крепость расширили, и новые стены были воздвигнуты вдоль зигзагообразной линии.

Внутри в городе тоже шла реконструкция. Хотя еще оставались пустые места, где войска Кайтрин разрушили здания, но улицы были расчищены и жизнь, судя по всему, текла нормально. На веревках сушилось белье, окна украшали горшки с цветами, стены многих зданий сверкали новой краской.

Из всего отряда вернулся один я, но, казалось, жителей города это не смущало. Солдаты меня приветствовали, дети бежали перед моим конем, выкрикивая новости о моем возвращении. Спринт ускакал вперед — видимо, чтобы предупредить барона Дракона о моем возвращении, потому что Дотай Каварр встретил меня у ворот башни. Он помог мне спешиться и войти в здание, меня снова поместили в те же комнаты, которые я занимал до отъезда.

Отдохнув, я рассказал Каварру и принцу Скрейнвуду о нашем походе. Мой рассказ не был таким логичным и последовательным, как сейчас, скорее он напоминал бред сумасшедшего. В то время я действительно был измучен и, рассказывая им обо всем, что с нами случилось, еще раз пережил горе от потери друзей, что меня подкосило, и дух мой был подавлен.

Я свалился в лихорадке, и Дотан Каварр приказал ухаживать за мной. Он настаивал, чтобы я остался его гостем, пока не выздоровею. И только позже я узнал, что он сделал это по приказу принца Скрейнвуда, хотя, я думаю, что такой человек как Каварр сам знал, как будет лучше.

Мне действительно было там неплохо. Ней и Ли давно уже уехали на юг, в Вальсину, спеша попасть домой до наступления зимы. Но все равно в городе было полно знакомых, и меня многие навещали, а Каварр с большой радостью демонстрировал мне, как идет восстановление города. И даже Резолют и Спринт ненадолго задержались; они уехали на корабле в Ислин, когда стало известно о триумфальной победе принца Августа в Окраннеле и его возвращении.

На следующий день после того, как я рассказал о своих приключениях, принц Скрейнвуд уехал в Ислин. Я без сожаления узнал о его отъезде. Конечно, я слышал старую пословицу, что друзей надо держать близко, а врагов еще ближе, но почему-то считал, что мои единственные враги остались на севере.

Я понял свою ошибку весной, когда в крепость Дракона пришел корабль с приказом привезти меня в Ислин.

Глава 44

Мне, видимо, следовало догадаться, что все не так просто, задолго до того, как я поднялся на палубу «Тектуса», чтобы отплыть в Ислин. За все время, проведенное мной в крепости Дракона, меня ни разу не пригласили в зал Рыцарей Феникса. А если быть совершенно честным, то я и не стремился войти в контакт с Рыцарями, потому что мои воспоминания о ритуалах были связаны с Ли, Неем и лордом Норрингтоном. Я в ту зиму занимал себя чем угодно, лишь бы только не возвращаться к этим воспоминаниям.

Точнее говоря, мне следовало сообразить, что Рыцарям полагалось бы призвать меня пред свои очи, чтобы похвалить за выживание и расспросить о кончине лорда Норрингтона или хотя бы укорить за то, что не сумел умереть вместе с товарищами. На крайний случай они могли бы проверить, как я ознакомился с обязанностями моего ранга. Рыцари не давали о себе знать, и хоть я проводил много времени с Каварром, он ни разу не подал мне знак, что он знает оРыцарях, а уж тем более о том, что сам председательствует в их ложе в крепости Дракона.

Присланный за мной корабль «Тектус» был невелик, с одной мачтой и всего восемью веслами. Он не мог развивать большую скорость, так что рассчитывать приходилось лишь на то, что ветер и море будут нам благоприятствовать. Таготча позволил нам отплыть без помех, а редкий для этого времени года северный ветер погнал нас на юг. Мы обогнули Воркеллин, проскользнули мимо Вруны, Веля и Вильвана, как невидимки.

Притерпеться к меню из сушеного мяса, рыбного рагу и черствых бисквитов оказалось ненамного легче, чем к команде. Они почти не замечали меня, капитан обращался ко мне только в тех случаях, когда не замечать моего присутствия было просто неприлично. Единственный, кто разговаривал со мной все это время, — человек из Ориозы, прибывший за мной и ведущий все мои дела.

Кэбота Маршэма я и тогда считал, и сейчас считаю омерзительнейшей личностью, с годами он стал еще мрачнее и еще большим интриганом. Он относился ко мне с презрением, которое я поначалу принял за своего рода ревность или задетое самолюбие, что из-за такого юнца (я был младше его на пять лет) ему приходится терпеть две долгие недели на море в такое холодное время. Волосы, тогда еще покрывавшие его голову, были мягкие и тонкие, но еще тоньше были у него ручки и ножки. Во многих отношениях он производил впечатление ребенка, притворяющегося взрослым, и это впечатление не меняли едва наметившиеся усики, пробивающиеся над верхней губой.

Маршэм все время приставал с расспросами о моих приключениях, и за отсутствием другого общества я совершил ошибку — вступил в разговоры с ним. Я рассказывал ему все подробно — про все беседы и встречи, считая их настолько безобидными, что их не стойло опускать при пересказе, он же из всего услышанного сплел такую паутину, что я в ней запутался, прежде чем сам это понял.

Мы благополучно доплыли до Ислина, и меня сразу отвели в крепость Грипс. Мне предоставили несколько комнат и двух слуг, так что я не мог остаться наедине с собой. Они предусмотрели все мои потребности и, должен сказать, ничего при этом не упустили. Гардероб в моих покоях просто ломился от одежды точно моего размера.

Через два дня после моего прибытия было решено, что я уже «оправился» от долгого переезда и готов представить отчет. В сопровождении гвардейцев я спустился в Большой зал и уже при входе в комнату получил первый серьезный удар. В последний раз, когда я был тут, это было помещение Совета королей; тогда, во время Фестиваля Урожая, здесь сидело не меньше дюжины представителей разных народов. Сейчас же тут были расставлены длинные ряды столов, как скамьи для гребцов на галере, и присутствовали вожди или посланники всех народов мира. Над каждым с потолка свисал его национальный флаг, среди них было три знамени эльфов, и даже была представлена пара земель урЗрети.

Герцог Рид Ларнер, канцлер королевы Ланиветты Ориозы, представил меня королевскому собранию. Он заставил меня поклясться в том, что я буду говорить только правду, что я и сделал, потом попросил меня рассказать вождям всего мира о нашем походе. Я постарался выполнить это как можно лучше, и, конечно, на этот раз говорил я логичнее и вразумительнее, чем когда рассказывал Дотану Каварру и принцу Скрейнвуду в крепости Дракона.

Я сообразил, что предстал перед судом, только когда закончил свой рассказ и посыпались вопросы. В дальнем конце зала поднялся посол из Нибаля:

— Правда ли, что в крепости Дракона вы ударили принца Скрейнвуда из Ориозы, причем дважды?

Я запнулся: в своем рассказе я об этом обстоятельстве не упоминал.

— Это правда. Он впал в панику перед лицом врага. Его надо было привести в чувство, и мне пришлось пару раз его стукнуть.

В ответ на мои слова среди королевских персон поднялся ропот. Я сообразил, да, видно, поздно: не следовало заявлять об этом лицам королевской крови. Я только на одно надеялся — что их возмутила моя грубость. Ну, а уж если они не могут даже допустить, что кто-то из их рода нуждается в приведении в чувство, — ну, тогда весь мир летит к черту.

Еще один спросил, правда ли, что я бездумно выкинул могущественное оружие, которым можно убить сулланкири, зашвырнув его в море. Следующий поинтересовался: как это так случилось, что все мои товарищи, намного более опытные, чем я, в вопросах ведения войны, погибли в Борагуле, а я выжил?

— Именно этот вопрос я сам себе задаю каждый день.

— И как вы сами отвечаете себе на этот вопрос?

— По-вашему, если бы у меня был ответ, стал бы я каждый день задавать себе этот вопрос?

В итоге все постепенно свелось к выяснению неясных деталей, и мне показалось, что цель допроса была одна: формально зафиксировать, что члены делегаций выслушали и меня, и всех, кто говорил обо мне. Когда вопросы иссякли, меня отвели назад в мои апартаменты и заперли. У меня, как я уже говорил, имелось все необходимое, но отсутствие свободы угнетает больше, чем любые цепи. Мне не разрешали принимать посетителей, посылать и получать письма.

Я не могу поверить, что не нашлось бы ни одного человека, пожелавшего поговорить со мной.

Но запрет на посетителей не значил, что в мои комнаты не впускали людей. В свое последнее утро там я проснулся и обнаружил на полу спальни тонкий черный пепел. Он был рассыпан так, что создавался узор церемониальной одежды, и я знал, что никакой Рыцарь Феникса не встанет из этого пепла. Никакое другое известие не могло бы уязвить меня так сильно, как это, и мне кажется, что в эту минуту я повзрослел больше, чем за весь предыдущий год после всех происшедших событий. Я задал задачу тем, кто правил миром. В прошлом году по их приказу наши силы были отправлены в поход и дорогой ценой разгромили армию авроланов. Своими боевыми действиями принц Август освободил беженцев — население Окраннела, хотя от сил авроланов еще и теперь остались банды кочевников и соединения под управлением местных военачальников, все еще контролировавшие Окраннел. Они скопились на границах Джераны, в которой собрались беглые жители Окраннела, готовые отвоевать свою родную землю. Нам удалось снять осаду с крепости Дракона и обратить в бегство Кайтрин. В сущности, все прошло прекрасно, если не считать последней неудачи, и только я очернял образы героев, отправленных за Кайтрин. Ведь я говорил, что они поддались искушениям Кайтрин. Именно я сообщил, что они стали ее слугами, но у меня не было никаких доказательств. И я понимал, что мои слова звучат сомнительно. Или их нетрудно представить в сомнительном свете. В тот день меня опять отвели в Совет и приказали встать перед собранием, а герцог Ларнер зачитал список опровержений моих ответов на их вопросы.

— Королевские лица, собравшиеся здесь, пришли к следующим заключениям.

Во-первых, непостижимо, чтобы лица, облеченные доверием охранять благополучие представленных здесь народов, при каких бы то ни было обстоятельствах присоединились к силам зла, для уничтожения которых они были посланы.

Во-вторых, согласно показаниям других свидетелей, перевал через горы Бореаля настолько засыпан снегом, что станет проходимым не раньше чем через тридцать лет, что устраняет любую угрозу нападения авроланов, если не считать бродяг, иногда просачивающихся через горы.

Я громко рассмеялся.

— Это говорится, чтобы рассеять страх простого народа, но вы сами знаете, что это отнюдь не так. А если и так, она прекрасно может пройти через горы Борагул.

Герцог упорно смотрел вниз, на белый листок, где были написаны эти опровержения, и не желал поднимать на меня глаза.

— В-третьих, согласно показаниям разведчиков урЗрети, которые в сопровождении воркэльфа Резолюта пробрались в Борагул, цитадель урЗрети совершенно покинута. Она открыта всем ветрам и совершенно необитаема. Не обнаружено никаких яслей бормокинов, не видели там также ни темериксов, ни других тварей, и не живет там никаких урЗрети.

В-четвертых, мы пришли к выводу, что Таррант Хокинс из Ориозы, признавшийся в том, что позволил себе ударить принца своего народа, известный тем, что украл меч Теммер, чтобы снискать себе славу в крепости Дракона, человек, оказавшийся явно не готовым к трудностям путешествия на север, отделился от отряда героев и остался в живых, в то время как остальных постигла ужасная судьба. Мы полагаем, что они его отослали, чтобы он остался в живых или даже вызвал к ним помощь, и что в состоянии помешательства он стал жертвой нападения и был бы уничтожен, если бы не помощь других. В противном случае придется допустить, что он сознательно предал своих товарищей, вступив в союз с Кайтрин, этим совершив предательство против всех цивилизованных народов и заслужив их справедливую кару.

Я замер, услышав этот последний пункт. Я поражался изворотливости политиканов, создавших убедительный и неопровержимый документ. Их искусство не уступало искусству мастера, выковавшего мой клинок. В их власти позволить мне признаться, что меня отослали мои товарищи и не по своей вине я не сумел привести к ним помощь. В то же время они могут заклеймить меня как предателя, и это клеймо предателя — самое малое наказание, какого я заслуживаю за свое преступление. В сущности, мне было сказано, что если я буду оспаривать их выводы, то меня ждет смерть.

Даже я сообразил, насколько бесполезно сейчас возражать.

Герцог Ларнер поднял на меня взгляд:

— Понял то, что тебе зачитали?

— Понял.

— Принимаешь эти выводы как истинные?

— А они истинные? — Я обвел глазами собравшихся. — Вы прекрасно знаете, что перевал открыт. Сейчас Борагул, может быть, и пуст, но надолго ли? Вы знаете, что я рассказал вам чистую правду, но вы не можете ее огласить. Если я сейчас выйду на улицу и все расскажу, тогда ваши народы поймут, что их обманывают. Может, это поколение еще и в безопасности, а следующее?

Я развел руками.

— Я соглашусь носить ваше клеймо, главное — другое: чтобы вы, вы сами поняли, что Кайтрин вернется, через пять лет, через десять, через тридцать. Если вы ничего не сделаете для подготовки к ее возвращению, на ваших руках окажется кровь тысяч, сотен тысяч жертв. Будете ли вы живы тогда или уже умрете, ваши имена станут проклятием и потомки будут вспоминать о вас с горькой насмешкой.

Скрейнвуд, сидевший рядом с матерью, рывком вскочил на ноги. От гнева нижняя часть его лица побагровела, он грозил мне дрожащим пальцем:

— Не тебе диктовать нам, предатель!

В его голосе прозвучала неприкрытая ненависть, которая должна была бы меня ранить, но, наоборот, она меня рассмешила:

— Уж ты-то, принц Скрейнвуд, лучше всех присутствующих знаешь, какой воцарится ужас, когда вернется Кайтрин. Но от трусости ты предпочитаешь закрывать глаза на известную тебе истину.

Он злобно зашептал:

— Мне известна лишь одна истина, Таррант Хокинс. Я знаю, что собравшиеся правители решили в своей мудрости отпустить тебя, позволить тебе дожить свою жизнь, как сумеешь. Но мы тут, в Ориозе, не так добры к тем, кто пренебрегает властью, позволяет себе поднимать руку на ее лучших представителей и пятнать репутацию героев. Прямо сейчас и навсегда ты изгоняешься из Ориозы.

Скрейнвуд жестом пригласил кого-то из-за двери в комнату. Я услышал стук каблуков по полу, и передо мной появился отец. Я заулыбался, и тут же моя улыбка погасла: он не ответил мне тем же.

Глаза его излучали холод.

— Отец!

— Ты позволил умереть Кенвику Норрингтону и солгал нам о его смерти!

— Папа, я…

Он замахнулся, будто собирался ударить меня:

— У меня нет сына по имени Таррант.

Протянув ко мне руку, он взялся за верхний край моей маски и сорвал ее прочь.

В тот день, когда у меня отняли маску, Таррант Хокинс умер.

Майкл Стэкпол Крепость Дракона (Война темной славы — 2)

Эту книгу я посвящаю всем тем, кто терпеливо ждал ее появления.

Лишь благодаря терпению и выдержке Энн Лесли Гроэлл и Лиз Дэнфорд, перед которыми я чувствую себя в неоплатном долгу, книга эта увидела свет, а автор ее не потерял рассудок.

СТАРИННОЕ ПРОРОЧЕСТВО

ГЛАВА 1

Зубы выбивали барабанную дробь. Уилл крепко сжал челюсти. Вот это дождь! Лето, правда, на исходе, но все же холод такой, словно на дворе глубокая осень. Тяжелые капли разбивались о черепицу, обрызгивали с ног до головы и рушились вниз, собираясь на улице в огромные лужи. Потертый плед, которым он прикрылся от непогоды, давно уже намок и превратился в холодный компресс.

Эх, сейчас оказаться бы где-нибудь в тепле, однако подросток упрямо отказывался уходить. Можно запросто простудиться и умереть; но, с другой стороны, если сейчас убежать, где гарантия, что он останется в живых? Я сделаю это, и все тогда снова будет в порядке.

Чуть-чуть приподняв покрывало, Уилл тряхнул головой. С длинных каштановых волос потекли ручьи. Юноша повернул голову набок, вылил из уха воду и прислушался. Дождь заглушал почти все звуки, однако Уилл расслышал смех, доносившийся из окон нижнего этажа таверны. Он осторожно подвинулся. Неоперившийся птенец и то произвел бы при этом больше шума. Посмотрел вниз с конька крыши: через ставни чердачного окна свет уже не пробивался.

Губы Уилла тронула счастливая улыбка. Наконец-то! Скинув одеяло, он начал разматывать завязанную на талии веревку. Кивнул и прошептал себе под нос:

О стихах своих парень был не слишком высокого мнения, но ничего: главное — посеять зерно. Когда-нибудь менестрели сочинят о его жизни сагу. И будут петь об Уилле Ловчиле, короле Низины. Я заставлю их забыть о Маркусе, Паршивом Джеке, Гарроу и даже об Азуре Пауке.

Уилл пополз по крыше, добрался до намеченного места. На выступающий конец балки он накинул веревку, закрепил и для страховки дважды за нее дернул. Так, порядок! Парень начал спускаться, пропуская веревку между пальцами ног. Спускался он медленно и осторожно, время от времени хватаясь за стену, чтобы веревка не раскачивалась, и наконец повис перед чердачным окном.

Он расчехлил привязанный к поясу нож, вставил в щель лезвие, поводил им вверх-вниз. Между двумя ржавыми шляпками гвоздей наткнулся на щеколду. Остальное не представляло труда: лениво вздохнув, ставни гостеприимно растворились.

Вор положил нож на место и покачал головой. Глупые ворки! Они заслуживают того, чтобы их обокрали. Как ни распирало Уилла желание поскорее завладеть добычей, сразу в окно он не полез, а подождал немного. Прислушался. В такой момент ошибка недопустима.

Уилл был доволен: все шло по плану. Замысел сложился у него постепенно, возникнув из слов, оброненных когда-то Фабией. Она небось и думать о них позабыла, а вот из его памяти не стерся восторженный рассказ о воркэльфе по прозвищу Хищник, предводителе Серых Господ. Уж как она его живописала, словно тот был сам король Август. Хищник не скрывал, что ненавидит людей, да и Уилл, кроме насмешек да подзатыльников, ничего от него не получал, хотя, если верить Фабии, тепло земной женщины воркэльфу было небезразлично. В далеком прошлом он оказал ей честь своим вниманием. Тогда она не была еще такой толстой, теперь же, кроме Маркуса, охотников до нее не находилось.

Фабия поведала, что у воркэльфа есть сокровище, которое сама она, правда, не видела, однако знала, что оно существует. Однажды, не совсем еще трезвая, она проснулась среди ночи и увидела лицо Хищника, освещенное тем, что он держал в ладонях. Такой улыбки она не замечала у него даже в минуты любовной страсти.

Когда Фабия спросила, что там такое, воркэльф ответил, что со сна ей, видно, что-то померещилось. Рассказав об этом малышне, девушка рассудила, что, скорее всего, так оно и было: ведь если бы у Хищника была драгоценность, он давно бы ее уже пропил.

Тогда Уилл согласился с Фабией, однако, повзрослев, он призадумался, а призадумавшись, встретился с новой любовницей Хищника. Входя к ней в доверие, Уилл строил из себя шута и крал для женщины разные мелочи, которые та с восторгом принимала, будь то кусок пирога или яркая пуговица. Воображая, что подросток втрескался в нее по уши, Луминия смеялась и вознаграждала его поцелуями. Возможно, она и не ошибалась, однако нежные чувства не мешали Уиллу идти к цели, и женщина выдала-таки ему историю, которая оказалась весьма похожей на рассказ Фабии. Теперь юноша был уверен: воркэльф и в самом деле скрывает что-то ценное.

Уилл с легкостью убедил себя в том, что сокровище — чем бы оно ни оказалось — должно перейти к нему. С тех пор как он себя помнил — а было это еще до того, как он попал в дом Маркуса и Фабии, — воркэльфов он ненавидел всегда. Изгнанные эльфы давно заявляли права на Низину, район Ислина. С наступлением трудных времен территория вокруг Низины стала приходить в упадок. Нищие, воры, проститутки и калеки нашли себе здесь пристанище. Жители возвышенной части города презрительно назвали и Низину, и ее окрестности помойкой. Воркэльфы постоянно боролись с наплывом в этот район людей. Представители городских властей заглядывали сюда только для того, чтобы завербовать простаков на уходившие в Лунное море галеры.

Уилл нашел в лице Маркуса союзника: тот так же сильно ненавидел воркэльфов. Много лет назад Маркус привел его в большой дом в окрестностях Низины и поселил там вместе с другими детьми. Обучив их воровству, он отправлял детишек в город на промысел. В обмен на принесенную в дом добычу дети получали еду и одежду, и тогда их били не слишком сильно. Особо отличившихся брали осенью на праздник Урожая, хотя в последнее время там было и не так здорово, как в молодые годы Фабии.

Маркус и Фабия всегда брали Уилла на праздник Урожая, а вот остальным детям далеко не всегда так везло. Подросших девочек учили другим вещам (Луминия, правда, была не из их числа), а вот остальные сестры Уилла покорно задирали юбки. Мальчики в определенном возрасте показывали характер (Маркус называл это своеволием), уходили из дома и бесследно исчезали.

«Своеволие» с годами молодело. Побегам из дома способствовали побои и хвалебные песни, посвященные знаменитому вору — Азуру Пауку. Уилл помнил, как поначалу Маркус хвастался тем, что был его учителем, но впоследствии озлобился и вымещал на мальчишках свои горькие чувства. Вероятно, хозяин думал, что и они когда-нибудь его предадут и пойдут искать славы, как это сделал Паук.

Предательство в намерения Уилла не входило. Он собирался провернуть дело, не уступающее по масштабам работе Паука. Очень уж ему хотелось поразить Маркуса. Парень знал, что, придумав и осуществив подобную кражу, он сразу попадет в разряд «своевольных», однако похищенное сокровище он собирался отдать Маркусу, надеясь тем самым доказать преданность хозяину.

Тогда у него не будет никакого повода прогнать меня.

Убедившись, что в темной комнате не слышно ни единого дыхания, Уилл схватился за оконную раму и подтянулся на руках. Веревка, которую он по-прежнему удерживал пальцами ног, вползла вместе с ним. Подросток скорчился у подоконника. Вода, капавшая с мокрой одежды, образовала на полу небольшую лужу. Уилл внимательно изучал комнату. И что же это сердце так громко стучит?! Внизу, правда, так орали, что незамеченным мог бы пожаловать и дракон.

Он быстро отполз в другой конец комнаты. Свет с нижнего этажа проникал в щели между досками. Желтые полосы расчертили стулья, кровать и шкаф. Уилл знал, что, несмотря на то что он маленький и легкий, неровные доски непременно заскрипят, но не слишком беспокоился: пьяные ворки все равно ничего не услышат.

Вор подполз к шкафу и ощупал его снизу. Луминия рассказывала, что Хищник стоял там как-то на коленях и фигура его была залита серебристым светом. Водя пальцами по нижней доске, Уилл искал какую-нибудь задвижку или рычажок, которые могли бы открыть потайной ящик. Ничего хитроумного подросток не обнаружил.

Пальцы его нащупали небольшой участок, едва заметно выступавший наружу. Подросток поддел его ногтями и, выдвинув деревянный брусок длиною в ладонь, обнаружил в углублении, которое прикрывала деревяшка, два кошелька: один кожаный, тяжелый, а другой бархатный, легкий. В легком кошельке лежало что-то непонятное.

Кожаный кошелек вор сунул за пояс. Он знал: пора сматываться, не время осматривать другую находку, и все же ему хотелось убедиться в том, что он действительно похитил сокровище воркэльфа. Тонкие пальцы развязали узел, стягивающий бархатный мешочек, и наружу вырвался ослепительный серебряный свет.

Уилл даже глаза зажмурил. Он был поражен и очарован. Сокровище напоминало лист. Вор понимал, что это лист какого-то дерева, какого именно, он не знал: в Низине деревьев почти не было. Лист излучал серебристое сияние и казался выполненным из металла, хотя серебро было бы тяжелее. Странное дело: и текстура, и эластичность у него как у настоящего живого листа.

Понятия не имею, что это такое, но это настоящее сокровище! В какое-то мгновение Уилл хотел положить его на место. Показалось даже, что грешно беспокоить лист. Мысль о том, что брать чужое — грех, ему до сих пор и в голову не приходила. С другой стороны, негоже этому листу лежать запертым в тесном тайнике. В душе Уилла что-то дрогнуло, внутренний голос словно бы шепнул ему, что сокровищем этим он обязан как-то распорядиться.

Снизу вдруг раздался дикий крик, что-то с размаху стукнуло в пол чердака. Сквозь щели выплеснулся эль. Вор был таким мокрым, что и не почувствовал, что его облили, зато в нос ему ударил запах пива. Уилл догадался: серебристый свет внизу заметили. Лестница, ведущая на чердак, затряслась под тяжелыми торопливыми шагами.

Ни секунды не раздумывая, действуя на основании инстинкта, выработанного за десятилетие воровской жизни, Уилл заткнул бархатный кошелек за пояс и рванулся к окну, свалив при этом за собой стул. В это мгновение дверь в комнату распахнулась. Веревка поползла за вором, словно живая. Он услышал отчаянную ругань эльфа: тот наткнулся на стул и растянулся на полу. Уилл выплыл в ночь, надеясь приземлиться на крышу.

Надежде этой не суждено было осуществиться: веревка натянулась, и он опустился к окну, у которого его поджидал улыбавшийся ворк. Уилл изо всей силы пнул ногой ставню, и она ударила Хищника по лицу, затолкнув того в комнату.

Быстро и осторожно подросток спустился вниз, на долю секунды опередив ворка, обрезавшего ножом веревку. Уилл нагнулся, схватил камень и швырнул в окно. Бледное лицо исчезло в темноте.

Уилл помчался по аллее, забирая вправо. Эта дорога уведет его в лабиринт Низины, и там воркам его не достать. Бежал он так быстро, как только мог, прямо по лужам, перепрыгивая через трупы животных. Ливень ему сейчас на руку: он смоет все следы.

В этом Уилл был прав: дождь моментально смывал следы и уничтожал запахи, зато в другом, в главном, он оказался предателем. И поначалу, пока вор сломя голову летел мимо закутанных в плащи прохожих и тявкающих вслед ему шавок, это до него не дошло. Тут нет дороги.

Название свое Низина получила именно потому, что этот район Ислина находился в котловине. Во время прилива некоторые места затапливало, и хотя самый высокий уровень воды несколько часов назад был пройден, дождь превратил улицы в бурные реки, полные зловонных отбросов.

Уиллу ничего не оставалось, как свернуть на север. За своей спиной он уже слышал дыхание преследователей и знал, что ему нужно избавиться от добычи. Отвязав кожаный кошелек с монетами, он бросил его за спину. Когда же пальцы его прикоснулись к бархатному мешочку и он ощутил сухое тепло, парень тут же осознал, что никто не посмеет забрать у него лист. Ни они, ни Маркус. Никто.

Уилл наклонил голову и побежал так, словно от этого зависела его жизнь. И тут дождь предал его во второй раз. В глубокой луже его подстерег скользкий булыжник. Подросток наступил на него правой ногой, споткнулся и упал на дорогу, разбив колено. Булыжники под дождем мягче не становятся: боль разлилась по всей ноге. Лодыжка подвернулась, и парень упал на спину, обхватив обеими руками колено.

Холодный дождь поливал его лицо, однако смех преследователей звучал в его ушах еще холоднее. Подле воришки остановилось несколько воркэльфов. Серебристый свет луны делал их похожими на привидения, да и выражения лиц, насколько он мог разглядеть, ничего хорошего ему не сулили. У одного из них кровоточила на лбу рана, и Уилл почувствовал некоторое удовлетворение от того, что брошенный им камень угодил в цель. У другого эльфа сильно распух нос.

Хищник склонился над ним и схватил Уилла за тунику.

— Ну так и есть. Никто, кроме тебя, на такую глупость не способен.

— Глуп не я, а вы, раз мне все так легко удалось.

Сапфировые глаза эльфа злобно вспыхнули. Он занес кулак:

— Теперь тебе мало не покажется, малыш Уилл. А ну отдай.

Странно, подумал Уилл, что Хищник не сдернул кошелек с пояса. Он же на виду. Правым бедром Уилл ощущал его тепло. Он уже собрался было сказать Хищнику, чтобы тот его взял, но намерение это исчезло с быстротой молнии.

— Ты его не найдешь. Он плывет сейчас к морю.

Хищник завопил и ударил вора по лицу тяжеленным кулаком.

Уилл схватился за правую щеку и увидел звезды. Затем он оказался на земле. Боль толчками стучала в голову.

Затем в сознание Уилла вошел насмешливый голос:

— Я говорил тебе еще давным-давно, что если ты тронешь одного из них, то пожалеешь об этом.

Хищник повернулся и увидел в лунном свете силуэт мужчины. Не успел он сообразить, что к чему, как получил удар кулаком. Нос Хищника хрустнул. Воркэльф попятился и упал в лужу. По тому, как подпрыгнуло его тело и раскинулись ноги и руки, Уилл понял, что Хищник потерял сознание еще до того, как свалился на землю.

Серые Господа схватились за рукоятки кинжалов и мечей. Дурачок, и зачем он вмешался не в свое дело? Уилл поднялся на четвереньки и начал пятиться назад, как вдруг голова его и плечи наткнулись на что-то твердое. Он поднял глаза, увидел подле себя огромного ворка и завопил.

Бандиты взглянули на него, а потом на высокого эльфа. И тут же один из воркэльфов поднял руки и поспешно сказал:

— Мы не замышляли ничего плохого, Резолют. Просто он умыкнул что-то у Хищника, и мы хотим, чтобы он вернул похищенное.

— Этот желторотый что-то у вас украл? — рассмеялся Резолют. От одного лишь звука этого голоса некоторые «господа» покачнулись. — Что он у вас украл?

«Господин» пожал плечами:

— Не знаю. Хищник говорил, что-то важное.

Резолют опустился на колено и снял с пояса Уилла бархатный кошелек. Вор схватил его за руку, но холодные мокрые пальцы оказались бессильны против могучего покрытого татуировкой предплечья воркэльфа.

— Это мое.

— Вот как? — Резолют встал и открыл кошелек.

Серебристый свет залил его лицо, осветив глаза и усмехающийся рот. Воркэльф быстро завязал кошелек, обошел Серых Господ и пнул ногой в ребра Хищника.

— Уберите его отсюда. Своей жадностью он ставит всех под удар. Уберите его, пока я не прибил его живот к позвоночнику. — Воркэльф повернулся и указал пальцем на Уилла. — А ты оставайся на месте.

Перепуганный Уилл, если бы даже и хотел, не смог бы сделать и шага. «Господа», взявшись кто за щиколотку, кто за запястье Хищника, унесли его прочь. Резолют брызгал на них при этом ногой из лужи и осыпал эльфийскими ругательствами. Первый незнакомец, вступившийся за Уилла, оказался седовласым и седобородым человеком. Он присел возле подростка.

— Как твое колено?

Уилл пожал плечами. Мужчина посмотрел на Резолюта.

— Ты полагаешь, это он? Уж больно молод.

Воркэльф кивнул. Копна белых волос намокла под дождем.

— Да, но кусок Воркеллина он все-таки вернул. Уилл озадаченно покачал головой:

— О чем это вы толкуете?

Резолют привязал бархатный кошелек к своему поясу.

— В свое время узнаешь.

— А если нет?

Воркэльф и седовласый мужчина поставили его на ноги.

— Узнаешь, если все пойдет так, как должно быть.

— А если не пойдет?

— О чем ты мечтаешь, мальчик? Хочешь небось стать вторым Азуром Пауком, князем Тьмы? Главным вором? — Резолют медленно покачал головой. — Жизнь твоя идет впустую, мальчик. Опомнись, пока не поздно.

ГЛАВА 2

Уиллу не понравилось то, что сказал Резолют. Он хотел было огрызнуться, однако его остановили два обстоятельства. Во-первых, он обратил внимание на то, как Резолют пнул ногой Хищника. Воркэльф, судя по всему, был в плохом настроении, и Уиллу не хотелось, чтобы он выместил свою злость на нем.

Вторым немаловажным обстоятельством было то, что ударил бы Резолют его сильнее, чем Хищник.

Уиллу очень хотелось возразить, сказать, что Резолют не прав, однако словечко «впустую» застряло в голове как гвоздь. Уилл Ловчила, король Низины. Его собственные слова казались ему сейчас насмешкой. Вот он стоит, мокрый; подбитый правый глаз распух и закрылся. Его и раньше били и смеялись над ним, говорили, что он ничтожество, но никогда еще ему не было так обидно.

Седовласый мужчина накинул Уиллу на плечи край своего плаща.

— Он дрожит и, наверное, голоден.

Резолют кивнул:

— Давай, мальчик, пойдем.

Уилл, прихрамывая, сделал несколько шагов — плащ слетел с него — и вдруг остановился. Воркэльф оглянулся:

— Ты все равно пойдешь с нами, по доброй воле или нет. Выбирай, мальчик.

Ноздри Уилла раздулись.

— Меня зовут Уилл.

— А меня — Резолют, а это — Ворон. Ну давай, шевелись.

Подросток нахмурился:

— Это еще не все.

— В чем дело?

Уилл протянул дрожащую руку:

— Отдайте мне лист. Воркэльф поднял голову:

— Ты думаешь, я могу доверить его вору?

Ворон взял Резолюта за плечо:

— Это его добыча. Да он и не убежит.

Глаза Резолюта превратились в два серебряных полумесяца.

— Если потеряешь его, мальчик, то пожалеешь, что его не отобрал у тебя Хищник.

Подросток вскинул подбородок:

— Хищник никогда бы его у меня не отнял. И я его не потеряю.

Резолют надежно завязал бархатный мешочек и подал его Уиллу.

— А теперь пошли.

С глупой радостной улыбкой Уилл вытянул вперед руки.

Губы Ворона тронула чуть заметная улыбка.

— Пойдем, Уилл.

Седовласый пошел вслед за Уиллом, но подросток понимал: Ворон сделал это не из предосторожности. Вор усмехнулся, зная, что при первой возможности мог бы дать деру, хотя боль, пульсирующая в колене, ясно говорила, что далеко бы он не убежал. Кроме того, мужчина сказал что-то о еде. Если же он сейчас явится к Маркусу, мокрый, побитый и с пустыми руками, то у него и второй глаз закроется. Так что лучше выбрать полный желудок.

Бархатный мешочек согрел ему руки, и Уилл задумался о словах Резолюта. Пока он не увидел лист и не притронулся к нему, Уилл считал, что поставил перед собой достойную цель — стать королем Низины. Но когда воркэльф взял у него кошелек, он ощутил вдруг страшную внутреннюю пустоту и в этот момент осознал, что сама судьба назначила ему украсть этот лист. Какая именно тут была цель — неясно, и все же парень нутром чувствовал: все это неспроста и ему предназначено свыше эту цель осуществить.

Такие мысли бродили у него в голове, пока Резолют вел их к харчевне. По сравнению с другими тавернами ворков выглядела она вполне пристойно. Уилл припомнил, что когда-то пытался сюда проникнуть и на него вылили ведро с помоями. Когда посетители вошли в помещение, зеленоглазый буфетчик бросил на Уилла возмущенный взгляд, но тут же лицо воркэльфа осветилось смущенной улыбкой: он заметил, что следом за подростком вошел Ворон.

Ворон снял плащ и повесил на крючок. Седые волосы его заплетены были в толстую косичку, перевязанную кожаным ремешком и украшенную яркими перьями. Густая борода и усы не могли скрыть тянувшийся по щеке старый шрам. Другой шрам, прорезав лоб, исчезал в волосах. За исключением промокших от дождя плеч, куртка его из оленей кожи была светлее темно-карих глаз. Меч — с медным эфесом, заканчивающимся большой прямоугольной головкой. Один кинжал на правом бедре, другой — засунут за голенище левого сапога, а последний (если Уилл ничего не пропустил) спрятан в чехле на правом рукаве.

Уилл никак не мог определить возраст Ворона. Он казался ему древним старцем (наверное, не меньше сорока), хотя в окруженных морщинками глазах светился огонь, как у молодого. На щеках и на носу, на лбу и на ушах множество разнообразных порезов. Правда, на человека, проводящего время в тавернах, рассказывая о боевых ранениях, он не походил.

То, как Ворон шел по улице, и удар, которым он свалил Хищника, вызвали у Уилла предположение, что человек этот не так уж и стар, как это ему поначалу показалось. Однако в жизни он повидал немало. Должно быть, подумал парень, человеку этому выгоднее, когда его принимают за старика. Но Уилла не проведешь.

Уилл вздрогнул, но не потому, что замерз. Разговор, шедший по-эльфийски — вор ничего в нем не понял, кроме разве одного-двух ругательств, — вдруг замер. Он увидел, как две дюжины воркэльфов уставились на Ворона — кто с дружеским, а кто с почтительным выражением. В глазах некоторых из них заметен был страх. Они стали перешептываться, и в тарабарском их языке Уилл уловил имя.

Ворон Кедина.

Подросток снова повернулся к Ворону:

— Так вы Ворон Кедина?

— Просто Ворон звучит лучше, Уилл.

Резолют рассмеялся:

— Похоже, Ворон, что тебя он боится больше, чем Хищника.

Уилл мотнул головой, отбросив с лица мокрые пряди волос.

— Я не боюсь. — Он снова вздрогнул. — Это правда.

Ворон улыбнулся и повел Уилла к столу, который воркэльфы быстро освободили.

— Садись. Я принесу тебе чего-нибудь горячего.

— Хорошо. — Уилл сел, по-прежнему прижимая к груди кошелек. — Я хотел сказать, благодарю вас, сэр.

Эта его реплика развеселила ворков. Они снова принялись за еду. Уилл не обращал на них внимания. Во все глаза смотрел он на широкоплечего человека, разговаривавшего по-эльфийски с буфетчиком. Ворон Кедина! Если и был на свете человек, более знаменитый, исключая, конечно, короля Августа, то Уилл такого не знал. Менестрели слагали песни о его приключениях, о путешествии на Север, в снежные долины Авролана. Там он убивал хогунов и темериксов. Вот и перья на нем небось от поверженных им темериксов!

Ворон Кедина за славой не гонялся, но было известно, что он и его товарищи (теперь я знаю, кто этот ворк) спасли от мародеров караван из Джераны. В одной из деревень Мурозо он отбил нападение авроланских налетчиков, а еще… Больше всего Уиллу нравился рассказ о том, как Ворон Кедина, охотясь в Призрачных Границах, убил генерала вилейнов. Кайтрин послала его во главе армии в Окраннел. Уилл понятия не имел, где находятся все эти места, знал лишь, что далеко отсюда; тем не менее рассказы о них он слушал с неизменным восторгом.

Ворон вернулся, поставил перед Уиллом деревянную миску с дымящейся похлебкой и глиняную кружку, от которой тоже шел пар.

— Ешь не торопясь.

Уилл кивнул, сунул кошелек за пазуху, зачерпнул деревянной ложкой похлебку и отправил в рот. Ничего, вкусно; правда, о чем думал повар, когда делал ее такой густой? Горячая пища согрела не только живот, но и все тело. Взяв кружку обеими руками, он отхлебнул глинтвейна и икнул.

Ворон вздернул бровь:

— Не торопись, Уилл. Никто у тебя это не отнимет.

Уилл кивнул, хотя и не понял, что имел в виду Ворон — еду или лист. Сейчас он был уверен, что скорее откажется от еды, чем от листа. К столу подошел Резолют. Он принес две кружки эля, одну из которых подал Ворону. Вслед за ним явился другой воркэльф.

При виде незнакомца Уилл невольно улыбнулся. Выглядел тот будто настоящий эльф. Две рыжие косички уложены на висках; одежда как у городских модников. Ни шрамов, ни татуировки Уилл у него не приметил. Нос прямой, сразу видно — не пробовал кулака. Стройный, на одежде ни пятнышка, и ногти ухожены.

Да еще и кольца на тонких пальчиках… Уилл знал: ему ничего не стоит стащить их, как и золотые монеты, что висят у него на поясе в кошельке. От опытного глаза не укроется, что лежит в кошельке: золото ведь тяжелее серебра.

— Это тот самый мальчик?

— Ты, Амендс, ничего не упустишь, — проворчал Резолют. — К тому же он не мальчик, а почти мужчина.

— Для мужчины маловат будет.

Ворон положил ладонь на руку Уилла:

— Сам-то знаешь, сколько тебе лет? Уилл покачал головой:

— Моя мать, как мне сказали, погибла при пожаре. Жил у теток, пока не убежал. С тех пор живу в Низине.

Резолют грохнул кулаком по столу:

— Тебя не просят рассказывать биографию. Отвечай, сколько тебе лет?

Уилл даже подпрыгнул, а потом нахмурился.

— Пятнадцать, а может, и больше, но не намного. Я просто маленького роста.

Чистенький рыжеволосый воркэльф прищурил глаза.

— А вы уверены, что это тот самый? Что-то не похож.

— Конечно, не похож, с расквашенным-то лицом. Это его Хищник отделал.

— Он поплатится за это, — прорычал Амендс.

— Уже поплатился.

Амендс кивнул и поманил кого-то пальцем.

— Черити, подправь-ка мальчику лицо.

Уилл обернулся, ножки стула проскрипели по деревянному полу. Стройная эльфийка, немногим выше его, — девчонка с золотистыми волосами и глазами цвета морской волны — поднялась со стула и робко подошла к столу. На секунду встретилась с ним взглядом и тут же отвела взор. Зрачков у воркэльфов не бывает, трудно сказать, куда они смотрят. Она все же подошла к нему и провела левой рукой по правой стороне лица.

Он не видел, что она делает, тем более что глаз его почти заплыл. Лишь чувствовал прикосновение. Тепло ее руки перешло в щеку, стало щекотно, и он улыбнулся. Улыбаться было не больно, а тут и правый его глаз открылся.

Уилл взглянул на Черити и увидел, как гримаса боли исказила ее черты.

— Что? Я вроде ничего не делал. Что случилось?

Она покачала головой:

— Ничего.

Ворон сжал его руку.

— Для того чтобы излечить тебя, она воспользовалась магией, а это даром не проходит. Чтобы ты был здоров, она перенесла твою боль на себя.

Уилл заморгал:

— Но зачем? Черити ему улыбнулась:

— В благодарность за то, что ты сделаешь.

— А что я сделаю? — Он исподлобья посмотрел на Ворона. — Что она хочет этим сказать?

Тот покачал головой:

— Об этом еще рано говорить, Уилл. Доедай-ка похлебку, а потом подумаем о ночлеге. Спасибо тебе, Черити.

Уилл посмотрел ей вслед:

— А может, она и ногу мне вылечит?

— А, тебе убежать захотелось? — невесело рассмеялся Резолют. — Завтра будешь сидеть в седле.

Амендс вскинул голову:

— А вы разве не сегодня вечером уезжаете?

Резолют уставился в свою кружку.

— За один вечер и так много сделали.

— Но это же важно. Если вы его сегодня туда не возьмете…

Ворон поднял руку, чтобы прекратить спор.

— Милый Амендс, извините нас. Резолют, видно, не хочет меня обидеть, но старые кости просят отдыха. Вот с утра я буду готов.

Рыжеволосый воркэльф покраснел до кончиков заостренных ушей.

— Простите меня, Ворон Кедина. Я не хотел вас обидеть, просто…

— Да не волнуйтесь, Амендс, — хохотнул Ворон. — Я поклялся дожить до освобождения Воркеллина. Вы должны радоваться. Ведь это означает, что событие это не за горами.

— Если люди не помешают исполнить наш долг. — Резолют энергично покачал головой, и при этом движении струйка воды с его белой шевелюры пролилась на лоб и поползла дальше, на шею. — Теперь оставь нас одних или сделай доброе дело: распорядись, чтобы нам в дорогу приготовили сухари и сушеное мясо.

Амендс кивнул:

— Конечно, конечно. Вы когда выезжаете? На рассвете? В полдень?

Ворон пожал плечами:

— На рассвете, если дождь прекратится. В полдень, если все еще будет идти. Никому не хочется долго ехать в холодную и мокрую погоду.

— Да, разумеется. — Амендс постучал пальцем по губам. — Ризон, Сагасити, приготовьте им продукты да поищите какую-нибудь одежду для… молодого человека.

Два воркэльфа вышли из-за стола, надели кожаные плащи и растворились в ночи. Уилл удивился тому, что они так быстро пошли исполнять распоряжение Амендса, он не был похож на начальника. Как бы плохо Уилл ни относился к Хищнику, он был уверен, что легко одолеет Амендса.

Так уж у них в Низине заведено. Кто сильнее, тот и правит. Хищнику положено быть во главе до тех пор, пока кто-то вроде Резолюта не придет и с ним не рассчитается. Вот и Маркус был самым главным, пока Азур Паук не обрел славу. С тех пор даже Паршивый Джек и Гарроу осмеливались бросать ему вызов. Сейчас у него никого не осталось, кроме меня.

Амендс снова посмотрел на Уилла. Лицо его было непроницаемо.

— Будем молиться, что это он. Да помогут вам боги в вашем путешествии. Удачи тебе, Уильям.

Уилл поднял взгляд от похлебки, ложка застыла по дороге в рот.

— Я не Уильям. — Он обвел всех троих взглядом и увидел, что они потрясены. — Я просто Уилл.

Резолют поставил кружку и, вздернув бровь, посмотрел на мальчика.

— Уилл? И все? Почему ты покраснел, мальчик?

— Просто так. — Уилл нахмурился и опустил глаза в почти пустую миску. — Я — Уилл.

— Ты, Уилл, настоящий упрямец, — непринужденно сказал Ворон. Уилл услышал в его голосе нотку дружелюбия. — Ты, кажется, забыл, что мы с Резолютом тебя спасли. Может, забыл, что доверил тебе Резолют? Так открой же нам свое имя.

Уилл снова положил ложку в миску.

— Вы будете смеяться. Ворон покачал головой:

— Ни в коем случае. Уилл показал ложкой на Резолюта:

— Он будет смеяться.

— Лучше уж я буду смеяться, мальчик, чем выбью из тебя имя своим способом.

По коже Уилла побежали мурашки.

— Ну ладно. — Он сощурил глаза и повел ложкой, как кинжалом, — взад и вперед. — Меня зовут Уилберфорс.

Резолют и Ворон сохранили непроницаемый вид, зато Амендс громко выдохнул.

— Ну замечательно. Сомнений нет.

Уилл, нахмурившись, посмотрел на Ворона.

— Вы мне многого не говорите.

— В пути у нас будет время ответить на твои вопросы.

Уилл облизнул ложку и снова махнул ею.

— По пути куда? Резолют фыркнул:

— Эточто же, имеет для тебя значение? По пути отсюда.

— Может, я не хочу ехать.

— Твои желания нас не интересуют. — Могучий воркэльф улыбнулся и прихлопнул ручищей собственный покрытый шрамами кулак. — Так ты едешь, Уилберфорс?

Вмешался Ворон:

— Расценивай это как приключение, Уилл. Вот кто-нибудь из твоих друзей был в горах? Мы поедем туда, встретимся с другом, а потом, когда захочешь, ты можешь вернуться сюда.

— Не знаю.

Уилл изо всех сил старался сохранить незаинтересованный вид, но голос его предательски зазвенел, и нервная улыбка тронула уголок рта. Он даже рукавом прикрылся, чтобы этого никто не заметил. Никто из тех, кого он знал, никогда не покидал пределов Ислина, может быть, кроме Маркуса, да и Маркус в горах никогда не был.

Первое приключение Уилла Ловчилы?

— Я поеду на лошади?

— На нескольких лошадях.

Уилл кивнул и поскреб ложкой пустую миску. Ему припомнились рассказы о детях, которых похищали на улицах. С тех пор о них никто уже не слышал, но опасения, вызванные этими рассказами, быстро растаяли. Добрый голос Ворона, настойчивость Резолюта, тепло прижатого к груди бархатного кошелька — все вместе убеждало, что путешествие вряд ли будет безопасным, однако попутчиков ему опасаться не стоит.

Поняв, что путешествие будет опасным (парнишка уловил это по многим признакам, не последним оказалось и то, что Резолют не сказал Амендсу о листе), он только обрадовался этому. Ведь он вырос в самом неблагополучном районе Ислина, так что страха у него не было.

— Хорошо, — сказал Уилл. — Отправляемся в горы.

ГЛАВА 3

Резолют и Ворон повели Уилла сначала вверх по лестнице, а потом по длинному коридору в отведенную им комнату. Мерный стук дождя по черепичной крыше не удивлял подростка, а вот то, что крыша эта не протекала, показалось ему необычным, как, впрочем, и размер комнаты. В ней стояли большая кровать, комод, маленький стол и несколько стульев. Когда Резолют сел, расшатанный стул жалобно заскрипел.

Ворон повесил мокрую одежду на крючки и кивнул в сторону кровати.

— Давай, Уилл. Снимай мокрую одежду и завернись пока в простыню, а то неровен час подхватишь кашель.

Взращенный среди уличных мальчишек, Уилл стыдливостью не отличался. Мокрая одежда полетела по всей комнате, и он остался совершенно голым. В этот момент в дверь тихо постучали. Ворон откликнулся, и Уилл улыбнулся Черити, появившейся на пороге. Воркэльфийка покраснела и, отвернувшись, подала Ворону аккуратно сложенную одежду. Ворон поблагодарил ее и закрыл дверь.

Затем кинул одежду на кровать.

— Ну давай. Одевайся.

Уилл, не выпуская из ладоней бархатный кошелек, недоуменно заморгал и поднял на них глаза.

— Но ведь сейчас нужно ложиться спать.

Резолют раздраженно фыркнул:

— На сон особо не рассчитывай, мальчик. Одевайся.

Ворон подошел к окну.

— Похоже, налаживается.

Сев на постель, Уилл натянул несколько длинные ему брюки.

— Не пойму. Вы сказали Амендсу…

Ворон потянулся.

— Амендс нас еще не знает, Уилл. Он считает, что если у меня седые волосы, то мне давно пора в могилу. Пусть он и другие думают, что я мало на что способен.

— Мы сказали Амендсу то, что было нужно, мой мальчик. — Воркэльф кинул Ворону плащ. — Сейчас всем уже известно, что мы тебя нашли и утром уезжаем. К рассвету здесь будет полно народу. Они захотят тебя увидеть. Большинство искренно желает тебе успеха. Меньшая часть этого ни в коем случае не хочет. А двое-трое предпочитают увидеть тебя мертвым.

Ворон надел плащ.

— Насчет последнего я не слишком уверен, Резолют.

Воркэльф почесал шею большой, покрытой шрамами рукой.

— Ты же знаешь, есть те, кто считает нас обоих дураками. Они думают, что мы можем разозлить противника, и хотят умилостивить ее, донеся на нас, а она за это вернет им Воркеллин.

Уилл надел сухую шерстяную тунику.

— О чем это вы толкуете?

Верхняя губа воркэльфа хищно вздернулась.

— Что ты знаешь о жизни, мальчик?

— Много чего.

— Выкладывай.

Уилл на мгновение задумался и взглянул на Ворона. Тот одобрительно кивнул ему.

— Ну… я знаю, что Август — это король, потому что много лет назад он разбил армию Кайтрин. Тогда он и нашел королеву Елену. Знаю, что у ворков нет дома, потому что Кайтрин вышвырнула их из Воркеллина. Знаю все об Азуре Пауке, о том, как он украл сердце королевы пиратов — Вионны. По правде сказать, о нем я знаю больше всего, потому что о Пауке сложены самые лучшие рассказы. И… еще я знаю, что кузнец с Саут-стрит ходит к жене булочника на Спарроу-роуд.

Резолют поднял голову.

— И это все, что ты знаешь? — Он взмахнул левым кулаком и ударил им в стену. Посыпалась штукатурка. — Невероятно, Ворон. Если он тот самый…

— Успокойся, дружище. Ведь ни ты, ни я не знали, что Азур Паук был на Вруоне. — Ворон положил руку на плечо Резолюта и улыбнулся. — Если Уилл тот самый, нам нужно его научить.

— Будь у меня вторая жизнь, и то не успел бы это сделать.

— Не так уж все страшно, Резолют. — Ворон обратился к Уиллу: — Ты знаешь что-нибудь о сулланкири?

Подросток вздрогнул.

— О них все знают. Раньше все думали, что они герои, но это оказалось неправдой. Они хотели, чтобы король Август со своей армией завоевал весь мир, а он выгнал их, всех десятерых предателей. Они тут же отправились к Кайтрин и отдали ей свои души. Она научила их колдовству. Возглавляют их Норрингтоны, отец и сын, как и во время войны. Они там сейчас все, за исключением одного, того, кто их предал.

Воркэльф кивнул:

— Ты знаешь их имена?

— Два имени слышал. Ганагрей, Нефри-кеш — он у них предводителем. — Уилл возмущенно фыркнул. — Предатель — его имя Хокинс, подговорил их покинуть Августа. Он их всех одурачил. Заманил на север, а потом встретил Кайтрин и струсил. Она же хотела его за такую работу вознаградить. Он сбежал, пытался оправдаться. Когда-то король Август называл его своим другом, а потом объявил вне закона. Я слышал, что, пока его ловили, он взял да и утопился в Лунном море. Говорят, что служит теперь Таготче, пускает в корабли колдовские гарпуны и уволакивает их на дно.

Тут парень хитро улыбнулся.

— Готов биться об заклад: он покончил с собой, потому что вы двое за ним охотились. Он знал, что от правосудия ему не уйти. Верно?

Ворон принял непроницаемый вид, а Резолют опять наказал стену, на этот раз не так сильно. И все же маленькие куски штукатурки упали на пол. Подростку показалось, что его спутники как-то отупели от того, что он им только что сообщил. Куда-то исчезла ярость, с которой они расправились с Хищником, да и дружеское участие, проявленное ими в беседе с Амендсом, тоже растаяло. Ворон вдруг и в самом деле показался стариком, огонь в глазах потух.

— Я что-то не то сказал?

Глаза Резолюта расширились, словно у разуверившегося в волшебстве ребенка. Уилл вздрогнул.

— Ну что вы в самом деле? Сами же меня просили, я вам и ответил.

Ворон первым пришел в себя и кивнул. Он старался говорить ч по-прежнему ровно и дружелюбно, хотя некоторое напряжение ему скрыть не удалось.

— Ты должен бы понять, Уилл, что мы с Резолютом были свидетелями последней войны с Кайтрин. То, что ты сейчас нам сказал, не соответствует нашим воспоминаниям. Последнюю четверть столетия мы старались найти способ осуществления пророчества, чтобы одолеть Кайтрин. Должно быть, мы так увлеклись тем, что делали, что и не заметили, как изменилась с тех пор история.

— Что вы имеете в виду? Что же тут изменилось? Кайтрин — злая женщина, которая хочет все себе забрать. — Подросток сдвинул брови. — У нее все чудовища на посылках, и, конечно же, сулланкири, да и оружие — такое, как драгонель. Другие армии не уничтожили ее, потому что она убежала от короля Августа, и с тех самых пор она хочет отомстить за поражение. Да что я говорю? Вы и сами все это знаете. Вы же герои. Вы двое остановите ее. Я слышал песни, которые слагают о вас менестрели.

Резолют сощурил глаза и прорычал:

— Песня, мальчик, — это всего лишь развлечение, а не изложение фактов. Может, здесь, в Низине, нас и можно считать героями, но в другой части Ислина, не говоря уже об остальном мире, на эти песни плевать хотели.

— Так то, что я вам сказал, неправда?

— История, мальчик, — это мозаика. Частицы правды здесь перемешаны с ложью. Люди нуждаются во лжи, чтобы избавиться от страха. — Резолют потер кулак, стряхивая пыль от штукатурки. — Август выиграл сражение и завоевал королеву. Это правда. Все остальное… досужие измышления.

Уилл взял бархатный кошелек и погладил его.

— Какое отношение все это имеет ко мне? Почему кому-то хочется убить меня?

Ворон поднял руку, не давая Резолюту высказаться.

— Есть кое-какие вещи, о которых мы не можем тебе пока рассказать, Уилл. Пока не будем уверены, что тебе необходимо это услышать. Вполне может быть, что ты всего лишь обыкновенный аферист, укравший лист…

Подросток улыбнулся:

— «Обыкновенный аферист, укравший лист» — мне нравится такая рифма.

Ворон чуть-чуть улыбнулся:

— И удивляться тут нечему. Если ты тот самый человек, который нам нужен, то в свое время мы тебе все объясним. Если же нет, ложные слухи могут навредить нужному нам человеку. Понимаешь?

— Вроде бы понимаю, — кивнул Уилл, сунув ноги в мокрые ботинки. — Это все похоже на историю о близнецах принцах. Там еще не хотели, чтобы один из них, тот, кто рос вдали от дворца, узнал бы, кто он такой, потому что люди хотели его убить. — Он поднял на них глаза. — Уж не хотите ли вы сказать, что я принц или что-то в этом роде?

Резолют недобро расхохотался:

— Нет, мальчик, ну какой из тебя принц!

— Гм. — Уилл не слишком им поверил, но решил не показывать своих сомнений. Он пожал плечами и встал, сморщившись, оттого что в ботинках хлюпало. — Это даже лучше, потому что принц может промокнуть под дождем не хуже вора, а вот вор все это вытерпит.

Они вылезли из окна и пошли по крышам. Передвигались они хорошо, хотя один из них был стариком, а другой — громоздким ворком. Уилл шел за ними след в след, потому лишь, что у него болело колено, а то он предпочел бы идти по-своему. Боялся парень не за себя, а главным образом за лист: лишь бы не повредить его. И такое трепетное отношение к драгоценности его самого удивляло.

Они спустились с крыши на улицу и подошли к конюшне, где стояли три оседланные лошади. Зерно и другие припасы были погружены на шесть других лошадей, которые одна за другой вышли вслед за лошадью Резолюта. Уилл на гнедом мерине замыкал процессию. Мерин был смирный, и Уилла это устраивало, потому что последний раз, когда он пытался проехаться на лошади, нежданно-негаданно явился ее владелец. Проклятый конь встал на дыбы и сбросил Уилла. Когда, хромая, он явился к Маркусу, то немедленно уяснил разницу между цветочками и ягодками.

Ворон взял лошадь Уилла под уздцы и повел через город. Моросило, по улицам пополз туман. Обогнув южную оконечность Низины, они покинули город через западные ворота. Стражники легко пропустили их. Резолют усыпил их бдительность золотыми монетами, с тем чтобы, проснувшись, они и не вспомнили о проехавшем мимо них трио.

Какое-то время они ехали в западном направлении. Черные и тяжелые тучи полностью закрывали луну, поэтому Уилл не мог определить время. Когда они свернули на северо-запад и поехали мимо гор по дороге, окаймленной большими пнями, Уилл понял, что они проделали большой путь. Остановились путники в заброшенной хижине лесника, в небольшой долине, а лошадей поставили в пещере, выдолбленной в горном склоне.

Попутчики его занялись лошадьми, а Уилл, войдя в хижину, нашел на полу сухое место и свернулся калачиком. Поначалу ему было немного страшно, но тепло, исходящее из бархатного кошелька, его успокоило. Полный желудок и усталость быстро сделали свое дело, и он крепко уснул. Снились ему удивительные приключения, которые, едва он проснулся, тут же улетучились из памяти.

Утро выдалось ясное, и Уилл проснулся вместе с солнцем. Протер заспанные глаза, перешагнул через спящего Ворона и вышел из хижины. Резолют, скорчившись неподалеку от хижины, шептал эльфийские ругательства. В поле между пнями резвились кролики.

Они шевелили ушами, морщили носы и щипали траву в десяти ярдах от дома и в одном ярде от капкана. Уилл сдвинул брови:

— Что это за штука?

езолют тоже нахмурился:

— Это ловушка, которая поможет нам поймать завтрак.

— Кроликов? Вы что же, их едите?

Воркэльф поднял бровь:

— А ты разве нет?.. Уилл покачал головой.

— Должно быть, на вкус они вроде кошек. — Он присел и потрогал камни, что лежали на сухой земле у входа в хижину. — Почему вы просто их не убьете?

— Для этого существует капкан, мальчик. Говори потише. Иначе ты их распугаешь.

Подросток фыркнул, потом прошептал:

— Пугает их не мой голос, а эта штуковина. — Он поднял темный камень. — Да лучше брошу в них камень.

— Вот как? Тогда выбери цель полегче. — Резолют указал на толстого кролика. — Вон тот, белый и пушистый…

Не успел воркэльф закончить фразу, как Уилл поменял позу и припал на правое колено, быстрее, чем это бы следовало. Размахнулся правой рукой и швырнул камень. Камень просвистел в воздухе и ударил кролика в голову. Зверек хлопнулся набок и несколько раз дернулся. Резолют рванулся вперед, схватил животное и свернул ему шею.

Уилл сжал зубы: боль обожгла колено, однако показывать свою слабость Резолюту он был не намерен. То, что произошло, он рассматривал как расплату за молодечество. Хорошо еще, что удар его оказался точным. Если бы я промазал…

Воркэльф взглянул на него и кивнул.

— Хороший бросок.

Уилл пожал плечами и медленно поднялся.

— Во всяком случае, он побольше, чем крысы. Надеюсь, что и на вкус будет получше.

— Это уж наверняка. — Резолют указал большим пальцем в поле. — Давай-ка собери хвороста, и мы его зажарим

— Но ведь это я добыл кролика.

— Верно, но завтрак-то готовить будешь не ты. Твое дело — найти растопку.

— Вы мне об этом не говорили.

— А ты и не спрашивал. — Резолют наклонился и вынул нож из-за голенища сапога. — Учти, я быстро его освежую. А ты давай собери хворост и принеси воду, чтобы все было готово к завтраку.

Уилл нахмурился.

— А почему это я?..

— Пошевеливайся, мальчик. Я могу делать вещи, которые ты делать не умеешь. Если я стану исполнять твои обязанности, то не смогу сделать свое дело. — Резолют бросил ему бурдюк. — Ты же не хочешь делать за меня мою работу? Иди за хворостом, да смотри не попадись темериксам.

— Темериксам? — Уилл прищурился. — Здесь никогда не было темериксов. Они водятся на севере. Зачем вы меня пугаете, словно ребенка?

— Не было? Иди-ка сюда, малыш. — Резолют повел его вокруг хижины в сторону пещеры, где стояли лошади. Присел и воткнул кончик ножа в землю. — Видишь этот след?

Мальчик подошел к нему и опустился на левое колено. Воркэльф указывал ему на три параллельные линии. Средняя линия была длиннее и толще других. След был неясный, просто неглубокие следы в грязной земле.

— И это след темерикса? Что-то не впечатляет.

— Ты всю свою жизнь прожил на булыжных мостовых, и теперь пришла пора кое-чему научиться. — Воркэльф махнул рукой назад. — Видишь следы, оставленные твоими ботинками? Каблук особенно четко выделяется, да? Земля все еще мокрая от дождя. А когда она высохнет, края твоих следов осядут, да и ветер их обработает. Если дождь пойдет снова, земля по краям расплавится и след от твоего каблука превратится в плоский овал. Именно это и произошло со следами темерикса. Им, должно быть, не менее недели.

— Но… темериксы, как они могли здесь оказаться? Король Август сделал все, чтобы они больше не появились. — Уилл вздрогнул и только сейчас осознал, как далеко он находится от города, в котором вырос. Он здесь совершенно незащищен. Он не желает иметь дела с ужасными созданиями, которые шастают по этим местам.

— Мальчик, я ведь тебе уже говорил: мир — это мозаика, состоящая из правды и лжи. Август обезопасил мир на время. Он заставил Кайтрин отступить, но тоже на время. За эти годы она стала сильнее и храбрее. Она посылает темериксов, вилейнов и бормокинов далеко на юг, пока на разведку. Так что она придет, причем скоро.

Резолют поднялся и быстрым движением ножа вспорол кролику брюшко.

— Август вырастил поколение, которое должно подготовиться к ее приходу. Если рассматривать тебя как одного из представителей этого поколения, то свое время ты растратил попусту.

ГЛАВА 4

Сначала Уилл услышал резкий хлопок и только потом ощутил боль в бедре. Глаза его широко открылись. Он схватился одной рукой за седло, а другой крепче сжал веревку, к которой были привязаны запасные лошади. Выпрямился и поднял голову, по позвоночнику побежали мурашки.

— Лошади при мне. — Он поднял руку и показал намотанную на запястье веревку. — Я их держу.

На фоне темнеющего неба четко выделялся каменный профиль Резолюта.

— Я беспокоюсь не о лошадях, мальчик. Ночь на подходе. Темериксы того и гляди объявятся.

Уилл помотал головой, чтобы мысли прояснились. Удар Резолюта вывел его из дремоты. И то, что воркэльф замолчал, означало, что он чего-то ожидал от Уилла, каких-то умозаключений. За прошедшие три дня кроме обычных обязанностей — заготовки топлива, хождения за водой и ухода за лошадьми — подросток должен был еще запомнить пение каждой обитающей в этих местах птицы, научиться различать крики животных, разбираться в оставленных на дороге следах и, конечно, в растениях.

Растения! Он должен был различать их по листьям, плодам, корням, запаху, вкусу и лечебным свойствам. Уилл возненавидел цветы и деревья. Ему страстно хотелось вернуться в цивилизованное место, где растения росли в парках и садах. Много раз Резолют будил его и совал под нос какое-то растение, требуя, чтобы Уилл немедленно опознал его.

По правде сказать, не все было так плохо. Резолют разрешал ему пожевать листья метоланта, чтобы облегчить боль, хотя запасов его всегда было недостаточно, а может, растение не могло справиться с его болячками. Каждую ночь Уилл падал в изнеможении. Утром просыпался одервеневший и больной и двигался медленнее, чем Ворон.

Чего же ворку нужно от меня сейчас? Уилл проморгался и посмотрел по сторонам. Ночь приближается, стало быть, нужно подыскать место для ночлега. Обычно в такое время они сворачивали с главной дороги к какой-нибудь лачуге или пещере, о которой попутчики его знали заранее. Ехали они по большей части через лес, сейчас же по обе стороны от них раскинулись травянистые поля.

Дорога расширилась, а травы были не луговые. Какие-то другие, которых Уилл еще не встречал, однако он обратил внимание, что росли они правильными рядами. Парень не совсем понимал, что бы это значило, но чувствовал, что это как-то неестественно. А раз неестественно, то…

Подросток улыбнулся и почувствовал, что даже улыбаться ему больно.

— Кто-то эти растения посадил. Выходит, рядом живут люди. Возможно, поблизости есть деревня.

Резолют вздернул подбородок:

— Дальше?

— Дальше? — Уилл пожал плечами. — Ну…

— Думай, мальчик. Думай.

— Мы можем у них остановиться?

— Нет, нет, нет!

— Не можем?

Резолют повернулся в седле и отмахнулся от его вопроса.

— Это безнадежно, Ворон. Я раньше думал, что мы можем обучить его. Но к учебе он неспособен.

Ворон усмехнулся и, пустив свою лошадь вперед, поравнялся с ними. Уилл ехал посередине.

— Тебе, приятель, пришлось выучиться этому в детстве. Да и вырос ты не в Низине. Он парень неглупый, просто устал.

— Я уже устал быть усталым. Ворон похлопал его по плечу:

— Ты думаешь о будущем, Уилл. И это хорошо. Но надо думать и о том, что было раньше. О чем говорят тебе эти поля?

— О том, что мне придется долго рыскать, чтобы найти для костра топливо. — Уилл покачал головой. В мозгу что-то свербило.

— Вот видишь, Ворон. Мысли у него только о собственной персоне.

— Успокойся, Резолют. А почему, Уилл? Почему тебе труднее будет найти топливо?

— Нет деревьев. — Парнишка тяжело вздохнул. И тут его осенило. Он поднял голову. — Раз нет деревьев, то, стало быть, нет и леса. А раз нет леса, то и темериксов здесь быть не может. Ведь они лес не любят. — Уилл посмотрел на Резолюта. — Вы пытались меня обмануть, когда говорили, что сюда могут забрести темериксы.

— А почему ты так уверен, что они не объявятся? Мальчик нахмурился, глядя на поля, а потом огрызнулся:

— Я не знаю, просто логика подсказывает. Разве я не прав? Они могут сюда прийти?

Резолют пожал плечами:

— Некоторые — да, могут. Раз деревня, то должны быть овцы, козы, коровы, куры, лошади. Вот за этим они сюда и придут.

— Выходит, я был не прав?

— Не совсем, но до тебя это слишком долго доходило. — Воркэльф постучал пальцем себе по лбу. — Ты всегда должен думать, постоянно быть настороже. Мир предпочтет увидеть тебя мертвым, и очень многие с удовольствием с тобой расправятся.

Воркэльф пришпорил лошадь и поскакал вперед. Дорога перед ним извивалась между двумя невысокими горами, а потом спускалась в долину. Ветерок оттуда принес запах дыма, подтвердив тем самым, что деревня действительно близко.

Подросток посмотрел на Ворона:

— Почему он всегда так суров со мной? Я ему ничего плохого не сделал. Я и лист ему добыл. Он должен быть мне благодарен.

В глазах Ворона отражались лучи уходящего дня.

— Помнишь, он сказал, что жизнь — это мозаика?

— Еще бы я забыл, ведь он повторяет это постоянно. «Вот и еще один кусочек к твоей мозаике, мальчик».

— Ты здорово его копируешь. — Ворон поскреб бородатый подбородок. — Ты сам для Резолюта — кусочек мозаики, но его мозаика — дорога к цели. Он хочет быть уверенным, что ты в эту мозаику вписываешься. Он надеется на это, потому что, если ты ему подойдешь, он будет ближе к осуществлению своей цели.

— Ладно, это я понимаю, но разве трудно вести себя со мной повежливей, не быть таким уж… — Уилл хотел сказать «жестоким», но потом вспомнил, как Маркус лупил его за куда более невинные проступки. — Я хочу сказать, что он очень уж суров.

Ворон задумчиво кивнул:

— Он всегда был таким. Когда я встретился с ним впервые, он был со мной не менее суров. В мозгу Резолюта мозаика уже оформилась. Он мысленно нашел в ней для тебя место и хочет, чтобы ты идеально подошел. Ты оказался не совсем тем, на кого он рассчитывал, поэтому он делает все, чтобы обтесать тебя по своему разумению.

— А если я этого не хочу? Ворон расхохотался:

— Получал ли ты когда-нибудь то, что хотел: Уилл? Да знаешь ли ты вообще, чего хочешь, кроме кровати да полного желудка, ну, может, еще листа метоланта да кружки разведенного вина?

— Да, но… — Вопрос Ворона словно бы прострелил его и отозвался внутри эхом. Уилл ощутил, что внутри он совсем пустой. И вдруг тепло от листа медленно влилось в него и заполнило эту пустоту. — Мне нужен лист.

Ворон перегнулся к нему и понизил голос до шепота.

— То, как бережно ты обращаешься с листом, как и то, что Хищник не увидел его у тебя на поясе, возможно, и стало причиной, по которой Резолют не скормил тебя темериксу в качестве приманки. Тебе нужен этот лист, потому что лист и сам нуждается в тебе.

Ворон распрямился и задал ему сразу несколько вопросов. Видимо, не хотел, чтобы Уилл начал расспрашивать его самого.

— Подумай-ка, то, чему ты научился, навредило тебе или помогло? В самом ли деле учение далось тебе столь тяжело, или просто все было не похоже на то, к чему ты привык? А разве Резолют относится к тебе хуже, чем твой бывший хозяин?

Уилл мысленно ответил себе на все эти вопросы, и собственные ответы ему не понравились. Итак, что он узнал… сведения о метоланте оказались весьма кстати, да и то, что стало ему известно о других растениях, впоследствии тоже пригодится: теперь он легко разберется, что нужно украсть у торговца лекарственными травами. То, что он таскал воду и добывал топливо, чистил лошадей, — не так уж и тяжело по сравнению с теми работами, которые он выполнял в доме Маркуса. Ну а что касается самого Маркуса и его к нему отношения…

Уилл фыркнул и решил промолчать: пусть уж Ворон не знает, что оказался прав. Вот что больше всего раздражало Уилла в обоих его попутчиках. Когда Резолют бывал прав, он бил его фактами, словно молотом, снова и снова. А Ворон всаживал в него свою правду, словно кинжал. Поначалу ты вроде бы и не чувствуешь, как клинок входит в твое тело, но начинаешь двигаться и сразу ощущаешь, как глубоко он там застрял.

Они ехали молча, лишь поскрипывала кожа, цокали подковы да звякала упряжь. Повернули, дорога пошла под уклон. Резолют ехал впереди. Потом воркэльф осадил коня посреди дороги. Примерно в ста ярдах от него горел костер. Пламя огня осветило троих мужчин, сидевших лицом к воркэльфу. Уилл насчитал еще пятерых, стоявших по другую сторону костра.

Деревня раскинулась по обеим сторонам дороги. На дальнем ее конце горел еще один костер. Костры эти перегораживали дорогу. Деревня к тому же была окружена по всему периметру каменными и деревянными заборами. По сравнению со стенами Ислина все это выглядело несерьезно. Дома были в основном низенькие, из дерна, с соломенными крышами. Самое высокое строение — двухэтажный дом с черепичной крышей. Сквозь криво повешенные ставни пробивался свет.

Резолют подождал, пока его спутники приблизятся, и они вместе направились к костру. Уилл быстро припомнил один из уроков Резолюта и посмотрел вниз, в сторону от языков пламени. Люди, стоявшие там, вряд ли обладали умением видеть в темноте, так что если они объедут костер, их и не заметят. А вот те трое, что сидят к ним лицом, увидят. У одного из этой троицы был меч, у двух других — вилы.

Человек с мечом поднял руку:

— Стойте, чужаки!

Ворон медленно подъехал и остановился на расстоянии пяти ярдов.

— Чужаки? А я полагал, что люди из Альциды приветствуют путешественников как друзей.

— То было в другие времена. Кто вы такие и что вам нужно в Стеллине?

— Мы обычные путешественники. Мой друг, племянник и я. Мы едем в горы. — Ворон старался говорить непринужденно. — Надеялись найти здесь ночлег и пищу.

Крестьянин кивнул головой в сторону Резолюта.

— Он воркэльф?

Резолют откинул полы плаща, выставив напоказ мускулистые руки, покрытые темной татуировкой.

— Конечно.

— Мы не хотим иметь с вами ничего общего. — Крестьянин опустил руку на рукоятку меча. — Ступайте-ка своей дорогой и скажите вашей госпоже, что мы не хотим, чтобы нас перерезали как баранов. Нас тут немного, но…

Вперед вышел другой мужчина, прищурился и положил руку на плечо односельчанина.

— Я помню вот этого. Встречал его лет двадцать назад. С ним были женщина и молодой парень. Я правильно говорю?

Ворон кивнул.

— Тогда мы тоже ехали в горы. Неужели с тех пор прошло уже двадцать лет?

— Да, это было как раз перед тем, как на монетах появилось лицо короля Августа. — Пожилой человек улыбнулся. — Квинтус, их можно не бояться.

Квинтус нахмурился:

— С чего это ты так уверен? Старик постучал себе пальцем по носу.

— От них нет запаха, который исходит от бандитов. Не все воркэльфы служат у Кайтрин. Этот точно не из их числа.

— Если будут неприятности, пусть они падут на твою голову.

Загрубевшей рукой старик потер лысину.

— Неприятностей будет меньше, чем здесь осталось волос. Квинтус хохотнул и указал пальцем на двухэтажный дом.

— Это наша таверна. Называется «Кролик и Клетка». При ней имеется конюшня. Сейчас там остановились на постой и другие путешественники, и может случиться, что в конюшне не будет места. Скажи мальчику, чтобы отвел лошадей в мой хлев. Уезжаете утром?

Ворон кивнул:

— На рассвете.

— К тому времени я сменюсь с дежурства и провожу вас. — Он кивнул. — Мир в Стеллине зависит от вас, нарушите его — пусть вас покарают боги!

ГЛАВА 5

Уилл так и не понял, почему Резолют не послал его вместе с конюхом позаботиться о лошадях, но, разумеется, был только рад этому. Взяв скатанное в рулон одеяло и переметные сумки со сменой потрепанной белья, он пошел за своими попутчиками в таверну. После долгой дороги приятно хотя бы ненадолго вернуться к нормальной жизни.

До нормальной жизни, как он убедился, было далеко. На первый взгляд таверна как таверна: прямоугольное здание, крепкая входная дверь, несколько ступенек вниз — и ты попадаешь в общую комнату. Справа, у торцевой стены, — лестница, ведущая на второй этаж.

Под лестницей — бар. В длинной стене — дверь в кухню, а вернее, простой навес, с крышей, очагом и грязным полом.

По углам длинные столы, посереди помещения — столы круглые, большой очаг. Уилл почувствовал его жар еще с порога и обрадовался, хотя для лета, пусть и позднего, его слишком сильно растопили.

Резолют повесил свой плащ на крючок возле двери, скинул на пол мешок. Затем освободил от поклажи Ворона. Негромкий разговор в таверне на мгновение замер и тут же возобновился, но голоса зазвучали громче. Уилл напрягся: в Низине появление воркэльфа среди людей вызвало бы немедленную драку.

Разговаривать вскоре стали уже потише, но Уилл не чувствовал, что присутствующие чего-то боятся. Приглядываясь и прислушиваясь, стал обращать внимание и на другие вещи, например на то, что пол чист и в хорошем состоянии: вместо старых и прогнивших досок поставлены новые. У буфетчика чистая, недавно выстиранная одежда. Пьяных среди посетителей нет, никто не свистит, когда мимо с кружками пенящегося эля проходит молодая официантка.

Люди улыбаются, никто не прячет глаза и не старается поймать приятелей на слабости. Те таверны, в которых Уиллу случалось бывать, были настоящими звериными логовами. Да ведь здесь одни овцы. Фермеры, пастухи, зарабатывающие себе на жизнь. Они приходят сюда, чтобы расслабиться, поделиться новостями. По спине подростка даже мурашки пробежали.

Опершись боком на буфетную стойку, Ворон махнул рукой в сторону Резолюта и Уилла.

— Нам тут сказали — приятелю, племяннику и мне, — что у вас можно заночевать.

Хозяин таверны, дородный мужчина с окаймляющим лысину кружком черных волос, провел рукой по небритой челюсти.

— Тут такое дело… последнюю свободную комнату взяли вон тот джентльмен и его племянница. Они, правда, еще не расплатились… — И хозяин махнул грязным полотенцем в сторону двух людей, сидевших за круглым столом.

Пожилой человек, на которого указывал буфетчик, повернулся к стойке и поднял бровь, но Ворон перегнулся через стойку и взял буфетчика за руку.

— Ничего страшного. Может, вы нам разрешите устроиться здесь на полу, поближе к очагу?

Буфетчик кивнул:

— Места хватит. Серебряная монета за каждого, сюда же входит сегодняшний эль и каша на завтрак.

— Порядок. — Ворон открыл было кошелек, но буфетчик покачал головой. — Рассчитаемся перед сном. А сейчас, наверное, хотите похлебки? Хлеб, сыр?

Ворон кивнул:

— Да, пожалуйста.

— Немного подождите.

Ворон улыбнулся попутчикам:

— Ну все, о ночлеге договорился.

Уилл рассеянно кивнул. Он все еще оглядывал комнату, рассматривая каждого человека. К этому моменту он успел отделить бедных посетителей от зажиточных. Чего проще: у большинства фермеров не было даже кошельков. У тех, кто побогаче, кошельки имелись, однако были они такими же пустыми, как его переметная сума. Заметив, как доверчиво буфетчик отнесся к Ворону, Уилл предположил, что большинство людей пьет здесь в кредит, а долги отдает натурой: сыром, мукой и мясом.

Толчок в спину, доставшийся ему от Резолюта, вывел Уилла из задумчивости, и он поспешил вслед за Вороном. Огибая столы, они приблизились к очагу. Пожилой человек в синем плаще, знавшем лучшие времена, приветливо кивнув им, указал на свободные стулья.

Ворон поблагодарил его.

— Меня зовут Ворон, это мой племянник Уилл, а это — друг, Резолют.

Мужчина приподнялся, и потряс руку Ворону и кивнул Уиллу и Резолюту.

— Меня зовут Дисталус, а это моя племянница Сефи. Мы едем в Ислин. Там она будет учиться на ткачиху.

Уилл быстро протиснулся к столу и сел рядом с Сефи.

— Меня зовут Уилл.

Девушка покраснела.

— Сефи. — Если бы она встала, то оказалась бы намного выше его, да и так видно: девушка высокая. До самого пояса спадали волосы цвета воронова крыла. В карих глазах отражался свет от пылавшего в очаге огня. Красивое личико портил лишь маленький шрам над правым глазом.

Дисталус, взмахнув кружкой, посмотрел на Ворона.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр, уступить нам комнату.

Ворон пожал плечами:

— Мы долго были в пути и не избалованы. Лишь бы тепло было, а все остальное — пустяки. Путь нам предстоит неблизкий, и такие остановки чрезвычайно приятны.

Уилл скинул на пол переметную сумку, бросил поверх нее плащ.

— А ты, Сефи, была когда-нибудь в городе?

Она покачала головой и слегка улыбнулась.

— Дядя говорит, что там замечательно и мне понравится. — Маленькими руками девушка обхватила кружку. — Мне уже не терпится туда попасть.

Юный вор улыбнулся и собрался было пуститься в рассказы о городской жизни, но в этот момент Ворон подтолкнул его локтем. Уилл оглянулся.

— Что?

— Помоги буфетчику принести нам похлебку. — Ворон глянул на Дисталуса. — Может, взять вам еще эля, раз уж Уилл пойдет помогать?

— Спасибо, сэр. Вы очень добры. Путешествие — штука трудная, а эль у Джулиана превосходный.

Ворон посмотрел на буфетчика и поднял два пальца.

— Еще два эля, пожалуйста, для моих друзей. Уилл, поторопись.

Уилл кивнул и озарил Сефи лучезарной улыбкой. Обойдя ее стул, левой рукой погладил плечо девушки. Однако, зазевавшись, тут же споткнулся на собственной брошенной на пол сумке и повалился на Дисталуса, а потом еле удержался, чтобы не упасть на пол, на больное колено.

— Прошу прощения, сэр. — Уилл поднялся, оправил рубашку и пошел к буфету. Пробираясь по тесным проходам между столиками, он усиленно вихлял бедрами. Старался продемонстрировать свою ловкость, чтобы сгладить в глазах Сефи подпорченное впечатление. Джулиан посмотрел на него скептически.

— Если прольешь что-нибудь, будешь есть прямо с пола.

— Я буду осторожен.

— Будь осторожен вдвойне, парень. — Джулиан взял поднос с кружками, а другой, с похлебкой и хлебом, отдал Уиллу. Юноша пошел вслед за буфетчиком, то и дело поглядывая, не смотрит ли на него Сефи. Она смотрела и хихикала. Уилл обошел Джулиана и обслужил сначала Резолюта, потом Ворона и в последнюю очередь себя самого. Он поставил свою миску так, чтобы сесть как можно ближе к Сефи, а хлеб положил в центр стола.

Джулиан взял у него поднос, а потом сунул оба подноса себе под мышку. Сосчитал на пальцах:

— Так, вы, сэр, будете мне должны шесть силверов. А вы, сэр, за девушку и за вас, учитывая комнату и эль, — три силвера.

Дисталус потянулся к своему поясу, моргнул и поднял на буфетчика глаза.

— Похоже, мой кошелек исчез. Резолют сощурил серебристые глаза:

— Мальчик, а ну верни.

Уилл, не донеся до рта ложку с похлебкой, замер.

— Я не брал.

— Не лги, мальчик, — ледяным тоном сказал воркэльф. — Со мной этот номер не пройдет.

Ложка вернулась в тарелку, и Уилл медленно встал. Он разжал ладони и развел руки в стороны.

— Обыщите меня. Я ничего не брал.

Дисталус покачал головой.

— Я уверен, что мальчик не виноват… вот и моя племянница подтвердит. Видно, я с возрастом становлюсь забывчивым. Возможно, он остался у меня в комнате.

Ворон положил ладонь на руку Резолюта и выудил из своего кошелька золотую монету. Монета, красиво зазвенев, взлетела в воздух, и Джулиан поймал ее на лету, затем отставил ее на расстояние вытянутой руки и оглядел с обеих сторон.

— Только что отпечатана в Ориозе. — Буфетчик положил монету на стол, изображением профиля короля Скрейнвуда в маске наверх. Из кармана передника Джулиан вынул короткий металлический прутик с ручкой на одном конце и острием на другом. Острый конец буфетчик приложил к королевскому глазу и сильно нажал на ручку. Прутик выдавил глаз, обезобразив лицо.

Джулиан улыбнулся и положил монету в карман передника.

— С него хватит. Приятного аппетита. Если еще чего-нибудь захотите, я к вашим услугам.

— Спасибо. — Ворон кивнул ему. — Вы ведь и наших устроили на ночлег, поэтому мы вам заплатим еще.

Буфетчик кивнул и отошел, а Дисталус поднял кружку с элем.

— Я с вами расплачусь. У меня в сумке есть силверы, не беспокойтесь.

— Да я и не беспокоюсь.

Уилл нахмурился. За всю свою жизнь он не видел столько золотых монет. А вот с выдавленными глазами несколько монет встречал и никогда не понимал, зачем это делается.

— Что он такое сделал с монетой? Зачем?

Глаза Дисталуса просветлели.

— Я-то думал, всем известна история о том, как Скрейнвуд стал королем. — Старик слегка возвысил голос, привлекая внимание людей, сидевших за соседними столиками. Он походил сейчас больше на профессионального рассказчика, чем на… На кого же?

— Я не знаю, кто он такой.

Дисталус отхлебнул большой глоток эля и утер рот тыльной стороной ладони.

— Знаешь ты это, паренек, или нет, но четверть века назад Скрейнвуд встал на сторону доброго нашего короля Августа в войне против Кайтрин. Некоторые говорят, что Скрейнвуд сражался, другие отрицают это. Кто-то говорил, что не слишком многие отдали за него жизнь. Другие утверждают, что он вел себя как последний трус. Однако никто не отрицает, что в то время он был в Крепости Дракона. Оставался он там и, когда в Окраннеле король Август наголову разбил авроланов. В крепость ему принесли донесение, что несколько героев отправились уничтожить Кайтрин.

В комнате стало совсем тихо, лишь шипел огонь, трещали дрова да кое-кто негромко икал. Глаза Дисталуса разгорелись, он улыбался, глядя на слушателей, кивал им головой и подмигивал. Кем бы он там ни был, дара рассказчика у него не отнимешь, и Уилл не жалел, что, задав свой вопрос, положил начало интересной истории. Оглядевшись, парень понял, что в неведении оставался не он один, а если бы даже он и был единственным непросвещенным, то услышать пусть и известные факты из уст такого мастера никто бы не отказался.

— Прошло десять лет с тех пор, как король Август завоевал себе невесту, уже погибли наши герои, и на юг прибыл первый из новых сулланкири. Через Призрачные Границы, вместе с перебежчиками, присягнувшими на верность Кайтрин, просочился слух о том, что девять ее новых Темных Наемников никто не сможет остановить. Они назначили число, место и цель: королева Ланиветта Ориоза умрет в своем замке в Мере до. Пришел тот день, темный и холодный, словно зимой и сырой, словно осенью. Тучи рыдали, ветер стонал, оплакивая ее, хотя она в то утро была еще жива.

Войска охраняли замок, окружив его стальным щитом. Герои и те, кто мечтал стать героем, вышли защитить королеву. Наступил назначенный час, и, кроме молний, никто ничего не видел. Все подумали, что слух оказался ложным, и страшно обрадовались, оглашая пространство восторженными криками. И… как ты думаешь, парнишка, что они увидели?

Увлеченный рассказом, Уилл лишь покачал головой.

— Не знаю.

— Они увидели страшную вещь, паренек, такого ужаса они в своей жизни еще не испытывали. — Дисталус начертил в воздухе башню. — Молния ударила в самую высокую башню, и люди с крепостных стен посыпались на брусчатку. От них осталось лишь кровавое месиво. Вслед за молнией вырос огненный конь с длинными, как у дракона, крыльями, а сидел на нем призрак в развевающемся одеянии. Сначала показалось, что одеяние это из перьев, но каждое перо представляло собой язык пламени. Призрак поднял над головой закутанное тело и швырнул его вниз. Оно отскочило от амбразур и покатилось вниз, разворачиваясь в полете. Это было тело королевы Ланиветты, растерзанное и без головы.

Дисталус замолчал на мгновение, отхлебнул пива и, уставившись в кружку, продолжил:

— Охранники и герои ринулись в замок, отворили дверь в Большой зал. Там они увидели лишь одного человека — Скрейнвуда, ее сына. Он стоял в луже собственной мочи. В руках он держал голову матери и смотрел на нее, а глаза Ланиветты смотрели на него. Он не мог вымолвить ни слова, лишь дрожал. Тогда кто-то закрыл глаза королевы, и волшебство разрушилось. Скрейнвуд потерял сознание, а когда неделей позже пришел в себя, голова его стала совсем седой. С тех пор правдивыми можно считать лишь два утверждения об Ориозе. Первое — это то, что последний ее герой, Ли Норрингтон, отправился на Север, чтобы убить собственного отца, сулланкири, расправившегося с королевой. Герой этот, правда, погиб. Отцу дали имя Нефри-кеш, а сына назвали Нефри-леш, десятым сулланкири. Когда-то они вели армию против Кайтрин, теперь же и отец, и сын готовятся возглавить войско, чтобы идти на нас.

Присутствующие затопали ногами, но Дисталус поднял руку, и все успокоились.

— Второе, паренек, о чем я хочу сказать, — это то, что Скрейнвуд так сильно боится посадившего его на трон сулланкири, что не осмеливается против них выступить. Мать его в свое время подготовила народ к войне, он же убил в своих людях способность к сопротивлению. Всем известно: Ориоза для авроланских лазутчиков — безопасная гавань, и Скрейнвуд, пользуясь черной магией, может видеть через монеты, на которых выбит его профиль. Потому-то мы и ослепляем его, чтобы лишить такой возможности шпиона Кайтрин.

Закончив рассказ, Дисталус осушил кружку. Остальные сделали то же самое. Потом последовали просьбы повторить, и Джулиан еле успевал поворачиваться. Старик взглянул на Ворона.

— Вы этот рассказ, наверное, знали?

Ворон задумчиво кивнул:

— Правда, очень уж хороший был пересказ. Особенно насчет мочи… это ваше дополнение или…

Рассказчик облизал губы:

— Слышал это от солдата, который был свидетелем.

Резолют отломил горбушку от небольшой буханки.

— Вы, вероятно, зарабатываете таким образом себе на жизнь? Рассказами?

— Я делаю все понемногу, но сейчас сопровождаю племянницу в город. Может, поживу там некоторое время. Видно будет. — Дисталус мотнул головой в сторону Джулиана. — Если он предложит, то мы останемся. В запасе у меня еще тридцать рассказов. Сегодня я провел разведку боем.

Воркэльф кивнул:

— А люди платят за рассказы о Кайтрин?

Дисталус пожал плечами:

— Она очень популярна. Является персонажем тысячи рассказов, один страшнее другого. Все ее, конечно же, боятся, боятся, что она придет в такое место, как Стеллин, и сотрет его с лица земли. Некоторыелюди думают, что делает она это из обыкновенной жадности, другие считают, что у нее более зловещий замысел. Для меня это значения не имеет. Все ответы могут оказаться верными. Сомнений в том, что она хочет превратить южную территорию в пустыню, у меня не возникает. А вот почему она хочет это сделать, меня не касается.

Уилл сдвинул брови:

— Но если бы вы знали почему, может, вы могли бы остановить ее?

Старик склонил голову набок и кивнул.

— Интересное наблюдение, молодой человек. Но подозреваю, что мотивов ее поведения мы никогда не узнаем, хотя рассказы с намеками на причины ее поступков могут стать весьма популярными. Я над этим подумаю. Благодарю тебя.

С этими словами Дисталус поднялся и подал руку Сефи.

— Пойдем, дитя. Лучше уйти пораньше, чтобы толпа рассосалась. Тогда наши друзья смогут лечь спать. Доброй вам ночи. Приятных снов.

Уилл нахмурился, но когда девушка обернулась и потихоньку от дяди помахала ему рукой, обрадовался и улыбнулся.

Широкую улыбку не смогла погасить даже опустившаяся на его плечо тяжелая рука Резолюта. Воркэльф воспользовался тем, что Уилл отвлекся, незаметно подошел к подростку и встал позади. Уилл хотел было подняться, но Резолют развернул его к себе вместе со стулом. Стул грохнулся на пол, а Уилл повалился на воркэльфа. Резолют поставил его на ноги.

— Куда ты положил его деньги?

Уилл покачал головой:

— Я их не крал.

Резолют сильно потряс его:

— Неправда. Ты их взял, когда упал на него.

— Нет. — Ноздри подростка раздулись. — Я споткнулся по-настоящему и свалился на него взаправду. Я не брал его деньги.

— Это была неуклюжая попытка воровства, мальчик. Каждый бы мог догадаться.

Уилл говорил тихо, но в голосе его чувствовалось оскорбленное самолюбие.

— Я действую гораздо лучше, Резолют.

— Ты, наверное, считаешь себя вторым Азуром Пауком?

— Пока еще нет, но я профессионал. — Уилл повернул правую кисть, и тяжелый кошелек, звякнув, упал на середину стола. — Вот вам пример.

Воркэльф отпустил его и схватился за свой ремень.

— Ты проделал это сейчас? Ты взял его у меня прямо сейчас?

Уилл кивнул и уселся на стул, на котором сидела Сефи.

— Да. И я не брал деньги Дисталуса, потому что их у него просто не было.

Резолют взял кошелек со стола и снова привязал к поясу.

— Тот факт, что ты знаешь это, означает, что все же ты бы украл.

Уилл моргнул:

— Если вам на тропе встретится олень, вы ведь его застрелите?

Резолют сжал кулаки:

— Если ты не можешь понять разницу, мальчик…

Ворон повернулся на стуле и подался вперед, поставив локти на колени.

— Разница такая, Уилл. Резолют застрелил бы оленя только в том случае, если бы ему нужна была еда. Тебе же деньги не были нужны. Поэтому нет нужды и красть их.

— Но ведь это же мое ремесло, — пожал плечами Уилл. — Я вор.

— Больше ты им не будешь, Уилл. — Ворон ткнул пальцем ему в ключицу, дотронулся до бархатного кошелька с листом. — Это было последнее твое воровство. Отныне перед тобой стоит благородная задача.

ГЛАВА 6

На полу «Кролика и Клетки» Уилл провел беспокойную ночь. Сначала ему было жарко, потом холодно. От лежания на сучковатых досках тело онемело. Он извертелся и рад был бы получить толчок от Ворона или Резолюта, чтобы те его окончательно разбудили.

Да если бы только физические страдания! Его одолевали кошмарные сны. Он видел то, что отношения к нему, казалось бы, не имело. То он спрыгивал с седла лошади, и у лошади той были огненные крылья, а сам он был облачен в плащ, сотканный из языков пламени. То шел по красному ковру, оставляя за собой выжженные пятна. Направлялся будто бы к трону и видел перед собой дерзкую женщину, похожую на Сефи. Поначалу они разговаривали дружелюбно, потом сдержанно и наконец враждебно. Женщина повелительным жестом указывала ему на дверь, а он хватал ее за горло. Голова слетала с шеи, словно в руках его был цветок. Снятую голову он вручал ее сыну.

Когда он смотрел на себя в зеркало, то видел лицо Ворона, только гораздо более молодого.

Уилл чуть было не проснулся, но страшный сон сменился идиллической картинкой. Он шел по весеннему лугу не то с Сефи, не то с воркэльфийкой Черити. Обдуваемые теплым легким ветерком, танцевали вокруг них цветы. В нем закипала страсть, и отражение этой страсти он видел в глазах своей спутницы, но в это мгновение на лужайку налетала зимняя буря, и перед ним возникал белый холодный океан. Когда зрение его прояснялось, он видел, что объект его желания превращался в ледяную женщину, притягательную и отталкивающую одновременно. Ее объятия несли ему мучительную смерть.

Наконец, после нескольких часов мучений, настало утро. Дочь Джулиана (она прошептала, что зовут ее Мальва) подошла к очагу, помешала угли, положила в него новую охапку дров и разожгла огонь. Уилл вскочил на ноги, выбежал из дома по нужде и вызвался наколоть дров. Если уж мне суждено устать, то надо хотя бы иметь для этого причину.

Жена Джулиана (матерью Мальвы она не была: та умерла два года назад от лихорадки) приготовила завтрак для семьи и путешественников. Дисталус забавлял их во время завтрака рассказами о Золотой Волчице. Ее банда орудовала в горах. Уилл бы предпочел истории об Азуре Пауке, но Дисталус снова подтвердил свою репутацию искусного рассказчика, и Уилл слушал его затаив дыхание. Интересно, думал подросток, не встретят ли они эту Волчицу в горах.

В дополнение к вчерашнему счету Ворон заплатил за постой лошадей, и они вышли из таверны. Джулиан и Дисталус, сидя рядком, о чем-то тихо беседовали. Сефи помахала Уиллу и посмотрела ему вслед, но когда он оглянулся последний раз, она уже слушала Джулиана.

Они оседлали лошадей и выехали из Стеллина по дороге, ведущей на запад, затем свернули на северо-запад. Пошел четвертый день их путешествия. Они обогнули болото с соленой водой и стали подниматься в горы. Судя по всему, по тропе давно никто не ездил, так сильно она заросла.

— Давненько тут никого не было.

Резолют пожал плечами:

— Год прошел.

— Нет, дружище, уже два.

Воркэльф повернулся к нему в седле:

— А ты уверен?

— Выехали мы отсюда в конце лета, помогли убирать урожай, перезимовали в Джеране. Весну провели в Призрачных Границах, летом снова отправились на юг, но уже не в горы, а последнюю зиму находились в Мурозо.

— Да, годы мелькают.

— Тебе приходится удерживать в памяти намного больше, чем мне.

— Это меня не оправдывает. — Воркэльф улыбнулся Ворону. — И сейчас ты оказался совершенно прав.

Уилл откашлялся:

— А где именно мы сейчас находимся?

Улыбка Резолюта погасла.

— Какая тебе разница, мальчик? Ты о мире ровным счетом ничего не знаешь, так что не можешь соотнести это место с общей картиной.

— А что, если я хочу учиться? — Уилл вытянул вперед руку. — Может, мне хочется узнать, отчего никто не ходил по этой тропе. Взять хотя бы эти колокольчики, они в этом году уже цвели и скоро разбросают семена, а значит, будут расти на более обширной территории. Если бы по ним проехали всадники, то их бы затоптали.

Воркэльф презрительно фыркнул:

— До этого мог бы додуматься и ребенок.

— Конечно, но не я, ведь я только сейчас кое-что узнал.

Резолют немного помолчал, а потом добавил:

— Ты находишься в Гирвиргуле, рядом с Лунным морем. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Уилл чуть было не ответил утвердительно, но удержался. Если я это скажу, он спросит меня, откуда я это знаю, и мне придется ответить.

— Это говорит о том, что я далеко от дома. А значит, мы можем повстречать гиркимов.

— Сомневаюсь. Они обитают в самых высоких горах, далеко отсюда. — Резолют указал на юго-восток, туда, где тучи закрывали высокие вершины. — Да и Золотую Волчицу мы вряд ли повстречаем.

— А почему бы и нет? Ведь у вас есть золото.

Воркэльф быстро глянул на висевший у него на поясе кошелек.

— Для такой разбойницы, как она, мы интереса не представляем.

Подросток хотел, чтобы Резолют пояснил свои слова, но вопроса задавать не стал, а задумался. Рассказ Дисталуса был поверхностным. Он просто описал Волчицу как красивую и властную женщину-воительницу, под началом которой находилась уйма всадников. Ездили они, по словам Дисталуса, вдоль границы Альциды с Хелуркой, а Стеллин находился на самом краю зоны их влияния. Уилл наморщил лоб:

— С этой Золотой Волчицей что-то не так.

Ворон отвернулся от шедших за ними сменных лошадей и улыбнулся.

— Что тебя навело на такую мысль?

— Да вот подумайте сами: нас трое, у нас девять лошадей. Мы можем найти заброшенную хибару или разбить палатку, а лошади тем временем будут щипать траву. Мы им можем и овса дать, если понадобится, а для собственного прокорма убьем и зажарим кролика, выкопаем корни, отыщем и другие съедобные растения. Нам это все нетрудно, а ведь у нее большая группа всадников (если, конечно, Дисталус не соврал), им-то ведь требуется куда больше еды и фуража.

Ворон кивнул:

— Ну и какой ты из всего этого делаешь вывод?

— Я, конечно, не уверен, но мне показалось, что жители Стеллина рассказывают о ней с удовольствием, они ее не боятся, как Кайтрин. — Уилл пожал плечами и повторил: — Они не боятся Золотой Волчицы.

— Ничуть, и мы тоже не будем ее бояться.

— Какой же тогда это бандит, если люди его не боятся?

— На такой вопрос невозможно ответить, мальчик, — прорычал Резолют. — В следующий раз, когда увидишь Дисталуса, спроси его об этом.

Ворон рассмеялся:

— Когда мы в следующий раз увидим Дисталуса, он будет в таверне в Низине пропивать то немногое, что получит за продажу Сефи.

Резолют кивнул:

— Хорошенькая девица.

Простой их комментарий представил Уиллу вчерашний вечер в новом свете.

— Он что же, продаст ее в бордель?

— Очень может быть, хотя сама она, возможно, об этом и не догадывается. — Ворон покачал головой. — Вероятно, что и ее родители этого не знают. Дисталус дал им немного денег, пообещал дать еще, и они обрадовались, что на один рот у них стало меньше.

— Жаль, что я не украл у него деньги.

— Вор смотрит на сводника сверху вниз? — рассмеялся воркэльф.

— Понятие о чести известно и… — Протест Уилла угас под саркастическим взглядом серебристых глаз Резолюта. — У нее должен быть выбор.

— Выбор у нее будет, хотя сделать его будет непросто. — Ворон кивнул в сторону тропинки, карабкавшейся вверх и потом поворачивавшей налево. — Почти приехали.

Уилл оглянулся назад, на восток, надеясь увидеть Стеллин, но сознавая, что отсюда он его не разглядит.

— Нам надо было что-то предпринять.

Резолют поднырнул под низкую ветвь клена.

— Сделать мы, мальчик, ничего не могли. Если мы провалим нашу миссию, то ее судьба уже не будет иметь значения.

— А в чем заключается наша миссия?

Улыбка воркэльфа стала жестокой.

— Все будет зависеть от того, мальчик, станешь ли ты стальным или бронзовым. В первом варианте ты спасешь мир, во втором — хорошо, если спасешь самого себя.

Тропа винтом шла наверх и привела их в проход, настолько узкий, что камни с обеих сторон царапали Уиллу голени. Через непродолжительное время въехали в небольшую березовую рощу, затем спустились в долину, и у Уилла перехватило дыхание. Он позволил лошади сойти с тропы. Пока она щипала траву, он просто сидел в седле и смотрел.

Несколько дней назад Уилл не отличал одно растение от другого. Хотя путешествие его было недолгим, он многому научился от Резолюта. Парень даже решил, что украденный им лист похож на дубовый, правда, серебристый металл не имел ничего общего с растущими в лесу и на полях растениями.

По крайней мере до этого момента…

Сейчас тропу окаймляли ряды серебристых деревьев. Другие растения словно бы льнули к ним, поражая воображение великолепными цветами и яркими, сочными листьями. Кусты были усыпаны ягодами, похожими на землянику, только цветку них был оранжевый, как у тыквы. Некоторые цветы и травы казались знакомыми, однако жизни в них было куда больше, чем в растениях, росших в лиге от этого места.

Ворон подъехал к Уиллу:

— Поехали. Это все не настоящее.

Слова эти поразили Уилла.

— А что это за место?

— Тень другого места.

Ворон пришпорил лошадь, и оба коня пошли вперед через серебряный лес. У подножия невысокого холма тропа повернула налево. Начались участки возделанной почвы. Ни одного овоща Уилл не узнал, зато куры здесь были самые обыкновенные. Он заметил загон с козами и овцами, однако фермерского дома не увидел.

Ворон осадил коня позади Резолюта, возле входа в пещеру. Оттуда вышла эльфийка. Вернее, как предположил Уилл, Воркэльфийка: глаза ее были сплошь медного цвета, но в центре каждого имелось белое пятнышко. Пятнышки двигались, и казалось, что она смотрит, как они спешиваются; правда, Уилл заметил, что взгляд ее следует за звуками, а не за людьми.

На какое-то мгновение парень подумал: уж не жена ли она Резолюта? Вообще-то он сомневался, что найдется женщина, настолько глупая, что захочет взять его себе в мужья. Если же она ему жена, то понятно, почему живет в таком месте. До нее очень трудно добраться.

Резолют подошел к женщине и опустился на колено. Взял ее правую руку и поцеловал.

— Наше долгое отсутствие невозможно оправдать.

Она, как собаку, легонько похлопала его по голове.

— Оправдать можно, ведь это было неизбежно. Я видела, где ты был, Резолют. И видела Ворона Кедина. Ведь он все еще путешествует вместе с тобой.

Ворон спрыгнул с седла и прижал к себе эльфийку.

— Как давно мы не встречались.

Она высвободилась из его объятий.

— А тот, которого вы с собой привезли… Кто это?

Голос ее ласкал слух, и сердце подростка учащенно забилось. Уилл не знал, кто она такая, но если уж Резолют опустился перед ней на колено, то она, должно быть, важная персона. Но ему даже не требовалось подсказки, чтобы осознать ее могущество. Между ними мгновенно установилась связь, душевное родство.

Уилл соскочил с седла и вынул из-за пазухи бархатный кошелек. Протянул ей.

— Я Уилл, посыльный. Это вам. — Как ни жаль ему было расставаться с ним, в душе он знал, что им ему не владеть. Лист надо было употребить в дело, и сделать это должна была она.

— А я — Оракла, и я благодарю тебя, Уилл. — Она взяла у него кошелек и тонкими пальцами погладила руки Уилла. Улыбнулась, и Уилл знал, что это воздействие листа. — Уилберфорс, какое замечательное имя. Я вовсе не хочу тебя обидеть.

— Я… благодарю вас. — Во рту у него вдруг пересохло. — Я не обижаюсь.

— Хорошо, — сказала она тихо, закрыла глаза и развязала кошелек. Серебряный лист, оказавшись в ее руках, засветился, казалось, ярче прежнего. Оракла положила его между ладонями, и свет прошел через плоть, так что стала видна костная структура кистей. — О да, это очень важная вещь. Пойдем, пойдем со мной.

Она круто повернулась и почти вбежала в пещеру. Уилл рванулся было за ней, но Ворон схватил его за плечо.

— Не торопись, Уилл. Она хорошо знает пещеру, и темнота ей не мешает.

Подросток кивнул:

— Она что же, слепая?

— Зрение частично потеряно, но она видит то, что должна.

Уилл нахмурил брови:

— Вы когда-нибудь можете просто ответить «да»?

— На некоторые вопросы, мальчик, нет простых ответов.

Ворон сжал плечо Уилла:

— Да, она слепа. И случилось это несколько лет назад.

Глаза Уилла удивленно раскрылись.

— Как это произошло?

Резолют, слабо различимый в темноте пещеры, сказал:

— Она сама это с собой сделала.

— Что? Зачем?

— Вот сейчас я дам тебе простой ответ, мальчик… — Голос Резолюта эхом разнесся по пещере. — Она не хотела, чтобы кто-нибудь воспользовался ее глазами.

ГЛАВА 7

Уилл вошел в пещеру вслед за Резолютом. Узкая тропа повернула налево и преобразовалась в овальную площадку, составлявшую несколько ярдов в самой широкой своей части. В сложенном из камней очаге горел небольшой огонь. Очаг дышал теплом, а вот света было мало: дым застилал низкую крышу помещения. Выйдя из овала над тропой дым, словно, перекатывающая через дамбу вода, поднимался и уходил в щель каменного потолка.

Могучая спина воркэльфа не давала Уиллу увидеть, что находится в соседнем помещении, однако он догадывался, что увидит сейчас нечто впечатляющее. Серебристо-зеленый свет очертил ореол вокруг фигуры Резолюта. Воркэльф наклонил голову и вошел под низкие своды, Уиллу голову нагибать не понадобилось.

Мальчик замер, у него перехватило дыхание.

На протяжении всего путешествия Резолют бубнил, что Уилл ничего не смыслит в жизни. Подросток много чего от него узнал, воспринимая науку когда с ворчанием, а когда с благодарностью, однако до последнего момента Уилл был убежден, что знает куда больше, чем думает Резолют, и даже больше, чем его новоявленный учитель. Пещера, в которую он сейчас ступил, сняла эту самоуверенность одним махом.

Он чувствовал себя словно годовалый малыш, потерявшийся на улицах Ислина.

Минералы и лишайники светились. Своим мягким светом они заливали пещеру, которая, как прикинул Уилл, вместила бы в себя четыре таверны, таких, например, как «Кролик и Клетка». Каменные колонны поддерживали темный потолок, внутри которого вспыхивали огоньки, похожие на звезды. Уиллу показалось даже, что он узнал некоторые созвездия, хотя большая часть была ему неизвестна.

Самым странным было то, что ночное небо — каменное и находится в самой пещере. Уилл шагнул вперед и почувствовал, что идет словно сквозь какую-то жидкость, не такую плотную, как вода, но уж это точно был не воздух. Он ощущал прикосновение жидкости, мягкое и нежное, словно легчайшее покрывало. Боли или неудобства это ему не причиняло, скорее походило на воздух во влажную погоду.

Все предметы вокруг него висели в воздухе. То здесь, то там виднелись отдельные листья и ветви, словно бы остальную часть деревьев скрывал густой туман. Возле ног он увидел скелет животного, похожего на кролика, тщательно воссозданного, прикрытого шкуркой, изъеденной молью. Позади него — застывший в прыжке с вершины скалы другой скелет с растопыренными когтями, готовый разорвать кролика. Взглянув на него, Уилл словно бы увидел напрягшиеся на голых костях мускулы и переливы шкуры хищника.

Фрески произвели на него еще более сильное впечатление. Сначала Уилл не мог понять, что это такое, потому что при входе в помещение увидел лишь узкую цветную полосу. Вошел, и полоса стала разворачиваться перед ним в длинные цветные ландшафты. Некоторые из них были написаны красками, другие — начерчены мелом или созданы из маленьких камней и листьев. Мозаика эта висела в воздухе. Он видел, что большой камень превращен здесь в мыс в океане, а каменный наконечник — в подошву волны. Если Уилл долго вглядывался в какую-нибудь картину, изображенная в ней реальность словно бы растворялась. Краски мешались и растекались. Он хотел притронуться к ним рукой.

Резолют схватил парня за левую кисть, прежде чем тот осуществил свое намерение.

— Нельзя.

— Нельзя? Оно все как живое.

— Это так, вернее, было так. — Голос Резолюта слегка дрогнул, что немало удивило подростка. — Знаешь ли ты что-нибудь о магии, мальчик?

Уилл обозлился, но в ответ лишь пожал плечами.

Оракла повернулась к ним, прервав свое занятие. Она, насколько мог заметить Уилл, рисовала в воздухе светло-голубой круг.

— Резолют, твой вопрос звучит как обвинение. Уилберфорсу просто не представлялось возможности узнать что-либо о магии, его же никто ничему не учил.

Уилл хотел было уже обидеться на то, что она назвала его полным именем, однако в ее устах оно звучало нормально. Произнося его, она не хотела, как Маркус и другие люди, над ним посмеяться. Когда она называет меня Уилберфорс, я чувствую, что это имя мне подходит.

Оракла улыбнулась Уиллу и раскрыла ладони. Кисть и маленькая банка с краской повисли в воздухе. Подошла к ним и обвела рукой комнату.

— Место это магическое, и ты теперь один из двух людей, которым известно о его существовании.

— Спасибо!. — Уилл недоуменно сдвинул брови. — Почему вы мне доверяете?

— Мы обязаны тебе доверять, Уилберфорс. — Она повернулась и кивнула Резолюту. — Желудь, пожалуйста.

Воркэльф сунул руку в маленький кошелек, привязанный к поясу, и подал ей желудь. Выглядел он так же, как те, которые Уилл видел во время своего путешествия, правда, цвет у него был не коричневый и не зеленый, а золотисто-красный. Резолют бросил его Оракле. Желудь описал дугу, причем первую ее половину он летел быстро, а затем сбавил скорость и закачался в воздухе, словно подхваченное ветерком перо.

Оракла вытянула правую руку с длинными бледными пальцами, и желудь опустился точно в центр ее ладони.

— Желудь этот от того самого дерева, что произвело найденный тобой лист, Уилберфорс. В магии многие предметы соединены друг с другом. Некоторые связи естественны, такие, например, как связь листа и дерева. Понимаешь меня?

Уилл кивнул:

— А некоторые связи созданы искусственным путем. Вот тебе пример: Резолют носил этот желудь два года. На нем остались его следы. Вот взять хотя бы камень: если будешь держать его в ладонях несколько часов, он сохранит частицу твоего тепла.

Уилл снова кивнул, а потом сообразил, что она слепа и его не видит.

— Понимаю.

Резолют фыркнул:

— Она все знала, слышала, как шевелятся в мозгу твои извилины.

Оракла закрыла глаза и вздохнула:

— До чего же ты нетерпелив, Резолют.

Резолют сказал ей что-то по-эльфийски, но Оракла нахмурилась:

— Говори так, чтобы всем было понятно. Он должен это услышать.

— Ну, если так… — Ноздри Резолюта раздулись. — Возможно, нетерпеливость — мой порок, но мы ведь еще не знаем, тот ли он, кто нам нужен.

— Желудь привел тебя к нему, разве не так?

— Желудь привел меня к листу, а ты сказала, что лист приведет меня к нему. Возможно, что мальчик — лишь звено в цепи.

Оракла улыбнулась и медленно открыла глаза.

— Мне было непросто ослепить себя, а ты отказываешься видеть.

Уилл занервничал:

— Вы говорите знакомые мне слова, но я ничего не понимаю.

— Понимание придет, Уилберфорс. — Она повернулась, и край белого ее подола описал на полу круг, длинная белая коса взметнулась, — Место это мы создали из разных кусочков нашей родины, Воркеллина. Ты, должно быть, знаешь: сто двадцать пять лет назад Авролана захватили остров и выгнали нас оттуда. Когда эльфы достигают приблизительно твоего возраста, их связывают ритуалом с родной их землей. Поэтому мы чувствуем ответственность за свою родину, мы ощущаем ее боль. Те эльфы, что были связаны с Воркеллином, испытывали такое горе за свой поруганный остров, что оставили этот мир.

— Те же, что не были с ним связаны, — Резолют, Амендс, я и другие — стали скитаться по миру и бороться за обретение отнятой у нас родины. Четверть века назад мы надеялись, что война против Кайтрин освободит Воркеллин, но этого не случилось. Поэтому мы начали действовать тайно. Здесь мы собираем артефакты нашей родины, потому что эти предметы привязывают нас к ней. Чем больше мы их соберем, тем крепче станет связь.

Уилл оглянулся:

— А деревья, они были выращены из семян, взятых в Воркеллине?

— Нет, Уилберфорс. Эти растения пришли из одиннадцати наших колоний, хотя самые первые выращены были в Воркеллине. — Она пожала плечами. — Мы надеялись, что, выращивая их здесь, сможем перенести сюда нашу родину. Выяснилось, что связь с Воркеллином они устанавливают очень слабую, так как условия здесь не те, что были на нашем острове. Энергия, однако, в пещере возрастает. Иногда я слышу, как волны разбиваются о волнорезы, чувствую прикосновение морского бриза, запахи цветов и фруктов.

Резолют поскреб небритую челюсть:

— Мысль о том, чтобы создать это место, пришла из пророчеств, которые Оракла сделала во время войны. Мы требовали у воркэльфов подарков, некоторые, такие как Хищник, упорствовали. Чем больше мы их сюда приносим, тем сильнее возрастает энергия.

— А почему бы просто не пойти в Воркеллин и не взять то, что вам нужно?

Резолют начал было издевательски смеяться, но Оракла нахмурила лоб, и он замолчал.

— Уилберфорс, эти предметы пришли сюда прежде, чем их коснулась зараза. Все, что поступит с острова сейчас, послужит предупреждением нашим врагам, и они вычислят наше местонахождение. Этого мы, как ты понимаешь, допустить не должны.

Подросток задумчиво закивал головой:

— А я тут при чем?

Слепая воркэльфийка вздохнула и отвернулась от него.

— Ступай за мной. — Она обогнула одну из фресок и пропала из виду.

Уилл поспешил следом — вниз, по узкой каменной лестнице с грубо отесанными ступенями. Светящийся лишайник, как опознавательный знак, отмечал потолок, но невысокий подросток в любом случае головой бы об него не стукнулся. Опускаясь все ниже, они свернули направо, потом снова налево и вышли в помещение, не такое большое, как наверху. Оно, должно быть, находилось под центральной частью верхней комнаты. Освещение здесь также обеспечивали лишайник и минералы, но Уилл на какое-то мгновение позавидовал слепоте Ораклы.

Стены и потолок этой комнаты покрывали большие кровавые фрески. Они, словно разноцветные вампиры, обвивали сталактиты и сталагмиты. В воздухе ничего не висело, но казалось, что отвратительные, апокалиптические персонажи фресок выбрались бы на свободу, если бы это было в их силах. Мужчины и эльфы, урЗрети, гиркимы и другие расы сражались друг против друга. Сплетенные тела, фрагменты тел… поверх старых картин написаны новые.

В середине всего этого хаоса на стене осталось одно свободное место — на золотом фоне всего лишь силуэт человеческой фигуры. Оракла подошла прямо к нему, спрятала в рукавах ладони и кивнула.

— Здесь, как я полагаю, место для тебя. Тут должно быть написано твое лицо. Мы еще точно не знаем, тот ли ты человек, которого мы ищем, или Резолют прав, и ты только звено, ведущее нас к этой персоне. Определить это опасно, очень опасно.

Уилл оглянулся. Резолют стоял, закрывая собой вход в комнату.

— А я не имею права на выбор?

Оракла подняла голову. Лицо ее было бесстрастно.

— Выбор всегда есть. Если это твое предназначение, следующий шаг будет решающим.

— А если нет?

— Тогда судьба твоя будет мне неведома, но я желаю тебе добра. — Она закрыла глаза. — Хорошо бы обошлось без принуждения.

Резолют щелкнул пальцами.

Уилл вздохнул, стараясь унять бегущие по телу мурашки. Магия этого места интриговала и пугала его, но удивление и любопытство брали верх над страхом. Тот факт, что слепая Оракла способна была на все эти чудеса, поражал его, потому что до сих пор все слепые, которых он встречал, были попрошайками. Попрошайки по сравнению с ворами — все равно что крысы по сравнению с волками, но Оракла удивила бы самого знаменитого вора. И все же ему было страшно.

— Я задам вам один вопрос, Оракла. Я знаю, что Резолют на него ответит, так как в случае чего он не будет возражать против моей смерти. Что вы сделаете, если узнаете, что я тот, кто вам нужен? И что же, это будет смертельно опасно?

Она улыбнулась:

— Только если ты тот, кого мы ищем. Но если это так, мы сделаем все для твоего спасения.

На этот раз даже вздох не помог унять его страх. Уилл оглянулся на Резолюта:

— А если я не тот, вы меня, наверное, не выпустите? Амендсу вы не поверили, и мне-то уж точно не поверите.

Воркэльф сложил на груди руки и пожал плечами.

— Если ты останешься здесь на всю жизнь, то хуже, чем в трущобах Ислина, тебе не будет.

Неизвестно, сколько времени ты позволишь мне жить. Уилл думал, что разозлится или испугается заточения в пещере, но чувств этих у него не возникло. Так же как он когда-то почувствовал, что лист хочет, чтобы он его украл, так и сейчас парень знал, что место его здесь. Он чуть не засмеялся. У каждого осиротевшего ребенка, которого Маркус брал себе в дом, была одна и та же фантазия. Однажды к ним кто-то должен был явиться и открыть им, кто они на самом деле такие, а после этого сироты должны были занять достойное место в мире. Сам он мечтал, что его найдет мать, чудесным образом спасшаяся при пожаре и сделавшаяся Вионной, королевой пиратов. Азур Паук выступал в качестве супруга матери.

Теперь у меня есть то, чего мы все так хотели, но оказывается, что все не так просто. Резолют смотрел на него так, словно ожидал, что Уилл бросится бежать. Подросток трезво оценил свои шансы как маловероятные, однако одна половина его души все же хотела попробовать, в то время как другая возражала.

Он обратил внимание на слова Ораклы, сказавшей, что они сделают все для его спасения; он, стало быть, представляет для них огромную ценность. Если я не тот, кто им нужен, я буду звеном в цепи. В голове возник сюжет саги об Уилле Ловчиле. Его история станет одной из жемчужин исторического ожерелья. Он поможет вернуть Воркеллин (где бы он там ни находился). Он знал, что сделает это, потому что все предыдущие попытки потерпели неудачу.

Уилл кивнул.

— Что мы должны делать?

Улыбка облегчения украсила лицо Ораклы.

— Подойди ко мне и встань в этот бассейн, Уилберфорс.

Резолют вышел из комнаты, а Уилл, подойдя к Оракле, увидел мелкий каменный резервуар диаметром в десять футов. В центре бассейна — наполовину заглубленное железное кольцо. По кромке резервуара проходила неровная красная линия. Уилл тронул ногой ржавое кольцо и обнаружил, что оно тяжелое и к полу прикреплено надежно.

Услышав сердитое козлиное блеяние и цокот копыт по камню, подросток обернулся. Резолют снова вошел в комнату и встал в сторону, а Ворон привел за собой на цепи козла. Мужчины переглянулись, и Ворон улыбнулся:

— Я не сомневался в том, что Уилл согласится, поэтому решил не терять времени. — Ворон подвел козла к бассейну и привязал цепь к кольцу, оставив животному шесть футов для свободного передвижения. Козел выглядел довольно мирно. Он подошел к Уиллу и, обнюхав его, потыкался в него мордой.

Оракла ступила в резервуар, и козел подошел к ней. Оракла погладила ему шею, провела пальцем по лбу. Воркэльф выхватил из ножен тонкий короткий кинжал и сделал небольшой разрез над глазами животного. Козел заблеял и прыгнул назад на всю длину цепи. Кровь брызнула фонтаном. Копыта заскребли по гладкому камню, и козел повалился на пол.

— Дай мне свою левую руку, Уилберфорс.

Он послушно подал руку, и ладонь его ощутила укол кинжала. Оракла указала на козла, который, шатаясь, поднялся на ноги.

— Нам нужно установить между вами связь. Приложи свою рану к ране животного, пусть ваша кровь смешается. Поторопись, не трать попусту время.

Уилл взялся правой рукой за цепь и притянул к себе козла. К тому моменту как он положил ладонь на лоб животного, Ворон и прорицательница вышли из бассейна. Оракла и Резолют, держась за руки, встали у края резервуара, и татуировка воркэльфа сделалась ярко-красной. Ворон отошел от них на расстояние в четверть круга и взял в руки маленький лук из светлого дерева. Он вставил стрелу, широкий острый наконечник которой отливал серебром.

Уилл проглотил комок в горле:

— Я готов. Ворон подмигнул:

— Ты сделаешь все, как надо.

Резолют прищурил серебряные глаза:

— Думаю, он справится и нас ждет успех. Вопрос только в том, сколько они заставят нас за этот успех заплатить?

После этого Оракла заговорила.

ГЛАВА 8

Оракла заговорила… Некоторые слова звенели, как хрустальные колокольчики, другие грохотали, как тяжело нагруженная телега по булыжной мостовой. Каждое слово, вылетев из уст прорицательницы, словно бы зависало в воздухе. Уиллу казалось, что он видит некоторые из них благодаря излучающей свет татуировке Резолюта.

Плавающие звуки соединялись в цепочки. Гулкое эхо усиливало их, и цепи эти окружили Уилла вместе с козлом. Подросток удерживал ладонь на лбу животного, стараясь не обращать внимания на объединявшую их теплую влагу. В руке его стучал пульс, казалось, что слова прорицательницы прокладывают путь в его рану и через нее входят в животное.

Темп речи Ораклы ускорился, слова обрели необычайную силу. Каждый звук излучал энергию. Уилл чувствовал, как окружающий его воздух сгущается, словно в морозную ночь, режет его, пусть и без крови, и забирает от него что-то с собой.

Козел вдруг вырвался, и связь их прервалась. От неожиданности Уилл уселся на пол и попятился от животного: козел поднялся на задние копыта и двинулся на него с видом, не предвещавшим подростку ничего хорошего. Цепь натянулась, козел поскользнулся и рухнул на пол. Блеяние его, все более пронзительное и грозное, стало хриплым и отвратительным.

Судороги одна за другой сотрясали тело животного. Спина его распрямилась, а ноги часто-часто задергались. Морда укоротилась, стала плоской и приобрела отдаленное сходство с лицом человека. Копыта на передних ногах удлинились и превратились в два пальца, в тот же момент крепко ухвативших цепь. Изменились и задние ноги, став похожими на человеческие.

Не так страшны были физические изменения, как исходивший от чудовища запах. Козел в этом смысле был тоже не подарок, но миазмы новоявленного монстра едва не задушили Уилла. Так пахнет пролежавшее много дней позеленевшее мясо. Подростку показалось, будто под его собственную кожу заползли черви.

Чудище содрогнулось последний раз и тут же уселось на корточки. Цепь натянулась. В глазах монстра зажегся красный огонь, и они задвигались, стараясь сфокусироваться. Черные губы раздвинулись в плотоядной улыбке.

Человек-козел посмотрел налево и направо и, наклонив рогатую голову, уставился на Уилла.

— Старых друзей вижу здесь я, однако не знаю только тебя. Будь добр, скорей мне скажи, кто же такой будешь ты? — Голос у чудища был негромкий, а тон нескрываемо издевательский.

Уилл, приняв низкую стойку, хлопнул себя ладонью по бедру.

— Я — Уилл.

— Ах, Уилли, Уилл, вот кого б я убил! — Монстр склонил голову набок и искоса взглянул на него. — У ублюдка галлюцинация, уверен, что спасает нацию.

Подросток передернул плечами. По спине пробежал холодок.

— А ты кто такой?

— Нефри-леш к твоим услугам. — Человек-козел отвесил поклон. — Служу той, кто гнет всех в дуги.

— Ты — Темный Наемник?

— Ну конечно, по-моему, ясно, я явился сюда не напрасно. — Сулланкири указал по очереди на Ворона, Резолюта и Ораклу. — Будь осторожней с этими троими. Они навредят тебе, мой маленький Уилли. Видят в тебе они ключ от замка. Ты же смотри не сваляй дурака.

— Он тебе все врет, Уилл. Не верь ему. — Ворон шагнул к кромке бассейна с луком наготове. — Ему нельзя доверять.

— Чья бы корова мычала, а твоя молчала! — Сощурив глаза, Нефри-леш с легкостью порвал звено цепи. — Я не забыл и не забуду, время придет — убивать тебя буду. Я не забуду, но не к спеху. Развеселю вас, коль вам будет до смеха.

Правой рукой, так высоко, как он только мог дотянуться, Нефри-леш нарисовал в воздухе овал. Поперечник очерченной тонкой красной линией фигуры приблизительно соответствовал ширине плеч взрослого мужчины. Затем монстр резко ударил локтем в центр овала. Поверхность фигуры разбилась, словно зеркало, и глазам присутствующих предстала повисшая в пространстве черная дыра.

Прежде чем сулланкири запрыгнул в дыру, Ворон выпустил стрелу. Она вонзилась монстру в ключицу и приколола его сердце к позвоночнику. В тот же миг из черной дыры выскочили три чудища. Два больших — гуманоидные тела их были покрыты пестрым мехом — держали в руках обнаженные сабли. Третье чудище, что поменьше, едва выпрыгнув из дыры, набросилось на Уилла.

Правую руку с небольшим, но опасным кинжалом чудище подняло для нанесения смертельного удара.

Уилл не мешкая упал на спину и обеими ногами шибанул монстра в грудь. Ребра треснули, и противник рухнул на пол. Хотя он и здорово приложился, вскочил как миленький. Когти выпустил раньше, чем обрел равновесие. Зарычал и сделал шаг назад, чтобы устоять на месте.

И тут он наступил на цепь.

Звенья цепи загремели и выскочили из-под его ног. Чудовище стало падать и протянуло руку, чтобы ухватиться за край дыры, но промахнулось. Во всяком случае, так расценил эту ситуацию Уилл.

Край дыры разделил торс чудовища на две половины с такой же легкостью, с какой ивовый прут разрезает воздух. Верхняя половина его туловища исчезла в дыре, а нижняя половина, дергая ногами, вместе с фонтаном крови выпустила в бассейн кишки.

Тем временем Ворон, уклонившись от удара саблей, схватил противника за запястье и заломил ему руку. Серебристым своим луком он ударил его по суставу. В локте хлюпнуло. Ворон отшвырнул монстра в сторону, схватил упавшую на пол саблю и одним ударом вспорол противнику брюхо.

Оракла отбежала в сторону, когда другое чудовище напало на Резолюта. Могучий воркэльф парировал удар вражеской сабли и неуловимо быстрым движением поразил его левым кулаком в дыхательное горло. Монстр захрипел и, схватившись рукой за развороченную шею, повалился на спину. Резолют поднял меч и по рукоятку вонзил лезвие между плечом и горлом противника. Вытащил… хлынула кровь, и противник затих.

Уилл хотел было оглянуться на дверь, но в этот момент на него навалилась тяжелая туша. Оседлал его человек-козел. Обеими руками он схватился за его тунику и начал валить парня на пол. Морду он выставил вперед, так что боролись они теперь лицом к лицу, и кровь изо рта чудовища капала Уиллу на щеки.

— Запомни, Уилл, Уилли наивный, со мной не умрешь ты, а станешь мужчиной. — Кровь продолжала капать Уиллу на лицо. — Ну а коли свернешь ты с пути, боль — это все, что заслужишь ты. Ступай же со мной, дорогой, поспеши, отныне ты нам лишь служи…

— Да ни за что на свете, клянусь Низиной! — Уилл вытащил стрелу из груди сулланкири и всадил сломанный ее конец в шею чудовища. Монстр попятился, поднял руку к горлу, губы его шевелились, но слов не было, лишь пузырилась кровавая пена. Сулланкири приготовился нанести ответный удар, но Резолют оказался быстрее: он со всей силы пнул врага ногой в лицо, и чудовище отлетело от мальчика.

Подросток подполз к ногам Резолюта и осторожно выглянул. Человек-козел лежал рядом со своими защитниками. Шкура его чернела и на глазах исчезала. Удушающий запах гнилого мяса не проходил, несмотря на мгновенный распад тела. В черной луже плавали белые кости. Уиллу это напомнило остов корабля, выброшенного на черный песок.

Красный огонь выскочил из пустой глазницы и вылетел в дверь. Отверстие затянулось, превратилось в крошечное пятнышко и с плеском упало в зловонную лужу. Жидкость шумно закипела и ушла в непонятно откуда взявшиеся щели бассейна.

Уилл содрогнулся.

Резолют посмотрел на него и мрачно кивнул:

— Ты действовал лучше, чем я ожидал.

К горлу подступила тошнота, и Уилл изверг то немногое, что еще оставалось от их последнего ужина.

Воркэльф сгреб Уилла сзади за тунику и одной рукой поставил на ноги.

— Вытри лицо и сделай глубокий вдох. Ворон поднял руку:

— Обращайся с ним осторожнее. Все произошло не так, как мы предполагали.

Уилл утер рот рукавом:

— Это и в самом деле был Темный Наемник? Он теперь мертв?

Ворон присел на кромку бассейна, положил лук на колени.

— Это была часть его, часть, которую он смог сюда доставить.

— Часть его мы вызвали сюда, — это подошла Оракла и устремила на подростка невидящий взгляд. — Извини за то, что подвергла тебя такой опасности, Уилберфорс. Козла мы использовали как связующее звено и думали, что добьемся цели, убив его. Магия, что мы использовали, была хотя и необычной, но проверенной зеками. Здесь, однако, она не сработала.

Резолют прислонил подростка к бортику бассейна. Уилл старался не смотреть на останки козла.

— Почему магия не сработала? — спросил он Ораклу.

Воркэльфийка покачала головой:

— Кайтрин и сама неплохая колдунья, поэтому она может разгадать заклинание и изменить его. Нефри-леш получился у нее очень сильным. Поэтому в будущем нам следует проявлять большую осторожность.

— Большую осторожность? — Уилл недоверчиво поморгал. — Если уж Кайтрин может создать таких сулланкири, таких могущественных… к тому же они сами могут творить чудеса…

Ворон поднял вверх руки:

— Успокойся, Уилл. Сулланкири и в самом деле обладают могуществом. Когда-то они были нашими защитниками, но и они уязвимы.

Резолют важно кивнул головой:

— Не такие уж они и могущественные. Их можно убить, и когда мы их убиваем, то тем самым сильно досаждаем Кайтрин. Ты причинил боль Нефри-лешу, и Кайтрин знает, что в будущем ей тоже придется быть осторожной.

Уилл кивнул. В таком рассуждении была логика, хотя понимал он до сих пор очень мало.

— Что означал его приход сюда? Какие у него были намерения? Добрые или. злые? Ну да, я понимаю, что злые, но если он теперь мертв…

Ворон вздохнул:

— Он не мертв, хотя и пострадал немного. Какое-то время он будет испытывать усталость. А его способность к перевоплощению очень для нас опасна. Он может стать кем угодно, если того пожелает.

Резолют презрительно фыркнул:

— А вот сущности своей он изменить не может, и это мы используем, чтобы убить его.

Воркэльфийка погладила Уилла по голове:

— А что касается его прихода, так это хорошо. И означает это то, что ты — тот, кого мы ищем или, во всяком случае тесно с ним связан.

— Ты получил хороший урок, мальчик. — Резолют поднял монстра, которого убил, и швырнул к ногам Уилла. — Это бормокин. Кайтрин использует их в качестве солдат. Они сильны, хотя и не слишком умны. Обрати внимание на эти челюсти. Он может спокойно откусить руку. Они умирают, но борются до конца.

— Но вы и Ворон так легко с ними расправились. Резолют приблизил к Уиллу лицо:

— С тех пор как мы потеряли Воркеллин, прошло очень много времени. С тех самых пор я и убиваю бормокинов. Так что наловчился и использую для этого каждую возможность.

— Мне показалось, что, войдя сюда, они немного растерялись, — пожал плечами Ворон. — Тот, которого убил ты, Уилл, — вилейн. Он мельче и похож на ребенка, нарядившегося на карнавале в шкуру медведя, зато он умнее и способен к магии. Кайтрин ставит их в качестве командиров. Атака эта была явно незапланированная. Ведь если бы все шло по плану, их явилось бы сюда куда больше.

— Мне это совсем не нравится, — покачал головой Уилл. — Я хочу домой, хочу забыть обо всем. Отпустите меня, пожалуйста.

Оракла опустилась на колени и обтерла ему лицо рукавом своего одеяния.

— Забывать ничего нельзя, Уилберфорс, нельзя такжеубежать и спрятаться. Время нынче судьбоносное, и твоя роль в нем только-только начала проступать. И хотя некоторые полагают, что предрекать несчастья неправильно, но делать это все-таки необходимо.

Уилл вздрогнул, и его опять стошнило.

ГЛАВА 9

Вечером он забылся неглубоким сном и вскоре проснулся. Кошмары мальчика не мучили, но боязнь, что они вернутся, не давала снова уснуть. Он понимал, что в данный момент ему ничто не угрожает: у входа в пещеру стоял на часах Ворон, а Резолют спал в комнате, посвященной Воркеллину. Уиллу разрешили развернуть одеяло в алькове, который Оракла называла своим домом. Кстати, после ужина и недолгого сна она куда-то запропастилась.

Уилл сидел в темноте и размышлял о том, что произошло в нижнем помещении. Перед глазами всплывали картины схватки и смерти, и по спине снова бежали мурашки, но не потому, что картины эти казались ему такими ужасными. Крови он за свою недолгую жизнь насмотрелся. В Низине и дня не проходило без кровопролития, будь то уличная потасовка, попавший под телегу ребенок или драка на убогой вечеринке. Убийство, разбой, насилие, каннибализм — все это было для него не в новинку, и по вечерам у них об этом часто шептались.

А вот фрески в нижнем помещении казались ему более убедительными, чем ночные разговоры или корчившийся на сцене в конвульсиях актер, даже чем кровь, текущая по водосточной канаве. Фрески источали ненависть. Каждый изображенный удар ножом вонзался в его тело. Он не столько чувствовал боль от нанесенных ран, сколько потерю человеческих жизней.

Каждый из этих людей умрет из-за того, что кто-то его ненавидит.

Уилл откинул одеяло и тихонько пошел по комнате. Он ожидал немедленного отпора от Резолюта, однако в помещении было тихо. Укрытый одеялом из шкур бормокинов, воркэльф крепко спал в другом конце комнаты под картиной, изображавшей лесистый холм.

Уилл пошел по лестнице и в нижнем помещении увидел Ораклу. Она рисовала. Подросток остановился у входа, чтобы не беспокоить прорицательницу, но по тому, как она двигалась, Уилл понял, что опасения его напрасны. Писала она быстро, добавляла мазки то там, то тут. Сначала использовала одну краску, затем брала в руки другую банку и так же уверенно работала кистью. На стене, за исчезавшим под краской камнем, медленно проступало изображение.

Одна фреска готова была полностью. Несколько часов назад Уилл видел здесь один лишь силуэт, а сейчас он смотрел на самого себя. Выражение лица — каменное, да и сам он словно бы выходит из камня или, хуже того, заключен в него. Как ни ужасно могло показаться это со стороны, Уилл тем не менее не испугался.

А вот фреска, над которой Оракла продолжала работать, заставила его вздрогнуть. Красные и золотые языки огня лизали не до конца еще прорисованные башни. Над самой высокой башней парил дракон (Оракла пока наметила его силуэт). Это его пламенное дыхание разожгло пожар. На земле и на крепостной стене сошлись в смертельной схватке армии. Колдуны произносили заклятия, а бормокины, соблюдая строевой порядок, держали на плече странное оружие, плевавшееся огнем. Противостоявшие бормокинам люди падали, словно их пронзали невидимые стрелы.

Копья и пики, луки и стрелы, меченосцы на могучих конях — все это своего значения пока не утратило. Чудища с расколотыми черепами усыпали землю. Оракла обратилась к этой части картины и алой краской нанесла несколько мазков. Красный завиток не единожды стер чью-то нарисованную голову или открыл дыру в нетронутом до той поры воинском облачении. Уиллу показалось, что Оракла наблюдает за ходом сражения и меняет детали в зависимости от того, живы или нет бойцы.

Оракла наклонилась, чтобы взять еще краски, и Уилл увидел открывшийся ему фрагмент картины, изображавший его самого и Ворона с Резолютом. Воркэльф был великолепен и дерзок, возле него лежали горы поверженных им бормокинов. Чье-то копье тем не менее воткнулось ему в спину, и бормокин уже поднимал Резолюта над землей. Ворон истекал кровью от тяжелой раны. Стрелами своими он внес панику во вражеские ряды, но Уилл ясно видел: Ворон умрет, не дождавшись окончания боя.

Про себя ничего определенного он сказать не мог: пространство вокруг его фигуры было не закрашено. Уилл не понимал, отчего это и что это могло означать. Он сделал шаг вперед: надо же разглядеть, что напишет Оракла возле его изображения.

Прорицательница круто обернулась, и из левой ее руки выпала банка с желтой краской. Пигмент вылетел, словно хвост кометы. Уилл рванулся вперед, протянул руку, чтобы схватить банку, однако она уже замедлила траекторию полета и повисла в воздухе, словно бы посмеиваясь над спасителем.

Оракла смотрела в его сторону, сдвинув брови, но через мгновение губы ее расползлись в улыбке.

— Ты видишь, ты видишь, что все меняется. — Она шагнула вперед, взяла повисшую банку и собрала в нее пролитую краску. На каменный пол упало лишь несколько капель.

Тяжелая рука опустилась на плечо Уилла. Подросток обернулся и увидел перед собой Резолюта. Такого выражения лица он у воркэльфа еще не видел.

— Пойдем со мной, Уилл. На сегодня ты видел довольно.

Уилл поморгал, раздумывая, уж не сулланкири ли Нефри-леш вселился каким-то чудом в тело воркэльфа.

— Но то, что она рисует…

Воркэльф развернул Уилла и тихонько подтолкнул его к выходу.

— С тех пор как ее глаза… Оракла стала ясновидящей. Она видит маленькие кусочки будущего.

Подросток попытался повернуться и показать на фреску, но Резолют загородил ее спиной и продолжал подталкивать мальчика вперед.

— Так, значит, вас поднимут на пике, а Ворона убьют?

— Будущее разгадать трудно. Представь свою жизнь в виде отдельной нити. И мою тоже, и Ворона. И попробуй протянуть эту нить отсюда и до горизонта. Как далеко ты можешь за ней проследить?

Уилл пожал плечами:

— Совсем немного.

— Так вот, она рисует осаду. Это место, где сходится множество нитей. Представь себе клубок. Некоторые нити там же и окончатся, а другие еще будут тянуться. Оракле легко увидеть спутанный клубок жизней, а вот разглядеть, куда каждая нить входит и откуда выходит, гораздо труднее.

— Так вы считаете, что, судя по этой фреске, я буду осаждать крепость? И этому можно верить, а то, что произойдет, мы знать не можем?

— Да, я так на это смотрю. — Они вошли в верхнее помещение. — Беспокоиться заранее я не стану, но ножи свои наточу. А ты пойди поспи.

Подросток сдвинул брови и посмотрел на Резолюта, но воркэльф уже уселся на постель.

— Вы всегда кричали на меня, называли мальчиком. Что произошло? Оттого, что я человек, который вам нужен, вы стали теперь вежливо со мной разговаривать?

Резолют прикрыл серебристые глаза.

— Нет, дело не в этом, и в будущем я по-прежнему буду с тобой строг. Моя задача — обеспечить твою безопасность и помочь тебе стать таким человеком, который нужен нам для спасения мира от Кайтрин. Кузнец, с точки зрения стали, очень жесток, но это — единственный способ выковать меч. А что до сегодняшней моей вежливости… — воркэльф раскинул руки. — Впервые за столетие я сплю в месте, где могу посмотреть на предметы, которые знал еще в юности. Совсем ненадолго, считай на считанные часы, я чувствую себя в мире с самим собой. Долго это не продлится. Уилл кивнул:

— Мне очень жаль.

Резолют вскинул подбородок и посмотрел Уиллу прямо в глаза.

— Мне тоже жаль, но расслабиться себе я не позволю. Жизнь моя посвящена возвращению Воркеллина, и пусть об этом знают все.

В голосе его появились прежние угрожающе-ворчливые нотки.

— А ты, мальчик, для меня все равно что меч, который завоюет то, что мне нужно. Пока ты будешь отвечать моей цели, я буду тебя использовать.

— А если я не захочу, чтобы меня использовали? Серебристые глаза воркэльфа хищно сузились.

— Пойми одну вещь, мальчик. Мне не столько нужен ты, сколько твое происхождение. Если ты обрюхатишь десяток женщин, я буду учить твоих детей. Я сделаю это. То будущее, которое там, внизу, рисует Оракла, я намерен изменить. Цель для меня важнее, чем ты сам. Либо ты поможешь мне ее осуществить, либо, как любое другое препятствие на моем пути, будешь сметен в сторону.

Слова несносного Резолюта крепкому сну не способствовали. Уилл долго еще ворочался с боку на бок. В голове крутились разные мысли. С одной стороны, ему показалось, что завести десяток детей от разных женщин было бы не так уж и плохо, и сагу об Уилле Ловчиле это, несомненно бы, только украсило. Одно плохо: Резолют сам, наверное, станет выбирать ему этих женщин, что лишит процесс привлекательности.

Надзор в таком деле Уилл считал не только излишним, но и недопустимым.

Наконец он уснул, но Ворон, как ему показалось, чуть ли не сразу его разбудил. Лошади уже были оседланы, а к походу все подготовлено. Уилл медленно пришел в себя и собрал свои вещи. Бурчание в животе напомнило ему, что последняя еда не до конца совершила свой путь по организму. Когда Уилл припомнил, почему это произошло, аппетит у него тут же улетучился.

Уилл свернул в рулон одеяло и сунул его за седло. Потом взглянул на Ворона:

— Я полагаю все, что мне нужно сделать, — это попрощаться с Ораклой.

— Резолют сделает это за тебя.

Юный вор нахмурился:

— Почему это? Может, она сердита на меня за то, что я подсмотрел вчера, как она работает?

Ворон покачал головой:

— Нет, она на тебя не сердится. Просто устала. У нее сейчас озарения, которые имеют отношение к тебе или к кому-то, кто принадлежит к твоей крови, поэтому в будущем ты будешь играть исключительно важную роль. В данный момент ты — все равно что камешек, брошенный в пруд истории. Сейчас ты находишься рядом с ней, и она видит лишь круги на воде. Чем дальше ты от нее отъедешь, тем больше сможет она увидеть. Ей нужно, чтобы ты от нее отдалился, а мы нуждаемся в перспективе.

Уилл кивнул, но тут же хитро прищурился:

— Это ведь не единственная причина?

— Что ты хочешь этим сказать?

Уилл указал пальцем на пещеру:

— Если я спущусь сейчас в нижнее помещение и посмотрю, что она нарисовала, то увижу то, что может мне не понравиться. И, как следствие, совершу поступки, которые в будущее не вписываются, верно? Тогда все разрушится.

— Интересная мысль. Не думаю, однако, что изображенные там события касаются меня. Оракла видит события, а исхода их не знает. Мы с Резолютом говорили об осаде башни. И уверены в том, что это — Крепость Дракона. Мы туда как раз и держим путь. Как повернутся события, будет зависеть от того, что мы станем делать, когда прибудем на место.

Резолют быстро вышел из пещеры.

— Садись, мальчик, пора ехать.

Уилл сел на лошадь.

— Оракла с вами попрощалась?

— Что-то вроде этого. — Резолют взлетел в седло. — Она сказала, что нам надо ехать на восток к Ривенроку, а потом на юг. Если мы поспешим… в общем, лучше будет, если мы поторопимся.

ГЛАВА 10

Ехать быстро через горные леса — задача не из легких. Дорога, которую путники избрали, представляла собой узкие звериные тропы, извивавшиеся по склонам, бегущие вдоль стиснутых голыми скалами горных речушек. В общем, они покорно следовали за ландшафтом. Уилл быстро понял, что по звериной этой тропе проходило очень мало людей.

Останавливались лишь для того, чтобы напоить и сменить лошадей. Во время одной такой остановки Резолют бросил Уиллу тяжелую кожаную куртку на подстежке, чуть его при этом не уронив. Лосиная кожа испещрена была многочисленными металлическими заклепками. Подол куртки доходил парню до колен. «Такую куртку, — подумал он, — можно использовать в качестве тента, да еще и лошадь туда влезет».

— Конечно, великовата, но это лучшее, что у нас есть. Надень ее, мальчик, затяни на поясе ремень, а запястья прихвати кожаными ремешками.

Суровый голос Резолюта заставил Уилла беспрекословно ему подчиниться. Куртка на нем висела, однако полуденное тепло удерживала. В соответствии с инструкцией он обвязал запястья, и рукава над кистями рук надулись пузырями.

Резолют надел себе наручи и кинул Уиллу зачехленный кинжал убитого им бормокина.

— Заткни за пояс за спиной. А теперь попробуй выдернуть его. Рукоятка оружия торчала с правого бока на уровне талии. Уилл схватился за нее — клинок вышел без усилий. Вор поднял кинжал острием вверх, вес оружия был ему по руке, и Уилл решил, что в любой момент сможет нанести им быстрый удар.

— Вытащил он его хорошо, Резолют, но боюсь, с тяжелым оружием ему не справиться. — Ворон натянул тетиву лука. — Бросает он, как я заметил, прилично. Дай-ка ему несколько звезд.

Резолют открыл переметную суму и бросил Уиллу кожаный мешок. Увесистый, однако! Он звякнул, когда подросток его поймал. Воркэльф вытащил еще один и, привязав к своему поясу, вынул оттуда четырехконечную металлическую звезду, изготовленную из обломанных концов саблей бормокинов. Взявшись за нее указательным и большим пальцами, он отвел руку назад и метнул звезду.

Серебристый снаряд закрутился колесом и, пролетев тридцать футов, воткнулся в ствол молодого деревца.

Уилл моргнул:

— Вот это бросок! Отчего вы не убиваете им кроликов, а ставите ловушки?

— Никому бы не посоветовал есть то, что убито такой звездой. — Воркэльф раздраженно фыркнул. — Запомни, мальчик, они острые как бритва и, угодив в противника, источают в рану смертельный яд. С ними надо быть осторожным: мгновение, и тебя уже нет.

Пересели на сменных лошадей и продолжили путь. Ворон ехал позади с луком, на изготовку, стрелы, правда, оставались в колчане, возле правой ноги. Процессию возглавлял Резолют. Он находился сейчас от них на расстоянии в двадцать ярдов, дистанцию, однако, соблюдал: надо, чтобы все были на виду. Несмотря на предосторожности, принятые воркэльфом, передвигались они быстро, и когда на отдаленном холме увидели Ривенрок, солнце еще только-только миновало зенит.

Утром обстановка была спокойной и непринужденной, но стоило вооружиться, и напряжение начало возрастать. Слушая птиц, Уилл мысленно сверял их пение с полученными им уроками. В самом ли деле слышит он дрозда? Что, если это вражеский сигнал? Но когда путники ехали в полной тишине и слышали лишь звуки, сопровождавшие собственное их продвижение, было еще хуже. Кто же это распугал местных птиц, и животных? Что, если это войска авроланов во главе с человеком-козлом?

В Ривенроке Резолют спешился. Разглядев следы в тени большого дольмена, указал на юг.

— Бормокины близко. Мы должны двигаться быстро, но осторожно.

Южная тропа вывела на окаймленную темным лесом горную поляну. Уилл напряг слух: не доносится ли оттуда шум сражения? Присмотрелся: нет ли засады? Звон упряжи и стук лошадиных копыт не давали прислушаться, да и лес был такой темный, что трудно что-нибудь разглядеть. Сердце колотилось, он вытер ладонь о бедро.

Деревья закрыли солнце, и глаза Уилла несколько секунд приспосабливались к темноте. Затем его лошадь, быстро последовав за жеребцом Резолюта, поднялась на вершину невысокого холма и поскакала в тенистую низину с пересекавшим дорогу ручьем.

Уилл мгновенно понял, что это — великолепное место для засады. Как бы в подтверждение догадки парень увидел, что вода в ручье окрашена кровью, и до ушей его донеслось рычание бормокинов. Чудища разодрали тела, а багаж убитых разбросали по обоим берегам ручья. Рычание, повизгивание, утробный смех…

Один из них повернулся… окровавленная морда, оскаленные зубы. Стрела взвилась и поразила монстра в плечо, так что он развернулся на месте. Каким-то образом бормокину удалось устоять, но Резолют направил на него лошадь и сшиб того с ног. С болтающимися, словно веревки, конечностями тот упал на своих товарищей и повалил всех их в ручей.

Уилл торопливо пошарил рукой, расстегнул клапан на мешке с боевыми звездами и в этот момент заметил, что с холма в него из лука целится бормокин. Уилл натянул поводья. Стрела ударила и сшибла его с седла. Мальчик грохнулся на обочину, прямо в куст. Пыль поднялась столбом, набилась в рот и нос, и его чуть не стошнило.

Он был уверен: если его стошнит, стрела выскочит наружу.

Секунды две Уилл лежал в ожидании агонии: сейчас стрела выскоблит его внутренности, как нож — яблочные семечки. Короткая жизнь пронеслась перед глазами, и вспомнить-то было по сути нечего. Разве только самые последние события, но и они сейчас казались ему насмешкой. Возможно, это то, что Оракла не хотела мне показывать.

Он ждал боли, но ее не было, разве только саднили царапины от падения на куст. Непонятно, но раз уж он не умер, Уилл Ловчила что-нибудь да совершит.

Уилл выкатился из куста, и тот, обеспечив ему некоторое прикрытие, снова поднялся. Подросток принял низкую стойку. Стрела, словно пиявка, торчала из его кожаной куртки. Тело она не задела, запуталась в излишке материала. Уилл левой рукой вытащил ее и отбросил в сторону. Потом распрямился и пошарил в мешочке со звездами. Холодный металлический снаряд лег в руку.

Уилл поднялся и увидел выстрелившего в него бормокина. Тот все еще стоял согнувшись: вставлял в лук новую стрелу. Вор выкинул вперед руку. Отравленная металлическая звезда просвистела в воздухе и вонзилась бормокину в бедро.

Монстр оглянулся, тело его содрогнулось, и он хлопнулся оземь.

Ворон прицелился, и стрела угодила в спину тому бормокину, что набросился на Резолюта. Воркэльф успел сойти с лошади. Бился он двумя руками одновременно. Парировав удар левой, правой рукой он всадил бормокину меч в горло по самую рукоятку. Выдернув лезвие, забрызгал кровью лицо другому монстру. Воспользовавшись временной слепотой противника, сделал результативный выпад, после чего Резолюта стали теснить сразу три бормокина.

Уилл бросился в драку. Этому его Резолют не учил. Но ведь не зря же столько лет Уилл жил в Низине! Без драки там нельзя. Если уж не каждый день, то немногим реже он познавал все ее тонкости и собственные способности, что он мог и чего не мог делать. Лучше всего у него получалось удерживать противника на расстоянии, бросая в того камни, а если уж дело доходило до рукопашной, парень знал: правил здесь нет, а о благородстве и речи не идет.

Первый бормокин заметил его, когда с высоко поднятым мечом Уилл кинулся в ручей, шумно расплескав воду. Монстр повернулся и занес для удара саблю, но Уилл опередил врага. Нож его вошел в правое бедро бормокина. Когда Уилл увидел окаймившую холодное лезвие ножа красную ленту, в голове его словно что-то взорвалось.

И в тот же момент, получив тяжелый удар в спину, он полетел вперед. Меч Уилла отбросило в сторону. Падая на землю, вор выставил вперед плечо, надеясь вскочить на ноги, но что-то твердое перегородило ему дорогу. Голова и плечи его остались на земле, а ноги — в воздухе. Уилл увидел, что прихрамывающий бормокин пошел прямо на него.

Хуже того: стрела, пущенная в бормокина, прошла мимо цели, задев лишь волосы на виске монстра.

Уилл развернулся и встал на колени. Правой рукой он схватил камень и швырнул его в бормокина. Чудище загоготало и спокойно отбросило камень лапой. Уилл попятился назад, поближе к трупу, только что остановившему его падение, и бросил в бормокина еще один камень.

Авроланский монстр, отвратительно хихикая, поймал камень в воздухе, и Уилл снова ретировался. Чудовище помахало саблей, дважды разрубило ею воздух, сопровождая каждое движение издевательским смехом.

Уилл бросил камень в третий раз. Бормокин выставил лапу и вдруг завопил: он схватил боевую звезду и острый конец ее вонзился ему в кисть. Бормокин бросил саблю, чтобы вытащить звезду, но не успел: яд подействовал быстрее. Чудище упало на землю и закончило свою жизнь в луже крови.

Уилл поспешил к нему, чтобы забрать его саблю и помочь Резолюту, но тут же увидел, что помощь не требуется. Один бормокин удирал, безуспешно пытаясь остановить поток крови, изливавшийся из развороченной шеи. Другой зашатался: это Резолют, действуя левой рукой, воткнул ему нож в бедро. Другим мечом он ударил сверху и раскроил бормокину череп. Чудище превратилось в бесформенную груду пестрого меха.

Хотя в помощи его больше не нуждались, Уилл двинулся вперед, однако что-то потянуло его за щиколотку. Он повернулся и попытался отнять ногу, встал при этом каблуком на подвижный камень и упал, сильно ударившись. Окровавленная рука продолжала держать его за сапог, а тело, которому эта рука принадлежала, выползло из груды поверженных бормокинов, словно гусеница из кокона.

С залитого кровью лица-маски смотрели на него широко открытые белые глаза. Челюсть беззвучно шевелилась. Тут Уилл понял, что видит все зубы человека, а то, что он принял за залитую кровью бороду… о боги, они сняли с него лицо, и теперь оно висит…

Подросток отвернулся, и его тут же вырвало. На четвереньках, трясясь как в лихорадке, он попытался отползти в сторону. По шуршанию песка Уилл догадывался, что человек без лица волочится за ним. Он ощущал, как пальцы его скребут по сапогу, хватают за каблук. Уилл прополз фут или два, отступая от мертвого бормокина.

Смерть душила его, обступив со всех сторон. Его снова вывернуло, и рвота залила кровавое пятно на песке. Уилл набрал пригоршню песка и кинул на это место, потом еще одну. Пыль набилась парню в нос, и он чихнул, несколько очистив себя от запаха крови и гнили.

Но я все еще ощущаю запах смерти.

Кто-то присел возле него.

— Все кончено, Уилл, кончено.

Уилл тяжело опустился на правое бедро, опасаясь посмотреть на свои ноги.

— Там, сзади, человек.

Ворон покачал головой.

— Он умер. Должно быть, он очень страдал, но, по крайней мере, дождался и увидел, что его мучители погибли.

— Но что они такое с ним сделали? — содрогнулся Уилл. — Они сдернули с него лицо.

— Ворон, иди сюда! — Резолют стоял на колене рядом с какими-то шкурами и указывал левой рукой на холм. — Уилл, за метолантом, живо!

Приказ словно закачал в его ноги сталь и разогрел кровь. Уилл поднялся и быстро на четвереньках вскарабкался на холм. Хватаясь за корни деревьев и кусты, он подтягивался на руках, лишь бы оказаться подальше от кровавой бойни. Он нашел куст метоланта, сорвал с него несколько веток, потом схватил рукой главный ствол. Вложив в свои действия всю злость и ярость, он тянул, и поворачивал, и дергал. И вырвал-таки куст из земли, обрушив на себя фонтан земли, и потерял равновесие. Свалился на спину и покатился вниз по склону, подпрыгивая на корнях и отскакивая от стволов.

Достигнул подножия, Уилл перескочил через труп того человека, который за него хватался, и затормозил у тела, с которым работали Резолют и Ворон. Они раздели молодую женщину. На ногах и руках ее было несколько порезов, один порез на животе, другой — на лбу, особенно глубоких он, однако, не заметил. Ворон намочил тряпку и обтер кровь.

Резолют оборвал с куста листья и стал жевать их. Глянул на выдернутый из земли куст, потом на Уилла и покачал головой.

— Ну у тебя и аппетит, мальчик. Жуй.

Уилл кивнул и стал жевать листья. Запах метоланта немного прояснил его мысли, он выплюнул кашицу в левую ладонь Резолюта. Воркэльф приложил ее на живот девушки.

Когда Ворон повернул раненой голову и обтер лицо, Уилл узнал ее.

— Это же Сефи.

Ворон кивнул:

— Верно. А тот, что без лица, скорее всего, Дисталус. Два других, похоже, охотники, нанятые в качестве проводников.

Уилл недоуменно заморгал:

— Но ведь они направлялись в Ислин. Что им тут понадобилось?

— Хороший вопрос, мальчик. Если нам удастся спасти ее, то, возможно, получим ответ.

Резолют презрительно фыркнул и мотнул головой по направлению к ручью.

— Лучше было бы спросить: «Что понадобилось здесь бормокинам? » Если у тебя есть на это ответ, с удовольствием выслушаю.

ГЛАВА 11

Уилла послали за лошадьми, и он быстро вернулся. Следов Сефи и ее спутников он не нашел, наткнулся лишь на мертвую лошадь, застреленную из лука. Других же лошадей — он полагал, что. их должно быть по меньшей мере еще четыре, — нигде не было видно. Вернувшись, парень доложил обстановку.

Ворон в этом момент заканчивал перевязывать лоб Сефи. Он выслушал Уилла и кивнул.

— Если нам повезет, лошади убежали и сами найдут дорогу к лугам под Ривенроком.

— А если не повезет?

— Темериксы ими не насытятся и пойдут искать другую пищу.

Резолют поднял голову. Он обыскивал мертвого охотника.

— Этими телами они тоже не побрезгуют. Она может ехать на лошади?

Ворон кивнул и набросил на девушку одеяло.

— Если проснется. Если же нет, привяжем ее к седлу.

— Времени немного, поэтому лучше будет, если ты ее оденешь и подготовишь к отбытию. — Резолют снял ремень с трупа и спустил с него брюки из лосиной кожи. — Они большие, но теплые. Мальчик, посмотри-ка их багаж, выбери, что может пригодиться.

Уилл немедленно отправился исполнять задание. На это у него имелись две веские причины. Во-первых, пусть Резолют сам разбирается с трупами. Уиллу это дело не по нраву. Во-вторых, багаж, возможно, подскажет ему, почему Дисталус и Сефи не поехали в Ислин.

Сначала Уилл собрал и рассмотрел вещи Сефи. Одежда аккуратно сложена. В сброшенной со сменной лошади сумке ничего не перемешалось. Он обнаружил в багаже деревянный ящичек с перьями, чернилами и чистой бумагой. Да если бы там что-нибудь и было написано, Уилл бы все равно не понял: ведь прочитать он мог одно, от силы два слова. Заметил он среди прочего и маленькую плоскую дощечку из кедра. Дощечка приятно пахла и с одной стороны, в суженном конце, имела бороздку. Такие дощечки Уилл видел в городских шкафах и знал, что они предохраняют от моли.

Решив, что в багаже девушки он видел все, что нужно, мальчик перешел к сумкам Дисталуса. Он не знал, как следует расценивать тот факт, что вещи старика тоже не были тронуты бормокинами. Его одежда тоже была аккуратно сложена, скорее всего дело рук Сефи. У Дисталуса Уилл он тоже обнаружил ящик с письменными принадлежностями и блокнот в кожаном переплете. Открыл его: на пожелтевшей бумаге выцветшими коричневыми чернилами сделаны какие-то записи. Некоторые страницы украшали рисунки с изображением птиц, растений, но больше всего было видов городов и башен. Слова Уиллу было не прочитать, но на странице, заложенной тонкой деревянной закладкой, мальчик, как ему показалось, узнал изображение Стеллина. Кедровая дощечка у Дисталуса тоже имелась, с такой же бороздкой в тонком конце.

Особый интерес вызвал у подростка набитый монетами кошелек. Были в нем и золотые монеты, но в основном серебряные. Уилл вытряхнул все содержимое. Несколько монет из Альциды, побольше — из Саварры, а одна даже из Хелурки. Были там и монеты из Нализерро и Салнии, Джераны и Сапорции.

Уилл нахмурился. Странно, отчего тут нет монет из Ориозы? Отношения между Ориозой и Альцидой вряд ли назовешь сердечными, но ориозское серебро по-прежнему было в ходу. Вот и буфетчик в Стеллине даже глазом не моргнул, когда Ворон дал ему золотую крону, да похоже, что и сам Дисталус был с ней знаком.

Уилл подбросил на ладони восьмиугольную серебряную монету Джераны. По краям ее, как и положено, шли бороздки, и изображение плывущего корабля вроде бы такое, как нужно, но что-то все-таки с ней было не так. Уилл на секунду задумался, поднес монету к правому глазу. Прищурившись, зажал ее между щекой и бровью.

Он раскрыл глаза, и монета, звякнув, упала в кошелек. Подросток привязал кошелек к ремню, а большую часть одежды Дисталуса выбросил. В освободившуюся часть переметной сумы он положил книгу, кедровую, дощечку и несколько пакетов с продуктами и вяленым мясом, выпавших из рваного мешка. После чего Уилл надежно завязал сумку.

В сумки Сефи он тоже положил продукты и принес все ее вещи к Ворону, который в этот момент надевал на девушку темно-коричневую кожаную тунику.

— Я хочу взять все остальные продукты и сложить их в наши сумки. Скоро управлюсь.

Ворон кивнул:

— Хорошая идея. Мы посадим ее на черную кобылу. Седло должно ей подойти.

Уилл погрузил сумки Дисталуса на свою лошадь и привел ее к Ворону. Резолют пришел ему на помощь. Пока они работали, Уилл доложил, что он нашел, хотя количество монет в кошельке занизил в свою пользу. Не сказал он Резолюту и о том, что монета Джераны была, судя по размеру, по всей видимости, фальшивой. Воркэльф в свою очередь рассказал о своих находках при осмотре трупов: о монетах и девяти саблях бормокинов. Подросток улыбнулся:

— Если хотите, я отмою звезды и снова их заострю.

Резолют покачал головой.

— Нет, оставь их здесь, и стрелы Ворона — тоже. Мы всегда так поступаем. Пусть Кайтрин знает, кто убил ее бандитов. Ворон перенял этот обычай у меня. Ты ведь двоих убил, мальчик?

Уилл кивнул:

— Обоих — звездами. Воркэльф оглянулся на тела:

— Я убил четверых или пятерых, если считать того, которому выстрелил в плечо Ворон. Он застрелил еще одного. Охотники погибли сразу, попав в засаду. В Дисталуса выстрелили из арбалета, а Сефи, похоже, просто стащили с седла.

Уилл пожал плечами:

— Дисталусу удалось убить одного, прежде чем он сам погиб.

— Без сомнения. Но как он это сделал, весьма интересно. Пойдем со мной.

Уилл пошел следом, хотя воркэльф двинулся к трупу Дисталуса. Неподалеку лежал бормокин — там, где он и упал. Руки и ноги его странно вывернулись. Уилл не сомневался в том, что тот мертв: дыра в груди, в том месте, где сердце, ясно указывала на причину смерти.

Дыра имела обожженные края. Когда Резолют стукнул по телу ногой, посыпалось обуглившееся мясо.

— Ожог здесь и там, на морде. Ему выжгло сердце и легкие.

— На фреске Ораклы я видел оружие, плюющееся огнем.

Резолют кивнул:

— Я о нем знаю. Здесь, однако, не тот случай. Дисталус, похоже, был колдуном, и мы поняли это с первого взгляда.

Не успел воркэльф объяснить свои слова, как Ворон крикнул:

— Она очнулась.

Оба побежали и увидели, что Сефи садится, а Ворон ее поддерживает. Он подхватил девушку с левого бока за плечо и локоть, а она подняла колени и схватилась руками за лицо. Сначала она стонала, а потом принялась плакать.

Ворон погладил ее черные волосы.

— Опасность миновала, дитя мое, во всяком случае до поры до времени. Нам нужно ехать. Мы должны поскорее убраться отсюда. Ты можешь ехать верхом?

Она чихнула, обтерла нос рукавом туники и кивнула. Затем девушка стала подниматься, и Уилл пришел ей на помощь: взял Сефи за правую руку. Затем поднырнул у нее под мышкой и обхватил левой рукой ее тонкую талию.

Она улыбнулась и одними губами сказала:

— Спасибо.

Уилл сиял.

— Сефи, нам туда. Кобылка черна, как твоя голова.

Сефи хихикнула, уловив какую-то рифму, но спустя мгновение плотно сжала губы.

— А что с Дисталусом? Резолют не дал Уиллу ответить:

— Он умер, защищая тебя.

Уилл повел Сефи к лошадям, специально сделав круг, чтобы она не увидела самого страшного. Потом Резолют взял ее за талию и поднял на седло. Бросил поводья Уиллу.

— Ты поведешь ее лошадь. А ты, девочка, держись за седло, чтобы не свалиться на землю. Поедем довольно быстро, нам надо преодолеть большое расстояние, чтобы добраться до места, где заночуем.

Она посмотрела на тела:

— Вы разве не похороните их?

— Нет времени.

— А наши вещи?

Резолют покачал головой:

— Уилл собрал все, что, по его разумению, принадлежит тебе, а бормокины уничтожили все, что показалось им непонятным.

Девушка, похоже, приняла его слова за чистую монету. Уилл удивился: зачем Резолют ей соврал, но понимал, что опровергать его слова не стоит. Если Дисталус был колдуном… хотя постой-ка, а сама-то она часом не колдунья? Что, если это она убила бормокина? По спине Уилла пробежали мурашки; хотя она такая юная, вряд ли успела научиться таким вещам.

Резолют поехал, как и прежде, впереди. Ворон замыкал процессию, сменные лошади с поклажей шли за ним. Уиллу ничего не оставалось, как ехать впереди Сефи. Он то и дело поворачивался в седле, чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Несмотря на изнеможение, сидела она в седле весьма уверенно, и Уиллу очень нравились ее застенчивые улыбки, когда он галантно предупреждал: «Осторожно, ветка! Береги голову, Сефи».

Ехали всю вторую половину дня и начало вечера. Останавливались для того лишь, чтобы напоить лошадей. С наступлением сумерек Резолют привел их в каньон. Там и расположились, лошадей поставили в заброшенную шахту, а груды пустой породы использовали в качестве бруствера.

Уилл вынул из собственных их припасов хлеб и вяленое мясо. То, что он взял из продуктов убитых, решил пока не доставать, чтобы не травмировать Сефи: пусть забудет о том, что с ней приключилось. Ели все быстро и молча. Резолют поручил Уиллу дежурить и велел разбудить его, когда месяц выйдет из-за видневшейся в отдалении скалы.

Подросток сел на груду породы. Ночью похолодало, и он был доволен, что на нем защитное облачение: оно сохраняло тепло. На колени он положил меч. Из породы отобрал плоские, с острыми углами камни. Потер их один о другой, чтобы лучше легли в ладонь, и убрал в мешочек с боевыми звездами.

— Мне никак не уснуть.

Он повернулся и посмотрел на закутанную в одеяло Сефи. На лицо ее ложились тени, делая его маленьким, как у ребенка, и это сочеталось с тонким голоском.

— Неудивительно — после всего, что случилось.

Она вяло мотнула головой.

— Я ведь и не знаю, что случилось на самом деле. Клетус — он был впереди — вылетел вдруг из седла. Нумитор сзади что-то закричал, а потом и меня стащили с седла. После — провал. Очнулась, когда вы меня нашли. Мне повезло, что вы оказались рядом.

— Везением это назвать трудно.

— Почему? Скажи мне. — Она шагнула к Уиллу и уселась возле его ног. Правая ее рука выскользнула из-под одеяла и, как змея, обернулась возле левой его щиколотки. Девушка наклонилась и положила щеку ему на колено. — Как вы узнали, где нас найти?

Уилл чуть было не рассказал ей об Оракле и о том, что Резолют увидел что-то такое, что заставило их ехать на юго-восток от Ривенрока, но спохватился. Он же сам ничего не видел, и воркэльф ничего ему об этом не рассказывал. Небольшая заминка дала ему шанс пораскинуть мозгами, и это было хорошо. Что, интересно, она сама со своим дядей, оказавшимся к тому же колдуном, делали здесь в горах? Этот вопрос так мучил Уилла, что любопытство его сменилось подозрениями.

Поэтому он обратился к излюбленному своему занятию: начал врать, легко и непринужденно.

— Мой дядя и его приятель — охотники, очень хорошие охотники, лучше тех, которых вы взяли себе в проводники. А мой отец — знаменитый и знатный человек, очень знаменитый, ты сразу бы поняла, о ком я говорю, ели бы я назвал тебе его имя, но я не могу, потому что дал клятву. Так вот, отец хотел, чтобы я научился охотиться на бормокинов и прочую сволочь. Мы были в горах, охотились и вышли на их след, только, к несчастью, запоздали.

Пальцы ее правой руки обхватили колено Уилла сверху, а ладонь прижалась к внутренней стороне ноги.

— О, если бы вы оказались там раньше. В горах-то успешно поохотились?

— Да. Я многому научился. Вот ты, например, знаешь, что здесь растет дикий метолант? Я нарвал его, чтобы вылечить твои порезы.

— Спасибо. — Сефи повернула голову и тихонько поцеловала его в колено. — Я чувствую себя уже гораздо лучше.

— Мне хотелось бы сделать для тебя намного больше. — Поцелуй и рука девушки на его колене привели Уилла в смущение, и он был рад тому, что куртка у него такая длинная. То ли удар по лбу подействовал на нее сильнее, чем мы предполагали, то ли она хочет, чтобы я думал совсем о другом.

Уилл не прочь был поддаться ее чарам. Спасение прекрасных женщин и награда, которая следовала за этим, всегда были ключевым моментом саги об Уилле Ловчиле. Если на породу настелить побольше одеял, то, возможно, особых неудобств не будет. Сефи явно к нему благосклонна, да и Резолют выражал кровную заинтересованность в том, чтобы Уилл наплодил как можно больше детей.

Сефи, однако, действовала не по правилам. То, что она благодарна за спасение, это он понимал, но если посмотреть на них троих, то он должен бы оказаться в конце списка. Он, однако, самый молодой и доверчивый. Уилл не сомневался: если она так о нем думает, то отвлечет его внимание лаской и поцелуем, а потом и выведает все, что ей нужно.

Уилл на собственном опыте знал, как полезно отвлечь внимание человека, когда срезаешь у него кошелек или выхватываешь сумку, поэтому с легкостью узнавал отвлекающие приемы. Вопросы девушки, казалось бы невинные, могли заставить его рассказать об Оракле и пещере Воркеллина. Из того, что сказали ему Резолют, Оракла и Ворон, Уилл уяснил: секрет этот он не имел права открывать, даже под пыткой.

— Сефи, как получилось, что ты и твой дядя оказались в горах?

— Охотники в Стеллине слышали рассказы моего дяди (это было уже после того, как вы уехали) и сказали, что в горах живет богатый человек, который хорошо платит рассказчикам. Они повели нас туда, но думаю… вернее, подозреваю, они собирались убить Дисталуса, а меня взять себе для утех.

Голос ее сорвался и перешел в хриплый прерывающийся шепот. Девушка сопроводила это свое признание тем, что обхватила его ноги обеими руками, и одеяло при этом движении сползло с ее плеч.

— Хвала Эрлинаксу, что ты оказался там, чтобы спасти меня.

Уилл прикрыл одеялом ее плечи.

— Да, Сефи, хвала Эрлинаксу за то, что он направил нас в те места на охоту, и Арелиюсу за то, что мы тебя обнаружили.

Он похлопал ее по плечам и улыбнулся в темноте, когда она потерлась щекой о его колено. Не знаю, что за игру ты ведешь, но рад, что знаю ее правила.

ГЛАВА 12

Резолют разбудил их, когда стало светать и темно-синий небесный свод окрасился в розовые и золотые цвета. Ворон сменил Уилла через некоторое время после ухода Сефи, а ушла она после того, как он задал ей больше вопросов, чем девушке того хотелось бы. Уилл вытянулся на одеяле и проснулся, только когда Сефи примостилась возле него со своими постельными принадлежностями. Закончилось это тем, что они улеглись под одно одеяло, и парень был рад ее теплу.

Резолют повел их на юго-восток. Объяснил он это тем, что хочет добраться до Стеллина до наступления ночи; ну а если это им не удастся, они остановятся на какой-нибудь ферме, где в случае надобности смогут себя защитить. Сказал он это как нечто само собой разумеющееся, но у Уилла внутри невольно екнуло.

К середине утра подъехали к развалинам сожженной фермы. Обугленные бревна лежали у основания каменной печи. Окна — словно пустые глазницы с насурьмленными веками — смотрели на пять свежих могил. Гибель семьи, стало быть, не прошла незамеченной.

Более важным обстоятельством, чем дом и могилы, было, однако, то, что на большом дубе с задней стороны дома за руки и за ноги был привязан бормокин. Судя по тому, как выглядело тело, стало ясно, что висит он здесь уже несколько дней. Но это было еще не все.

На шкуре его имелся какой-то знак. Прикрыв нос рукавом куртки, Уилл подъехал поближе. В теле бормокина хлопотали черви. Знак показался Уиллу похожим на след волка.

Он отъехал от трупа.

— А что это за знак такой?

Резолют пожал плечами, да и Ворон покачал головой. Послышался невыразительный голосок Сефи:

— Я его видела раньше. Это знак Золотой Волчицы. Либо она убила бормокина, потому что погибла семья, либо сама убила семью и хочет, чтобы люди поверили, что это сделали бормокины.

Ворон указал пальцем назад, на дом:

— Могилы. К чему хоронить свои жертвы?

Сефи выразительно повела плечами:

— Я говорю со слов своего дяди.

— Не важно. — Резолют посмотрел вдаль, заслонив глаза от лучей солнца. — Нам надо добраться до Стеллина. Мы и так потратили здесь много времени.

По пути в город им повстречались еще две заброшенные фермы; могил, правда, уже больше не было. Здания ограблены, но не сожжены, хотя следов пребывания бормокинов в избытке. В следах Уилл уже разбирался и обнаружил, что там побывали и темериксы, и вилейны. Не очень-то приятно сознавать, что ходят они буквально рядом, причем в большом количестве.

Когда Уилл сообщил об этом, Резолют нахмурился и велел ехать быстрее. Хотя двигались они быстро, почти не разговаривая, заходящее солнце уже успело протянуть длинные свои руки к Стеллину. Костров уже не было, зато посреди дороги появились вкопанные в землю колья, на которые могли наткнуться лошади. Уилл воспринял это как дурной знак. На обочинах, за брустверами, сделанными из прутьев и мусора, трое мужчин в драном воинском облачении угрожающе размахивали вилами и косами.

Один из них выдвинулся из-за прикрытия и схватился за рукоятку меча.

— Убирайтесь!

Резолют осадил лошадь и соскочил с седла. Быстро шагнул к мужчине, зазвенев кольчугой. Фермер попытался выдернуть меч, но Резолют схватил его за кисть, прежде чем оружие вышло из ножен. Воркэльф завернул ему руку за спину и бросил на колени.

— Глупый щенок. Так ты здесь никого не остановишь. — Презрительным жестом Резолют указал на колья. — Лошади, правда, остановятся, но бормокины-то верхом не ездят. Так что проскочат как миленькие. А уж темериксы перелетят их и, не успев опуститься на землю, распорют вас, как цыплят.

К фермеру двинулся еще человек, видимо желая прийти на помощь товарищу, но Ворон тронул своего коня. Лук и стрела у него были наготове.

— Я не хочу, чтобы следующий шаг стал последним в твоей жизни.

Фермер остановился. Лицо его исказила страдальческая гримаса.

— Мы просто пытаемся спасти свои семьи.

Голос Резолюта, словно плетью, стегал стоящего на коленях человека.

— Как? Тем, что выгоняете отсюда людей? Вы думаете, что если бормокины уберут нас отсюда, то они и в город не попадут? Им что же, расхочется туда идти? — Он вывернул запястье фермера. — Я правильно говорю?

— Резолют, это не поможет.

Воркэльф кивнул и так резко отпустил руку фермера, что тот хлопнулся лицом на дорогу.

— Где собрались ваши люди?

— В «Кролике и Клетке».

— Значит, и нам туда. Сколько у вас подобных постов?

Мужчина с трудом поднялся на колени и потер запястье.

— Еще три, по одному в каждом направлении.

Резолют пошел по дороге и вытащил колья, чтобы лошади могли пройти.

— Двое из вас пойдут к ближайшим постам, а к третьему пошлите посыльного. Разожгите из этих кольев костры, а потом идите в центр города. Пусть часовые поднимутся наверх и смотрят, когда противник пойдет на огонь. Идите, живо. Выполняйте.

Воркэльф провел свою лошадь и вскочил в седло. Перед таверной он спешился и задубасил кулаком в дверь. Судя по испуганным крикам и визгу, раздававшимся изнутри,можно было предположить: людям показалось, что к ним ломятся авроланы. Все же нашелся среди них кто-то смелый: отодвинул засов и отворил дверь.

Резолют вошел, а следом за ним — Сефи, Уилл и Ворон.

— Кто здесь главный?

Вперед вышел мужчина, и Уилл узнал его — Квинтус, тот самый крестьянин, который и раньше преграждал им дорогу в город. Люди, собравшиеся в комнате, переводили взгляд со своего предводителя на воркэльфа.

— Я здесь главный. И вас не забыл. Места вам здесь нет, шли бы вы лучше в горы.

Маленький мальчик заплакал и вцепился в материнские юбки. Уилл ощутил, что первоначальный страх собравшихся здесь людей сгустился в ненависть. Резолют выпрямился во весь рост, белая его шевелюра подпирала потолок. Такое зрелище напугало еще нескольких детей, и они пустились в рев, да и некоторые взрослые со страхом отводили от него глаза.

Ворон выступил вперед:

— Послушайте меня. Мы не в горах, мы здесь. В горах мы убили бормокинов, которые устроили засаду вот этой девушке и ее спутникам. Мы с Резолютом давно бьем в горах бормокинов. Можем и вам помочь, но нам надо знать, сколько их здесь и откуда они пришли.

Ответило ему сразу человек десять, но Квинтус стукнул оловянной кружкой по каминной полке.

— Да сами вы разве не видите? Они повсюду. Здесь собрались те, кому повезло: услышали, что фермы уничтожают, и бегом в город. Тем, кому повезло меньше, уже пришлось с ними столкнуться. Грабят — ладно, уж хотя бы в живых остаться. Бормокины и скот наш угнали. Приходят они стаями, штук по десять и больше. А сейчас пытаются нас окружить.

Ворон кивнул:

— Вам надо побольше людей отправить наверх и на защиту им выделить несколько мужчин. Если бормокины заберутся наверх и полезут в дом через соломенную крышу, убивайте их. Самые сильные мужчины должны остаться внизу, потому что основной бой развернется именно здесь. У нас лошади, и нам нужно поставить их в конюшню.

Квинтус прикрыл глаза:

— Конюшня в вашем распоряжении.

Уилл вздрогнул. В голосе Квинтуса он услышал знакомые нотки: так говорили бездомные, те, что знали о приближавшейся смерти, но старались сохранить достоинство. Вот и Квинтус не желал уронить себя в глазах людей, и это имело смысл, ведь Стеллин был фермерским городом, столкнувшимся нежданно-негаданно с проблемой, разрешить которую мирными средствами было невозможно.

Ворон кивнул:

Понимаю. Девушку нашу мы оставим у вас.

— Позвольте мне пойти с вами.

Ворон покачал головой:

— Возможно, что здесь ты спасешься.

Резолют презрительно фыркнул.

— К вашему сведению, колья ваши горят, а дозорные стоят наверху и смотрят, откуда придет враг. Если вам повезет, костры, возможно, отпугнут их и они обойдут ваш город стороной. — Он резко развернул Уилла лицом к двери и подтолкнул в спину. — Давай, мальчик, шевелись, скорей на конюшню.

Уилл повернулся было к Сефи, чтобы попрощаться, но Резолют заслонил девушку своей могучей фигурой. Подросток вышел из таверны и взял свою лошадь под уздцы. Тихонько потянул ее и взял за веревку сменных лошадей.

Уилл взглянул на Ворона, тот вел свою лошадь и ту, что они дали Сефи.

— Они там все умрут?

— Надеюсь, что нет.

— Почему вы оставили с ними Сефи?

— Потому, мальчик, что шансов на спасение у нее больше там, а не на конюшне.

Уилл поднял глаза на Резолюта:

— Но если в конюшне так опасно, зачем мы туда идем?

— Если мы останемся в таверне, лошади наши погибнут и мы не сможем добраться до Крепости Дракона. И если здесь так много бормокинов, шастающих по фермам, то выбраться отсюда пешком нам не удастся. — Воркэльф зашагал к конюшне, находившейся позади таверны. — К тому же там начнутся паника и хаос, а это создаст дополнительные проблемы. Убивать удобнее без паники.

Уилл отворил дверь конюшни. Построена она была солидно, хотя нескольких досок в ней и не хватало, а некоторые еле держались. Здание было прямоугольной формы, имело два этажа, верхний предназначался для хранения сена. Дверь, куда его подавали, закрыта. Больше дверей не было. В конюшне имелись стойла на двенадцать лошадей. Одно стойло использовали для хранения инструмента, в другом стояла старая фермерская кобыла.

Резолют осмотрел конюшню и покачал головой.

— Мальчик, поставь лошадей, но поклажу с них не снимай.

— Разве можно заставлять их стоять навьюченными всю ночь? Вы ведь сами меня об этом предупреждали.

Серебряные глаза воркэльфа превратились в узкие щелочки.

— Мальчик, если случится чудо и утром мы все еще будем в конюшне, обязательно дадим лошадям отдых. Обстоятельства складываются так, что лошадями, скорее всего, полакомятся бормокины. Если у нас появится возможность бежать, то времени на то, чтобы оседлать и навьючить лошадей, у нас не будет.

— Мы что же, бежать собираемся? — Уилл поставил свою лошадь в стойло. — А как же Сефи?

Ворон приставил к сеновалу лестницу и забрался на верхний этаж.

— Единственный способ убежать представится, если бормокины подожгут город. — Он прошел вперед и чуть-чуть приоткрыл верхнюю дверь. — Костры уже горят, но постов своих они пока не покидают.

Воркэльф поставил лошадь в стойло.

— И очень напрасно. Послушались бы меня. Я за один день убил столько бормокинов, сколько они не видели за всю свою жизнь.

Ворон засмеялся:

— А ты бы на их месте послушался советов?

— Если бы нашелся более опытный человек, то послушался бы.

Уилл улыбнулся:

— Вы хотите сказать, что и вы не все знаете?

— Не умничай, мальчик. Уж я-то знаю куда больше тебя.

— Тогда скажите мне, почему Кайтрин атакует Стеллин?

Лицо Резолюта стало суровым.

— Мыслей ее я не знаю, мальчик. Может, это просто каприз. Атака на Стеллин ей мало что даст, разве что поселит страх. Некоторые люди решат, что король Август не в силах их защитить, и начнется паника. Может, Кайтрин хочет, чтобы король послал войска на запад, в то время как она ударит в другое место. Нам сейчас голову над этим ломать нечего. Ее войска здесь, и нам предстоит с ними сражаться.

Раздался страшный предсмертный крик, и Уилл вздрогнул. Он никогда такого не слышал.

— Уж не темерикс ли это? Или вилейн?

Резолют покачал головой.

— Фермер какой-то умирает. Они движутся сюда с юга, так что, прежде чем добраться до таверны, пройдут мимо конюшни.

Уилл побежал к двери и начал ее закрывать.

— Оставь дверь немного открытой.

— Почему?

Резолют завел в стойло еще одну лошадь.

— Представь, что ты военачальник и обнаруживаешь запертое здание. Твои действия?

Подросток пожал плечами, он в этот момент заводил в стойло другую лошадь.

— Открою дверь. Пошлю туда группу солдат.

— А если дверь открыта?

— Тогда пошлю разведчика.

Резолют кивнул:

— Ну хорошо, мальчик, а если твой разведчик не вернется?

Уилл улыбнулся:

— Все ясно, они пошлют еще двух, которых мы тоже убьем. Потом он пошлет целую группу.

— Чтобы мы не сидели без дела. — Резолют завел в конюшню сменных лошадей и стал расставлять их по стойлам. — Ворон, ты их видишь?

— У меня, дружок, не такое зрение, как у тебя, но верно, там вдали кто-то движется. — Ворон встал и потянулся. — Еще даже не до конца стемнело, а они уже идут. Расхрабрились что-то. Наверное, считают, что здесь им некого бояться.

Резолют хищно оскалился.

— И здорово ошибаются. — С крючка на стене он снял моток веревки и бросил Уиллу.

— Привяжи-ка веревку к основанию столба и протяни ее к другому столбу. Пусть пока висит, а придет время, натянешь и отпустишь.

Уилл поймал веревку и кивнул.

— Когда они ринутся сюда, то споткнутся. Я смогу удержать ее, вот увидите.

— Нет, мальчик, не сможешь. Впрочем, если и удержишь, это не имеет значения. Ты в это время будешь очень занят. Станешь убивать тех, кто упадет. — Воркэльф открыл переметную суму, висевшую на одной из лошадей, и вытащил из нее сабли, отнятые в горах у бормокинов. Две сабли он положил возле столба, у которого должен был стоять Уилл, а остальные развесил на других столбах так, чтобы в случае необходимости их удобно было достать.

— Можно задать вопрос, Резолют?

— Что за вопрос, Уилл?

— У Ворона есть меч. А у вас почему его нет?

Резолют фыркнул:

— Сказать ему правду, Ворон?

— Скажи, но не всю и постепенно.

Наступило непродолжительное молчание, и Уилл услышал, как кто-то дубасит кулаками в дверь таверны и требует, чтобы впустили. Бранится, и голос становится все пронзительнее. Потом что-то зашипело. Уилл увидел ослепительную зеленую вспышку, очертившую силуэт Ворона. Вспышка погасла.

Крики тоже затихли.

Резолют подошел у Уиллу:

— Ворон даст тебе сигнал, когда следует натянуть веревку. Когда упадут, режь и руби. И делай все как можно быстрее.

— Понятно. Быстро и ловко.

Воркэльф задумчиво кивнул:

— Ну а причина, по которой я пользуюсь этим оружием, заключается в том, что саблей я убил первого своего бормокина. Случилось это в Воркеллине, и был я тогда еще моложе тебя. Сабля в тот раз хорошо сработала, и лучшего оружия я так себе и не подобрал. Найдешь что-то другое — дай мне знать.

В темноте прошелестел шепот Ворона:

— Будьте готовы, друзья. Это будет либо самая длинная ночь в нашей жизни, либо самая последняя. В любом случае, уничтожая авроланов, мы проведем время не зря.

ГЛАВА 13

Как ни странно, но в кошмарной какофонии воя и визга Уилл сначала услышал первого бормокина и лишь потом его увидел. Прежде чем спрятаться за дверью, Резолют прошел в стойло с лопатой, набрал влажного навоза и соломы и разбросал крепко пахнувшую массу перед входом в конюшню.

Бормокин потянул носом воздух и остановился перед чуть приоткрытой дверью. Стоявшие в стойлах лошади переступали копытами, а одна из них заржала. Бормокин сильнее задергал носом и осторожно сунул голову внутрь. Оглянулся, мохнатые уши его настороженно шевелились; стук копыт, однако, манил бормокина со страшной силой. Он слегка приоткрыл дверь, проскользнул в помещение и застыл на месте, прижав на всякий случай лапы к двери.

Движения Резолюта он так и не услышал. Даже уши не прижал, когда воркэльф ловким движением напялил ему на голову торбу и повалил назад. Лапы бормокина схватились было за мешок, но воркэльф со змеиной быстротой всадил в него кинжал, которым пользовался обычно в рукопашных схватках. Бормокин напрягся, издал сдавленный стон и обмяк.

Оставив кинжал в теле жертвы (посчитав, должно быть, что в дальнейшем он ему не понадобится), Резолют притащил труп в угол и снял с него мешок. Затем забрал у убитого саблю и вернулся на прежнее место за дверью.

Уилл снова обтер ладони о штаны. Шум снаружи усилился. Бормокины орали как оглашенные. Слышался треск: это рушились разграбленные ими дома. В некоторых местах вспыхивал зеленый огонь. Слышались голоса людей — смесь испуганных воплей, приказов, однако панических выкриков постепенно становилось все больше.

Уилл ненавидел себя за бездействие. Сердце кричало ему, что он трус. И не важно то, что выйти наружу означало самоубийство. Разве можно так долго выжидать? Ведь чем скорее они начнут действовать и чем больше бормокинов уничтожат, тем лучше.

Разум, с другой стороны, подсказывал: в конюшне они уничтожат больше врагов, чем в таверне. В рядах нападавших имелись обладавшие магической силой вилейны, и это было не в пользу обороняющихся, вот разве что Ворон перестреляет проклятых колдунов.

Пульс стучал в голове, вторя волнообразным всплескам шума, доносящимся со двора. Бормокины уяснили, что все население деревни собралось в одном месте. Уилл крепко ухватился за веревку. Итак, натянуть как следует, а потом отпустить и резать, резать, резать… Скоро, он знал — теперь уже совсем скоро.

В конюшню заглянули еще два бормокина; чувствовали они себя посмелее, так как полагали, что вся деревня собралась в таверне. Осторожность, однако, проявляли: в воздухе ощущался запах крови. В дверь тем не менее они вошли быстрее, чем первый бормокин. Уши торчком, глаза блестят, сабли наизготовку.

Резолют надел на одного мешок и отбросил в угол. Монстр сильно ударился и отскочил от стенки, но на ногах устоял. Второй, взмахнув саблей, набросился на Резолюта. Воркэльф зашипел и нанес ответный удар. Сабля отхватила монстру ухо, и тот зашатался.

Безухий бормокин, пятясь, выскочил на двор и поднял тревогу. Резолют тем временем оглушил того, на которого надел мешок. Забрав у него саблю, он подтянул его к себе и ухватил за морду. С треском свернул голову на сторону и бросил чудище на пол.

Сверху Ворон крикнул мальчику:

— Натяни веревку, Уилл!

Уилл поднял веревку на высоту шести дюймов от пола. Быстро обернул ее вокруг столба и крепко завязал. Резолют тем временем ударом ноги захлопнул дверь и вооружился двумя саблями.

— Ворон, сколько их там?

— Прилично. Восемь, а может и девять. С ними вилейн, хорошо, что темериксов нет. — Наверху заскрипели доски: это Ворон встал и натянул лук. — Спускаюсь. Вилейн собирается взорвать дверь.

Зашипело, полыхнуло зеленым огнем. Колдовское заклятие вышибло дверь конюшни. Черное пятно в зеленом ореоле пламени отметило место, где раньше была середина двери. В конюшню вкатилась зеленая шаровая молния, ударилась в стену и выскочила наружу, разбросав по улице горящие осколки.

Бормокины, возбужденно воя, лая и улюлюкая, ринулись в конюшню. Первые трое тут же налетели на веревку и свалились в кучу. Двое следующих угодили туда же. На полу копошилась пестрая меховая масса с торчавшими из нее клинками. Еще один бормокин перепрыгнул через товарищей, но быстрый удар Резолюта — и две его половины разлетелись по темным углам.

Зажав сабли в обеих руках, Уилл ринулся вперед. Он наносил мелкие и частые уколы там, где Резолюту требовался единственный точный удар. Рубил по оголившимся шеям, отрубал лапы, сжимавшие рукоятки сабель. Он знал одно: рубить. Трещали кости, свистел клинок, стальное лезвие прерывало рождавшиеся было вопли.

Двигался Уилл так быстро, как только мог, но в конюшню прибывали все новые бормокины, и действовали они уже осторожно: за веревку больше никто не зацепился. Некоторым из них не удавалось переступить порог: стрелы Ворона настигали их на улице. Другие попадали в конюшню, и на них в то же мгновение обрушивался ураган сабельных ударов Резолюта. Один враг, правда, оскалил клыки и двинулся на Уилла.

Вор поднырнул под вражескую саблю и, отскочив в сторону, прислонился спиной к столбу. Бормокин снова взмахнул саблей, но промахнулся: всадил клинок в столб. Уилл рассмеялся и поразил противника в бедро. Он знал, что легко сможет вырезать его сердце, прежде чем тот вытащит свой клинок.

Бормокин даже и не пытался высвободить саблю. Он просто ударил Уилла лапой по голове и отшвырнул его к двери. Вор зацепился за собственную веревку и упал. Несмотря на звон в ушах и вкус крови во рту, он не растерялся и покатился по полу. С помощью силы инерции Уилл вскочил на ноги, но тут его одолело головокружение, и он зашатался как пьяный.

Упав на колено, он оглянулся на таверну и увидел, что раненный стрелой вилейн встает на ноги. Другие бормокины бежали к конюшне, но тут, прихрамывая, появился тот, которого он ранил. Левой лапой он зажимал дыру в бедре, а в правой держал саблю.

Уилл потряс головой в тщетной попытке прояснить мысли. Посмотрел на пустые руки и почувствовал себя так, словно его предали. Когда снова поднял глаза, бормокин был уже совсем близко.

Чудовище ударило его окровавленной лапой и швырнуло на спину, затем занесло саблю, чтобы поразить в сердце.

Неожиданно бормокин отскочил, сабля отлетела в сторону. В грудь под немыслимо острым углом вошло копье. Монстр захлюпал, изо рта пошла кровавая пена, и он свалился на землю к ногам Уилла.

Ночную мглу прорезал оглушительный крик. Уилл увидел в небе крылатое существо. Оно показалось Уиллу призраком, а может, и собственной его прекрасной фантазией — так быстро оно исчезло. Стройное, гибкое, великолепное. Уилл уже готов был подумать, что ему померещилась какая-то прекрасная неземная женщина.

Однако вскоре он получил доказательство того, что это ему не привиделось. Стоявший между конюшней и таверной вилейн развернулся и выпустил в призрак из ладоней зеленый огонь. Затем авроланский колдун прошипел на своем тарабарском наречии какое-то заклятие.

Уилл пошарил в сумке с боевыми звездами и не раздумывая швырнул снаряд в вилейна. Звезда угодила монстру в плечо, он завопил. Боль, должно быть, помешала ему осуществить злое намерение, так как зеленый огонь погас, а яд исправно сделал свое дело: через секунду вилейн сдох.

Крики его, однако, привлекли бормокинов, спешивших на помощь. Четверо монстров с саблями бежали по улице. Увидев поверженного вилейна, они пошли на Уилла. Боевая звезда тут же оказалась в брюхе одного из них. Стрела с чердака заставила закрутиться на месте другого, и он свалился на землю. Явление Резолюта с двумя саблями, с которых стекала кровь, заставило призадуматься двух других. Уши их задвигались, они развернулись и опрометью помчались к таверне.

Бормокины хором завыли, в голосах их слышалась паника. Откуда-то из глубины послышался глухой шум. Гул приближался к деревне, и Уилл не мог понять его происхождения. К подростку подошел Резолют и поднял его на ноги.

— Что это?

— Лошади, много лошадей. — Воркэльф кивнул головой на конюшню. — Я не знаю, что там происходит, но бормокины здорово напугались, и мне это нравится.

Они вошли в конюшню и закрыли дверь. Гул уже заглушал голоса бормокинов. Уилл посмотрел в дыру и увидел всадников, во весь опор мчавшихся к деревне. Он не видел, бьют они бормокинов или нет, но, должно быть, били, поскольку слышались громкие стоны.

Мальчик взобрался по лестнице на чердак, чтобы получше все рассмотреть, и пристроился рядом с Вороном. Тот открыл дверь пошире. С этого места они хорошо видели улицу против таверны. Там собрались всадники. Осадив разгоряченных лошадей, они, переговариваясь, ожидали дальнейших распоряжений. Все смотрели на свою предводительницу, а Уилл так просто не сводил с нее глаз.

Он и сам не знал, что его так заинтересовало, во всяком случае не красота незнакомки, хотя она и была самой настоящей красавицей. На великолепной черной лошади сидела всадница в золотистой кольчуге. Толстая коса платиновых волос выползала змеей из-под золотого шлема. Поднятое забрало в форме оскаленной волчьей морды открывало благородное лицо: высокие скулы, волевой подбородок, длинный прямой нос и полные губы.

То, как она сидела, тоже привлекало внимание. Длинная кольчуга не мешала всаднице прямо держать спину. Она сидела, высокая и стройная, внимательно слушала, иногда кивала, а потом отдавала приказы, которые всадники тут же кидались исполнять.

Сильный грудной голос долетал до них. Выражалась незнакомка коротко и, по всей видимости, ясно, так как никто ничего не переспрашивал. Быстрота, с которой исполнялись приказы, говорила о доверии и уважении к ней подчиненных, что было довольно странно, учитывая молодость всадницы.

Уилл хотел было прокомментировать это, но Ворон довольно грубо оттолкнул его и выпустил стрелу. Уилл опомнился и схватил Ворона за ногу, надеясь помешать его стрельбе. Неужто Ворон сошел с ума и решил убить ее? Другого объяснения его поступку Уилл не нашел.

Подросток выглянул посмотреть, жива ли она, и увидел на улице, выходящей на площадь, умирающего вилейна. Зеленый огонь лился из его ладоней, как масло, освещая по пути небольшую группу бормокинов. Взвыв, авроланы кинулись на всадников, и последнее, что увидел Уилл, — это как золотая женщина, выхватив тяжелую саблю, пришпорила лошадь и ринулась во вражескую толпу.

Ворон взял Уилла за ворот и развернул к себе.

— Спускайся к лошадям. Немедленно. Резолют, нам надо быстрее уходить отсюда. Всадники гонят бормокинов из города.

Воркэльф кивнул и стал выводить лошадей из стойл.

— Едем на юг.

Уилл спустился по лестнице, перескочив через последние две ступеньки.

— Почему бы нам не подождать и не поговорить с ней?

— Мы о ней ничего не знаем, кто она и почему здесь. Зачем задерживаться из-за предводительницы какой-то банды? — Ворон с луком и колчаном в руках спрыгнул с лестницы прямо в седло своей лошади. — Они еще, того и гляди, потребуют с нас выкуп, и мы окажемся в безвыходном положении.

— Согласен. — Резолют подсадил Уилла в седло и подал ему веревку с привязанными к ней лошадьми. — Следуй за Вороном. Я вас догоню.

— Что вы собираетесь делать?

— Они гонятся за бормокинами. Я дам им шанс поохотиться за кое-чем необычным. — Воркэльф присел рядом с телом бормокина и оттянул тому нижнюю губу. Он улыбнулся и сунул большие пальцы в ноздри чудовища. Затем начал нараспев говорить что-то, и татуировка на левой его руке ярко загорелась. Бормокин затрепетал, словно флаг на сильном ветру, вскочил на ноги и выбежал из отверстия в стене. Хотя от правой руки у него почти ничего не осталось, а в груди зияла огромная дыра, это, казалось, вовсе ему не мешало.

Резолют указал на дверь.

— Уходите, быстрее. Поработаю еще над двумя такими же, и мы будем в безопасности. Чтобы добраться до места, нам понадобится день, потом двинемся на восток, вернее, на северо-восток, в крепость Дракона.

ГЛАВА 14

Стрела пролетела так близко, что лицо обдало ветерком. Алекс мгновенно оглянулась и засекла источник: стреляли со второго этажа конюшни. Там, должно быть, находится сеновал. Истошный гортанный вопль отвлек ее внимание, и на некоторое время она забыла о стрелке. Из боковой аллеи появился вилейн, пошатнулся и шлепнулся в пыль. Стрела с черным оперением, пронзив ему сердце, вышла из спины. Из лап монстра вытекал бессильный зеленый огонь. В свете костра Алекс заметила мерцающие в глубине аллеи дикие глаза. Дернув за поводья, она повернула Вэлора налево и, пришпорив лошадь, бросилась в атаку. Выхватила из ножен саблю со стальным кольцом на эфесе и нанесла первый удар.

Череп раскололся, словно перезревший арбуз, и бормокин последовал за вилейном. Всадница без промедления сшибла другого монстра и отрубила лапу третьему, занесшему для удара саблю. Тот завопил, но сабля заглушила его протест, лишь вздулись красные пузыри на черных губах.

Алекс взглянула наверх: на крыше вырос силуэт бормокина. Холодный лунный свет поблескивал на острие его сабли. Монстр изготовился к прыжку. Алекс подняла саблю. Она была уверена, что наколет на нее врага, даже если тот вышибет ее из седла. Если упадем вместе, он упадет мертвым, и одной проблемой станет меньше.

Но не успел бормокин осуществить свое намерение, как над головой Алекс раздался пронзительный крик. Воздух рассекла крылатая фигура. Накинув на шею бормокина петлю из крученой веревки, она сдернула монстра с крыши. Мощный взмах крыльев, и женщина-гирким взлетела в небеса, натянув веревку. Задохнувшийся бормокин исчез из поля зрения Алекс.

Отряд всадников ворвался в аллею и на улицу, тесня бормокинов. Поработав саблями, часть авроланов сумела ненадолго продлить себе жизнь. Другие рассчитывали спастись бегством, однако им суждено было повиснуть на острых клинках. Воины Алекс не давали авроланам пощады. Они не забыли, как те расправлялись с эльфами Воркеллина и народом Окраннела. Но они гнали сейчас и рубили своих врагов столь безжалостно не из мести: ими руководил праведный гнев.

Алекс развернула Вэлора и направила его назад, к городской площади. Гирким спустилась на травянистую лужайку и сложила коричневые крылья. Верхушки их возвышались над головой женщины.

Светлый пух с прихотливо разбросанными коричневыми пятнами покрывал ее тело с головы до ног. Более темный пух обрамлял большие янтарные глаза и спускался по щекам, словно слезы. Кроме набедренной повязки и коричневого лифчика, на женщине ничего не было.

Алекс улыбнулась ей:

— Сколько их еще осталось в городе, Пери?

Гирким резко качнула головой:

— Они бегут, отряды рассыпались. Сейчас ими занимаются Красные береты, они берут под контроль город. Зеленые — на востоке. Среди нападавших было несколько темериксов, но почти всех их уничтожили. Синие на юге отрезают им путь к отступлению.

— Хорошо. Лети к Белым. Приведи их сюда.

— Как тебе будет угодно. — Пери расправила крылья, намереваясь взлететь.

— Подожди. — Алекс улыбнулась и подняла руку. — Спасибо за то, что спасла меня, сестренка.

Пери моргнула:

— Семейный долг, Алекс. Скоро вернусь вместе с Белыми.

Гирким растворилась в ночном небе, и Алекс переключила свое внимание на таверну. Она кивнула одному из своих телохранителей. Тот подъехал к дверям, спешился и забарабанил кулаком в дверь.

— Именем Золотой Волчицы, отворите!

Из-за закрытых ставнями окон послышались испуганные крики. Сильный мужской голос перекрыл шум:

— Оставьте нас в покое. Нам нечего вам предложить.

Вернув саблю в ножны, Алекс направила лошадь к ступеням.

— Выслушайте меня внимательно. Мои отряды выгнали бормокинов. Мы заняли ваш город, и я возвращаю его вам. Чем дольше вы будете упорствовать и не открывать нам дверь, тем больший выкуп придется потом заплатить.

Стук копыт заглушил разгоревшийся в доме спор. Во двор влетел Агитэр. Красная лента, украшавшая шлем, полоскалась на ветру. Всадник осадил лошадь перед своей предводительницей. Соскочив с седла, он припал на колено и, скрестив руки, прижал кулаки к плечам.

— Ваше величество, не могу не выразить своего стыда…

Алекс хлопнула по бедру затянутой в перчатку рукой, и солдат поднял голову.

— Зачем понапрасну тратишь время и извиняешься за то, что не защитил город, когда защиту его еще только предстоит обеспечить?

— Я не думал…

— Ты вообще ничего не думал. — Она указала на лошадь. — Садись в седло. Я хочу, чтобы ты доложил мне обстановку, ничего не утаивая. Проверь каждый дом, не укрылись ли где бормокины. До наступления вечера жду твоего доклада. Выполняй.

Солдат кивнул, сел в седло и поскакал прочь. Один из телохранителей, седобородый воин с золотой лентой на шлеме, довольно громко рассмеялся. Фиалковые глаза Алекс сощурились, и воин побледнел.

— Разрешите помочь капитану Агитэру, генерал?

Она на мгновение задумалась. Хорошо хоть он усвоил, что обращение «ваше величество» вызывает у нее гнев.

— Нет, Эбриус, займитесь лучше своими прямыми обязанностями. Ну хотя бы конюшней. Оттуда с сеновала вылетела стрела и убила вилейна, собиравшегося на меня напасть. Найдите стрелка, спасшего мне жизнь. Исполняйте.

Эбриус отъехал, и Алекс услышала стук отодвигаемого засова. Дверь таверны распахнулась. Вышел мужчина, и дверь за ним тут же закрылась. Мужчина, заведя руки назад, прижал было ладони к двери, но спохватился и протянул их вперед, показывая, что не вооружен. Он сделал шаг навстречу Алекс и, преклонив колено, опустил голову.

— Я — Квинтус.

— А я — Золотая Волчица. Вы обо мне слыхали?

— Да уж приходилось.

— А вы не боитесь меня?

— Нет, потому что все россказни…

Алекс прервала его:

— Не лгите мне, Квинтус, я чувствую ваш страх. И навсегда запомните: фальшивой храбрости я предпочитаю честный страх.

— Да, мы вас боимся. — Плечи Квинтуса поникли. — Чем я могу вам услужить?

— Будьте добры, Квинтус, пойдемте со мной в конюшню. — Она тронула Вэлора, и конь обогнул таверну. Квинтус, косясь на Алекс, пошел подле ее правой ноги. В глазах его женщина уловила настороженность. Он, похоже, боялся, что она сейчас ударит его поводьями или ботинком.

Возле входа в конюшню они застыли в изумлении. С полдюжины бормокинов лежало у порога. Из каждого тела торчала стрела с черным оперением. Алекс прикинула расстояние между чердаком и жертвами и рассудила, что хотя оно и не большое, однако такая точная стрельба в ночных условиях — явление почти небывалое. Не говоря уже о выстреле на далекое расстояние, поразившем вилейна.

Алекс спешилась и кинула Квинтусу поводья. Три длинных шага — и она уже возле вилейна. Из одного плеча колдуна торчала точно такая же стрела, с черным оперением, зато в другое впился странный металлический снаряд в форме четырехконечной звезды. Темная пена на губах вилейна красноречиво свидетельствовала: звезда отравлена.

Эбриус вышел из конюшни с мечом.

— Здесь, генерал, их еще больше, причем намного. Бормокины потеряли здесь треть своего отряда.

Алекс кивнула:

— Сколько человек помогало стрелку?

Эбриус присел и начал изучать следы.

— По меньшей мере двое. Следы бормокинов пересекают три пары человеческих следов. Одни принадлежат огромному человеку, другие — человеку обычному, хотя и высокому, а третья пара — это следы мальчика. — Он указал рукой. — Похоже, Пери его спасла.

А он, похоже, долг свой вернул. Алекс перевела взгляд с вилейна на копье, потом снова посмотрела на следы вилейна, ставшие последними в его жизни. Она с уверенностью могла сказать: вилейн видел, как сразили копьем бормокина. Алекс восстановила в уме всю картину, и перед мысленным ее взором предстал маленький колдун, выслеживающий Пери, выбирающий удобный момент для произнесения заклятия, которое должно было ее убить. Лапы вилейна слегка обгорели, и стало быть, ход ее рассуждений верен. Она на мгновение задумалась и кивнула:

— Эбриус, когда сюда придут Белые, я хочу, чтобы все это было должным образом зарегистрировано. Проведите расчеты, измерьте углы, траекторию полета стрелы, в общем, сделайте все, что требуется. Я вижу здесь странный снаряд, к тому же отравленный. Сохраните его, стрелы — тоже. Я хочу, чтобы лучшие наши стрелки воссоздали этот выстрел, сделали бы сто попыток. Подберите цель, равную по габаритам телу вилейна.

— Будет исполнено, Золотая Волчица.

Алекс обратилась к Квинтусу:

— Кто останавливался у тебя в конюшне?

Квинтус ответил не сразу, зрачки его на мгновение расширились.

— Путешественники. Они неделю назад уже у нас были и вот сегодня снова нагрянули. Места в таверне для них не нашлось, поэтому мы отправили их в конюшню. Это были мужчина с племянником и ворк — огромный, с белой шевелюрой.

— Как их звали?

— Не знаю. Я с ними почти не разговаривал.

Алекс прищурилась:

— Жаль, потому что один из них пытался не то убить меня, не то, наоборот, спасти мне жизнь. Скажете, кто они, и я не потребую выкупа за ваш город.

— Стеллин, миледи.

— Одного из них зовут Стеллин?

— Нет, миледи. Это наш город так называется — Стеллин. — Квинтус поднял руки. — Я их не знаю, зато они оставили у нас девушку. Могу вам ее прислать. Она-то их наверняка знает.

— Идите. Живо.

Он хотел было подать ей поводья, но когда она отмахнулась, бросил их на землю, словно это были гадюки. Алекс присела возле вилейна и нахмурилась. За авроланами она гонялась уже больше недели. Они все старались от нее ускользнуть, однако следопытам удалось обнаружить, что их разрозненные банды сливаются в один отряд. Она знала: на войне рейды отдельных групп имеют не слишком большое значение. Дело пока ограничивалось потравой посевов и убийством попавшихся им на глаза путешественников. Главное — не допустить слияния банд в значительную силу, в этом случае они смогут напасть на город, и тогда жертв будет немало. Алекс поразило, что три человека, перебив полторы дюжины авроланских бандитов, тем не менее не задержались в городе. Больше того, они еще и оставили тут свою девушку, не предупредив ее о своем уходе. Люди, уничтожившие столько врагов, не должны меня бояться, как, скажем, тот же Квинтус. Можно не сомневаться, что, будь они преступниками, они тут же вступили бы в ее отряд. Бегство же их означает, что они не желают раскрывать свои имена. Размышления ее прервал запыхавшийся Квинтус:

— Вот та самая девушка.

Юная черноволосая девушка наклонила голову:

— Сефи, госпожа. Меня зовут Сефи.

Алекс медленно поднялась и посмотрела на невысокую хрупкую девушку.

— А меня — Золотая Волчица. Ты приехала в Стеллин с мужчинами, которые остановились в конюшне. Кто они?

Девушка зарыдала, а потом опустилась на колени и закрыла лицо руками.

— Это было ужасно, госпожа.

— Говори же, дитя мое. — Голос Алекс не смягчился, но зазвучал потише. — Что ты о них знаешь?

— Мы с дядей встретили их неделю назад. Они покинули город раньше нас. Сказали, что едут в горы. Мы же тронулись в путь на следующий день в сопровождении охотников. В горах эти трое напали на нас. Они убили моего дядю и охотников, а меня забрали с собой. — Сефи снова всхлипнула и жалобно застонала. — Они хотели употребить меня для собственного удовольствия или продать. Так они мне сами сказали, но бормокины их оттуда потеснили. Я никому не могла об этом рассказать, так как они грозились убить меня… но теперь я знаю: вы меня защитите.

— Без сомнения, дитя мое. — Алекс посмотрела поверх головы девушки на аллею. Там, за таверной, только что приземлилась Пери. Позади нее в тени стояли три всадника. Алекс повернулась к Квинтусу. — Мои люди контролируют город. Пусть горожане возвращаются в свои дома и приютят у себя моих солдат. Завтра мы уедем, а Сефи возьмем с собой. Идите распорядитесь и подсчитайте, сколько мы должны заплатить за ваше гостеприимство. Сефи пусть останется в таверне. Я тоже там остановлюсь. Квинтус заморгал:

— Вы хотите, чтобы я представил вам счет?

— Не люблю повторять дважды одно и то же, Квинтус. В следующий раз я могу сказать что-нибудь другое, вы меня понимаете? — Алекс, нахмурясь, посмотрела ему в глаза. — В конюшню и на прилегающую к ней территорию вход, пока мы здесь, запрещен. И возьмите с собой девушку. Ступайте.

Сефи низко склонилась и поцеловала ботинки Алекс. Квинтус грубо поднял ее с земли.

— Иди, девушка, не заставляй ее повторять дважды.

Как только они завернули за угол, Алекс подошла к ожидавшей ее Пери и улыбнулась ей.

— Копье ты метнула отменно.

Пери медленно поморгала глазами.

— Бормокин в этот момент отвлекся. — Она подняла левую четырехпалую руку. Когти на большом и указательном пальцах были коротко подстрижены, зато два других выглядели весьма грозно. — Бормокин хотел вернуться к вилейну, но обнаружил добычу.

— И это спасло тебя. — Алекс заложила руки за спину. — Город почти полностью под нашим контролем. Мы позже покажем тебе, что нам удалось сделать.

Самый маленький из всадников, крошечный мужчина с лицом, сморщенным до такой степени, что оно походило на портрет, написанный на стеганом холсте, улыбнулся.

— Я уже направил в Ислин сообщение о нашей победе. — Он поднял прямоугольную дощечку длиной в его собственную руку, а шириной — в половину той же руки. — На арканслате ответа пока нет, но наше сообщение только-только ушло.

Алекс кивнула:

— Да, мы победили, но в этом нам помогли три человека. Девушка, что была с ними, хочет внушить мне, что они головорезы и насильники, но слова эти расходятся с их поведением в бою. Мы поговорим с людьми, постараемся узнать о них как можно больше и только тогда составим полный отчет о происшедшем. Было бы неплохо отыскать их.

Другой всадник, стройный мужчина, подался вперед и положил скрещенные руки на шею своей лошади.

— Вы слишком суровы к себе, ваше величество. То, что мы увидели за проведенную вместе с вами неделю, превосходит все ожидания. Вы действовали безупречно, потому и победили. У генерала Адроганса из Джераны появится достойный соперник, когда дело дойдет до освобождения Окраннела. Вы можете гордиться.

— Спасибо на добром слове, милорд, но соперником Адрогансу я считать себя не могу, да и гордиться собой не стану, пока не узнаю всех подробностей. Мы пропустили группу, которая могла бы причинить нам большой вред, и мне необходимо знать, как и почему это произошло. Троица из конюшни выехала из Стеллина, и ей каким-то образом удалось пройти мимо Синего отряда незамеченной и двинуться в восточном направлении. Эти трое уничтожили столько бормокинов, что, столкнись мы с ними, исход такой битвы был бы неясен. Нерешенных вопросов у нас остается так много, что радоваться и тем более гордиться мне рановато.

Пери положила свою правую руку на левое плечо Алекс.

— Моя сестренка — настоящий гирким, только крыльев не хватает. Да если бы она только захотела, то, пожалуй, и полетела бы.

— Ты, без сомнения, права, Пери, — откликнулся третий всадник, крепко сбитый мужчина. Он поправил повязку на правом глазу. — Осторожность ваша весьма похвальна, ваше величество. Вы олицетворяете собой все наши надежды. Это мы и сообщим нашим правителям.

Алекс задумчиво кивнула:

— В вашем сообщении должны быть только факты. С самого детства мне внушали: я обязана свершить то, что войдет в историю. Спасение Стеллина — дело, конечно, хорошее, но переоценивать это событие было бы глупо. Нам нужно еще очень многому научиться, многое сделать, и путь ваши правители знают: именно этим я и намерена заняться.

ГЛАВА 15

Дорога на юг измотала Уилла. Необходимость нести дежурство по ночам означала постоянное недосыпание. Когда его наконец-то сменяли, сны к подростку приходили, мягко говоря, странные. Каждый раз к нему являлась крылатая женщина, та, что убила бормокина. Ему снилось, будто она возвращалась после того, как Ворон ранил вилейна. Женщина обнимала Уилла и руками, и крыльями, прижимала к себе, желая отблагодарить за спасение своей жизни.

Каждый раз в самый волнующий момент (а Резолют словно специально дожидался этой минуты) его будили, и Уилл испытывал сильное смущение. После дежурства, укладываясь спать, подросток снова погружался все в тот же сон, но тут наступал рассвет, и ночное приключение так и не доходило до желанного финала.

Уилл открыл все Ворону. Тот улыбнулся и подмигнул.

— В твоих снах нет ничего удивительного. Она спасла тебе жизнь, и ты ответил ей тем же. К тому же она красавица. Интимные отношения с такой женщиной — настоящая экзотика.

Резолют повернулся в седле и фыркнул, по своему обыкновению:

— Так же экзотично вступить в интимные отношения с овцой.

Ворон нахмурился:

— Это что же, традиционный взгляд эльфов на племя гиркимов?

Воркэльф покачал головой:

— Я в глазах моих братьев — существо чужеродное, да и мне они не слишком близки. Меня заботит будущее потомство мальчика. Необходима чистота крови. Спаривание с подобной женщиной помешает исполнению пророчества, поэтому я его и предостерегаю.

Уилл вздернул бровь:

— Минуточку. А что эльфы думают о гиркимах?

— Давным-давно (было это еще до Кайтрин) жил-был колдун. Звали его Кирун, и колдун этот заколдовал принца эльфов, а с ним и всех его стражников. Кирун заставил их всех спариться с представительницами племени арафти, дикими созданиями, с головой и телом женщины и крыльями и когтями орла. От этих союзов произошли первые гиркимы, которые впоследствии размножались уже естественным путем. — Ворон указал пальцем за плечо, в сторону гор, туда, где жила Оракла. — УрЗрети создали для них Гирвиргул, и эльфы вознегодовали: они видели в этих существах диких насильников.

— Но это не мешает, — прорычал Резолют, — заявлять многим гиркимам права на собственность своих праотцов. Это просто пародия на эльфийское общество. Так, во всяком случае, считает большинство эльфов. Тем не менее нельзя не признать, те немногие, кого я встречал, — великолепные воины и заслужили мое уважение.

Уилл нахмурился:

— Вы сказали, что я не могу иметь от нее ребенка, а как же тогда эльфы произвели детей от арафти?

Воркэльф пожал плечами:

— Многие утверждают, что все дело в колдовстве, а следовательно, там ничего естественного не было. Когда у земной женщины рождается ребенок от эльфа (такое случается крайне редко), то ребенка этого эльфы признают. И все же, ради чистоты твоей крови, тебе надо бы оставить экзотику. Пусть уж лучше во сне к тебе приходит Сефи.

Уилл улыбнулся:

— Ну, это само собой. Как там она, бедная? Ведь мы уехали, прихватив с собой все ее вещи, и дядины тоже.

Воркэльф покачал головой:

— Да не больно-то ей нужна жалкая одежонка.

— А что, если ей понадобится дядина книжка и другие вещи? Ворон удивленно покосился на Уилла:

— Книжка? Другие вещи?

— Дощечки от моли, ну, вы, наверное, знаете, их еще кладут в комоды для отпугивания моли. А в дядиной книжке что-то написано и рисунки есть.

— Почему же ты раньше ничего об этом не сказал?

— Я говорил… Резолюту, когда укладывали вещи. Вы тогда занимались Сефи.

Воркэльф согласно кивнул и повернул лошадь, так как тропинка круто свернула в горы.

— Да, Ворон, он мне об этом докладывал. Тогда не было времени это обсуждать. Книга эта меня ничуть не удивила: он же колдун.

Уилл поскреб затылок:

— Как вы это узнали?

— Бормокин был убит с помощью магии, потому Дисталусу и ободрали лицо. Бормокины верят в то, что колдуны одержимы духами вилейнов. Потому и обдирают лица. Хотят выпустить духов наружу, чтобы те перевоплотились в вилейнов. Чем громче их жертвы кричат, тем, стало быть, могущественнее дух вилейна.

Уилл содрогнулся и снял с крупа своей лошади переметные сумки. Порылся в одной из них и подал Ворону книжку.

— Может, вы там что-то поймете.

Ворон открыл книжку на странице с деревянной закладкой.

— Записи зашифрованы, хотя здесь имеется карта Стеллина с пометами, отражающими слабые и сильные стороны его обороны. — Он постучал по странице деревяшкой. — Важнее то, что сама эта закладка сделана из заколдованного дерева и, на неопытный взгляд, напоминает обыкновенный дуб.

Резолют осадил лошадь и развернулся к Уиллу:

— Почему же ты, мальчик, промолчал об этом?

Уилл пожал плечами:

— Потому что я об этом ничегошеньки не знаю. А в чем, собственно, дело?

— Что ты еще там нашел? Дощечки от моли, говоришь? — Ворон захлопнул книжку и положил на переплет волшебную деревяшку. — Подай-ка их сюда.

Уилл вынул дощечку из мешка Дисталуса и подал Ворону. Потом ему пришлось спешиться. Подбежав к вьючной лошади, он порылся в мешках и отыскал вторую дощечку. Быстро вернулся и отдал ее Ворону.

— А что, на ваш взгляд, это такое?

Ворон наложил одну дощечку на другую, бороздками вместе. Получилась выемка. Он вставил в нее заколдованную деревяшку.

Через мгновение по сложенной из двух половинок пластине прошлась голубая вспышка, оставившая после себя голубые буквы.

— Я читать не умею. Что тут написано?

Ворон покачал головой:

— Я этого шрифта не узнаю. А ты, Резолют? Некоторое время Воркэльф смотрел на буквы, затем он нахмурился.

— Я впервыетакое вижу. Должно быть, шифр как и в книге. Ворон вынул деревяшку из углубления, и надпись исчезла.

— У них, стало быть, у каждого было по половине арканслаты. Соединяя их друг с другом и пользуясь волшебной деревяшкой, они совершали сложное магическое действие. Описания, приложенные к карте Стеллина, тоже шифрованные. Полагаю, они занимались шпионажем. Только вот на кого они работали?

— На Ориозу, — улыбнулся Уилл. — Точно на Ориозу.

Воркэльф выгнул бровь:

— И как ты пришел к такому заключению?

— Монеты в кошельке Дисталуса. Каких там только нет! Даже несколько фальшивых, а вот из Ориозы — ни одной.

Ворон усмехнулся:

— Доказательство косвенное, хотя и интересное. Так как арканслата позволяла им мгновенно связываться со своими хозяевами, то, как думаешь, может, им было приказано следить за нами, потому-то они и в горы за нами последовали?

Резолют задумчиво покачал головой:

— Если бы они за нами следили, то не стали бы сочинять историю о том, что направляются в Ислин. Бьюсь об заклад: в Стеллине им рассказали, что мы с тобой много лет назад побывали там вместе с Ораклой. Тот раз нас пытались перехватить, но неудачно. Ораклу они знают, наслышаны о сделанном ею пророчестве, потому-то им очень важно ее найти. Люди Скрейнвуда хотят знать местонахождение прорицательницы.

Уилл закрыл глаза, обдумывая услышанное.

— Но если то, что Дисталус сказал о короле Скрейнвуде, правда и если сам он работал на Кайтрин, зачем бормокинам понадобилось его убивать?

Ворон едва заметно улыбнулся:

— Может статься, что, предоставляя авроланским бойцам убежище в Ориозе, Скрейнвуд не признается в этом свои начальникам, посылая им сообщения о возможных передвижениях авроланов. Он ведет двойную игру, но так как и сам он представляет ценность для обеих сторон, то на жизнь его никто не покушается. Возможно, что Кайтрин не знала о том, что у Скрейнвуда здесь есть шпионы.

— Или, — Резолют развернул лошадь, — она знала об этом и хотела, чтобы их убили.

Путаясь в исключающих друг друга предположениях, Уилл в часы бодрствования предавался размышлениям. Ехали они на северо-восток, следуя за течением реки. Города старались объезжать стороной, предпочитая им лесные тропы. Весь путь занял неделю из десяти дней, запланированных на переход.

С наступлением ночи они останавливались в пещерах, где находили приют и другие люди. В большинстве своем это были мужчины; женщины, правда, тоже встречались. Все худые и голодные, мало чем отличающиеся от волков. Нрав этих людей удивлял Уилла: в Низине он привык видеть суровых, злобных мужчин, но по сравнению с этими земляки представлялись ему теперь сущими ангелами, в то время как здешние преступившие закон люди казалась чуть ли не дикарями. Уилл не сомневался: пусти их в город, и они раздерут там своих противников в клочья.

В городе есть враги, которые не прочь тебя убить. Здесь все без исключения ждут твоей смерти, а твоим уходом из жизни заинтересуются разве что черви.

На этой криминальной тропе имен ни у кого не было. Кому какое дело, куда ты направляешься, откуда пришел и что видел. Уилл сразу понял: половина всех ответов была неприкрытой ложью, а из второй половины никакой пользы извлечь было нельзя.

В лесистой долине, у извилистого ручья с огромными валунами, на берегу, пожилой человек, слегка похожий на Ворона, кивнул им, попыхивая трубкой:

— Я бы на вашем месте был поосторожнее. Всадники меня недавно расспрашивали о трех путешественниках — ворке, мужчине и мальчике. Плохо, если вас за них примут. Это, судя по всему, ребята отчаянные, раз уж о них расспрашивают солдаты.

Ворон негромко рассмеялся:

— Это, дружище, точно не мы. Мы — люди смирные, разве что бормокинов убьем. Да ягод вот по дороге нарвем, тем и питаемся. Может, конечно, король Август хочет узнать у нас, где растут самые лучшие кусты.

— Ягод там, дальше, — сколько душе угодно, да и бормокинов найдется вдоволь. — Он покачал головой. — Они и раньше нам докучали, а теперь действуют организованно: нападают на фермы и на деревни, потому вам по дороге семьи беженцев и встречаются.

— И что же, много они людей из домов повыгоняли?

Мужчина кивнул:

— Я, правда, видел и похуже. Был в Джеране, когда Кайтрин взяла Окраннел. Помню, как они перли через границу. Сейчас еще что! Ручеек, но скоро, поверьте моему слову, она придет и устроит всем нам потоп.

С этого дня они прятались даже от преступников. Логика, если вдуматься, была проста: если их разыскивают, то чем меньше людей их увидит, тем лучше. Пробираться по бездорожью — значит дольше находиться в пути. Бывали дни, когда видели их только птицы, звери да растения.

Вынужденная изоляция закончилась на десятый день, как раз под конец недели. Припасы их начали истощаться. Они вышли на небольшой, расчищенный от леса участок к северо-востоку от Ислина, это было почти на границе с Сапорцией. Посередине поляны стоял деревянный домик, построенный, как сразу было заметно, из деревьев, что росли ранее на этом месте.

Посовещавшись шепотом на краю леса, путники решили послать к дому Уилла, порасспросить хозяев, не продадут ли они какой-нибудь еды — солонины, сыра или чего-нибудь. Дым над трубой не поднимался, так что, вполне возможно, в доме никого нет. В этом случае они надеялись, что Уилл пустит в ход свои воровские способности и добудет еды, оставив взамен хозяевам деньги.

Мысль о том, чтобы оставить деньги и не забрать при этом у хозяев самое лучшее, казалась подростку мучительной. Уилл прекрасно понимал, что запасы, которые он заберет, представляют большую ценность. А если нет, то зачем их брать? Деньги были своего рода вознаграждением хозяину за легкомыслие и ненадлежащую охрану дома. Вполне возможно, что кто-то еще придет после него и заберет остальные запасы, да и деньги в придачу.

Подъехав к дому, Уилл улыбнулся, он решил, что оставит хозяевам фальшивые монеты. Впредь им будет урок.

На полпути к дому он подвел лошадь к канаве, пересекавшей участок, и увидел за домом еще одну делянку. Там из-под деревьев вышли пять бормокинов, ведущих за собой бородатого пленного. Руки обнаженного мужчины были заведены за спину и привязаны к палке. На шее — петля. Бормокин дернул за веревку, и пленник повалился лицом на землю.

Не раздумывая ни секунды, Уилл пнул лошадь ногами в ребра и галопом помчался вперед. Правая рука его нырнула в сумку с боевыми звездами. Первый бросок раскрутил металлический снаряд, и звезда вошла бормокину в брюхо. Тот завопил и шлепнулся на землю. Второй снаряд нашел бормокина, державшего веревку. На этот раз звезда угодила в грудь. Монстр зашатался, упал ничком, свалив вместе с собой пленника.

Мимо Уилла, чиркая по верхушкам молодой кукурузы, просвистела стрела с черным оперением. Она вошла бормокину в руку и, продолжив свое движение, вонзилась в грудь. Вопль бормокина сменился хлюпаньем, из ноздрей толчками пошла кровь. Вторая стрела сразила другого бормокина, она тоже попала в грудь. Из отверстия взметну лей фонтан крови, глаза монстра закатились, и он присоединился к лежащим на земле товарищам.

Из укрытия вышел последний бормокин. Угрожающе взмахнул копьем, Уилл подал лошадь назад, достал звезду и метнул в противника. Тот изловчился и, откинув ее острием копья, пошел в атаку.

Уилл соскочил с седла, выхватил из ножен саблю и нырнул в кукурузу. Первый раз бормокин промахнулся. Уилл подумал, что может рассчитать интервалы между нанесением ударов, и, улучив удобный момент, уничтожить противника. У авроланского солдата, однако, имелись свои идеи. Он замахал копьем, словно косой, и вытеснил Уилла на открытое пространство. Выпущенная Вороном стрела пролетела мимо.

Уилл, обороняясь, выставил клинок в надежде, что Ворон подстрелит бормокина, однако и другая стрела прошла выше, чем требовалось. Ну давай же, Ворон!

Пленник тем временем поднялся на ноги. В какое-то мгновение Уилл подумал, что косматый мужчина сейчас набросится на бормокина, однако тот медлил. Выглядел он, на взгляд лежавшего на земле Уилла, внушительно: таким мускулам и самый сильный кузнец позавидует. Могучие мышцы напряглись, и толстая палка, к которой привязаны были его запястья, сломалась. Треск заставил бормокина повернуться в ту сторону и сделать выпад.

Мужчина поймал копье за древко и рванул на себя. Бормокин повалился головой вперед. Копье он выпустил в последнюю секунду, когда мужчина со всего маху стукнул лбом ему в морду. Изумленный крик монстра тут же замер: мужчина левой рукой схватил его за горло и притянул к земле. Бормокин пытался оторвать его руку, но тщетно: Уилл услышал хлюпанье, и тело монстра содрогнулось.

Человек небрежно отбросил труп в сторону. Затем повернулся к Уиллу и пошел на него, злобно оскалившись и сжав кулаки.

Уилл попятился и поднял руки.

— Подождите, я ведь помог освободить вас. Я не собирался у вас ничего красть. Честное слово.

Мужчина не обратил на его слова никакого внимания. Он шагнул еще и вдруг упал на колени. Схватился за веревочную петлю на своей шее и шлепнулся на землю. Уилл услышал сдавленный звук. Человек затих.

ГЛАВА 16

Стоя на опушке леса, Алекс смотрела на тянувшуюся на восток долину. Легкий ветерок играл ее платиновыми волосами и обдувал лицо, но девушка, глубоко задумавшись, не обращала на это никакого внимания.

Порасена привольно раскинулась на обоих берегах Салерсены. В стародавние времена по реке проходила естественная граница между Альцидой и Ориозой. Город окружил себя каменными стенами. Сторожевые башни с протянутыми между ними цепями ограничивали судам проход в город. На ветру трепетало вывешенное для просушки белье. Купцы, как и прежде, выставили на центральной площади свои разноцветные палатки, но в это утро народ здесь уже не толпился.

Город окружали зеленые, тщательно возделанные поля. Земля эта вполне обеспечивала жизненные потребности пяти тысяч горожан, а все необходимое доставляли в город по реке. Заботы о новом урожае отступили ныне на второй план: на город надвигалось войско авроланов, и кто знает, останутся ли жители города в живых. Темные щупальца расползлись по полям, как плесень, и узловатые, похожие на насекомых, осадные машины выросли среди лагерей.

Прижав палец к нижней губе, Алекс изучала расположение войск. На другом берегу реки, на расстоянии нескольких миль, начинались предгорья, и там, стало быть, заканчивалась долина. Теперь там проходила граница с Ориозой. Алекс знала, что захватчики пришли из Ориозы. Разведчики и люди, которым посчастливилось уцелеть во время налетов на приграничные крепости, ясно дали это понять, несмотря на то что посол Ориозы категорически все отрицал. Когда Алекс однажды перешла в контрнаступление, противник спрятался в Ориозе, а там она преследовать его уже не могла, потому что с нее тут же сняли бы маску главаря банды, так как часть ее войска составляли конногвардейцы короля Альциды.

В отзывах на успешную операцию по освобождению Стеллина содержалась и информация о приближающейся осаде Порасены. Банды авроланских бормокинов и вилейнов объединились в большое организованное войско. Используя арканслату, нанимая специалистов и заказывая снаряжение для отражения угрозы, Алекс явилась сюда с передовым отрядом, обойдя Ислин стороной. Небольшую группу она отправила в столицу и наказала им взять с собой Сефи. Остальные военнослужащие незамедлительно прибыли в горные леса, высившиеся по берегам Салерсены.

Алекс услышала, что поблизости приземлилась Пери, но не оглянулась.

— Никогда бы не подумала, что увижу тебя раздраженной, сестренка.

— Неужели обо мне так сейчас думают, Пери?

— Еще немного, и все будут думать именно так. — Гирким положила руку ей на плечо. — Все кругом беспокоятся. У генерала Каро много идей относительно того, что может здесь сделать его тяжелая кавалерия.

— А как на это смотрят остальные?

— Каро — сильная личность, Алекс. Он был с королем в Окраннеле. И славу свою заслужил. К тому же он обучил многих воинов, прошел с ними огонь и воду. Чем дольше ты медлишь, тем легче ему склонить их на свою сторону.

— Если я брошу их в бой завтра, они попросту погибнут. — Алекс указала на линии авроланов. — Видишь, они расположились в нижнем течении реки в форме полумесяца. Река делит войско на две части. На западе войско, считай, обречено: ведь до ближайшего брода семь миль, а потому туда нельзя прислать подкрепление, нельзя и отступить. Дорога, по которой они сюда пришли, находится от них на расстоянии десяти миль, к тому же и пройти по ней очень непросто. Спастись им нельзя. Они будут уничтожены.

Пери поморгала большими янтарными глазами.

— Я провела разведку, но дополнительных резервов нигде не видала. Во всем этом нет никакого смысла. Неужели командующий авроланов так глуп?

— Все может быть, сестренка, только я не собираюсь на это уповать. Я просто хочу понять, отчего он хочет принести в жертву половину своей армии. Ему ли не знать, что наши войска придут сюда, чтобы отразить нападение? В городе есть вода, продуктов хватит, по меньшей мере, на месяц. Мы к тому же можем доставить по реке дополнительное продовольствие.

— А как насчет речного вейруна?

— Дух реки, похоже, в последнее время благоволит Порасене. Он всегда отличался спокойствием. Гордился тем, что торговля приносит городу благосостояние. Кайтрин вполне могла бы все это благополучие нарушить. Хотя если бы это случилось, то не исключено, что уровень воды в реке мог бы сильно упасть, так что жизнь города сразу осложнилась бы.

— Так ты полагаешь, что армия эта — что-то вроде приманки?

— Да, только кому она предназначена? — Алекс заложила выбившиеся волосы за ухо. — Генералу Каро? Смысла в этом не вижу. Ну разобьет она кавалерийский полк Альциды, много ли Кайтрин выгадает? Ей бы лучше устроить осаду Крепости Дракона, тогда ее войска помешают нам послать на север подкрепление. Нет, здесь что-то другое, и мне не нравится, что я не могу эту загадку разгадать.

— Узнаю свою сестренку.

Алекс улыбнулась:

— Мне остается единственное решение.

— Какое?

— В качестве приманки они предлагают нам половину своего войска. Я же предлагаю удвоить их потери. — Алекс отвела взгляд от долины и направилась к своему лагерю. — Кайтрин не без причины хочет, чтобы мы были здесь. Мы дадим ей возможность подумать, почему ее затея не хороша.

Пери взмыла в воздух, а Алекс углубилась в лес. Ежевика цеплялась за ее брюки и тунику. Навстречу вышли двое часовых и преградили путь, но оба одновременно узнали ее. Мужчина-пехотинец улыбнулся и отдал ей честь, а женщина из отряда Красных беретов потребовала пароль.

Алекс дала надлежащий ответ и обратилась к пехотинцу:

— По окончании дежурства сообщите своему командиру, что во время несения вахты вы нарушили устав. Я проверю.

Мужчина, заикаясь, начал оправдываться, но напарница стукнула ему по груди ладонью и четко отсалютовала Алекс. Мужчина скопировал ее приветствие. Алекс ответила таким же салютом и пошла вперед, решив пропустить мимо ушей ропот за спиной.

Усталые солдаты, завидев ее, еле-еле вставали. Те же, что сохраняли при этом отличную выправку, были ее Волками. Бойцы, которые ее не знали, выказывали уважение не ей лично, а ее рангу. В их глазах она читала недоверие. Других генералов армии Альциды они хорошо знали: те имели за плечами славный послужной список, поэтому солдаты им верили. Алекс же, незнакомая, к тому же и женщина, казалась им опасной. Солдаты считали, что дочь лорда купила себе высокий чин за золото.

Она шла по лесному лагерю, обходила деревья, пробиралась среди отдыхавших на траве солдат. Путь ее лежал к возведенной на вершине холма палатке. Голову Алекс держала высоко, шагала уверенно. На поклоны и кивки не отвечала, не обращая внимания даже на приветливые взгляды воинов, проливших в прошлом за нее кровь и собиравшихся повторить это в будущем.

Два солдата отдернули полог палатки. Алекс вошла и остановилась у входа. Половинки полога сошлись за ее спиной. Секунды две она привыкала к темноте. Когда зрение адаптировалось, Алекс внимательно все рассмотрела и прокрутила в голове. Предстоящее собрание было для нее репетицией военной кампании, и она знала, что путь к победе будет долог и труден.

На узком длинном столе в центре разложены две карты: одна — карта долины, другая — города. Раскрашенные в разные цвета деревянные кубики демонстрировали позиции войск. Быстро оглядев их, Алекс поняла, что они демонстрируют тактику ведения завтрашнего боя.

Слева у стола с золотым кубком вина стоял генерал Каро, полный седовласый мужчина с темными глазами. Верно, красив, люди не соврали. Понятие Алекс о красоте очень часто не совпадало с общепринятым, так как выросла она среди гиркимов. Тем не менее сейчас она присоединилась к общему мнению. В молодости Каро был, по всей вероятности, строен, сейчас же подбородок его утратил прежнюю четкость, да и живот сильно выступал над ремнем.

Окружавшие его офицеры были значительно моложе своего генерала. Они над чем-то весело смеялись, но смех постепенно затих, когда они заметили ее появление. Сначала офицеры молча посмотрели на Каро, потом — на женщину и замерли в ожидании.

Напротив этой группы стояли соратники Алекс. На Эбриусе не было сейчас его кольчуги, и без нее он явно чувствовал себя неуютно, но тем не менее смотрел на Каро и его офицеров глазами лесного бандита: так, должно быть, разбойник высматривает из засады идущих по дороге богатых купцов. Капитан Агитэр в форменном красном, чуть сдвинутом на затылок берете робко улыбался уголками тонких губ. Ему надлежало вести собрание. Похоже, капитан боялся, что она разденет его перед всеми.

В глубине палатки Алекс заметила Пери. Та лениво моргала ресницами и рассматривала свои когти, когда кто-либо из офицеров Каро слишком уж засматривался на ее красивое тело. В такую игру, как давно заметила Алекс, сестра ее играла частенько, как с мужчинами, так и с гиркимами. Игра нравилась обеим сторонам, но Алекс понимала, что сейчас все это показное. Флирт помогал Пери снизить напряжение.

Каро поставил кубок на стол и поклонился.

— Принцесса Алексия Окраннел, как приятно видеть вас снова. Не заметили ли вы сегодня чего-нибудь такого, что может изменить выбранную нами тактику сражения?

Алекс не ответила и подошла к другому концу стола, вгляделась в позиции. Легкой инфантерии Каро предписал спуститься в долину, а тяжелой — двинуться вверх по течению. С севера в долину спускалась тяжелая кавалерия, которая затем двигалась вдоль реки, с тем чтобы уничтожить войско авроланов на западе.

— Впечатляющий план, генерал! — Алекс провела пальцем по линии, отведенной тяжелой инфантерии. — Сезонный приток образовал здесь канаву. Эту линию удержать легче всего.

— Верно. — Каро улыбнулся и снова взял кубок. — Завтра я все же не намерен подпустить к этой линии северную орду. Мы расправимся с ней еще на подступах.

Офицеры рассмеялись и звонко чокнулись кубками. Фиалковые глаза Алекс вспыхнули.

— Вы не собираетесь использовать батальон легкой кавалерии, тот, что стоит у северного брода?

— — Отчего же? Пусть охраняет брод.

— А моих Волков?

— Вы у меня будете в резерве.

Алекс прикусила нижнюю губу, выпрямилась и сложила на груди руки.

— План у вас, генерал, интересный, но далеко не безупречный. Поэтому завтра мы им и не воспользуемся.

Каро вздрогнул, как от пощечины.

— Принцесса, мне известно, что вы добились некоторых скромных успехов…

Глаза Алекс посуровели.

— Во-первых, обращайтесь ко мне как положено: генерал. Титул свой я получила при рождении, по наследству, правда, и семья моя обрела его лишь недавно. А вот звание свое я заработала.

— Заработали мелкими победами, генерал.

— Победы пришли ко мне на глазах солдат, которыми я командую, а вот рассказывать о победах, одержанных еще до рождения твоих бойцов, — дело неблагодарное. — Алекс говорила негромко, но голос звенел как сталь. — Вы и ваши люди находитесь сейчас здесь потому, что я потребовала вашего присутствия, а вовсе не потому, что я нуждаюсь в вашем совете. Ваше желание поделиться со мной видением сложившейся ситуации весьма похвально. Военной операцией, однако, командую я. Мне и принимать окончательное решение.

Капитан Агитэр кашлянул:

— Прошу прощения у генерала.

— Да? — сказали в один голос Алекс и Каро.

— Генерал Каро, я служил и с вами, и с генералом Алексией. Советую вам выслушать ее план.

Каро снисходительно улыбнулся:

— Я припоминаю вас, Агитэр. Поначалу вы подавали надежды. Итак, какие вы нашли у меня недочеты?

— Недостатки вашего плана бросаются в глаза. — Алекс указала на стоящую на восточном берегу половину войска авроланов. — Эти отряды угрожают вашему войску. Драгонелей мы пока в их лагере не заметили, но не исключено, что оружие спрятано в палатках. Когда конная гвардия пойдет в атаку, авроланы отступят и растянут тем самым вашу линию. С противоположного берега тут же начнут стрелять.

Одно лишь упоминание о драгонелях заставило офицеров Каро побледнеть. Четверть века назад при осаде Крепости Дракона было обнаружено, что у авроланов имеется оружие потрясающей силы. Оно представляло собой металлическую трубку, заполненную взрывчатым порошком, который при возгорании выбрасывал каменные шары, способные сокрушить городские стены. В результате экспериментов с захваченным в крепости оружием установили, что шарики мелкого размера при одном-единственном выстреле могут уложить огромное количество пехотинцев и кавалеристов.

— К тому же неизвестно, — продолжила Алекс, — имеются ли у армии авроланов драконетты.

Каро это предположение отмел:

— Представьте мне доказательство того, что такое оружие существует. Это все вымыслы странствующих рассказчиков. За такие истории им наливают вино. Разве можно поверить людям, заявляющим, будто они побывали в Авролане и своими глазами видели, как Кайтрин тренирует свои войска?

Алекс покачала головой:

— Даже если рассказы об авроланских солдатах, имеющих в своем распоряжении автономные драконетты, и в самом деле сказка, можно ли допустить, чтобы ваши войска вступили в бой, в котором их могут полностью уничтожить из такого оружия? Впрочем, ваш выбор значения не имеет, потому что сделать его я вам не позволю. Пока не доказано обратного, будем считать, что у восточного войска такое оружие есть.

— А почему не у западного?

Алекс коротко рассмеялась:

— Как явствует из вашего же плана, западное войско обречено. Это — наживка в мышеловке. Вполне возможно, что в ловушке на другом берегу реки припрятаны драгонели. Я этого, разумеется, достоверно не знаю, но, на мой взгляд, восточная половина армии служит спусковым крючком мышеловки, а потому должна быть уничтожена. Другой крупный недостаток вашего плана заключается в следующем. — От позиции тяжелой кавалерии она провела рукой линию к позиции авроланов. — Триста ярдов. Слишком большое расстояние: вы не сможете одновременно отразить удар и сохранить целостность своих рядов. Расстояние в сто ярдов будет несравненно лучше. В этом случае вас не смогут остановить.

Каро поднял руку:

— Вы кое-что упустили. Как вы уничтожите восточное войско?

— Очень просто. Один отряд легкой инфантерии я направлю на юг, к броду в верхнем течении реки. Там они переправятся на восточный берег. Остальные пехотинцы останутся здесь, в лесу и будут использованы так, как предлагаете вы. Лошади ваши будут здесь же, на краю леса.

— Да ведь отсюда до противника четыреста ярдов.

— Знаю, — Алекс с очень серьезным видом кивнула головой. — Здесь будет стоять тяжелая инфантерия. Мои Волки и два батальона легкой кавалерии направятся к северному броду, перейдут на другой берег и двинутся к югу. Мы начнем атаку и прорубим брешь в восточной линии противника.

Каро сдвинул брови.

— Все это прекрасно, генерал, но вы оставите меня против тысячи авроланов за пределами вашей зоны. Неужели вы рассчитываете, что единственный батальон тяжелой инфантерии справится с противником?

— Им этого и не потребуется. С ними разберутся мои Волки и легкая кавалерия.

— Это невозможно. — Каро ткнул пальцем в карту. — Один брод в десяти милях отсюда, другой — в семи. Способность ваша атаковать западную половину войска ограничена теми же факторами, которые делают невозможной для восточных авроланов поддержку своих западных товарищей. Пока вы переберетесь на другой берег, западные силы уйдут от пехоты и смогут перейти в атаку.

— Вы ошибаетесь, генерал Каро, сильно ошибаетесь. — Алекс холодно улыбнулась. — Ваши отряды будут в этом бою наковальней, а мы станем молотом. Перед авроланами мы имеем одно преимущество, и спустя два дня преимущество это уничтожит захватчиков.

ГЛАВА17

Примчался Резолют, обрушил на Уилла непонятное эльфийское ругательство и поскакал дальше, на тропу, по которой к дому пришли бормокины. Уилл хотел было последовать за ним, да передумал. Уж больно Резолют злой. Не найдет бормокинов — чего доброго за меня возьмется.

Вор подбежал к лежавшему на земле человеку и заметил, что тот дышит, хотя синий оттенок кожи мальчику не понравился. Вытащив из-за голенища нож, Уилл опустился на колено и разрезал веревочную петлю на шее незнакомца. Хотя дыхание его стало свободнее, в сознание он не приходил. Это, однако, Уилла не слишком беспокоило.

Оставив мужчину лежать в грязи, подросток пошел от одного бормокина к другому, перерезая глотку каждому, чтобы окончательно увериться в их смерти. Резолют его за это вряд ли похвалит: ведь это означало, что в своей способности уничтожить врага Уилл не уверен, и все же лучше подстраховаться.

Труднее всего оказалось перерезать горло бормокину, убитому незнакомцем. Свернув монстру шею, Уилл раздробил ему кости. Сомнений не было: бормокин мертв. Вспомнив взгляд идущего на него человека, Уилл и сам ощутил удушье.

В этом момент подъехал Ворон со сменными лошадьми и спрыгнул с седла. Лук его до сих пор был заряжен стрелой. Увидел кровавую работу Уилла, Ворон нахмурился.

— А мужчину проверил?

— Дышит. — Уилл обтер руки о шкуру бормокина. — Он шел на меня и вдруг свалился.

Ворон сунул стрелу в колчан, убрал лук. Присел возле мужчины, прижал к его шее два пальца, осмотрел ссадины.

— Не так уж все и плохо. В волосах, правда, кровь: его тюкнули по голове разок-другой. Помоги, надо занести его в дом.

Они с трудом подняли дюжего человека и еле-еле дотащили того до дома. Уилл открыл дверь, и они положили мужчину на кровать. И ноги, и бока незнакомца свешивались вниз. Стало быть, дом ему не принадлежал. Крысе, засунутой в наперсток, было бы просторнее, чем в этом доме спасенному ими человеку.

По распоряжению Ворона Уилл принес воду и метолант, после чего они вымыли незнакомца и обработали ему раны. Ноги его были стерты, а на голове зияла глубокая рана. Разглядели они ее, лишь когда Ворон отрезал свалявшийся колтун. В шкафу нашли ветхую одежду, — мужчине она, разумеется, совершенно не годилась, потому они разорвали ее на бинты. Пока Уилл с Вороном хлопотали вокруг него, мужчина даже не пошевелился.

Потом Уилл принялся осматривать единственную комнату в поисках каких-либо припасов. Когда вернулся Резолют, мальчик начал искать тайники еще более тщательно, но доски в полу были плотно пригнаны одна к другой, да и скрипучая мебель, похоже, никаких секретов не скрывала.

Резолют, входя в дверь, наклонил голову:

— Как он?

Ворон пожал плечами:

— Без сознания. Ему нужны вода и пища, а так ничего страшного. Нашел что-нибудь на тропе?

— Ничего заслуживающего внимания. — Серебряные глаза воркэльфа остановились на подростке. — Нам надо поговорить, мальчик.

Уилл постарался не обращать внимания на холодок в груди.

— Вы хотите сказать, что я сделал что-то не так? Считаете, что я поступил глупо, когда бросился помогать ему? Да если бы я этого не сделал, все равно оказался бы виноват.

Резолют поднял голову. Шевелюра его упиралась в потолок, а плечи — в центральную балку. Выражение на лице — среднее между гневом и мрачным смирением. Он сложил руки на груди и, глядя на Уилла, выдержал паузу. Наконец он кивнул:

— Я, пожалуй, поступил бы точно так же, если бы был таким же, как ты, неопытным. Как считаешь, понравилось бы Ворону или мне, если бы на наших глазах человека вели на смерть, как корову? Тебе, должно быть, лет пятнадцать или шестнадцать. Судьба тебя пока миловала: на твоих глазах бормокины не уводили на смерть так же, как этого человека, мать или друзей. Мне пришлось это увидеть, и я сделал точно такую же ошибку, правда, оправданием мне может послужить то, что это было более ста лет назад.

Уилл нахмурился:

— А теперь что же, ошибки делать не позволено?

— Позволено, но только не тебе. — Резолют махнул рукой в сторону запада. — Ты забыл про горы? Забыл о том, что ты человек, который нужен нам для победы над Кайтрин? То, во что ты сегодня ввязался, равносильно самоубийству, а это непростительно. Если бы ты погиб… — Он зарычал и ударил кулаком в балку. Пыль поползла вниз серыми лентами. Уиллу хотелось, чтобы она укрыла его с головой, спрятала от разгневанного воркэльфа. В то же время понимал, что от расплаты не уйти. Я не могу спрятаться, да и не должен. Серые глаза Уилла сощурились, и он оскалил зубы не хуже Резолюта.

— Чем, собственно, отличается мой поступок от того, что я делал в Стеллине? Мы все могли там погибнуть, включая и меня, а вместе со мной погибла бы и ваша надежда одолеть Кайтрин! Там я был гораздо ближе к смерти. Вы же там меня не прятали, не пытались уберечь от опасности. Этого я никак не могу понять.

Резолют стукнул кулаком по своей левой ладони:

— Там у нас не было выбора, мальчик. Здесь у тебя выбор был.

— Так что же, по-вашему, пусть человек умирает?

— Прекратите вы оба! — Ворон встал, раскинув руки. — Резолют, главное, что Уилл жив. Он сделал ошибку и сам знал, что он ее совершает. А потом Уилл перерезал горло всем бормокинам, чтобы кто-нибудь из них не воскрес. Ты все видел и знаешь это не хуже меня. И ты убедился, что мальчик понимает, какую серьезную ошибку он совершил.

Торжествующая улыбка Уилла тут же увяла, когда Ворон обратил на него гневные глаза.

— Уж не думаешь ли ты, что благодаря пророчеству тебе уже ничего не грозит? Разве не помнишь, как в пещере постоянно менялись картины? Может, пока мы здесь, там снова все поменялось. Не строй на свой счет никаких иллюзий, даже если ты и есть упомянутый в предсказании человек, то само это предсказание может оказаться неправдой.

Уилл растерянно заморгал:

— Неужели это может оказаться вымыслом?

— Мы не знаем, Уилл. Считать, что предсказание само расставит все по своим местам — это все равно что, глядя на дорожную карту, думать, что совершаешь путешествие. Все не так-то просто.

Ворон положил ему на плечо руку и пригнулся, чтобы глаза их оказались на одном уровне.

— Ошибка не в том, что, спасая жизнь другого человека, ты рисковал своей жизнью, а в том, как ты это делал. Ты ведь не был уверен, что этих бандитов было только пятеро. А вдруг по соседству находилось еще несколько? А что, если в дом их набилась целая дюжина? Если бы они на твоих глазах стали убивать этого человека, то, конечно, тебе следовало вмешаться. Но пока этого не случилось, надо было выждать, дать нам сигнал… да мало ли что можно было предпринять, чтобы свести риск к минимуму.

Резолют кивнул:

— Задача, которая стоит перед нами, обязательно потребует от нас риска, но не безрассудства.

Уилл задрожал и привалился спиной к стене.

— Очень мило: вам вздумалось меня похитить и внушить мне, что это — всего лишь небольшое приключение. А я вам поверил, мечтая, что прославлюсь и войду в легенду. Вы знали, чем занимаетесь, а я… — Он нахмурился. — Объясните, что я здесь делаю?

— Спасаешь… жизнь. — Из дальнего угла комнаты до них донеслось хриплое карканье. Кровать затрещала под грузным телом. Человек дотронулся до перебинтованного горла. — Спасибо.

Слово это произнесено было шепотом, но кивок головой подтвердил искренность незнакомца.

Уилл оторвался от стены и вслед за Резолютом и Вороном подошел к кровати. Ворон дал человеку бурдюк и подержал ему голову. Мужчина пил жадно. Часть воды, скатываясь со щек и бороды, падала на широкую грудь, поросшую черными густыми волосами.

Взявшись обеими руками за центральную балку, Резолют наклонился к раненому.

— Как тебя зовут?

Лицо человека исказила гримаса. Он прикрыл холодные голубые глаза и кивнул.

— Дрени. — Слово это он произнес медленно, растягивая оба слога, затем приложил огромную руку к груди и повторил свое имя.

Уилл нахмурился:

— Никогда не слышал такого имени.

Ворон выгнул бровь:

— Тебе не кажется, что сейчас не время разглагольствовать на подобные темы?

— Согласен.

— А я слышал что-то в этом роде. — Резолют говорил тихо, но по-прежнему звучно. — Это древнее имя. Такие имена давали в старину. Наверное, тебя назвали в честь предка?

Дрени покачал головой:

— Не знаю.

— С такой раной на голове ты не скоро приведешь мысли в порядок. Меня зовут Ворон, его — Уилл, а это — Резолют. Ты живешь по соседству?

И снова Дрени покачал головой:

— Не помню.

Ворон уложил раненого на кровати.

— Ну ничего. Отдохни. Дай отдых голове и горлу. Ты теперь в безопасности.

Дрени пытался было сопротивляться, но быстро уступил. Резолют сходил к сменным лошадям, вернулся с одеялом и укрыл мужчину. Короткое одеяло не прикрывало ноги, это, впрочем, было не важно. Дыхание человека стало равномерным.

Уилл вышел из дома на поиски своей лошади. Ворон с Резолютом последовали его примеру, но разговаривали они друг с другом тихо, да еще и на эльфииском наречии. Уилла это немного разозлило, хотя в эту минуту его одолевали другие, более беспокойные мысли.

Что я здесь делаю? Он понимал, что поддался соблазну: захотелось приключения, захотелось выбраться из Ислина, бежать от Маркуса. В пути Резолют нещадно его третировал, заставлял работать; как говорится, вздохнуть было некогда, потому он и не мог поразмыслить о том, что же происходит, просто времени не оставалось — он прилежно учился. После посещения пещеры Ораклы путешественники постоянно подвергались опасности. И теперь, когда у меня появилась возможность обо всем подумать, я уже так глубоко во всем этом погряз, что рассуждения мои ничего не изменят.

Уиллу казалось, что путешествие было иллюзией. Перед его глазами разворачивалась сказка, а персонажи этой сказки, вроде

Ораклы и женщины-гиркима, лишь добавляли нереальности к тому, что с ним происходило. Даже воспоминания о заработанных тяжелых ударах постепенно бледнели, как и оставшиеся от них синяки. Когда мальчик мысленно обращался к последним событиям, то и сам не верил, что они произошли в действительности, за исключением, правда, двух эпизодов.

Первый был связан с его ощущениями: это случилось, когда Резолют позволит ему хранить у себя лист. Самое загадочное в его путешествии — ощущение связи с древним листом — казалось ему наиболее реальным. Это чувство и заставило его поверить своим теперешним попутчикам. Лист привел его в пещеру, а вслед за этим начались нападения бормокинов. Лист побуждал Уилла идти вперед, бормокины же пытались остановить его, однако обе противодействующие силы являлись разными сторонами одной и той же монеты.

Второй эпизод произошел только что. Это были слова Дрени. Уилл спас ему жизнь, и человек был ему за это благодарен. Произнесенные хриплым шепотом слова открыли Уиллу глаза, и он начал понимать Резолюта и Ворона. Давным-давно, когда меня еще не было на свете, они уже занимались спасением людей. Осознав это, Уилл понял и раздражительность Резолюта, хотя от этого ему было не легче.

Уилл нарвал травы, снял с лошади седло и стал ее чистить. Вор понял, что вел себя глупо, когда согласился. Все шансы были за то, чтобы погибнуть, и никто тогда о нем уже не вспомнит. Хорошо бы, конечно, победить Кайтрин, но если он вернется в Ислин с пустыми карманами. Низина поднимет его на смех.

Придя к такому заключению, Уилл взглянул на Ворона. Вот он, бедный и усталый, зато в глазах его светится огонь, которого ни у одного жителя Низины он не видел. И горечи в его смехе Уилл никогда не слыхал. Как бы ни были строги к нему Ворон и Резолют, они никогда не допускали жестокости ради жестокости.

Положим, они не похожи на нормальных людей. Вот о чем, например, думали люди в Низине? Как бы раздобыть бесплатно лишнюю кружку пива или охмурить женщину. Одни изобретали способы отхватить куш побольше, в то время как другие ломали голову над тем, как у них этот куш отобрать. В общем, думали только о себе, любимых. И Маркус не был исключением. Да, он брал к себе в дом сирот, кормил и одевал их, но ведь не из милосердия же! Они на него работали день и ночь. Если же они вдруг становились ему конкурентами, он тут же от них избавлялся.

Уилл взглянул на давнишнюю свою мечту — сделаться легендой — с другой стороны. Хочу стать Уиллом Ловчилой, королем Низины. Заткну за пояс Маркуса и Азура Паука. Осуществленная мечта станет сокровищем, которое у меня никто не отнимет. Эля буду пить сколько душа захочет. Любая женщина станет моей. Каким бы великолепным ни казалось такое будущее, Уилл вдруг почувствовал, что чего-то в нем не хватает.

Благодарность в голосе Дрени; страсть, что заставила Ораклу ослепить себя; ярость идущего к своей цели Резолюта — все это его поражало. Мир вышел за пределы Низины. И не потому, что Уилл решил сделаться кем-то поважнее короля Низины, а потому, что он понял: для таких людей, вроде Дрени, он теперь стал значить куда больше, чем хозяин ислинских трущоб.

Уилл выругался и с отвращением бросил на землю траву. Устремил на Ворона и Резолюта враждебный взгляд:

— Я вас обоих ненавижу.

Резолют фыркнул, а Ворон заинтересованно повернулся к нему.

— Интересно, за что бы?

— За путешествие. За все, что вы мне рассказали. За все, чего не рассказали. Одним словом, за все. — Он сжал кулаки. — Я теперь никогда не смогу стать тем, кем был раньше. Разве не так?

Ворон задумчиво покачал головой:

— Так.

— А это — ваша вина.

— Нет, — вздохнул Ворон. — Это — вина Кайтрин.

— Сказать можно что угодно. Лично мне она ничего плохого не сделала.

— Да неужели, мальчик? — Резолют оттеснил плечом Ворона. — Если ты как следует подумаешь, то поймешь: именно от нее все зло в твоей жизни. Если бы не она, меня бы здесь не было. Оракла не стала бы тем, чем она есть сейчас. Хищник был бы счастливым садовником. Воркэльфов в Ислине бы не было. Ворон не стал бы Вороном. Очень многие остались бы в живых, да и твоя жизнь сложилась бы совсем по-другому.

Воркэльф ткнул Уилла пальцем в ключицу:

— Ты снова хочешь стать тем, кем был, но на самом-то деле ты вовсе не такой человек. Ты должен был стать кем-то другим. И в этом вина Кайтрин. Действия других людей предопределили твою судьбу, Уилберфорс, но мы даем тебе шанс самому решить, кем ты станешь.

Уилл оскалил зубы:

— Вы не можете перекладывать всю ответственность на меня. Это несправедливо.

— Верно, несправедливо. — Резолют покачал головой. — Это так же несправедливо, как и то, что я потерял свой дом, свое будущее. Я здесь для того, чтобы этого не произошло с другими. И Ворон — тоже. У тебя, возможно, будет будущее, но только если ты за него как следует поборешься. Если ты проиграешь, она выиграет. Причем поражение потерпишь не только ты, но и все остальные. А ответственности, мальчик, тебе не избежать.

ГЛАВА 18

Алекс сидела верхом на лошади, высокая, стройная, в золотой кольчуге. Она изучала позиции противника. В лагере заметно было движение, но сигнал тревоги трубачи не подавали. Горели костры, расхаживали часовые. Похоже, никто не замечал, что кавалерия готовится атаковать восточную половину их войска. Алекс знала, что бормокины и вилейны должны ее видеть так же хорошо, как и она их, поэтому спокойствие противника поначалу сильно ее удивило.

Спустя несколько минут женщина понимающе кивнула. Бормокины полагались не столько на зрение, сколько на обоняние. Ветер в это утро дул с юга, а стало быть, запах их лошадей относило в сторону. В долине к тому же застоялась городская вонь. Отряды свои она привела ночью и поставила так, чтобы выступили они на рассвете. Горы до сих пор набрасывали на войско густую тень, а теплые солнечные лучи освещали лагерь противника.

Возможно, Алекс поступила бы благородно, отдай она распоряжение горнисту трубить готовность к бою и предупредить противника. Она знала: генерал Каро непременно бы так и поступил, но вовсе не из уважения к противнику, а для того чтобы тот увидел его боевой штандарт: пусть, мол, знает, кто ему противостоит. С его стороны это — бравада, а не благородство.

Она покачала головой. Война — не место для демонстрации бравады или благородства. Алекс повернулась в седле и улыбнулась Пери:

— Как думаешь, они просто тупые или же готовят для нас ловушку?

Гирким моргнула большими глазами:

— Они тупо уверены в том, что их ловушка сработает.

Алекс тихонько рассмеялась:

— Может, и так. Ты помнишь, по каким палаткам надо нанести удар?

Пери кивнула и слегка подкинула в руке «огненного петуха». Ей дали два таких снаряда. Устройство было чуть длиннее ее предплечья. Наконечник — в виде керамической сферы, средняя часть — металлический воротник, задняя — оборка из высушенных пустых кукурузных початков. Снаряд напоминал большой мяч с перьями для игры в волан.

— Одна палатка красного цвета, другая — со штандартом. Я готова к вылету.

— Давай. Удачи тебе.

— Полагаюсь не на удачу, а на твой план. — Гирким распустила крылья, сильно ими взмахнула и взмыла в небеса.

Алекс подняла шашку. Волки, составлявшие центральную часть шеренги, подняли свои пики. Подняли пики и оба фланга легкой кавалерии. Все три батальона устремились вперед. В атаку они пойдут по сигналу. Ударят по лагерю авроланов, обрушив на него безжалостную стальную волну.

Если все пойдет согласно плану.

Сигнал поступил довольно быстро. Пери, сделав круг над лагерем, выпустила первого «огненного петуха». Повернула металлический воротник, и в камере с древесным углем открылись отверстия.

Ворвавшийся в камеру воздух моментально нагрел уголь. Искра запалила кукурузные початки, аогненный петух, ударившись в красную палатку, прорвал брезент. Металлический воротник разбил наполненную маслом керамическую сферу, и горящие початки в свою очередь воспламенили масло. Палатку охватило огнем.

Второй снаряд тоже нашел свою цель. Бормокины забегали, завизжали. Дружный топот копыт заглушил их голоса. Часть бормокинов бросилась за оружием, другая понеслась к реке.

За пятьдесят ярдов до противника Алекс опустила забрало. Волки выдвинулись несколько вперед, потому что легкая кавалерия согласно плану слегка придержала коней. Защитное облачение Волков было чуть тяжелее, потому они и выступали в качестве авангарда. Их отряд прорвал слабую оборону тылов противника и двинулся вглубь.

Справа и слева от Алекс визжали бормокины. Стоял треск — это копья отбрасывали изуродованные тела монстров. Поднявшись на стременах, Алекс рубанула саблей бормокина, который не успел нанести ей удар. Она услышала, как у нее за спиной свалилось на землю поверженное тело. Кончик сабли окрасился кровью.

Волки неслись по лагерю как ураган. Ну-ка, как дела у легкой кавалерии? Так… на правом фланге Седьмой батальон переправился через реку и влетел в лагерь. На левом, потеснив противника к реке, двинулся на запад Королевский батальон. Алекс знала, что бормокины попытаются переплыть на другую сторону, но вряд ли многим из них удастся справиться с быстрым течением. И совсем уж мало кому посчастливится не попасть на зуб вейрунам. Алекс пожелала последним приятного аппетита.

Справа раздался страшный грохот. Это взорвалась палатка со штандартом. Под воздействием взрывной волны лошадь пошатнулась. Взлетели к небесам охваченные пламенем тела бормокинов. На всадников обрушился мясной дождь, некоторые из них с большим трудом справлялись с лошадьми, кое-кто рухнул на землю. Вэлор лишь прибавил ходу и вихрем помчался вперед. Алекс с Волками благополучно миновали позиции противника и устремилась на восток, за ними так же быстро следовал Королевский батальон.

Алекс улыбнулась. Похоже, план работает.

По восточной дороге, ведущей в Порасену, Волки промчались галопом. А вот и крепостные стены. Массивные ворота распахнуты настежь. Всадники лавиной неслись в город. Копыта высекали искры из булыжника. Не снижая скорости, лошади пронеслись по узким улицам, миновали перекинутый через реку высокий мост и выскочили на ведущую к западным воротам дорогу. Стоявшие на башнях солдаты приветствовали их радостными криками. Волки выехали на западный берег реки.

И авроланы, и генерал Каро не поняли того, что Порасена сама является бродом и, пока дружественные войска контролируют город, можно легко переправиться с одного берега на другой. Авроланы перебраться здесь не могли, ей же дорога была открыта.

Западные авроланы целый день готовили оборону. Они построили в тылу бруствер для сдерживания атаки тяжелой кавалерии. Защитились они и от нападения тяжелой городской инфантерии. Выйдя из леса, войско Каро переправились на другой берег и медленно двинулось вперед, тесня отряды авроланов, оголяя тем самым их передовые рубежи.

Волки ударили по противнику, отступив от конца их оборонительной линии на четверть. Самая крайняя часть оборонительного рубежа представляла собой чуть ли не крепость, далее защита была не столь тщательной. Линия обороны имела форму дуги, и место, по которому ударили Волки, было защищено от нападения тяжелой кавалерии. Авроланы вынуждены были бросить свои позиции и поспешить на помощь товарищам.

Пери заметила сверху брешь в обороне. Всадники пошли вперед и под прикрытием стрел других Волков накинули на преграждавшие им путь бревна веревочные петли. Препятствие оттащили в сторону, и Агитэр повел за собой Красные береты. Следом двинулась Алекс с телохранителями, а за ними и остальные Волки. В лагерь они ворвались, рубя бормокинов налево и направо, сражая вилейнов стрелами. Одним словом, они устроили чудовищный кавардак.

Авроланы дрогнули. Кто-то бежал к реке, кто-то — на юг, к городу, где навстречу им двигалась тяжелая инфантерия. Некоторые бормокины устремились на запад, полезли на горы, но там их поджидали легкие пехотинцы. Большинство все же пошло на север, подальше от Волков, предпочтя самое простое. Паника заставила их избрать ближайший путь.

Северная дорога обманула их надежды.

Алекс доскакала до другого конца оборонительной линии и увидела улепетывавших бормокинов. Впереди, на краю леса, вытянулся в темную линию Королевский кавалерийский батальон. Алекс быстро заметила в центре шеренги генерала Каро. Позади два всадника, один — со штандартом батальона, другой — со знаменем его рода. Кавалерия стояла на месте, лошади били копытами и выпускали из ноздрей пар. Бойцы ждали, когда приблизится противник.

Алекс понимала, что оскорбила Каро, сказав, что его людям следует вступать в бой на близком расстоянии от противника, и предполагала, что он поступит по-своему, дабы доказать, что она не права. Делать этого он, однако, не стал. Войско не двигалось. Когда бормокины приблизились на расстояние в сто пятьдесят ярдов, Каро вынул меч из ножен. Он медленно поднял его, а когда дистанция сократилась до ста ярдов, взмахнул, и батальон ринулся вперед.

Дезорганизованная, потрепанная пехота для кавалерии — все равно что зрелая пшеница для жнеца. Тяжелая кавалерия обрушилась на бормокинов, как стальная стена. В воздух полетели порубленные тела. Бормокины болтались на пиках, словно рваные знамена. Взмах сабли — и кровь льется во все стороны. Копыта втаптывали тела в разбитую землю. Некоторые бормокины хотели повернуть назад, но напиравшие сзади товарищи увлекали их за собой, навстречу кавалеристам.

Атака ослабела, и тогда войско Каро перешло на другое оружие. Пошли в ход мечи. Булавы крушили руки и черепа. Топоры рубили тела. Те, кто до сих пор орудовали пиками, вгоняли длинные острые наконечники в плотные туловище бормокинов. Все это уже трудно было назвать сражением, скорее — бойней. Тяжелая кавалерия действовала без колебаний, с яростью воинов, очищающих дом от захватчиков.

Алекс переключила внимание на конец оборонной линии. Бруствер там был довольно высокий, и защитники метали из-за него стрелы во всадников, правда, большая часть стрел не долетала; те же, что достигали цели, попадали в кольчугу и отскакивали. Сбросим-ка туда парочку «петухов» и забросаем их стрелами. Вряд ли командующий этим участком вилейн сдастся на милость победителя. Хотя, прежде чем устраивать побоище, надо как следует все выяснить.

На юге и западе пехота преследовала бегущих бормокинов. Волки и тяжелая кавалерия, встретившись в центре оборонительной линии, двинулись на запад, окружив там противника. Те враги, что бежали на север, растянулись вдоль всего берега, и когда тяжелая кавалерия их атаковала, выбора у бормокинов не осталось. В результате почти все они утонули.

Вниз по течению медленно плыли трупы. Многие из тех, что всплывали, оказывались без кольчуг и без драгоценностей. Алекс рассказывали, что вейрун Салерсены отличается жадностью и охотно принимает подношения городских купцов. Интересно, появятся ли снятые с трупов украшения на городских прилавках? От одной этой мысли по ее спине пробежали мурашки.

Алекс отправила капитана Агитэра с предложением выкупа к командующему обороной последнего участка вилейну. Агитэр привязал к голове лошади лоскут белой материи и, приблизившись к вилейну, изложил свой предложение. В ладонях колдуна стала собираться злая энергия, но, прежде чем он пустил ее в ход, Агитэр выхватил из колчана стрелу, вставил в лук и выстрелил. Оперенная красным пером стрела вонзилась вилейну в самое сердце. Магическая энергия, сжигая плоть, поползла по рукам колдуна, как дикий виноград по стенам башни. Вилейн испустил дух. Отступление Агитэра прикрыл дождь стрел. Высоко в небе прозвучал пронзительный крик Пери, и она тут же сбросила на вражескую позицию «огненного петуха». Красные береты завершили операцию. Сопротивление авроланов было уничтожено.

Алекс устроила в городской ратуше вечерний прием. Генерал Каро воздал ей должное за удачный план атаки, однако не стал умалять собственные достоинства, когда местные торговцы обрушили на него поток цветистых похвал. Большинство купцов, как выяснилось, сидя за завтраком, наблюдали из башен за ходом сражения. Их дочери и жены окружили молодых офицеров. Женщины слушали их рассказы широко распахнув глаза и сочувственно вздыхали. По словам офицеров получалось, что убили бормокинов куда больше, чем их было на самом деле.

Алекс покачала головой и, прихватив с собой кубок вина, вышла на северный балкон. Река, разворачивая перед ней голубую ленту с серебристыми всполохами, несла свои воды на север. Большая часть тел уже уплыла. Остальные трупы сгорели в огне костров. Жалкая кучка бормокинов, оставшаяся в лагере, быстро исчезла еще до того, как сражение закончилось.

— А что, на рынках все еще торгуют авроланскими вещами?

Пери медленно поморгала янтарными глазами.

— Большая часть подлинных авроланских вещей мгновенно исчезла с прилавков. Сейчас уже торгуют подделками. Один умник отчеканил на монетах звезду в ознаменование победы.

Алекс поставила кубок на каменную балюстраду.

— Люди празднуют это словно великую победу. На самом деле это не так. Кайтрин кинула нам эти отряды на растерзание по причинам, известным только ей самой. То, что нам удалось сегодня сделать больше, чем она планировала, конечно, неплохо. Да вот только боюсь, что Кайтрин, похоже, хотела к нам присмотреться, испытать нас.

— Да, сестренка, то, что ты говоришь, верно. — Пери встала рядом, взяла кубок Алекс и отхлебнула вина. — Ты, однако, должна признать: для горожан Порасены это — великая победа. Ведь долина — их мир, и мы им его вернули. Чему же тут удивляться?

Алекс покачала головой. Она знала, что Пери права, но поразительное невежество горожан, не понимавших, что сейчас происходит в мире, ставило ее в тупик. Алекс родилась в Окраннеле, воспитывалась в Гирвиргуле и за свою жизнь побывала во многих других местах, поэтому знала о мире куда больше, чем жители Порасены. Она изучала историю, и ей было известно, как и в какой последовательности этот мир создавался.

Знала она, и какую угрозу миру представляет Кайтрин. Четверть века назад многие воины, в том числе и ее отец, погибли, препятствуя вторжению Кайтрин на юг. Хотя уничтожить ее им так и не удалось, орды на время были остановлены. Новые вторжения, такие как осада Порасены, означали, что сила Кайтрин, как и ее желание захватить юг, с каждым днем растут.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Пери, но я просто… — она вздрогнула, — это все равно что устроить праздник в честь того, что остался сухим, если первые капли ливня на тебя не упали.

— Я их не оправдываю, но и не осуждаю. — Пери нахмурилась. — Люди глупеют оттого, что пьют так много этого ужасного вина. Уксус и то не такой кислый.

— И все же это лучше пива. Пиво водянистое. — Алекс взяла кубок, но вдруг подняла глаза. — Что это?

Пери, прищурившись, посмотрела на реку.

— Волна какая-то… поднимается из глубины. Красная… кровавая.

Прошло несколько секунд, волна подкатилась ближе. Разглядев ее, Алекс поняла, что Пери не сообщила ей всех подробностей. Цвет действительно был кровавым, но Алекс заметила, что пены над волной нет и движется она очень быстро и против течения.

Со стороны города вышла другая волна, намного выше первой. Она покатилась к северу, доросла до вершины крепостной стены и столкнулась с первой, кровавой волной. Красная волна потерялась на мгновение под могучим напором, но тем не менее не сдалась, и кровавый нож пронзил высокую волну в самое сердце. Вода в реке заходила ходуном, выплеснулась на берег и уволокла за собой собак и ворон, лакомившихся мертвечиной.

Рыбу тоже выкинуло на берег. Снова вспыли и закачались на поверхности тела бормокинов. Вода в реке закипела, с треском лопались гигантские пузыри. В ноздри ударил отвратительный гнилостный запах.

— Что это было?

Пери покачала головой:

— Не знаю. Что до гигантской волны, так это вейрун. В этом я совершенно уверена.

Алекс снова взглянула на красное пятно. Оно изменило форму, и теперь это была уже не стрела, а аморфная капля на медленно успокаивающейся водной поверхности.

— Его что же, убила эта штука?

— Река ведь не мертвая.

Красное пятно медленно приближалось к западному берегу, этакая круглая и мягкая маслянистая плазма. Кончик пятна вдруг превратился в руку, тут же ухватившуюся за высокую траву. Остальная часть пятна последовала за рукой, меняясь на глазах. Пятно, словно воск в руках умелого скульптора, изменяло форму, отливаясь в фигуру обнаженного человека. Вот уже ноги встали на землю и потянули за собой тело.

Фигура оставалась обнаженной чуть более секунды, а потом тело покрылось складочками, появились швы. Казалось, одежда прорастает сквозь кожу. Красный цвет исчез. Одежда была черной — от ботинок и брюк до туники. Таким же черным оказались плащ с капюшоном и маска, прикрывшая лицо от лба до верхней губы.

На долю секунды глаза оставались черными дырами, затем вспыхнули оранжевым огнем. По краю плаща проскочила искра и породила пламя. Огонь быстро распространился по всему плащу, и теперь весь он состоял из маленьких язычков пламени, которые, судя по всему, не причиняли ни фигуре, ни одежде никакого вреда.

С крепостной стены по фигуре выпустили стрелу, однако снаряд, не долетев до цели, замедлил движение. Фигура преспокойно достала стрелу из воздуха и произнесла фразу, изобилующую свистящими звуками. Стрела воспламенилась.

Колчан неудачливого стрелка загорелся. Человек сорвал его со спины, люди затоптали огонь, а другой стрелок сбивал тем временем пламя со спины товарища. Изумленные восклицания тут же затихли, когда фигура расхохоталась, и смех этот обрушился на город, словно ледяной дождь.

Фигура стряхнула с рук пепел от сгоревшей стрелы и сунула пальцы за пояс. Смеяться огненный человек перестал и заговорил сильным и звучным голосом:

— Порасена, слушай! Слушай и внимай! Будущего нет, не будет, так и знай! Празднуешь сегодня глупый свой успех, завтра будешь плакать, не отмолишь грех! — Огненный человек оглянулся и топнул ногой, чтобы отогнать подкрадывавшуюся к нему собачью свору. — Много крови, много силы за один вы час пролили! В следующий раз огонь к вам придет, нету сомнений — всех он убьет!

Закончив свое обращение, фигура натянула на голову капюшон. Скрестив руки, тронула себя за плечи и запахнулась в плащ. Через мгновение человек обратился в огненный столб, а затем — в черный дым. Ветер подхватил дым и понес на город. Запах был похуже речного.

Алекс отхлебнула вина и подержала его во рту, чтобы винный букет заглушил заполнившее ноздри зловоние, с трудом сглотнула.

— Это был сулланкири.

Пери кивнула:

— Я тоже так думаю, сестренка.

— И что же в результате? Мы все-таки угодили в ловушку. Кайтрин заманила нас сюда, чтобы мы увидели и услышали то, что ей было нужно. И сулланкири пришел, чтобы объявить: все, что было, — всего лишь прелюдия.

— Тогда благоразумнее будет уехать отсюда.

Алекс перевернула кубок и вытряхнула из него на город последние капли.

— Если мы уедем, начнется паника, пойдут потасовки и грабежи. Выяснится, что мы зря спасали город. Если уж мы и уйдем, то покинем город в организованном порядке.

— Нелегкая задача.

— Верно, сестренка, однако она должна быть выполнена. — Алекс вздохнула. — Присоединяйся ко мне. Борьба будет нелегкой, но если мы завербуем на свою сторону Каро, то сможем сохранить жизнь многим людям.

ГЛАВА 19

Уилл был очень рад, что к ним присоединился Дрени. Тот почти все время молчал (больное горло пока не позволяло говорить), зато выполнял всю черную работу: таскал воду, заготовлял топливо для костра. Дрени отыскивал пахучие травы, которые придавали приятный вкус жаркому из кролика. Все это он делал по своей охоте. Ему, кроме того, не составляло труда нести предрассветную вахту. Уилл эту свою обязанность просто терпеть не мог.

Одеть Дрени было чрезвычайно трудно, так как имевшаяся у них одежда совершенно ему не годилась. В конце концов они просто обернули вокруг него одеяло наподобие юбки. Поначалу Дрени пытался просунуть одеяло спереди и сзади между ног, но вскоре оставил это занятие, и теперь одеяло попросту болталось у него на уровне колен. Уиллу это показалось довольно смешным, но Резолют заметил, что на Лунном море ему доводилось встречать матросов, которые носили похожую одежду. А может, и сам Дрени из их числа? Может, в свое время он был матросом из Вруоны? Уилл тут же пристал к Дрени с расспросами, но оказалось, что тот даже имени королевы пиратов не знает, а уж о морских приключениях и вовсе не имеет ни малейшего представления.

Ворон взял два ремня из шкуры бормокинов и, сшив их друг с другом, надел Дрени на талию. Затем изготовил кожаную петлю, и она охватила его торс от левого бедра до правого плеча. Днем Дрени обыкновенно ходил с голой грудью, а ближе к вечеру, когда жара спадала, набрасывал на плечи еще одно одеяло.

Из той же кожи бормокинов Ворон смастерил нечто вроде сандалий. Всем было ясно, что долго они не протянут. Оставалась одна надежда: в Санджесе они найдут Дрени подходящую обувь, ведь ему как-никак придется топать до Крепости Дракона.

Выйдя из Альциды, взяли курс на север и двигались довольно быстро. В сельве Сапорции, на нехоженых тропах темп снизился, зато здесь они чувствовали себя в большей безопасности. Уилл хотел было возмутиться, хотя бы потому, что никто не спросил на то его согласия, но Дрени лишь кивнул головой, когда Резолют посвятил его в свои планы. Более того, Дрени очень беспокоился об их безопасности и был за это не раз вознагражден одобрительными кивками Резолюта и даже изъявлениями благодарности.

Сельва Сапорции отличалась от лесов Альциды тем, что деревья в ней были на вид старее и, уж конечно, гораздо толще. По обочинам росло намного больше кустов, а в темных далях (были они, правда, не такими уж и удаленными, просто деревья росли там так густо, что трудно было их разглядеть на расстоянии), так вот, в далях этих гигантские, поросшие мхом деревья разламывались у основания и со страшным грохотом падали на землю. Горные кряжи выпустили в лес каменные лапы, прикрыв их ковром из ржавых сосновых иголок. С горных вершин капала вода, сливаясь сначала в ручейки, а потом и в речки. Та вода, что в реки не попадала, тонула в болотах. Болота они объезжали стороной, когда же это не удавалось, пробирались прямо через них.

Уилл морщил нос: ему не нравилось зловоние трясины.

— Почему эти леса так не похожи на те, что были раньше? Резолют, ехавший, как всегда, впереди, повернул к нему голову.

— Здесь больше дождей и меньше людей.

— Больше дождей — значит, больше сырости. Это я понимаю. Ну а людей-то почему меньше? — Уилл посмотрел на Ворона и Дрени.

Однако воркэльф ответил раньше, чем те двое:

— Сапорция долгое время являлась буфером между Эстинской империей и Локеллином. Постепенно люди стали заселять все большие территории, и эльфам пришлось отодвинуть свои границы в глубь страны. Большинство людей селилось на побережье и вокруг гавани. Панкам тоже приглянулись эти места. Они стали вытеснять людей, и драконам это пришлось по нраву.

Уилл недоуменно сдвинул брови:

— Вы это о чем?

Резолют покачал головой:

— Такой взрослый парень и ничего не знает о мире! Сначала во владения эльфов вторглись урЗрети и возвели горы для того, чтобы их выгнать. Затем появились драконы и, вытолкав урЗрети из гор, построили там себе дома. Драконы разрешают панкам жить в горах и на близлежащих территориях, потому что тем самым они отпугивают людей. Ты меня спросишь, почему они против людей? Да потому, что люди раскапывают горы и воруют оттуда камни, из которых строят потом города.

— Да? А потом приходят эльфы, строят жилища и вытесняют людей? И все повторяется с самого начала?

— Нет, мальчик, эльфы так не поступают. Потому-то, наверное, их на земле скоро совсем не останется.

Холодная обреченность слов Резолюта взволновала Уилла. Он сказал как само собой разумеющееся, что народ его когда-нибудь полностью исчезнет с лица земли. И тем не менее он борется против того, чтобы описанный им цикл не был бы разрушен нашествием с севера. Уилл понимал логику борьбы против Кайтрин, ведь ее победа означала полное уничтожение эльфов. И все же, будь он на месте Резолюта и знай, что эльфам так или иначе придет конец, энтузиазм его был бы сильно подорван.

— Друг Резолют, — тихо сказал Дрени, — у тебя интересный взгляд на мир. Я слышал, эльфы постоянно ищут место, которое стало бы их домом, но их каждый раз что-то не устраивает, потому они идут дальше.

Резолют осадил лошадь и повернулся к ним лицом. Оно выражало нечто среднее между недовольством и недоумением.

— Эльфы, те, что жили в Воркеллине и лишились своей святой земли, давно ушли в иной мир. Так выражаетесь вы, люди. Некоторые утверждают, что одним миром дело не ограничивается. Существует, мол, много миров, словно жемчужины нанизанных на нитку, и эльфы переходят из одного мира в другой. Умирают и снова рождаются. Не знаю, так ли это. Тайна сия мне неведома.

Юный вор внимательно смотрел на лицо Резолюта, вслушивался в его голос. Такого лица, такого голоса он у него не помнил, за исключением, может быть, пещеры Ораклы. До сих пор Резолют демонстрировал ему не лучшую сторону своей личности. А вот Дрени, похоже, сумел подойти к нему с другого бока. Уилл уловил разницу: разговаривая с эльфом, он, заранее с ним не соглашаясь, требовал ответа, в то время как Дрени хотел узнать и понять.

Дрени пожал могучими плечами:

— Подобные рассуждения о естественном порядке вещей я слышал и раньше. Думаю, однако, что панки живут рядом с драконами потому, что люди сюда остерегаются ходить. Чащоба их устраивает.

— А ты видел хоть одного? — Уилл осторожно оглянулся: уж не прячется ли кто в тени деревьев. — Мне кажется, что когда я был ребенком, то видел одного в клетке. Это было в Низине.

Ворон покачал головой:

— Это был мужчина в обличье панка. Панки большие, очень большие, во всяком случае мужчины. Огромные.

— Вы хоть одного из них убили?

Резолют рассмеялся:

— Я ни разу не подходил к ним так близко, чтобы попробовать убить, и Ворон, насколько я знаю, — тоже.

— И ничуть об этом не жалею, — улыбнулся Ворон. — У них, говорят, клыки длиной в твой палец и когти страшенные. Хуже всего то, что в коже у них имеются костяные пластинки, а цвет — от зеленоватого, как у черепахи, до золотистого. От чего это зависит, понятия не имею. Пластинки эти не возьмут ни стрела, ни даже топор. Лицо, горло и суставы покрыты толстой кожей черного цвета. Есть к тому же и хвост, очень сильный. Они не какие-нибудь глупые животные, плавают по Лунному морю, как пираты.

Уилл поднял плечи и снова оглянулся по сторонам.

— А почему мы не на главной дороге?

Все расхохотались. Резолют покачал головой:

— Мальчик, разве ты меня не расслышал? Они не дураки. Если они вздумают за нами наблюдать, то тут же увидят, что нападать на нас нет никакого резона. Кроме того, летом они уходят на побережье, а возвращаются сюда только зимой. Так что мы сейчас в безопасности.

— В самом деле? — Уилл посмотрел на двух спутников, ища подтверждения.

Ворон кивнул, Дрени — тоже, а потом вдруг улыбнулся и хохотнул.

Уилл прищурился:

— Уж не подшутили ли вы надо мной?

Дрени отрицательно покачал темноволосой головой:

— Глядя на тебя, мы вспоминаем свою молодость. Помню, как я мальчишкой трясся со страха, слушая рассказы о панках и бормокинах. Умиляемся твоей юности.

— Может, вы двое надо мной и не смеетесь, но только не Резолют. — Уилл искоса глянул на воркэльфа. — Ему никогда не было столько лет, сколько мне.

— Ошибаешься, мальчик. Я тоже был молодым, но таким наивным не был никогда. — Резолют слегка улыбнулся Уиллу. — Будем надеяться, что взросление не причинит тебе такого вреда, как мне.

Три дня спустя тайные тропы слились с главной дорогой, ведущей в Санджес. «Самый быстрый способ добраться до Крепости Дракона, — решили они, — это сесть на корабль, идущий на север. Если в Санджесе такого корабля не найдется, поплывем до Нарриза и там разыщем подходящее судно». В Нарризе, столице Сапорции, имелось эльфийское посольство, и Резолют надеялся, что ему помогут доехать до Локеллина, а оттуда они отплывут на корабле.

Санджес раскинулся на крутых берегах реки, впадающей в море. Возле каждого пирса, напоминавшего клепку разбитой бочки, пришвартовалось несколько кораблей. В гавани стояли на якоре еще суда. Хотя Ислин был намного больше Нарриза, Уилл никогда не видел в тамошнем порту столько судов одновременно.

Крытые черепицей крыши и толстые стены сохранили летнее тепло. Все здания города были выкрашены краской цвета слоновой кости, но окна и двери украшали яркие жизнерадостные изображения цветов и животных. Спускаясь к гавани, дома старели и тускнели, однако нигде не было и намека на мрак и безнадежность, присущие Низине.

В постоялом дворе им спокойно предоставили комнату. Для лошадей в конюшне место тоже нашлось. Оставив вещи в номере, путники тут же пошли на пристань. Ничем особенным от ислинской пристани она не отличалась. Вот разве только тем, что над маленьким городом не было плавающих над головой шаров, которые в Ислине извещали торговцев о прибытии их судна; не было здесь и канатной дороги, перевозящей людей над улицами. Отсутствие этих признаков цивилизации возвысило Уилла в собственных глазах: походка его стала пружинистой, а во взглядах, которые он бросал на горожан, сквозило высокомерие.

Резолют и Ворон с городом, похоже, были знакомы. Сначала они отыскали контору торговой компании и навели справки. Срезав путь, по аллее, ведущей от моря, они вышли в какой-то двор. Здание, перед которым путешественники остановились, должно быть, было тем, что они искали. Ворон указал на деревянную табличку, скрипевшую на ветру. То, что перед домом собралась большая толпа, судя по всему, Ворона не удивило.

Четверо мужчин в красной униформе с золотыми галунами (у троих из них были в руках пики) обошли толпу и обратились к путешественникам. Безоружный мужчина, толстенький, маленький и лысоватый, развернул пергамент. Голос у толстяка был немного писклявый, но громкий, как и положено человеку, облеченному властью.

— Именем короля Фиделиуса, обращаюсь ко всем морякам. Те, у кого пока нет места на корабле, должны обратиться в администрацию порта для приписки. Здоровые мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет обязаны с оружием в руках послужить Сапорции. Такого самопожертвования требует от вас народ.

Он опустил пергамент:

— Ступайте вместе с остальными.

Резолют покачал головой:

— Ваш приказ ко мне не относится. Я не моряк, не вашего рода-племени. Я вообще не человек, и мне больше шестидесяти. Отстаньте от меня.

Лоб чиновника прорезала морщина. Глаза потемнели.

— Ты, эльф, кажешься мне еще молодым. Впрочем, не важно. Твои попутчики подходят под указанные требования. Пусть исполняют приказ.

Воркэльф взялся за эфес меча:

— Они со мной и, так же как я, освобождаются от службы. Чиновник снова заглянул в свой пергамент.

— Прекратить разговоры. Я не хочу осложнений, но… Толстяк кивнул копейщикам, однако никто из них не решился усмирять Резолюта. Толпа моряков заворчала. Двое мужчин подняли с земли камни. Уилл последовал их примеру. Атмосфера накалялась. Послышались ругательства. Чиновник покрылся испариной.

Дело пахло потасовкой, но в этот момент сквозь толпу протиснулся стройный мужчина. Уилл не обратил бы на него внимания, если бы не синяя маска, прикрывавшая лицо до самых скул. Маску принято было носить только у трех народов, причем честь эту следовало сначала заслужить.

Человек в маске подошел к чиновнику, и моряки замолчали.

— Прошу прощения, инспектор, это мои люди.

Чиновник подбоченился:

— Капитан Данхилл, ваш корабль полностью укомплектован. Вы сами мне об этом сказали.

— Верно, Сиррис, сказал, но при этом я имел в виду и этих людей, потому что ожидал их прибытия. — Данхилл шагнул вперед и подал руку Ворону. — Рад увидеть вас снова, капитан Ворон. А вы, Резолют, совсем не изменились. Об этих двоих вы мне уже говорили. Я помню: они не представляют своей жизни без моря.

Ворон поспешно кивнул.

— Да, это — Уилл, мой племянник, а это — Дрени, мой троюродный брат. Прошу прощения за то, что припозднились, но путешествие в наше время сопряжено с большими трудностями.

Инспектор Сиррис свернул пергамент в тугую трубку и похлопал ею по плечу Данхилла.

— Вы должны были заранее сообщить мне их имена. Непорядок, капитан.

Ноздри Данхилла гневно раздулись.

— А сгонять силой в армию всех мужчин подряд, это, по-вашему, порядок, инспектор? — Капитан притронулся к маленькому символу, нарисованному на маске под правым глазом. — Если бы вы, инспектор, заслужили такую маску, то полностью отвечали бы за свою команду. Это мое дело — сообщать вам о чем-либо или не сообщать. Эти люди доложили мне, и этого достаточно. Вам здесь делать нечего. Уходите.

Капитан повернулся и сделал знак следовать за ним.

— Пойдем в контору. Там и поговорим.

Уилл пошел позади всех и выпустил из руки камень, так что он угодил точнехонько по пальцам ноги инспектора. Толстяк завопил и запрыгал на одной ноге. Каждый моряк внес свою лепту, и инспектор затанцевал на месте. Даже копейщики не выдержали и расхохотались. Напряженная атмосфера во дворе тут же разрядилась.

Данхилл привел их в контору торговой компании. За столами изучали листы бумаги писари, они сравнивали их с другими листами, а потом записывали что-то на новых. Скрип перьев по бумаге вызвал у Уилла дрожь, но когда они поднялись по ступенькам в другое помещение, скрипа уже не было слышно. Комната эта, судя по всему, служила спальней ожидавшим отплытия морякам. Капитан жестом указал им на скамейки, стоявшие подле прямоугольного стола.

— Вы ведь Ворон, верно? Я хочу сказать, что Резолюта трудно забыть, а вот вы изменились.

Ворон кивнул и сел.

— Как-никак десять лет прошло. Удивляюсь, что вы вообще меня помните.

— Как я мог забыть? Вы пришли ко мне в Ислине с пропуском, подписанным самим Раунсом Плейфером, и попросили о помощи. А потом вы двое захотели, чтобы я взял вас с собой на север и высадил в Призрачных Границах. — Данхилл покачал головой. — Я все думал, успели ли вы вернуться, и решил, что успели. Почему-то верил, что вас не схватили.

— Верно, не схватили. Нам повезло. — Ворон оглянулся по сторонам. — Здесь почти никого нет, а в гавани полно народу. Что происходит?

— Ничего, о чем следовало бы беспокоиться. Я распоряжусь, и вам выпишут пропуска, которые дают право ехать, куда пожелаете. «Мореплаватель» отходит в полночь. Дайте мне слово, что зарегистрируетесь вовремя, а то я вынужден буду отплыть без вас.

Резолют поставил локти на стол:

— Это все очень мило, но ведь он вас не об этом спрашивал.

Данхилл улыбнулся:

— Знаю. Это, конечно, полная чушь, но говорят, что Кайтрин заключила договор с Вионной. Будто бы они заполучили пиратов из Вруоны. Болтают, что Кайтрин предоставила им свои корабли. И теперь они идут на юг.

Ворон кивнул:

— Потому-то король и распорядился посадить всех мужчин Нарриза на корабль и отправить защищать столицу.

Капитан засмеялся.

— Это было бы разумно, но идем мы не туда, а на запад, в Вильван.

Резолют растерянно заморгал:

— В Вильван?

— Вот именно. — Данхилл пожал плечами. — По причинам, известным лишь ей одной, Кайтрин считает, что сумеет разрушить оплот величайших магов нашего времени. Мы обязаны остановить ее.

ГЛАВА 20

Спасаясь от бивших в лицо лучей восходящего солнца, Керриган Риз заслонил глаза рукой. Он стоял возле узкого окна высокой вильванской башни. Пока над горизонтом поднялась лишь четверть солнечного диска, но и этого оказалось довольно, чтобы увидеть десятки подпрыгивающих на волнах черных точек. Все они плыли к Вильвану. За семнадцать лет своей жизни он впервые увидел такую большую флотилию и мог поклясться, что и людям, родившимся раньше его, такое зрелище тоже было в диковинку.

Он отвернулся от окна и мысленно провел пальцем по корешкам книг. Стеллажи занимали в его комнате пространство от пола до потолка. Добравшись до толстого тома, Риз прошептал что-то и согнул крючком указательный палец. Книга соскользнула с полки и плавно поплыла по воздуху. Как только она добралась до его руки, заклинание перестало действовать, и Керригану пришлось в спешном порядке подставить другую руку.

Такая предосторожность не помогла. Под тяжестью книги он потерял равновесие и, быстро шагнув вперед, наклонился, чтобы поймать фолиант, но, наступив на длинный подол белой ночной рубашки, рухнул на левое колено. Он задохнулся от боли и потрясения и бессильно повалился на левый бок. Книге, однако, маг упасть не позволил: он крепко прижимал ее к груди.

Риз сердито дернул ногой, выпутываясь из злосчастного подола. Раздался треск разрываемой материи. Риз перекатился на спину, задрал ноги (этот маневр толстому магу не слишком удался) и увидел, что подол порвался. Хуже того, на ткани против левого колена расплылось красное пятно. Стоило ему увидеть кровь, как боль в колене многократно усилилась во много раз. Нижняя губа мага затряслась. Толстое тело мелко задрожало. Керриган изо всех сил старался не заплакать, убеждая себя, что это пустяк, обычная царапина. Так оно и есть на самом деле, но до чего же больно! Он хотел подтянуть колено поближе к лицу, но не мог: мешала лежавшая на животе книга.

Керриган благоговейно опустил книгу на пол, сдув с нее прежде невидимые пылинки. Он подтянул колено так высоко, как сумел, и осторожно завернул подол рубашки. Втянул со свистом воздух, взялся обеими руками за бедро и снова приблизил колено к глазам. Живот мешал ему, но царапину он все же рассмотрел. Кровила она несильно: из ранки выползала в основном светлая жидкость.

Маг помахал возле колена пухлыми пальцами, надеясь, что жидкость свернется. Не без труда он принял сидячее положение. Колено по-прежнему было согнуто и оголено. Риз глянул на кровавое пятно на рубашке, на разорванный подол… пожал плечами. Керриган был уверен, что рубашку теперь не отчистить и не починить, поэтому в гардеробе ей не место.

Мысль эта его успокоила. Он положил фолиант на колени и стал листать страницы. Четкое с завитушками письмо сменилось другим почерком. Ничего удивительного: книгу эту писали на протяжении нескольких столетий, и заполнена она была лишь наполовину. Время от времени встречались иллюстрации и диаграммы, но по сравнению с другими книгами, стоявшими на полках, их было не много.

Керриган дошел до чистых страниц, вернулся на несколько листов назад и углубился в чтение. Книга, которую он сейчас держал, была «Историей Вильвана» и имела связь с книгой, хранившейся в муниципальной библиотеке Вильвана. Как и в случае с арканслатой, связь между двумя этими книгами была магической. Как только магистр истории Вильвана добавлял в свою книгу новые страницы, те же самые записи мгновенно появлялись и в книге у Керригана.

Изучение истории всегда успокаивало юного мага, да и менторы одобряли увлеченность его этим предметом. Керриган подозревал, что в этом случае они исходили из эгоистических побуждений: пока он читал, они от него отдыхали. Им, однако, и в голову не приходило, что он и сам от них отдыхал. В истории Керриган искал ключи. Что это за ключи, он и сам не мог бы сказать. Просто ключи, в широком смысле этого слова. Он хотел, чтобы события обрели какой-то смысл.

Керриган нашел страницу, посвященную флоту, и сосредоточился. Боль в колене мешала ему, но он сделал все, чтобы не отвлекаться. Заклинанием этим он пользовался уже много раз, когда хотел полностью отдаться работе.

Из ладоней его вылетел голубой огонек и окружил книгу. Маленькая частица улетела прочь, создав эфирную связь его книги с той, что хранилась в библиотеке. Золото на страницах померкло, потом снова появилось и тронуло другие, предыдущие листы. Керриган открыл книгу и начал чтение с более старых страниц. Сначала лицо его было бесстрастным, потом на губах медленно расцвела улыбка.

Дойдя до последних страниц, маг сиял, как триумфатор. Четверть века назад, отправляясь на спасение Окраннела, флот имел в своем составе четыре дюжины судов, что составляло менее половины пришедших ныне в Вильван судов. Цифру он запомнил правильно, и это его порадовало. Улыбка раздвинула мясистые щеки, зажгла огонь в зеленых глазах.

В животе заурчало, пора бы и разговеться. Засунув за ухо прядь черных волос, он закрыл книгу и попытался перекатиться на правое колено. Рубашка задела царапину, и боль разгорелась с новой силой. Керриган зашипел и снова чуть не уронил книгу. Пухлыми пальцами он обхватил ее и прижал к сердцу, как дорогого друга, после чего сгорбился, ожидая, когда боль затихнет.

Смазанные дверные петли не выдали человека, вошедшего в комнату, а вот каменный пол шлепанья его сандалий не заглушил. Керриган поднял удивленный взгляд. Левой рукой он прикрыл раненое колено. Ткань опять задела царапину, причинив нестерпимую боль. Юноша невольно вскрикнул, но, сжав зубы, усилием воли сдержал слезы.

Он наклонил голову и, сделав несколько глубоких вдохов, взял себя в руки.

— Доброе утро, магистр Орла.

Платье женщины было таким же белым, как и ее волосы. Длинная коса — вдвое толще шнура, обхватившего талию. Голова высоко поднята, блестящие карие глаза устремлены на него. Она, как и другие менторы, всегда за ним наблюдала, однако Орла высматривала в ученике что-то большее. Покрытое морщинами лицо говорило о нелегкой жизни, но, насколько ему было известно, за последние тридцать лет она покидала Вильван не более двух раз.

Ее сильный голос заполнил комнату. Орла никогда на него не кричала, но и никогда с ним не сюсюкала.

— Ты поранился?

— Да. И очень больно.

Похоже, что так оно и есть. Женщина на мгновение закрыла глаза, и книга плавно поплыла к ней, следуя ее мысленному приказу. Орла легко ее поймала. На какое-то мгновение юноше захотелось, чтобы Орла покачнулась, как и он. Однако она легко справилась с увесистым фолиантом.

Орла подошла к полкам и поставила книгу на место. Затем повернулась к нему.

— Надо что-то сделать с твоим коленом.

— Да, позовите лекаря, — Керриган капризно выпятил нижнюю губу. — Мне нужен лекарь.

— Излечи себя сам.

Керриган посмотрел на колено и осторожно приподнял подол.

— Потребуется эльфийское заклинание, магистр.

— Оно тебе известно. Используй его. Он поднял голову:

— Я не могу воспользоваться им без надлежащего контроля.

Орла медленно улыбнулась, морщинки возле глаз стали глубже.

— К чему эти игры, адепт Риз? Ты прекрасно знаешь, что я не стану приглашать тебе эльфа. Знаешь и то, что я не буду расстраиваться из-за того, что ты освоил заклинание, которое — проживи я вторую жизнь — все равно не постигну. Короче говоря, мы оба знаем: ты не хочешь лечить колено, потому что процесс этот болезненный и тебе будет больнее, чем сейчас.

— Но ведь существуют определенные правила, магистр, как в любой игре. Я всегда действую в соответствии с правилами: они меня направляют. Так вот, согласно правилам, пользоваться магией эльфов или урЗрети можно только под надлежащим контролем, — эти слова он произнес с расстановкой. — Если я нарушу правила, то буду наказан.

Она закрыла глаза и вздохнула:

— Керриган, ты прекрасно знаешь — я не стану наказывать тебя за то, что сама же предлагаю тебе сделать. Разве я похожа на прежних твоих учителей? Надеюсь, ты уже усвоил, что терпимости у меня больше, чем у других. Почему же ты не делаешь того, что я прошу тебя сделать, а вместо этого подкидываешь мне разные шарады?

Юный адепт прищурился:

— Я хочу видеть корабли. Я хочу пойти на пристань и увидеть корабли.

— О, так вот оно что! — Темные глаза Орлы открылись, и она склонила голову набок. Это ее движение напугало Керригана. — Ну хорошо, думаю, мы сможем позволить тебе это при условии, что ты исполнишь мои приказы в точности.

Керриган нерешительно кивнул:

— Да, магистр.

— Очень хорошо. Для начала исцели свое колено. Юноша начал вставать и протянул к ней руку, чтобы женщина помогла ему подняться, но Орла покачала головой:

— Нет, сделай это здесь, на полу.

— Но ведь для того чтобы произнести заклинание… мне нужно переодеться…

— И испачкать еще одну рубашку? Нет. — Она устремила на него жесткий взгляд. — Ты согласился на мои условия, адепт Риз. Не заставляй меня пожалеть об этом. Ты можешь сделать это здесь, на полу.

Керриган покачал головой и промямлил:

— Это не по правилам.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что сделать этого не можешь, не поднимаясь с пола? И это после того, как я бесчисленное количество раз видела, как эльфы творят заклинания и исцеляют раненых на кораблях, на поле боя, на телегах? Что ж, если ты утверждаешь, что это эльфийское заклинание, то они, стало быть, разбираются в магии гораздо лучше тебя. Так?

— Нет. — Ноздри его гневно раздулись. — Я могу это сделать.

— Я жду. И долго ждать не намерена.

Керриган глубоко втянул носом воздух и медленно выдохнул. Потом перешел к поверхностному дыханию и закрыл глаза, чтобы свести к минимуму отвлекающие факторы. Согнул пальцы, осторожно положил левую руку на рану. Потная ладонь прижгла ее, но он вытерпел.

Затем юноша тщательно очистил мозг и приступил к заклинанию. Керригану нравилась эльфийская магия. Заклинания в ней казались ему живыми. В то время как в человеческих заклинаниях были острые углы, скрещивания и обрывы, эльфийские заклинания словно бы врастали в землю своими корешками или, как ветки, тянулись к солнцу. Человеческие заклинания казались созданными искусственно, ими, правда, и овладеть было легче. Эльфийское заклинание напоминало лабиринт, по которому надо было умело пройти, чтобы в конце пути получить заслуженную награду.

Левая его рука стала излучать голубой свет. Оттенок свечения был темнее, чем в случае с книгой. Он напоминал глубокую морскую синеву за окном, а не хрупкую голубизну птичьего яйца, которая годилась лишь для подвижки предметов. Энергия потекла в колено, ускоряя рост и регенерацию тканей, поглощая кровь и плазму и запечатывая ранку. Боль, однако, при этоммногократно усилилась. Керриган знал, что в ней слились сейчас все виды боли — грызущая, давящая и коликообразная. Сконцентрированная боль пронзила ему колено, словно стрела, а потом исчезла, словно ее и не бывало.

Он оторвал руку от колена. На коже и следа не осталось. Кровь была только на ладони, и юноша обтер ее о рубашку. Опершись о каменный пол правой рукой, он встал и выпрямился. Рубашка натянулась на круглом животе.

Керриган посмотрел на Орлу:

— Ваше приказание выполнено, магистр.

— Очень хорошо, адепт Риз. — Она окинула его взглядом с головы до ног и сдвинула брови. — Теперь сними рубашку, почини ее и выстирай.

— Что?

— Ты прекрасно слышал, что я сказала, Керриган. — Орла указала на дверь. — Я знаю, в нормальных условиях это делают за тебя слуги, но сейчас обстановка далека от нормальной. Все жители острова заняты теперь другими делами. Сегодня ты сам выстираешь свою рубашку и принесешь себе завтрак.

Он улыбнулся:

— Из кухни?

Наставница кивнула:

— Ты сможешь найти туда дорогу?

— О да, — Керриган постарался спрятать улыбку. Хотя в еде ему никто не отказывал (наоборот, слуги то и дело бегали из кухни в комнату и за добавкой и приносили ему хлеб, суп, мясо и фрукты), он и сам знал дорогу. Кухня с первого раза совершенно его очаровала. Сам он творил свои чудеса в арканориуме, над жилыми помещениями. В кухне же магистры, адепты и даже ученики творили другие чудеса: с помощью заклинаний замешивали тесто для хлеба, растапливали печь, мололи специи, помешивали суп и жаркое. Многие эти заклинания юноша знал очень хорошо, так как и сам смешивал подобным же образом ингредиенты и так же осторожно работал над настойками и препаратами. Однако в кухне он видел, как теория чудесным образом превращается в практику.

Ну а плоды этой практики нагружали ему живот приятной теплой тяжестью.

— Вот и прекрасно, хотя ты, боюсь, будешь разочарован. У нас сейчас стоит флот, а матросов надо кормить, поэтому еду следует экономить. — Она прижала палец к острому подбородку. — Ты получишь пинту разбавленного эля и небольшой ломоть хлеба.

— Да я же умру с голоду!

— Это не надолго, адепт Риз.

Он нахмурился. Кушанья, вкус которых он уже предвкушал, рассыпались во рту в неаппетитную пыль.

— Так что я должен сделать? Починить рубашку, выстирать ее, поесть… ну а потом могу я пойти к кораблям?

— Да.

Он посмотрел на нее с подозрением:

— Да у меня не останется времени на осмотр кораблей. Ведь не успею я поесть, как будет пора идти на занятия.

Орла улыбнулась:

— Теперь, адепт Риз, ты убедился в справедливости моих слов: все сейчас очень заняты, даже я. Сегодня утром я встречаюсь с военным магистром, чтобы узнать у него о своих обязанностях. До полудня ты свободен.

— Так вы пришли, чтобы сказать мне об этом? — Керриган нахмурился. — Вы бы меня в любом случае отпустили?

— Да.

— Но тогда почему…

— Да потому, адепт Риз, что ты сам согласился играть со мной в игру и проиграл. — Орла пошла к дверям и, остановившись на пороге, оглянулась через плечо. — Если станешь играть, непременно проиграешь. Считай, что на этот раз тебе повезло: проигрыш не слишком дорого тебе обошелся. Пусть это послужит тебе уроком. Если проиграешь в будущем, то и ты, и те, кто будет рядом с тобой, не переживут такой неудачи.

ГЛАВА 21

Усталость обжигала глаза сильнее, чем лучи восходящего солнца. Спала Алекс в предыдущие три дня считанные минуты, и это после засады, которую она устроила авроланской армии. С помощью генерала Каро ей удалось убедить местных богатых купцов в том, что город их обречен. Каро подчеркнул, что если эвакуация не произойдет в надлежащем порядке (под этим он понимал, что приказы его будут выполняться в точности), то начнется массовый грабеж. И обойдется это торговцам намного дороже, чем расходы на саму эвакуацию. В результате все нехотя согласились.

Каро положился не на одних купцов. Город переселялся в окрестности, и люди, от которых зависела жизнь Порасены, — будь то торговцы, воры, служители культа или ученые — приглашены были им в городскую ратушу для разъяснения сложившейся ситуации. Генерал объявил, что грабители будут немедленно уничтожены. По его сигналу в комнату ввели человека, одетого в форму конногвардейского полка. Полотняный мешок, надетый на голову преступника, не Дал аудитории возможности установить его личность и расслышать слова, которые арестованный выкрикивал в качестве протеста.

Каро вынул из-за пояса кинжал и обратился к приговоренному:

— Ну, а теперь напоследок веди себя достойно. Умри как мужчина. — И всадил ему в грудь кинжал. Вытащил он оружие только тогда, когда тело, обмякнув, свалилось на руки бывшим его товарищам по полку.

Каро не счел нужным сказать кому бы то ни было, что человек, которого он только что зарезал, был убийцей. Его взяли из городской тюрьмы и одели в форму конногвардейского полка.

Генерал взглянул на собравшихся и подождал, пока кровь стечет с клинка, а люди вынесут мертвое тело.

— Как я и сказал, все грабители будут уничтожены. И не важно, кто это окажется — мужчина, женщина или ребенок. Дело сейчас найдется для каждого: надо не только вывозить собственные пожитки, но и помогать другим.

На западном берегу Салерсены вырос палаточный город. Торговцы вывозили туда свои склады. Кое-кто распродавал вещи, необходимые другим беженцам. Цены были умеренные, так как Каро предупредил: ростовщичество и раздувание цен приравнивается к грабежу.

Алекс вздохнула. Эвакуация не удалась бы, если бы из Ислина не прискакала большая группа людей. Расстояние в десять лиг всадники преодолели очень быстро: должно быть, рассчитывали отпраздновать здесь ее великую победу. Посыльные разыскали Алекс в Порасене, и в середине следующего дня она вместе с генералом Каро прискакала в лагерь.

Когда они с Каро начинали освобождение Порасены, то были на ножах, однако эвакуация их объединила. Каро одобрил решение Алекс — передать операцию в его руки. Он использовал ее статус (статус архитектора победы), чтобы предложить всем недовольным его приказами обратиться с апелляцией к Алекс, но во всех спорных случаях она вставала на его сторону. Чем больше возрастало недовольство, тем сильнее становился их альянс. Однако уезжать сейчас из города оба они не хотели.

Посыльный привез их в ее командирский шатер, и Алекс готова была разорвать на части того, кто посмел его занять. Каро кивнул ей, давая знать, что войдет первым, а она — следом за ним. Его широкоплечая его фигура замерла на месте, и Каро вдруг преклонил колено перед стоявшим посреди палатки человеком. Полог опустился за спиной Алекс. Стало темно, но ей хватило и одной секунды, чтобы узнать этого человека. Она тоже опустилась на колено и склонила голову.

— Ваше величество, а нас никто и не предупредил.

— Вы ведь войско Кайтрин тоже не предупредили. Встаньте оба. Вы хорошо мне служите.

Алекс подняла голову и заметила на лице человека улыбку. Хотя с высоты своего роста она спокойно могла разглядеть белые шрамы на его лысой голове, Алекс всегда чувствовала себя крошечной по сравнению с королем Альциды Августом. Она понимала, что частично это происходило оттого, что впервые она увидала его еще будучи ребенком. Тогда волосы короля были темными и густыми. С годами они редели и белели, как и роскошные его усы, поэтому король стал брить голову. Время, конечно, изменило тело Августа, добавив ему морщин и лишив волосы, однако жизнелюбие и силу оно похитить не смогло. Об этом говорили лучистые карие глаза. Перед ней стоял человек, могучий, как и прежде, умом и духом. Человек, на которого Алекс смотрела с благоговейным трепетом..

Каро встал и обменялся с королем рукопожатием.

— Ваше величество, какой приятный сюрприз.

— Вы, Каро, лжете так же ловко, как и всегда. Если дошедшие до меня слухи верны, вам сейчас меньше всего хотелось бы моего присутствия здесь. — Август повернулся к Алекс. — А ты, Алексия, знай: я здесь не для того, чтобы узурпировать твою победу.

Она кивнула и пожала его сухую сильную руку.

— Победа эта принадлежит вам, ваше величество, так что ни о какой узурпации и речи быть не может.

Король улыбнулся:

— Я приехал сюда и не для того, чтобы объявить себя соперником Адроганса, однако ваши войска обеспечили всем нам победу, и пусть ему будет стыдно. Я доволен. Человек он толковый и даже смог нанести урон войскам Кайтрин в Окраннеле, но я не хочу рассчитывать только на него. Его сейчас сильно теснят, словно он и есть тот самый Норрингтон, который, согласно предсказанию, одолеет Кайтрин. А вот то, что войска собираются его поддержать, меня беспокоит.

— Это можно понять, ваше величество, — вздохнула Алекс. — Я его не слишком люблю, однако не могу не уважать, особенно сейчас.

— Эвакуация… да. Проблема не из легких, верно?

Каро кивнул:

— Люди понимают, что из города надо все вывозить, а что будет потом, не представляют. Вы, должно быть, встретили на дороге людей, едущих в столицу.

— Да. И это навело меня на идею. Позвольте, я вам ее изложу. — Он жестом пригласил их к столу, на котором была разложена карта. — Решение тут не такое простое, как при вашей атаке, но думаю, должно сработать.

То, что предложил король, было одновременно и смелым, и многообещающим. В двух милях вверх по течению извилистое речное русло проложило себе дорогу сквозь невысокие горы, образовав там красивую долину. Король передал крупные земельные участки купцам при условии, что те останутся на месте и будут исполнять определенные обязанности. На то, что половина предоставленной им земли принадлежала Ориозе, внимания никто не обратил.

Мелкие участки достались горожанам. Они получили то, чего ранее никогда не имели. Король запретил им первые десять лет продавать участки, но так как возможность владеть землей представлялась жителям Порасены несбыточной мечтой, то щедрость короля они встретили с невиданным энтузиазмом.

Принимая во внимание угрозу нападения (любой человек, находящийся вблизи от Порасены, подвергался опасности), отъезд короля в Ислин все расценили бы как разумную предосторожность, но Август об этом и слышать не хотел. Рассудил он верно: если он отправится сейчас в столицу, большинство беженцев бросится за ним. Король несколько раз выезжал в Порасену: помогал людям вывозить их пожитки. Он обещал навестить их в новом городе и даже снарядил конвой, который должен был сопроводить их в Ньюпор и помочь с размещением.

С того места, где стояла Алекс, открывался хороший обзор. Она видела грязную, разбитую дорогу, проложенную параллельно руслу реки. По ней тащились тяжело нагруженные люди. Маленькие семейные группы тянулись на юг, сталкивались с людьми активными, помогавшими навьюченному мулу преодолевать трудные участки. Солдаты Альциды поддерживали наиболее слабых.

Король встал рядом с ней, сбросил капюшон черного шерстяного плаща:

— Эвакуация проходит хорошо, Алекс. Да-да, я знаю, ты скажешь, что хвалить за это надо только Каро. Ему я уже выразил свою благодарность.

Она кивнула и махнула рукой в сторону города:

— Большинство семей выехало. Остались глупцы да отчаянные головы. Они прибегают в город, чтобы взять забытые вещи. Находят себе разные оправдания. Некоторые сочиняют неправдоподобные истории, чтобы прикрыть мародерство, хотя Каро никого еще не казнил.

— Грабежи могли бы оказаться препятствием к эвакуации, но сейчас… — Август пожал плечами. — Сомневаюсь, что в городе остались какие-то ценности.

— Вы безусловно правы, ваше величество.

Август улыбнулся. Углы рта скрылись под пышными усами.

— Ты слышала, что сказал сулланкири: Порасена обречена. Насколько я понял, он не намекнул, когда и как это произойдет.

Алекс покачала головой:

— Я удивляюсь тому, что нам удалось так быстро эвакуировать город. Полагаю, завтра на закате наша работа будет завершена. Мы сможем покинуть Порасену. Остается один важный вопрос: надо ли ее сжечь?

— Да, нам следует это сделать. Король посмотрел на городские башни. — Если мы ее не уничтожим, они сюда войдут, а из Ориозы явится еще больше авроланов. Зачем оставлять им хорошо укрепленную крепость?

— Ваше величество, я ни в коем случае не оспариваю вашу мудрость, но почему вы терпите то, что Ориоза приютила у себя авроланов?

Глядя на долину, король задумчиво провел рукой по подбородку.

— Чтобы прекратить это, требуется вооруженное вторжение. У Ориозы сильная армия, отчаянные воины, и, защищая свою землю, драться они будут еще отчаяннее. Что до политического давления… ты же знаешь, как Скрейнвуд добыл себе трон, верно?

— Да, ваше величество. Сулланкири убил его мать.

— Причем самым зверским способом. В том году в Ориозе должны были проводить праздник Урожая, но его отложили на год в связи со смертью королевы Ланиветты. Скрейнвуд когда-то был моим другом, и отец послал меня представлять на похоронах Альциду. Там я увидел совершенно подавленного человека. Хищная хитрость не покинула Скрейнвуда, но имевшееся у него некогда весьма скромное мужество исчезло окончательно.

Король вздрогнул:

— Он не останавливает врагов, когда они проходят через Ориозу, но в то же время страшно их боится, не спускает с них глаз. У него повсюду шпионы, и он делится со мной информацией, чтобы предотвратить вооруженное вторжение. Известие о твоей победе вынудило его открыть мне кое-что полезное. Кайтрин день ото дня становится все храбрее.

— Стало быть, следующим моим заданием будет…

Август расхохотался. Звучный смех его разнесся по долине.

— Ты вернешься в Ислин вместе со мной. Близится праздник Урожая. Как и в канун последнего вторжения Кайтрин, Альцида была организатором и хозяйкой праздника. Я хочу, чтобы ты была там. Кайтрин очень многим внушает страх, а ты поможешь разрядить обстановку. Она, конечно, женщина грозная, но победить ее все-таки возможно. Надо людям об этом почаще напоминать.

— Я сделаю то, о чем вы просите, ваше величество, но мое место здесь, на поле боя.

— Я знаю это, Алексия. — Король на мгновение сжал губы, но их тут же тронула легкая улыбка. — Твой отец тоже произносил эти слова. Он бы тобой сейчас очень гордился, хотя, наверное, сказал бы, что нынешние действия Кайтрин — не твоя забота. Арканслата сообщает, что сейчас она ведет флот к Вильвану.

Алекс подняла голову. Роль чародеев в войне давно и горячо обсуждалась. С одной стороны, самые простые заклинания могли найти применение в ведении военных действий, с другой — заклинания противоборствующей стороны могли свести все усилия к нулю. Обычно чародеев держали за линией фронта. Занимались они починкой военного снаряжения и снарядов и лечением механоидов (представлявших собой нечто среднее между человеком и механизмом).

Что бы там ни было, но нападение на крепость чародеев — ужасная глупость. Алекс нахмурилась.

— Смысл это имеет только в том случае, если Кайтрин удалось найти какое-то великое заклинание или создать необыкновенное оружие, с помощью которого она может их одолеть.

— Верно, хотя мотивы ее могут оказаться более прозаическими. Кайтрин взяла с собой пиратов из Вруоны. Раньше они совершали набеги на ее суда. Возможно, она хочет, чтобы они перебили друг друга. Многим предводителям следовало бы знать, что иметь с ней дело весьма небезопасно.

— Тогда скажите, ваше величество, чем не угодили ей войска, которые она послала в Порасену?

Яркий огонь вспыхнул к северо-востоку от города. Серебристый, ослепительный, словно молния. Он перевоплотился в фигуру сулланкири, того самого, которого Алекс видела три дня назад. Авроланское чудище взглянуло на город, принюхалось и повернулось к горе, на вершине которой они с королем стояли.

— Запах крови чую я, нос щекочет мне она. Я уверен: это враг! Скажи, король, разве не так? Враг смеется, веселится, ну а скоро прослезится!

Август закрыл глаза, опустил голову и медленно ею покачал.

— С рифмами у тебя все так же плохо, Ли.

Хотя слова эти и прозвучали чуть громче шепота, а сулланкири находился в полумиле от них, дернулся он, как от удара бичом. Зашипел, сгорбился, запахнулся в огненный плащ, словно в защитное облачение. Потом медленно выпрямился и указал рукой на восток.

— Внимание! Предсказание: с Порасеною прощание.

Алекс посмотрела на границу с Ориозой и невольно попятилась. Бессознательно схватила мечи, заслонив собой короля.

— Уходите, ваше величество, быстрее!

— Нет, Алексия. Я не впервые его вижу. Бежать не имеет смысла.

На фоне восходящего солнца появился черный силуэт в форме огромного креста. Тень эта перемахнула через горные хребты и стремглав полетела вниз. Вспыхнула золотом под солнечными лучами чешуя цвета слоновой кости. Дракон стал похож на изделие искусного ремесленника. Плавность и грация его движений казались немыслимыми для такого массивного существа.

Хищник накренил левое крыло и описал круг над Порасеной. В огромных глазах цвета морской волны вспыхивали разноцветные всполохи. Казалось, что это мысли, рождавшиеся в рогатом черепе. Дракон наблюдал за людьми, бегущими в панике по улицам. Пролетая мимо балкона высокой башни с оцепеневшей от ужаса фигуркой, он лениво щелкнул зубами. Хотя дракон и промахнулся, человек отпрянул и свалился вниз навстречу своей смерти.

Мощный удар крыльев — и дракон взмыл в небо. Поднявшись на несколько сотен ярдов, он принял форму шара и, кувыркаясь, устремился вниз. Набирая ускорение, дракон несся точно выпущенный из пращи камень. Затем он расправил крылья и, сделав петлю, полетел прямо на город.

Едва не касаясь крыльями самой высокой башни, дракон изрыгнул пламя. Горячая вспышка показалась Алекс шаловливым шлепком, но этот слабенький сгусток энергии захлестнул Порасену. Оранжевый огонь поразил город в самое сердце. Одним махом уничтожил мост, по которому она не раз переправлялась на другой берег, залив огнем улицы. В мгновение ока вспыхнули деревянные постройки. Пламя сбило бегущих по улице людей, повалило их, как при наводнении и поглотило. Рев огня заглушил дикие вопли.

Огонь плескался на башни, брал их в кольцо, и они не столько горели, сколько подвергались эрозии. Так волны обтачивают песочные замки. Вместе с ярко полыхавшей мебелью и коврами они оплавлялись, как свечи. Алекс увидел, как две башни склонились друг к другу, образовав арку над адом, в который превратился центр города.

Выпуская из ноздрей небольшие порции огня, дракон сделал еще круг, поджаривая стоявших на крепостных стенах людей и сжигая лачуги в трущобах. По реке плыли на север горящие обломки. Второй и третий заход были не такими яростными, как первый. Порасена весело потрескивала, посылая в небо столб серого дыма.

Совершив последний круг, дракон удалился на восток. Как только он пересек границу с Ориозой, в город вошел сулланкири. На окраинах огонь был не таким жарким, как в центре, поэтому он продвигался без особого труда, пока не добрался до центра города.

Алекс внимательно всматривалась в пекло, ожидая, когда монстр снова из него появится. Прошло мгновение, и огонь по всему городу задрожал, словно под воздействием сильного холодного ветра. Языки пламени сжались по краям, стянулись… и исчезли все разом. Лишь в самом центре несколько мгновений бушевал огненный циклон, перевоплотившийся вдруг в сулланкири.

Крошечная фигура картинно поклонилась, отсалютовав королю. Огненный плащ ярко заблестел, послышался треск, и пламя окончательно исчезло.

Алекс моргнула и, оглядев город, горестно покачала головой. Из покореженных башен валил дым. То здесь, то там возгорались пожары, но все это было жалкой пародией на огонь дракона. Там, где раньше был мост, медленно текла река с кипящей водой. Алекс чуть ли не физически ощущала, как там корчится ошпаренный вейрун.

Она вздрогнула, хотя холодно ей, разумеется, не было.

— Я понимаю: то была демонстрация силы, но если сулланкири знал, что вы здесь, почему дракон вас не убил? Такая потеря стала бы мощным ударом по оппозиции Кайтрин.

Король задумчиво кивнул:

— Да, но еще большее потрясение испытают все, когда я расскажу о том, чему стал свидетелем. Четверть века назад у Кайтрин был дракон. С помощью фрагмента Короны Дракона она сумела его поработить. Мы этого дракона уничтожили. А теперь она заполучила еще одного.

— А не пошлет ли она его в Ислин, когда правители со всего мира соберутся на Совет Королей?

— Ты бы, наверное, так и поступила, и я — тоже, но только не Кайтрин. — Король надел капюшон, и лицо его ушло в тень. — Она предупредила нас, что еще вернется. Сейчас Кайтрин сделала нам еще несколько предупреждений. Для того чтобы одолеть врага, она хочет сначала сломить его морально. Помяни мое слово, Алексия, уничтожение Порасены нанесет страшный удар по противостоящим Кайтрин силам. Так что ее поражение и твоя победа в битве за город станут совершеннейшими пустяками. Если мы не объединим свои усилия, мир окажется в полном распоряжении Кайтрин.

ГЛАВА 22

Привести в порядок ночную рубашку оказалось гораздо легче, чем восстановить чувство собственного достоинства, но все же Керриган осилил и то и другое. Подшивая Подол, он укололся иголкой всего два раза, однако решил встретиться со швеей и узнать у нее магические приемы, чтобы в дальнейшем уберечь руки. Затем юноша выстирал рубашку. Наблюдая за учениками, которых в качестве наказания посылали в прачечную, он научился выжимать белье и вешать его на веревку для просушивания.

Никто из прежних учителей не заставил бы его это делать, и Керриган понимал, что ссылка Орлы на то, что из-за прибытия флота в доме мало слуг, — простая отговорка. Другие учителя в качестве наказания заставили бы его бессмысленно повторять магические заклинания, которым он научился много лет назад.

Юноша знал, что учителя им манипулируют. Они показывали ему новые заклинания и новые технологии, а в наказание заставляли повторять азы. А так как это страшно его угнетало, он становился более внимательным и прилежным при изучении нового материала.

Вернее, это они так думали.

С самого начала адепт разделил учителей на два разряда. Первые заботились прежде всего о достижении конкретной цели. Однако же Керриган никогда не знал, в чем эта цель заключается, потому что, когда он осваивал задание, учитель исчезал, а на его место приходил другой. Этими учителями было легко манипулировать. Сначала он вел себя как ученик, подающий некоторые надежды, потом долгое время изображал тупицу, после чего снова следовал невиданный взлет, а потом опять падение. Радость и отчаяние шли у педагогов рука об руку с его подъемами и падениями. Учителя явно хотели поскорее с ним расстаться, и он их наказывал: давал понять, что те останутся с ним навсегда.

Учителя, которых ученик отнес ко второму разряду, требовали от него неукоснительной точности. Последние семь лет преобладал именно этот тип. Часто это были даже и не люди. Они с самого начала сомневались в том, что Керриган освоит приемы, которые они ему показывали. Несмотря на то что юноша был в десять раз моложе самых старых учителей человеческого рода-племени и еще моложе тех, кто людьми не являлся, магию он постигал успешно. Большинство учителей отказывались этому верить и заставляли его повторять магические действия снова и. снова. Он был скрупулезно точен, так как выбора у него не оставалось. Орла могла приказать ему излечить колено, а вот магистр Файренол за то же самое наказал бы его на неделю.

Доставить удовольствие второй группе магистров было не так трудно, как могло бы показаться. Керриган упивался порядком и точностью. Он предпочитал спокойствие, ему не нравилось, когда его отвлекали. В тишине он лучше ощущал творимую им магию, она была для него музыкой, принесенной ветром. Юноша чувствовал, что где-то внутри есть и другие великие чудеса, но не знал, что нужно сделать, чтобы овладеть ими.

Был у него еще один способ, с помощью которого он манипулировал учителями. Еда. Он настаивал на том, чтобы они ели вместе с ним. Если учителя отказывались, он дулся и капризничал до тех пор, пока не добивался своего. После этого быстро выяснял их вкусы и пристрастия. Есть им приходиться ту же пищу, что заказывал ученик, и с помощью их любимых или нелюбимых блюд он поощрял или наказывал своих учителей. Особенно ему нравилось, когда с его помощью худые наставники толстели.

Сидя в углу кухни на табуретке, Керриган думал об Орле. Вокруг него кипела работа: магистры, адепты и ученики таскали тяжелые мешки с мукой, помешивали что-то в огромных котлах, подбрасывали дрова в топку. Интересно, почему они не пользуются магией, как обычно? И тут же сообразил: они приберегают энергию для других заданий.

Орла, наверное, была бы довольна этим его умозаключением, но тут же потребовала бы от него большего. «Почему? » — был вопрос, который она задавала постоянно. Наставница хотела, чтобы ученик докапывался до сути, требовала от него больше, чем от других. Задачи, которые она ему подбрасывала, никогда не пришли бы в голову другим его учителям.

Пережевывая черный хлеб, Керриган задавался вопросом: почему все приберегают энергию? Спора нет, цели можно добиться и с помощью обыкновенной физической силы, не прибегая к магии. На замес теста для хлеба времени уходило больше, поднималось оно тоже медленнее, да и все остальные стадии без применения магии требовали больше времени, однако хлеб в конце концов выпекался. Ломоть в его руке с одного конца подгорел (раньше юноша никогда такого не видел), но вкус у хлеба такой же хороший, и он им вполне наелся.

Керриган пожал плечами. Должно быть, они исполняют распоряжение Великого магистра, а причины известны только ему. Когда юноша чего-то не понимал, ему всегда давали этот ответ, и он больше не спрашивал. Когда Керриган интересовался у своего наставника, почему он должен поступать так, а не иначе, следовал тот же ответ.

А вот с Орлой все было по-другому. Она всегда просила его отыскать причину. Он старался изо всех сил, и она его внимательно выслушивала. И все же каждый раз юноша ощущал, что наставница разочарована. Она явно ожидала от него другого ответа. И хотя вроде бы были правильными, Керриган никак не мог понять, чего же еще она от него хотела.

Он доел хлеб (подгоревший кусочек бросил собаке) и запил его разведенным элем. Пиво показалось ему отвратительным, но Керриган все равно его допил и выбросил пустую кружку в корзину с грязной посудой. Ученица, руки по локоть в мыльной воде, злобно на него взглянула. Он в свою очередь раздул ноздри и выплыл из кухни в радужном настроении.

Керриган на мгновение заслонил глаза от солнца и направился по извилистой дорожке к маленькому порту. Лесистые холмы мешали видеть океан и корабли, но, так как навстречу двигался поток людей, он был уверен, что идет в правильном направлении.

Вильван всю жизнь был его домом, и хотя юноша не часто выбирался из башни, где жил и учился, местный пейзаж был ему знаком. Густая и роскошная растительность покрывала горы, точно лоскутное одеяло. Пестрота здесь была неимоверная: на алых кустах росли синие ягоды или серебристые цветы. Его удивляло, что путешественники реагировали на радужную палитру местного ландшафта как на экзотику.

Керриган считал, что экзотически выглядят как раз сами путешественники. Они и забавляли, и пугали его. Одежда многоцветная и многослойная. Подумать только! Они носили брюки (длинное платье попадалось крайне редко). У многих были мечи, кинжалы, луки и колчаны со стрелами. Шрамы на лицах, кривые и желтые зубы, а уж как от некоторых из них пахло! Керриган думал, что найдет дорогу, полагаясь лишь на обоняние.

Путешественники разбрелись по всему острову. У чародеев в зависимости от специализации имелись свои комплексы с башнями. Башня магистров стояла в центре острова. Керриган жил там, и обычно учителя ходили к нему, а не наоборот. Он редко видел своих ровесников, если не считать учеников, которым в качестве наказания приказывали исполнять при нем лакейские обязанности. Чародеев своего ранга юноша встречал и того меньше.

Хотя люди, что шли ему навстречу, выглядели странно, они, однако, соблюдали определенный порядок. В порту царил хаос. Суда, стоявшие на якорях, поднимались и опускались вместе с волнами. Ученики, собравшись толпами, смеялись и окликали моряков. Матросы что-то кричали им в ответ, потом адепт посылал учеников на сходни, чтобы они помогли с разгрузкой.

В этот водоворот Керриган вошел, как всегда, не торопясь. Изумлялся он буквально всему и старался все запомнить. Собственные впечатления ему нужно было сравнить с тем, что отразит потом официальная история. На ее страницах он прочел так много! Однако тексты мертвы. Сейчас он видел больше, чем когда-либо; юноша просто упивался полнотой и многообразием жизни.

Звуки, запахи, слова, разные наречия — все это хлынуло на него, как волнующееся море. Керриган восторженно встречал каждую волну и невольно улыбался. Он видел, что адепты, заметив его, кивают друг другу. Должно быть, говорят о нем… странно, о чем бы это? Здесь, на пристани, он чувствовал, что любит всех.

— Эй ты, как насчет того, чтобы помочь?

Керриган поморгал зелеными глазами и повернулся на звук голоса. Там, у леера корабля, стоял эльф с пузатым мешком в руке.

По сходням как муравьи бегали ученики и молодые матросы, перетаскивая мешки в повозку.

— Вы имеете в виду м-меня? — голос Керригана дрогнул, но не от смущения. Эльф был совершенно не похож на его учителей-эльфов. Тело сплошь покрыто татуировкой, а белые волосы гребнем встают на голове. Керриган не сразу догадался, что это воркэльф, и не потому, что ничего о них не знал, а потому, что впервые увидел живого воркэльфа. Зрелище это заставило его невольно улыбнуться.

Воркэльф кивнул.

— Да, тебя.

— Я буду счастлив помочь. — Керриган завернул рукава коричневой робы, вытянул руки ладонями вверх, согнул пальцы и начал произносить заклинание. Как и утром с книгой, он хотел, чтобы мешок сам перелетел с корабля на телегу. Определить расстояние и вес мешка было не так-то просто, но, судя по тому как небрежно болтался он в руке у воркэльфа, мешок был, должно быть, не слишком тяжелым.

Керриган зажмурился, чтобы сосредоточиться, и произнес заклинание. Открыв глаза, он поискал мешок, но не увидел его. Люди задрали головы к небу, и он последовал их примеру, но не понимал, на что они смотрят, потому что сам не увидел ничего, и неба — тоже.

Через сотую долю секунды пятидесятифунтовый мешок с мукой обрушился ему на грудь и сбил с ног. Керриган упал на спину, ударился головой, и перед глазами его взорвались звезды. Потом он почувствовал страшный груз, давящий на грудь. В ярости юноша произнес заклинание, и мешок поднялся в воздух, однако дышать он все равно не мог.

Незнакомый ему адепт опустился рядом с ним на колено, взял Керригана за талию, но приподнять не смог.

— Он слишком тяжелый. Помогите.

Керриган в панике задергал ногами: дыхание обжигало легкие. Он хотел закричать, так как чувствовал страшную боль в голове и спине, но парализованные легкие не дали ему такой возможности. Слезы струились по его лицу, сначала — от боли, а потом из-за того, что неподалеку кто-то смеялся. Сквозь слезы он неясно различал согнувшиеся от смеха фигуры, пересказывавшие друг другу забавный эпизод.

Вдруг обзор ему заслонил воркэльф. Керриган почувствовал, как его пальцы вонзились ему в спину. Эльф поднял его, и холодный воздух рванулся Керригану в легкие. Маг выдохнул, а воркэльф снова опустил юношу на землю. Трижды он помогал ему сделать вдох, после чего опустил руки и встал рядом.

— Удивляюсь, что ты вообще еще дышишь.

Керриган покраснел. Перекатился на правый бок, чтобы подняться, но не успел встать на колено, как кто-то на него наткнулся. Керриган откатился на несколько футов назад, но тут же раздались крики: «Осторожно! » Он оглянулся на место, на котором только что лежал.

Со страшным грохотом на землю свалился мешок с мукой. Взорвавшись, он обрушил на юношу белое облако. Керриган помотал головой и задергал носом, чтобы вытряхнуть забившую ноздри муку. Она превратилась у него во рту в липкую массу. Выковыряв муку из глаз, он, шатаясь, поднялся на ноги.

Ученики, адепты, матросы и солдаты, стоя вокруг, показывали на него пальцем и корчились от смеха. Керриган опустил глаза и увидел, что мука совершенно его запорошила. Живот мешал ему рассмотреть остальные части тела, но, по всей видимости, и они были не чище. Лицо его вспыхнуло. Юноше хотелось, чтобы и уши у него тоже были забиты мукой: лишь бы не слышать, как все над ним потешаются.

Смех пригвоздил его к позорному столбу. Запорошенное мукой лицо выразило ужас. За свою жизнь он испытал и гонения, и угрозы, и унижения, но научился на них отвечать, а вот оружия против смеха у него не было, поэтому он не знал, как поступить. Ничего не придумав, адепт среагировал бессознательно.

Впервые в жизни Керриган Риз побежал.

ГЛАВА 23

Войдя в круглый кабинет военного магистра, Орла задержалась на единственной ступеньке у расположенной чуть ниже центральной части помещения. Вокруг этой площадки, от пола до потолка, шли полки, заставленные книгами, свитками, картами, оружием, костями и другими артефактами войны. Напротив двери, на балконе, стоял сейчас магистр со сложенными за спиной руками. Он смотрел на море.

Комнату легко было принять за генеральскую, и не только из-за находящихся в ней предметов. В немногочисленной скромной мебели не было ничего мистического или утонченного. Стулья с прямыми жесткими спинками не располагали к праздности. Койка возле балкона была прикрыта тонким шерстяным одеялом. В ящиках на одном из стеллажей, должно быть, находилась одежда магистра, но ее было мало, так что он вряд ли тратил деньги на пополнение гардероба.

На магистре была серая роба старшего чародея. В отличие от других магов Вильвана рабом моды он не был. Сейчас он спустил робу до талии, а рукава завязал узлом, как пояс. Несмотря на падавшую на него тень, Орла заметила на спине его и плечах светлые шрамы и темную татуировку.

Плечи эти были когда-то могучими, как и сам магистр. В молодые годы он обладал телом воина, хотя и не таким сильным, чтобы сравниться с эльфом. Сейчас он брил голову, а ведь когда-то носил длинные черные волосы, которые заплетал в косу, похожую на ту, что была у Орлы.

Орла откашлялась:

— Вы посылали за мной, магистр?

Он чуть помедлил, а потом повернулся и вошел в комнату. Ей показалось, что с каждым своим шагом он стареет прямо на глазах. Незаметные в тени следы времени предстали на свету с безжалостной отчетливостью. Высокий гордый человек, каким она знала его в юности, усох, словно виной тому был придавивший его груз ответственности. И все же Орла до сих пор чувствовала его силу, видела ее в блестящих и живых карих глазах, лишний раз убеждаясь в том, что глупо судить о чародее по его физической форме.

— Вам, Орла, известно о грядущем вторжении. Кайтрин хочет поступить с Вильваном так же, как она поступила сто лет назад с Воркеллином. — Его ровный голос несколько раз дрогнул. — Завтра или послезавтра мирная жизнь этого острова закончится.

Орла задумчиво кивнула:

— Атаку Кайтрин на Вильван я считаю безумной.

Военный магистр поднял руку, не дав ей продолжить:

— Разумная она или безумная, но это факт. Нам известно, что Кайтрин совершила пробное нападение на город в Альциде. Там она потеряла больше, чем сама ожидала, и в отместку наслала на город дракона. За последнюю четверть века Кайтрин стала более могущественной, а возможно и более отчаянной. Она наступает, и мы должны ей ответить.

Орла вскинула подбородок:

— Чего вы ожидаете от меня?

Магистр улыбнулся ей, на какое-то мгновение вернув Орлу в то время, когда они бок о бок сражались в Окраннеле против армии авроланов.

— Я хочу узнать о мальчике.

— Вам дали такое задание? Уж не предположил ли Великий магистр, что наше долгое сотрудничество развяжет мне язык?

Магистр покачал своей лысой головой:

— Если бы они рассчитывали на это, я тут же избавил бы их от такой иллюзии. Нам грозит вторжение, и мне нужно знать, окажется ли мальчик мне полезен.

Орла фыркнула:

— С тех пор как я последний раз докладывала Совету, изменений почти не произошло. Адепт Риз, без сомнения, величайший чародей, которого когда-либо знало человечество. Он унаследовал талант родителей. И учится он усердно, однако воспитали его как лошадь с шорами на глазах. Магию юноша знает досконально, освоил заклинания небывалой мощи. Ему ничего не стоит воссоздать, исследовать, усовершенствовать, создать новые заклинания, которые ни одному человеку и во сне бы не привиделись.

Магистр кивнул:

— К этому мы и стремились.

— Да, вы стремились к этому. Вы все стремитесь к этому.

— Вы? — Магистр сощурил глаза. — Я прекрасно помню, как вы вместе со мной присутствовали при его рождении. Мы все высказались тогда за этот план. Так что же, вы изменили свое мнение? Полагаете, что мы ошибались?

— Нет, — Орла решительно покачала головой. — Вы правы в том, что мы все тогда высказались «за». Все, кроме одного — самого Керригана. Он был втянут в эту авантюру против своей воли, вернее, до того как у него эта воля появилась, а его к тому времени уже сформировали и смоделировали. Его натаскивали, как собаку, для одной-единственной цели. По крайней мере, так он начинал свою жизнь, и если бы не перемена обстоятельств, то как бы он ее и закончил.

Орла вздохнула и показала рукой на юг, в центр острова.

— А в обычной обстановке, не во время испытаний, вы его видели?

— Нет.

— Не мешало бы и посмотреть. Да и всему Совету недурно было бы поинтересоваться. Вы даже представить себе не можете, что сделало с ним это обучение. Мы все согласились (да и я в том числе) с тем, чтобы ни Керриган, ни кто-то другой из них не узнал о том, что их ждет в будущем. Подобное обучение сломало остальных, а он держится. Почему? Да потому, что перестал допытываться о своей цели. Он рано понял, что ответа на эти вопросы не получит, поэтому любопытство свое принес в жертву магии.

— Да, но, поступая так, он достиг высот.

— Верно. Но насколько это будет полезно?

Военный магистр засмеялся:

— Чрезвычайно полезно, если он сможет овладеть хотя бы частицей предполагаемой энергии. Я видел испытания, и относительно его потенциала у меня нет никаких сомнений.

— Овладеть-то он ею овладеет, но только в лабораторных условиях. — Орла покачала головой. — В бою, когда со всех сторон летят стрелы, стонут раненые, полыхает огонь, черный дым застилает глаза и заполняет легкие… здесь он будет совершенно бесполезен. Сегодня утром, магистр, он оцарапал себе колено. На такой пустяк мы с вами и внимания бы не обратили, а для него эта царапина стала центром Вселенной. Он не хотел излечить себя, пока я ему этого не приказала. Мало этого, он потребовал у меня чистую рубашку, чтобы в ней совершить магическое действие. Когда я его устыдила, парень все-таки исцелился, причем сделал это хорошо, хотя и в этом случае его ничто не отвлекало. В арканориуме ему нет равных. На поле боя его заткнет за пояс захудалый ученик.

— И все же он лучший из тех, что у нас есть. — Военный магистр тяжело вздохнул. — Значит, толку от него во время сражения не будет никакого?

— Он может излечить раненых. — Орла поджала губы. — Поместите его в палату, поставьте охрану и прикажите охраннику зарезать его, если авроланы захватят остров. Только меня увольте. От этой роли я отказываюсь. Используйте меня по другому назначению.

— Вы правы, Орла, и в то же время не правы. — Чуть заметная улыбка тронула губы магистра. — Если бы это было в моей власти, мы бы с вами, как прежде сражались и гнали врага.

— Это в вашей власти. Оборона Вильвана — ваша обязанность. Я, может, уже стара и не так быстра, как бывало, но все же считаю себя одним из лучших магов, специализирующихся на войне.

— Я ни в коем случае не стану отрицать этого, Орла. Никогда. — Магистр положил руки на узел, связывающий рукава его коричневой робы. Факты — упрямая вещь. Миссия ваша более важная, нежели оборона Вильвана. Нет-нет, подождите, выслушайте меня. Миссия у вас есть, и отрицать этого вы не можете. Адепта Риза мы эвакуируем, а вы будете его сопровождать. Ваша задача — доставить его в безопасное место в целости и сохранности.

На Орлу вдруг навалилась страшная усталость.

— Не может быть, чтобы вы говорили серьезно. Такая работа не по мне.

— Тем не менее это ваша работа. — Магистр поклонился. — Он ваш воспитанник, и потому за его судьбу я не беспокоюсь. А если вы думаете, что вне арканориума юноша может узнать больше, вам предоставляется отличная возможность научить его этому.

Орла вскинула голову.

— А, понимаю. Совет хочет пойти навстречу моим просьбам и использует вторжение как предлог. Ну что ж, лучше так, чем признать свою неправоту.

— Орла, дорогая моя, вы же далеко не глупы и не станете докапываться до причины удачного исхода дела. — Магистр улыбнулся и положил ей на плечо руку. — Желаю удачи. Если мы не потерпим поражения, он всегда может вернуться. Ну а если случится худшее, то, по крайней мере, он не погибнет здесь с нами.

Уилл чуть не лопнул от смеха. Он бросил мешок, который нес, и схватился за бока. Всего смешнее показалось ему изумленное выражение лица парня за секунду до того, как мешок свалился тому на грудь. Ну не потеха ли, когда за какие-то доли секунды самонадеянный и уверенный в себе человек превращается в жалкого паникера? Уилл снова и снова прокручивал в голове этот эпизод.

А потом, словно специально, чтобы повеселить всех досыта, мешок взлетел в воздух и, шлепнувшись на землю, взорвался и засыпал того же парня мукой. А побежал-то он — ой умора, — заревел, а за ним еще и белая пыль столбом.

Главное, сам же во всем виноват! Резолют его тогда окликнул, хотел, чтобы парень встал в цепочку вместе с остальными, а он вместо этого остался на месте и зажестикулировал, словно король. Глаза к тому же закрыл, вот дурак, и это в тот самый момент, когда Резолют бросил ему мешок. Если бы я это сделал, Резолют не стал бы помогать мне дышать. Да он бы с меня живого шкуру содрал.

— Ну что, мальчик, закончил смеяться? Суровый тон Резолюта тут же остановил смех Уилла. — А? Да.

— Хорошо. — Резолют железной хваткой взял его за руку. — Подними свой мешок. Отнеси на телегу. Потом найди метлу. Подмети муку и высыпи ее в мешок.

— Что?

Глаза Резолюта превратились в серебряныещелки.

— Мука эта может стать последним в твоей жизни хлебом. Запасов у нас здесь больше нет. Вот так-то. Не имеем права разбрасываться.

— Понял. — Уилл попытался освободить руку, но куда там. Воркэльф выждал еще мгновение и только потом отпустил его.

— Поторапливайся, мальчик.

Уилл поднял мешок и отнес к телеге. Дрени принял его и без усилия положил наверх. Тяжело груженная телега крякнула.

— Скажи мне, Уилл, — Дрени снял другой мешок со спины подошедшего ученика и погрузил его на телегу, — почему ты решил, что это смешно?

Уилл растерянно заморгал.

— А тебе разве не было смешно?

— Конечно, нет. Парень хотел перенести мешок с помощью магии. Возможно, он и всю телегу передвинул бы.

Юный вор нахмурился:

— Откуда ты знаешь?

Дрени задумался, провел рукой по подбородку.

— Знаю, и все. Мне это показалось очевидным. Мы же на Вильване. Парень был одет в робу, да и жест сделал такой, как у магов.

Уилл кивнул. Теперь понятно. Одного только не пойму, откуда Дрени взял, что этот пришибленный такой всесильный?

— Так почему тебе было смешно?

— Да потому что мешок его сбил. И еще потому, что он удивился, когда его засыпало мукой, а он потом заревел, как младенец, и побежал.

— Но ведь это произошло по ошибке!

Уилл поежился.

— А откуда мне было знать, что это ошибка?

— Ты мог смеяться над человеком, которого сильно ушибло?

— Я не знал…

Кожа вокруг голубых глаз Дрени натянулась.

— Разве ты не знаешь, какие тяжелые эти мешки? Не понимаешь, как сильно они могут ударить?

— Ну… — Уиллу показалось, что его внутри свела судорога. — Остальные ведь тоже смеялись.

— Верно, смеялись. — Дрени хлопнул Уилла по плечу, и словно какая-то волна пробежала по всему телу подростка. — Они же в большинстве своем маги. Запомни, Уилл, нехорошо, если чародей решит, что ты смеешься над ним. Не забывай об этом, если не хочешь, чтобы на Вильване у тебя была масса неприятностей.

Уилл помрачнел. Водное путешествие на Вильван ему не понравилось. Сам-то он быстро привык к качке, однако ему не повезло: рядом оказался кто-то страдавший морской болезнью. Причем Уилл не только счистил с себя блевотину, Резолют приказал ему еще и вымыть палубу. Да если бы только это! Он находил ему тысячи других занятий. Так парень и проскакал целый день. А когда улучил наконец время для сна, пришлось укладываться в трюме в какой-то затхлый гамак.

От усталости у мальчика болели все кости, да вдобавок и в животе урчало. Еды на корабле было мало, продукты к тому же были явно старше его. Нельзя сказать, чтобы у жесткого печенья был плохой вкус, вкуса у него вовсе не было, если не считать забравшихся в него долгоносиков. Уилл рассудил, что, возможно, и к лучшему, что король Сапорции посылает на смерть столько народу. После такой отвратительной еды и еще более мерзкой воды, а также долгого морского путешествия недовольные приступом возьмут его замок и сбросят монарха с трона.

Уилл обратился к одной из учениц, узнав ее по робе. Он спросил, где можно раздобыть метлу. Ученица улыбнулась и сказала, что метлы хранятся у них на игровом поле, и показала рукой на центральную часть острова.

Уилл пожал плечами и пошел в указанном направлении, но тут его остановил адепт в зеленой робе. Когда Уилл пересказал ему слова ученицы, адепт возмущенно фыркнул и заявил, что никаких игровых полей у них на острове нет.

— Мы пользуемся метлами, как и все, по прямому их назначению, и я напомню об этом ученице. Спроси метлу в одном из портовых магазинов. Они одолжат тебе ее на время.

В таверне мальчику дали метлу. Пока Уилл дошел до таверны и обратно, он как следует огляделся. Вильван его немного разочаровал, потому что территория вокруг пристани (местные называли ее морским городом) выглядела так же, как и у него на родине. Грязная, убогая, несколько широких прямых улиц, а потом — лабиринт переулков, ведущих к складам и полуразвалившимся лачугам. И не то чтобы все это мальчику не нравилось, просто он ожидал чего-то экзотического.

Адепты и ученики ему быстро наскучили. Одни, как тот пришибленный мешком парень, таращили глаза на людей, прибывших защищать их остров. Другие презрительно поводили носом, словно их кровь была чем-то лучше. Больше всего Уилла раздражало то, что ни у кого из них не было кошельков с деньгами. Против задирающих нос людей он не имел бы ничего против, если бы смог взять с них налог за заносчивость.

Уилл вздохнул и, вернувшись обратно с метлой, принялся заметать просыпанную муку. Адепт, с которым он только что говорил, притащил за ухо обманувшую Уилла ученицу.

— Тебе, оказывается, метла была нужна для того, чтобы собрать просыпанную муку?

Уилл кивнул:

— Да, сэр.

— Очень хорошо. — Адепт грозно посмотрел на ученицу. — Помоги ему.

Ученица, рыжеволосая девчонка — на вид года на два моложе Уилла, — кивнула:

— Да, адепт.

Уилл взмахнул метлой и кивнул на мешок:

— Подержи, а я буду сметать в него муку.

Она нехотя взяла мешок, а Уилл приступил к работе. Ему казалось, что лысая метла больше напоминала грабли. Уилл несколько раз поводил ею взад-вперед, но при этом сгреб больше грязи, чем муки.

Ученица одарила его презрительным взглядом:

— Какие же вы все тупицы! Так ты вовек не управишься.

Девчонка взмахнула рукой, и из правой ее ладони вылетела голубая искра. Метла вырвалась из рук Уилла, завертелась, закружилась и пошла плясать. Мука поднялась волной и устремилась в поджидавший ее мешок. Через несколько секунд все было собрано подчистую, а метла уже было понеслась по дороге, по которой убежал заплаканный чародей, но ученица вернула ее обратно, и на этом сеанс магии завершился.

Уилл, открыв рот, удивленно моргал.

— Это что же? Ведь он сказал, что вы используете метлы для той же цели, что и мы.

— Используем, — мило улыбнулась девчонка. — Но по-другому. Все, мешок полон. Я могу отнести метлу обратно.

Уилл встрепенулся.

— Я взял ее из…

— Знаю, знаю, — прервала ученица его объяснение.

Уилл взял мешок, завязал его сверху, взвалил на спину и даже не почувствовал тяжести. Если какая-то пигалица может это делать… Он вдруг представил себе такие же самостоятельные, охаживающие его по спине полицейские дубинки. Дрени прав: смеяться над чародеями не следует, а красть у них — тем паче.

ГЛАВА 24

Смотреть в зеркало Алекс отказывалась. Она нехотя встречалась взглядом с женщинами, которые помогали ей одеваться. Лучше бы они вовсе на нее не смотрели. Но они крутились вокруг девушки — купали ее, причесывали, заплетали косы, укладывали их в высокую прическу, одевали Алекс. За то время, что они надевали на нее золотое платье, Алекс несколько раз облачилась бы без посторонней помощи в свою военную амуницию. В форме и двигаться намного легче, и чувствуешь себя уверенно.

Алекс ни в чем не винила двух своих служанок. В то время когда она жила среди гиркимов, одеваться не составляло труда. Одежду она носила простую, больше похожую на мешок. Гиркимам с их великолепным оперением не требовалось изобретать моду, чтобы казаться более привлекательными. Кусок материи здесь, кусок там — вот и все. Так продолжалось до тех пор, пока Алекс не превратилась в девушку. Но даже и потом она больше старалась для других, не желая смущать людей.

Сейчас надеть выбранное для нее платье без посторонней помощи она бы не могла. Длинные струящиеся юбки волочились по полу, поэтому Алекс пришлось надеть туфли с загнутыми вверх носками, похожими на идущих в атаку змей. С каждым ее шагом «змея» подкидывала подол вверх. Юбки, собранные на тонкой талии, крепились к тесному, туго зашнурованному корсажу. Она едва могла в нем дышать, а наклониться вперед было совершенно немыслимо, потому что передняя пластина корсажа полностью прикрывала ей среднюю часть живота, очевидно защищая женскую честь. Зато сверху лиф почти полностью открывал грудь. Узкий воздушный шарф, завязанный на одном запястье, змеясь по плечам, спускался к другому и так же плотно его охватывал. Алекс чувствовала себя в этом платье как в ловушке, а шарф напоминал ей золотую цепь, соединяющую шелковые наручники.

Алекс вздохнула, но не слишком глубоко: корсаж бы ей этого не позволил. Она была благодарна женщинам за помощь, хотя и вынуждена была терпеть их присутствие. В Ислин Алекс приезжала лет десять назад, и тогда ей тоже пришлось надеть похожее платье, но в тот раз ей пришлось одеваться самой. Она изучила его тогда, словно план сражения, и лишь потом надела. Так как туго зашнуровать платье без посторонней помощи представлялось невозможным, и Алекс развернула его шнуровкой вперед. Ей понравилось, что корсет поддерживает спину, а то, что шнуровка неприличным образом стягивала грудь и живот, ей, выросшей среди гиркимов, было безразлично.

К счастью, в этот момент к ней заглянула тетя, которая и навела порядок в туалете племянницы. Им следует знать, что я учусь на собственных ошибках. Алекс хотела было еще разок вздохнуть, но передумала: лучше поберечь дыхание. Она улыбнулась женщинам:

— Спасибо за помощь.

Служанки присели в глубоком реверансе, утонув в пышных юбках, затем медленно поднялись.

— Вы оказали нам честь, ваше величество, позволив услужить вам.

Алекс благосклонно им улыбнулась, и женщины вышли из комнаты. Затем она заложила руки за спину, желая немного ослабить шнуровку. В этот момент в дверь постучали и, не дождавшись ответа, тут же ее открыли.

— Если ты сделаешь это, платье соскочит, а ты осрамишься. Фиалковые глаза Алекс гневно сверкнули. В комнату вошел мужчина, ниже ее ростом, полноватый, с длинными черными, неровно остриженными волосами и длинными усами. Козлиная бородка не скрывала голого белого треугольника на подбородке. На бедре — золотые ножны, туника — тоже цвета золота, сверху — черный плащ. Грудь украшена гербом с белой вздыбленной лошадью. Встретившись с гневным ее взором, мужчина широко раскрыл глаза и хлопнул себя по груди.

— Неужели ты забыла меня, кузина?

Алекс в изумлении открыла рот, но тут же улыбнулась:

— Миша?

— Он самый. — Миша низко склонился в поклоне, обмахнул золотистой шляпой сапоги, а затем выпрямился и улыбнулся. — Только теперь я герцог Михаил, голыми руками не возьмешь.

— Ну конечно. — Осторожно ступая, Алекс приблизилась к нему и поцеловала в обе щеки. — Ты уже не тот кузен, которого я когда-то знала.

— Да, я вырос, впрочем, как и ты. — Герцог отступил на шаг, и улыбка его стала еще шире. — Возможно, я зря противился нашему браку.

Алекс погладила его по щеке:

— Милый Миша, ты дал слово, и я знаю, что ты скорее проткнешь себе кинжалом сердце, чем нарушишь обещание.

Он пожал плечами:

— Если уж говорить начистоту, кузина, я бы не задумываясь взял тебя в жены, если бы не ненавистные родственники, от которых никуда не денешься.

— Как они там, кстати?

— Некоторые умерли, другие ходят точно живые трупы. Миша опять пожал плечами и ухватил себя за длинные волосы.

— Обычаи, которые они нам навязывают, не такие уж и страшные. Не стричься летом, горюя о смерти отца (по примеру нашего дедушки), не слишком трудно. А вот то, что они делают с молодежью, заставляя совокупляться близких родственников… отец говорил мне, что они постоянно во все вмешиваются.

— Это они тебя ко мне подослали?

Карие глаза его снова широко раскрылись.

— Что? Меня, герцога Михаила? Клянусь всеми богами, что нет, малышка Алекс! Да если бы они узнали, что я здесь, то пришли бы в бешенство. Я просто хотел увериться в том, что ты узнаешь своего кузена, а заодно сказать, что во мне ты найдешь союзника.

Снова послышался стук в дверь, на этот раз такой громкий, что даже дверь задрожала. Михаил проскользнул за ширму и едва не наступил в лужу, вытекшую из дырявой деревянной бочки. Он спрятался за бочку и кивнул Алекс.

— Войдите.

Дверь медленно отворилась. В каменной арке показался невысокий, но крепко сложенный мужчина. На нем, как и на Мише, был черный плащ, накинутый поверх золотой туники, но выглядел он в отличие от кузена более импозантно. Белоснежная борода и такая же белая шевелюра очень его украшали. Усов вошедший не носил. Лицо его загорело: видно, что большую часть жизни человек этот провел на солнце. В нескольких местах на руках и в одном месте на лбу заметны были сморщенные шрамы, но в целом он выглядел настоящим здоровяком.

Хотя Алекс и не видела этого человека более десяти лет, она тотчас его узнала.

— Дядя Валерий, какая приятная встреча!

Лицо его просветлело, и он стиснул племянницу в крепких объятиях, расцеловал в щеки.

— Алексия, мой брат мог бы тобой гордиться. — Звучный голос даже осип от волнения. — Отступил на полшага, он выпрямился. — А я буду горд проводить тебя в Коронный Круг. — Дядя выставил баранкой правую руку, Алекс взяла его под локоть и вышла с ним в коридор.

Крепость Грипс, крупнейшее в свое время фортификационное сооружение Ислина, уступила постепенно свое первенство крепости Либертас — той самой, что на восточной оконечности столицы охраняла Ислин с моря. Король Август по доброте душевной позволил эмигрантам из Окраннела превратить крепость Грипс не только в дом для постоянного проживания, но и в центр общественной жизни. Огромное каменное строение — со сводчатыми потолками, каменными колоннами, фризами и гобеленами — преобразовали в место, где, по замыслу устроителей, возрождалась слава Окраннела.

Алексия ничего не знала о печальной судьбе своего народа. В последние дни войны ее увезли в Гирвиргул. Страна потерпела поражение, а отец ее вместе со своими преданными вассалами отправился на север для обороны Крепости Дракона.

Когда Алексия подросла, девушке сказали, что на воспитание к гиркимам ее отдали согласно последней воле отца. Она была уже не столь наивной, а потому и усомнилась в правдивости этого заявления. Она знала, как умер ее отец, и понимала, что обстоятельства тогда сложились таким образом, что у него просто не было возможности выразить последнее желание, какие бы песни об этом впоследствии ни слагали. Алексия задалась естественным вопросом: почему ее дед, тетя и кузены не захотели сами о ней позаботиться? В скором времени ее увезли в Ислин, где впервые представили Коронному Кругу.

С тех самых пор она уже не ломала себе голову над причиной странного поведения близких родственников, а тихо радовалась тому, что воспитанием ее занимались гиркимы.

Под руку с дядей, путаясь в длинных юбках, Алекс шла по преображенной крепости. Гобелены (часть из них новые, яркие и броские, другие — древние, запачканные и темные) представляли сцены из истории Окраннела. Новые гобелены казались вымыслом и придавали нереальность историческим событиям, вдохновившим их создателей на творчество.

Алекс покачала головой, но тут же спохватилась. Остается надеяться, что дядя не заметил ее разочарования. Знать, прибывшая в Ислин после поражения в войне, обосновалась в крепости. Король Стефин повелел им оставаться на месте до тех пор, пока Окраннел не будет освобожден. Королевский двор в изгнании получил название Коронный Круг. Он диктовал свои законы и правила. Влияние их предписаний на народ уменьшалось с каждой лигой по мере удаления от Ислина, так что живущие в Джеране беженцы относились к этим приказам кто с легкой насмешкой, а кто и с глубоким презрением. Зато в самом. Ислине распоряжения Коронного Круга имели силу закона.

Один из таких эдиктов требовал от каждого достигнувшего возраста пятнадцати лет обязательного посещения Окраннела. Ему надлежало переночевать на родной земле. Почему-то считалось, что сны, привидевшиеся в эту ночь, пророческие, и здесь относились к ним так же серьезно, как воркэльфы к пророчеству о Норрингтоне.

В семнадцать лет Алекс совершила такое путешествие вместе с дядей Валерием, его телохранителями и кузеном Мишей. Ей следовало бы поехать туда еще в пятнадцать лет, как это сделал Миша, но Коронный Круг выдал ей разрешение с запозданием на два года. Вот так они и оказались в Окраннеле, после чего поведали друг другу свои сны, приукрасив их, с тем чтобы достойно пересказать их потом перед Коронным Кругом.

Горло ей стиснуло раскаяние. Алекс никогда бы не стала рассказывать Коронному Кругу о своем сне, если бы не выражение их лиц, когда она впервые была представлена ко двору. А как они смотрели на нее позже, когда дядя Валерий заставил всех замолчать, чтобы она без помех пересказала свой сон. Предварительно она рассказала этот сон ему, и надо было видеть восторг дяди, слышать его довольный голос! Он приказал тогда принести Алекс чай с молоком и велел как следует подсластить его. Все это убедило Алекс в том, что поступила она правильно.

Сейчас, как и тогда, дядя восторженно ей улыбнулся, а два лакея в ливреях распахнули перед ними дверь в Большой зал. — Входи, дитя мое. Тебя ждут.

Из установленных наверху массивных каменных колонн курильниц призрачными лентами опускался запах ладана, наполнявшего комнату от пола и до ее колен густым едким туманом. Масляные лампы источали скудный свет. Среди теней терялись мужские и женские фигуры. На всех — золотые одежды под накинутыми на плечи черными плащами. Исключение сделано для одной лишь Алекс: черного плаща ей позволено было не надевать. Проходя мимо придворных, она постаралась убедить себя, что прерывистые вздохи, слышные из-за бород, поднятых ко рту рук и вееров, вызваны тем, что ее золотое платье отражает падающий на него свет ламп. Великий герцог вел ее неспешно и торжественно. Он крепко сжимал левую руку племянницы своей крепкой правой рукой. Чем ближе подходили они к трону, тем более уверенными и спокойными становились его шаги.

В прошлый раз, когда дядя Валерий вел ее для представления Коронному Кругу, Алекс была просто долговязой девчонкой, глазевшей по сторонам. Сейчас он сопровождал взрослую женщину, к тому же военачальника, и чувство гордости, распиравшее его, племянница ощущала физически: мышцы на руке, на которую Алекс опиралась, так и бугрились.

Наконец они остановились в трех метрах от трона. Алекс склонила голову перед дедом так, как это принято у приветствующих друг друга военных. Затем, спохватившись, неловко присела. Стоявшие по обе стороны от трона женщины в черных одеждах на мгновение затаили дыхание, а потом облегченно вздохнули.

Дед ее, сгорбившись, сидел на троне, корона была ему велика и немного съехала набок. Казалось, что и голова его усохла. Он вообще был бы похож на ребенка, надевшего отцовское облачение, если бы не мертвые глаза, каких у детей не бывает. Придавили его не столько годы, сколько рука Смерти, вынудившая его стать виновником гибели своего старшего сына и своего народа.

Глаза старика на долю секунды встретились с глазами Алекс. Он поклялся, что не умрет, пока страна его не будет освобождена. Многие люди, произносившие подобную клятву, делали это не вполне серьезно, но те, кто отвечал за свои слова, часто страдали впоследствии от своей опрометчивости. Алекс хватило краткого мгновения, чтобы увидеть: дед пленник собственного тела.

А на меня он смотрит как на свою освободительницу.

Король Стефин что-то пробормотал. Бледные губы едва шевелились. Одна из стоявших позади трона женщин вышла вперед, и, несмотря на пропитанный ладаном воздух, Алекс уловила запах старомодных духов, ударивший ей по ноздрям. И Алекс, бесстрашно ходившая в атаку против авроланов, задрожала, узнав эту женщину. Если бы дядя Валерий не держал девушку под руку, она, пожалуй бы, и попятилась.

Не желтое длинное лицо с выступающими скулами и резко очерченным носом, а скорее замшелый этот запах перенесли Алекс в прошлое, когда ее впервые представили ко двору. Король выглядел тогда куда оживленнее и даже улыбнулся внучке. Великая герцогиня Татьяна даже и не пыталась изобразить улыбку. Она была старше короля всего лет на десять, однако приходилась ему теткой, и потому он предоставил ей полную свободу действий. Герцогиня и вышла тогда вперед, бесцеремонно покрутила Алекс, хмыкая и бормоча что-то себе под нос.

Затем длинными костлявыми пальцами она разжала девочке рот и засунула туда свои пальцы, словно хотела пересчитать зубы. Алекс постаралась высвободиться. Тощие, засунутые чуть ли не в самое горло пальцы вызвали у нее удушье. Чтобы Алекс не дергалась, Татьяна другой рукой крепко впилась ей в предплечье, да еще и зашипела на девочку по-змеиному.

И тогда Алекс ее укусила.

Крови не было, хотя она могла бы легко прокусить тонкую кожу старой карги. Татьяна отдернула руку изо рта, и Алекс, воспользовавшись моментом, высвободилась и сделала шаг назад, наступив при этом на подол своего длинного платья и порвав его. Затем девочка приняла устойчивую позу и сжала кулаки.

В этот раз Татьяна неподвижно стояла возле короля.

— Его высочество говорит, что рад видеть свою легендарную внучку.

— А я рада видеть его.

Алекс знала, что Татьяна обратит внимание на выделенное ею слово.

— Ну а вы, тетя Татьяна, как себя чувствуете?

— Настолько хорошо, насколько можно ожидать от страдающего сердца. Ведь воздух, которым я дышу, — чужой воздух, а земля, на которой сплю, — чужая земля. Все мои мысли, все мои чаяния — о Родине.

— О, безусловно, это тяжкая доля. — Алекс снова пожалела, что тесный лиф не дает ей возможности как следует вздохнуть и выразить этим ироническое отношение к словам двоюродной бабушки. Татьяна слыла мистиком, и крепшая ее год от года репутация позволила ей стать ближайшим советником короля, истолковывавшим к тому же остальным его маловразумительные слова. Многие новшества, внедряемые Коронным Кругом, были придуманы именно ею. Спустя год со дня падения Окраннела Татьяна рассказала о явившемся видении, которое и навело впоследствии на мысль издать указ о посещении родной земли и толковании вещих снов. Она была и законодательницей мод. Миша как-то заметил, что целью Татьяны было не сохранение традиционной для Окраннела манеры одеваться, но желание сделать своих соплеменников непохожими на население приютившей их страны.

Король Стефин снова что-то промычал, и суровое лицо Татьяны слегка смягчилось. Губы изобразили подобие улыбки.

— Его королевское величество говорит, что очень рад. Новости о твоих победах бегут впереди тебя и заставляют нас гордиться тобой.

Алекс наклонила голову и взглянула на иссохшую фигуру короля.

— Рассказы об этих победах сильно преувеличены, дедушка. Мои войска всего лишь шлепнули медведя по морде, когда он вынюхивал еду. Если он пожелает дать сдачи, все будет куда сложнее.

— Думаю, дорогая племянница, что ты осторожна сверх меры. — Ледяные глаза Татьяны на мгновение устремились в неведомую даль. — Есть люди, которые видят в твоем будущем великие победы. Да ты и сама их видела.

— Припоминаю. — Алекс напряглась. Татьяна частенько удалялась в уединенную комнату крепости Грипс и запиралась в ней на несколько дней. Слуги поддерживали в этом помещении горячий, напоенный запахом ладана воздух. Алекс слышала, как кто-то смеясь сказал, что в коптильне с колбасами гораздо уютнее. Именно в этой комнате двоюродную бабушку посещали видения. Видения эти связаны были если не с ее соплеменниками, то с освобождением Окраннела. Алекс непременно выступала там во главе армии, одерживала триумфальную победу и уничтожала Кайтрин.

Алекс не смущала грандиозность поставленной перед ней цели: если у нее в распоряжении будут достаточные силы и если ей повезет, то кампания, вполне возможно, и завершится победой. Видения Татьяны всегда сводились к некой судьбоносной битве, в результате которой хребет армии авроланов должен был быть сломлен. Алекс понимала: такая кампания должна охватить более длительный период времени и в ней надо будет использовать различные тактические приемы. Когда после просмотра пророческих снов они с Мишей вернулись из Окраннела, девушка сказала, что видела сон, повторяющий видения Татьяны.

Ложь Алекс расшевелила надежды окраннельских изгнанников. Слухи о ее победах на востоке и западе (какими бы скромными они ни были) воспламенили энтузиазм беженцев. И вот сейчас, когда она прибыла в Ислин вместе с королем Августом, Коронный Круг явно предвкушал близкое освобождение Окраннела.

Алекс невольно вздрогнула. Воркэльфы ждут освобождения своей земли гораздо дольше нас; времени прошло уже в пять раз больше.

Татьяна подняла палец, за который ее когда-то укусила Алекс и улыбнулась.

— Пришло время, детка, исполнить желание твоего отца. Он умер, чтобы жила ты. Твой долг — освободить Окраннел. Ты — наша защитница.

С порога на весь зал прозвучал сильный мужской голос:

— Я доверяю вам, великая герцогиня. Однако не помешало бы и меня включить в число ваших защитников.

Довольная тем, что злобный взгляд Татьяны пролетел мимо нее, Алекс повернулась настолько быстро, насколько ей позволили платье и дядина рука. В туманное облако вошел король Август. Одеяние на нем в отличие от золотого платья окраннельцев было серебряным. Плащ, как и у них, черный, с изображением вздыбленного крылатого коня. Серебряный нагрудный знак, символ королевской власти, представлял собой полурыбу-полулошадь.

Рядом, в золотом платье и черной накидке шагала королева Елена. Крепкая женщина, почти одного роста с мужем, в каштановых волосах едва заметная седина. Карие глаза ее гневно сверкали. Татьяна выдержала ее взгляд, но накалять атмосферу не стала.

Несмотря на напряжение, Алекс невольно улыбнулась. Рассказы о том, как король Август освободил Елену из поверженного Окраннела и разбил войско Кайтрин, передавались из уст в уста в бесчисленных вариантах. В детстве Алекс с восторгом слушали эти захватывающие истории. Она страшно гордилась тем, что приходилась дальней родственницей Елене. Королева стала для нее кумиром. О Елене и Августе, сражавшихся плечом к плечу с ненавистным врагом, слагали песни. С точки зрения воинственных гиркимов ничего романтичнее представить было нельзя.

Голос Татьяны напоминал шипение змеи:

— Долг Окраннела перед тобой, король Август, никогда не будет оплачен. Благодаря Алексии мы найдем способ освободиться и не быть тебе обузой.

— Мне? Обузой? — Август поднес к губам руку королевы и поцеловал ее. — Частица вашей крови течет в жилах моей жены и моих наследников. Как же вы можете быть мне обузой? А вы, ваше королевское величество, знаете, как хорошо послужила ваша внучка и мне, и моему народу. Долг, о котором вы говорите, давным-давно оплачен. Теперь же оплачивать надо другой долг.

Король Стефин что-то прошамкал. Глаза Татьяны превратились в ледяные щелки.

— Другой долг?

— Когда мы оставили Окраннел, нашей целью было его освобождение. А произошло это четверть века назад. Мы должны освободить вашу землю, и мы это сделаем.

Татьяна улыбнулась, отчего дернулась вся нижняя половина ее лица.

— Вы дали нам средство. Алексия прекрасно подготовлена.

— Верно. Согласен. Во главе армии она освободит Окраннел. На время.

Алекс, начавшая было кивать, замерла, услышав последние два слова. Король заговорил очень серьезно:

— Я ни в коем случае не умаляю твои заслуги, тем более что они поистине впечатляют, но все мы знаем: если ты отберешь у Кайтрин Окраннел, тебе будет не до возведения фортификаций. И при новом вторжении тебе не удержать эту землю. Вот так-то, генерал.

Она кивнула:

— Я не могу не восхищаться вашим умением оценивать будущее, ваше величество.

Август обратился к Татьяне:

— Понимаю, я здесь не в своем праве, я породнился с вами через жену. Кое-кто из вас смотрит на меня как на брата или сына, но большинство видит во мне лишь землевладельца, который до поры до времени не требует с вас ренты. Вы со страхом ожидаете момента, когда вам предъявят счет, и знаете, что время это не за горами. До вас дошли слухи о набегах Кайтрин в Альциду и о том, что флот ее направляется в Вильван. Да, я действительно выставлю вам требование. Так вот, не думайте; что Алексия, каким бы блестящим полководцем она ни была, сможет в одиночку спасти ваше отечество.

Праздник Урожая состоится через несколько недель, а войска постоянно прибывают, — Август заговорил громче, чтобы все в зале его услышали. — Вместе с Окраннелом, как с братским народом, мы, объединившись, выставим Кайтрин из наших земель, очистим их от врага. В борьбе этой Алексия будет ключевой фигурой. Но прошу вас, торопясь навстречу свободе, не тратьте понапрасну силы человека, лучше всего готового завоевать ее для всех нас.

Старуха дождалась, пока отзвучит эхо, повторившее последнее его слово, и важно кивнула головой.

— Его величество говорит, что Окраннел готов воткнуть острый клинок в кишки Кайтрин. Мы требуем, чтобы к нашему желанию отнеслись с должным вниманием. Да позволено мне будет заметить: роль Окраннела в войне с Авроланом будет очевидной, неоспоримой и победоносной.

Август улыбнулся:

— Как и должно быть.

Татьяна кивнула:

— Я и предвидела.

Судя по приглушенному шуму голосов в зале, слова Татьяны взволновали присутствующих. Алексию же взволновали не сами слова, но то, как произнесла их двоюродная бабушка. Еще ее встревожил взгляд деда: в этом остановившемся на ней взгляде Алекс увидела страх, больше того — ужас. И боялся он вовсе не смерти. Он знал, что умрет, как только родина его будет освобождена. Король Стефин боялся, что жить ему придется вечно.

ГЛАВА 25

Ни закрытые ставни, ни плотно задернутые шторы не в силах были убрать солнца из арканориума. Сидя в кромешной темноте, Керриган знал: видимый свет дотянуться до него не мог, тем не менее он ощущал нестерпимый жар солнца. Свет — это что человек видит, а зной — дыхание солнца.

Юноша не мог дождаться, когда же ненавистное солнце спрячет свое лицо, как скрылись теперь от него лица людей, бывших свидетелями его страшного унижения. Воркэльф видел, что Керриган делает, и специально швырнул в него мешком. Пятьдесят фунтов легко и свободно поплыли по воздуху, но никто даже не крикнул, не свистнул, не прошипел, не сделал ничего, чтобы предостеречь Керригана. Если бы в последний момент он не открыл глаза, то даже и не понял бы, что с ним случилось.

Ярость клокотала в юноше со страшной силой, пушок поднялся дыбом на тыльной стороне ладоней. Энергия щипала кончики пальцев, искря, вылетала наружу. Воспоминания о пережитом унижении накатывали волнами и сокрушали его. Они угнетали душу, и она болела у юного мага не меньше, чем ушибленные ребра и голова. Ему хотелось сжаться в клубок и притиснуть колени к груди, но боль мешала это сделать.

Он мог бы подключить магию, как утром с царапиной, но не стал. Керриган объяснил это себе тем, что лечебный сеанс магии должен проходить под контролем, но в глубине души понимал: причина в другом. Что означало бы получение разрешения на этот сеанс? То, что страдает он, несправедливо. Однако Керриган знал, что виноват он сам, кругом виноват, а теперешние его страдания — наказание за вину и ошибку.

Да и проведи он сейчас этот сеанс, разве это что-нибудь изменило бы? Разве избавился бы он от издевательского смеха, до сих пор звучавшего в его ушах? Юноша был неглуп и прекрасно знал, что воркэльф понятия не имел о том, что он делает, ведь никто из находившихся в порту учеников и адептов магией не пользовался.

Физически Керриган был довольно сильным и мог бы поймать мешок, если бы был приучен к подобным вещам. Но приучен он не был, потому и опозорился.

Что больше всего угнетало юношу, вонзаясь в сердце колючками, так это то, что теперь он знал, как на самом деле относятся к нему на Вильване. Многие ученики его возраста и мечтать не могли о том, чтобы сделаться адептами. Они смотрели на него как на диковинку или как на существо, внушающее страх. До него доходили слухи, что юным ученикам, только начинавшим обучение, маги внушали: ведите себя хорошо, не то кончите, как Керриган, которого заперли в башню под присмотром магистров.

Да и адепты посматривали на него с подозрением. Некоторые просто не могли поверить в то, что он может с ними сравниться. Другие же, наблюдавшие его во время испытаний, опасались, что ему дадут звание магистра. Один адепт шепотом сказал, что причина, по которой Керригана до сих пор не повысили, заключается в том, что ни одна из существующих школ магии не может сделать того, что подвластно ему.

Когда магистры приходили его учить, юноша чувствовал, что они относятся к нему с презрением. Некоторые и не скрывали, что не желают иметь с ним дела. Некоторые особо честолюбивые, пройдя с ним курс обучения и увидев его поразительные успехи, с раздражением заявляли, что он не вписывается в их планы. Одна лишь Орла, хоть и не потакала его желаниям относительно работы и распорядка дня, смотрела на него без страха.

Керриган не сомневался: всеобщий страх вызван был тем, что он не такой, как все, особенный. Он специально до поры до времени скрывал свою силу, желая в нужный момент ее продемонстрировать и увидеть ужас на лицах учителей. Таким путем юноша хотел вызвать почтение к собственной персоне, но теперь вместо уважения пожинал одни насмешки.

Мне следовало все это предвидеть. Глупо было надеяться на то, что к нему отнесутся с должным уважением. Они же ведь все невежды и в магии абсолютно не разбираются. Тупицы! Нынешнее его унижение лишь подтвердило то, что он давно уже чувствовал.

То, что тупиц пригласили принять участие в обороне Вильвана, ничего не значило. Керриган был уверен: в честной дуэли чародеев магистры Вильваны с легкостью уничтожили бы Кайтрин, но ведь она вступила в альянс с Вионной и пиратами Вруоны. С помощью колдунов и вилейнов захватчики отразят заклинания чародеев Вильвана, а пираты тем временем высадятся на остров.

Одному войску будет противостоять другое, такое же тупоголовое. Собаки грызутся, пока их хозяева дерутся.

Не успела эта мысль оформиться в его мозгу, как Керриган тут же признал ее ошибочной. Как бы он ни был зол, как бы ни хотел возненавидеть тупиц, приехавших в Вильван, юноша сознавал, что все они находятся сейчас в опасности. Ведь то, что магистрам вздумалось пригласить их, означало: на острове прольется немало крови этих самых тупиц. Глубоко в душе Керриган понимал, что теперешняя его боль — пустяк по сравнению с тем, что испытают они, обороняя чужой остров.

Крышка люка откинулась, и скудный свет позволил разглядеть высунувшуюся по пояс Орлу, больше, чем обычно, похожую на серый призрак.

— Если ты кончил жалеть себя, то нам пора выходить.

— Идите без меня.

— Ты не понял. Я бы и вовсе не тронулась с места, но ты — слишком большая ценность, и оставлять тебя здесь — непозволительное расточительство, — голос ее слегка смягчился. — Я собрала все твои вещи.

Скорее из любопытства (интересно, что она там ему собрала? ), чем по какой-либо другой причине, Керриган качнулся взад и вперед, набираясь сил, и поднялся на ноги. Слегка покачнулся и, еле передвигая ноги, спустился по лестнице в свою комнату. Там на полу лежал маленький, плотно набитый кожаный рюкзак с привязанным к его дну туго скатанным одеялом.

— И это все? — Он в недоумении посмотрел на крошечную ношу, лежавшую подле его ног. Что же, этим и ограничиваются мои потребности? — Мне нужны книги и другие вещи, запасы еды.

Орла, стоя на ступеньках, ведущих в арканориум, прервала его:

— В данный момент все, что нам требуется, — это вывезти тебя с острова. О продуктах не тревожься: мы запасемся ими в другом месте.

— Но… мои вещи, как же я обойдусь без них?

Голос Орлы обрел двойную жесткость:

— Мне все это нравится не больше, чем тебе, адепт Риз. Неужели ты думаешь, что мне хочется, чтобы авроланы или пираты из Вруоны ходили по моим комнатам, забирали дорогие мне вещи, трогали все, портили одно и разбивали другое? Я этого не хочу, но жаловаться не имею права.

Она повернулась и показала ему висевший на ее спине рюкзак, того же размера, что и у него, однако не так плотно набитый.

— Когда мы вернемся, то получим свои вещи назад. Сейчас же все то, что тебе понадобится дополнительно, ты же и понесешь; но если честно, Керриган, сомневаюсь, что ты сможешь унести больше.

Юноша наклонился и взял рюкзак. Поднял он его без труда, а вот руку просунуть в лямку не получилось. Орла помогла ему. Рюкзак тяжело повис на спине, и лямки врезались в тело, однако он решил не жаловаться. Передернул плечами, чтобы груз лег равномерно, и кивнул Орле.

Орла взяла палку из эбенового дерева, чуть ли не с себя ростом.

— Пошли.

Керриган в последний раз оглядел комнату. Ему хотелось взять с собой какую-нибудь книгу. Сначала он подумал о своей любимой «Истории Вильвана», но потом понял: она слишком тяжелая, не донести. Пошарил глазами по корешкам других книг… нет, все они тоже тяжелые.

Горестно повесив голову, юноша вздохнул и пошел вслед за Орлой из башни и из Вильвана. Керриган хотел оглянуться, бросить на дом прощальный взгляд, но удержался. Почему-то юный маг знал: если когда-либо он сюда вернется, то увидит уже нечто совсем другое, а тратить время и энергию на то, чтобы запечатлеть сегодняшнюю картину в памяти, казалось ему пустым расточительством.

Вместе с Орлой пришел он в порт — в то место, где его унизили. Хотя с того момента не прошло и шести часов, об инциденте никто не упомянул. Когда Орла с Керриганом ступили на борт одномачтового рыболовного судна длиною в двадцать пять футов, солнце уже катилось за горизонт.

Два человека, составлявшие экипаж, очень похожие друг на Друга, должно быть родственники, отдали концы и установили парус. Беженцы, в большинстве своем ученики-подростки, кутались в одеяла, не понимая, что, утеплившись, они не перестанут дрожать от страха.

Маленькое суденышко легко миновало акваторию гавани и вышло в Лунное море. Волны здесь были уже большие, потому лодку стало подкидывать. Ветер, как и раньше, дул с юго-запада. Судам, причаливавшим к острову, это было на пользу, а вот тем, кто шел в обратную сторону, приходилось несладко; так что их капитану приходилось то и дело поворачивать судно на другой галс.

Керриган крепко держался за перекладину, но каждый раз когда лодка ныряла в высокую волну, боялся, что его смоет в море. Он был крупнее других беженцев и гораздо толще их и не мог пригибаться, когда волны перехлестывали через борт. От соленой воды быстро воспалились глаза, а темные волосы прилипли к лицу. От одежды стало дурно пахнуть, и он зажимал себе нос и стискивал челюсти.

Движение вверх-вниз нарушило чувство равновесия. Желудок взбунтовался, но так как перед путешествием Керриган успел позавтракать, тошноты пока не было. Хватит с него сегодняшнего унижения с мукой! Он не позволит, чтобы его вдобавок еще и вырвало. Керриган помотал головой, стараясь прогнать дурноту, и убедился, что это не действует. Заставил себя вдохнуть через нос как можно больше воздуха, а потом сделать полный выдох. Сосредоточившись на дыхании, он не обращал внимания ни на что другое.

Только юноша приспособился контролировать собственный желудок, как сидевшая справа от него рыжеволосая ученица потянулась к перекладине. Возможно, ей и удалось бы за нее схватиться, если бы не вытянутые вперед ноги Керригана. Девочка не смогла перешагнуть через его толстые ляжки, и в результате хлопнулась лицом вниз ему на колени, после чего ее тут же вырвало.

Кислый запах ворвался в ноздри. Желудок Керригана содрогнулся, вызвав и у него тоже рвотный рефлекс, за которым, к счастью, ничего не последовало. Ребра и легкие болели нестерпимо, и юноша заплакал. В этот момент в нос лодки ударила большая волна, и соленая вода хлынула ему прямо в открытый рот, так что Керриган едва не захлебнулся. Он закашлялся, вода изо рта выплеснулась и забрызгала все ту же ученицу, не успевшую сесть на свое место.

Лодка качалась и скакала на волнах всю ночь. Пальцы Керригана на руках и ногах окоченели. Он не то чтобы постепенно привык к дурноте, вызванной движениями лодки, просто у него уже не было сил на сопротивление. Даже желудок больше не бунтовал.

Промокшая одежда липла к нему, как и привалившаяся рыжеволосая девчонка. Близость эта пугала его, потому что порождала похотливые мысли. О женщинах Керриган думал и раньше, они не раз являлись ему во сне. Изучая магию, он получил понятия о биологии и даже о плотских отношениях, потому что магия охватывала и эти жизненно важные области знания. Юноша должен был разобраться во всем этом, чтобы научиться применять магические приемы. Учился он усердно, хотя знания его были сугубо теоретическими. Сейчас, когда девушка спала, уткнувшись ему в правый бок, Керриган испытывал первый в своей жизни и самый продолжительный контакт с женщиной.

Мысль о сексе его не пугала. Пугала незащищенность девушки. Вернее, тот факт, что она чувствовала себя в безопасности рядом с ним, поражал его. От девушки исходило тепло, она довольно попискивала во сне. То, что она на него надеялась, ужасало Керригана: ведь он и о себе-то не мог позаботиться, а уж тем более о ком-то другом — маленьком и беспомощном.

Раздался голос штурвального:

— Похоже, за бортом непорядок, магистр.

Керриган осторожно, чтобы не разбудить девушку, оглянулся. Орла медленно пошла к корме. На некотором расстоянии от них мигали два огня. Один горел чуть выше линии горизонта, другой, казалось, устроился среди звезд. Возле верхнего огня промелькнули красная и голубая вспышки.

— Может, еще один корабль возвращается в Сапорцию? — предположила Орла.

— Это не наше судно. Мачта высокая. И огни — красный и голубой. Догоняет нас. Может, если вызнаете магические приемы…

Она рассмеялась:

— Я их много знаю, но не один из них не прибавит нам скорости. А мы не можем от них уплыть?

— Нет, у них больше парусов. Огни они включили не зря: ищут нас. Думаю, у них там маги с глазами совы, которые и в темноте нас увидят.

Орла кивнула. Керриган поднял правую руку, провел по глазам, собираясь совершить магический прием, о котором говорил штурвальный. Если я обзаведусь сейчас глазами ястреба, то зрение у меня будет острее, чем у них. Отстранившись от девчонки, он занялся своим дыханием, набирая энергию, необходимую для совершения магического приема.

— Керриган, не надо! — скомандовала Орла хриплым шепотом. — Если у них там есть колдуны, то они твои приемы знают.

Юноша помедлил. Его не интересовало, как Орла догадалась о его намерении, он задумался над тем, что она сейчас сказала. Заклинания, о которых она упомянула, нетрудно было исполнить, но нелегко выучить. Из всех людей, что были уних в лодке, кроме него с Орлой, это никто не смог бы исполнить. А если я сейчас произнесу их, то там поймут, что на лодке чародей. Возможно, что меня примут за могущественного мага.

Орла потерла лоб:

— Мы не можем бежать. У нас в лодке полно больных детей. Если мы применим сейчас магию, нам могут ответить тем же. У нас есть для них один сюрприз.

— Надо им воспользоваться, магистр.

— Да, капитан. — Она повернулась к Ризу. — Керриган, подай-ка мне мою трость.

Юноша поднял трость с палубы, продвинул между сиденьями, провел по палке рукой, стряхивая воду с гладкой поверхности, и подал Орле. Она благодарно кивнула.

— Капитан, как вы думаете, что они намерены делать? Он пожал плечами:

— Если они за нами охотятся, то попытаются убить. Протаранят нашу лодку или забросают ее стрелами, да мало ли что. Могут и драгонель применить. — Произнеся последнюю фразу, он невольно повысил голос. — Короче, смерти нам не избежать.

— Надеюсь, что до этого дело не дойдет. Думаю, что смогу помешать им, если они подойдут к нам совсем близко. Постарайтесь, чтобы ветер дул нам в паруса.

Красноватый свет озарил корабль, высветив три его мачты и раздутые паруса. По высокой палубе бака двигались фигуры. Неожиданно зажглись факелы, потом загорелись огни помельче. Маленькие огни поднялись в воздух и полетели к лодке, но, не долетев, с шипением опустились в воду.

— Огненные стрелы, — сплюнул штурвальный. — Сейчас они начнут нас убивать.

Орла кивнула и ткнула ближайших к ней учеников концом трости.

— Пройдите вперед. Освободите мне место. Ученики отползли к скамье, на которой сидел Керриган. Глаза старой женщины сощурились.

— Двести ярдов?

Штурвальный кивнул:

— Совершенно точно.

— Хорошо, готовьтесь убегать. — Левой рукой Орла взялась за конец трости, а правой — за ее середину. На кончике трости вспыхнула яркая голубая искра. Орла отвела палку назад, а потом резким движением выбросила вперед, и голубая искра полетела к вражескому кораблю. Следом за искрой заскользила голубая нить. Тонкая, словно паутина, она потрескивала под воздействием содержавшегося в ней мощного энергетического заряда.

Волшебный хлыст стегнул по деревянному лееру. В месте контакта полыхнул огонь, а голубая искра ударила в грудь человеку, превратив его в черный скелет. Голубая паутина разрезала канаты, словно острым ножом. Веревки разошлись и задымились.

Матросы бросились к поврежденному такелажу. Кто-то нес в зубах канаты для сращивания разорванных концов. Нашлись, однако, и те, кто действовал по-другому: из их ладоней полился красноватый свет, и места разрывов моментально приняли прежний вид, словно бы с ними ничего не случилось.

Вдоль леера забегали какие-то фигуры, слишком маленькие, чтобы их можно было принять их за людей. Магическая зеленая энергия, вытекающая из их ладоней, позволила определить: это вилейны. Один из них взмахнул рукой в сторону лодки, и к ним полетела дюжина зеленых искр.

Орла презрительно фыркнула. Резкий удар эбеновой тростью, и паутинка, приняв форму конуса, окружила вражеские вспышки, — зеленые огоньки бились в невидимые стены, но пробить их не смогли.

Орла опустила конус вниз, в темную воду, и огоньки злобно шипели, пока море их не погасило.

Пиратский корабль тем не менее сокращал расстояние. Матрос налег на штурвал, стараясь развернуть суденышко. Волны молотили ему в бока, замедляя движение лодки. Когда она наконец развернулась и ветер наполнил паруса, огненная стрела пришпилила руку матроса к штурвалу. Он закричал и отскочил вместе с рулем. Лодка снова развернулась и зачерпнула воды. А дальше стало еще хуже: новая стрела вонзилась Орле в спину, и она упала на палубу.

Стрелы летели и рвали паруса. Рыжеволосая девушка вскрикнула: огненная стрела попала ей в ногу, выше колена. Схватившись за ногу, девушка свалилась на палубу и умоляюще посмотрела на Керригана. Тот нагнулся, чтобы помочь ей, и постарался успокоиться. Только в состоянии покоя он мог применить эльфийское заклинание для излечения раненого, но тут огромная волна ударила в лодку, и он тоже упал. Ноги юноши зацепились за скамейку, и он свалился вниз головой. Было так больно, что он готов был заплакать, но в этот момент еще одна стрела пронзила горло штурвальному. Схватившись за горло, он мешком свалился на свой штурвал, и Керриган почувствовал полную беспомощность.

Его охватила паника. Он же ничего не может сделать. Лодка качается, люди кричат. У меня нет нужных мне вещей, нет места для работы. Миллион причин, оправдывающих его бездействие, пришли ему в голову, однако юноша заставил себя встать. Прислонившись спиной к мачте, он вытер мокрое лицо и сжал зубы. Теперь все зависит от меня. Я обязан что-то сделать. Стрела, плюясь огненными искрами, пронзила ему грудь и приколола к мачте. Внутри все взорвалось от боли, горячей и ослепительной. Керриган кашлянул, и боль вспыхнула с новой силой, а во рту появился привкус крови. Его собственной крови.

Боль, кровь, отчаянные крики, тряска, ливень стрел — все это должно было сокрушить его волю. Вот он — далеко от дома, мокрый и несчастный. Девушка, которая на него надеялась, лежит, корчась и охая под скамейкой, ощетинившейся стрелами. Разорванный парус хлопает на ветру, а стрелы все летят и летят.

И тем не менее самым страшным для него был сейчас издевательский визгливый смех вилейнов. Он ранил Керригана куда больнее, чем пережитое им унижение в Вильване. Если сравнивать эти два ощущения, то первое можно было уподобить вонзившемуся в душу жалу, в то время как теперешний смех разрывал ему сердце когтями. Керриган понимал: они хотят его убить, но смех казался ему еще страшнее смерти.

Он был по сути своей ребенком, за исключением одной важной области. Керриган знал сотни заклинаний, среди которых имелся и замечательный набор, необходимый для ведения военных действий. И юный маг нанес удар по кораблю заклинанием, которое знал очень хорошо. Использовал он его до этого великое множество раз с незапамятных времен. Если бы в этот момент юноша мог задуматься, то он, возможно, поостерегся бы, побоявшись, что вилейны применят ответные меры, тем более что заклинание это к войне прямого отношения не имело, однако думать сейчас он был не способен. Керриган просто среагировал.

Чудотворная энергия невидимой волной пошла от него к намеченной цели. По пути она набрала силу и схватила корабль в чудовищные объятия. Керриган поднял правую руку, и корабль исчез с поверхности моря. Со сдавленного невидимыми клещами корпуса корабля обрушивались потоки воды. Корабль поднимался все выше: двадцать футов, сорок, еще выше, еще. Керриган злобно оскалился. Ему хотелось зашвырнуть корабль на Луну, а потом, сжав руку, смять его в лепешку. Он хотел увидеть, как сквозь невидимые пальцы посыплются обломки, а куски рангоута1 закружатся в небе и полетят вниз, увлекая за собой объятые пламенем канаты и паруса.

Но юноша знал: такой силой он не располагает, и поэтому просто разжал руку.

Корабль, накренившись, пошел вниз. Некоторые матросы сразу попадали в море, другие вцепились в леер и канаты. Только что сращенные ими канаты разошлись, и матросы болтались на них, словно узел на конце хлыста. Те, кто не смог удержаться, кувыркаясь, полетели в воду. Ветер раздул паруса, натянул мачты и рангоуты. Паруса затрещали, мачты сломались.

Корабль со всего маху рухнул в темную воду. Судно могло бы выдержать любой шторм, тем не менее сейчас, когда оно упало с большой высоты, вода оказалась для него не мягче гранита. Балки сломались, мачты превратились в щепки. Доски на палубе разошлись и, набрав ускорение, взлетели в воздух. Корабль подпрыгнул, закачался и громко забулькал. Лохмотья парусов прикрыли обломки кораблекрушения.

Таготча в своем черном одеянии заграбастал обломки жадными когтистыми лапами и уволок их в подводное царство.

Раненый, кашляющий кровью, Керриган наблюдал за гибелью корабля. Затем подался вперед, вырвав из мачты пригвоздившую его к ней стрелу. Опустился на колени и улыбнулся, оскалив залитые кровью зубы. Какое-то мгновение он упивался собственной победой.

Но уже в следующую секунду его обуял ужас.

Пираты за себя отомстили. Огромная волна, вызванная падением корабля, вздыбилась и поглотила суденышко, на котором плыл Керриган.

ГЛАВА 26

Боль, грызущая плечи, соперничала с ломотой в спине. Эта часть тела беспокоила Уилла больше всего. В негласном соревновании проигрывали ноги: подумаешь, всего лишь жжение. Время от времени судороги в мышцах бедер и руках вносили некоторое разнообразие, правда, легче ему от этого не было.

С наступлением сумерек, принимая от одного ученика ведро с морской водой и передавая его другому, Уилл воспринимал физические страдания уже лишь краешком сознания. В душе клокотала ярость, и если бы не полное изнеможение, он бы такое сейчас устроил, что ученики побежали бы от него прятаться. Уилл чувствовал себя униженным, оскорбленным, и эти чувства распаляли его гнев.

Бригада их занималась подъемом воды на крутой северный берег Вильвана. Крепостная стена, высотою сорок футов над уровнем моря, вгрызалась своими зубцами в сгущавшуюся синеву неба.

За стеной поднимались стройные башни, и на их крышах сейчас зажигали огни. Уилл без труда различил на ближайшей к нему башне фигуры Резолюта и Ворона.

Предполагали, что пираты будут осаждать остров с севера, хотя на востоке имелась естественная бухта. Гавань закрыли после того, как отплыли эвакуационные суда. Отвлекающий удар по ней был вполне вероятным, однако взятие гавани еще не означало поражения Вильвана.

Частью островного ландшафта являлась горная долина, она брала начало в северной оконечности острова и доходила до юго-востока. Хотя в обступавших долину горных хребтах имелись промежутки, оборонять их было нетрудно. К центру острова можно было подойти только через долину, но прежде требовалось взять приступом башню военного магистра. Она как кость в горле торчала на пути захватчиков. Если бы у неприятеля это получилось, ему пришлось бы идти к середине острова еще пять миль, поднимаясь при этом в гору, а потому каждый дюйм этого пути очень дорого обошелся бы противнику. Отряды, занявшие ключевые позиции вдоль всего маршрута, намерены были собрать кровавую жатву.

Вот ведь нашли дурака — работать бесплатно! Уилл до сих пор трясся от злости. Против помощи в разгрузке судов, доставке продовольствия и вооружения он отнюдь не возражал, так как знал, что во время сражения все это понадобится. И то, что это требовало физического труда, а сам он выступал в качестве чернорабочего, ничуть его не оскорбляло. К этому парень относился с пониманием. Не протестовал он даже и против того, что многих юных учеников эвакуировали, хотя нагрузка в связи с этим на тех, кто остался на острове, здорово в связи с этим возросла.

Возмутило подростка то, что ему не позволили принять участие в боевых действиях. Решение это принял Резолют. Он отказался выслушивать аргументы Уилла и не объяснил ему, в чем он не прав. Когда Уилл обратился в поисках защиты к Ворону, тот только пожал плечами. Он не отрицал, что в стычках с авроланами Уилл великолепно себя зарекомендовал, вот только столкновения те были, по его словам, незначительными, а группы — небольшими и плохо организованными.

Не надо было и к Великому магистру обращаться, чтобы понять: предстоящее сражение будет не из легких. Идея нападения на Вильван на первый взгляд казалась безумной, однако Уилл не сомневался, что в ней была своя логика. Взять хотя бы воровское ремесло: для того чтобы срезать кошелек, требуется отвлекающий момент. Если намеченная тобой жертва примет тебя за сумасшедшего, она мигом окажется у тебя на крючке: ты спокойно заберешь добычу и благополучно скроешься.

Этот прием Уилл применял не слишком часто. Жизнь на улице преподнесла ему куда больше уроков. В драке, как он давно уразумел, отступать нельзя. Если ты в нее ввязываешься, старайся причинить противнику как можно больше вреда. И чем больше будет рядом с тобой людей, тем больше вреда все они могут причинить. Уилл хотел быть среди этих людей.

Адепт, стоявший у самого моря, крикнул что-то, но Уилл не расслышал. Ученики, бывшие подле него, вышли из ряда и сами понесли ведра наверх, расплескивая воду. Адепт сделал знак, чтобы они не останавливались. Уилл со своим ведром пошл следом, немного расстроившись, оттого что распоряжение поступило не вовремя: он чуть ли не последний оказался с полным ведром, а стоявшие выше него люди понесли наверх уже пустые посудины.

Подъем, хотя и не длинный, одолеть было не так-то легко.

Ноги скользили по отшлифованной волнами каменистой породе. Укрыться здесь от противника было практически невозможно. Несколько земляных тропинок в расчет можно было не принимать. Да, много крови прольется в этих местах.

Если атакующие не применят осадных машин, им здесь не закрепиться.

Добравшись до вершины холма, Уилл вылил воду в цистерну. Потом бросил ведро в телегу, рядом с другими ведрами, и заглянул в укромный уголок, где у него были припрятаны пояс с саблей и мешочек с боевыми звездами. Он надел пояс, застегнул пряжку и повесил саблю на левое бедро, после чего обратил взор на башню, где видел недавно Резолюта с Вороном.

Послышались скрип и лязганье. Чья-то фигура заслонила ему обзор.

— Ты Уилл?

Юноша кивнул, стараясь скрыть изумление.

— Да.

— Мне велели проводить тебя на твое место. Следуй за мной.

Человек повернулся и пошел в противоположную от башни сторону. Уилл хотел было заявить протест, но человек — нет, то был механоид — вызвал у него такое любопытство, что он послушно пошел за ним. Левая нога человека — от середины бедра и до ступни — была заменена металлической трубкой с рычагами. Провода и фрагменты кольчуги висели на нем, словно кружево. Левая кисть и предплечье тоже были искусственными, да и пальцев-то у него было всего три, а кольчуга вживлена прямо в тело.

Уилл давно слышал о механоидах, но видеть их до сегодняшнего дня ему не приходилось. Прибыли они целой компанией из Крепости Дракона и высадились на северном побережье. Хорошо, что это Дотан Каварр, барон Дракона, догадался, что их надо сюда прислать: все, разумеется, были им очень рады. Из разговоров Уилл знал, что большинство механоидов собиралось оборонять Вильван, словно свой собственный дом, хотя на самом деле никто из них здесь даже не родился.

Человек оглянулся через плечо на Уилла:

— Я не слишком быстро для тебя передвигаюсь?

Уилл покачал головой:

— Я никогда раньше…

— Я это понял по твоему взгляду. — Человек вздохнул. — Знаешь, Уилл, я был сыном мельника в Гуроле. Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, ну, может, немного побольше, я случайно упал в реку и угодил под жернов. Так я потерял руку и ногу. Эльфов в наших местах не водилось, и вылечить меня было некому, поэтому отец продал меня барону Дракона.

— Продал?

— Получил за меня отступного. Родители знали, что я к ним не вернусь. На что бы я им сгодился? Если только милостыню для них собирать. Ну а там, в крепости у барона, много всяких чародеев — эльфы, волшебники, урЗрети. Когда в прошлый раз Кайтрин пыталась захватить остров, она использовала заклинания, которые не давали чародеям излечить раненых. Тогда каждый из нас стал применять свой собственный способ заживления ран, так что теперь чтобы помешать нам, она должна знать каждого чародея.

Уилл поморгал серыми глазами.

— А вы чувствуете что-нибудь вашими железяками?

— Чувствую, где они находятся, но ни горячего, ни холодного, ни мягкого я не ощущаю. — Механоид пожал плечами. — Магия помогает мне удерживать равновесие, а для всего остального мы много тренируемся. Шума, конечно, много производим: подкрасться не сумеем, но в честной борьбе действуем прилично. Меня, кстати, зовут Герхард.

— А меня — Уилл. Ах да, вы ведь это знаете.

— Верно. — Герхард двинулся по широкому лестничному маршу. Потом они перешли двор и направились к приземистому зданию с толстыми стенами и узкими окнами. Вход в него с северной стороны прикрывало каменное крыльцо. Они вошли в круглый вестибюль, футов двенадцать в диаметре, и поднялись по узкой лестнице в большую комнату, в которой также с обеих сторон вели наверх другие лестницы.

На лестничной площадке их поджидал светловолосый адепт.

— Спасибо, капитан.

— Не стоит благодарности. — Механоид кивнул Уиллу. — Будешь здесь с адептом Джарми.

— Я хочу быть там, с защитниками.

— Я тебя понимаю, сынок, — Герхард поднял левую руку, медленно открыл стальную клешню и со щелчком закрыл ее. — Все в свое время. Каждый должен быть на своем месте, а твое место — здесь. Береги его, Джарми.

Уилл посмотрел вслед механоиду, потом повернулся к адепту. Да ведь он его уже видел.

— Что, снова подметать заставите?

Карие глаза адепта на мгновение прищурились, и он кивнул.

— Ах да. Вчера на пристани. Нет, сегодня я тебя подметать не заставлю. Пошли со мной.

Уилл последовал за ним на верхний этаж. Они двинулись по коридору в южном направлении, затем свернули направо — в комнату с низким потолком. С северной ее стороны параллельно полу шла длинная щель, похожая на бойницу. Заглянув в нее, Уилл увидел крепостную стену, омытый лунным светом океан и легион быстро приближавшихся, подпрыгивавших на волнах кораблей. Уилл проглотил подступивший к горлу комок.

— Как много кораблей!

— Да, но это далеко не все корабли, которые есть у Кайтрин.

— Что вы хотите этим сказать?

У Джарми заходили скулы.

— Часть кораблей отправилась в Санджес, в том числе и пираты. Они пошли войной на детей, так что здесь снисхождения не жди.

— А большие уже были потери?

— Очень большие, но какие — точно не знаю. — Джарми показал на север. — Начинается.

Уилл нахмурился.

— А мы что же, так и будем здесь отсиживаться?

— Да, до определенного времени мы будем здесь. — Адепт взглянул на Уилла. — Возможно, мы и совсем не понадобимся.

— А если понадобимся?

— Тогда мы их остановим. — Адепт повернулся лицом к северу, а Уилл приник глазом к бойнице. Поначалу в темноте мало что можно было рассмотреть, но вскоре все стало видно в мельчайших подробностях.

Один корабль встал параллельно крепости. Не успел Уилл удивиться этому, как судно от кормы до носа осветили три яркие вспышки, и секундой позже Уилла оглушил страшный грохот. В зубец крепостной стены угодил снаряд, и камень разлетелся вдребезги, словно стекло. Солдаты, стоявшие рядом, попросту исчезли, а другие попадали вниз, разорванные каменными обломками.

Другой снаряд в стену не попал, но врезался в куртину. Камень отломился, оставив после себя небольшой кратер, и рухнул во двор, отхватив по пути ногу бегущему человеку, после чего исчез из поля зрения Уилла. Другие снаряды ударили в крепостную стену, и люди попадали вниз, но не разбились насмерть.

— Что это было?

— Драгонели, полдюжины драгонелей. — Джарми похлопал по стене. — Барону Дракона, возможно, недостает информации, но люди его, мастерившие механоидов, отличаются наблюдательностью. Драгонели могут снести высокую башню, а низкая и приземистая, вроде нашей, преградит им дорогу.

В море появилась дюжина длинных плоскодонных гребных лодок. Даже на таком расстоянии слышны были команды загребных, призывавших налегать на весла. Галеры вышли вперед неровной шеренгой. Волны сильно били в странные плоские носы. Уилл слабо разбирался в судах, но даже ему суда эти казались неприспособленными для морских путешествий. Ну и хорошо, далеко они не уйдут.

Снизу прозвучала команда, и раздался залп. Несколько снарядов, выпущенных метательными машинами, сгорели в воздухе, а один снаряд угодил в нос галеры. Деревянный бочонок на ее борту взорвался, по лодке разлился напалм. Люди завопили, некоторые бросились в воду, другие упали на дно лодки. Рулевой тоже обгорел и свалился за борт.

Оставшаяся без управления галера врезалась в другую лодку и встала к ней под прямым углом. Весла воткнулись в животы и спины гребцам, переломив им ребра и позвоночники. Вопли усилились. Вторая лодка села на мель, и на нее перекинулось пламя с охваченной огнем первой галеры.

Другие лодки тем не менее шли вперед, а за ними двигалась еще одна такая же партия. Когда первые галеры подошли к берегу, носы их наскочили на камни, ударившись о них со всего маху; и Уилл понял, что суда выберутся оттуда не скоро. И тут же на него снизошло озарение: галеры эти с самого начала не предназначались для мореплавания.

Плоские носы каждой галеры взорвались под воздействием колдовского зеленого огня. Солдаты — люди и бормокины — выскочили из лодок и с гиканьем и улюлюканьем полезли на высокий берег. Бочки с напалмом взрывались одна за другой, поливая огнем окружающее пространство, в том числе и оставленные ими галеры. Подобным маневром они прикрывали покидавших корабль матросов.

Это, однако, вовсе не означало, что те в безопасности. Из двора крепости вышли лучники, они зарядили луки, и на противника обрушился град стрел. На фоне горящих кораблей цели просматривались четко. Один человек, раненный в плечо, вытащил стрелу и, торжествуя, потряс сломанным древком, но в тот же момент тело ему пронзило еще с полдюжины стрел, и он растянулся на земле.

Драгонели с ревом неслись с корабля, круша камень и сбрасывая солдат со стены. Небольшая часть ее, ближе к центру раскрошилась, и образовалась брешь. Практической пользы захватчикам это не дало, потому что до проема было далеко; однако этим противник доказал могущество примененного им оружия.

Галеры тем временем все прибывали, из них выскакивали люди с большими щитами. Они приставляли их один к другому, и стрелы отскакивали от самодельного прикрытия. Рядом с такой группой взорвался бочонок с напалмом, убив множество народу. В другом месте на людей со щитами свалился камень. И все же чем больше уязвимых мест находили обороняющиеся в рядах противоборствующей стороны, тем яростнее становилась схватка.

Уилл в ужасе покачал головой:

— Это ведь ничего не значит, правда? Они не смогут преодолеть стены. Обороняющихся куда больше.

Джарми кивнул:

— И я так думаю. Кроме драгонелей, Кайтрин нечего противопоставить лучникам. Они все свои усилия сосредоточили на том, чтобы обрушить стены. Если только у нее нет чего-нибудь еще про запас.

— Войск с драконеттами?

Адепт покачал головой:

— Нет, не то.

— Что тогда?

— Я не… о боги! — Джарми ткнул пальцем в небо. — Вон там, возле луны.

Уилл посмотрел, и внутри у него все похолодело.

На фоне луны, словно изображение на монете, застыл дракон. Подняв вверх одно крыло и накренив другое, он камнем пошел вниз, как ястреб на добычу. От блеска золотой чешуи было больно глазам, ноздри чудовища мелкими струями выпускали пламя. Вспыхивали красным огнем темные провалы глаз. Дракон опустился к стене в самом удобном для захватчиков месте и опалил ее адским огнем.

ГЛАВА 27

Пламя лизало каменные зубцы, обвиваясь вокруг башенки, как виноградная лоза, а расплавившийся камень вытекал, словно сок из перезрелого плода. Оранжевый огонь набрасывался на людей, отделял кожу от костей и пожирал обугленные скелеты. Механоид, нижняя половина которого — от пояса и до ступней — была металлической, сначала покраснел, потом побелел, и нижние конечности его обратились в пар. Он вздохнул, и огонь, вошедший в ноздри, заглушил его крик, но вокруг раздавалось множество иных воплей, в том числе и совершенно ошалевшего от увиденного Уилла.

Поврежденная часть стены осыпалась и осела на землю. Всего несколько мгновений назад Вильван казался неприступным, теперь же образовавшуюся в стене брешь невозможно было заткнуть. Жидкий камень излучал адский жар, однако довольно быстро его покрыла черная корка: мощные взмахи драконьих крыльев охлаждали его, одновременно мешая обороняющимся приблизиться к месту разрыва.

Дракон сверкал чешуей, крутился и поворачивался, игриво выпускал из ноздрей огненные вспышки.

Уилл взглянул на Джарми:

— Сделайте что-нибудь!

Маг вздрогнул:

— Да доживи я и до тысячи лет и то не научился бы противостоять этому.

На вершине башни Уилл заметил силуэт Ворона. А к проему в стене шли (в этом он ничуть не сомневался) Резолют и Дрени. К бреши приблизился первый бормокин. Но они даже шага не замедлили, не обращая внимания на истошные вопли тех, кто первыми ступил на дымящиеся камни.

Дракону ничего не стоит вернуться и снести стены… Желудок у Уилла сжался в комок. Они пропали, мои друзья погибли.

— Все не так страшно, Уилл. — Джарми бросил на него суровый взгляд. — Этот дракон еще молод, да к тому же он устал. Вот если бы на его месте был более зрелый, могучий дракон, тогда другое дело.

— Так мы что же, так и будем бездействовать?

Военный адепт снова на него посмотрел:

— Запомни один из главных законов войны, Уилл. В сражении выигрывает та сторона, которая приберегает свои резервы на последний момент. Ну а момент этот еще не наступил.

Вот только наши резервы такие слабосильные по сравнению с той стороной, что уже не имеет значения, молоды они или нет, устали или отдохнули.

Уилл взялся за эфес сабли:

— Я должен туда пойти.

— Не терпится умереть?

— Не терпится помочь друзьям, не терпится бить врага.

Джарми положил руку на плечо Уилла:

— Твой час еще настанет.

Снова начался обстрел драгонелями. Некоторые снаряды ударялись в стены и сотрясали их. Металлические шары тоже шли в ход — от самых больших до маленьких. Один шар ударился в стену совсем рядом с Уиллом. Человеческие тела становились живым щитом. По двору растеклась черная кровь.

Резолют и Дрени уже подошли к проему. Рядом были и люди, и механоиды. Обе сабли воркэльфа поначалу сверкали в лунном свете, как серебряные молнии, но очень скоро потемнели и стали совсем черными. Сапоги Резолюта дымились. Бормокинов он косил он одного за другим, их кровь вскипала на гладком камне.

Дрени выдали кольчугу, свисавшую до колен, словно юбка. Оружием ему служил боевой топор, с одной стороны плоский, а с другой — изогнутый в виде клещей. Удерживая его обеими руками, Дрени сначала плоской стороной топора укладывал бормокина на землю, а затем клещевидной прорубал ему потом кольчугу или череп. Даже стальной набалдашник на конце рукоятки шел в дело: Дрени всаживал его в горло противника.

Несмотря на их героические усилия и меткие выстрелы лучников, обороняющихся теснили дюйм за дюймом. Лодки все прибывали, высаживая на берег полчища бормокинов. Выстрелы драгонелями делали свое дело: били по стенам, нанося урон стану лучников. Снаряды падали и во двор, вот уже погибли солдаты, стрелявшие из метательных машин. Взорвался бочонок с напалмом, и пожар уничтожил метательную машину, на котором она была она установлена. Огонь перекинулся и на другие предметы, и пошло полыхать. Огонь уже подобрался к стене.

Наверху выделывал курбеты дракон.

Так продолжалось, пока Ворон не швырнул в проем бочонок с напалмом, а следом за ним — и факел, его воспламенивший. Только тогда дракон прекратил игру. Он опустился так низко, что все, кроме Резолюта и Дрени, пригнулись. Огромное чудовище взмыло на большую высоту, сделало петлю и, ударив крыльями, вернулось к проему.

И вдруг шум битвы и даже гром летящих драгонелей заглушил душераздирающий крик. Золотой дракон рванулся вверх, но черная тень ударила его сверху, и он грохнулся оземь. Приложился он так сильно, что Уилл, чтобы не упасть, схватился за стену, потому что земля при этом ударе содрогнулась. Черная тень взвилась вверх, и угрожающий крик превратился в победный клич.

Золотой дракон поднялся на ноги и отряхнулся, словно мокрая собака. С крыльев полетели фонтаны брызг и куски раздавленных им бормокинов. Приняв боевую стойку, он взмахнул крыльями и поднялся над стеной.

В тот момент когда дракон встал на ноги, Уилл воочию оценил его размеры. За долю секунды человек исчез в черной щели — то был зрачок чудовища. Каждая золотая чешуйка на его теле была не меньше щита воина, а длина лап не уступала по своим размерам телеге с запряженной в нее ломовой лошадью. Кончиком правого крыла дракон случайно задел лучника, стоявшего на стене, и сломал того, словно детскую игрушку, сделанную из сухих веточек.

От носа до хвоста он значительно превышал по размерам самое большое океанское судно, и все же атаковавший его дракон был еще крупнее. Тело его было покрыто черной чешуей, лишь по животу проходили алые полоски. Никакого жира, сплошные мускулы. Массивный и мощный, невероятно мощный. Несмотря на внушительные свои размеры, пришелец легко увернулся от погнавшегося за ним золотого дракона, а затем быстрым движением разорвал ему левое бедро.

Золотой дракон завопил и перевернулся в воздухе. Падая, он потерял контроль, но постарался лететь прямо. Кончик крыла запутался в канатах пиратского корабля. Дракон попытался его высвободить, но при этом его движении хвост ударил по бортам судна. Рангоуты затрещали. Корабль накренился. Нос пошел в одну сторону, бак — в противоположную… и судно скрылось под темной водой.

Та часть корабля, что ушла под воду, прицепилась к хвосту, и дракон тащил ее за собой, словно якорь. Стараясь стряхнуть ношу, золотой дракон попытался перекатиться на спину. Это у него получилось, однако летать он уже был не в состоянии. Дракон тяжело повалился вниз, подмяв под себя судно. Вскипевшая волна подбросила корабли, стоявшие рядом, и затопила остальные.

Волна добежала до берега, подкинула галеры и вышвырнула на берег трупы. Галеры тем временем все подходили и подходили к берегу. По меньшей мере одна из них выскочила на мелководье, сломала киль и высыпала все свое содержимое в сердитые волны. Из башни, где находился Ворон, высоко в небо поднялся голубой огненный шар. Джарми спустил робу с плеч, а рукава связал узлом на талии.

— Ну вот, Уилл. Теперь пришло наше время. Адепт принял от другого чародея черный жезл. На его гладкой деревянной поверхности были вырезаны руны и загадочные символы. Подошедший к ним третий адепт прижал к стене руки. Из его ладоней выскочил голубой огонь и осветил всю стену до последнего шва. Воздух задрожал, и раздался взрыв. Каменные блоки выгнулись дугой и парами повисли в воздухе. Пары эти соединил друг с другом прозрачный радужный свет. И так было повсюду: такие же мосты, высокие арки и змеевидные дорожки окружили крепость.

Прежде чем Уилл успел спросить, что же произошло, Джарми и с полдюжины других адептов выскочили на радужный мост. Одеты все они были так же, как и Джарми, не исключая чернокожую женщину. Жезлы их светились бело-голубым огнем, таким ярким, что у Уилла заболели глаза. Символы на жезлах цвет не поменяли: остались такими же черными. Некоторые из них показались Уиллу знакомыми. Где же он их видел? Ах да, на татуированных предплечьях Резолюта.

С одного жезла спрыгнули темно-зеленые существа, каждое из которых состояло из острозубого рта, когтистых лап и сферического тела. Они слетели со стены стремительно, словно снаряды драгонелей, и ухнули в гущу бормокинов.

Другие маги, собирая кровавую жатву, беспрепятственно обстреливали огненными шарами копошившуюся массу захватчиков, пока не натыкались на вилейна, применявшего ответные меры. В этом случае начиналась дуэль: каждый маг применял против вилейна свои особые приемы.

Джарми прошел по мосту и, спрыгнув в проем, встал слева от Резолюта. Жезлом он касался стен. При каждом прикосновении голубое пламя описывало круг, и место это становилось недоступным для бормокинов. Вызов его не остался без ответа, и вскоре жезл адепта закрутился с бешеной скоростью и принялся рубить руки, ноги и черепа противника. Казалось, что это была не деревянная палка, а остро заточенная бритва.

Тот адепт, что создал мост, глянул на Уилла:

— Или иди туда, или оставайся здесь. Мост я тебе пока подержу.

Уилл кивнул и вскочил на мост. Он бежал во всю прыть. С каждым его шагом мост слегка проседал. Приблизившись к стене, Уилл прыгнул, не добежав последние десять футов. Еще в воздухе он заметил, как упал последний каменный блок и исчезла радужная дорожка.

Приземлившись на обе ноги, парень поскользнулся на залитом кровью камне, но успел прижаться спиной к стене. Драгонели взревели и осветили своими вспышками крепость. Тяжелый металлический шар, ударившись в стену, швырнул Уилла лицом об землю. Мелкий шар от стены отскочил, снеся сражавшемуся рядом с Уиллом человеку половину черепа.

Вор отполз от трупа, но, прежде чем снова прижался к стене, почувствовал, как чья-то рука схватила его за тунику и поставила на ноги. Ворон оттащил подростка к башне.

— Тебе здесь нечего делать, Уилл.

— Но Джарми сказал…

Кожа на изуродованной шрамом щеке Ворона натянулась и придала суровости его лицу.

— Ступай наверх.

— Но я хочу сражаться.

— Ты можешь быть полезным в другом.

Ворон дал ему пинка, и Уилл на карачках, как собака, полез по винтовой лестнице. Высунулся из люка и тут же снова нырнул вниз, так как драгонели опять завыли. Уилл оказался лицом к лицу с женщиной, кожа которой свидетельствовала о первых признаках увядания.

— Меня зовут Уилл.

— Уилл-упрямец, — прокомментировала она.

Женщина поднялась, Уилл тоже встал и выглянул в пространство между зубцами. Противник осаждал скалистый берег широким фронтом. С прежнего места Уилл видел лишь часть побережья, и только сейчас он осознал в полной мере, что Кайтрин направила к острову куда большее войско, чем он предполагал. Зеленый огонь вспыхивал то там, то здесь, обнаруживая местонахождение вилейнов. С чародеями Вильвана они обменивались магическими ударами, но бормокины все же чаще становились жертвами стрел, выпущенных лучниками.

На корабле — том, что стрелял драгонелями, гребцы взялись за весла, а команда приготовилась поднять якорь.

— Ворон, они хотят отплыть.

Тот кивнул.

— Они собираются развернуть судно и выстрелить по проему в стене.

— Можем мы их остановить? Магией? Или чем другим?

Чародейка фыркнула.

— Могу дать тебе кинжал, если хочешь поплыть туда и продырявить судно.

Уилл нахмурился.

— А магией вы сможете воспользоваться?

— Вот, посмотри, — она махнула левой рукой, и голубая искра полетела в сторону корабля. Искра приблизилась и ударилась во что-то невидимое, затрепетавшее под ее ударом. Голубой свет медленно позеленел. Насколько Уилл смог разглядеть, корабль прикрыт был защитным колпаком.

— А вы не можете пробить его заклинанием?

— Это всего лишь внешний слой, а их там, как я подозреваю, еще очень много. Возможно, я пробила бы их все, но на это уйдет уйма времени. — Оскалившись, женщина произнесла заклинание, взмахнула правой рукой, и выскочивший из ее ладони голубой огонь поразил грудь вилейна. — Колдовство, которое использовала Кайтрин, работая над этим кораблем, так же трудно уничтожить, как вдохнуть жизнь в механоида.

Уилл задумчиво кивнул головой, словно и вправду что-то понял, но тут же продолжил атаку.

— Если мы ничего не будем делать, драгонели расчистят им проем.

— Вот именно, потому ты и здесь, а не внизу. — Ворон вставил в лук стрелу и выстрелил. Бормокин сложился пополам: стрела угодила ему в брюхо.

— А огненные стрелы вы можете пускать?

— Это не по моей части.

Еще один залп драгонелей свалил со стены несколько человек, другие успели укрыться. Они заметили, что удару предшествовала вспышка, и попрятались. Выстрелы все ближе подбирались к проему. Вполне возможно, что следующий залп разорвет на части защитников, хотя и уложит при этом множества бормокинов. Это, впрочем, вряд ли беспокоило командование нападавших: ведь к берегу приставало бесчисленное количество монстров. В крепость будет кому войти.

Они погибнут. Хотя Резолют, Дрени и Джарми держатся стойко, даже их героические усилия не смогут уберечь от разрушающих все на своем пути драгонелей. Они умрут как герои, а вслед за ними погибнем и все мы.

Черный дракон заслонил луну и с ленивой грацией чайки, парящей над рыболовной лодкой, облетел корабль, стрелявший драгонелями. В широко раскинутых крыльях, словно рыба в сетях, запутывались звезды. Дракон сделал круг. С палубы корабля полыхнуло зеленым колдовским огнем, ударившим по правой лапе дракона. Зеленая молния черкнула по чешуе и отлетела от кончика длинного клюва.

Если колдовской огонь и причинил боль дракону, то виду он не подал. Откинул назад голову, склонил ее набок, осмотрел правым глазом корабль и выплюнул вращающийся золотой шар.

Шар этот свалился с неба, как огненная комета, и поразил защитный купол корабля. Огонь медленно расползался во все стороны. Так мед растекается по горячей булочке, сползая по ее бокам. Яростная вспышка извергнутого драконом пламени осветила все окружающее пространство. Казалось, что над северным побережьем Вильвана взошло раньше времени солнце, хотя тепла от него Уилл не ощутил.

Когда огонь скатился в воду и поднял над ней пар, колдовской купол треснул и сжался, образовав черные прорехи. Огонь немедленно ринулся туда и через те же самые дыры взметнулся к небу. Купол окончательно испарился, а остров содрогнулся от сильного взрыва. Пылающие обломки падали в воду, прожигали дыры в обшивке соседних кораблей и срывали их с якорей.

От стрелявшего драгонелями корабля осталась в воде дымящаяся воронка, да и ее быстро занесло мусором и пеной.

Обломки кораблекрушения разлетелись на большое расстояние, уничтожив при этом часть бормокинов, однако основная их часть оставалась пока в полном здравии. Черный дракон спустился к морю, но огнем уже не плевался. Уилл надеялся, что по пути он схватит когтями побольше бормокинов, однако он этого не сделал. Он нырнул за золотым драконом и потащил утопленника, служившего Кайтрин, с глаз долой. Золотой дракон заартачился, но одно движение мощными когтями — и он затих.

Возможно, исчезновение черного дракона и порадовало захватчиков, но вот обороняющихся гибель корабля поистине вдохновила. Прятавшиеся до сих пор за стенами люди встали во весь рост, взяли луки. На вражеские орды обрушились стрелы, камни, магические заклинания. Военные адепты устроили во вражеском стане магический пожар. Пока вилейны обдумывали, как погасить пламя, их обожженные шкуры источали страшное зловоние, а кожа покрывалась пузырями; и дикие вопли полуобгоревших бормокинов вселяли страх в их собратьев.

Орда начала рассыпаться. Задние ряды повернули назад, к галерам и облепили их, словно муравьи гнилой плод. В противника полетели бочки с напалмом. По склонам, громыхая, неслись камни.

Сокрушая бормокинов, пошли вперед механоиды. Борьба столь на близком расстоянии означала, что оружием никто эффективно распорядиться не может, но ведь механоиды сами и были этим оружием. Механические руки разбивали морды бормокинов. Острые металлические когти разрывали глотки и вонзались в грудь. Бормокины отвечали ударами, которые могли бы содрать с человека кожу или оттяпать ему конечности, однако от металлических протезов механоидов они отскакивали, не причиняя тем ни малейшего вреда.

Добравшись до воды, бормокины побросали оружие и стянули кольчуги. Уилл не знал, умеют ли они плавать, но большинство такую попытку сделало. Надеялись они на пиратские лодки, но капитаны этих судов, родом из Вруоны, уже поднимали якоря, чтобы плыть домой. Между лодками и бормокинами мелькали в воде темные тени. Уилл видел треугольные плавники и догадывался о судьбе бормокинов.

Механоиды и другие воины гнали противника к краю скалистого берега. Бормокины пятились, катились вниз и сшибали своих же товарищей. Самые крепкие бормокины — те, что были в передних рядах, отчаянно сопротивлялись. Но что они могли противопоставить безжалостным механоидам? Последний бормокин погиб на вершине холма, оставив его в полное распоряжение Вильвана и его союзников.

Стоя на вершине башни, Уилл смотрел, как остатки авроланского войска отступают к морю. Одному вилейну удалось с помощью магии сдвинуть в море галеру. На берегу то и дело взрывались бочки с напалмом, но бормокины, не теряя присутствия духа, побежали к лодке. Защитники острова с интересом наблюдали за тем, как бормокины яростно работают веслами, а судно пробивает себе дорогу среди горящих обломков. Каким-то чудом тупорылой посудине удалось выйти из гавани и двинуться в северном направлении.

И тут из ворот выскочила голубая струйка, прорезавшая темноту ночи. Затем она стала похожа на стрелу арбалета. Стрела эта медленно шла вперед, целуя покачивавшиеся на волнах и объеденные акулами трупы… Вот она вонзилась в нижнюю часть бака лодки. Палуба загорелась. Судно зачерпнуло носом воду. Штурвальный свалился за борт, а бормокины, все еще не отпускавшие весла, завизжали что было мочи. Корма вскинулась наверх, и черная вода жадно засосала в себя лодку.

Уилл взглянул на проем в стене и увидел Джарми. Его жезл, все еще добела раскаленный, был направлен в сторону затонувшего судна. Его работа. Но зачем?

Потом Уилл вспомнил: пираты убили вильванских беженцев. Джарми сказал, что снисхождения в войне не будет, но ведь сейчас это было обыкновенное убийство.

Плававшие в воде тела сносило к берегу. Уилл смотрел на них и слышал страшную какофонию: то кричали раненые. Они умоляли о помощи или просили смерти. Уилл впервые заглянул в свое будущее. Атака Кайтрин была безумной, и кончилась она катастрофой. Начинать ее вообще не было смысла.

Он покачал головой. Был в ней смысл или нет, но в результате погибло множество людей, да и искалечено не меньше. Теперь Уилл понимал, почему Ворон противостоял Кайтрин, почему он всегда был готов против нее сражаться. Уилл и сам хотел делать то же самое, это казалось ему справедливым, однако бойня все же была, по его мнению, сумасшествием.

Уилл надеялся, что придет время, когда у него достанет сил сделать справедливый выбор и, если повезет, при этом не ввязаться в бойню.

ГЛАВА 28

Керриган закашлялся и от боли пришел в сознание, но тут же почувствовал, что чей-то палец больно уперся ему в грудь. Керриган широко открыл глаза. Прямо перед собой он увидел широкую морду: кожа шагреневая, зеленовато-коричневая. На кончиках длинных ушей — клочки черной шерсти, густая шевелюра такого же черного цвета. Темные глаза смотрели на мага с не меньшим удивлением, чем он на неведомое существо. Керриган завопил, и существоотпрыгнуло.

Вопль вызвал новый приступ кашля, и боль прострелила грудь. Керриган перекатился на правый бок, дрожащая рука его почувствовала песок. Одежда на нем была мокрой. Рассветное солнце не успело ее высушить. Он еще раз кашлянул и сплюнул. На песке появилось небольшое кровавое пятно.

Существо, которое его разбудило, перепрыгнуло через него, повернулось и замахало по песку толстым хвостом. Потом присело, сложив когтистые руки на коленях, склонило голову и с любопытством посмотрело на человека. Через некоторое время к нему присоединилось еще одно создание, а следом и третье. Эти два были немного поменьше и выглядывали из-за спины первого.

Мысль Керригана заработала с бешеной скоростью. Он узнал существ, и сердце у него екнуло: ему рассказывали о них на уроках. Это панки, дикие и жестокие.

Он может особо и не запомнил бы эти рассказы, но уж больно часто суда, направлявшиеся в Вильван, становились добычей панков.

Боль в груди напомнила ему о сражении с пиратами Кайтрин. Кусок стрелы до сих пор оставался у него в груди. Обломок торчал из-под одежды примерно на дюйм. Керриган помнил, что уничтожил пиратский корабль, но после того как черная холодная вода перевернула лодку, у него в памяти образовался полный провал. Керриган оглянулся: на побережье — ни одного тела, лишь немного обломков и остатки смытого с корабля груза.

Орла погибла. Девушка погибла, все они погибли из-за меня. Керриган в отчаянии стукнул кулаком по песку. Да ведь пиратский корабль можно было уничтожить любым из известных ему ста способов, а он поднял волнение на море. Если бы он действовал с умом, то смог бы вывести свой корабль из-под обстрела противника, установить с помощью магии щит на пути стрел.

А он этого не сделал. Я убил их. Я их всех убил.

Панк тем временем приблизился к юноше на своих коротких кривых ногах, помогая себе костяшками пальцев. Он обнюхал Керригана, вытянул палец и потрогал его щиколотку. Адепт убрал ногу и попытался отодвинуться с грацией кита, выброшенного не берег.

Два маленьких панка угрожающе заухали. Они уже не прятались за своего защитника, но осмелели настолько, что подскочили к Керригану и начали хлопать его по бедрам и голове. От одного удара ему удалось уклониться. Когда его сильно ударили по бедру, адепт оскалил зубы, перекатился на спину и получил сильный удар по голове.

Маленький панк схватил юношу за руки, когда он попытался прикрыть ими голову. Потом все вместе панки поставили его на ноги и раскрутили. Все поплыло перед глазами. Удар по уху — и он отлетел на сухой песок; разворот вокруг оси — и Керриган у кромки воды.

Первый панк зарычал и двинулся на Керригана. Маг заверещал и попятился. Маленький панк сильно его толкнул. Керриган споткнулся и упал на одно колено, затем получил пинок в спину и упал лицом вниз. Песок забил рот, попал в глаза, и он закашлялся, выплевывая кровь.

Панки воодушевились и заорали еще громче. Ликование их неожиданно сменилось паникой: пространство огласил страшный рев. Земля содрогнулась, и панки упали. Двое маленьких скатились в воду, а большой попятился, злобно рыча.

Ему ответил все тот же рев.

Керриган поморгал (вместе со слезами вышел и песок) и поднял глаза. Над ним стоял четвертый панк. Он был вдвое больше маленьких панков и на голову выше большого. У первых знакомцев Керригана тело было цвета гороха, а у четвертого панка — темно-зеленое, с редкими темно-коричневыми пятнами и черными костяными пластинками. На спине и хвосте пластинки эти были украшены серебристыми полосками, на ушах и голове тоже поблескивало серебро. Панк взглянул на Керригана сверху вниз, и в глазах его маг не увидел ни капли сочувствия.

Первый панк тем временем издал боевой клич, и огромный немедленно ему ответил, ринувшись вперед. Первому панку тут же пришлось солоно: огромный нанес ему сильный удар, так что тот покатился по песку. Он попытался подняться на подгибающихся ногах и шлепнулся на спину, прикрыв толстым хвостом гениталии и брюхо.

Огромный панк встал над ним и зарычал. Затем, набирая полные пригоршни песка, стал сыпать его на поверженного противника, пинать того ногами и охаживать хвостом. Лежавший на песке панк, сжавшись в комок и прикрыв руками голову, беспомощно повизгивал.

Керриган принял сидячее положение, подогнув под себя колени. Он старался удержаться от кашля, но это у него не получалось. Кровавая слюна текла по подбородку, и тыльной стороной ладони он превращал ее в кровавую песочную лепешку. Дышать ему удавалось с большим трудом.

Юноша не имел представления, когда его спаситель обратит на него внимание, однако никаких иллюзий он не питал. Единственная возможность спастись заключалась в его способности применить магию, но с деревянным обломком в груди и с кровоточащими легкими ему трудно было сосредоточиться.

Правой рукой он попытался схватиться за сломанный конец стрелы. Попытка не удалась: малейшее прикосновение к палке пронзало его болью, как кинжалом, и он задыхался. Керриган закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но тут что-то заслонило ему солнце. Открыв глаза, маг обнаружил, что огромный панк сидит перед ним.

Без всякой церемонии панк схватил его за тунику и расстегнул ее. Принюхался.

— Смертельная рана.

У Керригана отвалилась челюсть.

— Что?

— Смертельная рана. Ты умрешь. — Панк снова уселся на корточки. — С такой раной ты не выживешь.

Юноша поморгал и попытался как следует ухватиться за конец стрелы. Мысленно глядя на себя со стороны, он поражался тому, поскольку прекрасно понимал: у него нет ни смелости, ни силы, чтобы извлечь стрелу. Если он воспользуется магией, чтобы вытащить ее (тот прием, с помощью которого он уничтожил корабль, прекрасно подойдет), вряд ли у него потом достанет сил излечить себя. Но либо я это сделаю, либо умру.

Два маленьких панка вылезли из воды, прижались друг к другу и залопотали. Большой панк цыкнул на них и взглянул на Керригана.

— Палка выйдет, но смертельная рана останется.

— Она должна выйти. — Керриган начал тянуть ее, застонал, пальцы заскользили по окровавленному обломку.

Панк внимательно посмотрел на него и приблизился вплотную. Правая его лапа тяжело опустилась на плечо Керригана, удерживая того на месте. Большим и указательным пальцами левой руки он взялся за обломок стрелы, а правой нажал на кожу, чтобы стрела высунулась наружу и ему было бы за что ухватиться. Керриган чуть не ослеп от нестерпимой боли. А панк тем временем крепко уцепился за обломок и, слегка повернув его, вытащил наружу.

Керриган закричал и нагнулся вперед. Рыдания сотрясали его тело, по щекам ручьями лились слезы. Он жадно глотал воздух и кашлял. От боли и ужаса ему казалось, что кровавой пены чуть ли не вдвое больше. Гной и кровь стекали по пухлой груди. Он открыл рот, чтобы закричать, но крика не получилась. Нижняя губа тряслась. И тут панк довольно грубо толкнул его назад, а затем в встал над ним, как исполин.

— Рана у тебя в душе.

Толчок привел Керригана в недоумение. Он чихнул и обтер нос рукавом.

— Что?

— Смертельная рана, ты умрешь, умрешь от душевной раны. — Панк пренебрежительно фыркнул. — Не стоило Ломбо тратить на тебя время.

Панк сел и отвернулся от Керригана. Маг видел его сильный профиль и выступающую вперед челюсть.

— Не стоило? — Адепт с трудом поднялся на колени. — Смотри, Ломбо. — Керриган обтер правую руку о бедро и прижал ее к ране. Было больно, кровавые пузыри намочили ладонь, но он заставил себя прижать руку сильнее. Глубоко дыша через нос и закрыв глаза, Керриган обратился к собственному разуму. Он мысленно соединил рваные края раны и, разгладив их, впитывая в себя сильную боль, произнес эльфийское заклинание.

Заклинание сработало как и должно и ускорило заживание. За это пришлось дорого заплатить, а плата заключалась в том, что Керриган за несколько мгновений испытал всю боль, которая при нормальном заживлении приходила бы к нему небольшими порциями. Месяцы боли слились сначала в десять секунд, потом в двадцать. В течение тридцати секунд боль эта нарастала, но Керриган держался стойко. Чтобы рука не дергалась, он впился ногтями в плечо, хотя ощущение было такое, словно к его ране приложили раскаленное железо.

Прошла минута, а боль все нарастала. Керриган сжал зубы. Тело дрожало, к горлу подступала тошнота, но он все терпел. Еще мгновение, и еще. Пот обжигал глаза, во рту был соленый вкус. Керриган поднял голову, оскалился, но кричать не стал.

И вдруг боль пропала. Мгновенно. Керригану даже почудился щелчок. Он открыл глаза, снял с плеча руку и обнаружил здоровую, розовую, гладкую кожу. Вздохнул… боли не было. Выставил вперед правую ногу, потом — левую и, шатаясь, поднялся.

Он посмотрел на Ломбо:

— Нет никакой смертельной раны.

Панк дернул носом:

— Человеку известна магия эльфов?

Керриган кивнул:

— Да.

Ломбо вскочил и, сделав Керригану подножку, перекинул его через правое плечо. Керриган закричал бы, если бы смог, но у него перехватило дыхание. Прежде чем он смог что-либо сказать или сделать, панк помчался вместе с ним по берегу, пробежал мимо упавшего дерева и вскочил на ветки, отстоявшие на тридцать футов от земли. Он пробежал по одной ветке и перепрыгнул на другую. У Керригана, пока они находились в воздухе, сдвинулось что-то в животе.

Еще одна ветка. Листва замедлила их падение. Ветви стонали и скрипели, пока панк летал с дерева на дерево. Хвост его при этом свободно мотался то в одну, то в другую сторону. Должно быть, таким образом панк удерживал равновесие.

Керриган не представлял, ни как далеко они продвинулись, ни хотя бы в каком направлении; наконец Ломбо сбросил его с дерева на поляну. Здесь стояли крепкие бревенчатые строения, крытые ветками, что-то вроде навесов, так как стен у них, можно сказать, и не было, но крыша нависала низко, и дождь, похоже, внутрь не попадал. В домах находились панки, а снаружи гонялись друг за другом дети и дразнили привязанную к столбу собаку. Несколько панков качались в гамаках, помогая себе хвостами.

Ломбо снял Керригана с плеча и потащил его к одному из строений. В гамаке лежал старый панк. Заключение об его возрасте Керриган сделал на основании того, что и голова, и клочки шерсти на его ушах были совершенно белыми. Возле старика хлопотало несколько панков. Судя по отвислой груди, это были самки.

Ломбо присел возле гамака и снял мокрую тряпку с голени старика. В рану было засунуто множество разжеванных корней и трав, но под ними маг увидел концы костей, выступающих наружу. Тряпку сняли, и в нос ударил запах разложения.

— Плохая рана. — Ломбо втянул ноздри. — Эльфийская магия.

— Не знаю. — Керриган огляделся по сторонам и задрожал. — Я лечил себя и других, но это всегда были люди или эльфы. С панками я дела не имел.

— А теперь тебе придется иметь с ними дело, адепт Риз, — раздался голос из глубины дома. Зазвенели цепи. — Я сделала, что могла, но, видно, этого оказалось недостаточно.

Керриган вгляделся и различил в полутемном углу у столба Орлу, изможденную, с серым лицом. Со столбом ее связывал металлический ошейник, а в колени Орлы уткнулась рыжеволосая девушка с забинтованным коленом. Судя по толщине повязки, к колену были привязаны травы.

— Магистр Орла, почему вы позволили привязать себя к столбу?

Женщина покачала головой:

— У меня перебит позвоночник. Убежать от них я не могла, она — тоже.

Керриган пошел было к ней, но Ломбо преградил ему путь.

— Сначала Ксленики.

Орла вздохнула:

— Вылечи старика. Тогда они позволят тебе поработать с нами. Если ты этого не сделаешь, всех нас убьют.

Керриган вздрогнул:

— А если у меня не получится?

— Значит, ты умрешь, адепт Риз.

Керриган кивнул и подошел к старому панку. Глаза Ксленики были закрыты, дыхание поверхностное, прерывистое. Maг приказал себе глубоко дышать и повернулся к Ломбо.

— Ему сейчас будет больно.

Ломбо с серьезным видом кивнул.

— Керриган, не надо.

Он взглянул на Орлу.

— Что такое, магистр? Вы ведь сами велели вылечить его.

— Да, но ты должен взять на себя его боль, иначе он умрет от шока.

— Но ведь у него сломана нога. Рана инфицирована. — Керриган заморгал. — Мне будет больно. Очень больно.

— А рядом тобой панки. Думаешь, умереть от их руки будет не так больно?

Юноша проглотил подкативший к горлу комок и протянул правую руку. Нога панка оказалась теплее, чем он предполагал, а сама рана — очень горячей. Керриган понимал, что причиной тому — инфекция, но тем не менее прижал к ране руку. Старый панк чуть дернулся, но Ломбо встал у него в головах и положил на плечи старика тяжелые лапы.

Керриган снова закрыл глаза и начал творить эльфийское заклинание. Он обратил взор внутрь тела панка, и ему представились босая нога и густая грязь, просачивающаяся между пальцами. Запах, ударивший в нос, подсказал ему, что это не грязь, а фекалии. Керригана охватила дрожь. Ему захотелось прекратить сеанс, потому что все здесь показалось ему странным и неправильным.

Однако те же самые странность и неправильность оставили его на месте, и сеанс он продолжил. Керриган только что излечил себя, и память о перенесенной им боли была свежа в памяти. Адепт зафиксировал в уме сходство и различия своей раны и раны панка, как следует сосредоточился. Наконец он нашел источник. Боль сильная, с острыми как бритва зубами.

Керриган отрезал этот источник и втянул его в себя, хотя все в нем этому сопротивлялось. С помощью магии он сначала сжал болевой поток, а потом задал ему ускорение и пропустил через свое тело.

Руки и ноги у него тряслись, да и зубы тоже застучали бы, если бы он их крепко не сжал. Боль колола его иголками куда сильнее, чем давешняя стрела, а одна игла вонзилась ему в поясницу и опорожнила мочевой пузырь. Каждая мышца дрожала, пот тек по спине, по складкам на пухлой груди и животе, капал с носа и подбородка.

Мозг фиксировал каждую боль, каждый толчок, каждый вздох, отмечал все неприятные явления — от теплой мочи, стекавшей по его ногам, до хныканья, самопроизвольно вырывающегося из горла; однако все это маг решительно отметал. Главным для него было наслаждение от проникновения в необычную чужую физиологию. Его очаровало естество нового для него существа. Когда организм панка начал сопротивляться его усилиям, он перебрал все возможные варианты и обнаружил, что панки — крепкие создания, которые выздоравливают быстро, и потому задал организму Ксленики ускоренный темп лечения. Пока Керриган работал, он по ходу дела вносил в процесс изменения, совершенствовал его, где-то что-то убирал, а где-то, наоборот, прибавлял. Он вливал в панка энергию, созданную собственным телом, добавлял ее и в заклинание.

Боль не оставляла его, но Керриган не давал ей сокрушить себя. Удивление и интерес позволили ему найти боль, посмотреть на нее бесстрастным взглядом и порадоваться тому, что он получил новую информацию, узнал то, чего никто, кроме него, не ведал. Желание узнать больше подгоняло его, так что юноша испытал даже некоторое разочарование, когда боль ослабла, а сам он достиг цели.

Глаза его открылись, и он снял ладонь с ноги старого панка. Рана затянулась, на коже не осталось и следа. Керриган улыбнулся и что-то хотел сказать, но язык у него не ворочался, словно налился свинцом, а грудь стеснило.

На него навалилась страшная усталость, веки сомкнулись. Чтобы удержаться на ногах, юноша схватился за гамак, но пальцы отказывались сомкнуться. Ему почудилось, что веревки гамака жгут ему руки, а мир почернел, и вскоре он рухнул на землю.

ГЛАВА 29

Когда ранним утром Уилл стоял, опершись о зубец крепостной стены, он вдруг понял, что был не прав, сравнивая полет черного дракона с носящимися над водой чайками. Чайки зависали в воздухе, крутили вправо-влево хвостами, набирали нужную им высоту, складывали крылья и камнем падали на облюбованное тело, благо выбор у них был богатый. Некоторые птицы предпочитали трупы, плавающие на воде, другие лакомились прибитой к берегу мертвечиной.

Люди… бормокины… вилейны. Эти мелкие различия чаек не интересовали. К пиршественному столу не замедлили прибыть и крабы. Они находили пропитание в прибрежной полосе. Оживились и морские черепахи, и хищные рыбы: ну как не отведать того, что само идет тебе в рот? Акул Уилл больше не видел. Те успели насытиться на рассвете свежатинкой.

Уилл содрогнулся бы от этого гнусного зрелища, но все же оно было не столь ужасным, сколь сама битва. Весть о поражении авроланов дошла до войск, находившихся в глубине страны. Их бойцы немедленно прибыли, захватили с собой раненых и отнесли в башню, где к их врачеванию приступили маги. Сейчас, по крайней мере, не было слышно душераздирающих криков. Люди приводили в порядок тела погибших и начинали их оплакивать.

Участия в этом Уилл не принимал. Никто из людей, которых он знал, убит не был. Резолют и Дрени получили множество царапин и порезов. Резолют к тому же был серьезно ранен в руку и не мог больше ею действовать. Эльф быстро привел руку в порядок. Заклинание вынести было очень трудно: Резолют сначала стонал, а потом лег и на некоторое время уснул.

И капитану Герхарду, и Джарми посчастливилось пережить битву. Герхард, правда, лишился нескольких металлических частей. После боя он ходил среди раненых и смотрел, кого из мужчин или женщин возможно было сделать механоидом. Уилл никак не мог понять, зачем Герхарду нужны рекруты здесь, в таком месте, где маги всех могут сделать здоровыми. Но изувеченные воины кивали ему, слабо махая перебинтованными культями, и, стало быть, спрос на его предложение был.

В семерке Джарми тоже имелись потери. Уилл не знал, полагается ли группе военных адептов всегда состоять из семи единиц, или же формирование проводилось у них по другому принципу. Он видел несколько групп из двенадцати очень мрачных людей, но ему довелось повстречать также и вполне счастливую четверку. Джарми, нахмурив брови, ходил между телами и приглядывался, действительно ли валявшиеся на земле вилейны приказали долго жить, и снимал с трупов талисманы и магические амулеты.

Настроение у Уилла было неважное. Он находился здесь, все видел, но сам-то ведь участия ни в чем не принимал. Даже боевой звезды не бросил, поэтому парнишке было стыдно. При этом он сознавал, поскольку видел в бою Резолюта, Дрени, Джарми и механоидов, что, доведись ему вступить в сражение, его бы тотчас убили. Уилла угнетало сознание собственной слабости, а то, что ему даже не предоставили доказать обратное, приводило парня в отчаяние.

— Уилл, тебе надо бы поесть.

Подросток повернулся к Ворону и кивнул. Принял от него небольшой ломоть хлеба и треугольный кусок сыра. Запах сыра и его острый вкус прогнали тлетворный дух смерти.

Ворон сел на пол, прислонился спиной к стене.

— Если не будешь смотреть вниз, сможешь поесть.

Уилл пожал плечами и сел на парапет, скрестив ноги.

— Я тут ночью мысленно сравнил дракона с чайками. Думаю, такое сравнение его бы разозлило.

Ворон отломил кусок хлеба и откусил немного сыра.

— Постой-ка, а ведь верно. То, как он кружил над морем, напоминало полет чаек. Хотя во всем остальном — никакого сходства.

Уилл вздрогнул:

— А то, что произошло с кораблем… Как он это сделал? И почему?

— Как? — Ворон указал пальцем на стоявших на дальней башне чародеев. — Думаю, они сейчас именно это и обсуждают и, пожалуй, отправятся к самому дракону, используя магию. Драконы очень старые, вернее сказать — древние. Они обладают огромным могуществом, потому мы и не можем позволить Кайтрин найти фрагменты Короны Дракона и заново ее создать.

— А у нее есть часть Короны?

Ворон устало кивнул:

— Да, в Сварской у нее имеется фрагмент, три фрагмента также спрятаны в Крепости Дракона. Есть еще один в Лакаслине, столице Джераны. Некоторые люди говорят, что был и еще фрагмент в Воркеллине. Эльфы рассказывали, что забрали его с собой, но куда они его увезли, никому не открывают.

Уилл вгрызся в хлебную корку.

— Кайтрин, во всяком случае, трудно будет до него добраться. А тот фрагмент, что у нее есть, позволяет ей управлять драконами?

Ворон смущенно пожал плечами:

— Похоже на то. Много лет назад у нее был один дракон, но он погиб. Он тоже был золотым, как тот, которого ты видел вчера, только немного крупнее. Часть Короны дает Кайтрин ограниченную власть. Она — вроде кукловода с марионеткой. Насколько я понимаю, чем больше фрагментов — тем сильнее и власть.

— Но ведь она хочет получить все, верно?

— Не знаю. Понимаешь, восемьсот лет назад, когда Кирун создал Корону Дракона и воспользовался ею, чтобы развязать войну на юге, драконы устроили смуту. Большой ошибкой Кируна было то, что в завоеванных городах он не создал сильные гарнизоны. Люди, урЗрети и эльфы отвоевали их и устроили Кируну западню. Они убили его, а Корону разломали.

Кайтрин, говорят, была его ученицей, так что не исключено, что она знает заклинания, с помощью которых сможет воссоздать Корону Дракона. Если же и не знает, но сможет разыскать большое количество фрагментов, то наверняка сообразит, чего не хватает, и восстановит недостающий кусок.

Он ткнул большим пальцем себе за спину.

— Кайтрин неглупа. Она извлекла уроки из ошибки Кируна. И уж если она позволила уничтожить столько бормокинов в совершенно глупой авантюре, то у нее, должно быть, их имеются сотни и сотни тысяч, всегда готовых к выступлению. С драконами, которые разобьют оппозицию, и с бормокинами, которые удержат захваченные позиции, она покорит весь мир.

Уилл отломил кусочек хлеба и подбросил его в воздух. Чайка ловко поймала его на лету.

— И мы сейчас идем в Крепость Дракона, чтобы найти эти фрагменты и как следует их спрятать?

К ним подошел Резолют и стал над Уиллом, словно скала.

— Мы должны их уничтожить, а Кайтрин — убить. — Воркэльф взглянул на Ворона. — Великий магистр здесь. Он оценивает ущерб и хочет поговорить с тобой.

Ворон поднялся, Резолют поддержал его сильной рукой.

— Я послал ему сообщение с просьбой, чтобы нам как можно быстрее дали пропуск в Крепость Дракона.

Уилл соскочил с парапета и, рассовав еду по карманам, пошел за Резолютом и Вороном. Они приблизились к группе адептов, облаченных в зеленые робы. Маги расступились, и Уилл увидел маленького худенького человека в белом одеянии. На фоне белой его робы резко выделялась длинная желтоватая борода. В руке человечек держал жезл выше него ростом, а сам был так сгорблен, что Уилл хорошо видел его лысую голову.

Ворон почтительно поклонился:

— Для нас это большая честь, Великий магистр.

Человечек несколько мгновений не двигался, потом едва заметно поднял голову:

— Вы — Ворон? На ворона вы мало похожи.

— Нет, магистр, сегодня я чувствую себя стариком.

Маг хохотнул, а спустя мгновение и адепты вежливо подхихикнули.

Уилл растерянно заморгал. Когда Резолют объявил о прибытии человека, управлявшего Вильваном, он подумал, что увидит того, кто будет соответствовать титулу Великий магистр, то есть человека высокого роста, с острым взглядом и благородным носом, а не такого — согнутого, медлительного, к тому же с носом-картошкой. Он предполагал, что вокруг Великого магистра все будет трещать от избытка энергии.

Великий магистр медленно отвел карие глаза от Ворона и посмотрел на Уилла.

— Так это и есть тот мальчик, которого вы с собой привезли?

— Да.

— Подойди ко мне, паренек.

Хотя слова его прозвучали чуть громче шепота, Уилл почувствовал себя неспособным противиться и подошел к старцу. Великий магистр, взяв мальчика левой рукой за подбородок, опустил ему слегка голову, так что глаза их оказались на одном уровне.

Уилла словно что-то ударило. Если бы маг не держал его за подбородок, голова его откинулась бы, как при ударе лошадиным копытом. Он ощутил в мозгу чужое присутствие. Подростку показалось, будто его распростерли, выставили голого напоказ. Потом что-то щелкнуло. Еще один щелчок, и еще один, уже отдаленный… затем Великий магистр отвел от него взгляд и отпустил Уилла.

Шатаясь, он вернулся на место, и Резолют подхватил его. Уилл взялся за эфес: он хотел зарубить старика за бесцеремонное вторжение к нему в мозг, но воркэльф удержал его железной рукой. Подросток злобно посмотрел на Резолюта, но воркэльф лишь покачал головой.

Уилл весь трясся. Он прав, не успею я сделать и шага, как он убьет меня.

Великий магистр удовлетворенно кивнул:

— У него есть задатки.

— Спасибо, Великий магистр. Потому-то мы и хотим прибыть в Крепость Дракона как можно быстрее.

Древний чудотворец отмел эту просьбу движением руки:

— Я не могу вам этого позволить. Вы нужны в другом месте.

— В другом месте? — Уилл так и взвился. — В Крепости Дракона находятся фрагменты Короны. Кайтрин первая добудет их и приведет сюда армию драконов. А мы, по-вашему, нужны в другом месте?

— У него горячая кровь. Это хорошо. — Великий магистр медленно помигал и взглянул на Ворона. — Вы будете сопровождать делегацию Вильвана на праздник Урожая в Ислине. Будете присутствовать на Совете Королей.

Ворон сдвинул брови:

— Но, магистр, Вильван не направляет делегацию на Совет Королей.

— Не так часто северная ведьма пытается покорить Вильван. — Старец пожал плечами. — Времена меняются. Кроме того, барон Дракона будет на этом Совете, а ведь у вас к нему дело?

— Снежный Лис тоже будет в Ислине?

— Да, Ворон. — Великий магистр положил руку на сердце Ворона. — Вы много работали, долго шли к сегодняшнему дню. Значение выполненной вами работы и ваша репутация потребуются для поддержания равновесия сил. Ваша мудрость позволит выбрать правильное направление.

Ворон рассмеялся:

— Да разве ко мне короли прислушаются?

— Нет, но слова ваши услышат подданные, и мудрость ваших речей по достоинству оценят те, кто в ней нуждается.

Уилл так сильно нахмурился, что лбу стало больно.

— Чародеи специально выражаются непонятно, или все дело в том, что вы старик?

Великий магистр снова засмеялся, но в этот раз адепты к нему не присоединились, а напротив, с возмущением уставились на Уилла. Вору наплевать было на их гневные взгляды — в этом им далеко до Резолюта! Но он тут же почувствовал, как глаза воркэльфа пробуравили ему в черепе две дырки.

— Уилберфорс, можешь ли ты налить воду в полный кувшин?

— Только если захочу устроить свинарник.

— То же самое и с тем, что представляется тебе непонятным. Ты и мои адепты в настоящее время уже наполнены до краев, особенно что касается Ворона. — В глазах Великого магистра загорелась искорка. — Хотя, если ты позволишь, я, возможно, и получу от тебя ответ, который меня наполнит.

— Чего?!

Маг продолжал, словно бы и не слышал изумленного восклицания Уилла.

— Прошлой ночью ты видел черного дракона, который утащил с собой золотого дракона. Как ты полагаешь, зачем Вриисуроэл это сделал?

Уилл заморгал:

— Кто?

Великий магистр важно кивнул:

— Вриисуроэл широко известен. Он живет на Ваале. Так почему он явился к нам за золотым драконом?

— Не знаю. Наверное, он не любит Кайтрин. Или золотого дракона. — Уилл пожал плечами. — Смотрит на Вильван как на свой доминион.

Губы магистра тронула чуть заметная улыбка.

— Смотрит как на свой доминион? Интересная мысль. Подумай об этом, Уилберфорс. Вриисуроэл происходит из древнего благородного рода, когда-то он служит Кируну. А он сейчас вдруг бросает вызов наследнице Кируна. Почему?

Уилл презрительно фыркнул:

— Потому что не хочет, чтобы она снова смонтировала Корону Дракона и поработила его.

— Ага, вот в том-то и дело. Я сказал тебе, что он служил Кируну, но Кирун ведь его не порабощал. И он служил ему по доброй воле. — Старец вздернул бровь. — Вот уже десять лет как он не поддерживает Кайтрин. Нам это, кстати, на руку; но пока мы не поймем, что им руководит, будем держать дистанцию и посмотрим, что будет делать Кайтрин.

Великий магистр кивнул в сторону океана. На северо-западе смутно вырисовывался Ваэл.

— У дракона Кайтрин возможности ограничены — это касается и лап, и когтей, и пламенного дыхания, потому как власть у нее не полная. Если бы Кайтрин обладала такой властью, ничто не помешало бы ей исполнить любое свое желание.

Ворон вздрогнул:

— Мы ее остановим.

— Да, и у вас есть к тому средства, Ворон. Я вижу это. — Великий магистр кивнул. — Тогда пожалуйте в Ислин. Средства у вас есть, теперь вам надо найти возможность ими воспользоваться.

ГЛАВА 30

Если бы, кроме магии, его выучили ругаться, Керриган употребил бы сейчас самые страшные слова. Башмаки его после пребывания в океанской воде сели и загрубели. На ногах образовались волдыри, и хотя излечить их было бы пустяковым делом, маг не стал защищать свои ноги грубыми мозолями. С каждым сделанным им шагом его пронизывала острая боль, отдаваясь в колени и бедра.

Лямки старого замшелого рюкзака, который панки извлекли невесть откуда и очень торжественно ему вручили, натерли Керригану плечи. Так как Ломбо разорвал ему робу и никто не позаботился починить ее, одна из лямок терлась о голую кожу.

Когда после излечения старого панка Керриган немного пришел в себя, ему позволено было заняться лечением Орлы и девушки. С ними все было проще: обе приняли боль заживления на себя. Работая с Орлой, Керриган восстановил женщине сломанный позвонок, и к ней вернулась подвижность ног. Заодно юноша позаботился и о прежних ее болячках: убрал следы старых шрамов, поработал над нервными окончаниями, привел в порядок бедренные и коленные суставы.

В результате Орла шагала по джунглям Сапорции так, что юной Лариике было за ней не поспеть. Никогда еще Керриган не видел Орлу такой счастливой. И хотя она журила его за то, что он слишком уж расстарался, заметно было, как радуется она своей упругой походке.

Лариика тоже была счастлива. Да и как ей было не радоваться? И выжила, и колено в порядке. Девушка хихикала и часто отбегала в сторону. Далеко она, конечно, не уходила, быстро нагоняла группу. Впрочем, было это совсем не трудно: ведь Керриган тащился как черепаха. Они все время опережали его и, стоя, на вершине холма, поджидали, когда он вскарабкается, а сами тем временем весело болтали о чем-то. Когда он наконец-то забирался наверх, ему давали минуту отдохнуть и снова пускались в путь.

От Ломбо не было никакого толку. Когда на Керригана повесили заплечный мешок, старый панк собрал всех своих соплеменников, и они выстроились в длинную шеренгу. Керриган на глазок определил, что в общине их было примерно триста особей, хотя в этом лагере жили только пятьдесят. Маг решил, что на острове, должно быть, есть и другие деревни, и дал себе мысленное задание: по возвращении в Вильван узнать о панках как можно больше.

Единственное слово, которое во время церемонии уловил Керриган, было «Ислин». Ксленики жестом призвал Ломбо, и тот перевел слова старика: тот дал ему задание сопровождать их в Ислин. Потом Ломбо перечислил свои подвиги. Большая их часть совершена была на здешней территории, но дикарь упомянул и о временной своей службе на пиратском корабле, и о жизни на Вруоне.

На следующий день после церемонии, во время похода, несмотря на то что Керриган умолял всех дать ему отдохнуть, Ломбо вскочил на деревья и побежал впереди группы, подавая сверху трубные призывы, на которые они редко откликались. Тогда, сидя на стволе между ветками, он дожидался их, пережевывая какой-нибудь фрукт или орех или маленькое лесное животное, не успевшее от него скрыться.

Панк щедро раздавал всем дары леса, особенно когда устраивались на ночлег. Он приносил им лучшие фрукты, и путники понимали, что они хорошие, потому что, прежде чем вручить им какой-нибудь плод, Ломбо непременно сам от него откусывал. Самые лучшие он давал Керригану, потом наступала очередь седовласой Орлы и наконец Лариики. Керриган пытался быть вежливым и благодарным, но все же относил фрукты к ближайшему ручью и тщательно мыл их.

Ломбо обязательно шел за ним и смотрел, что он делает. Керриган смущался. Панк присаживался на корточки где-нибудь выше по течению ручья, и Керриган страшно боялся, что дикарь мочится в воду в то время, как он моет фрукты. Еду он после этого откладывал до тех пор, пока пустой желудок не начинал его мучить сильнее, чем натертые ноги. Тогда Ломбо, думая, что фрукт Керригану не по нраву, приносил ему живую змею, чтобы маг убил ее и съел.

Замерзший и обессиленный, больной и голодный, Керриган отставал от женщин и едва обращал на них внимание. На вопросы их он отвечал ворчанием, хотя и понимал, что с его стороны это дурно и несправедливо, но ничего с собой поделать не мог. Физические страдания делали его раздражительным, но с этим юноша еще мог бы смириться. Угнетало его нечто другое.

На вторую ночь, когда Орла с Лариикой над чем-то захихикали, Керриган не сдержался. Он медленно развернулся и, глядя на женщин поверх костерка, выпалил:

— Как вы можете смеяться? Ведь люди погибли. Все остальные погибли.

Лариика невинно захлопала голубыми глазами.

— Но мы-то живы. Как же нам не радоваться?

Орла положила руку на плечо девушки.

— Это все так, детка, но адепт Риз имеет в виду другое. Выкладывай, Керриган. Расскажи, какой червь тебя точит, и тебе полегчает.

Керриган злобно посмотрел сначала на них, а потом — на Ломбо. Заслышав слово «червь», панк осторожно подошел к Керригану, но юноша от него отмахнулся.

— Они погибли. Ломбо сказал, что из моря никого больше не вытащили.

— Наверняка ты этого не знаешь, Керриган. Их могли подобрать в море другие суда.

— Возможно, что и те суда тоже погибли.

— Может быть, зато ты отвел опасность от большинства.

Керриган сжал кулак и застучал им себе по бедру. Затем заговорил, подчеркивая каждое слово:

— Да, но я убил других! Волна захлестнула корабль. Их смыло в море, и вейрун благодаря мне накормил своих детей. Я их убил. Я их убил!

Быстрее, чем он мог бы от нее ожидать, Орла вскочила на ноги и сильно ударила его по лицу. Юноша оторопел. Схватился рукой за щеку. Открыв рот, уставился на нее. Потом нижняя его губа затряслась, и он заплакал.

— За что?

Орла оправила свою робу и посмотрела на него сверху вниз.

— У тебя начиналась истерика, а в этот момент ты перестаешь думать, адепт Риз. Сейчас ты должен думать, а не поддаваться эмоциям. Это — первая причина, по которой я дала тебе пощечину.

Женщина неторопливо уселась, протянула руки к огню.

— Вторая причина — я хочу доказать тебе, что никакой ты не убийца. Любой другой, обладай он твоей силой, сжег бы меня сейчас, просто рефлекторно. Подумай об этом, Керриган. Там, на море, люди кричали и умирали. Тебе прострелили грудь, а что сделал ты? Ты применил заклинание, которым у нас пользуются на складах.

Поднял корабль и бросил его, как детскую игрушку. Если бы у тебя было сердце воина, на корабле все бы разом погибли.

— Да, но зато другие остались бы в живых, потому что не было бы волны.

— О последствиях своих действий ты не думал никогда. — Орла выгнула бровь. — Если бы ты устроил пожар на корабле, то взрыв привел бы к точно такой же волне. Если бы разрушил носовую часть и корабль затонул бы, то и наш корабль ушел бы на дно. Ты мог бы применить десятки других способов, и в результате наша маленькая лодка затонула бы. Ведь ты, наверное, видел с самого начала: любое повреждение грозило ей неминуемой гибелью. Так что так или иначе, но она все равно бы затонула.

Ты спросишь, извиняет ли это тебя? Нет. Но значит ли это, что ты убил людей? Нет, не значит. Тем более что тебе не известно, сколько народу к тому моменту уже погибло. Не знаешь ты, и какому количеству людей удалось спастись. Да, вполне допускаю, что спаслись лишь мы трое, но если бы ты тогда не среагировал, то и нас бы тоже в живых уже не было.

Керриган всхлипнул:

— И все же я чувствую на своих руках кровь.

— Да, мальчик, кровь есть, и будет ее куда больше, когда все эти события закончатся. — Орла сложила на животе руки. — Я им это и предсказывала.

Юный адепт смахнул слезы:

— Вы это о чем?

— О том, как тебя обучали. — Она глубоко вдохнула и шумно выдохнула. — Теперь, Керриган, для тебя настал новый этап обучения. Ты должен думать о последствиях своих поступков. В арканориуме, где все продумано и ничто не отвлекает, ты всегда знаешь, каков будет результат. Ты достаточно умен, чтобы представить, что может произойти в боевой обстановке. Так что поразмысли над этим.

Он задумчиво кивнул:

— Попытаюсь. Орла вздохнула:

— Такой ответ меня устраивает больше, чем «я не могу». Сейчас, правда, выбирать не приходится.

Поход они продолжили рано утром. Орла оглянулась по сторонам в поисках дубовой сучковатой палки, на которую опиралась во время пути, но нигде ее не увидела. С подозрением посмотрела на кострище, думая, что Ломбо мог бросить ее в огонь; но дрова, которые они собрали накануне, еще не полностью догорели, так что такая возможность исключалась.

— Магистр, это для вас. — Керриган поднялся, опершись на эбеновую пятифутовую палку. Он протянул палку, и женщина осторожно взяла ее в руки. Осторожность сменилась изумлением. Она знала эту палку. Холодное гладкое темное дерево, крошечная выбоина… палка пострадала, когда она когда-то давно парировала сабельный удар бормокина. И ее длина, и то, как она легла Орле в руку, — все говорило ей о том, что это ее палка. Она повертела ее, провела по ней рукой.

Ошибки нет. Это моя палка, но ведь она должна лежать на дне Лунного моря.

Даже если Керриган каким-то образом договорился с Таготчей, морским вейруном, и дух вернул палку, то почему она до сих пор ее не видела?

— Но откуда ты… Керриган задумчиво улыбнулся.

— Ниоткуда, магистр. Я сам ее сделал. — Он смущенно пожал плечами. — Ребенком я часто впадал в истерику и ломал вещи. За это меня наказывали. И даже я когда случайно что-то разбивал, меня все равно наказывали. Поэтому я научился восстанавливать вещи. Если я притрагивался к какому-то предмету и постигал его природу, то мог взять подобный материал и восстановить разбитую вещь. Ваша палка имела с вами связь, я не раз держал ее в руках. С ее помощью я совершал магические сеансы, поэтому знаю ее досконально.

— Ты никому не рассказывал, что умеешь это делать? — задыхаясь, спросила Орла.

Он покачал головой:

— Если бы я рассказал, меня все равно наказали бы за разбитые вещи или за то, что я скрывал от них свои проступки. Сделать это на самом деле не так и трудно. Это просто смесь из построения, магии, действия сокрытия и ясновидения. Я покажу вам, как это делается.

Орла прикрыла рот рукой. Он объединил четыре школы магии в одно заклинание. Они о таком никогда еще не слыхивали. Для создания оборонительной позиции можно объединить методику построения и военную магию, или, чтобы поразить стрелой отдаленный или невидимый объект, требовалось сочетание военной магии с ясновидением. Орла слыхала об одном заклинании урЗрети, правда, вряд ли она освоила бы его, проживи даже еще пятьдесят лет. С его помощью можно было превратить пони в боевого коня, а всадника — в могучего невидимку. Ну а в то, что все эти методы — магию, передвижение, сокрытие — можно было связать воедино, она до сих пор абсолютно не верила.

И все же ребенок, страшащийся наказания за совершенную им шалость, создал такое заклинание. Она задрожала. Они и не догадываются, что мы все вместе вырастили.

— Вам не плохо, магистр?

Она кивнула и натужно улыбнулась:

— Я, адепт Риз, перед тобой в долгу. А что касается твоего заклинания, надеюсь, мне удастся дожить до того дня, когда я смогу его освоить.

Керриган озабоченно на нее посмотрел:

— Вы действительно хорошо себя чувствуете?

— Да, Керриган, спасибо тебе. — Она подняла палку. — А твой дар позволит мне чувствовать себя еще лучше. К тому времени как мы придем в Ислин — а это будет дня через два, — думаю, что совсем оправлюсь.

ГЛАВА 31

Уилл чувствовал себя на седьмом небе. Ему хотелось кричать, танцевать, петь и смеяться. Останавливало одно: вдруг кому-нибудь не понравится такое его поведение и его выставят из крепости Грипс, засадят в тюрьму или поступят с ним еще хуже. Он всю свою жизнь мечтал здесь оказаться и в детстве хвастался, что непременно сюда попадет. Однако в мечтах все выглядело совсем по-другому.

Он стоял сейчас перед дверьми Большого зала крепости Грипс. И Ворон здесь стоял, и Дрени, и Джарми, и еще несколько магов с Вильвана. Ему казалось, что все волшебники, жившие в Ислине или его окрестностях, пришли сейчас на встречу с чародеями Вильвана. Так как Вильван правительству не подчинялся, его делегация считалась не такой важной.

Резолют держался в стороне, рядом с небольшой группой воркэльфов. Одеты они были по большей части в яркие шелковые одежды, ничем не уступавшие облачению знати человеческого рода. Резолют же оделся, как обычно: на нем был тяжелый плащ, который он сам сшил из скальпов бормокинов и оторочил мехом вилейнов. Под плащом у него был хороший кожаный охотничий костюм, выдержанный в гамме осеннего леса, хотя рукава он завернул высоко, чтобы каждый мог полюбоваться его татуировкой.

Уилл завидовал костюму Резолюта, но сознавал, что сам мог бы выглядеть еще хуже, надень он богатую шелковую одежду аристократа. Ну разве не умора — их башмаки с узкими носами? А воротники? Да в них задохнуться можно. На панталонах столько пуговиц, что Уилл был уверен: если перед тем, как что-нибудь выпить, такой щеголь не помочится, то снять брюки в нужный момент ему ни за что не удастся.

Одежда, которую ему пришлось-таки надеть, была немногим лучше одежды знати, однако он подчинился: чувствовал, что происходит нечто такое, о чем он пока не знает. Так как и Ворон, и Дрени, и сам он входили в делегацию от Вильвана, то и нарядили их в нарядные робы, якобы соответствующие их положению. Дрени щеголял в темно-красной робе и выступал, стало быть, в роли адепта, запястья его охватывали цветные ленточки, свидетельствовавшие о том, в каких видах магии он наиболее искусен. Уиллу не объяснили, что означают белый и зеленый цвета.

Ворону выдали серую робу магистра. Эстафа, адепт, который всех их обряжал, сказал, что ранг этот как нельзя лучше подходит могучему седовласому Ворону. Уилл подумал, что комплимент Эстафа сказал неспроста: должно быть, ему хотелось что-то выведать. Ворон, однако, вежливо промолчал. Ленточек на запястьях у него не было, зато в рукавах робы имелись цветные шелковые вставки —красные и желтые. Смысла их Уилл тоже не знал, но так как голубая роба Джарми на запястьях была украшена красными ленточками, он предположил, что красный цвет означает искусство в военном деле.

После того как Резолют наотрез отказался от робы чародея, Эстафа повернулся к Уиллу и внимательно на него посмотрел. Затем пожал плечами и подал Уиллу черную робу ученика. Покрутил его туда-сюда, завязал Уиллу на талии белую веревку и удовлетворенно кивнул.

— Ну и отлично. Ты готов, Уилл.

Юный вор улыбнулся и заткнул большие пальцы под веревку.

— А это для чего?

— Для того, чтобы роба на тебе не болталась.

— Нет, я не о том. Какую магию она означает? Что я могу делать?

Эстафа обнажил огромные зубы. Улыбка вышла неискренней.

— Ну что ты, Уилл, тебе не годятся ни ленточки, ни вставки. Ты ведь ученик. Принимая во внимание твой юный возраст, никто не поверит в то, что ты добился каких-то успехов. Хотя не волнуйся, — маг заговорщицки ему подмигнул, — ты и без того особенный.

Уилл нахмурился:

— Но я видел здесь парня, на котором роба, как у Джарми, и у него при этом полно всяких ленточек, а выглядит он моложе меня.

— А… это адепт Риз. Да, он тоже особенный… в своей области. Он явился сюда после долгого путешествия. — — Адепт Эстафа прикрыл тонкими губами зубастый рот. — Ну давай, Уилл, иди. В робе ученика можно быть незаметным, а тебе до поры лучше оставаться в тени.

Уилл закатил глаза и отправился в комнату, которую ему предоставили в башне чародеев. За один день пути в Ислин он обнаружил, что все чародеи любят изъясняться загадками. Мальчик и не придал бы этому особого значения, если бы не особенные взгляды, которые они на него бросали. Несколько человек, такие как Джарми, оказались неплохими ребятами: они внимательно слушали его рассказы о том, как он сражался в горах и на конюшне с бормокинами.

Сама башня немного его раздражала. Когда Уиллу отвели комнату, то сказали, что она находится во втором коридоре налево. Он пошел по коридору, повернул налево, снова налево и оказался в маленьком алькове. За дверью Уилл обнаружил небольшую комнату с круглым столом, кроватью, комодом, двумя стульями и матросским сундучком с большим замком. Он хотел с помощью своих отмычек поработать с замком, чтобы попрактиковаться, но при первом же прикосновении замок открылся. Внутри лежала одежда его размера. Спустя два дня Уилл заметил, что набор одежды меняется в зависимости от погоды; а однажды, когда, проснувшись поутру, парень решил, что день сегодня какой-то бесцветный, то и рубашки в сундучке оказались соответствующие.

Это бы еще ничего, но комната его всегда была во втором левом коридоре. Если Уилл поворачивал направо (он помнил, что находится в круглой башне), то отыскать свою комнату не мог. Когда он шел в обратном направлении и два раза поворачивал налево, тут же находил комнату. Пробовал он и три раза повернуть направо, и спуститься вниз, и дойти до столовой, но комната его неизменно оказывалась за вторым левым поворотом. По лестнице подниматься ему было незачем, хотя как-то однажды он спустился к ужину и, возвращаясь, вынужден был спуститься еще на один этаж, прежде чем вышел в свой левый коридор.

В результате башню он вообще не покидал и не выходил на улицы Ислина. И все же хорошо быть дома, вдыхать запах моря, слушать родной говор, смотреть, как солнце закатывается за горы. Из окна башни Уилл видел, как над петляющими улицами летают от дома к дому воздушные корзины. Низину ему отсюда было не видно, так как крепость Грипс загораживала обзор, но он знал, что она по-прежнему там, и этого ему было достаточно.

А теперь я здесь, в крепости Грипс. Прожив всю свою жизнь в Ислине, Уилл знал, что правительство Альциды использовало старинную крепость как место для проведения важных приемов и балов. Многие воры придумывали способы проникнуть сюда во время такого события. И у них все здорово получалось: они обкрадывали знать и бесследно скрывались… во всяком случае, они в этом клялись. Несмотря на всю их похвальбу, у Уилла сложилось убеждение: такое предприятие в принципе невозможно. Семеро все же попытались, из них трое в одиночку и четверо вместе, в одной шайке. О судьбе пяти воров из этой семерки Уилл не слышал ни слова, а вот одна голова появилась-таки на колу возле задних ворот. Ее хорошо было видно из Низины.

Вслед за этим неудачником осмелился на подобное предприятие и Азур Паук. Он украл корону, которую должны были преподнести старшей дочери короля Каллисте на ее пятнадцатилетие. В Низине говорили: король Август поклялся, что будет ходить с обритой головой до тех пор, пока корону не вернут. Азур Паук после этой кражи покинул Ислин. Кто-то утверждал, что он бежал, а кто-то — что в другом месте ему подвернулось выгодное дельце. Уилл поддерживал последнюю версию и был рад, что кумир его не пойман и не разделил печальную судьбу других воров.

Уилл вздрогнул, но не потому, что ему представилось зрелище головы Сумасшедшего Дика. Большинство воров, описывая то, что украли, так сильно занижали размер добычи, что, должно быть, до сих пор ворочались в собственных могилах. Воображение хорошо помогало им спланировать ограбление, но давало сбой при описании того, как это произошло.

Если бы драгоценности превратились в дождевые капли, некоторые люди в них бы сейчас утонули. Улыбки Уилла никто не заметил, так как капюшон отбрасывал ему на лицо тень. Глаза его разгорелись: мимо него по красному ковру медленно проходили короли, королевы, принцы и принцессы. Герольды громко объявляли их титулы и звания. Все эти высокие лица шли к тронному возвышению, где их приветствовали король Август с супругой.

Подумать только, он своими глазами видит короля. Вот он, с бритой головой, сидит в нескольких метрах от него! С тех пор как Уилл себя помнил, люди рассказывали истории о короле Августе и о его кампании в Окраннеле. Да если бы он тогда не разгромил армию Кайтрин, она захватила бы и другие территории. Барды вынуждены были бы тогда посвящать песни ей, а она испоганила бы своей задницей трон Альциды. Кстати, в той самой кампании нашел себе невесту, что делало рассказы о нем еще романтичнее.

Множество людей в Низине демонстрировали свои шрамы и заверяли, что заработали они их в той самой кампании, но Уилла они обдурить не могли. Да если бы каждый из них там побывал, армия Августа была бы куда больше, чем те три тысячи, что были тогда с ним. Так как почти ни у кого из хвастунов не было свойственного Окраннелу выговора, Уилл знал: в нерегулярных войсках, присоединившихся к Августу, их не было. Уилл не обижался на них за вранье: уж больно красочны были истории о каждом имевшемся у них шраме.

Король Август, однако, был самый что ни на есть настоящий. Лысая голова, блестящие глаза, пышные усы — все говорило о том, что человеку этому куда привычнее быть в гуще сражения или даже на пиратском корабле в Лунном море. Август создан для приключений, и сердце Уилла переполняла гордость за него.

Уилл улыбнулся еще шире: ему пришла в голову забавная мысль, что если бы он вздумал сейчас заняться воровством, то оставил бы Августу его корону.

Король Скрейнвуд из Ориозы производил совершенно другое впечатление. В его длинных каштановых его волосах запутались седые пряди, и хотя маска, которую он носил, мешала как следует рассмотреть короля, Уилл все же заметил, что светло-карие глаза Скрейнвуда в прорезях маски беспокойно двигались. Уилл и раньше встречал таких людей на улицах. Чуть сгорбленные плечи, беспокойные, порывистые движения — все это свидетельствует о том, что человеку есть что скрывать. Уилл охотно украл бы у него что-нибудь, если бы не подозревал, что в короне имеются фальшивые драгоценности.

На Совет Королей Скрейнвуд приехал со скромной свитой. Ходили смутные слухи, что он овдовел. Рассказывали, что жена его отправилась покататься на небольшой лодке и не вернулась. Сплетники утверждали, что она жила в изгнании, словно пастушка, и что сыновья навещали мать, когда Скрейнвуд уезжал из дома. Уилл далеко не всему верил. Принцев тем не менее не было видно, хотя и говорили, что младший прибыл вместе с отцом.

Следом за Скрейнвудом в зал вошла делегация из Окраннела. — За спиной Уилла зашипел по-кошачьи Эстафа:

— Окраннел должен был бы по закону пройти раньше Ориозы. Скрейнвуд заявляет о своем праве идти первым, потому что у него, видите ли, есть народ. А на самом-то деле в Ориозе авроланов куда больше, чем на границах Окраннела.

Король Стефин из Окраннела шел по ковру очень медленно, шаркая ногами. Под одну руку его поддерживала какая-то старая карга, а под другую — мужчина средних лет. За ними двигалась довольно большая свита. Однако Уилл заметил, что драгоценности были лишь на нескольких персонах. Если бы их драгоценности превратились в капли дождя, в Окраннеле случилась бы засуха.

В делегации Окраннела выделялась одна женщина, высокая, со светлыми, почти белыми, чуть ли не как у Ворона, волосами. Недостаток драгоценностей в их группе с успехом восполнили бы ее аметистовые глаза. Двигалась женщина так грациозно, что любая красавица выглядела бы рядом с ней в высшей степени неуклюжей, да и не только в этом зале. Там, в Низине, я видел танцующих женщин, от которых у мужчин вскипала кровь, но все же ни одна из них с ней бы не сравнилась… Уилл понял, что красивее этой женщины никого еще не видел.

Да это же она! Он потянул Ворона за рукав и прошептал:

— Эта женщина, из Окраннела… мы ведь видели ее в Стеллине. Ну тогда, на лошади. Предводительница бандитов.

Ворон чуть подался вперед, присмотрелся.

— Возможно, ты прав. Как ее объявили?

Уилл пожал плечами, но Эстафа встрял в разговор:

— Принцесса Алексия, дочь принца Кирилла.

— Так это и есть Алексия, — вдруг очень тихо сказал Ворон.

Уилл нахмурился:

— Вы что же, знаете ее?

— Я… — Ворон помолчал, потом кашлянул в кулак. — Я слышал о ней. Говорили, что после гибели отца ей удалось выжить, но с тех пор я ничего о ней не слыхал.

Эстафа хмыкнул:

— Ее отвезли в Гирвиргул, там и воспитывали. Ходили слухи, что великая герцогиня Татьяна, тетка короля, выслала ее туда. Ну а у гиркимов какое воспитание? Она — дикарка.

Уилл вскинул глаза на словоохотливого мага и покачал головой.

— Не знаю насчет всего остального, но на лошади она сидит отменно.

— Ты совершенно прав. — Ворон улыбнулся Уиллу. — Да и платье она тоже носит с достоинством.

Делегация из Окраннела шла медленно, но как только короля Августа поприветствовали король Стефин и принцесса Алексия, следующая группа проследовала уже быстро. Уилл не знал, кто этот маленький мужчина в синем бархате с черной отделкой, но понимал, что он из Крепости Дракона. За коротышкой следовали десять особ, мужского и женского пола, судя по всему — воины. Подобное умозаключение Уиллу сделать было нетрудно: ведь все они были механоидами, а поставили их в пары таким образом, чтобы искусственные их ноги и руки были повернуты внутрь. Так они и шли, сцепив друг с дружкой металлические руки.

Голос Ворона прозвучал словно бы издали:

— Это Дотан Каварр, барон Дракона. Тот самый человек, который должен разбросать фрагменты Короны Дракона.

Юный вор кивнул головой. Каварр оказался первым взрослым человеком, который был ниже его ростом. Свои светлые, почти белые волосы он носил распущенными. Холеные усы и бородка были того же цвета. Серые с голубыми крапинками глаза беспокойно озирали зал. Уилл встречал таких людей на улице и считал их либо параноиками, либо трусами, либо излишне подозрительными, а может и выслеживающими кого-то.

Человек этот несколько раз посмотрел на Уилла, чем нагнал на него страх.

— С кем это он? Ворон улыбнулся.

— Это его жена, Райгопа из Ориозы. Она к тому же сестра Скрейнвуда. Время пощадило ее.

Уилл поднял бровь, и Ворон кивнул.

— Я о ней многое слышал. Однажды видел ее на празднике Урожая, когда тот проходил в Ислине. Морщин, правда, на ее лице было поменьше, да и седых прядей в черных волосах тоже не было и в помине. Но и тогда я заметил в ней и силу, и чувство собственного достоинства, и грацию. Люди, которые идут за ними, вероятно, командиры батальонов. Некоторые из них недавно повышены в звании.

Эстафа откашлялся:

— Мои источники лучше ваших. Те двое, что идут последними, — новички. Ее зовут Джэнсис Айронсайд, она из Мурозо. Мужчина, ее муж, — из Ориозы. Он немного педантичен насчет ношения масок, но думаю, он просто хочет как следует упрятать лицо. Ведь от него очень мало что осталось.

Уилл нахмурился. Женщина выглядела совершенно нормальной, впрочем, платье на ней было длинное и, похоже, прикрывало то, что заставляло ее хромать. На левой руке ее была голубая кожаная перчатка, и если там осталось всего три пальца, то никто не узнает, что остальных недостает. Ее синяя бархатная маска, отороченная черным шелком, соответствовала наряду барона Дракона.

Глядя на мужа Джэнсис, Уилл признал, что чародей, скорее всего, прав: в прошлом тот, судя по всему, потерял большую часть лица вместе с носом. Края его черной маски украшены были лентами и маленькими белыми символами, но, приглядевшись, можно было заметить серебристую пластинку, заменявшую кожу. Уилл не был уверен до конца, однако припоминал, что кое-кто из ворков носил такую пластинку. Может, ворк и занимался воссозданием солдата?

Ворон сдвинул брови:

— У этого солдата есть имя?

— Хокинс. Насколько я помню, Саллит Хокинс.

Уилл широко раскрыл глаза:

— Неужели тот самый предатель? Чародей чуть слышно рассмеялся:

— Нет, он был братом предателя, помогавшего королю Августу в его кампании в Окраннеле. Он потом очистил их имя от позора.

— Да неужели от этого можно очиститься? — Уилл покачал головой. — По-моему, нельзя.

Маг презрительно фыркнул:

— Твоя задача не легче.

— Что?

— Я имею в виду пресловутое пророчество, пророчество воркэльфов. — Эстафа покачал головой. — Кенвик Норрингтон и его сын служат Кайтрин в качестве сулланкири, но в пророчестве сказано: уничтожит ее Норрингтон. И этот Норрингтон — ты, Уилл.

— Что? — Он взглянул на Ворона и увидел в его глазах смятение, перешедшее в печаль. — Так вот, оказывается, в чем все дело. Нет. НЕТ!

Ворон протянул к нему руку, но Уилл резким движением отбросил ее, развернулся и бросился к дверям. Он слышал, как Ворон зовет его, просит подождать, однако внимания на его слова парень уже не обращал. Уилл оскалил зубы на стражников, сложивших пальцы, словно приготовляясь произнести заклинание. Но он успел проскочить мимо и выбежать из крепости. Уилл побежал по лабиринту кривых улиц, срезал дорогу и устремился на север, в Низину, где тотчас затерялся.

ГЛАВА 32

Король Скрейнвуд продолжал на первой сессии Совета Королей свою обличительную речь, и Алексия решила, что он не только подтвердил сегодня свою репутацию превосходного оратора, но и превзошел самого себя. В зеленой его маске, нарядной, с лентами и перьями, расшитой символами, казалось, было больше благородства, чем в ее обладателе. Ноющий голос отражал внутреннее смятение, а сарказм произносимых им слов выплескивал на слушателей неисчерпаемую злобу. Алексия сидела во втором ряду делегации от Окраннела, и ей очень хотелось перескочить через стол, подбежать к нему и нанести короткий прямой удар.

Верхняя губа Скрейнвуда, полускрытая маской, насмешливо изогнулась.

— Вдобавок, как нам доложила делегация из Вильвана, у них произошло «мелкое происшествие»: они привезли с собой Норрингтон. а, того самого, который согласно предсказанию, должен одолеть Кайтрин. Так вот, они его потеряли. Разве можно потерю спасителя цивилизации отнести к разряду «мелких происшествий»?

На протяжении всего своего выступления Скрейнвуд расхаживал взад и вперед. Сейчас он оказался внутри круга, по периметру которого стояли столы с делегатами от Альциды, Ориозы, Мурозо, Себции и Джераны. Длинные эти столы были укрыты знаменами с гербами их наций. За двумя столами поменьше сидели делегаты Альциды. Между ними на троне — в качестве председательствующего Август.

Напротив него стояли еще два маленьких стола. Один из них, из вежливости, предоставили Окраннелу. Другой стол был отведен Крепости Дракона. Барон Дракона сидел за ним в гордом одиночестве, если не считать двух офицеров-механоидов у него за спиной.

Из-за стола с представителями Вильвана поднялся чародей в простой серой робе. Он сцепил пальцы на талии, и длинные рукава прикрыли его руки.

— Если король Скрейнвуд и взволнованные происшествием высокие представители его стороны позволят, я попробую объяснить, но попрошу, чтобы меня не прерывали.

Король Август кивнул:

— Пожалуйста, король Скрейнвуд, сдержите свои чувства на несколько минут. Дайте им возможность объясниться.

— Хорошо, Август, хотя мне кажется, что порядок ведения собрания тем самым нарушается.

Представитель Вильвана поклонился:

— Я хотел бы восстановить хронологию событий. Как вы все знаете, с юга Сапорции в Вильван прибыли добровольцы для защиты острова. Когда они приехали, нас известили, что молодой человек, который был с ними, возможно, является тем самым Норрингтоном из пророчества. Мы приняли меры, чтобы обеспечить его безопасность, и нам это удалось. Он был доставлен сюда вместе с нашей делегацией в целости и сохранности.

Скрейнвуд презрительно фыркнул:

— Вам это не удалось.

— Наша ошибка, король Скрейнвуд, заключалась в том, что мы не просветили на этот счет членов нашей группы, считая, что все это нужно держать в тайне. У нас в это время были другие проблемы. Когда добровольцы приехали в Вильван, мы воспользовались их кораблями, чтобы эвакуировать с острова наших учеников. Все они — сыны и дочери ваших людей. Вы послали их к нам на обучение. Это лучшие и наиболее талантливые дети, которые живут на нашей земле. Каждый одарен особыми магическими способностями, которые мы старались довести до совершенства.

Как выяснилось, нападение Кайтрин на Вильван преследовало две цели, причем ни одна из них не предполагала захват острова. Первая ее цель — истребление пиратов Вруоны. Со дня падения Окраннела и потери им флота пираты чувствовали себя в море хозяевами. Они нападали на ее корабли — те, что шли на юг, — вот Кайтрин и заключила с пиратами обманный союз. Под видом помощи включила их в состав флота, напавшего на остров, и добилась того, что значительная часть этих кораблей и их экипажей была уничтожена. Так как ни один из известных ее кораблей участия в нападении не принимал, можно предположить, что Вионна договорилась с Кайтрин уничтожить своих врагов во время нашествия.

Чародей помолчал, и плечи его опустились.

— Вторая ее цель… Она, похоже, предвидела, что мы захотим эвакуировать нашу талантливую молодежь. Пираты пошли за ними, утопили лодки и сожгли их. Они убили сотни детей. Другие утонули. Многие пропали без вести. Из почти девятисот детей, которых мы увезли, в наличии осталось менее пятидесяти.

— Вы допустили, чтобы наши дети стали приманкой для рыб? — хрипло засмеялась великая герцогиня Татьяна. — Не думайте, что в следующий раз мы пошлем к вам из Окраннела хотя бы одного ребенка.

Чародей кивнул:

— Я вас прекрасно понимаю, и трагедия эта, без сомнения, отозвалась болью во всех наших сердцах. Уверен, что Кайтрин рассчитывала именно на это. Она не только уничтожила племя юных чародеев, но и, так сказать, засолила почву, чтобы на ней больше ничего не выросло. Если она захочет напасть на нас лет через десять — двенадцать, гибель этих подававших надежды детей всем нам аукнется.

Скрейнвуд снова стал ходить взад и вперед.

— Но ведь Кайтрин должна быть уничтожена этим самым Норрингтоном. Хотя… постойте, вы ведь и его потеряли.

— Да, ваше величество. — Чародей вздохнул, и Алексия чуть ли не физически ощутила, какая на него навалилась усталость. — Сейчас наши люди заняты его поисками.

— Но если мои источники верны, магию они при этом не используют! — торжествующе воскликнул Скрейнвуд. — Возможно, экспертами в поисках этого якобы спасителя были ваши погибшие дети?

Чародей напрягся.

— Вы можете оспаривать компетенцию нашего руководства, король Скрейнвуд, но не марайте память наших детей, ваших детей своими насмешками. Объяснение же здесь самое простое: если мы, разыскивая спасителя, применим магию, то очень возможно, что Кайтрин и ее агенты воспользуются этими нашими усилиями и обнаружат его первыми. Само собой разумеется, что возможен и обратный ход событий, поэтому наши люди работают и в этом направлении.

Королева Джераны Карус подняла палец:

— Судя по вашему высказыванию, Кайтрин известно, что Норрингтон существует?

— Да, ваше величество, мне так говорили.

— Но как это стало возможным?

Чародей прищурил темные глаза:

— Способ, которым воспользовались другие — не мы, — подтвердил личность мальчика, и агенты Кайтрин сумели это обнаружить. Должен сказать, что это было неизбежным.

Август подался вперед на своем троне:

— Почему мальчик убежал?

— Ему не говорили, что он — Норрингтон из пророчества. Когда подросток это неожиданно узнал, представьте себе его шок. Его словно ветром сдуло.

Король Ориозы гневно сверкнул очами:

— Вам было известно, что он тот самый Норрингтон, а следовательно, и мой подданный, и ему не сказали, кто он такой? Мне не сказали, кто он такой? Это недопустимо!

— Если бы это зависело от меня, Скрейнвуд, ты бы до сих пор не знал, что он вообще существует.

Насмешливый голос прозвучал из второго ряда, и Алексии пришлось повернуться налево, чтобы увидеть говорящего. Она узнала воркэльфа по белому гребню волос: накануне она видела его на приеме. В этот раз плаща из скальпов бормокинов на нем не было, и руки его, изрезанные татуировками, были выставлены на всеобщее обозрение. Алексия на секунду задумалась и кивнула своим мыслям. Это тот, чье имя — Резолют.

Резолют окинул комнату серебряными глазами:

— Я нашел Норрингтона здесь, в Ислине. Взял его с собой туда, где личность его была подтверждена. И собирался отвезти в Крепость Дракона, чтобы он мог там противостоять Кайтрин. Вильван ко всему этому отношения не имеет, за исключением того, что вчера они включили мальчика в свою делегацию.

Король Август осторожно погладил бороду:

— Я знаю тебя не первый год, Резолют, знаю и о том, что ты посвятил жизнь освобождению Воркеллина. И если спрашиваю, то не для того, чтобы усомниться в твоей мудрости, я просто хочу узнать.

Воркэльф медленно наклонил голову:

— Ваше чувство справедливости хорошо известно, ваше величество. Спрашивайте.

— Почему ты не сказал Норрингтону, кто он такой?

— Он еще мальчишка, и не только по годам. Он еще не вырос — ни умом, ни телом. Я нашел его здесь, в Низине. Он — вор и, кроме ислинских трущоб, ничего не знает. Его надо было обучить, он должен был принять свою судьбу.

— Принять свою судьбу? — Скрейнвуд широко развел руки. — Мальчика нужно принять и обласкать. Пусть это сделают все нации, представителей которых мы здесь видим. Ведь он — наш освободитель от бича Севера. Мы соберем войска, и он поведет нас к победе.

Воркэльф сурово на него посмотрел:

— Ты дважды ошибаешься, Скрейнвуд. Во-первых, мы знаем, что он — Норрингтон, но не знаем, тот ли он Норрингтон. Да, может, сейчас какая-нибудь девчонка носит в чреве его ребенка. Во-вторых, даже если и в самом деле он тот самый Норрингтон, то признание за ним его превосходства означало бы, что возражать ему никто не будет, а это уж совсем глупо.

— Более того, — вмешался в разговор барон Дракона, — полагать, что для победы над Кайтрин нам нужен этот ребенок, — верх глупости. Если я правильно помню текст пророчества, то в нем сказано, что он убьет «бича Севера», а не Кайтрин. Возможно даже, он уничтожит одного из ее сулланкири — возможно, собственного отца или даже деда — и тем самым исполнит слова пророчества. К тому же мы не должны забывать, что пророчество обещает лишь освобождение Воркеллина. Я уверен, что добропорядочные люди, которые сидят слева от меня, считают неприемлемой длительную оккупацию Окраннела.

— Это так, — вскочила со своего места Татьяна. — И мы не одобряем попытки Ориозы заявить свои права на Норрингтона.

Из-под маски Скрейнвуда выползла улыбка.

— Вы неправильно меня поняли, предполагая, что я хочу завладеть Норрингтоном или подтолкнуть ребенка к действиям, к которым он еще не готов. Это совсем не так. Мои намерения относительно мальчика весьма просты. Первое: я хочу, чтобы его нашли, прежде чем это сделает Кайтрин. Второе: так как она о нем знает и намерена отыскать, то призываю приложить к поиску все возможные усилия. Полагаю, мы можем использовать этого мальчика. Если мы его вырастим, обласкаем и поставим во главе армии, Кайтрин вынуждена будет обратить на него внимание. Она должна будет его бояться, и это отвлечет ее от борьбы с тобой, брат мой Дотан.

Барон Дракона на мгновение закрыл глаза.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что Кайтрин на руку преждевременное исполнение пророчества: она позволит Норрингтону уничтожить пресловутый «бич Севера» и освободить Воркеллин. А потом обескровит нас, время от времени нападая на остров. Таким образом, Норрингтон больше не будет представлять для нее угрозу. У Кайтрин будут развязаны руки, и она сможет атаковать юг. Вот почему я предлагаю немедленно и как следует по ней ударить. У меня уже и планы составлены…

Королева Карус не дала ему продолжить:

— Братья и сестры, я обязана возразить. В настоящий момент нам не нужны никакие планы. Как вы все прекрасно осведомлены, трон я заняла недавно, и хотя я и раньше посещала Советы Королей, по воле моего отца я вышла замуж, прежде чем вступить на престол. Мой военный советник, генерал Марк Адроганс, едет сейчас сюда, но на дорогу ему потребуется еще полнедели.

Алексия сдвинула брови. О генерале Адрогансе она знала мало, и в основном не слишком лестное, однако старалась не судить его строго. У генерала была всем известная слабость: он терпеть не мог морских путешествий. Он бы приехал в Ислин раньше, если бы Кайтрин, воспользовавшись его отсутствием, не начала наступление с границы Окраннела. Адроганс, однако, одурачил ее, отправив на малой скорости на юг вещевой обоз. Армия его шла с обозом в течение двух дней, а потом быстро поскакала на север. Они застали отряды авроланов врасплох и разгромили их.

Королева продолжила:

— При всем моем уважении к барону, я не разделяю его мнение относительно того, как следует вести борьбу против Кайтрин. Барон весьма успешно окружил Кайтрин на севере (если не считать небольших отрядов, которые просачиваются мимо Крепости Дракона и собираются на юге, чтобы осаждать города), однако он придерживается оборонительной стратегии. У генерала Адроганса, напротив, наступательная позиция, потому и взгляд на сегодняшнюю ситуацию у него другой. Планы у него, кстати, тоже уже составлены. Однако не сомневайтесь, Дотан Каварр, Крепость Дракона ему не менее дорога, чем вам. Так же как молоту кузнеца нужна наковальня, так и Адрогансу необходима Крепость Дракона.

Каварр слегка улыбнулся:

— Вы согрели мне сердце. Ну разве не приятно, что ваша армия сознает значение Крепости Дракона? А то я уж было начал сомневаться в этом, когда войска, которые вам полагалось направить ко мне, так и не прибыли.

Королева кивнула:

— Когда мне объяснили ситуацию, барон, я сочла, что нашим войскам следует остаться в Джеране и охранять ее от угрозы вторжения авроланов. Можете спросить наших друзей из Валиции и Гурола, пренебрегаем ли мы нашим долгом или нет.

— Речь идет не о пренебрежении долгом, ваше величество, а об отсутствии дальновидности. Кайтрин инсценирует нападения на южные территории, с тем чтобы все вы ее боялись. Вы держите ваши войска дома, а это значит, что Крепость Дракона, которая удерживает ее легионы на севере, становится все слабее и слабее. Если вы всерьез полагаете, что Кайтрин действует неразумно, то она уже вас победила.

Татьяна подняла обе руки:

— Милорд, миледи, эти споры ни к чему не приведут. Взгляды барона Дракона всем хорошо известны. Он верит, что стоит нам подрубить корень зла, и остальное растение завянет. Генерал Адроганс полагает, что если мы от этого же злого растения будем отрезать ветки, то и укореняться будет нечему. Поскольку у нас пока нет возможности сравнивать, чья стратегия лучше, то дискуссия эта лишь расколет людей. Принятое нами то или иное военное решение сразу станет политическим, поэтому нельзя считать его приемлемым.

Алекс прищурилась. Великая герцогиня перестала вдруг притворяться, что говорит от имени короля, мало того, она призывала к осторожности. И то, что Татьяна предлагала поступиться политикой в пользу здравого смысла, означало, что на самом деле она затеяла политическую игру.

Алекс не знала, стоит ли ей предупредить барона о том, что происходит. Дело в том, что если план Джераны возобладает, то авроланов в первую очередь вышвырнут из Окраннела, а это значит, что ей самой вернут землю, на которой она родилась, да и деду ее будет спокойно. Может, это и не самый лучший план, но очень уж хотелось Алекс видеть свою родину свободной.

Настроение это длилось всего лишь мгновение. Возможно, то, что выросла она среди гиркимов, лишило Алекс сентиментальности. Никто бы не назвал гиркимов бесстрастными или неэмоциональными людьми. Напротив, кровь у них была горячей. Дело в том, что каждый день доказывал им, как хрупка и ненадежна их жизнь. Если человек мог напиться и упасть на землю, то пьяный гирким непременно погиб бы, вздумай он подняться на крыло. В гиркимах смешивались расчет, стоицизм и требовательность. Эти уроки сформировали характер Алекс. Позже педагоги научили ее всему, что нужно было знать — и о мире, и о войне. Эти уроки хорошо легли на заложенное гиркимами основание.

С эмоциональной точки зрения, освобождение Окраннела выглядело привлекательно, а вот с точки зрения военной — весьма неопределенно. Сама кампания в горных долинах Окраннела сопряжена была с трудностями. Пока они отвлеклись бы на эту операцию, в которой пришлось бы задействовать лишь небольшую часть войска авроланов, другие вражеские соединения могли бы войти в горы Бореаля или преодолеть Призрачные Границы. До тех пор пока авроланы все не уничтожены, они будут представлять угрозу Окраннелу. Свобода, доставшаяся дорогой ценой, окажется хрупкой и призрачной, в то время как для Кайтрин потеря Окраннела особого значения иметь не будет.

Барон, похоже, и не нуждался в ее предупреждении.

— Великая герцогиня очень любезно изложила нам мудрые мысли короля Стефина. Несмотря на то что сына его я знал очень недолго, принц Кирилл произвел на меня сильное впечатление своей готовностью сделать все, чтобы добиться успеха. Я не преувеличу, если скажу, что за последнюю четверть столетия нашей с вами свободы Кирилл заплатил собственной жизнью. Его самопожертвование в Крепости Дракона никогда не будет забыто. И я надеюсь, что все присутствующие с глубокой благодарностью оценят его самоотверженность.

Вслед за этими словами с трона поднялся король Август.

— Друзья мои, я полагаю, что сейчас самое время закончить первый раунд нашей дискуссии. Мы пришли к согласию относительно двух пунктов. Первое: Норрингтон должен быть найден. Мои люди над этим уже работают. И так как он является одним из моих подданных, по крайней мере на данный момент, то я пользуюсь своим правом и предлагаю повременить пока с этими поисками. Другими словами, в случае успеха вознаграждения никто не получит. Пусть каждый человек веселится на празднике Урожая, потому что все понимают: позже всем нам будет не до отдыха.

Второе: мы так и не пришли к разрешению вопроса, как будем действовать против Кайтрин, и откладываем это до прибытия генерала Адроганса. А пока займемся заготовкой продуктов и вооружения, ну и, разумеется, формированием войск. — Август помрачнел. — Двадцать пять лет назад нас предупредили о том, что это произойдет. Настало время действовать, иначе все, что мы знаем и любим, падет под сталью, огнем и клыками, которые движутся к нам с севера.

ГЛАВА 33

Керригану хотелось широко улыбнуться, однако, выйдя из башни, в которой ему отвели комнату, он постарался придать своей физиономии непроницаемое выражение. Никто ведь не сказал ему, что он не может пойти на праздник Урожая. Позволения ему, правда, тоже не давали, однако Керриган был совершенно уверен: никто не остановит его, если он выйдет прогуляться. Юноша надел темно-синюю робу и плащ и прошел мимо стоявших у выхода адептов. Вопроса ему никто не задал, и вышел он беспрепятственно.

Оказавшись на улице, он дал себе волю и улыбнулся: вот повезло! Орлу вызвали на собрание, которое проводил барон Дракона. Она понятия не имела, что там будет обсуждаться, но главное, что присутствия Керригана там не требовалось. Орла предположила, что он сам найдет чем заняться, а чем именно — ей было все равно.

Его немного покоробило такое равнодушие: как-никак он ее воспитанник. Душу обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, ему хотелось попасть в какую-нибудь переделку, чтобы доказать Орле: зря, мол, она так уж полагается на его рассудительность. Юноша, конечно же, понимал, что с его стороны это — глупость, поэтому этот вариант он отбросил. С другой стороны, пойти на праздник Урожая — уже само по себе приключение, тем более что и опасности в этом никакой нет.

Выйдя на улицу, Керриган слегка вздрогнул, но не от вечерней прохлады. Ислин! Этот большой и беспорядочно растущий портовый город с храмами, башнями и крепостью Грипс, с дворцом… да мало ли что в нем еще есть! На Вильване все было сосредоточено в одном месте: во время торговли в порту и торговцы, и покупатели неукоснительно следовали раз и навсегда установленным правилам. Если и случались отклонения, то сразу было ясно: источник их не на острове, так как чародеи хотели, чтобы островитяне чувствовали себя гражданами Вильвана, а не гастролерами, желавшими здесь чему-то научиться и затем вернуться на родину.

В Ислине Керриган заметил, что люди здесь носят, должно быть, свою национальную одежду. Судя по маскам, они были из Ориозы, Алозы или Мурозо, но кто откуда именно — этого юноша определить бы не смог. На других людях, тех, что не носили масок, была яркая и цветная, необычно скроенная одежда, а выговор у них был такой, что и слов-то почти не разобрать.

Все это одновременно и волновало, и пугало его. Иногда Керригану хотелось убежать в свою башню и укрыться там, но потом на память приходила длинная дорога из Сапорции в столицу Альциды. То, что сопровождал его туда панк, уменьшало опасность, но все равно это было настоящее приключение. Юноша стер себе ноги и настолько вымотался, что, когда пришел в город, проспал целый день. Даже и сейчас ноги у него болели, но городские чудеса заставили об этом позабыть.

Керриган шел по главной городской улице — Королевской дороге — на юг, в противоположную от моря сторону. Дорога постепенно шла под уклон. За городскими воротами раскинулись поля, на которых вырос палаточный городок. Он слышал, как хлопали на ветру флаги, и видел, что люди плотнее запахивают плащи: вечерняя прохлада давала себя знать. В воздух поднимался дымок, смешанный с запахами жареного мяса и овощей. В животе у Керригана забурчало, хотя перед выходом он плотно поужинал.

Да что там еда! Сам праздник Урожая представлял пиршество для глаз и ушей. Вильван не чурался этого праздника, и хотя на острове он проходил чуть позднее, чем в Альциде, отмечали его на широкую ногу. В это время шел прием новых студентов, их направляли в разные группы, в зависимости от их умений и способностей. Старших студентов экзаменовали, прикидывая, куда их определить. Торжественно отмечали повышение статуса учеников и зачисление их в адепты. Еще в более торжественной обстановке присваивали адепту звание магистра, но самое главное наступало потом: игры, праздничное угощение, смех, песни, танцы и другие развлечения.

В таких праздниках разрешали принимать участие даже Керригану, по меньшей мере раз в году. Его обязательно сопровождал педагог. В начале учебного года он встречался с другими студентами, обучавшимися по ускоренной программе, но вскоре они исчезали, после чего Керриган не видел их годами. То ли они безнадежно отставали, то ли часы занятий у них не совпадали, Керриган не знал, да и не слишком над этим задумывался.

Ну а сейчас ему и тем более было не до этого. Он даже не стал думать, что скажет Орла, если узнает, что он явился сюда без спроса. Мне семнадцать лет. Я адепт. Я уничтожил пиратский корабль. Я путешествовал по джунглям вместе с панком. Здесь мне нечего бояться.

Рассуждения эти ободрили Керригана, и он окунулся в праздник. Он старался при этом не толкать людей с мечами и скромно стоял позади толпы, наблюдая за единоборствами. Бойцы бились деревянными мечами за право сразиться с чемпионом и получить за победу денежное вознаграждение. Керригану казалось совершенно очевидным, что предварительные бои вымотают претендентов и им не хватит сил на борьбу с чемпионом. Толпа, судя по всему, это тоже понимала. И все-таки посмотреть на чемпиона стоило: ну разве не заманчиво полюбоваться молниеносными движениями и бесспорным мастерством?

Насмотревшись на единоборства, юноша подошел к маленькому кукольному театру. Дети и несколько взрослых — кто на скамейках, а кто и на земле — смотрели, как кукловоды творят свое чудо. Маг подивился, насколько все это похоже было на настоящую жизнь, тем более что магией кукловоды не пользовались. Во время обучения магии Керриган оживлял марионеток, но придать яркую индивидуальность деревянной игрушке он не мог.

Желая убедиться в том, что кукловоды не чародеи, он дважды все перепроверил. Нет, действительно никакой магии!

Представление было, похоже, основано на одном из преданий о Сквобе-коротышке. Все эти сказки, построенные по единой схеме, передавались из столетия в столетие, но в последнюю четверть века комический злодей превратился в труса, сумевшего выжить во время последнего похода на север. В кукольных драмах в роли Сквоба выступал Таррант Хокинс. Он советовал несгибаемому юному герою, как отвести исходящую от Кайтрин угрозу, а потом пытался выдать героя авроланскому деспоту, но попытка эта неизменно заканчивалась неудачей, а герой одерживал победу и изгонял Сквоба.

Керриган мало что знал о предыдущем походе и разгроме авроланов. Хотя чародей Хеслин, получивший образование на Вильване, дослужившийся до звания магистра в области военных наук и умевший становиться невидимым, часто сопровождал лорда Норрингтона, остров он тогда не представлял. С королем Августом в той кампании участвовали другие добровольцы с Вильвана. Об их вкладе в победу много было написано в официальной «Истории Вильвана». Так как Хеслин стал впоследствии одним из десяти сулланкири, то о нем в хрониках Вильвана сохранились лишь скудные упоминания.

Публика смеялась и хлопала, радуясь тому, что герой выгнал Сквоба. Из-за невысокой ширмы вышли кукловоды и, собирая монеты, двинулись в толпу. Керриган заметил, что некоторые люди давали деньги, в то время как другие старались потихоньку уйти. Он немного помедлил, а потом сунул руки под плащ и открыл привязанный к поясу кошелек. Вытащил из него одну золотую монету из имевшихся у него десяти и положил ее в протянутый мешок.

Глаза кукловода широко раскрылись.

— Благодарю вас, милорд.

Керриган улыбнулся и кивнул, но тут заметил, как на него смотрят окружающие. Он улыбнулся и им, а затем повернулся и затерялся в толпе. По выражению лиц остальных он понял, что сделал что-то не то, хотя кукловод, по всей видимости, с общим мнением согласен не был. С минуту Керриган поломал над этим голову, а потом его отвлек звук падающих монет и стук камня по дереву.

Он подошел к шатру, где люди — в основном мужчины — столпились возле шестиугольной деревянной платформы, со всех сторон окруженной перилами. Внутри ходил человек. Он брал у людей деньги и собирал с платформы камни. В центре был нарисован большой шестиугольник, составленный из маленьких шестиугольников, большая часть которых была выкрашена в какой-нибудь один цвет.

Несколько шестиугольников соединяли в себе все представленные цвета.

Желающие принять участие в игре платили деньги, после чего объявляли, в шестиугольник какого цвета они намерены попасть камнем, и бросали его. Если камень попадал куда нужно и при этом не задевал границ другого шестиугольника, то они получали назад свои деньги и еще столько же в качестве приза. Если же камень задевал границу, то все поставленные деньги они проигрывали. У тех, кто попадал в многоцветный шестиугольник, выигрыш увеличивался в четыре раза. В толпе тоже делали ставки, и поэтому после каждого броска кто-то из зевак обязательно радовался или горевал.

К Керригану подошел человек:

— Хотите поставить?

— Но… Я никогда… — промямлил адепт.

— Ничего, правила очень простые. Вот увидите, все, что надо сделать, — это…

Керриган поднял руку и хмыкнул.

— Я знаю эту игру. Там, откуда я родом, мы в нее тоже играем, только здесь она отличается от нашей.

— Вот как? — дружелюбно переспросил человек. — И чем же?

Керриган тоже ему улыбнулся и показал на человека на платформе.

— Нам не разрешают использовать магию для того, чтобы камень отклонился.

Послышался шум, и толпа, взревев, кинулась на шулера. Он закричал и пригоршнями стал бросать в толпу монеты. Люди бросились на землю, хватая деньги, и тем самым помешали другим желающим отдубасить пройдоху. Тот перепрыгнул через ограду и полетел, разбрасывая за собой деньги, как сеятель зерно.

Человек, говоривший с Керриганом, схватил его за рукав и потащил от толпы.

— Сюда. Вы же не хотите, чтобы и вам попало.

Керриган, спотыкаясь, пошел за ним и горячо поблагодарил своего спасителя.

— У меня, собственно, и в мыслях не было… я не знал… я живу совсем в другом месте.

Человек улыбнулся:

— Понимаю, да вы не волнуйтесь. В Ислине тоже не любят, когда появляются мошенники и обманывают народ, пользуясь праздничным настроением. Вы, напротив, оказали нам большую услугу. Как ваше имя?

— Керриган Риз.

— Прекрасно, уважаемый Риз, вы помогли обнаружить нам мошенника. — Мужчина протянул ему руку. — Меня зовут Гарроу, я сам из Ислина. Позвольте мне поблагодарить вас от имени жителей нашего города.

Адепт широкоулыбнулся:

— Да что вы, я всегда готов помочь, чем смогу.

— В Ислине вы, наверное, впервые? — Гарроу сложил на груди руки и наморщил лоб. — Бьюсь об заклад, вы сочли нас всех за олухов, которых одурачил один мошенник. Это не так, Керриган, совсем не так. Мне хотелось бы показать вам город таким, каким вижу его я. Так как в настоящее время я считаю его своим домом, причем любимым, сочту за честь показать его вам во всей красе. Но, может, кроме экскурсии по городу у вас здесь есть и другие важные дела?

При подобном предположении на лице Гарроу отразилось такое разочарование, что маг немедленно покачал головой.

— В данный момент я совершенно свободен, и если вы будете так любезны…

— Любезен? Ну что вы, друг мой, ведь вы спасли мои деньги. Пойдем, пойдем скорее. — Гарроу взмахнул рукой и целеустремленно двинулся вперед. Керриган догнал его, стараясь приноровиться к широкому шагу этого невысокого человека. Они вышли с игровой площадки и двинулись на запад, затем вошли в город, но не через те ворота, в которые он входил, а через другие.

Гарроу оказался на редкость хорошим гидом. Он объяснил, что они вошли в город через Золотые ворота, за которыми начинался наиболее богатый район города. Они прошли мимо нескольких замечательных зданий с богато декорированными фасадами. Затем попали в район, где по преимуществу стояли храмы. Гарроу о каждом из них что-то рассказал.

Затем он указал на здание, колонны которого были украшены завитками.

— Это — храм Эрлинсакса, хранителя мудрости. Мне надо бы зайти туда и приложиться к алтарю Арелия, потому что мне посчастливилось сегодня встретиться с вами.

Керриган кивнул, хотя слова эти не очень его задели. На Вильване храмов не было. И не то чтобы чародеи не верили в богов, просто они с ними как-то не пересекались. Если выразиться точнее, маги не хотели, чтобы боги вмешивались в творимые ими чудеса. Заклинания их всегда могли не устроить того или иного бога. Того и гляди еще отомстят за что-нибудь.

Потом Гарроу повел Керригана вниз, в старую часть города.

— Это, мой юный друг, — настоящее сердце Ислина. Вон там, на востоке, находится крепость Грипс, а здесь, в Низине, все не менее жизненно. Если повезет, увидите одного-двух воркэльфов.

Керриган улыбнулся и хотел было рассказать Гарроу о воркэльфе, которого видел на Вильване, но воспоминание это оказалось не таким уж веселым, так что улыбка его тут же погасла. Адепт вдруг сообразил, что настала ночь, а они забрели в глубь Темной Низины, название это очень подходило мрачному району. Фонарщики, по-видимому, так далеко не заходили. Керриган хотел было спросить Гарроу, не надо ли осветить дорогу.

Но вопроса этого он задать не успел, потому что из аллеи вдруг вышел какой-то человек и преградил им дорогу. Следом за ним появились и другие люди, по большей части подростки, некоторые не старше Аариики. Лица их были измазаны сажей, руки тоже черные, правда, некоторые обтирали их об одежду, но чище их это не делало. Дети окружили их, и в этот момент Керриган узнал вышедшего из аллеи мужчину.

— В-вы проводили игру.

— Точно, а ты мне ее испортил. — Высокий худой мужчина поскреб узкий подбородок. — И ты мне за это заплатишь. Кошелек у тебя толстый. Теперь он будет моим.

Керриган прикрыл рукой кошелек.

— Не троньте!

Они окружили его плотнее, посыпались насмешки. Гарроу прорычал:

— Ты теперь далеко от дома, мальчик. Так что давай кошелек!

— Нет. — Керриган плотно сжал губы, чтобы никто не заметил, как они трясутся. Плакать он не хотел, но страшно стало не на шутку. Юноша знал: надо что-то делать, и первой его мыслью было — поднять шулера в воздух, как он это сделал с пиратским кораблем, однако Керриган знал, что это не военное заклинание, да и вряд ли ему удастся сразу со всеми справиться.

Мысли его дальше этого не продвинулись, но первый кулачок уже ударил его в спину, угодив по почке. Толстая поясница немного защитила Керригана, но он испытал потрясение: ударили его впервые в жизни. Он было хотел повернуться к обидчику, но тут маленький камень стукнул его по голове. Керриган потерял равновесие и упал. Подростки начали пинать его ногами, царапать и щипать. Один из них сорвал с пояса кошелек и торжествующе помахал им, а затем в окружившей Керригана толпе образовалась брешь, потому что подросток понес кошелек хозяину.

Керриган знал, что ему надо подняться на ноги и улизнуть через этот проем. Он бы так и поступил, если бы не увидел знакомое лицо. Имени этого человека он не знал, но тот был в крепости Грипс на церемонии открытия Совета. Одет он был как ученик.

Адепт посмотрел на него.

— Помогите мне. Помогите!

Парень взглянул на Керригана, а когда двое маленьких хулиганов угрожающе к нему повернулись, поднял руки.

— Это не мое дело. — И побежал прочь, а те двое стали пинать Керригана еще сильнее.

Потрясенный таким поведением ученика, Керриган на мгновение замер. Удары стали сыпаться на него чаще и ожесточеннее, однако силенок у нападавших, видно, было не так много, поэтому особо тяжелых последствий удары за собой не повлекли. И тут кто-то схватил его за правую руку и стал загибать назад пальцы. Такая хладнокровно рассчитанная попытка сломать ему пальцы вызвала у адепта гнев.

Керриган навалился на нападавшего. Он слышал, как тот задавленно пискнул и попытался освободиться. Керриган поднялся на одно колено, случайно наступив при этом мальчишке на ребра. Ребра хрустнули, и ребенок завопил.

Гарроу оскалился, и они вдвоем ринулись вперед, ударив Керригана ногами в живот. Адепт согнулся и хотел закричать, но дыхание остановилось. Его охватила паника. Надо было действовать, и немедленно.

Керриган поднял правую руку и произнес заклинание — то самое, о котором хотел спросить Гарроу, когда они вышли в темный район. В заклинание он вложил свой страх и гнев и тем самым его усилил. Вместо небольшого светящегося шара из ладони выскочила молния и разорвала темноту ночи. Резкий свет ослепил нападавших. Они схватились за глаза и завопили от боли; постепенно крики затихли, потому что нападавшие скрылись в темноте.

Керриган сделал ошибку: он посмотрел на сотворенную им же молнию и точно так же ослеп. Упал, встал на четвереньки, отчаянно пытаясь отползти от этого места подальше и убежать или как-то освободить свои легкие от охватившего их жара, но не смог сделать ни того ни другого. Он понимал: единственная его надежда — скрыться, ведь его преследователи скоро придут в себя.

Сзади послышались тяжелые шаги, и сильные руки ухватили его за талию. Он отделился от земли, потом чья-то рука взяла его под мышку. Сначала юноше показалось, что он стал втрое тяжелее; потом Керриган почувствовал невесомость, потому что соприкосновение с землей сотрясло его. Его снова обхватили, на этот раз крепче, и теперь держали за талию.

Керриган сообразил, что его несут, а когда перекинули через плечо, он вспомнил свое недавнее путешествие в джунглях и понял, кто его спаситель. Чтобы убедиться в этом, он потрогал панка и совершенно уверился в своем предположении.

Путешествие закончилось, прежде чем к нему вернулось зрение, и Керриган был этому рад. Ломбо усадил его на каменную скамью, странно высокую: ноги адепта не доставали до земли. Юноша откинулся назад и почувствовал за спиной грубые камни, однако выяснять ничего не стал, а сосредоточился на своем дыхании. Когда жжение в легких прекратилось, он открыл глаза и подумал, слепота еще не прошла, потому что увидел лишь маленькие огоньки.

Затем юноша сообразил, что огоньки эти — уличные фонари, и находятся они внизу. Далеко внизу! Керриган схватился за край скамьи… да никакая это не скамья. Это же карниз караульной башни крепости Грипс! Адепт вжался спиной в каменную стену.

Керриган было открыл рот, но спокойное и непринужденное поведение 61 Ломбо, сидевшего подле него на карнизе, отбило у него охоту возмущаться. Панк, по всей видимости, прекрасно знал, где они находятся, и специально принес Керригана в это место. Адепт сделал глубокий вдох и медленный выдох.

Панк кивнул:

— Медленное дыхание — хорошо.

Керриган смотрел только на Ломбо, вниз он не глядел.

— Спасибо за то, что спас меня.

— Работа Ломбо — смотреть за Керриганом.

— Ты за мной смотрел?

Ломбо бросил на него загадочный взгляд.

— Зачем ты это делал?

— Ксленики.

— Ты весь этот вечер за мной ходил?

Дикарь кивнул, затем показал на ярмарочный городок и на кривую улицу, проходившую через весь город.

— Дом. Ярмарка. Западня. Керриган заморгал.

— Ты знал, что я попаду в западню?

— Человек позвал Керригана. Керриган пошел. — Ломбо пожал плечами. — Другие сделали западню.

— А ты их не остановил? — Нижняя губа юноши затряслась. Каждый синяк на его теле заболел еще сильнее. — Почему ты их не остановил?

Ломбо гордо вздернул подбородок:

— Охотник не мешает охоте.

Охотник не мешает охоте? Керриган задумался над словами Ломбо. Сначала они показались ему нелепыми, но потом смысл их стал постепенно до него доходить.

— Ты их не остановил, потому что они охотились за мной? Я был их добычей, и ты не хотел мешать им меня убить?

Панк важно кивнул.

— Но тогда почему помешал?

— Керриган не добыча.

Адепт закрыл глаза. После минутного размышления он наконец понял, что произошло. До тех пор пока он не стал защищаться, он был добычей. Он был оленем, на которого напала стая волков. В тот момент когда я ответил…

— Я ослепил их…

Ломбо улыбнулся, обнажив клыки и зубы.

— Добыча мертва, она не друг. Другу Ломбо помогает. Керриган может легко убить.

Молодой человек снова широко открыл глаза. Несмотря на то что Керриган спас Ксленики, Ломбо не возражал против того, чтобы его убили, если бы он повел себя как жертва. Если я буду слишком глуп, он даст мне умереть. Фантастическая логика, правда, в ней слышалось отдаленное эхо того, чему пыталась научить его Орла. Там, на Вильване, где все было под контролем, все упорядочено, он мог совершать чудеса. Но в реальном мире он был совершеннейшим ребенком.

Керриган осторожно дотронулся рукой до шишки на голове.

— Ох! Панк кивнул:

— Эльфийская магия.

Адепт покачал было головой, но тут же передумал.

— Не сейчас. Синяки со временем заживут, а пока это не случится, будут напоминать мне, что я не должен вести себя как жертва.

— Керриган мудрый.

— Керриган учится. — Он пожал плечами и посмотрел на спасителя. — Я не стал бы их убивать.

— Керриган добрый.

— Нет, просто я не убийца. — Керриган улыбнулся. — Я не хочу убивать.

— Мертвых не оживить.

— Во всяком случае, я этого не могу. — Адепт широко улыбнулся. — Не знаю я и такого заклинания, чтобы научиться летать. Потому и спуститься отсюда нам будет непросто.

Ломбо по-волчьи оскалился:

— Ломбо отнесет тебя домой. На своей спине. Керриган, мы сейчас будем дома.

ГЛАВА 34

Король вернулся. Темнота спустилась на Низину, и Уилл затерялся в ночи, защитив себя старой одеждой и уверенностью в собственных силах. В глазах юного вора мир снова стал нормальным. Из крепости Грипс он убежал в полном смятении. То, что Ворон и Резолют что-то скрывают от него, он подозревал с самого начала, однако никогда бы не подумал, что тайна эта такая отвратительная. А он-то, дурачок, надеялся, что он какой-нибудь там принц, наследник, сын героя или еще кто-нибудь в этом роде.

Вместо всего этого оказалось, что он сын и внук сулланкири. Уилл содрогнулся. А он еще с презрением смотрел на механоида Хокинса, брата предателя. Да к тому же Хокинс еще, очень может быть, и не родной брат этому предателю, а только сводный. А может, его родители и вообще усыновили предателя. Да и вообще тут возможны варианты.

А вот быть одной крови с сулланкири — это совсем другое дело. Мысль эта молотом стучала по мозгам Уилла. Ему казалось, что череп у него лопнет. Он пытался обратиться к самым ранним своим воспоминаниям, но нет, имя Норрингтон никто никогда с ним не связывал. Ему сказали, что мать его погибла при пожаре в борделе, а он каким-то чудом уцелел. Но даже и этого он не знал наверняка. На нем рубцов от ожога не было, чтобы это хоть как-то доказать. Никто из тех, кого он знал, рассказа о пожаре не слышал, так что впоследствии Уилл даже засомневался, говорили ли ему об этом на самом деле.

Но вот в чем он совершенно не сомневался, так это в том, что до Эстафы никто не называл его Норрингтоном. Он бы это непременно запомнил, потому что Норрингтоном быть гораздо позорнее, чем безымянным сиротой. Такие сироты встречались у них в Низине, мужчины и женщины. Они работали в полиции Ислина, охотились за теми, кто были когда-то их друзьями. Называли их Темными наемниками, но применять этот термин к обитателям Низины даже в шутку было опасно: непременно побьют.

То существо в пещере, то, как оно внезапно появилось и заговорило, еще тогда заставило Уилла задуматься над тем, что происходит. Он постарался вспомнить, что же сказал ему тогда человек-козел и как он вообще с ним разговаривал. Он-то ведь знал, кто такой Уилл, и если это и вправду был Нефри-леш, то, стало быть, он-то и есть его папаша. Разговаривал ли он со мной так, как положено отцу?

Уилл решительно покачал головой. Он — сулланкири, а кому же не известно, что доверять им ни в чем нельзя? Нельзя верить также и Ворону, и Резолюту. У меня была замечательная жизнь, пока эти двое не вмешались и не впутали меня в магию.

Уилл с упрямством, рожденным на улицах, сказал себе, что Ворон, Резолют и Эстафа, да и все остальные, кто верил, что он — Норрингтон, просто заблуждались. Никакой я не Норрингтон, и дело с концом. Он кивнул и выкинул всю эту чушь из головы.

И правильно сделал: сейчас Уиллу было о чем подумать. Он сразу же избавился от робы ученика, чтобы чародеи не напали на его след. Отдал он ее тряпичнику в обмен на другую одежду, впрочем и ее он тоже быстро поменял: забрался в один дом и украл более подходящую одежонку.

К полуночи единственным, что у него осталось после долгого путешествия, были воспоминания. К Маркусу и Фабии он сразу вернуться не мог, потому что Ворон о них знал, и за ним туда бы сразу пришли. Если полиция нагрянет к Маркусу с допросом, это, конечно, навредит Уиллу, когда тот надумает вернуться, но он решил украсть для хозяина что-нибудь ценное, тогда Маркус его непременно простит. Ну а если Маркус упрется, а Фабии понравится его подношение, то она непременно выступит в его защиту.

Меня побьют, да и черт с ним.

В первую ночь Уиллу надо было найти место для ночлега. Он заглянул в два-три известных ему местечка, но там уже было все занято. Пока бродил, едва не угодил под бдительное око ночных сторожей. Хотя они делали обычное свое дело — совершали обход города, — Уиллу казалось, будто они собираются изловить его.

Затем он довольно легко разыскал Луминию. Она была в аллее с клиентом. Юбка поднята, ноги обхватили бедра партнера, но тот, судя по всему, не был доволен. Он принялся бить ее и ругать, а потом и вовсе поднял на нее руку. В темноте тускло блеснуло лезвие ножа.

Первый камень ударил мужчину по запястью, и нож упал. Второй отскочил от лба, когда незнакомец повернулся к Уиллу. Глаза хулигана закатились, и он мешком свалился на землю. Луминия с вздымающейся от волнения грудью, зажав рукой рот, посмотрела сначала на мужчину, потом — на Уилла.

— Как же я рад тебя видеть, Луминия. — Уилл опустился на колено, снял с пояса мужчины кошелек, а потом поднялся и взял ее за руку. — Это же я, Уилл. Ты меня еще не забыла?

— Что ты, Уилл, мне тебя сам Арелий послал.

— Да я и сам сын Фортуны. — Он потащил ее за собой. — Ты все еще живешь над мастерской красильщика?

— Да. — Она опустила юбки. — Уилл, где ты пропадал?

— В горах, на луне… и вот вернулся назад. — Он кинул ей потертый кожаный кошелек. — Здесь не так много, но надеюсь, тебе хватит, чтобы заплатить за ночлег.

— Да, мой маленький герой.

С этими словами Луминия пошла вперед и довела его до своего дома. Уилл удивился тому, что всего два месяца назад ее комнаты казались ему роскошными: во время путешествия он останавливался в куда более чистых и приятных номерах. Да и саму ее он раньше считал самой прекрасной в мире женщиной, но оказалось, что до Сефи ей далеко. Ну а если сравнить с Алексией… нет, лучше уже и не сравнивать.

Благодарность Луминии тем не менее уничтожила мир, находившийся за порогом ее убогих комнат. Никогда еще Уилл не испытывал таких ярких впечатлений. Когда он раньше баловался с девчонками, все это были хиханьки да хаханьки, любопытство и невинность. Забава, одним словом. Некоторые воспоминания вызывали краску на его щеках, но сейчас он обо всем забыл.

Луминия продемонстрировала ему раскрепощенную, безграничную страсть. Порой она направляла его одним-двумя словами, а порой — достаточно было движения или вздоха. Подобным же образом она разгадывала его стоны и вздохи, поднимая Уилла к высотам блаженства. Моменты отдыха были словно плато: там он сосредоточивался на своих ощущениях, чувствовал ее теплое дыхание и пальцы на своей коже. Потом снова — крутой подъем, все выше и выше, и ему казалось, что он либо взорвется, либо сойдет с ума.

Опять плато, подъем и плато — высоты, которые казались ему просто немыслимыми.

Когда занялся рассвет, Уиллу показалось, что прошел целый год. Внутри все горело. Он лежал, запутавшись в простынях, бескостная потная масса. Улыбнуться не было сил, но он все же улыбнулся девушке и провалился в сон.

Проснулся он к вечеру. Луминия принесла ему разбавленного вина и немного хлеба. Нежно его поцеловала и заставила поесть. С набитым ртом он спросил о Маркусе и Фабии, попросив не сообщать им, что вернулся в Ислин, поскольку пока не решил, что будет делать.

Мягкий желтый свет сальных свечей был благосклонен к красоте Луминии.

— Не беспокойся, Уилл, — улыбнулась она. — Маркус недели две назад выгнал Фабию. Она очень расстроилась и запила. В пьяном виде уснула на улице, и прилив смыл ее в море. Она погибла, и это его вина. Так что теперь он от меня ничего не дождется. Я это ему так и сказала.

Уилл поблагодарил за еду.

— Мне сегодня нужно кое-что сделать, так что не знаю, где буду ночевать.

Она кивнула:

— Можешь снова ко мне прийти, если захочешь.

— Правда? Женщина улыбнулась:

— Ты же вор. Я не смогла бы запретить тебе, если бы и захотела. Кстати, сегодня я буду с Хищником.

— Гм. — У подростка сжалось сердце.

Она погладила его по щеке.

— Уилл, ты же знаешь…

Он поцеловал ей ладонь и подмигнул. Поднялся с постели и надел башмаки. Наклонившись, проглотил комок в горле, потом улыбнулся.

— Если понадобится, я найду тебя.

Луминия ему кивнула, и он ушел. Спустившись по ступенькам, распахнул плащ, подставил грудь холодному ветру: ему хотелось заковать свое сердце в броню. В эту ночь, когда в мире были только он и Луминия, он поверил, что эта женщина любит его. Оказавшись в реальном мире, Уилл понял, что это неправда. И ему было горько, очень горько. Правда, с каждым шагом, отделявшим его от ее постели, боль смягчалась. Ветер, заморозив ему сердце, убрал боль, и Уилл не надеялся, что когда-нибудь оно оттает.

Я — Уилл Ловчила, король Низины. Он снова завернулся в плащ. Король вернулся.

Он вышел из аллеи и увидел Паршивого Джека и Гарроу с толпой малолеток. Они кого-то били. Один из подростков забрал толстый кошелек и торжествующе его поднял. Уилл узнал жертву. Заметил он, что и его узнали. Жертва протянула к нему руку, умоляя о помощи.

Паршивый Джек, а вслед за ним и двое подростков оглянулись, и тогда Уилл поднял руки и бросил:

— Не мое дело. — Он быстро двинулся по улице, перешел на другую сторону и оказался в знакомом переулке. Дошел до нужного дома, поднялся по шаткой лестнице на крышу. Перепрыгнул с одной крыши на другую и, мягко ступая, приблизился к месту, где одно здание близко подходило к другому. Затем поднялся по стене более высокого дома и на четвереньках выполз на черепичную крышу.

Уилл добрался до конька крыши и прошел до его середины. Затем лег на живот и взялся за одну черепицу, подергал ее туда-сюда и отложил в сторону. Заглянул в дыру между досками.

Он хорошо видел комнату, в которой жили дети, работавшие на Маркуса. Маркус, смуглый, тощий (близко посаженные глаза к тому же сильно косили), расхаживал взад и вперед, и стропило мешало его при этом как следует разглядеть. Зато Уилл прекрасно все слышал.

— Большинство из вас знает Уилла. Хотя в последнее время его что-то не видно, вы его, разумеется, не забыли. Так вот, мне нужно его разыскать. Вы должны его найти. Найдете — передайте, чтобы пришел ко мне. Я на него зла не держу, ни в коем случае. Я горжусь Уиллом, и каждый из вас должен стремиться стать таким, как он, чтобы я и вами мог так же гордиться.

У Уилла даже пушок на шее поднялся: холодный голос Маркуса опровергал его слова, но все дети согласно кивали. Это показалось Уиллу очень странным, как и то, что все они сидели на полу ровными рядами. Самые маленькие были посажены впереди, чтобы лучше видеть. Те, что постарше, — позади, и при этом никто не шептался, не шалил. Даже Люди не передразнивал Маркуса, что уж вовсе выглядело неестественно.

— Итак, собирайтесь. Идите прямо сейчас. Отыщите мне Уилла. Тому, кто найдет его, дам золотого Августа. — Маркус поднял блестящую монету. — Найдете его — монета ваша. Ну, давайте отправляйтесь.

Дети встали. Сначала поднялся первый ряд, потом следующий, и дальше по порядку, очень спокойно, все спустились по лестнице. Уилл посмотрел им вслед и понял, что он в безопасности, так как никто из них не додумался пойти в южную комнату, подняться по лестнице и забраться на крышу. Большинство подростков, достигнувших возраста Уилла, на крышу лезть остерегались, а младшие дети были еще просто глупы. Но как странно они шли. Очень странно.

Маркус круто повернулся, когда вышел последний ребенок, и отправился в западную комнату. Это была их с Фабией комната. Уилл бывал там, только когда Фабии нужна была помощь или когда Маркус его там лупил. Уилл кое-что знал об этой комнате, и, положив черепицу на место, он обратил это знание в свою пользу.

Снова на четвереньках, он пробрался к трубе. Из нее поднималась жидкая струйка дыма, и Уилл сообразил, что печь топили на первом этаже. Маркус всегда боялся пожара (во всяком случае, он так утверждал), а это означало, что печь им топить не полагалось, даже зимой. Уилл догадывался, что все дело в жадности: Маркус экономил на топливе.

Вор прислонился к трубе и прислушался. Заслонка в печи давно была сломана, и Уилл частенько слушал разговоры Маркуса с Фабией, что позволяло ему избежать очередной вздрючки.

До него донесся голос Маркуса:

— Они пошли. Они найдут его.

Голос, который ему ответил, казалось, проскользнул по трубе, эха, как у Маркуса, не было. Уилл был уверен: дело здесь не в том, что голос принадлежит женщине.

— Прекрасно, милый Маркус. Ты меня радуешь.

— А вы — меня. То, что вы сделали с детьми…

— Это все пустяки. Я покажу тебе, как это делается.

— Я хотел бы еще многому научиться.

— Догадываюсь, моя прелесть. Возможно, этому?

Минуту-другую в комнате царило молчание, прерываемое стонами Маркуса. Уилл призадумался на мгновение: где же он слышал подобные звуки? Вспомнил о ночном своем приключении, и лицо вспыхнуло пожаром. Но… но ведь у него это заняло несколько часов… как же так? А тут всего два-три мгновения.

По спине пробежал холодок, во рту появился горьковатый привкус, и он сплюнул. То, как до этого вели себя дети, а сейчас — Маркус, было неестественно. И значит, спрятаться ему будет трудно.

Уилл прищурился. Я никогда не любил прятаться. Мне нужно узнать, кто меня разыскивает. А когда узнаю… Он улыбнулся. Когда он узнает, кто за ним охотится, пусть эти охотники еще пожалеют, что связались с королем. Кроме неприятностей, им это ничего не принесет.

ГЛАВА 35

Алекс проснулась, но сначала решила, что все еще спит, так как увидела, что находится в странном туманном месте. Ей не было ни жарко ни холодно, а туман имел голубоватый оттенок. Это опять ее удивило: никогда еще она не видела цветных снов.

Алекс поднялась с корточек… еще одна странность: она не помнила, что садилась на корточки. У белого ее одеяния не было рукавов — перечень несуразностей с каждым моментом удлинялся. В ее гардеробе такой одежды не было. Все ее ночные рубашки были сшиты из теплой фланели, с длинными рукавами, иногда она на них даже надевала доспехи.

У теперешнего ее одеяния не только не было рукавов, но и сшито оно было из какого-то непонятного материала — легкого и прозрачного. Сзади одеяние ниспадало с плеч и было неощутимо, как окружавший ее туман.

Только Алекс все это подумала, как обстановка вокруг нее неуловимо изменилась. Ткань ее одеяния стала какой-то другой, хотя мгновение спустя девушка уже не была уверена в том, что перемена действительно произошла. Она опустила глаза и увидела, что от середины груди и до живота тело ее прикрывает броня. На боках — тоже броня: от подмышек и до подола. На голове — защитный шлем.

Такие изменения в одежде и обстановке озадачили Алекс. В прошлом, когда она обнаруживала, что уснула, этого бывало достаточно, чтобы тотчас же проснуться. Она пробуждалась, и привидевшиеся ей образы уходили из сознания. Сейчас все было по-другому: она по-прежнему находилась в неведомом ей месте. Алекс нахмурилась. Сделала шаг вперед, и вместе с юбками за нею последовал и туман. Почва под босыми ее ногами была гладкой и чуть прохладной. Туман постепенно стал рассеиваться, а перед глазами медленно начали проступать темные очертания.

Перед нею, приблизительно на расстоянии мили, виднелась темная гора с четко очерченной вершиной. Молнии, освещавшие ее, казалось, в ней самой и зарождались; громыхали раскаты грома. Облака возле вершины похожи были на снег, закрывавший то, что находилось ниже. Даже у себя под ногами Алекс не видела ничего, кроме намеков на зелень, да и то в тех местах, где ноги ее разрывали туман.

Когда, сделав какие-нибудь два шага, она снова подняла голову, гора была от нее уже на расстоянии каких-нибудь ста ярдов. В склоне горы зияла пещера, и, ступив еще один шаг, Алекс оказалась у ее арочного входа. На арке этой были вырезаны слова. т «Тайны, которые заключаются внутри, должны ради блага всего мира остаться тайной снаружи» — Алекс прочитала это вслух, однако ничуть не удивилась, восприняв эту фразу как предупреждение. Однако если она читает, то, стало быть, не спит. Кто же во сне читает?

Алекс осторожно шагнула внутрь, теперь она уже двигалась с нормальной скоростью. Да и вообще, кроме разве надписи при входе, пещера была как пещера. Длинные, похожие на клыки сталактиты, заставляли ее петлять. Девушка перешла по узкому мостику, перекинутому над ущельем, миновала петляющую тропу и оказалась возле огромного подземного озера.

У берега Алекс поджидала лодка. Мачт на ней не было, а сама она была сделана в виде дракона. На борту горели факелы. В лодке сидели две фигуры: одна у штурвала, другая — на корме. Алекс прошла по мосткам и села в лодку.

Фигура пониже сделала шаг вперед. Это «пониже» вовсе не означало, что человек был невысокого роста. Наоборот, это был крупный мужчина. Алекс внимательно на него посмотрела, невольно сравнивая со своими бойцами. На незнакомце была темная накидка из такого же материала, как у нее. Казалось, что на нем нашита чешуя дракона, столько на этом человеке было брони.

Не только лодка сделана была в виде дракона. О драконе напоминали и шлем, и латные рукавицы, и сапоги незнакомца. Когти дракона выпирали из сапог и из рукавиц. Даже забрало шлема было сделано в виде морды дракона, причем и рога, и уши вылезали наружу. Алекс больше всего обеспокоило то, что уши эти шевелились, а изо рта высовывался раздвоенный язык.

А эти огромные золотые глаза, кажется, видят меня насквозь.

Рот задвигался, и Черный Дракон заговорил:

— Ты хочешь знать, где ты и зачем ты здесь.

Алекс с усилием кивнула:

— Последнее, что я помню, — это то, что я была в Ислине, в крепости Грипс.

— Часть тебя и до сих пор там, — неторопливо ответил Черный Дракон. Длинное забрало искажало звук, поэтому она не могла узнать его голос, но подозревала, что человек, скрывавшийся под маской дракона, — генерал Каро. — Если кто-нибудь вздумает заглянуть сейчас в твою спальню, то увидит, что ты там и крепко спишь.

— Но ведь я сейчас не сплю.

— Мне как-то объяснили, что сон — это обнажение твоей души. Она наблюдает, слышит, действует. Вот и сейчас твоя душа отправилась в путешествие. Тебе нечего опасаться, особенно здесь. — Уши Черного Дракона зашевелились. — Это место позволяет нам менять собственный облик.

Алекс кивнула. Ей страшно хотелось поменять свое прозрачное одеяние на военные доспехи, однако, не зная, как к этому подступиться, нечего и пробовать: такая попытка обречена на провал.

— Несмотря на то что вы сказали, я так до сих пор и не поняла, где нахожусь.

— Здесь происходят встречи членов Великого Союза Драконов, и ты получила приглашение вступить в его ряды. Отныне ты станешь Белым Драконом. — Черный Дракон улыбнулся. Под забралом сверкнули белые зубы, а его более крупный серый товарищ сидел все так же неподвижно, с бесстрастным выражением. — Это великая честь.

Алекс задумчиво опустила глаза.

— Да, должно быть, это так. Моя сила возрастет.

— Ты хочешь из всего извлечь пользу, впрочем, это хорошо. — Черный Дракон медленно опустил голову. — Союз Драконов — самый древний среди других великих сообществ. Все остальные созданы по его образцу. Наш Союз образовался еще до установления Эстонской империи. И предвосхитил силу, которую со временем обрели люди. Многие смотрят на драконов как на существ, обладающих невиданной разрушительной мощью, но это не так. Создатели нашего Союза поняли, что драконы мудры: они используют свою мощь только тогда, когда это требуется. Они наказывают зло и поощряют добро. Они похожи на родителей, призывающих к порядку недисциплинированных детей, они занимаются воспитанием. Вот с какой целью мы создали наш Союз — мы хотим исполнить функцию мудрых родителей в человеческом обществе.

Ты можешь мне возразить — скажешь, что и другие общества созданы с той же целью, но они набирают в свои ряды людей из всех общественных слоев. Мы же выбираем только тех, кто своим воспитанием, обучением, достижениями доказал, что способен взять на себя огромную ответственность — лидера человечества.

— Вы посчитали меня достойной такой чести?

— Надеюсь, что ты будешь ее достойна. — Черный Дракон оглянулся на своего стального своего товарища. — Это — Марот. Магическое создание, на этом судне он доставляет членов нашего Союза на место встречи. Когда придешь сюда в следующий раз, скажи: «Марот, перевези меня». И он доставит тебя куда следует.

— А если мы не сдвинемся с места, то это будет означать, что в Союз меня не приняли?

— Возможен и такой вариант… хотя нет, ты бы тогда не смогла так далеко зайти. — Черный Дракон взялся левой рукой за правую, сжатую в кулак. — Тебе часто будут поступать приглашения на собрания Союза, но выбор всегда будет за тобой. На этих собраниях мы устраиваем дискуссии, даем советы друг другу. Время и расстояние для нас не имеют значения. Ты всегда останешься привязанной к своей физической форме, и то, что в обычной обстановке могло бы продолжаться часами, здесь происходит в мгновение ока. Допустим, сиди я сейчас возле горящего камина с бокалом вина и урони его случайно, так бокал не успел бы упасть на пол, как я побывал бы уже здесь и решил все вопросы.

Алекс вскинула подбородок:

— Если я вступлю в ваш Союз, то вынуждена буду подчиняться вашим приказам? Я ни за что не предам свой народ, подчинившись чьему-то повелению.

— Так обстоит дело в других обществах, построенных на иерархии, предполагающей подчинение. В Союзе Драконов все по-другому. Чем больше ты узнаешь, тем больше у тебя возможностей общаться с людьми. Как я уже сказал, мы ведем дискуссии, информируем, советуем, но ни в коем случае не принуждаем. В исключительных случаях драконы собираются, чтобы противостоять безрассудству или разнузданным амбициям.

Черный Дракон заложил руки за спину.

— Союз — это не дорога к власти. Это — средство, гарантирующее, что сила используется разумно и с наибольшей пользой.

Алекс кивнула:

— Вы знаете, кто я. А могу я узнать, кто вы такой?

— Со временем узнаешь. Мы сами выбираем момент, когда считаем нужным открыть себя другим. Я просто уверен; ты решила, что я — генерал Каро, но это только лишь потому, что я принял его облик. — Черный Дракон быстро повернулся, и его плотная фигура с могучими руками вдруг изменилась: зашуршали юбки, налилась грудь. На какое-то мгновение он стал очень напоминать великую герцогиню Татьяну, а потом принял более приятный для глаз облик королевы Елены. — Как только заслужишь доверие Союза, увидишь входящих в него членов такими, какие они есть на самом деле. До определенного момента все мы будем менять обличье. Не сомневаюсь, что ты будешь тщательно взвешивать все, что тебе будут говорить, и только потом действовать.

Интересно, подумала Алекс, случайно ли он предстал перед ней в облике ее двоюродной бабушки, а потом сообразила, что это не имеет значения. Это ведь обман зрения. И улыбнулась.

— Значит, вы привели меня сюда для того, чтобы получить мое согласие на вступление в Союз Драконов?

— Верно, дочка.

Алекс резко вскинула голову:

— Дочка? Вы много на себя берете.

— Прошу прощения. Среди драконов это распространенное обращение. Ты можешь называть меня отцом, дядей, как тебе будет угодно. У нас здесь есть кузены, племянницы и племянники, братья, дедушки и так далее. Такие обращения подчеркивают нашу родственную привязанность, а не ранги и различия.

Алекс задумчиво кивнула:

— Мне действительно многому надо учиться… дядя.

— И времени у тебя будет для этого достаточно. Если не возражаешь, выскажу тебе предостережение на будущее, насчет того, что последует за Советом Королей.

— Да, я слушаю.

— Ты — человек компетентный, даже блестящий. И превзошла все наши ожидания. Ты с легкостью можешь дать кому угодно жизненно важные уроки, как, например, было с генералом Каро в Порасене. Кайтрин, однако, не такой противник, который падет при первом же ударе. Слушай, учись. Примечай сильные и слабые стороны солдат и государственных чиновников. Друзей своих изучай не меньше, чем врагов, потому что придет время, и ты должна будешь использовать их достоинства с наибольшей пользой. Алекс на мгновение задумалась и кивнула.

— Совет разумный, его следует принять к сведению. Спасибо, дядя.

— Мне приятно это слышать. — Он уже снова принял свой первоначальный облик Черного Дракона. — Какие у тебя ко мне вопросы?

— Кому я могу доверять?

Эхо звучного смеха Черного Дракона загремело в глубине пещеры.

— Августу, разумеется, и твоему дедушке, но только если ты сама разберешь его слова. Каварру в большинстве случаев ты тоже можешь верить, правда, уж очень много он думает о собственных проблемах. И еще — Ворону. Ему можешь полностью доверять.

— Какому Ворону?

— Ворону Кедина.

— Да это же призрак, фантом. Легенда воркэльфов. — Она улыбнулась. — Менестрели внушили бедным людям, будто он может противостоять сулланкири.

— Никакой он не признак. Самый что ни на есть настоящий. Я давно его знаю. Хотя он и не Дракон, но я ему верю как себе. — Золотые глаза Черного Дракона затуманились. — А что до песней менестрелей… если бы они хоть чуточку знали, что в действительности сделал Ворон, то не осмелились бы петь об этом, потому что им все равно никто бы не поверил.

Алекс недоуменно выгнула бровь:

— Я впервые слышу, что песни принижают подвиги, вместо того чтобы их возвысить.

Черный Дракон улыбнулся:

— История, представленная в фольклоре, основана не на точных фактах, а на драматическом их изложении, отсюда и конфликт, в котором драма побеждает.

— А как насчет Норрингтона? Должна ли я доверять ему, когда он отыщется?

— Не знаю. Я его никогда не видел. Сделаю заключение, исходя из впечатления, которое он произведет на Августа и Ворона.

— Что ж, справедливо. — Алекс слегка улыбнулась. — А как я узнаю, приняли вы меня в ваш Союз или нет?

— Тебе будет подан знак.

— И я ни с кем не могу говорить об этом? Черный Дракон покачал головой:

— Предупреждение на арке ты видела: все, что происходит здесь, строго конфиденциально. Ты не можешь об этом ни говорить, ни писать, ты не можешь ничего ни рисовать на эту тему. Ничто связанное с нашим Союзом разглашению не подлежит. Когда увидишь членов Союза во плоти, сразу почувствуешь, что можешь доверять им, но причины такого доверия не поймешь, да и задумываться над этим не станешь.

Он широко развел руки.

— Итак, приветствую твое вступление в Союз и на этом прощаюсь. — Тело его расширилось и, превратившись в черную сферу, поглотило девушку. Настала полная темнота, и она начала задыхаться.

Алекс постаралась продраться сквозь эту темноту. Она сбросила одеяло и села на кровати, глотая воздух. Смахнула с лица длинные платиновые волосы и снова упала на подушки.

Ей очень хотелось верить в то, что все это было лишь сном. Однако очень многое из того, что она увидела, говорило об обратном: изображение было цветным, она читала… нет, на фантазию это было не похоже.

Алекс пожала плечами. Сон это был или реальность, но многое из того, что она увидела и услышала, подтверждало ее собственный опыт. Она и сама считала, что может доверять королю Августу, дедушке и Дотану Каварру. С первыми двумя она слишком давно была знакома, а Каварр, которого она увидела на первом заседании, произвел на нее весьма благоприятное впечатление. То, что он выступил против Татьяны, а также то, что он не испытывал перед ней страха, говорило в его пользу.

Алекс удивилась тому, что Черный Дракон упомянул Ворона. Кстати, это еще один аргумент в пользу того, что она не спала. Ворон Кедина был для нее до сих пор едва ли не фольклорным героем. Ей и в голову не пришло, что он мог присутствовать на Совете Королей. Впрочем, если все это — правда, то к человеку с такой репутацией непременно прислушаются. Хотя нет… есть одно «но»: все знают и о тесной его связи с воркэльфами, и о желании увидеть страну ворков свободной. Это обстоятельство вряд ли сделает его популярным: мало кто одобряет цель, которую он перед собой поставил.

Она запустила пальцы в волосы, задумалась на мгновение и тряхнула головой. Нет, это был всего лишь странный сон. Алекс вздрогнула и потянула на себя одеяло, но оно соскользнуло с кровати. Она наклонилась, чтобы поднять его с пола, и ее словно ударило.

Луна осветила лежавшее на полу темное шерстяное одеяло. Упав, оно приняло форму дракона: вот здесь его голова, там — хвост, а тот конец загнулся, словно крыло. Сходство было таким явным, что девушке даже не пришло в голову усомниться. Через несколько мгновений набежавшая туча закрыла лунный диск.

Волшебство кончилось: на полу лежало обыкновенное бесформенное одеяло.

Алекс рассердилась сама на себя и подняла одеяла с пола.

— Это впредь мне наука. Хорошо, что я увидела это сейчас, а то приняла бы потом что-нибудь другое за… — Она чуть было не сказала «знак Дракона», но слова застряли у нее в горле.

Девушка вздохнула и свернулась под одеялом калачиком. Когда к ней пришел сон, то в нем не было уже ни облаков, ни гор, ни драконов. Это Алекс порадовало, потому что от Совета Королей она ничего приятного не ожидала.

ГЛАВА 36

На первый взгляд план казался удачным. Уилл поставил перед собою цель: узнать, кто его разыскивает. Этот человек задействовал Маркуса и сделал что-то с детьми: они вели себя как маленькие солдаты. Уиллу и раньше приходилось видеть такую дисциплину, но случалось это, когда Маркус устраивал большую порку или когда сбегал кто-то из старших ребят.

Дисциплину в таких случаях соблюдали не больше часа, да и то по мере удаления от дома она резко ослаблялась. Уилл решил переждать какое-то время, а потом подстеречь кого-нибудь из младших и выяснить, в чем тут дело. «Пусть это будет Скарри, — подумал он, — неряшливая маленькая девчонка девяти лет от роду». Эта Скарри была посмекалистее прочих, и он часто делился с ней своей небольшой добычей. Надо было видеть, как светилось в эти минуты ее лицо.

Ждал он примерно час, после чего медленно пошел к участку, где Скарри обычно помогала работать карманникам. Все это время Уилл размышлял, зачем он кому-то понадобился. Он понимал, что это вряд ли за него объявлено вознаграждение. Воровская жизнь многому его научила. Нет, причина здесь только одна: как и в случае с Вороном и Резолютом, кого-то заинтересовало его происхождение.

Мать свою он совершенно не помнил, а об отце никто никогда и не упоминал. С какой же стати ему могло пригрезиться, что он тот самый Норрингтон из пророчества?! В детстве Уилл придумывал себе совсем другого отца. Он всегда мечтал, что тот явится однажды, заберет его с улицы и устроит ему беззаботную жизнь. А то, что отец его — Норрингтон… такая сумасшедшая мысль ни разу мальчика не посетила.

Трагедия Норринггонов была всем известна: каких только песен об этом не пели! Слышали все и о пророчестве, согласно которому Норрингтон будто бы освободит Воркеллин. Лорда Норрингтона (предполагаемого дедушку Уилла) авроланы захватили в плен. Кайтрин превратила лорда в сулланкири. По словам Дисталуса, сын Норрингтона отправился на север, чтобы восстановить честь семьи, а в результате и сам стал сулланкири. «Сначала кровь, потом народ» — таков рефрен песни, посвященной последней кампании Босли Норрингтона.

Если хорошенько подумать, то мысль о подобном родстве не приходила Уиллу в голову по двум причинам. Первая: кому захочется быть родственником главарей неприятельской армии? Уилл сам видел, как детей избивали только за то, что предполагаемыми их отцами были полоумные конюхи. Уилл даже вообразить не мог, что бы сделали с ним, заподозри кто-нибудь, что он через Норрингтонов связан с ненавистной Кайтрин.

Вторая причина была более тонкого свойства. Быть Норрингтоном — означает серьезную ответственность и в перспективе — трагическую жизнь. Если все и дальше пойдет по сценарию Ворона и Резолюта, будущее не сулит Уиллу ничего веселого. Его используют как орудие против Кайтрин. Хочу я этого или нет.

Припомнив историю БослиНоррингтона, юный вор невольно вздрогнул. Поначалу Босли вел себя как герой. Он убил сулланкири. Дисталус говорил о нем как о последнем герое Ориозы, и все же кровь одержала победу над народом. Как же ему, Уиллу, обитателю Низины, устоять перед соблазнами, которых не удалось одолеть ни его отцу, ни деду? Привяжет ли меня к ним моя кровь?

Уилл отчетливо вспомнил ритуал в пещере. Моя кровь! Я связан с ними. Неужели то мерзкое существо — мой отец?

— Да будьте вы прокляты! Да будут прокляты и ваши глаза, и ваши лживые слова, — прорычал Уилл, возмущенный уловками Ворона и Резолюта. Сначала они ему сказали, что ничего открыть не могут. А все якобы потому, что если они вдруг ошиблись и приняли его не за того, кто им нужен, то тем самым они повредят настоящему человеку. Но ведь после пещеры они убедились, что я и есть тот самый человек. Они просто обязаны были мне все открыть.

Как бы ни хотелось Уиллу их заклеймить, праведного гнева у него не получилось. Во-первых, сам он, как только узнал правду, сразу убежал. Они предполагали такую реакцию и старались сделать все, чтобы в момент, когда ему откроется истина, он поступил разумно. Он знал, что и Ворон, и Резолют вступили в противостояние Кайтрин по доброй воле. Уилл не был готов это сделать, и его завербовали насильно.

Во-вторых: ни тот ни другой не вмешивались в вопросы, затрагивавшие его происхождение. Его кровь — это его кровь. Ему и решать, как к этому относиться. А вот для его безопасности они делали все, что могли. Хотя бы в пещере: Резолют спас его тогда от сулланкири. И на Вильване они его сберегли: не позволили принять участие в сражении.

Вопрос — кто он такой? — тяжким грузом лег на плечи Уилла. Судя по тому, что сказал ему в пещере Нефри-леш, Уилл знал, что Кайтрин хочет его заполучить. Возможно, Ворон и Резолют сейчас его ищут, но к Маркусу они не пойдут, а будут рассчитывать на собственные силы. И все-таки: кто же еще может его разыскивать?

Задав себе этот вопрос, Уилл отправился на поиски Скарри. По крышам домов он до нужного ему переулка. Сжавшись в комок, притаился в тени и стал ждать. Прошло немного времени, и он увидел, как темноволосая девочка вышла из-за угла. Нищие, толпившиеся на перекрестке, позволили ей пройти: никто и слова ей не сказал, никто ни к чему не придрался. Видимо, признали в ней обитательницу Низины.

Уилл спустился по лестнице вниз и юркнул на боковую дорогу. Коротко кивнул нищим, перепрыгнул через спящего человека и приблизился к Скарри. Она в это время разговаривала с кем-то, кто со стороны был похож на кучу гнилого тряпья.

— Скарри, будь добра, на одно словечко.

Она медленно повернула к нему сначала голову, а потом и плечи. Не мигая посмотрела на него. Зеленоватый блеск ее глаз немного обеспокоил Уилла.

— Он здесь. — Уилл еле-еле услышал, как она прошептала эти слова, и не видел движения ее губ. Возможно, ему это просто почудилось.

— Сестренка, скажи, кто за мной охотится? — Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул, надеясь, что тем самым выведет ее из состояния ступора. — Кто, Скарри, кто? Может, это Нефри-леш?

Глаза девочки вспыхнули при звуке этого имени, и голос ее изменился, сделавшись низким.

— Ты много узнал, малыш. Ранил брата. Теперь ты мой.

Скарри крепко ухватила его за запястья. Закусив губу, чтобы не завопить, Уилл поднял руки вверх и бешено закрутил ими, словно жерновами, после чего обеими ладонями уперся ей в грудь и толкнул на землю.

Падая, девочка задела нищего, с которым только что разговаривала. Под грязными тряпками зеленым светом загорелись глаза, и вынырнувшая из-под вороха тряпья рука ухватила подростка за правую щиколотку. Другой ногой Уилл наступил на костлявое предплечье и, услышав треск, вырвал правую ногу. Сорвался с места, упал, но тут же оперся на руки, поднялся и побежал к перекрестку.

До улицы ему удалось добраться, однако из всех переулков, со всех крыш и даже из-под телег на него смотрели зеленые глаза. Кот, сидевший на подоконнике, тоже вытаращил на Уилла зеленые свои гляделки. Заслышав шум позади, Уилл повернулся и увидел, что все нищие идут следом за ним. Все попрошайки смотрели на него зелеными глазами. Те, у кого был недокомплект, устремили на него единственный зеленый глаз. Двигались они не слишком быстро, но зато решительной и сплоченной массой.

Уилл нагнулся, взял камень и швырнул его со всей силы в нищенку, что шла впереди. Удар оказался точным и поразил горбунью в лоб. Она повалилась на спину, сбив при этом одноногого мужчину, что вызвало временную пробку.

Уилл помчался в южном направлении, стараясь при этом, во-первых, смотреть под ноги, чтобы не упасть на разбитый булыжник, во-вторых, примечать лучшие для ведения оборонительных действий камни и, в-третьих, выбирать оптимальные цели. Он старался не попасть в рытвину, чтобы не повторилась история с Серыми Господами. Камни, которые Уилл подбирал, легко ложились в ладонь, недостатка в «снарядах» он не ощущал, да и промахи случались редко. Если он не разбивал крысе череп, то камень проходил совсем рядом, и маленькие хищники бежали в укрытие. То же было и с его бывшими братьями. Он, правда, швырял в них камни не так, чтобы убить, однако старался причинить ощутимый вред, чтобы они прекратили свое преследование.

Уилл почти мгновенно понял две вещи. Во-первых, для его поимки применили серьезную магию, а кроме того, она передавалась при контакте. Скарри при падении «заразила» ею нищих, а они, сами того не зная, передавали ее друг другу. Уилл подумал, что все в сущности очень просто: младшие дети, забравшись в канализационные колодцы, передавали заразу крысам, и те бежали за ним по улице. Хотя горящие зеленым огнем глаза говорили, что они сами не отвечают за свои действия, Уиллу было не жалко убивать мерзких животных.

К тому же Уилл обратил внимание на то, что маленькая охотница назвала Нефри-леша «братом», а стало быть, она и сама — сулланкири. Такое открытие, впрочем, не слишком его поразило. Кайтрин страстно хотела его изловить, а силы у нее сколько угодно; вот Кайтрин и послала за ним охотников-колдунов. Она использует против меня моих же друзей. Так она и деда моего использовала против моего отца и против всех их бывших друзей.

Мысли крутились, сменяя друг друга, не уступая в скорости дыханию и стремительному бегу. Сокровище Хищника Уилл задумал украсть, когда почувствовал, что настал момент действовать самостоятельно. Да, он хотел, чтобы Маркус приветствовал его возвращение, но втайне надеялся, что тот назначит его своим заместителем. Такое повышение стало бы первым шагом к полному освобождению или смещению Маркуса, первым шагом к независимости.

Кайтрин ему этого не позволит. Она постарается использовать меня против всех. Нефри-леш сказал тогда, что он — ключ к замку, но теперь-то ясно, что его роль гораздо важнее. Уйти от этого факта невозможно: Кайтрин не оставит его в покое. Либо он будет в полном ее подчинении, как сейчас его отец, либо погибнет. Он представлял для нее угрозу, поэтому других вариантов у нее не было.

Остается единственное — противостоять ей. Пророчество превратило его в мишень. Либо он будет сражаться против тех, кто хочет исполнения предсказания, либо — против женщины, которая всеми правдами и неправдами не дает этому пророчеству осуществиться. Вопрос даже не в том, кто прав. Все очень просто: если Уилл останется с Кайтрин, свободы ему не видать, а это не в его характере.

Уилл свернул еще раз и услышал хриплый визг. Кто-то грохнулся ему на спину и на правое плечо, сильно их при этом оцарапав. Уилл завел руку назад и, схватив за хвост спикировавшего на него кота, оторвал того от спины. Боль тем не менее не проходила. Уилл оскалился и со всего маху швырнул кота в стену — мозги так и брызнули.

Весь переулок заполнили злобные кошачьи голоса. Чем дальше он бежал, тем громче становился визг. Уилл срезал угол. Если сейчас он повернет налево, то снова окажется на улице. Не успел он принять решение, как справа от него снова грянул кошачий хор. Уилл остановился и услышал резкий голос:

— Быстро, быстро. Беги сюда, беги. Быстро.

Уилл помедлил. Прижавшись к кирпичу двумя ногами и четырьмя руками, на стене сидело человекоподобное существо, ростом чуть побольше его предплечья. На спине человечка — четыре тонких, как бумага, крыла, изо лба, чуть повыше глаз, торчат две антенны. Хитин, покрывающий тельце, казался в темноте ночи совсем черным, однако имелись на нем и два зеленых пятнышка.

Пятнышки, по крайней мере, не были глазами, и это Уилла до некоторой степени обнадежило, да и зелень была темная, она не излучала тот мертвенно-бледный свет, который пугал его всю дорогу.

— Туда?

— Да, да. Туда. Да. — Существо зашелестело крылышками и поднялось в воздух, затем сделало петлю и полетело в направлении, которое оно ему указывало. Пролетев десять ярдов, дотуда, где переулок, расширяясь, переходил во двор, крылатое существо спикировало вниз. Раздался крысиный визг. Грызун покатился по двору и, лежа на спине, пытался избавиться от накрывшей его поблескивающей сети. Во двор выходили темные окна. Слепыми глазницами смотрели они, как сжимается сеть и душит крысу.

Не сбавляя скорости, Уилл побежал за крылатым человечком к северной стороне двора. Под аркой, выходившей на проезжую часть, он увидел улицу. Зеленых глаз на ней не было. Только как туда попасть? Между ним и свободой стояли тяжелые железные ворота с громоздкими засовами. Уилл схватился за засовы, потряс их, глянул на замок. Он бы его мигом открыл, будь при нем его инструменты.

Уилл повернулся к своему попутчику, примостившемуся на перекладине:

— Ну а что теперь?

— Жди. Мы ждем.

— Ждем чего?

Человечек пожал плечиками:

— Ждем.

Уилл привалился спиной к воротам, потом вошел в тень, хотя теперь это и не имело значения. Из переулка во двор, переваливаясь через стены, двигалась армия зеленоглазых существ. Крысы и коты — на флангах, собаки выдвинуты вперед, а в середине — нищие. Было там, правда, и несколько крепких мужчин. Уилл решил, что это, должно быть, подвыпившие моряки, случайно оказавшиеся не в том месте и в неурочный час.

Один из нищих, шаркая, прошел вперед и вытянул покрытую лишаем двупалую руку.

— У тебя есть выбор, Уилл Норрингтон. Либо пойдешь с нами по собственному желанию, либо тело твое к рассвету доедят крысы.

Уилл вздернул подбородок:

— Может, вы и отцу, и деду предлагали такой же выбор?

— Что не передалось от отца к сыну, непременно перейдет к внуку. — Голос нищего наполнился тоской. — Будешь служить нашей хозяйке, и мечты твои осуществятся, даже те из них, о которых ты прежде и не задумывался.

Вор покачал головой:

— Нет, не пойдет.

— Нет?

— Нет. — Уилл вызывающе улыбнулся и поднял камень. — Мои мечты — это ночные кошмары твоей хозяйки.

— Ну тогда…

Камень попал нищему в горло, не дав договорить. Уилл на долю секунды возмечтал о том, чтобы бросок, который он только что сделал, был настолько сильным, что человек, упав, повалил бы за собой стоявших позади него, а те в свою очередь — следующих и так далее, пока вся толпа не попадала бы. Такое начало его бы очень устроило.

И хотя бросок его не обладал такой волшебной силой, толпа тем не менее стала падать. В нее полетели камни, стрелы из луков и арбалетов и даже ножи. Все это летело из пустых окон. Люди выбежали из дверей, размахивая дубинками, прибивая крыс, котов и собак. Спасители Уилла издавали боевые кличи и врага уничтожали умело и безжалостно. Уиллу доводилось видеть такую работу.

Так действовал Резолют. Уилл даже рот раскрыл. Это же ворки.

Полдюжины ворков вошли в ворота и заслонили собой Уилла. Они крушили крыс мечами, высекая из булыжника искры. От них не удалось уйти никому. Сдавленные мольбы о пощаде заглушались хрустом разрубленного черепа.

Воркэльфы окружили Уилла, а он, заметив среди них Хищника, чуть не задохнулся, но не успел ничего сказать, поскольку появился Резолют и потянул Хищника за собой. Ворон встал на освободившееся место и обхватил Уилла за плечи.

— Ты не ранен?

Уилл покачал головой и, вздохнув, задрожал всем телом. Над ними появилось еще одно крылатое создание, присоединившееся к первому. Существа сделали несколько воздушных кульбитов, а трубные голоса их заглушили стоны раненых.

— Успокойся, Резолют. — Хищник высвободился из мощных рук великана и одернул тунику. — — Я просто хотел присмотреть за ним.

— Я не забыл, как ты раньше за ним присматривал, Хищник. — Резолют, прищурив серебристые глаза, посмотрел на Серых Господ. Те невольно попятились. — Он не пострадал?

— Конечно, нет. Мы были здесь, все видели и обо всем позаботились. — Хищник указал пальцем на крылатых человечков. — Спринт прилетел к нам и сказал, чтобы мы были здесь в это время. Мы ведь тоже служим пророчеству. Вот мы и явились, и все в порядке. Обошлись без вашей помощи.

— Ты ведь знаешь эту породу, — проворчал Резолют. — Они знают, когда и где нужно быть, но не всегда понимают, зачем это нужно. Спринт — наш старый друг. Он обратился к нам с Вороном и привел нас сюда. Мы успели увидеть, как все закончилось.

Один из крылатых человечков уселся на плечо Ворону и кивнул Уиллу.

— Спринт. Приятно встретить Норрингтона, очень приятно.

Другой человечек уселся на плечо Уиллу. Спринт отпустил едкое замечание по адресу своего товарища. Зеленый человечек поднялся и завис в воздухе.

— Квик просит прощения, Норрингтон.

Уилл помотал головой, чтобы в ней прояснилось.

— Все в порядке. Так вы, стало быть, Сприт, а он Квик?

— Он у нас такой импульсивный, совсем еще ребенок.

— Во всяком случае, я обязан ему жизнью. — Уилл поднял левое плечо. — Садитесь.

Квик уселся, выпятил грудь и показал язык Спринту. Хищник подошел к Уиллу:

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Да. Спасибо.

Эльф кивнул:

— Если бы я знал, кто ты такой…

— Ты все равно бы меня ненавидел, Хищник. — Уилл пожал плечами, но Квику удалось удержаться. — Впрочем, это не важно. Спасибо за то, что спас меня.

Воркэльф снова кивнул и посмотрел на Резолюта.

— Не возражаешь, если мы соберем свои боеприпасы?

— Ни в коем случае. — Резолют сложил на груди руки. — Ну и задал же ты нам работенку, мальчик.

— Если бы я не умел бросать камни, меня бы сцапали, — вздохнул Уилл. — Ладно, пусть я буду Норрингтоном. Мне это очень не нравится, но если Кайтрин так в этом убеждена, деваться некуда. Пока у меня не народились наследники, можете считать меня тем самым человеком.

— Понимаю, тебе нелегко было на это решиться, — участливо сказал Ворон.

— Во всяком случае, легче, чем убегать от охотников. — Уилл кивнул на мертвые тела. — Управляла ими сулланкири. Детей в толпе я не видел. А вот где она находится, я знаю. Если Кайтрин боится меня из-за того, что я — Норрингтон, тогда давайте тогда убьем одного из ее генералов. Пусть понервничает.

ГЛАВА 37

Алекс разозлилась: не прошло и часа после ночного ее бдения, как в дверь забарабанили. Она отбросила одеяло, откинула с лица волосы. Дверь отворилась, и в спальню вошел король Август.

— Милорд!

— Встань, Алексия. Срочное дело, которое тебе надлежит взять в свои руки. — Король посторонился, и в комнату вошли двое слуг с полным воинским облачением: кольчугой, короткой кожаной курткой, наручами, наколенниками и шлемом. — Быстро оденься и ступай в Восточную башню, в кабинет, что на втором этаже. Там тебя ждут.

Она прикрыла ладонью невольный зевок.

— А в чем дело?

Август глянул на слуг и покачал головой.

— Сама все узнаешь. Желаю удачи. — Отсалютовав ей по-военному, король вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Алекс быстро оделась. Один слуга разбирался в военном обмундировании, и она позволила ему застегнуть наколенники и наручи. Второго слугу Алекс послала за бурдюком с водой. Из комнаты она вылетела раньше, чем тот вернулся, и по пути в кабинет забрала у него бурдюк.

Из людей, собравшихся в кабинете, Алекс знала только двоих. В центре комнаты над разложенной на столе картой города склонилась темноволосая женщина в форме королевской гвардии Альциды. Рядом со старинной картой лежал небольшой пергамент с рисунком, где было изображено здание и расположенные в непосредственной близости от него улицы и переулки. Тристи Эксемия постучала по карте указательным пальцем, а потом поднесла его ко рту и куснула ноготь.

— Карты не совпадают. То, что указано на королевской карте, расходится с рисунком.

Сероглазый юноша, на плече которого примостился зеленый Сприт, сердито на нее посмотрел.

— Мой рисунок — верный. Я там был и все помню.

— Возможно, тебе только кажется, что ты помнишь, но…

В голосе юноши проступила усталость.

— Послушайте, я ведь вор! И моя профессия требует запоминать все подробности. Ведь от этого зависит моя жизнь.

— А теперь и наши жизни.

Алекс встала между огромным воркэльфом, Резолютом, и немолодым человеком, одетым приблизительно в такие же, как и у нее, военные доспехи; правда, лицо его оставалось в тени охотничьего кожаного капюшона. Она взглянула на Агитэра, стоявшего по другую сторону стола.

— Дайте-ка мне его сюда, капитан.

Агитэр кивнул и указал на самоуверенного вора.

— Сегодня вечером Норрингтона спасли в Низине. Он заявил, что теми, кто за ним охотился, руководила сулланкири, которая сейчас находится на третьем этаже здания на Блэклайн-стрит. Мы предполагаем, что в ее отряде есть один взрослый мужчина и примерно тридцать детей, но сулланкири применила магию и привлекла в свои ряды многих бойцов — как людей, так и животных. Нам неизвестно, присутствуют ли там бормокины или другие члены армии авроланов.

Алекс нахмурилась. Одно дело — знать, что сулланкири находятся где-то далеко, и совсем другое — когда такой монстр разгуливает в столице, да еще в те дни, когда сюда съехались мировые лидеры. Проблема и в самом деле нешуточная. Короли решают, как расправиться с Кайтрин, а в это самое время ее генерал самим своим присутствием поднимает их на смех. Да разве могут они одолеть Кайтрин, если ее вассалы беспрепятственно проникают в столицу?!

Больше того, задача, которую они сейчас перед собой поставили, вряд ли разрешима. Алекс вздохнула:

— Противник — на верхнем этаже дома в сердце Низины. О численном его составе ничего не известно, кроме того, что командует у них сулланкири. Все это мне очень не нравится.

— Вы ухватили самую суть проблемы, — сказал воркэльф, — но, к сожалению, это не все. Остальное — еще хуже. Наше приближение они заметят за несколько миль и спрячутся, как крысы, в канализационных колодцах.

— Тогда наша главная задача — одолеть сулланкири. Убить их нелегко. Без магии тут не обойтись.

— Поэтому, вероятно, за мной и послали. — Седовласая женщина закрыла за собой дверь. — Я — Орла, военный магистр из Вильвана. Нам известно, что это за сулланкири?

— Это женщина, — пожал плечами вор. — Она сказала, что Нефри-леш ее брат.

— В родстве они не состоят, просто у них принято так называть друг друга. — Орла положила на навершие эбенового жезла руки, испещренные старческими коричневыми пятнами. — Стало быть, она — одна из пяти женщин сулланкири, видеть которых нам почти не приходилось. Трудно поэтому составить о ней какое-то мнение.

Норрингтон сдвинул брови:

— Она смотрела глазами других, даже глазами крыс и собак. И управляла их действиями.

— Ясновидение — дело несложное, к тому же опасное. Бывало, те, кто смотрел глазами других, сходили с ума. — Орла помолчала. — Возможно, я скрою небольшое число людей от глаз ее наблюдателей.

Алекс улыбнулась.

— Прекрасно. Это может принести пользу. — Она нагнулась над столом и посмотрела на карту города. Эксемия показала ей нужное им здание. Алекс кивнула. — Который сейчас час?

— Ровно четыре, — ответил воркэльф. — Через полтора часа рассвет.

— Хорошо, времени у нас достаточно. — Она обратилась к капитану Агитэру. — Вы вместе с волками двинетесь в западном направлении, к району храмов, и оттуда спуститесь в Низину, пройдете по краю и свернете на восток, к Черной линии. Капитан Эксемия, вы с большим отрядом королевской гвардии пойдете на запад, на Броуд-стрит, потом срежете путь и по Мэйсон-роуд подойдете к Черной линии. Оба отряда должны двигаться медленно, с тем чтобы быть готовыми сразу после рассвета объединиться.

Женщина кивнула:

— Вы сказали, что я должна взять большой отряд королевской гвардии. Кого я не могу брать?

— Мне нужны шесть ваших моряков, самых лучших. — Алекс почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Орла, возможно, нас скроет, но сулланкири заподозрит неладное, если никого не увидит. Мы дадим ей возможность наблюдать за вами, сколько душе ее будет угодно, а нас, остальных, она и не заметит.

— Остальных? — Человек в кожаном капюшоне повернулся к ней, и Алекс посмотрела на него через правое плечо. — Кто же эти остальные?

— Шесть моряков, Резолют, Орла, Норрингтон, я и вы. Думаю, вас бы не пригласили, если бы вы не были полезны.

Норрингтон улыбнулся:

— Ворон — человек из легенды.

О, так это и есть Ворон. Тень капюшона, падавшая ему на лицо, мешала Алекс как следует его разглядеть. Седая борода и такая же белая свесившаяся на лоб прядь волос, как, впрочем, и морщинки в углах глаз, говорили о солидном возрасте. Карие глаза, однако, были такими живыми и проницательными, что первое впечатление о старости тут же разрушилось. Алекс так и не сумела определить его возраст, но видела, что жизненной энергии у него — хоть отбавляй.

— Стало быть, вы Ворон. Мне сказали, что я могу вам доверять.

Ворон наклонил голову:

— Вы слишком добры.

— Это неправда, и в этом вы скоро убедитесь. — Алекс обратилась к Агитэру и Эксемии: — Как только мы окажемся на месте, дадим вам сигнал, и вы пойдете вперед.

Эксемия подняла руку:

— Но у них остается возможность удрать в канализационные люки, и мы их потеряем.

Алекс покачала головой:

— Нет, разве вы забыли, почему эта улица получила название Черной линии? Когда прилив дойдет до высшей отметки, а произойдет это примерно через час, на улицы выплеснется вся грязь, и в люках им будет уже не укрыться.

Капитан королевской гвардии кивнула, а потом улыбнулась:

— Вы поедете по Ки-роуд на баркасе и причалите прямо у дверей?

— У морского десанта Кайтрин с атакой на Вильван ничего не вышло, и потому вряд ли ей придет в голову, что мы воспользуемся ее ошибочной тактикой. — Алекс внимательно рассмотрела рисунок Уилла. — Успеха мы добьемся в результате быстрого неожиданного нападения, а также с помощью магии. Орла поможет нам справиться с сулланкири.

Резолют басисто рассмеялся:

— Она не единственная, кто может справиться с сулланкири.

— Знаю. Историю я изучала. Знаю я, и как погибли другие люди. Если у вас есть магические стрелы или вам известно, где лежит Теммер, принесите их. Самым простым способом уничтожить сулланкири было бы воспользоваться магией чародеев Вильвана и сровнять здание с землей, однако это лишний раз продемонстрировало бы, как трудно остановить Кайтрин. Операция, которую мы сейчас проведем, должна доказать, что Кайтрин одолеть все-таки возможно.

Вот почему и Норрингтон здесь. Если с его помощью они преуспеют, оппозиция Кайтрин усилится. Пусть она понервничает. Ну а если операция провалится, народ почувствует себя незащищенным и станет договариваться с Кайтрин на ее условиях. Разрозненная оппозиция будет подавлена. Если Норрингтон в неудавшейся операции погибнет, это уже не будет иметь значения, потому что Кайтрин некому будет противостоять.

Капитаны Агитэр и Эксемия отсалютовали Алекс и вышли. Она обошла стол и протянула руку Норрингтону.

— Меня зовут Алексия. Я просто уверена: ты не захочешь, чтобы я называла тебя Норрингтон, тем более во время сражения.

— Я — Уилл. А это — Квик. — Подросток крепко пожал руку Алекс. — Вы — Золотая Волчица. Мы видели вас в Стеллине.

Тогда, на конюшне. Она медленно повернулась и посмотрела на Резолюта и Ворона.

— Теперь я начинаю понимать. Кто из вас выпустил стрелу?

Уилл указал пальцем:

— Ворон. Я тогда подумал, что он стреляет в вас, и хотел помешать ему. Я рад, что мне это не удалось.

Алекс приветливо кивнула Ворону:

— Выходит, я могу доверять вам не только как человеку, но и как отличному снайперу.

— Прожив столько лет рядом с Резолютом, трудно не набраться мастерства.

Воркэльф кивнул.

— Чему можно у меня научиться? В основном убивать. Ведь только этим я и занимаюсь. — Он ткнул пальцем в рисунок Уилла. — Пора, принцесса, к логову сулланкири. Там и увидите, хорошо ли я делаю свое дело.

Двое моряков, отталкиваясь шестами, вели баркас по Ки-роуд легко и свободно. Орла давала им инструкции, как следует направлять судно. Движение баркаса должно быть плавным: тогда ей легче будет скрывать их от чужих глаз.

— Обычно и люди, и животные чутко улавливают движение. Мое заклинание должно создать иллюзию, что движение это вызвано чем-то другим. Пока люди сообразят, в чем тут дело, мы от них уже отплывем.

Ворон скорчился на носу судна, за широкой его спиной — Уилл, а дальше — Резолют. Алекс сидела посреди лодки, а Орлу усадили на корму, среди мускулистых моряков, вооруженных короткими мечами. Оружие это должно было пригодиться им в близком бою. В обычное время моряки эти несли службу на королевском флагмане.

Резолют и Уилл взяли с собой сабли бормокинов. Алекс одобрила их выбор. Сама она в этот раз от сабли отказалась, а взяла короткий меч и маленький стальной щит с привязанным к нему кинжалом. Кинжалом она могла, как наносить, так и отражать удары, а щитом — дробить кости.

Орла взяла с собой в качестве оружия эбеновый жезл. Вряд ли он мог пригодиться ей в единоборстве, подумала Алекс, но оспаривать выбор мага не стала. У Ворона на левом бедре висела сабля бормокина, а на спине — колчан со стрелами. Черный лакированный лук со вставленной в него стрелой лежал на перекладине судна.

Из окон нижнего этажа смотрели зеленые глаза, но сразу было видно: лодку они не заметили. По выстрелу, который Ворон сделал в Стеллине, Алекс знала, что он с легкостью мог бы убить обладателя зеленых глаз, но сделать это — значит предупредить сулланкири об их приближении. Они все надеялись, что она не узнает об их присутствии до того самого момента, когда прольется ее кровь.

Судно мягко ткнулось в здание носом. Уилл выпрыгнул из лодки и отворил дверь. Осторожно заглянул внутрь и поймал брошенную Вороном веревку. Резолют беззвучно вошел в воду с левого борта лодки, поднял на руки Орлу. Алекс вышла с правого борта. Моряки, обнажив мечи, замкнули процессию, вошедшую в разбитый вестибюль.

Лестница на площадке разделялась на два марша и поднималась на нужный им третий этаж. Первым крадучись пошел Уилл. Огляделся по сторонам и махнул рукой остальным. Следом — Резолют, за ним — Алекс, а потом Орла и моряки. Ворон остался внизу, готовый в любой момент выстрелить в противника.

До второго этажа они добрались благополучно, но не успел Уилл дойти до середины лестничного марша, ведущего на площадку третьего этажа, как над его головой раздался пронзительный вопль. К потолку лестничного колодца прицепилось большое, странное, бледное существо. Тело у него было паучье, а лицо человеческое, с горящими зеленым огнем глазами. Существо это отпустило руки и стало падать прямо на них, однако не успело оно пролететь и десяти футов, как выпущенная Вороном стрела пронзила ему грудину.

При ударе о ступени человека-паука подкинуло, и Резолют сбросил его ногой в пространство между перил. Все восемь конечностей существа беспорядочно бились о стены лестничного колодца, а вопль затих только внизу, но тише после этого не стало: крик его подхватили другие глотки, и все здание заполнил тревожный рев. Двери раскрылись, и из них выскочили такие же уродливые создания. У большинства из них было больше двух глаз; у многих все тело было утыкано глазами, горевшими дьявольским зеленым огнем.

Оттолкнув Уилла, Резолют ринулся вперед и, размахивая саблей, стал рубить существо, охранявшее верхнюю площадку. У этого создания было четыре передних конечности — две человеческие руки и две собачьи лапы. Лицо можно было бы назвать человеческим, если бы не оскалившаяся собачья челюсть. Чудище сокрушило зубами наручи воркэльфа и вонзилось ему в правую руку. Резолют, даже не вскрикнув, всадил саблю в грудь противника.

Бледное существо отлетело в сторону, а клинок, прошедший насквозь, пригвоздил его к стене. Монстр заревел, защелкал зубами, схватился за эфес сабли, стараясь выдернуть ее из тела, но тщетно: с каждой его попыткой из груди вылетала струя крови. Силы иссякли, он обмяк и повис на стене; ноги, болтаясь, не доставали до пола.

Воркэльф, издав боевой клич, ударил ногой в дверь, ведущую в центральную комнату верхнего этажа. Не успел он туда ворваться, как сверху кто-то на него прыгнул. Резолют покатился по полу, подмял под себя противника и освободил вход в комнату. Алекс вбежала следом.

Одним взглядом она охватила всю комнату. На стенах и на потолке висели такие же паукообразные существа. То, что они не разглядели на полутемной лестнице, отчетливо было видно в освещенном лампами помещении. У всех этих уродливых созданий были человеческие лица, потому что они в самом деле были людьми, вернее, когда-то ими были. С помощью магии из двух людей сделали одно существо: их соединили — спина к спине, — и в результате у каждого такого создания было теперь по четыре ноги, по четыре руки и по два лица — спереди и сзади. Чудища поспешно отступали к стене, затаившись там, ждали удобного момента и нападали.

Алекс ударила одного монстра своим щитом и заколола другого, пытавшегося укусить ее за колено. Увидела бегущего к ней третьего уродца и услышала жужжание, завершившееся хлопком. Потенциальному ее противнику попала в лоб боевая звезда. Он упал ничком, а боевой снаряд, вонзившись в деревянный пол, остановил инерционное скольжение тела.

Вторая боевая звезда приколола к стене другого человека-паука. Квик внес свою лепту: слетел с плеча Уилла и выплюнул сеть еще на одного монстра. Пока тот старался ее сорвать когтями, в комнату вошла Орла и магическим огнем подожгла чудище.

Резолют, поднявшись с пола, отшвырнул противника, которому успел сломать шею, и в этот момент дверь соседней комнаты отворилась, а на пороге появилось обнаженное человекообразное существо. Существо скорчилось, а растущие из его плеч кошачьи головы злобно зашипели. Пальцы на руках превратились в кошачьи когти, тело покрылось клочковатым мехом. Глаза горели зеленым огнем, хотя в наступление монстр идти не торопился.

Появление сулланкири, вышедшей из этой же комнаты, потребовало ото всех (и даже от Резолюта) повышенного внимания. И тело ее, и прозрачное одеяние были ослепительно белыми, за исключением синей татуировки на коже. Многие узоры были такими же, как у Резолюта, и излучали мощную энергию. Энергетические потоки текли и по длинным черным волосам, и по платью, оборачивались вокруг тела, словно бы ими играл летний ветерок. Глаза цвета расплавленного золота метали красные молнии. Тем не менее, встретившись с ней взглядом, Алекс почувствовала озноб.

И снова вспыхнули золотые глаза.

— На моей детской площадке все произошло лучше, чем я ожидала.

Орла направила на сулланкири жезл. Вспыхнул огонь, но, защищая генерала Кайтрин, человек с кошками на плечах принял на себя заклинание военного магистра. Магический огонь поглотил его полностью. На бедро сулланкири, слетев с его спины, упала всего лишь одна искра.

Платье занялось, но сулланкири, словно комара, спокойно прихлопнула искру рукой. К высокому потолку поднялся грязный дым — все, что осталось от ее спасителя.

— Ваша магия, магистр, мне хорошо известна, и я от нее полностью защищена. — Она подняла руку: ни на бедре, ни на платье и следа не осталось от магического огня Орлы.

Затем сулланкири взглянула на Резолюта:

— Ты знаешь, твоей магии недостаточно, чтобы меня уничтожить. Только один среди вас представляет для меня угрозу.

И сулланкири кинулась к Уиллу. Ошеломленный такой стремительностью, тот даже не попытался отскочить. Когтистые ее пальцы излучали зеленую энергию, они словно бы разрывали ему внутренности и разбрасывали их по комнате.

Зазвенела сталь: это Ворон выхватил меч из ножен и встал между Уиллом и наемником Кайтрин.

— Тебе угрожает не он, а Цамок. — Молочного цвета драгоценный камень, вставленный в лезвие меча, заиграл заключенным в нем светом.

Сулланкири отпрыгнула, однако холодная улыбка тут же искривила ей губы. Она взялась за плечи своего платья, магическая энергия поднялась, словно облачко, и растаяла. Сулланкири улыбнулась еще шире и спустила платье до талии, обнажив грудь.

— Может, это и правда, что он мне угрожает, но только не в твоих руках. Ты никогда не сможешь меня им уничтожить.

Ворон решительно направил в ее сторону клинок.

— Да хоть сейчас.

Она засмеялась, хотя отступила еще на шаг.

— Глупец, сердце Миралл'мары твердое, потверже, чем твое. — Сулланкири кивнула им всем и улыбнулась. — Сегодня не мой час, победа пока не на моей стороне, и мне, увы, придется вас покинуть, потому что меня вызывают. Подумайте хорошенько, и когда встретимся в следующий раз, вспомните, как я была к вам добра.

Она обвела пальцем татуировку на правой груди. Вспыхнувший синий огонь на мгновение ослепил Алекс. Когда зрение к ней вернулось, Миралл'мара исчезла. Алекс посмотрела на своих товарищей, но увидела, что они в полном недоумении.

Она назвала это своей детской площадкой.

Алекс задрожала. Там, где только что были люди-пауки, лежали обнаженные детские тела. Она считала, что поразила в сердце одного, а их оказалось двое, и у обоих были проткнуты сердца. У одной девочки рана была на груди, а у другой — на спине.

Уилл, сидя на полу, гладил по щеке маленькую девочку. Он стер кровь и убрал за ухо грязные волосы.

— Это Скарри. Я с ней дружил.

Ворон вложил меч в ножны.

— Она заставила нас воевать с детьми. Вас, принцесса Алексия, и тебя, Норрингтон. Мы убили детей. Мы могли бы остановить ее, но… — Ворон надвинул на лицо капюшон.

— Так вот почему она оставила нас в живых. — Орла задумчиво покачала головой. — Я даже не представляла, до каких пределов может дойти зло.

— Мы играли в ее игру. Мы объявили войну детям. — Ноздри Алекс гневно раздулись. — Сначала убийство детей на Вильване, а теперь вот и здесь. Когда об этом узнают, многие люди задумаются, действительно ли зло исходит от Кайтрин.

Уилл медленно поднялся, обтер о бедро окровавленные пальцы.

— Ну и пусть. Кайтрин считает, что она победила, однако она хотела изловить меня, да не сумела. И все же, какие бы ни были у нее намерения, мы сделали ошибку. Она убила моих друзей, и я заставлю ее за это заплатить.

ГЛАВА 38

Войдя в арканориум верхнего этажа башни, отведенной в Ислине магам Вильвана, Керриган Риз недомогание свое постарался скрыть. В круглое окно сводчатого потолка заглядывали звезды и беспрепятственно поступал холодный воздух. В нишах дрожали огоньки свечей. В комнате его поджидали четыре человека.

Постояв в нерешительности на пороге, Керриган наклонил голову.

— Магистр Орла, магистры. Вы меня вызывали?

У Орлы было сердитое выражение лица. Она ничего не сказала, лишь посмотрела на сухопарого человека в серой робе, находившегося поблизости от дверей. Керриган вгляделся в него и наконец узнал.

— Магистр Баот, простите, что сразу не узнал вас.

Человек этот, один из первых его учителей (специализировавшийся в созидательной магии), кивнул. Волосы у него до сих пор жесткие и густые, коротко стриженные, только теперь и на голове, и в бороде седины стало заметно больше.

— Мне приятно, что ты меня вспомнил. А это — магистры Вулразиан из Крокеллина и Карок-Коракс Рисе.

Глаза Керригана немного расширились. Высокий эльф с черными как смоль волосами и синими глазами часто упоминался в хрониках, описывающих авроланское вторжение и захват Воркеллина. Хотя эльф этот и не был военным магистром, он привел отряд крокэльфов в Призрачные Границы. Многие месяцы совершали они нападения на войска Крикука, устраивали засады на обозы с продовольствием, убивали офицеров, в общем, изматывали противника как могли.

Достаточно было прокатиться слухам о том, что Вурлазиан и его люди приближаются, как авроланы в спешном порядке уходили из деревни.

О женщине-маге урЗрети Керриган никогда раньше не слышал. Как и все представители ее народа, была она невысокой, с кожей цвета земли (в данном случае — земли, богатой железом). Зеленовато-желтые волосы женщина заплела в толстую косу и завязала черным кожаным ремешком. На ней, так же как на Баоте и на эльфе, была серая роба, и стало быть, в магии она достигла значительных успехов.

Керриган приветливо кивнул:

— Я очень рад.

— И мы тоже, адепт Риз. — Голос урЗрети оказался ниже, чем можно было предположить. Эльф молча кивнул головой.

Из рукава робы магистр Баот вынул пожелтевший свиток и протянул его Керригану.

— Мне бы хотелось, чтобы ты прочитал это. Нам интересно, сможешь ли ты это понять.

Адепт взял свиток и сразу почувствовал, что тот написан очень давно. Он медленно его развернул, вгляделся. Слова соединялись то здесь, то там цветными рисунками, придавая тексту целостность и текучесть. Керриган сразу понял, что свиток имеет магическую силу. И что еще важнее, заклинание это сложное, и по одному этому тексту его не освоить. Здесь многое есть, но многое и пропущено.

Он поднял глаза:

— Я понимаю его, однако нахожу странным. Сразу видно, что заклинание это человеческое, но дисгармоничное. Такое впечатление, что это — адаптация другой магии.

Баот кивнул:

— Поразительное наблюдение. Можешь ли ты выполнить это заклинание?

— Нужны дополнения. Здесь многое пропущено.

Эльф уставился на Керригана. В отличие от воркэльфов, глаза которых не имели ни зрачков, ни белков, у крокэльфа все это было. Керригану показалось, что проницательным своим взглядом он прощупал его насквозь, и адепт постарался не покраснеть.

Вулразиан постучал пальцем по подбородку.

— Вы меня поразили, адепт Риз, после одного прочтения вы сумели сделать такое глубокое умозаключение. Действительно, мы дали вам лишь треть заклинания. У Карок-Коракс и у меня есть недостающие части. Наши документы помогут выполнить все заклинание.

Керриган нахмурился:

— Я, конечно, читал о таких вещах, но серьезно их не изучал. Как я смогу согласовывать его с вами? Судя по всему, вы хотите, чтобы я выполнил это заклинание, иначе зачем было давать его мне. Но так как заклинание это человеческое, то я не верю, что магистры Баот и Орла смогут его осуществить.

— Вы правы. Первоначальное заклинание намного старше, а этот свиток переписан позднее, потому что оригинал рассыпался. Да, мы хотим, чтобы вы его выполнили, только не вы будете его согласовывать с нами, а мы — с вами. — Эльф повелительно взмахнул рукой. — Снимите одежду.

Керриган покраснел.

— Магистр, мне бы этого не хотелось.

— Заклинание требует, чтобы вы были обнажены. — Вулразиан оглянулся на других. — Вы ведь не думаете, что мы никогда не видели обнаженных людей? Снимите одежду и идите в центр комнаты.

Керриган неохотно подчинился. Он спустился на круглую площадку, углубленную на шесть дюймов ниже пола. Хотя диаметр ее составлял всего лишь ярд, адепт там легко помещался. Если бы юноша сказал одно-два слова, руны и знаки, выгравированные по периметру чаши, могли бы создать вокруг него магический щит, однако он не был уверен в том, что это не повредит поставленной перед ним задаче, и поэтому воздержался.

Керриган вернул свиток магистру Баоту и покосился на Орлу, опиравшуюся на свой жезл. Она встретилась с ним взглядом, а потом покачала головой и потупилась. Ему очень хотелось спросить ее, чем она недовольна, однако делать этого он опять же не стал.

Керриган снял одежду, бросил ее в сторону и встал, прикрыв руками гениталии. И лицо, и шея его горели огнем. Орла смотрела на него и морщилась, но он понимал, что недовольна она не жирным его телом, а тем, что он весь в синяках. Приключение в Низине его явно не украсило.

Баот взглянул на эльфа:

— Может, вы поработаете с этим, прежде чем мы приступим?

Ответила ему урЗрети:

— Это не важно. Во время сеанса магия воссоздания все исправит.

Эльф кивнул:

— Можем приступать.

Баот подошел к дверям и махнул кому-то на лестнице. В комнату вошли три ученицы. У каждой из них было ведерко, закрытое крышкой. То, что было внутри, слегка плескалось, но наружу не вытекало. Ученицы сгибались под тяжестью ведер. «Уж не расплавленное ли золото они несут? » — подумал Керриган. Когда они поставили ведра вокруг него в форме треугольника, адепт вдруг увидел, что одна из учениц — Аариика.

Он даже вспотел от стыда. Взглянул на эльфа и выразительно нахмурился, стараясь дать понять, что ему неловко, но Вулразиан и глазом не повел. Вместо этого он кивнул Баоту, а тот указал на стоявшее напротив Керригана ведро. Ведро поднялось в воздух и медленно начало изливать на него свое содержимое.

Жидкость была густой, похожей не на воду, а скорее на масло или патоку, да и цвет у нее был рубиновый, как у полузасохшей крови. Когда она вылилась юноше на голову, кожу стало щипать, затем жидкость потекла по телу, и тело загорелось. Ощущение было такое, словно он голым жарился под полуденным солнцем и обгорел. Керриган чуть не ударился в панику, подумав, что вот-вот вспыхнет настоящим огнем.

Жидкость стекла в чашу и накрыла пальцы ног. Ученицы опустились на колени и стали вычерпывать жидкость и плескать ее ему на ноги. Керриган отмахнулся от них перемазанной рукой.

— Вы что, хотите меня полностью ею вымазать?

Эльф кивнул:

— Пусть они вам помогут.

Керриган замотал головой.

— Я сам справлюсь. — Он с трудом присел на корточки и опустил руки в вязкую жидкость. Затем обмазал себе голени и бедра, гениталии и ягодицы. Он покрыл каждый дюйм кожи — там, где мог дотянуться, и все же до всех участков грузного своего тела ему добраться не удалось.

Лариика подобралась к нему на коленях, Керриган увидел ее краешком левого глаза.

— Адепт, позволь мне помочь тебе, как и ты мне помог.

Керриган закрыл глаза и кивнул. Он слышал, как она двигается позади него, а затем ощутил сильное жжение. Прикосновений девушки он нечувствовал, пока она не начала обмазывать ему уши. Затем кончиками пальцев она провела по его векам и носу. Пальцы прошлись по его губам, потом девушка легким движением подняла ему подбородок и намазала горло.

Сквозь заполнившую уши жидкость голос Вулразиана прозвучал издалека:

— Риз, адепт Риз.

Поднялся он тоже с трудом: липкая жидкость стягивала суставы. Лариика побрызгала ему на места, которые все еще были обнажены. Наконец она закончила, а он остался стоять и чувствовал, что тело его словно бы растворяется.

Звук открывающейся крышки дал ему понять, что продолжение следует. Он чуть-чуть приоткрыл веки и увидел, как из второго ведра льется на него жидкость цвета слоновой кости. Зажмурился и задержал дыхание, потом подставил навстречу ей лицо. И вновь ощущение, будто его стегают крапивой. Боль с каждым мгновением нарастала. То, что раньше ощущалось как булавочные уколы, превратилось в удары копьем. По сравнению с болью, терзавшей плоть, жжение в легких казалось ему теперь сущим пустяком.

Керриган напряг всю свою волю, чтобы остаться на ногах. Тело его сотрясалось от боли. Он знал, что если присядет, то уже не поднимется.

— Лариика, пожалуйста. — Слова его утонули в пузырьках жидкости, и только когда боль достигла предела, он понял, что девушка его слышала.

Все это время она к нему не прикасалась, за исключением ушей и шеи — тех мест, где волосы мешали помазанию. Жидкость текла по животу и бедрам, по спине и ягодицам. Когда жидкость засохла, он почувствовал, что с головы до ног покрылся коркой, тонкой, словно яичная скорлупа, и постарался не двигаться.

Затем на него полилась жидкость из третьего ведра, и Керриган ощутил ее живительную влагу. Он не видел эту жидкость, но чувствовал запах мяты. Она остудила горевшую огнем кожу. Копья не разрывали больше тело. Текла эта жидкость быстрее, чем две первые, но может, это ему только показалось, потому что боли он уже не чувствовал. Керриган улыбнулся и начал растирать ее по телу, пока она не подошла к его щиколоткам.

Теперь юноша уже совсем не чувствовал прикосновений Лариики. Он поднял подбородок, чтобы она намазала ему горло. Растер жидкость по гениталиям и ягодицам, наклонил голову, чтобы девушка смазала уши и шею. Потом она намочила ему веки и губы.

Глаза Керриган открыл, когда Лариика от него отошла. Баот загородил ее собой, и юноше не удалось ее увидеть. Орла приказала ученицам покинуть комнату. Баот встал против него — там, где находилось первое ведро, взял в руки свиток и развернул его. Эльф и урЗрети заняли позиции слева и справа от Керригана и снова заключили его в треугольник.

Зазвучал голос Вулразиана, негромкий и серьезный:

— Начинайте, адепт Риз, а мы подхватим. Не останавливайтесь, пока не дочитаете. Мы продолжим, а вам достанется самая ответственная и трудная работа. Начинайте.

Керриган начал читать, медленно, но твердо, соблюдая ритм слов. Хотя свиток он прочитал лишь однажды, но успел почувствовать и ритм, и смысл, сцепляющий одно слово с другим. Бесшовная звуковая цепь делала петли и кружилась, натягивалась и ослабевала. Предыдущий слог укладывался на следующий; слова рифмовались друг с другом. Рефрены казались юноше привалами: здесь он отдыхал и набрался сил.

Голоса двух магистров по большей части вторили ему, но иногда вступали в противоречие. Если его текст напоминал цепь, то их слова помогали эту цепь формировать и направлять. В одних местах они добавляли красок, в других — энергии, обтачивали и доводили до совершенства то, что делал он. Звуки, которые произносили они, встречались с его звуками и образовывали новые слова, наслаивая на старые новые значения, убирали банальность затертых фраз, проясняли не вполне ясное значение некоторых слов, добавляли выразительности там, где это было необходимо.

Закончив чтение, Керриган закрыл глаза и ощутил, как в нем прорастают корни магического заклинания. Угловатое и жесткое, оно вошло в его кости. Затем последовал магический текст урЗрети, дымный и колеблющийся, как тень. Текст этот накинул сеть на его кости и разбил его заклинание на миллиард фрагментов. Снова вспыхнула боль, сотрясшая все его тело.

Эльфийский текст пролился на юношу бальзамом. Слова заполнили все разрывы, залечили раны, обволокли нервы, мышцы и кожу. Он почувствовал себя исцеленным: пропала боль в суставах, зажили синяки.

Открыв глаза, он увидел, что стоит в уже сухом бассейне. Он впитал в себя всю жидкость без остатка, и на белой гладкой его коже не осталось и следа. Керриган пошевелил пальцами и согнул в локтях руки. Взялся за живот. Он стал другим, и знал это, но не мог понять, что именно в нем изменилось.

Керриган оглянулся.

— Что случилось? Что мы сделали?

Вулразиан сощурил синие глаза.

— Если все прошло как надо, то мы избавили вас от чувства боли. — Эльф поманил Орлу пальцем. — Магистр, ударьте его вашим жезлом.

Орла покачала головой и перебросила эльфу жезл.

— Я с самого начала была против вашего плана и играть в вашу игру не намерена. Вы хотели его ударить, вы и ударьте.

Вулразиан, покрутив жезлом, описал им круг и стукнул Керригана по левому предплечью. Адепт не почувствовал ни боли, ни жжения, а услышал звук. Казалось, по камню ударили деревянной палкой. Когда магистр на него замахнулся, он инстинктивно начал уклоняться от удара, поднял вверх руку и увидел, как в месте контакта под кожу ушла пластинка из слоновой кости.

И снова жезл, описав круг, ударил юношу, на этот раз в грудь. И снова костяная пластинка защитила ему грудину, заставив отлететь палку. Жезл ударил его "по лицу и отскочил, встретив броню под кожей его левой щеки.

Баот громко рассмеялся, а Керриган в изумлении открыл рот.

— Все получилось.

— Все в порядке, — кивнул эльф и вернул жезл Орле. — Ваши опасения, магистр Орла, оказались напрасными.

— Вы кое-что упустили. В его способности совершить заклинание я не сомневалась. Но справится ли Керриган с последствиями того, что сделало с ним заклинание? Вот что меня беспокоит.

Керриган нахмурился:

— Что вы имеете в виду, магистр? Ведь это же просто фантастика! Если бы со мной это сделали раньше, то хулиганы в Низине не смогли бы меня избить. Это невероятно. Теперь мне никто не причинит вреда!

Он поднял правую ногу и пнул край бассейна. Пальцы его при этом расшиблись, как у простого смертного. Никакого намека на защитную броню. Он услышал треск, отскочил и упал на спину, сильно ударившись. УрЗрети, стоявшая сзади, еле успела отскочить в сторону.

Керриган схватился за ступню.

— Ой! Ой! Ой! Что такое? Не понимаю.

Орла холодно ему ответила:

— Магия не даст другим причинить тебе вред, а вот сам себе ты навредить можешь. Заклинания эти убьют тебя, если ты не успеешь противопоставить им собственные заклинания. С другой стороны, если тебя, например, столкнут с крыши, ты, возможно, останешься жив, однако если сам вздумаешь с нее спрыгнуть, то разобьешься.

Он нахмурился:

— Возможно, останусь жив? Орла кивнула:

— Если ты встанешь под большой скалой, она тебя раздавит. Если сулланкири метнет в тебя заколдованное копье, то умрешь в страшных мучениях.

— Ну а всякие мелочи мне теперь не повредят. — Керриган уселся. — Почему вы думаете, что это плохо?

Орла вынула из висевшего у нее на поясе кошелька золотую монету и бросила ее на середину площадки.

— Подними монету.

Керриган выгнул бровь:

— Вы что же, сомневаетесь, что я могу это сделать?

— Так сделай.

Адепт взмахнул правой рукой. Монета поднялась на фут от пола, но в это время жезл Орлы опустился ему на плечо и отскочил от костяной пластины. Звон монеты, упавшей на пол, заглушил звук удара.

Керриган посмотрел на монету:

— Не понимаю.

— Все просто, адепт Риз. — Орла злорадно посмотрела на Баота. — Это заклинание стало теперь частью тебя самого. Оно постоянно работает. Оно забирает от тебя энергию и отвлекает тебя от других вещей. Поэтому ты оказываешься неспособен помочь другим, если самому тебе угрожает опасность. Эльфийский лучник может помешать тебе совершить заклинание, если время от времени станет пускать в тебя стрелы.

Ноздри ее раздулись.

— Ты увидишь, как падают твои товарищи, но не сможешь ничем им помочь. Сам тем не менее останешься жив. Ты всегда будешь мучиться от этого своего предательства. Надеюсь, что ты сможешь это пережить. Я бы не смогла, не смог и тот единственный человек, который до тебя осуществил это заклинание.

— Кто же этот человек?

— Кирун, создатель Короны Дракона. — Орла покачала головой. — Его сумасшествие вернулось обратно через несколько столетий, заставив страдать весь мир. Тебя заставили совершить это заклинание в надежде, что ты сможешь покончить с этим безумием. Надеюсь, адепт Риз, что ты не ввергнешь всех нас в еще более глубокую бездну.

ГЛАВА 39

Между столкновением с Миралл'марой и прибытием из Джераны знаменитого генерала Маркуса Адроганса прошло пять дней, мрачных и тягостных. Алекс занимали в это время разные мысли, но ничто не могло отвлечь ее от воспоминаний об израненных, остывающих трупах и негромких предсмертных вздохах детей.

После набегов авроланов Алекс доводилось видеть трупы детей, но умирали они не на ее глазах, а потому она и не видела, как вытекала из ран кровь и стекленели детские глаза. А главное — они умирали не от моей руки.

Пери делала все, что могла, чтобы облегчить душевные муки Алекс. Миша тоже старался ее отвлечь. Когда она отвергла его приглашение в театр, он предложил ей сразиться с ним на мечах. Разминка прошла хорошо, но после того как Миша получил большое количество синяков и царапин, Алекс снова впала в депрессию, ругая себя за то, что наносит раны тем, кто этого не заслуживает.

Она предпочла бы не ходить в крепость Грипс на прием, что устраивали в честь Адроганса, но великая герцогиня позаботилась сделать так, чтобы выбора у нее не было. Татьяна даже выбрала для нее платье с накрахмаленными шелковыми юбками и расшитым золотом лифом. Руки и грудь ее оказались выставленными напоказ, и Алекс было стыдно, хотя и выросла она среди гиркимов, носивших минимальное количество одежды.

Они, во всяком случае, разрешали мне иметь при себе кинжал, и я пристегивала его к бедру либо к предплечью. Алекс и в этот раз хотела его взять, и Пери даже покрыла ножны парчой в тон лифа, но Татьяна наложила на этот план вето. Может, прицепить кинжал к бедру? Нет, если в нем и возникнет необходимость, задирать при всех юбку она уж точно не станет. Великая герцогиня предложила спрятать кинжал в ложбинке груди, но Алекс очень сомневалась в том, что это ухищрение останется в тайне. Эта часть ее тела всегда привлекала внимание мужчин, и, заметив на себе похотливые взгляды развратников, девушка еле сдерживалась, чтобы не пустить в ход оружие.

На прием Алекс приехала рано, надеясь, что, учитывая это, ей позволят пораньше уехать. Внимательно изучив проведенные Адрогансом сражения, она была почти уверена, что приедет он поздно, в сопровождении большой свиты и устроит переполох. Время шло, и генерала можно было теперь ожидать с минуты на минуту. Алекс приняла меры предосторожности и отступила в сторонку, чтобы свита генерала, рассевшись за заставленными угощениями столами, не преградила ей дорогу. Просматривая сообщения о поставке продовольствия, Алекс сделала вывод, что солдаты Адроганса слишком много едят, и войско его похоже скорее на орду, чем на боевую дисциплинированную армию.

Она вышла в сад. Прохладный воздух освежил разгоряченную кожу. Музыка заглушила разговоры, и Алекс слегка улыбнулась. С собой она прихватила бокал сладкого вина с ароматом слив.

Песня, которая сейчас звучала, была популярна на территории между Джераной и Окраннелом, поэтому Алекс тотчас ее узнала. Называли ее оба народа по-разному, да и содержание песни тоже разнилось. До падения Окраннела пели о пастухе и о чудесах, которые тот видел, разыскивая потерявшуюся овечку. После поражения песню переделали, и безымянный пастух обрел имя ее отца, а саму Алекс стали уподоблять пропавшей овечке.

После войны сад тоже изменился. Из разных городов и с полей сражений Окраннела привезли сюда камни и расставили их в определенном порядке. Через весь сад вырыли ров, повторявший изгибы реки Днивеп. Через ров перекинули мост, хотя в Окраннеле Радуйский мост был разрушен. Сюда привезли растения, характерные для их северного края, и они разрослись, что некоторые сочли дурным предзнаменованием: получалось, что окраннельцы надолго здесь обосновались.

Алекс рассмеялась, поняв, что, выйдя в сад, пошла в том же направлении, что и пилигримы, которые ради пророческого сна на родной земле совершали походы в Окраннел.

— Вряд ли Коронный Круг обрадовался бы правдивому рассказу о том, что мне в тот раз привиделось.

У Алекс перехватило дыхание: она услышала, как за камнем, привезенным из Сварской, кто-то вежливо кашлянул. — Прошу прощения, принцесса.

Повернулась она не сразу: иначе, запутавшись в длинных юбках, непременно бы упала. Вся одежда на мужчине была черная: короткая туника, брюки и сапоги для верховой езды. Седые борода и волосы коротко подстрижены. Оружия при нем не было, и драгоценностей — тоже.

— Я не заметила вас, Ворон.

— Знаю, потому и кашлянул, когда услышал, что вы заговорили. — Ворон пожал плечами. — Я понял, что говорите вы не со мной, и хотя я ничего не расслышал, не хотел ставить вас в неудобное положение.

— Вы и раньше могли бы подать мне знак, — нахмурилась Алекс. — Разве вы меня не видели? Может, у вас куриная слепота?

— Нет, что вы. — Улыбка смягчила его лицо, и даже шрам на правой щеке казался не таким грубым. — Вы — живое воплощение красоты, а этот золотой наряд делает вас совершенно неотразимой. Дело в том, что я, как и вы, задумался.

Алекс кивнула в сторону белой каменной башни, возле которой он стоял.

— Вы думали о Сварской?

— Да. Я думал о тех героях, что пожертвовали за нее своей жизнью. — Он пошел к ней и на мгновение оглянулся назад. — Об этой битве сложено, разумеется, много песен, но когда видишь привезенный оттуда камень, все встает перед глазами.

Алекс вскинула подбородок:

— У вас сохранились воспоминания о Сварской?

— О боях и осаде? О нет. Я был там не для этого.

— Я не то имела в виду. — Фиалковые глаза строго посмотрели на него. — После первой нашей встречи я навела справки о вас и о Резолюте. Мне сказали, что он ездил в Сварскую, чтобы добыть камень, к которому прикасались руки моего отца, и при этом перебил в башне всех бормокинов и вилейнов. Должно быть, они с отцом были хорошими друзьями, а вы — хороший друг Резолюта, раз сопровождали его в этом путешествии.

Ворон слегка улыбнулся:

— Резолют не был знаком с вашим отцом.

— Но почему тогда он это сделал? — Алекс недоуменно покачала головой, и волосы хлестнули по шее и спине. — Все предполагают, что он это сделал в память моего отца.

— Совершенно верно. Мы оба сделали это в память о нем. Много лет назад Резолют отказался от похода в Сварскую, потому что кампания эта никак не повлияла бы на освобождение Воркеллина. После того, что случилось, он считал, что согласись он тогда — и многие жизни были бы спасены. — Ворон провел пальцами по камню. — Возможно, этого слишком мало, да и спохватился он слишком поздно, но Резолют считает это свои долгом перед вашей семьей и всем вашим народом.

— А вы почему поехали?

Ворон чуть напрягся.

— Вашего отца я знал. И вас, кстати, тоже видел однажды. Вы были тогда еще младенцем. Отец ваш дорого продал свою жизнь в Крепости Дракона. Он спас тогда меня и многих других людей. Он сделал то, чего до него не сделал никто: вступил в схватку с сулланкири.

— Как и вы.

— Прошу прощения? — Ворон слегка округлил глаза. — А… Миралл'мара.

— Да, хотя вы и говорите об этом, как о каком-то пустяке. Все, кто когда-либо противостоял сулланкири, либо погибли, либо сдались им. — Алекс нахмурилась. — Почему такая же судьба не постигла нас? Она заставила нас убить детей, выходит, что-то помешало ей уничтожить нас?

— Верно. Миралл'мара не могла всех нас убить. — Ворон сцепил руки на поясе. — Она не была готова к сражению. Пришла безоружной. Несмотря на то что она сказала Резолюту, он бы смог ее убить.

— Почему вы выступили против нее? Ведь вы знаете, что случилось с моим отцом. Из ваших слов я поняла, что сулланкири вы видите не впервые. Надо быть смелым человеком, чтобы отважиться на такой поступок.

Ворон улыбнулся:

— О'боже! Если бы я не слышал критических замечаний о том походе, ни за что бы не поверил, что вы способны хитростью выведать, кто я такой. Вам очень хочется узнать, кто я, потому что я сказал, что был знаком с вашим отцом, а в хрониках Сварской и Крепости Дракона нет упоминания о Вороне Кедина. Вы подозрительны, и это хорошо.

Да ведь я вовсе не это хотела узнать. Алекс нахмурилась еще сильнее.

— Я просто хочу понять, каким нужно быть человеком, чтобы выступить против сулланкири. А ваше настоящее имя особого значения не имеет. Вы могли быть одним из тысячи людей, сражавшихся в Сварской и Крепости Дракона. А потом вы взяли себе другое имя. Кстати, воркэльфы, выбирая себе имя, используют наши, чтобы подчеркнуть основную черту своего характера. Наверное, и вы создали подобный миф; поэтому повторяю: в данном случае ваше настоящее имя значения не имеет.

— Поразительная проницательность для вашего возраста. Алекс слегка пожала плечами:

— Нет, просто я выросла среди гиркимов. Они часто меняют имена, чтобы почтить славное событие или погибшего, друга. Гиркима, который принес меня из Сварской в Гирвиргул, прозвали впоследствии Железным Крылом. За короткое время он преодолел большой путь.

Ворон на мгновение задумался, а потом кивнул:

— Я по-прежнему настаиваю на том, что вы необычайно проницательны.

— Вы меня переоцениваете.

— Нет. Я видел, как вы составили план атаки здания, и он оказался успешным. Ваша скромность делает вам честь. — Карие его глаза вспыхнули. — В ответ на вашу откровенность сознаюсь: я решил противостоять Миралл'маре потому, что у меня был меч. Магическое оружие, стихийная сила — это то, чем можно уничтожить сулланкири. У меня был магический меч, Цамок. Кстати, Резолют — это, если угодно, тоже стихийная сила.

Алекс отпила глоток вина и подала наполовину полный бокал Ворону.

Он взял бокал и улыбнулся:

— Что вы будете пить?

Алекс заморгала:

— Я не прошу вас принести мне еще. Просто предлагаю вам выпить.

— Ваше величество, я не достоин пить из вашего бокала.

Алекс откинула голову и рассмеялась.

— Вы убили вилейна, который чуть не убил меня и прогнали сулланкири. Это я должна бегать для вас за вином, но дело не в этом. Будь мы с вами сейчас на поле боя, мы передали бы друг другу бурдюк с вином, не обратив на это внимания.

— Да, но ведь сейчас мы с вами не на поле боя. — Ворон оглянулся на входную дверь. — А в совершенно иной обстановке.

Она проследила за его взглядом.

— И враг уже появился на поле боя.

Королева Джераны представила гостям — в том числе и Уиллу Норрингтону — прибывшего в крепость генерала. Рука подростка утонула в огромной ладони. Адроганс чуть пригнулся, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Королева объявила, что на данный момент они двое — единственные, на кого с надеждой смотрит весь мир. Адроганс ясно дал понять Уиллу, на кого из них возлагают большие надежды.

Ворон взглянул на Алекс:

— Этого представления люди ждали с особенным интересом, хотя делали ставки и на вашу с ним встречу.

— Вот как?

— Вы ниже его на дюйм и легче на пятьдесят фунтов, а он старше вас на двадцать лет. — Ворон, подняв бровь, взглянул на нее. — Платье ограничивает вашу маневренность, но в то же время служит отвлекающим моментом.

— Так вы поставили деньги на меня?

Ворон покачал головой:

— С тех пор как я сошелся с Резолютом, я не рискую играть в азартные игры. Кроме того, считаю аморальным держать пари, ставя на бесспорного фаворита.

Алекс посмотрела ему в глаза:

— Почему вы здесь?

— Прибыл по приглашению и в качестве телохранителя Уилла. — Он отпил глоток вина и протянул ей бокал. — Все это Уиллу в новинку. Неделю назад он и не знал, кто он такой, а теперь короли и королевы считаются с его мнением. Если у него закружится от всего этого голова, мы пропали.

— Мне кажется, что этого с ним не произойдет. — Алекс взяла бокал. — Он производит впечатление очень смышленого молодого человека.

— Вы правы, — улыбнулся Ворон. — На самом-то деле я здесь для того, чтобы все то, что он стянет, было возвращено владельцам. Так что надо не его ограждать от общества, а общество от него.

Алекс вздохнула и переключила свое внимание на генерала.

— Не могу ли я избежать встречи с ним?

— Нет. И если хотя бы половина историй, которые о нем рассказывают, соответствует действительности, то человек он вульгарный и заносчивый. Для того чтобы одержать над ним победу, неприятелю достаточно взять с собой зеркальный щит, и тогда генерал Адроганс замрет на месте, зачарованный собственным совершенством.

В этот момент Алекс пила вино. Она чуть не подавилась от смеха и отвела подальше руку с бокалом, чтобы вино не выплеснулось и не испортило платье. Девушка вытерла подбородок тыльной стороной ладони и укоризненно покачала головой.

— В следующий раз предупреждайте, пожалуйста.

— Как будет угодно вашему высочеству. — Ворон сказал эти слова громко и взял бокал из ее руки. — Еще вина?

— На данный момент ей этого вполне достаточно, — в дверях, опираясь на руку Адроганса, появилась Татьяна. — Генерал Адроганс, это — моя внучатая племянница.

— Внучатая племянница? Но это невозможно. В племянницу я еще готов поверить… но может, вы были грудным ребенком, когда ваш брат женился? — Адроганс похлопал руку герцогини, все свое внимание уделяя только ей, в то время как Алекс ждала. — А знаете, посторонний человек принял бы вас за мать и дочь: красота в Окраннеле передается по наследству.

Татьяна улыбнулась ему, но улыбка ее увяла, как только она посмотрела на Алекс.

— Обрати внимание, Алекс, умение владеть оружием не отбивает у некоторых светских манер.

— Я обратила на это внимание, тетя. — Ирония Алекс заметна была и в голосе, и в улыбке. Она прекрасно поняла, что лесть, пролитая в уши тетки, предназначалась вовсе не ей: ведь только слабоумный мог бы вообразить, что тщеславие Татьяны затмевало ее здравый смысл. Адроганс таким путем хотел проигнорировать Алексию, поставить ее на место. На место, которое он мне сам определил.

Алексия подошла к генералу и посмотрела тому в глаза. Протянула ему руку так, чтобы он не вздумал ее поцеловать. Осторожно, но крепко пожала его пальцы, стараясь не сделать ему больно и в то же время дать почувствовать свою силу.

— Мне приятно, генерал Адроганс, встретить живую легенду.

— Вы преувеличиваете мои заслуги, принцесса. — В серых глазах не было и намека на теплоту. (Не то что у Ворона! ) Волосы цвета стали хотя и говорили о солидном возрасте, но в отличие от снежной седины Ворона намекали на полное отсутствие в его характере человечности.

Адроганс подарил ей вымученную улыбку.

— Кроме того, и вы, и я знаем, где заканчивается легенда, а где начинается небылица. Похоже, что меня с вами именно таким образом и связали. Я завоевал свою славу в то время, когда вас везли в Гирвиргул.

В этот момент вернулся Ворон и отдал Алекс полный бокал вина. Затем он взглянул на Адроганса:

— Я бы принес и вам чего-нибудь выпить, только, насколько я слышал, генерал предпочитает сухой закон.

— Что? — Адроганс нахмурился и кивнул. — Ах да, понимаю. Кстати, примите мои поздравления, принцесса по случаю высадки вашего морского десанта в доме, который находится в районе трущоб. Интересная тактика. Вы едва не добились успеха.

Алекс улыбнулась:

— Во всяком случае, это было успешнее, чем действия Кайтрин против наших войск.

— Вы развязали войну против детей, она же сражалась против солдат, — фыркнул генерал

Ворон пришел Алекс на помощь:

— Если вы имеете в виду Вильван, то вы, генерал, глубоко заблуждаетесь. Кайтрин там тоже вела войну против детей. И, нападая, она не собиралась одерживать победу.

— Она и ее сторонники оправдывает свое поражение именно этим. — Адроганс медленно покачал головой. — Вы, принцесса, выгнали ее из города, а я выгоню ее из вашей страны. И в этом я заверил вашу тетю. Надеюсь, что вы окажете мне содействие.

Татьяна энергично закивала.

— Да, разумеется. Мы все вас поддержим, генерал. — Темные глаза старухи вспыхнули яростным огнем. — Принцесса, как и все мы, эмигранты из Окраннела, готова выполнять все ваши распоряжения. Верно, Алексия?

— Я знаю, тетя, что генерал в этом не сомневается. — Она постаралась унять дрожь. — Окраннел будет освобожден.

— Мне будет приятно, если вы присоединитесь к моей кампании, принцесса. — Андроганс поклонился и снова взглянул на Татьяну. — Великая герцогиня, позвольте мне отвести вас в дом, не то вы подхватите простуду.

— Вы очень добры, генерал. Всего хорошего, принцесса. Адроганс отсалютовал ей по-военному и повел Татьяну в зал.

Алекс некоторое время смотрела им вслед, а потом с усилием разжала кулаки. Сосредоточилась на своем дыхании и успокоилась. Ворон слегка улыбнулся:

— Вам он, похоже, не по нраву. А почему?

Она помедлила, стараясь сама во всем разобраться, выбрать главную причину своего недовольства.

— Генерал одерживал победы над армией авроланов, и этого никто не оспаривает, но он — кавалерист. Я внимательно изучала его сражения и заметила, что он разбрасывается пехотинцами. Более того, в военной истории еще не было случая, чтобы кавалерия брала приступом крепость. Если слухи о том, что Адроганс хочет сделать, хотя бы немного соответствуют действительности, мы сможем отвоевать Окраннел, но удержать его не сумеем. У нас иссякнут и„людские, и военные, и продовольственные ресурсы. Кампанию он планирует как одну большую атаку, а это в корне неверно.

— Выходит, вы одобряете планы барона Дракона? Она покачала головой.

— Это верно, что крепость Дракона многие годы торчит словно кость в горле Кайтрин, однако это вовсе не означает, что не придет тот момент, когда она ее либо выплюнет, либо проглотит целиком. А его стратегия, может, и обескровит ее, но не освободит ни Окраннел, ни Призрачные Границы, ни Воркеллин. Нам нужно что-то другое, совершенно иной подход, а позиции, которые избрали на сегодняшний день стороны, делают наши шансы ничтожными.

Алекс взглянула на Ворона и заметила, что он смотрит на нее как-то загадочно.

— Что вы хотите сказать?

— В сущности ничего. Я уже многие годы считал, что, делая все по-старому, мы ничего не изменим. — Он пожал плечами. — Возможно, с появлением вас и Уилла что-то изменится.

— Только на это и остается надеяться. — Алекс пригубила вино и удивилась. Она думала, что вкус у него будет сладким, а оказалось, что вино кислое и с горчинкой. — Что такое? Я совсем не этого ожидала.

— Верно, не этого. — Глаза Ворона потемнели. — Это вам наглядный урок, принцесса. Мы сейчас не на поле боя, но каждый может оказаться не тем, кого вы ожидаете увидеть. Вспомните об этом, и может быть, когда вы вступите в бой, у вас появятся новые идеи, которые и приведут к большим переменам.

ГЛАВА 40

Всего за неделю статус Уилла необычайно возрос: претендент на трон короля Низины превратился в важную фигуру, которую считали за честь принять в высших слоях столичного общества. В последние десять дней, пришедшиеся на начало месяца листопада, Уилл перевидал столько людей из такого количества стран, сколько за всю свою жизнь не встречал. Его поражало их желание пожать ему руку, посидеть рядом с ним за столом — просто для того, чтобы перекусить или выпить глоток вина.

Началось все сразу после его спасения и столкновения с Миралл'марой. На следующее утро в башню Вильвана к нему явился портной короля Августа и снял с него мерки. Уилл даже не представлял, что его можно обмерить в стольких местах. К вечеру того же дня у него уже был прекрасно сидевший на нем костюм, правда, к нему требовалось еще привыкнуть. Все новое, все по фигуре… Уиллу чувствовал себя в нем как в тюремной камере. Ну а самый главный его недостаток — в нем ничего не украдешь.

Второй костюм портной сшил с припусками, в расчете на то, что Уилл подрастет, и вор почувствовал некоторое облегчение. Новый статус Уилла давал ему доступ к местной аристократии. Его наперебой приглашали в поместья, в которые он раньше только мечтал забраться. Посещая дома, Уилл приглядывался, куда удобнее войти и как выйти, оставшись при этом незамеченным. Роскошь поражала его воображение. Мало того что люди эти обладали фантастическими произведениями искусства, чужеземными сокровищами и антиквариатом, у них даже кошки и собаки питались, одевались и жили гораздо лучше наипервейшего богача Низины.

В силу врожденной неприязни к богачам Уилла так и подмывало что-нибудь у них стянуть, и поделом: нельзя быть такими богатыми! «Раз уж они смотрят на меня как на того самого Норрингто-на, который спасет и их жизни, и их состояние, — рассуждал Уилл, — то они просто обязаны поделиться со мной своим богатством. Ведь если не я, они останутся ни с чем, поэтому только справедливо было бы кое-чем поступиться».

На поверку оказалось, что Уиллу даже и не надо было их в этом убеждать: все происходило совершенно добровольно. Его заваливали подарками. Вместе с приглашением на бал ему присылали костюм, сшитый по его фигуре. Коробочки с чаем, бутылки с вином, редкие благовония, экзотические продукты. Некоторые люди дарили ему кольца с родовым гербом Норрингтонов. Другие присылали ему вещи, которые — как они заверяли — получили когда-то от его отца, деда или от других членов его семьи. Уилл больше всего благоволил тем, кто попросту посылал ему в знак уважения деньги.

Соревнование с генералом из Джераны ему не понравилось. Тот прибыл пять дней назад, и поток подарков истощился, хотя приглашения на вечера и обеды поступали по-прежнему. Хотя Уиллу и нравилось всеобщее внимание, все же в приезде генерала, который он рассматривал как бочку дегтя, имелась и ложка меда: самые скучные и надутые люди разговаривали теперь на приемах с Адрогансом, а не с Уиллом. И только по этой причине Уилл не стянул изумрудное кольцо с руки Адроганса, когда они обменивались рукопожатием. Уилл был уверен, что сделал бы это в мгновение ока, и генерал бы уж точно ничего не заметил.

Все эти приглашения, однако, бледнели в сравнении с тем, которое ему прислали от короля Скрейнвуда и делегации от Ориозы. Что до самого имения короля, то оно было не самым большим среди тех, что он уже посетил, однако архитектурное решение здания было выполнено с учетом особенностей людей, носивших маски. Слугам, как людям низкого происхождения, масок не полагалось, тем более что все они были из Ислина. В доме имелись как открытые для всех помещения, так и комнаты со строго ограниченным доступом. Занавески и ширмы скрывали от глаз посетителей то, что видеть им было не положено. Даже коридоры на этой половине дома были освещены не так ярко, как в других местах, и сгустившиеся здесь тени полностью скрывали обитателей комнат, которые, кстати, вовсе не были уверены в том, что за ними не установлена слежка.

Уиллу и раньше приходилось видеть людей в масках, поэтому и воспринимал он их не как экзотику, а просто как нечто необычное. Население Низины называло их скрытниками. Людям казалось странным, что скрытники носят маски, не совершая при этом бесчестных поступков, поскольку у них самих, наоборот, маской прикрывали преступную деятельность.

Уиллу, разумеется, было известно, что традиция носить маску возникла в прошлом, когда аристократы намеревались выйти из Эстонской империи. Несмотря на то что маски они надели по той же причине, по которой их носили их в Низине, между ворами и жителями Ориозы не было ни одной точки соприкосновения. Не раз бывало, что какой-нибудь вор надевал маску Ориозы, чтобы что-нибудь украсть, и исчезал потом бесследно, либо (как рассказывали в Низине) такого умника находили потом с содранным лицом и маской, приколоченной к черепу шестидюймовыми гвоздями.

Уилл вздрогнул при этом воспоминании и оглядел длинную узкую комнату, в которой его попросили подождать. От пола до потолка — полки, за исключением торцевых стен: там двойные двери вели в кладовые. Темное дерево придавало комнате вид пещеры.

В половине полок сделаны были прорези для хранения свитков, другие полки были отведены книгам. Книги стояли вплотную друг к другу, некоторые переплетенные в кожу тома лежали поверх других книг.

Вор покачал головой. Если только за всеми этими томами не спрятаны ценности, красть здесь абсолютно нечего. Видимо, владелец дома считал, что книги собирать выгодно, но в Низине люди делали себе состояние на драгоценных камнях, а здесь вес толстенных томов явно превышал их стоимость. Мебель недурна, но уж больно здоровая, даже Дрени одному такую тяжесть не поднять.

В противоположном конце комнаты открылись со щелчком двери. Уилл повернулся и отпрыгнул, оглушенный громом фанфар. Резолют не удержался от улыбки, однако тут же принял серьезный вид. На воркэльфе была черная маска. Уилл назвал бы ее кружевной, но Резолют с таким определением ни за что бы не согласился; он в лучшем случае допустил бы, что она прозрачная. Сейчас, однако, не время было спорить, и Уилл придержал язык.

Резолют не хотел идти на эту церемонию. Прямо он не высказывался, однако от всех приглашений постоянно увиливал. Ворон ходил каждый раз, но всегда держался на заднем плане. Уилл не знал, что произошло между ними, но Ворон сообщил Уиллу, что в этот раз на прием к королю Ориозы его будет сопровождать Резолют.

Воркэльф кивнул Уиллу и тут же отошел в сторону. За библиотекой шла небольшая комната, а за ней — зал, раскинувшийся по обе стороны от дверей. Возможно, подумал Уилл, такой же длины, что и весь дом. Высокий сводчатый потолок украшали цветные фрески, посвященные истории Ориозы. Справа, в конце зала, сидели на галерее музыканты.

К тронному возвышению вел изумрудно-зеленый ковер. На красной его кайме вытканы были переплетенные друг с другом драконы. Одежда большинства гостей, столпившихся возле трона и стоявших по обе стороны от ковра, была выдержана в той же цветовой гамме: зеленые костюмы с красной оторочкой, но только у одного из них был изображен на груди вздыбленный красный дракон.

Зеленая маска на короле Скрейнвуде закрывала его лицо, начиная от белой шевелюры и до кончика носа. Крылья маски спускались к челюсти. На виду оставались только рот и подбородок, да и то, когда он широко улыбался, углы губ уходили под маску. Король хлопнул в ладоши, и на правой его руке ярко сверкнуло кольцо с сапфиром. Приветливо улыбнулся, раскинул руки, после чего кивнул и поманил к себе Уилла.

— Уилберфорс Норрингтон, подойди ко мне. Встань перед своим народом.

Уилл, в присланном ему по такому случаю темно-зеленом костюме, с красными манжетами на пиджаке и красными лампасами на брюках, пошел к королю. Все смотрели на него в прорези масок. У большинства были гостевые маски, такие же как у Резолюта; у нескольких человек маски были похожи на маску короля, но у некоторых имелись настоящие ориозские. Уилл заметил полковника Хокинса из Крепости Дракона, узнав того по серебряной пластинке на лице. Несколько человек показались ему знакомыми, и Уилл предположил, что, должно быть, встречал их на других приемах.

Странно: он единственный в зале, на ком нет маски. Граждане Ориозы прилагали большие усилия к тому, чтобы никто не увидел их без маски, и старались эту свою традицию сохранить.

Чем ближе Уилл подходил к трону, тем муторнее становилось у него на душе: он догадался, что всю эту церемонию Скрейнвуд устроил в его честь. И дело не в том, что он хочет принять меня в свою страну, он хочет присоседиться к моей славе. Уилл с удовольствием развернулся бы сейчас и убежал отсюда назло королю, но тогда он больше не получит приглашений. И я останусь один на один с выслеживающим меня сулланкири.

Юный вор остановился напротив возвышения, и король Скрейнвуд ему улыбнулся. Издали улыбка показалась ему приветливой, но, подойдя поближе, он разглядел, что светло-карие глаза источают холод. Король перевел взгляд на толпу.

— Мы рады, что, собравшись здесь, вы станете свидетелями знаменательного события. Те из вас, кто является нашими гостями, возможно, не знакомы с ритуалом вручения маски. Редко кто из посторонних при этом присутствует. Обычно мы совершаем этот обряд в день летнего равноденствия, когда человеку, получающему маску, исполняется восемнадцать лет. Уилберфорс, насколько нам

330 известно, пока еще не достиг этого возрастного рубежа, но никто из здесь присутствующих не может оспорить тот факт, что, несмотря на юный возраст, он взвалил на свои плечи груз, который и взрослому человеку не так-то легко снести.

Скрейнвуд возложил левую руку на голову Уилла, и тому ничего не оставалось, как смотреть прямо перед собой, то есть на живот короля.

— Вы все знаете о Норрингтонах, и многие из вас считают их монстрами, но ведь так было не всегда. Четверть века назад они были здесь, отец и сын. Они возглавили войско, уничтожившее Темных Наемников Кайтрин. В Крепости Дракона они перебили хребет ее армии. Если бы они не служили миру верой и правдой, все мы сейчас грелись бы в брюхе у темериксов.

Я хорошо знал отца Уилберфорса. Первая маска, которую получает юноша, белого цвета. Это — лунная маска. В течение месяца молодой человек может исследовать мир и решить, чего он хочет добиться, став взрослым. Босли Норрингтон решил стать героем, он и был героем и совершил много подвигов, прежде чем заслужил маску жизни.

Голос Скрейнвуда зазвучал словно издалека. Рука, лежавшая на голове Уилла, дрогнула, и у Уилла тоже побежали по спине мурашки. Вору хотелось дать стрекача, и он убежал бы, если бы не скосил глаза в сторону и не увидел человека, стоявшего чуть позади короля. Он был похож на Скрейнвуда, и на голове у него была небольшая корона. Уилл решил, что он — один из сыновей короля.

Его мертвый взгляд удержал Уилла от побега. Многочисленные светильники не могли оживить его глаза, более темные, чем у Скрейнвуда. Легкая сутулость и небольшое брюшко свидетельствовали о том, что дух человека сломлен. Уилл живо вообразил, что Скрейнвуд сделает с ним то же самое, если захочет.

Пусть только попробует! Ноздри Уилла раздулись, но кулаки он не сжал и ничем другим своего гнева не выдал. Даже дрожь унял, чтобы король не порадовался, приняв его возмущение за страх.

— Первую взрослую свою маску Босли Норрингтон получил из моих рук — маску урожая. И в то же самое время лорд Кенвик время вручил маску предателю. Мы все теперь знаем, к чему привела трагическая цепь событий. После того как сулланкири, бывший лорд Норрингтон, убил мою мать, Босли явился ко мне, попросив благословить его на отмщение. Я уговаривал его подождать, но, преисполненный праведным гневом, он пустился в путь. Босли верил в пророчество, согласно которому Кайтрин падет от руки Норрингтона.

Юный вор вздрогнул. Песни рассказывали о злосчастной судьбе его отца. Когда Уилл слушал их, то всегда думал, что Ли Норрингтон — олух, и даже сейчас, узнав, что Босли — его отец, мнения своего он не изменил. Только дурак мог пойти войной на Кайтрин. Уилл проглотил комок в горле. Хотя яблоко от яблони недалеко падает.

— Мы все верим в это пророчество. Вот он, Норрингтон, тот, кто исполнит пророчество. Сейчас он стоит перед нами с открытым лицом. Всю свою жизнь он провел в Ислине и маски не носил. Нам известно, кем он был, но мы сумели понять его правдивую натуру.

Скрейнвуд отпустил голову Уилла, повернулся и поманил к себе принца. Тот подал отцу узкую маску из зеленой кожи с прорезями для глаз. Одна прорезь имела в углу, ближе к носу, треугольную выемку. У принца была такая же выемка. У короля выемки имелись на обоих глазах.

Скрейнвуд поднял маску, чтобы все могли ее разглядеть.

— Это — его первая взрослая маска. Маски рассказывают о событиях, происшедших в жизни человека. Вот этот разрез на правом глазу означает, что мать его умерла. Цвет маски зеленый, потому что это — наш цвет. А сейчас я поставлю на нее свою печать, и это будет означать, что Норрингтон — человек, преданный королю Ориозы.

Король щелкнул пальцами, и сын достал висевший на поясе кошелек. Вынул из него перстень и подал отцу. Король надел его на средний палец. Затем одними губами произнес какое-то слово, и печатка покраснела, хотя Уилл и не почувствовал, что от перстня исходит тепло. Скрейнвуд прижал кольцо к центру маски, чуть повыше прорезей. Над кожей поднялось легкое дымное облачко с горьковатым запахом, и на маске отпечатался красный дракон.

Скрейнвуд вернул перстень сыну и сделал знак Уиллу, чтобы тот обратился лицом к аудитории. Он послушно повернулся и почувствовал прикованные к себе взгляды. Уилл покраснел, и прохладная поначалу маска быстро согрелась от вспыхнувших жаром щек. Король крепко завязал тесемки, прищемив ему при этом волосы, но Уилл стерпел — не вскрикнул.

— Мы рады представить вам лорда Уилберфорса Норрингто-на из Ориозы. Пусть же то, кем он был, будет предано забвению, а то, кем он станет, войдет в песни и легенды. — Король зааплодировал первым, и Уилл покраснел еще пуще. Скрейнвуд опустил руки ему на плечи, а аплодисменты звучали еще несколько минут.

— У нас принято делать подарок человеку, получающему взрослую маску. Что, Уилберфорс, тебе хотелось бы от нас получить?

Вор, потупившись, на мгновение задумался, а потом склонил голову набок.

— Я бы хотел, милорд, в знак дружбы пожать вам руку. — Уилл повернулся и протянул королю руку. Публика изумленно вздохнула, а потом устроила овацию.

Скрейнвуд чуть помедлил — было ясно, что такого ответа он не ожидал, — и обменялся с вором рукопожатием. Уилл положил левую свою руку на правую руку короля, а король прихлопнул ее своей левой. Уилл широко улыбнулся, король — тоже. Они последний раз тряхнули друг другу руки и на этом завершили рукопожатие.

Затем Уилл поднялся на возвышение и подал руку принцу. Молодой человек поколебался, но все же протянул руку Уиллу. Вор споткнулся и упал на принца, а потом потряс его руку и извинился.

— Прошу прощения. Мне еще надо научиться носить маску.

— Научишься, Норрингтон. — Вголосе принца Уилл заметил отвращение, смешанное со смирением. Уилл ему явно не нравился, но похоже, что даже на выражение гнева сил у него не было.

Уилл вскинул голову, но голоса не повысил:

— Не так просто быть сыновьями наших отцов, верно?

Глаза принца расширились, но тут же потухли.

— Есть вещи, которым ты никогда не научишься, мальчик.

Вор спустился с возвышения и начал принимать поздравления.

Многие и в самом деле были рады, во всяком случае улыбки и слова их казались искренними, другие в прорези масок бросали на него злобные взгляды, а руку пожимали нехотя. Уилл решил, что они либо ревнуют, либо боятся, причем те, кто не скрывал своей злобы, были все из Ориозы.

Последний подошедший к нему человек подал Уиллу левую руку (на правой, металлической, у него была кожаная перчатка).

— Я — Саллит Хокинс из Крепости Дракона.

Уилл ему улыбнулся:

— Я видел вас и вашу жену во время представления барона Дракона.

— Они оба с удовольствием пришли бы сюда и пожелали тебе удачи, но сейчас они пересматривают планы наших дальнейших действий, ведь споры об этом разгорелись нешуточные. — Металлическая пластинка на лице Саллита зашелестела, когда он улыбнулся. — Мне надо быстрее к ним вернуться, я просто не мог не прийти. Знаешь, я верю тому, что написано в пророчестве: тому, что Хокинс будет рядом с тобой, когда ты уничтожишь Кайтрин.

Уилл заморгал:

— А я и не знал этого.

— Вы правы, полковник, — сказал выросший словно из-под земли Резолют, — хотя ученые и философы до сих пор спорят относительно толкования эльфийского текста.

— Я могу это понять. — Механоид кивнул. — Отца вашего я толком не знал, но мне известно, что мой отец преданно служил вашему деду. Вы, я думаю, слышали, что Хокинсы всегда служили Норрингтонам; и я хочу, чтобы вы знали: если вам понадобится помощь — какая угодно, — Хокинс всегда вам поможет.

Уилл почувствовал, как по телу у него пробежала дрожь. В голосе механоида звучали и искренность, и убеждение, и желание исполнить свой долг — как по отношению к Уиллу, так и ко всему миру. Причем цена для него значения не имела. Человек, позволивший превратить себя в механоида, добровольно возложил на себя обязательства, и Уилл не был уверен, достоин ли он такой преданности.

— Спасибо, полковник, большое спасибо, — очень серьезно сказал Уилл. — Кайтрин будет не до сна, стоит ей узнать, что Хокинс и Норрингтон выступили против нее единым фронтом.

Хокинс кивнул Резолюту, повернулся на своей металлической ноге и, хромая, отошел от них. Уилл поднял глаза на воркэльфа:

— Это правда — то, что он сказал?

Резолют кивнул:

— В пророчестве много чего есть, и то, что он сказал, верно.

— Но имею ли я право принять его помощь?

Серебристые глаза воркэльфа холодно блеснули.

— Имеешь, хотя союза Норрингтона и Хокинса окажется недостаточно. Действия хороших солдат, таких как он, должны быть эффективными, но вот будут ли они востребованы?

Уилл нахмурился:

— Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду Совет Королей, мальчик. Это он всем распоряжается. — И Резолют продолжил яростным шепотом: — Вот уже более ста лет Кайтрин владеет моей родиной, но не потому, что мир бессилен ее освободить, а потому, что мировые лидеры не могут решить, кому это освобождение доверить. На этих собраниях Каварра натравливают на Адроганса, да и все остальные разыгрывают свои маленькие игры. Если они позабудут о цели, сотня тысяч Хокинсов вместе с сотней тысяч Норрингтонов ничего не добьется.

— Но… но ведь это — полная бессмыслица.

— Так оно и есть, мальчик. — Воркэльф вздохнул и похлопал Уилла по плечу. — Но с точки зрения политика выиграет тот народ, которого Кайтрин сожрет последним. Эти люди на все готовы. Знай это и берегись.

ГЛАВА 41

Ногтем большого пальца король Скрейнвуд выковырял грязь из-под другого ногтя. Покатал темный шарик между большим и указательным пальцем и бросил на пол. Осмотрел ногти еще раз и кивнул камергеру, графу Кэботу Маршаму.

— Старая ведьма ждала достаточно, приведи ее.

Маршам низко поклонился. При этом его движении разноцветные ленточки, свисавшие с маски, разлетелись в разные стороны.

— Как будет угодно милорду.

Низенький человек скрылся за занавеской. Маршам оказал королю однажды услугу и, несмотря на то что по складу характера был интриганом, постоянно доказывал свою полезность. Маршам умел взращивать нечистоплотных союзников, и сегодняшнюю встречу тоже устроил камергер.

Скрейнвуд отложил бы ее, но Маршам убедил его в том, что это очень важно. У короля раскалывалась голова: его мучило похмелье. Накануне он слишком часто провозглашал тосты в честь Ориозы и Норрингтона. А тут еще его сын-растяпа потерял перстень с королевской печатью. Скрейнвуда не так разозлила сама потеря (сын часто забывал, что куда кладет), но то, что, заметив пропажу в полночь, Линчмер начал поиски лишь на следующее утро, после того как проснулся.

С тех пор как утонула его мать, этот мальчишка никогда не был хоть на что-то годен. Король покачал головой. Хвала богам, что он у меня не первенец.

То, что король и сам потерял кольцо, добавило масла в огонь. Материальной ценности кольцо не имело, ценным делало его магическое заклинание. Правда, можно было отыскать с помощью чародея. Но лучше бы оно сейчас было при нем. Однако гостьи своей король не слишком боялся, так что с временным отсутствием кольца можно было смириться.

Скрейнвуд улыбнулся, когда полог раздвинулся и Маршам ввел старую женщину в библиотеку. Камергер подвел гостью к большому кожаному креслу и налил ей вина. Она упреждающе подняла старческую, покрытую темными пятнами руку и взглянула на Скрейнвуда.

— Благодарю за то, что захотели меня принять, ваше величество.

Скрейнвуд наклонил голову:

— Ваша просьба о встрече, великая герцогиня, — большая для меня честь. Вы, как я полагаю, пришли поговорить со мной о вашем племяннике?

Старуха опустила на плечи капюшон плаща, обнажив при этом белые волосы, собранные на затылке. Встретившись с ледяным ее взглядом, Скрейнвуд внутренне содрогнулся. Герцогиня перевела взгляд на Маршама.

— Мои слова предназначены только для ваших ушей, ваше величество.

Скрейнвуд посмотрел на камергера:

— Оставьте нас, Маршам. Пойдите к сыну и помогите ему в поисках.

Маршам снова склонился в низком поклоне и удалился. Если бы Скрейнвуд не дал ему поручения, Маршам непременно встал бы за занавеской и подслушал бы разговор. Так как Скрейнвуд не знал, чего хочет Татьяна, то лучше и камергеру не слышать ее речей, до тех пор пока король сам не решит, что ему можно, а что — нельзя.

Скрейнвуд поднялся и сел напротив герцогини.

— Он ушел. О чем вы хотите поговорить?

Хрупкая старая женщина утонула в массивном кресле.

— Может, сначала глоток вина, ваше величество?

Скрейнвуд раздул ноздри, но все же поднялся и налил рубиновый напиток в хрустальный бокал. Несмотря на то что королю самому страшно хотелось выпить, он налил только гостье, а сам уселся обратно.

— А вы со мной разве не выпьете?

— Вы, должно быть, знаете, великая герцогиня: вино помогает говорить, но мешает слушать.

— Совершенно справедливо, ваше величество. К тому же оно редко помогает думать, а вам сейчас это необходимо. — Она отпила глоток и улыбнулась. — Очень хорошее вино.

— Если мне понравится то, что вы сообщите, сегодня же получите бочонок такого вина.

Старуха прищурила холодные голубые глаза.

— Я приму ваш подарок, хотя то, что я вам сейчас скажу, обеспечит вам продолжительную власть, и так дешево вы не отделаетесь.

В какую игру ты играешь?

— Два бочонка каждый год, пока я на троне, а вы — живы.

— Это уже лучше. — Татьяна поставила бокал на стол рядом с графином и подалась вперед. — Из наших собраний я вынесла такое впечатление, что вы с бароном Дракона придерживаетесь одних убеждений.

— Я бы не сказал, что мы единодушны, но у нас много есть общего. Он женат на моей сестре. Мой старший сын командует гарнизоном Крепости Дракона в отсутствие Каварра. — Скрейнвуд широко раскрыл глаза, чтобы она разглядела их в прорези маски. — Я, конечно, предпочел бы, чтобы он поделился с нами секретом драгонели, но он все еще медлит. Не знаю, прав ли он, утверждая, что, обладай мы этим секретом, мы тотчас же вступили бы в войну друг с другом? Впрочем, вполне возможно.

Гостья сцепила руки и сложила их на коленях.

— Я думала, что вы более проницательны, ваше величество.

— Выпейте еще, великая герцогиня, тогда, возможно, вы будете выражаться яснее. — Скрейнвуд потер висок. — У меня нет ни времени, ни настроения разгадывать ваши намеки.

— Тогда я скажу прямо, король Скрейнвуд. Предложение, которые вы мне сделали относительно двух бочонков вина в год, пока я жива, а вы на троне, слишком заманчиво, так что постараюсь как можно дольше не умирать.

Скрейнвуд не сомневался, что ядовитые старушонки вроде Татьяны живут долго, хотя и сам хотел всласть нацарствоваться.

— Вы думаете, что меня свергнут с трона и поставят на мое место Каварра? Не иначе, вино вам ударило в голову, если вы решили, что он метит на мое место.

— Нет, ваше величество. В такую чепуху я не верю. Ваш трон не нужен ни ему, ни детям, рожденным от вашей сестры, хотя они и могут на него претендовать. Нет, Каварр хочет посадить на него вашего сына Эрлстоука. Он его усиленно обучает, и Ориоза только выиграет от его восшествия на трон. Как и весь мир.

— Вы, кажется, забываетесь.

— Нет, ваше величество, это вы забылись, — прошипела Татьяна. — Неужели вы думаете, что никто не видит, что Ориоза стала плацдармом для армии Кайтрин? Каварр видит в Ориозе врага, готового ударить ему в спину, и поэтому хочет принять меры. Армия, напавшая на Порасену, здесь, на границе с Альцидой, вышла из Ориозы. Мы все об этом знаем. В то время как урЗрети помалкивают о своих делах, из Ориозы просочились слухи о том, что авроланы воюют с урЗрети в Бокагуле. Ориоза, находящаяся под вашим руководством, является гниющей раной, угрожающей разлить свой яд по всему миру.

— Вы знаете, что я отслеживаю силы Кайтрин, веду им счет и делюсь с другими своей информацией, — фыркнул Скрейнвуд. — Ее нашествия сведены к минимуму, к тому же наша армия в этих столкновениях становится только сильнее. Вот хотя бы ваша принцесса Алексия. Кровь на ее мече — это кровь авроланов.

— Справедливо и разумно. — Старуха сложила пальцы домиком. — Правда, однако, в том, что если Совет решит дело в пользу Каварра и не поддержит просьбу Адроганса дать ему войска, то армии соберутся и пройдут через Ориозу. Вы, должно быть, понимаете, что они отыграются на ваших людях, накажут их за шашни с Кайтрин.

Скрейнвуд напрягся, уставившись на ее хищные руки. Королю представилось, что они сжимают голову его матери. Он ощутил ее горячую кровь, стекающую по его пальцам. Он видел губы, силившиеся что-то ему сказать, но отделенная от тела голова не могла даже ничего прошептать. Последние десять секунд жизни матери вытянулись в его памяти в целую жизнь.

Старуха продолжила замогильным шепотом:

— Чего проще Каварру послать вашего сына в Мередо, чтобы он возглавил армию. Он свергнет вас с престола; возможно, дело обойдется без крови. Он заставит вас и Линчмера уехать на отдаленную ферму. Ну а затем направит свои войска на те отряды Кайтрин, что нашли у вас приют, и выгонит их прочь. Кайтрин после этого вас уничтожит, причем самым зверским образом, а Эрлстоук с превеликим удовольствием позволит ей это сделать, тем более что вину за смерть своей матери он возлагает только на вас.

— В этом Эрлстоук должен винить Каварра, это он во всем виноват. Он не должен был позволять ей выйти в море в такую погоду.

Татьяна медленно покачала головой:

— Некоторые думают, что он вам в этом поспособствовал. Ваша жена приехала с визитом к его жене. Вы свою жену не любили, все тому были свидетелями, а она не любила вас. Вы сами выбросили ее за борт, или она спрыгнула по своей воле?

Светло-карие глаза короля прищурились.

— Что бы вы там ни думали, великая герцогиня, официальная версия рассказ о том, что моя жена утонула после того, как перевернулась лодка, абсолютно правдива. Если бы я хотел ее смерти, то устроил бы это позднее. Она умерла, прежде чем мои мальчики получили лунные маски, так что хотя бы ради этого события я продлил бы ее жизнь.

— Так что же, вы позволите сбросить себя с трона за преступление, которого не совершали?

— Этого я не допущу. — Скрейнвуд выдвинул вперед подбородок. — Вы хотите, чтобы я поддержал Адроганса и его кампанию в Окраннел? Вы же знаете, он не сможет настроить народ против Кайтрин, если освободит страну.

— Дальнейшая судьба Окраннела — мое дело. Алексия — не единственный человек, которого обучили воевать. У нас много специалистов, и наша страна будет Кайтрин не по зубам.

Король постучал пальцем по губам.

— Вы ставите принцессу Алексию в зависимое положение от генерала? А откуда вы знаете, что, взяв Окраннел, Адроганс не присоединит его к Джеране?

Старуха рассмеялась:

— Алексия уничтожит его, если он это сделает.

— Может, и Джерану она возьмет, когда настанет удобный момент?

— Если это и будет, то уже после моей смерти, да и вашей тоже, король Скрейнвуд. — Герцогиня опять потянулась к бокалу. — На свой страх и риск вы позволите армии пройти по вашей земле.

— Выходит, свободу своему народу я добуду в обмен на возвращение вашей земли?

— Это главный пункт договора, ваше величество. Сражаться с Кайтрин в Окраннеле — означает воевать на ее территории, ведь землю нашу она так и так опустошила. С какой стати мы станем пускать ее в места, которые она пока не разорила? Так что получается: поддерживая освободителя Адроганса, мы одновременно спасаем другие народы.

Высказавшись в пользу предложенного Каварром плана, мы вынудим Кайтрин атаковать Крепость Дракона, но тогда она займет новые территории. Нам известно, что отрядам авроланов неоднократно удавалось проходить мимо крепости. Кайтрин может решиться на осаду, и ее отряды нас там запрут, в то время как другая, большая часть ее войска, спокойно пойдет на юг. Потому-то нам и остается единственный выход — напасть на неприятельские части в Окраннеле: в этом случае мы перережем путь ее войску. Скрейнвуд кивнул с задумчивым видом:

— Весьма логично. А солдаты Джераны не подумали, как население отнесется к тому, что через их землю пойдет чужая армия?

— Адроганс хочет славы, чтобы добиться королевы и трона. И она, кстати, к его желанию относится благосклонно.

— Это другое дело, — кивнул Скрейнвуд.

— Еще один момент, ваше величество. — Тонкие губы Татьяны изогнулись в кошачьей улыбке. — Наши страны могли бы вступить в более тесные отношения. Как вы смотрите на возможное замужество Алексии?

Уж не меня ли она наметила в женихи? Нет, мне она Алексию не отдаст.

— Вы полагаете, что Эрлстоук обретет трон Окраннела, а Линчмеру достанется Ориоза?

— Вы еще долго проживете, а к тому времени подрастет достойный наследник, сын Линчмера.

— Что ж, над этим стоит подумать, великая герцогиня. — Король Скрейнвуд улыбнулся, подошел к столу и налил себе вина. — Теперь и я с вами выпью. Разделю с вами вино и наше общее будущее. За ваше здоровье!

— За ваше и за наше!

ГЛАВА 42

Король Август поднял в знак протеста ладони.

— Вы не так меня поняли, друг мой. Вашу стратегию я полностью поддерживаю.

Дотан Каварр прищурил серо-голубые глаза:

— Прошу прощения. Может, я вас не расслышал, но разве на Совете вы не упрашивали меня поделиться со всеми секретом драгонели?

Август оглянулся на двустворчатые двери, которые вели из сада в комнату заседаний. Взяв барона под локоть, он увел его в глубину сада и понизил голос:

— Я предлагал не совсем то, что советовали вам сделать другие члены Совета. Я предложил задействовать в этом деле механоидов. Пусть они управляют этим оружием на благо всех наших народов. Они будут держать язык за зубами и не воспользуются драгонелями для нападения на соседей.

Каварр громко вздохнул:

— Психика механоидов, несмотря на то что созданы они из металла и плоти при помощи магии, ничем не отличается от человеческой. Им двойственны такие же страсти и желания, их тоже можно подкупить. А то, что они лояльны по отношению ко мне и защищают крепость, происходит из-за того, что у них есть цель в жизни. Они охраняют свои старые дома от исходящей с севера угрозы, доходя при этом до такого самопожертвования, которое нам с вами трудно вообразить.

Но ничто человеческое им не чуждо, и если механоидов пошлют в Ислин, в Мередо или в Лакаслин, я не поручусь, что они устоят перед соблазном. Им наобещают с три короба, обратят в свою веру, и секрет драгонели будет раскрыт. Вместо того чтобы приберечь оружие для уничтожения Кайтрин, люди направят его друг на друга.

Король Альциды печально покачал головой:

— Понимаю, это риск, но Совет поддержит Адроганса, если вы не пожелаете обдумать мое предложение. И войско, в котором вы так нуждаетесь, перейдет к нему. Окраннел превратится в огромное поле боя. Я хорошо представляю, сколько крови впитает в себя эта земля. Она превратится в чудовищную рану, засасывающую воинов год за годом.

— Вот именно! — Глаза Каварра дико блеснули, и Август подумал (уже не в первый раз), что барон слегка безумен. — Кайтрин будет вести войну до бесконечности. Джерана отказала мне в войске, так же поступят и другие страны. Королева Карус заключит торговые сделки и союзы, в соответствии с которыми в Джерану и Окраннел будут посланы другие войска. И что самое страшное — они будут требовать от меня драгонели, словно это оружие поможет одержать им победу в войне.

Август покачал головой. Окраннел — горная страна, эффективность драгонели здесь незначительная. Машины для метания трудно транспортировать, необходимы к тому же специальные поставки, чтобы заставить их функционировать. Для захвата небольшого форта нужны лишь осадные орудия. Драгонель в этом случае бесполезна, если только не воспользоваться ею как тараном.

— Мы этого не допустим, Каварр, — простонал Август, так как боль пронзила ему виски. — Не забудьте, брат мой, нас не так мало и мы выступим против этого сплоченным строем.

Замешательство Каварра подсказало Августу, что выделенное им слово было понято правильно. Оба они являлись членами Древнейшего Тайного Братства Рыцарей Феникса. Рыцари взволнованно обсуждали, как будут развиваться события, если план Адроганса одобрят. Хотя кое-кто полагал, что у Адроганса есть шанс нанести серьезный урон силам Кайтрин, все согласились, что у обороны в Окраннеле имеется серьезное преимущество перед нападением. Народ послужит Кайтрин так же, как в свое время Крепость Дракона послужила югу, тратя время, средства и собственные жизни на то, чтобы освободиться. Учитывая бедственное положение населения, держать войско в хорошей форме для отражения последующих атак авроланов было делом почти немыслимым.

Все Рыцари понимали причину, по которой Каварр не хотел открыть секрет драгонели, однако влияния на своих лидеров они оказать не сумели. Один лишь факт — небольшие группы авроланов просачивались мимо заслонов Крепости Дракона — подрывал доверие людей. Они уже не видели в крепости мощного щита, которым она когда-то была. Опасаясь худшего развития событий, мировые лидеры видели выход в развязывании войны против Кайтрин.

— Даже если бы я согласился с вашим планом, — сказал Каварр, — и даже если бы командиры отрядов механоидов решились бы присоединиться к нам, секрет все равно вышел бы наружу. Более того, заказ на поставку драгонелей потребовал бы времени либо истощил бы оборонительный резерв крепости. Подумайте об этом, ваше величество. Меня заставят действовать поспешно, а это ослабит Крепость Дракона, и мир не сможет защитить себя перед нашествием Кайтрин.

— А сейчас Крепость Дракона устоит перед ее атакой?

Каварр нахмурился:

— Если бы не устояла, Кайтрин давно бы ее захватила. А вот если меня лишат средств защиты, все будет кончено.

— Тогда вам нужно предложить им компромисс. — Август ткнул пальцем за спину, в сторону комнаты заседаний. — Вы слышали Скрейнвуда. Он пришел к мысли, что если развязать войну в Окраннеле, Кайтрин вынуждена будет оттянуть войска назад и укрепить Призрачные Границы и Окраннел.

— Он идиот. В Окраннеле и Призрачных Границах у Кайтрин очень сильные командиры. Адроганс одержал несколько сомнительных побед. Численный перевес был на его стороне. В Окраннеле он потерпит поражение, ему там устроят западню. Все, похоже, забыли, что Эдамис Вилкасо — сейчас она называет себя Маларкекс — прекрасно знает, как следует использовать кавалерию. Если слухи о том, что в районе Призрачных Границ обитают огромные темериксы и всадники-вилейны, верны хотя бы отчасти, тот, кто рассчитывает на победу Адроганса в Окраннеле, так же глуп, как и Скрейнвуд.

— Там таких, как он, целая комната.

— Знаю. — Снежный Лис взглянул на Августа и вздохнул. — Кайтрин прекрасно разыграла партию. Ударив по Альциде, она доказала, что ни один народ не сможет чувствовать себя в безопасности. Скрейнвуд, а вслед за ним и другие лелеют надежду на то, что Кайтрин можно отвлечь, но они жалкие слепцы: не понимают настоящей ее цели. Ей нужно собрать фрагменты Короны Дракона и уничтожить южные земли. Отвлекающие маневры лишь отдаляют то, что неизбежно.

Август не мог не согласиться. Чтобы покончить с угрозой своей стране, целесообразнее всего было бы ворваться в Ориозу, сбросить с трона Скрейнвуда и очистить Ориозу от авроланов. Однако тут возникала проблема: такие действия разрушит окончательно уничтожат доверие южных народов. Они решат, что Август за любое несогласие с его действиями захватит их земли. Воцарится хаос, и тогда Кайтрин им уж точно не одолеть. Король потер лицо:

— Что вы станете делать, если они проголосуют за план Адроганса?

— То же, что делал всегда. Буду защищать три фрагмента Короны Дракона.

— Так вы полагаете, что никакого компромисса быть не может? Может, скажете им, что подумаете насчет драгонелей?

Каварр покачал головой:

— Нет. Они сразу поймут, что я говорю неправду. Знаете, Август, я не считаю себя слепым или невежественным человеком в той политике, последствия которой мы все наблюдаем. Тем не менее стоит мне начать врать членам Совета Королей, как они тут же станут сомневаться во всем, что я скажу после, и уже не поверят в правдивость слов, которые я произнес ранее. Они посчитают, что ради собственной своей выгоды я многократно преувеличил степень угрозы, а в результате откажут мне в помощи и не дадут мне ни войска, ни вооружения.

— Проклятье! — Август поднял кулак ко рту, но заставил себя разжать пальцы и сделал вид, что разглаживает усы. — Если я выйду из альянса, то разрушу союз, противостоящий Кайтрин. Народы поддержат вас или Адроганса или, что еще хуже, заключат с Кайтрин сепаратный мир. Мне придется поддержать Адроганса, если все выскажутся в его пользу, и я поддержу выработанное нами решение, каким бы оно ни оказалось. Я также поддержу вас, и я уверен, что смогу повлиять на некоторых людей, и они присоединятся ко мне. Нализерро не нравится то, что сулланкири называет его страну своим домом. Себция, Мурозо и Виарка тоже выступят в вашу поддержку, так как вы являетесь передней линией их обороны. Думаю, что мы сможем повлиять и на Вильван.

— Нет уж, увольте меня от чародеев. Они разгневаны: их дети убиты, а люди им больше не доверяют. Пусть уж лучше работают с маленькими группами Окраннела, а не. со мной. Ну а я займусь созданием новых механоидов. — Каварр прищурил глаза. — Мы еще кое-что можем сделать, правда, это будет непросто.

— И что же именно?

— Нам в Окраннеле нужен Норрингтон.

Август нахмурился:

— Что-то я не пойму хода ваших мыслей.

— Норрингтон — это единственная настоящая угроза для Кайтрин. Убьет он ее или нет — вопрос спорный, но в пророчестве сказано, что он освободит Воркеллин. Кайтрин поставила управлять островом крокэльфа — сулланкири Уинфеллиса. Этакого извращенного эльфа, которому поручено стать надсмотрщиком извращенной ею страны эльфов. Так вот, пока Норрингтон не со мной, он угрожает установленному Кайтрин порядку вещей.

— А если он будет в Крепости Дракона?

— Кайтрин сделает вывод, что ради атаки на остров войска я не выведу. А вот Адроганс на такой безрассудный поступок способен, тем более если его армия застрянет в Окраннеле. Долго, однако, такое положение не продлится: наступит зима, и Кайтрин получит фору, так как войска ее приучены к холоду и хорошо действуют в это время года.

Король кивнул:

— Крепость Дракона с фрагментами Короны и Норрингтоном станет для нее в десять раз более привлекательной.

— Единственное, что работает против Кайтрин, — вздохнул Снежный Лис, — это ее нетерпеливость. Она убила молодых чародеев и лишила нас нового поколения. Если бы она выждала, ослабила бы свои атаки, то власть в мире перешла бы к тем, кто не помнит ужасов прошедшей войны. Внутреннее давление разорвало бы хрупкие союзы, а старые соперники подняли бы головы. Беженцы Окраннела повторили бы судьбу воркэльфов, ожесточились бы, но никто из них не стал бы рисковать собственной жизнью ради освобождения своей земли.

Август рассмеялся:

— Она сама загнала себя в ловушку, когда много лет назад послала с Хокинсов свое предупреждение. Она пообещала, что сегодняшние дети никогда не станут взрослыми. И исполнила это обещание в отношении детей Вильвана и сирот Низины. Если у нее и дальше так пойдет, то спустя поколение Кайтрин приберет все к своим рукам.

— Такой возможности мы ей не предоставим. — Каварр передернул плечами и кивнул в сторону зала заседаний. — Я потребую всего, о чем только смогу вспомнить, включая Норрингтона. Возможно, что так мы получим то, в чем нуждаемся. Если не…

Август покачал головой.

— Мы получим все, что нам понадобится, клянусь Кедином! Я очень надеюсь на это.

ГЛАВА 43

Он отворил дверь. В высокие узкие окна заглядывало утреннее солнце, и стало быть, комната выходила на восток. Уилл в очередной раз удивился: странная все-таки эта башня Вильвана! Ведь если он дважды повернул налево, то помещение, куда он сейчас вошел, должно находиться на той же стороне, что и его комната, окна которой выходили на запад.

При других обстоятельствах он бы поломал над этим голову, но сейчас было не до того. Кроме Ворона, Квика, Резолюта и Дрени в комнате, в которую его пригласили, находились еще трое. Единственная женщина о чем-то тихо беседовала с Вороном. Седые волосы свидетельствовали о преклонных годах. Уилл узнал ее: это — Орла, военный магистр, она была Ј ними в походе на сулланкири. «А это, судя по всему, — панк», — подумал Уилл, взглянув на огромную неуклюжую фигуру. Дикарь и Дрени с любопытством разглядывали друг друга, а Квик летал под потолком.

Увидев третьего человека, Уилл забеспокоился. Он предполагал, что высокий зеленоглазый юноша тотчас его узнает. Ведь это тот, которого по подначке Паршивого Джека и Гарроу избивали подростки. И тут же улыбнулся. Я в маске, потому он меня не узнает. Уилл кивнул ему и подошел к Ворону.

— Я здесь.

Ворон приветливо улыбнулся:

— Вижу, что здесь. Это — магистр Орла, ты с ней уже знаком. Ей поручили охранять тебя от сулланкири. А это — ее ученик, адепт Керриган Риз. Панка зовут Ломбо, он их сопровождает.

— Приятно снова встретить вас, лорд Норрингтон, — кивнула Орла.

В словах ее было столько уважения, что Уиллу стало неловко.

Керриган подошел к ним, чтобы представиться.

Уилл нахмурился. Он же, в конце концов, тот самый Норрингтон, который спасет мир, потому Орла и смотрит на него с уважением. Но, как он себя ни уговаривал, ему было неловко и даже стыдно, может впервые в жизни. Все ждали от него геройства, и несколько раз он действовал довольно смело, а вот Керригану не помог. И дело даже не в том, что он боялся быть побитым. Он просто решил, что его это не касается, потому и ушел. С другой стороны, если я поступил так в простой ситуации, то как буду действовать, когда понадобится быть Норрингтоном?

Адепт протянул Уиллу руку:

— Я — Керриган Риз.

Уилл кивнул:

— Да, мы уже вроде встречались.

Керриган наморщил лоб:

— Что-то не припомню.

Панк на четвереньках подскочил к ним, обнюхал Уилла, чем привел его еще в большее замешательство, и кивнул.

— Ночь охоты.

— Я не… — Керриган сильно покраснел.

Уилл медленно поднял маску и, словно со стороны, услышал собственные слова:

— Я не помог тебе, когда на тебя напала банда Гарроу.

Адепт сузил зеленые глаза, скулы у него заходили.

— Я же тогда звал тебя на помощь…

Ломбо фыркнул и стукнул Уилла по груди.

— Керриган стал охотником. Ломбо видел.

Уилл закашлялся и пошатнулся. Подросток был уверен: Керриган не заметил, каким огнем сверкнули черные глаза панка, но Уилл-то все видел. Если я когда-нибудь обижу Керригана, Ломбовырвет у меня из груди сердце. Уилл потер грудь и кивнул дикарю. Тот ответил ему таким же кивком.

Железная рука Резолюта взяла Уилла за шиворот.

— Что ты такое сделал?

— Вернее, чего не сделал, — покачал головой Уилл. Если бы я держал рот на замке, только мы с Ломбо знали бы об этом, а мы поняли бы друг друга. — Там, в Низине, банда била Керригана. Он попросил меня о помощи, а я не вступился.

Воркэльф развернул Уилла и, взяв его за плечи, сильно потряс.

— Как ты мог…

Уилл вывернулся:

— У меня в это время были другие дела. Я убегал от всего, что произошло со мной после встречи с вами, и он тоже был частью этого.

Острые как бритва серебряные полумесяцы холодно уставились на него.

— Твоя задача…

— Да знаю я о своей задаче, — окрысился вор, — не волнуйтесь, но в тот момент я еще не был этим вашим Норрингтоном. Я был просто самим собой и был уверен, что никакой я не Норрингтон. И послушайте, я же во всем признался. Керриган, прошу прощения за то, что тогда за тебя не вступился.

— Ладно, все нормально, — пожал плечами адепт.

— Нет, не нормально, — воркэльф скрестил на груди руки. — Не думаю, мальчик, что ты сознаешь опасность нынешней ситуации. Совет Королей объявил свое решение. Они поддерживают генерала Адроганса в его намерении освободить Окраннел.

Уилл сдвинул брови:

— И что из этого следует?

Ворон, взмахнув рукой, пригласил всех за стол. Когда все расселись (Квик пристроился на спинке стула Уилла, а панк уселся в дальнем углу), Ворон приступил к объяснению:

— Все очень просто, Уилл, мы отправляемся в Окраннел.

Юноша нахмурился:

— Но я думал, что мы поедем в Крепость Дракона, оттуда — на север, а там убьем Кайтрин, и дело с концом.

Ворон, Орла и даже Резолют усмехнулись, и Ворон продолжил:

— Было бы неплохо, если бы все пошло по твоему сценарию. Кстати, четверть века назад и мы так думали, но ничего путного из этого не вышло.

— А почему это все так решили? — Уилл возмущенно фыркнул. — В Крепости Дракона есть Хокинс, и даже Резолют сказал, что он мне понадобится, когда мы пойдем убивать Кайтрин.

Ворон кивнул:

— Мне рассказывали, что барон Дракона выдвигал этот аргумент. Он долго и громко спорил. Говорил, что тебя необходимо привезти в Крепость Дракона, но генерал Адроганс заявил, что возьмет тебя с собой.

— Когда я в следующий раз пожму ему руку, его кольцо станет моим.

— Обсуждение закончилось, когда Скрейнвуд выступил на стороне генерала, — прорычал Резолют. — Так что, если тебе не терпится кому-то отомстить, отомсти ему.

Уилл хмыкнул:

— Уже отомстил.

Ворон вскинул бровь:

— Что?

Уилл широко улыбнулся, сунул руку в кошелек, висевший на поясе.

— Король вел себя как идиот. Он мне не понравился, и когда мы пожали друг другу руки, я снял с него кольцо. — Он вынул сапфировый перстень и с гордостью его продемонстрировал.

Орла прикрыла лицо рукой, а Ворон покачал головой.

— Но Резолют только что сказал… я просто ускорил события.

Ворон взял у него кольцо и положил на стол.

— Резолют, друг мой, я прошу у тебя прощения. Все это время, со дня нашей встречи с Уиллом, я считал, что ты обращаешься с ним излишне жестоко. Я надеялся, что характером он пошел в отца.

— Ты ни в чем не виноват, Ворон. — Воркэльф повернулся к подростку. — А теперь выкладывай другую добычу.

— О чем вы говорите? — Уилл смотрел на него честными глазами. — Король сам напросился.

Голос Резолюта звучал так сурово, что казалось, что в комнате стало холодно:

— Не виляй, мальчик. Я видел, как ты упал на принца. Не думаешь ли, что я поверил в твою неловкость? Или, может, решил, что сможешь одурачить меня, прикидываясь простачком?

Уилл колебался. Если он по-прежнему будет уверять, что споткнулся случайно, Резолют его немедленно обыщет. Если же он предъявит сейчас другое кольцо, то самое, которым король поставил печать на его маску, Резолют вынужден будет признать, что проморгал воровство. Накажут его в любом случае, так что пусть и воркэльф немного сбавит спеси.

Вор полез в кошелек и положил на стол второе кольцо.

— Оно магическое.

Керриган потянулся было к кольцам, но Уилл быстро хлопнул его по руке. Послышался хруст.

— Ох! — Уилл потряс рукой и подул на костяшки. — Принц тоже вел себя глупо.

— Возможно, Уилл, что ты прав. Если бы Линчмер был коровой, то умер бы с голоду, потому что ему и в голову не пришло бы пощипать траву, — сказал Ворон. — Но это не дает тебе права совершать кражу, тем более что это кольцо является официальной королевской печатью. Ты не знаешь короля Скрейнвуда. Он же параноик и может посчитать, что пропажа кольца — это заговор против него, и в результате разрешит Кайтрин ввести в Ориозу дополнительные войска. Он также может нанести удар по союзникам, заподозрив их в том, что они хотят свергнуть его с трона.

— Понятно, — Уилл громко вздохнул. — Я могу пробраться к нему в дом и положить оба кольца, так что никто не увидит. Раз уж Резолют в тот вечер ничего не заметил, то, значит, и никто не заметил.

Орла положила руку Ворону на плечо.

— Полагаю, что Уиллу не следует возвращать кольца самому. Если хотите, это сделаю я. Я скажу, что как только мы услыхали о пропаже, тут же начали поиски и обнаружили кольца. От подробностей я уклонюсь. Скрейнвуд не будет знать, как мы это сделали и где именно их нашли.

— Неплохая идея, — одобрил Ворон.

Руки Керригана окружила голубая аура. В левой ладони он держал кольцо короля, а в правой — печатку, горевшую красным огнем.

— Маги поработали с обоими кольцами, — объявил он.

Адепт положил кольцо на стол и протянул пухлую руку к маске

Уилла. Перед глазами вора вспыхнула голубая искра. Керриган убрал руку и удовлетворенно кивнул.

— Кольцо оставило на маске метку, и с ее помощью легко проверить подлинность исходящих от короля приказов.

Квик затрещал крыльями и несколько раз пролетел от кольца к маске.

— Да, так и есть.

Керриган взял кольцо с сапфиром.

— Здесь применили интересное заклинание. Кольцо начинает работать, когда этого хочет его обладатель. С его помощью он может обнаружить злоумышленника в радиусе двенадцати футов.

— Лучше бы ему им не пользоваться, — засмеялся Резолют, — а то его уничтожат.

Адепт нахмурился:

— Заклинание имеет узкую направленность. Кольцо предупреждает владельца лишь о врагах, происходящих из семейства Норрингтонов.

— Должно быть, Скрейнвуд сделал его после смерти матери, иначе, получив предупреждение, он убежал бы от сулланкири. — Темные глаза Ворона потемнели еще больше. — Почему же он не получил предупреждения в тот момент, когда Уилл крал у него кольцо?

Орла взяла кольцо у Керригана и накрыла его ладонями. Сквозь пальцы пробился голубой свет. Она задумалась на мгновение и кивнула.

— На этот вопрос может быть много разных ответов. Во-первых, Уилл, возможно, и не Норрингтон.

Резолют это предположение решительно отмел.

— Он — Норрингтон. В этом нет ни малейшего сомнения.

Ломбо поскреб когтем в уголке глаза.

— Вор крадет. Ненависти нет.

Орла согласно кивнула:

— На склонность Уилла к воровству не влияет его душевное состояние. Произнося заклинание, маг вкладывал в него свое собственное понимание враждебности, а воровство Уилла на такую высокую ступень никогда не поднималось. В конце концов, совершая кражу, он не собирался причинить вред королю, а просто хотел обогатиться. Над этим надо бы еще подумать, но подозреваю, что дело обстояло именно так.

Уилл нахмурился:

— Может, оно у него в тот момент просто не работало.

— Неплохая мысль, — одобрила Орла.

— Это на такой-то встрече, где приветствовали Норрингтона? — хрипло рассмеялся воркэльф. — Оно у него, без сомнения работало. Если Кайтрин хотела вселить ужас в сердца мировых лидеров, то она должна была бы совершить нападение и уничтожить их единственную надежду.

Дрени поднял руку:

— Мы с вами оказались в любопытной ситуации. Если Скрейнвуд решил, что кражу кольца совершил Уилл и посчитал это враждебной акцией, то он должен думать, что Уилл — не Норрингтон, и тогда можно понять, почему он хочет послать Уилла в Окраннел.

Уилл наморщил лоб. Если Скрейнвуд не знает, что кольцо украл я, то, стало быть, полагает, что я — Норрингтон, а если знает, то думает, что я не Норрингтон? С другой стороны, если король считает, что в воровстве моем враждебных намерений не было, то может думать, что я — тот самый Норрингтон. А если кольцо в тот момент не работало, то… Уилл потер пальцами виски.

Ворон призвал всех к вниманию.

— Интересная мысль, но думаю, что самые простые ответы — всегда самые лучшие. Первое: король не знает, что Уилл украл кольцо. Скрейнвуд — человек мелочный и мстительный, но в то же время изобретательный. Знай он об этом, пригласил бы Уилла и предложил бы ему поехать в Крепость Дракона, посулив много денег за то, чтобы он украл там взрывчатый порошок для драгонелей. Существует, однако, более важная причина, по которой он не посылает Уилла в Крепость Дракона. Путь туда лежит через Ориозу. А у Кайтрин в Ориозе войска, так что Уилл там подвергнется наибольшей опасности. Если в Ориозе он будет убит, другие народы из мести разорвут страну Скрейнвуда на части.

Ворон обратился к Орле:

— Будьте добры, верните Скрейнвуду кольца. Вы можете даже модифицировать то, что с сапфиром, чтобы расширить круг злоумышленников .

— Тогда при атаке авроланов Скрейнвуду будет гарантирована жизнь, — улыбнулся Дрени. — А что, если на трон Ориозы сядет кто-то другой? Может, все мы от этого только выиграем?

— Скрейнвуд — человек ненадежный и к тому же интриган, но, пока жив, для Кайтрин он представляет проблему, как, впрочем, и для нас. Если же он умрет, часть ее войска может поддержать Линчмера, другие отряды — Эрлстоука или даже Райгопу. Ориоза погибнет, а остальные народы разбегутся. Хорошего в этом мало.

— А если Скрейнвуд примет сторону Кайтрин и они вместе пойдут против нас? Тогда кольцо лишит нас возможности его убить.

Прежде чем Ворон ответил на вопрос Дрени, Резолют стукнул по столу костяшками пальцев и взглянул на Орлу.

— Заклинание кольца направлено против Норрингтонов, стало быть, в кольце есть что-то от одного из представителей этого рода.

— Волос. Возможно, взятый от сына, — согласилась чародейка.

— Но то, что положено, можно ведь и вынуть? — спросил воркэльф.

Орла призадумалась:

— Ваше знание магии делает вам честь, Резолют.

— Я польщен, магистр. — И с этими словами он вырвал у себя волосок. — Когда будете работать с кольцом, сделайте так, чтобы оно меня не узнало.

Уилл широко раскрыл глаза, когда Резолют протянул волосок Керригану.

Ворон взял воркэльфа за запястье.

— Ты охотник и воин, но ведь ты же не убийца, Резолют?

— Будучи человеком, ты пожелал увидеть землю воркэльфов свободной. Я просто хочу быть уверен в том, что, когда настанет время возвращать долги, на моем пути будет одним препятствием меньше.

ГЛАВА 44

Алекс и Пери прогуливались по саду крепости Грипс. При свете дня сад выглядел совершенно по-другому. Искусственный ландшафт Окраннела казался Алекс настоящим, и она живо представила себе, как будет выглядеть страна после освобождения.

Во рту тем не менее сохранился горький привкус вина. Преподнесенный Вороном урок не прошел для нее даром: при обсуждении предстоящих военных действий она оказалась в меньшинстве. С согласия деда (озвученного Татьяной) Алексию включили в группу советников, сопровождающих Адроганса. К участию в военной кампании привлекли и Каро. Вместе с кавалерией генерал должен был по морю прибыть в Окраннел и до приезда Адроганса взять командование на себя. Волки Алекс номинально подчинялись Каро.

Войско Окраннела состояло из кавалерии и пехоты. Среди королевской тяжелой кавалерии было немало аристократов, в то время как в пехоте служили в основном крестьяне. Нерегулярная пехота была необстрелянной, а потому считалась ненадежной, хотя в желании солдат освободить родную землю никто не сомневался. Им отводили роль разведчиков и резервистов и в сражениях, которыми прославился Адроганс, использовать их не собирались.

Пери подпрыгнула и уселась на один из камней, представлявших Сварскую башню.

— Твой дед очень доволен. Ты примешь участие в освобождении Окраннела. Возглавив свой народ, ты выступишь против Кайтрин.

Алекс нахмурилась:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что дареное мясо вкуснее того, что добудешь сам?

— Нет, конечно, но сможешь ли ты убить зверя, на которого пойдет охотиться Адроганс? — Пери склонила голову набок. — По правде говоря, сестренка, я уверена, что сможешь, и без труда. Только вот войска тебе не дадут. Эту битву выиграл он, а стало быть, ему и предстоит вступить в дальнейшую схватку.

Алекс привалилась к камню, который привезли из Сварской Резолют и Ворон.

— В том-то и проблема, Пери. Я могла бы освободить Окраннел с меньшим количеством бойцов, чем он. Адроганс всегда требует себе гораздо больше солдат, чем нужно. Перестраховщик! С огромной дубиной идет на маленького зайчика.

— Со стороны именно так и кажется, принцесса, но что, если зайчик не такой уж и маленький?

Алекс повернулась, а Пери соскочила с камня. Король Август ласково улыбнулся:

— Я понимаю твое недовольство,Алекс, и не сомневаюсь в том, что меньшими силами ты добилась бы большего, но мои коллеги вот уже два десятка лет слушают истории о подвигах Адроганса. Я, бывало, и сам принимал в этом участие. На мой взгляд, рассказы о тебе намного занимательнее; однако факт остается фактом: ты возглавляла лишь небольшие отряды. К твоим победам я отношусь с должным почтением, но говорить об этом много не могу: меня сочтут пристрастным.

— Ваше величество, — сказала Алекс, — ни в коем случае не думайте, что я вас в чем-то виню. Все, что вы говорите, совершенно справедливо, я с этим согласна. А вот с чем я не могу примириться, так это с тем, что Адроганс не бережет ни людей, ни ресурсы. Продовольствия, которого он затребовал, хватит еще на одну такую же армию. Я не спорю: сильные и хорошо накормленные солдаты — это очень важно, тем не менее огромный продовольственный обоз является соблазнительной целью для противника. Положение усугубляют трудности передвижения в горной местности. Ваш поход неопровержимо доказал это. Получается, что, чтобы сохранить припасы, надо будет оттянуть для их защиты большое количество людей, и когда придет время сражаться, солдат окажется недостаточно.

Король развел руками:

— Я с тобой совершенно согласен. Если бы это зависело от меня, я поставил бы тебя во главе кампании, но это, к сожалению, невозможно. Единственное, что тебе остается, — это изучать действия Адроганса.

— Я давно уже все изучила. — Алекс громко вздохнула и скрестила на груди руки. — Я прочитала все его отчеты о сражениях и поняла, как он расточителен. Если бы не огромная численность его войск и не везение, никто бы знать о нем ничего не знал. Глупые враги не могут прославить генералов. Победы, которые Адроганс одержал, могли быть добыты с минимальными потерями. Самое неприятное — это то, что перед ним открывались другие возможности, а Адроганс от них с пренебрежением отвернулся, а иначе так и просто не заметил. Все это я увидела в его отчетах.

Лицо короля стало суровым.

— Не стану спорить с тобой и на этот раз. То, что ты все это заметила, хорошо. Значит, ты сможешь ему кое-что подсказать.

— Сомневаюсь, что он станет меня слушать, — фыркнула Алекс.

— Он выслушает генерала Каро, а Каро прислушается к тебе. Я ему, кстати сказать, уже отдал такое распоряжение, объяснив, что твои советы всегда отличались здравым смыслом. — Август покачал головой. — На Совете мы все вместе составили план действий, однако оптимальным его не назовешь. Никто из членов Совета не приложил достаточных усилий, все постарались подстраховаться на случай неудачи. Говорили, что они якобы не верят в желание Кайтрин выкрасть фрагменты Короны Дракона. Я сравнил бы это все с рычанием в темноте в надежде напугать невидимого волка. Если волк действительно там находится, то вы погибнете в любом случае, а если — нет, то и без рычания останетесь живы. Так и в этом случае: все понимают, что, если Кайтрин соберет фрагменты, им конец, потому-то и отказываются рассматривать этот вариант.

— Самое главное, что нам удалось сделать, — это выделить Адрогансу войска для освобождения Окраннела и дать войско Каварру для укрепления обороноспособности Крепости Дракона. Ты же получишь войско для похода на авроланов.

Пери заморгала большими янтарными глазами:

— А как насчет освобождения Воркеллина?

Август улыбнулся:

— Я мог бы сделать это твоей главной задачей, Алексия. Но тогда эльфы возразят и скажут, что обойдутся собственными силами.

Алексия заметила логику в словах Августа.

— То есть если бы мы предложили эльфам свою помощь, то они попросили бы другие войска поддержать нас, лишь бы не подпустить нас к Воркеллину, верно?

Король пожал плечами:

— Такой вариант не исключается, хотя я сделал бы по-другому: намекнул бы, что помощи от эльфов мы не ждем, потому что у нас есть гиркимы.

Пери вздыбила перья:

— И вы позволите, чтобы эльфы диктовали нам и не допустили бы нас к участию в кампании?

Август поднял руки:

— Успокойся, Перрин, я с глубоким уважением отношусь к твоему народу. Мы устроим так, что и вы, и они примут участие в операции. И не только вы, но и урЗрети, так что с такими тремя народами…

Гирким испустила радостный крик и захохотала.

— Все будет хорошо.

Алекс улыбнулась, несмотря на зарождающийся в глубине души гнев.

— Держите это в уме, вы оба, потому что, возможно, всем нам придется его поднапрячь. Меня, ваше величество, беспокоит другая составляющая кампании. Я имею в виду командира частей противника: сейчас ее, кажется, зовут Маларкекс?

Король кивнул головой:

— Да, раньше ее звали Эдамис Вилкасо из Нализерро. Она могла бы быть тобой, или ты — ею. В качестве командира кавалерийского эскадрона она одерживала победы, действуя не числом, а умением. В условиях ландшафта Окраннела, как ты совершенно справедливо заметила, это дает сулланкири преимущество. Она была очень умна и, поняв значение драгонели, украла ее у Кайтрин. Ходят слухи (Адроганс, правда, им не верит), что она даже всадников своих вооружила драконеттами. Наших лучников считают самыми искусными, однако залп из таких драконетт разрывает людей в клочья.

— Беспокоит меня больше всего то, что Маларкекс отстранили как раз за тактику. — Алекс наморщила лоб. — И не потому, что меня отстранили за то же самое. Я придумаю сотню других способов, с помощью которых перехитрю противника. Но если и она способна хотя бы на десять подобных идей, битва за Окраннел будет жестокой.

Август утвердительно кивнул головой:

— Алекс, я помню свои сражения в Окраннеле. Кампания была названа победоносной, но ведь ты прочитала все отчеты и можешь судить, как было на самом деле. Да, мы прорвались через Призрачные Границы, и нам удалось вывести людей из Окраннела. Однако, если бы я на самом деле одержал тогда великую победу, тебе не понадобилось бы идти сейчас в этот поход.

— По крайней мере, вы это понимаете. — Она покачала головой. — В плане слишком много неясного. Все согласились с тем, что Окраннел мы освободим, но как мы будем это делать, непонятно. Кампанию рассматривают скорее как игру. Но ведь это только оловянные солдатики не проливают кровь.

— Будь осторожна, принцесса, — сказал Август. — Может, Адроганс и не просчитывает все, как это делаешь ты, а может, просто не хочет делиться с тобой своим замыслом. Тебе это надо выяснить.

Алекс прищурилась:

— Ваше величество, простите меня. Со своими эмоциями я справляюсь плохо. Вижу-то я много, а вот возможности высказать собственное мнение у меня нет. Все, что я смогла узнать об Адрогансе, я выяснила из его отчетов. Составляя план кампании в Окранелле, он исходит исходя из его традиционного административного деления на шесть герцогств. Это, с одной стороны, и неплохо, но следует учитывать, что несколько герцогств — это политические образования, представляющие ценность только находящихся в эмиграции лидеров. В герцогстве Свойн Лэйкс находится огромное озеро, в которое впадают реки, делящие весь этот район на две части. С военной точки зрения, это две разные территории, поэтому разделить армию пополам — значит подписать себе смертный приговор. А с учетом окружающей герцогство низины получается уже четыре региона. Даже герцогство Крозт можно разделить на две части. К тому же я не слыхала, чтобы Кайтрин восстановила Радуйский мост, и вполне может статься, что северная часть полуострова на самом деле — самый настоящий остров. Увидев, что Август улыбается, Алекс рассердилась:

— Что? В чем дело?

— Давненько не слышал я лекции по географии Окраннела, тем более что лектор — человек, который и в стране-то не был. Не сердись, это просто наблюдение, а не упрек. То, что ты говоришь, соответствует действительности, и Каро знает это. Потому-то так важно, чтобы ты там была.

Пери вдруг громко рассмеялась. Алекс повернулась к ней:

— Может, я что-то упустила, сестренка?

Гирким погладила себя по груди:

— Да, причину, по которой нас посылают в Окраннел.

— Я не… — Алекс замолчала. — Ох…

Август кивнул и положил руки на плечи Алекс.

— Верно. Ты все понимаешь. Если Адроганс этого не поймет, то будет освобожден от поста командующего. И не я один буду рад, если ты его заменишь.

ГЛАВА 45

Поднявшись на первый холм к западу от Ислина, Алекс развернула лошадь и оглянулась на колонну, длинной змеей выползавшую из столицы Альциды. Генерал Адроганс оказался настолько любезен, что позволил ее Волкам возглавить войско. Заметив на балконе немощную фигурку старца, Алекс помахала деду рукой.

Сильными своими стенами и высокими башнями город бросал вызов дождю. Нипочем им были и серое небо, и ливень. А вот всадникам было хуже, и яркие их знамена безвольно обвисли. Дождь струился по темным кожаным плащам и сапогам солдат; лошади, встряхивая головой, неожиданно окатывали их душем. Грязь летела из-под копыт, облепляя голенища.

Сердце Алекс после выезда из города переполняли смешанные чувства. Да и как иначе? Земляки (поколение, изгнанное из родной страны) приветствовали ее, и ее Волков, и королевский эскадрон тяжелой кавалерии. Дети, смеясь, бежали по улицам, шлепали по лужам, размахивали маленькими черно-золотыми флажками. Люди, похоже, не сомневались, что кампания закончится полным успехом: авроланов вышвырнут из родной страны, а сами они вернутся в оставленные ими дома, сохранившиеся в воспоминаниях или в рассказах, услышанных от старших, чистыми и нетронутыми.

Алекс остановилась, глядя, как проходит колонна. Наконец расстояние заглушило приветственные выкрики, а холодный дождь охладил гордые лица. Все было очень просто: кампания им предстояла непростая. Западные страны должны были послать войска через Джерану к нагорью Жуск, что на юго-востоке Окраннела. Маленький треугольный участок этот никому еще не удавалось покорить. До нашествия авроланов нагорье всегда отличалось своей независимостью и требовало автономии. Королю Окраннела часто приходилось посылать в этот район карательные экспедиции с целью усмирения бунтовщиков, но до места добиралась едва ли четвертая часть войска.

Более половины войска, отправлявшегося из Альциды, составляла пехота, включая королевскую гвардию. Войску этому, как, впрочем, и некоторым войскам из Нализерро, Хелурки и отрядам эмигрантов из Окраннела, понадобится два месяца, чтобы преодолеть пятьсот миль, отделяющих Ислин от Окраннела, а следовательно, в нагорье Жуск они придут в начале Снежного месяца. Там они и останутся до весны.

Кавалерию Каро, часть пехоты, продовольствие и вооружение собирались переправить в Окраннел по морю. Кавалерия должна была прибыть приблизительно в то же время, что и последние отряды пехоты. Алекс против этого возражала: она хотела, чтобы большая часть кавалерии прибыла раньше, чтобы успеть спланировать операцию; но генерал Джераны с ней не согласился. Он не упомянул при этом о своей нелюбви к морским путешествиям, но Алекс это и так уже было известно.

В этом генерал, кстати, был не одинок. Таготча, вейрун Лунного моря, был их врагом еще с прошлой кампании против Кайтрин. Поначалу воины пытались его обмануть, а потом, в Сварской, они его подкупили. Алекс смутно припомнила рассказы о том, как король Скрейнвуд будто бы бросил морскому божеству в качестве взятки свое обручальное кольцо. Именно поэтому, как заверяли рассказчики, Таготча и забрал впоследствии его жену.

Похоже, что урок, преподнесенный когда-то Скрейнвудом, пошел всем впрок. Солдаты в обмен на жизнь предлагали вейруну золото, вино, живых животных (которые тут же становились мертвыми) и прочие ценности. Во время бури они просили божество о снисхождении. Алекс слышала бесчисленные рассказы о вейрунах лесов и полей, гор и ручьев. Божества эти помогали заблудшим и невинным и вознаграждали честных и благородных. Все знали, что Таготча капризен и жаден, поэтому старались ублаготворить его золотом, и тогда он на время смягчался.

То ли из-за нежелания опускаться до взяток, то ли из-за неодолимого страха перед морскими путешествиями Адроганс вместе с тысячей мужчин и женщин пустился в путь верхом (у каждого всадника было по три лошади). Вместо того чтобы брать с собой длиннющий армейский обоз, фураж и продукты были припрятали в условленных местах вдоль всего пути следования. Раз в три дня бойцы пополняли запасы и пересаживались на свежих лошадей.

Даже Алекс вынуждена была признать, что эту часть программы Адроганс спланировал хорошо, хотя по-прежнему считала запросы его сильно завышенными. Возможно, таким образом он просто боролся с задержками в пути и воровством, обычным спутником таких операций. Так или иначе, того, что генерал заказал, хватило бы еще на половину такого же войска.

В этом полной мере проявился противоречивый характер Ад-роганса. Он предоставлял своим людям все, что нужно было для войны, но вместе с тем совершенно не жалел их. В своих маневрах Адроганс ставил силу на второе после скорости место, что было весьма спорным даже в более благоприятные времена. Бесспорно, при обороне Джераны от нашествия авроланов ему сопутствовал успех, однако, судя по его же отчетам, победы доставались ему за счет везения, а не в результате верно разработанной стратегии.

Если счастье отвернется от него раньше, чем кончатся запасы, Адроганс пропал.

Алекс вздрогнула и оглянулась на колонну. Еще один парадокс: ее Волки и отряд легионеров были единственными легкими кавалеристами в войске. То, что им отвели роль разведчиков, было разумно. Три отряда тяжелой кавалерии были удачно размещены на пути следования: если разведчики обнаружат врага за следующим холмом или поворотом, они в любой момент смогут перегруппироваться и нанести удар. Маги Вильвана ехали вместе с ними и находились в середине колонны, там, где им было безопасней всего или где они сами могли причинить наименьший вред (это уже зависело от взгляда окружающих на чародеев).

Алекс и сама произвела бы точно такую же расстановку сил, если бы ее мнением кто-нибудь заинтересовался. И то, что Адроганс с ней не посоветовался, ничуть ее не удивило. Удивило Алекс то, что генерал в этом случае интуитивно выбрал правильную тактику, хотя в боях, которые он провел, интуицией и не пахло.

Алекс сдвинула брови и, развернув Вэлора, двинулась вслед за своими Красными беретами. Случайно рядом с ней оказался Ворон. Он приветливо ей кивнул. По капюшону его стекала дождевая вода, и одна капля повисла на кончике носа. Он сдунул ее и улыбнулся Алекс.

— У ваших Волков появились попутчики.

— Да, Черные и Серебряные. А мне дали еще и группу телохранителей. — Отряд Волков усилили, теперь он насчитывал сто пятьдесят солдат, да плюс к тому им дали в помощь еще два отряда. Алекс командовала теперь группой из двухсот двадцати человек, включая офицеров. Вряд ли этого было достаточно для боевого генерала, но и само звание, и воинское соединение достались ей от короля Августа, поэтому вопросов ни у кого не возникало.

Алекс снова оглянулась на колонну.

— А вы разве не должны быть там, с Норрингтоном?

— Называйте его лучше Уилл. — Ворон небрежно пожал плечами. — Я предпочитаю быть рядом с разведчиками. Я ведь все-таки не тяжелый кавалерист, к тому же не привык, чтобы меня защищали. Но если вы возражаете против моего присутствия…

Алекс уже начала качать головой, но на мгновение задумалась. В нормальной обстановке ехать рядом с ним она бы не захотела, но сейчас Пери улетела в Гурвиргул, и поговорить ей было не с кем. Кузен Миша был в отряде королевской гвардии, и ее ранг и положение не давали ей возможности общаться с ним, не вызвав гнев его командира.

— Да нет, что вы. — Алекс увидела во главе колонны Резолюта. — Думаю, члены вашей группы плевать хотели на то, куда Адроганс или я захотим вас поставить.

Ворон засмеялся:

— Ну, не совсем так. Некоторые послушаются, и я буду среди них.

Она подняла брови:

— Вы не производите впечатления послушного человека, Ворон.

— Я слушаюсь тех, чье мнение я уважаю.

— Понимаю. — Девушка могла бы принять его слова за лесть, если бы не прозвучавшая в них искренность. Алекс внимательно на него посмотрела. — А вы уже составили мнение о нашем военачальнике?

— Да, и даже не одно, ваше высочество.

— Зовите меня Алекс.

— Ни за что, даже и не просите. — Из глубины большого капюшона на нее смотрели серьезные глаза. — Я очень хорошо знаю свое место. Нет, подождите. Я хочу сказать не то, что вы, должно быть, подумали. Ваше желание установить со мной дружеские отношения я ценю чрезвычайно высоко. А что до прежнего нашего разговора, то на поле боя я с удовольствием выпил бы с вами из одной кружки и посчитал бы себя счастливчиком. Дело не в низком моем происхождении, исключающем фамильярность. Все гораздо больше: сейчас у нас с вами общие цели, но в той же самой войне может настать момент, когда цели эти разойдутся. То, что я вынужден буду сделать, может вызвать гнев генерала Адроганса, или короля Августа, или других людей, которые потребуются вам для освобождения Окраннела. Так что лучше будет нам сохранять официальные отношения.

Алекс нахмурилась:

— Я выросла среди гиркимов. У меня разве только крыльев нет и пуха, да есть манеры, заимствованные у учителей, но во всем остальном я гирким. Они обходятся без всяких этих условностей, так что мне здесь приходится трудно.

— Так было и со мной, — согласился Ворон, — пока события не заставили меня приглядеться к окружающим. Но я так ни к кому и не привязался.

— Я вас понимаю, Ворон, но хочу вам кое-что сказать.

— Пожалуйста, принцесса.

— Вы предположили, что цель моя — освобождение Окраннела. Это верно, но лишь отчасти. Моя цель — сохранить его свободным, а для этого нужно одно — уничтожить Кайтрин. Так что цели наши связаны более тесно, чем вы могли подумать.

Ворон сжал губы и кивнул.

— Вы правы, ваше высочество, благодарю за то, что поправили меня.

— Ошибки вы, судя по всему, допускаете редко. — Она улыбнулась ему. — Итак, вы сказали, что о генерале Адрогансе у вас имеется не одно, а несколько мнений.

Ворон оглянулся на кавалеристов Джераны. Темно-коричневые кожаные плащи; белая приготовившаяся к прыжку пантера на левой стороне груди. Копья дерзко смотрят в небо, словно угрожая проткнуть тучи, посылающие на них дождь. Всадники окружили Адроганса лесом копий.

— На приеме я решил, что он ведет себя вызывающе, впрочем, такой вывод сделать было нетрудно. Потом я имел возможность посмотреть на его людей, не на офицеров — нет, на солдат. Они у него все прекрасно подготовлены. Заботливо ухаживают за лошадьми. Нельзя сказать, чтобы они вовсе не пили, однако меру свою знают: я не слышал глупого бахвальства или ругани. Когда я попытался их спровоцировать, то получил в ответ суровые взгляды, но кулаки свои они попридержали.

— Выходит, и вы заметили определенный парадокс.

— Трудность в том, чтобы определить, какое из этих впечатлений верное. Если Адроганс — командир, умеющий воспитать людей, то этим можно объяснить его победы. Если же он некомпетентен и несдержан, то, возможно, все дело в его подчиненных: гордость заставляет их сделать то, чего не в состоянии добиться командир.

— Если верно второе ваше предположение, то вряд ли оно гарантирует успех нашей кампании.

— Это еще не самое худшее, о чем следует беспокоиться. — Ворон подался вперед и передернул плечами, чтобы размять спину. — Гиркимы будут нам очень полезны, но эльфийская инфантерия, которую доставят морем из Локеллина, сотрудничать с ними откажется. Пехота из Нализерро постарается как-то оправдать себя, ведь сулланкири, возглавляющий авроланов, — их земляк. Гвардия Окраннела и волонтеры тоже мечтают о героических поступках, и в целом управлять такой разнородной армией окажется очень трудно.

Алекс согласилась.

— Теперь самое главное — узнать, какая сила будет нам противостоять. Информация, которой мы располагаем, очень неясная, к тому же устаревшая, так что неизвестно, занимается ли сейчас Кайтрин укреплением страны или хочет разделить нас на части, а затем уже направить на нас войска, чтобы перебить нас поодиночке.

— Может, и так, хотя вряд ли.

— Почему?

Ворон пожал плечами:

— Последнее, чего она хочет, — это объединить против себя весь мир. Люди почувствуют вкус крови и решат, что Кайтрин уязвима. Контратаку ее они воспримут как признак отчаяния. Ей нужно переломить нам хребет в Окраннеле и сокрушить Крепость Дракона. Если ей это удастся, то желание людей сопротивляться ей испарится. Тогда Кайтрин сможет заключить с разными народами договоры о ненападении, после чего преспокойно их сожрет.

Алекс пальцем сбросила с носа дождевую каплю.

— Вы много думали о ее мотивах.

— У меня было для этого много времени. Четверть века назад Кайтрин предупредила нас, что вернется. Зачем? — Он вздохнул. — Чтобы мы ударились в панику, насторожились, а потом устали и забыли бы, как следует воевать, да и вообще зачем это нужно. Она придет, и мы перепугаемся, а в таком состоянии начинать сражение не следует.

— Вы полагаете, правильно начинать сражение под началом Адроганса?

— Не знаю. По крайней мере, у него большой военный опыт. — Ворон улыбнулся. — Возможно, у генерала имеются свои причины, по которым он вступил в борьбу с Кайтрин. Хорошо уже то, что он знает, как это надо делать.

ГЛАВА 46

Второй поход на запад Уиллу нравился куда больше, чем первый. Резолют большого скопления людей не любил и потому своим присутствием не слишком ему докучал, тем более что Уилл предпочитал ехать с конногвардейцами или с королевскими всадниками. Выходцы из Саварры, сильно напоминавшие Дрени цветом кожи и сложением, хотя и не такие крупные, утрачивали свою суровость, когда Уилл ехал рядом. Похоже, им нравилось, что в их рядах едет тот самый Норрингтон, а работу, которую воркэльф все-таки подбрасывал Уиллу, они рассматривали как часть солдатской службы.

Кроме воркэльфа Уилла беспокоили еще двое участников предстоящей кампании. Во-первых — Ломбо. Хотя панк и считал, что при нападении банды на Керригана Уилл повел себя правильно, он до сих пор внимательно следил за Норрингтоном. И дело было не столько в том, что он неотступно следовал за подростком, а в том, что, присев на корточки, изучал его следы, трогал их пальцем и даже обнюхивал.

Уилл понимал, что Ломбо рассматривает его как угрозу. Вор замечал, что панк поступает так же и в отношении некоторых других людей (а может, он только делал вид? ), однако бывало это не так часто. Раздражало его также и то, что Ломбо сделался добровольным телохранителем Керригана. Ну что такое Керриган в сравнении с тем самым Норрингтоном? А ведь Уиллу никто не прислуживал.

Вор пожал плечами. Может, и хорошо, что дикарь заботится о Керригане парень этот совершенно беспомощный. Уилл мог сделать сотни вещей, о которых Керриган и понятия не имел. В то же время подросток понимал, что и сам лишь недавно научился всему этому от Резолюта. Мелкие стычки между Орлой и Ломбо относительно того, как вести себя с Керриганом, проливали Уиллу бальзам на душу.

Квик и Дрени, похоже, переносили путешествие хорошо. Богатырю Дрени и лошадь дали богатырскую. Большую часть времени он проводил с отрядами тяжелой кавалерии. Командир легионеров Матрейв имел в составе своего легиона тяжелых кавалеристов, он и предложил Дрени поступить к нему на службу. Когда войско делало привал и устраивали состязания, Дрени неизменно оказывался самым сильным.

Всеобщим любимцем сделался и Квик, но по совершенно другим причинам. Зеленый Спринт порхал повсюду, постоянно изумляясь чему-нибудь совершенно обыкновенному. Солдаты быстро смекнули, что такую невинность можно обратить в свою пользу. Когда они проезжали мимо фруктового сада, кто-нибудь подбивал Квика на спор: они ставили перо, что, ему, дескать, не удастся сорвать яблоко с верхушки дерева. Квик тут же заключал пари, доставал яблоко и получал взамен перо, пуговицу или другой подобный хлам, который предлагали ему солдаты.

Частенько Квик возвращался с прогулки в поле с приставшим к голове лютиком. Он вроде бы и не замечал, что украсил себя таким образом, но когда на это обращали внимание другие, лихо заламывал цветок набок и, взвиваясь в воздух, совершал немыслимые спирали.

Каждый раз, когда Уилл смотрел на него, он не мог удержаться от улыбки, а часто и от смеха. Даже мрачный Резолют светлел в его присутствии. Когда Квик зарабатывал свои призы, он приносил их Уиллу, чтобы тот оценил их, а потом взял на хранение.

— Квик доверяет тебе, Уилл. У тебя ничего не пропадет.

Искреннее заявление вызывало смех: кому же не известно, что Уилл — профессиональный вор? И все же надувавшие Квика солдаты, глядя на безоглядное доверие его к Уиллу, постепенно меняли свое отношение к подростку, и с каждым днем пути все меньше и меньше людей, устраиваясь на ночлег, смотрели на него с подозрением.

Да разве принятые ими меры предосторожности остановили бы меня, если бы мне вздумалось что-нибудь у них украсть? Уилл улыбнулся. Они знали свое дело, а он знал свое. Уилл не понимал еще, откуда к нему пришло знание, как уничтожить Кайтрин, но решил, что со временем разберется.

На второй день пути, ближе к ночи, колонна подошла к Стеллину. Решено было разбить лагерь на заброшенном фермерском поле, к северу от города. Уилл вместе с Вороном собрался было устраивать на ночлег лошадей, когда к нему подъехал всадник из Джераны. Человек спешился и бросил Уиллу поводья своей лошади.

— Генерал Адроганс едет в город. Он хочет, чтобы ты сопровождал его, Уилл Норрингтон.

Уилл посмотрел на Ворона. Тот кивнул и встал на ноги. Всадник махнул рукой:

— Генерал хочет, чтобы Норрингтон ехал один. Охрана у него будет.

Ворон прищурился:

— Очень хорошо.

Всадник помог Уиллу сесть в седло и показал рукой на поджидавшего его в окружении уланов генерала. Уилл пришпорил большого гнедого мерина, а тот так сильно взбрыкнул, что чуть не выбил подростка из седла. Уланы расступились при его приближении и рассредоточились по дороге так, чтобы не слышать их разговора их с генералом.

Командующий кивнул Уиллу в знак приветствия:

— Ты хорошо переносишь путешествие.

Уилл пожал плечами:

— Мне что! Лошади везут.

— Верно. — Генерал улыбался, но Уилл знал, что улыбка эта — дань вежливости. — Ты в этом городе уже бывал?

— Да, месяц назад. Там были Ворон, Резолют и принцесса. Смотреть там особо нечего.

— И тем не менее придется посмотреть. — Серые глаза генерала сощурились. — Скажи мне, Уилл, а что обо мне говорят?

Этот небрежно заданный вопрос поразил Уилла.

— Не могу вам сказать, сэр.

Ноздри генерала раздулись, а глаза широко раскрылись.

— Что?

Уилл вскинул подбородок:

— Вы хотите знать, что о вас говорят другие люди, вот их и спросите. Я не трепло, которое продает друзей.

Несколько минут они ехали в молчании, потом на губах Адроганса появилось подобие улыбки.

— Значит, я могу не бояться, что ты передашь другим мои слова?

— Вы мне не друг.

Адроганс широко улыбнулся, повернулся в седле и внимательно посмотрел на Уилла.

— В этом ты прав, однако я — твой союзник. У нас общий враг, и мы доставим Кайтрин неприятности.

— Я хочу ее убить, — кивнул Уилл.

— Цель замечательная. Только сделать это нам придется вместе. Союз, который нам нужен, может быть образован только на основе взаимного доверия. — Он снова прищурился. — Только скажи мне, почему я должен, полагаясь на одно лишь происхождение, доверять мелкому воришке?

— А почему только на основании того, что вам постоянно везет, я должен доверять заносчивому и эгоистичному генералу?

Адроганс рассмеялся:

— Вот, значит, что думают обо мне твои друзья.

Щеки Уилла вспыхнули.

— Вы меня поймали. О каком же доверии тогда можно говорить?

— Нет, ты не прав. — Лицо генерала стало непроницаемым, хотя говорил он очень эмоционально. — Ты — человек лояльный, но немного политически незрелый и, похоже, слишком импульсивный. Тебе не откажешь в характере и в том, что ты способен инстинктивно ответить ударом на удар. Возможно, после определенной тренировки ты добьешься замечательных успехов.

Дело в том, Уилл, что ради нашего общего успеха я обязан тебе доверять. И я верю в то, что доверять тебе можно, остается лишь выяснить, до каких пределов это доверие может доходить.

— До каких пределов? — возмутился вор.

— Достаточно знать, что ты можешь выступить в более важной роли, нежели приманка. Ты достаточно умен, чтобы понять: тебе отвели именно такую роль. Мы начали военную кампанию. Красть здесь нечего. Ты нечто вроде знамени для тех, кому хочется верить в то, что Кайтрин возможно победить, и одновременно — средство, которое, поможет ее отвлечь.

— Для того чтобы понять это, не нужно быть Великим магистром Вильвана, — презрительно бросил Уилл.

— Прекрасно. — Адроганс провел рукой по подбородку. — Тебе придется понять, Уилл, что этой кампании я придаю чрезвычайно важное значение. Я знаю, с какой надеждой смотрит на нее всякий, кто в ней участвует. Я проведу ее так, как сам считаю нужным, потому и ты, и твои друзья почувствуют, что советами вашими я пренебрегаю. Если я увижу, что ты или они могут оказаться мне полезны, то обращусь к вам. Если нет — вы останетесь в резерве, и никакие мольбы не помогут.

— Стало быть, наша работа будет заключаться в ничегонеделании, пока вы не сочтете нужным что-нибудь нам предложить?

— Да.

— А что, если мы не согласимся с тем, что вы будете делать?

Адроганс поднял подбородок и провел по шее затянутой в перчатку рукой.

— Командование операцией на меня возложили не без причины. Знаю, у меня полно хулителей и меня есть за что критиковать. Но, как ни странно, несмотря на все критические замечания, я одерживаю победы, И это никому не опровергнуть.

Уилл нахмурился. Они в это время поднялись на холм и посмотрели сверху на Стеллин.

— А что, если то, что о вас говорят, правда? Что, если вам указывают на недостатки, из-за которых можно проиграть войну? И уже следующая наша битва может обернуться поражением?

— Я знаю это куда лучше тебя, Уилл, и принимаю все меры предосторожности, чтобы этого не произошло. — Генерал посмотрел на него и кивнул в сторону города. — Пора, горожане должны увидеть своих освободителей.

Адроганс пришпорил коня, и мерин Уилла охотно последовал за ним. Из «Кролика и Клетки» вышла небольшая толпа. Уилл узнал Квинтуса, стоявшего впереди.

Генерал остановился прямо перед ним, так что Квинтус даже слегка попятился.

— Я — генерал Марк Адроганс из Джераны. Вы, я полагаю, обо мне слышали и сейчас трепещете от страха. Времени на разговоры у нас немного. Так что заканчивайте побыстрее с изъявлениями преданности. Перейдем сразу к делу.

Квинтус потупился:

— Вы оказали нам честь, милорд.

— Ну разумеется, — процедил Адроганс и наморщил нос. — Думаю, вы еще больше обрадуетесь: ведь я привез с собой Норрингтона, вашего земляка и спасителя мира.

Люди разинули рты и низко поклонились Уиллу. Он было удивился тому, что никто его не признал, а потом вспомнил, что на нем маска. Вряд ли они догадаются, что видят его не первый раз. Если только…

Он посмотрел по сторонам, отыскивая взглядом Сефи, но ее не было видно. А спросить нельзя: они его тогда сразу узнают, а этого он ни в коем случае не хотел. Почему не хотел, он и сам как следует не понимал. Возможно, потому, что увидел в глазах людей искру надежды. Если они узнают, кто я на самом деле, искра эта погаснет.

Адроганс громко хлопнул в ладоши:

— Да, да, вы, без сомнения, взволнованы. Это заметно. Вы должны кое-что сделать. Во-первых, держаться подальше от Норрингтона. Продукты у нас есть, хотя и не в достаточном количестве. Могу ли я в вашем чудном заведении обзавестись тремя бочонками бренди? Две тысячи людей испытывают жажду.

Владелец таверны вытер руки о грязный передник.

— Так много бренди у меня нет, милорд. Я готов нагрузить вам телегу бочонками с элем, а лично для вас найдется бренди.

— Отлично. — Адроганс кивнул своему солдату, и он швырнул Квинтусу толстый кожаный кошелек с золотыми монетами, которые звякнули, когда он их поймал. — Кроме того, мне нужно пятьдесят голов скота. Пригоните их к завтрашнему утру в Нормонт. Заплатим, разумеется, золотом. Распределите этот скот среди людей по справедливости, чтобы никто от этого не разбогател и никто не обеднел. Можете бросить жребий, если хотите. Те продукты, что мы оставим в Нормонте, должны быть отправлены на городские склады и дожидаться там нашего возвращения, однако вполне вероятно, что они пригодятся вам самим зимой.

Уилл увидел полдюжины молодых людей с дорожными мешками. У каждого из них за плечом висели лук и колчан со стрелами. Были они на вид чуть старше его, и глаза у них горели нетерпеливым огнем. Было очевидно: им не терпится вступить в войско.

Адроганс тоже все это заметил.

— Прекрасно, вижу, что в Стеллине имеется народное ополчение. Вам оно необходимо. Охраняйте же свой город хорошо, парни! Ваше присутствие позволяет мне не оставлять в городе своих солдат. Мне одной заботой меньше, а Кайтрин — одной тревогой больше.

Уилл, слушая Адроганса, почувствовал, как у него бегут по коже мурашки. Хотя заносчивость и высокомерие, которые он заметил у генерала, никуда не делись, он заметил у него теперь и другие черты характера. Всего несколько слов, и фермерские сыновья, которые, казалось, должны были упасть духом из-за крушения своих надежд, почувствовали, что, оставаясь в городе, они оказали неоценимую услугу генералу. Армия, таким образом, не допустила в свои ряды нетренированных, неумелых юнцов, они, однако, в случае чего, будут оборонять свой город с утроенной энергией.

На дороге с Уиллом разговаривал умный, проницательный аналитик, сейчас же Адроганс показал себя в новом свете. Два человека в одном, отличающиеся друг от друга как небо от земли, уживаются в одном. Адроганс манипулировал горожанами Стеллина с умением шулера, облапошивающего свою жертву. Жители Стеллина будут вспоминать потом о смелом бесшабашном человеке, возглавившем войско, чтобы уничтожить Кайтрин. Да им еще покажется, что армия была в два раза больше, чем на самом деле.

Адроганс взглянул на Уилла:

— Отправляемся, лорд Норрингтон, наша работа здесь сделана. От всей души благодарю вас, жители Стеллина, и желаю вам безопасного будущего.

Адроганс развернул лошадь, и вся компания двинулась назад, в Нормонт. Уилл чуть придержал лошадь, не желая ехать рядом с генералом и продолжать разговор. Если он захочет, тоже поедет медленнее.

Уилл снова вздрогнул. Он восхищался умением Адроганса манипулировать людьми, однако это наводило на размышления. А что, если он манипулирует всеми нами? Вор быстро прокрутил в уме открывшиеся ему стороны характера генерала: манипулятор, заносчивый собеседник, некомпетентный военачальник, хотя и весьма умный человек. Он не знал, чему здесь можно верить, и покачал головой: все эти противоречивые качества нашли себе пристанище в одном человеке.

Возможно, мы с ним в чем-то похожи. Никто не видит во мне Норрингтона, пока не придет решительный момент. Уилл посмотрел на широкую спину Адроганса. Будем надеяться, что настоящий Адроганс заявит о себе, когда настанет время.

ГЛАВА 47

Умом Керриган понимал: настанет же когда-нибудь в его жизни момент, когда ему снова станет тепло и сухо, а живот будет набит, но сердце шептало, что до этого дня не ближе, чем до Вильвана и его комнаты в башне. В горах Гирвиргула всадники сильно промокли под ледяным дождем. Все утверждали, что в такое время года это — совершенно небывалое явление, и каждый понимал, что и здесь не обошлось без магии; непонятно только, почему никто из магов Вильвана ничего с этим не сделал.

Военные маги словно не замечали шепот и выразительные взгляды солдат. Керриган же изо всех сил старался объяснить, что управлять погодой они умеют не больше, чем, скажем, солдаты — варить пиво или водить корабль. В ответ на его объяснения хотя бы один солдат обязательно заявлял, что он умеет либо варить пиво, либо управлять кораблем, и аналогии адепта тут же рушились.

Керриган скоро понял, что раздражает солдат. Им страшно не нравился его храп, и они говорили, что такой громкий звук может выдать их врагу. Высказывание это было совершенно абсурдным: бивачные костры были видны издалека. Маг разочаровался в солдатах. То, что им не нравился его храп, вообще-то можно было понять, но логические рассуждения друзей ему не прибавляли. Узколобые солдаты предпочитали предрассудки и предубеждения возможности думать.

Иногда Керриган завидовал их ограниченности, потому что она позволяла им радоваться самым простым и банальным вещам. Они, например, рады были, что могут есть сколько душе угодно, а Керриган просто ненавидел солонущую сушеную говядину и печень, твердую, словно камень. Более вкусную еду, такую как местные фрукты и овощи, делили между всеми поровну. Чего только не предлагал Керриган сприту в обмен на то, чтобы тот принес ему что-нибудь вкусненькое, однако порывы его не находили отклика у крылатого создания.

Даже Квик не хотел иметь с ним дело. Военные маги уважительно относились к Орле. Все они были моложе ее, и, постоянно стараясь не отстать от них, Орла сильно уставала, выплескивая свое раздражение на адепта. Во время остановок она требовала, чтобы он выполнял разные мелкие поручения, которые Ломбо счастлив был бы исполнить. Керриган понимал бессмысленность подобных поручений и исполнял их медленно и с явным недовольством.

Орла приказала ему заниматься с военными магами, но очень скоро уроки эти закончились, вызвав недовольство обеих сторон. Он способен был нейтрализовать любые заклинания, которые они на него направляли. Потом Керриган сам атаковал их заклинаниями. Военные маги заранее знали о нападении и принимали все меры к обороне, однако атака его оказывалась такой сильной, что оборона их тут же разрушалась. В результате маги у него ничему не научились, а сам Керриган не узнал от них ничего нового, поэтому и прекратил занятия.

Ломбо старался составить ему компанию, но панк в этой операции бы так же неуместен, как и Керриган. Дикарь то и дело удалялся от колонны и пропадал иногда несколько часов, а потом возвращался с каким-нибудь цветком или корнем дерева или еще с какой-нибудь диковиной, которые ненадолго отвлекали Керригана. К сожалению, Ломбо очень редко приносил адепту какую-нибудь еду.

Самым неприятным для Керригана был приказ Орлы не использовать магию для облегчения своего положения. Для него было бы детской забавой отправить бурдюк к ручью, находившемуся от них в четверти мили, но Орла и слышать об этом не хотела. Керриган торговался: говорил, что он может обеспечить водой и других людей, хоть всю экспедицию, но она наотрез ему отказывала, заставляя идти его к ручью своими ногами и набирать там воду. Он считал это бессмысленным, хотя и замечал дружелюбные кивки солдат по пути к ручью и обратно.

Лошадь Керригана вышагивала по узкой горной дороге. Серое небо, туман, мокрый камень и еще более мокрые солдаты — вот и все, что можно было увидеть. Стены каньона поднимались до самых туч, а мгла, спускаясь, облизывала штандарты хищными языками. Все это наскучило Керригану, и он закрыл глаза.

В животе забурчало, и Керриган потер его рукой. Плащ, надетый поверх робы, от холода не защищал. Адепт содрогнулся, шмыгнул носом и, вытащив руку из-под плаща, обтер нос рукавом. Мокрая шерсть пахла совершенно отвратительно, но когда Керриган гадливо дернул носом, у него начался насморк.

Лошадь вдруг остановилась. Адепт услышал, как едущий впереди него всадник изумленно охнул. Скривившись, Керриган открыл глаза. Поморгал, чтобы лучше видеть, и тоже изумился.

Горная дорога делала поворот, обходила небольшую возвышенность и серпантином шла вниз, в западном направлении. С правой стороны от нее отходила другая дорога, которая через какой-нибудь десяток ярдов ныряла под огромную арку. Две мужские фигуры, выточенные из камня, грозно смотрели вперед и вниз, прямо на приближавшихся к ним всадников. Обе фигуры распустили крылья, и те, что были обращены друг к другу, образовывали арку, а наружные указывали на восток и запад.

Всадник, выведший Керригана из задумчивости, снова поехал, а Керриган двинулся за ним. Он знал легенду о гиркимах. Кирун взял в плен принца эльфов вместе со свитой, а потом, пользуясь магией, заставил его слюбиться с арафти, мифической женщиной-птицей. В результате появились первые гиркимы. Они уже случались друг с другом, но эльфы смотрели на них как на дикарей и насильников. Они не хотели иметь с ними ничего общего, и тогда урЗрети по каким-то только им известным причинам создали для гиркимов Гирвиргул.

Пока Керриган не увидел своими глазами арку, он никогда над этим особо не задумывался. УрЗрети создали в горах крепости… Керриган знал это так же твердо, как то, что в неделе десять дней, а в месяце три недели. Но, увидев арку, он поразился: какие же надо было приложить усилия, чтобы создать это из ничего! Он припомнил, что многие предполагали, будто бы урЗрети создали Гирвиргул из чувства неприязни к эльфам, но сейчас он не мог с этим согласиться: одна эта арка подсказала ему, что руководило урЗрети нечто большее.

Арка поднималась на огромную высоту, и у Керригана мелькнула мысль, что ни к чему было строить такую громадину. Он смотрел наверх, следя глазами за маленькими ручьями, стекавшими вниз, и вдруг улыбнулся: арка ведь была сделана для крылатых людей, так что удивляться надо было тому, что внизу проложили дорогу для всадников, а вовсе не высоте этого сооружения.

Дорога по-прежнему вела в горы. Они сделали еще несколько кругов; в подставках, прикрепленных к стенам чуть выше уровня глаз, танцевало пламя факелов, но мглы оно не разгоняло. Тени и золотой свет словно дразнили путников, не давая им как следует разглядеть фрески. Те, что были написаны на нижней части стены, выглядели вполне идиллически: фигуры гиркимов — порхающие в воздухе, или собирающие фрукты, или охотящиеся. Наверху изображений было больше, но там не было света, и это натолкнуло адепта на догадку: должно быть, в темноте гиркимы видят лучше людей.

Он потянулся было рукой к глазам, собираясь произнести заклинание, которое дало бы ему возможность увидеть то, что видели они, однако передумал. И как ни странно, вовсе не из-за Орлы. Керриган удержался, потому что после того, какон увидел арку, в ней не стало ни жизни, ни загадки; она превратилась в обычный предмет. Используя магию, он наверняка узнает тайну, но с ним произойдет то же превращение, сделав это, он и страну сделал бы таким же голым фактом. Узнав слишком много, я убью Гирвиргул, а этого я вовсе не хочу делать.

Юноша удивился собственным рассуждениям. Всю свою жизнь он старался понять. Тем поразительно было то, что сейчас он добровольно отказывался разобраться в чем-то, однако в глубине души адепт понимал, что принял правильное решение.

Дорога выпрямилась, и они въехали в огромное помещение конусообразной формы, залитое светом. Сюда бы полностью поместилась башня Великого магистра. В стенах — темные арки, а в центре помещения — пылающий костер. Если каждая такая арка ведет в дом…

В Гирвиргуле было не столько жителей, сколько в Ислине, но несколько тысяч их там наверняка насчитывалось. Л значит, гиркимов куда больше, чем я до сих пор предполагал.

Пламя взвилось до самых небес. Керриган посмотрел на пляску огня и улыбнулся; но тут огонь вдруг внезапно погас, и он оказался в темноте. Когда юноша снова прозрел, он увидел, что Орла, стоя рядом с Уиллом Норрингтоном и другими, машет ему рукой. Он пустил лошадь в их сторону и увидел, что Ломбо прыгает рядом с ним.

Керриган неуклюже спешился и на всякий случай встал рядом с лошадью, чтобы схватиться за нее, если вдруг ноги не выдержат.

— Магистр, это невероятно.

Она согласилась, нагнув седую голову.

— Согласно. Я и понятия об этом не имела.

Керриган обратил внимание на загадочный тон.

— А вы знали, что мы сюда направляемся?

Орла помотала головой, и в этот момент к ним подошел Ворон.

— Никто не знал. Мы знали лишь, что поедем через Гирвиргул, потому что объезжать горы — значит истратить несколько лишних дней. Я вместе с принцессой Алексией ехал впереди, когда нас нагнала Перрин. Она, вообще-то говоря, прилетела сюда собрать Военных Ястребов, чтобы они присоединились к нашему войску. Когда девушка рассказала им о том, что произошло в Ислине, а также о присутствии в нашем войске генерала Адроганса и Норрингтона, Аусаи Тириго распорядился, чтобы колонна прибыла сюда — отдохнуть и как следует подкрепиться.

Живот Керригана громко откликнулся на последние слова. Орла с упреком взглянула на воспитанника и отвернулась.

— А вы когда-нибудь бывали здесь, Ворон?

Он покачал головой:

— Нет, никогда. УрЗрети хорошо спрятали это место. Если бы Тириго не пожелал, чтобы мы нашли его, мы бы так и продолжили путь, не зная, что находится рядом. Принцесса Алексия здесь выросла, но до ее приезда сюда лет сто здесь не ступала нога человека. С тех пор здесь побывало всего несколько человек, и это были ее учителя.

Ворон торопливо прибавил:

— А знаю я это только потому, что присутствовал при том, как Пери объявила принцессе о приглашении, ну а по дороге она меня и посвятила в эти детали.

Уилл улыбнулся и немного напыжился.

— Мы все-таки не простая компания. Потому и неудивительно, что они решили нас пригласить.

Ворон рассмеялся:

— Я вам еще не все сказал. Тириго пригласил нас не для того, чтобы чествовать. Чествовать они будут принцессу, а мы просто будем при этом присутствовать. Они ею очень гордятся и хотят, чтобы никто в этом не сомневался.

ГЛАВА 48

Въехав под высокие своды, Алекс бросила поводья капитану Агитэру и спрыгнула с седла. Сняла плащ, швырнула его одному из юнцов, что скорчились в темном углу. К нему кинулись другие гиркимы и устроили потасовку. Краем глаза Алекс увидела, как один, торжествуя победу, схватил плащ. Такая сцена ее ничуть не удивила.

Она громко рассмеялась и вскрикнула, подражая победоносному кличу гиркима. Ее не беспокоило, как отнесутся к такому поведению Волки; гораздо хуже, если она уронит себя в глазах гиркимов. Если бы она была сейчас одна, то совершенно забыла бы о человечьем декоруме: скинула бы одежонку и вернулась в лоно семьи. Не имея такой возможности, Алекс стянула перчатки, сняла сапоги и поднялась на высоченную каменную ступеньку.

Все тело горело: она отвыкла от этого упражнения, однако девушка тут же улыбнулась. В Гирвиргуле Алекс не была вот уже два года и скучала по нему, но до какой степени ей его не хватало, она поняла, лишь когда въехала в каменный вестибюль. Тут-то она и ощутила, какая боль сидела все это время в сердце. Такое множество вещей заполняло мое время и отвлекало внимание, но ни одна из них не могла заменить мне дома, по которому я тосковала.

Алекс пробежала по узкому выступу к большому круглому отверстию и нырнула в него, издав приветственный клич, после чего, застыв на пороге, счастливо улыбнулась поджидавшему ее квинтету гиркимов.

Перрин стояла между матерью — Ланлитгри и отцом — Прейкнозери. Она, как и ее брат Октрас, унаследовала черты родителей, происходивших из касты Когтя: темно-коричневый пух на спине, коричневый с белыми пятнами — на груди и темный пушок затейливого рисунка вокруг глаз и на щеках. Будучи мужчиной, Октрас был крупнее Пери, но не менее красив.

Алекс была совершенно уверена в том, что пятого гиркима в этой группе она до сих пор не видала. Женщина с угольно-черным оперением, за исключением плеч и частично крыльев, где оно было ярко-красного цвета. Такая окраска и стройное, изящное тело говорили сами за себя: она из касты Быстрокрылых. Глядя, как бережно прижимает ее к себе Октрас, Алекс тотчас поняла, что старейшины Когтей сокрушаются о том, что в следующем поколении потеряют воинов.

Алекс бросилась им навстречу, и ее чуть не задушили в объятиях. Теплый пух щекотал ее лицо и руки.

— Как же давно я не была дома. — Она еще что-то хотела сказать, но к горлу подкатил комок. И девушка отстранилась, чтобы утереть слезы. Прейкнозери помогал ей: спрятав когти, он провел большим пальцем по ее щеке. Она взяла его руку, прижала к своей щеке, а потом повернула и поцеловала ладонь.

Старший гирким улыбнулся:

— В этом гнезде для тебя всегда найдется местечко, Алексия.

— Спасибо.

Октрас погладил Алекс по плечу, а другой рукой подтолкнул к ней Быстрокрылую.

— Сестра, это — Сеграи, она будет моей женой.

Быстрокрылая застенчиво улыбнулась и протянула руку Алекс. Принцесса осторожно обняла Сеграи и взяла ее за руку. Первоначальная скованность тут же исчезла. Сеграи быстро поцеловала Алекс в шею, и они отстранились друг от друга.

— Рада познакомиться с тобой, Сеграи. Октрасу явно повезло.

Сеграи кивнула и прижалась к жениху.

Сильные руки взяли Алекс за плечи и повернули к себе. Ланлитгри отступила на шаг, внимательно осмотрела ее янтарными глазами.

— Выглядишь ты хорошо, ничего не скажешь.

— Да, мама, я хорошо себя чувствую. — Алекс улыбнулась. — Особенно сейчас, когда вы оказали мне честь своим приглашением.

— Да я бы тебя похитила, если бы они не согласились тебя пригласить, — вскричала Пери.

Прейкнозери покачал головой:

— Это она придумала, после чего между Султанами и Мудрецами разгорелся спор. Перрин рассказала им о твоих подвигах.

— Она рассказала о Норрингтоне, и о сулланкири, и о драконе! — Темные глаза Сеграи широко раскрылись. — А рассказывала она совершенно замечательно.

Алекс кивнула.

— Если уж тебя хвалит представитель Быстрокрылых, сестра, то я в этом не сомневаюсь.

Пери горделиво улыбнулась:

— Меня даже сам Тириго пригласил, чтобы я и ему рассказала. А потом он закончил дебаты и сказал, что пожалует тебе титул Крыла.

Принцесса заморгала:

— Но…

Прейкнозери положил руку ей на плечо:

— Понимаю, трудно принять такой титул, когда у тебя нет крыльев.

Алекс подняла руки:

— Нет нет, не в том дело. Просто я ничего не сделала для того, чтобы удостоиться такого титула. Вот ты действительно по праву получил титул Железное Крыло и не раз подтвердил, что действительно его заслужил. А то, что сделала я, ничего не значит.

— Нет, дочка, то, что ты сделала, наполнило наши сердца гордостью. — Прейкнозери прижал трехпалую руку к груди. — Я — Коготь, а не Быстрокрылый и не Султан, но даже я понимаю, что ты и твой успех значат для нас. То, что рождению нашему мы обязаны Кируну, пятнало нашу репутацию. Когда твой отец доверил тебя нам и когда Август убедил остальных, в том, что тебя следует здесь оставить, то на нас стали смотреть по-другому. Я имею в виду, разумеется, не эльфов, а людей. Август послал к тебе лучших учителей, мы этого сделать не могли. То, что они у нас увидели, изменило мнение людей о нас.

— Ну а я-то ничего не сделала, я просто была здесь и видела то же, что и приходившие сюда люди.

— Вот это наши Мудрецы и обсуждали, — улыбнулся Железное Крыло. — Ты можешь говорить, что ничего не сделала. Ты забыла обо всем, что сделала, пока росла у нас. Мы ведь не люди. И детей наших воспитываем не так, как они. А ты здесь выжила. И расцвела. Некоторые ведь думали, что ты кукушонок, подброшенный к нам в гнездо, с тем чтобы погубить наших детей. Ты доказала всем, что они не правы. Ты заслужила свой титул, хотя у тебя и нет крыльев. Вся твоя жизнь это подтверждает.

Алекс снова начала протестовать, но Пери схватила ее за плечи.

— Сестра, не кипятись и не спорь. Все, решено. Будем готовить тебя к церемонии.

— Гм… сестренка, у меня с собой только дорожная одежда, а понятие о моде здесь в корне отличается от общепринятого.

Пери подмигнула:

— Вот почему Сеграи и предложила нам помочь.

— Я сочту это за честь, принцесса.

Алекс чуть поколебалась и кивнула:

— Ты сделаешь так, чтобы я выразила гиркимам должное уважение?

— Все сделаю: и живые крылья, и мертвые, и те, что еще в яйце, — им будет чем гордиться.

— Хорошо. — Алекс взглянула на Пери. — Но что подумают Волки?

— А нам что за дело? Они для нас никто, всего лишь прохожие. — Пери обняла Алекс за плечи и повела ее к отверстию в стене, ведущему к спальне. — Ты — одна из нас, а остальное не важно.

Уилл улыбнулся: в отведенной им комнатушке он мог выпрямиться в полный рост, а вот Ворон этого не мог. Радовался он, разумеется, не тому, что Ворон испытывает неудобство, а тому, что сам он не должен постоянно помнить о том, что может невзначай стукнуться головой о потолок. Гирким, черная женщина с красными крыльями, привела их маленькую компанию в коридор, опоясывающий главную площадку по периметру. От коридора этого отходили другие — поменьше, с темными дырами, прорубленными в стенах. Отверстия эти были такими низкими, что даже Уиллу при входе пришлось наклонить голову. За каждым таким отверстием находилась маленькая комната цилиндрической формы с вырубленными из камня кроватями и маленькими нишами в стенах, служившими в качестве полок. В нескольких нишах стояли зажженные лампы.

Уилл молчал, пока женщина-гирким не ушла. Она была не выше Уилла, и крылья ее еще не полностью сформировались. А то, что она женщина, это он сам решил, потому что сложение ее было очень изящное, хотя ни груди, ни других выпуклостей он у нее не приметил. Уилл решил, что она еще не достигла половой зрелости и что крылья и все другое у нее со временем разовьются.

Ворон издал стон, вытянувшись на соломенном матрасе, покрывавшем каменное ложе.

— Сухо и даже чуть мягче, чем вчера на голой земле. Годится.

— Вы собираетесь спать?

— А у тебя есть какие-нибудь возражения?

— Я хочу пойти на экскурсию. — Уилл неопределенно махнул рукой в том направлении, где, как он полагал, был костер. — Вы заметили, как у них тут все устроено? Они выдолбили огромную гору. А гиркимы, вы обратили на них внимание? Среди них есть такие, которые похожи на ястребов, а та, что привела нас сюда, напоминает ворона. Там, наверное, и другие есть…

— Уилл, разве ты не понял, что мы не можем ходить, где вздумается?

— А почему бы и нет? Это же просто. Я не видел, чтобы у них были расставлены часовые. — Он переплел пальцы. — Вскарабкаться по декоративным колоннам — плевое дело…

Ворон приподнялся на локте и прищурился.

— Должен сделать тебе два заявления. Во-первых, принимая во внимание прежнюю твою карьеру, я догадываюсь, что ты, должно быть, не подумал о том, что если людям хочется, чтобы ты осмотрел их владения, то они сами пригласят тебя и устроят экскурсию.

Уилл наморщил нос:

— Это я понимаю, но, может, они просто забыли.

— Оставайся при своем мнении. Второе и более важное заявление. Ты — тот самый Норрингтон. Гиркимы — наши союзники. Они хотят нам помочь. То, что они нас к себе пригласили, — событие экстраординарное. Поэтому, коль уж мы стали их гостями, вести себя должны безупречно.

— Ладно, но может, вы говорите это потому, что вы уже старик? Ворон перекатился на спину и громко рассмеялся.

— Ох, ох, Уилл! — Он долго смеялся, а потом вытер глаза. — Ну и насмешил же ты меня!

— А я и не собирался.

— Тем более получилось смешно. — Ворон посмотрел на него. — Бывают моменты, когда мне кажется, что ты понимаешь серьезность ситуации, но иногда, ну вот как сейчас, ты совершенно об этом забываешь.

— Я ничего не забыл. — Уилл уселся на кровать. — Просто временами бывает скучно.

— Как во время сражения на Вильване.

— Нет, там было здорово. — Вор улыбнулся, но тут же вздрогнул. — И в то же время ужасно.

— Так обычно и бывает, Уилл. Ты наверняка слышал много разных песен, описывающих ту или иную кампанию, но все они описывают лишь волнующие или трагические моменты. Если потом сложат песню о нынешней нашей операции, то о визите к гиркимам, возможно, и упомянут, но уж точно позабудут о промокших под дождем лагерях и о грязных дорогах, в которых вязнут копыта лошадей.

Ворон улыбнулся:

— Ну а я собираюсь спать. Когда мы понадобимся, за нами придут, а мы к тому моменту должны отдохнуть.

— Лично я спать не намерен.

— Тогда, если уж тебе так не терпится побегать, надень хотя бы сухие носки. Твои чавкающие сапоги слышны за милю.

Уилл поворчал, но все же стянул сапоги, а потом и носки. Отжал их и сунул в одну из ниш. Покопался в переметной сумке, нашел сухие носки, надел их, а потом решил прилечь на минутку. Он не стал стонать, как Ворон, но спина его болела.

Уилл пошевелил немного плечами и закрыл глаза. Он полежит совсем капельку, вот только спина перестанет болеть. Он подумал, что, должно быть, много чего интересного скрывается в темных закоулках верхних этажей. Но прежде чем фантазия расцветила корыстолюбивые замыслы Уилла, темнота окутала его, точно одеялом, и он крепко уснул.

О том, сколько он проспал, Уиллу мог догадаться лишь по тому, как он проголодался. Маленькая коричневая девочка-гирким пришла за ним и Вороном и монотонным глухим голосом объявила, что их ждут. на пир. Каждому она вручила кусок прозрачной шелковой материи. Тканью этой можно было воспользоваться либо в качестве набедренной повязки, либо как шарфом. Девочка сказала, что вернется, как только они будут готовы.

Юный вор взглянул на Ворона:

— Я уже научился одеваться по случаю приемов, но понятия не имею, что делать с этим.

Ворон улыбнулся.

— Я тоже боюсь, что это не мой размер. — Он снял оленью тунику, и на поросшей седыми волосами груди Уилл заметил у него три параллельных шрама, тянувшихся от ключицы к бедру. На теле были и другие шрамы, но не такие длинные и не такие старые.

— Гиркимы не придают особого значения одежде, поэтому им все равно, оденемся мы или нет.

— Так вы, наверное, наденете ее как набедренную повязку? Ворон покачал головой и повязал серебристую ткань как шарф, протянув его от правого плеча к левому бедру. Он завязал концы и заткнул их за пояс.

— Не думаю, что замерзну возле костра, к тому же и еда будет горячая. Стоит рискнуть.

Уилл поднял брови, а потом сложил свою ткань, обернул ее вокруг головы над маской, как повязку, и аккуратно завязал, оставив длинные концы болтаться по спине.

— Вы, стало быть, не будете прятать ваши шрамы? Думаю, что те три длинных достались вам от руки гиркима.

Ворон нахмурился и покачал головой:

— Мне казалось, что ты и раньше их видел. Нет, это был не гирким.

— А кто же тогда? — не отставал Уилл. — Темерикс?

Ворон кивнул:

— Давно это было. Темерикс, прежде чем позавтракать, решил поиграть со своей едой.

— Не помню, чтобы слышал такую песню о Вороне Кедина.

— Ее и не существует. Да ладно, все это пустые разговоры. Твоя повязка смотрится неплохо. — Ворон подмигнул Уиллу, поднялся и, нагнув голову, приготовился последовать за проводником. — Я просто уверен, что пир покажется тебе куда более интересным, чем наши с тобой беседы.

Уилл хотел придать себе небрежный вид, но сделать это рядом с гиркимами оказалось невозможным. Похоже, что возле костра собралось все население Гирвиргула и вся армия. Внешнее кольцо присутствующих расселось на каменных галереях, окружавших центральную площадку. Все здесь, как показалось Уиллу, были совсем юными, с неразвитыми крыльями и рассаживались, приблизительно сообразуясь с цветом своего оперения.

Тех, что сидели внизу, рассадили по определенной схеме. Гостей разделили на группы и отвели им семь рядов: в первом ряду сидел один человек, во втором — два, в третьем — три и так далее вплоть до седьмого ряда. Оставшиеся двое из такой группы (обычно это были старший офицер и самый лучший солдат) садились среди почетных гостей. Гостевые треугольники острым углом указывали на костер, а гиркимы, занимавшие промежуточное положение, образовывали такие же треугольники, только их острый угол смотрел в противоположную от костра сторону. Треугольники эти дважды опоясывали весь огромный зал. Третий круг состоял исключительно из гиркимов.

Шелковые ткани вручили только почетным гостям. Каждый распорядился подарком в зависимости от своего вкуса и умения. Резолют явился в набедренной повязке и выглядел, как всегда, великолепно. Мускулы под кожей так и играли, и каждый мог вволю налюбоваться татуировкой. Гиркимы приводили гостей в восхищение своим ярким оперением, а Резолют, ничуть им не уступая, воздействовал на зрителей по-своему.

Керриган тоже уважил обычаи гиркимов, но на него лучше было не смотреть. Дрени — другое дело. Он, как и Ворон, явился в шарфе. Еще несколько человек повязали ткань на голову или руку. Вот и Орла обернула шелк вокруг руки, только концы ткани у нее не болтались: она заплела их в косу и, пропустив по рукаву, привязала к запястью. Квик, опоясав себе талию, отпустил концы на волю, и они летели за ним, как серебряное облачко. Шейный платок Ломбо, завязанный в виде большого разлапистого банта, выглядел нелепо. Уилл, однако, удержался от критического замечания.

Когда же в зале появилась Алексия, все почувствовали себя посрамленными. На ней было сразу три повязки: серебристая, золотая и черная. Шелковая черная не просвечивала, и она надела ее как набедренную повязку, концы которой свешивались до колен. Золотая, тоже непрозрачная, обвивала шею, а потом, перекрещиваясь, закрывала грудь и завязывалась узлом на спине. Повязанная на талии серебряная лента, удерживая на месте набедренную повязку, заканчивалась свободно свисавшими с левого бедра концами.

Когда появилась Алекс, сначала воцарилось молчание, а потом все разом зашептались. Уилл решил, что красота ее не поддается описанию. Она и всегда-то была хороша собой и не раз приходила в грешные его сны, но сегодняшний наряд принцессы его совершенно потряс, ведь военный костюм не открывал всей ее прелести. Но еще больше, чем физическая красота, поразила его её царственная осанка, плавная походка, которой она шла к Тириго. Уилл и раньше отмечал грациозность Алекс, наблюдая за ней на приемах, но сейчас это ее природное свойство проявилось особенно ярко. Здесь, дома, среди вырастивших ее людей она чувствовала себя свободно и непринужденно, что делало ее совершенно неотразимой.

Присущее Алекс благородство вознесло ее в глазах Уилла на высокий пьедестал. Думая о людях, он всегда соотносил их с придуманной им самим легендой об Уилле Ловчиле. И сейчас, когда он смотрел на нее, идущую к почетному месту рядом с лидером гиркимов, Уилл понял, что перед ним — героиня особого песенного цикла. Так же как Ворон Кедина и Азур Паук, о которых пели в Низине, Алекс войдет в героический песенный цикл. И если в одной из сложенных о ней песен упомянут и Уилла Ловчилу, то ему будет отведена там роль дурака. В этом он не сомневался.

Уилл тихонько засмеялся. А если о ней станут петь в сложенных обо мне песнях, то я тоже предстану дураком. Волей случая он вознесся на место, где мог стать героем, но Алекс свое положение заслужила по праву, ее вырастило несколько поколений. Он знал, что, несмотря ни на какие пророчества и предсказания, она принесет миру куда большую пользу, чем он. И хотя Уилл чувствовал, что мечта его частично умирает, он дал обет — сделать все от него зависящее для ее успеха.

Алексию усадили на почетное место — по правую руку от Тириго. Слева от вождя сидела его жена Тирогия, а рядом с ней — Адроганс. Генерал Джераны тоже явился в набедренной повязке. Адроганс был не такой мускулистый, как Резолют, да и шрамов у него насчитывалось поменьше, чем у Ворона, а татуировки Уилл и вовсе не приметил, однако тело его не было рыхлым, как у Керригана. Даже будучи обнаженным, Адроганс сохранял чувство собственного достоинства.

Зато Тириго затмил всех. На нем была серебряная набедренная повязка с черной и золотой оторочкой. Вождь сделал жест рукой, приглашая гостей садиться, распустив при этом по сторонам немыслимой красоты крылья. Зеленое оперение, вздыбившись на холке, окружило его голову блестящим ореолом. Сверкающие синие перья покрыли все тело, заметен был лишь черный блестящий пух на лице и груди. Глаза Тириго остановились на аудитории. Восторженные вздохи сменились почтительной тишиной.

— Уважаемые гости, столь радостного дня в Гирвиргуле никогда еще не было. Сердца наши переполняет гордость. Похожее чувство мы испытали, когда Алексию привезли к нам младенцем.

Сейчас она — прославленный генерал, и мы смотрим на нее с восхищением. Вы начали кампанию, целью которой является уничтожение Кайтрин. Знайте, что мы поддерживаем ваше решение от всего сердца. Тот пир, который мы сегодня для вас устраиваем, — лишь слабое выражение нашей признательности и пожелание успеха вашей великой миссии.

Сказав это, вождь сложил крылья и сел, потом кивнул чернокрылому гиркиму. Тот хлопнул в ладоши, и в зале началось движение.

Юные гиркимы пошли по рядам. Они раздали всем миски, не уступающие по размеру тазикам для мытья, которые Уиллу доводилось видеть в спальнях богачей. Следом двинулись другие юнцы, с тележками на колесиках. Они накладывали в миски рис и разную еду — горячую и холодную. Если в раздаче еды и был какой-то порядок, то Уилл понять его не смог. Он просто поворачивал миску, и ему на свободное место укладывали новую порцию.

Большую часть жизни Уилл питался огрызками и объедками, заплесневевшим сыром и сильно разбавленным бульоном, ворованными фруктами и овощами, а и иногда и тем, что находил в куче отбросов. В последнее время, бывая на различных приемах, он сильно расширил свои познания в области гастрономии, однако не был готов к сладкой, пряной и острой пище, которую впервые здесь попробовал.

Всем подали для еды маленькие деревянные лопаточки, по форме напоминавшие ложку, но более плоские и очень гибкие. В центре миски лежала небольшая горка риса. Полагалось взять его немного на лопаточку, туда же положить мясо в соусе, а другой лопаточкой прихлопнуть, так чтобы получилась небольшая котлетка, ну а потом уже отправлять в рот. Иногда язык ощущал неожиданную сладость, в другой раз во рту все загоралось, даже лицо вспыхивало огнем. По привычке Уилл сделал первый глоток жадно, но пряная пища вызвала у него насморк, и дальше он ел уже медленнее и осмотрительнее.

На лбу выступила испарина, а по затылку заструился пот. Уилл глянул на Ворона и заметил, что тот тоже потеет. Резолют лепил свои маленькие котлетки уверенно и точно. Им обоим, судя по всему, угощение очень нравилось, и, судя по тому, что исчезло из мисок в первую очередь, Уилл увидел, что гастрономические предпочтения объединяют его скорее с Резолютом, нежели с Вороном.

Через некоторое время Тириго сделал жест рукой, и слуги удалились. Из-под высоких сводов послышались тихие звуки флейт и рожков. Уилл вместе со всеми посмотрел наверх и заметил, что под самым потолком мелькают пернатые фигуры.

Потом, сверху вниз, начало разворачиваться длинное черное знамя. По всей его длине золотом были написаны буквы. Уилл, по своей неграмотности, прочитать ничего не мог, тем более что очень скоро внимание его переключилось на спустившихся из темноты гиркимов. Все они были черные, только плечи и крылья красного цвета. Они начали исполнять сложный воздушный танец. Одни стремительно летели к земле, а другие в это время кружились в хороводе, едва не касаясь друг друга кончиками крыльев. Гиркимы, играя, старались ухватить друг друга за распущенные концы золотой набедренной повязки; они образовывали группы, камнем летели вниз и тут же опять взмывали, работая мощными крыльями.

Звуки цимбал сопровождали необычный балет. Движения воздушных акробатов то замедлялись, то становились неистовыми; классические танцы превращались в языческие пляски. Уилл не мог оторвать от них глаз, завидуя их свободе движений. Гортанные крики гиркимов во время пауз являлись как бы продолжением музыки, в них звучало упоение танцем, и с лица юного вора не сходила восторженная улыбка.

Через несколько минут гиркимы закружились так стремительно и так низко, что от ветра, который они подняли, у Уилла растрепались волосы и взлетели в воздух концы его головной повязки. Потом гиркимы сузили круг, опустились на землю, поклонились и окружили костер черно-красным ожерельем. Груди их вздымались, но головы артисты опустили, и лиц не было видно.

Люди неистово зааплодировали, а гиркимы приветствовали их обычными своими гортанными криками. Радостная какофония заполнила зал до краев. Аплодисментам не было конца. Уилл не жалел ладоней и свистел как можно громче. Никогда еще не приходилось ему видеть такого представления, и он не надеялся, что когда-нибудь это повторится.

Тириго встал. В темных глазах его отражалось золотое пламя костра. Зал успокоился не сразу. Вождь улыбнулся, вздыбил оперение на холке и поклонился танцорам.

— Красота вашего представления лучше, чем любые слова и награды, выражает чувства, которые мы испытываем к нашей дочери. — Он хлопнул в ладоши, давая понять танцорам, что они могут подняться и выйти из зала.

Как только они удалились, Тириго попросил Алекс подняться:

— У нас есть традиция: награждать лучших среди нас титулом Крыла. Мы рассадили вас в форме треугольника, обычно мы так и летаем, а тот, кто летит впереди, является нашим проводником. Такая позиция в стае — самая трудная, но не только потому, что она накладывает на летящего впереди обязанности лидера, но и потому, что требует от него физической силы. Тех, кто летит следом, поддерживает ветер, который создает вожак стаи.

К Крыльям у нас относятся с большим почетом. Тот, кто заменил Алексии отца, принес ее сюда из Окраннела, и ему присвоили титул Железного Крыла. Воспитанная под его крылом, сделалась лидером и наша Алексия. Теперь вместе с вами она вернется в Окраннел и исполнит миссию, к которой готовилась. В ознаменование всего, что она сделала и что еще сделает для нас и для всего мира, мы провозглашаем ее Золотым Крылом.

К вождю приблизилась маленькая девушка-гирким с накрытым салфеткой подносом. Тириго взял золотую цепочку с висящим на ней амулетом в виде золотого пера и надел ее на опущенную голову Алекс. Перо легло чуть ниже горла, на грудную клетку. Тириго высвободил ее волосы сзади из-под цепочки и поклонился девушке.

Алексия проглотила комок в горле и улыбнулась. Дотронулась рукой до амулета и закрыла на мгновение глаза. Когда она открыла их снова, то услышала гром аплодисментов и гортанные крики гиркимов. Алекс улыбнулась шире и окинула взглядом всю аудиторию.

— Благодарю тебя, Аусаи Тириго, и вас, гиркимы. Я была вашим птенцом, у которого так и не выросли крылья. Вы могли бы пожалеть меня или оскорбить, но вы не сделали ни того, ни другого. Все вы приняли миссию, которую поручил мой отец Железному Крылу. — Она широко раскинула руки. — Хотя вы не видите на мне перьев, но я научилась у вас мужеству, чести, решительности и благородству. Может, кто-то из вас скажет, что это моя кровь сделала меня бриллиантом, но без вас и ваших усилий я была бы тусклой и никто бы меня не заметил.

— Получить титул Золотого Крыла — это… — Она на мгновение замолчала и потупилась. — Это — наша общая мечта, и все же я не считаю себя достойной. Оказанное вами доверие послужит мне залогом, и я постараюсь его оправдать. Каковы бы ни были мои успехи, все должны знать: без вас я бы ничего не добилась.

Глаза Алекс приняли строгое выражение, когда она посмотрела на людей.

— А вы, мои товарищи, вы теперь сами увидели, из какого гордого и красивого гнезда я вышла. Все мы с вами получим второе рождение в Гирвиргуле. Мы отправляемся теперь на мою родину и вместе постараемся снова сделать его нашим домом.

ГЛАВА 49

Может, все дело было в ее воображении, но Алекс почувствовала, как екнуло сердце, стоило ей переехать через границу Джераны и Окраннела. Некогда высокий гранитный обелиск был сейчас частично разбит и покрыт трещинами. Она смотрела с лошади на демаркационную линию, разделявшую два народа. Алекс не испытывала гнев, потому что камень был разбит задолго до того, как авроланы вторглись в Окраннел.

Приятно снова оказаться на родине. Когда в прошлое свое путешествие она приехала сюда за пророческим сном, то внимательно прислушивалась, не заговорит ли в ней голос крови. Другие люди, являвшиеся сюда с той же целью, рассказывали, что с ними это происходило. У Алекс тогда ничего в душе не дрогнуло, и она была разочарована. Сейчас она тоже не слишком волновалась из-за того, что кровь спокойно течет в жилах. Романтика возвращения не имеет ничего общего с действительностью.

Расслабляться, однако, Алекс себе не позволила, но не потому, что здесь стояло войско авроланов. Прибрежная дорога провела армию мимо портового города Джераны — Уриза и вывела на плато Жуск. Здесь жил народ, хотя и не слишком развитый, но непокорный. Адроганс объяснил, почему он решил устроить на этом плато свой штаб. Он сказал, что жители Жуска ненавидят авроланов еще больше, чем воинов Джераны, потому-то и согласились оказать им поддержку.

Жуск давно был головной болью для обоих королевств. Сами по себе горные племена угрозы не представляли, хотя иногда какая-нибудь банда из местных жителей и совершала набеги на Уриз, Свойнскую низину или даже на полуостров Крозт. Тогда в эти места направлялись карательные отряды. Они либо захватывали кого-нибудь в плен, либо сжигали деревни, но поросшее лесом плато не давало возможности устроить генеральное сражение и окончательно подавить мятежный Жуск. К счастью, здесь существовала сложная клановая систему, и местные жители сражались друг с другом, потому у них и не оставалось времени на частые вылазки в остальной мир.

Обелиск, кстати, был разрушен Жуском: жители нагорья не забыли, что в стародавние времена часть их плато незаконно перешла к Джеране. Хотя Адроганс и поклялся Алекс, что он считает жителей нагорья союзниками, нельзя было пренебрегать возможной опасностью. Ее беспокоила не собственная безопасность, а то, что Жуск в нужный момент перестанет оказывать им поддержку. Если Адроганс решил им доверять, то и я, пока это будет необходимо, не стану ему мешать.

Путешествие из Гирвиргула в Окраннел заняло двенадцать дней, однако и не было особенно трудным, да и шли они с хорошей скоростью. У них имелись Военные Ястребы, летавшие в разведку на далекие расстояния, а стало быть, возможность засады исключалась. В Джеране, в середине пути, нескольких гиркимов послали в Лакаслин с сообщением к королеве Карус. Алекс поразило, что для выполнения одного и того же задания Адроганс послал множество курьеров, наказав им непременно привезти с собой подтверждение о доставке сообщения; это позволило ему по их возвращении точно знать, кому и когда было передано сообщение.

Удивило Алекс и то, что вместо арканслаты генерал воспользовался услугами крылатых посланцев. Спросив его об этом, она ожидала услышать какую-нибудь отговорку, но Адроганс ответил вполне серьезно:

— Послания, которые я пишу своей рукой и запечатываю, ограничивают число людей, которые могут их прочесть. Арканслату при желании может прочесть любой маг. Арканслатами следует пользоваться, когда скорость передачи сообщения жизненно необходима, но совсем другое дело — сохранить переписку в тайне.

Послания королеве содержали щекотливую информацию. По дороге на север колонна встретила батальон тяжелой инфантерии из Гурола. Они передвигались быстрым шагом и намерены были идти и дальше весь день, хотя план операции этого не требовал. Вечером они остановились на ночлег и все вместе слушали у костра баллады о героических событиях прошлого.

Колонна прибыла на базу Адроганса, и Каро немедленно передал бразды правления генералу Джераны. Войско расположилось в долине. В центральной части лагеря стояли глиняные домики с соломенной крышей, очевидно построенные жителями Жуска. Сгруппировавшись по национальностям, вокруг них расположились войска, прибывшие морем из Ислина, Хелурки, Альциды, Джераны, Нализерро, Валиции и Локелина. Кавалеристы тут же примкнули к своим соотечественникам, так что у каждого народа был свой лагерь. Выходцы из Вильвана, Саварры, гиркимы и наемники — все они отметили свою территорию вешками. Гиркимы облюбовали себе холм с северо-восточной стороны: им там и взлетать было удобно, и от эльфов отделяло значительное расстояние.

Сначала Алекс заглянула к Волкам, потом подошла с генералом Каро к казарме Адроганса. Третья часть длинного строения, сразу же за входной дверью, заставлена была матрасами и багажом. И жилище, и убранство дома разрушали представление об Адрогансе как о человеке избалованном. Отсутствие претенциозности удивило Алекс.

Стены казармы увешаны картами, на огромном столе — макет Окраннела. На смоделированном ландшафте — деревянные кубики, выкрашенные в цвета, определяющие войсковую принадлежность. Алекс молча удивилась тому, что штаб их, принимая во внимание масштаб карты, расположен на макете на двадцать миль севернее настоящей их позиции. Уж не подозревает ли Адроганс, что среди нас есть шпион?

Кроме Адроганса, Каро и еще полдюжины военных из Джераны (они в этот момент прикладывали кронциркули к картам и сверяли расстояния с моделью) в казарме находились еще два человека. Маленький, тощий мужчина, загорелый и грязный, улыбнулся им щербатым ртом. Жиденькие длинные волосы спускались на плечи. Бусы и кости болтались у него повсюду — на шее, в ушах, прикрепленные к коже маленькими металлическими кольцами. Похоже, это были шаманские талисманы. Набедренная повязка, которую удерживал плетеный кожаный ремень, была единственной его одеждой.

Женщина являла собой резкий контраст незнакомцу. Такая же белокурая, как Алекс, только глаза — цвета лазурного неба. Одета в светлые кожаные брюки, мокасины и тунику, оригинально отороченную кожей. Алекс знала о своей родине достаточно, чтобы понять, что эта женщина — уроженка Гурола. Жаль только, что она не может определить по этим кожаным узелкам, из какого города незнакомка и к какому клану она принадлежит.

Адроганс улыбнулся:

— Генерала Турлуса Каро вы уже знаете. Это Пфас из Жуска, а это — Бил мот Цуво. Позвольте представить вас принцессе Окраннела — Алексии.

Шаман из Жуска осклабил щербатый рот еще сильнее и сказал что-то неразборчивое.

Воительница Гурола опустилась на колено, склонив голову. Светлые волосы упали на лицо.

— Великая честь быть представленной вам, ваше величество.

— Для меня не меньшая честь познакомиться с представителем клана Цуво, — поклонилась Алекс. — Способность ваших кланов выдержать нашествие авроланов вошла в легенду, а то, что вы сумели добраться сюда, пройдя через занятые врагом земли, говорит о мужестве, которым отличаются ваши соплеменники.

— Спросите, кто их сюда привел, вы, Сварская, — возмущенно фыркнул Пфас.

Принцесса искоса на него взглянула: название столицы прозвучало в его устах как ругательство.

— Прошу прощения, Пфас, но проводники мне давно известны. Этот клан не только не нашел бы сюда дорогу, но и не смог бы здесь остаться, если бы не терпимость жителей Жуска. Да и меня здесь бы тоже не было. Еще давно, будучи младенцем, я спала в этих лесах на руках Прейкнозери, Железного Крыла. Без вашего благословения ни он, ни я ни за что не выбрались бы из Окраннела.

— Вы были здесь и, стало быть, сумели уйти из Окраннела, — хихикнул маленький шаман.

— Упущение со стороны врага, как мы оба с вами понимаем.

Пфас подергал украшенную изображением шамана костяную серьгу.

— Разумные речи из уст Сварской — хороший знак.

Адроганс придвинулся к макету:

— Будем надеяться, что таких знаков у нас будет еще немало, поэтому прошу перейти к делу.

Бил поднялась с колена и подошла к Адрогансу. Алекс встала рядом с ней. Адроганс и Каро остановились возле смоделированной на макете южной границы, а Пфас так скорчился возле родного плато, что над краем стола видны были лишь глаза.

Генерал Джераны прищурился:

— Макет представляет нынешнюю позицию в соответствии с имеющейся на данный момент информацией. Наша армия насчитывает приблизительно тысячу семьсот кавалеристов и три тысячи пехотинцев. Задача наша — спуститься с плато и осадить Свойн. В то время когда авроланы захватили город, в нем жило почти двадцать тысяч мужчин, женщин и детей, а также небольшое количество воркэльфов. Мы предполагаем, что сейчас в городе осталось самое большее четверть от первоначальной цифры. В Свойне находится штаб одной из воинских частей Кайтрин — части, усиленной легионом воркэльфов.

Каро поднял глаза:

— Воркэльфы работают на Кайтрин? Не могу в это поверить.

Голова Пфаса подскочила, словно бакен в неспокойном океане.

— Ведьма настраивает их против нас, только ничего у них не получится.

Адроганс согласно кивнул:

— Вполне возможно, что авроланы держат воркэльфов в качестве заложников. Не знаю, сможем ли мы освободить их до начала осады, но с удовольствием рассмотрю план такой операции.

Алекс нахмурилась:

— Проникнуть в занятый врагами город для того, чтобы разыскать людей, которые, может, и не существуют вовсе, и вывести их оттуда в то время, как наша армия готовит осаду города, равносильно самоубийству.

— Означает ли это, что вы отказываетесь, принцесса?

Алекс вскинула голову:

— Что?

Генерал прикрыл глаза:

— Я просто вспомнил о вашем рейде в Ислин. Для меня так и осталось загадкой, как вам и вашей группе удалось пройти в здание незамеченными.

— Возможно, мы бы эту задачу и решили, но сейчас меня интересуют более важные вопросы. — Алекс указала на поставленные в середине низменности Бхайалл, на полпути от Сварской до Свойна, двенадцать деревянных кубиков. — Этот авроланский полк, если я правильно понимаю то, что вы здесь смоделировали, включает в себя тяжелую и легкую инфантерию, а также кавалерию, тоже тяжелую и легкую. Я хочу подробно узнать об их составе.

— В легкой инфантерии под руководством вилейнов служат бормокины. В тяжелой — тоже имеются бормокины и довольно много хогунов. Драконетт ни у кого из них не заметили, однако в тяжелой инфантерии есть и люди. — Адроганс сдвинул брови. — Великаны, неуклюжие и медлительные, но убить их непросто.

— Значит, легенда оказалась правдой, генерал. — Алекс подавила стон. — Отец мой погиб от руки такого великана.

Бил положила руку на плечо Алекс.

— Это был сулланкири, ваше величество. Никто другой не смог бы убить вашего отца.

— Благодарю вас за эти слова, мот Цуво, но считать, что хогуны нам не страшны, и не остерегаться их — глупо. — Алекс посмотрела на Адроганса. — А в кавалерии, наверное, есть темериксы?

— В легкой кавалерии есть. В тяжелой — тоже, там они везут на себе вооруженных людей и бормокинов. Драконетты нигде не обнаружены.

— А сулланкири?

Адроганс указал на Сварскую. Рядом с ее макетом на северном побережье стояла Алекс.

— Маларкекс остается там с двумя полками, пехотным и кавалерийским. Красный флажок здесь, в городе, означает, что имеющаяся у нас информация слишком стара, чтобы быть достоверной. Желтый флажок говорит о том, что информация получена три дня назад, а зеленый, вы видите его в Свойне, обозначает свежие сведения.

— Сообщенные вам воркэльфами, которые ходят в разведку и «умирают» в операции против Жуска?

Адроганс улыбнулся, а Пфас хихикнул:

— Вы очень проницательны, принцесса.

— А вы очень любезны, — вздохнула Алекс. — Освобождение Свойна представляет огромную проблему. Стоящий на дороге полк занимает позицию, которая позволит ему снять осаду города. Земля вокруг Свойна, если верить карте, болотистая, а лето нынче было не таким жарким, чтобы осушить болота. Кавалерии придется здесь нелегко. И протащить осадные орудия — задача не из легких.

Генерал покачал головой:

— Зимой выпало мало осадков, да и летом дождей было немного. Хотя уровень грунтовых вод здесь и высокий, земля довольно твердая, и мы со своей задачей справимся.

— Но в этом случае и противник тоже окажется в выгодном положении. — Алекс в задумчивости прикусила губу. — Если город какое-то время продержится, к нему из Сварской подоспеет подкрепление, и нас запрут в низине. Наше отступление будет сопровождаться кровопролитием.

— Согласен, но как только мы возьмем город, отразить атаку подкрепления будет нетрудно.

— Вы смотрите на эту задачу с излишним оптимизмом. Похоже, верите, что, взяв Свойн, тут же отразите и нападение Маларкекс, она ведь не замедлит явиться сюда из Сварской.

Адроганс отмел ее возражение:

— Город быстро сдастся. Наши разведчики в этом абсолютно уверены. Части Гурола спустятся со своей возвышенности и оттянут авроланов на запад, так что между нами и противной стороной будет, по меньшей мере, две реки. Надо продумать еще много деталей, но я не сомневаюсь в том, что цели своей мы добьемся.

Алекс обратилась к генералу Каро:

— А вы что думаете?

Каро провел рукой по подбородку:

— Рискованно, но осуществимо.Будем смотреть на вещи реально: Свойн — единственный объект, который мы надеемся взять и удерживать до тех пор, пока не настанет зима, а мне не хотелось бы оставаться на этом плато, когда начнет идти снег. Планы ведь можно и изменить в зависимости от расположения вражеских войск, их силы и прочего, но, судя по имеющейся у нас информации, я считаю эти соображения перспективными.

Алекс медленно кивнула головой:

— Понимаю. Ладно, я буду разрабатывать детали предстоящей кампании.

Адроганс покачал головой:

— Вам не стоит этим заниматься.

— Что?

— Этим займутся генерал Каро, его коллеги и я. Мне вы потребуетесь для другой задачи — освобождения заложников. В следующем здании вы увидите подробный план города. Мы постарались ничего не упустить.

Фиалковые глаза гневно вспыхнули.

— Да вы шутите!

— Нисколько. — Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. — Освобождение заложников — ключевой момент нашей кампании. У людей появятся надежда и желание сопротивляться. К тому же мы заслужим благодарность воркэльфов, и я не стану возражать, если они захотят присоединиться к нашему войску. И последнее: Пфас говорит, что это необходимо сделать.

Шаман Жуска кивнул в знак согласия. Алекс поморгала:

— Последние ваши слова чрезвычайно любопытны, но мне требуются разъяснения.

— Никаких разъяснений, принцесса, вам не нужно. — Адроганс улыбнулся, чем вызвал ее гнев. — Вы получили задание. Если вы его провалите, провалится и вся наша операция. Никому другому я не могу доверить планирование и исполнение этой миссии.

Алекс нахмурилась:

— Почему вы меня так ненавидите? Генерал сдвинул брови:

— Ненавижу вас? Да я восхищаюсь вашими способностями, принцесса. И поручаю вам это задание, потому что это — единственная задача, которая мне не по силам. Если вы выполните поручение, то освобождение Окраннела станет для нас возможным.

ГЛАВА 50

Уилл завернулся в одеяло, как в плащ, силясь справиться с холодом, пришедшим в лагерь вместе с темнотой. Квик взлетел в воздух, когда Уилл заворочался, а потом, шурша крылышками, вернулся и снова пристроился на плече вора. Уилл улыбнулся, хотя человечек легонько задел крылом его ухо.

— Осторожно, Квик, мне это ухо еще понадобится.

— Для того чтобы слушать похвалы. — Сприт потянул его за ухо. — Уши от этих похвал растут у тебя каждый день и стали большими.

— Это неправда.

— Ложь. Гнусная ложь.

Хотя Квик говорил шутливо и Уилл не почувствовал в его словах и намека на злорадство, подростку стало неприятно. Большинство солдат в лагере видели его в Ислине, и разговоры о том, кто он такой и что будет делать, распространились по лагерю быстрее бубонной чумы. Кавалеристы к этим рассказам прибавили еще и все то, что они видели и слышали по дороге. Уиллу было неясно, что там можно прибавить: ну, ехал, как и все, спал, разговаривал. Но, несмотря ни на что, солдаты ему улыбались и приветливо кивали, хотя еще три месяца назад давали ему затрещины и пинки и гнали домой, в Низину.

Уилл понимал, что они в нем видят освободителя. Согласно пророчеству, он должен покончить с Кайтрин, и это делало их счастливее. Солдаты полагали, что коли он находится в их рядах, то у них имеется перед противником явное преимущество. Поражение Кайтрин теперь предопределено, и оставалась единственная трудная задача — убедить в этом ее саму.

В пожеланиях успеха Уилл заметил одну тонкость: объединяя его с Адрогансом, воины Джераны восхваляли их как непобедимую пару. Солдаты Окраннела связывали его в свою очередь с Алексией. Самыми красноречивыми были жители Гурола.

А вот люди из Жуска Уилла сторонились, что немало его удивляло. Вождь их, Пфас, устроил подростку настоящий экзамен: запускал руки ему в волосы, считал зубы, тянул за руки, рассматривал ладони и ступни. Долго глядел в глаза, когда же Уилл пытался отвести взгляд, хмыкал, тпрукал, сердито кашлял и плевался, бормотал что-то невразумительное.

Соплеменники Пфаса интриговали и вместе с тем пугали Уилла. В то время как Резолют украсил себя магической татуировкой, Пфас имел огромное множество костяных, каменных и металлических амулетов. Точно Уилл бы не сказал, но ему казалось, что талисманы эти время от времени менялись местами или вовсе исчезали, однако последовательности таких изменений или тем более причины, по которой они происходили, Уилл не знал.

В Ислине он посмотрел бы на такого старика как на сумасшедшего, но здесь ему довелось почувствовать силу его рук. Стальные пальцы крутили и ощупывали Уилла. Когда старик дергал его за руки или поворачивал, Уилл чуть не падал. Когда же, разозлившись, он попытался отпихнуть шамана, то понял, что ему легче было бы сдвинуть Гирвиргул.

Что-то с этим Пфасом не так. Что именно, Уилл не смог бы определить и был рад, что соплеменники шамана обходят его стороной. Уилл хотел расспросить обо всем этом Резолюта, но воркэльф пребывал в исключительно мрачном настроении с того самого дня, когда Алексия пригласила их с Уиллом обсудить предстоящую кампанию и сражение за Свойн.

Уилл обратился к Квику:

— Ты действительно думаешь, что мне не следует слишком прислушиваться к тому, что обо мне говорят?

— Слушай больше Алексию, вот мой совет. — Квик указал обеими руками на казарму, в которой Алексия обсуждала план предстоящей операции. — Помоги, Уилл, помоги им.

Подросток вздохнул, откинул голову и закрыл глаза.

— Резолют ест меня поедом, и все потому, что ворки работают на Кайтрин. Я понимаю его злость, но я-то тут при чем?

— Ты можешь сделать больше.

Уилл застонал, открыл глаза и пошел в сторону деревни.

— Меня раздражает, что ты всегда оказываешься прав, Квик.

Сприт засмеялся, взлетел, сделал петлю, вернулся и помахал Уиллу.

— Уилл, храбрый Уилл, умный Уилл.

Он полетел к дому и устроил целое представление, силясь раздвинуть перед Уиллом полог над входом в казарму.

Входя, вор наклонил голову и быстро оглядел комнату. Возле стола столпились Алексия, Перрин, Ворон, Бил мот Цуво и Орла. Орла прикрыла рукой зевок. У остальных под глазами обозначились темные круги. В углу, привалившись к стене, тихонько похрапывал Керриган. Напротив Резолют точил саблю. Ломбо и Дрени не было видно, и Уилл даже посмотрел на стропила, не притаился ли панк там.

Заметив его, Ворон кивнул:

— Добро пожаловать.

— Спасибо. — Уилл, тихо ступая, подошел к длинному столу. Он не столько боялся помешать размышлениям Алекс, сколько не хотел дать повода Резолюту к чему-нибудь придраться. Позиции на столе вроде бы не изменились. Полдюжины зданий с флажками указывали на то, что в них содержат заложников, однако все флажки были желтого цвета, а стало быть, информация скоро морально устареет.

— Полностью с тобой согласна, сестра, — задумчиво проговорила Алекс. — Если заложники нарисуют на оконных перемычках какой-нибудь знак или, допустим, вывесят на окне тряпку, то ты вместе с Военными Ястребами сможешь, летая над этим районом, выяснить, где именно они находятся. Я, однако, усматриваю в этом два недостатка: быстрое переселение заложников лишает эту информацию всякой достоверности, и, что еще хуже, может случиться, что эти сигналы кто-нибудь сообщит врагу. Тогда нас заманят в ловушку.

Орла нахмурилась:

— Заклинания могут выявить местоположение заложников при условии, что находящиеся рядом с ними предметы будут тайно вынесены из города. С помощью этих предметов возможно установить связь с заложниками. Но опять же возникает препятствие: использование магии может насторожить авроланов. Они узнают о нашей миссии и внесут в наши заклинания поправки, с помощью которых устроят нам все ту же засаду.

Алекс задумчиво покачала головой:

— Вся наша операция может закончиться засадой. Я согласна с Адрогансом в том, что, освободив заложников, мы будем иметь значительное преимущество, но какой ценой мы за это заплатим? Пфас тоже хочет, чтобы мы это сделали, но лично мне все это очень не нравится.

— Принцесса, — вмешалась Бил, — ваша сдержанность относительно Пфаса мне понятна. Вы знаете, что мы, жители нагорья, недолюбливаем Жуск, но с тех пор как я здесь, я кое-что для себя уяснила. Реального подтверждения своим словам я привести не могу, однако заявляю: Пфас наделен необычайной проницательностью. Полагаю, что землю эту он видит иначе, чем мы, и, возможно, освобождение воркэльфов окажет влияние на вейруна. Мы должны смотреть правде в глаза: пока мы настроены на освобождение воркэльфов, Жуск нас поддерживает. Без этой поддержки наша кампания обречена на провал.

— Это я понимаю, — вздохнула принцесса, — потому-то мы этим и занимаемся. Нам необходимо объединить заложников. Если мы не можем применить магию незаметно для противника, то единственным выходом мне представляется незаметное проникновение на занятую врагом территорию. Это осуществимо?

Уилл почесал затылок.

— А как работает магия, с помощью которой определяют местоположение объекта?

Прежде чем Орла успела ответить, Резолют его одернул:

— Перестань отвлекать их, мальчик. Ты ничего не смыслишь в военной операции. Вот когда мы туда придем и понадобится открыть замки, тут-то ты нам и пригодишься.

Ворон посмотрел на него:

— Ну, что скажешь, Уилл?

Уилл так резко передернул плечами, что Сприт свалился. Квик всеми четырьмя руками зацепился за тунику Уилла и повис на его груди.

— Прошу прощения. — И снова вскарабкался на плечо.

Вор снова пожал плечами, на этот раз осторожно.

— Думаю, Резолют прав. В военном деле я и правда ничего не понимаю. Я ведь просто вор, так что и смотрю на все с точки зрения вора. Допустим, мне понадобилось украсть сто предметов, находящихся в разных местах. Такая задача показалась бы мне чрезвычайно трудной, если не сказать — невыполнимой. Вот я и думаю, что неплохо бы как-нибудь заставить авроланов собрать всех заложников в одном месте. Или пусть их переселят в места, которые вам будут известны.

Орла подняла брови:

— А какое отношение имеет к этому магия?

— Но ведь надо подумать и о том, как попасть в канализационную систему. Подобраться к этим зданиям, как можно ближе и войти в них, верно?

— Мы должны войти туда незаметно, — подтвердила Алексия, — это самое простое решение.

Уилл улыбнулся:

— Ну вот. Во-первых, надо навести авроланов на мысль, что места, в которых они держат заложников, выбраны неудачно. Допустим, я вошел бы в помещение с целью кражи и оставил бы там следы, словно я сбежал, опасаясь, что меня поймают. Если отправить людей в канализационные трубы и воспользоваться магией, которую засекли бы авроланы, то таким путем можно навести их на мысль, что мы решили разведать, где они держат заложников.

Резолют поднялся со стула и подошел к макету Свойна.

— Они узнают, куда мы намерены ударить, и уведут заложников.

— Верно, а Пери или кто-нибудь из Военных Ястребов увидят сверху, куда их уводят. Так мы и узнаем, где они находятся. А так как там всего лишь несколько по-настоящему солидных домов, в которых можно держать пленных, то это сузит границы наших поисков.

Серебряные глаза воркэльфа холодно уставились на подростка.

— Тогда нам остается надеяться на глупость врага, мальчик. Бил согласно кивнула:

— Кроме того, если мы покажем авроланам, что можем прийти по канализационным трубам, они поставят там войска, чтобы схватить нас.

Уилл улыбнулся:

— А как они узнают, что мы идем?

— Какого ответа ты ждешь, мальчик? — возмутился Резолют.

— Я подумал, что для обнаружения магии они отправят в трубы вилейнов, а те пригонят отряды бормокинов, чтобы нас уничтожить.

Ворон недоуменно сдвинул брови:

— Мне казалось, Уилл, что этого мы как раз и должны избежать.

— Да, но я подумал, что магию можно обратить на местных крыс, пусть авроланы их там и обнаружат.

Воркэльф покачал головой:

— Таких заклинаний не существует.

— А мы не можем сделать им татуировку вроде вашей?

— Нет, мальчик, — мотнул головой Резолют. — Татуировку сделать трудно, да и кто этим будет заниматься? Верно я говорю, магистр?

— Нет такого заклинания, — подхватила Орла, — с помощью которого крысы могли бы замести следы магии.

— Прошу прощения, магистр, но это не совсем верно. Такого заклинания пока нет, но я могу его создать. — Керриган зевнул, протер заспанные глаза и сел. — Такое заклинание можно сделать, и в этом нет ничего сложного.

Алексия стремительно к нему повернулась:

— В самом деле? И как? Адепт встал на ноги:

— Это — вариант арканслаты, осуществляемый по закону распространения инфекции. Мы возьмем скалу, отломим от нее большой камень и раздробим его на мелкие обломки. Все камни связаны друг с другом, но связь эту мы еще и усилим с помощью магии, а потом привяжем к крысам магические камешки. Скала останется на месте, а маг пошлет на нее заклинание, которое тут же перейдет на отломанные от нее мелкие камешки. Если большая скала будет светиться в темноте, то и мелкие камешки тоже будут светиться. Вилеины, используя заклинания, обнаружат магический источник. Самое хорошее в такой системе — это то, что разные маги будут использовать разные заклинания, и вилеины подумают, что на них наступает огромная армия захватчиков.

Уилл кивнул и указал на Керригана.

— Именно так. Резолют поднял брови:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что понял то, что он сказал?

— Гм… не совсем, но мне показалось, что все должно получиться.

— И получится, — твердо сказал Керриган и сжал челюсти, чтобы они не дрожали.

— Это наверняка получится. — Орла тяжело оперлась на свой жезл. — Главное — незаметно войти в город. Если мы пойдем не по канализационным трубам, нас увидят.

Алексия снова обратилась к макету и задумчиво постучала пальцем по подбородку.

— А может, и не увидят. Люди до сих пор ловят в озере рыбу. Наши люди могут пойти в Свойн под видом горожан.

— Но тогда им придется идти без оружия, — Ворон потер ладонью лицо. — Может, я слишком устал и хочу спать, так что не вижу того, что видите вы, но безоружным людям заложников не освободить.

— Вы правы, Ворон, но наши люди только войдут безоружными. Я хотела бы направить Военных Ястребов в ночные полеты над городом. Они могут, пустив в ход стрелы и копья, сделать жизнь гарнизона невыносимой. Кроме того, они могут сбросить оружие, которое спрячут союзники воркэльфов. Если нам это не удастся, воспользуемся планом Уилла и выберем маршрут, на котором не будет крыс. Если только вилейны не обратят внимания на этот участок и не пошлют туда войска, мы быстро проникнем в город.

— Маршрут мы выберем, сообразуясь с тем, куда авроланы переведут заложников, — согласилась Орла. — На обратном пути выйдем через канализацию, а может быть, с боем прорвемся к порту и захватим корабль.

Когтистым пальцем Пери указала на модель большого корабля в порту:

— Огненные петухи замедлят преследование.

— Хорошая мысль, сестренка, — одобрила Алексия и окинула взглядом собравшихся вокруг стола людей.

— Кто заметил недочеты?

— Недочеты, конечно же, есть, ваше величество. — Ворон положил руку на плечо Алексии. — И подозреваю, что все мы просто не выспались, а потому не можем в данный момент их увидеть.

Воркэльф поставил локти на край стола:

— Вход в город — дело рискованное, а освобождение заложников — тем более. Захватить здание, подавив авроланов, у нас не получится. Выход с боем из города через систему канализации или через улицы кончится тем, что заложников убьют. Нам необходимо быстро их эвакуировать. Если бы у нас была тысяча Военных Ястребов, их можно было переправить воздушным путем, но такой вариант тоже исключается.

— Вы отлично рассуждаете, Резолют, как, впрочем, и Ворон. — Алексия заправила за ухо выбившуюся прядь светлых волос. — Предлагаю сначала поесть, потом — лечь спать, а утром снова собраться. Я уверена: мы сможем решить проблему, на которую нам указал Резолют, и учесть замечания, высказанные остальными участниками совещания.

Она улыбнулась и кивнула Уиллу:

— Благодарю тебя, Уилл, за твою проницательность. Ты прав, это не столько военная задача, сколько воровская. Мы украдем заложников из Свойна, пока еще не знаю — как, но начало положено.

Уилл так и просиял и продолжал улыбаться в течение всего вечера, несмотря на сердитые взгляды Резолюта и поддразнивания Квика. Он улыбался перед самым отходом ко сну и улыбался во сне. Не потому, что ему привиделась Алексия, но потому, что во сне к нему пришло решение проблемы Резолюта. Когда Уилл проснулся, он постарался припомнить свой сон. Уилл Ловчила, король Низины, знал: его план сработает.

ГЛАВА 51

Алексия сочла план Уилла по эвакуации заложников весьма любопытным. Ей было приятно заметить удивление в глазах Адроганса, когда вор изложил его, однако генерал согласился с ним что-то уж слишком быстро, и это насторожило Алекс. Хитроумный план требовал материальной поддержки, которой, как она думала, экспедиция не располагала. Разработка этих деталей, однако, была поручена Бил мот Цуво. Адроганс нашел для Алекс другую работу.

Генерал Джераны объявил о своем намерении — немедленно идти в наступление на Свойн.

— Ваши Волки вместе с людьми из Жуска пойдут в разведке. Мне нужно знать, что ждет нас впереди. Вы будете наблюдать, используя при этом небольшие силы. Узнайте все, что можно, о Свойне и силах авроланов. Это очень важно.

Адроганс позволил ей взять в свой отряд Резолюта, Ворона, Дрени, Пери и двух Военных Ястребов. Он сказал, что отряжает Норрингтона на совместную с Бил работу по освобождению заложников. При этом оба понимали, что глупо рисковать жизнью Уилла в разведке. Присутствие его в рядах основного войска поднимало дух армии.

В разведывательном отряде было менее трехсот солдат. Представители Жуска ехали на пони, приученных к передвижению по горной местности. В глубоких долинах густая растительность закрывала солнце. В высоких водопадах играли радуги. На красоты эти аборигены особого внимания не обращали, зато они зорко смотрели, как далеко продвинулись авроланы на их территорию, указывали места, на которых устраивались лагеря, и отмечали другие признаки вторжения.

До Свойна можно будет доехать верхом за четыре дня, в то время как пехоте придется потратить на то же расстояние почти неделю. Алекс страшно было представить, каким трудным сделает их продвижение обоз, и была рада, что проблему эту взял на себя Адроганс. Он снова затребовал вполовину больше того, что нужно, и даже если в пути пропадет много продовольствия, все равно армия, подойдя к Свойну, останется вполне жизнеспособной.

Разведывательный отряд шел медленно и осторожно, а это означало, что основную армию они не опередят и авроланам не удастся незаметно проскользнуть между ними и устроить засаду. Разведчики выясняли обстановку, гиркимы доставляли подробные отчеты Адрогансу, а тот обдумывал представленные ему сведения и запрашивал дополнительную информацию по тому или иному интересующему его вопросу.

Минули три дня. Когда отряд вошел в предгорье, отделявшее плато от спуска в Свойнскую низменность, разведчики принесли сообщение: на железном руднике наблюдается оживление. Под присмотром бормокинов, вилейнов и по меньшей мере одного воркэльфа, обращенные в рабство люди достают из шахты руду, грузят ее на телеги, запряженные мулами, и увозят в Свойн. Городские кузнецы переплавляют руду в железо и сталь.

Посоветовавшись с Агитэром, Вороном и Резолютом, Алекс решила захватить рудник и освободить пленных.

Они увидели полдюжины старых скрипучих телег. Каждую телегу тащили шесть мулов и нагружали двое рабов. Во главе колонны ехал воркэльф, темноволосый и синеглазый, с татуировкой на руках. Двое бормокинов с пиками шли позади и еще двое — с обеих сторон обоза.

В то время как Пери вела наблюдение сверху, двенадцать жителей Жуска, вместе с Резолютом, Вороном, Алекс и Пфасом быстро шли по тропе, проторенной параллельно дороге. У жускцев и Ворона были луки, у Резолюта — сабли, а у Алекс — меч. Пфас оружия при себе не имел. Алекс боялась, что шаман пойдет медленно и всех задержит, однако тот проявил неожиданную живость и стойкость. Все запыхались. Возле холма вражеский обоз приостановился. Тяжелые телеги надо было доставить на вершину.

К месту, где собирались устроить засаду, они пришли раньше обоза. Алекс разделила жускцев, послав шестерых вместе с Вороном к дальней стороне обоза. Оба отряда лучников расставили так, чтобы выстрелами своими они случайно не поразили друг друга (лучники должны были стрелять под углом к тропе). Алекс, Резолют и Пфас остались возле подножия холма. У Резолюта, очевидно, имелись свои соображения насчет того, как поступить с изменником-воркэльфом.

Потянулось ожидание. Резолют стоял слева от Алекс, и так как глаза воркэльфа не имели зрачков, она не могла понять, на что он смотрит. Ей подумалось, что разглядывает он не то, что находится перед ними, а выплывшую из далеких воспоминаний картину. Резолют казался странно спокойным, и это перед самым сражением! Алекс вздрогнула: она считала Резолюта самым опасным существом на свете.

Пфас, скрестив ноги, сидел на земле, перебирая траву и цветы, и был похож на заигравшегося ребенка. Он поднимал спутанные мокрые коричневые листья и следил за хлопотливыми муравьями. Неторопливые его движения и мурлыканье под нос ни в коем случае не выдали бы врагу, что на него готовится засада. Алекс и не подозревала, что в шамане может сохраниться детская невинность. Бывали, правда, мгновения, когда мурлыканье прекращалось, улыбка исчезала, а глаза смотрели в неведомое пространство, и тогда Алекс казалось, что шаман с Резолютом видят одну и ту же картину, впрочем, может и разные. В Пфасе тогда проглядывало что-то мрачное и злое, и уж с образом невинного ребенка это никак не вязалось.

Алекс смотрела на тропу: солнечный свет пятнами ложился на листья и землю, ветерок шевелил ветви деревьев. Прагматичная часть ее ума подмечала, что ветер дует с долин, так что запах не выдаст ее войско противнику, в то время как вторая половина, романтичная, радовалась легким поцелуям ветра, охлаждавшего лицо и шею. Потом прагматизм снова взял верх: она вынула меч из ножен и проверила, все ли кинжалы на месте.

На мгновение Алекс задумалась: чем-то сейчас занят Ворон? Наверняка уже вставил стрелу в лук. Она представила себе, как он снимает с него сейчас черный лакированный футляр и обнажает серебряную древесину. Только эльфы делали такие серебряные луки, но такого, как у Ворона, она ни у кого не видала. Эльфы, должно быть, считали его достойным такого оружия; и то, что в Ислине Ворон всегда держал оружие в футляре, словно бы скрывая его от посторонних глаз, возбуждало у Алекс любопытство.

Пфас резко вскинул голову, выведя ее из задумчивости. Резолют потянулся и встал на колено. Телеги остановились у подножия холма, а рабы, обслуживавшие вторую телегу, начали отвязывать мулов, чтобы они объединенными усилиями могли втащить первую телегу на вершину холма. Бормокины столпились позади, а воркэльф на черном своем жеребце поднялся до середины холма и повернулся в седле, чтобы посмотреть, как идут дела. Кроме меча, висевшего на бедре, у воркэльфа имелся и большой лук из серебряного дерева, который он положил на плечи коня, а возле правого колена висел колчан со стрелами.

Резолют выскользнул из своего укрытия и рявкнул несколько слов на эльфийском наречии.

Лошадь воркэльфа развернулась. Он схватил лук, вставил стрелу, натянул тетиву и выстрелил в мгновение ока. Так как, согласно установке, его должны были взять живым, никто из лучников в него не выстрелил. Но даже если бы и выстрелил, никто не смог бы опередить воркэльфа.

Алекс взглянула на Резолюта, уверенная в том, что увидит в его груди дрожащую стрелу. Он стоял, напряженный, с широко раскрытыми глазами, но тем не менее невредимый. Она увидела, как стрела, медленно вращаясь в воздухе, зависла в ярде от его груди. Выглянув из-за деревьев, Алекс заметила вытянутую вперед дрожащую руку Пфаса.

Запели стрелы, взвыли бормокины. Ворон громко свистнул, и это означало, что все бормокины уничтожены. Все это, однако, отошло на второй план, когда Резолют поднял правую руку и взял повисшую в воздухе стрелу. Он взглянул на нее и швырнул стрелу через плечо.

Изменник-воркэльф, одетый, как и Резолют, в кожаную одежду без рукавов, сказал что-то по-эльфийски и сунул лук в седельную сумку. Затем соскочил с седла, вытащил саблю и поманил к себе Резолюта.

Резолют приблизился к нему, сжимая сабли в обеих руках. Окошко в листве закрылось, и Алекс обогнула деревья и вышла вперед. Пфас, слегка запыхавшись, последовал за ней. Лицо его покрылось испариной, рот открылся в беззвучном смехе.

Резолют был выше противника, и преимущество ему давал не только белый гребень на голове. Он был во всех отношениях крупнее своего соперника, однако того, похоже, это не беспокоило. Приняв боевую стойку, он немного еще поманил к себе рукой Резолюта, после чего перешел в стремительную атаку.

Резолют уклонился от выпада противника и, развернув правую саблю так, что она легла ему на предплечье, поднял ее и отразил удар. Продолжая двигаться вперед, Резолют вскинул левый локоть и ударил им в лицо воркэльфу.

Противник покачнулся, и тут Резолют стал действовать правой рукой. В этот момент он легко мог раскроить воркэльфу горло, но вместо этого ударил того кулаком по лицу.

Воркэльф, шатаясь, отступил на два шага, а Резолют одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и пнул противника со всего маха ногой в живот, отчего тот упал на колени и, выронив меч, изрыгнул на землю последнюю свою еду. Испуганная лошадь бросилась в сторону.

Резолют ухватил воркэльфа за черные волосы и откинул ему голову. По его подбородку, смешавшись с рвотными массами, текла из носа кровь. Воркэльфа вырвало еще раз, и он ткнулся лицом в собственную блевотину.

Алекс вышла из укрытия, сначала посмотрела на лежавшую на земле стрелу, потом — на Резолюта. Лицо его было искажено гневом. Таким же гневом наполнены были и его слова. Она не знала, что сказал Резолют, да это ей было и ни к чему. Поверженный воркэльф обхватил себя руками, все тело его сотрясали рыдания.

— Он говорит, что его зовут — Банаусик, — возмущенно фыркнул Резолют. — Я просто уверен: он взял себе это имя, когда стал работать на Кайтрин. Тогда у него оставался еще хоть какой-то стыд.

— Резолют! — окликнул его Ворон и остановился рядом с Банаусиком.

Воркэльф дотянулся до своего меча. Алекс показалось, что он хочет им заколоться, однако пленный этого не сделал.

Вместо этого он положил лезвие себе на ладонь и протянул меч Резолюту.

Резолют снова фыркнул и выбил ногой меч из его руки.

— Зачем мне меч, который не может отбить удар сабли? Даже имя Банаусик слишком для тебя хорошо. Тебя лучше бы назвать Презренным, Жалким или Ничтожным.

Презрительный тон Резолюта заставил его противника поднять голову.

— Думаю, сейчас наиболее уместно назвать меня Обреченным.

— Даже не надейся на скорую смерть, — покачал головой Резолют. — Хочешь оказаться мне полезным? Сколько всего авроланов работает на руднике?

— Шестнадцать. Четыре вилейна, восемь бормокинов, двое людей-наблюдателей и еще двое стукачей среди рабов. — Воркэльф оглянулся на дорогу. — Рыжий возница — тоже стукач.

— А по какой причине должен я тебе верить?

Синие глаза Банаусика вспыхнули.

— Ты меня одолел, и я предложил тебе свой меч.

— Это Кайтрин тебя одолела. Ей ты и отдал свой меч.

Ноздри эльфа раздулись.

— Даю тебе слово чести. Моя семья…

— Твоя семья погибла. Все наши семьи погибли. Если бы у тебя была честь, я бы тебя здесь не встретил.

— Я сделал это, чтобы остаться в живых. — Банаусик вздохнул и словно бы стал меньше ростом. — Я знал, что этот день настанет. Я многое видел, и тебе надо об этом знать.

Резолют прищурился:

— Так говори.

— Я скажу тебе многое, но не все. Я сообщу тебе то, что нужно знать для захвата Свойна. Но остальное… Если я это тебе скажу, она узнает и убьет меня.

— Жалкий лепет, — вымолвил Резолют. — За такие слова тебя следовало бы убить.

— Не делай этого, если ты хочешь освободить Воркеллин. — Воркэльф обтер рот и размазал при этом кровь по щеке. — Пусть отныне и до самой смерти меня зовут Ничтожным, если ты этого хочешь. Это не важно. Главное — возьми Свойн. Убей Маларкекс. Как только она умрет, я скажу тебе все, что знаю. Ты будешь доволен.

— Может, объяснишь как следует? Воркэльф плюнул кровью.

— После падения Окраннела меня взяли домой, в Воркеллин. Я видел, как Кайтрин создавала одного из сулланкири. Мне известно, что еще она хотела сделать и почему у нее это не вышло. Я не знаю, как ее остановить, но знаю, как можно поправить многое из того, что она сделала.

Он постучал тонким пальцем по голове

— Это все здесь. Если ты убьешь меня, то Воркеллин будет потерян навсегда.

ГЛАВА 52

Керриган решил завести дневник: если он сразу не сойдет с ума, то сможет запечатлеть там некоторые здравые мысли. На идею эту его натолкнуло случайное замечание Резолюта, высказавшегося по поводу рифмовок Уилла:

— Если это лучшее, что ты можешь придумать, менестрели ни разу не вспомнят о твоих подвигах.

Адепт даже самому себе не признался, что слова Резолюта страшно его тогда возмутили: то есть как это? Об Уилле будут слагать песни, а о нем позабудут? В ту же минуту Керриган вспомнил великую «Историю Вильвана», уделявшую внимание знаменитым магам. Историки просто обязаны написать большую главу, посвященную его приключениям. Как-никак ему удалось избежать участи невинно убиенных детей; к тому же он придумал новый метод лечения, с помощью которого спас панка; он посетил Гирвиргул. Только этих событий хватило бы на небольшой приключенческий роман, а ведь впереди у него еще новые славные дела: осада Свойна, спасение заложников — поистине, история получится героическая.

Пусть Уилл сочиняет свои стишки и песенки, а он, Керриган, будет работать над собственным жизнеописанием. Не подумайте, что адепт не умел сочинять стихи. Просто он полагал, что песни менестрелей — удовольствие для безграмотных людей. Цивилизованные же люди способны писать, а письменное свидетельство не подвержено изменениям, его не надо механически заучивать и приспосабливать к вкусам публики.

Песни Уилла будут развлечением; я же создам историю.

Трудность состояла в том, что для отображения истории требовались как минимум карандаш и бумага. Это тебе не песенки сочинять! Еды и вооружения Адроганс припас вволю, а на канцелярские товары не расщедрился и расход их строго контролировал. У генерала, как считал Керриган, была едва ли не мания: он все боялся, что с помощью магии кто-нибудь заколдует весь запас бумаги. Адроганс полагал, что враги смогут прочесть его приказы и переписку с королевой Лакаслина. Из-за этой его параноидальных наклонностей вся бумага хранилась под замком.

Отсутствие бумаги приводило Керригана в отчаяние, из-за этого он стал даже плохо спать. Как-то ночью, бродя во время бессонницы по лагерю, он наткнулся на трех королевских гвардейцев из Джераны. Один из них держал в руке лист бумаги и силился прочесть, что там было написано, но, судя по тому как он крутил туда-сюда бумагу, было ясно, что задача эта для него непосильная.

Высокий гвардеец хлопнул грамотея по плечу:

— Ты уверен в том, что моя Флора родила ребенка от булочника?

Грамотей пожал плечами:

— Да тут вроде так написано, Фоссиус.

Керриган застенчиво улыбнулся:

— Если хотите, я вам прочту.

Троица подозрительно на него уставилась, а потом Фоссиус подтолкнул грамотея в спину.

— Пусть прочитает.

Адепт взял листок и начал читать, хотя рукописный шрифт совершенно не был похож на тот, которым писали на Вильване, и разобрать его было не так-то просто.

— Ага, все понятно, Фоссиус, твоя Флора кормит грудью сына булочника. Жена булочника родила двойню; и тут написано, что она — маленькая хрупкая женщина.

Фоссиус гордо улыбнулся:

— Все верно, жена булочника — пигалица, ну а моя Флора ей поможет, ведь нашу девчонку пора отнимать от груди. Так что, Пириус, напрасно ты меня расстроил.

Керриган закончил читать. Письмо написано было соседом, кроме местных сплетен в нем содержались также новости для каждого из троих гвардейцев. Все они очень хотели ответить на письмо, и Керриган согласился им помочь при условии, что они дадут ему чистой бумаги. По лагерю быстро разошлась молва, и солдаты стали приносить ему клочки бумаги, или кожи, или даже материи, на которой можно было писать.

Несмотря на то что лагерь готовился в поход и укладывал вещи, дело Керригана процветало. Когда Уилл заметил, что он бы на его месте брал за работу серебро, а не бумагу, Керриган уверился в том, что поступает правильно. «Неспроста, — размышлял он, — Уиллу хочется, чтобы я брал деньги: он же сам их и украдет». Адепт складывал все свои бумажные клочки в кожаную папку, которую подарил ему офицер из Хелурки за то, что Керриган написал ему историю его Стального легиона. Папку эту маг отдал на хранение Ломбо.

Керриган даже и не подозревал, как много он сделал, пока однажды за ним не явились два конногвардейца из Джераны. Они взяли его под руки и быстро отвели к казарме Адроганса. Отворили дверь, оставили адепта на пороге и ушли, а юный маг остался стоять, глядя на Адроганса и Орлу, увлеченно обсуждавших что-то перед большой картой Окраннела.

Орла кивнула, и Адроганс повернулся и прищурил глаза. Сильный его голос заполнил помещение.

— Неужели это правда, адепт Риз, что ты хочешь создать для меня дополнительные трудности?

— Нет, сэр, что вы.

— Однако это уже произошло. — Адроганс медленно покачал головой. — Ты написал столько корреспонденции, что гиркиму будет ее не донести.

— Я не… я хочу сказать…

Генерал поднял руку:

— Говорить будешь, когда я этого захочу. Понял?

Керриган открыл было рот, но спохватился и лишь кивнул головой.

— Вы правы, магистр, ему надо все объяснить. — Адроганс снова прищурил карие глаза. — Дело не в весе корреспонденции, адепт Риз, дело в содержании. Орла уверила меня, что ты и понятия не имеешь, как обстоит дело, поэтому постараюсь объяснить все в нескольких словах. Прежде чем отправить написанные тобой послания, мои сотрудники внимательно их читают, чтобы выяснить, не содержат ли они информацию, которая может заинтересовать противника. Отчеты, которые я направляю в Лакаслин, а также и приказы зашифрованы, и враг, даже если вдруг перехватит курьера, прочесть их не сумеет. А вот в письмах могут встретиться примечательные подробности. Допустим, солдат назвал какую-нибудь гору Орлиным гнездом, потому что ее очертания вызвали у него такую ассоциацию. Враг тотчас догадается, что наш лагерь находится поблизости от такого места. Понимаешь?

— Да, сэр. В следующих письмах я постараюсь не допускать таких сравнений.

— А вдруг случайно допустишь? — Генерал улыбнулся. — Я даже составлю для тебя специальный список. Когда люди пишут домой, не обязательно писать правду, самое главное — подать о себе весточку. А что до врага (если ты не веришь тому, что в Лакаслине есть враги, то ты еще наивнее, чем я полагал), то в такой дезинформации противника я даже заинтересован.

— Но ведь это будет обманом и наших людей тоже.

— Да, но такая ложь сохранит кому-то жизнь, а вот правда — убьет. — Адроганс опять улыбнулся. — Я слышал, ты скопил много клочков бумаги и используешь даже оборотную сторону писем?

— Да. Я собираюсь записать на них нашу историю.

— Историю? Интересно. — Генерал провел рукой по подбородку. — Я дам тебе журнал для твоей истории, адепт Риз. Дам чернила, перья, все, что тебе понадобится, но потребую кое-что взамен. Это хорошо, что ты скопил клочки бумаги, ты будешь писать на них письма, выдуманные тобою солдатские письма.

Адроганс подошел к карте и показал на предгорье, отделявшее центральную низину от полуострова Крозт.

— Тут у нас трехтысячная армия. Солдаты жалуются на скудное питание, утомительные марш-броски и на мой безумный план направить гарнизон Сварской на юг, чтобы освободить Свойн, в то время как они нанесут удар на север, чтобы освободить Сварскую. Ты знаком с переживаниями солдат, которым писал письма. Можешь ты сочинить некую мифическую корреспонденцию?

Керриган нахмурился:

— Написать-то я могу, но не понимаю, зачем это нужно.

Генерал переглянулся с Орлой.

— В том, что касается магии, он великолепен, но вы его, судя по всему, больше ничему не научили?

Она покачала головой:

— В мои задачи входило также и расширить его житейские познания, но ему еще очень многому нужно учиться.

Адроганс поманил к себе Керригана и показал ему на карте Свойн.

— Мы собираемся взять этот город. Войск у нас достаточно, но нам требуется время для того, чтобы построить осадные башни, ну и прочее необходимое для этой операции. Строительного материла в лесах достаточно, и потому все, что нам нужно, — это время. Проблема состоит в том, что Маларкекс сможет за это время пригнать сюда из Сварской подкрепление, и мы вынуждены будем отступить.

Армия у нас большая, и потери неизбежны. На днях мы потеряли одного солдата: его укусила змея. Мы воспользовались магией и сохранили его тело. Я намерен одеть это тело в форму курьера и поместить сюда. Тут его обнаружат разведчики Маларкекс. Они прочитают письма и поверят в то, что в горах у нас есть армия, продвигающаяся к Сварской. Жускцы создают там сейчас видимость покинутых лагерей. Мы их, конечно, долго дурачить не сможем, но этого времени нам хватит на подготовку осады.

Керриган улыбнулся:

— Военная хитрость.

— С помощью чернил и бумаги ты увеличишь мою армию вдвое.

Адепт кивнул:

— Я это сделаю.

— Но об этом должны знать только мы трое.

— Да, сэр. Это я понимаю.

— Хорошо, очень хорошо. Орла уверила меня в том, что ты обладаешь большим магическим талантом, но даже она не знает, что ты одарен и другими талантами. — Адроганс похлопал его по плечу. — И вот еще что, адепт Риз, эта история, которую ты будешь писать…

— Да, генерал?

— Ничего не пропускай. Думаю, что твои наблюдения будут очень близки к истине.

Керригану каким-то образом удалось сфальсифицировать все эти письма, и он сам себе чрезвычайно удивился. Он теперь был не просто адепт, а уже писец, историк, и контрразведчик, а это, разумеется, гораздо лучше, чем просто шпион. Работал юноша усердно, чтобы успеть все сделать, прежде чем армия двинется в поход, и даже после того, как они выехали, Керриган написал парочку писем. И хорошо сделал: письмо, написанное солдатом в трясущейся по дороге повозке, выглядело достовернее.

В пути он над историей не работал. Керриган чувствовал, что упоминать о фальшивках в журнале не следует, и потому в туманных выражениях написал лишь о том, что помогал солдатам писать письма. Если когда-нибудь ему будет позволено изложить все целиком, он дополнит эти записи, чтобы последующим поколениям стали известны все детали.

Желание записать все открыто и честно заставило его внимательно приглядываться к окружающему его миру. Иногда он наблюдал страшные вещи — например, на руднике Керриган видел распятых на двух крестах людей, казненных за шпионаж. Он записал их имена и обратил внимание на другие подробности. В разговоре с возницами адепт услышал от одного из них о том, что стрела воркэльфа остановилась в воздухе перед Резолютом. В рассказ этот адепт не поверил: невозможно произнести заклинание в долю мгновения. На одну только подготовку потребуется много времени.

Он хотел было спросить об этом Резолюта, но тут же передумал, представив себе злобную реакцию Резолюта.

Способности Керригана к наблюдению подверглись суровой проверке, когда армия вышла из покрытых лесами гор к озеру Вриин и к Свойну. В озеро впадали три реки. Свое начало они брали в горах, на границе с Джераной. А из озера вытекала только одна, широкая и неторопливая река Свойн. Слившись по пути с рекой Свар, она устремлялась к Лунному морю.

Город охватывал и защищал от наземных нашествий полумесяц высоких стен с еще более высокими башнями. Построили его на каменистом плато, и к главным воротам поднималась серпантином дорога. Издалека Керриган, хотя и неотчетливо видел часть города. На какое-то мгновение он пожалел, что находится сейчас не в Ислине: тамошние воздушные гондолы дали бы ему возможность как следует все разглядеть.

На территории вокруг города — и это бросалось в глаза — занимались когда-то сельским хозяйством. Участки, ровные и обработанные, были отделены от соседних камнями либо стенами. Зерновые колосились лишь на нескольких полях, и когда армия приблизилась к городу, рабы вышли на поля, чтобы собрать хоть какой-то урожай. Орла объяснила, что они не хотели ничего оставлять захватчикам, а то, что собрать не удастся, они непременно сожгут.

Если Адроганса это и обеспокоило, виду он не подал. Часть войска он оставил в лесу и наказал им валить деревья для возведения осадных башен, катапульт, щитов и таранов. Остальное войско развернул вокруг города, чтобы отрезать его от земли. Блокировать порт было невозможно, а стало быть, и голода в городе не будет.

— Или мы возьмем его, прежде чем пойдет снег, или отступим, — объяснила Орла. — Судя по тому какая земля тут сейчас, весной здесь будет болото, а зимой — снегу по колено.

Всадники стояли позади инфантерии, за исключением кавалеристов, которые либо были в разведке, либо охраняли солдат, валивших лес. В любой момент они могли вступить в бой с вышедшими из города отрядами и в то же время готовы были отразить удар подкрепления, доведись тому прийти из Сварской. А напасть противники могли, скорее всего, спустившись вниз по реке Свойн. Тем не менее Адроганс направил разведчиков в горы, чтобы сулланкири не застала их врасплох.

Керриган прилежно записывал все подробности. По его мнению, генерал все держал под контролем. Как только поднимут осадные орудия, С войн падет, и он станет первым историком, описавшим победу кампании по освобождению Окраннела.

ГЛАВА 53

Правой рукой удерживая стрелу за оперение, Алексия постукивала ею по левой ладони. Как ни парадоксально, но генерал Джераны по-прежнему удивлял ее. Король Август сказал ей в Ислине, что она может занять место Адроганса, как только он окажется вдураках, и сплошь и рядом Алекс и в самом деле считала его действия дурацкими. Но внезапно он вдруг сделал что-то такое, что заставляло ее ненадолго переменить о нем свое мнение.

Увидев, как Адроганс расположил для осады войско, Алексия воспрянула было духом. Генерал заслонил Свойн от наступления наземных отрядов, однако он растянул свою армию, выставив на обоих берегах реки солдат, чтобы не допустить подкрепления с севера. Алексия поставила бы их дальше на север, на горную дорогу, однако вынуждена была согласиться с тем, что нынешняя их позиция остановит любое вражеское продвижение и даст кавалерии возможность ударить по авроланам с флангов.

Адроганс остроумно смешал отряды. Тяжелая инфантерия стояла в центре осадной линии, а легкие пехотинцы занимали в ней фланговые позиции. Батальон из Гурола — Каменное Сердце — поставили на дороге, и Алексия знала: они продержатся до тех пор, пока к ним не подоспеет кавалерия. Кавалерию разделили на четыре части. Волки и всадники Окраннела встали с северной стороны. Они первыми должны были отразить атаку подкрепления. Всадников Саварры и конногвардейцев Альциды поставили в центре, при этом два отряда должны были охранять обоз, а конники Джераны заняли южную позицию, недалеко от штаба.

В лесу валили деревья, готовились к сборке метательных машин. Когда все было закончено, выполнявшие эту работу солдаты соединились с пехотинцами и продвинулись вперед. Расстояние в триста ярдов до крепостных стен Свойна посчитали оптимальным.

Адроганс задействовал Военных Ястребов (Алексия тоже бы сделала это на его месте). Как только авроланы стали обстреливать наземные силы, Военные Ястребы забросали их огненными петухами. Неограниченное использование этих снарядов могло вызвать бы в Свойне пожар, а этого ни та ни другая сторона не хотели, поэтому авроланы очень скоро стрельбу прекратили. Решили, должно быть, приберечь боеприпасы до конца сражения.

Адроганс составил план освобождения заложников, и внедрение первой группы на территорию противника прошло успешно. Колдуны Свойна, заметив, что в их канализационной системе поработали маги Вильвана, активизировали свою деятельность. Керриган и другие чародеи наделяли магической энергией камни и другие метательные снаряды. Даже приказ убрать из города и окрестностей крыс не казался странным, тем более что, если верить слухам, жускцы варили их и делали мазь, которая делала кожу их толще.

Глядя на жускцев, Алекс задавалась еще одним вопросом, на который Адроганс не хотел ей отвечать. Жускские нестроевики — Алексия считала, что слово «воины» к ним не подходит, — ходили, где хотели, а когда им задавали вопросы, либо отмалчивались, либо отвечали на них выборочно. Были они по большей части немолоды и, кроме ножа и дубинки, оружия при себе не имели.

О жускских племенах Алексия была наслышана давно и знала, что в молодые годы ее деда они сопротивлялись давлению Сварской. Даже в изгнании эмигранты из Окраннела пугали жускцами маленьких детей. Алекс вспомнила, как Миша во время их похода за пророческими снами боялся с ними повстречаться. «Лучше тысяча бормокинов, чем один жуск», — говорил он ей тогда хриплым шепотом.

Алекс и вовсе не приняла бы их в расчет, если бы во время нападения на рудник жускцы не проявили себя меткими стрелками. Особенно обеспокоила ее способность Пфаса останавливать в полете стрелу. Он обладал силой, которой она не понимала, а волновало ее то, что Адроганс на эту силу, похоже, и рассчитывал.

Алекс попросила Орлу объяснить ей то, чему она стала свидетелем, но военный маг Вильвана ответить ей не сумела.

— Заклинание делает кольчугу крепче обыкновенного, и тогда стрела не может вонзиться в тело, но то, что описываете вы… не понимаю, как это у него получилось.

Из Резолюта Алекс и слова не вытянула, а Ворон просто пожал плечами, когда она его об этом спросила.

Пфас лишь хихикнул и отошел в сторону, когда Алекс потребовала от него объяснений.

Еще одно распоряжение Адроганса вызвало у нее полное недоумение. Он приказал солдатам копать окопы. В этом не было бы ничего странного, если бы не здешняя почва: стоило углубиться в землю хотя бы на один фут, и вода начинала выплывать из ямы. Да и копать Адроганс приказал в разных местах, не соблюдая никакого порядка. Посмотрев сверху на все эти ямы, Пери только руками развела. Твердая до сих пор почва превратилась в трясину.

Но даже и это можно было бы еще стерпеть, если бы не донесения разведчиков из северных гор, ставшие последней каплей. Они доложили, что видели два войска авроланов. В одном, по их расчетам, было два пехотных батальона и один — из легкой и тяжелой кавалерии. Это войско двигалось по побережью. Другое войско состояло из двух пехотных батальонов и кавалерийского смешанного отряда. Это соединение двигалось на юг, через горы, так что скоро должно было достигнуть северо-восточного фланга.

Во главе этой силы шла Маларкекс.

Авроланы разбили лагерь в лесистых горах, в миле от позиции Алекс. Они выслали вперед разведку и установили у кромки леса штандарты. На одном полотнище она заметила изображение девяти черепов. Этот легион был задействован при осаде Сварской, других штандартов Алекс не знала. Когда всадники Окраннела услышали о штандарте с черепами, то тут же вызвались подъехать туда и привезти знамя.

Алекс приказала им оставаться на месте, а сама пошла к генералу Адрогансу. Вдруг на плечо ей легла чья-то рука. Алекс раздраженно ее скинула и повернулась, чтобы отчитать ее обладателя. Она предполагала, что это был Миша, который собирался уговорить ее изменить свое решение и позволить им захватить штандарт: никто другой просто не осмелился бы до нее дотронуться. К своему удивлению, она увидела, что это был Ворон. Он заметил яростный блеск ее глаз.

— Простите меня, ваше высочество, но вы, похоже, не услышали, что я вас прежде окликнул. Еще раз прошу прощения. Вижу — вы не в духе, поговорим в другой раз.

Заметив разочарование в его карих глазах, Алекс смягчилась.

— Нет, Ворон, не уходите, пожалуйста. Я просто задумалась. Я иду сейчас к генералу. Возможно, и к лучшему, что я вас встретила: умерю свой гнев.

— Вы на него сердиты?

— Все вроде бы находится под контролем, хаоса нет, — вздохнула Алекс. — Вы и сами видите, что в лагере поддерживается порядок, и все же Адроганс заставляет людей делать вещи, которые не имеют смысла. — Она махнула рукой на север. — Окопы превратились в пруды. Рядом с нами противник устроил лагерь, а мы стоим на месте, вместо того чтобы предотвратить атаку. Я должна понимать, что происходит, а он мне ничего не объясняет, поэтому я и злюсь.

— Все так. Адроганса трудно понять.

— Но мы обязаны его понимать, — возразила Алекс. — Вы меня не для этого искали?

Ворон одарил ее сатанинской улыбкой:

— Я слышал, что вы запретили людям забрать штандарт противника.

Алекс даже рот открыла:

— И не просите, Ворон. И вы туда же, от вас я меньше всего ждала такой глупой затеи.

Он пожал плечами:

— Я четверть столетия провел рядом с Резолютом, и кража вражеского штандарта добавила бы блеску прежним нашим подвигам.

— Но, как вы, должно быть, и сами понимаете, штандарты эти — западня.

— Конечно, — улыбнулся Ворон, и шрам натянулся на его щеке. — Резолют говорил с военными магами, и они сказали, что штандарты эти излучают колдовскую энергию. Тот, кто дотронется до них, умрет.

— Чего же вы в таком случае хотите от меня?

— Я просто хотел увериться в том, что ваш приказ запрещает кражу штандарта, и ничего больше. Хотя формально мы и не под вашим началом, но будем подчиняться вашим приказам и распоряжениям.

— Может, вы хотите погибнуть?

— Нет, ваше высочество. — Голос Ворона смягчился. — Тогда вам придется иметь дело с Уиллом, Адрогансом и злобным Резолютом. Я вам такого не желаю.

— Хорошо. — Какое-то мгновение она колебалась: ей хотелось запретить Ворону сделать то, что он задумал. Она знала, что может взять с него слово, и он подчинится. В то же время она верила в его благоразумие. Алекс знала, что на глупый поступок он не пойдет. Ворон в этом отношении не похож на ее кузена и на многих других: он не станет делать что-то только потому, что объявил об этом во всеуслышание. Если бы задуманное невозможно было осуществить, если бы чья-то жизнь подвергалась опасности, он бы и сам от него отказался.

— Я не хочу знать, что вы собираетесь делать, — улыбнулась Алексия. — Но прежде разыщите Пери. Она сообщит вам пароль нашего соединения, если он вам понадобится.

— Благодарю за доверие, — подмигнул ей Ворон. — Мы его оправдаем.

— Знаю. Да пребудет с вами Арелиюс.

— Возьмите его с собой, он вам пригодится для разговора с Адрогансом.

— Вы не верите в богов?

— У меня есть Резолют, — улыбнулся он, — который и исполняет для меня эти функции.

Ворон повернулся, махнул ей рукой и исчез за дымом лагерных костров. Алекс посмотрела ему вслед и улыбнулась, потому что не сомневалась в том, что он вернется. Он вернется, и ему будет что рассказать. И мне почему-то кажется, что это будет единственная приятная новость, которую я услышу сегодня.

Генерал Марк Адроганс поднял голову от карты и кивнул принцессе Алексии:

— Добрый день, ваше величество. Я слышал о вашем распоряжении, одобряю его и благодарю вас за то, что вы его отдали. Что-нибудь еще?

Огонь, вспыхнувший в фиалковых глазах, ничуть его не удивил.

— Мне многое нужно сказать вам, генерал Адроганс. — Она глянула на Пфаса и остальных сидевших в палатке. — Я хотела бы поговорить с вами наедине.

— Говорите, ваше величество.

— Боюсь вас смутить.

— Сомневаюсь в том, что вам это удастся. — Он сложил на груди руки. — Прошу не тратить зря мое время.

Она медленно подняла подбородок и постаралась унять гнев. Хорошо еще, ваше величество, что вы умеете управлять собой. Адроганс выжидательно поднял брови.

— Генерал Адроганс, вам, должно быть, известно, что пять батальонов противника готовятся ударить нам в тыл. Однако вы не сдвинули войско с места и не отдали на этот счет никаких приказов. Моим Волкам и Королевским всадникам придется отражать главный удар. Мы против этого не возражаем, но ведь мы — кавалерия, и без поддержки пехоты мы не сможем остановить Маларкекс.

— Это — проблема, согласен с вами, но я ее решу.

— Каким образом?

— Хороший вопрос. Вы должны поверить в то, что я с этим справлюсь. Советую подготовить ваши отряды, потому что завтра вам предстоит сражение. Вы будете главной силой, которая позволит нам сокрушить наступление авроланов.

— Как я могу поверить вам, генерал? — Алекс подошла к карте и ткнула в нее пальцем. — Два батальона, которые идут по берегу озера, выступят против батальона Гурола. Если пришлют дополнительные отряды из Свойна, то те, подойдя с тыла, возьмут Каменные Сердца в окружение, а потом потеснят волонтеров Окраннела и сомнут нам фланг. Маларкекс, выдвинув вперед свое войско, помешает нам атаковать ее с флангов. Если нам удастся контратака, она отступит в горы, и мы окажемся в проигрыше. Самое худшее, если она пришлет дополнительные силы в Свойн.

— Поздравляю вас с таким анализом, ваше величество, — задумчиво кивнул головой Адроганс. — Подозреваю, что Маларкекс смотрит на ситуацию точно так же. Вы забыли еще напомнить мне, что ваша линия наступления превратится в болото, в то время как войску, которое будет атаковать Каменные Сердца, дорога открыта.

Раздув ноздри, Алексия искоса на него взглянула.

— Не надо меня высмеивать, генерал. Вы просите доверять вам, считать, что вы держите ситуацию под контролем, но не разъясняете своих поступков. Какое же после этого может быть доверие? Вы ведь знаете, что я достаточно компетентный командир.

— Я так понимаю, что меня вы таковым не считаете?

— У меня на этот счет имеются противоречивые данные, генерал, как за, так и против.

— Понимаю. — Он прищурил глаза. — Кое-что понимаю, генерал. Я прекрасно знаю, кто вы такая, как и чему вас учили. Меня восхищают ваши аналитические способности. Вы превосходный стратег. С небольшими силами вы сделали то, что я бы счел невозможным. Изучая ваши отчеты, я многому у вас научился. Да-да, не удивляйтесь. Я о вас читал.

— А я читала о вас, — Алекс вздернула подбородок.

— И вы нашли в моей тактике недостатки?

— Да.

— Может, у меня и были недостатки, а может…

— Что, генерал?

— Может, недостатки были в самих отчетах? — Адроганс заговорил жестко. — Прошу не принять это за критику, принцесса, но пока вас учили, и учили очень хорошо, я был здесь и боролся с авроланами. То, что я узнал за все это время, дало мне понимание их тактики, и вот этим-то опытом я и намерен воспользоваться. Маларкекс пока еще не удостаивала меня своим вниманием, и потому завтра будет знаменательный день. День, к которому я готовился несколько десятилетий.

— Я признаю за вами этот опыт, — сказала Алекс.

— Хорошо. Узнал я и другую вещь, а именно: союзников можно лишиться в любой момент. Мне, например, известно, что в Лакаслине есть силы, которым я не по нраву, которые смотрят на меня как на угрозу. Они будут счастливы, если я здесь погибну. Не сомневаюсь я и в существовании каналов, по которым мои планы могут передать Кайтрин. Я не прошу вас доверять мне. Я этого требую. А если вам кажется, что я вам не доверяю, то это неправда. Я просто боюсь предательства.

— Доверие — это не река, которая течет в одном направлении, генерал Адроганс.

— В моей армии это так, принцесса. Должно быть так. Скажу лишь, что не в моих интересах предавать вас. Я ничего не выгадаю, если вас убьют. Я хочу, чтобы Окраннел перешел в ваши руки, хотя бы потому, что тогда он станет для моей страны буфером против авроланов. Купцы Джераны спят и видят то время, когда его освободят и они смогут получать прибыли, помогая его отстраивать. Половина знати Окраннела, будучи в изгнании, переженилась на дочерях купцов Джераны, и отцы их щедро меня вознаградят, когда я верну вашу нацию к жизни.

Поверьте мне, принцесса, я с глубоким уважением отношусь и к вам, и к вашим талантам. И я поставил ваше соединение на эту позицию не для того, чтобы потерять ваших солдат, но для того, чтобы дать вам шанс первыми ударить и первыми пустить кровь врагов, лишивших вас родины. Ваши солдаты великолепны. Я могу на них положиться, они — наконечник копья, которым я намерен поразить войско авроланов.

— Спасибо, — кивнула Алексия.

— Итак, ваше величество, я не могу, да и не стану вам сообщать то, что и знать вам незачем. Зато я доверяю вам уничтожение Маларкекс. Как вы это будете делать, решайте сами.

— Мне это не нравится, — нахмурилась Алекс.

— Вполне допускаю, что вам это не нравится, это своего рода пробел в вашем обучении. Из вас хотели сделать великого воина и сделали, однако не научили вас исполнять приказы. И хотя учителем вашим я не являюсь, примите от меня этот урок.

— Если урок не пойдет на пользу, вы за него ответите, — заявила Алексия.

— Если все пойдет наперекосяк, то наши ошибки мы обдумаем в могилах, — вздохнул Адроганс. — А сейчас слушайте мой приказ: сегодняшей ночью костров не зажигать.

Алексия раздраженно наморщила лоб:

— Маларкекс не требуется пересчитывать костры, чтобы узнать, сколько нас здесь собралось. Ей наверняка уже передали информацию из города, да и времени у них было полно, чтобы ее проверить.

— Доверяйте мне, ваше величество, прошу вас. Она прищурилась, а потом кивнула:

— Мы должны быть готовы к рассвету?

— Не раньше, чем она пойдет в атаку. Пусть солдаты позавтракают. Полагаю, что сражение начнется часов в десять.

— Мы будем готовы.

— Хорошо, ваше величество. Я на вас рассчитываю.

Алекс отсалютовала ему, и Адроганс тоже ответил ей по-военному. Когда она вышла из палатки, генерал посмотрел на хихикавшего шамана:

— Что такое?

— Если вы завтра потерпите неудачу, приобретете в ее лице смертельного врага.

— Если я потерплю неудачу, то умру. — Генерал укоризненно покачал головой. — Все готово?

— Да. Мы свою половину договора выполним.

— А я — свою. — Адроганс сделал глубокий вдох и выдох. — Кайтрин нас, похоже, недооценивает, так что мы должны сделать все, что в наших силах. Да услышат меня боги, мы сделаем это.

ГЛАВА 54

Рассвет, казалось, никогда не наступит. Если бы не высокая влажность, ночь была бы не такой уж и холодной. Костры под запретом, и чаю не попить, и горячей пищи, не исключено, что последней в жизни, тоже не проглотить. Возможно, солдаты и возроптали бы, но по лагерю пронесся слух: сделано это, мол, для того, чтобы Кайтрин за ними не шпионила. Возмущение тут же улеглось.

Ночь в целом прошла спокойно, за исключением двух моментов, которые не прояснились, пока первые лучи солнца не пробили предрассветную тьму. В середине ночи отряды Алексии слышали шум, доносившийся оттуда, где стояли вражеские штандарты. Никто ничего не видел, но все невольно поворачивали головы и смотрели в том направлении. Алекс чуть было не попросила военного мага Вильвана помочь ей увидеть, что происходит, но тут же одумалась, потому что заклинания мага могли перехватить авроланские вилейны, и это повредило бы Ворону, Резолюту и их помощникам.

Хотя она и знала, что ничего не увидит, но то и дело бросала взгляды в ту сторону; и вот за два часа до рассвета дождалась: ночное небо расколола яркая вспышка, серебряная, как глаза Резолюта, и Алекс увидела черные силуэты расставленных кружком штандартов. В середине круга поднялся вдруг еще один штандарт, вполовину ниже остальных. На древке его вместо полотнища извивался бормокин. Серебряная молния играючи прошила и его, и других бормокинов, которые пытались стащить своего товарища на землю.

Посыпались дождем зеленые и красные искры. Авроланы угодили в собственную западню. Штандарты нанесли удар по тем, кто их заколдовал. Ночь поглотила страшные крики и визг. В зловещей тишине желтые языки пламени пожирали останки бормокинов и сломанные древки.

Событие это согрело людей лучше, чем не съеденный ими горячий обед. Ворон и Резолют незаметно проскользнули мимо врага, вслед за ними вернулся и Дрени. На всех троих черные плащи, лица вымазаны сажей. Они делали вид, словно не совершили ничего особенного. Никто не пострадал, если не считать ссадин и царапин, которые они заработали, продираясь сквозь кусты.

Алекс улыбнулась Ворону:

— На той стороне вроде был переполох?

— В самом деле? — улыбнулся он в ответ. — Мы совершали вечерний моцион — разминали старые кости перед сражением. — Ворон подмигнул.

Она ему тоже подмигнула.

— Какие неосторожные эти авроланы! Попали в собственную ловушку.

Резолют обтер тряпкой лицо.

— Авроланы не такие умные, как это может показаться. Предупредите генерала Адроганса, чтобы люди с запада и востока не подходили к штандартам ближе чем на сотню ярдов. Кто-то поставил там отравленные металлические ежи. Возможно, сапогам они будут и нипочем, а вот толстым лапам бормокинов достанется.

— Будет исполнено, спасибо. — Алексия взглянула на Дрени. — Так ничего и не расскажете?

— То, что сделано, важнее того, кто это сделал, ваше величество. — Дрени широко улыбнулся. — Герои появятся завтра. А сегодня была всего лишь шутка.

— Но первая кровь за нами, — возразила Алекс. — Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, — улыбнулся Ворон. — Дрени прав, все только начинается.

Алекс натянуто улыбнулась в ответ и пошла смотреть, как готовятся к предстоящему сражению. Это был второй момент, нарушавший ночную тишину. Адроганс разбил пехоту на шесть групп. Каменные Сердца занимали у него прежнюю позицию, а вторую группу он поставил так, чтобы она прикрывала восточный фланг батальона. Следующее соединение, состоявшее из добровольцев Окраннела и полка Королевской тяжелой гвардии, генерал разделил на четыре части. Добровольцы, представлявшие собой батальон легкой инфантерии, заполнили промежуток между гвардией и отрядом, стоявшим на западе. Гвардию Адроганс разделил на три отряда. Вытянувшись в линию, они должны были прикрывать кавалерию Алексии.

Развертывание происходило в темноте. Жускские разведчики расставляли отряды на определенные Адрогансом позиции. Дисциплинированные воины Альциды четко следовали приказу главнокомандующего. Первые солнечные лучи, пробившись на поле, осветили застывших в строю гвардейцев. С круглыми щитами и длинными пиками, в синих мундирах поверх кольчуг, выглядели они весьма внушительно.

Перед выходом на позиции воины съели сухой паек и напились воды, понимая, что до конца дня (а может, и до конца жизни) есть им теперь не придется. Большая часть солдат, как показалось Алекс, была в хорошем настроении, но некоторые нервничали, кое-кто провожал ее мрачным взглядом. Многие солдаты кинжалами выкапывали в земле ямки, засовывали в них немного еды или монетку, надеясь тем самым умилостивить вейруна. Алекс подозревала, что делали они это не для того, чтобы остаться в живых, а для того, чтобы душа их впоследствии не была привязана к этому месту.

Солнце поднялось высоко, и из леса вышли поредевшие отряды авроланов. Штандартов своих, которые все еще дымились, они лишились, но им тем не менее удалось собраться. Стоило какому-нибудь бормокину оказаться вблизи поверженных знамен, как он начинал вопить что есть мочи; некоторые прыгали на одной ноге, но чаще всего падали и умирали в страшных корчах.

Войско у Альциды было больше, чем у противника, однако в рядах авроланов шли хогуны, или ледяные гиганты. Все у них было белое — и глаза, и кожа, и волосы. Бороды они носили длинные, а волосы заплетали в косы и перевязывали черными лентами. Широкие ступни позволяли им ходить по снегу не проваливаясь. Глянув на них, Алексия подумала: уж не для них ли Адроганс нарыл на поле пруды? Ее кавалеристам такое поле, разумеется, доставляло много хлопот, но ледяным великанам придется еще хуже. Большинство хогунов были вооружены дубинками, но у двоих она заметила огромные обоюдоострые топоры, а еще один держал в руке металлическую булаву, и Алекс показалось, что раньше она была языком огромного колокола.

Насколько безобразной и оборванной была авроланская пехота, настолько ярко и впечатляюще выглядела кавалерия. Ехали они правильными рядами, солнечные лучи играли на наконечниках их длинных копей. Справа и слева от тяжелой кавалерии ехали отряды легкой кавалерии численностью в триста единиц, а именно: темериксов с оседлавшими их вилейнами или бормокинами.

Алекс и раньше видела темериксов, правда, живых — редко, а уж оседланных — никогда. От носа до кончика жесткого хвоста их прикрывала броня из кожи, утыканная металлическими заклепками. Обтягивала она темериксов как влитая, так что видно было, как шевелятся их мышцы. Мощные трехпалые ноги напоминали своим строением птичьи лапы. Средний палец имел огромный серповидный коготь, предназначенный для вспарывания добычи. Янтарные глаза на узких мордах смотрели прямо перед собой, во рту сверкали острые зубы. Темериксы и без ездоков представляли собой страшную силу, а потому уничтожение всадников не уменьшало исходящей от них угрозы.

Ехавший посередине отряд тяжелой кавалерии был еще великолепнее, потому что передвигался на огромных темериксах. В отличие от меньших своих собратьев, имевших белое оперение, эти темериксы потрясали воображение блестящим радужным плюмажем, отражавшимся, словно в зеркале, в кожаной, тоже разноцветной их броне. У некоторых из-под кожаных капюшонов торчали цветные гребни, а из-под защищавших морду масок свешивались ленты. Алекс невольно подумала, что Кайтрин, нарядив таким образом своих чудовищ, хотела высмеять жителей Ориозы.

Ехали на огромных темериксах в основном бормокины, но встретилось и несколько людей. Защищала их стальная броня, копья заканчивались ужасными трезубцами, которыми вполне можно было пробить латы и разорвать тело. Всадники покачивались вверх-вниз, и мощные ноги темериксов быстро несли их вперед.

Вела их за собой Маларкекс. Во рту у Алекс пересохло, как только она ее увидела. Темерикс, на котором ехала сулланкири, был покрыт угольно-черным оперением, позолоченным утренним солнцем. В отличие от других животных, глаза которых были янтарными, золотыми и даже карими, темерикс Маларкекс поражал желто-оранжевыми глазами, горящими, словно раскаленный уголь. Из глазных впадин валил дым, и Алекс не могла понять, видит ли темерикс хоть что-нибудь. Но, несмотря на все эти чудеса, темерикс бледно выглядел на фоне своей хозяйки.

То, что Маларкекс — женщина, Алекс было известно, потому что она знала, кем та была раньше. Ныне в бывшей Эдамис Вилкасо не было никаких признаков пола. Плащ ее, казалось, пылал, как у сулланкири, которого Алекс видела в Порасене, однако сохранял свой черный цвет. Огонь проскакивал вокруг подола и исчезал. Глаза, смотревшие из-под стального шлема, были такими же серебристо-стальными, как и ее кривая сабля. Клинок казался не менее волшебным, чем его владелица, потому что солнце от него не отражалось. Напротив, он блистал бледно-зеленым огнем, по-змеиному изгибавшемуся по всей его длине.

К Алекс подъехал посыльный от конногвардейцев Джераны:

— Примите благодарность Адроганса, генерал. Он благодарит вас за предупреждение относительно штандартов. Выслушайте его приказ: по сигналу гвардия продвинется вперед на триста ярдов и остановится. Когда прозвучит следующий сигнал, справа и слева откроются бреши, и королевские всадники пойдут налево, а Волки — направо. Вместе с течением вы двинетесь, как могучая река и затопите противника. Приказ понятен?

Алекс подтвердила.

— Просто и немного романтично. Я поняла приказ. — И расписалась на карточке, которую протянул ей курьер. Потом она передала сообщение командирам королевских всадников и гвардейцев. Они отправились на свои места и прислали к ней гонцов, чтобы Алекс знала: приказ все слышали и поняли.

К Алексии подъехал Ворон:

— Генерал разрешает вам сразиться с Маларкекс?

Алексия кивнула и оглянулась на палатку Адроганса. Из дыры в потолке поднимался дым, а жускские разведчики несли туда ведра с водой.

— Похоже, он намерен принять горячую ванну, пока мы тут воюем. Меня беспокоит лишь то, что в результате атаки королевские всадники оттеснят авроланов на восток, и тогда они зайдут к нам в тыл.

— Да, но зато они не сольются с войсками, идущими по берегу озера. — Ворон повернулся в седле и указал на второй кавалерийский отряд. — Генерал Каро и конники Саварры могут передвигаться довольно свободно, хоть на запад, хоть на восток, так что считайте их нашим резервом.

— Не стану спорить, — вздохнула Алексия. — Я знаю, что мне многое не говорят. Остается надеяться, что генерал Адроганс знает, что делает.

— И вы надеетесь?

Алекс нахмурилась, припомнив предыдущую свою встречу с главнокомандующим.

— Приходится. А вы?

Ворон кивнул и положил руку на рукоятку меча.

— И мне тоже приходится. Мало у кого из нас есть возможность убить сулланкири. Я надеюсь, что Адроганс позволит мне к ней приблизиться и сделать это. Эдамис всегда была смелой и изобретательной, уж она-то знает, как следует вести сражение. Надеюсь, что Адроганс найдет способ ее обезвредить.

— Я разделяю вашу надежду, Ворон. Я хочу остановить ее и переломить им хребет. — Алексия выдернула саблю, заслышав сигнал. — Поезжайте со мной, и мы вместе добьемся того, чего хотим.

Уилл злился, что его оставили вместе с обозом. Он слышал, как запели трубы, подавая сигнал к началу сражения. Ворон терпеливо объяснил ему, почему он не может принять участия в битве. Хотя никто не сомневался в боевых способностях Уилла, опыта у него не было. Для победы в бою необходимы дисциплина и тренировка. Отсутствие у Уилла того и другого означало, что его тут же убьют.

Как горько ему ни было, Уилл вынужден был с этим согласиться. На Вильване он был слишком усталым и растерянным, чтобы разобраться в собственных чувствах. Сейчас же, наблюдая, как собираются в бой Ворон и Резолют, он вдруг понял, что они вполне могут погибнуть. От одной этой мысли у Уилла сжалось горло и навернулись на глаза слезы.

Такие чувства были для него в новинку. В доме Маркуса у него были свои привязанности, но дети там никогда не оказывались перед лицом смертельной опасности. Правда, случалось, что некоторые из них умирали, а другие исчезали, но это происходило неожиданно и воспринималось как нечто уже свершившееся и непреложное. Маркус обычно обращал эти происшествия в показательный урок, то есть бил всех подряд, чтобы до каждого дошло, как плохо быть дураком.

Уилл не хотел, чтобы друзья его погибли, и еще больше он не хотел видеть, как они погибают, но тем не менее, заслышав зов трубы, вышел из относительно безопасной зоны и вскарабкался на холм, где находилась палатка Адроганса. Конногвардейцы, стоявшие там для того, чтобы отгонять народ, улыбнулись, завидев его; Уилл прокрался наверх и спрятался в тени командирского шатра.

Он увидел, как гвардейцы Альциды двинулись вперед по сравнительно ровной местности. Земля поднималась в северном направлении, но не настолько, чтобы у авроланов было ощутимое преимущество. Движение войск напоминало яркую ткань, которую ласкал легкий ветерок. Это происходило, когда люди опускались в небольшие долины, а потом, поднимаясь, оказывались на другой стороне.

Сверкание длинных копей частично разрушало эту иллюзию. На некоторых копьях развевались флажки, в то время как идущие в первых рядах воины уже опустили свои копья, направив их на врага. Первые три ряда с копьями наперевес казались нерушимой стеной, которую вражеской кавалерии было не преодолеть.

Вслед за пехотой с копьями и пиками двигалась кавалерия. Мрачные черные плащи королевских всадников делали этот отряд еще более грозным. Хотя они пока еще не получили боевое крещение, желание освободить свою землю зажигало сердца всех мужчин и женщин, закованных в стальные доспехи. На лошадях тоже была броня с шипами. У некоторых с седел свешивались знамена.

С правой стороны ехали Волки Альциды. На синих их плащах от правого плеча к левому бедру шла золотая полоса. Они выглядели не менее красочно, чем огромные темериксы, к которым они скакали.

Пройдя триста ярдов, инфантерия остановилась. Прозвучала команда, и выдвинулись вперед копья, ощерившиеся самодельными шипами, готовыми растерзать плоть противника. Грянул древний военный клич Альциды, так что у Уилла мурашки по спине побежали:

Прольем же кровь за дом родной,

За короля, семью, народ!

Гордостью наполнилось его сердце, а растянувшиеся в улыбке губы почувствовали прикосновение маски. Как бы Ориоза ни заявляла на меня свои права, я всей душой с Альцидой.

Загремели барабаны, и авроланы двинулись вперед. Уилл невольно сравнил их с волком, прячущим до поры до времени зубы.

Противник подходил все ближе и ближе. Впереди шли хогуны с оружием, способным пробить огромные бреши в рядах Альциды. Удар дубины — и копья полетят на землю, а люди столкнутся друг с другом, и начнется паника.

Движутся только фланги. Они что-то замышляют.

Уилл сдвинул брови, стараясь разгадать маневр авроланов. Усилия его ни к чему не привели — частично потому, что у него не было опыта, а частично потому, что Уилла отвлекали звуки, доносившиеся до него из шатра главнокомандующего. Кроме непонятных слов, которые произносили жускцы, Уилл слышал вздохи и стоны, скрип и щелчки. Он не знал, что это, чувствуя лишь, что происходит там не то, что нужно; и это в тот момент, когда Адроганс должен был разобраться в тактике авроланов!

Не раздумывая, юный вор проскользнул в шатер и, когда глаза его привыкли к темноте, в ужасе замер.

Посреди палатки была вырыта яма, наполненная водой, а над ней возвышался привязанный к кресту обнаженный окровавленный Адроганс. В грудь, живот, бедра и руки его были вбиты железные гвозди. Палатку заполнял дым и запах горелой плоти. Один жуск держал в клещах раскаленный гвоздь, а другой оттопырил кожу на левом плече Адроганса. Пробормотав какое-то проклятие, состоящее из одних свистящих звуков, жуск вбил в тело гвоздь, в то время как третий жуск подвесил на тонкой бечевке к этому гвоздю груз.

Не успел Уилл поднять тревогу, как старый шаман обернулся. Он указал на него пальцем и сжал руку в кулак. Уиллу показалось, что ему перекрыли воздух, в глазах потемнело.

Он не почувствовал, как упал на землю.

ГЛАВА 55

Марк Адроганс едва заметил, как с приходом Уилла в палатку заглянул луч света, едва услышал его сдавленный стон и звук от падения на землю. Боль, пронзавшая тело генерала, не позволяла ему отвлекаться на что бы то ни было. Раскаленное докрасна железо терзало его плоть, судорожно дергались руки и ноги. Грудь Адроганса готова была разорваться, поскольку он из последних сил удерживал в ней крик, а в короткие паузы генерал хрипло шептал:

— Еще, еще.

Он крепко сжимал челюсти, когда ловкие жускцы, защипнув ему кожу, протыкали ее раскаленным железом. На гвозди они вешали талисманы, которые натягивали нервы и посылали боль во все его израненное, покрывшееся потом тело. Над струйками крови поднимался жертвенный дым, запах горелого мяса усугублял страдания генерала.

Он открыл было рот, чтобы потребовать новых мучений, но тело запротестовало, и он закашлялся. Пфас произнес какое-то слово, которого Адроганс не понял, но веревки на его талии и запястьях распались, боль в плечах на мгновение утихла, и он повалился вперед вместе с крестом. В потное окровавленное тело впились занозы.

В свободном падении генерал не ощущал ничего, кроме боли и охватившего его тело воздуха, но уже через мгновение он оказался в воде. Она приняла его в жадные свои объятия, охладила сидящие в нем гвозди, погасила телесный жар, притупила боль, поддержала усталые руки, и генерал бессильно закачался на поверхности, не чувствуя собственного тела.

Адроганс открыл глаза и ощутил полное свое единение с водой. Сквозь нее, сквозь влагу земли он получил способность видеть и слышать, ощущать и улавливать запахи. Он почувствовал себя в гуще сражения. Увидел, как пошла вперед пехота авроланов. Адроганс чувствовал, что бежит по поросшим мехом телам. Когти темерикса рвали его плоть, били по телу лошадиные копыта.

Кровь хлестала из ран.

В одно мгновение он почувствовал и увидел бешеный водоворот битвы. Словно резкий звук волынки, звучали в ушах стоны раненых и предсмертные хрипы, вырвавшиеся из пронзенной копьем груди. Генерал чувствовал теплый поток крови, слышал тяжелое падение упавшего с лошади тела. Ощущал, как дрожит земля под вонзившимся в нее копьем. Слышал скрежет когтей раненого темерикса и барахтанье под его тушей сломавшего себе ноги седока. Видел воина с мечом в руке, который, издав грозный клич, ругнулся добить того, и другого. Глазам Адроганса предстал пестрый ковер битвы.

Ковер. Смутно, тем, что еще сохранилось в нем от человека, он почувствовал неуместность такого сравнения. Слово это предполагало красоту и искусство, а то, что предстало перед его глазами, заключало в себе боль и смерть, кровь и разорванные тела. Сны закончились, сейчас начнутся кошмары. Подобно мечу, вспарывающему плоть, осознание этого пронзило генералу мозг и душу, нанеся неизлечимые раны.

Адроганс сузил свои впечатления, пытаясь приспособить их к человеческим пропорциям. Поднявшись над полем вместе с утренним туманом, он увидел, как авроланы ударили по левому флангу. Хогуны взмахнули дубинами и поразили нескольких копьеносцев, но на их место тут же заступили другие и отбили на некоторое время атаку ледяных гигантов. Дубины, подобно маятнику, сделали обратный ход и пошли крушить копья, но, как бы то ни было, хогуны свое продвижение замедлили, словно пехотинцы предстали перед ними в виде железного дикобраза с копьями-иглами.

Через открытый центр вошла кавалерия авроланов. Огромные темериксы с легкостью перепрыгнули через передние ряды копьеносцев и, тяжело опустившись на землю, втоптали людей в грязь. Когти разрывали кольчугу, вонзались в тело, ломали позвоночники, оставляли людей без лица и без конечностей. Если даже какому-нибудь копьеносцу удавалось поддеть прыгавшего темерикса, то, падая на него, он своим весом превращал человека в лепешку.

Маларкекс вошла в войско Альциды, словно злобная учительница, наказывающая детей кнутом. О ней Адроганс ничего не смог выведать, он ощущал только ее злобу и ярость, а в черном ее темериксе было что-то дьявольское. Чудовище это было уже мертво, когда в него вдохнули магическую силу и поставили ей на службу. В груди у него не было сердца, легких у темерикса тоже не было; одна лишь черная, злобная сила управляла его конечностями и ускоряла реакцию.

Меч Маларкекс собирал вокруг кровавую жатву, и Адроганс ничего не мог поделать, хотя и знал об этом заранее. Не ему суждено было ее уничтожить, но она была частью сражения. Ключом была вся битва, и все, через что генерал прошел, было положено на алтарь победы.

Адроганс развел пальцы, чтобы вернуть им ощущения, почувствовал, как между ними льется вода, и постарался слиться с реальностью. Душа протестовала, боясь погибели, но он пересилил себя.

Я должен это сделать.

Он кивнул, зверски ощерился и сжал кулаки.

Высоко взметнулись над полем два гейзера, два фонтана с коричневой водой. Один из них унес за собой часть авроланских пехотинцев, другой сшиб с ног хогуна. Затем гейзеры испарились, оставив после себя радугу в небе, а на земле — болото, ставшее западней для центра авроланов.

Пропела труба, и это означало, что настал черед Алекс и ее Волков. Левый фланг и центр Альциды, занятые сражением, в этот момент маневрировать не могли и потому дорогу им не открыли. Вперед их пропустил правый фланг, и, к изумлению Алекс, болотистая прежде земля затвердела и даже растрескалась, словно ее высушила многолетняя засуха. Алекс подняла меч и пришпорила Вэлора, увлекая за собой Волков. Они пошли в атаку на тяжелую кавалерию авроланов, намереваясь ударить по ним с фланга.

Алекс понятия не имела, отчего и каким образом меняется поле боя. В том, что без магии здесь не обошлось, она не сомневалась и потому решила, что противник немедленно применит ответные меры. Маленькое озеро, приостановившее авроланов, скоро высохнет, ну да ладно, с этим разберемся позднее. Главное, что сейчас под копытами ее лошади сухая земля, а это значит, что атака наберет скорость и силу.

Несколько больших темериксов развернулись в их сторону, хотя сейчас особого значения это не имело. Волки могли набрать преимущество за счет скорости и мощи. Несколько чудовищ попятились, сбросив при этом своих седоков, которых тут же смяли лошадиные копыта. Попятившиеся передние ряды не дали возможности другим тяжелым кавалеристам ни для маневра, ни для обороны. По обе стороны от Алекс уланы протыкали мечами чудовищ и их наездников.

Один легион Волков ударил по тяжелой кавалерии, а другой передвинулся направо, обошел авроланов, отрезанных от них болотом, и ударил в левый фланг пехоты. Приподнявшись на стременах, Агитэр вел их за собой, размахивая мечом и отдавая приказания.

Красные Береты вгрызлись в левый фланг авроланов, словно раковые клетки.

Отряд королевской гвардии выдвинулся вперед с намерением запутать противника и защитить легион Агитэра с тыла. Хотя это и спасло соотечественников Алекс, проход королевским всадникам Окраннела был ограничен. Напрашивалось сравнение: там, где можно было действовать мечом, приходилось работать кончиком кинжала.

Издав рык, в котором слышался рев северного ветра и визг раненой кошки, Маларкекс развернула своего темерикса и прыгнула на Волков. Когти чудовища распороли бок лошади, разодрали кольчугу, словно паутину и оторвали всаднику ногу. Сабля сулланкири завертелась над головой и разрубила бы всадника пополам, если бы Ворон не парировал удар.

Темерикс быстро повернулся и, словно серпом, ударил хвостом по ногам лошади Ворона. Ноги треснули, словно мокрые ветки, лошадь подкинуло в воздух. Ворон соскочил с седла подальше от лошади, но неудачно: он сильно ударился при этом плечом, и хотя вскочил на ноги, сзади его лягнула другая оставшаяся без седока лошадь. Ворон потерял сознание и ткнулся лицом в грязь.

Сулланкири повернула своего темерикса и наклонилась, чтобы распороть поверженного Ворона. Однако темерикс дернулся в сторону. Это подоспевший к нему Ломбо ударил его плечом в левый бок. Маларкекс, похожая на ворох горящего тряпья, слетела с седла. Темерикс обернулся, чтобы ухватить панка, но Ломбо с быстротой молнии свернул ему шею.

Алекс развернула Вэлора и двинулась на поднимавшуюся с земли сулланкири. Она успела увернуться от меча и ударила Вэлора, распоров лошади брюхо. Алекс соскочила с седла и удержалась на ногах. Авроланская воительница двинулась на принцессу, над лезвием ее меча поднимался кровавый туман. Она сделала выпад, но Алекс парировала удар и, выставив локоть в металлических наручах, ударила Маларкекс в лицо.

Локоть ее прошел сквозь голову сулланкири. Алексии показалось, будто она сунула руку в ледяную реку. Алекс пошатнулась, но тут же вернулась в исходное положение, потому что Маларкекс снова пошла на нее. Сулланкири словно бы вывернулась наизнанку, потому что ее бледное, искаженное яростью лицо внезапно появилось там, где был прикрытый капюшоном затылок.

И снова Алекс парировала удар ударом, но ничего не добилась: лишь черная холодная мгла окутала ее меч. Алекс отступила от нее на шаг, сообразив, что открылась, но сулланкири не воспользовалась преимуществом. Она, словно подгоняемая ветром туча, двинулась к лежавшему на земле Ворону, и Алекс поспешила к нему на помощь.

Снова и снова обменивались они ударами. Каждый удар Алекс заканчивался выбросом холодного облака. Лезвие ее меча покрылось инеем, и пальцы стали неметь, но она продолжала борьбу и двигалась. Она видела, что владеет мечом лучше, чем сулланкири, однако большого значения это не имело: ранить Маларкекс ей все равно не удавалось. Любой из ударов Алекс уложил бы обычного противника, и в голову ее закралась мысль: уж не погибнет ли она от руки сулланкири, как ее отец?

Маларкекс сделала ложный выпад и зашла с правой стороны. Алекс подняла меч, чтобы блокировать удар, но в этот раз сулланкири ударила необыкновенно сильно. Алекс отступила, чувствуя, что следующий удар вспорет кольчугу, но тут ноги ее споткнулись обо что-то и она упала на спину.

Удар сулланкири просвистел мимо.

Алекс откатилась всторону и вдруг почувствовала левой рукой рукоятку меча. Она встала, взявшись обеими руками за рукоятку. На прямом лезвии меча сверкал опаловым блеском камень треугольной формы. Алекс легко отразила низкий удар Маларкекс, отвела ее меч в сторону, пошла вперед и взмахнула Цамоком.

Маларкекс вскрикнула, и укрывавшая ее мгла соскочила на землю, превратившись в чернильную лужу. Она тем не менее ударила снова, стараясь попасть Алекс в бедро, но Цамок парировал удар и вонзился сулланкири в правый бок. Сулланкири покачнулась и пролилась на землю темным потоком. Лишь пятно да сабля остались на том месте, где она только что стояла.

Алекс посмотрела на клинок с мерцающим камнем. Воистину волшебный меч!

Вокруг нее кипела битва: клацали зубами темериксы, вскрикивали люди, вопили бормокины. Алекс стояла подле заляпанного грязью и кровью Ворона. Несколько бормокинов пошли на нее, однако им пришлось продираться сквозь стену копей и пик, где их встречала запачканная кровью лапа панка. Тяжеленные удары обратили в крошево кости не одного бормокина, и все же Ломбо предпочитал темериксов: он набрасывался на них и давил им кулаками черепа.

Позади нее труба позвала за собой инфантерию Альциды. С севера ей откликнулись другие трубы, и это удивило Алекс, однако разгадывать загадку было некогда: ядро авроланской армии выбралось из высохшего болота, и теперь Алекс готовилась продать свою жизнь подороже. Трубы снова взревели, и нарастающий гром копыт заглушил бой авроланских барабанов.

Вылетевшие с севера три легиона легкой кавалерии Джераны вломились авроланам в тыл. Маленькие озера, отделявшие королевскую гвардию Альциды от авроланов, высохли, но с северо-востока шла на подмогу пехота Джераны. Левый фланг авроланов попятился, сминая собственный центр.

Слева от Алексии пошли в атаку всадники Окраннела, объехав гвардейцев, они ударили по правому флангу авроланов с запада. Вместе с легионом Агитэра кавалеристы взяли противника в клещи. Падали на землю пронзенные копьями хогуны, пики пронзали им бедра, а сабли отсекали голени.

Бормокины обезумели и бежали кто куда, некоторые случайно оказывались рядом с Алекс. Цамок быстро делал свое дело, а подоспевший Резолют сильно облегчил ей работу. Огромный темерикс, который в другое время ужаснул бы ее, взлетел, подброшенный гейзером. Свалившись на землю, он жалобно замяукал и зашипел, и Алекс одном ударом его обезглавила.

Резолют поймал за поводья оставшуюся без седока лошадь и кивнул Алекс:

— Садитесь, генерал.

— Спасибо, не надо.

— Садитесь, садитесь, — настойчиво сказал Резолют. — Я присмотрю за Вороном. А вы присмотрите за ним потом, когда вернете Цамок. Давайте же, генерал, время дорого.

Алекс кивнула и вскочила в седло. Как только она подняла меч, войско Альциды издало воинственный клич, который тут же подхватили королевские всадники, а вслед за ними и вся их огромная армия. Гвардия сомкнула свои ряды и устремилась вперед, круша авроланов.

Сидя на лошади, Алекс окинула взглядом поле и поняла, что произошло. Адроганс каким-то образом, неизвестно откуда вызвал на поле батальон легкой кавалерии и полк тяжело вооруженной пехоты. Все они были из Джераны и, должно быть, скрывались в горах. Туман, поднимавшийся над водой на поле, не давал авроланам увидеть, что с тыла и с фланга их подстерегает опасность. Осознание опасности пришло слишком поздно.

Теперь все для Алекс стало обретать смысл. Избыток продовольствия не был экстравагантностью со стороны Адроганса: он действительно кормил еще одну армию. То, что это армия существует, он от нее скрывал, он скрывал это ото всех, потому что боялся предательства. Да, может, он и отчеты о своих сражениях умышленно искажал, делая вид, что одерживал победы не с помощью умения и хитрости, а только благодаря удаче. Может, подумала Алекс, и написаны-то они были только для того, чтобы обмануть Кайтрин.

Я не уверена в том, что мне надо извиниться перед Адрогансом, но доверять я ему теперь буду больше.

Пехота Джераны и Альциды, объединившись, двинулись на запад. Королевские всадники и легкая кавалерия Джераны поскакали впереди, вгрызаясь во фланги авроланов, которые к тому времени уже вышли на дорогу, но были остановлены Каменными Сердцами. Легионы авроланов начали отступать, но Каменные Сердца преградили им путь. Авроланам удалось прорваться, но подоспевшая кавалерия уничтожила их, прежде чем они скрылись в горах.

ГЛАВА 56

Алекс увидела обнаженного по пояс Ворона. Тот сидел в тени палатки магов Вильвана. Он поднял левую руку в знак приветствия, и она с удовлетворением заметила, что новых ран на его теле нет. Правое плечо Ворона оставалось в тени, и Алекс была даже рада, что слабый вечерний свет не дал ей его толком разглядеть. Ворон прижимал к груди руку, частично скрывая три шрама, и это ничуть ее не удивило.

— Ну, как вы себя чувствуете? — Алекс сдвинула брови.

Ворон улыбнулся и указал на стоявший рядом с ним стул:

— Пожалуйста, садитесь ваше величество. Не знаю, как и благодарить вас за то, что, рискуя своей жизнью, вы защитили меня. Резолют рассказал мне, что вы сделали. И Ломбо… вы его очень поразили.

— А он — меня, — рассмеялась Алекс. — Он до того ловко расправлялся с бормокинами и темериксами… вы бы не поверили.

— Вы знаете, он вам сочувствует, — усмехнулся Ворон, — переживает, что не дал вам как следует развернуться. Считает, что поступил как эгоист.

— Благодаря ему я осталась в живых, — улыбнулась Алекс. — Так как вы себя чувствуете?

Ворон пожал левым плечом.

— Когда вы отъехали, Ломбо принес меня сюда. Керриган хотел излечить меня с помощью магии, но я сказал, что другие пострадали больше. У меня всего лишь шишки на голове да синяки. Пусть лучше поможет другим, а я скоро буду здоров.

— В таком случае, почему вы до сих пор здесь?

Он указал пальцем на палатку:

— Там Уилл. Он был с Адрогансом, видел битву и потерял сознание. Сейчас спит. Он пришел в себя, но не помнит, что с ним случилось, и это ставит нас в одинаковое положение. Я тоже ничего не помню с тех пор, как разговаривал с вами в последний раз.

— Вы были здесь с Резолютом и Дрени. Как они себя чувствуют?

— Очень хорошо. У Резолюта несколько царапин. У Дрени на правом бедре — след от лапы темерикса, но добраться до кожи тому не удалось: Дрени успел его убить. — Ворон мотнул головой в сторону поля. — Они сейчас там, помогают раненым, приканчивают бормокинов. Резолюту раздолье: наберет сабель, смастерит из них боевые звезды. Маги Вильвана ищут людей, готовых стать механоидами. Если бы не вы, меня тоже превратили бы в механоида.

Алекс похлопала его по колену:

— Вы ведь тоже спасли мне жизнь. Когда сулланкири меня обезоружила, я была на волосок от гибели, но споткнулась о вас, и ее удар прошел мимо.

— Совершенно случайно, уверяю вас, ваше величество.

— И совершенно случайно вы оставили для меня это, — Алекс вынула из ножен Цамок. — Ваш меч ее прикончил, понимаете?

— Дом строит плотник, а не топор.

— Знаете, Ворон, мне кажется, мы тратим время попусту, обмениваясь любезностями. Вы знали, что Маларкекс надо убить, и я с этим согласилась. Сначала вы ее остановили, а потом — я. Мы оба ее остановили. Мы убили сулланкири.

Ворон поморщился:

— Осторожно, не произносите такие слова громко, ваше величество. Босли Норрингтон сейчас сулланкири. Таррант Хокинс погиб от его руки. Я не желаю вам такого будущего.

— А себе?

— Себе — тоже. — Ворон взял из ее рук меч и оперся на него, встав со стула. — Нет, ваше величество, сидите. Я просто положу Цамок рядом со своими вещами и принесу нам вина. Вы как-то сказали, что выпьете вместе со мной вина на поле боя. Я знаю, что у них есть вино. Я мигом вернусь.

Она кивнула и посмотрела ему вслед. Седые волосы и борода, напряженная — из-за ранений — походка… она легко могла представить его ухаживающим за своей двоюродной бабушкой. Вспомнив о Татьяне, Алексия вздрогнула: великая герцогиня была настолько холодной, что даже Маларкекс по сравнению с ней показалась бы пылающим углем.

Алекс откинулась на спинку походного стула, заскрипела деревянная рама, зашуршала парусина. В тело вливалось тепло, растворявшее боль мелких ранений. Усталость, однако, не проходила. Она на мгновение закрыла глаза и вдруг почувствовала какой-то толчок.

Хотя Алекс знала, что глаза ее закрыты, она видела и лагерь, и пустой стул Ворона. Но сейчас перед ней стоял Черный Дракон. Огонь осветил его чешую и руку, которую он поднял в приветствии.

— Прости, дочка, за неожиданное появление. Я ненадолго. Ты должна пойти к Адрогансу. Пираты Вруоны явились в Лакаслин.

Азур Паук украл фрагменты Короны Дракона и уничтожил арканслату, с помощью которой столица общается с Маллином. Неизвестно, когда была совершена кража, так что, возможно, фрагменты уже на острове.

— Я скажу ему, — кивнула Алекс. — Мы пошлем туда войско. Черный Дракон покачал головой:

— Ты не можешь сказать ему, дочка, ведь то, что я тебе сообщил, не должно слететь с твоих губ. Ты должна найти способ, с помощью которого он сам об этом узнает. Я верю, ты это сделаешь. Иди к нему немедленно.

Алекс села прямо, сжав руками подлокотники. Поморгала, думая, что увидит перед собой Черного Дракона, но на его месте стоял Ворон. Вид у него был встревоженный.

— Я не хотел напугать вас, ваше величество.

— Да нет, пустяки. Мы должны пойти к Адрогансу. Ворон повесил бурдюк с вином на левое плечо и немедленно двинулся к холму. Палатка Адроганса слабо светилась, словно фантастический гриб.

— Я его сегодня не видел, правда специально и не разыскивал. Около палатки выставлена охрана конногвардейцев.

— Не важно.

— А в чем дело? — нахмурился Ворон.

Алекс открыла было рот, чтобы ответить (ведь Черный Дракон сказал ей, что Ворону она может доверять), но слова улетучились сами собой.

— Я не могу сказать, но это не терпит отлагательства. Вы должны доверять мне.

— Доверяю всем сердцем, ваше величество.

Они подошли к кордону, окружившему подножие холма. Всадник попытался остановить Алекс, встав перед ней и сказав, что проход запрещен, но она увернулась и обошла его. Когда часовой схватил ее за руку, принцесса высвободилась и тыльной стороной руки нанесла ему удар, сшибивший его с лошади.

На полпути к палатке ее остановил сержант конногвардейцев.

— Ваше величество, при всем моем уважении…

Алексия вскинула голову, и в словах ее зазвенела ярость:

— Если вы испытываете ко мне уважение, сержант, не останавливайте меня. Отойдите, не то генерал Адроганс узнает о вашем поведении.

— Я выполняю его приказ, ваше вели… генерал.

Ворон шагнул налево, но сержант ухватил его за правую руку, отчего тот невольно вскрикнул от боли, и сержант отпустил его, позволив Алекс прошмыгнуть мимо. Она добралась до вершины холма, когда сержант, запыхавшись, догнал ее. Вход в палатку ей преградил Пфас.

Вождь жускцев медленно покачал головой:

— Его не надо тревожить.

Алекс понизила голос, но гнев ее не стих.

— Если бы то, что мне нужно сказать, не имело большого значения, то я подождала бы до утра. Отойдите.

Маленькая коричневая рожица Пфаса сморщилась, глаза спрятались в складках сморщенной кожи.

— Уходите, Сварская.

— Пфас, — послышался спокойный голос Адроганса. — Пусть она войдет.

Шаман встал в сторону и быстро загородил дорогу Ворону. Алекс посмотрела на него, но Ворон покачал головой:

— Идите. Я подожду.

Алекс подняла полог и увидела, что Адроганс с трудом поднимается с постели. На нем была набедренная повязка по обычаю жускцев. К распухшей коже, как и у Пфаса, пристегнуты талисманы. Но их гораздо больше, да и сами они больше.

Адроганс посмотрел на Алекс из-под полуприкрытых век.

— Моя мать, как вы знаете, родом из Окраннела. Она была дочерью купца и должна была по уговору выйти за купца из Маллина. Она ехала к жениху по дороге вдоль озера, и жускцы ее похитили. Затем солдаты Джераны ее освободили. Во главе отряда стоял младший брат жениха. Один из воинов, мой отец, влюбился в нее, и потому брачный союз она заключила с ним. Я родился через девять месяцев.

Адроганс медленно подошел к столу и, налив в два кубка вина, кивнул головой, приглашая выпить.

— И только когда я привел войско на территорию жускцев, я узнал, кто я такой на самом деле. Оказалось, что я — наполовину жуск. Пфас тотчас определил это. Благодаря ему я был здесь принят, именно поэтому в течение многих лет жускцы разрешали мне сюда приходить. Несмотря на то что они признали во мне свою кровь (я скрывал это, чтобы ваш дед от меня не отвернулся), полностью в свое общество они меня не приняли.

Алекс отхлебнула вина, даже не почувствовав его вкуса. Ей надо было передать ему свое сообщение, но спокойное признание Адроганса опередило ее слова. Поэтому она просто ему кивнула.

— Так вот откуда талисманы.

— Жускцы — народ примитивный. Богов и вейруна они признают, но предпочитают иметь дело со стихиями. Называют они их — урюн. Вода, воздух, огонь и другие природные явления. Все это представляет для них одну сущность. Известно, что у реки может быть один вейрун, у озера — другой, но обладают они одной и той же сущностью — урюн. Ими можно манипулировать и держать их под контролем.

Адроганс махнул в сторону двери:

— Вы не понимаете, как Пфас остановил стрелу, которая непременно вонзилась бы в сердце Резолюта? У него был союзник — урюн воздуха. После обряда посвящения Пфаса сбросили со скалы. Если бы обряда не было, он непременно бы разбился, но при помощи урюна воздух стал твердым, и это его спасло. Таким же путем он остановил стрелу.

— А вы связаны с водой? Вы создали гейзеры, болото и озеро? Туман — тоже ваша работа?

Адроганс улыбнулся.

— Когда к обряду посвящения приходишь в зрелые годы, то и сам имеешь запас силы, мудрости, философии, и урюн ищет тебя, как и ты его. — Он прикоснулся к талисману, приколотому к левой стороне груди. — Вода стремилась ко мне так же, как и я к ней. То же самое и огонь, потому шпильки эти были раскалены. Земля тоже ко мне тянулась, поэтому шпильки были металлическими. То же и с деревом: оно запустило мне в спину занозы, а вода успокоила жжение. Но самым главным моим урюном был урюн боли. Находясь здесь, я мог видеть сквозь воду, ощущать сквозь землю. Одновременно я видел и слышал, чувствовал вкус и обонял — и все это через боль.

Боль — это жестокая любовница, но мой роман с ней будет долгим и страстным. Я долго откладывал обряд посвящения, а когда устанавливаешь связи впервые, получаешь наибольшее могущество. Я не жалею о том, что сделал это именно здесь и сейчас.

— И я тоже, — очень серьезно заявила Алекс — Генерал, может, слова мои покажутся вам безумными, но вы должны с помощью арканслаты связаться с королевой Карус.

Адроганс прикрыл глаза:

— Но с какой стати…

— Доверьтесь мне, генерал, доверьтесь. Вы заслужили мое доверие, когда пустили в бой спрятанное вами войско. Мне кажется, что и я заслужила ваше доверие, убив сулланкири. Вот и сейчас я прошу вас поверить мне. Свяжитесь с Карус немедленно. Это жизненно необходимо.

Генерал Джераны чуть поколебался, а потом снял поднос с графином и кубками и поставил его на землю. Сдвинул столешницу и вынул из углубления магическое устройство связи. Через мгновение на арканслате загорелись написанные мелким шрифтом слова.

Со своего места Алекс не могла их прочесть, да ей это было и ни к чему. Адроганс напрягся, и тут же плечи его обвисли. Когда слова погасли, он повернулся и посмотрел на принцессу.

— Как вам стало об этом известно?

Алекс покачала головой:

— Я заслужила ваше доверие тем, что предупредила вас. А как узнала, — не важно. Считайте, что увидела это во сне.

Адроганс бросил арканслату на койку, в смятое одеяло.

— Фрагмент Короны Дракона находится на Вруоне. Вионна затеяла большую игру, а Азур Паук ей помогает. Если она отдаст этот фрагмент Кайтрин… — Он замолчал.

— Мы должны ее остановить. — Алекс сделала паузу. — Мы не можем сейчас бросить против нее армию, потому что у нас недостаточно кораблей для атаки Вруоны.

— Согласен. Если мы пойдем на это, то повторим печальный опыт пиратов на Вильване. Если двинем армию, Кайтрин тотчас об этом узнает и поймет, в чем дело. Может, ее агенты в Лакаслине уже все знают. Я попрошу королеву распространить слух о том, что воровство совершено было для отвода глаз, чтобы спрятать фрагмент в таком месте, о котором никто не знает, откуда его невозможно украсть. Тогда к рассказам о шпионах и пиратах отнесутся с недоверием.

— В этом случае мы не сможем немедленно действовать, генерал, а Кайтрин тут же отправится за фрагментом. Вионна скажет ей об этом незамедлительно. Нам нужно что-то предпринять.

— Этим займетесь вы, принцесса, — кивнул Адроганс. — Вместе с вашими друзьями.

— С моими друзьями?

— Вороном, Резолютом и прочими.

— Но ведь мы сейчас готовимся к освобождению заложников в Свойне.

— Знаю, но если Кайтрин захватит фрагмент Короны Дракона, это уже не будет иметь значения. Операция, которую вы проведете, будет точно такой же, как и освобождение заложников. Внедрение на территорию противника, обнаружение, захват и эвакуация.

— Нет, нет и нет, — с жаром возразила Алекс. — Это вовсе не одно и то же. Вруону мы не знаем, в Порт Голде мы не бывали. К тому же там полно пиратов…

— Не так много, как месяц назад.

— Нет, это невозможно. Мы этого места совсем не знаем… — Но прежде чем она продолжила, снаружи послышались крики. Алекс повернулась к входу. В палатку ввалился Ломбо с двумя повисшими на нем конногвардейцами, безуспешно пытавшимися его остановить. Вслед за ним вошли Пфас и Ворон.

Один из стражников, сержант, с которым она говорила, соскочил с Ломбо и обратился к Адрогансу:

— Прошу прощения, сэр, но…

— Понимаю. Можете быть свободны.

Когда оба солдата вышли, в палатку влетел Сприт и уселся Ломбо на плечо. Панк кивнул и взглянул на Алексию:

— Порт Голд. Ломбо знает. Украсть легко.

— Вот видите, генерал, как оптимистично он настроен.

Алексия вздохнула:

— Я знаю, что некоторые панки были пиратами, а ты, случайно, не был?

Ломбо стукнул себя кулаком в грудь так, что Квик свалился с плеча.

— Ломбо — лучший пират. Попадает в Порт Голд легко.

Адроганс выгнул бровь:

— Легко?

Панк энергично кивнул:

— Пираты не подозревают Ломбо.

— Почему это?

Ломбо оскалил огромные зубы:

— Они думают, Ломбо мертв.

ГЛАВА 57

Керриган поерзал на стуле. Путешествие с плато Жуск было нетрудным — они двигались под гору — и заняло неделю, а до джеранского порта Уриз они доехали за три дня. И дни эти показались Керригану очень долгими. Они ехали верхом, не щадя себя, а останавливаясь на ночлег, не зажигали костров, но не из опасения быть замеченными и не из-за отсутствия дров, а из-за недостатка времени. В двух жускских деревнях путники сменили лошадей, поели горячей еды, а потом тут же отправились в путь, так что даже Ломбо чуть не падал от усталости.

Незадолго до рассвета прибыли в порт. Ломбо повел их сразу в гавань, и они быстро сняли дорожную одежду и нарядились в яркие костюмы, чтобы никто их не узнал. Алексия и Резолют покрасили волосы: она — в черный цвет, а Резолют — в голубой.

Керриган всю свою жизнь носил робы, и потому сапоги, панталоны и просторные рубашки с яркими вставками в рукавах очень его смущали. Адепту очень не хотелось повязывать на голову платок, но он немного успокоился, когда увидел, как хорошо этот платок смотрится на Дрени. Кстати, они были похожи друг на друга, и их вполне можно было принять за братьев.

Вместе с Дрени и Орлой Керриган сидел в маленькой прибрежной таверне с низкими потолками и неярким освещением. На Орле была одежда, которую носили жены рыбаков. В таком платье можно было в любой момент подоткнуть подол и приняться за работу на судне. На Дрени была такая же рубашка, как на Керригане, однако брюкам он предпочел мужскую юбку-килт, тем более что многие рыбаки здесь так одевались.

Алексия и Ломбо ушли, чтобы договориться о лодке, которая должна была доставить их на Вруону. Ворон, Резолют и Уилл их охраняли. Квик и Перрин за пиратов сойти никак не могли — таких здесь просто не водилось — а потому держались в стороне, но всегда были готовы помочь или передать при случае какое-нибудь сообщение. Путешествовать они собирались либо на мачте, либо в трюме.

Все остальные вполне сошли за пиратов, даже маленький Уилл. Его, правда сначала, по причине роста брать не хотели, но потом учли то обстоятельство, что он может поговорить с Азуром Пауком и упросить того вернуть фрагмент Короны Дракона. В благоприятный исход дела никто, включая самого Уилла, не верил, и все же такой возможностью решили не пренебрегать. В конце концов, если Азур Паук на это не согласится, Уилл и сам может украсть фрагмент.

Керриган был рад тому, что сидит сейчас на стуле, а не в седле. Морское путешествие его тоже не привлекало: при воспоминании о последней поездке его бросало в пот. Самым неприятным для него обстоятельством стал запрет на ведение журнала. Во время пути адепт не имел возможности делать записи, а в порту, как предупредила его Орла, на такое занятие посмотрят с величайшим подозрением. Он не хотел в это верить, однако заметил, что сама она волшебный жезл с собой не взяла: не хватает еще, чтобы ее приняли за чародейку.

С этими неприятными моментами Керригану пришлось смириться ради того, чтобы быть похожим на моряка, однако недавнее сражение с сулланкири не давало ему покоя. Он много видел, и увиденное переполняло его до краев. Юноше не терпелось обсудить это с другими, но в пути сил на это ни у кого не оставалось. А теперь, в обличье моряка, вести такие разговоры было совершенно неуместно. Да и еще неизвестно, захочется ли вообще кому-нибудь говорить со мной на эту тему.

Если учитывать морское сражение, битва за Свойн была не первой, которая прошла на его глазах, но сражение двух армий Керриган увидал впервые. Исторические сведения, почерпнутые им из книг, отличались бесстрастностью и тенденциозностью. Там отмечались ошибки, сделанные тем или иным полководцем, приводился список потерь и тому подобное. Будучи знакомым с этим, Керриган думал, что готов к битве за Свойн.

Однако он обнаружил, что в действительности невозможно оставаться бесстрастным, когда вокруг тебя кричат люди и как дети просят о помощи или смерти. При эльфийском батальоне лучников было два мага. Керриган и эти двое были единственными чародеями, способными помочь людям, однако случались такие раны, излечить которые не представлялось возможным. Маги могли добиться того, чтобы человек, потерявший руку или ногу, гениталии или половину лица, мог остаться в живых, однако сохранение жизни не всегда было для этих людей благом.

Несколько людей, с которыми Керриган работал, просили его написать для них письма, и он заверял, что напишет. Запомнил он, однако, не тех, кто просил, а тех, кто уже не в силах был просить. Они умерли прежде, чем письма их дошли до дома.

Кровавая бойня, грязная, израненная атаками и контратаками земля, снаряды, вошедшие в кости так глубоко, что вынуть их оттуда уже не представлялось возможным, — все это перевернуло его представления о войне. Огромное количество тел, страшные раны на руках и ногах, смертельные удары по голове и груди… короче, это была самая настоящая резня. Человек, которому отсекали ногу, отбивал удары руками, пока силы его не иссякали. Множественные раны головы и груди (каждая из которых была смертельной) говорили о ярости нападающих.

Однако Керриган не спешил вынести обвинительный приговор войне. Философские споры об ужасах войны всегда заканчивались двумя заключениями. Первое: война — это зло. Второе: бывают времена, когда война становится неизбежной, потому что кому-то очень хочется, чтобы ему подчинились. Защита свободы злом не является.

Существование Керригана на Вильване было простым и мирным и, несмотря на трудности, даже идиллическим. Морская катастрофа или побои в Ислине можно было рассматривать как отклонение от нормы или происки злых людей. Все это не разрушало его оптимистического взгляда на мир. Свойн, однако, показал ему, что даже хорошие люди способны на жестокость.

А я? Он не мог отрицать, что убил пиратов на корабле, но он ведь только ответил на их жестокость. Если бы я остановился и подумал, что я делаю с людьми… Керриган покачал головой и посмотрел на Орлу. Она атаковала пиратов открыто, но жестокой от этого не стала.

Смог бы я это сделать? Смог бы я убить осознанно? Керриган вздрогнул. Действительно ли я хочу знать ответ на этот вопрос?

Уилл не знал толком, счастлив он или нет, и это его раздражало. Он крался по темным улицам Уриза, направляясь в таверну «Сломанный Киль». Ломбо и Алексия наняли маленькое суденышко, предназначенное для рыбной ловли, на котором обычно перевозили контрабанду.

Уиллу нравилось, что он сейчас не в армии, а в городе. Лагерная жизнь ему не подходила, тем более что все теперь знали, кто он такой. Профессия его предполагала анонимность, а потому даже самое благодушное проявление внимания было ему неприятно.

А уж то, что всем стало известно об его обмороке во время битвы при Свойне, выводило парня из себя. Уилл помнил лишь, как он поднимался на холм к палатке Адроганса, а это означало, что из памяти его испарилось что-то очень важное. Когда юноша очнулся, ему сказали, что битву они выиграли, что сам он не пострадал, однако ребра его болели так, словно бы он боролся с Ломбо.

Уилл был уверен в том, что обморок таких последствий не дает.

Единственное, о чем он жалел, покидая лагерь, — это о том, что он не может принять участие в освобождении заложников. У Адроганса в армии имелось несколько человек с криминальным прошлым. По правде говоря, таких людей обычно бывает в армиях куда больше, но в окраннельской кампании принимали участие лишь элитные части, преступным элементам места там не было. Те же, что все-таки нашлись, включая Уилла, приписаны были к разным отрядам. Их и призвали принять участие в освобождении заложников, потому что они могли открыть замки или кандалы и сделать еще что-нибудь в том же роде.

Уилла самого удивляло, что его прельщали не награда и не приключения, он прекрасно знал, что приключений здесь ждать не приходится. Он чувствовал на себе ответственность за освобождение заложников, и это было самым поразительным.

Ответственность Уиллу представлялась в виде огрызающейся дворняжки. Всю свою жизнь он отвечал только за себя. Пророчество взвалило на него куда большую ответственность, хотя он слабо себе ее представлял. Сосредоточившись, Уилл мог еще представить себе Кайтрин как будущего своего врага, но это сужало зону его ответственности. А вот заложники каким-то образом эту зону расширили, но как это произошло, он и сам не заметил.

Пока Уилл собирался принять участие в этой миссии, он был уверен в собственной неуязвимости и знал, что операция закончится успехом. Теперь же он в этом сомневался, и ему представлялось, что заложники будут либо ранены, либо убиты. Он чувствовал себя виновным в каждой капли пролитой ими крови. Потому что, если бы я был там, они все были бы спасены.

Сознание говорило Уиллу, что это все чепуха, однако с сердцем своим он ничего поделать не мог. И вот это его больше всего поражало. В прошлом он спокойно устранился бы от всякой ответственности — так же как тогда в Ислине я бросил Керригана. Он хотел помочь заложникам, но не мог этого сделать — это разъедало ему душу и не давало покоя.

Не исключено, что Уилл рехнулся бы на этой почве, если бы не новое задание. Несмотря на пророчество и полученные уроки, он по сути мало что знал о Короне Дракона и ее фрагментах. Уилл понимал, что негоже выпускать фрагмент из рук ответственных за него людей, а еще хуже, если фрагмент этот попадет к Кайтрин. Он своими глазами видел в Ислине, что может сделать дракон под ее влиянием.

Уилл не спорил: они должны вернуть фрагмент, а это означало, что он должен его выкрасть. Выходит, что он должен пойти против Азура Паука. От одной только мысли об этом мороз подирал его по коже. Об Азуре Пауке слагали песни от моря и до моря. Его прославляли и как бойца, искусно владеющего холодным оружием, и как любовника, и как непревзойденного вора. Уилл всегда мечтал стать королем Низины и превзойти его, однако кража у кумира в его планы не входила.

Уилл чуть голову себе не сломал, стараясь вспомнить подробности рассказов Маркуса об Азуре Пауке. Он все хотел найти какую-нибудь его слабость. Единственное, что он смог вспомнить, было презрительное замечание Маркуса о том, что Паук надолго у себя добычу не оставляет, потому что, как только азарт заканчивается, он теряет к ней всякий интерес. Уилл хотел это как-то использовать, но знал по собственному опыту: рассчитывать на глупость противника не следует.

Вор вошел в «Сломанный Киль» и протиснулся между столиками к друзьям. Керриган больше был похож на клоуна, чем на моряка. Дрени и Орла выглядели как положено. Они собирались уходить и допивали эль, Керриган же к пиву не притронулся. Потому Уилл осушил его кружку, после чего кивнул:

— Прилив начнется через час. Отбываем на «Пумилио».

Дрени положил руки на плечи Керригану и повел его впереди себя через толпу.

— Все в порядке?

— Да.

— Хорошо.

— Пока хорошо. — Уилл пошел следом и вздохнул. — Надеюсь, что и дальше у нас будет нормально.

Стоя на пристани, Алексия беспокойно повела плечами: без привычной тяжести кольчуги ей было не по себе, и девушка постаралась утешиться тем, что в легкой одежде она сможет действовать быстрее, так что недостаток защиты уравновесится достоинством нападения.

Еще ее беспокоил клинок, висевший на поясе. Саблю свою она нашла, но после поединка с Маларкекс металлическое лезвие совершенно затупилось. Адроганс настоял на том, что поскольку Алекс убила сулланкири, то она и заслужила право на ее оружие. Кроме того, что оружие это являлось наградой за доблесть, у него имелось еще одно преимущество: оно обладало магическими свойствами. Алекс могла воспользоваться им против другого сулланкири.

Мысль о том, что ей придется иметь дело с другими чудовищами, холодком отзывалась в сердце Алекс. Ворон предупредил ее, что не следует ожидать от клинка чудес, случись ей сразиться с Кайтрин: оружие, которое воительница сама создала, вреда ей причинить не может. Он, впрочем, согласился с Резолютом, утверждавшим, что в сражении с другими монстрами оружие Маларкекс окажется в высшей степени эффективным.

Алексия испытала оружие в единоборствах с Вороном. Так как это была сабля, то для фехтования она не слишком годилась, однако Алекс заметила ее несомненные достоинства, позволяющие наносить быстрые и сильные удары. Удалось ей обнаружить и некоторые недостатки нового оружия, но все же она старалась сдерживать себя, несмотря на то что Ворон был умелым фехтовальщиком.

Самым неприятным оказались собственные ощущения во время поединка. Алекс чувствовала себя независимой от оружия. Наступал момент, когда теплое ее отношение к Ворону вдруг исчезало. Она смотрела на него как на объект. Видела мышцы, которые ей необходимо порвать, органы, которые она собиралась насадить на клинок, как на шампур, кости, которые ей надо раздробить. Клинок отлично знал анатомию, и владелец его вел себя при этом так, словно бы решал арифметические примеры или определял положение звезд.

Больше всего Алекс ужасало то, что в душе ей хотелось такой отстраненности. Она знала, что войну можно свести к числам и позициям, углам, векторам и временным расчетам. Количественные факторы, имевшие отношение к качественным элементам, таким как мораль и традиция, представлялись несущественными, и ими можно было пренебречь. Война как наука исключала боль и страдание. Наука эта не интересовалась побудительными мотивами сражений, а списки потерь становились просто статистическими выкладками, необходимыми для последующих военных кампаний.

Алексия одернула себя: Кайтрин выгодно иметь такого впавшего в уныние противника. Если бы Алексия проигрывала сражение, то отступила бы, чтобы сохранить людей для следующей битвы; а Маларкекс так никогда бы не сделала: она вцепилась бы в противника мертвой хваткой, в то время как у них большие потери повлекли бы за собой потерю боевого духа. Именно на это Кайтрин и рассчитывала.

Однако Кайтрин не предусмотрела того, что такие люди, как Адроганс, жертвуя собой, способны остановить ее. На усилия отдельных бойцов Кайтрин смотрела как на нечто несущественное, потому что даже самая успешная кампания зависела от поставок с юга. Голосование в каком-нибудь отдаленном совете может свести все успешные действия Адроганса к нулю. Стараниями его была одержана победа, но политические игры могут не позволить довести до конца начатую операцию.

Алексия желала Адрогансу успеха, она вовсе не хотела, чтобы он, или ее кузен, или еще кто-то участвующий в этой кампании погиб. Больше всего она опасалась за судьбу людей из отряда Бил мот Цуво, хотя и надеялась на них. Заложники будут освобождены, во всяком случае большинство из них.

Хотя Алекс и желала Адрогансу успеха, но успеха не полного. Она почти не сомневалась в том, что им удастся пробраться в Порт Голд. Уверена она была и в том, что они найдут фрагмент Короны Дракона и даже в душе надеялась на то, что им удастся его выкрасть. А вот выбраться с острова с фрагментом — затея маловероятная, а уж тем более тут не обойтись без потерь. В то же время допустить, чтобы фрагмент попал в руки Кайтрин, никак нельзя. Следовало рискнуть, чтобы забрать его обратно; возможно, придется заплатить жизнью Норрингтона. До чего же им повезло, что он был квалифицированным вором.

Алекс подняла глаза и увидела, как Уилл, а вслед за ним и трое остальных вышли из таверны. Вынырнули из тени Резолют с Вороном. Над ними незаметно полетели Пери и Квик и спрятались в трюме маленького судна. Мы вдесятером готовы украсть один из наиболее ценных фрагментов с острова, кишащего кровожадными пиратами. Кто из нас прольет кровь? Кто погибнет?

Алекс постаралась улыбнуться:

— Сюда, друзья мои. Добро пожаловать на «Пумилио». Пригните голову, когда будете входить. Судно рассчитано на карликов.

Ворон засмеялся:

— Если там сухо, жаловаться не станем.

— Все правильно, — согласилась она и прислонилась головой к его плечу. — Когда-нибудь мы будем вспоминать об этом, и неудобства путешествия покажутся нам пустяком.

ГЛАВА 58

Марк Адроганс осторожно пошевелил плечами, стараясь распределить вес металлической кольчуги. Под кольчугой у него была кожаная рубашка, но свежие проколы кожи все еще давали себя знать. Боль за прошедшие четыре дня притупилась, однако забывать о себе не позволяла.

Генерал взглянул на Бил. Доспехи на ней были полегче.

— Вы закончили приготовления к освобождению заложников?

— За исключением одной детали, генерал, — кивнула она.

Адроганс перевел взгляд на черноволосую локэльфийку.

— Ах да. Госпожа Гилсаларвин, у меня сложилось впечатление, что мы достигли понимания относительно ваших Черных Перьев и их участия в операции.

Эльфийка наклонила голову:

— Верно, генерал, но вчера наши планы изменились. Нас призывают действовать совместно с животными. Этого мы ни в коем случае не допустим.

Адроганс постарался скрыть свою ярость. Донесшееся из угла хихиканье Пфаса распалило его еще больше. Выросший в Ислине Уилл Норрингтон предложил использовать для эвакуации заложников воздушные шары. Чародеи нагреют камни, и горячий воздух поднимет воздушные шары вместе с заложниками в гондолах. С помощью веревок люди на земле уберут заложников подальше от города, а Черные Перья в это время расстреляют лучников и вилейнов, которые попытаются эти шары сбить. Военные Ястребы гиркимов доставят воздушные шары в безопасное место. Этим их роль в операции и ограничивалась.

В ходе последнего обсуждении плана выявилось несколько изъянов. Не удалось подготовить достаточное количество шаров, однако более серьезной проблемой явилось то, что с помощью колдовства вилейн мог охладить шары, спустить их на землю и убить заложников. В план внесли изменения, в результате которых гиркимы стали играть более значительную роль, и теперь локэльфы отказывались с ними работать.

Генерал скрестил на груди руки, при этом движении зашелестела кольчуга.

— Госпожа Гилсаларвин, я прожил на свете всего несколько десятков лет, а вы — несколько столетий, и поэтому видите события в ретроспективе. Запугивать вас и ваши людей я, разумеется, не стану. Не в моем обычае убивать союзников. Я знаю, что мнения людей значения для вас не имеют, потому что каждый из нас может умереть по вашему желанию.

Вы ставите меня в затруднительное положение, и мне это не нравится. Снова заставляете меня, человека, освобождать воркэльфов. Я опять вынужден делать то, чего не могут сделать эльфы. Вы заставляете меня использовать для этой работы гиркимов. Это — дети, от которых вы отказались более ста лет назад. Вы вручаете их судьбу в руки людей и смотрите на них как на животных.

Эльфийка покачала головой:

— Вы не представляете…

— Я очень хорошо все представляю, госпожа, — Адроганс прищурил глаза. — Вы смотрите на гиркимов как на ублюдков, происшедших от случки эльфов с животными. К арафти вы относитесь так же, как многие люди из Окраннела относятся к жускцам. Моя мать родила меня от жускца, однако меня приняли обе стороны.

Гилсаларвин презрительно фыркнула:

— Жускцы — настоящие люди, так что ваш пример неудачен.

— Но гиркимы — не арафти. Возможно, что они и не эльфы, но уж никак не животные.

Темные глаза эльфийки сверкнули.

— Дискуссия окончена. — Она подняла подбородок. — Вы, без сомнения, уже договорились убить нас за нашу несговорчивость.

Адроганс покачал головой:

— Нет, идите домой.

— Что?

Даже Бил удивилась, услышав такую команду. Генерал развел руки:

— Госпожа, вы не поняли главного. Кайтрин хочет сломить наше единство, чтобы уничтожить всех нас поодиночке. То, что вопреки здравому смыслу вы поддались расовой ненависти, поможет ей это сделать. Ваши условия я не принимаю. Можете уйти. Попрошу только дать мне слово, что вы не станете воевать против нас на стороне Кайтрин.

У эльфийки отвалилась челюсть. Адроганс не знал, была ли она шокирована тем, что он усомнился в ее честности и лояльности, или просто тем, что человек позволил себе разговаривать с ней в таком тоне. Впрочем, ответ на этот вопрос интересовал его мало.

Генерал взглянул на Бил:

— Пфас даст вам лучших своих стрелков. Человек пятьдесят. И еще — особый полк горных стрелков из Нализерро. Пожалуйста, передайте вашим людям, что их самоотверженность вселяет в нас силы. Воркэльфы, которых они спасут, никогда не забудут их мужества.

Бил кивнула, четко отсалютовала Адрогансу и повернулась, чтобы уйти, но эльфийка схватила ее за плечо:

— Подождите! Адроганс поднял брови:

— Хотите на прощание что-то сказать, госпожа?

Черты лица эльфийки заострились.

— То, о чем вы нас просите, немыслимо.

— А когда вы просите моих людей пролить за вас кровь, это нормально?

Гилсаларвин покачала головой:

— Осторожнее, генерал! Вы же знаете, что нас за это разорвут на части.

— А проклятым быть лучше? — Адроганс указал на нее пальцем. — Что вам больше по нраву? Не слышать критики в свой адрес или пострадать пусть даже ради единственного голоса, который выживший соотечественник поднимет в вашу защиту?

Эльфийка дрожала, стараясь отделить чувства от мыслей. Ненависть к гиркимам, глубоко засевшая в эльфах, не поддавалась логике: не могли же гиркимы изменить свою природу. В то же время ненависть была частью их жизни, все равно как смена дня и ночи. Разница состояла лишь в том, что ненависть можно уничтожить, не меняя мирового порядка вещей.

Но ради справедливости и заложников на это пойти придется.

Гилсаларвин поморщилась и расправила плечи.

— Попросите гиркимов летать подальше от нашей зоны.

— Ваши лучники — слишком большие профессионалы: они не спутают гиркимов с бормокинами.

— Генерал, передайте гиркимам, чтобы на наши участки они не залетали.

— Хорошо, — кивнул Адроганс.

Эльфийка наклонила голову:

— Мы будем готовы. Вы по-прежнему хотите выступить в сумерки?

— И вы, и гиркимы прекрасно видите в темноте, поэтому подобная операция возможна. Мы подготовимся сегодня. Со стороны все должно выглядеть так, будто мы выйдем на рассвете, однако выступим мы поздно вечером.

Эльфийка задумчиво кивнула:

— Вы сильно рискуете.

— В это время на озере прилив, и канализация будет затоплена. Мы загоним туда бормокинов. Может, это и не бог весть что, но думаю, поможет. — Адроганс обратился к Бил: — Передайте военным магам: операция по уничтожению крыс начнется в шесть часов вечера. На рассвете мы возьмем Свойн.

Со своего поста Бил видела, как солнечный диск коснулся вершины западных гор. У нее дома солнце закатилось бы через час. Горы отбросили уже тени на долину, длинные их руки дотянулись до противоположного берега озера и пустились вдогонку за стоявшими у причала кораблями. Она смотрела на закат, разделивший на полосы тучи, и не волновалась о том, что закатов в ее жизни, возможно, больше не будет.

На востоке прозвучали трубы, и вокруг Свойна начало стягиваться кольцо блокады. Громоздкие осадные орудия покатились вперед, к поджидавшим их грудам камней. Массивные рычаги метательных машин готовы были швырять в стены огромные валуны. Рядом с ними — баллисты, напоминавшие гигантские арбалеты. Следом за баллистами ползли осадные башни с солдатами. Воинам надлежало вскочить на крепостные стены и сбросить вниз защитников, но это при условии, что, прежде чем они доберутся до линии обороны, башни не разобьют и не сожгут.

В башнях и на стенах города были установлены баллисты и катапульты размером поменьше, которые тут же стали стрелять в нападающих. Болотистая почва возле Свойна мешала защитникам, так как камни не отскакивали от нее, разя противника, а застревали. Но один камень угодил-таки в прорези амбразуры. В воздух взметнулись перепачканные кровью обломки, а потом камень отскочил и убил еще одного солдата.

На восточной стороне, возле ворот, вспыхнул огонь. Свалился со стены охваченный пламенембормокин. Другие яростно пытались сбить огонь с баллисты, а в небе на радостях сделал кульбит метко сбросивший огненного петуха Военный Ястреб. К нему полетели стрелы, но, не долетев, остановились в воздухе; и он презрительно схватил одну из них и швырнул назад, к бормокинам.

Вспыхнули огненные петухи, и на осадные башни полетели пылающие снаряды. Одна из башен загорелась. Солдаты попрыгали вниз, а военные маги засуетились, пытаясь убрать пламя. Атакующие и защитники обменивались дерзкими выкриками, но когда оказывались рядом друг с другом, смолкали, потому что им было не до того.

Впереди Бил громко загалдели. Метательная машина и две баллисты шли вперед, а осадная башня никак не хотела сдвинуться с места. Люди подкапывали под колесами землю и бранились, другие бегали вокруг с факелами. В общем, порядка не было.

Бормокины заулюлюкали с крепостной стены. Выпущенные эльфами стрелы частично их успокоили, а взрывы огненных петухов полностью очистили некоторые участки стены. Под бой барабанов бормокины пошли по стене к восточным воротам, так как туда со страшным грохотом двигался таран. Тащившие его люди прикрывались щитами, а бормокины, пытаясь не пропустить таран, осыпали их дождем стрел.

Метательная машина встала наконец куда требовалось. Люди закрепили ее на месте, натянули тросы и блоки и опустили длинный рычаг. С другой стороны установили и медленно подняли противовес — наполненный камнями деревянный ящик. Еще один человек закатил в нужную позицию трехсотфунтовый камень и обвязал его канатом. Концы каната прикрепили к рычагу и потянули вытяжной шнур. Противовес упал, рычаг поднялся, и камень скрылся в ночном небе.

Послышался сильный удар: рассыпались и камень, и часть стены, в которую он ударил. Над отверстием слегка закачался зубец. Нескольких бормокинов сшибло с ног, но, похоже, никто из них не пострадал. Для того чтобы разрушить массивные стены, таких ударов понадобится очень много. Метательная машина использовала снаряды разного веса, к тому же она быстро выходила из строя: и дерево в ней трескалось, и веревки трепались, поэтому шанс попасть в одно и то же место сводился к минимуму.

Осада города с юга вряд ли представляла угрозу.

Впрочем, именно так все и было задумано: с этой стороны люди в Свойн врываться не собирались. Наоборот, отсюда надо было выйти.

На стенах один за другим взорвались три огненных петуха, и это был сигнал, которого ждала Бил. Она видела, как бормокины дружно устремились к восточной стене, и слегка улыбнулась. Взглянула на стоявшего рядом с ней мага Вильвана:

— Адепт Джарми, пусть ваши люди приступают. Был дан сигнал. Нельзя терять времени.

Сигнал на востоке привлек внимание Адроганса. Урюн боли позволял ему чувствовать все, что происходит в городе. Он слышал, как мечутся и задыхаются в канализационной системе бормокины, ощущал страх несчастных людей, запертых в городе. Страх этот усиливался в течение последних дней, так как люди боялись, что бормокины устроят резню, а те в свою очередь боялись нападающих.

Адроганс подавил эмоции и сосредоточился на расстановке сил. Сигнал с юга означал, что заложники собраны в назначенном месте. Он представлял, какую битву пришлось выдержать людям из клана Бравонин, чтобы собрать их всех вместе. Генерал содрогнулся, вообразив себе отчаянный плач овдовевших женщин.

Высоко на стенах возле ворот вспыхнули шары зеленого огня, ударившие по тарану. Колдовской огонь взорвал щиты, повалил на землю людей, покоробил металл. Те, кто остался в живых, поднялись на ноги и заняли прежнюю позицию, другие пошли вперед и уже не толкали, а тянули вперед таран. Он подвигался к воротам все ближе.

Баллиста развернулась в ту сторону, откуда выскочили зеленые шары. Стрелы посыпались в обоих направлениях. Некоторые из них перелетали через стены, поражая бормокинов и вилейнов.

Метательные машины продолжали швырять камни: одни ударяли по воротам, другие испытывали прочность башен. Взрывались огненные петухи. Один из зеленых шаров попал в Военного Ястреба. Он стремглав полетел вниз, ударился об землю и сгорел возле крепостной стены.

Адроганс сошел с холма, откуда он наблюдал за началом осады, и вскочил в седло. Взял из рук Пфаса шлем, надел, затянул ремешок под подбородком. К тому моменту как он доехал до своих конногвардейцев, таран добрался до ворот.

Как только ворота сломают, мы ворвемся в город. Он глубоко вздохнул и поехал впереди своего отряда. За воротами будут смерть и боль, а менестрели обратят их потом в доблесть и славу. На долю секунды генерал подумал, превратит ли их подобная трансформация в глупцов или в волшебников, но тут же отогнал от себя посторонние мысли и обратил все свое внимание на войну.

ГЛАВА 59

По пути в Порт Голд Уилл помогал матросам управляться с парусом. Само по себе путешествие оказалось сравнительно быстрым и даже безопасным. Экипаж работу свою знал, хотя и от добровольной помощи не отказывался. Уилл пошел наверх, чтобы отвлечь внимание моряков от мачты, где до наступления рассвета пристроились Пери и Квик. Увидев остров, они оторвались от мачты и полетели к берегу.

Резолют в одежде пирата был не похож на себя, да и действовал он теперь по-другому. По лодке воркэльф ходил уверенно, рубашку с пышными рукавами носил непринужденно и готов был в любую минуту помочь морякам. Ночью голубые его волосы казались черными, и бывали моменты, когда Уилл забывал, кто такой Резолют на самом деле. Особенно когда он начинал сыпать морскими терминами, похожими, насколько мог судить Уилл, на авроланские.

Уилл покачал головой и, спустившись на палубу, пошел к носовой части судна. У Порт Голда (расположенного на северном побережье Вруоны) имелась естественная гавань. С востока ее загораживал мыс, оставляя на западе узкий, но глубокий канал. Моряки говорили, господство Таготча простирается до бухты, а потом власть переходит ее собственному вейруну.

В утренней дымке Порт Голд напоминал колонию выросших под деревом грибов. На самом высоком холме, расположенном к северо-востоку, стояла крепость. К северо-западу от полукруглой гавани холмы постепенно уменьшались в размерах. Крепостной стены возле берега Уилл не приметил, а вершины холмов мешали разглядеть, что находится дальше. В отдалении он заметил поросший деревьями вулкан. Там, стало быть, центральная часть острова. Контрабандисты говорили, что возле мелких гаваней появилось несколько крошечных поселений.

Не считая замка, построенного из серых гранитных блоков, город выглядел весьма убого. Несколько зданий были сделаны из бревен, но рядом с ними стояли глиняные лачуги, которые давно уже не белили. Ближайший к замку дом построен был из корпусов старых лодок.

Как и можно было предположить, самым лучшим и крепким сооружением в городе была гавань. Там находилось с полдюжины больших судов, либо стоявших на якоре, либо привязанных к причалу. Уилл не заметил среди них тех, что принимали участие в осаде Вильвана. Но одно — самое большое и красивое судно, черное, начиная от красной ватерлинии, и белое на баке и юте — он узнал. Это была «Океанская Ведьма» из Вионны.

К Уиллу вразвалку подошел Ломбо, а за ним — Керриган. Панк указал на стоявшее за «Ведьмой» судно чуть поменьше размером, выкрашенное в коричневый, зеленый и белый цвета. Корму украшала белая акула на красном фоне.

— Этот корабль — корабль Ломбо.

Маг поднял бровь:

— «Белая Акула»? Но вчера в Уризе я слышал песню о том, что капитан ее — Тремэйн Рич.

— Он выбросил Ломбо к рыбкам, — фыркнул панк.

Уилл понял лишь, что Рич сделал что-то нехорошее. Пускаться в объяснения панк не стал, а вместо этого уселся на носу как горгулья. Вор подумал, что, если Рич такой же суеверный, как моряки Ислина, возвращение Ломбо будет воспринято им как дурной знак.

Моряки спустили маленькую лодку, она обошла судно, приняла конец и потянула судно к причалу. Прежде чем команда привязала лодку, Ломбо спрыгнул с судна и выскочил на причал к складам и тавернам. Уилл заметил, что панк нырнул в полутемный переулок между двумя зданиями.

Вся их компания очень быстро спустилась на берег и пошла за Уиллом. Даже сейчас, в середине утра, на улицах не заметно было движения, крыс и тех не было видно. Отсутствие крыс возле мусорных куч — в сочетании с несколькими проложенными в грязи тропинками — ясно давало понять, что здесь только что прошел Ломбо. Приближаясь к месту назначения, они ориентировались по шуму, позволявшему определить, где в данный момент находится панк.

Одного моряка он просто выкинул из дверей, и тот валялся перед ними на дороге. Вывески на таверне не было, только выцветшие от времени челюсти огромной акулы. Штукатурка на здании была того же оттенка, за исключением тех мест, где ее украсили урина или зелень, натекшая с проржавевшей крыши.

Они с трудом прорвались сквозь вывалившийся из таверны поток матросов. То, что они увидели внутри, объяснило им, что здесь произошло. Начиная от двери, по прямой линии — перевернутые стулья, опрокинутые столы с переброшенными через них или прячущимися за ними матросами. В углу, возле большого круглого стола,

Ломбо схватил за горло худого рыжего человека, а тот обеими руками ухватился за запястье панка. Ноги человека беспомощно болтались над полом, а лицо приобрело нездоровый пунцовый цвет. Ворон вытянул руку:

— Ломбо, ты его задушишь.

Панк кивнул, а глаза человека сверкнули.

— Душить — нет.

Рука Ломбо один раз дернулась, и голова человека подскочила примерно на три дюйма. Уилл вздрогнул, когда Ломбо отшвырнул человека в сторону. Рыжая голова безвольно мотнулась, и Уиллу невольно пришел на память бормокин, которому Дрени сломал шею.

Ворон поморщился:

— Это и есть незабвенный, ныне покойный капитан Рич?

Двое моряков кивнули, а Ломбо злобно огрызнулся:

— Надо забыть.

Матросы не знали, была ли то констатация факта или приказ. На всякий случай они поднялись и потихоньку стали ставить столы на место. Однорукий бармен очень ловко подхватил большое количество кружек. Несколько человек помогли ему, другие занялись своими ранами. Двое матросов помогли третьему вправить вывихнутое плечо.

Ломбо тоже принял участие в восстановлении порядка: поднял лежавший на полу стол и поставил на место массивный стул. Потом он левой рукой ухватил Рича, усадил того на стул и даже нахлобучил ему на голову шляпу с пером и прихлопнул ее. Со стороны казалось, будто капитан в полном порядке.

Уилл остался в тени, в ближайшем к двери углу. С некоторым удивлением он заметил, что и Орла устроилась точно так же с другой стороны двери. Резолют, Ворон и Алексия заняли стол посреди таверны, а Дрени и Керриган обосновались возле стойки бара.

Ломбо уселся на стул, как на трон, потом ткнул в сторону одного из матросов согнутым когтистым пальцем.

— Иди. Готовь «Акулу» к морю.

Матрос, уродливое лицо которого, судя по всему, чаще целовала сталь, чем женские губы, поколебался немного, а потом кивнул и пошел к дверям. Двое других смотрели ему вслед, и Ломбо отпустил их, небрежно взмахнув рукой. Двое матросов отодвинули стулья к стоявшим возле дальней стены столам, а остальные потянулись к дверям и покинули помещение.

Бармен подошел к столу Ломбо и низко поклонился:

— Чего желает капитан Ломбо?

— Подожди.

«Чего же дожидается Ломбо? » — спросил себя Уилл и очень скоро получил ответ. Не прошло и получаса с момента смерти Рича, как порог таверны перешагнул худощавый человек с кожаными наручами и широким поясом с металлическими заклепками. В высокие сапоги заправлены были широкие панталоны голубого шелка. Однако никому и в голову не пришло посмеяться, очень уж серьезный вид был у мужчины. Голова его была частично выбрита, а отпущенные на затылке длинные черные волосы собраны в косу. Этим он напомнил Уиллу военных магов Вильвана. Так как на пришельце не было рубашки, вытатуированная цветная змея, обвившая торс, была всем хорошо видна. Уилл опустил было палец в мешочек с боевыми звездами, но взгляд, брошенный на него незнакомцем, заставил его усомниться в том, сможет ли он метнуть снаряд незаметно.

Мужчина сжал кулаки:

— Ломбо, тебе не следовало возвращаться. Ты должен был оставаться мертвым. Тебе что же, наскучила компания Таготчи, или ты сам ему надоел?

— Говори, говори, Вил. — Ломбо медленно поднялся со стула и оперся кулаками на стол. — Теперь ты один.

— А ты будешь совсем мертвым. — Мужчина поднял правую руку и начал совершать ею какие-то сложные движения. Керриган изумленно выдохнул. Вил обернулся в его сторону и начал что-то говорить, но в тот же момент золотая вспышка ударила его в правый бок, затем поразила в спину, и он мешком повалился на пол.

Уилл хотел было подойти поближе, но Орла опередила его и жестом отправила Уилла на место.

— Не подходи, мальчик.

Вор замер: не столько от предупреждения Орлы, сколько оттого, что татуировка на теле Вила дрогнула. Она сдвинулась не слишком сильно, но Уиллу и этого было довольно, чтобы утратить любопытство.

Ломбо распорядился, чтобы матросы отволокли Вила к Вионне, а потом снова застыл в ожидании. Владелец таверны принес ему огромную кружку эля и стал готовить угощение для остальных. Уилл сидел за столом с Орлой и был доволен: это куда приятнее, чем видеть перед собой Резолюта.

— А что это за татуировка, Орла? Я такой никогда не видел.

Старушка кивнула и обмакнула в яичный желток хлебную корку.

— Я о ней много слышала, но вот увидела впервые.

— Так что же это такое?

Орла нахмурилась и понизила голос:

— Когда герои пошли сражаться с Кайтрин, с ними был и маг с Вильвана. Его послали работать вместе с твоим дедом, потому что эльфийское предсказание точно не указывало, какой Норрингтон станет спасителем. Не думаю, что дед твой имел представление о том, каким могуществом обладал Хеслин. Хотя, возможно, в Сварской он обратил внимание на то, как Хеслин один, без чьей-либо помощи разрушил оборонительную магию, которая была призвана защищать консульство Вильвана. При этом Хеслин был тяжело ранен, а возможно, что и убит.

Уилл кивнул:

— Он стал одним из сулланкири?

— Верно. И зовут его теперь Нескарту. — Карие глаза ее уставились в пространство. — Если верить слухам, Кайтрин приказала ему создать школу магии, как на Вильване. А люди, такие как Вил, небесталанные, но нетерпеливые, пошли туда, чтобы легким путем обрести магическую силу.

Вор поднял брови:

— Легким путем?

— О да, в твоем голосе, Уилл, я слышу неприкрытое корыстолюбие. — Орла укоризненно покачала головой. — Утолить его помогут не только на Вильване. Ты, как вор, знаешь, что к замку можно подобрать ключ, а можно и разбить его. Разбить — дело нехитрое, а часто и более эффективное, но зато более рискованное. Так же обстоит дело и с магией. Учение Вильвана надежное, но требует большего умения. Маги вроде Вила таким мастерством не обладают.

Взрыв хохота и вспышка света прервали ее объяснения. Карлик с коротенькими ручками и ножками, одетый в пеструю, яркую одежду, пританцовывая, вошел в таверну и запрыгнул на стул. Он наклонил его, так что спинка уперлась в стол Ломбо, и смело прошел по ней на столешницу, словно он был сам Адроганс.

— Капитан Ломбо!

Панк стукнул ладонями по столу, отчего карлик подскочил дюйма на два.

— Пет Нэкер!

Карлик поклонился, прошелся, выкидывая коленца, и подбоченился.

— Ужасная Вионна, королева Вруоны, просит пожаловать к ней. До ее ушей дошло радостное известие о гибели Рича. Она просит тебя и твоих друзей поужинать с ней, когда стемнеет.

— Ломбо согласен. Можешь передать.

Карлик громко рассмеялся и уселся на столе, скрестив ноги.

— Я заранее сказал, что вы придете. Я вас провожу, мне же лучше: не надо будет самому карабкаться. Поболтаем. Я хочу узнать о твоей жизни, пока Вионна ее у тебя не отняла.

Уилл с трудом вышел из ступора. С Ломбо много о чем интересно было бы поговорить, но вытянуть из него два-три слова кряду — задача совершенно непосильная. Нэкер же цеплялся к нему с упорством, удивлявшим Уилла. Вор решил, что недостаток роста восполнялся у карлика неплохим интеллектом.

Карлик прекратил разговоры, когда на улице стало темно. Ломбо посадил Нэкера на руку и возглавил процессию. Они начали подъем по переулкам, пробираясь мимо канав по немощеным улицам. Отсутствие кошек, кур и других животных, кроме разве тощих, скулящих собак, вызвало у Уилла опасения относительно ожидавшего их в крепости ужина.

Ни Пери, ни Квика он не видел, однако не сомневался: они летят над ними в темном ночном небе.

Крепость занимала всю горную вершину. Когда они прошли последний поворот и вступили в длинный туннель, прорезавший толстые стены, Уилл заметил и то, что крепость очень стара, и то, что взять ее очень трудно. Снизу казалось, что башня замка не слишком высокая, однако чем ближе они подходили, тем больше она вырастала. Уилла особенно удивило то, что некоторые этажи здания выстроены прямо в горе. Или ему показалось?

Нет, не показалось. Войдя в цокольное помещение башни, они спустились по высоким ступеням в просторную комнату со сводчатым потолком и поддерживающими его колоннами. Винтовая лестница в стене вела к верхним этажам башни, но подниматься туда Уиллу совершенно не хотелось. Они находились в сокровищнице Вионны. Повсюду золотые слитки, доверху наполненные монетами бочонки, небрежно брошенные на резную мебель рулоны тканей. Оружие штабелями и грудами свалено на полках, а на стенах — несколько криво висящих картин.

Красивая женщина, стоявшая в дальнем углу комнаты возле высокого, похожего на трон стула, жестом пригласила их приблизиться. Возраст ее составлял среднее арифметическое между возрастом Алекс и возрастом Орлы. Густые, распущенные по плечам каштановые волосы полуприкрыты красным платком. Черная шелковая блуза и шелковые панталоны сидят на женщине гораздо лучше, чем на Виле. Улыбнувшись гостям, хозяйка затянутыми в перчатки руками указала им на стулья.

— Ломбо, ты сядешь подле меня, а твои друзья — вокруг нас. — Улыбка ее слегка увяла. — Я, как вы, должно быть, догадались, — Вионна.

Все расселись, два места были пока не заняты. Стул по правую руку от Вионны пустовал недолго: по ступеням спустился высокий стройный молодой человек в бирюзовой тунике с черным орнаментом в виде паутины. Он задержался на нижней ступени и, изобразив искреннее удивление, оглядел присутствующих, а потом кивнул каждому из них.

Когда мужчина взглянул на него, Уилл раскрыл рот, покраснел и отвернулся. Образ Азура Паука, сложившийся в его воображении, слился с действительностью. Не совпадали лишь мелкие детали: волосы, например, были гладкие, а не кудрявые, впрочем, значения это не имело. Легкость и грациозность движений, чуть заметная улыбка, с которой он взглянул на Алексию и Орлу, — все это ясно дало понять Уиллу, почему Маркус так его ненавидел.

Уилл хотел представиться и сказать, что он — один из учеников Маркуса, но слова застряли у него в глотке. Отчасти потому, что мальчик благоговел перед своим кумиром, а отчасти потому, что он еще не был готов к такой встрече. Кроме того, Уилл почувствовал, что Азур Паук специально сделал паузу, остановившись на лестнице.

Он мог бы стать моим героем, но разве так поступил бы настоящий герой? Резолют никогда бы так не сделал, и Ворон, и Алекс, да и никто из его друзей. Открытие это потрясло Уилла и лишило его дара речи.

Не имевший не малейшего представления о мыслях Уилла, Азур Паук подошел к Вионне и поцеловал ее в щеку.

— Прощу простить за опоздание.

Вионна кивнула:

— Это Азур Паук, вы ведь из-за него сюда приехали.

— Ломбо приехал за кораблем. Кораблем Ломбо.

Королева пиратов покачала головой:

— Прости меня, Ломбо, но в совпадения я не верю.

Она сняла со стоявшего перед ней на столе блюда серебряную крышку. На зеленом бархате лежал сапфир величиной с гусиное яйцо. Уилл разбирался в драгоценностях и знал, что даже без золотой оправы темно-синий камень стоил уйму денег.

Вионна взяла его в левую руку, свечи высекли на камне крест.

— Да, это — фрагмент Короны Дракона из Лакаслина. Вы ведь затем и приехали на мой остров. Что ж, возможно, что вы его с собой увезете.

Резолют сузил глаза:

— Назовите цену.

— Цену называть не мне. Цена зависит от вас, моих гостей. — Она кивнула и широко улыбнулась. — Ну что же, теперь все в сборе. Можем начинать.

Уилл увидел, как кто-то вынырнул из густой тени на верхней площадке лестницы. Этот некто был стройный, но невысокий, в плаще с бегущими по нему языками пламени.

— Догадаться несложно, тут закон непреложный: Корона Дракона с тем уйдет, кто цену мою своей перебьет. Аукцион будет за мной, прошу, господа, ринемся в бой!

ГЛАВА 60

Столетние ворота Свойна, потемневшие от времени, построены были из усиленных железными пластинками толстых дубовых плашек. Помимо металлических засовов имелись также три дополнительные перекладины, вставленные в массивные металлические кронштейны. При нашествии авроланов ворота не пострадали: горожане, поверив обещаниям атаковавших хорошо с ними обращаться, сами их отворили.

Притащив таран к воротам, люди встали позади и начали его толкать. Сам по себе таран был устройством весьма примитивным: рама на колесах, а на ней — длинное бревно с привязанными к нему тросами. Конец бревна был обит железом с острыми шипами, предназначенными разрушать дерево. Над тараном поставлена была крыша, ощерившаяся к этому моменту великим множеством авроланских стрел и даже в двух местах обгоревшая.

Бревно отвели назад. Веревки, проскользнув между загрубевшими пальцами, достигли конечного своего положения, а потом побежали вперед. Тяжелый удар отозвался громким эхом, словно топор глубоко вошел в ствол дерева. Солдаты тут же потянули бревно назад.

Металлическая головка тяжело ударила в ворота, железные шипы сделали свою работу: обнажили белое дерево и приоткрыли железные засовы. Снова и снова бил таран: не слишком глубоко, однако каждый раз на землю летели щепки. Было видно, что ворота от одной только силы ударов откроются раньше, чем железные зубы удовлетворят свой аппетит.

Защитники предпринимали все, чтобы остановить таран, но выстрелы баллист делали крепостной вал очень опасным местом. Огненные петухи поливали оборонявшихся пламенем, лучники обрушивали на них град стрел. Зажигательные снаряды, которые бросали издали на таран, иногда попадали в солдат, но самому тарану вреда не приносили.

Все ближе и неумолимее ползли вперед осадные башни и метательные машины. Катапульты высоко стреляли камнями, разбивая зубцы крепостной стены. Адроганс знал, что за короткое время стены они не разрушат, да он этого ни в коем случае и не хотел. Разрушенные стены трудно будет потом отремонтировать, а ведь они защищают город от контратак. Генералу нужно было сейчас — и с помощью Арелиюса он этого добьется — пробить брешь в верхней части стены, чтобы защитники не могли противостоять людям на осадных башнях.

Послышались громкий треск и визг металла. Адроганс посмотрел на ворота. Правая створка ворот провисла, соскочив с верхней петли. Еще один удар и еще, ворота сверху отошли еще больше. Люди закричали и сдвинули таран фута на два вправо, сосредоточив свои усилия на правой двери. Каждый удар сотрясал ее все больше. Между перекладинами появились щели.

Следующая петля, завизжав, словно раненый темерикс, уступила мощному напору, и створка ворот осела. Другие петли продержались не более секунды и выскочили из каменной стены. Правая створка рухнула на землю и погребла под собой огромное количество бормокинов.

Солдаты еще раз продвинули таран в открытые ворота. Некоторые защитники попытались улизнуть, но солдаты прикончили их мечами.

Авроланов возле ворот становилось все меньше, а потом они и вовсе рассосались. Адроганс, поняв причину этого, подал сигнал, и труба запела. Солдаты отодвинули таран в сторону и встали возле туннеля. На противоположном его конце выстроилась фаланга бормокинов со щитами и саблями. Перед выходом из туннеля они установили баррикады. Бормокины намеревались запереть солдат в узком проходе, проделать отверстия в полах помещений, находившихся над туннелем, и обрушить на нападающих стрелы и зажигательные снаряды.

К месту, где только что стоял таран, подкатили две маленькие баллисты и выстрелили в туннель. Множестов защитников повалилось на землю, но на их место тут же явились другие. Взрыв огненного петуха позади них кое-кого убил, однако толпу не рассеял.

Адроганс обнажил меч. Эту дыру можно очистить одним-сдинственным способом.

— За мной, конногвардейцы, освобождение Свойна в наших руках!

Бил наблюдала за не жалевшими сил военными магами, действия которых увенчивались успехом. Чародеи разогревали большие камни, а жускцы создавали небольшой ветер, и воздух, поднимавшийся с камней, заполнял шелковые мешки. Мешки эти поднимались, унося вместе с собой веревки, прикрепленные к крепкому тросу. Другой конец троса взял гирким и потянул воздушную линию к Свойну.

Оба троса выходили с вершины осадной башни. Башню эту передвигать никто не собирался; напротив, она была глубоко врыта в землю. Длина каждого троса превышала шестьсот футов, и вес был соответствующий. Воздушные шары облегчали гиркиму задачу: он должен был принести тяжелый канат в город, а там его примут люди Бил.

Черные Перья подлетели к стене, поражая стрелами каждого защитника, осмеливавшегося высунуться. Метательные машины продолжали обстрел стены. Баллисты делали выстрел за выстрелом, находя при этом все меньше и меньше целей, но, найдя, действовали все с большей жестокостью.

Гирким вылетел из города, обрезал веревку первого воздушного шара и полетел дальше. Бил отдала приказ, и ее люди бросились к осадной башне. Они взяли толстый конец троса и стали его тянуть. Сапоги их превратили землю в грязь, но дюйм за дюймом они все натягивали веревку, устраняя ее провисание.

Трос выровнялся. Протрубила труба, и ей ответила другая — та, что была в Свойне, в здании, в котором собрались заложники. Лишь подрагивание каната говорило Бил о том, что происходит, и вот наконец она своими глазами увидела первую фигуру, проскользнувшую над пылающими крепостными стенами. Схватившись за оба конца веревки, воркэльфийка в развевающихся юбках выскользнула навстречу свободе.

Двое мужчин подхватили ее, а третий сорвал с ее руки веревки. Металлическую каретку, сделанную из наручей, снова отправили наверх, а гирким полетел со спасенной женщиной обратно в Свойн.

Бил смеялась и кричала вместе с другими. План, отличавшийся отчаянной смелостью, оправдал себя. Клан Брэвонин собрал заложников в одном здании и укрепил на его крыше веревки. Так как здание было выше, чем стены и башня, каретка пригодилась как нельзя лучше. В ночной темноте один за другим воркэльфы скользили к свободе.

Конногвардейцы Джераны готовились к атаке, а два отряда развернули тем временем катапульты и вставили в них бревна, обмотанные масляными тряпками. Зажгли факелы, и огненные снаряды осветили на мгновение ночное небо. Правда, поваливший вслед за этим густой черный дым заслонил звезды, но искры все же отметили место приземления снарядов. Оба угодили туда, куда и требовалось — в середину туннеля.

Пфас вытянул руку. Поднялся небольшой ветер, раздул пламя, и над горящими тряпками поднялось черное дымное облако. Большая часть его закрыла отверстия, через которые авроланы собирались обстреливать вошедших в туннель солдат, остальной дым распространился по самому туннелю.

Триста всадников Саварры под дымным прикрытием поскакали вперед и выстроились по десять человек в ряд. Первый отряд пришпорил лошадей в ста ярдах от ворот. Пики вынул только первый ряд, так как остальные не могли толком рассмотреть в дыму, кого они колют. Всадники в шлемах с опущенными забралами исчезли в дыму, слышался лишь стук лошадиных копыт.

Вслед за ними вышел новый отряд, а за ним еще один. Первый из трех легионов уже вступил в битву.

Гирким спустился на небольшую высоту и доложил, что всадники проследовали благополучно, но Адроганс уже и сам это знал. Он ощущал шок и физические страдания пронзенных мечами и отброшенных в сторону бормокинов. Он чувствовал, как они задыхаются в дыму, испытывал такую боль, словно бы копье разрывало его собственное тело.

Адроганс пришпорил коня и повел легион вперед, возле ворот он перешел на галоп. Копыта бешено застучали, высекая искры из булыжника. В дыму генерал ничего не видел. Полагаясь лишь на ощущения, он направил коня в центр туннеля. Звон стали и цокот копыт, становились все громче, и вот он уже на улицах Свойна, и глаза его слезятся от дыма.

Адроганс повернул коня налево и помчался по шедшей параллельно стене улице Южного Полумесяца. Сабля поднималась и падала на головы бегущих бормокинов. Умирали они быстро, словно бы с готовностью, а генерал продолжал свой путь.

Через тысячу ярдов на дороге, ведущей на восток, он увидел свою цель. Бормокины запрудили улицу, намереваясь атаковать здание, из которого тянулись над стеной два каната. Приблизившись, Адроганс увидел, что одному из бормокинов удалось набросить на канат веревку и остановить продвижение воркэльфийки к свободе. Она беспомощно висела, а в нее летели камни, а стрела пронзила ей бедро. Пленница застонала, а воркэльфы внутри здания подбадривали ее, убеждая держаться, но ей это не удалось. Она упала прямо в толпу, и авроланы разорвали ее на куски.

Предсмертная агония женщины больно отозвалась в Адрогансе (он словно бы онемел), а лошадь его тем временем ворвалась в толпу. Одного только напора галопирующей лошади хватило, чтобы перебить ребра и позвоночники авроланским чудищам. Адроганс бил мечом справа, а лошадь его наносила копытами удары слева. Он умудрился даже пробить шпорой горло одному из бормокинов. Затем срезал наброшенную бормокинами веревку, не обращая внимания на когтистые лапы, царапающие ему ноги.

Вслед за генералом толпу стали крушить и остальные конногвардейцы. Сверкали мечи. Лошади, становясь на дыбы, наносили смертельные ранения копытами. Один такой удар подкинул бормокина и отшвырнул назад футов на десять, а шлем его вместе со значительной частью черепа улетел еще дальше.

В здании бравонины радостными криками приветствовали конногвардейцев, снявших осаду их дома. На крепостной стене вилейн готовился произнести заклинание, но спину ему навылет пробили две стрелы. Колдун дернулся и свалился вниз.

Бормокины дрогнули и помчались прочь по улицам и переулкам. Адроганс направил за ними вдогонку всадников, а также разведчиков, чтобы те выяснили, не укрылась ли где засада. Разведчики у него были хорошие, но сведения их устарели, и Адроганс, знавший, что на защиту крепостных стен отряжено три четверти войска, был уверен, что в где-то городе находится еще один батальон. Необходимо было разыскать его и уничтожить, прежде чем командир этого батальона рассредоточит солдат и прикажет им поджечь город и уничтожить жителей.

Адроганс быстро спешился и вошел в здание, из которого эвакуировали заложников. Он прошел сквозь толпу воркэльфов, стараясь не обращать внимания на их затравленные лица, и поднялся на крышу. Пока пришлось удовлетвориться тем, что золотой свет на здание не направлен, однако уверенности в том, что так все и останется, у него не было.

Капитан отсалютовал ему:

— Они быстро уходят, генерал. Нескольких заложников мы все же потеряли. Одних достали стрелы, другие были слишком слабы и сами свалились с каната, но все же за одну минуту по каждому канату в среднем переправляются двое.

Адроганс кивнул и подозвал женщину-гиркима, которая, приземлившись, передала воркэльфам каретки.

— Я хочу, чтобы вы полетали над городом. Мне нужно знать, где собирается враг.

Она кивнула и быстро растворилась в ночи. Ожидая ее возвращения, Адроганс смотрел на воркэльфов. Они поднимались на крышу, пристегивались к канатам и отправлялись в путь. Некоторые кричали от ужаса, другие — от восторга, и у окружающих это вызывало улыбки.

Гирким вернулась и указала на центр города.

— Они собираются там, генерал. Если бы у нас было больше огненных петухов…

Адроганс прервал ее:

— Летите на восток. Найдите генерала Каро и скажите ему, что враги сейчас на базарной площади и идут на юг. Пусть прихватит с собой королевских всадников.

Она снова взлетела в ночное небо, а Адроганс спустился на улицу. К Каро с тем же посланием он направил еще двух всадников, а сам во главе своего легиона поскакал к базарной площади. Войска его двигались по улице по пять человек в ряд. Вблизи рынка улицы стали шире, и потому солдаты перестроились: в каждой шеренге теперь насчитывалось десять человек.

Адроганс удивлялся тому, что окна в домах закрыты ставнями. Отсутствие любопытства у горожан его озадачило. Он подумал, что, возможно, большая часть домов пустует, и вздрогнул. Или, что еще хуже, горожане настолько подавлены, что уже больше ни на что не надеются.

Перед площадью он остановил отряд. Там сошлись триста авроланских пехотинцев. Во главе каждого десятка бормокинов стоял вилейн. Имелись и хогуны. Их, похоже, было пятеро. Адроганс подумал, что эти гиганты жили, по всей видимости, в огромном храме Эрлинсакса на западной стороне площади. Открытая арочная дверь храма такая высокая, что им, пожалуй, даже голову при входе не надо было наклонять.

Адроганс выехал вперед:

— Бросайте оружие и знамена!

Заслышав такую команду, бормокины дружно заулюлюкали. Знамена их легиона поднялись еще выше, демонстрируя тем самым вызов и насмешку над противником. Вилейны отдали команды, и ряды сомкнулись. Выдвинулись вперед щиты и пики. Один хогун наклонился и распрямился с огромным гранитным камнем в руке. На какое-то мгновение Адроганс почувствовал чуть ли не уважение к противнику, но впечатление это тут же испарилось, стоило ему вспомнить, как авроланы только что расправились с воркэльфийкой.

И тут с востока на площадь ворвались конногвардейцы Каро и ударили авроланам во фланг. В строю образовалась огромная брешь. Гранитный камень, брошенный хогуном, сбил несколько лошадей и всадников, однако атаки не остановил. Вилейны снова отдали команды, безуспешно стараясь переориентировать отряды.

С севера подключились королевские всадники Окраннела. Они мгновенно отсекли треть батальона авроланов, оттеснили их к храму, а затем окружили и били, пока последний хогун не упал замертво.

Адроганс развернул своих конногвардейцев, им досталось работа вдоль периметра площади: там они подстерегали бегущего в панике противника. Люди Адроганса не могли повлиять на исход битвы, и он не хотел лишать людей Каро приятного ощущения полной победы.

Генерал медленно выдохнул воздух. Может показаться, что сегодня вечером мы одержали здесь победу, и мясник выставил нам не слишком большой счет. Следующий шаг сделает Кайтрин. При этой мысли Адроганс содрогнулся. Цена за победу была невелика, но удержать этот город обойдется куда дороже.

ГЛАВА 61

Уилл смотрел на стоявшее перед Вионной существо. И эта тварь мой отец? Мороз пробежал по коже. Ну ладно, он уже смирился с тем, что он — Норрингтон и, может, даже тот самый Норрингтон, но Уилл до сих пор лелеял детскую мечту о замечательном отце, который когда-нибудь найдет его, и видеть сейчас такого отца ему было тошно.

Уилл покачал головой. Эта тварь уничтожила моего отца. Я отказываюсь быть ее сыном.

Алексия, стоявшая справа от Уилла, повернулась к Вионне. Уилл расценил это как знак доверия, потому что кинжал у нее был заткнут за поясной ремень. Ему ничего не стоило бы выдернуть его и вонзить ей в спину. Если бы я был сыном своего отца…

Принцесса вскинула упрямый подбородок:

— Вы хотите, чтобы мы объявили цену, которую готовы заплатить за этот фрагмент Короны Дракона? Почему вы решили, что мы заплатим? И почему вы доверяете это посреднику?

Вионна откинулась на высокую спинку кресла и задрала на стол обутые в сапоги ноги. Сапфир она держала перед собой, словно хрустальный кубок, поворачивала его в разные стороны и любовалась игрой света.

— Что ж, Алексия, я готова вам поверить, если вы дадите мне слово. Оставайтесь моей гостьей, пока цена не будет объявлена.

Что же касается Кайтрин, то у меня достаточно доказательств того, что она достойно вознаграждает тех, кто ей верно служит. Ворон притворно рассмеялся:

— Вам стоит только взглянуть напротив, и вы увидите ваше вознаграждение.

Сулланкири грациозно наклонил голову. В голубых глазах, как в сапфире, заиграл свет, но через мгновение они снова помертвели.

— Чтобы всем управлять, остальное нужно взять. Выбирай, выбирай, да смотри не проиграй.

Резолют встал против Алексии, между Азуром Пауком и Вороном. Он взглянул на сулланкири:

— Ну, называй свою цену.

— Резолюта слишком знаю, и ему я пожелаю: Резолют, не кипятись и со мной договорись. — Нефри-леш растянул в улыбке губы и заглянул под серебряную крышку, сделанную в форме черепахи. — Будет ставка ей по нраву, заживу тогда на славу.

— Твоя ставка мне по нраву, большое спасибо. — Вионна подняла брови и взглянула на Алексию: — А теперь ваша очередь.

— Он ставит на будущее, которое ему не принадлежит. Завоеванные Кайтрин территории мы отвоюем. Она потерпит поражение.

— А если победа будет за ней? — засмеялась Вионна. — В том-то и фокус. Если я отдам его вам, Алексия, и вашим героическим друзьям, вы никогда им не воспользуетесь. Вы не станете командовать драгунами, а без них победы над Кайтрин вам не одержать. Вы правы, сулланкири ставит на то, чем сам не владеет и чем не владеет его хозяйка, но он это добудет, если отдаст ей этот фрагмент Короны.

Холодная логика слов Вионны заставила Уилла вздрогнуть. Азур Паук слушал ее и кивал. По выражению его лица было заметно, что он ничуть не удивлен. Совершенно очевидно, что все это он уже слышал и согласился с ней еще до того, как совершил кражу. Да и украл-то он, вдохновившись этими рассуждениями.

Фрагмент Короны в руках Кайтрин означал страдания и смерть тысяч людей. Рассказы о бедствиях жителей Свойна, разрушение Порасены, даже появление драконов на Вильване — все это неопровержимо доказывало Уиллу: границы зла даже не определить.

Ворон ответил вместо Алексии. Он указал на сулланкири:

— И что же, вы, как и он, станете жить за счет страданий мира? Он ведь был когда-то человеком, благородным человеком.

Сулланкири поднял глаза от полуобглоданной кости и усмехнулся:

— Бывший друг мне говорит, будто низко я упал. Верно, Ворон, это был сокрушительный удар. Человеком я не стану, должен в том сознаться, но считаю, лучше так, чем всю жизнь скрываться.

Он облизал пальцы, которыми сдирал мясо с костей, и кивнул Вионне:

— Что смогут они предложить, чтоб алчность твою утолить? А не смогут, говорю: ты заканчивай игру. Имя победителя!

До Уилла только сейчас дошло, что Вионна вовсе и не собиралась устраивать аукцион. Нефри-леш явился сюда, чтобы забрать фрагмент. Вионна передаст его сейчас наемнику Кайтрин. Если они уступят, то для их союзников это станет еще большим ударом, чем потеря фрагмента.

Этого он допустить не может.

Не успел он сделать это заключение, как в комнате что-то зажужжало. Краем глаза Уилл увидел зеленое пятно. Это Квик пролетел между расставленными ногами стражников и исчез под столом. И вот он уже на столе. Усиленно работая крылышками, он остановился перед Вионной и выплюнул сеть ей на лицо.

Предводительница пиратов зашипела и схватилась за лицо. Стул ее наклонился и стал падать. Квик выхватил из ее руки камень и полетел назад, однако вес камня оказался для него чрезмерным, и он шлепнулся прямо на тарелку, на которой первоначально лежал сапфир. Азур Паук схватил серебряную черепаху и накрыл ею Сприта.

На этом бы эта короткая драма и закончилась, если бы Уилл не выхватил у Алексии кинжал и не метнул его. Нож был толстым и для метания плохо приспособленным, однако полетел в правильном направлении и попал в сулланкири. Нефри-леш попятился, скорее от удивления, чем от боли: рукоятка кинжала ударила ему в лицо. Он тут же схватился за ножны и вытащил саблю.

Резолют ударил Азура Паука кулаком в грудь и отшвырнул его от стола. Паук упал, но тут же поднялся, выхватил саблю с невероятно узким лезвием и бросился на Резолюта. Воркэльф парировал удар и сделал выпад левой рукой. Азур Паук ловко отступил и отбил удар, повредив при этом лезвие сабли Резолюта.

С Цамоком в руке Ворон обежал Керригана и Орлу и, отразив удар, которым Нефри-леш вознамерился убить военного магистра, всадил меч в ногу сулланкири. Нефри-леш отступил, хотя и недостаточно быстро. Черная кровь заструилась на пол и задымилась.

— Кровь проливаю, пощады прошу, но ты тоже умрешь, твердо скажу. — Создание Кайтрин пошло в атаку, взмахивая саблей, словно ивовым прутом. Первый выпад Ворон парировал, но в следующий раз противник едва не задел ему левый бок. Он попытался увернуться от следующего удара, но налетел на Керригана и уронил толстого юношу на стол. Удар Нефри-леша пришелся Ворону в правое бедро, на котором сабля начертила тонкую красную линию.

— Было ударов три, еще один забери! — прохрипел сулланкири.

Падение Керригана на стол пришлось как нельзя кстати. Ломбо вооружился двумя мешками с золотыми монетами, которые успешно применил против нескольких пиратов. Алексия выхватила меч и вступила в бой с Вионной. Дрени отбивался от двух пиратов тяжелым канделябром. Орла сложила руки и выдала серебряное пламя.

Единственный член пиратской шайки, на которого не обратили внимания, был Нэкер. Он вскочил на стол, в правую руку взял серебряную черепаху, под которой сидел Квик, а в левую — вилку, намереваясь разделать Сприта на части. В этот момент Керриган и свалился на стол. Тяжелый подсвечник упал и повалил карлика. Черепаха отскочила в сторону, а Квик выплюнул паутину в лицо Нэкеру.

— Помоги Квику, быстро!

Уилл обеими руками ухватился за край стола и, приподнявшись, ударил ногами в грудь карлику. Карлик зарычал и свалился возле Резолюта. Воркэльф тем временем теснил Азура Паука двумя своими саблями. Уилл дотянулся, схватил блюдо, на котором лежал Квик, и сунул его под стол Керригану.

Отчаянный крик Сприта подстегнул Уилла. Вскочив на стол, он схватил еще одну серебряную черепаху и швырнул ее в голову Азура Паука. Тот застонал и свалился на пол.Уилл отпихнул ногой легендарного вора и встал, прислонившись спиной к толстой каменной колонне.

У другого конца стола сражались Вионна и Алексия. Длина их мечей была одинаковой, и это давало преимущество высокой Алексии. Удары ее Вионне удавалось парировать лишь в последний момент, и потому она все время отступала, а наткнувшись на открытый шкаф с золотыми монетами, невольно села. Алексия остановилась перед ней.

— Жизнь или смерть.

Нефри-леш пошел на Ворона и запер его в пространстве между столом и стеной. Один удар Ворон парировал, от другого увернулся, и тот пришелся на стол. Следующим ударом сулланкири мог распороть его пополам, но на помощь пришел Резолют: прокатившись по полу на коленях, он отвел удар, который мог бы стать для Ворона смертельным. Нож авролана прошел через его саблю, словно сквозь дым, и в результате Нефри-леш отхватил у него три четверти сабли.

Резолют бросил в Нефри-леша рукоятки сабель. Сулланкири отшвырнул обратно одну из них, но другая стукнула его в грудь. Резолют поднялся на ноги и попятился, но детище Кайтрин все наступало, тесня Резолюта. Следующий удар мог оказаться последним.

Уилл поддел ногой лезвие меча Паука и подкинул его в воздух. Поднявшись, он левой рукой схватил оружие. Мизинец и безымянный палец, прикоснувшись к лезвию, ощутили остроту клинка. Уилл бросил меч Резолюту:

— Ловите!

По комнате летал не только этот меч. Запустив левую руку в мешок, Вионна бросила пригоршню золотых монет в лицо Алексии. Свободной рукой принцесса отбросила часть монет, но другие все-таки ее ударили. Она отстранилась и от них, и от наступающей на нее противницы, а потом наступила каблуком на опрокинутый Вионной стул и упала, ударившись головой о каменный пол. Королева пиратов наклонилась над ней, чтобы прикончить принцессу мечом.

И это наверняка бы произошло, если бы не Ворон. Схватив подсвечник, он ударил им по руке Вионны. На лицо ей пролился горячий воск. Она развернулась, стараясь вырвать подсвечник из рук Ворона. Он же продолжал наступать на противницу и притиснул ее к шкафу с сокровищами. Шкаф свалился, засыпав хозяйку золотым дождем.

Резолют тем временем поймал левой рукой брошенный ему Уиллом меч и легко отвел удар Нефри-леша. Сжав правую руку в кулак, он ударил сулланкири в челюсть. Темное создание попятилось и ударилось об стол. С исказившей лицо дикой усмешкой он парировал следующий выпад Резолюта и зашипел, когда Резолют выбил клинок из его руки. Черная кровь закапала на стол, задымилась, вспыхнула, и огонь побежал по всему столу.

Нефри-леш кивнул эльфу:

— Обрати внимание на знаки прорицания: того, кто родился в огне, — смерть ожидает на костре.

Сулланкири откинул голову и вскочил на стол. Плащ слился с полыхавшим на столе пламенем, и он исчез, а стол все так же горел, распространяя по комнате густой дым.

— Резолют, требуется твоя помощь. — Ворон поставил Алексию на ноги, перебросив ее руку себе через плечо. Принцесса была без сознания. Эльф направился к ним, а Ломбо и Дрени помчались вперед, расшвыривая по сторонам стоявших у них на пути пиратов. Орла пошла за ними, а следом за ней и Керриган. В руке он держал блюдо с Квиком, а тот крепко сжимал сапфир.

Уилл шел как можно быстрее. Он остановился лишь дважды: повесил на шею парочку цепей из золотых монет да прихватил кожаный кошелек, который, судя по весу, был набит драгоценными камнями. Решив идти в арьергарде, он из всего огромного количества оружия, собранного в сокровищнице, выбрал меч, не слишком богато отделанный, но зато очень удобный, и мысленно похвалил себя за это.

Вслед за товарищами Уилл вышел во двор. Охранники не подняли тревогу. Почему это произошло, Уилл понял, когда увидел Пери, склонившуюся над их телами. Гирким указала пальцем на принцессу, бессильно повисшую между Резолютом и Вороном.

— За это поплатятся и другие! — Пери разрубила воздух когтистыми пальцами. — Многие, очень многие!

— Она ударилась головой, Перрин, но жизнь ее вне опасности. Нужно, чтобы ты вынесла отсюда фрагмент Короны Дракона. — Ворон свободной рукой показал на Керригана и сокровище.

Гирким покачала головой:

— Я ее не оставлю.

— Ты должна, Пери. — Ворон заговорил чуть мягче. — Алекс и сама бы тебя об этом попросила. Она доверила бы тебе этот фрагмент, как когда-то ее саму доверили твоему отцу.

— Да, но вспомните, что случилось с другими гиркимами, которые попытались унести фрагмент Короны Дракона. Они все умерли в Сварской.

Резолют кивнул:

— Но ведь они не были дочерьми Прейкиозери Железного Крыла.

Пери вскинула голову:

— Куда я должна его доставить?

— Квик знает куда. — Сприт встал на блюде, поднял сапфир на плечо, но тут же зашатался и прислонился к груди Керригана. — Мы полетим, Перрин. Квик знает куда.

Гирким взяла у него камень и прищурила янтарные глаза.

— Если что-нибудь с ней произойдет…

— С ней будет все в порядке, — твердо сказал Ворон. — Обещаю.

Орла похлопала Перрин по спине:

— Поторопись. Ты не должна терять ни минуты.

Гирким и Сприт поднялись в небеса, облетели башню и устремились в южном направлении. Когда они исчезли за крепостной стеной, Уилл довольно кивнул и взглянул на товарищей.

— А мы как отсюда выберемся?

Ломбо в ответ так взревел, что Уилл заткнул уши. Издали ему ответили такие же голоса.

— Корабль Ломбо.

— Твой корабль? Ничего у вас не выйдет. — Из туннеля вышел Вил, а следом за ним — толпа пиратов. — Орла, твой хозяин обнаружил на мне следы твоей магии. Кстати, он передает тебе привет.

Орла вышла вперед и сказала товарищам:

— Предоставьте его мне.

— Он сказал, что смелости у тебя больше, чем ума. С удовольствием расскажу ему, как ты умерла. — Вил расхохотался и вытащил из-за голенища тонкий прут. — Этот прут я принял из его рук, чтобы воспользоваться им против отродья Вильвана.

Пропустив прут между пальцами, он взмахнул им, целясь в магистра. Орла небрежно отвела зеленую вспышку, и та упала на землю, прожгла гранит и образовала лужу. На поверхности лужи заплясали языки пламени и осветили темные углы двора.

Орла медленно повернулась, выставила вперед левую ногу и подняла левую руку. В сторону Вила, словно пчела на цветок, полетела золотая искра. Затем Орла подняла правую руку, и в туннель посыпался дождь таких же искр.

Искры эти ударились о стены, отлетели, раскололись и ударили по пиратам. Как только первая искра упала на одного из них, он тут же вспыхнул как свечка. Другой попытался отвести от себя искру топором, и топор его тут же расплавился. Пираты завопили и кинулись наутек, в том числе и объятый пламенем человек.

Предназначенная Вилу магическая искра ударила его в грудь, но вытатуированная на теле колдуна змея подняла голову и слизала ее. Вил слегка пошатнулся, окружил себя колдовским племенем и громко расхохотался:

— Слишком примитивно, Орла! Он, впрочем, так и предполагал. Ты пожертвовала собой ради друзей, но я и до них доберусь.

Вил взмахнул прутом, и зеленый огонь ударил ее в живот. Орлу отбросило назад, на Керригана. Она выхватила из рук ученика серебряное блюдо и упала возле его ног.

Керриган в гневе завопил и вскинул обе ладони. На Вила обрушился дождь золотых искр, но колдовское пламя всосало их в себя и разгорелось еще ярче.

— Ученик твой, Орла, — совершенный олух. Он повторяет твои ошибки. Твоя магия не может мне повредить.

— Моя магия не может, — задыхаясь, сказала она, — но твоя…

Орла, превозмогая боль, бросила серебряное блюдо. Оно закрутилось и медленно, но верно полетело вперед, затем набрало скорость, засветилось, поднялось над Вилом, над замком, приняло вертикальное положение и рухнуло вниз, прорвав огненную защиту Вила.

Колдун осознал опасность лишь в последнюю секунду.

Металл разогрелся сначала докрасна, а потом и добела и, ударив по нему, разгладил его, словно мокрую простыню. Расплавившись, он пролился ему на голову и плечи. Человек заорал, а расплавленное серебро влилось ему в глотку и заполнило внутренности. Раздался взрыв. Черный дым окутал его на мгновение, а потом исчез, погасло и пламя. Дымящийся труп Вила лежал в центре двора. Голова свернута набок, безмолвное серебряное горло устремлено к холодным звездам.

Прут Вила упал на камни.

Ломбо взял Орлу на руки.

— Прут, прут, — прошептала она и потеряла сознание.

Уилл подтолкнул Керригана прочь со двора. Он едва удерживался от желания обогнать громко ревущего мага. Еще больше ему хотелось отхлестать того этим самым прутом по толстым ягодицам. Взяв себя в руки, Уилл заткнул прут за пояс и пошел позади с мечом в руке, готовый ударить в любую сколько-нибудь подозрительную тень. Благодаря его усилиям, а возможно и вопреки им, группа благополучно добралась до причала.

ГЛАВА 62

Керриган скрестив ноги сидел на корме «Белой Акулы». Руки его сжимали тонкий шест из эбенового дерева. Он внимательно смотрел на кильватер, чтобы не пропустить погони. Видимость ему ничто не загораживало — ни гакаборт, ни несколько ахтерштевней. Все это было разломано. С тех пор как они покинули гавань Порт Голда, судов они не встречали, но Керриган не позволял себе ослабить бдительность.

За спиной у него работали матросы, скрипели канаты, хлопали паруса и флаги. «Акула» шла на восток. До городской пристани и до старого корабля Ломбо они добрались довольно быстро и без приключений. Перрин и Квик оказались там еще раньше и успели освободить четырех панков, которых в качестве рабов держали в порту закованными в кандалы. После чего как они убили преданных Вилу и Ричу людей, остальная команда с радостью согласилась снова плавать под командованием капитана Ломбо.

Панк принес Орлу в самую большую каюту и уложил на койку. Керриган пошел к ней, надеясь ее излечить, но Орла чуть приподнялась и повелительным жестом отправила его обратно на палубу.

— Останови корабли, адепт, иначе мы все пропали.

На причале царило настроение, близкое к панике. Одни садились на весла, другие поднимали якоря. Ломбо громко начал отдавать команды. Экипаж действовал безупречно: корабль лег на курс и оставил гавань, освещенную заревом горевшей крепости.

Керриган чувствовал, как пылают от стыда его щеки. Ведь он сразу увидел, что заклинания Орлы не могут уничтожить Вила. Зачем же он в таком случае воспользовался тем же самым способом, пусть даже и многократно усиленным? Вил укрыл себя колдовской защитой, и магия его от этого стала лишь сильнее. Да что там говорить, Керриган попросту растерялся: способов много, а Орла вот-вот умрет…

Адепт встрепенулся, надеясь исправить допущенные ошибки. Как только «Акула» вышла в море, он пошел на корму и рассмотрел стоявшие у причала корабли. Заставил себя успокоиться, не замечать царившую вокруг суматоху и настроиться на заклинания, которыми можно уничтожить пиратские корабли. В качестве первой жертвы он выбрал корабль Вионны «Океанская Ведьма». Из воды адепт поднимать его не стал, так как хотел сохранить силы для других судов. Он взялся за мачту и начал расшатывать ее, имитируя бурю на море. Он мотал мачту взад и вперед, а затем, толкнув, проткнул ею киль.

Из отверстий в корпусе и корме ударили фонтаны воды. Матросы бросились врассыпную, попрыгали за борт и поплыли к берегу, заметив, что корабль опасно накренился. Керриган перевел внимание на следующий, второй по величине корабль. Полетел штурвал, сломались мачты, повалились в воду весла. Затем адепт сжал правую руку в кулак и ударил им по ноге. С каждым таким ударом отваливался кусок пирса, и матросы удирали во все лопатки.

Слезы застилали ему глаза, и поэтому последний его удар пришелся на их собственный гакаборт. Ломбо схватил адепта за руку, чтобы в гневе он не разбил их корабль, и держал его так до тех пор, пока ярость Керригана не утихла, унеся с собой и его магическую силу. Тело адепта сотрясали рыдания. Ломбо взял его на руки, отнес в каюту и усадил на стул рядом с Орлой.

Керригану хотелось спать, но позволить себе этого он не мог. Применив магию, занялся выяснением диагноза больной женщины. Он обнаружил сильный ожог, сравнимый с поражением молнией. Керриган и раньше наблюдал такой случай, только тогда от молнии пострадал кролик.

Адепт мог это поправить, но не успел он приступить к работе, как Орла открыла глаза:

— Не надо, Керриган.

Он растерянно заморгал:

— Я хочу вас вылечить.

— Подожди. Проверь еще раз. Там остались следы магии.

Керриган применил способ, предназначенный для обнаружения магии, и нашел остаточные следы. Это его удивило, потому что заклинание молнией не могло оставить следа. Такие следы остаются лишь в случае колдовства.

С помощью особо тонкого способа он прощупал границы колдовства. Этим способом ученые Вильвана пользовались для выяснения природы того или иного заклятия. Вскоре юноша обнаружил сразу два заклятия. Одно — активное — медленно отравляло Орлу, а другое, распустив свои тонкие щупальца, прикрывало первое. Удивило Керригана то, что второе заклятие было настолько маленьким, что он чуть было не пропустил его. Чуть менее одаренный маг наверняка не обратил бы на него внимания.

Керриган задумался. Щит, выставленный Валом, поглотил мое заклинание и усилил за его счет свое собственное. Может, и это, второе заклинание усиливает первое, приближая смерть Орлы? Надо что-то делать, но он не знает, что именно.

Керриган взял в свою ладонь ее руку.

— Орла, вы должны мне помочь. Если не поможете, то умрете.

Орла поморщилась. Лицо у нее бледное и изможденное. Карие глаза лишь слегка приоткрылись.

— Я умру в любом случае. — Грудь ее тяжело вздымалась. — Когда ты в прошлый раз меня лечил… ты тогда много и других болячек исправил, верно?

Керриган кивнул:

— Это было нетрудно. Всего лишь возрастные изменения.

Орла слегка улыбнулась:

— Потому-то я пока и не умерла.

— Что?

— Хеслин знал, кто будет за ним охотиться. — Орла на мгновение замолчала и опустила веки. Тело ее сотрясла еще одна судорога, но она пожала ему руку. — Прут… прочел мою магию, модифицировал заклятие. Хеслин всегда любил точность. Он все рассчитал, чтобы убить меня. Но благодаря тебе я сейчас уже не такая, какой была раньше.

— Я сделаю вас еще более непохожей. Я обнаружил два заклятия. Одно из них отравляет вас. Другое его прикрывает. — Керриган улыбнулся, стараясь вселить в нее надежду. — Все, что мне нужно, — это разделить эти два заклятия, а потом уничтожить первое.

Орла закрыла глаза, но кивнула:

— Но ты не сможешь этого сделать.

— Я должен. Надо только хорошенько подумать.

Она покачала головой, все так же не открывая глаз.

— Керриган, ты к такой работе не подготовлен. Из тебя сделали дубину, а здесь нужен стилет.

— Знаю. Я возьму прут.

— Нет! — Возражение это лишило женщину последних сил, и она закашлялась. — Нет.

— Пусть то, что на вас наслало заклинание поможет мне его снять.

— Нет. — Она отняла свою руку. — Иди на палубу. Делай, что следует. Пришли ко мне Резолюта.

Керриган обиделся, вышел из каюты и спустился на несколько ступенек. Пери, Резолют и Ворон стояли возле койки, на которой лежала Алексия. Адепт остановился в дверях и кивнул Резолюту.

— Магистр Орла спрашивала вас, Резолют.

Воркэльф вышел из комнаты, но Керригану все равно было туда не втиснуться, даже если бы он и захотел войти. Он взглянул на Алексию. На голове окровавленный бинт, но цвет лица здоровый и дыхание спокойное. Она выживет.

Резолют высунул голову из каюты Ломбо и позвал Ворона. Тот неохотно поднялся. Одежда его до сих пор была перемазана кровью, как своей, так и Алексии. Он протиснулся мимо Керригана и слегка застонал, задев израненным боком своим толстый живот адепта.

Керриган взял Ворона за руку:

— Я могу вас излечить.

— Не сомневаюсь, сынок, но займись-ка лучше Алексией, — мрачно улыбнулся ему Ворон. — Шрамом больше, шрамом меньше — значения не имеет.

Под настороженным взглядом Перрин Керриган применил к Алексии тот же диагностический прием, что и к Орле. Она сильно ударилась головой, но череп был цел. Адепт с радостью принял боль исцеления на себя, стараясь хоть как-то искупить свою вину перед Орлой.

Затем он вернулся на темную корму. Потрогал изуродованный гакаборт. Глядя в море и думая о своем, адепт с помощью магии выправил дерево. Потом он привел в порядок жезл Орлы и уселся, поглаживая эбеновую палку руками.

Когда взошло солнце и, залив своим оранжевым светом палубу, отбросило на море длинную тень корабля, Керриган почувствовал жжение в глазах. Он и рад был бы уснуть, но не мог себе этого позволить. Орлу спасти он не может, так хоть последнюю ее волю исполнит.

Послышались чьи-то шаги.

— Керриган…

— У меня нет времени заняться вашим боком, Ворон.

— Спасибо, не беспокойся. Резолют мне его зашил, пока мы разговаривали с Орлой. Она хочет с тобой поговорить.

Керриган перекатился на колени.

— Что?

Ворон, усевшись на пол, придержал его рукой.

— Но она попросила, чтобы сначала я с тобой поговорил. О пруте.

— А вам-то что известно о пруте? — фыркнул адепт. Ворон уперся локтями в колени.

— О самом пруте — ничего, зато о Хеслине и Кайтрин — очень многое. Нефри-леш был когда-то Босли Норрингтоном. Во время последнего наступления Кайтрин на юг он завладел волшебным мечом под названием Теммер. Меч этот сделал его непобедимым в бою, а ему тогда, как ты можешь судить сейчас, по прошествии лет, это было необходимо. Без волшебного оружия он не выстоял бы против нас с Резолютом.

Теммер обладал огромным могуществом, но и требовал от своего владельца огромной платы. Медленно и неуклонно оружие это подчиняло себе человека и одновременно разрушало его. Руководствуясь этим примером, Хеслин с помощью прута стал делать себе верных телохранителей. Прут может укротить самого мятежного подчиненного.

Керриган задумчиво кивнул:

— И стать ловушкой для меня?

— Этого-то она и боится.

Адепт оскалился и стукнул кулаком по палубе.

— Если бы я действовал быстрее и был умнее, он никогда не причинил бы ей вреда. — Керриган снова треснул кулаком, а потом повалился ничком на пол и зарыдал.

Ворон схватил его за плечи, поставил на ноги и прислонил к гакаборту.

— Выслушай меня, Керриган, внимательно выслушай. Если ты станешь обвинять себя в том, что случилось с Орлой, и в ее смерти, то перечеркнешь этим ее самопожертвование. Ты видел, как она вышла навстречу Вилу. Ты слышал, что сказал Вил: преданность друзьям обрекла ее на гибель. Она с самого начала знала, на что идет, поэтому, обвиняя себя, ты тем самым принижаешь ее поступок.

Керриган повесил голову:

— Я больше не стану этого делать.

— Хорошо. А теперь посмотри на меня, сынок, посмотри мне прямо в глаза. — Карие глаза Ворона блестели, и шрам на щеке проступил очень отчетливо. — Все мы делаем ошибки. Кто-то делает их больше, кто-то поменьше, но никто от них не застрахован. Я полагаю, ты понимаешь, что за последствия их надо расплачиваться?

— Понимаю, — сказал Керриган и тут же вспомнил, как на него обрушился увесистый мешок с мукой и как его пинали ислинские подростки. — И у меня в жизни было не так уж много ошибок.

— Ты сейчас далеко от Вильвана, Керриган. Здесь за ошибки приходится платить дорогой ценой. Орла тяжело ранена и может умереть, да и все мы можем погибнуть, но Кайтрин не достанется фрагмент Короны Дракона. В Свойне у нее погиб сулланкири, а ее союзники-пираты потеряли большую часть своего флота. Я ни в коем случае не хочу сказать, что жизнь Орлы — подходящая плата за такие небольшие достижения, но она все равно рада тому, что нам всем удалось сделать.

Так вот что я хочу сказать, сынок: все мы учимся на своих ошибках. Должны учиться. Сначала ты понимаешь, что мог бы сделать это лучше, а потом исправляешь ошибку. Мне нужно, чтобы ты это понял. Нам всем это нужно. — Ворон ткнул его в грудь пальцем. — Ты должен сделать это для нас, для Орлы, но — самое главное — для самого себя.

Керриган закрыл глаза и сдвинул брови. В чем-то Ворон был прав, вернее, он был прав почти во всем. Однако Керригана мучил страх потерять Орлу, последнюю свою связь с Вильваном.

Адепт задумчиво кивнул головой и поднял глаза на Ворона.

— Вы сказали, что она хочет меня видеть?

Ворон кивнул и подал Керригану жезл. Он взял его и спустился в каюту Ломбо. Орла шепотом разговаривала со спритом, сидевшим на ее подушке. Квик кивнул и вылетел из каюты.

Керриган придвинул к койке стул, и Орла слабо улыбнулась.

— Ты пришел.

— Да. Я принес вам вот это. — Он положил жезл на кровать, так чтобы пальцы ее соприкоснулись с деревом. — Как новенький.

— Спасибо, — губы ее шевельнулись, но голоса слышно не было. Керриган смочил салфетку и прижал ее к губам Орлы, чтобы она всосала немного воды. Он держал ее так до тех пор, пока больная не кивнула, а потом бросил салфетку в чашку, стоявшую возле ее ног.

— Ворон рассказал мне о пруте.

— Хорошо. Ты должен обещать…

— Обещаю. Я не стану им пользоваться.

— Да. И еще.

— Что?

Орла с полминуты тяжело дышала, а потом кивнула:

— Ты не можешь вернуться на Вильван.

Керриган недоуменно покачал головой:

— Не понимаю.

— Обещай мне.

— Обещаю, но почему?

Орла продолжала, словно бы не слышала его вопроса:

— Поезжай вместе с Вороном. Поезжай вместе с Резолютом. Обещай.

— Обещаю. — Он взял ее за руку. — Только скажите мне почему.

Орла повернулась к нему лицом. Оно было искажено болью, но адепт знал, что боль эта не физическая.

— Все дело в судьбе, Керриган. Судьба Уилла записана в прорицании. Судьба Алексии написана кровью. А твоя судьба — сделана или подделана другими людьми.

— Что? — Он запнулся. — Сделана или подделана — но ведь это совершенно разные вещи!

— Тот, кто сделал ее, не прочь ее подделать. — Она слегка покачала головой. — Но я уверена, что ему это не удалось. Вильван в страхе уничтожит тебя. Этого нельзя допустить.

— Зачем же им меня уничтожать?

— Они ждали от тебя очень многого. И ты мог бы оправдать некоторые их ожидания, но далеко не все. — Улыбка ее увяла. — Мир хочет, чтобы ты был самим собой. Ты очень многое умеешь. Ты сам должен решить, что тебе нужно сделать.

Глаза Орлы закрылись, а дыхание выровнялось, хотя по-прежнему оставалось очень слабым. Керриган, сидя рядом, забылся потихоньку неглубоким тревожным сном. Каждый раз когда юноша просыпался, он смотрел на свою наставницу, надеясь увидеть, что ей лучше. Однако было заметно, что она угасает.

Выйдя из Вруоны, «Акула» взяла курс на восток. Квик полетел вперед и прибыл в Локеллин на четыре часа раньше судна. Он сообщил локэльфам новость, и они отрядили корабль для встречи «Акулы». На корабле этом выехали два лучших целителя Реллаенса. Они разбудили Керригана и, выгнав его из каюты, принялись за работу.

Керриган зевнул и спустился к Алексии. Перрин по-прежнему была рядом с ней и сейчас лежала, завернувшись в одеяло, а Алексия сидела в углу каюты на стуле.

Она улыбнулась Керригану:

— Я очень тебе благодарна, адепт Риз. Сильно же я ударилась головой, раз столько времени не приходила в себя.

Он пожал плечами:

— Я всегда рад помочь.

Из каюты Ломбо донесся крик. В Керригана ударила волна колдовства. В него словно бы вонзилось огненное лезвие, которое парализовало ему ноги и бросило юношу на пол. Адепт затрясся и обхватил себя руками, чтобы унять непроизвольную дрожь.

Алексия соскочила со стула и кинулась к дверям, столкнувшись с Вороном и Резолютом, бежавшими за двумя матросами. Краем глаза Керриган заметил, как матросы выволакивают из каюты одного из локэльфов. Выглядел он совершенно закоченевшим, словно был уже давно мертв. Другой эльф шатаясь вышел из каюты, и Резолют подхватил его и потащил на палубу.

Алексия вернулась к Керригану. К ногам адепта потихоньку возвращалась чувствительность.

— Как ты себя чувствуешь?

— Приподнимите меня. Я хочу ее видеть. — Он постарался приподняться, но Алексия тихонько нажала ему на плечо. — Пожалуйста, мне очень нужно.

— Нет, Керриган. Тебе не следует ее сейчас видеть. Она бы этого не хотела. Пери, помоги мне. — Алексия взяла его за одну руку, гирким — за другую, и они вместе потащили его к все еще теплой постели. Они уложили его на кровать, не обращая внимания на то, как заскрипели, протестуя, ее веревки и каркас. — Оставайся здесь и спи, Керриган. Пусть тебе приснится Орла и твое будущее, какого она для тебя хотела.

Алексия взглянула на Пери:

— Он не должен вставать. Сядь на него, если потребуется. Пери кивнула и засунула Керригана обратно в постель, когда тот сделал слабую попытку встать.

— Оставайся здесь, Керриган. Если мне придется сделать выбор — разочаровать сестру или пустить тебе кровь, — ты знаешь, что я предпочту.

Керриган кивнул и уткнулся в подушки. Тепло постели оказалось чрезвычайно соблазнительным. Одеяло, которым укрыла его Перрин, пахло чем-то экзотическим. Сон скоро овладел им.

ГЛАВА 63

Единственным достоинством ночной атаки было, по мнению Марка Адроганса, то, что темнота скрывала прискорбное состояние Свойна. Причины, по которым никто не смотрел на освободителей из-за закрытых ставнями окон, оказались просты и ужасны. Первая и самая главная причина: в городе осталось слишком мало людей. Вторая: те, кто остался, были совершенно истощены. Третья: жизненный опыт научил их, что на всякий случай лучше спрятаться.

Люди, которых они освободили на руднике, очень давно не были в Свойне и не имели представления о том, что там творится.

Как выяснилось, даже самые несчастные воркэльфы находились сейчас в куда лучшем состоянии, чем любой человек, живший в Свойне. Адроганс предположил, что Кайтрин приказала нормально обращаться с воркэльфами, чтобы настроить людей против них. Однако такая ее политика не оправдалась: воркэльфы помогали людям при первой возможности, так как чувствовали себя обязанными им с тех самых пор, как бежали из своей земли.

В Свойне когда-то жило двадцать пять тысяч человек, что делало его самым большим городом на юге. Очень успешно шла торговля с Джераной, в горах выращивали виноград и производили прекрасное вино, в этих же горах добывали железную руду. И озеро, и фермы поставляли еду в обмен на произведенные на мануфактурах товары. Одним словом, Свойн процветал.

За двадцать пять лет, прошедших со времени авроланского нашествия, население сократилось до пяти тысяч, самыми обеспеченными из которых слыли рыбаки. В озере до сих пор водилась рыба, бывшая главным продуктом питания наряду с водорослями и зерновыми, которые выращивали рабы.

Адроганс проехал по городу и везде видел людей с изнуренными лицами, провалившимися глазами, выглядывающими из отрепьев язвами. Один человек специально расковырял себе струпья так, что из них сочилась кровь, и от помощи, которую предложил ему Адроганс, наотрез отказался.

— Нет, милорд, пусть так и останется. Бормокины не станут есть таких, как я.

Такое заявление бросило генерала в дрожь. В это мгновение он понял, чем был город для авроланов. Они смотрели на него вовсе не как на крупный промышленный и торговый центр. Нет, для них это был большой скотный двор. Здесь они могли выбрать себе людей по вкусу, замучить их, а потом и съесть. Потому все население пребывало в постоянном страхе.

Испуганные взгляды, которые Адроганс на себе ловил, сказали ему больше любых слов. Население шло на самые немыслимые поступки, лишь бы выжить. Ну а сам он что бы стал делать, если бы бормокины явились на его родную улицу в поисках пищи? Стал бы он прятать семью? Без сомнения. Стал бы он выдавать других, чтобы спастись самому? Вряд ли: он надеялся, что Кедин даровал бы ему мужество удержаться от этого. Ну а если бы ему пришлось выбирать между матерью и братом или зятем… какой выбор он сделал бы?

К счастью, генерал Джераны был избавлен от этого. Но он понимал: те, кому пришлось выбирать, получили неизлечимые раны, и подтверждение этому он видел на лицах людей, даже на детских лицах. Адроганс все же был уверен, в Свойне были и свои герои: родители жертвовали собой, чтобы спасти детей; возникали небольшие группы сопротивления, хотя бы и на очень короткое время.

Девиз «Смерть лучше бесчестья» был, как он теперь понимал, слишком прямолинейным, однако генерал по-прежнему считал, что смерть — все-таки лучший выход для тех, кто, после того как король Август удалился в Джерану, похоронил свою надежду.

Из здания, которое конногвардейцы Альциды заняли под свой штаб, вышел генерал Каро.

— Вы не уделите минуту вашего внимания, генерал?

— Я как раз шел поговорить с вами, Турпус. Вы закончили осмотр?

Каро тяжело вздохнул:

— То, что я видел, нельзя назвать запасами продовольствия. Авроланы, вероятно, думали, что если людей не морить голодом, то они непременно поднимут бунт или сбегут. На лодках ограниченный набор сетей. Мы отправили рыбаков в море, чтобы они наловили как можно больше. Рыбу мы закоптим, но одной рыбы мало.

Адроганс кивнул:

— А что, если послать людей в горы? Виноградниками многие годы никто не занимался, но виноград все же растет. Мы видели его, пока шли сюда.

— Это все хорошо, сэр, но послать придется наших людей. Поднять лозу горожанам не под силу; те же, кто в состоянии работать, слишком напуганы: боятся, что бормокины вот-вот вернутся. Если бы не воркэльфы, отсюда вообще никто бы не захотел выйти. Люди здесь превратились в послушное стадо.

Каро покачал головой:

— Я эвакуировал бы их в Джерану, но им не дойти. Не уверен, что они смогут пережить зиму. Не нравится мне это место.

Адроганс почувствовал, как по телу забегали мурашки.

— Сознаюсь, мне и самому здесь постоянно холодно. Но вы правы: увести их отсюда мы не сможем. Думаю, их надо всех поселить в каком-нибудь одном городском районе, чтобы сконцентрировать запасы еды и топлива. Бил со своими людьми сейчас этим и занимается.

Перед генералом Адрогансом на землю опустился гирким с коричневым и белым оперением, сложил крылья и поклонился.

— Генерал, у меня для вас новость.

— Какая, Ланска?

Гирким поднял большие янтарные глаза:

— К северо-востоку отсюда появился всадник с белым флагом. Это авролан.

— Откуда вы знаете? Он что же, бормокин или вилейн?

— Он — человек, генерал, но едет он на огненном коне с крыльями дракона.

Каро и Адроганс переглянулись. Каро улыбнулся:

— Вам хочется с ним побеседовать?

— Неужели вы считаете меня глупцом, желающим побеседовать с сулланкири, который несет белый флаг?

— На вашем месте я тоже бы отказался.

— А на своем?

Каро басисто рассмеялся:

— Я бы побеседовал с ним, прихватив с собой волшебный меч. Но поскольку такого меча у нас нет, предлагаю себя в качестве жалкого его заместителя.

Адроганс кивнул, пожалев, что отдал меч Маларкекс Алексии. Надеюсь, она нашла хорошее ему применение.

— Буду ждать вас у восточных ворот.

Каро отдал ему честь и побежал к конюшне, где стояли лошади Альциды. Адроганс повернулся и кивнул Ланске:

— Благодарю вас, Военный Ястреб, за новость. Пожалуйста, найдите мне Бил мот Цуво и скажите ей, куда отправляемся мы с генералом Каро. Она должна передать об этом Гилсаларвин и другим командирам и подготовиться к обороне города.

Гирким кивнул:

— А Пфас?

— Думаю, он уже поджидает нас у ворот, — улыбнулся Адроганс.

Военный Ястреб взмыл в небеса, а Адроганс пришпорил лошадь и поехал по городу. Свойн он видел только один раз, причем очень давно, еще будучи ребенком. Он показался ему тогда большим и богатым. Особенно запомнился рынок — с его зрелищами, звуками и запахами, особенно запахами. Мама купила мне тогда сладкий имбирь.

Адроганс улыбнулся: хорошо бы сейчас съесть немного имбиря и успокоить желудок. Как он и предполагал, Пфас ожидал его, сидя у ворот в какой-то жалкой повозке с впряженным в нее ослом. До появления Каро они ничего не сказали друг другу. Затем все трое выехали из города на поле боя. Осадные машины давно уже были разобраны на части и сожжены в кострах, но следы от них на поле остались.

Пфас указал на северо-восток. Они увидели всадника на огненной лошади, объезжающего место, где стояли флаги авроланов. Крыльев дракона они у лошади не заметили (может быть, подумал Адроганс, лошадь в любой момент могла украсить себя всем, чем хотела), но обратили внимание на то, что копыта ее не касались земли.

Белый флаг Адроганс увидел. Пфас тоже нацепил на палку белую тряпку. Всадник вроде бы и не смотрел в их сторону, но когда они подняли свое полотнище, он развернул свою лошадь и галопом поскакал в их сторону.

Странно: лошадь земли не касалась, но тем не менее земля за ней покрывалась отметинами лошадиных копыт.

Каро посмотрел на генерала Джераны:

— Вы сильны в истории?

Адроганс кивнул:

— Это, должно быть, Нефри-кеш, бывший когда-то Кенвиком Норрингтоном. Вероятно, Свойн в табели о рангах Кайтрин занимает высокое место, раз она посылает сюда главного своего сулланкири.

— Вероятно, убийство Маларкекс привлекло ее внимание.

— Возможно.

Темный Наемник натянул поводья, и огненный конь его остановился. Животное всхрапнуло, окатив теплой волной Адроганса, но внутренний его озноб от этого прошел. Всадник — огненный плащ его и капюшон сшиты были из шкуры большого темерикса — кивнул им и воткнул древко белого флага в землю. От флага пахнуло жаром.

— Я — Нефри-кеш. Меня прислала Кайтрин. Моя госпожа просит передать вам поздравления по случаю вашей победы и освобождения Свойна. — Глаза сулланкири были похожи на глаза воркэльфа: в них не было зрачков, а цвет их представлял собой смесь белого и голубого, словно бы по зимнему небу плыли тонкие перистые облака. — От себя прибавлю: ваша тактика, генерал Адроганс, произвела на меня большое впечатление. Маларкекс послала часть своего войска, чтобы сразиться с вашей легендарной армией, и погибла.

Адроганс кивнул:

— Благодарю. Так вы прибыли сюда, чтобы обсудить условия сдачи города?

Нефри-кеш на мгновение замолчал. Адроганс заметил, как что-то промелькнуло в его глазах, словно бы он старался понять, в чем заключается юмор. Потом сулланкири просто покачал головой:

— Нет, я явился для того, что не стану мешать эвакуации города.

Адроганс не мог скрыть удивления:

— Это очень любезно с вашей стороны. Но поверить в это невозможно.

— Даю слово.

— Сами понимаете, что верить вам я не могу.

— Понимаю. Обманщик терпеть не может, когда его обманывают. Впрочем, как хотите. И все же я вам обещаю. Ни одного отряда авроланов вы здесь до весны не увидите. Низина Свойна пока ваша. Весной мы снова возьмем город.

Каро нахмурился:

— Прошу меня простить, но это полная бессмыслица. Мы можем укрепить город и непременно это сделаем. Кайтрин, возможно, думает, что мы собираемся пополнить ее кладовую продуктами, но вот только она вряд ли сможет ее открыть.

— Никто из вас глупостью не отличается, — фыркнул сулланкири. — Как полагаете, для чего нам нужен был Свойн? Вы уничтожили три тысячи наших солдат и сулланкири. Потеря сулланкири действительно невосполнима, а что касается солдат… Это — лишь ничтожная часть нашего войска. И что, спрашивается, вы выиграли? Вам теперь придется кормить пять тысяч ртов. Отдавать им свою еду, да еще привезти сюда плотников, каменщиков и купцов, которых, не сомневаюсь, стошнит от здешнего зрелища.

Каждый призадумается, что будет с его семьей, когда мы снова придем в его город. Вы — люди военные и капитулировать не хотите. Но кто покроет расходы купцов? А мелкое дворянство? Как поведут себя другие влиятельные люди, когда им придется делать выбор между смертью и миром? Вы одержали победу, но получили в награду гадючье гнездо. Выиграв у нас, вы невольно послужили нашим интересам.

И снова на Адроганса нахлынули волной неспокойные мысли. На секунду он смежил веки и вздрогнул, но тут же снова открыл глаза и постарался придать голосу твердости.

— И все же мы победили, Нефри-кеш, мы убили сулланкири. И это вселило в сердца людей надежду. Свойн — в наших руках.

— Нет, Марк Адроганс, Свойн не в ваших руках. — Нефри-кеш повел облаченной в перчатку рукой, словно бы обнимая ею город. — Я рассказал о цели, ради которой мы взяли город. И, генерал Каро, ваше сравнение города с кладовой продуктов совершенно верно, хотя и не полно.

— Кладовая с отравленными продуктами, — прошипел Пфас.

— Да, маленький жуск, целью нашей была отрава. Мы отравили души людей, и мы отравили душу города. — Сулланкири поднял руку и, растопырив пальцы, слегка пошевелил ими, словно выискивая что-то эфемерное. Он нашел это, и рука его сжалась в кулак. С силой отведя руку назад, Нефри-кеш вытащил что-то из Свойна.

Адроганс увидел, как город замерцал, как мираж в пустыне. Что-то тонкое и белое выплыло из него и превратилось сначала в прекрасную молодую женщину в ослепительно белом наряде; но потом женщина быстро постарела и потемнела, обрела горб, опустила глаза и шатаясь пошла куда-то, словно телега со сломанным колесом.

— Видите? — прошипел сулланкири. — Это — вейрун Свойна. То, что когда-то было гордым и богатым, пришло в упадок. Так будет с каждым, кто осмелится выступить против Кайтрин. Вы одержали победу, генерал Адроганс, но ничего не выиграли. Вы не сможете исцелить Свойн до весны. Дух города сломлен, жители его — все равно что покойники. И попытки ваши изменить положение вещей ни к чему не приведут.

Нефри-кеш разжал кулак, и вейрун растворился в сером тумане, наплывшем на город. Адроганс не мог удержаться от дрожи, вызванной холодным прикосновением тумана. Кожа Пфаса приобрела зеленоватый оттенок, а Каро страшно побледнел.

Сулланкири развернул лошадь. Удалившись на несколько ярдов, конь расправил крылья дракона, выпустил языки пламени и поднялся в небо. Сулланкири на прощание взмахнул рукой.

— Весной мы снова сразимся с вами, и Окраннел будет нашим. С нетерпением жду этого момента.

Адроганс ничего не сказал, лишь взмахнул в ответ рукой. Молча смотрел он вслед Темному Наемнику. Тот взмыл в небо и направился к Сварской. Адроганс плюнул ему вслед, тронул лошадь, подъехал к белому флагу и пнул его ногой.

— Я тоже с нетерпением жду нового сражения, — прорычал Каро.

— А я нет.

Каро широко раскрыл глаза:

— Почему?

— Неужели вы не понимаете, что он вряд ли потерпит поражение?

Каро провел рукой по седым волосам.

— Верно. И насчет Свойна он прав. Мы ничего не сможем сделать для его спасения.

— Согласен с вами, — кивнул Адроганс. — Нам остается только одно.

— Не понял.

— И это делает вам честь, генерал Каро. — Адроганс оглянулся на город. — Выбор наш прост, но в то же время и труден. Единственное, что мы можем сделать для Свойна, — это сжечь его.

ГЛАВА 64

Забравшись на мачту, Уилл смотрел на корабль локэльфов, когда из каюты капитана послышался страшный вопль. Он слетел вниз, на палубу, как раз к тому моменту, когда Резолют вместе с матросами вытащил локэльфов на воздух. Первый эльф был бледен как смерть, а кожа его вся покрылась струпьями. Он трясся, и кожа его, отслаиваясь, сыпалась на палубу. Губы раздвинулись и обнажили зубы, но на улыбку это похоже не было.

Другой локэльф способен был двигаться, но руки его искривились, почернели и напоминали ветви обгоревшего дерева.

Вор был уверен, что первый локэльф — не жилец, и это его поразило, потому что он не предполагал, что эльфы могут умереть. Второй, судя по всему, испытывал неимоверную боль. Резолют усадил его, и локэльф положил руки на колени, а слезы ручьем текли по его щекам.

Уилл глянул на Ворона.

— А как там Орла?

Ворон лишь покачал головой. Он подал сигнал судну локэльфов.

— Вам нужно взять этих двоих, отвезти их в Реллаенс. Поторопитесь, мы здесь не сможем им помочь.

Шестеро эльфийских матросов перескочили с нижней палубы на бархоут пиратского судна. Первые два замерли, увидев, в каком состоянии находятся чародеи, но офицер вышел вперед и отдал команду на эльфийском языке. Затем задал вопрос, и Резолют ему ответил. Офицер удивился, но Ворон кивнул, подтверждая слова воркэльфа.

Эльфийский офицер и его матросы перенесли своих чародеев на галеру. Уилл воспользовался возможностью рассмотреть судно. Его отличала низкая осадка, и оно напоминало скорее акулу, чем корабль, построенный человеческими руками. Сделано судно было из серебряного дерева. Уилл знал, что дерево это редкое: не зря же маленькая коробочка из него стоила баснословных денег. Сам Уилл в руках его никогда не держал, но видел, как охотно покупают люди эльфийские артефакты. Маркус обращал на это внимание своих подопечных.

На главной палубе эльфийской галеры были места для гребцов, хотя весел на судне не имелось, как и уключин. Между палубной настройкой и ютом — единственная мачта корма корабля, заканчивающаяся в форме конуса. Руля Уилл не заметил, и как двигался корабль, осталось для него загадкой; но тем не менее судно оставляло после себя хорошо очерченный кильватер.

Локэльфы предоставили им своего лоцмана, чтобы корабль беспрепятственно вошел в бухту. Интересно, подумал Уилл, может, земля эльфов так же недоступна для чужаков, как и Гирвиргул, и туда можно попасть только по приглашению? Но тут он вспомнил, что авроланы захватили территорию воркэльфов, которые уж вряд ли стали бы приглашать к себе войско Кайтрин.

Но может, это сделал кто-то другой… Уилл вздрогнул и пошел к Ворону и Резолюту.

— Что случилось? Воркэльф нахмурился:

— Чародеи посчитали, что Орла и Керриган мало разбираются в магии. Наставница и адепт кое-что выяснили относительно заклинаний, которые были использованы против нее. Я передал им ее соображения, но меня выставили за дверь. Целители приступили к лечению, не разобравшись в природе магии, и заплатили за это страшную цену.

— Они погибнут?

— Самоуверенности у них точно поубавится, а в остальном… кто знает. — Резолют посмотрел на восток. — Если они и в самом деле лучшие целители Реллаенса, то все может быть.

«Белая Акула» добралась до Реллаенса через несколько часов. Эльфийский лоцман провел судно в гавань через узкий канал. Горные склоны утопали в зелени, морской бриз шевелил сверкавшие под солнцем широкие плоские листья. Гнездившиеся в расщелинах скал птицы вылетели навстречу, закружили над кораблем.

«Белая Акула» обогнула мыс, и путешественникам во всей своей красе явились бухта и уходящая в глубьЛокеллина серебряная лента реки. Великолепие ландшафта приковало Уилла к носу корабля. Так много всего было вокруг интересного, что не успевал он сосредоточиться на чем-то одном, как тут же на глаза ему попадалась новая диковина, а затем — другая, и так без конца. Впечатления переполняли его.

Уилл не просто смотрел на берег. Любуясь огромными рощами из серебряных деревьев со сверкавшей под солнцем серебристой листвой, он словно бы прикасался к ним и слышал шелест листьев.

Локеллин казался ему осязаемым, но это было совсем не то ощущение, которое человек испытывает при повышенной влажности воздуха. Напротив, атмосфера была в высшей степени дружелюбной — не любовной, но притягивающей.

Точного определения своим ощущениям Уилл бы дать не сумел, можно было лишь оттолкнуться от противного. Бессчетное число раз в своей жизни он чувствовал себя одиноким и загнанным, угнетенным и напуганным. Он часто думал, что умри он, и этого никто не заметит. Сейчас же, не успел Уилл приехать в Локеллин, как тут же почувствовал: даже после скоротечного знакомства уход его будут здесь оплакивать, по нему будут скучать.

Локеллин мало был похож на город из-за обилия деревьев и других растений. Здания выглядывали из-под полога листвы: там — башня, здесь — угол дома, кое-где заметны были складские помещения. Но даже эти здания увиты были виноградом, а в нишах благоухали цветы.

Да и зданий таких Уилл в Ислине не видел. Каменных построек здесь не было, все из дерева, тем не менее плавность линий совершенно удивительная. Видел он их сейчас издали, и мальчику показалось, что здания собраны из частей деревьев, почти не подвергшихся обработке. Одна башня, похоже, была изготовлена из огромного ствола сплавного дерева, разглаженного морскими волнами. В других местах он заметил, что ветви и стволы соединены друг с другом, как в картинке-загадке. Когда корабль подошел ближе к берегу, Уилл постарался разглядеть, не видно ли где мест соединений, но это ему не удалось. Даже окна и двери казались ему естественными дуплами в стволах деревьев.

Это, однако, вовсе не означало, что деревья не подвергались обработке. Светлая и темная древесина, серебряная, красная и коричневая собраны были вместе и создавали картины и гербы, слова написаны были красивым замысловатым шрифтом. Уилл, естественно, прочитать ничего не мог, но красота букв его очаровала.

От причала отошли две маленькие эльфийские лодки и приняли булини с «Белой Акулы». Матросы (люди и панки) свернули и опустили парус, а эльфы взяли на буксир пиратский корабль и подтащили его к берегу. Прежде чем кто-либо успел спуститься на причал, на корабль явилась эльфийская делегация.

Квик сидел на плече эльфа. У того были белые волосы и длинное лицо с квадратной челюстью.

— Приветствую тебя, капитан Ломбо, и твоих людей, — поклонился эльф, — добро пожаловать в Локеллин! Меня зовут Данерлан, вы оказали нам честь своим прибытием.

Ломбо понюхал воздух:

— Богатая здесь жизнь. Ломбо доволен.

Данерлан широко улыбнулся.

— Добро пожаловать! — Улыбка его увяла, когда из каюты вышел Керриган, а следом за ним — Перрин. Завидев гиркима, остальные эльфы попятились, но Данерлан поднял руку, чтобы они удержались от комментариев.

— Квик, когда ты рассказал нам о Пери и о том, как она помогла отнести фрагмент Короны Дракона, ты не упомянул, что она…

— Женского рода? Квик говорил, что она женского рода.

— Верно, но у нас сложилось впечатление, что она — сприт. — Лицо эльфа выразило обеспокоенность. — Это может вызвать осложнения.

— Почему? — нахмурился Уилл.

Данерлан снисходительно ему улыбнулся:

— Ты — тот самый Норрингтон? Это для меня большая честь.

— Вы не ответили на мой вопрос, — вздохнул Уилл. — Я слышал все эти разговоры о происхождении гиркимов. Знаю: вы думаете, что она — животное, но ведь это не так. Впервые я увидел ее, когда она уничтожила бормокина, который едва не вспорол мне живот. Она участвовала в сражениях и в разведке, она вынесла фрагмент Короны Дракона.

Стройная эльфийка с голубыми глазами и каштановыми волосами подошла к Данерлану:

— Натренированное животное может все это делать. Она просто исполняла приказы.

— Да, но она не хотела нести фрагмент. Она не хотела оставлять Алекс… я имею в виду принцессу Алексию. Принцесса была ранена, а Пери волновалась о ней, но она принесла в жертву личные заботы ради блага мира. — Уилл сдвинул брови. — Ни одно животное так бы не поступило, да и мало кто из людей пошел бы на это.

Эльф поднял брови:

— Интересная точка зрения, Уилл Норрингтон.

Вор сложил руки на груди:

— Прошу заметить: если вы не хотите ее принять, то я тоже откажусь от приглашения. Я не пойду туда, куда закрыт доступ ей.

Эльфы, стоявшие позади Данерлана, выглядели удивленными. Они быстро о чем-то посовещались. Потом эльфийка подошла к Данерлану, и Квик слетел с его плеча, чтобы не мешать беседе. Данерлан что-то ей потихоньку шепнул.

— Ты примешь на себя ответственность за ее действия?

— Конечно.

Данерлан кивнул, лицо его успокоилось.

— Тогда мы разрешим твоей питомице вход в Локеллин.

— Никакая она не питомица! — возмутился Уилл.

— Нет?

— Нет!

— Не спорь с ними, Уилл.

Спокойное возражение Перрин заставило Уилла округлить глаза.

— Нет, Пери, я не позволю им так с тобой обращаться. Гирким улыбнулась:

— Ничего, Уилл, пусть я буду считаться твоей питомицей.

— Но…

Она улыбнулась:

— Это — одна из эльфийских традиций, и мы ее уважаем. — Пери говорила громко и четко. — Когда в дом эльфов приглашают кого-то незнакомого, их опекает член этой семьи. Опекун берет на себя ответственность за поведение гостя. Локэльфы выступают здесь в качестве наших опекунов, и это — большая честь для нас. Тебя, Уилл, попросили стать моим опекуном. Я благодарю тебя за то, что ты принял на себя такую ответственность. Я не разочарую тебя и не поставлю в неудобное положение.

Уилл хотел было возразить, но остановился, так как заметил, какое сильное впечатление произвело на эльфов красноречие Перрин. Эльфы сжались и побледнели. Данерлан странно улыбался. И он, и эльфийка казались заинтригованными и в то же время испуганными.

Вор глянул на Пери:

— Ты уверена?

— Вполне.

— Ладно, если так, то я согласен.

Данерлан хлопнул в ладоши.

— Очень хорошо. — С этими словами он отвернулся и стал представлять хозяев гостям, а Уилл, воспользовавшись этой возможностью, отвел Перрин в сторону.

— Почему ты позволяешь им так с собой обращаться? И нечего мне тут говорить о традициях.

Пери подмигнула ему:

— Все очень просто, Уилл. Мы идем в крепость Дракона. На эльфииской галере мы доберемся туда за пять дней, а может и быстрее. На лошади доедем за месяц, а мне придется очень долго лететь через Сапорцию.

Уилл кивнул:

— А я об этом и не подумал.

— Мы с Золотым Крылом все это обсудили, — пожала плечами Пери. — Я могу смириться с небольшими неудобствами, если, в конце концов это пойдет на пользу делу. К тому же мы развеем некоторые мифы о гиркимах. Так что все к лучшему.

— Верно!

Данерлан подошел наконец к Уиллу, следом за ним приблизилась и эльфийка.

— Уилл Норрингтон, это Трэвин. Ты остановишься у нее.

Уилл глянул в голубые глаза женщины:

— Надеюсь, для моей питомицы и для меня там будет достаточно места?

— Без сомнения. — Она указала на серебристую рощу с северной стороны гавани. — Дворец большой и удобный.

ГЛАВА 65

Уилл проснулся и спросонья вскочил было с кровати, но тут же снова рухнул в мягкую теплую постель, закутался в толстое одеяло.

С тех пор как он выехал из Ислина, такого комфорта у него не было, а начиная со Свойна, он и вовсе спал где придется и урывками. Парень потянулся. Надо же! Ничего нигде не болит.

Он открыл глаза, приподнял голову, посмотрел в угол комнаты. Перрин накануне взяла несколько подушек и две простыни с его большой кровати и соорудила себе небольшое гнездо. Она поставила два стула и на их спинки повесила в качестве ширмы одеяло. Уиллу хватило секунды, чтобы увидеть, что ее одежда — лифчик и набедренная повязка — висят на одном из стульев.

Уилл покраснел и отвернулся. В окно заглянул луч солнца и ударил ему в глаза. Уилл вскрикнул и перекатился на спину. Пери выглянула из своего гнезда, совершенно не стыдясь наготы, и Уилл почувствовал одновременно радость и огорчение оттого, что его ослепило солнце.

— Не пугайся, Пери. Просто солнце ударило мне в глаза. Гирким кивнула и потянулась. Комната овальной формы была просторной, так что она спокойно могла расправить крылья. Темное дерево гладких стен сливалось с цветом ее оперения. В отличие от домов, построенных людьми, стены здесь не были плоскими, а имели натуральный изгиб. В больших нишах стояли шкафы, в нишах поменьше — цветы.

Дверь комнаты открылась, и вошли двое слуг неопределенного возраста (у этих эльфов возраст никогда не разберешь), а за ними — принцесса Трэвин. Слуга держал полотенца и одежду, служанка — поднос с фруктами, сыром и теплым, свежеиспеченным хлебом.

Трэвин улыбнулась ему:

— Доброе утро, Уилл. Надеюсь, ты спал хорошо?

— Очень хорошо.

Она улыбнулась еще шире:

— Отлично. Мы надеялись, что ужин, который мы для тебя приготовили, будет способствовать твоему отдыху.

— Да?

Трэвин начала загибать пальцы:

— Вино, не слишком крепкое; хлеб из муки тонкого помола; суп из разных овощей, не слишком пряный. Рыба, а не мясо, чтобы не воспламенять кровь. Мы надеялись, что для мужчины это в самый раз.

— Ну хорошо, — Уилл притворно улыбнулся, потому что не совсем понял то, что она сказала. После месяца походной еды и той пищи, что сходила за еду на корабле, свежая горячая пища приятно наполнила ему желудок и не помешала уютно свернуться и тут же уснуть на теплой постели.

— И спасибо также за еду, которую вы прислали Перрин. Трэвин не посмотрела в сторону Пери, но кивнула:

— Сейчас ей тоже принесут еду. После того как ты позавтракаешь, искупаешься и оденешься, можешь погулять в саду. Твоя подруга может расправить крылья. После мы пойдем с тобой на королевский совет и обсудим там ваши планы относительно фрагмента Короны Дракона.

Уилл услышал в ее голосе нотки неодобрения. Но он не успел задать вопрос, потому что служанка поставила ему на постель поднос с завтраком и ушла вместе с Трэвин. Слуга подошел к изголовью постели Уилла и дотронулся пальцем до стены. В стене бесшумно отошла панель, и в комнату скользнула деревянная ванна. Сама по себе она наполнилась водой, и по комнате разнесся приятный аромат.

Уилл быстро поел и кинул Пери то, что он принял за яблоко, хотя фрукт этот пах дыней, а кожица имела голубоватый оттенок. Слуга то ли не заметил этого, то ли решил не обращать внимания на странного человека и его отвратительную питомицу.

Позавтракав, Уилл слез с кровати, снял пожалованную ему ночную рубашку и погрузился в ванну, где хорошенько намылился мылом с запахом цветов. Заметив, что слуга стоит рядом со щеткой, готовясь потереть ему спину, Уилл выслал его из комнаты, приказав унести пустую посуду. Ему показалось, что слуга обиделся.

Как только дверь за слугой закрылась, Пери весело рассмеялась:

— Да теперь они о тебе, Уилл, будут несколько лет говорить. Страшно подумать: попросить камердинера исполнить обязанности посудомойки!

— Не думаю, что на это кто-нибудь обратит внимание. Я привел с собой в Локеллин свою питомицу — гиркима. Вот о чем они постоянно будут вспоминать. — Уилл вздрогнул от пришедшей на ум мысли. — Если эльфы так долго живут, означает ли это, что слуги вечно остаются слугами? Пери покачала головой:

— Скорее всего, вчера он еще не был камердинером и завтра уже им не будет,

Уилл помотал головой, разбрызгивая с волос воду.

— Что?

— Эльфы не так жестко разделены на касты, как мы. — Пери села, подняв колени к груди. — Эльфы нас за это особенно не любят. Вот я, например, благодаря своему оперению — Коготь. То есть мое дело — война. Султаны — наши аристократы и лидеру; Мудрые — каста философов. У нас так заведено: ты будешь тем, кем была твоя мать, и этот порядок незыблем.

Он схватил полотенце и обернул его вокруг себя, после чего поднялся. Ванна медленно поглотила воду, деревянный пол выпил лужу вокруг ног. Уилл взял второе полотенце и вытер голову, но мысли о кастовых различиях не давали ему покоя.

— Но, Пери, разве тебе никогда не хотелось заняться чем-нибудь другим?

Она покачала головой:

— Война — это то, что у меня получается лучше всего. Это мой долг. Я не смогла бы исполнять обязанности Быстрокрылых так хорошо, как это делают они, и наоборот. Наше общество стабильно, потому в основе лежит определенная система.

— Ну а если бы ты захотела написать стихотворение, то смогла бы?

— То, что у каждого из нас имеются определенные обязанности, не мешает нам проявлять свои способности и в других областях, — пожала плечами Пери. — Мы вовсе не ограниченные, просто мы сосредоточены на своей главной работе. Ну а все остальное — второстепенно.

Уилл кинул полотенца на пол и начал одеваться. Камердинер вернулся вовремя: он подобрал полотенца и ночную рубашку и вышел из комнаты. Снова появилась служанка и, поставив на гладкий пол маленькую корзинку с фруктами и мясом, подтолкнула ее к Перрин. Служанка вышла, прежде чем гирким принялась за еду, но дверь за собой не прикрыла. Уилл хотел закрыть ее, но тут в комнате появилась Трэвин.

Эльфийка взяла Уилла за плечи и разгладила ему рукава туники.

— Очень хорошо. Портниха будет довольна, что одежда сидит так хорошо.

— Да, неплохо получилось. — Уилл вернулся к кровати, сел на нее и стал натягивать ботинки. Этот предмет гардероба был единственным, который эльфы не унесли и не заменили. Уилл заметил, что обувь была начищена и сверкала как зеркало. Он улыбнулся своим мыслям. Должно быть, в толпе воры обратили бы на него внимание, как на богатого человека, и стянули бы у него что-нибудь.

Трэвин кивнула, словно прочитав его мысли:

— Очень хорошо. Ну а теперь пойдемте в сад.

Перрин поднялась со своего гнезда, одетая как обычно, с двумя яблоками, наколотыми на когти.

— Пойдемте.

Трэвин словно бы и не слыхала ее, но Уилл кивнул:

— Мы готовы.

Эльфийская принцесса взяла Уилла за руку и повела его по коридорам, которые тянулись не по прямой линии, а причудливо изгибались, словно бы их проложили через лес термиты. В многочисленных нишах стояли статуэтки или красивые камни, а прожилки в деревянных стенах, соединяясь, превращались в призрачные фрески. Хотя от всего увиденного у Уилла захватывало дух, он чувствовал, что идут они не по главному коридору, потому что с ними была Пери.

По длинному туннелю они вошли в сад. Землю укрывал мягкий мох, покрытый утренней росой. Над головой колыхались тысячи деревьев, в ветвях которых гнездились сотни разнообразных цветущих растений. У некоторых из них корни и стебли висели прямо в воздухе. Другие, судя по всему, были привиты к деревьям, и стебли их обвивались вокруг стволов. Некоторые растения выращивались в горшках, помещенных в дупла. Обилие красок и ароматов ошеломили Уилла, и он остановился в изумлении уже через два шага. Трэвин осталась весьма довольна произведенным эффектом.

Пери глубоко вдохнула, расправила крылья и взлетела в небо. Трэвин проводила ее глазами. Затем, заметив, что Уилл смотрит на нее, чуть прищурила голубые глаза и широко улыбнулась:

— Дворцовые сады в Реллаенсе знамениты разнообразием растений. У нас собраны здесь все виды, есть даже из Воркеллина.

— Вы специально их выращиваете, чтобы ворки привезли свои растения домой, когда земля их будет свободна?

Трэвин кивнула:

— Когда ты ее освободишь, Уилл Норрингтон.

Уилл улыбнулся и пошел за ней по извилистой дорожке. Он узнал много растений из тех, что показывал ему Резолют. Были и незнакомые: они росли в серебряных и дубовых рощах. В кустарниках у подножия серебряных деревьев зрели фрукты и цвели цветы, похожие на части тела животных. Трэвин объяснила, что из листьев в форме сердца делают эликсир, избавляющий от сердечных болезней, фрукт в форме ноги хорош против грибка: из него изготовляют припарку и прикладывают к пораженному месту.

К дубам привиты были растения, листья и плоды которых имели сходную форму, но они обладали магической силой.

— Вот лист, имеющий форму сердца. Из таких листьев заваривают чай, который привораживает любимого.

Уилл указал на перистый лист:

— А это что?

Трэвин чуть напряглась:

— Это — особое реликтовое растение. Мы выращиваем его только для того, чтобы оно не выродилось, но не используем.

— А что оно может делать?

— Его называют сонным крылом, раньше оно навевало экзотические сны. К тому же, обладая сильным наркотическим действием, сонное крыло внушало оригинальные мысли. Его уже несколько столетий не употребляют. — Трэвин потянула его в сторону от пурпурного с золотым ободком цветка. — Тут есть пруд, возле которого мы можем отдохнуть.

Уиллу стало ясно, что о сонном крыле она говорить не хочет, поэтому сменил тему:

— Я слышал, слуги у вас не всю жизнь находятся в услужении, и это хорошо, потому что живете вы долго, очень долго.

Трэвин расправила юбки и, усевшись, похлопала возле себя по траве.

— Совершенно верно. Твой камердинер сегодня, вполне возможно, пойдет рыбачить в море, а на следующий день будет садовником.

Уилл тоже уселся.

— Но ведь так и запутаться можно. Никто не будет знать, что ему нужно делать.

Она засмеялась:

— Твой Резолют не привязан к своей родине, как мы к Локеллину. Так как мы накрепко связаны с домом, то знаем, каковы наши обязанности и когда их следует исполнять.

Уилл покачал головой:

— Не понимаю. Принцесса слегка улыбнулась:

— Тебе известно, что сприты знают, где они должны быть в определенный момент?

— Да.

— То же самое и у нас, только от нас не требуется такой неукоснительной точности. Наступает момент, когда мы чувствуем, что нужно пойти к тому или иному человеку, чтобы что-то узнать от него, или испытываем потребность научить кого-то. Умения, которые мы приобретаем, мы используем лишь тогда, когда этого требуют обстоятельства. Черные Перья отправились в Окраннел, потому что это выгодно Локеллину. Когда они вернутся, то, возможно, займутся сельским хозяйством, или будут подметать улицы, или делать что-то еще.

— Что, и принцессой кто угодно может стать?

— Нет, только не это. — Она чуть нахмурилась. — Браки с представителями других земель не возбраняются, и каждый эльф связан с землей своего рождения, вне зависимости от того, откуда родом его родители. Что же касается знати, то она привязана только к дому предков. Наша связь с домом крепче, а потому и ответственность глубже и сильнее. Наш путь предсказуем.

Уиллу показалось, что в голосе принцессы прозвучала зависть по отношению к тем, кто пользовался большей свободой.

— Ответственности много, к тому же вы должны управлять страной. Поэтому вы так и ненавидите гиркимов?

Глаза ее изумленно раскрылись:

— Я не испытываю никакой ненависти к твоей… подруге.

— Ха! Да вы даже имени ее произнести не хотите. И не смотрите на нее, если знаете, что кто-то за вами наблюдает. — Он усмехнулся. — Если это не ненависть, то не знаю, как это назвать.

— Это не ненависть, дорогой Уилл. — Голос Трэвин смягчился. — Другие могут ненавидеть гиркимов, но у меня нет ни малейшей ненависти к твоей Перрин. Вот видишь, я произнесла ее имя. Но ты прав. Мне трудно на нее смотреть.

— Вы меня не убедили.

— Это не ненависть, Уилл, я говорю тебе правду. — Эльфийская принцесса торжественно покачала головой. — Гиркимов и воркэльфов связывает общая беда: им навсегда заказано исполнить свое эльфийское предназначение. Они не могут стать частью своей родины. Осознание того, как много дает мне моя связь с Локеллином, наполняет мое сердце горечью, когда я думаю об этих несчастных. Я не могу смотреть на нее, потому что понимаю, кем бы она стала, если бы ее не коснулось авроланское зло. Душе моей этого не снести.

Керриган Риз стоял рядом с деревянными похоронными дрожками. На них лежало закутанное в саван тело Орлы. В маленькое окно ворвался солнечный луч и осветил тело. Орла казалась совсем маленькой, меньше, чем была при жизни.

Пираты сшили ей саван из ярко-красной парусины, и совершенно случайно это оказалось кстати, потому что цвет этот говорил об искусстве в области военной магии. Керриган был уверен, что ни Ломбо, ни его экипаж об этом даже не подозревали, хотя сама Орла наверняка была бы довольна.

А ведь я никогда не видел ее в одежде такого цвета. Адепт подумал о недолгом их знакомстве. Военным заклинаниям Орла его не учила: он знал все, что было известно ей, и даже больше. Она учила его действовать, как это положено воину. Теперь он это понимал и видел, что оказался плохим учеником. Магию он познал настолько, что способен был сделать почти все, Орла же пыталась научить его принимать решения, брать на себя ответственность и действовать.

Керриган оглянулся: в полутемной мрачной комнате кроме него находился еще и эльф.

— Спасибо тебе за то, что позволил мне побыть рядом с ней. Можно начинать.

Арристан неслышно приблизился и встал с другой стороны дрожек. Эльф вытянул над телом ладони.

— Оно по-прежнему здесь. Ломардел и Остелвин поступили глупо, не послушав тебя и магистра Орлу.

Керриган подошел поближе. В руках у него был брусок из магического дуба, который он накануне попросил эльфа для него приготовить. Брусок этот был длиною в фут, шириною в три дюйма и легче, чем он предполагал. Адепт погладил его правой рукой.

— Будьте добры, откройте саван.

Эльф вяло взмахнул рукой, и стежки распустились, а половинки савана разошлись. Гнилостный запах чуть не задушил Керригана. Подавив тошноту, он положил брусок на бледную плоть, прикрыл им рану. Верхняя часть бруска коснулась запястий сложенных крестом на груди рук. Все свое внимание Керриган сосредоточил на животе, стараясь не смотреть на бесстрастное лицо покойной.

Арристан обратил на него карие глаза.

— Ты уверен, что сможешь сделать это?

Керриган медленно наклонил голову. Из разговора с Остелвином он узнал, что оба эльфийских целителя обнаружили двойное заклинание, о котором предупредила их Орла. Они воспользовались магией, чтобы разделить заклинания, но оказалось, что защитное заклинание было всего лишь иллюзией. Причина, по которой Керриган с трудом его обнаружил, состояла в том, что оно втягивало в себя магическую энергию, а когда маги закачали в него дополнительное ее количество, был достигнут предел насыщения. Произошел взрыв, и заклинания обратились против магов.

Когда тело Орлы вынесли из «Белой Акулы», Керриган обнаружил, что из тела вышли еще не все заклинания, и предупредил эльфов об опасности. Керриган обдумал проблему и пришел к решению. Когда он изложил свои соображения, потрясенные его эрудицией эльфы позволили ему попытаться убрать из тела опасные заклинания.

Керригану и в голову не пришло, что, разрешив ему это, эльфы прежде всего старались обезопасить свой народ. Арристан согласился помочь ему, потому что Керриган у него поселился и потому что он и сам занимался колдовством и магией воссоздания, а не целительством. К раненым соплеменникам его по этой причине не пригласили. Целители Локеллина хлопотали вокруг Остелвина и Ломардела, но надежды на выздоровление последнего таяли у них с каждым часом.

Керриган сделал глубокий вдох, а потом медленный выдох. Снова погладил деревянный брусок и приступил к магии. Он использовал то же заклинание, с помощью которого он изготовил Орле новый жезл. Сейчас он медленно изменял форму деревяшки. Магический дуб хорошо поддался чудотворному воздействию. Дерево стало похоже на тягучую массу, позволило себя растягивать и сжимать, обретало новую форму. Керриган изменял природу дерева, вносил в него сущность Орлы.

Керриган не знал, сколько времени ушло у него на то, чтобы дубовая деревяшка превратилась в подобие Орлы, но заметил, что солнечный луч давно уже покинул похоронные дрожки. План он свой осуществил, не применяя прут Вила и даже не прикасаясь к нему, хотя и воспользовался методом колдуна. Адепт рассудил, что если прут позволил Вилу распознать ее заклинания и создать против них защиту, то и он, подобно пруту, сможет определить ее сущность. Как только он это сделает, то наделит ее чертами дубовую модель, и тогда заклинания, оставшиеся в разлагающейся ее плоти, выйдут наружу, приняв деревяшку за Орлу.

Арристан посмотрел на дубовую модель. На животе Орлы лежала маленькая деревянная статуэтка женщины. Ее можно было принять за амулет, который кладут в могилу вместе с покойником.

— Ты уверен в следующем своем шаге? Керриган потер глаза.

— Не совсем, но надеюсь, что у меня получится. — Он снова дотронулся до модели и, используя ее как проводник, осуществил простое диагностическое заклинание. Арристан тем временем произнес другое заклинание, делая модель более восприимчивой к магии. Керриган выманивал колдовскую магию авроланов, создавал впечатление, будто цель ее — Орла — все еще жива. Для этого и предназначалась деревянная модель, вобравшая в себя суть Орлы. Авроланское заклинание медленно пришло в движение. Керриган направил магию в руки Орлы и чуть выпустил ее наружу. Колдовское заклинание Хеслина пошло из ее внутренностей, через мертвую плоть, наверх, следуя за призрачным призывом. Керриган прибавил энергии, и авроланское заклинание ускорило движение.

— Будь осторожен, адепт, очень осторожен. — Эльф вытер со лба пот.

— Я буду осторожен. — Пот заливал Керригану глаза. Его палец погладил модель. Очень медленно, дюйм за дюймом, он выманивал злую энергию. Вот она подошла к левому ее плечу, спустилась по руке, подошла к запястью и ударила в деревянную куклу.

Кукла вздрогнула и открыла рот в беззвучном крике, а потом попыталась укусить Керригана за палец. Во рту у нее, однако, оказалась твердая броня, и тут Арристан уничтожил заклятие, а кукла застыла с выражением ярости на лице. Керриган взял куклу, а эльф, взмахнув рукой, снова с помощью магии мгновенно зашил саван.

Арристан утер лицо рукавом:

— Колдовская сила оставила ее. Она может спать спокойно. Тебе лучше уничтожить эту штуку.

Керриган покачал головой:

— Нет, она больше никому не причинит вреда.

— Откуда ты знаешь? Я отсюда чувствую, что магия в ней работает.

— Да, но у нее сильные ограничения. Она не убила Орлу сразу, потому что я изменил ее природу, когда лечил ей травмы. Убило ее проклятие, выпускавшее токсины. Когда произошел взрыв, оно извергло тот же самый токсин, который убил бы эльфов на месте, будь они людьми. Яд этот настолько сильный, что даже в мертвом теле он продолжал работать и постепенно уничтожил бы его без следа. А теперь заклятие заперто в деревяшке, и разрушать оно уже будет модель.

Эльф нахмурился:

— Из того, что ты говоришь, явствует, что оно все-таки уничтожит дерево. Так зачем нужно это допускать? Лучше уж сразу предать ее огню.

— Все дело во времени. — Керриган посмотрел на модель, а потом на тело Орлы. — Понадобится время для того, чтобы изучить заклинания, посмотреть, как они действуют, и понять, что можно сделать, чтобы зло Кайтрин не распространилось по всему миру.

ГЛАВА 66

В парадной форме Золотых Перьев Алексия чувствовала себя не слишком уверенно. В зал заседаний принцессу привел Данерлан. Несмотря на то что он являлся супругом царствующей королевы и в его жилах текла королевская кровь, Данерлан состоял в отряде локэльфийских Золотых Перьев. На нем тоже была форма: короткий, до талии, золотой жакет с черными, отороченными золотом рукавами, черные брюки и высокие сапоги.

В помещении городского совета оставалось еще много пустых мест. Зал напомнил Алексии выточенную на станке деревянную чашу с поставленными против входа высокими скамьями. Промежуток между скамьями занимало тронное возвышение.

Друзья Алекс были уже на месте, а вот принимавшие их локэльфы пришли не все. Трэвин сидела на троне в качестве представительницы своей матери. Данерлан не был отцом Трэвин. Он стал супругом королевы сто лет назад, после смерти отца локэльфийской принцессы. Арристан и Данерлан еще рассаживались, когда в зал вошли несколько локэльфов и заняли пустующие места.

В центре комнаты, напротив скамей, поставили стулья. Алексию посадили в первом ряду рядом с Вороном, на двух соседних стульях сидели Резолют и Уилл, позади них, во втором ряду, — Керриган, Дрени и Квик. Ломбо хотели посадить вместе с ними, но он предпочел сесть на пол, а потому стул его отодвинули в третий ряд, где и пристроилась Перрин.

Трэвин улыбнулась, и, глядя на стройную женщину, Алекс никак не могла поверить в то, что та прожила на свете несколько столетий. Она казалась подростком: нежная кожа, большие голубые глаза, высокий голос — все это создавало иллюзию юности. Да и платье на локэльфийке, пусть и из дорогого красного шелка, было чрезвычайно простого покроя. В таких платьях ходят юные девушки.

— От лица своей матери благодарю всех за то, что почтили нас своим присутствием. Нам предстоит обсудить просьбу принцессы Алексии о том, чтобы мы сопроводили их в Крепость Дракона. Прежде чем перейдем к этому вопросу, выслушайте известие из Свойна, переданное нам Черными Перьями. Прошу прощения за то, что не могу рассказать подробностей: генерал Адроганс их не сообщил.

Алекс улыбнулась. Адроганс в своем репертуаре: связь у него под строгим контролем. Все же ясно самое главное: он жив и не хочет, чтобы люди Кайтрин узнали о диспозиции его войск. Вероятно, он взял город, и это сулит хорошие перспективы на весну.

Трэвин наморщила лоб:

— Он сообщает, что Свойн взят. А после взятия сожжен.

Радостный возглас Уилла умер, не успев родиться.

— Что случилось?

Локэльфийская принцесса покачала головой:

— Не знаем. Воркэльфов спасли почти всех. Черные Перья продолжат службу у Адроганса. О потерях сведений нет, но если судить, сколько запросили продовольствия для Черных Перьев, можно предположить, что для наших воинов все прошло благополучно.

Алекс нахмурилась. В Свойне, без сомнения, случилось что-то ужасное. Но если Кайтрин сожгла город драгонелями, почему она не уничтожила наше войско? А если город сжег Адроганс, что заставило его это сделать? Куда он теперь пойдет, где устроит базу, ведь плато жускцев — не то место, где можно перезимовать.

Она покачала головой. Адроганс знает, что делает. Я должна ему доверять. У меня нет выбора.

Трэвин соединила ладони:

— Принцесса, супруг королевы сообщил ей о вашей просьбе. Вы просили дать вам галеру, чтобы отправиться на ней в Крепость Дракона, а «Белую Акулу» послать на юг в качестве приманки. Королева сочла ваш план разумным. Мы будем всячески вам содействовать. Наши Стальные Перья и легион Железных Лошадей будут вас сопровождать.

— Спасибо, ваше высочество, — улыбнулась Алекс.

— Мы заплатим экипажу «Белой Акулы». Она пойдет на юг под командованием одного из панков, лейтенанта Ломбо. Кайтрин подумает, что они повезут фрагмент Короны Дракона из Лакаслина королю Августу.

— Хорошо. Тогда мы сможем доставить настоящий фрагмент в Крепость Дракона, — кивнула Алекс. — Вашу помощь мы расцениваем чрезвычайно высоко.

Резолют сверкнул на Алексию серебряными глазами:

— Не все так просто, генерал.

Трэвин снисходительно улыбнулась:

— Очень уж вы стремительный, Резолют. Не знаю, может, это неплохо.

Алекс склонила голову набок:

— Что, что-нибудь не так?

Данерлан, взявшись рукой за скамью, приподнял ладонь и, как паук лапами, пошевелил пальцами.

— Мы обеспокоены тем, что вы хотите отвезти лакаслинский фрагмент Короны в Крепость Дракона. Судя по слухам, войска Катрин собираются взять Крепость в осаду, и то обстоятельство, что вы привезете туда фрагмент, подстегнет ее еще больше. Она тотчас поймет, что вы там, и сделает вывод, что и фрагмент тоже там.

Ворон погладил бороду:

— Вы хотите сказать, милорд, что наше присутствие в Крепости вызовет с ее стороны активность. Вы же в случае успеха Кайтрин не хотите дать ей завладеть фрагментом.

Эльф кивнул:

— Совершенно верно, Ворон.

— Тогда зачем туда ехать? — развел руками Ворон. — Нас всего-то несколько человек, не считая отряда поддержки, который вы собираетесь нам дать. Вы полагаете, что Кайтрин посчитает нас серьезной угрозой?

Светловолосая эльфийка постучала по скамье указательным пальцем. Взглянув на ее форму стального цвета и знаки отличия, Алекс предположила, что она командует Стальными Перьями.

— Считать, что угроза нереальна, а победа невозможна, я полагаю неблагоразумным. Одно лишь присутствие Норрингтона может изменить ход сражения.

Резолют отмел это возражение:

— Выражайтесь яснее, госпожа, так как мои товарищи не разбираются в тонких эльфийских намеках. Согласно пророчеству, именно Норрингтон одолеет Кайтрин, а потому необходимо свести их в бою. Любой конфликт, в котором они выйдут друг против друга, приведет к ее поражению. Вы хотите послать туда мальчика, потому что считаете, что без него победы не будет.

Алекс прищурилась:

— Если Резолют прав, мы просто обязаны ее раззадорить. У Кайтрин сейчас есть один фрагмент, и с его помощью она может управлять, по меньшей мере, двумя драконами. В Крепости находятся три фрагмента, а мы привезем туда еще один. Стало быть, у нас их будет четыре.

— Никакой причины везти его туда у вас нет, — возразила Трэвин.

— Неправда, — вздохнула Алексия. — Вионна сказала, что с фрагментом Короны у нас ничего не выйдет и лучше будет, если она отдаст его Кайтрин. Вот я и подумала, что нам надо собрать все фрагменты и использовать их против Кайтрин…

Большинство эльфов встретили ее слова с прохладцей, поэтому Алекс замолчала, а потом сказала:

— Судя по всему, вы с моей идеей не согласны. Данерлан соединил ладони:

— Эта идея обсуждается уже несколько столетий, но ужасы войны, вызванные использованием Короны Дракона, до сих пор не изгладились из памяти участников тех событий. Я сражался против легионов Урулфа, потерял многих друзей и даже родного брата. Дело в том, что ваш план не сработает. Кроме Кайтрин, нескольких эльфов и, возможно, кого-то из урЗрети, такой энергией не сможет управлять ни один маг.

Арристан покачал головой:

— Вы заблуждаетесь, милорд.

Карие глаза Данерлана широко раскрылись.

— Неужели? Кого вы имеете в виду?

Эльфийский маг кивком головы указал на Керригана:

— Присутствующий здесь юный адепт сможет это сделать. Вчера я убедился в огромном его таланте.

Данерлан возмутился:

— Доверить мощь Короны Дракона ребенку? Урулф Кирун был в два раза старше этого мальчика, когда создал Корону, Вспомните, что случилось с ним, что случилось со всем миром… Нет, этого допустить нельзя.

Резолют вскочил на ноги:

— А что, если это — единственный способ уничтожения Кайтрин? Что, если это — единственный способ освободить Воркеллин?

Данерлан раздул ноздри.

— И это называется дискуссия! Один ребенок вступается за другого ребенка.

Ворон взял Резолюта за рукав и силой усадил на место.

— И все же, милорд, это следует обсудить. — Уилл передал фрагмент Керригану. — Я не исключаю того, что Керриган — инструмент, с помощью которого Уиллу удастся одолеть Кайтрин.

Не успел Данерлан ответить, как Трэвин откашлялась и взяла слово:

— Адепт Риз, у тебя было время рассмотреть фрагмент?

— Немного, — кивнул Керриган. — На корабле и вчера мы рассматривали его с магистром Арристаном.

— Ты можешь его использовать?

Адепт растерянно пожал пухлыми плечами:

— Мы обсудили такую возможность. И я сравнил бы это с игрой на скрипке, у которой всего одна струна. Звук извлечь можно, но музыка получится лишь при наличии всех струн.

Данерлан указал рукой на Керригана:

— Аналогия хорошая. Ее можно развить: у Кайтрин есть песни, специально написанные для этого инструмента, у тебя же таких песен нет. Тебе пришлось бы их разучить, причем в короткое время и в авральной обстановке. Мне дали понять, что в такой ситуации ты работать не можешь. Я не ошибаюсь, адепт?

У Керригана заходили желваки и затряслась нижняя губа. Он покачал головой и потупился. Трэвин нахмурилась:

— Милорд, мы выяснили ваше мнение на данный предмет, и вам не следует смущать наших гостей.

Данерлан побледнел.

— Да, ваше высочество. Адепт Риз, прошу прощения. Предложенная стратегия внушает мне опасения, но это не значит, что от исследований нужно отказаться.

Резолют рассмеялся:

— Если это так, милорд, и мы оставим вам лакаслинский фрагмент, то, может, вы покажете Керригану фрагмент Воркеллина, чтобы он попробовал сыграть на двух струнах?

Трэвин покачала головой:

— Нам неизвестно, Резолют, где находится этот фрагмент.

— Вы все время это говорите, но мы-то знаем, что фрагмент у вас.

Принцесса погрозила ему пальцем:

— Может, вы и видели, как его увозили из Воркеллина, Резолют, однако не можете утверждать, что он был сюда доставлен. Да ладно, это давний спор, и к сегодняшнему нашему обсуждению отношения он не имеет. С тем что собранные вместе четыре сегмента Короны помогут одолеть Кайтрин, можно и согласиться (хотя такая возможность крайне маловероятна), а вот если она ими завладеет, последствия будут катастрофическими.

Уилл поднял руку:

— А почему бы нам не создать новую Корону Дракона? — Наступила тишина, и Уилл поторопился объяснить свою мысль: — Она пытается собрать старую корону, но ведь у нас есть Керриган, и Арристан, и другие маги. Разве они не могут придумать что-нибудь получше? В конце концов, в мире ведь не одна скрипка, разве я не прав?

Голос Данерлана прозвучал словно издалека:

— Дело не в скрипке, Норрингтон, дело в струнах. Трэвин озабоченно сдвинула брови.

— Вот в чем вопрос Уилл: хорошо ли создавать такой мощный источник энергии? Урулф Кирун, пока не придумал эту Корону, был прекрасным человеком. Неужели для того, чтобы победить Кайтрин, нам придется создать еще одного монстра? Если поджечь дом, то этим можно защитить его от вора, но станет ли тебе и вору теплее, когда дома не будет?

— Да ладно, — вздохнул Уилл, — уж и предложить нельзя.

— Твое предложение, — улыбнулась Алекс, — может быть, и пригодится. — Она перевела взгляд на Трэвин. — Я поняла, что мы можем рассчитывать на вашу помощь, если отдадим вам лакаслинский фрагмент. Мы можем лишь оставить его вам на хранение, потому что принадлежит он не нам, а Джеране.

Данерлан нетерпеливо мотнул головой:

— Лакаслин потерял его, а вы отобрали его у пиратов. Согласно морскому закону, вы имеете на него право. По этому закону живет большинство стран, включая и Джерану.

— Я имела в виду не юридическую, а моральную сторону вопроса. Джерана до сих пор имеет на него право, а мы действовали лишь как ее представители. Нужно сохранить для нее фрагмент.

— Да, пока Джерана не подготовит для него безопасное место, — согласилась Трэвин. — Ну хорошо, мы с удовольствием проводим вас в Крепость Дракона.

Резолют и Ворон молча ей поклонились. Алекс чуть поколебалась, а потом тоже кивнула:

— Когда отправляемся? Данерлан улыбнулся:

— Прилив наступит после полуночи. Так что если вас это устроит…

— Да, конечно. Большое вам спасибо.

Данерлан сказал Алексии, что подождет ее на улице, и она кивнула в ответ. Дождавшись, пока эльфы выйдут из помещения, она развернула стул и посмотрела на своих друзей.

— Как думаете, мы пришли к правильному решению?

Резолют и Ворон выразили согласие. Уилл с Керриганом пожали плечами, а Квик пожал сразу четырьмя плечами. Дрени улыбнулся и сказал: «Да», а Пери посмотрела на нее с выражением «уж — я-то — тебе — всегда — доверяю».

— Хорошо, я просто хотела удостовериться.

— Вы сами, по-моему, были склонны к отрицательному ответу, — нахмурился Ворон.

— Не совсем так. Послушайте, они хотят, чтобы Уилл был там, потому что, по словам Резолюта, он — ключ к победе над Кайтрин. Надо было бы попросить у них больше войск и всего остального, что может нам понадобиться. — Алекс положила руки на спинку стула и опустила на них подбородок. — Я чуть было не выдвинула условие: чтобы они перестали смотреть на гиркимов как на животных.

— Хорошо, что ты этого не сделала, сестренка, — засмеялась Пери, — потому что тогда и гиркимам пришлось бы забыть о вражде и полюбить эльфов.

Дрени поскреб подбородок:

— А вы думаете, что они пошли бы на это?

— Принцесса не имеет властных полномочий, — покачал головой Ворон, — а споры на эту тему начались задолго до моего рождения. То, что вы колебались, ваше величество, делает вам честь. Вы знали, что ради высшей справедливости желательно было бы принять то или иное решение, но, понимая, что существует такая вещь, как политика, удержались от бессмысленных дебатов.

— Примерно так и было, — горько усмехнулась Алексия. — Хотя, возможно, я просто струсила.

— Главное — не струсить в сражении, ваше величество. — Резолют встал и потянулся. — Я, во всяком случае, клянусь: когда Воркеллин будет освобожден, мы не забудем о роли гиркимов. В нашем доме гиркимы станут желанными и уважаемыми гостями.

ГЛАВА 67

Корабли вышли из Реллаенса в полночь. На ясном небе звезды, вытянувшись в шеренгу, словно бы указывали им путь к цели. Четыре корабля образовали флотилию. На одном корабле плыла Алекс со своими друзьями, на двух других — эльфийские воины, а на четвертом, громоздком судне, похожем на кита, — боевые кони батальона Железных Лошадей. Все четыре корабля двигались со скоростью этого последнего, транспортного судна, но шли тем не менее быстро — не пройдет и пяти дней, как они будут на месте.

Хотя эльфы были любезны и услужливы, Алексия заметила их сдержанность. Она приписала это присутствию на корабле Перрин, хотя и не было никаких признаков — явных или неявных, — которые бы эту ее догадку подтверждали. Обедали они все вместе в одной каюте, там же висели и их гамаки. Солдаты, которые их обслуживали, были вежливы.

Когда обогнули мыс Локеллин и взяли курс на Крепость Дракона, Алекс почувствовала, как в сердце нарастает тревога. Она пыталась не обращать на нее внимания — так смиряешься с дующим в лицо колючим ветром, но нетут-то было: беспокойство ее не отпускало.

Алекс стояла на носу галеры и смотрела на северо-восток. Морская пыль обдавала кожу, солнце за спиной садилось в воду, и мачта отбрасывала длинную тень, похожую на копье. Темное копье. Алексия вздрогнула и обхватила себя руками.

— Вы позволите, ваше величество? — Ворон набросил ей на плечи плащ. — Приближается ночь, становится холодно.

Она запахнула плащ.

— Благодарю, хотя дело не в этом. Дрожу я не от холода.

Ворон кивнул и перегнулся через перила. Ветер, дувший в лицо, отбросил назад его седые волосы.

— Крепость Дракона — место невеселое. С годами она становится все более мрачной.

— Там погиб мой отец.

— Знаю. Я был там. Видел и оплакивал его гибель. — Ворон замолчал и уставился вдаль. В глазах его сверкнули слезы, и Алекс знала, что не ветер тому виной. — Четверть века назад Крепость Дракона определила судьбу мира. Армии Кайтрин нанесен был сильный удар. В этот раз мы обязаны поставить точку.

Алексия оглянулась: на палубе было лишь несколько человек, остальные, по-видимому, находились в каюте.

— Лорд Норрингтон был там с несколькими героями, но все же потерпел поражение. Сейчас у нас есть вы, Резолют, подростки, да я в придачу. Скоро ряды сулланкири пополнятся.

Ворон утер лицо и взглянул на нее:

— Не может быть, чтобы вы так думали. Неужели вы считаете, что станете одним из монстров Кайтрин?

— Нет. — Алексия сдвинула брови. — По крайней мере, я на это надеюсь, но тут же на ум мне приходит Вионна и ее трезвый взгляд на положение вещей. Мы все, желая одержать победу, накладываем тем не менее на свои действия ограничения, а наш противник ничем себя не сдерживает. Когда я думаю о лорде Норрингтоне или о его сыне, о том, с каким праведным гневом и желанием добиться справедливости они вступили в бой, и о том, чем они стали, меня охватывают сомнения. Неужели я — все мы — настолько глупы, что полагаем, будто для победы достаточно чувства справедливости, что желание принести людям мир сможет сохранить наши сердца в неприкосновенности? Кайтрин весело и азартно убила детей, а боль при этом испытали мы. Эта боль иссушает наши сердца.

Алекс указала рукой на северо-восток:

— Я совершенно уверена: мой отец придерживался одних взглядов с лордом Норрингтоном. В поход они пошли вместе. Вместе планировали операцию. А если бы мой отец оказался с ним в последней экспедиции? Тогда и он стал бы одним из сулланкири.

Ворон поднял брови:

— Так вы думаете, что и сами можете стать сулланкири? Алекс кивнула, ощутив холодок в сердце:

— Дело не в том, что сейчас у меня меч Маларкекс. Всю свою жизнь я подчинялась строгой дисциплине и постоянно сражалась. Сначала — чтобы отвоевать себе место среди представителей другой культуры. Потом — чтобы поддержать завоеванную репутацию. Я сражалась за право стать достойной своего отца. — Она улыбнулась. — Здесь, с вами, с Резолютом и со всеми остальными я чувствую свободу, которой не знала раньше. Вы надеетесь на меня как на самих себя. Вы думаете, что вместе мы остановим Кайтрин. Мы сами вершим свои судьбы, и все же мы связаны одной общей целью: остановить ее. Ах, если бы иметь полную свободу… это слово так притягательно.

— Слово-то, верно, притягательное, но не стоит обольщаться, — тихо, но убедительно возразил Ворон. — Вы же знаете: что бы Кайтрин вам ни предложила, она за все потребует плату. Она потребует цену. Если она возьмется снять с вашей души цепи, то тут же наденет на нее новые оковы. Свобода, которой вы так жаждете, — иллюзия до тех пор, пока она жива. Единственный путь к свободе — уничтожить Кайтрин.

Алекс задумчиво склонила голову:

— Полагаю, вы правы, Ворон, а если нет, если я испытаю минутную слабость… Вы ведь способны убить сулланкири. Не дайте же мне…

Ворона словно обухом ударило.

— Вы сами не понимаете, о чем меня просите. Я не могу с вами согласиться, но не потому, что хочу вам такой судьбы. Если я соглашусь, вы потеряете волю к сопротивлению. Вы всегда будете рассчитывать на меня как на самую последнюю надежду.

— Вы, значит, не позволите мне…

Ворон выпрямился и взял ее руки в свои ладони.

— Вы никогда не станете сулланкири, ваше величество. Я в этом совершенно уверен. Кайтрин думает, что может сломить вас, как других, но с вами этого не произойдет. Вот в этом и состоит ваше преимущество. Она вас недооценивает и за это поплатится.

Спустя час после того, как раздался радостный возглас, возвещавший, что на горизонте появилась Крепость Дракона, Керриган, облачившись в пиратскую рубашку, вышел на палубу. Учитывая скорость, с которой они передвигались, можно было предположить, что к крепости они подойдут часа через два. Параллельно их курсу на север двигались две галеры авроланов. Хотя Керриган мало разбирался в морском деле (все его знания были получены лишь во время этого путешествия), он понимал, что авроланы легко могут нагнать их, тем более что западный ветер им в этом поспособствует.

Почему они до сих пор этого не сделали? Недоумевавший Керриган на всякий случай встал на носу судна. Мысленно он перебрал все заклинания, которые может осуществить: вырвать весла, сломать мачту или — еще лучше — разбить штурвал. Хотя он и мог спокойно продырявить корпус корабля, адепт знал, что на борту могут находиться колдуны, которые отразят его атаку.

Знал он и то, что оборону их можно нарушить, однако тут ему на память приходил Вил, как колдун обратил его заклинание себе во благо. Пробить оборону неплохо, если тебе известна ее природа. Гораздо легче атаковать противника новым способом, к которому тот не готов. В этом случае эффективным станет даже минимальное усилие, в то время как доподлинно известная противной стороне атака приведет к катастрофе. Нежелание авроланских судов идти на сближение переключило внимание Керригана на Крепость Дракона, и он с удивлением увидел, что находятся они от нее гораздо ближе, чем он предполагал. Все дело было в утреннем тумане, закрывавшем линию горизонта. Так как башня называлась Башней Короны, Керриган предполагал, что она должна быть высокой, но когда солнце рассеяло туман и проступили детали, он обнаружил, что некогда высокая элегантная крепость за четверть века превратилась в нечто больше всего напоминающее вылезший из-под земли, поросший колючками гранитный отрог.

Эльфийские суда вошли в гавань, а галеры авроланов даже и не попытались их остановить. Если бы они захотели нас остановить, это означало бы, что они нас в чем-то подозревают.

В крепости все было спокойно. Эльфийские моряки вывесили флаги в оговоренном в арканслате порядке (в Реллаенс она поступила еще до отплытия флотилии), потому и в гавань они вошли беспрепятственно, проплыв мимо неуклюжего маленького форта. Из стен форта торчали заостренные шипы; медные жерла драгонелей выглядывали из многочисленных смотровых щелей. Хотя Керриган и не видел их в действии, он знал о драгонелях достаточно, чтобы понять, отчего авроланы не приблизились к крепости.

У шестиугольного форта были толстые крепкие стены, сверху слегка скошенные. Толщина основания мешала врагам их подорвать. Бойниц, как в других крепостях, Керриган здесь не увидел. Наблюдатели расхаживали по низко расположенной галерее, и потенциальный противник мог увидеть только их головы и плечи. Подошедший вплотную к крепости корабль часовые бы не увидели, но он бы и сам не приблизился, если бы в ход пошли драгонели.

Корабль спокойно пристал к причалу. Эльфы сбросили сходни, и Керриган спустился вслед за Ломбо, затем на берег сошла Алексия, а за ней и все остальные. Встретил их высокий человек с каштановыми волосами. В прорези зеленой маски видны были карие глаза. На стального цвета форме с левой стороны груди — эмблема: вздыбленный дракон, справа — корона. Человек этот, судя по маске, из Ориозы, решил Керриган.

Заговорил незнакомец сдержанно, по-видимому стараясь соблюдать этикет. Он обратился к принцессе Алексии:

— Ваше высочество, барон Дракона просит прощения за то, что не мог лично засвидетельствовать вам свое почтение: он сейчас слишком занят. Позднее он введет вас в курс дела. Барон попросил меня показать вам крепость и ответить на все вопросы. Ваши вещи будут доставлены в комнаты. Жить вы будете здесь, в Башне Короны.

— Какая-то она у вас невидная, — заметил Уилл.

Гид их вскинул голову, но изумление его тут же сменилось ухмылкой.

— По ходу экскурсии я вам все объясню. Кстати, зовут меня Эрлсток. Я, как и ты, из Ориозы. А ты, должно быть, тот самый Норрингтон.

Вор кивнул:

— А вы больше, чем ваш брат, похожи на принца.

Эрлсток уже не улыбался.

— Да, мне это не раз говорили. Сюда, пожалуйста. — Он повел их по длинной дамбе, с которой в нескольких местах можно было по крутому спуску попасть в траншею. — Такие траншеи прорыты вокруг крепости в разных местах. Находящиеся в них люди легко защитят прилегающий к траншее участок дамбы и уничтожат вошедший в гавань корабль, доставивший таран и другие осадные орудия. Впрочем, такое событие маловероятно. — Продолжая идти вперед, Эрлсток похлопал рукой по скошенной крепостной стене.

— Таких стен вы наверняка нигде не видели. Проводя эксперименты с драгонелями, барон Дракона убедился, что они очень эффективны при обстреле. Низкие толстые стены отражают снаряды и сводят к минимуму повреждения.

Уилл попытался вскарабкаться на стену, преодолел несколько ярдов и медленно сполз вниз.

— Да, влезть трудновато.

— А будет еще труднее, если облить их кипящим маслом. — Принц показал на металлические шипы. — Хвататься за них бессмысленно. Во-первых, острые, во-вторых, многие пропитаны ядом, в-третьих, часть из них тут же отваливается, да и много других сюрпризов подстерегает противника.

Они дошли до конца дамбы, потом повернули назад и, срезав путь, прошли между двумя маленькими стенами, предназначенными для того, чтобы ослабить атаку противника.

— Стены эти недолго продержатся во время нападения, однако мы успеем перезарядить орудие.

У Керригана на протяжении всей экскурсии бегали по коже мурашки. Эрлсток говорил обо всем просто, и маг впитывал все подробности. Он явственно представлял себе застрявший в траншее таран, видел стекающее по стене горячее масло и сваренных заживо людей. Слышал звук трубы и видел храбрых защитников.

А враг все же врывается в крепость.

Керриган взглянул на жерло драгонели. Отлитая из меди, она так сильно была похожа на оскалившегося волка, что маг невольно отскочил в сторону, наткнулся на Дрени и свалился на колени, будучи уверенным, что сейчас станет легкой добычей хищника.

Эрлсток улыбнулся и похлопал «волка» по голове.

— Пожалуйста, простите меня за этот фокус. У нас сложилась традиция: показывать гостям то, что может увидеть противник.

У некоторых наших драгонелей есть даже имена. Вот это, например, — Громобой. Он был одним из первых, отлитых бароном Дракона. Кайтрин сделала свою драгонель в форме дракона, а Дотан Каварр посчитал, что изображения волков, медведей, котов, змей и темериксов не помешают эффективности этого оружия. К тому же в целях экономии металла мы не гонимся за формой, но на каждой батарее есть как минимум один такой монстр.

Адепт с трудом поднялся на ноги, отряхнул брюки и преодолел вместе со всеми подъем на западную часть крепостной стены. Там они увидели дюжину драгонелей, размещенных примерно в шести футах от верха стены. Жерла их торчали из высоких узких отверстий, причем их можно было развернуть на девяносто градусов. Выстрелы отсюда, в сочетании с теми, что производились из гавани, позволяли прикрывать дамбу с северо-запада.

Эрлсток пригласил их подойти поближе к большому медному цилиндру, установленному на тележке. Команда механоидов, обслуживавшая драгонели, водружала орудия на место с помощью блоков и веревок, затем с помощью рычагов меняла направление цели. Пользуясь такими же рычагами, поднимали и цилиндр и стреляли из него по находившимся внизу кораблям.

— Сейчас перед вами то, что хочет видеть каждый. Драгонели. Мы прописали им особую диету: туго набиваем им в отверстие взрывчатый порошок, а затем устанавливаем снаряд. Обычно это металлические шары: для кораблей используются шары побольше, для экипажей — поменьше. Вообще-то говоря, не важно, какой именно снаряд вы туда кладете: вылетают они со страшной скоростью. И если их не разорвет раньше времени, они летят куда положено и разносят любую цель в клочья.

Эрлсток взял маленький рожок и из узкого его конца насыпал в отверстие драгонеля мелкий черный порошок.

— Порошок бывает трех типов: в виде гравия, песка и пыли. Здесь мы используем пыль. В маленькие отверстия засыпаем мелкие частицы, а в отверстия большего размера большие.

Уилл пригляделся к порошку.

— А что же это такое? И где вы его берете?

Принц Ориозы совершенно искренно расхохотался. Механоиды присоединились к нему.

— Это, Норрингтон, вопрос, ответ на который мечтает получить мой отец, как, впрочем, и любой другой человек с короной на голове. Барон Дракона долго работал над его формулой. Только механоиды знают, как его приготовить: как правильно перемешать, какие пропорции при этом соблюсти. Я этих тонкостей не знаю. Знаю только, какой получается результат.

Эрлсток потянулся было к медленно горевшему запалу, который держал один из механоидов, но вдруг остановился и глянул на Керригана.

— Ты вроде маг?

Тот молча кивнул.

Принц жестом отослал всех подальше от драгонеля и указал на заряженное порошком устройство.

— Тогда будь добр, зажги.

Керриган сосредоточился и поднял палец. Золотая искра влетела в отверстие, и порошок тут же задымился. Секунду спустя, когда принц Эрлсток отпрыгнул в сторону, драгонель громыхнула и выбросила пламя. Орудие по наезженной каменной колее откатилось назад, и прежде чем дым развеялся, механоиды перезарядили устройство и подготовили его к следующему выстрелу.

У Керригана от дыма заслезились глаза, а уши чуть не оглохли от громкого выстрела. Ломбо схватил его сзади за рубашку и оттащил подальше от батареи. Они присоединились к остальной компании, и Керриган увидел, как принц гордо на него посматривает.

Керриган улыбнулся:

— Ну, как я справился?

— Если во время осады мне понадобится взрывник, — торжественно сказал Эрлсток, — я приглашу тебя.

— Вы слишком добры, ваше величество. — Керриган постарался спрятать улыбку.

— Да ладно тебе, — принц махнул рукой. — Давайте продолжим экскурсию.

Керриган, опустив голову, молча пошел вслед за Эрлстоком. За крепостными стенами, на северо-востоке, востоке и юго-востоке, стояли три маленькие крепости, похожие на ту, что охраняла гавань, а между ними — насыпной холм. Эрлсток объяснил, что в холме прорыт туннель, соединяющий все здания друг с другом в одну главную крепость. По туннелю удобно доставлять все, что нужно для обороны. В каждой из трех крепостей имелось по две дюжины драгонелей, готовых в случае проникновения на этот участок неприятеля полить его перекрестным огнем, а также, если понадобится, защитить друг друга.

Затем Эрлсток повел их по городской территории к башне Короны.

— Город наш, — объяснил он, — местные жители называют лабиринтом. К нему надо привыкнуть, но как только вы поймете принцип его устройства, сможете быстро передвигаться. Зато захватчикам придется солоно: они непременно разделятся на части, и мы легко расправимся с ними поодиночке.

Возле высокого арочного входа принц поднял руку к небу.

— Двадцать пять лет назад Башня Короны была в три раза выше, чем сейчас. Как вы, наверное, знаете, фрагменты Короны хранились здесь на самом верху. Там устроена была западня, которая прихлопнула отправившегося туда дракона. Череп того самого дракона вмурован у нас в стену.

На сером фоне стены четко выделялись белые кости. Пустые глазницы смотрели вниз, и Керригану показалось, что в них, подглядывая за ними, кто-то прячется. Череп был почти тридцать футов в длину и двадцать в ширину, а зубы такие огромные, что их обладатель перекусил бы ими человека играючи.

Эрлсток продолжил свои объяснения:

— Поскольку драгонели обладают большой разрушительной силой, барон Дракона укоротил башню и значительно ее укрепил. Фрагменты Короны Дракона до сих пор хранятся именно здесь.

Они вошли в башню и стали подниматься по лестнице, лестничные марши заканчивались коридорами, которые вынуждали их менять направление, а потом возвращаться обратно или обходить препятствия. Попасть на верхний этаж башни противнику будет непросто, к тому же в здании постоянно дежурили механоиды. У большинства из них броня была вживлена в кожу и образовывала металлический каркас с торчавшими из него шипами.

Прежде чем войти в помещение с фрагментами Короны, Эрлсток повернулся к Керригану:

— Пожалуйста, не используй здесь магию. В комнате имеются защитные устройства, принцип работы которых мне не известен, а узнать, в чем это принцип состоит, мне в данный момент как-то не хочется.

Керриган кивнул и вошел в комнату вслед за принцем. В круглом помещении не было ни окон, ни украшений, за исключением сгруппированных в центре комнаты трех каменных постаментов. На каждом из них в золотом обрамлении покоился массивный драгоценный камень, похожий на тот, что они добыли на Вруоне. Ближайший к ним, огромный рубин, отбрасывал на пол и стены кровавые пятна. В центре находился желтый сапфир, и свет он излучал приглушенный. В последнем, зеленом камне были голубые вкрапления, и он тоже светился, хотя и не так броско, как рубин.

Эрлсток позволил гостям несколько минут полюбоваться камнями, а потом сложил на груди руки.

— Когда южане думают о Крепости Дракона, то вспоминают они прежде всего мощь драгонелей. Они забывают, что вот эти три камня позволят Кайтрин выпустить наружу силы, по сравнению с которыми драгонели покажутся детской игрушкой.

Вместе с Эрлстоком они спустились на нижний этаж башни. Их приветствовали солдаты, на которых возложили обязанности прислуги. Каждый воин взял с собой одного человека и увел гостя в отведенную тому комнату. Остался один лишь Керриган. Эрлсток улыбнулся:

— Я буду твоим гидом, если ты не возражаешь. Керриган не нашелся что ответить, а просто молча последовал за принцем. Они быстро спустились на несколько этажей и подошли к темной двери. Принц, стукнув в дверь один раз, открыл ее, и они оказались в большой комнате с книжными полками от пола и до потолка. На какое-то мгновение Керригану показалось, что он в своей комнате в Вильване, но иллюзия разрушилась, стоило ему увидеть поднявшегося со стула барона Дракона.

— А, Керриган Риз, очень хорошо, — улыбнулся ему барон. — Я рад, что ты пришел, жаль только, что я не поговорил с тобой еще в Ислине. Я тогда о тебе толком ничего не знал.

Керриган заморгал:

— Милорд?

Дотан Каварр разгладил усы:

— Мне доложили, что у тебя большие способности к магии. Это любопытно, мне нужно тебя кое о чем попросить.

Керриган чуть растерялся под натиском быстрой речи барона, но потом кивнул: — — Пожалуйста, милорд. Если только я смогу быть вам полезным.

— Думаю, что сможешь. — Каварр поманил его за собой от двери. — Сначала мы поговорим, и если я услышу то, что ожидаю услышать, ты сослужишь мне службу. Великую службу, за которую я буду перед тобой в неоплатном долгу.

ГЛАВА 68

Спустя мгновение Алекс поняла, что человек, которого она увидела на площади Кирилла, — Ворон, и ничуть не удивилась. После экскурсии она пришла в отведенную ей комнату и легла в постель. Принцесса собиралась лишь немного вздремнуть, но организму ее, очевидно, понадобился более длительный отдых. Спала она крепко, и ей вообще ничего не приснилось. Проснулась Алекс отдохнувшей и даже подумала: уж не барон ли Дракона с помощью магии изгнал из крепости сны, чтобы Кайтрин не могла в них как-нибудь внедриться?

Оделась Алексия быстро. Пока она спала, слуги принесли одежду, причем даже их пиратскую одежду уже успели вычистить и починить. Она выбрала стандартную серую форму защитников Крепости Дракона. На левой стороне груди там имелась эмблема крылатой лошади, а на правой стороне — корона. Сами эмблемы были вышиты белыми нитками, а их контуры — черными. Что все это означало, она не знала.

Внизу, в столовой, Алекс взяла хлеб и чашку горячего супа. Она отхлебнула глоток и пошла между столами, за которыми сидели люди разных национальностей. Алекс обратила внимание на то, что эмблема у всех механоидов одинаковая: в зубчатом колесе — перекрещенный гаечным ключом меч; правда, цвет ниток, которыми она вышита, указывал на национальную принадлежность. Алекс заметила и то, что держались все механоиды вместе, не смешиваясь с другими солдатами. Правда, она не знала, отчего это происходит: может, механоиды не считали себя больше частью своей нации, а может, соотечественники сами сторонились их, не желая себе подобной судьбы.

Жуя хлеб, Алекс вышла в один из пяти садов, окружавших башню Короны, и направилась на восток — к месту, где был убит ее отец. В его честь здесь устроен был мемориал. Так ей сказали родственники, хотя никто из них этот мемориал не посетил. То, что они ей описали, совершенно не походило на действительность.

Площадь оставлена была без изменений, несмотря на то что всю остальную территорию перестроили. Огненное дыхание дракона расплавило лежавшие возле ворот камни, и подтеки застыли, вытянув каменные языки. Сами ворота немного обвисли, мостовая во дворе была очень неровная. Отсутствовавшие камни заменили новыми, и Алекс не сомневалась: старые камни были разбиты на талисманы, которые солдаты брали с собой в бой на счастье.

К северу от ворот, прямо в стене, перед выбитым в ней кратером высилась гора зажженных свечей. Маленькие кусочки бумаги, ткани, пергамента высовывались из щелей, сделанных в камнях. Вокруг кратера разросся виноград, но само отверстие оставалось открытым. Рядом со свечами стояли различного размера статуэтки, сделанные из разных материалов — от терракоты до бронзы, — и все они изображали ее отца.

У Алекс перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Когда она шла сюда, она настроилась увидеть большой памятник, огромную статую. Думала, что увидит застывшую в героической позе фигуру, возвышающуюся над площадью. Таким представляли себе ее дед и двоюродная прабабушка. Им бы такое жалкое зрелище страшно не понравилось.

Памятник тронул. Алекс это поняла. Это были подношения, знаки уважения, которые воины каждый день выказывали ее отцу. Он был для них таким же солдатом, человеком, отдавшим жизнь за победу над Кайтрин. Они не хотели возродить его в героической скульптуре. Кратер лучше всего говорил о его мужестве. Люди почитали его мужество и надеялись, что и другие узнают об этом, когда придет время.

Ворон установил свечку и медленно поднялся.

— Доброе утро, ваше величество. Простите мое вторжение.

— Это я вторглась, Ворон, — покачала головой Алекс. — Она подошла к нему и ощутила жар, исходящий от свечей. Я боялась, что здесь поставили что-то безвкусное и показное.

— И это вашему отцу страшно бы не понравилось.

Она кивнула:

— Да, это так, а вот тете Татьяне это пришлось бы по душе. Правда, я не все понимаю. Свечи — это ясно, статуэтки — тоже, а бумажки? Они похожи на молитвы.

— Это и есть молитвы.

— Но ведь мой отец не бог.

Ворон улыбнулся:

— Для тех, кто находился здесь в тот день, появление его было не чем иным, как божественным промыслом. — Он указал на двухфутовую статуэтку, покрытую толстым слоем разноцветного воска. — Эту первую скульптуру — по обычаю Альциды — поставил здесь Король Август. Как дань культу предков. Те, кто этого не понял, приписали его поступку другое значение. Ну да вам ли не знать, какие солдаты суеверные. Многие уверяют, что отец ваш вовсе не погиб, а перешел в другое измерение.

Алекс покачала головой:

— Какая ерунда.

— Тем не менее, ваше величество, — возразил Ворон, — немаловажную роль сыграло здесь и еще одно обстоятельство: сулланкири, убивший вашего отца, обошелся с ним очень свирепо, так что опознать тело не представлялось возможным. После этого и пошли разговоры, что он не умер. Люди, на которых нападали банды авроланов, рассказывали, что спас их человек, по описанию похожий на вашего отца.

— Неужели вы верите таким сказкам?

— Может, это и сказки, но некоторым людям хочется в них верить. Все герои того времени, за исключением барона Дракона и короля Августа, погибли или встали на сторону Кайтрин. Людям нужен герой, который выступил против нее, вот они и выбрали вашего отца.

Алексия, прищурившись, посмотрела на него:

— Уж не вы ли с Резолютом оказывались такими спасителями? Вам, наверное, такие истории были на руку: не станет же Кайтрин тратить время и силы, разыскивая героя, которого на самом деле не существует.

— Мы не делали ничего такого, чего не сделал бы ваш отец, будь он жив. Я просто уверен: в спасении людей он находил большое утешение. Но, прошу вас, не сердитесь. Делая это, мы ничем не запятнали его память.

— Я вас в этом не обвиняю, — нахмурилась Алексия. — Но вы перестали этим заниматься. Почему?

Ворон почесал затылок:

— Мы подумали, что Кайтрин может представить дело так, будто ваш отец перешел к ней и сделался сулланкири. Когда это произошло с Босли Норрингтоном, мы были рады, что вовремя остановились. Кроме того, как только Ли сделался сулланкири, мы начали поиски Норрингтона, о котором сказано в пророчестве. Когда мы убедились, что это не Ли, то такие поиски стали главной нашей целью.

Несмотря на жар свечей, Алексия вздрогнула.

— В детстве мир казался мне устроенным очень просто: Кайтрин убила моего отца, поработила мой народ, и я обязана была все это изменить. Будучи ребенком, я смотрела на это как на замечательное приключение. По мере взросления и получения знаний я поняла, что будет это очень непросто, но надежда все же не исчезала. Я никогда не думала, что и другие пойдут против нее, как, например, вы. Сейчас я понимаю, что все эти усилия необходимы, иначе Кайтрин не остановить. Все мы, кто поднялся на борьбу с ней, должны будем сделать тот же выбор, что сделал мой отец, пойти на жертву или, во всяком случае, быть готовыми к этому.

— Но вы ведь всегда это знали.

— Да, но я не понимала, что есть и другие кроме меня, кто хочет этого. Я считала, что должна пойти на это, исполняя дочерний долг. — Алекс указала на свечи и подношения. — Сейчас я увидела, что существует великое множество путей, ведущих к одной и той же цели. Только объединившись, мы победим.

Не успел Ворон ответить, как с северной стороны до них донесся тревожный голос трубы. К ней тотчас присоединились другие трубы. Ворон взял Алексию за руку, и они помчались через лабиринт. Хотя они то и дело меняли направление, но тем не менее вскоре выбежали на дамбу и поднялись к восточной батарее.

Сверху они увидели, как по насыпному холму между Крепостью Дракона и двумя маленькими фортами по направлению к главным воротам скачут во весь опор два всадника. У одного из них торчала из плеча стрела. Он покачивался в седле, но тем не менее держался. Всадница, взмахнув рукой, очевидно, подала условный сигнал, и механоид, командир батареи, распорядился открыть ворота.

Распахнулись узкие ворота для вылазок, пропустив всадников. Раненый соскочил с седла, а его спутница, пришпорив взмыленную лошадь, поскакала через лабиринт. Алекс посмотрела ей вслед, а потом подняла глаза и увидела, что над башней Короны поднялся на привязи воздушный шар Альциды. Двое наблюдателей в гондоле внимательно смотрели на север.

Алекс, разумеется, догадалась, что прискакавшие всадники — разведчики. Совершенно очевидно, что они приняли бой, но хуже всего было то, что в разведку отправлялись они вдесятером. Судя по всему, требовалось срочно доставить жизненно важную информацию, а бой, в котором они приняли участие, разведчики проиграли.

На воздушном шаре подняли несколько флагов, и они захлопали на ветру. Над Башней Короны тоже появились флаги, очевидно в ответ на поданные с неба сигналы. Ни Алексия, ни Ворон не знали, какую информацию эти флаги несли, но оба прекрасно понимали, что им всем сейчас предстоит.

Худшие их ожидания вовсю подтвердились, не прошло и часа. С севера, через Бореальский проход выступило войско. Впереди двигалась кавалерия: люди-перебежчики — на конях, а бормокины и вилейны — на белых и черных темериксах. Металлические забрала всадников, ехавших на гигантских темериксах, не позволяли рассмотреть их лица. И все же, взглянув на некоторых из них, отличавшихся высоким ростом и особой стройностью, можно было сделать вывод: это — эльфы.

Кавалерия вышла в долину к северу от пруда Дракона, загораживавшего часть стены. Всадники встали так, чтобы оказаться вне пределов досягаемости ядер драгонелей. Вслед за кавалерией двигалась артиллерия Кайтрин. Бригады, составленные из дюжины темериксов, тянули маленькие драгонели, в то время как дриербисты — парами или вчетвером — передвигали более крупные орудия. Дриербисты были такими огромными, что взрослый медведь по сравнению с ними показался бы годовалым щенком, а белый мех на фоне Пустынных Земель делал их совершенно незаметными.

Далее двигались телеги, груженные взрывчатым порошком и снарядами для драгонелей, а вслед за ними — пехота. Алексии до сих пор приходилось иметь дело лишь с нестройными рядами шумного противника, но эти войска соблюдали четкий боевой порядок и двигались в полном молчании. По приведенным в отчетах многочисленным описаниям она узнала их штандарт — выкрашенный в красный цвет расколотый череп быка. Победы в своих набегах добивались они не всегда, но сражались упорно.

За пехотой шел легион, состоявший из огромных людей и бормокинов. На плече они несли незнакомое оружие.

— Ворон, это не драконетты?

Ворон козырьком приставил к глазам руку и кивнул:

— Да, они несут драконетты и треноги, на которые укладывают ствол оружия, после чего стреляют. Перезаряжают и снова стреляют. Когда расстояние превышает пятьдесят ярдов, точность попадания невелика, да и скорострельность намного ниже, чем у лучников.

— Зачем тогда они их используют?

— Стрельба из лука требует усердной тренировки, а из драконетт стрелять не так трудно, — вздохнул Ворон.

— А вы когда-нибудь против них сражались?

— Я старался этого избегать, — улыбнулся он. — Меня из этого оружия ни разу не ранило, но вот Резолюту я помогал извлечь снаряд из другого воркэльфа. Шар сломал ему руку, и с тех пор она у него плохо действует. Маги пробовали помочь, но болезнь оказалась слишком запущена.

— Но неужели Резолют, с его-то магическими способностями, — нахмурилась Алексия, — я думала, что уж он-то…

— Он? Вы думаете, что он может лечить? Нет. — Ворон внимательно смотрел на самые маленькие орудия, которые въезжали на телегах в долину. — Интересно, это что такое? Я таких никогда еще не видел.

Алекс проследила за его взглядом и увидела, как темериксы тащат двухколесные металлические орудия, похожие на лягушку с разинутым ртом. Было очевидно, что они тоже из семейства драгонелей, но точного их предназначения она не знала.

В поле шли легион за легионом, а кавалерия и тяжелая инфантерия заслоняли от замка артиллерию вместе со своими снарядами. Пехота тут же принялась рыть траншеи. Для устройства земляных насыпей пользовалась взрывчатым порошком. За этими насыпями и устанавливали драгонели и все, что имело к ним отношение.

Войска авроланов грянули «ура», и Ворон указал на север.

— Вот и она сама.

Алекс увидела женщину, управлявшую колесницей с впряженными в нее двумя огромными темериксами. Яркий плащ из полупрозрачного шелка надет на легкое небесно-голубое платье, которое уместнее было носить в будуаре, а не на поле боя. Развевались на ветру длинные золотистые локоны, плащ и юбки. Она казалась высокой и сильной. Возраст ее определить было невозможно, хотя Алекс и приписала это на разделявшему их расстоянию.

Она увидела, как Ворон передернул плечами.

— Что такое, Ворон?

— Словно кто-то пробежал по моей могиле. — Она увидела, как на побледневшем его лице ярко выступил красный шрам. — Просто заметил, что она очень похожа на вас. Такие же волосы. Такая же сильная и высокая. Думаю, она специально себя под вас вылепила. Не может быть, чтобы это было случайным совпадением.

— Вылепила?

— Да, — кивнул он. — Как и урЗрети, Кайтрин может придать себе любой облик. В Борагуле она сделала себя похожей на юную королеву урЗрети.

— А сама она кто? УрЗрети?

— Понятия не имею, — пожал плечами Ворон. — Они это отрицают, что неудивительно. Возможно, Керриган знает, какой магией она пользуется, чтобы менять свой облик.

В долину входило все больше и больше отрядов. Крепость Дракона была бы недоступной для любой другой армии, но у авроланов имелись драгонели, причем куда больше, чем у барона. Крепость защищал гарнизон из семи тысяч человек, но у Кайтрин солдат было втрое больше, причем они все прибывали, и казалось, им не будет конца.

Черная тень в форме креста опустилась на поле. Алекс увидела, что направилась она к авроланам. Принцесса повернулась и посмотрела наверх, заслонив от солнца глаза. В небе завис дракон, подобно ястребу, высматривающему добычу. Сверкнув золотой чешуей, он медленно пошел вниз и уселся подле шатра Кайтрин.

— Видите эту рану на бедре, — показал пальцем Ворон. — Это тот самый дракон, которого она посылала в Вильван. Непонятно, почему черный дракон его не убил?

— Не знаю, Ворон, но у меня такое чувство, что этот дракон так легко, как тот, которого мы с вами видели, не погибнет. — Алекс скрестила на груди руки. — А если мы его не убьем, Кайтрин нам не остановить.

ГЛАВА 69

— Странно, что его называют садом, тебе не кажется? Выйдя из задумчивости, Уилл увидел принцессу Ориозы Райгопу, баронессу Дракона. Она стояла в открытой калитке. Уилл попытался выпрямиться, но так как он сидел на перилах маленького моста, такое движение могло опрокинуть его назад. Он схватился за перила и услышал, как они затрещали, хотя и выдержали, так что на высохшее русло реки он не свалился.

Замечание баронессы было совершенно справедливо, и Уилл согласно кивнул в ответ, а она пошла к мосту по вымощенной камнями извилистой дорожке. Несмотря на сгустившиеся сумерки, белые камни хорошо были заметны. Видно было и то, что, кроме кустов, обрамлявших тропинку, и двух-трех деревьев, прижавшихся к стенам, в саду ничего не росло. Большие камни проступали из темноты, словно белые острова в бурном море, а более темная полоса камней в русле реки делила это море ровно пополам.

Райгопа улыбнулась. Уилл подумал, что она — красивая женщина: сильный подбородок, полные губы, прямой нос, остальную часть лица скрывала маска. Сумерки, должно быть, помогали прятать морщины и седые прядки волос. На ней было серое платье с вздыбленным зеленым драконом на левой стороне груди, таким же как и на его рубашке. С правой стороны груди у нее была вышита корона, а у Уилла — меч. Райгопа двигалась легко и плавно. Казалось, что идет она по воде, а не по камням. Усиливало это впечатление то, что она по-девичьи приподнимала подол, словно боялась замочить юбку.

Женщина пристально на него посмотрела, а потом покачала головой.

— Ты мало похож на отца. Кое-что, пожалуй, есть: глаза, подбородок. Глаза светлее, чем у него, а волосы, наоборот, темнее. Он был немного крупнее тебя. Когда он этого хотел, он мог быть совершенно неотразимым.

— Вы хорошо знали моего отца?

Райгопа сцепила перед собой руки и ничего не сказала. В темноте ритмично гремели военные барабаны авроланов. Потом она заговорила:

— Я его знала. Не очень хорошо, так как видела его только на празднике Урожая, но он успел произвести впечатление и на меня, и на моего брата, и даже на мою мать.

Райгопа рассмеялась:

— Если бы все пошло по-другому, я могла бы стать твоей матерью.

Уилл вздрогнул:

— Но вы ведь сказали, что мало его знали. Райгопа кивнула:

— Нас бы с ним поженили, ведь он был героем: он убил трех сулланкири. И превзошел своего отца, однако ранения не позволили ему отправиться вместе с ним в ту роковую экспедицию. Он приехал в Вальсину, чтобы подлечиться. Известие о том, что отец его перешел на службу к Кайтрин, сильно его потрясло. Не успел твой отец оправиться от одного удара, как на него свалился еще один. Моя мать не позволила нам пожениться, как мы на этом ни настаивали.

Уилл нахмурился:

— Не понимаю.

Она снисходительно улыбнулась:

— Я происхожу из королевского рода Ориозы. По сравнению с государственными интересами желания мои ничего не значат. Поскольку посчитали целесообразным связать узами барона Дракона с народами южных территорий, я и стала его невестой. Мне, как и тебе, судьба была предопределена заранее. Со временем я полюбила своего мужа, детей наших я тоже люблю. То, чего я раньше боялась, осталось в прошлом, и я довольна, что жизнь моя сложилась так, а не иначе.

Вор показал на восток:

— Даже сейчас, когда Кайтрин стоит у ворот, угрожая разрушить ваш дом?

Райгопа поднялась на мост и, встав рядом с ним, оперлась спиной о перила.

— Ты знаешь, что Адроганс взял Свойн. Если не ошибаюсь, ты видел, как погибла сулланкири?

— Можно сказать и так. — Уиллу страшно не хотелось признаться в том, что он тогда потерял сознание. — Но поражение в том бою не остановило Кайтрин.

— Верно. — Она махнула рукой в сторону Башни Короны. — Ты видел там череп дракона? Умер-то он на самом деле здесь, в пруду. Погиб в том сражении, когда Кайтрин последний раз пыталась захватить Крепость Дракона. Она заплатила за сражение большую цену, а мы тогда потеряли Окраннел. Та потеря нас не сломила, да и Кайтрин тоже не успокоилась.

Уилл нахмурился:

— Что-то я вас не понимаю.

— Я смотрю на дело просто. Падет Крепость Дракона или нет, но проиграем мы лишь в одном-единственном случае: если прекратим борьбу. А выиграем — только если заставим Кайтрин ее прекратить. Для того чтобы это произошло, надо вырвать из ее армии сердце.

Уилл посмотрел на нее с любопытством.

— Так вы думаете, что она это место не захватит?

— Я не настолько глупа, чтобы быть в этом уверенной, — пожала плечами Райгопа. — Прожила я здесь более двадцати лет и знаю, что взять крепость чрезвычайно трудно. Такая большая кость может застрять у нее в горле и задушить Кайтрин насмерть. Разбить ее нам, возможно, и не удастся, но Адроганс или Август закончат то, что начали мы.

Уилл почесал в затылке.

— Ваш голос намного приятнее, но тоску вы нагоняете не меньшую, чем Резолют.

Баронесса откинула голову и громко рассмеялась:

— Да, здравый смысл и трезвый взгляд на действительность — неплохое противоядие песням менестрелей, но я вовсе не собиралась навевать на тебя меланхолию. Впрочем, я согласна: этот сад может навеять грусть.

— В самом деле? — покачал головой Уилл. — Не знаю, почему вы так решили. Тут, конечно, цветы или, там, фрукты и прочее не растут, но то, как лежат на земле камни… Я почти слышу, как волны разбиваются о большие камни. Когда я на все это смотрю, то ясно представляю себе, что видит гирким, летающий над морем: острова и все такое.

— И сад не кажется тебе мертвым и отталкивающим?

— Может, белый цвет немного ярче, чем следует, но когда смотришь на эти холмики и изгибы… я хочу сказать, что, может, кто-то и видит перед собой белые камни, проложенные по грязи, но я вижу совсем другое. Я хочу сказать: конечно же, я вижу и то, что здесь есть, но я вижу и другое. Вижу в этих камнях жизнь. И это заставляет меня думать.

Райгопа задумчиво кивнула:

— Мне говорили, что твой отец проводил здесь уйму времени. Думал, сочинял стихи. Перед последним сражением он отдыхал здесь душой.

Уилл хлопнул руками по перилам моста:

— Вы хотите сказать, что он мог сидеть прямо здесь, на этом самом месте?

— Не знаю, но вполне возможно. Перила, может, и заменили, но он был в этом самом саду.

Уилл улыбнулся и посмотрел на сад новыми глазами. Вдруг что-то плюхнулось ему на грудь и плечо, и он свалился с моста. Уилл перевернулся в воздухе и приземлился на ноги, но пошатнулся и упал на четвереньки. Он слышал, как над ним, на мосту, Райгопа отбивается от кого-то. Слышал, как трещит материя ее платья.

— Беги, Уилл, беги!

Вор поднялся и увидел две темные фигуры с распущенными крыльями. Они вцепились в Райгопу когтистыми лапами. У фигур этих были человеческие туловища и головы. Рук не было, а ноги — короткие, птичьи, с когтями. Крылья такие же, как у гиркимов. Уилл не знал, кто это такие, но когда один из них повернул к нему свое уродливое лицо и зашипел, то понял, что прилетели они не с дружественными намерениями.

Уилл отвел назад правую руку и выпустил камень, который прихватил, когда упал на землю. Камень попал точно в цель и ударил прямо в лицо того, кто схватил Райгопу за волосы. Чудище зашипело, а потом вздохнуло и, тяжело свалившись на перила, шлепнулось вниз, на каменистое русло.

Второй камень, брошенный Уиллом в голову противнику, не попал, но подросток специально изменил направление удара, чтобы не зацепить Райгопу. Этот камень угодил монстру в левое крыло, возле лопатки, и сломал ему сустав. В руке Райгопы что-то блеснуло. Она вытащила из-за пояса тонкий кинжал и вонзила изогнутое лезвие в грудь чудовища, прямо под ребра. Райгопа повернула кинжал, выворачивая внутренности, и быстро его вынула.

Кровь хлынула на мост, чудище свалилось на землю и задергалось. Уилл нырнул под мост, схватил в обе руки камни потяжелее, а затем выскочил и вышиб камнем монстру мозги. Не успел он разогнуться, как Райгопа схватила его за руку.

— Могут прилететь и другие.

— А кто это?

— Арафти, вторая половина прародителей гиркимов. — Она улыбнулась. — Если останемся в живых, сможем прибавить себе перья на маски. Перья арафти — большая редкость. Кайтрин в прошлую войну их не использовала, но, возможно, теперь решила противопоставить что-то равноценное нашим гиркимам с их огненными петухами.

— А что им здесь понадобилось?

— Должно быть, это разведчики. Кайтрин, скорее всего, приказала убивать любую цель, которая им приглянется, а мы с тобой выглядели совершенно безобидно. Если бы арафти удалось нас убить, представь, как это сломило бы дух остальных людей. Они подумали бы, что даже здесь не могут чувствовать себя в безопасности.

— Пусть Кайтрин теперь оплакивает этих двоих, которых мы убили, —улыбнулся Уилл. — Давайте выдернем себе несколько перьев, а остальное пошлем назад с наилучшими пожеланиями.

— Неплохая идея. — Райгопа подняла сзади длинный подол юбки, пропустила его между ног и засунула за пояс. — Давай-ка побежим к башне.

Уилл поднял еще два камня.

— Пусть только попробуют сунуться!

Райгопа наклонилась и вырвала горстку перьев из мертвых арафти.

— Теперь Кайтрин узнает, что мы остались живы.

Он кивнул и слегка подкинул в руках камни.

— Пошли.

Райгопа, пригнувшись, ловко перепрыгивала с камня на камень. Бежала она быстро и добралась до входа благополучно. Женщина махнула Уиллу рукой.

— Давай быстрее!

Вор выпрыгнул из русла и побежал к дверям так быстро, как только мог. Белые камни оказались ненадежной опорой и замедляли его продвижение. В конце концов Уилл поскользнулся и упал. В ночной темноте послышался свист крыльев. В лицу ему ударили крылья, и шипение подсказало, что он был на волосок от гибели.

Поднявшись на колени, Уилл посмотрел налево, надеясь увидеть арафти. И разглядел темную фигуру с распущенными крыльями, готовую налететь на него. Уилл подготовил камень, но арафти спустилась ниже уровня стены, и он на мгновение потерял ее из виду.

Затем мальчик увидел белую вспышку, услышал отвратительный визг и гортанное победное восклицание. Посыпались дождем белые камни. Это Пери вбила арафти в землю. Она уселась на спину чудовища, распустив крылья, и всадила свои когти ему в перья. Затем схватила арафти за голову и свернула ее на сторону.

Девушка подняла лицо к небу и снова издала пронзительный победный крик.

Уилл вздрогнул:

— Пери, какое счастье, что ты с ним справилась!

Пери оторвалась от мертвого тела и, заслонив крыльями Уилла, привела его к дверям башни. Райгопа уже держала их открытыми, а когда они вошли, закрыла их на засов.

— Ты не ранен, Уилл?

Он потрогал левое плечо. Больно. И удивился: туника порвана, на руке — кровь.

— А я и не почувствовал.

Райгопа оторвала кусок ткани от юбки и вытерла кровь.

— Два пореза, не слишком глубоких. Два стежка их закроют. Уилл кивнул:

— Пери, а как ты узнала что они здесь?

— Квик пошел охотиться на букашек — они здесь очень вкусные — и меня с собой пригласил. Мы оба были на крыше башни, когда их увидели. — Она посмотрела на окровавленные когти рук и облизнула их, после чего сморщилась. — Кисло, но все лучше, чем букашки.

Райгопа взяла левую руку Уилла и прижала ею ткань, наложенную на его рану.

— Нужно немедленно этим заняться, Уилл. Спасибо, Перрин, за то, что спасла нас.

— Какой же смысл держать животное, если оно не может спасти своего хозяина от арафти? — фыркнула Пери.

Райгопа удивленно подняла брови, и Уилл покраснел.

— Пожалуйста, не надо спорить.

— Как хочешь, лорд Норрингтон. — Принцесса Райгопа сочувственно рассмеялась. — Что ж, первую кровь пролили мы с Норрингтоном, и я этому рада. Большой победой это не назовешь, но люди воодушевятся, а это очень важно для грядущего сражения.

ГЛАВА 70

На следующее утро с первыми лучами солнца ворота Крепости Дракона отворились, и оттуда выехала процессия с белым флагом. На трех телегах лежали пять трупов арафти. Сопровождали их верхом Алексия, Ворон и Резолют. Алексия чувствовала себя неловко, так как в Крепости Дракона она не обладала никакими полномочиями. Как она выяснила, черное обрамление эмблемы на ее тунике означало, что на сегодняшний день она относится к нестроевикам.

Относительно собственной безопасности никаких иллюзий у Алекс не было. Барон Дракона попросил сопровождать трупы именно их троих, потому что она убила сулланкири, а Ворон и Резолют способны были сделать то же самое. Ради великой цели они готовы были к самопожертвованию. Если Кайтрин откажется принять нас для переговоров, мы погибнем под градом металла.

Дорога шла под уклон, и крепостные стены с высокими пиками поднимались все выше и выше. Опасность применения драгонелей становилась теперь все более реальной. Зеленый дерн, по которому они сейчас едут, в мгновение ока разорвется на части, его зальет кровь и покроют изуродованные тела.

Подъехав к восточному форту, они остановились. Ворон врыл в землю белый штандарт. Алексия старалась не оглядываться на крепость и на маленькие ворота для вылазок. Барон Дракона предупредил их, что они могут туда уйти, если Кайтрин предпримет попытку убить их. «Однако, — думала Алекс, — заговори батареи авроланов, и вряд ли нам удастся преодолеть и сто ярдов».

Со стороны авроланов послышался гортанный крик. Навстречу им двинулись двое: один из них ехал верхом на огромном темериксе, держа в руке белый флаг. Когда он приблизился, стало заметно, что металлическая его броня подверглась сильной коррозии. Лицо было не лучше: оно усохло настолько, что носа почти не было, остались только два отверстия. Губы тоже отсутствовали, и черные зубы нечем было прикрыть. Злобные глаза затянуты пленкой. Из носа капал на подбородок гной.

Сулланкири, сопровождавшей его, ехать верхом не требовалось. Удлиненные ее конечности напоминали ноги темерикса. Тело покрывали черные перья, за исключением блестящего зеленовато-желтого гребня, такого же цвета небольшого участка на горле и узкого треугольника, идущего от плеча до бедер. Темные глаза оглядели троих парламентариев.

Затем сулланкири урЗрети сложила когтистые руки.

— Моя госпожа рада оказать вам свою милость. Меня зовут Ферксиго, а это — Ганагрей. Когда-то он был Бренсисом Гакосом. Говорю я с вами от лица Кайтрин. Этих двоих я знаю, а вы, должно быть, Алексия из Окраннела?

Алекс содрогнулась. Ей казалось, будто сулланкири мягкими своими словами раздевает ее догола.

— Да, я — Алексия. И прибыли мы сюда не за милостью Кайтрин, а для того, чтобы вернуть тела ваших арафти. Норрингтон убил первого, эльфийские лучники — двух других. Баронесса Дракона и дочь Прейкнозери Железное Крыло расправились еще с двумя. Возможно, хорошенько обдумав это, как и то, что в крепости находится Норрингтон, ваша госпожа предпочтет отступление. Поскольку завтра у баронессы Дракона день рождения, предлагаем вам на один день перемирие.

Ферксиго закрыла большие глаза и медленно покачала головой.

— Ваша доброта излишня, и последующие события подтвердят это. Впрочем, мы желаем баронессе Дракона провести свой день рождения спокойно и со своей стороны постараемся ее не беспокоить.

Принцесса кивнула:

— Поспешность дорого обойдется вашей госпоже.

— Мы простим вам высказывание, которое вы сделали по своему невежеству. — Снова открыв глаза, Ферксиго взглянула на Ворона. — Учтите, что, добровольно сдавшись, вы спасете свои жизни и избавите себя от мучений.

— Если у вас до сих пор сохранилась душа, — фыркнул Ворон, — то вы знаете, какую боль приносит капитуляция. Мы на это никогда не пойдем. Пожалуйста, так и передайте своей госпоже. Никогда.

УрЗрети рассмеялась, а Ганагрей закашлялся, захрипел, и темная жидкость выплыла у него изо рта. Сулланкири улыбнулась, обнажив кривые зубы.

— Вы за это еще заплатите.

— Не вам эту плату получать, — прорычал Резолют.

— Если я окажусь в ваших краях, — хрипло рассмеялась она, — то от Ворагула и следа не останется; а то, может, я развлекусь в Окраннеле или в Ориозе. Вы все умрете, но смерть (стоит лишь взглянуть на Ганагрея) ничуть не препятствует поступлению на службу к нашей госпоже.

Приподнявшись на задних ногах, Ферксиго посмотрела на телеги.

— А что до этих трупов, то они нам ни к чему. Я не стану желать вам на прощание всего хорошего, потому что сегодняшний день не принесет вам удачи. Предлагаю задуматься над моими словами, и тогда вы примете правильное решение.

Ферксиго повернулась и рысью понеслась к своим позициям. Оставив на земле белый флаг, Ганагрей, чуть помешкав, последовал за ней. Не успели сулланкири удалиться, как активность противника заметно возросла.

Ворон развернул свою лошадь.

— Опрокиньте телеги и сбросьте тела! Поторопитесь! Следуйте за мной. — Он пустил вперед коня, схватил с первой телеги возницу и усадил его к себе на седло. Алекс усадила к себе второго возницу, а Резолют — третьего, и они галопом поскакали к крепости.

Алекс услышала за своей спиной серию тяжелых ударов, а потом и оглушительные взрывы. Грохот отразился от стен крепости, что-то просвистело у нее над головой. Пригнувшись, принцесса последовала за Вороном в ворота для вылазок. Затем она спешилась и побежала по дамбе к Львиной батарее, чтобы увидеть, что происходит.

Тяжелые удары не прекращались. С небольшим отставанием следовали они за вспышками огня и клубами дыма, вздымавшимися над приземистыми драгонелями. Ворон указал на небо, и она увидела темные точки, летящие высоко в небе. Проследив за одной такой точкой, Алекс увидела, как она упала на землю и взорвалась, разбрасывая по сторонам металлические осколки, некоторые из которых высекали искры из стен крепости. Еще одна точка взорвалась в воздухе, в двадцати пяти футах от земли, разодрала дерн, и он заколебался, словно лужа под тяжелыми каплями дождя.

От телег, лошадей и арафти остались лишь дымящиеся осколки, подергивающиеся куски лошадиного мяса да черные перья, плавно спускающиеся на разодранный дерн.

Маленькие драгонели — Уилл окрестил их швырялками — поливали снарядами восточный форт. Одних солдат сбрасывало со стен воздушной волной, другие получали контузию, третьи падали, разорванные снарядом. В центральном дворе форта взорвалось несколько залетевших туда ядер, но большая часть снарядов отскакивала от стен и взрывалась в поле. Два снаряда упали, не сдетонировав.

Уилл, стоя у парапета рядом с Вороном и Дрени, громко спросил:

— Почему они не отвечают?

Алекс указала на земляные насыпи, заслонявшие «швырялки».

— Они находятся вне зоны действия наших драгонелей. Впрочем, особого значения это не имеет, потому что одними снарядами крепость не возьмешь. Для этого требуются войска, а они окажутся у нас под прицелом.

За линиями авроланов застучали барабаны. С задних рядов в передние начали передавать лестницы. Алекс прикинула расстояние, которое им придется преодолеть. Восемьсот ярдов. Если они побегут, то до крепостных стен доберутся за две минуты.

Однако бежать авроланы не стали. Вместо этого они двинулись вперед в организованном порядке, печатая шаг под грохот барабанов. Медленно, шаг за шагом, бесстрашно, с пением, легион за легионом, они сокращали расстояние, отделявшее их от крепости. Фланги двигались чуть быстрее, с тем чтобы все оказались у стены в одно время.

Семьсот ярдов, шестьсот, пятьсот. Как только рубеж этот был преодолен, с крепостной стены прозвучал первый залп. Крепостные драгонели изрыгнули огонь, и железо раздвинуло тяжелые серые тучи. Металлические шары врезались в формирования противника, полетели тела. Один снаряд угодил в грудь хогуну. Гигант с недоумением посмотрел на кровавую дыру и хлопнулся ничком, подмяв под себя бормокинов.

Вилейны отдали команды, и ряды сомкнулись. Враги продолжали организованное шествие, оставив за спиной усеянное трупами поле. Все вперед и вперед, плотно сомкнув ряды, все ближе и ближе.

К выстрелам подключились и другие форты, поле оказалось под перекрестным огнем. Шипел металл, падали бормокины. Казалось, по полю двигался огромный серп, скашивающий все подряд. Движение тем не менее не останавливалось.

Поле боя заволокло дымом, и Алекс лишь урывками видела то, что происходит. Когда к пальбе подключилась Львиная батарея, стало еще хуже: горький дым попал ей в глаза, и они заслезились. Но ни дым, ни слезы не могли скрыть того, что помешать авроланам подобраться к форту они не смогут: слишком велик численный перевес противника, к тому же и времени на перезарядку драгонелей уходит много. Всех не перестреляешь.

Еще того хуже: авроланы передвигали на поле свои длинные драгонели. Они прицепили их к темериксам и потащили на ближние позиции. Обслуживавший персонал нацеливал орудия и производил выстрелы. Металлические шары ударялись в стены. Таких орудий было несколько дюжин, и все они, слушаясь команды вилейна, били по одной цели.

Большая часть металлических шаров отскакивала от скошенных стен, но каждый из них пробивал небольшое углубление в ранее гладкой поверхности. Некоторые ядра сшибали зубцы стен, и они падали во двор маленького форта. Один шар угодил в драгонель, и она покосилась, убив при этом одного механоида.

Поскольку драгонель вышла из строя, то, стало быть, и давление на противника несколько ослабло. Снова и снова авроланские драгонели били по драгонелям Крепости Дракона. Механоиды перенацелили свои орудия и уничтожили ответным огнем одну-две вражеские драгонели, однако бормокины уже приставляли лестницы к стенам.

Защитники стали бомбардировать их снарядами, но авроланам, похоже, наплевать было на то, что в их формировании появлялись бреши, тем более что на место убитых вставали новые бормокины. Когда снаряды взлетали на воздух, защитники отходили назад. Другие метали в бормокинов стрелы или пытались сбросить со стен лестницы, но противник упорно лез все выше и выше.

Снаряды рвали карабкавшихся бормокинов на куски, но их товарищи продолжали лезть по скользким камням. Другие форты и Крепость Дракона перенацелили орудия, чтобы сбить бормокинов, но все это делалось медленно, слишком медленно.

Алекс глянула на Ворона:

— Форту конец.

Он кивнул. Лицо его вдруг сильно постарело.

— С этой потерей и другие форты ослабнут. У нас нет столько драгонелей, чтобы справиться со всем этим войском. Четверть века назад Кайтрин сказала правду, заявив, что придет. С таким войском даже без драгонелей победа ей обеспечена.

Уилл откинул упавшие ему на нос с маски перья арафти.

— А ведь Кайтрин еще не выпустила на нас своего дракона.

— Верно, — Ворон провел пальцами по бороде. — Либо она подозревает, что Каварр может справиться с драконом, либо хочет показать, что и без него может взять крепость. В любом случае я рад, что она этого не сделала.

— Да какая разница? — Алекс посмотрела на поле боя. Восточный форт прекратил сопротивление, и бормокины исполняли на стене победный танец. Выстрелы из крепости не причинили им вреда. Когда дым начал рассеиваться, стало ясно положение дел: войско Кайтрин при взятии форта почти не пострадало. Легионы двинули свои драгонели на север и на запад, чтобы захватить и остальные форты.

Алексия вздохнула:

— Нас губит медлительность.

— Форт взять не так трудно, как крепость, — пожал плечами Уилл. — Готов поспорить: мы их остановим.

— Я знаю, что мы должны их остановить, но спорить я бы не стала, — слегка улыбнулась ему Алексия. — Такой спор придется оплачивать жизнью.

— С тех пор как Ворон с Резолютом меня нашли, жизнь моя постоянно стоит на кону. — Уилл указал пальцем на шатер Кайтрин. — Она давно пытается ее выиграть, и нам нужно постараться, чтобы Кайтрин ждала этого как можно дольше.

ГЛАВА 71

Северо-восточный форт пал сразу после наступления темноты. Вспышки драгонелей с обеих сторон раскалывали ночную тьму адским красным светом, выхватывая из сумерек изуродованные тела, кровавые лужи и копошащуюся массу бормокинов, карабкающихся по стенам форта. Алексия вглядывалась до боли в глазах и даже обрадовалась тому, что дым и усталость ее наконец ослепили.

А вот свист снарядов и взрывы не оглушили ее настолько, чтобы она не слышала стонов умирающих. Когда наступила темнота и во вражеском лагере загорелись костры, Алекс вернулась в Башню Короны. Заставить себя считать костры она не смогла. Даже по самым приблизительным прогнозам, Крепость Дракона не могла противостоять противнику.

Уснула Алекс быстро, а проснувшись, поняла по тому, как запутались в ногах простыни, что ночь была беспокойной. В душе ей хотелось побывать в Союзе Драконов, чтобы спросить совета. И она не понимала, был ли путь туда был блокирован ей магией, или у нее просто не было такой уж острой необходимости совершить это путешествие. Она надеялась на первое и страшилась второго.

Проснувшись, Алекс ощутила еще больший страх. Завтракать она не стала, а немедленно отправилась на крепостную стену. Несмотря на низкий туман, стелющийся над полем, она разглядела последствия недавнего боя. В тумане плелись какие-то фигуры, останавливались, подергивались, но тем не менее все же шли по направлению к позициям авроланов. На ближайшем к Алексии форте со стен свешивались тела. Они повисли на зубцах как тряпичные куклы, а потом сползли по покатой поверхности на землю и лежали, собравшись в бесформенные груды.

Алексия не могла понять, почему бормокины не убирают своих мертвецов, пока из-за дальнего угла форта не появилась стройная женская фигура. Алексия немедленно ее узнала: это Миралл'мара, сулланкири, бывшая когда-то воркэльфийкой. Светящаяся женщина нагнулась и погладила тело бормокина. Тот зашевелился и встал, хотя у него не было одной руки. Сулланкири тронула другое тело, и тот, несмотря на отсутствие правой руки и правой ноги, тоже вылез из груды мертвецов. Сулланкири взмахнула правой рукой, вспыхнул красный огонь, и рука одного бормокина приросла к телу другого. Получилось чудище о трех ногах и двух головах, оно неуклюже направилось через поле в лагерь авроланов.

Словно в ответ на молчаливый вопрос Алекс, взревела одна из драгонелей Крепости Дракона. Цель она взяла верную и заряжена была хорошо: двадцатичетырехфунтовыми металлическими шариками размером с яичный желток. Металл прошил реанимированного бормокина насквозь, разбил ему черепа и раздробил конечности. Куски мяса медленно сползли по стенам крепости.

Взрыв этот задел и Миралл'мару, закружил ее и бросил на землю. Один снаряд раскроил ей череп, и часть его на куске кожи повисла над левым ее ухом. Левый глаз вывалился на щеку. Несколько снарядов вонзились в туловище, раздробили ей бедренную кость.

Сулланкири подхватила мозг, засунула его в черепную коробку и приладила череп на место. Татуировка на бледной коже загорелась серебром и скрыла сулланкири в радужном облаке. Через мгновение свет погас, и вот уже она опять стояла совершенно нетронутая.

Потом сулланкири схватилась за живот, согнулась и вместе с кровью выплюнула поразивший ее снаряд. Принцесса содрогнулась. Оказывается, дело было не только в том, что они медленно убивали бормокинов. Даже тех, кого снаряды разорвали на мелкие куски, авроланы умели восстанавливать. Алексия, правда, не слишком верила в то, что реанимированное войско сможет удачно маневрировать. К тому же хитроумная тактика никогда не была сильной стороной армии Кайтрин. Возвращенные к жизни покойники станут мобильным щитом для живых войск.

Прибыл вестовой. Он проводил Алекс в башню Короны и пригласил в большую комнату с книжными стеллажами. Там уже сидели барон Дракона с женой, принц Эрлсток и друзья Алексии. Керриган, которого она не видела с момента прибытия, выглядел таким же измученным и усталым, как и все остальные. Дотан Каварр жестом указал ей на стул.

— Вчера Кайтрин направила с арафти мне записку. — Он кивнул в сторону развернутой на столе бумаги. — Над нашим предложением о приостановке военных действий в связи с днем рождения моей жены она посмеялась и со своей стороны предложила в честь праздника всему гражданскому населению и людям из Ориозы позволить свободно уйти на юг, чтобы вернуться домой.

— В таком предложении я не вижу никакого смысла, — покачала головой Алекс.

Каварр выгнул белесую бровь:

— А по-моему, смысл есть, и большой. Ориоза сразу же получает статус привилегированной нации, отчего другие народы чувствуют себя уязвленными, и сопротивление их общему врагу слабеет. Более того, делая такое предложение, Кайтрин словно бы заявляет о своей терпимости и даже милосердии, а потому некоторые нации сделают попытку о чем-то с ней договориться. Произойдет это при одном условии: если Кайтрин сдержит слово и позволит вам уйти.

Уилл громко рассмеялся:

— Только безумный может верить, что она позволит нам уйти!

Барон Дракона слегка склонил голову набок:

— Ты, без сомнения, прав, но мне все же хотелось бы воспользоваться ее великодушием.

Баронесса судорожно схватила его за плечо:

— Я от тебя не уйду. И детей отсюда не заберу. Барон похлопал ее по руке:

— Придется, моя милая, потому что, если ты этого не сделаешь, этого не сделает никто. Я бы не отпустил тебя, но не хочу, чтобы тебя убили. Еще меньше я хочу, чтобы мои солдаты увидели, как убивают их жен и детей. Мне нужно, чтобы ты подала всем пример. Решайся же, моя дорогая, прояви мужество, тогда и другие поступят так, как должно.

Вспомни, что предрекла Кайтрин. Четверть века назад она сказала: вашим детям, когда они станут взрослыми, не суждено будет дожить до совершеннолетия собственных детей. Так вот, дети того времени — мои нынешние солдаты, и я не хочу, чтобы ее предсказание сбылось.

Райгопа потупилась и ничего не сказала, но по щеке ее скатилась слеза и повисла на подбородке. Она отвернулась.

— Поэтому вы нас сюда и пригласили? — прищурилась Алексия.

— Я хочу, чтобы эту экспедицию возглавили вы.

Уилл решительно помотал головой:

— Ну уж нет, дудки. Разве вы не помните пророчество? Я тот, кто ее одолеет. Стоит мне уйти, и вы потерпите поражение.

Каварр поднял руку, останавливая Уилла:

— Твое понимание сути вещей пока еще очень поверхностное, Уилл Норрингтон. В пророчестве говорится о войне в целом, а не об отдельном сражении. Возможно, что, убрав тебя отсюда, мы сохраним тебя для великой победы.

— Я каждый раз слышу это ваше «возможно», — возмутился вор. — «Возможно», я помог остановить ее тем, что согласился надеть маску, или тем, что был на Вильване. Я сыт этим вашим «возможно» по горло. Хватит! Я хочу покончить с нею. Здесь и сейчас!

Барон Дракона постучал указательным пальцем возле правого своего глаза, а потом собрал руку в кулак.

— Сейчас, я думаю, все убедились в том, что тебе необходимо уйти, просто жизненно необходимо.

Алекс развела руками:

— Ваше предложение — эвакуировать гражданское население и детей — похвально, но сопровождать их должны не мы. У вас есть отличные отряды, и принц Эрлсток может их возглавить.

Принц Ориозы отвернулся от окна и скрестил на груди руки.

— Этого не будет. Я остаюсь здесь.

Каварр даже не оглянулся на него.

— А если я попрошу вас охранять вашу тетю и других родственников?

— Я доверю их Алексии и войскам, которые к нам потом вернутся. О безопасности принцессы позаботится полковник Хокинс. Если я могу с успехом заменить его здесь, то он меня заменить не может. Вы слишком хорошо меня подготовили, чтобы позволить мне теперь уйти.

— А если я прикажу уйти всем жителям Ориозы?

— Тогда, — засмеялся Эрлсток, — я выброшу свою маску и стану простым солдатом. Я остаюсь, и закончим на этом.

— Як этому заявлению полностью присоединяюсь, — сказала Алекс, — позвольте и мне стать рядовым солдатом. Решение послать людей на юг я считаю ошибочным. Ведь тогда Кайтрин решит, что мы увозим с собой фрагменты Короны Дракона, и нападет на нас.

— Может, ей и хотелось бы этого, — улыбнулся Каварр, — но она знает, что сделать это невозможно. Присутствие здесь дракона является частичным тому доказательством. У дракона на это чутье. Если бы вы взяли с собой хотя бы один фрагмент, Кайтрин бы это тотчас узнала, и ее вилейны тоже.

Керриган поднял руку и, волнуясь, заговорил:

— Но как же можно подвергать опасности невинных людей? Вы прекрасно знаете, что она убила много детей. То, что вы хотите успокоить солдат, выслав отсюда детей, прекрасно, но разве Кайтрин не может взять их всех до одного в заложники? Поднимете вы этим боевой дух своих солдат?

— Сражаться они будут не хуже, чем если бы их семьи оставались здесь.

— Но они будут чувствовать свою вину, зная, что их родные погибли, оттого что их некому было защитить, — покачала головой Алексия. — Нет, в вашем предложении я не вижу смысла.

— А я вижу, — Ворон поднялся со стула и шагнул вперед. — Думаю, что Каварр прав, и нам нужно проводить их на юг. Мы видели, что сделала вчера Кайтрин, и убедились в силе ее оружия. Крепость Дракона может оказать ей сопротивление. А вот замки и крепости на юге сколько, по вашему мнению, продержатся? Обычная тактика ведения боя с ней не пройдет, и если мы не предупредим юг о том, что на них надвигается, наше самопожертвование здесь будет напрасно.

К тому же, принцесса, я думаю, что именно вы должны возглавить эту экспедицию. И не только потому, что вам верят, но и потому, что вы лучше всех способны выработать стратегию, которая позволит противостоять нападению.

Уилл соскочил со стула:

— Я просто не могу поверить в это. Ворон! Вы что же, сбегаете с поля боя? Резолют, ну вы-то, уж конечно, останетесь. Вы останетесь и будете сражаться, да? А я буду рядом с вами.

Резолют покачал головой:

— Я пойду на юг вместе с экспедицией.

— Что? — Вор вытаращил на него глаза. — Да как вы можете?.. Почему?

— Это твоя вина, — прорычал воркэльф и ткнул в его сторону пальцем. — Я, конечно, остался бы здесь, но не могу. Ворон, найдешь меня потом.

Резолют встал, вытащил меч, запутавшийся в ножках стула, и вышел вон. Уилл, с красным от гнева лицом, ринулся за ним. Присутствующие посмотрели им вслед. Алекс перевела взгляд на Ворона, пытаясь прочесть его мысли.

— Вы действительно думаете, что нам надо идти?

Он кивнул с очень серьезным видом.

Алекс обратилась к Каварру:

— У нас нет достаточного количества лошадей, поэтому мы будем двигаться очень медленно.

— Я рассчитываю, что вы пойдете со скоростью десять миль в день. До Ориозы четыреста миль, стало быть, дорога займет у вас четыре недели. До Себции дойдете за неделю. Через арканслату я буду направлять сообщения официальным лицам о том, что вы на подходе. Продуктов возьмете с собой на две недели, остальное приобретете в пути. Она кивнула.

— Кайтрин не пойдет за нами, пока не захватит крепость. Ее кавалерия может за день преодолеть расстояние, которое мы проходим за три. Постарайтесь продержаться четыре дня, тогда мы успеем прийти в Себцию.

— Я готов продержаться пять дней, — вздохнул Каварр. — Кое-какие шаги для обеспечения вашей безопасности я уже предпринял. Правда, отряды у вас будут небольшие, но ведь вы и раньше управлялись маленькими силами. Верно я говорю, ваше величество?

— Похоже, мне надо будет это еще доказать, милорд.

Барон Дракона кивнул и посмотрел на Ворона.

— Кайтрин, скорее всего, пошлет за вами сулланкири.

— Либо его голова слетит с плеч, либо моя. Третьего не дано, — невесело улыбнулся Ворон. — Я польщен тем, что вы доверили мне свою жену и детей.

— Я давно за вами наблюдаю, Ворон, и ни разу не было повода усомниться в вашей храбрости и решительности. Мы с вами одного поля ягоды, так что я доверяю вам безоговорочно.

Каварр отвесил всем поклон:

— Желаю быстро и удачно добраться до цели! Ворон подал барону руку:

— А я пожелаю Кайтрин смятения, а войску ее — погибели. Алексия положила свою руку поверх их рук:

— Да будет так!

Уилл наконец-то разыскал Резолюта в саду камней. Он никак не мог поверить, что воркэльф так легко от него ускользнет. Но Уилл все-таки его обнаружил. Он думал, что Резолют удерет, но эльф встретил его холодным взглядом и еще более холодной усмешкой.

— Уж не думаешь ли ты, Уилл, что я трус?

— Раньше я этого никогда не думал, но теперь у меня возникли подозрения. — Ноздри Уилла так раздулись, что касались маски. — Вы, стало быть, бежите, да еще и меня к этому приплели? Дескать, жизнь мою этим спасаете? Так вот я хочу остаться здесь. Я должен здесь сразиться с Кайтрин. Разве вы не слышали то, что я сказал?

— Прекрасно слышал.

— Так к чему тогда эти упреки? Не хотите ли вы, сославшись на меня, скрыть собственную трусость?

Воркэльф вздернул подбородок и сощурил глаза.

— Когда закончишь, скажи.

Голос эльфа не предвещал Уиллу ничего хорошего, и он сказал:

— Ну ладно, выкладывайте, чем можете оправдаться?

— Ты прав, я ухожу из-за тебя, но не потому, что боюсь за твою или свою жизнь. Умереть мы можем как здесь, так и по дороге. Шансы попасть в Себцию невелики. Что до меня, то я не боюсь ничего, а меньше всего смерти.

— Почему же тогда уходите?

— В самом начале нашего путешествия ты заметил, что я предпочитаю сабли бормокинов. Они мне нравятся, это верно, но имеется и другая причина. Эльфийским воином быть почетно. Если у человека есть связь с родиной, он сознает свой долг, знает, что ему делать, а если ему доверяют меч, то это — самая большая ответственность, которую эльф может на себя принять. Потому я и не пользуюсь мечом. В мечах я разбираюсь, умею с ними обращаться, но собственного меча у меня нет.

— Но ведь сейчас у вас есть меч, — нахмурился Уилл.

— Есть. — Резолют медленно вытянул длинное узкое лезвие. Оно было без эфеса и без кожаного чехла, поэтому Уилл не сразу узнал, что это то самое оружие, которое было у Азура Паука. — Задолго до твоего рождения и задолго до рождения твоего деда и прадеда Оракла предсказала мне, что у меня появится меч, который даст мне освободитель Воркеллина. Это он и есть. У этого меча есть имя — Сивере. Он старый, очень старый.

Вор указал на клинок чуть ниже рукоятки:

— В лезвии дырка.

— Это ушко иголки. — Голос Резолюта утратил свойственную ему звучность и силу. — Давным-давно, когда эльфийских земель было куда больше, чем сейчас, в каждой такой земле был свой Сивере. Все они были выкованы одним кузнецом из одной и той же стали. Название произошло от иголки, которой мы сшиваем саваны нашим мертвецам.

— А разве эльфы не живут вечно?

— Многие живут, либо предпочитают покинуть этот мир, как сделали когда-то все взрослые, связанные с Воркеллином. Бывает, что эльфы погибают в результате несчастного случая, и тогда с помощью Сиверса им шьют саван. Эти мечи призывают эльфов выполнить ужасный долг. Эльф, который берет его, обязан кого-то убить.

— Так это меч убийцы?

— И да и нет. Большей частью — нет. Если эльф, вбунтовавшись, идет против своего народа, то причиной этому может быть лишь безумие. Такой эльф становится опасным, и тогда кто-то должен его убить.

— А не может случиться, что этот сумасшедший возьмет Сивере и сам себя убьет?

Резолют протянул меч Уиллу рукоятью вперед:

— Попробуй, возьми.

Уилл потянулся к мечу, но не успел притронуться, как тут же отдернул руку и потряс ею, ощутив страшное жжение. Он хотел было накричать на Резолюта за то, что тот так его подвел, но тут же смутно припомнил, что чувствовал похожее, хотя и более слабое жжение, когда касался его раньше.

— Не понимаю.

— Все дело в магии, заключенной в лезвии. Если меч тебе не предназначен, он тебя ранит. Азур Паук не зря надел на него кожаный чехол, да и перчатки носил, чтобы не обжечься.

— А сулланкири он может убить?

— Я в этом уверен, — кивнул воркэльф. — От него погибли Винфеллис и Сит.

— Сит — это Миралл'мара, верно? Она здесь. Вы можете ее здесь убить.

— Не могу, Уилл, — вздохнул Резолют. — Пока ты не дал мне этот меч, все мои помыслы были устремлены к освобождению родной земли. И вела меня к этому прямая дорога через Кайтрин. Это была великая цель, великая и достойная, но в то же время и эгоистичная. Многие десятилетия я успешно к ней шел, но все происходило случайно. Я спасал людей от нападения авроланов и был доволен.

— Ну а что изменил Сивере?

— Лезвие меня не жалит. Выходит, что меч признал меня, хотя я и не связан со своей родиной. И это странно, так как места, в котором его выковали, давно не существует, и меч этот — вроде меня, такой же бездомный. Какой я из этого делаю вывод, Уилл? На меня ложится большая ответственность, чем я до сих пор полагал. Спасать людей от Кайтрин — задача более благородная, чем уничтожение ее воинства.

Уилл поднял на темя маску, чтобы Резолют как следует разглядел его наморщенный лоб.

— После всего что мы сделали, вы хотите внушить мне, что перед миром у меня большая ответственность и что сами вы до сих пор никакой ответственности не ощущали? Сами вы себя никакими правилами не связывали, а меня заставляли играть по правилам?

Резолют расхохотался.

— Несправедливо, верно, Уилл? Возможно, меня тоже связывали правила, просто я отказывался их исполнять. — Он провел пальцами по эльфийским буквам на лезвии меча. — Подозреваю, что Азур Паук украл этот меч у коллекционера оружия просто так, не зная, с чем имеет дело. Он должен был его украсть, ему предназначено было украсть его, чтобы он затем попал ко мне из твоих рук.

— Ну и берите, мне не жалко.

— В самом деле? — Воркэльф искоса взглянул на него. — Возможно, ты думал, что я безжалостно мучил тебя, готовя к исполнению долга, но сейчас это не важно.

Вор закатил глаза:

— Интересно, может, Кайтрин ищет себе наемника? Вы можете сейчас проткнуть меня мечом, а она вернет меня к жизни.

— Этого не будет, Уилл, если бы даже я и ударил тебя этим мечом. !.

— Почему?

— Все дело в магических символах на мече. Ты ведь видел, как я реанимирую только что скончавшихся?

Уилл вздрогнул:

— Да, видел.

— Так вот, когда кто-то умирает, нитка в ковре их жизни обрывается. Магия, которой пользуюсь я и которой пользуется Кайтрин, эту нитку сращивает. Но она уже не такая прочная, как раньше, потому и жизнь эта уже плохого качества. Сивере же вырывает нитку с корнем, недаром здесь имеется игольное ушко. Связывать уже нечего. Если человек умрет от Сиверса, он умрет окончательно.

— Что ж, — вздохнул Уилл, — все мы когда-нибудь умрем.

— И дети будут слагать о нас песни.

— Или проклинать нас.

— Или проклинать, — кивнул воркэльф. — Но только если нам с тобой не удастся исполнить того, что назначено нам судьбой.

Эрлсток постучал в открытую дверь комнаты Алексии.

— Прошу прощения, ваше величество. Я хочу вернуть ваш меч.

Алекс затянула на переметной сумке последний ремешок.

— Возвращать не надо, я специально его вам послала. — Она кивнула на Ворона, сидевшего на краешке ее кровати. — Барон Дракона сказал, что Кайтрин пошлет вслед за нами сулланкири и что Ворон с ней расправится. У нее останется еще, по меньшей мере, два Темных Наемника, поэтому я и дарю вам меч Маларкекс, чтобы вам легче было с ними справиться.

Эрлсток улыбнулся и вошел в комнату.

— Благодарю за подарок, но ведь это вы убили Маларкекс. И меч по праву ваш. Он слишком драгоценен. Такими вещами не разбрасываются.

Алексия выпрямилась и холодно взглянула на него.

— Скажу вам правду, милорд. Меч этот мне не нравится. Он мне не подходит. На вашем оружейном складе я подобрала себе то, что нужно. Так что я настаиваю на том, чтобы вы взяли его себе.

Эрлсток хотел возразить, но в разговор их вмешался Ворон:

— Не тратьте слов, ваше величество. Уж если она на что-то решилась, то не отступит. Мы же понимаем, в какой переделке вы здесь окажетесь. Так что меч вам не помешает.

Принц согласно кивнул:

— Должно быть, они там сейчас жалеют, что меч достался противнику.

Алексия перекинула сумку через плечо.

— Меч этот — дело рук Кайтрин, и ей ничего не стоит сделать еще один, а вот сулланкири создать не так просто. Убивая их, вы отвлекаете Кайтрин от основной борьбы.

— Хотелось бы надеяться на большее, однако я не стану обижаться на судьбу, даже если это окажется единственным нашим успехом. — Эрлсток добавил, заметив, что Ворон указал Алексии на дверь: — Постараюсь воспользоваться вашим подарком как можно лучше.

— В этом я не сомневаюсь. — Алекс положила руки ему на плечи. — Ваши люди будут в безопасности. Мы за этим проследим.

— Я в этом тоже не сомневаюсь. — Он улыбнулся ей. — Счастливого пути!

— Да не оставит вас мужество! — Алексия пошла было, но задержалась в дверях. — Может, хотите что-нибудь передать отцу?

Эрлсток сначала помотал головой, но тут же спохватился:

— Пожалуй, передайте. Скажите ему, чтобы ради блага народа он перестал наконец быть трусом.

Принцесса широко раскрыла глаза:

— Так и передать?

— Если вы смягчите мои слова, то он на них и внимания не обратит, — вздохнул Эрлсток. — Решит, что сказал их не я, а кто-то другой.

ГЛАВА 72

Сначала Алексия ехала впереди колонны беженцев, а потом перебралась поближе к авроланам. Солнце светило ярко. Ей было жарко в тяжелой кольчуге, надетой поверх стеганой куртки, но скидывать ее Алекс не собиралась: глупо было бы верить обещаниям Кайтрин не трогать колонну.

Все гражданское население покинуло крепость через маленькие южные ворота. Южный фланг войска Кайтрин отошел назад, чтобы дать им свободно пройти. Женщины и дети, которые могли идти, шли пешком. Многие тащили на себе тюки с одеждой, одеялами, рисом, сушеным мясом и вяленой рыбой. Так как многие из них были родом из Ориозы, то неудивительно, что они надели маски солдат, оставшихся в крепости, а солдаты смастерили себе взамен самодельные маски.

Алексия их понимала. Жителей Ориозы всегда можно было узнать по их маскам. Семьи благоговейно хранили маски родственников. Отдав беженцам маски жизни, солдаты Ориозы уходили вместе со своими семьями. Житель Ориозы без маски все равно что мертвец. Воины собирались дорого продать свою жизнь и уже числили себя среди погибших.

Солдатам Ориозы можно было всем уйти на юг. Дотан Каварр приказал ориозским разведчикам сопровождать беженцев и, кроме того, направил с ними легион механоидов, тоже из Ориозы. Некоторые ориозские солдаты — либо совсем юные, либо очень старые — отправились вместе с беженцами, а остальные остались в крепости. Часто те, кто хотел уйти, менялись местами с разведчиками, пожелавшими остаться.

Алексии показалось странным, что в тот холодный дождливый день, когда кампания их только началась, все выехали из Ислина в приподнятом настроении. А вот сейчас, покидая Крепость Дракона под лучами жаркого солнца, она ощущала внутреннюю пустоту и по лицам других людей понимала, что в своем настроении не одинока. Ворон подъехал к ней:

— У нас примерно две тысячи людей: пятьсот солдат, еще сто человек имеют представление о сражении. Остальные — женщины и дети. На каждого взрослого приходится примерно двое детей. Имеется также двадцать повозок с продуктами и сто лошадей, в основном рабочих.

— А вы уверены в том, что мы поступаем правильно? — спросила Алекс.

Ворон вздохнул:

— Я вообще ни в чем не уверен, однако знаю, что зря бы Каварр ничего не предложил. Нам нужно сделать все, что от нас зависит.

— И мы это сделаем. — Алексия положила руку ему на плечо. Колонна беженцев растянулась длинной змеей в сторону юга.

Механоиды шли так, что, случись юго-восточным драгонелям открыть огонь, первый удар пришелся бы по ним. И это было смешно: ну как, в самом деле, сотня мужчин и женщин, состоящих наполовину из металла, остановит авроланов, пожелай те совершить нападение. Однако вопреки всему механоиды сохраняли такой порядок.

Противник пока себя никак не проявлял, правда, золотой дракон летел в сторону юга. Вид у него был грозный. Принюхиваясь, он зорко наблюдал за беженцами, хотя особо к ним не приближался и пламя из ноздрей не выпускал.

Керриган с Ломбо и Квиком шли позади, опекая группу детей. Маленький Сприт, развлекая малышей, выделывал в воздухе забавные пируэты. Ломбо нес на себе двоих детишек. Керриган — с тростью в руке — шагал впереди полудюжины маленьких мальчишек, словно гусь с гусятами. Толстый маг повесил через плечо и свою, и детскую поклажу. Он не спускал глаз с востока, и Алекс знала: напади на них авроланы, и Керриган будет стоять насмерть, защищая вверенных ему малышей.

Как только все повозки выкатились из Крепости Дракона и южные ворота закрылись, воины выстроились на крепостной стене и подняли оружие, салютуя беженцам. Затем грянуло дружное «ура». Снова и снова, три раза подряд. И заплаканные, напуганные беженцы, заслышав это, не могли не воспрянуть духом. Дети зашагали веселее, а взрослые распрямились.

Алекс развернула лошадь, когда мимо нее проехала последняя повозка, и вместе с Вороном присоединилась к Резолюту и Уиллу. В молчании все четверо подъехали к поджидавшим их механоидам, и Алекс направилась их к левому флангу. Колонна растянулась на милю. Она проходила сейчас мимо холмов. Всадники поднялись на самый высокий холм и оглянулись на Крепость Дракона.

Принцесса покачала головой. Авроланы уже пошли вперед, а дракон лениво завис над полем боя.

— Я понимаю, что мы должны были так поступить, и принимаю это, но в душе я чувствую себя последней трусихой.

Серебряные глаза Резолюта яростно сверкнули.

— Не забывайте, принцесса, что им легче, чем нам. Единственное, что им нужно делать, — это убивать. Мы же обязаны выжить. Мы не просто охраняем их семьи. Они надеются на нас, от нас зависит их будущее. И мы должны добиться успеха, иначе умрут и они вместе со своими надеждами.

Стоя на крыше башни Короны, Эрлсток наблюдал за продвижением беженцев. Он ждал, когда Алексия обернется и посмотрит на крепость. Он надеялся, что это произойдет, и даже думал, что она попробует отыскать его глазами. Романтических чувств он к ней не испытывал; Эрлсток чувствовал лишь то, что ощущает любой мужчина, который видит перед собой исключительно красивую женщину, не более того. Сердце Эрлстока было уже занято: среди беженцев находилась его любовница вместе с их сыном. Полковник Хокинс обещал присмотреть за ними, но Лариса сказала, что никаких привилегий ни ей, ни мальчику не надо.

Принц надеялся, что Алексия оглянется и увидит, что Крепость Дракона вот-вот захватит водоворот боя. Ничего не скажешь: скорость и мощь атаки авроланов удивила защитников крепости. Драгонели, те самые, что Уилл окрестил швырялками, они здесь увидели впервые. Урон, который эти орудия нанесли, заставил барона Дракона немало поломать голову, обдумывая способы защиты. Однако, не имея перед собой образчика вражеских снарядов, задачу эту решить было нельзя.

Эрлсток невольно улыбнулся. Кайтрин — не единственная, кто создал новое оружие. Он очень надеялся на то, что Алексия и ее друзья поймут: те, кто остался в крепости, не намерены умереть. Их цель — убить как можно больше авроланов. И мы к этому очень хорошо подготовились.

В задних рядах авроланов загремели барабаны. Легионы реанимированных мертвецов пошли вперед, к северной стене подкатили драгонели. Другие отрядыбыстро двинулись к главным воротам. Да тут еще и дракон, который может ударить куда захочет. Эрлсток глянул на барона:

— Куда вы намерены меня поставить? На батарею Гидры, или, может, мне пойти с вами к главным воротам на Львиную батарею?

Каварр на мгновение задумался, а потом указал на север:

— Ваши люди сейчас там. Там вы мне и понадобитесь. Если Кайтрин нанесет удар по главным воротам, я буду наготове там, а вы готовьтесь командовать резервом.

Эрлсток отдал честь:

— Как прикажете, милорд. На всякий случай хочу поблагодарить вас за все то, чему вы меня научили.

— Вы были способным учеником. — Каварр тоже отдал честь и улыбнулся. — Можно мне задать вам вопрос?

— Разумеется.

Каварр похлопал себя пальцем по носу.

— Вы до сих пор в маске жизни. Почему вы не отдали ее Хокинсу, чтобы он отвез ее на юг?

— Он бы ни за что не согласился. Сказал бы, что я сам должен ее туда привезти. — Принц покачал головой. — К тому же неужели вы решили, что я могу отдать ее отцу?

— Да, это и в самом деле невозможно.

Эрлсток улыбнулся:

— Если найдете меня мертвым, обещайте бросить мою маску в море. И тело — тоже, если от него хоть что-нибудь останется. Я успокоюсь в море рядом со своей матерью.

— Не беспокойтесь, все сделаем, как вы хотите.

— А у вас есть какие-нибудь пожелания?

Каварр рассмеялся и похлопал рукой по толстой стене башни Короны.

— Я вырос в Крепости Дракона и построил еще одну крепость. Благодарю вас за заботу. Пусть мой дух останется здесь. А вам пора идти. Передайте полковнику Татту, чтобы он дал сигнал солдатам занять свои места.

Эрлсток кивнул и вошел в башню. Он разыскал механоида, отвечавшего за подачу сигналов, и передал ему распоряжение барона.

Затем вышел и направился к северной батарее. Там стояла дюжина орудий, направленных на форт, который авроланы захватили накануне. Жерло каждого орудия выполнено было в виде змеиной головы, а корпус украшен чешуей, потому батарея и получила название Гидра.

Капитан Герхард отдал честь:

— Драгонели нацелены и заряжены. Противнику не поздоровится.

— Хорошо. Туннель пока не взят?

— В главном туннеле устроены западни, и, согласно плану, его затопили. — Механоид улыбнулся. — Мы сначала дождались, когда они туда войдут, а потом затопили. Там, возможно, полдюжины отрядов.

— Не дайте им там расслабиться. Вода в легких мертвецов не остановит.

— Да, сэр. — Герхард подошел к встроенной в стену переговорной трубе и прокричал распоряжение стоявшему в темноте отряду.

Ему ответили:

— Мы готовы.

— Хорошо. — Барабанный бой достиг крещендо. — Они наступают.

Авроланы пошли вперед, а новый вид драгонелей выпустил снаряды, которые, описав дугу, залетели в Лабиринт. Бомбы взрывались в воздухе, разлетаясь на мелкие металлические осколки. Один такой снаряд ударил в батарею и, едва не задев Эрлстока, отскочил от металлической руки Герхарда.

Механоид посмотрел на яркую отметину:

— Надо будет после боя покрасить.

Драгонели, которые стояли на захваченном форте, не так легко было перенацелить на крепость, поэтому авроланы расширили бойницы, чтобы установить туда свои орудия. Что ж, Герхарду и его бойцам удобнее будет стрелять по большой цели.

Драгонели противника выплюнули огонь и сталь. Металлические шары отскочили от стен крепости. Несколько камней вылетели из затрясшейся стены и ударили рикошетом по батарее, но механоиды не обратили на это внимания. Они давно уже нацелили свои орудия, выверили расстояние вплоть до дюйма и зарядили драгонели как положено. Эрлсток кивнул, и Герхард отдал приказ:

«Пли! »

Драгонели взревели и откатились, жерла их выбросили пламя. Над батареей поднялся дым. У Эрлстока зазвенело в ушах, из глаз потекли слезы, но ветер быстро унес дым, и он увидел, что механоиды протерли орудия и быстро их перезарядили. Эрлсток взглянул на форт. Бойницы разворотило выстрелом. Одно вражеское орудие взорвалось и сползло по стене наружу, другие разметало по сторонам. Один бормокин повис на развороченной бойнице, а разорванные тела остальных валялись где попало.

За фортом, однако, сгущались тучи. Отряды авроланов все прибывали, пользуясь фортом как прикрытием. В первых рядах шли реанимированные чудища. «Швырялки» метали снаряды, но отдаленные их взрывы не заглушали хриплые выкрики живых мертвецов.

Герхард — лицо его после первого выстрела было перепачкано сажей — кивнул Эрлстоку:

— Мы зарядили орудия разрывными снарядами.

Принц одобрил:

— Хорошо. Они, похоже, передвигают драгонели наверх.

— Две батареи и примерно двадцать драгонелей. — Герхард подал команду в переговорную трубу: — Подготовиться к стрельбе по окопу!

Авроланы, передвинув орудия, установили их чуть позади форта. Это давало им возможность ударить по батарее Герхарда, не подставляя себя при этом под огонь западной батареи под названием «Орел». Механоид подождал, пока медленно горящие запалы распределятся по всем орудиям, и крикнул в трубу:

— Огонь по окопу!

Зная, что сейчас произойдет, Эрлсток сел на корточки и прижался к стене. Во время первой осады Крепости Дракона он был еще ребенком, а у Кайтрин тогда была всего лишь одна драгонель и ограниченное количество взрывчатого порошка. Телега, на которую порошок был погружен, сломав ворота, въехала на территорию крепости и, оказавшись в тупике, загорелась. Последовавший за этим взрыв сровнял с землею часть города.

Для того чтобы в будущем такого не повторилось, барон Дракона приказал разместить склады с взрывчатым порошком под землей. Туннели между крепостью и фортами проложили чуть выше складов, однако, как только авроланы захватили форты, туннели были затоплены.

Боковые туннели, которые шли параллельно главному и спускались к складам, затоплены не были. УрЗретские саперы пробрались туда и достали большое количество бочонков с порошком. Затем они рассыпали порошок по туннелям и по сигналу подожгли его.

Авроланские драгонели, взревев, обрушили на батарею металлические шары. Один шар перекосил ствол орудия и угодил во взрывника, после чего прижал к стене заряжающего и раздробил ему правую руку. Заряжающий завопил, а рука его повисла бесполезной массой покореженного металла и разорванных проводов. Фрагменты стены разбили ему лицо там, где не было металлических вставок, а затем все тот же помятый этот шар обрушился в середину батареи и упал на уже сплющенную сторону.

Минутой позже форт последовательно сотрясли три взрыва. Первый взрыв прозвучал приглушенно, после второго — мощного — кое-где вспыхнул огонь и повалил дым; но все это явилось лишь прелюдией к третьему, оглушительному взрыву. Из сердца форта вырвался вулкан, взлетели к небу камни, опалубка, тела защитников. Огонь из ярко-красного сделался серебристым, стены обрушились наружу.

Ударная волна сотрясла драгонели, мортиры треснули, каменное мощение под орудиями разошлось. Эрлстока подкинуло, и он тяжело свалился на землю, отплевываясь от пыли и дыма. Он протер забитые пылью слезящиеся глаза и помотал головой, стараясь избавиться от звона в ушах. Затем он высморкался, и из носа хлынула кровь.

Дым чуть развеялся, и принц увидел, что Герхард смеется и показывает куда-то пальцем. От форта не осталось ничего, кроме дымящейся воронки, из которой время от времени вырывались небольшие взрывы. Передние ряды авроланов разорвало на части шрапнелью, и поле было усеяно кровавыми подергивающимися телами. Те реанимированные мертвецы, которые уцелели, цепляясь за землю, тащили вперед то, что осталось от их тел. Они подбирались к крепости все ближе и ближе. Эрлсток не видел отсюда драгонели противника, зато повозка с взрывчатым порошком ярко горела, и взрывы укладывали защитников на землю.

Принц подошел к переговорной трубе и прокричал в нее: — Взрывникам подготовиться!

На крепостной стене установлены были между зубцами полые трубки. По приказу Эрлстока открыли клапан, и из резервуара пошло через форсунки масло. С помощью простого заклинания военный маг поджег масляный поток, в котором заживо сварились как живые, так и полумертвые авроланы.

Затем Герхард вместе с батареей Гидры открыл огонь. Залпы совершались каждые две минуты. Большие металлические шары пробили бреши в рядах противника, шрапнель разрывала на части целые отряды. И хотя стреляли они так быстро, как только могли, хотя масло лилось без остановки, авроланы подбирались все ближе и ближе, тем более что развалины форта служили им бруствером, за которым они установили свои драгонели.

Эрлсток почувствовал, как на землю опустилась черная тень. Он посмотрел на восток: это горели главные ворота и плавился камень. В небе кружил золотой дракон, который опустился на башню Короны. Взмах хвоста — и древко штандарта разлетелось в щепки, на землю полетел флаг с изображенным на сером полотнище черепом черного дракона. Дракон уселся на выступ башни, царапая когтями камень. На крышу башни, в отличие от своего предшественника, он садиться не стал.

Извлек, стало быть, урок из прошлой неудачи. Четверть века назад дракон вспорол крышу Башни Короны и угодил в ловушку, подстроенную ему бароном. И хотя ныне Башня Короны была слишком маленькой и приземистой, чтобы устроить в ней такую же западню, наученный горьким опытом дракон рисковать не стал, а принялся разбирать кладку, намереваясь попасть в комнату, где хранились фрагменты.

Дракон был не промах, но и Каварр тоже не почивал на лаврах. В лабиринте имелись и другие башни и блокпосты, в которых хранились продукты и вооружение, необходимые для обороны. В каждом лабиринте имелась большая драгонель. Орудия эти были слишком большими, чтобы их можно было передвинуть, да и скорострельностью они не отличались. Драгонели были установлены так, чтобы охватить все стороны света. С помощью сложной системы блоков и рычагов можно было приблизительно настроить их на цель; впрочем, для такой огромной цели, как дракон, большой точности и не требовалось. Маги, приписанные к орудийным расчетам, общались друг с другом с помощью арканслаты, так что когда дракон принялся крушить стену и сбрасывать на землю большие гранитные блоки, орудийным расчетам был дан приказ открыть огонь.

Большие драгонели не могли действовать слаженно. Впрочем, большого значения это и не имело. Диаметр их ствола примерно равнялся щиту воина и составлял два с половиной фута. Металлический шар такого размера был бы слишком тяжел, и при выстреле орудие просто бы разорвало. Можно, конечно, начинить его мелкими шарами — величиной с кулак, но они бы не пробили броню дракона: отлетели бы, возможно одна-две чешуйки, и животное только обозлилось бы.

Использовав когда-то для убийства дракона длинную иглу, барон Каварр решил повторить свой успех, приготовив на этот раз много игл. Каждую большую драгонель он зарядил деревянным бочонком. В бочонок залил воск и вставил в него по восемнадцать стальных игл длиною в ярд. Концы игл, острые как бритва он сделал толстыми, способными пробить броню дракона. Огонь при выстреле заполнял металлическую трубку, воск таял, бочонок отскакивал в сторону, а раскаленные иглы летели в заданном направлении.

Иглы, выпущенные с южной стороны, угодили в рану, полученную драконом на Вильване. Выстрел с запада получился не таким удачным, хотя и в этом случае несколько игл пробили дракону щеку, а одна поразила ему левый глаз. Залп с севера оказался очень точным: иглы вспороли дракону правый бок, пронзили лапу, крыло и хвост. Ни одна из этих ран не была смертельной, но иглы глубоко вошли в тело, порвали мышцы, и на землю хлынула огненная черная кровь.

Самым удачным оказался залп с восточной стороны: иглы пронзили дракону спину, плечи и шею, раздробили кости.

Дракон соскочил с башни, желая убраться восвояси, но левое крыло отказалось ему подчиняться. Одна из игл порвала ему нерв и парализовала крыло. Здоровое крыло сделало мощный замах, хвост яростно взметнулся, и полуслепой дракон рухнул вниз, в развалины обрушившегося здания.

Эрлсток радостно завопил и побежал вниз по дамбе к солдатам. Он показал им рукой на восток, на разрушенные главные ворота, но прежде чем принц успел отдать приказ двигаться в том направлении, позади него что-то со звоном упало. Солдаты широко раскрыли глаза и попятились. Принц оглянулся через левое плечо и увидел, что один из снарядов медленно, словно бы нехотя летит по воздуху.

Какую-то долю секунды он попытался запомнить, как выглядит загадочный шар, чтобы потом доложить барону.

Но вскоре Эрлсток сообразил, что учитель так и не получит от него эту важную информацию, потому что шар взорвался.

ГЛАВА 73

Алексия пыталась отогнать прочь тревожные мысли. Она внушала себе, что эвакуация идет пока лучше, чем ожидалось. В первый день они прошли больше, чем планировали. Во второй — добрались до тайника с продовольствием и оружием, устроенного там предусмотрительным Дотаном Каварром. Керриган нейтрализовал наложенные на тайник магические заклинания, и теперь у них было в изобилии продуктов и оружия — каждый член отряда оказался вооружен.

Всю вторую половину дня механоиды обучали нестроевиков обращению с оружием. Алекс не рассчитывала, что эти люди смогут хоть сколько-нибудь оказаться полезными в случае нападения на колонну авроланов. Но с психологической точки зрения это было неплохо: люди решили, что смогут защитить своих детей, и почувствовали себя увереннее.

К вечеру этого второго дня Алекс надо было принять серьезное решение. Пери, слетав на разведку, принесла сообщение (подтвержденное Вороном и Резолютом), что колонну уже преследуют. Кавалерия авроланов шла на юг параллельным им курсом. Авроланы держались востока, отрезая беженцев от реки Тиник, которую они могли бы перейти вброд у Иватсенской излучины, после чего добрались бы на плотах до Себции. Авроланы в любой момент могли обойти их и пригнать назад, в Крепость Дракона.

Перед Алексией стоял вопрос: говорить или нет беженцам о том, что авроланы их преследуют? То, что кавалерия по определению не участвует в осаде крепости, было ясно каждому, но раз Кайтрин послала обоих кавалеристов преследовать колонну, можно было предположить, что дела у нее идут успешно.

С другой стороны, дракона она за ними не выпустила, хотя он мог появиться в любой момент. Алексия не знала, действительно ли Кайтрин решила отпустить беженцев: у Кайтрин нет никакой причины идти им навстречу, а потому она всегда могла нарушить свое обещание. Возможно, ей просто захотелось поиграть, а когда эта игра наскучила, она решила разом с ней покончить.

Алексия размышляла целый день, прежде чем принять решение. За это время она узнала, что их преследуют два легиона кавалерии. Один состоял почти полностью из темериксов под началом вилейнов. Вторым легионом — тяжелой кавалерией — командовал сулланкири Ганагрей.

У Алексии имелось против них шестьсот солдат, но рассматривать как тяжелую инфантерию можно было только механоидов. Вот кто бы здесь пригодился, так это ориозские разведчики, но две трети из них остались в Крепости Дракона. Хотя солдаты из разведотряда отличались смелостью и готовы были защищать свои семьи до последней капли крови, они не были подготовлены к сражению в лесистой местности.

Алекс рассчитывала прежде всего на ландшафт. Дорога шла через поросшие лесом холмы, и это давало им возможность обороняться. Для стоянки Пери подыскала прекрасное место. Две реки окружали ромбовидный холм с плоской вершиной. Беженцы разместились на нем все и сразу же принялись рыть окопы и устраивать брустверы. Солдаты пошли на запад и восток, заняли позиции на склонах холма, за реками. Механоиды, оставшиеся с Алекс, являлись главной ее силой. Разведчики пошли на юг, а разнокалиберные отряды вместе с гражданским населением образовали северный фланг.

Алекс была уверена, что если атака и состоится, то произойдет это ночью, потому что в темноте у авроланов имелось преимущество. Ей требовалось это преимущество устранить. Алекс отправила солдат за дровами для костров, попросив их соблюдать осторожность, потому что в лесу было сухо, а ветер дул с востока. Не хватает ей еще сжечь в лесу собственных людей.

А если такая судьба постигнет авроланов… что ж, против этого она возражать не станет. Как только на востоке взошла молодая луна, Резолют, Ворон и двое механоидов начали разжигать костры. Высоко взвилось оранжевое пламя, ветер подхватил дым. «Ну, если уж и это не привлечет внимания авроланов, — подумала она, — то ничего другого придумать уже невозможно».

В лагере беженцев Уилл в десятый раз проверил, на месте ли у него кошелек с боевыми звездами. Ему не хотелось оставаться с женщинами и детьми, но Алекс отвела парнишку в сторонку и сказала, что, так как буквально все знают о пророчестве, его присутствие придаст беженцам мужества. То, что и Керригана тоже оставили в лагере, немного успокоило Уилла, к тому же он и сам видел, проходя мимо людей, что, завидев его, они облегченно вздыхали.

Старого капитана инфантерии оставили в лагере за главного, хотя там имелись и зарекомендовавшие себя воины — Ломбо и Дрени. Ломбо во всем помогал капитану и играл с детьми, родители устраивали на вершине горы заградительные сооружения. Дрени ходил по лагерю, разговаривал с каждым человеком, улыбался, подбадривал. Спокойный и уверенный его вид действовал на всех благотворно. Остальные родители расположились между лагерем и оборонительной линией. Они держали наготове стрелы, мечи, кинжалы, некоторые подготовили большие камни.

Уилл подошел к Керригану. Тот явно нервничал: хмурился, смотрел себе на руки. Переодеваться в робу он не стал, нацепив на себя и старую пиратскую одежду, и форменную тунику Крепости Дракона.

— Ты должен сделать все правильно, — сказал ему вор, — смотри не ошибись.

— Да знаю я! — огрызнулся Керриган и сжал кулаки. — Оставь меня в покое. Убирайся.

И пошел было прочь, но Уилл схватил его за руку и повернул к себе.

— Эй, Кери, куда пошел?

— Не называй меня Кери.

— Послушай, ты нервничаешь, я тоже. Но ведь люди на нас рассчитывают. В основном они рассчитывают на тебя, потому что от тебя многое зависит.

— Думаешь, я не знаю?

— Ну и хорошо. Я просто хотел убедиться, что ты с нами.

— Что ты хочешь этим сказать? — Керриган наморщил лоб и скрестил на груди руки.

Уилл подошел к нему ближе и понизил голос: — Когда мы ушли от пиратов, эльфы задали тебе работу. На корабле ты помалкивал, общался только с эльфами, а в крепости тебя и вообще видно не было. Появился ты, только когда решили уходить. Всю дорогу ты возился с детьми. А тех, кто был с тобой на Вруоне, ты избегаешь. Думаешь, что мы виним тебя в смерти Орлы?

Керриган заморгал:

— Что ты говоришь? Вор заговорил еще тише:

— Что до меня, то я не считаю тебя виноватым, да и никто не считает. Никакой твоей вины в этом не было. Так что больше от нас не прячься.

Адепт вскинул голову:

— Так ты решил, что я прячусь?

— Да это яснее ясного, — усмехнулся Уилл.

— В самом деле? — прищурился маг. — Надеюсь, что вор ты хороший, а вот с чтением мыслей у тебя плоховато. Я вовсе не об этом сейчас думаю. Не прячусь я ни от кого и раньше не прятался.

— Не прятался? А почему тогда в крепости тебя не было видно?

Керриган замялся:

— Я спал. Очень устал и отсыпался.

— Пусть будет так, — фыркнул Уилл и пошел прочь. — Хорошо, что ты сейчас с нами… и проснулся… это — самое главное.

Авроланы заметили костры. В темноте вспыхнул зеленый колдовской огонь, и появились вилейны, а за ними — темериксы. Темериксы, комически покачиваясь на мощных ногах, шипя и визжа, галопом неслись к позициям механоидов.

Алекс казалось, что это походило не столько на сражение, сколько на большую драку. Ворон, укрывшись за деревом, быстро выпускал стрелы. Он целился в вилейнов, и если не попадал в кого-то из них, то колдуна приканчивала боевая звезда, выпущенная Резолютом. После того как всех командиров перебили, темериксы продолжали наступление, но атаки их утратили согласованность. Они знали лишь одно: рвать зубами и разрывать когтями то, что вставало на их пути, и при выборе цели руководствовались теми критериями, которые сложились в их маленьком мозгу. Задачу смять фланг или пробить брешь в позиции противника они себе не ставили.

Оборонительные мероприятия, проведенные механоидами, сбили темериксов с толку. Те, которые перепрыгивали линию обороны, оказывались в сетях или налетали на протянутые между ветвями деревьев веревки. Другие перепрыгнувшие через выставленные воинами пики падали на землю, утыканную острыми деревянными шипами, и вспарывали себе бедра и брюхо. Близко стоящие друг к другу деревья мешали их негибким хвостам: темериксы не могли быстро развернуться, а потому вместо солдатской плоти заглатывали порцию металла.

Механоиды бились, как демоны: ведь у них, как и у темериксов, были собственные шипы. Сражение утратило целостность, и теперь друг с другом бились маленькие группы. В ход шло все: колющее оружие, зубы и когти. Алекс почти жалела о том, что с ней сейчас не было меча Маларкекс, хотя и без него она действовала успешно: вспарывала горла, отрубала конечности; правда, темериксы рвали на ней доспехи, и несколько раз их когти дошли до тела.

Легкая кавалерия противника дело свое сделала: она завязала бой с механоидами, а в это время вперед рванулись тяжелые кавалеристы. Всадники проскочили через костры на гигантских темериксах, не потеряв при этом присутствия духа. Петляя между деревьями, они быстро вышли в центр линии обороны. Некоторые ездоки слишком далеко наклонились вбок и, наскочив на дерево, вылетели из седла. Кое-кого подвели и темериксы, свалившиеся прямо на деревянные шипы; однако большинству все же удалось проскочить через механоидов, после чего они растворились в темноте.

Ганагрей осадил своего темерикса и начал подавать гортанные команды всадникам, бившимся с механоидами. Из темноты, жужжа, вылетела боевая звезда и вошла в левый глаз темерикса Ганагрея. Она поразила ему мозг. Темерикс задергался и завалился набок.

Сулланкири успел с него соскочить (не слишком быстро и ловко) и достал из переметной сумки обоюдоострый боевой топор. Он покружил им над головой и высек искры из металлической руки Механоида, смяв ее до неузнаваемости.

Этот сильный удар свалил Саллита Хокинса на землю. Сулланкири поднял топор, чтобы убить его, но не успел: в правый глаз ему вонзилась стрела. Реанимированный мертвец сделал два шага назад, а за это время Хокинс успел подняться на ноги и оглянулся в поисках оружия.

Ворон бросил ему свой серебряный лук:

— Подержи пока.

А сам выхватил Цамок. Драгоценный камень ярко сверкнул в клинке, осветив бороду и волосы.

Ганагрей зарычал и пошел на него, но Ворон, легко отразив удар, всадил авролану меч в живот. Тот взвыл — в месте удара засветилась кольчуга — и двинул Ворону бронированной перчаткой в ключицу. Ворон упал.

Здоровый глаз сулланкири загорелся зловещим зеленым огнем, и он пошел на лежащего человека. Ворон, однако, успел подняться и парировал следующий удар. Сделав быстрый выпад, он постарался вонзить нож Ганагрею под мышку, но клинок соскочил с блестящих доспехов.

Потом, увернувшись от удара, который мог разрубить его пополам, Ворон обеими руками взялся за меч и ударил противника по предплечью. Цамок высек серебряные искры из доспехов сулланкири, оставив на них небольшую треугольную впадину, но прорезать броню не удалось. Впадина засветилась зеленым светом, послышался скрип, и металл принял первоначальную форму.

У Алекс пересохло во рту. Сулланкири можно одолеть магическим оружием, но Кайтрин сделала доспехи Ганагрея непроницаемыми, и стало быть, сулланкири был неуязвим. Цамок может его убить, но прежде нужно до него добраться, а Ворону не пробить его броню.

Снова и снова Ворон наступал на Ганагрея. Один удар едва не прорезал шлем сулланкири на затылке, но место это засветилось зеленым огнем, и кольца сплелись как ни в чем не бывало. Чем больше уставал Ворон, тем удачнее становились удары сулланкири. Ворон отразил много ударов и увернулся от стольких же, но все же получил раны над ребрами и на левом бедре.

Оглядываясь назад, Ворон стал отступать. Сулланкири шел за ним, и Ворон двигался все быстрее. Авролан тоже прибавил скорость. Ганагрей пробормотал что-то неразборчивое, а потом дернул за торчавшую у него из головы стрелу, сломал ее и отбросил половину ее в сторону.

Алекс в этот момент разрубила бормокина и швырнула тело в сторону. Она видела, как Ворон подбежал к толстому дереву, прислонился к нему спиной и вытянул вперед меч. Ганагрей хрипло рассмеялся, решив, что Ворон пришел в отчаяние. Облаченный в магическую броню, он мог без вреда для себя наткнуться на меч противника и при этом раздавить Ворона.

Сулланкири заторопился. Удерживая в правой руке топор, он пошел на Ворона, собираясь в последнюю секунду выбить у него меч. Ворон же отступил в сторону, чтобы разбежавшийся сулланкири врезался в дерево. Возможно, тогда он найдет способ убить его.

План Ворона почти удался. Ганагрей и в самом деле налетел на дерево с оглушительным грохотом. Посыпалась кора. Голова сулланкири ударилась о ствол так сильно, что остаток стрелы глубоко вошел ему в затылок и пробил шлем, порвав несколько колец. Кольца вспыхнули ярко-зеленым огнем и соединились вокруг наконечника стрелы.

Все было бы хорошо, если бы Ворон действовал быстрее. Ему помешала рана в левой ноге: когда сулланкири врезался в дерево, ногу Ворона зажало между стволом и Ганагреем. Ворон упал и схватился за корни, стараясь выбраться на волю, а сулланкири отскочил и попятился.

Броня Ганагрея была порвана от горла и до талии. Металл заскрипел, когда зеленый огонь прошелся по нему волной. Ганагрей выгнул дугой спину, и это, как видно, помогло: доспехи приняли первоначальный вид. После этого сулланкири оглянулся по сторонам. Увидев Ворона с покалеченной ногой, он двинулся на него.

— Ворон! — закричала Алекс и швырнула мечом в сулланкири. Меч отлетел от спины монстра, не причинив тому никакого вреда. Сулланкири даже не обратил на него внимания. Он подобрал топор, и Алекс кинулась за ним следом, хотя и знала, что не успеет добежать; да если и добежит, что она сможет сделать?

К счастью, значения это уже не имело.

— Ганагрей! — голос Резолюта перекрыл шум сражения. — Ты кое-что позабыл!

Сулланкири повернулся в сторону воркэльфа. Здоровый его глаз смотрел по сторонам, стараясь понять, откуда ему грозит опасность. Увидел он всего лишь эльфа с палкой в правой руке и мечом — в левой. Опасаться тут нечего.

На правой руке Резолюта загорелась голубым огнем татуировка, и секунду спустя палка в его руке вспыхнула ярким пламенем. Стало ясно, что это не просто палка, а половина стрелы, которую выбросил сулланкири.

Другая половина застряла в его мозгу.

Из ноздрей Ганагрея повалило пламя, и живой мертвец схватился за лицо. Стрела в его голове загорелась, и мозг потек из ушей. Сулланкири запрыгал на месте, как человек, проглотивший по неосторожности слишком горячую еду. — Ноги его подкосились, и он свалился на землю. Резолют подошел и всадил ему в лоб меч Сивере. Он несколько раз повернул меч и выдернул. Из черепа сулланкири вылетел маленький вулкан.

До лагеря беженцев долетали военные кличи людей и визгливые крики темериксов. Уилл, нервничая, стоял возле Дрени. Он не мог понять, приближались ли к ним эти крики или нет, и смотрел в темноту, которую не могли разогнать отдаленные костры. Ломбо прислушивался, выставив ухо, но Уиллу это не сильно помогло, потому что панк не мог дождаться, когда начнет убивать темериксов голыми руками.

Когда панк оживился, Дрени взял за плечо капитана инфантерии. Тот поднял на него глаза, а потом обратился к Керригану:

— Будьте добры, адепт.

Подойдя к южному концу оборонительной линии, Керриган взмахнул рукой. Из кончиков его пальцев посыпался дождь искр. Каждая искра увеличивалась в размерах и превращалась в бело-голубой шар размером с голову человека. Шары поплыли через ущелье на восток и осветили темные тени под деревьями.

Теперь все увидели двигавшихся по лесу темериксов. Уилл был рад свету, тем более что люди от страха очень кричали. Одни взрослые увели детей в другой конец лагеря, другие встали стеной, преграждая дорогу врагу, а еще сотня людей ждала приказа.

Часть темериксов выскочила с дальнего конца, надеясь перепрыгнуть овраг, но расстояние оказалось слишком большим: они ухнули «а дно и стали карабкаться по отвесной стене. Соскользнув по прошлогодней листве в реку, они не успокоились и повторили попытку. Товарищи их обошли овраг и поднимались в гору.

Следом спускалась тяжелая кавалерия.

Дрени кивнул капитану:

— Давайте.

— Ну, ребята! — послышался его громкий, слегка дрожащий голос. — Огонь!

Как и объяснял Ворон, драконетты уступали луку в точности, зато выучиться стрелять из них было куда легче. Можно было и вовсе не учиться. В тайнике, который оставил им предусмотрительный барон Дракона, был большой запас этого оружия, вместе с взрывчатым порошком. Никто из беженцев оружия этого раньше не видел и не увидел бы, если бы им не пришлось уйти из крепости, а вот механоиды с этим оружием были знакомы, они-то и научили людей им пользоваться.

Ополчение взяло под прицел противника. Пальцы нажали на спусковые крючки, загорелись запалы, загремели нестройные выстрелы. У некоторых произошла осечка, двое стрелков погибли, так как драконететы взорвались у них в руках, но остальные действовали безупречно: их снаряды поразили темериксов. В воздух поднялись перья. Раненые монстры вопили и рвали в агонии своих же товарищей. Некоторые темериксы, даже будучи ранеными, продолжали карабкаться по холму, уцелевшие монстры добрались до вершины.

Тяжелая кавалерия перебиралась через реку. Дрени дал знак Керригану.

— Давай, адепт!

Уилл заметил, что капитан инфантерии недовольно взглянул на Дрени (зачем, мол, тот узурпирует его полномочия? ) и перевел взгляд на Керригана. Адепт поднялся на вершину бруствера (на фоне блуждающего огонька выделялся толстый черный силуэт) и почти театральным жестом поднял вверх руки.

И снова посыпались искры, но теперь они уже не летели медленно, а, шипя, неслись сквозь дым и мгновенно находили свои цели. К этому моменту все в лагере, как было условлено, ушли в укрытие.

Алексия не сомневалась в том, что выстрелить из драконетт удастся лишь один раз. Никто не успеет перезарядить орудие и выстрелить снова. К тому же в пылу битвы можно было попасть в своих.

Шансы на продолжительное сражение равнялись нулю, а потому механоиды, наполнив взрывчатым порошком три маленьких бочонка, закопали их у подножия восточного склона. Искры Керригана проникли под землю, и прогремел взрыв.

С западной стороны долины тоже доносились выстрелы.

Спрятавшись в укрытии вместе с другими, Уилл видел серию ярких вспышек, сопровождавшихся громкими взрывами. Взметались к небу фонтаны земли вперемешку с горелыми листьями. В краткие моменты затишья Уилл слышал визг и стоны, но одновременно раздавались и военные кличи, а стало быть, бой продолжался.

Люди бросились к брустверу, и Уилл вместе с ними. Один всадник добрался до вершины, и в бедра и в грудь его темерикса вонзилось полдюжины стрел. Бормокин взмахнул было саблей, но темерикс упал и покатился в овраг. Бормокин успел соскочить, но кто-то всадил ему между ног копье. Засверкали мечи и ножи, бормокина разодрали на куски.

Уилл швырял боевые звезды в двигавшиеся тени. Дрени остановился подле него и взял на плечо драконетту. Как только из дыма верхом на темериксе появился бормокин, Дрени выстрелил, и шар пробил противнику шлем. Всадник свалился, а темерикс пошел вперед.

Не обращая внимания на копья, зверь ринулся на Керригана. Маг смотрел на него широко раскрытыми глазами, однако с места не двинулся. Уилл швырнул в монстра боевую звезду. Снаряд поцарапал ему ногу, но яду оказалось недостаточно, чтобы свалить чудовище.

Ломбо набросился на темерикса с восторгом кота, заметившего раненую птицу. Монстр свалился под тяжестью панка, завизжал, попытался укусить его, но Ломбо схватил его за горло и сжал. Визг сменился хриплым шипением, и закончилось все громким хлопком.

На противоположном берегу оврага появилось несколько тяжелых кавалеристов. Они остановились, глядя в застланную дымом долину и стараясь понять, стоит ли им спускаться. Ломбо, схватив поверженного темерикса, швырнул его в них, но тот не долетел. Стрелы противнику вреда не причинили, и тогда Керриган вытянул палец и взорвал дуб, засыпавший врагов горящими обломками.

Всадники быстро свернули в сторону, послышались удаляющиеся звуки трубы. Уилл не знал, что они означают, пока не увидел, как один бормокин выползает из оврага и движется в южном направлении.

Дрени, перезарядив к этому моменту свою драконетту, прикончил бормокина одним выстрелом. Дым рассеялся, Уилл посмотрел вниз и тут же пожалел об этом. Земля казалась живой или медленно умирающей, и зрелище это устрашило его больше, чем стоны.

Он взглянул на Керригана.

— Ты можешь убрать свет?

— Нашим людям, что уцелели, будет не найти дороги.

— Тогда оставь одну световую дорожку, да подальше. — Он указал в овраг. — Если это увидят дети, им потом будут сниться кошмары.

Маг поднялся на вершину бруствера, посмотрел вниз и отскочил. Он упал бы, если бы Уилл его не подхватил.

— Ты прав, Уилл. — Он сделал жест, и огни передвинулись на восток. — Нельзя, чтобы это осталось у кого-нибудь в памяти.

ГЛАВА 74

Генерал Марк Адроганс вернул магу арканслату.

— Пожалуйста, подтвердите получение. Ответа не будет. Маг поклонился и ушел, а генерал Джераны остался стоять рядом с Пфасом и Бил мот Цуво. Взглянув на них, он покачал головой.

— Четыре дня назад Кайтрин разрешила двум тысячам жителей Ориозы и всему гражданскому населению уйти из Крепости Дракона. Об их судьбе ничего не слышно. Судя по последнему сообщению, авроланам удалось захватить крепость.

Бил побледнела.

— Крепость Дракона пала?

— Судя по всему — да.

— А о принцессе Алексии ничего не слышно?

— Беженцы находятся под ее началом. Они направляются в Ориозу, так что скоро услышим, удалось ли им до нее дойти. — Адроганс почесал небритый подбородок. — Им нужно пройти более четырехсот миль, а потом до Себции — свыше ста.

Пфас пожал костлявыми плечами, прикрытыми поношенным плащом.

— Им и продуктов-то не надо. Расстояние пустяковое. Адроганс усмехнулся:

— Согласен, дорогой, наше путешествие трудное, но не надо думать, что другим легче.

Небо начало светлеть, и беженцы из Свойна зашевелились. Мужчины и женщины (детей осталось очень мало) выползли из-под одеял. Все — тощие и ослабленные. Некоторые, спотыкаясь, потянулись к реке попить или помыться. Мылись, правда, очень немногие: большинство привыкло к поселившимся на их теле колониям вшей. Многие сейчас сидели с бессмысленными выражениями лиц, балансируя на грани жизни и смерти.

Выбора у Адроганса не было. Свойн превратился в зловонную выгребную яму и был обречен на гибель, поэтому войска собрали все имевшиеся у них запасы и повели беженцев на север. Город они подожгли, доки — в последнюю очередь, после чего команда поджигателей присоединилась к беженцам, и все они перешли вброд реку.

Беженцы могли найти приют на плато Жуск или на Гуранин-ской возвышенности. Плато было ближе, но жилья и припасов для пяти тысяч больных и истощенных людей там явно не найдется. На возвышенности же имелись настоящие города, и тамошние кланы охотно согласились принять беженцев. Они даже устроили своего рода соревнование: кто сможет лучше о них позаботиться.

Возвышенность находилась в ста милях от Свойна. Войско Адроганса прошло бы это расстояние за неделю, а если бы понадобилось, то и за полнедели. Беженцам же трудно было преодолеть в день и пять миль. Иногда последний человек в колонне еще даже и не начинал двигаться, а те, что шли в первых ее рядах, останавливались на ночлег.

По трупам, остававшимся вдоль дороги, можно было установить их маршрут.

Авроланы не предпринимали серьезных попыток напасть на беженцев. Кавалерия Каро выступала в качестве прикрытия. Они убивали небольшие отряды авроланских разведчиков, а кроме того, присоединяли к колонне фермеров, живших в бассейне Свойна. Солдаты грузили на телеги имевшееся у них зерно и забирали скот, а фермы сжигали, чтобы они не достались авроланам.

К Бил мот Цуво частично вернулось утраченное спокойствие.

— Мы прошли решающий пункт нашего путешествия. Стоит нам подойти к Гуракуво, и напасть на нас уже не смогут. Люди, живущие на возвышенности, готовы помочь беженцам.

— Думаю, вы правы, Бил, — сказал Марк Адроганс, тяжело вздохнув. — Зима будет долгой. Чтобы пережить ее, нам нельзя терять ни одной свободной минуты. Нужно подумать, что мы будем сеять, когда наступит весна.

— То, что посеем, — улыбнулась Бил, — то и пожнем.

— Ваша правда, — торжественно подтвердил Адроганс. — И давайте подумаем, как доставить урожай на рынок Сварской.

Потупив взор, сулланкири Ферксиго опустилась на колени перед своей госпожой. Кайтрин шла по узкому коридору, и бормокины прижимались к стене, словно выбившийся из ее прически локон был карающей плетью. Испуганные глаза следили за скользившей следом за Кайтрин светящейся серебристо-белой фигурой Миралл'мары. Они понимали, что сулланкири в любой момент может убить их по приказу госпожи, после чего найдет способ распорядиться останками.

Кайтрин вошла в маленькую комнату Крепости Дракона. В безликом этом помещении было бы совсем темно, если бы не сияние Миралл'мары да ослепительный свет одетого в золото желтого камня, вставленного в навершие каменного трона. Фрагмент Короны Дракона сиял над головой сидевшей на троне фигуры.

Императрица авроланов приблизилась к трону и взяла человека за подбородок. Повернула его лицо направо, потом налево и отпустила. Голова упала на плечо. Кайтрин повернулась к Ферксиго:

— Это был Дотан Каварр?

— Да, госпожа.

— Он мертв, но на нем нет следов насилия. Отчего он умер? — Кайтрин подняла правую руку, и указательный палец быстро удлинился и превратился в тонкую иглу. — Может, ты поразила внутренние его органы, а я этого не заметила?

— Нет, госпожа. — Ферксиго прижала руку к земле. В это мгновение ей хотелось сквозь нее провалиться. — Вы хотели взять его живым. Когда мы нашли его, он был уже мертв.

Кайтрин задумчиво кивнула. Дракон своим хвостом разбросал фрагменты Короны Дракона. Солдаты и Темные Наемники долго трудились, прежде чем нашли их. Рассмотрев их, Кайтрин поняла, что это — подделка. С ними кто-то поработал: магические заклинания большой силы заставили дракона поверить в то, что они находятся в Башне Короны. Подделки с помощью магии соединены были с оригиналами, подпитываясь от них энергией, так что ее люди могли потом, воспользовавшись этой связью, обнаружить и настоящие камни. После нескольких дней поисков это был первый обнаруженный ими фрагмент.

Кайтрин не удивило, что они так и остались в Крепости Дракона. Барон Дракона секретов драгонели никому не доверил, вот и фрагменты он отпустить от себя тоже не смог. То, что барона нашли рядом с камнем, лишний раз доказало преданность Каварра своему долгу.

Кайтрин на несколько футов удлинила руку и взяла фрагмент. Камень, как она и ожидала, был таким же теплым, как тот, что висел у нее на груди. Кайтрин посмотрела на его обрамление, на вырезанный в нем авроланский шрифт и поняла, что эти два фрагмента не могут быть объединены друг с другом, хотя один из двух других, спрятанных в Крепости Дракона, может стать связующим звеном, и тогда она с их помощью найдет четвертый камень.

Это, однако, дело будущего. Она погладила поверхность желтого камня и сконцентрировала на нем свое внимание. Погрузилась в его глубины и обнаружила там некое отдаленное присутствие. Оно было древним и незнакомым, и казалось, что его немного удивило чужое вторжение. Почувствовав, как удивление это перерастает в гнев, Кайтрин отвела взгляд и принялась рассматривать комнату.

— Уберите останки, — сказала она, указав на тело Каварра. — Привяжите к его черепу вмурованного здесь дракона. Пусть остается здесь, пока череп не расклюют птицы, а кости не рухнут вместе с обломками башни.

Ферксиго подняла глаза на госпожу, а потом снова опустила голову.

— Все будет исполнено.

— Очень хорошо.

Кайтрин обратилась к воркэльфийской сулланкири:

— А ты, моя милая, поставь охрану. Пусть дежурят возле башни. Люди Каварра наверняка выйдут из своих убежищ и попытаются освободить его. Пусть же они за это поплатятся. Они не понимают, что значит стоять обнаженными под свирепым северным ветром. Ты докажешь им, насколько они глупы. Будет впредь наука — им и южным их братьям.

Эрлсток подул на конец запала, пока тот не разгорелся. На другой стороне улицы, едва заметная за кучей мусора, стояла женщина-механоид. Она дважды указала на юг. Эрлсток два раза повторил этот жест, поставил на плечо драконетту и выстрелил.

Облачко дыма обволокло первую его цель, но гортанный вопль бормокина убедил принца в том, что он не промазал. Эрлсток быстро перезарядил драконетту, прицелился и выстрелил еще раз.

Второй бормокин схватился за живот и упал на землю. Женщина-механоид тоже выстрелила и уложила свою вторую цель. Уже после первого выстрела к ним побежал отряд авроланов. Он продолжал бежать до сих пор, несмотря на то что их выстрелы прозвучали один за другим. Третий выстрел Эрлстока закрутил на месте бормокина, и его сабля, звякнув, отскочила от стены, а сам он свалился на землю. Женщина-механоид не попала в намеченную цель только потому, что ее бормокин споткнулся и упал.

Из-за руин вышли другие воины — механоиды, обычные люди, эльфы и один урЗрети — и занялись остальными бормокинами. До авроланов наконец дошло, что их заманили в ловушку. Но было поздно, и дело кончилось для них печально: мертвые тела убрали с улицы, а тех, кто еще оставался в живых, быстро прикончили.

Эрлсток и женщина-механоид внимательно осмотрели улицу, после чего утопленные в стене каменные двери отошли в сторону и наглухо за ними закрылись. Авроланы долго разыскивали защитников крепости, но так и не сумели обнаружить их тайные ходы.

Принц похлопал полковника Джансис Айронсайд по плечу:

— Вы хорошо стреляли.

— И вынеплохо, ваше величество, — улыбнулась она ему в ответ. — Если и дальше будете так стрелять, то скоро меня догоните.

Он засмеялся и спустился за ней по винтовой лестнице, а оттуда вышел в длинную узкую комнату. Там и собрался их отряд — двенадцать ветеранов, объединенных одной целью: выжить Кайтрин из Крепости Дракона.

Пока у них все получалось. Они знали, что есть и другие группы — одни побольше, другие поменьше, которые действовали так, как они. Авроланам удалось разбить главные ворота и занять восточный квартал города. Захватили они и Башню Короны. В юго-западном квартале шли упорные бои, да и вся северная часть города оказывала сопротивление. Авроланы привезли в Лабиринт драгонели и с их помощью взрывали здания, чтобы искоренить сопротивление, но защитники заставляли дорого платить их за каждый уничтоженный дом.

Два дня после взрыва снаряда Эрлсток совсем не помнил, но Кастлтон, единственный, кто уцелел из орудийного расчета Гидры, рассказал ему о том, что произошло. Принца тяжело ранило, и харкэльфийский целитель излечил его. К тому времени когда Эрлсток смог возобновить борьбу, организованное сопротивление уже было сломлено. Солдаты скрылись в подвалах и в канализационных сетях, о которых знали лишь посвященные.

Принц отдал драконетту старому механоиду, оружейному мастеру.

— Прекрасное оружие. Попадает в цель с любого расстояния.

Старик улыбнулся щербатым ртом:

— И вы сэкономили один выстрел?

Эрлсток кивнул. У них было ограниченное количество снарядов. Им разрешалось делать только три выстрела, один снаряд оставляли на крайний случай.

— Будьте осторожны, оно может выстрелить.

— Прошу прощения, ваше величество, но яйца курицу не учат. — Старик механической рукой вынул огнепроводный шнур. — Рад, что вы благополучно вернулись.

— Я тоже рад. — Эрлсток прошел к столу. Двое людей обнаружили у мертвого бормокина карту и разложили сейчас ее перед собой. На ней было обведено углем изображение крепости. Судя по всему, авроланы считали этот район полностью очищенным от противника.

Локэльф из клана Стальных Перьев постучал пальцем по карте и взглянул на принца.

— Они считают, что захватили эту территорию, но днем здесь не ходят. Если мы захотим, она будет нашей.

— Верно, но ведь вы и сами знаете, что мы этого не хотим, — улыбнулся Эрлсток. — Пусть держат ее, пока платят нам ренту своей кровью.

— Знаю, ваше величество. Я просто хотел увеличить ренту.

— В свое время, Рисвин, в свое время. — Принц покачал головой: смешно говорить эльфу о терпении. — Запомните, пока мы здесь находимся, отряды Кайтрин отсюда не уйдут. Может, Крепость Дракона и не станет той костью, что застрянет у нее в горле, как мы этого хотели, зато сейчас она превратилась в голодную пасть, пожирающую ее солдат. Кайтрин сама этого хотела, и мы будем продолжать в том же духе, пока не сведем ее с ума.

— Или, — послышался звонкий голос юного солдата из Саварры, — пока с юга не придет армия и не уничтожит ее.

Эрлсток кивнул:

— Очень может быть. Но произойдет это не раньше весны. К тому времени мы увидим, сохранит ли Кайтрин рассудок.

ГЛАВА 75

Как только дорога выпрямилась и показались пограничные столбы между Себцией и Ориозо, болячки и усталость Керригана как рукой сняло. Путешествие подошло к концу, и все они остались живы.

По окончании большого сражения Кайтрин все еще посылала вдогонку беженцам небольшие отряды, но Алексия достойно ей ответила: ее люди жестоко расправлялись с авроланами, пытавшимися устроить им западню. Солдаты Себции вышли Алекс на подмогу: они смогли заманить авроланов в ловушку и проводить беженцев к себе домой.

В Себции Алексии, Райгопе и их друзьям выдали паспорта и свежих лошадей, и это значительно ускорило их продвижение на юг. Несмотря на покалеченную руку, Саллит Хокинс ехал впереди, а Райгопа, по непонятным Керригану причинам, настояла на том, чтобы вместе с ними ехала и какая-то женщина с грудным младенцем. Адепт мог бы, конечно, выяснить, кто она такая, однако не стал, он всю дорогу держался в стороне. Опыта Керригану было не занимать: на Вильване он часто мрачным и раздражительным видом отпугивал от себя учителей.

Адепт был слегка обижен на Уилла: вор обвинил его в том, что он застыл на месте, когда на него двинулся большой темерикс. Адепт оправдывался тем, что темерикс — хищник, а хищники нападают на тех, кто ведет себя как жертва. Потому, мол, он и не двигался, чтобы не быть похожим на жертву. Уилл такому объяснению не поверил и только злорадно расхохотался, и Керриган притворился, будто оскорблен. Резолют выбранил Уилла за его поведение, поэтому Уилл решил держаться подальше от адепта, да и другие тоже оставили его в покое.

Керриган направил лошадь к Алексии и Ворону. Поравнявшись, улыбнулся им.

— Мы уже почти в Ориозо, да?

— Да, — Алексия ему тоже улыбнулась. — Как приятно видеть, что ты в хорошем настроении, адепт Риз. Мы в безопасности и можем отдохнуть.

— Да, — Керриган глянул на Ворона. — А как ваша нога, не беспокоит?

Ворон кивнул:

— Ты хорошо с ней поработал.

Адепт улыбнулся еще шире. После сражения Ворон был в плохой форме. Керриган поработал с его сломанной ногой, но вылечил ее не до конца: для этого нужно было использовать силы самого Ворона. Так же как и в случае с панком Ксленики, Керриган боялся, что такое воздействие может убить Ворона.

На следующее утро он пришел, чтобы закончить лечение, адепт даже хотел исправить его застарелые болячки, как он проделал это с Орлой, но Ворон остановил его:

— Главное, что я могу ехать верхом. Поработай лучше с теми, кто действительно в этом нуждается.

Керриган даже сейчас видел, что нога Ворона распухла и ему больно, но из уважения не стал настаивать.

— Как только захотите, я вам тотчас же с удовольствием помогу.

— Большое тебе спасибо.

Керриган молчал, пока они не проехали каменный пограничный столб.

— Я догнал вас, принцесса, не только по этой причине. Я хотел передать вам сообщение Дотана Каварра. Он взял с меня обещание ничего не говорить, пока мы не подъедем к Ориозе.

Ее фиалковые глаза заблестели.

— Выкладывай.

Адепт полез в складки нескольких своих пиратских рубашек и вынул кожаный кошелек.

— Здесь у меня фрагмент Короны Дракона.

— Что? — Алекс чуть не задохнулась. — Как ты сумел? Не понимаю…

Керриган кивнул Ворону:

— Барон Дракона, должно быть, сказал вам об этом, Ворон, раз вы согласились помочь мне его вынести.

Принцесса подняла глаза на Ворона:

— Вы знали?

Ворон покачал головой:

— Я знал только, что барон Дракона считает жизненно необходимым отправить нас на юг. Но не знал почему. Клянусь, я думал, что он хочет просто эвакуировать жену и других жителей Ориозы. Никак не думал, что мы сможем увезти фрагмент Короны из крепости: ведь дракон всегда мог нас выследить.

Адепт снова положил фрагмент за пазуху.

— Барон Дракона давно сделал три дубликата настоящих фрагментов. Оригиналы он спрятал, но магия связывала их с подделками, поэтому дракон, должно быть, думал, что все фрагменты находятся в Крепости. Барон Дракона очень долго со мной беседовал. Должно быть, Арристан дал ему обо мне хороший отзыв. Он попросил меня сделать ему еще один, усовершенствованный дубликат одного из фрагментов — рубина. Я усилил его магию. Если бы у нас было больше времени, то я сделал бы дубликаты и других камней, но барон сказал, что красный камень — самый главный… если Кайтрин найдет этот дубликат, она поймет, что он не настоящий.

Алекс и Ворон переглянулись. Они ничего не сказали, когда Саллит Хокинс, пришпорив лошадь, поехал вперед встретить едущих навстречу им кавалеристов. Райгопа с детьми поехали следом за механоидом, а остальные пустили лошадей шагом.

Принцесса поморгала глазами и улыбнулась:

— Что ж, можно считать, что это — своего рода победа. Нам удалось вырвать из рук Кайтрин два фрагмента.

— Но это еще не все, — сказал Керриган вполголоса и смущенно пожал плечами. — Я там еще кое-что сделал. Надеюсь, что это сработает.

Ворон внимательно на него посмотрел:

— И что же это?

— Магия, которую они напустили на Орлу, была очень, очень зловредной. Я вынул ее из тела и сохранил, чтобы когда-нибудь воспользоваться. Так вот, я засунул ее в один из фрагментов. Если Кайтрин ее заметит, то наверняка удалит. Ну а если нет, то…

Ворон провел рукой по бороде:

— А что эта магия может делать?

— У меня было слишком мало времени, и я сделал вариант иллюзии, очень слабый, почти незаметный. — Лицо адепта стало суровым. — Она, даже не зная, что мы такое сделали, поймет, что в камне что-то спрятано — что-то такое, чему она не может доверять. И всегда будет постоянно ждать измены.

Алексия положила руку ему на плечо:

— Ты зря думаешь, что мало успел сделать. Очень возможно, что это будет иметь решающее значение. Ты прекрасно все сделал, адепт Риз, просто великолепно.

— Я сделаю еще больше, ваше величество.

— Я в этом абсолютно уверена. — Алекс тепло ему улыбнулась, и Керриган весь вспыхнул.

Затем принцесса переключила свое внимание на приблизившихся кавалеристов. Колонна их перестроилась и, вытянувшись в линию, окружила путников. Алексия осадила лошадь, и Керриган тоже. Райгопа с детьми отъехала от кавалерии в сторону, оставив Саллита Хокинса на середине дороги. Он прижал искалеченную руку к животу. Рядом с ним стояла молодая женщина.

Уилл подъехал и указал на нее.

— Да это же Сефи!

Вперед выехал всадник в штатской одежде. На шее у него на цепочке висел тяжелый медальон.

— Я — Колл Мэбли, судья города Толсина. Приветствуем вас в Ориозе! Мы подготовили все к вашему приезду и надеемся, что вам у нас будет хорошо.

— А я — Алексия из Окраннела, а эти люди…

Мэбли поднял руку:

— Мы знаем, кто эти люди, ваше величество. Сведения о вас были посланы нам арканслатой из Крепости Дракона. Мы ожидали вашего прибытия.

Всадник направил свою лошадь к Ворону.

— Это вы известны под именем Ворон, Ворон Кедина?

— Да.

Мэбли кивнул. Кавалеристы Ориозы вынули луки и вставили в них стрелы.

— В соответствии с приказом короля Скрейнвуда вы арестованы и будете заключены в тюрьму Тослина, пока вас не препроводят в Мередо.

Алексия взялась за эфес сабли:

— Вы совершаете ужасную ошибку!

— Если вы вмешаетесь, — ледяным голосом сказал Мэбли, — то ошибку совершите вы, ваше величество. Эти люди убьют вас и любого, кто посмеет вмешаться.

Ворон схватил Алексию за руку:

— Не вмешивайтесь, пусть никто не вмешивается. Это не стоит ваших жизней.

Затем Ворон посмотрел Керригану в глаза и добавил:

— Когда секреты раскрываются, они могут стать смертельно опасными. Этот секрет должен был остаться тайной, но этого не случилось. Что ж, цену платить не тебе, а мне.

Он вскинул подбородок:

— Даю вам слово, что не убегу. Оставьте в покое моих друзей.

— И вы думаете, что я поверю вашему слову? — Мэлби сделал знак солдатам. Отобрав у пленника оружие, они бросили его на землю, а потом связали Ворону за спиной руки. Один солдат взял поводья.

Керриган хотел что-то сделать, но Алексия покачала головой. Всадники повели Ворона к городу. Саллит Хокинс повернул лошадь в южном направлении и пустил ее галопом. Облако пыли взвилось вокруг Ворона.

Сефи подождала, улыбнулась и поскакала следом за Саллитом Хокинсом.

Алексия тронула лошадь:

— Я хочу знать, что происходит. Что бы ни совершил Ворон, он не заслуживает такого с ним обращения.

Мэбли удивленно на нее посмотрел и рассмеялся.

— Так вы в самом деле не знаете, кто он такой? Вашего Ворона четверть века назад судили за измену. Ваш Ворон — предатель. Его зовут Таррант Хокинс, и когда он прибудет в Мередо, его предадут смерти, как он того и заслуживает.

Майкл Стэкпол «Драконы во гневе»

В память Остин X. Керин

(Если бы не его книга, я не был бы сегодня писателем)

Благодарю Энн Песли Гроэлл за ангельское терпение и за то, что была добра ко мне, пока я мучил эту книгу, невзирая на все сроки. Все ошибки и неточности, которые здесь можно встретить, — мои; но то, что их так мало, — ее заслуга. Также автор хотел бы поблагодарить тех читателей, которые все-таки исполнили обещание прочитать еще одно фэнтези в ожидании очередного выпуска «BattleMech» или саги о лазерных мечах.

СТАРИННОЕ ПРОРОЧЕСТВО

«Их Норрингтон возглавит,

Бессмертный и огнем побед омытый.

От моря южного до самых льдов.

Власть Севера он свергнет,

Убьет бича всех наций

И Воркеллин спасет».

ГЛАВА 1

Голубая туманная завеса окутала Алексию, принцессу Окраннела, лишив ее возможности видеть. Под ногами девушка ощущала нечто твердое, и это был единственный способ отличить верх от низа. Неизвестно, есть ли тут в самом деле какая-нибудь почва… или верх и низ вообще…

Принцесса подняла голову и посмотрела вперед, пытаясь различить среди лоскутов тумана гору, которая, как она знала, должна возвышаться вдали. Повинуясь ее мысли, лазурная субстанция закружилась водоворотом и потекла вниз, расползаясь у кромки подола. И в отдалении девушка увидела горный пик, темнеющий на фоне усыпанного звездами неба.

Несмотря на то что горная вершина находилась на расстоянии нескольких миль, Алекс добралась до нее, совершив всего три длинных шага. Принцесса улыбнулась — туман истаял, мили оказались столь короткими, — но не только это было удивительным в ее пути. Сначала на девушке было простое белое платье с легкой накидкой, но к тому моменту, когда она достигла горы, а точнее, арочного входа в пещеру на склоне, платье сменилось туникой воина, кожаными штанами и парой добрых сапог.

Именно так был одет Ворон, когда Алекс видела его в последний раз. Забавно. Да, сейчас она в царстве магии, где реальность соткана из ее капризов и прихотей, и все же она не выбирала одежду Ворона сознательно. Либо ее предал собственный разум, либо во владениях Союза действуют и другие силы.

Алекс перекинула длинные светлые волосы через плечо и, задумчиво заплетая их в косу, прочла надпись на арке над входом в пещеру: «Тайны, которые заключены внутри, должны ради блага всего мира остаться тайнами и во вне». Это не просто лирическое высказывание и не заклинание, обладающее каким-то особым могуществом; это всего лишь указание, как следует вести себя в отношении всего, что произойдет по ту сторону входа. О том, что Алекс увидит или услышит здесь, не должно стать известно никому в мире бодрствующих.

Принцесса вздрогнула и расправила плечи. В Ислине — всего несколько месяцев назад, хотя кажется, с тех пор прошли годы, — ее пригласили вступить в самое древнее в мире тайное общество: Великий Союз Драконов. Любой член Союза мог попасть в это зачарованное место встреч, находясь в трансе, который для непосвященных выглядел бы как обычный сон. Прежде чем отправиться сюда, Алексия улеглась в постель в таверне «Алая маска». Это было ее первое сознательное путешествие в тайное место встреч Союза; неудивительно, что по спине бегали холодные мурашки.

Продолжая плести косу, принцесса вошла в пещеру, наклонив голову, чтобы не задеть низко свисающие сталактиты. Она шла по тускло мерцающей извилистой тропе в сторону большой дуги моста, перекинутого через ущелье. Дна ущелья видно не было; девушка подозревала, что его нет и вовсе. Мост выглядел слишком узким, но все попытки сделать его шире ни к чему не привели. На другой стороне открывался вход в извилистый туннель. Алекс пошла по нему и в конце концов оказалась на берегу подземного озера. В воздухе ощущалась влага, по омывающей берег воде пробегала мелкая рябь.

У песчаной косы, выдающейся в озеро, ждала лодка, нос которой украшала весьма впечатляющая голова дракона. У штурвала стояло магическое создание, напоминающее человека и в то же время дракона. Его массивные, заканчивающиеся когтями руки лежали на штурвале. Когда принцесса ступила на борт, в темных глазах существа не мелькнуло ни искры узнавания.

— Марот, перевези меня, — приказала она.

Лодка слегка накренилась и заскользила по водной глади. Алексия устроилась на носу. Вода с шумом обтекала киль, в лицо летели ледяные брызги. Движение ощущалось только благодаря треплющему волосы ветру — лодка неслась в пустоте, лишенной каких бы то ни было ориентиров. Оглянувшись, принцесса не заметила никаких признаков песчаной косы, но когда снова посмотрела вперед, увидела остров. Его громада росла над лодкой, несущейся к маленькому причалу.

Слегка ударившись о пирс, лодка замерла. Алексия легко спрыгнула на гранитные плиты причала, повернулась и отсалютовала кормчему.

— Благодарю тебя, Марот.

Магическое создание никак не отреагировало.

Алексия медленно поднималась по ступеням. По отдельным деталям того, что представало перед глазами, она угадывала источники, в которых черпали вдохновение создатели острова. Несмотря на то что в маленькой гавани не было видно никаких драгонелей, лестница напоминала вход с моря в Крепость Дракона. Остров венчали цилиндрические башни, характерные для крепостей тех времен, когда Кайтрин еще не создала оружия, способного сровнять их с землей. Никаких следов сражения на острове не было. И хотя Крепость Дракона еще не пала, когда принцесса видела ее в последний раз, она живо представляла себе, что после нападения Кайтрин крепость наверняка превратилась в дымящиеся, усеянные трупами развалины.

Алекс миновала лестницу, двинулась дальше, вглубь острова, и оказалась в саду, где, несмотря на сумеречный свет, пышно цвели цветы, а симфония запахов поражала даже сильнее буйства красок. На некоторых деревьях висели плоды. Рот принцессы наполнился слюной.

«Интересно, — с улыбкой подумала она, — это ощущение влаги во рту — наведенная иллюзия или остатки выпитого в таверне? А можно ли сорвать какой-нибудь плод? И будет ли он вкусным?»

— Будет, дочь моя.

Она резко развернулась, приняла боевую стойку, но тут же расслабилась.

— Ты застал меня врасплох.

— Мои извинения.

Из тени выступил человек могучего сложения, в темной накидке с чешуйчатым рисунком, напоминающим драконью плоть. Словно чтобы увеличить сходство, из перчаток и сапог выпирали драконьи когти. Искусно сделанный шлем в виде морды дракона полностью скрывал лицо, однако золотистые глаза мерцали и двигались как настоящие, и даже уши, похоже, не были бутафорией.

Алекс знала, что этот человек способен придать себе такой вид, какой пожелает, и, видимо, здесь он предпочитал выглядеть именно таким образом. Те метаморфозы, что она могла творить с одеждой, он умел производить со всем своим обликом. И даже гораздо больше.

Черный Дракон сорвал с ближайшего дерева спелое красное яблоко.

— Это, конечно, не особо питательно, но вкусно.

Алекс выпрямилась и прижала руку к животу.

— Есть мне что-то пока не хочется.

Черный Дракон сощурился.

— Ну, и какие же новости в мире? Что произошло?

Алексия потерла лоб и окинула Дракона внимательным взглядом фиалковых глаз.

— С тех пор как я в последний раз говорила с тобой, случилось многое, очень многое. Прислушавшись к твоему предостережению, Адроганс послал нас во Вруону, чтобы попытаться отобрать джеранский фрагмент Короны Дракона у пиратов. Мы завладели им и скрылись. То немногое, что осталось от пиратского флота после рейда на Вильван, потопил Керриган.

— Я знал, что вы добились успеха, но кто такой Керриган?

Она на мгновенье заколебалась.

— Керриган Риз. Он из Вильвана, и ему всего семнадцать. Высокий, но слишком толстый… похож на ребенка, привыкшего хорошо, много и вкусно поесть. Однако он умен и обладает невероятной магической силой. Владеет заклинаниями, недоступными прежде никому, и даже теми, которые не применялись со времени Урулфа Кируна.

Черный Дракон серьезно кивнул.

— Наставника Кайтрин. Молодой человек, обладающий таким могуществом, может быть опасен. Он, наверное, весьма рассудителен, несмотря на юный возраст?

Алекс посмотрела на яблоко в руке Черного Дракона и представила себе, что сжимает плод у себя в ладонях. Там он и оказался, но тотчас же исчез.

— Хотела бы я, чтобы так оно и было, но, увы… Его последняя наставница, Орла, старалась делать все, чтобы он наконец повзрослел, но она погибла во Вруоне. С тех пор Керриган стал заметно серьезнее и очень успешно помог барону Дракона… Однако каким он станет без направляющей руки… Не знаю. Он все еще сильно переживает из-за гибели Орлы, и если внезапно потеряет контроль над собой, то да, может стать очень опасным.

Собеседник принцессы медленно пошел вдоль сада.

— Норрингтон. Он тоже был с вами?

— Уилл. Да, — Алекс улыбнулась. — Он вор и очень умелый. Правда, с совестью дело у него обстоит неважно, хотя и в этом отношении он не совсем безнадежен. Пери… Перрина, моя сестра-гирким… считает, что он человек незлой. Я доверяю ее суждению. После Вруоны мы отправились в Локеллин. Эльфы не хотели пускать туда Пери, но Уилл заставил их пересмотреть свое решение. В каком-то смысле, он просто ходячий сюрприз. Он тоже юн — моложе Керригана — и временами невероятно ребячлив. Он играет в сражения, хотя, надо сказать, с незаурядной ловкостью.

— Ловкость — это хорошо, поскольку, согласно пророчеству о низвержении Кайтрин, он является ключевой фигурой. Прежде мы полагали, что речь идет о его деде или отце, Босли. Однако Кайтрин превратила их в сулланкири, и тогда все надежды сосредоточились на другом представителе рода Норрингтонов.

Алекс вздохнула.

— Нам уже довелось иметь дело с сулланкири. Мы даже уничтожили кое-кого из них. Знаешь, я сама убила одного в Свойне. Позже Резолют убил Ганагрея к югу от Крепости Дракона, когда мы выводили оттуда беженцев. У тебя есть новости из Крепости?

Черный Дракон покачал головой.

— Ничего достоверного. Могу сказать одно — новостей оттуда поступает крайне мало. Это заставляет предполагать самое худшее: по-видимому, Кайтрин удалось полностью завладеть ею. Однако хорошо уже то, что она еще не двинула свои армии на юг. Это говорит о том, что, возможно, Кайтрин все еще обретается в Крепости, ищет фрагменты Короны Дракона.

— Или защитники крепости так потрепали ее армию, что ей не обойтись без подкрепления, — Алекс задумчиво постучала пальцем по подбородку. — А быть может, и то и другое. Крепость очень велика, там целый лабиринт подземных туннелей и помещений. Может, кто-то из защитников уцелел, и они все еще сражаются. Крепость можно захватить, но разрушить ее полностью практически невозможно.

Черный Дракон взглянул на принцессу:

— Надеюсь, ты права. Ну, как бы то ни было, как сложились дела, ты узнаешь раньше меня. Кстати, почему ты не там?

— Кайтрин позволила жителям Ориозы и горожанам покинуть крепость. Я не хотела уходить, но Дотан Каварр попросил меня сопровождать его жену и детей на пути в Ориозу и обеспечить их безопасность. До сегодняшнего дня я не знала, что у него был и другой, скрытый, мотив, — Алекс на мгновение заколебалась. — Керриган создал для барона Дракона дубликат одного фрагмента Короны Дракона. Его оставили в крепости вместо подлинного, который Керриган тайно вывез. Обмануть Кайтрин удалось, хотя она все время посылала нам вдогонку отряды. Мы не давали им приблизиться… вот тогда Резолют и убил Ганагрея.

— Убийство сулланкири — благое дело. Как давно это произошло?

— Две недели? Нет, восемнадцать дней назад. В Себции нам пришлось задержаться, чтобы сменить лошадей, а потом нагонять Райгопу. Мы хотели войти в Ориозу вместе с ней. И вот когда мы пересекали границу, Керриган сказал, что у него при себе фрагмент Короны. Более того, выяснилось, что он наложил заклинание на другой фрагмент. Он не знал, почувствует ли Кайтрин присутствие этого заклинания, а если нет, то оно все равно основательно потреплет ей нервы, и это даст нам преимущество.

Черный Дракон кивнул.

— Определенно, причем немалое, — он устремил на принцессу пристальный взгляд. — Ты не появлялась здесь, пока была в дороге, хотя к этому времени уже покинула Крепость Дракона и участвовала в уничтожении сулланкири.

Алекс удивленно посмотрела на него.

— Я не считала, что было что-то…

Черный Дракон покачал головой.

— Нет необходимости в объяснениях, дочь моя. Я веду вот к чему: и то и другое — очень важные события, и было бы вполне естественно, если бы тебе захотелось посмотреть на них с точки зрения дальнейшей перспективы. Ты, однако, пришла сюда, когда опасность фактически оказалась позади. Что еще произошло?

Она нахмурилась.

— В первую нашу встречу ты говорил, что я могу доверять Ворону. Когда мы добрались до Ориозы, его арестовали. Взяли под стражу. Ты знал, кто он такой?

Темная фигура медленно кивнула.

— Я уже давно знаю это.

— Как же ты мог сказать, что я должна доверять ему? Он Таррант Хокинс, предатель, который погубил последний отряд, посланный, чтобы убить Кайтрин. Это он виновен в том, что Кенвик Норрингтон превратился в сулланкири, — пальцы Алекс сжались в кулаки. — Поговаривают даже, что он убил моего отца.

— Ты чувствуешь себя преданной.

— Да!

Алекс сама удивилась силе собственных эмоций. Нельзя сказать, что она придавала такое уж большое значение словам Черного Дракона, однако его замечания относительно Ворона способствовали тому, что она почувствовала расположение к этому человеку. И в результате выяснила, что, если не считать легионы Кайтрин, он был самым дурным человеком на свете. Эта мысль причиняла боль.

— Ты чувствуешь себя преданной мною, ведь это я советовал тебе доверять ему? Но еще в большей степени преданной самим оороном, правда? — Черный Дракон слегка наклонил голову. — Может, удивляешься, почему он не рассказал тебе, кто он такой, и реагируешь на эту новость с тем же возмущением, что и всякий другой. Да, Тарранта Хокинса изображают дурным человеком, но ведь ты сама имела с ним дело. Что, Ворон и в самом деле таков?

— Это не имеет значения. Человек, однажды совершивший подлость, не может измениться.

Черный Дракон фыркнул, выдув из ноздрей холодное голубое пламя.

— Тогда, девочка, предлагаю тебе выбрать одно из двух объяснений. Первое, что Ворон действительно такой же дурной человек, как Хокинс из легенды, и сумел обмануть тебя. Второе…

Алекс сощурилась.

— Второе, что Хокинс был таким же отважным, как Ворон, и легенды врут. Но, если дело обстоит именно так, почему он допустил, чтобы о нем распространяли заведомо ложные слухи?

Губы Черного Дракона искривила истинно драконья усмешка.

— Потому что ему не оставили выбора, Алексия. Были люди, которые воспринимали его как угрозу. Они постарались нейтрализовать его. Ему вообще повезло, что он до сих пор жив. Терпеть ложь лучше, чем лежать в могиле.

— Какую такую угрозу мог он собой представлять?

— Он сказал правителям, что Кайтрин снова нападет на их королевства, и довольно скоро — не успеет вырасти новое поколение. Но они не пожелали прислушаться к этому предостережению и еще меньше хотели, чтобы его услышали другие.

— Они знали, что она собирается вернуться? — Алексия прижала ладони к вискам. — Гирким предполагали, что когда-нибудь такое может случиться, но никто из них не знал, что она поклялась сделать это. По-твоему, наши правители знали, что она вернется, но ничего не сделали, чтобы подготовиться к этому? Кроме барона Дракона и короля Августа, я имею в виду? Как такое возможно?

— Корона на голове не является свидетельством того, что в этой голове есть мозги.

— Но игнорировать такую угрозу… это… это же преступно!

— Да, однако вспомни — они жили в постоянном страхе. Сулланкири убил королеву Ланиветту в Мередо, прямо в замке, и никакие охранники не защитили ее.

Алекс кивнула.

— И королем стал Скрейнвуд, готовый сотрудничать с Кайтрин добровольно.

— Да. И разве у любого другого правителя не было причин опасаться той же судьбы для себя и своего народа? — Черный Дракон на мгновение прикрыл глаза. — Многие сумели внушить себе, что если сидеть тихо и не рыпаться, Кайтрин не станет воспринимать их как угрозу. Они не понимали одного — не делать ничего, чтобы противостоять тирану, это все равно что оказывать ему помощь.

Алексия на мгновенье открыла рот и… снова закрыла его. Помолчала задумавшись.

— И Ворон с Резолютом вот уже двадцать пять лет всячески досаждают ей.

— Они были не одни. Им доверяли, — Черный Дракон зашагал дальше. — Барон Дракона никогда не позволил бы Ворону сопровождать тебя, если бы не доверял ему.

— Ты хочешь сказать, что Каварр тоже знал?

— Должен был, да.

— И кто еще?

Черный Дракон пожал плечами.

— Август, определенно, и некоторые другие. Поскольку считалось, что Хокинс погиб, Ворон выпал из поля зрения. Некоторые воркэльфы знают, но они никогда не выдадут Ворона, поскольку он — ключ к возвращению их родины.

Алекс вздрогнула. Истина относительно личности Ворона потрясала и сбивала с толку. Он стал для нее товарищем по оружию, другом. Она полюбила его. Он рисковал жизнью, спасая ее. Он боролся с сулланкири, уничтожал их. Он давал ей добрые советы. Он лгал ей, но лишь ради того, чтобы она не узнала, кто он такой.

— Ворон знал моего отца?

— Они провели вместе какое-то время. Хокинс поразил твоего отца своей честностью и мужеством.

Она вскинула бровь.

— А ты знал моего отца?

— Я никогда не имел удовольствия называть его братом, но я знал его и, определенно, знал многое о нем. Он был хорошим человеком и, конечно, очень гордился бы тобой, — Черный Дракон снова усмехнулся. — Однако мы поговорим о твоем отце как-нибудь в другой раз, поскольку сюда тебя привело беспокойство о судьбе Ворона.

Его замечание заставило принцессу на мгновение остановиться.

— Ты что, читаешь мои мысли?

Он пожал плечами.

— Побудешь здесь подольше, и такие вопросы не будут тебя беспокоить. Нет, конечно, я не читаю твои мысли; просто есть вещи, о которых ты словно думаешь вслух. Например, ты права, считая, что Ворон не должен расплачиваться за преступления, которые он якобы совершил много лет назад. Ты наверняка станешь обдумывать план его спасения, хотя я настоятельно предостерегаю тебя не предпринимать ничего, что может повредить твоему авторитету. Ты принцесса, пусть и государства, все еще захваченного авроланскими войсками, но от этого твое положение отнюдь не утратило своей значимости.

Алекс улыбнулась.

— Что, мне даже нельзя просто вызволить его из подземелья, где его держат?

— Прямой подход мне нравится не меньше, чем тебе, однако этот план не даст тебе ничего, кроме репутации человека, хорошо владеющего мечом. Тут нужен другой план: такой, который собьет с толку твоих врагов и выведет их из равновесия.

— Кайтрин все равно.

— Я не о ней говорю, — Черный Дракон устремил на нее взгляд своих золотистых глаз. — Кайтрин не одинока в своем желании властвовать на юге. Чем могущественнее ты станешь, тем больше людей под тем или иным предлогом будут противостоять тебе. Они, однако, очень осторожны. Постарайся, чтобы им было о чем задуматься, и они станут не так быстро собираться с силами.

— Пока, судя по всему, ты изо всех сил стараешься, чтобы мне было о чем задуматься, — она улыбнулась, услышав в словах Черного Дракона намек на то, о чем Ворон говорил ей в Ислине. — Да у меня есть план спасения Ворона. Все, что мне нужно для этого сделать…

Черный Дракон вскинул руку.

— Не говори ничего, или ты не сможешь упоминать об этом в физическом мире. Однако, если я правильно расшифровал обрывки твоих мыслей, этот план не только поможет спасти Ворона, но и приведет в замешательство твоих врагов… и то и другое я от всего сердца одобряю.

— Спасибо. И пусть с опозданием, благодарю за то, что ты предупредил нас о краже джеранского фрагмента Драконьей Короны. Если бы не ты, он достался бы Кайтрин.

Черный Дракон покачал головой.

— Не стоит благодарности. Поведать тебе об этом — это все, что я мог сделать. Ты проделала трудную работу и заслужила все похвалы. А теперь ты спасешь Ворона, за что я также буду очень тебе благодарен. А теперь уходи, дочь моя, и делай, что должно. Мир нуждается в тебе.

Черный Дракон сделал пас рукой, и волна головокружения нахлынула на Алексию. На мгновение она провалилась во мрак и очнулась уже в своей постели. Сквозь деревянный пол, снизу, из общего зала таверны, доносился шум. План, о котором Алекс говорила, уже принял в сознании принцессы четкие очертания. Отбросив одеяло, она свесила с постели длинные, стройные ноги и принялась натягивать сапоги.

— Ворон, ты всю жизнь спасал других, и теперь настало время отплатить тебе за труды.

ГЛАВА 2

Уилл Норрингтон беспокойно расхаживал по комнате, бросая сердитые взгляды на могучего воркэльфа, который сидел прислонившись к спинке кровати.

— Они собираются убить Ворона! Как можешь ты просто сидеть сложа руки? Вы ведь же друзья вроде как!

Резолют неспешно открыл глаза и вперил в молодого человека холодный серебристый взгляд.

— Выбирай выражения, парень.

По спине Уилла пробежал холодок, но кипящая в нем злость пересилила все остальное.

— Что, прикончишь меня, если я скажу что-то не то?

— Нет.

Это единственное слово было произнесено низким, сиплым голосом, который скорее напоминал рычание, а не речь. У Резолюта, как и у всех эльфов, были длинные ноги, и когда он стоял, гребень серебристых волос, протянувшийся полосой вдоль черепа, касался потолка. Тем не менее могучему телу воркэльфа не доставало той стройности и хрупкости, что свойственны большинству эльфов. Мощные плечи бугрились мускулами и были густо испещрены загадочной татуировкой, которую всюду пересекали шрамы. Костяшки пальцев отчетливо выделялись на мощных, привыкших к оружию руках.

Воркэльф сощурил глаза.

— Выбирай выражения, или в противном случае тебе придется взять свои слова обратно. И мне плевать, что ты там думаешь.

Уилл, в физическом отношении полная противоположность Резолюту — невысокий, стройный, сероглазый юноша с каштановой шевелюрой, — упер руки в бока и нахмурился.

— Я говорю то, что думаю. А думаю я, что мы должны вытащить Ворона из этой ямы с дерьмом, где его держат, и убраться отсюда.

— Да неужели? — в серебристых глазах воркэльфа не было ни белков, ни зрачков, и поэтому Уилл никогда не мог с уверенностью сказать, смотрит Резолют на него или нет. — Есть целый ряд весьма очевидных препятствий, которые не позволят нам осуществить твой гениальный план.

— Например?

— Например, численное превосходство противника.

— Подумаешь, местные ополченцы. Мы можем проскользнуть мимо них и похитить Ворона. Ты и сам прекрасно понимаешь это.

На мгновение лицо Резолюта осветила улыбка.

— Они бросятся в погоню за нами.

— Ну и что? Мы их всех перебьем.

— Да? — лицо Резолюта окаменело. — А за что?

— Они собираются убить Ворона. Ты что, не понял этого, когда Колл Мэбли встретил нас на дороге? Они думают, будто Ворон — это Хокинс, которому давным-давно вынесен смертный приговор. Его отвезут в Мередо, король Скрейнвуд для вида проведет слушание, а потом Ворона казнят. Это несправедливо!

— Почему?

Уилл широко распахнул глаза.

— Потому что Ворон — не Хокинс. Он не Предатель, и мы не можем допустить, чтобы его убили. Если кое-кому из них придется умереть, потому что они слишком тупы, чтобы разглядеть истину, ну… иногда тупость — болезнь смертельная.

— Это безусловно так. Я, однако, не торопился бы с выводами.

Что-то в тоне воркэльфа насторожило Уилла.

— Почему?

Воркэльф выгнул бровь.

— Все твои рассуждения построены на том, что Ворона ошибочно принимают за Хокинса.

— Так оно и есть.

Резолют покачал головой.

— Нет. Ворон был Хокинсом.

От удивления у Уилла отвисла челюсть; чтобы не упасть, парень судорожно вцепился в спинку кровати. Дыхание перехватило. Судя по тону воркэльфа, тот не лгал, за его словами не таилось никакого скрытого смысла… и понять их неправильно было просто невозможно.

Но это немыслимо! Всем известна история о Предателе, том самом, который выдал героев Кайтрин. В песнях его называют Изгоем, коварным и малодушным, который всегда терпит поражение. Бытовало общепринятое мнение, что настоящий Хокинс, стыдясь того, что совершил, покончил жизнь самоубийством.

— Нет, это невозможно. Только не Ворон, — глаза Уилла встретились с жестким взглядом Резолюта. К горлу подступил ком, из глаз хлынули слезы. Он ревет? Нет, нет, нет. Он прикрыл лицо одной рукой и стукнул кулаком другой по кровати. — Ты ошибаешься. Иначе просто быть не может.

— Ты ведь сообразительный парень, — ровным голосом отозвался Резолют. — Подумай, подумай хорошенько. Я знаю, ты можешь.

Парнишка вытер слезы.

— Что тут думать, Резолют? Ворон не мог быть Хокинсом. Хокинс был трусом и интриганом. А Ворон совсем не такой.

— Ты же был там, Уилл. Ворон не сопротивлялся, когда его арестовывали.

— Конечно, конечно — чтобы защитить всех нас. Он был уверен, что все скоро поймут свою ошибку, — Уилл улыбнулся и кивнул сам себе. — Он слишком доверчивый, ты же знаешь.

— Да, он такой. И Хокинс был таким, — Резолют подтянул к себе колени и положил на них руки. — Вот почему Хокинс должен был умереть.

Уилл тяжело привалился к постели и покачал головой.

— Не верю. Как мог Ворон быть Хокинсом?

— Виной всему как раз его излишняя доверчивость. По большей части история соответствует действительности. Хокинс вместе с лордом Норрингтоном, твоим дедом, и Босли Норрингтоном, твоим отцом, принимал участие в последней войне против Кайтрин. Это было четверть века назад. Во время войны твой отец нашел ужасный меч, Теммер, который делал его непобедимым, хотя и не неуязвимым. Тот, кто владел мечом, платил за это высокую цену — он должен был проиграть свое последнее сражение.

— Это последнее сражение и случилось у Крепости Дракона. У Кайтрин был один древний сулланкири — бессмертный хогун. Ты видел этих ледяных великанов в Свойне. Этот же был мертв еще задолго до того, как я появился на свет. Он использовал страх, как скунс использует вонь. Встретившись с ним, воины в ужасе бежали, и твой отец среди них. Только двое смогли выстоять против него.

Уилл поднял глаза.

— У внутренних ворот?

Резолют кивнул.

— Твой отец бежал, и Скрейнвуд бежал. Хокинс тоже бежал, но лишь потому, что боялся за твоего отца. Он нашел его, забрал у него Теммер и убил сулланкири.

— Правда? — юноша нахмурился. — Я никогда не слышал об этом.

— Правду знали лишь те двое, что были там, а остальные так обезумели от страха, что даже вспоминать о том сражении не хотели.

— Ты сказал, выстояли двое. Вторым был отец принцессы Алексии?

Резолют кивнул.

— Ты видел площадь в Крепости Дракона. Там он и погиб. Хокинс не смог спасти его, зато спас многих других. По этой причине его взяли в отряд, который должен был сопровождать твоего деда и короля Августа в походе на север, вслед за отступающей армией Кайтрин. А когда Кайтрин отделилась от своей армии, Хокинс вошел и в тот отряд, что погнался за ней.

— Конечно, ведь у него же был Теммер.

— Нет. Теммер раскололся во время боя с сулланкири, — Резолют повернул голову к мечу, эфес которого заканчивался трапециевидным навершием. — Это Цамок, меч, с которым Хокинс преследовал Кайтрин.

Уилл видел, как Ворон сражался этим мечом. В лезвие был вправлен мерцающий, молочного цвета драгоценный камень. В мече было достаточно магии, чтобы убить сулланкири в сражении у Свойна, несмотря на то, что в тот раз он оказался в руках принцессы Алексии.

— Герои, входившие в этот меньший отряд, понимали, что их миссия равносильна самоубийству, но тем не менее отправились в путь. Однако все закончилось еще хуже. Кайтрин заманила их в ловушку. Одних она умертвила, других тяжело ранила, но всех подчинила своей воле, превратила в новых сулланкири, поскольку прежние погибли. Она всячески пытала Хокинса. Кайтрин даже предлагала ему стать ее супругом, обещала даровать все Южные страны, если он согласится возглавить ее отряды.

— Хокинс отказался и сумел выжить, несмотря на все ее попытки уничтожить его. Он ушел на юг и передал правителям слова Кайтрин: те, кто в то время были детьми, не доживут до дня, когда смогут увидеть взрослыми своих детей. Она поклялась напасть снова, и все знали, что она слов на ветер не бросает.

Уилл нахмурился.

— Но если все было так, как ты рассказываешь, Хокинс не сделал ничего плохого. Почему Скрейнвуд жаждет его смерти?

— Ненависть Скрейнвуда к Хокинсу — это давняя история. Скрейнвуд сам хотел завладеть Теммером. Хотел стать героем, а вместо этого остался в умах людей трусом. И Хокинс знал о его желании. Но в тот момент короли и королевы оказались в сложной ситуации. Окраннел пал перед Кайтрин, и это многих напугало. Правители понимали, что если об ее угрозах станет известно всем, начнется паника. Люди могут взбунтоваться. С одной стороны, все хотят обезопасить себя любыми способами, а с другой — получается, что их сыновей и дочерей пошлют умирать, сражаясь за Окраннел. Эти же аргументы правители приводили, отказываясь освободить мою родину, Воркеллин. Хокинса нужно было уничтожить, чтобы его словам никто не поверил.

Резолют вскинул подбородок.

— В Ислине, в крепости Грипс, отец Хокинса сорвал с сына придворную маску и объявил, что у нет больше сына по имени Таррант. Ворон родился позже, но в тот момент умер Хокинс. Мы, воркэльфы, предоставили ему приют, хорошо понимая, что значит лишиться родного дома. И мы знали, что Хокинс не такой, как о нем говорит молва.

Резолют улыбнулся и сощурил глаза.

— Вскоре после того, как я встретил Хокинса, он поклялся, что еще при его жизни Воркеллин будет свободен. Так же, как Оракла знает, что ты — часть пророчества, часть той цепи событий, которая приведет к освобождению Воркеллина, так и мы знаем, что Хокинс тоже является ее частью. Поэтому мы понимали, что слухи о нем ложны.

В глазах Уилла промелькнуло удивление.

— Ты сидишь и рассказываешь мне все это и даже не собираешься помочь мне освободить его? Много пользы будет твоей родине, если его казнят.

Резолют яростно покачал головой.

— Ты опять ошибаешься, парень, подумай. На протяжении двух десятилетий и ноги Ворона не было в Ориозе. Почему?Потому что мы всегда понимали, что в какой-то момент истина может выплыть наружу. Менестрели Воркеллина начали слагать песни об Изгое, начали распускать слухи, что Хокинс покончил жизнь самоубийством. И люди верили, считая само собой разумеющимся то, что предатель убивает себя, стыдясь собственных деяний. Позже те же самые менестрели начали воспевать Ворона Кедина — и не зря, в новых песнях не было лжи. Однако мы всегда знали, что идти в Ориозу очень рискованно.

— Тогда зачем он пришел сюда?

— Ты сам можешь ответить на этот вопрос.

Уилл закрыл глаза и сосредоточился. Ворон четверть века сражался с Кайтрин. Он по всему миру искал Уилла, последнего в роду Норрингтонов, которому, согласно пророчеству, предстояло уничтожить Кайтрин. Ворон сражался с ее воинами и не позволял ей завладеть фрагментами Короны Дракона. И, по дороге на юг, они убили еще одного сулланкири, а принцессу Райгопу с детьми в целости и сохранности доставили в Ориозу.

Юноша открыл глаза.

— Ворон знал, что, сопровождая сюда Райгопу, рискует как никогда в жизни?

— Райгопу? Ты гораздо важнее, Уилл. Ты же Норрингтон.

Уилл округлил глаза.

— Тем более нельзя оставлять Ворона гнить в яме, куда его засунули.

— Нельзя, это точно. Но просто прорваться туда и вытащить его не получится. Котелок у тебя варит хорошо, Уилл, так что придумай что-нибудь получше.

— Котелок подсказывает мне, что здесь его освободить будет легче, чем в Мередо.

Резолют покачал головой.

— Думай, парень, думай. Путь Ворона на свободу мечом не проложишь.

Уилл пожал плечами.

— Может, и так, но пырнуть ножом кого-нибудь вроде Колла Мэбли было бы забавно.

— Ага, и вляпаться в неприятности, из которых вряд ли выберешься, — Резолют потянулся. — Нужно придумать что-нибудь такое, чтобы действовать исподтишка, а не ломиться напрямую.

Парнишка шумно вздохнул.

— Но ты мне помогать не собираешься.

— Придумаешь план, который должен сработать, помогу.

— Помощь-то мне требуется как раз в составлении плана, — Уилл нахмурился. — А до тех пор ты ничего предпринимать не намерен?

— Нет, почему же. Я намерен поспать, — Резолют зевнул. — Жаль только, не смогу проспать все время, пока ты будешь придумывать план. Вряд ли мне потребуется больше недели сна.

Вор показал эльфу язык.

— Ну, я, пожалуй, спущусь вниз, поищу вдохновения в общем зале.

Не успел он, однако, дойти до двери, как Резолют бросил вслед:

— Маску не забудь.

Уилл на мгновенье замер, но потом снял указанный предмет с крючка на стене. Простая маска из зеленой кожи, с небольшой выемкой под отверстием для правого глаза — знаком того, что Уилл сирота. Всю ее поверхность покрывали печати короля Ориозы. Парнишка надел маску. Кожа холодила лицо. Завязывая тесемки, Уилл постарался захватить узлом прядь волос — так появлялось ощущение, что маска является частью него.

Он повернулся и развел руками.

— Ну что, доволен?

— На данный момент, да.

Уилл покинул комнату и прошел по короткому коридору, мимо комнат Алексии справа и Керригана слева. То, что оба они так рано заперлись каждый у себя, сильно взбесило его; он-то думал, что они не меньше его жаждут освободить Ворона. Впрочем, раздражение угасло, когда он вспомнил рассказ Резолюта.

Может, они сейчас тоже обдумывают свои варианты плана. Уилл улыбнулся и начал спускаться по лестнице. Алексия вполне могла придумать способ освободить Ворона. Керриган… Ну, насчет мага Уилл не был так уж уверен, хотя во время отступления тот продемонстрировал кое-что весьма впечатляющее. Так что, с чем леший не шутит.

Спустившись по лестнице, Уилл оказался в небольшом зале таверны, и знакомый гвалт заставил его улыбнуться. Потом, медленно, шум вдруг начал стихать, и все взоры обратились к нему. Большинство присутствующих были в масках — за исключением компании свиноводов в холодном углу. Маски скрывали выражение лиц, но Уилл увидел, как глаза завсегдатаев расширились, а вслед за тем на губах появились улыбки.

Люди радостно захлопали. Какой-то толстяк, который, казалось, каждый выпавший волос возмещал лишним фунтом жира на брюхе, встал и приветственно замахал Уиллу.

— Друзья мои, это Уилл Норрингтон… Норрингтон, понимаете? Это он уничтожит Кайтрин. Это он привел принцессу Райгопу в наш город. И, что даже важнее, это благодаря ему Предатель в конце концов попал в руки правосудия.

Глаза Уилла полезли на лоб от ужаса.

— Нет, нет, все совсем не так.

Улыбка мужчины стала шире, толстые щеки собрались складками по углам рта.

— Смотрите-ка, он еще и скромник! Истинный герой Ориозы!

Аплодисменты зазвучали громче; безумие происходящего волнами накатывало на Уилла. Эти люди несправедливо судят о Вороне. Более того, они игнорируют тот факт, что он оказался здесь только потому, что Кайтрин захватила Крепость Дракона и еще до наступления весны может разграбить Толсин.

У Уилла появилось желание громко заорать, но его остановила радость, написанная на их лицах. Эти люди очень даже хорошо понимали, почему он оказался здесь. Однако сосредоточиваться на этом — и соответственно думать о том, что их дома будут сожжены, дети убиты, город и государство стерты с лица земли — означало бы для них ввергнуть себя в безумие. Они радовались любой маленькой победе, любому маленькому акту неповиновения, потому что это дарило им надежду.

Мое присутствие вселяет в них надежду.

Уилл содрогнулся. Четверть века назад правители мира уничтожили Хокинса, чтобы не лишать свои народы надежды. Теперь эти люди цепляются за Уилла, видя надежду в нем. Его, не сделавшего ничего, будут превозносить, а Ворона, сделавшего так много, — презирать.

Лысый взял Уилла за руку и подвел его к столику.

— Эль для нашего героя! Пожалуйста, лорд Норрингтон, присаживайтесь, посидите с нами.

Уилл машинально сел и уставился на возникшую перед ним деревянную кружку с элем.

Тот, кто пригласил его, обратился к менестрелям.

— Давайте, птицы певчие, сыграйте нам что-нибудь славное, — он на мгновение заколебался, но потом все же хлопнул Уилла по спине. — Спойте нам про Изгоя. Тебе ведь это понравится, мой лорд?

Уилл сощурился; как раз в этот момент в его голове начали обрисовываться контуры нового, хитрого плана.

— Да, да, еще бы, — он улыбнулся толстяку. — Спойте об Изгое. Мне многое хотелось бы о нем узнать.

ГЛАВА 3

Керриган Риз дрожал, свернувшись калачиком под толстым шерстяным одеялом, которое источало кислый запах пота. Юноша натянул одеяло на голову, пытаясь продлить моменты тишины и не дать шуршанию соломенного матраса вернуть себя к реальности.

Дрожь, однако, выбивала из колеи. Хотя от одной дрожи солома хрустеть не стала бы. Может, это скребутся мыши или насекомые. Или жуки роют ходы в могиле, пожирая плоть мертвецов…

Он завертел головой, стараясь отогнать эти мысли. Несколько секунд ничего не происходило, но потом звуки вернулись. Больше всего мешал шум, доносящийся из общего зала таверны: смех, крики и слова какой-то идиотской песни.

Керриган спрашивал себя, как они могут веселиться и орать во всю глотку в такое время. Он чувствовал себя разобранным на мелкие кусочки. Мир, каким он знал его на протяжении первых семнадцати лет своей жизни, взорвался, словно призма от неправильно наложенного заклинания. Его жизнь в Вильване протекала мирно и спокойно — хотя в те времена он не осознавал этого. У него были суровые наставники, но они научили его таким заклинаниям, которые не мог освоить ни один человек на протяжении столетий. Если вообще когда-либо сможет освоить!

Он знал, что творится в мире, знал, какое зло воплощает собой Кайтрин. В «Истории Вильвана» рассказывалось о войнах против нее. Он читал о потере Воркеллина и о войне, которая велась еще до его рождения. Тогда под натиском армий Кайтрин пал Окраннел, однако у Крепости Дракона ее триумфальное шествие удалось остановить. Все надеялись, что это положит конец ее притязаниям, однако возобновившиеся атаки на Южные страны показали безосновательность этих ожиданий.

И эти самые атаки разрушили его жизнь.

Кайтрин заключила союз с Вионной, королевой Пиратов Вруона. Пиратский флот с драгонелями на борту напал на Вильван. У них был даже дракон. На северной оконечности острова произошло яростное сражение. Пираты потерпели поражение, но за это пришлось заплатить ужасную цену.

Сам Керриган сражения не видел. Его, как и многих других магов — его ровесников и детей, попытались вывезти с Вильвана. И тут стала ясна истинная подоплека плана Кайтрин. Пираты напали на корабли, увозившие учеников и адептов, потопили их и тем самым уничтожили целое поколение магов. Сам Керриган был серьезно ранен и только чудом остался жив.

С тех пор юный маг словно стал игрушкой в лапах детенышей панков, — так он дошел до Ислина и Окраннела, где помогал в подготовке осады Свойна. Его послали отыскать и, если удастся, захватить фрагмент Короны Дракона, который возлюбленный Вионны, Азур Паук, украл в Джеране. Во время этой поездки погибла его последняя наставница, Орла.

А потом была осада Крепости Дракона и новое бегство на юг. На сей раз он взял под свою опеку небольшую группу детей. Он не смог защитить молодых магов, плывших с ним на одном корабле, но поклялся, что не допустит, чтобы этим детям — отпрыскам храбрых защитников крепости — причинили вред.

Он стойко и храбро перенес все трудности. Он осознавал это, но когда они оказались в Ориозе и его больше не связывала данная барону Дракона клятва, ощущение внутренней уверенности начало рушиться. Умирая, Орла сказала, что в Вильване ему больше делать нечего и что следует держаться Ворона и Резолюта. Резолют не испытывал к нему ничего, кроме презрения, и даже не пытался скрыть это. Ворон же, человек добрый и мягкий, теперь томился в тюрьме, и Керриган фактически оказался в одиночестве.

Обрывки мелодии просачивались снизу. Керриган узнал ее — и сам этому удивился. Несмотря на выдающиеся магические способности, он был из тех, про кого говорят — медведь на ухо наступил. Один из его наставников имел слабость к хоровому пению в тавернах, и исполнители специально приходили в Вильван развлекать его — все на благо Керригана, конечно. Керриган не помнил ни строчки из этой песни, но тут она зазвучала с особой силой — это собравшиеся внизу подхватили ее.

Дальше в песне рассказывалось, какие несчастья обрушились на Изгоя; его, как обычно, выставляли глупцом. Керриган не сомневался, что Ворон был Хокинсом. Когда Ворона арестовывали, он предупредил Керригана, чтобы тот хранил тайну, доверенную ему бароном Дракона. Загадочное, двусмысленное поведение Ворона в тот момент яснее ясного говорило, что он виновен в том, в чем его обвиняли. Однако совместить образы Ворона и Изгоя у Керригана никак не получалось — главным образом потому, что Изгой был простаком, а про Ворона такого ну никак не скажешь.

Доверенная ему тайна — вот все, что у него теперь осталось. Порывшись в складках своей туники, он выудил оттуда кожаный мешочек, тяжелый и объемистый, как если бы внутри лежало металлическое яблоко. Шнурок, развязавшись, освободил волну золотистого, с малиновыми вкраплениями мерцания. Керриган вытряхнул предмет на правую ладонь, а потом обхватил его обеими руками.

Прежде в Крепости Дракона хранилось три фрагмента Короны Дракона, изготовленной Урулфом Кируном несколько столетий назад. После его поражения корона распалась, а ее отдельные куски оказались в разных концах мира. Барон Дракона попросил Керригана разработать заклинание притяжения для дубликата рубинового фрагмента, а настоящий отдал ему, чтобы юный маг взял его с собой в Ориозу.

Рубин в золотой оправе мерцал глубоким, пульсирующим алым светом. Когда-то Керригану приходилось держать в руках другой фрагмент Короны Дракона, но тот не реагировал на его прикосновение, оставаясь холодным и безжизненным. Этот же нагревался в руке, и когда Керриган проводил по нему кончиками пальцев, в местах соприкосновения плоти с камнем мерцание усиливалось.

В Крепости Дракона Керриган не замечал в камне этого свечения; случись такое, он бы тотчас рассказал об этом барону Дракона. Впервые оно появилось, когда они покинули крепость, и с тех пор становилось все ярче. Керриган не понимал, что это за свечение и почему оно возникло.

Вообще-то его должен был бы испугать такой поворот событий, однако ничего похожего на страх он не чувствовал.

Мерцание рубина заливало тесное, темное пространство под одеялом. Камень медленно пульсировал. Керриган внимательно разглядывал его. Ощущая тепло в пальцах — по крайней мере, так ему казалось, — он поднес камень к щеке, чтобы проверить, верны ли его ощущения.

Да, камень источал слабое, едва уловимое тепло. Внезапно мерцание прекратилось и превратилось в малиновый туннель, который затягивал Керригана в себя. Его охватила паника, все внутри задрожало. По телу побежали мурашки. Такое же чувство, от которого волосы на затылке вставали дыбом, возникало, когда молодой маг видел невидимое. Керриган попытался отодвинуть голову, опустить руки, но обнаружил, что тело утратило способность двигаться, словно бы оказалось заключенным в магическую броню, сковавшую его плоть.

Ты всего лишь мальчик.

Бестелесный голос произнес эти слова мягко, шепотом, и в то же время казалось, что звук пронизывает весь красный туман вокруг. Ощущение тела у Керригана исчезло, однако осталось чувство свободы. Будто бы все его существо куда-то сместилось, оказавшись вне поля его зрения. Он хотел повернуться и посмотреть, кто говорит с ним, но не смог.

Не пытайся ничего увидеть, мальчик, потому что ты внутри.

Керриган мгновенно осознал две вещи. Во-первых, стало ясно — тот, кто говорит с ним, читает его мысли. Маг попытался заслонить их, но даже самую элементарную защиту тут же смело, словно сухой лист порывом ветра.

Вторая мысль заставила бы его затрепетать — вот только тело было не в состоянии двигаться. Слова затопляли сознание, словно гигантская волна, но они не были пеной на ее гребне: переведенные, очищенные, процеженные и подготовленные таким образом, чтобы он мог усвоить их под всей этой массой нахлынувшей на него невероятной мощи.

В его сознании проносился миллион вопросов. Хотя сам он не мог навести порядок в этом хаосе, говорящий — или, точнее, говорящая, в этом он почему-то был уверен, — без труда рассортировывала его мысли, словно горстку монет. Возникло ласкающее ощущение чего-то, похожего на веселье. Он постарался сосредоточиться.

Эти усилия вызвали новый взрыв веселости.

Тебя неплохо обучили, мальчик, но мудрым назвать тебя еще рано. Ты — дитя, вырядившееся в одежду отца и играющее роль мужчины.

Эти слова — «мальчик», «дитя», «отец» и «мужчина» — звучали так, словно произносящая их веселилась от души. Они обозначали то, что и обычно, но одновременно несли в себе нечто гораздо большее. В представлении Керригана в понятиях «мужчина» и «мальчик» ощущалось существенное возрастное различие, однако сейчас оба слова несли в себе ощущение молодости, даже детскости. Предполагалось также, что понятия «отец» и «дитя» должны быть насыщены ощущением родственной близости, а вместо этого в них чувствовалось какое-то несоответствие. Как если бы отец осознавал свою биологическую связь с ребенком, но никак не соглашался с тем, что именно на нем, на отце, лежит ответственность за воспитание и обучение своего отпрыска.

Керриган сосредоточился.

Кто ты?

Последовал новый всплеск веселья, но на сей раз он жалил, словно удар кнута.

Имена, как тебе известно, заключают в себе силу. Но только не сейчас, не по отношению к нам. Мы участвуем в игре, но играем не мы. Мы пешки. Наш удел встречаться и расставаться, а потом снова возвращаться, чтобы растворяться или уничтожать.

До него доходили эти слова, но его занимало чувство, будто он парит, описывает круги, делает петли и ныряет — словно птица в потоках ветра над утесом. Поначалу это породило в нем ощущение легкости и скорости, но затем его вдруг нещадно тряхнуло, что окончательно лишило юного мага понимания происходящего.

Мягкое, ласковое прикосновение к сознанию вернуло ему покой.

Прости, мальчик, но я слишком долго провела в полном одиночестве и совсем забыла, какова моя сила.

Керриган содрогнулся.

Я не мальчик. И не пешка.

Ни одна пешка не воспринимает себя как пешку.

Кто управляет мною?

Это непростая игра, Керриган Риз. Много игроков, много тех, кто управляет ими. Наша задача не сопротивляться, но сознавать, когда нами управляют. Не от нас зависит, где упасть, но от нас, как именно.

Его охватило смятение. Пока он рос в Вильване, ему постоянно приходилось слышать загадочные изречения; такая уж манера у магов. Он всегда воспринимал это как способ запутать собеседника, однако здесь все было иначе; здесь услышанное воспринималось как рябь на поверхности огромного океана. И хотя он страстно желал узнать больше, он также понимал, что может утонуть.

Быть может, это мудро. Слова, казалось, обволакивали его теплом. Ты знаешь, сколь многое предстоит сделать. Однако ты не сделаешь этого в одиночку. Ты сильнее, чем думаешь, но силу дают тебе друзья. Стоит забыть об этом, и пострадает весь мир.

Последовал жестокий, быстрый, жалящий удар и странное оцепенение покинуло Керригана. Его бросило вперед. Он перекатился на левый бок, прижимая фрагмент Короны Дракона к животу. Все тело била дрожь, маг попытался сжаться в плотный комок, но при его размерах это было трудновато. Боль, точно молния, пронизала все тело. Но спустя некоторое время исчезла, оставив Керригана в холодном поту.

И таким же холодным теперь был камень, который он сжимал в руках.

Сбросив одеяло, маг жадно вдохнул прохладный воздух, перевернулся на спину и застыл, тяжело дыша. На сбитых на скорую руку досках потолка танцевали тени и пятна света. Пот жег глаза, Керриган смахнул его рукой. Потом снова положил фрагмент в кожаный мешочек и сунул под рубашку.

У него не было никаких объяснений тому, что только что произошло, — только обрывки мыслей. Чей-то разум соприкоснулся с его разумом. Он знал, что это не Кайтрин, потому что от нее ему наверняка досталось бы. Этот разум не таил в себе злого умысла. Боль, которую Керриган испытал в конце, явилась лишь следствием того, что прозвучало слово «пострадает», имевшее там гораздо более глубокий смысл, чем в обычном человеческом понимании.

Это слово всплыло в его сознании, и он ощутил его по-новому — точно маску, за которой что-то скрывается. Так король Ориозы прячет за маской свою трусость. Однако в данном случае за этим словом скрывалось нечто куда более ужасное — настолько ужасное, что, окажись маска сорванной, — и разум Керригана разлетелся бы на мелкие осколки.

Логика подсказывала, что он говорил с драконом. В конце концов, Корона Дракона и была задумана с той целью, чтобы сделать драконов поданными ее владельца. Тот фрагмент, которым владела Кайтрин, обеспечил ей власть по крайней мере над одним драконом. Неужели Керриган соприкоснулся с разумом порабощенного дракона?

Он повел плечами и сел. Это не имеет значения. Был ли то порабощенный дракон или какие-то чары, насланные Кайтрин, — несущественно. Страдание, о котором говорил он, распространится на весь мир, если Кайтрин победит.

Молодой маг покачал головой. Он был полон решимости воспрепятствовать этому — с помощью своих друзей.

ГЛАВА 4

Изо всех сил молотя руками, чтобы хоть как-то — совершенно, впрочем, безрезультатно — управлять своим полетом, караульный рухнул на круглый деревянный стол, расколов его в щепки. Свалившись оттуда на пол, несчастный застонал. Оловянный шлем слетел с его головы, отскочил в сторону, с гулким стуком запрыгал по полу и угодил Коллу Мэбли прямо по колену, что искренне порадовало Алексию, хотя такой поворот событий не входил в ее планы.

Мэбли — тощий темноглазый человечек, чью лысину прикрывали тщательно зачесанные назад пряди жидких волос, — зашипел и схватился за колено, устремив на принцессу испепеляющий взгляд.

Лицо этого персонажа скрывалось под ориозанской зеленой маской, украшенной разнообразными клеймами и символами, свидетельствующими о вверенной ему власти толсинского судьи. Однако кричащее, даже показушное убранство маски сводило всякое впечатление на нет и придавало сердитому взгляду ее обладателя что-то комичное. Расположившись за столом в таверне «Чертополох», он выпрямился и заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и веско.

— Чему я обязан столь высокой честью, принцесса Алексия?

Алексия сделала шаг вперед, припечатав сапогом правую руку караульного к полу.

— Я пришла, чтобы повидаться с Вороном, однако у этого человека сложилось ошибочное впечатление, будто это невозможно.

Ноздри Мэбли затрепетали, но он тут же схватил источающую пар чашку подогретого вина с пряностями.

— Он не ошибся. Посетители к Предателю не допускаются.

Алексия нахмурилась, слегка повернула голову влево и посмотрела на сидящих у камина клиентов таверны. Они тут же потупили взгляды, делая вид, будто погружены в раздумья по поводу собственных дел.

— Если я правильно тебя поняла, — негромко сказала принцесса, — ты утверждаешь, что посетители к Ворону не допускаются.

— Совершенно верно, принцесса.

— Значит, и у тебя сложилось ошибочное впечатление, будто это правило распространяется и на меня?

— Ну, в общем… да.

Позвякивая золотистой кольчугой, Алекс приблизилась к судье вплотную. Она оперлась руками в перчатках о крышку стола и подалась вперед, так что они с Мэбли едва ни соприкоснулись носами.

— Как я уже сказала — у тебя сложилось «ошибочное» впечатление.

Судья попытался придать взгляду твердость, но в результате добился лишь того, что принялся трусливо моргать. На этот раз его голос звучал сдавленно и выше тоном.

— Я вспомнил. Это не так.

— А, прекрасно. Теперь давай-ка подумаем хорошенько. Я принцесса Окраннела, то есть нахожусь на той же ступени социальной лестницы, что и ваш король Скрейнвуд. Король Август женат на моей кузине. Если бы я, приняв твой отказ за оскорбление, призвала бы тебя к ответу, что, по-твоему, произошло бы? Думаешь, кто-нибудь из твоих людишек бросился бы тебя защищать? И если бы я просто-напросто прикончила бы некоторых из них и в том числе и тебя, стали бы меня за это порицать или подвергли бы наказанию? Подумай, прежде чем кивнуть, Мэбли. Ты, может, и не самый умный человек на свете, но и не дурак. Я хочу увидеться с Вороном. Я увижусь с Вороном. Немедленно!

Она выпрямилась и засунула большие пальцы за круглую пряжку ремня.

Стараясь сохранять спокойствие, Мэбли поднес чашку ко рту, однако предательская рябь на поверхности вина выдала его истинные чувства. Судья поднял руку и махнул ею куда-то вглубь таверны.

— Принцесса желает видеть пленника. Пропустите ее.

— Очень любезно с твоей стороны.

— Только не воображайте, будто вам позволят взять с собой оружие, — ехидно заметил Мэбли.

Алекс прищурилась.

— Даю слово чести…

— В том-то и дело, что ваше слово не подлежит сомнению, но вот его… Ваш меч, пожалуйста.

Алексия расстегнула пряжку, сняла пояс с мечом, вернула пряжку в прежнее положение и повесила амуницию на гвоздь, вбитый в деревянный опорный столб таверны. Без ремня кольчуга висела на точеной фигурке принцессы, словно летняя девичья сорочка, и громко звенела, пока Алекс шагала в указанном направлении. Там дородный охранник, с трудом оторвав внушительную задницу от деревянного кресла, отставил свой импровизированный трон в сторону, освободив люк над входом в погреб.

Когда люк гостеприимно распахнули, принцесса сняла с крюка фонарь и подвернула фитиль, чтобы тот горел ярче. Вниз уходила лестница; спускаясь, Алекс чувствовала, как погружается в холодную, сырую мглу. Охранник захлопнул люк над ее головой и, судя по скребущим звукам, снова занял свой пост. Она внимательно прислушалась, стараясь уловить, не вздумает ли Мэбли распорядиться заточить в подвале заодно и ее, но ничего не услышала. Жаль. Она надеялась, что судья выкинет-таки какую-нибудь глупость, однако он был слишком труслив, чтобы нанести удар открыто.

Толсин — городок маленький, и тюрьма тут по большому счету ни к чему. Когда Ворона арестовали, встал вопрос, где его содержать, и погреб под «Чертополохом» сочли наилучшим вариантом. Алексия и капли не сомневалась, что Мэбли либо владеет этой таверной, либо имеет в ней долю, ведь правительство Ориозы постарается сделать все, чтобы держать Ворона в надежном месте.

Насколько принцесса могла судить, подготовка к размещению здесь Ворона свелась к минимуму. Один угол погреба расчистили и набросали там немного соломы. К балке прикрепили засов с ушком, с которого свисали заканчивающиеся ручными кандалами цепи, достаточно длинные, чтобы Ворон мог лежать. Надо сказать, последнее обстоятельство удивило Алексию.

В конце концов, свет фонаря коснулся самого Ворона, и то, что поначалу показалось скрючившейся в углу белесой призрачной фигурой, отчасти обрело цвет. Пленник оказался полностью обнажен; таким телом гордился бы любой юноша, однако длинные седые волосы и борода свидетельствовали о немалом жизненном опыте своего обладателя. На левой ноге все еще угадывалась опухоль — там, где был перелом, лишь частично исцеленный магией. Единственный шрам на лице начинался у линии волос, пересекал правую щеку и уходил дальше, к ключице, где начинались еще два шрама, тянущиеся вниз по бедру и дальше к колену. На теле было множество других шрамов, побелевших от времени.

Алексия тяжело задышала — не потому, что Ворон был обнажен и не при виде старых шрамов. На груди, предплечьях, ногах и лице — всюду виднелись свежие синяки и ссадины. Нижняя губа была рассечена, левый глаз заплыл и не открывался. На правом виске волосы слиплись от запекшейся крови, а синяк на груди, без сомнения, напоминал отпечаток каблука.

Ее возмущенное пыхтение заставило Ворона открыть здоровый глаз. В его взгляде не было страха, в нем полыхала едва сдерживаемая ярость. Однако увиденное заставило уголок рта пленника дрогнуть в знакомой улыбке.

— Принцесса… Это большая честь для меня. Простите, что не встаю.

Алексия покачала головой и опустилась на корточки, поставив фонарь рядом с кучей соломы.

— Тебя били?

— Я их сам спровоцировал.

Она нахмурилась.

— Ты же без особых возражений пошел с ними и вроде как не собирался делать никаких глупостей.

Он фыркнул, улыбка растянула рассеченную губу.

— Ваша вера в меня очень воодушевляет. И тем не менее я действительно спровоцировал их.

— Как?

Он вскинул руки.

— Они привязали цепи так высоко, что я не мог лежать, — сверкнув правым глазом, Ворон развел руки и тут же резко соединил запястья. Наручники звонко ударились друг о друга, и правый раскрылся. — От кандалов есть толк только тогда, когда замок заперт. Я отмотал часть цепи с балки и раздобыл себе кое-что перекусить. Вон там в бочонке сносное вино, а в том деревянном ящике лежит вполне съедобный сыр.

Алексия вопреки собственному желанию улыбнулась.

— Выходит, я зря о тебе беспокоилась?

Он вздрогнул и перекатился на левое бедро.

— Во всяком случае, голодать я не буду. Когда я все это проделал, они подумали, что ключ я спрятал в одежде, и отобрали ее. А потом решили преподать мне урок.

— Я позабочусь о том, чтобы тебе дали что-нибудь надеть. Я и то замерзла здесь, а ведь у меня под кольчугой стеганая поддевка, — она зябко поежилась и потерла плечи руками в перчатках. — Сегодня ночью тебе не придется страдать от холода.

Ворон пожал плечами.

— Я бывал в гораздо более холодном климате и выжил, но ценю вашу доброту, ваше высочество.

— Ворон, ты должен называть меня Алекс.

— Ваше высочество, мы это уже обсуждали.

— Времена изменились, Ворон. Прежде ты не искал дружбы, потому что, по твоим словам, наша миссия когда-нибудь все равно разнесет нас в разные стороны. Ты не хотел брать на себя никакой ответственности. Тогда я не понимала, о чем ты говоришь, но теперь, когда поняла, это уже не имеет значения.

Ворон снова защелкнул наручник на правом запястье.

— Ваше высочество, я не подумал о том, кто я такой, когда говорил это. И должен попросить прощения за то, что ввел вас в заблуждение. Мне будет приятно поведать вам все, что я знаю о вашем отце. Я знал его недолго, не был его близким другом, но я уважал его. То, что мне не удалось спасти ему жизнь, всегда будет камнем лежать у меня на сердце.

— Ворон, я же сказала, что все это не имеет значения, — Алексия опустилась на колени. — Да, я хочу услышать от тебя об отце, но сейчас перед нами стоит куда более неотложная задача. Мэбли собирается отвезти тебя в Мередо, где тебя казнят.

Ворон медленно кивнул и откинул голову к стене.

— Он взял на себя труд расписать во всех подробностях, какая судьба меня ожидает. Думаю, он намерен оседлать одного из коней, которые разорвут меня на части.

— Ворон, я этого не допущу.

— Принцесса, не в ваших силах помешать этому. Мы в Ориозе. Скрейнвуд уже очень давно ненавидит меня, и у него есть для этого все основания. Я знал, что, возвращаясь сюда, рискую жизнью. Просто я должен был сделать это. Должен был доставить Уилла в безопасное место, помочь вернуться Райгопе и вывезти из крепости то, что нужно было вывезти барону Дракона.

На мгновение внимание принцессы отвлекла скребущаяся в соломе крыса, затем Алекс снова взглянула на Ворона.

— Ты ошибаешься, полагая, что я не могу ничего сделать для твоего спасения.

— Ваше высочество, я ничуть не сомневаюсь, что вы в состоянии спасти меня, — он беспечно рассмеялся. — Перекинете через плечо, словно какую-нибудь девицу в кружевах, как об этом поется в песнях бардов, и пробьете себе дорогу на волю. Да. Но потом что? Дело не в том, что вы не можете спасти меня; вы не должны. Вспомните, вы здесь, чтобы убедить правителей в том, что сражение с Кайтрин неизбежно. Связывая себя со мной, вы не поможете делу. Скрейнвуд ненавидит меня, потому что я знаю, что он трус. Двадцать пять лет назад я назвал правителей трусами. Сказал им, что Кайтрин поклялась вернуться. Станут ли они прислушиваться к советам того, кто связан со мной? В этом случае народ может поставить под сомнение их право на власть и способность здраво мыслить.

— И то и другое можно оспорить, раз они оказались так глупы или трусливы.

Ворон покачал головой:

— Я не стал бы заострять на этом внимания. Помните — если вы хотите повести войска против Кайтрин, вам, как минимум, необходимо располагать этими войсками. Если вы заставите правителей выбирать между вами и видимостью собственной компетенции, какой, по-вашему, выбор они сделают?

— Это касается отнюдь не всех, Ворон. Королева Джераны Карус на троне совсем недавно и не связана предрассудками своего отца. С тобой поступают несправедливо.

— Да, но эта несправедливость продолжается на протяжении уже больше двух десятилетий. Те, кто сейчас держат меня в этом подвале, еще на свет не появились, когда с меня сорвали придворную маску. Однако они верят всему, что им с детства внушали обо мне. Даже если вы, и король Август, и королева Карус встанете и заявите, что это было ошибкой, никто вам не поверит. Тем не менее, ваше высочество, в чем-то вы правы. Королева Карус вполне может заявить, что была введена в заблуждение насчет меня. Вам следует воспринять это как урок и утверждать то же самое. Вы должны отстраниться от меня. Должны говорить, что я обманул вас и вы возмущены этим. Не допустите, чтобы мои старания пропали даром. Вам выгодно отступиться от меня, а все, что для вас выгодно, обернется неприятностями для Кайтрин.

Алексия так яростно замотала головой, что тяжелая светлая коса стеганула свою владелицу по щеке.

— Нет, этого я не сделаю. Я думала об этом. Долго. Ты — друг. Ты спас мне жизнь. Я тревожусь о тебе, и я не бросаю людей, имеющих для меня такое значение.

— Принцесса, я не хочу увлечь вас за собой на дно.

— Ты не утащишь меня на дно. Как ты справедливо заметил, я достаточно сильна, чтобы унести тебя, Ворон, — она встала и посмотрела на него сверху вниз. — У меня есть план. Он спасет тебе жизнь, и он невероятно прост. Я выйду за тебя замуж.

Ворон сел на колени, удивленно открыл рот, а потом вдруг негромко рассмеялся. Передернув плечами, он снова откинулся к стене.

— Превосходно, принцесса. Жестоко шутить со мной таким образом, но шутка удалась, ничего не скажешь.

— Это не шутка, Ворон.

Он вскинул голову, в здоровом глазу мелькнул страх.

— Лучше бы это была шутка.

— Нет. Все складывается просто замечательно. Я выхожу за тебя замуж, и ты становишься моим принцем-консортом. Это вознесет тебя на такую иерархическую высоту, что Скрейнвуд не сможет запросто и быстро казнить тебя. Будет новое судебное разбирательство, поскольку согласно всем договорам между Ориозой и Окраннелом судебное разбирательство in absentia^[6] не имеет законной силы. Более того, тебе предъявлено обвинение в измене, но поскольку в результате брака со мной ты становишься гражданином Окраннела, это обвинение к тебе больше неприменимо. Максимум, в чем тебя можно обвинить, это в шпионаже, но и тут у них ничего не получится, поскольку в этом случае в суде должны присутствовать люди того же ранга, что и ты, а никто из особ королевской крови не захочет создавать прецедент такого рода. Скрейнвуд мог бы потребовать личного удовлетворения за оскорбления, которые ты ему якобы нанес, но мы оба понимаем, что он этого не сделает.

— Прошу прощения, ваше высочество, но вы в своем уме? Может, ваш план и хитроумен, но он требует слишком уж больших расходов. Вы спалите весь свой политический капитал, и, спрашивается, чего ради? Нет, оно того не стоит.

— А я думаю, что ты того стоишь.

— Выше высочество, выслушайте меня, пожалуйста, — бледные пальцы Ворона сжались в кулаки. — Ваша преданность мне… не могу выразить, как много это для меня значит, но она по меньшей мере… неуместна. Вы должны обеспечить Уиллу возможность выступить против Кайтрин. Вы должны проследить, чтобы Керриган полностью раскрыл свой потенциал. И вы должны созвать армию, которая уничтожит Кайтрин. Вы не можете позволить себе отвлекаться на такие мелочи, как моя судьба.

Алексия шагнула к нему и снова опустилась на корточки; ее тень упала на его исполосованное шрамами тело.

— Я знаю одно — твоя судьба теснейшим образом связана с моей судьбой и судьбами Уилла, Керригана, Воркеллина и Кайтрин. Если я позволю тебе умереть, погибнет весь мир, — она протянула руку и погладила его по щеке, стараясь не касаться заплывшего, окаймленного черным синяком глаза. — Я не допущу ни того ни другого. Сегодня же днем сюда придет священник и обвенчает нас.

— Нет, — Ворон покачал головой. — Даже если мы поженимся, никто не поверит в это. Все решат, что это какой-то трюк, и, в общем-то, будут правы.

— Почему же не поверят? У нас будут свидетели.

— Пойдет молва, что они лгут.

Она фыркнула.

— Но ведь никто не осмелится сказать, что я лгу.

— Осмелятся, правда за вашей спиной. А в лицо будут говорить, что я обманом заставил вас пойти на это. Нет, выше высочество, откажитесь от этого плана.

— Ворон, он же спасет тебе жизнь.

— И разрушит вашу, — он взял ее руки в свои. Голос упал почти до шепота. — Принцесса… Алексия, пообещайте, что откажетесь от этой затеи. Я не дам своего согласия, и все усилия будут потрачены зря. Не надо. Пожалуйста.

Она сжала его пальцы.

— Ты скажешь, что не согласен?

Он кивнул.

— Тогда я придумаю другой план, — она медленно встала, наклонилась и взяла фонарь. — Я не допущу, чтобы ты умер, так и знай.

Правый глаз Ворона влажно заблестел. Что это? Неужели слеза?

— Думайте о мире, ваше высочество. Это его вам надо спасать. Остальное не имеет значения.

ГЛАВА 5

Уилл проснулся. Голова гудела. Дело не в том, что вчера он слишком много выпил, просто очень уж долго проторчал в общем зале, и ко всему прочему рано поднявшийся Резолют не особенно утруждал себя соблюдением тишины. Парень зарылся в одеяла, попытался отгородиться ими от света, но все без толку. Он раз десять, или даже больше, задремывал и снова просыпался, так что в конце концов сдался, выбрался из постели и оделся.

Даже в полусонном состоянии Уилл не забыл надеть маску, прежде чем покинуть комнату. До прошлой ночи он считал, что носить маску глупо. Конечно, как вор, он всегда понимал ценность маски, позволяющей сохранить инкогнито. Ориозанская же маска, напротив, рассказывала о своем владельце все, что только возможно. До Уилла внезапно дошла ирония ситуации — самое обычное воровское орудие здесь позволяло выискивать потенциальные жертвы. Расшифровал украшения на масках — делай выводы о происхождении и имущественном положении их обладателей.

И если он и надевал маску, то делал это только, чтобы угодить своим спутникам. Однако прошлой ночью в общем зале он увидел, как простой народ относится к нему. Они прочли его маску и поверили тому, что она сообщала. Они поняли, что Уилл получил ее от короля и что он действительно Норрингтон. Для них не имело ровным счетом никакого значения, что он был вором. В их глазах маска облагораживала его, и это все меняло.

Какой-то частью души он по-прежнему хотел воспринимать маску как «бессмыслицу», но ничего не получалось. Прежде всего потому — и было мучительно признаваться себе в этом, — что люди на самом деле видели в нем свою надежду в борьбе против Кайтрин. Их вера удивляла его, поскольку в воровском притоне, где он вырос, считалось, что верить в кого-то — означает сделать первый шаг к тому, чтобы тебя предали. Пожелай он, и эти верящие в него люди тут же отдали бы все, что имели.

Ему, однако, не нужны были их деньги; вполне достаточно их добрых пожеланий и надежд. Перед ним стояла задача — спасти Ворона, и маска сообщала жителям Толсина, что ему следует доверять. Значит, теперь у него есть власть, которая не была доступна ему никогда прежде, и он полон решимости использовать открывающиеся возможности, чтобы спасти друга.

И хотя его удивляло, что он использует столь ценное орудие не ради собственной выгоды, а в интересах кого-то другого, одновременно он сознавал, что мир уже не такой, каким был полгода назад.

Спустившись по лестнице, Уилл пересек общий зал, кивнул в ответ на приветствие хозяина гостиницы и вышел в город. Приближалась зима, и в воздухе ощущалась прохлада, но ласковые лучи солнца все еще дарили тепло. Солнечный диск уже высоко поднялся над горой Бокагул и почти достиг зенита. Где-то там, на юге, раскинулся город Валсина, где жила семья Норрингтон. В поместье всем заправляла жена отца Уилла, храня владения для своих детей — якобы его сводных братьев. Босли Норрингтон признал обоих мальчиков своими, однако ходили темные слухи, что на самом деле их отцом он не был.

Толсин же не производил особенного впечатления, хотя и был достаточно велик, о чем говорило наличие двух гостиниц, таверны, кузнеца, нескольких плотников и столяров. Сердцем города была рыночная площадь, где крестьяне и заезжие торговцы продавали свои товары.

Шатаясь вокруг таверны «Чертополох» и высматривая, нельзя ли в нее проникнуть тайком, Уилл повстречал некоторых из тех, с кем бражничал прошлой ночью. Он приветствовал их добрым словом или взмахом руки и чувствовал, что его внимание им приятно.

Шесть месяцев назад он уже давно занялся бы подсчетами, на какую сумму можно их нагреть, однако сейчас голова была занята совсем другим. Он спрашивал себя, какая судьба ждет этих людей, если он потерпит неудачу.

— Утро доброе, мой лорд, — голос звучал мягко, но напористо; Сефи подхватила Уилла под руку и улыбнулась ему. — Мне нужно поговорить с вами.

Разглядывая ее, он изо всех сил постарался сохранить бесстрастное выражение лица. Она заплела черные волосы в толстую косу, сквозь прорези темно-коричневой маски ярко сияли карие глаза. С левой стороны маски виднелся сиротский надрез — знак того, что ее отец умер. Интересно, был ли ее отцом Дисталус — тот человек, с которым она путешествовала по Альциде. Он-то уж точно мертв.

Отметив, что Уилл не разразился ответными приветствиями, Сефи поджала губки:

— Пожалуйста, лорд Норрингтон. Я знаю, вы думаете, что я плохо поступила с вами.

Ты выдала Ворона, хотелось крикнуть ему! Он бы так и поступил, если бы не два «но». Во-первых, от нее могла быть польза, как от шпионки на службе у правительства Ориозы. Чтобы спасти Ворона, я использую кого угодно и что угодно, все, что подвернется под руку, и ничуть не пожалею об этом.

Во-вторых, в ее голосе слышались умоляющие нотки. Она хотела, чтобы он понял, почему она сделала то, что сделала, а это означало, что из нее можно вытянуть важную информацию… в обмен на прощение. Информацию, в которой Уилл отчаянно нуждался.

Поэтому он просто кивнул в ответ.

— Да, Сефи. Если, конечно, тебя и впрямь так зовут… Ты меня очень разочаровала, — он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Голос должен звучать ровно, а тон оставаться холодным. — Ворон спас тебе жизнь, а ты отплатила ему тем, что отдала в руки врагов.

Плечи девушки поникли.

— Да, так это выглядит, я знаю. И, да, я действительно Сефи. Пожалуйста, мой лорд, я хочу, чтобы вы знали, почему я так поступила.

— Это не имеет значения.

— Для меня — имеет. Вы же не кто-нибудь, а Норрингтон, и я разочаровала вас.

Уилл остановился, повернулся к девушке лицом, взял ее за руку и позволил малой толике тепла просочиться в свой голос… как бы обещая, что размолвка может быть улажена.

— Уверен, ты сделала то, что сделала, потому что считала, что так правильно.

— Да, вот именно, — она закивала и продолжила, понизив голос. — Я чувствую, что могу доверять вам, мой лорд, потому что мы видели друг друга обнаженными.

У Уилла отвисла челюсть. Летом Ворон, Резолют и он наткнулись на Сефи в Альциде. Они спасли ее от банды бормокинов, при этом ее спутник былубит, а сама она ранена. Дальше они путешествовали вместе на протяжении многих дней, но он никогда не видел эту высокую, стройную девушку обнаженной. Он бы ни за что не забыл, если бы такое случилось.

Потом его озарило. Когда мы встретились, на ней не было маски! Для нее быть без маски — все равно что оказаться без одежды. А с Ворона маску сорвали! Уилл даже представить себе не мог, что чувствовал при этом его друг.

Парень медленно кивнул девушке и приступил действиям:

— Да, Сефи, ты можешь мне доверять. С тех пор как стало известно, кто я такой, ну… все оказывают мне внимание, но я знаю, какая важная вещь доверие. И признаюсь, у меня такое чувство, будто ты меня предала.

— Но, Уилл… то есть лорд Норрингтон… я не… собиралась этого делать, — она грустно вздохнула. — Мой лорд, вы должны понять, я выросла здесь, в Ориозе. Выросла на легендах о Предателе. А жители Ориозы принимают его предательство ближе всех к сердцу. Пророчество о Норрингтоне, то, что предсказывало ваш приход, поначалу было отнесено к вашему деду, а потом к отцу. Когда Лорд Норрингтон ушел сражаться с Кайтрин, люди радовались, а когда он потерпел неудачу и переметнулся на сторону врага — впали в отчаяние. Хуже того, его предал Хокинс, этот трус. И потом, чтобы хоть отчасти искупить то зло, что причинил ваш дед, убив королеву Ааниветту, на север отправился ваш отец, чтобы совершить то, что не сумел целый отряд гордых героев.

— Вы не хуже меня знаете, что произошло. Ваш отец, храбрый человек, пал жертвой льстивых речей Кайтрин, — Сефи снова понизила голос и увлекла Уилла в проулок между городской конюшней и лавкой плотника. — Дисталус рассказывал, что Босли Норрингтон пытался уговорить Кайтрин освободить тех, кого она превратила в своих сулланкири. Но она сумела обмануть вашего отца, а ваш дед вынудил и его пойти к ней на службу.

Уилл содрогнулся. Однажды ему довелось встретиться со своим отцом. Некогда славный герой превратился в отвратительное, противоестественное создание и служил Кайтрин в качестве вестника или гонца. По всем рассказам выходило, что, отправляясь на север, отец Уилла был нездоров и, что бы Кайтрин там с ним ни сотворила, на пользу ему это не пошло.

— Вы знаете историю о том, как Нефри-кеш убил королеву Ланиветту, — продолжала Сефи. — Я слышала, как Дисталус рассказывал вам об этом. Однако он рассказал не все. Схватив королеву, сулланкири сжал руками ее голову и сказал, что Кайтрин ненавидит Предателя и что Ориоза станет первой страной, которую она уничтожит — как родину Хокинса. Он сказал, что Хокинс все еще жив и что, пока он жив, Ориоза всегда будет в опасности. Потом он убил Ланиветту, просто открутив ей голову.

Уилл нахмурился.

— Откуда Дисталусу это известно?

— Потому что король был там, мой лорд. Принц Скрейнвуд был там. Он набросился на сулланкири и попытался освободить королеву, но у него ничего не получилось. Нефри-кеш протянул оторванную голову королевы принцу, пообещав добраться и до него. Сказал, что вернется, если Хокинс не будет убит.

— Вот почему, мой лорд, когда король взошел на трон, Хокинса судили in absentia и приговорили к смерти. Кайтрин восприняла это как добрый знак, и по этой причине Ориозу пощадили, пусть и временно. Король Скрейнвуд разослал всюду агентов, вроде меня, чтобы разыскать Хокинса — и вас. Он хотел, чтобы вы оказались в безопасности, смогли позже уничтожить Кайтрин и спасти наш народ.

— Он искал меня? У него в Валсине уже есть Норрингтоны.

Сефи покачала головой.

— Они уже достаточно взрослые, чтобы стать героями, но непохоже что-то, что они в самом деле сыновья вашего отца — в отличие от вас. Вы подходите идеально, и я знаю, вы осуществите пророчество.

Юный вор практически не сомневался, что Сефи говорит искренне. Он не смог бы объяснить, откуда такая уверенность, но годы, проведенные среди лучших лжецов на «дне» Айслина, научили его отличать правду от лжи. Девушка хотела, чтобы он поверил ей, — и добилась своего.

— Раз так, объясни мне, Сефи, как ты узнала в Вороне Хокинса? Ты еще на свет не появилась, когда Предатель был изгнан.

Она неловко передернула плечами.

— Я и не узнала его, если уж на то пошло. После того как вы спасли меня, некоторые мои вещи пропали. Дисталус вел заметки, и я подумала, они попали в дурные руки. Я понятия не имела, кто вы такие, но на всякий случай взяла у каждого что-то, на чем остались ваши следы. У вас — обглоданную кость, у Резолюта — обрывок окровавленной одежды, а у Ворона прядь волос. В Ислине я отдала все это королевским магам. Они могут по вещам установить личность тех, кому эти вещи принадлежали. По правде говоря, они выяснили, что Ворон и есть Предатель, только вернувшись в Мередо. К этому времени он уже был в Окраннеле, и они потеряли его след, пока ни получили сообщение, что он сопровождает принцессу Райгопу, покинувшую Крепость Дракона. Меня послали сюда, в Толсин, чтобы опознать его.

Уилл кивнул, понимая, что она опускает некоторые детали, но в данный момент это вряд ли имело значение.

— Сефи, увидев Ворона вновь, неужели ты не вспомнила, что он спас тебе жизнь? Неужели не вспомнила, как мы заботились о тебе, когда ты была ранена?

Рука, сжимающая его руку, напряглась.

— Мой лорд, вы должны понять. Всю жизнь меня учили ненавидеть Предателя и любить короля. Когда я стала служить короне, отдать Ворона в руки правосудия и покончить с угрозой нашему народу превратилось для меня в священную цель. И потом, когда маги установили истину, меня вызвали в столицу. Чествовали, восхваляли. Сам король сказал, что гордится мной. Я… ну, я тогда плохо соображала. Вообще ни о чем не задумывалась, пока ни опознала его и ни сказала его брату, кто он такой. Боль в глазах полковника Хокинса… ненависть, которую, мне было ясно, я увижу в ваших… — она на мгновение заколебалась. — Я знала одно — то, что я сделала, было правильно. Меня готовили к этому. Я должна была поступить так ради спасения своего народа. Но одновременно я знаю, что Ворон сделал для Вруоны. Теперь знаю, что он сделал для Свойна…

Уилл кивнул.

— Этой ночью снова пели песни об Изгое. В них он трус. Первый удирает, первый распускает нюни, всегда заслуживает, чтобы ему поддали ногой под зад. Слушая эти песни, я понимал одно — все это не про Ворона.

Девушка медленно кивнула, и Уилл одарил ее улыбкой.

— Сефи, я понимаю… Ворон понимает… что ты всего лишь исполняла свой долг. У тебя не было выбора. Но, знаешь, по-моему, ты осознавала, что Ворон не Изгой. Это просто немыслимо — чтобы жалкий трус четверть века боролся против Кайтрин. И это бред — чтобы жалкий трус нагнал такого страха на Кайтрин, что она шантажировала целый народ, вынуждая убить его. Сам тот факт, что она так жаждет его гибели, должен был открыть тебе глаза на него.

По мере того как сказанное доходило до Сефи, глаза у нее распахивались все шире. Она вскинула руку и в ужасе прикрыла рот.

— Ох! Что же я наделала?

— Важно не то, что это сделала ты, Сефи. Прошлого не вернешь, — в голосе Уилла зазвучали теплые нотки; пора было предложить ей способ исправить свои ошибки. — И я не стал бы просить тебя предавать своих друзей или отказываться от своих убеждений. Факты говорят сами за себя. Раз мы знаем, как сильно Кайтрин опасается Ворона, значит, нам ясно, что он — ключ к ее поражению. Если Ворон умрет, она победит… и мы не можем допустить этого.

— Ох, мой лорд, я сделаю все, что угодно… — Сефи стиснула руку Уилла, но тут же ослабила хватку и добавила шепотом: — Вы не доверяете мне, и у вас для этого есть все основания. Я молила бы вас о прощении — если бы верила, что заслуживаю его.

Уилл улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Сефи, меньше всего я хочу, чтобы у тебя были неприятности или чтобы ты отказывалась от своих убеждений. Однако есть кое-что, в чем ты можешь помочь — если пожелаешь.

Она кивнула с торжественным видом.

— Все, что угодно, мой лорд.

Уилл кивнул в ответ, оглянулся с заговорщицким видом и заговорил, понизив голос. Сефи в напряженном ожидании придвинулась ближе, и ему стало ясно, что птичка у него в руках. Он распишет ей, какой вред ее действия причинили стране, а ведь она думала, что спасает ее! Она сделает что угодно, лишь бы все исправить. В Ислине он, не задумываясь, использовал ее, однако теперь такая мысль заставляла его испытывать неловкость. Ладно тебе. Ведь это она втянула Ворона в эту историю, вот пусть и потрудится теперь, помогая вызволить его.

— Просто гляди в оба и держи ухо востро. Знаю, у тебя это здорово получается. Если увидишь или услышишь что-нибудь такое, что может помочь Ворону, дай мне знать. В особенности это относится к Мередо, ведь ты хорошо знаешь этот город.

— Да, лорд Норрингтон, все сделаю, обещаю, — она снова вздохнула. — Едва встретив вас, я сразу поняла, что вы особенный. Просто не знала, в чем именно. Я рада, что оказалась тогда права. Спасибо вам, мой лорд.

Он подмигнул ей.

— Ты так верна Ориозе… это говорит многое о моей новой стране, Сефи. Если мы будем действовать сообща, то за ее будущее можно не беспокоиться.

Да, мой лорд, конечно, — она высвободила свою руку из-под его локтя и зашагала в сторону улицы. — Я дам вам знать обо всем.

Уилл проводил ее взглядом, снова почувствовав крошечный укол вины за то, что так бессовестно манипулирует девушкой. Однако мысль о ее предательстве быстро сгладила это ощущение. Он не знал, станет ли Сефи помогать Ворону, и если да, то будет ли от нее какой-нибудь толк, но все равно, совсем неплохо знать, что она на твоей стороне.

А что, если она играет со мной, как уже делала прежде? Уилл пожал плечами и тоже двинулся в направлении улицы. Он — лорд Норрингтон. Если она вздумает шпионить за ним, чтобы выдать его Скрейнвуду… ну, ей придется очень постараться, чтобы найти, что выдавать. К тому времени, как она что-нибудь раскопает, я придумаю способ защититься.

Улыбаясь, Уилл продолжил прогулку по Толсину. Судя по довольным физиономиям горожан, спешащих по своим делам, они расценивали его улыбку как доброе предзнаменование.

ГЛАВА 6

Сжавшись в темноте в комочек — правда, этот комочек был весьма внушительных размеров, — Керриган Риз вздрагивал, но не от ночного холода. Он был тепло одет, да еще закутался в черную шерстяную материю, чтобы стать совсем незаметным. Он даже опустился на одно колено, как и те, кто возглавлял их маленький отряд, хотя и знал, что, когда потребуется, он не сможет оказаться на ногах так же быстро, как они.

Керриган дрожал потому, что в прошлый раз, когда он участвовал в подобной тайной операции, погибла Орла. Хорошо хоть улицы Толсина существенно отличались от улиц Вруоны, города, где нашли прибежище пираты, а здешняя полиция не была бандой кровожадных головорезов, которым время от времени наносил визит какой-нибудь сулланкири. Тем не менее тогда Керриган допустил ошибку, и его наставница заплатила за это слишком дорого.

Ну, по крайней мере, принцесса считает, что это хорошая идея. Напряжение в какой-то степени оставило Керригана. Хотя… ее-то самой тут нет.

Перед ним, оба одетые в черное с головы до ног, стояли на коленях Резолют и Уилл и наблюдали за таверной «Чертополох».

Приземистое, двухэтажное здание с соломенной крышей и крошечными окошками особого впечатления не производило. Тусклое мерцание просачивалось сквозь мутные стекла. Судя по всему, свечи хозяин заведения экономил. Тем лучше, это играет им на руку.

У двери двое караульных притопывали ногами от холода. Эта парочка вполне могла бы до смерти напугать любого толсинского злоумышленника — однако команде, собравшейся здесь этой ночью, они едва ли могли что-то противопоставить. Резолют мог убить любого из них в мгновение ока, да и Уилл был хорош в бою. Дрени — статный темноволосый воин с окладистой бородой и внимательными голубыми глазами — расположившийся рядом, заметно возвышался над Керриганом. Он был заметно крупнее молодого мага, но в отличие от последнего на нем не было ни унции лишнего жира. Керриган хотел бы быть таким же сильным, однако его жизнь в Вильване мало способствовала формированию мощного и крепкого тела. Дрени прихватил с собой короткий деревянный посох, который не выглядел как оружие, однако в руках этого могучего человека запросто ломал кости.

Еще два участника операции были безоружны. Сприт Квик прильнул к карнизу дома, за углом которого засел Керриган. В темноте его зеленый щиток казался черным, однако четыре крыла слегка мерцали, словно отражая свет звезд. Верхней парой рук он теребил свои антенны, а нижней парой и ногами вцепился в стену. Несмотря на то, что рост Квика был не больше фута, способность быстро летать и другие таланты делали его весьма полезным членом группы.

— Всего два, всего два там, — негромко прогудел он.

Резолют кивнул.

— Ломбо?

Керриган оглянулся через плечо на сгорбившееся позади него неуклюжее создание. Панк был разумным животным; в прошлом он служил пиратам, до тех пор пока его не предали и едва не убили. Огромное тело покрывали костяные пластины, длинные, острые когти и жуткая зубастая морда не оставляли сомнений, что панк способен разорвать на части весь город, а не то что двух караульных У входа в таверну. В битвах с войсками Кайтрин Квик радостно кидался на темериксов и убивал их, выходя из схватки без единой царапины.

Ломбо поднял морду и принюхался, прижав уши к черепу.

— Двое снаружи. Внутри больше. И Ворон.

Воркэльф снова кивнул и посмотрел на Керригана.

— Твой выход, адепт. Сможешь?

Керриган на мгновение сосредоточенно нахмурился и сделал в сторону дома пас рукой. Невидимое заклинание устремилось к таверне и тут же вернулось; теперь, однако, юноша видел здание магически. Для него ночная тьма растаяла и дом осветился, причем все живые создания в нем мерцали ярче, чем свечи. Не считая двух людей у входа, на верхнем этаже находились еще три человека. Один спал, а двое других…

Керриган покраснел и перевел взгляд на нижний этаж и погреб. Еще четыре человека находились в самой таверне и двое в погребе. Последние находились близко друг к другу; один лежал на земляном полу, а другой энергично двигался.

— Кто-то внизу, у Ворона, избивает его.

Уилл повернулся к магу, сощурив глаза.

— Останови его.

Молодой маг открыл было рот, собираясь объяснить, что сотворить заклинание только для того, чтобы прояснить ситуацию, несравненно проще, чем воздействовать непосредственно на человека, однако яростный блеск в глазах Уилла заранее отмел всякие доводы. Сознавая, что вильванские наставники изругали бы его за использование своих умений в незаконных целях, Керриган набрал полную грудь воздуха, расправил речи и, выставив перед собой раскрытые ладони, послал заклинание к таверне.

Магический поток легко хлынул наружу и, словно туман, поплыл сквозь ночь. Караульные у двери безвольными куклами осели на землю. Тот, кто спал наверху, еще глубже погрузился в пучины сна, а двое других прекратили свое занятие, расслабились и тоже заснули; теперь даже падение с постели их не разбудит. Охранники внизу повалились на пол или обмякли в своих креслах, а тот, кто в погребе избивал Ворона, рухнул, словно подкошенный.

Керриган улыбнулся. Уилл тут же двинулся в сторону здания, но маг схватил его за руку.

— Подожди.

— Почему?

Со стороны таверны один за другим послышались глухие шлепки. Пухлые маленькие создания падали с карнизов, еще две тушки скатились с крыши. Уилл вытянул шею и вздрогнул.

— Крысы?

— Они есть и внутри, так что будь осторожен.

Воркэльф взмахнул рукой. Квик издал пронзительный писк. Ломбо подошел к караульным и приподнял их, Дрени и Керриган забрали у них копья, шлемы и заняли их места, а Уилл в это время щелкнул замком на двери. Ломбо, воркэльф и Уилл исчезли внутри. Сприт взлетел в воздух и принялся описывать круги над таверной.

Вообще-то Керриган не ожидал никаких сложностей. Принцесса Алексия и ее подруга-гирким Перрин устроили обед в честь Колла Мэбли и других местных дворян. Поначалу там присутствовали все, но позже те, кому предстояло принять участие в ночной вылазке, покинули пиршество, сделав вид, будто выпили слишком много и отправляются спать. Остальные с удовольствием продолжали обсуждать судьбы мира и другие важные проблемы. Никто из приглашенных не посмеет уйти, пока Алексия не объявит, что обед окончен, а она сделает это только после того, как появится Квик и доложит ей об успешном завершении ночной операции.

Дрени поправил покрытый вмятинами шлем.

— Твое магическое мастерство впечатляет, адепт Риз.

— Да нет, я был неаккуратен, — Керриган коснулся носком сапога спящей крысы. — Если бы я лучше сосредоточился, то затронул бы только людей. А получилось… Эх, вон и собака в углу тоже… Мое заклинание подействовало здесь на все живое. Нужно было работать прицельнее.

— Адепт Риз, мне всегда казалось, что людям доступна лишь боевая магия и работать с живыми созданиями они не умеют. Это твое заклинание… оно напоминает часть эльфийской схемы… Они используют его для погружения больного в сон, в процессе которого воздействуют на него целительными чарами… Ведь так?

— Ну, да, но… В Вильване у меня были наставники-эльфы. Я просто сделал то, чему они меня обучили.

— Ты хорошо усвоил их уроки.

— Откуда тебе столько известно о магии? — Керриган постарался задать свой вопрос спокойным тоном. — Не сочти за обиду, но…

— Но я мало похож на ученого? — богатырь пожал плечами и похлопал рукой по своему шлему. — Ты же знаешь, Ворон, Резолют и Уилл спасли меня от шайки бормокинов. Эти монстры захватили меня врасплох и ударили по голове. Что было дальше, я не помню. Очнулся я только, когда уже был с Вороном. Так что я не в состоянии ничего объяснить. Может, я просто краем уха слышал что-то, пока сражался с пиратами в Вильване. Там были эльфы-целители. Скорее всего, это и есть ответ.

— Эльфийской магии обучиться очень трудно, потому что она сильно отличается от человеческой, — заметил Керриган. — Человеческую магию создаешь ты сам, а эльфийская течет и растет сама по себе.

На этом обсуждение магии было прервано, потому что дверь таверны открылась. Первым вышел Резолют, за ним Ломбо, таща в каждой лапе по охраннику. Он пристроил их рядом с дверью, прислонив спинами к стене. Уилл вышел последним и запер дверь. Дрени и Керриган напялили на караульных шлемы.

Резолют с хмурым видом поправил шлем, который надел на спящего Керриган.

— Дело сделано.

Керриган улыбнулся.

— Получилось?

Уилл засмеялся.

— Лучше не бывает, Керриган! Когда все это закончится, никому не удастся нас с тобой остановить. Ты будешь усыплять охранников, а я собирать добро.

Воркэльф бросил на вора хмурый взгляд.

— Надеюсь, ты ничего не украл, парень?

Ноздри Уилла затрепетали.

— Нет. Это не входило в план.

— Хорошо. Тогда пошли.

Пять фигур торопливо зашагали прочь от таверны. Отойдя на некоторое расстояние, Керриган спросил:

— Разбудить их?

— Нет.

— Да.

Керриган перевел взгляд с Резолюта на Уилла.

— Вы решите, все-таки.

Воркэльф покачал головой.

— Пусть проснутся на рассвете, естественным образом.

Уилл испустил тяжкий вздох.

— Но это означает, что тот тип в погребе тоже будет спать.

— Ну и пусть. Небольшая отсрочка, только и всего.

Дрени вскинул бровь.

— Тот, который бил Ворона? Что вы с ним сделали?

Резолют пожал плечами.

— Лестница, ведущая в погреб, очень крутая. Он упал и сломал ногу.

— Скверный перелом, — добавил Уилл. — Кость торчит наружу и все такое прочее.

Керриган побледнел.

— Ты нарочно сломал ему ногу?

— Вообще-то я хотел сломать обе, вывихнуть пальцы…

— Хватит, Уилл, — обхватив Керригана за плечи, Резолют решительно повел участников налета по лабиринту городских улиц. — Бывают времена, адепт Риз, когда за мелкие гадкие проделки наказывают и весьма сурово. Этот человек поправится, но всякий раз, когда ему вздумается ударить ногой еще кого-нибудь, он вспомнит, что с ним произошло. Не такая уж большая победа, но на сегодня и этого хватит.

* * *

Шелест крыльев, свидетельствующий о появлении Перрин, был тише, чем шебуршание голубей, с рассветом пробудившихся на карнизах. Гирким сложила крылья, и Алекс с улыбкой высунулась из окна. Окраской Перрин напоминала сокола, что было характерно для касты Воинов-гирким: темно-коричневые перья на плечах и спине, светлый с коричневыми пятнами пух на груди и животе. Большие янтарные глаза светились умом, темный пушок вокруг них напоминал следы слез. Однако улыбка, которая не сходила с губ Пери, заставляла забыть о всякой грусти.

— Ты была права, сестра. Они собрались на дальнем конце города, рассчитывая ускользнуть в столицу незаметно. Ломбо сидит в воротах и его, как будто, не очень заботят двое охранников, которые лупят его палками.

Алекс покачала головой.

— Лучше мне пойти туда — на случай, если эти двое его все же достанут. Ты не?..

Перрин, жизнерадостно вскрикнув, расправила крылья и рассекла ими утренний воздух.

— Крови будет не слишком много, обещаю.

— Спасибо, сестра.

Алексия отвернулась от окна и направилась вглубь комнаты. Вещи и меч она брать с собой не стала. Девушка по обыкновению заплела волосы в толстую косу, перехватив ее черным кожаным шнурком, затем надела простую замшевую тунику и штаны в цвет — на сей раз вся ее одежда была черной. Засунув штанины в сапоги, принцесса стянула талию широким кожаным ремнем, за который заткнула перчатки. Она привыкла носить кольчугу и сейчас чувствовала себя необычно легкой, как будто обнаженной.

Спустившись по лестнице, Алекс вышла на улицу и вскоре добралась туда, где застряли Колл Мэбли и его охранники. Ломбо все еще сидел в воротах, на земле вокруг него валялись обломки палок. Перрин взгромоздилась на сами ворота, устремив недобрый взгляд на Мэбли, а Квик устроился на плече Ворона. Вокруг уже начали собираться люди.

Улыбаясь, Алексия прорвалась сквозь кольцо охранников и схватила коня Мэбли за уздечку.

— Судья Мэбли, если бы вы предупредили меня, что собираетесь покинуть город в столь ранний час, я бы закончила наш маленький праздник пораньше.

Если не считать зеленой маски, физиономия Мэбли стала совершенно бесцветной. Впрочем, нет; глаза у него покраснели, а кожа приобрела тот же оттенок, что и маска. Алекс поборола искушение припугнуть его коня, — этого оказалось бы достаточно, чтобы Мэбли вылетел из седла и, весьма вероятно, расстался с завтраком.

— Принцесса, полагаю, вам не стоило так беспокоиться из-за такой ничего не значащей мелочи, как доставка пленника.

— Ты, видимо, думал, что мне это совсем неинтересно. Однако, судья, куда мой муж — туда и я.

Мэбли вытаращил покрасневшие глаза.

— Что?

Даже Ворон вскинул голову.

— Принцесса, не надо.

Чувствовалось, что он протестовал бы и дальше, но сил явно не хватало. Он был привязан к седлу; руки ему тоже крепко перетянули веревкой. На плечи пленника набросили потертое серое одеяло, но оно доходило лишь до середины бедер, оставляя обнаженными покрытые синяками ноги.

Мэбли вскинул голову.

— Вы утверждаете, что этот человек ваш муж?

— Да.

— Это не так.

Мэбли улыбнулся.

— Он отрицает это, принцесса.

— Он бредит, и это неудивительно после того, как ты с ним обращался, — Алексия тепло улыбнулась. — Как тебе известно, согласно обычаям Ориозы, жене позволено сопровождать мужа туда, где его будут судить.

— Суд уже был, и теперь его ждет наказание. На такой случай наш обычай не распространяется, — Мэбли фыркнул. — Кроме того, он отрицает, что вы женаты.

— Как ты можешь верить ему, если утверждаешь, что он Хокинс, Предатель и, следовательно, известный лжец? — она подняла правую руку и продемонстрировала золотое кольцо на безымянном пальце. — Мы женаты. Церемония состоялась в храме Кедина, в Крепости Дракона. Принц Эрлсток был свидетелем.

— Мэбли, ты же не такой дурак, чтобы поверить этому? — пробормотал Ворон.

— Тс-с-с, любимый, — принцесса перевела взгляд с Ворона на Мэбли. — Посмотрите на его руку, судья; у него тоже есть кольцо. Любой заурядный чародей подтвердит, что наши кольца связаны, как и должно быть после такой церемонии.

— У него не было никакого кольца, когда мы его арестовывали! — рявкнул Мэбли.

— Ты просто плохо обыскал его.

— Да и у вас самой этой ночью кольца не было.

Алекс насмешливо фыркнула:

— Ты просто плохо смотрел. Пить надо меньше, не находишь?

Мэбли качнул головой, но тут же зашипел от боли. Выпитое вчера дало о себе знать.

— Принцесса, в Толсине есть только один стоящий маг — адепт Риз, и я готов поверить тому, что он скажет об этих кольцах. Вы лжете.

— Она не лжет.

Алексия повернулась и увидела, как сквозь толпу протиснулась стройная черноволосая девушка. Принцессу охватила ярость, Перрин на воротах расправила крылья. Это Сефи, женщина, которая выдала Ворона Скрейнвуду. Что она затеяла на этот раз?

Мэбли вскинул голову.

— Что ты тут болтаешь, девчонка?

Глаза Сефи вспыхнули.

— Я сказала, что она не лжет. Они женаты.

— Что за чушь!

— Чушь? — срывающимся голосом продолжала Сефи. — Ты хорошо знаешь, кто я такая, Колл Мэбли. Глаза и уши короля, вот кто. Меня прислали сюда, чтобы опознать Предателя. Я знаю о нем все; и я знаю, что они женаты.

Судья передернул плечами.

— Почему ты прежде об этом не сообщила?

— Судья, тебе положено знать только то, что угодно королю. Или ты считаешь, что умнее него? Уверена, король другого мнения на сей счет, — Сефи покачала головой. — Я рассказала сейчас то, что знаю, только ради того, чтобы помешать тебе сделать какую-нибудь глупость — к примеру, провести принца Окраннела по улицам Ориозы обнаженным. Я не допущу, чтобы ты позорил нашу страну.

Судья обмяк в седле.

— Здесь что-то не так. У него на пальце не было кольца.

— Потому что принцесса лжет.

— Заткнись! — прикрикнул Мэбли на Ворона, но на это явно ушли все его силы. Несколько секунд он тяжело дышал, после чего бросил злобный взгляд на Алексию. — Здесь какой-то обман, я знаю. Я не позволю себя дурачить.

Принцесса сделала шаг назад и пожала плечами.

— Если ты будешь утверждать, что я лгу, я потребую от тебя удовлетворения. Выбор у тебя простой: либо дуэль, либо поверить шпионке короля и позволить мне сопровождать мужа в Мередо.

— Я позволю это только вам, принцесса.

— Конечно, только мне. И моим телохранителям.

Мэбли застонал. Алекс улыбнулась.

— Ты знал, что они всегда со мной, судья. Не надо вступать в сражение, если знаешь, что не можешь победить.

— Это не сражение, принцесса. Вы взяли верх всего лишь в одном бою, — Мэбли снова заставил себя подтянуться в седле. — В Мередо, вот где предстоит сражение, и исход его будет не в вашу пользу.

ГЛАВА 7

Они покинули Толсин в полдень. Принцесса была крайне довольна тем, как развивались утренние события, хотя догадывалась, что ее чувства разделяют далеко не все. Колл Мэбли был явно другого мнения; Алекс чувствовала, как его злобный взгляд буравит ей спину. Мэбли занял позицию во главе отряда своих охранников, но оттуда его оттеснил Резолют. Толсинский судья покинул город, возглавляя процессию, но когда некоторые воины, пришпорив коней, отправились разведать обстановку впереди, оказался среди спутников принцессы и тут же поспешно ретировался.

То, что Сефи прилюдно осадила Мэбли, не способствовало его популярности. Он дал слабину, и теперь солдаты, казалось, лишь терпели его присутствие и не ждали от него указаний. По мере удаления от Толсина власть медленно уплывала из рук судьи, и в конце концов вся она плавно перетекла к Резолюту.

Мэбли ужасно злило, что Резолют de facto присвоил себе лидерство. Воркэльф, используя Дрени как помощника, высылал разведчиков и следил, чтобы охранники постоянно сменяли друг друга в этой роли. Только один толсинский солдат воспротивился приказам Резолюта — до тех пор, пока Уилл саркастически не заметил, что оказывать неповиновение Резолюту глупо, а с глупыми людьми часто происходят несчастные случаи, в результате которых они иногда ломают ноги. Охранник тут же сдался и вскоре обнаружил, что Резолют действительно знает, что делает.

Радость Алексии по поводу утренних событий была бы полной, если бы не каменное выражение, застывшее на лице Ворона.

— Ворон, неужели ты, в самом деле, думаешь, что я позволила бы им просто так взять и увезти тебя? Думаешь, в таком случае тебе удалось бы добраться до Мередо живым?

Ворон сердито нахмурился.

— Может, и не удалось бы, хотя Мэбли, вполне возможно, приблизился бы к столице и того меньше, но это теперь не имеет значения. Я не хочу, чтобы вы вмешивались в то, чему суждено случиться со мной. Я же просил вас этого не делать, — он поднял левую руку и коснулся большим пальцем золотого кольца. — Керриган изготовил кольца, как я понимаю? Тем же способом, каким сделал дубликат фрагмента?

— Ему пришлось на время взять кольца у хозяина гостиницы и его жены, чтобы лучше почувствовать их, но, в общем, да.

Ворон покачал седой головой.

— А потом Уилл пробрался в таверну и надел кольцо мне на палец.

Алекс кивнула.

— Меня там не было. Я в это время отвлекала Мэбли и некоторых других. Все оказалось очень просто.

— Если не считать сломанной ноги.

— Он же тебя бил этими ногами.

Ворон пожал плечами.

— Ну, это было не больно. Он бил, словно девчонка.

Принцесса широко распахнула фиалковые глаза:

— Если бы я тебя избивала, ты бы этого не сказал.

— Да уж, — Ворон посмотрел на нее; вокруг его левого глаза кожа выглядела болезненно желтой с красными прожилками. — Хотя фактически вы нанесли мне удар. Тем, что сделали.

— Скажите, какой ужас — его спасают! Ворон, можно подумать, в тебе говорит уязвленное самолюбие, — Алекс откинула назад голову и рассмеялась. — Судя по твоим речам, тебя ударили по голове сильнее, чем я предполагала.

Ворон подтянулся, горделиво выпрямив спину. Далось ему это нелегко, но догадаться об этом можно было, лишь заметив, как напряглось его лицо.

— Все вы понимаете, принцесса. Я хочу, чтобы вы оставили меня. Хочу, чтобы происходящее со мной не коснулось вас, чтобы вы были в безопасности. Я годами готовился, зная, что когда-нибудь все это случится, а вы — нет. Моя судьба — это мое дело, и вам не следует вмешиваться.

— Ты хочешь, чтобы я была в безопасности. Почему?

— Потому что мир зависит от вас. Ваша роль очень важна.

Алекс подалась вперед, перегнувшись через луку седла:

— Если бы это было так, ты настаивал бы, чтобы я не участвовала в сражениях.

Ворон вздохнул.

— Сражение — это другое. Вы не обучались тому, что предстоит сейчас. И еще… Вы — друг. Я и Резолюту сказал, чтобы он уходил, когда все это случилось.

Алекс прищурилась.

— Как же так, Ворон, ты, — преданный своим друзьям, сражавшийся бок о бок с ними и спасавший им жизнь, десятилетиями терпевший позор, разыскивая единственного человека, который спасет мир, тот самый мир, который однажды отверг тебя, — не в состоянии понять, почему друзья не отступаются от тебя? Неужели мы кажемся тебе такими мелкими?

Он вскинул руку; рукав его кожаной куртки соскользнул, обнажив оставленные наручниками синяки.

— Нет, нет, совсем нет. Я просто…

Он с трудом сглотнул и отвел взгляд, прикусив нижнюю губу. Открыл рот, собираясь заговорить, но вместо этого просто шумно выдохнул.

Она мягко положила руку ему на плечо.

— Ворон, все в порядке.

— Нет, это не так, принцесса, — он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. — С того самого момента, когда с меня сорвали маску, я знал, что все делал правильно. И все равно, когда с меня сняли маску… когда отца заставили содрать с меня маску, я почувствовал себя раздавленным. Казалось, будто с лица содрали кожу. Я всегда старался быть достойным того, чтобы носить маску, и вот с меня ее сорвали. Таррант Хокинс умер. Что было потом… на протяжении нескольких месяцев… я почти не помню. Я пил, забывался тяжелым сном, однако просыпался всегда с обнаженным лицом. Стремился погрузиться в плотские удовольствия, но ничего из этого не вышло. Я чувствовал себя разбитым, уничтоженным, оплеванным, вышвырнутым в сточную канаву. Если бы меня сжигали на костре, а люди мочились бы на меня, только тогда я бы почувствовал ожоги, слишком мучительной была душевная рана…

Его голос упал до шепота, тело била дрожь. Рукой Алексия ощущала эту дрожь. Быть может, подумала принцесса, в такой момент ему неприятно ее прикосновение, однако не смогла заставить себя убрать руку. На самом деле больше всего ей хотелось погладить его по плечу, по спине, но она удержалась, напомнив себе о его синяках.

Это желание успокоить смущало ее. Кого-нибудь другого oна просто хлопнула бы по плечу и посоветовала бы не падать духом. В среде гиркимов подобные исповеди не пользовались популярностью. Гиркимов было так мало, и жили они на таком ограниченном пространстве, что все просто знали друг о друге всё. Для гиркимов доверие было священно, однако секреты быстро становились новостями, которые быстро распространялись. Своих грехов никто не скрывал, и их легко прощали. Оказавшись в широком мире, Алекс обзавелась новыми друзьями, у которых время от времени возникало желание излить ей свои печали и радости. Прежде чем сбежать, она выслушивала их ровно столько, сколько этого требовала вежливость.

Сейчас, однако, все было иначе. Боль, сквозившая в голосе Ворона, медленно просачивалась ей в душу, и все внутри стягивалось в тугой узел. Он нес свою ношу столько лет, сколько она жила на свете, и ей страстно хотелось хоть как-нибудь облегчить его муки.

Но что еще она могла сделать, кроме как сжать его плечо?

Ворон продолжал говорить, не сводя взгляда с дороги.

— Резолют был на севере, обшаривал Борагул в поисках Кайтрин. Понятия не имею, как он нашел меня, но он увел меня из Ислина, подальше от людей, в горы рядом с Гирвиргулом. Не знаю, почему он терпел меня. Я не делал ничего, только спал, плакал и… ненавидел себя за это. А он просто сидел со мной, молчал, когда мне это было нужно, и часто заводил разговоры о будущем, что для меня на самом деле было важнее всего.

Алекс снова сжала его плечо.

— Резолют — твой друг.

Ворон кивнул.

— Да, и лучшего у меня никогда не было. Он, можно сказать, поднял меня из ничего. Это он создал Ворона Кедина… ссылаясь на какое-то эльфийское пророчество, которое, мне кажется, сам и придумал. Однако упорнее всего он напоминал мне о моем же обещании, что Воркеллин будет возвращен еще при моей жизни. Я сопротивлялся этой идее какое-то время, но в конце концов согласился. Однако я всегда знал, что сегодняшний день настанет и заставил его пообещать, что он уйдет, когда это случится.

— Как он может уйти, если именно ты должен вернуть Воркеллин?

— Нет, я всего лишь сказал, что это случится еще при моей жизни. Чем скорее я умру, тем скорее это произойдет.

Алекс окинула его скептическим взглядом.

— Думаю, Резолют смотрит на это несколько иначе.

— Он на все смотрит по-своему, — Ворон поднял голову и крикнул в спину скачущего впереди Резолюта. — Эй, Резолют, Который Не Держит Слова!

Воркэльф уже было повернулся, приложив руку к остроконечному уху, но тут же уронил ее и пожал плечами.

— Он способен услышать комара за двадцать лиг, но иногда бывает глух как пень, — проворчал Ворон.

— Может, Ворон, он просто считает, что твой выпад не стоит ответа, — Алекс одарила его легкой улыбкой. — А может, по его мнению, бросить тебя это и значит нарушить слово.

— И нечего его защищать.

— Я и не защищаю. Я защищаю себя и свой выбор, — она прищурилась. — Помнишь, как ты отказался пообещать убить меня, если я перейду на сторону Кайтрин? Ты объяснил это тем, что тебе не хочется способствовать возникновению у меня чувства безопасности. Ты опасался, что тогда моя защита ослабнет и я стану более восприимчива к ее вкрадчивым предложениям. Помнишь?

— Помню.

— Ты говорил мне не то, что я хотела услышать. Ты говорил мне правду, которую я должна была услышать. Ну, а сейчас есть правда, которую ты должен услышать. Мы — твои друзья, и ты нам необходим. Может, это идет вразрез с твоими планами, но что уж тут поделаешь… придется тебе смириться.

Ворон на мгновение закрыл глаза и кивнул.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Он откашлялся, прочищая горло.

— Тем не менее может, вы найдете другой способ, принцесса? Эта ваша затея настолько прозрачна, что никто ей не поверит.

— Не поверят, будто я могла поддаться твоему обаянию?

— Если бы оно у меня было, — Ворон улыбнулся. — Не уклоняйтесь от ответа. Заявив, что вы замужем за мной, вы сведете на нет свою значимость в качестве династического партнера по браку.

— Вот и еще одно преимущество.

— Будьте же, наконец, серьезны.

Перед тем как убрать руку с его плеча, принцесса провела ладонью по прохладной поверхности его кожаной куртки.

— Я и так серьезна. Ты знаешь, что меня обучали вести армии в бой. Так хотел мой отец, и он сказал об этом Прейкнозери Железному Крылу. Гиркимы отнеслись с уважением к желанию отца, и король Август признал, что я должна получить те навыки, которые мне были так необходимы. И гиркимы, и он понимали мою значимость для мира, а вот мой дед и его сестра нет. Они воспринимали меня лишь как племенную кобылу, которой предстоит выйти замуж за какого-нибудь принца и таким образом усилить поддержку, требующуюся для возвращения Окраннела. Они уложили бы меня в постель кому угодно, лишь бы заполучить новые войска, несмотря на то что я вполне способна вернуть Окраннел самостоятельно.

— Может, это все так, принцесса, но никто не поверит, что мы женаты.

Алекс улыбнулась.

— На нашей свадьбе свидетелями были Норрингтон и Перрин. Принц Эрлсток тоже был там, да упокоят боги его душу.

— Два друга и покойник в качестве свидетелей? Их словам никто не поверит.

— Зато поверят моему. Должны будут поверить, потому что аристократам нельзя иначе. Обвинить меня во лжи… это будет иметь очень серьезные последствия.

— Но если всем ясно, что вы говорите неправду, принцесса…

Она непреклонно покачала головой.

— Выслушай меня, Ворон, и выслушай внимательно. Я знаю твою историю; я знала ее всю свою жизнь. Позор, ложь, то, как тебя изображали… все это потеряло смысл, когда я встретила тебя. Ты спас мне жизнь; я спасла жизнь тебе. После сражений мы пили из одного бурдюка, вместе брали приступом пиратское гнездо, вместе убили сулланкири. Я знала, что с Хокинсом из легенд, с его низостью, ты не имеешь ничего общего.

— Да, но…

— Нет, Ворон, никаких «но», — она с трудом проглотила ком в горле. — Хотелось бы думать, что, будь мой отец жив, он тоже отправился бы на этот суд и выступил бы против творимой там несправедливости. И если бы король Август не был в Окраннеле, уверена, он поступил бы так же.

Ворон покачал головой.

— У них не было бы выбора.

— Этого мы никогда не узнаем, но я знаю Августа и уверена, что он не одобрил бы этого беззакония. Хотя, лично мне все вполне ясно: правители, защищая свои королевства, предпочли принести в жертву твою жизнь. Распространили заведомую ложь и использовали ее, чтобы уничтожить тебя. Ты сказал, отец сорвал с тебя маску. Думаешь, он поступил бы так, если бы знал правду?

Он вздрогнул и чуть слышно ответил:

— Он знал правду, и именно это заставило его сорвать с меня маску. Ему не требовалась никакая ложь.

Она недоуменно нахмурилась. Ладно, сейчас не время.

— Ворон, вина за все случившееся с тобой, лежит на правителях мира. Я не собираюсь поддерживать их. Их ложь и так принесла уже достаточно вреда.

— Будете сражаться с нею с помощью другой лжи?

Его слова прозвучали как обвинение, но улыбка, прятавшаяся в уголках губ, говорила об обратном. Алекс кивнула.

— Это не позволит им поспешно казнить тебя и даст нам преимущество во времени. Многие станут из кожи вон лезть, пытаясь отговорить меня от этого брака. Я могу поторговаться и добиться помилования. В конце концов, всем известно, что Хокинс покончил с собой. Тебя просто по ошибке приняли за него. Вспомни, среди воркэльфов рассказы о Вороне Кедина возникли еще до последней войны.

Ворон рассмеялся.

— Да, вы все хорошо продумали.

— Пришлось. Уилл и Керриган подвергали сомнению чуть ли не каждое мое слово. Конечно, как это бывает с любым планом, он развалится на части, как только мы встретимся с врагом. И все же мы должны победить — и победим.

Он посмотрел на нее и покачал головой.

— Скрейнвуд не дурак, но он думал, что ему придется сражаться только со мной. Он собирается сорвать такой куш, какого не срывал никогда.

— Он заказал эту песню четверть века назад и заставил всех плясать под нее слишком долго, — принцесса Алексия снова сжала плечо Ворона. — Настало время платить флейтисту.

ГЛАВА 8

Столб вихрем кружащихся снежинок, словно живое существо, устремился к ней по Авроланской равнине. Изаура протянула ему навстречу узкую обнаженную руку. Кожа на длинных, тонких пальцах была почти такой же белой, как снег. От прикосновения снежный фантом распался, осыпав длинные волосы и платье снежинками, которые тотчас исчезли, словно упали на снежный ковер, расстелившийся под ногами.

Ветер, породивший этот крошечный смерч, дал жизнь и множеству других, которые теперь неслись в сторону Университета — будто воины Южных стран, ринувшиеся в атаку. Университет был высечен в склоне горы. Магия, которую использовал для его создания сулланкири Нескарту, расплавила скалы, придав им форму башен и залов. Даже поверхность наружных стен, овеваемая уже четверть века яростными северными ветрами, сохраняла первоначальную гладкость и зеркальный блеск.

Ученики стояли на белом поле перед Университетом; для тех, кто обучался здесь годами, холод давно перестал быть помехой. Тренировка по боевым искусствам проходила в спаррингах, и мужчины, и женщины были раздеты по пояс; их тела покрывала красочная татуировка. Магия потрескивала и хрустела между ними, и в морозном воздухе эти звуки разносились на многие мили вокруг.

Если боевые маги и заметили, что ветер усиливается, то не придали этому особого значения и не озаботились поиском укрытия.

Остальные студенты были одеты теплее, но и они не обращали внимания на ветер. Только недавно прибывшиеученики, — в основном, дети, впервые оказавшиеся в зимних условиях, — стояли тесной кучкой, развернувшись к пронизывающему ветру спиной. Даже с такого расстояния Изаура чувствовала, как они пытаются применить согревающие заклинания. Раньше они учились в Вильване, и их методы были неуклюжи, а результаты усилий — жалки.

Изаура чуть повернула голову влево и взглянула на них. Вильванских учеников вытащили из моря и привезли в Авролан, чтобы передать их на попечение Нескарту, но они противились ему и его методам — с тем же успехом, впрочем, как они пытались противиться холоду. И теперь страдали и от того, и от другого.

Изаура не только не думала противостоять ветру и холоду, но с радостью приветствовала их. Вильванцы воспринимали холод как отсутствие тепла, однако она знала, что это происходит лишь от нежелания взглянуть на вещи под другим углом. И в ветре есть тепло, ведь ветер — это тоже энергия, и не будь ее, не было бы и ветра. Тепло есть и там; просто нужно знать, где искать.

Еще один снежный смерч устремился к девушке, и она сразу же прочла его намерение. Она повернулась и посмотрела на покрытую инеем крепость из черного камня, возвышающуюся над долиной, со всех сторон окруженной горами. Если Университет по форме напоминал скалу, то крепость походила на мощный и острый зуб, вспоровший снежную равнину.

Заметив, как нечто белое мелькнуло в окне комнаты наверху, Изаура улыбнулась и направилась в сторону замка. Смерч, казалось, тянул ее за подол платья. Она тронула его рукой, молниеносно изменила плетение питающих его энергетических нитей, и он превратился в маленькое облако ледяной пыли.

Из этого облака тут же поднялся другой смерч, более мощный. Он окружил девушку, и Изаура восторженно вскрикнула, наблюдая за тем, как ее волосы танцуют среди его дразнящих завитков. Смерч сжимал ее со всех сторон, обхватывая все плотнее и плотнее. Ветер взвыл, поднял ее в воздух и вознес на ледяное подножие верхнего балкона замка.

Паря высоко над равниной, Изаура звонко рассмеялась, сверкая серебристыми глазами. За пределами долины на севере и западе она видела далекие, темные конусы вулканов, над которыми клубился дым. Между ними раскинулись белоснежные поля с разбросанными там и сям небольшими группками крытых куполами зданий. Большинство авроланских граждан жили в просторных горных пещерах. Здания, которые она видела, в основном, служили укрытием стадам животных, пасущимся в тундре.

Смерч мягко опустил ее на балкон и стянулся в плотный, тонкий ствол. Девушка грациозно склонила голову.

— Благодарю тебя, добрый сэр.

С еле слышным звоном ледяной столб вздрогнул и растаял.

Продолжая улыбаться, Изаура прошла сквозь открытый арочный вход. Кожу начало слегка покалывать, когда она пересекала границу заклинания, удерживающего тепло внутри замка. Несколько снежинок упали с ее плеч и волос, но так и не достигли каменного пола, растаяв и испарившись.

Она остановилась на расстоянии трех футов от порога огромной залы, уходящей далеко во тьму. Справа у стены располагался камин, достаточно высокий, чтобы сквозь него прошел человек, и достаточно широкий, чтобы пропустить внутрь себя целую компанию. В нем горел огонь, неровно освещавший женщину, расположившуюся рядом.

Женщина была примерно того же роста, что и Изаура. Волосы, мягкой волной чуть скрывавшие заостренные кончики ушей, отливали золотом, как и платье, что было на ней. Одеяние же самой Изауры сияло, как снег на зимнем солнце. Стройная, подтянутая фигура женщины была воплощением изящества и спокойствия; казалось, даже огонь в камине не смел при ней полыхать так же неистово, как обычно. Он продолжал источать жар, однако пламя утратило свою ярость; теперь его языки плавно изгибались и колыхались, словно шелк на весеннем ветру.

Изаура поправила платье и провела рукой по волосам. Ее губы тронула легкая улыбка, приоткрывшая ровный ряд белых зубов. Девушка подошла к женщине.

— Мама! Ты уже вернулась с юга? Все прошло успешно?

— Да, дочка, — женщина обратила на нее взгляд зеленовато-голубых глаз, в которых играли отблески огня. — Я получила-таки еще кое-что из того, что хотела для Короны Дракона. И помимо всего прочего — загадку.

— Загадку? — Изаура наморщила лоб. — Что-то пошло не так?

— Нет, дитя мое; не надо хмуриться. Твое лицо слишком прекрасно, его не должны портить морщины, — женщина поманила ее к себе. — Подойди ближе, Изаура. Ты поможешь мне разрешить эту проблему, и все будет хорошо.

Девушка шагнула к матери, сердце ее бешено колотилось. Она знала, что императрица Кайтрин на самом деле не была ее родной матерью. Кайтрин удочерила ее, когда Изаура была совсем крошкой, поскольку настоящая мать ее бросила, а об отце ничего не было известно. То, что девочка была незаконнорожденной, нимало не беспокоило Кайтрин, которая вырастила Изауру как родную дочь и обеспечила ей все привилегии положения ребенка, законным образом рожденного для трона.

— Конечно, я хочу помочь, мама. Сделаю все, что смогу.

— Ничуть не сомневаюсь, дитя, — Кайтрин добродушно улыбнулась, однако улыбка ее тут же погасла, и стало ясно, что она всерьез обеспокоена. — Эти южане, девочка моя… они рассердили меня. Они заманили Анариаха в ужасную ловушку и убили, а приманкой послужили подделки фрагментов Короны Дракона, магически связанные с подлинниками. Подделки были сработаны не особенно искусно, но Анариах был еще слишком молод и не силен в их трубой магии. Он не почувствовал опасности, пока не стало уже слишком поздно.

Изаура закрыла глаза и опустила голову. Анариах, молодой дракон, с которым она только-только познакомилась, был любимцем ее матери. Он оказался у Кайтрин еще до падения Крепости Дракона, ведь уже тогда в ее распоряжении был один фрагмент Короны Дракона. Императрица рассказала ему, что собирается собрать все фрагменты воедино и воссоздать Корону. Это убедило его стать ее союзником; он с жаром поддерживал кампанию Кайтрин против южан.

— Мне так жаль, мама. Я тебе очень сочувствую.

— Конечно, дитя, да. Ты очень добра.

Властная рука, коснувшаяся подбородка, заставила Изауру поднять голову и открыть глаза:

— Уверена, он храбро сражался.

Кайтрин торжественно кивнула.

— Очень храбро. Его преданность нашему делу не поколебалась ни на мгновенье, ведь он так жаждал отнять у южных тиранов фрагменты Короны. Пока остальные фрагменты находятся в их нечестивых руках, роду драконов угрожает опасность, но не только это руководило им. Гниение с юга уже коснулось нас, и он сражался, чтобы остановить его.

Опустив руку, Кайтрин перевела взгляд на огонь.

— Ох, милая, ты и понятия не имеешь, насколько испорчен юг. Это моя вина, прости меня. Я держала тебя здесь, в нашей стране, исключительно ради того, чтобы защитить. Иногда — я ни в чем не хочу тебя упрекнуть, дорогая, — ты бываешь слишком чувствительной.

— Я знаю одно — ты всегда хотела для меня лучшего, мама, — Изаура улыбнулась. — Я счастлива здесь, в нашем королевстве.

— Оно прекрасно, не правда ли? Всякий раз, отправляясь на юг, я скучаю по дому. И не только потому, что ненавижу изнурительную жару. Там повсюду вонь, сырость, путаница и беспорядок, — Кайтрин нахмурилась. — Видишь ли, родная моя, мир Авролана прост, и так и должно быть. Он холоден; он неумолим. В нем сильный всегда побеждает слабого. Здесь мы живем в согласии с законами мира.

Но там, на юге… Ох, Изаура, ты не поверишь, что там творится. Они воображают, будто могут использовать реки, чтобы орошать поля. Строят дамбы, отнимая пространство у моря, а потом удивляются, почему море разбивает эти дамбы; да оно просто возвращает себе то, что принадлежит ему по праву. А потом эти их города…

Кайтрин покачала головой.

— Наши люди живут в пещерах, в скалах. Мы находим пространство для существования внутри них; южане же используют камень, чтобы ужать пространство, сделать его меньше. Они так боятся мира, что прячутся от него в гниющих искусственных пещерах. Здесь, когда что-то умирает, оно не пропадает впустую; всякая частица используется для общего блага. Отходами жизнедеятельности мы удобряем сады. Ничто не расходуется зря. Там же южане выплескивают содержимое своих ночных горшков прямо на улицы, мертвые животные лежат в канавах, и мелкие хищники, настоящие паразиты, сражаются за каждый труп. Хуже того, эта мерзость забирается в склады и жиреет, поедая припасы. А если их обнаруживают и убивают, думаешь, тушки идут в пищу? Нет, их просто выбрасывают на улицы, чтобы выкармливать новые поколения паразитов.

Глаза императрицы Авролана вспыхнули.

— Я оградила тебя от всего этого, девочка моя, мне крайне неприятно рассказывать тебе такие вещи, и я хотела бы, чтобы ты никогда с ними не сталкивалась, но обстоятельства не позволяют.

— Почему? Что случилось, мама?

— Многое, Изаура, многое.

Кайтрин вытащила из рукава платья желто-зеленый драгоценный камень, оправленный в золото. Императрица щелкнула пальцами в сторону маленького столика, который тут же пересек зал и, подрагивая, остановился рядом с хозяйкой. Когда он замер, Кайтрин положила на него драгоценность.

Изаура узнала самый первый фрагмент Короны Дракона, еще до ее рождения попавший в руки Кайтрин в Сварской. С тех пор он принадлежал императрице, которая время от времени надевала его. Изауре всегда нравился этот камень — свет очень красиво играл на его гранях. Ребенком она иногда представляла себе, что он подмигивает ей, словно какой-нибудь вправленный в богатую оправу глаз.

Кайтрин между тем вытащила из рукава желтый драгоценный камень. В свете камина его поверхность засверкала. Кайтрин тоже положила его на столик и коснулась его подушечками пальцев.

— Он тоже из Короны Дракона, мама?

— Да, этот нам удалось вернуть. Мы нашли его дубликат и с помощью него добрались до оригинала. Мы также обнаружили копию рубина, которая привела нас вот к этому…

Из другого рукава Кайтрин достала отливающий золотом рубин, который, на первый взгляд, ни огранкой, ни оправой не уступал двум предыдущим камням. От него даже исходила сила, пусть и менее ощутимая, но все же сила. Если бы Изаура заранее не знала, что с камнем что-то не так, при беглом осмотре она не заметила бы разницы.

Она протянула руку.

— Можно?

— Да, Изаура, это и есть та загадка, для решения которой мне нужна твоя помощь, — Кайтрин протянула ей рубин, а затем опустила взгляд и погладила желтый камень. — Расскажи мне, что ты о нем думаешь.

Обхватив камень ладонями и прижав его к груди, Изаура закрыла глаза и опустила голову. Девушка отстранилась от треска дров в камине, от жара, согревавшего пространство вокруг; она освободила сознание от всех физических ощущений и полностью сосредоточилась на камне. Поначалу она почувствовала сопротивление, но потом ей вдруг удалось прорваться сквозь него.

— Ох!

Вытянув руки и раскрыв ладони, девушка отшатнулась. Камень полетел на пол, но прежде чем он успел упасть, магическая волна подхватила его и подняла в воздух.

Изаура рухнула на колени.

— Прости, мама.

— Дитя, это мне следует просить прощения. Я должна была предостеречь тебя, — повинуясь плавному жесту Кайтрин, рубин поплыл к столу. — Что ты почувствовала?

Изаура задумалась.

— Некую магию, мама. Связанную с подлинным камнем, причем сильно. Внутри находится заклинание, которое впитает в себя любую магию, ищущую камень, и превратит ее в энергию, питающую эту связь. Как если бы дернуть за ниточку здесь, а где-то далеко зазвенит колокольчик. И чем ближе находишься к подлинному камню, тем громче будет «звенеть» приманка.

Кайтрин улыбнулась.

— Да, заклинание интересное и довольно неожиданное. А что скажешь о магии, с помощью которой создан этот артефакт?

Девушка нахмурилась.

— Разобраться трудно. Заклинание очень сложное, потому что дубликат в какой-то степени несет в себе черты оригинала. Здесь собраны элементы четырех разных видов магии, но самое интересное не это. Основой являются человеческие заклинания, но также ощущается присутствие и эльфийских, и урЗретских. Как такое может быть?

Кайтрин покачала головой.

— Не знаю. Ясно одно — у южан появился очень сильный маг, по крайней мере потенциально. И не стоит надеяться на то, что он погиб в Крепости Дракона. Его там нет, я это чувствую.

Глаза Изауры расширились от ужаса.

— Это Норрингтон, мама?

Императрица Авролана вскинула брови:

— Что навело тебя на мысль о Норрингтоне?

— Я беспокоюсь о тебе. Нефри-леш сказал, что видел Норрингтона, и что ты послала Миралл'мару убить его. Знаю, ты не хочешь, чтобы я тревожилась из-за тебя, но я не могу иначе. Мне страшно за тебя… из-за него.

Кайтрин подошла к дочери и погладила ее по щеке.

— Милая, не нужно волноваться. Этот Норрингтон просто щенок. Он придет сюда и послушается тех же доводов, что его дед и отец. Однако опасность существует, и чтобы устранить ее, мне нужен тот, кому я могу доверять. Ты, Изаура, и будешь моим доверенным лицом.

— Хорошо, мама, — на лице девушки расцвела улыбка. — Я тебя не подведу и сделаю все, что требуется.

Кайтрин взяла руки Изауры в свои.

— Знаю, что сделаешь, дитя. Теперь выслушай меня очень внимательно. Как тебе известно, существует шанс, что полотно судьбы сплетется таким образом, что нить моей жизни оборвется. Урулф Кирун в свое время тоже предполагал такое развитие событий и готовил меня к тому, чтобы продолжить его миссию. Я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от случая, и потому посылаю тебя на юг. Взгляни на все собственными глазами, убедись, что все рассказанное мной — правда.

— Я и без того верю тебе, мама. Верю всей душой.

— Изаура, дорогая моя, ты же понимаешь — не проверив льда, нельзя утверждать, что он крепок. Да, ты, конечно, веришь каждому моему слову о жизни на юге, но, только увидев все своими глазами, по-настоящему поймешь, насколько важна моя миссия, — Кайтрин сжала ладони девушки. — Совсем скоро, девочка, ты отправишься на юг. И благодаря тебе надвигающаяся зима станет для южан последней.

ГЛАВА 9

Когда хрустнула ветка, Уиллу даже не пришлось отворачиваться от костра, чтобы определить, кто пришел:

— Не спится, Керриган?

У молодого мага перехватило дыхание:

— Хорошо, допустим, по хрусту ветки ты догадался, что кто-то идет. Но разве никто другой не мог наступить на нее?

Уиллу ужасно хотелось ответить: «Конечно, не мог, дубина», однако он сдержался, пожал плечами и похлопал по обросшему мхом бревну, на котором сидел.

— Мог. Только я. Ведь я еще меньше тебя приспособлен к жизни в лесу. Резолют учил-учил меня, но толку пока немного.

Керриган сел и поплотнее закутался в одеяло.

— Не надо меня утешать, Уилл.

— Я и не думал.

— Ты — вор. Если ты наступишь на ветку или что-нибудь в этом роде, хозяева могут насторожиться. Значит, ты уже давным-давно научился не делать этого. Более того, я видел тебя в лесу, но никогда не слышал тебя.

Глядя на Керригана, Уилл не смог сдержать улыбки. На расстоянии двадцати ярдов от них весело потрескивал костер, вокруг которого спали телохранители принцессы Алексии. Чуть поодаль установили палатку, чтобы обеспечить новоиспеченным супругам хоть какое-то уединение. У входа воткнули кол: от него внутрь шатра змеились цепи ножных кандалов. За палаткой на расстоянии еще двадцати ярдов горел бивачный костер толсинцев, а сам Мэбли со своими людьми расположился между пленником и коновязью. Вдалеке от костра до них доходил лишь его свет, но никак не тепло.

— У меня и в мыслях не было утешать тебя, Кер.

Маг удивленно посмотрел на Уилла.

— Кер?

— Ну, это же, вроде, первая часть твоего имени? Знаю, ты не хочешь, чтобы тебя называли Кери, но каждый раз выговаривать Керриган… язык сломаешь. Знаешь что такое кличка, прозвище?

Керриган покачал головой.

— Нет. У меня никогда его не было.

— Правда? — удивился Уилл. — А у меня их куча, и одно так ко мне и прилипло. Ведь Уилл — это не полное имя. На самом деле меня зовут Уилберфорс.

Керриган уважительно кивнул.

— Славное, мужественное имя.

— Ага, теперь ты пытаешься меня утешить.

— Да нет же, я говорю совершенно искренне. В Сумеречном походе был один командир кавалерии из Ориозы, Уилберфорс Истлан, который помог отогнать крии'чак на север. Конечно, тебе это известно и ты понимаешь, почему твое имя считают хорошим предзнаменованием, — Керриган устремил на Уилла невинный взгляд зеленых глаз. — Так люди говорили, когда мы проходили рядом с Валенной.

— Ты столько всего знаешь из истории, но понятия не имеешь о том, что такое прозвище?

Маг пожал плечами.

— В Вильване ни у кого не было прозвищ, — поколебавшись, он хмуро добавил. — По крайней мере, у меня не было. Не знаю, как насчет других.

Что-то в голосе Керригана возбудило любопытство Уилла. Он повернулся, вытянув левую ногу вдоль ствола упавшего дерева.

— Неужели у тебя не было друзей, которые давали тебе всякие прозвища? Иногда, чаще зимой, ребята называли меня Уиллка-Морозилка — потому что и рифма есть, и ноги в постели у меня были как ледышки. Я терпеть не мог все эти «Уилл — ногами речку остудил».

Маг задумчиво склонил голову на бок, медленно кивая. Уилл только что разобрал происхождение своего прозвища примерно таким же способом, каким Резолют учил его изучать следы на земле. Керриган снова посмотрел на парнишку.

— Я понял, как это делается. И, нет, у меня никогда не было друзей. Помню, маленьким я занимался вместе с другими учениками, но это очень быстро кончилось. Дальше меня обучали только наставники, вот как Орла, хотя никого из них с ней не сравнишь.

— У тебя не было друзей? — Уилл попытался скрыть свое удивление, но у него ничего не вышло. — Никто не подшучивал над тобой, не дразнил, ничего такого?

Этот вопрос заставил Керригана вздрогнуть.

— В Вильване такие вещи не в чести.

— Ага. Я был там, — Уилл едва не проговорился, что, находясь там, он видел немало магов, у которых были друзья, и они сражались вместе, одной командой и… шутили. Даже у Орлы временами проявлялось чувство юмора. — Я был там во время осады.

— Ну, значит, ты знаешь. Во время осады меня увезли, — молодой маг вздохнул. — Лучше бы меня оставили в покое. Тогда я не оказался бы здесь, и Орла не умерла бы.

— Ага, и Кайтрин завладела бы фрагментом Короны Дракона, который сейчас у тебя.

У Керригана глаза чуть не выскочили на лоб, а рука нырнула под одеяло.

— Откуда ты… Тебе Ворон сказал?

Уилл покачал головой и стряхнул со штанов прилипший к ним кусочек коры.

— Я же вор, не забыл? Ты трясешься над этой штукой, как какой-нибудь торговец из ювелирной лавки над своим добром или влюбленный парень над медальоном с локоном своей подружки. Не бойся, больше никто ничего не заметил. Ну, может, Резолют… он видит все. Остальные просто думают, что у тебя… ну, может, клещ под мышкой.

— Нет у меня никаких клещей!

— Продолжай скрестись также и дальше, и люди будут от тебя шарахаться.

— Хорошо, ты догадался, что я что-то прячу. Но так ты узнал, что именно?

Уилл поджал губы. На самом деле он ни в чем не был уверен, просто импровизировал, а Керриган купился на его блеф. Но зачем в этом признаваться? Лучше соврать.

— Ты прячешь что-то с тех пор, как мы покинули Крепость Дракона. Если не считать людей, которых мы вывели, что еще там было ценного? Только фрагменты Короны. Барон Дракона обязательно должен был попытаться спасти хотя бы один из них, и если там был человек, способный спрятать фрагмент с помощью магии, то это ты. Вот так я и сообразил, что это.

— Он взял с меня обещание, что я не расскажу никому, кроме Ворона и принцессы. Ты уж помалкивай, ладно?

Уилл покачал головой.

— Я буду нем, как рыба, но давай-ка я помогу тебе спрятать фрагмент. Здесь, на дороге, это не так уж важно. Но если учесть, что люди думают о Вороне, Мередо все равно что вражеская территория. Прошлой осенью Кайтрин послала в Ислин сулланкири. Что помешает ей отправить их и в Мередо?

Маг медленно кивнул;

— Да, это имеет смысл. И как мы спрячем фрагмент?

— Запросто. И начнем уже по дороге.

Уилл непроизвольно вздрогнул. Керриган нависал над ним, ловя каждое слово. Лишенный друзей, после гибели Орлы он отчаянно нуждался в ком-то, с кем можно поговорить. Если бы Уилл задумал его ограбить… ну, это особых проблем бы не вызвало.

Той частью души, которая помнила жестокие уроки Маркуса, Уиллу хотелось расхохотаться Керригану в лицо. Вот он сидит тут, могущественный маг, и ему доверен предмет настолько бесценный, что Авроланская императрица готова стереть с лица земли целые страны, лишь бы завладеть им. Керриган видел, какие богатства она предлагала пиратской королеве Вионне за Лакаслинский фрагмент Короны Дракона, и, значит, понимал, какое это сокровище. И тем не менее он сидит здесь и слушает советы Уилла о том, как спрятать его получше. В мгновение ока фрагмент мог оказаться у Уилла… и вознаграждение за него тоже. Уилл фыркнул.

— Начиная с завтрашнего утра положи все свои вещи в одну седельную суму, а другую набей всяким мусором, — он наклонился и поднял сосновую шишку. — Типа вот этого. Набери черепов мелких животных, камешков забавной формы. Квик и Ломбо тебе помогут. А потом ты будешь то и дело разглядывать их и даже показывать толсинцам. Пусть думают, что ты немного не в себе.

— Они и так уже думают, — проворчал Керриган. — И что от меня никакого толку… А ведь это я разжег для них костер такими сырыми дровами.

— Лично я оставил бы их без костра, пусть померзнут. За исключением, может, Мэбли. Вот как раз им бы я костер и разжег.

— Нет, Уилл, выкинь это из головы. Это не сработало с Вилом, и из-за этого погибла Орла…

— Эй, Кер, уймись!

— Что?

— Смерть Орлы — не твоя вина, — Уилл вскинул руку, отметая рвущиеся наружу протесты Керригана. — Я уже раз сто говорил тебе это, и ты сказал, что мысли я читаю хреново, но помнишь, что произошло в Ислине? Орла, Ворон, Резолют, принцесса и я искали сулланкири. И Темный наемник превратил наших друзей в монстров, и мы вынуждены были убить их. Ничего другого нам не оставалось — иначе бы они убили нас. Но когда все было кончено, они, уже мертвые, снова стали детьми. И меня все время мучила мысль, что, может, был способ оставить их в живых. Но, знаешь ли, я сумел убедить себя в том, что это не моя вина. Проследи ниточку, ведущую к источнику, и обнаружишь там Кайтрин. Это она создала сулланкири. Это она хотела нас убить. Это она натравила пиратов на Вильван, вынудив тебя и Орлу уехать, — Уилл вскинул голову. — Ни ты, ни я не виноваты. Может, мы и не все делали правильно, но лучше делать хоть что-то, чем ничего не делать, потому что тогда она победит, и погибнут люди. Очень много людей.

Керриган молчал, поджав пухлые губы. Сколько это продолжалось, трудно сказать, но достаточно долго, — так что холод и тишина начали донимать Уилла. Если бы не пар, вырывающийся из ноздрей Керригана, можно было бы подумать, что он магическим образом превратился в камень.

— Так-то оно так, Уилл, — в конце концов, выдавил маг. — Может, мы с тобой и не все делали правильно, но ты, по крайней мере, делал правильно хоть что-то. Я же… — он опять умолк, а когда заговорил, голос его звучал приглушенно и холодно. — Во время обучения меня всегда готовили к чему-то великому. К чему, я не знаю, никто никогда не объяснял этого. Меня просто заставляли делать еще, и еще, и еще. Потом, когда я покидал Вильван, пираты попытались остановить нас. Я уничтожил их корабль, но пострадали люди на том корабле, где плыл я. А потом он перевернулся, — и это уже целиком моя вина, что те, кто был еще жив, утонули. И еще я использовал неправильное заклинание, когда дрался с Вилом…

— Но, Керриган, твое заклинание позволило сработать заклинанию Орлы. И ты забыл, как много сделал во время осады Свойна, и разгадал те заклинания, когда мы были в Локеллине; и поджег огненный порошок, который убил воинов Кайтрин, и спас людей, которых мы выводили из Крепости Дракона. Ты принес очень, очень много пользы.

— И я признаю, что был несправедлив к тебе, — со вздохом продолжал Уилл. — Позволил банде Паршивого Джека и Гарроу избить тебя. Сказал, что ты замерз, когда у тебя на хвосте висел ледяной великан. И я никогда не говорил тебе, как мне жаль, что Орла умерла. В детстве у меня всегда были друзья, но никогда не было никого, кому я мог бы доверять, как ты — Орле. Я понимал, какая она, и завидовал тебе. Она была хорошим человеком.

— Знаю. И мне очень недостает ее.

Некоторое время оба сидели молча. Уилл сначала думал об Орле, потом переключился на Резолюта и Ворона. Они были его первыми настоящими друзьями, первыми людьми, которым он мог доверять, потому что они доверяли ему. Правда, они втянули его во все эти дела, не объяснив, кто он такой, но со временем он понял, что ими руководило желание защитить его, подготовить к тому, чтобы взять на себя огромную ответственность, осуществить пророчество, согласно которому именно он должен был положить конец набегам Кайтрин на юг.

— Ты когда-нибудь предполагал, что окажешься здесь? — негромко спросил Керриган.

— Здесь, в лесу Ориозы, в маске, дрожа от холода, когда самый злой мужчина на свете спит с прекрасной принцессой, а самая злая женщина в мире посылает огромную армию на юг, чтобы убить меня? Прям вот так… нет.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — маг вытащил из-под одеяла руки и посмотрел на свои раскрытые ладони. — В детстве я воображал себе всякие вещи. Думал, что, может, стану Старшим магистром Вильвана, изобрету новые удивительные заклинания. Или еще представлял себе, как сражаюсь с Кайтрин… Но это было что-то вроде дуэли двух чародеев, и я оказывался сильнее нее и спасал мир… И вот, теперь я здесь, в холодном лесу, разговариваю с человеком моложе меня и, не сочти это за неуважение, не лучше меня подготовленным к тому, чтобы спасать мир.

— Ты еще забыл, что у нас на хвосте все время кто-нибудь висит.

— Что ты! — Керриган бросил взгляд на палатку. — Орла советовала мне держаться Ворона и Резолюта, а теперь оказывается, что Ворон — это Хокинс, и король Скрейнвуд, скорее всего, убьет его. И у меня фрагмент Короны, и ты пешка в руках судьбы, и Крепость Дракона пала, и моя наставница мертва. Я ничего не упустил?

Уилл усмехнулся.

— И генерал Андроганс взял Свойн, а потом сжег его дотла.

— А-а, точно, — Керриган вздрогнул. — Плохи дела.

— Ну, если так посмотреть, то все действительно не так уж и радужно. В смысле, если я — надежда мира, тогда миру есть о чем побеспокоиться, — Уилл пожал плечами. — С другой стороны, мы все еще живы, убили пару Темных наемников Кайтрин, и до двух фрагментов Короны она пока не добралась. То, что Крепость Дракона пала, означает, что люди теперь зашевелятся и попытаются остановить Кайтрин. Выходит, у нас еще есть шанс.

— И то верно, — Керриган медленно кивнул. — Постараемся сделать, что сможем. Значит, когда я соберу кучу всякой дряни, о которой ты говорил, фрагмент нужно спрятать среди них?

Уилл покачал головой.

— Нет, но ты должен обращаться с этой дрянью так, словно она содержит в себе что-то ценное. Отдельные вещички показывай людям, но не позволяй им рассматривать все целиком. Когда мы доберемся до Мередо, они будут уже умирать от любопытства, что же там такое. А когда выяснится, что там ничего стоящего нет, они решат, что ты точно свихнулся и ничего не скрываешь. И им станет неинтересно.

— Это имеет смысл, — согласился Керриган, но как-то неуверенно. — В Мередо ты поможешь мне спрятать фрагмент так, чтобы никто его не нашел?

Уилл встал, потянулся и потопал ногами.

— Да, мы найдем место, где его никогда не обнаружат.

Челюсть у Керригана задрожала, брови сошлись на переносице.

— Но, логически рассуждая, если мы найдем это место, значит, это не то место, которое невозможно обнаружить… Ох, прости!

— Мы найдем место, — вор улыбнулся. — Доверься мне, Кер. У Кайтрин перед тобой должок из-за Орлы, а передо мной из-за моих друзей и кое-чего еще. Если мы не дадим ей добраться до очередного фрагмента, значит она начинает отдавать нам то, что задолжала.

ГЛАВА 10

Ярость, бушевавшая в душе короля Скрейнвуда, была холоднее северного ветра, кружащего снежинки в небе над Мередо. Алексия почти физически ощущала ее, глядя на улицу из окна тронного зала. Она позволила себе еле заметно улыбнуться, представив сначала перекошенную физиономию Скрейнвуда, а потом усмешку на лице Ворона, когда она в подробностях опишет ему, как бесился король. Принцесса с нетерпением ожидала момента, когда наконец сможет это сделать.

Скрейнвуд сидел, гневно постукивая крепко сжатым кулаком по подлокотнику трона. Картленд Гейпс, его министр протокола, и льстивый Кэбот Маршам пытались урезонить посла Окраннела, Владослава Свойника. Алекс очень хотелось, чтобы на эту встречу ее сопровождала Перрин, но это кончилось бы тем, что сестра-гирким схватила бы Маршама за шиворот, поднялась бы под своды зала и уронила бы мерзкого подпевалу оттуда.

— Не сочтите за неуважение к Дому Сварской, королевству Окраннел или самой принцессе Алексии, — говорил Маршам, источая презрение с каждым словом, — но все мы понимаем, что этот брак — фикция. Совершенно ясно, что Предатель, стараясь спасти собственную жалкую шкуру, обманом убедил принцессу заявить, будто они женаты. О его пристрастии ко всяческим уловкам слагают легенды. И все его жертвы известны своей наивностью. Если принцесса хотя бы просто намекнет, что ее обманули, мы…

Высокий седовласый Гейпс прервал Маршама:

— Мы имеем в виду вот что, посол: мы ни на мгновение не забываем о силе и гордости окраннелских аристократов, поскольку именно благодаря своей гордости они не утратили готовности бороться с Кайтрин. Именно гордость двигала ими, когда они освобождали Свойн, родной город вашей семьи, именно гордость помогла принцессе столь успешно и с таким мужеством изъять фрагмент Короны Дракона у пиратов Вруоны. И те же самые качества — гордость, сила и мужество — помогли ей доставить нашу принцессу Райгопу домой, в Мередо, и спасти таким образом жизнь ей и другим нашим соотечественникам. Гордость, однако, должна уравновешиваться понятием о знаменитой окраннелской чести — той самой чести, которую продемонстрировал отец принцессы в Крепости Дракона, когда отдал жизнь, чтобы спасти своих друзей от печальной участи — быть превращенными в сулланкири Кайтрин. Не сомневаюсь, принцесса понимает, что ее любовная связь с Предателем позорит ее народ. Мы уже предприняли шаги, необходимые для того, чтобы известия об этом предполагаемом браке не распространялись дальше, однако если она будет продолжать упорствовать, уже ничто не сможет встать на пути слухов. Возможно, принцесса осознает, что несколько поторопилась, но ей следует помнить, что торопливость редко соседствует со здравым смыслом. Проявив рассудительность и выступив с разъяснительной речью, она может спасти честь Окраннела.

Алекс повернулась к собравшимся, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Она нарочно села таким образом, чтобы свет из окна падал на нее сзади, оставляя лицо в тени. Доспехи она надевать не стала, предпочтя им альцидскую военную форму, хотя и без знаков различия. У правого бедра висел кинжал; принцессе позволили оставить его в знак уважения к ее рангу.

Владослав Свойник, — темноволосый мужчина невысокого роста и крепкого телосложения, — благодаря мягким чертам лица, выглядел слишком молодо для того высокого положения, которое занимал при дворе Ориозы. Взгляд, однако, у него был проницательный, и то, как он серьезно кивал во время пламенной речи министра, свидетельствовало о том, насколько тщательно он обдумывает свои слова. Алекс видела, как он применял похожую тактику во время сражения. Враги зачастую недооценивали его — и за свою ошибку платили ужасную цену.

— Министр, ваши теплые слова относительно гордости и чести Окраннела звучат в высшей степени проникновенно, поскольку зачастую нас рассматривают как нацию прошлого. На Совете Королей, проходившем этой осенью в Альциде, король Скрейнвуд настоял на том, чтобы делегация Ориозы была представлена прежде окраннельской. Это легко можно расценить как признание того, что наша страна является не более чем иллюзией.

— Посол, эта ошибка объясняется тем, что министр протокола Альциды неправильно истолковал случайно оброненное мной замечание о других странах. Эти слова приписали моему сеньору, что чрезвычайно меня огорчает. Ответственность за любое оскорбление, нанесенное при этом вам или вашему народу, несу исключительно я один.

Свойник кивнул с серьезным видом:

— Министр Гейпс, нам известна ваша благосклонность к жителям Окраннела. Но меня удивляет, однако, почему, перечисляя наши достоинства, вы упустили одно из самых знаменитых — наш ум? Вы обратили внимание на мужество и гордость принцессы Алексии, спасшей ваших людей и нанесшей поражение вруонским пиратам, однако вы не отметили, каким незаурядным умом нужно обладать, чтобы совершить все это.

Гейпс склонил голову:

— И снова я обидел вас, и снова безо всякого умысла. Все эти события без сомнения свидетельствуют о выдающемся уме принцессы — так же, как о ее стойкости и целеустремленности. Если вы сочли, что я недооцениваю эти ее качества, прошу принять мои извинения.

Свойник улыбнулся:

— Однако, министр, как же вас понять? Зная, насколько она умна, вы утверждаете, что ее ввели в заблуждение?

Потрясенный Гейпс широко распахнул глаза, но тут в наступление ринулся Маршам:

— Предатель обманул многих, в том числе и тех, кто был поумнее вашей принцессы Алексии.

Казалось, лицо Свойника окаменело, в его ответе чувствовалась та же ледяная ярость, что терзала Скрейнвуда:

— В таком случае, граф Маршам, вы для меня истинный парадокс. Мне известно, что Хокинс обманул вас, однако, по-видимому, вы искренне верите, что вы умнее моей принцессы. Моя же госпожа, высокий ум которой не подлежит никакому сомнению, напротив, утверждает, что не была обманута. Отсюда следует, что если передоложить, что факт обмана является показателем ума, то она в этом отношении оказывается выше вас. Кроме того, у нас есть достаточно доказательств ее мужества, гордости и чести, тогда как относительно вас ничего столь впечатляющего мне неизвестно. Возможно, принцесса Алексия не снизойдет до того, чтобы заметить проявленное вами неуважение, но я себе этого не позволю. И хотя мое положение на службе королю мешает мне потребовать от вас удовлетворения, я готов пренебречь всем этим, чтобы поступить именно таким образом.

Заявление Свойника ошеломило Маршама. Лицо его налилось кровью, однако прежде чем он успел раскрыть рот, король щелкнул пальцами:

— Хватит, Маршам.

— Но, мой сеньор…

— Не утомляй меня с утра пораньше, — Скрейнвуд провел рукой перед глазами, не столько демонстрируя, что не желает видеть Маршама, сколько прикрывая от него свою маску. — Иди, разыщи моего сына. Помоги ему сделать… что-нибудь.

В наступившей тишине слышна была лишь тяжелая поступь Маршама. Скрипнула дверь. Снаружи свистел ветер, по небу плыли тяжелые серые облака. Створки сомкнулись за спиной буквально дымящегося от гнева министра. Скрейнвуд вскинул голову, выждал еще несколько секунд и только потом заговорил:

— Давайте покончим с этими упражнениями в красноречии. Я устал от них, — король посмотрел на Алекс. — Я никогда не любил Хокинса. С самого начала он вел себя как безродный интриган, и я мгновенно раскусил его. Я знал, чего он хочет: власти. Я был там, когда он украл Теммер у Босли Норрингтона.

Говоря это, Скрейнвуд рукой коснулся скулы. Пощечина, которую Хокинс дал королю, была частью легенды о Предателе, и Алексия не сомневалась, что сейчас Скрейнвуд вспоминает этот удар.

— Далее, принцесса. Признаю, храбрости, чести, гордости, ума и мужества вам не занимать. Но также я не забываю, что вы — представительница слабого пола и более подвержены эмоциям, чем следовало бы. Однако всем известно, что когда дело доходит до сражений, вы в состоянии справиться со слабостями собственной природы. Сейчас я призываю вас снова подняться над эмоциями и осознать, что в данном случае все ваши усилия бесполезны. Предатель будет казнен за измену. Другого пути нет.

Ноздри Алекс затрепетали, перед глазами поплыла красная пелена. Как ей хотелось подойти к трону, сбросить с него Скрейнвуда и избить подлеца до бесчувствия! Две вещи остановили ее. Первое: Скрейнвуд, без сомнения, воспримет агрессивную реакцию на свой выпад как доказательство того, что атака достигла цели.

И второе: Свойник вскинул руку, собираясь что-то сказать.

— Ваше величество, принцесса вряд ли согласится с вашей точкой зрения. Ее брак с Вороном ставит под сомнение ваше последнее утверждение. Надо полагать, министр Гейпс подтвердит, что высокое положение Ворона — принц-консорт Орканнела — требует пересмотра судебных процедур и вообще ставит под вопрос сам факт возможности его предательства по отношению к Ориозе.

Скрейнвуд насмешливо фыркнул.

— Мы вправе судить его. Он ориозец.

— Позволю себе не согласиться с вами, ваше величество. В Ислине отец сорвал с Ворона маску и публично объявил, что у него больше нет сына по имени Таррант. Я изучал ваши законы, и, согласно им, отец может отказаться от своего сына, причем имя отверженного будет вымарано из реестра Ориозы на все времена. Поскольку именно вы доставили старшего Хокинса в Ислин, акт его отречения от сына можно считать санкционированным вами. Кроме того, суд над Вороном за измену произошел уже годы спустя после отречения. В вашей истории есть упоминание, что схожим образом отец отрекся от восставшего принца Аехерна, когда восстание уже закончилось, причем именно с той целью, чтобы помешать брату принца судить его и казнить.

— Не читайте мне лекцию по истории моей собственной страны, посол. Вы заходите слишком далеко.

— У меня не было намерения вас оскорбить, ваше величество. Просто принцесса чтит вашу историю и обещает, что Ориоза будет справедлива по отношению к человеку, которого ее высочество избрали своим мужем, — Свойник мельком взглянул на Гейпса. — Новое судебное разбирательство должно быть проведено людьми того же положения, что и подсудимый, конечно. Король Август уже направляется сюда. Королева Джераны Карус также едет в Мередо. В трибунале, конечно, должна быть представлена и Ориоза. Может, сам король готов принять участие в суде?

Алекс прикусила щеку, чтобы сдержать улыбку при виде волнения, овладевшего Скрейнвудом. Когда они со Свойником ехали сюда по заснеженным улицам, посол предупредил ее, что скажет королю о том, что первые пункты плана уже выполнены. Август и Карус — безупречные кандидатуры, и Скрейнвуд остается в меньшинстве. Ему придется очень, очень хорошо подумать, присоединиться к ним или нет. Выражение на лице короля, даже полускрытом маской, свидетельствовало о начале этого мучительного процесса.

— Кроме того, министр Грейпс, судебное разбирательство должно быть тайным. Не следует портить взаимоотношения между нашими народами всякими слухами, которые могут навести на мысль, будто Окраннел предоставляет убежище национальному врагу Ориозы и защищает его. И хотя на суде вам будет позволено представить доказательства того, что Ворон действительно является Хокинсом, их следует подвергнуть тщательному исследованию и, следовательно, они не должны стать пищей для болтливых языков.

Гейпс нахмурился:

— Уверен, посол, не можете же вы рассчитывать на то, что весть о пленении Хокинса тоже останется в секрете?

— Ах, министр, но вы ведь уже заверили меня, что предприняли шаги в этом направлении?

Седовласый министр на мгновенье замялся, а потом перевел взгляд на короля Скрейнвуда:

— Мой господин, я подвел вас.

— Да, Гейпс, и это весьма прискорбно, — король посмотрел на Алексию. — Полагаю, можно отпустить этих двоих, пусть занимаются проработкой деталей, принцесса? Похоже, ваш человек лучше приспособлен добиваться для вас желаемого, тем более что Грейпс ему это позволяет.

— А ваш Маршам попытается вернуть все на круги своя. Вы же знаете, он расстается секретами быстрее, чем моряк — с золотом в прибрежной таверне.

— Я разберусь с Маршамом.

— Или я.

Скрейнвуд сощурил глаза и кивнул:

— Не исключено, что таким образом вы окажете мне любезность. Гейпс, забирай посла к себе; делайте, что требуется.

Свойник умоляюще посмотрел на Алекс, но та кивнула.

— Иди. Ты знаешь, чего мы добиваемся.

— Да, ваше высочество.

Свойник и Грейпс вышли.

Скрейнвуд откинулся на спинку трона и, уперев локти в подлокотники, сложил руки перед собой:

— Похоже, я недооценил вас.

— Но вы все же немного сомневаетесь в этом?

Король Ориозы медленно улыбнулся:

— Мое замечание относительно вашей принадлежности к слабому полу задело вас?

Ехидные нотки в его голосе удивили бы Алекс, если бы во время ночных бесед Ворон не поведал ей, как держался Скрейнвуд во время первой кампании Норрингтона. Ворон прав, этот человек воображает, что он вдвое хитрее любого другого.

Алекс вскинула подбородок.

— Да, мне это не понравилось.

— Но вы сдержали свой язычок. Это хорошо, — Скрейнвуд сделал жест в сторону двери, за которой только что исчезли двое мужчин. — Он помог вам одержать победу, хотя то были ненужные усилия. Ваш не внушающий доверия брак — это лишь способ защитить Хокинса. Не было никакой необходимости прибегать к подобной уловке. Вы могли просто прийти ко мне; уверен, мы пришли бы к компромиссу.

— Я не верю вам, ваше величество, — она устремила на него холодный взгляд. — Ворона убили бы при попытке сбежать от Колла Мэбли где-нибудь на пути в столицу. Тогда не понадобилась бы никакая публичная казнь, которую в любом случае было бы сложно организовать, поскольку он вывел вашу сестру из Крепости Дракона и тем спас ей жизнь.

— В этом есть смысл, но никаких приказов убить Ворона я не отдавал.

— Вы — не отдавали, но, готова поспорить, Кэбот Маршам нашел бы способ послать Мэбли сообщение.

Скрейнвуд улыбнулся, по мнению Алекс, несколько игриво.

— Вы так беспокоитесь за Ворона… Надо же, я почти поверил, что вы его любите. Скажите, как можно любить такого человека?

— Он — хороший человек. Храбрый, преданный и самоотверженный, — Алекс нахмурилась. — Почему вы так его ненавидите? Потому что он дал вам пощечину? Потому что пресек ваши притязания на меч — и место в истории? Вызнаете, что случилось с Лейхом Норрингтоном. Вы были там. Мне-то все известно только из легенд, но я знаю достаточно, чтобы понимать — тогда произошла настоящая трагедия, детали которой теперь утрачены. Неужели вы действительно хотели этого?

— Вы что, сговорились? Теперь все окраннельцы будут терзать меня историей? — проворчал король. — Это были другие времена, и они выдвигали другие требования.

— Я сражалась с Кайтрин. Я убила сулланкири. Значит, я знаю то же, что и вы тогда.

— Нет, не знаете, нет. Пока я рос, угрозы Кайтрин не существовало. Она была монстром из прошлого. Ею пугали детей. Ее приспешники, все эти вилейны, бормокины и ледяные великаны — вот они были реальны, хотя и встречались чрезвычайно редко… настолько редко, что, сталкиваясь с ними, мы воспринимали их как осколки древности, затерявшиеся во времени. Мы были не подготовлены к тому, что вот-вот было готово обрушиться на нас.

А ты будто бы хотел подготовиться? Алекс вздрогнула. Сидящий перед ней человек с каждым десятилетием становился все более жестоким и трусливым, но принцесса знала, что он был слишком слаб и жалок еще до того, как его поколение вышло на войну с Кайтрин. Она помнила слова, которые просил передать королю его сын Эрлсток, и знала, что мальчик чуть ни с пеленок воспринимал своего отца именно так — еще до того, как Хокинс вызвал гнев Скрейнвуда.

— Боги, что же получается? — Алекс принялась вышагивать туда и обратно перед троном. — Вы, кронпринц, оказываетесь втянуты в конфликт, к которому не были подготовлены, и вот приходят Босли Норрингтон, Таррант Хокинс и Кенвик Норрингтон, неизвестный лорд с задворков вашего королевства. Они нашли бормокинов. Они нашли магический меч. Относительно них существует пророчество. Ваш народ оказывается в авангарде борьбы за спасение мира, которое невозможно без поражения Кайтрин, — а вы остаетесь в стороне. Нет, вы вроде как с ними заодно, конечно, но от дела уклоняетесь, прячась за своим положением кронпринца.

— Нет! — Скрейнвуд вскочил, сжав кулаки; его возмущенный крик эхом прокатился по залу. У него был такой вид, словно он вот-вот бросится на Алекс. Глаза полыхали сквозь прорези маски. Он закашлялся, на мгновение закрыл глаза и сел. — Сейчас я не тот человек, каким был в те времена. То был другой мир, и, пока я рос, меня учили управлять именно им, а ни чем иным. Союзы, интриги, сделки… Вот что я знал, вот в чем был силен. Со времени последнего вторжения прошло столетие, и с каждым годом мы все больше проникались уверенностью, что Кайтрин умерла или утратила к нам интерес. Я был убежден, что мне нечего бояться. А потом внезапно мир изменился. У меня отняли то, что мне принадлежало по закону, я был опозорен… и кем? Каким-то юнцом-провинциалом. Однако герои погибли, и я понял, что нас ждет в будущем, принцесса. Я вернулся в свое королевство союзов и интриг, политики и торговли. Я вернулся в мир власти, ясно видя, что случится, если людям станет известно о том, что Кайтрин жива и угрожает миру. Переворот. Потоки беженцев. То, что произошло с Окраннелом, но в несравненно большем масштабе. Я заставил других понять это. Это я, я спас мир, потому что угроза Кайтрин сама по себе уничтожила бы его.

Алекс покачала головой. Логика присутствует, но она не имеет никакого отношения к реальности. Человек, неспособный ответить на вызов на поле боя, переместил все происходящее в ту область, где был силен. Он убедил себя — и, возможно, это действительно так, — что спас мир. Только вот спас он его лишь на время — на время, дарованное ему Кайтрин. Ее возвращение несло в себе угрозу всему, и правда о Вороне, о его предостережениях ясно показывала, как Скрейнвуд был лжив.

Алекс охватила ярость; Скрейнвуд коснулся своего кольца. Принцесса вспомнила рассказы о том, что кольцо заколдовано и способно почувствовать враждебные намерения того, кто находился поблизости. Она улыбнулась. Значит, только кольцо дало ему знать, что замечание о слабом поле вывело меня из себя. Змея подколодная.

— Вам следует кое-что понять, ваше величество, — Алекс приложила все усилия, чтобы голос звучал спокойно и ровно. — Поколение назад вы не были готовы к тому, что на вас обрушится опасность. Я же теперь готова к этому. Ворон — ключевое звено в цепи, ведущей к поражению Кайтрин, и, если крепко поразмыслить, понять это вовсе нетрудно. Однако я сомневаюсь, что вы станете утруждать себя такой мелочью. Поэтому я скажу вам нечто, над чем все-таки следует задуматься.

— Это угроза, принцесса?

— Вовсе нет, — ответила она, сохраняя бесстрастное выражение лица. — Когда я в последний раз виделась с вашим сыном, Эрлстоком, в Крепости Дракона, он просил передать вам пару слов. Просил сказать, чтобы ради блага народа вы перестали, наконец, быть трусом.

Эти слова поразили его, но не так сильно, как Алекс надеялась.

— Были времена, когда он видел во мне героя.

— Тогда, возможно, вам стоит придумать, как сделать так, чтобы он снова воспринимал вас подобным образом.

Скрейнвуд покачал головой.

— Он мертв. Что бы он ни думал, значения не имеет.

— Ну, раз вы и впрямь так полагаете, тогда вам поистине повезло. Если вы останетесь трусом перед лицом угрозы, которая нависла над всеми нами, то ваш народ обречен. О вас просто некому будет помнить.

ГЛАВА 11

Я покойник. Эрлсток не питал иллюзий относительно своих шансов на выживание. На протяжении месяца остатки гарнизона Крепости Дракона непрерывно отражали атаки авроланских орд. То, кому принадлежал контроль над развалинами, зависело от времени суток: нападающие властвовали там днем, а защитники ночью. Единичные выстрелы драгонетт и крики раненых прорезали темноту, когда разрозненные группки защитников устраивали засады врагам.

Эрлсток понимал, что эти нападения для авроланских войск все равно, что укусы мошек. Что они, собственно, могут? Снимать патрульных, уничтожать припасы, в общем, любыми способами отравлять жизнь оккупантам. С наступлением дня защитники прятались в лабиринте пещер и переходов под городом, и постоянные попытки воинов Кайтрин «выкурить» их оттуда заканчивались для авроланов скверно.

Воины Кайтрин не брезговали даже самыми безнравственными приемами, чтобы выжить защитников из их убежищ. Самая высокая башня Крепости Дракона все еще стояла. В стену Башни Короны был вмурован череп дракона, погибшего тут десятилетия назад. К черепу привязали тело Дотана Каварра, последнего барона Дракона, и день за днем хищные птицы обгладывали его.

Два особо упорных отряда защитников несколько раз пытались отбить эту башню в надежде спасти останки барона. Их безжалостно уничтожили, и теперь тела погибших свисали с уцелевших участков стены. Кайтрин рассчитывала, что это зрелище устрашит защитников, однако они, напротив, восприняли его как вызов.

Эрлсток запретил своему отряду предпринимать попытку того же рода, напомнив, что их службу в Крепости Дракона никто не отменял. Все они — люди, эльфы, механоиды, урЗрети — должны были защищать Южные страны от вторжения и охранять фрагменты Короны Дракона.

— Лучший способ воздать должное барону Дракона — это не спасти его кости, а продолжить дело, за которое он отдал жизнь.

С этим согласились все. И, как ни парадоксально, результатом их преданности стало затруднительное положение, в котором теперь оказался Эрлсток… то самое, которое, похоже, будет стоить жизни уже ему. До нынешнего момента Крепость Дракона выполняла задачу не дать авроланским войскам прорваться на юг. Ее гарнизон, возможно, был недостаточно велик, чтобы одолеть какую бы то ни было армию, однако перекрыть возможность доставки припасов мог запросто. Кайтрин должна была захватить Крепость Дракона, прежде чем начинать наступление на юг.

Что она и сделала, и теперь ее войска нескончаемым потоком днем и ночью текли на юг. Отряд Эрлстока отслеживал передвижение этих войск, накапливал информацию и отсылал ее на юг посредством арканслаты — магической таблички, надпись на которой мгновенно воспроизводилась на ее двойнике, который мог находиться в любой точке мира. Эрлсток понятия не имел, где именно был двойник его арканслаты… хотя Джиландесса, основываясь на полученных ими кратких ответах, склонялась к тому, что табличка-получатель пребывает в Альциде или Валиции. Отряд отсылал информацию только о передвижении войск, не сообщая о том, что сам Эрлсток жив — из опасения, что Кайтрин может открыть на него охоту, дабы использовать принца против его отца.

Два дня назад люди Эрлстока заняли свои обычные пункты наблюдения, чтобы следить за передвижениями вражеских отрядов, и заметили среди авроланских войск появление новых знамен. Раньше это были большие знамена, свидетельствующие о принадлежности к тому или иному воинскому подразделению, однако теперь над ними появились другие, меньше размером. Пока защитники пытались разобраться, что это означает, с севера налетела снежная буря, которая заставила войска Кайтрин набиться в Крепость Дракона, а людей Эрлстока — спрятаться в теплых подземных пещерах.

Спустя полтора дня, ничуть не ослабев, буря унеслась на юг. Эрсток повел Рисвина и Пака Кастлтона на разведку, в развалины неподалеку, которые они использовали как наблюдательный пункт. Как обычно, вскоре появился патруль бормокинов. Все бы ничего, если бы им не вздумалось, укрываясь от усилившегося ветра, остановиться у того здания, где прятался Эрлсток.

Даже то, что они застряли там, не создало бы особенных проблем, поскольку бормокины часто засиживались на одном месте до самого рассвета, означающего «смену караула». Морды этих монстров, способных поспорить в размерах с человеком, сильно выступали вперед и заканчивались рядом острых зубов. Клочковатая коричнево-черная шерсть служила плохой защитой от холода и снега. Остроконечные уши с кисточками, торчащие из прочного черепа, беспрестанно шевелились, хотя складывалось впечатление, что бормокины больше ориентируются, опираясь на обоняние, чем на зрение и слух. Они беспрерывно и определенно недовольно фыркали внизу, и это наводило Эрлстока на мысль, что холод сильно донимает их, и сейчас им не до вынюхивания врагов.

Принц рассчитывал, что они уйдут, пока будет еще достаточно темно, и он сможет вывести своих людей. Вскоре бормокины и впрямь разразились восторженными выкриками, свидетельствующими о том, что исход начался.

Однако их бормотание быстро смолкло, и Эрлсток рискнул выглянуть из перекореженного оконного переплета. Он увидел высокое, стройное существо, идущее по заснеженной улице. Ветер кружился вокруг него водоворотом, поднимая позади рой снежинок. На существе был белый плащ под стать снежно-белой шерсти. Оно медленно продвигалось вперед, вертя головой из стороны в сторону. Хотя сильная челюсть и создавала иллюзию морды, существо походило на зверя меньше, чем обычные бормокины.

И эти глаза. Они напоминали глаза воркэльфов, в них не было ни белков, ни различимых зрачков. Но в данном случае они были целиком и полностью черными. Казалось, что в этих мрачных глубинах заключена какая-то злобная сила.

Существо вскинуло голову. Эрлсток отпрянул, но тут же понял, что его заметили. Существо прошипело команду. Принц подул на запал своей четырехствольной драгонетты. В ответ на приказ один из бормокинов зарычал и начал подниматься по засыпанным снегом ступеням, ведущим на второй этаж. Сжимая в правой руке длинный нож, монстр достиг конца лестницы, обогнул угол и бросился на Эрлстока.

Эрлсток спустил курок, драгонетта изрыгнула свинец и пламя. Смертоносный шарик размером с оливу вырвался из густого облака серого дыма и ударил бормокина в живот. От удара зверя развернуло, нож выпал из лапы. Алая кровь брызнула на белый снег, и тварь рухнула на идущего следом второго бормокина.

Принц Ориозы молниеносно вскочил и выхватил из ножен, крепившихся на спине, клинок. Рукоять легко легла в ладонь и казалась невесомой; когда-то оружие принадлежало сулланкири Кайтрин и поэтому обладало магической силой. Эрлсток отбросил драгонетту и ринулся на валом валящих бормокинов.

Магическое лезвие превратило сражение с ними в детскую игру. Для Эрлстока мир поблек, осталось лишь золотистое — или красное, или синее — свечение потока чистой энергии. Пока бормокин вытаскивал нож, красная мощь накапливалась в тех мышцах Эрлстока, которым предстояло участвовать в атаке. Алый свет становился все ярче, и принц понял, что готов и нападать, и отбивать удары.

И то и другое этим клинком удавалось с невероятной легкостью. Лезвие не казалось особенно острым и весило вроде бы немного, что, на первый взгляд, исключало возможность тяжелого удара. Однако клинок рассекал могучие конечности бормокинов, точно связки соломы. Выпад — и лапа вместе с зажатым в ней ножом отлетела прочь. Эрлсток ударил рукоятью по клыкастой морде.

Еще движение — бормокин отлетел в сторону с раскроенным надвое черепом, следующему меч вспорол брюхо. Последний провалился сквозь дыру в полу, но на смену ему тут же прибыла новая жаждущая общения тварь, сжимавшая нож обеими руками и явно собиравшаяся использовать его как топор.

Эрлсток бросился на противника и поднырнул под удар, так что нож бормокина разрубил воздух у принца за спиной. Зверюга по инерции пролетела вперед, с размаху грохнулась на пол, но тут же вскочила и развернулась к окну задом. Новый удар клинка раскроил бедро очередному, поднимающемуся по ступеням бормокину. Бедняга покатился по ступеням и рухнул в снег.

Принц повернулся к уцелевшему бормокину. Правую ногу Эрлсток уже поставил на ступеньку и вдобавок пригнулся. Меч подсказал ему, что нужно делать: когда зверь нападет, нанести ему быстрый режущий удар, перерубить ноги и скинуть в дыру в полу. Конечно, есть шанс, что удар окажется не смертельным, однако клинок так чувствует окружающее пространство, что это практически не имеет значения: в итоге враг все равно погибнет.

Тем не менее на мгновение Эрлсток заколебался, что, как выяснилось, тоже не имело значения. Слева направо стену прорвали четыре маленьких взрыва. Штукатурка и планки полетели во все стороны, от почерневших краев дыр повалил дым.

Пятая дыра не прожгла стену. Предназначенный для этого поток магии хлынул сквозь оконный проем и ударил бормокина в спину, подбросив тварь вверх. Хотя Эрлсток пригнулся, в полете зверь все-таки задел принца нижней конечностью за плечо. От этого бормокин перекувырнулся, а потом вдруг его грудная клетка взорвалась. В воздухе оказались ошметки внутренностей, кровь и крошево костей.

Чувствуя, как кровь бормокина стекает по коже, Эрлсток поднял голову и увидел белое существо, вытаскивающее из-под плаща магический жезл. На мгновение их взгляды встретились. Потом жезл взлетел вверх, Эрлсток отбросил меч и, низко пригнувшись, потянулся к драгонетте.

Схватив ее, он быстро надавил на поворотный рычаг, чтобы заряженный ствол оказался напротив спускового механизма. Внезапно производимое им клацанье заглушил выстрел другой драгонетты, и ужасный взрыв потряс здание. То немногое, что оставалось от стены слева, исчезло, унеся с собой ступеньки, лестничную площадку. Вокруг раненого бормокина образовалась куча окровавленных обломков.

Действуя чисто автоматически — это умение выработали в нем долгие часы тренировок, — Эрлсток довернул рычаг и вскарабкался на подоконник. Взяв на прицел стройную белую фигуру, он заметил, что ее плечо уже замарано кровью, ручейки которой стекают по бесполезной теперь левой руке.

Правая рука, однако, дернулась вверх, и из жезла вырвалась яркая голубая молния. Она ударила в заснеженную улицу в трех футах перед Кастлтоном, который, сидя на корточках, перезаряжал драгонетту. От удара молнии солдат взлетел в воздух. На расстоянии двадцати футов, раскинув в разные стороны руки и ноги, он обрушился в снег и исчез в облаке снежного крошева.

Эрлсток выстрелил и попал странному созданию в грудь. В холодный воздух ударила струя артериальной крови. Существо рухнуло спиной в снег, сотрясаясь и неистово молотя конечностями. Из ниоткуда появился Рисвин и обезглавил тварь точным ударом длинного бормокинского ножа.

Принц прыгнул из окна и приземлился на снег, погасив падение кувырком.

— Рисвин, забери его с собой!

— Есть, сэр.

Эрлсток подбежал к Кастлтону и перевернул его. Взрывом у воина сорвало ориозскую маску и значительную часть лица. Пару мгновений лишенный губ рот еще двигался, но из него вылетала лишь кровавая пена, а не слова. Потом спина судорожно выгнулась, и тело обмякло.

Принц протянул руку и закрыл единственный уцелевший глаз Кастлтона. Взяв его драгонетту, Эрлсток повесил ее на плечо, подхватил тело товарища и потащил за собой. Вскоре к нему присоединился Рисвин, и они вместе зашагали в свое подземное убежище тайными переходами, которые открывались перед ними и сразу же захлопывались за их спиной.

* * *

Эрлсток отдал обе драгонетты своему оружейному мастеру, Веруму. Двое воинов, которым принц передал тело Кастлтона, отнесли погибшего в угол. Сейчас они обмывали труп и зашивали на нем саван. На другом конце комнаты, на столе, неоднократно использовавшемся для самых разных целей во время нынешней кампании, черноволосая аркэльфийка Джиландесса и полковник из Мурозо, женщина-механоид Джансис Айронсайд, разложили белоснежное существо. Даже обезглавленное, оно было таким высоким, что нижние конечности свисали со стола.

Принц подошел к ним:

— Ну что?

Эльфийка покачала головой:

— Никогда такого не видела и даже не слышала ни о чем подобном. У меня есть кое-какие догадки, но уж очень они мне не нравятся.

Эрлсток положил руку ей на плечо:

— Его магические способности выше, чем у вилейна. В него дважды попали из драгонетты, но оно все равно продолжало двигаться до тех пор, пока его не обезглавили. Оно отдавало приказы бормокинам, и они мгновенно исполняли их. Все это настолько скверно, что от твоих догадок хуже уже не будет.

Эльфийская целительница провела рукой по животу существа, приподнимая мех. Стала видна розовая кожа и темная татуировка, изображающая таинственные символы.

— Узнаете?

— Ну, как сказать… Вроде бы видел что-то похожее у воркэльфов.

— Вот именно. Я применила к телу простое диагностическое заклинание, чтобы понять, с чем мы тут имеем дело. Там есть вилейн, это несомненно. Но и эльф тоже. На самом деле, для магического чутья эльфы не особо различаются по месту рождения. Но если маг талантлив, можно почувствовать едва ощутимые отличия. На этом существе лежит печать Воркеплина.

— Да, я обратил внимание на его глаза, — заметил принц.

Джансис Айронсайд левой рукой приоткрыла глаз существа.

Она была механоидом — одной из воинов, чьи пострадавшие конечности были заменены механическими деталями, — и на левой руке у нее было всего три пальца, которые тем не менее двигались с удивительной ловкостью и проворностью.

— Да уж, не обратить на них внимание невозможно. Один их вид заставляет дрожать все мои железяки.

Глаза существа уже затуманились пеленой смерти, но Эрлстоку показалось, будто что-то все еще таится в их глубине.

— Значит, ты думаешь, что оно родом из Воркеллина? — спросил он эльфийку.

Та кивнула:

— Как вам известно, столетия назад Урулф Кирун насильственно скрестил арафти с эльфами, чтобы создать гиркимов. Боюсь, Кайтрин воздала дань своему наставнику, сотворив эти существа. Похоже, Перед нами результат скрещивания вилейнов и воркэльфов, появившийся на свет в Воркеллине. Она захватила их родину и теперь использует население, чтобы создать боевых магов, которые смогут руководить бормокинами в борьбе с нами.

Принц почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— А можно каким-то образом выяснить это наверняка?

— Я произведу замеры, скопирую татуировки, поищу еще какие-нибудь улики. Не исключено, что это поможет.

Эрлсток кивнул:

— Я обдумаю, что можно сделать.

Джансис обхватила рукой из плоти и крови механическое плечо.

— Ваше высочество, нам известно, что Кайтрин покинула Крепость неделю, ну, может, двенадцать дней назад и, по-видимому, унесла все фрагменты Короны Дракона.

— Да, похоже на то. А войска она здесь держит ради того, чтобы помешать нам снова завладеть Крепостью и не позволить перекрыть авроланские линии доставки припасов.

— Все верно. Однако зачем в таком случае здесь оказались эти создания, неплохо разбирающиеся в магии?

Принц поправил маску:

— Вот к чему ты клонишь… У Кайтрин наверняка есть для этого какая-то очень важная причина. Может, здесь остался фрагмент Короны или еще что-нибудь ценное. Значит, для нас жизненно важно понять не только, кто такие эти существа, но и зачем они здесь оказались. Тонко подмечено, полковник Айронсайд; мне это в голову не пришло. Подошел Рисвин:

— Ваше высочество, Кастлтона уже зашили в саван. Мы с Нигалом отнесем тело поглубже в туннели и найдем место, где можно его замуровать.

— Рисвин, быстрей сюда! — крикнул из угла, где лежало тело Кастлетона, Нигал Тимтас, молодой воин из Саварры. — Тут такое творится!

Эльфийка и принц бросились на крик, но тут же застыли в изумлении. Камни пола, на котором лежало тело, начали мерцать, источая пульсирующий жар. Нигал отпрыгнул, носки его сапог дымились, хотя, как ни странно, белая холстина савана не горела и не испарялась. Верхний слой плит под трупом трескался, обнажая золотисто-красный текучий камень. Несколько мгновений тело плавало в нем, а потом начало тонуть — сначала голова, плечи, потом все дальше, дальше и в конце концов ноги. Когда они исчезли, маленькая золотистая волна сомкнулась над ними; камень потемнел и снова стал холодным.

Эрлсток недоуменно смотрел на ровный пол, где только что лежало тело его товарища.

— Кто-нибудь что-нибудь сделал? Или сказал? Одним словом, как-то обращался к магии?

В ответ послышался нестройный хор голосов, отрицающих что-либо подобное.

— Ладно. Я вам верю. То есть я понятия не имею, что за дерьмо тут творится. Не позже, чем через час, мы должны уйти отсюда. Пакуйте все, что сможете. Мы спустимся еще ниже, — он помолчал, вглядываясь в лица присутствующих. — Хорошо или плохо то, что только что случилось, — не знаю. И пока мы в этом не разберемся, разумнее постоянно передвигаться с места на место.

ГЛАВА 12

Только когда за спиной начали перешептываться, до Керригана дошло, что, пытаясь поймать снежинки языком, он выглядит не слишком солидно.

До этого момента молодой маг ничего не замечал. Он стоял на коленях в снегу неподалеку от гостиницы, зачарованно наблюдая за тем, как снежный покров смягчает очертания города Мередо. Снег приглушал пестрые краски домов, укрывал от взгляда красные, крытые черепицей крыши. Ветви деревьев, напоминавшие высохшие руки скелетов, украшали большие белые гирлянды; маленькие сугробы скапливались на изломах. Снежники падали медленно, кружась и образуя крошечные водовороты, словно танцуя над улицами. Порой комки снега с шумом срывались с ветвей и карнизов.

Керриган видел снег не впервые; в Вильване случались снегопады, но из-за присутствия теплого океана, тонкий снежный слой быстро таял. Однако что можно сказать точно, так это то, что столько снега, как здесь, в Мередо, юный маг не видел никогда, тем более что если в Вильване и шел снег, то ученикам не позволяли выходить на улицу.

Подставить лицо, ощутить, как на щеках тают снежники, — от одной мысли об этом губы Керригана сами складывались в улыбку. Его восторг был сродни тому, который испытывали резвящиеся в снегу дети. Они кидались снегом, строили снежные крепости, с визгом подбегали, метали снежки в товарищей и тут же уносились прочь, а те, в свою очередь, гнались за ними, чтобы ответить тем же. Другие ребята лежали на спине, хлопали по снегу руками, сооружали снежных гиркимов; третьи забирались в бочки и с радостными воплями скатывались со склонов холмов.

Однако улыбка Керригана относилась не только к снегу. Он уже бывал в городах, и этот опыт оказался не из приятных. В Ислине его подкараулила и избила шайка уличных мальчишек, а Крепость Дракона представляла собой военный город — там было мало детей и смеха.

Здесь ко всему относились иначе. Бродя по заснеженным улицам, юный маг под влиянием момента скатал снежок и бросил его в столб, к которому привязывают лошадей, — и ужасно промахнулся; заметив это, мужчина, собиравший дрова, улыбнулся. Женщина сметала снег со ступенек, пар вырывался у нее изо рта; и она тоже улыбнулась Керригану. Дети кидали в этот столб снежки с гораздо большего расстояния, и каждое попадание сопровождалось радостными возгласами и смехом.

Никто из них не знал Керригана, поскольку его прибытие в Мередо не сопровождалось никакими почестями. Для них он был просто человеком. Однако даже в городе, где те, кто носил маски, занимали более высокую позицию на социальной лестнице, чем те, кто масок не носил, все вели себя вежливо и улыбались. Общение с приезжими протекало в атмосфере жизнерадостной любезности, и молодому магу, никогда ни с чем подобным прежде не сталкивавшемуся, это нравилось.

Однако в шепоте, что вдруг послышался за спиной Керригана, не было и намека на доброжелательность. Юноша медленно повернулся и увидел перешептывающуюся троицу — двоих мужчин и женщину. Ни с кем из них он знаком не был, но бледный мужчина, который, несмотря на весьма молодой возраст, носил серую мантию магистра, явно был у них за главного. Гладко выбритая голова, крючковатый нос и выступающий кадык в сочетании с серовато-бледным оттенком кожи создавали впечатление, что этот тип, если не мертв, то близок к этому. Женщина и второй мужчина, которые, казалось, с лихвой возмещали собой тот недостаток плоти, что наблюдался у их главаря, были одеты в кроваво-красные мантии адептов. Каких-либо знаков различия у них не было, поэтому, в какой области подвизается эта парочка, определить было трудно.

Сложив руки за спиной, магистр торжественно кивнул:

— Значит, ты — Керриган Риз.

Керриган почувствовал, как по спине пробежал холодок. Орла советовала ему держаться подальше от Вильвана, а эта троица явно олицетворяла собой его прежний дом. Часть его жаждала тут же броситься наутек, но, даже если бы все вокруг не было завалено снегом, бежать с такой скоростью, чтобы перегнать заклинание, он не смог бы.

И убегать… это позиция жертвы.

Керриган медленно кивнул:

— Все верно.

— Я — магистр Сиретт Кар. Я здесь, чтобы забрать тебя домой.

— Забрать меня домой?

— На Вильван. Керриган покачал головой:

— Вильван мне не дом.

Женщина зашептала что-то Кару, однако магистр, вскинув руку, заставил ее замолчать.

— Адепт Риз, тебе многое пришлось пережить. Великий магистр доволен всем тем, что ты сделал. А сейчас ты должен вернуться с нами на Вильван и продолжить обучение.

— На Вильване мне больше учиться нечему, магистр, — Керриган подтянул рукава овчины и снял варежки. — У меня есть дела здесь, ими я и займусь.

— Ошибаешься, адепт Риз.

В голосе магистра прозвучала угроза, и это в какой-то мере нашло отклик в душе Керригана. Всю свою жизнь я только и делал, что совершал ошибки; учился, тренировался, старался добиться того, что не удавалось никому, а мне говорили, что я ошибся, и заставляли повторять все снова и снова, пока наконец ни получалось, как надо, и передо мной ставили новую задачу. Никто из учителей никогда не объяснял ему, зачем Керриган делал то, что делал, какова вообще цель его обучения. Они лишь твердили, что он ошибся, или что он туп, или слишком медлителен, или слишком небрежен. Они повторяли все это совершенно одинаковым тоном, и какой-то частью своей души юный маг был готов признать их правоту.

Другая часть, однако, бунтовала. Та самая часть, которая питалась его бессчетными маленькими победами; в особенности, после того как он покинул Вильван. С тех пор он многое сделал правильно. Может, не все, но достаточно, чтобы грозный голос Кара не произвел на него должного впечатления.

Керриган вскинул подбородок:

— Кто дал вам право приказывать мне?

Спокойствие магистра мгновенно рассыпалось в прах. Но ему удалось быстро справиться с удивлением:

— Как ты смеешь меня допрашивать?

— А разве я могу не делать этого? Я участвую в борьбе с Кайтрин. Мне известно, что она не остановится ни перед чем, чтобы помешать мне. Откуда мне знать — может, вы ученики ее академии, притворяющиеся адептами Вильвана? Если уж на то пошло, я не верю, что вы и в самом деле из Вильвана. Скорее, служите в здешнем консульстве.

В отличие от Сиретта Кара, сохранявшего бесстрастное выражение лица, толстый адепт, стоявший справа от магистра, не скрывал своего изумления. Голубые глаза стоящей слева женщина потемнели; буравя Керригана взглядом, она отступила на пару шагов и стянула с рук перчатки.

Кар искоса взглянул на нее и нахмурился:

— Адепт Тезер, только без мелодрам. Адепт Риз не собирается нападать на тебя, — магистр снова посмотрел на Керригана.

— Интересные вопросы ты задаешь. Нам придется вернуться в консульство, чтобы ответить на них. Мне известно, что ты там еще не был. Пусть это станет доказательством моей искренности.

— Не сомневаюсь, у Кайтрин есть агенты, которые следят за нашим консульством, — Керриган прилагал все усилия, чтобы по голосу нельзя было догадаться, как он на самом деле нервничает. — Отправляйтесь в консульство, и если получите убедительное разрешение принудить меня вернуться в Вильван, пришлите мне сообщение, и я приду. Но не раньше.

— У нас есть «убедительное разрешение», — огрызнулась женщина.

Керриган повернул голову медленным, плавным движением — как это делал Резолют, желая продемонстрировать свое презрение:

— Для вас, может, и убедительное, но мои заботы выходят далеко за пределы ваших ограниченных интересов.

Он отлично понимал, что это открытая провокация. И результат не заставил себя долго ждать. Женщина согнула пальцы, точно когти. Из них наружу потоком хлынула энергия. Кар повернулся к подчиненной, прорычал команду, но женщина лишь сильнее прищурилась. Второй адепт отступил на шаг, на его лице застыла гримаса ужаса.

Для юного мага время словно замедлилось. Часть Керригана — испуганный ребенок, готовый уступить приказу Кара, — осознавала опасность. По изливаемому Тезер потоку магии Керриган понял, что она специализируется в боевых искусствах и готова обойтись с ним весьма сурово. Возникло желание рухнуть на колени и молить о милосердии, но он сумел заглушить свой страх, удержать его под контролем.

Другая часть его — та, что прошла долгий путь обучения магии, — тоже осознавала опасность. Керриган мгновенно проанализировал примененное заклинание и понял, что имеет в своем арсенале пять-шесть заклинаний, способных отразить его. Он даже мог вообще помешать Тезер пустить в ход свое заклятие и загнать энергию назад в ее тело, что, скорее всего, погубило бы ее. Если относиться к этому как к простому упражнению, то молодой маг оценивал стоящую перед ним задачу и ее последствия исключительно с клинической точки зрения, но понятие абстракции как таковой, едва ли применимо к человеческой жизни.

Победила третья часть его — часть, которая после всего, что он видел и делал с тех пор, как покинул Вильван, наконец-то научилась сдержанности. Керриган отбросил страх. Он просчитал все за и против. И сделал жест правой рукой, простой, легкий, приведя в действие настолько хорошо знакомое заклинание, что его использование практически не требовало усилий.

Это было заклинание перемещения; он применял его, чтобы доставать книги с библиотечных полок, а позже, чтобы выдернуть корабль из океана. Сейчас оно было направлено на лежащий на крыше снег, который тотчас соскользнул вниз и рухнул на Тезер. Маленькая снежная лавина толкнула женщину в спину, сбила с ног и погребла под собой; главное, от удара нарушилась концентрация, необходимая для сотворения заклинания.

Кар отскочил в сторону, тщательно отряхнулся и взглянул на Керригана:

— Ты рисковал, подначивая ее.

Керриган покачал головой:

— Вовсе нет, — молодой маг посмотрел на крышу, и Кар повернулся, чтобы проследить за его взглядом. Там, на гребне красной черепичной крыши, сидел на корточках Ломбо. — Если бы я ничего не предпринял, начал бы действовать он. Пожалуйста, передайте на Вильван, что меня хорошо охраняют.

Магистр удивленно замигал и перевел взгляд на Тезер, пытающуюся выкарабкаться из-под снега:

— Ты не такой, как мне рассказывали, направляя сюда.

— А что вам рассказывали?

Кар собрался было ответить, но потом передумал.

— Это не имеет значения. Я ухожу за разрешением. Наверное, мне стоит спросить у тебя, что ты понимаешь под словом «убедительное».

Керриган пожал плечами:

— Думаю, лучше мне обсудить это с Великим магистром, когда он прибудет.

— Не воображаешь же ты…

Керриган вскинул руку:

— Мою последнюю наставницу убила Кайтрин. Вам известно — обо мне достаточно, чтобы знать — я не был жестко связан ни с одной школой магии и поэтому у меня нет магистра. Теперь, когда Орла мертва, Великий магистр единственный, перед кем я в ответе. Такова система, принятая на Вильване, и, как вы утверждаете, именно она должна выдать вам разрешение.

Кар нахмурился.

— Ты для меня загадка, адепт.

— Почему же?

— Ты сумел сделать вывод, что я недостаточно искушен в боевой магии, чтобы схватить тебя. Все верно, ведь в ином случае я не взял бы с собой адепта Тезер, и если бы я хоть в какой-то степени мог ожидать подобного исхода, то привел бы с собой больше людей. Ты достаточно силен, чтобы просто не воспринять меня всерьез, однако придумал этому логичное обоснование, чтобы дать мне возможность сохранить достоинство и избавиться от необходимости объяснять, почему я потерпел неудачу.

Керригану с большим трудом удалось сохранить бесстрастное выражение лица. Недавно Уилл признался ему, что на самом деле не знал, что прятал Керриган, пока Керриган сам ни подтвердил его догадку. Уилл назвал это блефом. И так же как Керриган был уверен, что Уилл знает то, чего он в действительности не знал, Кар решил, что Керриган самостоятельно сделал правильные выводы. И совершенно ясно, что лучше оставить магистра в этом заблуждении.

— Магистр, не сочтите за неуважение, но я был в Свойне, в Порт Голде и в Крепости Дракона. Я жил среди панков. Я сражался с пиратами. Я сражался с бандитами в Ислине и бормокинами в лесах Призрачных Границ. За это время произошли события, несравненно более важные, чем отданный вам приказ. Если бы мне не нужно было выбирать между тем, чтобы повиноваться вам, и возможностью нанести поражение Кайтрин, то… Но сейчас совершенно очевидно, каков мой выбор. Таким же должен быть и ваш.

Кар медленно кивнул и направился ко все еще засыпанной снегом Тезер. Вместе со вторым адептом они вытащили ее из завала.

Карр отослал обоих адептов, дождался, пока они скроются из виду, и отвесил Керригану поклон.

— Хотелось бы сказать тебе «до скорой встречи», но чутье мне подсказывает, что вряд ли она будет скорой. Кстати, я принадлежу к школе Ясновидящих — именно так мы узнали, где найти тебя.

— Школа Ясновидящих — одна из самых трудных, — Керриган посмотрел на снежную груду. — Как я понял, вы не знали, что эта женщина могла сделать со мной? Ваши прорицания ограничены моментом нашей встречи?

— Одно да. Другие, ну… — он выдохнул облако пара. — Твой путь, адепт, лежит, скорее, через тьму, чем через свет. Будь осторожен, но смел.

Керриган уважительно поклонился:

— Спасибо, магистр. Если наши пути снова пересекутся, надеюсь, это произойдет в свете.

— Я тоже на это надеюсь, адепт Риз.

Маг в серой мантии ушел, и спустя мгновение после того, как он свернул за угол, Ломбо спрыгнул с крыши и приземлился на снежную груду, остудившую горячую голову Тезер. Разгребая когтями снег, панк улыбнулся Керригану.

— Не убил. Это нехорошо.

— Прости, что лишил тебя развлечения, друг мой. Она не заслуживала смерти.

— Умные живут дольше.

— Это точно, — Керриган улыбнулся. — Если бы ты там не сидел, мне не пришло бы в голову засыпать ее снегом.

— Керриган не убил. Не убить трудно.

— Есть люди, которым легче убить. Просто я не мог…

— Не было нужды, — Ломбо подошел к нему и обхватил длинной рукой за плечи. — Керриган говорит лишнее. Как Уилл. Но меньше.

Маг рассмеялся.

— Да, Уилл любит поболтать, но иногда то, что он говорит, оказывается полезным. Так было и сейчас. Это избавило нас от неприятностей. Это хорошо, мне кажется.

Ломбо кивнул.

— Надвигаются большие неприятности.

— Так и магистр Кар сказал, — Керриган вздохнул, клуб пара вырывался наружу. — Давай просто надеяться, что неприятностей будет не так уж много и мы сумеем выпутаться из них, никого не убивая…

ГЛАВА 13

Шагая по переходам дворца вслед за графом Маршамом в тронный зал, Уилл изо всех сил старался не таращиться по сторонам. Внешне здание напоминало крепость — с узкими окнами и толстыми стенами, — однако внутри его явно долго и тщательно перестраивали. И хотя в самом тронном зале мощные колонны по-прежнему поддерживали сводчатый потолок, стены были украшены изысканными деревянными панелями, оправленными в золото. Панели были расписаны удивительными фресками, и, несмотря на то что некоторые из них — чтобы это заметить, не требовалось прилагать особых усилий — скрывали потайные двери, все-таки главной их задачей было украшать зал.

Плотный зеленый ковер тянулся от входа к трону. По обе стороны ковра мраморный пол пересекали узоры белого, черного и красного цветов. Судя по глянцевому блеску и отсутствию потертостей настелили его совсем недавно. Сам трон стоял на небольшом помосте и представлял собой кресло с высокой спинкой и балдахином; по правую и левую руку от него располагались сиденья для сыновей Скрейнвуда. Эти сиденья мало чем отличались от деревянного чурбана, накрытого зеленой подушкой, что, видимо, не особо вдохновляло принцев вести придворный образ жизни.

Маршам остановился неподалеку от двери:

— Ваше величество, позвольте представить вам лорда Норрингтона.

Скрейнвуд поднял взгляд от небольшой книжки, которую держал в руках. Сам Уилл читать не умел и плохо представлял себе, как это делается, однако даже он догадался, что Скрейнвуд просто делает вид, что читает, чтобы выглядеть умнее. Света от окон явно было недостаточно для чтения. Отметив это, Уилл насторожился еще больше, но все же заставил себя улыбнуться королю.

— Конечно, Маршам, я сразу же узнал нашего друга лорда Норрингтона. Кто его не знает? Он взял город штурмом. Наши люди любят его, как и я. Да что там — как и все в мире.

— Конечно, ваше величество. Я тоже люблю его.

— Это твой долг, Маршам, — король кивнул, а потом взмахнул рукой, отпуская министра.

Ничего особенного этот жест собой не представлял, однако он явно неприятно удивил Маршама. Ему совсем не понравилось, что его «отпускают», и притом столь небрежно.

Он повернулся, собираясь уйти, но Уилл протянул руку и остановил его:

— Граф Маршам, мы высоко ценим ваши заслуги.

Уилл схватил запястье графа обеими руками, с силой потряс его и только потом позволил министру прошествовать в сторону двери.

Уходя, Маршам тайком поглядывал на свою руку — только для того, чтобы убедиться, что все перстни остались на месте. У выхода он отвесил поклон и закрыл за собой дверь. Пока створка закрывалась, сквозь щель Уилл видел, что Маршам пристально смотрит на него. Парнишка с трудом подавил желание показать ему язык.

Кэбот Маршам нашел его в гостинице «Неистовый леопард», где остановились спутники Алекс. Он закатил длинную речь, цветистую и льстивую — слово, которое Уилл услышал от Керригана; и, хотя юный Норрингтон не знал его значения, оно почему-то казалось подходящим. Министр гундосил что-то там о великой чести сопровождать Уилла к королю, о своей вере в нового героя и о безграничной любви к нему. Несмотря на все услышанное, Уилл отметил, что перстней на пальцах Маршама гораздо меньше, чем светлых полосок от них, свидетельствующих об утраченной состоятельности владельца, что одет министр так себе, а его кошелек кажется почти пустым.

Если доверие пересчитать на деньги, то Маршам не смог бы купить себе даже кислого пива и заплесневелого хлеба из помоев, которыми кормят свиней.

Хотя вообще-то и помои слишком хороши для Маршама… И скорее всего, для короля тоже.

Тем не менее Уилл поправил маску и отвесил глубокий поклон.

— Уилл, между нами все эти формальности ни к чему. Может, ты всего лишь лорд, однако мы с тобой скроены из одного куска ткани. Великие времена требуют великих усилий от великих людей. От таких, как мы, — Скрейнвуд поманил парнишку к себе таким же небрежным жестом, каким отпустил Маршама; Уилла это задело, однако по отношению к нему это выглядело гораздо более естественно. — Иди сюда, Уилл. Нам нужно кое-что обсудить.

Уилл прошествовал по ковру, искоса поглядывая на панели и окна. В принципе, маска не мешала ему, если не считать того, что слегка ограничивала боковой обзор. Тем не менее он заметил немало всяких предметов, которые — не будь они столь велики — заинтересовали бы вора.

Парень представил себе пожар и бормокинов, волокущих тяжеленные сокровища. Да, все это можно унести отсюда, только дочиста разграбив дворец. Поначалу эта идея понравилась Уиллу — это будет уроком Скрейнвуду. Однако его воодушевление тут же угасло; разграбление дворца могло означать лишь то, что город пал. Восторженные улыбки жителей, которые так радостно приветствовали в его лице своего спасителя, растаяли, превратившись в истерзанные отражения в кровавых озерах.

Уилл замер на расстоянии около десяти шагов от трона:

— Что у вас за дело ко мне, ваше величество?

— Прежде всего прими мои сердечные приветствия и наилучшие пожелания. Прости, что только сейчас пригласил тебя сюда. Я настаиваю, чтобы ты переселился во дворец.

— Премного благодарен, ваше величество, но я останусь там, где живу сейчас. Людям нравится, что я с ними рядом. Мы поем, рассказываем всякие истории. Они чувствуют себя счастливее, страх отступает.

Скрейнвуд заколебался на мгновение, будто бы взвешивая аргументы Уилла:

— Да, но твоя безопасность оказывается под вопросом. А вы видели Резолюта?

— Это ваш воркэльф?

— Они с Вороном нашли меня. Они же долгое время заботились о моей безопасности. Онубил сулланкири. Точнее, они оба. С ним я в полной безопасности.

Король кивнул в знак согласия, но у Уилла мелькнула мысль, что его капитуляция была уж слишком скорой.

— Я готов прислушаться к твоим пожеланиям. Но считаю нужным заметить, что, как лорд нашего королевства, ты имеешь приличный доход и можешь позволить себе жилище получше.

При упоминании о деньгах лицо Уилла просветлело, однако что-то, мелькнувшее в глазах короля, насторожило его:

— Этого я не знал, ваше величество.

— Понимаю. Пусть ты и не самый богатый из дворян, однако Валсина приносит верный доход. С тех пор как твой отец… ушел, там заправляет торговец Плейфер. Отчетность у него в порядке, крадет он мало и исправно платит налоги. Без преувеличения можно сказать, что ты можешь купить таверну, где проживаешь сейчас, и твое состояние от этого практически не уменьшится.

Вор задумался, пытаясь сообразить, что же в действительности означают слова короля.

— Это много, да? Ха! Это много, потому что в этой таверне с нас дерут по «слепцу» за ночь!

Когда Уилл произнес народное название королевского золотого, Скрейнвуд заметно напрягся. Официально монета называлась крона: на ней был изображен профиль короля. Почти на всех находившихся в обращении монетах единственный глаз Скрейнвуда был выколот, выдолблен, выцарапан или соскоблен. Поговаривали, что король использует черную магию, чтобы через эти монеты следить за всеми поданными. Однако Уиллу всегда казалось, что люди хотели сказать этим совсем другое — пусть король откроет свой слепой глаз и наконец заметит их нужды.

Уилл снова заговорил. С его сбивчивых слов становилось ясно, что он не совсем представляет, о чем говорит:

— Выходит, это десять «слепцов» за неделю, тридцать в месяц, а в год… м-м-м… ну, столько я никогда и в руках не держал. Вы уверены, что это все мое?

— Да, Уилл, твое. Принадлежит тебе по праву крови и… — король постарался, чтобы его голос прозвучал торжественно, — поскольку ты имеешь обязательства перед короной. Ты готов выполнять эти обязательства, как положено человеку благородного происхождения, Уилл Норрингтон?

Уилл кивнул, понимая, что именно этого и ждет от него король.

— Очень хорошо.

Король спустился с помоста и подошел к окну. Снаружи все так же падал снег. За последние четыре дня солнце появилось лишь однажды, и его хватило лишь на то, чтобы растопить верхний слой снега, в результате чего на сугробах образовался наст, а дороги обледенели. И уже на следующий день все это снова скрылось под белым ковром. Дорога во дворец для кучера Маршама, которому было поручено доставить Уилла, превратилась в настоящее мучение, он беспрерывно ругался на чем свет стоит; еще пару дней, и в городе прекратится всякое движение.

— Как тебе известно, Уилл, вскоре нам предстоит суд над Хокинсом. Он виновен в измене твоему народу и твоей семье. Король Август и королева Карус прибудут сегодня к вечеру или завтра рано утром. Дней через пять после их приезда начнется суд. Нам очень важно, чтобы ты принял участие в этом процессе. Хокинс родом из Валсины и, следовательно, является одним из твоих вассалов. Он в долгу перед тобой и твоей семьей.

Король повернулся, и падающий из окна свет очертил серебром его профиль. Лицо же Скрейнвуда осталось скрытым в полумраке.

— Ты с такой теплотой говоришь о Вороне. Я знаю, какие песни ты поешь в таверне. Песни твоего собственного сочинения, восхваляющие его. Я слышал «Расправу с Ганагреем». Впечатляет, хотя немного приукрашено. Твоя преданность Хокинсу понятна. Но, несмотря на молодость, на тебе лежит бремя взрослых обязанностей. Понимаешь, о чем я?

Уилл кивнул:

— Вроде бы да, ваше величество.

— Тогда давай удостоверимся, что ты все понял правильно. Ты получил маску значительно раньше положенного срока. Судьба избрала тебя, Уилл, и судьба требует от тебя делать то, чего в иных обстоятельствах ты предпочел бы избежать. Хокинс, за много лет до твоего появления на свет, предал свой народ. Предал меня, предал твоего отца, деда и едва не погубил весь мир. Все, с чем тебе теперь приходится бороться, целиком и полностью его вина, и то, что он сделал для тебя этой весной, объясняется лишь угрызениями совести и ничем больше. Как дворянин этого королевства, ты поклялся защищать свой народ от измены и всячески способствовать поддержанию закона и порядка. Хокинс уже был осужден за измену, но манипуляции принцессы Алексии привели к тому, что потребуется новое судебное разбирательство. Твое слово, как дворянина и сюзерена подсудимого, будет значить в суде очень многое. Если ты признаешь вину Хокинса, он будет осужден. Если нет, твоя страна погибнет, поскольку порядок и дисциплина потерпят крах.

Уилл поскреб затылок:

— Выходит, вы говорите, что если я не признаю виновным человека, не сделавшего ничего плохого, Ориоза погибнет?

— Совершенно верно, Уилл, — Скрейнвуд сделал несколько шагов вперед, и теперь Уилл мог видеть его лицо. — Ориоза является средоточием самых разных сил, и уцелеть можно, лишь поддерживая их в равновесии. На одной чаше весов — жизнь единственного человека, вовсе не такого уж невиновного, на другой — жизни всех жителей Ориозы. Когда-то Хокинс сам с радостью согласился бы на такой обмен, однако теперь, как и любой трус, он сражается с неизбежным.

— Значит, вы хотите, чтобы я выполнил свой дворянский долг?

— Да.

— Хотите, чтобы я обвинил Ворона?

— Да, — Скрейнвуд улыбнулся. — И ты сделаешь это, мой мальчик.

— Нет, ваше величество, я так не думаю.

Король вернулся на свой трон и уселся, качая головой:

— Что ты хочешь этим сказать?

Уилл повел плечами и вскинул голову:

— Ну, ваше величество, оказавшись здесь, я ознакомился с тем, что такое долг и какой у меня лично долг перед народом.

— Об этом я и говорю.

— Нет, вы путаете себя и Ориозу. Это не одно и то же.

Король издал отрывистый смешок:

— Уличный мальчишка решил преподать мне урок гражданского самосознания? Ты сделаешь, что тебе сказано.

— Я выполню свой долг дворянина, а это означает говорить правду о моем вассале. Не знаю, что он делал много лет назад, зато знаю, что он сделал сейчас. Убийство сулланкири — лишь малая часть этого. Я не стану говорить неправду о Вороне ни ради вас, ни ради кого-то другого.

Глаза Скрейнвуда гневно вспыхнули:

— Ты не понимаешь? Я дал тебе все это. Но я могу все и отнять!

— Вот уж нет! — взорвался Уилл. — Вы сделали меня дворянином, однако Норрингтоном меня сделал Ворон. Последнее время я только тем и занимаюсь, что расхаживаю повсюду. Люди знают, что Норрингтон — это я. Они видели меня. Они слышали мои рассказы. Они любят меня, а вы этим не можете похвастаться. Если сегодня, выйдя отсюда, я начну говорить, что вы раб Кайтрин, люди поверят мне. И, поверив в это, повесят вас на ваших собственных кишках.

— Ты заходишь слишком далеко!

Скрейнвуд спрыгнул с помоста и с размаху вмазал Уиллу кулаком. Удар пришелся по уху, от чего парня развернуло в сторону окна. Вор никак не ожидал, что Скрейнвуд нападет на него; однако он всегда знал, что от труса до задиры всего один шаг.

И даже Резолюту не пришлось обучать его, как разделываться с задирами.

С покрасневшим от ярости лицом король ринулся вперед и занес ногу, снова собираясь ударить Уилла. Парнишка увернулся, схватил короля за ногу и дернул ее. Скрейнвуд потерял равновесие, рухнул, ударился спиной о стену и сполз на пол. Его простенькая корона свалилась с головы и покатилась, сверкая в льющемся из окна свете и позвякивая от ударов о холодный камень.

Уилл отскочил, потирая ухо, и сердито посмотрел на короля Ориозы. Скрейнвуд, в свою очередь, потирал затылок. Уилл не заметил крови на его руке или на стене, и это его несколько расстроило. Утешали лишь стоны, испускаемые королем.

Только потом до Уилла дошло, что он наделал. Я напал на короля! Какие бы планы он ни строил насчет Ворона, это будет ничто по сравнению с тем, что он сделает со мной. Ох, и если меня не убьет он, то Резолют уж точно!

— Тебя тоже можно отдать под суд, сукин ты сын! — взревел Скрейнвуд. — Я разорву тебя на части на глазах у Ворона, так ему будет больнее.

— М-м-м, по-моему, вы кое-что забыли. Я Норрингтон. Вы не посмеете убить меня.

— Это мое королевство, и я могу здесь делать все, что пожелаю.

— Нет, не все. Вы не можете дать людям надежду, — Уилл натянул прядь волос на покрасневшее ухо. — Без надежды, без веры в пророчество и в спасение, которое оно несет, ваш народ погибнет. Нравится вам это или нет, я их надежда.

— Мальчишка, я дал своим людям нечто большее, чем надежда. Я обеспечил им безопасность.

— Предав Ориозу. Все это знают, но боятся действовать, потому что вы тотчас натравите Кайтрин на несогласных. Но стоит равновесию нарушиться, и вы покойник.

— Это угроза? — взревел король. — Да как ты смеешь?

— Эй, кто первым полез драться? Кто грозился разорвать меня на части? Я только защищался. И, да, я угрожаю вам, — Уилл сложил на груди руки, чтобы сердце ненароком ни выскочило наружу. — И если вы воображаете, что моя угроза так, пустяк, вспомните о последнем визите сюда Норрингтонов. Я, конечно, не чета моему деду, но предан своему долгу не меньше его.

Уилл нагнулся, поднял корону, повертел ее в руках и бросил Скрейнвуду.

— Я выполню свой долг перед Ориозой, перед моими друзьями и перед миром.

Не оглядываясь, он зашагал прочь, так сильно ударив себя кулаком по бедру, что стало больно. Какая глупость — позволить злости вот так овладеть собой! Раньше Скрейнвуд смотрел на него, как на пешку, которой можно манипулировать, а теперь будет видеть в нем врага. Будто у меня и без того их не хватает.

Он пожал плечами. Ну и пусть. После встречи с Кайтрин от меня, может, мало что останется; вот пусть этим и довольствуется.

ГЛАВА 14

Алексия, как истинный командир, терпеть не могла сюрпризов и всячески остерегалась их, однако тот политический водоворот, который представлял собой Мередо, делал это весьма и весьма затруднительным. Король Август прибыл из Альциды и разместился во дворце Скрейнвуда; королева Карус остановилась в доме какого-то дворянина. Алексия не имела возможности поговорить непосредственно с ними, поскольку обеим королевским особам, как, впрочем, и принцу Линчимеру, предстояло принять участие в суде. Тем не менее принцессе удалось довести до сведения представителей их величеств, какую жизненно важную роль играет Ворон в войне против Кайтрин.

Снежные бураны не прекращались. Начало суда все откладывалось и откладывалось, поскольку передвигаться по заваленным снегом улицам было практически невозможно. Керриган, точно дитя, восхищался снегом, и Алексия понимала его. Однако Уилл занял противоположную позицию — ведь найти вора по оставленным на снегу следам легче легкого, а убегать в такую погоду по крышам опасно. Снег приукрасил город, скрыв кучи мусора и приглушив звуки, что Алексии нравилось. Однако метели лишали Перрин возможности летать, а это было не очень хорошо.

От нечего делать принцесса и ее вынужденная оставаться на земле сестра коротали время, играя в шахматы с обоюдного согласия по правилам гиркимов. Это означало, что фигуры гиркимов — которым позволялось перепрыгивать через другие, потому что они умели летать, — могли быть сбиты только лучниками, стреляющими по диагонали шахматной доски. Обычно такой вариант игры ужасно раздражал игроков, но там, где обе девушки выросли, иначе никто не играл, и потому им казалось неестественным играть по-другому.

Игру прервал сильный стук в дверь. Не успела Алексия и рта раскрыть, как щелкнул замок и дверь распахнулась. Принцесса молниеносно вскочила, выхватила из ножен меч и направила острие в сторону двери.

Стоящая на пороге стройная женщина с морщинистым лицом вопросительно вскинула брови:

— Собралась пролить родную кровь, Алексия?

Принцесса опустила меч — но медленно, очень медленно.

— Тетя Татьяна, я понятия не имела, что вы в Мередо. Как вы тут оказались?

Седоволосая женщина пожала плечами и скинула темный шерстяной плащ. Не успел он коснуться пола, как один из двух сопровождающих ее мужчин подхватил его. Оба были в одинаковой черной форме с белыми кантами на рукавах и штанах. Их Алексия не узнала, однако форма была ей знакома. Окраннелские изгнанники с уважением относились к стражникам Коронного Круга, известным своей преданностью королевской семье в целом и великой герцогине Татьяне в частности. Прикажи она им доставить ее на луну, они нашли бы способ сделать это, причем очень быстро.

— Там, где снега не было, я ехала в экипаже, а потом пересела в сани. В Окраннеле тоже много снега, Алексия. Путешествие оказалось нетрудным.

— Надо полагать, — принцесса убрала меч в ножны, висящие на спинке кресла, и левой рукой указала на Перрин. — Это моя подруга Перрин, если помните.

Старуха оглядела гирким сверху донизу — словно туповатую служанку, только что разбившую дорогую тарелку.

— Да, конечно. Как поживаешь?

— Хорошо, великая герцогиня.

— Замечательно. А теперь оставь нас.

— Она не служанка! — вспыхнула Алексия. — Она моя сестра.

Верхняя губа Татьяны брезгливо приподнялась. Однако, хоть и с явным трудом, она взяла себя в руки.

— Все верно, твоя сестра, дитя мое. Но мне нужно поговорить с тобой. Думаю, этот разговор смутит тебя меньше, если будет происходить не в присутствии твоей… сестры.

Пери лишь невинно взмахнула ресницами, окаймлявшими огромные янтарные глаза. Алексия с трудом сдержала смех. Может, на кого-то и действовал ледяной взгляд голубых глаз Татьяны, но только не на Перрин. Гирким уйдет, только если сама того захочет, или если Алексия попросит ее об этом. А то, что ее присутствие раздражает великую герцогиню, — лишний повод, чтобы остаться.

Принцесса покачала головой:

— Я все равно передам ей все ваши слова. У меня нет от нее секретов.

На мгновение глаза Татьяны расширились:

— Никаких?

Алекс заколебалась. Она не рассказывала Пери о Союзе Драконов; главным образом потому, что не имела на это права. Невозможность поделиться этим с названной сестрой слегка угнетала Алекс, но если Пери и заметила что-то, то не подала виду.

Вопрос Татьяны, однако, имел отношение не к Союзу, а к тому, что представлялось герцогине гораздо более важным. Коронный Круг, основываясь на одном из видений Татьяны, издал эдикт, согласно которому каждый окраннельский дворянин, достигший пятнадцатилетнего возраста, обязан посетить Окраннел и переночевать на родной земле. Считалось, что сны, привидевшиеся в эту ночь, обладают пророческой силой; им придавалось не меньшее значение, чем пророчеству о Норрингтоне. Вернувшись в Ислин, путешественники должны поведать Коронному Кругу, что именно им приснилось. Если бы Алексия рассказала Перрин об этих своих снах, в глазах двоюродной бабушки это было бы изменой похуже той, в которой обвиняли Ворона.

— Я рассказываю ей все, что у меня на сердце и на уме. О своих надеждах и о многих своих снах, но не обо всех.

Напряженное выражение исчезло с лица Татьяны. Она подняла руку. Один из охранников вошел в комнату, взял кресло Алекс и предложил его великой герцогине. Она уселась и подняла взгляд на свою двоюродную внучку:

— Я приехала, как только до меня дошел этот нелепый слух о твоем браке с Вороном. Кто он такой?

Сложив на животе руки, Алекс прислонилась к стене:

— Вы встречались с ним в Ислине, тетя Татьяна. На приеме в честь генерала Адроганса. Помните? Этот человек принес мне вино.

— Твой слуга? Алексия, как ты докатилась до такого? Он не дворянин; он ничто. А теперь еще выясняется, что он Предатель Хокинс? Знаешь, ведь это он убил твоего отца.

— Ничего такого он не делал.

В глазах герцогини мелькнула печаль:

— Ты тогда еще едва ли на свет появилась.

— А вы вообще не были в Крепости Дракона.

— Да, но зато я присутствовала, когда правителям мира стало известно о случившемся. Только твой отец устоял перед сулланкири. Хокинс мог спасти его, но он сбежал. После гибели твоего отца он вернулся с мечом, украденным у сулланкири, но было уже слишком поздно. И он умышленно задержался, потому что ненавидел твоего отца, олицетворяющего собой все, чем он никогда не мог стать.

Злоба в голосе Татьяны поразила Алекс. Долгие годы она считала свою двоюродную бабушку особой весьма ядовитой, но никогда прежде не слышала такой язвительности в ее голосе. Всю свою желчь она приберегала для тех, кто стоял между ней и ее планами освобождения Окраннела.

Ноздри Татьяны возмущенно затрепетали:

— Некоторые скажут, что он тогда был ребенком. Другие найдут оправдание в сложившихся обстоятельствах или в магии сулланкири, однако Хокинс сам говорил, что сожалеет о смерти твоего отца. Если бы ты слышала его, Алекс, слышала тогда, а не сейчас… не после того, как он четверть века оттачивал свою ложь и искал для себя оправдания… ты бы поняла, что он сожалел о своих действиях в Крепости Дракона.

— Хватит! — Алекс оттолкнулась от стены и грохнула кулаком по столу, разбросав шахматные фигуры. — Я не желаю слушать подобных вещей о Вороне. Я не допущу, чтобы вы говорили так о моем муже.

Татьяна вытаращила глаза.

— Боги, Алексия, ты же не хочешь сказать, что носишь под сердцем его дитя?! — герцогиня вытянула худую, дрожащую руку с крючковатыми пальцами.

— Хватит, тетя Татьяна, хватит! — Алексия не удержалась и погладила рукой живот, как по ее наблюдениям делали беременные женщины. — Если вы пришли сюда, чтобы оскорблять меня, то начало хорошее, ничего не скажешь.

Голос двоюродной бабушки звучал все так же жестко, но теперь это был почти шепот:

— Я пришла сюда, чтобы напомнить тебе о долге перед твоим народом. Ты не хуже меня знаешь, что, когда мы освободим Окраннел — когда ты освободишь нашу родину, — тебя ждет трон. В целом наши люди в изгнании совсем не бедствуют, но мы обе знаем, что для восстановления страны этого недостаточно. Свойн разрушен, и его воссоздание разорит нас. Ты, однако, можешь продолжить династию. Выйди замуж за какого-нибудь принца из Южных стран, и все наши проблемы будут решены.

Алексия рассмеялась, и Пери вслед за ней, хотя совсем негромко.

— И кто же женится на мне, тетя Татьяна? Линчимер? У короля Августа нет подходящих сыновей. В Саварре разве что кто-нибудь найдется, но она слишком уж далеко; то же самое можно сказать и про все остальные страны, кроме Сапорции, Джераны и Гурола. В первых двух кандидатов нет. Остается принц Иоахим из Гурола, вот только Гурол почти так же беден, как Окраннел.

Герцогиня покачала головой:

— Ты упускаешь то, что напрашивается само собой: Эрлсток из Ориозы.

— Он остался в Крепости Дракона. Его отец считает, что он мертв.

— Скрейнвуд не всевидящий, Алексия.

В отличие от тебя, да? Алексия, однако, удержалась от колкости.

— По-вашему, мой брак с Вороном может чему-то помешать? У Эрлстока, — слава богам, если он жив, — есть любовница и ребенок, которого она ему родила. Это вас не останавливает?

— Не глупи, Алексия. Ты прекрасно знаешь, как дела делаются. Все можно исправить. Все можно уладить.

Фиалковые глаза Алекс потемнели:

— Прекрасно. Так давайте займемся улаживанием в том случае, если я переживу войну. Если я освобожу Окраннел.

Татьяна искоса взглянула на Пери:

— Ты освободишь Окраннел. И тебе это известно.

Дрожь пробежала по спине Алексии. Слова двоюродной бабушки напомнили ей, как она, после своего обязательного посещения Окраннела, стояла перед Коронным Кругом и рассказывала, во всех деталях и подробностях, в какие битвы с Кайтрин ей предстоит повести войска. Рассказывала о новых военных магах, которые появятся, и о том, как будут протекать сражения. Утверждала, что одержит победу, и сумела произвести впечатление своими знаниями в военной сфере. Орканнельцы черпают мужество в ее снах, в ее мастерстве; с тех пор она стала надеждой для всех них.

— Да, тетя Татьяна, мне это известно; следовательно, мне известно, что тогда и наступит время заняться улаживанием, о котором вы говорите. Я помню о долге перед своим народом — но не забываю и о долге перед своими друзьями.

Герцогиня сжала губы в тонкую линию и медленно кивнула:

— Понимаю. Значит, это уловка?

Алекс вскинула подбородок:

— Мы спали вместе. Люди Скрейнвуда могут подтвердить это.

— Да, но ты же не живешь с ним?

Вопрос Татьяны не должен был удивить ее, но… удивил. Ночи, проведенные вместе с Вороном в дороге, привели к физическому контакту между ними. Не в том смысле, который имела в виду тетя, и все же очень значительному для Алекс. Ей было спокойно, удобно… нет, она не могла подобрать подходящего слова, и это очень ее огорчало.

Чтобы не выдать своих чувств, она насмешливо фыркнула:

— Вы собираетесь осмотреть меня, великая герцогиня?

Старуха щелкнула пальцами, один из охранников двинулся вперед, но тут воздух расколол пронзительный крик Пери:

— Только прикоснись к моей сестре, и я вспорю ведьме живот!

Гирким вытянула левую руку, угрожающе выпустив когти, готовые нанести удар.

— Пери, успокойся, — под сердитым взглядом Алексии охранник попятился. — Вы кое о чем забываете, великая герцогиня. Может, вы руководите Коронным Кругом, и брат прислушивается к вам, но я — наследница престола. Никакие эдикты и заявления не дают вам права прикасаться ко мне. Вы уже забыли об этом однажды и… поплатились за это. Не слишком сурово. На этот раз так легко вы не отделаетесь.

Татьяна прижала руки к груди и потерла пальцы, которые Алексия укусила во время их первой встречи. Тогда Татьяна пыталась открыть ей рот, чтобы осмотреть зубы.

— А ты не забываешь, наследница престола Алексия, что пока ты обучалась военному искусству, я сохраняла единство нации? И ты, и все остальные в долгу передо мной. Высокомерие и пренебрежение моими желаниями дорого тебе обойдется.

Герцогиня встала и взмахнула рукой; плащ мгновенно оказался у нее на плечах.

— Ладно, поиграй еще немного в свою маленькую игру, спасая этого Ворона. Только помни, что в твоих видениях у тебя никогда не было мужа. Обдумывай каждый свой шаг с точки зрения того, как он повлияет на будущее. Не хотелось бы, чтобы в угоду капризу ты все разрушила.

— Не в угоду капризу, тетя Татьяна, но ради друга и человека, способного сильно досадить нашему врагу.

Татьяна вскинула брови:

— Вот как. Тогда, может, мне стоит взглянуть на этого Ворона. Для твоего же блага надеюсь, что он такой, как ты говоришь. Иначе он будет только отвлекать тебя, и своим безрассудством ты погубишь нас всех.

ГЛАВА 15

Генерал Маркус Адроганс, предводитель джеранской Конной Стражи и командир экспедиции Южных стран по освобождению Окраннела, стоял на обдуваемом ветрами холме к северу от города Гуракуво. То есть считалось, что это город, поскольку он был столицей Гуранского Нагорья, однако по сравнению с утонченными городами юга и востока — созданными из камня и увенчанными высокими башнями, — этот скорее напоминал непомерно разросшуюся деревню.

Хотя жители Гуранского Нагорья хранили верность окраннельской короне, покорившей их много лет назад, все же они продолжали держаться особняком. Молодые окраннельцы заключали браки с жителями Нагорья, но, вместо того чтобы приносить городской опыт в новый дом, пасовали перед силой и обычаями местных кланов. На протяжении многих поколений дворяне из захудалых семейств убегали в Нагорье, не видя в городах перспектив для осуществления своих мечтаний и выхода для бунтующего духа, и гуранцы радушно принимали их.

С высоты холма Адрогансу были видны две-три рыночные площади, которые, судя по их размеру и местоположению, возникли на месте сгоревших домов. По всему городу были разбросаны скотные дворы с амбарами и складами рядом. В северной части расположился так называемый «чужеземный квартал», однако до появления армии генерала он состоял всего из двух гостиниц и единственной таверны, поскольку гости здесь появлялись редко, и задерживались ненадолго.

За последний месяц «чужеземный квартал» сильно разросся. Адроганс и генерал из Альциды, Турпус Каро, разместили в Гуракуво не только своих солдат, но и примерно пятую часть беженцев из Свойна. Другие отряды проследовали на север и запад, оставляя беженцев в деревнях, маленьких городках и центральных поселениях кланов. Кланы Нагорья, обычно не испытывающие к жителям равнин ничего, кроме презрения, проявили поразительное сочувствие к несчастным, ищущим убежища в их стране. Кланы даже соперничали между собой за то, чтобы приютить у себя людей, и в первые дни своего пребывания здесь Адроганс только и делал, что выслушивал, что может и горит желанием предложить тот или иной предводитель клана.

Адроганс разместил своих подопечных, исходя из размеров и благосостояния кланов. Около тысячи беженцев, страдающих от голода и болезней больше других, остались в Гуракуво. Кланы Цуво, Бравонин и Арзенск поделили между собой город и теперь обращались с беженцами более чем великодушно. Отказавшись открыть двери своих домов для чужеземных войск, они самым дотошным образом исследовали генеалогию беженцев в поисках хотя бы капли общей крови. Адроганс не сомневался, что в самое ближайшее время обнаружится множество подобных связей — к всеобщему удовлетворению.

Снег укрыл город, но движение в нем не замерло. Наибольшую активность можно было заметить в местах расположения войск, кольцом окружающих холм, на котором генерал стоял. На первый взгляд это могло показаться иллюзией, потому что круглые палатки, где размещались солдаты, дрожали и бились на ветру; однако даже снег, скопившийся вокруг палаток, не мешал воинам сновать по лагерю. Дел у них было немало — строевые учения, организация заготовки дров и разведка путей, по которым могли напасть авроланы.

Адроганс погладил подбородок рукой, одетой в теплую рукавицу. Перед Свойном ему довелось встретиться с сулланкири Нефри-кешем, — в прошлом Кенвиком Норрингтоном, — который от имени Кайтрин командовал авроланским гарнизоном в Сварской. Тот пообещал Адрогансу не нападать до весны, однако генерал знал, что слову сулланкири верить нельзя. Если Нефри-кеш вообще нуждается в каких-то оправданиях своего вероломного поведение, он мог бы прикрыться тем, что был послан атаковать Свойн, а не армию Адроганса.

Угроза нападения постоянно висела над миром — это так же верно, как и то, что гиркимы могут летать. Когда столетия назад подойти к Нагорью было возможно лишь по нескольким узким тропам, охранять которые не составляло труда, окраннелцы неизменно одерживали победу, и маги, и драгонели Кайтрин помехой не были. Особой угрозы со стороны Нагорья Кайтрин не видела, и потому авроланы не предпринимали попыток захватить его. И теперь Адрогансу меньше всего хотелось отплатить жителям Нагорья за доброту, допустив вторжение авроланов.

Стратегические идеи вихрем проносились в голове генерала, однако сосредоточиться на них ему мешали две вещи. Первое — на учебный плац с восточной стороны лагеря — слева от него — медленно шли люди. Генерал насчитал полторы сотни человек. Сделать это оказалось легче, когда они разбились на группы по тридцать человек. Неделю назад их было всего четверть от этого количества. Мужчины и женщины были все еще худые, точно скелеты, но в их глазах он уже видел голод человеческих волков.

Он плохо представлял себе, сколько из тысячи оставшихся в Гуракуво беженцев окажутся в состоянии пройти обучение и влиться в ряды пехотинцев Свойна. Те, что сейчас собрались внизу, были самыми сильными из них; ведь и тот факт, что на поле собралось целых полтора легиона, изрядно удивлял его. Накормить человека — это одно; совсем другое — разжечь огонь в его душе. Эти люди внизу более всего жаждали отомстить, потому что среди жителей Свойна сложно было найти человека, у которого от рук авролан ни пострадал бы родственник, друг или возлюбленная.

Они будут сражаться, и будут сражаться яростно. Однако Адроганс не питал иллюзий насчет их эффективности, поскольку даже трех месяцев военных учений недостаточно, чтобы подготовить людей ко всем жестокостям войны. Их придется держать на коротком поводке, словно свирепых псов, а потом отпускать в тот единственный момент, когда от них может быть больше всего толку. Враг уничтожит их — в этом генерал не сомневался — но, как ему казалось, собственная жизнь заботила бывших жителей Свойна несравненно меньше, чем желание расправиться со своими мучителями.

Второе, что отвлекало Адроганса, — пыхтение и фырканье, приближающиеся к нему по склону холма. Белый снег резко контрастировал с коричневой кожей иссохшего, маленького человека. Еще более странно выглядело то, что на нем были лишь набедренная повязка и изношенный плащ. Пряди седых волос взлетали на ветру, на лице сияла улыбка.

Вопреки собственному желанию, Адроганс улыбнулся в ответ:

— Дядя, должно быть, случилось что-то невероятное, раз ты проделал весь этот путь сюда.

Пфас еще шире расплылся в улыбке, обнажив желтые зубы:

— Ты и сам почувствуешь, что изменилось. Попробуй.

— У меня на это нет времени.

Жускский шаман покачал головой:

— Если этого не сделать, ты потратишь время зря.

Адроганс сделал глубокий вздох, закрыл глаза и сосредоточился. Жуски, примитивный народ, обитающий на плато в южном Окраннеле, верили не в нынешних богов, а в первобытных стихийных духов мира. Каждый жуск путем тайных ритуалов связывал себя с каким-нибудь ийруном — так называли этих духов. Судя по талисманам Пфаса, он был связан с ийруном воздуха, и этот дух часто приносил ему информацию или хотя бы тонкий намек на нее. Количество информации зачастую сильно уступало скорости ее доставки.

Адроганс вырос в Джеране, понятия не имея, что он наполовину жуск; только когда об этом стало известно Пфасу, шаман пригласил его стать членом сообщества жусков. Многие свои военные операции против авролан Адроганс базировал на плато жусков, и усыновившие его люди поддерживали их. Он, однако, не связывал себя ни с одним ийруном до первого сражения на равнинах Свойна и только в самом разгаре битвы прошел через болезненный ритуал, связавший его с несколькими ийрунами.

Углубившись в себя, он отыскал спокойное место и отгородился от всех звуков и ощущений. Не слышал, как воет ветер, как шумно дышит Пфас, как кричат на учебном плацу беженцы, лают собаки и время от времени вскрикивает одинокий, парящий в небе сокол. Избавившись от физических ощущений, он сосредоточился на собственном духе и своих компаньонах-ийрунах.

Земля и воздух, вода и огонь мгновенно оказались рядом, но они обладали слишком быстрой силой, лишающей их той аккуратности, в которой он нуждался. Поэтому он пропускал их мимо себя, пока ни пришел в соприкосновение со своей повелительницей, единственным ийруном, с которым был по-настоящему тесно связан. Внешне она выглядела как девочка-подросток, с мягкими, едва наметившимися грудями, долговязая, неуклюжая — нераспустившаяся почка, чья женская красота была еще впереди. Вначале ее фигура была белой, светящейся, почти призрачной, но чем ближе она притягивалась, тем ярче очерчивалось тело, четче проступали размытые, неровные края.

На губах блуждала грустная улыбка, обнажавшая острые зубы — ее характерную черту. Фигуру оттеняло холодное мерцание, и Адроганс ощутил, как у него немеют пальцы ног и лицо, — словно он их только что отморозил.

Он отгородился и от этих ощущений. Мне нельзя отвлекаться!

Она прочла его мысли, потянулась к нему и вцепилась руками в кожу головы. Подтащила поближе, с силой прижала к своему телу. В местах соприкосновения он ощутил резкую, опаляющую боль. Приблизив к Адрогансу лицо, она впилась ему в рот обжигающим поцелуем. Раздвинув губы, она втянула его язык в свой острозубый рот.

Все его тело сотрясалось от боли, но он изо всех сил сопротивлялся ей. И его усилия были вознаграждены: из-под боли проступало ощущение всего Окраннела. Не так, как если бы он парил в высоте, точно сокол, охватывая взглядом всю страну. Это тоже было бы неплохо, но его повелительница — ийрун боли — одарила его ощущением грозового облака, покрывающего страну. Ударяла молния, Адроганса пронзала вспышка боли — но одновременно приходило понимание.

Смеясь, он вырвался из ее причиняющих адскую боль объятий и снова ощутил себя самим собой. Открыв глаза, он тут же прикрыл их рукой, ослепленный блеском снега.

— Итак, его армия движется на юг?

— Так и есть, — Пфас закивал так энергично, что его талисманы затряслись и загремели. — Весна будет ранней.

Седоволосый генерал покачал головой:

— Не столь скоро, как тебе хотелось бы, дядя.

Адроганс терпеть не мог никаких параллелей между войной и игрой — прежде всего потому, что игра представляла собой абстракцию, в которую никоим образом не вписывалась ужасная цена войны: человеческие жизни. Тем не менее в войне непременно должен присутствовать элемент игры. Стороны стараются утаить от противника свои силы и в то же время сохранить способность нанести удар врагу или отразить его нападение. Игра кошки с мышью, — можно сказать так, — в которой обе стороны надеются, что их кошка не станет добычей гигантской мыши с острыми зубами и жалом скорпиона.

В сражении под Свойном Адрогансу удалось хорошо спрятать как раз такое жало. Ни авроланы, ни даже его собственные люди не знали о существовании затаившихся отрядов, и в решающий момент сражения он вывел их, нанеся авроланам удар в тыл. Нападение застало войско Кайтрин врасплох. Принцесса Алексия убила возглавляющего его сулланкири, и армия Адроганаса сокрушила авролан. Эта победа, доставшаяся не без помощи его ийрунов, обеспечила выигрыш во времени, необходимый, чтобы освободить Свойн.

Здравый смысл подсказывает, что зимой военные действия вряд ли произойдут. Снега затрудняют передвижение, делая непроходимыми дороги и перевалы; ну, еще и потому, что зимой недостаток продовольствия испытывают все — и человек, и зверь. Но даже если, несмотря на морозы и скудные пайки, армия решится выйти в поход и уцелеет, с ней может покончить один-единственный снежный буран. А что еще хуже — буран или лавина могут уничтожить караван с припасами, оставив армию умирать с голоду.

Адрогансу, однако, опираться на здравый смысл не следовало, поскольку авроланы родились и выросли на севере, где даже самая страшная с точки зрения южан зима воспринималась как теплая весна. Может, бормокины, ледяные великаны и вилейны особым умом и не отличались, но они передвигались большими группами, привыкли к холоду и ни во что не ставили собственную жизнь. Значит, у Нефри-кеша была возможность двинуть свои войска из Сварской, просочиться в Нагорье и напасть.

Джеранский генерал предвидел, что Нефри-кеш так и поступит, по двум причинам. Во-первых, с целью посеять ужас в стране, вытравить у людей ощущение уверенности, возникшее после победы у Свойна. Кроме того, сулланкири, казалось, наслаждался жестокостью, ради жестокости. Если есть армия и возможность использовать ее, почему бы не сделать этого?

Во-вторых — и это было делом величайшей стратегической важности, — он таким образом заставил бы Адроганса реагировать. Деревушки и другие населенные пункты были разбросаны по всему Нагорью, и, как ни старайся, — всех не защитишь. Адрогансу пришлось бы распылить силы в разных направлениях, гоняясь за нападающими, способными исчезать, точно призраки. При этом его люди выматывались бы, боевой дух падал, а жители Нагорья наверняка начали бы роптать, видя, что он не в состоянии отразить атаки врагов.

Существовали, однако, и два обстоятельства, могущие послужить помехой действиям Нефри-кеша, о важности которых, по мнению Адроганса, он не подозревал. Первое состояло в том, что в бытность свою человеком он был выдающимся военачальником. Адроганс знал, что Кенвик Норрингтон был не ровней ему даже в лучшие свои времена, но все же, стоило признать, в военном деле он разбирался хорошо. Это означало, что Норрингтон может учесть соображения относительно военных действий в зимнее время и рассчитывать, что Адроганс постарается в это время спокойно отсидеться. Это давало Адрогансу преимущество, потому что его солдаты могли воевать зимой.

Второе упущение Нефри-кеша состояло в том, что он плохо знал своего врага. Ему ничего не было известно о ийрунах и, уж тем более, о том, что Адроганс связан с ними. Маги — и боевые маги в его собственной армии не являлись исключением, — склонны рассматривать жусков как магическую диковину, не более того. И, похоже, Кайтрин придерживалась той же точки зрения. В противном случае она давно постаралась бы их уничтожить.

Поскольку Нефри-кеш был уверен, что его враг не может сражаться зимой, и не знал, что ийрун снабжает вражеского военачальника информацией о передвижении авроланских войск, Адрогансу не оставалось ничего другого, как сражаться зимой. По дороге на Сварскую располагалось несколько ключевых пунктов, и их захват может обойтись дорого для освободительной армии — в том случае, если они окажутся защищенными. К весне, несомненно, так и будет. Значит, нужно как можно быстрее нанести удар по максимально глубокой точке захваченной авроланами территории. Таким образом, он спасет армию, без которой осада Сварской окажется невозможной.

Конечно, подавляющая часть армии генерала не была приспособлена к военным действиям в заснеженных лесах Нагорья, однако у него имелось два отряда, достигших больших успехов в операциях как раз такого рода. Горные стрелки были выходцами из Нализерро и своей стойкостью перед лицом трудностей произвели впечатление даже на жителей Нагорья. Черные Перья из Локеллина тоже хорошо сражались при Свойне. Их предводительница, госпожа Гилсаларвин, все еще остро переживала свои разногласия с Адрогансом, но она и ее солдаты воспользуются любой возможностью, чтобы доказать свою ценность.

Адроганс медленно кивнул. Да, он пошлет горных стрелков и Черные Перья выследить и уничтожить проникшие в Нагорье отряды Нефри-кеша. Убраться оттуда после этого, конечно, будет делом посложнее, но и это можно устроить. Если ему удастся захватить северный брод на реке Свар, а потом и цитадель Трех Братьев, охраняющую путь через Южное Ущелье, тогда к весне дорога на Сварскую будет открыта.

Пфас захихикал.

— Чем теплая зима хуже ранней весны?

— Ну, не такая уж она теплая в отношении всяких забот, дядя, — улыбнулся Адроганс. — Однако тех, кто нас ненавидит, ждет немало сюрпризов.

ГЛАВА 16

Уилл с улыбкой наблюдал за тем, как Ворон разворачивает сверток. Внутри обнаружилась сладкая лепешка.

— Я не украл ее, не думай.

Ворон вскинул бровь:

— Но ведь и не купил? Булочник был счастлив сделать подарок Норрингтону.

Уилл удивленно вытаращил глаза.

— Как ты узнал?

Рассказать Ворону об этом не могли, поскольку никто не знал, что Уилл собирается навестить его в тюрьме. Парнишка рассчитывал, что если явиться неожиданно, ему удастся использовать свои статус Норрингтона, — охранники пропустят его без особых возражений. Так и произошло. Охрана не изъявила особого желания задержать его, в особенности когда он заверил ее, что не вооружен и что это посещение жизненно важно для окончательного разгрома врага.

Лепешку он получил в соседней лавке, где Уилл подолгу торчал, изучая тюрьму и охрану. Хозяин — пожилой розовощекий человечек, такой толстый, что ходил вперевалку, — завернул сдобную лепешку и немного торжественно протянул сверток Уиллу. И Уилл понял, что это искренне, не напоказ, поскольку в лавке они были одни и производить впечатление было не на кого.

Уилл поблагодарил его и направился в тюрьму. Охранники начали было расспрашивать его, однако самоуверенный тон и маска, которую он получил от короля, произвели на них впечатление, и его пропустили. Повели Уилла не вниз, в подвал, а как ни странно, наверх. Парень обнаружил Ворона в маленькой, однако чистой и весьма теплой комнате. Окно, пусть и закрытое решеткой, пропускало солнечный свет. Нехитрую обстановку составляла койка, соломенный матрас, ночной горшок, маленький стол и два стула — все в хорошем состоянии. Горшок прикрывала крышка.

Ворон улыбнулся ему:

— Ну, я мог бы сказать тебе, что такую мысль мне подсказал узел на веревке, которая перетягивала сверток. Такой узел говорит о том, что то, что находится внутри свертка, является подарком. Но ты мог случайно завязать его таким образом.

Уилл нахмурился:

— Так что же на самом деле?

— У тебя нет кошелька. Значит, нет и денег.

Уилл удивленно открыл рот, но тут же закрыл его:

— Старые привычки не умирают.

— Ну, Уилл, это не так важно. Дар принят, — Ворон подсел к столу. — Я слышал, ты разговаривал с королем Скрейнвудом?

— Вам, наверно, принцесса рассказала.

— Да, когда приходила в последний раз, — лицо Ворона просветлело. — У меня создалось впечатление, что ваш разговор прошел не слишком гладко.

Уилл заерзал на стуле:

— Он хотел, чтобы я наврал про вас, наговорил всяких гадостей. Ну, а я отказался.

Улыбка Ворона совсем не сочеталась с проницательным, цепким взглядом:

— И только? Уилл пожал плечами:

— Он ударил меня, дурак этакий. Что мне было делать? Я защищался, и все пошло наперекосяк.

Ворон нахмурился, а потом даже приподнялся со стула, пристально вглядываясь в лицо паренька:

— Король отнюдь не дурак. И если ты будешь придерживаться другого мнения, он может причинить тебе серьезный вред. До сих пор он думал, что управляет тобой, что из-за тебя нечего беспокоиться. Теперь все иначе. А иметь такого врага — весьма скверно, доказательством чего служит мое нынешнее положение.

— Да знаю я, знаю, — Уилл вскинул руки. — С тех пор уже неделя прошла…

— Однако ты рассказал об этом принцессе всего два дня назад.

— Ну, я вел себя примерно и все такое. Король явно успокоился, иначе меня сюда не впустили бы.

— Тебя могут не выпустить.

Уилл вздрогнул от этого предположения, но не успел возразить, что, дескать, может с легкостью выбраться отсюда, как послышался скрип поворачиваемого в двери ключа. Парень повернулся и замер, открыв рот.

Дверь распахнулась, в комнату вошел высокий мужчина, одетый в простой охотничий костюм. На шее у него висело серебряное ожерелье с эмблемой, изображающей полурыбу-полуконя; лысеющуюголову перехватывал узкий золотой обруч; тронутая загаром кожа образовывала сеть морщинок вокруг глаз, а в том, что когда-то было пышной шевелюрой, было заметно больше седины, чем темных волос. Двигался мужчина, однако, уверенно и быстро, словно был моложе, чем казался на первый взгляд.

Ворон опустился на колени и склонил голову:

— Ваше величество.

Уилл, удивленно тараща глаза, вскочил со стула и тоже рухнул на колени.

— Ваше величество.

— Поднимитесь, вы, оба, — король Август из Альциды повернулся к надзирателю. — Можете идти.

Два телохранителя, сопровождавшие короля, проследили, чтобы надзиратель вышел в коридор и спустился по лестнице, а, значит, не мог ничего услышать.

Ворон предложил свой стул королю и кивнул на лепешку:

— Я мало что могу предложить вашему величеству, но все, что есть, ваше.

— Нет, друг мой, не беспокойся. Ты и без того столько сделал для мира, а в ответ не получил никакой благодарности. Чтобы я лишил тебя даже этого маленького удовольствия… Нет, — король взмахом руки велел Ворону сесть на койку и тяжело откинулся на спинку стула. — Я был очень невнимателен к тебе все эти четверть столетия и обязан перед тобой извиниться.

Ворон молча смотрел на короля, сощурив глаза; Уилл заметил, что у него дрожит нижняя губа. Чувствовалось, что слова короля трогали Ворона до глубины души.

Август поднял голову и устремил взгляд в пространство.

— Ты можешь подумать, Хокинс, что, говоря тебе все это, я забочусь о собственных интересах. Если ты судишь меня сурово, я не стану возражать, потому что заслужил это. Я предал тебя. Я мог бы возразить, что меня не было на месте, когда тебе понадобилась моя защита, но это не оправдание. То, как с тобой поступили в Ислине, непростительно, и мне следовало быть там.

Ворон посмотрел на свои ладони и медленно покачал головой:

— Вы были с армией в Окраннеле, спасали людей. Это важнее, чем судьба одного человека. Вам и без меня было о чем подумать.

— Ты слишком легко прощаешь меня, Хокинс. О том, что с тобой случилось, мне могли бы сообщить по арканслате. Всех деталей я, конечно, не знал, но в одном был уверен — ты никого не предавал. Я помню ту последнюю ночь около лагерного костра, и знай — тогда я говорил правду. Я был бы счастлив, если бы ты поехал со мной в Окраннел. Хорошо хоть, что меня сопровождал твой брат, Саллит. Хотя я не знал, какие обвинения против тебя сфабриковали, — король вздохнул. — Вернувшись из Окраннела, я женился, что, соответственно, сопровождалось бесконечными праздниками. А потом я занимался тем, что помогал становлению окраннелского двора в изгнании, создавал семью, и все это потребовало множества хлопот, а ты не давал о себе знать. Я не хотел забывать о тебе, но ты же мне не напомнил.

Ворон кивнул и попытался заговорить, но получилось у него лишь с третьего раза. Когда ему, наконец, это удалось, голос звучал напряженно, но в то же время мягко:

— После того как с меня сорвали маску, я, ну, мало что помню. Я бродил где-то. Воркэльфы, из-за пророчества, приютили меня в Низине. Я только и делал, что рыдал, ни слова без слез не мог выговорить…

Король опустился на колени перед Вороном и положил руки на его поникшие плечи.

— Если бы я знал, друг мой…

Ворон обессилено похлопал короля по руке:

— Ваше величество, вам надо было думать о мире. Я не стоил ваших тревог. Я был никто. Я был ничто. Потом Резолют вернулся в Ислин и нашел меня.

— Знаю. Обнаружив тебя, он пришел ко мне. Он многое прояснил для меня. Я принялся расспрашивать отца, и он рассказал, что произошло. Я взорвался, говорил, что хуже с тобой могла обойтись разве что только Кайтрин. Он ответил: «Кровь одного человека — небольшая лужица, а Кайтрин затянула бы нас в океан». Пожертвовать тобой казалось не такой уж большой ценой за то, чтобы сохранить стабильность мира.

Ворон вскинул голову:

— Значит, вы уже двадцать пять лет знаете, кто я такой?

— Да, — король сделал глубокий вдох. — Как принц, я не мог сделать многого, однако делал то, что было в моих силах. Принял меры, чтобы компания твоего друга Плейфера получила льготный торговый статус, и Резолют в качестве моего представителя собирал взносы, необходимые, чтобы это соглашение сохраняло силу. Ты возобновил знакомство со своим другом, и его компания обеспечивала тебя транспортом и деньгами. Плейфер не знал, что мне известно, кто ты такой, и, следовательно, не мог рассказать тебе о моем покровительстве.

Ворон медленно кивнул:

— Да, теперь многое обретает смысл. Раунс был более чем великодушен, временами я даже опасался, как бы он ни прогорел. Он отдал бы мне все, я понимал это, однако приятно сознавать, что его усилия были щедро вознаграждены.

— Он не должен был пострадать. И, да, ты прав, он сделал бы для тебя все. Известно ли тебе, что это он покровительствует бардам, воспевающим подвиги Ворона? — Август поднялся и снова сел в кресло. — Я старался услышать как можно больше этих песен, надеясь отыскать в них зерна правды. Вы с Резолютом продолжали борьбу. Как хотелось и мне присоединиться к вам! Однако единственное, что я мог сделать, это оказывать поддержку барону Дракона.

— И вы хорошо справлялись, — Ворон нахмурился. — Он знал, кто я, хотя мне только в конце стало известно об этом. Он подал мне знак.

Король кивнул:

— Он знал, да, хотя в открытую мы никогда не говорили о тебе. Обсуждал ли он это с кем-нибудь еще — мне неизвестно. Сохранение тайны представлялось лучшим способом обеспечить твою безопасность.

И тут Уилл, который до сих пор просто сидел и слушал, внезапно дернулся:

— Как у вас язык поворачивается говорить такое?

Август взглянул на паренька:

— То были опасные времена, Уилл.

— А это разве оправдание? — молодой человек вскочил, сердито глядя на короля. — Являетесь сюда и рассказываете Ворону, что уже давным-давно знали, что его осудили несправедливо? Понимали, что это разрушает его жизнь, и не делали ничего?

— Уилл! — ноздри Ворона гневно затрепетали. — Это же король!

— Плевать! — Уилл упер кулаки в бедра. — Король Скрейнвуд хотел, чтобы я наговорил на Ворона, а вы сидите здесь и заявляете, что ни словечка не промолвили, чтобы опровергнуть возведенную на него ложь? И при этом называете его другом? А ты, ты, — он посмотрел на Ворона, — позволяешь ему называть тебя другом? — Двое мужчин, широко распахнув глаза, не сводили с парня взгляда. — Все постоянно стремятся запутать окружающих, так что ничего не поймешь. Все скрывают свои подлинные чувства. Там, на улицах, ходят люди, которые избили бы меня до смерти за то, что я вор, но раз я — Норрингтон, они готовы своими руками отдать мне все, что я мог бы украсть. И все равно они ненавидят меня за то, что я вор, но притворяются и говорят, что я — их единственная надежда. И знаете, что? Я слышал даже, как все говорят, что Хокинса следовало принести в жертву, потому что, если людям станет известно о намерении Кайтрин вернуться, они испугаются и страна погибнет, и прочее в том же духе. Заодно и вам не надо беспокоиться, сгоняя людей в армию и посылая их умирать неизвестно за что. Если так с ними обращаться, они и вести себя будут, как испуганные овцы. А может, лучше дать им в руки копье и указать, откуда исходит угроза их жизни? Может, тогда окажется, что они храбрые, стойкие, и мужественные?!

Уилл указал пальцем на короля Августа:

— Я знаю, вы храбрый и все такое прочее. Я знаю, вы хороший король. И вы мой король, что бы там Скрейнвуд ни болтал. Никто не выкалывает вам глаз на монетах. Но все же, что касается Ворона, вы ведете себя, как слепец. Кайтрин передала через него, что вернется, однако, спасая свои головы, вы все не позволяете никому узнать о ее предостережении, и поэтому никаких приготовлений к ее возвращению не ведется. И вот что интересно. Никому не приходит в голову, что, будь вы готовы к ее возвращению, она, может, и поостереглась бы делать это?

— Уилл! Хватит, — Ворон встал и развел руками перед королем. — Ваше величество, простите.

— Нет, нет, все в порядке, — Август махнул рукой, приглашая Ворона сесть. Когда тот снова опустился на койку, король взглянул на Уилла. — Ты ждешь ответа или просто выплескиваешь на меня свое негодование?

Уилл проглотил эту подколку:

— Хочу услышать ответ.

— Хорошо. Я отвечу тебе, но не потому, что ты дворянин, или Норрингтон, или даже гражданин моей страны. Я отвечу тебе, потому что ты первый человек, который задает вопросы, мучающие меня годами.

Голос Августа звучал все так же глубоко, но опустился практически до шепота:

— Может, ты и прав, Уилл, говоря, что простой народ не задрожит от страха, узнав об угрозе вторжения с севера. Может, это относится к большинству людей. Но даже ты видел, как влияет на других паника и тревога хотя бы одного. С этим можно бороться, но в те времена, когда Хокинс был принесен в жертву, тревогой оказались «заражены» правители. Разум не сумел взять верх. Принимая решение, которое усыпило их опасения, в глубине души правители понимали, что лечат симптомы, а не болезнь. Пока я не взошел на трон — пока королева Карус не заняла место своего отца, и пока другие, способные ясно мыслить, не встали во главе своих стран, — решение не подлежало пересмотру. Предпринять попытку вспомнить историю с Хокинсом означало поставить королей перед необходимостью признать свою ошибку. Плюс ко всему, это могло вызвать у их наследников сомнения в правдивости легенд, связанных с именами предшественников. Хокинс и его судьба превратились в мелочь по сравнению со всем вопросом подготовки к возвращению Кайтрин.

Уилл нахмурился:

— Вам легко говорить.

— Но так оно и было, и Хокинс понимал это, — король бросил взгляд на Ворона. — Он посвятил себя борьбе с Кайтрин. Другой на его месте запротестовал бы, принялся писать прошения, чтобы восстановить свое доброе имя, а он предал свою прежнюю ипостась забвению и сосредоточился на более важной проблеме: победе над Кайтрин. Я признаю, что вел себя как трус. Я знал, что он делает, и понимал, что его действия доказывают ложность выдвинутых против него обвинений. Говорил себе, что когда-нибудь настанет день, и справедливость восторжествует, но… это произойдет уже после победы над Кайтрин. Таким образом, Хокинс, я подвел тебя и подвел ужасно. Уилл прав, я действительно вел себя по отношению к тебе не как друг.

Ворон улыбнулся:

— Нет, ваше величество, это не так. Вы следили за тем, что я делал, и поняли, что моя миссия гораздо важнее меня самого. Если бы вы спросили, я сказал бы вам то же самое. Лучше час сражаться с Кайтрин, чем тысячу часов пытаться защитить мое доброе имя.

Уилл непреклонно покачал головой:

— Вы увиливаете, вы оба увиливаете. Зло есть зло. Причинить вред Хокинсу означает помочь Кайтрин. Кайтрин — зло, значит, причинить вред Хокинсу — тоже зло. И никакими вежливыми словами этого не изменишь.

В голосе Августа послышались раздраженные нотки:

— Значит, это я — зло, и меня можно сурово судить за это? Да, Уилл, ты вправе иметь такое мнение обо мне, но как бы ты меня ни судил, я осуждаю себя еще более сурово. Утешает меня одно: я понимаю, что борьба с Кайтрин — это лучшее, на что я способен. В этом я не признаю никаких компромиссов. Хокинс может простить меня, а может и не простить. Я могу исправить его положение или нет. Но вот что касается борьбы с Кайтрин, тут никаких «или» для меня быть не может. Это ни в коем случае не безупречное решение, но лучшее — в сложившихся обстоятельствах.

На мгновение Уилл заколебался. Он был возмущен тем, как король обходится с его другом, и испытывал страстное желание выплеснуть это свое возмущение — вопреки тому, что рассуждения Августа казались ему логичными. Хотя… если я так поступлю, то буду не лучше всех этих королей, из страха допустивших уничтожение Хокинса. От этой мысли все внутри у него сжалось и во рту возник мерзкий кислый вкус.

Уилл вздохнул:

— Что касается борьбы с Кайтрин… тут вы правы. Хотя это не означает, что с Вороном поступили правильно.

— Нет, не означает, и мы найдем способ исправить содеянное. Если мне придется разорить Альциду, чтобы расплатиться с бардами за песни, в которых позор Хокинса был всего лишь ловушкой, в которую угодила Кайтрин, так я и поступлю, — король печально улыбнулся. — Это если мы победим ее. Если же нет, тем, кто останется в живых, будет все равно, и им останется петь песни лишь о страданиях, выпавших на их долю.

ГЛАВА 17

Шагая по заснеженным улицам Мередо, Керриган Риз вздрагивал, но не от зимнего холода. Погода, как это ни удивительно, казалась ему бодрящей; в голове прояснялось, что сейчас было жизненно необходимо.

Встреча с магистром Сиреттом Каром произошла около двух недель назад, а сегодня утром он получил приглашение в вильванское консульство, составленное в самых вежливых выражениях. Защитные печати на нем были сконструированы хитроумно и с особой тщательностью. И, без сомнения, к их созданию приложил руку магистр, долгие десятилетия обучавшийся на Вильване. Судя по «почерку» заклинаний, это не был кто-то из бывших наставников Керригана, хотя молодой маг не сомневался, что при встрече узнает этого человека.

Он попытался обсудить приглашение с Уиллом, когда тот вернулся из тюрьмы после разговора с Вороном, но уж очень парнишка был раздражен. Уилл немедленно поинтересовался, почему человек, пославший записку, не просто подписался, а вместо этого ударился во всякие ухищрения, словно пытаясь что-то скрыть.

Керриган не совсем понял, что имел в виду его юный друг, и попытался объяснить, что в царстве магии даже имена имеют силу. Для мага подписываться своим именем очень опасно. Если он называет кому-то свое подлинное имя, это признак величайшего доверия, поскольку другой маг, используя это имя, может создать против особо доверчивого коллеги заклинания невиданной мощи.

Однако Уиллу явно не хотелось во все это вникать, и он просто ушел к себе. Резолюта или Дрени Керриган найти не смог; Ломбо и Квик, конечно, выслушали бы его, однако вряд ли могли посоветовать что-нибудь стоящее. Ломбо, которому не дали возможности прикончить мага, теперь рыскал по всему городу в поисках других жертв и сейчас, по этой же причине, отсутствовал, а сприт просто… ну, капризничал.

Керриган чувствовал, что разрывается между двумя противоречащими друг другу идеями. Орла советовала ему держаться подальше от Вильвана, и он очень серьезно отнесся к словам наставницы. Она утверждала, что есть люди, которые могут пожелать уничтожить его из страха перед его могуществом. В последнее время молодой маг начал постепенно осознавать, что и впрямь очень силен. На Вильване, в постоянной изоляции, у него не было шанса оценить масштаб своих возможностей. Однако магистра Сиретта его способности удивили, он — магистр! — признался, что не в силах принудить Керригана к чему бы то ни было. И вот тут Керриган начал медленно соображать, что же на самом деле видят в нем другие.

В Вильване он жил, словно укрытый от всего остального мира невидимым покровом. Позже обрушившиеся на него события начали прорывать эту защитную ауру. Он видел, как умирают люди, и даже сам убивал, пусть и не напрямую. Потерял свою наставницу и друзей, испытал физические и моральные страдания, которых никогда не знал прежде.

Не менее важным стало и то, что отношение к нему людей тоже начало меняться. Уилл, правда, зачастую вел себя с ним, как с ребенком, зато другие явно видели в нем взрослого человека. Барон Дракона втайне доверил ему фрагмент Короны Дракона. Генерал Адроганс возложил на него обязанности величайшей важности. Независимо от его внутреннего восприятия своей персоны, они видели в нем взрослого и сознательного мужчину и соответственно поручали ему взрослые задачи.

Сам Керриган не чувствовал себя взрослым, однако понимал, что быстро приближается к этому состоянию. Может, на Вильване его боялись именно как ребенка, наделенного невероятной силой? Ответа на этот вопрос он не знал, но допускал, что такое вполне возможно. И, если дело обстоит именно так, будет ли это ответственным и взрослым поступком — пойти в консульство и дать им возможность удостовериться, что он не тот, кого стоит опасаться?

Да, будет, он отчетливо понимал это. И вместе с тем сознавал, что их ход рассуждений основан на их страхе перед его незрелостью. Но что, если существует и другая проблема? Может, они опасаются, что интенсивное обучение повредило его в уме и он может стать вторым Урулфом Кируном? Если да, то, сколько бы он ни протестовал, что бы ни доказывал, убедить их в обратном ему не удастся. Если они думают, что он безумен или, по крайней мере, движется в этом направлении, то из одного страха упрячут его под замок или нейтрализуют каким-либо иным способом.

Именно по этой причине Орла так настойчиво советовала мне держаться подальше от Вильвана. Он покачал головой, медленно прогуливаясь вдоль извилистой Северной реки. То, как он обошелся с Тезер, то, как он разрешил создавшуюся ситуацию с помощью магии, не причинив женщине, по существу, никакого вреда, — вот это вполне изобретательный и по-настоящему взрослый поступок. Он гордился тем, что нашел такое изящное решение, однако понимал, что другие могут обвинить его в том, что он отнесся к Тезер и ее способностям несколько презрительно. Вместо честной дуэли, он применил трюк. Прежде ему категорически запрещались всякие дуэли, и он понятия не имел, по каким правилам они ведутся. А правила, наверняка, существуют, и, согласно им, вряд ли можно вот так просто обрушить на противника снежную лавину.

Просто, защищая свою жизнь, он простодушно продемонстрировал врагам, насколько на самом деле может быть опасен.

Керриган выдохнул облачко пара. Если бы не предостережение Орлы, ему и в голову не пришло бы задумываться над такими вещами. Он решил бы, что это приглашение ничем ему не грозит. Вполне вероятно, что так оно и есть. Не исключено даже, что сам Великий Магистр хочет выразить восхищение тем, что он уже успел сделать. Если бы не предостережение Орлы, он, скорее всего, отправился бы консульство, прихватив с собой фрагмент Короны Дракона, и передал бы его в высшие инстанции.

Все эти мысли кружились у него в голове, словно снежинки, танцующие на ветру над улицами, по которым он шел. Справа от него в тени здания детский голос позвал на помощь. Повернувшись, чтобы посмотреть, в чем дело, Керриган увидел летящий в его сторону снежок. Времени поднырнуть не оставалось; его захватили врасплох, что подтверждал и зловредный детский смех.

Снежок угодил прямо в цель, однако Керриган не почувствовал ни удара, ни холода, ни боли. Костяная броня словно выросла из его плоти, защитив лицо маской, которой позавидовал бы любой житель Ориозы. Толстые края пластины надежно защитили глаза от снега, — маг даже не мигнул.

Поэтому он и увидел, как ужас отразился на лице мальчишки, ведь, едва коснувшись костной пластины, снежок просто взорвался. Глаза паренька стали напоминать блюдца, а ехидный смех застрял в горле. Второй снежок выпал у него из рук, и хулиган бросился наутек. На бегу бедняга поскользнулся, упал лицом в снег, но тут же вскочил и рванул дальше.

Пластина втянулась в кожу, и Керриган стряхнул варежкой остатки снега. Заклинание, способное окружить его непроницаемой броней, было разработано по приказанию Вильвана для защиты Керригана. В прошлом его применял один-единственный маг-человек: Урулф Кирун. А может, в это защитное заклинание был сознательно вложен знак угрозы?

Керриган был полон решимости принять взрослое решение по поводу приглашения, однако, одолеваемый сомнениями, оставался на северном берегу реки. На противоположном берегу находилось консульство, и маг заранее решил, что если уж пересечет реку, то не станет возвращаться. Однако заставить себе перейти на другой берег он никак не мог.

Если Орла была права, то каждый шаг в сторону консульства увеличивает угрожающую ему опасность. Если же она ошиблась, а он прислушается к ее словам, то тем самым навсегда лишит себя возможности продолжать обучение и поддержки со стороны Вильвана, а поддержка острова магов могла стать очень полезной в борьбе против Кайтрин. И Керриган никак не мог понять, что же именно подталкивает его следовать совету Орлы: осторожность или уступка детским страхам.

Всю жизнь его учили, учили, учили, а ради чего — забыли объяснить. Он всегда считал, что его готовят к сражению с Кайтрин, но никто никогда не ему рассказывал, каким образом он сможет соответствовать всеобщим ожиданиям. То, что он прав в своих предположениях относительно ожидающей его схватки с Кайтрин, вытекало хотя бы из того, что Вильван позволил ему и Орле сопровождать Адроганса во время экспедиции в Окраннел. Однако кто знает? Может, теперь там, в Вильване, на все смотрят иначе?

Опять вопросы, вопросы — и никаких ответов. Он не хотел поддаваться страхам, но трудно провести четкую грань между страхами ребенка и осторожностью взрослого. Ясно одно: все его вопросы так или иначе вращаются вокруг Вильвана. Каковы их намерения в отношении него? Чего они от него потребуют? И ответы он сможет получить только в консульстве.

Значит, нужно идти.

Керриган решительно ступил на узкий пешеходный мостик над темной, медленно текущей водой. Ранний холод еще не успел образовать на ней твердую корку, однако лед наступал с берегов и уже коснулся некоторых опор низкого моста.

Посмотрев вниз, вдоль покрытых изморозью опорных столбов, юный маг заметил в воде какое-то золотистое мерцание. Приглядевшись получше, он обошел край перил и начал неуклюже спускаться по крутому склону. С трудом юноша уселся на корточки у основания моста, где полумрак позволял разглядеть, что же именно находится под водой.

Там, наполовину занесенный илом, лежал рубиновый фрагмент Короны Дракона!

Керриган понятия не имел, как артефакт оказался в реке, но не сомневался, что оставлять его тут нельзя. Он начал продвигаться вперед. Снег захрустел под левой ногой, обутой в тяжелый ботинок, Керриган аккуратно подтащил следом правую. Медленно и осторожно он сполз на маленький ледяной уступ, снял варежки и приготовился сотворить столь хорошо известное ему заклинание левитации.

Пристально глядя на воду, постарался сфокусировать размытое изображение, чтобы поймать фрагмент, когда тот взлетит. Внезапно Керриган ощутил присутствие магии и осознал, что никакого фрагмента в воде нет и что это всего лишь часть какого-то заклинания. Часть заклинания, использовавшего мои воспоминания, чтобы создать нужный образ.

Что-то зашевелилось в отражении моста, что-то, затаившееся между опорами. Керриган начал поворачиваться, чтобы взглянуть, что же это, но тут что-то тяжелое толкнуло его в спину. Броня тут же поднялась, чтобы помешать нападению, но в Керригана попал отнюдь не снежок. Его с силой бросило вперед, прямо на тонкий лед, который с треском раскололся.

Керриган оказался в ледяной воде. От неожиданности он выдохнул. Погружаясь глубже, он выпускал пузыри драгоценного воздуха. В панике юноша ринулся обратно, к поверхности, но тяжелая зимняя одежда тянула вниз. Силясь избавиться от пальто, он с мясом вырывал пуговицы, и тут свет наверху начал тускнеть.

Что-то еще с плеском рухнуло в воду. Керриган посмотрел вверх, от всей души надеясь на помощь, и перевернулся лицом вверх. Странная темная фигура тотчас оказалась у мага за спиной, и потом что-то вцепилось в него, крепко ухватив за пояс. Керриган воспрял духом.

И тут его потащили дальше, на глубину.

ГЛАВА 18

Прибыв в Университет, Изаура, как ее просили, сразу же направилась в Главный Зал Магии — не то, чтобы ей этого очень хотелось, просто она осознавала, что в этом состоит ее долг. Ее мать снова борется за жизнь своего народа; поэтому она оставила Изауру вместо себя. Нескарту, глава Университета, сулланкири, сведущий в магии больше всех остальных, сообщил, что ему требуется помощь Изауры в каком-то деле. Ей передали, что он ждет ее в Главном Зале Магии. Девушка решила, что ей предстоит очередная демонстрация магических возможностей для его учеников, а ей всегда нравилось учить их.

Однако, добравшись до зала, расположенного в самом сердце школы, Изаура была удивлена. Миновав высокую арку, она оказалась на самом верху длинной лестницы, круто уходящей вниз, к арене. По кругу на каменных террасах стояли деревянные столы и стулья, обеспечивающие ученикам рабочее место. Однако главной особенностью этого зала была круглая кафедра, которую в назидание публике украшали изображения великих магов. Большинство учеников с нетерпением ожидали того момента, когда их пригласят сюда для демонстрации способностей, поскольку успешное прохождение этого ритуала означало то, что они достойны помогать императрице в военных действиях.

Однако на этот раз нетерпеливые взгляды не встречали Изауру, потому что все сиденья были пусты. На арене ее поджидали трое, и только одного из них девушка знала. Он принял облик небольшого худого человека, вот только очертания его не были четкими. Фигура его была объемной, но глаз отказывался воспринимать ее ширину, высоту и толщину, поскольку все тело непрерывно меняло цвет — словно бензиновая пленка на темной поверхности воды. В целом преобладал черный цвет, но кое-где сияющие голубые, зеленые, красные и золотые линии плавно сменяли друг друга, а кое-где они неожиданно вспыхивали, будто молнии.

И только глаза Нескарту не менялись. Они пылали фиолетовым пламенем, словно две магические сферы, и это дикое, яростное пламя содержало в себе всю безграничную мудрость сулланкири. Когда-то он был известен под именем Хеслин и проходил обучение на Вильване. Он присягнул на верность императрице и получил огромную силу, познал мощнейшие заклинания. Именно он создал Университет и помог Кайтрин сотворить новых сулланкири.

Губы его не дрогнули, голос не нарушил тишины в зале, но его слова отчетливо прозвучали в сознании девушки:

Я рад, что ты так быстро пришла, Изаура.

— Этого желает моя мать, лорд Нескарту.

Изаура медленно спускалась по ступеням, не обращая внимания на холод камня под босыми ногами. Чтобы не споткнуться, она высоко подняла край юбки. Настолько, насколько позволяла скромность.

Один из двух незнакомцев разглядывал ее с таким видом, словно хотел, чтобы она вовсе избавилась от юбки, причем отнюдь не в; целях безопасности. Высокий, стройный мужчина с роскошными темными волосами и самоуверенной улыбкой, свидетельствующей о том, что он прекрасно знает, насколько привлекательным находят его другие, был одет в бирюзовую тунику с черным орнаментом в виде паутины. Он гордо задрал подбородок и кивнул в знак приветствия, однако Изаура не подала виду, что вообще заметила его.

Стоящая рядом с ним женщина заинтересовала ее гораздо больше. Пряди каштановых волос выглядывали из-под кожаной шляпы, пухлая куртка скрывала фигуру, но почему-то казалось, что под курткой женщина вовсе не толстая. Большие темно-голубые глаза светились настороженностью. Незнакомый мужчина вздрагивал от холода, но она дрожала по другой причине — уж очень ей не нравилось это место.

Нескарту указал на них рукой. Это Азур Паук и Вионна, Королева Пиратов из Вруоны.

Когда Изаура ступила на помост рядом с Нескарту, лицо ее было лишено каких-либо эмоций. Она просто повернулась к гостям и сдержанно кивнула:

— Добро пожаловать в Авролан.

Мужчина начал было говорить, но Вионна заставила его замолчать, толкнув затянутой в перчатку рукой в грудь:

— Кайтрин вызвала нас. Мы проделали долгий, трудный путь, добираясь сюда. Вызов был срочный. Надо полагать, она ждет нас?

— Моя мать не может встретиться с вами сама, но я пришла вместо нее, — упоминание о Кайтрин как о матери явно удивило Вионну, но Изаура сдержала улыбку. — Война на Южных Землях требует от нее величайшего внимания. Обострение ситуации заставило ее принять срочные меры.

— Значит, я вынужден торчать тут и медленно покрываться инеем? — проворчал Азур Паук.

Изаура одарила его полуулыбкой:

— Ты покроешься инеем лишь в том случае, если попытаешься уйти отсюда.

— Это угроза?

Фигура Нескарту увеличилась, цвета замелькали быстрее. Его голос снова зазвучал в голове Изауры, но на сей раз слова предназначались не ей. Девочка просто предупреждает тебя о трудностях путешествия по Авролану. Потрудись немедленно извиниться.

Азур Паук вздрогнул, ведь на него обрушилась вся мощь возмущения Нескарту. Он склонил голову перед Изаурой:

— Пожалуйста, простите, это недоразумение.

Снежноволосая красавица медленно кивнула, поскольку этого требовало ее воспитание, но о прощении не могло быть и речи. Блеск глаз этого субъекта говорил о многом. Он, южанин, в глубине души считает, что ее мать — воплощенное зло. Собственная жадность пересилила в нем страх перед владычицей Севера, но она же не позволила ему разглядеть подлинную Кайтрин, которая ведет борьбу против гнили, сочащейся с Юга. Мать предполагала, что ее могут предать, и Азур Паук показался Изауре самым подходящим кандидатом роль предателя.

Нескарту поднял взгляд на Вионну:

Моя госпожа просила передать тебе кое-что. Ты не сумела уничтожить Вильван, но она простила тебе это, поскольку ты доставила к нам учеников. Она продолжала доверять тебе, однако ты не оправдала ее надежд и позволила украсть Сапфир Истины. Если бы ты просто отдала его посланцу моей госпожи, он бы не пропал. Из-за тебя она лишилась того, что ей очень дорого.

Вионна вскинула подбородок, ее глаза превратились в узкие щелки:

— И она хочет, чтобы я искупила свою вину?

В каком-то смысле, да. Фигура сулланкири снова уменьшилась до нормальных размеров. Однако тебе придется заплатить определенную цену, чтобы заработать право искупить свою вину. Из-за тебя она лишилась того, что дорого ей; теперь она требует отдать ей то, что дорого тебе.

— И что же это?

Твой возлюбленный.

Судя по выражению лица Азура Паука, он еще даже не успел осознать, что речь идет о нем, а Вионна уже кивнула в знак согласия. Жгут голубой энергии пронзил фигуру сулланкири, вырвался наружу и ударил Азура Паука в грудь. Сверкающая магическая лента, сливаясь с материалом туники, начала обвивать его тело, так что руки несчастного оказались крепко прижаты к корпусу.

— Не делай этого! Вионна, дорогая, не позволяй им так поступать со мной! — его карие глаза расширились от ужаса, когда голубая сеть заскользила вниз, окончательно лишив его возможности двигаться. — Вионна, вспомни, что мы значим друг для друга!

Королева пиратов окинула его холодным взором:

— Ты или смерть. Вот и вся головоломка. Ты немало позабавил меня, однако согреть ночью может и одеяло. К тому же, оно не обижается, если перестает быть центром внимания.

— Вионна!

Женщина оттолкнула своего любовника, и при виде такой жестокости Изаура отпрянула. Мужчина зарыдал. Кровавые слюни смешивались со слезами и стекали по подбородку.

Хватит, Вионна. Ты отдала его моей госпоже. Не порти ее имущество. Жгут энергии стал толще. Он оторвал Азура Паука от помоста и поднял в воздух, будто бы пригвоздив к невидимому распятию. Ты же, тот, кто отныне будет носить имя Спир'скара, вечно грезишь о легендах. С этого самого момента ты станешь частью величайшей легенды. Госпожа решила, несмотря на все твои неудачи, что тебе будет позволено стать новым сулланкири и служить ей. Ты будешь гораздо большим, чем все то, чем ты был раньше. Ты желаешь служить ей?

Изаура вглядывалась в лицо Паука в надежде, что он согласится. Она изучала заклинания, превращающие любое существо в отборного воина Кайтрин. Если тот, к кому они применяются, оказывает сопротивление, то это сопротивление не дает заклинаниям работать в полную силу. Сулланкири, созданные Нескарту, такие как Ганагрей и другие, помладше, по могуществу не сравнятся с теми, над которыми трудилась ее мать. Миралл'мара, Нефри-кеш, Нефри-леш, Нескарту и Ферксиго, вылепленные рукой Кайтрин, стали лучшими ее генералами. Те, что рангом поменьше, были исполнены при содействии Нескарту, а Спир'скара станет первым, кого он сделает без помощи своей повелительницы.

И вот зачем ему нужна я. Пусть Нескарту и обладал необыкновенным могуществом, человеческая суть в какой-то степени мешала ему. Со времени трансформации он многому научился, и все же некоторые аспекты авроланской школы магии ускользали от него. Изаура же, чьей личной наставницей на протяжении десятилетий была сама Кайтрин, понимала суть этой системы. Она могла создать еще более могущественные заклятия и тем самым поддержать и усилить трансформацию.

Ее учили, что магия течет сквозь реальность огромной, вздымающейся волнами рекой, она полна водоворотов, разнообразных течений и смертельно опасных омутов, которые способны затянуть даже очень осторожного мага. Люди же воспринимают магию не как реку, которой она и является, а как озеро, из которого можно черпать материал для сотворения заклинаний. Они осознают все те опасности, что скрывает поверхность этого озера, и поэтому выстроили из заклинаний нечто вроде перил и предупредительных линий, заходить за которые не следует, если не хочешь утонуть.

И хотя все эти предосторожности, без сомнения, и спасли жизнь множеству глупых магов, они же и не дают им проникнуть глубже, к источнику чистой энергии. Терзаемый жаждой человек станет пить любую воду, но, если у него есть выбор, он выпьет ту, что прохладней. Человеческая магия не дает своим последователям достичь холодной воды, и, таким образом, им не суждено осознать, что перед ними простирается огромная река.

Эльфы и урЗрети шагнули немного дальше; они поняли, что в озере есть движение и что одна энергия лучше, а другая хуже. И все же идея реки ускользнула от них. Нескарту научился понимать движение, различать течения, однако безбрежности магического потока не ощущал даже он. Изаура подозревала, что он боится этой необузданной мощи, боится, что может уйти на глубину, а потом не вынырнуть обратно.

Ей и самой было страшно, когда истинная природа магии предстала у нее перед глазами. Мать помогла ей преодолеть этот страх, объясняя и показывая, как читать эту реку. Теперь Изаура умела следовать за потоками, осматриваться, замечать водовороты и омуты. Могла плыть против течения, чтобы добраться до нужного потока.

Азур Паук вскинул голову:

— Я согласен, — он бросил яростный взгляд на королеву пиратов. — Я еще с тобой рассчитаюсь.

Голубая молния вспыхнула, и одежда Азура Паука превратилась в лазурное пламя. Он попытался вскрикнуть, но огонь, что ему пришлось вдохнуть, опалил горло, лишив возможности издавать звуки. Некоторое время он боролся, но потом пламя окутало его плотным голубым коконом. Ноги сами поджались, а руки обхватили колени. Пару секунд голова, локти и пятки оставались на виду, а потом кокон отвердел и стал похож на голубое яйцо с черным орнаментом в виде паутины на поверхности.

Яйцо парило в воздухе.

Вионна отпрянула.

— Что вы с ним делаете?

То, что очень порадует мою госпожу. То, что позволит ему выполнять все ее желания. Нескарту перевел взгляд на Изауру, — его глаза сместились с лица и поплыли к левому уху. Ваш выход, принцесса.

Изаура сделала глубокий вдох, потом медленно выдохнула, закрыла глаза и сотворила простое заклинание, позволяющее видеть магическую реальность. Вионны там не оказалось вообще. Нескарту выглядел почти как обычно, а зал вокруг мерцал зеленым — остаточный эффект магии.

Человек внутри яйца казался серым, словно пепел. Сделав шаг вперед, Изаура перешла к следующему заклинанию. Она подняла руки, и они прошли сквозь скорлупу, как будто ее не было вовсе. При желании, она могла бы, минуя грудную клетку, дотянуться до бешено колотящегося сердца Азура Паука и умиротворяюще погладить его. Она знала, так можно, поскольку видела это на примере животных. Однако ее мать делала это только ради того, чтобы Изаура научилась заставить сердце биться снова, прежде чем душа покинет тело.

Положив руки ему на голову и Грудь, девушка сконцентрировалась, чтобы ощутить, как река плещется вокруг нее. Она почти ничего не видела и не слышала, однако течения проносились мимо, сплетаясь и расходясь, — иногда игриво, иногда возмущенно. Особо яростные она пропускала мимо, но наконец нашла то, которое ее полностью устраивало. Изаура впитала его в себя, а затем направила на мужчину в коконе.

Чистейшая магическая энергия хлынула внутрь, растворяя физическую оболочку человека с такой же быстротой, с какой кипящая вода растворяет чернильный камень. Энергия бурлила и вздымалась внутри яйца, стремясь вырваться за его границы. Амплитуда волн достигла максимума, а потом пошла на убыль.

Теперь настала очередь Нескарту. Последовала целая серия заклинаний, и его энергия тоже устремилась внутрь кокона. Изаура ощутила всплеск магии урЗрети, что вряд ли могло удивить, поскольку речь шла о трансформации. За ней последовала эльфийская магия, а за ней человеческая. Потом появилось нечто совсем уж странное. Кое-что Нескарту, по всей вероятности, изобрел сам, но хотя его заклинания имели человеческие корни, сплетались они по-другому, и узнать не представлялось возможным.

Может, это есть предательство, которого опасается моя мать?

Ответа, естественно, не последовало, а между тем магия сулланкири продолжала свое дело. Азур Паук вздрагивал и извивался. Его дух пытался выкарабкаться из новой формы, в которую оказался заточен. Изаура чувствовала его ярость и ужас, но не испытывала жалости. Страх — его можно понять, однако девушка знала, что мать щедра на награды за служение ей. В мире, свободном от тирании Юга, он станет одним из величайших героев, которому будут поклоняться все.

Ну, вот и все, принцесса.

Изаура кивнула, освободила руки и отступила на прежнее место. Она избавилась от остатков наложенных заклятий и улыбнулась Вионне:

— Все прошло хорошо.

Побледневшая королева пиратов широко распахнутыми глазами смотрела на парящее в воздухе яйцо.

— Что вы сделали?

Нескарту метнул в яйцо последний сгусток энергии. Оно полыхнуло ослепительной голубизной и медленно стало уменьшаться. Сначала оно стало размером с человеческий торс, потом меньше, все меньше, и так до тех пор, пока не стало похожим на куриное. В конце концов яйцо подплыло к Вионне, и она подставила под сложенные лодочкой руки. Магическая нить, связывающая кокон с сулланкири, лопнула, и Вионна еле удержала его в руках.

Теперь он будет отдыхать. Держи его ближе к себе, прижимай покрепче — ради сохранения тепла; его, не твоего.

Она замотала головой:

— Я вам не курица, чтобы яйцо высиживать.

Мысль Нескарту хлестнула ее. Ты то, что желает видеть в тебе моя госпожа. Ты не курица, а курьер. Уже завтра Спир'cкару должен оказаться в Мередо.

Вионна нахмурилась:

— Это невозможно. Путь туда займет месяцы.

Моя госпожа знает, что ты не справилась с тем, что возможно, и не будет ставить перед тобой невыполнимую задачу. Тебя доставят туда. Когда окажешься на месте, вскрой яйцо и выпусти Спир'скару.

— А это не опасно? — королева пиратов покосилась на яйцо. — Он и раньше часто бывал недоволен мной, а теперь и вовсе…

Он будет делать то, что ему приказано, а сейчас ему приказано не причинять тебе вреда. Ты должна выполнить еще одну важную задачу — взять с собой принцессу.

Серебристо-серые глаза Изауры от удивления стали еще больше.

— В Южные Земли? Я еду на юг?

Так пожелала Ваша мать, принцесса. Вы отправитесь туда и будете следить за происходящим. Таково желание королевы. Она хочет, чтобы вы привезли копию рубина, с ее помощью, возможно, можно будет вернуть Камень Истины. В мыслях сулланкири прослеживалось нечто, доставляющее ему удовольствие. В Мередо, принцесса, вам предстоит научиться многому, многому из того, что определит ваше будущее.

Изаура улыбнулась было, но вдруг ее охватила дрожь. Никогда раньше она не осмеливалась покидать пределы Авролана. Если она жаждала узнать что-то об окружающем мире, мать рассказывала ей о нем, и описываемая картина страшила девушку. Изауру пугало то, что с ней будет, и еще больше она боялась не оправдать надежд матери.

Но принцесса кивнула:

— Я исполню то, что мне велят, Лорд Нескарту.

Конечно же, исполните, принцесса.

Цвета в его облике стали сменять друг друга быстрее.

— А ты, Вионна?

Королева пиратов взглянула на яйцо и вздохнула:

— Похоже, у вас тут принято делать то, что тебе велят. Я не стану вас разочаровывать.

Очень хорошо. Поступить иначе было бы неверно. Сулланкири взмахнул рукой влево. Идите и насладитесь дарами, которые императрица жалует своим союзникам. Сегодня вас ждет наслаждение, а завтра вы сможете заслужить еще большую награду.

ГЛАВА 19

Принцесса Алексия осторожно улыбнулась, войдя в зал для приемов, где уже начался суд над Вороном. Помещение было не то что бы маленькое, но намного меньше, чем тронный зал дворца. В отличие от последнего зал для приемов не подвергался серьезным перестройкам. Здесь мощные колонны все также поддерживали сводчатый потолок, но на стенах теперь не было деревянных панелей. Вместо этого на них были развешены гобелены, на которых были изображены сцены из древней истории. Впрочем, некоторые панно нуждались в серьезной реставрации.

В глубине узкой прямоугольной комнаты располагалось три трона. Тот, что стоял посередине, был слегка отодвинут назад. На нем сидел Принц Линчмир. И хотя Алексия знала, что ему было где-то за тридцать, приятные и спокойные черты лица давали неверное представление о его возрасте. Принц столь откровенно опирался на спинку трона, что даже свирепый внешний вид, который придавала ему маска, не мог восполнить ему нехватку сил и бодрости. Свидетельские показания он слушал рассеянно и невнимательно, притом принцесса была совершенно уверена, что пару раз он даже заснул.

Август в изящной черной придворной маске занял место по правую руку от Линчмира, расположившись ближе к Алексии. За ними сидела королева Джераны Карус, невысокая черноволосая женщина с беспокойными темными глазами. На ней было расшитое голубое платье, с ним гармонировала кружевная придворная маска, подобранная в тон. В отличие от Линчмира королева Карус была крайне внимательна и детально допрашивала свидетелей. Она беспрестанно забрасывала Кэбота Маршама вопросами, когда тот цитировал сказанное им четверть века назад перед СоветомКоролей, и демонстрировала отличное знание судебных протоколов Джераны, без конца требуя уточнить показания.

Ворон сидел на месте подсудимого, его ноги сковывали железные кандалы. Заключенного помыли, теперь его белые волосы были собраны в хвост и перехвачены черной кожаной лентой. Ему разрешили надеть самое минимальное количество одежды, но, казалось, — если забыть о сквозняках, — это обстоятельство его ничуть не стесняло.

До определенного момента судебное заседание проходило спокойно. Маршам, очевидно, являлся краеугольным камнем обвинения, и королева Карус все время подчеркивала несоответствия между тем, что он говорил раньше, и тем, что он утверждает сейчас. Более того, она справедливо указала на то, что свидетель знает о случившемся, только исходя из разговоров с Хокинсом. То есть его показания основываются лишь на слухах, и с этим королева Карус не желала мириться.

При этом ранее полученные свидетельства двух придворных магов — один из них был воспитанником школы Вильвана — подтверждали тесную связь Ворона и Хокинса, допуская, что это одно и то же лицо, и с этим утверждением обвинению не удавалось поспорить. То, что главный свидетель будет давать показания против Хокинса, казалось маловероятным. Чтобы изложить свою позицию, Скрейнвуду пришлось бы подвергнуться тщательному допросу со стороны Королевы Карус, вроде того, что она устроила Маршаму. Кроме того, ввиду того, что Август присутствовал при осаде Крепости Дракона, когда и было совершено предательство, он мог поправить или же опровергнуть некоторые преувеличения. А без показаний Скрейнвуда — ведь никто, кроме самого подсудимого, не мог рассказать о произошедшем в Борагуле — судебное дело Ориозы против Ворона терпело крах.

Пока королева занималась допросом Маршама, Алексия внимательно следила за Вороном и не переставала удивляться. Маршам явно ненавидел Ворона. Злоба в голосе, гнев в глазах легко выдавали его неприязнь к подсудимому. Алексии сразу же не понравился этот человек, с того самого момента, как она познакомилась с ним, и теперь девушка испытывала огромное удовольствие, наблюдая, как он старается выкрутиться из неприятной ситуации. Так же и Уилл, находясь среди зрителей, казалось, наслаждался тем, что Маршама удалось загнать в угол.

Ворон не разделял их чувств. Его лицо оставалось бесстрастным, он слушал. Принцесса не могла сказать, ощущал ли он себя виноватым перед этим человеком, или же ненавидел его. Алексия снова и снова останавливала взгляд на сильном профиле обвиняемого, ее притягивало чувство спокойствия, царящее в душе Ворона. В этот момент ее переполнял тот же самый покой. Ну и некоторое возбуждение.

Лицо Ворона все время было спокойно, за исключением нескольких раз, когда он едва заметно поворачивался, чтобы взглянуть на принцессу. Он наклонял голову вперед и опускал подбородок так, что борода касалась груди, а девушка замечала легкий намек на улыбку. Быстро подмигнув ей левым глазом, Ворон тут же отводил взор и продолжал внимательно следить за судебным процессом.

Каждый раз, когда Ворон улыбался, Алексии приходилось прикладывать массу усилий, чтобы скрыть собственную улыбку. И не потому что она отвыкла улыбаться ему. Во время подготовки к суду при упоминании его имени улыбка часто появлялась на лице принцессы, и теперь девушка с удовольствием теребила золотую полоску, поблескивавшую на безымянном пальце. Она навещала названного мужа так часто, как могла, а время, проведенное в разговорах с ним, пролетало незаметно. Бывало даже так, что Алексия совершенно забывала о том, где они, и тот факт, что он пленник, вдруг поражал ее. Девушка постоянно старалась создать образ женщины, без памяти влюбленной в своего мужа, и не позволяла никому считать, что все это было обманом, хотя многие догадывались или даже были уверены в этом.

Принцесса играла роль до конца и, несмотря на то, что именно отчаяние толкнуло ее на такой поступок, за все это время с ней произошло много приятных вещей. Теперь Алексия сильно скучала по ночам, проведенным в дороге, когда у них с Вороном была одна палатка на двоих. Они шептались, обсуждая все, что угодно, рассказывая друг другу истории, делясь воспоминаниями. Они оба выросли на сказках у костра, огражденные близкими от всех бед мира. Их первая встреча не была ознаменована чем-то особенным: просто они оба участвовали в орканнелской кампании и вместе спасались бегством из Крепости Дракона.

Затем все понемногу стало меняться. Принцесса задала вопрос, который задавала себе уже не раз, но тут же попыталась взять слова обратно, однако Ворон все же ответил:

— Нет, принцесса, я совсем не так представлял свою дальнейшую жизнь.

Он продолжил и рассказал ей о своих мечтах, надеждах, вновь ощутив боль, которую испытал, когда с него сорвали маску. Голос его стал напряженнее, когда он начал говорить о сломанной ноге и физических муках, хотя душевные страдания его, должно быть, были гораздо сильнее.

Его готовность открыться перед ней удивляла Алексию. Они с Перрин делились многим, но они же сестры. Девочки выросли вместе, а среди гиркимов хранить тайны считалось священным долгом. Гиркимы скорее предпочли бы умереть, чем нарушить подобное обязательство. Считалось, что выдавать секреты очень свойственно людям, поэтому принцесса выросла слишком осторожной, чтобы довериться человеку.

Натура двоюродной прабабки-интриганки Татьяны усилили нежелание принцессы верить людям несмотря на то, что ее дядя и двоюродный брат, Миша, постепенно разрушали воздвигнутую стену недоверия. Однако отчужденность Алексии по-прежнему не очень способствовала тому, чтобы на нее полагались другие, а она не чувствовала большого желания делиться с кем бы то ни было.

Когда Ворон поделился с ней наболевшим, ее охватило знакомое чувство близости, существовавшее среди гирким. Этот человек ей полностью доверял. И хотя он сначала выступал против того, что принцесса сделала, для того чтобы спасти его от скорой казни, он был благодарен ей, что и доказал, доверив свои тайны.

Они были друзьями до этого маскарада с замужеством, ведь во время их недолгих приключений каждый уже не раз спасал жизнь другому. Совместные путешествия укрепили их дружбу. Проводя одну ночь за другой рядом с ним, чувствуя тепло его тела или просто слушая его дыхание, Алексия постепенно стала находить в нем черты обычного человека, в то время как он был необыкновенным. Несколько раз она просыпалась, слишком тесно прижавшись к его спине. Она тут же отодвигалась, но с каждым разом принцесса делала это все медленнее и все с большей неохотой. Навещая Ворона в тюрьме Мередо, она сожалела о недостающей близости и часто просыпалась, сжимая в объятьях подушку.

Как только судьи отпустили Маршама, Ворон посмотрел в сторону принцессы и снова улыбнулся. Ее сердце подпрыгнуло в груди, а уголки губ приподнялись в улыбке. Что-то было в его взгляде, что-то радостное и заразительное. Это ощущение было для нее не ново, она испытывала нечто похожее в отношениях с Пери; гордость и счастье за благополучие друга. И, как и с Пери, она хотела протянуть руку и коснуться его.

Девушка хотела большего, чтобы улыбка Ворона стала шире, чтобы радость, отражавшаяся на его лице, стала еще больше…

Но прежде чем она смогла продолжить свои размышления, Врокстер Дейнн, верховный защитник суда Ориозы, встал, чтобы вызвать следующего свидетеля. Тем временем, за его спиной, на, дальней стене, задымился выцветший от времени гобелен. Темное пятно в центре стало расти, оно расползалось вниз к полу и вверх, пока не достигло размеров человека. Дым стал гуще, вспыхнул огонь. Он разгорался и постепенно охватывал все гобелены. К этому моменту языки пламени уже лизали своды зала.

Искры и ярко-красные угольки медленно сыпались вниз, словно снег, на головы собравшихся в зале. В стене открылась прежде незаметная дверь, и оттуда появилась фигура. Все присутствующие изумленно вздохнули. На госте был плащ с капюшоном из кожи Большого Темерикса и разноцветный плюмаж, но не из перьев, а из радужных язычков пламени.

Глаза нежданного посетителя, казалось, словно бы жили своей собственной жизнью. Голубые, с едва заметными пятнышками белого цвета, напоминавшими прозрачные облака на ветреном небе. В левой руке гость держал белый платок. Полы плаща он отодвинул так, что всем были видны пустые ножны, висящие на левом бедре. Маска приоткрывала полуулыбку и ряд зубов, белевших на фоне его черного, как смоль, тела.

— Меня зовут Нефри-кеш. Я пришел с миром. И прошу права у суда Ориозы выступить в качестве свидетеля по делу одного из моих вассалов.

Август встал с места. Линчмир съежился в своем кресле, как и большинство присутствующих в зале. Дейнн отшатнулся в ужасе, а королева прикрыла рот левой рукой. Ворон остался сидеть, лишь вытянув руку в направлении Алексии, чтобы не дать ей броситься вперед. Принцесса тоже поднялась с места, а ее ладонь мгновенно оказалась на рукояти меча.

Однако первым прореагировал Уилл Норрингтон. Он вскочил на ноги, и дрожащей рукой указал на сулланкири:

— О-обвиняемый не ваш вассал, а мой!

Нефри-кеш тут же повернул голову. Авроланский генерал улыбнулся, а затем удовлетворенно кивнул:

— Теперь ты — тот сын, о котором я так мечтал.

— Возможно, будь вы лучшим отцом, он бы у вас был. — Сощурив под маской серые глаза, Уилл выхватил кинжал, который ему позволили пронести с собой. — Там где потерпел неудачу он, я выйду победителем!

Сулланкири развел руки в стороны:

— Ты придешь ко мне. Сейчас или потом. И когда это произойдет — не имеет значения. Ты — мой истинный наследник, и я могу дать тебе многое.

Ворон поднялся:

— Уилл, стой, где стоишь!

— Я его не боюсь.

— А стоило бы, — Ворон взглянул на сулланкири. — А тебе, что, нравится дразнить детей?

— Уилл носит маску. Он мужчина, и у него есть определенные обязательства. Ты помнишь об этом, не так ли, Таррант? — Нефри-кеш шагнул в сторону Трона Истины. — Король Август, вы согласитесь на перемирие и признаете мое право голоса. Мой предполагаемый наследник утверждает, что мои притязания незаконны, но имейте в виду, что ни я, ни мой сын еще пока не покойники, и формальные требования закона для лишения нас собственности не были соблюдены.

Уилл размахивал кинжалом:

— Не слушайте его!

Август неодобрительно посмотрел на парнишку:

— Закон не запрещает ему этого, Лорд Норрингтон. Мы должны следовать правилам. Полагаю, вы можете сесть, Нефри-кеш, если поклянетесь, что будете говорить правду.

Юный вор сердито проворчал:

— Он служит Кайтрин. Она превратила его в монстра! Змея скорее научится ползать не извиваясь, чем этот проходимец скажет правду!

Линчмир робко промолвил:

— Нам придется выслушать его. Таков Закон.

— Тогда этот закон идиотский! — прокричал Уилл, сорвав с себя маску. Бросив ее в адвокатское кресло, он развернулся и гордо прошествовал к выходу из зала суда. — Когда Кайтрин придет сюда, чтобы убить вас всех, вы предложите ей придворную маску и будете при этом твердить — «спасибо», да «покорнейше благодарю». Будьте вы прокляты!

Только едва слышный треск язычков пламени на плаще сулланкири нарушал тишину, окутавшую зал после ухода Уилла. Собравшиеся там жители Ориозы смотрели на смятую маску, лежавшую на полу. Даже Ворон выглядел пораженным. Он медленно откинулся на спинку стула.

Нефри-кеш поднял правую руку:

— Клянусь говорить только правду и обязуюсь понести наказание Кедина, если солгу.

По раскрасневшемуся лицу Врокстера Дейнна стекал пот, изо всех сил он старался успокоиться:

— Вы пришли сюда, чтобы дать показания по делу Тарранта Хокинса?

— Да, я пришел издалека.

Глубокий сильный голос Нефри-кеша разнесся по залу. Алексии казалось, что она слышит его не только ушами. Здесь не обошлось без магии. Но, пусть принцесса и осознавала, что ею манипулируют, она не могла усомниться в искренности и правдивости произносимых слов.

— Я руководил военной экспедицией в Борагул. Однажды в пути мы случайно столкнулись с императрицей Кайтрин, но тогда никто из нас не понял этого. Мы были приняты гостеприимными урЗрети и слишком поздно осознали, что находимся в ловушке. Мы оказались во власти женщины, которую сами же преследовали.

Сулланкири протянул левую руку в сторону Ворона и уронил платок на землю:

— Для начала я бы хотел отдать должное Хокинсу. Из всех обвинений против него, самыми глупыми можно назвать те, что говорят о его трусости. В тот проклятый день он был самым смелым из нас. Ворон в одиночку проложил дорогу к нашим камерам. Тогда он нашел и спас меня, и сделал все, что мог, чтобы защитить меня, как это и должен делать вассал. Я был очень тяжело ранен — смертельно, если бы не вмешательство магии. И пусть все, кто слышат меня сейчас, никогда не осмелятся сказать, что в Хокинсе нет ни капельки геройства. Но будучи героем, он стал предателем. Ворон действительно совершил предательство в тот день. Он не покорился моей воле. Я трижды попросил его оказать мне услугу. Я потребовал у него выполнить просьбу и имел на это право.

Дейнн обтер лицо платком:

— В чем же состояла просьба?

Сулланкири еще не успел ответить, как отчаянный стон вырвался из груди Ворона:

— Я не мог убить вас!

— О, но ты должен был, Таррант! — Нефри-кеш прижал руку к груди. — Если бы ты исполнил мою просьбу, я не стоял бы сейчас здесь. Королева Ланиветта не погибла бы тогда от моих рук. Крепость Дракона не пала бы, и Южные Земли не оказались бы сейчас в опасности. В твоей власти была возможность защитить родину, друзей, но ты не внял моей просьбе. Ты предал меня, свой народ, весь мир.

— Вы знаете, почему я не мог исполнить то, что вы просили.

Сулланкири покачал головой:

— Присяга вассала — ничто, если вассал не повинуется своему господину. Итак, Август, теперь ты видишь, в чем дело? Он мог бы спасти все, но не сделал этого.

— Мертвые тоже могут вступить в ряды сулланкири, — возразил король Август.

— Верно, но каждый, участвовавший в той экспедиции, знал, что стать сулланкири до или после смерти — большая разница. И Хокинс тоже знал.

Ворон посмотрел на руки:

— Я не думал, что вы окажетесь столь слабым.

— Но я же говорил тебе. Я доверился тебе, а ты подвел меня, — Сулланкири стоял неподвижно. — Несмотря на обвинения моего внука, я сказал правду, и Хокинс подтвердит это. Я знаю законы и устои Ориозы. Многие выскажутся за, и еще больше против, но теперь вы знаете, что делать.

Линчмир выдвинулся вперед:

— Не смейте читать нам лекции, предатель!

Улыбка Нефри-кеша стала походить на оскал хищника:

— Ах, тут кто-то думает, что у него есть внутренний стержень, позвоночник, так сказать. Знаете, его можно вырвать, косточку за косточкой, так что все внутри постепенно немеет. А потом ты медленно умираешь. Мой принц, мне было бы очень приятно. Не откажете мне в таком удовольствии?

Принц Ориозы взвизгнул и съежился на троне. Август шагнул вперед:

— Достаточно, Нефри-кеш. Оставь мне хоть иллюзию, что в тебе еще есть частичка того человека, которого я уважал.

— Если вам по душе верить в иллюзии, Август, можете сколько угодно обманывать себя. — Сулланкири застыл на месте, а затем царапнул когтями воздух. Незримая материя разошлась перед ним, словно разрез на парусине. — Человека, которого вы уважали, больше нет, а тот, кого вам следует бояться, все еще здесь. И останется еще на долгое, долгое время.

Произнеся это, он перевел взор с Августа на Ворона, а потом посмотрел на принцессу. Их взгляды соприкоснулись лишь на мгновение, но Алексия ощутила сильный удар, который чуть не оглушил ее. Нет, он не прочел ее мысли, но она была совершенно уверена, что Нефри-кеш теперь знает все. От осознания этого девушка вздрогнула, но едва она успела что-либо сказать или сделать, сулланкири скользнул в щель в воздухе, которая тут же схлопнулась за ним.

Ворон повернулся к Алекс:

— Ты не ушиблась?

Ее потряхивало, но она помотала головой:

— Нет, совсем нет. А ты?

Он безразлично пожал плечами:

— Все в порядке. — Секунду Хокинс молчал, затем покачал головой. — Я не мог убить его.

Алексия придвинулась к Ворону и положила руку ему на плечо:

— Нефри-кеш знал об этом, когда просил тебя выполнить просьбу. Так же как это знала я, когда просила пообещать убить меня, если я когда-либо захочу перейти на сторону Кайтрин. Ты был прав в том, что сказал мне, и прав, когда отказал авроланскому генералу.

— Но он тоже прав. Я бы мог всех спасти.

Алексия одарила его дружеской улыбкой и погладила по плечу:

— И ты еще спасешь, Ворон. Еще спасешь.

ГЛАВА 20

Даже когда утих резкий кашель, сильно донимавший Керригана Риза, острое, болезненное ощущение в горле осталось. Свернувшись калачиком настолько, насколько позволяло его телосложение, маг лежал голышом в полной темноте, повернувшись на левый бок. Холодный, твердый каменный пол под ним забирал драгоценное тепло. Во рту чувствовался кисловатый вкус рвоты, голова раскалывалась.

Керриган попытался выпрямиться. К неприятным ощущениям добавилось еще два. Первое — боль в спине. Чем бы его ни ударили, сделали это очень сильно. Избитые мышцы сопротивлялись, и полное тело, скрывавшее их, делало боль еще острее. Болели даже почки, и Керриган боялся применить диагностическое заклинание и узнать обо всех своих увечьях.

Пленник не сдержался бы и воспользовался магией, но его беспокоило дело поважнее: он был скован по рукам и ногам. На запястья и лодыжки были надеты кандалы. Протянув руку вниз, пленник мог легко схватить тяжелые цепи, крепившиеся к оковам. Судя по всему те, что сжимали запястья, не были связаны с лодыжками. Но все же цепь натягивалась, и одно запястье тянуло к себе другое. Керриган предположил, что на полу в его камере есть некое кольцо, к которому он прикован.

Маг мирно лежал, на какое-то время задумавшись. То, что он пленник, — очевидно. То, что его заточили жители Вильвана, вполне возможно, и это указывает лишь на то, как сильно они хотят его вернуть. Им, вероятно, пришлось найти кого-нибудь или что-нибудь, что помогло его нейтрализовать. Юноша прикинул, что все так могло и случиться. Однако почему бы не задержать его на более контролируемой территории? Керриган как раз направлялся в консульство, где схватить его можно было в любой момент.

Помимо этого, весьма сомнительно, что Вильван решил при поимке его еще и искупать, чуть не утопив.

Значит, это Кайтрин. Он копался в мозгу, чтобы вспомнить, делал ли он хоть что-нибудь, что могло бы привлечь ее внимание? Он создал дубликат одного фрагмента Короны Дракона и наложил заклинание на еще один, но Керриган искренне не мог поверить, что императрица могла выследить его таким образом. Помимо этой секретной работы, он не сделал ничего, что могло бы стать для нее угрозой. Ей бы следовало напасть на принцессу Алексию или Уилла.

Конечно же, вполне возможно, что дубликат, который он изготовил, помог Кайтрин выйти на след настоящего фрагмента. Но, если бы у нее была возможность отыскать фрагмент, она вряд ли бы стала нападать на несчастного мага. Если бы она завладела фрагментом, Керриган не играл бы для нее никакой роли, и его пленение потеряло бы смысл. Важнее другое, если маг представляет для нее опасность, зачем она оставила его в живых?

Но если не Вильван и не Кайтрин, то кто тогда?

Если не считать звука его собственного дыхания и капель воды, неравномерно падающих на каменный пол, в камере стояла тишина. Из-за темноты Керриган ничего не мог видеть, он даже не мог себе представить размеры своей камеры. Заклинание — око мага — несомненно поможет решить эту проблему, и он не преминул им воспользоваться.

Прежде чем он оборвал магический поток, что-то щелкнуло в темноте. Звук раздался позади него. Что-то далекое. Звук длился недолго. Всего лишь щелчок.

Керриган затаил дыхание. Он стал ждать, навострив уши. Было слышно, как капает вода, иногда шум от капель становился сильнее и громче, но никаких щелчков. Керриган медленно выдохнул, а затем вдохнул через нос, старясь сохранять тишину, хотя его легкие требовали воздуха и прохлады, чтобы погасить огонь внутри.

Щелк.

На сей раз звук был громче, но источник его находился уже перед пленником, там, в ногах, где маг воображал кольцо, крепившееся к полу. Может быть, это звук от цепей, задевших кольцо? Керриган мысленно еще раз прослушал щелчок, но металлического звона в нем не было. Нет, это походило, скорее, на стук камня о камень.

Или когтей о камень.

Удар сердца, еще один… Из тени перед ним возникла жуткая фигура темерикса. Обежав вокруг Керригана, зверюга тряхнула его так, что загремели цепи. Темериксы служили Кайтрин, как собаки служат охотникам. У этих существ, покрытых перьями, были узкие морды с множеством острых зубов, огромные, серповидные когти на задних лапах и короткие передние лапки с цепкими коготками.

Керригану были знакомы укусы подобных существ, но он отнюдь не хотел знать, сможет ли залечить их с помощью магии раньше, чем они проглотят его.

Маг изо всех сил старался не паниковать. На то было две причины. Во-первых, ему не удастся воспользоваться магией, если он не сможет думать. А для того чтобы выбраться из сложившейся ситуации, думать просто необходимо. Во-вторых, Керригана защищала костяная броня, которая может оказаться темериксу не по зубам.

Собственная неуязвимость его воодушевила. Он успокоился и постарался дышать ровнее. Не двигаясь, Керриган стал вслушиваться. Нужно сосредоточиться на выборе заклинания. На самом деле возможности у него две: либо использовать заклинание, позволяющее видеть в темноте, либо просто взять и осветить все вокруг. Световое заклинание ослепит противников и облегчит побег, но удирать обмотанным цепями и прикованным к полу не так-то просто. Маг предпочел оставить вариант со светом про запас, и взялся за заклинание ночного видения.

Керриган устроился поудобнее, размял пальцы. На мгновение сознание пленника оказалось где-то за пределами реальности, он даже забыл, как ему холодно. Окунувшись в мир, где царила магия, маг наблюдал, как различные субстанции сплетались между собой, превращаясь в неосязаемое покрывало, которому надлежало усилить его зрение. Заклинание сработало быстро. И хотя пользовался Керриган им нечасто, оно всегда ему нравилось. Подкупала простота.

Бамс!

Что-то ударило его, и ударило очень сильно, прямо в правое плечо. Отскочив рикошетом, нечто с грохотом провалилось в темноту. Это определенно стук камня о камень. В меня бросили камнем. Костяная броня, служившая Керригану защитой, тотчас исчезла, оставив лишь едва ощутимую боль ушиба.

Юноша застонал. Действие защитной магии разрушило чары, позволяющие видеть во тьме. Магическая броня обладает большей мощью и вызывается подсознательно. Защитная магия забрала все его силы, поэтому второе, более хрупкое заклинание растворилось в воздухе.

Маг попытался создать его снова, но очередной брошенный в него камень помешал довести дело до конца.

— Эй!

То, что он услышал в ответ, практически убедило его в том, что темерикс шныряет где-то рядом. Сначала послышалось шипение, затем оно перешло в дикие смешки. Мерзкое шипение чередовалось с не менее мерзким хихиканьем. Малоприятное общество, что уж тут еще сказать. По спине бегали мурашки. Керриган приподнялся на локте и попытался повернуться лицом туда, откуда доносились звуки.

Цепь на ногах не дала ему развернуться полностью.

Шипение на мгновение прекратились, и тут же еще один снаряд угодил Керригану прямо в грудь. Камень отскочил ему на колени. Чуть помешкав, маг схватил этот подарок судьбы и поднял руку, приготовившись к броску. Кандалы загремели, но едва юноша замахнулся, как цепь дернула его назад.

Керригана резко развернуло вправо. Камень утонул в темноте. Что-то потащило его за цепи на ногах, заставив проехаться пятой точкой по полу. На этот раз костяной щит не смог уберечь молодого человека от ссадин и синяков. Не удержав равновесия, маг покатился по каменным плитам и тут вдруг плюхнулся на подстилку, уткнувшись носом в сухую солому.

Приподняв голову, он так сильно чихнул, что ударился лбом о землю. Солома все-таки смягчила удар, но магия от новых ушибов не спасла.

— Аа-ай!

Юноша перекатился на спину и схватился руками за голову, саданув себе по челюсти кандалами.

Керриган почувствовал, как на лбу растет шишка. Цепи сдавили ноги еще сильнее. Шипящее хихиканье возобновилось, на этот раз куда как громче. Еще один камень угодил прямо в бедро. Маг инстинктивно дернулся вправо, но очередной брошенный камень попал ему прямо в живот. Пленник ускользнул с линии атаки, но тут же получил причитающееся, напоровшись на камень, который сильно врезался ему в спину.

— АА-АЙ!

Изогнувшись, маг умудрился извлечь из-под себя вредоносный булыжник. Сжав камень обеими руками, Керриган приподнялся и приготовился было его бросить, но запутавшись в цепях, рухнул обратно на подстилку. Очередной снаряд просвистел над головой.

Керриган пригнул голову и вытянул ноги. Ему необходимо высвободиться, но сделать это можно, лишь воспользовавшись магией. Летящие в него камни по-прежнему вызывали защитные заклинания, разрушающие любые другие чары, которые он пытался сотворить. Мне придется вызывать заклинания очень быстро. Маг нахмурился. Быстрее, чем когда-либо.

Он мысленно порылся в списке заклятий, которые могли бы помочь освободиться от оков. Вариант посложнее — нагреть металл до тех пор, пока он не начнет плавиться. Но вместе с металлом расплавятся и руки. Керриган знал, что существует несколько простых заклинаний, способных открыть замки. Но его никогда им не учили. Это, конечно, не мешало ему творить собственные заклятия, которые юный маг создавал на основе исцеляющих. Диагностические чары помогут выяснить, как устроен замок, а если немного модифицировать магию, перемещающую предметы, появится возможность рассмотреть замок и, немного повозившись, его открыть.

Кандалы не должны очень уж сильно отличаться от дверного замка.

Керриган сосредоточился, собираясь применить диагностическое заклинание. Но камни в его сторону летели беспрестанно. Маг силился не обращать на них внимания, но безуспешно. Магия, которая без устали трудилась во спасение его жизни, не давала ему ни малейшего шанса на побег. Я ничего не могу с этим поделать!

Взревев от отчаяния, он взял камень в правую руку и с силой ударил им по оковам на левом запястье. Раздался громкий звон, и несколько искр упало на влажный пол камеры. Света было совсем чуть-чуть, он лишь озарил серые каменные плиты и светлую солому.

Каменный обстрел прекратился.

Керригану понадобилось две-три секунды, чтобы осознать, что это действительно так.

Бамс!

— Хватит!

— Хатит, хатит, хатит… — жалобным тоном продолжал умолять свистящий голос, коверкая слова. Хозяин голоса постоянно менял местоположение. Причем когда мучитель Керригана подобрался ближе, до юноши доносились короткие щелчки.

— Хатит, хатит, хатит.

Маг вновь попытался сотворить заклинание, но камень помешал ему. Он пробовал снова и снова в надежде, что какой-нибудь булыжник пролетит мимо и заклинание удастся довести до конца, но противник ни разу не промахнулся. Керриган понял, что в определенные моменты это невидимое существо оказывалось где-то рядом и бросало камни сверху вниз.

Керриган тут же смекнул, что ему не удастся завершить заклинание, пока обстрел не прекратится хоть на какое-то время. Единственный момент был, когда… И юный маг быстро ударил камнем по оковам. Раздался громкий звон, однако поток камней не прекратился. Керриган ударил еще раз и, чиркнув о камень, высек несколько искр.

Обстрел приостановился, воцарилась тишина. Керриган вновь стукнул камнем о кандалы. Искорки появились снова. Камни больше не летели. Юноша позволил себе широко улыбнуться. Он сгреб несколько соломинок в кучку и высек еще искру.

Однако ее хватило только лишь на то, чтобы вверх потянулась тоненькая ниточка дыма.

Снова и снова Керриган колотил камнем об оковы. Ему было все равно, что чиркающие удары сдирают с руки кожу. Вскоре запястье уже блестело от крови, но молодой человек продолжал высекать искры одну за другой, а они падали вниз на кучку соломинок. Он осторожно дул на нее, чтобы искры разгорались сильнее, прежде чем погаснуть. Юноша старался не задеть спасительную горстку и время от времени подбрасывал новые соломинки, растирая их в порошок.

Поток камней иссяк, но Керриган и не думал творить заклинание. Каким-то невероятным образом существо знает, когда он собирается применить магию. Каким именно образом — значения уже не имеет. Он лишь хотел, чтобы мучения прекратились. Так и случилось. Маг не знал, боится ли огня противник или он им очарован; но если пламя отвлекает это существо, то стоит продолжать попытки разжечь костер.

Тут Керриган вспомнил окраннелскую кампанию и поездку на юг из Крепости Дракона. Тогда, несмотря на то, что ему прекрасно было известно заклинание, разжигающее огонь, он не имел права применять его во время путешествия. Орла не хотела, чтобы он прослыл среди солдат магом-простачком. А во время отступления из Крепости Дракона принцесса заметила, что у него есть дела поважнее, чем разводить костры, ведь и без него найдется тот, кто сможет этим заняться.

Конечно, сможет. Маг видел, как костер разжигают даже дети. Но вот я здесь и не могу сделать этого. Ему хотелось рассмотреть поближе то, что делали для этого все остальные. Это сильно облегчило бы задачу. И рассудительный маг неспешно продолжал восстанавливать в памяти порядок действий.

Наконец солома затеплилась. Юноша осторожно подул на нее — появились красненькие угольки. Еще одно дуновение, и возникло небольшое пламя. Керриган подложил еще немного соломинок и снова подул. Он аккуратно и внимательно подкладывал в костерок соломинки, чтобы дать ему разгореться. Пламя тут же проглатывало их, но маг скручивал сухие травинки в узелки, чтобы они горели подольше.

Почувствовав тепло, маг улыбнулся. Этого тепла хватило, чтобы осознать, как же холодно ему было до этого. Тепло было ощутимым, а от огня исходил свет, настоящий свет. Сквозь пламя юноша мало что мог разглядеть, но в темноте проступили едва заметные очертания стен. Еще костерок осветил железное кольцо, в которое были просунуты сковывавшие пленника цепи.

Керриган выпрямился и, широко улыбаясь, наблюдал за тем, как язычки пламени оживленно поднимаются все выше и выше.

В камеру ворвалась волна магии. Почувствовав это, Керриган попытался определить заклинание, но оно оказалось слишком сложным, так что быстро распознать его не удалось. Чары подействовали на цепи, крепче сжав звенья. Кандалы на ногах стали теснее, руки прижало к бедрам.

Откуда-то сверху из-за спины раздался низкий ледяной голос:

— Прекрасно, адепт Риз, ты усвоил первый урок. Магия не есть жизнь.

— Кто вы? Где я? Что вы хотите от меня?

— Три очень хороших вопроса. — Голос оставался ровным и спокойным. — У тебя будет возможность получить ответы.

— Ответьте на один сейчас. Я развел огонь. Ведь это от меня требовалось, не так ли?

— Нет.

Новое заклинание. Керриган сразу узнал его. Это заклятие разучивалось новичками в первую очередь. Как раз перед заклинанием вызова огня.

Его костер погас.

— Нет, нет! Это несправедливо. Я сделал то, чего вы хотели.

— Послушай, Керриган Риз. Жизнь — штука несправедливая. Ты с самого рождения обладаешь очень большими способностями к магии. Ты нужен миру, но тебя все время держали вдали от него. И поэтому ты можешь скорее навредить, чем помочь. С этим нужно покончить.

Что-то коснулось спины Керригана. Нечто мягкое скользнуло вдоль позвоночника к ягодицам. Юноша не видел, что это, но по ощущениям это нечто очень походило на одеяло.

— Теперь ты имеешь некоторое представление о том, в каком отчаянии может быть человек, чтобы разжечь огонь, когда ему холодно. Представь, что это не камни, а дождь или снег. Представь, что холод настолько силен, что твои руки окоченели. Представь, что там, в темноте, жмутся друг к другу твои родные. Твоя жена, голодная и замерзшая, напуганные дети. Твой младенец, возможно, уже мертвый. Когда ты увидишь искру, вернется надежда. Когда потухнет искра, надежда угаснет. И ты поймешь, что от этого зависит жизнь твоей семьи. Ты, Керриган Риз, возможно, станешь этой самой искрой. Если ты не поймешь, насколько ты важен для мира, то будешь слишком опасен, чтобы оставить тебя в живых. — В этом месте интонация не изменилась, отчего фраза прозвучала не как угроза, а как простое изложение положения вещей. — Подумай над тем, что я сказал. Не пользуйся магией или будешь наказан.

— Но я истекаю кровью!

— И как бы поступил тот, кто не владеет магией, адепт? — Голос звучал, удаляясь. — Запомни, в первую очередь ты — человек. И тогда когда-нибудь, возможно, ты сможешь спасти род человеческий.

ГЛАВА 21

Уилл ворчал и ругался, сердито пиная ногами коричневатую снежную кашу, лежавшую вдоль дороги. Ему было все равно, окажется ли он весь в грязи, — из-за ярости он даже не чувствовал холода. Что же до теплых вещей, — он оставил их во дворце. Впрочем, это тоже его не заботило. Вещи, титулы — все это чепуха и глупости. Он их ненавидел.

Парнишка обернулся и взглянул на дворец. Верхушки башен скрывались под пушистым белым одеялом падающего снега. Картинка была настолько мирной и безмятежной, что становилось смешно, если знать, кто находится внутри в этот момент. А стража — причем вся до единого человека — должна была броситься во дворец и убить сулланкири. Уилл это считал абсолютно очевидным. Но все остальные, видимо, сочли, что белый флаг перемирия что-то значит.

Он значит, что вы теряете шанс убить Нефри-кеша, вот, что это значит.

Расти в Даймандаунс было непросто, но там он, по крайней мере, отлично усвоил несколько трудных уроков. В трущобах Ислина перемирие длилось лишь до тех пор, пока кто-нибудь не привлекал на свою сторону больше людей. Если Нефри-кеш выставляется сейчас здесь так же, как тогда выставлялся в Мередо сам Уилл, то у юного вора появился весьма серьезный соперник. Правда, все знают, что за фрукт этот Нефри-кеш, и ему еще повезло, что его сразу не прикончили; так что никому даже в голову не придет поверить его россказням.

Развернувшись к дворцу спиной, Уилл побрел дальше сквозь пелену падающего снега. Все эти заморочки знатных не прекращали его удивлять. С одной стороны, есть такие молодцы, как король Август. Они, по большей части, поступают правильно и благородно. Причем они всегда готовы признаться и попросить прощения, если где-то обошлись с другом не совсем хорошо. Ну а с другой стороны, встречаются такие, как Скрейнвуд. С ними нечего разговаривать, им просто нужно вылить на голову ведро свежей мочи. А в серединке стоят те, у кого в голове водятся жадные и грязные мыслишки, те, кто будет говорить тебе только то, что ты хочешь услышать, или те, кто в глаза не видел мира улиц. И все они — дураки и тупицы.

Вор нахмурился: при таком раскладе ему не хотелось причислять принцессу Алексию к знати. Она — не такая. Пусть даже она тоже ничего не сделала с Нефри-кешем. Просто у Алекс при себе не было магического меча, чтобы расправится с тварью. У Резолюта меч есть, только вот сам он не присутствовал при появлении авроланского генерала. А меч Ворона, Цамок, сейчас лежит себе спокойненько в покоях принцессы и ничем помочь не может. Тем не менее Уилл считал, что уж принцесса отлично понимает, что оставлять Нефри-кеша в живых — глупость полнейшая.

Мурашки пробежали по спине паренька. Он действительно был готов вонзить свой жалкий кинжал в существо, которое некогда было ему дедом. Но это не смутило сулланкири. Он раскрыл перед Уиллом объятия и сказал, что готов принять его. Нефри-кеш назвал Уилла наследником!

— Я не хочу быть твоим наследником! — Огрызнулся Уилл, топнув ногой. — Ты виноват во всех моих бедах!

Нелепость собственных жалоб поразила Уилла, и он засмеялся. Подняв голову, он поискал глазами кого-нибудь, кто бы, как и он, считал, что все эти его стенания яйца выеденного не стоят. Однако увиденное удивило его. Практически никто вокруг не замечал его. На него просто не обращали внимания! Парнишка недоумевал, ведь уже по дороге во дворец на заседание суда даже незнакомые люди без устали осыпали его добрыми пожеланиями.

А сейчас, сейчас меня не замечают, как будто меня просто нет! Пару минут он мучился догадками, но вдруг у него отвисла челюсть. Конечно же, маска! Люди узнавали маску, которая теперь валяется на полу в зале суда. Жители Ориозы умели читать маски столь же легко, сколь легко Уилл мог определить, сколько денег лежит в кошелке прохожего. Быть может, он и Уилл Норрингтон, но Лорд Норрингтон носит особую маску, и без нее он — никто.

Забавно получается. Без маскировки ты становишься невидимкой. Напоминает вывернутый наизнанку отвлекающий маневр, который они с приятелями использовали, воруя кошелки в Ислине. Уилл отыскивал жертву в толпе. По сигналу двое его напарников затевали драку, толкая прохожих, в том числе и саму жертву. Как только мишень сталкивалась с Уиллом, он срезал кошелек и делал ноги. Все внимание сосредоточивалось на драке между детьми, поэтому на него никто не смотрел и он удирал незамеченным.

Здесь отсутствие маски — гарантия того, что тебя не станут замечать. Или наоборот: ты точно привлечешь внимание тех, кто носит маски. Уилл достаточно изучал историю, чтобы знать, что когда-то графства Мурозо, Алоза и Ориоза восстали против империи. Чтобы остаться неузнанными, мятежники использовали маски. И уже позже, когда повстанцы отстояли независимость своей родины, те, кто сражался за нее, стали представителями новой знати. Они и их наследники получили право носить маски, а украшения на этих масках говорили о положении обладателя в обществе.

И из-за этой катавасии с масками жители Ориозы постоянно пытаются везде и во всем найти второй смысл и двойное дно. Он сорвал маску и бросил ее на пол: теперь уж наверняка все будут считать это каким-нибудь предзнаменованием или тайным символом чего-нибудь. А ему просто хотелось швырнуть что-нибудь на пол. Ну а расставаться с кинжалом — любимым кинжалом — Уилл не собирался.

Паренек помотал головой: а вдруг они подумали, что тем самым он отказался от своего гражданства? А еще в семьях часто хранят маски умерших… То есть, кинув свою маску в сторону Нефри-кеша, Уилл дал повод считать, что этим он хотел сказать, что сулланкири может считать его мертвым. Или же у него получился некий жест отказа от всяких придворных привилегий и обет объявить личную войну Кайтрин.

Можно напридумывать еще кучу всякой всячины, и юный Норрингтон догадывался, что фабрика по производству сплетен будет еще долго перекраивать все это, чтобы сшить как следует. Мысль о том, что некоторые могут посчитать, что он поджал хвост и удрал подальше от войны с Кайтрин, не радовала. Наверное, это самое неприятное, что могут увидеть в его поступке ориозцы. Должен быть способ все исправить. Какой — Уилл пока не придумал.

Пара таинственных знаков — и жители Ориозы снова поверят в меня. Все совершают поступки, и у всех есть на это какие-то причины. И будь у меня веская причина, они поверят мне! Уилл вздохнул. Надо все обдумать. Хорошо бы поговорить с Керриганом. Вот уж чей взгляд на вещи даст сто очков вперед фантазиям простого жителя Ориозы. Но Керриган куда-то запропастился, и Ломбо отправился его искать. Консульство Вильвана сообщило принцессе Алексии, что у них нет сведений о том, где находится маг. Причем голос посыльного звучал так взволнованно, что Уилл поверил в то, что толстяк на самом деле не у вильванцев.

Жители Ориозы никогда ничего не делают без причины — эта мысль не давала Уиллу покоя. Так зачем же Нефри-кеш явился на заседание суда? Конечно, его появление во дворце напустило страху на многих, и на Скрейнвуда в первую очередь. Но возьми ты да убей Скрейнвуда, — все перепугаются так, что мало не покажется. Линчмир на троне — от такого кошмара подушкой не отмашешься, причем это касается не только Ориозы, но и остальных стран.

Ну не мог сулланкири прийти только для того, чтобы дать показания. В этом же нет никакого смысла. Судьба Ворона действительно тут ни при чем, да и если бы Кайтрин хотела его убить, она бы просто подослала сулланкири к нему в камеру. Приговорить к казни невиновного, причем по букве закона, — это может представить некоторых знатных деятелей в очень нехорошем свете. Однако Уилл, только что вернувшись с войны, понимал, что, как бы Скрейнвуд ни поступил с Вороном, это будет все же лучше, чем любая смерть на поле боя.

Боги! Я должен был сразу догадаться! Уилл бросился бежать по улицам, лавируя между повозками, шлепая по грязной снежной каше. Он падал прямо в лужи, вставал и снова несся вперед так быстро, как только мог. На бегу он перепрыгивал сугробы; маневрируя, прорвался через толпу детишек, игравшую в снежки, и побежал дальше, расталкивая неспешно идущих прохожих. Не обращая внимания на крики тех, кто оказался на земле, он продолжал бежать в сторону Неукротимой Пантеры так быстро, как никогда раньше.

Только одна причина может заставить Нефри-кеша рискнуть появиться в суде — отвлекающий маневр. Если бы был дан сигнал тревоги, вся стража в момент оказалась бы во дворце. А этот ложный флаг перемирия заставил народ поверить, что сулланкири пришел с миром. Но уж меня этим не проведешь! Послать Нефри-кеша во дворец — рискованное предприятие, и Кайтрин пошла бы на этот риск только ради большей выгоды. И в Мередо есть лишь одна вещь, которую она просто жаждет заполучить.

Рубиновый фрагмент Короны Дракона!

Уилл ворвался на постоялый двор и мигом бросился к лестнице, ведущий наверх, к комнатам. Левую руку он держал у лица, пытаясь скрыть тот факт, что на нем нет маски. Добравшись до первого пролета, он пробежал первый этаж и бросился по коридору к последней комнате справа.

Несмотря на спешку, время для Уилла тянулось очень медленно. Он тщательно осмотрел пол в конце коридора, потому как комната Керригана располагалась через проход от его собственной. Сегодня утром, перед тем как уйти, парнишка проверил комнату мага и предусмотрительно привязал веревочку между дверью и косяком, которая бы порвалась, если бы дверь открыли. Кроме того, Уилл кое-где натерсажей следы от сучков в деревянном полу. Если бы кто-нибудь там прошел, остались бы отчетливые пятна. Сам Уилл старался туда не наступать, а Резолюта он предупредил, так что только вор мог попасться на это.

Или Керриган, что несказанно помогло бы делу.

Оказавшись рядом с дверью, Уилл увидел темную веревочку, валяющуюся на светлых досках пола. Позволив себе немного отдышаться, парень присел на одно колено и стал изучать черные сучки. Два оставались черными, будто чернильные лужицы, однако третий отличался. Следов, как если бы кто-нибудь сюда наступил, не было, но сверху пятнышко было припорошено чем-то серым.

Пыль.

Уилл посмотрел наверх на толстую балку, проходящую по всей ширине коридора. Пыль на ней должна быть плотнее, чем снег на улице. Конечно, есть вариант, что по балке прошлась кошка, однако Уилл не из тех, кто думает на кошек, когда в воздухе пахнет вором. Взглянув на стену над дверью, он обнаружил несколько едва заметных отметин. Откуда они взялись — неизвестно, но раньше их здесь точно не было. Значит, кто-то все-таки попытался выкрасть фрагмент Короны Дракона.

Вытащив кинжал, Уилл подкрался к двери и распахнул ее. Яркий желтый свет масляной лампы, висевшей позади, залил маленькую комнатку Керригана. Взгляд вора сразу устремился наверх, туда, где продолжалась балка из коридора. В полутьме, отливавшей оранжевым, он заметил съежившуюся фигуру. Увиденная картина вызвала в нем два чувства, но первое быстро сменилось другим.

Сначала мальчишку объял бурный восторг, потому что ловушка, которую придумали они с Керриганом, сработала и даже лучше, чем можно было надеяться. Чтобы спрятать фрагмент Короны Дракона, Уилл вместе с другом-магом обыскали комнату и обнаружили в балке прогнившее отверстие, в том самом месте, где она соединялась с другими перекладинами. С помощью магии Керриган укрепил балку, объединив две части деревянного перекрытия в одно. При этом он подогнал отверстие по форме к фрагменту Короны Дракона, чтобы аккуратно поместить камень туда. По совету Уилла дырку Керриган сделал поуже, чтобы вор, схватив драгоценность, не смог бы вытащить руку.

Керриган еще больше усложнил задачу, наложив на фрагмент заклятие. Оно делало камешек клейким, как паутина, так что любой любитель наживы, захотевший удрать, должен был бы расстаться с рукой.

Отлично сработало.

Но весь бурный восторг по поводу успеха тотчас улетучился. Уилл пришел в ужас, когда увидел, кого они поймали. Размеры существа не уступали размерам крупной собаки или небольшого медведя. Десятисантиметровые волосы покрывали обнаженные участки тела, голову и ноги, а спина поросла густым ворсом. С силой дергая плечами, существо пыталось высвободить правую руку, упираясь ногами в балку.

Всеми восемью ногами сразу!

Через секунду Уилл опознал-таки в этом странном существе паука, поскольку тело его было разделено на сегменты, а четыре пары ног посередине походили на паучьи лапки. То обстоятельство, что существо было неимоверных размеров, могло сбить его с толку, но не это самое страшное.

Пусть оно было синего цвета, пусть пучки волос на нем были черными, но что выходило за грани понимания, так это то, что из середины паучьего туловища торчал вполне себе человеческий торс. Правда, грудная клетка была меньше, чем нужно, и кое-где на теле рос синий пушок, однако трос определенно принадлежал человеку.

Вдруг создание повернулось, взглянуло на Уилла круглыми, как пузыри, глазами и устрашающе скривило пасть. Челюсти разомкнулись, и парень услышал рычаще-щелкающие звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь. Рев перешел в злобное шипение, и существо еще раз попыталось вытащить фрагмент.

— Теперь ты попался, воришка!

Уилл поднес кинжал к уху и метнул его в тварь. Несмотря на неустойчивое положение, юный вор попал в цель. Кинжал рукоятью угодил пауку в спину, — тот взревел, — а затем отскочил на кровать.

Влетев в комнату, Уилл пригнулся и ринулся к кинжалу. Как только он дотянулся до гарды, что-то резко дернуло его за одежду прямо между лопатками. Парнишка развернулся, собираясь оттолкнуть то, что тянет его, и увидел, что чудище уже расположилось у основания балки и держит его левой рукой. Уилл полоснул по вражеской руке кинжалом, полилась кровь, но высвободиться так и не удалось.

Подняв парня в воздух, гигантский паук со всей силы приложил его головой о балку. Перед глазами засверкали звездочки. Видимо, на мгновение Уилл потерял сознание, потому что, когда предметы вновь обрели четкость, его ноги оказались оплетены паутиной, а левая рука твари крепко держала его за куртку. Из раны на запястье чудища текла черная кровь, оставляя на ткани куртки грязные следы. Пахло горелым мясом.

Тварь пристально уставилась на пленника и огрызнулась. Оказавшись так близко, Уилл заметил в лице чудовища знакомые черты. Узнав, кто перед ним, вор вздрогнул:

Азур Паук!

У парня отвисла челюсть.

— Ты же Азур Паук! Теперь ты принадлежишь ей.

Сулланкири зашипел и кивнул в сторону застрявшей руки. Уилл замотал головой:

— Ни за что! Даже если бы я знал, как снять заклятие.

Набрав в легкие побольше воздуха, мальчишка плюнул, угодив твари в левый глаз.

Сулланкири опустил голову, из пасти вырвалось пламя: шею Уилла обожгло. От жара все тело юноши затряслось. Он хотел было закричать, но горло сдавило. Вдруг хватка ослабла, Уилл почувствовал, что падает. Падение длилось целую вечность. Последнее, что он видел, — отдаляющаяся рука сулланкири и капелька черной крови, летящая вниз, вслед за ним самим. Уилл надеялся, что каким-то образом кровать Керригана все еще под ним.

Затем все вокруг закружилось. Сначала парню показалось, что у него что-то со слухом. Он слышал звуки, походившие на речь, но ничего не понимал. Громко шипя, паук попытался сместиться влево. Но плевок Уилла ослепил его на один глаз, а застрявшую руку ему по-прежнему было не вытащить. Поэтому двигаться тварь могла не очень-то свободно.

Внезапно сулланкири пронзила серебряная игла. Проткнув центр тела, игла прошла сквозь позвоночник. Тварь дернулась, ноги ослабли и скрючились. Паук стал падать, его тело обмякло и повисло на одной руке. Брюхо продолжало без конца раздуваться и сжиматься.

— Уилл. Уилл!

Уилл увидел перед собой лицо Резолюта. Вор не мог сфокусировать взгляд, чтобы разглядеть выражение лица воркэльфа, но в голосе явственно слышались беспокойные нотки:

— Уилл, мальчик, ты здесь?

Уилл кивнул. Или только подумал, что кивнул. Его вены жег огонь, тело передергивало от мышечных судорог. Он попытался открыть рот и заговорить, но тут новая судорога пронзила его тело, и все вокруг провалилось в пустоту.

ГЛАВА 22

Девятнадцать дней прошло с тех пор, как в Крепость Дракона прибыли новые войска авроланов. Но для Эрлстока зима, казалось, длилась уже год. Очень многое поменялось. С осени Крепость Дракона изменилась гораздо сильнее, чем обычно.

Враг стал действовать активнее, дисциплина возросла. Все благодаря новым существам — криалнири, как окрестил их Рисвин, основываясь на одном из древних эльфийских преданий, созданном тогда, когда мир был еще молод, зимы были длиннее, а эти проворные хищники охотились среди снегов на попавшую в капкан дичь или заблудившихся путников. Джиландесса полагала, что Кайтрин и создала своих существ, используя эти легенды, так что имя пришлось впору. Однако для простоты новых воинов прозвали «ползунами».

Ползуны сменили вилейнов на посту лидеров бормокинов и оказались крайне полезными для усиления слабых патрулей и не очень внимательных дозоров. Вследствие этого количество дозорных и число обходов увеличилось вдвое. Устраивать засады становилось все труднее и труднее. Люди Эрлстока расставляли ловушки и капканы, чтобы бормокины особо не расслаблялись. Несмотря на то, что количество потерь у противника уменьшилось, каким-то образом веже удавалось замедлить процесс организации вражеских атак.

Авроланы несомненно что-то задумали. Вилейны были реорганизованы в небольшие подразделения магов. Каждое имело в своем распоряжении ползуна, которому поручалось заботиться об имуществе. Развалины крепости прочесывались вдоль и поперек, и — насколько принц мог судить, — под руководством магов полным ходом велись разведывательные и поисковые операции.

Значит, они ищут фрагмент Короны Дракона. Как-то раз что-то будто бы обнаружили, для раскопок были присланы рабочие отряды из пленников и бормокинов. Копали всего двое суток, по несколько часов в день. Эрлсток предпринял вылазку и осмотрел места раскопок. Вначале попытка казалась вполне удачной, потому что после более тщательного и последовательного обследования между слоями была обнаружена некая пустота.

Странно, что магам никак не удавалось определить, где же находится искомый фрагмент. Эрлсток, вообще не обладая способностями к какой-либо магии, все же понимал, как она работает. У поисковых групп было нечто, что позволяло им сфокусироваться на объекте, который они ищут. И маги создавали заклинания, которые связывали это нечто и сам объект, а магия указывала, где он находится.

Существование связи между предметами стало для принца совершенно очевидным в тот самый день, когда он впервые увидел ползуна. Торопясь в Каслтон, чтобы провести осмотр тела ползуна, он оставил в руинах меч Маларкекса. Они покинули свой штаб и ушли далеко вглубь окрестностей. Но почему-то, когда на следующее утро принц проснулся, меч вновь был в ножнах. Джиландесса использовала несколько заклинаний и обнаружила магическую нить, связывающую между собой меч и ножны. И хотя Эрлсток на самом деле не особо любил этот меч, он в полной мере оценил преимущества владения оружием, которое само возвращается к владельцу.

Тогда принц улыбнулся эльфийке:

— Было бы хорошо, если бы он оказывался у меня в руке по команде.

Та кивнула:

— Так и будет, но разве ты действительно хочешь быть связан с этим мечом так тесно?

Принц признал, что нет.

Появление ползунов было не единственным изменением в составе авроланских сил. После отъезда Кайтрин в крепости осталась сулланкири. На самом деле Ферксиго проводила время в гарнизоне урЗрети еще до соединения с силами властительницы Авролана. Ее знания о Крепости Дракона устарели, но с учетом того, что за все, включая раскопки в горах, отвечали урЗрети, присутствие сулланкири было как раз кстати.

Между ней и ползунами возникла еще одна группа лидеров. Одного из них видел Эрлсток, другого Рисвин: два высоких человекоподобных существа, одетые в плотные шерстяные плащи с большими капюшонами, скрывающими лица. Никто из тех, кто с ними сталкивался, точно не мог сказать, что они из себя представляют. Что-то странное, напоминающее шипы, — плащи здесь служили плохой маскировкой, — наводило на мысль о том, что это просто высокие люди, располагающие каким-то необычным оружием. Или эти двое — очередная выдумка Кайтрин. Их видели на раскопках, где они отдавали приказы ползунам. Но ничто не проливало свет на их сущность.

Загадка о происхождении двоих незнакомцев без сомнения отняла бы у Эрлстока немало времени, но Крепость Дракона сама по себе была сплошной загадкой. За пять лет, проведенные в гарнизоне, Эрлсток узнал об этой крепости абсолютно все, что было возможно. Барон Дракона, Дотан Каварр, на информацию не скупился. Эрлстоку даже порой мерещилось, что Каварр готовит его себе в преемники. Но принц понимал, что лишь смерть может разорвать прочную связь барона и Крепости.

Пророчество подтвердилось, и тело барона висело на Королевской Башне, напоминающей драконий череп, до тех пор, пока его не склевали падальщики. Скорбя о смерти друга, Эрлсток сожалел, что в лице барона Дракона потерял еще и человека, обладавшего бесценными сведениями о Крепости и ее территории. Конечно, барон раскрыл ему некоторые секреты, но осталась еще масса непознанных тайн.

Покинув свое предыдущее убежище, Эрлсток и его люди двинулись дальше вглубь и вскоре обнаружили несколько помещений, которые вполне подходили для временного пристанища. Они выбрали для себя наиболее удобное. Часовые со своих постов доложили, что вокруг ничего необычного не замечено. Ночь прошла без особых происшествий. Когда же они собрались двигаться дальше, выяснилось, что проход, по которому они попали в эту тихую гавань, завален огромными каменными глыбами.

Сдвинуть с места подобный камень можно было лишь с помощью магии. Однако Джиландессе понадобилась уйма времени, чтобы распознать задействованные чары:

— Чтобы переместить такие глыбы, да еще без единого звука, нужна просто неимоверная сила. Мне не знаком маг, способный на что-либо подобное.

Рисвин улыбнулся:

— Если же он существует и находится неподалеку, нам остается только надеяться, что он на нашей стороне.

Покинув место ночлега, они отправились на поиск других выходов. Где-то в глубине они наткнулись на просторный амфитеатр с расположенными по кругу каменными трибунами. В центре на небольшой возвышенности находился круглый помост. Когда-то этот зал, очевидно, служил местом собраний. Эрлсток предположил, что он принадлежал одному из тайных обществ. Вполне естественно, что какое-то тайное общество имело в своем распоряжении помещения в Крепости Дракона, ведь гарнизоны набирались со всего мира.

Так или иначе этот зал подвергся переделке. Раньше на трибунах располагались члены общества, причем места хватило бы весьма внушительной толпе. Осматриваясь, Эрлсток мог с легкостью вообразить себе дружеские выкрики, раздававшиеся в этих стенах в знак одобрения нового предложения, или глубокий бас, шептавший ритуальное заклинание, эхом отдающееся под сводами.

Теперь же трибуны вмещали действительно большое количество людей. Однако совсем не в том смысле, в каком это предполагалось изначально. На каждом уровне были расположены плиты с каменными барельефами защитников Крепости Дракона. Работа мастеров была удивительно искусной, защитники олицетворяли собой невозмутимость и спокойствие. Спускаясь по ступеням, Эрлсток заметил некоторых героев, которых когда-то прямо у него на глазах разорвало на куски шаровыми молниями Кайтрин. На плитах были написаны их имена на родном языке. Все захоронения располагались рядом, вне зависимости от того, к какому народу или расе принадлежали погибшие. Рисвин преклонил колени рядом с могилой подруги, прижав ладонь ее холодному каменному лбу. Другой рукой он прикрыл глаза. Все разошлись по залу. Некоторые плакали, находя здесь своих друзей, другие просто узнавали судьбу тех, с кем столько времени сражались бок о бок.

Поднявшись наверх, Эрлсток нашел Пака Каслтона. Каменный барельеф изображал его с оружием в руках, что заставило принца улыбнуться. Он провел рукой по маске и орденской ленте, которую когда-то собственноручно вручил:

— Покойся с миром, друг мой. Ты это заслужил.

Джуллаг-це Сигг, огненно-красная урЗрети, изменив свой облик так, чтобы ноги стали длиннее и стройнее, легко поднялась наверх и подошла к принцу:

— Я увидела здесь многих, но барона Дракона здесь нет.

Эрлсток покачал головой:

— Вероятно, тому, кто делает эти плиты, нужны кости барона. — Принц осмотрел амфитеатр, оценивая количество могил, и нахмурился. — Здесь захоронено где-то четыре тысячи воинов, но зал заполнен только на три четверти. Это означает, что многие еще живы.

К ним присоединился Рисвин:

— Все верно, Ваше Высочество. Или же мастера как раз работают над остальными плитами. Если вы правы, то еще около тысячи таких же, как мы, маленькими группками скрываются здесь, в Крепости. Это меньше, чем у Кайтрин, но гораздо больше, чем я мог себе представить.

— Ваше Высочество, взгляните сюда! — Джэнсис Айронсайд указывала железной рукой в центр зала. Она стояла на ступенях, ведущих к помосту. — Вы должны увидеть это!

Все вместе направились вниз, туда, куда указывала механоид. Как только взгляд Эрлстока оказался на уровне помоста, его глаза распахнулись от удивления. Там, где он ожидал увидеть плоскую поверхность, перед ним предстала совершенно иная картина. Когда принц подошел ближе, помост начал менять форму — на плоской поверхности вдруг выросли стены и руины зданий. В центре появилась Королевская Башня. Еще несколько секунд камни меняли форму — и вот перед глазами пораженных зрителей предстала Крепость в уменьшенном размере.

Но что более странно, камни стали прозрачными. Принц теперь мог разглядеть все, что находится внутри. Присмотревшись, в глубине он увидел изображение зала, в котором они находились. И там я могу распознать крошечные фигурки людей, уставившихся на модель крепости, а в ней они видят крошечные фигурки…

Принц помотал головой и посмотрел на Джэнсис:

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, только то, что эти каменные глыбы движутся. Никогда не видела ничего подобного.

Джиландесса поправила черную, словно вороново крыло, косу:

— На самом деле ты уже видела такое. Здесь используется магия арканслаты. И именно это помогло доставить сюда и поместить под каменную плиту тело Пака. Скорее всего, заклинания принадлежат урЗрети, но кроме них здесь то-то еще. Боюсь, моих знаний не хватит.

— Я понял, Джиландесса. — Эрлсток снова нахмурился. — Но магия сработала, когда нога Джансис коснулась ступеней?

— Похоже, что так. Но я не уверена в этом.

— Ваше Высочество, взгляните, туда… внутрь крепости. — Нигал указал на яркое сине-зеленое пятнышко рядом с Королевской Башней. — Это неподалеку от того места, где сейчас ведут раскопки ползуны.

Как только принц подошел ближе, на модели проявилось несколько новых деталей. Тонкие красные линии разбежались в разные стороны, образуя сеть дорожек, окутывающих Крепость изнутри и снаружи. Они соединяли большие красные точки с белой, находившейся в центре. Место раскопок также было окрашено красным цветом, но охватывало большую площадь, чем другие круги.

Вдруг земля под ногами дрогнула. Силы толчка не хватило, чтобы сбить присутствовавших с ног, однако Эрлсток отчетливо ощутил его через подошвы сапог. На модели Крепости руины, находившиеся рядом с местом раскопок, осели и исчезли.

Мгновение спустя, изображение дернулось и пропало.

Эрлсток нагнулся и провел рукой по ровной каменной поверхности помоста. Она была такой же холодной, как и надгробные скульптуры. И если бы не Нигал и Джиландесса, которые в полном изумлении смотрели на камень, принц бы счел, что ему все это привиделось.

Он поднялся и скрестил на груди руки:

— То есть мы все сейчас видели план Крепости, так? Рисвин кивнул:

— Красные линии и точки были похожи на маршруты дозоров и гарнизоны.

— Согласен. — Принц потер подбородок. — А светящаяся точка в месте раскопок — фрагмент Короны Дракона?

— Вполне возможно. — Джансис наморщила лоб. — Нам показали всего одну точку, потому что она и есть наша цель? Или же это единственный фрагмент, оставшийся в Крепости?

Глаза Нигал раскрылись еще шире:

— Если здесь остался лишь один фрагмент, тогда два других уже у Кайтрин.

Эрлсток на секунду задумался, а потом улыбнулся:

— Думаю, давно прошло то время, когда подобная информация могла быть полезной для Кайтрин. Другой фрагмент был вывезен из крепости еще до ее нападения. Если эта точка и есть фрагмент, то Кайтрин смогла вынести отсюда всего один. Джиландесса, есть догадки, почему исчезла модель?

Аркэльфийка задумчиво выгнула тонкие черные брови и сморщила точеный носик:

— Чтобы сотворить подобное заклинание, нужен очень сильный маг. И еще огромное количество энергии, чтобы подпитывать изображение. Может быть, он просто устал. Или, когда рушилось здание, его ранило. Или даже убило.

Принц кивнул:

— Похоже, авроланы просто заминировали это здание. Такое ощущение, будто они все отчаяннее охотятся за фрагментом.

Джансис подошла к тому месту, где была светящаяся точка.

— Вот в чем дело, Ваше Высочество. Сейчас они копают здесь. — Она сделала два шага влево. — Два дня назад раскопки были закончены вот в этом месте. А на прошлой неделе раскопки велись вон там.

— Хочешь сказать, фрагмент перемещают?

— Это вполне логично вытекает из происходящего. Или его перемещают, или что-то заставляет авроланов рыть не в том месте. — Механоид пожала плечами. — Думаю, мы должны задаться вопросом, сможем ли мы добраться до фрагмента раньше них и вывезти его потом из Крепости Дракона. Трудность в том, что, где бы он ни находился, его будут защищать. Чтобы добраться до него, у нас будет столько же времени, сколько у них. Но нам еще нужно успеть вывезти фрагмент.

Рисвин сомкнул руки на поясе:

— Можно дождаться, пока они завладеют фрагментом, а затем отобрать его.

Эрлсток покачал головой:

— План неплох, только они могут передать фрагмент арафти и увезти его по воздуху. А мы можем вообще не успеть вылезти наверх.

Нигал улыбнулся:

— Так давайте уничтожим всех арафти. Пуль у меня хватит на всех.

Принц кивнул:

— Идея неплоха. Но что, если за фрагментом послали дракона?

Воин из Саварры улыбнулся еще шире:

— У нас будет просто больше мишеней.

Все засмеялись, но Эрлсток нахмурился:

— Думаю, полковник прав. Мы должны найти фрагмент первыми. Если не получится, то прибегнем к плану Рисвина и не позволим авроланам ускользнуть с добычей.

Верум, седой меканшии, служивший в отряде мастером-оружейником, поклонился:

— Прошу прощения, Ваше Высочество, но как мы узнаем, что этот макет не был хитростью Кайтрин? Если мы последуем этим указаниям, то можем попасть в ловушку.

— Верное замечание. Мы должны быть осторожны. Я все же склонен верить модели. Не думаю, что авроланы так чтят память наших погибших. Все полученные сведения могут помочь нам, но, попав к Кайтрин, они окажутся для нее бесполезными. — Принц кивнул механоиду. — И все же, ваша осторожность достойна похвалы, и мы будем осмотрительны. Теперь нам предстоит проверить маршруты дозоров. И, если повезет, мы найдем обратную дорогу сюда и, возможно, выясним что-нибудь еще.

Рисвин указал на ряды каменных плит:

— Мы обязательно вернемся сюда, Ваше Высочество. Так или иначе.

— Что ж, ты прав. Но, надеюсь, в одном ты все-таки ошибаешься. — Эрлсток огляделся и вздохнул. — Пока мне не очень хочется присоединяться к этому царственному сомну. И если мы сможем найти фрагмент и украсть его у Кайтрин, думаю, наши друзья, покоящиеся здесь, с радостью простят нам то, что мы отказались к ним присоединиться.

ГЛАВА 23

Взглянув на Уилла, Алексия вздрогнула. Пламя от наполовину сгоревшей свечи колыхалось, тени блуждали по лицу и груди юноши. Он лежал на кровати, скрестив руки на животе; простыня и одеяло были аккуратно отодвинуты до пояса. За постелью следила Пери; теперь она сжалась в комочек между Дрени, стоявшим в углу, и Резолютом, который сидел в глубокой задумчивости на стуле у двери.

Тусклый свет свечи не мог скрыть то, что жизнь Уилла под угрозой. Алебастровый цвет кожи резко контрастировал с воспаленными красными сосудами, лучами расходившимися от раны. Шею перетягивала повязка, хотя следы укуса, оставленные там пауком, уже почти не кровоточили. Испарина проступала на лбу, капельки пота поблескивали в небольшом углублении у основания горла.

Звуки, издаваемые пареньком, наводили куда больший ужас, чем его внешний вид. Дыхание было неровным и влажным. Он делал вдох, затем на некоторое время воцарялась тишина, а потом следовал тяжелый выдох. Принцесса каждый раз боялась, что за вдохом последует лишь тишина.

Квик присел на подушку Уилла и осторожно убрал ему локон с виска. Маленький сприт махал крылышками, стараясь унять жар мальчика, и все время шептал что-то ему на ухо. Алексия не понимала ни слова, но надеялась, что Уиллу от них станет легче. Ей даже казалось, что она видела, как уголки его губ дрогнули, словно мальчик попытался улыбнуться. Принцесса не хотела признаваться, что пытается себя убедить в том, чего на самом деле не было.

В дверь тихонько постучали. Алексия открыла:

— Вы пришли, Ваше Величество.

Король Август кивнул:

— Спасибо, что послали за мной. Ничего нового?

— Нет. Он пока жив, но надолго ли это — неизвестно. — Алексия закрыла дверь за правителем Альциды и проводила его к стулу рядом с кроватью. — Мы связались со всеми целителям, но без эльфийских заклинаний у нас мало надежд.

На это Резолют раздосадовано произнес:

— Это моя вина!

— Неужели, Резолют? — Август выразительно посмотрел на него. — Ты же не мог предвидеть такого развития событий.

Серебристые глаза воркэльфа холодно блеснули:

— Нет, мог. Я слышал, как он бежал по коридору. Я был там. Валялся у себя на постели. Я же знаю его походку. Я слышал, как он медлил, и предположил, что он играет в какую-то игру. Когда он влетел в комнату и закричал при виде паука, я должен был уже быть там! На ногах, сжимая Сивере в руках! Я опоздал. На доли секунды, но опоздал. Его укусили, до того как я смог что-то сделать.

Из угла послышался недовольный голос Дрени:

— Ты сделал, что мог, Резолют. Я был внизу. В общем зале. Пил эль и грелся у камина. Я видел, как он пронесся мимо меня, но тоже счел это ребячеством. Мало того, что мы не поняли, что он делает, мы и о краже не догадались!

Август поднял бровь:

— Краже? Я полагал, что это была попытка убийства.

Алексия покачала головой:

— Барон Дракона доверил часть Короны Дракона Керригану. Керриган рассказал об этом только Ворону и мне. Потом, видимо, он поделился информацией и с Уиллом. Они вместе спрятали фрагмент в комнате Керригана и устроили ловушку для того, кто попытается выкрасть его. Ловушка сработала. Уилл застал вора с поличным, но бедному парнишке досталось. Кайтрин отрядила сюда одну из своих тварей. Резолют считает, — и я с ним согласна, — что это новоиспеченный сулланкири, созданный из Азура Паука.

— Теперь он мертв. И это не имеет значения, — прорычал Резолют и вытянул руки перед собой. — Вот мой недостаток, прямо здесь, в моем теле. В этих символах. Во всей этой магии, ведь я не нашел исцеляющего заклятия. Всего лишь одно заклинание — и мальчик был бы здоров.

Король нахмурился:

— Что нового о Керригане?

Алексия пожала плечами:

— Он пропал. Ломбо отравился его разыскивать.

— А сприт?

Квик поднял голову:

— Здесь, здесь. Квик — здесь. Нигде больше, только здесь.

Твердый голос маленького создания выдавал общее состояние отчаяния. Сприты имели магическую способность быть в точности там, где им предназначено быть. Эта способность не определяла всю их жизнь, однако, если Квик знал, что ему необходимо быть здесь с Уиллом, было бессмысленно предполагать, что ему нужно быть где-то еще.

Дверь снова открылась. На этот раз вошедший не удосужился постучаться. Король Скрейнвуд скользнул в комнату, за его спиной топтались двое стражников в кольчугах. Они попытались протиснуться вслед за господином, но Резолют захлопнул дверь прямо перед их носом. Скрейнвуд открыл было рот, чтобы выразить недовольство, но Резолют, нависнув над ним, наградил монарха красноречивым взглядом.

Август встал и воззрился на Скрейнвуда:

— Ты привел Ворона?

Король Ориозы помотал головой:

— Я рассмотрел вашу просьбу и решил сам участвовать в расследовании. Я привел с собой воинов, чтобы мальчишка был в безопасности.

— Они нам не нужны.

В ответ на реплику Резолюта Скрейнвуд презрительно фыркнул:

— Его нынешнее состояние говорит об обратном. Если бы вы сами могли обеспечить безопасность Норрингтона, он не лежал бы здесь, не так ли?

Резолют ехидно выгнул бровь:

— Возможно, ваши воины сослужили бы лучшую службу, охраняй они от сулланкири весь город. А не только дворец.

Глаза Скрейнвуда сверкнули яростью:

— Да как ты смеешь?!

Воркэльф продолжил:

— Вы решили, что ваш сын возглавит Верховный Суд до того, как Кайтрин сказала вам, что посылает Нефри-кеша для дачи показаний на слушании дела Ворона, или уже после?

Лицо короля скрывала маска. Он указал дрожащим пальцем на Резолюта:

— Поостерегись, воркэльф! Это мой народ, и мое слово не поставят под сомнение!

Август положил руку на плечо Скрейнвуда:

— Успокойся.

— Нет! — Ноздри Скрейнвуда раздувались от гнева. — Меня уже тошнит от этого, меня тошнит вообще от всего! От лжи и намеков! Я — король! Благополучие Ориозы зависит от меня! И я не нуждаюсь в помощи бездомного эльфа, дающего неуместные советы по поводу того, в чем он ничегошеньки не смыслит! Он сражается за свою родину… Но он слишком поздно ввязался во все это! Будь он с нами четверть века назад, мы, быть может, не оказались в том положении, в котором находимся сейчас! И с Кайтрин было бы уже покончено.

Август покачал головой:

— Ты несправедлив, возлагая всю вину на Резолюта. Ты все упрощаешь. Он не мог предвидеть будущее. Никто из нас не мог. С такой же легкостью ты мог бы обвинить меня в том, что я оставил Норрингтона и отправился в Окраннел.

Губы Скрейнвуда изогнулись в усмешке:

— Я этого не говорил, друг мой.

— Верно, друг мой. Ты не обвиняешь меня в этом. И именно поэтому я все еще считаю тебя своим другом. Однако ты уже слишком долго испытываешь мое терпение.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь.

— Хватит! — Квик поднялся в воздух и завис между головами двух королей. — Давайте, давайте, давайте, сейчас же. Давайте, прямо сейчас, прямо сейчас. Прочь, прочь, прочь.

Скрейнвуд взмахнул рукой, чтобы оттолкнуть сприта, но промахнулся. Квик быстро юркнул вниз. Все четыре руки крошечного создания указывали на короля Ориозы. Сприт заговорил. Но если прежде его голос всегда звучал пронзительно и звонко, сейчас он был ниже на несколько октав и временами переходил в бас:

— Дорта кар эс йнда прос!

— Ааа-ааа-ааа-ааа! — закричал Скрейнвуд и рухнул на колено. Король прижал правую руку к груди, а левой схватился за запястье. Кольцо на правой руке, словно раскалившись, пульсировало красным. Чары кольца предупреждали Скрейнвуда об опасности, и в этот момент заклинание определенно подействовало.

Резолют положил руку на плечо Скрейнвуду и почти шепотом сказал:

— Не гневите малый народец, Ваше Величество. Когда сприт смеется, всем вокруг хорошо, но когда он сердится, даже самые могущественные падут перед ним.

— Прочь, прочь, все прочь! — Голос Квика вновь стал прежним. Облетев комнату по кругу, он выпроводил всех.

Пери втиснулась вслед за Королем Августом, а Алексию прижало вплотную к Резолюту. Воркэльф открыл дверь и вытолкал Скрейнвуда в коридор. Как только все вышли из комнаты, Квик захлопнул дверь. Пери распахнула дверь в комнату Керригана, и вся толпа ввалилась туда. Первыми оказались двое стражников Скрейнвуда.

При виде паука, безжизненно свисавшего с потолочной балки, два дюжих гвардейца попятились назад, раскрыв рты от удивления. Спрятанный внутри крыши фрагмент Короны Дракона по-прежнему излучал свет, окрашивая всю комнату красным. Кое-где чернели пятна крови сулланкири.

Скрейнвуд продолжал тереть пострадавшую руку:

— Это он?

— Да. — Алексия подошла ближе к останкам сулланкири: не потому что ей сильно этого хотелось, а потому как знала, что Скрейнвуд будет держаться на расстоянии. — Мы думаем, что Кайтрин создала его из Азура Паука.

— Вор, значит, — Скрейнвуд посмотрел вверх. — А что он там сжимает?

Принцесса помедлила с ответом и взглянула на короля Августа. Правитель Альциды кивнул.

— Это часть Короны Дракона, Ваше Величество. Из Крепости Дракона ее привез Керриган Риз.

— Часть Короны Дракона находится — здесь, и никто мне об этом не сказал? — Пальцы правой руки Скрейнвуда сложились в кулак. — Я — король, а это — дело невероятной важности. Почему мне не сообщили?

Алексия вздернула подбородок:

— Информация была передана мне под строжайшим секретом. Я полагала, что чем меньше людей знают об этом, тем лучше.

— Я не люди, принцесса Алексия, я — король. — Встряхнув головой, Скрейнвуд указал пальцем туда, где был спрятан фрагмент. — Достаньте его мне!

Стражники переглянулись, кивая друг на друга. После некоторой заминки они вместе двинулись вперед так осторожно, словно шли по льду на реке Рейдо.

— Стойте! — Алексия остановила их взмахом руки. — Ваше Величество, на фрагмент наложены чары, чтобы предотвратить кражу. Они сумели остановить сулланкири. То же будет и с этими людьми.

Стражники сделали два больших шага назад. Скрейнвуд нервно теребил пальцами губу:

— Нет, нет, так не пойдет. Вы использовали меня! Вы все, вместе! Я не собираюсь это терпеть! Я вынужден изъять фрагмент Короны, чтобы быть уверенным, что он будет в сохранности.

Август покачал головой:

— Друг мой, не нужно считать созданную секретность оскорблением в твой адрес. Посмотри на ситуацию здраво. Принцесса Алексия совершенно справедливо заметила, что чем меньше людей знает о фрагменте, тем меньше шансов, что он будет украден. Теперь мы знаем, что ваш дворец не спасет вас от посещений сулланкири, так что осторожность была весьма кстати.

Правитель Ориозы посмотрел на Августа и сощурился:

— О, друг мой, это ты все неправильно понял. Именно этот фрагмент спровоцировал вторжение в мое королевство! Если бы я был в курсе, если бы я нес ответственность за сокровище, Норрингтон не умирал бы сейчас в соседней комнате! Принцесса не хуже меня знала, что она подвергает мое королевство опасности! Она столь же опасна для Ориозы, как и ее предполагаемый муж!

Алексия видела, как на лице Августа появляется безжалостное выражение. Король Альциды посмотрел мимо Скрейнвуда на двух его стражников:

— Вы свободны от своих обязательств. Приведите сюда Ворона.

— Одно движение, и вы мертвы!

У Августа заходили желваки:

— Ничего подобного он не сделает. Даю вам слово. Идите. Доставьте Ворона сюда.

Резолют внушительно выдвинулся вперед, а Пери многозначительно продемонстрировала когти. Это убедило обоих стражников покинуть своего господина.

— Вернитесь! Трусы! Не пройдет и недели, как вашу печень выклюют вороны!

Пери закрыла за ними дверь.

Август продолжил ровным голосом; каким-то образом ему удалось сдержать нахлынувшую ярость:

— Пойми одно, мой друг. Сейчас я нахожусь здесь и искренне сочувствую отчаянному положению Ориозы. Ведь я высоко ценю получаемые от тебя сведения о действиях войск Кайтрин. Однако в данный момент ее армия движется на юг и уже вторглась в Себцию. Если Мурозо падет, она направит войска в Ориозу, а затем и в Альциду. Я не стану сражаться с ней на моей земле. Я встречу ее в Себции или Мурозо. Или, если придется, в Ориозе. Одно слово, переданное по арканслате, и южная треть Ориозы — моя. Я могу отрезать Мередо от Бокагула, а потом биться с Кайтрин в северо-восточном коридоре. Кроклин обеспечит мне фланги.

Скрейнвуда била дрожь; его пальцы непрерывно теребили магическое кольцо:

— Ты угрожаешь моему народу.

— Нет, Скрейнвуд. Я угрожаю тебе. Потому что ты угрожаешь моему народу. Изволишь выслушать аргументы, или мне придется горько рыдать, рассказывая твоему сыну, что к всеобщей скорби сулланкири был еще жив и убил тебя? Я буду весьма красноречив, восхваляя твои великие деяния.

— Ты не можешь так поступить! Я — король!

— О, да, я знаю, друг мой. А я — твой друг. И я дам тебе шанс доказать, что ты тоже по-прежнему остаешься моим другом. — Август указал на паука. — Ты позаботишься о фрагменте Короны.

— Да!

От алчного шипения Скрейвуда у Алексии внутри все перевернулось:

— Сир, вы уверены, что это благоразумно?

Август кивнул:

— Взамен…

Скрейнвуд злобно прищурился:

— Взамен? Это же мое право!

— Право, которое не перейдет к твоему наследнику, Скрейнвуд — Король Альциды нетерпеливо вздохнул. — Ты передашь Ворона его жене и прекратишь преследовать его. Ты будешь сражаться с нами против Кайтрин. Тебе больше не удастся усидеть на двух стульях. Прошло то время. Ты примешь нашу сторону и станешь противником Авролана. У тебя нет выбора.

Скрейнвуд взглянул на фрагмент:

— Я не глуп, Август.

— Верно, но не так умен, как думаешь. Я предлагаю тебе сделку. Соглашайся — и мне не придется захватывать твои территории. Что скажешь, мой друг?

Скрейнвуд фыркнул:

— Согласен, друг мой. Но я это запомню. Вы получите Ворона, однако нужно будет соблюсти все формальности. Ты же понимаешь, верно?

Август кивнул:

— Да, понимаю.

Алексия недовольно нахмурилась:

— Сир, разве сейчас подходящее время для мелких политических игр?

— Это лишь одно очко в большой игре, и мы заработали его. — Правитель Альциды вздохнул. — Пусть забирает свое.

Принцесса неохотно кивнула. Она прекрасно понимала, что в политике на высшем уровне нужно действовать очень тонко, ведь иначе злоупотребление властью не скроешь. Август открыто угрожал убить Скрейнвуда и захватить его народ. Скрейнвуду пришлось сделать выбор и, получив фрагмент Короны Дракона, верить Ворона. Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Но иллюзию равенства монархов должно сохранять.

И на самом деле Август вовсе не собирался захватывать Ориозу. Жители Ориозы, несмотря на поведение своего короля, отличаются высоким боевым духом и сплоченностью. Если бы Альцида вторглась на их территорию, местные войска оказали бы достойное сопротивление. Такой поворот событий значительно ослабил бы силы обоих народов, а ведь все они так необходимы, чтобы противостоять Кайтрин.

Более того, отдав Скрейнвуду часть Короны Дракона, Август совсем ничего не теряет. Раз уж Скрейнвуд знает о фрагменте, то нет никаких шансов предотвратить его попытки заполучить желаемое. Королю Ориозы было бы достаточно оцепить постоялый двор, а как только королевская гвардия захватила бы дворец, фрагмент оказался бы у него в руках. И, быть может, было ошибкой открыто сообщать Скрейнвуду о сокровище, однако Август понимал, что раз уж Кайтрин знает, что фрагмент находится здесь, то она непременно примется давить на Скрейнвуда, чтобы тот, невзирая ни на что, добыл его для нее.

Сделка состоялась. Армия Альциды теперь в безопасности. Впоследствии ее могут призвать на помощь Ориозе. Ворон снова с ними. Этот момент принцессу радовал особенно. Единственное, что не давало ей покоя, — то, что Скрейнвуд наверняка попытается подстроить Ворону ловушку. Не сейчас, немного погодя. Сама мысль о том, что кто-то может причинить Ворону боль, отнять его у нее, просто-напросто выводила Алекс из себя.

Рука Скрейнвуда сжалась в кулак; он пристально посмотрел на Алексию:

— Вы чем-то недовольны, принцесса? Вы же получили все, что хотели. Теперь мы все действуем заодно.

— Сейчас меня тревожит будущее.

— Оно тревожит всех нас. — На лице Скрейнвуда появилась коварная улыбка. — Грязная сделка сегодня — блестящее будущее завтра. Это не то, о чем мы все мечтали. Но в нынешнее тяжелое время лучшего выхода не найти.

ГЛАВА 24

Мать оказалась абсолютно права. Несмотря на толстый слой снега, покрывалом накрывший Мередо, городская вонь была столь невыносима, что у Изауры слезились глаза. Лошадиный навоз, грязь и снежная каша под колесами повозок превращались в густую коричневую жижу, брызги которой летели на девственно-белый снег и прохожих. А с наступлением ночи вся эта слякоть медленно замерзала.

Люди приводили Изауру в смятение. Принцесса, Нефри-кеш и Вионна держали путь по тайным дорогам, которые довели девушку и королеву пиратов практически до изнеможения. Нефри-кеш, будучи сулланкири, легко переносил тяготы путешествия и занимался в пути вверенными ему делами. Спир'скара, защищенный скорлупой, тоже не испытывал в дороге особенных неудобств. Когда Вионна выпустила его, он быстро вырос из крупного паука в существо, размером с человека. Изаура установила магическую связь между Спир'скарой и фрагментом-приманкой, благодаря чему сулланкири теперь чувствовал цель. Спир'скара щелкнул челюстью перед бывшей возлюбленной и, запрыгнув на ближайшую крышу, умчался прочь.

Они некоторое время наблюдали за сулланкири, а потом Вионна проводила Изауру в их убежище на постоялом дворе «Королевская Маска». Насколько Изаура могла судить, в основном здесь жили беженцы из Окрана, состоявшие в услужении у какого-нибудь дворянина. Авроланы должны были оставаться здесь и ждать возвращения Спир'скара вместе с рубиновым фрагментом Короны Дракона.

У хозяина постоялого двора нашлись две свободные комнаты, однако он неохотно согласился сдать Вионне обе. Королеве пиратов показалось это странным, ведь когда она просила комнаты, Изаура, облаченная в белый плащ с капюшоном из горностая, стояла рядом. Однако хозяин постоялого двора словно бы отказывался замечать девушку. В конце концов, он все же согласился, поскольку Вионна заплатила ему золотом вперед, да еще в двойном размере и по ночному тарифу.

Не испытывая ни малейших угрызений совести, Изаура поведала спутнице, что, для того чтобы хозяин ее не заметил, она использовала магию. Заклинание не делало ее невидимой, поскольку в данной ситуации это вовсе не было нужно, да и, насколько девушка знала, было едва ли возможным, — просто таким образом люди ее не замечали. Мать обучила дочь множеству заклинаний, занимаясь с девочкой до тех пор, пока та не достигнет совершенства в их создании и поддержании.

Несмотря на то, что заклятия Кайтрин представляли собой весьма сложные сплетения магических потоков, объясняла она все очень понятно. Многие, главным образом мужчины, разбивают информацию, полученную за день, на небольшие блоки, а потом соединяют подобное с подобным. Заклинание же, которое использовала Изаура, сглаживает отличительные черты, позволяющие составлять такие пары. Любой взглянувший на нее увидел бы женщину в белом плаще с капюшоном. Однако пока он подыскивает в памяти похожий образ, он может забыть какую-нибудь деталь: белый цвет, плащ или женщину. То есть в процессе поиска отличительной черты сама эта черта может забыться. Кайтрин всегда сравнивала это ощущение с попытками определить вино на вкус. Сделав четыре глотка, возможно, ты сочтешь, что узнал его. Но к этому моменту вино уже закончится. А в голове не останется ничего из того, что ты вроде как запомнил.

Вионна же могла видеть Изауру только потому, что та позволила ей. Изаура не хотела поступать со своей спутницейневежливо, да и, кроме того, ей нужен был кто-то, кому знакомы Южные Земли и кто смог бы ей помочь. Но когда девушке особенно хотелось, чтобы Вионна забыла о ее существовании… Что ж… Принцесса улыбнулась, королева пиратов была не слишком сообразительна, чтобы самостоятельно разгадать заклинание.

Оказавшись в общей зале постоялого двора, Изаура испытала два чувства одновременно: отвращение и восхищение. В комнате стоял резкий запах немытых тел, прокисшего пива, мочи и дыма от огромного очага. Даже тепло было гнетущим — ведь, чтобы поддерживать приятную температуру, за ночь здесь сжигали столько дров, сколько хватило бы на неделю готовки в Авролане. Золу здесь, — судя по тому, что Изауре удалось увидеть, — не использовали для удобрения полей: ею посыпали дороги, чтобы ускорить процесс таяния снега.

Сами люди тоже не переставали удивлять девушку. В комнате можно было наблюдать все многообразие человеческих рас, волосы любой длины и цвета. Высокие и худые разговаривали с маленькими и толстыми. Скрюченные, горбатые старушки, дрожа, толпились в углу и переговаривались между собой. Маленькие глазки, поблескивающие на фоне морщинистых лиц, пристально следили за всем происходящим. Молодые люди что-то шепнули служанке, отчего та остановилась и не преминула высказаться в ответ, — один из парней тут же залился краской. Одежда, по большей части грязная, была надета слоями и служила скорее не для тепла, а для выставления владельца напоказ.

Изауре все это казалось отвратительным. И она поспешила бы проследовать за Вионной вверх по лестнице, если бы не одно «но». Старушки и приятели покрасневшего юноши, да и практически все остальные смеялись. Отовсюду слышался то искренний смех, то хихиканье, то громогласный гогот. Это был смех. Изаура сразу догадалась, что это смех, но никогда еще ей не приходилась встречать столько смеха в одном месте. Это заставило ее улыбнуться.

Вионна дернула девушку за руку:

— Пойдем, говорю!

Серебристые глаза Изауры сверкнули:

— Да, иду, прости меня.

Принцесса Авролана молча скользнула вслед за Вионной. Но не для того чтобы выслушать ее полезные указания, а чтобы подольше, хоть на пару мгновений, насладиться смехом, слышащимся снизу. Королева пиратов провела ее по лестнице наверх, а затем вниз по узкому проходу. Женщина распахнула дверь, а потом, вынув из настенного канделябра свечу, зажгла от нее лампу на небольшом столике рядом с кроватью.

Изаура вздрогнула. Размеры комнаты ее вполне устроили: помещение оказалось небольшим и по размерам напоминало типичную комнату жителя Авролана. Такое помещение проще протопить. Но вот низкая постель из соломы, где ей предполагалось спать… Тонкое одеяло было наброшено на еще более тонкий матрац. Специфический запах, исходящий от заплесневелой соломы, обволакивал комнату, перебивая запах горящего в светильнике масла. Высокий потолок — тоже не самый удачный вариант, ведь весь теплый воздух поднимется наверх. Но положение все же спасали потоки тепла, проникавшего через щели в половицах снизу, из общей залы.

Изаура указала на матрац:

— Он грязный.

Вионна нагнулась и фыркнула:

— Ему всего несколько недель. Вреда от него вам не будет.

— Но я не желаю спать на нем.

Вионна выпрямилась. На ее лице мелькнуло презрение:

— Тогда я останусь в этой комнате, а вы можете занять другую.

Через коридор напротив обнаружилась еще одна столь же потрясающе удобная комната: правда, матрац в ней оказался на самом деле толще, а солома в нем — свежее. Вионна демонстративно обнюхала солому, а потом театральным жестом указала на матрац:

— Возможно, этот больше вам по душе, принцесса.

— Возможно. — Изаура села на край кровати. — Я устала. Можете зайти ко мне позже.

Королева пиратов кивнула:

— Как прикажете, — тщательно скрываемое презрение все же чувствовалось в ее словах. — Позже мы можем разведать обстановку, если пожелаете.

Изаура кивнула и легким взмахом руки приказала женщине выйти из комнаты:

— Это меня порадует.

Королева пиратов широко зевнула и, прикрыв рот рукой, медленно прошествовала к двери. Выйдя, женщина плотно закрыла ее за собой. Изаура услышала, как хлопнула дверь напротив, и тихонько улыбнулась. Жест, которым она приказала Вионне выйти, вызвал чары, установившие связь между двумя спутницами. Они ослабили силы Вионны, а Изаура ощутила мимолетное желание пиратской королевы сказать тем молодым людям из общей комнаты нечто такое, что заставит их покраснеть еще раз. Эти же чары наделили Вионну усталостью Изауры, а принцесса Авролана ощутила прилив бодрости, будто бы проспала несколько часов.

Изаура понимала, что пользоваться магией без согласия Вионны не совсем по-дружески. Но ведь Вионна ей вовсе не друг. Принцесса специально преувеличила свое недовольство по поводу соломенной постели, чтобы у Вионны появилась причина не любить ее. Королева пиратов определенно не желала быть эскортом принцессы и считала ее нежным цветком севера, которому совершенно не стоило появляться на юге.

Изаура не таила никаких иллюзий по поводу своей неопытности, но вместе с тем знала, что это совсем не значит, что она дура. Онa многому уже научилась и научится гораздо большему, и презрение со стороны Вионны едва ли можно назвать хорошим уроком. Кайтрин хотела, чтобы ее дочь побывала в Южных Землях и побольше узнала о них, но под надзором проводника Изаура вряд ли сможет получить все необходимые сведения.

Жестом погасив лампу, Изаура вышла в коридор. Проскользнув мимо двери в комнату Вионны и сдержав улыбку при звуках храпа, доносившегося изнутри, принцесса побежала вниз по лестнице. Мужчина, поднимавшийся ей навстречу, прижался спиной к стене, чтобы уступить ей дорогу. Но, оказавшись в коридоре, он уже забыл о пробежавшей мимо девушке. Изаура миновала входную дверь и очутилась на темной улице, оставив парочку, расположившуюся в общей комнате прямо у двери, дрожать и гадать, откуда же взялся сквозняк.

Следы ботинок на снегу могли выдать ее присутствие, поэтому Изаура выбирала улицы и дорожки, где снег был утрамбован прохожими. Принцесса достаточно хорошо видела в темноте и не стала использовать магию для улучшения зрения. Она жалела, что повсюду лежит снег, который не позволяет разглядеть, что же лежит в кучах мусора, попадающихся на каждом углу. То немногое, что она смогла увидеть, когда двое оборванцев рылись в одной из таких куч, считалось бы настоящим кладом в Авролане: несколько полезных деревяшек, кусочки еды, разные железяки.

Бродя под покровом ночи, когда тепло дня давно уже прошло, Изаура наблюдала, как город словно бы замедляется, словно бы готовится к зимней спячке. По улицам сновали люди. Они заходили в общественные заведения, из которых непрерывно доносился смех. Желтый свет и мерцающие тени мелькали на снегу. Ночь не была очень морозной, и девушке ничто не мешало. Однако Изаура все же ощущала некий холод.

Она сразу же узнала это чувство, оно было ей хорошо знакомо. В Авролане оно часто сопровождало принцессу. Между Изаурой и ее соотечественниками существовала некоторая дистанция. Сулланкири относились к ней с глубоким уважением, что исключало близкие отношения. Нефри-леш мог шутить над принцессой или сочинять стишки, но она знала, что он делал это по принуждению, а не из любви к ней. Нескарту мог похвалить ее магические способности, но никогда не проявлял по отношению к ней нежность, даже ту, что испытывал к своим ученикам.

Ученики никогда не чувствовали к Изауре что-либо похожее на привязанность. Впрочем, и она к ним тоже. Они были настолько разными, что даже, если дочери Кайтрин позволяли проводить с ними больше времени, вероятность того, что они бы привязались друг к другу, была крайне мала. Изаура знала об этом, и это знание ограждало ее от разочарований.

Она понимала, что где-то есть люди, которые смогут полюбить ее и принять так же радостно, как принимают странников в теплых тавернах. Все это Изаура знала понаслышке, но верила этим преданиям. Девушке казалось странным, что ей хотелось, чтобы ее так принимали. В Авролане ее знали и почитали как дочь Кайтрин. А здесь она была бы просто Изаурой. Этот опыт был бы столь же необычным, как и все путешествие в Южные Земли.

Изаура продолжала бродить по городу, особенно не задумываясь о том, куда направляется и что будет делать потом. Принцесса шагнула в широкую реку магии и поплыла по течению. Ей не нужны были заклинания, она не мешала возникающим тут и там маленьким водоворотам и течениям направлять ее. Силы, неподвластные ей, — будь то заклятия, сотворенные другими, прихоти богов, клятвы и обещания, некогда данные и теперь живущие своей собственной жизнью, — превратились в легкий ветерок, надувавший паруса, в которые воплотился ее дух.

Вдруг небольшой всплеск потревожил Изауру. Повернув налево она побежала под падающим снегом к какому-то постоялому двору. Войдя внутрь и поднявшись по лестнице, девушка очутилась в пустом коридоре. Она быстро зашагала по проходу, подобрав плащ, чтобы не было слышно шороха одежды. По правую руку от нее за одной из дверей слышались громкие голоса. Но ее цель была не здесь.

Принцесса открыла дверь слева от себя и вошла, захлопнув ее за собой. В комнате на кровати лежал юноша. От него отвратительно пахло. Хотя в помещении было темно, девушка отчетливо видела перед собой его полупрозрачное бледное тело, покрытое капельками пота, и синевато-багровые вены на коже. Молодой человек хрипло дышал, тяжело поднимая и опуская грудную клетку, вздохи были короткими и резкими, дыхание — затрудненным и слабым. Изауре даже показалось, что с каждым разом оно становится все слабее.

Сприт стоял на подушке рядом с левым ухом молодого человека. Взглянув на нее, маленькое существо замерло:

— Уходите прочь, идите прочь!

Изаура подняла указательный палец и, очертив им в воздухе круг, резко опустила вниз. Сприт, выронив из рук локоны юноши, которые он заплетал в косички, сначала сжался в комочек, а потом распластался по подушке.

Принцесса подошла к кровати и, сняв капюшон, аккуратно опустила его на плечи. Приблизившись к юноше, она ощутила тепло, исходившее от его тела. Изаура закрыла глаза и сотворила простое заклинание, но тут же отпрянула. Резкое ощущение застало ее врасплох. Она с трудом дышала, прикрыв рот рукой.

В крови молодого человека был смертельный яд. Он разъедал его подобно кислоте. Внутри все разлагалось. Медленно и неумолимо. Повреждения были уже очень тяжелыми. Ему осталось жить, наверное, несколько часов, возможно день.

Даже просто знать об этом было невыносимо, однако яд был знаком Изауре. Принцессе не хотелось признать это, но ничего другого не оставалось. Это яд Спир'скары. Она лично помогала Нескарту создать сулланкири и поэтому сразу почувствовала, кому принадлежит отравляющее вещество. Помимо этого, Изауре было известно, что это оружие сулланкири должен был использовать для самообороны.

Оно предназначалось для самозащиты, но как же этот мальчик мог угрожать сулланкири? Очевидно, что никак. То есть Спир'скара либо укусил его случайно, либо желал причинить ему боль или же этому глупцу просто хотелось показать недавно обретенные силы. Его поступок — предательство всех идеалов Кайтрин!

Изаура возмущенно тряхнула белоснежными волосами. Нельзя допустить, чтобы все усилия матери были испорчены поведением этого убогого существа! И надо же так случиться, что она сама принимала участие в его создании! Принцесса ступила в реку магии, обратившись к своему духу. Она положила руки на горячий лоб и грудную клетку умирающего. Родившийся в девушке сильный поток магии холодной и чистой струей хлынул в тело юноши.

Все его мышцы напряглись, сопротивляясь. Спина резко выгнулась, затем снова выпрямилась. Молодой человек упал обратно на постель, отчего Сприт подскочил в воздух. Дрожь сотрясла все тело юноши. Он внезапно открыл глаза и вцепился руками в одеяло. Закинув голову назад, он открыл было рот, но ничего не смог произнести.

Обезумев от боли и страха, молодой человек смотрел на принцессу широко распахнутыми глазами.

Магия, текущая внутрь него, не заключала в себе заклинаний. Она потоком проходила сквозь его тело и вены, растворяя яд. Там, где яд плавился, струя становилась холодной. Там, где он полностью растворялся, напор делался слабее. Магия очистила плоть от яда, водоворотом смыв его в реку, где он будет нейтрализован.

Полдела сделано. Изаура приготовилась наложить заклинание, залечивающее раны. Она хотела начать с шеи, ведь после встряски с юноши слетели повязки, которые обнажили две мокрые, омертвевшие раны за одним и вторым ухом.

— Ваша работа закончена, сестренка, — раздался вдруг громкий голос откуда-то из темноты. Но девушка не смогла повернуть голову, чтобы посмотреть, кто же это говорил. Она ощутила, что ей не дает пошевелиться одно из древних заклятий. Принцесса знала о его происхождении, поэтому кивнула. Ведь, насколько ей было известно, это движение дозволялось.

— Здесь вам грозит опасность. Уходите, пока вас не обнаружили. Об остальном мы позаботимся. Он будет жить, и вы узнаете его, когда снова встретитесь.

Изаура посмотрела на лицо молодого человека, заглянула в его серые глаза:

— Я узнаю тебя, когда мы встретимся снова.

Его веки отяжелели, юноша медленно закрыл глаза. Дыхание стало более размеренным, а хрипы, вырывавшиеся из груди, наконец исчезли. Принцесса улыбнулась и вышла из комнаты, наткнувшись по дороге к выходу на улицу на двух стражников, один из которых даже придержал ей дверь. Но они сразу забыли об этом, едва девушка растворилась в ночи.

* * *

В это время в комнате Керригана, расположенной напротив комнаты Уилла, Алексия выслушала мнение Скрейнвуда по поводу заключенной сделки. Что-то в этой сделке ей не нравилось, но любое слово поперек могло повлечь за собой необратимые последствия. Стоя рядом с мертвым сулланкири, она задумалась над одной нерешенной проблемой:

— Сейчас нам необходимо придумать, как спасти Уилла.

Король Ориозы кивнул:

— Я уже послал за всеми магами королевства. Я не потеряю Норрингтона!

Дверь в комнату Керригана с шумом распахнулась, и в дверной проем ввалился Уилл.

— Потерять меня? — Его голос звучал грубо и хрипло. — Как это вы меня потеряете?

Тут глаза обнаженного парнишки закатились, и он рухнул на руки изумленному Дрени.

ГЛАВА 25

Керриган проснулся оттого, что в пустом желудке заурчало. В полной темноте слышалось лишь бурление в животе, да звук капающей воды. Какое-то время маг не понимал, где находится. Потом до него стало медленно доходить, где он. Однако он понятия не имел, где находится это где и почему он там. Юноша стал гадать, как долго он проспал. По пустоте у себя в животе он мог предположить, что пропустил прием пищи.

Маг нахмурился. Поесть он любил и делал это часто, поэтому пропуск еды мог означать, что он отключился где-то на два или четыре часа, или даже два дня. Отметив про себя, что ему неизвестно ни одно заклинание, которое бы подсказало ему время и дату, он стал размышлять, что бы такое сделать, чтобы создать таковое.

Погрузившись в свои мысли, Керриган с трудом поднялся с пола, устланного соломой, и завернулся в одеяло. Он все еще немного кашлял — на этот раз из-за сухости и зуда в горле. Это был не тот мокрый кашель, что мучил его раньше. Когда маг был совсем еще юн и здоров, его предупреждали, что подобный кашель часто может не проходить несколько дней, и все же он отказывался верить, что проспал так долго. Проведя рукой по подбородку, он нащупал небольшую щетину. Значит, в последний раз он брился где-то меньше чем полдня назад.

Ага… Они использовали магию, чтобы прочистить мне легкие.

Осознание этого обрадовало его по двум причинам. Во-первых, люди, захватившие его в плен, не собирались его уничтожать. По крайней мере, сразу. Заживляющие заклинания были не из простых. И, насколько ему было известно, никто из людей, кроме него самого, не мог использовать их. Значит тот, с кем он говорил, должен был принадлежать к одной из более древних рас: эльфов или урЗрети. Поскольку ни те, ни другие не отличались излишней склонностью к убийствам, у Керригана появилась некоторая надежда.

Второй сделанный им вывод — факт, что захватившие его в плен должны быть представителями одной из древних рас, — дал ему веру в то, что его пленение имело под собой какую-то определенную причину. Немногие урЗрети или эльфы состояли на услужении у Кайтрин. Поэтому вероятность того, что маг попал к ней, снижалась. С другой стороны, юноша понятия не имел, что же на самом деле теперь потребуется от него.

Справа от него что-то щелкнуло. Маг повернулся, чтобы посмотреть, и увидел прямоугольный светящийся контур, очертивший дверной проем. Одна из горизонтальных линий стала шире — дверь открылась. Керриган напряг ноги, шатаясь, шагнул вперед и испуганно встал у двери. Он ожидал новой проверки, прислушиваясь к шорохам, которые могут разоблачить западню.

— Прошу вас, адепт Риз, входите.

Керриган подобрался ближе и ощутил, как поток прохладного воздуха хлынул из камеры в освещенную комнату. Чтобы пройти, он открыл дверь пошире; но даже тогда ему пришлось протискиваться боком. Дверь захлопнулась, и Керриган понадеялся, что ему не придется проходить через нее снова.

Комната, в которой маг очутился, уступала по размерам его камере. Повсюду были навалены кучи всякой всячины — от бесценных сокровищ до грязного мусора. Всего три с половиной метра в ширину, возможно, два с половиной в высоту и шесть в длину — размеры комнаты ограничивались верхним краем вместительных полок, заставленных рядами книг. Кое-где книги стояли в углублениях, а рядом находились всевозможные безделушки, служившие для украшения, начиная с камешков странной формы, скелетиков птиц и животных и заканчивая артефактами магической или вовсе не постижимой природы.

Непостижимой без применения магии.

Колесо от телеги, служившее подсвечником, висело над длинным, узким столом, стоявшим посередине комнаты. Воск с толстых свечей стекал на колесо, превращаясь в тоненькие сосульки, свисавшие вниз. Стулья стояли с обоих концов стола: и рядом с Керриганом, и на противоположном. Стол был уставлен всевозможной посудой и столовым серебром. От некоторых блюд исходил пар, но Керриган не сумел понять, что перед ним ни по виду, по запаху.

В комнате было еще двое. Один сидел на стуле с высокой спинкой по диагонали напротив по правую руку Керригана. Незнакомец был худощав; на нем была красивая темно-красная шелковая, мантия с изящной вышивкой золотой нитью. Узор изображал драконов, которые переходили в замысловатые завитки. Толстый золотой шнур скрывал швы по краям рукавов и проходил по контуру капюшона. Сам по себе капюшон был широкий и закрыв большую часть лица; можно было разглядеть только искусно выполненную маску, полностью скрывавшую лицо незнакомца. Кожаные перчатки скрывали руки, а шею яркий золотой шарф — ни один сантиметр его тела не был открыт.

В отличие от первого второй присутствующий был полностью обнажен. Он расположился в углу, на полу, поджав пятки к пятой точке а колени к сгорбленным плечам и закрыв пах руками. Керриган тут же узнал в нем урЗрети, хотя черная косматая грива скрывала его плечи, а борода плавно перетекала в густые волосы на груди Волосатая грудь плавно переходила в не менее пушистый живот, к пояснице же волосяной покров становился еще гуще. Керриган не мог разобрать, была на урЗрети какая-нибудь меховая набедренная повязка или нет, но приглядываться он все же не стал. Там, где не было волос, просматривалась малахитовая кожа, однако в свете свечей она приобретала какой-то нездоровый оттенок.

В ходе своих рассуждений Керриган заметил еще одну деталь. УрЗрети должен быть мужской особью — по крайней мере, он больше и крупнее, чем любая женщина урЗрети, из тех что юный маг видел. Странно, что вообще это существо здесь. Юноша слышал о мужчинах урЗрети, однако ему казалось, что их никогда раньше не видели дальше скал. И хотя близость Мередо к Бокагулу делала переход сюда вполне возможным, Керриган все же считал это маловероятным.

Хозяин взмахнул левой рукой:

— Прошу прощения за бедность обстановки и недостаток пищи, но, к сожалению, сейчас я не очень-то могу себе позволить принимать гостей.

Керриган вежливо кивнул и показал грязные ладони:

— Меня едва ли можно назвать гостем.

Не поворачивая головы, хозяин поднял левую руку:

— Бок, его руки.

УрЗрети ссутулил плечи и прищурил черные глаза. Он что-то тихонько и совсем не мелодично пропел и подался вперед. Левой рукой Бок потянулся к серебряной чаше на верхней полке, оставшись, однако, сидеть на корточках, несмотря на то что чаша была вовсе не рядом.

Рука урЗрети вытянулась. Предплечье стало длиннее, а конечность — тоньше. Пальцы ловко обхватили края чаши и спустили ее вниз, однако Боку пришлось выгнуть локоть под невероятным углом, чтобы взять предмет в другую руку.

Керриган смотрел на это существо и не смог скрыть своего удивления. Маг знал, что урЗрети могут менять внешний вид, и видел урЗрети в другом облике, однако он никогда не наблюдал за самим процессом перевоплощения. Более того, те, кого молодой человек лицезрел в измененном состоянии, имели симметричные конечности, что упрощало восприятие их странного внешнего вида.

Бок дотянулся до другой полки и взял небольшое полотенце, перебросив его через шею. Потом подошел ближе и сел на корточки у ног Керригана. УрЗрети поднял чашу на одной руке и запел хриплым голосом. После такого приглашения маг опустил руки в чистую холодную воду, которая мгновенно потемнела, затем урЗрети отодвинул чашу и стал вытирать полотенцем руки Керригана.

По мановению гостеприимного хозяина чаша взлетела и оказалась на столе. Пока урЗрети вытирал насухо руки Керригана, выжимая на пол грязную воду из полотенца, хозяин взял чашу в обе руки. Он заглянул внутрь и как будто начал читать там некие предзнаменования или символы. Керриган напряженно наблюдал, пытаясь уловить хоть слово из заклятия, которое бормотал хозяин, но маг не услышал и не увидел ничего, что могло бы поведать ему, что же делал человек в мантии.

Тот поставил чашу на стол и взмахом руки отодвинул стул от стола:

— Пожалуйста, садитесь.

Бок вернулся к себе в угол, а Керриган сел за стол, еще сильнее закутавшись в одеяло. Желудок снова застонал от отсутствия пищи, но маг к еде не притронулся. Он же дождался приглашения сюда, так что будет ждать и приглашения поесть.

Хозяин комнаты кивнул:

— Я представлюсь вам как Рим Рамоч. Моего слугу зовут Локту-бок Джеке. Не знаю, что вам известно об урЗрети, но по вашей реакции смею полагать, что вы удивлены, встретив мужскую особь урЗрети за скалами. — Общество урЗрети матриархально. Мужчины в нем изолированы, их используют для работ и размножения. Они почти что рабы, но все-таки способны на некоторые умозаключения. Суффикс «бок» указывает на то, что он изгнанник. Я нашел его, когда он скрывался в предгорье Бокагула, и понял, что он может стать отличным помощником. Увы, вдали от общества урЗрети он все более и более дичает, но по-прежнему предан и весьма силен.

Бок взглянул на Керригана, одарив его милой улыбкой.

Рим постучал указательным пальцем по столу, очертив на нем маленький круг:

— Вам, конечно, интересно, почему вы здесь. Любое мыслящее существо волновал бы этот вопрос. Именно Бок вас выследил и захватил в плен. Здесь, под мостами, он чувствует себя практически как дома, а вы попались в придуманную нами ловушку. Как вам и самому хорошо известно, вы достаточно могущественны. Но у вас и вашей магии есть одно пятно.

— Пятно?

— Определенно, пятно, нехорошая отметина. Думаю, первопричина одна и та же — щит из кости дракона. Да и не только это.

Керриган моргнул:

— Щит из кости дракона?

Рим поднял голову, однако его глаза скрыла тень от капюшона:

— Вы не знали, что броня, покрывающая ваше тело, состоит из кости дракона?

Керриган попытался вспомнить. При наложении заклятия использовалось три жидкости. Все три одинаково густые. Первая — рубиново-красная, вторая — цвета слоновой кости. Третьей маг не видел, но она пахла мятой.

— Жидкость цвета слоновой кости, она сделана из кости дракона?

— Да, верно. Первая задействованная жидкость — кровь земли. Необычная смесь, известная не каждому. Но приготовить ее могут лишь немногие. Она изменила вас, чтобы вы смогли слиться с костью дракона.

— А третья? Она пахла мятой, — Керриган вздрогнул. — Она сняла боль после первых двух.

— Какая-нибудь мазь. Она не так важна, но ее присутствие желательно. Она помогает магу сконцентрироваться и хорошо наложить заклинание. Я даже сказал бы, что для меня удивительно видеть того, кто в столь юном возрасте смог сотворить это заклятие.

Керриган заулыбался, но тут же перестал:

— Я сделал то, что от меня требовалось. Они только спросили, смогу ли я создать его, ну, я и создал.

— Значит, вы применили заклинание, не задумываясь о последствиях?

— Ну, я… — Керриган насупился и пожал плечами. — Как-то я рискнул отправиться в Ислине не в самую безопасную часть города. Там меня сильно избили. Меня могли даже убить. А еще пираты тоже покушались на меня, стреляя из лука. Мои наставники решили, что мне нужна защита. Они показали мне это заклятие и попросили наложить его на себя, что я и сделал. Я не знал, как оно подействует на меня.

Рим склонил голову набок:

— А если бы знали, применили бы это заклятие?

Керриган пожал плечами:

— Тогда я был напуган, поэтому, вероятно, да. Но ваша проверка с камешками напомнила мне о том, что, даже будучи защищенным, я вполне уязвим.

— Меня беспокоит то, что вам показали заклятие, а затем попросили его применить, но не объяснили вам последствий. И все же ваш ответ мне очень понравился. Вы честно признаетесь в своих страхах. В вашу пользу говорит и то, что ни одно из заклинаний, созданных вами раньше, не было жестоким.

Молодой маг поднял голову:

— Откуда вы это знаете? Я действительно не применял таких заклинаний. Но вы вряд ли можете знать, что творится у меня в голове.

— Ха!

Этот негромкий возглас заключал в себе не столько насмешку, сколько удивление. Бок тоже издал нечто подобное и принялся тихонько посмеиваться, пока взмах пальца не успокоил его.

Рим поерзал на стуле и, опершись локтями на стол, сцепил пальцы вместе:

— Вы воспитывались на Вильване, а следовательно, знаете, что Вильван уже не тот, что прежде. Во времена Урулфа Кируна магия преподавалась по-другому и воспринимали ее иначе. Благодаря этим особым методам и необычному пониманию магии, кто-то, вроде Кируна, мог делать то же, что делал он. Кирун хорошо разбирался в магии, чтобы создать подобное заклинание, и вы знаете, что в этом заклятии присутствует магия и эльфов, и урЗрети. Подумайте же теперь вот над чем, Керриган Риз. Вы — уникальный и достаточно опытный маг. Но как же человек, да еще много столетий назад, мог создать подобное заклинание? Более того, сейчас вы единственный на Вильване, кто смог научиться искусству исцеляющей магии. Вам нет еще и двадцати, а вы можете делать то, что маги в четыре раза старше вас не могут. Знаете почему?

Керриган начал было говорить, что они просто не могут понять магию такого рода, но тут же понял, что это вранье:

— Им не дали необходимых знаний?

— Не только. Им внушают, что они не могут научиться подобным заклинаниям. После Кируна, после кровавой резни Вильвану нужно было навести порядок в своем обществе, иначе мир уничтожил бы его. Людям запретили заниматься тем, чем они занимались раньше, и через два поколения люди-маги оказались просто калеками.

— Почему же тогда я могу делать подобные вещи?

— Вместо того чтобы тушить огонь, они решили его поддерживать. Но они боятся тебя, — Рим положил руки на стол. — И у меня есть причина бояться тебя из-за еще одного пятна на тебе. Как далеко зашел ты, следуя дорогой Кируна?

— Ничего, ничего я не делал, — Керриган вскинул руки, одеяло упало с плеч. — Кроме того заклинания, — а я и не знал, что оно принадлежит Кируну, — я ничего не делал.

Хозяин пристально взглянул на него:

— Если это правда, почему же тогда рядом с вами всегда попахивает Короной Дракона?

Керриган колебался:

— Я не знаю…

Рим встал. Руки его, опиравшиеся на стол, полыхнули пламенем, от которого на столе остался почерневший круг:

— Не лгите мне, мальчик. Вы же не думаете испытывать мое терпение. Рассказывайте, что знаете.

— Но вдруг вы работаете на Кайтрин!..

Маг в маске рявкнул что-то на непонятном языке. Бок подпрыгнул в своем углу, и на его длинной левой руке вдруг выросли шипы. УрЗрети пополз в сторону Керригана.

— Бок, нет!

Маг проследил, чтобы слуга вернулся обратно на свое место. Как только урЗрети снова оказался в углу, прижав руку-булаву к груди, Рим вновь взглянул на Керригана:

— Адепт Риз, вы либо установили с фрагментами Короны Дракона связь, причем долгую и тесную, либо вы трудитесь над созданием собственной Короны Дракона. И то и другое — безумие для столь юного мага. Первое может убить вас, второе убьет без сомнения, и я приложу к этому руку. Так скажите, мне убить вас или помочь остаться в живых, чтобы вместе положить конец этому безумию?

ГЛАВА 26

Первое, что почувствовал Уилл после пробуждения, — жгучую боль в горле. Он попытался сглотнуть, но это не помогло. Потом в горле защекотало, и он закашлялся, отчего боль стала резче. Парнишка выпрямился и быстро заморгал глазами. Левой рукой он опирался на соломенную подстилку, а правой обхватил горло.

Раздался звонкий вопль. Квик, который заплетал в косичку локон у виска Уилла, свалился с подушки и закрутился в воздухе. Отпущенная косичка хлестнула малыша, и тот кубарем отлетел к лодыжкам Уилла. Неуклюже приземлившись на голову, он скатился на бок.

Сприт тут же вскочил на ножки и попытался придать себе достойный вид, поправляя усики. Все усилия пропали даром, что заставило рассмеяться Дрени, Ломбо и Пери. Все трое находились в комнате и теперь изо всех сил старались сдержать веселье. Безрезультатно.

Уилл тоже было засмеялся, но тут же почувствовал, будто кинжал пронзил его горло. Он со стоном повалился обратно на кровать. Грудь затрясло от смеха, тело принялось извиваться, а обе руки судорожно обхватили горло. Мальчик хотел перестать смеяться и прекратить боль, но у него не получалось.

Квик повалился ему на грудь, балансируя, словно моряк на палубе во время качки:

— Больно не будет, Уилл, нет боли, нет. Прости, прости. Глупый, глупый Квик.

Лицо Уилло перекосилось от попыток перебороть боль. Наконец он вздохнул и расслабился. Приоткрыв глаз, юноша увидел перед собой зеленого сприта, всеми четырьмя руками обхватившего его голову, и чуть было снова не засмеялся. Закрыв глаз, он сглотнул, чувствуя, что боль уходит.

Дрени заговорил:

— Квик, слезь с него, дай вздохнуть. Раз он тут смеется, смертельной опасности больше нет.

В комнате раздалось жужжание: сприт где-то минуту кружил в воздухе, прежде чем отлететь к основанию кровати. Уилл дождался, пока звук стихнет, и тогда осмелился снова открыть глаза. Квик спрятался за головой Ломбо и выглядывал из-за темной гривы, будто из-за кустов.

Пери, сидевшая поджав ноги у кровати, улыбалась, глядя на больного:

— Тебе не нужно говорить, Уилл. Возможно, даже лучше вообще молчать.

Вор кивнул, но рискнул шепнуть:

— Леди Снежинка. Где она?

Гирким удивленно моргнула янтарными глазами:

— Кто?

Квик вновь поднялся в воздух:

— Леди. Квик видел леди. Белую, белую, белую.

Уилл кивнул:

— Леди Снежинка.

— Таких здесь нет, Уилл, — Дрени встал со стула и подошел к кровати. — Приходил король Скрейнвуд, и завязался спор, поэтому Квик выгнал нас всех из комнаты. А потом ты появился в дверях комнаты Керригана — шея здоровехонька! — и торжественно повалился на пол. После чего, завернувшись в одеяло, ты проспал до полудня.

Ломбо втянул носом воздух, его ноздри расширились:

— Следы. Смотрите, здесь, кроме наших.

— Да-да, — Квик описал дугу и приземлился на коленку Уилла. — Приходила красивая леди. Я видел ее, Квик ее видел. Красивая.

Дрени улыбнулся:

— Что же она делала, Квик?

Сприт сел:

— Я не знаю. Квик уснул.

Уилл кивнул:

— Прикоснулась ко мне. И вылечила меня.

— Исцеление требует огромного количества магических сил, — Пери почесала коготком за правым ухом. — В тебе был яд и ужасная рана. Остались рубцы.

— Рубцы?! — Уилл вздрогнул, заговорив громче, чем нужно было.

Пери дотянулась до прикроватного столикая подала Уиллу маленькое зеркало. Парнишка взял его и осмотрел шею спереди и сзади. Квик бросился вперед, чтобы помочь удержать небольшое зеркало.

Уилл принялся тщательно изучать отражение. На шее остались две отметины, словно от ожогов. Два ровных кружка размером с серебряную монету. Когда он глотал, боль переходила от одного шрама к другому.

Паренек выпустил зеркало из рук, и Квик плюхнулся вместе с тяжестью на спину. Пока сприт брыкался под зеркалом, вор взглянул на присутствующих:

— Я видел ее.

Ему хотелось сказать еще что-то. Он хотел описать явившееся ему тогда видение снежной красавицы, ее белоснежные волосы, бледную кожу, серебристые глаза. Ему хотелось рассказать им о ее прикосновении, одновременно мягком и уверенном. Он хотел поделиться этим со всеми, но понял, что, даже если бы его горло было в порядке, слова оказались бы пусты, их было бы недостаточно, чтобы описать произошедшее.

Дрени скрестил руки на груди:

— Тебя явно вылечили с помощью магии. Резолют смог распознать некоторые простые чары, но не смог определить, как же произошло твое исцеление. Король Скрейнвуд вызвал нескольких своих магов, и некто по имени Сиретт Кар прибыл из консульства Вильвана. Они много разглагольствовали, но сказали то же, что и Резолют.

Уилл вздрогнул и завернулся в одеяло:

— Мне холодно. И хочется пить.

Ломбо двинулся к двери:

— Уиллу попить.

— Ломбо, принеси что-нибудь горячее, — Пери открыла ему дверь. — Суп, если есть, что-нибудь легкое. И никакой твердой пищи.

Уилл кивнул, наградив панки улыбкой. Гирким закрыла дверь, и тут же принялась рассказывать Уиллу о том, что случилось за то время, пока он был ранен. Она сразу сообщила, что рубиновый фрагмент в безопасности, и добавила, что Резолют сказал, что, если бы не Уилл, фрагмент был бы уже далеко отсюда.

Уилл знал, что это неправда, но не обиделся. Резолют точно отругал бы его за глупость, ведь он отправился за сулланкири, имея при себе всего лишь кинжал. Еще Уилл уловил в голосе Пери небольшую обиду на Алексию из-за того, что та не поделилась с ней секретом. Но вместе с тем гирким понимала, почему принцесса так поступила.

Уилл был рад слышать, что Нефри-кеш больше не появлялся в Мередо, и еще более обрадовался тому, что Ворон будет отпущен на свободу. Хотя ему не нравился тот факт, что Скрейнвуд получает в свое распоряжение фрагмент Короны Дракона, причины этого были ему вполне ясны. Освободить Ворона и сохранить силы Альциды было правильнее, чем участвовать в битве, которую им было суждено проиграть.

Единственной неприятной новостью было то, что Керриган до сих пор где-то пропадал. Уилл вспомнил о тех неприятностях, в которые Керриган сам же влип, бродя по Диму в Ислине. Уиллу показалось однажды, что Керриган столь же бесполезен, сколь обещание вора, но потом понял, насколько тот силен в магии. Вор был восхищен отвагой Керригана, когда тот добыл фрагмент из Крепости Дракона, и теперь ему не терпелось выведать у него побольше о исцеливших его чарах.

Дрени накрыл Уилла еще одним одеялом, и парень зарылся поглубже в теплые недра постели. По коже бегали мурашки, тело бил озноб, но одеяла все же помогли согреться. Когда ему стало совсем тепло, боль в горле стала уходить.

— Мне лучше. Спасибо.

Ломбо вернулся с огромной оловянной кружкой горячего ароматного супа. Пери с подозрением посмотрела на плавающие в пюреобразной жидкости куски моркови. Она, очевидно, собиралась заставить Ломбо отнести ее обратно, но Уилл потянулся к кружке, и девушка передала ему суп:

— Осторожно, Уилл, горячо.

Вор кивнул и сделал маленький глоток. Голову словно наполнило паром; суп быстро оказался в желудке. Он был, несомненно, очень горячий, но язык не обжигал. В рот попал кусочек морковки, но она так хорошо сварилась, что была мягкой, как каша, и юноша легко ее проглотил. Ему теперь было легче глотать, потому что теплый суп успокоил боль в горле.

Вор опустил кружку. Квик потянулся помочь поставить ее ровно, но быстро отнял руки и замахал ими в воздухе:

— Горячо, горячо, горячо.

— Осторожно, Квик, — Уилл улыбнулся и повернулся к остальным. — Здесь была Леди Снежинка.

Дрени взглянул на Пери, потом покачал головой:

— Я ничего не видел. Возможно, тебе это привиделось под действием яда.

Гирким подняла руку:

— Раз уж он здоров, мы должны признать, что кто-то вылечил его. Если бы это сделал Керриган, он бы остался тут.

Ломбо недовольно фыркнул, постукивая пальцем по носу:

— Следов Керригана нет. Ломбо ищет, но пока его не обнаружил.

— Согласен, это был не Керриган, — Дрени почесал темную бороду. — Тогда нужно ответить на простые вопросы: кто это сделал, почему он это сделал, и почему он не остался? Ведь ничто не должно было вспугнуть его.

— Если только не голоса из нашей комнаты или шум шагов уходящих королевских стражников.

— Возможно, ты права, Пери, — мужчина нахмурился. — Эльфы и вильванцы удостоились бы похвалы за спасение Норрингтона. Желание оставить все в секрете могло возникнуть у людей, работающих на Кайтрин.

— Но это не Нефри-кеш, — Уилл уверенно мотнул головой. Он отказывался верить, что его спас его дед. На мгновение задумавшись, Уилл понял, что все гораздо сложнее. Его пугало то, что дед мог спасти его только для того, чтобы призвать на службу к Кайтрин. Эта мысль вызвала у юноши дрожь, он сделал еще глоток супа.

Пери помотала головой:

— Вряд ли. Он, кажется, любит, чтобы о его присутствии знали все, и если бы ты был мертв, дела Кайтрин пошли бы быстрее. Дрени, твое объяснение того, что они не остались, чтобы получить награду, вполне разумно. Это означает, что кто-то в лагере Кайтрин действует против нее.

Дрени нахмурился:

— Все не так просто, Пери. А что, если сулланкири плетут интриги друг против друга, чтобы в результате захватить власть? Паук мог задумать убить Уилла, чтобы получить похвалу. А другой сулланкири, возможно, хотел видеть Уилла живым, как потенциального соперника его деда и отца. — Он взглянул на Уилла. — Ты называешь ее Леди Снежинка. Может, это была Миралл'мара? Она способна исцелять, и она белая-белая.

Уилл на секунду задумался. Миралл'мара когда-то была воркэльфом, она, несомненно, красива и стройна, и от нее даже исходит сияние. Леди Снежинка внешне походила на нее, но вместе с тем было в ней что-то особенное, чего не было у Миралл'мары. Потом Уилл отчетливо вспомнил ненависть на лице сулланкири, когда та пыталась убить его в Ислине.

— Нет, нет, это не она, — он сделал еще один глоток супа и облизнул губы. — Она не сулланкири. Я в этом уверен, это не морок от яда.

— Значит, есть еще один игрок, — Дрени сложил руки в замок На затылке. — Однако мы не знаем, кто она. Мы не знаем, принадлежит ли она к какому-нибудь лагерю или нет. Но мы знаем, что она захотела, чтобы ее действия остались незамеченными.

Пери кивнула:

— И мы знаем, что она очень сильна.

Уилл наклонил кружку и выпил последние капли супа. Улыбнувшись, он вытер рот тыльной стороной руки:

— Спасибо, Ломбо.

Неповоротливый панки важно кивнул.

Уилл скинул с себя одеяла, придавив Квика углом одного из них, и свесил ноги с кровати. Юноша соскользнул бы вниз и встал бы на ноги, но Пери решительно преградила ему путь:

— Куда это ты собрался?

— Я уже здоров, — Уилл старался сохранять легкость в голосе, но в нем все еще слышалась хрипотца. — Я здоров.

— Пери тебя не спрашивает, Уилл, — Дрени положил руку ему на плечо и уложил парнишку обратно. — Суп и сон помогут тебе восстановиться. А именно это тебе и нужно. Мы не знаем, что сделал с тобой яд и насколько хорошо тебя вылечили.

Уилл ощупал шрамы на шее:

— Мне же кучу дел переделать надо! Фрагмент…

Гирким покачала головой:

— Маги Скрейнвуда выпилили часть балки и спрятали ее во дворце. Завтра состоится формальное слушание, и Ворон будет отпущен на свободу. Тебе сейчас нечего делать.

— Хорошо, тогда вы тоже можете заняться своими делами. Со мной все в порядке. Не нужно волноваться.

Ломбо потянулся, сверкнув когтями:

— Керриган пропал. Уилл снова с нами.

Вор сощурился:

— Или вы меня здесь охраняете?

— Не нужно. Я сказал им, что не нужно помощи, — Квик устало пожал плечами. — Не слушают, совсем не слушают. Уилл засмеялся: — Тогда я должен сказать спасибо.

— Не за что, Уилл. Ты Норрингтон. Тебя едва не убили, — Пери потянулась к нему и ласково коснулась щеки. — Ты надежда мира. Надежда не может умереть.

Уилл снова схватился за горло:

— Надеюсь, Кайтрин тоже так думает.

Дрени засмеялся:

— Она тоже так будет думать. Но тогда у нее уже не будет шансов спастись.

ГЛАВА 27

Несмотря на то что Адроганс ехал верхом один, он чувствовал, как его крепко обнимает Повелительница Боли. Она обхватила его спину и царапала когтями грудь. Острые зубы вонзались ему в шею и плечи. Она была самозабвенно увлечена этим занятием. Адроганс же был сконцентрирован, как никогда. Она пользовалась им, а он пользовался ею, оставаясь в выигрыше.

Стояло раннее утро, и повсюду вихрем кружились хлопья снега. Вдали пурга постепенно стихала. Весь западный берег реки Свар был покрыт лесами, через которые прошли его войска. В полукилометре от боевых позиций склон сбегал к северному броду. Водный поток походил на черную змею, а за ним виднелись бело-серые холмы, некогда бывшие опорным пунктом, охранявшим эту важную переправу.

Хотя внизу не было видно никаких движений, благодаря ийруну Адроганс ощутил присутствие врага. Он не знал, сколько их там, — ему еще не хватало опыта, чтобы быть способным почувствовать это. Генерал мог лишь сказать, что численность врага велика, но они страдают от холода и голода одновременно.

Адроганс взглянул на Пфаса.Крошечный жуск сидел верхом на буром горном пони с косматой гривой:

— Что думаешь, дядя?

Пфас втянул носом воздух:

— Мертвыми они хуже пахнуть не станут. Все эти бормокины, вильванцы, хогуны и кто там еще.

— Кто-то еще? — Адроганс попытался сосредоточиться на своих ощущениях, и Боль крепко вцепилась ему в бок. Моргнув, генерал сумел сосредоточить все свое внимание. Испытываемая боль придала ясности восприятию. Он кивнул. Там, в водовороте голодных и дрожащих тел был еще кто-то.

— Я чувствую, но не знаю, кто это.

Невысокий шаман поплотнее закутался в толстое шерстяное одеяло, накинутое на плечи. Сине-зеленый плед, казалось, не подобал случаю, тем не менее семья Гварнин, подарившая его, была крайне горда тем, что шаман всегда брал его с собой. Сидя в седле, Пфас нагнулся вперед, словно намереваясь шепнуть что-то своему коню, потом мотнул головой:

— Что-то незнакомое. Это будет неожиданностью для нас.

— С одной стороны, да, верно.

Адрогансу стоило огромных усилий развернуть свои небольшие подразделения для защиты от набегов, которые частенько совершали войска авроланов в горных районах. Его бы вполне устроила подготовка его воинов, если бы только приходилось отбиваться от этих набегов. Когда же Нефри-кеш появился в Мередо, планы Адроганса поменялись. Генерал через арканслату узнал, что сулланкири в столице Ориозы, и решил мгновенно нанести удар — до того как командующий армией Кайтрин возвратится к своим солдатам.

Адроганс поднял правую руку и почувствовал, как Повелительница скрестила пальцы их рук вместе. Вся боль ушла в предплечье: Когда генерал опустил руку, горнист уже протрубил сигнал о созыве войск. Конная Гвардия Джераны — ее отличали великолепные коричневые плащи, надетые поверх кольчуг, — вынырнула из лесов и стала стекаться к долине реки. Справа от Адроганса с холмов в две колоны спускалась легкая кавалерия Джераны, а слева выстраивалась элитная конница, известная как Белая Грива Валиции. Три конных части насчитывали триста вооруженных всадников, этих сил было достаточно, чтобы в два счета прочесать местность вокруг реки.

Дорога предстояла непростая, ведь Гураския находилась примерно в ста километрах от брода. Конники продвигались быстро, по несколько раз меняя лошадей. Воины не любили загонять коней особенно зимой, но еще меньше им нравилась перспектива упустить шанс напасть на врага внезапно.

Хотя Адроганс даже с помощью ийруна не мог подсчитать точное количество вражеских войск, он все же мог сказать, что гарнизон не был особо большим. Генерал полагал, что его армия где-то в два раза превышала по количеству вражеские силы, а это хороший знак, ведь сражение произойдет не в долине реки, а там, где бушуют снежные вихри, и его войскам предстоит совершать нападение на укрепленные позиции.

Как и ожидалось, зов горна поднял на ноги не только войска Южных Земель. Он также вызвал переполох во вражеском лагере. Адроганс внимательно наблюдал за врагом, сравнивая то, что видел и то, что чувствовал через боль. Все вроде бы сходилось, за исключением одного, причем достаточно существенного момента:

— Там внизу хогун, так?

Пфас важно кивнул.

Снежный великан с трудом пробирался через снега и волочил за собой палицу, напоминавшую скорее ствол дерева. Двигаясь неуклюже и медленно, он вошел в реку. Вода забурлила рядом с его огромными ногами — она доходила ему до лодыжек. Адроганс прикинул, что его самого ледяная вода скрыла бы до самых колен.

Генерал мотнул головой:

— Я чувствую, вода очень холодная. Ему должно быть больно.

Жускский шаман снова понюхал воздух:

— Этому уже не больно.

— Его оживили?

— Нет, он мертв.

— Значит, мы имеем дело с достаточно сильной магией.

— Ты удивлен?

Генерал Джераны покачал головой. Сражаться за переправу со снежным великаном, за которым еще стоит и многочисленный отряд воинов, крайне сложно. Эта палица раздавит всех солдат и разгонит лошадей. Адроганс знал, что этот гигант в конечном итоге падет; живого или восставшего из мертвых, его можно разрубить на куски. Генерал беспокоился о том, насколько сильными будут его потери, прежде чем его армия сумеет уничтожить чудовище.

Внизу кавалерия заняла позиции в двухстах метрах от дальнего берега реки. Так войска находились вне зоны обстрела лучников и драконетт. Однако оставалась угроза со стороны драгонелей. Помимо этого, судя по слухам из Крепости Дракона, был шанс попасть под ливень шаровых молний. Это риск, но иначе людей перевести вброд невозможно. Да, так его армия становится уязвимее для дальнобойных орудий, но если рассредоточить силы — катастрофа будет неминуема.

Адроганс бросил взгляд через правое плечо:

— Сигнал о наступлении.

Горнист протрубил, и тяжелая кавалерия начала медленно двигаться к броду. Генерал пришпорил коня. Пфас последовал за ним слева, горнист пристроился справа. Нагнав Конную Гвардию, они выехали вперед.

Адроганс выхватил меч:

— За королеву! За родину!

Сотня конников подхватила его призыв, подкрепив звоном обнажаемых клинков. Лошади забили копытами, выпуская из ноздрей струи пара. Забряцала конская сбруя, зазвенели кольчуги неутомимых гвардейцев. Мышцы всадников и коней напряглись, все были готовы в любой момент начать действовать. В это время на расстоянии полутора сотен метров хогун поднял палицу в воздух и принялся медленно раскручивать ее.

Адроганс кивнул горнисту:

— Труби атаку.

Окрестности огласились звуками горна, и Конная Гвардия ринулась вперед. Земля летела из-под копыт. Снег забрызгивал крупы и ноги коней, казалось, что они скакали в густом белом тумане. Всадники подняли боевой клич. Сидящие в засаде бормокины ответили свистом. Комья снега били по лицу Адроганса, мчавшегося вперед на своем скакуне.

Клич всадников был подхвачен отрядом, появившимся слева. Сбросив надетые для маскировки белые покрывала и плащи, локэльфийские Черные Перья влились в лавину атаки. Их легкая пехота разбила лагерь на северо-востоке Гураскии, поэтому им удалось подойти к броду через реку Свар раньше кавалерии. Под покровом снежной бури они подкрались совсем близко к берегу и там ожидали сигнал горна.

Даже сквозь глухой топот сотен копыт Адроганс слышал, как со скрипом натягивается тетива серебристых луков. Черные длинные стрелы были толщиной с палец. На заснеженном холме закружился и повалился на землю бормокин, пронзенный двумя стрелами прямо в грудь. Воин, получив стрелу в горло, зарылся лицом в снег. Еще один бормокин застыл на месте, радостно гикая, так как две стрелы просвистели мимо него, не задев. Тут же новая стрела вошла ему прямо в правый глаз и пронзила насквозь череп.

Тысячи стрел летели в хогуна. Эльфы находились справа от великана, обстреливая его с ног до головы. Множество стрел вонзалось в его конечности, оставляя на них сквозные раны. Другие проходили глубоко в плоть, застревая в мышцах и суставах. Полдюжины стрел пригвоздило его правое ухо к голове. Причем одна из них пропала в отверстии ушной раковины.

Великан, казалось, действительно испытывал невероятные мучения от несметного количества стрел, летевших в него. Широкие наконечники разрезали его плоть, но, хоть он и был ожившим гигантом, двигаться и наносить удары ему становилось все труднее. Мышечная ткань кусками свисала с израненной руки, мешая орудовать палицей.

Но сначала это особенно сказывалось на результате.

Первым палица задела всадника из правого фланга. Верхушка дубины нырнула под воду, но тотчас снова оказалась на поверхности, подбросив в воздух и коня, и гвардейца. Грудная клетка лошади не выдержала удара, и тело животного закрутило вокруг страшного орудия. Толчок выбил всадника из седла, и он отлетел бы в сторону, если бы правая нога не зацепилась за стремя. В то время как коня вертело вокруг дубины, всадник кружился вокруг коня. Ноги гвардейца сгибались под самыми невероятными углами, наконец, оторвавшись от лошади, он рухнул на землю перед отрядом бормокинов.

Бойцы Авролана бросились на него с длинными ножами в руках. Однако их победные крики быстро сменились бульканьем крови в глотках, как только их настиг новый дождь из стрел. Бормокины, пронзенные острыми наконечниками, валились навзничь, орошая землю темной кровью. Бьющиеся в конвульсиях трупы падали на землю. Некоторые из тел, застывшие в невообразимых позах, зависали над землей из-за несметного количества стрел, вонзившихся в них одновременно.

И все же большинство стрел летело в великана. Массивная палица развернула хогуна в сторону эльфов, из-за этого новая очередь стрел пронзила все его тело от паха к глотке. Но гораздо существеннее было то, что эльфы поменяли свои стрелы. Первые были с тяжелыми наконечниками специально, чтобы пробить броню. Они были очень эффективны против бормокинов, но для хогуна не были столь опасны.

Новые стрелы напротив были созданы специально, чтобы разрезать телесную ткань. Лезвия наконечников были заточены по спирали, поэтому, когда стрела поражала мишень, она глубоко входила в плоть. Множество лучников целились в шею великана. Одна за другой стрелы вонзались в великана, рассекая плотные пучки мышц, соединявшие голову и тело.

Гигант пошатнулся, тело по инерции развернуло вслед за палицей. Однако голова вращалась медленнее. В тот момент, когда хогун взирал на свое собственное плечо, массивная дубина ударила спереди. Сухожилия с резким треском разорвались, и голова полетела вниз.

Тело великана осело минутой позже. Тяжело рухнув на снег, оно заставило задрожать землю, отчего находившиеся рядом бормокины попадали с ног. Часть гвардейцев тоже повалилась на землю, когда ноги великана упали прямо в их ряды. Но все же большинство всадников оказались дальше. Они пришпорили коней и понеслись навстречу бормокинам. Кавалерия оказалась окутана снежным вихрем, который поднялся от рухнувшего на землю великана. Это сделало конников невидимыми для Адроганса, но, ориентируясь по звону мечей и направляемый щупальцам боли, он знал, что происходит вокруг.

Лошадь Адроганса ловко перепрыгнула через ногу хогуна. Слева раздался дикий вопль. Запущенный с вершины заснеженного холма красный огненный шар поглотил одного из всадников. Гвардейца вместе с конем охватило пламя. В нем на одно мгновение мелькнули обуглившиеся скелеты всадника и лошади. Но как только пламя превратилось в густой дым, они обратились в прах.

На вершине холма стояло существо, которое Адроганс раньше никогда не видел. Фигура была достаточно высокой и стройной, его можно было спутать с эльфом. Белый мех покрывал все тело, на нем выделялась ярко-красная набедренная повязка. В руках незнакомец держал небольшой жезл и перемещал его из стороны в сторону, будто что-то разыскивая. Их взгляды на мгновение пересеклись, и, внезапно подняв жезл, фигура сотворила новый файербол.

Бурлящий шар, состоящий из горящих газов, с ревом полетел на него. Лошадь генерала истошно заржала и встала на дыбы. Сбросив хозяина на землю, она помчалась прочь. Адроганс приземлился на ноги и быстро опустился на одно колено, обнажив меч в тщетной попытке нанести ответный удар.

На мгновение огненный шар завис в воздухе. Адроганс подумал, что, возможно, снаряд был запущен в него и коня как в одну мишень. И разъединение цели повлияло на точность. Генералу показалось забавным, что в последние секунды своей жизни ему интересны подобные вещи. А потом вдруг стало грустно, что он так и не найдет решения, прежде чем умрет.

Внезапно воздух сгустился вокруг джеранского генерала, и огненный шар скользнул обратно в небо. Взрыв был громким. Языки пламени потянулись в разные стороны. Взрывная волна оказалась достаточно сильной, повалив на снег не только Адроганса. Он сгруппировался и перекатился на ноги, оказавшись в гуще тумана из снежных брызг. Ему удалось увернуться от падающей лошади.

Генерал обернулся в надежде посмотреть в глаза тому, кто пытался убить его. Понимая, что, скорее всего, ему вряд ли когда-либо удастся сделать это, он смертельно хотел хотя бы попытаться прикончить это создание. Да, соотношение сил оставляет желать лучшего: меч против магии. Это не дает особых шансов на успех, но кто-то же должен уничтожить эту тварь, ведь иначе погибнут еще многие.

Существо на холме и еще двое таких же, расположившихся рядом, подняли жезлы, формируя новые файерболы. Но им так и не удалось завершить начатое. Стрелы Черных Перьев полетели так часто, что, казалось, их больше, чем хлопьев снега. Они вонзались в плоть, словно топор в дерево. Проникая глубоко в тело жертвы, широкие наконечники оставляли в нем почти трехсантиметровые раны. Проходя насквозь, стрела сопровождалась кровавым облаком. Двое, что стояли рядом с первым созданием, погибли сразу же. Их тела упали в снег, превратившись в бескостную мягкую массу. Тот же, который послал в Адроганса огненный шар, умудрился еще оглядеть сквозные раны на своем теле. Он собрался было поднять голову, но в этот момент стрела пронзила ему череп. Выронив из рук жезл, существо покатилось вниз по склону, оставляя за собой кровавые пятна.

Два отряда легкой кавалерии быстро переправились через реку и рассредоточились по долине, гоня бормокинов впереди себя. В воздухе свистели стрелы — эльфы были избирательны по части мишеней. Часть Конной Гвардии спешилась и начала прочесывать холмы, разыскивая укрывшихся там бормокинов. Вскоре сопротивление прекратилось.

Леди Джилталарвин, предводительница Черных Перьев, перебралась через реку:

— Я видела, как вы упали. Вы не ранены? У меня есть целитель.

Адроганс мотнул головой:

— Все в порядке. Но некоторым моим людям, вероятно, понадобится помощь. Спасибо вам и вашим бойцам. Если бы не вы, все могло бы быть гораздо хуже.

Эльфийка рассмеялась. Ее черные волосы были заплетены в длинную косу, она змеей скользнула вдоль плеча:

— Как всегда самонадеянны, Адроганс. Без нас вы бы не завладели переправой.

— Мы бы все равно сделали это, потому что должны были. И это не самонадеянность. Я знаю своих людей так же, как и вы своих. — Обернувшись, он взглянул на Пфаса. — Спасибо, дядя, что спас мне жизнь.

Шаман сел на землю и, глубоко вдохнув, едва заметно улыбнулся:

— Мне пришлось создать для тебя броню из воздуха. Против тебя была задействована мощная магия.

Генерал кивнул:

— Леди, у вас есть какие-нибудь догадки, что это были за существа?

— Очередной подарочек авролан? — Она покачала головой. — Нужно заняться расследованием. Я пошлю по их следу двоих следопытов, они выследят их. Посмотрим, удастся ли им что-то разведать.

— Замечательно, спасибо, — Адроганс махнул горнисту. — Дайте сигнал к отступлению. А затем пришлите ко мне двух всадников и отправьте их к пехотинцам. Они мне понадобятся здесь через три дня, чтобы защищать брод.

— Есть, генерал.

Горнист просигналил отступление. Войска стали возвращаться в свои части, а офицеры начали подсчет убитых и раненых. Воины помогали раненным в бою товарищам — останавливали кровотечение из ран, вправляли кости. Авангард Черных Перьев, оказавшийся на этой стороне реки, начал осмотр кавалерии, отправляя тяжелораненых на край реки к магу-целителю, который накладывал на раны заживляющие заклинания. Адроганс присел на корточки рядом с Пфасом и почувствовал, как боль сдавила ему спину:

— Что ж, дядя, мы нанесли ему удар. Не знаю, как скоро он узнает об этом, но, когда это случится, он не замедлит сделать ответный ход. Мне следует остаться здесь и изрядно потрепать его силы, когда он примется отбивать переправу?.. Или…

Старец покачал головой:

— Только вперед, только вперед. Если ты останешься здесь, то станешь мишенью. Если же будешь двигаться вперед, то сначала ему придется найти тебя.

— Верно, на войне лучше не подставляться под удар. — Маркус Адроганс встал на ноги и выгнул спину, ощутив покалывания от пояса до шеи. — Тогда направимся в Сварскую. Помню, весной там было очень хорошо. Возможно, в этом году будет не хуже.

ГЛАВА 28

Уиллу крайне не нравилось то, что все вокруг относились к нему, как к больному, ведь на самом деле он чувствовал себя прекрасно. Впрочем, он чувствовал себя прекрасно, только закутавшись потеплее. Как вор, Уилл предпочитал свободный покрой одежды; так он спокойно мог выскользнуть из нее, если кто-то вдруг попытается схватить его, да и, кроме того, в ней было несметное количество мест, для того чтобы припрятать награбленное. Подобные широкие одежды были ему теперь в самый раз, ведь он мог спокойно надеть вниз толстое шерстяное белье, чтобы сберечь тепло.

Несмотря на холод, было решено оставить лицо больного открытым. Юноша все еще злился на то, что суд выслушал показания Нефри-кеша против Ворона. Этим утром он хотел было отказаться от посещения суда, — несмотря на то что Ворона должны были выпустить на свободу, — но посланник принцессы Алексии объяснил Уиллу, почему его присутствие было столь важно.

И почему важно, чтобы он был в маске.

Уилл отказался надевать маску и был удивлен, когда Резолют поддержал его в этом. На это гонец принцессы заметил, что своим присутствием Уилл снова заявит о своих притязаниях на титул Лорда Норрингтона. И ввиду того что освобождение Ворона будет, скорее всего, условным, присутствие сеньора, готового взять на себя опеку над ним, будет весьма важно. А для того чтобы выразить свое уважение к традициям Ориозы, Уилл должен все-таки надеть маску.

Сидя в зале суда рядом с принцессой Алексией, Уилл изо всех сил старался сдержать улыбку. При виде него толпа собравшихся зашумела. Присутствовавшие реагировали по-разному, однако молодой человек заметил, что некоторые уверенно кивали в его сторону, выражая свое почтение.

Уилл выпрямился и поправил маску на лице. Это была не та маска, что дал ему король Скрейнвуд, а белая кружевная придворная маска, похожая на те, что носили король Август, королева Карус и принцесса Алексия. Их носили те, кто не был жителем Ориозы, в соответствии со своим общественным положением. Придворные маски демонстрировали уважение гостя к обычаям страны и вместе с тем указывали на то, что он чужой.

Маску, что дал ему король, юноша надел на плечо правой руки. Ее темно-зеленый цвет выделялся на фоне красного бархата его куртки, а прорези для глаз, также очерченные красным, смотрелись великолепно. Этот образ он придумал самостоятельно, и то, что и представитель принцессы и Резолют одобрили его, доставило ему бесконечное удовольствие.

Когда Уилл занял место рядом с принцессой, Ворон взглянул на него со скамьи подсудимого и озабоченно нахмурил брови. Уилл подмигнул ему, чуть приподняв подбородок, чтобы Ворон смог увидеть пару шрамов. Глаза старшего друга расширились от ужаса, но Уилл радостно помотал головой, чтобы он не волновался.

Внезапный стук трости у подножия судейской кафедры утихомирил собравшихся в зале. В открытые двери в дальнем конце помещения вошли трое судей. Первой появилась королева Карус в платье темно-красного цвета с треугольными вставками цвета слоновой кости в форме песочных часов, подчеркивающими талию. Черные волосы были собраны назад, в них сверкали золотые гребни, украшенные рубинами.

Следом шел Август, держась больше по-военному, чем по-королевски. В одежде он выбрал сочетание зеленого и белого цветов с золотой отделкой, несмотря на несколько военный покрой, наряд не был совсем уж строгим. На широком белом ремне из кожи, опоясывающем талию, красовалась пряжка с личной эмблемой в виде полулошади-полурыбы. Его придворная маска была сшита из белых кружев, как и положено. В уголках глаз были сделаны траурные отметки, которые говорили о смерти его родителей.

Линчмир замыкал процессию. Уилл знал, что это соответствовало положению принца как самого главного судьи, но вместе с тем ему показалось, что даже хорошо, что именно принц идет последним. Его сутулая спина выдавала обвисшее тело и огромный живот, сотрясавшийся при каждом шаге. Вдобавок, Линчмир вилял бедрами, двигаясь, словно какой-нибудь толстяк, притом, что на самом деле он не был таким уж грузным.

Даже Керриган смотрелся бы лучше.

Когда судьи заняли свои места, Линчмир шагнул вперед, чтобы обратиться к собравшимся. Врокстер Дэйнн и его помощники повскакивали со своих мест и опустились на одно колено. Ворон остался на месте. Уилл ждал, что сделает принцесса Алексия, и когда она не двинулась с места, он тоже остался сидеть рядом.

Принц Ориозы прокашлялся раз, затем еще:

— Лорды и Леди, Короли и Королевы, прославленные гости и жители Ориозы. Данное дело было рассмотрено нами в соответствии со всеми требованиями закона. Мы выслушали свидетелей. Их показания были взвешены, исходя из них, мы и попытались найти истину в данном вопросе.

Принц говорил медленно, понизив голос для большей значимости. Однако уже с самого начала, как раз с того момента, когда он понял, что должен был сказать, его охватила паника. Уилл мог прочесть это по глазам и по тому, как дернулась нижняя губа Линчмира.

— Обвинения были предъявлены Ворону давно, еще когда он был Тарантом Хокинсом. Подсудимый обвинялся в предательстве, и дело это было рассмотрено судом. Наказанием за это должна была стать смерть, но приговор так и не был приведен в исполнение. Этот человек, называемый теперь Вороном, был признан Таррантом Хокинсом. В связи с его браком с принцессой Алексией потребовалось новое судебное разбирательство. Соответственно был вынесен новый приговор.

Принц на секунду прикусил губу:

— При рассмотрении дела была обнаружена ошибка. События произошли двадцать пять лет назад, поэтому ценность показаний очевидцев сомнительна. Придворные маги с помощью заклинаний установили связь между Вороном и Хокинсом, но на сегодняшний момент материалы, связанными с Хокинсом, утеряны, поэтому заключения, сделанные на их основании, не могут быть пересмотрены и доказаны суду. Единственным свидетельством «за» были показания Нефри-кеша, но, ввиду того, что он враг, мы не можем быть уверены, что он не лгал суду.

Уилл нахмурился, совсем запутавшись. Король Август приветствовал Ворона как старого друга, они утверждали, что знают друг друга. Сам Уилл не слышал, чтобы Ворон заявлял, что он Хокинс, но он также никогда это и не отрицал. Вопрос о личности Ворона вообще не должен обсуждаться.

По представлениям Уилла, Линчмир должен был объявить о том, что обвинения не были доказаны и Ворон может быть свободен, и назначить того, кто будет нести ответственность за освобожденного. Уилла должны назвать этим опекуном, после чего он наденет свою настоящую маску, и все будет отлично, и все будут свободны. И в полную силу начнут бороться с Кайтрин.

— Я не понимаю, — пробормотал парнишка себе под нос.

Алексия слегка наклонилась в его сторону:

— Этого я и боялась. Скрейнвуд затеял какую-то игру. Сейчас показания магов исчезли, но они могут возникнуть снова в любой момент, и обвинения снова будут предъявлены. Если Скрейнвуд будет гнуть свою линию, Ворон постоянно будет находиться под угрозой казни. Однако он не станет ничего предпринимать прямо сейчас. Король Август не был бы сейчас здесь, если бы Скрейнвуд отказался от сделки.

Уилл недовольно фыркнул:

— Скрейнвуд — змея.

Принцесса улыбнулась:

— И ты нападаешь на змею.

Линчмир продолжил:

— Итак, заслушайте решение суда: свидетельских показаний оказалось недостаточно, чтобы выдвинуть обвинение этому человеку, по имени Ворон, в преступлениях, приписываемых Таранту Хокинсу. Вы, сэр, можете быть свободны и…

Вдруг двери в дальнем конце зала распахнулись, и на пороге появилась девушка в красном кожаном костюме для верховой езды и развевающемся алом плаще. Ее маска тоже была сделана из красной кожи, она полностью скрывала щеки и лоб, а на лицо мягко ниспадал локон ее рыжих кудрявых волос. Кожа на ее сердитом лице раскраснелась от холода и ветра. Тающий снег искрился на плаще.

— Где он? — Она остановилась посреди прохода, и плащ волной лег ей на плечи и спину. — Где он?

— К… к… кто? — Линчмир сделал было шаг вперед, но передумал и запнулся. Он понизил голос, снова придав ему серьезный тон, с которого сбился. — Кто вы такая?

Девушка указала на него пальцем:

— А ты, сядь. Ты не тот, кто мне нужен. — Она осмотрелась вокруг, бледно-голубые глаза на секунду задержались на Уилле и стали искать дальше, но внезапно снова остановились на нем. — Ты, ты — Норрингтон, не так ли?

Уилл медленно встал:

— Да, это я.

Девушка быстро прошла вперед, но на сей раз без прежней напористости. Скользнув мимо скамьи заключенного, она преклонила колено перед Уиллом и взяла его за руку. Приблизив ее к губам, незнакомка поцеловала руку, от чего Уилл вздрогнул.

Девушка посмотрела вверх, и их взгляды встретились. Юноша вздрогнул. Ее глаза сияли столь ярко, что, казалось, можно было обжечься. Девушка была красива, отрицать это было невозможно, но было еще что-то, сокрытое во взоре. Нечто, что пленяло больше, чем все остальное.

Уилл с трудом сглотнул:

— Кто ты?

— Милорд, я принцесса Сэйс из Мурозо. Я приехала из Каледо, чтобы умолять вас спасти мой народ, — ее голос звенел от отчаяния. Она склонила голову и прижалась лбом к руке Уилла. — Пожалуйста, милорд, вы наша единственная надежда.

— Я… мм-м… я… — Уилл с надеждой посмотрел на Алексию, потом на Ворона и короля Августа.

Король Альциды поднялся:

— Принцесса Сэйс, вы прервали заседание суда, причем весьма важное.

Девушка резко встала, выпустив руку Уилла:

— Важное? Это важно? Вы, Август из Альциды, и вы, Карус: из Джераны! Я встречала вас прежде вместе с моим отцом. Я не удивляюсь тому, что Ориоза копается в какой-то ерунде, но вот вы? Как вы можете быть здесь?

Ее голос стал громче, и в нем послышались нотки горечи:

— Вы совсем не понимаете, что происходит вокруг? Себция пала. Войска Кайтрин осадили Луррии, взяв его в Кольцо из драгонелей. Разрушив ворота и стены, они учинили там невообразимую резню. Беженцы бросились на юг, но тут начались сильнейшие снегопады, и их завалило. Наступит весна, если она когда-нибудь вообще наступит, и мы найдем семьи, погребенные под сугробами и замерзшие там от холода. Дороги будут устланы трупами. А вы сидите здесь и слушаете пустую болтовню о каких-то там мелочах, которые абсолютно не важны, когда гибнут люди. Гибнут сотнями! Тысячами!

Сэйс повернулась и указала на Уилла:

— Я пришла за Норрингтоном, чтобы привезти его в Каледо, там он сможет возглавить наши войска и уничтожить Кайтрин.

— Подождите минуту, — Уилл беспомощно поднял руки. — Я, может быть, и Норрингтон, но, чтобы возглавить войска, вам нужна принцесса Алексия.

Парнишка кивнул на Алексию:

— Она выиграет бой для вас.

Сэйс чуть приподняла голову и вздохнула:

— А вы — Алексия? Хм-м. Какое замечательное и милое платье. Совсем не ожидала увидеть вас здесь, когда нужно уничтожить армию Авролана! Мой народ не сдастся, как это сделал ваш.

Алексия медленно встала:

— Я не пожелала бы вам такого, принцесса, и сделаю все, что смогу, чтобы предотвратить подобное. — Алексия заговорила громче. — Принц Линчмир, полагаю, вы собирались освободить Ворона.

Линчмир поднялся с трона и осторожно, покачиваясь, встал на ноги:

— Все верно, Ворон, вы свободны.

Уилл захлопал в ладоши:

— Есть!

Сэйс повернулась и увидела, как Уилл и Ворон, пожав друг другу руки, обнимаются и радостно хлопают друг друга по спине:

— Я рада за вас, друг мой, Лорд Норрингтон. Но чем дольше мы медлим, тем сложнее становится наша ситуация.

Освободившись от объятий Ворона, Уилл взглянул на принцессу Мурозо. Она была чуть-чуть выше него и гибка, как волчица. На костюме для верховой езды на груди справа был изображен медведь, стоящий на задних лапах, — герб королевского дома Мурозо. Маска скрывала всю верхнюю часть лица девушки, но крепкие скулы и полные губы говорили о скрытой под ней красоте.

— Принцесса, вы хотите, чтобы я отправился на север? Но тогда Ворону, Алексии и всем остальным тоже придется поехать со мной.

— Всем остальным?

— Моим друзьям. Резолюту, Дрени, Пери. И другим. Они все помогут нам. У нас также есть фрагмент Короны Дракона из Вруоны.

* * *

Сэйс торжественно кивнула:

— Да, нам понадобятся все ваши союзники. Мои люди поблизости, разыскивают лошадей — мы до смерти загнали своих по дороге сюда. Как только у нас будет корм, провизия и все необходимое, мы отправимся в путь.

— Я готов, — Уилл улыбнулся ей, а Линчмир, стоявший позади, помрачнел. Вор обернулся, следуя за взглядом принцессы, и увидел в дверях знакомую фигуру.

Король Скрейнвуд стоял там, расплывшись в улыбке:

— А, вот и вы, принцесса Сэйс. Я прощаю вам то, что вы не проведали сначала меня, ведь, насколько я понял, вы жаждали найти здесь Норрингтона.

Сэйс сощурилась:

— Простите меня, Ваше Величество. Я совсем не хотела проявить неуважение к вам. Норрингтон здесь, и, значит, моя миссия выполнена.

— Увы, нет. Я не позволю вам или братскому мне народу идти на север вместе с этим мошенником Норрингтоном.

Уилл раскрыл рот от удивления:

— Что?

Скрейнвуд заулыбался еще шире:

— Босли Норрингтон отправился в мир иной, оставив на земле своего наследника. Законного наследника. Его сын прибудет сюда в Мередо через день-два. Он, как и должно быть, — дворянин из Ориозы, истинный и законнорожденный. Он и возглавит армию в борьбе против Кайтрин.

ГЛАВА 29

Изаура глубоко вдохнула, вбирая в себя чистый морозный воздух своей родной страны. Она попыталась сделать вдох как можно глубже, чувствуя, как прохлада наполняет сначала голову, затем горло и легкие. После девушка медленно выдохнула. Вместе с выходящим воздухом ее покидали все неприятные запахи, принесенные из Южных Земель, но в тайне она все равно боялась, что никогда не освободится от зловоний Мередо.

Девушка медленно прошлась по заиндевевшему саду позади крепости, бывшей ее домом. От простиравшейся дальше на север белой тундры его ничто не отгораживало. Однако в сад не смог бы проникнуть ни один вредитель — за растущими в нем бесценными плодами присматривали духи тех, кто гулял здесь, наслаждаясь всем этим великолепием.

Несколько раз в году ученики Нескарту с помощью магии должны были создавать небольшие ледяные шарики с заклинаниями внутри. Магия сама по себе была для Изауры чем-то чарующим, ведь в ней было задействовано воображение. Придуманные образы, творчески перевоплощенные, позволяли создавать новые удивительные вещи. Так многие, например молодые ученики, делают из своих задумок существ, похожих на различных животных, — при этом у них могут получаться и реалистичные, и фантастические твари. После того как ледяной шарик сажали в саду, он постепенно зрел и приобретал тот образ, который задумал создатель заклинания.

Студенты старших курсов были способны на большее и часто соревновались в том, кто сотворит самую сложную и замысловатую вещь. Принцесса гуляла по саду и тут вдруг улыбнулась, тихонько коснувшись гладких лепестков необычной розы. Сделанные изо льда, они не были мягкими, как у настоящих цветов, но притом они были очень хрупкими. Ледяную розу можно было вдребезги разбить, лишь слегка задев пальцем, но прикосновение Изауры не причинило цветку вреда.

Девушка оставила прекрасные цветы и подошла к другому творению: оно имело форму дерева с опущенными вниз ветками. Волшебное дерево довольно сильно отличалось от куста ледяных роз: сразу можно было заметить, что розовый куст делал студент, который провел большую часть жизни в Южных странах. Он видел настоящие розы и мог взять образ цветка из реальной жизни и воспользоваться им для того, чтобы создать свой ледяной куст.

Дерево же было создано Корд, она была чуть старше, чем сама Изаура. Ее увезли с юга еще ребенком, поэтому у нее не было воспоминаний о чем бы то ни было, кроме как об Университете, в котором ее родители проучились до самой смерти. Творение Корд говорило о ее уме и изобретательности. Оно имело форму дерева, однако это дерево было создано из хрупких снежинок. Все снежинки различались по размеру, некоторые были с ладонь Изауры, другие — огромные, словно щит воина. При этом каждая — уникальна в своем роде. Более того, если две снежинки оказывались почти одинаковой величины, то тогда одна их них состояла из еще более мелких снежинок, и так любая другая содержала в себе все более и более мелкие, до тех пор пока их уже не удавалось рассмотреть. Без помощи магии, разумеется.

Корд была одной из немногих студентов Нескарту, кто уже начал познавать настоящую природу магии, — ее творение постоянно менялось, его ветви словно бы качались от порывов какого-то неощутимого ветра. Приблизившись к дереву поближе, Изаура увидела, как на нем распустились цветы, а на гладких ледяных лепестках, как по волшебству, вырисовывался портрет Изауры.

Каким бы удивительным ни было это дерево, оно могло бы еще больше поражать воображение, если бы Корд на самом деле знала, что магия — это река. Маги могли бы наполнять свои творения огромным количеством энергии, и эта энергия шла бы из чистейших источников. Но тогда бы настал такой момент, когда все ресурсы были бы израсходованы. И дерево превратилось бы в обычный кусок льда. И тогда его ветви растаяли бы под солнечными лучами, или ветер разрушил бы его.

Изаура отвернулась от дерева, чтобы больше не вызывать видений и не приближать смерть хрупкого творения, но сделала это не слишком быстро. Изображение на лепестках изменилось, воплотив в себе образ юноши, которого она спасла в Мередо. Он спал, уже не испытывая боли. Принцесса обрадовалась этому, надеясь, что это видение не является ее воспоминанием, а так или иначе показывает теперешнее состояние больного.

Принцесса была смущена, смущена своей надеждой. Она не знала, кем был этот юноша и почему она спасла его. Да, ей очень хотелось исправить то, что сотворил Спир'скара. Ей не понравилось то, как на нее посмотрел Азур Паук, и она получила истинное удовольствие, изрядно навредив ему. Даже когда она вернулась на постоялый двор и, встретившись с Вионной и Нефри-кешем, узнала, что новый сулланкири уничтожен, она не пожалела о том, что исправила то, что он совершил.

Только после того как Нефри-кеш привез ее и королеву пиратов домой, Изаура стала задумываться над тем, что сделала. Мысль о том, что ее поступок может оказаться тем самым предательством, на которое намекала ее мать, не покидала ее. Такая вероятность должна была бы повергнуть принцессу в отчаяние, и поначалу так оно и было. Но теперь что-то уберегало ее от сожалений.

Девушка чувствовала, будто бы ее вынудили вылечить юношу. Тогда она просто вошла в реку магии и, не сопротивляясь, поплыла по течению. Она шла туда, куда ей было предназначено. Река привела ее к нему, и, оказавшись там, принцесса просто обязана была исцелить его.

Изаура встряхнула головой. Ей совсем не нравилась мысль о том, что она не контролировала свои действия. По крайней мере, она сама приняла решение подчиниться магии, поэтому во всем, что случилось после, была виновата она сама. И если принцесса вызвала гнев своей матери, то в этом она могла винить тоже только саму себя.

Проблема заключалась в том, что ей абсолютно не было стыдно. Однако она объясняла это тем, что ее мать тоже ни за что бы не пожелала смотреть, как невинный юноша испытывает такие страдания. Впрочем, в последнее время у них с матерью появились разные взгляды на вещи. Изаура чувствовала, что поступила правильно. И та, другая таинственная сила, находившаяся тогда в комнате, подтверждала это. Принцесса была частью некой более важной схемы, но, так или иначе, она решила действовать сама. И это решение казалось ей верным, однако она не могла понять, зачем ей это нужно.

Девушка услышала какое-то шипение и подняла голову вверх. Вращающийся шарик из снега и льда скользил в воздухе из стороны в сторону, медленно направляясь в центр сада. Он облетал вокруг тех творений, что были больше него, и задерживался у тех, что были меньше, будто бы желая прикоснуться к этим маленьким невинным существам. Добравшись до центра сада, шарик пролетел у нее над головой, затем сделал круг, и принцесса, смеясь, закружилась вместе с ним.

Вдруг шарик отлетел в сторону, уменьшился и превратился в старца с бородой и мягкими волосами. Одет он был просто, плечи накрывал меховой плащ. Старец был призрачным видением, но как только он поднял голову, на его лице сразу появилась улыбка. Он нарисовал руками в воздухе несколько символов, причем, рисуя некоторые, он выразительно приподнимал бровь.

Изаура поклонилась ему:

— Да, Дролда, я была далеко, но теперь я снова здесь. Я снова с тобой, мой друг, и хотела бы никогда больше не покидать этих мест.

Он ответил ей жестом из их секретного языка.

— Южные страны чужды нам, Дролда, и ты это отлично знаешь, — принцесса вздохнула. — Там я столкнулась со многими вещами, которых до сих пор не понимаю.

Дролда нахмурился и взмахнул пальцем, задавая вопрос. Изаура колебалась:

— Меня беспокоит кое-что. Точнее, я запуталась. Да, запуталась, — ей больше нравилось думать, что она запуталась, а не что она обеспокоена. Ведь из запутанной ситуации, как правило, можно выбраться.

Старец обернулся. Казалось, он пытается получше рассмотреть дерево из снежинок у себя за спиной. Он повернул голову обратно и вдруг растворился в воздухе, обернувшись облаком, которое вслед за этим приняло облик юноши.

— Да. Он был ранен, очень тяжело ранен. Я спасла его от яда, но не знаю, кто он и почему я его спасла. Возможно, он враг и живым представляет угрозу для моей матери.

Ее друг помрачнел. Дролда не любил ее мать по причине, о которой он никогда не рассказывал ей.

Изаура печально взглянула на старца:

— Ты знаешь, кто это был?

Ледяной человек покачал головой и пожал плечами, пытаясь сгладить разочарование от того, что ничем не может помочь. Руки старца нарисовали в воздухе ответ.

Изаура рассмеялась:

— Здесь действуют некие силы, говоришь? Ты сегодня загадочен, друг мой. Прошло то время, когда ты забавлял меня наивными шутками и простодушными сказками.

Ледяное существо ласково погладило принцессу по плечу и изобразило какую-то невероятную гримасу на лице, отчего она должна была рассмеяться.

Девушка засмеялась, однако ей показалось, что Дролда что-то скрыл от нее. Но прежде чем она смогла задать вопрос, его вдруг унесло прочь, словно горстку снежной пыли от порыва ветра, и лишь щекой она ощутила ледяной поцелуй. Она видела, как Дролда исчезает, так случалось уже не раз, и это всегда предвещало только одно. И хотя принцесса могла повернуться и ждать незваных гостей прямо здесь, вместо этого она пошла вглубь сада.

— Принцесса, подождите минутку.

Изаура обернулась на голос Нефри-кеша:

— Да, милорд?

Глава сулланкири стоял позади мерцающей фигуры Нескарту:

— В отсутствие вашей матери мне поручено заботиться о вашей безопасности. Однако ситуация, сложившаяся в Окраннеле, требует моего внимания.

— Должна ли я сопровождать вас, Лорд Нефри-кеш?

Глаза сулланкири засияли голубым светом:

— Ваша компания будет самой желанной для меня, принцесса, этим вы окажете мне большую честь. На этот раз вам понравится в Окраннеле. По большей части земли уже привели в порядок. Но, увы, то, чем я буду заниматься, может создать вам некоторые неудобства.

Изаура недовольно нахмурила брови. Нефри-кеш больше других проявлял свое уважение к ней. Остальные сулланкири, возможно кроме Миралл'мары, боялись принцессы. Правда, не так, как ее матери. Миралл'мара, уважая Изауру, все же старалась избегать встреч с ней. Принцесса не переживала из-за существовавшей между ними дистанции. Миралл'мара всегда казалась ей какой-то печальной, и Изауре так и не удалось пробиться сквозь эту грусть.

Нефри-кеш был для нее большим чем любой отец, которого могло нарисовать ее воображение. В течение многих лет он обучал Изауру множеству вещей. Он научил ее ездить верхом на Большом Темериксе. Возвращаясь из своих путешествий, он обязательно привозил ей подарки. Один из них девушка ценила больше всех остальных. Это было кольцо с сапфиром, которое, как он сказал, передала для нее Королева Ориозы. Другие вещицы: от маленьких резных поделок из кости до необычных отваров и настоев, понемногу рассказывали ей о Южных странах и открывали мир, существовавший за пределами белого круга, что очерчивала Цитадель.

— Знаете, милорд, я не такая уж слабая, как вы могли себе вообразить.

— Я знаю, принцесса. Ваши путешествия по пустынным улицам Мередо доказали, что вы способны на многое, — ни в его жестах, ни в голосе не было и тени сомнения. Девушка не могла прочесть это по лицу, ведь на нем была маска, но если бы он подумал, что она сделала что-то не так, принцесса уже давно знала бы об этом.

— Я говорю это, потому как должен вступить в бой с врагом, который оказался весьма хитер.

— Но мне доставит удовольствие видеть, как будут повержены враги моей матери.

— Да, конечно, я не сомневаюсь в этом, — Нефри-кеш кивнул в сторону Нескарту. — Сопротивление Себции пало под натиском армии вашей матери. Ее силы двинулись дальше вглубь, в Мурозо. Нескарту возглавит группу своих учеников, и они вскоре присоединятся к ней. Вашей матери, несомненно, хотелось бы, чтобы вы видели, как ее враги будут повержены, и вы сможете наблюдать за всем в компании Нескарту.

Изаура потеребила нижнюю губу большим и указательным пальцами:

— Намерены ли мы драться или будем лишь следить за происходящим, Лорд Нескарту?

Ваша мать желает, чтобы вы наблюдали. Мои ученики будут сражаться, если им представится такая возможность. Нефри-кеш поднял вверх указательный палец:

— Важно, чтобы вы поняли одно, принцесса. Мурозо, до того как стать частью великого бунта, был домом для имперской школы магии. Академия в Каледо какое-то время соперничала с Вильванской, а маги из Мурозо — крайне горделивый народ. В их традиции — драться на дуэлях. Они делают это для собственного удовольствия, хотя и говорят, что только ради того, чтобы простые люди не страдали. Они будут готовы бросить вызов нашим магам, и вам нельзя быть втянутой ни в один из подобных поединков. Мне нужно, чтобы вы наблюдали и сообщали мне о результатах. Ваша мать желает, чтобы вы смотрели на то, как умирают ее враги, и все же я прошу вас об услуге: используйте ваши глаза и разум, чтобы подсказывать мне, как лучше действовать, чтобы выйтииз схватки победителем. Вы сделаете это для меня?

— Конечно, милорд, — Изаура чинно кивнула. — Мне понадобится арканслата, или есть другие средства связи?

Сулланкири решительно шагнул вперед. Снег заскрипел под его сапогами. Он остановился перед ней и поднял правую руку:

— Закройте глаза, принцесса. Откройтесь мне.

Девушка сделала так, как он просил. Она чувствовала, как он тремя пальцами надавливает ей на лоб. На мгновение она ощутила на коже покалывание, потом вздрогнула. Казалось, что нечто, всего на миг, будто бы заморозило реку магии. И через секунду ее воды потекли снова, но эта остановка потрясла Изауру.

Как только сулланкири убрал пальцы с ее лба, принцесса открыла глаза:

— Что вы сделали?

— Крошечный ручеек магии теперь соединяет нас, принцесса. Когда вы захотите поговорить со мной, просто подумайте об этом, и я найду вас. Вы будете рассказывать мне все, что знаете, а я буду благодарен вам за это.

Изаура кивнула:

— Да, милорд, я с радостью окажу вам такую услугу.

— Превосходно, — Нефри-кеш повернулся к Нескарту. — А ты, мой старый друг, уже знаешь, что если с ней случиться что-то плохое, то ты в лучшем случае умрешь. На самом деле в результате ты должен будешь отправить ее домой. Если ты не справишься и не сможешь обеспечить безопасность принцессы, наказанием тебе будут бесчисленные страдания.

Мы предупреждены об этом, милорд. И даже смерть не помешает мне заботиться о любимой дочери Императрицы.

Изаура почувствовала уверенность в мыслях Нескарту, но при этом существо стало светиться слабее, а его очертания немного утратили свою четкость.

Король сулланкири кивнул:

— Очень хорошо. Принцесса, вы отправитесь на юг традиционным способом. Однако вам не понадобится нагружать сани сундуками с одеждой или излишним количеством провианта. Все, что вам понадобится в дороге, вам дадут уже во время поездки. Но в конце пути вам необходимо облачиться в роскошные придворные наряды Себции и Мурозо, чтобы приветствовать новых подданных вашей матери.

— Как скоро мы отправляемся, милорд?

— Завтра вечером, — Нефри-кеш повернулся спиной к Цитадели. — Слуги придут помочь вам собрать вещи. Знаю, времени не слишком много, но если мы задержимся, вы можете пропустить то, что ваша мать хочет вам показать.

— Времени достаточно, милорд, спасибо.

Изаура улыбнулась и огляделась вокруг, чтобы запечатлеть в памяти этот чудесный сад. В этот самый момент дерево из снежинок рассыпалось на кусочки, а его мечеподобные ветви упали прямо на семейство кроликов, пробегавших мимо. Но девушка не сочла это плохим предзнаменованием. Все, что суждено, может произойти с ней позднее. События настолько быстро сменяют друг друга, что никакое предупреждение уже не может предотвратить несчастье.

ГЛАВА 30

Керриган Риз чувствовал себя лучше, но все же не был до конца здоров. Прежде чем он покинул комнату, Рим Рамоч проинструктировал Бока, чтобы Керригана помыли и одели. Но сначала юный маг должен был поесть. Еда оказалась питательной, хотя не очень-то вкусной. Керриган подозревал, что мясо под соусом на самом деле было крысятиной, но на тот момент он был так голоден, что это было уже не важно.

После ему организовали помывку. УрЗрети с трудом втащил в небольшую комнату огромную бадью и наполнил ее водой. Взяв с полки маленький осколок вулканического камня и прошептав что-то над ним, он бросил его в бочку. Тут же появились пузырьки и повалил пар. Затем урЗрети вытащил камень из воды, пожонглировал им в воздухе и, в конце концов, еще дымящимся водрузил обратно на полку.

Керриган нырнул в теплую воду и приготовился расслабиться, но Бок, видимо, решил серьезно подойти к процессу мытья. УрЗрети со всех сторон тщательно тер его щеткой, отчего кожа на теле юноши становилась красной и начинала зудеть. Керриган никогда не чувствовал себя большим ребенком, чем находясь в этой бочке с водой. Одной рукой Бок спокойно поворачивал его нужной стороной, причем Керриган был уверен, что этой же рукой урЗрети без труда смог бы вытащить его самого из воды.

Когда юный маг был наконец вымыт, Бок принес ему теплые одежды весьма практичного покроя. Хотя Керриган с детства привык носить мантии, с некоторых пор он предпочитал штаны и куртки. Помимо всего прочего они ассоциировались у него с приключениями. И к тому же старшие маги Вильвана осудили бы его за то, что он их носил, и при мысли об этом своего рода небольшом бунте сердце его радостно трепетало.

Вычистив бочку для купания, Бок принес постельные принадлежности и предложил Керригану лечь спать. Когда маг принял его приглашение, урЗрети вытянул руку вверх так, что она стала тоньше, чем древко копья, и пальцами погасил свечи канделябра.

Керриган лег на спину и стал размышлять над тем, что сказал ему Рим. От него Керриган узнал, что может создавать такие заклинания, которым, вероятно, могут научиться и люди. Керриган с удовольствием считал себя особенным магом, ему казалось странным, что такой маг, как Великий Магистр, не может сотворить даже простейшее исцеляющее заклятие. Но при этом Великий Магистр четко знал, что подобные заклятия может создать человек.

Или Урульф Кирун был гением и сам для себя изобрел множество хитрых заклинаний, или, вобрав в себя огромный пласт магических знаний, он впоследствии самостоятельно усовершенствовал их для себя. Или и то и другое. Вероятно, он настолько превосходил своих учителей, что на самом деле даже они не знали, на что он был способен.

Так же как и я.

Вследствие всего этого, лидеры Вильвана вполне осознанно вносили изменения в университетский устав, контролируя своих подопечных. Если бы величайшая в мире угроза происходила из Вильвана и если при этом Вильван не пошел бы на некоторые уступки и не принял бы определенные меры безопасности, то он был бы уничтожен. Королевства перестали бы посылать своих талантливых магов в Вильван на обучение, в связи с чем остановилось бы развитие острова и его культуры.

Шестеренки в голове Керригана бешено завертелись, когда все детали вдруг стали складываться в одно целое. На самом деле страны не хотели, чтобы существовали сильные академии магии, поскольку первая из них, которая явила бы миру своего Кируна, стала бы соперничать с соседними. Правителям была необходима крепкая магия для людей — магия, которая смогла бы выполнять множество функций, немного облегчив им жизнь, но которая не позволила бы людям проявлять жестокость, как это делал Кирун с помощью Короны Дракона.

Теперь власти Вильвана обратились к мировым лидерам с планом по уменьшению собственной магической мощи и попросили взамен постоянной поддержки. Они намеренно перестали обучать тех, кто уже учился у них, но при этом продолжали поддерживать легенду о том, что люди могут справиться с более сильными заклинаниями. Юноша точно не знал, когда магу открывают всю правду о магии, но вероятно, это случается после получения звания Магистра. Но даже тогда, наверняка, сначала нужно доказать свою верность Вильвану.

Тем не менее, когда четверть века назад Кайтрин в первый раз вторглась на юг, власти Вильвана поняли свою ошибку. У них не нашлось никого, кто бы мог сравниться с ней по силам и умениям, ведь она была ученицей Кируна. Переждав целое поколение, они попытались натренировать того, кто смог бы соперничать с ней на равных. Однако они все же не хотели создать того, кто станет угрозой для всего мира, Каковой являлся Кирун. Но только Вильван может взрастить того, кто смог бы победить Кайтрин. По крайней мере, они так полагали. Итак, на Вильване воспитали Керригана. И теперь они боялись того, кого сотворили. Молодой маг вздрогнул оттого, к чему может привести эта цепочка рассуждений. Станут ли они преследовать его? Они уже послали за ним группу своих людей. Что же они предпримут, когда узнают, насколько он на самом деле силен?

Керриган встряхнул головой в темноте, будто бы пытаясь избавиться от подобных мыслей. И тут он задумался над еще одним замечанием Рима Рамоча: о необычной отметине на его магии. Юноша давно знал, что разные заклятия ощущаются по-разному. Человеческое заклинание более грубое и угловатое, если, например, сравнить его с живительными струями эльфийских чар. А магия урЗрети обладает какой-то эфемерностью. Их магия меняется подобно дыму или теням, ее сложно уловить, но зато легко управлять и с ее помощью способствовать переменам.

В процессе размышлений в голове юного мага родилось два вопроса. И на первый просто необходимо было получить ответ. Он мог распознавать заклятие исходя из того, каким образом оно было создано. И он вдруг задумался, а существуют ли у заклинания еще какие-нибудь характерные свойства, которые позволили бы узнать больше о самом заклятии и о его создателе? Орла рассказывала ему, что жезл, принадлежавший магу Вилу, каким-то образом помог хозяину выследить ее и создать заклинание, которое убьет ее. Вил даже издевался над Орлой, говоря, что его учитель, сулланкири Нескарту, подарил ему жезл для борьбы с «выродками из Вильвана». По мнению Вила, у магов, обучавшихся в Вильване, была особая, узнаваемая манера творить заклятия. Орла даже как-то заметила, что фрагменты, из которых состоит заклинание, могут помочь установить личность отдельно взятого мага.

Керриган допускал вероятность того, что кто-нибудь мог опознать его по манере создавать заклятия. Это можно было сравнить с торжественной речью: одну и ту же речь тысячи разных людей произнесут практически одинаково, однако каждый привнесет в нее нечто новое, что позволит слушателям отличить одного оратора от другого. Установить личность какого-то определенного оратора сложнее, но, тщательно подготовившись и внимательно понаблюдав за его речью, это вполне возможно.

Подобные рассуждения привели его к мысли об отметине. Керриган был абсолютно уверен, что магические артефакты большой силы могут быть опознаны. И его не удивляло то, что часть их сущности может каким-то образом оставить след на тех, кто использовал данные артефакты. Юный маг не просто держал в руках часть Короны Дракона, но он также воздействовал на фрагмент магией. Плюс ко всему он дотрагивался до еще одного фрагмента. И тогда совсем не казалось странным, что после всего этого на нем появилась некая отметина. Тем не менее Рим Рамоч принял его объяснения насчет нее без особых вопросов.

Удивительным, однако, было то, что Рим говорил об отметине, оставленной заклятием Кируна. Применяя магию, Керриган вбирал в себя энергию и с помощью нее заставлял заклятия работать, однако он никогда особо не задумывался об источнике этой энергии. Юноша знал, что некоторые начинающие маги не сразу могут принять это, но для него это никогда не было проблемой. На самом деле многие его учителя завидовали той легкости, с которой он был способен притягивать к себе силу и наполнять ею свои заклинания.

А что если… и тут юному магу пришла в голову аналогия, из которой многое становилось ясным. Если привлечение магии на самом деле сродни добыче угля, то его руки должны были оказаться грязными? Вероятно, они испачкались бы? И его ногти почернели бы? И тогда, если сам факт создания особенного заклятия оставляет на нем свой след, то это означает, что на нем теперь есть отметина? С другой стороны, Рим обнаружил на нем следы магии Кируна, и это подтверждало, что все его мысли верны.

Но если это было правдой… Керриган прижал руки к груди. Если заклятие или артефакт оставляют следы на ком бы то ни было, можно ли потом распознать этот след? Подобное заклятие, настроенное, скажем, на Корону Дракона, возможно, способно установить местоположение Кайтрин, что позволило бы им напасть на нее. Юноша громко застонал:

— Если бы я не был таким идиотом!

Работая над желтым фрагментом Короны Дракона, он вложил в него заклятие, которое медленно изменяло представления Кайтрин о мире. Молодому магу хотелось, чтобы оно превратило императрицу в параноика, чтобы она считала, что все вокруг плетут интриги. В то время это показалось ему изысканной и подходящей местью за смерть своего наставника.

Все было бы гораздо проще, если бы он спрятал в нем заклинание, которое просто убило бы Кайтрин. Или же, исключив прямые удары, можно было использовать более хитрое заклятие, которое позволило бы ему определить местонахождение фрагмента Короны Дракона.

Юноша закрыл лицо руками. Иногда я даже слишком, умен, и обычно, это мне помогает. Я сообразителен, но у меня нет опыта. Я знаю не все, чтобы в полной мере использовать свои возможности.

Подумав об Орле, Керриган улыбнулся. Эта седовласая женщина когда-то насоветовала ему много полезного. Например, наказала слушаться Ворона и Резолюта и держаться подальше от Вильвана, потому как она знала, что там его сделают не таким, каким он будет нужен миру. Он — больше, чем просто драгонель. Но так же, как и это оружие, он нуждается в том, чтобы его навели на цель, казали мишень. Ворон и Резолют должны будут сделать это, ведь они преследуют одну цель: остановить Кайтрин.

Керриган резко сел на своей соломенной кровати. Слева вспыхнула искорка и, описав дугу, упала на свечу, стоявшую на полке. Поймав искорку, свеча загорелась. Затем из нее посыпались новые искры, вмиг разлетевшиеся по комнате, зажигая остальные свечи, и так, пока все вокруг не наполнилось радостно сверкающими огоньками.

Первая искорка появилась из указательного пальца Рима Рамоча, направленного на свечу. Маг в маске, сжав пальцы в кулак, воззрился на Керригана:

— Вы не спали, адепт Риз.

— Я размышлял над тем, что вы мне сказали.

— Как и я, над тем, что поведали мне вы, — чародей в мантии сложил пальцы домиком. — Способность создавать парные предметы без помощи похожих объектов заинтриговала меня. У нас не было времени, чтобы вы продемонстрировали мне, как это делается, но я попрошу вас об этом позже. Меня также интересует, насколько хорошо работает создаваемый дубликат. Если я попрошу вас создать пару предмету, наделенному магической силой, будет ли дубликат обладать точно такой же силой, или созданный артефакт не будет работать?

Керриган пожал плечами:

— Не знаю. Не думаю, что созданный мной фрагмент Короны Дракона будет иметь силу в самой Короне. Я не особенно тогда разобрался в ее магии, поэтому сомневаюсь, что сделанный мной дубликат подействует.

— Жаль, хотя, возможно, это и к лучшему, принимая во внимание все обстоятельства, — Рим слегка наклонил голову. — А над чем задумались вы, адепт?

— О следах и отметинах на магии, и о том, почему Вильван таков, какой он есть.

— Тут есть над чем подумать. Вы пришли к каким-нибудь выводам?

— Думаю, вы все это уже знаете, раз заметили отметины на мне, — молодой маг сменил положение, поджав под себя ноги. — Если бы я смог определить, какого рода отметину оставил на мне фрагмент Короны Дракона, я попытался бы создать заклятие, с помощью которого, вероятно, можно было бы идентифицировать подобные отметины в других или на других. Если подобный артефакт оставляет следы, то мы можем следить за ним.

— Отлично. Это бы нам очень пригодилось, — Рим чинно кивнул. — Мы покажем вам, как это делается. Если вы научитесь видеть отметины, вам придется узнать еще кое-что, до того как вы сможете выслеживать их.

— Что же?

— Вы научитесь их стирать. Если отметины позволят вам выслеживать других, они, в свою очередь, могут выдать вас.

Керриган нахмурился:

— Раз эти следы необходимо стирать, значит, другие умеют их обнаруживать. Подождите секунду. Я же знаю, что, например, вы умеете делать это. Вы хотите сказать, что, возможно, кто-то другой выслеживает меня?

— Не знаю, так это или нет. Суть в том, что если вы охотитесь на животное, то будете приближаться к нему сзади так, чтобы ваши следы не предупредили его о вашем присутствии. Любой, кто обладает фрагментом Короны Дракона, достаточно силен, чтобы заметить ваше приближение.

Молодой маг задумчиво кивнул:

— Да, верно.

— Хорошо, первый урок вы усвоили. — Рим хлопнул в ладоши, и тут же у него из-за плеча появился Бок. — Бок, принеси еду для адепта Риза, а после теплую одежду. Мы пойдем на улицу.

Глаза Керригана загорелись:

— На улицу?

Маг в мантии с капюшоном торжественно кивнул:

— Да, чтобы вы вернулись к вашим друзьям. К моему глубокому удовлетворению я убедился в том, что вы не представляете угрозы для мира. Однако если будете слушаться моих указаний, то станете угрозой для Кайтрин. Чем раньше вы приступите к обучению, тем будет лучше для всех нас.

ГЛАВА 31

Появление Короля Скрейнвуда потрясло Уилла. На мгновение задумавшись, он сразу же понял стратегию короля. Уилл отказался выполнять требования Скрейнвуда, поэтому Скрейнвуд нашел себе того, кто будет его слушаться. Он — змея подколодная, которая через год и один день окажется в могиле!

Уилл был знаком с подобными людьми в Низине, но там этого следовало ожидать. В Дайме ты доверяешь людям, только если они у тебя на виду, но и в этом случае ты отлично знаешь, что они вполне могут плести интриги против тебя. В Дайме не было особенно много наживы по части богатства и власти, однако народ был жадный до всего.

Жадность — всеобщий порок, но теперь это поражало Уилла куда больше. Так, было ясно, что Кайтрин жаждала получить все, что мог предложить юг. Скрейнвуд жаждал власти, которой мог добиться, имея под контролем Норрингтона. У других были свои собственные причины желать тех или иных вещей, и благородство, казалось, ничего не могло противопоставить жадности.

Уилл вернулся в «Неукротимую Пантеру» в каком-то оцепенении. Очевидно, новости о том, что случилось, дошли туда раньше. Хозяин постоялого двора был по-прежнему любезен, но теперь Уилл перестал быть «милордом» и превратился в «сэра». Когда он попросил кружку горячего вина, чтобы согреться, слуга назвал цену. И Уилл, заплатив ему с лихвой, придвинулся к огню. Он сел ближе всех к очагу. Остальные не могли выносить такого жара.

А может, что я вовсе и не Норрингтон? Все, через что он прошел, казалось, оправдывало его притязания на это имя. Мать умерла в огне, а его чудом вытащили оттуда и спасли. Он возвратил часть сокровищ воркэльфов. Он прошел испытания в горах Гирвиргул, и сулланкири, который был когда-то его отцом, доставили к нему. Даже его дедушка заявляет о его правах. В том, что он Норрингтон, не возникало сомнений.

Но с другой стороны, его происхождение вдруг перестало быть столь очевидным. Пророчество, увиденное Ораклой на стене, было частью какого-то магического заклятия. Тогда она истолковала его так, но за это время многое изменилось и ее видение могло претерпеть изменения. Поменяло ли положение вещей то, что он был отравлен? Или же то, что был исцелен Леди Снежинкой?

До этого все верили, что его отец, Босли Норрингтон, принадлежит роду Норрингтонов. Резолют на всякий случай предупредил Уилла, что, возможно, он не является тем, чье имя указано в пророчестве, — это может выпасть на долю кого-нибудь из его детей. Означало ли это то, что все настолько поменялось, что ответственность могла свалиться на плечи кого-то другого?

Парнишка не верил в это, но неопределенность мучила его.

Устроившись у огня и потягивая обжигающий напиток, Уилл стал размышлять над всем тем, что ему пришлось пережить. Сражения, крупные и не очень, против бормокинов и пиратов, вилейнов и драконов. Его едва не убил — даже дважды! — сулланкири. Он видел драгонели и драконетты. Молодой вор побывал в горах Гирвиргул и видел родину гиркимов. Он был в Окраннеле, Вруоне и Локвеллине. Он побывал в Крепости Дракона и сражался там во время их длительного отступления. Он прошел через многое во имя пророчества, и теперь это все оказывалось ошибкой?

Этого не может быть. Он начал тихонько постанывать, но от этого заболели шрамы на шее. Я не могу позволить Скрейнвуду с его играми поколебать мою веру в истину.

— Я должна поговорить с вами, Уилл Норрингтон.

Вор медленно поднял голову. Перед ним стояла принцесса Сейс, жар от камина плавил снег на ее плаще и сапогах.

— Мне нужна ваша помощь.

Уилл нахмурился:

— Вы разве не слышали Короля Скрейнвуда? Я не Норрингтон. Я не тот, кого вы ищите.

— Ха! — Девушка фыркнула и, взяв из-за стола стул, села на него верхом, положив руки на спинку. — Вы думаете, я настолько глупа, чтобы отступиться после подобных заявлений?

Что-то в ее голосе, что-то в том, как она бросила этот вызов, не позволило Уиллу отпустить едкое замечание. Юноша предпочел бы сейчас остаться один, но все же ему не хотелось, чтобы она уходила.

Ему нужно было время, чтобы снова взять себя в руки, а может быть, просто взглянуть на ситуацию по-новому. Принцесса не сможет помочь ему в первом случае, и он посмотрел на нее, задумавшись о втором спасительном варианте.

Уилл подался вперед, все так же крепко сжимая в руках кружку с горячим вином:

— Принцесса, я вор-невежда из Ислина. Я могу срифмовать пару строк или с той же легкостью сказать, что у вас в кошельке не больше двадцати золотых крон. Я знаю, что вы проделали долгий путь, чтобы найти Норрингтона и, позвав его с собой, отправиться на север спасать вашу страну. Глупый человек не смог бы, да и не поступил бы подобным образом.

Девушка кивнула. В ее красной маске отражались золотые огоньки пламени:

— Теперь Вы знаете, что мне нет дела до игр Скрейнвуда.

— Откуда вы знаете, что все это игра?

— Это же очевидно, — Сейс сразу же отбросила в сторону все другие варианты. — К утру у нас будут лошади и провизия, и мы сможем отправиться в Каледо. Соберите своих друзей, и мы двинемся в путь.

— Этого не будет.

Девушка сощурила бледно-голубые глаза:

— Я считала, что вы осознали, насколько это важно для моей страны.

— Понимаю вас, но и вы должны понять, ведь теперь крайне необходимо, чтобы вы приняли верное решение, — Уилл вскинул голову, ощутив на себе ее пристальный взгляд. — Вы пришли, чтобы найти человека из рода Норрингтонов. Король Скрейнвуд утверждает, что это не я. Вы говорите, что это чепуха, но давайте на секунду предположим, что что-то вдруг изменилось и он оказался прав. Мой отец был из Норрингтонов. Быть может, моя очередь уже прошла. Я поеду с вами, но, возможно, я не тот, кому суждено спасти ваш народ. Вы приехали сюда не просто за символом, вы приехали за осуществлением пророчества. А что, если это не я?

Его вопрос заставил ее замереть на секунду:

— И все же это должны быть вы. Вы разве не знаете?

— Это же магия! Откуда мне знать? — Уилл смахнул с лица прядь волос. — Этого не определить по шраму на лбу, или каким-то необычным родимым пятнам, или еще чему-нибудь. И одно то, что мой отец был правой рукой жестокой императрицы, не делает меня героем. Я хочу сказать, что мне прекрасно известны все эти песни. И все легенды тоже. Просто в них все гораздо проще.

Паренек приподнял подбородок и, отвернув ворот куртки, продемонстрировал два круглых шрама на шее:

— Видите это? Это следы от ран, оставленных сулланкири, который пытался убить меня. Выглядят как ожоги, правда? Скоро кто-нибудь сочинит песню о том, что ожоги указывают на «того, кто прошел огонь» из пророчества, а то, что я выжил, соотнесут с «бессмертием» из какой-нибудь другой части предсказания.

Сейс хотела что-то возразить, но Уилл встал со стула, окинул взором всех, находившихся в комнате, а затем вновь взглянул на принцессу:

— Слушайте, а я знаю, зачем вы пришли. Пророчество говорит, что некий герой по имени Норрингтон, уничтожит Кайтрин. Прекрасно, но кем бы он ни был, он не сделает этого в одиночку. Без сомнения, людям нужны герои. И мне хотелось бы быть им, но я не могу стать героем для каждого. И пока народ смотрит на меня, они упускают из виду других героев вокруг себя. Посмотрите на себя, принцесса. Вы со своими людьми проделали весь этот путь из Каледо, да еще в самую худшую из зим, которую мы вообще когда-либо знали. Если это не геройство, то что? Взгляните на Ворона. С тех пор как он носит маску, он сражается с Кайтрин. Все его тело в боевых шрамах. Он убил сулланкири. Вот вам герой. А Резолют и Алексия, они тоже герои. Каждый, кто побывал в Крепости Дракона, — герой.

Уилл почувствовал, что на него смотрит собравшаяся толпа, и было очевидно, что все молча слушают только его.

— Знаете, пророчество дает нам лишь то, что мы начинаем верить, что кто-то другой позаботиться обо всем вместо нас. И вот это как раз и неправильно. Принцесса, ваш путь был не близок, вы прибыли сюда, чтобы найти кого-нибудь, кто сможет помочь вам. Я хотел бы стать этим человеком, но не знаю, тот ли я, кто вам нужен. Но я сделаю вот что: герой я или нет, назначенный судьбой или нет, но мне все же будет легче помочь вам, если каждый, кто способен хоть как-то помочь, сделает это. — Пожав плечами, Уилл посмотрел на девушку. — Знаю, вы хотели большего. И вы заслуживаете большего. Но я не знаю, в силах ли я помочь вам. Я готов помочь чем смогу, однако прежде мне нужно уладить некоторые вопросы. Простите меня.

Вздохнув, парнишка протиснулся сквозь толпу. Его ноги казались такими тяжелыми, что он с трудом поднялся по лестнице и дошел по коридору до своей комнаты. Он чувствовал себя изможденным. Стянув сапоги, он рухнул на кровать и заснул беспокойным сном.

* * *

На следующее утро Уилл проснулся поздно и не мог точно сказать, спал ли рядом с ним Резолют или нет. Если он вообще ночевал в этой комнате, то не оставил никаких свидетельств этому. Вор знал, что в Мередо есть небольшое сообщество воркэльфов, и хотя Резолют, по-видимому, презирал большинство своих собратьев, юноша предположил, что воркэльф с большим удовольствием провел бы ночь среди своих соплеменников, чем рядом с ним.

Уилл свернулся калачиком, стараясь ни о чем не думать, и это ему отлично удалось, учитывая то, что ему было жутко холодно. В конце концов, он понял, что если останется лежать в кровати, то просто закоченеет, поэтому, натянув холодные сапоги, он спустился в общую комнату. Там он заказал горячую кружку сидра с пряностями и устроился поближе к огню.

Только Уилл стал согреваться, в дверь вошел Дрени, яростно стряхивая снег с ботинок. Он собирался было подняться наверх, но хозяин указал ему на очаг. Рослый мужчина заулыбался и направляясь к Уиллу:

— Отлично, ты проснулся.

— Что же в этом хорошего?

Дрени покачал головой:

— Пожалуйста, Уилл, не начинай снова. Не сейчас. И не сегодня. Сегодня — слишком важный день.

Уилл поднял голову. Пар, исходящий от сидра, ласково коснулся его горла:

— Что же необычного в сегодняшнем дне?

— Сегодня прибыл этот мошенник, новый Норрингтон. Он уже во дворце, со своей матерью и королем. Король Август, королева Карус и принцесса Сейс тоже там, вместе с принцессой Алексией и Вороном. Меня послали за тобой.

Уилл пожал плечами:

— Я вам не нужен. Вы можете взять новоявленного героя с собой и покончить с войной против Кайтрин. Я уже совершил свою долю хороших поступков.

Дрени склонился над ним и понизил голос:

— Мне доложили о том, что ты говорил здесь вчера ночью. Ты веришь в то, что сказал?

— В то, что я могу оказаться не Норрингтоном? — Уилл кивнул. — Еще бы.

— Нет, Уилл, я о другом. — Дрени казался несколько ошарашенным. Но в его голосе слышались уважительные нотки. — Ты сказал людям, что у них уже есть герои. Что с Кайтрин было бы легче бороться, если бы все люди делали то, на что они способны.

— Ну да, что-то в таком духе.

— Итак, даже если ты не из рода Норрингтонов, готов ли ты внести свою лепту в общее дело?

Уилл показал на один из своих шрамов:

— Я уже сделал то, что должен был.

— Однако Кайтрин все еще жива, — Дрени склонил голову, — Помнишь, как ты нашел меня, Уилл? Бормокины взяли меня в плен, и я был не в силах даже вспомнить, кто я.

— Ну?

— И тебе разве неинтересно, почему я здесь? Это не потому, что я не знаю, где мой дом, ведь есть много разных мест, куда я мог бы отправиться. Я здесь, потому что то, что ты, и Ворон, и Резолют делаете, очень важно. Может, я и не знаю, кто я, но я точно знаю, кем я не являюсь. И я не из тех, кто собирается лежать здесь, поджав хвост, перед какой-то там снежной королевой с севера.

Вор уставился на свою кружку:

— Но ты можешь умереть.

— Лучше уж так, чем жить в рабстве или позволить другим сделаться рабами, — Дрени выпрямился. — Пойдем, Уилл.

Уилл с большой неохотой отошел от теплого очага и хорошенько закутался, чтобы не замерзнуть. Паренек повязал на правое плечо свою настоящую маску, а на лицо надел придворную маску из кружев. Но это не спасало от холода. Всю дорогу во дворец он прятался за спиной Дрени от ветра. Уилл ни за что не поддался бы на уговоры Дрени и никуда бы с ним не пошел, но услышав, что тот назвал нового претендента на титул Норрингтона «мошенником», молодой вор страшно захотел взглянуть на него.

Они довольно быстро добрались до дворца и сразу же прошли в тронный зал. Зал был огромным, поэтому в нем никак не могло быть достаточно тепла для Уилла. Но гораздо важнее было напряжение, буквально гудевшее в воздухе. Принцесса Алексия и Ворон о чем-то беседовали с королем Августом у окна. Все трое были одеты в толстые зимние мантии, отличавшиеся скорее своей практичностью, чем изящным кроем. Принцесса Сейс держалась немного в стороне от них, но и она сменила свой красный костюм из кожи на что-то более теплое.

В другом конце зала расположилась королева Карус, прекрасная как всегда. Хотя у Уилл родилось предположение, что она провела бессонную ночь. Она любезно разговаривала с Линчмиром, а тот все время кивал, как будто отморозил себе мозги. У пожилой женщины рядом с ними было настолько ледяное выражение лица, что Уиллу было холодно смотреть на нее. В памяти возник смутный образ старой двоюродной прабабки принцессы Алексии.

В центре зала развернулась необычная сцена. Король Скрейнвуд разговаривал с высокой привлекательной светловолосой женщиной с прозрачно-голубыми глазами, как у принцессы Сейс. Рядом стоял высокий, стройный мужчина в зеленой маске из кожи. Его тоненькая бородка очерчивала скулы и подбородок. Значит, он уже должен носить маску по закону, — отметил про себя Уилл.

На лице Скрейнвуда промелькнула улыбка:

— Ах, Уилл, вот и вы. Пожалуйста, познакомьтесь с женой вашего отца, Леди Нолдой Норрингтон. А это ваш сводный брат.

Ваш старший сводный брат, Кенли Норрингтон. Нет никаких сомнений, что он из рода Норрингтонов.

Кенли свысока посмотрел на Уилла и улыбнулся, когда вор подошел ближе. Его большие карие глаза пристально смотрели на Уилла, а левая рука прикрыла кошелек. Он был одет согласно моде, однако юный вор хорошо разбирался в изысканной одежде. Скорее всего, эти вещи были взяты из гардероба Линчмира, поскольку сидели на Кенли мешковато.

Взгляды Уилла и Кенли встретились, и юноша с удивлением заметил, как мужчина вздрогнул. А ведь Кенли был сантиметров на пятнадцать выше его и на восемнадцать килограммов тяжелее. Уилл посмотрел на руки Кенли и заметил, что они были натруженными и покрыты шрамами. Они не походили на руки дворянина или даже воина.

Это были руки крестьянина.

Внутри Уилла пробежал холодок, он взглянул на короля Скрейнвуда:

— Я знаю, почему вы это делаете. Я бросил вам вызов. И вы ненавидите меня за это. Отлично. Но я должен спросить, вы хотя бы осознаете, что вы делаете с Кенли?

Кенли заговорил мягким голосом:

— Я не боюсь.

— Не боишься? — Уилл воззрился на него. — Конечно же, ты не боишься. А знаешь почему? Потому что ты хороший человек. Ты веришь в тяжелый и упорный труд и честность, так? И ты здесь, потому что король послал за тобой и твоей матерью, сказав, что у тебя есть долг перед твоим народом?

Его сводный брат чинно кивнул:

— Пророчество зовет, и я здесь, чтобы сделать то, что должен.

— Не сомневаюсь в этом, — Уилл вздохнул. — Проблема в том, что то, что необходимо сделать, возможно, выше твоего понимания.

Скрейнвуд зашипел:

— Какой-то жалкий человечишка говорит, что дворянин из Ориозы хуже его!

— Хуже? Вовсе нет. Он слишком хороший, — Уилл покачал головой и посмотрел на Скрейнвуда. — Стань вы монетой с выколотыми глазами, вы не стали бы еще более слепым, чем сейчас. Мне хочется высказать кое-то. Когда мой отец перешел на сторону Кайтрин, вы наложили арест на имущество Норрингтонов и хотели навсегда забыть об этой семье и о пророчестве. Жена моего отца и ее сыновья прозябали в нищете. Вы не могли наказать Норрингтонов, поэтому вы наказали этих людей. И когда появился я, тот самый Норрингтон из пророчества, вы вдруг захотели, чтобы я стал вашим Норрингтоном. Вы дали мне маску и земли, которые должны были принадлежать им, и вы надеялись, что я стану вашей любимой игрушкой.

Вор взглянул на леди Нолду:

— Вы всегда лелеяли мысль о том, что пророчество может помочь вам вернуть вашу прежнюю жизнь, поэтому вы допускали, что один из ваших сыновей может стать тем Норрингтоном. Неделю назад о вас никто не знал, но за вами тут же послали, как только я отказался слушаться его величество Скрейнвуда. Он пообещал вам вернуть земли, если ваш сын станет тем самым Норрингтоном.

Женщина надменно подняла подбородок:

— Это ради благополучия нашего народа.

Уилл потер рукой лицо:

— Нет. Это ради вашего собственного блага. И это безумие.

Голос Уилла стал громче. Да, он был зол на Скрейнвуда за то, что тот жаден и омерзителен, и за то, что он всеми манипулирует. Но вместе с тем он злился и на всех остальных за то, что не прислушались к словам принцессы Сейс о том, что они напрасно теряют время. С каждой минутой Кайтрин становится только сильнее.

Однако больше всего он был зол на самого себя. Глубоко внутри, когда Скрейнвуд объявил, что существует еще один Норрингтон, Уилл обрадовался. Бремя, свалившееся на его плечи, в тот миг улетучилось само собой. Он стал свободен. Парнишка побывал в стольких передрягах, и теперь он мог навсегда забыть о них. Возможно, он не убил ни одного сулланкири, но он выжил после их нападения. Он пережил столько всего, что спокойно бы прожил целую жизнь, не помышляя о приключениях.

Но этого мало. Кайтрин все еще где-то поблизости. Уилл должен сделать что-то еще, и то, чем ему предстоит заняться, будет отнюдь не в удовольствие, и многие погибнут — включая тех, кто вообще не должен быть вовлечен во все это.

И Кенли — первый в этом списке.

Уилл посмотрел на его мать:

— Вы хотите земли и титул? Тогда, прежде чем покинуть Мередо, я перепишу на ваше имя все земли Норрингтонов. Они ваши.

Леди Нолда с презрением сощурила глаза:

— Они уже принадлежат моим сыновьям.

— Ненадолго. Король оставит их вам только в случае, если ваш сын докажет, что он Норрингтон.

— Он и есть Норрингтон.

— Поверьте мне, Леди Нолда. Ваш сын может быть храбрым, добрым, внимательным и трудолюбивым человеком, возможно, он любит вас даже больше, чем свою страну, но он не из рода Норрингтонов.

Кенли поднял руку и положил ее на плечо Уиллу:

— Я знаю, кто я.

Все тело Уилла напряглось. Один лишь миг, и юноша мог схватить эту руку и, развернувшись, вывернуть этому детине плечо. Сильный рывок, потом удар по колену, и Кенли оказался бы на полу. Вор выдохнул и расслабил мышцы. Не нужно драк.

— Кенли, мне известно, кто ты, потому-то я и знаю, что ты не Норрингтон. Если бы ты был Норрингтоном, то прямо сейчас бы поцеловал на прощанье мать, потому что ты никогда больше не увидел бы ее. Не знаю, каким образом, но они убьют ее. Спроси об этом его величество; он знает. Можешь представить себя, Кенли, стоящим здесь и держащим в руках только что отрубленную голову своей матери? Ощущая, как ее кровь сочиться сквозь твои пальцы?

Пока Уилл говорил, лицо Скрейнвуда багровело:

— Да, как ты смеешь!

Уилл пригрозил Скрейнвуду пальцем:

— Собираетесь снова ударить меня? Смею, потому что вы трус.

И тут перед глазами Уилла замелькали звездочки, и он внезапно очутился на земле. Юноша взглянул на Кенли и увидел, как Дрени пытается удержать его сводного брата. Уилл моргнул; его левый глаз стал распухать. А гнев Кенли начал смешиваться с ужасом от осознания содеянного.

— Отличный удар, — Уилл осторожно поднялся на ноги и, немного шатаясь, сделал шаг назад. Затем встряхнул головой и сплюнул кровь. — Действительно, отличный удар.

— Мне жаль…

— Мне тоже, — юный вор вытер нос и смахнул кровь на пол. — Вот видите, король Скрейнвуд? Я оскорбил вас, однако вы не осмелились ударить меня. Ваш сын не подумал заступиться за вас. Это пришлось сделать одному из ваших подданных. Если бы вы были достойны такой преданности со стороны ваших союзников, то Ориоза была бы надежным оплотом в борьбе против Кайтрин. Но Ориоза таковой не является, потому как вы — трус и глупец.

Уилл оглянулся на сводного брата:

— А ты ударил меня не только за то, что я сказал о короле, не так ли? Ты ударил меня, потому что не хочешь, чтобы погибла твоя мать. Ты любишь ее и свою страну настолько, что готов стать Норрингтоном, если она и король попросят тебя об этом. А когда ты узнаешь, что она умерла из-за тебя, ты не сможешь найти себе места, ведь так?

Кенли потупил взор, пряча глаза.

— Что ж, в том-то все и дело, — Уилл вытер кровавое пятно на рукаве. — Не знаю, принадлежу ли я к Норрингтонам или нет, но Кайтрин и ее сулланкири, кажется, считают, что да. Они убили моих друзей из-за этого. Они пытались убить меня. Поэтому, пока мы не сможем доказать обратное, я буду Норрингтоном.

Юноша подошел к Кенли и похлопал его по плечу:

— Ты порядочный человек, слишком хороший для таких дел. Используй вверенные тебе земли с умом. Наделы и титулы не сделают меня Норрингтоном, а с тобой они будут в надежных руках.

Скрейнвуд прошипел:

— Ты не Норрингтон, пока Я не буду считать тебя таковым.

Вор покачал головой:

— Но одно время, Ваше Высочество, вы уже называли меня этим именем. Можете отрицать это сейчас, но люди не будут воспринимать это всерьез. Особенно за пределами Ориозы, где я как раз и собираюсь оказаться как можно скорее.

— Вы никогда больше не ступите на мои земли.

— Теперь я могу гарантировать вам, что одно пророчество все же исполнится, — Уилл повернулся и посмотрел на Ворона. — Я все не могу понять, что же до сих пор тебя удерживает в Ориозе. Принцесса Сейс говорит, что лошади и все необходимое уже готовы, ей нужно всего лишь несколько героев. Не думаю, что за битву в Мурозо много заплатят, но ты ведь только что вышел из тюрьмы, и любая работа должна сгодиться.

Ворон весело засмеялся:

— У меня была такая мысль.

— Отлично, и забирай с собой жену.

Уилл отвернулся, а на лице Алексии отчетливо нарисовалось удивленное выражение. Юноша сорвал с себя придворную маску из кружев, вытер ею нос и швырнул в ноги Скрейнвуду:

— Через много лет они вспомнят лишь то, что Кайтрин была уничтожена ориозцем. О вас, король Скрейнвуд, не скажут и слова.

ГЛАВА 32

Алекс была поражена заявлением Уилла насчет Ворона, и это состояние не покинуло ее, даже когда они с Вороном уже удалялись от дворца, — следом за ними шли Уилл, Дрени, и замыкала процессию принцесса Сейс. Улицы быстро сменяли друг друга, а Алексия время от времени оборачивалась, чтобы взглянуть на дворец. Она думала, что Скрейнвуд мог послать за ними войска, кроме того, ей совсем не нравилось, что ее двоюродная прабабка осталась там.

Путь до «Неукротимой Пантеры» был недолгим, но прежде чем они вошли, Алексия задержалась у дверей и, обернувшись, положила руки на плечи Уилла:

— Я хотела бы перекинуться с тобой парой слов, если ты не против.

Юноша взглянул на нее, широко раскрыв серые глаза:

— Ваше Высочество, своим поведением я совсем не хотел выказать вам свое неуважение. Я просто был зол и напортачил немного, пытаясь удивить народ. Я хочу сказать, что знаю правду и сожалею.

Принцесса покачала головой:

— Уилл, твое заявление удивило меня, но все в порядке. Ты стоял к ней спиной и не видел, но ты ранил мою двоюродную прабабку в самое сердце. Спасибо. Впрочем, я собиралась поговорить с тобой не об этом.

Ворон покашлял:

— Дрени, вероятно, ты не откажешься выпить со мной кружку горячего вина с пряностями?

— Подождите, — Алексия оглянулась и посмотрела на обоих мужчин. — Вам не нужно уходить, ведь я спокойно могу сказать это при вас. Да и вообще при ком бы то ни было. Уилл, то, что ты вернулся, можно назвать, возможно, самым необдуманным, нелогичным и импульсивным поступком, который ты мог совершить. Это было опасно, и прежде чем все закончилось, ты вполне мог найти смерть.

Вор медленно кивнул и стал усердно рассматривать грязь под ногами:

— Знаю.

Алексия пальцами взяла его за подбородок и заставила посмотреть ей в глаза:

— Это был один из самых мужественных поступков. Ты поступил, как герой.

Он нахмурился:

— С чего это?

Принцесса улыбнулась:

— Ты спас жизнь. Кенли Норрингтон не был назначенным судьбой. Ты все правильно понял: он смелый и верный человек, любит свою мать и свою страну. В этой битве, однако, этого недостаточно. Он сделает все, что от него потребуют, но Кайтрин сожрет его и выплюнет обглоданные косточки. Отправив беднягу назад к семье и дому, ты спас ему жизнь. И в этом и заключается героизм, не так ли? Любой из нас сделает все, чтобы избежать смерти. Но герой точно знает, что есть те, кто не может защитить себя, поэтому он вмешивается и помогает им.

Уилл ухмыльнулся:

— Или она вмешивается.

— Спасибочки, — Алексия улыбнулась. — И еще одно замечание по поводу героев. Уилл, героем не становятся при рождении. Если бы это было так, то Скрейнвуд был бы героем. И Кенли тоже. Чтобы быть героем, нужно научиться этому, по большей части это то, на что ты соглашаешься. Сейчас, ты признал, что быть Норрингтоном — это действительно большая ответственность, и ты взял эту ответственность на себя. Тебе нужно было немало отваги для этого. Поэтому куда бы мы ни отправились — на север в Каледо или на юг, на восток или запад — я буду гордиться тем, что нахожусь рядом с тобой.

Вор на секунду закрыл глаза, а затем засмеялся:

— Я? Ответственный? Кто бы мог подумать.

Ворон улыбнулся и похлопал парнишку по плечу:

— Подходящий эпитет для короля Низины, как думаешь?

— Да уж, — Уилл дернул плечами, и Алексия почувствовала, как по спине юноши пробежала дрожь. — Спасибо, принцесса.

— Не за что, Уилл, — девушка выпрямилась и погладила паренька по спине. — А теперь пошли внутрь, там ты согреешься.Дрени и принцесса Сейс, вы тоже входите, пожалуйста. Закажите, что захотите и скажите, чтобы записали на мой счет. Ворон, мне нужно поговорить с тобой наедине.

Дрени кивнул и провел остальных внутрь постоялого двора.

Ворон взглянул на принцессу:

— Да?

— Да, наверху, в моей комнате, если можно.

Ворон кивнул в знак согласия, и она направилась в свою комнату. Он только проскользнул внутрь вслед за ней, и принцесса захлопнула дверь. Ворон зажег фитиль настольной лампы. Алекс указала ему на стулья у окна, устроилась на краю кровати, накрыв ноги соломенным матрацем.

— Полагаю, это твое. — Принцесса достала длинный и узкий сверток, обмотанный тканью, который, скользнув по одеялу, оказался у Ворона в руках. — Мне дал его Резолют, в Ориозе пришлось сказать, что это твой свадебный подарок, чтобы его не отобрали у меня.

Ворон усмехнулся, разворачивая свой меч:

— На самом деле он должен принадлежать вам. Вы нашли ему лучшее применение, чем я. Вам удалось с его помощью убить сулланкири.

— Мы сделали это вместе.

Он кивнул и вынул меч из старинных, испещренных царапинами ножен. И хотя ножны и пояс некогда выглядели лучше, клинок сверкал, словно его только что принесли из кузницы. Длинное прямое лезвие двойной заточки с утолщением в основании. Прямо над рукоятью переливался драгоценный камень. Камень имел форму треугольника, этот символ также встречался на медных украшениях на крестовине и навершии эфеса. Рукоятка была обернута кожей, и Ворон принялся любовно поглаживать ее.

Принцесса наблюдала за ним, и вдруг что-то сжалось у нее в груди. Он был полностью занят своим мечом, мерцающий огонь драгоценного камня отражался радужными бликами на его лице. Его взгляд был где-то далеко, и девушка прекрасно понимала, что лишь взяв в руки меч, коснувшись кожи рукояти и холодного лезвия клинка, можно воскресить в памяти сотни, даже тысячи важных моментов. Она понятия не имела, сколько пролитой крови было на этом мече, сколько отчаянных ударов, сколько бормокинов рассечено пополам, сколько пронзенных вильванцев. Но почему-то она была уверена, что Ворон помнил лица только тех, кого спас, и еще отчетливее тех, кого не смог спасти.

Морщинки на его лице, неровности кожи, прядь белых волос, пересекавшая лоб как раз в том месте, где начинался шрам, продолжавшийся на его правой щеке, — все это было столь мило ее глазу. Девушка хотела бы придвинуться ближе, смахнуть выбившийся локон… Нет, он не мешал ему, но ей вдруг захотелось коснуться кончиками пальцев его лица, а потом запустить руку ему в волосы.

— Принцесса? — Ворон взглянул на нее. — Что-то не так?

Алексия моргнула и, встряхнув головой, встала на ноги:

— Нет, ничего, все в порядке, — девушка ощутила в животе волнительную дрожь. — Ах, я всего лишь хотела убедиться, что Цамок теперь снова с тобой, раз уж нам предстоит отправиться на север.

Ворон кивнул:

— Спасибо. Вы знаете, что это камень из Радоойанского моста? Мы разрушили мост, до того как прибыли в Сварскую. На самом деле, это вейрун моста разрушил его за нас. Этот камень — единственное, что осталось от него. Вейруна звали Цамок. Вытащив камень из груди, он исчез, а вместе с ним и мост. Один мой друг, Нэйсмит Карвер, создатель Цамока, отдал его мне. Этот меч спас меня в Борагуле и потом, когда мы убегали от охотников Кайтрин… Да и еще бесчисленное количество раз с тех пор, — Ворон убрал клинок обратно в ножны. — Цамок попросил Нэя позволить ему помочь нам в борьбе с Кайтрин. С тех пор я делаю все, чтобы помочь ему.

— И неплохо справляешься.

— Спасибо, — Ворон отложил меч на кровать и взглянул на нее. — И я должен извиниться перед вами.

— За что?

— За то, что противился всем вашим попыткам спасти мне жизнь. Скрейнвуд убил бы меня, если бы вы не нашли выход, — Ворон покрутил золотую полоску на пальце. — Я уже очень давно не вспоминал о смертном приговоре. По сравнению с Кайтрин, отчаянно жаждущей моей смерти, и с поисками Уилла мой приговор казался мне совсем не важным. Я старался не появляться в Ориозе, отрастил бороду для маскировки, стал помощником Резолюта, проводил большую часть времени неизвестно где, убивая авроланских солдат. Воркэльфы знали, кто я — по крайней мере, многие из них, — но им было все равно. Но когда меня раскрыли, то тут же объявили приговор и… — Он поколебался, потом нахмурился и замолчал.

Алекс подалась вперед, встав на кровати на колени:

— Что такое? Не бойся… — уже произнеся эти слова, принцесса поняла свою ошибку. — Прости меня, я вовсе не хотела встревать.

— Нет, нет, все в порядке, — его глаза полыхнули. — Я сдался. Я был у них в руках и понял, что устал. Устал от всего этого.

— Но, Ворон, ты же действительно устал. У тебя была сломана нога, и ты не дал Керригану залечить ее. Мы тогда уже долгое время находились в пути, конечно же, ты устал. А потом они избили тебя, бросили без одежды в холодный подвал и…

— Тсс-сс-сс, принцесса, пожалуйста, — Ворон вздохнул. — Все, что вы говорите, верно, но ничто не может оправдать то, что я хотел все бросить. И я опустил бы руки, если бы не одна вещь.

Ворон снял кольцо с пальца и положил его на кровать между коленями девушки:

— Вот эта вещь. Вы придумали отличный план, как надеть это кольцо мне на палец. Вы могли просто выкрасть меня из Толсина. Тогда мы были бы сейчас в бегах, но вы выбрали другой путь.

— Ты же сам говорил, что сбежать будет очень сложно.

— Верно, но ваши действия напомнили мне, что война с Кайтрин есть нечто больше, чем сведение личных счетов. Принцесса Сэйс права — мы зря теряем здесь время. Но все же случилось много хорошего. Между Ориозой и Альцидой теперь нет войны. Вы не изгой, который мог заставить другие страны пересмотреть свое отношение к Окраннельской кампании. Вы поступили правильно, хотя все то, что произошло, вряд ли оказалось тем, что мы ожидали.

Алексия взяла в руки кольцо и принялась рассматривать его, катая между большим и указательным пальцем:

— Оно подарило бы тебе в определенный момент долгожданный покой, никаких сражений.

— Возможно, — он улыбнулся. — Но теперь я уже не чувствую себя усталым. Я готов отправиться на север, чтобы покончить с Кайтрин и ее армиями. Вы дали мне возможность и время отдохнуть, а я никак не могу отблагодарить вас.

— Конечно, можешь! — Принцесса бросила ему кольцо. — Не снимай его.

— Принцесса, эта игра… — его голос мучительно дрогнул.

— Ворон, послушай меня. Мы друзья. И мне хочется, чтобы ты носил кольцо.

Алекс слушала себя, осознавая, как нелегко ей говорить все это. В ее словах звучала правда, ну хотя бы отчасти. Маленькая частичка правды.

— Я не смею, принцесса.

Девушка вздернула бровь:

— Почему нет?

— Это кольцо сделал Керриган, и оно связывает нас, как если бы мы были женаты. Если я погибну…

— Я узнаю об этом?

— Быть может, и нет.

Алекс почувствовала, как в животе у нее все сжалось. Я бы знала…

— Если я погибну, а ведь война — это игра молодых, кто-то может забрать кольцо и с помощью магии найти вас. Они смогут выследить вас, а все потому, что я проиграл.

В животе Алекс стало холодно, голос ее тоже искрился льдом:

— Кольцо действует в обе стороны?

— Верно, они могут найти меня, заполучив ваше кольцо, — тут Ворон одарил ее улыбкой. — Однако ваши шансы погибнуть в бою невелики.

— Ты не так понял мой вопрос, Ворон. — Алексия покачала головой. — Если ты погибнешь, мое кольцо по-прежнему будет связано с твоим. С помощью магии я смогла бы найти того, кто забрал его у тебя. У меня был бы шанс выследить его.

Ворон смотрел на нее несколько секунд, затем кивнул. Сглотнув, он произнес все тем же охрипшим голосом:

— Да. И я поступил бы так же.

Алекс вытянулась, наклонилась вперед и, опираясь на одну руку, вложила кольцо в его ладонь:

— Тогда надень его и храни. Именно этого я у тебя и прошу.

— Хорошо.

Принцесса подняла голову. Их губы оказались совсем близко. Это мимолетное касание заставило ее затрепетать. В этот момент Алекс поняла, что собиралась поцеловать его, и ей захотелось испытать это снова.

Ворон отпрянул, его губы раскрылись, а правая рука потянулась к щеке девушки, словно собираясь погладить:

— Ваше Высочество…

— Шш-ш-шш, ни слова, — девушка потерлась щекой о его ладонь, а потом поцеловала ее. Фиалковые глаза взглянули на него. — Сегодня ночью я хочу, мне необходимо оказаться в твоих объятьях. Мне нужна твоя сила, твое тепло. Мне нужен ты.

— Принцесса…

— Я же сказала, — ни слова, — Алекс улыбнулась и снова поцеловала его, на этот раз по-настоящему. — Супруг принцессы Окрана никогда не станет с ней спорить.

Ворон безмолвно коснулся ее щеки, пальцы скользнули по волосам. Он притянул девушку к себе. Их губы соприкоснулись, сгорая от жажды познать друг друга.

Алексия неохотно оторвалась от поцелуя и, улыбаясь, посмотрела Ворону прямо в глаза:

— А сейчас, мой нареченный, прошу тебя разделить со мной ложе. Много ночей я была лишена ласк своего мужа, и теперь я жажду наверстать упущенное.

ГЛАВА 33

Король Скрейнвуд восседал на троне и смотрел вслед Кэботу Маршаму, который пошел провожать Леди Норрингтон и ее занудного сына в их комнаты. Доброе сердце, славный и верный. Скрейнвуд едва ли легче переносил присутствие Кенли, чем льстивого Маршама. Однако последний был гораздо полезнее.

Скрейнвуд приютил гостей из Вальсины еще на несколько дней, пока не решится вопрос о том, может ли он на самом деле подарить им земли, ранее уже отданные вору. Однако для короля законы не имели значения. Законы и верховная власть существуют вместе, однако последняя всегда стояла для короля Ориозы выше.

— Вы вполне можете отдать им эти земли, Ваше Величество, — из-за спины Линчмира появилась Татьяна. — Норрингтон-младший будет крайне благодарен, а его мать может согреть вашу постель сегодня ночью.

— Если вы с такой легкостью читаете мои мысли, тогда вы на самом деле ведьма, как все о вас говорят, — Скрейнвуд фыркнул и взглянул на своего сына. — Можешь оставить нас. Тебе будет не интересно.

Татьяна ухватила Линчмира за рукав, когда тот собирался уходить:

— Ваше Величество, он должен послушать. Настанет день, когда он должен будет знать, что происходит между нами.

Король Ориозы внимательно посмотрел на своего второго сына. Но ему не удалось прочесть в его огромных коровьих глазах даже слабого понимания происходящего. Король вспомнил то время, когда у сына был осмысленный взгляд и острый ум, жадный до знаний. Он был счастливым, смеющимся ребенком. А потом его мать утонула, забрав жизнь и у сына.

— Хорошо, Линчмир. Останься. Учись. Только с этого момента и впредь держи язык за зубами.

Принц, не произнеся ни слова, шлепнулся на пол и принялся теребить шнурки от ботинок.

Татьяна сделала шаг вперед, потом быстро обошла Линчмира и, ступив на ковер, обратилась к королю:

— Без сомнения, все произошедшее здесь раздражает меня не меньше, чем вас. Ниспровержение правосудия и, как результат освобождение Ворона, можно пережить только благодаря тому, что мы имеем право пересмотреть приговор позднее и арестовать Ворона в любой момент. Все это было очень умно с вашей стороны.

Скрейнвуд склонил голову:

— Я еще на кое-что способен, когда дело касается обязательств, налагаемых законом, Великая Герцогиня.

— Я заметила, Ваше Высочество, — ее холодные глаза блеснули. — Смею предположить, что вам пришлось прибегнуть к этой хитрости из-за оказанного на вас давления? Август угрожал вторжением? Регентством над вашим сыном?

Король вздрогнул, вспомнив случившуюся перепалку:

— Я договорился о некоторых других уступках.

— Неужели?

— В самом деле.

Она пристально посмотрела на него, будто бы ее голубые глаза могли вынудить его рассказать о том, что фрагмент Короны Дракона находится сейчас под сводами этого дворца.

Король недовольно фыркнул:

— Нет, Великая Герцогиня, ничего, что касалось бы вас. И оно вас не коснется, смею вас уверить. Достаточно сказать, что войска Альциды не причинят вреда моей стране. Если армия Августа отправится на север, они поплывут морем или отправятся в обход через Сапорицию.

Татьяна рассмеялась и обернулась, чтобы взглянуть на Линчмира:

— Учись у своего отца, он мастер натравливать противников друг на друга исключительно в собственных интересах. Кайтрин оставила ему свои войска, потому как он дал им пристанище и позволил совершить переход на юг. Август не нападает из-за страха огромных потерь, которые ему могут принести ориозцы. Как только кто-нибудь из них двоих попытается шагнуть за рамки заключенных соглашений, твой батюшка сразу же обратится за поддержкой к другому. Отлично продумано, эта игра позволит отцу сохранить королевство для себя, а потом и для тебя и твоих детей.

Линчмир смотрел, слушая ее слова с открытым ртом и отвисшей челюстью.

Скрейнвуд резко заметил:

— Великая Герцогиня, говорите соленой. Вот вы открыто обвиняете меня в предательстве Южных Земель. Но разве не нужно ли считать любой другой поступок предательством моего собственного народа? Новости из Мурозо безрадостны. Себция пала. Армия Кайтрин направляется в Саренгул, а на горных границах сосредоточатся войска под командованием маршалов Алозы и Нибола. Она войдет в Мурозо. А дальше у нее будет выбор: или Ориоза, или Сапориция. Я предпочел бы, чтобы она двинулась на запад, а не превратила мой народ в кровавую дорогу к Альциде.

Великая Герцогиня повернулась к королю. Губы женщины изогнулись в улыбке, но глаза остались серьезными:

— Ваше понимание стратегии похвально, Ваше Величество. Поэтому теперь встает вопрос: отправите ли вы своих солдат на север в Вальсину, а потом на запад, чтобы отрезать от армий Авролана подмогу, идущую с Севера? Внезапная атака на север и на запад закроет границы Себции, и тогда войска Альциды, Сапориции и Локэльфов сомнут солдат Кайтрин о ваши ряды и о войска Бокагула, словно о наковальню.

— Ха! То есть вы предлагаете моим людям застрять между ее отступающей армией и подмогой, двигающейся с севера? — Скрейнвуд покачал головой. — Я не дурак, леди. Я полагал, мы это уже выяснили. Вы мне предлагаете выбрать, к каким героям примкнуть. Но у меня нет и малейшего желания делать этот выбор.

— А я поступил бы так, отец.

— Что? — Скрейнвуд взглянул свысока на сына. — Как бы ты поступил?

— Я приказал бы нашим войскам атаковать Императрицу Севера, — карие глаза принца заблестели. — У нас прекрасная армия, отец. Мы можем двинуться на север и уравновесить силы, как леди и предлагает.

— Ты совсем не слушал, что я говорил, Линчмир? — Скрейнвуд развел руками. — И снова это твое стремление заработать себе славу, совсем не думая о своем народе! Ты хочешь стать героем? Поверь, знавал я таких героев.

Король взглянул на Татьяну:

— Помню вашего двоюродного племянника, Кирилла. Он был героем, и великим героем. Он сражался столь отчаянно, что даже рыдал, когда мы подожгли Сварскую. Он также участвовал в битве у Крепости Дракона, и что это дало ему? Он был убит; он и глазом не успел моргнуть, как его размазали по стене. Ты этого хочешь, сынок? Хочешь, чтобы твоя кровь стекала по какой-нибудь стене? Хочешь, чтобы Кайтрин прислала мне твою маску, запачканную кровью и мозгами? Чтобы мне принесли ее изможденные беженцы, спасающиеся от полчищ, преследующих их? И именно таким я запомню тебя, когда приспешники Кайтрин объявят на меня охоту! И все это ради того, чтобы иметь возможность стать героем?

Линчмир потупил взор:

— Но Эрлстока любят!

— Эрлсток мертв! — рявкнул король, саданув кулаком себя по бедру. — Ты пришла, чтобы позлорадствовать над всем этим, ведьма? Предложенный тобой брачный союз между твоей Алексией и моим Эрлстоком теперь не может быть заключен. Даже если бы эта девчонка не цеплялась за свой фиктивный брак с Вороном, стала бы она выходить за Линчмира? Конечно, нет. Поэтому мой народ обречен, но я не стану ускорять его гибель из-за никому не нужных проявлений героизма!

Линчмир приподнял подбородок:

— Откуда ты знаешь, что все это будет напрасно, отец? У нас отличная армия.

— Конечно, у нас хорошие воины, сынок, отличные, — Скрейнвуд тряхнул головой. — Ты поверил словам жалкого воришки, но ведь он ничего не смыслит в этом. На самом деле он абсолютно ничего об этом не знает. То, насколько хороши наши войска, совсем неважно. У Кайтрин есть драгонели. Ты их видел в Крепости Дракона, я точно знаю. Когда ты был младше, они, возможно, забавляли тебя, теперь же ты должен понять, на что они способны. Их ядра не просто летят в первые ряды солдат. Они разрывают людей на части.

В этот момент в голове Скрейнвуда прошлое и настоящее вдруг смешались. Он снова очутился в тронном зале, но в старом тронном зале, который он специально приказал переделать, чтобы забыть о случившемся. Он видел себя стоящим там и держащим в руках голову матери. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на него, губы все еще шевелились, а кровь стекала по его пальцам. Он попытался читать по губам, стараясь разобрать ее последние слова, обращенные к нему. Но ему не удалось сделать этого.

Он разжал руки и выпустил голову матери. Ее лицо исказилось, на нем появилось выражение неподдельной ярости. Голова упала на мраморный пол. Ее разорвало на куски, словно переспевший плод. Скрейнвуд в ошеломлении отскочил назад, слыша лишь шарканье сапог о каменный пол.

Татьяна безучастно взглянула на короля. На ее лице ничего не отражалось: ни капли беспокойства или любопытства:

— Что такое, Ваше Величество?

— Возможно, это все твои происки, ведьма! — Скрейнвуд вытер руки о свою куртку и посмотрел на сына. — Теперь, оставь нас.

Мальчик — боги, о чем я думаю, он мужчина, уже давно мужчина! — поднялся:

— Отец, я никогда тебя ни о чем не просил. Но позволь мне возглавить наши войска…

— Ха! — Король скривил губы. — Этот глупец Норрингтон, возможно, думает, что ориозцы благородные и добрые, их можно зацепить всякими душещипательными историями. Только в сказке, сынок, я исполню твою просьбу. Тогда ты станешь победителем, а когда возвратишься домой, осененный славой, я благословлю тебя за твои старания. Но все это фантазии и чушь, Линчмир. Ты не будешь возглавлять войска Ориозы. Я никогда не позволю тебе сделать это. По сути, я категорически запрещаю тебе это. А теперь, уходи!

Принц обиженно вышел из зала, скрывшись за складками занавесей, обрамлявших дверь. Татьяна, дождавшись, когда он уйдет, повернулась к Скрейнвуду:

— Значит, вы выбрали балансировать на лезвие ножа, до тех пор пока обстоятельства не заставят вас встать на ту или иную сторону?

— Но мне не остается ничего другого, и вам это хорошо известно. Мне не справиться с Кайтрин одному. Если она пригрозит вторгнуться в Ориозу, мы должны будем сдать южные и восточные территории. Если я стану ее союзником, произойдет то же самое, но с другой стороны… — Король поднялся по ступеням и сел на трон. — Вот в такой тяжелой ситуации я постоянно нахожусь.

— Вы играете в опасную игру, но я знаю одно. — Татьяна сощурила глаза. — Если вы станете союзником Кайтрин, Окраннел возненавидит вас.

— Еще одна мелкая неприятность. У вас нет людей, и та немногочисленная армия, которую вам удалось собрать, вернулась на родину и сражается под предводительством генерала Джераны. Ненависть вашего народа причинит мне боль, но я готов ее стерпеть. — Он замолчал. — Вы хотите что-то мне предложить? Или мне подставить вам спину, и вы расцарапаете ее так, как пожелаете?

— Я снова предлагаю вам помощь Окраннела, Ваше Величество. Я предлагаю вам план.

— Да? И в чем же он заключается?

— В Окраннеле и Ориозе царят жалость и презрение. Люди Окраннела чем-то похожи на воркэльфов. Мы еще вернем наши земли, и в этом нам помогут. Но мы должны доказать всем нашу силу и выказать признательность. Мой план прост, и все, что от нас требуется, это придерживаться нашего теперешнего курса.

Скрейнвуд приподнял бровь под маской:

— Я весь внимание.

— Чем дальше на юг продвигается Кайтрин, тем больше растягиваются линии сообщения. Все верно: один верный удар отрежет ее войска и лишит их сил двигаться дальше на юг. Чтобы добиться успеха в кампании, Кайтрин потребуется все больше и больше солдат. Поэтому на защите Окраннела будет оставаться все меньше и меньше людей. Как только мы освободим земли Окраннела, мои войска прибудут в Ориозу. Наши армии предпримут совместную атаку под командованием Алексии. И вместе мы сможем победить войска Авролана.

— Слишком много предположений, Великая Герцогиня. В вашем плане слишком много «если», которые предшествуют «тогда».

Пожилая дама покачала головой:

— Нет, нет, это вовсе не гипотеза. Алексия сама подтвердит это. Еще до того, как она решила совершить долгожданный набег на Окраннел, она уже видела все это во сне. Ей снились битвы, которые она возглавит в Мурозо и Сапориции. Все они должны привести к великому сражению, в котором Кайтрин будет уничтожена. Принцессу Алексию будут превозносить выше всех военачальников, и она и ее народ будут купаться в славе.

Огонь, вспыхнувший в глазах Татьяны, поразил Скрейнвуда, ведь на лице это воодушевление никак не отразилось. Он сказал бы, что герцогиня всей душой верила этим снам, и сила этой веры сквозила даже в ее голосе. Ее слова практически заставили его самого поверить в эти небылицы.

— Я не расслышал, какова выгода Ориозы в этом, Великая Герцогиня?

Глаза Татьяны вновь полыхнули холодным синим пламенем:

— Ее союзников также будут превозносить, Ваше Величество. И во сне она видела отважных воинов в масках, появившихся в ключевой момент сражения. Очевидно, это ваши воины, Ваше Величество.

Секунду подумав, Скрейнвуд пренебрежительно фыркнул:

— Тогда это уже новая игра? У нас есть пророчество Ворка, с которого все началось. А значит, закончится все сновидениями какой-то принцессы из Окраннела? Что же находится между фантазией и сном?

— Кошмары, Ваше Величество, ужасные кошмары, — Татьяна улыбнулась уголком губ. — И все же перед весной всегда идет зима, а рассвету предшествует тьма. Станьте моим союзником, и рассвет будет таким светлым, каким он и должен быть.

Рассвет. Когда мы казним тех, кто участвует в предательской игре. Король Ориозы медленно кивнул:

— И вслед за ночными кошмарами наступит рассвет.

ГЛАВА 34

Вокруг гремели разрывающиеся огненные шары. Грохот эхом разносился по окрестностям. Сквозь дым и огонь Эрлсток стремительно мчался вперед. Меч принца снова окрасился кровью, но не красной, а иссиня-черной кровью ползуна, которая фонтаном хлестала из двух ужасных ран. Происходящее вокруг обостряло все чувства. Вилейн рухнул на спину с разрубленным надвое черепом. Струящаяся из раны серая жидкость постепенно пропитывала его шкуру.

Первый из бормокинов тащил за собой тяжелый ящик, добытый его отрядом. И тут бедолага посмотрел наверх. На его лице можно было прочесть страшное удивление. Клинок Эрлстока насквозь пронзил ошарашенную физиономию. Бормокин завалился назад. Дубовый сундук, окованный металлом, полетел на землю. Эрлсток занес меч, описал им круг и с размаха обрушил на очередного бормокина, отсекая твари руку. Жалобно завизжав, тот отпрянул в сторону, прижимая к груди обрубленную, судорожно дергающуюся конечность. Сундук с грохотом врезался в землю. Однако сзади ящик все еще удерживали двое бормокинов.

Принц Ориозы ловко прыгнул вперед, приземлившись прямо на крышку. От сильного толчка двоих бормокинов отбросило в стороны. Клинок со свистом вонзился в того, что был справа, и вспорол от середины позвоночника до самой головы. Второй попытался было вытащить свой длинный кинжал, но тут выстрел разворотил ему грудь.

Эрлсток продвигался вперед, делая маленькие шажки, словно на балу. Он чувствовал, как меч накладывает отпечаток на все его действия и мысли. Сейчас задачей принца было похитить предмет из сундука. Это гораздо важнее его собственной жизни, — да и вообще чьей бы то ни было. Задание крайне безрассудно и весьма рискованно, но от него зависит все.

В дыму вдруг возникла фигура в плаще. Она направлялась к принцу. По мере приближения она становилась все больше. Но что самое неприятное — при ее появлении клинок, похоже, утратил свою силу.

Но это не имеет значения. Я стал воином задолго до того, как у меня появился магический меч.

Существо быстро приближалось. Ему не нужно было бежать: длинные шаги неумолимо сокращали расстояние, отделявшее его от Эрлстока. Перед странным созданием шел отряд ползунов и бормокинов и еще несколько вилейнов. Люди-пленники, работавшие на раскопках, плелись позади. Скованные цепями между собой, они ничего не могли сделать. Но Эрлсток решил, что они бы не стали ему помогать еще и из практических соображений.

Принц сблизился с фигурой в плаще. В последний момент он обратил внимание, что противник в два раза выше него. Эрлсток взмахнул мечом, целясь существу в живот. В ответ оно откинуло полу плаща и взмахнуло рукой. Эрлсток подумал, что вражеское предплечье защищено броней из металлических пластин. Меч должен пройти насквозь.

К его удивлению, этого не случилось.

Левая рука незнакомца с длинными пальцами плавно скользнула в воздухе и ловко схватилась за основание меча. Одним движением фигура в плаще вырвала клинок из рук принца — перчатка слетела следом. А правая рука противника, ранее сокрытая под плащом, врезалась Эрлстоку ладонью прямо в грудь.

От страшного удара принц отлетел назад, тяжело приземлившись на Джуллаг-це, тащившую ящик. Она ударилась о землю, и сундук отлетел в сторону. УрЗрети скинула Эрлстока с себя, пихаясь когтистыми ногами.

Эрлсток откатился в сторону и перевернулся на спину. Грудная клетка болела при каждом вдохе и выдохе. Чтобы избежать боли, дышать приходилось неглубоко. Принц попытался приподняться на локтях, но ребра снова затрещали. Он охнул.

За спиной Эрлсток услышал голос урЗрети:

— Сундук у меня.

Фигура в плаще снова приближалась.

— Беги, беги, беги! — хотел прокричать Эрлсток, но смог произнести лишь первое слово. Упираясь пятками в землю, он отчаянно старался отползти назад, но было уже поздно.

Руки существа распахнули плащ, обнажив пластины кожаной брони, напоминавшие панцирь панки. Золотые искорки блеснули на зеленой коже — существо возвышалось над принцем. На локтях и предплечьях чудовища выступали мозолистые наросты и шипы. Ужасная лапа взметнулась вверх, намереваясь вспороть его тело изогнутыми лезвиями когтей.

И тут одновременно выстрелили четыре пушки. Прежде чем дым скрыл незнакомца, Эрлсток успел увидеть, как одно из ядер ударилось о его широкую грудь и отскочило в сторону. Куда ударили остальные ядра, он не разглядел, но на этот раз фигуру все же отбросило назад. Принц услышал яростное шипение и глухой удар.

Эрлсток перевернулся на живот и попытался встать. Левая нога подвернулась, и он снова рухнул на землю. Принц ударился плечом, все его тело пронзила острая боль. Он вскрикнул. Над ним возник Рисвин с серебряным луком наизготовку.

— Уходи!

Эльф мотнул головой:

— Поторопитесь.

Эрлсток, цепляясь за обледенелую землю, попытался проползти вперед. В этот миг эльф спустил тетиву. За спиной принц услышал булькающий звук, превратившийся в яростное рычание, а потом в шипение. Рисвин схватил принца за плечо и поставил на ноги. Эрл-сток с опаской оглянулся.

Должно быть, после одного из выстрелов застежка на плаще твари сломалась, и теперь противник принца стоял в редеющем дыму абсолютно голым. Броня, что видел Эрлсток, оказалась не латами, а неотъемлемой частью плоти существа. Капюшон скрывал ужасные шипы и рога. Лицо казалось почти человеческим, однако волос на голове не было. Череп покрывала чешуя. Морда выдавалась вперед, а безгубый рот сложился в оскал, обнаживший смертоносные клыки цвета слоновой кости.

Из пасти существа торчала эльфийская стрела. Тварь кашляла, пытаясь вытащить ее, на помощь уже спешили ползуны и вилейны. Эрлсток ничего больше не увидел, потому что эльф втащил его в узкий лаз, который они обнаружили накануне. Рисвин поволок принца дальше, вдоль стен из огромных глыб прямиком в убежище.

Эрлток охнул от боли:

— Помедленнее, я не могу бежать. Ребра.

— Нужно, Ваше Высочество, — эльф оглянулся, ища глазами преследователей. — Нам не удалось прикончить эту тварь, мы ее только разозлили.

— Ты знаешь, кто это был?

— Не уверен, но, помните, я рассказывал вам о криалнири?

— Порождения кошмара из древних легенд, помню.

Эльф торжественно кивнул:

— Предания, которые нечасто услышишь от кого бы то ни было, повествуют о том, что некогда существовали твари, охотившиеся на криалнири. Это очень древние и страшные существа. Древнее только драконы. Так что, чем дальше мы окажемся от него, тем лучше.

* * *

Горуэл упал на одно колено и выплюнул стрелу. На снег потекла тоненькая струйка зеленовато-черной крови. Ему не было больно, пронзившая его стрела была для него, скорее, неожиданностью. Мягкие ткани рядом с пастью не позволили ей застрять. Сглотнув, он ощущал, как по задней стенке глотки бежит тоненькая струйка крови. Ничего, рана скоро заживет, не останется и царапинки. Один из криалнири подошел и опустился перед ним на колени:

— Чем я могу помочь вам, Лорд-мастер Горуэл?

Горуэл едва не схватил стрелу и не всадил ее в нижнюю челюсть существа, покрытого белым мехом, достав до самых мозгов. Но криалнири не должен пострадать оттого, что похож на эльфа. Тогда он разжал руки, развернув правую ладонью вверх, согнул пальцы и принялся пристально рассматривать свои когти. Он шепотом поинтересовался:

— Почему за ними нет погони?

Глаза существа округлились:

— Я думал помочь вам, Лорд-мастер.

Горуэл встал на ноги и навис над криалнири. Тот затрясся и сел задом на пятки. Криалнири, в страх потупивший глаза, дернулся, когда тень от руки Горуэла скользнула у него над головой:

— Глупцы, которые думают так, заслуживают смерти.

Его правая рука нанесла сокрушительный удар по черепу. Криалнири посмотрел вверх. Его серые глаза расширились при виде разнесенной на мелкие куски головы вилейна, стоявшего рядом:

— Лорд-мастер?

Горуэл слизнул кровь с костяшек:

— А теперь докажи мне, что ты, глупое создание, полезнее, чем весь этот сброд. Принеси мне меч.

Криалнири раболепно бросился выполнять приказ. Горуэл пошел по следам от ящика на снегу и уперся в глухую каменную стену, где следы обрывались. Принюхавшись, он коснулся камней раздвоенным змеиным языком. И потом, закрыв глаза, он принюхался еще раз.

С Крепостью Дракона что-то неладно. Это он почувствовал сразу, как только прибыл сюда. Ощущение усиливалось постепенно, и теперь, став особенно отчетливым, сильно его раздражало. То же самое ощущалось в том месте, где они искали Камни Истины, или когда взорвалось гнездо арафтии. Никогда прежде чувство не было таким сильным, однако оно не внушало страх, а лишь возбуждало любопытство.

Его слуга вернулся и, склонив голову, на раскрытых ладонях поднес ему клинок. Горуэл взял меч и обнюхал его. Раздвоенный язык осторожно высунулся наружу и скользнул по изогнутому лезвию наделенного магией меча. На определенных участках лезвия язычок задерживался ненадолго, других он касался несколько раз.

Горуэл чувствовал магию, сокрытую в клинке, и восхищался ее внутренней силой и необычностью. Она пыталась затуманить ему зрение. Под действием чар все вокруг должны были показаться ему ужасными, а следовательно, представлять для него угрозу. Меч даже подсказывал, как лучше можно было им воспользоваться, чтобы уничтожить тех, кто находился рядом.

Он оттолкнул от себя эти ощущения, будто пригрозив ботинком чересчур любопытному щенку, и продолжил познавать магию клинка. Перед глазами он вдруг увидел недавнее прошлое меча. Лезвие рассказало ему о себе со всеми подробностями, начиная с того момента, когда его впервые вынули из ножен. Каждая рассеченная кость, каждая забранная жизнь, все это открылось перед ним, как едва уловимые и разнообразные оттенки пряных вин. Он даже смог почувствовать руку владельца, последнего, кто держал меч, и со всей ясностью увидел его перед собой. До него была женщина, а до нее — сулланкири.

Горуэл медленно кивнул. Маларкекс. Этот сулланкири был убит в Окраннеле, так что клинок проделал долгий путь. Его отлили для одного из генералов Кайтрин, и это объясняло, почему его магия была настолько сильна, что даже ему пришлось побороться с ней.

Он снова лизнул лезвие и обнаружил тончайшую нить магии, которую чуть было не пропустил. Клинок и ножны были связаны между собой.

Горуэл отдал меч криалнири.

— Сотвори заклинание поиска. Меч приведет к ножнам, а они укажут на местонахождение тех, кто украл фрагмент короны. Приступай немедленно!

Демонический свет вдруг полыхнул в руках криалнири и молнией перекинулся на клинок. Сияние окутало изогнутое лезвие меча, превратившись в сверкающий шар, обогнуло клинок еще раз и врезалось в стену, которую не так давно исследовал Горуэл.

Он ходил взад и вперед, пока криалнири созывал бормокинов с кувалдами и другими подручными средствами. Они дружно молотили по стене и очень быстро проделали там дыру. Группка бормокинов первой нырнула в чернеющую темноту отверстия, через некоторое время послышались крики. Вилейны вошли следом, потом криалнири. Сразу за ними в отверстие нырнул пурпурный светящийся шар, последним в узкий проход, согнувшись, протиснулся Горуэл.

Они шли, продвигаясь все глубже. Горуэлу часто приходилось нагибаться, чтобы пройти по тесным коридорам. Несколько раз они натыкались на заблокированные ходы, но кувалды и заклинания запросто справлялись с этими препятствиями. Чем ниже они спускались, тем быстрее они справлялись с заваленными участками.

Меньше чем через час они добрались до широкого амфитеатра. На трибунах для зрителей размещались каменные скульптуры, изображавшие различных воинов, однако это никак не заинтересовало Горуэла. Он стремительно сбежал по лестнице и забрался на помост в центре амфитеатра. В нем зияло отверстие, внутри которого Горуэл увидел ступеньки, ведущие вниз в темноту. Заглянув, он увидел последние ступеньки и коридор, уходящий на восток, а дальше ничего нельзя было разглядеть.

Он нагнулся и поднял ножны, лежавшие на краю помоста. Они были аккуратно уложены в небольшом углублении, прямо в сцене, из чего стоило предположить, что это было сделано неспроста. И единственной причинной этому, может быть…

Магическая сила, ощущаемая им вблизи Крепости Дракона, вдруг сгустилась и взорвалась. Вилейны начали шипеть, бормокины застонали, но Горуэлу не пришлось поворачивать голову, чтобы узнать, в чем дело. Прямо у него на глазах каменные фигуры на всех ярусах вдруг задвигались. Поначалу медленно, как люди только что проснувшиеся после долгого сна. Ожившие статуи монотонно и непреклонно шагали в его сторону.

Каменные воины без труда хватали удиравших бормокинов. Они перемещались достаточно медленно, но их было так много, что, казалось, было бы легче бежать сквозь колючие кустарники. Некоторые бормокины яростно сопротивлялись, пытаясь освободиться.

Правда, взамен им пришлось оставить в цепких пальцах статуй клочки собственной шерсти.

Пойманный каменными воинами, криалнири громко завизжал, пытаясь дотянуться до Горуэла. Когтями цепляясь за ступени, он оставлял белые царапины на серой поверхности камней. Вскоре прислужник Горуэла исчез в облаке крови, из которого в разные стороны летели клочки шкуры.

Горуэл отступил назад, но без какой-либо спешки и страха. За его спиной ступени вдруг растворились, снова став гладкой каменной поверхностью, а сцена превратилась в арену смерти. Он шагнул в центр каменного круга, развернул плечи с острыми шипами и вскинул руки, отшвырнув ножны в сторону.

Он намеренно громко взревел, обращаясь к каменным фигурам, карабкавшимся вверх по ступеням. Горуэл лизнул воздух, что-то предчувствуя, и уловил еще одно заклятие, наполнившее в амфитеатр.

Он кивнул:

— Ну, конечно. Теперь я узнаю его и должен был определить это заклинание раньше! Превосходно. — Он пригрозил каменным фигурам. — Старайтесь из последних сил! Вы в силах задержать меня, но победить — никогда!

* * *

Тяжелые меховые одежды сильно сдавливали Эрлстоку грудь. Но через эту боль приходило тепло. Он следовал за Рисвином, позади шла Джиландесса. Она предложила принцу исцелить его, но тот отказался. Заклинание забрало бы у нее много сил, а он вполне мог идти и так.

Джуллаг-це Сигг вела их по изогнутым тоннелям, пронизывающим подземелье. Они уже давно оставили коридоры Крепости и двигались на восток. Но по пути им пришлось совершить немалое число поворотов и крюков, и теперь они никак не могли выяснить, насколько же далеко уже зашли.

Наконец, урЗрети выбрала подходящее место и, придав руками подходящую для копания форму, принялась рыть ход, ведущий на поверхность. Наклон хода она выбрала таким, чтобы было легче подниматься. Из отверстия сразу подул холодный воздух, а следом появились снежинки. Послышались завывания ветра, но не настолько сильные, чтобы приходилось кричать.

Эрлстоку, который теперь прижимал к животу сине-зеленый фрагмент Короны Дракона, выбраться на поверхность помог Рисвин. Следом вылезли все остальные. После они все вместе, пригнувшись, пробежали еще пятьдесят метров на восток, туда, где начинался лес. Опустившись на снег, принц прислонился к древнему дубу и посмотрел назад на Крепость Дракона.

Некогда великая крепость была уничтожена, и даже снег не мог скрыть разрушений. Огромные проломы в стенах, внутри — покосившиеся строения. Крепость, однажды уже пылавшая в огне, послужила тогда маяком, предупредившим армии Кайтрин об опасности. Теперь же она стояла в кромешной темноте, словно призрак в тумане, пришедшем с Лунного моря.

Верум, мастер-оружейник, опустился на колени рядом с принцем:

— Я знаю, куда нам идти дальше. Если повернуть на юго-восток, где-то мили через две мы доберемся до склада. Там мы сможем пополнить наши запасы. А после — там уже вам решать.

Эрлсток кивнул:

— Мы должны уберечь этот фрагмент от Кайтрин. Поэтому сейчас мы отправимся на юг, будем следовать прямо за армией северной императрицы.

— Не смею оспаривать ваше решение, Ваше Высочество, но разве для этого нам не следует держаться подальше от ее войск?

Принц подмигнул ему:

— Что ж, мы отлично знаем, что она будет искать нас. Поэтому уже не важно, куда бежать. Отправимся на юг и подберемся поближе к нашим союзникам. Так или иначе, будем надеяться, что они найдут нас раньше, чем это сделает она.

ГЛАВА 35

Все слишком хорошо складывалось. Уилл принялся ворчать, как только их небольшая группка достигла северных ворот Мередо. На рассвете было солнечно, но морозно и в чистом небе сиял крохотный солнечный диск, совсем не обещавший тепла. Стояла не самая лучшая погода для путешествий, но, все же, учитывая время года, было не так уж холодно. Подгоняя лошадей, им удалось добраться до цели за одну или полторы недели.

За это время с ними произошло много важных и значительных перемен, и все они были к лучшему. В команду наконец вернулся Керриган. Вид у него по возвращении был слегка потрепанный, и, ко всему прочему, он привел с собой какое-то ужасное полуголое существо зеленого цвета. Хозяин постоялого двора наверняка начал бы возмущаться, но поскольку вновь прибывшего разыскивали маги из Вильвана и в планы хозяина никак не входило быть превращенным в лягушку или еще что-нибудь похуже, он пригласил молодого господина пройти внутрь.

Керриган почти не говорил о том, что произошло с ним во время отсутствия, рассказав лишь о том, что встретил могущественного мага, который готов помочь ему уничтожить Кайтрин. Бок, урЗрети малахитового цвета, будет временно служить у юного мага и сопровождать повсюду. Его хозяин догонит их и присоединится позднее.

Керриган с помощью нескольких заклинаний подлечил Уиллу заплывший глаз и осмотрел шею. Он очень внимательно выслушал рассказ друга о леди Снежинке. После долгих раздумий маг вдруг серьезно посмотрел на Уилла:

— Не знаю, кто она и что сделала, но эта была очень сильная магия. Ты здоров, могу с уверенностью это сказать. Мои заклятия говорят, что с тобой все в порядке, абсолютно все.

Уилл поднял бровь:

— Ведь это хорошо, да?

Керриган кивнул и взял парнишку за подбородок. Повернув его голову влево, затем вправо, он нахмурился:

— Единственная проблема — вот эти два шрама. Они немного меня беспокоят. В них что-то не так. То же самое и с тем, что тебе все время холодно. Впрочем, все это не так страшно, ты же можешь согреться. Да и шрамы хорошо зарубцевались. По моим ощущениям в тебе нет никакой магии, которая бы препятствовала выздоровлению. Однако все это очень странно.

— Ты сталкивался с чем-то похожим раньше?

— Нет, это-то и странно. Когда я осматривал Ворона и лечил его сломанную ногу, у меня была возможность узнать обо всех его старых ранах и болезнях и выяснить даже то, что он просто-напросто стареет. То же самое с Орлой. Когда я лечил ее ушибы, то позаботился и о другом. Я избавил ее от некоторых недугов, связанных с возрастом. Она перестала мучиться уже привычными приступами старческой боли. И когда я осматривал ее в последний раз, я выяснил, что она чувствовала себя лучше, чем до лечения.

Уилл кивнул:

— Все это вполне понятно. Работает примерно так: заклинание проверяет состояние пациента, сопоставляя его с тем состоянием, когда он был здоров. А потом ты исправляешь разницу.

— Совершенно верно. В твоем же случае магия говорит, что даже с этими шрамами и ознобом, ты сейчас в самой лучшей форме.

— А ты можешь убрать шрамы?

Керриган привстал, отчего кровать застонала:

— Я бы так и сделал, если бы магия позволила мне их обнаружить. Конечно же, глазами я их вижу. Но если смотреть с помощью магии, то на тебе нет никаких шрамов. А для того чтобы исправить что-то, нужно, чтобы хоть что-нибудь было не в порядке. Но ты абсолютно здоров. Возможно, заклинания, исцелившие тебя, каким-то образом повлияли друг на друга, и теперь мы имеем эту путаницу. Возможно. Но все это лишь мои предположения.

Уиллулыбнулся:

— Предположения?

— Да.

— Но такое может быть?

Керриган сделал кислую мину:

— Я смотрю, за мое отсутствие ты совсем не изменился.

Вор печально пожал плечами:

— Только немножко.

Друзья вышли из комнаты Керригана, чтобы присоединиться к принцессе Сейс и Дрени, устроившимся у огня. Сейс и Дрени подробно рассказали магу об изменениях, произошедших во дворце за его отсутствие. И хотя они говорили негромко, Уилл прекрасно понимал, что эти новости разлетятся по улицам Мередо быстрее, чем снег. Зная, что ничем хорошим такие сплетни не кончатся, вор все же попытался выбросить подобные мысли из головы.

До этого самого момента.

Несколько всадников ожидали их у ворот. Судя по всему, они находились там уже какое-то время. Но что еще более странно, их лица были открыты. Свои маски они повязали на плечо, как это делал Уилл.

Один из всадников выехал им наперерез. Темные глаза незнакомца заметно выделялись на бледном точеном лице, которое раньше скрывала маска. Он воззрился на Уилла, не обращая внимания на Ворона и Алексию:

— Вы Норрингтон?

Уилл устало направил коня вперед, оставив принцессу Сейс позади:

— Да, это я.

— Вы назвали короля трусом и сказали, что он абсолютно не достоин такого смелого и преданного народа?

— Что-то в этом роде.

— А в «Неукротимой Пантере» вы сказали, что мы все должны быть героями, чтобы сражаться против Северной Ведьмы?

Уилл уловил что-то необычное в голосе мужчины:

— Да, было такое.

Незнакомец улыбнулся:

— Что ж, тогда мы с вами. Наши предки носили маски, чтобы скрыть, кто они. Но теперь это нам это не нужно, поэтому мы будем носить маски так же, как вы. И у нас теперь новое имя. Мы — Братство Вольных Ориозцев. И мы будем рады отправиться под вашим командованием в Каледо. Меня зовут Уитли.

Вор моргал, не зная, что сказать. Когда он их только увидел, то сразу же почувствовал что-то не ладное. Но, прежде чем Уилл смог с оцепенением, вперед выехала принцесса Сейс:

— Именем Короля Мурозо, Боумара, приветствую вас, капитан Уитли, и ваших людей. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

— С превеликим удовольствием. Благодарю вас, принцесса. — Уитли подал знак своим товарищам, и они вереницей потянулись вдоль колонны всадников, чтобы занять место в тылу. Большинство проезжавших мимо вольников кланялось Уиллу. Только двое последних даже не взглянули на него.

— Минуточку. Стойте. — Уилл нахмурился. — Я вас знаю?

Первый из всадников с покатыми плечами и столь же покатым подбородком мотнул головой. Второй, годившийся в сыновья первому, доверительно улыбнулся. Хотя мужчина казался крупным и мощным, его голос прозвучал как-то пискляво и натужно:

— Мой брат неразговорчив, Лорд Норрингтон.

Уилл прислушался к голосу говорившего и бросил взгляд на его руки, пытаясь установить личность собеседника, но толстые рукавицы помешали:

— Ваше имя?

— Меня знают под именем Норд, милорд, а это Линч…

Второй посмотрел вверх:

— Линденмир.

По спине вора пробежала дрожь. Кенли и Линчмир, что вы еще задумали?!

— Вы оба должны отправиться домой.

Голос Линденмира сорвался на хрип:

— У меня нет дома. — На маске, повязанной на его плече, теперь виднелись две метки, что означало, что он круглый сирота. — Я был рожден для этой маски. Теперь я хочу попытаться заслужить ее.

— А вы… как вас, Норд?

— Пока Кайтрин где-то поблизости, мы все в опасности. Чем быстрее мы уничтожим ее, тем скорее я перестану бояться за безопасность моей семьи.

Уилл на секунду задумался, потом кивнул:

— Как уже сказала принцесса, добро пожаловать.

— Благодарю, милорд.

Уилл натянул поводья и направил коня вперед к принцессе Сейс, что показывала дорогу на выезд из Мередо. На улицах было народу немного, учитывая стоявший холод. Те, что все же вышли на улицы, останавливались и глазели на колонну всадников, проезжавшую мимо. Уилл не мог сдержать улыбку, представляя, как же странно выглядела их компания. Наверное, они напоминали праздничное шествие с последнего Праздника Урожая.

Обернувшись, Уилл смотрел, как Королевский Эскадрон выезжает из города и выстраивается вдоль дороги. Он одобрительно оглядел всадников. Алекс, Ворон и Резолют ехали вслед за ними, потом появились Дрени и Керриган. Ломбо с абсолютно счастливым видом вприпрыжку бежал по снегу, а Квик кружился в облаке из снежинок, которые поднимал в воздух восторженно скачущий панки. Бок шагал в одиночестве на невероятно тощих, как у аиста, ногах и тащил на спине огромный деревянный ящик.

За урЗрети тянулось пять повозок, арендованных принцессой в Мередо. Их снабдили полозьями, чтобы было легче передвигаться по снегу. Первой в веренице была большая квадратная повозка, в которой ехала Пери. Она спокойно могла летать и при морозе, но на высоте воздух становится по-настоящему ледяным и поднимается пронизывающий ветер. И чтобы уберечь ее крылья от обморожения, ей смастерили довольно уютное гнездышко внутри повозки. Пери протестовала до последнего, но на это ей дружно сказали, что она их секретное оружие, и гирким смирилась с этой невинной ложью.

Вслед за повозками следовал Королевский Эскадрон в ярко-красных мундирах. Братство Вольных Ориозцев — по дороге его количество увеличилось еще человек на сорок — расположилось в середине колонны. Замыкали вереницу снова ярко-алые всадники Королевского Эскадрона. Колонна растянулась почти на триста метров и смотрелась весьма внушительно.

Принцесса Сейс поймала взгляд Уилла и улыбнулась ему, когда тот снова посмотрел вперед:

— Должна поблагодарить вас за то, что ваши люди присоединились к нам.

— Мои люди?

Принцесса кивнула. На морозе дыхание девушки превращалось в клубочки пара:

— Вольники.

— Они не мои.

Сейс строго взглянула на него, прикусив пухлую нижнюю губу:

— Вы разве не поняли, что произошло сейчас у ворот, нет?

Уилл мрачно посмотрел на нее:

— Принцесса, возможно, я и Норрингтон, но вырос я в трущобах Ислина. Я вор. Король Скрейнвуд дал мне маску и похлопал по головке, надеясь, что я стану его марионеткой. Случившиеся у ворот можно понять как то, что к нам присоединилась группа тех, кому жизнь не мила.

Ее голубые глаза блеснули; принцесса задумалась:

— В Мурозо, Ориозе и Алозе, если человек открывает свое лицо другому, то… Обычно твое лицо видят только родственники и близкие друзья. Представь, чего стоило Уитли показать лицо незнакомцу, да еще и осмелиться сказать тебе такие вещи… Сняв маску, он отрекся от прежнего господина. И на самом-то деле, он просил вас принять его в качестве своего вассала. Их воодушевили ваши слова и действия. Маска определяла личность каждого из них. Теперь же они желают, чтобы их знали как ваших людей. Когда вы решите, что они достойные воины, они будут жаждать, чтобы вы поставили на их масках свой знак и позволили им надеть их снова.

— Ох. — Уилл сделал глубокий вдох. Ледяной воздух обжог его горло изнутри, отчего юноша закашлялся. — Значит, я все сделал неправильно?

Принцесса засмеялась:

— Нет, совсем нет. Поэтому я была удивлена тем, что вы не понимали, что делаете.

— А когда я приказал Линчмиру и Кенли отправляться домой?

Девушка прищурила глаза:

— Вы не должны больше никогда называть их этими именами. Они принадлежали им, когда они носили маски. То же самое произошло с Вороном. В маске он был Тарантом Хокинсом. Потеряв маску, он стал Вороном. И они теперь тоже Линденмир и Норд.

— Тогда что же они подумали, когда я приказал им отправляться домой?

На секунду она поджала губы:

— В сущности, тем самым вы сказали, что им придется хорошо потрудиться, чтобы доказать вам, что они достойны вашего знака на маске. Вы сказали это не зря. А Норд присмотрит за Линдермиром, вы же знаете.

— Да, я понял.

Уилл снова глубоко вдохнул, на сей раз аккуратнее, и намотал шарф повыше, чтобы закрыть рот и нос. Сколько всего изменилось. Он перестал быть тем, кто скрывается в трущобах и в кого верят только Ворон и Резолют, предполагая, что он может быть частью пророчества. Теперь в мире все больше тех, кто видит в нем ключ к решению всех неприятностей, создаваемых Кайтрин. Теперь люди смотрят на него с надеждой в глазах, тогда как год назад они взглянули бы на него с презрением и страхом.

И теперь у меня есть те, кто хочет сражаться и умереть за меня. Он неловко пожал плечами. Когда он познакомился с Вороном, Резолютом и Алексией — и с остальной компанией, он доверился им. Он сражался за них и рядом с ними. Рискованные приключения сплотили их.

Но вольники — это другое. Они сейчас с ними не потому, что он Норрингтон. Эти люди слышали его собственные слова и знали о его поступках, и только из-за этого они захотели присоединиться к нему. Он предполагал, что некоторые из них просто ищут приключений. Но чтобы житель Ориозы отказался от маски, одних приключений было бы мало. Как сказала принцесса, причина этого — нечто большее, чем просто внезапный порыв.

Уилл внимательно посмотрел на рыжеволосую принцессу Мурозо:

— Ваше Высочество, теперь я несу ответственность за этих людей?

Она кивнула:

— Да, все верно. Все, что они делают, они делают от вашего имени. Вы будете платить за них, наказывать и вознаграждать их.

— Платить за них? — Уилл оглянулся. — Даже если бы я ограбил королевскую казну, я не смог бы заплатить за них…

— Лорд Норрингтон…

— Пожалуйста, просто Уилл.

— Уилл, вы обязаны платить по тем счетам, что вам предъявят. А Уитли, Линденмир, Норд да и некоторые другие далеко не бедны. Это можно заметить, посмотрев на их коней и экипировку. Увидишь, они позаботятся о себе сами. — Она подняла руку, чтобы остановить ответную реплику. — И несмотря на все то, что вы сказали в присутствии короля Скрейнвуда, королевский дом Мурозо щедро вознаградит вас за все усилия, что вы предприняли, руководствуясь нашими интересами.

Сейс сняла перчатку с левой руки, и на указательном пальце парнишка заметил небольшое колечко. Принцесса передала его Уиллу. Простое золотое кольцо с маленькой камеей.

Уилл хотел вернуть его ей, но девушка покачала головой:

— Вы хотите, чтобы оно было у меня?

— Почту за честь.

— Что ж, оно красивое, но сомневаюсь, что я смогу получить за него достаточно денег, чтобы накормить сегодня вечером моих людей.

Сейс громко захохотала, и Уиллу понравилось, как звучал ее смех. Ее глаза ярко вспыхнули, почти так же, как тогда, когда они впервые встретились. Он запомнил этот взгляд и еще то, как она взяла его за руку. Ему вдруг стало жарко, а на щеках появился румянец.

— Уилл, это кольцо принадлежало матери моего отца. Помимо этого, оно дает право на владение имением на западе Мурозо, недалеко от озера Эори. Доход от него, даже в плохой год, сможет прокормить и дюжину твоих отрядов.

— Я не могу принять его!

— Но вы должны. Ведь вы отдали свои земли, чтобы помочь моей стране, — Сейс улыбнулась. — Теперь это и ваш дом. Не думаю, что это обстоятельство заставит вас сражаться против Кайтрин с большим рвением, однако оно все же поможет сделать вкус победы чуть-чуть слаще.

Уилл улыбнулся и вдруг понял, что принял эту новую страну как свой родной дом. Он снял правую перчатку. И надел кольцо на указательный палец:

— Спасибо.

— Правая рука. Та, что держит меч. Это хорошо.

— Почему?

— Это означает, что вы будете драться. — Принцесса тоже подняла шарф и спрятала подбородок. — Вперед, Лорд Норрингтон, на север, в ваш новый дом. И смерть нашим врагам.

ГЛАВА 36

Если бы они совершали переход из Мередо в Каледо в летнее время, то у них было два возможных пути. Более длинное путешествие завело бы их сначала в Вальсину, затем через южные территории Толсина на северо-запад в Каледо. Избрав при этом главную дорогу, они довольно скоро достигли бы конечной цели пути и без особого труда смогли бы найти себе пристанище по ходу путешествия. Пойдя по другому маршруту, они оказались бы сперва в Нарризе, столице Сапориции, а после вышли бы на северную дорогу, ведущую в Каледо. Этот путь хоть и короче, но дороги в Сапориции находились в столь ужасном состоянии, что большинство торговцев вообще предпочитали добираться из Мурозо в Сапорицию по морю, огибая мыс Локллин.

Однако зима лишала любую дорогу каких бы то ни было преимуществ, поэтому их колонна двинулась прямо на север, собираясь срезать путь через Бокагул. На горизонте виднелись высокие горы, покрытые снегами. Когда ветер очищал небо от облаков, можно было заметить, как снег длинными тонкими линиями сходит с остроконечных горных вершин.

Алексия, обмотав шерстяной шарф вокруг лица, нахлобучив шапку на голову, выглядывала из-под тонкой вуали, также защищавшей ее лицо. Вуаль не только уберегала глаза от ослепительно-яркого блестящего снега, но и немного сохраняла тепло. Закутанная в толстые одежды из кожи, съежившись под толстенной мантией, принцесса была похожа на какого-то зверя даже больше, чем ее собственная лошадь.

Она чувствовала холод всем телом и представляла, насколько плохо было Уиллу. Но вор не жаловался, и это удивляло ее. Тот Уилл Норрингтон, которого она встретила в Ислине, обязательно стал бы жаловаться, настойчиво выражая недовольство. Но Уилл повзрослел, и теперь его прежнее ребячество исчезло.

Прошлой ночью Уилл сидел у костра вместе с отрядом из Мурозо; они все вместе пели песни. Он даже сочинил новые слова на старые мелодии. В основу одной из песен были взяты слова стихотворения, которую вор придумал некоторое время назад. Оно рассказывало о битве на равнинах Свойна, о принцессе и Вороне, уничтоживших сулланкири, и мече Маларкекс.

Желание Уилла петь вместе со всеми эту песню поразило Алексию, однако в меньшей степени, чем то, что он согласился взять с собой Кенли и Линчмира. Их присутствие в рядах Братства Вольных Ориозцев также явилось для нее сюрпризом. Сначала Алекс даже подумала, что они были подосланы Скрейнвудом как агенты. Принцесса рассказала об этом Ворону, на что тот сказал, что у Кенли не тот характер, а у Линчмира напрочь отсутствует хитрость, чтобы быть шпионом.

Поразмыслив, Алексия согласилась с мнением Ворона. Она предположила, что Линчмир, должно быть, действительно часто серьезно ссорился с отцом, что его и подтолкнуло покинуть дворец со всеми его удобствами. Линчмир чувствовал себя неловко в лагере и в основном ходил хвостом за Кенли, выполняя поручения других членов команды. Линчмир как-то собрался разжечь костер под деревом, ветви которого прогибались под толстым слоем снега. Жар костра заставил бы снег упасть, и костер потух бы. Но еще до того, как это случилось, Квик неуклюже пролетел мимо и сбил сугроб с веток. Линчмир смутился, но с улыбкой выслушал многочисленные извинения сприта.

Алекс и Ворон удалились в свою палатку, поставленную чуть поодаль от остальных, но все же находившуюся в черте лагеря. Вне зависимости от того, считали ли их брак фикцией или нет, все уважали их право на уединение. И хотя ночи были слишком холодными, чтобы снимать с себя все, они грелись в объятиях друг друга под горой теплых одеял.

Когда они занялись любовью первый раз тогда, на постоялом дворе, все было как-то очень импульсивно и — неловко. Сначала локти постоянно что-то задевали, зубы случайно стукались друг о друга, пальцы путались. Но после каждого такого промаха они улыбались и смеялись, шепча друг другу извинения. И совсем скоро слова стали не нужны. Страстные стоны и обжигающее учащенное дыхание все сказали за них.

После, лежа вдвоем, они гладили и ласкали друг друга. Принцесса с радостью ощущала нежность, с которой рука Ворона скользила вдоль ее тела, и он крепче прижимал ее к себе, покрывая поцелуями шею. Она так долго ждала этого, что навсегда бы осталась в его объятиях и не желала бы никуда уходить. И все же Алекс не хотела сбежать от всех, обретя в Вороне своего рода убежище. Она хотела, и очень сильно, быть рядом с ним, разделяя бесконечный покой их единения.

В дороге он был всегда рядом с ней, за исключением тех моментов, когда уходил проведать Уилла, или общался с Резолютом, или же когда она сама болтала с Пери. Даже теперь, когда Алекс смотрела на него, его плечи сжимались под огромным плащом из медвежьей шкуры и он кивал ей в ответ. Через сетку, закрывавшую его лицо, она могла уловить блеск его глаз.

Когда они были не одни, Ворон проявлял заботу, всегда относился к ней с уважением. Он был готов предложить свою помощь, но при этом старался не встревать там, где Алекс отлично могла справиться без него. Если же он нуждался в помощи, то сам просил ее об этом. Ворон всегда улыбался ей, был внимателен и никогда не требовал ее постоянного внимания.

Отчасти причиной этой дистанций, как полагала принцесса, была разница в возрасте. В первую ночь он рассказал ей о Сварской, обнимая принцессу как ребенка. Дрожь в голосе выдавала то, как сложно ему принять, что он так намного старше ее. Когда он стал извиняться, Алекс поцеловала его:

— Нашим сердцам все равно, сколько ударов они сделали. Главное, что теперь они бьются вместе.

Ворон улыбнулся, соглашаясь с ней:

— Ты не только красива, но и столь же умна.

— Достаточно умна, чтобы понять то, что, когда двум людям суждено быть вместе, тратить время на мелочи бессмысленно.

Алексия улыбнулась, вспомнив этот разговор, но вдруг в морозном воздухе что-то громко зажужжало. Зеленый Квик мелькнул на фоне белого снега и стал кружить вокруг Уилла, Сейс, Ворона и Алексии, потом завис в воздухе, обеими руками указывая на северо-восток:

— Быстрее, быстрее, поехали быстрее. Важно, очень важно!

Его стало сносить ветром, и сприт, громко жужжа, полетел прочь, прямиком к въезду в небольшую долину, окруженную лесом.

Ворон посмотрел на принцессу:

— Сприт знает, где нужно быть и когда. Нам лучше идти за ним.

Резолют, пришпорив коня, уже мчался вслед за малышом. Долго не раздумывая, Алекс слегка ударила каблучками своего скакуна и подобралась поближе к Ворону, чтобы не оказаться в снегу, летевшем из-под копыт его лошади. Справа, вслед за Резолютом по снегу бежал панки, а позади себя Алекс услышала голоса Уилла и Сейс.

Они промчались по целине, затем быстро преодолели редкий перелесок из сосен. Всего через двадцать метров впереди раскинулось еще одно поле, ведущее к обрыву. На севере простиралась лесистая долина, в центре которой раскинулся заснеженный луг. Ее пересекала река, уходящая на юг, а на северо-западе уже виднелись серые гранитные махины гор Бокагула, отмечающие границу.

Резолют нырнул вниз и исчез из виду. Ломбо прыгнул и, очутившись в воздухе, замахал хвостом, стараясь скорректировать свой полет. Алекс увидела, как он угодил прямо на маленькую сосенку. Она наклонилась так сильно, что весь снег с ее веток лавиной обрушился на землю. Ворон направил коня вслед за Резолютом. Алекс последовала его примеру.

Повсюду мело, и все же лысые склоны гор позволили ее хорошо разглядеть лежащую внизу равнину. Небольшую группку людей окружило полчище бормокинов. Несколько ледяных когтей ходили рядом кругами, ухая, как совы. Остальные раздирали когтями трупы, вгрызаясь в плоть жуткими зубами. Группа изо всех сил сдерживала натиск бормокинов, по неуклюжим движениям и окраске принцесса узнала в них урЗрети.

Крутой склон начал выравниваться где-то метров через десять. Ворон осадил коня и взял в руки серебристый лук. Достав стрелу, он натянул тетиву и выстрелил. Стрела просвистела мимо Резолюта и пронзила бормокина прямо в грудь. Его крутануло, и зверь рухнул на снег. Оставшиеся бормокины посмотрели на вершину склона.

Очень вовремя. Потому что на них летел Аомбо. Он приземлился прямо в гущу бормокинов, раздавив по крайней мере одного. Панки работал всеми четырьмя лапами направо и налево, ломая кости и раздирая когтями плоть. Оборачиваясь, он хвостом смел несколько бормокинов, неудачно оказавшихся сзади.

Рядом промелькнула еще одна стрела. На этот раз она попала в темерикса, который тут же рухнул в сугроб, окрасив его в багровый цвет. В воздухе внезапно раздался жуткий грохот, эхом отозвавшийся в горах. Бормокина подбросило вверх, и его туша вмиг повалилась на землю. Череп твари разлетелся на тысячи осколков, воткнувшихся в снег, благодаря Дрени и его драконетте.

После к ним присоединилась Алекс. Оказавшись уже на середине холма, она сбросила с себя тяжелую мантию и обнажила правую руку. Перчатка осталась болтаться на ее запястье, а принцесса быстро вынула меч и резко махнула им справа от себя. Бок ее лошади и снег под копытами стал ярко-красным. Сраженный бормокин рухнул на землю.

Снег мешал лошадям, и все же они оказались гораздо проворнее, чем бормокины. И снова полетел ливень из стрел, и выстрел драконетты эхом отозвался вокруг. Не все стрелы достигали цели, не все удары оказывались смертельными, однако крики и стоны раненых собратьев действовали на бормокинов так же, как и на людей, — они лишали их моральных сил.

Ледяные когти ловко передвигались по снегу благодаря мощным и быстрым ногам, однако, похоже, Ломбо получал особенное удовольствие, гоняясь за ними. Он чувствовал себя как лиса в курятнике, ломая шею одному, он тут же набрасывался на другого и, с силой прижав его к земле, отгрызал ему голову.

Алексия, увернувшись от кинжала бормокина, с размаху рассекла ему голову. Кости хрустнули, и принцесса резко оттолкнула мертвое тело. Осадив коня и оглянувшись вокруг, она заметила Резолюта в окружении трупов.

За спиной Алекс Сейс, привстав на стременах, размахивала клинком, нанося удары. В это время Уилл метал в противников лезвия-звездочки, сделанные для него Резолютом. Мимо него пронеслись ярко-алые всадники Королевского Эскадрона. Всадники устремились в место наибольшего скопления бормокинов, атаковавших урЗрети. В свою очередь, урЗрети, воспользовавшись моментом, нанесли удар со своей стороны. Окруженные с обеих сторон бормокины истошно вопили, пока не были уничтожены все до единого.

Оставшиеся в живых бормокины бросились бежать в разные стороны, но были настигнуты Королевским Эскадроном и вольниками. Тварей было не больше тридцати-сорока, но Алекс, мельком взглянув на их состояние, поняла, что это были остатки армии бормокинов, объединившиеся с дезертирами. А группка урЗрети была схвачена ими в самый неподходящий момент.

Принцесса подъехала к урЗрети поближе. Она насчитала десять существ, правда, некоторые из них были ранены и по меньшей мере трое мертвых лежали на снегу. Навстречу Алекс вышла женщина урЗрети с кожей цвета красных камней и длинными черными волосами, заплетенными в толстую косу. Ноги урЗрети превратились в длинные и тонкие тросточки, еще тоньше, чем у Бока, а вместо рук с одной стороны был острый меч, а с другой — мощная булава.

— От имени Бокагула я желаю вам мира, — В ее черных глазах появились красноватые пятнышки. — Меня зовут Силайд-це Джинин, я владею этими землями.

— А я Алексия из Окраннела.

Она посмотрела в сторону Уилла, намереваясь представить его, но вдруг заметила, что у него на ноге открытая рана. Сейс спешилась и помогала ему завернуть лохмотья. На коричневой коже штанов Уилла кровь казалась очень темной, от нее шел пар.

Алексия подъехала к нему:

— Что случилось?

— Ничего.

Сейс проворчала:

— Я пропустила одного. Один добрался до Норрингтона. Это моя вина.

Квик приземлился на бедро Уилла, чуть выше пореза, и, опустившись на все шесть ножек, плюнул паутиной прямо в рану. Уилл зашипел, и Сейс попыталась отогнать сприта прочь, но Квик метался взад и вперед, пытаясь залепить рану паутиной. Побагровев, паутина стянула рану, и пореза практически не осталось.

Уитли осторожно обратился к Уиллу:

— Милорд, бормокины уничтожены. Мы прикончили их всех до единого. Часть наших людей ранена, но повода для беспокойства нет.

Уилл кивнул:

— Норд и Линдермир?

— Норд в порядке, милорд. У Линдермира есть пара царапин, но его жизнь вне опасности.

— Хорошо. Спасибо, капитан Уитли. Вы проявили инициативу, это прекрасно, — Уилл поманил его пальцем. — Пожалуйста, встаньте ближе.

Капитан подъехал ближе и коснулся колена Уилла:

— Да, милорд.

Вор, дотронувшись пальцем до своей пропитанной кровью штанины, протянул руку и нарисовал темную полосу на маске, прикрепленной к плечу Уитли:

— Ты снова можешь надеть маску. Теперь ты со мной. Ты будешь служить мне так преданно, как можешь, и сообщать мне о тех, кто своими поступками заслужит право быть в моем отряде.

Улыбка на лице капитана была столь заразительна, что Алекс тоже невольно улыбнулась.

— Да, милорд. Этот долг — большая честь для меня. Спасибо, Лорд Норрингтон.

— И еще, Уитли.

— Да, милорд?

— Если кто-то нуждается в лечении, отправьте его к адепту Ризу. Мне нужны здоровые люди, а не отважные мертвецы. О каждом шраме можно рассказать историю, но о тех, что он исцелит, можно будет сказать в два раза больше.

— Да, милорд, — Уитли отсалютовал Уиллу и отправился раздавать приказы вольникам.

Уилл посмотрел на Алексию, затем перевел взгляд на урЗрети:

— Скольких вы потеряли?

Силайд-це окинула взором оставшихся в живых:

— Мы потеряли четверых, возможно, еще один умрет.

Алексия взглянула на Ломбо, бродившего рядом. Ворон тоже присоединился к ним:

— Нам нужен Керриган. Можешь привести его?

Принцесса обратилась с просьбой к Ворону, но панки, услышав ее слова, с готовностью кивнул и вприпрыжку побежал вверх по холму за магом.

УрЗрети неуклюже села на корточки:

— Простите меня.

Сейс обернулась и бросилась к ней, опустившись на колени:

— Вы ранены?

— У меня просто нет сил, — она подняла вверх руки весьма странной формы. — Менять облик бывает очень утомительно, а в последнюю неделю мы почти не отдыхали и еды практически не было.

Сейс встала на ноги и свистнула одного из всадников из Королевского Эскадрона:

— Постарайтесь в сохранности доставить сюда повозки. Мы разобьем лагерь здесь. — Она повернулась к урЗрети. — Сию секунду мы обеспечим вас едой и найдем место для отдыха.

Силайд-це улыбнулась, подняв вверх булаву:

— Нет, не нужно.

Принцесса Мурозо подняла голову и торжественным тоном произнесла:

— Может быть, мы сейчас и в Ориозе, но не отказывайтесь от гостеприимства, принятого в Мурозо.

УрЗрети засмеялась:

— Ни в коем случае. Мы с радостью примем вашу помощь. И пусть мы в Ориозе, — Силайд-це указала булавой на северо-запад. — Видите, вон там мой дом. Через час пути по горам у меня будет возможность продемонстрировать вам наше гостеприимство и нашу благодарность. Добро пожаловать в Бокагул. Ваши поступки доказали, что вы друзья урЗрети, и у нас в королевстве у вас будет все, что пожелаете.

ГЛАВА 37

Мысль о необходимости срочно помочь раненым урЗрети тут же избавила Керригана от чувства стыда за то, что панки тащил его сквозь снежную бурю, перекинув через плечо, будто мешок с картошкой. Маг понимал, что лучше не размахивать руками и не кричать, ведь Ломбо уже не первый раз везет его таким образом. Тем не менее раньше ему не мешал снег, постоянно бьющий в лицо, что приходилось все время его смахивать, чтобы хоть что-то видеть.

Вслед за ними шел Бок с привязанным к спине сундуком.

Там, внизу долины, панки бросил Керригана прямо посреди поля боя. При этом маг действительно очень напоминал тот самый мешок с картошкой. Он привстал на коленях и осмотрелся вокруг. Трое урЗрети были ранены, однако их порезы и царапины были незначительны. Маг медленно подошел к еще двум урЗрети, окружившим третьего. Это была девушка урЗрети. Она сжимала свой раздувшийся живот, а находившиеся рядом урЗрети тоже давили на него руками.

Крови было много.

— Скажите мне, насколько это серьезно?

Меднокожая урЗрети, сидевшая у ног раненой девушки урЗрети, покачала головой. Она заговорила на своем языке, Керриган знал лишь несколько слов на нем, но уловить смог и того меньше. Та урЗрети, что разговаривала с принцессой Алексией, подбежала и опустилась на корточки рядом:

— Она говорит, что живот Сулионе-Коракс порезал один из ледяных когтей. Вы знаете, что значит «Коракс»?

Керриган сощурил зеленые глаза:

— То, что она может иметь детей, верно?

— Да. Ее зовут Сулион-Коракс Джирси, а это ее родные и двоюродные сестры. Она на пятом месяце, и ледяной коготь мог задеть ребенка.

Керриган тяжело вздохнул:

— Да, это все усложняет.

— Могу сказать вам, что все гораздо сложнее. Если вы сможете залечить рану и спасти обоих, отлично. Но если вдруг узнаете пол ребенка, ничего не говорите. Если это окажется мальчик и вы не сможете спасти обоих, спасите все-таки ее.

Маг сдвинул брови. Он достаточно знал об урЗрети и их матриархате и то, что мужчины им были практически не нужны — кроме как для продолжения рода, — однако этот выбор показался ему жестоким:

— Не волнуйтесь, я спасу обоих.

Он кивнул Сулионе-Коракс:

— Все будет хорошо.

Керриган закрыл глаза и положил руку на живот Сулион-Коракс. Она вздрогнула от его прикосновения, а другая урЗрети нежно зашептала что-то ей на ухо. Он сотворил заклятие и стал анализировать состояние раненой. Поскольку заклятие было эльфийским, чары, подобно отросткам, прорастающим из земли, проникали внутрь и магическими усиками скользили по ее телу и внутри него. УрЗрети были существами, способными менять свой облик, поэтому природа их была тоже весьма изменчивой, однако боль, которую испытывала раненая, помогала заклятию найти осязаемые точки для воздействия.

Маг медленно получал все новые детали о ее состоянии, и в результате у него сложилось четкое представление о ее ранах. Ледяной коготь рассек ее живот и действительно задел при этом матку, но ребенок был еще совсем крохотный. Керриган удвоил силу заклятия, и магические усики обвились вокруг плода. Он не обнаружил никаких повреждений, но все же проверил еще раз.

Все было чисто. Ребенок не испытывал никакой боли, но что-то было не так. Малыш, казалось, каким-то образом становился все слабее. Юный маг боялся, что физическая боль матери могла как-то навредить плоду, поэтому он воспользовался простым заклинанием, чтобы облегчить страдания девушки и уменьшить ее страх. Приглушенная боль, которую он по-прежнему улавливал в ней, вполне соответствовала ее ране, но этого Керригану было недостаточно.

Маг направил всю силу заклинания на плод, энергия шла через пуповину, восстанавливая связь между ребенком и матерью. И где-то на полпути магия обнаружила причину происходящего. Ледяной коготь умудрился порезать пуповину, так что к ребенку перестала поступать кровь. Поскольку в пуповине нет нервов, боли она не испытывает, — поэтому Керриган и не смог сразу определить в чем дело.

Медленно и осторожно юный маг стал сшивать ткани между собой. При этом он все время проверял состояние ребенка и заметил, что в него возвращается жизнь. Керриган проверил еще раз и убедился, что ребенок вне опасности, и прекратил воздействие магии. Он зашил порез матки и брюшной стенки. И наконец, аккуратно соединил края раны на коже.

Открыв глаза, юноша присел на корточки и тут же тяжело дыша повалился на бок. Он лежал на снегу, обжигавшем его лицо, но едва ли мог ощутить эту боль. Та же боль, что он чувствовал, поразила его. Лечение матери и ребенка отнимает много сил, и оно крайне болезненно. Всю ту боль, что испытывала Сулион-Коракс, когда юный маг залечивал ее раны, он должен был пережить сам. Керриган знал, что, воздействуя исцеляющим заклинанием, он мог сделать так, чтобы она чувствовала все или же забрать всю боль на себя. И хотя он ни в коем случае не пожелал бы ей испытать эту боль, он никогда бы осознанно не принял ее на себя.

Ему пришла в голову мысль, правда, он тут же отбросил ее, что созданное им обезболивающее заклятие могло каким-то образом забрать боль в себя. Однако, учитывая, что подобные заклинания применяются достаточно часто, к такому выводу уже давно пришли бы и без него. И все же, вспомнив свои разговоры с Римом, он подумал, а не был факт необходимости принятия боли своего рода способом устрашить, остановить магов, придуманный Вильваном, или же здесь таилось что-то еще.

Ломбо мощными лапами надавил на плечи Керригана, заставив его сесть:

— Что-то болит?

Керриган подмигнул:

— Я в порядке, Ломбо, спасибо.

Юноша огляделся и увидел, что все вокруг были в тех же позах, что и когда он только приступил к исцелению. Алексия посмотрела на него:

— Ты можешь помочь ей?

— Все уже сделано.

Уилл подъехал на коне поближе и поднял бровь в знак удивления:

— Сделано? Да ты едва коснулся ее, а потом упал. Всего секунду, может, две.

— Правда?

Керриган встряхнул головой. Он создал заклинание так же, как и всегда. Нет, постойте… Он сосредоточился на очевидной необходимости и неотложности применения магии, поэтому совершенно не думал о себе или о том, как он приводил заклятие в действие. Юноша вдруг вспомнил все заклятия, которые использовал: и когда пираты спасались бегством, и когда покидал Вильван, и когда уезжал из Золотого Порта. Ему приходилось творить невероятные заклинания, однако они не забирали у него все силы.

Его усталость была не физической по своей сути, а умственной. То, что он сделал, было очень сложно, даже при таких вполне благоприятных обстоятельствах. Для того чтобы он смог проделать все столь быстро, его разум несомненно должен был работать на огромной скорости. То, что ему удалось сделать это за столь короткое время, шокировало его.

И заставило задуматься над вопросом. Если я не истощен физически, значит, энергия для создания заклятия исходила не от меня. Что же тогда является ее источником?

Керриган посмотрел вверх и улыбнулся:

— Что ж, после всего случившегося, мне нужно хорошенько подумать, — юный маг, опершись на Ломбо, с трудом встал на ноги.

Краснокожая урЗрети взмахнула клинком, который все еще был у нее вместо руки, и указала вдаль, на горы:

— Мы всех вас с радостью примем у нас в Бокагуле… она оборвала фразу и зашипела, потому что к ним подошел Бок. Женщина тут же отступила к группке урЗрети. То, что она сказала потом, Керриган не понял, уловив лишь слово «Бок», произнесенное с отвращением.

Керриган, шатаясь, побрел по снегу туда, где сел Бок, обхватив руками колени. Маг положил руку зеленому урЗрети на плечо и перевел взгляд на красную урЗрети:

— Бок — мой слуга.

Она сощурила глаза:

— Он — Бок. Он изгнанник. Вы должны держать его под контролем.

Керриган потеребил его спутанные волосы:

— Само собой разумеется.

Бок мирно заурчал.

УрЗрети пристально посмотрела на него, потом взглянула на принцессу Алексию:

— Это недалеко, и вас там очень тепло примут. Герцогством Бокагул сейчас правит семья Джирси, вот увидите, они очень щедро вас отблагодарят.

* * *

Силайд-це Джинин представилась Керригану, затем познакомила его с сестрами и кузинами той, чьего ребенка ему удалось спасти. Его на самом деле потрясло то, что намного важнее было спасти ребенка, чем Сулион-Коракс. Как ему объяснили, неделю раньше ей снился сон, будто бы она со своей свитой в каком-то необычном лесу собирает снежные ягоды. Сон указывает на то, что эти ягоды станут первой твердой пищей, которую попробует ребенок, и все, что было во сне, исполнилось. Снежные бури с севера застали их за пределами Бокагула, а воины-отступники Авролана — на обратном пути в Бокагул.

Спустить телеги вниз в долину оказалось намного легче, чем мог предположить Керриган. С помощью урЗрети, Ломбо, а также веревок и лошадей спуск прошел довольно легко. Пери не осталась в повозке, пока ее импровизированный паланкин катили по склону вниз. Но зато гирким представили Силайд-це. Глава урЗрети дала ей сопроводительное письмо, объяснив, как добраться до ворот, ведущих во владения семьи Джирси.

Дорога на северо-запад заняла четыре часа, и все это время они шли в тени, отбрасываемой скалами, окружавшими долину. На сани погрузили туши ледяных когтей, ведь Ломбо покалечил их не слишком сильно, а, как известно, их мясо было вполне съедобным. Керриган никогда раньше не пробовал такое мясо, но Ворон ободряюще кивнул ему, и тот воздержался от каких-либо комментариев.

Под конец путешествия они очутились в узкой лощине, которая несколько раз сворачивала в разные стороны, и в конце концов оказались посреди долины, напоминающей ту, что они недавно покинули. Но только на этот раз она была отгорожена отвесной каменной стеной. Места в этой тупиковой долине едва хватило для всей их многочисленной команды. Двигаясь по узкому проходу, Керриган посмотрел наверх. В этой лощине даже небольшое число лучников могло бы уничтожить любые войска, попытавшиеся блокировать вход. Нет сомнений, что урЗрети не упустили из виду этот момент.

Ворота в Бокагул произвели на гостей огромное впечатление. Отвесная стена возвышалась на сотни метров, и растаявший снег с вершины, уже превратившийся в лед, искрился на ее поверхности. В основании можно было заметить четыре барельефа из серого камня. Две фигуры в середине были поменьше и изображали урЗрети. Они сидели на корточках, а их руки касались украшенного руническими письменами круга, обозначавшего вход. Над ними были изображены еще урЗрети, гораздо выше ростом, в измененном облике: ноги их походили на птичьи, отлично приспособленные для ходьбы по снегу. Кроме того, их руки были превращены в крылья, кончики которых соприкасались прямо над круглыми воротами.

Силайд-це остановилась рядом с молодым магом:

— Знаете, адепт Риз, урЗрети верят, что когда-нибудь, один из нас, по-настоящему одаренный, научится повторять форму крыльев и сможет полететь.

Маг кивнул:

— Я слышал эту легенду. Прекрасная мечта.

— Да, вы правы, — она улыбнулась. — Возможно, ребенок, спасенный вами, будет обладать достаточно светлой душой, чтобы достичь этой цели.

— Я был бы очень рад, если бы так и случилось.

Силайд-це двинулась вперед, но прежде чем она успела протянуть руку, чтобы дотронуться до замкового камня, мощный диск начал двигаться в сторону, открывая ворота. За ними оказалась Пери. Она вышла им навстречу в золотой мантии, заменившей прежние скромные одежды гирким. На ней сверкали изящные золотые цепи и кольца с драгоценными камнями. Она даже смеялась, что было не так уж необычно, но Керриган все же был удивлен.

Следом за ней появилась толпа урЗрети. Они обступили повозку, служившую сначала домом для Пери, а потом отданную в распоряжение Сулион-Коракс на оставшуюся часть поездки. УрЗрети подняли шум, уловить какой-нибудь смысл в этом гуле Керригану не удалось, но голоса то звенели от радости, то стихали от разочарований, а иногда все вдруг смолкали, скорбя о тех, кто погиб. В соответствии с традициями урЗрети, тела оставляли лежать там, где они встретили смерть. И хотя о месте гибели знали все, обычая хоронить мертвых тоже не было.

Появились другие урЗрети. На этот раз они оказались мужчинами, пришедшими, чтобы забрать лошадей и распорядиться насчет саней. Они шли медленно и робко, но вели себя свободно, насколько могли. Один из них даже подошел к Боку, чтобы помочь ему донести сундук, но Бок тут же рявкнул на него. УрЗрети отпрянул, удивленно моргая глазами. Силайд-це, подозвав бедолагу к себе, дала ему другое задание, которое он принялся невозмутимо выполнять.

Силайд-це отвела основную часть команды в сторону, пока остальные урЗрети помогали проводить Королевский Эскадрон и вольников в отведенные для них комнаты. Предводительница вела их вниз по хорошо освещенным коридорам, потолки в которых оказались поразительно высокими для такой низкорослой расы. Свет исходил от толстых свечей, стоявших на высоко закрепленных металлических подставках. Рельефы, вырезанные на стенах, чередовались с яркими мозаиками. Все они изображали сцены с участием людей, эльфов и урЗрети. Керриган едва ли мог вспомнить истории, связанные с представленными сценами, но его поразил один момент. Здесь, должно быть, были трактовки урЗрети известных преданий, поскольку у них в невыгодном положении всегда оказывались другие, а не урЗрети, — что редко случалось в версиях людей.

Силайд-це провела гостей в удивительно большую залу, странной формы. Низкий, закругленный коридор — низкий настолько, что Резолют и Дрени вынуждены были пригнуть головы, а Ломбо пришлось прижаться к самому полу, — выходил в первую из двух сферических комнат. Вторая комната была меньше первой, но пол в ней находился на другом уровне, на три метра выше, хотя потолки при этом располагались на одинаковой высоте. Небольшие, круглые ходы, ведущие в обе комнаты, служили входом также и в другие помещения, а прямо по коридору налево была дверь в самую широкую залу с огромным камином.

Силайд-це подошла к очагу и прошептала какое-то слово, отчего груда лежавших там камней стала ярко-красной, словно раскаленные угольки. Она села на корточки, повернулась к огню спиной и обвела помещение руками:

— Добро пожаловать в корик. Вот так мы и живем. Нижняя комната — общая, а от нее отходят спальни для мужчин. — Она покосилась из-под капюшона на Бока, который тут же ретировался в спальню рядом с входом. — Посетителей-мужчин, особенно тех, кто пришел за дочерью с ребенком, обычно размещают ближе к верхней комнате. Там обитают наши женщины. Кораксок, или глава рода, занимает эту центральную комнату. Дочери, обеспечивающие ее потомством, живут в комнатах по обе стороны от ее покоев, и, наконец, все остальные выбирают из оставшихся комнат.

Уилл посчитал их команду:

— Три женщины, восемь мужчин. Здесь внизу всего шесть комнат. Будет немного тесновато.

Силайд-це покачала головой:

— В мужских комнатах спокойно поместятся шестеро.

Из комнаты, занятой Боком, послышалось фырканье. Квик приземлился Уиллу на плечо:

— Квик совсем не займет места. Даже храпеть не будет.

УрЗрети нахмурилась:

— Вы наши гости. Вы вольны делать так, как вам будет угодно. Если вы пожелаете соблюсти наши традиции, мы будем очень рады.

Ворон кивнул:

— Мы все понимаем. Перрин, тебе следует отдать комнату Кораксок.

Глаза Силайд-це озарились радостью:

— Вы действительно понимаете. Превосходно. А теперь, прошу меня извинить. Располагайтесь спокойно, а затем я вернусь и мы поедим, еды у нас хватит на всех.

* * *

Керриган решил поселиться вместе с Боком. В длинной и узкой комнате были низкие сводчатые потолки. Особым убранством помещение не отличалось, сюдаразве что можно было отнести один случайный рисунок, сделанный на штукатурке. Юноша выбрал каменную постель справа и взял себе второй соломенный матрац, чтобы не замерзнуть.

Бок наконец сбросил с себя сундук и поместил его у изголовья кровати, а сам пристроился на нижней половинке скамьи. УрЗрети быстро заснул. Керриган попытался последовать его примеру, но вдруг из главной комнаты послышались хлопки, что заставило любопытного мага тихонько подкрасться к двери и высунуть голову наружу.

Силайд-це уже вернулась и поменяла облик, став значительно больше походить на человеческое существо. Она командовала небольшой группой урЗрети. Одни принесли связку дров, которые тут же ровненько разместили на специальной подставке. Другие внесли подушки и расположили их по кругу. Затем появились миски, тарелки, кружки, вилки, ножи и ложки — на каждую персону здесь полагалось огромное количество приборов, и всеми сразу один человек вряд ли когда-нибудь смог бы воспользоваться. Силайд-це, наблюдавшая за всем процессом, выкрикнула еще что-то, и по ее приказу принесли еще по одному прибору для каждого.

УрЗрети пригласила всех гостей в главную комнату и каждому указала определенное место за столом. После того как все расселись, в зал вошли мужчины урЗрети и выстроились вокруг стола — по двое за спиной каждого гостя. Немного погодя внесли супницы, большие дымящиеся блюда с мясом и корзинки, полные хлеба. У Керригана сразу же заурчало в животе и потекли слюнки.

Все вместе они набросились на еду, будто бы не ели целый месяц. Во время путешествия им приходилось питаться скудной едой из таверн и той провизией, что они взяли с собой. А это уж точно в подметки не годилось тем яствам, что стояли перед ними на столе. Керригану показалось весьма странным то, что ложки, вилки и ножи сменялись с появлением очередного блюда, а вот тарелки и миски оставались на своих местах. Слуги трансформировали свои руки, накладывая гостям все новые вкусности, а в перерывах удалялись мыть испачканные едой конечности. Керриган подумал, что, вероятно, урЗрети практически не пользуются приборами, ведь они могут создать нужный прибор из собственной плоти. Вот поэтому они и сервировали большое количество вилок, ложек и ножей, забирая их по ходу приема пищи, вместо того чтобы позволить гостям помыть руки. Что было совершенно лишено смысла, поскольку есть таким количеством приборов было просто невозможно.

Такого рода пустые размышления составляли интеллектуальную активность Керригана. Он съел очень много и выпил еще больше, ведь каждое блюдо казалось вкуснее предыдущего, а каждое новое вино имело все новые оттенки вкуса, с которыми он раньше никогда не сталкивался. Еду продолжали приносить, да в таких количествах, что даже Ломбо уже откинулся на спинку стула, похлопывая свой надувшийся живот. Этому предшествовала смачная отрыжка, от которой содрогнулся весь стол.

Однако при этом никто не перестал есть, и все, включая и Силайд-це, лишь дружно рассмеялись.

Она хлопнула в ладоши, и слуги ушли, оставив стол накрытым. На нем вполне хватало еды, чтобы накормить еще и вольников. Силайд-це взглянула на Керригана:

— Путь это уберет ваш слуга.

Маг кивнул:

— Вы очень добры.

— Мы вам обязаны. И это самое малое, что мы можем сделать, чтобы отблагодарить вас. — Она улыбнулась. — Я вернусь утром. Желаю всем хорошо отдохнуть.

ГЛАВА 38

Эрлсток почти хотел, чтобы день не был таким холодным и ясным. Без холода он вполне мог бы обойтись. Ледяной воздух пробрался через одежду, и никакие движения не помогали ему согреться. Но, в общем-то, он двигался недостаточно быстро.

В ту первую ночь они нашли склад, о котором говорил Верум, барон Дракона сумел распределить тайники с порохом и другими припасами по всей Крепости Дракона, не столько для того, чтобы избежать необходимости покинуть крепость, сколько для отрядов, действующих в тылу врага.

Да уж, мы определенно в тылу врага.

На этом складе они пополнили свои запасы и взяли зимнюю одежду. На складе было несколько драконетт, но ни одной из последних разновидностей. В любом случае, пули и порох работали в их четырехстволках, так что они зарядили столько, чтобы каждый смог сделать по двести выстрелов. Учитывая одежду, еду и оружие, каждый из них теперь нес в среднем по шестьдесят фунтов снаряжения.

Исключение было сделано только для Эрлстока, потому что его грудь все еще болела от полученного удара. С помощью пары простых заклинаний Джиландесса определила, что ничего не сломано, но пострадало соединение ребер и грудины. Она предложила вернуть его в форму с помощью заклинания, но он отказался, рассуждая, что вылечится сам, если только проживет достаточно долго.

Остальные разобрали его груз, оставив ему нести пули, порох, четырехстволку и фрагмент Короны Дракона. Фрагмент был не таким уж и тяжелым, так что ему удавалось успевать за всеми, пока они двигались на юг. На складе они нашли снегоступы, благодаря которым смогли идти быстрее, но путешествие по такому холоду в любом случае было занятием не из приятных.

В первый день их путешествия был буран, что было на самом деле к лучшему, потому что снег заметал следы. Однако он не мог скрыть признаки того, что здесь прошли авроланские орды. Тропа была хорошо размечена трупами наполовину съеденных зверей, повозками, которые были взяты, а потом брошены по мере того, как умирал от перенапряжения тягловый скот, и даже замороженными телами бормокинов, которых либо убил мороз, либо зарезали соотечественники. Присутствие мертвых бормокинов не удивило Эрлстока, ведь любой зимний поход всегда берет свою мзду. На самом деле ему было трудно поверить в то, что тел может быть так мало.

Рисвин пожал плечами, когда принц упомянул об этом:

— Они пришли с севера. Они привыкли к такой погоде. Для них она даже может казаться мягкой.

— Что дает им преимущество в зимней войне, — Эрлсток вздохнул. — Как по твоему, долго ли продержится Себция?

Глаза эльфа на мгновение сузились, а затем он потряс головой:

— Очень много войск двинулось на юг. Возможно, Себция уже пала. Мурозо, вероятно, тоже. Драгонели и драконы делают Кайтрин очень сильной, особенно против крепостей, построенных с расчетом на обычные осады.

Как крепости в Ориозе. Эрлсток долго сопротивлялся в душе отождествлению себя со своей родиной. Его отец выбрал путь, который внушал Эрлстоку отвращение. За убийство своей бабушки он возненавидел Кайтрин и решил уничтожить ее. Это очень пугало его отца, ведь он делал все что мог, чтобы ублажить ее. Поэтому Эрлсток ушел на север, в Крепость Дракона, и уговорил своего дядю, барона Дракона, принять его к себе на службу.

Несмотря на свою решительность, принц все равно был связан со своей родиной. То, что он не любил отца, не значило, что он не любил Ориозу. Он не хотел бы видеть, как убивают жителей Ориозы и уничтожают их жилища. Были эвакуированы не только его тетя и его кузины, но и его супруга с ребенком тоже ушли на юг. Ему пришло в голову, что все они, наверное, считают, что он мертв; это только усиливало желание вернуться домой. Если бы я мог.

Ситуация рискованная, и это только если оценивать опасность с большим оптимизмом. Снег в первый день, скорее всего, задержал отряды авроланов в Крепости Дракона, так что у них должна быть фора в день над силами, идущими дальше на юг. Эта фора могло с легкостью исчезнуть, но она оставляла им хоть небольшой шанс уйти. В идеале они будут двигаться на юг, перейдут Реку Тиник и прокрадутся в Саренгул. Здесь урЗрети предоставят им убежище или хотя бы пропустят на дорогу в Алозу.

Эрлсток не был уверен, где лучше всего спрятать фрагмент. Если они смогут добраться до Крокеллина на юге, то они смогут передать его эльфам. Принцесса Алексия поступила так с Джеранским фрагментом, украв его у пиратов Вруоны. Эльфы Локеллина надежно спрятали его, однако принц сомневался, не приведет ли их это к погибели впоследствии.

Страхи Эрлстока относительно ясного дня основывались на том, что их отряд оставит след, который найдет даже слепой, но с наступлением ночи стало легче. Они сдвинулись несколько к востоку и среди холмов нашли остов дома какого-то фермера. Мародеры пытались его сжечь, но огонь не смог разрушить все. Сохранилась часть крыши и все четыре бревенчатые стены, хотя они были обуглены изнутри.

Положительным моментом было то, что стены давали некоторую видимость защиты от авроланских войск. Так, по крайней мере, утверждал Нигал. Верум парировал это тем, что стены не будут иметь никакого значения, если дракон решит доделать незаконченное дело. Это всех немного отрезвило, а затем Эрлсток предложил разжечь огонь в камине, раз уж Верум полагает, что конструкция все еще достаточно прочна.

Перспектива ночевки здесь теперь, когда появилась возможность согреться, выглядела значительно более заманчиво. Верум распределил обязанности среди всех, кроме эльфов и Джуллаг-це, которым предстояло стоять на часах. Способность видеть в темноте делала их прекрасными дозорными, и никто — ни люди, ни механоид — не жаловался на разделение труда.

Эрлсток подозвал троих соратников, представителей других рас:

— Мы договорились, что мы двигаемся на юг в Саренгул. Джуллаг-це, ты уверена, что они нас пустят?

Она кивнула, ее серые глаза резко выделялись на фоне красной плоти и тяжелого черного шерстяного плаща, в который она была одета:

— УрЗрети не выгоняют гостей. Я бывала в Саренгуле раньше — это не так уж далеко от Бокагула, в конце концов, — и у меня там даже есть дальние родственники. Им может не понравиться то, что у нас фрагмент Короны Драконов, но они не будут обыскивать нас или требовать, чтобы мы сказали, что мы несем.

Джиландесса играла своей длинной черной косой:

— Хорошая ли идея — обман?

УрЗрети пожала плечами:

— Ты предпочла бы нагрузить их информацией, которую они, вероятно, и знать не хотят? Да, наш приход приведет к ним войну, но они совершенно не хотят, чтобы Кайтрин воссоздала Корону. Вспомни, урЗрети строят горы, а драконы гонят нас оттуда. Во всех остальных случаях наши дома неприступны. Пусть приводит своих бормокинов. Без драконов им даже не на что надеяться.

Рисвин фыркнул:

— Надеюсь, Тюрик и Рыник не решат преподать вам урок за такие заявления.

Джуллаг-це покачала головой:

— Воля богов все равно все решит по-своему, но сокрушить урЗрети в их доме действительно очень сложно.

Эрлсток поднял руку в перчатке:

— Если мы предположим, что все это верно, то следующий вопрос: куда нам идти дальше? Принцесса Алексия оставила фрагмент в Локеллине.

Рисвин поморщился:

— Ей бы не разрешили покинуть Релленс вместе с фрагментом. Было решено, что будет неразумно, если она доставит его в Крепость Дракона. Это слишком рискованно и очень много дало бы Кайтрин.

— Это дало бы ей пять фрагментов. Один у нее из Сварской и еще один из тех трех, что были в Крепости Дракона. У нас один, Джеранский фрагмент в Локеллине, и еще один боги знают где… — Принц нахмурился. — Сколько всего фрагментов?

Рисвин улыбнулся:

— Вы были помощником барона Драконаа. Он не говорил вам? — Джиландесса что-то резко сказала локэльфу по-эльфийски. Глаза воина расширились, затем он покраснел и кивнул. Когда цвет его лица пришел в норму, он посмотрел Эрлстоку прямо в глаза. — Пожалуйста, простите меня. Джиландесса напомнила мне, что вы имеете право знать то, что от вас так долго скрывали. Насколько известно, всего фрагментов семь.

— Семь? — нахмурился Эрлсток. — Я знаю о пяти, которые были даны людям, а еще я слышал, что был один фрагмент в Воркеллине.

Аркэльфийка кивнула:

— Этот фрагмент был вынесен с этой земли, но исчез. Некоторые говорят, что локэльфы забрали его у беженцев.

— Мы этого не делали, — Рисвин гордо поднял подбородок. — Я сражался против Крии'чака. Я не видел этого фрагмента. Но если бы вы в это время были в Локеллине, вы бы знали, что захват фрагмента праздновался бы как победа.

Эрлсток посмотрел на своих товарищей:

— То есть в сумме шесть. Что с седьмым?

Рисвин развел руками:

— Хотя это было сильно задолго до меня, легенда гласит, что маленькая группа искателей приключений убила Кируна. Они нашли Корону. Она представляла собой дугу, как обычные венцы. Уже позднее появились истории о седьмом фрагменте, которого они не видели, о центральной части Короны. Каждый фрагмент сам по себе весьма могуществен, как мы все могли видеть, а седьмым возможно контролировать колоссальные армии драконов. Использовать его, должно быть, нелегко, но если есть возможность стереть врага с лица земли, то шанс отдохнуть приходит быстро.

Принц нахмурился:

— То есть вы хотите сказать, что фрагментов всего семь, но были найдены только шесть, которые и были разделены? И при этом никто не знал, что не хватает седьмого?

— Все верно, Ваше Высочество, — торжественно кивнула Джуллаг-це Сигг. — Я гораздо моложе, чем Рисвин, но я слышала те же истории в Бокагуле. Среди урЗрети был один ювелир, который путешествовал по всему свету. Она измерила все фрагменты и создала их копии, точные до последней детали. Корона, судя по всему, не была завершена. И тогда ювелир вычислила, как должна была выглядеть эта последняя часть. Но мы не знаем, где этот последний фрагмент. Он может быть и у Кайтрин, и возможно даже, что это она украла его.

Эрлсток откинулся на бревенчатую стену и поморщился. Он чувствовал боль в груди, и причина ее была не только в полученном ударе:

— Если вы трое это знаете, почему этого не знаю я? Почему этого не знал барон Дракона?

Джиландесса присела рядом с ним и положила руки ему на колени:

— Причина этого кроется в природе людей, Ваше Высочество. Посмотри на Крепость Дракона не как на оплот, который позволит остановить Кайтрин, но как на точку сосредоточения силы и власти. Все народы людей, все народов эльфов и урЗрети присягнули Крепости Дракона и служили ей. Но всё это спланировал человек, и баронами Дракона всегда были люди. Люди страстно любят власть. Когда стало известно, что может существовать седьмая часть короны, — благодаря которой она бы заработала, — эльфы и урЗрети оказались в сложном положении. Все фрагменты, кроме одного, были в руках людей. Можно представить, что люди сочтут, что мы их обманули и что мы спрятали один из фрагментов из недоверия к людям. Можно пойти и дальше: люди бы стали полагать, что мы спрятали эту часть для того, чтобы однажды собрать все остальные, воссоздать Корону Драконов, призвать драконов и уничтожить человечество. Эрлсток покачал головой:

— Это какая-то бессмыслица.

Черноволосая эльфийка улыбнулась:

— Ваше Высочество, последние пять лет вы трудились в Крепости Дракона. Вы работали с эльфами и урЗрети. Вы знаете нас. Вы верите нам. Рисвин совсем недавно пришел в Крепость Дракона, но Вы относитесь к нему не хуже, чем ко мне, потому что Вы научились верить эльфам.

Джуллаг-це согласно кивнула:

— И если говорить всю правду, идея снова собрать Корону выдвигалась. Я слышала упоминания об этом в залах Бокагула. Думаю, то же самое обсуждалось и в эльфийских рощах. Люди давят на нас. Никто не призывает уничтожить человечество, но возможность остановить экспансию людей…

Эрлсток кивнул:

— Я знаю историю. Я знаю, что люди Ориозы и урЗрети из Бокагула воевали раньше, но в последнее время мы сражаемся бок о бок. Как бы то ни было, я понял вашу мысль. Древние войны еще не стерлись из памяти, и мнение о том, что вы хотите зла людям, легко могло бы возникнуть в умах обывателей.

Джиландесса вздохнула:

— Можно довольно уверенно утверждать, что у Кайтрин нет седьмого фрагмента. Если бы он был у нее, она была бы гораздо сильнее.

— Почему она не может просто сделать новый центральный фрагмент?

УрЗрети нахмурилась:

— Камни, которые вправлены в Корону, очень редки. В некоторых легендах они называются Истинными Камнями, или Камнями Истины, но я не знаю, что под этим подразумевается.

Эльфы покачали головами. Рисвин торжественно произнес:

— Если их природа и известна моему народу, то мне не рассказывали об этом. В любом случае, если бы императрица могла воссоздать центральную часть Короны, она бы просто сделала себе новую. Что-то помешало ей так поступить.

— Слава богам за это небольшое одолжение! — Принц оперся спиной на стену. — Возвращаясь к началу нашей беседы, у нас все еще не решена одна проблема. Куда нам следует идти? Если эльфы согласятся взять еще один фрагмент, то варианта у нас два. Это Аркеллин и Крокеллин.

Джиландесса задумчиво поджала губы:

— Аркеллин, пожалуй, не лучший выбор. Я отличаюсь от своего народа. Аркэльфы предпочитают держаться подальше от конфликтов. Нас хорошо примут, но, если Кайтрин предложит им мир, они могут отдать фрагмент.

— Рисвин, почему твой народ спрятал у себя фрагмент? Это же риск, учитывая то, насколько Кайтрин жаждет его заполучить?

Воин улыбнулся:

— Друг мой, это корабли локэльфов уничтожили флот Крии'чака и остановили его вторжение. Кайтрин ненавидит нас вне зависимости от того, что у нас есть и чего у нас нет. Мы просто не могли бы позволить этому фрагменту оказаться в ее руках.

— Значит, Крокеллин?

УрЗрети задумчиво кивнула:

— Если мы зайдем так далеко на юг, мы окажемся недалеко от Цагула. В зависимости от того, где сейчас Кайтрин, возможно, нам придется двинуться еще южнее.

Принц нахмурился:

— Дальше особо и некуда.

— Да, Ваше Высочество, это верно, — Джуллаг-це Сигг тяжело вздохнула. — Приходится надеяться, что этого достаточно.

ГЛАВА 39

Генерал Маркус Адроганс кивнул, глядя на модель Цитадели Трех Братьев, которая закрывала дорогу через Южное Ущелье:

— Герцог Михаил, Вы прекрасно выполнили это задание.

Темноволосый юноша улыбнулся и благодарно наклонил голову:

— Мне нравится делать модели. Эта модель масштабная, конечно, за исключением снега, который изображен простой белой краской и не отражают те глубины, о которых сообщали наши разведчики.

Модель представляла собой часть дороги, лежащую вдоль Реки Свар, в том месте, где она проходит Южное Ущелье. Рядом с границей Сварской от реки на запад отделялся рукав, и дорога шла по его восточному берегу. В вершине поворота стояла центральная и самая большая из крепостей, построенная в виде торта из четырех последовательных мощных слоев, уменьшающихся в диаметре снизу наверх. Крепость была окружена круглой стеной. Напротив нее, в центре реки, стояла высокая башня, соединенная с крепостью, каменным арочным мостом. От башни, между башней и крепостью, с берега на берег были натянуты толстые цепи, чтобы преградить проход для лодок, — мера, эффективная летом, но бесполезная глубокой зимой, когда река полностью покрыта льдом и слоем снега.

К югу, откуда они планировали подходить, лежала первая из двух крепостей, перекрывающих дорогу. Каждая состояла из двух прямоугольных зданий, стоящих вдоль дороги на протяжении примерно двадцати ярдов, окруженных зубчатыми стенами, и множеством бойниц на внутренних стенах. Ворота закрывали дорогу спереди и сзади, и любой отряд, который смог бы прорваться через первые ворота, оказался бы во внутренней части крепости до тех пор, пока не смог бы открыть задние ворота. Попытка добраться до механизма, открывающего ворота, потребовала бы ожесточенного боя под смертоносным обстрелом лучников, спрятанных за прочными стенами.

Эти меньшие крепости тоже были соединены арочными мостами с такими же башнями в реке и были оборудованы такими же цепями. Любая попытка пересечь реку по льду была обречена, так как лучники в башнях и на мосту имели огромное преимущество. Больше того, осадные машины, стоящие в крепостях, могли метать камни, которые разбили бы лед. Ледяная вода убила бы солдат быстрее стрел, и замерзшие тела были бы смыты в Лунное Море в Сварскую.

Ни крепости, охраняющие ворота, ни их башни не находились в прямой видимости друг друга, и обменивались сигналами через большую крепость с помощью системы флагов. Центральная крепость служила гарнизоном для всего комплекса, располагаясь всего в четверти мили от остальных крепостей. Она могла посылать войска для защиты любой из малых крепостей, и при необходимости мог быть использован гарнизон из дальней крепости.

— Это великолепная работа, но особых надежд она не внушает, — Адроганс медленно обходил модель, разглядывая ее со всех сторон. Вытянув руку, он снял верхний слой с центральной крепости. Там были прорисованы внутренние стены, а центральная лестница была обозначена черным кругом. Макет был сделан так подробно, что черными точками были обозначены даже колонны и сделаны заметки о том, сколько солдат обычно находится в каждой из комнат.

— Я хотел закончить внутреннее устройство, генерал. Двое перебежчиков служили в Варалорске и смогли рассказать мне подробности. Они же помогли мне и с меньшими братьями, Даровин и Кракоин, — Михаил пожал плечами. — Я поправлю все после битвы.

Адроганс улыбнулся:

— Вы не похожи на свою двоюродную сестру. Мне не представить себе ее делающей что-то подобное.

— Алексия? — молодой человек засмеялся. — Она куда серьезнее меня, ее не интересуют такие простые вещи, как модели. Это хорошо, ведь она — будущее нашего народа. Но я ни в коем случае не хочу преуменьшать ваши заслуги, генерал. Ваши подвиги при освобождении Окраннела от авроланских полчищ никогда не будут забыты.

— Как и ваши в боях плечом к плечу с Королевской гвардией. — В глазах генерала мелькнуло задорное выражение. — Мне кажется, однако, что вам больше по душе делать модели, а не воевать.

Герцог покачал головой:

— Пока мой народ под гнетом завоевателя, я не могу думать о мире. — Он глубоко вздохнул и продолжил тихим голосом: — Генерал, вы ведь знаете, что некоторые из нас могут совершать путешествия во сне?

Адроганс кивнул, успешно скрыв тот факт, что лично он считал все это чепухой:

— Я слыхал об этом.

Михаил усмехнулся:

— Тетка Татьяна меня бы освежевала заживо, если бы узнала, что я вам это говорю, но вам следует это знать. Когда я отправился в такое путешествие, я был с Алексией. Ее сон я не могу рассказать, она бы не открыла его даже мне, но он обещает успех в битве с Кайтрин. Но мой сон, генерал, был очень определенным, и я должен вам его поведать, — герцог показал левой рукой на модель. — Я видел Трех Братьев, такими как Вы видите их здесь. Толстый снег, замерзшая река, день, такой холодный, что плевок замерзает, не долетая до земли. Мы победили в этот день. Все Три Брата были в наших руках.

— Хорошо, очень хорошо, — Адроганс сложил руки в рукавицах за спиной. — Как же мы победили?

Михаил поморщился:

— Сны, генерал, редко бывают такими подробными. Но мы действительно победили, и я был там, в Варалорске. Я уверен в этом потому, что я зарисовал схему башни из своего сна, а затем поговорил с людьми из Свойна. С их слов я нарисовал карту и сравнил ее с первой. Они идеально совпали. И не забывайте, генерал, что я никогда не видел Трех Братьев. Я родился в Ислине, в изгнании.

— Что ж, я рад этому знамению, и спасибо за модель. — Адроганс нахмурился и положил на место верхний слой крепости Варалорск. — Взять эти башни будет непросто.

— Да, генерал. Их никогда раньше не брали.

Генерал Джераны решил не оспаривать эту точку зрения. Цитадель фактически попала в руки авроланов потому, что была оставлена гарнизоном. Прошедшие годы породили ряд легенд, которые гласили, что какой-то представитель знати приказал гарнизону покинуть крепость для того, чтобы прикрыть его отход в Джерану. Некоторые говорили, что это была Татьяна; другие называли имена разнообразных людей, но ни одна история не выглядела достаточно правдоподобно. Татьяна во время сдачи крепости находилась в Ислине, и бесчисленное количество знати тогда покинуло Окраннел, но никто из них не имел авторитета, достаточного для того, чтобы приказать гарнизону отступить. Скорее всего, сами солдаты попросту решили, что бежать лучше, чем умереть.

Если бы Три Брата уже были завоеваны раньше, Адрогансу было бы с чего начинать план осады. Устройство системы крепостей имело единственный недостаток — отсутствие прямой видимости между ними. Если не учитывать этого, они были практически неприступны. Река Свар в этом месте прорезала горы глубоким ущельем. Дорога была узкой, и подходы к крепости Даровин были таковы, что по дороге можно было поднять и использовать для атаки очень мало осадных машин. Таран мог бы справиться с воротами, но времени, которое понадобилось бы, чтобы втащить его наверх по заснеженной дороге, было бы более чем достаточно для подготовки гарнизона к подобной атаке. Стрелы, пускаемые из крепости, будут смертоносны, а если у них есть драгонели…

— Люди Бэл мот Цуво ничего не говорили о драгонелях, верно?

Михаил покачал головой, однако указал на два проема в стенах по обеим сторонам ворот:

— Поколение назад здесь стояли баллисты, которые могли простреливать дорогу. Теперь ниши немного расширили, и есть мнение, что в них могут быть установлены драгонели. Разведчики говорят, что эти работы велись нерегулярно, и я не могу сказать ничего более определенного.

Адроганс кивнул и почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Единственным способом выяснить, что прячется в этих проемах, оставалось выставить какую-то силу, которая вызовет ответную атаку. Адроганс представил себе, как людей, сгрудившихся за щитами, приближающихся на пределе скорости, разносят в кровавые клочья стоящие в крепости драгонели.

Трудность заключалась в том, что Трех Братьев взять было необходимо, иначе путь снабжения из Гураскии был бы отрезан. Генерал мог бы пустить людей через горы — теряя по дороге множество лошадей, — но воины бы прибыли голодные и ослабшие. Или, хуже того, войска из Трех Братьев могут выйти на юг и полностью отрезать пути снабжения, если очередной буран не сделает это за них. Наконец, они могут полностью запереть всю его армию в горах, и она умрет от голода.

Взятие и удержание Трех Братьев гарантировало бы, что никакой отряд авроланов больше не проскользнет на юг и не атакует его с тыла. Но само знание того, что вражеских войск, действующих на юге, нет, вовсе не означало, что таковых не будет. Всего столетие назад авроланы предприняли смелый морской налет, который позволил им захватить Воркеллин. Повторение того же маневра дало бы им возможность высадить войска в любой точке восточного побережья и уничтожать его народ как будто молотом по наковальне Сварской.

Михаил показал на шесть знамен, четыре из которых были расположены в Варалорске, одно на севере в Кракоине и одно на юге в Даровине:

— Я нарисовал их в соответствии с данными мне описаниями, и ни на одном нет драгонелей. Но я, впрочем, не припомню, чтобы на авроланских знаменах когда-либо изображались драгонели. В любом случае, всего здесь стоит шесть легионов.

Адроганс кивнул:

— Гарнизон в шесть сотен — это несколько меньше, чем использовала армия Окраннела. Однако гарнизон этих крепостей без проблем можно удвоить и даже утроить. Теперь они не будут настолько глупы, чтобы выйти из крепости после того, что произошло у брода. Очевидным путем кажется река, но она недостаточно надежна.

— Это верно. Уровень воды в реке зимой невысок, но она все равно глубока. Она замерзла раньше обычного, но лед все равно не выдержит осадных машин. Будь река помельче, мы бы могли установить на дно катапульту, но…

— Солдаты, обслуживающие катапульту, умрут от холода, — джеранский генерал вздохнул. — Река превратится в кладбище. Да даже если наши люди смогут прорваться через реку и попадут на дорогу между Варалорском и Даровином, что тогда? Они окажутся заперты между крепостями, и их перебьют отряды из Варалорска.

Пфас вошел в длинное, низкое здание, которое Адроганс приспособил себе под штаб. Он зашипел, увидев модель:

— Три Брата. Вы знаете их историю?

Адроганс кивнул:

— Когда-то трое братьев остановили полчища жусков, которые планировали опустошить Сварскую. Они погибли там. Твердыня была возведена в их честь. Вы имеете в виду эту легенду, дядя?

Жусксий шаман кивнул:

— Мрачные времена.

Он пристально посмотрел на Михаила, как будто ожидая, что окраннелский дворянин сделает какое-нибудь замечание, но юноша был достаточно умен, чтобы держать язык за зубами.

Адроганс улыбнулся:

— Почему вы напомнили мне об этой легенде, дядя?

Старик криво усмехнулся:

— Чтобы вы знали, что жуски не знают решения этой задачи.

— Принято к сведению, спасибо, — генерал улыбнулся вместе с Михаилом. — Черные Перья, Рейнджеры и разведчики Бэл будут продолжать докладывать нам о любых изменениях. В любом случае, наилучшим вариантом наступления представляется — и я использую этот термин осознанно — лобовой штурм. И эта битва будет не из приятных.

Герцог кивнул:

— Королевская гвардия будет просить чести атаковать первыми, генерал.

— Так не терпится умереть, герцог Михаил?

Юноша покачал головой:

— Эти крепости были построены для того, чтобы защищать нашу родину. Как мы можем просить других проливать кровь ради того, чтобы уничтожить их? Только трус станет делать это. Кроме того, я знаю, что мы победим, следовательно, я знаю, что я не умру.

— Но вы можете оказаться единственным оставшимся в живых.

Это замечание ненадолго отрезвило Михаила, но его карие глаза на доли секунды потеряли жизнерадостный блеск:

— Что ж, тогда я один заберусь на стену, перебью весь гарнизон и поведу войска к Варалорску.

Пфас фыркнул:

— Проснись, Сварская. Ты видишь не прекрасный сон. Скорее уж это ночной кошмар.

Адроганс почувствовал, как боль когтями вцепилась ему в затылок, но ему удалось справиться с ней:

— Это и в самом деле кошмар, но такой, через который мы сможем пройти.

Михаил улыбнулся:

— Я полностью доверяю вам, генерал. Я был бы рад, если бы Алексия могла быть здесь и помочь нам.

— Я тоже был бы рад этому, — Адроганс поглядел на Пфаса, который что-то тихо бормотал. — Увы, даже прославленные таланты вашей кузины могли бы упереться здесь в тупик. Во время взятия Трех Братьев прольется больше крови, чем воды. Если мне не удастся это изменить, цена битвы навсегда лишит нас возможности отвоевать Сварскую.

ГЛАВА 40

Для Алексии время, проведенное в Бокагуле, было во многом похоже на сон. Все как будто сговорились сместить ужасы зимы и войны на задний план. Хотя принцесса все еще чувствовала необходимость быстро попасть в Каледо, путешествие через залы и коридоры — она не могла заставить себя считать такие места тоннелями — прошло быстрее, чем она ожидала.

Залы производили на нее глубочайшее впечатление. Она выросла в Гирвиргуле и привыкла жить внутри гор. В конце концов, УрЗрети создали Гирвиргул для гиркимов, сознательно вызывая недовольство эльфов тем, что обеспечивают крылатых домом. Там УрЗрети построили обширные открытые галереи, которые идеально подходили для гиркимов.

Однако если бы девушку попросили сказать, какова архитектура урЗрети, она бы и не подумала о высоких галереях как о чем-то, что они будут строить для повседневных нужд. Но, казалось, урЗрети строят все грандиозно. Стены уходили во мрак, галереи и балконы, сплошь украшенные изощренными скульптурами, ярус за ярусом парили, исчезая в тенях. Камень выглядел так, как если бы его не вырезали, а выращивали — так же, как садовник вырезает фигуры из крон деревьев.

Причудливость некоторых украшений удивляла Алексию. В воображении она представляла себе урЗрети строгими, мужественными, бесстрашными и лишенными чувства юмора. Но учитывая то, что большинство историй, которые она знала, описывали деяния воинов, покидающих горные твердыни и вступающих в битвы, ее представление вполне могло быть несколько однобоким. Она с удовольствием пользовалась возможностью расширить свои знания об этом народе.

Каждую ночь в течение пяти дней путешествия их компания останавливалась в кориках. Перрин всегда занимала главную комнату в силу того обстоятельства, что у нее было то, о чем мечтали все урЗрети: способность летать. Глядя на то, как урЗрети реагировали на ее присутствие, можно было предположить, что даже если бы эльфы из-за гиркимов объявили бы им войну, урЗрети все равно бы построили Гирвиргул.

По ночам Алексия делила спальню с Вороном, а остальные, казалось, были рады за них, — хотя Пери по-сестрински поддразнивала ее. Алекс не могла дождаться того момента, когда они лягут вместе и начнут шептаться так, чтобы не беспокоить остальных. Она любила запускать пальцы в его белые волосы или проводить ладонью по зарослям на его груди, вдоль трех шрамов, которые были заметны на правой стороне его тела.

Иногда она забывала про эти шрамы. Однажды, наткнувшись на них, она отдернула руку, но Ворон удержал ее:

— Все нормально, Алексия. Они не болят.

— Дело не в этом.

Он хмыкнул, и принцесса почувствовала, как его губы складываются в улыбку:

— Ты боишься, что воспоминания могут причинить мне боль. Но ведь я просто делал то, что было необходимо для того, чтобы спасти своих друзей. Кайтрин решила убить меня, когда ей не удалось сломать и обмануть меня. Сам факт, что я прожил так долго, что ты смогла увидеть эти шрамы, уже победа. И таких в мире немного.

Девушка пробежала пальцами вверх и погладила его бороду:

— У нас их будет больше.

Ворон поднял правую руку. Он провел указательным пальцем вдоль ее скул, а затем слегка коснулся щеки:

— В тот самый день, когда Кайтрин заполучила фрагмент Короны Драконов из Сварской, она позволила тебе ускользнуть. Я думаю, со временем она поймет, что это была колоссальная ошибка.

Тогда он поцеловал ее, и они занялись любовью. Они любили друг друга медленно, мягко, спокойно, несмотря на влечение, пронизывающе их до покалывания в кончиках пальцев. Желание поглотило Алексию. Ей хотелось ко всему прикоснуться, до всего дотронуться губами, ласкать каждый миллиметр любимого тела. Она жаждала ощущать его тяжесть на себе, его жар под собой. Она хотела прижаться к Ворону как можно ближе, и чтобы он сам прижал ее к себе. Хотела, чтобы их миры сливались и сплавлялись в огне страсти до тех пор, пока их единство не заполнит все сущее.

И некоторое время так и было. После этого пришел сон, очень глубокий, благодаря ощущению безопасности в его объятиях. Ей это казалось странным, потому что она никогда раньше не чувствовала себя в опасности или недостаточно защищенной. Просто она всегда осознавала, что должна быть начеку. Но рядом с Вороном это становилось абсолютно ненужным.

В тот третий день, третий день их пути, Алексии удалось ускользнуть и присоединиться к Совету Драконов, когда во время послеобеденного отдыха все слушали, как певцы урЗрети исполняют серию мелодичных баллад, которые принцесса не могла понять. Марот встретил ее на сходнях и перевез на остров, где девушка обнаружила Черного Дракона и еще двоих незнакомцев. Одним из них была женщина, словно созданная изо льда. Алекс задумалась, не могла ли Кайтрин спроецироваться в Совет, но не почувствовала никакой враждебности, исходящей от этой женщины.

Другим был мужчина — так Алекс, по крайней мере, предположила, так как видна была только его одежда. Все, что было на нем надето, от сапог и вельветовых брюк до плотной куртки и черной вельветовой шапки, выглядело весьма представительно. Она видела людей в Мередо, одетых таким же образом. Ткань полностью скрывала незнакомца, не оставляя для обозрения ни кусочка кожи.

Черный Дракон горячо поприветствовал принцессу:

— Я очень рад видеть тебя. Я слышал, вы ушли из Мередо на север, но больше ничего не знаю.

Алекс озадаченно посмотрела на него:

— Вы следите за мной?

— Я признаю, что заинтересован твоими делами, ведь это я пригласил тебя присоединиться к нам. Однако я не шпионил и не следил за тобой. Я полагаю, вы двигаетесь в Мурозо? Ты ушла из Мередо в компании принцессы, — пасть Черного Дракона открылась в подобии улыбки. — В столице потеряли принца Линчмира, и многие полагают, что его найдут мертвым, когда весной растает снег.

Алекс не могла не улыбнуться:

— Чтобы найти Линчмира, им придется поискать хорошенько за пределами Мередо. Как вы и знаете, я действительно направляюсь на север. В настоящий момент мы двигаемся через Бокагул. Мы примерно в неделе пути от Каледо.

Невидимка глотнул вина из бокала:

— Еще неделю или две, пожалуй, она будет там.

Женщина зашипела:

— Каледо падет гораздо позже, если вообще падет.

— Рим, я надеюсь, что, на ваше счастье, твой народ преуспевает существенно больше моего. Авроланы уже стояли бы у ворот Каледо, если бы укрепление Себции не заняло больше времени, чем ожидалось. Бураны играют им на руку, но они замедляют движение войск и продовольствия. Жители Себции хоронят собственный народ по мере отступления.

Алекс кивнула:

— Ваш источник надежен?

Искренний смех раздался из невидимой гортани:

— Дитя мое, я сам свой источник. Я бежал из Луррии, когда она пала, и теперь сражаюсь на полуострове. Если не найдется кораблей, то я тоже умру там.

Черный Дракон покачал головой:

— Ты не погибнешь. Ты слишком находчивый.

— Те немногие из моих отмерзших пальцев, что еще остались у меня, благодарят тебя от всей души, мой друг. — Невидимка отвесил поклон Черному Дракону. — Армия Кайтрин несметна. Бормокины явно плодятся быстрее, чем можно представить. Я слышал и о других созданиях в ее армиях, но сам ни одного не видел. Видели сулланкири, но опять же я лично не имел счастья с ними встретиться. Однако основной удар направлен на Мурозо.

Ледяная женщина кивнула:

— Беглецы из Себции рассказывали ужасные истории, — она взглянула на Алекс. — Моя сестра в безопасности с вами, верно?

Принцесса нахмурилась:

— Вы знаете, кто я?

— Нет, но я бы не была здесь, если бы не могла догадаться, что принцесса Мурозо, путешествующая на север из Мередо, — моя сестра. Ее миссия, доставить Норрингтона в Каледо, не была одобрена нашим отцом. Он будет рад принять помощь, но ее отъезд рассердил его.

— Ваша сестра в порядке. Она смелый воин.

— Настолько же упряма, насколько смела, — в словах Рима чувствовалась симпатия, но и сквозило раздражение. — Авроланы наступают широким фронтом, так что вы не будете по-настоящему в безопасности до тех пор, пока не попадете в Каледо.

— Спасибо, — Алекс сдвинула брови. Узнав о наступлении авроланов на Совете, она не сможет рассказать об этом никому вне Совета. Однако никто не запрещает ей действовать на основании этой информации, и она сможет позаботиться о том, чтобы ее друзья были бдительны, покидая горы.

Принцесса повернулась к Черному Дракону:

— Не слышно ли чего-нибудь из Крепости Дракона или Окраннела?

Он покачал головой:

— Я опасаюсь, что наших информаторов из Крепости Дракона постигла худшая участь. В Окраннеле все покрыто завесой тайны, но кажется, Адроганс двигается против авроланских сил в области высот Гуранин. Больше я ничего не знаю, но искренне надеюсь на лучшее.

— Как и я, — улыбнулась Алекс. — Мне пора возвращаться в Бокагул. До встречи.

Невидимый Человек на прощанье поднял свой бокал:

— Если эта встреча состоится.

Его слова еще звучали у принцессы в голове, когда она, моргая, вернулась в корик. Ворон предложил ей кружку подогретого вина:

— Что-то не так, Ваше Высочество?

Она взяла у него вино, тайком коснувшись пальцами его руки:

— Нет, все нормально.

— Мне показалось, что ты была где-то далеко.

— Да, но теперь я снова здесь. Иди, сядь рядом со мной.

Он поглядел на хор:

— Твое сострадание ищет моего общества?

Принцесса подмигнула ему:

— Нет, любимый, твое общество для меня соблазн.

* * *

Уилл ссутулил плечи и плотнее завернулся в плащ, когда массивные ворота урЗрети отделились от стены. Он зажмурился от яркого света, отраженного от свежего нетронутого снега. Компания выехала из теплого горного оплота наружу, на берег обширного озера в северных пределах Бокагула. Изо рта шел пар, и на ноздрях его коня немедленно стал образовываться иней.

Силайд-це Джинин догнала его слева и пристроилась рядом с ним и принцессой Сейс:

— Это озеро Оземир, что значит «озеро звезд». Летом, в безлунную ночь, если прийти сюда и посмотреть в озеро, то можно увидеть, как его темные воды идеально отражают ночное небо. Созвездия мигают, и звезды стремительно падают навстречу своей смерти.

Уилл окинул взглядом снежные просторы:

— Красиво. Но жутко холодно.

УрЗрети вздохнула:

— Приношу свои извинения. Но путешествия на открытом воздухе было не избежать.

Четыре дня они шли через залы урЗрети, переходя из государства в государство. Весь Бокагул был разделен на герцогства, баронства и графства; города, поселки и деревни — все это весьма удивляло Уилла, потому что все они находились под землей. Пути, по которым они двигались, напоминали королевские дороги. Только деревня могла быть абсолютно невидима с дороги в силу того, что находилась над или под ней. Корики, в которых они останавливались, были помещениями для гостей. Путешественников приходили чествовать делегации от местной знати. В целом эта мысль — проехав через зал, можно оказаться уже в другом государстве — поражала Уилла до глубины души.

Причина, которая заставила их покинуть гостеприимные подземные своды, заключалась в слуге Керригана, Боке. Он принадлежал к роду Джеке, и следующее государство на их пути было его родиной. Слух о его присутствии быстро распространился по Бокагулу. В то время как большинство урЗрети просто игнорировали его присутствие из уважения к своим гостям, баронесса Ирииу отказалась пропустить их. Это заставило всю команду объезжать владения несговорчивой баронессы по берегу озера при сильнейшем морозе.

Сейс посмотрела на Силайд-це:

— Это не твоя вина. Его просто там не хотят видеть.

Уилл поднял бровь:

— Неужели? Что он сделал плохого?

Тон урЗрети остался невозмутимым:

— Для нашего общества он — мятежник, Лорд Норрингтон. Он выбрал жизнь отдельно от нас, и его возвращение исключено.

— Но, хм, ты говоришь, он выбрал независимую жизнь. А я думал, что он просто решил перестать быть рабом. В смысле, мне говорили, что как раз в этом случае преступников клеймят приставкой к имени «Бок».

Сейс покачала головой:

— Все несколькосложнее. В обществе существуют определенные правила, и каждый должен быть на своем месте. В Мурозо люди прикреплены к земле, чтобы возделывать ее в пользу своих сеньоров. Они производят пищу и скот, приносят прибыль своему хозяину, а он, в свою очередь, защищает их. Ваши вольники, когда закончится война, отправятся с вами в Эори и начнут возделывать землю до тех пор, пока снова не наступит время встать под оружие.

— Но что, если они не хотят?

Принцесса из Мурозо пристально поглядела на него:

— Не хотят?

Силайд-це кашлянула:

— Лорд Норрингтон, я думаю, что человеческое общество сильно отличается от нашего. У нас для наших мужчин есть определенные роли. Есть вещи, которые нужно делать. Если они делают то, что надо, их кормят, одевают и дают жилье. С ними хорошо обращаются, и, кроме того, они имеют тонкое душевное и интеллектуальное устройство. Бунтовать так, как это сделал Бок, — это признак ненормальности.

Уилл повернулся в седле и хотел оспорить это утверждение, но Бок выбрал этот момент для того, чтобы широко открыть рот и рыгнуть так, что эхо прокатилось по горам и на дальней стороне озера вполне могла бы сойти лавина.

— Что ж, возможно, так принято у урЗрети, но не у людей, — он насупленно посмотрел на Сейс. — А вы собираетесь рассказать мне, что Мурозо тоже отличается или, например, что раз я был вором, то я теперь изгой?

Принцесса нахмурилась:

— Я не хотела разозлить вас.

— Я и не злюсь.

— Но эта резкость в вашем голосе…

— Какая резкость?

Сейс покачала головой:

— Я ошиблась. Нет, Лорд Норрингтон, я не стану обвинять вас и называть изгоем. По крайней мере в том смысле, о котором мы с вами сейчас разговариваем. Да, как вор, вы действительно действовали вне закона. Но, учитывая ваше теперешнее положение, вы заботитесь о том самом обществе, которому раньше бросали вызов. И может быть, вы или ваши вольники не приспособлены для того, чтобы быть крестьянами, но не все на свете способны вынести груз опасностей и ответственность предназначения.

— Это я понимаю, но то, чего ожидают от обычных людей, и то, что позволено знати, вещи несопоставимые, не так ли? Знатные люди наделены ответственностью, но они зачастую не оправдывают ее!

Сейс повела плечами:

— Я не уверена, что вполне понимаю вас. Уилл вздохнул:

— Аристократы разрушили жизнь Ворона потому, что не хотели брать на себя ответственность. Король Скрейнвуд устроил так, что, если Ворон когда-либо вернется обратно в Ориозу, он снова окажется в тюрьме. Это сплошной обман, и это неправильно.

Принцесса из Мурозо лукаво улыбнулась:

— Вы, вор, жалуетесь на обман?

Уилл нахмурился:

— Ну, когда я делал это, это был честный обман.

— Честный обман.

Парнишка бы обиделся на это замечание, но веселый тон принцессы и отсутствие злобы в глазах не дали ему совершить такую глупость:

— Вору положено обманывать людей. Правитель не должен этого делать.

— Очень верно сказано. Но сложность правды иногда не дает людям понять, что должно быть сделано. — Сейс вздохнула. — В то время как некоторые люди видят это и могут быть пастухами, другие навсегда останутся овцами.

Уилл хотел было поспорить, но остановился. Даже в Ислине он видел овец, — овец-людей, овец-воркэльфов, — и он видел ледяные когти, которые охотились на них. Ему нравилось думать о себе как о ледяном когте. Значит, придется согласиться с тем, что она говорит. Как бы это ни было неприятно.

Уилл вздохнул:

— Ну, может, вы и правы, принцесса, но тогда у меня есть вопрос.

— Да?

— Откуда Вы знаете, кто на самом деле овца, а кто нет? По вашей мысли, я должен однозначно попасть в разряд овец или чего похуже. Но здесь, как видите, я руковожу людьми, которые точно не овцы, в абсолютно не овечьем мероприятии. Быть может, вы и правы, но, возможно, в каждой деревне овец есть один или два пастуха, которые просто никогда не получают шанса стать пастухами.

Сейс открыла рот, чтобы ответить, затем закрыла его и нахмурилась. Наконец, она бросила на него быстрый взгляд, и локон ее рыжих волос взметнулся вдоль щеки:

— Мне нужно подумать об этом.

— Да, мне тоже.

Пришлось проехать четверть пути вокруг озера, прежде чем им снова удалось спуститься во владения семьи Сигг. Здесь их приняли с превеликим почетом, отчасти потому, что семьи Сигг и Ирииу находились в натянутых отношениях, отчасти потому, что несколько урЗрети из этого герцогства служили в Крепости Дракона, включая одну из близких родственниц герцогини. Никто не знал ничего о ее судьбе, но все, казалось, надеялись на лучшее.

Силайд-це объяснила, что на следующий день они закончат свой путь через Бокагул и двинутся на северо-запад в сторону Мурозо:

— Я не смогу продолжить путь с вами, но я желаю вам всяческих успехов.

Раз она собиралась оставить их, компания решила устроить этот ужин в гостевом корике в ее честь. Много еды было съедено и много выпито вина, и некоторые даже подарили ей кое-что на память. Уилл подарил Силайд-це сапфировое кольцо, которое он забрал из замка Королевы Пиратов Вруоны. Резолют отдал ей одну из своих звездочек, а Керриган взял кусочек дерева и превратил его в браслет, украшенный рунами всех присутствующих.

Однако лучший подарок сделала Перрин. Она выдернула коричневое перо из ведущего края своего левого крыла и отдала его урЗрети:

— Ты вела нас, и благодаря тебе мы пролетели через Бокагул. Когда придет твое время летать, я буду твоим проводником.

Все собравшиеся урЗрети затихли. Глаза Силайд-це наполнились слезами, губы задрожали. Она долго молчала и затем посмотрела на стол перед собой:

— Если бы не вы, я была бы давно мертва. Моя жизнь теперь ваша, и я проживу ее в вашу честь, друзья. Я сделаю так, что вы сможете мною гордиться.

Уиллу пришлось постараться, но ему все-таки удалось прогнать комок из горла. Он поднял свою чашу:

— Ты назвала нас своими друзьями. Ты пустила нас в свой дом. Не знаю насчет гордости, но я чувствую, что мне оказана большая честь.

Все выпили. Затем урЗрети стали предлагать свои тосты, и еще один хор начал петь. Резолют, выражение лица которого говорило о том, что он не прочь кого-нибудь прикончить, предложил вместо очередной песни послушать о том, как Уилл заполучил то кольцо, которое он подарил Силайд-це. Уилл рассказал, а Силайд-це перевела рассказ их хозяевам к всеобщему удовольствию.

Усталый, Уилл наконец встал из-за стола и, судя по состоянию своей одежды на следующее утро, заснул еще до того, как его тело коснулось матраса. Впрочем, на следующее утро состояние одежды его не очень волновало, потому что он проснулся от чудовищного грохота в голове. Он рефлекторно закрыл уши руками и выяснил две вещи.

Его голова не болела, как при похмелье, и грохот исходил не из головы. Он открыл глаза и скатился с кровати, одновременно услышав крики. Он высунул голову наружу и услышал еще один чудовищный взрыв:

— Этот звук похож на…

— Правильно, драгонели, — проворчал Резолют, вылезая из своего угла, на ходу подвязывая меч. Тут же в их корик вбежала Силайд-це:

— Не медлите, друзья! К оружию! — Она указала назад, туда, откуда появилась. — Авроланы проникли через ворота Сигг! Они вторглись в Бокагул!

ГЛАВА 41

Хотя Нескарту сказал, что они поедут из Университета в Мурозо традиционным способом, семисотмильное путешествие продлилось меньше недели. Звери Уныния быстро тащили их сани по снегу и замерзшей земле. Этих массивных, подобных медведям, созданий, с изогнутыми, похожими на мечи клыками, толстыми белыми шкурами со светло-голубыми полосками и длинными когтями на плоских лапах, боялись многие — включая учеников, которых Нескарту взял с собой. Но Изаура видела этих тварей еще веселыми щенками и не чувствовала страха в их компании. Как тягловая сила они служили прекрасно, хотя их вспыльчивый характер представлял опасность для погонщиков, когда звери или сами погонщики уставали.

Путешествие на юг разочаровало девушку только в одном отношении. Их маленький караван пронесся мимо Крепости Дракона ночью, во время метели, так что ей не удалось на нее посмотреть. Столько лет она слышала легенды о Крепости, и с самого детства для нее это был передовой оплот всевозможного зла, в котором собирались войска, которые однажды двинулись бы на северо-запад и напали бы на государство ее матери. Падение этой крепости радовало ее, и она бы хотела посмотреть на нее, покоренную.

Приближаясь к своей цели, они обнаруживали множество признаков победного шествия авроланских легионов, которые разбили Себцию. Их вели два сулланкири: Анарус и Тицая, которых раньше звали Арен Асвальджет и Жетурна Костази. Миралл'мара разобралась с сельской местностью, и хотя остались отдельные очаги сопротивления, Изауру заверили, что их становится все меньше и меньше. За день до того, как они достигли передней линии фронта у городка Порджал в Мурозо, к их группе был приставлен криалнири, который сообщал им новости.

Изауре нравилось общество этого мага с белым мехом, особенно когда они беседовали на эльфийском. Он называл себя Венд, это было сокращение от Вендетта. Он родился в Воркеллине, и поэтому выбор имени был хорош. Но, как он сам отмечал, в гуще битвы прокричать его полностью было бы непросто.

Они достигли Порджала на северном побережье Мурозо к середине ночи. Город располагался на западном берегу Зеленой Реки, которая текла из Бокагула в Лунное Море, отделяя Мурозо от Себции. Как и беглецы до них, силы авроланов легко перешли через замерзшую реку. Они заняли позиции, отрезающие город от земли, и приготовились к осаде.

С рассветом Изаура впервые смогла рассмотреть город и была удивлена тем, насколько маленьким он оказался. В его центре стояли стены, которые поднимались на сотню футов, с башнями через каждые сто ярдов. Стены образовывали полумесяц, идущий с берега на берег. Вне стен находилось много строений, но главным образом это были трущобы. Судя по тому, что из труб не шел дым, жители их покинули. Несмотря на это, вымпелы, развевающиеся на башнях, ярко выделялись на фоне снега. Изаура, проходя вдоль позиций вместе с Вендом, указала на полосатое желто-красное знамя:

— Вот это очень милое.

— Оно обозначает присутствие герцога Порджала. Красный означает его кровную связь с королевской семьей. Его дедушка и король были братьями.

Девушка удивленно воззрилась на него:

— Так ты знаешь историю Мурозо?

Криалнири покачал головой:

— Вы заметите, что жители Мурозы с большим удовольствием заявляют о своем происхождении, прежде чем вступить в битву. По крайней мере, так поступают маги. Служители герцога тоже от них не отстают.

— Я тебя не совсем понимаю.

Венд прикрыл левой рукой свои сапфировые глаза и указал на два черных базальтовых столба, установленных по обеим сторонам главной дороги:

— Вы увидите конструкции, подобные этой, по всему Мурозо. Это позиции, на которых стоят маги, прежде чем начать дуэль. Наши воины сразились со многими чародеями — молодыми и старыми, — которые защищали свои города. Они выходят, объявляют, кто они такие, а затем сражаются. Я потерял несколько братьев таким образом.

Изаура положила руку ему на плечо:

— Мне жаль слышать это. Венд покачал головой:

— В моем поколении было много детей, принцесса, и выжили лучшие. Посмотрите, вот кто-то выходит.

В городских воротах открылась небольшая дверца, и через нее вышел один человек. Он был одет в алую мантию, перепоясанную белым шнуром, и нес палку, которая была длиннее, чем жезл, но короче, чем полный посох. Изо рта у него вырывались клубы белого пара. Его волосы казались практически такими же светлыми, как снег, а маска соответствовала цвету его мантии.

За стеной были видны люди, которые выглядывали через бойницы.

Человек подошел к западному черному камню и встал к нему спиной. В морозном воздухе его голос зазвучал громко и уверенно. Бормокины в лагере затихли и уставились на пришедшего. Он заговорил:

— Я Грамн Аайвард, сын Кона Лайварда, магистра Порджала. Я — адепт, обученный Магии Мурозо. Я убью всех, кто осмелится выйти против меня.

Одна из криалнири извлекла посох из снега, в который он был воткнут и направилась в сторону мурозского мага. Но тут из палатки вышел Нескарту. Голова криалнири развернулась так, как если бы ее заарканили веревкой. Криалнири поклонилась учителю и отошла назад. Из другой палатки вышли двое учеников Нескарту. Изаура узнала Корд и человека чуть постарше — его возраст было трудно установить, но его борода уже начинала седеть, — которого звали Пархам. У него не было посоха, вместо него он сжимал пять серебряных колец, соединенных в цепь. Он вытянул их руками, затем собрал в плотный столбик и раскрутил одним звенящим кругом. Одно из колец отделилось, хотя в нем нельзя было заметить разрыва, и Пархам надел его себе через голову на шею.

Пархам шел к месту дуэли уверенно, но не развязно. Одет он был в ярко-желтую тунику, черные штаны и сапоги. На кольцах его цепи сверкал, отражаясь, солнечный свет. Со стен неслись насмешливые выкрики.

Даже на расстоянии, по положению плеч, Изаура могла видеть, что Грамн Лайвард невысокого мнения о противнике. Он беззаботно играл посохом, выдвинув левое плечо вперед так, что палка, которую он держал в правой руке, крутилась у него за спиной.

Пархам поклонился, а затем взмахнул четверкой колец, которые оставались соединенными. Третье слева на секунду загорелось красным, и в сторону мурозского мага полетел шипящий алый диск. Маг-южанин щелкнул левой рукой, запустив зеленую искорку, которая столкнулась с диском. Вспыхнул яркий свет, как будто в точке их встречи ударила молния, и Грамн улыбнулся, глядя на пролетающий мимо заряд.

Со стены, однако, раздались вскрики. Красный диск не попал в мага, но ударил по камню, оставив тускло светящуюся выемку. Грамн повернулся на полкорпуса, чтобы посмотреть на нее. Когда он снова посмотрел на соперника, вид у него стал несколько менее уверенным. Он продолжал вращать посохом, но уже более напряженно, и его губы сжались.

Пархам крутанул кольца, обернул цепь вокруг правой руки, а затем снова поймал их левой рукой и запустил очередное заклинание. На этот раз второе кольцо загорелось золотым. Яростный золотой орел в ореоле молний устремился на противника. Его когти были направлены в сторону мага. По мере приближения к цели они становились все длиннее.

Посох взлетел и выписал в воздухе бледно-голубую горизонтальную восьмерку, которая захватила магическую птицу, разбросав перья в воздух. Затем обе стороны петли начали скручиваться туже, сворачивая восьмерку в толстую нить, которая после исчезла. Вместе с ней исчезли и остатки птицы.

Венд кивнул:

— Чисто сработано.

Пархам еще раз провернул свою цепь, а затем взялся за все кольца — по два в каждой руке. Он развернул их в сторону Грамна так, будто они опоясывали трубу. Кольца засветились и из них вырвался мощнейший поток пламени. Колонна огня понеслась в сторону врага, словно дыхание дракона.

Грамн отступил на шаг назад, но больше Изаура ничего не увидела, потому что его скрыл огонь. Она ожидала, что он сгорит, но струя огня взорвалась, как если бы это была струя воды, бьющая в стену. Языки пламени с ревом растеклись прочь от мага из Мурозо так далеко, что принцесса почувствовала тепло, коснувшееся ее лица, как летний ветерок.

Пархам, пошатываясь, отступил на шаг, дрожа от утомления. Поток пламени иссяк. Огонь превратился в грязное черное облако, которое быстро поднялось в воздух. Пар от растаявшего снега медленно поднимался и накрыл поле битвы низким туманом. Несколько мгновений Грамна видно не было.

Затем он появился из тумана. Один конец его посоха горел, но он потушил его в луже. Его раньше алая мантия местами стала черной и коричневой, а от изорванных манжет и каймы поднимался белый дым. Его маска и белые волосы, однако, уцелели полностью. На его закопченном лице играла холодная улыбка.

Посох снова стал вращаться. Сначала медленно, оборот за оборотом. Грамн смотрел на своего противника, а посох набирал скорость. Чуть быстрее, потом, с легким изменением направления, посох завращался совсем быстро. Маг как бы ненароком взмахнул левой рукой, запустив зеленую искорку, а затем с силой провел посохом по правой руке.

Серебристый огонь изогнул посох, а затем устремился к Пархаму в виде зубчатой молнии из обжигающего света. Авроланский маг оставил четыре кольца висеть на правой руке, а последнее кольцо стремительно снял с шеи. Он направил его торцом в сторону молнии, а потом скорчился на земле и уперся кольцом в землю.

Молния согнулась на полпути и ударила в кольцо. Ее яростный огонь горел на земле, сначала поглощая пар, подымающийся от луж, а затем высушив и сами лужи. Хотя Изаура не чувствовала тепла от заклинания, по ее телу пробежала дрожь. Грамн наверняка годами оттачивал это заклинание, и в то же время его мощь была так легко рассеяна.

Что он вполне мог предсказать. Девушка покачала головой. Пархам никогда не был прилежным учеником и всегда искал способов, быстро приводящих к могуществу, вместо тех, которые можно было бы положить в основу. Он не был глуп, он был просто ленив и полагал, что раз его разум позволяет ему делать некоторые вещи с легкостью, не стоит и учить те, которые даются с трудом. Для этого он создал свои кольца и наложил на них заклятья, которые упрощали для него ограниченное количество заклинаний и делали сами заклинания сокрущающе мощными. Сам факт, что Грамн выдержал хотя бы одно из них, был удивителен.

Смерть Пархама, однако, не стала неожиданностью. Пархам справился со смертельной опасностью от молнии, но не обратил внимания на зеленую искорку. Та повисела немного в воздухе, а потом приняла вид колибри. Магическое существо пулей полетело в сторону ученика Нескарту. Она на мгновение застыла, потом метнулась вправо и влетела в левое ухо Пархама, вылетев с левой стороны его черепа. При этом птица потеряла всякую форму, но голову мага постигла та же судьба.

Когда Пархам тяжело упал под звяканье своих колец, со стен раздались радостные крики. Грамн упал на одно колено и прижался лбом к левой руке. Изаура не знала, просто ли он устал, или молился какому-то своему богу, но он скоро поднялся на ноги и повторил свой вызов.

Корд собрала каштановые волосы в короткий хвостик и стянула их кожаным шнурком:

— Лорд Нескарту, позвольте мне принять его вызов.

Сулланкири махнул ей рукой в сторону поля боя. Она было направилась в сторону Порджала, но вдруг остановилась и обернулась:

— Да, милорд, я знаю.

Изаура нахмурилась. Корд была одета в длинный белый плащ поверх черных сапог и штанов. Вокруг ее талии была в два оборота завязана алая лента с узлом на правом бедре, а концы ленты болтались на уровне колена. По дороге чародейка сняла перчатки.

— Венд, у нее нет посоха.

— Да, принцесса, вы правы.

Корд дошла до тела Пархама и вырвала кольца из его правой руки. Кольцо, которое отразило молнию, застряло в земле, и она не стала его брать. Рассмотрев кольца, девушка провернула каждое из них, а потом подняла глаза и поклонилась Грамну.

Мурозец наклонил голову вправо:

— Эти безделушки не принесли ему добра, женщина. Бери свой посох и сразимся.

— Дело не в заклинании и не в посохе, а в маге, Мурозо-тук. — Хотя Грамн, скорее всего, не знал, что означает этот авроланский суффикс, но тон Корды и то, как она бросила эти слова, давали понять, что это было не выражение нежности. — Я готова.

— Ну, покажи худшее, на что ты способна.

Она покачала головой, когда Грамн снова занял позицию, которую он использовал, сражаясь с Пархамом:

— Я сделаю лучшее, что могу!

Девушка перебрала кольца, и третье загорелось алым. Снова появился красный диск и полетел в сторону Грамна. Тот презрительно запустил свою зеленую искорку, которая отразила диск, выбив его наружу и вверх высокой дугой. Он кивнул противнице и поманил ее пальцем, приглашая атаковать снова.

Кольца зазвенели и закрутились, а затем замкнулись в огненный цилиндр. Потекшее пламя было быстрым и горячим. Поток был меньше, но он летел быстрее. Грамну пришлось отступить на два шага, пока он разворачивал посох. Он быстро взмахнул им, создав золотой щит, который разбил пламя. Изаура видела, что маг напрягается, но заклинание держало.

Корд развела кольца, резко прекратив поток огня. Грамн разогнулся, встал у основания каменного столба и улыбнулся. Ни его посох, ни мантия не горели. Люди на стене громко радовались, а он улыбался еще шире. Потом его улыбка застыла. Радостные крики превратились в вопль.

Алый диск, который так легко был отражен, вернулся вниз по дуге. Как и его предшественник, он вонзился в столб, на этот раз разрезав его пополам. Верхняя часть проскользнула по расплавленному камню. Ведущий край ударил в мягкую землю и стал погружаться, пока не достиг замороженного слоя, а затем покатился вперед. Грамн развернулся и уперся в него посохом. Из основания посоха вырвался синий огонь и уперся в землю. Камень замедлился, а затем остановился, удерживаемый силой магии. Спина Грамна согнулась от напряжения, но он держал даже тогда, когда грязная земля вздулась вокруг его ног.

Корд позвенела кольцами друг о друга. Грамн крикнул через плечо:

— Ты же не станешь…

— И не нужно.

Правая нога мурозца проскользнула в грязи.

Камень ударил с такой силой, что земля задрожала даже там, где стояла Изаура. Из-под него полетели брызги плотной грязи, смешанной с кровью. В коричневой воде были видны темноватые подтеки и пузыри.

Крики ужаса со стен длились дольше, чем бульканье пузырей. Корд мимоходом вытерла грязь с туники и отшвырнула кольца. Они с грохотом упали на камень и остались лежать на нем, сверкая на его черной поверхности. Солнечный свет, отражаясь от них, образовал четыре белых кольца на стены Порджала.

В центре позиций авроланов прозвучал приказ. Корд не прошла еще и четверти пути к палаткам, как заговорили драгонели. Ядра с огнем и грохотом рассекли воздух. С десяток железных шаров ударило в стены внутри белых колец. Кладка начала осыпаться, люди попадали вниз. Взятие Мурозо началось.

ГЛАВА 42

Крики из гостиной корика разбудили Керригана. Он сел, выпрямился, а затем его накрыло волной головокружения. Бок подхватил его, вытащил из кровати и вынес наружу через небольшую круглую дверь. Там стояла Силайд-це и показывала в сторону двери. Резолют кинул Уиллу тяжелый мешок со звездочками. Ворон выскочил из комнаты, которую он занимал с Алексией, на ходу заправляя рубаху в штаны, а принцесса появилась несколькими секундами позже, уже одетая в золоченую кольчугу с коротким рукавом, которая доходила ей до колен.

По залу разнесся грохот, и заспанное сознание Керригана долго не могло увязать то, что грохот раздается внутри гор. Но наконец он понял, что это не что иное, как рев драгонелей.

Он провел пальцами по волосам:

— Силайд-це, как они попали внутрь?

— Предатели! — Она кинула еще одно слова, что-то вроде «качадикта». Юный маг не имел ни малейшего понятия, что это значит. — Когда наши семьи вышли на юг из Бокагула, столетия назад, мы оставили знаки, чтобы другие могли последовать за нами. Эти пути и входы давно забыты, их сменили широкие дороги. Теперь наши древние сестры привели врага!

Резолют взял Силайд-це за плечо:

— Сколько? Где? Что нужно делать нам?

— Убивайте авроланов, оставьте серых нам. Нам нужно остановить их, задержать. Мы отступаем в Большую Галерею. — УрЗрети посмотрела на Керигана. — Они хотят, чтобы он помог им там.

Воркэльф указал пальцем на Бока:

— Отведи Керригана туда. Все остальные убивайте тварей!

Команда Резолюта казалась Керригану до глупости очевидной, пока он не вышел наружу и не понял всей ее важности. Когда они вышли в Длинный Зал, то увидели, как маленькие группы мужчин урЗрети, голося, удирают в сторону Большой Галереи. Женщины-воины, с руками в виде мечей, топоров или палиц, покрытые по всему телу пластинами брони и колючками, подгоняли своих мужчин и поворачивались, чтобы встретить врага.

Поток бормокинов заполнял зал; в их гуще катились маленькие драгонели. В Крепости Дракона Керриган видел, сколь разрушительным может быть это оружие. Там снаряды авроланов врезались в стены, подлетали вверх и вперед и затем приземлялись, растратив энергию. Здесь, в замкнутых пределах зала, плохо нацеленные снаряды отскакивали от стен, прошивая отступающих урЗрети. Один шар вспорол грудь мужчины, разбросав его руки и голову в кровавом тумане. Другие отрывали конечности и сминали тела, оставляя свои жертвы истекать кровью и вопить до тех пор, пока новые выстрелы не заглушали их.

Ломбо протолкнулся мимо Керригана, затем прыгнул в сторону приближающихся бормокинов, раскрыв лапы, сверкая когтями. Его боевой рев заполнил зал, и некоторые чудища подались назад.

Однако за ними шеренга драконеттчиков подняла свое оружие и спустила курки. Нестройное стаккато выстрелов сопровождалось взметнувшимся огнем. Тело Ломбо дернулось, а затем тяжело рухнуло вниз. Под себя он подмял несколько бормокинов, но затем затих, завалившись набок.

Когда панки упал, Керриган почувствовал дрожь во всем теле. Он ступил вперед, ожидая, что его друг поднимется. Он хотел побежать к нему, с помощью заклинания определить его раны и еще одним вылечить, но для этого ему нужно было покрыть расстояние в сотню футов.

Расстояние, заполнявшееся все большей и большей массой бормокинов.

За телом Ломбо драконеттчики начали перезаряжать свое оружие. Рты бормокинов оскалились в довольных ухмылках, а их пронзительный смех перекрывал шум. Один плюнул на Ломбо, поднимая рог с огненным порошком, чтобы заполнить свое оружие.

Керриган сжал левую руку, поднял ее на уровень плеча, а затем выбросил ее вперед, раскрыв ладонь. Зеленые искры, как рой разъяренных пчел, вылетели из нее прямо на бормокинов. Некоторые попали в приближающихся врагов, жаля их и прожигая дыры в пятнистой шкуре. Другие искры ныряли и поворачивали, догоняя цель.

Одна искра попала в рог с огненным порошком и подожгла сразу целую горсть. Рог взорвался, оторвав руку бормокину. Другие искры смешались с огненным порошком в стволах драконетт, вызывая пламя. Один раскаленный снаряд ослепил бормокина, попав ему в лицо, а остальные просто отскочили, побросав оружие.

Дрени поднял свою драконетту и спустил курок. Маленькая вспышка предшествовала более мощной. Прогремел громкий взрыв. Пуля угодила в живот бормокину, который упал на колени, а потом опрокинулся и издох. Воин отступил на шаг, чтобы перезарядить оружие. Алексия, Ворон, Сейс и Резолют выстроились в шеренгу, обнажив мечи.

Справа появилась урЗрети с синевато-серой кожей. Вместо левой руки у нее был крюк, а вместо правой шишковатая палица. На колене, локте и плече у нее торчали колючки, но броня не казалось особенно прочной. Серое создание двигалось быстро, но тут же остановилось, когда ей навстречу вышла Силайд-це.

УрЗрети превратилась в уменьшенную модель панки. Толстая броня покрывала ее широкую спину и создавала несколько слоев нарукавников. Правая рука стала копьем фута в четыре длиной, а левая — парой толстых колючек. Ноги Силайд-це стали гораздо короче. Она их широко расставила для равновесия.

Серая урЗрети фыркнула и кинулась вперед, атакуя Силайд-це. Она водила крюком справа налево, пытаясь поймать противницу за лодыжку, но та просто сделала кувырок через спину, встала на ноги и пошла в атаку, наклонившись вперед. Ее копье пронзило бедро серой, заставив ту завопить от боли. Палица развернулась и ударила по левому плечу Силайд-це, но соскользнула с брони, не причинив вреда.

Неожиданно Силайд-це оказалась внутри зоны обороны серой. Копье погрузилось в рану, а затем как будто размягчилось и изогнулось. Оно стало толще и превратилось в длинное щупальце. Оно проскользнуло по спине серой и начало затягиваться на шее. Та попыталась убрать его крюком, но Силайд-це выставила левую руку и загнала сдвоенные колючки глубоко под грудину соперницы.

Серая хрипло вскрикнула и дернулась. Мощный спазм сотряс ее тело. Силайд-це освободила колючки и взмахнула щупальцем. Тело серой слетело и ударилось о дальнюю стену зала. Со щупальца под аккомпанемент выстрелов драгонелей стекала темная кровь. Силайд-це повернулась, чтобы победно улыбнуться. Убийственная мощь ядра драгонели стерла эту улыбку. Зубы рассыпались по полу, когда ее обезглавленное тело рухнуло панцирем вниз. УрЗрети дважды перевернуло. Щупальце извивалось, как раненая змея, но вскоре и оно затихло. От того места, где была ее голова, осталась только растекающаяся лужа крови.

Следом прилетели еще ядра. Некоторые сносили лепнину высоких галерей, посыпая отступающих урЗрети осколками камня. Другие сбивали с галерей урЗрети. Несчастные изо всех сил махали руками, наполовину превратившимися в крылья, но это не замедляло их падения. Их тела разбивались о каменный пол. Некоторые снаряды, с более пологими траекториями, отскакивали от колонн и пролетали сквозь ряды урЗрети. Одно ядро, покрытое спекшейся кровью, вращалось посреди длинного зала, описывая серию кровавых кругов.

Под гром выстрелов продолжали надвигаться бормокины. Керриган заметил в их рядах вилейнов. И еще некие более высокие фигуры. С виду они, скорее, напоминали эльфов, если бы не их снежно-белый мех. Маг не знал, кто они такие, но он был уверен, что не видел ничего подобного раньше. Резолют и другие вступили в бой с бормокинами. Сталь ударялась о сталь. Клинки сверкали стремительными дугами, которые разрывали шкуры и сокрушали конечности. Для такого, как Керриган, не обученного битве, способность воспринимать удар за ударом была недоступна. Битва стала для него хаосом, нарушаемым воплями и криками, угрозами и предупреждениями, тяжелыми ударами тел об землю и менее тяжелыми от частей поменьше.

Рявкнула драконетта. Принцесса Сейс развернулась, ее маска наполовину сползла. Меч девушки отлетел в сторону. Она сильно ударилась об землю, ее руки безвольно обмякли вдоль тела. Среди бормокинов раздались крики, но прежде чем они смогли воспользоваться преимуществом, Уилл Норрингтон выскочил в образовавшийся просвет. Он мотнул головой, стряхивая кровь с раны над левом глазом. Его лицо было наполовину залито кровью. Юноша потрясал двумя звездочками, держа их за центр. Он вышел против орды с горсткой стали.

— Нет! — Его рев отчетливо прозвучал сквозь грохот. — Клянусь своей кровью, вы не пройдете!

Керриган ожидал ярости от Уилла, но не ждал того, что последовало за словами. Волна магии изошла от Уилла с такой силой, что Керриган чуть не упал. Ближайший вилейн закричал, и его стошнило кровью, а остальные отступили в ужасе. Стоявшая неподалеку мохнатая белая фигура обмякла. Битва на мгновение остановилась.

Затем давление задних рядов подтолкнуло нескольких бормокинов вперед, и бойня продолжилась. Пери наклонилась и подняла ядро от драгонели. Расправив крылья, гирким взлетела. Керриган последил секунду за ней, а затем указал на принцессу Сейс:

— Бок, подбери ее. Немедленно. — УрЗрети кинулся вперед и подхватил принцессу на руки. Он принес ее к Керригану и сказал:

— Сюда, сюда!

Резолют закричал:

— Пригнись!

В глубине зала за толпой вопящих бормокинов выстрелила драгонель. Но что-то определенно пошло не так. Вместо вспышки огня Керриган увидел язык пламени, прорезающий строй неприятеля. Тела летели сначала направо, а потом налево, когда ядро отскочило от стены и полетело косить жизни назад.

Теперь были слышны крики в рядах авроланов. Керриган не мог разглядеть, что происходит, пока один из снежных эльфов не завопил, взлетая в воздух. Его спина согнулась, а затем сломалась. Массивные лапы, одна на шее и одна на спине, пригнули его плечи к бедрам и затем отбросили тело в сторону.

Размахивая хвостом и разрывая все живое когтями, залитый кровью Ломбо прорвался через силы врага. Один неудачливый бормокин повернулся посмотреть, что толкнуло его. Голова Ломбо рванулась вперед, он откусил бормокину лицо и выплюнул его в физиономию другому.

Ворон метнулся вперед и зарезал бормокина, который поднимал зазубренное копье, чтобы проткнуть панки. Одна из звездочек Уилла вошла бормокину в лоб, а драконетта Дрени заговорила снова, на этот раз вырвав часть шеи у одного из снежных эльфов.

Ворон пропустил Ломбо за их спины, и компания продолжила отступать. Войска авроланов напирали и наверняка опрокинули бы их, но что-то мешало им пройти. Выглядело это так, как если бы от пола до потолка протянулась невидимая решетка. Один бормокин прижался к ней, а второй просунул плечо, словно бы через прутья.

Керриган нахмурился и с помощью простенького заклинания попытался идентифицировать магию. Полумесяц маленьких ярких точек светился призрачно-зеленым светом, как и кровь на лице Уилла. Клянусь своей кровью, вы не пройдете!

Каким-то образом кровь и клятва Уилла вместе вызвали к жизни мощную магию.

— Уилл, кровь?!

Керриган провел рукой по лбу и опустил ее, как будто вытирал пот. Уилл посмотрел на него непонимающим взглядом, но маг просто указал пальцем. — Давай! Капай кровью на пол. Мимо твоей крови пройти они не смогут!

Глаза вора расширились, а затем жестокая улыбка появилась на его залитом кровью лице. Он провел рукой по щеке и, взмахнув пальцами, нарисовал на полу черту. Приближающиеся бормокины влетели грудью в непроходимую решетку. Уилл побежал дальше, направо. Он водил рукой по лицу и взмахивал ею, создавая диагональную линию, которая отрезала для авроланов возможность наступления. В ответ на их вопли он смеялся, а когда они показали ему клыки, парнишка забрызгал их своей кровью.

Орошенные кровью бормокины пронзительно завыли. Она жгла их, как будто бы расплавленный металл. Их мясо шипело, иногда загораясь пламенем, иногда просто дымясь по мере того, как их тела проплавлялись. Уилл захохотал, облизал губы и плюнул в их сторону, чем прожег грудь одного из врагов насквозь. Хотя бормокины не могли пройти — разве что протиснуться кое-где между капель, — ядра драгонелей, пули драконетт и брошенное в ярости оружие свободно преодолевали преграду. Резолют схватил Уилла в охапку и оттащил его назад, не дав ему раскрасить еще один камень кровью. Керриган с помощью заклинания телекинеза отразил одно из металлических ядер, но когда пуля драконетты попала ему в плечо, он упал. Место удара болело, но костяная броня остановила пулю, и маг отделался аккуратной дырочкой в рубахе. Защитники начинали отступление в Большую Галерею. Несколько бормокинов протиснулось вслед за ними через барьер, а остальные полезли вверх по стенам Длинного Зала, чтобы пройти через верхние галереи. Благодаря крови Уилла, все урЗрети смогли спокойно отступить. Некоторые остались, образовав арьергард, и добили тех немногочисленных бормокинов, которые пролезли через барьер.

Они вышли из северного коридора Длинного Зала и попали в Большую Галерею Сигг. Она в буквальном смысле была центром общины, и высота ее была колоссальна. Из основного зала проходы открывались только в нижней части галереи, однако помещение опоясывали еще и балконы, образующие четыре громадных уровня. Незадолго до этого Керриган оценивал высоту от пола до сводчатого потолка в полкилометра, и Силайд-це подтвердила эту оценку, когда показывала им фонтан в центре украшенного мозаикой пола.

Здесь не было слышно воплей раненых и грохота драгонелей. Центральный фонтан весело журчал, высоко вознося струю воды, — она начинала свое падение только под самым потолком. Фонтан имел форму двух коленопреклоненных крылатых фигур, прижавшихся друг к другу, благоговейно склонивших головы и поднявших крылья так, что четыре их кончика сходились вместе в добрых девяноста метрах над полом. Оттуда била струя, толщиной с человеческое тело, которая затем красиво падала вниз на статуи.

Воины Бокагула провели друзей по спиральной лестнице, которая шла вверх вдоль стен Большой Галереи. Керриган собрался было продолжать подниматься дальше, на четвертый уровень, но Бок передал принцессу Сейс Дрени и подтолкнул мага в сторону широкого балкона, который шел по периметру галереи. Керриган начал было сопротивляться, но потом увидел группу чародеек урЗрети.

Одна из них, с кожей цвета оникса, улыбнулась ему:

— Мы не знаем, что Вы сделали, чтобы остановить их. Мы почувствовали это даже здесь.

— Я ничего не делал.

— Скромность — это хорошо. Нам нужна ваша помощь, — урЗрети указала на своих напарниц. — У нас есть способ остановить их, но мы не можем сделать это в одиночку. Вы поможете нам?

Керриган кивнул:

— Скажите мне, что сделать.

Она показала на фонтан внизу:

— Скульптура. Я хочу, чтобы вы ее уничтожили.

— Уничтожить ее? — Взявшись за балюстраду, маг посмотрел вниз и увидел, как последние из воинов поднимаются по лестнице. С помощью магии он обнаружил, что на фонтан наложено заклятье, похожее на заклинание телекинеза. Он обычно использовал телекинез, чтобы поднять или сдвинуть что-нибудь, но здесь его применили для того, чтобы удержать. Это было просто то же самое заклинание, только наоборот.

Ядро вылетело из Длинного Зала и отскочило от края чаши фонтана. Керриган повернулся и улыбнулся чародейке:

— Я понял, что вы хотите. Вы уверены?

Она кивнула и повернулась к своим сообщницам:

— Начинаем!

Они все отрастили длинные ноги. Каждая женщина направилась к крыше одного из восьми залов, которые сходились в Большой Галерее. Единственный вход, который они оставили, был самый северный, через который подходил неприятель. Все семь урЗрети удлинили левые руки и коснулись запирающих камней остальных арок.

В воздухе повисла магическая энергия — бесформенная и подвижная, но достаточно мощная, чтобы тело юного мага задрожало. Энергия двинулась по кругу, направо от южной арки. Она крутилась все быстрее и быстрее, набирая силу. Сначала Керриган ощущал ее как легкий ветерок, а затем как горячий летний ветер.

На входе в каждый из семи залов начал мерцать воздух. По мере нарастания тепла воздух в проемах заколыхался, затем стал становиться все более мутным, заполняясь бесформенным туманом, который постепенно уплотнился и принял вид вздымающейся занавески. Затем эта нематериальная ткань натянулась, как тугой парус на ветру, запечатав входы во все залы, кроме того, через который подходили авроланы.

Ониксовая волшебница взяла Керригана за правую руку:

— Давайте.

Маг глубоко вдохнул и позволил себе слиться с магией урЗрети. По соединению побежало тепло, как если бы их энергии бурлили и кипели. Но вскоре поток стал плавным и быстрым. Керриган ощутил покалывание, которое затем разлилось по его спине и поднялось в голову. Там оно закружилось в тугую волнующуюся спираль.

Керриган вытянул левую руку и мысленно нащупал материю статуи. Он сжал пальцы и ощутил сопротивление. Он взялся поудобнее, сдвинув руку ниже к основанию, и сжал кулак. Почувствовав легкое удивление со стороны урЗрети, он выдохнул, сжал зубы и дернул.

Ломающийся камень загремел — статуя вырвалась из центра фонтана.

Из дыры забила мощнейшая колонна воды в десять футов диаметром. Она ударилась о потолок, разбрасывая брызги. Керригана обдало холодной водой так, что он отпустил статую и упал. Отплевываясь, он подошел к балюстраде и посмотрел, как пенится и бурлит вода.

Как и к любому фонтану, вода подавалась сюда под давлением. Магия, которую Керриган заметил, удерживала воду, позволяя только небольшой части проходить через центр фонтана. Теперь, когда статуи больше не было и заклинание было снято, поток ничто больше не ограничивало. Он с громадной скоростью понесся по тоннелям.

Уровень воды в Озере Оземир наверняка уже упал сантиметров на пять. Через неделю пересохнет река в Ориозе. К концу этой же недели к северу от Бокагула образуется новое озеро, а деревня, которая когда-то находилась на дне маленькой тихой долины, исчезнет навсегда.

Но сейчас, имея только один путь выхода, вода хлынула в Длинный Зал. Первым авроланам в каком-то смысле повезло: когда стена ледяной воды настигла их, большинство моментально потеряло сознание. Те, которым повезло меньше, боролись с наступающей водой, кашляя и отплевываясь до тех пор, пока могучий поток не донес их до барьера, отмеченного кровью Уилла. Массы воды хватило, чтобы продавить их через него, как пыль сквозь тонкое сито.

Сотни тысяч галлонов воды текли через Длинный Зал, снося все на своем пути. Бормокинов крутило и било об стены. Некоторых вода прижимала к колоннам, раздавливая, как яичную скорлупу. Драгонели поднимало и носило, словно игрушки. Их тяжелые бронзовые стволы раздавливали тела, по которым они проезжали. Ядра катились по залу, будто камешки в ручье, а кучи огненного порошка исчезли в яростном водовороте, как будто их и не было.

Вода текла дальше и дальше, пока не достигла ворот, через которые вошли авроланские войска. Она вырвалась сокрушающим потоком, заставив тех, кто еще ждал своей очереди в маленьком каньоне, стремглав карабкаться вверх по склонам. Вода заполнила каньон и потекла на север, затопив берега речушки и затем всю ее долину.

Керриган потряс головой, выжимая воду из кончиков волос:

— Сколько вы позволите воде течь?

— Сколько пройдет времени, прежде чем их вонь вымоется отсюда? — Волшебница покачала головой. — Если будет необходимо осушить Озеро Оземир, мы сделаем это. Часы или столетия, но эта река слез будет течь столько, сколько нужно. До тех пор, пока не наступит час, когда нам не придется больше никогда прибегать к ее помощи.

ГЛАВА 43

Уилл нахмурился, когда Керриган нагнулся над ним. Вор поднял руку и ощупал аккуратный шов, которым Пери зашила рану у него на лбу:

— В самом деле, Кер, все нормально. Лучше иди и используй свою магию для тех, кому это действительно нужно.

— Это не займет и минуты.

Уилл покачал головой:

— Иметь такой шрам не так уж и плохо. Рассказывая, как я заполучил его, я смогу получить бесплатно стакан-другой от благодарных слушателей.

— Как хочешь, Уилл.

Маг устало покачал головой и вернулся к своей работе.

После битвы друзей определили в новый корик. Внизу в гостиной Керриган вместе с Боком обрабатывал раны Ломбо. Выстрелы из драконетт просто оглушили панки, хотя пара пуль все-таки пробила кожу. Керригану пришлось попотеть, чтобы удалить пули и залатать попорченные части костистойшкуры Ломбо. Главным образом, впрочем, оттого, что Ломбо ненавидел, когда с ним возились.

Наконец, сопротивление панки надоело Керригану, и он занялся остальными. После Ломбо тяжелее всех ранена была принцесса Сейс. Уилл прошел через прихожую корик и поднялся по лестнице в комнаты женщин. Там он вошел в круглую дверь, которая вела в комнату принцессы.

Юноша немного замешкался в дверях, а горле у него образовался неприятный комок. Сейс лежала на мягкой койке, закрытая по шею белой простыней. Ее голова покоилась на атласной подушке, покрытой ее волосами, словно огненным ковром. Маску с нее сняли. Лицо девушки теперь скрывало легкое кружево. Как и простыня, оно было белым и подчеркивало бледность ее кожи.

На долю секунды парнишке показалось, что девушка мертва, но ее грудь медленно поднялась и снова опустилась. Уилл почувствовал громадное облегчение. Мысль о том, что эти глаза могут больше никогда не открыться, была для него невыносима. Но когда он увидел, что она спокойно спит, он улыбнулся и его сердце перестало болезненно сжиматься.

Не желая тревожить принцессу, Уилл хотел уйти, но девушка пошевелилась. Он посмотрел на нее, и она медленно повернула лицо в его сторону. Теперь, когда она повернулась, вор увидел левую сторону ее лица: вся щека была покрыта фиолетовыми с синим пятнами с желтой каемкой. Белая кружевная маска, атрибут этикета, странно смотрелась на фоне искалеченной плоти. Сейс медленно вынула из-под простыни левую руку и подняла ее, как будто собираясь коснуться лица, но вместо этого просто положила ее на живот.

— Уилл?

— Да, это я, — Уиллу вдруг стало трудно говорить, и он сглотнул. — Я просто хотел проверить, как твое самочувствие.

Она тихонько фыркнула, а потом поморщилась:

— У меня голова болит сильнее, чем после того, как меня лягнула лошадь.

— Я могу позвать Керригана.

— Нет, нет. Не надо, — ее голос стал теперь чуть громче. — Он сделал для меня достаточно. Заходи. Садись.

— Но ты должна отдыхать.

— Я лежу на каменной кровати в какой-то дыре в камне, и мне кажется, будто я уже в могиле, — правый глаз принцессы засверкал, оттеняя левый, залитый кровью. — Лежать в могиле полумертвой не очень-то весело.

Уилл улыбнулся и вошел в комнату. Сначала он хотел сесть на край ее кровати, но ложе оказалось слишком узким, и Сейс пришлось бы двигаться к стене. Поэтому юноша просто сел на пол, привалившись спиной к ее кровати, и посмотрел девушку через правое плечо:

— Я рад, что ты выздоравливаешь.

— Мне повезло. Дрени полагает, что драконеттчик зарядил недостаточно огненного порошка. Или он был мокрый, так что сгорела только часть. Заряд попал мне в левую сторону лба. Маска помогла. Череп треснул все равно, но твой друг смог этот поправить.

Вор вздрогнул. Керриган описал это как вдавленный перелом — это так своеобразно маг называл большую дыру у нее в голове. Керриган смог вынуть кость из мозга и исправить все повреждения. Для Керригана, и так уставшего от работы вместе с урЗрети по затоплению зала, это была тяжелейшая операция, но он с блеском справился с ней.

— Он может сделать и все остальное. Ты будешь как новенькая.

— Почему ты не позволил ему поправить тебе лицо?

Уилл пожал плечами. Он был вовсе не против шрама в этом месте, хотя он не сомневался, что благодаря мастерству Пери шрама почти не будет. Шрам создал бы связь между ним и Вороном, так как они оба заработали шрамы в борьбе с Кайтрин. У героев всегда есть шрамы. В каком-то смысле Уиллу казалось, что для героя не иметь шрамов нечестно.

— Керригану есть чем заняться помимо наведения красоты на моем лице, — Уилл улыбнулся. — Тем более что это в принципе вряд ли возможно.

Сейс улыбнулась и правой рукой, выпростав ее из-под покрывала, провела по темным волосам Уилла:

— С тобой и так все нормально, Уилл. Вот сделать так, чтобы я выглядела получше, будет непросто. Я чувствую, как у меня дергается левая сторона лица.

— Ты нормально выглядишь.

— Это тот самый честный обман, Уилл? Лучше оставайся вором. Врать у тебя не получается.

— Я не вру, — Уилл нахмурился, и швы на лбу натянулись. Затем его щеки покраснели, и на лицо невольно заиграла глупая улыбка. Уилл был рад, что принцесса не могла ее увидеть. — Сейчас ты выглядишь много лучше, чем тогда, когда ты упала.

Сейс слабо кивнула:

— Я знаю, что ты сделал, Уилл. Когда в меня попали, я не отключилась. То есть отключилась, но не сразу. Я не помню всех событий по прядку, но я помню твой голос.

Девушка задумчиво теребила его волосы, глядя в темный потолок:

— Выстрел был сильным, я знала, что я ранена, и ранена серьезно. Я умирала. Потрясение, боль… Я ничего не видела левым глазом. Я не могла двигаться. И потом… Потом, Уилл, я услышала твой голос. Клянусь своей кровью, вы не пройдете! Моя жизнь ускользала от меня, но твой приказ остановил и ее. Я не могла пройти границу между жизнью и смертью. Просто не могла. Так я поняла, что выживу.

Сейс снова посмотрела на него и улыбнулась:

— Сегодня, чуть раньше, заходил Керриган и хотел вылечить мне лицо. Я сказала ему уйти. Он вздохнул.

Уилл кивнул, наслаждаясь ощущением того, как ее пальцы гладят его по голове.

— Он сказал: «Да что такое с вами со всеми происходит?» Я спросила его, что он имеет в виду, и он сказал, что ты тоже отказался от лечения. Керриган полагает, что это как-то связано с ударом по левой стороне головы, — принцесса намотала прядь его волос на палец. — Когда я узнала, что ты отказался лечиться, я решила, что я поступлю так же.

— Но, принцесса, все-таки следовало…

— Ты не понимаешь, Уилл. Твои люди, вольники, хотят брать с тебя пример и носить те же отметины, что и ты, в твою честь. Тот же бой, такая же рана. Я буду носить этот синяк в честь того, что ты спас мне жизнь.

— Но я не…

Она опустила руку и приложила палец к его губам:

— Тихо. Ты действовал, когда это было нужно. Вспомни любого героя, которого ты знаешь. Вот, скажем, Ворон. Герои не думают о том, чтобы действовать как герои. Они просто это делают. Они видят то, что нужно сделать, и делают это. Знаешь, Уилл, я никогда не сомневалась, что ты тот самый Норрингтон из пророчества. Я не была уверена, действительно ли ты такой герой, как должен бы быть, но больше я не сомневаюсь и в этом, — Сейс тяжело вздохнула и ее глаза закрылись. — Извини, я начинаю снова засыпать. Я не хотела бы быть невежливой.

Уилл медленно встал, взяв руку девушке в свою, а затем положил ее на край кровати:

— Отдыхай.

— Ты ведь еще придешь ко мне?

От ее вопроса сердце у него в груди перевернулось:

— Конечно.

— Хорошо, — она улыбнулась и закрыла глаза.

Ее губы продолжали двигаться, но Уилл не слышал, что она говорила. Он тихонько вышел из комнаты, ощупывая шов над левым глазом. Раньше он полагал, что это будет связь с Вороном, но теперь Сейс превратила его в связь между ними. Эта мысль ему нравилась.

Он продолжил думать об этом и позволил событиям открутиться в его голове назад и собраться в целый миф, который он придумал про свою жизнь. Однажды он хотел стать знаменитым и чтобы его звали Уиллом Ловчилой, Королем Низины. Он мечтал, чтобы о нем знали как о сопернике Азура Паука. В их первую встречу Резолют аккуратно высмеял эти представления, а затем втянул его в серию удивительных приключений. Он был на Вилване и видел битву драконов. Он был в Окраннеле и видел, как была разбита армия авроланов. Его чествовали и прославляли в Ислине и Мередо. Он грабил Вруону и украл у того самого Азура Паука часть Короны Драконов.

А теперь он прошел через залы Бокагула и спас принцессу Мурозо от полчищ бормокинов.

Любое их этих приключений будет достаточно для героической песни. Меньше чем за год он добился большего, чем даже мечтал в детстве. Он сейчас понял, что, если бы он родился в этот день и был бы воспитан так же, как он нынешний, его героем был бы не Азур Паук, а Уилл Ловчила.

Но при этом, понимая, что он достиг своих детских мечтаний меньше чем за год, он обнаружил, насколько небольшим на самом деле было это достижение. Принцесса Сейс была права: герои не думают о том, чтобы действовать как герои. И не зацикливаются потом на том, как они героически себя вели. И хотя то, что он делал, действительно выглядело теперь героически, — все это должно было быть сделано в нужный момент. Но, что еще важнее, если бы он не сделал этого, это бы сделал кто-нибудь другой из группы. Его действия не были какими-то особенными в той компании, к которой он принадлежал.

Уилл медленно улыбнулся, чувствуя, как в глубине души тот ребенок, которым он был так недавно, кричит, не желая признавать, что он не особенный. Особенные времена. Вот что особенное. И они требуют от нас многого. Он оглядел корик и кивнул вошедшим Резолюту и Керригану, который шикнул, чтобы Ломбо не шумел.

Квик с жужжанием подлетел и сел Уиллу на правое плечо:

— Дела идут нормально, Уилл?

— Да, Квик, — вор улыбнулся. — Я устал, изранен, зашит и мне не улыбается предстоящее нам зимнее путешествие в Каледо. Я уверен, что нам придется несладко, и я боюсь, что некоторые из нас погибнут.

— Хм, Квику кажется, что это не очень похоже на хорошо идущие дела.

— Но дела у меня, Квик, действительно неплохи, — Уилл важно кивнул. — Компания, в которой я нахожусь, обеспечивает это.

ГЛАВА 44

Как он ни старался, генерал Маркус Адроганс не мог найти способа сделать так, чтобы во время взятия Трех Братьев пролилось меньше крови, чем воды. Устройство трех этих крепостей противостояло врагам много столетий. Причем большинству из них не нужно было бороться еще и с убийственным морозом, который установился в этих краях. Не принося снега, он делал марш на север мучительным.

Адроганс привел войска на место за три дня до атаки и начал строительство двух осадных машин. Он выбрал тараны, с крышами и прочными стенками для защиты передвигающих их людей.

Из-за этого они получались очень тяжелыми и медленными, но, если в Даровине все-таки были драгонели, прочная конструкция таранов могла бы отразить несколько ядер. Вопрос в общем-то заключался в том, выдержат ли они достаточно для того, чтобы пробить первые дубовые ворота. Генерал Джераны отрядил Черные Перья нападать на охранников и держать их все время на взводе. Хотя река и не позволяла атаковать Трех Братьев по-настоящему, ее замерзшая поверхность дала возможность Бэл мот Цуво и ее отрядам обойти форты с севера и вдоль по дороге, устраивая засады для авроланских подкреплений, которые могут подойти к Трем Братьям.

Адроганс поежился от холода в своей толстой шубе, опустил шарф и плюнул. Плевок замерз, не долетев до земли.

— По крайней мере, сон герцога Михаила подтверждается в смысле погоды.

Пфас фыркнул:

— Ты слишком полагаешься на Сварскую и Королевскую Гвардию.

— Если этот план сработает, то благодаря им.

Адроганс обернулся на дорогу. Таран медленно продвигался, движимый усилиями гурольского батальона Каменных Сердец. Они пели низкую, мощную песню, ритмическую и горловую. С каждым повтором она становилась громче. Таран, который больше походил на крытый мост на колесах, двигался вперед. Тяжелые колеса придавливали снег, а сам таран с каждым движением качался из стороны в сторону. Воины повесили свои круглые щиты на внешние стены, и эти раскрашенные в красный, синий, зеленый и золотой цвет предметы вооружения придавали конструкции весьма воинственный вид.

Лошади и воины Королевской Гвардии, закутанные в коричневые плащи, ждали за поворотом, вне видимости Даровин. Их лошади били копытами и выдыхали облака пара. Все воины были вооружены копьями. С кончиков некоторых пик свисали серые вымпелы. Убить их, учитывая их тяжелую броню, будет непросто. Но Адроганс знал, что многие из них умрут. Всадники, если они окажутся запертыми в крепости, будут перебиты без труда. Но Адроганс не имел возможности отказать герцогу Михаилу в его просьбе позволить Королевской Гвардии атаковать первой.

По мере того как таран входил в зону видимости Даровина, на зубчатых стенах началась какая-то деятельность. Несколько стрел вылетело в сторону ползущего тарана, но ни одна не попала в цель. Со стороны реки, с дальнего берега, по башне выстрелило несколько эльфов. Один бормокин с грохотом упал на лед под крепостью, но его веса не хватило пробить этот лед. Наст подломился под ним, и вверх поднялось облачко сухого снега, который, быстро опустившись обратно, присыпал тело.

Пфас показал пальцем на верхушку Даровин:

— Они подают сигналы.

Желтый флаг, который развевался над башней, медленно опустился, затем были подняты красный и черный флаги. На той стороне реки эльфы с помощью зеркал показали, что Варалорск принял сигнал, повторив его, а затем выставил зеленый флаг, на что Даровин ответил, опустив и снова подняв красный и черный флаги.

Адроганс улыбнулся:

— Красный означает угрозу, черный означает, что угрозы больше нет, а Варалорск предлагал помощь. Командир Даровина уверен, что может справиться сам. Хорошо, очень хорошо. — Генерал повернулся к сигнальщику слева. — Дайте сигнал Черным Перьям подходить к речной башне Даровин.

— Есть, сэр.

Сигнальщик с помощью зеркал передал команду эльфам. Леди Джилталарвин приказала своим воинам выйти из укрытия на берегу и двигаться длинной, рассеянной шеренгой, которая начала сжиматься в круг по мере приближения к башне. Бормокины пускали в них стрелы. Хотя высота и давала лучникам авроланов преимущество в дальности, их недостаточное мастерство — особенно учитывая ветер — делало их попытки практически бесполезными.

Командир Даровин отреагировал, послав дополнительные силы через арочный мост на речную башню. Гарнизон Даровин должен был насчитывать около сотни, и речная башня имела достаточно места, чтобы эффективно использовать около половины. Даже с учетом непревзойденного искусства эльфов в отношении стрельбы, их шансы против башни были нулевыми.

— Сигнальщик, сообщи Боевым Соколам, что пора. Солдат засверкал своими зеркалами в сторону горы высоко над Тремя Братьями. Оттуда не последовало ответа, но это не удивляло Адроганса. Вместо того чтобы смотреть вверх, он смотрел на башню Даровин и ждал, склонившись вперед и сложив руки на седле.

Первый гирким, которого он увидел, летел так быстро, что он был уверен, что крылатый воин не сможет выйти из пике. Гирким сложил крылья и падал в сторону реки, как будто бросился с горы, чтобы совершить самоубийство. Было видно только коричневую полоску, а затем гирким раскрыл крылья, повернул направо, потом налево и закричал, проносясь мимо речной башни. Тут он резко взял вверх, повернувшись в воздухе, и заскользил в сторону дальнего берега реки.

Вообще-то, такой полет делал его легкой мишенью, но башня за ним пребывала в состоянии хаоса. Этот гирким и те, что летели за ним, несли «огненных петухов». Они состояли из керамического резервуара с маслом и зажигательного механизма, который поджигал лужу масла, как только шар разбивался. Получающийся взрыв распространял огонь и черный дым.

«Огненные петухи» попали в верхушку башни, немедленно уничтожив в пламени верхних лучников. Еще несколько загорелись на мосту, отрезая отступление и подкрепление. Одна из гиркимов, словно играя со смертью, пролетела низко и аккуратно забросила «петуха» в нижнюю бойницу. Очевидно, попадание было успешным, потому что из других бойниц вырвалось пламя и на дальней стороне башни в проеме появилось горящее тело.

Флаги на Даровин немедленно поменялись. Опустились красный и черный. Вместо них поднялись два длинных зеленых вымпела.

Пфас захихикал:

— Дурак! Он просит два легиона помощи.

Королевская Гвардия подошла достаточно близко, чтобы их было видно из Даровина, и подняла радостный клич, увидев сигнал. Гуроланские воины поняли, что происходит, потому что их песня усилилась вдвое, и таран, качнувшись, задвигался быстрее.

От песни исходила энергия, и Адроганс чувствовал, как Боль настраивается под нее, в такт пуская волны по мускулам, сухожилиями и обмороженным ногам.

Баллисты Даровин запустили свои снаряды. Адроганс был рад, ведь тяжелые копья с футовыми лезвиями не имели и доли энергии одного ядра драгонели. Несмотря на это, некоторые копья пробили крышу тарана, и Боль передала ему мучительное ощущение того, как холодный стальной наконечник пронзает человека.

Песня сбилась на долю секунды, а затем возобновилась, сильнее и напористее. Королевская Гвардия двинулась было дальше, но Адроганс остановил их, подняв руку. Он чувствовал нетерпение в позвякивании сбруи и трепетании мускулов, но покачал головой:

— Ждите сигнала.

Два зеленых флага опустились. Затем они поднялись снова, но теперь их было три. На третьем были нанесены три белые точки. Глаза Пфаса сузились:

— Колдуны.

Адроганс кивнул:

— Как мы и ожидали.

Эльф-разведчик на дальней стороне реки сверкнул зеркалом в подтверждение того, что подкрепления вышли и включают вилейнов и криалнири.

Шаман скинул плащ, скрестил пальцы, согнул их мостиком и поднял над головой, потягиваясь. Показались амулеты, свисающие с его старческой кожи. Обычно Пфас носил кольца из золота или других драгоценных металлов, сегодня на нем были маленькие каменные амулеты, крашенные белым, кусочки кости и два пера ледяных когтей. Генерал улыбнулся:

— Ты готов?

— Да.

— Прошу.

Пфас развел руки, но оставил их над головой. Пальцы он вывернул наружу и принялся перебирать ими. Сухожилия выступили наружу, и под кожей надулись вены. Шрамы на его руках сияли, сплетаясь в сеть, напоминающую снежинку. Они горели ярче самого снега. Затем шаман резко сжал руки в кулаки.

С вершины горы раздался треск. Секунду после ничего больше не происходило, а затем стал слышен низкий грохот. Грохот быстро нарастал, заглушая песню, затмевая вопли с башни.

Пфас, как и Адроганс, связал себя с йируном. Союзником жуска стал Воздух. Когда шаман сжал кулаки, воздух на вершине горы уплотнился. Он опустился в нескольких точках, сломав наст и вжав его в более мягкий снег внизу. Снег начал сползать и скользить, захватывая и более глубокие слои со льдом. Скорость движения слоя увеличивалась, грохот нарастал, затем снег рухнул с горы белым водопадом.

Снег, такой легкий, что может тихо парить под облаками, едва ли кажется опасным. Но с горы он стек быстро и тяжело. Тонны снега летели в виде жидкого слоя, смешивая большие льдины с немногочисленными деревьями и камнями, и затем яростно обрушились на дорогу между Варалорском и Даровином, словно волна штормового моря.

Подкрепления авроланов — все три легиона — исчезли в лавине. Дорогу засыпала гора снега. Она оказалась выше, чем стены самого Даровина. Полоса снега вытекла на реку, и лед проломился. Снег ссыпался в темную дыру и исчез.

Таран продолжал двигаться. Баллисты Даровин застреляли быстрее. Погибло еще несколько людей, но вскоре стрелы с башни начали попадать только в середину и хвост тарана. Лучники выстроились над воротами и стреляли вниз, пытаясь пробить крышу, но безрезультатно.

Адроганс смотрел, как хвостовая часть тарана качнулась назад, а затем вперед. Первый удар прозвучал, как будто в ворота вежливо постучал великан. Затем эхо еще одного удара, сильнее и тяжелее, разнеслось по долине. Потом третий удар, четвертый, каждый настойчивый, уверенный и неоспоримый. Со временем ворота точно рухнут.

Неожиданно на стенах начался хаос. Бормокины начали падать со стен над воротами, отскакивая от крыши тарана. Ворота открылись, сначала медленно, а потом быстрее, и песня гуроланских воинов превратилась в какофонию боевых криков.

Адроганс пришпорил коня. Сигнальщик и Пфас последовали за ним. Генерал оглянулся на шамана. Кожа Пфаса стала голубоватой, он дрожал, но его глаза горели ярко. Он широко улыбался.

— Видишь, дядя. Сработало.

Пфас кивнул:

— Жуски могли бы сделать это. И они это сделали. Только им помогли.

Адроганс спешился у тарана и, вынув меч, пробежал через ворота. Каменные Сердца уже дошли до дальних ворот и открыли их. Несколько солдат подбежали к горе снега, засыпавшей дорогу. Некоторое количество бормокинов лежало на земле или пыталось выбраться из-под снега. Каменные Сердца прекратили их страдания.

Генерал Альциды, Каро, весь покрытый грязью, но довольный, встретил Адроганса во дворе Даровин.

— План сработал идеально, милорд. Да, текло больше крови, чем воды, но это потому, что воды не было.

Проблема с взятием Трех Братьев распадалась в действительности на две. Первая заключалась в том, что войска врага нужно было выманить из-за стен, чтобы их можно было убивать. Дорога была хорошим местом для бойни, и Черные Перья могли бы перебить изрядное количество подкрепления. Но сделать это можно было только с реки, где воины противника оказались бы на открытом месте и сделались бы уязвимыми.

Вторая проблема была продолжением первой: как подойти к крепостям незаметно? Поначалу он предполагал спустить Налискских Горных Рейнджеров на веревках с горы, но они бы все равно оказались вне крепостей. И были бы беззащитны, как и любая сила на дороге. По замерзшей реке ничего нельзя было спустить, а если бы и можно было, то эти войска все равно бы остались снаружи.

В конце концов решение предложил герцог Михаил. Его модели были так точны, что он отметил даже каменные тоннели, по которым из крепостей в реку сбрасывались отходы. По этим тоннелям можно было бы пройти, но их охраняло двадцать футов ледяной воды.

Текло больше крови, чем воды, потому, что в пятнадцати милях выше по течению, жускские шаманы, чьими йирунами была вода, собрали все силы и повернули течение реки в старое русло. Пока река заполняла озеро, Конная Стража Короля Альциды под командованием Каро, Хелурийский Имперский Стальной Легион и Королевская Гвардия Окраннела прошли подо льдом, по замерзшему руслу, до сточных тоннелей. Они потихоньку прокрались в крепости, и когда лавина сделал свое дело, люди Каро и Михаила атаковали Даровин и Варалорск соответственно.

Человек с башни Даровина закричал:

— Варалорск поднял зеленый флаг легиона. Эльфы говорят, что подкрепление движется к Варалорску.

— Принято.

Адроганс поднял руку и подозвал командира отряда, который был одет в мундир Королевской Гвардии:

— Капитан Дмитрий, пусть Ваши люди занесут сюда таран, затем закройте ворота и выставьте стражу.

Воин из Свойна кивнул, повернулся и начал отдавать приказы. Адроганс взглянул на Каро:

— Не пройти ли нам в Варалорск?

— Только после вас, милорд.

Два генерала и Пфас вместе ними поднялись на гору снега и спустились с другой стороны к Варалорску. В южных воротах открылась небольшая дверца и грязный солдат Королевской Гвардии жестами призвал их поспешить. Нетерпение было понятно Адрогансу, ведь зеленый флаг, означающий просьбу о помощи, был поднят Королевской Гвардией, чтобы выманить силы авроланов на открытое место. На северной стене Варалорска расположились лучники, которые перебьют подкрепление, а это было то, чего нападающие ждали с нетерпением.

Выражение лица гвардейцев было совсем не радостным:

— Генерал, быстрее, герцог…

Адроганс проскользнул через дверцу и быстро последовал за солдатом. Тот провел его через Варалорск. В голове Адроганс видел этот же путь на моделях Михаила. Они вошли в сердце крепости и затем наверх на последний уровень. Его проводник указал на дверь, которая вела, по всей видимости, в помещение командующего офицера, и отошел в сторону.

Адроганс перешагнул через тело мертвого криалнири и подошел к деревянной койке, на которой лежал посеревший Михаил. Темно-коричневая одежда, которая была на нем, скрыла большую часть крови, но пальцы, которые молодой человек прижимал к себе, не могли скрыть его рану. Ужасный разрез вскрыл ему живот. Джеранский генерал повернулся к Пфасу:

— Достаньте мне немедленно эльфийского целителя.

— Нет, генерал… — Слова Михаила были едва слышны. — Не успеть.

Адроганс обернулся на него и увидел, что изо рта у него течет тонкая струйка крови. Один из людей, стоявших рядом, вытер ее уже красной тряпочкой.

— Мы взяли башни, вы должны знать. Ваш план сработал.

Умирающий кивнул:

— Я знаю. Все было так, как я видел во сне.

Адроганс нахмурился:

— Вы видели во сне…

— Это? Нет… — Он слабо фыркнул. — Я не настолько храбр или глуп, чтобы пойти на это. В моем сне мы победили. Так и случилось. Потом сон кончился. Теперь кончается и моя жизнь.

Снаружи раздались крики лучников, когда принялись убивать подходящее подкрепление авроланов. Их крики служили сигналом для других гвардейцев, которые ждали своего часа. Теперь и Кракоин должен быть пасть.

Михаил улыбнулся?

— Генерал, вы отвоюете Сварскую, я уверен.

— Вы будете там со мной.

— Нет, не буду. Но я буду смотреть, впрочем… — Глаза Михаила широко открылись, и его тело сотряс спазм боли. Изо рта вытекло еще больше крови, которая окрасила его зубы. — Просьба.

Адроганс наклонился ближе, чтобы не пропустить слова, которые становились все тише:

— Все, что угодно.

— Скажите Алексии, что сны могут исполняться. Скажите ей, чтобы она доверяла снам.

— Я скажу, друг мой, я сделаю это.

Тело Михаила еще раз содрогнулось и обмякло. Адроганс протянул руку и закрыл ему глаза. Даже несмотря на то что боль скребла своими когтями по его животу, он произнес беззвучную молитву. Он поморщился, а затем оглядел гвардейцев, стоящих вокруг койки. Они выглядели потрясенными, и он мог бы поклясться, что любой из них с радостью бы отдал свою жизнь в обмен на жизнь герцога. Они даже думают, что виноваты в его смерти.

Адроганс придал глазам жесткое выражение и заговорил мрачным голосом:

— Я никогда не сказал бы плохо о герцоге Михаиле, но сейчас он соврал. Он был храбрым человеком, храбрейшим, ведь только храбрейший смог бы взять Варалорск.

Он помедлил немного, пока люди Михаила смотрели на него, моргая. Он подождал, пока они полностью поймут, что он говорит, и увидев это в их глазах, он продолжил:

— Герцог на самом деле предвидел свою смерть, но он знал, что это жертва, которая позволит взять Трех Братьев. Он знал, что это поможет нам завоевать Сварскую. Так не думайте же, что его смерти можно было избежать! Он принес себя в жертву ради нас, ради Окраннела. Я поручаю вам донести до всех правду о его смерти. Да будут песни о его храбрости петь вечно.

Трое Королевских Гвардейцев кивнули, и один из них посмотрел на Адроганса в упор:

— Это наша священная обязанность, генерал.

— В таком случае оставляю руководство Тремя Братьями на вас.

Адроганс кивнул и вышел из комнаты.

ГЛАВА 45

Когда принцесса Алексия впервые увидела прекрасный город Каледо, она испытала невероятный восторг. Город, построенный из белого камня, поднимался над снежными равнинами так, как если бы он сам сделан из снега. Восемь башен парили по периметру восьмиугольной городской стены, каждая из башен прочная, каждая завернутая в алебастровый чехол. Внутри стен стояло еще четыре башни, гладкие и слегка изогнутые, соединенные высокими мостами. За городом, покрытое льдом и засыпанное снегом, лежало озеро Калесса.

С вершины холма к востоку от города, откуда они подъезжали, только два момента нарушали снежный пейзаж. Первый — пара черных камней, установленных у восточных ворот. Алексия слышала, что маги Мурозо сражаются друг с другом у этих камней. Но принцесса почему-то относила раньше эти истории к категории сказок. Но камни стояли перед ней, высокие и внушительные. Их резкий контраст с самим городом, как по цвету, так и по угловатости, раздражал глаз и придавал им угрожающий вид. Алексии они казались скорее предвестниками атаки Кайтрин, чем признаком силы Мурозо.

Второй момент был более обнадеживающим. Яркие знамена красного и синего цвета, зеленого и желтого, фиолетового и золотого свисали из окон башен. На верхушках башен развевались яркие вымпелы.

Алексия осадила лошадь, оглядела город и пустое пространство перед ним. Она заставила себя запомнить каждую деталь: величественность города, его изящную силу и идеальные стены. Она заметила отсутствие стервятников и порадовалась за город у озера.

Снег хрустел под копытами коня Ворона, который остановился рядом с ней:

— Это потрясающе.

Принцесса улыбнулась и кивнула:

— Боюсь, учитывая, что произойдет, Каледо останется жить, но только в нашей памяти.

Ворон выдохнул облачко пара:

— Победит Кайтрин или проиграет, но ее нашествие изменит мир.

Алекс медленно кивнула. Она уже видела это в Бокагуле, где шок от вторжения изменил взгляды на происходящее многих. УрЗрети полагали, что они неприступны в своих горных крепостях, но эта иллюзия была разрушена навсегда. И хотя внутри их еще продолжались споры о том, сколько войск им надо послать на помощь, теперь они были готовы действовать. Небольшие отряды уже патрулировали горы и направлялись в сторону Саренгула, чтобы предупредить других. Алекс была уверена, что урЗрети пошлют воинов, чтобы помочь защищать Каледо, ведь это принцесса Сейс привела их всех в Бокагул.

Остается только надеяться, что они успеют вовремя.

УрЗрети щедро проявили свою благодарность Керригану и остальным за помощь в борьбе с вторжением. Хотя способность изменять форму и позволила урЗрети избавиться от необходимости использовать оружие и доспехи, их кузнецы все равно были весьма искусны в изготовлении оружия. Алексия получила меч с толстым лезвием, усиленной гардой и слегка изогнутым, невероятно легким клинком. Сталь, на которую был нанесен изысканный орнамент из завитков, была гибкой, и в то же время лезвие было достаточно острым, чтобы разрезать парящее перо.

Воины Мурозо и вольники получили легкие кольчуги, которые, как они говорили, весят меньше шелка. Кузнецы урЗрети выковали для Резолюта новые звездочки, которые он принял, поворчав совсем немного: дескать, другие не жалко оставить в теле врага, а эти придется ходить собирать. Но, несмотря на его жалобы, было очевидно, что он рад. Пери получила крылатый шлем, такой легкий, что могла в нем летать. Ворону подарили колчан стрел со стальными наконечниками, которые, по утверждениям кузнецов, способны пробить чешую дракона. А Уиллу помимо легкой кольчуги достались отчеканенные золотые нарукавники, каждый из которых был украшен сапфиром размером с большой палец его руки.

Принцесса Сейс, Керриган и Бок, однако, получили особенные подарки. Принцессе подарили серебряную маску взамен той, которую она носила, когда в нее попала пуля. Слева маска была инкрустирована аметистом в память о фиолетовом синяке, который достался ей от выстрела драконетты. Несмотря на необходимость ехать по холоду, девушка решила остаться в маске. И маска безусловно только ее украшала.

УрЗрети вознаградили Керригана, преподнеся ему жезл, сделанный из одного длинного кристалла, на каждом конце которого было по золотому кольцу, усыпанному десятком камней. Когда маг использовал его, светились разные камни и их цвета наполняли жезл и вплетались в любое видимое заклинание.

Алексия не знала, что это значило, но Керриган, казалось, был в восторге, и она решила, что это очень хороший знак.

Бок получил наиболее своеобразный подарок. Его присутствие создавало урЗрети проблемы. Они предпочли бы вовсе его проигнорировать, но не могли этого сделать перед лицом того, что это он вынес Сейс из гущи битвы. После долгих раздумий из его имени был убран суффикс «бок». Это значило, что они приняли его обратно в свое общество, но при этом все явно вздохнули с облегчением, когда он не проявил желания остаться в Бокагуле, а вместо этого предпочел отправиться с Керриганом дальше на северо-запад в сторону столицы Мурозо.

Путешествие холмами и долинами из Бокагула в Каледо заняло шесть дней. Бураны прекратились на время их пути, но оставшийся снег затруднял передвижение. Иногда путники встречали патруль урЗрети и однажды натолкнулись на последствия ловушки, устроенной урЗрети для каких-то авроланских дезертиров, — но в целом они ехали, не наблюдая ничего интересного и никому не показываясь на глаза.

Вокруг Алекс и Ворона скакал отряд Наемников Сейс. Один из них повязал личный вымпел мурозской принцессы на острие копья и поднял его вверх при подъезде к городу. Алексия ничего не могла рассказать о том, что отец Сейс недоволен ее путешествием на юг, так как узнала об этом на Совете. Если отправить отряд, чтобы объявить о своем прибытии, а также о прибытии Норрингтона, то можно пропустить массу интересных эмоций на лице отца.

Алекс снова пришпорила лошадь и поехала вниз по холму, вслед за Королевским Эскадроном.

— Как скоро, ты полагаешь, авроланы будут здесь и осадят город?

Ворон покачал головой:

— Нельзя сказать наверняка, но судя по всему ждать осталось недолго. Раз Кайтрин послала войска в Бокагул, она, возможно, уже нейтрализовала Саренгул. Это прикрывает ее фланг и позволяет давить на Скрейнвуда. Она может завоевывать Мурозо совершенно спокойно. Отсюда она сможет двигаться на юг десятком путей, и это все еще до наступления лета, когда начнется настоящая война.

Принцесса надеялась, что Ворон заметит какой-нибудь прокол в ее видении ситуации, но простая суть заключалась в том, что Кайтрин изолировала страны друг от друга и завоевывала их по очереди. Никакая отдельно взятая страна не может противостоять полной мощи ее армии и драгонелей. По мере продвижения авроланских сил на юг они попадали в более плотно населенные земли, но это значило только то, что на юг побежит больше беженцев.

Алекс покачала головой:

— Как бы ни был красив этот город, он совершенно не приспособлен для того, чтобы отразить атаку Кайтрин. Драгонели делались для того, чтобы разбивать такие стены. Эти башни рухнут под натиском Северной императрицы. Жители Мурозо храбры, это известно, но сопротивляться ей глупо.

— Мы можем надеяться, что Король Боумар более благоразумен, чем его дочь. Но я в этом сильно сомневаюсь. — Ворон повел плечами. — Есть, однако, кое-что, что мы можем сделать для того, чтобы остановить Кайтрин. И на настоящий момент выиграть время — значит победить.

Еще до того, как Королевский Эскадрон достиг города, восточные ворота распахнулись и большая группа всадников выехала им навстречу. Две группы — меньшая в красном и большая в синем — встретились, перемешались на мгновение, а затем основная часть синих поскакала к Алексии и другим. Красные всадники направились с эскортом дальше в город.

Принцесса Сейс нагнала Алексию слева. Серебряный профиль девушки поблескивал.

— Кажется, меня не ждет ничего хорошего. Во главе этих всадников мой брат. Я им займусь.

Легкая дрожь в голосе Сейс удивила Алекс:

— Как пожелаешь.

Конники приближались, снег вырывался из-под копыт, разлетаясь на ветру. Один всадник, высокий и стройный, одетый в меха, выехал вперед. Ветер сдул с его головы капюшон, открыв взорам длинные каштановые волосы, которые трепал ветер. На нем была такая же большая маска, как и на Сейс раньше, но она была не красной и даже не синей, как его отряд, а черной.

Черной, как камни магов у городских ворот. Мужчина натянул поводья, лошадь перешла на шаг. Он поднял в приветствии руку в перчатке:

— Приветствую вас, путники! Я принц Мерфин, представитель королевского дома Мурозо. А Вы, должно быть, Алексия из Окраннела?

Алекс кивнула, удивленная, что он не обратился к своей сестре:

— Да, это я. А это Ворон Кедина. С принцессой Сейс, я полагаю, вы знакомы.

— Безусловно. Я очень рад познакомиться с вами обоими. — Мерфин даже не поглядел на Сейс, которая сидела очень тихо. — Мой отец, Король Боумар, предлагает вам свое гостеприимство и благодарит вас за возвращение блудной дочери домой.

Прежде чем Алекс смогла сформулировать достойный ответ, к ним подъехал Уилл:

— Это скорее она привела нас сюда, а не наоборот.

Принц улыбнулся, как если бы ожидал этой фразы:

— А вы, должно быть, Норрингтон.

— Пока не появится кто-нибудь получше — да. — Уилл позволил коню проехать еще немного вперед так, что он практически загородил Сейс от Мерфина. — Я привел с собой отряд Братства Вольных Ориозцев, чтобы сражаться за Каледо.

— Мы с радостью приветствуем ваш вклад в наше дело. Они могут присоединиться к другим жителям Ориозы здесь. Мы благодарны вам за вашу помощь, — принц улыбнулся шире. — Это большая честь, что вы все здесь, и в Каледо приготовились достойно встретить вас. Это капитан Твинхэм, он проводит вас в город и покажет вам ваши апартаменты. Когда вы отдохнете достаточно, мой отец будет рад поприветствовать вас.

Алекс кивнула:

— Мы будем ждать с нетерпением.

— Превосходно, — Мерфин бросил взгляд на Сейс. — Сестра, ты поедешь со мной.

Та покорно кивнула и пришпорила коня. Уилл собрался было последовать за ней, но девушка положила правую руку ему на плечо:

— Нет, Уилл, поезжай с остальными.

— Но… — Уилл посмотрел на принцессу, потом на ее брата, а затем снова на нее. — Ты не должна попадать в переделку одна.

— Эта мысль и составит мне компанию, — Сейс перегнулась через луку седла и поцеловала юношу в щеку. — С того самого момента, когда я уехала, я знала, что так оно и будет. Скоро увидимся.

Вонзив пятки в бока лошади, она поскакала вперед. Брат тут же догнал ее. Сейс не стала натягивать поводья, но и не пыталась ускользнуть от него. Алекс показалось, что она даже слышала смех, но не могла сказать наверняка.

Тяжелая Королевская Конница растянулась вдоль колонны воинов, которую вел в город беловолосый капитан Твинхэм. Он оказался не особо разговорчив. Он прямо и гордо восседал в седле. Алекс и Ворон ехали в нескольких шагах позади него, а Уилл и Керриган — за ними.

Уилл проворчал тихим голосом:

— Я не уверен, что мне нравится этот Мерфин.

Керриган так же тихо ответил:

— То есть ты тоже заметил?

— Заметил что, Кер?

— Заклинание, — вильванский маг сел поудобнее. — Я чуть не пропустил его. Здешняя магия имеет другой оттенок, но когда принц подъехал, он сотворил заклинание.

Ворон повернулся:

— Когда?

— Когда он приветственно поднял руку. Это непросто: говорить одно, а колдовать другое.

Ворон нахмурился:

— А что за заклинание?

— Секунду, — Керриган закрыл глаза, поднял правую руку и сделал рукой странный пас. — Я не уверен, но это, должно быть, какое-то диагностическое заклинание.

Алекс подняла бровь:

— Может быть, он проверял, здорова ли его сестра?

Керриган вновь открыл глаза:

— Да, вполне возможно.

Она засмеялась:

— Странно конечно.

— Не нравится мне все это, — Уилл фыркнул. — Он относился к ней как-то неприветливо. Они должны бы благодарить ее.

Ворон подмигнул:

— Не думаю, что они злятся. Скорее просто беспокоятся.

— Ну, если они что-нибудь сделают с ней, я…

— Что ты сделаешь, Уилл?

Вор вздохнул в ответ на вопрос Ворона:

— Нечестно просить меня отвечать за пустые угрозы. Я просто надеюсь, что с ней все будет хорошо.

— Я уверен, что все будет именно так.

Ворон снова посмотрел вперед, но Алекс продолжала видеть его улыбку.

— С твоей подругой все будет хорошо, вот увидишь, Уилл…

Капитан Твинхэм привел группу в город к центральному квартету башен. Восточная пара представляла собой одно здание, дворец, а из двух других одна была занята Академией Магии Каледо, а вторая была Башней Гильдий, где большинство гильдий страны имело свое представительство. Пройдя через ворота дворца, они повернули налево и подошли к Южной Башне. Здесь их лошадей приняли конюхи и появились личные слуги, чтобы проводить гостей в апартаменты. Алекс и Ворон быстро расстались, так как он пошел проследить за размещением остальных. Принцесса попрощалась с ним и последовала за розовощекой женщиной средних лет вверх по спиральной лестнице в маленькую анфиладу комнат, которую им предоставили. Гостиная выходила окнами на восток, спальная ниша находилась слева: в ней располагалась большая кровать с пологом. Справа было отгорожено место для умывания. Складная ширма, украшенная деревянными панелями со сценами охоты, позволяла обеспечить уединение в этом месте.

Стройная женщина, чуть пониже Алексии, уже ожидала в комнате, когда они вошли. Служанка испугалась и немедленно упала на одно колено:

— Прошу прощения, Ваше Высочество, я не знала…

Женщина покачала головой:

— Все нормально, Мэг. Оставь нас ненадолго. Возможно, принцесса Алексия хотела бы немного перекусить?

Алекс уловила в ее голосе знакомые нотки:

— Я не голодна.

— Что ж, хорошо. — Черты лица женщины были несколько более резкими, чем у Сейс, но семейное сходство не заметить было невозможно. Она подождала, пока служанка вышла и улыбнулась. — Приветствую тебя, принцесса Алексия. Меня зовут Дэйлей. У меня такое ощущение, что мы уже встречались раньше.

Алекс кивнула, понимая, что это та самая женщина, которую она встречала на Совете:

— Приятно видеть вас в реальности.

Окранская принцесса протянула Дэйлей руку, и та пожала ее. Ее рукопожатие было теплым и уверенным. Они взялись за руки и трижды пожали их друг другу, но, прежде чем они отпустили их, произошло нечто странное. Алекс почувствовала, что вращается, — никак иначе назвать это было нельзя, — как если бы она перемещалась в Совет. Но, несмотря на это, она оставалась там, в Южной Башне вместе с Дэйлей.

Но они явно были не одни.

На востоке появилась красивая женщина со снежно-белыми волосами. Ощущение мягкой чистоты исходило от нее. Алексия сразу обратила внимание на ее глаза, потому что, несмотря на то что образ женщины был полупрозрачен, глаза ее сверкали, словно серебро. Ее губы двигались и Алексия смогла уловить фрагменты слов.

— … Кеш, здесь вещи… победа… потери…

Она продолжала говорить, но голос звучал то громче, то тише, слова иногда замедлялись, а иногда проговаривались скороговоркой.

Когда руки принцесс разъединились, видение исчезло.

Женщины посмотрели друг на друга, снова взялись за руки, но больше ничего не произошло.

Дэйлей нахмурилась:

— Ты видела это, конечно. Что это было?

Алекс покачала головой:

— Не знаю.

Она вздрогнула, и Дэйлей это почувствовала:

— Ты что-то знаешь. Что это?

Окранская принцесса нахмурилась:

— «Кеш», должно быть, часть от «Нефри-кеш». Это генерал Кайтрин. Она разговаривала с ним? Предупреждала его? Что-то в этом духе, возможно.

Дэйлей кивнула, отпустив руку Алексии:

— Логично, но ты вздрогнула вдруг от чего-то.

Алекс неуверенно пожала плечами:

— В Мередо, Уилл кого-то видел. Этот кто-то спас его от смерти. Она может оказаться как раз той, кого описывал Уилл.

— Кто-то из одной компании с Нефри-кешем спас Норрингтона?

— Получается, так.

Дэйлей тяжело вздохнула:

— Не знаю, что и подумать. Хорошо это или плохо. Если боги будут благосклонны к нам, мы сможем во всем разобраться.

ГЛАВА 46

Керриган резко проснулся. Бок положил узловатую руку ему на рот, не давая закричать. Маг попытался освободиться, но сдвинуть руку не смог. Рука урЗрети оставалась в таком положении на пару мгновений дольше, чем нужно, а затем наконец, когда Керриган перестал сопротивляться, Бок убрал руку.

Молодой маг поморгал заспанными глазами. Он не собирался спать, когда его привели в его комнату. Он просто прилег на кровать, пока Бок ходил за багажом и двигал вещи по комнате. Он вспомнил, что зевал и что решил прикрыть глаза на секунду, — после чего только давление руки урЗрети на лицо вернуло его в сознание.

Рим Рамоч, стоя в ногах кровати, покачал головой:

— Бок, я просил тебя разбудить его, а не напугать.

УрЗрети склонился до пола в низком поклоне и забормотал извинения.

Керриган резко поднялся и стукнулся головой о спинку кровати:

— Ой.

— Не делай так, Керриган. Мы не можем позволить тебе вышибить мозги спинкой кровати, когда они нам так нужны. — Рамоч медленно отошел к мягкому креслу в другом углу комнаты и Сел. — Прости, что долго не появлялся, но когда вы спустились в Бокагул, достать тебя было слишком трудно. Зная, однако, куда вы двигаетесь, я смог приехать сюда. Я узнал некоторые вещи, которые помогут тебе в твоей миссии.

— Это связано со способностью чувствовать фрагменты Короны Драконов?

— Верно. Но сначала, однако, я хочу знать, что произошло в Бокагуле.

Бок прокрался к Рамочу, и пожилой маг стал играть колечками волос урЗрети и почесывать его, как собаку. Керриган расправил складки на простынях, на которых он спал, и начал рассказывать о приключениях в недрах гор. Рим Рамоч не перебивал его, и так как его лицо было под маской и в тени, Керриган не был даже уверен, что он его слушает.

Когда он закончил свое повествование, маг в алой мантии важно кивнул:

— Сила, которую ты продемонстрировал, впечатляет. Если ты сможешь ее обуздать и направить на достижение нашей цели, Кайтрин не устоит против тебя. А вот эта история с Уиллом и его кровью удивила меня. Ты никогда раньше не замечал за ним ничего подобного?

— Ну, ругается подобным образом он все время, но это… Я чувствовал мощную волну магии, исходившую от него. Действие, которое его кровь оказывала на авроланов и их союзников, было потрясающим. И невероятным. Даже когда мы уже уходили, когда зал был начисто вымыт, я все еще чувствовал магию. Я бы не удивился, если бы арафти, пролетающий над этим местом, был бы остановлен колонной энергии, исходящей от крови Уилла.

Рамоч постучал указательным пальцем правой руки по подлокотнику:

— С ним что-то произошло. Ты не замечал за ним ничего необычного?

Керриган пожал плечами:

— Ну, я думаю, что могло иметь какое-то значение то, что ему нравится принцесса Сейс, а в момент, когда он действовал, она была ранена. Это, безусловно, существенный фактор. Он придал силы его проклятью, но должно быть что-то еще. Так. Еще до Бокагула, когда я был с вами, его укусил сулланкири. И юноша утверждает, что его вылечила женщина в белом. У него на шее два шрама, как от ожогов, и ему всегда холодно.

Пожилой маг поднял голову:

— Ты осмотрел его?

— Да.

— И что?

— Он в порядке, — Керриган нахмурился. — За исключением того, что магией я не смог обнаружить шрамы. Они должны быть, должны выделяться, но, похоже, что его тело приняло их.

Рамоч прижал пальцы левой руки к губам и задумался:

— Это удивительно. Наблюдай, ищи еще симптомы, еще проявления.

— Почему? С ним что-то не так?

— Я уверен, что с ним все нормально. На самом деле, даже более, чем нормально. Но понаблюдать не помешает. — Рамоч кивнул. — Теперь скажи мне, ты заметил что-то особенное в его магии? Что-то, что позволяло определить ее как его магию?

Керриган улыбнулся:

— Я думал об этом. Не в тот момент; тогда мы были слишком заняты сражением. Потом, когда я смог изучить то место, где капала его кровь, я заметил, что магия имела что-то вроде характера Уилла. Это трудно описать. Когда я сотворил диагностическое заклинание, я слышал в голове странные отзвуки: слово, сказанное так, как он говорит, его ухмылка, и я даже видел его самого, таким как он был в Ислине, когда убегал от меня.

Это воспоминание заставило Керригана нахмуриться. Уилл тогда сбежал от группы подростков, которая заловила мага и собиралась его побить. Тогда Уилл, конечно, еще не был с ним знаком. Будь ситуация обратной, Керриган, конечно, помог бы парнишке. По крайней мере, мне кажется, что я помог бы. Уилл извинился и с тех пор стал его другом, но какой-то неприятный осадок остался. Именно для таких случаев мне для защиты дали доспех из кости дракона.

— Это хорошо, Керриган, очень хорошо. Ты чувствуешь его сущность. Твой мозг связывает это с воспоминаниями, которые у тебя о нем есть. Это значит, что ты можешь извлечь гораздо больше информации из одного лишь заклинания, чем большинство других магов.

Керриган улыбнулся:

— У меня было время подумать и об этом тоже, основываясь на наших предыдущих беседах и на том, что я заметил в Бокагуле. Я выделил по крайней мере семь различных параметров, которые я могу почувствовать в заклинании. Это Автор, Раса, Школа, Природа, Намерение, Воздействие и Источник Энергии. Что касается Автора, Школы и Расы, я вполне уверен. Я нашел отличия между диагностическим заклинание, созданном Принцем Мерфином из Академии Каледо, и своим заклинанием. Раз я определил, что оно было диагностическим, я думаю, что разобрался с Природой и Намерением. Про Воздействие я знаю от вас. Ведь вы говорили мне, что на мне есть налет Короны Драконов.

— А Источник Энергии?

Керриган нахмурился:

— Я делал заклинания, которые используют мою собственную физическую силу. Так меня учили в Вильване, но есть еще другие заклинания. Я делал их в особых случаях, в опасности. Например, диагностика и лечение еще не рожденного ребенка урЗрети. Я после этого не устал. Ощущение было такое, как будто энергия для этого заклинания черпалась их какого-то другого источника. Я могу предположить, что если бы я продолжил учиться в Вильване, я бы научился обращаться к различным источникам энергии.

— Керриган, тебе явно показали пути к этим источникам, но в тонкой манере, так что ты не имеешь сознательного контроля над этими потоками. Если бы это было не так, ты бы вообще не смог пользоваться этими источниками. — Рамоч взмахнул левой рукой. — Однако сейчас это неважно. Твой анализ хорош, но есть параметры, которые ты пропустил. Однако они главным образом незначительны. Это временные вещи, имеющие отношение к местным факторам во время исполнения заклинания. Какие твои дальнейшие мысли?

— Ну, я думал о том, как можно убрать отметину с кого-то или с чего-то. Ближайшая аналогия, которая пришла мне в голову, это кусок тряпки с пятном. Нужно либо очистить тряпку, либо перекрасить ее, либо поставить на пятно заплатку. Заплатка — самый грубый вариант, хотя для него нужно всего лишь наложить другое заклинание поверх первого. Вил — авроланский маг, который убил моего наставника, — делал так, чтобы спрятать одно заклинание за другим. Я поступил так со своей копией фрагмента Короны Драконов. Проблема заключается в том, что, если присмотреться, заплатку можно обнаружить, и тогда будет видно и пятно. Именно поэтому вы заметили на мне за костяной броней отметину Короны Драконов.

— Твоя аналогия подходит. Хотя она не лучшая. Значит, перекрашивание — просто более общий вариант заплатки. Ты вплетешь в вещь больше магии так, чтобы изучающий ее не заметил пятна, которое выглядит как часть орнамента.

Керриган кивнул:

— Да, мне кажется именно так.

— Что у нас с очисткой?

Молодой маг беспокойно задвигался, сидя на кровати:

— Насчет этого я не уверен. Придется проникнуть в самую ткань заклинания, выделить те аспекты, на которых есть отметина, и подменить чем-нибудь другим, что может иметь или не иметь своего собственного отпечатка. Только определение всех оттенков и какую роль каждый из них играет в заклинании, потребует много времени. Сделать замены для них — тоже не быстрый процесс. И потом еще выполнить сам обмен… Это действительно очень трудно.

— Но это можно сделать?

Керриган быстро пожал плечами:

— Задача в том, чтобы исключить другие оттенки. В идеальных условиях, в арканориуме, где все тихо, где все ингредиенты абсолютно чистые, где все внешние воздействия исключены, отметину действительно можно свести к минимуму.

— А возможно ли сделать другое заклинание, обратное отображение, которое будет вводить в заклинания нужный отпечаток. Так, например, чтобы на твоем заклятии лежал расовый оттенок эльфа или, скажем, кого-то из Каледо?

Глаза молодого мага удивленно распахнулись; он опустил голову, снова ударившись о спинку кровати:

— Ай! — Керриган потер вырастающую на голове шишку и спрятал свое удивление под личиной боли.

Если кто-то может это делать, он может скрыть назначение своего заклинания, не дав магу-противнику ни малейшего шанса защититься. Можно обвинить кого угодно в чем угодно. Можно сделать практически все.

— Я думаю, это возможно.

— Это может понадобиться. Вопрос к тебе теперь такой: твои заклинания определяются как выполненные человеком или твои эльфийские заклинания выглядят эльфийскими?

— Я не знаю, — Керриган нахмурился. — Почему это важно? Бок буркнул так, как будто это был один из глупейших вопросов, который он слышал в жизни.

— Ты забыл в своем анализе одну очень важную вещь. А именно: как ты собираешься определять все эти аспекты заклинания?

— С помощью другого заклинания.

— Хорошо. Теперь вспомни про идею с заплатками, когда одно заклинание прячет свойства другого. Что, если заплатка будет активной? Что, если заплатка — это заклинание, созданное так, чтобы посылать разный ответ в зависимости от того, каким именно заклинанием пользуется волшебник, желающий изучить его?

— По-моему, я не совсем понимаю, о чем речь.

— Вот, Уилл, например. Ты видишь шрамы у него на шее, но заклинание, которые ты используешь, говорит тебе, что он не изменен. Однако очевидно, исходя из наличия шрамов и магии, которая сопровождала его проклятье и пролитую кровь, что в нем что-то изменено. — Рамоч развел руками в перчатках. — Ты использовал для диагностики эльфийское заклинание?

— Это лучшее из тех, что я знаю.

— И это единственное заклинание, которое с большой вероятностью бывает использовано по отношению к нему в твоем присутствии?

Керриган медленно кивнул:

— Человеческие заклинания неплохо работают, чтобы определять раны, но эльфийские гораздо лучше. Возможно, подошло бы заклинание урЗрети, но вряд ли.

— Значит заклинание, направленное на то, чтобы скрыть то, что с ним сделано, выдающее в ответ на человеческие, эльфийские и урЗретийские заклинания нулевой результат, будет эффективно достигать поставленной задачи. И заодно скроет любые другие аспекты заклинания, которые могли бы раскрыть личность и намерения того, кто наложил заклятие.

— Да, точно, — Керриган заулыбался. — И любое маскирующее заклинание, использованное для того, чтобы спрятать фрагмент Короны Драконов, может быть сделано подобным же образом для того, чтобы отражать заклинания в зависимости от расы волшебника, школы магии и самого диагностического заклинания.

Рым Рамоч хлопнул в ладоши:

— Отлично! Ты все понял.

— Разве? — Керриган снова нахмурился. — Вообще-то, я несколько запутался. У меня есть ключ к решению вопроса о том, что случилось с Уиллом? У меня есть ключ к тому, чтобы найти Корону Драконов? Я смогу спрятать отпечаток, который лежит на мне?

— Всего понемножку, — маг в алой мантии составил ладони домиком. — Однако некоторые упомянутые тобой параметры пересекаются. Отпечаток Короны Драконов главным образом связан с твоим источником магической энергии. Это могущественный артефакт, и он отметил твой источник энергии. Когда ты пользуешься своей силой, краска подтекает в твое заклинание. Когда ты пользуешься другими источниками энергии, налет становится едва заметным. Хорошо, что ты здесь, в Каледо. Местные маги используют ритуальное очищение перед тем, как творить важные заклинания. Ты научишься этому у них и заполнишь себя чистой энергией. Это должно снять с тебя отпечаток Короны Драконов.

— А броня?

— Не стоит беспокоиться об этом. Немногие смогут узнать это заклинание, а ощущение намерения, которое ты вкладываешь в это заклинание, совершенно отличается от намерения предыдущего пользователя.

Молодой маг пристально посмотрел на своего нового наставника:

— Если я правильно вас понял, можно предположить, что вы застали Кируна еще в живых.

— Может быть, а может быть, и нет. Припомни, что я говорил об имитирующих заклинаниях. Копирование здесь, возможно, не идеальное, но достаточное для моих целей.

Этот ответ, как заметил Керриган, не был отрицательным.

— Твоей первой задачей будет очистить себя, адепт Риз. Внимательно слушай, что они тебе скажут, и следуй их инструкциям. Это заклинание тебе менять не нужно. По крайней мере пока что.

Он поднял бровь:

— Но однажды придется?..

— Если все пойдет по плану, да. Но это сильно выходит за рамки того, что важно для нас сейчас.

— И когда я освою очищение?

— Я думал, это очевидно, — Рамоч склонил голову к правому плечу. — Маскирующие заклинания определяют заклинания поиска по определенным параметрам. Когда становится ясно, что это за заклинание, то понятно, какой результат надо вернуть. Ты должен изобрести собственное заклинание, которое собьет с толку маскировку и позволит тебе проходить сквозь нее.

— Понимаю. С вашей помощью я смогу сделать это, я уверен.

— Тебе придется делать это без моей помощи, — Рамоч остановил его возражения, вытянув руку. — Никто не должен знать, что я здесь, Керриган. Хотя жители Каледо тверды, есть среди них и шпионы врага. Если Нескарту узнает, что я здесь, будет больше проблем, чем хотелось бы любому из нас. Я приду к тебе, когда смогу, но мое присутствие должно оставаться тайной.

— Но… Что, если Вы будете нужны мне?

Рамоч встал и слегка поклонился ему:

— Ты можешь полагать, что я тебе нужен, Керриган Риз, но ты ошибаешься. Все, что тебе надо, уже есть у тебя внутри. Я только катализатор — пока по крайней мере. Ничего из того, с чем ты столкнешься здесь, не потребует большего, чем природной внимательности и сообразительности. Если ситуация изменится, тогда я приду к тебе на помощь.

Керриган хмыкнул:

— То есть, если я не вижу вас, это значит, что я вполне могу справиться со всем сам?

— Да, так и есть. Либо меня убил враг.

— Не очень-то успокаивает.

— Оно и не должно успокаивать, — Рамоч засмеялся. — В эти ужасные времена трудно найти где-то спокойствие. Прими этот как факт и действуй так, чтобы это изменить.

ГЛАВА 47

Уилл трясся в большой комнате, которую ему отвели мурозцы. Что ему нравилось в Бокагуле, так это то, что комнаты там были достаточно маленькими. Он мог согреться в них! Хотя одеяло на большой кровати было достаточно толстым, он бы предпочел, чтобы кровать стояла ближе к камину, а сам камин был побольше и чтобы в нем уже горел огонь. Кресла рядом с камином выглядели удобными. Юноша изучал одеяло на кровати и прикидывал, получится ли в него завернуться и сделать из кресел нечто наподобие лежанки.

Слуга, который привел его в комнату, вышел, пообещав принести вина и хлеба, так что, когда в дверь постучали, Уилл даже не поднял глаз, изучая толщину одеяла:

— Войдите.

— Простите, что пришла без разрешения, Лорд Норрингтон.

Уилл поднял голову и обернулся, узнав этот голос. При виде принцессы он застыл. Он знал, что перед ним Сейс, благодаря маске из серебра с аметистом. Но если бы не это, он бы ее не узнал. Вместо красного кожаного костюма для верховой одежды, она была одета в простое темно-голубое платье, свободно стянутое на талии белым шнурком с узелками. Плечи девушки были опущены, она смотрела в пол. В руках она держала серебряный поднос с кувшином вина и керамической плошкой. На нем же лежал небольшой круглый хлеб и сыр.

Уилл быстро подошел к ней и взял поднос. Он поставил его на стол между кресел у камина и повернулся, чтобы поприветствовать Сейс, но та уже опустилась в одно из кресел.

— Что с тобой, принцесса?

Девушка покачала головой, и рыжие волосы упали на лицо. Из-под серебряной маски текли слезы и капали ей на грудь. Сейс прижала левую руку к губам и попыталась вытереть слезы.

— Уилл, пожалуйста, прости меня. Я не хотела устраивать сцен.

— Что я должен простить? — Уилл опустился перед ней на колено. — Что случилось? Ты ранена?

— Физически нет, но в сердце — да, — она всхлипнула и подняла глаза, чтобы смотреть пареньку в лицо. — Мой отец был очень зол на меня за то, что я ушла. Он обвинил меня, лично, в смерти каждого из погибших из Королевского Эскадрона. То, что они пошли со мной добровольно, не имеет значения. Мне придется извиняться перед их семьями, — я и так собиралась это сделать, ты же знаешь, что я бы это сделала, — и меня лишили моего ранга. Он почти отказался от меня.

Печаль в голосе Сейс будто когтями царапала сердце Уилла. Он начал было стаскивать кольцо, которое она подарила ему, но принцесса остановила его руку:

— Нет, Уилл, нет, оставь это. Поместье было моим, и я рада, что оно теперь твое. Я не сожалею о содеянном, ничуть. Я сделала то, что могла, чтобы спасти Мурозо. Ты здесь, и это все, что имеет значение.

— Принцесса, я не могу оставить его, — Уилл сглотнул, едва веря, что это он говорит эти слова. Если бы он украл это кольцо, он бы считал его своим по праву и до могильной плиты клялся бы, что кольцо досталось ему от предков и любой намек на воровство есть серьезное оскорбление. — Возьми, из меня все равно не выйдет хороший хозяин.

Сейс улыбнулась:

— Ты благороднее тех, кто родился в знатных семьях. Я видела это. Знаешь, ты изменил мой взгляд на мир, — девушка села прямее, и ее улыбка стала шире. — И сейчас, когда я в отчаянии, ты меня смешишь. Благодаря тебе я чувствую… я чувствую себя счастливой. — Она горячо сжала его руки. — Спасибо.

— Я ничего… — Уилл замолчал, почувствовав, что его язык немеет. Еще он почувствовал странную дрожь в теле. Он ощутил жар, его щеки запылали. Во рту пересохло. Юноша медленно встал, освободив свои руки из ладоней принцессы. Неохотно, но почему-то понимая, что он должен был это сделать.

Он повернулся к подносу:

— Хочешь вина, принцесса? Здесь только один кубок…

Ее голос стал мягче:

— Я сочту за честь, если ты разделишь со мной этот кубок.

Уилл молча кивнул и налил вино. Ему не нравилось, что его руки трясутся, и старался справиться с этой дрожью. Потом, поставив кувшин, он вытянул левую руку и протянул кубок Сейс.

Принцесса не взяла его, а вместо этого подняла руки к затылку, развязала ленту серебряной маски. Робко сняв ее, она взглянула на юношу:

— Уилл, я тебе нравлюсь?

Он не мог ничего сказать. Синяк на левой стороне ее лица стал желтым, но испортить красоту девушки было невозможно. Прямой нос, высокие скулы и волевой подбородок. Голубые глаза сияли на фоне гладкой кожи, обрамленной огненно-рыжими прядями. Она была удивительно мила. Когда Сейс, выздоравливая, носила кружевную маску, Уилл видел большую часть ее лица, но кружева скрыли от него игривые веснушки на ее щеках и носу.

Принцесса сразу потупилась:

— Не говори ничего. Твое молчание все объясняет.

— Нет, нет, Ваше Высочество, подождите…

Уилл бросился к ней, пролив немного вина. Оно не попало ей на платье, но намочило руку, в которой парнишка сжимал кубок.

Сейс встала и поддержала его кисть, помогая удержать кубок. Ее левая ладонь встретилась с его правой. Их пальцы переплелись. Принцесса поднесла его руку к губам и поцеловала тыльную сторону ладони Уилла один раз. Потом еще раз.

— Принцесса…

Девушка заговорила шепотом:

— Уилл, ты спас мою жизнь. Ты спасешь мой народ. Ты изменил мой взгляд на мир и на жизнь. Я пошла в Мередо найти кого-нибудь, кто спасет мой мир, а нашла кого-то, кто подарил новый.

Она забрала у него кубок и отпила. Улыбнувшись, Сейс приблизилась к Уиллу и поцеловала его, дав почувствовать вкус вина. Ее волосы касались его лица, ее тело прижималось к его. Вкус вина, ее запах, легкое касания ее платья, даже давление завязанного узлом шнура сливались с мягкостью ее губ.

Уилл обнял ее левой рукой за талию и прижал к себе крепче. Отреагировало не только его тело. Впервые в жизни он не чувствовал холода. Ему казалось, что он вот-вот загорится. Ее бедра прижимались к нему, и она не могла не заметить его реакции на происходящее. Уиллу неожиданно показалось, что так и должно быть. Он был героем. Она — прекрасной принцессой. Он спас ей жизнь и спасет ее народ. Почему бы ей не любить его, не хотеть его, не выказывать ему свою благодарность? Так все устроено. Такие союзы воспеты в сотнях, если не тысячах баллад, и наверняка это прекрасно подойдет к циклу песен о Уилле, Короле Низины.

Но хотя часть его полагала, что ее любовь ему полагается, другая, маленькая, часть возражала. Он уже видел, что жизнь — не цикл песен. Почему принцесса должна любить его просто потому, что он спас ей жизнь? Потому что она ему нравилась? Потому что он был добр к своим людям? Проливал кровь, защищая ее? Это же можно было бы сказать о бесчисленных людях, и большинство из них были бы жителями Мурозо. Это все плохо укладывалось в голове, но эмоции и желания, пожирающие его, не оставляли ему времени на раздумья.

Сейс поцеловала его настойчивее. Они стали перемещаться от камина в сторону кровати. Уилл не понял, как кубок оказался на столике у кровати, но свободная рука девушки погрузилась в его волосы. Ее пальцы испускали аромат пролитого вина. Она слегка потянула его за волосы, подняв его подбородок так, чтобы поцеловать его в шею и за левым ухом.

Тут край кровати оказался у Уилла под коленками, и он растянулся на спине. Он попытался сесть, но Сейс придержала его рукой.

Когда юноша перестал сопротивляться, девушка убрала руку и сняла платье через голову. Она предстала перед ним полностью обнаженной, лишь белый шнур опоясывал ее талию.

Раньше Уилл думал, что она красива, но теперь, обнаженная, она потрясла его. Небольшие груди с розовыми сосками были усыпаны веснушками. От крепких плеч, через узкую талию и до бедер — ее кремовая кожа буквально сияла. Сейс поставила левое колено на край кровати, и он восхищенно наблюдал игру мускулов на ее бедре.

— Доставляю ли я Вам удовольствие, милорд?

Уилл кивнул и ощутил, как огонь разливается по телу:

— О да, принцесса…

— Хорошо. Я жажду доставить вам еще большее удовольствие.

Очень аккуратно и нежно она раздела его и покрыла его тело поцелуями и ласками. Она велела ему лечь на спину, потом и сама легла к нему и снова принялась его целовать. Она скользила по нему вверх и вниз, а ее пальцы, волосы, губы и язык жгли каждую клеточку его тела.

А потом, придвинув бедра, она впустила в себя его плоть. Сейс глубоко и страстно поцеловала Уилла, пробуя языком его рот, отбирая его дыхание. Ее тело двигалось вперед и назад, бедра поднимались и опускались. Иногда она нетерпеливо ускорялась, но как только дыхание юноши становилось прерывистым, она замедлялась снова, превращая скорость в текучее движение. Она двигалась с ним, а потом против него. Их тела скользили друг по другу, покрываясь сладостным потом.

Наконец, после вечности, которая закончилась слишком быстро, страсть Уилла вырвалась наружу. Сейс прижалась к нему крепче и сильнее вцепилась ему в шею. Ее тело тоже тряслось и содрогалось. Его стон заглушал ее, но он ощущал ее стоны по дыханию на своей шее. Они сливалась с бешеным стуком его сердца.

Они лежали вместе, их тяжелое дыхание постепенно превращалось в тихие вдохи и выдохи. В какой-то момент Уилл заснул. Он не знал, сколько он спал, но когда он проснулся, Сейс спала рядом с ним, прижавшись к его правому боку. Они были укрыты одним одеялом. Он пошевелился, а она прижалась к нему покрепче и что-то пробормотала. Паренек не понял слов, но звук ее голоса и ласковое дыхание снова погрузили его в сон.

Перед рассветом Сейс разбудила его поцелуем и прижала палец к его губам:

— Дорогой, любимый Уилл, я должна уйти. Я не собиралась пробыть с тобой всю ночь, но… но я просто не могла заставить себя уйти.

Он поцеловал ее пальцы:

— Останься.

— Нет, Уилл, я не могу. Если отец узнает, что я была с тобой… О нет, Уилл, дело не в этом. Я вижу обиду в твоих глазах. Нет, мой отец очень уважает тебя. Он презирает меня. Он будет говорить тебе, что я не стою внимания такой важной персоны.

Уилл моргнул. Несмотря на то что он еще не до конца проснулся, он все равно не мог понять, как ее отец может полагать, что она недостойна его. Скорее наоборот.

— Принцесса, твой отец не может так думать о тебе.

Она засмеялась и поцеловала его в правое плечо, на котором спала:

— Но он так думает — сейчас, по крайней мере. Со мной такое уже бывало. Его гнев пройдет. Тогда можно дать ему знать, Уилл, но не раньше. Если он по-настоящему зол, он вышлет меня из города, а я не переживу этого.

— Я бы тоже не хотел, чтобы это случилось.

Сейс широко улыбнулась:

— Уилл, когда мы будем видеть друг друга, мы должны быть осторожны, но наедине…

— Ты еще придешь? — Он пытался сделать так, чтобы его голос не выдал его чувств, а потом покраснел. Он был уверен, что такие вопросы не задают герои эпических песен. По крайней мере так.

— Конечно, приду. О, Уилл, если бы не мой отец, меня было бы не оторвать от тебя. Я думаю, я… — Она умолкла.

— Что, принцесса? — В его груди образовался комок. Ему казалось, что он знает, что она скажет. Он находил это одновременно возбуждающим и страшным.

— Я думаю, что я поступаю нехорошо. Думаю о том, как бы добавить еще одно бремя к тем, которые ты уже несешь, Лорд Норрингтон, — девушка мягко поцеловала его в губы и в лоб. — Ты мне очень нравишься, Уилл. Очень.

— Принцесса, я…

Она снова прижала палец к его губам:

— Не говори ничего. Не говори. Я знаю, что в твоем сердце. Этого достаточно.

Сейс молча оделась, но увидев, что он наблюдает за ней, улыбнулась. Затем принцесса налила кубок вина, отпила, поцеловала Уилла еще раз и ушла. Юноша перекатился на локоть, что посмотреть ей вслед, а когда за ней закрылась дверь, уткнулся лицом в подушку.

Он не знал, что думать, но знал только, что чувствует себя очень хорошо, по крайней мере физически. Одеяло пахло ею. Он глубоко вдохнул, и ее аромат подавил бунт в его голове. Улыбаясь и вспоминая, он снова заснул.

Слуга разбудил его, принеся завтрак, который Уилл съел за столом у камина. Слуга развел огонь, потому как ощущение холода вернулось к Уиллу, и ему не помогла даже горячая ванна. Моясь, Уилл не позволял себе думать о Сейс, чтобы его тело не выдало его ощущений при слуге. Но приняв такое решение, он уже не смог думать ни о чем, кроме как исключительно о том, как они вместе с ней принимают ванну.

Хотя раньше он полагал, что это проклятье, но на этот раз ощущение холода помогло ему, потому что остудило его страсть и скрыло все ее видимые проявления. Он вышел из ванны и вытерся, а потом оделся настолько быстро и тепло, насколько мог.

Слуга угадал его желания и согрел его одежду у огня. Уилл надел ее и улыбнулся. Затягивая ремень, он выудил из кошелька золотую монету и кинул ее юноше:

— Спасибо.

Молодой человек, который был, скорее всего, года на четыре старше Уилла, поймал монету и уставился на нее:

— О, милорд, благодарю вас!

— Не за что. — Уилл улыбнулся и повязал маску на правое плечо. — Я думаю, я готов идти.

— Да, господин, очень хорошо, — слуга поклонился. — Я с удовольствием провожу вас к королю.

ГЛАВА 48

Когда Уилла привели в небольшую комнатку, где собралась вся компания, Алексия улыбнулась:

— Отлично, все в сборе.

Вор оглядел каменные стены темного помещения и стыдливо покраснел:

— Так вы меня ждали?

Резолют с бурчанием заерзал по грубой скамье у стены:

— Нам всем пришлось ждать. Но разве может быть иначе, когда у короля, который пригласил нас на аудиенцию, народ в осаде. Но даже это, могу предположить, ничто по сравнению с причиной, которая задержала тебя.

— Я проспал, — Уилл повесил голову, но румянец его не усилился, а, наоборот, исчез, так что Алексия поняла, что парнишка врет. — Мне никто не сказал, что нас позовут.

Ворон улыбнулся и хлопнул вора по спине:

— Мы все устали. Мы долгое время были в пути. Как не порадоваться мягкой и теплой постели!

Алекс согласно кивнула:

— Кроме того, мы тут обсуждали, какую можем оказать помощь…

Прежде чем принцесса успела договорить, дверь за ее спиной отворилась и им всем улыбнулся человек в ливрее Королевской Гвардии. Алексия не заметила никаких знаков отличия, но седина в бороде, шрамы на руках и бесчисленные ленты, украшающие его черно-синюю маску, позволяли предположить, что он достаточно много времени провел в гвардии, чтобы забраться на самый верх.

— Милостиво прошу вас следовать за мной.

Впереди шла Алексия в коричневато-серой кожаной одежде с изображением окранского крылатого коня на груди. Ей дали белую придворную маску, которую она не замедлила надеть. Ворон, который шагал следом за ней, маску так и не надел, как, впрочем, и Резолют, Ломбо или Квик. Керригану досталась маска черного цвета, а Пери, Боку и Дрени — белые. Уилл нацепил свою маску на руку.

Их провели по коридору, вверх по лестнице в просторную прямоугольную комнату с относительно низким потолком. Напротив входа располагался большой камин. По обе стороны от него находились еще две двери, которые оказались закрытыми. Стены покрывали фрески, на некоторых были развешены карты и картами же были завалены длинные столы. Там же были расставлены тактические модели Мурозо.

Алексия была хорошо знакома с такими моделями. Он изучала их в Гирвиргуле, придумывая тактические вариации битв прошлого. Совсем недавно генерал Адроганс использовал похожие модели, планируя Орканнелскую кампанию. На каждом столе лежали деревянные бруски, обозначающие войска, каждый из них был окрашен в цвета соответствующего рода войск.

У столов и у карт стояли маги. В руках у каждого было по камню. Принцесса догадалась, что это камни арканслаты. Где-то в поле другие маги выслеживали врага и посылали информацию в Каледо, к королю Боумару. Сообщаемая информация была надежной, она давала мурозцам не малое преимущество над врагом.

— Ваши гости, Ваше Величество!

Алексия проследила за взглядом их провожатого, обращенным к фигуре, склонившейся над одним из столов. Она ожидала увидеть пожилого коренастого монарха, но на известие отреагировал высокий худой мужчина в черном балахоне и маске мага. Король широкими шагами направился к пришедшим. Вблизи Алексия заметила несколько белых нитей в черной бороде и черных густых волосах, но во всем остальном он был больше похож на принца Мурфина. Их легко можно было бы принять за братьев. Алексия удивилась; насколько она помнила, королем Мурозо был Боумар, а человек, стоящий перед ней, по годам больше походил на отца Сейс, чем принца Мурфина и принцессы Дэйлей.

А еще она не ожидала, что он окажется магом. Алексия слышала истории о том, что он блестящий стратег и даже изучила несколько мелких сражений, которые он провел, когда взбунтовался один из герцогов, предпринявший попытку присоединить Сапорицию. Король чувствовал пространство и умело пользовался войсками. По этой причине принцесса и решила, что он воин. Но, кажется, она здорово ошибалась.

— Рад встрече со всеми вами, — весело улыбнулся король; даже в его темных глазах нашла отражение улыбка, едва заметно, но достаточно, чтобы Алексия не чувствовала себя очень уж скованно. — Разумеется, устроят бал и всех вас там официально представят, но мне и так отлично известно, кто вы такие. Прошу прощения за то, каким образом вас привели сюда, но я ничуть не сожалею о вашем присутствии. Вы прибыли в сложное время.

Он отвернулся, поманил их за собой взмахом руки.

На этом столе был изображен город у реки. Авроланские войска превосходили противника втрое, и город уже был в их руках. Силы Мурозо растянулись по дороге, ведущей на юг, часть квадратов была занята беженцами.

— Это Порджал. Мой кузен правил им, но теперь он мертв. И два его сына тоже погибли, а третий ранен, его вывозят оттуда. Его старшая дочь возглавляет отряд, который прикрывает отход беженцев. Они движутся на запад к Нэвволу и за него. Всем вам известно, как труден этот переход, особенно при такой погоде.

Алексия кивнула:

— Скорблю о ваших потерях, Ваше Величество.

— Вы очень добры, принцесса Алексия. Когда у меня будет время, я буду скорбеть. Но сейчас меня больше заботит поражение Порджала, — Боумар скрестил руки на груди. — Конечно, драконы — вот ключ ко всему. Мы встретили их как обычно. Наши маги сражались с их магами, убили некоторое количество и сами понесли потери. Тем не менее, невзирая на предупреждение, мой кузен был уверен в надежности городских стен. Их усилили чарами. Они оказались сильнее, чем стены Луурии в Себции, но стены тем не менее пали. Мой кузен обещал мне месяц, я же получил всего неделю.

Ворон наклонился над столом:

— Каковы нынешние позиции?

— Такими они были на рассвете. Вскоре получим следующий доклад, самое позднее в полдень. Если ничего не услышим, то, видимо, маги-информаторы погибли. Масштабы резни будут неисчислимы.

Алексия пригляделась. Земли Мурозо составляли пологие холмы — низкие на западе у океана, повыше на Сапорцианских высотах и совсем высокие на юго-востоке у Бокагула. Повсюду были разбросаны рощи, так что защищаться там все-таки было легче, чем на плоских голых равнинах. И тем не менее авроланы воспользовались зимой, чтобы создать противнику максимум трудностей.

Население по большей части проживало вдоль береговой линии, за исключением тех, кто жил в Каледо и дальше на юг в городе Замсина. Дороги из Ориозы и Сапориции шли через Замсину и на север в Каледо, а также на запад к побережью. Столицу они огибали и сливались в северный тракт примерно на полпути между Каледо и Замсиной.

Для обороны — последнее дело. У авроланов две мишени для удара. Первая — прибрежные города. Порджал они уже взяли, теперь на очереди Сапориция. Выгода очевидна: они смогут подвозить припасы на лодках, что быстрее, чем сухопутным путем.

А им потребуется больше припасов. Если городские стены укрепить — камнем, магией или тем и другим одновременно, — авроланам потребуется больше огненного порошка и ядер, чтобы их сокрушить. Если противник возьмет прибрежные города, этим он отрежет мурозцев от моря. Есть за что драться. Стратегия.

Вторая мишень — сам Каледо. Столица, а тут вступает в дело политика. Взять Каледо — все равно что обезглавить народ. Жители столицы утратят дух. Сама нация перестанет существовать, по мнению многих. Некоторые аристократы не преминут воспользоваться ситуацией и либо войдут в союз с Кайтрин, чтобы сохранить свои владения, либо объявят свою независимость — до тех пор, пока авроланы не доберутся до них и не сравняют с землей их города.

Сама мысль о том, что Каледо нельзя защитить, была равна потере столицы. Если падет побережье, город еще простоит, но если падет Каледо, растает возможность победы. Правительство переедет в Замсину; но авроланы все равно займут побережье, и Мурозо ждет голод.

Король Боумар посмотрел на Алексию, как будто прочел ее мысли.

— Мрачная перспектива. Они сражаются на берегу, так что нам приходится защищать его. Они сражаются за Каледо, и мы вынуждены защищать город. У меня нет войск перекрыть оба направления, а потеря одного ведет к потере всего. Драгонели Кайтрин разрушат наши стены и рассеют наши войска.

— Значит, нужно остановить драгонели.

Алексия оглянулась на голос:

— Легче сказать, чем совершить, Уилл.

— Знаю, но все же не невозможно, — юный вор указал на край стола возле нее. — Здесь я вижу драгонели. Единственный способ не дать им прорваться за стены, это либо выстроить стены повыше, и полагаю, это вы уже предприняли, либо не подпустить их к стенам вообще. Или, если не сумеете удержать на расстоянии, не давайте им возможности ударить по стенам.

Король наклонил голову к плечу.

— Не уверен, что понимаю вас, лорд Норрингтон.

Уилл тяжко вздохнул.

— В Бокагуле принцесса Сейс попала под удар драконетты. Ломбо тоже. Дрени выяснил, что некоторые стрелки кладут в оружие недостаточно огненного порошка. Выстрел не имеет нужной силы. И вот мне пришло в голову, что, если у противника не будет огненного порошка, он не сможет воспользоваться драгонелями. А раз уж мы знаем, где их войска, можно украсть их припасы.

Алексия улыбнулась. Ее удивило, что Уилл заговорил о стратегии, но в конечном счете он все свел к воровству.

— Отлично! По-моему, ты выиграл полбитвы.

— Неужели?

Принцесса положила ладонь ему на плечо:

— Да. Ваше величество, Уилл прав. Единственный способ замедлить продвижение авроланов, это отрезать их от припасов. А это значит, что при отступлении ваши люди должны уничтожать все, что не могут унести с собой. Сейчас зима. Жизнь замерла, и армия не сможет сражаться, если брюхо можно набить только снегом. Понимаю, это трудно, но это стоит победы над авроланами.

Король кивнул:

— Мы уже начали вывозить склады и лавки. Обрушили несколько мостов, но пока еще не жгли деревень. Полагаю, придется начать.

— Хорошо. Второе предложение Уилла тоже не стоит оставлять без внимания. В ключевых точках устроим засады и западни. Ударим по передовым силам авроланов, остановим их и подождем, когда они подтянут основные войска. И снова отступим, что означает, что мы выиграем время для уничтожения припасов. А авроланов заставим сидеть на голой земле без еды.

Король Боумар провел ладонью по бороде:

— Так просто, что мне следовало самому догадаться. Мы чересчур гордимся крепостью городских стен и способностями наших магов. Города стали узлами нашей обороны, но если встречаешься с силой, способной разрушать города, сидеть внутри стен — это просто ждать смерти. Не уверен, что ваша стратегия поможет победить Кайтрин, но задержит ее вне сомнения.

Алексия мотнула головой:

— Не извиняйтесь. Такой войны не видел еще ни один из нас.

— Но вы-то увидели выход.

Принцесса пожала плечами. Ну как объяснить, что всю жизнь училась обороняться? Ей была известна разрушительная мощь драгонелей, которые могли сравнять город с землей. И если быть неподвижной мишенью не хочется, значит, нужно стать мишенью подвижной и затруднить врагу жизнь. Что ж, она всегда верила в возвращение Кайтрин, а значит, придется встретиться и с драгонелями. Здесь, в Мурозо, есть возможность выстроить прекрасную защиту.

— Осталось выяснить, какие силы лучше всего подходят для данной задачи, Ваше величество. Нам необходимы городские гарнизоны для обороны, и нам нужны мобильные отряды для вылазок. А еще нам нужны…

— Вам понадобятся ваши налетчики, — голос Резолют разнесся могучим эхом. — Мы с Вороном займемся этим. Мы почти четверть столетия ведем борьбу с армией Кайтрин. И уже немного попривыкли к этому.

Алексия улыбнулась:

— Я тоже кое-что знаю о предложенной тобой тактике.

Взгляд серебряных глаз воркэльфа заставил девушку вздрогнуть:

— Принцесса Алексия, не думайте, что я оспариваю ваши способности или сомневаюсь в вас, но вы с нами не пойдете.

— Почему это? — она постаралась скрыть удивление.

Ворон улыбнулся:

— Потому что, принцесса, только вам известно, что вы задумали со всеми этими передвижными отрядами. Вам за это и отвечать. Если все пойдет как надо, вы будете знать почему. Если нет, вы заставите их победить. Иначе никак.

Алекс утешили печальные нотки в голосе Ворона, хотя в мыслях уже представляла, как они вместе, свободные и ничем не связанные, громят авроланские орды. Люди без своего народа атакуют врага, который уничтожил бы все народы, дай ему волю. Но такая свобода, такое счастье — всего лишь иллюзия. Принцесса просто хотела улизнуть от ответственности, ради которой ее обучали, и бездумно сражаться бок о бок с любимым мужчиной.

В голосе Ворона она услышала нежелание расставаться с ней, но спрятала улыбку. Они оба знали, что их желания следует подчинить долгу. Пока войска Кайтрин не будут разбиты, а сама Северная Императрица не убита, ни о покое, ни о счастье и думать нельзя.

Уилл посмотрел на Алексию:

— Не волнуйтесь, ваше высочество. Я позабочусь о Вороне.

Боумар нахмурился:

— Мне казалось, лорд Норрингтон, что вы останетесь здесь.

— Не особо удачная мысль, — вздохнул Уилл. — Кайтрин жаждет видеть мой труп и, как только узнает, где я, сразу же нападет на город. Я пойду с Вороном и Резолютом. Ее солдатам не нравится, что я сижу и жду их, посмотрим, что они скажут, когда я примусь им вредить!

Ворон переглянулся с воркэльфом и покачал головой:

— Решение не окончательное. Мы еще поговорим.

— Знаю, — вор пожал плечами. — Мы можем много молоть языками, но придем в итоге вот к чему: у нас есть план, как остановить Кайтрин, и есть люди, способные это сделать. Все, что стоит между нами и кровопролитием, — пустая трата времени.

ГЛАВА 49

Изауру тревожили жалостливые крики, повсюду звучавшие в Порджале. Она теперь отчетливо понимала, насколько необходимо было успокоить город. Им удалась осада, но сопротивление было ожесточенным. Лорду Нескарту пришлось серьезно потрудиться, чтобы противостоять магии, которая заново возводила разрушенные стены. Драгонели должны были раздробить их на маленькие кусочки и превратить их в пыль, чтобы войска ее матери смогли войти в город.

И когда они уже были готовы прорваться за городские стены, перед ними вдруг возникла тяжелая пехота. Вооруженные войска вышли из города и направились прочь на запад, держась побережья. Войдя вгород, авроланы стали действовать очень самонадеянно, считая, что никто не будет противостоять им. В каком-то смысле они были правы, потому что очень мало, кто выжил. Однако оставшиеся в живых были умны и сеяли смерть, устраивая засады и расставляя ловушки для дураков. Отчего авроланы оказывались покалеченными, ранеными, а иногда и мертвыми.

Среди магов, которых Нескарту взял с собой на юг, было очень много раненых, поэтому Изаура чувствовала, что ее долгом будет помогать пострадавшим. Она присоединилась к Венду, который пытался вылечить гричотку. Раненый угодил в яму, стенки которой был сплошь усеяны торчащими вверх шипами. Когда он падал, они расцарапали его. На дне ямы шипы были направлены острием вниз — они ранили беднягу, когда товарищи пытались вытащить его оттуда. У других могли быть раздроблены конечности, оторваны руки, сломаны плечи, ноги, потому что откуда-то все время падали камни или же катились бревна. Практически у каждого ступни были исколоты парой железных гвоздей, загнутых под нужными углами и спаянных вместе посередине. Кончики гвоздей всегда были заточены, они валялись на земле, и их острие всегда торчало вверх.

Первый раз увидав такое количество раненых, девушка тряхнула головой, пытаясь отогнать видение. На самом деле Изаура уже слышала, как пострадавшие стонали и визжали, но это не могло подготовить ее к виду окровавленной шкуры, открытых ран и выпученных от невыносимой боли глаз. Оружие, которое применяли против бормокинов, не должно было убивать их. Шипы в ловушках всегда были слишком короткими и не могли пройти насквозь. Ловушки создавались, чтобы ранить. Этого принцесса не могла понять.

Кровь до самых локтей пропитала белый мех Венда, вся грудь была испачкана темно-красными пятнами. Он постарался объяснить ей:

— Они не хотят их смерти, миледи. Мертвому воину нужна лишь могила. Этим нужна еда и уход, до тех пор пока они окончательно не поправятся, чтобы вернуться домой или снова отправиться на войну. Трупы можно бросить, а вот раненого товарища нужно спасти, что подчас ставит под угрозу жизнь самих спасателей.

— Но это так жестоко.

— Поэтому мы и сражаемся с ними, — криалнири обвел взором раненых, лежавших там, словно живой ковер. — Если мы не остановим их, та же участь ждет наших солдат, когда они доберутся до нас.

Расплата и наказание не заставили себя ждать. Внешнее кольцо города превратилось в руины, внутренний город и побережье, в сущности, оставались невредимыми. По городу бродили дозорные, охотясь за людьми и сажая их в клетки. Некоторых сжигали заживо, поэтому город окутал густой дым и повсюду стояла тошнотворная вонь. Другие висели на крестах, оставленные умирать. Их стоны заглушались истошными криками сгоравших заживо, когда же последние превращались в пепел, стоны звучали еще страшнее.

И все время раздавались еще более сильные и громкие крики, заменяя предыдущие. Изаура понимала, что нужно было усмирить или наказать жителей города. Если их не остановить, они будут продолжать свои зверства. Она даже могла понять их желание защитить свои дома, но их поведение — то, как они жили, то, как сражались, — доказало, что в них еще слишком много осталось от варваров. Невозможно найти разумное объяснение неразумным поступкам.

И хотя она все понимала, то, что происходило, сильно тревожило ее. Убивали всех, не щадя даже детей. Изаура приняла как факт сообщения о том, что дети приводили воинов в ловушки. Но они же просто копировали действия взрослых. Лорд Нескарту отобрал нескольких, чтобы отправить в Университет, потому как с их способностями они смогут быть полезны в будущем. Принцесса задумалась о том, что всех детей нельзя было спасти таким образом, ведь многие совершали ошибки.

При этой мысли она проснулась — по крайней мере, она решила, что ее разбудила именно эта мысль, а не донесшийся издалека крик. Ей хотелось воспользоваться магией, о которой ей рассказал Нефри-кеш, и рассказать ему о своем беспокойстве и предложить план о спасении детей, но она передумала. Последний раз, когда она общалась с ним, ей привиделись две женщины, и это напутало принцессу. Хотя она и не знала почему. Поэтому ей расхотелось — в столь поздний час, да еще когда снаружи воет ветер — разговаривать с королем сулланкири.

У нее не получалось заснуть, и она встала с постели. Комната принцессы находилась в неразрушенной части дворца герцога. Она надела голубой халат, завязав его золотым шелковым поясом, и побрела босиком по залам. Зная, что везде прятались мятежники, она понимала, что это было опасно, но не испытывала страха. Изаура решила отыскать Нескарту и обсудить вопрос спасения детей.

Блуждая по дворцу, она оказалась наверху в центре основного строения. Холодный ветер, пробиваясь во дворец через разбитые окна и отверстие в стене, гулял по коридорам верхних этажей. Девушка по-прежнему была спокойна. Она незаметно пробежала мимо вооруженного стража-гричотки, скучающего на нижнем этаже. Верхнюю часть дворца охраняли рослые и сильные бормокины, одетые в начищенные до блеска доспехи. Криалнири патрулировали залы.

Никто ничего у нее не спросил и не попытался остановить. Поэтому она без труда добралась до небольшого скромного помещения, где герцог некогда давал аудиенции. Восемь колон поддерживали потолок, зал был не слишком высоким, поэтому света от зажженных внизу факелов было достаточно. Картины, изображавшие события мифов, сцены охоты на гигантских змей и темериксов, смотрели вниз на четверых, собравшихся в комнате.

Лорд Нескарту стоял рядом с двумя другими сулланкири, отвечавшими за вторжение в Мурозо. У Анаруса была волчья морда, а его тело покрывала густая шерсть. Командир прорычал приветствие. Он не видел и не слышал, как Изаура вошла. Он учуял ее по запаху, и его приветствие должно было выразить радость. Но сверкнувшие волчьи клыки и мощная пасть с большим трудом могли показаться доброжелательными.

Тицая медленно повернула голову в сторону Изауры и сделала это с явным почтением, которое было позволено испытывать лишь к еще нескольким генералам ее матери. Тицая стала служить Авролану после смерти. Грубые стежки, связывавшие ее голову с туловищем, нельзя было не заметить, как и то, что правая рука была не из плоти и крови. Изаура, казалось, вспомнила то время, когда эта рука тоже была пришита к телу сулланкирии. Позднее ее заменили на одну из первых механических образцов. Таким образом, Тицая стала чем-то вроде механоида. Ее нынешняя рука была сделана из ртути, за исключением этого, в ней не было ничего особенного.

Четвертый присутствующий тут же опустился на одно колено. Но даже склонив голову, он все также был выше Изауры. Черный плащ полностью скрывал его от плеч до самого пола. Все тело: плечи, руки, колени и спина были в шипах, которые выпирали из-под плаща. Его широкое лицо, даже несмотря на два изогнутых клыка кремового цвета и тело, покрытое темно-зеленой чешуей, казалось мягче и дружелюбнее, чем лицо Анаруса. Моргнув большими черными глазами, он опустил взор:

— Ваше Высочество, для меня большая честь.

Изаура кивнула ему, ее белоснежные волосы скользнули по плечам:

— Нэлрос, не ожидала. Ты был в Крепости Дракона?

Нэлрос стоял, склонив голову, не осмеливаясь взглянуть на нее:

— Я отправился на юг, ваше Высочество, потому как я подвел императрицу. Я привел своих воинов, чтобы помочь здесь и заняться поисками. Один из фрагментов был украден из крепости Дракона. Другие отряды ищут за стенами города, но есть шанс, что воры попытаются пробраться на юг. Мы отыщем их, но в нас нуждаются здесь.

Мы будем только рады, Нэлрос.

Анарус стиснул зубы в ответ на его заявление:

— В вас, возможно, будут нуждаться, однако вы уменьшаете наши силы своими предложениями, — волк-сулланкири подошел к столу, на котором была развернута большая карта Мурозо. Тяжелые серебряные подсвечники придерживали углы карты, все, что находилось выше Порджала, было залито воском:

— Единственно верным действием будет нападение на Каледо. Если мы ударим в голову, то уничтожим все тело.

Да, однако ж совершенно очевидно, Анарус, что они будут защищать ее.

— И что с того? Они не смогут устоять против нас! — сулланкири сгорбился и замахал руками, — Мы способны — с вашей армией или без нее, Нэрлос, — стереть их столицу в порошок.

Нэлрос встал и подошел к карте. Он делал медленные, размеренные, но вместе с тем огромные шаги. Стол находился на уровне его колен, и ему пришлось сильно нагнуться, чтобы ткнуть когтистым пальцем в карту:

— Города на побережье захватить гораздо проще. Исключив их, мы лишим их возможности получать подкрепление и провизию, которая при этом останется у нас. Мы закроем границу с Сапорицией, и Мурозо погибнет.

— Возьмем Каледо, и прибрежные города сами откроют нам двери, — Анарус повернулся и кивнул в сторону Тицаи, — Согласна?

Сулланкири ничего не ответила, правая рука сжалась в кулак. Подвижные металлические пальцы высунулись из ладони, словно шипы на спине. Рука увеличилась, и кулак превратился в шипастую булаву. Длинным шипом на ее вершине сулланкири указала на изображение Каледо на карте.

Нескарту, невероятным образом удлинив руку, дотянулся до карты. Кончиками пальцев он показал на побережье.

Это лучшая цель.

Анарус тихо зарычал:

— Чего вы боитесь?

Ничего. Тем не менее потери среди моих учеников и запасов огненного порошка оказались гораздо большими, чем ожидалось. Если мы захватим портовые города, то сможем улучшить свое положение и ударить по столице.

Анарус фыркнул:

— Вот именно поэтому вы и не командуете нашим вторжением. Думаете, помощь дойдет сюда немедленно? Да, мы можем послать корабли из Воркллина, но нынешнее вторжение можно успешно осуществить, получив то подкрепление, что уже следует на юг наземным путем. Ничто не может нам помешать.

В таком случае вы недооцениваете магов Мурозо.

— Почему же, я рассчитываю на вас, что вы избавите меня от их магов.

Так и будет сделано. Но что насчет Норрингтона? Что насчет Алексии из Окраннела?

Анарус снова зарычал, но Изаура вдруг онемела от изумления:

— Она здесь!

Волчья голова обернулась:

— Кто? Ваша мать?

— Нет, эта Алексия, — Изаура прижала руки к вискам. Когда Нескарту произнес имя «Алексия», в ее голове возник яркий и четкий образ золотовласой девушки, которую она уже видела, разговаривая с Нефри-кешем. — Она в Каледо.

— Откуда вы это знаете?

Нэлрос выпустил пар:

— До меня также дошли слухи, что Норрингтон прибыл на север в Мурозо. И что Алексия путешествует с ним. Она будет опасным противником.

— Противником без драгонелей, — Анарус мельком взглянул на Нэрлоса. — Противником без ваших родственников.

— Мы подчиняемся не вам, а императрице, — черные глаза дракоморфа сузились, и он заговорил тише, не изменяя тембра, — Анарус, вы взяли Порджал, но это заняло больше времени, чем взятие любого другого города. В Каледо вам придется столкнуться с еще более ожесточенной защитой. Возможно, вы получите помощь, но если вы настаиваете на том, чтобы атаковать самую сильную точку в Южных Землях, то цена ваших побед остановит вторжение.

— Если бы ваши пророческие видения были точны, Нэлрос, то вы бы смогли предвидеть кражу фрагмента. Ваши действия совсем не нравятся нашей госпоже. А вот мои — напротив, поэтому я и командую здесь. Я с радостью принимаю вашу помощь. Однако именно благодаря моей дальновидности мы смогли зайти столь далеко и сможем продвинуться еще дальше.

Он ткнул пальцем в карту:

— Каледо падет. И принцесса-подкидыш из Окраннела или этот ублюдок из низов Альциды ничего не смогут с этим поделать. Наша императрица велит, чтобы Мурозо был повержен, так и случится. Прежде чем появятся первые признаки весны, это королевство будет нашим.

ГЛАВА 50

Уилл заглянул в приоткрытую дверь, ведущую в комнату принцессы Алексии. Перед тем как постучать, он хотел убедиться, что она одна.

— Простите, что беспокою вас.

Алекс сидела в кресле рядом с камином. Не вставая, она посмотрела на парнишку и улыбнулась. Она готовилась к участию в Собрании, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь о действиях армии Авролана где бы то ни было, однако выражение лица Уилла тут же заставило ее отложить это на потом.

— Нет-нет, все в порядке, Уилл. Что случилось?

Смущаясь, вор заговорил:

— Я тут подумал… хм… мне нужна кое-какая помощь, — он переступил порог и протянул принцессе небольшой свиток из пергамента. — Я получил это послание, но не могу прочесть его.

Алекс показала ему, что он может пройти в комнату. Принцесса с удивлением заметила, что юноша сделал это неохотно. Уилл выглядел необычно подавленным, и его настроение становилось все хуже, с тех пор как они решили собирать группу для атаки на армию, шедшую на помощь Кайтрин.

— Ворон мог бы прочесть это тебе, или Резолют.

Юноша пожал плечами:

— Я бы попросил их, но они заняты. И Керриган тоже. В том смысле, что вы, конечно, тоже, но…

— Никаких обид.

Алекс забрала у него свиток и пробежала его глазами. Свиток был запечатан красной восковой печатью, однако она ничего не сказала принцессе. Адрес на обороте был написан вполне разборчиво, послание должно было быть доставлено Уиллу Норрингтону в Каледо. И хотя отправитель не был указан, Алекс была практически уверена, что письмо написала женщина.

Беспокойство на лице юноши позволило ей предположить, что он тоже знал, что свиток послала женщина, что, вероятно, могло объяснить его нежелание просить Ворона или Резолюта помочь ему прочесть его.

— Здесь не сказано от кого оно, но оно предназначено тебе. Послание было отправлено сюда в Каледо для тебя.

— Значит, оно не отсюда?

— Отсюда?

— Отсюда, в смысле из дворца или еще откуда-нибудь?

— Скорее всего нет, — Алекс покачала головой и указала Уиллу на стул. — Можешь присесть, если хочешь.

— Я еще насижусь, когда мы отправимся в путь. Так что лучше я постою. — Качнувшись на каблуках, Уилл отошел от двери, пересек комнату и облокотился на стул, на который указала девушка. — Вы можете вскрыть его.

— Мне придется сделать это, если я собираюсь прочесть его, не так ли? — Принцесса провела большим пальцем под печатью и вскрыла свиток. Вынув два сложенных пергамента, она взглянула на последнюю страницу:

— Здесь есть подпись — «Та, которую ты спас».

Уилл на секунду нахмурился, после чего его лицо исказило страдание:

— И это все?

Алекс прочла начало:

— Дорогой, Лорд Норрингтон, с тех пор как вы покинули Мередо, в городе постоянные волнения.

Вор не выдержал и сквозь зубы произнес:

— Оно должно быть от Сефи!

Принцесса сдвинула брови:

— Сефи? Шпионка Скрейнвуда?

— Была ей. Поэтому она сказала, что вы с Вороном были женаты. Она хотела помочь мне, поэтому я сделал ее своей шпионкой, — Уилл обошел вокруг стула и сел на краешек. — Что она пишет?

Алексия быстро проглядела обе страницы:

— В основном придворные сплетни. Отъезд Линчмира заметили сразу, народ болтает, что он с тобой, другая версия — что он вместе с Кенли отправился в Крепость Дракона, чтобы спасти Эрлстока и вернуть его на трон. Некоторые предсказатели распространяют слух о том, что Эрлсток до сих пор жив, но Сефи считает, что они делают это лишь для отвода глаз, чтобы помочь группке лордов, что жаждет свергнуть короля. Если они сумеют представить Эрлстока образцом добродетели, то король Скрейнвуд будет при этом выглядеть еще ужаснее и люди будут расстроены. Один из лордов недавно был убит, вследствие чего твоя шпионка считает, что речь идет о тайных разборках, что не есть хорошо.

Уилл помотал головой и насупился:

— Какой бы слабой Ориоза не была, пусть лучше она останется на карте мира. Если она прекратит существовать, то Кайтрин без потерь пройдет через нее.

— Это абсолютно точно, — Алекс начала читать вторую страницу. — Кажется, король Скрейнвуд все еще вместе с Нолдой Норрингтон. Мне думается, что Кенли об этом лучше не знать.

— Да-да, конечно, я не стану говорить.

Алексия вздохнула:

— Вот это не очень хорошо. Моя тетушка и король Скрейнвуд сговорились, чтобы устроить встречу всех глав в Нарризе не позднее чем через месяц. Там будут определяться дальнейшие стратегии. Приглашения уже разосланы и некоторые участники уже отправились в путь. Король Боумар ничего не говорил по этому поводу. Видимо, он считает подобную встречу полной бессмыслицей, либо…

— Либо они его и вовсе не приглашали, прикинув, что он, возможно, умрет к тому моменту, когда состоится встреча, — вор на минуту закрыл глаза. — Они предполагают, что Кайтрин не просто так движется в сторону Сапориции.

Но если они решат, что она… Дальнейшие мысли на этот счет удивили принцессу. Она могла бы поверить, что Скрейнвуд приготовил ловушку для своих монарших союзников, но Татьяна? Это теряло всякий смысл. Однако можно было предположить, что каким-то образом Татьяна заставила Скрейнвуда снова поверить в то, что сопротивление Кайтрин может быть выгодно и что войска Авролана готовые к вторжению в его королевство, совсем не опасны.

— Не знаю, что они там думают, Уилл, — Алекс глубоко вдохнула, стараясь усмирить волнение внутри себя. — Сефи пишет: «Ты должен знать, что люди в Мередо восприняли твои слова очень близко к сердцу. Твой отряд вольников послужил им примером. Повсеместно создаются отряды людей, готовых защищать свое королевство. Беженцев радушно принимают и дают жилье. Есть даже те, кто считает, что тебя следует посадить на трон, если никто из претендентов на трон не выживет. Я готова поддержать их своим голосом, но сейчас лучше, чтобы я оставалась в тени. Мне лучше помогать тебе и нашему общему делу, чем я и займусь».

Уилл сел на стул и вздохнул с облегчением:

— Спасибо. Полагаю, я должен написать ей ответ. Я написал бы, если бы умел и знал, где сейчас Сефи.

— Это загвоздка, — Алексия сложила письмо. — А теперь, почему бы тебе не сказать, что же тебя все-таки привело ко мне.

В эту секунду глаза вора широко раскрылись, после чего он тут же попытался сделать самый невинный вид, какой только смог:

— Письмо и привело.

— Уилл, ты пришел сюда, потому что, по всей видимости, ты мне доверяешь. Теперь насчет подписи «та, которую ты спас», она подходит к Сефи и, по крайней мере, еще к одной девушке, о которой я знаю.

— Еще две могли сказать то же самое, — Уилл пожал плечами. — С одной вы не знакомы.

— А другая — отсюда. Она тоже вызвала у тебя беспокойство. Ты же думал, что это письмо от Сейс, верно? — Алексия встала, закрыла дверь в комнату и вернулась на место. — Почему же полученное от нее послание так тревожит тебя? И почему ты не мог попросить прочесть его Ворона, Резолюта или Керригана?

— Хм, тут дело другое. Дело в отношениях, в романтике. А Керриган ничего в этом не понимает.

Принцесса улыбнулась:

— Уилл, не думаю, что я более подкована в вопросах взаимоотношений, чем Керриган.

— Но вы, ну… вы, по крайне мере, целовались, — Уилл поерзал на стуле. — Я имею в виду, что Ворон, он тоже. Он целовал вас, но он не знает, что думает девушка. А Резолют, ну…

Алекс махнула рукой:

— Оставим Резолюта в покое, — принцесса наклонилась вперед, положив руки на колени. — Я помогу, если смогу. Но тебе легче самому прочитать это письмо, нежели мне проникнуть в мысли загадочной незнакомки.

— Прошу вас, Принцесса, не говорите так, — эта просьба из уст Уилла тронула ее до глубины души. — Я не могу… Я не знаю, что, кто и как, и теперь, когда я уезжаю, а Сейс едет с вами, то есть я хочу сказать… Я не знаю, что хочу сказать.

Он опустил голову. Алекс подошла к нему и дотронулась до его волос:

— Уилл, скажи мне, что происходит.

Юноша тяжело вздохнул и закивал:

— Ну, хорошо, я скажу все, как есть. Когда мы были в Бокагуле, она мне нравилась. Мы были друзьями. По возрасту она мне ближе всех вас. Кроме Керригана, конечно, и он хороший, но иногда он что-то говорит, и все слова мне понятны, но при этом я понятия не имею, что он пытается мне сказать. И Сейс… она не считает меня мелким воришкой, она видит во мне героя, поэтому говорит со мной иначе. То есть я хочу сказать, что вы и Ворон и все, кроме Резолюта, тоже хорошо ко мне относитесь, но думаю, что с ней все просто было по-другому. Мне нравилось говорить с ней. Мне это очень нравилось. Но потом, когда она… ей нужна была помощь. Что ж, я был зол и истекал кровью и сказал то, что сказал, и я понятия не имею, что это было и как это сработало, но у меня получилось, и она была спасена. После, когда она шла на поправку, я говорил с ней и она была благодарна мне, ее пальцы касались моих волос, и мне это тоже нравилось.

Алекс сделала над собой усилие, чтобы сохранить серьезное выражение на лице. Ей захотелось широко улыбнуться, потому что Уилл снова был невероятно наивным и смешным. Однако для него все было совсем не так.

— Конечно же, тебе было это приятно, Уилл.

Юноша кивнул:

— Да, и потом по дороге в Каледо мы много разговаривали и нам было хорошо, а после мы приехали сюда, и… — Уилл посерьезнел и взял принцессу за руку. — Вы должны пообещать мне, что не скажете ничего. Вы должны пообещать.

— Обещаю.

— Хорошо. Так вот, когда мы прибыли сюда, Сейс пришла ко мне. В мою комнату, и осталась со мной. Так было и на следующую ночь и потом, в последнюю ночь тоже. И… и мне кажется, она любит меня. Мне она тоже нравится, но я не люблю ее. Но мне кажется, что она думает, я люблю ее, и кроме всего прочего мне нужно уезжать… — тут его голос сорвался. — Не знаю, я не знаю!

Алекс почувствовала леденящий холод где-то внутри. Здесь в Каледо она провела не одну ночь вместе с Вороном, и стойко приняла то, что их разлука была вынуждена обстоятельствами. Каждый из них носил кольцо на пальце, эти кольца поддерживали связь между ними. И ни один из них не забывал об обете мстить за смерть другого, однако они оба точно знали, что им никогда не придется делать этого.

От отчаяния, что отчетливо прозвучало в голосе Уилла, все эмоции, которые принцесса так долго скрывала, вдруг хлынули наружу. И ее охватил страх потерять Ворона и никогда его больше не увидеть. Страх оттого, что, быть может, его ждет мучительная смерть и что перед своей собственной смертью она тоже может не увидеть его и не почувствовать тепло его рук. Этот страх болью отдался в груди. И от одного только чувства пустоты, ворвавшегося в ее сердце при мысли о холодной и одинокой постели, Алекс начала задыхаться.

Уилл взглянул на нее:

— Что случилось? Что я сделал не так?

— Нет-нет, Уилл, ничего. — Принцесса улыбнулась. — Значит, ты просишь меня, чтобы я поговорила с Сейс, когда мы уедем?

Юноша кивнул:

— Вы должны помочь мне, — он закрыл глаза руками. — В песнях поют лишь о настоящей любви, такой, когда двое не могут быть в разлуке и когда, само собой, в конце концов они будут вместе. Или же один из влюбленных погибает ужасной смертью, а второй умирает от разбитого сердца или продолжает хранить свою любовь, и в результате герои встречаются где-нибудь в другой жизни, или что-то в этом роде. Но в моем случае… Ничего такого нет.

— Твоя история слишком реальна, чтобы получилась хорошая песня.

Уилл опустил руки и уставился на принцессу:

— Вчера ночью я несколько часов провел, уставившись в потолок, пытаясь сочинить что-нибудь.

— Ну, это не очень поможет, — Алекс сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнула. — Но если ты думаешь, что она действительно влюблена в тебя, то подожди… Ты уверен, что сам не влюблен в нее?

— Ну, если судить по песням…

— Да, забудь ты про песни! Что ты чувствуешь?

Он замотал головой:

— Я совсем запутался. Я хочу сказать, что я запутался уже после той истории с Кайтрин, когда я узнал, что я Норрингтон, но теперь по сравнению с настоящим я ясно представляю себе всю картину. Вы любите Ворона? Откуда вы это знаете? Что вы чувствуете?

Алекс хотела было ответить, но слова застряли у нее в горле. Буря эмоций не дала им вырваться наружу, вылившись в лучезарную улыбку, отчего юноша тоже невольно заулыбался.

— Я просто чувствую, Уилл. Думаю, главное то, что он для меня ответ на все вопросы, даже на те, которые я никогда не задам. Он дает мне все то, что я хочу и все то, что мне нужно, хотя я даже не знала об этом. Он для меня — жизнь, воздух, вино, пища.

Вор улыбнулся:

— А вот это уже как раз то, о чем поют в песнях.

— Но это не то, что ты чувствуешь к Сейс?

Парнишка покачал головой:

— Я не знаю. То есть она мне нравится. Она мой друг, и мне нравится проводить с ней время. Я буду скучать по ней и все такое, но…

Алекс кивнула:

— А, может, ты полюбишь ее позже? Иногда в песнях поется о том, что люди приходят к любви со временем.

— Да. Я не знаю. Может быть, — он пожал плечами. — В этом-то и проблема, разве не понятно? Она любит меня, и если я скажу, что не люблю ее, то разобью ей сердце, а если я действительно полюблю ее… Но она не должна любить меня. Иногда мне кажется, что не меня она любит, а Норрингтона. Она любит того парня, который спас ее, того, кто спасет ее народ. Она видит во мне того, кого я совсем не знаю, понимаете?

Принцесса одарила его нежной улыбкой:

— Знаю. Когда я встретила своих людей, изгнанников из Окранелла, они смотрели на меня абсолютно так же. Они много ждали от меня, например, чтобы я полюбила того человека, чей образ они создали и который, в их видении, оправдает их надежды. То была не я. Но пытаться изменить что-то в их головах было бы невозможно.

— То есть вы ведете все к тому, чтобы ей ничего не говорить?

— Вовсе нет, — Алекс нахмурилась. — Я хочу сказать, что тебе и Сейс, вам обоим предстоит возглавить очень опасные операции. И нет никакой гарантии того, что ты, Ворон или я останемся в живых. В такие моменты нам всем нужны друзья. Если она любит тебя и если бы ты попытался научиться любить ее, то позволить ей думать, что ты любишь ее, не так уж плохо. Нам всем еще придется вытерпеть достаточно боли, так что не стоит ранить друг друга.

Юноша приподнял бровь:

— Мне лучше солгать ей?

— Ты задаешь этот вопрос столь беззаботно, что мне даже становится не по себе, Уилл.

— Просто в Низине говорить правду — не совсем надежное дело. А солгать — это всего лишь способ себя обезопасить.

— Нет, думаю, что врать тебе все же не стоит. Но и спешить сжигать все мосты тоже не нужно. Вполне возможно, что если все сложится так, как мы хотим…

— Когда все сложится так, как мы хотим.

— Хорошо, когда все сложится так, как мы хотим, ты сможешь вернуться к тому очагу, что она берегла для тебя, вырастить кучу детишек и жить счастливо вместе до конца своих дней.

Уилл усмехнулся:

— Меня больше радует мысль о том, что я стану Королем Ориозы.

— Я тоже предпочла бы видеть тебя на троне в этом королевстве.

— Но, кажется, то, что вы говорите, не лишено смысла. Нам обоим так будет легче. Ведь все же лучше умирать, зная, что ты любим, или, думая, что ты любим. Быть может, так будет немного проще.

— Эй! — Алексия наклонилась и ухватила его за тунику. — Не смейте там даже думать о смерти. Ни ты, ни Ворон, ни Резолют, никто из вас.

Уилл заулыбался:

— Хорошо, но тогда чтобы никаких мыслей о смерти ни у вас, ни у Сейс или Керригана и Пери. По рукам?

— По рукам, — Алекс подмигнула вору. — Но тебе нужно придумать, что ты ей скажешь и когда.

— Да, знаю. Я подумаю над этим.

— Может быть, ночью?

— Возможно, — юноша поднялся со стула и, наклонившись к принцессе, неожиданно чмокнул ее в лоб. — Спасибо вам.

Алекс встала и крепко обняла Уилла:

— Рада, что смогла помочь. И не волнуйся, ведь твоя задача — не дать противнику дождаться помощи от союзников, перекрыть доставку огненного порошка, который собираются задействовать против меня.

— А вы просто постарайтесь, чтобы они не добрались до моего замка у озера, ладно? — Юноша высвободился из ее объятий и поспешно поклонился. — Впрочем, если вдруг он вам понадобится, то он полностью в вашем распоряжении.

— Удачи, Уилл.

Молодой человек мотнул головой:

— Приберегите удачу для себя. Ведь я же Норрингтон, забыли? И этого достаточно.

ГЛАВА 51

На рассвете было холодно и ясно. В то утро начался рейд на север. Уилл, стоя на вершине Южной Башни, наблюдал за тем, что происходило на внутреннем дворе дворца. Даже несмотря на толстую накидку из дубленой кожи, он вдруг вздрогнул. Но юноша понимал, что холод здесь не причем. Далеко за городскими стенами тянулись на север бесконечные равнины, покрытые снегом, и казалось, что там нет ни одной живой души. Пейзаж был девственно чист, и невозможно было даже думать, что что-то живое может там уцелеть.

Юноша знал, что все это — лишь видимость. Согласно сообщениям разведчиков из Мурозо, авроланские войска свернули лагерь в Порджале и теперь направляются на юг, в Каледо. Беженцы из Порджала двинулись на запад к побережью, в город Нэввол. После они проследуют вдоль моря, пока не доберутся до Палозо, города близ озера Эори. Уилл не знал, служил ли выбор именно этой дороги неким предзнаменованием, или они избрали этот путь лишь потому, что следующей остановкой станет Сопориция и, в любом случае, там они окажутся вне опасности.

Они бегут оттуда, в то время как мы идем прямо туда, — при этой мысли Уилл мотнул головой, однако тут же улыбнулся и одобрительно кивнул двум вольникам, что седлали лошадей внизу во внутреннем дворе. Увидев движение Норрингтона, бедняги подумали, что так он выражает свое недовольство, и бросились перепроверять, все ли в порядке с лошадьми и снаряжением. Но стоило Уиллу кивнуть головой еще раз, воины заулыбались и спокойно продолжили свои дела.

Отряд вольников, включавший в себя беженцев из Мурозо и добровольцев из Ориозы, был одним из трех подразделений, которые вместе составляли армию для борьбы на северном фронте. К ним также присоединился эскадрон из Личной Гвардии Королевы. Всадники отличались белоснежной формой с разрезанными красными рукавами. Изначально только лишь эти два отряда, насчитывавшие двести воинов, среди которых были еще участники Королевской Кампании, известные как союзники принцессы, должны были отправиться на север. Но даже тот факт, что все они были искусными бойцами, полными энтузиазма, не мог защитить их от реальности. Их миссия была очень опасна и, скорее всего, вся армия будет уничтожена.

Неравенство в соотношении сил слегка уменьшилось, когда вечером, после разговора Уилла и принцессы Алексии, в Каледо въехал отряд механоидов. Его возглавлял полковник Салит Хокинс. Каждый солдат был вооружен драконеттой. Полковник переговорил с королем Боумаром. После Уиллу сообщили, что задача этих воинов — вернуться в Крепость Дракона и постараться составить максимум помех врагу.

Предполагалось, что они всего лишь будут сопровождать оперативную группу, однако полковник Хокинс сразу же стал действовать сообща с Уитли, распределив свои запасы между всеми членами оперативной группы. Как ни странно, Линденмир оказался вполне сообразительным по части подсчета и складывания запасов, а также расчета количества еды и воды, которые понадобятся для предстоящей кампании. Норд помогал ему таскать и складывать провизию, и, кажется, после всего этого между Линденмиром и остальными вольниками зародилась самая настоящая дружба.

Линденмир стал немного худее и выносливее, так же как и Керриган. Уилл наблюдал за тем, как молодой маг шел через двор. Он был все таким же неуклюжим, а выражение на его лице оставалось странным, но при этом его фигура вытянулась и стала немного стройнее. И все же Керу, конечно, было еще очень далеко до идеальных пропорций Дрени. Правда теперь мага можно было принять за его младшего брата или кузена.

— О чем вы задумались, Лорд Норрингтон?

Вопрос Сейс застал его врасплох, ведь она умудрилась подкрасться к нему незаметно. Юноша медленно повернулся и улыбнулся, отчего лицо девушки тут же засияло. Внутри у юноши все перевернулось:

— Я думал о том, как война меняет людей. И насколько они могут измениться. Линденмир, возможно, никогда в своей жизни так не трудился. Но сейчас он там внизу работает, не покладая рук, и не увиливает от порученного ему дела. И Керриган тоже меняется.

— А ты?

Уилл закрыл глаза и кивнул:

— Еще меньше года назад я жил в трущобах, крал все, что подвернется, и регулярно получал взбучки от моего патрона и недругов. Моим миром тогда были шесть городских кварталов, и если бы ты спросила меня, покинул бы я их когда-нибудь, я бы ответил, что нет. А теперь вот он я, где-то далеко на севере отправляюсь добровольцем на задание, после которого я, возможно, погибну и уж точно буду ранен. Это касается и тех, кто стоит там внизу.

Сейс подошла ближе, и Уилл заглянул ей в глаза. До этого момента она ни единым жестом не показывала на публике свои чувства к нему. Но теперь меньше чем за час до его отъезда она послала свою осторожность ко всем чертям. Девушка протянула руку и нежно коснулась его плеча:

— Я тоже изменилась, Уилл.

— Я знаю.

Сейс улыбнулась и посмотрела на него так, что Уилл был уверен, этот взгляд не даст ему спокойно уснуть и согреет его холодными ночами.

— И что же, по-твоему, изменилось во мне?

Вор посмотрел на нее и усмехнулся:

— Ты выросла в королевской семье, но ты была еще слишком юна, чтобы взять на себя ответственность. Но теперь ты поняла, что у тебя есть некоторые обязательства, в силу твоего происхождения, и, приняв их, ты делаешь все возможное, чтобы их исполнить.

На секунду лицо Сейс побледнело, и она опустила глаза:

— Вы прочли мои мысли, словно открытую книгу, Лорд Норрингтон.

— Но это было не так-то просто, принцесса! Я всего лишь знаю твою историю и уважаю тебя за то, что ты делаешь. — Юноша протянул руку и кончиками пальцев приподнял ее подбородок, чтобы снова встретиться с ней глазами. — Мы все сейчас находимся в чрезвычайной ситуации, которая требует от нас всех принятия чрезвычайных мер. И мы можем гордиться и даже радоваться, делая то, что должно.

— Да, верно. Я…

Уилл коснулся пальцем губ девушки, не дав ей закончить:

— Сейс, ты отправишься в путь вместе с принцессой Алексией, и вы будете пытаться задержать авроланов на пути сюда. Я иду на север. Ни ты, ни я не знаем, что нас ждет в будущем. Тебя или меня могут убить. А это не очень-то здорово. Но гораздо хуже, если им удастся нас сломить. Возможно, из нас сделают механоидов. А может, и нет. Нас могут захватить в плен и пытать. Может случиться даже так, что нас превратят в сулланкири.

Принцесса заморгала, на ресницах заблестели слезы, но она еще не плакала:

— Что ты такое говоришь, Уилл?

Он снова улыбнулся ей:

— Я пытаюсь сказать, принцесса, что наше будущее от нас не зависит. Но у нас есть прошлое. То время, что мы провели здесь — время, которое мы провели здесь вместе, — оно будет с нами всегда. Его уже нельзя отнять у нас. Мы не знаем, сможем ли еще когда-нибудь стоять вот так, вместе, и сможем ли мы, после всего, через что нам придется пройти, узнать в себе тех, кто стоял здесь и сейчас. Но у нас уже что-то есть. Что я никогда не забуду. Я не могу забыть. И не хочу. Я навсегда запомню удивительное чувство спокойствия, которое переполняло меня все эти дни.

Сейс подошла ближе и заключила юношу в объятия. Она прильнула щекой к его щеке, и Уилл почувствовал обжигающие слезы. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Это удивило его самого, хоть он и знал, что не любит ее, но ему не хотелось отпускать ее. Только не сейчас.

И так они стояли, тесно прижавшись и не желая отпускать друг друга. Тогда, хотя бы только на какое-то мгновение, страшное будущее оказалось бессильным.

* * *

Через дверной проем в конюшне Алексия могла видеть Уилла и Сейс, стоявших на балконе. Принцесса видела, как Уилл обнял девушку, и отдала бы все, чтобы узнать, что же Уилл ей сказал.

Если ему удалось совладать со своими эмоциями, то что-то из того, что он сказал, поможет мне совладать с моими.

Алекс подумала бы над тем, что она хотела сказать Ворону перед расставанием, но в эти дни разлучались они лишь на короткие промежутки времени. Влюбленные сговаривались так, чтобы уменьшить их к взаимной радости. Но неумолимые обстоятельства все же не давали им постоянно быть вместе. Только сегодня утром она отказалась слушать последние известия с севера и договорилась встретиться с Вороном в конюшне, однако тот опаздывал.

— Принцесса Алексия, прошу прощения, но я был бы вам очень признателен, если бы вы оказали мне услугу.

Девушка обернулась, и на ее лице появилась улыбка. Голос показался ей знакомым. Сначала она было подумала, что это Ворон, но после поняла, кто говорит с ней:

— Полковник Хокинс, чем я могу быть вас полезна?

Механоид, закутанный в толстую шубу, опустил глаза. Серебряные пластины, скрывавшие его плоть, поблескивали, ярко очерчивая контур его черной маски:

— Я бы хотел, чтобы вы представили меня своему мужу.

— Но?.. — Она смутилась. — Вы же уже знакомы с ним.

— Я не поэтому прошу, Ваше Высочество.

Вдруг из-за ее спины раздался голос Ворона:

— Он просит об этом, любовь моя, потому что я так с ним и не поговорил. Отказался с ним разговаривать.

Алексия почувствовала боль в голосе Ворона и заметила, что Саллитт напрягся. Принцесса повернулась к Ворону:

— И почему же ты отказался?

— Потому что у меня нет другой семьи, кроме тебя, Уилла и Резолюта. — Голос Ворона был полон горечи. — Всех моих близких отняли у меня.

Саллитт поднял голову:

— Ведь у меня тоже отняли семью.

— Но ты по-прежнему носишь маску. Ты все еще часть семьи.

— Но полной семьи больше нет, — механоид сжал железную руку в кулак. — Таррант, ты не знаешь, как все было.

Ворон пренебрежительно фыркнул:

— Ну, это все легко выяснить.

Алексия схватила Ворона за плечо:

— Дай ему шанс.

Ворон кивнул и расслабил руку. Саллитт медленно разжал кулак:

— После кампании в Окраннеле меня послали обратно в Валсину. Это случилось до того, как барон Дракона узнал, как создавать механоидов. Я был бессилен что-либо сделать. С тебя сорвали маску, но по какой причине, я так и не узнал. Отец запретил нам произносить твое имя. Я знал, что ты не умер, и, если бы я был здоров, я обязательно нашел бы тебя. Потом пошли слухи, что ты мертв и что ты покончил с жизнью. Я не верил этому, но и не мог доказать всем обратное. Несколько лет спустя, задолго до того, как я впервые услышал песню о Вороне, барон Дракона послал за мной и превратил меня в того, кем я являюсь теперь. Он предложил мне кое-что. Я согласился остаться в Крепости Дракона, но не для того чтобы, как многие говорят, восстановить наше доброе имя, а для того чтобы продолжить борьбу, частью которой мы с тобой были.

Ворон не промолвил ни слова, но все его тело била дрожь.

Карие глаза Саллитта сверкнули из прорезей маски:

— Некоторые механоиды страдают от болезни, которую мы называем «усталость металла». Мы устали пытаться быть людьми, потому что, совершенно очевидно, мы ими не являемся. Мы стараемся забыть о том, кем мы были, потому что наши раны причиняют нам еще и душевную боль. Меня мучает все это. То, как изменился отец, и то, что я потерял своего брата. Хотя мне еще повезло: я нашел свою жену — слава богам, Джансис оказалась жива. Она дает жизнь моей человеческой половине, и именно эта половина заставляет меня искать тебя, брат. Чтобы сказать тебе, что я никогда не верил тому, что о тебе говорили.

Человек, что некогда был Таррантом Хокинсом, поднял голову и взглянул на механоида:

— Однако, когда в Толсине тебе сообщили, кто я, ты уехал.

— Да, верно. Но лишь потому, что чувствовал, что меня предали. — Саллитт сощурился. — Мы проделали длинный путь вместе. Ты спас мне жизнь. Но и тогда ты не доверил мне тайну о том, кто же ты на самом деле. Откуда мне было знать? Ты путешествуешь вместе с Резолютом и Норрингтоном, теперь все выглядит столь очевидным. Но раньше мне так совсем не казалось. Ты был Вороном, живой легендой. Да и будь ты из Ориозы, то носил бы маску. Поэтому мне никогда не пришло бы в голову, что здесь есть какая-то связь. Однако ты знал, кто я, но ты не доверял мне. Мне больно было это узнать. Это заставило меня усомниться.

Ворон поджал губы, но потом медленно кивнул:

— Ты прав. Я поступил с тобой несправедливо. Но я столько лет отказывался быть Таррантом Хокинсом, что хотя я и знал, что ты мой брат, я просто не мог быть твоим братом. Мне тоже все это причиняет неимоверную боль.

— Я понимаю, — старший Хокинс прикусил губу. — Никто в нашей семье не верил обвинениям против тебя. И, несмотря на то что отец запретил говорить о тебе, все остальные тайно нарушали этот запрет. Я знаю, отец тоже не верил всему этому. Думаю, что, после того как он забрал у тебя маску, он понял истину.

Ворон покачал головой:

— У отца свои причины на то, что он сделал. Как… как они?

— Отец умер шесть лет назад. Он умер во сне. Мать сейчас живет с Эллис. Все остальные в порядке, — старший Хокинс едва заметно улыбнулся. — В пути у нас будет время поговорить о них.

— Да, верно, — Ворон сначала сухо кивнул, но потом смягчился. — Я дольше был Вороном, чем твоим младшим братом. Мне понадобится время, чтобы снова привыкнуть к этой роли.

— Когда ты уехал из Вальсины, ты перестал быть моим младшим братом. Я почувствовал это, когда мы встретились в Крепости Дракона. Мне не нужен маленький братишка. Мне нужен друг и товарищ, которого я хорошо знаю и которому доверяю.

Ворон протянул руку и подкрепил его слова рукопожатием:

— Договорились.

Саллитт поклонился Алексии:

— Спасибо, Ваше Высочество. Теперь я вас оставлю. Мне надо кое о чем позаботиться. Удачи, принцесса.

— И вам, полковник.

Механоид, чье тело наполовину состояло из металла, вышел из конюшни совершенно бесшумно. Алексия улыбнулась Ворону:

— Думаю, хорошо, что ты поговорил с ним.

— Почему это?

— Потому что знаю, что твоя семья очень важна для тебя и восстановить связь с ней будет совсем неплохо.

Ворон вздохнул:

— Надеюсь, ты права. Хотя здесь и сейчас, рядом со мной, моя новая семья, которая волнует меня гораздо больше.

— Я рада, что я ее часть.

— Ты и есть моя семья.

— Нет, ты говорил, что в нее входят Резолют, который может сам позаботиться о себе, и Уилл, — девушка подошла ближе и убрала за ухо выбившуюся прядь белокурых волос. — Кстати, о Уилле. Возможно, он захочет поговорить с тобой о Сейс. Сделай одолжение,выслушай его.

Ворон взглянул на принцессу, подтягивая подпругу у своего коня:

— А в чем дело? Я что-то пропустил?

— Он и принцесса Сейс… мм-м… сблизились. И расставание будет нелегким, — Алекс ощутила комок в горле. — Мне тоже будет нелегко.

— Знаю, — Ворон кивнул и, подойдя совсем близко, коснулся большим пальцем ее подбородка. Алексия закрыла глаза и прильнула щекой к его ладони.

— Алексия, я боюсь этой разлуки больше, чем боялся изгнания из Ориозы, больше, чем чего бы то ни было в этой жизни.

Он едва улыбнулся ей и положил руку на плечо девушки:

— Было время — целые десятилетия, — когда отправляться на задание, подобное тому, что нам теперь предстоит, ничего для меня не значило. И не потому что я был глупцом или самоубийцей. А всего лишь потому, что это было моим занятием. То была жизнь, которую выбрал я сам, или же та, что выбрала меня сама, не знаю, как лучше. Резолют и я, мы просто отправлялись на прогулку, чтобы хорошенько позлить солдат Кайтрин. И если бы мы не вернулись, это значило бы, что мы нарушили еще одну клятву, еще одно пророчество оказалось фикцией. Я никогда раньше не думал, что моя жизнь пуста. Но только до тех пор, пока ты не вошла в нее и не заставила меня желать чего-то еще, помимо уничтожения Кайтрин. Нет, я по-прежнему хочу этого, но теперь я хочу этого, потому что если у этого мира есть будущее, то оно есть у нас и у наших наследников.

Алексия вздрогнула:

— Ты хочешь от меня детей?

— Ну, когда все это закончится, Уилл научится заботиться о себе сам, Резолют будет улаживать проблемы родных земель, а мне будет особенно нечем заняться.

— Ворон, не шути с этим, прошу тебя.

— Прости. Я не шучу.

И он снова коснулся большим пальцем ее щеки. Прикосновение было суровым и сильным, как и он сам, и Алекс знала, что их дети будут обладать силой их обоих. Они будут смелыми, отважными и умными и будут без устали бороться за то, чтобы сделать этот мир хоть чуточку лучше. Рука принцессы накрыла ладонь Ворона, лежавшую на ее щеке, а другая рука ни с того ни с сего оказалась на животе.

Девушка тут же вспомнила о том, как однажды положила руку на живот, чтобы напугать свою тетушку. Но на этот раз ей действительно хотелось ощутить чуть округлившийся животик. Ей хотелось почувствовать, как в ней зарождается новая жизнь.

При мысли об этом принцесса вздрогнула. Вся ее жизнь проходила в бесконечных тренировках и занятиях. Ее создавали и готовили как оружие, которое должно будет освободить родную страну. Да, она думала о том, что выйдет замуж, родит детей, но это всегда было тем, что произойдет после освобождения. Как многие благородные леди и воительницы, принцесса носила на ноге эльфийский браслет-талисман, предотвращавший беременность, потому как дети могли стать нежелательной помехой в ее жизни.

Но теперь, здесь, с Вороном, ей хотелось иметь детей. Когда она думала о том, что у них будут дети, то прекрасно представляла их, причем в разные периоды жизни. Младенец, спящий на груди у Ворона. Их девочка, сидя верхом на лошади, смеется от восторга, а ее золотые кудри раздувает ветер. Сын, сначала слишком маленький, чтобы бриться каждый день, но притом высокий и статный, одетый в доспехи, готовый защищать свой народ. Все это она в одно мгновение увидела перед глазами.

— Принцесса?

Негромкий голос Ворона вернул ее к реальности. Алекс моргнула и, взяв его руку в свои, поцеловала его ладонь:

— Знаешь, я тоже этого хочу. У меня будут дети от тебя, Ворон. И неважно, королева ли я Окраннела или всего лишь бродячая наемница, путешествующая вместе с человеком, которого любит.

Ворон широко улыбнулся:

— Да, конечно, у нас будут дети, любовь моя. Столько, сколько захочешь. И они продолжат вершить великие дела. И то, чего достигнем мы, не сможет сравниться с тем, чего добьются они.

Слова Ворона звучали для нее, словно неопровержимая истина. Даже несмотря на то, что Алекс знала, что Кайтрин и ее армия и еще бесчисленное количество других сил будут противостоять их мечтам. Так или иначе, но эти слова создали то самое будущее для нее, и оно стало целью, которой она непременно достигнет. И никто не сможет этому помешать.

— Ты прав, любимый, — принцесса крепко сжала его руку, а после заключила Ворона в объятия. — Я буду безумно по тебе скучать. Я буду знать, что мы снова будем вместе. Вместе, чтобы создать и вырастить нашу собственную семью. Это поможет мне вынести нашу разлуку.

Ворон крепко прижал ее к себе, и Алексия растворилась в его жарких объятиях.

— В том-то и хитрость, принцесса. Ты, я и все мы здесь боремся за надежду на будущее. Но ведь единственный способ убить надежду — это уничтожить все вокруг. И я сильно сомневаюсь, что Кайтрин захочет зайти так далеко. Даже она не способна на такие разрушения.

— Если только она не вернет себе Корону Дракона целиком.

Ворон вздрогнул:

— Вот еще одна причина, почему ее стоит остановить здесь, в Мурозо.

Алексия оттолкнула его:

— Ты будешь осторожен там, правда?

Он кивнул:

— Никаких ненужных рисков и безумств.

Принцесса строго посмотрела на него:

— Ты уже как-то был на задании с Резолютом. И то, что вы оба сочли необходимым риском, заставило содрогнуться сердце Кедина.

Ворон усмехнулся и поцеловал ее в лоб:

— Я буду осторожен. И ты тоже постарайся.

— Обещаю, любимый, — Алексия загадочно улыбнулась. — В конце концов, мы должны быть достойным примером для наших детей и начнем прямо сейчас.

— Конечно, — Ворон улыбнулся принцессе. — Я люблю тебя, Алексия. И вернусь к тебе. Будущее принадлежит нам, и никто и ничто не сможет отнять его у нас.

ГЛАВА 52

Для Эрлстока и его людей увидеть северные ворота в Саренгул разрушенными было в равной степени хорошо и плохо. Положительная сторона заключалась в том, что теперь никто не сможет помешать им войти и там внутри точно найдется убежище от холода. Две недели они шли на юг, но, преследуемые отрядами неприятеля, они слегка отклонились на запад. Среди горных склонов, родных и знакомых для урЗрети, они двигались быстрее и без труда оторвались от погони.

Но, оторвавшись, где они оказались?

Джуллаг-це Сигг следовала знакам, что были невидимы для Эрлстока. Пройдя через узкое горное ущелье, они вышли к воротам. Снег завалил небольшой проход, и если бы кто-то из защитников или нападающих остался позади, то их полностью засыпало бы белым снегом. Орнаменты, высеченные на воротах, тоже припорошило снегом, и камень, служивший воинам урЗрети, чтобы отпугнуть драконов, покрылся инеем. Однако если все описанное еще оставляло какие-то надежды, то тот факт, что остатки разрушенных ворот лежали под аркой, подрывал какую-либо надежду на лучшее.

Джуллаг-це осторожно сделала шаг вперед. Какое-то время она пристально смотрела в темноту, скрывавшую то, что находилось за воротами, после она вернулась на место и сообщила остальным:

— Там лишь снег, отсутствуют вообще какие-либо запахи, и слышно лишь, как слегка посвистывает ветер. Это были всего лишь еще одни ворота на пути странников. Вероятно, где-то там дальше нас могут поджидать нападающие, однако, возможно, защитники уже разобрались с ними.

Принц сдвинул брови:

— Однако то, что ворота не стали чинить и что следов недавней борьбы не видно, не очень-то радует. На самом деле, мне как-то не хочется думать о том, чего стоило открыть эти ворота.

Рисвин луком указал на ворота:

— Они достаточно прочные, но одного серьезного залпа из драгонели было бы достаточно, чтобы открыть их.

— Может быть, — согласился Верум. Он указал на вершины склонов ущелья. — Но жители могли спрятаться там, наверху и учинить расправу над теми, кто находился на земле. Что означает, что авроланы захватили верхние подходы и из засады напали на солдат из Саренгула, а затем заставили последних работать на себя. Если им при этом помогали урЗрети…

Джуллаг-це твердо покачала головой:

— Ни один урЗрети не способен предать родную землю.

— Предатель не обязательно должен быть из Саренгула, Джуллаг-це. Помните ли вы старые добрые истории о том, как некоторые жители Борагула вступили в союз с Кайтрин? — Рисвин тряхнул головой. — Они знали, что за оборонительные меры предприняты. Достаточно просто войска в нужное место, и все.

Немного поколебавшись, урЗрети с неохотой кивнула:

— Если так было на самом деле и если их вели жители Борагула, то все могло сложиться не очень хорошо. Они могли прикинуться беженцами, их бы радушно встретили. А потом они стали действовать изнутри.

Джансис Айронсайд взглянула на Эрлстока:

— Каков будет ваш план, Ваше Высочество?

Эрлсток снял с плеча четырехстволку:

— Мы оставим тут ложные следы и унесем ноги отсюда. И раз уж мы пойдем через горы, то нам стоит их хорошенько изучить. А еще неплохо будет оценить положение дел в Саренгуле. Нам нужно будет отправить отчет об этом по арканслате. Там на юге им необходимо знать, что здесь у нас происходит.

Лучник-эльф сощурил голубые глаза:

— А если принять во внимание то, что мы везем, разумно ли будет оказаться в королевстве, которое, вполне вероятно, находится под контролем неприятеля?

— Может, и нет. Однако идти через горы еще более безрассудно.

Эрлсток оглядел свой отряд. Трое эльфов и урЗрети перенесли двести миль пути довольно стойко. Джиландессе, очевидно, пришлось тяжелее всех, но это потому, что она отдавала много сил, для того чтобы все были здоровы. Остальные — молодые и постарше, люди и механоиды, — были изрядно потрепаны странствиями. Эрлсток едва мог вспомнить, когда ему в последний раз было тепло, он уже забыл то время, когда он не чувствовал боль в мышцах. Обсуждение холодной еды всегда сводилось к обсуждению горячей пищи, а боевой дух отряда начал постепенно угасать.

Принц указал драконеттой на темное отверстие в горном склоне:

— Уже две недели мы постоянно в бегах. Нам повезло, что удалось оторваться от преследования, а оказавшись в Саренгуле, мы будем иметь возможность вообще забыть о них. Мы сможем убить пару авроланских воинов и тем самым помочь Саренгулу, уж в этом я не сомневаюсь. И если урЗрети решат помочь нам в ответ, то это будет гораздо приятнее, чем продираться через горы. И мы отправимся туда единой командой, какой мы были все это время.

Эльф утвердительно кивнул. После чего он и Финнрисия, лучница-эльфийка, первыми пошли вперед. Идя по снегу, они не оставляли на нем ни следа, который смог бы вычислить Эрлсток. Остальные проследовали за ними, держа наготове четырехстволки. Длину запального фитиля отрегулировали так, что, когда Верум поджег кончики шнура, оружие было готово к использованию в любой момент.

Эльфы подвели отряд к проему, и Финнрисия юркнула внутрь. Через несколько секунд за ней проследовал Рисвин. За ними отправилась Джуллаг-це и тут же, снова появившись в проломе, дала знак остальным.

Свет, отражавшийся от снега, освещал тоннель изнутри — небольшие сугробы и несколько замерзших тел. Эрлсток заметил среди них пару бормокинов, одного вилейна, двоих урЗрети и ползуна. И еще кучу осколков, разбросанных у входа. Значит, для того чтобы открыть проход сюда, действительно понадобился или выстрел из драгонели, или огненный заряд.

Верум приказал воинам прикрывать отряд сзади, а в это время Эрлсток повернулся к Джуллаг-це:

— Какие-нибудь предложения по поводу того, куда нам идти дальше?

Она указала на проход, ведущий на запад:

— Эта дорога связана с одним из главных коридоров. По нему можно пойти на север или юг. Мне уже доводилось бывать там, правда, тогда я шла с южной стороны. Где-то дальше он связан с другой главной дорогой, идущей с северо-востока на юго-запад, из Мурозо в Нибол. Это самый прямой путь, но на нем мы точно встретим сопротивление.

— Есть альтернативные пути?

УрЗрети кивнула:

— Рядом с большими дорогами есть множество городков и поселков. Некоторые дороги идут прямо через эти поселения, в общем — то, они и были сформированы вокруг них. Где-то неподалеку в любом случае. Другие деревни удалены от дорог, у них есть свои тропы. Существуют проходы, ведущие к рудникам или источникам. В горах тысячи дорог, о которых все знают, и, вероятно, такое же количество неизведанных троп. Дело в том, что захватчики могли проследовать по главным дорогам и даже не заметить удаленные поселения, а жители этих городков могли заблокировать тоннель таким образом, что неприятелю понадобилась бы вечность для того, чтобы прорубить проход. Имея доступ к запасам пищи и воды, жители городка смогут просуществовать еще несколько месяцев, а то и несколько лет. К тому же, они точно будут знать путь, ведущий наружу.

Принц провел рукой по подбородку, отросшая щетина кольнула ладонь:

— Если кто-то решит, что нас не стоит пускать, то нам могут подстроить ловушку. А еще хуже, нас могут заманить туда. Кажется, держаться больших дорог и искать второстепенные тропы, если понадобится, — это лучшее, что мы можем сейчас предпринять.

Джуллаг-це согласилась:

— Вдохновляет то, что мы не встретили пока авроланского подкрепления. Кайтрин, должно быть, считает, что Саренгул уничтожен, а жители захвачены в плен. Воины Авролана думают, что никто не станет их преследовать. В противном случае они бы выставили патруль. Если мы будем осторожны, нам удастся прорваться.

— Да, у нас есть надежда.

Принц встал и приказал всем двигаться на восток. Его переполняла гордость, когда он наблюдал, как его солдаты, один за другим, покидают укрытие, ведомые эльфами. Замыкали колонну урЗрети. Чем дальше в горы они углублялись, тем менее освещенным становился их путь, и здесь им очень помогала способность эльфов видеть в темноте. Остальные шли вслед за ними, подмечая все вокруг, осматривая дома и ходы, что встречались им по дороге.

Следы разорения были заметны повсюду. Темные, запачканные пятнами крови стены и стойкий запах смерти, наполнявший воздух. Джиландесса воспользовалась небольшим заклинанием, чтобы узнать что-либо о жертвах, но единственное, что подсказывала ей магия, было то, что они все погибли очень давно — с тех пор прошло почти столько же времени, сколько ее народ находился в пути.

Ранения и количество погибших свидетельствовали о жестокости нападавших. Дети погибали прямо на руках у матерей. Один выстрел из драконетты лишил жизни и ребенка, и его мать. Согласно обычаям урЗрети, тела воинов лежали там, где они были повержены, однако Эрлсток был практически уверен, что после набега авроланских орд возможности укрыть мертвых просто не было, даже если бы это предписывали традиции урЗрети.

Авроланы вторглись в чужие земли не безнаказанно. Тела убитых воинов беспорядочно валялись в проходах, но их было совсем мало, чтобы заставить дрогнуть сердце Эрлстока. В его голове шел хладнокровный подсчет количества погибших солдат со стороны урЗрети и врага, соотношение не приносило ему утешения — оно было совсем не в пользу урЗрети, особенно после подсчета количества тел простых жителей. Армия Авролана оставляла после себя широкий кровавый след.

К тому моменту, как они оказались на пересечении с дорогой, идущей с севера на юг, число тел заметно уменьшилось. Эрлсток предположил, что как только ворота были повержены, был дан сигнал тревоги и тех, кто жил рядом с большими дорогами, вывезли подальше в горы. Таким образом жители Саренгула сумели избежать многих потерь, и, если удача была на их стороне, они не дали армии Авролана пройти дальше.

Позднее они нашли несколько заброшенных комнат. Авроланские солдаты, судя по всему, были непоследовательны, опустошая жилища. Джуллаг-це обнаружила запасы дров, пищи и вина, кроме того, им удалось закрыть дверь. Этой ночью они смогли насладиться горячей едой, немного отдохнуть и отогреться.

Горячий завтрак и хороший сон ночью сделали свое дело, взбодрив команду. Боевой дух потихоньку выправлялся, зазвучали предложения о том, чтобы организовать погоню за армией авроланов, вместо того чтобы тихонько красться по ее следам. Пополнив запасы провизии, члены отряда осторожно двинулись дальше.

Второй день пути не был отмечен какими-либо событиями. Эрлсток чувствовал, как всем скорее хотелось миновать избранный ими тоннель, потому что он был большой и широкий. И в нем не было следов сражения. Да, авроланы метили все, что, хоть даже и с сильной натяжкой, можно было назвать предметом искусства, но даже испачканные экскрементами стены Большого Коридора Саренгула были все также величественны. Скульптуры, украшавшие колонны и балюстрады, не утратили своей красоты, даже претерпев подобное варварство. И Эрлсток подумал о том, что хоть Авролан и может захватить власть над Саренгулом, но по-настоящему владеть городом он не будет. А значит, жители с радостью встретят тех, кто придет освободить их.

Это день закончился еще одним привалом там, где они нашли запасы еды, питья и дров. Эрлстоку вдруг показалось странным, что те, кто покинул свои жилища, не вернулись после, чтобы забрать с собой или отравить запасы. Джуллаг-це не смогла ответить, почему этого не произошло. Однако найденные запасы оказались вполне съедобными, поэтому отряд принца ждала еще одна ночь, проведенная в относительном комфорте и спокойствии.

Но на третий день все спокойствие улетучилось, как только они наконец узнали, почему урЗрети не осмеливались выходить в Большой Коридор. Дорога уходила на юг, и Джуллаг-це сказала, что они приближаются к одному из самых больших городов. Там же их ждет еще одно пересечение дорог, подобное тому, через которое они прошли, чтобы попасть сюда. Еще до того как тусклый свет позволил им увидеть, что же там произошло, они почувствовали запах. А после еще и услышали, как что-то поглощает то, что осталось после случившегося.

Маленькие ледяные когти размером не больше собаки раздирали тела погибших.

Отряд Эрлстока оказался посередине огромного, круглого пересечения тоннелей, троп и ходов, вдоль и поперек пронизывающих горы. Камни служили указателями, на них были высечены направляющая стрелка и название места, куда можно было прийти, следуя по тому или иному пути. Помимо всего прочего, большое количество переходов оставалось в тени. Можно было наверняка сказать, что когда-то это было весьма оживленное место.

Но теперь вся оживленность заключалась лишь в хлюпающих звуках, исходящих от тел погибших, раздираемых прожорливыми темериксами, которые впивались во вспухшие трупы, чтобы насладиться гниющей плотью.

Эрлсток практически сразу понял, что произошло. Защитники урЗрети отступили еще до того, как напали авроланы. Войска Кайтрин двигались быстро и не особенно опасались засады. Когда они добрались до перекрестка дорог, урЗрети со всей злостью атаковали.

К сожалению, их удар оказался не достаточно мощным.

Возможно, урЗрети были остановлены с помощью драгонелей и драконетт. Последствия говорили о том, что неприятель мог воспользоваться и тем и другим оружием. Огненный шар, выпущенный из драгонели и угодивший в спиралевидный тоннель, в конечном итоге потерял бы импульс и упал, однако при этом он собрал бы отличный урожай рук и ног. Тела магов урЗрети были изрешечены драконеттами. Они боролись с авроланской магией до конца.

Ползуны, видимо, выиграли сражение, судя по тому, что следы их присутствия были столь заметны. Свидетельством тому были не только почерневшие и обгоревшие тела воинов, убитых при помощи магии, но и огромные отверстия в стенах. Принц был поражен исключительной силой заклинаний, а та откровенная жестокость, с которой их применили, вызвала у него отвращение.

На стенах можно было видеть работу, что проделали ползуны. Их магия плавила камни, а руки и ноги выживших засовывали в расплавленные стены. После чего камень застывал, и несчастные оказывались вмурованными стену — таким образом их будто бы распинали. И хотя урЗрети могли бы, поменяв обличие, спастись от подобных оков, но противостояние отняло у них много сил, многие были ранены, поэтому им не удавалось сбежать.

Быть распятым — совсем не легкая смерть, Эрлсток знал об этом. Из-за того что тело находится в подвешенном состоянии, сделать вдох неимоверно сложно. Внутренности начинают давить на легкие, еще больше затрудняя процесс вдоха, и так до тех пор, пока жертва медленно не задохнется. Сначала крики о спасении становятся похожими на стоны, затем превращаются в невнятное бормотание, переходящее в шипение и, наконец, в предсмертные хрипы.

Джиландесса принялась было творить заклинание, потом, покачав головой, сообщила:

— Битва случилась неделю назад, немногим больше. Жертвы пролежали здесь два или три дня, самое большее пять.

Принц кивнул. Круглое помещение, вероятно, вобрало в себя все крики и стоны, а после их будто бы развеял среди гор ветер, несущий гибель. Никто не знал о нападении, а узнать о нем — мероприятие рискованное. Тишина последовала за их смертью. Именно она убедила всех не высовываться.

Джуллаг-це Сигг указала на юг:

— Авроланы пошли в этом направлении. Если мы продолжим свой путь, то скоро нагоним их.

Эрлсток нахмурился:

— Для начала нам нужно найти место, где спрятать людей. После мы вернемся и проверим, существует ли параллельная дорога. Если нам не удастся ее найти, то мы пойдем вслед за ними. Они не позволят еще раз заманить себя в подобную ловушку. Но то, что мы видели здесь, не значит, что теперь им никто не сможет оказать сопротивление. Наша цель прорваться и выжить — и мы сделаем это, так или иначе.

Он в последний раз взглянул на стены:

— Нам придется. Потому что, если у нас не получится, мы еще не раз будем наблюдать подобную картину. Или картину пострашнее.

ГЛАВА 53

Алексия понимала, что это собрание было важным еще до того, как на него явились два короля Боумара. Человека, который с самого начала был ей представлен как король Боумар, оказался на самом деле кронпринцем Боумаром. А когда оба они стояли в комнате с картами, казалось, что нельзя быть более непохожими друг на друга, их роднили только их маски и практически одинаковые одежды. Старший Боумар был ниже своего сына, лысеющий, сутулый мужчина, напоминавший ей ее отца.

Однако стоило истинному королю заговорить, как стало казаться, что с сыном они одного возраста. Король говорил понятно и доходчиво, вставляя в речь остроумные замечания. Он — они, Алексия поправила сама себя, — рассматривали ситуацию, в которой оказался их народ, с точки зрения тактики, и немногие правители могли понять и принять это. Король даже не поморщился, взглянув на карты и макеты, говорившие о крайне непростом положении вещей.

Кризис, который переживало государство Мурозо, вынудил двух Боумаров предпринять решительный и опасный обмен заклятиями. Как Алекс объяснили, благодаря кровному родству и долгим годам совместного ведения дел, настоящий король не только вырастил себе наследника, но и научил его магии, благодаря которой ход мыслей отца и сына стал практически одинаковым. Вместе они разработали заклятие, которое позволило магам сотворить заклинание, накрепко связавшее их друг с другом. Теперь то, что узнавал один, сразу становилось известно другому.

Наследный принц обратился к Алексии:

— Нет, у нас не общий разум; у нас всего лишь общие воспоминания. Мы используем опыт, накопленный друг другом. Пока один отдыхает, другой работает.

Осознав принцип этой магии, Алексия забеспокоилась. Она никогда не позволила бы никому проникнуть в свои воспоминания. Это самопожертвование, которое она никогда не сможет понять.

Но ведь меня воспитывали как ту, что всегда будет на служении у своего народа, неужели теперь это ко мне не относится? Принцесса полностью принимала тот факт, что ее жизнь будет подчинена нуждам ее страны — по крайней мере, до того момента, как она полюбила Ворона. Но в этом случае у нее, по меньшей мере, была иллюзия свободы выбора, которой магия лишала обоих королей.

Старший король изучал карты, сообщавшие о последней ситуации рядом с Порджалом:

— Преследование беженцев, отправившихся в Нэввол, не было серьезной операцией. Нам доложили, что сулланкири собирают свои силы, чтобы направиться на юг, сюда в Каледо. Это можно было предвидеть, и предложенная нами стратегия была очень любезно одобрена принцессой Алексией.

Король указал на небольшую точку, расположенную примерно в шестидесяти милях на север-северо-восток от столицы:

— Вот, примерно здесь находятся отряды наших Вольных Рейнджеров. Нам не поступало сведений о том, что они сейчас где-то в другом месте, но можно предположить, что они вполне вероятно достигли этой зоны. Они действовали очень успешно, и в то время как армия Авролана движется на юг, они будут готовы отрезать путь подкреплениям.

Старший Боумар взял в руку небольшой деревянный кубик, служивший для обозначения военного отряда, располагавшегося за пределами столицы:

— Мы возьмем вот этих воинов как нашу основную силу и пойдем на север вдоль дороги, ведущей в Порджал, в Зеленую Долину, где дадим первый бой. Таким образом, мы заявим о себе, и авроланам придется подготовиться, чтобы нанести ответный удар. А мы в свою очередь должны будем нанести им незначительные потери и незаметно скрыться. После мы устроим погоню из засады, чтобы убедить их в том, что приближаться к нам нужно медленно и осторожно.

Алексия кивнула. В действительности у старшего короля Боумара не было столь сильной армии, состоящей из четырех великолепных полков. В его распоряжении находился всего один кавалерийский полк, но, вместе с тем, это были лучшие всадники Мурозо. Он включал в себя три батальона легкой кавалерии для погони и один отряд тяжелой конницы для сминающих атак. Пехота состояла из трех отрядов. Первый — разведчики и рейнджеры, способные образовывать небольшие группы налетчиков для набегов на наступающего неприятеля. Два других отряда были необходимы для атаки и удержания врага в случае тяжелого боя.

Кронпринц Боумар встанет во главе этой армии. Алексия слышала, что расстояние между ним и отцом влияет на скорость прочтения воспоминаний друг друга, таким образом, старший в принципе не способен увидеть в точности то, что видит его сын. Говорят, что на расстоянии в одну милю разница в увиденном составляет примерно час. С помощью арканслаты сведения дойдут быстрее, но они будут гораздо менее подробными.

Король Боумар бросил взгляд на Алексию:

— Вы, принцесса, поведете дополнительные силы по Нэвволской дороге параллельно нашей основной армии. Так у вас будет возможность напасть с востока и атаковать войска Авролана с фланга.

Девушка кивнула:

— Я прекрасно знаю свою задачу, — ее немного задело то, что эта парочка из Мурозо воспользовалась ее планом и доверила меньшую по численности армию, но она тут же подавила в себе это чувство. Она была чужой, молодой и на вид очень неопытной. И то, что ей позволили возглавить два кавалерийских полка она обязана считать большой честью. Она хотела бы, чтобы ее Волки были рядом, но они остались в Окраннеле, сражаясь бок о бок с генералом Адрогансом.

Глаза старшего Боумара сверкнули, и его сын улыбнулся:

— Ах, принцесса, конечно же, мы знаем, что вы хотели бы нанести удар армии Авролана, как только они сформируют колонны для выступления на юг. И если это покажется целесообразным, то мы примем такое решение.

— Это их серьезно ослабит, но мы можем выступить только при условии, что моей команде не нужно будет идти на неоправданный риск, — голос девушки не дрогнул, и она сделала усилие, чтобы скрыть улыбку. Принцесса сказала «неоправданный», потому как в голове вертелась мысль о безумном и ненужном риске, на который идут Резолют и Ворон.

Кронпринц сложил руки за спиной:

— Принцесса Сейс просила вашего разрешения присоединиться к нашей армии.

Алексия нахмурилась:

— Я полагала, что она будет частью моего отряда, как это было обговорено с самого начала.

— Да, верно, но я против того, чтобы она присоединилась к вам, — принцесса Дэйлей бросила в сторону брата грозный взгляд. — Сейс уже и так достаточно сделала.

Алекс потерла глаза рукой. Дэйлей говорила, словно мать, которая пытается защитить своего ребенка. И если связь Дэйлей с матерью была подобна той, что имели Боумар и его отец, то о последствиях всего этого принцессе не хотелось даже и думать. Девушка вдруг вспомнила, что Дэйлей не была магом, она лишь входила в состав Совета. Если она пыталась сообщить мне что-то важное, о чем я должна была бы держать язык за зубами, она могла бы мне сказать об этом там. Поэтому можно сделать вывод, что все это какие-то внутренние разборки Мурозо.

Принцесса Окраннела скрестила руки на груди:

— Да, Сейс сделала немало, это верно. Она отправилась на юг, отыскала Норрингтона и привезла его на север. Она отважно сражалась и чуть было не погибла в Бокагуле. Однако, притом, что сейчас ее народ находится на грани гибели, я не уверена, что кто-то может сказать, что она сделала достаточно. Помимо нее самой, конечно. Воины, что отправились вместе с ней на юг, всадники Алого Королевского Эскадрона, сейчас отправятся со мной. Не думаю, что они нуждаются в ней в качестве лидера или вдохновителя. Но тем не менее она может быть и тем и другим и отлично справиться с этим. Если она располагает свободой выбора, то я бы хотела, чтобы она была рядом.

Дэйлей покачала головой:

— Для нее будет слишком большим риском присоединиться к вам, — не глядя на брата, она устремила взор на отца. — Сейс следует отправить на юг в Альциду или на запад, если локэльфы готовы принять и позаботиться о ней.

— Позаботиться? — Алексия нахмурилась. — О чем это вы?

Дэйлей сделалась суровой:

— Моя сестра ждет ребенка от Норрингтона.

В животе Алексии все перевернулось:

— Что это еще за игры? Вы послали ее на юг, чтобы соблазнить Уилла?

Король отрицательно покачал головой:

— Нет, мы не посылали, — он посмотрел на Дэйлей. — Я послал ее.

Наследный принц Боумар весьма искусно изобразил удивление, хотя Алексия предпочла бы увидеть на его лице ошеломление. Дэйлей залилась румянцем. Алексия смотрела то на детей, то на их отца:

— Я даже не знаю, что сказать и что вообще думать.

— Вы можете думать, все что угодно, принцесса, но я делал то, что было необходимо. Если пророчество не врет, то род Норрингтонов очень важен, и я бы хотел сохранить его. И не ради своего народа, но ради будущего, — король Боумар поджал губы. — Вы видели, насколько бессильны мои благородные солдаты против угрозы под именем Кайтрин. Себция пала, никто и пикнуть не посмел, не говоря уже создать освободительную армию. Моя страна во власти захватчиков, и у нас здесь никого, кроме вашей команды и тех, кто бежал из Ориозы. Нам больше нечего противопоставить авроланским ордам. Ближайшее будущее моего народа видится мне не очень оптимистичным, но я сделаю все, что должен, чтобы через несколько лет пророчество сбылось.

Дэйлей опустила глаза и уставилась в пол:

— Моей задачей было отправиться на юг, найти Норрингтона и соблазнить его. Но моя сестра, всегда завидовавшая мне, решила поехать на юг и привезти Норрингтона сама. Она соблазнила его и довела все до конца уже здесь, чтобы поставить меня перед фактом. Она сделала то, что хотела, и теперь снова хочет быть героем и отправиться с вами.

Алекс взглянула на кронпринца:

— И вы ничего об этом не знали?

Он покачал головой:

— Я был занят военными действиями и не слишком внимательно копался в голове у отца. Чему несказанно рад. Я ничего не знал и не одобрил бы подобных действий.

— Тебе и не надо одобрять, сын мой. Ответственным становишься, когда носишь корону на голове. Будь ты на моем месте, ты бы думал иначе.

Алексия не могла в это поверить. Она вспомнила, насколько растерян был Уилл, когда пришел к ней. Он волновался и не хотел разбить сердце Сейс. Он переживал, что она будет думать, что ее использовали, но на самом деле все это время использовали его самого.

Принцесса смерила взглядом присутствующих:

— Что же такое с вами происходит?

— У меня есть народ, и я должен о нем заботься.

Алексия отмела все возражения:

— Вы прячетесь за сей благородной идеей, будто бы никто не видит, какой клубок лжи вы сами создали вокруг себя. Вы строите план отмщения. И если Мурозо падет, потому как никто больше не придет вам на помощь, у вас будет тот самый Норрингтон, который нужен для спасения. И не пытайтесь отрицать это, ведь тот факт, что вы пошли на обман, чтобы получить ребенка от Уилла, — особенно то, что вы вовлекли в это свою собственную дочь, — доказывает, что действовали вы вовсе не из альтруистских соображений.

Старший Боумар покачал головой:

— Нужно было держать все в секрете, чтобы Кайтрин не попыталась убить ребенка.

— Эта ваша ложь столь неуклюжа, что лишь один шепоток в народе раскроет все ваши карты! — Фиалковые глаза Алекс превратились в щелки. — Кажется, вы вдобавок кое-что не понимаете. Это не просто какой-нибудь Норрингтон. Это тот самый Норрингтон. Если бы важен был лишь род, Уилл сам бы ночи напролет трудился над созданием целого легиона Норрингтонов. Я сама носила бы уже его ребенка.

И вдруг ей пришла в голову мысль. Она пристально посмотрела на Дэйлей:

— Сейс не знает, что она беременна, верно? Кто-то из вас воспользовался магией, чтобы узнать об этом.

— Она знает.

— Врать у вас получается плохо. Если бы она знала, то не захотела бы идти вместе со мной.

Король внимательно посмотрел на нее:

— Зато теперь вы знаете. Ну что, возьмете ли вы ее с собой для участия в сражении?

— Рискуя потерять ребенка? Да. Но только для того чтобы уберечь Сейс от вас, — Алексия рукой убрала волосы назад. — Сначала король Скрейнвуд, а теперь и вы. Может, это маски вдохновляют вас на ложь, или же что-то еще? Я не понимаю, да и не хочу понимать этого. Вы жалуетесь на то, что все вокруг играют в политические игры и никто не хочет прийти вам на помощь, но сами поступаете так же. И играете вы с юношей, который прибыл сюда, на север, чтобы спасти вашу страну. И он тот самый юноша, который вполне возможно сумеет спасти ваш народ.

Прежде чем кто-то смог ответить, один из магов подошел к столу и разместил несколько фигурок на верху карты, а именно в Саренгуле. Они означали присутствие войск Авролана в крепости урЗрети. На самом деле это не сильно удивило Алексию, ведь она предполагала, что ударить по Бокагулу можно было только при условии, что Саренгул нейтрализован, то есть захвачен или же взят в союзники.

Маг поставил еще небольшую фигурку. Ничто не указывало на ее принадлежность тому или иному народу:

— Простите, что прерываю вас, мой господин, но эта информация получена нами из Альциды. Небольшой отряд из Крепости Дракона добрался до Саренгула и сообщает нам о том, что туда вторглись авроланские захватчики. Подробностей мало, но известно, что армия Саренгула была повержена две недели назад. Беженцы сейчас двигаются в южном направлении, но никто не знает, что их там ждет и смогут ли они выжить. Король Боумар кивнул:

— Передайте, что им следует двигаться сюда, в Каледо, если есть такая возможность.

— Да, Ваша Светлость.

Старший Боумар устремил взор на Алексию:

— Ситуация становится еще более неприятной после сообщения о захвате Саренгула. Теперь Кайтрин, ничего не боясь, может идти на юг, а значит, все ее силы будут сосредоточены здесь. И я ничуть не сожалею о том, что сделал, чтобы защитить мой народ.

Алексия постаралась говорить хладнокровно:

— Однако после последней войны вы принадлежали к тем, кто не хотел верить словам Тарранта, не так ли? Что же произошло со временем, которое вы тем самым выкупили для своего народа?

Старший король замешкался, а наследный принц потрясенно уставился на него:

— Отец, так ты знал, что Кайтрин направится сюда?

— Это была всего лишь догадка.

Кронпринц замотал головой:

— Только не лги мне, твои воспоминания расскажут мне все. И ты знаешь, что это ложь, ты знал, что она придет сюда, но ты ничего не попытался предпринять!

Король опустил плечи:

— Надеюсь, сынок, ты будешь умнее, чем я.

Наследный принц кивнул:

— Я бы предпочел быть им сейчас, а иначе будущее — охраняемое наследником Норрингтона или нет — будет недолгим и кровавым.

Алексия фыркнула:

— Скорее всего, оно в любом случае будет коротким и кровавым.

Кронпринц Боумар мрачно взглянул на нее:

— Тогда пусть это будет кровь и время врага. Я позабочусь о том, чтобы вы знали о моих действиях. И я уверен, что моя сестра будет с вами в безопасности.

— Я сделаю то же самое и позабочусь о ее безопасности, — Алексия бросила пристальный взгляд на короля. — И не ради вашего будущего, а ради будущего Уилла. То, что вы сделали, ужасно. И будем надеяться, что ситуация не станет еще хуже.

Король Боумар выпрямился:

— Она не может стать еще хуже.

Алексия покачала головой:

— Вы хотели иметь еще одного Норрингтона на случай, если этот окажется не тем Норрингтоном. Но что, если ваш внук, вследствие своего происхождения, теперь является Норрингтоном из пророчества? И из-за вас Уилл уже не настолько важен, вы отняли у него те силы, которыми он, возможно, обладал? Но как тот самый Норрингтон он мог бы достичь великих свершений. А теперь, кто знает? Однако, что бы ни случилось, Уилл Норрингтон сделает для вас все, что в его силах. И если ваши действия обратятся против него, вы и ваш народ дорого заплатите за предательство.

ГЛАВА 54

Керриган Риз считал саму идею ритуального очищения, практикуемого магами Мурозо, скорее чем-то из области теологии, чем магии. Он мог понять желание народа исповедаться, перед тем как читать молитвы тому или иному богу, но Керриган просто не чувствовал связи ни с одним божеством. Ни один бог не покровительствовал чародеям, да и они не были склонны быть приверженцами какого-либо бога. Ему приходила в голову мысль о том, что Урулф Кийрун в определенный момент пытался приравнять себя к божеству; но даже если бы ему это удалось, Керриган сомневался, что у него было бы много последователей.

Когда ты сам каждый день можешь творить какие угодно чудеса, то боги как-то просто становятся не нужны.

За неделю, проведенную в Каледо, ему пришлось изменить свое изначальное мнение насчет ритуала. Принц Мерфин показал, как совершить его — с откровенным скептицизмом, чтобы вильванец в полной мере осознал его истинную ценность. Керриган, вполне привыкший учиться у любых наставников, внимательно слушал указания и четко им следовал.

И каждое утро в течение этих пяти дней он повторял этот ритуал. Спускаясь в комнату, что находилась в нижней части дворца, в тот день, когда он должен был отправиться с принцессой Алексией и ее армией в сторону Нэввола, Керриган особенно остро ощутил потребность совершить ритуал. Юный маг никогда не чувствовал себя очистившимся, но ему определенно становилось спокойнее после этого.

В небольшой комнатке он снял с себя одежду и посмотрел вниз. Из-за своих размеров обнаженным он всегда чувствовал себя неуютно. Выросший в Вильване, он мало общался со своими сверстниками и до сих пор слышал, как над ним посмеивались, когда он проходил мимо. Никто не осмеливался смеяться над ним в открытую, потому как все были наслышаны о его силе, чтобы бояться его. Однако дети всегда жестоки к тем, кто отличается от них. Он никогда ни с кем не дружил и никак не пытался изменить отношение других к себе, а просто жил со своим комплексом.

И чтобы утешить себя, он ел.

Юноша улыбнулся сам себе. Он сразу же смекнул, что его наг ставники будут проводить с ним очень много времени, включая приемы пищи. И всем его пожеланиям будут потакать, еда будет своего рода вознаграждением, а отсутствие таковой — наказанием. И поняв, чего же от него хотят эти самые наставники, он смог бы использовать их, давая то, что они желают, и получая взамен ту или иную пищу. Еда стала для него источником силы, а его живот причиной, по которой ему все больше хотелось есть.

Его тучное тело стало главным объектом насмешек для тех, кто его недолюбливал. Керриган сумел привыкнуть к замечаниям по поводу своих размеров — или, по крайне мере, совсем не показывал обиды, потому как с виду никто не смог бы сказать, что это его вообще задевает. Тем не менее сей повод для издевок устраивал практически всех, вследствие чего никто не пытался копнуть глубже и обнаружить другие слабые места, о которых юный маг и сам еще не знал.

Юноша провел рукой по груди и лишний раз убедился, что там начали расти волосы. Ему не грозило стать таким же мохнатым, как Ворон или Дрени, но и лысым, как ребенок, он точно не останется. И если в Вильване с ним постоянно обращались, как с ребенком, то, стоило ему оказаться вдали дома, в дороге с новыми людьми, он обрел-таки статус взрослого. И мое тело тоже.

Волосы на груди были не единственным тому подтверждением. Керриган в действительности похудел. Он не мог точно сказать насколько, но чувствовал, что стал меньше. Конечно же, он по-прежнему не мог все время видеть большие пальцы на ногах, но теперь они гораздо чаще мелькали у него перед глазами, и потом он смог потуже затянуть ремень на штанах.

Керриган занял положение, необходимое для начала ритуала. В Академии Каледо, как он заметил, в процессе ритуалов или сотворения заклинаний все просто обожали все время что-нибудь смешивать. Юноша встал на колени в небольшой ящик от силы метр на метр и метр в высоту. Под тяжестью мага пепел и песок, наполнявшие ящик, слегка захрустели. Набрав целые горсти черной субстанции из песка и пепла, — они символизировали стихии земли и огня, — Керриган принялся размазывать ее по телу. По окончании процедуры тело приобрело светло-серый оттенок, а под ногтями образовался замечательный слой грязи. Керриган тщательно втер субстанцию в волосы и старательно распределил по всему телу, пока не стал ощущать покалывание на коже.

Молодой человек размазал остатки по бедрам, после чего встал на ноги, окутанный легким облаком пыли. Сомнений больше не осталось; теперь он определенно чувствовал себя грязным, и было просто ужасно необходимо очиститься. Закопав ноги до лодыжек в песок, чтобы еще раз убедиться, что они тоже смазаны волшебной смесью, он вылез из ящика и приступил к следующему этапу.

Перед ним стоял чан с горячей водой, а рядом — камни, выложенные в форме спирали. Каждая из четырех дорожек начиналась с руны, обозначавшей ту или иную стихию, и закручивалась на полу в спираль. Камни отличались поразмеру, к центру становясь все больше. Тот, что в центре, находился на расстоянии шага от камня, завершавшего каждую спираль. Пар постепенно окутывал Керригана, и с каждым шагом он сильнее ощущал жар, исходивший от чана.

Пар: воздух, огонь и вода. Ну а камни дают нам землю. На сей раз он начал со спирали огня, просто потому что раньше этого никогда не делал. Шаг, глубокий вдох и необходимость подумать об определенной вещи — и так восемь раз. На первом камне нужно было вспомнить последнее, что он съел. Это оказалось очень легко, хоть и не столь приятно. Здесь в Каледо начали следить за количеством еды, и ему было положено не очень много.

Лишь вспомнив об этом, Керриган сразу же постарался выкинуть эту мысль из головы. Разобравшись с едой, он сделал следующий шаг, оставив позади каждодневные проблемы, перейдя от физических ощущений к эмоциональным и, наконец, к философским идеям. Каждый раз, ступая вперед, юноша забывал о своих заботах, и разум его успокаивался.

На предпоследнем камне, самом большом на спирали огня, он опустился на колени. Камень не был гладким, но это не причинило Керригану никакого дискомфорта, он аккуратно устроился на нем, сев на пятки. Расслабив руки, маг закрыл глаза. Как только визуальный мир исчез из его головы, он смог уловить шипение пара, ласкового и дразнящего. От внезапного холодного дуновения юноша вздрогнул, но вскоре жар и горячий пар заставили его вспотеть.

Стоя на коленях на огненном камне, Керриган думал только лишь о том, что он был грязным. И жаждал помыться. Хотелось, чтобы тело перестало зудеть. Проступивший пот ручьями стекал по телу, размывая пыль и грязь. Все это каплями падало вниз, с подбородка на грудь, стекая по шее, и в конце скапливаясь в жировой складке над бедрами. Пот попадал ему в глаза и рот, на губах он чувствовал его соленый привкус. Влага проникала даже в уши, раздражая ссадины, оставленные песком.

Капельки пота бежали по телу Керригана, а вместе с ними беды и несчастья, мысли и ощущения, отравлявшие душу, неприятные воспоминания о Короне Дракона, — все это покидало его плоть и разум. Он словно бы соединил грязь, которую мечтал с себя смыть, и все то, что ему хотелось бы выкинуть из головы. Вместе с потом все дурное начало выходить из него. Не все оказалось так легко, но этого было достаточно, чтобы маг почувствовал облегчение.

Потом, в какой-то момент почувствовав, что уже готов, Керриган встал и шагнул на центральный камень. Этот камень принц Мерфин называл камнем рождения. Когда Керриган ступил на него в первый раз, принц приказал ему обнять холодную поверхность, и Керригану было интересно зачем.

Теперь же он знал.

Юноша собрался с духом и посмотрел наверх.

Струйки ледяной воды, словно капли весеннего дождя, упали ему на лицо. Керриган подставил физиономию, чтобы смыть пот и грязь с глаз. Но сразу же был вынужден наклонить голову, потому как то, что было мелким дождем, стало больше походить на ливень. От ледяной воды у него перехватывало дыхание. Мощная струя смыла с него весь пот и грязь, заставив его поморщиться. Керриган встал, выплевывая воду изо рта. Все его тело горело и зудело. Он сильно задрожал, и с головы потекли струйки воды.

Сделав небольшой вдох сквозь зубы, юноша прошел по спирали земли к кровати и закутался в одеяло, лежавшее на ней. Мерфин говорил, что вода, проливающаяся на тебя на камне рождения, происходит из озера Калесса. Оттуда ее получали в виде льда, после чего под лучами солнца она превращалась в воду, таким образом, Отец Солнце и Мать Озеро были теми, кто встречал только что очистившихся и вновь обретших жизнь.

Немного подождав пока с волос стечет вода, Керриган сел. Все эти символы не потеряли смысл для него, но, казалось, на тот момент были излишни. Юноша чувствовал себя чистым, и холодная вода определенно вдохнула в него новые силы. После ритуала он ощутил некоторое спокойствие и, ко всему прочему, теперь он был готов к распознанию отметин, что остались на нем от Короны Дракона. Не было никакого сомнения, что после ритуала очищения они стали меньше, с каждым разом постепенно исчезая.

Магией нащупав отметины, он задумался о том, каким образом можно определить присутствие фрагмента Короны Дракона. И если то, что поведал Рим, правда, то тот, кто захочет спрятать фрагмент, непременно позаботится о том, чтобы каким-то образом остановить или запутать того, кто попытается обнаружить его с помощью магии. Поэтому нужно либо просто не дать разыскивающим заклинаниям найти предмет, либо с помощью защитной магии нейтрализовать их и сообщить сотворившим их магам, что ничего не было обнаружено.

Ключевым моментом при этом является то, что сначала необходимо распознать разыскивающие заклинания и только потом пытаться их обезвредить. В разговорах с Римом ему часто приходили в голову идеи, как можно было бы определять разного рода магию. Самый простой способ для распознавания разыскивающего заклинания — это сама его природа. Такое заклинание сначала ищет цель, а потом докладывает о результате. И то, сколько времени для этого понадобится и насколько удачной будет попытка, зависит от многих факторов. Очень часто процесс затягивается, а результаты оказываются более чем бесполезными.

Керриган надеялся было что заклятия, освоенные им в Академии Каледо, значительно отличались от тех, которым обучали в Вильване, но на проверку разницы в них практически не было. Творящий заклинание маг берет некий стандартный прообраз и записывает туда информацию об искомом объекте, а затем находит в реальном мире что-то, что наиболее подходит под него. Например, если бы Керриган хотел найти кошку, то сначала представил бы кошку, а затем произнес заклинание. Чем больше сведений в его распоряжении" — возраст, кличка, цвет шерсти, шрамы, пол и тому подобное, — тем больше вероятности найти идентичный объект.

Однако от такого количества сообщений о найденных кошках у него просто распухнет голова, и даже если все-таки искомая кошка обнаружится, то на это уйдет столько времени, что к тому моменту, когда сообщение дойдет, кошка, наверняка, уже покинет обозначенное место, а чтобы ее снова разыскать, понадобится еще больше заклинаний и сил.

Керриган заметил один изъян, неизменно присутствующий в заклятиях по обнаружению, и был практически уверен, что не он один уже знает об этом. Тем не менее они не стали придумывать особое заклинание для решения этой проблемы. Изъян был вот в чем: процесс поиска был слишком медленным и каким-то неуклюжим, сначала вещь обнаруживалась, после ее сравнивали с прообразом, а затем делался вывод о том, насколько найденный объект схож с образцом. Если достаточное количество характеристик совпадало, то отсылалось сообщение о том, что разыскиваемая цель найдена. Таким образом, выходило, что статуя черной кошки тоже вполне удовлетворяла всем параметрам поиска, особенно если маг забывал включить такую характеристику искомого объекта, как «живой». В голове Керригана роились идеи о создании более быстродействующего заклятия. Так вот, он взялся бы упорядочить параметры вещи, которую необходимо найти, и сделал бы так, чтобы объекты, не соответствовавшие одному из них, тут же отметались. Возьмем Корону Дракона. Для начала юный маг исключил бы все, что не имело магической природы. Следующим обязательным параметром стало бы наличие драгоценного камня, далее вес и возраст, вещь должна была просуществовать не менее 7 веков. На самом деле он готов был полностью изменить механизм действия разыскивающей магии и надеялся, что это позволит ему найти спрятанные фрагменты, потому как маскирующие заклинания не смогут опознать его заклятий, а значит и среагировать на них.

А еще лучше, он решил, что сообщения о найденных вещах будут более точными. Как только объект, подходящий по какой-либо характеристике, будет обнаружен, в ход пойдет вспомогательное заклинание. Таким образом, для поиска будут использоваться два… Керриган не знал, как точно следует назвать их и мечтал о том, чтобы Уилл оказался рядом, потому как у того всегда находились нужные слова для заклятий. Два вестника. Каждый вестник просматривает местность на полмили на север или на юг от цели, а затем задает путь, ведущий к ней. Так как заклятия-вестники будут двигаться с известной скоростью и, помимо этого, постоянно задавать направление и сообщать время отправки сведений о найденном объекте, Керриган сможет просчитать, на каком расстоянии находится этот предмет и его точное местоположение. Самое интересное, что поскольку вестники, по сути, не будут содержать в себе никакой информации об искомой цели, то и любая магия, призванная не допустить утечки подобных сведений, — как, например, заклятие против обнаруживающих заклинаний, заставлявшее их отсылать сообщения о том, что разыскиваемая вещь отсутствует, — будет не в силах остановить их.

Юный маг еще не до конца продумал все детали. Два его вестника были готовы к отправлению, но нужно было еще навести порядок в параметрах поиска и заставить все это работать, что было довольно сложно. Он был совершенно уверен, что для этого ему хватит одной недели, после чего он отправит их в Ориозу, чтобы узнать, там ли еще красный фрагмент.

Керриган улыбнулся и с радостью вздохнул. Он подумал, что Рим Рамоч будет доволен его успехами. Еще один шаг к победе над Кайтрин сделан, и если это не обрадует его, то тогда вообще его мало что может обрадовать.

ГЛАВА 55

По мнению генерала Маркуса Адроганса, сражение не имело смысла. Примерно в двенадцати милях отсюда находилась Сварская. Он представил великолепный город с высокими башнями и крепкими стенами, но теперь на его месте лежали почерневшие развалины, окутанные пеленой дыма, словно бы защитники крепости сдались, не выдержав осады. В бухте неподалеку стояло на якоре несколько кораблей; Адроганс предположил, что на них прибыло подкрепление.

Дальше вдоль реки на север в сторону столицы генерал продвигался осторожно. Новые отряды с Гуранского Нагорья прибыли, чтобы разместить войска в башне Трех Братьев. Жители Нагорья с восторгом восприняли эту идею. Представителям кланов пришлось потрудиться, чтобы получить эту башню, считавшуюся самой легендарной. Когда наконец безопасность тылов была обеспечена и его воины смогли передохнуть, генерал отправился на север, послав генерала Каро вместе с конной гвардией из Альциды вперед в качестве разведки. В свою очередь, эльфы и люди Бэл мот Цуво рассредоточились по деревням.

Между Тремя Братьями и Сварской располагалось лишь одно достойное поле боя, где армия Авролана могла рассчитывать на то, что сможет остановить его атаку на город. Река отделяла от горных массивов просторную долину, раскинувшуюся на прибрежных равнинах. Над болотистой местностью на востоке тянулся широкий мост через реку Свар. Этот мост, известный под названием Сварский, был построен так, что с каждой стороны располагались укрепления для того, чтобы противостоять натиску в случае атаки.

Каро и тяжелая кавалерия нашли, что мост слабо укреплен. И хотя через пару дней их ждало подкрепление в виде пехотных войск, Каро смело захватил мост и уже был готов к обороне. Как только основным силам армии сообщили, что конная гвардия Альциды держит мост под контролем, отряду Королевской Тяжелой Пехоты было разрешено ускорить шаг, чтобы скорее прийти на подмогу своим соотечественникам.

Разведчики и посланники гирким носились туда и обратно, обеспечивая Адроганса оперативной информацией, однако большинство их посланий сообщало о том, что ничего не происходит. Когда Адроганс и основная армия были уже на расстоянии дня от остальных, авроланские генералы бросили отряд легкой пехоты на юг и атаковали мост.

Армия Альциды с легкостью отразила нападение. Нанесенный врагу урон оказался незначительным — примерно сто убитых и раненых, — а их собственные потери оказались и того меньше. Авроланские отряды были обезврежены, в связи с чем их большие силы были брошены на юг, включая батальон легкой кавалерии вместе с ледяными когтями и отрядом тяжелой пехоты, усиленным несколькими хогунами и криалнири.

Адроганс был крайне удивлен тем, что Авролан расположил свои силы далеко на севере, дальше, чем это было нужно. При этом затопленная дорога отрезала восточное крыло его армии от основных сил. Вследствие этого часть полка, окруженная с одной стороны дорогой, с другой — рекой, была не способна сильно повлиять на ход событий. Более того, позиция, которую заняли авроланские войска, позволяла Адрогансу отправить своих солдат через мост и выстроить их на той стороне в широкие ряды.

Армия противника просто вынуждала его провести детально спланированное сражение, в котором он, ко всему прочему, имел преимущество как в численности, так и в позициях. В этом был хоть какой-то смысл при условии, что неприятель оснащен драгонелями. Разрушительная сила этого оружия могла серьезным образом нарушить боевой порядок Адроганса, в противном случае численно превосходившие его авроланы были обречены.

Адроганс взирал на поле боя. От того места, где располагался мост, начинались равнины, которые плавно спускались к городским стенам. Землю покрывал снег, но даже он не мог скрыть того, что дорога, пересекающая местность, находилась в некой низине. Обычно в тех промежутках, где есть возвышенности, дорога забирает вглубь футов на десять, а в остальных идет вровень с прилегающими полями. А здесь она скорее напоминала траншею пятифутовой глубины, набитую снегом. Эта странная белая лента змеей струилась сквозь ряды авроланов.

Легкий ветерок посвистывал между знамен на их копьях и теребил мех, украшавший гербы полков. Ледяной снег, закручиваясь воронками, поднимался с земли, доставая до самых шлемов. Лошади перебирали копытами, выдувая клубы пара. Вокруг шныряли ледяные когти, чистя белые перья на груди. Хогун покачивался из стороны в сторону, подчиняясь ветру, словно могучий дуб, из которого великаны делали себе палицы.

Обе стороны были готовы к бою, Адроганс терпеливо ждал. Поскольку авроланам придется атаковать на склоне, генерал был рад подпустить их ближе. Было весьма сложно сдерживать запал воинов, стоит еще немного помедлить, и кавалерия сама ринется в бой. Авроланы не особенно удачно выбрали поле битвы, так же как и расположение войск. И Адроганс понятия не имел, чего же они ждали, однако за то время пока они поймут, что им грозит разгром, немного останется тех, кто сможет покинуть место сражения живым.

И тут Адроганс заметил что-то прямо над городом. В туманном небе, словно след от огненного шара, появилась полоска белого дыма. Угодив в самую высокую из оставшихся башен, оно взорвалось внутри нее, рассыпавшись огненными осколками. Огненная струя поднялась в воздух, достав до серых облаков, и спустя лишь долю секунды генерал почувствовал жар, исходивший от нее.

Голоса авроланов слились в едином боевом кличе, и их отряды ринулись вперед.

Это был не просто сигнал к началу… Нефри-кеш прибыл на место сражения. Адроганс прищурился. Генерал армии Авролана выбрал местом дислокации городскую башню, находившуюся в двенадцати милях отсюда, но с нее открывался отличный вид на поле боя. Следовательно, он избрал позицию наблюдателя, а не главнокомандующего — по причинам, которые Адрогансу были не понятны. Тем не менее генерал Джераны не возражал. Я найду, чем его развлечь.

Сидя на коне, Адроганс повернулся к горнисту.

— Дай сигнал к атаке Саваррским Рыцарям и Матравской Коннице.

Солдат поднес медный горн ко рту и дунул. Первым прозвучал сигнал Саваррских всадников, затем другой для наемников. После чего был дан общий сигнал к атаке, в завершение горнист снова исполнил мелодию для каждого из полков. Отряды подняли знамена в знак того, что услышали приказ.

Дорога, находившаяся в своего рода траншее, оказалась еще большей помехой для авроланов, чем ранее предполагал Адроганс. Правый фланг атаки запаздывал, в результате чего крайние западные части оказались практически отрезанными от центра нападения. Тяжелая пехота, составлявшая отстающий фланг, с трудом продвигалась внутри траншеи, теряя при этом стройность рядов и связь с теми, кто шел впереди. Все эти обстоятельства делали их уязвимее.

— Горнист, возвестить об атаке левый фланг.

Солдат подчинился, и левый фланг армии Адроганса начал движение вперед. Его составляла Джеранская Гвардия Горцев, а именно тяжелый пехотный полк. В качестве резерва Адроганс располагал отрядом нерегулярной армии Свойна, но генерал не очень хотел привлекать их к битве. Им еще нужно набраться опыта, а это сражение не лучшее место для этого.

Зашагав в гору, авроланы ускорили темп. Враг наступал под звуки огромных барабанов и резавших слух песен на непонятном наречии, походивших на выкрикиваемые ругательства. Адроганс почувствовал, как Боль перебралась вперед и вонзила когти прямо ему в грудь. Но генерал не придал этому значения. Весьма скоро ее ждет пиршество, ведь боли будет достаточно. А пока ему не нужен Дар видения, который она может ему предоставить.

Чем быстрее шли авроланы, тем сильнее растягивались отряды, составлявшие восточный фланг неприятеля. Адроганс отдал приказ, и готовая к бою кавалерия ринулась в атаку. Из-под копыт полетел снег, и конница стремительно ворвалась в ряды пехотинцев.

Девственно чистый снег превратился в кровавую кашу, повсюду валялись извивающиеся от боли тела и сломанные копья. Палицы хогунов не щадили коней. Лежа на снегу с переломанными спинами, животные беспомощно били копытами по земле. Несколько ледяных гигантов, пронзенных тысячами копий, сделав несколько шагов, угодили прямо в траншею, другие падали, подминая под себя полчища бормокинов.

Криалнири и вилейны одно за другим создавали заклинания, но Пфас и его собратья жуски, черпая силы ийрунов, успешно отражали их атаки. Та небольшая группа боевых магов из Вильвана, которую генерал Джераны имел в своем распоряжении, справлялась собственными силами. Их целью были исключительно авроланские маги, тем последним оставалось либо обороняться, либо умереть. Удивительно, но многие выбрали второе. Перед смертью они призывали огромный огненный шар, запуская его во вражескую конницу или отряд пехотинцев.

Оружием гирким были «огненные петухи». Десятки этих снарядов обрушивались на землю, подрывая авроланские полки. Несколько угодило прямо в одного из хогунов, находившегося в сердце вражеской армии, превратив его в ходячий факел. Стеная от боли, он принялся крушить своих же. Кровь стыла в жилах тех, до кого доносился его рев. Пламя съедало тысячи ледяных когтей. Огненный дождь жестоко потрепал нервы и унес достаточно жизней, чтобы авроланская конница начала паниковать.

Солдаты Адроганса радостными возгласами встречали рассыпающуюся на глазах армию Авролана. Левый фланг неприятеля сильно пострадал и теперь находился под их контролем, при этом центральные отряды авроланов продвинулись вперед. Подкрепление, то есть восточное крыло вражеской армии, оказалось отрезанным, вследствие чего этот фланг был открыт для атаки конников Альциды и Джераны. Все шло, словно по учебнику по тактике ведения боя, ситуация складывалась слишком благоприятно, чтобы Адроганс мог чувствовать себя спокойно. И тут он увидел.

Объятый пламенем хогун ходил кругами и прыгал, при этом даже не пытаясь потушить огонь. Вместо этого толстые пальцы гиганта ловко разорвали ремни, обвязывавшие его тело. На них крепилась огромная сумка из плотного брезента, отличавшаяся, однако, от тех, в которых воины обычно носят запасы пищи и воды. По крайней мере, никто из них не таская их с собой во время боя. В сумку чудища размером с хогуна могло с легкостью поместиться три буйвола. Что бы там ни было, но сумка была набита битком.

Адроганс еще секунду смотрел на ледяного гиганта и вдруг почувствовал, как Боль вонзила клыки прямо в шею. Принц указал рукой на хогуна и закричал Пфасу, но было уже слишком поздно.

Сумка хогуна взорвалась.

Теперь все, что было выше бедер монстра, окутало кровавое облако. В районе его груди вспыхнуло пламя, секунду спустя, оно разорвалось на тысячи огненных стрел. Пронзая тела солдат, они плавили снег на земле и ломали лед, сковывавший реку. Несущий смерть огонь не щадил никого.

Разорванные тела гирким падали на землю, за ними вслед летели окровавленные перья. Нескольких Саваррских всадников, оказавшихся ближе всего к взрыву, отбросило в самый тыл центрального полка авроланов. Круглые свинцовые шары и искореженные куски металла торчали у них из брони. Острые осколки керамической посуды вонзились в незащищенные участки тел. Сам взрыв был такой силы, что опрокинул на землю всадников вместе с лошадьми.

Тем не менее потери Саваррских конников не могли сравниться с тем, что стало с отрядами авроланов. Взрыв поглотил полки, составлявшие центр их армии. Он не убил, но искалечил их. Все пехотинцы были сбиты с ног. Они с трудом поднимались, удивленно оборачиваясь и не понимая, что же произошло.

Армия Адроганса нанесла удар. Однако ни залпа, ни сигнала к атаке никто не слышал. Один из огненных шаров угодил в руку воина, державшего горн, правда, тогда уже никто не нуждался в нем, чтобы понять, что пора в бой. Солдаты были оглушены взрывом, но каждый из них был полон ненависти и гнева, перед ними была одна цель — уничтожить врага.

Пытаясь остановить коня, Адроганс ощутил, как струйка крови заливает ему глаз. Кто-то или что-то задело его, оставив порез. Однако эта боль не могла сравниться с той чистой яростью, что охватила его изнутри, — его ийрун затеял с ним игру. Внутри словно бы загорелся огненный столб, но, совладав с ним, генерал Джераны направил все силы на поле боя.

Слева он заметил еще одного хогуна с сумкой за спиной. На этот раз ледяной гигант не горел, но из его сумки тянулась тоненькая струйка дыма. Подняв мешок над головой, великан приготовился бросить его туда, где как раз находился отряд Гвардии Горцев.

Адроганс указал рукой на хогуна и выпустил боль наружу. Его безудержный гнев обрушился на хогуна, согнув его спину и не давая пошевелиться ни единой мышце. Ледяной гигант чуть опустил сумку — и рухнул на землю. Свалившегося монстра окутало снежное облако, мгновение спустя, подпрыгнув в воздухе, сумка взорвалась.

Второй взрыв лишил авроланов левого фланга.

Огонь на вершине башни в далекой Сварской также исчез.

Один из хогунов, упавший еще при первом обстреле, был оснащен точно такой же сумкой с взрывчатым веществом. Кто-то решил называть ее взрывпакетом, и, пока пытались найти лучший вариант, это название закрепилось. Маги Вильвана и несколько оружейников притащили ее в небольшое ущелье и вскрыли. Внутри они обнаружили бочонок с порохом, обвитый длинным шнуром, и кучу мелких осколков из керамики и металла. Судя по всему, с этой ношей нужно было обращаться так, как это намеревался сделать второй хогун. Правда, загоревшемуся хогуну не особенно ловко удалось снять с себя ремни, крепившие сумку.

Неужели Нефри-кеш предполагал использовать хогунов в качестве смертников? Принц посмотрел на север — туда, где находился город. Разрушенные стены и башни пылали ярким огнем, освещая городские жилища, окружавшие внутренний, старый город. Неужели он пытается сказать мне, что нас ждет еще немало подобных сюрпризов на пути?

Подобная перспектива заставила Адроганса содрогнуться. Пфас, встав за его спиной, взирал на Сварскую:

— Думаешь, это предупреждение, не так ли?

— Это можно понять как-то иначе, дядя?

Старец кивнул:

— Собака, что лает громче, — драться не желает.

Секунду подумав, Адроганс утвердительно кивнул:

— Даже если взрывчатка сработала бы, потери были бы не настолько серьезными, чтобы позволить его армии победить. И если с помощью взрывпакетов он надеялся выиграть сражение, то их целью были отряды, разместившиеся на мосту. Ты прав. Он явно ведет какую-то другую игру — и мне она неизвестна.

Жускский шаман презрительно фыркнул:

— Да он просто дурак, если играет в игры, в то время как мы ведем войну.

— Конечно, но возможно, перед ним стоит цель посерьезнее.

— Это заставит тебя отказаться от своей?

Адроганс улыбнулся и положил руку на плечо Пфаса:

— Нет, но если бы я знал о его цели, то мы могли бы заполучить и ее.

— Простите меня, генерал, нужно передать по арканслате сообщение о ходе сражения в Лакаслин, — маг отдал Адрогансу кусочек пергамента и вызвал поток света, чтобы тот смог прочесть его. — Это подойдет, сэр?

Генерал Джераны медленно кивнул:

— Оно сгодится для моего личного архива. Сотрите все упоминания о взрывпакетах. И сообщите всем воинам на поле боя, что нас ждет победа. И пусть не беспокоятся о потерях.

— Но, сэр, предупредить остальных о взрывчатке…

— Знаю-знаю, но у врага не вышло применить здесь, и вполне возможно, они не воспользуются ими снова, — Адроганс обратился к магу, — если мы допустим распространение слухов о страшных событиях, которые, может, никогда больше не произойдут, тем самым мы только поможем армии Авролана. А я не собираюсь помогать врагу.

— Да, сэр, — маг поклонился и вышел.

Пфас улыбнулся:

— Ты, кажется, догадался о его цели?

— Не совсем, но мы оба сошлись на мысли, что Нефри-кеш пытался что-то сообщить. И мне кажется, что послание предназначалось лично мне, — он поскреб шрам над правым глазом, — по сути, для любого другого оно ничего не значит, но я должен понять, в чем дело.

ГЛАВА 56

Уилл прекрасно понимал, что перехватить караваны с провизией будет не так-то просто. Армии Кайтрин нужно подкрепление и свежие силы, а значит, на юг отправится немалое число солдат и оружия. Одних служивших ей тварей, да и их хозяев, было гораздо больше, чем солдат в отряде налетчиков. Если бы, например, он решил ограбить караван торговцев драгоценными камнями, то он бы предпочел иметь лучшее соотношение сил. Ну и чтобы все происходило на его территории.

Опыт Ворона и Резолюта, накопленный в бесчисленных схватках и погонях, помноженный на знание местности всадниками из Королевского Эскадрона Мурозо, обеспечивал им преимущество. В тактике они были крайне изобретательны: валили деревья на дорогах, по которым привыкли ходить авроланы, а то и меняли небольшие указатели на камнях, отчего повозки с провизией и боеприпасами отправлялись куда-то в другую сторону.

Ворон и Резолют установили определенные правила, как следует действовать в случае нападения врага из засады. Главной мишенью всегда были маги, и цель стрелков — будь то лучники или драконеттчики — уничтожить их. Следующими на прицеле были всевозможные твари. Если некому будет тащить сани, то провизию или боеприпасы доставить не получится. Когда им удавалось отрезать часть каравана с запасами, то все, что было в повозках, они, конечно же, забирали себе. То что не удавалось взять с собой, они сжигали.

Еще с первой осады крепости Дракона Ворон знал, сколь разрушительным может быть горящий фургон с порохом внутри.

Вследствие чего чаще всего мишенью стрел с горящими наконечниками становились повозки с боеприпасами. А когда лучник попадал в цель, все бежали в укрытие.

Вместе они спланировали даже нападение из засады, продумали запасные варианты и пути отступления, которые усложнили бы преследование. Первые же выстрелы из драконетт уничтожали погонщиков на санях и магов, после с противоположной стороны открывали огонь лучники, целясь в животных. И когда солдаты, призванные охранять караван, бросались в атаку, то тем самым они подставляли сами себя под обстрел.

За шесть дней налетчики обхитрили уже четыре группы повозок — две из них были частью каравана, попавшего в снежную бурю и растянувшегося по дороге. Им удалось напасть на одну из них, когда ее командир решил разбить на ночь лагерь. От той вылазки у Уилла до сих пор мороз по коже.

Эта часть каравана была самой важной, поэтому неприятель решил дождаться следующей группы. По правде говоря, снег повалил такой сильный, что передвигаться было бы весьма сложно. Вражеский командир выбрал пристанище у подножия холмов так, чтобы погонщики смогли укрыться от ветра. Из-за особенностей местности им пришлось растянуть лагерь, так что дозорные в одном конце лагеря не слышали и не видели находившихся на другом конце.

Пока враг устраивался на ночлег, Резолют и все остальные внимательно изучали расстановку сил. Они подметили, кто и где спит, а также наиболее важные повозки. Эта часть каравана практически не везла пороха. Поэтому было решено не взрывать его, а унести с собой как можно больше и пополнить, тем самым, свои запасы.

Хотя в обычной жизни бормокины — ночные жители, они были сильно вымотаны долгой и тяжелой дорогой на юг. Шторм пришелся как нельзя кстати, чтобы устроить передышку. И даже если бы завывания ветра не помогли налетчикам подкрасться незаметно, то это сделал бы резкий, похожий на рычание храп бормокинов.

Уилл вспомнил тот момент, когда Резолют бесшумно подполз к бормокину из первого отряда дозорных. Тот даже не почувствовал его приближения. Воркэльф двигался против ветра, тем самым не давая твари почуять свой запах. А затем внезапно схватил бормокина и крепко сжал ему морду. В следующую секунду Резолют быстрым движением острого лезвия перерезал ему горло.

Несмотря на то что наполовину состоял из металла, Саллитт Хокинс без единого звука подрался к следующему стражнику. Уловив запах свежей крови, бормокин обернулся и буквально уперся в механоида. Последний без промедлений обхватил тварь за шею и прижал спиной к бедру. Затем Саллитт резко дернул тварь за голову, тело бормокина обмякло и сползло на землю.

Уилл мотался за ним всю ночь. Они блуждали по лагерю, словно отряд приведений. Со стражей они справились довольно быстро, удар ножом или ловкий захват срабатывали на ура. Не повезло и тем несчастным, что среди ночи побрели куда-то в поисках воды или справить нужду. Резолют порезал палатку их главаря и запустил тому прямо в грудь одну из своих звездочек.

Пока налетчики продвигались все глубже в лагерь, Уилл вместе со своим напарником отправился грабить сани с порохом. Без шума и пыли справившись со своей задачей, они поспешили к месту, где их ждали Ворон и Королевский Эскадрон. Уилл встал рядом с Вороном, но не сказал ему ни слова. Наконец подтянулись остальные. Резолют пришел вместе с последними отрядами.

Ворон посмотрел на него и тихо шепнул:

— Обошлось без скальпов?

Воркэльф на мгновение улыбнулся:

— Я снимаю их только с солдат.

Его слова запали в душу Уилла и охладили пыл. Глубоко внутри он понимал, что эти бормокины были так же важны для Кайтрин, как и те, что были отправлены на передовую. Без подкрепления ее армия остановится. Без провизии они умрут от голода. Без пороха они не смогу взрывать городские стены. Каждый бормокин, убитый ими сегодня, грозит гибелью нескольким солдатам.

Но факт оставался фактом, большинство бормокинов в лагере не были солдатами. Некоторые были слишком стары, другие — слишком молоды, часть вообще были туговаты на голову, лишь нескольких можно было назвать воинами. Нет никаких сомнений, что, дай им в руки нож, они смогут постоять за себя, но их не учили убивать. Они едва ли напоминали тех, с кем ему приходилось сражаться раньше, и убийство этих бормокинов больше походило на резню.

Да, часть смертей была необходима. Но когда приходилось судить других, Уилл чувствовал себя не совсем в своей тарелке. И тот факт, что Кайтрин решила, что он должен умереть, казался ему недостаточным оправданием. Это не давало ему права решать судьбы других. Но ведь убив их, он не позволил ей убить себя и своих друзей. То есть все это можно считать самообороной. Однако самооборона как-то совсем не клеилась с атмосферой славы на поле битвы.

* * *

После ряда успешных набегов солдаты стали формироваться в группы. Ворон способствовал этому, смешивая отряды для специальных заданий и объединяя группы для помощи другим. Таким образом, между воинами росло доверие. И когда подобная серьезная подготовка оправдывала себя, все были благодарны за помощь.

Первыми начали механоиды, а после постепенно присоединились и все остальные в группе. Воины Ориозы из Крепости Дракона не носили здесь тех масок, которыми пользовались в жизни. Они сделали специальные черные маски без каких-либо украшений. Никто не говорил об этом, но было ясно, что черный цвет был выбран, потому что ни у кого нет и малейшей иллюзии насчет того, что они смогут выжить. Черная маска служила этакой насмешкой над смертью. Вскоре их стали носить солдаты из Мурозо и вольники Уилла. Механоиды сделали черные маски даже для Ломбо, Квика, Дрени и Резолюта. И эта четверка быстро к ним привыкла.

Уиллу черной маски не досталось. Он хотел было уже надуться на то, что его забыли, но тут понял, почему это произошло. Все свято верили в пророчество Норрингтона. И если им суждено умереть, то Уилл будет последним. И до тех пор, пока он отвергает смерть, есть надежда.

Этим вечером, перед тем как отправиться в следующий рейд, Саллитт Хокинс подошел к брату. В руке он держал черную маску:

— Мы надеялись, что ты наденешь ее и присоединишься к нам.

Ворон приторочил, наконец, лук к седлу и собирался забраться на коня. Он на секунду опустил плечи, затем повернулся и мрачно посмотрел на брата:

— Знаешь, я не могу взять маску. С меня сорвали мою маску. И несправедливо осудили. С тех пор ничего не изменилось.

Саллитт стоял, молча сжимая в руках маску, и ветер теребил на ней ленточки. Уилл видел, как он стиснул зубы, а его глаза сощурились. Серебристый металл, скрывавший правую половину лица, выделялся на фоне его бледной кожи и рыжих волос. Но в тот момент, казалось, это была настоящая плоть, живая, как у человека. Уилл даже заметил, как под серебряной оболочкой пульсировала височная вена.

Старший Хокинс постарался сохранить ровный тон, но в горле все стянуло, отчего его голос стал ниже:

— Мы думали об этом. Маска была сорвана с Таранта Хокинса. И произошедшие события, кажется, доказали нам, что это было сделано ошибочно. Но сейчас мы предлагаем маску не Тарранту Хокинсу. Мы предлагаем надеть маску тебе, Ворон Кедина. Прошлое уже не имеет значения. Для нас имеет значение то, что ты уже давно и много раз доказал, что заслуживаешь чести носить маску.

Ворон замотал головой, пытаясь сказать, что не заслуживает. Уилл шагнул вперед и забрал маску из рук Саллитта. Затем посмотрел на Ворона:

— В Мередо ты сказал, что теперь я твой сюзерен. Тебе и раньше приходилось получать маску из рук Норрингтона. Готов ли ты принять вот эту, ради меня? Ради нашего общего дела?

Мужчина со снежно-белыми волосами медленно кивнул и опустился на одно колено. Уилл обошел его и завязал ленты, крепившие маску:

— И запомни, Ворон, с помощью маски ты не становишься частью нашего отряда. Это мы, надевая маски, присоединяемся к тебе и Резолюту, чтобы вместе бороться против Кайтрин.

Норрингтон отошел от своего вассала и, сняв с правого плеча маску, надел ее. Он хотел завязать ее сам, однако Ворон уже оказался позади него:

— Хокинс всегда поможет Норрингтону, мой сюзерен.

Уилл улыбнулся, почувствовав, как Ворон затянул узел:

— Спасибо тебе, Ворон, — подняв голову, юноша увидел, как другие члены команды, и в особенности жители Ориозы, радостно заулыбались.

Уилл улыбнулся в ответ:

— Ну, вот, все готово, друзья, нас ждут смертельные схватки. Так что вперед. Их будет немало, так что нам лучше начать прямо сейчас.

ГЛАВА 57

Еще до того как отправиться в Нэввол, Алексия понимала, что ее стратегия в борьбе против авроланских орд срабатывает. Кронпринц Боумар и два батальона тяжелой кавалерии пошли на север по дороге на Порджал и разбили лагерь на холмах. Как и предполагалось, у них была стычка с главным отрядом войск Авролана. Последние отступили и ждали прибытия новых сил. Когда на поле боя появился авроланский генерал — согласно сообщению, переданному по арканслате, он оказался сулланкири, — конница из Мурозо поменяла свою позицию на холмах, а пехота, в свою очередь, расположилась позади них.

Авроланы предприняли несколько попыток выстроить драгонели, но эта задача оказалась не из легких. Стоило им подойти слишком близко к отряду конницы, всадники Мурозо были начеку, их атака могла стать смертельной для солдат неприятеля, да и помимо этого они могли лишиться оружия. Для защиты драгонелей главнокомандующий авроланов поставил перед ними в качестве прикрытия пехоту и кавалерию. Когда же конница вынуждена была начать отступление, то дошла до самых холмов, где обосновалась пехота — маги подготовили для них почву, разморозив ее. С вершины холма можно было стрелять из драгонелей по целям, находившимся под прикрытием.

Авроланы имели в своем распоряжении скайкастеры — короткоствольные приземистые драгонели. Они стреляли ядром, начиненным огненным порошком, которое взрывалось при попадании в цель. Уилл же усовершенствовал молниеносные ядра, и смертельный дождь из осколков от разорвавшихся снарядов обрушивался на врага. Однако, чтобы эти новые снаряды достигли цели, войскам юга нужно будет располагаться достаточно близко к холмам, где они постоянно будут находиться под обстрелом.

Позиция, выбранная солдатами из Мурозо, была крайне опасной. Такое расположение войск с незапамятных времен было позабыто. Имея большую армию, способную двигаться быстро, враг мог подавить защитников и с легкостью добиться победы. Риск был огромен, но это был единственный способ заставить неприятеля сдвинуться с места.

Не единственный, подумала про себя Алексия. Всего один дракон мог бы подняться в воздух над холмами и заживо сжечь защитников. Алекс знала не понаслышке, сколь разрушительной может быть ярость дракона. Город Порасена на востоке Альциды был стерт с лица земли меньше чем за пять минут.

Абсолютно предсказуемо лидер авроланов разделил свои силы, и часть воинов попыталась прорваться между холмами, чтобы атаковать армию Мурозо с тыла. Дела обстояли так, что два батальона легкой конницы не могли остановить отступление на всех фронтах, тем не менее они могли замедлить его и дождаться основных сил. По крайней мере, легкая кавалерия могла бы с обеих сторон контролировать дорогу и не давать авроланскому подкреплению добраться до своих. Это ослабило бы позицию противника.

Конники Авролана сражались под флагом, изображавшим четыре размозженных черепа — белый, красный, синий и зеленый. Бормокины, вилейны и несколько воинов перебежчиков — всего шесть сотен выехали под покровом ночи в сторону Порджала, но затем, обойдя вокруг холмов, быстро повернули на запад. Ночное небо затянуло облаками, и луна была еле заметна. Шансы быть замеченными защитниками Мурозо были минимальны.

С другой стороны, у Алексии в распоряжении были гиркимы, которые не заметны в ночном небе и обладают прекрасным зрением. Они без труда сообщили бы точное число вражеских сил, совершавших этот маневр по флангу. Чтобы обойти отряды неприятеля, авроланы должны были пройти десять миль, что вполне можно было сделать за ночь. На следующее утро они уже находились бы в тылу армии Мурозо.

Стратегия авроланов выглядела здраво, но основывалась она на неверных сведениях. В позициях армии Мурозо просматривались флаги всех частей, включая знаменитую Королевскую Тяжелую Кавалерию; прославленный полк, который находился под командованием Алексии. И хотя королевская тяжелая конница действительно располагалась на холмах, но были это не совсем те холмы.

На самом деле всадники обосновались на покрытых лесами холмах над ущельем, через которое шли авроланы. По всему ущелью можно было встретить сотни источников, и в том месте, где оно сужалось, протекал небольшой ручей. Его практически не было видно из-под снега, снежный покров был не очень глубоким, но сильно замерзшим. Авроланы быстро двигались в темноте, даже не подозревая о надвигавшейся на них катастрофе.

Первым сигналом об опасности стала атака первого батальона тяжелой кавалерии, высыпавшегося из леса. Три сотни тяжелых конников стремительно надвигались в три линии. Дождавшись пока последние ряды авроланских войск пройдут мимо них, всадники бросились в атаку вслед за ними. Галопом они в момент преодолели полкилометра и оказались совсем близко к основным силам неприятеля, догнав полчище ледяных когтей.

Авроланы ясно представляли себе недостатки тяжелой кавалерии. Когда тылы авроланов проскочили вперед под натиском всадников и растянули свои силы, первые ряды, разделившись, двинулись в разные стороны, стремясь обогнуть кавалерию и напасть с флангов. Соотношение сил было два к одному в пользу Авролана, и им было бы гораздо легче одержать верх.

Авроланы выбрали первый из трех возможных вариантов, как среагировать на засаду противника. Алекс расположила свои войска таким образом, чтобы иметь преимущество при любом раскладе. При первом варианте второй и третий батальоны начинали атаку с севера и юга соответственно и удар приходился на тылы авроланских войск.

Ледяные когти — трусливые твари. К тому же боевой конь, одетый в броню, гораздо сильнее. Сломанные тела отлетали в разные стороны, повсюду кружили перья. Раздавленные твари ревели от боли, погибая под копытами тяжелой кавалерии. Острые копья настигали бормокинов, выбивая их из седла. Повсюду были слышны крики и стоны, заглушаемые время от времени звоном металла и хрустом пронзаемых копьями костей.

Последний ряд авроланских войск, видя, как погибают их товарищи, ринулся вперед, удирая от нападающих. Алекс могла предположить, что они надеялись избежать судьбы своих собратьев. Авроланы бросились на запад, туда, где равнина снова сужалась. Видимо пытаясь скрыться в лесу и, сделав петлю, обогнуть неприятеля, чтобы сообщить об обстановке главнокомандующим.

У королевской тяжелой кавалерии оставался еще один батальон — четвертый. Его как раз и встретили авроланы. Отряд располагался там на случай, если вся авроланская армия решит дать деру. Алекс доверила Сейс командование этими войсками. Юная принцесса Мурозо ждала до самого последнего момента, чтобы отдать приказ об атаке. Четвертый батальон вынырнул из лесу и тут же набросился на неприятеля. Всадники с копьями пронеслись сквозь центр вражеского отряда, оставив после себя широкую борозду. После воины с мечами разобрались с теми, кто выжил.

Сейс подъехала на лошади к Алексии. Последняя, окруженная солдатамитретьего батальона, срезала флаг с четырьмя черепами со сломанного древка:

— Они все мертвы, Алексия.

— Много наших пострадало?

Сейс посмотрела назад в темноту:

— Погибли четверо; у многих порезы и ссадины, в основном от ледяных когтей. И где-то дюжина лошадей, которые вряд ли выживут. Отведи тяжелораненых к Керригану. Пусть он подлечит их, чтобы они смогли отправиться в путь. После выбери четверых лучших всадников и отправь их к брату. Нужно рассказать ему о том, что здесь произошло.

Сейс подняла голову:

— Но можно же послать сообщение по арканслате.

Алексия убрала кинжал в ножны, крепившиеся на сапогах, затем выпрямилась:

— Да, а еще вполне возможно, что Кайтрин каким-то образом удастся засечь сигнал и определить наше местонахождение. Я предпочла бы, чтобы о том, где мы находимся, враг не узнал.

— Я об этом не подумала.

Алексия кивнула. Она сама часто совсем не обдумывала свои поступки, до тех пор пока не спросила у Керригана, чем он занимается по дороге на север. Юноша рассказал, что работает над созданием опознавательных заклинаний, отличавшихся от всех остальных. С их помощью можно будет узнать, где находится та или иная вещь, например фрагмент Короны Дракона или другой предмет, обладающий магическими свойствами. Еще он сказал, что, используя ее обручальное кольцо, сможет указать, где находится Ворон. По крайней мере, он думает, что сможет. А потом она спросила о том, можно ли засечь арканслату.

Керриган улыбнулся и поднял глаза кверху:

— Возможно, но только, когда она работает. Однако в ней не очень много магии. Мое заклятие будет предназначено для более значимых вещей.

Алексия не стала тратить время и объяснять ему, почему и каким образом арканслата может быть очень важна. Но подумала, что все, что может сделать Керриган, может и Кайтрин. Возможно, это предположение делало императрицу Авролана слишком могущественной, но Алекс решила, что лучше переоценить врага, чем наоборот.

Тут подошел воин, неся в руках голову командира авроланов. Алексия передала ему знамя, и солдат стал радостно заворачивать в него голову, затем закрепил ткань кожаными завязками, получился небольшой милый узелок:

— Все готово к отправке, ваше высочество.

— Спасибо.

Перрин опустилась на землю рядом с принцессой и сложила крылья:

— Насколько я смогла заметить, сестра, никто не смог убежать. Несколько ледяных когтей остались живы, но мы можем выследить их завтра при свете дня.

— Спасибо, Пери, — Алексия указала на узелок в руках у солдата, — если не затруднит, не могла бы ты доставить это главнокомандующему авроланов?

— С твоими наилучшими пожеланиями?

Алекс посмотрела на свою улыбающуюся сестру и покачала головой:

— Нет, не хочу, чтобы ты приближалась к ним так близко.

Пери взяла сверток и, отойдя назад, раскрыла крылья:

— Твое послание будет доставлено, Алекс.

— А я буду ждать ответа.

* * *

Изаура почувствовала ярость Анаруса еще до того, как услышала отчаянный волчий вой, возвещавший о ней. Она высвободилась из теплого кокона одеял, в которых спала, и не торопясь оделась. Принцесса знала, что ей придется принять сулланкири, но если она будет первой, кого он увидит, то весь свой гнев он выплеснет на нее. Этого ей хотелось избежать.

Задержавшись у себя настолько, насколько это было возможно, девушка прошла сквозь лабиринт ходов в командном павильоне и очутилась в центральном зале. Нескарту и Нэлрос пришли раньше. Признаков Тицаи она не обнаружила, но поскольку бессмертная сулланкири уже ничего не видела нормальными глазами и не нуждалась во сне, она часто гуляла ночью или ходила в дозоры.

На столе на смятой, насквозь пропитанной кровью ткани лежала голова бормокина. Судя по белому рисунку на его лице, Изаура поняла, что это был один из их командиров. И только лишь приглядевшись и заметив, что это была не просто ткань, а флаг, девушка поняла значение лежавшей на столе головы.

Нескарту повернулся и посмотрел на нее.

Это доставила гирким, любимица Алексии. Фланговая атака не удалась.

Изаура взглянула на Нэлроса. Это он предложил бросить больше сил для проведения этого маневра, но Анарус отдавал предпочтение скорости. Анарус, и это удивило Изауру, становился вспыльчивым и несдержанным, когда луна шла на убыль, и, казалось, лучше контролировал себя, когда приближалось полнолуние.

Заметив принцессу, дракоморф кивнул, но не промолвил ни слова.

Волк-сулланкири гневно ходил из стороны в сторону. Стоит ему повернуться и посмотреть на окровавленную голову, он тут же готов был вонзиться в нее зубами. Все время он то злобно рычал, то проклинал все на свете. В глазах сверкали дьявольские огоньки. Когда он рычал, его клыки обнажались. Происходило это угрожающе часто. Ярость и негодование сочились из него, словно жар из раскаленного камня.

Волк-сулланкири вдруг поднял голову и навострил уши. Высунув длинный язык, он облизнулся. Поежившись, он спрятал когтистые руки за спину:

— Некоторые вещи стали мне ясны теперь. Во-первых, жители Мурозо вынесли много полезного из плачевного состояния, в котором находится сейчас Себция. Единственный способ не позволить нам напасть на их города и устроить осаду — это не позволить нам добраться до их городов. Что они и делают, блокируя дороги и присваивая нашу провизию и боеприпасы. Тем не менее довольно скоро наша армия пополнится войсками, идущими через Порджал, поэтому те, которых они уничтожили, будут нам не нужны.

Нэрлос кивнул:

— Если хотите, лорд Анарус, я и мои солдаты отправимся туда и разберемся с их налетчиками.

— Нет-нет, не нужно, — Анарус зарычал, но без злости, — ваши солдаты, так же как и мои, не будут больше гоняться за другими. Хотя у меня есть задание для вас. Вы со своим отрядом и двумя другими отправитесь к батальону с драгонелями. Вы двинетесь к Нэвволу.

Насколько обосновано разделение армии?

Нескарту услышал в ответ резкое, устрашающее рычание:

— Не задавайте этих вопросов, маг. Этих сил будет достаточно, чтобы напугать Нэввол. Если наши войска устроят осаду города и там не окажется никого, чтобы противостоять им, то люди отчаются и отдадут нам город. Без защитников драгонелей будет достаточно, чтобы сломить оборону. Наш ход заставит короля Боумара ослабить противостоящий нам сейчас гарнизон, чтобы послать подкрепление для защиты Нэввола. В противном случае он потеряет город.

Изаура подняла руку:

— Но милорд Анарус, жители Мурозо запаслись магами. И пока те, что находятся в Нэвволе, не будут уничтожены, люди не сдадутся.

— Конечно, принцесса, это очевидно, — подняв изогнутый палец, сулланкири указал туда, где находились войска Мурозо, — они не поставили там ни одного черного столба, следовательно, они не склонны принять наше приглашение и не хотят устроить схватку магов. Лорд Нескарту и его ученики зря потеряли там время. Их я тоже отправлю в Нэввол. Вы же, принцесса, можете остаться здесь или поехать с ними, как пожелаете.

Она пойдет со мной. Я отвечаю за ее безопасность.

— Что ж, будьте внимательны, друг мой, — Анарус повернулся и взглянул на дракоморфа. — У вас есть вопросы?

— Сколько у меня есть времени, чтобы взять Нэввол?

Сулланкири встрепенулся при этой мысли:

— Две недели, думаю, будет достаточно.

— Хватит ли мне боеприпасов и провизии, чтобы выполнить задание?

— Если не будете тратить огненный порошок зазря и устраивать пиршества, то да, — Анарус сощурился. — Ждите подкрепления из Порджала, оно должно прибыть в Нэввол раньше, чем окажусь там я. Я буду ждать провизии и боеприпасов с севера, когда подкреплению удастся прорваться.

Нэлрос кивнул:

— Будете просить дополнительной помощи у императрицы?

— Уже попросил, и давно, — Анарус снова зарычал. — Возвращайтесь с новостями о взятии Нэввола или не возвращайтесь вообще.

Нечто древнее промелькнуло в черных глазах Нэлроса. Изаура не знала, что это было, но оно обожгло ее изнутри. В нем в равной степени присутствовал и гнев, и презрение, они так тесно и замысловато переплетались между собой, что принцесса могла лишь удивляться тому немногому, что понимала. Нэлрос подчинится сулланкири — по крайней мере, пока, — но что он предпримет, после того как сообщит об успехе, она не могла предсказать.

Как бы то ни было, Изаура была уверена, что он не будет действовать так же глупо, как Анарус, отдавая столь поспешные приказы.

ГЛАВА 58

Керригана Риза раздражали студенты Мурозского университета. Находясь в лагере, разбитом в самом сердце авроланский осады, они вынуждены были творить заклинание за заклинанием. И теперь ему были ненавистны две вещи: первое — это старый и какой-то небрежный способ создания распознающего заклятья, и второе — с ними можно было расправиться без особых усилий.

Как только стало известно, что треть авроланских сил двинулась на северо-запад по направлению к Нэвволу, принцесса Алексия отправилась к городу со своими войсками, чтобы попытаться опередить врага. Кавалерия выполняла функции разведывательного отряда, который следил за перемещениями неприятеля. Одновременно с конницей гвардия Замсины, состоявшая из легкой пехоты, также устремилась к Нэвволу. Керриган провел с ними всю дорогу, и ему выделили комнатку в местном отделении Академии Каледо.

Керриган хотел было оставить без внимания заклятья авроланов, однако недавний разговор с принцессой Алексией напомнил ему о работе, которую он выполнял для генерала Адроганса во время орканнелской кампании. Керриган собрал тогда кучу документов, которые будто бы принадлежали некому отряду, тайно путешествующему по просторам Орканнела. И когда враг обнаружил эти документы, он бросил свои силы на то, чтобы разобраться с этим несуществующим отрядом.

Таким образом, Керриган узнал, что есть дезинформация. Было совершенно ясно, что если авроланы будут считать, что в городе сосредоточены гораздо большие силы, чем на самом деле, то их атака не будет слишком уж внезапной — и наоборот. Умолчав о части собственных войск, они, возможно, смогут заманить армии Кайтрин в ловушку. А сообщив о большем количестве, можно даже заставить их отступить.

Так что Керриган потратил какое-то время на расшифровку авроланских заклятий и понял, что их интересует наличие и количество очагов огня, мечей, копий, стрел и взрослых мужчин и женщин. Ясно, что каждому магу нужно было произвести свой подсчет, а затем вместе они предоставят общую картину о том, кто и что находится внутри городских стен.

Следить за каждым заклятием мага-противника было бы крайне утомительно, поэтому Керриган тщательно выбирал себе цели. Выбрав самые лучшие и сложные по структуре заклинания, он принялся играть с ними. Юный маг нацеливался на такие заклинания, изучал то, каким образом они передают информацию, а после этого сам создавал сразу два заклятия. Первое перехватывало сообщения и уничтожало их; а второе — обнаруживая их, искажало передаваемые сведения.

Оба заклятия отлично работали. И это все больше убеждало Керригана в том, что маскирующую магию можно использовать для сокрытия чего-либо от разыскивающих заклинаний. Разыскивающих заклинаний старого образца. Он придумал еще одно заклинание. Оно засекало вражеские заклятия, пытавшиеся обнаружить те заклинания, которые маг использовал для подмены информации. Их заклинания не давали никаких результатов, что на самом деле расстраивало его. Хотя это и означало, что враг понятия не имеет, что заклинания дают неверный результат.

Больше всего в магах из Университета Керригана раздражало то отчаянное упорство, с каким они использовали только свои заклятия. Он едва выкроил время, чтобы поработать над распознающим заклятием для фрагмента Короны Дракона. И позднее уже вечером второго дня в Нэвволе он подумал, что оно готово. Забросив на какое-то время разыскивающие заклинания, он сосредоточился на том, чтобы испробовать собственное заклятие.

Керриган просто не мог быть недовольным собой. Это его заклятие сочетало в себя различные типы и виды магии. Все его элементы смешивались и переплетались между собой, словно бы были частью органичной материи эльфийских заклинаний. Однако прежде чем волшебные усики становились крепче и толще, они исчезали, как в заклинаниях урЗрети. Но когда они снова становились осязаемы, то приобретали угловатые очертания, свойственные человеческим заклинаниям. Эльфийские усики снова легко проникали внутрь, ломая эту неровную оболочку.

Юный маг произнес заклинание, отправив его на восток, а потом прямо в лагерь авроланов. Он подумал, что пошлет заклятие в Мередо, где, как он знал, фрагмент находился какое-то время. Из-за расстояния это займет больше времени, а ему не терпелось проверить, работает ли заклинание. Если фрагмент короны Дракона сейчас в руках у неприятеля, то ответ придет быстро, он был в этом уверен. Керриган запустил заклинание в форме узкой дуги, которая должна расширяться по мере продвижения. Юноша просчитал, сколько миль в час она должна преодолевать, и учел замедление скорости по мере увеличения размеров. Тем не менее, по его расчетам, ответ из лагеря авроланов должен был прийти через какие-то секунды. Он ждал. Ничего.

Две минуты. Три. Время тянулось невероятно медленно. Четыре минуты, вот уже пять.

Керриган нахмурился. В голову приходили три возможных ответа. Первый — во вражеском лагере нет фрагмента короны Дракона. Второй — и эта мысль ему не очень нравилась — фрагмент был там, но маскирующее заклинание справилось с его распознающим заклинанием. И третье — этот вариант нравился ему меньше всего — его заклинание просто-напросто не сработало.

Так вот, в первую очередь ему следовало подумать о последнем третьем варианте. Юноша снова сотворил заклинание, на этот раз решив избрать целью для обнаружения не фрагмент короны, а какую-нибудь более простую вещь. Он воспользовался идеей принцессы Алексии и решил найти арканслату. Керриган вспомнил, что сказала Алекс — ее можно обнаружить, только когда она работает, но на самом деле это было не совсем так. Следы магии остаются и после использования, просто их будет сложнее найти. Решительно не желая сдаваться, юный маг ввел параметры поиска и снова запустил заклинание в восточном и южном направлениях.

Если у авролан ее нет, то я точно знаю, кронпринц и король ею не гнушаются.

Через несколько секунд пришло три сообщения об обнаружении арканслаты. Одна находилась в авроланском лагере, две других в пределах Нэввола. Заклинанию, возможно, потребуется некоторое время, чтобы добраться до кронпринца и Каледо, поэтому Керриган сел и стал ждать.

Прежде чем получить ответ, он почувствовал что-то еще. Что-то тяжелое, по силе похожее на штормовой ливень, обрушилось на Нэввол. Это на самом деле походило на ураган, но в нем бурлили и кипели различные магические силы. Тут у него в голове кто-то будто бы провел когтями по грифельной доске. После в грудь юноши словно вонзился огненный гвоздь.

Схватившись руками за голову, Керриган сполз со стула, скорчившись от боли. Изнемогая от боли, он все же постарался остаться в сознании, чтобы суметь распознать заклинание и найти противодействие. Пальцы задрожали, а губы начали шевелиться, когда юноша попытался защитить себя.

Вдруг прямо ему в лицо полетела тяжелая, полная до краев чернильница и разбилась. Возникшая костяная броня защитила его от удара, но чернила пролились на него, словно кровь. Ворча, он встал на колени и взглянул на Бока:

— За что?

УрЗрети держал в руке башмак, готовясь запустить его в Керригана. Вторая рука вытянулась в поисках второго башмака:

— Хатит, хатит, хатит.

Керриган снова схватился за голову, магический шторм молнией ударил по позвоночнику. Спина юноши выгнулась дугой, сам он еле дышал. Заклинание отпустило через мгновение, и маг шлепнулся на пол. Пролежав там без сил несколько секунд, он увидел перед глазами склонившегося над ним Бока.

УрЗрети осторожно вытер чернила кончиком одеяла с кровати Керригана. Юному магу хотелось оттолкнуть подальше от себя отвратительно вонявшее создание, ведь он все еще был зол на него. Но проявленная забота свела на нет ярость юноши:

— Бок, за что?

— Хатит.

Керриган закрыл глаза и встряхнул головой. Сознание начало постепенно проясняться, и вещи стали вставать на свои места. Кто-то во вражеском лагере, будучи очень сильным магом, послал на город страшное по силе заклятие, однако пострадать должны были только маги. Магия действовала болезненно, раздражала и мучила, но серьезно навредить не могла. На самом деле от подобного заклинания легко было защититься — это одно из заклинаний, которому учились все студенты, тренируя его в спаррингах с другими учениками.

Поскольку мы все уже много раз опознавали и защищались от подобного заклинания, узнавая его, в ответ мы используем противодействующее заклинание, изменяющее его направление. Керриган резко открыл глаза:

— Бок, помоги мне.

УрЗрети помог ему встать, а потом пристроился у его ног, расплывшись в широкой улыбке.

Керриган одобрительно кивнул и стал творить заклинание. Оно отправилось собирать сведения, которые были получены с помощью университетских заклинаний. Воздух был буквально наполнен ими. И все до единого сообщали о присутствии мага, который защищался от этой атаки.

Вильванец встряхнул головой:

— Мы же, как дети. Он насылает заклятие, а мы реагируем на его, давая ему знать, сколько магов находится сейчас в Нэвволе. Таким образом, он знает, на что мы способны. И я бы сделал то же самое, если бы не ты, Бок. Спасибо тебе.

— Бок-бок, — урЗрети запрыгал у ног Керригана и радостно побежал к себе в угол, зарывшись там в куче какого-то мусора.

Керриган вытер чернильные пятна, затем умыл лицо и руки. Все это время он размышлял о том, как действовало заклинание. Коноша задумался о размерах заклятия и представил себе мага, создавшего его. Заклинание было простым и особых творческих способностей не требовало. Но даже если так, его размеры все же были необычны; здесь определенно не обошлось без Университета.

Но было что-то еще. Под слоем университетской магии, он заметил заклинания вильванских магов. И еще что-то. Юноша чуть было не пропустил это. И если бы не его сила, оно осталось бы неопознанным. Это нечто служило границей между Вильваном и Университетом, свидетельствуя о резком и серьезном изменении. Раньше он не чувствовал этого.

Порывшись в своих вещах, Керриган нащупал магический жезл — не подарок урЗрети, а самый обычный жезл. Университетский маг Вил попросил своего учителя специально дать его ему, чтобы с его помощью он смог убить Орлу, последнюю наставницу Керригана. Керриган аккуратно сотворил заклинание и обнаружил на жезле тот же самый след, что присутствовал в раздражающем заклинании.

Сев на угол кровати, он дал себе остыть. Это заклятие наложил сулланкири. Нескарту, тот что раньше был Хеслином. И он где-то здесь поблизости. Более того, он знает, сколько магов находится здесь в Нэвволе и насколько они сильны. Он знает обо всех, кроме меня.

Ярость переполняла юношу, отчего он все сильнее сжимал магический жезл. Нескарту отправил неопытного мага-послушника убить Орлу, боевого мага, прошедшего весь курс обучения в Вильване. Керриган ощутил безудержную жажду мести. Его жажда только усиливалась при мысли о его неудачной попытке спасти Орлу и смертельной магии, убившей ее. Больше всего на свете ему хотелось разорвать Нескарту на части.

Стоило этой мысли возникнуть, как Керриган тут же засунул ее куда подальше. Он не был готов сражаться с сулланкири, так же как не мог, к примеру, сдвинуть гору. Он был силен, и тот факт, что Нескарту не знал о его нахождении в Нэвволе, добавлял элемент неожиданности. Однако все это не гарантировало ему победы. Ничто не может дать ему такой гарантии. Но если хотя бы не I попытаться, то обнаруженные маги будут уничтожены.

Вопрос в том, что делать дальше, не давал Керригану покоя, до тех пор пока он не заснул. В каком-то полусонном состоянии он нашел решение. Сон был неспокойным и закончился внезапно. Одеяло сползло с огромного живота Керригана, и юноша проснулся. Он стал искать то, что разбудило его, надеясь, что это является решением его проблемы.

Но это оказалось не так. Напротив, возникла еще одна проблема. Проблема, от которой у него перехватило дыхание. Отбросив одеяло, юный маг надел штаны и рубашку и бросился бежать по коридорам башни. Добежав до двери, он заметил, что забыл надеть ботинки, однако возвращаться за ними не стал. Стрелой промчавшись по ночным улицам, он оказался у дверей дворца герцога. Несмотря на то что была уже полночь, его впустили.

Пыхтя и сопя, он пробежал вверх по башенной лестнице и принялся колотить в дверь Алексии. Никто не ответил, тогда он стал стучать снова:

— Открывай же… это я, Керриган, — маг уперся в дверь. — Это важно.

Дверь открыли, и он ввалился внутрь. Пери удержала его. Алексия только-только успела надеть халат и завязать пояс. Она совершенно точно спала, но фиалковые глаза выглядели насторожено.

— Что случилось, Керриган?

— Я сотворил заклинание, пытаясь найти фрагменты Короны Дракона. Я испытывал его и направил на лагерь авроланов. Оно там ничего не обнаружило.

— Это хорошо, — принцесса нахмурилась, — но тебе следовало сказать мне об этом раньше.

— Нет-нет, ты не понимаешь, — он выпрямился, глубоко вдохнул и указал на восток, — магия сработала. Я обнаружил фрагмент здесь. Его перевозят открыто, никаких маскирующих заклинаний или чего-то там еще. Он в Саренгуле. И если Кайтрин еще не добралась до него, то очень скоро это случится.

ГЛАВА 59

Увернувшись от летящего на него меча, Уилл дал ногой под дых бормокину, а после еще засандалил твари прямо в морду. Прыгнув на спину бормокину, он всадил обломок меча в его кожаную броню. Снег заглушил дикий рев твари, отчего все вокруг услышали лишь неистовое мяуканье. Уилл вонзил меч по самую рукоять. Бормокин боролся, теряя силы.

Слева над плечом Уилла просвистела стрела, так близко, что юноша щекой ощутил движение воздуха. У него за спиной что-то хлюпнуло, а затем забулькало. Уилл мгновенно обернулся и увидел, как еще один бормокин распрощался с жизнью, пронзенный одной из стрел Ворона, пригвоздившей сердце твари к позвоночнику.

Выдернув меч из безжизненной руки, Уилл вскочил на ноги и парировал удар снизу. Прежде чем он успел перехватить оружие и нанести удар, перед ним промелькнула лапа Ломбо. Ухватив ревущего бормокина за морду, он ловко свернул твари шею. Кости хрустнули, словно раскат грома. Уилл точно не понял, шея это была или череп, да и его это и не заботило:

— Спасибо, Ломбо.

Налетчики стали отходить. Новые стрелы взметнулись в воздух, вонзаясь в бормокинов. Часть тут же валилась на землю, остальные твари, несмотря ни на что, шли вперед, сплошь утыканные стрелами. Ничего не видя, кроме своих жертв, они упорно продолжили преследование, уходя вглубь лесов, что тянулись вдоль всей возвышенности.

Слева мелькнула серия вспышек, и загрохотали выстрелы драконетт. Пули прошивали бормокинов насквозь, твари вертелись на месте, другие валились на землю сразу, словно получив удар молотом. Несколько бормокинов повернулось навстречу новой атаке. Они собрались было пересечь возвышенность, однако новая волна стрел не оставила им никаких шансов. Некоторые погибли сразу, другие были ранены. Затем последовал шквал пуль драконетт. Этот удар лишил бормокинов последних сил, и те, кто еще мог, бросились бежать.

Уилл и другие налетчики продолжили подниматься по холму, — хотя Ломбо, казалось, с большой неохотой позволил врагу уйти:

— Давай, Ломбо, пошли. Нам еще многих придется убить.

Панки заворчал:

— Эти хорошо ломаются.

— О да, Резолют снимет с них парочку скальпов.

Эта засада, превратившаяся в настоящую битву на холме, оказалась весьма удачной для обеих сторон — просто налетчикам повезло немного больше. Они закопали бочонок с порохом в снегу у подножия холма как раз рядом с дорогой. Им удалось отправить караван по ложной дороге и поймать небольшой отряд, отделившийся от основных сил. Когда самые нагруженные сани проезжали мимо места, где был зарыт огненный порошок, налетчики взорвали его. Конечно, надеялись на большее, но оказалось, на тех санях перевозили большие запасы провизии.

По крайней мере, они так думали.

На самом деле авроланы, видимо, решили устроить ловушку для налетчиков. Для этого они придумали небольшую приманку. Сани, со всех сторон накрытые брезентом, не везли еду — в них прятались солдаты. И если бы налетчики действовали как обычно, то им бы сильно досталось от боевой группы.

На счастье, взорвавшийся бочонок уничтожил двое саней, опрокинул двое других, серьезно разрушив весь караван. Конвойные бросились вперед в атаку на противника. И здесь сработала заготовка Ворона. Налетчики стали отступать, а лучники и драконеттчики открыли огонь по их преследователям.

И хотя они успешно ускользнули из лап бормокинов, эта ловушка не предвещала ничего хорошего. Налетчики понимали, что это всего лишь вопрос времени и авроланы скоро пошлют войска им вдогонку. Диверсии по расхищению запасов противника — это хорошо, однако, если за ними устроят погоню, дальнейшее препятствование проходу подкреплений противника ставится под вопрос.

Уилл положил руку на плечо Ворону:

— Спасибо тебе за тот выстрел.

— Это мой долг, милорд, — сказал Ворон, слегка посмеиваясь над Уиллом, но потом, подмигнув, улыбнулся. — Спасибо тебе за то, что подводил жертв ко мне поближе, чтобы я мог как следует прицелиться.

— Разве я так делал?

— Надеюсь, что да. Иначе это было глупо.

Уилл уже приготовился сказать в ответ какую-то колкость, но замолчал, потому что к ним присоединились Саллитт Хокинс и Резолют. Выражение лица старшего брата Ворона казалось мрачным:

— Учитывая наше положение, я практически уверен, что они пытаются нас разделить. Предположительно на севере и на юге расположены два отряда войск соответственно, и они движутся на восток. Враг отправил нам этот караван-приманку в надежде, что сможет нас уничтожить. Но я уверен, что большие силы ждут нас на западе.

Ворон кивнул:

— Возможно, они постоянно передавали по арканслате информацию. Поэтому отсутствие сообщения будет для остальной армии сигналом тревоги. Совершенно очевидно, мы их разозлили.

— И мы не остановимся, — усмехнулся Резолют, — войскам, находящимся на юге, придется поднажать. Тем, что на севере, придется легче. Если мы повернем назад к Каледо, то, возможно, не встретим их или же нам удастся их выследить и напасть с тыла, а затем оттянуть к столице.

Уилл нахмурился и постучал по своей маске:

— А я думал, у нас практически не было шансов остаться в живых после этих налетов.

Саллитт улыбнулся:

— Если мы открыли смерти дверь, Уилл, то это не значит, что мы должны проводить ее в дом.

Уиллу надо было уйти сразу после этой фразы, но где-то в глубине он знал, что обречен. Его охватил холод. Этот холод, который постоянно преследовал его, был частью этой смерти. Юноша не понимал, откуда ему известно это, он просто знал. Вполне возможно, из-за того, что герои песен редко заканчивали хорошо. Лишь немногие жили долго и счастливо. Уилл никогда не задумывался, какой будет его жизнь лет эдак в тридцать, но теперь он был бы просто счастлив прожить еще хотя бы тридцать недель.

А может и тридцать дней…

Уилл взглянул на Ворона и удивился, насколько морщины и шрамы изменили его лицо. То же он мог сказать и о Саллитте — лицо было наполовину покрыто металлом, казалось, это делало еще старше. У Резолюта, чье тело всегда останется молодым, как у всех эльфов, налет прожитых лет был заметен в серебристых глазах. Все трое видели в жизни больше, чем видел Уилл и, возможно, еще увидит. Им пришлось иметь дело с разными вещами и преодолевать препятствия, достойные героев. И все же никто не сложит о них песен, потому как они не связаны с этим несчастным пророчеством.

И они будут жить долго и счастливо.

По спине Уилла пробежала дрожь. Вот оно — вот что отличает обычных людей от героев. Все хотят жить долго и счастливо. Люди хотят жить хорошо; хотят увидеть, как растут их дети и правнуки. Хотят прожить жизнь так, как они знают и умеют, и сделать жизнь лучше для других. Они много трудятся, чтобы добиться этого.

Задача героев сложнее. Герои жертвуют своими жизнями, чтобы другие люди — никак не связанные с ними и даже никогда о них не слышавшие — могли спокойно наслаждаться своей жизнью. Герои отдадут свою жизнь в пользу жизни других, чтобы защитить их от зла и несчастий. И люди, которых они спасли, могут никогда и не узнать, что они были спасены.

Уилл смотрел по сторонам, пока они шагали по равнине. Мужчины и женщины собирали свои вещи, седлали лошадей, помогали друг другу. Некоторые лошади стояли без хозяина, потому как не один рейд не обходился без риска.

Часть погибала, часть получала серьезные ранения и, возможно, не выживала, у других на всю жизнь, как бы коротка она ни была, останутся шрамы как вечная память о битвах, в которых они участвовали.

Каждый из них был героем. Черные маски, что они носили, свидетельствовали об этом. Каждый из них сделал свой выбор и оставил свою прежнюю жизнь, чтобы отправиться на задание. Если Кайтрин победит, то в лучшем случае их поступок назовут безрассудным, а в худшем — будут считать полным провалом. Если Кайтрин победит, то их действия будут проклинать, а оставшиеся в живых и убежавшие на юг скажут, что все можно было бы спасти, если бы налетчики приложили больше усилий.

Но кто сможет сказать, что мы не старались? Все механоиды объединились между собой, на что Уилл смотрел с удивлением.

Многие мужчины и женщины были жестоко изуродованы во время боя, но они согласились, чтобы их восстановили с помощью магии, приварив к их телам металлические части. Правую руку Саллитта покалечило секирой сулланкири. Кто-то восстановил ее и вернул ей прежний вид, хотя Уилл заметил, что следы от удара все же остались. Юноша понятия не имел, каково это чувствовать, как кузнец бьет по металлу, пытаясь выпрямить железные кости. Но его потрясла мысль о том, что кто-то может сказать, что то, что механоидам приходится выдержать, для того чтобы снова сражаться, не является жертвоприношением.

Он стал размышлять о своих вольниках: о том, что заставило их оставить свои дома и пойти вслед за мальчиком, идущим сразиться с врагом, поглощающим все страны одну за другой. Юноша посмотрел на своего сводного брата, которому вообще не нужно было здесь находиться, и на Линчмира, который мог командовать всеми войсками Ориозы, защищаясь от армии Кайтрин. И тот, кто не счел бы их героями, просто лишен рассудка.

При первой встрече с Резолютом и Вороном воркэльф высмеивал Уилла за то, что тот хочет стать героем — по крайней мере, героем в тех масштабах, о которых он тогда думал. Уилл верил, что геройство заключается в поступках, о которых поют в песнях. Однако герои, которых он теперь нарисовал в своей голове, едва ли заслуживали быть упомянутыми в названии. Он не понимал тогда, что герои многим жертвуют, и сосредоточивался на славе. Уилл вздрогнул. Холод и голод — эти вещи едва ли можно назвать достойными славы. Да и героического в них тоже ничего нет, поскольку от голода и холода страдает бесчисленное количество людей каждый день. Единственное, что их отличает, — как решил Уилл, — это то, что они терпят мороз и редкие приемы пищи, ради благого дела. И дело не в том, что цель оправдывает средства, но это скрашивает общую картину. Любой может протянуть без пищи, но сколько людей сможет делать это, сражаясь на войне?

И многие смогли бы добровольно пойти на это? Уилл обхватил себя руками. Многие ли готовы погибнуть, пытаясь выполи нить эту задачу, и считать себя счастливыми, потому что им представилась возможность сделать это?

Тут прибыл маг-связной с посланием, переданным по арканслате, и юноша вынужден был прервать свои размышления:

— Ворон, это только что передали из Каледо. Есть две новости. Первую мы уже знаем: армия Авролана напала на Саренгул и, возможно, город пал две недели назад.

Ворон кивнул:

— Кажется, отправляться на восток и прятаться в горах не очень хорошая мысль. Возможно, таков был твой план, Резолют.

Маг покачал головой:

— Все гораздо хуже. Фрагмент короны Дракона находится в Саренгуле. Там же находятся люди из Крепости Дракона. Нам неизвестно, удалось ли им заполучить его или они только охотятся за ним. Но часть короны Дракона находится в месте, вокруг которого вьется полчище авроланов.

Механоид коснулся пальцем подбородка:

— Должно быть, фрагмент в руках людей из крепости Дракона. Если бы авроланы заполучили его, то уже направлялись бы на север. При условии, что наши войска следили за перемещением авроланов, они должны были нам сообщить об этом, чтобы мы послали подкрепление.

Резолют кивнул:

— Поскольку они ничего не сказали о том, что он у них, значит, они не хотят, чтобы за ними шпионили. Как же им удалось узнать, что фрагмент там?

Маг-глашатай покачал головой:

— Это неточная информация.

Ворон и Уилл произнесли в один голос:

— Керриган.

— Если это Керриган, то я склонен верить этой информации, — серебристые глаза Резолюта сощурились. — Мы должны признать, что фрагмент перемещается. Нужно, чтобы они сообщали нам о его местонахождении. Тогда мы сможем найти и его.

— Постой, Резолют, — Ворон указал большим пальцем на запад, — если мы двинемся в сторону гор, то уведем погоню за собой. Мы могли бы найти фрагмент и сразиться с ними.

— Верно, однако если мы исчезнем, то авроланы, скорее всего, уже не будут преследовать нас столь упорно. Прежде всего они хотят прекратить наши налеты.

Уилл вздернул руку:

— А что если они узнают о фрагменте?

— Думаю, от этого им вряд ли захочется видеть нас более мертвыми, — воркэльф пожал плечами. — Не имеет значения, какая у них мотивация; они все равно все умрут. Просто в горах нас будет сложнее найти. Остается надеяться, что мы извлечем из этой разницы максимум выгоды.

ГЛАВА 60

Эрлсток ненавидел, когда его преследуют. Уже почти неделю его команда путешествовала по Саренгулу. Они старались держаться как можно ближе к силам Авролана. На случай, если произойдет еще одна атака на Саренгул, которая подарит им шанс прорваться сквозь ряды неприятеля и оказаться, как они надеялись, в безопасности.

И все же их план основывался на действиях, которые, как они предполагали, были логичны для военного отряда. Полчища авроланов продолжали двигаться на юг, следуя по главной дороге. Время от времени то здесь, то там происходили небольшие стычки, тем не менее атаки урЗрети были немногочисленны. Армия Авролана ускорила шаг, Эрлсток следовал прямо за ними, не обращая внимания на тропы, уходящие от главной дороги.

Потом лидер авроланов совершил классическую ошибку, разделив свои силы и отправив одну группу по второстепенной дороге. Команда Эрлстока не заметила, когда произошло отделение, но они быстро разузнали, когда отряд должен будет вернуться на главную дорогу. Притаившись, они ждали, пока отделившаяся группа снова присоединится к основному войску, но она так и не появилась.

Основные силы авроланов стали действовать гораздо умнее. Команда Эрлстока теперь очень редко находила на своем пути провизию или боеприпасы. Вместо этого время от времени они натыкались на отравленную еду, но гораздо чаще это были подрывные мины-ловушки. Первые несколько дней принц полагал, что авроланы просто охотятся на воинов-одиночек урЗрети. Спустя четыре дня охота стала куда более изощренной, и его солдаты вынуждены были прятаться на боковых дорогах и небольших тропах.

Джуллаг-це уже рассказала, как устроены поселения и города в районе главной дороги. Однако Эрлсток никак не мог представить себе этого, до тех пор пока сам не оказался внутри одного из них. Поселения могли иметь цилиндрическую форму, так что двери кориков выходили бы в центральный круг. Корики также часто делались в скале и соединялись между собой лабиринтом ходов, следовавших по прожилкам горной породы.

Эрлсток и его люди двигались по одному из таких городов внутри скалы. Узенькие улочки вились по городу под странными углами. Улицы ползли вверх, сворачивали и резко ныряли вниз и в результате вывели их к широкой лестнице, идущей под наклоном вверх, а затем резко уходящей направо. Внизу лестницы виднелись пустые проемы окон. В любой момент в одном из них мог возникнуть лучник или драконеттчик, в этом случае укрыться его отряду было бы негде. А что еще хуже, входа в здание он не видел, поэтому даже если им удалось бы забраться наверх, то убить снайперов было бы крайне сложно.

Он знал, что их преследовали, к тому же не был уверен, что врагу не удалось устроить им засаду. Опустевшее поселение лишь усиливало чувство опасности. Отсутствие каких бы то ни было следов массовой резни было хорошим знаком, однако, возможно, снаружи все стены были испачканы кровью. Они не узнают об этом, пока не выберутся отсюда.

Если кто-нибудь из нас сумеет выбраться.

Но больше, чем само преследование, принца беспокоило другое — ему казалось, что преследователи знают о том, что он везет с собой. Он ждал, что в любой момент на их пути могут возникнуть авроланы. Но зная, что в его руках находится фрагмент Короны Дракона, они бы точно стали двигаться быстрее. Тем не менее принц надеялся, что путешествие по подземельям Крепости Дракона достаточно задержало осведомленных преследователей.

Его еще больше угнетала мысль о том, что его преследователи шли не просто наугад, а, казалось, двигались вполне обдуманно. Бормокины в отсутствии сообразительности, должны были рассчитывать на численное превосходство, однако они этого не сделали. В то время как Эрлсток и его отряд сами выбирали себе путь, враг, очевидно, отрезал им все возможные пути к отступлению. Они могли двигаться только вперед. И в какой-то момент там их будет ждать неприятель.

Присев на одну из ступенек, Эрлсток повернулся и указал Рисвину и Финнрисии на лестницу, показывая, что им нужно взобраться туда. Затем дал знак Джансис подниматься, чтобы они вдвоем могли выстрелить в окно, если кто-то вдруг там появится.

Этот ход был отчаянным и мог закончиться плачевно во многих ситуациях. Двое эльфов прикрывали их у основания стены, защищая от снайперов, однако справа тоже могло появиться немало желающих поймать их в какую-нибудь ужасную ловушку. Но другого выбора не было. Эльфы подхватили луки и отправились вверх по лестнице мимо командира.

Ступени уходили наверх не слишком резко, но были очень высокими, время от времени заставляя спотыкаться эльфов. Для урЗрети с их способностями удлинять конечности, это не было бы большой проблемой, но эльфам это стоило времени.

Эрлсток поднял четырехстволку и нацелился в самое правое окно. Снайпер, мелькнувший в нем, с легкостью бы подстрелил Финнрисию, взбиравшуюся по лестнице. Принц с удвоенным вниманием следил за любым перемещением в комнате. Там что-то было? Что? Он должен был быть уверен, потому как звук от выстрела, без сомнения, послужит знаком их преследователям.

Он выжидал. Дым от фитиля разъедал глаза, но принц старался не моргать, боясь, что пропустит что-нибудь. В голове он прокручивал варианты того, что он будет делать, если увидит кого-либо в окне. Это мог быть бормокин, натягивающий лук. Эрлсток осторожно направит драконетту, спустит курок и будет надеяться, что, после того как оружие выстрелит, пуля попадет в цель, что дым рассеется и он увидит, что Финнрисия невредима и уже добралась до вершины лестницы. А по стене у окна будет стекать черная кровь.

Наконец, спустя какое-то время, показавшееся вечностью, эльфы поднялись наверх лестницы. Не промедлив ни секунды, они тут же бросились вправо и исчезли. Эрлсток прислушался, пытаясь уловить звуки борьбы. Ничего не услышав, он повернулся и молча приказал остальным идти наверх. Команда стала карабкаться вверх по ступеням. Эрлсток и Джансис остались внизу прикрывать отряд.

Тут в темноте он что-то заметил. Что-то, очень хорошо знакомое ему из прошлого. Принц тут же перевел драконетту. Не взглянув на механоида, он нажал на спусковой крючок. Щелкнул курок, запал вспыхнул, четырехстволка рыкнула и дернулась, выплевывая огонь и металл.

Эрлсток ухватился за направляющий рычаг и дернул его, поворачивая стволы. Принц вновь взвел курок, зарядил оружие и прицелился. Там, в двадцати ярдах от него, сквозь рассеивающийся дым он увидел огромную фигуру в плаще, которая не так давно ударила его в грудь, раздробив ребра. Фигура упала на одно колено. Существо одной рукой опиралось на дорогу, от второй руки остался один обрубок, сокрытый плащом. За спиной у монстра сгрудилась кучка бормокинов, один из них рухнул на пол, подстреленный Джансис.

Эрлсток выстрелил еще раз и выпрямился. Второй снаряд угодил прямо в монстра в плаще, отбросив его назад. Полы плаща поднялись, и принц смог увидеть, что на самом деле правую руку оторвало только до локтя. А мелькнувшая из-под плаща левая нога показалась ему светлее и тоньше, чем остальное тело монстра, будто бы она усохла в результате ранения.

— Джансис, назад.

Механоид поднялась и выстрелила снова, затем опустила драконетту. Выстрел снес череп еще одного бормокина:

— Эта пушка постоянно стреляет выше.

— Они об этом не знают.

Они оба принялись неспешно подниматься по лестнице. Эрлсток нацелил третий ствол и заправил его огненным порошком. Направив драконетту к основанию лестницы, он начал медленно взбираться по ступеням вверх. Один из бормокинов подбежал к лестничному проему и взревел. Но успел отбежать, еще до того как кто-нибудь сумел выстрелить.

Механоид взглянула на Эрлстока:

— Теперь они бросятся за нами.

— Знаю, — Эрлсток улыбнулся, услышав, как рев усиливается. И тут они оба повернулись и рванули вверх по лестнице. На вершине они задержались, выстрелив еще раз по тварям. Одного бормокина задело, а вместе с ним еще двое кубарем покатились вниз. Но остановить несущуюся на них толпу это не смогло.

Принц и Джансис еще раз нацелили оружие и зарядили огненный порошок. Через пару секунд они были готовы наставить стволы четырехстволок прямо в морды бормокинам. Это убило быдвоих, возможно больше, если снаряд вставлен правильно. Но прежде чем они узнали бы результаты своих стараний, бормокины изрезали бы их мечами на куски трепещущей плоти.

Откуда-то сверху, из окна, прогремело несколько выстрелов. Бормокины завертелись и задергались, от пронзавших их пуль. Эрлсток все же нацелил пушку и спустил курок. Лицо обдало жаром, и пуля вылетело из дула.

Джансис тоже пришлось бороться с бормокином, но ей удалось сохранить последний выстрел. Тварь набросилась на нее и тут же получила удар железной рукой. После чего горло бормокину сдавили стальные пальцы. Он качнулся, стал задыхаться и рухнул прямо на окровавленное тело собрата, сползая дальше по ступеням вниз.

Вместе с Эрлстоком они быстро юркнули в проход, уводящий направо. Он сужался и заворачивал налево, затем вверх в небольшой внутренний дворик. Дверь слева вела в здание с окнами. Послышалось еще три выстрела, Рисвин воскликнул:

— Им удалось пройти.

Эрлсток нагнулся, чтобы протиснуться в дверной проем:

— И не рассчитывай, что оно останется там внизу. Я подстрелил его дважды.

Эльф нахмурился:

— Что это было?

— Думаю, это тот монстр из Крепости Дракона, хранитель фрагмента.

— Он продолжает двигаться, — Верум поднял четырхстволку и выстрелил. — Он упал. Снова.

Эрлсток обратился к Джуллаг-це:

— Мне казалось, что так близко они к нам не подойдут, если только нас не хотят завести в ловушку. Есть ли какой-то другой путь, чтобы не следовать вниз по этой дороге?

УрЗрети кивнула:

— Это город в скале. Мы могли бы… Хотя вам это не понравится.

Верум снова выстрелил:

— Этот парень не особенно устойчив, но зато крепок.

— В данный момент мне понравится практически все, если это поможет увеличить расстояние между нами и этой штукой.

Джуллаг-це показала наверх:

— Я уверена, что выше поселение продолжается. Для того чтобы добывать воду, у них должны быть собственные водохранилища. Так вот над нами находится карьер, в котором тает снег, а затем стекает вниз. Мы должны найти внутреннее водохранилище, где собирается вода, и попасть в сточную трубу. Если мы проползем по ней, то выберемся наружу.

— Насколько широка эта труба?

Она пожала плечами:

— То, что гонится за нами, в нее не пролезет.

— А мы все поместимся туда?

— Не знаю, Ваше Высочество.

Эрлсток провел рукой по губам:

— Но ты сможешь поменять форму и выбраться, верно? Это точно?

— Да.

— Хорошо, вот наш план. Давайте найдем этот выход. Если мы все пролезем там, то так и быть. Если нет, то ты возьмешь фрагмент. И попытаешься уйти как можно дальше отсюда, — Эрлсток положил руки ей на плечи. — И, пожалуйста, не надо этих отважных речей «Я не хочу уходить». Никто из нас не хочет уходить, но мы бы сделали это, если бы пришлось.

— Да, Ваше Высочество, я знаю.

— Вот и хорошо.

Раздался еще один выстрел, и Верум выругался:

— Темные боги, Нигал, одолжи мне свою драконетту.

Эрлсток посмотрел на мощного оружейника:

— Ты промахнулся? Седовласый воин покачал головой:

— Нет, я попал ему прямо в сердце. Моей ошибкой было то, что я давал ему время подняться, прежде чем нанести второй удар, — он поднял одолженную четырехстволку и выстрелил.

— Попал. Прямо в левую ногу, я уверен, — Верум кивнул, — оно ползет прочь от лестницы.

— Хорошо, возможно, так мы выиграем немного времени.

Джиландесса взглянула на него:

— Нам хватит этого «немного»?

— Кто знает. В данный момент нам достаточно и его, — улыбнулся ей принц Ориозы и с уверенностью добавил: — От того, как мы им распорядимся, и будет зависеть, хватит нам его или нет.

ГЛАВА 61

Изаура закрыла уши руками, чтобы не слышать криков горящего мага. Мурозец, сражавшийся с Корд, взорвался в огненной массе. Люди на стенах Нэввола отступили, а некоторые убежали прочь.

Сидя у шатра Нэлроса, который был установлен почти в полукилометре от города, Изаура не могла чувствовать запаха горящей плоти. Она была благодарна судьбе, что этот момент представления прошел мимо нее. Будучи дочерью Кайтрин, она не имела возможности избежать неприятного зрелища, потому что все ученики лорда Нескарту салютовали ей, своему учителю, и Нэлросу перед тем идти в бой. Ее отсутствие могло бы очень повлиять на боевой дух, поэтому она осталась сидеть здесь.

Но внутренне девушка радовалась, наблюдая, как умирают враги ее матери. Она, конечно, предпочла бы узнать их поближе, понять, чем они руководствовались, но было очевидно, что, поскольку военный лагерь располагался за стенами города, найти компромисс практически невозможно. В любом случае, они — враги ее матери, а следовательно, должны быть уничтожены.

Дуэль магов это наглядно продемонстрировала.

Изаура восхищалась, глядя, как храбро воины обеих сторон приближаются к полю битвы. Ведь, несмотря на то что они — смертельные враги, они проявляют уважение друг к другу. Нескарту очень тщательно отбирал противников для своих магов. Предварительно он сотворил заклинание, которое позволило ему оценить силу и количество магов, спрятавшихся в Нэвволе. Он все спланировал.

В битве авроланы проявили себя очень хорошо. В то время как была убита лишь горстка криалнири и два ученика Нескарту, смерть встретили десятки магов Нэввола, причем четверых обезвредили одним ударом. Двоих Корд уничтожила собственноручно, одного за другим, а третьего превратила в подобие трупа. Каким бы рискованным это ни казалось, но мурозцы предпочитали первым делом выставлять своих сильнейших магов.

Нескарту, который ввиду своей природы мог сидеть без стула, радужным видением переливался между Изаурой и дракоморфом. Это все ученики и студенты, которых совсем не трудно убить. Нэлрос, ты встретишь слабое сопротивление по части магии.

Дракоморф медленно кивнул. Он тоже обходился без кресла — вместо этого он сидел на корточках. На нем был плащ, но Изаура могла видеть его большие глаза, сверкающие из-под капюшона.

— Незачем спешить. Чем дольше мы ждем, тем слабее они становятся. И тем больше у нас времени, чтобы пополнить наши запасы огненного порошка.

Его слова прозвучали холодно и четко, от чего у Изауры по спине пробежали мурашки. Она видела падение Порджала, его покорение было жестоким. Анарус атаковал, нацелив драгонели таким образом, что они разрушили часть стены. В пробитую брешь хлынула армия. Последовала ужасная резня, город был взят за пару часов.

Нэлросу, как бы то ни было, было дано две недели на взятие Нэввола и приказано не терять ни минуты. Драгонели были установлены так, что могли стрелять по стенам и разрушать здания, показывая тем самым, что все эти камни сложно назвать надежной защитой. Этого могло быть достаточно для капитуляции города и позволило бы завоевать его, не разрушая стены, которые для любого другого стали бы серьезным препятствием.

Изаура понимала, что такая стратегия поможет сохранить авроланских солдат, и одобряла ее. Больше всего она ненавидела, когда в войне приходилось принимать участие тем, кто не был воинами. Она уже видела такое в Порджале. Все закончилось кровавым неистовством при штурме города. Здесь же убивали лишь некоторых, и только с единственной целью — запугать людей так сильно, чтобы у них даже мысли не возникало о сопротивлении.

Девушка раздумывала: а что, если это ни к чему не приведет? Почему Нэлрос не рассматривает такой вариант? Он был дракоморфом, который прожил несколько веков — хотя его сознанию могло быть всего несколько десятков лет. У него был совершенно другой взгляд на людей. Она учитывала даже то, что ее общение с учениками Нескарту повлияло на ее взгляд на способности людей, при том, что их выбирали из лучших представителей рода человеческого.

Когда она высказала свои соображения Нэлросу, он поблагодарил:

— Я должен обдумать ваши идеи, принцесса, — слова прозвучали искренне, но он не добавил ничего больше к сказанному. Он был сосредоточен на приготовлениях и не желал отвлекаться.

Маленькая дверца в воротах Нэввола снова открылась. Черноволосый юноша протиснулся сквозь нее и направился к месту битвы. Он был одет в простой темно-коричневый плащ, перетянутый длинной белой веревкой на животе внушительных размеров. Он старался шагать уверенно, но порыв ветра принес с собой вонь горелой плоти. Юноша неуклюже оступился, споткнулся, но уцепился за черный дольмен и медленно выпрямился.

Смех и свист послышались из стана авроланов, но это его не смутило. Он поправил одежду, вскинул подбородок:

— Я — Керриган Риз, ученик из Вилвана. Я пришел бросить вам вызов.

Он вытянул правую руку вверх. В кулаке был зажат волшебный жезл. На мгновение рука засветилась голубым, а затем свечение превратилось в мягкую сферу. Она метнулась к заснеженной равнине между Нэвволом и лагерем авроланов. Она хаотично перемещалась длинными и короткими скачками. Сфера прошла через воинов, затем покрутилась немного, пока не зависла перед лордом Нескарту.

Суланкири опустился на одно колено и подставил руки под голубой шар. Его пальцы сжались, вбирая сферу в себя. На какое-то время в Нескарту преобладали оттенки синего. В мгновение ока он оказался на ногах, цвета в нем стали переливаться быстрее.

Любопытно.

Дракоморф подавил рукой зевок:

— Разве?

Когда я насылая на Нэввол заклинание, чтобы определить количество магов, его там не было. А вот этот жезл создал я и отдал Вилу. Вил использовал его для убийства моей старой знакомой.

Изаура изучала юношу. Коричневый цвет его плаща указывал на область его знаний — магия перемещения. Хотя девушка допускала, что это могло быть единственной одеждой, которую ему удалось раздобыть. Тот факт, что он из Вилвана, но почему-то находится в Мурозо, разжигал ее любопытство. Движения мага в боевом круге, традиционном для Мурозо, были необычны. И этот смелый вызов, который он бросил сулланкири…

Молод и очень глуп. А может молод и слишком мудр для своих лет.

Корд, все еще стоявшая в кругу, обернулась к юноше:

— Я Корд, из Авроланского университета. Я принимаю твой вызов!

Нет, Корд.

Команда Нескарту едва коснулись разума Изауры, но у девушки все равно зазвенело в ушах. Один из криалнири, который имел несчастье очутиться между сулланкири и Корд, принял весь удар на себя и упал подергиваясь на землю. Корд вздрогнула от боли, но все же поклонилась и вернулась к палаткам.

Нэлрос сдвинул капюшон назад и посмотрел на сулланкири:

— Вы примете этот вызов?

Нет причины отказываться. У него есть волшебный жезл, он хочет отомстить за смерть Орлы. Он не выстоит против меня, а если пустит в ход эту волшебную палочку, то его ждет неминуемая смерть. Не говоря ни слова, сулланкири сделал шаг вперед, и в мгновение ока очутился рядом с адептом. Цветные линии, переливающиеся в его теле, приняли вид тигриных полос. Нэлрос покачал головой:

— Так глупо…

— Не уверена.

Дракоморф щелкнул в воздухе своим раздвоенным языком:

— А-а, вы сочувствуете парню. А я — нет.

Изаура сосредоточенно рассматривала Керригана. Он был толстый и неуклюжий. Пока это все, что можно было сказать о нем. Он не вызывал у нее никакого чувственного интереса. Некоторые жители Мурозо интриговали ее в этом смысле, но Керриган не вызывал даже намека на желание. После некоторых раздумий девушка поняла, что дело не во внешности. Он вызывал в ней какое-то иное чувство.

Родственная душа.

Они были каким-то образом связаны, но Изаура не могла понять как и почему. Это было, как если бы она попыталась почувствовать цвет или вкус музыки. Она была не в силах объяснить того, что чувствовала.

Нескарту сделал так, чтобы его мысли были слышны за пределами круга.

Ты молод, ты можешь напасть первым.

Керриган пожал плечами и перехватил поудобнее жезл:

— Я тебя вызвал, значит, ты начинаешь первым!

По рядам авроланов прокатился смех. Ноздри Нэлроса раздулись:

— Я чувствую запах страха, исходящий от мальчишки! Но этого мало! Пока мало.

Изаура покачала головой. Она чувствовала силу, исходящую от Нескарту. Сулланкири черпал энергию из чистых, мощных потоков, но собирал только брызги течений. То, что вбирал в себя Нескарту, обладало неимоверной мощью, но это лишь малая толика того, что подвластно ему в царстве магии. Правая рука Нескарту медленно поднималась, пальцы постоянно меняли форму, пока один из них не указал на Керригана. Сулланкири сотворил первое заклинание.

Серебристая вспышка не удивила Изауру. Она знала, что сулланкири нанес своему сопернику удар. Зубчатая широкая полоса молнии рассекла пространство между противниками. Невероятная сила жгла воздух, а снег превращался в пар.

Но удар не коснулся юного мага. Огненный столб разросся, изогнулся, выплевывая маленькие ниточки, похожие на щупальца спрута, готовые разрезать все на своем пути. Щупальца извивались и тянулись к вильванцу, пытаясь обвиться вокруг, но безрезультатно. Молния кружила все быстрее и быстрее, сжимаясь кольцом вокруг юноши, но серебро медленно испарялось в эктоплазменном тумане, который оградил Керригана от всякого внешнего воздействия.

Изаура почувствовала магию Нескарту, но она не могла понять, что же противопоставляет ему Керриган. Как правило, подобное встречает подобное. Опытный маг может блокировать или отклонить заклинание посредством более простого заклинания, но это означает, что обороняющийся обладает лучшим знанием магии.

А это означало, что Керриган превосходит Нескарту настолько, что… Но это же невозможно!

Керриган медленно склонил голову:

— Вы были магистром на Вилване. Принимая это во внимание, я предлагаю вам нанести второй удар.

По лицу Нескарту пробежали разноцветные волны, напоминающие море во время шторма. Обе его руки напряженно поднялись и опустились. Когда он так делал, он стягивал все свои силы. Снежная пыль поднялась вокруг Керригана. Она окутала его одежду, покрывая ее инеем. Через пару мгновений юноша окажется вмурованным в глыбу льда. Без воздуха он умрет, а Нескарту сотрет его в порошок.

Так было задумано. Действительно, поднялся пар и подморозил край плаща Керригана, но холод не смог добраться даже до колен. Пар поднимался все выше, но ничего не происходило. Все выше и выше, пока он не превратился в облако в форме гриба. Оно кипело и двигалось до тех пор, пока сулланкири не сделал руками пас. Облако испарилось.

Черные глаза Нэлроса сверкнули:

— А сейчас я чувствую сильный запах страха!

— От мальчишки?

— Нет.

Вильванец поклонился Нескарту в третий раз:

— Вы знали мою наставницу. Вы явились причиной ее смерти. Я позволю нанести третий удар. Но больше я этого делать не позволю.

От ярости Нескарту не нашелся, что ответить. Даже Изаура вздрогнула, а молодой даже бровью не повел. Сулланкири трясло от гнева, он еще раз собрал все силы. Нескарту увеличился в размерах, играя призрачными мускулами, расправляя драконьи крылья. Цвета сменяли друг друга, переливались, словно вода, запертая в трюме корабля. Невероятная сила хлынула в сулланкири. Изаура даже представить не могла, что он способен вместить такую мощь.

Нескарту выгнулся, подняв крыло, и ухватился за черный каменный столб. Он пошатал его из стороны в сторону, словно это был зуб, который он собрался вырвать, и выдернул из земли. Комья грязи падали с толстого конца столба. Сулланкири поднял его над головой и обрушил на адепта.

Изаура не заметила, чтобы Керриган для защиты применил магию. Он неуклюже отпрыгнул в сторону. Камень тяжело бухнулся на землю. Изаура почувствовала, как задрожала земля даже там, где сидела она. Керригана толкнуло ударной волной, отчего тот плюхнулся толстым задом в грязь.

Юноша упал рядом с черным камнем и ухватился за него рукой.

Есть! От победного клича Нескарту у девушки перехватило дыхание. Гигантский сулланкири снова нагнулся за камнем. Мускулы на его шее и руках напряглись. Цвета продолжили свой бешеный танец. Камень снова поднимется и снова упадет — и Керриган превратится в порошок.

Но камень не двигался с места.

Спокойно, несмотря на прикладываемые сулланкири усилия, Керриган встал на колени, а затем поднялся на ноги, опираясь на камень. Несмотря на то что камень приземлился в тающий снег, смешанный с землей, ставшей мягкой от магии, Нескарту старался так, словно собирался перевернуть весть Нэввол. Но все его усилия были напрасны.

Голос Керригана звенел:

— Хватит. Это была твоя третья попытка. Первая тебе была дана, чтобы напасть. Вторая — чтобы использовать полученные знания. Третья — чтоб ты сделал то, что сделал.

Когтистые лапы Нескарту отпустили камень. Сулланкири выпрямился и расправил крылья, отчего стал казаться еще больше. Цвета перестали перетекать друг в друга, теперь они сменялись четко, словно листы бумаги.

А теперь, твоя попытка?

Керриган медленно кивнул:

— Да, моя.

Цвета в теле сулланкири стали меняться быстрее. Он уже сказал, что если Керриган воспользуется жезлом, то встретит смерть. Изаура знала, что Нескарту награждал такими палочками самых многообещающих и талантливых студентов. Эти подарки умаляли способности мага, но были небезопасны. С их помощью сулланкири мог усмирить бунтаря.

Изаура хотела предупредить юношу об опасности, но не могла этого сделать. Ее мать говорила о предательстве, и теперь эти слова преследовали Изауру повсюду. Я не буду той, кто ее предаст.

Сердце девушки забилось чаще. Она знала, что ни в предупреждении, ни в предательстве нет необходимости.

Юноша посмотрел вверх, на фигуру, возвышающуюся над ним:

— Я знаю две вещи: если я создам заклинание посредством жезла, ты убьешь меня. Но если я воспользуюсь им, то я убью тебя.

Керриган так быстро впитал в себя силу, что Изаура даже почувствовала потоки, стремящиеся к нему. Нескарту принялся готовить защиту против всех боевых заклинаний, вместе взятых. Но в этом не было смысла. Сулланкири не заметил в своем сопернике самого главного. Если бы он был внимательнее, то, возможно, смог бы подготовиться правильно.

Изаура сомневалась, что даже это помогло бы ему сохранить жизнь.

Керриган не был боевым магом. Он не стал творить заклинание посредством жезла, а наложил заклинание на жезл, который был создан самим Нескарту. Чары ускорили жезл. В один миг он превратился в летящую стрелу.

Жезл пронзил грудь Нескарту. Он глубоко вошел в сулланкири, так что между крыльями образовался горб. Магический жезл поднял сулланкири в воздух, так что ноги и руки авроланского мага повисли как плети. Сначала взорвались крылья, а потом и тело, оставив после себя в воздухе лишь черную полосу, по которой пробегали цветные разряды. Послышался громовой раскат, Изаура вздрогнула. Черная полоса разорвалась пополам, а потом превратилась в белое облако пара, исчезнувшее высоко в небе.

Наступила тишина. На лицах присутствующих застыло выражение ужаса. Лишь адепт остался невозмутимым. На его физиономии светилось… любопытство. Он вытер руки о края одежды. Нахмурившись, юноша посмотрел на камень, а затем легким движением руки вернул его на прежнее место.

Справа от Изауры капитан стрелков прорычал приказ. Фитиль драгонели начал тлеть. Дым повалил с шипением вверх и через минуту раздался орудийный залп. Вспыхнул огонь, и металлическое ядро описало дугу. Оно один раз подпрыгнуло, разбрызгивая воду и разбрасывая жухлую траву, и врезалось в Керригана.

Юноша застыл. Ядро мощно ударило его в грудь, отбросив назад на несколько метров. Громкие возгласы донеслись из стана авроланов, а товарищи бросились поздравлять стрелявшего из драгонели.

Но тут адепт тяжело поднялся на ноги. Он слабо помахал рукой, вызвав радостный рев толпы, расположившейся на стенах города. Юноша доковылял до места, где лежало дымящееся ядро, и неуклюже поднял его.

Нэлрос вскочил на ноги и рявкнул на стрелков, замерших у драгонели. Бормокины пискнули и спрятались за боевой машиной. Дракоморф повернулся к Изауре:

— Он использует металл ядра, чтобы отразить атаку любого предмета из того же материала, верно?

Изаура кивнула:

— Если все ядра отлиты из одного сплава, то есть такая вероятность.

— Но не полная, да?

— После того что я здесь увидела, я не могу судить.

Дракоморф покачал головой:

— Это все меняет, — он присел на корточки. — Это многое меняет.

Спокойствие, сквозившее в его голосе, удивило девушку:

— Он уничтожил сулланкири, он очень силен! Не стоит и думать продолжать осаду.

Нэлрос пристально посмотрел на нее:

— Он, конечно, силен, но не сильнее всех. Он кое-что изменил, чем же мы хуже? Нужно приложить определенные усилия — и твоя мать будет довольна, а Нэввол будет моим.

ГЛАВА 62

Перед Адрогансом лежала покоренная древняя Сварская. Дома покосились. То тут, то там виднелись рухнувшие башни, руины зданий, каменные глыбы. Когда-то город был прекрасен — стены, некогда окружавшие его, представляли собой узор, выложенный искусными мастерами. Эти камни еще долгое время хранили былую красоту, пока не заросли сорняками и не покрылись снегом. Во внешнем кольце стен было столько проломов, что было сложно проследить, где оно когда-то проходило. Теперь часть оборонительных сооружений можно было принять за холм.

Во внешней части города жизни не было. Это, напомнил себе Адроганс, совсем не значит, что среди искореженных домов ничто не прячется. Вне стен город простирался на километр в самой узкой точке, а в ширину занимал пространство в четыре раза больше. За четверть века, прошедшую с момента завоевания, улицы изменились — новые здания выросли на месте старых, но дороги, ведущие к старому городу, все еще можно было отыскать.

Внутренняя часть города, в древности выросшая вокруг доков, пока еще могла похвастаться башнями и высокими стенами. Бегство принца Кирилла позволило авроланам захватить город без особых разрушений. Поэтому Адроганс мог легко представить себе былое великолепие столицы, но сомневался, что когда-либо увидит ее величие снова.

Генерал Каро вскочил на коня:

— Мы готовы следовать за вами, генерал!

Адроганс хмыкнул:

— Тогда вам придется ожидать вечно, потому что я сам не знаю, буду ли я готов когда-нибудь.

Он взглянул вверх, на башню Нефри-кеша, из окон которой вырывались языки пламени.

— О чем задумался? — Пфас хохотнул. — О том, что спросишь у него, когда приставишь меч к его глотке?

— Если нам удастся зайти так далеко, дядя.

Постоянная спутница Адроганса, Повелительница Боли, никак не отреагировала. Она не вцепилась в него, не расцарапала ему лицо, она просто мирно обнимала его со спины, будто была малым ребенком, о котором ему поручили заботиться, а не воплощением физического страдания. Ведь предстояло сражение, во время которого ийрун Боли будет радостно бесноваться и жаждать пира предсмертных агоний.

Вероятность сражения заставляла мозг Адроганса усиленно работать. Все покрытые снегом хижины можно начинить огненным порошком. Если он пошлет в город внушительные силы, то взрыв уничтожит сотни. Если же он рассредоточит отряды, чтобы избежать подрыва, мощная армия Авролана сомнет тонкие шеренги воинов и перебьет всех. А если у него достаточно огненного порошка, чтобы взорвать все эти хижины, вся моя армия просто погибнет.

С одной стороны, авроланам едва ли нужно защищать внешний город пока еще держатся стены внутреннего города. Стремительное наступление Адроганса лишило его армии возможности взять с собой осадную технику. А на то, чтобы собрать во внешнем городе осадные орудия из подручных средств, уйдет время. Авроланы будут получать подкрепления, провизию и оружие с моря.

Видимо, Нефри-кеш ни о чем другом и не помышлял, кроме как выиграть время. Проблема Адроганса была в том, что Нефри-кеш мог купить очень много времени, используя войска по назначению в предыдущих сражениях. Если бы он отрядил больший гарнизон на оборону Сварского моста, то оттянул бы время, потому что на взятие стратегической точки Адрогансу потребовалось бы больше сил. А если бы он еще пустил в ход взрывпакеты, то подсчитывать стало бы нечего. Пришла бы весна, и он уничтожил бы то, что к тому времени осталось бы от моей армии.

Было множество внешних условий, на которые Адроганс не мог рассчитывать. И хотя благодаря арканслате он был в курсе того, что происходило на восточном фронте, у него не было полного представления о численности армии Кайтрин, сосредоточенной здесь. Можно было допустить, что Нефри-кеш не станет требовать подкрепления. В действительности могло случиться так, что его войска были отправлены на помощь в Мурозо. Завоевание Себции ранило бы Кайтрин в самое сердце.

Генерал посмотрел на Каро:

— Вам не кажется, что есть какой-то подвох в том, что он сдал нам внешний город?

Командир из Альциды покачал головой и сдвинул свой шлем на затылок:

— Все наши споры и попытки объяснить его мотивы ни к чему не привели. Больше всего я боюсь того, что он хочет заманить нас в город, чтобы лишить возможности маневрировать, а потом обрушить на нас свое войско. Самое худшее будет, если мы дойдем до линии атаки, а он призовет дракона. Вот тогда нам конец.

Адроганс кивнул:

— Но после того как последний дракон был уничтожен у Крепости Дракона, Кайтрин больше ни одного не использовала. Может, ее власть над драконами была невелика, а может, своей маленькой частью Короны она могла управлять лишь немногими. Если бы хоть один мог быть использован против нас, его бы задействовали у моста или у Трех Братьев. И все же ты прав. Если мы увидим хоть одного, нам надо бросить все силы на авроланов и вынудить чудовище медлить.

Пфас усмехнулся:

— С взрывпакетами они медлить не стали.

Каро вздрогнул:

— Это точно. Нефри-кеш, похоже, готов прикончить нас любыми средствами.

— Я бы все понял, но… — Адроганс указал на внешний город. — Их там не так много, судя по количеству флагов.

— Я не больше твоего люблю загадки. Значит, у него в запасе есть сюрприз.

— Единственные сюрпризы на войне, которые я люблю, это те, которые готовлю я сам, — Адроганс вздохнул. Он посмотрел направо, на нового горниста. — Труби наступление.

Протрубил горн, и армия освобождения двинулась вперед. Адроганс развернул силы в широкую линию. Он выстроил пехоту в ряды по пять человек, так чтобы передовая оказалась шире, чем обычно. Нерегулярная армия Свойна заняла позицию перед профессиональными бойцами. Они шли разрозненной группой, стремясь поскорее войти в столицу.

За пехотой плотными рядами следовала кавалерия. Когда Нефри-кеш захлопнет свою ловушку, Адроганс хотел нанести ответный удар легко перемещаемой армией. Кавалерия обычно передвигается по широким дорогам, поэтому генерал счел, что это лучшее место для размещения мин. Если бы он сам защищал город, то так и поступил бы. Поэтому Адроганс надеялся, что стена пехоты сможет засечь и уничтожить все мины до того, как кавалерия въедет в город.

Войско осторожно продвигалось вперед. Адроганс не заметил тревоги или особого движения на стенах. Реяли флаги, ходили часовые. Даже если они заметили их или услышали звук горна, то не подали виду. Несколько наблюдателей возникло на городской стене, разведать обстановку, но не стали поднимать тревогу.

Нерегулярная армия вошла во внешнюю часть города. Как им и было приказано, они пробирались в дома, обследовали их и подмечали все необычное. Те, кто выжил в Свойне, провели очень много времени, укрываясь в заброшенных домах и закоулках мертвого города, и Адроганс знал, что здесь они будут чувствовать себя как дома. Воины проникали всюду, словно плесень, осматривая метр за метром, и подавали знаки после каждого обследованного квартала.

Пехота шла уже обезвреженным путем. Отряды высматривали ловушки, но Адроганс не видел, чтобы в крепости подняли красный флаг, обозначающий опасность.

Когда кавалерия уже добралась до внешних стен, генерал увидел это. Фигуру в черном, которая двигалась к ним со стороны внутреннего города. Плащ тянулся за ним, будто был сделан из легчайшего черного шелка. Ткань трепетала на несуществующем ветру.

Фигура остановилась и поклонилась. Плащ превратился из черного в белый.

— Такими фокусами детишек только развлекать.

Андроганс улыбнулся Пфасу:

— Перемирие. Нефри-кеш предлагал то же самое в Свойне.

— Но это не Нефри-кеш!

— Верно, но это его посланник, — Адроганс взглянул на Каро. — Не желаете ли проехаться со мной еще раз, генерал?

— Разумеется, мой друг!

Пфас дополнил трио. Они проехали по улицам города, который заполонили их солдаты. Боевые Соколы прилетели и уселись на крыши зданий, находящихся рядом с большим перекрестком, где стоял посланник. Адроганс ожидал, что ощутит ветер, развевавший плащ незнакомца, но этого не происходило.

Фигура поклонилась. На ней была черная маска, кожа под которой оказалась мертвенно-бледной. Глаза, как бы то ни было, были живыми. Они буквально пылали — языки пламени лизали глазницы черепа. Фигура сложила перед собой руки в перчатках, став похожей скорее на добродушного трактирщика, чем на существо, обладающее невероятной силой.

— Отец в башне сидит и оттуда говорит, что лишь завтра готов убивать он врагов.

Адроганс кивнул:

— Ты Нефри-леш! Ты — отец Норрингтона.

— Ошибаешься ты, бесполезны мечты, вам мальчишка-дурак не поможет никак. — Произнося эти вирши, сулланкири выплюнул несколько искорок. — Ты о сыне молчи, он далек, не кричи. Ну а мы тут стоим, и давай проясним все подробности дел под звездой Орканнел.

Сулланкири развел руками, как будто хотел обнять всю внешнюю часть города:

— Мы устроим для вас, праздник сердца и глаз. Вина, мяса — не счесть! Хватит всем, чтоб поесть. Тебя ждет теплый дом, отоспишься ты в нем. Ночью мирно проспись, ну а утром — дерись. Завтра быстро помрешь, от судьбы не уйдешь. И солдат за собой заберешь.

Джеранский генерал нахмурился:

— Ну, тогда понятно. Отец послал тебя передать нам, что сначала он покормит нас, а потом убьет? У нас будет спокойная ночь перед бойней?

— Только то я сказал, что отец наказал. Он желает добра, доживи до утра. А с утра не робей, неприятеля бей. Но сегодня лишь мир, для врага добрый пир.

Пфас фыркнул:

— В слова играем?

Отравит еду? Хочет напоить и вывести из строя моих солдат?

Адроганс взглянул поверх Нефри-леша на башню, в которой находился его противник. Нефри-кеш появился в окне и поприветствовал Адроганса.

Боль вела себя мирно и дремала у него за спиной.

Адроганс поклонился:

— Мы принимаем ваше приглашение. Поблагодари отца за гостеприимство.

— Ты сказал — он узнал, — сулланкири весело улыбнулся. Он взмахнул рукой, и плащ обвился вокруг него, взорвавшись вихрем снежинок. Они образовали снежный столб и полетели в сторону внутреннего города, унеся с собой Нефри-леша.

Лицо Каро выражало озабоченность:

— Даже не вздумай есть их еду и пить их вино.

— Я не боюсь яда. Нефри-кеш пытается вести себя благородно, и я принимаю это. Только вот дело в том, что если он благороден сегодня, то завтра таковым не будет, — Адроганс вздохнул. — А вот этого-то я и боюсь куда больше смерти.

ГЛАВА 63

Алекс стояла у окна своей комнаты в башне, не беспокоясь, что свет очерчивает ее силуэт и делает уязвимой для авроланских драгонелей. Принцессу восхищало намеренное спокойствие предводителя авроланов. После того как Керриган убил сулланкири, настроение в городе было торжествующее. Авроланы больше не выставляли магов со своей стороны, так что можно было считать, магическая дуэль, несмотря на огромные потери, завершилась весомой победой Нэввола.

Керриган объяснил важность принесенного им железного ядра. Кузнецы уже разделили трофей на дюжины мелких частиц. Керриган и остальные маги использовали его для создания заклятий, которые будут отражать удары, наносимые по городу. Была настроена куча планов обороны, начиная от установки щитов и заканчивая магнитами, которые будут стягивать ядра на себя. Все это звучало многообещающе, притом, что подвоз огненного порошка был прекращен Вороном, а часть караванов с боеприпасами была перенаправлена в Каледо, надежды на успех увеличились. Командир авроланов, конечно же, смотрел на ситуацию иначе, и Алекс не могла ни в чем его укорить. Как только спустились сумерки, заговорили авроланские драгонели. Они сердито рыкали и плевались железом в сторону Нэввола. Маги Мурозо использовали заклинания, чтобы отражать их натиск и сбивать ядра с курса. Попытки взорвать город оказались тщетны.

Но командир авроланов только увеличил скорость выстрелов, ядра летели без перерыва. Драгонели захлебывались залпами. Один маг мог разобраться с одним ядром, а теперь ему приходилось иметь дело с пятью сразу. Чем больше снарядов он старался отразить, тем большая сила для этого требовалась. В результате ядра без помех достигали цели, а изможденные маги валились с ног.

Более того, неприятель придумал хитрость: прежде чем запустить ядро, бормокины нагревали его на огне, пока оно не становились темно-вишневым. Когда такие заряды перелетали стену Нэввола и обрушивались на дом или амбар, здание тотчас же вспыхивало, словно солома. Со своего пункта наблюдения, Алекс видела дюжины маленьких пожаров. С помощью магии можно было держать огонь под контролем, но магов не хватало.

Против города были пущены в ход не только драгонели. Постоянный грохот орудий довольно сильно действовал на нервы. Алекс не спала, потому что наблюдала за действиями противника. А жители города просто не могли уснуть. Ведь все знали, что залп — предвестник появления раскаленного ядра, которое превратит их дом в сноп искр.

Народ потянулся к докам.

Алекс нахмурилась. Она была уверена, что у врага не хватит ни огненного порошка, ни ядер, чтобы долго держать осаду, но этот расточительный обстрел ставил принцессу в тупик. Командир неприятеля либо идиот, отчаянная голова, либо у него в распоряжении находится достаточное количество боеприпасов и он может себе позволить не жалеть их.

Решить эту проблему совсем несложно: нужно просто предпринять вылазку. Но ее солдат не хватит, чтобы нанести авроланам серьезный урон. Отчаянно сражаясь, они могут удерживать город, но вот о снятии осады речи не идет. Более того, если она решит вывести из города конницу, то всадники просто станут мишенью для залпа из драконетт или того хуже — для залпа из драгонелей.

Алекс терпеть не могла сидеть и ждать, но у нее не было выбора. Раз уж авроланы направили сюда значительное количество воинов и тратят много запасов, значит, эти воины и запасы не будут пущены на осаду Каледо. Рапорты короля Боумара из столицы были довольно оптимистичными. Он отлично понимал, что Алексии вряд ли удастся удержать Нэввол. Он просто хотел максимально оттянуть момент взятия.

В дверь постучали. И прежде чем принцесса успела повернуться и пригласить стучавшего войти, дверь отворилась. Вошли трое мужчин и женщина. Все были средних лет, лица скрывали маски. Они были прекрасно одеты, свои плащи они, по-видимому, где-то оставили. Лишь герцог Toy, во дворце которого жила Алекс, оставался в уличной одежде.

Женщина — принцесса точно видела ее раньше, но никак не могла вспомнить — отделилась от группы и протянула руку:

— Ради богов, принцесса Алексия, вы должны выслушать нас!

Герцог схватил руку спутницы и отстранил ее:

— Принцесса, не принимайте это вторжение за неуважение к вам, но мы должны поговорить с вами! — Он кивнул в сторону окна. — Как видите, принятые нами меры не помогли. Город в огне. Люди лишились крова. Они страдают и умирают.

— Ваш город осажден. Потерь не избежать.

— Согласен, Ваше Высочество, но мы должны что-нибудь сделать.

Алекс вздохнула:

— Я как раз раздумывала над этим. Авроланы скоро прекратят свои атаки. У них кончатся боеприпасы. Наши маги получат передышку и смогут продержаться подольше.

Герцог опустил голову:

— У них столько дел. Пожары…

— Магия — не единственное средство борьбы с огнем, милорд, — отрезала принцесса. — Я выделила людей, чтобы организовать пожарные наряды. Так наши маги смогут сосредоточиться на задачах поважнее, например на том, как нам остановить врага.

Алексия продолжила говорить, не давая герцогу возможности вставить ни одного слова:

— Я подумывала устроить вылазку, но от этого наше положение только ухудшится. Наши силы понесут ощутимый урон, и, когда враг войдет в ворота, мы не сможем ничего ему противопоставить. Начнется резня. Вы этого хотите?

Женщина освободила руку из хватки герцога:

— Нет, мы хотим избежать этого. Поэтому-то мы и пришли к вам! Мы хотим, чтобы вы капитулировали.

— Что?

Второй мужчина развел руками:

— Вы же сами сказали, что авроланы не станут стрелять по стенам, чтобы обезопасить себя от контратаки. Мы можем капитулировать и позволить им войти в город. Мы впустим их в обмен на сохранность жизней наших граждан. Естественно, они оценят мудрость обмена.

Алекс поджала губы, а потом покачала головой:

— Вы понимаете, что говорите?

Женщина подняла голову:

— Это остановит убийства.

— Вы сошли с ума… Я знаю, что такое город, наводненный авроланскими ордами. Свойн был весь отравлен, так что после освобождения его пришлось сжечь. В Нэвволе примерно двадцать тысяч жителей, может, тридцать, так? То есть столько же, сколько когда-то жило в Свойне. Когда генерал Адроганс освободил его, живы были жалкие пять тысяч.

Герцог отмахнулся:

— К тому времени прошло уже двадцать пять лет.

Алекс посмотрела на него в упор:

— А вы надеетесь, что кто-то придет и спасет вас раньше, чем пройдет четверть века?

— Нет, мы предполагали, что авроланы будут соблюдать условия соглашения.

— А зачем? Если вы сдадите этот город, а на подходе будет армия, идущая к вам на подмогу, какой им резон упускать свое? Вы просто окажетесь запертыми в городе с авроланскими полчищами. А когда у бормокинов кончится еда, вы увидите, как долго будет действовать ваше соглашение.

В голосе четвертого мужчины, седовласого судьи, прозвучала угроза:

— У нас есть другие аргументы, которые мы им можем предложить. Довольно весомые.

— Например? — Фиалковые глаза Алекс грозно сузились. — Я? Или тот, кто убил сулланкири? Что вы имеете в виду, господин судья?

— Вы все прекрасно понимаете.

— Вовсе нет, господин судья! Может, вы лучше все мне объясните? — Сейс стояла в дверном проеме. Она была в бешенстве от услышанного. — Вы полагаете, что можете сдать врагам двух людей, которые пришли сюда по собственной воле, чтобы спасти вас?

Длинноносый судья посмотрел на нее:

— Принцесса, вы будете в безопасности.

— Ну уж всяко не вами! — Сейс вышла на середину комнаты. — Однажды ты сдашь меня другим, но потом другие сдадут тебя!

— Альтернатива — смерть, — резюмировала женщина.

— Да, так и есть! — принцесса Мурозо всплеснула руками. — Как же вы не понимаете? Авроланы пришли уничтожить нас. Они пронеслись через Себцию как ураган! А почему? Что ее жители сделали Кайтрин? Ничего! То же самое с нами. Мы ничем не навлекли на себя это вторжение, за исключением того, что у нас хороший смелый народ, который тяжело трудится, чтобы им и их семьям жилось лучше. Посмотрите на себя! Вы носите маски, но достойны ли вы их? Ваши предки сорвали бы их с вас, а после сняли бы еще и кожу! Вы превратились тех лизоблюдов, которых мы свергли, когда наши предки впервые надели маски!

Герцог покраснел от возмущения:

— Вы в нас ошибаетесь.

— Нет, я вовсе не ошибаюсь, герцог Toy. Я вижу вас насквозь. Раз вы готовы продать принцессу Алекс или Керригана авроланам, утверждая, что это ради народа, вы и народ продадите ради своего собственного спасения. И вы будете считать, что это вполне подходящая цена, и будете убеждать всех, что они приносят достойную жертву, а сами будете полагать, что ваши персоны так ценны для нации, что не может быть и речи о сдаче вас врагу!

Сейс излила весь свой гнев на пораженную четверку. Кровь отлила от их лиц, а женщина зарылась маской в ладони. Ее плечи вздрагивали будто от рыданий, но, Алекс была уверена, что все это притворство.

— Вот что мы сделаем, — процедила злобно Сейс. — Я обеспечу вам безопасность, раз вы так о ней беспокоитесь. Я приставлю к каждому из вас по воину из Королевского Эскадрона. И, уверяю вас, если появится хоть малейший шанс, что вы попадете в лапы к врагу, мои люди убьют вас, чтобы не дать вам погибнуть унизительной и мучительной смертью.

Глаза судьи расширились:

— Вы не можете угрожать нам убийством!

— Да что вы? — Сейс вскинула голову и скрестила руки на груди. — Лучше угроза смерти, чем обвинение в предательстве. Выбор за вами. Я предпочитаю последнее, ведь, когда вы умрете, ваши земли перейдут под власть короны. Ваши дети станут бедняками, но они хотя бы останутся в живых.

Герцог усмехнулся:

— Отдай короне мои земли. Все равно они скоро окажутся в руках у Кайтрин.

Алекс подошла к Сейс и положила руку ей на плечо:

— В том-то и дело, герцог Toy. Кайтрин скоро захватит и ваши земли, и ваш город. Вопрос только в том, сколько она за них отдаст. Вы можете преподнести ей все на блюдечке с голубой каемочкой, но взамен не получите даже благодарности. Но вы можете помочь нам противостоять ей. Если вы убьете пусть даже одного бормокина, то это будет значить, что вы продали свою жизнь гораздо дороже, чем могли когда-либо представить. И счет, который мы собираемся выставить Северной Императрице, вероятнее всего окажется ей не по карману.

Рыжеволосая принцесса кивнула:

— Понятно? Носите маски и будьте верны народу, как этого требует ваш гражданский долг, или обнажайте лицо и катитесь ко всем чертям! Лучше умереть свободным, чем вечно жить в рабстве.

Все четверо, бледные и кроткие, безучастно вперили взоры в одну точку.

Сейс указала на дверь:

— Вон!

Они вышли тихо, не попрощавшись и не извинившись. Сейс посмотрела на Алекс:

— Мне жутко стыдно, что ты все это видела.

— Видела, как ты в пух и прах разнесла кучку трусов? — Алексия улыбнулась уголком губ. — Ты открылась мне с новой, неожиданной стороны.

Девушка кивнула:

— Я знаю, что, приехав в Мередо, я произвела на всех вас плохое впечатление. Ты оказалась не такой, как я представляла. Уилл оказался не таким. Все оказалось не таким, как япредставляла! В любом случае, теперь я могу уверенно сказать, что ты превзошла все мои ожидания. И Уилл, разумеется, тоже. И Ворон, — Сейс опустила голову и задумалась. — Я слышала слухи обо всех вас еще до моего приезда в Мередо. Нападение на Вруону. Уход из Крепости Дракона. Я вообразила себе отряд героев, но не таких, как вы. Вы больше напоминаете семью, чем отряд. Тебе больно находиться вдали от Ворона?

Этот вопрос удивил Алекс больше, чем предложение герцога:

— Мне тяжело разлучаться с ним.

— С ним все в порядке, да? — Сейс посмотрела на нее искоса. — Ты же почувствуешь, если что-то будет не так, верно? Ведь это любовь…

— Конечно, почувствую. И он будет знать, если я окажусь в опасности.

— А я почувствую, если что-то случится с Уиллом.

Лицо Алекс осталось невозмутимым. Сравнивать чувства Сейс к Уиллу с чувствами Алексии к Ворону бессмысленно. Сейс могла сказать это, чтобы завоевать симпатию Алекс, но зачем? Они обе окружены одной и той же армией, заперты в одном городе. Враги снаружи и предатели внутри. Различия между двумя принцессами на фоне этого становятся просто несущественными.

Значит, единственная причина… Алекс почувствовала дрожь в спине:

— Ты, правда, любишь его?

Принцесса Мурозо взглянула на нее и кивнула:

— Моя сестра должна была отправиться в Мередо, соблазнить Уилла и привезти его сюда, в Мурозо. Мне эта мысль показалась отвратительной, и я отправилась в Ориозу сама. Я была готова предложить ему себя, но только в случае необходимости. Я хотела уговорить его поехать просто так, не через постель. Я представляла себе его иначе: внешне он должен был больше походить на своего сводного брата, а по манере общения — на Резолюта с его прямолинейностью. А он оказался совсем другим! Тихим, смешным и… очень добрым. Он постоянно сидел со мной, пока я поправлялась после выстрела драконетты. Я не ожидала.

Сейс смахнула слезу, потом улыбнулась, хотя уголки ее губ дрожали:

— Слушай, я выгляжу как девчонка, которая впервые влюбилась. Но я вижу его во сне и очень за него беспокоюсь. Несколько последних дней я просыпалась, и мне было физически плохо. А сейчас он направляется в Саренгул, и я даже не знаю, что думать и на что надеяться!

— И чего опасаться…

Сейс кивнула:

— Вот это хуже всего.

— Я знаю, — Алекс положила руку на плечо Сейс. — Думаю, мы боимся того же, что и они. Никогда больше не увидеть нас, — это, пожалуй, самый больший из их страхов. Но есть еще и провал операции. Ворон этого не допустит.

— И Уилл тоже.

— Тогда, все наши страхи напрасны, — Алекс обняла девушку. — А что касается не увидеть их снова… Ну что ж, единственное, что может этому помешать, это армия за стенами города. И это достаточно веская причина. Поэтому мне совсем не хочется, чтобы авроланы добились того, чего хотят.

ГЛАВА 64

На следующее утро Адроганс постарался выкинуть из головы все непоследовательные события вчерашнего дня. Еда, присланная авроланами, была скромной, но сытной. Вино оказалось очень хорошим, его, судя по всему, извлекли из погребов Сварской или привезли из Себции. Адрогансу не нравилась мысль о том, то он пьет вражеские военные трофеи, но кубки в тот вечер поднимались за разгром авроланских орд. Как заметил Каро, лучше пусть они выпьют это вино, чем оно достанется авроланам. С этим Адрогансу поспорить не удалось.

Утро в тот день наступило рано и принесло боль. Его Повелительница проспала весь предыдущий день и теперь с новыми силами вонзила в подопечного когти и шипы. Значит, в предстоящей битве будет еще хуже. Если он не сосредоточится, то боль набросится на него и будет терзать.

Он собрался с мыслями, но это оказалось не такой простой задачей. Путей проникнуть во внутренний город было не очень много. Два пролома в стене остались еще со времен предыдущей осады. Теперь они были забаррикадированы бревнами и другими обломками из Сварской. Тот пролом, что был к западу от главных ворот, преодолеть не представлялось возможным. В восточной же бреши — той, что пошире, — обломки были свалены менее тщательно, так что получалось нечто вроде запруды. Было ли это сделано специально, чтобы заменить его солдат в ловушку, или нет, сказать сейчас было сложно.

Эта брешь, как ни крути, была самой слабой точкой в защите внутреннего города.

Главные ворота были открыты. Их массивные створки были снесены уже десяток лет назад. Здесь были навалены целые груды обломков, которые формировали череду маленьких стен, перекрывающих главную дорогу. Воины, которых поставят на защиту этих ворот, долго не продержатся, но все-таки присутствие чего-то, напоминающего стены, заставят наступающих замедлить атаку. А это сделает их очень уязвимыми для стрелков и драконеттчиков.

Адроганс также думал о скайкастерах, шаровых молниях и взрывпакетах. Если неприятель расположит их разумно, то силам юга придется несладко. Однако генерал не видел способа укрыться от них или обезвредить. Если он будет подходить осторожно, но на самом деле их не окажется, то приступ займет больше времени, чем мог бы. А если напасть быстро, ни о чем не задумываясь, то окажись все эти авроланские радости там, от его армии мало что останется. Среднего не дано.

Придется побеждать кровью там, где я предпочел бы выиграть стратегией.

День тоже выдался не очень удачным для сражения. Еще на рассвете холодный северный ветер начал свистеть по улицам. Пошел снег. Вихрь сдувал снежные хлопья на юг, так что бойцам волей-неволей придется маршировать против ветра. Еще хуже, что лучникам придется против этого ветра стрелять. А хуже всего то, что облака с севера плывут по направлению к городу, предвещая мощный снегопад.

— Сигнал к наступлению.

Горнист протрубил наступление, остальные подхватили мелодию и разнесли ее по окрестностям. Над полем сражения взмыли оставшиеся Боевые Соколы. Они набросились на стену над главными воротами. Их «огненные петухи» взрывались, а стрелы и копья пронзали врага. Кипящее масло, шипя, выплескивалось на стены, — воины генерала ликовали, будто это предвещало победу.

Вперед широкими рядами выступила пехота. Авроланские стрелки, расположившиеся на баррикадах, встретили ее ливнем из стрел. Несколько человек упало, но копья и стрелы, полетевшие в ответ, сломили сопротивление неприятеля. Те, кто мог, отступали и стремились укрыться во внутреннем городе, потому что передние шеренги Хелурийского Имперского Стального Легиона уже подошли к первой баррикаде. Они преодолели ее и продолжали давить, несмотря на то что на них обрушился град снарядов.

На востоке Бел мот Цуво вела свои отряды к забаррикадированному пролому. Адроганс не хотел отправлять ее на это задание. Он смотрел с сомнением на все это предприятие, тем более что большая часть воинов, первыми проникнувших через пролом в город, скорее всего, будет убита. Но военачальница настояла на своем. Ее роль в нападении на Сварскую была ключевой, и ей и ее армии доставались самые сложные и важные задания, тем более что горячая кровь жителей нагорья жаждала возможности показать, на что они способны.

Стрелы летели чаще, чем хлопья снега. Солдаты продвигались вперед, защищаясь поднятыми щитами, уже утыканными стрелами. Воины скользили и падали, некоторые уже больше не поднимались, но другие вставали и продолжали двигаться дальше. Гуранцы подобрались к городу вплотную: взметнулись веревки с крюками, впиваясь в детали баррикад. Крепкие плечистые ратники ухватились за тросы и принялись упорно тянуть, несмотря на то что стрелы, сыплющиеся на них дождем, сражали многих. Как только в баррикаде пробили брешь, солдаты ринулись туда. Они запрыгивали на бревна, пригибаясь под ударами камней, и приземлялись в самую гущу бормокинов.

Адроганс ожидал, что неприятель вот-вот задействует взрывпакет, превращая воинов из кланов в кучу мяса, над которой будут витать их души. Потом он готовился услышать уханье драгонелей, разрезающих огнем утренний воздух. Ядра собрали бы кровавую жатву в его рядах и омыли бы открывшуюся в баррикаде брешь кровью.

Пехота подошла к главным воротам. Джеранские Гвардейцы просочились сквозь поредевшие шеренги Стального Легиона и ринулись вперед. Они взяли вторую стену и затем третью — до главных ворот осталось одно препятствие. Там, в глубине, или еще дальше драгонели и лучники разнесут его войско. Взрывпакеты оставят дымящиеся кратеры там, где сейчас орудуют его воины.

Он искал признаки присутствия авроланских боевых машин, но не находил их. Орканские изгнанники привели батальон легкой пехоты, который генерал присоединил к Нерегулярной Армии Свойна. Он распределил их по канализационным сетям города в надежде, что они смогут пробраться внутрь и атаковать защитников оттуда. Как и атака Бел мот Цуво, это задание было чистейшей воды самоубийством, но никто не отказался от его выполнения. Воины бодро заявили, что «мечты сбываются», и приступили к выполнению предписанного.

Боль пронзала Адроганса, когда эти солдаты погибали. Он чувствовал панику людей, тонущих в холодной сточной воде. Отчаяние умирающего, пытающегося вернуть свои собственные внутренности на место, предстало перед ним во всей полноте. Ожоги, порезы, оторванные конечности — все эти ужасы хлынули в него.

Генерал ненавидел такие сражения. Здесь не было легкого или быстрого способа победить. Пока препятствие не будет убрано, его кавалерия не сможет начать действовать. А когда такой момент наступит, Адроганс не мог представить, что будет ждать его всадников.

Чем бы оно ни оказалось, ничего хорошего ждать от этого не приходилось. Несмотря ни на что, Адроганса не покидало чувство, что он проиграл бой. Вся кровь льется зря, ради того, с чем я не справился.

Он посмотрел вверх, на башню Нефри-кеша, на огонь, пылавший в ней. Я потерпел поражение, но не знаю как и почему…

Вдруг, на востоке, над одной из баррикад взорвался «огненный петух».

Генерал улыбнулся и заключил:

— Нам может еще улыбнуться удача.

Каро, наблюдавший за ним, кивнул:

— Значит, увидимся внутри.

— Удачной охоты.

Адроганс развернул коня и поскакал на запад, туда, где стояла в ожидании его Конная Гвардия вместе с Орканнелской Королевской Гвардией. Когда он добрался до кавалерии и Гурольский Батальон Каменных Сердец ринулся к горящей баррикаде, генерал разглядел, что за ней происходит схватка. Каким-то невероятным образом воины Нерегулярной Армии Свойна пробили путь через канавы и атаковали авроланов у бреши.

Каменные Сердца въехали на кучи обломков, не встретив особого сопротивления. Они также использовали крюки и тросы, чтобы растаскивать горящие бревна. Первые шеренги разделились, и те, кто был сзади бросились вперед, прокладывая себе дорогу через пролом. Брешь стала шире, и Адроганс вместе с кавалерией устремились туда.

С каждым шагом своего коня Адроганс ожидал увидеть, как гора обломков, превращается в вулкан. За пеленой падающего снега он выискивал хотя бы малейший намек на огонь. Он с ужасом готовился увидеть, как куча мусора взлетает на воздух, опрокидывая людей и лошадей. Огонь разорвет в клочья его всадников и окатит уже умирающих каменным душем.

Они подъезжали все ближе и ближе. Конница подошла достаточно близко, чтобы генерал мог увидеть воинов, сражавшихся с бормокинами и плюющимися вилейнами. Мелькали боевые топоры, сверкали длинные ножи. Трупы людей и животных откатывались в стороны. Крики и стоны заглушали боевые кличи, но кое-где все же можно было расслышать радостные возгласы. Направив коня на склон баррикады, джеранский генерал тоже закричал:

— За герцога Михаила!

Адроганс вытащил свой меч и наклонился вперед, понукая коня. Сильные мускулы животного напряглись, и оно понеслось вверх. Один камень ушел из-под копыт. Но жеребец удержал равновесие, отпрыгнув в сторону. Пена хлопьями капала со шкуры скакуна, поводья промокли, но в конце концов конь и всадник достигли вершины.

Секунду Адроганс обозревал сердце Сварской. Он ожидал увидеть обугленные руины, поскольку те части башен, которые виднелась из-за стен города, производили такое впечатление. Но его ожидания не оправдались. Улицы оказались чистыми, а здания, — если не считать того, что кое-где облезла краска и штукатурка, — стояли нетронутыми. После того что осталось от Свойна и внешнего города, сложно было представить себе столь жизнерадостную картину.

Издалека можно подумать, что этого места война даже не коснулась.

Но генерал видел все это вблизи. Он направил коня по улице, — знаки войны были повсюду. Кровь текла по канавам, трупы лежали по обочинам мощеных дорог. Обуглившиеся скелеты, тела разрубленные на куски. Раненые подергивались, кричали и шарили руками в поисках укрытия, оружия или чего-нибудь, что поможет им.

Конная Гвардия пробралась сквозь пролом вслед за командиром. Он повел их на восток. Орканнелская Королевская Гвардия устремилась следом — они быстро добрались до главных ворот. Там они обнаружили кавалерию авроланов, сосредоточенную для отражения нападения у главных ворот. Всадники Адроганса врезались в полк с тыла, сбивая противника с коней, яростно кося ряды неприятеля.

Орканнелская Королевская Гвардия сместилась влево и раздавила два последних вражеских отряда, которые ожидали в стороне. Авроланы оказались запертыми на улицах города, только тылы могли обратиться в бегство. Но далеко убежать они не могли, тем более что их преследовали жаждущие мести воины, которые после многих лет изгнания наконец вернули себе потерянную родину.

Всадники спешились и бегом поднялись в надвратные помещения.

Любой авролан может вылить расплавленный свинец или кипящее масло на войска, входящие в ворота. У них могут оказаться наготове даже взрывпакеты. Но конногвардейцы, держа наизготовку окровавленные мечи, ворвались в помещение и уже через несколько минут вернулись с победой.

Адроганс отправил еще отряд очистить от неприятеля главные ворота, а затем Каро и его Альцидская Конная Гвардия въехали в город. Они рассеялись по улицам, преследуя и добивая врага. С восточной стороны через брешь в стене, расчищенную Кланом Цуво, в столицу вошли Саваррские Рыцари и Матравская Конница.

Несмотря на успех, что-то было не так. Адроганс чувствовал это. Он потерял людей, но их число и рядом не стояло с тем количеством, которое он должен был потерять. Не было драгонелей — ни в городе, ни на мосту, ни у Трех Братьев. Войск было мало. И город оказался нетронутым.

Рядом возник Пфас:

— Башня.

Адроганс посмотрел наверх и увидел пламя. Оно поднялось в воздух. Оба — отец и сын — сидели верхом на коне с огненными крыльями дракона. Они поднялись в небо, совершив круг над башней, и направились на северо-восток.

Нефри-кеш отсалютовал Адрогансу.

Нефри-леш издевательски засмеялся.

* * *

Освободив город, Адроганс вошел в башню, сопровождаемый Каро, Пфасом, несколькими жусками и двумя гвардейцами, присутствовавшими при смерти герцога Михаила. Они осторожно поднялись по лестнице. Опасаясь ловушек и западней, они поднимались медленно, будто бы каждая ступенька могла предать.

Боль снова дремала, но Адроганс не боялся.

На вершине башни в наполовину открытой комнате, но каким-то непонятным образом защищенной от непогоды, они нашли накрытый стол. Еда еще не остыла. Свечи сгорели только наполовину, так что войди они в башню сразу же после ухода сулланкири, то застали бы весьма милую картину.

Пфас презрительно хмыкнул:

— Слишком много стульев.

Адроганс двинулся во главу стола. Там, вместо блюда, он нашел кусок пергамента, пригвожденный кинжалом. Почерк был разборчивым, но генерал обнаружил на пергаменте странное темное пятно.

Кровь. Она еще не высохла.

Адроганс тяжело оперся на стол и прочитал вслух:

— «Мой дорогой генерал Адроганс. Я поздравляю Вас с блестяще проведенной кампанией. Ни я, ни моя госпожа не думали, что Вы способны вести войну в зимних условиях. Поэтому я был захвачен врасплох, без подкреплений, которые сейчас так необходимы на востоке. Вы отвоевали свободу Окраннела. Я находился здесь, чтобы присутствовать при падении города, и, хотя мне грустно, что моя госпожа лишилась столь важного объекта, я не хочу отбирать у Орканнелского народа родину. Теперь они будут жить в мире и покое, которых я никогда не знал и вряд ли узнаю. С глубоким восхищением, нижеподписавшийся Нефри-кеш».

Каро воззрился на джеранского генерала:

— Не может быть, чтобы он это написал.

— Прочти сам.

Альцидский генерал нахмурился:

— Мы выиграли, потому что сумели напасть как раз тогда, когда армии Кайтрин были необходимы где-то еще?

— Выдумка. Драгонели, задействованные у Луррии или Порджала, с легкостью могли быть доставлены сюда за пять дней. То же самое и с войском. С тех пор как мы взяли Цитадель Три Брата, прошел целый месяц. Этот город должен кишеть бормокинами.

Каро тяжело вздохнул и уставился в окно, выходящее на городскую стену:

— Зачем тогда это представление? Он мог разбить нас у моста. Он мог разбить нас здесь. Зачем?

Пфас подошел и взял с блюда то, что напоминало куриную ножку:

— А что вы волнуетесь? Ведьма потеряла город.

— Ты ошибаешься, дядя. Она его не потеряла, — Адроганс нахмурился. — Она нам его продала. Но вот за что?

Жускский шаман усмехнулся:

— Время покажет.

— Верно, — Адроганс поежился. — Только сдается мне, это не та сказка, которую мне хочется услышать.

ГЛАВА 65

В каком-то смысле, — думал Эрлсток, — ему не повезло, что авроланская стрела не содержала в себе яда. Она попала ему в правое бедро. Джиландесса сказала, что его задело не слишком сильно, поэтому принц позволил ей только остановить кровотечение и зашить рану. Помощь аркэльфийки нужна была повсюду для лечения более серьезных ранений, а он вполне был способен передвигаться и так.

Но если бы стрела была отравленной, он был бы уже мертв. Это означало бы, что его нос, щеки, уши, пальцы на руках и ногах не были бы сейчас отморожены. И он бы не переживал, что фрагмент Короны Дракона может оказаться в руках врага. Он не испытывал бы сейчас ни голода, ни усталости, и вообще всего того, что отличает жизнь от смерти.

Сбежать без потерь им не удалось. План Джуллаг-це сработал хорошо, и они сумели выбраться через тесный тоннель достаточно легко. Когда они стали уходить, Верум вызвался прикрывать их. Покинув тоннель, Эрлсток все еще слышал выстрелы. Возможно, каким-то образом механоид мог остаться в живых и скрыться где-то в переходах Саренгула.

Джуллаг-це Сигг повела их через горы по дороге, которая сначала шла на юг, а потом забирала немного на запад. УрЗрети свернула по направлению к переправе — веревочному мосту — через ущелье. Уже много лет она не ходила по этим местам, но все ориентиры оставались там же, где были, и указывали ей верный путь. Ущелье разрезало на две части целое герцогство в Саренгуле, и если авроланские войска попытаются воспользоваться внутренними тоннелями, чтобы обогнать их, то им придется делать огромный крюк. Весь отряд надеялся, что силы Авролана еще не настолько глубоко проникли в Саренгул.

Для того чтобы полностью оторваться от преследователей, им всего лишь необходимо добраться до моста, перейти по нему, а затем перерезать удерживающие его тросы. Джуллаг-це сказала, что ущелье огромное и бездонное. Эрлстоку пришла в голову шальная мысль, что туда можно выбросить фрагмент Короны.

Авроланские воины следовали за ними попятам. На рассвете авроланы неожиданно напали на отряд Эрлстока — убив при этом троих и ранив четверых. Слава богам, ранения оказались слишком серьезными. Число воинов сократилось с двенадцати до семи, — весьма ощутимо, учитывая все, через что они прошли. Но усталость, засада, потеря людей, когда цель была уже так близка, — все это жутко вымотало принца.

В горах завывал ветер, унося снежные вихри на юг. Эрлсток предпочел бы, чтобы ветер дул в спину, ведь тогда их следы было крайне сложно разглядеть. Сквозь постоянно меняющееся полотно снега ему удалось различить бормокинов. Некоторые из них двигались по земле, четко придерживаясь дороги, а другие в это время направились к скалам. Ветер делал стрелы практически бесполезными, но это авроланов не остановило.

А фигура в плаще все так упорно шла за ними. Неуклюже передвигаясь, она неуклонно приближалась. Порывы ветра раздували алый плащ, но не могли остановить загадочное создание. Оно вовсе не пыталось сопротивляться ветру и даже не закрывало рукой лицо. Но больше Эрлстока смущало то, что на том месте, где два дня назад была культя, теперь снова что-то выросло.

Джуллаг-це указала на юг:

— Вон там уже виден вход в каньон. Мы почти дошли.

— И теперь они должны поспешить, если не хотят оказаться отрезанными, да?

— Верно, — УрЗрети взглянула на него свысока. — Ваше Высочество, я знаю горы лучше всех…

— Не сомневаюсь, — Эрлсток снял себя ремни, к которым крепился фрагмент Короны Дракона. — Возьми это и беги туда, скорее.

Она положила коричневую ладонь на руку, обтянутую перчаткой:

— Нет, Ваше Высочество, я имела в виду то, что вам следует поторопиться, а я останусь задержать их.

— Нет, так не пойдет, — принц оглянулся на остальных. — Давайте пошевеливаться! Скорость сыграет нам на руку. Как только мы перейдем через мост, мы будем в безопасности. Рис, Финн, за мной!

Оба эльфа устремились по каньону к той части, где он сужался, туда, где их ждало ущелье и спасение. Ветер заглушил крик бормокина где-то на самом верху, однако остальные услышали его и прибавили скорости. Новые крики послышались со стороны высоких скал, и Эрлсток предположил, что там в горах также прячутся войска Авролана.

Джуллаг-це помогла идти хромающему принцу, который старался изо всех сил. В левой руке он сжимал четырехстволку, а правой обхватил урЗрети за плечи. Правая нога отказывалась двигаться, поэтому он волочил ее по земле, оставляя за собой длинный извилистый след.

Несколько черных стрел упало на дно каньона. Рисвин подхватил одну, натянул свой серебряный лук и отправил ее обратно, угодив прямо в одного из бормокинов.

Вскоре отряд Эрлстока уже был в западном каньоне. Стены подступали все ближе и ближе, так что расстояние между ними сузилось до ста метров. Дорога дважды вильнула из стороны в сторону, что в случае надобности помогло бы сдержать преследователей. Правда, ненадолго. Внутри каньона ветер стих. Эрлсток мог слышать даже, как снег скрипит под ногами и как его израненные воины перешептываются, упорно бредя на запад. Нетерпение усиливалось по мере того, как ущелье постепенно становилось все шире и затем резко свернуло на юг.

Там их ждала расщелина и мост через нее.

И они увидели ее — но все было не совсем так, как они предполагали.

Расщелина оказалась гораздо больше, чем описывала Джуллаг-це. Дно каньона образовывало полукилометровый склон. Когда урЗрети видела пропасть в последний раз, стояло лето, и тогда повсюду были зеленые луга, усеянные красными, желтыми и голубыми цветами. Теперь же только обледенелые серые камни торчали из снега. Сама расщелина легко насчитывала двести ярдов по ширине, а ее края скрывал слой снега и льда. Снежно-белый пейзаж разрезал глубокий темный провал.

Эрлсток взглянул на Джуллаг-це:

— Ты говорила, что давно тут не была. А насколько давно?

— Ну, лет семьдесят. Тогда они только говорили о том, что построят вот это. Но сами понимаете, эти разговоры… — Ее кожа посветлела и приобрела желто-коричневый оттенок. — Я понятия не имела, что все так серьезно.

Веревочный мост, который должен был стать их спасением, был заменен на великолепный прочный арочный мост через пропасть. При его строительстве использовались массивные глыбы, в довершение украшенные мрамором. По традициям урЗрети мост украшали последовательно сменяющие друг друга скульптуры и живописные картины. И хотя кое-где на поверхности моста снег лежал очень плотно, большая его часть все же была расчищена. Мост был настолько широк, что на нем без труда могло уместиться четыре всадника. Рядом были установлены каменные стражи, которые приветствовали путешественников широкими улыбками.

Эрлсток помотал головой. Даже если они используют весь, до последней горсти, огненный порошок, то им не удастся ослабить хотя бы одну опору:

— Он слишком широк, чтобы обороняться от преследователей.

Рисвин, прошедший немного вперед, обернулся и взглянул на принца:

— Что же нам делать?

Прежде чем Эрлсток успел ответить, мимо просвистела стрела и вонзилась эльфу в плечо. Кровь брызнула на снег, но Рисвин остался на ногах. Стрела лишь слегка задела его. Увернувшись от следующего выстрела, он отскочил назад и натянул тетиву собственного лука.

Эльф выпустил стрелу, а весь отряд в это время устремился на мост. Сзади и откуда-то сверху доносились крики и вопли бормокинов. Хлынул поток стрел. Большинство пролетело мимо, но одна угодила прямо в четырехстволку, застряв между стволов. Впереди кто-то рухнул на землю, стрела угодила ему прямо в бедро.

Эрлсток дернул Джуллаг-це:

— Приведи Нигала.

Принц развернулся, прицелился в одного из предводителей бормокинов и нажал на спусковой крючок.

Но ничего не произошло.

Дуло окутал дым. Принц отвел курок, прочистил ствол и снова зарядил его. Повсюду были слышны пронзительные крики и вопли бормокинов. Отряд Эрлстока несся вперед. В воздухе блеснули острые ножи. Справа от принца выстрел Джансис повалил на землю бормокина. Но этого было далеко не достаточно, чтобы противостоять натиску стремительно приближающегося врага.

Даже если бы один мой выстрел стоил десяти…

Принц вновь нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. Загорелся запал. Мгновение спустя четырехстволка разразилась выстрелом, приклад с силой врезался принцу в плечо. Из дула вырвался дым и пламя.

Бежавший впереди бормокин упал навзничь.

Затем и другой.

Грохот эхом наполнил ущелье. Там, с другой стороны ущелья, показались прятавшиеся среди скал драконетчики. Механоиды! Эрлсток не мог поверить в происходящее. Как им удалось пробраться сюда?

Крохотное крылатое создание прожужжало у него перед носом. Оно зависло в воздухе, и все его четыре крылышка двигались так быстро, что разгоняли висящий вокруг дым:

— Скорее, Ваше Высочество, скорее, скорее, — Квик вцепился в левое плечо Эрлстока и принялся его тянуть.

Принц развернулся и бросился бежать, насколько ему позволяла раненая нога. У него за спиной кричали бормокины, но это уже были крики отчаяния. Оглянувшись назад, он увидел, как преследователи отступают, оставляя десятки тел лежать на побагровевшем снегу.

К принцу приблизился воин. И хотя на нем была черная маска, принц узнал его по шрамам на щеке и белым волосам:

— Ворон. Что вас сюда привело?

— Сприт Квик. Нам было известно, что фрагмент Короны Дракона находится сейчас в пределах Саренгула, а Квик знал примерно в какой части. Мы лишь последовали за ним, — Ворон повернулся и указал серебряным луком на мост. — Остальные наши люди сейчас на той стороне вместе с лошадьми. Мы отправили туда механоидов.

Отовсюду к ним стали подтягиваться механоиды. Бормокины сбились в тесную группку. Судя по всему, им не очень-то хотелось снова начинать наступление.

И тут вдалеке появилась фигура в плаще. Бормокины бросились врассыпную. Существо неустанно двигалось вперед, не обращая внимание на пули летящие из драконетт и взрывавшие снег у него под ногами. Оно остановилось среди тел авроланов, подняло левую руку и демонстративно выставило ее вперед:

— Очень хорошо, ваши жизни в обмен на Истинный Камень. Вы заслужили это.

К принцу подошел Уилл:

— А это еще что?

Эрлсток покачал головой:

— Понятия не имею, но оно следует за нами от самой Крепости Дракона. В него стреляли, и вообще, как только не пытались расправиться с ним! Но его ничем не остановить.

Ворон похлопал принца по плечу:

— Пойдемте-ка отсюда, — он обернулся и дал сигнал остальным. — Уходим!

Фигура в плаще вновь заговорила:

— Я второй раз предлагаю вам сохранить ваши жизни. Прислушайтесь к моим словам, и вам не придется умереть.

Эрлсток выпрямился и распахнул плащ, чтобы показать сине-зеленый камень, закрепленный на нем специальными ремнями:

— Не наши жизни, а твоя за этот камень!

Запахнув плащ, принц ступил на мост.

Там, на мосту, уже собралась кучка механоидов и еще человек, которого он видел вместе с Вороном в Крепости Дракона. Герцог указал своим людям на мост:

— За мной.

За спиной принца раздался пронзительный долгий крик, полный тоски и страха, но вместе с тем он обладал невероятной мощью. Все внутри Эрлстока сжалось, и он упал на колени. Принц повалился на Ворона и почувствовал, что тот тоже падает. Этот звук смешал страх с оцепеняющей силой детских ночных кошмаров и заставил его содрогнуться.

Боль в колене вернула Эрлстока в сознание, но он предпочел бы, чтобы этого не происходило. Подняв голову, он увидел перед собой мост. Затем прямо над ним раскинулась огромная крестообразная тень. Ее очертания волной проплыли по каменным стенам ущелья. И тут принц понял, что за существо возвышается над ним. Он уже видел его, но только не под таким углом. И никогда раньше у принца не было такого четкого ощущения, что он вот-вот станет чьей-то добычей.

Дракон с рогом на змееподобной голове, светящейся медно-красным светом в лучах солнца, медленно поднимался все выше с легкостью ястреба. Эрлсток ощутил на себе его пристальный взгляд — словно его хлыстом ударили по спине. Если дракон захотел бы схватить его, ничто не смогло бы остановить его.

Дракон раскрыл пасть, и на мгновение показались мощные клыки цвета слоновой кости, а затем огненная струя накрыла все вокруг. Жаркое и неистовое огненно-красное пламя охватило середину моста. Каменные стражи на ближней стороне расплавились, будто свечи, оказавшиеся слишком близко к аду. На миг Эрлсток смог разглядеть Дрени и еще силуэты, стоявшие на краю моста, но они тут же полетели вниз в пропасть вместе с расплавленными камнями.

Следом за драконом тянулась дымка испаряющегося снега. Он пролетел над ущельем и, сложив крылья, приземлился на крутой склон на противоположной стороне. Когтистые лапы врезались в каменную скалу, отколов от нее куски льда, тут же исчезнувшие в пропасти. Дракон устроился на склоне, укрывшись собственными крыльями.

Его глаза сверкнули, и он заговорил. Слова вновь пробудили в Эрлстоке страхи. Подобно червям они ползли по его телу, проникая внутрь, прямо в мозг. Принц не знал, что значат эти слова, но был абсолютно уверен, что их смысл лежит далеко за пределами его понимания. Он также знал, что если бы его целый год и еще сутки подвергали страшным мучениям, то и тогда он не чувствовал бы такого отчаяния, как сейчас.

За его спиной послышалась отчетливая речь фигуры в плаще:

— Гаготмар говорит, что он хотел бы получить Истинный Камень. И он будет крайне расстроен, если ему придется отчищать его от ваших останков.

ГЛАВА 66

Глаза Керригана горели, словно масло, охваченное пламенем. Он не спал уже больше суток. Расправившись с сулланкири, молодой маг вернулся и принялся придумывать способ, как защитить город от ударов драгонелей. Лучшим магам раздали частички ядра, которое удалось притащить Керригану, и они использовались ими как точки для отражения атак неприятеля. Остальные части послужили отличными приманками, обеспечивающими попадание снаряда в определенное место, например в груду камней. Таким образом самое страшное, что могли сделать смертоносные ядра, — это превратить булыжник в кучу гравия.

Как только усилия магов по отражению и направлению ударов возымели определенные успехи, авроланские маги начали насылать заклятия на защитников города. Керриган был вынужден оставить свои занятия и приложить все силы для спасения других магов. К счастью, маги из Университета творили заклятия поодиночке, и молодой маг мог подойти и помочь каждому.

Когда он еще учился на Вильване, мысль о том, чтобы одновременно защищать такое количество человек от чар стольких магов, привела бы его в ужас. Потому как дуэли между магами чаще всего сводились к тому, что кому-то удавалось нанести лучший ответный удар. Если твое заклятие оказывалось не равным по силе атакующему заклинанию, то ты мог пострадать. А поскольку лишь небольшое число магов могло достаточно хорошо определять количество силы, затраченной на то или иное заклинание, слишком часто ответные удары обладали заведомо большей энергией. Если один из магов брал на себя инициативу и непрестанно атаковал соперника, то защищающийся мог просто истощить самого себя.

От разных по силе заклинаний следовало защищаться по-разному. С атакующими заклинаниями Керриган справлялся с помощью контрзаклятий, которые действовали целенаправленно на чары. Когда противоядие юного мага обнаруживало подобные чары, оно скреплялось с этим атакующим заклинанием, сообщая ему, что оно уже поразило цель. Тогда это заклинание лишалось энергии без вреда для других. Это и помогало Керригану победить с Нескарту и его студентов.

Ночью юный маг усердно трудился, несмотря на грохот драгонелей и рокот выстрелов. Крики и стоны жертв также доносились до него, но он изо всех сил старался гнать их прочь. Закрыв глаза, он сконцентрировался и внимательно изучал эфир вокруг Нэввола.

Чары из стана Авролана приходили беспорядочно. Некоторые стремительно взрывались, как снаряды драгонелей. Другие медленно порхали, словно бабочки в поиске цветка. Обнаружив заклинание, Керриган обезвреживал его. Большинство реагировали на ложные цели и взрывались преждевременно. Однако несколько заклятий были сделаны достаточно хитро — и они стали подвергать проверке указания на ту или иную цель, поэтому юному магу пришлось изменить часть мишеней. Заклятия попадали именно туда, куда нужно, разнося на кусочки кучи из червяков, которых насобирал Бок по просьбе Керригана для создания ложных целей.

В равной мере изможденный и довольный, Керриган слегка перекусил, как раз когда драгонели прекратили свой ожесточенный обстрел. Некоторые сооружения все еще продолжали гореть, достаточное количество было разрушено, но стены возвышались все также неприступно. Решимость людей продолжала противостоять силам Авролана. Зрители забрались на стены, чтобы демонстративно выкрикивать оскорбления и насмехаться над врагом.

Противники перестали творить заклинания, но Керриган достаточно хорошо разбирался в военном искусстве, чтобы увидеть в этом не что иное, как знак капитуляции. Маги Авролана должны были устать так же, как и чародеи Нэввола. Теперь они отступят и возьмут передышку, как и их противники, чтобы, когда осада возобновится, с новыми силами наброситься друг на друга.

Несмотря на то что в Вильване существовали боевые маги, а волшебники Мурозо тоже были знакомы с военными традициями, обычно в боевых действиях магия играла второстепенную роль. Исключением являлись разве что дуэли магов. Используя весь свой магический потенциал, одна сторона пыталась нейтрализовать магический потенциал другой. Заклинания, конечно же, помогали узнать некоторые общие сведения о сопернике, но на самом деле судьба битвы обычно решалась с помощью оружия.

Не стоит и говорить, что стрела или меч с легкостью способны завершить военную карьеру любого мага.

После общения с Римом Рамочем Керригану стало интересно, не происходит ли теперь все в точности так, как это уже происходило когда-то раньше. Урулф Кирун был очень силен и создал Корону Дракона, подчинив себе армию драконов. Вслед за этим он отправился на юг в попытке завоевать весь мир. Обладал ли он преимуществом только благодаря драконам? Мог ли он выигрывать битвы, используя магию? Возникла ли традиция магических дуэлей в Мурозо в те времена, когда в Вильване царил мир, или же она была заимствована в целях защиты?

Пережевывая черствый хлеб и запивая его разбавленным вином, юный маг не нашел ответа на эти вопросы. Ни хлеб, ни вино ему не нравились, но это было все, что принес ему Бок. Чего Керриган на самом деле желал, так это выспаться, но, прежде чем он смог доползти до кровати, его вызвали в герцогский дворец к Алексии.

В сопровождении Бока юный маг вошел в покои в верхней части северной башни. Алексия была великолепна в своей золотой кольчуге, и он не сдержал улыбку. Длинные волосы были просто собраны в толстую косу. Кружевная черная придворная маска едва скрывала лицо принцессы, но добавляла ей загадочности, что делало ее еще более привлекательной.

Вместе с ней была Сейс и еще несколько местных командиров. Все присутствующие столпились в центре круглой комнаты вокруг невысокого стола, на котором была разложена карта. В стороне стояли маги-связные, владеющие арканслатой. Башню опоясывал балкон, выйти на него можно было через двери, расположенные с запада и востока. Напротив северной стены, возле окна, шла лестница наверх к люку, ведущему на зубчатую вершину башни. Алексия подняла голову и улыбнулась:

— А вот и ты, адепт Риз. Ты должен знать, что лишь благодаря твоим усилиям Нэввол не был уничтожен несколько часов назад.

— Правда? — Голос юноши не мог скрыть, что его обладатель едва в это верил. Молодой маг знал, что принцесса не стала бы лгать ему, но кивки и выражение благодарности на лицах остальных удивляли его. — Я не думал, что так сильно помог.

Его замечание было встречено еле слышными смешками, но Алексия осталась серьезной:

— Еще сегодня утром некоторые думали, что от города практически ничего не останется. Они намеревались капитулировать перед войсками Авролана. Ваши усилия не прошли даром и были высоко оценены.

Один из советников, магистр Мурозо, убивший днем раньше двух магов из Университета, чинно кивнул:

— Мне не хватит умений и знаний, чтобы рассказать о том, что вы сделали, адепт Риз, но если простой адепт Вильвана способен повторить то, что смогли вы, то у мира еще осталась надежда.

— О, спасибо вам. Я сделал то, что мог.

Алексия поманила его рукой к столу:

— Знаю, тебе необходим отдых, но у меня есть несколько идей. Во время битвы маги обычно нейтрализуют друг друга. Возможно ли создать такие заклинания, достаточно сильные и смертоносные, чтобы заставить магов противника защищаться от них, в то время как наши маги в этот момент смогли бы наложить свои заклятия на определенные мишени?

Тучный маг скрестил руки на груди, спрятал пальцы под мышки и произнес:

— Полагаю, это возможно. Для этого необходимо сделать маску для очень простого заклятия. Сама маска будет изображать из себя более мощное заклинание. Я мог бы применить и другие хитрости и заставить соперника думать, что эти заклинания созданы магами Университета и… О! Если бы я преобразовал геральдическое заклятие, а затем послал заклинание врагам в тыл так, чтобы оно запустило маскировочное заклятие, то мог бы заставить неприятеля думать, что нападение идет с востока, как будто бы к нам подошло подкрепление извне.

Алекс приподняла бровь:

— То есть твой ответ нужно понимать, как «да», верно?

Маг взглянул на нее и кивнул, отчего у него затряслись щеки:

— Я могу сделать это. Мне понадобится время, для того чтобы все подготовить. И еще, чтобы поспать. Кроме того, мне необходимо съесть что-нибудь питательное.

Сейс кивнула Алекс и тут же покинула комнату.

Принцесса Окраннела улыбнулась:

— Не знаю, сколько времени будет у тебя в распоряжении…

С восточной стороны донесся ужасный вопль. Керригану не удалось распознать что это, но внутри все стало пульсировать от страха. Юному магу казалось, что если бы он не был таким уставшим, то его сообразительности хватило бы, чтобы определить, что это за крик. Но потом опять же, если бы я понимал, что к чему, это могло бы глупо напугать меня.

Стоны и крики людей, смешавшись с изначальным воем, утонули в нем. Все присутствовавшие выбежали через восточную дверь на балкон. Керриган последовал за ними и, оказавшись на южной стороне башни рядом с Алексией, устремил взор на восток.

Дракон, покрытый темно-пурпурной чешуей с золотистыми краями, приземлился в тылу авроланского лагеря. Он сложил крылья и повернул голову на длинной и гибкой шее назад, наблюдая за тем, что происходило позади него. Человекоподобные существа, примерно полдюжины, медленно сходили на землю. Они еще не все спешились, но Керриган понял, что перед ним хогуны. А хогуны — огромны.

Что говорит о том, что дракон просто чудовищных размеров.

— Ваше Высочество, даже не спрашивайте, мой ответ будет «нет».

Принцесса улыбнулась:

— Я уважаю твои знания, Керриган, но даже будь ты сытым, напоенным и отдохнувшим, я бы не задала тебе такого вопроса.

Из командной палатки появился высокий силуэт и прошел через многочисленные флаги подразделений. Казалось, сначала он обратился к хогунам, поскольку ледяные гиганты стали продвигаться вперед, а отряды бормокинов начали выстраиваться в линию. После этого силуэт подошел к дракону.

Дракон опустил голову и положил ее на землю. Он выглядел очень покорным. Хвост скрутился, укрыв бок, и, поменяв положение конечностей и спины, дракон уселся на землю. Затем, сложив крылья, он лег плашмя. После чего фигура указала в сторону Нэввола, и дракон поднял голову.

К Алексии подошел маг-связной:

— Из Каледо сообщают, что к силам присоединился Анаруса дракон. Должен ли я сообщить им об обнаруженном нами экземпляре?

— Будьте так добры. Передайте им, что как только поймем, что происходит, мы сразу доложим обстановку. Но все выглядит не очень обнадеживающе.

— Как прикажете.

Внезапно дракон встал на дыбы. Он раскрыл крылья, поднял голову и издал ужасный пронзительный вопль — наполненный гневом и ненавистью. Опустив голову вниз, он уставился на Нэввол. Керриган стоял, крепко вцепившись в балюстраду балкона, испытывая сильное желание бежать прочь. Но он был слишком напуган, чтобы сделать что-нибудь, потому что тогда его заметят.

Прижав к груди передние лапы и размахивая крыльями вверх и вниз так, что кончики крыльев почти соприкасались у него над головой, двинулся вперед. Он шел покачиваясь из стороны в сторону, словно огромная птица, и волочил за собой хвост. Задев пару стягов, дракон раздавил несколько бормокинов, которые не успели увернуться от тяжелой поступи твари.

Дракон прошел мимо армии Авролана и взмыл в воздух,устремившись к Нэвволу, словно хищник, для которого город был добычей. Несколько стрел отскочили от толстой чешуи чудовища, нисколько не повредив ей. Дракон стал казаться еще более ужасающим, ведь поле битвы едва ли было такого же размера, как его грудная клетка.

Он снова нагнул голову, но крохотная надежда на его благие намерения исчезла, как только дракон открыл пасть. Керриган почувствовал жар, еще до того как увидел огонь, а после перед его глазами был лишь поток живого пламени. Удар пришелся на восточные ворота и стену. Стена треснула и стала разваливаться еще до того как все вокруг охватил огонь. Тяжелые дубовые ворота внезапно раскрылись, словно ставни во время сильного ветра, а потом в одно мгновение превратились в прах, тут же рассеявшийся по всему городу.

Люди, находившиеся на стене, сразу же бросились бежать, но это уже не могло их спасти. Пламя дракона застало всех врасплох. Огненные язычки окутали всех, превратив в живые факелы. Они перепрыгивали с одного человека на другого в поисках все новых жертв. Огонь охватывал по очереди деревянные перекрытия, по кусочкам разрушая края каменных стен, отчего отколовшиеся глыбы грузно летели вниз.

Рев, сопровождавший выход пламени, словно благословлял происходящее. Буквально разрывая уши, он заглушал ужасающие крики умиравших. Довольно быстро на смену дикому рычанию пришла мертвая тишина. Дракон поднял голову и раскрыл пасть, Керригану показалось, что это была усмешка.

В тот момент маг был уверен лишь в двух вещах. Первая заключалась в том, что до конца дня он не доживет. Вторая, и самая важная, в том, что он никогда в своей жизни не видел более прекрасного зрелища; улыбка дракона вдруг исчезла, а голова скользнула под наполовину разрушенную стену. Туловище резко дернулось назад, неуклюже подпрыгнув, и вдруг дракон превратился в трусливую дворнягу, которую грозятся отшлепать.

Над чудовищем проплыла тень.

Каким бы огромным ни был пурпурный дракон, крестообразная тень, проходящая прямо над ним, вполне могла его полностью скрыть. Керриган взглянул наверх и успел увидеть черный силуэт, но тут его ослепило солнце. Маг опустил голову и протер глаза, чтобы после посмотреть на юг, куда указывал палец Алексии.

Еще один дракон легко набрал высоту и направился на юг — на секунду Керригану показалось, что он летит в Каледо. Но тут одно крыло взмыло вверх, а второе опустилось вниз, и чудовище медленно совершило поворот. Дракон взмахнул крыльями и взял нужный курс, обратно на север. Прямо к городу. Прямо к башне!

Подлетев ближе, Черный Дракон замедлил ход и широко раскрыл крылья. На темной коже волнами расходились красные линии от живота к краям туловища. Выпустив огромные когти, чудище вцепилось в Южную Башню дворца, отколов при этом несколько камней. Осколки полетели вниз на землю, рикошетом отскакивая от стен. Дракон накрыл крыльями башню, плотно прижавшись к ней.

Керриган буквально прилип спиной к стене башни. Ему стало бы стыдно за свой страх, но Алексия тоже отпрянула, а Бок припал к земле, выглядывая из-за каменной балюстрады.

Перед ними маячила огромная голова Черного дракона. А из его пасти высовывался красный раздвоенный язык. Капли слюны падали вниз, и одна из них прожгла дыру, размером со сливу в каменной стене прямо рядом с головой Керригана.

Черный дракон раскрыл пасть, но огня не последовало. Взамен послышался очень тоненький для такой твари голосок:

— Меня зовут Вриисуреол. Я могу здесь все уладить.

Каким-то образом Алексия собралась с силами и сделала полшага вперед:

— Ты можешь избавить нас от того дракона?

Вриисуреол прищурился:

— Если Просимр — единственная ваша проблема, Алексия из Окраннела, то, значит, не лгут песни, прославляющие смелость жителей Окраннела. Я избавлю этот город от Просимра и его армии. Но за определенную цену. И моя цена не обсуждается.

Принцесса приподняла подбородок:

— И какова же ваша цена?

Вриисуреол снова сощурил глаза:

— Мне нужен Керриган Риз.

ГЛАВА 67

Уилл медленно повернулся к дракону спиной:

— Эй, ты хоть понимаешь, кто я такой?

Фигура в плаще никак не отреагировала на вопрос. Ворон громко закричал:

— Уилл, что ты делаешь?

— Я пытаюсь разозлиться, — юноша взглянул на воина. — Не знаю, как у меня получилось то, что я сделал в Бокагуле, но будет плохо, если то же самое случится здесь.

— Ты не истекаешь кровью, Уилл.

Вор вынул кинжал:

— Я могу исправить это. — Вытянув левую руку, он сорвал с нее перчатку и прижал ладонь к лезвию клинка. Затем он вновь посмотрел на фигуру в плаще. — Я — Норрингтон. Тот САМЫЙ Норрингтон. Тебе известно пророчество. И теперь ты и Гагмар все еще хотите поспорить со мной?

Силуэт в плаще разразился смехом, эхом отозвавшись в шипении дракона:

— Это делает все только гораздо более интересным, Норрингтон, гораздо более интересным. Однако это все равно не изменит финал. Верни нам Камень Истины, и ты будешь жить, чтобы исполнить пророчество. Может быть.

Эрлсток выпрямился и сбросил свой плащ. Принц снял ремень с фрагментом Короны Дракона и повесил его на вытянутую левую руку:

— Вот это вам нужно, не так ли?

— Брось его сюда.

Во рту у Уилла пересохло:

— Ты не сделаешь этого.

Герцог улыбнулся ему:

— Можешь поставить на это свою маску.

Эрлсток позволил драгоценности упасть на снег. Внутри камня родился светящийся золотисто-зеленый крест. У Уилла создалось впечатление, будто бы что-то за ним наблюдает. Вор почувствовал силу, бьющую струей из камня, а затем что-то внутри него также начало пульсировать в унисон.

Принц взвел четырехстволку, зарядил ее и направил дуло на камень:

— Гаготмар, возможно, не захочет счищать грязь с фрагмента, но как он смотрит на то, чтобы собрать вместе все осколки?

Вор схватил Эрлстока за руку:

— Ты не можешь. Не делай этого.

— Мы не можем позволить им завладеть камнем, Уилл.

Фигура в плаще пожала плечами:

— Вперед. Даже хваленые драгонели не смогут уничтожить Истинный Камень, особенно теперь. Став частью Короны Дракона, он обрел еще большую силу, чем раньше. На него могут обрушиться эти скалы, а он останется невредим.

Ворон положил руку на плечо Эрлстоку:

— Не думаю, что он блефует, Ваше Высочество.

— К сожалению, я тоже, — одним плавным движением принц поднял четырехстволку, прицелился и спустил курок.

Уилл пригнулся, чтобы не попасть во взрывную волну. Как только белый дым рассеялся, он увидел, что фигура в плаще лежит на земле. Бормокины бросились бежать.

— Отличный выстрел!

— Надеюсь.

Уилл не мог понять нотки обреченности в голосе Эрлстока, пока не увидел, как фигура снова поднимается на ноги:

— Что это за хрень?

— Это не прекратиться, — Принц вздохнул. — Мы все действительно ценим то, что вы проделали столь долгий путь, чтобы спасти нас. Я очень надеялся, что все сложится лучше.

— Если придется умереть, то полагаю, огненное пламя из пасти дракона не самый плохой способ, — Ворон пожал плечами.

— Нет, мы не умрем! — Уилл порезал кинжалом ладонь и тихонько застонал, почувствовав боль от раны. Кровь брызнула струйкой, оросив снег и фрагмент. Снег покраснел, а кровь, попавшая на камень, исчезла. Новый поток силы хлынул оттуда.

Уилл упал на колени и прижал окровавленную ладонь к фрагменту, затем схватил его и поднял в воздух:

— Вы никогда не получите его!

Сила вновь начала пульсировать внутри камня, на этот раз сильнее и интенсивнее. Эльф из отряда Эрлстока тяжело задышал и согнулся от боли. Татуировки на теле Резолюта загорелись ярким светом, а металлические конечности механоидов задергались в конвульсиях. Дракон зловеще зашипел, даже фигура в плаще, казалось, пошатнулась.

И все же это странное существо не упало. Однако в голосе послышался едва уловимый намек на боль:

— Ваши усилия никак вам не помогут! — С человеческого языка фигура перешла на странные звуки, похожие на те, что призвали дракона.

Уилл покачнулся, фрагмент по-прежнему был в его руке. Кровь продолжала течь из раны, отчего камень становился все горячее. Пульсирующая энергия проникала в его кожу, медленно поднимаясь к предплечью.

Гаготмар раскрыл крылья и взмыл в воздух. Поднявшийся ветер закружил в вихре снег, лежавший на склонах гор. Дракон спускался все ниже, сверкая медными отблесками на чешуе. Тень плыла по земле, делая пропасть слишком уж близкой. Он открыл пасть и блеснул клыками. Уилл собрал все свои силы, чтобы встретить огненную струю, собирающуюся поглотить его вместе с друзьями. Неожиданно появившись из расселины в леднике, огромный зеленый дракон вонзился зубами в грудную клетку Гаготмара. Медно-красный дракон дико застонал от боли и озарил небо пламенем. Его крылья яростно били по голове зеленого дракона. Черная кровь фонтаном лилась из груди медно-красной твари. Мощные челюсти открывались и закрывались снова и снова, ломая алую грудную клетку.

Одним резким толчком головы зеленый швырнул тушу Гаготмара к западной стороне пропасти. Его крылья и хвост запутались, и он покатился вниз. Пламя, льющееся из пасти, вырывалось через дыру у него в груди. Крылья затрещали на холодном воздухе, но даже этого не было слышно, когда зеленый, жадно и громко хрустя, пожирал плоть своего врага.

Медленно передвигаясь по снегу и цепляясь когтями за камни под ним, громадный зеленый дракон карабкался вверх, на край пропасти. Из пасти у него текла черная кровь. В солнечных лучах сверкнули золотистые крапинки на чешуе, когда огромное змееподобное существо добралось до долины. Дракон попытался подняться, но тут же резко упал на левый бок, вызвав небольшую снежную лавину, наполовину скрывшую его под собой.

Он посмотрел одним глазом на Уилла. Камень стал пульсировать немного слабее, но все еще подпитывал Уилла струйками энергии. Отметины на шее воспалились, и время вдруг замедлило ход, вокруг Уилла завертелись образы, источники силы, потоки — из разных времен и предзнаменований.

Я знаю тебя!

А я — тебя!

Уилл почувствовал, что будто бы наблюдает за самим собой со стороны. Пока зеленый дракон расправлялся с Гаготмаром, фигура в плаще не осталась в стороне. Она бросилась вперед. Слетевший алый плащ, соскочивший с плеч, позволил еще больше увеличить скорость. Левой рукой чудовище схватило Уилла, пытаясь завладеть драгоценностью, которую парнишка крепко сжимал в руке.

Уилл увернулся и развернулся вправо. Юноша замахнулся левой рукой, готовясь нанести удар. Пока рука противника скользила мимо, Уилл со всей силы двинул фрагментом ему по черепу. Парень почувствовал, как затрещали кости, превратив голову соперника в мешок, наполненный кашеобразной массой. Потом тело существа дернулось, с треском проехалось по снегу и исчезло в сугробе.

Уилл стоял на коленях и глядел существу вслед.

Ворон перевел взгляд с юноши на то место, где теперь лежало тело его противника, окутанное небольшой снежной дымкой:

— Это было, гм… Как ты сумел?

— Не знаю, — Уилл мотнул головой и прижал фрагмент к груди. Его правая рука указывала на зеленого дракона. — Мы должны вытащить его. Он не выдержит холода в таком состоянии.

Эрлсток тревожно повел плечами:

— Мы должны быть благодарны этому дракону, но…

— Никаких «но»! Он наш друг, — Уилл воззрился на остальных. — Разве вы не поняли? Это Дрени.

* * *

Сам Дрени изо всех сил старался выбраться из-под завалившего его снега. Как только Уилл подошел к нему ближе, сжимая в руках фрагмент Короны Дракона, он снова почувствовал пульсирующую энергию. Уилл спрятал камень под курткой, не выпуская из рук, и когда его пальцы согрелись, Дрени приоткрыл глаз. Затем зашевелил крылом.

Дрени стал подниматься, высвободив из-под снега голову и шею, после чего уже отряхнулся целиком. На мгновение всех окутало белое снежное облако, а когда оно рассеялось, в центре сидел жутко усталый Дрени, абсолютно голый, точно такой же, как тогда, когда его в первый раз обнаружили Уилл, Ворон и Резолют.

Его быстро отвели в небольшую пещеру, обнаруженную механоидами во время организации засады. Многие готовы были отдать ему свою одежду, но воин отказался от всего, кроме алого плаща, который принадлежал тому существу с чешуйчатой кожей. Дрени закутался в него, потом едва заметно вздрогнул и улыбнулся Уиллу:

— Теперь мы в расчете.

Вор удивленно моргнул:

— Я был у тебя в долгу?

Дрени кивнул:

— Когда тебя укусил сулланкири. Действие яда прекратилось.

Уилл широко раскрыл глаза:

— Ты — Леди Снежинка?

Дракон запрокинул голову назад и громко рассмеялся, совсем как человек:

— Нет, нет, что ты, вовсе нет!

— Отлично, — Уилл покраснел, вспомнив о некоторых своих мечтах. — Но она ведь существует?

— Да. Она приходила тогда к тебе в комнату. Я видел, как она излечивала тебя от яда.

Ворон нахмурился:

— Но разве Квик не выгнал всех нас из комнаты. Он остался там один вместе с Уиллом.

— Нет. Я не пошел за вами. Потому что так захотел, а вы подумали, что я с вами, — Дрени вздохнул. — Если вы попытаетесь вспомнить, то поймете, что я был там, рядом с Уиллом, и поймал его, когда он упал в обморок. Я не хотел обидеть вас, но знал, что тогда в игру вступили силы, которые требовали, чтобы я оставался на месте, чтобы сохранить Уиллу жизнь.

Уилл поднес забинтованную руку к шрамам на шее:

— Ты сделал это?

Дрени медленно кивнул:

— Это был единственный способ спасти тебя.

Он высунул правую руку из-под плаща. На большом и среднем пальце выросли острые когти. Повернув ладонь Дрени, Уилл заметил точечки от крошечных ранок на подушечках большого и среднего пальцев.

— Я порезал себя и смешал свою кровь с твоей, Уилл. Так я был способен исправить тот вред, что причинил тебе яд. Правда, остались некоторые побочные эффекты, как, например, твой постоянный озноб, и за это я прошу у тебя прощения.

Вор тяжело сглотнул:

— Думаю, мне было бы значительно холоднее в могиле.

Ворон склонился над Дрени:

— Я… хм, не знаю, как тебя спросить, но… все же кто или что ты?

Когти пропали, когда он указал в сторону долины:

— Я то, что появилось из пропасти. Свои меня зовут Дравотрак. Если считать по вашим годам, то я уже стар, очень стар, однако для своих мне приблизительно столько же лет, сколько вы бы сказали, судя по моему нынешнему внешнему виду. Когда была создана Корона Дракона, я уже был взрослым — в отличие от того щенка, что я только что прикончил.

Эрлсток показал в сторону:

— А что за тварь уничтожил Уилл?

— Дракоморф. Всего лишь один из этапов развития. Для вас — весьма необычное существо, но среди таких, как я, оно едва ли заслуживает даже имени.

— Ух ты. — Уилл улыбнулся и перевел взгляд на Резолюта. — А ты все это знал?

Воркэльф покачал головой:

— Нет, я не слишком хорошо знаком с драконами.

Дрени посмотрел наверх:

— И все же, друг мой Резолют, ты подозревал. Я выбрал себе человеческое имя, не зная о том, что так уже никого не называют.

— Да, мне показалось это странным, Дрени, но я был занят решением других вопросов.

— Конечно, — дракон улыбнулся. — Хотите знать, почему я здесь, почему я против Гаготмара и против Кайтрин?

— Да! — Уилл огляделся. — Я хотел сказать, что нам всем будет интересно узнать это, так ведь?

Ворон засмеялся:

— Да, Уилл, без сомнения.

— Не всеми драконами, как вам известно, можно повелевать с помощью Короны, даже если все ее части собраны вместе. Вриисуреол, огромный Черный Дракон, напавший на Вильван, сражался, будучи просто союзником Кируна. Он не подчинялся Короне. Даже по частям Корона может управлять драконами, хотя большинство из тех, кто ответит на ее призыв, еще совсем младенцы. То, что не может сделать Кайтрин, они охотно готовы исполнить. Старшие драконы, к которым принадлежу я, посчитали, что необходимо иметь своего собственного представителя в мире смертных. Они помогли мне научиться магии и творить такие заклинания, которые позволят мне менять облик, — хотя одна из моих сородичей заставила меня забыть, кто я есть на самом деле, когда я в первый раз принял этот облик. И тогда, когда вы нашли меня, я знал лишь свое имя. Путешествуя с вами, я познавал, что значит быть человеком. Однако, думаю, моя знакомая даже не представляла, в какой необычной компании я окажусь.

Эрлсток кивнул:

— Став человеком, смог ли ты понять наши страхи и желания, наши надежды, наши сильные и слабые стороны?

— Да, и сообщил об этом своим, таким образом, мы смогли решить, на чьей стороне вступать в битву.

Вор поморщил нос:

— Так, значит, ты проверял нас? Зная при этом, что в результате ты, возможно, сожрал бы нас или еще что-нибудь в этом роде?

— Не проверял, а наблюдал. Я наблюдал за тем, как вы справляетесь с проверками, которые вам устраивают другие. И если бы вы спросили, то я уже давно решил для себя, что я останусь с вами и буду сражаться на вашей стороне, — он осторожно улыбнулся. — И, Уилл, то, как ты поступил с Истинным Камнем, доказывает, что я принял разумное решение.

— Что ты имеешь в виду?

— День за днем, я был все ближе к разгадке моего происхождения. Я был готов вернуть свой облик уже в Мередо, чтобы спасти вас, но заклятие, которое стерло мне память, также лишило меня возможности сотворить заклятие, способное закончить трансформацию. На мосту Гаготмар пытался уничтожить меня вместе с камнем с помощью пламени. Но извергнутого им пламени не хватило, чтобы избавиться от меня так же, как Резолюту не помогут упреки, чтобы разобраться с тобой, Уилл. Я слился с камнем, который расплавился от жаркого дыхания Гаготмара. Он полностью скрыл меня, и я чувствовал себя в безопасности. В жизни драконов есть такие этапы, когда дракоморф становиться взрослым драконом, определенный период он проводит в каменном коконе. И я находился там, наслаждаясь спокойствием, пока твоя кровь и камень не разбудили меня.

— И я вспомнил, кто я, и кто вы, — Дрени фыркнул. — Вспомнил наглость этого щенка, который посмел думать, что убил меня. Однако сначала я почувствовал, что вы отказываетесь сдаваться. Ваш дух, твоя кровь, камень, пророчество — все это заставило меня прийти в себя, и я был готов действовать.

— Рад, что у тебя это получилось, — вор согнул левую руку. — Но как мне удалось убить дракоморфа?

Дрени засмеялся:

— Это часть твоей природы, Уилл. Ты и я, мы связаны. Ты забрал у меня часть моей силы и знаний, поэтому тебе и было известно, что враг приближается, и ты был готов к встрече с ним.

— Эта связь между нами благодаря крови, это она помогла мне сделать то, что я совершил в Бокагуле?

— А вот этого я не знаю, Уилл. И поэтому я должен приступить к выполнению моего следующего задания. Мне нужно сообщить обо всем в Вэл моим наставникам, — он тяжело вздохнул. — Разговор, последующий за этим, может решить исход войны и судьбу мира.

Ворон кивнул:

— Думаю, у мира смертных не будет лучшего посланника в царстве драконов, чем ты, мой друг.

Уилл кивнул в знак согласия и похлопал Дрени по плечу своей раненой рукой, после чего застонал от боли:

— Да, только не говори им, что некоторые из нас иногда тоже совершают глупые поступки. Нам будет тебя не хватать.

— Да нет, не будет, — Дрени поднялся и сбросил с себя плащ, обнажив мощные мускулы. — После всего, что случилось, вы отправитесь со мной.

ГЛАВА 68

Алексия сделала еще шаг вперед, не обращая внимания на запах рептилии, исходивший от Черного Дракона:

— Я не собираюсь жертвовать никем.

Вриисуреол слегка повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза:

— А если я попрошу отдать мне Алексию из Окраннела? Пожертвуете ли вы Алексией?

Алексия хотела было ответить, но тут Керриган неожиданно вышел вперед, отлепившись от стены:

— Нет. Вам нужен я. Отлично, так и забирайте меня. Моя смерть ничего не значит, если это поможет спасти город.

Черный Дракон расправил крылья и взмыл ввысь. Воздушный поток буквально хлестнул мага и принцессу, когда дракон взлетел в небо. Алексия крепко схватилась за Керригана, чтобы удержать его. Они вместе наблюдали, как Вриисуреол набрал высоту и стал свободно парить, игриво кружа над городом.

Алекс положила руки на плечи юному магу и отстранила его на расстояние вытянутой руки:

— О чем ты думал?

Он робко и немного расстроено взглянул на нее:

— Я подумал, что сделка достаточно выгодная, для того чтобы спасти Нэввол. Ты же собиралась предложить взамен себя, не так ли?

— Это другое дело.

— Почему это?

Услышав вопрос, она вздрогнула. Принцесса схватила рукой Керригана за шею и прижалась лбом к его. Она посмотрела на него в упор:

— Это другое дело, потому как это моя жизнь. Я единственная отвечаю за безопасность Нэввола, а, учитывая все твои способности, ты будешь гораздо полезнее миру, чем я.

— Я, возможно, был бы полезнее, — Керриган отступил назад и указал на авроланский лагерь. — Но каким бы сильным я ни был, я не смог бы сделать этого.

Пурпурный дракон на брюхе отползал к отрядам Авролана. От его когтей на снегу оставались глубокие борозды, обнажавшие черную землю и отмечавшие траекторию пути чудища. Он обернулся, посмотрел через плечо и, высунув морду из снега, что-то зашипел, но, почувствовав у себя над головой тень Вриисуреола, спрятал нос обратно в сугроб.

Черный Дракон спустился ниже и ухватил пурпурного дракона за заднюю часть туловища. Лежавшее на земле чудище взревело и повернулось набок, обнажив горло. Его хвост задрожал и свернулся колечком, прикрыв брюхо.

Фигура в плаще, ранее разговаривавшая с Просимром, направилась вглубь лагеря, теперь уже избавившись от своего красного одеяния. Она высилась над бегущими прочь бормокинами. По крайней мере один попался на крючковатый шип, выступавший на руке загадочного существа. Взмахнув рукой, оно швырнуло в сторону истекавшее кровью создание и, не останавливаясь, продолжило свой путь.

Оно проследовало мимо отрядов Авролана и пронзительно выкрикнуло что-то едва различимое на слух.

При этом возгласе Черный Дракон поменял направление полета. Хотя принцессе и казалось это невозможным, Вриисуреол развернулся в воздухе и стремительно полетел назад с легкостью гирким. Черный Дракон ответил на призыв, и двое обменялись сообщениями, однако Алексия не смогла ничего понять из их шипений и возгласов.

— Керриган, ты можешь примерно сказать, о чем они говорили?

Маг покачал головой:

— Ни зацепки. Понятия не имею, что это за чудище, и почему оно говорит на языке драконов. Надеюсь, что оно не предложило лучшей сделки.

Алексия разделяла его надежды, но вдруг задумалась: а что, если Вриисуреол способен прочесть ее мысли. В следующее мгновение хвост дракона с силой ударил существо, заставив его перекувырнуться в воздухе. Взмахнув крыльями, Вриисуреол на мгновение взмыл вверх, а потом резко вошел в пике. Причудливо изогнув правое крыло, дракон подхватил сбитую им фигуру и перекинул ее в левое крыло. Из левого крыла жертва попала в правое, а после оказалась в пасти Черного Дракона. Челюсть тут же захлопнулась, и существо исчезло в огромной глотке.

Со стороны авроланского лагеря послышался пронзительный крик. Пурпурный дракон продолжил отползать, затем остановился, наткнувшсь мордой на то, что было палаткой штаба командования. Все вокруг, бормокины и вилейны смешались между собой и бежали кто куда. Хогуны старались идти как можно быстрее, передвигая длинные ноги, чтобы скорее оказаться подальше. Криалнири присоединились к отступавшим. Все, кроме одного, покинувшего палатку командования в сопровождении стройной женщины в белых одеждах.

Алексия снова вздрогнула. Даже на расстоянии она узнала ее. Это была та женщина, которую она видела в своей комнате в Каледо, когда впервые встретилась с принцессой Дэйлей. Кто она?

Криалнири подвел женщину к Просимру и помог ей забраться на него. Она уселась между крыльями вслед за хогуном, который удерживал поводья.

Женщина сидела на спине у чудовища так, словно это был не дракон, а прогулочный экипаж.

Криалнири отошел в сторону и махнул рукой. Просимр встал на лапы и, взмахнув крыльями, оторвался от земли. Кончики крыльев случайно задели существо с белой шкурой, превратив его в красное пятно на снегу.

Вриисуреол спикировал вниз и снова схватил Просимра за хвост. Пурпурный дракон истошно завыл, словно пытаясь выразить протест, но протест довольно быстро стал испуганным пищанием. Тварь быстро забила крыльями и повернула в сторону океана. Черный Дракон проследовал за ним вплоть до воды, потом застыл и, махнув крыльями, взмыл в небо.

Большую часть жизни Алексия провела в Гирвиргуле. Она тысячу раз наблюдала за тем, как летает ее сестра-гирким. В ней сочетались точность и мощь, которую принцесса видела у Боевых Соколов, и мастерство Быстрых, однако теперь в присутствии дракона ее воздушное искусство больше походило на панические метания.

Вриисуреол совершил в воздухе петлю. Голова и шея описали изящную дугу, одним крылом взмахнув вверх, а другое опустив вниз, он устремился к земле, чтобы пролететь прямо над войсками Авролана. Алексия ждала, что дракон раскроет пасть и изрыгнет огненную струю, объяв пламенем все вокруг от океана до дороги в Каледо.

Но этого не случилось. Достигнув середины лагеря, дракон сильнее забил крыльями, что позволило ему зависнуть в воздухе. Он опустил голову вниз и раскрыл пасть. А после выместил всю свою злость на палатке командования, издав истошный рев, заключавший в себе поровну и радость от триумфа, и презрение.

Затем пламя стало стремительно захватывать новые территории. Огненные волны, словно рябь в пруду, медленно проходили по лагерю, быстро проглатывая бормокинов, вилейнов и ледяных гигантов. Маленькие создания сразу же исчезали, настигнутые язычками пламени. Хогуны умудрялись совершить еще несколько шагов, напоминая зажженные факелы, а после падали на землю, оказываясь в огненном озере.

Пламя охватило ряды драгонелей. Некоторые из них взрывались, другие лишь дымились. Палатки, орудия труда, боеприпасы, сани — все поглотила разрушительная сила пожара. Звери Уныния и ледяные когти в один миг превратились в черные угольки и испарились в воздухе.

Алексия ощутила жар огненной атаки дракона, и поднявшийся при этом мощный порыв ветра сильно ударил ее в спину. Керриган взмахнул рукой, немного утихомирив пламя. Бок бросился к Керригану, чтобы спрятаться за мага, обхватив его ногу.

Огонь медленно пожирал поле, отделявшее войска Авролана от Нэввола. Люди, стоявшие у стен — небольшой отряд стражников и просто зеваки, — разбежались кто куда. Горящий прилив был готов буквально разбиться о стены города. Алексия подумала, что сейчас они рассыплются, словно песчаные замки, накрытые морскими волнами, но огненный поток из пасти дракона внезапно прекратился. Знамена и флаги все же сгорели, но в целом люди и стены практически не пострадали.

Вриисуреол устремился вниз, несясь сквозь жаркое пламя и увлекая его за собой, а затем взял курс на юго-восток. В полете чудовище продолжало периодически изрыгать из пасти огонь, поглощавший все вокруг. Сделав еще несколько петель, все так же орошая землю пламенем, дракон наконец повернул назад к городу.

Он вновь приземлился на Южной Башне, отколов при этом от нее очередной кусок. Дракон вытянул голову в сторону Алексии:

— Я сделал, что обещал. Врага больше нет.

— Я вижу. Но почему ты позволил другому дракону уйти? И кто была та женщина, что бежала с ним?

Дракон недовольно фыркнул. Затем перевел взгляд с Алексии на Керригана:

— Керриган Риз, пришло время платить по счетам.

Адепт сдвинул брови:

— Ты, по крайней мере, мог бы ответить на ее вопрос, прежде чем убить меня. Это было бы вежливо с твоей стороны.

Вриисуреол повернул голову в сторону:

— Урок хороших манер. Как это любят… смертные.

Керриган пожал плечами:

— И что же?

— Я сказал, что избавлю вас от врага. Просимр теперь может быть лишь вьючным животным. А женщина, которую Просимр увез с собой, вашим врагом не была.

— Но ведь она из Авролана.

— Алексия из Окраннела достаточно опытна и может обеспечить единодушие в любой команде, — Вриисуреол выпрямил голову и взглянул на Керригана. — Керриган Риз готов?

— Думаю, да, — маг повернулся и улыбнулся Алексии, пытаясь выглядеть храбрым. Принцесса решила, что она запомнит его таким и забудет дрожащую нижнюю губу.

Он прошептал ей:

— Расскажите об этом остальным… Всем удачи.

Алекс кивнула, потом наклонилась и поцеловала его в обе щеки:

— Обязательно. Да благословят тебя боги в твоей следующей жизни.

— Следующей жизни? — Вриисуреол сощурил глаза. — Вы, кажется, не знаете одной детали. Я не собираюсь убивать его. Я буду лишь перевозчиком. Я должен доставить Керригана Риза и Бока в Вал. Кое-кто желает поговорить с адептом.

Алексия моргнула:

— Ты здесь только, чтобы забрать его? Но если ты всего лишь перевозчик, то почему ты тогда…

Дракон поднял голову:

— Мне было сказано оказать поддержку Керригану Ризу. Для этого я решил причинить некоторые неудобства Просимру и войскам Авролана. Так что не жалуйся, Алексия из Окраннела.

Алексия посмотрела на него:

— Что ты, что ты! Мне просто стало интересно… твоя просьба звучала очень серьезно…

— Всего одна деталь, — Вриисуреол подставил крыло прямо к балкону. — Давай, Керриган, забирайся мне на спину.

Маг помотал головой:

— Я не понимаю. Зачем ты везешь меня в Драгонхолм?

— Войны между смертными не прошли незамеченными. Некоторые действия привлекли к себе внимание. Керриган Риз будет допрошен, и будет принято решение.

— Эй, постой, — Керриган сдвинул брови. — Ты, кажется, должен помогать мне, так?

— Да.

— Что ж, тогда ты поможешь мне, если принцесса Алексия поедет со мной.

Внутри у Алексии все перевернулось:

— Почему ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Юноша посмотрел на нее невинными глазами:

— Вы же говорили мне об ответственности. Но если они собираются решить что-нибудь, полагаясь на меня, то я не самый лучший экземпляр. Вот вы — другое дело. Если кто-то и должен представлять нас, смертных, то вы сможете сделать это лучше, чем я.

Следующие слова дракон буквально простонал:

— Так скажешь — так и будет.

— А еще мы встретимся вне города. Нам нужно взять все необходимое и привести все здесь в порядок, — Маг прищурил глаза. — Хм, а тебе не нужно больше ничего сделать, например слетать на юг в Каледо и прищучить там того дракона?

Вриисуреол вздернул нос и громко фыркнул:

— Нет. Маримри никогда не была помехой. Я подожду вас здесь поблизости.

С этими словами он взмахнул крыльями и полетел над почерневшим ландшафтом, который несколько минут назад был пристанищем жуткой угрозы для Нэввола.

* * *

По лицу Керригана можно было понять, насколько виноватым он почувствовал себя, когда Пери вперилась в него своими большими глазами:

— Мне очень жаль; я не подумал. Я устал. Мне нужно было взять и тебя, ведь ты тоже можешь мне пригодиться.

Алексия крепко обняла гирким:

— Мне тоже очень жаль, сестра. Я бы не поехала, но ведь теперь мы, возможно, привезем с собой подмогу, кого-нибудь, как Вриисуреол.

— Если я не буду с тобой, то ты не будешь в безопасности.

Принцесса Окраннела крепче сжала в объятиях свою сестру, почувствовав мягкий пух на ее щеке:

— Со мной все будет в порядке, сестра. Я это знаю.

— Ты сказала это неуверенно.

Алексия отстранилась и встретила грустный взгляд Перрин:

— Ты должна верить мне, Пери.

Гирким нахмурилась:

— Я верю тебе. И ты это знаешь. Я просто не люблю расставаться с тобой. У Керригана есть Бок. А кто есть у тебя?

— А кто может понадобиться Алексии? — Вриисуреол фыркнул в сторону Перрин, взъерошив ей перья. — Ты не должна бояться за принцессу.

Алекс улыбнулась, несмотря на то что глаза сестры потускнели:

— Все будет хорошо, Пери, мы скоро вернемся. Вриисуреол обещал вернуть нас назад.

Сейс, скрестив руки на животе, важно кивнула:

— Причем очень скоро, надеюсь. Новости из Каледо не слишком-то радостные. Дракон разрушил уже часть городской стены. Кажется, сейчас он отдыхает, но мы ничего не можем сделать, чтобы остановить чудовище.

— Это Маримри, — Керриган улыбнулся и надел перчатки. — Вриисуреол сказал, что ее зовут Маримри. Она молода, поэтому ей нужно время, чтобы набраться сил, чтобы расплавить следующую стену.

— Поэтому в распоряжении Каледо есть еще несколько дней, не часов.

Дракон поднял голову и понаблюдал, как Бок пытается вскарабкаться ему спину, затем перевел взгляд на Сейс:

— Маримри нравятся красивые вещи. Так что ее можно подкупить. А еще песни; Маримри любит песни. Если они ей понравятся, то Маримри будет слушать их, пока они не закончатся.

Алексия кивнула:

— После приведите войска сюда, на восток, и нападайте на все караваны с подмогой, идущие с юга из Порджала. А также нанесите удар врагу с тыла.

Вриисуреол одобрительно кивнул:

— Задействуйте певцов. Пусть они поют громче.

Рыжеволосая принцесса Мурозо выглядела удивленной:

— Возможно, это сработает. Посмотрим, что думает мой отец. Но это действительно может сработать. Спасибо.

Алексия улыбнулась и обняла Сейс:

— Береги себя. Мы вернемся как только сможем.

Принцесса обняла сестру-гирким в последний раз и пошла вслед за Керриганом к дракону. Забравшись наверх, она помогла устроиться магу. Алекс села напротив него и крепче стянула ремни для безопасности. Кожа дракона, хоть и была твердой, все же оказалась достаточно гладкой, так что ничто никуда не врезалось и не терло.

Вриисуреол изогнул шею, чтобы проверить груз на спине. И, судя по всему удовлетворившись увиденным, встал на лапы. Дракон раскрыл крылья, его мышцы напряглись. Одного мощного взмаха оказалось достаточно, чтобы оторваться от земли, и Алексия громко захохотала. Первый раз в своей жизни она смогла почувствовать то же, что и ее сестра во время полета, и, несмотря на все обстоятельства, принцесса была счастлива.

ГЛАВА 69

Сидя на спине у Просимра, Изаура наблюдала, как бесконечная зимняя ночь решительно захватывала белые просторы авроланской тундры. Они двигались на север, оставив позади полуостров Себции, затем Воркеллин и руины Крепости Дракона. Преодолев Бореальские горы, они устремились дальше, на север. Как только день уступил свои права ночи и тьма поглотила все вокруг, пурпурный дракон стал снижаться, направляясь в долину, где уже виднелся замок матери принцессы.

Изаура задрожала, но не от холода. Жар, исходящий от тела дракона, смягчал порывы ветра. Девушка никогда не считала королевство своей матери холодным, но сейчас, в объятиях тьмы, оно показалось ей ледяным, и что-то внутри принцессы хотело избежать возвращения домой.

Но другая часть Изауры тут же запротестовала. Королева опасалась предательства, но она не станет той, что предаст свою мать. Она доверяет мне, и я всем обязана ей. Девушка прогнала прочь свои страхи, ведь это могло вызвать недовольство матери, и попыталась вспомнить что-нибудь, что сделало бы радужнее дальнейшие перспективы.

Однако предпосылок этому было немного. Нескарту был убит ребенком. Дракон по имени Вриисуреол уничтожил последних учеников Университета. Армия, державшая в осаде Нэввол, была полностью стерта с лица земли. Мать Изауры не особенно любила Нэлроса, но потеря любого союзника существенна.

Смерть Венда расстроила Изауру. Принцесса умоляла криалнири, чтобы тот бежал и спасался вместе с ней, но тот отказался; Венд знал, что Вриисуреол позволит уйти только Изауре; поэтому его присутствие могло поставить ее жизнь под угрозу.

Дракон приземлился у подножия черной крепости, привстал на задних лапах и положил морду на балкон. Изаура отстегнулась, вскарабкалась по шее наверх, прошла между рогов и, скользнув по носу, ступила на каменный пол. Издав что-то вроде шипения, дракон исчез, однако Изаура не сожалела о его поспешном уходе.

В зале, куда она вошла, что-то изменилось, и принцессе понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что именно. Часть убранства помещения исчезла, и, судя по отломанной ножке скамейки, находившейся рядом с камином, можно было предположить, что вся мебель пошла на поддержание огня.

На противоположной от камина стене красовалось иссиня-черное пятно. Сделав несколько шагов по комнате, Изаура поняла, что это была не краска, а обессиленное тело Нескарту, послужившее ему в последний раз. Она посмотрела на его безжизненные конечности и ослабевшие крылья. Он висел на жезле, который, похоже, наполовину вошел в камень.

Изаура вновь сдержала дрожь и счастливо улыбнулась:

— Мама, как приятно снова тебя увидеть.

Кайтрин подняла голову, и на секунду Изаура поймала в ее глазах ядовитое выражение, которое тут же исчезло с лица матери. На смену ему пришла улыбка, однако не столь широкая, как у принцессы:

— Дочь моя, ты дома. Если бы в течение этого часа ты бы еще не вернулась, то я послала бы Нефри-леша искать тебя.

Младший из двух сулланкири изобразил поклон:

— За час я б небо обошел, звезду прекрасную нашел, которой, дева из мечты, Изаура была бы ты!

— Милорд Нефри-леш преуменьшает цену звезд.

— Он слишком много думает о них, ты это хотела сказать, дитя, — зеленовато-голубые глаза ее матери слегка прищурились. — Домой тебя благополучно доставили?

— Дама, мама. Вриисуреол дал мне возможность вернуться на север. — Она колебалась и закусила нижнюю губу. — Он уничтожил армию в Нэвволе. И убил Нэлроса.

Услышав это заявление, королева махнула рукой:

— Армия вообще не должна была быть там. Это было бесполезно и продолжает быть бессмысленным. Падение Каледо восполнит это поражение.

— Меня радует, что ты не расстроена, мама, — Изаура улыбнулась и перевела взгляд на сулланкири. — А вы, Нефри-кеш, что скажете, как обстановка в Окраннеле?

— Все кончено, принцесса, — Нефри-кеш широко улыбнулся.

— Вы нанесли поражение Адрогансу?

— Нет, конечно. Он захватил Сварскию и Окраннел. Он получил свой приз.

Изаура нахмурилась:

— Я не понимаю.

Кайтрин тихонько засмеялась:

— Адрогансу необходимо было выиграть, чтобы впоследствии смогли выиграть мы. Мы отдали ему назад разоренную страну, в то время как сами добились больших успехов на юге. Когда Мурозо падет, мы продвинемся на юг гораздо дальше, чем раньше, и Ориоза не будет для нас препятствием.

— Но, Окраннел…

— Изаура, милая, ты не понимаешь. В Сварскии сокрыто то, что уничтожит Южные Земли, — Кайтрин заговорила громче. — Поражение Окраннела произошло раньше, чем я предполагала, однако другие события способствовали такому раскладу.

Нефри-кеш опустился на одно колено и склонил голову:

— Я очень сожалею, что так подвел вас, Императрица.

— Одна незначительная неудача, малыш, ничего не стоит в сравнении с твоими победами, — Кайтрин протянула к нему руку и приподняла его подбородок. — Ты ведь не подведешь меня снова, не так ли?

— Нет, моя госпожа.

— Вот и славно. У нас есть важные дела, которыми мы должны заняться. Тебе, Нефри-кеш, следует остаться здесь, чтобы следить за ходом событий. Твой сын уже получил свое задание. Я должна взять с собой Миралл'мару и Ферксиго. Анарус должен усилить осаду. Все пока идет так, как я хочу.

— А что мне следует делать, мама?

Кайтрин посмотрела на Изауру совершенно невинным взглядом:

— Тебе, дитя? Я хочу, чтобы ты осталась здесь и набиралась опыта у Нефри-кеша.

— Но могу ли я еще что-то сделать?

— Ах, милая моя, что же, например?

Изаура начала было говорить, но тут в горле застрял ком. Как же мне сказать ей, что мне кажется, что она мне не доверяет.

— Мама, я не хотела подвести тебя.

— Подвести меня? Ах нет, дитя, ты не должна так думать, — императрица Авролана подошла к дочери и заключила ее в объятия. — Ты многое увидела на юге, и я желаю тебе, чтобы ты снова узнала, что такое жить в мире. Узнать, что такое мир, прежде чем я снова позову тебя мне помочь.

Кайтрин взяла дочь за руки и отстранила ее, чтобы заглянуть в ее серебристые глаза:

— А сейчас у меня есть несколько дел, и мне следует заняться ими немедленно. Это касается рубинового фрагмента. Он не потерян для меня, и есть шанс получить его назад за приемлемую цену.

Лицо Изауры засияло:

— Это замечательно, мама!

— Да, дочка. Три части короны гораздо сильнее, чем две, а рубиновый фрагмент в особенности. Даже если остальные объединились против меня, баланс сил позволит мне иметь преимущество на земле.

Изаура взглянула на стену туда, где висело тело Нескарту:

— А что будет с тем юношей, что сделал это?

— Да, это неприятно, мы должны над этим поразмыслить, — Кайтрин прогладила принцессу по щеке. — Не бойся, дочка, успехи его врагов огорчат ему вкус побед, и то, что ему придется проглотить, окажется для него ядом. Возможно, события будут развиваться не совсем по плану, однако наша цель должна оставаться неизменной.

* * *

Адроганс провел рукой по лицу:

— Прочтите мне это еще раз, пожалуйста.

Голос мага-связного был полон раздражения:

— Милорд, если вы не верите мне, то сами можете прочесть ответ.

Генерал Джераны бросил на него яростный взгляд:

— Дело не в недоверии, я хочу услышать сообщение.

Маг-связной прижал к груди арканслату:

— Сэр, вы не понимаете…

— ЧИТАЙ!

От его крика маг отскочил назад, а Пфас усмехнулся. Лица леди Джилталарвин из отряда локэльфов Черные Перья и генерала Каро ничего не выражали, но принц знал, что в это время они обдумывали все услышанное ранее.

— От короля Окраннела Стефина генералу Маркусу Адрогансу. Мы слышали о вашей победе, и наши сердца полны радости. Теперь жители Окраннела в неоплатном долгу перед вами. Ваша победа величайшая из всех, одержанных нашим народом, и ее вечно будут прославлять. Наш народ всегда будет чтить вас, и мы всегда будем считать вас нашим лучшим другом. От королевы Джераны Карус генералу Маркусу Адрогансу. Я выражаю свое величайшее восхищение вашим подвигом. Полгода назад освобождение Окраннела было всего лишь мечтой, которая, как многие говорили, могла бы никогда не стать реальностью. Вы доказали, что они были не правы и что сейчас вы один из величайших военных умов среди ныне живущих. Поэтому для нас было бы огромнойрадостью, если вы присоединитесь к нам в Нарризе на Совете Королей, но мы не станем заставлять вас путешествовать по морю, зная вашу нелюбовь к этому. Мы предлагаем вам остаться в Сварской до тех пор, пока вас не позовут снова.

Маг-связной поднял глаза:

— Подлинность этих документов была подтверждена.

Адроганс кивнул:

— Я верю тебе. А теперь оставь нас.

Маг-связной вышел из комнаты, в которой некогда обитал Нефри-кеш. Адроганс дождался, пока он уйдет, а затем Пфас обратился к своему ийруну, и вихрь воздуха окутал башню, чтобы слова, произнесенные внутри нее, нельзя было подслушать.

Генерал Джераны восседал на деревянном кресле с высокой спинкой во главе стола.

— Вот оно как. Нас благодарят и говорят, чтобы мы подождали: ни слова об усилении или перемещении войск.

Каро кивнул:

— Я даже не знаю, стоит ли мне насторожиться, ведь король Август не прислал письма с поздравлениями. Должно быть, в Нарризе никак не могут решить, что же делать дальше.

— Не сомневаюсь, что так и есть, друг мой, — Адроганс вздрогнул, почувствовав, как Боль вонзила свои длинные когти ему в шею. — Наши дела обстояли бы гораздо хуже, если бы наши командиры знали полную значимость и важность этой победы.

При осмотре города были совершены некоторые значительные находки. Например, начиненные взрывчатыми веществами заграждения, которые, однако, так и не были задействованы. Также была обнаружена мастерская, где изготавливался огненный порошок.

Кроме того, в результате поисков в гавани был найден корабль с продырявленным днищем, который чудом не затонул. Во время отлива на корабль отправили поисковую группу, в итоге она обнаружила там груз, в том числе снаряды для драгонелей и некоторое количество самих драгонелей, хранившихся в герметичных ящиках. Рядовой солдат порадовался бы, что штурм был настолько стремительным, что у Нефри-кеша не было возможности воспользоваться этим оружием.

Адроганс прекрасно осознавал, что эти снаряды все-таки были использованы. С тех пор как четверть века назад Кайтрин разработала первую драгонель, всех очень интересовал секрет их сборки и производимого действия. Дотан Каварр, барон Крепости Дракона, ревностно хранил эту тайну, отказываясь делиться ею с народами, населявшими Южные Земли. Он боялся, что как только у них будет оружие, способное разрушить замок или городские стены, юг будет охвачен постоянными войнами. И когда Кайтрин снова решит напасть, некому будет противостоять ей.

Однако теперь она раскрывает мне секреты. Адроганс тряхнул головой. Теперь он, осененный славой генерал, которому только что достались запасы оружия, способные сделать его непобедимым. Окраннел уже оказался в его руках. Народ Джераны принадлежал ему, поэтому он вполне может провозгласить Окраннел провинцией Джеранской империи. Гурол и Валисия вскоре падут, а затем союз с Альцидой в борьбе против Кайтрин дадут возможность обеим нациям захватить и поделить земли провинций Рекорра, Хелурка и Салния. И если Адроганс решит устроить в Альциде театр военных действий для сражения с Кайтрин, то народ Альциды также будет в его власти.

Джилталарвин улыбнулась Адрогансу уголком губ:

— Хотелось бы надеяться, что ваши командиры достаточно прозорливы, чтобы понять, для чего в действительности служат драгонели. Боюсь, что они увидят в них лишь способ подавить своих соседей. Вы поступаете верно, скрывая всю информацию.

Каро покачал головой:

— И все же у нас есть одна проблема. Вся эта информация не всегда будет оставаться тайной. В определенный момент кто-нибудь — возьмем, к примеру, короля Скрейнвуда — узнает о том, что у вас есть драгонели, и укажет на заговор против народов, у которых их нет. После чего он может вступить в сговор с Кайтрин, чтобы защититься от вас. Помимо него найдутся и еще народы, которые поступят также, чтобы избежать уничтожения.

— Это будут глупцы, достойные ее, — произнес с иронией Пфас. — Они бегут от страха к страху.

— Возможно, это и так, дядя, но заслуживают ли их люди этого?

— Если их люди допустят подобное, то да.

Локэльфийка сдвинула брови:

— А если нет, то они нападут на своих правителей и свергнут их. Еще больше хаоса только на пользу Кайтрин.

Адроганс тяжело вздохнул:

— Нас поздравили, но приказали ждать. Для чего — неизвестно, и совершенно точно, что это уничтожит нашу армию так же, как это сделали бы драгонели.

Генерал Альциды кивнул:

— Наша армия нуждается в действии. На мой взгляд, следует приказать солдатам приступить к восстановлению городских оборонительных сооружений.

— Да, ведь мы хотим заставить их думать, что мы собираемся укрепить Сварскую, чтобы быть уверенными, что ее не захватят, когда войска Авролана вернуться, — Адроганс перевел взгляд на локэльфийку. — Госпожа, может быть, вы и ваши люди согласитесь поучаствовать в одном хитром предприятии ради меня?

Темные глаза эльфийки вспыхнули от удивления:

— Какое же?

— Я бы хотел отправить ваших разведчиков на восток к Крозту и на северо-запад в горы. Предполагаю, что на востоке хозяйничают авроланские орды. Если нет или же они не достаточно многочисленны, чтобы угрожать Сварской, то я хочу услышать известия с запада о том, что силы Авролана собираются там, для того чтобы напасть на Сварскую. Мне необходимы эти сведение, чтобы удержать эту армию.

— И чтобы убедить южные народы в том, что им не стоит отзывать свои войска домой?

— Это послужит легкой уловкой. Авролан решит, что разведчики были высланы, чтобы прощупать почву для дальнейшего вторжения, а это свяжет часть их армии по рукам и ногам.

— А если мы ничего не обнаружим ни на севере, ни на западе?

Адроганс осторожно улыбнулся:

— Кайтрин отдала нам драгонели, надеясь на то, что мы создадим империю. Она ждет, что Окраннел станет самой северной ее частью, однако еще севернее находится Призрачная Граница. Уже прошло четверть века, с тех пор как король Август перевел свои войска через нее, и у него никогда не было драгонелей. Я действительно создам империю, как она того хочет. Однако совсем не ту, что она ожидает.

ГЛАВА 70

В конце концов, это право Братства Вольных Ориозцев, и они решали, как все должно быть. Дрени собирался всего лишь взять с собой в Вэл определенную группу людей. В этот список входили Уилл, Ворон, Резолют, Эрлсток, Ломбо и Квик. Панки — были любимцами драконов, поэтому то, что Ломбо отправится вместе со всеми, было известно заранее. А Квик, поскольку отговорить его идти был невозможно, был включен по приглашению Дрени. Трое других были друзьями Дрени, а у Эрлстока был Истинный Камень.

Те, кто не вошел в список, под совместным командованием Саллитта Хокинса и его жены, были размещены в поместье Айронсайд. Вопрос о том, что делать, породил спор. Жители Мурозо хотели вернуться в домой, чтобы продолжить атаки на авроланов, хотя их шансы остаться в живых выглядели ужасающе мизерными. Механоиды желали возвратиться в Крепость Дракона — особенно после того, как узнали, что там есть выжившие. Джуллаг-це Сиг нашла компромисс, сказав им, что если они хотят вернуться через Саренгул, то должны помочь уничтожить авроланскую армию захватчиков. Затем урЗрети нанесут свой удар по авроланам, что даст им дополнительные силы и гораздо больше провизии и боеприпасов, чем у них есть сейчас, после чего Саренгул станет укрытием для тех, кто спасается от армии Авролана.

Возвращение в Саренгул также подарит надежду найти Верума. А мысль о возращении потерявшегося товарища значила для всех собравшихся очень много.

Вольники учинили собрание и обсуждали, как им поступить. Уитли подошел к Уиллу и спросил его мнение. Уилл только лишь улыбнулся:

— Ты заслужил право командовать этим отрядом, Уитли. Ты знаешь, что творится у них в голове и что на душе. Что бы ты ни решил, я уверен, я буду гордиться тобой.

После этого Уитли объявил, что вольники выступают за то, чтобы отправиться в Саренгул и там бороться с авроланами. Жители Мурозо были не совсем довольны этим решением, однако их дополнительный план был одобрен. Он заключался в том, чтобы заманить их преследователей в горы и, пользуясь второстепенными тропами Саренгула, уничтожить их.

Прощание было нелегким. Уилл попрощался лично с каждым членом Братства вольников. Воины пожелали ему удачи. Каждый оторвал себе маленький кусочек окровавленной ткани, которой была обмотана его рука, прежде чем Джиландесса залечила рану юноши.

Вольники пришили на свои маски коричневые лоскутки — к левой стороне ниже прорезей для глаз. Это было место, где ставили отметку сироты, если погибал отец. Юноша знал, почему они сделали так. Однако он был поражен, что эти сильные и стойкие воины видели в нем именно отца.

Ворону тоже очень сложно было расставаться — он прощался со своим братом и невесткой, с которой его только что познакомили. Вольники и остальные в свою очередь тоже очень жалели о его отъезде. Все говорили, что хотели бы, чтобы он продолжал носить маску:

— Если тебе предстоит представлять нас на земле драконов, Ворон, то следует одеться соответствующе, — часто восклицали они.

Однако Эрлстоку пришлось еще тяжелее. Он уезжал, оставляя здесь своих верных солдат, без которых ни он сам, ни фрагмент Короны Дракона не были бы вывезены из Крепости Дракона. Новая миссия, которую они возложили на себя сами, наверняка станет для них последней, поэтому это прощание могло оказаться прощанием навсегда.

Но тяжелее всего, как оказалось, ему было прощаться с братом. Уилл как раз прощался с Линчмиром, когда подошел Эрлсток. Старший принц раскрыл рот от удивления, но сразу же расплылся в улыбке:

— Линчмир?

Младший брат смутился, и его лицо залилось краской:

— Ты жив! Ты жив!

— Да, очень даже жив, и очень рад тебя видеть, — Эрлсток обнял брата и посмотрел на Уилла, — Почему ты не сказал мне, что мой брат здесь?

— Ну, мы разбирались с Дрени и со всем остальным… В общем, знаешь, просто был тяжелый день.

Линчмир высвободился из объятий брата и улыбнулся:

— Это потому, ваше Высочество, что никто не знает, кто я. Для них я просто Линденмир, один из вольников.

Эрлсток посмотрел вокруг, и Уилл не сомневался, что тот увидел понимающие взгляды вольников, толпившихся вокруг. Все они на самом деле знали, кто такой Линденмир:

— Что ж, я бы никогда не догадался. Ты шел с ними из Мередо, так ведь? Отец, должно быть, в ярости.

Линчмир пожал плечами:

— Он будет еще больше удивлен, когда увидит тебя, восставшего из мертвых, чем меня, забредшего так далеко.

— Жаль, если так, — Эрлсток широко улыбнулся.

Было заметно, что он не мог поверить в то, насколько изменился его брат. И хотя Линчмир был вольником всего лишь месяц, он похудел, со многими подружился и заработал пару шрамов:

— Он не узнает тебя, это точно.

Линчмир улыбнулся в ответ улыбкой, горевшей ярче, чем пламя дракона. Братья обнялись, а Уилл пошел собирать необходимые вещи в дорогу. Он был поражен — Линчмир был во многом очень похож на Дрени. Разница была лишь в том, что Линчмир вернулся к жизни, пройдя испытание войной, а не раскаленными камнями. Так же как и Кенли, который стоял на грани. В сражении он доказал свою верность, но и то что с большей радостью исполнял приказы, чем отдавал их. Это не значило, что у него нет способностей быть лидером. Как раз наоборот, их у него было достаточно. Однако он был из тех, кто ведет войско, подавая собственный пример, а не просто отдавая команды и пользуясь своим авторитетом.

Когда Уилл снова посмотрел на них, братья дружно смеялись. Линчмир помогал Эрлстоку разобраться с упряжью, которую они приспособили для Дрени. Если бы он встретил их отдельно друг от друга, то ни за что бы не догадался, что они были братьями. Но сейчас он это видел. И видел большее — они были друзьями.

Пообещав друг другу еще не раз вместе отлично выпить-закусить и развлечься в компании девушек, вся компания, направлявшаяся в Вэл, забралась на широкую спину Дрени и устроилась в углублении между крыльями. Закрепив ремни упряжи и помахав на прощанье друзьям, они отправились в путь.

Уилл радовался, что ремни позволяли ему доползти до самой шеи Дрени. Однако ветер был очень холодным, и Уилл не мог оставаться там очень долго, но ему удалось понаблюдать за ландшафтом с высоты. Он видел, как реки текут среди гор, а затем впадают в озера и моря. Леса покрывали холмы и равнины, и только кое-где виднелись проплешины. Там люди вырубили их, деревья шли на топливо или строительные материалы для деревень и городов.

Деревни и города легко было заметить по поднимающемуся в воздух дыму. В основном он шел от печей, где готовили еду. Когда же они пролетали недалеко от Каледо, Уилл увидел настоящий огонь — там горела часть города. Он надеялся, что Алексия, Керриган, Пери и Сейс еще живы и сумеют защититься от авроланов или сбежать.

— Дрени, ты не мог бы задержаться на пути в Вал, спуститься сейчас пониже и разобраться с авроланами?

— Нет, Уилл, — дракон повернул голову и посмотрел на него, — потому как меня могут убить, и тогда Кайтрин получит фрагмент Короны Дракона. Кроме того, там внизу еще один дракон. И если я вмешаюсь, то, возможно, разгорится серьезная битва, что будет только на руку Кайтрин.

— Я понял про первую причину, но вторую нет, — пожал плечами Уилл.

— В свое время, Уилл Норрингтон.

Ночь опустилась на землю, прежде чем они покинули Мурозо. Наверху виднелся узкий полумесяц и тысяча звезд, рассыпанная по всему небу. Уилл уже ждал, что Резолют воспользуется случаем и станет обучать его тому, как ориентироваться по звездам. Находясь на высоте в полной темноте, воркэльф, казалось, смягчился.

Он указал на вереницу звезд:

— Это Цепь Райзазела. Он был великим эльфийским героем из Воркеллина. Тогда Воркеллин был частью эльфийских владений. Все от Аокеллина до Крокеллина и Аркеллина было частью великой и единой страны эльфов.

Уилл увидел на небе изогнутую линию из семи звезд:

— И что такого сделал этот Райзазел?

— Он совершил много удивительных подвигов. И тысячи песен сложено о его деяниях. Он убивал драконов и сражался с криалнири — с настоящими, а не с теми призраками, которых создала Кайтрин, — Резолют даже улыбнулся. И Уиллу вдруг показалось, что через мгновение воркэльф запоет одну из песен о Райзазеле.

Но Резолют сощурил глаза:

— Песенки для детей, которым, как все думают, никогда не придется драться.

Панки когтем выковырял тонкого белого червячка у себя из-под чешуи и отправил его в рот:

— Ломбо любит песни про звезды.

Вор заулыбался:

— Панки тоже сочиняют песни про Райзазела?

— Другие, не про цепи. «Семь рек-сестер текут», — во рту Ломбо мелькнул маленький кусочек, оставшийся от проглоченного им червячка. — Это не детская песенка.

Эрлсток улыбнулся:

— В Ориозе поют про семерых торговцев, а луна — это вор. Проходя мимо, он крадет у них свет.

Ворон кивнул и посмотрел на Квика:

— А что насчет спритов?

— Сприты поют не о звездах, — он посмотрел на своих друзей. — Это дырки в капюшоне солнца. Всего лишь дырки. Зачем петь о дырках? Зачем?

— Дрени, а у драконов есть песни о звездах?

Дракон обернулся:

— Люди слагают легенды о том, чего боятся, чтобы справится со своими страхами. Райзазел не убивал драконов, но эльфам так спокойнее: считать, что один из них сумел сделать это. А драконы не боятся звезд, потому что мы знаем, что они собой представляют.

Уилл нахмурился:

— Но ведь сприты тоже. Хотя я сомневаюсь, что звезды — это дырки в каком-то капюшоне, которое надевает солнце.

— Конечно нет, Уилл. Но что же тогда такое, звезды?

Юноша сомневался:

— Ну, я так вот не думал об этом, но они похожи на драгоценные камни, разбросанные там наверху. И если бы могли подлететь поближе, то могли бы достать до них.

Дрени рассмеялся, и из его ноздрей показались небольшие язычки пламени:

— Получается, сприты гораздо ближе к истине, чем ты, Уилл.

Ворон улыбнулся:

— Что же такое звезды, Дрени, если нам можно рассказать об этом?

— Звезды — то же, что и солнце, только они находятся гораздо дальше отсюда.

Но ведь это же невозможно. Они такие маленькие, а солнце такое большое. Уилл посмотрел на Ворона, потом на Эрлстока, и они все трое разразились громким хохотом.

— Нет, Дрени. Не может быть. Может, искры солнца, но прямо-таки как солнце? Не может быть.

Дракон снова усмехнулся, выпустив язычки пламени:

— Ты без сомнения прав, Уилл.

Они летели на запад, постепенно забирая на юг. Небо на востоке постепенно становилось все светлее. Над горизонтом появилось солнце, и тени стали отступать, спасаясь от его света. Уилл вскарабкался повыше, чтобы было лучше видно. Повернувшись на спину, он наблюдал рассвет, а после, перевернувшись на живот, устремил взгляд в сторону их конечной цели.

Вэл находился в южной части Лунного моря, на севере от него располагался Гирвиргул, а на северо-западе Вильван. Густые джунгли скрывали остров, да так, что, даже когда ночь отступила, Уилл мало что смог увидеть. Время от времени над островом поднималась стая разноцветных птиц. Немного покружив, птицы спускались вниз, исчезая в изумрудной листве.

Несколько темно-серых вершин, вырвавшись из пут островной растительности, тянулись высоко в небо, где их принимали в объятия белые облака. Самая высокая гора находилась в центре острова, но Дрени не полетел к ней. Дракон взял курс на север, на другой конец острова, и нырнул в самые джунгли. Они парили над туманной равниной, окруженной высокими стенами, покрытыми мхом. Повсюду росли темно-зеленые растения и яркие цветы. Вода, падая вниз, образовывала небольшие водопады. Достигнув края долины, Дрени опустил одно крыло и, ловко развернувшись, без труда приземлился на зеленую равнину перед входом в огромную пещеру.

— Мы прибыли, друзья, — Дрени лег на живот и вытянул переднюю лапу, чтобы они смогли спуститься на землю, — не правда ли красиво?

Уилл готов был полностью согласиться с утверждением — у него даже дыхание перехватывало от красоты пейзажа. Однако Дрени имел в виду другое, кивая в сторону входа в пещеру, но, казалось, это было всего лишь отверстие в пещере, никаких украшений.

— Я что-то пропустил? — прошептал он Ворону.

— Если это так, то я тоже, Уилл.

Дрени прищурился:

— Я совсем забыл, что иногда вы не видите то, что вижу я. — Дракон вытянул шею, открыл пасть и несильно подул. Дыхание словно туман окутывало камни. И тут они обрели цвет, внутри появились прожилки более светлой породы, словно в мраморе. Затем появились синие ручейки, растекаясь по скале, они словно бы рисовали на ней какой-то орнамент, одновременно увеличивая проход. Путешественники наблюдали за происходящим, словно загипнотизированные. Сверкая и искрясь, появлялись новые растения, они цвели и увядали на глазах. Вокруг ходили животные, исчезая и появляясь в мгновение ока. Камни плавились и меняли форму до тех пор, пока снова не превратились в прежний вход в пещеру, и краски исчезли.

Уилл заморгал:

— Ух ты! Что это было?

— Немного драконьей магии, — Дрени слегка наклонил голову, — все события, происходящие в мире, имеют эхо — но не слышимое, это такие отголоски, которые путешествуют во времени. Драконы могут видеть эти вибрации и пользоваться ими. Немного магии, и мы можем добавить им силы, чтобы их увидели другие. Когда мы приземлились, я увидел то, что только что наблюдали вы сами, но только картина была еще более нереальной. Словно вход в пещеру был закрыт занавесом, он открывался, приглашая меня домой.

Ворон кивнул:

— Могу себе представить, это действительно потрясающе. Однако у меня есть вопрос. Если то, что ты говоришь о действиях, которые создают эти отголоски, правда, значит, у драконов есть доступ ко всему, что происходит в мире.

— Или когда-либо случалось в нем, поскольку отголоски никуда не исчезают, а остаются в мире, — Дрени кивнул, — твой вопрос рождает следующее «почему». Почему, обладая подобным знанием, мы не вмешались раньше от лица врагов Кайтрин — даже для того, чтобы просто рассказать им о положении дел.

— Что ж, ты опередил меня с вопросом.

— Твой вопрос заключает в себе то, о чем спорят уже долгое время. Во-первых, существует возможность с помощью магии уничтожать отголоски еще до того, как они возникли, или же изменять их, поэтому им не всегда можно доверять. Во-вторых, представь, каково это слышать, как одновременно поют сотни птиц. Как ты сможешь выделить пение какой-то определенной птицы? А теперь прибавь к этому все песни, когда-либо спетые всеми птицами, которые когда-либо существовали? Откуда ты будешь знать, которую из них слушать? Драконы могут уловить и вычленить один, два отголоска, но исключительно для своих собственных целей и развлечений. Как шпионы, мы не очень сильны.

Эрлсток улыбнулся:

— А Кайтрин уничтожает свои отголоски?

— Да, так мне говорили, — Дрени раскрыл и сложил крылья, затем лапой указал в сторону входа в пещеру. — Добро пожаловать в мой настоящий дом. Вы с радостью приняли меня в своем мире, теперь я приглашаю вас в свой.

Уилл вошел в полутемную пещеру. Растущий внутри мох излучал мягкий зеленый свет, это напомнило Уиллу пещеру Ораклы рядом с Гирвиргулом. Ему хотелось, чтобы Дрени снова задействовал магию, тогда он увидел бы настоящую картину. Но даже без магии место казалось ему удивительным. Каменные столбы переливались всеми оттенками цветов, по сталактитам и сталагмитам бегали крошечные существа. От всего этого у Уилла разбегались глаза.

Ворон внезапно схватил его за куртку и резко дернул, не дав Уиллу свалиться в пропасть. Оттуда из глубины постоянно исходил жар. Там внизу медленно двигалась горящая лава и небольшие черные островки, плывущие на север. Островки откалывались и тонули, тут и там вспыхивали языки пламени. Смотреть на это можно было так же долго, как и на преображавшийся вход в пещеру. На какие-то доли секунды Уилл представлял, как бы выглядела эта река, но увиденная сквозь магию.

— Смотри, куда идешь, Уилл.

Дрени подошел и перенес каждого на другой берег:

— Простите, я иногда забываю о нашей разнице в размерах.

Они продолжили свой путь. Уилл замедлил шаг, чтобы идти рядом с Дрени:

— То, что ты проделал с входом в пещеру. Так можно сделать с чем угодно?

— Например, Уилл.

— Ну… — вор беспокойно вздернул плечи, — с людьми?

Дракон глубокомысленно кивнул:

— С живыми существами, да. Существ изучают, чтобы что-то узнать о них: о питании, миграции, процессах размножения…

— Процессах размножения? — Уилл густо покраснел. — Даже людей?

— Да, Уилл, хотя нам это так же интересно, как тебе, например, наблюдать за случкой собак.

— Ах, так ты не…

— Нет, Уилл, — Дрени внимательно смотрел на него, пока они шли по туннелю, уходящему вниз, а потом налево. — Так значит, тебя в особенности интересует, можно ли увидеть отголоски кого-то?

Вор кивнул:

— Я подумал, а что, если, может быть, ты дашь мне возможность увидеть моего отца, то есть, понимаешь, еще до того, как он стал одним из них.

— Зачем?

— Ну, потому что, ладно… Там, в горах, я видел, как Ворон прощался со своим братом, и несмотря на все то, что произошло с Саллиттом, они все же немного похоже. И Эрлсток с братом, между ними тоже есть родственная связь. Так вот, я знаю, что мой отец писал стихи, как и я иногда. Я знаю, что он мой отец и все, но я не могу увидеть его.

— Я помогу тебе в этом, Уилл, но ты должен понять две вещи. Первое — это будет не видящий и думающий образ твоего отца. Ты будешь видеть будто бы его призрак. Он не будет тебя видеть. И он не сможет говорить с тобой.

— Ну я так и думал, — Уилл пожал плечами. — Что еще?

— Возможно, что потом он будет постоянно являться тебя.

— Являться? Как призрак?

— Именно.

— Ух-ты, — Уилл попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь приведение, или нет, но пришел к выводу, что все-таки нет. При мысли о том, что у него будет свое персональное приведение, на голове зашевелились волосы.

Однако он решил рискнуть:

— Я все еще хочу попробовать.

— Хорошо, я с радостью помогу тебе, — догнав всех остальных, Дрени остановился. Вся команда ждала их посреди широкого и круглого перекрестка дорог. — Мы пойдем налево, там находятся покои моей семьи. Вы сможете отдохнуть, а я пока поговорю со своими наставниками. После мы к вашим услугам, до тех пор пока вас не вызовут в Совет.

Эрлсток сжал губы:

— Совет?

— Совет наших лидеров, — Дрени слегка приоткрыл пасть. — Это они будут решать, будем ли противостоять Кайтрин, или вступим в войну на ее стороне.

ГЛАВА 71

Уилл и в самом деле не спал. Когда они дошли до пещер семьи Дрени, их встретили дракоморфы и отвели в комнаты для гостей, расположенные в отдалении от главной входной залы. Ко всеобщему удивлению они встретили там принцессу Алексию. Она ждала их. Ворон отодвинул Уилла в сторону и поднял ее на руки, заключив в крепкие объятия. Девушка обняла его за плечи, а он радостно кружил ее. Юноша даже не слышал, что влюбленные говорили друг другу, но улыбки подсказали, что это было что-то хорошее.

Остальные отошли в сторону и были рады наконец снять с себя все вещи и дорожную одежду. Уилл хотел засыпать принцессу вопросами о том, как она оказалась здесь, но красноречивый взгляд Резолюта остановил его. Парнишка собрал свои вещи и понес их к одной из дверей, выходящей прямо в главный зал.

Когда он вернулся, Ворон уже выпустил принцессу из своих крепких объятий, но его рука по-прежнему обвивала талию принцессы. Алекс широко улыбнулась, приветствуя всех, даже маленького Квика, расположившегося у нее на плече. Она вкратце рассказала им о сражении в Нэвволе и о том, как ей удалось присоединиться к Керригану и отправиться в Вэл.

Уилл захлопал в ладоши:

— Принцесса, но это не сравнится с тем, что сделал Дрени. Он убил другого дракона, просто откусив от него огромный кусок. Знаешь, мы были…

Эрлсток положил руку Уиллу на плечо:

— Еще будет время рассказать эту историю, Уилл. Думаю, нам всем необходимо отдохнуть.

— Нет, я в порядке на самом деле.

Резолют прокашлялся:

— Уилл, нам всем нужно немного полежать и прийти в себя.

— Ах да, — Уилл наконец понимающе кивнул, — хорошо, ну я пойду к себе в комнату, она вон там. Если кто-то хочет послушать эту историю или еще что-нибудь, я буду у себя.

Алексия кивнула:

— Хорошего сна, Уилл. Я очень рада снова тебя видеть.

— И я тоже, принцесса, — он побрел в свою комнату и вздохнул. Все здесь было сделано в соответствии с размерами дракоморфов. И чтобы забраться в кровать, сначала Уиллу пришлось закинуть ногу, а потом подтянуться. Он приземлился на толстый мягкий матрац, который практически поглотил его.

Лежа в большой кровати, он вдруг почувствовал себя очень одиноко. То, как Алексия смотрела на Ворона, напомнило ему то, как смотрела на него Сейс. Вот бы и Сейс оказалась вместе с ней, здесь.

Эта мысль удивила его. Он вырос в Низине, поэтому любовь была для него чем-то, что случается только в песнях. В свое время ему пришлось узнать, что такое похоть, — его мать зарабатывала деньги собственным телом. Задирать юбки было чуть ли не основным видом деятельности в Низине, но, конечно же, это нельзя было перепутать с любовью. А о семье в действительности он знал лишь по своим наблюдениям, но зачастую ему казалось, что люди вместе только потому, что так проще выжить, чем поодиночке. Маркус и Фабия точно были вместе только поэтому.

В песнях любовь, конечно же, была некой всепоглощающей силой. Она была предопределена, и ее тут же можно было узнать. Но то, что он чувствовал к Сейс, не было похоже на то, что предназначено судьбой. Постепенно ему стало приятно быть рядом с ней. И когда они прощались — даже с оговорками, о которых он поведал Алексии, — ему не хотелось говорить ей «прощай».

Когда он наконец уснул, ему приснилась она. Он видел, как она вместе с Пери выслеживает бормокинов в мурозском лесу. Они гнали врага прочь из Мурозо. И когда обе девушки уже наблюдали за тем, как спасаются бегством войска Авролана, он проснулся с улыбкой на лице.

Уилл сполз с кровати и оделся. Он не стал надевать куртку, потому как тут, в Вэле, было не так уж холодно. В каком-то смысле здесь посреди гор он чувствовал себя как дома. Он отправился изучать местность. Далеко зайти ему не удалось, его нашел дракоморф и уговорил отвести его к Дравотраку.

Дравотрак отдыхал, лежа в просторной комнате с потолком в форме купола. Он открыл голубые глаза и приподнял голову:

— Ты не выглядишь отдохнувшим.

— Мне не удалось нормально поспать, — Уилл пожал плечами. — Я тут подумал, может быть, ты…

— Да, думаю, что смогу. Пока я тут лежал, я изучал отголоски и, как мне кажется, нашел его — по крайней мере, часть его, — Дравотрак жестом подозвал юношу ближе. — Уилл Норрингтон, познакомься со своим отцом Босли Норрингтоном.

Дыхание дракона было мягким и прохладным, но вдруг затвердело, превратившись в полупрозрачную фигуру. Контур немного побелел, а затем вся фигура окрасилась в белый цвет. Перед глазами Уилла предстал молодой человек чуть выше него, но не намного тяжелее. Лицо было радушным, он едва заметно улыбался. Глядя сквозь Уилла, он пошел ему навстречу. Одной рукой он держался за подбородок, другую спрятал за спиной.

Уклонившись от шагавшего прямо на него призрака, Уилл услышал голос отца:

— Да-да, эти строчки вполне подойдут. Это будет великая поэма. Я назову ее «Как разозлить темерикса»:

Уилл громко рассмеялся:

— Еще раз. Я хочу послушать это еще раз.

Дравотрак улыбнулся:

— Думаю, это мне неподвластно. Я могу попробовать, но в результате он может навсегда остаться с тобой. Сейчас я могу прогнать его, но смогу ли я сделать это после, я не уверен. Хочешь рискнуть?

— Конечно, он же никого не тронет? — Вор улыбнулся, а глаза засверкали, когда он увидел, что его отец зашевелился. Под маской его лицо светилось от счастья. Уилл заметил, что ему не чуждо тщеславие; но все же это был его отец, а не то, во что превратила его Кайтрин.

Дравотрак дунул снова. Фигура застыла, затем снова задвигалась. Ли Норрингтон снова читал поэму, а потом все повторялось сначала. Уилл поднапрягся и после четвертого прочтения запомнил ее всю целиком. На пятый раз это начало его утомлять. Он принялся махать рукой перед призраком отца.

— Уже достаточно.

Приведение подошло совсем близко, и рука Уилла прошла насквозь через него. Холодок пробежал у вора по спине, и тут призрак исчез:

— Что случилось?

Дравотрак засмеялся:

— Это твоя кровь. Вон он, прямо за тобой. И как бы быстро ты не пытался повернуться, ты его не увидишь, он будет за твоей спиной. Тебе не о чем беспокоиться. Он исчезнет через день или два. Но до тех пор…

— Он будет следовать за мной, я понял, — Уилл пожал плечами и закрыл глаза. Он вспомнил лицо отца и снова услышал его голос. В его чертах он видел себя, а в своем голосе улавливал голос отца. Их связь начала обретать форму.

До этого момента он был Норрингтоном, потому что ему так сказали. Оракла сообщила ему это и доказала с помощью магии. Кайтрин пыталась убить его, Ворон и Резолют — найти, Сейс — тоже разыскать, Скрейнвуд даже дал ему маску, — все эти вещи были внешними признаками того, что он был Норрингтоном.

И Уилл принял на себя эту роль, потому что мог взять на себя такую ответственность.

Но до сегодняшнего дня он все же до конца не верил, что он Норрингтон. Ему захотелось сыграть эту роль, и у него хорошо получалось. Увидев своего отца, услышав его голос, он понял, что Пророчество о Норрингтоне подтверждается. И он не просто принял на себя эту роль, теперь он знал, что ему суждено было ее принять. Он был тем, кто осуществит пророчество.

Юноша открыл глаза и на мгновение почувствовал холод. После взглянул на Дравотрака:

— Спасибо тебе.

— Не за что.

— Нет, для меня есть за что, — Уилл улыбнулся и положил руку на лапу Дравотрака, — Я тот Норрингтон. Я спасу Воркеллин и убью владычицу севера.

— Да, так говорит пророчество, — голос Дравотрака зазвучал сильно и мощно, заставив все внутри у Уилла затрепетать.

Вор улыбнулся:

— Звучит гораздо мощнее и внушительнее, когда ты это читаешь.

— Сила исходит не от меня, а от самого пророчества и людей, которые были призваны, чтобы исполнить его.

Уилл кивнул:

— Да, ребенком меня выкинули из горящего здания, а наш поход в Вруону можно считать победой на море. Полагаю, мне осталось отвести людей на север к ледникам, чтобы победить Кайтрин, ну а потом мы сможем спасти Воркеллин.

Голова дракона поднялась вверх и нависла над Уиллом:

— Это дело всей жизни. Даже такой долгой, как жизнь дракона, — Дравотрак посмотрел поверх него и зашипел.

Уилл обернулся, за ним стоял дракоморф, вытянув голову вперед. Он что-то зашипел Дравотраку в ответ, но все прозвучало крайне вежливо. Новое шипение заставило дракоморфа вытянуться по струнке и ждать.

Уилл снова повернулся к Дравотраку:

— Что мы будем делать?

— Отвечать на вопросы, когда вас спросят. Только говорите правду, и тогда все будет хорошо. У Кайтрин есть несколько приспешников в Совете, но даже они сомневаются в ее мотивах. Если у нас все получится, то у вас будут союзники в борьбе против нее.

— Мы с радостью примем их, — кивнул Уилл, — еще раз спасибо тебе.

— Мне было приятно помочь тебе, Уилберфорс Норрингтон.

Уилл проследовал из комнаты вслед за дракоморфом, не спросив у дракона, зачем он назвал его полным именем. Он хотел было обернуться и выяснить у тени, следовавшей за ним, неужели это он выбрал для него столь ужасное имя. Однако Уилл не был уверен, что получит ответ. Он был зачат, когда во время очередной попойки в Алциде его папаша развлекался со шлюхой. Юноша даже не был уверен, что отец знал о том, что он появился на свет. Что и говорить о том, чтобы он дал ему имя.

Помимо всего прочего его отец тогда и теперешний призрак отца не были похожи другу на друга. Дух отца был свободным и счастливым. Трагедия, в реальной жизни омрачившая его судьбу, никак не отразилась на призраке. Стихи, что он декламировал, были смешными и веселыми. Уилл так и представлял его себе. Вот, что я унаследовал от него. Это и делает меня Норрингтоном.

Дракоморф подвел юношу к каменному мысу, который полукругом вдавался в огненное озеро. Уилл встал на самый край и увидел строки, написанные рунами. Они словно образовывали кольцо вокруг озера. Он не мог прочесть их, но почувствовал заключенную в них силу. Уилл посмотрел сквозь них, заметив, как жар, исходивший от горящего озера, преображал все видимое. Уилл подул так же, как это делал Дрени у входа в пещеру. Его дыхание сгустилось, превратившись в невидимую преграду, сдерживавшую огненный жар.

Улыбнувшись, юноша стал вглядываться вдаль озера. И тут и там — на высоких, пологих скалах, длинных башнях и углублениях на склонах — он увидел драконов. Множество драконов, и некоторые из них смотрели на него. Там вдали он заметил Дравотрака, расположившегося на своем месте, однако тот воздержался от приветствий.

Квик прожужжал мимо него, и на мгновение юноше показалось, что он собирается пролететь через созданную им преграду:

— Квик, осторожно!

Сприт резко затормозил и повернулся:

— Горячо-горячо, Квик знает. Очень горячо.

— Да, очень-очень горячо, — Уилл подмигнул ему, затем обернулся и с улыбкой встретил присоединившихся к нему товарищей. — Я разговаривал с Дравотраком. Как только появится Керриган, мы должны будем отвечать на вопросы, которые нам зададут. Если мы все сделаем правильно, то, возможно, нам помогут в борьбе с Кайтрин.

Ворон уставился на него и побледнел:

— Уилл, что это у тебя за спиной?

— Ты должен был узнать его. Это мой отец. Дравотрак вызвал его. Он скоро исчезнет. Я слышал, как он декламировал свою поэму «Как разозлить темерикса».

Ворон вздрогнул, мотнул головой и тихонько посмеялся про себя:

— Это одно из самых забавных сочинений Ли. Я был бы рад послушать, как ты читаешь ее, Уилл.

— Согласен, сегодня вечером, после того как разберемся со всем этим. Будет весело, — Уилл понизил голос, — прости, что заставил тебя беспокоиться из-за него. Просто мне нужно было доказать себе, что я из Норрингтонов.

Алексия приподняла брови:

— Неужели кто-то в этом сомневался?

Уилл пожал плечами:

— Но, ведь иметь больше доказательств — никогда не помешает?

Ворон потеребил его за плечо:

— Никто из нас никогда не сомневался в этом, Уилл. Ты каждый раз доказывал это снова и снова, — он посмотрел мимо него, туда, где сидели драконы. — И здесь у тебя будет еще один шанс доказать это.

ГЛАВА 72

И хотя Керриган дремал на спине у Вриисуреола по дороге в Вэл, он едва ли чувствовал себя отдохнувшим, когда они добрались до места. Двое дракоморфов ростом в десять футов отвели его и Бока в их комнаты. Уютные покои напомнили ему корики урЗрети. Но здесь все как-то больше походило на человеческое жилище. Помимо главного зала было еще три комнаты. Маг занял одну из них, Бок другую.

Керриган не знал, как долго он проспал, но его нос уловил какой-то приятный запах, а в животе заурчало. Все это навело его на мысль, что проспал он прилично. Из той одежды, что Бок распаковал и сложил на полке, он выбрал и надел тунику и штаны, в довершение всунул ноги в изношенные ботинки. Он понимал, что в таком виде он совсем не похож на мага, но ему было все равно. Он хотел есть.

Легкость, с которой он теперь забыл про свое трепетное отношением к тому, как следует одеваться настоящему магу, и то, насколько далеким он теперь чувствовал себя от Вильвана, — все говорило о том, что приобретенный опыт изменил его. Отчасти этим опытом были отношения, которые сложились у него с Уиллом, Алексией и остальными. Теперь он чувствовал себя частью их команды больше, чем жителем Вильвана. В Вильване его все время чему-то учили. Он был словно орудие, которое необходимо отладить, — но никто не удосужился сказать ему для какой цели. Верно… Ворон же не говорит своему мечу, что он собирается с ним сделать. Для друзей он не был просто вещью, и друзья были для него не просто тупицами, которых приходится терпеть.

Его изменило и то, что рассказал ему Рим Рамоч, раскрыв глаза на Вильван и природу магии. Он хорошо понял все это в Мурозо. Вильван не был неиссякаемым источником магических знаний. Даже в Университете Авролана обнаружили другие способы обращения с магией в целом. И все это приобрело абсолютно иной смысл для него. Керриган никогда не сомневался, что сделать стул можно совершенно разными способами или что сидеть можно не только на стуле. В таком случае, чем заклинание отличается от стула? Есть много дорог, ведущих к одному и тому же месту.

За очень короткое время он узнал столько всего о магии и о том, как с ней обращаться, сколько не узнал за все то время, что провел в Вильване. Конечно, за время обучения в Вильване он мог видеть и усваивать все эти новые вещи. Однако то, как в Вильване поощрялись всякая криворукость, задевало его, потому что это было совершенно неправильно. Они делали это, чтобы маги были не очень сильными, и ими было бы легче управлять. Но таким образом маги Вильвана оказывались слабее, и, возможно, они не смогли бы совладать с магом, который был бы гораздо мудрее их.

Юноша задумался, было ли это тем, что разглядел когда-то Кирун. Но одно было налицо — Керриган теперь был способен сделать гораздо больше, чем кто-либо из его собратьев. И к тому же он создал заклинание, которое могло обнаружить присутствие фрагмента Короны Дракона, и оно работало. С помощью этого заклинания он смог бы исправить то, что Кирун сделал много лет назад.

С улыбкой на лице он сполз с кровати и побрел в главный зал. Там он обнаружил круглый стол, на котором были расставлены разные яства: горячий окорок, свежий хлеб, разнообразные сыры, овощи под разными соусами и еще куча всякой всячины, которую он так сразу и не опознал. Все пахло просто потрясающе. Он даже не успел еще придумать, с чего начнет, как у него уже потекли слюнки.

Но еду пришлось отложить, потому что из третьей комнаты вышел Рим Рамоч:

— Учитель, когда вы прибыли сюда?

— Кажется, я был здесь всегда, Керриган.

— Но как же вы добрались сюда?

Рамоч рассмеялся:

— Знаешь, Вриисуреол не единственный дракон в Вале.

Керриган кивнул и подождал, пока учитель сядет за стол. Рамоч прошел в другой конец комнаты, взял оттуда стул и сел за стол. Он казался более веселым, чем раньше, однако все легко объяснялось взволнованностью от пребывания в Вэле. Маг в темно-красных одеждах жестом указал Керригану на его стул, а Бок, высунувшись из-под стола, поставил перед ним полную до краев, тяжелую тарелку.

Молодой маг взглянул на нее. Он не мог сказать, было на ней слишком много еды или нет. Но тут у него заурчало в животе, и он понял, что это уже не так важно. Улыбнувшись, он наколол на вилку кусочек окорока и отправил его в рот. Закрыв глаза, он причмокнул:

— Очень вкусно.

— Да, вкусно. Пленники делают то, что им скажут, но никто так и не знает, понимают ли они приказы, которые им отдают, — Рамоч медленно закивал. — Твое опознавательное заклинание и то, как ты действовал в Нэвволе, впечатляют. Тыудивил меня.

Керриган улыбнулся и, уплетая за обе щеки, начал рассказывать о том, как все было. В результате он так увлекся разговором, что совсем забыл о еде. Отодвинув золотую тарелку в сторону, он устроился поудобнее, положив локти на стол, чтобы спокойно размышлять над вопросами, которые ему задавал Рамоч.

Вопросы были непростые, но Керриган с радостью пытался найти решение. Он понял, что получает настоящее удовольствие, создавая новые заклинания. И чувствует себя счастливым, когда они работают. Но здесь и сейчас ему наконец было с кем поговорить о том, как он создавал их. Рим Рамоч понимал, что он старался сделать. Прежние его наставники, кроме Орлы, конечно, интересовались лишь тем, усвоил ли он то, чему его учили. И когда обыденные разговоры заводили их в теоретические размышления, большинство его наставников не справлялись, так как не обладали достаточно широким представлением о магии. Они были специалистами в своих областях, но не имели некого общего представления о вещах. Они никогда не смогли бы понять, что различные дисциплины на самом деле имеют связи в своих основах.

Юноша вспомнил, как Орла всегда казалась удивленной, когда он заново создавал для нее вещи, которые она потеряла. Он использовал дерево как сырой материал, сплетая одно заклинание из нескольких, чтобы оно сработало. Для него это не составляло труда. Он придумал такое заклинание, поэтому потом он смог заменять вещи, которые сломал. Но для нее это было маленькое чудо. Рамоч, хоть и был впечатлен заклинанием, все же был способен понять, каким образом Керриган создал то, что создал.

Они разговаривали все утро и затем после полдника. Пока они говорили, Керриган только поковырял еду, однако заметил, что тарелки периодически исчезают под столом. Время от времени оттуда слышалась отрыжка Бока, подтверждая его догадку о том, куда уходит еда. Рамоч ничего не ел, что, впрочем, казалось Керригану не особенно удивительным, ведь учитель все время был в маске. К тому же его наставник был худощав, в связи с чем юноша думал, что тот ест не чаще чем раз в месяц.

После полудня к Рамочу зашел дракоморф с чешуей цвета слоновой кости и красными пятнышками на спине и груди. Их разговор состоял из шипения и каких-то пощелкиваний, но все сказанное прозвучало очень вежливо. Маг кивнул и, махнув рукой, отослал дракоморфа прочь:

— Нас вызвали, но до встречи у нас есть еще некоторое время. Я хотел бы немного показать тебе Вэл, если хочешь.

— С удовольствием. Думаю, принцесса Алексия тоже бы хотела посмотреть. Может быть, позовем ее?

Рамоч сложил пальцы домиком:

— Боюсь, она, в любом случае, занята. Большинство твоих друзей прибыли сегодня утром из Мередо еще до того, как ты проснулся. Ты скоро с ними увидишься, принцесса встретилась с ними сразу же по приезде.

Керриган улыбнулся:

— Уилл и все остальные?

— Да, и Дрени. Он дракон.

— Дракон! — юный маг на секунду задумался. — Это он вылечил Уилла?

— Думаю, что отчасти. Но, к счастью, еще кое-то вмешался, — Рамоч поднялся и стал разглаживать одежду. — Мы должны разобраться получше, но позже. Сначала я хочу, чтобы ты немного познакомился с Вэлом. Пойдем, Бок.

УрЗрети вылез из-под стола и проследовал за ними из комнаты. Выйдя наружу, они оказались на тропе шириной, наверное, в метров в тридцать. Примерно каждые сорок метров были отмечены каменным столбом. Справа шла сплошная стена, а слева открывался вид на широкую галерею. Керриган увидел множество прогулочных дорожек, некоторые были такими же маленькими, как та, по которой они шли, другие гораздо больше. Дорожки плавно взбирались вверх и спускались вниз, напоминая ходы термитов в коре деревьев.

Рамоч вел молодого мага вдоль них:

— Эти тропы были созданы для пленников и дракоморфов. Они по сути своей являются коридорами для слуг, но вполне подходят и для людей. Надеюсь, я тебя не обидел.

— Нет, учитель.

Рамоч кивнул:

— Знаешь, конечно же, драконы и урЗрети враги. УрЗрети воздвигли высокие горы, а драконы взяли и отобрали у них результат их тяжелый работы. Сам Вэл был когда-то гораздо больше. Альцида не имела своего побережья, а страна урЗрети граничила с Локллином. Давным-давно драконы и урЗрети боролись между собой за него. Когда драконы разрушили его, всё, кроме Вала, ушло под воду.

Керриган взглянул на Бока:

— А он здесь в безопасности?

— Бок? Да. Все знают, что он мой друг, поэтому мои друзья — его друзья. И ты тоже под защитой, друг мой, — Рамоч развел руками. — Ты видел Бокагул, поэтому можешь себе представить, как должны были выглядеть большие залы Варешагула. Увы, их уже нет. С тех пор как всё ушло на дно, ни одна постройка не достигала такой высоты и не была возведена с таким же трудолюбием.

Юный маг пыхтя поднимался в гору:

— Почему драконы разрушили Варешагул?

Рамоч пожал плечами:

— Никто не знает, что у драконов на уме. Быть может, они думали, что он может стать прекрасным местом для жизни. Или какие-нибудь куда более мрачные легенды могут оказаться правдой.

— Например?

Бок зашипел.

Рамоч погладил урЗрети по голове:

— Драконы жили здесь с самого основания мира. Существуют легенды, которые рассказывают, что они боролись за жизнь с другими существами, еще более страшными, чем они. Драконы выиграли эту войну и заставили тех существ скрыться где-то глубоко в недрах земли, заточив их там вместе с их пороками. Эти существа создали урЗрети, чтобы они возводили горы и копали все глубже, пока не освободят их.

— Кто же тогда создал эльфов, людей и другие расы?

Рамоч медленно перевел на него взгляд:

— Все это легенды, Керриган. Причина вражды драконов и урЗрети сокрыта в туманной древности. Важно лишь знать, что вражда существует. То, что положило этому начало, за давностью лет сегодня уже не имеет значения.

— Но если мы будем знать, с чего это началось, то, возможно, найдем способ вернуть мир.

Рамоч рассмеялся:

— Уничтожь Кайтрин, и тогда, вероятно, тебе удастся совершить невозможное и установить мир между урЗрети и драконами. Но все по порядку.

Все трое неспешно прогуливались по Вэлу, спускаясь ниже и уходя глубже в город. Керриган искал следы построек урЗрети, но ничего не попадалось на глаза. Казалось, все было естественно, обычный камень, хотя ему, определенно, придали нужную форму. Столбы располагались через столь равные промежутки, что вряд ли природа справилась с этим самостоятельно, — то есть не обошлось без участия магии. И все равно у него не было впечатления, что все было создано второпях. Наоборот, он старался придумать заклинания, которые бы позволили камню естественно струиться, постепенно обретая форму колонны. Возможно, на это потребовалась не одна жизнь. Подумав, он исправился. Человеческая жизнь.

Для дракона, это ничто.

Наконец Рамоч привел его в помещение невероятных размеров. И ему даже не сразу удалось оглядеть его целиком. В нем мог поместиться Нэввол, а возможно, даже Каледо и озеро Калесса. Фактически, фундаментом помещения было озеро из раскаленных камней. На краю каменного выступа, куда ступил Керриган, дугой были высечены странные значки. Они пульсировали, источая силу. Юный маг решил, что именно благодаря им те, кто стоит на выступе, не загораются. Над озером огромный каменный свод поддерживал крышу.

В самом озере виднелись каменные острова с высокими скалистыми берегами, похожие на горы с плоскими вершинами. Повсюду в скалах было множество пещер, больших и маленьких. Те, что были над выступом, были пусты. В пещерах, находившихся в озере и недалеко от него, стояли и сидели драконы. Керриган увидел драконов всех цветов и размеров. У некоторых не хватало пальцев на лапах, у кого-то глаз, у других были сломаны рога и хвосты. Там, где не было чешуи, были видны шрамы, оставшиеся от рваных ран. Керриган заметил, что некоторые из них спали, а один или два дракона, он мог бы поклясться, оказались просто-напросто каменными статуями, помещенными в пещеру.

Керриган успел подумать обо всем этом, прежде чем снова вернулся в реальность, услышав крики остальных. Ломбо накинулся на него, Квик радостно покружил вокруг, а затем вернулся на край полукруглого мыса. Там стояла Алексия вместе с Вороном, оба выглядели очень счастливыми. Маг узнал принца Эрлстока из Ориозы и увидел, что тот держит в руках фрагмент Короны Дракона. Резолют стоял позади него, правая рука покоилась на рукояти меча.

Керриган улыбнулся и, махнув рукой, почесал Ломбо за ухом. Его сердце готово было вырваться из груди при виде их всех вместе. Всю свою жизнь он чувствовал себя чужим, но эти люди приняли его, и, более того, они его полюбили. Он увидел, как его радость отразилась на лицах его друзей, и это сделало его еще счастливее.

Уилл, светящийся и жизнерадостный, подбежал к нему, как только его отпустил Ломбо:

— Керриган, ты только видел это? Это место огромное, как Бокагул, даже еще больше!

— Знаю. Мой учитель показал мне город, — Керриган серьезно посмотрел на Уилла, увидев прямо у того за спиной призрачную фигуру мужчины, прилипшую к нему, словно тень, — Уилл, что это?

— Это? — Уилл показал за спину большим пальцем, — это Дрени с его драконьей магией постарался. Ты знаешь, он дракон. Он один из тех, кто вылечил меня, используя магию драконов; поэтому твои заклинания и не смогли определить, что же на самом деле происходило. Здесь его называют Дравотраком. Вон он там, большой и зеленый.

Керриган кивнул, однако зеленый дракон не подал виду, что заметил его.

Рим Рамоч подошел к Уиллу, потом посмотрел на Дравотрака:

— Дравотрак, знаешь ли ты, что ты сделал?

Зеленый дракон приподнял голову, но тут призрак вылетел из-за спины Уилла и заслонил дракона. Приведение вдруг почернело, а из глазных отверстий вырвалось пламя. Я видел его раньше! Внутри у Керригана все заледенело. Это Нефри-леш!

Левая рука Нефри-леша устремилась вперед, пальцы превратились в лезвия. Его руки вонзились в грудь Рима Рамоча, раздался жуткий треск, и его одежды рассыпались в клочья. Сулланкири вырвал ему руку, и маг упал на землю, руки и ноги оказались как-то неестественно изогнуты. Что было гораздо хуже, увидев дыру в его груди, Керриган понял, что Рамоч был всего лишь деревянной куклой. Когда он рухнул на землю, его маска съехала, под ней не было лица.

Сулланкири радостно поскакал назад, держа высоко сияющий рубиновый камень. Он пульсировал, излучая жизненную силу. Свет, исходивший от него, проникал сквозь черную плоть Нефри-леша, высвечивая кости. Сулланкири присел, затем подпрыгнул и улетел прочь от толпы, а после аккуратно приземлился в одной из пещер, находившихся над мысом:

— Слушай меня, драконова рать! Моя госпожа велит тебе знать. Что и как будет, решаете вы, но решение ваше — все ж дело судьбы, — во весь голос рассмеялся посланник Кайтрин. — Должны вы сказать, и хотели сказать, решайте разумно — не стану убивать. Слушайте их, слушай меня, так вот решается мира судьба.

ГЛАВА 73

Рифмы Нефри-леша звучали гнетуще, но Уилл едва ли слышал его слова. Он перевел взгляд со сломанной деревянной фигуры на лицо Керригана. От испытанного шока и ощущения, что его предали, лицо мага залилось краской. Глаза его заблестели, но тут Уилл схватил его обеими руками за тунику:

— Мне жаль, Керриган, мне жаль, но ты нам нужен. Все очень плохо, и нам нужно что-то придумать.

Бок дотянулся до него растянувшейся рукой и потащил Уилла прочь. Уилл завертелся и упал, приземлившись на пятую точку, неподалеку от Квика. Приподняв голову, он увидел на выступе Нефри-леша. Он стал полностью черным, за исключением глазных отверстий и огненного плаща. Он поднял сияющий камень высоко над собой, будто бы собираясь бросить его и разбить на миллионы осколков.

Огромный темно-синий с голубыми полосами дракон зашевелился, стоя на своем каменном пьедестале:

— Совет готов выслушать показания представителя Авролана. Не стоило так поступать с Римом Рамочем.

— Увы, быть равным жаждал я, с стоящими пред озером огня. — Сулланкири указал на Эрлстока. — Истинный камень в руках у него, теперь же и мы получили его.

Синий дракон наклонил голову:

— Мы одинаково внимательно выслушали бы вас, несмотря ни на что. Вы все здесь гости, поэтому на время Совета у вас перемирие. Насилие между вами не разрешено. Нарушив мир, вы испытаете наш гнев.

Ворон показал на сломанную куклу:

— Разве это не насилие?

Еще один дракон с пятнистой серой чешуей и сломанным рогом вытянул морду в сторону другого дракона, отдыхавшего в пещере. Тот был красного цвета, его чешуя словно бы была покрыта толстым слоем пыли и грязи.

— Рим Рамоч не гость, Рим Рамоч поставил себя под угрозу сам. За глупость глупостью платят в ответ.

Дравотрак заговорил:

— Замечание совершенно не к месту. Меня отправили в путешествие к людям, и я был среди них. Нам сказали, что люди ищут камни Истины и собираются воссоздать Корону, чтобы лишить нас нашей силы. Это не правда. Они держали камни на расстоянии друг от друга, чтобы Кайтрин не смогла соединить и собрать Корону, чтобы уничтожить все живое вокруг.

Серый фыркнул, изрыгнув пламя:

— Разве нам нужно истребить людей? Мы создали панки, чтобы люди держались подальше от наших домов, но они все равно тревожат нас. Кайтрин оказывает нам услугу и теперь рассчитывает на что-то большее.

Черный дракон с красными полосками говорил, и Уилл понял две вещи. Первое — он видел этого дракона раньше, в Вильване. Второе — невидимая стена между ним и озером служит не только для защиты от жары, но она еще и преображает шипение драконов в слова, чтобы все могли все понимать. Интересно, а Резолют, наверное, слышит их разговор на эльфийском?

Голос Вриисуреола раздался из-за невидимой стены:

— Как долго она уже служит нам? Теперь она предлагает нам быть ее союзниками. Она пользуется камнями Истины, чтобы призвать воинов к себе, оставляя тем право предложить ей свою помощь. Она никого не делала своими рабами, но будет ли так продолжаться все время?

В ответ заговорил синий:

— До тех пор пока Корона существует, она всегда будет угрозой. Кайтрин говорит, что, когда получит все фрагменты и соберет их вместе, она уничтожит Корону, освободив Истинные камни. И навсегда избавит нас от их контроля. Она собирает их вместе по этой причине.

— Верно сказал, верно все, да-да-да. Для этого камни сбирает она, сражаясь со смертью и людом одна, — Нефри-леш показал на Эрлстока. — Камень вон тот, отдайте же мне, его я доставлю моей госпоже.

Резолют обнажил Сивере:

— Тебе придется сразиться со мной, чтобы получить камень.

— Ты ведь участник нашего плана, и ничего отрицать тут не надо, тебя, Резолют, не оставит отвага, — пламя вспыхнуло в глазах сулланкири. — Отважней и старше он скоро не станет, но холод охватит его на века.

Из синих ноздрей вырвалось золотое пламя:

— Не смей, эльф, поднять на него этот меч, или тебя охватит совсем не холод.

Резолют взглянул на дракона и убрал Сивере в ножны. Уилл встал на край выступа и воззрился на синего дракона:

— Я хочу, чтобы меня услышали. Не знаю, поможет ли мне то, что во мне течет кровь дракона, или то, что моя кровь пролилась на Истинный камень, что сейчас в руках у принца. Мне кажется, я знаю способ, как вы можете легко во всем разобраться.

Голова синего дракона повернулась в сторону Уилла:

— Прошу, скажи нам.

— Что ж, все просто: я вор. И если мне нужно украсть вещь, то я узнаю, где она находится, и следую туда. Так вот, Кайтрин много лет назад захватила Воркллин. Может, там был камень, может, и нет. Но она осталась там, после того как заполучила его. И теперь двадцать пять лет назад, она пыталась забрать фрагменты из Крепости Дракона, но у нее не вышло. Ее армия далеко на юге, и мой отец знает об этом, потому что сочинил поэму о том, как с ней бороться еще задолго до того, как увидел камень Истины.

Сулланкири зашипел:

— Но ты же, шлюхи гадкое отродье, лишь можешь обмануть простонародье!

Уилл фыркнул:

— Я был там, после тебя.

Пламя вырвалось из глаз Нефри-леша, но он промолчал.

Вор продолжал:

— Затем она отправилась в Крепость Дракона и послала отряд в Лакаслин, чтобы он заполучил фрагменты. Итак, у нее в руках фрагмент из Крепости Дракона, у принца — второй, а третий спрятан. Спрятан еще и тот, что из Аакаслина. И Кайтрин все же продолжает двигаться на юг, притом что понятия не имеет, где искать фрагменты.

Серый дракон заворчал:

— И к чему ты нам все это говоришь?

— Что ж, дело вот в чем. Если ей нужны фрагменты — если она ищет именно их, — то она прекратила бы продвижение на юг, до тех пор пока не узнала бы, где нужно искать дальше. Однако же ее войска продолжают свое дело, — юноша показал на своего отца, — а как вы уже знаете, она делает из людей рабов, чтобы те исполняли ее приказы. Если вы внимательно взглянете на то, что она делает, и не станете слушать, что она говорит, осмелюсь высказать догадку, что вам не меньше чем нам не захочется, чтобы она получила Корону.

Синий дракон некоторое время размышлял:

— Я понял твою мысль. Просьба отдать камень Истины отклонена.

Сулланкири разозлился:

— Глупо так верить ему одному, пришел мой черед — и я вам скажу. Они перед вами в героев рядятся, но яд сладкой ложью прикрыть не удастся. И все эти факты прекрасно ясны, такие друзья вам совсем не нужны. Но моя госпожа, до чего ж хороша! Сердце ее будет с вами всегда, только корону доверьте тогда. Камень верните, нам одолжите. Когда же четыре их будут едины — по силе ни с чем не будут сравнимы. Кайтрин добьется успеха тогда. Драконы пусть правят землею всегда.

Уилл заморгал:

— Четыре? Как четыре? У нее есть два, вместе с нашим получается три, — он взглянул на Ворона. — Рубин Истины! Мы оставили его у Скрейнвуда. Но он не посмеет!

— Нет, если мы не позволим ему.

Ворон повернулся к синему дракону:

— Доставьте нас в Мередо, и мы принесем вам четвертый камень. Вы можете держать его рядом с этим. Так вы будете знать, что они будут в безопасности, — Уилл улыбнулся. — На самом деле если бы Кайтрин действительно была бы вам верна всем сердцем, то принесла бы все фрагменты сюда, чтобы вы могли хранить их.

Серый дракон, фыркнув, изрыгнул пламя из ноздрей:

— Вор просто пытается заручиться нашим доверием и убедить нас собрать все четыре камня в одном месте, чтобы он смог украсть их.

Уилл поднял голову:

— Я, конечно, мастер своего дела. Но мне известно, что я не смог бы вынести их отсюда. И Кайтрин тоже.

Синий дракон обратился к Нефри-лешу:

— Передайте своей госпоже нашу волю, мы хотим, чтобы она доставила сюда камни Истины, находящиеся сейчас у нее.

Сулланкири громко захохотал:

— Да вы не шутите; и не просите. Она вам откажет, еще вам покажет! — Он пальцем нарисовал в воздухе круг, и в нем появилось отверстие, ведущее в никуда. — Ее разозлили, беду получили, и сердце кого-то вы остановили.

Нефри-леш вытянул руку, готовясь бросить рубиновый камень. Он замахнулся и вдруг вздрогнул. Его плоть насквозь пронзило копье, угодившее в низ живота. Копье остановило бросок сулланкири. И камень Истины полетел не на середину огненного озера, а оказался высоко в воздухе, а затем полетел вниз, рисуя в воздухе дугу.

Уилл видел, как он падает. Потом как он покатился, и бросился бежать. Каждый раз, ударяясь о землю, камень светился сильнее и скатывался вниз все быстрее и быстрее. Уилл примерно прикинул, куда приземлится камень, и прыгнул.

Пальцы сомкнулись, когда он почувствовал, что схватил его. Он упал и покатился вниз. Но сумел бросить камень обратно к выступу и убедился, что тот летит в правильном направлении:

— Квик, лови его!

Когда Уилл оказался за невидимой защитной стеной, то успел заметить, как сприт кинулся за камнем. Крохотное существо обхватило камень всеми четырьмя ручками, крепко вцепившись в него.

После огонь охватил Уилла, и его не стало.

ГЛАВА 74

Появление сулланкири, Рим Рамоч, оказавшийся куклой, копье, громогласный крик разгневанной гирким, рубин, летящий в воздухе, прыжок Уилла — от всего этого у Керригана помутилось сознание. Он видел, как Уилл схватил Истинный камень, покатился вниз и сумел бросить его. Глазами он проследил за траекторией летящего камня и видел, что сприт пытается его перехватить. После перед глазами вспыхнул огонь.

Он ничего не видел. И не был уверен, что эта вспышка произошла от падения Уилла в озеро. Юный маг открыл рот, чтобы закричать, чтобы что-то сделать, но он не смог вдохнуть.

Тут он увидел, что Квик продолжает падать. Керриган поднял руку и сотворил заклинание. Маг осторожно поймал сприта и доставил его к Алексии, наложив второе заклинание, чтобы принцесса не прыгнула вслед за Уиллом.

Позади него на краю вершины Нефри-леш гневно огрызнулся:

— Сердце дракона вам не поможет, ярость мою победить не сможет! — сулланкири взмахнул правой рукой, и рядом возникла золотая сфера размером со спелую дыню. Вместо усиков от нее отходили сверкающие молнии. Он бросил ее вперед. Проделав в стене отверстие, она устремилась прямо на синего дракона.

Синий фыркнул и быстро создал вокруг себя магический щит, отскочив от которого сверкающий шар полетел в сторону серого дракона. Тот подтолкнул его когтем и отправил крутиться по залу, в котором проводился Совет. Драконы, словно взрослые, наблюдающие за изобретением ребенка, творили все новые заклятия, чтобы все смогли посмотреть на сферу, что послал сулланкири. Светящийся шар не потерял ни капли смертоносного гнева, вложенного в заклятие Нефри-лешем, однако, казалось, для драконов это было всего лишь развлечением.

Ломбо страшно заревел и бросился к скале, где находился Нефри-леш. Два огромных прыжка — и он уже был у ее подножья. Панки вскарабкался наверх быстро и стремительно. Сулланкири встал лицом туда, откуда приближался Ломбо, поглядывая на древко копья, вонзившегося в вершину магического коридора. Нефри-леш стал готовить заклинание, но не смог закончить. Ломбо набросился на него, вонзив клыки ему в плечо. Оба провалились в открывшийся проем. Копье задрожало. Проход тут же закрылся за ними, лишив Ломбо пучка черной шерсти из хвоста.

Сулланкири исчез, но его магическая сфера осталась. Драконы все еще забавлялись с ней, перебрасывая ее между собой. Внезапно золотой шар метнулся вверх, с налета угодив в вершину сводчатой крыши, от столкновения вниз посыпались камни. В крыше образовалось отверстие, и сфера устремилась еще выше. Сверкающие золотые осколки дождем падали вниз, попадая в возникшую дыру. Вдруг сверху вниз ворвалась огненно-красная струя пламени, доставшая до самой поверхности озера. От взрыва огромная гора содрогнулась, и все внутри повалились с ног, кроме Ворона и Алексии. Между собой они аккуратно прятали Квика.

Над головами драконов по сводчатому потолку в разные стороны поползли трещины. Обломки камней падали вниз прямо в огненное озеро. Горящие камни пробивали защитный барьер и обрушивались вниз, словно дождь. Некоторые обломки попадали в пещеры драконов, одного даже выбросило из его убежища. Он пытался удержаться, цепляясь когтями за каменную скалу, но ему не удалось. С громким ревом дракон полетел вниз, прямо в расплавленную лаву.

Его крики не нуждались в переводе, смысл их был понятен каждому. Драконы шипели и творили заклинания. Все новые потоки магии устремлялись вверх, чтобы укрепить крышу, но камни все продолжали лететь вниз. Земля вдруг задрожала. Гора уходила под землю. Какой бы сильной не была магия драконов, даже они были не в силах остановить это:

— Керриган!

Маг взглянул на Ворона. Тот обнажил свой меч и встал рядом с Алексией. Керриган замотал головой:

— Я ничего не могу сделать! Вся гора уходит под землю.

Ворон мечом показал на отверстие, которое образовалось от золотой сферы сулланкири:

— Воткни туда мой меч. Живо! — он подбросил клинок в воздух. — Вперед, Цамок. Обещание будет исполнено.

Заклинание Керригана подоспело вовремя и подхватило меч в воздухе. Пройдя сквозь защитную преграду, меч стал излучать свет. Камень, врезанный в клинок, тоже засверкал, переливаясь и пульсируя. Камень словно бы изменял форму и плавился. Чем ближе к отверстию, тем сильнее и ярче становилось его сияние.

Как только меч долетел до отверстия, камень превратился в круглый, плоский диск. И вдруг он снова изменился, трансформировавшись в сверкающую белую чашу. Кое-где камни, летевшие вниз, продавливали поверхность, но ни один обломок не пробил ее. Затем чаща увеличилась в размере и присоединилась вплотную к расколовшемуся потолку.

Свет перестал проникать через отверстие, и внутри вдруг потемнело. Громыхание снаружи прекратилось, и землю перестало трясти. Когда открылось центральное отверстие в крыше, снова стало светло. Оттуда возникло восемь светящихся линий. Две из них очертили вокруг прежний свод, остальные шесть под углом побежали вниз. Они проделали на потолке несколько бороздок, похожих на те, что оставляет плуг, пройдя по покрывшейся коркой земле. Затем эти небольшие канавки стали заполняться горной породой. Разбухнув, словно хлеб, только поставленный в печку, она затем снова стала твердой.

Четыре сверкающие опаловые арки поддерживали теперь сводчатую крышу зала Совета. И там, в самом центре, наверху возник восьмигранный каменный конус, указывающий вниз. Керриган заметил, что там что-то двигается, что-то отдаленно напоминающее человека.

Он встряхнул головой:

— Что это было?

Ворон сглотнул и вытер слезу со щеки:

— Вейрун моста в Окраннеле. Он уничтожил себя, чтобы остановить грабителей Кайтрин, и только потом мы договорились, что он еще сразится с ней. Один мой друг заключил его в мой меч. Вместе нам многое удалось. Но теперь случилось то, для чего он был предназначен.

Пери опустилась на землю рядом с Алексией:

— Ты в порядке, сестра?

— Я не ранена, — Алексия подняла голову, по ее покрасневшим щекам текли слезы, — но Уилл…

Керриган посмотрел туда, куда Уилл нырнул со скалы. В какую часть озера он упал?

— Его больше нет. Просто нет.

Деревянные конечности Рима Рамоча загремели, когда Бок забрал у Квика камень Истины и засунул его обратно к нему в грудь. Кукла встала на ноги, но и не думала поправлять маску. Перчатка сползла с левой руки, — вместо нее все увидели деревяшку на шарнирах:

— Да, Керриган Риз, твоего друга больше нет. Но его самопожертвование не забудут.

Эрлсток отряхнул пыль с ладоней:

— Да, не забудут. Если и теперь это не доказало вам, что Кайтрин нельзя доверять, то вы слепо идете на верную смерть.

Серый дракон, расположившись на своем месте, фыркнул:

— Мы никуда не идем.

— Что ж, летите, причем очень быстро, — Эрлсток снял с себя ремни, крепившие фрагмент короны Дракона. — Как сказал Уилл, я оставлю его здесь, чтобы доказать вам, что мы не желаем воссоздавать Корону.

Голубые глаза синего дракона превратились в щелки:

— Жаль, что только собрав все части Короны вместе, ее можно будет наконец уничтожить. Мы участвовали в ее создании. Тогда это казалось разумным, но все случившееся заставляет нас усомниться в разумности ее существования.

Алексия встала:

— Если это правда, почему же вы не собрали все части?

Рим развел руками:

— Все не так просто, принцесса. Нам было известно, как и вам, где находятся пять камней Истины. Три в Крепости Дракона, один в Окраннеле и один в Джеране. Был еще один в Воркллине, но он был утерян. О седьмом мы ничего не знаем. Не имея гарантий того, что нам удастся найти все части, мы решили ждать. По нашим расчетам, не так уж и долго.

Эрлсток нахмурился:

— Однако я снова заявлю о своей позиции. Теперь вы знаете, что Кайтрин никак нельзя доверять. И вы должны помочь нам собрать все фрагменты, чтобы остановить ее.

Серый дракон задумался:

— Кайтрин не может быть ответственной за действия подчиненного, особенно ввиду того, что он тут устроил. Он нарушил наше перемирие.

Ворон приподнял бровь:

— Но ведь Нефри-леш напал на Рима Рамоча.

Деревянная кукла подняла руку:

— Тут есть некоторые нюансы, которые усложняют ситуацию, Ворон Кедина. Находясь в том обличив, которое я себе выбрал, я поставил свою жизнь под угрозу, и ни один дракон не должен был спасать меня. На самом деле многие из здесь присутствующих были бы рады, если бы я поплатился за свою глупость. Мир в Зале Совета не распространялся на меня. Однако атака гирким на Нефри-леша нарушила перемирие.

Пери громко вскрикнула:

— Зло проявляет себя, а вот правила — нет.

Керриган посмотрел на своего наставника:

— Вы хотите сказать, Уилл погиб просто так!

— Нет, его гибель — его жертва — многого стоит. — В голосе куклы послышался лед. — У меня есть некоторое влияние на этом совете. И мы не будем делать вид, не так ли, Вриисуреол, что не вы привели сюда гирким? Или вы будете утверждать, что не заметили, что она летит за вами?

Пасть Черного Дракона раскрылась, словно улыбаясь:

— Зачем мне беспокоиться о том, что меня никак не коснется и не причинит мне вреда?

— Станете ли вы отрицать, что она нашла дорогу сюда, потому как ее привели сюда с помощью магии? Вы всегда стараетесь быть крайне проницательным, Вриисуреол, — Рамоч посмотрел в сторону Пери. — Перрин заманили сюда, чтобы она вмешалась. Ее действия нарушили наш закон, но Перин действовала не совсем по своей воле.

Пери яростно зарычала, злясь на Черного дракона. Вриисуреол, по-видимому, слышал ее брань на своем языке. На миг его глаза широко раскрылись, затем он медленно опустил веки:

— Итак, друзья мои, дело обстоит следующим образом. Нарушение мира союзники Кайтрин используют так, чтобы высказаться здесь в ее поддержку. С другой стороны, Нефри-леш пытался уничтожить гору, что оправдывает позицию тех, кто высказывается против нее. Таким образом, все оказывается уравновешено, и драконы не станут принимать ничью сторону.

— Нейтралитет? — Эрлсток покачал головой. — Среди ее союзников уже есть несколько драконов и дракоморфов тоже.

Рим Рамоч прижал руку к дырке в груди:

— Верно, так же как и у вас. Я помогал Керригану и буду еще помогать. Дравотрак помог вам, как и Вриисуреол. Он, конечно, играет в свои игры, но до сих пор они шли вам только на пользу. Есть и другие, кто будет считать своим долгом помочь вам. Вы и Кайтрин будете бороться за них. Тот, кто первый соберет больше камней, тот и получит нас в качестве сторонников.

Принц Ориозы скрестил руки:

— Вы играет в опасную игру. Если поддержите не ту сторону, то лишитесь Короны. Если вступите в войну слишком поздно может произойти то же самое.

Синий дракон приподнял голову:

— Не учите нас, как нам следует себя вести. Мы будем действовать исходя из того, что будет происходить здесь. Все драконы не станут вмешиваться, но некоторое примут участие в войне. Вся разница тут — кто победит, многое получит, кто проиграет, потеряет еще больше.

Керриган сжал руки в кулаки:

— Но ведь это не игра. Это не борьба. Это война! Гибнут люди. Орла погибла. Уилл только что… и Аомбо… Кто знает… — Тут его охватила глубокая печаль, все внутри съежилось. Керриган согнулся, чувствуя боль в животе. Опустился на колени и свернулся калачиком. В голове мелькали образы: молнии ранили Орлу, Уилла охватывало пламя.

Он хотел бы, чтобы его слезы потушили этот огонь, залечили раны Орлы. Но он знал, что они не могут сделать этого — что все когда-либо пролитые слезы не смогут исправить ничего.

Но даже понимая это, юноша мог лишь плакать.

ГЛАВА 75

Алексия лежала в кровати. Ворон спал, прижимаясь к ней всем телом, одну руку положив ей на живот, другую спрятав под подушку. Девушка высвободила пальцы из его ладони и повернулась к нему лицом. Его рука скользнула по ее спине, и она обняла его.

Принцесса прижалась к нему еще сильнее, желая обнять его и почувствовать ответные объятия. Она поцеловала его в лоб:

— Ты не спишь.

Ворон, лежа с закрытыми глазами, покачал головой. Его волосы зашуршали, касаясь подушки, кожей она почувствовала его колючую бороду:

— Я все время вспоминаю ту ночь, когда мы первый раз встретились с ним. Он был совершенно промокшим и таким маленьким. Его побили. Он выглядел таким беспомощным. Такой промокший до нитки, грязный и диковатый парнишка. А теперь. Я видел его лицо, когда он бросал Истинный Камень. Он знал, что Квик успеет. Он так изменился, так вырос. Уилл, которого мы тогда видели, побежал бы за камнем, но только потому, что он был драгоценным, и ни за что бы не бросил его потом. Он упал бы в горящее озеро, прижимая его к себе, всматриваясь в огненную пучину.

Принцесса приподняла руку, и ее пальцы скользнули по белым волосам Ворона:

— Знаю, Ворон; я видела, как он изменился. То, как он вел себя со Скрейнвудом и вольниками. То, как держался при встрече с Кенли. Покинув Низину, он очень вырос.

— И теперь его не стало.

— Он пожертвовал собой, чтобы Рим Рамоч смог выжить.

Ворон кивнул:

— Да, он погиб достойно. Я лишь надеюсь, что смогу умереть такой смертью. И все же мы были так уверены, что Уилл и есть тот Норрингтон. Мы ошибались? Пророчество было неверным? Скрейнвуд был прав? И Кенли из рода Норрингтонов? Может, он тот Норрингтон? И значит, Норрингтон где-то там, умирает в Саренгуле?

Алексия вздрогнула, и Ворон прижал ее поближе к себе:

— Ворон, Кенли, возможно, не является наследником Норрингтона.

Он откинул голову назад:

— Ты же не имеешь в виду его брата, не так ли? Что ты пытаешься сказать?

Она нахмурилась:

— После того как ты уехал из Кале до, я выяснила, что семья Сейс узнала-таки, что у нее будет ребенок. Уже в Нэвволе она начала страдать от утренней тошноты… — она снова задрожала. — Боги, как же мы скажем ей?

Она почувствовала, как по спине Ворона побежали мурашки:

— Ты хочешь сказать, что она носит ребенка Уилла?

— Да. И она влюблена в него. Она не знает — по крайне мере до сих пор — ничего о ребенке. Конечно, скоро она узнает, но прямо сейчас она, вероятно, идет во главе армии в направлении Каледо, чтобы напасть там на авроланов, осаждающих город.

Ворон застонал, тело его обмякло:

— Уилл мертв, а оставшиеся Норрингтоны не в безопасности.

— Есть еще двое, отец и сын.

— Они никогда не предадут Кайтрин, — Ворон покачал головой, — в пророчестве речь идет о Ли и его поступках; его отец там ни при чем. Настроить Ли против Кайтрин можно, но он никогда не пойдет против своего отца. Может могущественная Кайтрин способна создавать сулланкири, но она не может исключить их врожденные недостатки. Поступок Нефри-леша на Совете был совершенно точно поступком Ли. У него просто не выдержали нервы. То, что говорил Уилл, задело его.

Алекс дотронулась пальцем до губ Ворона:

— Любимый, муж мой, я знаю, ты думаешь о куче разных вещей, но есть одна, которую ты не хочешь вспоминать. Смерть Уилла — огромная потеря для всех нас, и все мы должны скорбеть. Мир будет скорбеть. Но ты тоже должен скорбеть. Он был тебе, как сын…

Ворон сжал губы, на карих глазах выступили слезы:

— Не сын. Племянник, наверное. Есть еще надежда с Ли. Мой отец помогал растить отца Ли и научил его, каким должен быть настоящий воин. Он помог растить Ли. Ли был мне другом, а я подвел его. Я ужасно подвел его. Меч, которым он владел, — меч, который владел им, — стал тому причиной. Его владелец был непобедим, до тех пор пока невредим его меч. Ли был непобедим, но я сломал меч. Уилл был его сыном, я мог учить его. Я мог загладить все те ошибки, что совершил, все ошибки, которые совершил его отец. Научить его всем тем вещам, которым научился, сражаясь с Кайтрин. С помощью Уилла, я смог бы искупить все то зло, что я причинил его отцу и деду.

Принцесса взяла его за подбородок и повернула голову к себе так, чтобы заглянуть ему в глаза:

— Давай не будем забывать, что Уилл был единственной для всех надеждой, и тебе удалось спасти его от Кайтрин и всех ее приспешников. И ты действовал не как эгоист; ты поступал так для всех. Если бы ты не нашел его и все бы не произошло так, как произошло, Кайтрин завладела бы пятью фрагментами Короны Дракона. Драконы встали бы на ее сторону, и мы все разделили бы судьбу Уилла.

Ворон кивнул. Слезы потекли у него по щекам:

— Это причиняет мне боль, Алексия. Мне больно думать о том, что надежда умерла и… Хуже, что когда я видел, как он бежит, то хотел закричать ему, чтобы он не делал этого. Но потом я увидел его лицо и был так горд им. Из диковатого парнишки он превратился в мужчину и сделал выбор, как настоящий мужчина. И я не могу остановить его, не мог…

Голос Ворона становился все тише, а он все повторял и повторял эти слова. Алексия заключила его в свои объятия и крепко прижалась к нему. Спрятав лицо у него на шее, она почувствовала его слезы у себя на щеке. Все его тело содрогалось от рыданий, а она старалась обнять его так крепко, как только могла. Она прижимала его до тех пор, пока его тело не перестало вздрагивать. Тогда он тоже обнял ее, а принцесса все так же сильно прижимала его к себе.

Наконец, Ворон сделал глубокий вдох и вытер слезы. Алекс поцеловала его в шею и тут же отпрянула назад. Привстав, она подалась вперед и ловко перевернула его на спину. Она тут же скользнула к его широкой груди и, оказавшись сверху, зажала его бедра между своими и опустилась на локти.

Убрав волосы с его лица, она вытерла слезы с его щек и поцеловала их:

— Ворон, ты должен знать две вещи. Я люблю тебя больше жизни. Ты не подвел Уилла, и ты не подвел всех нас, — и, приблизившись к его губам, она подтвердила слова крепким поцелуем.

Алекс отклонила голову назад, и Ворон накрутил на палец прядку ее белокурых волос:

— Второе, любовь моя, я верю в пророчество, и ты был прав насчет Уилла. Ребенок Сейс, Кенли или Нефри-леш могут теперь автоматически стать тем Норрингтоном. Но есть еще одна возможность.

— Какая же?

Она улыбнулась:

— То, что сделал Уилл, уже и является исполнением пророчества. Его гибель и все, что стало происходить после этого, приведут к тому, что пророчество сбудется. Нам нужно лишь проследить, чтобы все сошлось, и тогда с Кайтрин будет покончено навсегда.

* * *

Эрлсток не очень-то удивился, обнаружив Резолюта сидящим рядом с одной из пещер Вэла. Несмотря на то что она была слишком мала, чтобы вместить большого дракона, вход в нее был достаточно широким, чтобы туда мог пройти дракоморф.

Принц Ориозы взглянул на своего друга:

— Не можешь заснуть, Резолют?

Воркэльф поднял голову:

— Я плохо сплю, ваше Высочество, с тех пор как ваш прапрадедушка появился на свет. Впрочем, сегодня я вообще не могу заснуть.

— Мы пытаемся сделать одно и то же, но у обоих не получается, — Эрлсток громко вздохнул и заметил две тени, скользнувших мимо полумесяца, — я завидую Перин и Квику, потому что они могут летать.

— Однако они не удачливее нас в охоте за сном.

— Да, но, быть может, они могут лететь вперед, не впадая в отчаяние, — Эрлсток поймал на себе пристальный взгляд холодных серебристых глаз Резолюта. — Не говори, что ты его не испытываешь.

— По последним сведениям, ваше Высочество, я не из Ориозы, а следовательно, не подчиняюсь вашим приказам.

— Знаю, ты расстроен. Я понимаю…

Воркэльф встал с камня, на котором сидел. Холодный лунный свет превратил его в сплошной силуэт, лишь серебристые глаза горели:

— Расстроен? Вы понимаете? Простите меня, но я позволю себе усомниться в том, что вы понимаете, что я чувствую. У меня целую вечность не было дома. Вы, возможно, ненавидите своего отца, возможно, вы решили жить вдали от своего народа, но мне такой роскоши судьба не подарила. Всю мою семью убили, а родные земли забрали. Все, чего я всегда желал, это вернуться назад, тогда я мог бы быть связан со своей землей и мог бы вести нормальную жизнь. Уилл был ключом ко всему этому. Когда мы с Вороном нашли его, он был никем. В его голове «правильно» относилось ко всему, что доставляло ему удовольствие, «неправильно» — чьи-то бессмысленные моральные правила. Он был обязан только самому себе, возможно, еще друзьям, но не более. Он, как вы, хотел стать королем, но его королевством была трущоба в пять акров, где полдня проходила под водой, и над водой в нечистотах.

Эрлсток замотал головой:

— Это не тот Уилл, которого я знаю. Не тот, что погиб сегодня.

— В точку. Сегодня умер не Уилл Норрингтон. Мы учили его, мы объяснили, что есть долг и обязанность. По крайней мере, мы указали на них, и он принял на себя их ношу. Он не был идеален. В нем были изъяны. Бывали времена, когда я хотел отправить его назад в Низину и оставить там.

Принц кивнул, продолжая говорить:

— Было время, когда он был на высоте. Брат рассказывал мне, как он поставил на место моего отца и как он принял вольников. Я видел, как они смотрели на него и что говорили, когда прощались с ним. Он заслужил их верность. Ни один человек, выросший в трущобах, не смог бы этого.

Резолют закачал головой:

— Да. Никто не смог бы. И, будь он в живых, он бы мог еще столько всего сделать. Но теперь все кончено. Пророчество не сработало.

— Ты думаешь? — принц коснулся подбородка. — Возможно, его стоит лишь иначе интерпретировать.

— О да. Его точно интерпретируют заново. — Резолют указал на восток в сторону Сапориции. — Когда завтра мы прибудем в Нарриз и расскажем, что Норрингтон мертв, каждый поймет это по-своему. Кто-то будет оспаривать значение слов, сверяя с эльфийским оригиналом, другие переставят слова и предложения и придумают новые истории с другими подходящими кандидатами. Возможно, Норрингтон значит тот, кто живет в пределах владений Норрингтонов. И есть еще семьи с такой фамилией. Возможно, герой должен происходить от младшего сына. Различные версии будут возникать как грибы после дождя. Или любой, кто захочет стать героем, будет придумывать сам себе родословную одного из Норрингтонов.

— Избавиться от них будет не так-то просто, но…

Воркэльф мотнул головой:

— Вы слишком долго были в Крепости Дракона, ваше Высочество, барон Дракона заставлял всех думать только о борьбе с Кайтрин. Когда я был ребенком, она захватила Норвину и Воркеллин. Когда вы были ребенком, она захватила Окраннел и пыталась уничтожить Крепость Дракона. Схема, как доказал Уилл, проста. Сейчас в ее руках Себция, а скоро будет и Мурозо.

— Но все народы объединятся, чтобы противостоять ей.

Резолют разразился смехом, так что он эхом отозвался на одной из вершин Вэла:

— Скажите это жителям Норвины. Скажите это воркэльфам. Все станут использовать любые предлоги, чтобы избежать этого и не идти на столь смелый поступок. В результате большого заговора они сломали Тарранта Хокинса, назвав его лжецом и предателем. Они же прекрасно знали, что ваш отец был жалким трусом, а сообщение Хокинса о Кайтрин говорило правду. Ваше Высочество, вы только представьте, чтобы произошло, если бы новости дошли до лидеров в Нарризе?

Эрлсток почувствовал, как дрожь пробежала по спине:

— Люди будут объединяться вокруг разных кандидатов в Норрингтоны, разделяя силы, призванные бороться с Кайтрин. Обиженные королевства будут объединяться между собой для борьбы с соседями, другие заключат мир с Кайтрин. Мой отец, точно.

— В таком случае, все погибнет. Даже если императрица согласна ждать следующего поколения, она не проиграет. С такими процветающими землями, как Себция и Мурозо, она будет собирать прекрасные урожаи, кормить свои войска, а они будут расти до тех пор, пока им уже нельзя будет противостоять. — Резолют взглянул на него, сверкая серебристыми глазами. — И ваш ребенок не будет править Ориозой, если сейчас не остановить Кайтрин.

Принц на мгновение задумался, затем согласно кивнул:

— Тогда мы должны будем отговорить их от этого.

— Легче будет вернуть Уилла к жизни.

— Но это не значит, что мы не должны попытаться, — Эрлсток принялся загибать пальцы, перечисляя возможные варианты действий. — Алексия и я поговорим с лидерами и попытаемся их убедить. Керриган может склонить Вильван на нашу сторону. Ты и Ворон поговорите с солдатами. Перрин уговорит армию гирким. Ты приведешь воркэльфов. Помимо этого у нас есть драконы: Рим Рамоч, Вриисуреол и Дравотрак. Даже Бок может быть полезен. Еще есть вольники, которые помогут освободить Саренгул, и мы получим в союзники урЗрети. Мы можем собрать вместе великолепную армию.

Воркэльф сощурился и улыбнулся, что Эрлстоку совсем не понравилось:

— План весьма достойный.

— Но шансы на успех минимальны?

— Да, они минимальны, и любая мелочь может разрушить его, — улыбка Резолюта стала чуть шире, — он также может разозлить многих людей. Но учитывая наши альтернативы, это, вероятно, лучший план, что мы можем придумать.

* * *

Керригану ужасно не нравились удивленные и разочарованные лица остальных:

— Я же сказал, простите, но я не могу пойти с вами.

Эрлсток уставился на него:

— Но ты нам нужен. Ты можешь научить вильванцев, как обнаруживать фрагменты Короны Дракона. Ты можешь показать, как сражаться с армией Кайтрин.

Толстый юноша мотнул головой. Бок сидел слева у его ног, а справа в новом красном плаще стоял Рим Рамоч:

— Мне нужно многое изучить здесь. Мой учитель научит меня магии драконов, что даст мне возможность усовершенствовать мои заклинания и сделать их более эффективными. Если я пойду с вами сейчас, то не стану таким полезным, каким мне необходимо быть. И я не стану тем союзником, который вам нужен.

Ворон отошел от Алексии и снял маску. Он положил руки на плечи Керригану:

— Керриган, я понимаю, ты чувствуешь, что должен остаться здесь. И это вполне разумно.

— Спасибо тебе, — Керриган потупил взгляд, не желая смотреть в глаза Ворону.

Ворон дотянулся рукой до его подбородка и поднял его голову:

— Но прежде чем мы уйдем, прежде чем позволим тебе остаться здесь, я хочу знать настоящую причину того, почему ты не идешь с нами.

Керриган раскрыл рот от удивления. В первый момент он хотел все отрицать, но закрыл рот. У него предательски задрожала челюсть. Он стиснул зубы, отчего затряслись губы и подбородок. Из глаз потекли слезы. Юноша прикусил нижнюю губы, надеясь, что боль остановит слезы, но это не помогло. Ему лишь удалось проглотить ком, застрявший у него в горле.

Он тихонько заговорил:

— Я мог бы поймать камень Истины. Мог бы поймать Уилла. Мог бы спасти его. Мог бы закрыть волшебную дверь Нефри-леша, до того как там оказался Ломбо. Мог бы спасти Орлу.

Ворон обнял его за плечи:

— Во всем этом нет твоей вины.

— Нет, Ворон, не моя вина, — слезы ручьями потекли из глаз, — но я мог предотвратить все это. Если бы я больше тренировался. Если бы думал быстрее. И…

Ворон закончил за него:

— И ты не хочешь подвести нас и тоже позволить нам умереть.

Керриган закивал головой, не в силах ничего сказать.

Ворон крепко обнял его. Керриган застеснялся, чувствуя себя неудобно, но в отчаянии крепко вцепился в Ворона, схватившись за его одежду. Он крепко сжал его в объятиях, а Ворон ласково гладил его по спине:

— Слушай меня, Керриган Риз. Знаю, что Орла сказала тебе слушаться меня и Резолюта. Она хотела, чтобы ты был с нами. Она хотела, чтобы ты учился у нас. Когда она умирала, она сделала нас ответственными за тебя. Мы были рядом до отъезда из Каледо. Не потому, что думали, что с вольниками тебе будет не безопасно, но потому, что знали, что тебе найдется занятие в Нэвволе. Так и случилось. Ты спасал жизни. Ты сделал то, что спасло принца Эрлстока. Ты поспособствовал тому, чтобы Кайтрин не получила еще один фрагмент Короны Дракона. Ты убил сулланкири. То, что ты сделал, лишь доказывает нам то, что мы и так знали: ты очень хороший человек и у тебя огромное сердце. И горе тому, с кем ты решишь сразиться.

Ворон выпустил его из объятий и отошел:

— Что ж, если тебе кажется, что нужно еще поучиться у Рима Рамоча, то тогда оставайся. Но если ты нам понадобишься…

Керриган кивнул:

— Я обязательно приеду. Спасибо тебе.

Ворон посмотрел на деревянную куклу:

— Хорошо потренируйте его и позаботьтесь о его безопасности.

Деревянная кукла наклонила голову:

— Прости, конечно, но угроза из уст безоружного человека звучит немного абсурдно.

— Я помню, где оставил свой меч. Не думаю, что вы хотите, чтобы я за ним вернулся.

— Нет, конечно, — поклонился всем Рим Рамоч. — Безопасного и хорошего путешествия.

Керриган помахал рукой, когда его друзья повернулись и стали взбираться на широкую спину Дравотрака. Зеленый дракон слегка качнулся, чтобы убедиться, что все надежно пристегнуты, и, раскрыв крылья, устремился в небо. Юный маг остался внизу, наблюдая за ними до тех пор, пока дракон стал крохотной черной точкой на утреннем небе.

Рим Рамоч положил руку ему на плечо:

— Ворон прав. И ты прав. То, чему ты здесь научишься, сделает тебя самым сильным магом в мире. И мы сможем отыскать недостающие фрагменты Короны Дракона, ну а потом наконец — с помощью Бока — мы отыщем саму Кайтрин.

Керриган посмотрел на зеленого урЗрети у своих ног:

— Как же ты поможешь нам, мой маленький друг?

— Делясь с тобой всем, адепт Риз, всем, что я знаю о ней и о том, как она действует. А знаю я достаточно много, — урЗрети улыбнулся, выпрямившись встал и тихо произнес: — в конце концов, я ее отец.

Примечания

1

Торжественный бальный танец, распространенный в Европе в XVI в. Также инструментальная музыкальная пьеса.

(обратно)

2

Разновидность большой лютни XVII в.

(обратно)

3

Дорсальское — от английского dorsal fin — спинной плавник.

(обратно)

4

Даймондс (англ.) — бубновая карточная масть.

(обратно)

5

Игра слов. Английские слова knight (рыцарь) и night (ночь) произносятся абсолютно одинаково.

(обратно)

6

in absentia (лат.) — в отсутствие.

(обратно)

Оглавление

Элейн Каннингем Дочь Дроу

  Вступление

  Глава 1. Беспокойное время

  Глава 2. Дочери Баэнре

  Глава 3. Федор из Рашемена

  Глава 4. Подземье

  Глава 5. Магический огонь

  Глава 6. Арах-Тинилит

  Глава 7. Иные миры

  Глава 8. Темная Дева

  Глава 9. Искатель сокровищ

  Глава 10. Жажда странствий

  Глава 11. Ложный след

  Глава 12. Троллий Мост

  Глава 13. Пойманная темнота

  Глава 14. Шакти

  Глава 15. Советы и заговоры

  Глава 16. Охотники

  Глава 17. Оружие

  Глава 18. Ночь Наверху

  Глава 19. Полный круг

  Глава 20. Командная работа

  Глава 21. Ветроход

  Глава 22. Паучий поцелуй

  Глава 23. Разными путями

  Глава 24. Променада

  Глава 25. Драконья Сокровищница

  Глава 26. Новые дороги

Элейн Каннингем Паутина

  Глава 1 Скуллпорт

  Глава 2 Шторм надвигается

  Глава 3 Открытое море

  Глава 4 Пиратская жизнь

  Глава 5 Амулет

  Глава 6 Шторм на море

  Глава 7 Танец Эльфийки

  Глава 8 Морской народ

  Глава 9 Странные союзы

  Глава 10 Пурпурные Скалы

  Глава 11 Бегство

  Глава 12 Руатим

  Глава 13 Меняющие облик

  Глава 14 Зов глубин

  Глава 15 Клич ворона

  Глава 16 Заговор Капитана

  Глава 17 Дитя Иггсдрасиля

  Глава 18 Хольгерстед

  Глава 19 Цена власти

  Глава 20 Надвигается буря

  Глава 21 Дроу не грезят

  Глава 22 Глубже

  Глава 23 Власть тьмы

  Глава 24 Сражение за Руатим

  Глава 25 Вместе

  Глава 26 Песнь скальдов

Каннингем Элейн Крылья ворона

  Вступление ТУПОЙ МЕЧ

  Реприза НЕПОБЕЖДЕННЫЕ ВРАГИ

  Глава 1 ОБЕЩАНИЯ

  Глава 2 ВОЛК ВСЕГДА ВОЛК

  Глава 3 ГЛУБОКИЕ ВОДЫ

  Глава 4 ВИДИМАЯ ТЬМА

  Глава 5 УЧЕНИЦА МАГА

  Глава 6 ГЛАЗА ДРАКОНА

  Глава 7 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

  Глава 8 ГОРЬКАЯ ПРАВДА, ОПАСНАЯ ЛОЖЬ

  Глава 9 ДРОУ СРАЖАЮТСЯ

  Глава 10 ГОРЬКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

  Глава 11 ПОГРАНИЧНЫЕ ЗЕМЛИ

  Глава 12 ГОРОДА МЕРТВЫХ

  Глава 13 ВОЗВРАЩЕНИЕ КОЛДУНЬИ

  Глава 14 ИСПЫТАНИЕ ПРАВДЫ

  Глава 15 ЧЕРНЫЙ ВОЛК

  Глава 16 ЗАПАДНЯ

  Глава 17 КРУГИ

  Глава 18 КОЛДУНЬЯ ИЗ ДОЛИНЫ ТЕНЕЙ

  Глава 19 ВЧЕРАШНИЕ ОБЕЩАНИЯ

  Глава 20 ПОЛЕТ ВОРОНА

Грегори Киз Терновый Король

  Прелюдия Рожденная стать королевой

  Пролог

  Часть первая Пришествие греффина 2223 год эверона, месяц тертмен

    1. Лесничий

    2. В другой таверне

    3. Оруженосец

    4. Послушник

    5. Принцесса

    6. Король

    7. Тор Скат

    8. Черная роза

    9. На Выгнутом лугу

    10. У Таффского ручья

    11. Против сна

  Часть вторая Владения ночи и леса 2223 год эверона, месяц труфмен

    1. Халафолк

    2. Монастырь д'Эф

    3. Слухи о войне

    4. Реун Алут

    5. Братство

    6. Матушка Гастия

    7. Подготовка к отъезду

    8. Рукопись

    9. Наказание

    10. В зарослях

    11. Отъезд

    12. Спендлав

    13. Терновый Король

  Часть третья Новые нити 2223 год эверона, месяц понтмен

    1. В горниле войны

    2. Принц Тени

    3. Бегство и фантазии

    4. Посвящение

    5. Дуэль в темноте

    6. Обитель милосердия

    7. Дары святых

    8. Учебный курс

    9. Узник

    10. Потерянный

    11. Лоно Мефитис

    12. Скоропалительное решение

    13. Встреча

    14. Погоня

  Часть четвертая Кровь королей 2223 год эверона, месяц сефтмен

    1. Путешествие

    2. Следы

    3. Интриги

    4. Свидание

    5. Встреча на мысе

    6. Канун Фьюссенала

    7. Жертвоприношение

    8. Равнина Страха

    9. Ночные визитеры

    10. Звук рога

    11. Вызов

    12. Урок фехтования

    13. Песнь ворона

    14. Прибытие

    15. Любопытные и примечательные наблюдения

    16. Восхождение на престол

    Эпилог Последнее проклятие

Грегори Киз Мертвый принц

  Пролог

  Часть I Дни Мрака 2223 год Эверона, месяц новмен

    Глава 1 Ночь

    Глава 2 з'Эспино

    Глава 3 Композитор

    Глава 4 Прайфек

    Глава 5 Сарнвудская колдунья

    Глава 6 Глаза из пепла

    Глава 7 Обнаружены

    Глава 8 Васил-Никс

    Глава 9 Предложения

    Глава 10 Осперо

  Часть II Новые знакомства 2223 год эверона, конец новмена

    Глава 1 Поединок

    Глава 2 Возвращение в лес

    Глава 3 Мери

    Глава 4 Гость графини

    Глава 5 Уттин

    Глава 6 Псы Артумы

    Глава 7 Амбрия

    Глава 8 Доверие

    Глава 9 Жизнь или смерть

    Глава 10 Предательство

  Часть III Странные отношения 2223 год эверона, месяц декмен

    Глава 1 Убийца

    Глава 2 Игра в фидчиз

    Глава 3 Лешья

    Глава 4 Третья вера

    Глава 5 Элис Берри

    Глава 6 Наблюдения за разнообразными вещами, такими как пребывание мертвым, сделанные Стивеном Дариджем

    Глава 7 На балу

    Глава 8 Дева-Лебедь

    Глава 9 Ветер и море

    Глава 10 Каналы

  Часть IV Указующие знаки 2223 год эверона, месяц декмен

    Глава 1 Дружба

    Глава 2 Слепой, глухой и тьма

    Глава 3 Воин, священник и корона

    Глава 4 Пограничные земли

    Глава 5 Порт Палдх

    Глава 6 Возвращение

    Глава 7 Смена покровителей

    Глава 8 Никвер

    Глава 9 Сестры

    Глава 10 Предложения

    Глава 11 Родерик

  Часть V Гармония 2223 год эверона, святки

    Глава 1 Песня среди холмов

    Глава 2 Воссоединение

    Глава 3 Церемония

    Глава 4 Крубх крукх

    Глава 5 Роща Свечей

    Глава 6 Святки

    Эпилог Ресакаратум

Грегори Киз Кровавый рыцарь

  ПРОЛОГ В ПОКОЯХ ВАУРМА

  ЧАСТЬ I Воды, текущие под миром

    ГЛАВА 1 ПОТЕРЯННЫЕ

    ГЛАВА 2 СЛЕД ВЕЛИКАНА

    ГЛАВА 3 ЧУЖАЯ РОДНАЯ СТРАНА

    ГЛАВА 4 НОВАЯ МУЗЫКА

    ГЛАВА 5 ДЕМОН

    ГЛАВА 6 СЛИНДЕРЫ

    ГЛАВА 7 МЕСТЬ

    ГЛАВА 8 ВЫБОР

    ГЛАВА 9 ВОЗРОЖДЕНИЕ

  ЧАСТЬ II Яд в корнях

    ГЛАВА 1 СРЕДИ ЧУЖИХ

    ГЛАВА 2 БЕСЕДЫ С ГЕРЦОГИНЕЙ

    ГЛАВА 3 ДЕТИ БЕЗУМИЯ

    ГЛАВА 4 ИСТОРИЯ РОЗЫ

    ГЛАВА 5 НА ДЕРЕВЬЯХ

    ГЛАВА 6 ПРИЗРАКИ

    ГЛАВА 7 РЕВЕСТУРИ

    ГЛАВА 8 СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

    ГЛАВА 9 ВУРМ

    ГЛАВА 10 ЗВОН КЛИНКОВ

    ГЛАВА 11 ЗАВЕТ

    ГЛАВА 12 СЕРДЦА И МЕЧИ

    ГЛАВА 13 СОНИТУМ

    ГЛАВА 14 ВОЕННЫЙ СОВЕТ

    ГЛАВА 15 ЗАСАДА

  ЧАСТЬ III Книга Возвращения

    ГЛАВА 1 ЛАБИРИНТ

    ГЛАВА 2 ПОЭЛ

    ГЛАВА 3 БЕЙРГС

    ГЛАВА 4 НОВАЯ ТОНАЛЬНОСТЬ

    ГЛАВА 5 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭСЛЕН

    ГЛАВА 6 ПЕРЕКРЕСТКИ

    ГЛАВА 7 БЕШЕНЫЙ ВОЛК

    ГЛАВА 8 ГАДЮКА БЛАГОВОСПИТАННАЯ

    ГЛАВА 9 КОЖА

    ГЛАВА 10 ДВОР ГОБЕЛЕНОВ

    ГЛАВА 11 САРНВУД

    ГЛАВА 12 СЕСТРА ПЕЙЛ

    ГЛАВА 13 ХОД КРЕПЛИНГА

  ЧАСТЬ IV Троны

    ГЛАВА 1 ШАРЛАТАН

    ГЛАВА 2 ВЕРХОМ НА КОЗЛАХ

    ГЛАВА 3 НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ

    ГЛАВА 4 ПЕСНИ СМЕРТИ

    ГЛАВА 5 ВЕДЬМИН РОГ

    ГЛАВА 6 СЛЕД СМЕРТИ

    ГЛАВА 7 ТРИЙ

    ГЛАВА 8 БИТВА ЗА БАСТИОН

    ГЛАВА 9 НЕЖДАННЫЙ СОЮЗНИК

    ГЛАВА 10 КОРАБЛИ

    ГЛАВА 11 СВОБОДЕН!

    ГЛАВА 12 СОВЕРШЕННЫЙ КЛИНОК

    ГЛАВА 13 ОЖИДАНИЯ МЮРИЕЛЬ

  Эпилог ХОЗЯИН ПОЛОЖЕНИЯ

Роберт Сальваторе «Меч Бедвира»

  Пролог

  1. НАСЛЕДНИК БЕДВИРА

  2. ПРИЕЗЖИЕ ВЕЛЬМОЖИ И ИХ ДАМЫ

  3. ПРОЩАЙ, БРАТ

  4. КРАСНЫЙ ОТ КРОВИ ПАВШЕГО ВРАГА

  5. НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД

  6. ОЛИВЕР ДЕ БЕРРОУЗ

  7. ПЕРЕПРАВА ДАЙМОНДГЕЙТ

  8. БЕЗОПАСНЫЙ ПУТЬ

  9. БРИНД АМОР

  10. ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ?

  11. БАЛЬТАЗАР

  12. СКАЗАНИЯ О ЛУЧШИХ ВРЕМЕНАХ

  13. МОНФОР

  14. ПЕРВАЯ РАБОТА

  15. ПИСЬМО

  16. ОПАСНАЯ РЕПУТАЦИЯ

  17. ГРУБОЕ ОБРАЩЕНИЕ

  18. НЕ СТОЛЬКО РАБЫНЯ…

  19. В СВЯЩЕННЫХ ПОКОЯХ

  20. ЦЕНА ПОЦЕЛУЯ

  21. НЕЖЕЛАТЕЛЬНОЕ ВНИМАНИЕ

  22. ПРИМАНКА

  23. СКАЖИ ИМ!

  24. ДЕМОН

  ЭПИЛОГ

Роберт Сальваторе «Рискованная игра Лютиена»

  ПРОЛОГ

  1. СОБОР

  2. ТЯЖЕЛЫЙ ВЫБОР

  3. АТАКА НА РУДНИКИ

  4. ГЛАЗА МУДРЕЦА

  5. ШАГ ЗА ШАГОМ

  6. УТРО БРИНД АМОРА

  7. АЛАЯ ТЕНЬ

  8. ПОРТ-ЧАРЛЕЙ

  9. ПОДГОТОВКА

  10. МОСКИТЫ

  11. ДИВЕРСИЯ

  12. ФЕЛЛИНГ ДАУНЗ

  13. У СТЕНЫ

  14. СУМЕРКИ

  15. ШАХМАТНАЯ ПАРТИЯ

  16. РИСКОВАННАЯ ИГРА ЛЮТИЕНА

  17. ПЛАНЫ И РАЗДУМЬЯ

  18. В ПУТЬ

  19. ПРИХОД ВЕСНЫ

  20. ПОЛЯ ЭРАДОХА

  21. ГЛЕН ОЛБИН

  22. ВЗГЛЯД ИЗДАЛЕКА

  23. УЖАСНЫЕ СОЮЗНИКИ

  24. ЭТО ЕГО ДОЛГ

  25. ПРИВИДЕНИЯ

  26. ДЕМОН И ПАЛАДИН

  27. ДИПЛОМАТИЯ

  28. СЛОВО

  ЭПИЛОГ

Роберт Сальваторе «Король-Дракон»

  Пролог

  1 ВРАГ СТАРЫЙ, ВРАГ НОВЫЙ

  2 ДИПЛОМАТИЯ

  3 ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ

  4 ГАЙБИ

  5 ДОЛИНА САГЛЕСА

  6 ГЕРЦОГИНЯ МЭННИНГТОН

  7 ХОЗЯЕВА ДОРСАЛЬСКОГО МОРЯ

  8 ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ

  9 РОДСТВЕННЫЕ УЗЫ

  10 ПОЕДИНОК БРАТЬЕВ

  11 ПОЛИТИКА

  12 ЖИВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

  13 ДОКАЗАТЕЛЬСТВА И ОШИБКИ ПРОШЛОГО

  14 ПРИНЦЕССА И ЕЕ КОРОНА

  15 ГОТОВ К БИТВЕ

  16 ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ

  17 ПЕРВЫЕ ШАГИ

  18 ИДУЩИЕ ПЕРВЫМИ

  19 ДОЛИНА СМЕРТИ

  20 ВИДЕНИЕ

  21 СЕМЯ БУНТА

  22 ЛОВУШКА ДЛЯ ОХОТНИКА

  23 ЗНАЙ СВОИХ ВРАГОВ

  24 ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО

  25 ПРОЛИВ МЭН

  26 НОЧЬ ТРЕХ ПОБЕДНЫХ СРАЖЕНИЙ

  27 СТЕНЫ УОРЧЕСТЕРА

  28 ЗАХВАТ

  29 ОСАДА КАРЛАЙЛА

  30 КОРОЛЬ-ДРАКОН

  ЭПИЛОГ

Майкл Стэкпол Война темной славы (Война темной славы — 1)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

Майкл Стэкпол Крепость Дракона (Война темной славы — 2)

  СТАРИННОЕ ПРОРОЧЕСТВО

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ГЛАВА 34

  ГЛАВА 35

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  ГЛАВА 40

  ГЛАВА 41

  ГЛАВА 42

  ГЛАВА 43

  ГЛАВА 44

  ГЛАВА 45

  ГЛАВА 46

  ГЛАВА 47

  ГЛАВА 48

  ГЛАВА 49

  ГЛАВА 50

  ГЛАВА 51

  ГЛАВА 52

  ГЛАВА 53

  ГЛАВА 54

  ГЛАВА 55

  ГЛАВА 56

  ГЛАВА 57

  ГЛАВА 58

  ГЛАВА 59

  ГЛАВА 60

  ГЛАВА 61

  ГЛАВА 62

  ГЛАВА 63

  ГЛАВА 64

  ГЛАВА 65

  ГЛАВА 66

  ГЛАВА 67

  ГЛАВА 68

  ГЛАВА 69

  ГЛАВА 70

  ГЛАВА 71

  ГЛАВА 72

  ГЛАВА 73

  ГЛАВА 74

  ГЛАВА 75

Майкл Стэкпол «Драконы во гневе»

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ГЛАВА 34

  ГЛАВА 35

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  ГЛАВА 40

  ГЛАВА 41

  ГЛАВА 42

  ГЛАВА 43

  ГЛАВА 44

  ГЛАВА 45

  ГЛАВА 46

  ГЛАВА 47

  ГЛАВА 48

  ГЛАВА 49

  ГЛАВА 50

  ГЛАВА 51

  ГЛАВА 52

  ГЛАВА 53

  ГЛАВА 54

  ГЛАВА 55

  ГЛАВА 56

  ГЛАВА 57

  ГЛАВА 58

  ГЛАВА 59

  ГЛАВА 60

  ГЛАВА 61

  ГЛАВА 62

  ГЛАВА 63

  ГЛАВА 64

  ГЛАВА 65

  ГЛАВА 66

  ГЛАВА 67

  ГЛАВА 68

  ГЛАВА 69

  ГЛАВА 70

  ГЛАВА 71

  ГЛАВА 72

  ГЛАВА 73

  ГЛАВА 74

  ГЛАВА 75

*** Примечания ***